«Свет обратной стороны звезд»

Александр Петров СВЕТ ОБРАТНОЙ СТОРОНЫ ЗВЕЗД фантастический роман

Пролог ДЕНЬ МОРОНСКОЙ ВЕДЬМЫ

14 Апреля 10564 по н.с. 16 ч. 24 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Зеленый простор плыл сквозь дрему летнего полудня. Ласковый, теплый свет лился с ясного, пронзительно голубого неба. Едва ощутимый ветерок гладил кроны деревьев, заставляя листву покачиваться и тихонько звенеть в такт осторожной ласке невидимой руки. В траве стрекотали кузнечики. Пел жаворонок. В озерах лениво шевелили плавниками сонные рыбы. В глубокой бездне высоты неспешно парили орлы.

В центре равнины, над самой травой скользила металлическая тарелка метров 15 в диаметре. От нее растекались волны негромкой музыки. Поверхность «тарелки» плавно переливалась радужными, яркими цветами в такт льющейся мелодии. На плоской спине аппарата под пляжным зонтом располагался легкий столик с едой и напитками. Рядом помещался старомодный матерчатый шезлонг.

В нем уютно устроилась светловолосая, загорелая девушка, в футболке и шортах. Девушка была молода, свежа и привлекательна. На вид ей было не больше 20 лет, а беззаботная улыбка, открывающая белоснежные правильные зубы делала ее совсем девчонкой.

По прихоти юной красавицы полдень длился много часов подряд. В этом уголке реальности ей повиновались и светило, и земля, и все на ней живущее.

Девушка убрала парящих высоко в небе пернатых хищников и выпустила громадную стаю белых как снег голубей. Птицы начали сложный танец, разворачиваясь и перестраиваясь, разлетаясь и слетаясь как белоснежный, вспыхивающий на небе фейерверк. Она подумала, что вечером, когда стемнеет, надо устроить огневую потеху, наподобие тех, какими развлекали ее когда-то подданные отца. Так, чтобы хлопало и грохало по настоящему, а в небе плыли клубы дыма от сгоревшего пороха.

Словно услышав ее мысли, в зените появились облака, принимая форму человеческой головы.

Девушка зажмурилась, приказывая себе убрать это тяжелое воспоминание, и влага в тучах пролилась дождем. Облака, которые успели сложиться в очертания мужского лица, нехотя растаяли. Ей показалось, что глаза громадного, туманного портрета в небе недобро посмотрели на нее.

Злая память снова подослала ей укоряющий призрак прошлого. Воспоминания причиняли боль. Воспоминания были единственной связью со временем, когда она была счастлива.

Когда-то ее звали Рогнеда. В незапамятные времена Рогнеда была дочерью последнего владимирского князя и женой создателя Звездной империи.

Это потом она оказалась участницей заговора, Управительницей Жизни в сонме новых хозяев мира, снова заговорщицей, а затем шаманкой при уродливой идолице на дикой планете и просто бессмертной ведьмой, навечно заточенной среди роскоши иномирья.

Рогнеда на мгновение вдруг окунулась в низкие слои Реальности. Пространство вокруг расплылась черной пустотой, более черной, чем самая темная ночь Старой Земли.

Это напомнило девушке, что в обычном мире она находится где-то на высокой орбите в тени Тригона, а вокруг только стылый вакуум, пронизываемый заряженными частицами звездного ветра, стекающим по силовым линиям магнитосферы планеты.

Решив, что так нельзя, она снова вернула все, что ее окружало, повторив до последней травинки сонную равнину под полуденным солнцем.

Едва Рогнеда справилась со своей безжалостной памятью, как вдруг в мир что-то вторглось извне. Сначала это было просто ощущение, на грани восприятия, потом вторжение обрело форму.

Высоко, под тускнеющим воздушным куполом появилась темная точка. Очень скоро точка в небе выросла в громаду космического крейсера. «Дракон-2», боевой гиперпространственный корабль Черного Патруля, шел прибывшему как корове седло.

Девушке пришло в голову, что гость выполняет посадку как паркующаяся старушка, впервые севшая за руль мощного колесного мобиля. Ее совестливый соглядатай и заботливый тюремщик, совершенно не умел управлять грозной машиной.

После неуклюжих рывков и раскачки 90 тысяч тонн брони боевого звездолета тяжело рухнули на травы луга. В пространстве пронесся глухой удар, зазвенели стаканы на столике.

Рогнеда с досады покачала головой. Музыка смолкла. Небо заволоклось облаками, поплыл густой, влажный туман, затягивая окрестности.

Круг летающей платформы высоко поднялся над поверхностью. Мир вокруг претерпел неприятные изменения. Живая Богиня со всеми подробностями воспроизвела страшные топи моронских болот. Зеленая трава сменилась мутной, подернутой маслянисто-блестящей пленкой вонючей жижей, островками гниющей растительности и остатками мертвых деревьев. С неба заморосил бесконечный, мелкий, холодный дождик. В тумане наметились темные контуры мегалитов капища двухголовой и четырехрукой идолицы.

Визитер не обращал на это внимания. На него дождь не попадал, а под ногами сама собой возникала ровная металлическая тропа.

Мужчина был высок и мускулист. Его можно было бы назвать исключительно красивым. Однако атлетически развитое тело греческого бога не сочеталось с круглой, приплюснутой головой с чужого плеча, дурашливым чубом, глазами линяло — голубого цвета, жирным, сильно скошенным назад подбородком, пухлыми щечками и полными, порочными губами. Для полноты картины не хватало только деревенской кепки — восьмиклинки с лаковым козырьком.

Рогнеда посмотрела на гостя, и под поверхностью болота прошло какое-то движение. Мужчина почувствовал приближение опасности. Топь целиком исчезла вместе с хмурым небом. Остался сумеречный свет, туман и бесконечный дождь, приходящий из ниоткуда и уходящий в никуда. В этом мареве висел звездолет, давая как огромный зонт полосу пространства свободного от водяных капель, крохотная летающая платформа и тропа между ними.

— Здравствуй, Андрей, — поприветствовала девушка Управителя Жизни, продолжая глядеть куда-то за грань этого мира.

— Здравствуй, Принцесса, — весело произнес мужчина, целуя Рогнеду в щеку.

— Какие нежности, — усмехнулась Управительница. — С чего бы это?

Но, сменив гнев на милость, снова вернула счастливый сонный полдень на залитой солнцем равнине.

— Ну, вот так гораздо лучше, — с улыбкой заметил Андрей.

Он вытащил из кармана массивную золотую цепь с огромным, граненым аметистом, пылающим фиолетовым пламенем.

Мужчина протянул Рогнеде безделушку. Управительница оценила деликатность визитера, золотившего ей пилюлю. Теперешние хозяева с ней не слишком церемонились. Управительница взяла украшение, повертела в руках и равнодушно швырнула на стол.

— Дарящий аметист хочет вызвать любовь, — заметила девушка. — Что тебе надо, Пастушонок?

— Не называй, пожалуйста, меня так, Принцесса, — давя раздражение, попросил Управитель.

— Ты же называешь меня Принцессой, — усмехнулась Рогнеда, довольная тем, что ее шпилька достигла цели.

— Это было очень давно. И вспоминать мне это не слишком приятно.

— Ну отчего же? — иронически сказала девушка. — Разве это не здорово?

Вдали, по лугу с мычанием двинулись коровы. Оттуда донеслись голоса, щелканье бичей и лай собак.

— Злая ты, — подвел итог Управитель.

— Говори, зачем пришел? — холодно спросила девушка.

— У меня к тебе дело.

— Вот как? — удивилась Рогнеда. — Ну, излагай.

— По своим достоинствам, ты должна быть в Совете, — льстиво сказал Управитель. Но наши дубы во главе с «непогрешимым» по-прежнему не хотят смотреть даже на шаг вперед. Ты же умеешь добиваться изменений не грубой силой, а предвидением и воздействием на ключевые точки процесса.

— Оттого-то и сижу взаперти, — оборвала его Рогнеда. — С чем пожаловал, Андрей?

— Скоро круглая дата. 150 лет назад наши объединенные силы выбили берсерков с Глюкранды.

— 150 лет? — иронически заметила девушка. — Да вы скостили больше трех тысячелетий. Человеколюбиво так, по-доброму. Чтобы не вспоминали люди плохого, не расстраивались.

— Я бы на твоем месте этой темы бы не касался, — поспешно предупредил ее Андрей и, помолчав, добавил — Глава Совета лично принял это решение. Оно мудро и вполне справедливо. В те времена плохо было всем.

— Но не все жили десятки веков среди дикарей на болоте.

— И что? — притворно изумился Управитель. — Тебе не хватало для счастья туалетной бумаги и прокладок?

Девушка не ответила, только вдруг невесть откуда возникшая ворона с противным карканьем спикировала на мужчину и опорожнила ему на голову свой кишечник.

— Грубо, Принцесса, грубо, — едва удержавшись от более крепких выражений, сказал Управитель. — Должна же быть и от тебя какая-то польза.

Он достал из кармана платок и стал брезгливо стирать с головы птичью отметину.

— Подумать только, — подивилась Рогнеда, — это означает, что я провела посреди болот всего ничего, по сравнению с целой эпохой. Щедрый подарок. Гнусный запах протухшей воды до сих пор снится мне… Стоит мне отвлечься, ноздри помимо воли заполняются мерзкой вонью бездонных топей, отдающих гнилой мертвечинкой… А ты знаешь, что нужно сделать, чтобы умерший был благосклонно принят богиней И-динг? Чтобы он не всплыл из мутной жижи болота, пугая живых?

— Нет, — машинально ответил Управитель.

— А зря…

Девушка в одно мгновение схватила со стола нож, оказалась за спиной мужчины, и железной хваткой сдавила ему сгибом локтя горло.

— Ты чего? — только успел только сказать Андрей.

— Не дергайся, — предупредила Живая Богиня, прижав остро отточенный клинок к животу Управителя. — Плохо будет. Ты хотел знать, что делали на Мороне с покойниками?

— Нет, и знать не хочу, — прохрипел мужчина, пытаясь вырваться. — Ты чокнутая.

— Ответ неверный, — предупредила Рогнеда, сильнее вдавливая острие клинка в тело Андрея. — У тебя осталась последняя попытка.

— Да, — выдохнул Управитель.

— Молодец, — с безумной, нехорошей улыбкой похвалила его Управительница. — Им вскрывали живот, чтобы в нем не скапливались газы, вытаскивали внутренности. Потом привязывали к ногам тяжелый камень и отправляли в трясину составить компанию тем, кто оказался там раньше. Внутренности помещали в глиняные горшки и кидали туда же.

И еще… Я забыла тебе сказать, что готовить мертвецов для И-динг, было обязанностью жрицы капища. В голодные или моровые годы мне приходилось заниматься этим каждый день.

А потом, ночами, я стояла на высоком алтарном камне посреди трясины, читая молитвы поганой идолице.

В темноте приползали болотные ящеры. Они бесились и грызлись от невозможности вытянуть лакомый кусок.

Чудовища гипнотически глядели на меня своими светящимися глазами и выли, приглашая совершить короткий полет в трясину, где их клыки освободят от необходимости терпеть кошмар жизни на болоте.

Но это было не самым страшным. Хуже всего было, когда окружающие меня люди вымирали до последнего человека. Я жила одна десятки, иногда сотни лет. Тогда я сама приходила на алтарный камень говорить с земноводными гадами, давала им имена, рассказывала о своей жизни и расспрашивала об их житье…

Рогнеда оттолкнула Управителя, рухнула в шезлонг и заплакала.

Андрей, подобрал брошенный девушкой нож, кинул его в болото от греха подальше, потом опустился на легкий стул рядом со столиком, — ноги не слишком хорошо слушались Управителя.

Девушка упорно молчала. Тягостное молчание было красноречивей слов. Живой Бог создал вокруг пейзаж тропического взморья. Появился белый песок, кристально прозрачная вода, цвета голубого топаза, пальмы, бунгало на заднем плане. С убаюкивающим шелестом покатились волны, повеяло прохладным ветерком.

Светило в небе успело заметно сместиться к закату, прежде чем Рогнеда снова заговорила.

— Ничего что я тебя так? — спросила девушка, глядя в пространство ничего не выражающими глазами. — Ты не представляешь, до какой степени я одичала там, какой стала немытой, жилистой дикаркой. Представь меня, бьющейся в экстазе, с бубном из человеческой кожи и человеческой берцовой костью вместо биты…

— Не, я не обижаюсь, — только и сказал Управитель. — Я предпочитаю тебя помнить среди роскоши парадной залы Дома Вечности, такой, как увидел в первый раз. Я не помню в деталях, что на тебе было надето. Просто создавалось ощущение, что ты вся блестишь и переливаешься от сияния шелка и драгоценных камней. Но драгоценности не могли затмить глянца атласной кожи и бездонной глубины твоих зеленых глаз. Ты показалась мне неземным существом, самой прекрасной женщиной, которую я когда-либо видел. Ты посмотрела на меня, улыбнулась и сказала — «Ну, здравствуй, Пастушонок».

— Это даже интересно, — девушка повернула голову к мужчине, с удивлением разглядывая Живого Бога. — Что это ты вдруг вспомнил?

— Но самым главным был ореол любви и доброты, который окружал тебя. Ты просто светилась этой любовью. Казалось, она просто переполняет тебя и мягким свечением распространяется вокруг, на все, на что падает взгляд твоих глаз.

— Я изменилась? — с кокетливой улыбкой поинтересовалась Управительница.

Бывшая императрица подумала, что знай она, как все обернется, то сразу же приказала бы посадить на кол улыбчивого простого паренька.

— Ты стала гораздо красивее, — заверил ее мужчина.

— Это серьезно, — печально улыбнулась она. — Ты, видимо, хочешь озадачить меня чем-то особенно неприятным.

Рогнеда вспомнила, как часто Пастушонок мелочно придирался, травил и преследовал ее, доказывая Управителем и самому себе, что давно перестал быть прихвостнем джиханской суки. Бывшая императрица все помнила, но ничего не могла сделать.

Холодная, стылая ненависть, спрятанная в дальних уголках сознания, желание переиграть взбесившуюся свору тех, кто когда-то раболепно склонялся перед ней, заставляли ее продолжать жизнь.

Рогнеда смутно надеялась, что однажды сможет выгрести против течения времени. Даже не для того, чтобы снова подданные приветствовали супругу повелителя в парадных залах царьградского Дома Вечности.

Больше всего ей хотелось вернуть того, кто сейчас лежал под вмерзшими в лед руинами дворца. Давний выбор между долгом и любовью оказался неверным в своей основе. Рогнеда подумала о нем, человеке без имени и неожиданно ласково улыбнулась своему тюремщику.

— Но это правда, — растерялся Андрей.

— Какая разница, — ответила Рогнеда. — К делу.

Реальность вокруг снова стала жарким полднем на сонной равнине.

— Хорошо, — не стал запираться мужчина. — Есть одна мыслишка… Хочу дать цикл статей в журнале для молодежи и опубликовать десяток другой авторов тех времен.

— Вот ведь… — она не стала продолжать и лишь усмехнулась своим невысказанным словам, потом озадаченно спросила. — А зачем тебе это?

— Как тебе сказать… — замялся Управитель.

— Скажи как есть, — иронически посоветовала девушка.

— Ну, сейчас наблюдается явный упадок желания одолеть врага. Создается такое впечатление, что людям просто плевать на то, что берсерки продолжают контролировать большинство коммуникаций в Обитаемом Пространстве и над мирами до сих пор висит угроза.

Слова Живого Бога бессильно повисали в воздухе, такие неуместные среди счастливой дремотной одури вокруг. Ветерок тихонько подхватывал их и ронял в ковер буйного разнотравья луга.

— А что делать… — усмехнулась Рогнеда. Как оказалось, не так уж и плохо, если у человеков нет возможности таскаться от планеты к планете и устраивать разборки третьего уровня друг с другом. А на берсерков молиться надо. Они нас не трогают и не дают играться в самоубийственную войнушку.

— Но ведь это застой… Стагнация… И как следствие не за горами деградация людей, зажатых между поверхностью и небом, в которое их не пускают. Мне хочется возродить здоровые амбиции, дать новый толчок.

— Ты думаешь, статейки в Сети смогут исправить положение?

— Я думаю, да, — твердо сказал мужчина.

— Андрей, — спросила девушка, прислушиваясь к чему-то внутри, — где ты раздобыл этот камень?

Рогнеда взяла со стола подарок Живого Бога. Девушка положила громадный, размером с половину ее кулака камень в ладонь и поднесла к глазам, любуясь сиянием граней камня.

— Нашел на Старой Земле, — с улыбкой ответил Управитель.

— Он просто особенный. Я думала — это что-то искусственно выращенное, но он настоящий… Он рассказывает мне о том, как возник в раскаленной, наполненной перегретым паром жеоде. Как эра за эрой рос и упорядочивал себя, показал, как однажды его каменная темница раскололась. Вода оторвала его от братьев, и началась жизнь в мире света.

— Очень хорошо, — кивнул головой Андрей. — Я рад, что вы с ним подружились. Даже на Старой Земле остались уголки, в которых не ступала нога человека.

Как-то раз я оказался в индийской тундре. Дело было летом, когда обильные снега стаивают, обнажая покрытую мхом и редкими островками травы землю. Очень часто бывает, когда потоки талой воды вымывают глубокие борозды в слабой почве. В одной из таких промоин, в маленьком озерце чистой воды я и нашел этот аметист. Я бы прошел мимо, но он заговорчески подмигнул мне своим фиолетовым глазом.

Я сразу понял, что он не мой. Но я знал, кто достоин его носить. А чтобы красота камня проявилась во всей красе, я отыскал мастера. Лучшего мастера, который снял с камня все лишнее.

— И он справился со своей задачей… Поначалу мне показалось, что это одна из новомодных штучек, выращенная при помощи конфигуратора… Спасибо, Андрей. Я была сегодня нелюбезна с тобой. Прости меня. Помоги одеть, — попросила девушка.

Она поднялась, протянула цепь с камнем Андрею, повернулась к нему спиной, подняла руки и убрала волосы с шеи.

Управитель зашел Рогнеде за спину и встал вплотную. Он долго возился с застежкой замка, водя пальцами по точеной шее Управительницы, вдыхая дурманящий запах нагретых девичьих волос. Потом, вдоволь насладившись осязанием ее тела, надел украшение.

Она потянулась как большая, хищная кошка, поцеловала Управителя и, согнувшись в шутовском поклоне, с улыбкой, произнесла.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин.

— Ах, если бы… — мечтательно сказал Андрей, кладя ей руки на талию и пытаясь притянуть к себе.

— Ну, ты особо губы не раскатывай, — с улыбкой произнесла Управительница, не делая, однако, попытки освободиться, но и не двигаясь с места. — Что мы там должны были наваять?

— Тексты о юбилее битвы над Глюкрандой, — сказал Управитель. — И отредактировать цикл литературных опусов. Так сказать, — дать людям возможность взглянуть глазами участников.

— Это нам что, читать придется? — поразилась она.

— А ты хочешь воспользоваться гипноиньектором? — с усмешкой заметил мужчина. — Знал бы, зарядил парочку веселых команд между строк.

Управители панически боялись прямого ввода информации в мозг, опасаясь занести какую-либо инграмму в подсознание.

— Ну, так давай займемся чтением, — усмехнулась девушка. — Или ты натурой хочешь получить?

— Извини, — сказал мужчина, нехотя отпуская ее.

— Любой каприз за ваши деньги, — не утерпела напоследок поддразнить Управителя Рогнеда, лукаво улыбаясь и поднося руки к волосам.

Он хотел было, снова подойти к ней, но совершенно естественным образом, как часть подготовки к работе, перед ним возник письменный стол. Сзади лихо подкатился стул, ударив Андрея под коленки, отчего Управитель в полном соответствии с законами механики принял сидячее положение. Перед ним образовался экран, и загорелись шары плазменных динамиков.

— Ну, мы дело будем делать или играть? — без тени раздражения, все тем же тем же ласковым голосом, поинтересовалась Рогнеда.

— Ловко, однако, — усмехнулся Управитель. — Итак. Первым я хотел дать вводный текст, который дал бы читателю представление, каково было состояние дел перед Большим Вторжением. Тему, лучшую, чем кампания у звезды Карина в 7119 году найти невозможно.

Я выбрал воспоминания одного из участников событий. Сам я толком не читал, но даже при беглом просмотре в тексте видно много идеологически вредных моментов. Я бы хотел, что бы ты помогла мне скомпоновать отрывки так, чтобы они выглядели как волнующее, романтическое приключение.

— До чего дошел мир, видимо, наступили последние дни этой Вселенной, — иронически сказала Живая Богиня. — Управители Жизни вынуждены делать работу газетных редакторов… Запускай.

По экрану поплыл текст, а от сияющих шаров плазмы раздался дублирующий знаковое письмо голос читающего автомата:

Боевые звездолеты эпохи позднего Семицарствия.

(статья из научно-популярного журнала «Молодые стрелки» апрель 10564 года, редакция для сетей 4 имущественного класса).

Если мы попробуем проанализировать боевую технику, используемую войсками различных держав Обитаемого Пространства, то, говоря об эпохе Семицарствия (5103–7127 гг.) вообще, и позднего Семицарствия (6265–7127 гг.) в частности, то первое, что бросится в глаза — никогда, ни до, ни после она не была поставлена в такую зависимость от господствующей идеологии.

Как всем известно, после распада Первой Звездной Империи, который произошел вскоре после гибели императора Даниила I, первого и единственного ее правителя, были образованы семь самостоятельных государств.

Этот период характерен непрерывными войнами, которые вели все эти образования за стратегически важные планетные системы, сырьевые ресурсы космоса, а также в силу изначально заложенного в систему отношений антагонизма, подогреваемого истеричной пропагандисткой машиной воюющих держав.

Боевые действия испытывали колебания от затяжных вялотекущих пограничных конфликтов, до полномасштабной войны с применением тактики выжженной земли, бомбардировкой планет и личной вендеттой военнослужащих противостоящих друг другу в военных действиях. Особенно ожесточенными были столкновения времен так называемого позднего Семицарствия, эпохи, предшествующей объединению различных государственных образований в единое целое перед угрозой Большого Вторжения — широкомасштабной инопланетной агрессии.

Главной конфронтацией данного исторического отрезка было вооруженное противостояние 2 мощных образований — Деметрианской и Эланской империй, расположенных в одном рукаве Галактики, имеющих общую границу на протяжении сотен тысяч парсек.

Деметрианская империя — номинальный наследник изначальной Первой Звездной Империи, включала в себя обширные области космического пространства, месторасположение таких планетных систем как Солнечная — место зарождения вида Хомо Сапиенс, Деметра, Дельта, Тау, Алая, Кассия и другие. Империя Элана была сформирована из сравнительно поздних по времени открытия колоний в областях близких к центральной части галактики. В те времена это были богатые природными ресурсами звездные системы, с благоприятными по условиям обитания планетами.

Сердцем империи была планета Глюкранда, современная Победа, чрезвычайно выгодно расположенная на пересечении торговых и информационных путей.

Компактное расположение в шаровых скоплениях и естественная защищенность от внешнего вторжения метеорными и астероидными потоками, а также, отличающимися от остального космического пространства параметрами физического вакуума, делающими невозможным до 6075 года несанкционированную гипертранспортировку извне, служили тому, что военный и промышленный потенциал империи практически не страдал от военных действий противника.

Превосходство эланцев в живой силе и технике были причиной медленного, но верного сокращения владений Деметрианской империи. Этому также сильно способствовали недальновидность верховного главнокомандования, склонность к авантюрам правителей данного государства, ставка на так называемый «человеческий фактор», презрение к техническим новшествам и прогрессивной тактике боя.

Как все известно, боевые действия кораблей сковывались общепринятыми в Обитаемом Пространстве нормами ведения боевых действий, уходящими корнями в седую древность, так называемую Конвенцию Семи Держав. Печально знаменитая Конвенция Семи предусматривала строго ограниченные способы обороны и нападения, сложный ритуал вызова противника на бой и массу прочих условий.

Как мы знаем, отголоски этой искусственно насажденной и противоречащей здравому смыслу тактики, были причиной молниеносного поражения армий Союза Планет на первых этапах Большого Вторжения. Никакие разговоры о «рыцарстве» и «воинской чести» не могут оправдать гибели сотен миллиардов людей под пушками безжалостных и не скованных замшелыми нормами «правильных и позволительных» способов ведения боя захватчиков.

Историю нужно знать, хотя бы для того, чтобы не допустить ее повторения.

Корни нашего поражения лежат в тех давнопрошедших временах, когда бездарные и тупые военачальники сталкивали строи слабо вооруженных и легкоуязвимых летающих гигантов в жестоких и бессмысленных баталиях на потеху тупоголовым, надменным царькам лоскутных образований, гордо именуемых республиками и империями…

— Это невозможно слушать… — сказала Управительница, прерывая воспроизведение. — Я сама потом напишу. Переходи сразу к авторскому тексту.

— Хорошо, — подавив легкое раздражение, ответил Андрей, переводя курсор.

Часть 1 ВЕКТОР МЕСТИ

…………………то будет повесть

Бесчеловечных и кровавых дел,

Случайных кар, негаданных убийств,

Смертей, в нужде подстроенных лукавством,

И, наконец, коварных козней, павших

На головы зачинщиков.

Шекспир, Гамлет (доисторическое произведение)

Адмиральским ушам простукал рассвет

«Приказ исполнен. Спасенных нет».

Баллада о гвоздях (доисторическое произведение)

Глава 1 ИДУЩИЕ НА СМЕРТЬ ПРИВЕТСТВУЮТ ТЕБЯ

Машинист звонил в звонок и отчаянно жестикулировал за стеклами кабины. Толпа военных недовольно гудела. На высоких оборотах выл ходовой мотор. Аппарат дергался и рвался в тоннель, но автоматика удерживала его на месте.

Ракетовоз стоял из-за двух приятелей, которые не давали захлопнуться грузовому створу. Здоровый как бык Авраам Кинг боролся с пневматикой. Федор Конечников помогал ему. При этом первый лейтенант умудрялся попадать по клавиатуре сигнального браслета, набирая заученный сотнями повторений номер. Раздолбай Стрелкин молчал. Экран прибора равномерно вспыхивал и гас, отмечал прохождение сигналов вызова.

— Васька, ты что там застрял? — спросил Федор у Стрелкина, когда тот отозвался.

— Момент… — ответил Василий, пытаясь смотреть в камеру и что-то делать свободной рукой.

— Опаздываем.

— Крок, я воронку посеял, все мимо льется.

— Васька, давай, не время, — взмолился Федор. — Пешком пойдем.

— Отвянь! — бросил второй лейтенант.

— Стрельников, давай уже, — в сердцах крикнул Авраам. — Тяжело.

— Ну тормозни ты машиниста. Всему вас парни учить надо…

— Нас тут порвут, пока ты возишься, — в сердцах крикнул Кинг…

— Васька, сюда бегом, — приказал Конечников.

— Так точно! Есть, товарищ офигенный командир! — проорал Стрелкин.

Гул взлетел на тон выше. В толпе образовалось движение. Желающие выкинуть Конечникова и Кинга двинулись к створу. Федор что-то орал и махал руками, умоляя подождать.

Через две минуты и сорок секунд, Стрельников пулей выскочил из шлюза.

Толпа разразилась воплями, топотом и свистом.

Второй лейтенант вихрем одолел отрезок гулкой, металлической лестницы и оказался на платформе.

От командира операторов-наводчиков остро тянуло пролитой им «оптической жидкостью». Василий быстро выдернул что-то из расстегнутого кителя и сунул Федору. Тот моментально спрятал это в карман. Все вокруг сделали вид, что ничего не заметили.

Машинист объявил, чтобы все надели дыхательные маски, — в тоннеле можно было задохнуться. Механизм с гулом сорвался с места.

Фонари вытянулись в длинные черточки. Платформа сильно раскачивалась. Стоял жуткий грохот. Вдруг стало тихо. Вагон ненадолго вылетел из-под брони на поверхность орбитальной крепости.

Материал тоннеля был прозрачным. Прямо перед пассажирами, буквально на расстоянии вытянутой руки оказалась огромная, окутанная облаками планета. Через мгновение поезд опять рухнул в потьма стального ада, а перед глазами осталась постепенно меркнущее видение удивительной небесной красоты.

Короткое путешествие окончилось. Их встретил полковник Гагарин. Крича как резанный, он погнал народ по лестнице. Наверху нижние чины военной полиции встали живым коридором. Сзади напирал полковник Гагарин, издавая рев раненного носорога.

Очень скоро все космолетчики были собраны. Послание князя-императора должно было быть оглашено ровно в 18 часов.

Оглашение совершалось в малом зале собраний. Его стены когда-то были украшены барельефами, вензелями, гербами. Теперь сумрак милосердно прятал все это былое великолепие, которое за многие столетия покрылось серым и зеленным налетом, растрескалось, облупилось и выцвело.

В колодцах потолка безысходно метались тени. Пыльные линзы бронеблистеров то наливались пламенем в свете звезды, то темнели, затененные конструкциями станции. Казалось, будто над орбитальной крепостью бегут низкие, тяжелые облака.

Генерал внезапно появился из темноты. Его шаги сотрясали пыльную пустоту зала. В руках командир эскадры нес пакет с красной сургучной печатью.

Он обязан был лично зачитать подчиненным адресованное им послание.

Генерал с хрустом сломал печать и извлек плотный бумажный лист. Он пробежал глазами по строчкам и его благообразное лицо помрачнело.

Торжественного, радостного тона у командира четвертой эскадры не получилось.

«Мои верные подданные, храбрые офицеры Дальней Разведки…» — прочел он.

Одно это звучало нестерпимо. Монарх не любил конвойную службу, называя трусами и неумехами. Личный состав старательно обходили в наградах и званиях. Вооруженные корабли, не нуждающиеся в стационарных телепортах, нарушали дух и букву Конвенции. Созданная, как подразделение сопровождения и охраны исследовательских звездолетов, группа продолжала числиться на бумаге за Дальней Разведкой.

Подразделение было предметом насмешек. Маленькие кораблики не выдерживали «благородного» боя и гибли в сражениях пачками. О том, что штурмовой «Тондро» десятикратно превосходит скаут по массе, вооружению и боезапасу старались не вспоминать.

«В этот тяжелый час, я обращаюсь к вам не как ваш государь. Я обращаюсь к вам, как ваш старший товарищ и друг. Наша Родина в смертельной опасности. Под угрозой ее территориальная целостность, жизни миллиардов человек, наша вера и государственность.

Пользуясь численным превосходством, жестокий враг теснит нас на всех театрах боевых действий. Его не смущают потери, ведь проклятая банда эланских подонков каждый месяц получает новые корабли с верфей Гало.

Что мы можем противопоставить разнузданному, уверенному в своей безнаказанности противнику?

Только умелые, решительные, самоотверженные действия флота смогут исправить положение.

Сейчас единственным, по настоящему действенным способом добиться перелома в войне является уничтожение комплекса верфей в системе Альбено, единственном центре строительства и ремонта боевых кораблей эланского флота.

Как показало прошлогоднее нападение третьей эланской эскадры Бессмертных на наши верфи у Тэты Волка, атака тяжелыми кораблями является наименее эффективной и приводит к полному уничтожению нападающих. Пойти на потерю эскадры, в условиях, когда восполнение флота Нашего Величества, Божьей милостью князя-императора Деметрианского, связано с серьезными трудностями — преступное легкомыслие. Только малые гиперпространственные ракетоносцы смогут с честью выполнить поставленную задачу — войти в систему Альбено и разгромить центр воспроизводства…»

Слушатели окаменели. Многие надеялись, что ничего страшней Тэты не случится. Как оказалось — зря.

Командующий остановился, наблюдая за реакцией подчиненных.

Мысли бригадного генерала унеслись далеко вперед. Судьба тех, кто сидел перед ним сомнений не вызывала. Он думал о том времени, когда эланцы придут к Солейне, чтобы скитаться за нападение. Даже целая эскадра не сможет одолеть орбитальную крепость. А не подавив ее огневые форты, эланцы кольца телепорта не возьмут. У Тэты адмирал Скорпио сделал ставку на управляемые ракеты и проиграл. Скорей всего, эланцы до отказа нагрузят корабли полками десанта.

Теперь у крепости не будет маленьких, маневренных кораблей, которые разогнали бы злую мошкару десантных лодей. И обдолбанные гераклином эланские коммандо свалятся на броню орбитальной крепости, пробив заслон зениток. Десантники обильно зальют кровью палубы и казематы, повернув исход боя.

Бригадный генерал с тоской вспомнил былые дни, когда зал на таких мероприятиях был полон.

Лицо генерала приняло недовольно-скорбное выражение.

Вдруг его взгляд остановился на последнему ряду, где отдельно от всех сидела несвятая троица местных оригиналов. Компания слушала послание владыки безо всякого внимания и почтения. Генерал подумал, что похожий на рыжего клоуна парень здорово портит своих приятелей.

Не будь его, первый лейтенант — медлительный философ с Амальгамы и капитан, смуглый мечтатель, безнадежно влюбленный в подругу академика Корсакова, оставались бы безобидными чудаками.

Усталые глаза командующего с надеждой посмотрели на друзей, прося хотя бы промолчать. Но, увы.

Стрельников отозвался на слова Даниила XIII тем, что резко выдернул носовой платок и трубно, на весь зал высморкался. Сморкался он долго, со знанием дела выводя звонкие рулады. Все в зале повернулись в его сторону, просверливая негодующими взглядами. Закончив, Стрелкин, ничуть не смущаясь, аккуратно сложил платок, преувеличено долго разглаживая складки. Нарушитель спокойствия посмотрел по сторонам с выражением недоумевающей невинности.

— Будьте здоровы, второй лейтенант Стрельников, — произнес командующий. — В другой раз потрудитесь соблюдать тишину, когда оглашается послание нашего государя.

— Виноват ваше высокоблагородие! — отрапортовал второй лейтенант. — Все сквозняки проклятые.

— Если вы такой болезненный, — загрохотал бригадный генерал, — меньше увлекайтесь винными порционами, ведите здоровый образ жизни, закаляйтесь.

— Так точно! — также громко, работая под идиота, выдал Стрельников. — Как говорят матросы, по-простому: — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет».

— Сядьте на место, вы, позор вооруженных сил! — гадливо сказал командир эскадры. — Услышу от вас хотя бы один звук — дослуживать будете в матросской робе. Как вообще на собрание попал этот клоун? По моим данным он числится командиром группы операторов-наводчиков, и присутствовать здесь не должен.

— Осмелюсь доложить, господин бригадный генерал, — безо всякого усердия, с ленцой поднимаясь, ответил сосед второго лейтенанта. — Командир крейсера, майор Тихонов находится в очередном отпуске. В его отсутствие, согласно устава и по прямому распоряжению командира крейсера майора Тихонова, я, первый лейтенант Федор Конечников, командир артиллерийских и ракетных систем крейсера или иными словами боевой части 2, являюсь исполняющим обязанности командира корабля.

— Ну, так исполняйте, первый лейтенант, — раздраженно сказал генерал.

— Осмелюсь доложить, — также спокойно и ровно, голосом, в котором пробивался говор жителя далеких от центра империи окраин, продолжил офицер. — Согласно устава, второй лейтенант Стрельников исполняет обязанности командира артиллерийских и ракетных систем крейсера иными словами боевой части 2, на время отсутствия командира корабельной артиллерии, поскольку я, командир корабельной артиллерии, первый лейтенант Конечников, согласно устава, не имею права совмещать должности командира корабля и командира корабельной артиллерии. Посему, я, господин бригадный генерал, согласно данных мне, как временно исполняющему обязанности командира корабля, уставом полномочий, назначил второго лейтенанта Стрельникова, моего заместителя как командира корабельных артиллерийских систем, старшего группы наведения противокорабельных дистанционно управляемых ракет второго поколения, временно исполняющим обязанности командира корабельной артиллерии.

Генерал попытался понять крутые повороты смысла в рапорте, но запутался окончательно.

— Сядьте оба, — приказал он, багровея от злости. — Какая незавидная доля досталась малому ракетоносному крейсеру 2803. Перед решающей битвой, командование боевым кораблем перешло к двум жалким клоунам. И теперь, в момент великого испытания, когда сам великий государь, князь-император лично просит встать за нашу любимую Родину, они устраивают идиотские представления в духе учеников низших классов заштатной уездной прогимназии. Какая низость! Какой стыд! Куда могут привести крейсер такие командиры!? Только под белым флагом в эланский плен.

Ладно, господа, продолжим.

Как вы понимаете, вам оказана великая честь…

Первый лейтенант Федор Конечников ушел от сладенькой водички, в свои невеселые мысли. Он попытался представить, как все это будет.

«Командир группы поступит согласно канону», — подумал он — «Это у полковника Гагарина на уровне рефлексов. Ничего другого он не знает и не умеет. Ему плевать, что правила боя придуманы в седой древности для совсем других кораблей, — главное не отступить от Кодекса воинской чести. Он заставит малые крейсера с боем прорываться друг к другу, построит в предписанный уставом строй и устроит дуэль с линкорами охранения. Этим все окончится. Упокои Господи душе рабы твоя».

Федор поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул.

— Первый лейтенант Конечников, встать! — рявкнул генерал. — Зачем я тут распинаюсь?!

— Простите, господин бригадный генерал. Задумался, — ответил Федор поднимаясь.

— Я полагал, что вы, по крайней мере, порядочный человек, лейтенант. Но видимо вы ничем не лучше своего спившегося дружка, подонка Стрельникова. В тот момент, когда наш государь говорит о судьбах Родины, воинской чести и взывает к нравственному чувству патриотов, вы сидите и мечтаете о вечернем свидании с Евдокией Кулаковой, — отыгрываясь за подробное и точное, но издевательское, по — сути, объяснение Конечникова, припечатал командующий эскадрой.

В рядах раздались смешки. Больше всего ржал капитан Никита Симонов, старательно разевая пасть и бросая взгляды на командующего — видит ли он его усердие. Но кроме старательно заученного Никитой подлого лизания зада начальству, тут было и живое чувство — Симян люто ненавидел первого лейтенанта.

— Никак нет, — также спокойно и обстоятельно ответил первый лейтенант. — Нам жизненно необходимо использовать все свои сильные качества и не создавать ситуаций, в которых проявятся слабые стороны.

— Вопрос в том, как это сделать, — заметил генерал.

— Для начала — использовать маневр и скорость для прорыва. Потом ударить ракетами, сбросить мины и в упор добить верфи противника корабельной артиллерией.

И сразу же уходить в гиперпространство, пока не подошли броненосцы врага.

Зал негодующе загудел. Первый лейтенант сказал немыслимую вещь, несовместимую с неписаным Кодексом воинской чести, которого придерживались деметрианцы и эланцы, войска Союза Небесных Городов и даже злые, полудикие вояки ратхора Каранги.

— Сядьте, Конечников, — мягко, со вздохом, предложил ему командующий. Затем продолжил, словно растолковывая маленькому ребенку. — Вот если бы вы, первый лейтенант, продвинулись по службе хотя бы до должности командира отряда, то имели бы право обдумывать и даже обсуждать такие вещи.

Но до сих пор вы со своими собутыльниками Стрельниковым и Авраамом Кингом отличились только в ресторанных дебошах, драках с комендантской ротой и бордельных погромах. А посему, делайте пока, то, что прикажет ваш командир, полковник Гагарин.

Капитан Кинг хотел было сказать что-то в свое оправдание, но видя, как завелся генерал, решил промолчать.

— Как защитник Родины и патриот я имею на это право, — ответил Конечников. — Наш государь, Его Величество князь-император Деметрианский только что попросил нас сделать все возможное и невозможное для победы.

— Да ты Крок понимаешь, что так только негодяи воюют, — завопил на весь зал капитан Симонов. — Мы благородные воины, а не бандиты с большой дороги.

— Родина в опасности! — парировал Конечников.

— Отставить! — перекрывая гвалт, закричал бригадный генерал. — Прекратить!

Шум понемногу улегся.

— Если бы вы, Конечников внимательно слушали послание нашего монарха, то заметили бы, что его Величество употребил слово «с честью». А посему задачу нужно выполнить так, чтобы никто не смог упрекнуть нас в бесчестии.

— Если сегодня Его Величество отдает приказ атаковать верфи, значит вопреки очевидному, это тоже соответствует правилам. Его величество князь-император всегда был хранителем правил благородного боя. Кодекс воинской чести всегда был нашим всем.

И на Омикроне Персея, когда малые крейсера держали строй, пока не погибли до последнего корабля. И на Тэте, когда скауты приняли на себя удар эланских ракет, закрывая броненосцы. Но я все равно не верю, чтобы наш добрый православный государь, отдавая приказ, имел в виду, чтобы десять тысяч человек убили сами себя таранными ударами.

Наступила неудобная тишина.

— Ну ты завернул… Уважаю, — тихонько произнес Василий, с неописуемым удивлением глядя на Федора.

— За много лет я так и не понял, кто вы такой на самом деле: циничный нигилист или просто наивный дурак. Единственное, что я могу для вас сделать, это скорее забыть ваши слова, — сказал командующий. — Но если еще раз такое услышу…

— Судить его надо, — зашелся капитан Симонов. — Судить судом офицерской чести.

— Капитан Симонов! Не сметь перебивать старшего по званию! Ты у меня капитаном до конца службы останешься! Никого мы судить не будем. Я сам своей властью разжалую и расстреляю. По законам военного времени! Конечников, сесть!

Конечников опустился в кресло. В животе зябко сквозил предательский холодок, а сердце частило. Но он чувствовал болезненное удовлетворение оттого, что высказал все в лицо командиру эскадры.

— «Интересно», — подумал первый лейтенант, — «Задумывался ли тот, кто отправляет нас на смерть, что офицеры и матросы, живые люди, которым тоже отчаянно не хочется умирать? Прав Стрелкин, когда говорит, что эланцев бьют, представляя на их месте своих командиров и правителей».

Федору вспомнился старый полковник Томасон. Он вдалбливал курсантам, что только мудрость нумерованных вождей империи, использование старинных верфей и космокрепостей, вкупе с кодексом воинской чести являются залогом победы в войне. В те времена, когда броненосные рейдеры князя-императора были пришвартованы к каждому пирсу Базы, а стаи гиперпространственных крейсеров бороздили небо над Солейной, это могло сойти за правду. Но сейчас, когда убыль тяжелых звездолетов заставила выставлять разведывательные корабли против эланских линкоров, стало предельно ясно, как соотносится возвышенная теория и грубая практика.

Наконец, бригадный генерал закончил. Прозвучала команда: «Встать! Смирно!».

По привычке собравшиеся трижды прокричали: «Ура, ура великому государю-императору!»

Величание деметрианского князя в этот раз прозвучало оскорбительно кисло.

Бригадный генерал недобро взглянул на своих подчиненных, отступил в темноту и стремительно скрылся за маленькой потайной дверкой.

Приговор был объявлен. Притихшая группа кандидатов в покойники устало вывалилась из зала собраний в роскошь Первого коридора станции.

На лицах служивого люда застыли страх, злоба, растерянность. Сомнительная честь умереть во искупление промахов тупоголовых стратегов, в откровенно разбойничьем, бесчестном набеге, душ не грела.

Люди старались или не думать вовсе или вспоминали родных, милые сердцу места, пытались радоваться наступающему вечеру с его нехитрыми развлечениями: ужину, трехрублевым девочкам из дома терпимости, «чекушке» винного провианта, ожидающей их в казарме.

— Тормозим, — тихо скомандовал Василий.

— Давай, — отозвался Авраам.

Сначала Стрелкин сделал вид, что завязывает шнурки, потом Крок долго и сосредоточенно искал что-то по карманам. Капитан Кинг остановил знакомого научника и перекинулся парой слов.

Приятели потихоньку отстали от основной группы. Полковник Гагарин пытался контролировать движение подчиненных, но у него хватало проблем и без отпетых хулиганов. Оттого он сделал вид, что не заметил.

Вечер пятницы опьянял сладкой свободой. Заманчиво горели витрины бутиков. За прозрачными стеклами ресторанов мигали огоньки свечей. Там, в тягучем, интимном полумраке за столиками сидели красивые дамы и галантные, прекрасно одетые кавалеры. Из залы Благородного Собрания плыла музыка гарнизонного оркестра. По коридору взад и вперед сновала толпа.

Простой гарнизонный народец просто глазел на роскошь, пуская слюни. Люди побогаче обстоятельно выбирали, чем заняться.

Три офицера Дальней Разведки были лишними на празднике жизни. К тому же только Стрельников был одет в повседневную форму. Конечников и Гут были в заношенных «техничках» с погонами. Это привлекло внимание патруля — в рабочих комбинезонах находиться в Первом коридоре без крайней надобности запрещалось.

Патруль в хромовых касках и парадных мундирах с аксельбантами обступил приятелей.

— Здравствуйте, господа офицеры, — приветствовал приятелей третий лейтенант военной полиции, заранее готовясь к буче. — Нарушаем?

— Да вот были на собрании, обратно идем. Дорога дальняя… Пить захотелось, сил нет… А без мундира в ресторан не пускают. Бутылочку водички бы… — попросил Стрелкин.

Обычно Василий обращался с патрульными высокомерно-вызывающе, что было причиной постоянных разборок и драк, но тут он решил не связываться.

Полицейские недоуменно переглянулись. О репутации Стрельникова знали все.

— Ну хорошо, — сказал командир патруля. Вы только на виду не стойте, отойдите к окошку. А второго лейтенанта я сам провожу до «Белой лилии» и обратно.

Кинг с Конечниковым отошли и остались там в компании полицейского.

Федор стал смотреть в затененное кросс-фильтром окно.

Бронированная громада древнего спутника плыла над блестящими облаками мертвой планеты. Орбитальная станция жила своей жизнью. В рейдовой зоне стартовали и причаливали корабли. Громадные параболы дальних локаторов выстреливали в космос мощные пучки энергии и надолго замирали, ловя далекое эхо отражения. На бастионах остро вспыхивали лазеры оптических дальномеров и крутились антенны стрельбовых радаров.

— Ты хорошо сказал на собрании, — заметил Гут. — Мне показалось, что командующему стало стыдно.

— Слова — звук пустой, — ответил Федор. — Выпьет водки на ночь и снова орел.

Подошел Стрельников. Он мотнул головой в сторону запасного выхода, и компания убралась из парадного великолепия в темные и грязные части станции.

Предписанная военнослужащим дорога из Главного Коридора в ангары была длинной. Вначале на громадных лифтах сквозь центральные уровни жилой зоны, потом на своих двоих. Путь вел по широким магистралям и открытым прогулочным галереям. Он мыслился как долгое, неспешное путешествие для любителей неторопливо обдумать свои дела.

Командиры, ездящие по крепости на комфортабельном внутреннем транспорте, имели по этому поводу другое мнение. Оттого их починенные были обязаны преодолевать дистанцию бегом. Считалось, что легкая пробежка очень полезна для здоровья.

Присутствовал и короткий путь. Он вел по тесным коридорам технических этажей и галереям машинных залов. Не зная дороги тут можно было заблудиться и в разы увеличить время движения.

Немного в стороне от «трассы косителей» находилось место, куда друзья приходили отдохнуть.

Помещалась оно в закутке, со всякой дребеденью: отработавшими свое полевыми эмиттерами, шестернями и подшипниками, огнетушителями, ведрами и швабрами. При всех недостатках у «точки» были несомненные достоинства, которые перевешивали все. Во-первых, сюда можно было приходить со своей выпивкой, а во-вторых, не нужно было следить за политкорректностью бесед.

Сегодня, кроме горячего желания расслабиться от словоблудия командующего эскадрой и выговориться без свидетелей по поводу идиотизма отцов — командиров, был серьезный повод для выпивки.

Конкретной даты операции названо не было, оттого приятели решили, что ничего не случится, если матросы двух номерных скаутов лишнюю ночь поспят спокойно.

Конечников, который видел в темноте также хорошо, как при свете, прошел вперед и зажег лампы аварийной подсветки. Приятели двинулись вдоль линии огоньков до секции, в которой, после всех перепланировок остался один небольшой прямоугольный иллюминатор. Прозрачный материал, заполняющий проем, здесь, по недосмотру проектировщиков не был заменен блоком компресситовой брони.

Даже если станция находилась на теневой стороне Солейны, это оконце давало немного света, который позволял обходиться без демаскирующего «точку» электрического освещения. Сколько друзья ни собирались в этом месте, тут никогда не было слишком светло или слишком темно.

Эта сторона никогда не выходила под прямые лучи Кары или на блестящие облака Солейны. В моменты, когда небесный остров был в глубокой тени планеты, в окошко заглядывал сияющий Альбигор, разгоняя тьму.

Троица быстро подготовила место. Из-за корпусов списанный генераторов приятели достали картонки и разложили нехитрую закуску — сухарик, парочку конфет, несколько лавровых листочков.

Ресторан «У пакадура» был готов к работе. Не хватало самого главного блюда — «пакадуровки». Напиток собственноручно готовился вторым лейтенантом Стрельниковым из 2,5 частей воды и полутора частей осаженного денатурата с добавлением апельсина. В армии спившегося владыки, князя-императора деметрианского этот коктейль пользовался особой любовью и уважением.

Стрелкин с ловкостью настоящего бармена самозабвенно тряс пластиковую бутыль, добавляя туда «концентрат» из плоской фляжки, периодически раздавливая деревянной палочкой плавающие в растворе оранжевые дольки.

Свои манипуляции он сопровождал какими-то невнятными междометиями, через которые временами пробивалось: — «Хрен ты угадал, Дубила. Имел я и тебя, и твоих козлов-начальников».

Он долго священнодействовал, переливая «пакадуровку» из емкости в емкость, перемешивал часовой и против часовой стрелки, пока самому не надоело.

Лейтенант-артиллерист признал «живительный напиток» готовым к употреблению и разлил для первого «залпа». Конечников погасил свет, содрал со стекла иллюминатора тонкую светозащитную пленку. Тьма была, хоть глаз коли.

— Мать твою, — вырвалось у Стрелкина. — Романтический ужин при звездном свете отменяется.

Альбигор загораживала какая-то темная масса. Конечникова темнота не касалась. Когда глаза привыкли и включилось ночное зрение, он увидел виновника затемнения.

Это был «косорылый», — линейный рейдер проекта «Король неба», узнаваемый по диагонально расположенным артиллерийским фортам. Конечников сначала удивился, зачем корабль эскадры пришвартован к пирсам техзоны, потом сообразил, что это несчастный «Князь Иван», бывший флагман 4 эскадры, который перегнали из сварочного дока после капитального ремонта корпуса поближе к мастерским.

— Парни, к нам в гости «Князь Иван».

— Тоже выпить просит? — поинтересовался Авраам.

— Хуй ему, уроду, — грубо сказал Стрельников. — На нем Ястреб погиб.

— Да ладно, на Тэте месиловка была. Виркоко своими «обузами» три полка скаутов и эскадру в щепки разнесли. — То, что из нас четверых только он погиб, просто чудо — возразил Конечников.

— И нам это скоро предстоит, — вставил капитан Кинг.

— В бардаке телкам плакаться будешь, — оборвал его Стрелкин. — А сегодня мы будем пить и пошли все нахрен… Не будем нарушать традицию. Никакого электричества. У меня на этот случай свечечка припасена.

Второй лейтенант пошарил в ведерке, извлек коротенький огарок толстой восковой свечки, явно позаимствованный в гарнизонной часовне. Зажег его и поставил на картонку, рядом с выпивкой и закуской.

Пространство наполнилось оранжевым, осязаемым светом. В тишине было слышно, как негромко поет пламя. Некоторое время друзья заворожено смотрели на чудо живого огня.

— Много лет назад на второй луне планеты Тэра, что в системе Эпсилона… — начал Стрельников, выдержал театральную паузу, потом продолжил. — На гаубтической вахте училища военного звездоплавания 144/21, в тесной камере блока строгой изоляции случилась встреча четверых оболтусов. Эта встреча положила начало долгой и крепкой дружбы, которую мы пронесли сквозь годы и кампании. Пусть сегодня с нами нет Сережки Ястребова, славного парня, надежного друга, выдумщика, весельчака, мечтателя. Но мы всегда будем помнить о нем.

Друзья, не чокаясь, выпили.

— Это я так гладко сказал — немного помолчав, сказал Василий. — На самом деле нас с Ястребом туда кинули за драку, а Федьку за членовредительство и пререкания с командиром. Абрашка только ни за что попал. За стихи.

— Был дневальным… — усмехнулся капитан — Пришел наш комроты, Головастик с ночной проверкой, а я, прикрыв глаза, декламирую изящную словесность. И вдобавок сказал ему, что он ничего не понимает. Вот дяденька и взъярился.

— Нет, — заметил Стрельников. — Просто некомплект получался. Нас туда заперли вместе, чтобы Федьку зачморить. Очень Головастику не понравилось, что мебель по казарме летает. Был бы Пашка Анисимов цел, его бы привлекли. Но Крок ему в лоб табуреткой серьезно въехал. Госпиталь и все такое…

— А потом и вовсе признали негодным, — заметил Конечников. — Знал бы он, как ему повезло.

— А тебе повезло, что четвертым оказался наш любитель поэзии — беззлобно сказал Василий.

— Да, — согласился Федор, — повезло.

— Я сам не знаю, чего. Вот взял и влез, — усмехнулся Авраам. — Решил, наверное, помочь брату-ботанику. Нехорошо вдвоем одного бить.

— Нифига себе ботаник, — усмехнулся Стрелкин. — Он нам так вклеивал. Мы его вдвоем одолеть не могли.

— Да брось прибедняться, — сказал Конечников.

— Я вот Федьку долго понять не мог, — сказал Стрелкин. — Вроде сидит днями в библиотеке, а про крокодилов не знает.

— А, это… — вставил Авраам. — Летающие крокодилы… Его дразнили сначала «летучей крокоидлой», а потом просто «Кроком». На мой взгляд, лучше, чем «Синоптиц»… Или «Гуталин».

— Да откуда я знал про крокодилов тогда. Что я их видел что-ли? — смутился Конечников.

— Да ладно, — прервал его Василий. Но вот про Синоптица никогда не забуду. «Я Федор Конечников по прозвищу „Синоптик“.» И все упали.

Стрельников с улыбкой посмотрел на Федора.

— Но вот когда я его записи увидел… Эскиз «Претендента» с пометками, перечень слабых мест линкора и номер «10149». Про номер Крок мне потом объяснил. Но я сразу понял, что если парень молчун, то это оттого, что есть у него в жизни цель…

— Слушайте, парни, как же здорово, что мы не поубивали там друг друга, — воодушевился Авраам. — Иначе бы кто нашего Головастика доводил… А как бы мы в самоволки ходили… Да и не в этом дело. Не в пьянке, не в гулянке по бабам, не в буче казарменной. В чувстве соединенности каком-то. А с ним любое дело спорится и невзгоды отступают.

— Мы молодые были, — сказал Конечников. — Жизни радовались.

— А что, сильно изменились? — с вызовом поинтересовался Стрельников.

— Какими были, такими и остались, — заметил Авраам. — Ты, в особенности. Всегда мог нагнуть любого командира.

— И всю дорогу этим гордился, — с радостной улыбкой сказал Стрелкин.

Друзья хлопнули по второй стопке.

После третьего «залпа», когда «пакадуровка» в полной мере оказала свое действие, темы разговоров стали отдавать государственной изменой.

— Господа, знаете ли вы, — мрачно улыбаясь, спросил капитан Кинг, — отчего матросов меньше чем по — трое никуда не отправляют?

— Нет, — пожал плечами Конечников. — Может оттого что — больше народа, больше бестолковки. А наши командиры любят поорать и народ построить.

— Не, не угадал Крок. Это потому, что если их будет меньше, то кто-нибудь непременно повесится.

— А, — разочарованно сказал Конечников, — это был бы смешно, если б не было так грустно. Знаете, отчего у орудия сажают не меньше трех канониров сразу?

— Это что, чтобы не повесились? — не особенно въезжая, спросил Авраам.

— Да нет, — ухмыльнулся Конечников. — Вдруг какая-нибудь сволочь на спецтранспорте мимо пролетит. Один обязательно пальнет…

— Так ведь можно его «пакадурой», противокорабельной ракетой, достать. Оператора-наводчика кто остановит? — хмыкнул Стрелкин.

— Однако… — только и сказал капитан Кинг. — Давайте лучше выпьем.

— По последней? — спросил второй лейтенант, разливая остатки жидкости из бутыли.

— По последней, Стрелкин. А потом пойдем весточку друзьям — эланцам отправим, чтобы знали. Раз уж нашим козлам нельзя ее послать — ответил ему, первый лейтенант, подставляя стакан.

— Вы о чем это, ребята? — поинтересовался Авраам.

— Добрым словом и «пакадурой», можно добиться больше, чем только одним добрым словом, — ответил первый лейтенант.

Стрельников усмехнулся, поняв, на что намекает Крок.

— А вот чего вы задумали… Блин, мужики, но ведь это тупизм полный. Ведь на смерть идем, а вам все игры… Ладно, Васька раздолбай по жизни… Но ты в первые лейтенанты вышел, начальником артсистем стал на корабле. Тебе командование звездолетом доверяют, а все детство в жопе… Брось херней заниматься…

— Да, Гут, — с насмешкой ответил ему Крок, — был бы я правильным как ты, то не скаутом командовал, а в Нововладимире на паркете кренделя выписывал… Перед светлыми очами Дубилы, три залупы ему в очко разом…

— Скажешь тоже, — Авраам не обратил внимания на «Гута», сокращение от слова «Гуталин», обидную кличку, которая пристала к капитану Кингу за оттенок кожи. — Давно бы капитана бы дали, если бы не залеты и теорийки всякие вредные.

— Парни, давайте выпьем, — предложил Стрелкин.

— Помянем, ребята Сережку Ястребова, — предложил Гут.

Офицеры выпили, помолчали. Кинг вытащил пачку «Глобуса», «Made in UST». Вытянул длинную, тонкую сигарету сам и протянул курево приятелям. Федор взял благоухающую мятой «дымную палочку». Стрелкин демонстративно вынул из-за уха папироску армейского табачного довольствия.

— Курите сами это буржуйское барахло, — сказал он, щелкая зажигалкой.

Смешиваясь с ароматом дорогого табака, потек вонючий ядовитый дымок.

— Говорил я Сережке, — «На кой ляд тебе рейдер», — в задумчивости произнес Гут. — А он мне ответил, что надоело задницами на «собачках» толкаться. Вот и перевелся орудийным фортом командовать на свою голову…

— Никто не думал, что нас на Тэту, в мясорубку отправят, — возразил ему Василий. — Да и жена ему попалась — не то, что на рейдер, в петлю загонит. Кукла силиконовая.

— Ленку бы не трогал, — посоветовал ему Авраам.

— Намек понял, умолкаю.

— Абрашка, ты с нами? — спросил Гута Конечников.

— Нет. Это война, а не балаган.

— Пусть знают, суки, за что гореть будут, — зло сказал Конечников.

— Нет, парни. Это сами. В бою сработаем как положено. А вот такой дебилизм не для меня…

— Как знаешь… — ответил Василий. — Чем займешься? Будешь компрессию в магистралях мерить или упругость вакуума проверять? Под сопливую сказочку о любви, разлуке и «последнем разе», можно хорошо так проверить. Качественно…

Авраам ничего не ответил. На смуглом лице румянец не был виден, но Федор почувствовал, как запылало лицо капитана.

— Ну что за привычка святое марать, — разозлился Авраам.

— Взял бы Крока с собой, — иронически добавил Стрелкин — А то загибается человек без практики.

— Это в бордель пожалуйста. Три рубля, — и пусть тренируется, пока елду не сотрет.

— Зря… И ей хорошо, и тебе облегчение… — ехидно заметил Стрелкин.

Авраам хотел было ударить Ваську, но сдержался. Капитан с каменной физиономией развернулся и отправился по своим делам.

— Пойдет он… — несколько раздраженно сказал Стрелкин. — Он к «мандаме» в гости собирался.

— Ну и чего, — возразил Конечников. — Взрослые люди.

— «Папик» не знает, — ответил Василий. — Вот бы пистон обеим вставил.

Приятели вышли из закутка и двинулись по узкому коридору.

— Что это вы с Гутом сцепились?

— Да он, дурачок, всерьез влюбился. Руку и сердце предлагал. Пусть задумается, полезно.

— А может, он нашел свое счастье?

— Да она всем подряд дает… Три пахаря разных в неделю должно быть. Иначе барынька хандрит. Ты никогда не слышал про вакуум второго порядка? — вдруг резко поменял тему Стрельников.

— Нет. А это при чем?

— Силовое поле взаимодействует с потоком тяги.

— Ерунда, — отрезал Конечников. — Бред.

— А отчего стартовые компенсаторы горят, если взлетать без катапульты?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Федор. — Делают кое-как, вот и горят.

Стрельников долго и внимательно посмотрел на Конечникова, потом хлопнул его по плечу.

— Пойдем, Крок. Не слушай меня. Как перепью, чердак сносит. Порю всякую чушь.

Остаток пути до корабля Конечников пытался думать над словами второго лейтенанта, но пьяный бред Василия забивала другая, более насущная мысль — как оказаться в ракетном арсенале.

Конец 1 главы.

Глава 2 ВЕЧЕРНЕЕ УПРАЖНЕНИЕ В БЕЗУМИИ

Путь в склады второго ракетного арсенала охранял часовой. Во внерабочее время он не имел права допускать туда никого, кроме разводящего и начальника караула, будь то командир Базы или сам Господь Бог.

Посты арсенала в подразделениях охраны справедливо назывались «вешалкой», уступая лишь пресловутому посту № 1 с ветхой тряпкой за пыльным стеклом. Прямо на КПП выходила прозрачная стена клетушки начкара. Начальник караула, по обыкновению болея на непохмеленную голову, с пристрастием надзирал за исполнением постовым правил несения службы. Зачастую скучающее «ихнее благородие» «учил по-свойски» матроса лишь за то, что караульный на мгновение прислонился к стене или оперся ладонью о тумбочку с селектором. Обмануть две пары глаз было просто нереально.

Оттого пьяные друзья не стали ломиться туда через «парадный» вход. Первый лейтенант Федор Конечников и второй лейтенант Василий Стрельников вернулись на скаут обмозговать задачку.

Корабль изнутри был удручающе тесен. Пространство для живой начинки было урезано до предела ради боезапаса и индукторов гиперпространственной установки. Опорные основания артустановок и ракетопускателей нависали над головами. Кабеля — волноводы проходили в отсеках прямо под койками. В коридорах из стен выступали корпуса блоков накопителей. Местами элеваторы орудий и зарядные бункеры стискивали проходы так, что с трудом могли разойтись 2 человека.

Короткие лесенки, идущие на артпосты второй батареи, подставляли предательские подножки любому зазевавшемуся. А об массивные «тарелки» люков разбивали лбы даже опытные матросы.

Из-за невероятной тесноты экипажи скаутов не могли пользоваться скафандрами и жили в бою столько, сколько позволяла целостность корпуса, переборок отсеков и исправность генераторов полей воздушной отсечки.

— Крок, — повернув к нему красное лицо с обалделыми от «пакадуровки» глазами спросил Стрельников, — кто там сегодня начальник караула?

— Вроде бы Разлогов, — ответил Конечников, борясь с чувством отделения от тела, которое возникало у него, когда он чересчур набирался спиртного.

— А, Вован, — разудало сказал Стрелкин. — Тут у нас проблем не будет. Открой-ка сейф.

— Васька, не многовато ли будет? — поинтересовался Федор, доставая бутыль.

— Так то для дела, — не моргнув глазом, ответил второй лейтенант. — С «горючкой», мы, куда хошь пройдем.

Стрелкин для убедительности встряхнул наполовину осушенным пластиковым штофом с «пакадуровкой».

— А как? — поинтересовался Конечников.

— Учись, мальчишка, — важно сказал Стрельников.

Второй лейтенант нацедил в емкость спирта, добавил воды, взболтал. Понюхал смесь, попробовал, поморщился. Но, решив, что сойдет и так, поднес руку с коммуникатором к самому носу. Строя уморительные рожи и отпуская ругательства, непослушными пальцами набрал номер.

Второй лейтенант Разлогов, бывший сегодня начальником караула артсклада появился на экране.

— Вован, здорово, — приветствовал его Стрелкин.

— Кому здорово, а кому служба, — безо всякого энтузиазма ответил офицер.

— Что, трубы горят? — поинтересовался Василий.

Разлогов по кличке «Лох», долго изучал лицо на экранчике коммуникатора. Наконец он, в результате тяжкого мыслительного процесса сообразил, что Васька не издевается, а напротив, хочет что-то предложить.

— Да, Стрелкин. Хоть в петлю, бля.

— А у меня есть, — сказал Васька, поворачивая объектив на бутыль.

— Ты чего, Стрелкин, издеваешься? — мрачно поинтересовался второй лейтенант, сглатывая слюну.

— Нет, Вован. Место у тебя тихое.

— Ну, — согласился второй лейтенант.

— Ты нас поил? — продолжил обработку Стрелкин. — А долги отдавать надо.

— А как? — живо поинтересовался Лох. — Я ведь на дежурстве, отличие от вас, ухари.

— Ты нам скажи коды доступа к грузовым воротам, а сам заходи мимо придурка на тумбочке. Да не ссы Вован, все будет путем, — добавил Стрельников, глядя на мучительные колебания Лоха.

— Вторые грузовые устроят?

— А то, — ответил Стрельников. — А код?

— Набери 442154. Когда будете?

— Через четверть часа, Вовчик.

— Договорились.

В назначенное время начальник караула, для острастки сунув кулак под нос постового, прошел на территорию склада, с трудом отодвинув массивную, простроченную правильными рядами громадных заклепок, сверхпрочную дверь.

Минут через пять на втором грузовом створе погас глазок генератора поля отсечки. Воздух из тоннеля завыл в щелях, загоняя в зал арсенала пыль. Коротко скрипнуло сдвинутое вручную полотно ворот. Немой покой снова окутал зал.

Две пары внимательных глаз долго и внимательно обшаривалили темное, мрачное пространство артиллерийского склада.

Потом друзья огляделись в последний раз, ища посторонних и не найдя таковых, направились к одинокой фигуре второго лейтенанта, который приготовил место у светильника.

Лох постелил на пол чистую картонку, положил на нее пластиковый стакан и завернутый в металлизированную пленку заветревшийся, измусоленный сухарь.

Все это, по факту содержания водорода в молекулярной структуре, относилось к детонирующему материалу, и не должно было находиться на территории склада. За одно это можно было огрести по полной программе. А уж за смесь воды и спирта полагался трибунал.

Лейтенант Разлогов сильно рисковал, впустив посторонних на склад. Но расслабляющее действие «пакадуровки» окончательно преодолело служебное рвение Вована.

Очень скоро, Лох потерял всякую осторожность, окосев от пойла. Он тупо глядел на импровизированный столик, что-то бубня про друзей, которые не дадут пропасть в трудную минуту.

Конечников, который лишь делал вид, что пьет, выбрал удобный момент, поднялся и пошел в темноту, сказав собутыльникам, что хочет отлить.

— Крок, ты только на ракеты не ссы… Лучше куда-нибудь в уголок, — напутствовал его Разлогов.

— Ну что я, без ума, — ответил первый лейтенант. — Нахрена я западло вам делать буду.

Он знал, что Стрелкин способен загрузить Лоха болтовней так, что тот не отобразит, сколько отсутствовал Конечников. Когда командир операторов-наводчиков «принимал на грудь» ему это не было в тягость, даже нравилось.

Ночное зрение Федора позволяло обходиться без фонаря. Он перемахнул через бруствер эмиттера и оказался в зоне складирования противокорабельных ракет.

Первый лейтенант нашел нужную ячейку хранения. Для верности посмотрел номер в бумагах. Потом достал баллончик с краской, на мгновение замер и принялся выводить буквы на угольно-черном борту…

Закончив, Конечников вернулся. Васька повернулся к нему и неожиданно трезво подмигнул. Первый лейтенант кивнул головой в ответ.

На лице Стрельникова появилась умиротворенная улыбка. Теперь он мог трепаться в свое удовольствие до конца времен, а точнее пока хватит «горючки» в штофе. Конечников, зная, что Стрелкина теперь не вытащить даже орбитальным буксиром, смирился с этим и ушел в себя.

Но вскоре бутыль опустела, и офицеры-нарушители, покинув впавшего в меланхолию Лоха, убрались восвояси.

Известие о предстоящей операции до сих пор не дошло до низов. На малом крейсере размеренно протекала обычная жизнь.

Корабль готовился ко сну. Матросы опускали жесткие, неудобные койки, раскладывали на них промятые матрасы, тонкие, колючие одеяла и серое, неприятно пахнущее белье.

Боевые отсеки корабля становились большой, тесной спальней для личного состава.

Старослужащие, надеясь спастись от надвигающейся ночи, оккупировали курилку и туалет. Там по кругу гуляли «косяки», раздались взрывы хохота. По всему кораблю завоняло палеными тряпками.

Новички, сохранившие остатки деревенской наивности, с чувством читали молитвы, призывая Богородицу сохранить их от злых человек и погибели в лихом бою.

Стрелкин, отстал от Федора, давая своему товарищу поиграть в командира. Конечников вызвал дежурного, первого лейтенанта Ильина. Потом прошел с ним по отсекам.

Конечников проверил каждый угол корабля, внимательно глядя на подчиненных. Все эти люди скоро будут мертвы. Все эти люди будут надеяться на него, первого лейтенанта Федора Конечникова, которому не повезло оказаться сейчас исполняющим обязанности командира. Перед смертью, горя и задыхаясь на боевых постах, они будут ругать и проклинать его. И не им не объяснишь, что в такой ситуации от него, первого лейтенанта ничего не зависело.

Дневальный прокричал команду «Отбой». В помещениях выключился верхний свет, загорелись несколько синих светильников, обозначающих проход. Стали слышны далекие голоса в курилке.

Первый лейтенант распорядился прекратить хождения и смех. Ильин, взяв на подмогу дневальных свободной смены, отправился на усмирение нарушителей. Короткое, на повышенных тонах разбирательство, закончилось парой оплеух, отчетливо слышимых в тишине. Тихо бормоча ругательства, мигом протрезвевшие матросы, легли на свои тесные, неудобные ложа, наедине с собой, своими мыслями и темнотой.

Во мраке, который создавал иллюзию одиночества, эти люди, закрученные в бараний рог скорыми на расправу командирами, стиснутые чудовищной теснотой, занятые внутренними разборками у кого больше прав, ненадолго снова стали собой, вспомнили, что они чьи-то мужья и любимые, сыновья и внуки.

Конечникову показалось, что он физически ощущает, как перед закрытыми глазами засыпающих людей встают картинки мест, где они были свободны и счастливы и которые, может быть, не увидят никогда.

Тяжелое, грустное время наступило после отбоя… Словно распрямились стиснутые за день оболочки, делая воздух отсеков крейсера вязким, липким как кисель. Общий минорный настрой, разлитый в душной атмосфере, заставил первого лейтенанта переживать давно прошедшие дни, старую боль и радость. Этот момент, наполненный грустными, напряженными, горькими мыслями в темноте Конечников и раньше не любил до дрожи. А сегодня это было просто мучительно.

Особенно обидно было для Федора осознавать, что именно детское желание летать на космическом корабле и увидеть обратную сторону звезд, обернулось бесцельным, стертым существованием, предельно сжатым, неудобным бытом, долгими, монотонными вахтами и скорой смертью в оправдание тупости отцов-командиров.

В темноте и покое память стала возвращать лица близких: дед, Алена, брат, тех, — кто любил и рассчитывал на него, и кого он, Федор, оставил, пойдя за кораблем в небе.

В такие моменты, он испытывал огромную потребность непременно куда-нибудь выйти, хоть на вонючую палубу ангара, хоть в холодную пустоту за дверью шлюза.

И сейчас Конечников решил убраться из отсеков, где можно перемещаться лишь боком, касаясь выставленных рук и ног, вдыхая вонь вспотевших тел, слушая всхрапывания, присвистывания и сонное бормотание.

Обычно он забивался в свою каюту с ее относительным комфортом отделенного от общей спальни помещения, кондиционированным воздухом, а главное с целыми шестью квадратными метрами на четверых. Но сегодня Конечникову выпала редкая возможность побыть одному. Федор не пошел слушать храп соседа по каюте, командира первой батареи лейтенанта Миронова.

Конечников по пути заглянул в рубку, проверяя, на месте ли дежурный расчет, что было вовсе нелишним, поскольку в предчувствии новой боевой операции народ расслаблялся спиртным.

Проверив наличие личного состава, вернулся дежурный офицер.

Ильин, его тезка, был зампотехом, вторым заместителем командира корабля. Сейчас, догадываясь, что затевается что-то очень серьезное, он откровенно испытывал облегчение по поводу того, что майор Тихонов доверил командование кораблем в свое отсутствие не ему.

— Что было- то? Зачем вас так срочно с места сорвали? — спросил Ильин, имея в виду собрание командного состава.

— «Умрем за Бога, князя-императора и родное Отечество», Федька — ответил Конечников. — Сборная эскадра гиперпространственных кораблей пойдет рейдом к Гало. Нам дана задача — любой ценой разрушить верфи на ее орбите. Командиром, как всегда, будет назначен полковник Гагарин.

— Мать твою… — выругался Ильин. — Сдается мне, тезка, что всем нам крупно не повезло. Те, кого не расстреляют эланские линкоры, с чувством глубокого удовлетворения смогут врезаться в их бронированные корпуса. Жили грешно, и умрем смешно. Напечатают про нас в «Имперском сплетнике» трогательную и проникновенную статейку, зарегистрируют в списках потерь и уберут в архив личные дела.

— Прямо как в банк… В активы Тупил Дубилыча гребаного. Скольких еще положит не за хрен собачий, — нервно усмехнулся Конечников.

— Почему людям не объявил? — вдруг поинтересовался Ильин, заранее складывая на лице гримасу осуждения.

— Пусть поспят сегодня спокойно. Погрузка зарядов будет идти пару дней. Успеют написать прощальные письма и поворочаться ночью без сна.

— Может ты и прав, — ответил зампотех. — Ты командир, тебе решать.

— А раз я командир, то у меня к твоим техникам задание будет.

— Какое? — насторожился Ильин.

— Помнишь, мы лет пять назад хотели попробовать? — зашел издалека Федор.

— Лапин по секрету дал знать, — сказал Ильин, — что Никитка Симонов снова суд чести готовит.

— Кого в этот раз?

— Тебя…

— И за что?

— За публичное оскорбление государя.

— Еб его мать, стукача долбанного, — вырвалось у Конечникова.

— Не кричи, люди спят, — осадил его Ильин.

— Оптимист он, однако… Ну да бог с ним. А пять лет назад мы с тобой…

— Крок, допрыгаешься ты до суда офицерской чести, — перебил его Ильин. — Тебя тогда предупредили. А за это точно не помилуют…

— Федор, просто узнать очень хочется. Сейчас или никогда. Или здесь, или нигде.

Ильин хотел возразить, но вдруг осознал подтекст слов Конечникова.

— И что, теперь получается можно? — задумчиво произнес он.

— Последнее желание смертника, — сказал Конечников. — А разве ты сам не хочешь узнать, как работает программа интерпретатора команд? Твоя, между прочим. Я помню, с каким удовольствием ты ее писал.

— Одно дело абстрактное творчество, другое дело его применение, — ответил Ильин. — Крок, ты вправду решишься на глазах у всех…

— По обстановке, — остановил его Конечников. — Давай так. Я дал тебе команду смонтировать дополнительный мануальный интерфейс на капитанском посту, а объяснил это тем, что операторам-наводчикам корабля потребуется моя помощь.

— Хорошо, — ответил Ильин. — Есть смонтировать, командир.

Конечников кивнул, и прошел в капитанскую каюту — закуток 2 на 1,5 метра.

Он погасил верхний свет, зажег маленький уютный светильник, запустил на компьютере медленно сменяющие друг друга красивые виды разных планет. Конечникову редко удавалось побыть одному, в тишине и покое, чтобы беспрепятственно уйти мыслями за пределы корабля, своего тела и печальных обстоятельств экзистенции.

Но сегодня недоступная для среднего офицера роскошь ему не помогла.

Подстегнутые дозой алкоголя, мысли снова закрутились вокруг того, что жизнь его, скорее всего, оборвется через несколько дней… Ничего великого, о чем мечталось, он не совершил… Не отомстил эланцам за ядерную зиму на родной планете, за сотни лет существования его предков в пещерах…

Экспериментальный корабль С-29, явясь на Амальгаму призраком другого мира, привел его сюда. Круг замкнулся. Теперь он сам командует таким кораблем, и его ждет смертельная битва с эланскими линкорами в самом сердце чужой империи… Сбылась мечта идиота… Все как заказывал маленький амальгамский дикарь. Воистину, дитя молит о том, что его мудрый отец просит Бога отвести от своего неразумного чада.

Федор, в который раз подумал, что благодаря своему давнему выбору просто напрасно потерял время, заставив себя пройти чужой путь, бросив свой собственный.

Единственно, что он реально получил за многолетнюю службу — это копейки, скопленные с заурядного лейтенантского жалования. Но на дикой планете, на которой и денег-то не знают, его сбережения может быть и не нужны вовсе.

Конечникову захотелось, чтобы пришел Стрелкин, и они вдвоем, а лучше втроем, взяв для массовости Гута, устроили очередной погром в борделе, гоняя полуголых шалав и круша обстановку дома терпимости.

Или снова прицепились в Благородном Собрании к какому-нибудь офицеру штаба, устроив шумный мордобой прямо в зале…

Дверь распахнулась. На пороге стоял Стрельников. Выглядел он неважно: глаза красные, лицо с зеленоватым отливом, волосы мокрые. Второму лейтенанту было холодно, он зябко ежился и кутался в бушлат.

— Крок, мне бы добавить, — перешел сразу к делу Стрелкин.

— Васька, ты бы поспал до утра, глядишь, легче бы стало.

— Тебе легко говорить, крокодил ты амальгамский. Не пьешь, а только вид делаешь, что выпиваешь.

— Вась, ну правда, сколько можно? С Гутом пили, с Лохом пили. Выглядишь так, что краше в гроб кладут, а все мало. Что случилось? В толчок упал что-ли?

— Не… Как пришли, так в гальюне прописался, — Стрельников вздохнул — Наизнанку выворачивало, пока все не вышло. Федя, мне бы чуть — чуть.

— Да без проблем, — ответил Конечников — Пять минут…

Он вынул канистру с «оптической жидкостью» из сейфа, добавил пару апельсинов и принялся готовить пойло.

— Вот возьми водички хорошей, — сказал Василий, протягивая емкость. — Я ее и переливал, и отстаивал, и даже магнитами зарядил. Это не отрава газированная из «Лилии».

— Тебя от нее так?

— А то, — вздохнул Стрелкин. — А все ты… Быстрей! Быстрей! Вот и забыл.

Конечников в ускоренном режиме перемешивал компоненты, а Васька знаками показывал, что делать. Скоро напиток был готов. Стрельников понюхал, добавил воды и кусочек сахара, сделал несколько глотков.

— Моя школа, — довольно сказал Василий.

Алкоголь совершил с ним разительную перемену. Глаза загорелись привычным боевым огнем, лицо порозовело. В тело второго лейтенанта возвратилась жизнь.

Василий не остановился на этом и справедливо рассудил, что такое ценное средство не должно пропасть. Федор охотно присоединился к Стрелкину.

— Крок, — поинтересовался Стрельников, когда одолел пару шкаликов пакадуровки, — Когда нас.… Ну, в смысле на Гало. Тютя говорил много, а конкретики — ноль.

— Васька, я точно не знаю, — произнес Конечников, нервно выдергивая из пачки сигарету. — Думаю через пару дней. Подышим пока.

— Все мы родились, росли, на мир смотрели, водку пили, баб любили. Думали о чем-то, мечтали. А теперь нас всех балластом сделают. Лишних сто пудов, чтобы лучше эланцу в борт войти. А налети мы по-твоему, — и сами бы уцелели и врагов бы положили, — зло сказал Стрелкин. — Тошно делается… Никак в солдатики не наиграется пидор лысый. Идите и умрите красиво. С развернутыми знаменами, в парадном строю.

Василий сложил пальцы кроме среднего в известный от начала времен жест и показал его изображению князя-императора.

— Васька, похоже, тебе хватит, — обеспокоенно сказал Федор.

— Не хватит, — зло выкрикнул Стрелкин. — Пусть слушают, козлы. Пусть они хоть самому докладывают. У, рожа…

Василий метнул в портрет владыки калькулятор со стола. Прибор отрикошетил обратно, попав второму лейтенанту в лоб.

— Мать твою, — выругался Василий, хватаясь за подбитое место.

— Точно хватит, — подвел итог Конечников.

— Я вот как не крутился, попал гаду очкастому на мясо, — остывая, произнес Стрельников. — А ты на таран пойдешь с радостью. У тебя своя задача в жизни есть, с эланцами поквитаться.

Второй лейтенант с тоской посмотрел в глаза Федору. Конечников, отделенный от грязи и рутины своей целью и не предполагал, что такое может быть. Чувствовать такое и продолжать служить, потому, что просто некуда деться. Первому лейтенанту почему-то стало стыдно.

Федор влез на стул, разглядывая повреждения на ткани. Калькулятор оставил практически незаметную вмятину. Зато рядом во множестве красовались куда более явные следы. Василий был не первым, кто таким образом высказывал свое несогласие.

До Федора наконец дошло, что имел в виду Стрелкин. Именно он, первый лейтенант, и.о. командира корабля отдаст в бою последний приказ — включить маршевые моторы и, не сворачивая держать курс на эланца.

— Если бы от меня это зависело, я бы сам знаешь что сделал, — сказал Конечников.

— Да ладно, не грузись. Это лишь сейчас страшно. Когда на батареях останутся одни трупы, убиться об линкор за счастье покажется, если навалятся десантные лодьи. А куда блядь денешься… Или таран, или сдохнешь на колу в эланском застенке…

— Я слышал, туда «семнадцатый» недавно ходил на разведку, — сказал Конечников. — Давай посмотрим, что изменилось у Гало.

Он выдвинул монитор и переключил компьютер.

— Ну, что нового написали? — поинтересовался Стрельников.

— Первая эскадра… 12 линкоров, 18 «Тондро», орбитальная крепость класса «субстандарт».

— Зря на ракете малевал. Мог бы прямо на борту нашего «ноль третьего» рисовать, — заметил Стрельников. Там твой любимка будет, «Эстреко», регистровый номер 10149. А мы все равно, по любому — жмурики.

— С точки зрения логики все гладко. Кораблестроительный комплекс несравнимо дороже стоит. А малыми кораблями можно пренебречь.

Друзья плеснули себе в стаканы «пакадуровки» и выпили.

— Стрелкин, по отгрузочной ведомости нам подадут всего две ракеты, — заметил Конечников.

— Это понятно, — ответил второй лейтенант. — Своим ходом пойдем.

— А зачем так? Через кольцо лучше… Больше ракет, мины, полные накопители энергии.

— Чего непонятного, Крок? Если вонь пойдет, наши командиры что скажут? Моя хата с краю. Записей в тепепорте «Солейны» нет, идите лесом.

— Но сам посуди. Вместо 130 ракет — 260! Да и по 2 полуактивные мины на каждый борт.

— Крок, ты помалкивай об этом. — Василий приблизился к первому лейтенанту и зашептал ему на ухо. — Ты лучше Федя измени в конечных координатах одну циферку.

— Это как? — не понял Конечников.

— Выйдем мы в пространство… А там ни войны, ни эланцев, ни наших козлов. Сами себе хозяева. Благодать. Планету найдем, баб добудем, заживем.

— А остальные? Мы что пацанов бросим на смерть, а сами дезертируем!? С бабами как тараканы в щели забьемся? — взорвался Федор.

Иногда он подумывал о подобном, но эти мысли, высказанные другим человеком, привели Конечникова в бешенство.

— Тише, тише, — зашептал Василий. — Не ори, услышат. Мы наших подговорим. Гута, Лапу, Ваньку с «десятки», старпома с «ноль первого». Там Симяна не любят совсем, пером по горлу и весь разговор. Никто умирать не хочет. Все уйдем. Нас никто и искать не станет. Кто проверит, сколько кораблей у Гало погибло.

— Ты мне Стрелкин друг, но если я еще раз от тебя это услышу, ты из моих друзей выйдешь.

Василий замолчал.

— Координаты вводятся заместителем по матчасти начальником штурманской группы и старшим пилотом. Только вместе. Командир корабля просто контролирует правильность ввода, потом отправляет телеметрию на контроль и получает код запуска. Смыться, введя неверную циферку — утопия, — сказал Конечников.

Повисло долгое, неприязненное молчание. Федор снова запустил видеоряд.

Василий изредка поглядывал на первого лейтенанта.

— И не то, что умирать сильно страшно. За Дубилу умирать противно, — наконец признался он.

— Или всем или никому, — отрезал Конечников.

— Верно, Крок лучше всего, — согласился Стрелкин. — Но как всех поднять… Нереально.

— Завтра я подам рапорт командиру эскадры с предложением отправить сборную эскадрилью через кольцо, — сказал первый лейтенант. — С полной нагрузкой может и отобьемся. Это наш шанс.

— Это ты хорошо придумал, — заметил Стрелкин. — Месяца через два в канцелярии рассмотрят. Федька, давай звонить бригадному генералу.

— Стрелкин, ты чего, перепил? — поинтересовался Конечников.

— А я чего… А я ничего… — Стрельников задумался и отбарабанил радостно — идиотским тоном. — В Уставе сказано, что любой военнослужащий, в случае чрезвычайных обстоятельств может обращаться напрямую к вышестоящему начальнику.

— Ну и как ты это сделаешь? — иронически спросил Конечников. Пойдешь к нему прямо сейчас? И мы чудесно проведем остаток ночи в камере…

— Крок, ты умный, но иногда как упрешься… — Стрелкин довольно улыбнулся. — Собирайся.

— Куда?

— Не боись, паря. Васька Стрельников тебе плохого не предложит. Компьютер свой возьми.

Комментарий 1

Вечер первого дня.

14 апреля 10564 г. по н.с. 19 ч. 13 м. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Наконец, Рогнеда решила, что, сегодня, с литературой надо заканчивать. Девушка вздохнула, притворно показывая, как она огорчена и убрала аппарат.

— Ну, как? — поинтересовался Управитель.

— Для настоящего мужчины погибнуть за Родину высшая доблесть. А эти… Вот уж действительно, грешно и смешно, — ответила Живая Богиня. — И не оттого, что этих взрослых мальчиков послали на смерть. И не оттого, что офицеры, мужчины забыли о своем предназначении. А оттого, что они не хотели, а пришлось из-под палки.

— А как иначе? — возразил Андрей. — Вряд — ли кто-то мечтал помереть во цвете лет. Тем более за сильно пьющего болванчика с порядковым номером 13… Вот уж был действительно Тупила… Не рыба, не мясо…

При нем только ленивый не крал и не вешал на себя медали. А «помазанничек» все только пил и блевал. Голубая мечта алкоголиков всех времен и народов.

— Полегче с моими родственниками, — посоветовала она, не то в шутку, не то всерьез.

— А тебе было, наверное, хорошо при дворе Громовской династии, — сказал Управитель. — Фамильное сходство со знаменитой Рогнедой — это капитал.

— Великих княгинь при дворе было как собак нерезаных… Одна надежда на сходство… Ты это хотел сказать? — поинтересовалась она.

— Нет. Я хотел сказать только то, что сказал.

— Это было проклятое место. По капризу императора насиловали, пороли и калечили. Особо невезучие попадали на смертную пытку или в кастрюлю. Порой придворные жалели, что не могут сделаться птичкой и выпорхнуть на волю. Или мушкой, чтобы забиться в самую дальнюю щелочку летающего города Нововлада. И почти всегда завидовали людям, которые ходили на работу, смотрели по вечерам визию до тошноты, жили от получки до получки и имели ну хоть какие-то права…

— Как же так случилось, что все это безобразие длилось десятки веков, прежде чем окончательно сгинуть? — подивился Управитель.

— Это все потому, что перед тем длилось другое безобразие… Во главе с нежно любимым всеми Управителями Князем Князей.

— Не знаю… — задумчиво сказал Управитель. — По сравнению с тем, как все обернулось, время Даниила Первого, пожалуй, было не таким уж плохим.

— Ты про Большое Вторжение вспомни, — посоветовала Живая Богиня. — После того, как мы заигрались до уничтожения планет…

— Слушай, Ганя, а зачем тогда эту дрянь устроили? — спросил мужчина. — Воевал себе народец, воевал. Все было нормально. И вдруг…

— Андрей, — укоризненно сказала Рогнеда. — Ты забыл?

— Нет, — ответил Управитель. — Кстати, а что я должен помнить?

— Ну конечно, не помнишь, — усмехнулась она. — Ваше болото отбивает память о времени, когда все упивались запретными до той поры эмоциями, торопились жить и чувствовать.

— Не понял, — честно ответил Управитель.

— Любой наркотик вызывает привыкание, — пояснила Рогнеда. — Приходится увеличивать дозу.

— Ты про это, — пренебрежительно ответил он. — Не бери в голову.

— Как скажешь, — в тон ему ответила она.

— Вот и ладно, — заметил Управитель. — Мы, я смотрю, не будем больше сегодня читать.

— Да, — с благодарной улыбкой ответила Рогнеда. — Я как-нибудь продолжу на днях.

— В твоих интересах одолеть весть текст, — многозначительно сказал Живой Бог. — Мне он ни к чему. Я его редактировать не буду, это твоя привилегия. А ты не стесняйся, читай при мне, читай без меня. Прочтешь, подредактируешь. Потом во всем Обитаемом Пространстве будут писать агитки по образу и подобию. Ведь только ты можешь гармонично соединить древнюю энергию с нынешней, дав жизнеспособный гибрид.

— Ну, вот уж нет. С чего ты взял Пастушонок, что я соглашусь делать это для тебя? — поинтересовалась Управительница. — Я эту писанину в Совет отнесу с надлежащим комментарием. Вы меня за такое 3000 лет на Мороне гноили.

— А вот этого бы тебе не надо делать. Получится, что унтер-офицерская вдова сама себя высекла.

— Что, припас очередной компромат? — спросила она.

— Нет, что ты, — притворно-ласково сказал Андрей. — Мне на слово поверят. И в такие места загонят, что ты о своем болоте мечтать станешь.

— Ну, как всегда, — заметила Рогнеда.

— Тогда я пойду. Дела…

Пастушонок улыбнулся, поднялся с кресла. В дверях он остановился, медленно повернулся. Долго и насмешливо он смотрел на бывшую покровительницу, наслаждаясь своим триумфом. Наконец, он произнес:

— Не надо было девочка делать из меня дурачка. Если ты хотела, чтобы я тебе помог, то должна была попросить по старой памяти. В счет прошлых заслуг, так сказать. Может быть, я бы и поспособствовал твоему горю. А я знаю, девочка, твою печаль. Так сказать, насквозь вижу.

Рогнеда не ответила, но опытный взгляд Управителя отметил злость и досаду, которая промелькнула на лице Живой Богини.

Управительница весь вечер посвятила себе, внешне продолжая блаженное ничегонеделание. Потом она переместилась в свой дом на Деметре, возвратясь в альфа-реальность.

Только там Рогнеда дала волю своему гневу, расколотив обстановку в малом парадном зале. Успокоившись, она наскоро перекусила и отправилась спать.

Второе утро принудительных чтений.

15 Апреля 10564 по н.с. 09 ч.21 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Рогнеда спала плохо и проснулась рано. Она долго валялась, делая вид, что спит. Но потом тело настоятельно потребовало, чтобы она встала. Девушка поднялась и занялась приготовлениями. «Это все равно должно было случиться» — сказала она самой себе. — «А раз так, в постели не спрячешься, не отлежишься».

Рогнеда умела принимать вызовы жизни. Бессмертная ведьма была когда-то амазонкой, воительницей. Ей доводилось участвовать в долгих походах и самоубийственных атаках. Дочери владимирского князя доводилось чувствовать, как смерть подходила совсем близко, милостиво протягивая сладкое покрывало небытия. Но всякий раз лишь воля удерживала Рогнеду в больном, раненом, стиснутом чудовищными обстоятельствами теле. Вот и сейчас она решила победить, что бы ей это не стоило.

В одиннадцать часов Управительница появилась в искусственной реальности, готовая совершить все, что потребуется для достижения своей цели.

Живой Бог ждал ее там. Девушка сухо поздоровалась и запустила воспроизведение.

Андрей не стал говорить ничего обидного своей подопечной, лишь где-то внутри стало тепло от сознания своей безраздельной власти над ней.

продолжение

Из коридоров орбитальной крепости исчезли рабочие команды, бурлящие толпы курьеров, порученцев и просто праздношатающихся. На станции висела густая, неправдоподобно глубокая тишина.

Верхние люминесцентные панели были погашены, темноту разгоняли редкие пятна светильников, да синие огни на полу и в дверных проемах. На пикетах ночного патруля угадывались тени солдат в шлемах и тактической броне.

Конечников, как и.о. командира корабля, знал пароль, поэтому часовые пропускали его и Стрельникова беспрепятственно.

Немного срезав путь через мертвые, пустые отсеки, так и не восстановленные за 57 лет после последнего нападения на станцию, приятели вышли к центру связи.

Туда сходились все линии военной, эсбешной и правительственной связи. Стрелкин сделал Конечникову знак, чтобы тот молчал и ничему не удивлялся.

Они спокойно прошли мимо вахтенных операторов, клевавших носами за пультами, и нырнули в один из закоулков.

Второй лейтенант остановился. Он аккуратно выдернул проволочку из пломбы, которой была запечатана дверца пульта пожарной сигнализации. Федору показалось, что Василий собирается объявить тревогу. Первый лейтенант представил, как опускаются под аккомпанемент сирены герметичные перегородки. Стрелкин уверенно пошарил в углублении и вынул ключ, спрятанный за панелью.

Конечников вздохнул с облегчением…

— Пошли, Крок, — гордясь собой, произнес второй лейтенант.

Он открыл ничем не примечательную дверь с надписью «аппаратная № 3».

Друзья оказались в темном, заставленном стойками с электроникой зале, где сходились толстые лианы световых и электрических кабелей. Василий выбрал короб с аппаратурой, уверенным движением дернул навесной замок и распахнул дверцы. Потом раскрыв перочинный нож, свинтил панель, оголив ряды оптотронов линейного усилителя.

— Замок здесь ржавый. Сами связисты его так же открывают и закрывают, — произнес Василий, с грустью разглядывая спрятанную на дне бутыль, некогда наполненную огненной влагой императорских винных порционов, а ныне пустую и пыльную.

— Стрелкин, ну ты даешь, — только и сказал Конечников. — Это…

— Да, Федька. Даже проводки подцеплять не надо.

— Ну ты мастер. Откуда узнал?

— Хожу, слушаю, запоминаю, — довольно сказал Стрельников. — Со временем все пригодится. Брякнул как-то старый Иван Иванович про тестовый интерфейс сервера.

— Вась, может зря? — спросил Конечников. — Узнают, что были тут, лет по 5 арестантских рот нам обеспечено.

— Ну, я тут был, — заметил Стрелкин. — Что, посадили? Техники тут бухают и народ разный приводят. Все бы сидели, считай полгарнизона в лагеря бы упрятали.

— Все равно стремно. Компов ручных на станции — по пальцам можно пересчитать. На меня выйдут в элементе.

Василий серьезно и зло взглянул на друга.

— Боишься, что по попе отшлепают?

— Не только, — сказал Конечников. — Они что, сами не понимают?

— Приказ дан, — поплевались, послали. Не самим ведь дохнуть. А вот напишешь все обстоятельно и подробно, что без допкомплекта «дур» мы к верфям не пробьемся, будет повод у командиров задуматься. Только убедительней тему обрисуй, чтобы мертвого проняло.

— Погуляй пока, — попросил он Стрельникова.

— Так точно, мой командир, — ответил Василий.

Через половину часа письмо было готово. Злость и опьянение придали первому лейтенанту сил и послание вышло на редкость легким для восприятия и убедительным.

Крок свистнул Стрельникова, сунул экран под нос. Василий несколько раз прочел, растеряно взглянул на Федора и сказал только одно слово — «Могешь».

— Устроим старику экстренный вызов по правительственной связи? — спросил Конечников, глядя, как в пространстве монитора ползут данные сканирования сети.

— А пока ты «ляля» будешь, тебе ласты скрутят.

— Текстовое сообщение, с отсрочкой отправки на 30 минут, — усмехнулся Конечников.

— Крок, вставь что «малява» от самого Тупилы.

— Да ну тебя, — отмахнулся Федор. — Придумаешь же беню.

Первый лейтенант принялся за работу. Установив соединение с тестовым сервером, отослал письмо и хладнокровно дождался уведомления о том, что послание начало свое путешествие по недрам секретной сети.

Чтобы не вызывать подозрений, приятели вернулись на корабль и заняли места в койках.

— Крок, а Крок, — поинтересовался Васька, глянув, спят ли соседи, — кайся, что ты на «дуре» намалевал?

— Да так, слово одно…

— Колись, давай. Я-то имею право знать…

— Ладно, — Конечников оперся рукой об пол, приблизил свою голову к голове Стрелкина и прошептал ему на ухо.

— Крок, ну и ты придурок, — вырвалось у второго лейтенанта. Потом Василий улыбнулся и добавил: — А впрочем, я был уверен, что ничего другого ты не напишешь. Молоток!

Второй лейтенант протянул ему руку, и Федор с радостью пожал ее.

Конец 2 главы

Глава 3 НАБЕГ

Ночью первый лейтенант проснулся с ощущением того, что кто-то встряхнул его за плечо.

Он открыл глаза и осмотрелся. Все спали. На часах был четвертый час ночи. Состояние было мучительным. Ему очень хотелось спать, но нервное возбуждение заставляло прокручивать в голове мысли о том, что будет завтра.

Конечников стал уговаривать себя уснуть. Больше толку от него будет, если он просто элементарно выспится. Капитан с тяжелой, неработающей головой и наводчик с трясущимися руками — обуза в бою.

Он пытался настроиться на сон, устроился поудобней, отпустил мысли. Это длилось мучительно долго. Потом пришло забытье, в котором ему тоже хотелось спать…

Сон никак не приходил. В горнице горела масляная лампа- дедушка заносил в летопись, что случилось за день. Федор подумал, как здорово было бы уметь складывать буквы в слова.

Тогда бы он записал бы все дедовские рассказы о давно минувших временах, когда древние только осваивали дикие планеты. Перенес бы в тетрадь и совсем непонятные сказки о старинной магии, о том, как люди говорили друг с другом без приборов через громады звездных пространств и сохраняли себя за черным кругом смерти.

Федя почувствовал, как ему хочется дать пинка младшему брату, который мирно сопел рядом.

Витька — «тонкослизка» вскрикивал и закрывал глаза, когда дед рассказывал об Одинокой Леди, зато вот теперь спит без задних ног.

А он, который весело смеялся над ним, ворочается без сна, представляя, как древняя ведьма плывет с потоками воздуха в облаках, высматривая маленьких мальчиков, которые безрассудно выходят ночью из дому. Одинокая Леди подлетает, лаской и посулами уводит со двора и ворует души, чтобы слепить из них того, что когда-то потеряла.

Мысли пошли дальше. Он стал представлять, как могут выглядеть отобранные ведьмой души и где она их прячет. «А что такое душа?» — спросил себя он. И тут же сам себе ответил: — «Дедушка обьяснял, что душа это сам человек, но не его тело». Как такое может быть, Федя не мог себе представить. Чтобы как-то понять, он вообразил душу в виде маленького человечка.

«Дед говорил, что Одинокая Леди прячет их темной пещере», — подумал он. — «А что такое темнота?».

В рассказах деда часто встречалось это слово. Федор не мог представить, что это такое. Темнота — это короткий момент серых сумерек, когда все вокруг из цветного превращается в черно-серо-белое, словно светящееся изнутри?

Он вспомнил, что дедушка обьяснял, что «темнота» — это когда смотришь как бы с закрытыми глазами. Федор представил, как маленькие человечки с завязанными глазами трясутся от страха и холода.

«Наверное, плохо там, у Одинокой Леди» — подумал он. — «Как хорошо, что я дома, в постели. А за стенкой дедушка. Он в обиду меня не даст».

И тут Федор почувствовал, что сильно хочет писать. Делать было нечего. Он поднялся, сунул ноги в чуни.

Вдруг по глазам ярко ударила вспышка. Сначала свет был ослепительно белым, потом стал гаснуть, проходя через все оттенки желтого и красного, пока снова не осталось ничего кроме черно-белых тонов ночи. Федор стал ждать громового раската, но его не было.

На всякий случай он взял свое коротенькое, почти игрушечное копье и нарочито громко топая, пошел к двери.

— Ты куда собрался, Федечка? — спросил дед.

Федору этого и было надо.

— Деда, там, там, что-то сверкает, — начал он.

— Это, наверное, луна.

— Нет, — почти закричал Федор, — Оно — то белое, то желтое, то красное. Вдруг это шаровая молния.

— Так ты чего, охотиться на нее идешь? — спросил дедушка, показав глазами на копье.

— Страшно.

Дед со вздохом встал, очевидно, решив, что мальчик боится выйти на улицу один.

— Пойдем, охотник, — с изрядной долей иронии сказал он.

— Я, правда, видел, — с обидой ответил Федор.

Дедушка в ответ нетерпеливо махнул в сторону выхода.

Темная летняя ночь жила своей особой жизнью. Во мраке шумели деревья, аукались совы, где-то далеко выли волки. Небо было чистым, звездным. Маленький, мутный диск Крионы стоял низко над горизонтом.

— Ну и где твоя молния?

— Она была… Правда была, дедушка.

— Ладно… Писай, и пойдем.

В этот момент на западе вспыхнуло снова. На мгновение стало ослепительно светло, ярче, чем днем. Федор и дед смотрели в другую сторону, но все равно перед глазами потом долго прыгали разноцветные пятна.

— Ты видел!? — закричал Федор. — Видел?!

Дед и он повернулись, пытаясь разобрать, что происходит в небе. Из зенита полетели длинные, быстрые искры, словно кто-то невидимый швырялся горящими угольками. Это было красиво и не страшно, однако дед нахмурился и приказал внуку:

— Давай в дом, буди Витюню. Я Дусю подниму. На Хованку пойдем.

— Зачем? — удивился Федор. — Посмотри, как красиво.

— Это метеоры. Что там в космосе над нами делается, один Бог знает. Лучше в горе отсидеться.

— Смотри, деда, звезды летят.

В небе, набирая высоту над лесом, стала медленно всплывать пара ярких звезд. Как показалось Федору, вокруг них плясали какие-то светлые точки. Дедушка вынул из-под рубашки продолговатый прибор. На табло прыгали циферки и перемигивались красные огни.

— На орбите идет бой, — сдавленным голосом произнес дед. — Дождались.

Он зачем-то погрозил кулаком небу, потом подтолкнул Федора к двери. Дедушка вошел за ним следом, долго рылся на полке в сенях, пока не нашел старую, пыльную коробку. Вынул из нее несколько смешных, похожих на блюдца очков.

— Одень это, Федечка, — сказал он. — И Витюне надень. И смотри, пусть не снимает. Ладно?

— А зачем? — поинтересовался Федор.

— Вспыхивает так, что ослепнуть можно. А это глазки прикроет.

— А что это такое? Очки?

— Да. Поляризатор. Когда станет очень ярко, стекла сами потемнеют. Помнишь, как мы затмение смотрели? Не забудь только включить.

Дедушка надавил на кнопку сбоку и на дужке загорелся крошечный красный огонечек.

— А еще кому?

— Тете Дусе и Алене.

— Понятно.

— Вещи с Витей возьмите. Шапки зимние, кожушки, носки теплые. Неизвестно, что теперь будет.

Дед прошел со мной в комнату, снял со стены ружье, ссыпал в котомку заряды.

— Собирайтесь, я быстро, — сказал он.

Через пять минут, Федор с братом стояли на крыльце. Витя отчаянно дрожал от холода, зевал со сна и хныкал: — «Мне холодно, страшно, я спать хочу», пытался снять с глаз поляризатор и посмотреть на небо без темных стекол защитного устройства. Потом, словно его переклинивало, он, кутаясь в теплый овчинный тулуп, делал попытки лечь на крыльцо.

Где-то вдали раздались звонкие удары. В поселке гудел набат. Словно отвечая ему, на небе разгорелся яркий огонь. Вспышка была долгой. Из точки она разрослась до размеров солнца, потом стала еще больше, теряя яркость и блеск, проходя через все оттенки от лимонно-желтого до медно-красного.

Почти тотчас же началось падение метеоров. На этот раз их было много, они чертили небо не тоненькими лучиками, а целыми колоннами света, сопровождая свой полет ревом, визгом, ворчанием и грохотом. Небо засветилось сполохами разных цветов, что, как Федор слышал от деда, называлось «полярным сиянием».

Из темноты вынырнули дед, мелкая Алена, и тетя Дуня. Из-за черных провалов очков, они были похожи на вурдалаков.

Тетка успела одеть девчонку, но сама была простоволосой, в ночной рубашке, поверх которой была накинута душегрейка. В руках у тети Дуни был объемистый мешок с вещами, на ногах — наспех зашнурованные мокасины.

Увидев Федора и Витю, она запричитала, стала проверять, все ли дети одели, подтягивать портки на Вите, проверять их торбочки — что смог бестолковый мужик собрать своим внукам.

Она ругалась плачущим голосом, проклиная деда, чертовых звездолетчиков, которым не сидится дома, гнусные, последние времена.

В домах поселка замелькали огоньки. Огненный ливень в небе объяснил все даже самым непонятливым.

До нынешних времен, от старших к младшим передавались жуткие рассказы, как сначала с неба пришли огненные трассы и грянули взрывы, потом прилетел ураганный ветер, наполненный палящим пламенем, а после установился лютый, небывалый мороз, который на столетия сковал землю…

Жители поселка стали подниматься по склону горы Хованка — древнего, давно мертвого вулкана.

Там, почти у самой границы снегов находился вход в древний бункер, который когда-то спас их предков.

Колонна представляла жалкое зрелище: наспех одетые, навьюченные домашним скарбом мужики и тетки, еле плетущиеся старики и старухи, плачущие дети.

Рядом хныкал Витька, он настойчиво просился к деду на руки. Дедушка, обремененный поклажей и тетрадями с летописью, просто физически не мог этого сделать. Федор периодически поднимал брата с земли и с удовольствием отвешивал ему подзатыльники, заставляя идти вперед.

Ревели голодные лоси, блеяли козы, лаяли и скулили собаки, визжали свиньи, которых волокли с собой поселяне. Стенания, плач, тихая, вполголоса брань, сдавленное дыхание, тяжелый топот сотен ног и звуки, издаваемые несчастными, испуганными животными сливались в один невнятную многоголосицу — музыку беды.

Федору хотелось спать, он мечтал об оставленном на произвол судьбы уютном, маленьком, теплом дедовском домике, своей лежанке, на которой так удобно развалиться, вытянуть ноги, задремать, накрывшись толстым одеялом.

Внезапно по серому предрассветному небу помчался ком огня, расчерчивая его пополам своим дымным следом. Истошный вопль раздался на дороге, люди, бросив скарб и скотину, стали разбегаться кто — куда. Женщины прикрывали собой детей, дети плакали, мужчины ругались и молились.

Дед остался стоять, наблюдая полет небесного гостя, бормоча ругательства и проклятия эланцам. «Отольется вам, ироды проклятые», — повторял он.

По его лицу текли слезы от осознания невозможности что-либо изменить. Было видно, как вращается похожий на огурец корпус, как отлетают от него раскаленные добела мелкие части в моменты, когда он разворачивается длинной стороной поперек движения.

Федор, с ужасом наблюдал за падением горящего корабля, остро чувствуя свою беспомощность и то, что сейчас они все умрут. Витька со страху обмочился и сам этого не заметил.

Летящее в высоте пламя осветило дорогу. По земле пробежали легкие тени, точно это души людей уносились прочь от тел, оставляя пустые оболочки на растерзание огненной стихии.

Баба Дуня выла и дергала деда за рукав:

— Что стоишь, дурак старый, — истошно кричала она. — Делай что-нибудь, не стой столбом.

— Не суетись, Дунька, не срамись. Помирать только раз. Добежать-то до схорона надежного мы все равно не успеем, — старательно сдерживаясь, ответил дед. Говорил он это почти спокойно, но неправильные интонации и долгие паузы между словами его выдавали.

Объятый пламенем корабль тем временем скрылся за горизонтом. Сейчас над землей встанет адский огненный гриб и все кончится…

— Деда, мы умрем? — спросил Федор, чувствуя, как немеют от страха ноги.

— Не знаю, внучок, — ответил дед дрожащим, слабым голосом. — Даст Бог, пронесет. Пойдем, как шли. Может, успеем ко входу подняться.

Издалека пришел легкий, едва ощутимый толчок. Баба Дуня завыла: «Ой, смерть пришла».

— Упал, — недоуменно сказал дед. — Нет взрыва.

Лицо старика просветлело.

— Нет взрыва, мальчики. Нет взрыва, хорошие мои. Бог даст — не помрем, — как заведенный радостно повторял он, и, не слишком понимая, что делает, снова и снова отряхивал внуков, поправлял им одежду и приглаживал волосы. — Пойдемте скорей, до Хованки рукой подать. Посидим там, глядишь и обойдется.

Конечников, заново пережив один из самых страшных моментов жизни, крепко заснул. Как тогда в детстве, с ощущением избавления от смертельно опасности.

Первый лейтенант спал недолго.

Светящиеся цифры на табло бортового времени показали «06–00». Дневальные двинулись по тесным отсекам крейсера, выдергивая матросов из царства снов нарочито истошными воплями. Крики, ругань и лязг механизмов разорвали тишину внутри металлического дракона.

Федор очнулся. Услышав будничные звуки побудки, какая-то часть Конечникова вдруг отчаянно не захотела, чтобы день наступал. Первый лейтенант с удовольствием пропустил бы то, что им всем предстоит сегодня.

По обыкновению в чадной, тяжелой голове назойливо завертелись печальные и неприятные мысли, вытанцовывая собачий вальс.

Но странный сон-воспоминание вернул ему к тем временам, когда рутина не заела первого лейтенанта, снова подсказал ему, зачем он вообще пришел в армию. Сегодня он сможет расквитаться с эланцами за все. Пятьдесят поколений жителей Хованки мечтали об этом дне. И вот теперь именно ему выпало осуществить их мечты. Разбитость моментально ушла.

Конечников вновь пробежался по самому главному.

— «Ракеты доставили и погрузили, заряды к пушкам и плазмометам есть, продукты получены. Секретный пакет прислали… Время старта до сих пор не объявили. Однако и так ясно, что все случится сегодня, самое позднее в полночь. Письмо домой написано. Указания относительно денег на счете, — даны. Если что — отправят».

«Пора вставать», — решил он, сбрасывая одеяло.

— Команда «подьем» была. Чего дрыхнешь, Васька?! — поинтересовался он, увидев, что Стрелкин не собирается просыпаться.

— Крок, дай поспать, — отозвался с верхней койки командир первой батареи лейтенант Миронов. — Всего пять минут, блин.

— Дрочить закачиваем и быстро все поднимаемся! — отрубил Конечников.

— Дурак ты Федька великий, — сонно пробубнил Стрельников, возвращаясь из царства сна в тесное нутро корабля. Командир операторов-наводчиков потянулся за рассолом, который стоял у него на тумбочке. — А, блядь… Я понимаю, когда водку оставишь — выжрут, но чтобы рассол…

Василий с огорчением посмотрел на ополовиненную банку с мутной бурдой, в которой плавали ошметья лука и зелени, потом жадно выхлебал все.

— Это Комар, наверное, когда ночью на смену поднялся, маленько принял для бодрости, — сказал Миронов.

— Мирон, а что ты за него заступаешься? Сам, небось, приложился.

— Да ладно, Стрелкин, пожалел говна. Не водка ведь.

— Да чтоб ты обосрался, гондон штопаный… — в сердцах пожелал ему Василий.

— От гондона и слышу, чудила грешная, — обозлился лейтенант.

Он приподнялся на кровати, готовясь вскочить.

— Отставить! — резко и отрывисто крикнул Конечников. Потом добавил более спокойным тоном. — Мордобой и бухло отставить до возвращения.

— И не бухло, а рассол, — ворчливо заметил Стрелкин. — Напиток, который сейчас ценнее винного порциона.

— Хороший артиллерист тоже многого стоит, — буркнул себе под нос Миронов.

— Парни, не копайтесь, — подстегнул их Конечников. — Я хочу, чтобы «дуры» на «ять» летали, и расчеты пушек были не обкуренные.

— Да ладно, тоже мне командир нашелся, — ворчливо сказал Василий. — Палыч вон по курортам, наверное, а мы тут…

— Ты вспомни, что мы не армия, а Дальняя Разведка, — заметил Конечников, засовывая ноги в штанины брюк. — Часто мы своими прямыми обязанностями занимались?

— А вы знаете, господа, — произнес Василий мечтательно, — с каким бы удовольствием я сейчас сопроводил бы транспорт. Висели бы над какой-нибудь планеткой, от скуки угорали, дурь шмалили. А по вечерам при параде летели бы к научникам в гости. Водку пить и пороться с тетками. У планетологов красивые бабы есть, прямо киски.

— Пиписки, — в тон ему ответил Федор, завершая процесс одевания. — Вставай, страдалец. Будет тебе сегодня групповуха.

Конечников вышел в коридор. Дневальный на посту у боевой рубки прокричал — «Здравия желаю, господин первый лейтенант» и вскинул руку, отдавая воинскую честь.

— Вольно, вольно, — ответил он, кивая головой. — Малявин где?

— Второй лейтенант Малявин, к командиру! — заорал дневальный.

— Чего глотку дерешь? — недовольно заметил Конечников. — Радио зачем? Попроси, чтобы подошел через 15 минут.

Он не стал объяснять, что хотел бы умыться и почистить зубы.

Но Антон Малявин, старший дежурной смены наряда, был поблизости и явился на призыв. Конечников огорченно вздохнул, и приказал себе успокоиться. «На тот свет пустят и так», — подумал он.

— Привет, Малява, — сказал Конечников.

— Привет, Крок, — ответил второй лейтенант.

— Как настроение? — поинтересовался Федор.

— Настроение бодрое, горим синим пламенем.

— Сплюнь.

— Тьфу! Привычка дурацкая.

— Происшествия были?

— Нет.

— Контейнеры закрепили?

— Да.

— Надежно? Систему сброса проверили?

— Да Крок, порядок.

— Антон, а в твоей епархии как?

— Штурманская группа трезвая! — отрапортовал Малявин. — Толку от нас… Все равно через кольцо пойдем.

— А кто траектории эланских кораблей считать будет?

— Полковник Гагарин, — зло ответил Малявин.

— Да ладно, Малява, прорвемся. Действуй по распорядку.

Малявин, позевывая, отправился к терминалу, заказывать завтрак на личный состав.

Боевая рубка находилась в дискообразном расширении корпуса за «гребнем» первой артиллерийской батареи. Конечников приложил браслет к считывателю замка. Толстая компресситовая дверь нехотя отползла в сторону.

В плотно заставленном оборудованием отсеке стоял полумрак. Необходимость экономить каждый миллиметр объема, заставила конструкторов корабля спрессовать огромные, на целые залы, посты управления в компактные рабочие места для десятка операторов.

Темноту рассеивали экраны мониторов, неяркая подсветка рабочих мест и разноцветные огоньки индикаторов на пультах. Ходовая смена располагалась согласно штатного распорядка.

В самом начале рубки находились пилоты. В этой ее части блистеры остекления доходили почти до пола, давая приемлемый обзор по курсу.

За пилотами помещался островок наблюдателей, окруженных десятками разнокалиберных мониторов от стационарных и поисковых камер.

Позади «галдящей команды», располагались рабочие места расчетчиков штурманской группы, операторов локаторов, энергетиков, техников и инженеров группы защиты, радистов.

Все люди были заняты делом. На обзорных экранах и приборных дисплеях отображался ход самопроверки.

Большинство специалистов встало за 2 часа до подъема, чтобы обстоятельно проверить свои системы. Федор обошел тесное пространство, поздоровался с зампотехом корабля, пилотами, инженерами, радистами. Конечников подробно расспросил, как обстоят дела на скауте, как настроение коллег.

Люди храбрились, один лишь первый лейтенант Ильин с усмешкой сказал — «А не все ли равно где…».

У пилотов Конечников ненадолго задержался. Они тоже занимались своим хозяйством: проверяли резервные пульты управления для ручных переключений, штурвалы с цифро-аналоговыми преобразователями и системы управления голосом. Именно над ними колдовали Комаров и его напарник второй лейтенант Кольцов, настраивая блоки этой редко используемой системы под свое нынешнее произношение.

Федор оглядел их внушительное и тяжеловесное оборудование, прикидывая, смогут ли 2 коробочки мануального интерфейса полностью заменить его в бою.

Потом Конечников хотел было по привычке залезть на «скворечник», боевой пост наведения ракет и управления огнем, но вовремя спохватился и вернулся к капитанскому месту — второму «острову» аппаратуры и пультов, куда сходилась все информация о корабле.

Он уселся в глубокое, удобное кресло, бегло взглянул в мониторы, запустил тестовый режим.

Руки сами нашли кнопки включения «мануалки». На непривычно большом экране появилась проекция корабля. Руки вошли в рецепторную зону, давая команду на режим эмуляции.

Судя по всему, техники исправили ляпы. И теперь интерпретатор работал безупречно. На проекции корабля загорались значки запуска моторов, вектор и сила тяги. Корабль 8 раз больший по линейным размерам маневрировал гораздо быстрей, чем управляемая ракета. Энерговооруженность крейсера и более быстрые процессоры компьютеров вносили свой вклад, но дело было в первую очередь в программе интерпретатора. Написанная обыкновенным синемундирным офицером, который не догадывался о том, что он гениальный программист и математик, программа учитывала любые варианты.

Конечников стал последовательно отключать маневровые группы, имитируя повреждения в бою. Интерпретатор справлялся с управлением, пока первый лейтенант не деактивировал 75 % моторов. Это было лучше, чем отлично.

Он и представить себе не мог, что так получится. Теперь наступит черед эланцев беспомощно наблюдать за беспощадными маневрами деметрианских rabiaj hundoj.

Первый лейтенант включил нормальный режим и устроил сумасшедшую гонку с препятствиями, имитируя прорыв зенитного заслона и маневры над самыми башнями вражеских кораблей. Что это означало в реальном бою, трудно было переоценить. Маленький кораблик становился неуязвимым для огня неприятеля. Сам же он мог делать с противником все, что заблагорассудится. Опробовав самые разнообразные варианты, Конечников отключился.

«Все будет хорошо», — подумал он. — «Если только сегодня я осмелюсь пойти против командира и Кодекса… Но за это могут и расстрелять».

Вдруг он обнаружил, что рядом стоят Ильин и Васька. Оба внимательно и придирчиво, каждый по-своему оценивали работу командира. Конечников смутился.

«Да ладно, не тушуйся», — сказал зампотех, словно почувствовав его мысли. — «Если придем обратно, — скажут молодец, герой. Не придем, — упрекать некого будет».

Васька просто поднял большой палец в знак одобрения.

Федор посмотрел на экран. К скауту двигался транспортер с кухни.

— Завтрак приехал, господа, — произнес Конечников. — Всем принимать пищу. Обо всем постороннем на время трапезы — забыть.

После еды он смог привести в порядок и себя. Дела кончились. За три дня все было приведено в норму и вмешательства больше не требовало. Началось придумывание себе занятий.

Первый лейтенант приказал Ильину устроить для матросов практические занятия по отработке борьбы за живучесть корабля. Отсеки ракетоносца наполнились топотом и криками. Там и тут сновали люди в масках, устанавливая портативные полевые генераторы, вытаскивая из условных зон поражения условно раненых.

Конечников сам пожалел, что все это затеял. Но для матросов это было лучше, чем отнимающее силы томительное ожидание старта.

Спасаясь от бедлама, Федор решил заняться артиллерией скаута. Он переоделся в рабочий комбинезон, надел теплую куртку, ранец с левитатором, магнитные ботинки. Натянул на голову «хрипун» — легкий дыхательный прибор. Приспособление было необходимо для выхода в пространство ангара, заполненное смесью гелия и азота.

Конечников выбрался в тамбур шлюза, чувствуя, как его тело меняет вес при каждом шаге — гравитатор малого радиуса действия не обеспечивал равномерного ускорения по всему объему.

Насвистывая какую-то привязчивую, глупую мелодию, он снял блокировку, поднялся по лесенке, открыл люк на потолке с перемежающимися ядовито-желтыми и угольно-черными полосами, с табличкой «ОСТОРОЖНО, АТМОСФЕРА НЕПРИГОДНА ДЛЯ ДЫХАНИЯ».

С той стороны люка было темно. Сверху пробивался жиденькие лучики света от габаритных огней. Конечников сделал несколько шагов, и зона гравитации закончилась. Поддержание искусственной тяжести во всем громадном объеме ангара было делом ненужным, расточительным и откровенно вредным, увеличивающим и без того немалую нагрузку.

Первый лейтенант привел в действие левитатор, двигаясь по стене вверх, пока не выбрался внешнюю смотровую галерею. Галерея по совместительству была ребром жесткости системы базирования, также как и «стена», которая на самом деле являлась циклопической несущей балкой.

Все тонуло во мраке, создавая впечатление пустого пространства вокруг. Но Федор знал, что сверху и снизу, в ячейках хранения, один над другим лежат громады боевых звездолетов.

Обычными зрением лишь угадывался сосед по уровню, скаут с номером 2812, корабль капитана Лапина, обозначенный лишь призрачными габаритными огнями и тусклым свечением приборов за прозрачными стенками «скворечника».

Его черный, как крыло ворона корпус, сливался с окружающим мраком. Корабль выглядел небольшим, хотя его длина приближалась к двумстам метрам.

С-29 разрабатывался не только как малый ракетоносный крейсер, но и как атмосферный штурмовик. Это заставило придать кораблю аэродинамическую зализанную форму с короткими, широкими крыльями в кормовой части и центральным оперением, роль которого выполняло дискообразное утолщение по миделю.

На скауте 2803 вдруг ярко засиял блистер артиллерийско-корректировочного поста, превратив звездолет в фантастического одноглазого дракона. В свете, проходящем через стекла кабины, стали видны покатая поверхность корпуса, универсальные башни центральной площадки первой батареи с короткими, убранными под обтекатели стволами комбинированных артиллерийских установок. Отблески света заиграли на выпуклостях брони главной массометной башни, которая лежала за пределами светового круга.

— Стрелкин, слышишь меня? — вызвал Василия Конечников.

— Слышу, Крок, — отозвался Стрельников.

Крошечная фигурка в фонаре кабины помахала рукой.

— Я на месте. Выключи иллюминацию, глазам больно.

— Есть, командир.

Свет потух. Федор поморгал глазами, настроился. Тьма начала расступаться, открывая перспективу, прорисовывая уходящую глубоко вниз пропасть, наполненную гигантскими балками, фермами, распорками, и такую же, но развернутую вверх бездну. Черные туши звездолетов нависали сверху и уходили вниз, насколько позволял видеть корпус его крейсера.

На армейском жаргоне система называлась «обойма». Конструкция была памятником надеждам двадцатилетней давности на новое чудо-оружие. В то время гиперпространственные корабли прятали от посторонних глаз в бронированные ангары и думали, что именно они смогут добиться решающего превосходства в растянутой на тысячелетия бесконечной войне.

Ночное зрение превратило слабый свет далеких габаритных огней в ослепительные пятна. Конечников хотел было попросить убрать габариты, но подумал, что глаза привыкнут. Ему вдруг вспомнилось, каким шоком было для него узнать, что нормальные люди в темноте не видят.

Наследие времен, когда его предки прятались в толще горы Хованка, древнего, источенного ходами потухшего вулкана, оказалось кстати. Способность видеть в кромешной тьме, в сочетании с абсолютно ненужным для обычного человека прозрачным колпаком «скворечника», давало Конечникову огромное преимущество в бою, позволяя видеть то, что порой не замечали локаторы и не могли вычленить в потоке помех гравиметристы.

— Стрелкин, у тебя все комендоры работают? — спросил он.

— Да, — прохрипело радио.

— Пусть мидель правый повернет точку прицеливания с 10 от курса, 45 верх, точно 12/8 по сектору на 30 от курса, 90 вверх, точно 8/5 по сектору.

— Есть, — ответил Стрелкин.

Правая боковая башня на миделе повернулась, задирая стволы.

— Василий! То, что орудия смотрят наверх, вижу сам, 8/5 по сектору на твоей совести, но почему так медленно? У тебя что, Гаврилин гашика вчера обкурился? Замени. Сажай его вторым номером.

Повтор получился гораздо лучше. Федор перешел к центральной массометной установке, от 125 миллиметровых снарядов которой в бою многое зависело. Тут канониры был на высоте. Носовая плазменная башня тоже порадовала Конечникова.

Первый лейтенант стал мучить кормовую универсальную и кормовой массомет — оружие, на которое ложится основная нагрузка, когда крейсер драпает. Обычно, комендоры второй батареи показывали лучшие результаты, но тут…

От мыслей его вдруг отвлекло движение огромной массы над головой. Подъемник опускался от уровня шлюза вниз, чтобы принять первый корабль.

— Крок, — сообщил Стрельников по радио, — получен приказ. Наша очередь не скоро, можно особо не торопиться, но, наверное, с проверкой пора закругляться.

— Спасибо, понял. Возвращаюсь. Разберись, отчего у Иванова сегодня руки из жопы.

Комментарий 2.

Перерывчик небольшой.

15 Апреля 10564 по н.с. 16 ч.31 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Пастушонок, ты кофе хочешь? — спросила Управительница.

Она не слишком любила технические подробности.

— Да, Ганя, не откажусь, — ответил Андрей.

— Ну, тогда пойдем, — позвала его она.

Управители двинулись огромными, гулкими залами громадного дворца. В окна то заглядывала ненормально огромная Луна, то открывался вид на иглы оледенелых пиков высотой до самого неба. Порой с одной стороны сиял ярчайший полдень, а с другой в стекла заглядывала непроглядно черная ночь.

Иногда несколько солнц сразу заливали своим сиянием простор поросших лесом равнин. Причудливые цветные тени от искривленных деревьев тревожно колыхались на полу и стенах.

Попадались и совсем нереальные пейзажи, где опрокинутое оранжевое небо с плывущими в нем зелеными облаками находилось ниже серо-черных песков тверди.

По мере продвижения в бесконечную глубину залов девушка стала меняться. Управитель пропустил момент, когда на Рогнеде оказалось платье, блестящее как змеиная чешуя и обтягивающее тело словно латекс. Ее длинные, стройные ноги стали длинней из-за туфель на шпильках. В тишине зала неестественно громко застучали каблуки.

— Занятно, занятно, — повторял Управитель, глядя на высокие стеллажи, наполненные книгами, открытые полки с разными разностями, сотворенными безвестными людьми за долгие тысячелетия пустой эпохи без неба.

Там пылились разнообразные чудеса и диковинки времен вычеркнутой из истории эры дикости и рассеяния. Технологические артефакты соседствовали со свидетельствами странностей эволюции: от раковин экзотических морей и минералов разных миров, до голографических изображений причудливых монстров и мутантов.

Мужчину вдруг посетила мысль, что красивая и аппетитная девочка в своем переодевании обязательно должна была пройти через стадию, когда на ней ничего не было. А он, как деревенский дурачок пялился по сторонам на всякую ерунду, вместо того, чтобы глядеть на действительно стоящее.

Рогнеда повернулась и лукаво посмотрела на Андрея.

— Зачем мы так далеко идем? — поинтересовался Управитель.

— А разве ты не хочешь кофе? — спросила Живая Богиня. — Лично я — очень. И вкусную булочку с корицей…

— Вот проблема… — иронически заметил Управитель.

— Настоящего, — ответила она. — Ну, собственно говоря, мы пришли.

Девушка толкнула низенькую дверку и оказалась в небольшом помещении с плитой и мойкой. Одинокий, слабый светильник пытался рассеять мрак. Холодные, белые лучи лампы одновременно и слепили, и ничего не освещали. В ее свете нестерпимо блестели кастрюли и ободки тарелок, сушилки, стекла шкафчиков. Больно бьющая по глазам газоразрядная трубка отражалась в металле, керамике и полировке, давала густые темные тени.

Было тихо. Спрессованная тишина висела во мраке упругой, тормозящей движения массой.

В воздухе пахло деревом, водой, пылью, угадывались ароматы специй и кофе и тот особый запах, который накапливается в нежилых помещениях.

Чувствовалось, что хозяйка не часто бывает в этом месте.

— Вот это да, — поразился Андрей, повертев головой. — Мы оказались в альфа — реальности?

— Да, это Деметра, — ответила Рогнеда. — Малая резиденция князей Громовых. Располагайся, будь как дома, не забывай, что в гостях.

Она занялась поисками необходимого.

— Ты столько водила меня по закоулкам, что я даже не заметил, как мы сюда попали. И все это ради одной чашки пойла? — спросил Управитель.

— Будешь так говорить, ничего не получишь, противный, — с грустной улыбкой ответила она и провела руками по волосам Управителя. — У меня редко бывают гости. Есть повод.

— Даже такой как я?

— Даже такой как ты, — Я угощу тебя настоящим кофе, со Старой Земли. С лучших субтропических плантаций в верховьях Индигирки. Чтобы больше не называл его пойлом.

— А по мне лучше экваториальный из Антарктиды или Гренландии, — сказал Управитель.

— Под гурмана косишь, — усмехнулась Рогнеда. — Вот налью тебе помоев из синтезатора… А ты и разницы не почувствуешь, Пастушонок.

— А ты? — поинтересовался он.

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила девушка.

— Твои способности сомнений не вызывают. У меня тоже со вкусом у меня все в порядке. Ведь недаром я числюсь куклоделом при «высших особах».

— Ох уж эти ваши синтетки… — пренебрежительно заметила она.

— Не синтетки, — возразил Живой Бог. — Вполне полноценные люди из плоти и крови. Кое-кто слушал, что говорила бывшая императрица…

— Не поняла…

— Я ведь помню те дискуссии на Совете. Когда ты называла топорной практику с гипновоздействием и управляющими чипами в мозгу.

— И ты, наслушавшись чокнутой девчонки, и сам перешел от грубых методов к тонкому и плавному изменению реальности?

— И преуспел в этом. Теперь по воле моей рождаются и созревают к назначенному сроку целые гаремы идеально подходящих для заказчиков красавиц. Правда, далеко мне до тебя.

— А мальчиков ты пробовал делать? — как бы, между прочим, поинтересовалась Рогнеда.

— Живые Богини тоже нуждаются в любви и ласке? — с улыбкой спросил Андрей.

Девушка пристально взглянула ему в глаза, оценивая, что стоит за фразой Управителя.

— Ладно, давай пить кофе, — предложила она. — Соловья баснями не кормят.

Очень скоро Управители пили сваренный Рогнедой ароматный напиток. Андрей преувеличенно жмурился от удовольствия, показывая, как ему вкусно. Девушка с улыбкой смотрела на него. Она явственно видела игру Живого Бога, ей все равно было приятно.

— Ты не представляешь, как это вкусно, когда из твоих рук, — наконец, сказал Управитель.

— Тонкие ощущения в грубом мире, — вот контраст, который привлекает души сюда, — ответила она. — Наслаждение вкусом, — одна из подлинных вещей, которые не обманывают.

— А может просто это одна из немногих радостей в жестком, плотном окружении? — спросил он, обведя глазами неживую кухню с ее режущей глаза, ослепляющей тьмой.

— Пастушонок, — с мягкой укоризной сказала Живая Богиня. — Это ведь все настоящее, в отличие от мыльных пузырей искусственных реальностей.

Именно так начинают свой день простые люди. Те, кого ты хочешь заставить воевать за ненужные им планеты и звезды, которые они не увидят даже в телескоп. Именно здесь, темными зимними утрами и можно понять, чего каждый из нас стоит на этом свете.

— А поэтому, — расплылся в улыбке Живой Бог, — эти люди с большим удовольствием убегут от собственной малости в мир великих дел и грандиозных свершений. Сначала смертный будет радоваться сопричастности большому и значимому для него. Будет утверждать себя как часть эпохального процесса, жадно собирать похвалы, награды, должности и звания.

А на деле он просто тянуть на себе воз абсолютно ненужных ему лично идей и убеждений. Но, по мере того, как ему будут подкладывать все новые и новые глыбы чугунных смыслов, он вдруг все ясней будет сознавать, что это все полная муть. И вся эта «общественная польза», «патриотизм», «истинная вера» и «государственное благо», ничего не дали его душе, кроме повода игнорировать собственные потребности.

Но обычно это случается уже тогда, когда силы истрачены и пришло время околеть в оглоблях впереди чужой телеги. Умереть с сознанием того, что свою собственную задачу он не выполнил. Инерция велика, трудно свернуть в сторону. Вот эти ребята тоже ничего не смогли сделать.

Управитель, торжествуя, посмотрел на Рогнеду…

— Я бы не радовалась и не злорадствовала, — ответила она. — Из инкарнации в инкарнацию они остаются ни с чем. Так накапливается неодолимая усталость духа. Приходится искать новые способы заставить смертных добровольно исполнять задачи, указанные им Живыми Богами.

— А гипноиньекторы? — спросил Управитель.

— Андрей, вспомни — только вера и любовь исторгают сладкие потоки энергий из смертных сердец. Ты не представляешь насколько это приятно — лететь впереди толпы крылатой богиней победы, направляя единый порыв людской массы…

А пользуясь иньектором, мы приходим к Башням Энергоконтроля. С одной стороны из марионетки выкачиваем, с другой вливаем. Тупой и затратный механический процесс.

Глаза Управительницы на мгновение вспыхнули красным огнем.

Андрей довольно улыбнулся.

— Такое случается, когда кто-то искренне начинает верить в свою непогрешимость. А оттого не имеющий намерения возиться с чувствами и желаниями каких-то недоразвитых козявок. Кое-кому, пожалуй, нужно больше смотреть на кольчатых червей. С большой высоты больней всего падать.

Девушка бросила быстрый, недоуменный взгляд на Управителя.

— А не пора ли нам продолжить наши изыскания? — поинтересовалась она. — Приятные были времена, когда большинство предпочитало умереть за ложную веру, чем томиться в безверии.

— Нет, такая идиллия была гораздо раньше. А перед Большим Вторжением люди случалось, взбрыкивали, — заметил Андрей. — Ганя, при редактировании все эти «взбрыкивания» подай, будто народ «хотел», но «верхи» сдерживали творческую инициативу. Ну, не мне тебя учить.

— Скажешь тоже, — Управительница рассмеялась. — Никогда людям не было так легко и просто, как в том мире устоявшихся понятий и незыблемых правил. Им не приходилось думать, как поступить. Доблесть и трусость, верность и предательство были соотнесены с вполне определенными поступками. Это понимали даже последние маргиналы, которые искали оправдание своей низости в технике и тактике. Пойдем, хватит болтовни.

Управители вернулись в зал и снова запустили автомат чтения.

продолжение

К кораблю Конечникова подошел подъемник. Прозвучал стандартный диалог швартовочного оператора и пилотов. Заскрежетали захваты, гулко хлопнули о броню присоски гравитаторов. Раздался лязг, гудение и вибрация, чувствующаяся сквозь сиденье кресла.

Потом заскрежетали тормоза, громадная масса корабля ударилась о причальные амортизаторы. Корабль ощутимо встряхнуло.

Ракетоносец начал плавный подьем. Габаритные огни сменились яркими прожекторами выпускной площадки. Полевые компрессоры вытеснили из камеры газ, и подталкиваемый гидравлической катапультой 2803 выплыл из шлюза.

Звездолет мягко развернулся и пошел вокруг станции, ожидая своей очереди на телепорте.

Конечников, может быть в последний раз, рассматривал все ее линии, изгибы и углы. Орбитальная крепость была красива. Древние знали толк в гармонии форм, соединив в ней практичность удобного инструмента и изящество произведения искусства.

Нутряное чутье подсказывало Федору, что с ним в этот раз ничего плохого не случится. Сон, который ему привиделся, это подтверждал. Но он спрашивал себя, отчего так нехорошо и тоскливо стало у него на сердце при виде станции, места, которое долгие годы было его родным домом.

Повинуясь пилоту, скаут по пологой спирали стал подниматься над станцией, направляясь к исполинскому кольцу телепортатора.

Орбитальная крепость в этом ракурсе выглядела слегка выпуклой равниной, светящую в ночь огнями окон, обитаемым островом посреди космической пустоты.

Над островом бушевала гроза, — вспышки энергии в телепортаторе на миг разрывали темень, пронизывая пространство нестерпимо ярким разрядами. Рукотворные молнии срывались с излучателей 30 километрового кольца телепорта, чтобы, сойдясь в центре установки открыть дорогу в нуль-пространство еще одному кораблю.

Операторы портала торопились. Заряженные на полную емкость громадные накопители отдавали установке всю запасенную энергию. Очень скоро очередь дошла и до корабля Конечникова.

В первое мгновение после темноты Федор не мог понять, кто он такой и где находится. В сознание назойливо проникал холодный, бесстрастный женский голос, докладывая об удачном переходе.

Память тут же изобразила на внутреннем экранчике совсем молодую Хелену, еще не Ястребову, а Тернер, старательно читающую лекцию младшему командному составу об основах мгновенных перемещений в континууме.

В этот момент мозг, наконец, справился со сменой вакуумных метрик.

Пелена серого сумрака отступила, открыв громадные пространства, где под лучами ярко-голубой звезды плыл радующий глаза чудесными красками бело-зелено-синий шар планеты. «Ноль третьего» сильно отбросило в сторону от расчетной точки. Место предстоящей баталии располагалось глубоко внизу.

По низкой орбите неторопливо двигались арки сборочных стапелей. В них были недостроенные броненосцы разной степени готовности. Над производственными корпусами сновали транспортеры. От цеха к цеху двигались стационарные лифты с контейнерами. Яркими огнями горели пламенные зевы огромных реакторов-плавильников.

Немного в стороне располагались громадные жилые модули, где в невероятной тесноте казарм обитали сотни тысяч рабочих.

Над комплексом нависала орбитальная крепость класса «Субстандарт», похожая на многозубую шестеренку толщиной 4 и диаметром 12 километров.

Эланцы явно не ждали нападения. Бастионы крепости только просыпались. По прозрачным шахтам плыли кабины подъемников с расчетами. На глазах загорались лазерными светляками дальномерные посты и начинали свое движение шустрые тарелки стрельбовых локаторов.

Ядро эланской эскадры — клин из десятка линкоров, с запредельной перегрузкой разворачивался на перехват кораблей группы. Противник отчаянно боялся того, что деметрианские ракетоносцы, пользуясь выгодной позицией, накроют кораблестроительный комплекс.

Лидер эланцев вовсю полосовал оптическим телеграфом: — «Мы вызываем вас на бой, если вы мужчины, сразитесь с нами». Эта архаическая формула приглашения была выдумана в незапамятные времена. Уклониться от вызова считалось позорной трусостью.

Однако, верный канонам «стратег» и не помышлял об «подлом» ударе. Командир группы полковник Гагарин не придумал ничего лучше, как радируя открытым текстом, собирать скауты в кучу для перестрелки с эланскими кораблями.

Начало сражения было необратимо испорчено.

Конечников чуть не взвыл от злости и отчаяния, негодуя на непроходимую тупость командира. «Виркоков» можно было взять тепленькими. Дело решили бы внезапность и скорость нежданного нападения.

Но поздно… Большие и маленькие корабли угощали друг друга с дальней дистанции ракетами и снарядами, а крепость все верней пристреливались пробными залпами лазерных пушек.

Малиновые вспышки отмечали попадания зарядов в энергощиты звездолетов. Из перегретых полевых эмиттеров сыпались искры.

В бессмысленной бойне был единственный положительный момент — эланцы тоже выстраивали все свои «Циклоно» и «Тондро» в «журавлиный клин».

Эта позиция признавалась Кодексом единственно допустимой для «честного» боя, когда корабли противника сходились на параллельных курсах и лупили по неприятелю на оптимальной для пушек и плазмометов дистанции, пока все не становились металлоломом.

Общий сбор сил к месту баталии означал, что боевое охранение снято, и никто не сможет помешать «собачкам», в любой момент воспользоваться возможностью быстрого набора скорости для атаки верфи.

— Не спим, — заорал первый лейтенант. — Навигаторы, энергетики, бронеполевая группа, радисты, наблюдатели! Докладывать!

Матросы и офицеры боевых расчетов опомнясь начали действовать. Пошли доклады наблюдателей и командиров БЧ:

— Третья секция накопителей — норма.

— Четвертая секция накопителей — норма.

— Пятая секция накопителей — норма.

— Корабль на 15–35 от курса. Дистанция 0,05. Масса около 800 тысяч метрических тонн. Наблюдаю характерное для эланских тяжелых крейсеров расположение артиллерийских фортов трехлучевой звездой на корме летательного аппарата. Поля и орудийные системы активированы.

На экране появилось изображение тяжелого крейсера противника. Смерть заглянула в глаза первого лейтенанта.

«Попали» — пронеслось в голове Конечникова. В стороне от основных сил группы, в неравном бою один на один, шансов уцелеть, практически не было. Эланский «Тондро» раздавит маленького «хундачо» словно слон комара…

Конечников вдруг ясно увидел, как бригадный генерал читает с листка очередное словоблудие канцелярских писак, за подписью императора — алкоголика про «погибших в бою доблестных защитников Отечества»… Потом традиционное построение матросов и офицеров эскадры с предписанным официозом для такого случая выражением скорби… Странички «Имперского вестника» с именами в траурном обрамлении…

Конечников не боялся умереть, но внезапное осознание того, что он и после смерти будет служить дебильному Деметрианскому государству жупелом, которым погонят на смерть очередное пушечное мясо, пронзило его насквозь отвращением, отрицанием и злобой.

Федор четко осознал, что родная империя, просто адский механизм, назначение которого подсовывать молодых здоровых людей под зубья космической мясорубки.

Он даже увидел эту апокалипсическую конструкцию. Музыкальный автомат, красиво и завлекательно поющий про «героизм», «общую борьбу», «единство» и работающая с ним паре фаршмашинка, куда попадают околдованные сладкими песнями.

Конечников не успел понять, для чего миллиардам подданных навязывают сомнительные удовольствия испытаний ненужной лично им войны.

Он опомнился, вернулся из своих мыслей в реальность. Надо было действовать.

«Я не дам, не дам убить себя и моих людей. Любой ценой…», — подумал первый лейтенант. — «А там будь что будет».

— Шестая секция накопителей… Блядь, замыкание! Стравливает заряд.

— Отключить! — перекрикивая гвалт, приказал он. — Запустить гасители! Ремонтную бригаду на выход! Радист, связь!

— Господин первый лейтенант! Командир группы приказывает атаковать и отходить к основной группе.

— «Пакадуры», внимание! Обе «дуры» на внешнем подвесе — товсь! Ракеты по «Тундеру», цель основание второго форта, интервал 6 — пли!

Корабль дернулся, выпуская сначала одну ПКДР, затем другую. «Дуры», повинуясь наводчикам, запетляли в пространстве, уклоняясь от выстрелов зениток.

— Вторая батарея, плазмометами, цель главный дальномерный мостик «Тундера», — пли! Пустые контейнеры отстрелить! Пилоты — маневр отхода!!! Быстрее!!

Тяжелый эланский крейсер окутался облаком перегретой плазмы.

— Есть попадание! Еще! Горит, сволочь!

— Прекрасная работа, «пакадуры».

Корабль качнуло. Это орудия неприятельского корабля дали ответный залп. Картечь и плазма зацепили скаут, заставив его вздрогнуть.

— Что с защитой? — крикнул Конечников.

— Выдержала. Температура в эмиттерах 850.

— Вторая, продолжать огонь. Первая батарея, бить по гасителям эланца. Пилоты! 45 градусов на 3 часа и тут же на обратный курс.

— Командир, «Тундер» идет за нами! Включились маршевые и маневровые.

«Хана», — пролетело в голове Конечникова.

— Пилоты, не спите, они сейчас вдуют нам еще раз со всех стволов, — проорал он. — И не думайте, что сумеем от него убежать.

Скаут чувствительно дернулся.

— Прямое попадание, — доложил зампотех. — 14 — го, 15-го 22-го сегментов поля нет.

— Эмиттеры?

— Вроде не горят.

— Гасители на всякий случай!

— Запускаю, командир.

— Васька, готовь третью! — проорал Федор. — Засади ему в движки через дырку в поле, иначе, эта сволочь до Солейны за нами переться будет.

Экраны переднего обзора озарила вспышка. Стрельников запустил ракету.

Несущий смерть снаряд помчался навстречу вражескому крейсеру. Но залп массометов, перенацеленных с корабля на ракету оказался удачным для вражеского ТШК. Из расстрелянной «пакадуры» брызнули искры, ее перекорежило и развернуло, разбрасывая обломки.

Дело принимало крайне скверный оборот. Надо было действовать немедленно. Помощи ждать было неоткуда. Последние сомнения Конечникова улетучились.

— Пилоты — отключиться от управления! — скомандовал он.

— Командир! Не понял! — закричал спереди Комаров. — Повтори приказ!

— Я сам поведу корабль.

— Есть, — привычно ответил пилот.

Подчиняясь рукам пакадура, крейсер легко соскользнул в вираж, уклоняясь от залпов эланца. Конечников не стал убегать от «Тондро». Скаут, будто танцуя, пошел навстречу штурмовому крейсеру. Корабль трясся от попаданий по энергощиту.

— 23, 28 и 30 сегменты поля снесло. Есть картечное попадание в корпус по касательной! Снова! Противник пристрелялся!!! — со страхом кричал инженер защиты. — Не надо подходить к эланцу! Один снаряд, — и нас размажет.

— Не каркай! — крикнул Федор. — Поле убрать.

— Не понял?!

— Тебе сколько раз повторить надо! Поле убрал, быстро. Оставить только накачку бронеплит!

— Есть!

Большинство людей в рубке беспомощно наблюдали за действиями командира. Они так и не могли понять, губит их первый лейтенант или спасает.

Неприятельские орудия открыли ураганный огонь по сумасшедшей «собачке».

Скаут лавировал среди снарядных трасс и огненных фонтанов плазмометных выхлопов.

Конечников физически ощущал, как рядом, очень, очень близко к броне проносится смерть. Эланцы мазали. Их орудия с медленной, плавной, высокоточной наводкой, предназначенные для того, чтобы вгонять заряды в цель на расстоянии многих мегаметров, просто не были рассчитаны на стрельбу по такой близкой, быстроперемещающейся мишени. Малый крейсер вошел в поле чужого корабля на уровне верхушек фортов. 2803 окутался голубым пламенем. Мощность защитных генераторов эланца заструилась плазменными разрядами по металлокерамике корпуса. Без энергощита неприятельский корабль стал просто мишенью. Добраться до скаута, который крутил спираль вокруг эланец не мог.

— Артиллерия, огонь! — скомандовал Федор. — Жги его!!

Коктейль из плазмы и скоростных бронебойных болванок обрушился на корпус неприятельского звездолета. На броне встали гроздья взрывов. Артиллеристы скаута не теряли времени даром, вдребезги разнося плотным огнем дальномеры, локаторы, зенитные установки, эмиттеры энергощитов и полей гашения.

Светящиеся струи снарядов рвали броню тяжелого крейсера, пробивая линии подачи боеприпасов и энергии. Из пробитого корпуса били длинные языки пламени.

В оптику можно было различить, как в пламени взрывов в клочья рвутся и кровавыми ошметьями разлетаются тела вражеских канониров.

Впервые артиллеристы видели так близко результаты своей стрельбы. Впервые маленький кораблик наносил такой урон колоссу в восемьсот тысяч тонн.

Полосуя очередями эланский крейсер, расчеты пушек в упоении ревели: «На, получи!!» «За все! За все!!!» «Сдохни!!» «Жри!!!». И даже почему-то: «Сосать, суки!».

В огне, охватившем вражеский корабль, Федор видел тех, кто под страхом суда запрещал маневры в бою, кто сгубил сотни кораблей на Омикроне, Тэте и других местах Обитаемого Пространства во время этой бесконечной войны. Именно этим людям мысленно адресовал первый лейтенант снаряды своего корабля.

Уничтожить огромный крейсер в одиночку скаут не мог, однако, жесткие удары по уязвимым местам отбили охоту у «Тондро» связываться с бешеной, больно жалящей осой.

Конечников не стал больше испытывать судьбу и непрерывно маневрируя, начал уходить от эланского ТШК. Тот беспорядочно и редко засевал пространство картечью, не делая, однако, попытки преследовать малый крейсер. Огонь неприятеля заметно ослабел, — средняя и легкая артиллерия корабля была уничтожена, а перебитые линии боепитания перестали подавать заряды к мощным орудиям фортов.

Гравиметрические локаторы вдруг захлебнулись негодующим звоном.

— Зафиксирован выход из гиперпространства малого ракетного корабля. Дистанция одна тысячная, — выловил из хаоса выкриков Конечников.

«Еще немного, и столкнулись бы» — промелькнуло в голове у первого лейтенанта.

— Кто это? — проорал Конечников.

— 2805, - ответил один из наблюдателей.

«Повезло, однако», — подумал Конечников. — «Теперь мы с Гутом этому „Тундеру“ такую клизму вставим!»

— Радио на скаут, пусть поддержат огнем.

— Крок, пускаю ракету, — крикнул Васька.

— Стрелкин, отставить, это последняя.

— Температура корпуса критическая! Я реактор запустил…

— Когда?!

— Когда они «дуру» сбили!

— Блядь, Васька!!! Ты хоть иногда думай! Стреляй теперь, хули делать!

— Командир! Полковник запрещает пуск ракеты, — отозвался радист.

На экранчике появился полковник Гагарин.

— Конечников, какого черта?! Не сметь разбрасываться ракетами! — заорал он.

— Один удар, и мы добъем «Тундер».

— Отставить, первый лейтенант! Пока вы там развлекаетесь, нам тут несладко приходится. Обоим кораблям — встать в строй!

— Господин полковник! На «пакадуре» работает ходовой реактор!

— Отключить!

— Но мы снова запустить-то не сможем, господин полковник!

— Раньше думать надо было, командир. Ты у меня и за это ответишь, и за свой кордебалет ответишь, подонок.

Гагарин отключился.

«Гагара — идиот!» — промелькнуло в голове Конечникова. — «Пусть через жопу, зато как он решил».

— Второй лейтенант Стрельников! Слышали все?

— Так точно!

— Выполняйте.

Конечников с тоской посмотрел на неприятельский крейсер. Ударить бы парой «пакадур» — и гасители эланца не справятся. «Тондро» превратится в комок огня, разлетится раскаленными обломками…

Боевые действия в группе вторжения разворачивались по наихудшему варианту.

Хаос внезапного столкновения сделал неприменимым все правила ведения войны в плотных построениях на параллельных курсах, которые выучил командир отряда скаутов полковник Гагарин.

Выполняя его приказ, деметрианские малые крейсера, с боем прорвались сквозь выстрелы «Циклоно» и «Тондро».

Когда ракетоносцы выстроились в классический «клин», они потеряли единственное преимущество перед эланскими тяжелыми кораблями, которые не могли вести огонь главным калибром, чтобы не попасть по своим. Скауты, истратившие свои «дуры», стреляли по врагу снарядами, которые не причиняли линкорам никакого вреда.

Все происходило буднично и страшно. Снаряды и плазма рвали корпуса скаутов, сносили башни. Малые крейсера горели, выбрасывая из развороченных внутренностей искореженные куски обшивки и обломки механизмов. Конечникову показалось, что он слышит, как ломается броня кораблей, и захлебываются кровью разорванных легких матросы.

С каждой минутой боя положение деметрианских ракетоносцев становилось все хуже.

Пара, 2803 и 2805 подошла на дистанцию ракетного залпа вовремя. Эланский флагман, который получил пять «пакадур» в корпус, оставался вполне боеспособным и отыгрывался плотным, прицельным огнем на деметрианских «hundakoj» за нанесенные ему раны.

Уничтожив лидера, можно было на время лишить эланцев возможности организованных действий. Эта задача и легла на крейсера Конечникова и Кинга.

По команде Гагарина, 2805 произвел залп. 4 ракеты пошли к цели. «Эстреко» перенес весь огонь на летящую навстречу смерть. Скорострельные картечницы линкора сбили 2 «дуры», но два остальных ракетных снаряда всеже ударили в его бронированный корпус.

На флагмане больше не было защитных полей, поэтому ужасающую силу взрывов ничто не сдерживало.

На корпусе, рядом с основанием форта 2-бис вспыхнуло маленькое, злое солнце. Сквозь фильтры было видно, как огненная волна побежала по корпусу, сдирая 400 миллиметровые броневые плиты обшивки и расцветая очагами вторичных взрывов там, где субстанция распада находила детонирующий материал. Ударная волна вырвала громадную башню форта из корпуса, коверкая артбатареи, разбрасывая орудийные установки. Эланский линкор вздрогнул, повернулся, толкаемый силами реакции, и начал вываливаться из строя, прекратив огонь. Раздались победные крики.

Взгляд Конечникова упал на экран навигации. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. Планета была слишком близко. За время боя корабли, увлекаемые силой тяжести, миновали апогей и неумолимо приближались к перигею орбиты, который лежал в 120 километрах от поверхности Гало.

Немного ниже и… Для сохранивших ход кораблей это было нестрашно. Небольшой корректирующий импульс выправит полет. Но для подбитого металлолома был хороший шанс рухнуть со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Конечников. Конечников!! — проорал полковник Гагарин. — У тебя осталась ракета, добей «Претендента».

— «Пакадура» неисправна!

— А я тебя предупреждал, — не самоуправствуй. Приказываю уничтожить любой ценой!!

— Линкор может упасть на Гало.

— Первый лейтенант, выполнять приказание! — наслаждаясь своей властью над ним, проорал полковник Гагарин.

— Ты думаешь, что мы на таран пойдем, сучонок?! — Конечников с досады ударил кулаком в монитор. И крикнул радисту. — Выруби связь, чтоб я больше этого пидора не слышал.

Сказав это он сам испугался. Такое может позволить себе только тот, кому осталось жизни только до удара корпусом по неприятельской броне.

На носовом обзорном экране вырастала туша «рогатой камбалы» с его высокими, похожими на овальные башни фортами, длинным и плоским корпусом, помеченным «жареной соплей» — эланским гербом. По оплавленному и помятому корпусу шли пробоины, из которых хлестало пламя. Мелкие надстройки и антенны были снесены ударной волной, форт 2 — бис был сбит ракетами с «2805». Линкор походил на основательно побитого быка с обломанным рогом.

Много раз в своих мечтах и снах Конечников видел этот момент, когда он выходил один на один с «Эстреко», чтобы рассчитаться за все и всех. Но в реальности, все оказалось по-другому. Простреленный, обгорелый, смертельно раненый звездолет врага не казался достойным противником. Тем более что Федор понимал, с каким хитрым расчетом его послали. Почин 2803 вызовет целую серию таранных ударов.

Опять Конечников чувствовал эту липкую, холодную определенность правил игры, заданность твердой, чужой волей. И как протест против правил, делающих его послушной пешкой, приносимой в жертву, возникло решение.

— Управление мне! Активировать компенсаторы!!! — крикнул Конечников.

Корабль начал разгон. Цифры на табло акселерометра перевалили за 200 метров за секунду в квадрате.

Раскаленная дыра с торчащими балками шпангоутов, окруженная хаосом скомканных, горелых, рваных полос измочаленной брони, стала стремительно расти на экранах. Кто-то из расчета завыл в смертной тоске, видя, что командир идет на таран.

Первый пилот, глядя на приближающийся линкор, выдернул из ниши за подлокотником бутылку «дубиловки», привычно выбил пробку, треснув ладонью в донышко. Торопливо, в два глотка ополовинил и кинул второму пилоту, чтобы тот успел до удара. Радист попеременно то молился, то ругался, то, включив передачу, просил всех, кто слышит передать жене, что погиб ее супруг в бою, легко, без мучений.

Кто-то кричал, кто-то беззвучно плакал, кто-то в ужасе закрывал руками глаза. Зампотех Ильин саркастически улыбался, видимо вспоминая свою любимую присказку: — «Жил грешно и умер смешно».

— Приготовились! — крикнул Конечников. — Васька, кидай «дуру» по сигналу.

— Прости, Крок, это все из-за меня!

— Давай!!!

Он дал максимальную тягу на противоход, пропуская сброшенный снаряд. На борту ракеты явственно читалась надпись: «За Амальгаму».

Пальцы тяжело сложились в непривычную позицию. Первому лейтенанту вдруг показалось, что он слышит разочарованный, голодный рев зверя, упустившего добычу.

Этот маневр был невозможен при стандартном интерфейсе. Но мануальное управление, разработанное для противокорабельных ракет, допускало любую возможность.

Запустились два из четырех тормозных и первый маршевый. Застонал от предельной нагрузки корпус. Стон перешел в душераздирающий визг, когда Федор подал полную мощность на ходовые. Волна перегрузки окатила его, застилая красной мглой глаза. Первый лейтенант увидел, как в опасной близости промелькнул корпус вражеского линкора. На броневых плитах центрального бастиона был выведен номер 10149.

Едва не зацепившись кормой за стапятидесятиметровый утес форта, скаут по сложной кривой нырнул под бронированную тушу, спасаясь от осколков.

В брюхе эланца вспыхнул адский огонь. Чудовищной силы взрыв встряхнул корабль. Горячая субстанция распада вихрем промчалась по звездолету, выжигая все живое, выстреливая языками раскаленного пламени из иллюминаторов и люков.

Казня с детских лет ненавистную Федору «рогатую камбалу», огонь небесной катастрофы долго буйствовал в остатках корабля, пока разбитый линкор не взорвался, войдя в плотные слои атмосферы.

2805 и 2810 решили повторить маневр Конечникова, сбросив как бомбы полуактивные мины. Ни к чему хорошему это не привело. Пилоты «десятки» в последний момент растерялись, и крейсер на полном ходу протаранил линкор «Шигело». Линкор просто разорвало на куски.

Взрыв был таким мощным, что обломки распахали борта следующего за ним линейного корабля, разрушив надстройки левого борта, вывели из строя центральный бастион и ходовую рубку, лишив «Претендента» управления.

«Пятерка», ведомая Гутом, влепила мины по цитадели тяжелого штурмового крейсера «Айдахо», вызвав серию взрывов. Корабль противника и без того был изрядно потрепан, и мегатонные заряды «Чертополохов» переломили эланца пополам. При выходе из пике, скаут налетел на обломок взорванного им ТШК, смяв бронекорпус в районе рубки и главного артпоста.

Все смешалось. Эланцы, видя что «бешеные собачки» идут на таран одна за одной, стали разбегаться.

Огонь крепостных орудий сосредоточился на деметрианских кораблях. Если до этого строй малых крейсеров загораживали линкоры, то сейчас лазерные пушки без помех секли противника своими гигаватными лучами. Спасаясь от безжалостного избиения, скауты шарахались из стороны в сторону.

Потерявшие ход звездолеты горели и взрывались. Полковник Гагарин кричал, чтобы с подбитых машин снимали людей, но эти в принципе правильные в другой ситуации команды были бредом сумасшедшего. «Семидесятый» попробовал пришвартоваться к погибающему «тридцать шестому» и оба корабля сгорели как бенгальский фейерверк в луче.

Оставшиеся скауты предпочли войти в боевые порядки эланцев. Эта запоздалая мера предотвратила уничтожение группы вторжения.

Малые ракетоносцы кто умело, кто не очень, стали виться вокруг кораблей противника, вгоняя в броню крейсеров и линкоров остатки боекомплекта. Бой затягивался.

Но тут со стороны крепости волнами пошли черные тучи десантных лодей. Подданные регул-императора применили самое дешевое и универсальное средство. Плодовитые эланцы людей не жалели. Рой маленьких корабликов коснулся первого скаута. С прилипчивой нечистью тяжело было справляться даже неповрежденным кораблям. Машинам без снарядов и разбитыми артиллерийскими батареями это было просто не по силам.

Замелькали вспышки выстрелов, и вдруг по радио донесся отчаянный голос радиста: «Прощайте, мужики!» Взятый на абордаж ракетоносец разлетелся огненным шаром. Команда успела подорвать свой корабль. Это было лучше, чем плен и пытки… Эфир наполнился воплями, криками и проклятиями. Прогремел второй взрыв, потом третий….

Сохранившие ход звездолеты рванулись из кольца врагов к верфи. Кому жить, а кому умереть решилось очень просто. Те корабли, которые сохранили достаточный запас энергии в накопителях, смогут уйти обратно к крепости над зеркальным облаками Солейны. Остальные останутся умирать у чужой звезды.

Зная, что никакая сила не сможет им помочь, пилоты сильно поврежденных скаутов, неспособных к прыжку в гиперпространство, с максимальным ускорением пошли к верфям. Оптический телеграф на кораблях бил:- «Погибаю, но не сдаюсь».

Оставляя огненный след перегретой плазмы из развороченных корпусов, они на полном ходу ударили в гущу цехов и сборочных платформ. Что-то оборвалось в Федоре. Это не могло быть правдой, но первый лейтенант видел все своими глазами.

Десятки вспышек затмили светило. Тысячи людей, ребят из сборной эскадрильи, погибли страшной огненной смертью.

Конечников почувствовал неукротимую, бешеную злобу. «Карать!» — крутилось у него в голове.

«Мочи виркоков!!!» — вдруг крикнул кто-то. Дважды повторять приглашение не потребовалось. Перед тем, как нырнуть в темную глубину гиперпространства, остатки группы засыпали минами стапеля и производственные корпуса, с садистической пунктуальностью накрыли залпами плазмометов каждый жилой модуль.

Звездолет Конечникова вывалился из гиперпространства. Скаут долго трясло и молотило силами нескомпенсированной реакции, запущенной остатками энергии в болванке телепортатора.

Конечников не слишком хорошо помнил, что было потом. В сознании отпечатались лишь смутные, смазанные картинки:

Ругается на весь корабль Стрелкин, крича: — «Нет, Крок, ты понял!? Они ведь на это и рассчитывали!!!»

2805, управляемый с запасного поста управления в корме, сильно рыскает по курсу, с корабля отбивают, что рубка при столкновении сильно пострадала, командир ранен, треть боевого расчета погибла.

Над Солейной плывет строй из 15 сильно побитых крейсеров, на бортах которых рдеют словно язвы раскаленные дыры проломов, с горящих эмиттеров поля летят искры, а над ними танцует зеленоватое марево полей гашения.

Обожженные плазмой и лучами, с рваными дырами в корпусе, поврежденные корабли с большим трудом, при помощи буксиров заталкивают в ремонтные доки орбитальной крепости.

Конечников мог отобразить, что носился по палубам, руководил выносом раненных, отправил команду на корабль Гута. Потом кричал, ругался, в запале орал на лейтенанта медслужбы, угрожая, что если капитан Кинг умрет, то он лично разберется, как этот медик получил свой диплом.

Воспоминания заканчивались тем, что под одобрительные возгласы сослуживцев он извлек из капитанского сейфа надежно закрепленную, тяжелую металлическую канистру со спиртом.

Конец 3 главы.

Глава 4 КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ

Из всех кораблей только один 2803 сохранил полную боеспособность. По нужде к условно годным отнесли звездолет командира группы и машину капитана Лапина. «Ноль третий» выглядел неприлично целым, словно и не побывал в деле. На корабле первого лейтенанта потери были минимальными. Трое матросов убило и одного ранило осколками брони при ударе шального снаряда при первой атаке.

В скауты натолкали боекомплект и загнали в опустевший ангар с глаз долой, из сердца вон. Там их никто не трогал и не вспоминал про них.

«Безлошадные» звездолетчики подверглись экспресс — мерам жестокой, но действенной военной педагогики. Нервы людей врачевались традиционными методами: неумеренной строевой подготовкой и физкультурой, зубрежкой уставов и отработкой нормативов.

Оставшихся на боевом дежурстве эти строгости не коснулись. Люди были предоставлены сами себе и поправляли здоровье подручными средствами.

Офицеры и матросы пили до отключки. Потом просыпались и снова лили в себя вино, водку и «пакадуровку». Запасы «оптической жидкости» и винного довольствия стремительно таяли.

Гагарин пытался навести порядок, но его просто посылали на хер и откровенно напрашивались на драку.

Получив отпор, горе-стратег уподобился своим подчиненным. Запершись в каюте, он запил, заливая страх и досаду.

К исходу пятого дня скаут 2803 посетила группа «особистов». Они блокировали все входы и выходы на звездолете, положив мордой в пол дежурный расчет и часовых. Натасканные на проведение спецопераций «волкодавы» дробно протопали к каюте Конечникова, сверкая обнаженными клинками катан и полевых куттеров. Поставив пару стрелков в коридоре, чтобы изжарить любого, кто попытается бежать, команда захвата вломилась в каюту. Герои — спецназовцы не встретили сопротивления, если не считать, что один из бойцов поскользнулся и упал, едва не выстрелив от неожиданности в потолок.

Старший постучал по койке, где спал пьяный первый лейтенант.

Когда Федор очнулся от забытья, офицер сделал ему знак, чтобы тот собирался по-хорошему. Конечников сонно кивнул и стал натягивать брюки. Васька, который проснулся следом, попытался бузить, но на шею второго лейтенанта ненавязчиво лег остро отточенный клинок, мягко предлагая завершить излияния. Федор показал Стрелкину жестами, чтобы тот не выступал, все равно он сейчас ничем не поможет. Главное, чтобы его компьютер никуда не «ушел», пока недоразумение не разрешится.

Конечникова бросили в камеру-одиночку. Там 24 часа горел свет, гулко и заунывно капала вода с мокрого потолка.

Первого лейтенанта держали там четверо суток, раз в день, давая минимальный арестантский рацион: миску воды и горбушку черного, черствого хлеба со следами плесени.

Конечников, перебрав все свои прегрешения, решил, что, скорее всего он арестован за свои неуставные маневры. Но для суда офицерской чести не сажают в камеру. Даже не лишают оружия, давая возможность провинившемуся самому решить проблему.

К тому же все попытки местных ревнителей воинской чести во главе с капитаном Симоновым, организовать судилище, наткнулись на заговор молчания свидетелей. Напрасно Никита налегал на свое красноречие.

«Отойти, убежать от превосходящего силой противника не так отвратительно», — кричал он — «как нарушить Кодекс воинской чести, замарав себя подлыми эволюциями».

Симян убеждал, что во всем виноват один Конечников. Остальные просто слепо повторили действия ренегата в минуту крайней опасности. Он предлагал всем прочим повиниться, сдать первого лейтенанта и торжественно поклясться в другой раз не покидать строя ни при каких обстоятельствах.

Но после Гало словоблудие Симонова было оценено по достоинству. Кто-то подкараулил капитана в темном месте и приласкал железякой по бестолковке.

Федор понимал, что если и удастся довести дело до разбирательства, то это будет очень не скоро. О маневрах первого лейтенанта все забудут. После удачно проведенной операции начальство Базы готовит дырочки под ордена, и возня по поводу нарушения воинского Кодекса во время боя будущим кавалерам высоких наград ни к чему.

Конечников, перебирая варианты, все больше и больше запутывался. Монументальная помпезность задержания не соответствовала известным начальству проступкам.

В уме, обостренном голодной диетой, вставали картины одна страшнее другой.

Броня корпусов вскипала мелкими огненными кратерами от попаданий картечи. Пламя било из отверстий, плавя сверхтвердый компрессит. Внутри взрывались накопители, выталкивая в проломы перегретую плазму и осколки композита.

Он задыхался, горел, шел на таран. Вытирая злые слезы обиды, активировал взрыватели мин, с тоской смотря вслед уходящим крейсерам. Ему остро хотелось пожить, но больше тянуть было нельзя, десантные лодьи падали на корпус звездолета.

Но всего хуже были его сны, в котором он видел себя тараканом в жестяной банке на огне. Он дрался с другими за место в прохладной глубине, но и туда подбирался гибельный жар. Кружилась голова, удушающе воняла горелая плоть.

Конечников просыпался в своей стылой «одиночке» обливаясь потом и хватая ртом воздух.

На пятый день за первым лейтенантом пришли. Лязгнула дверь, в затхлый и влажный неподвижный воздух камеры ворвалась струя сквозняка. В камеру быстро, один за одним влетели четыре человека в комбинезонах без знаков различия. Они были вооружены электродубинками и пистолетами. На лицах были надеты маски. Так одевалась только охрана блока, в котором содержались приговоренные к смерти.

Конечников никак не мог взять в толк, за какие прегрешения его бросили в камеру смертников.

Тюремщики резко и сноровисто приблизились, завели ему руки за спину и надели кандалы. Он противился, как мог. Охранники не издали не единого звука, кроме сдавленного хрипения — даже всем скопом им нелегко было справиться со своим узником. Лишив первого лейтенанта возможности сопротивления, стражи немного расслабились. Теперь их жертве некуда было деваться.

Один из тюремщиков подтолкнул Конечникова к двери.

— Что, псы, справились? Радость получили? — поинтересовался Конечников и иронически добавил. — А теперь куда? На расстрел через повешение?

Он хотел спросить совсем другое, требовать объяснений, кричать, что все происходящее нелепая ошибка, но гордость этого не позволила. Да и бесполезно было это делать.

Охранники не удостоили его ответом, только демонстративно вынули дубинки и до предела затянули стяжку между парой ручных и ножных браслетов.

Вынужденный согнуться назад и приседать первый лейтенант побрел, звеня кандалами, куда волокли его конвоиры.

Из вонючей и мокрой камеры его доставили в обшарпанную комнату, пихнули на железный стул с отломанной спинкой. Едва Конечников подумал, что в прокуратуре могли бы потратиться на целую мебель, как он понял назначение штыря за сиденьем. Федора прицепили к нему за стяжку кандалов специальным кронштейном, с грохотом выбрали свободный ход цепей и закрепили концы, окончательно обездвижив.

Эта конструкция была гордостью следственного отдела, поскольку позволяла бить допрашиваемого, как заблагорассудится дознавателю, но при этом не давала жертве упасть.

За столом напротив этого «алтаря подлинной истины» сидел чрезвычайно важный следователь военной прокуратуры, младший советник юстиции, что соответствовало армейскому чину третьего лейтенанта.

Он даже не взглянул на Конечникова, занятый составлением документа. Следователь внимательно и усердно выводил нечто стилом на планшетке, высунув язык от усердия. Планшетка подсвечивала снизу его лицо, делая следователя похожим на персонаж визии ужасов.

Федор ждал обвинений, вопросов, объяснений. Он пару раз обратился к следователю, но тот игнорировал слова прикованного перед ним человека. Делать было нечего. Конечников знал о таких штучках. Чем больше унижался допрашиваемый, тем проще было потом диктовать ему свою волю. Оттого он оставил попытки узнать что-либо и сосредоточился на затекающем в неудобной позе теле, пытаясь поддерживать кровообращение ритмичными сокращениями мышц. Он продолжал размышлять о причине, которая привела его сюда и не находил ответа. В голове проходил вариант за вариантом, но все они были какими-то нереальными. Пожалуй, только проникновение на узел связи и взлом сервера могли вызвать такие ответные меры. Но тогда в первую очередь изъяли бы орудие преступления — его портативный компьютер. В конце — концов, Конечников решил, что хватит себя виноватить, выискивая свои проступки. Ведь именно на это и рассчитано действо с задержанием, водворением и зловещим молчанием. Не бьют пока — и то хорошо.

Над следователем прокуратуры висел большой визиоэкран. Конечников, занятый своими мыслями не сразу обратил на него внимание. Но когда он разглядел сюжет, ему стало плохо. Шла запись боя в системе Альбено, маневр его крейсера, полет ракеты и крупный план неисправной «пакадуры» с надписью на борту.

— «Значит всеже неуставные маневры?!» — пронеслось в голове. — «Но прокуратура с этим не разбирается, предоставляя свои сексотам творить суд и расправу от имени „честных патриотов“.»

Словно отвечая на вопрос первого лейтенанта, на экране пошли кадры падения эланского линкора. Разбитый, окутанный огнем корабль, снижаясь, вошел в атмосферу. Дойдя до ее плотных слоев «Эстреко» взорвался. Ослепительная точка разгорелась над моментально потемневшей землей. Багровая субстанция детонирующей М-плазмы коснулась земли, вырывая из ее глубины фонтаны огня. Реакция полного распада захватила сотни километров. В небо взлетели миллионы тонн превращенной в прах породы. Волна пламени с громадной скоростью побежала по планете. Стена пламени сжигала леса и города, заставляя кипеть океаны.

После огненного вала от ярких красок Гало оставалась только грязно-серая пелена дыма и пара с просвечивающим сквозь нее заревами пожарищ.

Видеть, во что превратилась красивая, теплая планета было мучительно. Конечников прикрыл глаза, встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение. «Это не может быть правдой» — уговаривал он сам себя. — «Сейчас я снова посмотрю на панель, а там будет зелено-голубой шарик с белыми облачками над ним». Но ничего не изменилось. На экране была все тот же диск в мутной пелене и огни, просвечивающие сквозь грязно серую вуаль.

Следователь внимательно наблюдал за реакцией первого лейтенанта. Он смерил Федора взглядом, не сулящим ничего хорошего. Потом зажег настольную лампу и направил ее резкий свет в глаза подследственного.

— Теперь ты, подонок, получишь по заслугам, — словно плюя в лицо, прошипел дознаватель. — Таких, как ты, мразь, в детстве давить надо.

— Потрудитесь объяснить ваш тон, господин следователь, — твердо сказал Конечников, чувствуя, как закипает в нем темная злоба.

— Ты сотворил это, — сказал дознаватель, подойдя к нему, хватая за ворот кителя и притягивая к себе настолько, насколько позволяли цепи кандалов. — Запомни, падаль, только ты виноват, — произнес дознаватель, сверля зрачками глаза первого лейтенанта.

— Потрудитесь объяснить! И извольте обращаться со мной, согласно моему положению и чину! Я остаюсь законно назначенным командиром боевого звездолета, первым лейтенантом флота его Величества. Я вас на дуэль вызову! — решительно выкрикнул Конечников.

Он почувствовал, что столь экспрессивное начало допроса — это неспроста. Да, он страстно хотел уничтожить этот эланский линкор. Он хотел сквитаться с эланцами за родную Амальгаму. Можно было считать, что ему сказочно повезло — одним ударом решить обе задачи. Но первый лейтенант скорее чувствовал сожаление и желание все вернуть, чем удовлетворение и гордость. Однако признать право тыловой крысы казнить и миловать его, Федора Конечникова, он не мог и не хотел. Гордость и инстинкт выживания взяли верх. Родная империя с легкостью виноватила и строго наказывала своих подданных, оттого совестливые и впечатлительные жили недолго.

— Если сможешь, — сказал следователь, отпуская Конечникова. — Я ведь тебя, родной, замордую до смерти.

— Слушай ты, столоначальник, если мои офицеры узнают, как ты тут со мной обращаешься… Станция большая, уголков темных много, — зловеще пообещал Конечников.

— Ну-ну, — сказал офицер, усаживаясь на место. — Хорошо, господин первый лейтенант, пусть все будет по правилам. Не знаю только, понравится ли это вам… Итак, вы, находясь на выполнении боевого задания, при помощи неуставного маневра атаковали эланский линейный боевой корабль «Эстреко», что привело к его падению на поверхность планеты Гало и гибели мирного населения на вышеупомянутой планете.

— Я выполнял приказ командира группы — «сбить любой ценой».

— И вы не отдавали себе отчета, какие последствия это может вызвать?

— Не только отдавал, но и предупредил об этом полковника Гагарина.

— Хм… — произнес дознаватель. Чувствовалось, как он мучительно выискивает, что кроме этого можно поставить в вину Конечникову. — Вы действовали не по Кодексу.

— У последней ракеты на моем корабле отказал двигатель… Можно было лишь сделать то, что сделал я или пойти на таран. Вы полагаете, что сохранение боевого звездолета и экипажа это преступление?

— Вы можете доказать, что получили такой приказ?

— Вам даже не придется опрашивать свидетелей. Достаточно послушать записи переговоров на «черных ящиках».

Следователь устало провел рукой по лицу, потом связался по телефону с оперативным отделом. Конечникова увели обратно в камеру.

Конечников представил себе, что происходит сейчас на корабле. Спецназ и «опера» опечатывают и изымают устройства для записи переговоров, попутно улучшая при помощи пинков и зуботычин дисциплину матросов, пытаются «строить» замечаниями и придирками офицеров… Короче, грязь, кавардак, вражеское нашествие из разряда будничных драм флотской службы.

Как не старался он забыть увиденное, картина взрыва снова и снова вставала перед глазами.

Совсем некстати вспомнились данные о погубленной планете. Гало была теплым уютным миром с прозрачными морями и удобными пляжами. Обильные морские течения с экватора поддерживали умеренный климат до высоких широт. На равнинах и в лесах росли прекрасные, только на Гало встречающиеся растения и жили дружелюбные, смышленые животные.

Планета была обречена. Железная взаимосвязь мыслей, ситуаций и поступков разных людей неотвратимо вела к падению «Претендента» на эланскую планету. Многие поколения подземных жителей Хованки, придавленные вечной амальгамской зимой мечтали об этом дне.

Теперь все встало на свои места. Месть — блюдо, которое подается холодным… Но все равно Федору было муторно.

Лежа на жестких нарах, он ушел мыслями в тот день, когда сильно побитый экспериментальный корабль совершил посадку на его родной Амальгаме. Вспомнил лица людей, больших, сильных, умных…

И, конечно же, он вспомнил второго лейтенанта медслужбы, Дарью Дремину, которая казалась ему тогда такой взрослой, но на самом деле была совсем молодой девушкой, почти девчонкой.

Он уснул с теплым хорошим чувством встречи с давними знакомыми и удовлетворением оттого, что, наконец, расквитался с этим треклятым «Эстреко» за их гибель.

Федор провел в камере целый день, прежде чем его вызвали снова. Его не заковывали в кандалы, не волокли, не подталкивали электроразрядниками.

В кабинете дознавателя был накрыт шикарный стол. С ресторанным размахом были выставлены: суп, мясо по-купечески в горшочках, салат, фрукты, шоколад, красное вино, коньяк, водка. Все это было прекрасно сервировано и вызывало слюнотечение одним своим видом.

У Конечникова при виде всех этих кушаний случился голодный спазм.

Следователь предложил ему садиться, с ловкостью профессионального официанта наложил ему еды и плеснул в бокал коньяку.

Сочувственно и виновато глядя на первого лейтенанта, он объявил, что на Федора Конечникова пало подозрение в совершении особо тяжкого военного преступления — уничтожении населения планеты Гало.

— Как можно было сдержаться после этого, — извиняющимся тоном произнес сотрудник прокуратуры.

Он снова запустил запись на мониторе. Кадры сменялись каждые 2 секунды, приближая зрителя к поверхности. Очевидно, снимали с разведывательного корабля камерой высокого разрешения.

В иллюзорной трехмерной глубине, созданной пересечением лазерных лучей на управляемой полевой матрице, вырастал пылающий город. Длинные языки пламени тянулись из окон. Нагретые огнем конструкции обвисали и обваливались, разбрасывая искры.

Город был типично эланским. Конечников понял это по намертво вбитым в голову особенностям архитектуры, планировке кварталов и организации транспортных развязок. В свое время Федора, вместе с другими курсантами школы звездоплавания, долго и основательно учили бомбить и расстреливать поселения противника…

Временами дым застилал все поле зрения, и оператор переходил на инфракрасный режим съемки. Тогда изображение бликовало всеми цветами радуги, согласно встроенному алгоритму дискретизации температурных зон.

Конечников не мог понять, зачем ему показывают эти картинки. Но вот изображение стало настолько большим, что стали видны сотни, тысячи, сотни тысяч обгорелых и скрюченных тел. Трупы лежали один на другом в несколько рядов. Было видно, что умирали они долго и мучительно, давя друг друга в бесполезных попытках скрыться от смертельного жара.

— Это Лакосто, столица Гало. Термическая волна пришла сюда сильно ослабленной, — прокомментировал следователь. — Этим людям повезло меньше, чем остальным.

Не отрывая глаз от экрана, Федор машинально выпил стакан коньяка, даже не почувствовав вкуса.

— Вот, батенька — сказал следователь. — На Гало жили 500 миллионов человек.

— Эланцев, — машинально поправил его Конечников.

— Человек… Спаслись немногие.

— Я выполнял приказ.

— Никто не приказывал вам сжигать планету.

— Я предупредил командира группы об опасности падения корабля.

— Да-да, мы проверили…

— Все экипажи слышали, чего проверять, — взвился Конечников. — Разобраться — пять минут работы, а я в камере почти неделю парюсь.

— Простите, виноват. Но надеюсь, хороший обед хотя бы отчасти компенсирует ваши мучения, — пристально вглядываясь в лицо первого лейтенанта, сказал дознаватель. — Вы кушайте, а я, чтобы не терять даром, времени сниму с вас показания, чтобы все было, как положено. А потом вы пойдете к себе в казарму…

В течение получаса Конечников с набитым ртом отвечал на вопросы, а следователь тщательнейшим образом записывал это.

Когда он закончил, Федор едва смог поставить закорючку под протоколом допроса. Сказался прием 3 стаканов крепчайшего «клопида» и отупляющее действие обильной еды после многих дней вынужденного поста.

Конечникову очень не понравилось, что называется эта бумага «протокол допроса обвиняемого», но когда первый лейтенант обратил на это внимание, дознаватель заверил его, что такова форма документа. Что касается самого текста, то он как не старался, не смог разобрать половины каракулей следователя.

Федор едва помнил, как вышел из кабинета дознавателя. Когда он проснулся, он почему-то снова был в камере…

Когда Конечников стал стучать в дверь, крича, что это ошибка и следователь его отпустил, какая-то тюремная крыса из охраны, открыв окошко, пустила в лицо струю слезоточивого газа…

Через пару дней состоялся трибунал.

Первого лейтенанта отвели в маленький зальчик, где сидели 3 полковника военной прокуратуры, и зачитали протокол допроса, подписанный им.

Из документа явствовало, что он, будучи исполняющим обязанности командира корабля, приказал атаковать эланский линейный корабль «Эстреко», не приняв во внимание, что тот находился на чрезвычайно низко орбите, Это привело к падению подбитого линкора на поверхность.

Когда Конечников стал объяснять, что он этого не подписывал, более того все обстояло совсем не так, мордовороты из охраны просто заклеили ему рот скотчем и надели кандалы.

Высокий суд, посовещавшись, объявил приговор — разжалование и расстрел. Приведение в исполнение должно было состояться через час после объявления решения «тройки».

В этот момент двери зала заседаний распахнулись. Вошел командир эскадры во главе своего многочисленного штаба и охраны. В толпе сопровождающих мелькнул серый мундир офицера флота Союза Небесных Городов.

Конечников крайне удивился.

Во времена его обучения, преподаватели настойчиво вдалбливали курсантам устройство небесногородских ARSSов, как кораблей вероятного противника.

«Торгашеский» коммандер подошел и встал рядом с генералом. На его лице бродила надменная и презрительная улыбка. Когда первая волна удивления схлынула, Конечников смог различить на шее золотой жетон в виде полумесяца на цепочке — знак наблюдателя Координационного Совета Союза Семи. Эта организация, стояла над всеми государствами Обитаемого Пространства. «Вот влип», — тоскливо подумал Конечников. — «Теперь не просто расстреляют. Скорее всего, выдадут эланцам для, так сказать, „справедливого“ суда».

Это означало только одно — не просто смерть, а смерть позорную и мучительную, от изуверских пыток, мастерами которых были противники деметрианской империи.

Он почувствовал, как холодеют от ужаса руки и ноги.

— Надеюсь, высокий суд разрешит нам присутствовать, — не сулящим ничего хорошего тоном спросил бригадный генерал.

Судьи переглянулись, будто они попались на чем-то постыдном и противозаконном.

— Пожалуйста, Николай Иванович. Но, знаете ли, мы почти закончили, — произнес председатель.

— Ну и каков был ваш вердикт, — хмуро поинтересовался бригадный генерал.

— Конечникова, как допустившего преступную халатность, повлекшую гибель гражданского населения — расстрелять.

— А позвольте мне взглянуть на протокольчик заседания, — с кривой ухмылкой попросил генерал.

Писарь задрожал и попытался скомкать листы. Телохранители генерала мгновенно вырвали у него бумаги.

— Так, почитаем, — сказал командующий, листая записи и качая иронически головой. — Ца-ца-ца.… Ах, каково, однако! Ну, надо же, какой подсудимый разговорчивый оказался! Спорил, доказывал, кричал, шумел.… А потом, как сказать под тяжестью доказательств, сломался и даже просил прощения у товарищей по оружию в последнем слове.… Весьма забавно, особенно, если учесть, что рот у этого бедняги заклеен, а заседание, как я понимаю, не закончилось.

Судьи молчали.

— Ну, что ж, я думаю, высокий суд не будет против, если мы все повторим, — генерал грозно посмотрел на членов трибунала.

Председатель, скрежеща зубами, кивнул в знак согласия.

Генерал стал что-то вполголоса объяснять наблюдателю. Тот слушал, просверливая командующего презрительным и оценивающим взглядом. Потом они долго и оживленно о чем-то говорили. Наконец, коммандер кивнул головой и раздраженно произнес: — «OK, OK, general. Let begin!».

— Иудино семя. Крысы, — ни к кому конкретно не обращаясь, зло заметил генерал, потом не терпящим возражения тоном приказал. — Начинайте!

— Слушается дело об истреблении гражданского населения на эланской планете Гало, — прокашлявшись, произнес председатель суда. — Обвиняемый, Конечников Федор Андреевич, мещанин, уроженец планеты Амальгама, первый лейтенант звездного флота его величества князя-императора. На момент совершения им военного преступления, обвиняемый исполнял обязанности командира малого гиперпространственного крейсера — разведчика.

— Возражаю! — остановил его командующий. — Вина первого лейтенанта не доказана. И не валите все на стрелочника! — генерал вопросительно посмотрел на серомундирного офицера.

Наблюдатель важно кивнул.

— Я есть считат, что весь дело надо расобрат по — порядок, — произнес он. — Рассказывайт нам, как этот лойтнант комин то Хэло, я хотет сказайть есть оказайтся у этэт плэнет.

— На этот вопрос наиболее полно смогу ответить я, — сказал командир эскадры.

— ОК, please. - ответил коммандер

— После того, как эланские корабли подло и вероломно напали на нашу верфь на Тэте Волка, была задумана акция возмездия.

— О, yes, — иронически вставил коммандер, — ви свой верф есть проспайт, так это из «подло» и «вероломно». Наш разведыфательний спутник, обнаруживайд эланский эскадра бефоре ван манс до атак.

— Атака верфей это подло! — возразил бригадный генерал. — Это все равно, что украсть оружие у благородного воина во время сна, чтобы потом напасть на него, когда он станет беззащитным.

— А чтожь вы нападайт на Хело? Ведь это есть подло… — с насмешкой поинтересовался «торгаш».

— В борьбе с подлецами все средства хороши.

— Really? А то и от себья добавит и плэнет сжеч, — торжествующе сказал коммандер. — Нье тэк ли?

— Это был несчастный случай, — сердито возразил бригадный генерал.

— Ньесчастный? Поссибл… Но очень выгодный для Дэметр. Тьепер ригул-импэрэйтор Илано много сто лет не есть мочь репэйр свой верф. Faire storm на повьерхности не только сжечь насьелений плэнет, но разрушайт все плэнт энд фзкториз, то есть фабрик и завод на поверхност. А то, что спрятано под земля был дистроед терибл сейсмик вэйв от землярясений. А очьен скоро на повьерхност будет ван хан… то есть сто градус саб зиро и жизн станет невозможн… Иланцам горазд легч строит новый верфв новый мест, чем восстанвливайт эта. Редкий по удач несчастни случай…

— Значит, СНГ сможет продавать эланцам боевые корабли, которые они раньше покупать не хотели. Коммандер, мы уклоняемся от темы.

— Продолжайте, please.

Генерал сердито взглянул на «торгаша» и продолжил:

— Для проведения операции были отобраны добровольцы, которые готовы были умереть, но выполнить задачу.

— Вот как, — иронически произнес «торгаш». — Лойтнант, — обратился он к Конечникову. — Вы есть добровольно соглашайся?

— Так точно! — отрубил Конечников, и лишь краткая пауза и пара взмахов ресниц показали, что первый лейтенант впервые слышит о том, что он был «добровольцем».

— ОК, — сердито произнес представитель Союза Семи. — Отсутсвий в телепортейторний книга стартовой запись, и более того всякий инфомейшен о запуск групп, тоже есть следствий этот «добровольност». Оббросивв вся лож, который я есть услышайт, могу резюмироват: был совершен пиратский этэк, причьем все был оформлен так, чтобы можно бы отказаться от сам факт нападьений.

— Извольте не передергивать, господин коммандер, — возразил генерал. — Была проведена военная операция, на которую, ввиду ее крайней опасности были отобраны те, кто знал, на что они идут. Кстати, можете спросить любого.

— О, — махнул рукой офицер, — не есть сомневайся в их энсез.

— Итак, продолжим. Линейный корабль «Эстреко» был сбит в бою. Не наша вина, что экипаж оказался укомплектованным трусами, которые больше всего заботились о своих поганых задницах. Они могли направить корабль в сторону от планеты, но, видимо, предпочли покинуть его в спасательных капсулах…

— Хо, — коротко усмехнулся коммандер, — по мои дэйта никто и не пытайся бежайт с «Истреко». Олл пипрл есть умирайт от попаданий мазл, сброщенный этот молодчик.

— Был бой, — возразил ему бригадный генерал, — Первый лейтенант выполнил приказ командира.

— Итс гуд, что ви не пытаться перекладывайт вина на стрелочник, — довольно произнес «торгаш». Ай эм неве… простит ми, я никогда бы не есть верид, что он сам это делайд без команд.

— Но на борту выпущенной им ракеты было написано «За Амальгаму», а это родная планета первого лейтенанта, — подал голос председатель суда.

Воцарилось неловкое молчание.

— Its really? — ледяным голосом спросил представитель Союза Семи.

— Казимир Игнатьевич, вы ничего не путаете? — с убийственно — ледяной вежливостью поинтересовался бригадный генерал.

— Нет. Я сам видел эту запись.

— А, — иронически произнес генерал, — нашлась, значит. А вы говорили, что потеряли, что испарилась бесследно.

— Вы знаете, была попытка запись испортить, остался лишь небольшой кусок.

— Включите, пожалуйста, — также холодно попросил Никифоров.

Ракурс позволял догадаться, что снимала камера, установленная в районе второй батареи. Конечников вспомнил, что именно туда угодил картечно — плазменный залп пушек эланского крейсера. Изображение было не слишком четким, видеодатчики пострадали от жара и сильнейшего электромагнитного импульса.

На экране вырастал эланский линкор.

«Приготовились! Васька, кидай „дуру“ по сигналу» — услышал Конечников свой собственный голос.

«Крок, это все из-за меня» — ответил ему голос Василия.

Через весь экран пролетела неживая туша «пакадуры». На борту ракеты явственно читалась надпись: «За Амальгаму».

Потом картинка крутилась и прыгала под наполненные смертельным ужасом мольбы принять, даровать спасение и жизнь вечную. Затем огненный сполох, частично прикрытый корпусом вражеского линкора, окончательно испортил светочувствительные элементы камеры.

— Я думаю, все ясно. Особенно эта надпись — «За Амальгаму». Обратите внимание, что Конечников — уроженец Амальгамы, на которой 900 лет назад случилось всем известное несчастье, причины которого до сих пор неясны. Обвиняемый считает, что эту самую Амальгаму расстрелял эланский линейный корабль, что вызвало антипарниковый эффект и гибель практически всего населения на планеты.

Обвиняемый неоднократно подавал рапорты и даже пытался обратиться напрямую в суд по правам человека Союза Семи с целью начать производство по делу о гибели гражданского населения на Амальгаме.

По показаниям капитана Симонова, обвиняемый все свободное время посвящал разработке планов уничтожения эланских кораблей и планет. Налицо преступное намерение. Обвиняемый заранее подготовил план мести, выносил его и осуществил, когда сложились благоприятные условия. Как вы считаете, Николай Иванович? — спросил судья командующего.

Тот в задумчивости покачал головой и с откровенной ненавистью посмотрел на председателя суда.

— Что вы об этом думаете, господин коммандер? — спросил после некоторого молчания генерал.

— Ваш косподин судиа, есть желат уверяйт меня, — от волнения «торгаш» еще больше стал коверкать рич, — что официрс арми грейт конясь, есть мечтайт kill, crash and destroy, цивил житьель плэнэтс Иланиш эмпэйр. Я есть не верить и полагайт, что у косподин судья есть личный мотив направляйт менья в саблуждений.

— Точно так, господин коммандер, — отозвался бригадный генерал. — Наш господин судья приходится троюродным братом отцу полковника Гагарина.

— О, я есть понимайт, — после напряженной паузы отозвался серомундирный офицер. — В ваш государсв родство есть играйт очьен болшой рол.

Бригадный генерал несколько сконфуженно кивнул. Конечников отметил некоторую наиграность в этом жесте.

— Конечников, скажите, что означала фраза «Крок, это все из-за меня», и кому она принадлежала? — спросил бригадный генерал Конечникова.

— Крок — это мое прозвище, — ответил первый лейтенант. Обращался ко мне второй лейтенант Стрельников. А фраза… — Конечников задумался. — Я полагаю так. Думая, что через несколько секунд умрет, второй лейтенант выражал сожаление о потере ракеты, расстрелянной канонирам эланского крейсера, что и заставило атаковать таким вот образом.

— Хорошо, — ответил ему генерал и Федор увидел, что в глазах командующего мелькнули лукавые чертики. — А зачем же вы вообще на рожон полезли?

— По приказу полковника Гагарина, господин командующий!

— Вы можете это доказать? — откровенно веселясь, спросил Никифоров.

— Спросите любого офицера, посмотрите записи черных ящиков других кораблей, и поймете, что я говорю правду — ответил Конечников.

— Боюсь, что вопросов станет больше, — для острастки сказал командующий.

— Йес, косподин дженерал, please start your record — поддержал его наблюдатель Союза Семи.

Никифоров с кривой улыбкой кивнул адъютанту, и тот извлек из портфеля объемистый блок перманентного документирования повышенной надежности — так официально назывался корабельный рекордер.

— Прошу обратить внимание на серийные номера и наличие пломб. Прошу отметить исправность внутреннего таймера, — сказал бригадный генерал, обращаясь вроде бы ко всем, но имея в виду в первую очередь «торгашеского» коммандера.

— Я есть желать смотрейт, — сказал тот, протягивая руку к прибору.

— Извольте, — произнес адъютант, давая ему тяжелый блок рекордера.

Наблюдатель видимо не ожидал, что «черный ящик» будет таким тяжелым, и уронил его на пол. Потом поднял, покраснев от натуги, отстранив адъютанта, который предупредительно попытался прийти ему на помощь.

— Уфф, — сказал он, — до чьего тьжелый вещь. У нас, этот девайс мэйк, простит, рекордерс делайт гораздо более легкий.

Он достал приборчик и обвел им вокруг корпуса, проверяя отсутствие следов проникновения, сверил цифры на табло таймера со своими часами. Потом, не доверяя электронике, стал разглядывать пломбы через лупу.

Генерал, который при других обстоятельствах непременно бы съязвил, напряженно глядел на офицера. Он сделал знак адъютанту, который вытащил объемистый талмуд с номерами «черных ящиков», установленных на кораблях флота его величества князя деметрианского.

— No, thanks, — ответил коммандер, не отрываясь от своего занятия.

Удовлетворенно кивнув, «торгаш» достал портативный комп и сверился по нему.

— Карашьо, — сказал он после. — Я желайт смотрет.

Конечников удивился — данные были строго секретными.

Прямо в зале, чтобы наблюдатель был уверен, к прибору подключили кабель. Коммандер поманил пальцем одного из техников, и когда тот подошел, также знаком показал, чтобы тот положил рядом маленькую плоскую коробочку. Когда датчик-считыватель оказался рядом с черным ящиком, на экране портативного компьютера «торгаша» побежали данные настройки, потом возникла картинка. Кто-то из присутствующих завистливо вздохнул, ведь в деметрианском флоте для рядовых офицеров даже примитивные текстонабиратели были роскошью, не говоря о навороченных КПК.

Конечников, несмотря на всю серьезность момента, вдруг вспомнил, что его старенький карманный компьютер, на котором он держал программу-имитатор, будет, пожалуй, лучше, чем этот разукрашенный, сверкающий красками лазерного голографического экрана, но более слабый по параметрам и до отвращения хрупкий «торгашеский» «Меркурий».

Когда запись окончилась, все долго молчали.

— У вас, господин коммандер будут вопросы? — осторожно поинтересовался бригадный генерал.

— Йес, оф кос, — отозвался тот. — Ми стал ясн, что весь вина пытаться сваливайт на стрьелочник, как есть говорит у вас. Но исволте обьясняйт ми, эбаут этот злостчастный надпис на рокет.

— Ну, кто писал, тот пусть и объясняет, — отозвался командующий.

Он демонстративно откинулся на спинку кресла, показывая, что его мало интересуют эти детали.

— Ай есть внимателн слушай, косподин ферст лойнтант, — светлые рыбьи глаза наблюдателя впились в лицо Конечникова, подмечая малейшие изменения мимики.

— Я, это, — мучительно соображая, что соврать, сказал Федор. Тут его осенило. — У нас на флоте есть традиция такая, матросы и офицеры пишут, где только можно дату призыва и место.

В непроницаемом лице своего командира, Федор вдруг на мгновение увидел одобрение. Казалось, бригадный генерал беззвучно произнес — «Молодчина, парень».

— Это ест правда? — обратился к командиру эскадры «торгаш».

— Точно так, — не моргнув глазом, ответил тот. — Боремся, боремся — и все без толку. Все стены, все сортиры этим расписаны. И откуда только эта зараза пошла, — сокрушенно махнул рукой он.

— Если позволите, господин бригадный генерал, я расскажу, — вклинился Конечников. — Все пошло от второго лейтенанта Косопузова, много лет назад. Ему очень долго не давали очередного звания, тогда он с горя накарябал в сортире: — Кассия, год призыва 7093, все еще второй лейтенант. Буквально через 2 недели ему кинули пару звезд. Поговаривали, что кто-то из высшего начальства увидел и распорядился присвоить. Косопузов рассказал другим, — и понеслось.

— И что, есть помогайт?

— Да, господин коммандер, — вставил генерал, — десять суток ареста заработать.

— О, — задумчиво покивал головой наблюдатель. — Я есть понимайт. И что, этот первый лойтнант есть мечтайт стать кептен?

— Боюсь, что за все его художества, пьянки и нарушения устава ему это не светит.

— Кстатьи, — лицо коммандера стало жестким. — Не кажьетс ли каспадин дженерал, что вы мне тут сказка рассказывайт. Я ясно был видеть, что на мазл было написано «За Амалгама». Вкупье с тем, что рассказывайт судья, дело выглядейт так, будто в диметрский арми официрз есть желайт смьерт всем эланцам.

— Это всего лишь стечение обстоятельств. То, что написал этот молодчик на борту, до включения реакторов выглядело совсем не так.

— Так точно, господин бригадный генерал, — произнес Конечников. — Там было написано: «7099 Амальгама».

— Конечников, получите 20 суток ареста. Вы опозорили нас перед Союзом Планет. Теперь все будут считать, что в армии его высочества великого князя служат суеверные тупые дебилы.

— Виноват, господин бригадный генерал, — бодро отозвался Федор.

— Oh, I`m understand. Этот официр писайт, краска после запуск рокет горьет и вместо «7099» выходит «За».

— Мы этого писаку примерно накажем, не сомневайтесь, господин коммандер.

— Этот молодой парьен и так слишком наказан. Он всьего лиш виполняйт приказ. Что би не говорьил ваш судья, я своими ушами слишайт, что лойтнант предупредайт об опасность. Если би он хотейт погубит плэнет, врьядли он би об это говорийт. Я не есть видейт его комэндер. Кто есть тут колонел Гагарин?

— Наполеона этого доморощенного, стратега великого, еб его мать, полковника князя Гагарина сюда, — приказал бригадный генерал.

— Как это непорьядочно, — поджал тонкие губы «торгаш». — Судийт инокент, то есть невиновн, бедный, незнантный официр, чтоби отвести подозрений от его богатый и родовитый комендер. В наш государств демократий и такой случай есть бит невер.

— Будьте покойны, господин коммандер, мы разберемся.

По знаку генерала нижние чины взяли под стражу судей трибунала и вывели прочь.

Сам собой возник перерывчик. Служащие суда меняли таблички на судейских местах. Генерал чирикал на техно с наблюдателем на отвлеченные темы.

Конечников смотрел на командира эскадры, на его слащаво-приторную, адресованную наблюдателю Союза Семи улыбку и вдруг в какой-то момент стал понимать, о чем они беседуют. Поначалу это совсем не удивляло Конечникова, пока он не понял, что разбирает и ответы иностранца, который сидел к нему спиной.

— То, что вы так поспешили с судом над этим несчастным первым лейтенантом, наводит меня на очень нехорошие мысли, — устало произнес коммандер.

— Поверьте мне, господин Свинг, я и сам случайно об этом узнал. Судейские, проклятая каста, подчиняются только своему начальству, — бригадный генерал вздохнул. — Мне нужно будет объяснить свое самоуправство, вмешательство в судебный процесс и арест членов трибунала.

— У вас могут быть неприятности? — переменив деловой тон на заботливый и заинтересованный, спросил наблюдатель. — Я могу помочь.

— Не думаю, но все равно спасибо.

— Господин бригадный генерал, — сказал коммандер, — эланцы требуют выдать им офицеров, причастных к преступлению…

— Боюсь, что это придется согласовывать на самом высоком уровне…

— Иначе, вы никогда не отмоетесь от клейма убийц мирных жителей.

— Кого вы хотите?

— Князя Гагарина и этого, первого лейтенанта.

— Помилуй Боже, Конечникова то за что? — изумился генерал.

— У меня есть все основания полагать, что он хотел смерти эланцам, пожалуй, больше, чем его тупоголовый командир.

— Отчего вы так решили? — спросил генерал.

— Оттого, что этот дурак написал на ракете, черт возьми!

— Господин Свинг, ну это же просто смешно! — почти выкрикнул генерал. — Все сортиры этим расписаны, а вы хотите парня отдать на медленную и мучительную смерть ли за то, что он имел глупость по пьяной лавочке побаловаться баллончиком с краской.

— Вы, господин бригадный генерал, похоже, симпатизируете этому офицеру?

— Он вроде местного дурачка. Никто его не воспринимает всерьез, мужчины считают ниже своего достоинства с ним общаться, дамы игнорируют. Даже проститутки, и те, кобенятся, требуют с него деньги за то, что для других делают бесплатно. Наказывать его — просто несправедливо.

— Но вы ведь видели, как он подорвал эланский линейный корабль.

— Повезло. Два других корабля, которые пытались проделать то же самое, повторить маневр не смогли. Да и у него самого толком не вышло. Его крейсер крутило так, что будь строй погуще, он бы непременно в кого-нибудь врезался. Просто бесстрашие от глупости. Терять ему нечего… А пойти на таран — любой сможет.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился «торгаш». — Я лично осмотрю сортиры… И не дай Бог там не окажется этих надписей.

Генерал подозвал к себе адъютанта и приказал ему проверить данные на сервере текстовой связи, а в конце несколько раз настойчиво его спросил: «Ты все понял?!». Тот кивнул, откозырял и ушел, почти убежал.

— Кстати, господин бригадный генерал, — произнес наблюдатель. — Как вы отнесетесь к тому, чтобы отправить этого вашего Конечникова в командировку? На уровне правительств обсуждается вопрос о закупке вашей империей новейших моделей наших ARSS. Будет создана комиссия, куда должны войти боевые офицеры для испытаний кораблей на полигоне. Могу я рассчитывать, что он будет в числе представителей от вашей эскадры?

— А если нет? — напряженно поинтересовался генерал.

— Боюсь, что у меня сложится о его виновности другое мнение, — отрубил наблюдатель. — Вы согласны?

— Конечно. Парень молодой, толковый, заграницу посмотрит, на кораблях ваших полетает.

— Вот и хорошо, господин бригадный генерал, — удовлетворенно произнес коммандер. — Надеюсь, вы человек чести, и слово свое сдержите. Ведь мир тесен…

— Господин Свинг, вы делаете непозволительные намеки, — заметил генерал.

Разговор прервал офицер Особого отдела, выглядевший сконфуженным и пришибленным. Он прошептал генералу несколько слов на ухо.

Конечников прочел по губам: — «Господин командующий, полковник Гагарин застрелился».

— Как, — вне себя от злости заорал командир эскадры. — На что годится ваш ебаный спецназ!? Одного пьяного мудака взять не смогли!!

— Он поджарил себе мозги, когда мы стали ломать дверь капитанской каюты. Видимо его предупредили.

— Что ест происходийт!!! Ви что, ест играйт здес комедий!!! — как резаный, на весь зал заорал «торгаш».

— Господин коммандер, непредвиденные обстоятельства, — отвечал ему генерал, пытаясь успокоить.

— Я желайт смотрет немьедленно! Ведит менья на мест! Я ест хотейт видет труп и бит убеждейн, что это ест дейтвителн коняс Гагарьин, — наблюдатель вскочил и стремительно направился к дверям.

Бригадный генерал махнул рукой, и опрометью бросился за ним, что-то втолковывая на бегу.

Новый судья закрыл заседание.

Конец 4 главы.

Комментарий 3.

Вечер того же дня.

15 Апреля 10564 по н.с. 20 ч. 38 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Светило, пользуясь тем, что Управительница отвлеклась, быстро ушло за горизонт, стремясь достигнуть правильного положения в пространстве. Небо стало совсем темным. На лугу появился туман, потянуло холодом. В открытом павильоне стало зябко. Рогнеда позабыла, что надо притворяться нежной девушкой и совершенно не реагировала на холод. Ее гость напротив сильно мерз и ерзал на стуле, напрягая мускулы в попытке согреться.

Когда компьютер произнес: — «конец 4 главы», Рогнеда встрепенулась, поняв, что слишком увлеклась и прошло много времени. Она остановила чтеца. Прибор, теряя очертания, растворился в мраморе пола. Появилась обстановка богатого загородного дома. Мягким, уютным огнем загорелись лампы.

Управительница в задумчивости взяла в ладонь камень. Она позабыла обо всем, любуясь игрой отражений в подаренном ей аметисте. В пространстве образовалась гигантская копия кристалла, повторяя движения оригинала в руке Рогнеды. Яркие блики разорвали полумрак, заполняя пространство всеми оттенками сиреневого. От призрака побежали волны, окутывая ласковым теплом.

Девушка вдруг переменила направление своих мыслей. В воздухе сгустилось небольшое туманное окошко. В его глубине стали возникать контуры кораблей, жесткие, железные закутки кают и технических отсеков станций, стены простроченные рядами заклепок, давящие низкие потолки.

— Когда вспоминаешь те времена, то, кажется, что из стали были те люди, перенося то, что их изнеженные потомки посчитали бы невозможным, — отвечая на невысказанный вопрос, сказал Управитель. — Но на самом деле страх и невежество двигали ими, заставляя отдавать свои жизни за своих правителей, которым до них и дела никакого не было. Лишь бы, вылупив глаза, кричали им осанну, плодились, исправно платили налоги, ходили на амбразуры и не высказывали вслух своего неудовольствия. Как они там говорили, — «У пушки должно быть не меньше 3 человек, иначе, куда она выстрелит — один Бог знает».

— Ты хочешь сказать, что они были несчастными жертвами обстоятельств? И все делали из страха друг перед другом и боязни сурового наказания охочих до расправы карательных органов?

— Конечно.

— Нет, ты не прав Андрей. Это были чистые души… Тебе не приходило в голову, что именно страх и ежовые рукавицы требовательной и придирчивой власти позволяли им проявлять лучшие душевные качества? Именно так они могли забывать собственный эгоизм и становиться героями, ради совместного дела превозмогая свою малость и смертность. Оттого ты хочешь смешать их с дерьмом, что сам труслив, своекорыстен и расчетлив? — остро парировала Управительница.

— Вовсе нет, — ответил Управитель. — Оттого, что время игр кончилось. Нынче мы не можем позволить наслаждаться битвами. Дорого нынче героизм обходится. Мы проиграли эту войну, потому, что сражались с машинами по старинным правилам, которые заставляли бойцов бодро дохнуть на прокорм сверхчеловеческой, государственной общности. Но нельзя больше жить иллюзиями.

— Ты прямо свою статью цитируешь, — с улыбкой заметила Управительница.

— Ничего удивительного, — сказал Живой Бог. — Я ведь ее писал. — Ты ведь помнишь про Амальгаму? Или про ад на Гало? Вы ведь вылетали туда для оперативного анализа.

— Да, это было ужасно. Именно тогда, в умах многих, появилась непреклонная жестокость, стремление не сражаться, а побеждать любой ценой. Мстить, утоляя соленой водой чужих слез жажду неправильно понятой справедливости.

— Ну, вот видишь… — вставил Управитель.

— Но мне жаль, что время нарочито-героических битв кончилось. Для многих душ это единственный способ почувствовать свою нужность. И потом… — Рогнеда сделала паузу, с тревогой поглядев на Управителя. — Тебе самому не страшно?

— Чего? — не понял он.

— В старые времена, когда люди больше понимали подноготную своих поступков, действовало мудрое правило — три человека на одну пушку. Подумай — на одно небольшое орудие.

А сила, которая дана пилотам «Дракона» невообразимо огромна. Мощь новой звезды спрятана под броней этого корабля. Это непереносимое искушение для троих слабых людей. Ты подумал, кто остановит твоих «черных ангелов», если они захотят повернуть орудия в другую сторону?

— Это что, воевать за берсерков? Вместе с кораблями — роботами? Чушь…

— Не уверена, — ответила она. — Скорее бороться против законной власти государства. Расстреливать пассажирские транспорты, разносить с таким трудом восстановленные транспортные порталы, громить обитаемые миры. Не боишься новой генерации космических бродяг и пиратов, кочующих как саранча от планеты к планете?

— Мы позволяем им жить так, как они считают нужным. Мы даем им лучшее. И это того стоит.

— На твоем месте я бы не пела «черным» дифирамбы. Когда все захотят стать такими как они, с кого будут тянуть энергию Башни Контроля? И кому мы будем вешать лапшу на уши, заставляя бежать за колбаской, подвешенной перед носом?

— А… — только и смог сказать Управитель и осекся, понимая справедливость слов Рогнеды. Потом он всеже собрался и произнес. — Ну, это когда будет…

— Оттого вы все не умеете мягко изменять мир, что не хотите видеть даже на шаг вперед, — сказала Живая Богиня.

— Хорошо хоть ты умеешь, — неопределенным тоном заметил Андрей.

Управительница внимательно посмотрела на него, не издевается ли…

— А меня сегодня мальчик будет ждать, — сказала она, меняя тему. — Я договорилась пойти с ним на «поганку».

— И что?

— Ничего ты не понимаешь. Танцы — это так здорово. А после танцев — драка, когда народ выдавливает крайних за ограждения площадки. Парни и девушки падают с высоты в полтора километра. Потом они попадают в зону мягкого силового поля, которое позволяет благополучно приземлиться, — Управительница встала и прошлась пружинистой походкой, словно танцуя. — Бывают, конечно, и несчастные случаи, но редко. Они лишь придают остроты.

Вообще, мне нравится такая жизнь. Может быть, я прожила бы так лет 100 в 3–4 приема, забыв про свои заморочки.

Там все просто. День за партой. Потом, когда станешь старше, служишь девочкой на побегушках в какой-нибудь конторе. И каждый вечер — забегаловка, танцпол и компания. Танцы, поцелуи, пиво, драки наших мальчиков с чужими, завывание сирен полицейских глайдеров, погони, прятки во тьме. А если кончится хорошо, — отвязный секс на скамейке в парке или в кустах. Это все настоящее, в отличие от того, и чем мы себя тут потчуем…

Живая Богиня преобразилась. Она самозабвенно стала танцевать под слышимую только ей музыку. Движения были нарочито небрежными, вызывающими. Ее зеленые глаза стали пустыми, на лице проступило странное выражение — смесь удовольствия, интереса, настороженности, легкой угрозы и деланной скуки.

— И это говорит Управительница Жизни, — недовольно сказал Андрей.

— Это говорит Управительница Жизни, которая давно поняла, что сила, власть и мудрость не в состоянии сделать ее счастливее девочки-пустышки, жизнь которой на мгновение появляется слабым огоньком и сразу исчезает в потоке бытия, — продолжая дергаться, ответила Ганя.

— Когда ты была императрицей, ты считала также?

— Думаешь, что по больному бьешь, Пастушонок? — сказала Управительница останавливаясь. — Я сотнями лет жила одна, разговаривая с камнями и птицами, столько раз забывала себя и заново восстанавливала, что там больше не осталось ничего от меня прежней.

Мир вокруг потерял цвет, став однообразно серым.

— Ладно… Давай еще немного послушаем, — помолчав, предложила девушка.

продолжение

Глава 5 ВИДЕНИЯ ТЮРЕМНОГО БЛОКА

Конечникова отправили обратно в гарнизонную тюрьму, но в другой отсек, в камеру побольше и почище. К положенному времени принесли стандартный командирский обед, а к нему прибавили бутылек винного довольствия. Вечером был соответствующий чину порцион.

Надзиратель принес кипенно-белое белье, заботливо поинтересовался, в какое время господин первый лейтенант желает, чтобы у него погасили свет.

Конечников разложил постель и упал на снежное великолепие простыней.

Мысли снова вернулись к процессу…

Новый судья подошел к делу очень просто. Поскольку и.о. командира звездолета выполнял приказ и предупреждал об опасности, судья быстро перевел его из обвиняемых в просто нарушители кодекса.

На мертвого полковника Гагарина повесили всех собак, обвинили в игнорировании инструкций командования.

А потом вызвали научного консультанта из группы бурового оборудования. Им оказалась Хелена, вдова Сергея Ястребова. Она с серьезным видом рассказала об условиях возникновения реакции полного распада и вывела, что случившееся с точки зрения современной науки невозможно.

Когда взбешенный коммандер заголосил про очевидное несоответствие практики и теории, Хелена сначала произнесла странное словосочетание «второй вакуум», потом испуганно взглянула на бригадного генерала.

— Господин коммандер, — вмешался тот, — Мы не можем отвечать за незаконные эксперименты эланцев.

Больше вопрос не поднимался. По поводу проступка Конечникова было вынесено частное определение и было предложено рассмотреть этот случай на суде офицерской чести. Однако судья особо отметил, что в той ситуации действия первого лейтенанта были абсолютно правильными.

Дело развалилось. Виноватых в смерти 500 миллионов не нашлось. Единственный человек, на которого можно было возложить вину за произошедшее, лежал в портативном холодильнике с разнесенной в клочья головой. Останки бывшего командира группы подготовили для отправки на независимую экспертизу в Аделаиде.

Чтобы не дразнить наблюдателя, Конечникова снова отправили в тюрьму. Он понимал, что через пару дней его отпустят, и свобода это только вопрос времени. Удача снова улыбнулась первому лейтенанту.

Ночью Конечников услышал, как тихонько клацнул замок. Он подошел к двери, потянул за ручку. Дверь отошла. Конечников вышел из камеры в коридор. Посты пустовали. Он беспрепятственно прошел к запасному выходу из блока. Так он мог сразу миновать центральные пропускные пункты и оказаться в знакомых технических отсеках.

Стараясь не греметь, он спустился по гулкой стальной лесенке на пару пролетов, как вдруг где-то далеко завыла сирена.

«Этого не хватало» — подумал Федор. — «Хватились, суки».

Бабахнул звонкий, отрывистый, больно ударивший по ушам звук взрыва. Лестницу основательно встряхнуло. Пошли трески и скрипы, посыпалась штукатурка. Федор со всех ног побежал, прыгая сразу через несколько ступенек, пока не добежал до самого низа. Он нырнул в какую-то дверку и оказался в развороченном холле здания. Раздумывать было некогда. Лестница за ним складывалась с жутким грохотом. Наконец, она рухнула, выломал часть стены и наполнив пространство клубами пыли.

Конечников быстро выскочил на улицу. Тротуар и проезжая часть были завалены грудой битых стекол, остатками бетонных блоков и осколками кирпича. Стекла противно хрустели под ногами. Иногда первый лейтенант наступал на что-то мягкое. Краем сознания он отмечал, что идет по раскромсанным ударной волной трупам.

На улице собиралась толпа. Люди в испачканных известкой и пылью костюмах выглядели ожившими мертвецами. На неестественно бледных лицах выделялись обширные тени под глазами и запекшиеся, черные губы.

Хуже всего, что в невнятном говоре толпы, похожем на стон, отчетливо различались характерные черты неолы, эланского языка.

Как можно выйдя из камеры орбитальной крепости оказаться на чужой планете было выше понимания Федора. Он, аккуратно лавируя, выбрался из толкучки и скорым шагом двинулся прочь.

Что-то во внешней следе было неестественным, странным. Не густой до непрозрачности дым, траурной вуалью налетающий с порывами ветра. Не хлопья черного снега, идущего с ясного неба. Ни ослепительное, темное солнце в зените. Он не мог подобрать определения — будто ночь и день сосуществовали одновременно. Анализировать было некогда.

Сзади раздался треск, это подплавленные жаром реакции полного распада складывались конструкции здания. Конечников побежал.

Удалясь на приличное расстояние от сборища, он чувствовал себя лучше. Федор скосил глаза вниз и с ужасом увидел, что на нем «техничка», армейский рабочий комбинезон. Он оказался во вражеском городе в деметрианской военной форме. На какой-то миг первого лейтенанта охватил страх, что в нем признают врага, но к нему никто не обращался. Более того, эланцы старательно отводили глаза, делая вид, что не замечают его. Большинство мужчин были или совсем молодыми или старыми. Сверстников Конечникова было совсем мало, причем все с видимыми телесными изъянами.

Леденящей кровь особенностью встреченных им людей, была их полная заторможенность. Эланцы двигались деревянной размеренной походкой, говорили практически без интонаций, не меняя отстраненного выражения лиц.

Какая-то часть сознания подсказывала ему, что он не должен показывать страха, а главное не пускать его вглубь, иначе живые манекены вокруг обратят на него внимание. Что тогда будет, Конечников не захотел себе даже представлять. Он и так слишком напуган.

Чем дальше уходил он от взорванного торгового центра, тем менее реальным становился мир. Ослепительно блестели громадные стекла зданий. В неживом зеленоватом свете отражений все вокруг теряло фактуру, становясь условно очерченной, выглаженной картинкой без деталей.

Ноги несли Федора сами, не подчиняясь его воле. Поначалу он не отдавал себе в этом отчета, но потом, когда он понял, ему стало совсем страшно.

Шаг за шагом, он выбрался из толчеи центральных улиц пока не вышел на широкий, тенистый бульвар, засаженный огромными, незнакомыми ему деревьями. Без этого безумного зеркального блеска все вернулось в норму. Он вздохнул с облегчением.

И оказалось напрасно. Если люди в плотной, компактной группе имели хоть какое-то человекоподобие, то здесь они были похожи на зацикленную на бесконечный повтор голографическую запись.

Особенно поразил Конечникова человек, непонятного возраста, глаза которого были скрыты черными, опухшими веками.

Он совершал движения руками, словно бы неуклюжий, старинный робот, изображающий оживленную жестикуляцию. При этом ему не хватало оперативной памяти, и каждые 2–3 минуты он снова в точности повторял свои движения. Самое странное было в том, что буквально на половине шага человек исчезал, растворялся в воздухе, чтобы вновь возникнуть в начале своего пути в тени дерева, рядом с ларьком мороженого и прохладительных напитков, где Конечников его впервые увидел.

Но вот ноги-предатели повернули к одному из двухэтажных домов, нельзя сказать, что роскошному, но и не бедному.

Несмотря на ужас ситуации, это строение Конечникову понравилось. В жарком климате такой особняк с огромными террасами и крытыми галереями был очень удобен для жизни.

Дверь сама собой распахнулась. Повинуясь чужой силе, он вошел вовнутрь. Чуткий нос дикаря сразу уловил присутствие какого-то странного запаха, старательно забитого хорошим, дорогим дезодорантом.

Внутри дома стоял прохладный полумрак. В неосвещенном холле угадывались ковры и кресла, темные панели стен и прямоугольники картин. У затемненных почти до полной непрозрачности окон угадывалось какое-то смутное движение. Федор сначала обомлел, подумав о том, что нечто живое бросится на него сейчас из мрака. Но в следующее мгновение он понял — это всего лишь занавески, колышущиеся от сквозняков.

Его понесло дальше, через длинный, полный черноты коридор к далеким отблескам света. Там была лестница.

Первый лейтенант стал подниматься, разглядывая снимки в простеньких металлических рамочках на стенах: папа, мама, любимая кошка и ребенок. Стало совсем светло. Конечников прошагал еще один пролет и оказался в зале бельэтажа.

Тут были большие, от пола до потолка окна, камин, столик и несколько диванчиков в центре. В отделке белые плоскости стен странно сочетались с темно-коричневым, почти черным деревом пола, опор и потолочных балок. Бросился в глаза большой голографический портрет. На нем девочка с стереоснимков была уже взрослой — черноволосая, кареглазая девушка типично эланской наружности. Она старательно улыбалась в объектив, словно пыталась влезть в зрачки тому, кто будет на нее смотреть.

Тут Федор почувствовал, что чужая сила отпустила его ноги, и первым делом подошел к камину, чтобы позаимствовать совок для углей. Длинная, массивная ручка делала его неплохим оружием.

— Не надо разжигать огонь молодой человек, — раздался голос. — Сегодня и так жарко.

Конечников обернулся. Хозяйка дома стояла в дверном проеме, открыто и радостно улыбаясь ему. Она была молодой, высокой, длинноногой. На бледной матовой коже лица проступали трогательные веснушки. Светлое платье с глубоком вырезом подчеркивало большую крепкую грудь и тонкую талию эланки.

Изображение не передавало и десятой доли прелести этой молодой, полной жизни девушки.

Рядом с ней Федор, одетый в немыслимо грязную робу, выглядел последним оборванцем. Он смутился, и не нашел лучшего, чем выдавить из пересохшего горла:

— Извините меня за вторжение, но дверь была открыта.

— Открыта? — эланка почти смеялась. — Или открылась?

— Открылась сама собой.

— А ты испугался? — она довольно хихикнула. — Это я открыла ее тебе. Пора привыкнуть к дверным приводам.

— У нас все вручную.

— И твоя бабушка унитаза боится? — не удержалась хозяйка дома.

— А причем тут моя бабушка? — не понял он.

— Тедо, кончай эту комедию, — со смехом сказала девушка. — Я понимаю, что тебе не слишком хочется идти к Софочке на свадьбу… Но, по-моему, это слишком. Являешься в каком-то затрапезном виде и пытаешься изобразить, будто видишь меня впервые в жизни.

— Я, правда, вас не знаю, — сказал Конечников, чувствуя мучительное неудобство. — Я никогда не был тут раньше. Я не знаю, как оказался в этом месте… Вы, наверное, принимаете меня за другого.

— Ну, приехали… — иронически заметила эланка. Она еще улыбалась, но на лицо легла тень страха и тревоги. — Вот обижусь… Будешь тогда 2 недели под окнами серенады петь, умоляя о прощении.

Она демонстративно сложила руки на груди, сложила на хорошеньком личике недовольную гримаску и слегка топнула ножкой.

— Извините, в голове сумбур. На бульваре бродит какой-то странный тип… Он словно сгорел заживо, а потом вдруг воскрес. И вообще… Там все словно зомби…

Девушка переменилась в лице. Она подошла к Федору, с тревогой заглянула ему в глаза. Она взяла первого лейтенанта за руку и подвела его к креслу.

— Хорошо, Тедо… Присядь. Рассказывай, что случилось.

— Я стал спускался по лестнице. Раздался взрыв. Лестница стала обваливаться, я едва успел выскочить из здания. Вокруг оказалось много людей. Они все выглядели как мертвецы — белые лица, красные глаза, черные запекшиеся губы.

— А где это произошло?

— Не знаю, — ответил Конечников. — Вроде недалеко. Минут пятнадцать хода отсюда.

— Подожди, — прервала его эланка и подошла к окну.

На фоне ясного неба был виден высокий столб дыма.

— Бог мой, — сказала она. — Опять террористы… Кажется, взорвали торговый центр.

— Очень на то похоже, — заметил Федор. — Много витринного стекла валялось.

— Тогда понятно. Люди пострадали от термической и ударной волны, в шоковом состоянии…

— Я понимаю, отчего на меня смотрели с укором, злобой, досадой и отвращением… Но почему они все отворачивались? — спросил Конечников.

— Не знаю Теодоро, кто тебя надоумил одеть свою старую форму?! Ты что хочешь себе неприятностей? И хотя война кончилась, люди помнят, что вы убивали наших. Спасибо императорскому эдикту о статусе и неприкосновенности. Наказывают за деметрианцев очень сильно. Оттого люди предпочитают не связываться. Но как тебя сейчас не прибили под горячую руку…

Девушка с досадой покачала головой.

— Я был на орбитальной крепости над Солейной и тут же оказался неизвестно где…

— Все гораздо хуже, чем я думала, — сказала она. В глазах ее появились слезы. — Господи, да за что это мне. Это с тобой не в первый раз.

Девушка подошла к нему, заглянула в глаза, приложила его ладонь к своей щеке.

— Тедо, ну это ведь я, Лара, — плача сказала она. — Вспомни, как мы гуляли в парке или как ходили в «Прекрасную Артемис». А помнишь, как читал мне стихи Петро Альбано о белых цветах?

— Нет, не может быть. Я по элански только отдельные слова понимаю.

— Тедо, ты издеваешься?

Лара оттолкнула его руку.

— На каком языке, по-твоему, мы сейчас говорим? — поинтересовалась она.

— На риче… — сказал Конечников, и в ужасе осекся. Он понял, что сам произнес эти слова как «пароли ричо». — Боже, что со мной?!

Он схватился за голову. Почему-то кисть левой руки была в перчатке. Конечников попытался ее снять, но она не снималась. Внезапно он понял, отчего такие твердые и холодные пальцы под этой перчаткой…

— Лара, что это? Где моя рука?

— В бою у Гало ты попал в плен, был ранен.

— Не может этого быть! — твердо сказал Федор. — Я же помню, что все случилось не так. 15 наших кораблей вырвались из огненной ловушки, взорвали верфи и ушли на базу.

Эланка перестала плакать и удивлением посмотрела на него.

— Тедо, — сказала она. — Никто из ваших не ушел тогда от Гало. Тебе повезло. Крейсер «Агло» снял с твоего «хундачо» остатки экипажа. Костя хотел узнать, кто так лихо маневрирует. Остальные скауты просто расстреляли.

— Неправда! — ответил Конечников с неожиданно нахлынувшей злостью. — Мы «Эстреко» сбили и кроме него 3 корабля. «Эстреко» упал и взорвался. Взрыв сжег всю планету. Меня за это судили и хотели расстрелять.

— Тедо, мы сейчас в Санта Парадизо, пригороде Лакосто. Ты в плену 4 года…

— Не может быть!! — крикнул он — Неправда!

Конечников глядел на искусственную руку, на свое отражение, на девушку, вокруг пока глаза не упали на календарь. Не веря тому, что видит, он поднялся, подошел ближе. Там над картинкой с пальмами и какими-то зверушками четко было напечатано «7022». Конечников машинально приблизил правое запястье к глазам и посмотрел на дисплей сигнального браслета.

Он сразу отметил, что это «Argumento», страшно дорогая модель коммуникатора эланской фирмы «Сентако». Цифры на панели гласили, что сейчас 10 сентября 7022 года по универсальному времени. Все завертелось перед глазами Конечникова.

Он лежал на полу. Откуда-то издалека раздавались странные, хлюпающие звуки. Эти звуки казались чем-то чужеродным, не относящимся к глубокому покою, который охватывал его целиком, заполняя каждую клеточку тела. Через тонированное стекло окна на него равнодушно смотрел ослепительный глаз светила. Лежать было мягко. Он пошевелил рукой, почувствовав тыльной стороной ладони приятное покалывание коврового ворса.

— Тедо, — позвал кто-то его.

В белое пространство потолка перед глазами вплыло заплаканное девичье лицо. Лара… Девушка сидела на полу рядом с ним. В руках у нее был иньектор, а на коленях помещался портативный диагностический процессор.

— Тедо, ответь мне, — просила она между всхлипываниями.

— Ларушка, все в порядке.

Он положил руку ей на бедро, подумав, что никак не привыкнет к тому, какие у Лары красивые ноги.

— Тедо, как ты меня напугал, — сказала она, пристально вглядываясь ему в лицо.

— Не беспокойся, — сказал он, чтобы ободрить девушку. — Ну, хлопнулся в обморок, с кем не бывает.

— А что ты помнишь о том, как пришел сюда?

— Смутно…

— А почему ты оказался в старом армейском комбинезоне? — спросила она.

— Решил наконец оштукатурить стену в ванной. Начал заниматься, как вдруг погас свет. Вышел на площадку. А тут все это началось.

— А ты помнишь, как добрался сюда и что говорил мне? — спросила Лара. Несмотря на все ее старания казаться спокойной, голос девушки высоко зазвучал туго натянутой струной.

— Смутно… Это было как во сне. Похоже, я напугал тебя.

— Я неужели ты не чувствовал, что это лишь твоя фантазия?

— Только странную легкость в голове. Слова сами приходили в голову. Странное чувство.

— Да, — ответила она. — Я понимаю, что тебе не хочется быть побежденным и взятым в плен. Ты никак не можешь смириться с тем, что стал инвалидом. Тебе тяжело жить на чужбине, не нравится работать сантехником в торговом центре и из милости ютиться в комнатке рядом со складами. Но пойми, это правда… Даже если ты не хочешь ее принимать.

Все твои друзья погибли 4 года назад. Спустя 2 года пришел черед Деметрианской империи. Половины ее планет больше не существует. Нет ни Алой, ни Амальгамы.

Лара старательно сдерживалась, но надолго ее не хватило. Она вдруг отчаянно зарыдала, выдавливая между приступами плача:

— Ты еще скажи, что не помнишь, что сказал мне в «Прекрасной Артемис». И как просил моей руки у отца.

Конечников притянул девушку к себе. Она мягко опустилась к нему, уткнулась мокрым лицом в грязный комбинезон.

— Я все помню, Птичка, — сказал Федор. — Как снаряд с «Агло» снес маршевые двигатели моего «ноль третьего»… Как жал на клавишу, а взрыва не было… Как десантник отстрелил мне руку… Как пытал дознаватель на эланском корабле, прижигая мне культю кислотой. Как впервые увидел тебя в госпитале. Косте очень было нужно, чтобы я заговорил. Однажды ночью, когда я отбрасывал коньки, ты вдруг назвала меня не «хундачано», а Тедом. А потом уговорила отца перевести меня к себе домой. Учила говорить на неоле… Гуляла со мной без полагающихся мне охранника и кандалов, взяв с меня честное слово, что я не убегу. Как заступалась за меня перед отцом, дядей и братом. Костя очень меня тогда не любил. А однажды, когда мне снова было плохо, ты поцеловала меня, думая, что я ничего не чувствую.

— Ты помнишь это? — поразилась Лара. — Мне было тебя так жалко, ты был беспомощней ребенка.

Девушка перестала плакать. Она уютно устроилась рядом с ним, обняла Федора, положила голову ему на плечо. Федор и Лара двинулись вместе с ним по воспоминаниям их невозможной любви, которая преодолела враждебность и осуждение, сопротивление родных и мечты о мести. Им почти не надо было слов. Междометий, взглядов, прикосновений было достаточно, чтобы моменты прошлого зримо вставали перед их общим взором. Приятные и не очень, радостные, веселые, грустные.

— Старые распри забылись перед новой общей бедой, — наконец сказала девушка со вздохом. — Теперь чужие корабли жгут планеты без разбору. Плохо конечно так говорить, но без этой напасти у нас с тобой бы ничего не получилось… Это также как твоя рука.

— А что рука? — вдруг напрягся Конечников.

Он очень переживал по поводу своего увечья.

— Иначе мы бы не встретились, А если бы и встретились, то ты сейчас был бы очень далеко…

Федор кивнул, признавая правоту ее слов.

— Но все-таки, ведь можно теперь.

— Можно, — согласилась девушка. — Это я тебе как специалист могу подтвердить. Но у тебя особый случай. Кислота отравила ткани… Один подонок в порыве служебного рвения постарался. Чтобы иметь шанс воспользоваться новой методикой, нужно отрезать от культи 10 сантиметров. А если не получится? Так и будем кромсать руку до локтя?!

— Да все получится, я знаю, — сказал он. — Я здоровой мужик, мог бы командовать кораблем, бороться с врагами. А вместо этого занимаюсь унитазами.

— Нет, Тедо, вовсе не оттого, что у тебя нейропротез вместо кисти. Ты неплохо бы справился с мануальным управлением даже сейчас. Ведь рука — исполнительный орган. Все в голове.

— Мастерство не пропьешь, — заметил Федор.

Он окончательно пришел в себя и почувствовал, что ему хочется пошалить. Он уложил Лару на спину и стал шарить левой, искусственной кистью по ее груди.

Подключенные к мозгу сенсоры в механических пальцах позволяли чувствовать упругость и величину этих божественно красивых полушарий четвертого размера.

Лара была девушкой, воспитанной в лучших традициях эланского фундаментализма и как могла, пресекала вольности своего жениха до свадьбы. Но поскольку ей очень хотелось, она разрешала Федору трогать себя искусственной рукой.

— А в кого полетят снаряды твоего корабля, если ты опять вообразишь, будто воюешь с Эланом? — спросила она прерывающимся голосом, выгибаясь от удовольствия и закрывая глаза.

Федор пустил в ход вторую руку. Девушка сделала вид, что не заметила. С ее губ стали срываться стоны.

Вдруг эланка решительно вырвалась из объятий Конечникова.

— Не дразни меня Тедо. Я тебе люблю, но у нас ничего не будет до свадьбы, — твердо сказала она.

— Вот так всегда, — с грустной улыбкой заметил он.

— Боже мой, на что стал похож ковер после тебя, — воскликнула девушка. — И я тоже как чучело.

— Это все, что у меня осталось из одежды. Лишился жилья и всех вещей. Оказалось, что дешевая квартирка при универмаге имеет минусом не только грязный, неудобный подъезд…

— И что, все пропало?

— Да, Птичка. Имущество, конечно, застраховано. Но деньги по страховке выплатят не раньше чем через месяц.

Не говоря ни слова, Лара повела Конечникова на половину дяди. После смерти вдового адмирала и его единственного сына, эта часть дома пустовала.

Эланка привела его в комнату двоюродного брата. В ней было темно, стоял нежилой затхлый запах. Первым делом Лара выключила поляризаторы и раскрыла окна. С улицы в мертвую серость помещения ударили лучи солнца и потоки свежего воздуха. Потом Лара открыла дверь в чулан с одеждой.

— Снимай с себя эту тряпку, — решительно приказала девушка. — Вы с Костей одного роста и размера. Подбери себе что-нибудь. Все чистое. Ему это все равно не нужно.

Девушка присела на диван, внимательно наблюдая за Федором.

Он выбрал темно-синий выходной костюм, и хотел было одеть его, как Лара остановила его.

Девушка достала парадную форму Константина.

— Одень, — просто сказала она.

Конечников не спеша надел белые брюки и китель с золотыми погонами. Подошел к зеркалу.

В нем отразился бравый эланский капитан первого ранга. Федор посмотрел на себя, на планку с незаслуженными им наградами и хотел было снять чужой мундир, но Лара его остановила. Она подошла сзади, положила подбородок на его плечо, любуясь отражением своего мужчины.

— Если ты так хочешь — иди, — сказала она, показав глазами вверх. — А я ждать тебя буду. Только возвращайся…

— Никуда я от тебя не денусь, — ответил Конечников, обнимая девушку.

— Ау, Лара, — донесся снизу знакомый голос. — Ты тут?

— Соседка, — шепнула ему Лара. И крикнула — Тут я.

— Мы собрались. А вы как?

— Через 5 минут.

— Подходи к калитке, пойдем вместе.

— Хорошо, — ответила Лара.

Девушка взяла щетку и стала приводить платье в порядок. Конечников, краснея от мысли о том, что его могли видеть в таком виде стал лихорадочно переодеваться.

На тенистой аллее перед второй линией домов их ждали соседи — немолодая бездетная пара. Они с нежностью относились к девочке, которая выросла у них на глазах. Когда Лара стала взрослой, интерес стал менее бескорыстным.

Сказывалась ее врачебная специализация по косметологии и рекреации. Лара не отказывала в им помощи, позволяя экономить большие деньги на поддержании тонуса и продлении жизни.

Мужчины обменялись рукопожатиями, сдержано поздоровались с дамами.

Соседка Фиона шумно приветствовала девушку.

— Здравствуй Птичка, моя радость — сказала она.

— Здравствуй тетя Фиона, — ответила Лара.

Женщины поцеловались.

— Как я тебе? — спросила соседка девушку.

Она отошла на пару шагов, крутанулась.

— Чудесно… Великолепно, — с улыбкой воскликнула Лара.

Они продолжили восторги по поводу нарядов друг друга, Потом защебетали про подарки, которые они приготовили молодоженам.

Удовлетворив первую страсть к общению, дамы снова сбросили цветы и сумки мужчинам, решив, что такие красивые, изящные и хрупкие создания не должны утруждать себя переноской тяжестей.

— Антонио, — капризным тоном сказала Фиона. — Будь добр… И вы, Теодоро не стесняйтесь.

Освободившись, они продолжили болтать о том и о сем. Дамы пошли впереди, предоставив своим спутникам тащить поклажу.

Федор зашагал рядом с эланцем.

Глава семьи, Антонио, оттарабанил 30 лет на действительной службе и продолжал карьеру в «формацио синдефенсо», став там бригадным адмиралом.

«Синдефенса» с некоторых пор перестала быть синекурой, приютом для доживающих свой век заслуженных стариков. После гибели основных подразделений эланского флота, части самообороны стали силой, которая хоть и не могла защитить от инопланетных кораблей, но могла заранее предупредить о нападении.

Несмотря на глупую фамилию Боко, он был неплохим человеком.

К Конечникову он относился по дружески, несмотря на то, что ему не раз приходилось сходиться в бою со скаутами с базы «Солейна». Адмирал как-то признался Федору, что больше всего уважает своего бывшего врага за верность родине.

Конечников не рассказал о своей системе боя ни под пытками, ни за деньги, ни настойчивым просьбам людей, к которым он привязался и был многим обязан. Только когда князь-император в охваченном огнем Нововладе освободил последним указом деметрианцев от присяги и просил объединиться с эланцами в борьбе с инопланетными захватчиками, Конечников передал все что помнил по своим разработкам.

— Ну как? — спросил он у Федора.

— О чем ты Антонио? — поинтересовался Конечников.

— О белом мундире, — с легкой усмешкой ответил сосед.

— Лара предложила, я и одел, — смутился Федор.

— Не скромничай Теодоро. Я рад, что ты созрел, чтобы сменить робу сантехника на что-то более достойное мужчины.

— А именно? — заинтересовался Конечников.

— Ну, погоны каперанга не обещаю… Но чин суперлейтенанта без решения коллегии гарантирую. И место командира корабля в разведывательном подразделении. Покажешь себя — переведу в штаб, в отдел тактических разработок. Будем тогда на шаттле вместе на работу летать и каждый вечер возвращаться к девочкам. Ты к своей, я к своей.

— Заманчиво… — сказал Конечников. — А сроки?

— В понедельник с утра приходи ко мне, поедем знакомиться, — адмирал улыбнулся. — А пока забудь, будем веселиться.

Странная чужинка поселилась в Федоре после приступа. Он как будто не вполне узнавал местность и окружение. Ум отстраненно замечал мелочи, на которые он давно не обращал внимания: какие декоративные заборчики из тонких белых реечек на участках, как хорошо после солнечного пекла на тенистых аллеях.

Люди на террасах здоровались. Конечников отмечал, что именно с ним, причем по-дружески, точно не стрелял он в них орудиями своего корабля.

Свадьба готовилась в маленьком парке у озера. Там были накрыты столы и сооружены навесы на случай дождя. У алтарного камня на раскладном стуле расположился чиновник муниципалитета в строгом черном костюме, с серьезным видом делая какие-то пометки в папке у себя на коленях. Рядом с ним что-то бормотал служитель культа в серебристо-серой хламиде, ритмически встряхивая руками с зажатыми в них ароматическими палочками.

Дым и бормотание досаждали чиновнику. Он морщился, когда прозрачные паутинки пряного дымка касались его ноздрей.

Вокруг сновали дроиды и прислуга. Гости тоже участвовали в подготовке. Звенели тарелки и бокалы, перекликались голоса. Предоставленные сами себе с веселым визгом бегали дети.

Федор шел сквозь это кипение, стараясь непринужденно улыбаться. Он приветливо махал знакомым, пожимал руки приятелям, говорил пару-тройку слов о прекрасной погоде и замечательной организации свадьбы. Но внутри какая-то его часть, недоумевая, глядела на происходящее. Словно впервые видел эланцев вблизи.

Особенно бросалось в глаза, как мало было надето на женщин, какие они стройные и красивые. Их голые руки, плечи и колени, сильно открытые груди не давали отвести взгляд, заставляя чувствовать себя подсматривающим мальчишкой.

Конечников вспомнил, что в родной империи эланок изображали плешивыми, жирными ведьмами, поросшими бородавками. Однако на Лакосто Конечников видел нечто отдаленно похожее только в сельских районах, которые и поставляли основную часть пушечного мяса для бесконечной войны.

Глядя на оживленных, веселых мужчин он невольно задумывался, как они умудряются быть злобными, жестокими палачами.

Память подкидывала картинки, когда пленных офицеров и матросов «ноль третьего» месили ногами, кололи и резали обкурившиеся дознаватели-любители с крейсера «Агло».

Старая вражда, боль и злоба, по необходимости спрятанные глубоко внутри снова зашевелились в бывшем первом лейтенанте.

Внешне ничего не было заметно, и только Лара, которая знала Федора лучше его самого, с тревогой поглядывала на своего жениха.

Тем временем свадьба прошла все установленные этапы: регистрацию, обрядовую часть, обязательные поздравления. Гости похлопали, постояли молча с серьезными лицами под монотонный речитатив жреца, вручили подарки, расцеловались с женихом и невестой, высказали свои благопожелания и шумной гурьбой сели за столы.

Конечников удивлялся, насколько теплой и какой-то семейно-трогательной получилась такая большая свадьба. Закончив обязательную часть и выпив, народ стал неорганизованно, но очень к месту произносить речи.

Гости показывали свои таланты: пели, играли на музыкальных инструментах, порой весьма неожиданных, декламировали. Получился неплохой импровизированный концерт. Конечников тоже блеснул, прочтя стихи собственного изготовления. Эланцы долго хлопали.

Лара была в восторге. Она наконец отошла от кошмара, когда в к ней домой в обличье любимого пришел совсем чужой человек. Болтливая Фиона рассказала ей о планах своего мужа в отношении Конечникова.

Девушка согласилась с соседкой, что лучше, когда мужик под боком, пусть даже сантехник. Но будучи наследницей старинного дворянского рода, она помимо воли почувствовала гордость за своего избранника.

Спустились сумерки. Загорелись гирлянды огоньков над столами. На эстраде гулко забухали барабаны ансамбля, яростно и пронзительно-весело запели скрипки.

Молодежь, оставив стариков за столами, шумной гурьбой кинулась на площадку.

Начались танцульки. Эланские танцы отличались еще большей свободой, чем дикарские пляски «торгашей». Жгучий ритм, точно рассчитанные движения, заводили партнеров сильней, чем объятья и поцелуи.

Федор с удовольствием чувствовал тело Лары, ее тугую, тяжелую грудь, изгиб тонкой талии, прикосновения упругих бедер эланки.

Но едва Конечников вошел во вкус, Лара вывела его из круга за сцену. Там собралось несколько ее подруг вместе со своими кавалерами.

Девушки объяснили, что подготовили невесте сюрприз и оттого организуют сейчас маленькое представление. Они попросили обеспечить все необходимое и убежали в дом переодеваться.

Мужчины наскоро разделили обязанности. Очень скоро девчонки возвратились обратно, закутанные с ног до головы в накидки. Музыкантам сунули денег и спешно скинули со сцены инструменты. Вокруг стала собраться толпа недовольных гостей.

Из динамиков полилась совсем другая музыка. Она плавно и тягуче поплыла в пространстве, баюкая и расслабляя зрителей.

На подиуме возникли девушки, одетые служительницами старинного культа. В их руках призрачным синеватым пламенем горели чаши. Отблески колдовского огня играли на смуглых телах эланок.

Материя была почти прозрачной, обрисовывая соблазнительные груди и ягодицы девушек. Куски ткани едва удерживались тонкими поясками, открывая тела при каждом движении. На лица были надеты маски, которые вполне вписывались в таинство древнего обряда. Девушки как змеи плавно изгибаясь и сплетаясь друг с другом. Молодые, красивые девчонки исполняли старинный танец благословения. Все вокруг, замерев, смотрели на завораживающее действо. Конечникову показалось, будто он слышит, как сквозь музыку проступает тяжелое, взволнованное дыхание зрителей.

Федор почувствовал, — его тоже заводит магия древнего ритуала. На сцене высокая, статная главная жрица в красной с золотом маске начала сольную партию. Она была лучше всех, красивой, длинноногой, пронзительно женственной. В волосах девушки звездами сияли драгоценности. На запястьях негромко звенели браслеты. На открытой груди мерцали золотые символы древней веры. Движения были отточенными, выверенными, словно девушка и вправду служила старинной богине.

Поначалу Конечников признал в танцовщице Лару. Его больно кольнула ревность. Но глядя, как уверенно и чувственно она движется в потоках внимания зрителей, завораживая гибкостью своего великолепного тела, Конечников решил, что это не его невеста. Он прекрасно помнил, как Лара с ее удивительно красивыми ногами стеснялась носить короткую юбку. А оттого вряд ли смогла бы прилюдно открывать свои самые потаенные места, заставляя трепетать от удивления, восхищения и похоти сотни людей.

Очень скоро действо опьянило Конечникова и ему стало все равно кто перед ним. Он жадно разглядывал стройную и крепкую плоть танцовщицы, испытывая непреодолимое желание схватить черноволосую, длинноногую красавицу и овладеть прямо на виду у всех.

На сцену почти насильно вытолкнули молодых. Главная жрица вручила им чашу с огнем. Тут музыка оборвалась, во всем поселке погасли лампы.

Все погрузилось во тьму. Осталась лишь призрачное пламя в брошенных танцовщицами чашах.

Конечников знал, что ему нужно делать — не только он вожделел почти голых девчонок. Федор подхватил накидку и кинулся за сцену.

Участницы церемонии спешно грузились на мотоциклы и мобили своих парней, пока зрители не опомнились. Моторные мостры с ревом стартовали, растворяясь в темноте.

— Тедо, я здесь, — крикнула девушка в красной маске.

Конечников набросил ей на плечи темную ткань, страстно поцеловал ее в губы. Лара ответила. Девушка дрожала от возбуждения, соски были твердыми, крепкие мышцы живота двигались от каждого прикосновения к телу.

Он подхватил Лару, и они побежали в темноту. Им не нужен был транспорт, чтобы добраться до дома.

Прикрывая их отступление, у сцены забили огненные фонтаны.

Удалась на безопасное расстояние, Лара и Федор остановились. Они долго целовались, распаляясь все сильнее и сильней. Девушка со стоном потянула Конечникова на себя, опускаясь на землю и охватывая его своими гладкими, сильными ногами.

С грохотом и свистом в воздух поднялись ракеты, и сполохи огня осветили окрестности. Восторженно закричали гости.

— Я сказала, что после свадьбы, но не сказала после чьей, — задыхаясь, произнесла эланка, расстегивая рубашку на Федоре.

Он судорожно стал стягивать с себя брюки и вдруг почувствовал, как стало жарко вокруг.

Все вокруг налилось красно-оранжевым светом, точно салют поджег небо, и оно запылало, испепеляя жаром землю. Поднялся палящий ветер, от которого загорелась трава и верхушки деревьев. Люди продолжали кричать, но теперь не от радости. Полный страдания и тоскливого ужаса многоголосый вопль словно пытался оттолкнуть смерть.

Конечников тоже что-то кричал, из последних сил накрывая девушку.

Он чувствовал, как горит у него на спине кожа, а Лара стонет и бьется от боли, пытаясь спрятаться под ним от огненного жара.

Конечников очнулся в своей камере. Ужас был так велик, что он вскочил на ноги, озираясь по сторонам. Ноги обжег холодный пол. Было тихо, черно-белые тона ночного зрения говорили о том, что в камере выключен свет. Разгоряченное кошмаром тело стало остывать. Лара бесплотным, полупрозрачным облаком возникла перед ним.

— Тедо, ты опять бредишь, — печально сказала она. — У меня больше нет сил с этим бороться.

— Птичка, слава Богу, ты жива, — с облегчением сказал Федор.

— Эх, ты… — грустно произнесла Лара. — Ты все испортил.

— Извини, — сказал он, не очень понимая, как могла эланская девушка оказаться на орбитальной крепости. Быль и небыль причудливо переплелись в сознании. Конечников никак не мог понять кто он на самом деле: пленный деметрианец на Гало, которому кажется, что он вернулся домой после кровопролитной битвы или просто арестованный, потерявшийся в видениях созданных нечистой совестью.

— Вернись ко мне, — устало предложила она. — Ну что ты за это бред цепляешься. Ты ведь хочешь, чтобы я была жива…

— Тут все так реально, — в раздумье произнес он, трогая пальцы левой руки и оглядываясь по сторонам.

— Ты ведь все равно вернешься, как это не раз бывало. И снова будешь просить прощения за то, в чем на самом деле не виноват. Подумай, какая реальность тебе милей? Бред, где я сгорела как полено или подлинная правда? В конце — концов, если дело в увечье, то за пару месяцев я тебе кисть восстановлю. Я специально не давала это сделать, чтобы ты не ушел на войну. Я боялась, что и ты… Дядя погиб, Костя тоже. Отец год числится в без вести пропавших. А я знаю, знаю, что его больше нет.

Лара заплакала. Конечников попытался прижать ее к себе, но рука прошла через пустоту.

— Как мне вернуться? — спросил он, тоскуя по теплому телу своей любимой, тихим вечерам вдвоем в большом доме.

— Федя, ты должен убить себя в этой иллюзии, — сказала она. — Тогда твоему разуму ничего не останется, как признать правду.

Лара подплыла к кровати. Она прикоснулась к маленькой бутылочке и та распалась, образовав несколько острых осколков.

— Сделай это Теодоро, — попросила она. — И мы будем вместе до конца времен.

Конечников под взглядом Лары, плохо соображая, что делает, взял этот импровизированный скальпель и прикоснулся к запястью. Боль отрезвила его. Острый испуг захолодил тело, отдался в ноги.

Почему-то стало безумно самого себя. Конечников почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Соленая влага закапала с ресниц.

«Как все глупо и быстро закончилось» — вдруг пронеслось у него в сознании.

И тут же вдруг он вспомнил давнее, позабытое. Оно вдруг проявилось ярче, чем убаюкивающее слова призрака в обличье прекрасной молодой девушки… Когда-то он спрашивал себя, как выглядит темнота, куда Одинокая Леди, губительница мужчин запирает украденные души. Сегодня он видел темноту своими глазами. А значит…

Призрачная девушка все поняла. Начался поединок воль мертвой эланки и живого звездолетчика. Осколок был зажат в руке, которая почти не принадлежала первому лейтенанту. Острая линия скола нависала над бьющейся веной как граница между жизнью и смертью.

Лара что есть силы давила вниз, заставляя сокращаться мышцы. Федор стонал, но изо все отводил стекло от запястья. Мир причудливо изменялся перед глазами. Федор оказывался в реальности, где красивая девушка Лара дурачась изо всех сил повисала на его руке. То в пустом, холодном, страшном пространстве возникали иные образы… Черная субстанция облаком нависала над первым лейтенантом, иголками разрядов парализуя нервы.

Откуда-то издалека доносился голос. Кто-то стонал, хрипел и звал на помощь. До Конечникова не сразу дошло, что это он сам.

— Ну зачем ты держишься за эту никчемную серятину? — потеряв терпение воскликнула эланка.

Перед глазами Федора стали возникать самое отвратительное из увиденного им на службе. Горели звездолеты, скоростная картечь разрывала людей, вакуум врывался в отсеки, заставляя лопаться глаза и легкие.

Лара заставила увидеть безумие попоек, когда водка выпускала наружу страх и напряжение. Дала вновь ощутить невыносимую бессмысленность напрасно ушедших лет, проведенных в боях за ненавидимое государство и придавленной вечным похмельем гарнизонной службе.

— Потому, что это и есть настоящая жизнь — твердо Конечников. — А у нас с тобой не было… — Как ловко ты морок на меня напустила, лиса царьградская.

— Ты думаешь, я это она? — оскорбилась и удивилась она. — Тедо, это неправда. Я добра тебе хочу. Неправильно, что ты здесь. Ты не должен был вернуться от Гало. Твоей судьбой было на полной тяге таранить «Эстреко» и уйти в лучший мир с гордым сознанием своей победы. Ты мог попасть в плен, тогда у нас был бы шанс встретиться…

Но ты, Федор, по своей глупой гордости предпочел третий путь, который поведет тебя в никуда и многих увлечет за тобой. Лучше идем со мной. Я ведь знаю, что ты любишь меня, хоть и ни разу не видел в этом воплощении.

— Исчезни, тварь!!! — заорал вдруг Конечников.

Он вложил в крик всю силу, на которую был способен. Но перекрывая его, прозвучал спокойный голос призрачной девушки.

— Напрасно ты думаешь, что все это было бредом. То, что я показала тебе, случится в твоей жизни. Если не с тобой, но с близкими тебе людьми. И не надейся, что тебе будет с кем-то лучше, чем со мной. Знай, что настоящая Ночная Губительница скоро вновь появится в твоей жизни, и с того дня смерть будет ходить за тобой по пятам, милый мой.

Мертвая эланка исчезла. Вместе с ней пропал глухой звуковой колпак, который не пропускал звуки реального мира.

Первый лейтенант услышал, как по прутьям решетки колотит дубиной надзиратель, в крайнем раздражении, смешанном со страхом крича: «Что орешь, дурак!!! Заткнись! Выпустят тебя! Завтра выпустят!!!».

Услышав, что заключенный притих, тюремщик, бормоча ругательства, вернулся на место.

Конечников потом долго не мог уснуть. «Око за око, зуб за зуб. Так было, так будет».- повторял он снова и снова.

Чтобы успокоиться, он стал вспоминать тот день, когда дед впервые разрешил ему самому читать летопись.

Память воспроизвела все: вес тяжелого фолианта, специфический запах страниц, капли самодельных чернил между строк, блики на желтом листе бумаги от колышущегося пламени светильников, преломленного толстыми самодельными стеклами. И, конечно же, эти слова:

«Даже по прошествии многих лет не могу понять логику тех, кто послал этот корабль, чтобы погубить жизнь на мирной планете. Только „рогатая камбала“ виновата, что мы ютимся в пещерах, спасаясь от девяностоградусного мороза. Только этот странный корабль, с плоским корпусом и огромными башнями фортов был причиной того, что по поверхности нашей планеты прошли волны пламени и лег вечный снег».

«Око за око, зуб за зуб» — как заклинание повторял Конечников, раскачиваясь из стороны в сторону на кровати. — «Тебе не одолеть меня, эланская нежить… Тебе не одолеть меня, эланская нежить… Тебе не одолеть меня, эланская нежить…».

Он старался представить себе, как гордились бы его предки, узнав, что именно он, человек из рода Конечниковых, сквитался со проклятыми эланцами за все страдания, которые выпали на долю жителей Амальгамы.

Комментарий 4.

Ночь.

15 Апреля 10564 по н.с. 21 ч. 15 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Я думала, мы будем читать о войне, — недовольно заметила Живая Богиня. — А тут оказывается нежить бестелесная замешана.

— Ну, не я же писал, — ответил Управитель.

— И ты думаешь подкинуть это любителям военной истории? — с издевкой поинтересовалась Рогнеда. — Про тактику и недовольство режимом годится. Но знай, что в сети четвертого класса не было, нет, и быть не может никаких духов, вечно живых, Управителей Жизни. Это все сказки. Или бред больных на голову.

Управительница ослепительно улыбнулась стервозной, неприятной улыбкой.

— Да, мы много приложили сил к тому, чтобы все эти темы стали сначала колонкой курьезов, потом чтивом для любителей аномального, страшилками для детей и, наконец, просто бредом сумасшедшего, — ответил ей Андрей.

— За этот опус Совет тебя точно закопает. Разве ты не прочел это перед тем, как подсунуть мне?

— Читал… — ответил Управитель, потом поправился. — По диагонали.

— Оно и видно, — с досадой сказала Живая Богиня. — Мне показалось, что стиль очень знакомый. Сначала я не была уверена, но когда пошло про эланцев и немертвую подругу Конечникова, наметилась очень нехорошая тенденция. Кто автор?

— Колыван, конечно — с усмешкой ответил Управитель.

Рогнеда аж подпрыгнула.

— Теперь можно и Колывана разрешать, — саркастически сказала она. — Свобода, демократия, открытость. Ты просто идиот, Пастушонок. Вспомни, сколько сил было положено, чтобы забылось то, что он разболтал!

И сколько бед случилось из-за того, что долгие столетия власть боялась настаивать на своем священном праве — требовать от людей забвения мелких, собственных интересов и самопожертвования ради великой цели!

Управительница замолкла, укоризненно глядя на Андрея.

— Было время, и сам я почти сочувствовал ему, — помолчав, признался Живой Бог. — Мне казалось, что новая струя выдует все застоявшееся и несвежее. Когда абсолютных владык сменили выбранные народом правители, я был почти в этом уверен. Однако жизнь повернулась странным образом. Посеянные идеи вдумчивого анализа обернулись анархией и нигилизмом, раздробили целостность общества. Ранее скрытые факты стали обоснованием вседозволенности.

Кончилось все тем, что на защиту Родины, людей пришлось рекрутировать далеким от добровольности способом. Но согнанные палками подразделения не обладали ни умением, ни желанием сражаться с врагом.

В итоге — целые тысячелетия Обитаемое Пространство охраняют лишь «черные ангелы», которые все больше становятся рационалами «славных» времен Князя Князей безо всякой помощи его мантры бессмертия.

— А ты помимо прочего собираешься и «драконам» петь осанну? — жестко спросила Управительница. — Признаться странный выбор.

— Я хочу, чтобы нормальные, живые, чувствующие люди оторвались от дискотек, жрачки, сериалов и компов и устремились бы к небу.

— Да, черное становится белым, белое — черным, — мягко и задумчиво сказала Рогнеда, показывая, что она не противится своему надзирателю. — И вновь, черное плавно переходит в белое. И так без конца. Может ты и прав. На новом витке можно и Колывана разрешать. Только ради Бога, — про немертвую эланку не надо.

— Вот ты и выкинь, — весело предложил Живой Бог.

— Как занятно сложилась судьба у этого Федора, — помолчав, сказала Рогнеда. — Ненависть десятков поколений жителей Амальгамы, сделала его палачом целой планеты. И по злой иронии судьбы, он убил ту, которую любил когда-то.

— Жизнь порой, делает такие зигзаги, — произнес Андрей. — Мы продолжим?

— Нет, — устало произнесла девушка. — Пожалуй, на сегодня хватит. Если будет настроение, я почитаю перед сном.

— Намек понял, — проявил сговорчивость Управитель. — Продолжим завтра?

— Да, приезжай с утра.

Великолепие вокруг пропало, растворилось в темноте, пробиваемой злыми, колючими иглами звезд. Осталась лишь «тарелка», над которой дрожал купол энергополя и висящий в пустоте крейсер-истребитель. Под диском слабо светились высокие слои воздушной оболочки Тригона.

— Ганя, по-моему, это чересчур, — произнес Андрей. — Редуцировать искусственную реальность до альфы, лишь потому, что кто-то попросил помочь с написанием заурядной статьи…

— Типа свет включи, выйти из дому страшно, — прокомментировала слова Управителя Рогнеда. — А не боишься, что на самом интересном месте все вдруг пропадет?

— Боюсь, — чтобы не злить Управительницу, признался Андрей…

— Бойся, я такая, — сказала Рогнеда.

Однако же ничего из того, чем пугала своего гостя она не сделала, вернув луг и тихую летнюю ночь, под темно-синим пологом неба, усыпанным, мягко мерцающими крупными звездами.

Девушка, дожидаясь, пока Управитель не погрузится на свой корабль, вспомнила, что в одном из отделений кухонного стола лежит заветная пачечка сигарет с тернавью.

Живая Богиня не стала устраивать спектакль с прогулками по громадным залам, а сразу же переместилась в свой огромный, пустой дом.

Она набрала еды в автомате, разделась и уютно устроясь в спальне, принялась за ужин, временами бросая взгляд на объемный экран портативного компа, где медленно полз текст старинной книги.

продолжение.

Утром, после завтрака, надзиратели старательно обыскали камеру. Под койкой нашелся разбитый «мерзавчик». На острие одного из обломков остались следы запекшейся крови. Тюремщики только переглянулись и покачали головами.

— Покажите запястья, — подчеркнуто протокольным тоном предложил старший.

Конечников с вызовом убрал руки за спину.

— Не надо нас злить, первый лейтенант, — посоветовал надзиратель, поворачивая тумблер электродубинки. — Сегодня вас собирались отпускать. Смотрите, как бы ни остаться тут надолго.

Федор сообразил, что и вправду не стоит. Увидев порез на руке, надзиратели ничего не сказали. Старший посмотрев на напарника, лишь покрутил у виска. Было видно, что у чинов тюремного персонала на языке крутится много злых и оскорбительных слов, адресованных своему узнику и друг другу.

При этом они продолжали говорить с первым лейтенантом очень вежливо, через слово, извиняясь за доставляемые неудобства.

Когда обыск был закончен, надзиратели освободили камеру.

Им на смену явился тот, от одного вида которого Конечникову стало не по себе. Командир эскадры как обычно был затянут в безукоризненно выглаженный мундир. Ботинки блестели как темное зеркало, золотом мерцали погоны, на наконечниках аксельбантов мигали острые звездочки драгоценных камней.

Федор вскочил перед бригадным генералом и нарочито бодро прокричал:

— Арестованный первый лейтенант Конечников!

Генерал окинул подчиненного критическим взглядом, поморщился, хотел было сказать что-то по поводу его внешнего вида. Однако, он переборол себя и принял совсем другой тон.

— Не арестованный, а задержанный, — поправил он Конечникова. Потом многозначительно заметил. — А мог быть и расстрелянным…

— На все воля Божия, — ответил тот. — Но я невиновен.

— Никакой Бог не поможет, если такие показания подписывать! — взорвался генерал, сунув под ему нос вырванный из судебного дела протокол.

— Виноват, — ответил Федор. — Бес попутал.

— Какой, твою мать, бес?! Они что, били тебя?

— Никак нет! — ответил Конечников, и совсем смутившись, добавил. — Меня пять дней не кормили, а потом за стол, да с выпивкой. И еще сказали: «Запишем, как дело, было — и домой». А я… Я, когда подписывал, лыка не вязал.

— Вы в Дальней Разведке за стакан любую бумажку подмахнете?

— Так получилось, — опустив голову, сказал Конечников.

— Ладно, чего от вас ждать, — устало произнес бригадный генерал. — Дело на тебя не заводилось. Будем считать, что за пьянку отсидел. Собирайся.

— Правда? — встрепенулся Федор.

— А как же, — по-свойски улыбнулся бригадный генерал. — Скажи вот только, не знакомо ли тебе это устройство?

Он извлек из кармана кителя портативный компьютер.

Первый лейтенант со страхом узнал в нем свой аппарат. Бригадный генерал, конечно, здорово помог Федору. Но он от этого не перестал оставаться начальником. А значит нежданному благодетелю не следует знать про то как его пьяные подчиненные залезали в центр связи.

Командир эскадры внимательно глядел на первого лейтенанта, пристально изучая реакцию подчиненного.

Что-то подсказало Конечникову, что бригадный генерал ждет откровенности. И от степени этой откровенности будет зависеть судьба Федора. Но сейчас от языка Конечникова зависели жизнь и свобода друга, а оттого первый лейтенант не мог поступить иначе.

— Позвольте взглянуть ближе, — сыграл он в благородное непонимание.

— Взгляните, взгляните, — генерал нехорошо улыбнулся. — Особенно на это.

Никифоров нажал сенсор включения, наводя объектив на стену. В зоне проекции, возник текст послания к генералу, отправленный накануне операции через центр секретной связи.

Генерал довольно посмотрел на Конечникова, потом прокрутил окно редактора дальше. «Довожу до Вашего сведения, что исполняющий обязанности командира малого ракетоносного корабля первый лейтенант Конечников Ф. А. был незаконно задержан группой по проведению специальных операций. В настоящее время, вышеупомянутый первый лейтенант содержится в блоке смертников и ему предъявлено обвинение в совершении тяжелого военного преступления. Могу доказать, что Конечников неви……..».

«Васька?» — пронеслось в голове первого лейтенанта. — «Стрелкин, ничего не понимая в сетевых технологиях, не умея даже набирать текст на клавиатуре, смог сам отправить письмо?!»

— Довольно! — сказал генерал. — Вы узнали компьютер?

— Так точно, мой, — отрубил Конечников.

— И это вы залезли в почтовый сервер секретной связи?

— Так точно.

— Кто кроме вас участвовал?

— Я был один…

— Пожалуй, к себе вы не пойдете… — в раздумье сказал генерал. — Откроем дело, раз уж вы не отрицаете. Суд у нас скорый и справедливый. На пять лет каторжных работ можете рассчитывать смело.

— Виноват — отвечу, господин генерал, — твердо сказал Конечников.

— Смотри-ка, смелый какой. Не сходится, однако. Ты в камере сидел, когда второе письмо мне пришло.

— Не могу знать! — уперся Конечников.

— Стрельников мне все рассказал и передал компьютер.

— Осмелюсь доложить, господин генерал, — вставил Федор, — Стрельников, один из самых бестолковых офицеров на нашем корабле. Вы сами совершенно верно изволили его называть «спившимся подонком». Он эту машинку и включить бы не смог. Кроме того, от винных порционов у него бывают сонные грезы, которые он от яви не отличает.

— Говорите «бестолковый»?

— Так точно. Он законченный пьяница и первостатейный врун.

— Ну, хорошо, — генерал кивнул головой. — Из материалов дела следует, что он без команды подготовил последнюю ракету к пуску? И именно это заставило корабль в бою совершать неуставные маневры?

— Он хоть и полный идиот, но на это даже он бы не решился. Я отдал ему команду.

— И каким же образом? — ехидно поинтересовался генерал. — Мы внимательно слушали записи. И, знаете ли, ни намека…

— Не удивительно. Я ему рукой махнул, чтобы он запускал…

— Чушь. Где артиллерийская рубка, а где был ваш пост? Не сходится…

— А я по видео…

— Не надо делать из меня дурака, лейтенант, — разозлился генерал. — Никогда не слышал, чтобы в бою командир и начальник артсистем пялились друг на друга по видео.

— У нас так принято.

— Ну, ладно, — генерал плотоядно усмехнулся. — Ответите и за это.

— Как прикажете, — твердо сказал Конечников.

— Ты хорошо подумал, Конечников? — глядя ему в глаза, спросил командующий.

— Так точно.

— Ну, ладно, — генерал на мгновение ушел в себя, точно что-то высчитывая. И вдруг спросил совсем неожиданное: — Как у тебя с выпивкой?

— Нормально… — искренне удивился Федор. — Да и не пью я почти, только вид делаю.

— А ночью то чего орал?

— Приснилось, наверное, что-то, — как можно более спокойно ответил Конечников.

— И руки резать пытался?

— Как оказалось — убить 500 миллионов не так просто.

Бригадный генерал долго смотрел в глаза Конечникова, потом покачал головой. Не говоря ни слова, удалил злополучные сообщения и вернул компьютер Федору.

В камере повисло тягостное молчание.

— Видел я твои записи. Не забрасывай это дело… Не рухни «Эстреко» на эту пакостную планетку, быть тебе капитаном и кавалером Алмазного креста. Придет и твое время. Дурь из головы выбрось и жди. А пока в командировку поедешь в Аделаиду…

— Есть в Аделаиду, — ответил Конечников.

— Ты бы лучше командира предложил заменить, — горько сказал командир эскадры. — Говорили ему — «Выстрелил, — и назад». А он… 53 корабля сгубил, гнида…

Генерал повернулся и, не прощаясь, вышел из камеры.

Примерно через полчаса Конечников поднялся на борт скаута.

Дневальный вытянулся в струнку и радостно оттарабанил: — Здравия желаю, господин первый лейтенант.

Федор отдал честь и сделал жест, чтобы дневальный молчал.

Но матрос-первогодок, ошалело хлопая глазами, заорал: — «Начальник дежурной смены! На выход!».

— Чего орешь, дурак! — рявкнул на него Конечников. — Когда инспекция, дневальные молчат. А свои идут, так соловьем разливаются.

— Чего там у тебя? — поинтересовался Стрелкин, высовываясь из дверного проема. — Крок, блин! Живой!

Васька кинулся к Федору, матерясь от восторга.

— Я знал, что есть на белом свете правда! Выпустили, суки драные!

Очень скоро Стрелкин с Конечниковым засели в капитанской каюте, занимаясь приготовлением горячительного коктейля из остатков оптической жидкости на всю офицерскую братию.

Стрелкин рассказывал последние новости.

— Тут такое творилось… Сначала спецы из прокуратуры пришли снимать рекордеры. Я под шумок заменил кормовой на мертвый из запаса. Подумал, что пригодится. И пригодился, когда эти козлы все «потеряли». А потом, ты представляешь, явился спецназ и расписал все сортиры надписями про «ДМБ» и «Амальгаму».

— Видишь, традицию новую открыли, — усмехнулся Конечников.

— Абрашку вот только не застал, — заметил Василий.

— А что случилось? — обеспокоенно спросил Федор. В его голове вдруг мутной тучей всколыхнулись плохие предчувствия.

— На Алую, в госпиталь отправили.

— И зачем? — поразился первый лейтенант.

— Долечиваться типа. А он и согласился. Понятно — водку пить и телок свежих пользовать.

— Тут что-ли баб мало… — вздохнул Конечников.

— Да и я про то. Все Ленка проклятая, — заметил Стрелкин. — А ведь большой уже дядька. Ну да ладно, отдохнет, развеется.

Разговор прервался.

Конечников долго крепился, но все же не утерпел и спросил:

— Васька, это ты второе письмо командующему отправил?

— Да…

— С меня бутылка…

— От коньяка эланского не откажусь, — усмехнулся Стрельников.

Стрелкин и Крок посмотрели друг другу в глаза. Можно было говорить много и долго, но ни тот, ни другой не любили сотрясать воздух словесами. Мужчины крепко пожали друг другу руки в знак признательности, а потом продолжили сложный процесс приготовления «пакадуровки».

Конец 5 главы.

Комментарий 5.

Остаток дня.

15 Апреля 10564 по н.с. 23 ч. 35 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Рогнеда решила заканчивать. Она погасила компьютер и выключила свет.

Ночью девушке во всех возможных вариациях снился один и тот же сон, в котором из глубины пробивался огромный огненный шар. Под ударами прорывающегося на свободу из тесной глубины тела земля трескалась. Разломы росли и ширились, пока в километровых бороздах не показывался горящий призрачным зеленым огнем подземный узник, погребенный в давно прошедшие, забытые времена.

Правда, от которой неправда пошла.

16 Апреля 10564 по н.с. 10 ч. 42 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Управительница проснулась сравнительно рано. Подивилась своему несуразному сну и принялась за обычные утренние дела. Рогнеда против обыкновения позавтракала на кухне княжеской резиденции на Деметре. За окном пламенел долгий день, полыхая ослепительными сполохами на холодной, заваленной снегом равнине. Закончив с завтраком, девушка отправилась в павильон для чтения, в тайне надеясь, что дела не позволят Живому Богу присутствовать сегодня. Но, — увы… Андрей ее ждал.

Девушка сухо поздоровалась и запустила воспроизведение.

продолжение.

Глава 6 НАШИ МЕРТВЫЕ НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ

Дверь захлопнулась. В комнате было темно. Через краткий миг зрение адаптировалось. Конечников мог не зажигать огня, но густо пересыпанная сияющим жемчугом светил звездная бездна давно действовала ему на нервы. Он выкрутил регулятор света на максимум. Космос отодвинулся на 7 шагов, отступил в плоскость окна.

Он разделся, сбросив ботинки и летный комбинезон. Небрежно кинутая одежда создала легкий беспорядок, нарушая мертвую безликость стандартной каюты.

Конечников взял компьютер и забрался под тонкое серое одеяло. Он имел намерение немного почитать, но пробежав глазами пару строк, понял, что совсем не хочется.

Он отложил аппарат. Мысли соскользнули на события дня.

Сегодня он гонял MARSS на мерной миле, крутил виражи на слаломной трассе, змейкой облетая бело — голубые огненные буи.

После нудных стендовых испытаний, даже такие простые задания показались всем праздничным выходом в парк аттракционов.

На удивление вечером не было традиционных ссор, когда испытатели ходили с надутыми мордами и шипели в спину оппонента ругательства.

Конечников стал строить планы, как убить долгое, тягостное время в выходные. Он склонялся к тому, что лучше всего провести его в миссии, отогреваясь отблесками чужой жизни.

Последние месяцы жизнь первого лейтенанта была крайне однообразной, лишенной всяческих впечатлений.

Федор совсем не так представлял себе заграничную командировку.

Каждое утро он просыпался в узком пенале индивидуальной каюты. Каждый вечер он возвращался в стандартный безликий угол со столом, двумя стульями и стенным шкафом.

По будним дням ко входу погонялся транспортер без окон. Транспорт вез испытателей на полигон, где они выполняли скучные задания под прицелом камер и взглядами наблюдателей.

От транспорта до жилого отсека и в ангарах испытательного полигона движение допускалось только строем, под началом горластого лейтенант — полковника, с курсирующим по бокам «особистами» в штатском.

Разговоры записывались. Во всех углах офицерского общежития, не таясь, горели глазками индикаторов активированного режима видеодатчики.

Любой разговор мог окончиться в кабинете у начальника по режиму с написанием объяснительных, разборками и угрозами.

Это не располагало к откровенности, оттого на трезвую голову разговоры ограничивались просьбами передать заварочный чайник или блюдо.

Работа на полигоне, обеды, ужины, и неестественная тишина по вечерам… Конечников давно утратил чувство реальности в этом аквариуме.

Был универсальный способ снятия напряжения — шумные пьянки по выходным до зеленых чертиков с отвратительным нетрезвым разборкам на тему: «Ты меня уважаешь?».

Мордобоем они никогда не заканчивались. Угроза вылететь с оргвыводами, безо всяких заграничных надбавок и валюты, остужала даже самые хмельные головы.

Чтобы народ имел хоть какой-то стимул продержаться до конца, начальство обещало, что личному составу устроят большую культурную программу с экскурсиям по знаковым местам Аделаиды — Небесного Города № 1 торгового союза. Разумеется, в нее войдет шопинг на заработанные иностранные дензнаки в зоне беспошлинной торговли. Нужно лишь дожить до «мертвого» промежутка времени от завершению испытаний до вынесения решения комиссии.

Но выяснение отношений растягивалось на долгие дни, не улучшая и без того тягостную атмосферу.

Единственной отдушиной были субботние танцы, когда испытатели получали увольнительные и уходили на вечер в миссию. Сенсорный голод удовлетворялся просмотром заграничной визии и лапаньем накрашенных красоток, по большей части осведомительниц секретного отдела деметрианской колонии.

Танцы заканчивались в постели тех же «особисток», которые позволяли доставлять себе удовольствие в обмен на жалобы мужчин на свои проблемы и рассказы о «грязном белье» своих коллег.

Именно так особый отдел вычислял «неблагонадежных болтунов», нарушителей «режима секретности» и «воинской дисциплины», после чего выслал неудачников на родину с позором.

Конечников не горел желанием осеменять одиноких сотрудниц миссии. Но пить в одиночестве два дня подряд было гораздо противней.

С некоторых пор первый лейтенант стал понимать простенькую психомеханику ординарных существ женского пола. Причем понимать настолько, что даже не обижался на банальную цепочку трансакций: — загрузить, обобрать, подоить и заложить. Ничего другого залетного командировочного и не ждало.

Эланская девушка Лара сумела отнять много нехитрых мужских радостей, подарив это умение. Конечников вздохнул и бросил взгляд в окно. То, что он увидел среди звезд, повергло его в шок. Тьма космоса, глянцево — черная, непроницаемая жила своей собственной жизнью. Она колыхалась, антрацитово поблескивая, точно за слоем звезд шевелились куски углей. Потом этот колышашийся слой съежился, в нем проступила некая структура, в которой Конечников к своему ужасу разобрал короткое и емкое слово — «УБИЙЦА».

Эта надпись, сделанная черным на черном и угадываемая по отблескам граней слагающих ее мелких кристалликов, стала медленно приближаться. Она становилась все больше и больше, пока не заполнила весь створ окна. Внезапно все пропало.

Первый лейтенант долго уговаривал себя, что с ним все в порядке. Он не сошел с ума. Просто нервы шалят. С этим Конечников задремал, провалившись в неглубокий тревожный сон.

Веселый девичий голос позвал его. Федор открыл глаза, и страх пронзил тело до кончиков пальцев. В двух шагах от себя, за окном, он увидел лицо из давнего кошмара.

Эланка внимательно наблюдала за ним. Глаза призрака выглядели глубокими омутами тьмы, более черными, чем пустота космоса. Она убедилась, что Конечников ее заметил и улыбнулась, приветствуя мужчину.

Лара отплыла назад, чтобы первый лейтенант мог разглядеть ее всю. На Ларе было одеяние языческой жрицы, открывающее высокую, упругую грудь и сильные, стройные ноги.

Зазвучала недобрая, зловещая музыка. Эланка начала медленный, постепенно ускоряющийся танец. Тело призрачной танцовщицы двигалось чувственно и стремительно. Ее движения завораживали и возбуждали, но вместе с возбуждением в сознание втекал мороз междузвездного пространства, лишая разум способности к сопротивлению.

Вдруг фигура девушки закружилась и упала в зрачки Конечникова.

Конечников очутился в лесу. Было темно. Стылый туман висел между осклизлыми, серыми, лишенными листьев деревьями. Временами налетал пронизывающий ветер, который гнал рваные, белые полотнища этой белой завесы. В молочном облаке тумана чудились обрывки невнятных разговоров, тихие стоны, невнятное бормотание, шорох ног по опавшим листьям и тихий скрип, сопровождающий шаги. Эти негромкие звуки отдавались в теле дурнотным ужасом.

Конечников продолжал двигаться, пока не вышел на поляну. Место было до боли знакомо. Когда-то давно, после боя на орбите, тут приземлился экспериментальный корабль. Федор понял, что оказался на родной планете.

В тоже время первый лейтенант осознавал, что все это сонная марь внушенная ему мертвой девушкой. Он решил, что в этот раз справиться с иллюзией будет гораздо проще — дома и стены помогают.

За многие годы на поляне образовалось небольшое озеро. Оно вплотную приблизилось к одинокой могиле похороненного здесь звездолетчика.

Конечников подошел к покосившемуся обелиску из обломка бронеплиты. Время ничего тут не пощадило: могильный холмик просел, оградка упала, скамейка сгнила и развалилалсь. В давно прошедшие времена детства он любил бывать здесь, размышляя о небе.

Федор заметил, что рядом с обелиском лежит куча земли. Раньше такого не было. Он подошел ближе и увидел недавно вырытую яму. По ее стенам струился неяркий свет, словно на дне тлели раскаленные угли. Из ямы доносился странный шум, точно там кто-то плакал или мелко хихикал.

Конечников осторожно заглянул в глубину и увидел труп, злобно скалящийся сгнившим безгубым ртом. Мертвое тело билось в конвульсиях, отбивая дробь желтыми, раскрошенными зубами.

Черты лица мертвого, попорченные гниением, показались Федору странно знакомыми. Бросились в глаза деметрианская военная форма и прикрученная к шее табличка. На грязном куске картона было написано «Конечников Ф. А. - палач Гало».

Федор в ужасе отпрянул назад и был схвачен черным, покрытым коростой существом. Когда-то оно было человеком, пока заживо не пропеклось до угольной корки.

Мертвец сдавил горло Федора холодными как лед руками.

— Здравствуй, убийца. Как я рад тебя видеть, — произнес он голосом, полным неприкрытой издевки.

— А я не очень, — задыхаясь от зловония горелого трупа, ответил Конечников.

— Ну как же… Ты ведь так гордишься своей победой, — продолжил мертвец. — Но теперь настал черед узнать о ее обратной стороне.

— Ты, паленая эланская вошь! — рявкнул Конечников. — Отпусти меня!

Он попытался вырваться, но мертвое тело держало непоколебимо крепко, хоть и крошилось под руками первого лейтенанта.

— Смотрите-ка, — труп скроил на лице подобие усмешки. — Ему не нравится.

Ответом на эти слова был тяжелый гул, который возник сразу со всех сторон. Туман разошелся, и Конечников увидел окружающие его мертвые, скрюченные тела.

— Понял теперь, убийца? — спросил его мертвец. — Мы всегда будем ходить за тобой.

— Что вам надо? — спросил Конечников, теряя самообладание. В этот момент он забыл, что все это просто сонная греза, наведенная волей чужого разума, пережившего свою телесную оболочку. — Вы что, судите меня за победу в бою? — прохрипел он, пытаясь разжать пальцы мертвеца на горле.

— Именно ты мечтал отомстить, именно ты долгие годы думал, как одолеть тяжелый корабль и остаться в живых.

— Так я виноват в том, что не погиб сам и спас людей, которые мне доверились?!

— Если бы ты пошел на таран, «Эстреко» не упал бы на поверхность бомбой полного распада.

— Не пойму только чего ради я должен был думать о вашем благополучии… — заметил Конечников.

— Верно…Ты совсем не сожалел о содеянном. Ты посчитал это неслыханной удачей, провидением Божьим. Ты даже мечтать о таком не смел, придумывая свои мелкие пакостные приемчики. Но скажи, — за что? — мертвец приблизил свое сгоревшее лицо к глазам Конечникова. — Что именно я сделал тебе? А что тебе сделала моя маленькая Эло? Что ты доказал, убив больную четырехлетнюю девочку!?

Мертвец тряс первого лейтенанта, точно хотел вытрясти из него душу. Обугленное лицо исказила гримаса ярости. Корка на коже с хрустом треснула и отттуда потек гной, смешиваясь со слезами.

Конечников изловчился и пнул по предплечьям живого трупа носками тяжелых армейских ботинок. Руки мертвеца отломились. Федор оторвал и растоптал душившие его куски угля. Мертвец упал и отчаянно пытался подняться.

— Ты даже не понимаешь, сколько смертей ты выпустил в мир своей глупой гордыней, — с горьким негодованием закричал он.

— Да, — крикнул Конечников. Он вдруг почувствовал, что страх ушел, а его место заняла гневная, уверенная, жестокая радость. — Я убил вас! И буду убивать снова и снова за то, что вы сделали с моей планетой. За всех моих предков, за людей, которые погибли, когда ваша «рогатая камбала» жгла Амальгаму. За всех кто замерз, задохнулся, умер от голода в недрах горы за столетия ядерной зимы. Я рад, что исполнил то, о чем они мечтали. Каково вам самим, подонки, попробовать это на своей шкуре? Жрите, наслаждайтесь, чувствуйте в полной мере, каково было нам тогда.

Тяжело ступая, нежить стала приближаться. Трупы со стонами и ругательствами расправляли свои скрюченные руки, протягивая их к Федору. Жалобный скрип стылой, обугленной плоти, вторил невнятной брани, извергаемой мертвыми глотками.

Вдруг мертвецы попятились, бормоча проклятия. Поляна осветилась огнем факелов.

Конечников оглянулся. Из леса выходили люди, знакомые и незнакомые. Они были одеты в домотканые одежды и тулупы, заплатанные комбинезоны и термокостюмы. Все умершие на Амальгаме появились тут, тесня горелую нечисть.

«Наши», — с чувством облегчения подумал он. — «Вовремя».

Кошмар закончился.

Конечников очнулся. Первый лейтенант чувствовал гордость. Все жители Амальгамы пришли ему на помощь, чтобы спасти от паленых эланцев.

Давно умершие родные люди дали ему, ныне живущему, свою любовь, одобрение, поддержку и помощь. От волнения на глазах Конечникова выступили слезы, а в груди разлилось теплое чувство благодарности и облегчения.

Он встал, бестрепетно взглянул в окно. Несмотря на пережитый ужас, внутри росла и крепла уверенность, что горелая эланская нежить ничего ему больше не сделает.

Он повернулся и увидел, что на стуле, который только что был пустым, сидит Лара.

— Справился? — грустно спросила она.

— Скажи, откуда взялись эти мертвецы? — вопросом на вопрос ответил Конечников.

— Оттуда, откуда и я, — ответила Лара. — С мертвой планеты, погубленной упавшим линкором.

— А ты тоже меня ненавидишь? — поинтересовался он. — Только действуешь тоньше.

— Как я могу ненавидеть тебя… Я убедилась, что ты был искренним в своем желании свести давние счеты с нами. Но скажи… — печально произнесла девушка. — Неужели, неужели, Тедо это было так необходимо? Зачем ты нас убил?

— Это вам за Амальгаму.

— Но почему именно нас?

Она посмотрела ему в глаза своими печальными карими глазами. Первый лейтенант чувствовал скрытую, изо всех сил отрицаемую им правоту мертвой эланки. Сердце тоскливо сжалось. Под взглядом Лары меркли и рассыпались все словесные конструкции, которые он построил в свое оправдание. В чем были виноваты люди, которые жили спустя 900 лет после удара по Амальгаме? Почему именно Гало, а не Глюкранда, Скерццо или любая другая планета эланской империи? Что дало лично ему превращение красивого и уютного мира в мертвую пустыню?

— Я могла бы быть тебе хорошей женой, мои соседи добрыми друзьями. Да ты и сам это понял… Мы были созданы друг для друга. Тебя тянуло в небо лишь потому, что неосознанно ты стремился ко мне.

Девушка поднялась, подошла к Федору, обняла его…

Мир вдруг поплыл перед глазами… Когда серое ничто разошлось, Конечников оказался в лаборатории со старинным оборудованием. Загорались лампочки, шумели механические приводы и вентиляторы, светились экраны мониторов.

Это не было мороком, сонной грезой навеянной эланкой. Ощущения были крепкими и цельными, поразительно детальными и реалистичными. Собственное бодрствующее сознание отмечало, насколько отличается человек в лаборатории от него по образованию, жизненному опыту, мировоззрению. В тоже время глубинная идентичность личностей позволяла первому лейтенанту глядеть в ту давно прошедшую реальность.

Конечников, вернее тот человек, глазами которого он смотрел, отдавал себе отчет в том, что он один из немногих избранных, удостоенный чести работать в закрытом институте. Эта мысль была сейчас где-то очень далеко.

Ум человека был занят другим. Он шел через громадный зал, пряча за спиной букет цветов, сорванных на институтской клумбе при входе.

Девушка по имени Лариса, любимая, нежная, норовистая, недоступная и дразняще близкая, сидела за пультом компьютера. На экране строился график структурирования физического вакуума в микроячейках подземной установки.

Конечников аккуратно коснулся ее плеча. Девушка подняла голову, и озорная независимость в глазах сменилась нежностью…

Мир снова приобрел очертания. Теперь им было под девяносто календарных лет. Но сознание Конечникова отмечало, что выглядит и чувствует этот человек лет на 30–35.

Как и многие супружеские пары, в выходной они забрались на колесном мобиле далеко в лес, где провели день до вечера на природе, паля костерок и гуляя между деревьев. Привычные природные ориентиры дали почувствовать, как они несуразно огромны, особенно он, ростом под 2,5 метра. Лара сидела напротив человека, которым был тогда Конечников.

Тот с тревогой и любовью глядел на ладное, крепкое тело жены, ее лицо, на котором застыла непреклонная, нерассуждающая убежденность.

— Вчера у нас в лаборатории арестовали Епифанова. Пришли двое молодых людей и увели прямо в халате и бахилах. Просто так, буднично, не дав захватить ни обувь, ни очки. А вечером, в сводке новостей было сказано, что «приговор был приведен в исполнение». Электронные чипы приняли данные с мозга, подтвердили то, что вычислила служба мыслепрослушивания, подумали двадцать миллисекунд… И все… Он уснул и не проснулся.

— А что сделал этот твой Епифанов?

— Как обычно, не стесняясь, заявили о плане по свержению государственного строя, разработке диверсии на станции ментального перехвата, замыслах по устранению занимающих ответственные посты людей, — ответила она. — На самом деле, мне кажется, что джихан просто изымает из мира людей, чей внутренний статус не соответствует его, Даниила Первого представлениям о норме.

— Между нами говоря, этот твой Епифанов, не слишком был хорош в роли начальника. Греб под себя, работы чужие присваивал, народ давил зазря.

— Но он был человеком! — возразила Лариса. — Любой, даже самый неприятный и мерзкий человек не заслуживает, чтобы его ликвидировали, затратив на решение этого вопроса двадцать миллисекунд машинного времени.

— Ларушка, мне бы хотелось тебя предостеречь… — вставил мужчина.

— Ты-то при любом власти не пропадешь — перебила его жена. — Кроме науки тебя ничего не интересует.

— Кроме ТЕБЯ и науки, — мягко поправил ее тот, кем был Федор прежде. — А поэтому послушай, что я скажу. Система выбраковки работала задолго до нашего джихана, дай ему Трехокий Владыка всяческого благополучия. Просто раньше все то же самое делали болезни и несчастные случаи. Но очень медленно, давая сбившемуся с пути человеку испортить не один десяток душ вокруг. А теперь эта грань отслеживается четко, а результат наступает предельно быстро.

— Как ты можешь спокойно об этом говорить, — возмутилась Лариса. — Мы как бараны. А император из нас шашлык делает. Из тех, кто ему не нравится…

— Лара, успокойся, — мужчина взял ее за руку. — Вряд — ли прослушивают этот сектор, но думать об этом в городе — чревато.

Тонкий свист заставил мужчину поднять голову. На посадку заходили глайдеры Теневого Корпуса…

Внезапно снова налетела тьма. Конечников возвратился в тоскливую явь деметрианской миссии в главном городе «странников».

— Что это было? — спросил он.

— Это было, — как эхо ответила девушка. — Я показала тебе лишь начало и конец. А между ними была целая жизнь, наполненная любовью и счастьем.

— Это были ты и я?

— Тебе хорошо было со мной тогда? — вопросом на вопрос ответила она. — Когда они прилетели за мной, ты больше не думал о лояльности. Конечно, ничего не вышло… Не помог ни мобиль, ни отнятый у «шлемоголового» пистолет.

Нас сожгли через несколько минут на въезде в город… Но за эти несколько минут, я поняла, как сильно ты любишь меня.

— Неужели внутри у тебя ничего не екнуло, когда ты пошел в атаку на корабль? — горько спросила Лара.

— На мгновение мне стало грустно, — ответил Конечников.

Спасаясь от нахлынувших на него мыслей, он достал компьютер. Включил его, обращаясь за спасением к оставленными предкам записям.

— Хочешь, я зачту тебе небольшой кусок из дедовой летописи? — спросил он. — Когда у меня появилась эта машинка, я скопировал многие ее страницы, когда учился печатать.

Она кивнула, соглашаясь. Конечников подивился невозможности происходящего и начал чтение.

«4 мая 6120 года. Температура в помещении верхнего поста плюс 15, видимость в заоконном пространстве 5 метров. Освещенность на момент измерения 50 люкс. За стенами станции сильный снегопад. Отопление работает, люди вернулись в обжитые отсеки. Тепло делает свое дело. Скоро модули биосинтеза выйдут на полную мощность. Еда не вдоволь, но есть. Смерти почти прекратились.

У взрослых есть планы по укреплению сводов и прокладке новых туннелей вглубь теплых недр горы. Биологи заняты экспериментами по разведению грибов, рыбы в подземных озерах и растений, которые обходятся без света — то что случилось не должно повториться.

Я тоже думаю заняться делом. Я возьму у старосты поселка метеоблоки и установлю их так, чтобы не один ледяной смерч их не вырвал. Наблюдения не должны останавливаться. Отец больше никогда не сможет подняться сюда, никогда не может даже писать, но он жив, и поможет мне советом как все наладить.

Я дни напролет слушаю его рассказы о огромных глыбах льда, стометровых разломах наполненных снегом, страшном морозе и тяжелом пути к старому поселку. Рассказывает отец и о том, что слышал от своего отца и деда про города под теплым, синим небом нашей планеты.

Когда-нибудь мы сможем выбраться из недр горы, и все будет, как раньше, во времена, когда эланская „рогатая камбала“ еще не прилетела к Амальгаме, чтобы погубить планету.

В отсеках пусто, старших осталось немного. Я буду записывать рассказы отца и других людей. Теперь я понимаю, как легко все потерять. Пусть и передать своим детям, о том, как было раньше, нашей жизни в подземелье и кто виноват в том, что пришлось пережить их предкам. И наступит день, когда человек нашего рода сможет отомстить за все.

Артем Конечников, синоптик подземного поселка Хованка»…

— Вот, — сказал Федор. — Смерть за смерть.

— Понятно. И этим человеком должен был оказаться ты…

— Это мог быть кто угодно.

— Нет, Тедо, — грустно сказала Лара. — Тебя тянуло ко мне. Сила нашего взаимного притяжения подняла тебя в небо, чтобы ты смог найти меня среди звезд. Ты просто этого не понял. И любовь обернулась смертью.

— Зачем ты все это мне говоришь? — спросил Конечников. — Чтобы я сам себя убил, после того, как у твоих паленых друзей не вышло?

— Ну что ты милый, — прерываясь, словно ей было ужасно трудно выталкивать из себя слова, печально сказала она. — Я не держу на тебя зла… Мои мертвые соотечественники не тронут тебя, хоть ты и страшно виноват перед ними… Но не буду больше. Всему свое время… Ответ всегда был перед тобой. Когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле. И расскажет тебе об этом тот, кому ты поверишь больше чем мне.

Если бы смог прожить хотя бы лет 500, то мы снова бы встретились в Плотном мире и не разлучались бы больше.

— 500 лет… — усмехнулся Конечников.

— Это проще, чем ты думаешь, — с улыбкой сказала Лара. — Я помогу тебе, когда ты будешь готов. Это ни к чему тебя не обяжет. Только прошу тебя, не спи с рыжей крысой.

Голос призрачной девушки стал удаляться, тая в пространстве темноты под веками закрытых глаз.

Конечников вскочил на койке. В каюте горел свет, пустота за окном не казалась больше угрожающей. Потом он, прежде чем уснуть, долго воспроизводил в памяти летучие картинки, которые возникали от прочтения скупых строк летописи, где его давно умершие предки рассказывали о том, как люди выживали среди холодного камня и льда, черпая силы в надежде на лучшее и ненависти к тем, кто разрушил их мир.

Конец 6 главы.

Комментарий 6.

Правда, от которой неправда пошла. (продолжение)

16 Апреля 10564 по н.с. 13 ч. 21 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Управитель прекратил воспроизведение.

— Пропустил Колыван, — сказал он. — А вот как об этом написано в Амальгамской Летописи.

Он дал команду автомату, и тот стал воспроизводить совсем другой текст.

«…Ледяные глыбы, небрежно набросанные на равнине, с высоты горы кажутся небрежно наколотыми кусочками льда. Расстояние, дымка и слабый сумрачный свет, льющийся с вечно серого неба, скрадывают размеры расколотого сейсмическими толчками ледника. По старому календарю в 15 месяцев стоит аурелий — середина долгого амальгамского лета.

Однако, на 82 году великой беды, смена сезонов на планете отсутствует, бывшее лето можно опознать по тому, что морозы слегка отступают и температура становится градусов на 5 -10 выше. Но и сейчас, цифра на дисплее блока выносных метеодатчиков, все равно колеблется между 55 и 60 градусами мороза.

На посту наблюдения морозно. Отопления нет, станция на вершине горы замерзла. Стены затянуты искрящимся в свете ламп инеем. Периодически приходится очищать триплексы окон от садящейся на них влаги дыхания.

Чернила в непроливайке замерзают, и пузырек чернильницы приходится держать в подогреваемом боксе. Сам в теплую коробочку не спрячешься. Холод не дает сидеть на месте, хотя температура здесь каких-то пять градусов ниже нуля.

Хуже всего, что композит передает мороз вглубь горы, выстужая подземные уровни.

Немного тепла осталось только в глубоких, душных, воняющих сероводородом и гнилью штольнях. В прочих же местах сквозняки создают гиблую, стылую атмосферу, от которой не спрячешься за изодранными термобалахонами и обесточенными электроодеялами.

Замечаю, что народ, все дальше уходит в самые нижние подземелья, бросая обустроенные отсеки подальше от проникающего с поверхности мороза.

В отчаянной попытке спасти людей поселка, в страшный холод, прибивший землю, ушла группа из 20 человек и не вернулась из холодного ада циклопических глыб замерзшей воды и многометровых снежных наносов.

В этот холод скоро уйду и я. Мужчин в схваченной железным обручем мороза горе почти не осталось. Дети и подростки не в счет. Жители Хованки не проживут долго, если наша экспедиция закончится неудачей. Землетрясение, которое случилось 120 дней назад, не только раскололо язык огромного ледника в долине, но и обрушило штольни восточного склона, и без того искрошенные давним эланским обстрелом, завалив 223 человека, модули биосинтеза и генератор электроэнергии.

Установки биосинтеза раскопали, однако генератор спасти не удалось. Он него осталась одна раскаленная яма.

Теперь, и без того скудный рацион, состоит из мерзких на вкус подземных грибов, рыбьих мальков из затопленных штолен и крысиного мяса. Лишенные энергии нагреватели стоят в отсеках бесполезным барахлом, из освещения — ручные фонарики и масляные плошки.

В Хованке холод и голод. Каждый день в Хованке умирают люди. Больные, раненые, женщины, дети, все, кто смог бы выжить при достаточном питании и тепле.

Люди едят крыс, крысы едят покойников. Такой вот круговорот биомассы в отдельно взятой экосистеме пещер горы.

Настала наша очередь испытать судьбу. В первой группе шли самые сильные и подготовленные, обученные взбираться на вертикальные стены и ночевать в снегах. Туда, где не выжили специально тренированные разведчики, простым людям, которые никогда не выходили на поверхность, лучше не соваться.

Я отвлекся. Итак, сегодня 14 апреля 6120 года. Температура 56 градусов ниже нуля, ветер южный 10 м/с, максимальная освещенность 150 люкс, без осадков, видимость 1,5–2 километра по горизонтали, небо, как обычно, затянуто плотной пеленой низких облаков. Гамма-фон 35–40 микрорентген в час, магнитное поле возмущенное.

Заканчиваю. Записи завтра и до моего возвращения записи будет вести мой сын Артем. Надеюсь, он будет их вносить аккуратно и разборчиво. Данные имеют важное научное значение.

Аркадий Конечников, синоптик подземного поселка Хованка.

15 апреля 6120 года. Температура 53 градуса ниже нуля, ветер южный 5 м/с, максимальная освещенность 130 люкс, без осадков, видимость 1–1,5 километра по горизонтали, небо обычное. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.

И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет.

16 апреля 6120 года. Температура 50 градусов ниже нуля, ветер южный 15 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, без осадков, видимость 1 километр по горизонтали, небо темнее обычного. Гамма-фон 30–45 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.

И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет»

Рогнеда вдруг выключила воспроизведение.

— Зачем? — запротестовал Андрей. — Оставь, тут как раз интересное начинается.

Он снова заставил автомат читать. Рогнеда в отместку сделала голос квакающим и блеющим.

Абсолютно серьезный текст стал воспроизводиться с идиотскими смешками и подвываниями. Управитель никак не отреагировал на глумление над старинной записью, которая рассказывала о древней трагедии.

«…17 апреля 6120 года, воскресенье. Температура 65 градусов ниже нуля, ветер переменный 30–35 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снегопад, видимость 5 метров по горизонтали, буря, неба не видно. Гамма-фон 45–50 мкр/час, магнитное поле определить не удается, магнитометр зашкаливает. Был бы папа рядом, он бы исправил. Как он там в этой снежной круговерти?

И. О. синоптика Артем Конечников.

18 апреля 6120 года. Температура 61 градус ниже нуля, ветер переменный 25–30 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снег, видимость 10 метров по горизонтали, буря продолжается, неба не видно. Гамма — фон 45–50 мкр/час, магнитометр не работает. Если есть Бог, пусть он поможет папе. Мама плачет, Рома лежит с температурой.

И. О. синоптика Артем Конечников.

19 апреля 6120 года. Температура 58 градусов ниже нуля, ветер переменный 20–25 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, снегопад почти прекратился, поземка, видимость 30 метров по горизонтали, буря слабеет. Бог услышал мои молитвы. Гамма-фон 30–35 мкр/час. Взрослые ни на что не надеются. Ромка совсем разболелся.

И. О. синоптика Артем Конечников.»

— Пастушонок, хватит испытывать мои нервы, — потребовала Рогнеда, делая звук еле различимым.

— Слушай, слушай, — откровенно издеваясь, сказал Живой Бог.

Звук стал немного громче, но все равно доносился словно бы издалека.

«…20 апреля 6120 года. Температура 42 градуса ниже нуля, ветер южный 10–15 м/с, максимальная освещенность 75 люкс, без снега, видимость 300 метров по горизонтали, буря закончилась, небо после нее кажется ярким. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитометр не работает. Мама не хотела меня пускать. Подниматься с жилых уровней наверх очень тяжело. На станции холодно. Умер старик Афанасий.

21 апреля 6120 года. Температура на посту 22 градуса ниже нуля, максимальная освещенность 50 люкс, без снега, видимость 100 метров по горизонтали, небо неестественно темное. Гамма — фон 25–30 мкр/час. Блок метеодатчиков не отвечает.

И. О. синоптика Артем Конечников.

Последние значение внешних условий зафиксированы вчера в 17 часов: — скорость ветра 300 м/с, температура 98 градусов мороза. Пейзаж за окном неузнаваемо изменился.

Мне страшно за отца и других взрослых. Умерла Инна Васильевна.

И. О. синоптика Артем Конечников.

23 апреля 6120 года. Вчера мама не отпустила меня, плакала, кричала, говорила, что все бесполезно. Сегодня ей не до меня, Ромка бредит. Я по привычке поднялся на пост. Тетя Галя говорит, что это был ледяной смерч. Неестественное тепло вызвало падение давления и заплело воздух в воронку бешено вращающегося потока. Я понял лишь одно — этот смерч был узким, он прошел над станцией и может быть, он до папы не достал. Умерла тетя Аглая.

В помещении минус 15, видимость 1–2 километра. Освещенность на момент измерения 100 люкс.

Артем Конечников.

28 апреля. Умерли Рома, Алеша, сын тети Даши и Вика Микулина. Еле поднялся, очень хочется есть. Мама не хотела меня пускать, боится, что я простужусь.

Видимость 500 метров. Температура на посту минус 10. Освещенность на момент измерения 50 люкс. Что такое смерть? Есть ли жизнь после смерти? Тетя Тамара говорит, что после смерти праведники попадают в рай. Там тепло и вдоволь еды. Почему же мама так плачет? На возвращение папы она не надеется.

И. О. синоптика Артем Конечников.»

— Птичку… — сказала девушка, состроив притворно-скорбную гримаску, — жалко.

— Ты ведь это читала раньше? — спросил Управитель.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила Рогнеда.

— Конечно, — не стал запираться Живой Бог. — И это, и те поделки в подобном стиле, которые писали в спецотделе с твоей подачи.

— Вот как? — Живая Богиня помрачнела.

Она перестала валять дурака, коверкая запись.

Автомат продолжил без помех.

«…..29 апреля. На посту минус 10. Видимость…..

2 мая 6120 года. На посту плюс 5, видимость 4–6 километров. Освещенность на момент измерения 200 люкс. Мы будем жить. Папа и дядя Виктор принесли генераторы, лекарства, немного еды. Все это 82 года пролежало в промороженном бункере у бывшего поселка геологов.

В тот день я увидел в сером тумане, как далеко внизу на ледовой равнине вспыхивает красный огонек. Вначале я подумал, что мне это показалось, но свет вспыхивал и гас со следующей закономерностью — три коротких вспышки, три длинных потом снова три коротких. Сигналы повторялись снова и снова. Изредка вспышки пропадали, потом снова возвращались длинными сериями коротких вспышек. Я с трудом развернул визир замерзшего теодолита на источник света и побежал вниз.

Мне поначалу никто не поверил. Лишь мама, которая за эти дни стала похожей на привидение, и дядя Яков согласились подняться со мной. Спасательная команда ушла примерно через 3 часа, а к ночи они принесли папу и дядю Виктора — единственных возвратившихся из 15 человек второй группы. Сегодня впервые попробовал масло — очень вкусно. Продуктов было мало и каждому досталось очень немного.

Папа сказал, что это к лучшему — ребята из снежной команды Подгорного набросились на еду и умерли оттого, что организм не справился с непривычной пищей.

И. О. синоптика Артем Конечников.»

Управитель остановил чтеца.

— Полная мура, — скривилась Управительница. Избавь от необходимости это выслушивать…

— Ну что ты, — иронически заметил Живой Бог, — как можно. Так сказать — от сердца к сердцу. Так можно заставить жечь того, кого любишь на самом деле, и миловаться с теми, кого ненавидишь.

Мужчина и женщина долго молчали.

— Ну и… — не выдержала Рогнеда. — Ты хочешь сказать, что понимаешь, как это работает? Отлично. Метода старая как мир, а вот до тебя Пастушонок только дошло. Мои поздравления…

— Я все думал, где ты научилась всему этому, — сказал Управитель. — Все просто. Ты ведь читала эти летописи. А, прочитав, поняла, как можно все это использовать. Сколько таких вот посланий далеким потомкам было состряпано с твоей легкой руки.

— Да, я читала. В те времена, когда Бальдуро II искал повод для почетной капитуляции, — ответила она. — И это та правда, которая была растиражирована десятками тысяч неправд, которые толкали людей к исполнению наших целей.

— А я думал, что это твое ноу-хау. Что ты сама до этого дошла. Но чтобы использовать отработанный материал и извлечь из него золотой принцип манипулирования, — это могла сделать только ты. Верно говорили — «У князя и петух яйцо снесет».

— И что из того? — напряженно поинтересовалась Управительница.

— Что ты молодец, — с улыбкой ответил Живой Бог. — Эти записи изучали многие, и только ты додумалась, как их можно применить себе на пользу. Представляю, сколько закладок было сделано тобой, сколько потенциальных героев и тиранов ждали своего часа. И дождались бы, если бы ты не застряла на Мороне… Я, наконец, понял, зачем Совет изолировал тебя так надолго. Чтобы наверняка…

— А зачем поминать Амальгаму? Там ведь все получилось без моего участия.

— Извини, не удержался… Хотел обрадовать. Теперь я знаю, как с этим бороться, — усмехнулся Андрей.

— И каким же способом?

— Способ простой. Не бери в голову и суй, пока дают, — Управитель неприятно рассмеялся.

— Все ты врешь, — заметила Живая Богиня.

— А вот и нет, — весело ответил Андрей. — Почитай пока без меня.

Живой Бог помахал рукой Рогнеде и отправился по своим делам.

Рогнеда продолжила чтение.

продолжение

Глава 7 ТАНЦЫ-ОБЖИМАНЦЫ

Друзья снова собрались на обычном месте в ответвлении темного коридора. Стараниями Василия на картонке появился обычный набор: стаканчики, сухарик, лавровый лист. Второй лейтенант, подумав, добавил по случаю праздника десяток мятных леденцов, разрезанный на три части бутерброд с сыром, емкость с водой и пачку жевательной резинки.

— Ну что, парни попарим нынче концы?! — поинтересовался Стрельников, скорее утверждая, чем спрашивая.

Он встряхнулся точно мокрый пес, изобразив на лице удовольствие. Василий старательно отпускал обычные плоские шуточки, надеясь развеселить друзей.

Но настроения не было, несмотря на все усилия Стрелкина. Конечников и Авраам сегодня были в миноре и не велись на разудалое веселье. Пить не было никакого желания. Конечников курил, выпуская дым в потолок, Авраам задумчиво смотрел на приготовления второго лейтенанта.

Василий, видя состояние приятелей, не требовал от них участия в подготовке застолья.

— Разве руки у нас отсохли? — поинтересовался Гут, грустно взглянув на Стрелкина. — Регулярно, быстро, по потребности. Удобно и просто.

— Во блин тебя заколбасило, — поразился Василий. — Так ведь надо разнообразить. Живая пизда она завсегда лучше. Сегодня тетки дают.

— А оно и получается разнообразно. Левая — правая, правая — левая, — с усмешкой ответил Авраам.

— Вы в очко друг с другом лучше толкнитесь, — иронически посоветовал второй лейтенант.

— Вот сказал не подумавши, — заметил Авраам. — И без нас «голубков» полно.

Конечникову всегда становилось неудобно и стыдно, когда Гут говорил о руках. Ирония и показная бравада Авраама не могли скрыть его горечи и боли. Судьба капитана сделала неожиданный и страшный поворот. Приведенный в порядок медиками крепостного лазарета, почти здоровый капитан Кинг был отправлен на поправку в стационарный госпиталь.

Корабль был перехвачен эланцами… Жив остался только Авраам. Можно было только догадываться, что творили «виркоко» с ранеными. Единственный свидетель предпочитал отмалчиваться.

Рассказывали, что палубы госпитального судна больше напоминали скотобойню. Гуту повезло, если это можно считать везением. 20 миллиметровый шарик картечи оторвал капитану кисть. Его, залитого своей и чужой кровью, посчитали мертвым…

С тех пор 4 эскадра забыла одно из правил благородного боя. Ракетоносцы стали безо всякого стеснения взрывать гражданские лайнеры и санитарные транспорты эланцев.

Большие корабли обычно высаживали абордажные команды. И озверелый десант устраивал эланским звездолетчикам то, что проделали подданные регул-императора с их товарищами.

Капитан Кинг с тех пор пожелтел и высох. Гуталина списали с корабля и отправили в интендантскую службу, заведовать одним из складов крепости.

Конечников догадывался, что дело здесь не в нейроуправляемом протезе, почти неотличимом от живой руки.

Непереносимый ужас, который испытал капитан на борту летающего госпиталя, разъедал когда-то храброго Гута изнутри. Первый лейтенант помнил слова Лары и догадывался, что на месте Авраама должен был оказаться он.

Василий использовал последний козырь. Он вынул тайника бутылку и показал приятелям. Гут принял из рук Стрелкина емкость, посмотрел на этикетку, уважительно покивал головой.

— Круто, — сказал он. — Респект…

— А то… — с довольной улыбкой сказал Стрелкин.

— Васька, а по какому поводу? — поинтересовался Конечников, бросив взгляд на пузырь в руках Авраама.

— Так это… Праздник нынче, день Военно-Космических сил, — ответил второй лейтенант.

Он забрал емкость у Гута и стал старательно отмерять каждому дозу выпивки.

— С каких это пор ты государственные праздники отмечаешь? — несколько раздраженно спросил Конечников. — Кроме ежедневного дня граненого стакана, конечно.

— Этот отмечаю. Сам подумай… Разве не праздник? Единственный день в году, когда теткам приказано давать космолетчикам быстро и без мозгокрутства.

— Да ладно, приняли бы по сто грамм обычной смеси и вперед…

— А ты на наших баб будешь перегаром от «пакадуровки» собрался тошнить? — ответил Стрельников. — Посмотри, что пить будешь…

Стрелкин протянул ему бутылку, где плескался янтарный напиток. На роскошной глянцевой этикетке гордо сияло золотом слово «Мето» — название дорогого эланского коньяка.

— Ну, ты Василий даешь, — поразился Конечников, вернув емкость Стрельникову.

— А тетки, поверь мне, знают, запах благородных напитков, — заметил второй лейтенант.

— Ну, теперь все бабы наши, — с улыбкой сказал Гут.

Конечников задумчиво покачал головой.

— Не тормози Крок — подбодрил его Стрельников. — Выпей, и все пройдет.

— Там же будут шампанское давать, — возразил он. — Успеется…

— Крок, да ты своей кислой мордой всех баб распугаешь до того как примешь «шипучки» до нужной кондиции.

— Ладно, Федор, чего ты? — вмешался Гут. — Давай примем и пойдем.

Капитан Кинг, словно боевой конь, почувствовал близость волнующего момента, когда сможет облапить какую-нибудь мадам, готовую отдаться совершенно бесплатно. Сейчас, заведенный приготовлениям, Авраам не сомневался в том, что он сумеет произвести на теток нужное впечатление.

— Ишь ты, Абрашка, как разошелся. Вздрогнем, что-ли, господа… За праздник наш и чтобы бабы давали. До дна!

— Ни хрена себе ты налил, — попробовал возмутиться Конечников, поднимая полный до краев пластиковый шкалик.

— Пей, Крок, оно для отростка полезно. Стоять будет, как лом.

Приятели аккуратно чокнулись и выпили. Конечников, ненавидящий «клопид», через силу опустошил емкость. Почти сразу, согревая тело, разгорелось темное пламя опьянения.

Он с некоторых пор терпеть не мог это состояние на всех стадиях: от чувства легкого превосходства над окружающими и желания подвигаться до головной боли наутро.

Но тут первый лейтенант вдруг почувствовал, как печаль, его всегдашняя спутница после Гало, растворилась вдруг в искусственном возбуждении, утонула в нахлынувшем грубом веселье. Ему снова стало 25 лет, вся жизнь была впереди и все плохое, как в молодости, казалось поправимым.

— Васька, а ты откуда коньяк взял? — поинтересовался Гут.

— Где взял, там больше нет, — ответил Стрелкин.

— Постой-ка, — с этими словами Федор взял бутылку, разглядывая голографические наклейки. — Вася, это что, пузырь, который я привез из командировки?

— Да, — сказал второй лейтенант.

Было видно, что Стрельников смущен.

— Во даешь… — удивился Авраам. — Я и то свой выпил.

— Пошли, что-ли, господа, — уклонился от обсуждения этой темы Стрелкин. — Еще немного, и всех целок разберут. И будем мы как дураки слоняться, хорошего коньяка напившись. Но сначала повторим для храбрости…

Это «для храбрости» было проделано снова и снова, пока не кончилось пойло.

— Двинемся, — со вздохом сказал Василий, разглядывая пустую емкость.

— Давай, — отозвался Федор. — Иначе опоздаем на построение, Палыч съест с дерьмом.

Пока они двигались к покоям Благородного Собрания, Конечников размышлял о том, чего стоило Стрельникову побороть искушение выпить этот коньяк.

Особенно в прошлом месяце, когда на корабле закончились запасы денатурата, и вся команда превратилась в свору голодных собак, вынюхивающих, где можно раздобыть желанную отраву.

Технические помещения подходили почти к самому сердцу станции. На площадке «черной» лестницы, у границ сверкающего бронзой и хрусталем пространства Первого коридора, была устроена курилка. Туда «ныряли» господа из зал Собрания, чтобы «засадить» косяк, принять вина или водки, доводя до кондиции свое состояние после изысканных, но крайне дорогих напитков, которые продавались в баре.

Когда приятели, будучи изрядно поддатыми добрались туда, они решили покурить и закусить леденцами, чтобы от них меньше несло выпивкой.

Конечников стал разглядывать надписи на стене, радуясь глупостям, которые там были. Тут его внимание остановилось на плакате, где могучий деметрианский воин вонзал длинный, как сабля штык в область «пятой точки» отвратительного эланца с лицом регул — императора Бальдуро Второго.

Конечников собрался было пройти мимо — патриотические плакаты давно набили оскомину, но увидел, что неизвестный рисовальщик удачно дополнил стандартную картинку, заменив оружие в руках солдата на огромный половой член.

— Васька, посмотри! Это что-то, — позвал Федор.

Стрельников повернул голову. Сначала он ничего не понял, потом присел и издал звук похожий одновременно на фырканье и хрюканье, затопал ногами, заржал, тыча в плакат пальцем:

— Во блин! Изрядно, — выдавил он в перерывах между приступами дикой ржачки.

— Чего вы там увидели? — поинтересовался Гут.

Авраам долго и неодобрительно разглядывал «произведение» исполненное в стиле тупого и непристойного армейского юмора.

— Художник великий пропадает, — прокомментировал он. — Для корабельного боевого листка. Взрослые ведь люди. Пойдемте, парни…

— Нет, постой…

С этими словами Конечников достал из кармана кителя маркер и принялся править лицо эланца.

Лицо регул-императора приобрело характерные пухлые щечки, неодобрительно поджатые губки, круглые очки и бакенбарды.

— Вылитый Симян, — продолжая веселиться, заметил Стрелкин.

Федор продолжил. Он добавил деметрианскому солдату погоны капрала комендантской роты, а в левую руку «защитника Отечества» вложил листок бумаги с заголовком «ЗАПИСКА ОБ АРЕСТЕ», а ниже меленько вставил: «Арестованный капитан Симонов направляется на хуй.»

Закончил Конечников тем, что внизу композиции большими буквами написал: «НИКИТКА НА ОТСИДКЕ».

— И ты Крок, — неодобрительно произнес Гут.

Но как не старался Авраам соблюсти серьезность, по его лице все равно проскользнула улыбка. Капитана Симонова — стукача, мозгокрута, председателя суда чести на Базе ненавидели и боялись.

Стрелкин давился от смеха. Непонятно было, что его заводило больше: доработанный плакат или попытки Гута удержаться. Глядя на комичные усилия Абрашки, начал хихикать Конечников. Наконец, не выдержал и сам Гуталин. Вылупив глаза и корчась от истерического хохота, показывая пальцем на подправленный плакат, он пробулькал: — «Никитка на отсидке, блин… Обоссаться!»

Когда приятели вдоволь насмеялись, Стрельников сказал:

— Целок, небось, уже всех разобрали… А все ты, Крок…

— Вот уж и помечтать нельзя, — возразил ему Конечников.

— Не знал, что ты из «этих», — заметил Гут.

— Сам бы я мараться не стал, а вот случай такой порадовал бы.

— Да ну его, этого пидора ссученного. Пойдемте парни, а то нам только и останется, что Никитку гомосечить.

Благородное собрание со стороны черного хода скорей напоминало разбомбленный сарай. Особенно сильно это было заметно теперь, когда в темные служебные коридоры вынесли мебель из главных залов.

Бог был добр к пьяной троице. Они пробрались сквозь завалы, не вызвав падения барахла и даже почти не испачкавшись.

Как всегда, торжество начато было с большим опозданием, и друзья пропустили только самое начало. Приятели вынырнули из неприметной дверки позади построения и попытались незаметно занять свои места.

Командующему эскадрой, который зачитывал поздравление великого князя-императора «доблестному звездному флоту», движения в строю совсем не понравились.

Масса облаченных в темно-синие мундиры болванчиков, в этом случаях обязана бы стоять замерев от благоговения. Он повел глазами, пытаясь рассмотреть нарушителей дисциплины, но не смог различить лиц.

Помимо воли, выразительная, радостная декламация бригадного генерала Никифорова, полагающаяся при чтении подобных посланий, без счета плодимых канцелярией Дубилы, сменилась саркастически-негодующим тоном. По рядам пошли смешки.

Скорее всего, командующий хотел выразить, все, что он думает об опаздывающих на торжественное построение подчиненных. Но со стороны это выглядело как издевательство над поздравлением государя.

Майор Тихонов укоризненно взглянул на Конечникова, когда тот встал на свое место, качнул головой в знак неодобрения. Краем глаза Федор увидел, как командир 2801, капитан Симонов молниеносно извлек блокнот и сделал там пометку. «Стукач поганый», — подумал Конечников.

Закончив с посланием князя-императора, генерал похлопал глазами, незаметно выудил из кармана бумажку и начал произносить речь, которая по задумке полоумного Дубилы должна истекать из уст оратора непринужденным, легким экспромтом, как сердечный ответ верноподданных своему горячо любимому правителю.

Когда бригадный генерал закончил, личный состав, как полагалось, спел «Князь великий, князь державный, православия оплот» и долго скандировал Даниилу XIII «многие лета».

Наконец, обязательная часть была окончена. Прозвучала команда «Вольно». Пользуясь тем, что майор Тихонов не горел желанием портить себе праздник разборкой с пьяными подчиненными, Конечников отсалютовал командиру и исчез в толпе вместе со Стрельниковым.

— А Палыч заметил, что мы накирялись, — сказал Конечников.

— Да ну, он завтра с бодуна и не вспомнит, — беззаботно ответил Василий. — Найдем Гута, и пойдем целок ловить.

Авраама успел перехватить Никита, и теперь со своим обычным высокомерно — снисходительным видом что-то объяснял ему, явно вешая лапшу на уши. Конечников и Стрелкин подошли поближе.

… Ты не представляешь, каковы эти благородные барышни. Они легко делают то, на что не всякая проститутка согласится. Сосать — пожалуйста. В очко — пожалуйста. А мы шлюх из борделя на бал не пускаем, хотя они невинные девочки, по сравнению с теми, кто сейчас там будет танцевать.

— В жопу — это круто, — вставил Стрельников. — Как бы глаза на лоб не полезли.

— Да что вы понимаете, сосунки, — презрительно отозвался Никита. — Вам никто не даст. Только для богатых и благородных. Или тех, что раскручивать баб умеет. Вам этого не испытать никогда в жизни, валенки.

Приятели переглянулись.

— Действительно, где уж нам, — с наигранным смирением произнес Конечников. — Но послушай, Ник, ведь действительно, наверное, больно.

— Как очко привыкнет, начинает нравиться, — ответил Симонов, не подозревая о подвохе.

— А ты часто пробовал… Ну, это…? — наиграно — уважительно произнес Федор.

— Да уж. Не то, что ты.

— Не болела задница? — тем же невинным тоном поинтересовался Конечников.

— Да нет, — машинально ответил Никита.

Ответом ему был дружный гогот. Смеялся даже печальный Гут.

— Эй, вы чего!? Не у меня, у них, — спохватился Симонов.

— Короче, с ним все ясно, — подвел черту Стрелкин. — То-то я вижу он не такой как все. Пойдемте, парни, сегодня не его день, сегодня целки дают.

Приятели покинули обделанного по макушку Симяна и направились в главный вестибюль. Там медсестры и нижние чины заканчивали сервировку столов.

Был погашены яркие люстры, бескомпромиссно подчеркивающие неровности лиц, неудачно наложенный грим, потертости мундиров, несвежесть воротничков и грязь на сапогах.

Лампы коронного разряда в настенных светильниках едва тлели. В вестибюле царил интимный полумрак. Дамы сидели на скамейках или стояли кучками, оживленно беседовали, деланно смеялись и стреляли глазами во все стороны в поисках стоящих кавалеров.

— А они учли свои ошибки, — с усмешкой произнес Василий. — Впотьмах все выглядит гораздо привлекательней. Вот в прошлый раз люстры не погасили, все от смущения напились и разошлись.

— Я не видел, — отозвался Конечников. — Мы с ребятами этот день в Аделаиде, у «торгашей» встречали. Тоже напились и думали, как там наши веселятся.

— Ну а что же ты потерялся? — спросил Гут. — Приволок бы молоденькую «торгашку» и вздрючил.

— Ну да, — Конечников с улыбкой покачал головой. — Нас даже в сортир под конвоем водили, все боялись, что кто-нибудь сбежит.

— А в миссии?

— Там скорость стука больше скорости звука.

— А… — протянул Авраам.

Полумрак делал женщин моложе, а офицеров более представительными и мужественными. Дамы действительно были хороши. Привычные лица с трудом угадывались под боевой раскраской. Освобожденные от мундиров тела были затянуты в блестящие, полупрозрачные ткани, которые не только подчеркивали наличие женских прелестей, но и давали возможность пытливому взгляду разглядеть их во всех подробностях.

Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов показывались ноги, причем заметно выше колена. В пространстве текли токи из надежд и возбуждения. Они создавали сексуальное напряжение, кружили голову участникам действа.

В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.

Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, переносили свое внимание на других кавалеров.

Конечников отвечал им тем, что поминутно поглядывал на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал собранию свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье.

А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельски-невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что, давясь слюной, рассказывал Симонов.

По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал дам, мимо которых двигалась троица приятелей.

Он развивал свои рассуждения на тему: «ночью все кошки серы», что в понимании второго лейтенанта означало только одно — статус женщины можно определить исключительно по нижнему белью. А оттого ее непременно нужно раздеть.

— Тетка может быть надушена и одета, как мажорка, но, к сожалению и духи чужие, и платье не ее. Раскатаешь губу на богатого тестя, — и облом, — притворно — сокрушенно сказал он. — Семейка бедная, как мыши церковные, и «суженая» страшна, как смертный грех.

— Хочешь богатенькую? — иронически поинтересовался Гут.

— А то, — без тени сомнения ответил Васька. — И приданое, и протекция.

— И выпивки — залейся, — вставил Авраам.

— Не, парни, — подумав, ответил Стрельников. — Пить бы я бросил, карьерой занялся.

Авраам вздохнул. Ему на этой ярмарке «вакансий», с его искусственной рукой и нетрадиционным цветом кожи, ничего путного не светило.

— Все бы в этой ситуации ничего, — вставил Конечников в разговор. — Но тут вопросик каверзный возникает — кто в семье мужиком будет?

— Да ну тебя, Крок, — обиделся Василий. — Линкоры с неба валили, а лохов построить, как два пальчика описать…

— Ну-ну, — только и ответил Конечников.

— Эта вот подруга точно замуж хочет, — произнес Стрельников, разглядывая кучку беседующих теток, — но видать очень долго собиралась, устарела. Той, что стоит напротив нее, не мешало бы жрать поменьше… Эта просто страшная. А вот к этой я, пожалуй, подкачу.

Стрелкин улыбнулся симпатичной, простоватого вида девице, и та скроила в ответ немного ненатуральную, но благосклонную гримаску.

Приятели круто повернули к дамам.

— Стрелкин, а как же приданое? — тихонько поинтересовался Гут. — У этой на лбу написано, что денег у нее не водилось никогда.

— Так это я потом, когда состарюсь, — с усмешкой ответил Василий. — А пока для души.

Он подошел к девушкам, щелкнул сапогами, громогласно представился, завязал разговор молодцевато-пошлым тоном. Дамы старательно смеялись остротам Стрелкина.

Гут и Конечников вынуждены были поддержать разговор с дамами, понимая, что на сегодня судьба предоставила им делать выбор лучшего из худшего. Простушка Таня, молодая, глупенькая связистка, откровенно игнорировала Авраама и Федора, которые и чинов не выслужили, и развлекать дам не научились.

А ее подруги, тетки из лазарета, не вызывали желания совершать вокруг них галантные маневры, хоть и показывали всем своим видом, что для них единственный недостаток в мужчине — это когда у него не стоит.

— А что это у вас с рукой? — спросила пончикообразная Лена у Гута.

— Мода такая, перчатку на левой руке носить, — вымученно ответил он.

— Нет, ну правда, — настаивала та. — Можно посмотреть?

Она без церемоний взяла его за кисть.

— Протез? — поинтересовалась она.

Гут кивнул. «Пончик» собралась было переключиться на Конечникова, но вклинился Стрелкин:

— Милые дамы, вы не смотрите, что у Авраама петлицы интенданта. Он раньше был командиром корабля, линкор сбил в битве у Гало. Он у нас парень героический. Был ранен, в плен попал, наши потом отбили.

Ему вот-вот присвоят майора. И приказ о пожаловании ордена Алмазного Креста за тот бой недавно подписан самим князем-императором.

Можно не сомневаться, что Авраам оставит службу лейтенант — полковником или полковником. Это означает максимальную пенсионную ставку и наследственное дворянство. А в кабинете интендантской службы он в полной безопасности.

Гут стиснул зубы от досады и незаметно показал Василию кулак.

Эффект был полный. Дамы, даже Татьяна, защебетали вокруг капитана Кинга, который отвечал на любезности односложно, борясь с желанием послать девиц подальше.

Постояв минут пять для приличия, Гут и Конечников отошли, сославшись на неотложные дела, не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Стрелкина. Казалось, второй лейтенант просто кричит: «Вот же вам нормальные бабы. Дадут по паре разиков без проблем… Какого хрена вам надо, дятлы?!».

Друзья пошли на четвертый круг, высматривать то, что осталось… Из зала раздавались звуки настраивающегося оркестра: пердел тромбон, на разные голоса блеяли трубы, отчаянно, точно их распиливали напополам, голосили скрипки.

— Я решил… — серьезно сказал Авраам. — С меня хватит тих девочек-пустышек.

— Сам ведь знаешь, что тетки в армии это нечто неприличное, но крайне необходимое, — заметил Конечников. — Бросили вот Ваську… Будем теперь вручную праздновать.

— Это он нас бросил, — зло ответил Кинг. — Вечно о себе только думает.

— Да в этом деле каждый за себя.

— Вот и беги, пока не поздно, — вспылил Гут. — Морду подушкой прикроешь, оно и прокатит.

— Да ну, — скривился Конечников. — Я тоже пустышками наелся.

Авраам вдруг улыбнулся.

— А ведь помнишь как бывало… — сказал он. — По молодости кого только под себя не клали. Была бы дырка. И все в охотку.

— Зря мы отказались от услуг Никитки Симонова, — заметил Конечников.

Стоит сказать «черт», как он появится. Никита был уже здесь.

Симян прибился к компании штатских из лаборатории бурового оборудования. Пользуясь тем, что вестибюль опустел, пьяная компания не стеснялась. Нетрезвый, громкий галдеж был слышен издалека. Как всегда, научники делали вид, что восторгаются остротами своего руководителя, академика Корсакова.

Антон Петрович наивно принимал этот явный подхалимаж за чистую монету. Он с самодовольным и гордым видом рассказывал бородатые анекдоты про аспирантов, мэнеэсов и жен академиков, не понимая, что смеются в первую очередь над ним самим.

При этом академик обнимал за тонкую талию Хелену, свою любовницу и ассистентку, что до крайней степени усиливало комизм ситуации.

— Когда научный сотрудник защищает кандидатскую диссертацию, он в первый раз меняет жену, — громогласно объявил Корсаков.

— Почему? — спросила одна из слушательниц.

— Ему некогда, а природа женщины своего требует…

Раздался дружный смех. Академик подождал, пока он смолкнет, и продолжил:

… Вот тогда у жены возникает молодой аспирант, а ее муж, получив кандидатскую «корочку», узнает про развесистые рога. Это оттого, что теперь, когда у него появилось свободное время, неверность «прекрасной половины» обнаруживается сразу.

Когда веселье унялось, Симонов поинтересовался:

— Антон Петрович, а дальше?

— А дальше, молодой человек, все просто. Новоиспеченный кандидат наук подбивает клинья к жене коллеги, который работает над докторской, и которому тоже некогда заниматься супругой.

Компания привычно засмеялась.

— А дальше? — не унимался Никита. — Доктор наставляет рога академику?

— Ах, юноша, — назидательно сказал Корсаков. — Сразу видно военного. У академиков, как правило, молодые жены. Обычно это девочки, отбитые у своих аспирантов. Тут нужен свежий мальчик, только из института, которому жены академиков помогают пролезть в аспирантуру.

— И, наверное, не один? — внешне почтительно, но с глубоким подтекстом поинтересовался Симонов.

— Ну, это по обстоятельствам, — не подозревая о подвохе, ответил Антон Петрович. — Смотря сколько кладется сил на науку мужем этой дамы.

— Простите, а чего на науку кладут? — поинтересовался Никита.

— То самое, чего женам не хватает, — давясь от смеха, выпалил академик.

Народ вокруг согнулся в припадке веселья, завыл и затопал ногами.

Хелена так смялась, что облила Антона Петровича шампанским. Он, будучи в упоении от собственного остроумия, этого даже не заметил.

Вдруг Симонов увидел Конечникова и Гута.

Он показал Хелене глазами в сторону своих коллег.

Она освободилась от клешни академика, бросила быстрый взгляд вниз, проверяя, как сидит платье, облизнула губы и поправила волосы.

— Тед, — окликнула Хелена первого лейтенанта, призывно махая рукой. — Иди к нам.

— Кто это? — с неудовольствием спросил Корсаков.

— Это друзья моего покойного мужа, — с легким нажимом ответила она.

Антон Петрович покачал головой и закатил глаза в деланном смирении, словно говоря, что ради нее он готов общаться даже с дубьем из конвойной службы Дальней Разведки.

— Привет, Тед, — промурлыкала Хелена, целуя в щеку Федора и прижимаясь к нему своей упругой, сильно отрытой грудью несколько плотнее, чем требовалось, — Как давно я тебя не видела.

Конечникова накрыло облако дорогого парфюма. Он почувствовал, как его начинает подташнивать от сладковатого запаха.

— Да вот все недосуг. Служба… — ответил он, с удовольствием отдаляясь от слишком надушенной научницы.

— Привет, Авраам, — совсем холодно приветствовала она Гута.

— Здравствуйте, — печально ответил ей капитан, с сожалением вглядываясь в ее привлекательное, покрытое дорогой косметикой лицо.

— Антон Петрович, познакомься — первый лейтенант Федор Конечников, командир артсистем разведкрейсера 2803 … Антон… — Хелена бесцеремонно дернула своего научного руководителя за рукав.

— Рад познакомиться, молодой человек, — как хорошо обученный попугай, прогнусавил Корсаков.

— Здравия желаю, господин академик, — на военный манер приветствовал его Конечников.

Они обменялись рукопожатиями. Рука у Корсакова была маленькой, слабой и потной.

— Как служба, молодой человек? — поинтересовался Антон Петрович.

— Превосходно, — тем же нарочито-молодцеватым тоном ответил Конечников, незаметно вытирая свою ладонь о штаны.

— В молодости все превосходно, — снова закатывая глаза, сказал академик. — Скоро начнутся танцы, присоединяйтесь к нам вместе с вашим другом. Наши кавалеры совсем разучились развлекать дам.

— Вот он вам сказки расскажет, — мстительно сказал Никита. — Как в одиночку будет линкоры бить.

— Какие сказки? — поинтересовалась Хелена.

— Да вот… Не ест, не спит, с девушками не встречается. Все думает, как победить «Тондро» одним разведывательным крейсером.

— Неужели? — заинтересовался академик. — Это забавно. Господин Конечников, поведайте нам, что вы там такого принципиально нового придумали.

— Байками народ травит только капитан Симонов. Служба у него такая, засорять чужие уши, — отреагировал Конечников. — Я моделирую на компьютере маневры кораблей для достижения огневого и тактического превосходства.

— Слышали, — возмущенно произнес Симян, оборачиваясь по сторонам в поисках поддержки. — Мы, рыцари неба привыкли биться честно и стоять до конца. А первый лейтенант Конечников флот позорит.

— Я думаю, Никита, ты выбрал не лучшее время и не лучшую аудиторию, — прервала его Хелена.

— Постойте, господа. О маневрах — это интересно, — удивленно продолжил Корсаков. — Меня всегда удивляло, что пилоты боевых кораблей знают лишь один маневр — медленное схождение на параллельных курсах.

— Такой способ сражений был обусловлен огромной массой звездолетов и отсутствием антиускорительных систем на большинстве боевых постов, — ответил ему Конечников. — Теперь компенсаторные установки скаута позволяют совершать маневры с перегрузками до 35 «g».

— Скаут? — удивленно переспросил Корсаков. — Это вы имеете в виду гиперпространственный крейсер — разведчик?

— Так точно, — протокольным тоном ответил Конечников, желаю замять неуместную на балу тему.

— Простите меня великодушно… э…э, — академик близоруко сощурился, разглядывая погоны собеседника, — господин первый лейтенант. Очень похвально, что вы любите корабль, на котором летаете и очень здорово, что думаете, как усилить его мощь. Но между нами говоря, гиперпространственный крейсер — это автономный телепортатор, на который надели трубу чуть больше по диаметру, чтобы было, куда затолкнуть полторы сотни членов экипажа и несколько декоративных пушечек.

— Извините, господин Корсаков, — это в разговор вмешался Гут. — Эти, осмеиваемые вами и такими как вы корабли, уничтожили эланские верфи на Гало.

— Наслышан, — Антон Петрович сощурился, пытаясь разглядеть знаки различия на офицере. — Я, конечно, ценю мужество и героизм, но насколько я знаю, после израсходования ракет из действенного оружия на малом крейсере остается лишь только таранный удар. Чем, собственно говоря, в том бою и неоднократно воспользовались.

— Я знаю другой способ, — произнес Гут.

Его лицо задергалось, он был готов долбануть академика своим коронным ударом с левой, железным кулаком протеза.

— Интересно, какой же? — поинтересовался Корсаков, чувствуя, как ему становится страшно.

— Сбросить как бомбы полуактивные мины.

— Вы знаете, большей чуши я не слышал, — пытаясь сохранить лицо и отчаянно не веря, что простой интендант посмеет его ударить, произнес академик. — И вообще, вы до этого в своей каптерке додумались?

Хорошо, что Симонов и Конечников были наготове. Гут ринулся в драку, и они едва успели оттащить его.

— Вот и славненько, вот и славненько, — нервно повторял Корсаков, тыча худеньким, трясущимся пальчиком в сторону Авраама. — Это черт знает что такое. Не умеешь пить, не пей. Припадочный какой-то… Прямо страсти африканские. Чурка черножопая.

— Да я тебя… — рычал Кинг.

Сослуживцам стоило большого труда отвести Авраама на приличное расстояние, и успокоить. Компания научников сочла за благо убраться.

Никита, по своему обыкновению испарился, как только представилась возможность, и направился на новый круг охоты. Конечников остался рядом с Гутом, который ни к кому не обращаясь, продолжал словесный поединок с Корсаковым:

— Урод… Да таких так ты, давить надо… Если бы не ты, может, Сережка жив был бы… Скаут ему не нравится, хорек кабинетный.

Подошла Хелена, как всегда, насквозь фальшивая, неестественно заботливая. Даже сейчас, в туго обтягивающем серебристом платье, с открытой грудью и плечами, с прической от лучшего гарнизонного парикмахера, она не казалась Конечникову привлекательной.

— Авраам, — сказала она, — глядя почему-то на Федора. — Антон Петрович просит его извинить, он не знал.

— Передай ему, пусть поцелует меня чуть пониже спины, — ответил капитан Кинг.

— Фу, какой, — наиграно засмеялась она. — Я передам, что извинения приняты с благодарностью, и ты в свою очередь тоже сожалеешь о своей несдержанности. Ребята, ну чего вы, в самом деле, завелись?

— А чего он? — упрямо возразил Гут.

— Авраам, мне Сережа говорил, что скаут кораблик маленький, тесный, боезапаса на полчаса хорошего боя. А когда он закончится — только таран.

— Нет, теперь есть еще одно средство — на полной тяге вдуть движками в полевой створ. Это ведь давно известно про взаимодействие поля и тягового импульса, — сказал Конечников.

— А откуда ты… — начала Хелена, и остановилась по причине крайнего изумления. Но, быстро овладев собой, она предложила: — Мальчики подходите попозже, когда Антон Петрович уйдет. Он, обычно, не задерживается на балах.

— Непременно, — дежурно улыбнулся Конечников.

За закрытыми дверями зала играла музыка. Конечникову иногда казалось, будто он слышит сквозь мелодию стук каблуков и шуршание платьев.

А в вестибюле было пусто и тоскливо. Буфетчики готовились к перерыву — сливали недопитое шампанское обратно в бутылки, сдували сигаретный пепел с салата и срезали надкушенные места у бутербродов.

Работники общепита воровато поглядывали на приятелей, но, не признав в них опасности для себя, не стесняясь, продолжали.

— На генеральские столы поставят все свежее, — откомментировал Авраам. — А нам сунут что-то бывшее в употреблении.

— Какая гадость, — заметил Конечников. — Никогда бы не подумал…

— Добро пожаловать в клуб неудачников, — сказал Авраам. — Многое узнаешь об изнанке жизни.

— Почему неудачников? — Федору вдруг стало нехорошо от этих простых слов друга.

— Да меченные мы с тобой оба, — горько и страшно сказал Гут. — Обоих нас у Гало пометили. Никуда от того не денешься.

Авраам, как частенько это делал сам Конечников в мари нереальности, медленно осмотрел искусственную кисть со всех сторон. Капитан долго смотрел на свою неживую руку, снова и снова убеждаясь, что это все на самом деле.

— И в морду не каждому дашь. Никитка вот испугался. А другой тебе в лицо скажет, — наконец сказал он. И вдруг круто изменил тему. — Слушай, что это мы как вместе остаемся, так начинаем плакаться?

— От того, что гнилая интеллигенция. Ладно, плюнь…

Конечников сложил на лице разудалую гримасу и продекламировал неведомо откуда пришедшие на ум строки:

Никто не даст нам избавленья,

ни Бог, ни царь и не герой.

Добьемся мы освобожденья,

своею собственной рукой,

Авраам оценил иронию и предложил, подхватывая игру:

— Может Никитоса найдем? Тетки не дали, может тут нам больше повезет.

— Ага… Особенно если один держать его будет…

Гуталин засмеялся.

— Кто поминает меня всуе? — поинтересовался Симонов. Он подкрался к ним сзади и слышал последние слова приятелей. — А вы, похоже, нашли друг друга…

Никита был в хорошем подпитии. Получив полный отлуп, он утешался теплой шипучкой.

— А ты видно тоже остался не у дел, — в тон ему ответил Конечников.

— Да нужны мне малахольные телки… Я тут такую девушку видел, закачаешься.

Никита вздохнул, отпил халявного шампанского из бокала и откусил от халявного бутерброда.

— Ну и что, облом? И это у тебя, мастера по съему? — иронически поинтересовался Федор.

— Сам бы попробовал, — огрызнулся Симонов.

— Кто такая?

— Столичная штучка, хороша неземно… Божественно бесподобна, — Никита мечтательно прикрыл глаза.

— Сопли не жуй, Симонов. Где видел? — оборвал его Конечников.

— Улетела… Не посчитала нас, лапотников, достойными.

— Если ты валенок, то не равняй всех по себе, — заметил Конечников.

— Тоже мне герой, — с усмешкой ответил Симонов.

— Да я бы ее… А уж пригласить на танец… — произнес Конечников, изображая на лице снисходительное презрение к неумехе.

Первого лейтенанта особенно раззадорили слова, что дама отбыла из расположения части, и не он упустил случая поиздеваться над озабоченным Симяном.

— Поспорим? — взвился Никита.

— На что?

— Да хоть бы на твой «Куппермайн».

— Идет, — произнес первый лейтенант, чувствуя, что совершает большую глупость. — А ты публично объявишь, что очко свое елдаком растягиваешь.

— Отчего ты, Крок, так не любишь меня? — совсем трезвым голосом спросил Никита.

— За то, что ты с этим кодексом носишься… Ведь сам как-нибудь пропадешь, как других гробишь.

Симонов изменился в лице. Сквозь маску взрослого человека проступило выражение растерянного подростка, которому популярно и доходчиво объяснили, что все, чем он гордится — полная глупость.

— Вот как, — Никита задумался, потом скривился и сказал: — Ладно, хуй с тобой. Припомню я тебе эти слова… Разбей, Гуталин.

Глаза капитана загорелись.

— Кому Гуталин, а тебе, Никитка, господин капитан Авраам Кинг, — сурово сказал Гут.

Но все же «разбил» рукопожатие.

— Да ладно тебе, зашелся. Дело житейское. В первый раз — не пидорас. А с Авраамом не ссорься, Никитка, — бросил Конечников, наслаждаясь возможностью поставить на место ненавидимого им Симонова. — Под левый прямой ему попадешь — сгоришь. Удар пушечный. А я добавлю, если что…

Никита скрипнул зубами от злости, побагровел. Он отвернулся, глядя куда-то вдаль.

Друзья хотели оставить Симонова, как тот вдруг повернулся с торжествующей улыбкой.

— Крок, а Крок… Ты ничего не слышишь? — издевательски поинтересовался он. — Вроде как каблучки стучат… Как часики…

Действительно, в вестибюле раздались голоса и стук каблуков, скрытые до того доносящейся из зала музыкой.

В пустом вестибюле появилась живописная группа из самого большого начальства «Солейны». Непривычно быстро, пыхтя и отдуваясь, двигались бригадный генерал Никифоров и командующий Базой генерал Соломатин. Немного отставая, за ними шагал неприступный, подчеркнуто правильный майор Лебедянский, адъютант Соломатина, интриган и мастер подковерных маневров. Рядом с адъютантом тяжело топал начальник службы безопасности полковник Томский, мрачный, бритый наголо атлет в кожаной тужурке, недобро просверливая пространство тяжелым, пристальным взглядом из под кучных бровей.

Конечникову вдруг стало нехорошо. Эти люди наводили ужас даже поодиночке, а когда высший командный состав собирался в кучу, то всякая мелкота старалась не показываться им лишний раз на глаза.

Впереди синих мундиров легко, независимо и стремительно- свободно летела светловолосая, молодая девушка. Было понятно, что начальство Базы почтительно сопровождает незнакомку, а не она идет с местными командирами.

— Это она? — изумленно спросил Конечников.

— Она, родной, она, — наслаждаясь триумфом, сказал Симонов.

— Вот это да…

Гостья была не просто хороша, от нее просто нельзя было оторвать глаз.

Длинные ноги были открыты до середины бедер, талия умело подчеркнута поясом. Светлое платье сильно оголяло грудь и плечи, обрисовывало тело.

Походка ее была особенной, грациозно-завораживающей. Даже на расстоянии незнакомка действовала словно сладкий наркотик. Она очень хорошо знала о своей силе и намеренно отнимала внимание всех особей мужского пола.

Кровь бросилась первому лейтенанту в голову. Синие мундиры начальства «Солейны» на заднем плане вдруг растворились. Стало неважно кто эта девушка, и отчего за ней идет табун больших звезд.

— Что, очко сыграло? — насмешливо поинтересовался Никита, протягивая ладонь. — Часы давай, пацан сопливый…

— А вот хуй тебе, — ответил Конечников, со злостью отталкивая руку Симяна. — Смотри, «голубь» как надо.

— Не ходи, Крок, не стоит оно того, — обеспокоенно попросил Авраам.

— Будем жить, парни…

С этими словами он решительно направился к девушке. Он почувствовал себя пилотом одинокого скаута, падающего на неприятельский конвой.

«Интересно, меня сразу на гауптвахту отведут или потом?» — промелькнуло него в голове.

Сосредоточась на генерале, Федор стал слышать, о чем тот беседует со своей спутницей. Расстояние было слишком большим, но Конечников давно понял, что он слышит мысли людей. Это было единственным разумным объяснением, несмотря на всю его нелепость и антинаучность.

— Я вас уверяю, что мы совершенно напрасно сюда вернулись. Если мы не можем в силу независящих от нас обстоятельств обеспечить вашу отправку в Нововладимир, это не значит, что вы должны проводить время среди этих людей, — бубнил генерал Соломатин.

— Я должна понимать их нужды и чаяния, — возразила девушка.

Федор поразился, насколько красиво и сильно звучит ее голос, воспринимаемый внутренним слухом.

— Вы отдаете себе отчет, — загремел полковник Томский, — в том, что здесь нет вашей личной охраны, а все вокруг полно пьяных вояк заштатного гарнизона, рыщущих в поисках женского тела?

— Ну и что? — удивилась она.

— И то, как вы одеты, может спровоцировать их на весьма опрометчивые поступки, — вставил командующий эскадрой. — Они могут оскорбить вас, унизить, ударить, наконец. Как мы это объясним вашему отцу?

— Что я сама этого захотела, — в голосе девушки появился металл. — А, кроме того, я вполне могу постоять за себя… Кто это? — вдруг спросила она, увидев направляющегося к ним человека.

Федор увидел, как на ее лице промелькнула целая гамма чувств: узнавание, удивление. Потом эмоции пробежали от удивления к испугу, от испуга к спокойствию.

Конечников вдруг понял, что девушка знает, что он слышал ее слова, но напугало странную гостью совсем не это.

— Первый лейтенант Конечников, — ответил полковник Томский. — Отличился тем, что свалил один из линкоров, который взорвали Гало.

— А сейчас определенно на гауптвахту напрашивается, — со вздохом добавил бригадный генерал.

— Не вмешивайтесь, господа, — попросила девушка. — Это может быть забавно.

— Как скажете, Александра, — без энтузиазма согласился Никифоров.

— Здравия желаю, господин бригадный генерал, здравия желаю, господин генерал, здравия желаю, господин полковник, здравия желаю, господин майор! — пролаял Конечников, отдавая воинскую честь и удерживая на лице предписанное уставом выражение дебильного усердия.

— Чего тебе, первый лейтенант? — спросил бригадный генерал, — мимолетно приложив руку к голове.

— Разрешите обратиться к вашей спутнице!

— Конечников, шел бы ты мимо, — с угрозой произнес Томский.

— Простите, господин полковник, не понял…

— Шагай отсюда, лейтенант, — зашипел «особист». — Сгною в кутузке.

— Господин бригадный генерал, — тем же идиотическим тоном продолжил Федор, — согласно правил Благородного Собрания, любой офицер может, с разрешения спутников, завязать разговор и пригласить даму на танец. Если кавалеры этой дамы против, то сообщить они должны об этом вежливо и спокойно. Ваш подчиненный в вашем же присутствии нарушает вековые традиции звездного флота, оскорбляя тем самым и вас, призванного следить за соблюдением правил и распорядка. А вы делаете вид, что так и должно быть.

— Конечников, ты что, пьян!? — рявкнул командир эскадры.

— Никак нет, господин бригадный генерал. Я просто хочу пригласить вашу спутницу на танец, — продолжил упорствовать Конечников.

Повисла неловкая тишина. Полковник, адъютант и генералы переглянулись, не зная, как поступить с нахальным лейтенантом: да, нетрезв, но в меру, обращается по уставу, апеллирует к правилам…

Каким-то потаенным чутьем Федор понял, что девушка для них огромная обуза: не напиться, не отойти, ни расслабиться. Пусть у молоденькой девочки нет реальной власти, ее слово, случайно оброненное где-то наверху, может иметь самые разнообразные последствия. Оттого командиры старательно угождают гостье, старательно обходя разные скользкие моменты, которых на Базе было предостаточно.

Конечников догадывался, что отцы-командиры очень боятся, что с вверенной нововладимирской кобылкой что-нибудь произойдет. Рисковать карьерой из-за молодой и глупой дочки влиятельного сановника, которой вздумалось потанцевать, им совсем не хотелось. Они бы с радостью затолкали ее на курьерский лидер и отправили бы туда, где ей и место — в стольный город Нововладимир, но…

Взгляд Конечникова встретился с взглядом девушки. На мгновение первому лейтенанту показалось, что она просто просвечивает его насквозь как рентгеном, оценивая, что же прячется за настойчивостью: пьяная бесцеремонность, беспримерная наглость, уверенность, наивное восхищение, которое заставило забыть об осторожности.

Зелень глаз незнакомки переворачивала что-то внутри Федора. Правильные черты лица, длинная точеная шея и копна светлых волос были до боли знакомы. Он только не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он видел эту девушку.

«Куппермайн» обреченно сигналил красным глазком секундного пульса. Промежутки между вспышками казались Конечникову вечностью.

У него в голове, в такт помаргиваниям светодиода, пульсировало желание исчезнуть, усиленное зловещим молчанием высшего начальства и осознанием красоты той, которую он хотел получить в полную власть на те минуты, пока длится танец.

Внезапно Конечников вспомнил, где он видел эту гордую красавицу…

Он мысленно снял с нее боевую раскраску и то особое, спокойно-уверенное выражение, которое придают молодым девочкам — мажоркам большие звезды на погонах их отцов.

Это было немыслимо, но глаза не лгали — перед ним была лейтенант медслужбы Дарья Дремина или, по крайней мере, ее точная копия.

Прошедшие двадцать девять лет не стерли из памяти черты той, что казалась ему в детстве ослепительно-прекрасной жительницей волшебного мира, где весело вспыхивают разноцветные огоньки на пультах, а на огромных экранах, не мигая, горят как фонари близкие звезды.

— Лейтенант, я думаю, что не нуждаюсь в разрешении моих спутников, — сказала девушка. — И спрашивать надо в первую очередь меня.

Ее голос жаром отдался в теле Конечникова. Он узнал голос той, что снилась ему долгими зимними ночами Амальгамы.

— Так точно, леди, — назвал он ее на манер, принятый в Союзе Небесных Городов. — Но я пытался быть вежливым по отношению к своим командирам. Прошу вас принять мое приглашение на тур вальса.

Лед высокомерного спокойствия в зеленых глазах сменился растерянностью, а потом согласием. Конечников отметил, что она сильно потеряла в величии, сойдя с пьедестала и обнаружив нормальные человеческие качества.

Не веря в свою удачу, первый лейтенант склонился в поклоне, и недоступная красавица протянула ему руку, принимая приглашение.

— Конечников, постарайтесь держать себя в рамках приличия, очень вам это советую, — почему-то на «вы», недобрым тоном порекомендовал полковник Томский.

— Господа, я вас покину, — не обращаясь ни к кому конкретно, сказала девушка. — Когда я захочу вас видеть, я дам вам знать.

Бригадный генерал издал приглушенный полурык — полувопль и втихаря показал Конечникову кулак.

Комментарий 7.

Поздняя ночь.

16 Апреля 10564 по н.с. 23 ч. 39 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Девушка, которая успела к тому времени пропустить бокальчик красного вина и выкурить пару косяков, читала с интересом, забыв, разыгрываемую перед Управителем холодную царственную незаинтересованность. Она весело смеялась в местах, где автор описывал незатейливые приключения пьяных приятелей, и ухмылялась рассуждениям героев о женщинах. Но, дочитав, до момента появления Александры, Управительница с досадой покачала головой и нахмурила брови.

Она остановила движение текста на экране, лениво встала, накинула халат и отбила на терминале код, который помнила наизусть. Монитор терминала почернел, на долю секунды выскочила табличка «номер отсутствует», потом на медальоне вспыхнул крошечный огонек, и в глубоком темном колодце экрана появился Андрей. Он сидел на веранде своего бунгало, наблюдая пронзительный красно-оранжевый закат. В реальности Живого Бога был вечер. Управитель удивленно покосился в сторону девушки.

— Привет, — сказал он. — Что случилось?

— Ты знал? — спросила Рогнеда.

— Конечно, — равнодушно сказал Андрей. — Что это меняет?

— Не знаю, — сказала она. — Мог бы хотя бы предупредить.

— Сюрприз, — с улыбкой сказал Управитель.

Улыбка вышла кривоватая и неискренняя.

— Завтра ко мне рано не приезжай, — предупредила Рогнеда.

— Ты, типа, пьяная и укуренная. Оттого будешь читать, пока не уснешь и проснешься не раньше полудня?

— Да.

— А может мне приехать сейчас? — предложил Живой Бог.

— Ты решил заменить нежного семнадцатилетнего мальчика? — воткнула шпильку в самое больное место Управителя девушка. — На твоем месте, я бы не позорилась. Сравнивать лучше всего получается по контрасту.

Спокойное лицо Управителя на миг исказила злобная гримаса.

— Хорошо, я не буду приезжать слишком рано… Но ты…

— Что, милый? — ослепительно и призывно улыбаясь, спросила она.

— Ничего, — сделав над собой усилие, почти спокойно ответил Андрей.

Она досадливо покачала головой и отключилась.

Рогнеда выскользнула из объятий халата, удобно устроилась в кровати и включила прокрутку на своем компе.

продолжение.

Федор взял девушку за руку и повел в зал. Удалясь от багровых от гнева командиров, он снова приобрел способность к тактильному восприятию. Он с удивлением осознал, какая удивительно нежная, прохладная и одновременно крепкая, полная жизни ладонь лежит в его ладони.

В дверях он непроизвольно обернулся, точно его толкнули. Симонов провожал пару растеряно-глупым, обалделым взглядом, а донельзя довольный Авраам со снисходительной улыбкой что-то говорил проигравшему Никите. Похоже, советовал купить баночку вазелина.

От девушки это не ускользнуло.

— Господин первый лейтенант, — поинтересовалась она. — Вы ведь меня пригласили, оттого что поспорили с этим капитаном?

И опять посмотрела на него своим «рентгеновским» взглядом. Конечников понял, что врать бесполезно, но всеже попытался уйти от ответа.

— Любой мужчина на балу был бы счастлив танцевать с вами, леди.

Она нахмурилась и готова оттолкнуть руку первого лейтенанта. Федор прочитал это на лице девушки и решил сознаваться.

— Да, мы поспорили…

— Вот как… И на что? — поинтересовалась она.

— На мои часы…

— Вот как, — тон ее стал саркастическим. — Чтож… По крайней мере, хоть кто-то готов был рискнуть ради меня чем-то ценным, пусть даже ординарным сигнальным браслетом от «Сентако»… — А что должен был сделать он? Я имею в виду вашего противника в споре.

— Публично объявить что он «голубой», — сконфуженно признался Конечников.

Помимо своей воли девушка рассмеялась. Она отчаянно давилась в попытке удержать приступы веселья, потом отказалась от сопротивления и принялась от души ржать, булькая нечто неразборчивое, типа: — «Педик. Боже ты мой. Святая простота».

— Меня зовут Александра, — закончив смеяться, сказала она. — Я станцую с тобой, как обещала.

— А я — Федор… — представился Конечников. И зачем-то спросил. — А что, ты могла бы отказаться?

— Я и сейчас могу отказаться, — серьезно сказала она. — Мне просто хотелось позлить этих провинциальных увальней, особенно бригадного генерала. А заодно и сбежать от них. Но ты удивил меня… Боже мой, надо же поспорить на такое…

Девушка снова засмеялась.

Конечникову не нравился этот смех, но тур танца был непременным условием того, что его «Куппермайн» останется при нем.

За этим разговором, они вошли в зал. Оркестр играл плавную, струящуюся мелодию, кружились пары. Девушка, поймав его взгляд на танцующих, указала на местечко у стены.

Они остановились.

— Федор, — спросила девушка, — а если бы не этот спор, ты бы подошел?

— Я бы, наверное, не стал. За тобой двигался такой грозный эскорт. Одного из такой компании встретишь — считай, взыскание получил. А все сразу…

— Ах, вот в чем дело, — сказала Александра. — А я расстраивалась оттого, что со мной разговаривали лишь седенькие полковники или прилизанные педерасты вроде Лебедянского.

Со стороны Конечников и эта странная, но чертовски красивая девушка, выглядели как мило беседующая, почти влюбленная пара. Конечников ловил на себе удивленные взгляды сослуживцев, приятелей, знакомых.

— Александра, если бы не генералы и «особист», вокруг тебя бы толокся бы весь гарнизон. В этом случае, я бы не подошел ни за что.

— Отчего? — неожиданно серьезно спросила она.

— Обычно я избегаю мест, где народ молотит языками, лишь бы не слышать самих себя…

Девушка ничего не ответила, лишь долго и внимательно посмотрела на него. Конечникову вдруг показалось, что и она страдает от вынужденного общения с пустыми и никчемными людьми.

— Так ты говоришь, что любой был бы рад? — заглядывая ему в глаза, спросила она.

— Да, конечно. Красота притягивает и умных и глупых, и молодых и старых. В некотором смысле хорошо, что с тобой ходили наши большие начальники, оберегая от не в меру ретивых господ офицеров.

— И значит — получилось «кто смел, тот и съел»? А ты и есть тот самый смелый? — прервала излияния Конечникова девушка.

— В каком смысле? — насторожился он.

— Ладно, давай заканчивать. Придется часики отдавать, извини… Облом… — Александра засмеялась, покачала головой. — Я танцевать не умею.

— Этого не может быть, — вырвалось у него.

— Может, Федор, может, — сказала она, внимательно наблюдая за реакцией кавалера. — Не умею я танцевать ваши провинциальные танцы.

— Ты что, совсем не танцуешь? — поразился Конечников.

— Нет, отчего же, — она улыбнулась, видимо вспомнив что-то хорошее. Хот спайс, брейк ронд, свинг, дабл степ.

Она бы и дальше перечисляла, но Конечников ее перебил:

— Короче, то, что было модно в прошлом сезоне у «торгашей».

— Фи, как ты их называешь… У нас принято звать их «странниками», — заметила девушка.

— Ну, что же, можно и так. По-другому не будет в государстве без земли, жители которого ютятся в источенных тоннелями астероидах.

Конечников, казалось, принял стоически свое поражение и попытался удержаться хотя бы в роли собеседника.

— Ну отчего же, есть у них Новая Аркадия и Сома — очень приличные планеты, — заметила Александра, высматривая кого-то в толпе. — Милый, ты бригадного генерала не видишь? Когда надо никого не найдешь…

— Оттого они набились туда миллиардов по 15 на каждую. Не вздохнуть, ни кое-что сделать — заметил он.

— Ты имеешь в виду — «пернуть»? — девушка засмеялась. — И те, «торгаши» отняли за долги через арбитражный суд при Совете Семи. На месте Каранги, я бы «эстешкикам» показала здоровенный кукиш, а к нему добавила бы ударный кулак из 18 эскадр бронированных рейдеров.

Глаза Александры грозно блеснули, словно в них отразилось пламя далекой битвы.

— Чем бы он зарядил пушки своего грозной армады без кредитов UST? Их вождь сильно увлекался кораблестроением, вот и загнал экономику. — Конечников, казалось, изо всех сил поддерживал светскую беседу. — А потом эта темная история с исчезновением флота Тарского каганата три года назад… Куда могли бесследно пропасть больше 200 громадных кораблей?

— В Обитаемом Пространстве много дыр, где легко и просто сгинуть. И ни одна собака знать не будет, — заметила Александра. — Все произошло своим чередом. Просто обидно, когда «торгаш» с калькулятором побеждает до зубов вооруженного воина.

Конечников не стал интересоваться, в какой морковкиной заднице сгубил ратхор Каранга свои тяжелые, бронированные рейдеры и отчего в этом виноваты жадные интриганы из Скайтауна-1. Собственная беда была гораздо ближе.

— Александра, если бы нашелся партнер знакомый с этими новомодными танцами и соответствующая музыка, ты приняла бы приглашение?

— Конечно, — безразлично пожала плечиками она. — Да вроде нет такого…

— И снова здравствуйте, леди. Первый лейтенант Конечников к вашим услугам.

— Ты?! — изумление княжны было безмерно.

— Я… Был у «торгашей», — сказал он, заканчивая эту короткую двухходовую комбинацию. — Почти семь месяцев. Насмотрелся и наслушался. В нашей миссии каждую субботу были танцы, так что хот спайс и брейк ронд я освоил, когда они только входили в моду там.

Конечников сказал правдоподобную ложь. На самом деле, этим танцам он научился в виртуальной реальности эланки Лары. Но ветреной девчонке этого знать не полагалось.

Александра с неподдельным интересом посмотрела на него.

— Ты меня снова раз удивил, — сказал она. — Мы станцуем хот спайс, если не боишься.

— Следующий танец — танго. Музыка по ритму подходит, — ответил Конечников.

Александра плотоядно улыбнулась. У него в желудке что-то тоскливо сжалось. Конечников уговаривал себя, что не должен бояться, — он ходил в атаку на линкоры и не терял хладнокровия под перекрестным огнем в своем «скворечнике» артпоста.

Трубы смолкли. Дирижер повернулся к публике, прокашлялся и объявил: «Танго». Пространство зала очистилось — в гарнизоне этот танец считался слишком смелым и вызывающим, в котором партнеры слишком тесно прижимаются друг к другу.

Лишь немногие решались изобразить подобие любовного сплетения тел перед заранее неблагожелательными зрителями-судьями. Конечников отчаянно перебирал в голове многочисленные, сложные фигуры «горячего перца», танца требующего хорошей физической подготовки от мужчины, умения чувствовать ритм и партнершу. На какой-то миг Конечникову захотелось бежать, бросив эту чокнутую мажорку, но на руке тревожно мигал «Куппермайн», умоляя не отдавать его торжествующему Никитосу.

Он поклонился Александре, она присела в книксене, как благовоспитанная барышня, принимая приглашение. Они вышли почти в центр зала, начав вместо неприличного танго, еще более неприличный «хот спайс».

Танец состоял из трех десятков па, идущих в определенной последовательности, в процессе выполнения которых партнерша крутилась, подбрасывалась, наклонялась, прижималась к мужчине грудью, спиной и задом. Краем глаза Конечников увидел, что в зале перестали двигаться даже танцующие пары, изумленно разглядывая это пропитанное сексуальностью дикарское действо.

Он обратил внимание на обалделые лица знакомых офицеров, горящие ревностью глаза Хелены Ястребовой, удивление ко всему привычного Стрельникова, злобу, страх и обещание всех чертей наглому, перешедшему все границы подчиненному, исходящие от командующего эскадрой.

Александра, словно мстя за что-то Конечникову, старалась двигаться максимально эротично, прижимаясь к нему сверх всякой меры. Легкое платье не было преградой, и первый лейтенант чувствовал ее всю, ее точеное, крепкое, удивительно ладное тело.

Волосы девушки щекотали лицо Федора, оставляя божественно-прекрасный аромат свежести и ощущение прохлады. Он с тревогой подумал, что его «перец» долго не выдержит того, как об него трется эта бесстыжая девчонка, но тут музыка кончилась.

Выпуская Александру из своих объятий, он вдруг почувствовал, как много теряет, отдаляясь от нее. За край сознания ушли пылающие от злости генерал и эсбешник, тяжелое неодобрение присутствующих, горячая досада во взгляде Хелены, прикованной к своему академику, зависть Никиты, смущение Гута.

Конечников нехотя отвел девушку к колонне.

Из толпы вынырнул Стрелкин. Он поклонился спутнице Федора, представился, завел на правах друга разговор с Конечниковым, и вдруг поинтересовался, может ли он, Василий Стрельников, пригласить на танец прекрасную незнакомку.

Федор взглянул в глаза Александры и с усмешкой ответил, что его спутница обещала все танцы ему. Стрелкин поклонился и отошел. Конечников заметил, что рядом, якобы совершенно случайно, словно линкор в конвое, барражирует полковник Томский, а вокруг полно молодцеватых «особистов».

«По крайней мере, если я сам не справлюсь с нашими разудалыми обломами, найдется, кому помочь», — пронеслось в голове первого лейтенанта.

Совершенно неожиданно оркестр заиграл мелодию «дабл степа». Конечников увидел, как от дирижера, бормоча ругательства, отошел бригадный генерал. Но теперь ему было все равно.

— Пойдем, — предложил он девушке.

Она кивнула в ответ.

Конечников и Александра танцевали снова и снова свои неприличные танцы, пока им не надоело общество неуклюже топчущихся под звуки незнакомых мелодий людей. Девушка потянула его к выходу. Где-то вдали, как показалось Конечникову, с большим облегчением, трубы оркестра задудели милый сердцу гарнизонных обитателей вальс.

— Я знаю местечко, где мы смогли бы спрятаться, — сказала Александра.

Конечников сначала смутился, потом вдруг понял, что, говоря это, девушка не имела в виду ничего кроме отдыха и разговора.

— Да, спокойно посидеть нам сейчас не дадут, — согласился он.

— Тебе так важно мнение других? Что тебе они? — удивилась Александра.

— Бывает, когда устаешь от людей. Устаешь им улыбаться, произносить какие- то слова, наконец, воспринимать все это человеческое скопище.

Не «устаешь», а «не хочешь», — поправила его девушка.

Да, — согласился Конечников. — Устаешь от тесноты, от обязательного соседства с другими, оттого, что их мысли мешают тебе думать самому.

— Понимаю, — сказала девушка.

Александра открыла универсальным ключом маленькую неприметную дверцу, и они попали в сеть спрятанных в теле станции секретных коридоров. Конечников почему-то даже не удивился. Он был готов к чему-то подобному. Девушка, которой так явно угождает командующий эскадрой, может иметь доступ к тайным отсекам для избранных.

Примерно пять-семь минут они шли запутанными, извилистыми, низкими коридорами, пока не вышли к шахте лифта. Его спутница набрала код на панели, и дверцы открылись.

Кабина подняла их на самые верхние этажи станции, в оранжерею.

Федор это понял по сияющим огням основного корпуса, видимым сквозь притемненные стекла. В помещении было темно. Орбитальная крепость была развернута так, чтобы загораживать это место от беспощадных световых потоков огромного бело-голубого диска Кары и нестерпимо-яркого блеска блестящей как зеркало Солейны.

Воздух был прохладным, влажным. Стояла глубокая тишина, изредка нарушаемая лишь шорохом листьев и звуком падения капель конденсата с холодной поверхности стекол. После жаркой и душной залы тут было очень прохладно. Конечников непроизвольно пододвинулся к девушке. Она не отстранилась. Федор положил ей руку на талию, легонько прижал к себе. Девушка, тоже завороженная темнотой и покоем, казалось, этого не заметила. Он прижал ее крепче, провел руками по упругому, точеному телу Александры, положил ладонь девушке на грудь, повернул к себе. Она пыталась что-то сказать. Но Федор нашел ее губы и поцеловал, заставив замолчать.

Она ответила, неожиданно сильно и страстно. Конечников почувствовал ее всю, возбужденную, жадную, жаркую. Она льнула к нему и, задыхаясь, шептала что-то. Конечников стал целовать ее в шею, грудь, кое-как справясь с застежкой, расстегнул платье.

Александра потянула его куда-то в сторону. Там был обыкновенный садовый столик и две скамейки. Федор положил девушку на стол, продолжая ласкать ее тело. Александра обхватила Конечникова ногами, прижимая к себе, застонала. Он дернул ремень брюк, сбросил штаны, и собрался было овладеть Александрой, как та прерывистым голосом произнесла:

— Федя, милый, не надо, прошу тебя…

Она прижала руки к паху, не давая снять с себя трусики.

— Ну почему?! — упрямо спросил он, пытаясь отвести ее руки.

— Я наследница престола… Не смей!!! Моя невинность — дело государственное. Тебя, дурак, кастрируют!!

Девушка сумела сказать это так, что возбуждение Конечникова ушло. Желание словно смыло студеной волной.

Александра села на столе, поправляя растерзанное платье.

— Не обижайся, — сказала она. — Я буду распоряжаться сотнями планет и жизнями миллиардов подданных. А вот в такой малости не вольна. Спасибо, что послушался… Иначе такое было бы…

Она притянула его к себе, гладя по спине.

— Я не обижаюсь…

— Обижаешься, по голосу чувствуется. Хочешь, я тебе рукой помогу?

— Нет, — поспешно отодвигаясь, ответил Конечников. — Я таких извращений не понимаю.

— Ну ладно, — с улыбкой сказала Александра. — Давай тогда покурим.

В ее голосе Федору почудились нотки легкого презрения.

Конечников встретил взгляд глаз Александры, которые пронизывали насквозь. Девушка смотрела на него, но вроде бы и нет, обращенная к чему-то внутри себя.

Конечникову вдруг почудились в ее улыбке равнодушие и скука от тысяч повторений, словно эта юная красавица была старой, все повидавшей, усталой женщиной, прожившей не одну сотню лет и по странному капризу природы, остающейся молодой и цветущей. Повисла неловкая пауза.

Федор в недоумении потряс головой, отгоняя наваждение.

— Что не так? — ласково спросила девушка. — Ничего другого никто и не обещал. Маленькая благодарность за небольшое, волнующее приключение.

— А… — только и нашелся сказать он.

Александра сбросила его руки с себя.

— Приводи себя в порядок, падай, — предложила она.

Федор сел за стол, девушка устроилась напротив. Она пошарила под столом и извлекла коробку. Достала из нее огарок свечи, пачку сигарет и зажигалку. Александра ловко выбила из пачки сигарету. Ярко вспыхнул огонек, отбрасывая в темноту пространство сада. Резкий запах заставил затрепетать ноздри Конечникова.

— Тебе не предлагаю, — произнесла девушка, — удовольствие на любителя. Может не понравиться.

— Что это? — поинтересовался Федор.

— Травка, — сказала она, втягивая дым.

— Гашиш?

— Типа того, — ответила Александра. — Ничего особенного. У нас все это курят вместо табака.

Федор вытащил из кителя пачку.

— Вонючие? — поинтересовалась девушка.

— Нет, «мейд ин».

— Тогда ладно. От того, что смолят наши офицеры, просто тошнит.

— А сама?

— Сравнил тоже, благородную «дурь» и казарменную дешевку.

— Да уж, — только и смог ответить Конечников.

— Ты еще спроси, знает ли отец, что я курю, — Александра засмеялась. — Конечно нет. Он думает, что я совсем еще ребенок, даже разговаривает со мной, чуть ли не сюсюкая. Скажи, ты видел меня прежде, чем поспорил на свой дурацкий будильник?

Федор был сбит с толку крутым поворотом разговора.

— По всей видимости, нет, — ответил он и только потом понял, какую глупость сморозил.

— Ты смелый, это я поняла, — сказала девушка. — Но, похоже, с головой у тебя не все в порядке. Как это — «по всей видимости»? — Мне кажется, мы встречались когда-то давно, — ответил Конечников.

— Вот как, — в раздумье произнесла Александра. — Объясни.

Конечников решил, что она раздосадована, ожидая банальных слов о ее красоте, обаянии, внезапном чувстве. Федор собрался с духом и принялся рассказывать. На удивление повествование вышло предельно коротким.

— Когда я был маленьким, мне довелось увидеть девушку, которую я запомнил на всю жизнь. Ее звали Дарья Дремина. Она была врачом экспериментального С-29, который сел в нашем захолустье. Вскоре этот корабль погиб в бою на орбите внешней планеты системы Арисса.

— И что, она была похожа на меня? — спросила Александра. — Когда это все произошло?

— Это случилось примерно 30 лет назад.

— И сколько тебе тогда было? — с улыбкой поинтересовалась девушка.

— Восемь. А тебе? — спросил Конечников, улыбаясь в ответ.

— В апреле мне исполнится 22 года. Ты ошибся… В те времена меня и на свете не было.

— Значит, это была другая. Но сходство просто поразительное.

— Где это было? — спросила Александра.

— Амальгама. Четвертая планета звезды Арисс.

— Знакомая планета. Скоро туда будут переброшены серьезные силы. Я слышала, что готовится законопроект о компенсации. Так что, не зря ты, Федор, ломился в закрытые двери, требуя наказать эланцев. Хотя, если честно, эта история дошла до верхов только после того, как сбитый «Эстреко» рухнул на Гало.

— Здорово вот так из первых рук получать информацию, — заметил Федор.

— Хочешь перебраться в Нововлад? И ты будешь в курсе.

— Не знаю, надо подумать… А что я там буду делать?

— Будешь командиром моего личного звездолета. Мне нужен закаленный воин, тот, кто сможет победить врага любой целой… Как тогда у Гало…

— Вот оно что… — произнес Федор.

— Да, я хотела встретиться с тобой, — призналась Александра. — Только вот не думала, что это будет воплощением эротических фантазий амальгамского мальчика. Но может это и к лучшему. Мы могли бы вернуться к этому вопросу через какое-то время.

Конечников вдруг остро почувствовал, как фальшивит его новая знакомая, каким скучным, ненужным и незначительным он ей представляется.

«Ну что, убедился?» — иронически произнес в голове знакомый голос мертвой эланки. — «Крыса, — она и на „Солейне“ крыса. Даже Ястребова, — и та лучше».

— А… — хотел что-то сказать Федор.

— Пожалуйста, молчи… не порти… — оборвала его девушка. — Умный, храбрый, сильный. Недогадливый только временами и робкий… Поедем со мной в Нововлад?

— Я… Я должен подумать… — растеряно произнес Конечников.

— Да, конечно. Я подожду, — ласково сказала Александра. — Давай собираться. А то решат, что великая княжна сосет у первого встречного.

Всю обратную дорогу девушка была тихой и молчаливой. Федор чувствовал, что лицо горит от прилива крови, а в паху нарастает нудная, пульсирующая боль, как бывает, если крайнее, запредельное возбуждение не завершилось разрядкой.

В голове было чадно. Где-то на задворках сознания пульсировала чужая, пришедшая, видимо, от мертвой эланки мысль, что все мужчины — кобели проклятые, нуждающиеся в том, чтобы сунуть свое хозяйство в дырку первой попавшейся тетке.

В зале продолжались танцы. Пары вяло двигались под все сильнее и сильнее спотыкающиеся трубы оркестра, — музыканты в перерыве тоже умудрились принять горячительного.

Как назло, первым, кого они встретили, был Никита. Он странно посмотрел на Конечникова, потом отошел в сторонку и нарочито громко, чтобы услышал его неприятель, начал нести пургу, адресуя ее своему знакомому из батальона охраны:

— Славик, мне тут стишок рассказали, смешной до жути. Хочешь, прочту. И не дожидаясь ответа начал:

Шура-Мура, замазура, полюбила пакадура. Пакадур не дурак, продал Шуру за пятак. Шура плачет и рыдает, из кармана выглядает…

Конечников переглянулся с Александрой. Девушка брезгливо поджала губы. Он понял, что надо действовать.

— Извини, что прерываю, — спросил первый лейтенант, подходя к Симонову. — Что ты там про пакадуров гонишь?

— Не про пакадуров, — пьяно покачиваясь и глупо улыбаясь, сказал Симонов, — а про девушку. Пока дура, но скоро поумнеет.

При этом Никита обозначил рукой выпуклость живота, продолжая гнусно хихикать.

— Можно и про «пакадуру», — продолжил Симян. — Сейчас ПКДР -2, а будет ПКДР-3. Там пакадур сидеть будет. Если туда тебя туда посадить, трандец будет всем эланцами. Голова то бронебойная, любой корпус прошибет.

— А ты, малыш, — почти ласково спросил Конечников, — не забыл, что хотел что-то людям поведать? Педик вонючий…

— Как же, забудешь. Ты ведь не только всем раззвонил, но и плакат вывесил.

— Ты, педрила, что против ракетчиков имеешь? — страшным в своем спокойствии тоном, поинтересовался Конечников, и ткнул Симонову правой в нос.

Никитка отлетел назад. Сегодня, видимо, был не его день, поскольку тут капитану совсем не повезло. Падая, Симонов толкнул горообразного второго лейтенанта Пахомова, оператора-наводчика с 2811, который, услышав декламацию Симяна, пробирался сквозь толпу, чтобы разобраться с клоуном, который издевается над службой ракетной артиллерии.

Пахомов сграбастал Никитку за грудки, оторвал от пола, от души накатил ему крюком в левую скулу и обратным движением руки наотмашь разбил ему правую.

Потом второй лейтенант швырнул обмякшего Симяна от себя, прямо под ноги жаждущих расправиться с Никитой артиллеристов под предводительством Стрельникова.

«Особисты» моментально среагировали, закрывая Александру. Подлетел командующий эскадрой и, перекрывая шум драки, страшным голосом завопил:

— Прекратить!!! Прекратить!!! Всех под трибунал отдам!!!

Откуда-то вынырнули солдаты комендантской роты в полном боевом облачении, в касках, с оружием наизготовку.

Бойцы оттеснили людей от поверженного капитана Симонова. Толпа расступилась, — с бригадным генералом по причине его злопамятности и крутого нрава никто связываться не хотел.

Остались только непосредственные участники: Никитка, второй лейтенант, Конечников и девушка.

Генерал в первую очередь выбрал для расправы Пахомова, как самого большого:

— Второй лейтенант Пахомов!

— Я! — по-уставному четко ответил тот.

— 20 суток ареста…

— За что? — работая под дурака, плаксиво возмутился тот. — Иду я, никого не трогаю… И вдруг этот… Прямо головой под дых. Больно… Ну, я, на автомате, его и приложил. Нечаянно…

— Можете забыть об очередном звании, второй лейтенант, — прошипел бригадный генерал.

— Ну, он сам же, господин бригадный генерал…

Тот не счел нужным удостоить подчиненного ответом.

— Кто ударил капитана?! — поворачиваясь к Федору, продолжил экспресс-дознание бригадный генерал.

— Я! — бодро отрапортовал Конечников. — Оскорбил ракетную артиллерию!

— Ты!? — со злобной радостью воскликнул командующий эскадрой. — Ты у меня под трибунал пойдешь, плясун!

— Есть под трибунал! — не изменясь в лице гаркнул Конечников.

— Оставьте его, Николай Иванович, — попросила Александра. — Первый лейтенант защищал мою честь.

— Как прикажете, — растеряно произнес бригадный генерал. — Санитаров сюда. Симонова в лазарет, подлатать, и в камеру бессрочно!

В круг, образованный солдатами вошел майор Лебедянский с крайне озабоченным видом, и что-то прошептал генералу.

Пара санитаров медслужбы подняла сильно избитого Симяна с пола и поволокла его к выходу.

— Крок, я этого так не оставлю. Дуэль! — с трудом повернув голову к Конечникову, просипел Никита, просверливая его взглядом из-под стремительно пухнущих век.

— Отставить, дурак недобитый, — в сердцах заорал командующий. — Дуэль отменяется. Эланцы вас рассудят. Кто жив останется, тот и победит. Ты, Симонов, пойдешь со мной. Мне как раз нужна пара разведчиков на лидер. Посмотрим, каков ты герой в деле…

Толпа вокруг потрясенно выдохнула. Пронзительно завизжали женщины. В толпе замелькали посыльные с красными повязками на рукавах — звездолетчиков требовали на корабли.

Конец 7 главы

Глава 8 ПЬЯНКА ПО ПЕЧАЛЬНОМУ ПОВОДУ

Хелена сидела за столом у компьютера и сосредоточенно давила клавиатуру.

Конечников скучал на диване, просто разглядывая стену. Исцарапанный пластик был разделен примерно пополам, на грязно-белый и бледно-зеленый секторы. Каюта научницы была покрашена так же, как и прочие жилые отсеки орбитальной крепости. Эта казенная расцветка особенно сильно действовала на нервы.

Конечников различал на поверхности точки от затушенных сигарет, еле заметные следы клея и липкой ленты. Обитатели этого куска жизненного пространства крепили к стене картинки в надежде придать уют этой стандартно-тесной, индивидуальной конуре размером 2,5 на 3 метра.

Теперь, на стене висело 2 любительских снимка, в тоненьких рамочках из металлизированного пластика.

На одном Хелена смеялась, призывно махая рукой неизвестно кому, а на другой была изображена во время венчания. Раньше этих снимков было три, но теперь она прятала портрет с траурной ленточкой в чемодане.

В отсеке продолжала накапливаться безнадежная, неприязненная тишина. Она тяжело опускалась на людей, усиливая их отделенность друг от друга. Дыхание мужчины и женщины, да легкое, почти неслышное, гудение светильника лишь подчеркивали километры глухой ваты между ними.

Первый лейтенант смотрел перед собой, погруженный в свои мысли. Поначалу он досадовал, зачем поддался на уговоры этой ненормальной тетки.

Это было действительно странно: — изнасиловать операторов военных линии связи, разыскивая его, привести и молчать, занимаясь своими делами, не предлагая даже чаю.

«Это ведь надо — на корабле готовность номер один, а я сижу у бабы, которая мне даже не нравится»… — подумал Конечников. — «Надо вежливо говорить ей „до свиданья“ и решительно уходить».

Хелена закончила свои расчеты. Она поднялась и подошла к окну. Шаги прозвучали неестественно громко.

Она потянула за шнурок, и металлические пластины жалюзи с неприятным шелестом повернулись, открыв пространство за листом прозрачного композита.

Далекие звезды центра галактики сияли в космической пустоте, разрезая пополам черноту космоса полосой неестественного, мертвенного света.

Научница застыла, глядя на сотканную из неразличимых точек звезд сияющую реку Млечного Пути, словно отыскивая среди них что-то.

Конечников встрепенулся при звуке ее шагов, повернул голову, внимательно наблюдая за ней.

— От окончания расчетного срока прошло 20 минут. Они вот-вот выйдут на связь.

— Надеюсь, — обреченно отозвалась она.

— Не волнуйся, все будет хорошо.

— Если бы так…

Снова повисло гнетущее молчание.

— А если их адмирал обошел нашего Тютю? И теперь эланская эскадра идет прямо к планете?

— Наш старик неплохо соображает. Головной броненосец эскадры оснащен гиперрадаром. Укрыться от этой машинки практически невозможно. А против наших линейных рейдеров эланские «Претенденты» слабоваты.

— Ну почему же они молчат?

— Тоже мне, нашлись великие главнокомандующие, сэнээс лаборатории бурового оборудования и командир БЧ-2 номерного скаута. Мы об этом узнаем последние.

— А вот и нет, — возразила она. Хухрик позвонил бы мне первой.

Конечников поморщился.

Роман академика с молоденькой, замужней, а в последствии вдовой сотрудницей, был верхом бесстыдства.

С Хеленой Корсаков составлял весьма комичную пару. Уродливый коротышка, с огромной головой и хлипким телом, нелепо смотрелся рядом со статной красавицей Ястребовой.

Вдруг до Конечникова дошло, что научница обозвала своего любовника крайне обидным для него прозвищем, которое так подходило для этого человека.

Федору стало противно. После «милого», «любимого», «дорогого», после всех заверений в любви и уважении, после признания неоценимой помощи академика, Антон Петрович был пренебрежительно назван ею словом, подходящим для смешного, маленького, заполошного зверька.

На краткий миг Хелена представилась ему в истинном свете — себялюбивой, эгоистичной гадиной, успешно симулирующей любовь, заботу и внимание, когда ее холодный, расчетливый ум подсказывал использовать именно это оружие в очередном витке крысиных гонок.

«Вот и делай теткам добро», — подумал Конечников.

— Осуждаешь? — спросила она, не увидев, а скорее почувствовав гримасу на лице первого лейтенанта. — Успокойся. В установке для охлаждения используется жидкий натрий…

— Причем тут натрий? — поинтересовался он.

— Спасибо, — зло сказала Хелена. — Я все ждала, когда и ты мне это в морду ткнешь. Раскололся, наконец.

Конечникову вдруг вспомнилась цепочка женской логики: «Рыбка — значит щука, щука — с зубами. С зубами — значит кусается. Кусается — значит собака. Кого-кого ты сукой назвал?».

— Что ты хочешь этим сказать?…

— Я не зря ем свой хлеб, имею кандидатскую надбавку к жилплощади и прочие блага, которых лишены простые смертные. Я ученый, в первую очередь, а потом любовница академика. Моя работа важна, — она подошла к нему, просверливая негодующим взглядом. — Запомни это!

— Ты не поняла, — мягко оборвал ее Конечников. — Жидкостное охлаждение в век полей гашения — это ведь анахронизм.

Конечников поднялся, намереваясь уйти, не дожидаясь, пока Хелена его выставит. Он чувствовал облегчение оттого, что эта странная встреча заканчивается.

— Ой Тед, извини меня. Я придумала себе Бог знает что… — она заискивающе улыбнулась. — А представляешь, Тед, что получится, если вакуум второго порядка начнет выделяться в закрытом объеме?

Она положила ему руки на плечи, легонько надавила, предлагая сесть. Конечников опустился обратно. Хелена придвинула стул и расположилась напротив, касаясь коленей первого лейтенанта своими твердыми, прохладными коленями.

— Ничего не понимаю, при чем здесь это? И что такое вакуум второго порядка?

— В нашей установке созданы условия для образования прон-апроных виртуальных дублетов, второго вакуума. С полями гашения получится осколочная бомба на нереактивной тяге.

— Я не понимаю, — произнес первый лейтенант, делая попытку освободиться.

Ему действительно было непонятно: сочетание популярной лекции по вакуумной физике и кружащего голову, одуряющего ощущения близости тела женщины.

— Если первый вакуум сравним с газом, то второй вакуум — это несжимаемая жидкость. Давления не выдерживает ни один композит.

Глаза научницы были слишком близко. Они были настойчивыми, просящими. Конечников непроизвольно отодвинулся.

— Хелена, давай определимся, чем мы тут занимаемся.

Конечников решительно отодвинул ее от себя, поднялся, отошел к окну.

— Если действительно возникают такие вопросы, то я тебе, наверное, просто не нравлюсь.

— Не в этом дело, — попытался соврать Конечников. Мы с Сергеем были друзьями. Я не могу…

— Ерунда, — отрезала Хелена. — Ему теперь все равно. Он, наверное, был бы даже благодарен.

— Это так неожиданно.

— Не ври, Тедди, Женское сердце не обманешь. Я же вижу, как ты смотришь на меня. Чувствую, как ласкаешь мое тело глазами.

— Ну и что? — удивленно сказал он.

А про себя добавил: «Всякий на тебя смотреть будет, если так задницу обтягивать и сиськи заголять».

— А то, что я ждала этого от тебя.… Мечтала об этом…

— Хела, я тронут, но право же давай отложим этот вопрос до мирного времени. Я ушел с корабля, который может получить команду на взлет в любую секунду.

— Я узнаю об этом первой. Антон скажет мне, когда нужно будет деактивировать «Омегу». Слить жидкий металл и разобрать установку — занятие долгое и хлопотное. Только я смогу грамотно это сделать. На «Солейне» нет ничего важнее нашей установки. Это революция в технике. Новые реакторы, двигатели генераторы, заряды и орудия… — Ястребова замялась, но решилась и продолжила, — излучатели когерентных детонирующих лучей.

Начальство решило погрузить разработки лаборатории на корабль под красным крестом, вместе с женщинами, детьми и раненными, чтобы попытаться ввести противника в заблуждение.

— Напрасная подлость… Их линкоры и тяжелые крейсера, после Гало, не будут церемониться ни с госпитальными транспортами, ни с гражданскими судами, — слова Конечникова сухо прозвучали в тишине, убивая последнюю, призрачную надежду.

— Зачем ты так… — произнесла Хелена, и вдруг, безо всякого перехода добавила. — Все вы, вояки — подонки.

Она заплакала. Конечников физически чувствовал как страшно и одиноко молодой женщине перед лицом грозной неизвестности.

— Обними меня, — вдруг попросила она, подаваясь к нему — мне холодно.

Конечникова передернуло от приторного запаха ее духов, он хотел было отстраниться, но в голове снова раздался голос призрачной эланской девушки.

«И чего ты стоишь?» — иронически поинтересовалась Лара. — «За такие сведения надо платить. Я тоже поучаствую».

Он неловко положил руки на талию Хелены и притянул к себе. Сквозь тонкую ткань комбинезона лейтенант почувствовал теплоту и упругость тела. Гладкость кожи, словно созданной, для того чтобы ее ласкали мужские руки. Хелена тихонько вздохнула и прижалась к нему, положив голову ему на плечо.

«Может зря я так с ней» — подумал Конечников.

— Извини меня, — произнес он.

— Не за что. Ты просто такой. Ты не можешь врать… Правильный… Рыцарь без страха и упрека.

Научница закинула руки на шею Конечникова и поцеловала крепко, сильно, настойчиво. Борясь с невозможной неправильностью происходящего, лейтенант опустил ладони ниже талии Хелены, лаская ее зад, потом, опьянев от возбуждения, потянул молнию комбинезона, обнажая грудь. Очень скоро два бьющихся в экстазе совокупления тела заставили потрескивать хлипкую стандартную койку.

Конечников потерял контакт с реальностью и оказался на Гало в тот момент, когда их с Ларой прервал взрыв в небе. Но на этот раз его жгло изнутри, от совершенно невозможных, запредельных ощущений. Лара ни в чем не упрекала его, но и самому Федору было понятно, как много он потерял, обладая ей в чужом теле…

Хелена, довольная и разомлевшая, сидела на тесной кровати, поджав под себя ноги, накрывшись одеялом. Она курила, с видимым удовольствием выпуская резко пахнущий ядовитый дым.

— Мне нужно было с самого начала выбрать тебя, а не Сергея, — в раздумье произнесла она. — Ты такой свирепый и страстный… Я почувствовала себя девочкой, будто это у меня в первый раз.

— Я бы не потерпел соперника, — произнес в ответ Конечников.

— С тобой, его бы не было, — Хелена прижалась к нему, поцеловала. Она бросила сигарету и улеглась рядом. — Я думаю, что и ты остался мною доволен.

— Конечно, маленькая, — соврал Конечников.

— Скажи, — Хелена внимательно заглянула ему в глаза. — А кто это Лара?

— Не знаю, — ответил он.

— Ты называл меня Ларой.

Хелена хотела сказать это со скандальной интонацией, но ей было слишком хорошо. Часть чувств и эмоций эланки оглушающим наркотиком осталась в теле научницы.

— Значит ты была Ларой, — пожал плечами Конечников.

— Ай, ерунда, какая разница, — сказала она. — Не буду я с тобой сейчас ссориться. Я тебя звала, чтобы объяснить тебе очень важную вещь.

— Слушаю, Хела, — заинтересовался Конечников.

— Помнишь, ты сказал, что если останешься без бомб и ракет, то вдуешь линкору движками на полной тяге в ворота стартового шлюза. Я удивилась, а потом сообразила, подсчитала: мощность двигателя, радиус кривизны защитного поля — достаточно для инициации реакции во втором ваке. Только ты не учел одного.

— Пушек линкора? — спросил Конечников.

— Нет, — задумчиво сказала Хелена. — Там должен быть газ.

— Не понял, — сказал Крок. — Зачем газ?

— Я догадалась, откуда ты все это вывел, — заметила научница. — Наблюдательность… Но ты не знаешь, что в шлюзе слишком высоко остаточное давление газа.

— Не понимаю, для чего газ.

— Это просто. С громадным ускорением бомбардируя силовое поле компенсаторов, он служат инициатором реакции. Вот он, секрет генератора Корсакова. Это так просто, Тед.

— Хелена, зачем ты мне рассказываешь? Это ведь секретные данные.

— Это ведь я открыла. Это мое. Кому хочу, тому скажу. Кого люблю, тому скажу. Может это спасет тебе жизнь.

Она протянула к нему руку и погладила его по щеке.

— Вообще-то ковырнуть орбитальную крепость занятие крайне хлопотное. Может, мы зря умираем прежде смерти?

Хелена бросила на него быстрый взгляд.

— Раз они решились, то пришли с чем-то, чтобы наверняка… Но может ты прав, и вся хитрость всего лишь во внезапности нападения… Скажи, — вдруг неожиданно спросила она. — У тебя с княжной что-то было?

— С какой княжной? — сыграл в удивление Конечников.

— С этой крысой… — научница сделала над собой усилие и выдавила: — Александрой.

— А она княжна? — сыграл в удивление первый лейтенант.

— Да, — ответила Хелена, внимательно наблюдая за его реакцией, — и не простая. Одна из великих княжон, наследница.

— Ого. Я думал так, просто нововладская мажорка, дочь маршала или богатого промышленника.

— Ну и решил приударить? — с напряжением в голосе спросила она.

— Нет.… Да и не было у нас ничего.

— Врешь ведь, Тед, — не успокаивалась Хелена.

— Нет, зачем мне врать. Мы разговаривали. Александру очень интересовало, как происходит бой. — Я рассказал.… Потом объяснил, как, на мой взгляд, усилить мощь скаутов за счет их маневренности.

— Ты врешь, — без всякой уверенности произнесла Хелена. — Ты вернулся такой красный, будто вас застукали с ней, в момент, когда она удовлетворяла тебя при помощи рта.

— Какая гадость, — вырвалось у Конечникова.

Хелена внимательно посмотрела на него, потом тихонько засмеялась.

— Сразу видно, что ни разу тебя никто этим не побаловал, — произнесла она. — Лежи, и ничего не бойся. Я умею делать минет лучше, чем твоя драная Шура — Мура.

В разгар процесса зажглась видеопанель. Включение при сверхсрочных звонках происходило автоматически.

На экране появился Антон Петрович. Он близоруко щурился, пытаясь разглядеть, что это происходит в комнате, освещенной лишь люминесценцией монитора.

— Хеленочка, птичка, что это ты там делаешь, — поинтересовался академик, постепенно покрываясь бурыми пятнами нервного румянца.

Она взвизгнула, вскочила, набросила одеяло на видеодатчик.

— Я все видел, — строго сказал Корсаков. Он был поразительно спокоен, лишь краска на лице и подергивание левого века выдавали, сколько усилий ему это стоило.

— Ну и что, — с пол-оборота завелась пойманная на горячем научница. — Ты не уделяешь мне внимания, у тебя — то собрания, то нет настроения, то не стоит. А я молодая, я жить хочу.

— Елдака ты хочешь, — глухо произнес Антон Петрович. — Не бузи. Я всегда говорил, что ты вольна распоряжаться своим телом, как посчитаешь нужным. Я знаю обо всех твоих похождениях, обо всех твоих кавалерах. Рассказать твоему другу?

— Антоша, перестань, — попросила Хелена, бросив быстрый взгляд на Конечникова.

— Ладно, — произнес академик. — Глаза не видят, желудок не страдает. Но ты потеряла всякую осторожность, а мне это неприятно. И, кстати, может твой новый друг представится?

— Как же, ищи дурака, — буркнул Конечников, зажав нос, чтобы изменить голос, натягивая брюки, которые отчаянно сопротивлялись, не желая одеваться на потные ноги.

— Я ничего другого и не ожидал услышать, — Корсаков состроил презрительно-благородное выражение на лице. — Если вы не против, я все равно сейчас зайду к вам на разговор.

Конечников не вступая в дискуссию, взял в охапку китель, кобуру, ремень с портупеей и был таков. Первый лейтенант бежал по коридору, в спешке приводя себя в порядок. А в голове продолжали звучать голоса.

Конечникову некогда было рассуждать, кажется это ему или происходит на самом деле.

— Твой мальчик убежал? — после долгого неприязненного молчания спросил академик. — Что же он так?

— Он все правильно сделал. Его корабль на боевом дежурстве, — угрюмо и безысходно ответила она. — Мы ведь договаривались, что отпустишь меня, когда я этого захочу. А ты… Ты не представляешь, насколько он был важен для меня. Антон, я тебе этого…

— Ладно, потом про это поговорим, — прервал ее Корсаков. — От бригадного генерала нерадостные вести. Разведчики эскадры вошли в контакт с вражескими кораблями. Время готовить «Омегу» к погрузке.

— Хорошо, Антон, — уныло сказала Ястребова, — через 10 минут я буду.

За окном что-то сверкнуло. Голоса пропали, наваждение рассеялось.

Вспышка была ослепительной. Она застала Конечникова в коридоре. Окна там не имели кроссполяризаторов, но его глаза спасло то, что прямой поток лучей был перекрыт конструкциями станции. Зато первый лейтенант смог оценить ее яркость по тому, как осветился диск планеты. Солейна заблестела в лучах далекого взрыва так, что стало больно глазам.

Но вот напор световой энергии ослабел, и тьма вступила в права на ночной стороне планеты. Конечников к тому времени успел добраться до прохода, который соединял центральные области орбитальной крепости и швартовочные зоны 3 терминала.

Когда он выбежал на прозрачную галерею перехода, буйство небесных сил утратило свою мощь, лишь в направлении Большого Магелланова облака, разгоралась и гасла новая, ослепительно яркая звезда. Временами рядом с ней вились какие-то нестрашные, далекие искорки.

На разные голоса выли динамики, призывая солдат и командиров занять места по боевому распорядку, а Конечников стоял, и не мог оторваться от этой ни на что не похожей небесной гостьи. Вдруг он понял, что больше всего странное светило похоже на сигнальный фонарь, отбивающий сообщение симпл — кодом. Одновременно с этим он стал понимать, что пытаются передать люди летящие на далеком корабле.

Точки и тире сложились в слова, которые никак не хотели укладываться в голове.

«ВСМ КТО МНЯ СЛЫШ Я СК 2801, КОМ КАП СИМОНОВ ЭСК УНИЧТОЖ ПОЛН УПР АСТЕР С ДВИГ И ДЕТОНАТ ОСТ ОДН НА ХВ 4 ОБЗ ЭСК ПРОТ 4 ЦИКЛ И 10 ТУНДР ДВИЖ К БАЗЕ ПРОЩ ПАК БЫЛ ПРА»

Смысл этого сокращенного до предела послания был прост:

«ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ. Я СКАУТ 2801, КОМАНДИР КАПИТАН СИМОНОВ. ЭСКАДРА УНИЧТОЖЕНА ПОЛНОСТЬЮ УПРАВЛЯЕМЫМИ АСТЕРОИДАМИ С УСТАНОВЛЕННЫМИ НА НИХ ДВИГАТЕЛЯМИ И ДЕТОНАТОРАМИ. ОСТАЛСЯ ОДИН. НА ХВОСТЕ 4 УПРАВЛЯЕМЫЕ РАКЕТЫ. ЭСКАДРА ПРОТИВНИКА В СОСТАВЕ 4 ЛИНКОРОВ И 10 ТЯЖЕЛЫХ ШТУРМОВЫХ КРЕЙСЕРОВ ДВИЖЕТСЯ К БАЗЕ. ПРОЩАЙТЕ».

Что такое «пак» и «пра» для Конечникова осталось непонятым. Неяркая вспышка ударила по глазам, и сигналы прекратились. Первому лейтенанту все было понятно — одна из «обуз» противника достала корабль.

Почему-то в этот момент Конечников вспомнил, что у них с Никитой оставалось незаконченное дельце, связанное со ссорой на банкете.

Первому лейтенанту стало стыдно. Только что, на его глазах погиб «2801» со всем экипажем. Погибли боевые товарищи, славные ребята, а он обрадовался, что не придется скрестить мечи с их командиром, единственным, кто на этом корабле все портил. Других мыслей не было, весть о страшной катастрофе ошеломила и напугала первого лейтенанта.

Внезапно, сквозь вой сирен, пробился зуммер сигнального браслета. На экранчике коммуникатора беззвучно ругался командир корабля. Конечников сделал знак, что ничего не слышит, показав на уши. Майор махнул рукой, приказывая бежать, что есть мочи на корабль.

Все тесное и неудобное пространство внутри «ноль третьего» было наполнено движением: сновали матросы, бегали посыльные. Командный состав отборным матом и зуботычинами побуждал команду занять места по боевому распорядку. В полном боевом облачении промчался десантный отряд, заставив запрыгнуть на койку, спасаясь от бронированных монстров, даже дежурного по крейсеру.

Раздавался лязг опробуемых зарядных элеваторов, отделенных от жилого пространства перегородками в толщину бумажного листа.

В довершение всего в коридоре, сняв кожухи стенных панелей, техники в спешном порядке перебирали совершенно некстати отказавший эмиттер поля. Вспыхивала молекулярная сварка, воняло нагретой керамикой и горелым металлом. Из клубов дыма доносилась бешеная ругань зампотеха, искаженная надетой на лицо дыхательной маской.

Конечников имел надежду, что ему удастся незамеченным проскользнуть на верхний ярус центрального поста в центр управления огнем, но командир корабля ждал его у входа в рубку.

Глаза майора метали искры, было видно, что он сдерживается из последних сил. Конечников приложил руку к кепи, отдавая честь командиру. Тот небрежно козырнул, взял починенного за локоть, и почти втолкнул в капитанский кабинет.

Майор аккуратно закрыл дверь и заорал:

— Какого черта, Федор Андреевич! Что вы себе позволяете, милейший!!!

— Алексей Павлович, — Конечников внимательно и твердо посмотрел в глаза командира. — Имею сообщение чрезвычайной важности.

— Господин Конечников, не пудрите мне мозги! Сначала вы на праздничном банкете затеваете ссору, вызываете на дуэль командира ракетоносца! Теперь шляетесь, Бог знает, где в самовольной отлучке при объявленной 1 степени боеготовности, не изволите являться по сигналу боевой тревоги! Я вас под трибунал отдам!!!

Тихонов еще долго орал про неполное служебное соответствие, что лишит его отпусков на веки вечные и так далее и тому подобное…

— Алексей Павлович, вам не идет ругаться, — мягко произнес Конечников, когда его командир выговорился. — Да, я виноват.

— «Виноват»… А если бы дали команду на старт?! — уже не так экспрессивно произнес командир корабля.

— Не дали бы. Я застрял на галерее, где принял сообщение от Симонова.

— Каким образом, разрешите полюбопытствовать, — с ехидцей поинтересовался майор. — Телепатически?

— Увидел своими глазами. 2801 отбивал его световой пушкой на симпл — коде, пока не подбили эланцы.

— Вот как.… За симпл — код можно на каторгу загреметь. — Тихонов в задумчивости сделал шаг к первому лейтенанту и втянул воздух. — Вы ведь не пили и не курили траву сегодня?

— Не балуюсь…

— Что было передано? — перешел на деловой тон Тихонов.

— Симонов передал, что эскадра уничтожена управляемыми астероидами с двигателями и детонаторами. Он остался один, а на хвосте у него ракеты. К нам идут две пары «Циклоно» и десяток «Тундеров». Потом — вспышка, и передача прервалась.

— Конечников, вы не ошиблись, уверены?

— А почему не дали команду на взлет? Наши командиры ведь не полные кретины… — ответил Конечников. — У нас против четырех «Претендентов» один сильно побитый тяжелый рейдер, а на 10 армейских «Сарацинов» 12 скаутов из охранных подразделений Дальней Разведки.

— И крепость, первый лейтенант.

— А что им стоит повторить трюк с астероидами? А если у эланцев есть корабли, которые не заметил Симонов? Достаточно подойти паре «сучек» с полным боекомплектом, и через полчаса боя крепость будет обращена в металлолом.

Майор долго молчал, укладывая в голове принесенную Конечниковым страшную весть. Его лицо на глазах теряло жизнь, наконец, командир корабля сказал потухшим бесцветным голосом:

— Не падайте духом Федор Андреевич. Мы все клялись отдать, если понадобиться, жизнь на Отечество, за нашего государя, великого князя. Идите, голубчик к себе на пост… Мы победим… Жаль, нельзя помянуть наших, мне и вам, как никогда нужна будет свежая голова…

Конечников бесшумно поднялся на второй уровень командной рубки в центр управления огнем. Это была его епархия. Привычно моргали огоньки боевых систем, перепрыгивали в последнем знаке цифры дальномеров, светились мониторы обзора и проводки целей.

Он хлопнул по плечу Стрельникова, который сидел на первом посту управления ракетами. Стрелкин был так увлечен маневрами, что даже не заметил прихода командира.

— Где тебя носило, Крок? — спросил Василий. — По бабам?

— Воздухом дышал, — ответил Конечников.

— Ага… А воздух был пропитан «Диким садом»?

— Ну, почему бы и нет…

— Ну, ты герой. Раскрутить столичную штучку…

— Какую?

— Не скромничай, — Стрельников по-свойски улыбнулся. — Только княжна Александра была надушена им. Дорогие, между прочим, душки. 250 «рваных» флакон.

— Ах, если бы, — покачав головой, сказал Конечников. — Не только дочке великого князя это по карману…

— Тьфу! Долбоебом был долбоебом и остался. Знал бы, что к Ленке пойдешь, — не пустил бы — в сердцах сказал Василий и добавил спокойней. — На вот, возьми, а то разит, как от «голубого». Надеюсь не посрамил честь эскадрильи?

Он бросил приятелю пузырек с уставным одеколоном, который на местном сленге назывался «Термоядерным».

— Дама была в восторге, — ответил первый лейтенант, брызгая одеколон на себя и кривясь от зловония казенного аромата. — Настоятельно приходить просила.

— Пока мы тебя ждали, я заметил, что одна из звезд как-то странно мигает.

— Ну и чего?

— А потом она совсем погасла.

— Ты записал?

— Нет, но, наверное, на центральной обсерватории все зафиксировали.

— Тебе это ничего не напомнило? — осторожно спросил Конечников.

— Нет…

— Подумай, Васек.

— Симпл — код?!!

— Да. Я расшифровал передачу.

— Ну и…

Конечников, покосившись на дежурных наводчиков центральной батареи, притянул Стрелкина к себе и на ухо прошептал все, что сумел узнать.

— Ни хрена себе, — только и сказал Стрельников. — У тебя выпить есть?

— Нельзя, мы на боевом дежурстве.

— Да ладно, разве не слышишь?

Снизу раздавался голос командира корабля с характерными нетрезвыми интонациями. Майор с большим чувством выводил: «… И вымпелы вьются, и цепи гремят, последний парад наступает. Готовые к бою орудья стоят, на солнце зловеще сверкая».

Командир допел куплет и гаркнул во всю силу луженой глотки: — «Что, соколики, умрем за веру, князя и отечество?»

— Все мы подохнем не за хер собачий, — со вздохом заметил Конечников.

— Каптенармус, поднимись в артиллерийскую рубку, — приказал Стрельников по громкой связи.

— Слушаю вас, господин второй лейтенант, — подчеркнуто официально, с плохо скрываемой ненавистью отрапортовал каптер, появляясь на посту.

— А скажи, Иваныч, не осталось ли у нас жидкости для протирания прицельных экранов? — развязно поинтересовался Василий.

— Ты свою норму месяц назад высо… прошу прошения. Господин второй лейтенант вы лимит оптической жидкости на этот месяц использовали еще в прошлом.

Федор знал, что Стрельников достал каптера просьбами о выдаче спирта, и без свидетелей Иваныч, наплевав на субординацию, просто посылал второго лейтенанта на хуй.

— Иваныч, дай, — попросил Конечников. — Помянем души безвременно погибших рабов Божьих.

— А случилось-то чего? — пугаясь, спросил каптер.

— А ничего особенного… Все мы клялись отдать жизни хрен знает за что, — ответил Федор и добавил с усилием выталкивая тяжелые, страшные слова: — Эскадру… Всю… До последнего корабля…До последнего человека…

— Вот ведь еб твою мать!! Простите вашбродь, вырвалось. Сейчас мигом соображу: и водички, и что разбавить, и закусь, — засуетился Иваныч.

— Ты, это, апельсин, главное, на кухне возьми, — вставил Стрелкин, — и воду из комсоставского бачка, а не из того в котором повар ноги моет.

— Ох, и гнида, ты, Василий, — помирать завтра, ты все со своими шуточками погаными лезешь, — в сердцах заметил пожилой каптер.

Утро в центре управления началось с очередной нервотрепки. К отсутствию связи с эскадрой добавилось новая неприятность. В ангаре сборной эскадрильи, вполне исправный и готовый к взлету корабль-разведчик упорно игнорировал вызовы центрального поста.

Разумного объяснения этому не было, а оттого предполагали самое худшее.

Чтобы выяснить причину, на 3 терминал был направлен посыльный штаба, капитан Искорин. Капитан явился в сопровождении группы спецназа Службы Безопасности, готовой в любой момент пустить в ход оружие.

Внешняя и внутренняя двери главного шлюза ракетоносца были открыты нараспашку, лишь было активировано поле отсечки, которое удерживало воздух внутри корабля.

Нижние чины вповалку спали на койках и на полу. Стоял терпкий аромат перегара, кислый запах блевотины, тяжелый дух от потных и немытых тел.

Люки орудийных башен были открыты и висели без движения. Когда один из спецназовцев с усилием захлопнул почти 80 килограммовую нижнюю «тарелку» второй массометной башни центральной батареи, оттуда донесся забористый трехэтажный мат, слышимый даже через 45 миллиметров особопрочной компресситовой брони.

Капитан Искорин, светловолосый молодой человек пухлого телосложения в щегольском мундире приказал разобраться.

Лейтенант — спецназовец дал отрывистую команду, и десантники опустили люк обратно, намереваясь влезть в тесное пространство артиллерийского каземата. Тут на стекла шлемов спецназовцев выплеснулось содержимое чьего-то желудка, и вдрибадан пьяный голос проорал:

— Кто там гниды шутит, воздуху дайте.

— Я те сейчас так дам, морда, — рявкнул эсбешный лейтенант, делая знак своим громилам.

Десантники стали выволакивать вяло сопротивляющийся личный состав в ангар, отвешивая им пинки и раздавая зуботычины.

Не дожидаясь результатов «профилактической» работы, посыльный штаба прошел в корабельную рубку, брезгливо кривясь от вони и стараясь ни во что не вляпаться.

Там он застал спящего сном младенца командира, в окружении дежурного расчета пилотов, техников, локаторщиков и гравиметристов.

Работали все терминалы связи. На экранах брызгал слюной дежурный по штабу майор Перепелкин. Узнать, что же такое он говорил, не представлялось возможным, поскольку звук был выключен. Видеодатчики были аккуратно заклеены непрозрачной лентой, поэтому штабист не мог видеть идиллически-трогательной картины отдыха пьяных звездолетчиков.

Искорин, будучи от природы человеком деликатным и не любящим ругаться самому, просто включил на полную громкость динамики, сорвал импровизированные крышки с объективов камер, а сам пошел инспектировать артиллерийский пост.

Но в отличие от первого яруса боевой рубки здесь никто не спал. Видимо, дежурный расчет принадлежал к числу малопьющих, которым сколько не налей, все мало.

Или справиться с «осаженным» денатуратом помог пресловутый апельсин, выжатый в пойло и разбавление не 50 на 50, а 37 на 63 по фирменному рецепту второго лейтенанта Стрельникова.

Операторы усердно проводили тестовые замеры параметров электронных систем. Стрелкин курил «травку», вслушиваясь в рев бешеного слона, который издавал дежурный. В потоке невнятных звуков можно было разобрать что-то типа «под суд», «гауптвахта», «на каторгу», смазанные плохой артикуляцией распаленного до предела майора. Именно эти слова заставляли Ваську Стрельникова мелко ржать и подталкивать локтем Конечникова, который занимался осмеиваемой всеми теорией мобильного боя, гоняя по экрану силуэты кораблей.

— Да кому эта муть нужна, Крок. Пройдет пара дней, и эскадра эланцев… — тут Стрелкин увидел капитана, и слегка покачиваясь, не выпуская при этом, бычок изо рта выкрикнул: — Встать! Смирно! Вольно! Сидеть! Голос!

— Сядете, голубчик, все сядете, — зловеще пообещал Искорин. — Я лично посодействую. Мне ваша клоунада, Стрельников давно поперек горла.

— А чего? — искренне обиделся тот. — Нормально поздоровкались, чай не генерал…

— Господин первый лейтенант, — обратился штабной офицер к Конечникову. — Извольте унять своего подчиненного. А то я сам это сделаю.

— Господин второй лейтенант, — отреагировал Конечников, поворачиваясь к Стрельникову — потрудитесь впредь для приветствия старшего по званию употреблять только допускаемые уставом команды.

Искорин важно кивнул, не обратив внимания на пару жестов Конечникова, предназначенных для Василия. Как команды они означали: — «Наведение отменяется. Двигатели на торможение, разворот 180 градусов». В более широком смысле переданное Стрельникову послание гласило — «Не связывайся с дерьмом».

— С чем пожаловали, господин капитан? — поинтересовался Конечников.

— Вы отдаете себе отчет, господин первый лейтенант, что это подсудное дело? — гневно спросил Искорин.

— Неправильная подача команды?

— Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан малого ракетоносного крейсера в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…

— Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная морда: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.

— Что ты сказал?

— Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось два дня, пока «виркоки» не придут сюда и не отправят нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.

Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Стрелкин сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.

— Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!

Искорин на ватных ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.

Майор, не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно пялясь в экран.

— Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул Искорин лейтенанту спецназа. — И вот что… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.

— Сделаем, Викентич, — также тихо ответил эсбешник.

— Рук только ему не сломайте, — напутствовал его штабист.

На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.

— Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!

Десантники замерли.

— Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.

— Буйствует?

— Так точно.

— Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности.

— Слушаюсь, — отчеканил капитан.

— Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.

— Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.

— Если эти господа не слишком здоровы, генерал немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.

— Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.

— Как чувствует себя господин Конечников?

— Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.

— Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и деликатно улыбнулся, поняв глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…

Лебедянский отключился.

Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край ближайшего кресла.

— Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?

На «псарне», все встало с ног на голову: эсбешный спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.

Иван Иванович, личный медик генерала Соломатина, занимался майором Тихоновым, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.

Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери каюты, нервно насвистывая нечто бравурное, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.

Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и в дупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво, сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и дочь соседа-землевладельца, его невеста, с которой он ни разу не ебался.

Разудалая банда пьяных обломов действовала Конечникову на нервы своими воплями. Из-за невообразимой тесноты они мешали одним присутствием. Рядом с первым лейтенантом мелькали стаканы с «пакадуровкой», его дергали за китель, предлагая присоединиться, пьяные звездолетчики отпускали едкие замечания по поводу попыток первого лейтенанта привести волосы в относительный порядок.

Наконец, придав себе при помощи слюней и расчески приличный вид, Конечников с облегчением выскочил из пропитанного алкоголем закутка.

На центральном посту генеральский медик заканчивал возню с майором, приглаживая ему мешки под глазами криоинструментом, похожим на небольшой утюг. Алексей Павлович, с глупой, даунской радостью хлопал глазами, впервые столкнувшись с медицинским обслуживанием класса элит, в особенно действием энзимного энергетического коктейля, в просторечии называемом «антипохмелином».

У трапа их ждала «мыльница» — нагло блестящее лаком обшивки транспортное средство, которым пользовалось только высшее начальство.

Медик, внимательно наблюдая за своим пациентом, нырнул в дверь за водителем. Командир скаута с удовольствием устроился на почетном генеральском месте в заднем ряду, первый лейтенант устроился рядом с пилотом транспортера.

— Прикажете начать движение, господин майор? — почтительно справился водитель.

— Трогай, — разрешил Тихонов, с немым восторгом разглядывая кожаную и бархатную отделку салона.

Машина резко взяла с места и скрылась в дыре тоннеля.

Конец 8 главы.

Комментарий 8.

Утро вечера мудренее.

17 Апреля 10564 по н.с. 2 ч.48 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Управительница Жизни отчаянно хотела спать, но не могла оторваться. Она прикладывалась к бутылке, пока та не опустела. В пепельнице прибавлялись окурки. Наконец, Рогнеда решила оставить остальное на потом.

Она провалилась в тяжелый сон, наполненный болотным туманом из которого высовывались зубастые пасти рептилий. Почему — то у всех этих тварей было одно имя — «Пастушонок».

Утро вечера мудренее (продолжение).

17 Апреля 10564 по н.с. 11 ч.48 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Утром, около 12 часов, Живая Богиня проснулась. Она долго лежала, глядя в потолок бессмысленными глазами. Наконец, собравшись с мыслями, она поднялась и отправилась в ванну. Струи контрастного душа привели Управительницу в чувство, смыли следы вчерашнего опьянения.

Рогнеда пошла в гимнастический зал, танцевать и заниматься на тренажерах. Через полтора часа издевательств над собой, Управительница снова стала собой: — спокойной, собранной, энергичной.

Она с аппетитом поела и задумалась, что на самом деле хотел от нее Управитель. Прогнозы получились неутешительные. Управительница хмурилась, перебирая варианты.

Словно услышав ее, с неба пришел вибрирующий звук. Это звучали сирены звездного корабля, предупреждая, что бронированный «Дракон» собирается совершить посадку.

Девушка прошла в зимний сад. Сквозь стекла было видно, как приземляется звездолет Управителя.

Управительница сменила трико и кеды на легкую тунику и босоножки на каблуках. Волосы посветлели, и завились в кудряшки, на лице заиграла легкая улыбка.

Очень скоро Андрей появился в зимнем саду.

— Здравствуй мой господин и повелитель, — в своей обычной, полной иронии манере приветствовала его Рогнеда.

— Я не сержусь, не надо подлизываться, — благодушно ответил ей Живой Бог.

— А я что, подлизываюсь? — с мягкой улыбкой спросила она. — Опять будешь меня мучить своим древними сказками?

Он опустилась в кресло, откинулась на спинку, потянулась.

— Можно подумать тебе было неинтересно, — с усмешкой поинтересовался Пастушонок. — Оттого ты сидела, чуть ли не до рассвета?

— Ну, ты умеешь развлечь, — улыбнулась девушка. — Только давай сначала чаю попьем. Ты, наверное, голодный.

— Давай, — согласился Управитель. — Под чаек все гораздо лучше воспринимается.

Рогнеда вскипятила воду, засыпала в заварочный чайник травяную смесь. В воздухе поплыли тонкие, неземно прекрасные ароматы. Даже утомленный к всевозможными диковинками Управитель стал с удовольствием принюхиваться.

Девушка священнодействуя, разлила ароматный напиток по чашкам, положила на тарелку маленьких крендельков, печенюшек и булочек.

Потом Рогнеда села напротив мужчины, поставив локти на стол и опустив голову на ладони, пристально и нежно стала глядеть на него, словно вид пьющего чай Управителя был самым прекрасным в ее жизни.

Андрей, зная о штучках, на которые была горазда Живая Богиня, поначалу старался не обращать на это внимания, но всеже наивное кокетство девушки сумело затронуть его сердце.

Управитель как-то подобрел, отошел, расслабился. Управительница щебетала что-то из репертуара, которым женщины потчуют вернувшихся домой любимых и долгожданных защитников и кормильцев.

— Спасибо, — поблагодарил он, закончив с чаем. — Ты прекрасная хозяйка.

— Не за что, — скромно поблагодарила девушка Живого Бога.

— Иногда мне хочется, чтобы ты всегда была рядом, Принцесса, — расслабленно — довольно сказал Андрей.

— А что тебе мешает? — спросила Рогнеда и улыбнулась, непосредственно, наивно и радостно, словно действительно была юной девушкой, радующаяся тому, какой домовитой и заботливой она показала себя нравящемуся ей мальчику.

— Рад бы в рай, да грехи не пускают, — ответил Пастушонок.

Но вопреки зловещему смыслу подтекста, фраза не прозвучала угрожающе. Он вдруг почувствовал себя сильнее, умнее и значительней чем был. Все подготовленные для разговора угрозы и злые слова вдруг растаяли.

Под взглядом сияющих нежных глаз девушки не хотелось верить в то, что подсказывал ему разум. Управитель с трудом заставил себя вспомнить, что Рогнеда, по меньшей мере, на 1300 лет его старше. А всем этим женским приемчикам влияния на мужскую психику она обучала целые поколения придворных амазонок в те времена, когда он не родился на свет.

— Опять какие-то подозрения? — поинтересовалась Управительница. — Ловушки, козни, желание утвердить себя. Неужели нельзя по- доброму. Я ведь все для тебя сделаю Андрей…

— Давай послушаем запись, — преодолевая чары Живой Богини, — предложил Управитель.

— Ну вот, — огорчилась Рогнеда. — Давай. Только не будем портить это место.

Они опять долго шли через заполненные всевозможными диковинками залы, пока не вышли в знакомый павильон в для чтения.

— Скажи, Андрей, а почему ты сразу не сказал, что Колыван пишет про тебя и меня? — поинтересовалась девушка.

— Так интересней, — ответил ей Управитель.

— Какой ты был суровый, — тихонько рассмеялась она. — Если бы я не знала точно, что это ты, никогда бы не догадалась по описанию.

— И я, если бы не знал точно, что это была ты, не поверил бы в то, что ты смогла такое сделать.

— Что? — удивилась Рогнеда.

— Узнаешь, — ушел от ответа Андрей. — Включай.

продолжение.

Глава 9 ПОЖАР В НЕБЕСНОЙ КРЕПОСТИ

— Господа, с болью в сердце сообщаю вам трагическую весть, — встав с места, сказал командующий Базой, генерал Соломатин. — Вчера ночью, в 1 час 37 минут единого времени, наша эскадра была полностью уничтожена мгновенным ударом неприятеля. Наши товарищи до конца выполнили свой воинский долг. Прошу почтить память погибших минутой молчания.

Офицеры поднялись. Было видно, что у майоров и полковников на языке крутятся слова недоверия и отрицания, и только авторитет командующего не дает тишине взорваться криками о том, что все это ошибка, этого не может быть. Но постепенно страшный смысл вошел в сознание служивого люда, наполнив лица смертельной бледностью.

— Прошу садиться, господа, — предложил командующий. Начальник штаба расскажет подробности.

— Итак, — начал доклад старый полковник Томасон, хорошо поставленным, дикторским голосом. — Четвертая эскадра вышла на перехват противника, замеченного в секторе 21/26/54/436.

Данные гиперпространственной локаторной станции, а также пеленгация квик-передатчиков противника и грависканирование дали основание нам предполагать, что против орбитальной крепости «Солейна» выдвинуто крупное подразделение противника. Предположительно, эланский флот задействовал в этой операции до 4 линейных звездолетов класса «Претендент» и до 15 тяжелых штурмовых крейсеров «Сарацин».

Мы смогли противопоставить им 5 линейных рейдеров класса «Король неба», 15 тяжелых крейсеров проекта «Муромец» и 2 корабля из сборной эскадрильи малых гиперпространственных ракетоносцев.

Данная эскадрилья в составе 12 машин, а также линейный рейдер «Князь Иван» были оставлены для охраны станции.

— Спасибо и на этом, — иронически заметил кто-то.

— Должен также заметить, что орбитальная крепость проекта «Цитадель» представляет собой весьма мощный военный объект, имеющий на борту до 12000 массометов, лазеров и плазмометателей среднего и малого калибра. Также, станция может вести огонь противокорабельными дистанционно управляемыми ракетами. Всего имеется в наличии 8 постов, способных проводить наведение на цель до 24 ракет одновременно.

И, наконец, орбитальная крепость имеет на вооружении четыре 5-ти гигаваттных лазера непрерывного действия, 36 крупнокалиберных массометов и 18 больших плазменных пушек.

— Умри все живое, — произнес тот же голос.

— Господа, — строго сказал командующий, — мы здесь собрались обсудить план ведения военных действий с превосходящим нас по численности и огневой мощи противником, а не для состязания в остроумии друг с другом. Продолжайте, пожалуйста, Зиновий Альбертович, — предложил он докладчику.

Полковник Томасон продолжил перечисление характеристик космокрепости, линейных рейдеров и крейсеров деметрианского флота. Потом он также неспешно перешел на ТТХ боевых звездолетов Эланской империи.

За правильными, убаюкивающими построениями штабиста как-то сам собой терялся тот факт, что 4-ая эскадра была в мгновение ока уничтожена «слабейшим» противником.

От невеселых мыслей Конечникова отвлек голос командира второго форта, полковника Звягинцева:

— Зиновий Альбертович, мне право же очень интересны теоретические выкладки относительно углов обстрела при параллельном и диагональном расположении бастионов на линейных звездолетах, но право же, я, черт возьми, хотел бы знать, как, как они смогли взорвать всю нашу эскадру целиком!!! — последние слова Звягинцев просто выкрикнул.

Пожилой полковник от обиды поджал губы:

— Хорошо, раз аудиторию не интересуют теоретические аспекты противодействия неприятелю, — Томасон скроил на лице презрительную мину, — что характерно, скорее, для нижних чинов, нежели благородных господ, не буду метать здесь…

— Зиновий Альбертович, в самом деле, давайте короче, — не выдержал, наконец, начальник Базы. Теоретизирование хорошо на академической кафедре, а не тогда, когда враг вот-вот появится на радарах.

— Как прикажете, — совсем обиделся начштаба. — Вчера, в 23 часа 35 минут с лидера эскадры были выпущены корабли-разведчики из состава сборной эскадрильи охраны Дальней Разведки. В 0 часов 43 минуты линейный рейдер «Царьград», передал на частоте 23,315 гигагерц оперативное донесение о том, что разведчики вступили в бой, один малый ракетоносец подбит, а второй преследует четверка «Тондро». Эскадра противника, прикрытая маскировочным экраном объемного поля, прячется в поле астероидов, обходя наши звездолеты с трех сторон, беря в классическую «вилку». Командующий эскадрой принял решение пойти на перехват и атаковать эланские корабли.

Последнее полученное сообщение говорило о том, что масса одного из неприятельских крейсеров превосходит, согласно замерам гравиметристов, массу лидера эланцев. После этого никаких докладов по обычным каналам связи не поступало.

В 1 час 37 минут службой наблюдения в поясе астероидов был отмечен сильнейший взрыв. Выделение энергии при взрыве оказалось сопоставимо с процессом эруптивного выброса звездном материи в короне звезды класса С. Предполагается, что этот взрыв привел к гибели кораблей нашей эскадры. Однако…

Тут Томасон пустился в длинные рассуждения о том, что отсутствие сигналов не может быть достоверным свидетельством.

Конечников перестал его слушать и стал обдумывать, чего добивается этот маститый теоретик, запутывая совершенно простой вопрос. «Быть может он хочет просто приободрить людей?» — решил было Конечников.

Но посмотрев на раскрасневшегося старика, он совершенно ясно понял, что никакие обстоятельства не могут изменить подлой привычки старого полковника тянуть внимание из подневольных слушателей его пыльного бреда.

Федор снова вернулся в реальность, где Томасон продолжал насиловать уши собрания.

— …..Тонкая аппаратура для приема электромагнитных волн была выведена из строя, поэтому в дальнейшем было зафиксировано лишь одно сообщение в оптическом диапазоне. Но вы знаете, господа, если вдуматься, это просто какой-то бессмысленный набор знаков. По всей видимости, кто-то хотел довести до нашего сведения нечто важное или же это игра службы контрразведки эланцев, которая хочет, чтобы мы так считали. Несмотря на тривиальный, рассчитанный на недалеких людей смысл, оно не так просто, как может показаться на первый взгляд. Я бы хотел…

— Зиновий Альбертович, оборвал его командующий. — По дешифровке принятого сообщения выскажется начальник службы связи и пеленгации.

— Как прикажете, господин генерал, — обиженно произнес Томасон, усаживаясь на место.

— В отличие от уважаемого Зиновия Альбертовича, — командир связистов кивнул в сторону полковника и злобно улыбнулся, — содержание депеши не представляет для меня тайны. Капитан Симонов, зная, что аппаратура квик-связи не работает из-за неоднородностей в пространственно-временном континууме, имея повреждение приемо-передающей радиоаппаратуры или же подозревая, что взрыв вывел из строя чувствительные ресиверы электромагнитных колебаний на орбитальной крепости, передал сообщение единственно возможным способом, при помощи боевого лазера, ориентированного на крепость.

— Это нонсенс, милейший Анатолий Петрович, — взвился начштаба. — Это ловушка для дураков. Все так нелогично, бессмысленно…

— Зиновий Альбертович, позвольте мне высказаться до конца. Ведь мы же вас не перебивали.

— Мне бы не хотелось, чтобы у присутствующих сложилось ложное, простецкое представление, которое господин майор предлагает как единственно возможное. Мы должны понимать, что… — Томасон даже вскочил, забивая своим криком оппонента, но его раздраженно остановил Соломатин:

— Право же, уважаемый Зиновий Альбертович, дайте же, наконец, говорить кому-то кроме себя.

— Как прикажете, господин генерал.

Томасон сел с видом осмеянного презренной чернью пророка чистой науки. Его терпения хватило почти до самого конца совета.

Заставив многоречивого Зиновия Альбертовича заткнуться, генерал Соломатин перевел заседание в деловое русло.

Быстренько доложился начальник службы перехвата, растолковав ясное и без перевода донесение с погибающего скаута. На основании записей, сделанных при работе ключом, он подтвердил, что передача велась радистом корабля.

Выступил руководитель группы астрономических наблюдений. Он доложил, что согласно спектрограммам взрыва и мониторинга газового облака в нем присутствуют излучения, обычные для реакции инициированного распада в астероидной материи.

Зал наполнился гневными криками. Один за другим поднимались люди и, брызгая слюной, клеймили негодяев — эланцев, призывая наказать нарушителей кодекса воинской чести и древнейшего, от начала времен договора, подписанного отцами-основателями государств Обитаемого Пространства.

Несмотря на страшные последствия, нарушение Конвенции Семи, было на руку пострадавшей стороне. Народ бурно негодовал скорее от облегчения. Все боялись, что было использовано принципиально новое оружие, которое одним выстрелом сожгло эскадру. И теперь этот выходило в припадке ненависти к врагу.

Тут взял слово начальник Службы Безопасности. Он выбрал момент, когда люди выпустили пар и круто повернул ход собрания.

— Уважаемые господа, — начал полковник Томский, одолевая разрозненные выкрики. — По моему скромному мнению, мы сильно отклонились от темы. Да, эланцы — подонки. Да, они использовали небесные тела в качестве оружия, что категорически не позволяется Кодексом воинской чести и Конвенцией. Но я вас, господа, уверяю, — эсбешник сделал многозначительную паузу, — по этому поводу здесь и сейчас не соберутся, как записано в старинной хартии, боевые эскадры семи держав, чтобы покарать военных преступников. Те времена давно прошли.

Глюкранду посетят несколько чрезвычайных дипломатических миссий разных государств, будет зачитаны ноты протеста, послы получат заверения в том, что данное оружие никогда не будет применено против них.

В Баалноро потом посмеются и бросят эти договоренности в нужник. На том дело и закончится.

Галдеж, который сопровождал речь полковника, прекратился. Страшные слова «особиста» распластали последних крикунов. Томский воспользовался этим и продолжил:

— Да, господа, наше положение незавидно. Нуль-циклон не дает использовать квик-передатчики и отправить депешу с курьером на гиперпространственном корабле.

Мы не можем сообщить о тяжелом положении дел, попросить помощи, эвакуировать с Базы женщин и детей, — полковник остановился, давая почувствовать всю серьезность ситуации. — Совершенно очевидно, что противник готовил свою акцию в течение многих месяцев, а то и лет, снарядив достаточное количество астероидов не только для уничтожения эскадры, но и для штурма орбитальной крепости. Как это могло случиться под носом у службы наблюдения и разведывательных частей Базы, — «эсбешник» скользнул сумрачным взглядом по представителям сборной эскадрильи крейсеров-разведчиков.

«особист» некоторое время жег своим сумрачным взглядом офицеров, точно они были действительно виноваты. Он выдержал паузу, которой позавидовал был любой актер, потом продолжил.

— Противник совершенно не утратил своего наступательного потенциала. Даже без применения подлого, запрещенного оружия, столкновение орбитальной станции с эскадрой противника, насчитывающей 4 линкора и 10 тяжелых штурмовых крейсеров, серьезное испытание для систем обороны космокрепости.

Ответом был потрясенный вздох собравшихся. Полковник, поняв, что народ созрел, наконец, задал решающий вопрос:

— Есть один аспект, на котором необходимо заострить внимание присутствующих… Никто не задумывался, отчего, наша База, расположенная вдали от стратегически важных объектов и точек пересечения транспортных потоков, и в тоже время сильно вооруженная, стала объектом тщательным образом подготовленной и чрезвычайно опасной для самих эланцев операции?

— Про отдаленность — зря… — в раздумье произнес командир «05» скаута. — Мы над всем сектором нависаем, оттого у эланцев как кость в горле. Давно бы они нас ковырнули, да только руки коротки… А почему сейчас решились, так это, наверное, оттого, что крейсера-разведчики нашей Базы участвовали в нападении на Гало… 500 миллионов погибших, ядерная зима. Особенно, если нас атакует вторая эскадра «бессмертных», сплошь укомплектованная галянцами. Им есть, за что мстить… На все пойдут…

— Встаньте, пожалуйста, — ледяным тоном предложил ему «эсбешник».

Капитан Лапин встал.

— Посмотрите все на этого человека… Возможно, многие думают, что он прав. А он не прав. И я берусь доказать вам это. Попутно отметчу, что операция «Зигзаг» была чисто военной, не имеющей целью истребления гражданского населения. Независимый суд по правам человека подтвердил, что нападение на военные заводы в окрестностях Гало не должно было привести к фатальным последствиям для планеты и жизни на ней.

— А как же это случилось? — мрачно поинтересовался командир скаута.

— Все знают, что взрыв подбитого эланского линкора случился вопреки нашим знаниям о природе реакции полного распада. И скорее всего он был вызван использованием не позволенных Конвенцией источников энергии на эланском летательном аппарате. Предугадать и предотвратить это, было невозможно. В некотором смысле эланцы сами виноваты в произошедшем. Я надеюсь, вы, господин капитан, не скажете, что мы не должны были проводить операцию, по причине близости военного объекта к планете.

— Нет, — буркнул Лапин.

— Садитесь капитан, — презрительно бросил Томский. — И впредь, пожалуйста, задумывайтесь над своими словами. Истинная причина нападения кроется в другом. В лазарете орбитальной станции целых 3 месяца, инкогнито, как простая медсестра, трудится, облегчая страдания раненных и больных защитников Отечества, наследница престола, великая княжна Александра Даниловна!

«Туш, аплодисменты, лучи прожекторов» — мелькнуло в голове Конечникова. — «Явление княжны народу». В своем воображении он заставил Александру продефилировать под светом юпитеров по устроенной на сцене лестнице в легкомысленном костюмчике танцовщицы канкана.

— Враг узнал об этом от предателя, который, — Томский театральным жестом стиснул лоб ладонью, — был изобличен слишком поздно. И теперь в опасности жизни не только наших женщин и детей, но будущей государыни.

Помните об этом господа, когда будете составлять план обороны космокрепости. — «Эсбешник» помолчал и произнес, адресуя слова бригадному генералу: — Я закончил. Продолжайте, пожалуйста, Владислав Павлович.

— Спасибо, — генерал несколько раздраженно кивнул и продолжил: — Какими бы не были политические, экономические и прочие причины, мы — люди военные, и в первую очередь должны думать о том, как отбить нападение неприятеля. У нас есть рейдер, неукомплектованный командой…

Генерал сделал паузу, чтобы все поняли, о каком корабле идет речь.

— Начальник технической службы, огласите данные по состоянию «Князя Ивана», тяжелого линейного рейдера военно-космического флота его высочества.

Поднялся полковник Николаев, который так и не выучился говорить на людях. Он долго мычал и запинался, пока зам не подсунул ему лист с текстом. Командир техников преобразился, поправил очки и застрочил без запинки.

— … состояние артиллерийских систем: до 30 % орудий выведено из строя и до сих пор не заменено, затруднено вращение 1, 4 и 5 артиллерийских палуб на форте 2, 7 палуба с дальномерным постом форта 2-бис до сих пор не приведена в порядок.

Вообще, артиллерия правого борта пострадала особенно сильно… Имеются затруднения на 4 форте и правом фланге центральной батареи.

По расчетам специалистов, суммарный коэффициент огневой эффективности правого борта составляет 10 % от нормы, левая сторона имеет индекс боеготовности порядка 0,85.

— Вы хотите сказать, что линкор к бою не готов? — хмуро поинтересовался генерал.

— Господин командующий, — ответил ему «технарь», — делать выводы, не моя прерогатива. Разрешите продолжить.

— Да, пожалуйста, Андрей Александрович…

— Состояние двигателей: правый маршевый двигатель способен развивать лишь 75 % мощности в кратковременном режиме. Левый маршевый близок к паспортным параметрам. За счет повреждений двигателей маневровой системы, корабль с трудом выполняет поворот налево.

Общая маневренность составляет 60–70 процентов от нормы. Реакторы практически не пострадали, однако, энергокабели, восстановленные подручными средствами на режимах близких к предельным, долго не проработают.

Лазеры и генераторы энергополей нагружают энергосеть очень сильно. Велика вероятность самопроизвольного воспламенения и разрыва линий.

Броня… Несмотря на то, что усилиями техников Базы было герметизировано в общей сложности 2,4 квадратных километра пробоин корпуса и орудийных башен, качество использованного для заделки материала не позволяет рассчитывать на то, что восстановленные участки будут также сопротивляться внешним нагрузкам, как до повреждения.

— Слушайте, уважаемый, как вас там, ну да, Андрей Александрович, — вступил в разговор полковник Томский. — А чем же это занималась техническая группа все эти годы? Вы что, в бытовках пьянствовали, вместо того, чтобы привести в порядок боевой корабль флота Его Величества!?

— Обижаете, господин хороший, — ответил Николаев, недобро взглянув на «эсбешника», доставая из-под стола затрепанный, пухлый портфель, раздувающийся от бумаг — У меня все подшито: акты осмотра повреждений корабля, оценка объема работ, рапорты о необходимости ускорения поставок с матерными резолюциями вышестоящего начальства, наряды на выполнение работ, акты тестирования различных узлов. Мы не пьянствовали, не ковыряли в носике! Интересно, где же были вы, когда много лет подряд нам не поставляли броневые листы и цельнолитые орудийные башни!?

— Знаете, господин Николаев, давайте все это сюда. Мы разберемся, что вам недопоставили, в каких количествах. Оценим необходимость затребованных материалов и оборудования, проверим выполнение работ по нарядам и актам.

— Господа! Не время ссориться, — произнес командующий Базой, который с тревогой наблюдал за столкновением. — Обсуждение этих вопросов, дело мирного времени.

— Да куда ему, пусть попробует, — ворчливо сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, командир техников, вытирая затылок несвежим платком. — Меня не такие зубры проверяли.

— Проверим, проверим, будьте покойны, милейший Андрей Александрович, — прошипел «эсбешник».

— Господа! — командующий стукнул кулаком по столу. — Прошу тишины. Итак, согласно доклада технической группы, боеспособность единственного нашего линкора, не дотягивает до половины от номинала. Но выбирать не приходится. Ваши предложения, господа…

Генерал выразительно посмотрел на своих подчиненных. Остановился взглядом на майоре Тихонове.

— Я думаю, если надо, значит надо. Умрем, но не посрамим батюшку князя — императора, — единым духом выпалил майор.

— Прекрасный ответ, Алексей Павлович, — удовлетворенно произнес Соломатин.

— Рад стараться, — по-молодецки гаркнул Тихонов.

— Отлично, — слегка поморщась, произнес генерал. — Вводимый в строй корабль должен иметь свою команду и, конечно же — командира. Вы уже догадались, — спросил он, обращаясь к Тихонову, кто будет капитаном «Князя Ивана»?

— Имею определенные соображения, — с надеждой сверля начальника глазами, ответил майор.

— Да, нам нужен командир боевого линкора, который прекрасно знает матчасть, имеет практический опыт службы на крупных кораблях звездного флота, подкован в плане теории и идейно подготовлен для руководства. Алексей Павлович, я говорю о вас.

— Рад стараться — произнес майор, вытягиваясь во фронт.

— Полноте, Алексей Павлович, полковнику Его Величества, не пристало подражать лейтенантам из роты почетного караула…

Тихонов быстро — быстро захлопал глазами. Примерно через 30–40 секунд, смысл сказанного генералом, наконец, дошел до сознания новоиспеченного полковника. Дикая, разгульная пьянка этой ночью обернулась не гауптвахтой, судом, списанием и тюрьмой, а получением внеочередного воинского звания.

— Поздравляю Вас, господин полковник, — произнес командующий. — Подойдите, пожалуйста.

Тихонов мелкой рысью подлетел к генералу, который сгреб его в охапку и троекратно, со знанием дела поцеловал. Потом он протянул ему погоны с полковничьими звездами, пожал руку и сказал:

— Надеюсь, наш с полковником Томским выбор сделан правильно.

— Так точно! Приложу все усилия, не пожалею даже самой жизни, чтобы оправдать доверие.

— Очень на это рассчитываю, — произнес «эсбешник», который тоже поднялся, чтобы присоединиться к генералу.

Покачиваясь от волнения, Тихонов вернулся на место.

— Жаль, у нас не будет по этому поводу, не будет банкета, — несколько удрученно произнес генерал. — Ввиду чрезвычайного положения, вынужден отменить винные порционы и любые застолья. Всякий, кто будет застигнут за употреблением спиртных напитков, пойдет под суд.

— Ну что вы, господин генерал, больше никогда в жизни… Бес попутал…

— Алексей Павлович, отныне я для вас просто Владислав Павлович. Теперь мы оба принадлежим к старшему командному составу.

— Понял, Владислав Павлович. Как я мыслю, мне нужно будет собрать команду, в количестве достаточном для управления звездолетом?

— Верно рассуждаете, Алексей Павлович. Списки личного состава бывшего на линкоре, будут вам переданы. Заодно наберете толковых канониров и техников из матросов крепости.

— Господин генерал, то есть Владислав Павлович, я бы хотел собрать в первую очередь своих энергетиков, с которыми прошел все кампании на доблестном линейном рейдере «Князь Иван».

— Пожалуйста, полковник, берите кого угодно, но чтобы завтра, крайний срок послезавтра, рейдер был готов к бою и походу.

— Приложу все усилия, господин генерал, — четко отрапортовал Тихонов.

— Но кто же тогда будет стрелять из орудий «Солейны»? — недоуменно поинтересовался кто-то из кучки крепостных артиллеристов. — Отдадим лучших на линкор, а сами останемся с голым задом?

— Отставить! — запальчиво крикнул генерал. — Вам — то может быть и увидеть противника не удастся, а рейдер пойдет в самое пекло. Не хочу даже слышать, отдадите, всех отдадите, кого назовет Алексей Павлович.

— Кстати, господин командующий, — вклинился в разговор командир сборной разведывательной эскадрильи полковник Валуев, — вы у нас Алексея Павловича забираете, а, между прочим, скаут 2803 остается без командира.

Полковник СБ и командир Базы растеряно переглянулись. Потом генерал досадливо помотал головой и назидательно сказал:

— Учите Устав, милейший. В этом случае командиром корабля становится его заместитель, в данном случае начальник артиллерийский части. И кстати, потрудитесь не употреблять это словечко — «скаут». А уж тем более, чтобы я не слышал от офицеров этого отвратительного слова «пакадур».

— А чем вам, господин командующий, не нравится «пакадур»? — поинтересовался Валуев. Это прекрасное, удобное сокращение, состоящее из первых букв названия данного вида оружия — «противокорабельная дистанционно управляемая ракета». Пока это все выговоришь, сто лет пройдет. А тут — «пакадур», и всем все ясно.

— Милейший Георгий Иванович, — ядовито — брезгливо произнес Соломатин, — Если вы начнете все сокращать подобным образом, то и думать разучитесь. Кто должен заменить Алексея Павловича?

— Первый лейтенант Конечников, — четко отрапортовал полковник Валуев.

— Пригласите этого самого Конечникова, — важно произнес генерал.

Личный адъютант мягко поднялся, подошел, наклонился к командующему и стал что-то шептать ему на ухо. В процессе генерал кивал головой, а, выслушав все, сказал адъютанту — «Молодец». Полковник Томский вынужден был прислушиваться из последних сил, чтобы понять, о чем это говорит Лебедянский. На лице «особиста» пробежали все оттенки чувств — от раздражения и зависти, до удовлетворенности.

— Конечников, встаньте, — приказал командующий.

Конечников поднялся.

— Первый лейтенант Конечников, вы назначаетесь командиром малого гиперпространственного ракетного корабля 2803, вместо полковника Тихонова. Данной мне князем-императором властью произвожу вас в капитаны.

— Я протестую, — вскочил с места начальник штаба.

— В чем дело, Зиновий Альбертович?! — грозно спросил командир Базы.

— Я протестую, — снова повторил старик. В его глазах стояли слезы, руки тряслись. — Если вы назначите этого человека командовать кораблем, я подам в отставку немедленно.

— Господин полковник, — оборвал его бригадный генерал. — В мирное время я бы терпел ваши выкрутасы, но теперь… В чем дело, черт возьми, объяснитесь.

— Хорошо, — сказал Томасон. — В свое время этот с позволения сказать военнослужащий обучался у меня на курсах командиров боевых звездолетов.

— Прекрасно, что в этом плохого? — удивился генерал. — Он что, не сдал выпускных экзаменов?

— Сдал. Сдал лично мне. Я вынужден был поставить ему «хорошо».

Собрание недовольно загудело. Получить «хор» у Томасона, который говорил: — «Бог знает на „отлично“, я на „хорошо“, а все вы на „удовлетворительно“ и ниже», было практически невозможно.

— Ну и что, теперь вы хотите? — удивленно спросил Соломатин, который тоже был наслышан о зверствах полковника на учебных курсах.

— Этот молодой человек как-то попросил оценить меня придуманную им, ни много, ни мало, хм, — полковник презрительно усмехнулся и обвел победным взглядом людей, — новую тактику боевых действий малых гиперпространственных ракетоносцев. Какие амбиции, однако.

— Ну и что, — совсем разозлился генерал. — Что вы нам все Зиновий Альбертович головы морочите! Что вам не нравится, любезнейший?! Ну, молодой офицер, ищущий, не увлекается порционами, на курсы вон ходит в свободное от службы время, развивается. Разве это плохо!?

— Жаль, я не сохранил эти безграмотные каракули. Там что не слово то ТШК, ПКДУРы, линкоры, скауты. А самое главное, эти работы противоречат кодексу воинской чести! — последнее старый полковник выпалил, страшно выпятив глаза, словно говоря, что первый лейтенант Конечников изменил Родине и государю.

— Зато я сохранил. После того, как вы их мне передали, — взял слово полковник Томский. — И считаю, что ничего особенно предосудительного в них нет. Тем более, применительно к теперешним условиям. Историю пишут оставшиеся в живых, уважаемый Зиновий Альбертович.

Уличенный в стукачестве самого подлого свойства, Томасон забормотал нечто неразборчивое. Он уселся на место, привычным жестом забросив в рот пару капсул успокоительного.

— Итак, господа. Безусловно, одобряя и поддерживая выбор нашего командира, хочу сказать ее несколько слов о капитане Конечникове… Знают ли здесь присутствующие, что Федор Андреевич, родом с планеты Амальгама? Планеты, 900 лет назад сожженной эланскими линейными кораблями. В детстве, случайно получив устаревший компьютер, по самоучителю он овладел навыками оператора — наводчика.

Добровольцем пошел в армию Его Величества.

Прошел путь от командира орудия до начальника артиллерийской части гиперпространственного разведчика. Участвовал в самых кровопролитных сражениях с врагом, имеет боевые награды.

В свободное от службы время, прошел переподготовку и овладел специальностями пилота и командира корабля. Честно говоря, я не знаю более целеустремленного, более достойного продвижения по служебной лестнице офицера.

Капитан Конечников будет прекрасным примером для таких же, как он, жителей разгромленных эланцами окраин, образцом патриота, который всеми силами души, тела и разума мстит врагу не только за поруганную малую родину, но и за все наше православное Отечество…

Конечников опустил голову от досады. На внутреннем экранчике, рядом с отплясывающей канкан княжной Александрой, появился он сам, наряженный в опереточный парчовый мундир с огромными накладными плечами и полупрозрачным трико вместо брюк, бодро маршируя в такт бравурной мелодии.

— Ну а что касается новых веяний в искусстве благородного боя, то, право же, чем огульно подвергать анафеме, Зиновий Альбертович, можно совместными усилиями отделить зерна от плевел, так сказать.

— Увольте, — буркнул Томасон. — Без меня.

— Очень жаль, Зиновий Альбертович, — с неудовольствием произнес командир Базы и другим тоном продолжил: — По старинному обычаю, предлагаю собранию высказаться. Начнем с младшего по званию. Пожалуйста, капитан Конечников, вам слово.

— Итак, господа, — начал Конечников, чувствуя странное смущение и понимая, что все, что он скажет, будет самым безжалостным образом оценено. — В условиях, когда мы не располагаем тяжелыми боевыми кораблями, все что может быть противопоставлено противнику — это огонь и маневр.

Командир Базы предостерегающе покачал головой. Конечников замер, лихорадочно пытаясь представить, как можно примирить с уставом картинку, которая возникла перед глазами, где скауты, выполняя противозенитный маневр, входят в строи эланцев, ведя за собой гроздья управляемых ракет. Вдруг его осенило. Ну, конечно же.

— Основную опасность для космической крепости будут представлять управляемые астероиды, летающие бомбы врага. Без них атака орбитальной станции, будет борьбой на равных между орудиями Базы и менее сильным, но более мобильным противником. Я предлагаю действовать следующим образом. Поскольку, каждый из приспособленных для атаки астероидов снабжен устройством для детонации, попадания «пака» … простите, управляемой ракеты будет достаточно для его уничтожения. Эскадрилья гиперпространственных кораблей-разведчиков выйдет навстречу армаде противника и расстреляет астероиды врага.

— Как это просто у вас получается, — взвился Томасон. — Сколько астероидов сможет выставить противник? Не знаете? Если предположить, что их будет 20 единиц, то все вроде бы получается гладко, даже с учетом возможных промахов. Но если их будет 50, а может быть 100… И идти они будут под прикрытием тяжелых крейсеров? Что вы на это скажете, господин новоиспеченный стратег?

— Я подумал и об этом, — улыбнулся Конечников. Ему помимо воли стало смешно от ребячества Томасона. — Поскольку боекомплект скаута, — Федор намерено вставил это слово, но тут его, как он и предполагал, никто не стал одергивать, — составляет всего 2 ракеты, и 2 он может нести на внешнем подвесе, то в помощь кораблям проекта «С-29» необходимо пустить транспортники, нагруженные этими зарядами. На транспортных кораблях необходимо оборудовать посты операторов-наводчиков. Они будут запускать и вести ракетные снаряды до момента перехвата управления «пакадурами» со скаутов. В этом случае, эскадрилья сможет обрушить на врага смертоносный ракетный дождь по самым уязвимым местам противника.

— Слушайте, а ведь это мысль, — в крайнем возбуждении вскочил командир эскадрильи. — Гениально! Торпеды-астероиды не могут быть уничтожены вблизи космокрепости, ввиду громадной силы взрывов при перехвате, а на значительном удалении смогут работать лишь малые ракетоносцы с ограниченным боезапасом. Но, ведя за собой пару транспортов с зарядами, мы снимаем это противоречие. Мы сможем с предельной точностью выкладывать ракеты на сопряжения энергополей «Тондро» и «Циклоно», и добивать, угощая «пакадурами» по корпусу, а в случае лобовой атаки просто сметем противника шквалом огня в упор, боезапаса для этого хватит.

Томасон аж заскрипел зубами от обиды.

— Господин полковник, — сказал Соломатин. — Потрудитесь не употреблять бытующих в матросской среде терминов. Что касается идеи Федора Андреевича, — он кивнул в сторону Конечникова, — безусловно, в ней есть рациональное зерно. Я рад, что не ошибся в вас, господин капитан.

За последующие два с половиной часа, стратеги довели идею Конечникова до абсурда, запланировав снарядить в качестве корабля носителя гигантский, неповоротливый транспорт «Колыма», вместо пары — тройки легких, маневренных грузовозов.

Были, правда и дельные предложения. Спецы из лаборатории бурового оборудования, той самой секретной группы, которая разработала «Омегу», предложили намораживать поверх боеголовки управляемой ракеты пару кубических метров воды, для увеличения ее мощности. «Пакадура» от этого делалась менее управляемой и более тихоходной, но для борьбы с астероидами не требовались, ни скорость, ни маневренность. Один из научников предложил использовать ледяные снаряды для больших массометных пушек, снабдив особо прочными взрывателями моментального действия, способными запустить реакцию полного распада до того, как ударные перегрузки при столкновении, разрушат сложную внутреннюю конструкцию детонатора. Его подняли на смех.

Особенно старался полковник Томасон, который сначала изгалялся над выбором материала, потом подсчитав на допотопном калькуляторе энергию взрыва. При этом он спрашивал у своих соседей, дубовых строевых офицеров константы из справочника и громко вслух озвучивал свои действия по нажиманию клавиш.

Наконец, он сказал, потрясая счетным агрегатом: «Это все чушь и нелепица. Речь идет о тысячах тераджоулей. Снаряд большого массомета при ударе выделяет столько энергии, что хватит, чтобы вскипятить небольшое море».

Все согласились убаюканные аргументами Зиновия Альбертовича, и никто не вспомнил, что плоская как камбала, трехкилометровая туша «Претендента» в состоянии выдержать до 10–15 прямых попаданий орудий главного калибра, выпущенных по перпендикуляру к широкой стороне.

Наконец, совещание закончилось. Измученные долгим сидением и неизвестностью, убаюканный красивыми словами стратегов, офицеры отправились обратно к своим кораблям и батареям, в тесноту комсоставских каморок, ленивым матросам, казарменной вони и запрятанным на черный день «чекушкам», в иные дни щедро раздаваемым по повелению красноносого, вечно пьяного владыки.

— Задержитесь, пожалуйста, — попросил Конечникова адъютант командующего, словно из воздуха появившись у него за спиной. — Владислав Павлович хочет поговорить с вами с глазу на глаз.

— Слушаюсь! — ответил Федор.

Майор обошел Конечникова, критически оглядев его лицо, мундир и сапоги.

— Мой вам совет, Федор Андреевич, — Лебедянский уперся взглядом в зрачки Конечникова, — постарайтесь, оставаясь в рамках приличия и субординации, вести себя не так казенно. Привыкайте, ведь вы теперь капитан. И подумайте о смене портного. Пойдемте, капитан, нас ждут.

Конечников кивнул головой и последовал за ним.

Адъютант указал ему на неприметную дверку. Они вошли, и, пройдя узкими, кривыми коридорами оказались в довольно большой комнате, оборудованную визором во всю стену, мощной аудиосистемой и баром, за стеклами которого сверкали золотом этикетки вин, водок и коньяков со всего Обитаемого Пространства.

Майор Лебедянский попросил Конечникова немного подождать, а сам нырнул за дверь, откуда смутно доносились голоса и плеск воды. Федор долго сидел, разглядывая интерьер комнаты, технику, поглазел в потолок, где мерно вращался светильник. Он даже пожалел, что выпивка запрещена — было бы, чем заняться.

Наконец, раздражение Конечникова достигло максимума. Он, в конце концов, не вестовой, ни денщик, чтобы сидеть в предбаннике, пока начальство парится. Федор с раздражением подумал, что, наверное, его бывший командир утащит на рейдер лучших комендоров из экипажа, так, что надо бы было присутствовать сейчас на корабле, чтобы отбить, попросив по-свойски Алексея Павловича, чтобы не забирал ребят из башен центральной батареи.

Конечников решил, что ожидая командующего, имеет право заниматься тем, что посчитает нужным. Он извлек компьютер, поднял экран и запустил программу боевого имитатора.

Очень скоро для Конечникова не было ничего, кроме столбиков с цифрами и картинки на экране.

Конечников крутил свой корабль, пытаясь решить задачу, которую ему покинул покойный Симян — уничтожить эланский линкор без мин и ракет. «В таких случаях драпать нужно» — с раздражением подумал Конечников, понимая, однако, что ситуации, когда кончается боезапас, происходят сплошь и рядом, а пока начальство напарится или кофею выпьет, команда отходить станет неактуальной, ввиду того, что сам к тому моменту будешь облачком газа.

«Так», — размышлял он, — «Хеленка, конечно, хорошо объяснила про реакцию от взаимодействия движков и полей, а я так резво пообещал „вдуть“, однако, пушки линкора заряжены не соплями…».

Конечников представил, как ему нужно будет пройти над фортами «Претендента» или «Тундера», развернуться и выполнить маневр вхождения в полевой створ шлюза — то, что не всегда получалось у пилотов десантных машин даже по командам наведения с «острова». Тем более он должен проделать это все кормой вперед.

«Ладно», — решил он — «Глаза боятся, руки делают. Возьмем за основу разворот на встречный курс… Итак, маневровые двигатели слегка разворачивают корабль, тормозной импульс из носовых, подключать маршевые двигатели не надо, это не „мельница“ — маневр уклонения» — пальцы Конечникова забегали по клавиатуре, проверяя параметры в ключевых точках траектории.

На экране, рядом с картинкой стали появляться столбики цифр: ускорение по осям, суммарная перегрузка, скорость, энергопотребление и мощность реакторов, нагрузка на корпус. Федор дошел до момента, когда ему нужно будет затормозить вращение корабля после жесткого разворота.

В этот момент, возвращая его к реальности, за дверью раздалась какая-то возня, всхлипывание, протестующие полузадушенные крики, хлесткий звук пощечины.

Из предбанника вылетела полуголая, пьяная девица, закутанная в простыню. По ее лицу текли слезы, а на лице багровел отпечаток пятерни. Она, шатаясь и отплевываясь, добралась до туалета и опустилась на карачки, в мучительных спазмах извергая содержимое своего желудка. Конечников смотрел, как она блюет, обняв унитаз, стоя в чрезвычайно эротичной позе с оголенным съехавшей простыней задом.

Конечников вдруг с раздражением подумал, что не все проститутки из командирского борделя соглашаются на секс в этой позиции. Он не отрываясь, смотрел на то, что было выставлено ему на обозрение. Конечников с удивлением увидел, что у девицы «раздраконено» до красноты не только «рабочее отверстие», но и призывно расширяющийся и сжимающийся анус, откуда в такт конвульсиям, мелкими толчками, вытекала мутная густая жидкость. Из предбанника выскочил Лебедянский, бросив: «Извините, господин капитан».

Он дождался, пока девицу перестанет тошнить, подхватил ее и поволок обратно в баню. Девушка вяло отбивалась.

— Отстань, скотина, — бормотала она, — не пойду я туда…

— Пошли, пошли, сука, не ломайся.

— Опять будете в рот вонючку плевать, не хочу…

— Никто на тебя залазить не будет, помоешься и домой пойдешь… Нечего тут телесами сверкать, — видишь, офицер сидит, при исполнении, делом занимается.

С этими словами, адъютант командующего закрыл дверь, предварительно еще раз, бросив дежурное: — «Извините».

Конечников сидел как громом пораженный. Выходит, действительно, молодые медсестры из лазарета, как и говорил Симонов, занимаются этим…

«А все-таки, как хороша была эта девица», — подумал он, — «Глаза голубые, волосы светлые, тело молодое, упругое. Почему этим уродам с большими звездами все… Выпивка, жрачка, хоромы… А я тут под дверью парюсь, в ожидании, пока этот хряк срамной отросток потешит».

Конечникову захотелось, чтобы при штурме в баню попал снаряд из крупнокалиберного массомета, разворотив десятки слоев композитной брони с энергополевой подкачкой. «А лучше», — подумал он, — «чтобы заряд ударил сейчас, но чтобы при этом меня здесь не было».

— Голые бабы по небу летят, в баню попал бронебойный снаряд, — процитировал Конечников строчки вечных, от начала времен, курсантских стишков — садюшек.

Он плюнул в сторону входа в раздевалку, представив, как во главе отебанных девок летит, вылупив глаза, генерал Соломатин, командир Базы…

Конечников долго не мог настроиться на рабочий лад. Где-то глубоко, на самой границе сознания промелькнула горделивая мысль, что он, дикарь с Амальгамы, крутил в танце, держал за грудь, и вообще чуть не поимел наследницу престола, перед которой генералы становятся по стойке «Смирно». Вспыхнуло и погасло воспоминание о вчерашней ночи, когда бесстыжие губы научницы ласкали его так, как это делают в таких вот банях.

«Черт побери», — подумал с раздражением он, глядя на цифры, — «Теория, одна теория. Хорошо сидеть в уютном кабинете, и не спеша вычислять корректирующий импульс двигателей… А вот как это сделать в боевых условиях, когда тело стиснуто тугими путами полей антиускорительной системы, а счет времени идет на сотые доли секунды?!».

Действительно — гладко было на экране. После того, как корабль резко развернувшись, должен был начать торможение, самой большой проблемой было удержать его на заданном курсе, так, чтобы включение маршевых моторов снова не закрутило скаут. Чисто теоретически можно было бы ввести параметры в счетно-решающее устройство, вычислить импульсы и ввести их значения в блок управления маневровыми двигателями, благо такая возможность была предусмотрена для точного подруливания. «Кукиш с маслом», — подумал Конечников. — «Если бы на корабле был блок автоматического управления… Он бы мгновенно вычислил эти импульсы и привел бы в действие исполнительные механизмы. Но стой, автопилот — это ведь и есть то, что надо!».

Федор треснул кулаком по столу. «Есть контакт», — крикнул он и трясущимися от нетерпения руками стал менять программу.

«Действительно, автопилот будет автоматически выполнять все необходимые маневры до тех пор, пока не установится заданный курс и путевая скорость. Но кто сказал, что нужно ждать этого момента», — подумал Конечников. — «Притормозил, и можешь отдыхать. Уж больно ты братец дубовый».

На мониторе веретено скаута вошло в полевой створ кормой. Федор проверил перегрузку, напряжения в полях и корпусе. «Норма», — решил Конечников, — «теперь максимальный импульс всеми движками. Если не хватит мощности, нужно притормозить носовыми…».

Федор недолго упивался победой. За неплотно прикрытой дверью предбанника раздались голоса. Один из них, наглый, громогласности которому прибавляла хорошая порция горячительного, Конечников узнал сразу.

Другой был, то мягким и вкрадчивым, мелодичным, убаюкивающим, то железно-твердым, непреклонным, указывающим. Конечников, наконец, сообразил, что с генералом Соломатиным говорит его адъютант. Разговор был странным, совсем непохожим на разговор начальника с подчиненным.

— Ну тебя, Игорь Антонович! — отнекивался генерал. — О чем говорить мне с этим щенком. Он под стол пешком ходил, когда я получил свой первый орден.

— Владислав Павлович, я в вашей военной стратегии пень — пнем. Пробовал почитать его каракули — там черт ногу сломит, мудренее, чем у Томасона…

— Да там все просто, — не согласился с ним Соломатин. — Вот только смысл…

— Ты хочешь сказать — чушь собачья?

— Нет. В том то и дело, что нет. Маленький сборничек подлых приемчиков, которые, он собирается использовать, чтобы брать верх над большими кораблями…

— Владислав Павлович, но что же в этом плохого?

— Игорь Антонович, тебе приходилось заниматься единоборствами?

— Ну да, не без этого — произнес Лебедянский, некоторым недоумением.

— Как у вас относились к тем, кто бьет по яйцам, выбивает глаза, ломает руки и ноги?

— Плохо относились, — негромко ответил майор, так что Конечникову пришлось напрячь уши, чтобы его услышать. — Но ведь мы не борьбой занимаемся, а воюем.

— Игорь Антонович, и ты туда же, — с укоризной произнес генерал. — Сегодня они додумались заходить в хвост и сбрасывать полуактивные мины на центральный бастион.

Кое-кто подозревается в расстреле госпитальных транспортов. Логика простая — ведь каждый раненный, после выздоровления — станет более опытным противником. Говорят ведь, что за одного битого двух небитых дают.

А потом такие красавчики типа Конечникова, который, кстати, отличился тем, что свалил на Гало эланский линкор, будут в обязательном порядке, жечь планеты и расстреливать гражданские корабли — тактика «выжженной земли», чего уж церемониться — цель оправдывает средства.

Все ради победы.

— Владислав Павлович, — с напряженным вниманием в голосе поинтересовался его странный адъютант, — ты хочешь, чтобы одержали верх наши враги? Чтобы над дворцом нашего государя в Нововладимире заполоскалась черно — желто — белая тряпка эланского флага?

— Я давал присягу, и как никто другой желаю нашей победы. Но победы честной, не нарушающей свода древних, благородных правил боя, данных нам нашими отцами и дедами.

Конечников уловил в голосе генерала нотки испуга и растерянности.

— Владислав Павлович, ты не хуже меня знаешь, что наши верфи на Тау и Кассии изношены, и не в состоянии производить линейные корабли. Они даже запасных частей дать не могут в нужном количестве.

— Так что, теперь таким козлам, вроде Конечникова кланяться, просить: «Научите нас заради Христа, как врагам в спину стрелять!».

— Владислав Павлович, — ответил ему Лебедянский, и голос майора был холоден, как космическое пространство в тени Солейны. — Самое главное, самое дорогое, что у нас есть — это наше государство и его правитель, великий князь-император Даниил Корнеевич.

Командир крепости и Лебедянский начали спорить о чем-то вполголоса, да так, что Конечников лишь догадывался по паузам и интонациям в невнятном бормотании, что разговор серьезный и тяжелый.

— Если будет нужно, я выстрелю в спину родной матери… И не только сам это сделаю, но и вас, господин генерал заставлю, — подытожил тот, кто номинально числился его адъютантом.

Они долго молчали, наконец, Соломатин выдавил из себя:

— Ты посмотри, что делает, стервец. Даже здесь нашел время, чтобы придумывать подлости.

— Да ладно тебе, Владислав Павлович, он что, по стойке «смирно» должен стоять?

— Смотри-ка, занервничал…

— Пойдем.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел генерал Соломатин, растерявший за время разговора с майором Лебедянским большую часть своей барственной вальяжности. Лицо командира Базы было покрыто неровным, нервным румянцем. Он переглянулся с адъютантом, который шел следом и вполголоса пробубнил: — «Какая блядь дверь не закрыла?».

— Первый лейте… то есть капитан Конечников по вашему приказанию прибыл, — четко отрапортовал Федор.

— Вольно, капитан, вольно. Мы ведь не на службе, — остановил его генерал.

«Было бы это так на самом деле», — подумал Конечников, — «Стал бы я тебя, урода, ждать два с половиной часа».

— Садись, капитан. В смысле, — присаживайся. Игорь Антонович, — обратился Соломатин к майору, — принеси нам, чего Бог послал.

Майор, с ловкостью завсегдатая, открыл холодильник, извлек заранее приготовленные «пузырь» с водкой и тарелку с бутербродами, взял в баре стопки.

Поставил выпивку и закуску на поднос и отволок все это к столику. Там он наклонился и показал глазами Конечникову, чтобы тот подвинул компьютер.

Конечников хотел выключить и убрать аппарат, но эсбешник сделал останавливающий жест. На объемном экране некоторое время плыли картинки траекторий и таблицы осевых ускорений, пока не включился режим ожидания. В трехмерном внутреннем пространстве монитора не начали причудливый танец разноцветные змейки.

Соломатин и Лебедянский молчали, сосредоточенно разглядывая их причудливые эволюции в аппарате.

— Хорошая машинка, — сказал генерал. — Эланская?

— Да, — ответил Конечников. — Наши таких не делают, к сожалению.

— Аппарат проверен? — поинтересовался Соломатин.

— Да, и неоднократно, — сказал Федор, глядя в глаза генералу. — По поводу этого компьютера было сломано много копий. Почему-то считается, что младший командный состав не должен иметь подобной аппаратуры.

— И это правильно, — вклинился в разговор майор. — А если он передает заложенные в него данные врагу? Или хуже того, сканирует другие электронно-вычислительные машины, извлекая из них данные на радость эланским разведчикам.

— На месте противника, я бы оборудовал этими системами дорогие коммуникаторы, к которым так привержен командный состав, — парировал Конечников, покосившись на золотые эланские «Сентако» на запястьях его собеседников.

Генерал уважительно кивнул головой:

— Молодец, капитан, за словом в карман не лезешь. Выпьем, господа.

Командующий собственноручно разлил по стаканам выпивку.

— Будем жить! — провозгласил он.

«Чтоб вы подохли!» — произнес про себя Конечников, опрокидывая в глотку обжигающую холодную жидкость.

— Хорошо пошла зараза, — выдохнув, сказал генерал. — Закусывай, капитан, — предложил он Конечникову.

— После первой не закусываю, господин генерал.

— Молодец… Между первой и второй, перерывчик небольшой, — провозгласил он, вновь наполняя стаканы.

Очень скоро, Конечников почувствовал, что сильно набрался.

— Ведь, правда, благодать, капитан. После баньки, да с девочкой, водочки хлопнуть.

— Я ни разу не пробовал, — признался Федор. — Дома баня была, пить было рано, а в армии… Курсантская помывка, отбивает всякое желание ходить в баню.

— Кусок мыла на троих, шайка на отделение, капрал-зверь со свистулькой в зубах? — посмотрев на него, произнес командующий. — Я ведь тоже, молодой человек, с низов начинал. Был командиром орудия на линейном корабле «Царьград», только не нынешнем, а еще старом. Это не теперешние времена, когда армия избалована гиперпространственными кораблями. Тогда все решалось просто — захватишь кольцо транспортировки, будешь дома через час, не захватишь, долгие годы придется добираться… А еще эланцы на хвосте висеть будут. Вот и сходились корабль на пистолетный выстрел, палили в упор изо всех орудий. Победитель получал все: скорое возвращение, добычу, честь и славу. А как бились десантники… Пушки транспортного узла жгли их лодьи, а они все перли и перли, прыгали с борта на борт… Сколько их гибло… — генерал покачал головой. — А какие ожесточенные были схватки. Каждый метр был полит кровью… Что вы вообще можете знать про это время…

Как ввели в строй этот чертов «С-29» двадцать пять лет назад, так с каждым годом настоящие боевые звездолеты все задвигают и задвигают.

— Я видел, давно, в детстве, один из первых, экспериментальных скаутов. Этот корабль приземлился на Амальгаме, чтобы отремонтировать поврежденные приводы башен кормовой батареи. Накануне, они встретились с эланскими разведчиками.

3 корабля их артиллеристы уговорили пушками и ракетами, а последний был взят на абордаж.

С тех пор для меня нет других кораблей кроме скаутов. Детские впечатления, знаете ли, самые крепкие.

— Эх, молодой человек, молодой человек… Не ходили вы месяцами в пустоте на границах звездных систем, подбираясь к цели. Не просыпались каждое утро с мыслью, что в конце долгого пути ждет бой… А от его исхода зависит, будешь ли дома через мгновение или звездолету предстоит позорное бегство и годы блуждания в космосе? А может и смерть, — генерал с досадой покачал головой, плеснул себе водки и залпом выпил. — Куда это все теперь, на помойку? Надежду, мужество, преданность, жажду победы…

— А что, на гиперпространственных разведчиках этого, по-вашему, не требуется? — поинтересовался Конечников.

— Прилетели, выпустили ракеты и снова нырнули в нуль-пространство. Вот все, что вы, «собачники» можете.

— Скажите это тем, кто шел в строях расстреливаемой, как мишень, эскадры на Тэте. И тем, кого на Гало поставили против эланских линкоров. — Федор недобро посмотрел на Соломатина, отметив про себя, что без мундира это просто пьяный толстый мужик, которому очень хочется дать по роже. — Тем, кто горел, но не драпал, подчиняясь приказам горе — стратегов вроде вас.

Конечников приподнялся, намереваясь зарядить командующему в бубен. Соломатин тоже начал привставать.

— Капитан, ты забываешься. Остынь, — осадил его майор Лебедянский. — То было прекрасное время… Но оно, увы, прошло.

Генерал шумно вздохнул, усаживаясь поудобнее, потом спросил:

— Как вы думаете, отчего Иисус велел прощать врагам своим?

— Я должен отвечать? — поинтересовался Федор.

— Нет, — вздохнув, ответил Соломатин. — Просто подумайте, юноша, где потом будет искать прибежища ваша совесть.

— Разрешите идти? — делая казенное выражение лица, спросил Федор.

— Идите, — разрешил генерал.

Закрывая дверь, Конечников услышал, как Соломатин сказал майору. — «А он ничего, с гонором. А ты говорил — „ботаник“…»

— Да, к нему стоит присмотреться… Занятный парень. Но дикий какой-то, — ответил Лебедянский. — Надо чаще его вытаскивать на мероприятия и попробовать девок халявных подложить. Глядишь и отойдет…

Шагая к стоянке орбитального транспорта, Федор какое-то время рисовал картинки кулачной разборки с командующим, обозначая руками и ногами удары. Но потом он понял, что впервые генерал пытался говорить с ним не как с подчиненным, а как с человеком, делясь своим пониманием жизни. А он не придумал ничего лучше, чем лезть в драку.

Малый шаттл отстыковался от крейсера разведчика и ушел обратно к крепости. На корабле властвовала тревожная ночь. Люди ворочались без сна или мучительно плыли в неприятных, вязких сновидениях, порожденных растревоженным разумом.

В боевой рубке клевали носами матросы и офицеры дежурной смены. Тревога от появления командирского транспорта снова сменилась полусонным бдением.

Конечников принял доклад дежурного и поздравления сослуживцев. Народ поздравлял, кто с искренней радостью, кто с затаенной опаской. На удивления Васька отреагировал на повышение друга по службе с плохо скрытой враждебностью. Он что-то буркнул сквозь зубы и убрался в «скворечник».

Конечников уселся на свое законное место, придирчиво сделал проверку всех систем корабля. Техника была в порядке. Периодически включающиеся камеры внутренней связи показывали обстановку на постах: — матросы за редким исключением спали. Федора это не беспокоило. Наблюдатели бодрствовали, а сирены боевой тревоги поднимут даже мертвого.

Он подумал, что должен был радоваться, испытывать какой-то душевный подьем — всеже сбылась его давняя мечта, но ничего этого не было. Все произошло буднично, просто, обыденно.

Закончив, Конечников поднялся на пост управления стрельбой, его бывшее хозяйство. В тесном полумраке артиллерийской рубки светились огоньки активированных систем наведения, мерцали цифры на панелях дальномеров, тлели экраны радаров. Боевой расчет старательно пытался не уснуть, глядя сонными глазами в мониторы.

Стрельников сосредоточенно водил руками в чувствительной зоне мануального бокса, поставленного в режим имитатора первого ракетного поста.

Полоски зеленого света пробегали по рукам Василия, замысловатые сочетания положений пальцев придавали ему вид человека изображающего разудалую, залихватскую песню на какой-то странной разновидности языка глухонемых. Конечников сразу понял, в чем дело. Стрельников пытался повторить его маневр над Гало — быстрый разворот при помощи маршевых и тормозных моторов звездолета.

Один из наблюдателей обернулся на звук шагов, и хотел было кричать «Смирно», но Конечников остановил его жестом, дескать, не надо, люди спят, чего орать. Он подошел ко второму лейтенанту, наблюдая, как тот пытается крутануть корабль в нужную сторону.

— Получается?

— А! — встрепенулся Василий. — Вот один дурак придумал, а я ночи не сплю.

— Ты его сначала маневровыми подтолкни, — посоветовал он.

— Учту, — хмуро сказал Стрелкин.

— Василий, чего людей зазря мучаешь? — поинтересовался Конечников.

— А чего? — поинтересовался второй лейтенант.

— Пусть поспят ребята, — предложил Федор. — Ты сам ведь спать не собираешься?

— Уснешь тут, — ворчливо сказал Стрелкин.

— Ну вот и я посижу. Отпускай парней.

— Приказ командира слышали? — поинтересовался Стрельников. — Выполнять! Не раздеваться, спать вполглаза! По первому сигналу быть на месте!

— Есть! — отозвался боевой расчет смены.

Народ заторопился покинуть скворечник артпоста.

— Демид, — остановил Стрельников молодого матроса. — Нам тут всю ночь сидеть. Водку запретили, организуй чайку. Не в службу, а в дружбу.

— Момент, Василий Иванович, — с готовностью отозвался тот.

Парень, бренча чайником, отправился на кухню.

Конечников сел на место оператора корректировочного поста, переключил верхний монитор на обзорный локатор.

Василий отключил тренировочный режим станции наведения. Матрос принес чай, разлил по стаканам и отправился спать.

Некоторое время друзья сидели молча в полутьме «скворечника». Холодные звезды заглядывали

— Как в старые, добрые времена, Васька? — поинтересовался Федор.

— Было дело, — неохотно отозвался он. — Сиживали, бывало.

— Хорошо было… — вспомнил Федор. — Артпост. Кругом звезды, ночь… Рядом никого. Вахта долгая. Разговоры по душам.

— А самая большая проблема — проглядеть лодью проверяющего, — со вздохом заметил Василий. — Не сыпь соль на раны, командир.

— Почему людей не отпустил? — спросил Конечников.

— Чего пристал? Спрашивал уже.

— Так ты не ответил.

— Да кто тебя знает. Вдруг рвение служебное взыграло на новой должности, — признался Василий.

— По крайней мере честно, — помолчав, заметил Конечников. — Однако сам подумай. Что могло измениться так быстро?

— Попарил тебя генерал в баньке? — поинтересовался Стрелкин. — Большим человеком становишься. Командир корабля ебена вошь.

— Не удостоил честью Владислав Павлович. Видать для генеральской бани командиром скаута быть недостаточно.

— Ну, водовкой ведь угостил.

— После того как я в предбаннике 2 часа просидел. А потом чуть по роже не получил от меня.

— И за что?

— Опять про воинскую честь запел, баран старый.

— У тебя это больной вопрос, — покривился Василий. — А я уж думал там у вас все тип-топ.

— Гусь свинье никогда товарищем не будет… А ты что, типа позавидовал? — поразился Конечников. — А разве сам с этого ничего не поимеешь? Я что Лешу — телепня, нашего пакадура -3, назначу командиром артсистем?

— Ну, ясное дело нет…

— А должность эта, сам знаешь, подразумевает еще пару звездочек у тебя на погонах.

— Ага, подпишут назначение первым лейтенантом «алкоголику и дебоширу Стрельникову». Держи карман шире.

— Пока на всю Базу 12 скаутов и рейдер-калека мы хоть на ушах можем ходить. А эти живоглоты утрутся и вид сделают, что так и надо.

— Чего жил, чего добился? — задумчиво сказал Стрельников. — Первого лейтенанта если и дадут, то все равно недолго новыми погонами сверкать придется.

— Да, Васька, мы все завтра сдохнем быть может. Сидим тут о чинах и званиях рассуждаем…

— Пожалуй, глупо со стороны выглядит, — заметил Стрельников.

— А чего завелся?

— Вот и ты командир… Один я недотыкомка, — Василий вдруг надолго замолчал, потом с болью в голосе произнес. — Не о том мы Крок говорим.

— Не о том, — согласился Конечников. — Муторно как-то.

— Говорят, ты скоро в Нововлад переберешься, — бросил в пространство Стрелкин.

— И кто же это говорит? — поинтересовался Конечников.

— Народ, — неопределенно ответил Василий, — Слухом земля полнится.

— Ну, раз народ говорит… — в тон ему ответил Федор.

— А что, она не приглашала тебя в столицу?

— Приглашала… — он задумался. — А что мне там делать? Интриган из меня неважнецкий, к задницам старых педерастов склонности нет, танцевать я толком не умею.

— Ну прямо таки… — Василий негромко рассмеялся. — А как на балу с княжной выплясывал… Мастер… Ее трусы всему залу показал. Глядишь и остальному научишься. С волками жить — по волчьи разговаривать.

— А ты бы поехал? Здесь я человек, на своем месте, в своей среде. А там…

— Да ты особо не расстраивайся. Кур заводят, чтобы несли яйца, коров на молоко и мясо, собак, чтобы все это охраняли. Вот и ты будешь выполнять то, что у тебя неплохо получается.

— Летать?

— А ты думал танцевать или княжну ебать? Я думаю, она всего попробовала, с избытком. Глаз у меня наметанный.

Конечников ничего не сказал, только отвернулся, пряча досаду.

— И даже не просто летать, — размышляя, продолжил Стрельников. — Мне думается дело в твоих неуставных маневрах… Однако, тварь эта княжна.

— А отчего? — поинтересовался Конечников, однако вполне мысленно согласясь с другом в оценке этой девушки.

— Вспомни, как наследницу престола подают в газетах и визии. Платочек, платье до пола, чуть ли не ряса. Каждый второй снимок в костюме сестры милосердия. А она тут ляжками сверкает…

— И что?

— Будто знает, что никто не расскажет…

— Да ну тебя, сплюнь дурак, — вдруг вырвалось у Конечникова.

От слов второго лейтенанта Федора пробрал озноб.

— Тьфу, тьфу, тьфу… — Стрелкин демонстративно плюнул через левое плечо.

— Знаешь, меня эта княжна заморочила, в смуту ввела. Помнишь, про Дарью рассказывал?

— Ну как не помнить, — заметил Василий.

— Так вот, если дочку Дубилы вымыть — она один в один.

— Точно помнишь? Не путаешь?

— Не, Васька, не путаю. Детская память — она крепкая.

— Я думал твоя Дарья — обыкновенная молодая тетка. А это шалава мажорная, — заметил Стрельников.

— Я ведь рассказывал. И описывал…

— Ну, ты чего-то там говорил, — ответил Василий, — только вот как-то невнятно. Рассказал бы снова, с подробностями и деталями. Ночь целая впереди.

— Сказочка долгая, да все по чувствиям. Раньше как-то повода не было… — сказал Федор, вытягивая из пачки сигарету, клацнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом дорогой эстешной отравы. — Ладно, слушай… Однажды я оказался в густом диком лесу, двигаясь за странным объектом в небе. Объект выглядел как гигантское веретено, верней нож с широким рыбообразным клинком и большой гардой. Я тогда был мальчиком лет восьми.

— Ну типа понятно, что не вчера — заметил Стрельников.

— Аппарат, как мне показалось, должен был сесть в километре или двух от меня. Я плюнул на брата Витю, доверенного мне на попечение дедом и кинулся через лес, прихватив самострел и набив в колчан все стрелы, которые успел сделать.

Витьке я сказал, чтобы он не высовывался из подземной сторожки ни под каким видом, тем более что дед обещал вернуться через час.

Корабль виднелся в небе во всей красе. Я бежал за ним, спотыкаясь о корни сосен и поскальзываясь на влажной траве. Корабль, удаляясь, становился все меньше и меньше, но я двигался к нему с упорством достойным лучшего применения. Когда он исчез, я некоторое время двигался по солнцу. Примерно через час откуда-то набежали густые, черные тучи. Я продолжал идти, но вскоре понял, что потерялся. Густой, темный ельник окружал меня со всех сторон, и ничто не подсказывало, в какую сторону идти. Делать было нечего, и я побрел наудачу.

Удача мне улыбнулась. Тучи также неожиданно унесло. Арисс ласково взглянул с белесого неба. Прикинув прошедшее время, я понял, что инстинкт охотника меня не подвел, и я двигался в правильном направлении.

— А как? — удивился Василий.

— Меня дедушка научил, что Арисс движется по небу слева направо и за час проходит 20 своих диаметров. На других планетах, конечно, все по-другому.

— Занятно… — вставил Стрельников.

— Я почти успокоился, зная, что с солнцем я найду дорогу и туда, и обратно. Я даже поднял сломанную ветку, освободил ее от листьев и стал рубить травинки, представляя, что это злые эланцы. В голове стал складываться безумный, но показавшийся мне тогда крайне разумным план: — проникнуть на корабль, дождаться пока весь экипаж выйдет наружу и угнать его. То, что я понятия не имел, как управлять звездолетом меня не смутило. На этот случай у меня был запасной вариант — захватить пилота, и, угрожая ему самострелом, заставить отвести корабль, куда мне нужно.

— Гы, — тихонько сказал Стрельников, веселясь.

— Скоро лес перешел в отдельно стоящие группки деревьев и почти непроходимые заросли трав и кустарников. Как сейчас помню, это была конопля.

— О, твоя Амальгама просто райское место, — засмеялся Василий.

— Насколько я знаю, чтобы конопля стала ядреной, нужно чтобы было очень жарко. А на высоте климат более чем умеренный.

— Жалко, — с сожалением произнес Стрельников, вытаскивая из пачки еще одну сигарету.

— Корабль я увидел издали. Он был огромным, с улицу поселка в длину. Небесный гость стоял на опорах, выпущенных под передними и задними крыльями. Одна из опор была перебита, отчего корабль стоял неровно, опираясь на нижнюю левую башню центральной батареи. Было видно, что звездолету пришлось несладко: на корпусе виднелись свежие вмятины и дыры с оплавленными краями.

Левая верхняя башня центральной батареи была снесена вместе с колпаком артпоста, и теперь оттуда поднимался желтоватый дымок.

У меня от восхищения перехватило дыхание — передо мной был настоящий боевой звездолет, прямиком с орбиты, после жаркого боя.

Оставалось узнать, чей это корабль, наш или эланцев. Я лег и стал наблюдать, периодически переползая с места на место.

Луг был довольно сырым, отчего в ямках росла кровохлебка, покачивая на ветру своими бордовыми, жесткими цветками. Перед глазами маячили пучки пырея и редкие камышины увенчанные плотным, похожим на сосиску мягким, бархатистым кончиком.

Я выбрал точку для наблюдения возле кустов с дикой малиной, и конечно не мог удержаться от искушения, периодически дергая мелкие водянистые ягоды.

При этом я продолжал смотреть на пришельца, ожидая того момента, когда представится подходящий момент, чтобы пробраться вовнутрь. Я решил даже дождаться ночи, если это будет нужно, ведь дедушка не будет меня ругать, когда я пригоню огромный боевой крейсер.

Время шло, Арисс двигался по небу, но ничего не менялось, лишь дымок над кораблем стал жиже.

Вдруг под брюхом произошло какое-то движение, часть корпуса начала выдвигаться, образовав пандус, по которому спустился отряд землекопов в замызганных черных робах под предводительством командира, одетого в темно-синий мундир с погонами.

Люди огляделись по сторонам, потом командир махнул рукой, все пошли на небольшой холмик и остановились, воткнув лопаты в землю возле одинокой сосны. К сожалению, было слишком далеко, чтобы понять, на каком языке они говорят. Люди стали копать землю, а командир направился обратно к звездолету.

По мере того, как начальник удалялся, землекопы, вкладывали в работу все меньше и меньше усердия. Периодически он оборачивался, тогда подчиненные преувеличенно рьяно принимались за дело.

Когда командир скрылся, работники, поковыряв для вида землю, уселись отдыхать, пустив по кругу бутылку.

Я решил, что скоро наступит подходящий момент для выполнения моего плана, раз они оставили открытым вход на корабль, не выставив охраны.

Я приободрился и с удвоенной силой принялся за поедание малины — голод давал о себе знать. Внезапно по трапу спустилась девушка. Даже издалека ее ладная фигурка в серо-голубом комбинезоне, перехваченном широким ремнем, показалась мне крайне привлекательной, завораживающей, неправдоподобно тонкой в талии. После колодообразных поселковых баб, девушка выглядела необычно, неправильно, но от нее нельзя было оторвать глаз.

Примерно в сотне метров от корабля, где было посуше, на пригорке росла высокая трава, в которой белыми пятнами цвели ромашки. Девушка направилась туда усталой, слегка покачивающейся походкой.

Я увидел, что она опустилась на колени, сорвала несколько цветов, потом вдруг уткнулась лицом в колени. Ее плечи затряслись.

Я захотел узнать, плачет она или смеется, поэтому с сожалением оставил свой наблюдательный пункт, и стал красться к ней. Подкравшись ближе, я увидел, что она плачет.

Плакала она всерьез, рыдания рвались у нее из груди, она колотила руками по земле, потом на некоторое время затихала, судорожно дыша, набиралась сил и снова принималась рыдать.

Она так была поглощена этим процессом, что не замечала, что лежит ничком на траве, пачкая одежду. Ее пилотка свалилась с головы, и волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам и земле. К сожалению, она плакала без слов, лишь иногда издавала сдавленное рычание, поэтому я так и не узнал, кто это на звездолете — наши или эланцы. Горе девушки было настолько завораживающим, что я чуть было не подошел к ней, чтобы утешить. Я быстро опомнился и юркнул в кусты, пятясь от этого места.

— Это Дашка твоя?

— Да.

— Ты точно не ошибся? — поинтересовался Василий.

— Нет, а что?

— Сомнительно, что княжна вообще плакать умеет.

— Да ладно тебе… Обычная девчонка.

— Слабо верится.

— Вдруг кто-то положил руку мне на плечо, — сказал Федор, прыгая на 30 лет назад. —

«— Стой, пацан, — как-то невнятно, с незнакомым выговором произнес грубый мужской голос. От неожиданности я закричал. Страх придал сил, и я вырвался из цепких рук мужчины. „Стандо“, — прокричал он и бросился в погоню.

Он в несколько прыжков нагнал меня, но я был готов защищаться. Сдернув с плеча изготовленный к выстрелу самострел, я выпустил стрелку в горло эланца. Она непременно убила бы его, если бы он с совершенно невероятной скоростью не закрылся рукой. Стрела пробила ему ладонь.

— Бастардо, мариконо, — заревел мужик.

— От марикона слышу, ту мальпура элана порко. Факинта уло, — выдав большинство из того, что знал на эланском, и сожалением убедившись, что противник не отдал концы от выстрела в упор, я кинулся бежать.

— Ах, ты, сучонок, какими словами лаешься, — донеслось сзади.

Я не понял, что кричит он на родном риче. В голове накрепко засела одна доминанта — бежать, бежать от этого разъяренного носорога.

Мужик переломил короткую стрелку, матерясь от боли, выдернул обломок древка и снова погнался за мной. Я был далеко, улепетывая изо всех сил, держа в руках разряженный самострел.

Вдруг я с разбегу налетел на что-то упругое и теплое.

Я поднял глаза и увидел, что протаранил девушку в светло-сером комбинезоне. Она с печальной улыбкой посмотрела на меня своими бездонными, зелеными глазами, прижала к себе и спросила на безукоризненном риче:

— Куда ты так торопишься, малыш?

— А это… — пробормотал я.

— Мы не эланцы, если ты это имел в виду.

— Ах ты, пащенок, — донеслось сзади. — Попался. Держи его Дарья.

Сапоги забухали совсем рядом.

— Стой, где стоишь, Васька! Остынь!

Девушка плавно переместила меня к себе за спину.

— Ты посмотри, что этот сучонок сделал, — тот, кого девушка назвала Василием, показал пробитую ладонь.

— Зато мы знаем, что в эланцев здесь стреляют. А ладонь твою я за час вылечу.

— Я ведь его по нашему окликнул. Чего он побежал?

— Мальчик, — Дарья обернулась ко мне, — ты зачем нашему канониру руку прострелил?

— Он меня окликнул как-то странно. А потом и вовсе на эланский перешел. Вот я и подумал, что он эланец.

— А где ты так ругаться научился? Ты хоть знаешь, что эти слова обозначают? — спросила девушка.

— Это… Это, — я замялся. — Это язык такой Они все так между собой разговаривают.

Смеялся даже канонир Василий, зажимая побитую ладонь, из которой продолжала капать кровь.

— Ты чей, мальчик? — спросил мужчина.

— Сам по себе и свой собственный, — хмуро ответил я.

— Посмотри, малыш, — девушка потянула за цепочку на шее и вытащила из-под комбинезона странный прямоугольник из неизвестного материала. — Читать умеешь?

— Дедушка только осенью обещал научить. Но буквы почти все знаю.

— Ладно, поступим проще. Герб Деметрианской империи видел? — спросила девушка.

— Белая полосатая кошка с мечом в лапе, корона, пирамида и такая толстая спираль со звездами на заднем плане.

— Это вообще неизвестно что, — озадаченно протянул мужик. — Пирамида, спираль со звездами, кошка…

— Старый имперский герб, — вдруг сообразила девушка. — Они не могут знать другого, слишком давно отрезаны от мира. Он действительно был таким: белый тигр с мечом, корона, пирамида и галактика на заднем плане. Теперь там нет ни галактики, ни тигра, ни пирамиды — меч, корона и щит. Надо искать другой путь. Ну, а эланскую эмблему ты знаешь?

— А то, — с дурацкой гордостью ответил я.

— Отведем его на корабль, там разберемся, — сказал мужчина, хватая меня здоровой рукой.

— На твоем месте я бы этого не делала. У мальчика разряжен самострел, но на поясе висит нож. Попортит он тебе и другую руку.

Василий отпустил меня и, вытащив бинт, занялся перевязкой.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила девушка.

— Федя, — ответил я.

— А где твои папа и мама?

— Померли от огневицы, — ответил я, вытирая глаза.

После всех волнений сегодняшнего дня меня пробило на слезы.

— Не плачь, — сказала девушка, прижимая меня к себе и гладя по голове своими теплыми, нежными руками.

— А с кем ты живешь, малыш? — спросила девушка, продолжая гладить по голове.

Мне неожиданно стало горько, и я заревел, обнимая ее чуть повыше попы и тыкаясь лицом в живот.

Она была как мама, которую я стал забывать. С Дарьей я почувствовал себя в тепле и безопасности.

— Один я, — вырвалось у меня в перерывах между всхлипываниями… В какой-то момент появилась мысль, что пока я не получу веских доказательств того, что они наши, правды я не скажу даже ей…»

— А дальше? — нетерпеливо спросил Стрелкин.

— Девушка терпеливо дала мне выплакаться.

«— Вот посмотри, — сказала она, поднося к моему лицу карточку. — На каком языке написано?

— На риче, — ответил я, не найдя эланских закорюк, которые видел в серых, невесть как попавших к нам в сени древних эланских газетах.

— Попробуй малыш прочесть буквы, какие знаешь, — девушка опустилась на корточки. — „Удостоверение“, ведь, правда? Теперь посмотри на фото. Кто это?

— Это ты, тетя, — ответил я, глядя на медальон, удобно устроившийся в развилке крепких грудей, видимых с моей точки зрения в вырезе комбинезона. — Ты красивая…»

— Ну ты дал, — заметил Стрельников.

— Она поймала направление моего взгляда и вытянула вверх язычок молнии.

«— А что такое удостоверение ты знаешь? — спросила девушка.

— Это документ такой. У деда лежали старые карточки с маленькими картинками лиц, которые он называл удостоверениями.

— Вот и отлично. Какой умный мальчик. Верно „удостоверение“ от слова „удостоверять“, то есть подтверждать. В данном случае, что я — это я. А теперь малыш смотри фокус.

Девушка прикоснулась к пластинке рядом с фото. Она окрасилась в зеленый цвет.

— Приложи теперь ты, — предложила она.

Пластинка стала красной.

— А Василий? — она протянула карточку мужчине.

Пластинка снова покраснела.

— И так для всех, кроме меня, — с этими словами девушка приложила палец к пластинке, которая немедленно стала зеленой.

— Забавно, — сказал я.

— Что вы там возитесь, — раздался голос из черной коробочки на поясе канонира Василия. — Пацан наш или эланский?

— Да наш пацан, наш, — ответил тот. — Крученый только больно, темнит, ничего не рассказывает.

— А чего он хочет? — спросил тот же недовольный голос.

— Убедиться, что мы не эланцы, — отозвалась Дарья.

— Дремина, веди его на корабль, — приказала коробочка. — Мы ему доказательств вагон и маленькую тележку представим.

— Хорошо, — ответила она. — Я спрошу у него.

Девушка притянула меня к себе, к уютному теплу своего тела и спросила:

— Хочешь ко мне в гости, Федечка? Ты, наверное, голодный, — воскликнула она.

Я кивнул с жалостливым видом. То, что девушка гладила меня по голове, а мужчина улыбался, не значило ничего. Этим людям что-то было от меня надо, и они настроены были получить это силой или хитростью. А на корабль они отвели бы, даже если я этому очень сопротивлялся.

— Я согласен, — важно сказал я, решив ходить вокруг да около.

Дарья взяла меня за руку, и мы двинулись к кораблю. По мере того, как мы приближались к звездолету, он становился все больше и больше. Наконец, он стал неправдоподобно огромным. Я с интересом разглядывал его матовую, шершавую, неровную поверхность корпуса. Некоторые участки были блестящими, идеально гладкими.

Я догадался, что когда-то весь корабль был таким, пока не побывал в жестоких переделках. Его огромные башни с убранными под обтекатели орудиями, били по врагам, и те стреляли в ответ, расписывая обшивку горелыми разводами. Я самозабвенно разглядывал детали, раньше я и не подозревал как много разных штучек на поверхности звездолета: фонари, блестящие призмы, штыри, трубки, шары на усеченных конусах. Так я стоял довольно долго.

— Пойдем, успеешь насмотреться.

Не дав мне полюбоваться на звездолет, Дарья повела меня вовнутрь.

Трап меня разочаровал. Он дребезжал и раскачивался под ногами. Но на входе в корабль меня ждал сюрприз. Когда девушка пересекла плоскость дверного створа, жуткий, не похожий на человеческий голос произнес: „Второй лейтенант медслужбы Дарья Дремина. Код допуска А2.“

— Ай, — вскрикнул я, делая попытку вырвать руку.

Девушка держала мягко, но освободиться от ее пальцев было невозможно.

— Не бойся, — сказала она, — это сканер, машина. Сейчас про тебя скажет.

Как только моя голова поднялась над плоскостью пола, голос прогрохотал: — „Незаконное вторжение“.

Замигали огни, корабль утробно заревел. Я снова попытался бежать, но сзади шел Василий, загораживая весь проход.

— Да выключи ты сирену, ребенка пугаешь, — высоким, сильным голосом, перекрывая рев, крикнула Дарья.

Огни погасли, звук прекратился.

Когда я поднялся, механический голос проговорил: — „Гуманоид, человек. Незначительные мутации. Возраст от семи до десяти лет. Вооружен метательным и холодным оружием. Может быть опасен. Команда на наведение оружия отменена постом наблюдения“.

„Как хорошо, что я не сунулся сюда один“, — пронеслось у меня в голове.

Корабль был внутри тихим и тесным. Дарья провела меня по длинным отсекам. Коридор был узким. Кое-где он расширялся, образуя заставленные приборами закутки. Там какие-то серьезные дядьки производили манипуляции на светящихся пультах.

На экранах плыли красивые, непонятные картинки из кривых и прямых многоцветных линий, сеток, наброшенных на цветные круги из голубых и коричневых фигур. Я делал попытки притормозить, но Дарья была непреклонна.

Одна из дверей была открыта. Внутри маленького отсека очень близко друг от друга стояли койки, на которых сидели и лежали раздетые по пояс дядьки. Мне бросилось в глаза, что у одного из них, рука замотана бинтом с запекшейся кровью, а на коленях лежит короткое, массивное ружье.

— Вот блядь попали… Думали корабль исследовательский, а пришлось даже на абордаж сходить. Половине десантной команды — пиздец.

— Ребята, матом не ругайтесь, — попросила Дарья, задвигая дверь. — Не одни.

— Что Дашутка, эланца поймала? — поинтересовался один из этих страшных дядек, снова открывая дверь и высовывая голову в коридор.

— Сам ты эланец, дурак, — буркнул я, жалея, что мне не дали зарядить оружие.

— Ты с ним не ссорься, Николай. Это юноша боевой. Принял меня за эланца, так чуть не убил на месте, — с усмешкой сказал канонир Василий, показывая забинтованную ладонь.

— Чем это тебя? — поинтересовался дядька.

— Самострел… Не закрылся бы, лежал со стрелой в горле.

— Однако…

Мужик посмотрел на меня с совсем другим выражением.

Коридор закончился, и я попал в помещение, сплошь заставленный аппаратурой. Я увидел только большое рабочее место по центру, снабженное целым десятком экранов со схемами корабля. Прямо за креслом располагалась короткая, лесенка наверх, к наглухо задраенному люку в темном, словно обгоревшем потолке. Было видно место справа с четырьмя круглыми экранами, где по кругу бегали зеленоватые линии, рисуя призрачный узор.

О размерах можно было судить по ряду длинных панорамных блистеров, которые уходили вперед. При нашем с Дарьей появлении с кресла у лесенки поднялся человек и направился к нам, делая знаки моей спутнице, чтобы она не вела меня дальше.

Девушка остановилась.

— Ну, покажись, диверсант, — громогласно произнес этот дядька. — Герой… Чуть лучшего канонира не уложил.

— А чего он на риче говорит невнятно и по элански ругается?

— Он с Эпсилона, а там все там все немного не так по-нашему говорят. Диалект.

— Может быть, — не стал спорить я.

— Чей ты, мальчик?

Я молчал.

— Он говорит, что сирота, что папа и мама умерли от болезни. Он давно не ел.

— Дремина, не вмешивайся. Я, конечно, понимаю, что тебе своих детей пора иметь, но, пожалуйста, не вмешивайся в мужской разговор. Раз юноша живет в лесу один, значит он вполне взрослый, чтобы отвечать сам.

— Скажи нам, когда ты родился, где, кто был твоими родителями, сколько у вас было людей. Куда они все потом делись? Как вы попали на эту планету? Расскажи, и Дарья отведет тебя на кухню.

— Как-то много всего за один обед, — сказал я, опустив голову.

— А тебе чего? Припасов на целый год? Бочку варенья и корзину печенья? — разозлился мужчина. — Я, командир корабля, майор Дегтярев спрашиваю тебя стратегически важную информацию, необходимую командованию ВКС, объединенному штабу наземных сил и ставке императора.

— Глюкранды, — невинно сказал я.

Дарья прыснула со смеху.

— Нет, вы видели такого тупого ребенка? — вне себя заорал майор. — Да ты на форму посмотри, на шевроны. Оглянись вокруг — все таблички и надписи на риче.

— Я не видел ни нашей, ни эланской формы, а читать я пока не умею, не все буквы знаю.

— Вот и говори с таким, — в сердцах сказал командир. — Разговаривают с ним на риче. А он заладил: „Эланцы, эланцы“.

— Дедушка говорит, что жители планет типа Картуш -2 и Беллона, которые часто переходили из рук в руки, в совершенстве знают оба языка.

— Вспомнил тоже. Эланцы их давно захватили. Еще лет 400 назад.

— Примерно тысячелетие назад так и было. Хозяева менялись каждые 20 лет — вставила Дарья.

— Дремина, — строго сказал мужчина. — Я вот все думаю, кто ты врач или историк? Историк нам по штату не полагается.

— Я совмещаю, — ответила девушка.

Командир проглотил эту реплику.

— А что еще тебе говорил дедушка? Почему ты так боишься эланцев? — осторожно поинтересовался майор.

— Потому, что они могут прислать „рогатую камбалу“ и опять сжечь планету.

Мужчина ошеломленно посмотрел на Дарью. Некоторое время он колебался, потом, наконец, решился.

— Как „рогатая камбала“ выглядит, знаешь?

— Да, — ответил я. — Дедушка говорил, что она похожа на лист, на котором сверху и снизу попарно стоят 8 гусениц.

— Ну, слава Богу, молодец. Вот иди сюда, усаживайся.

Майор потянул меня к пульту. Я запрыгнул в кресло, положил руки на подлокотники, как вдруг оно ожило, поднявшись так, чтобы я мог дотянуться руками до кнопок, спинка приняла вертикальное положение.

— Не бойся мальчик, — произнесла Дарья, подходя — Это автоматика.

— Теперь смотри, — сказал командир, показывая на кнопки. — Эта вперед, эта назад. Будем смотреть записи систем наблюдения. Большой экран разбился на два десятка маленьких. — Каждый квадратик — ракурс того или иного видеодатчика. Знаешь, что такое видеодатчик?

— Да…

— А где ты видел? — спросила девушка.

— На Хо… — произнес я, и тут же прикусил язык. — Дед рассказывал.

— Какой замечательный у тебя дед. Прямо академик, — произнесла Дарья, ничем не показывая своего неудовольствия.

— А ведь это мы, тетя, — с восторгом крикнул я, увидев себя на экране.

Я помахал рукой, чтобы убедиться, даже сделал попытку повернуть голову, скосив глаза на экран, чтобы увидеть лицо. Разумеется, у меня ничего не вышло, я повернулся и огорченно вздохнул. Дарья улыбнулась в камеру и послала воздушный поцелуй.

— Дремина, Дремина, — ворчливо произнес командир корабля. — У тебя лазарет полон трупов, а ты все глазки строишь и хвостом крутишь.

— Разрешите идти? — со слезами в голосе спросила девушка, и, не дожидаясь ответа, выбежала из рубки.

— Зря ты так, — сказал человек, за пультом слева, которого я не заметил, увлеченный техническим чудом, к которому получил доступ. — Размозженные головы, разорванные легкие и дыры в теле по полметра медицина лечить пока не научилась.

— А Борька Луговской? — хмуро поинтересовался майор.

— Девчонка кого могла — вытащила. А Борька — пока на орбите болтались, боялся, что в печке сожжем после смерти. А как приземлились, так он и расслабился. Может, испугался, что случая другого не представится в землю лечь. Сектант, одно слово.

— Он был хорошим парнем, зампотех. Если бы не он, нас бы уделали, — возразил майор.

— Да, Стас, он был хорошим парнем и способным командиром. Но на твоем месте я бы извинился перед Дашкой.

— Сейчас, — ответил командир, — только с пацаном разберусь.

Он повернулся ко мне.

— Ну, чего сидишь, крути. Клавиша „Назад“.

— А можно?

— Нужно.

Я нажал. На экране картинка побежала задом наперед. Вошла Дарья, мелькнул майор, девушка сделала движение рукой, улыбнулась в камеру. Смешно пятясь, ушли мы с Дарьей. Тут на одном из экранов я увидел свое лицо. Я немного замешкался и отпустил кнопку перемотки с довольно большой задержкой.

Стало видно, как я крадусь среди зарослей, потом ныряю в свой НП в кустах малины. Изображение начало медленно приближаться. Ритмично заходили верхушки кустов, оттого, что я дергал ягоды.

Потом весь экранчик заняло мое изображение. Я со стыдом отметил, что лицо у меня чумазое, а ем так, будто голодал, по меньшей мере, неделю.

— Ну, молодой человек, мы так никогда не закончим. Позже на себя полюбуетесь, — с этими словами майор пустил картинку так, что изображение стало практически неразличимым.

— Вот, лучше это посмотри.

На экранах оживленно жестикулировали люди, открывали рты в неслышном крике, ожесточенно дергали рычаги и нажимали кнопки, приводя в действие механизмы корабля. На экранчике, где только что бегал я, плыли три яркие точки. От них, расширяясь, тянулись нестерпимо яркие полосы.

Командир корабля нажал несколько кнопок, и изображение заняло весь большой экран.

— Первая фаза боя, — пояснил майор. — Эланские разведывательные корабли обстреливают наш крейсер с дальней дистанции. Наши пушки не отвечают, все равно попасть можно лишь случайно.

Экран полыхнул огнем. Я непроизвольно отпрянул.

— Не бойся, это старт „пакадуры“.

Цилиндр, оканчивающийся фиолетовым столбом света, устремился в сторону неприятеля. Очень скоро ракета стала неразличимой точкой. А когда я подумал, что артиллеристы крейсера промахнулись, один из кораблей разбух, превратился в ярко сверкающий шар, из которого летели искры. Шар стал увеличиваться в размерах, теряя свечение, превращаясь в неправильную фигуру, окруженную мерцающим туманом.

— Один готов, — прокомментировал майор. — Это было вчера.

Он решительно нажал на кнопку обратной перемотки.

— Дяденька, дяденька, дай посмотреть, что дальше было, — умоляющим тоном попросил я.

— Абордаж хочешь посмотреть? Не советую, мальчик. Тошнить будет и кошмары замучают, — сказал мужчина слева.

— Я тебе кое-что интересное покажу, — произнес майор, сдергивая палец с кнопки. — Узнаешь?

На экране, во всех деталях показался звездолет. Я лишь смутно догадывался о его размерах. Больше всего корабль походил на лист неизвестного растения, раздутый в середине по ширине и толщине. На самом краю, спереди и сзади, попарно торчали какие-то толстые, расширяющиеся к основанию трубы. Я сразу же вспомнил про гусениц на листе. В центральной части корабля, от борта до борта, покрывая выпуклую броню главного бастиона, красовался огромный эланский герб — стилизованный орел, летящий на фоне солнечного диска.

— „Рогатая камбала“? — с ужасом спросил я.

— Да, мальчик. Линкор „Эстреко“, регистровый номер 10149, флагман первой эскадры, эскадры „бессмертных“, гордость регул — императора Бальдуро Первого.

— Их и в правду нельзя убить? — испугался я.

— Нет, это просто название. Что-то вроде смеси нашей гвардии с рыцарским орденом. Смотри внимательно, не болтай.

Из линкора вылетели четыре тонкие светящиеся черточки. По мере приближения стали просматриваться башни и пушки.

— Эланские разведчики.

— А они большие?

— Да, — ответил зампотех. — Примерно такие же, как наш корабль, только тоньше и метров на сорок короче. Аварийных крыльев нет, зато пушек напихано… В основном без толку.

— А какова же сама „рогатая камбала“? — поразился я.

— Ты не смотри, что на экране линкор маленький. „Рогатая камбала“ — это три километра бронированного панциря в длину, три миллиона тонн, до десяти крейсеров — разведчиков на борту. Каждый форт, ну вот эта штука на трубу похожая, больше, чем наш корабль. На каждой больше пятидесяти пушек крупного калибра. Как ты понял, их целых восемь. Это не считая центральной батареи и огневого периметра. Вдруг изображение начало вращаться. Эланские крейсера, которые были в центре экрана, попеременно оказывались то вверху, то внизу, то справа, то слева.

— А зачем картинка крутится?

— Это наш корабль маневрирует.

— Неуставной маневр, — буркнул командир крейсера. — Виркоко испугались и стали пускать „Обузы“, ну, в смысле ракеты. У них по одной на борт.

От кораблей противника стали отделяться черточки ракетных снарядов. Им навстречу устремились комки плазмы из поставленных на короткий импульс плазменных пушек, замелькали вспышки массометов. Ракеты взорвались одна за одной.

Крейсер ускорился, резко сменил направление полета и пересек курс звездолетов противника. Мелькнул огненный сполох, и заряд с крейсера проломил борт вражеского разведчика в районе боевой рубки. Мне показалось, что молибденовая болванка попала прямо в круг эланского герба. За темными стеклами центрального поста эланца вспыхнуло пламя.

— Так его! — вырвалось у меня.

— Артиллеристом он был от Бога, — вздохнул майор. — Какая реакция…

Внезапно изображение пропало, потом экран засиял непереносимо ярким светом. Снова темнота и совсем другие звезды, сливаясь в причудливые линии, заплясали на экране.

— Гиперпереход. Прыжок на пять тысяч парсек в одно мгновение. Были у звезды Альбено, в самом сердце чужой империи и вот Арисс, — прокомментировал зампотех. — На выходе трясет страшно. До сих пор пытаемся понять почему.

— Эланцы сканировали точку входа, и пришли за нами. По нашим данным Амальгама — мертвая планета, поэтому мы не особенно об этом беспокоились. Но Амальгама оказалась пригодной для жизни.

Мы приняли бой… Короче, завтра сюда снова придут разведчики с „Эстреко“ и разделают нас под орех. Гиперпространственная связь тут — полное дерьмо, а сигнал аварийного буя будет идти до станции наблюдения не меньше 5 лет.

Нам нужно будет его запрограммировать, надежно спрятать и правильно навести. Не знаю почему, но ты мальчик тоже не любишь эланцев. То, что ты знаешь, может быть крайне важным. Сообщи это прямо сейчас, и наши товарищи смогут это узнать. Иначе, мы не успеем. Может быть, в штабе решат разместить тут корабли для защиты планеты или направят сюда целый флот.

— Спрашивайте, — сказал я после короткого раздумья.

— Давай так: вопрос — ответ, быстро, без сантиментов. Ты ведь совсем большой.

— Хорошо.

— Откуда тут люди? — быстро спросил майор.

— Есть невнятные сведения о городах на планете. Точно известно, что был поселок планетографов и геологов. Дедушка говорил, что это место до сих пор можно найти по остаткам горных разработок на востоке от этого места.

— Чьих планетографов?

— Наших, деметрианских.

— Как случилось, что на планете наступила ядерная зима?

— Дедушка говорит, что прилетела „рогатая камбала“, в смысле эланский линкор и все это устроил.

— Как?

— Дедушка рассказывал про обстрел с орбиты.

Военные переглянулись.

— Ты ничего не путаешь? — спросил командир корабля.

— То, что сказал дедушка, я никогда не перепутаю.

— А дедушка?

— Дедушка мой ничего, никогда не путает.

— Не приставай к ребенку, в конце — концов, столько лет прошло. Все могло быть: падение реакторных блоков и накопитетелей телепорта, взрыв реакторов металлургического комплекса… Или на эланском корабле стояли планетарные пушки… Теперь этого никто не скажет точно. Для местных это легенды, смутные предания седой древности. Я не стал говорить про летопись, чтобы не отняли.

— Как люди выжили?

— Жили под землей, питались крысами, подземными рыбами и лишайниками. Были блоки биосинтеза, в которых росли водоросли, но потом они испортились — перегорели лампы. Дедушка говорит, что в разные годы под землей жили от 50 до 500 человек. На поверхности было очень холодно, налетали смерчи-убийцы.

Люди удивленно переглянулись, но не стали меня прерывать.

— Сколько людей живет сейчас?

— Есть немножко… Человек 200. Не так давно была эпидемия, половина поселка умерла.

— Чем люди занимаются?

— Землю пашут, рыбу ловят, зверя бьют.

— А какая власть у вас?

— Выборный староста.

— А сами как свое гражданство определяете? — осторожно поинтересовался командир корабля.

— Мы жители Деметрианской империи.

— Вот и отлично… А где сейчас люди?

— Спрятались от „рогатой камбалы“.

— А где?

— А вам зачем?

— Со взрослыми поговорить.

— Где они я не знаю, я потерялся. Говорите со мной.

— Парень, ты опять издеваешься? — разозлился командир.

— Нет. Я их вряд ли даже за 3 дня найду. Можете слетать в поселок, но он сейчас пустой, только ветер в брошенных домах гуляет.

— Покажешь где он?

— Да.

— Твой дедушка возьмет Дашу Дремину к себе? — вдруг спросил майор. — Она и лечить умеет, и знает много. Связь вам с нашими обеспечит. Соглашайся… Девка она видная, подрастешь — женишься. Мы и приданого ей дадим: продукты, ружья, одежду, лекарства.

— Вот еще — фыркнул я, покраснев до корней волос. — Она же взрослая.

— Ну вот, отойти не успела — уже женили, — раздалось от порога. — Даже мальчик понимает, что я офицер корабля, а не безбилетница, которую ссаживают на первой же остановке.

— А можно и я останусь, — заканючил я. — У дедушки есть Витя, а я с вами улечу вместо того канонира… Я придумаю, как линкор сбить, честное слово придумаю…

Я увидел, как зампотех отчаянно борется со смехом.

— Прекратить, прекратить балаган! — страшно топая ногами, заорал командир. — Дремина! Марш на кухню пацана кормить. Зампотех! Ржать заканчивай и займись со связистами буем! А ты, мальчик, если будешь клоуна из себя строить, к деду отправишься! И вообще слазь, это мое место!

— Все занимаются своим делом, — проорал майор в проход, где показались головы людей, привлеченных криком. — Как я сказал, так и будет.

Внутри меня все пело от восторга — они решили меня оставить. Пусть даже каким-нибудь младшим планетологом или юнгой для мытья полов. Главное лететь на этом замечательном корабле и видеть звезды в иллюминаторах совсем близко…»

— Они тебя и вправду взяли? — поинтересовался Василий.

— Как тебе сказать, — вздохнув, ответил Конечников. — В некотором смысле — да. Мне подобрали пилотку по размеру, дали пояс. Дарья поговорила с десантниками, и они подарили мне настоящий пистолет, правда без батареи, зато дали 2 магазина пуль и много зарядов россыпью.

Пистолет был маленький, удобный, взятый как трофей на вражеском корабле. Потом, несколько лет спустя, я подобрал адаптер для наших микросотовых батарей и стрелял из этого пистолета сначала штатными пулями, а потом просто шариками из обожженной глины.

Дарья дала мне настоящую кожаную планшетку, а главное, подарила карманный компьютер. Между прочим, до сих пор нет модели лучше. Ни у эланцев, ни у «странников». А про наши я вообще молчу.

— Во повезло, типа, — вставил Василий.

Короче… Командир корабля объявил мне, что в связи с чрезвычайным положением, принимает меня на службу его величеству императору и приказывает обеспечить контакт с группой гражданского населения на планете. После выполнения задания я направлялся в распоряжение зампотеха для обучения и выполнения посильной работы.

«— Разрешите приступать? — радостно прокричал я, едва майор Дегтярев окончил.

— Ваши соображения по выполнению задания, юноша? — поинтересовался командир корабля.

— Мой дедушка учил меня, что только тот незваный гость дорог, который приходит с дорогим подарком, — ответил я.

Просто я запомнил, что майор предлагал за то, что мы возьмем Дарью в семью лекарства, одежду и оружие.

— Как вы собираетесь доставить снаряжение? — спросил майор.

— Лучше всего — привести на корабле, — ответил я.

Меня не оставляло желание если не силой, то хитростью привести крейсер к поселку, тем более, что дедушка наверняка бы увидел его на экране в своей маленькой железной комнатке, куда он отвел меня и Витю с бабой Дуней.

Может не только он, но и другие стали бы свидетелями того, как первый за 900 лет деметрианский корабль приземлится у поселка, и именно я буду тем, кто успокоит испуганных односельчан. Потом я объяснил бы, что это — наши, что могучий имперский крейсер защитит от всех врагов, включая страшную „рогатую камбалу“, что теперь будет все по- другому, и можно ничего не бояться…

— Ну, и что было дальше? Удалось тебе прославиться, прилетев в родной поселок на боевом крейсере-разведчике?

— Не-а… — Конечников рассмеялся. — Не склалось. Командир корабля сказал, что возможно эланцы уже здесь, поэтому демаскировать место проживания местных жителей посадкой огромного корабля вряд — ли будет разумным. Но он выделит грузовую платформу и пилота для доставки груза.

Тут вошел человек с повязкой на рукаве, — старший дежурной смены и доложил, что все готово для церемонии похорон.

Перед звездолетом был построен весь его небольшой экипаж — около 30 военных и гражданских специалистов. Люди построились в 2 шеренги — сначала летный состав, артиллеристы, техники. Затем шли гражданские специалисты, а замыкали строй дюжие вояки в десантных комбинезонах. Из динамиков текла траурная, тягучая музыка.

По трапу спустили гроб с телом. Гроб был импровизированным, наспех склеенным техниками из листов слоистого пластика. То, что лежало в нем, показалось мне куклой, настолько неестественно белой была кожа. Голова покойника была замотана бинтами. Гроб поставили на заранее вынесенные из корабля табуретки.

Тут я заметил, что у трупа странно впалый живот и какие-то почти плоские ноги. Штанины выглядели пустыми почти до колен. Один ботинок вдруг повернулся, точно у мертвеца затекли ноги, и он решил их немного размять.

Я дернул Василия за рукав, показывая глазами на тело. Канонир лишь нахмурился в ответ.

— Есть вещи, о которых лучше не знать, — произнес он. — Стой спокойно, не вертись.

Музыка стихла. Командир корабля прочитал положенные строки корабельного устава, сунул книгу дежурному и продолжил от себя. Говорил он долго, с чувством, рассказывая, каким замечательным человеком и специалистом был покойный. Люди слушали молча, низко опустив голову. Чувствовалось, что этого человека любили и тяжело переживали его смерть.

Когда майор закончил, гроб подняли на плечи и понесли на пригорок, опустили в могилу. Люди бросили по горсти земли.

В ногах покойника установили памятник из обломка неподъемно-тяжелой броневой плиты, обожженного струей вражеского плазмомета.

Караул дал залп сигнальными зарядами, потом другой, третий. Резкий свет магниевых вспышек осветил поляну, на которую уже легла тень.

Подошла Дарья, и Василий с удовольствием передал меня ей.

Военные построились внизу, где было более-менее ровно и под встречный марш, с развернутым знаменем, чеканя шаг, прошли мимо свежей могилы.

Дарья приложила руку к пилотке, и я, глядя на девушку, тоже сделал так. Бородатый планетолог, который расспрашивал о климате, посмотрел на меня и отвернулся, чтобы скрыть улыбку…»

Конечников остановился, чтобы снова пережить детское впечатления от того момента, когда впервые увидел, как это может быть красиво — подразделение регулярной армии, марширующее с развевающимся знаменем.

— А что было потом? — спросил Стрельников.

— Потом летающую платформу нагрузили всяческими припасами. Командир попросил Дарью лично доставить груз, объяснив это тем, что девушке легче будет вступить в контакт с населением. Но все оказалось гораздо проще. Мы не стали лететь прямо в поселок — вдруг кто-нибудь начнет стрелять и сели на поляне в полукилометре от крайних домов. Я побежал к себе. К своему большому облегчению я нашел дома деда. Он ждал меня, решив, что я заблудился и потерял неприметный вход в древний бункер. А раз так, то единственное место, куда бы я вернулся — это наш дом на хуторе.

Мне пришлось обстоятельно рассказать о своих приключениях. Дед пошел со мной в лес, искать место посадки.

Как ты, наверное, понял, Дарьи не было.

Оружие, лекарства и припасы были аккуратно сгружены. Поляну освещал маячок, благодаря чему мы издали увидели все это добро. Под фонарем лежал клочок бумаги, где было написано: «Я хочу чтобы ты жил. Прости».

— Она улетела?

— Да, — ответил Конечников. — Если бы она осталась, то нашлась бы рано или поздно.

— А я уж было думал, что корабль ушел без нее, — Стрелкин усмехнулся. — Все к тому и шло.

— Нет… А жаль… Осталась бы жить. Много лет спустя, я узнал, что через несколько суток после взлета, корабль вступил в бой и был уничтожен. Эланцы так и не узнали о нашей планете. Они ради приличия пошарили в окрестности в кольцах Ахрона, последней планеты нашей системы, и не найдя ничего, убрались восвояси.

— А ты счастливый человек, Федя, — заметил Стрелкин. — Чего хотел в жизни — добился. Командиром стал. «Эстреку» завалил. За Дашку рассчитался. За Амальгаму тоже. Как линкоры валить — придумал…

— Немного… — заметил Конечников.

— А я и того меньше… Цистерну водки выпил и гектар травы искурил… Все.

Повисло долгое молчание.

— Крок, посмотри — внезапно переменил тему Василий, — большой поисковый локатор встал.

Конечников включил на своем экране изображение камер наблюдения. В этом ракурсе станция была как на ладони, гигантская, грозная, ощетинившаяся оружием и антеннами. Огромное параболическое зеркало радара замерло, просвечивая пространство в направлении пояса астероидов. Орудия на батареях сверхкрупного калибра пришли в движение.

— Это серьезно, — крикнул он, вскакивая. — Боевая тревога!

Завыли сирены. Федор скатился по лесенке, запрыгнул в кресло, пристегнул ремни, активировал компенсаторы.

На экране появился дежурный.

— 2803, тревога!

— Мы готовы, — ответил Конечников.

— Молодец, — похвалил тот. — Радарное наблюдение засекло групповую цель. Идут по кривой сближения к станции. Координаты места сбора на экране.

— Есть.

— Приготовиться к обстрелу.

— Есть, — отреагировал Конечников. — Эмиттеры поля включить!

«Хотя вряд ли это поможет» — подумал он.

Корабль запустил моторы, выходя на расчетную траекторию.

Было видно, как из каналов планетарных орудий космокрепости вылетели тонкие лучики света — пушки дали залп картечью.

Радары скаута взвыли, предупреждая о приближении скоростных целей, а следом в энергополе орбитальной крепости ударили снаряды противника, пробили его и врезались в корпус.

На броне крепости встали огненные комья разрывов.

— Наблюдаю прямое попадание в орбитальную станцию «Солейна», — выделил Конечников рапорт. — Ангары 03–07, 08, 15, батареи плоскости 5 разрушены полностью.

Конечников увидел, как от станции с максимально возможным для такого корыта ускорением идет тяжелый транспорт «Колыма», приданный группе гиперпространственных разведчиков как мобильный склад боепитания.

Где-то далеко, среди звезд, загорелись и погасли искорки далекого пламени, снаряды деметрианцев тоже нашли цель. Орудия крепости, получив подтверждение прицела, стали ритмично выплевывать картечь и болванки.

Конечников представил, как несладко приходится эланцам под градом снарядов. Еще пару раз залпы подданных регул-императора накрыли станцию, но, ни одна из пушек главного калибра не пострадала. Радары исправно определяли положение эскадры противника и корректировали прицел, после каждого удара эланской картечи. Огонь «виркоко» ослабел, на кораблях команды боролись с повреждениями, вражеские пилоты постоянно маневрировали, не давая собственной артиллерии стрелять прицельно.

Бой складывался не в пользу эланцев. Крепость не пустила пока в ход оружие ближнего боя. Гигаваттные лазеры и плазменные орудия не сделали еще ни одного выстрела, а эскадра противника потеряла корабль или может даже два. Дальнобойные деметрианские «шеститысячники» уверенно выигрывали артиллерийскую дуэль с батареями эланцев. За то время, пока ордер чужих кораблей смог бы подойти на дистанцию ближнего боя, комендоры крепости расстреляли бы больше половины боевых звездолетов эскадры вторжения.

Внезапно эфир взорвался непереносимым свистом и гулом.

— Вспышка в атмосфере Солейны, — доложил сквозь помехи наблюдатель.

Конечников повернулся к боковому экрану и своими глазами увидел отсвет второго громадного взрыва на невидимой стороне планеты. Третий заряд врезался в Солейну по касательной, вызвав выброс на орбиту миллиардов тонн каменных обломков и ионизированного газа.

— Атас, — заорал наблюдатель, забыв все правильные, уставные слова. — Сваливаем.

Время стало внезапно липким, тягучим и длинным. Конечников прикладывал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы заставить пальцы в рецепторной зоне двигаться, но они были словно ватные, чужие.

Голоса пропали, замерли в нелепых позах люди. Даже стена пламени за прозрачными панорамными блистерами рубки, замедлила свой бег. У Федора было время поразмыслить обо всем, даже вспомнить детство, пока пальцы не сложились в правильную комбинацию. Время сразу же потекло нормально.

Корабль начал маневр уклонения, движимый с предельным ускорением нереактивной тягой моторов. С некоторым запозданием маневр повторили все крейсера.

Корабли шарахнулись от бьющего в пространство столба пламени, словно стая воробьев от вороны. Увернуться от прямого удара удалось даже неповоротливому транспортнику. Но станция… Коктейль из ионизированного газа и разнокалиберных обломков накрыл неповоротливую орбитальную крепость. Энергополе продержалось недолго, уступив огненному шквалу. По наружной обшивке забарабанили каменные глыбы, снося ангары и надстройки, посты наблюдения и артиллерийские батареи. Огонь с изувеченной станции прекратился. Компресситовая броня с полевой накачкой предотвратила ее полное разрушение, но крепость в один момент лишилась двух третей своего оружия и всех средств дальнего обнаружения. Те радары и оптические блоки наводки, что уцелели, были практически бесполезны в облаке ионизированного газа, окутавшем Солейну.

Невидимая эскадра противника прекратила огонь. В драме под названием «Осада», наступил вынужденный перерыв.

— Почему они не добивают станцию? — тревожно спросил Стрельников, появившись на экране.

— Не знаю, Василий, не знаю. Меня больше волнует, что командование не ставит группе новых задач.

— Ну, штаб, наверняка, не пострадал, — иронически отозвался Стрелкин. — Штаны вот только поменяют.

— Я бы и сам наделал при таком раскладе, — со вздохом ответил Конечников.

— Команда, внимание! — скомандовал Конечников. — Проверить основные и вспомогательные системы, при необходимости произвести наладку и ремонт. Начать доклад о состоянии систем!

— Сектора энергощитов 17, 18,19, 20, норма. Сектор…

Проверка заняла примерно 15 минут. Корабль был в практически идеальном порядке, не считая обычных мелких неисправностей.

Вздернутые предельной, шоковой нагрузкой нервы требовали разрядки. Боя, напряженной работы, водки, только не этой кошмарной неопределенности.

Молчание орбитальной станции угнетало. Все, имеющие доступ к блистерам и экранам наблюдения, во все глаза пялились на крепость, пытаясь определить степень ее разрушения. Краем уха Конечников услышал комментарии наблюдателей по поводу того, что наверняка метеориты прошили станцию до наружной брони, обратной, выглядящей вполне нормально стороны.

— Радист, вызывать башню контроля на всех диапазонах. Применить передачу световым телеграфом. Тот, кто будет сеять панику, пойдет под трибунал, — объявил он.

— Капитан, — отозвался радист, — в радиодиапазонах сплошной треск. Оптические приемники модулированного сигнала на станции наверняка повреждены. А симпл — код — после письменного приказа.

— Ты чего, с дуба рухнул, сержант, — заорал Конечников. — Я тебе сейчас по зубам морзянку отобью.

— Никак нет, нельзя ваше благородие, — с дрожью в голосе отозвался радист.

— Тьфу! Все слышали приказ, отбивать симпл — кодом?! Я, командир корабля, капитан Конечников, приказываю начать передачу симпл — кодом.

— Есть, капитан! — отозвался радист, с которого Конечников снял всякую ответственность.

Расфокусированный луч вспомогательного лазера был направлен на крепость. Проходили минуты, рубка освещалась вспышками точек и тире, но «Солейна» молчала.

— Они отвечают! — вдруг крикнул кто-то. — Смотрите!

Конечников увидел, как разгорается и гаснет крохотная звездочка.

Мозг сам по себе интерпретировал серию вспышек: «НЕ СТРЕЛЯТЬ НЕ СТРЕЛЯТЬ Я ПАРЛАМЕНТЕР НЕ СТРЕЛЯТЬ НЕ СТРЕЛЯТЬ Я ПАРЛАМЕНТЕР».

«Что за чушь?» — пронеслось у него в голове. Но мгновение спустя, огонек оторвался от корпуса станции и продолжил свой путь среди звезд.

— Артпост, внимание! — объявил Конечников. — Активировать все орудия, корабль взять на прицел! Наблюдателям смотреть в оба! Радист! Дать световой сигнал «Вижу неприятеля».

— Командир группы приказывает кораблям построиться в боевой порядок, без команды не стрелять, — доложил радист.

«Ублюдок», — помимо воли вырвалось у Федора.

— Что? — спросил первый пилот, который сидел впереди него. — Я не расслышал, капитан…

— Ничего, второй лейтенант, — отозвался Конечников. — Не научило Гало ничему.

— А…

— Выполняйте, — раздраженно бросил он.

— Есть.

Точки и тире сложились в сообщение, которое никак не хотело проходить в сознание. Конечникову на мгновение показалось, что мрачная темнота космоса насмешливо оскалились сгоревшими мордами паленых галянских мертвецов.

Внезапно, сквозь вой помех донесся голос дежурного:

— Скауты, прекратите светить на нас лазером! База повреждена, но не уничтожена. Приказываю занять исходную позицию. По парламентеру не стрелять! Командирам кораблей — убрать всех от экранов и иллюминаторов.

— Вас понял, — ответил командир группы, — Но как же наблюдение?

— Не рассуждать! Выполнять! — заорал майор Перепелкин. Похоже, на него не подействовало ни разрушение станции, ни приближение неприятеля.

— Капитанам кораблей — выполнять! — распорядился командир группы.

— Ставни закрыть, — устало приказал Конечников. — Отбой боевой тревоги. Дежурный расчет на местах — остальным отдыхать.

— Крок, ты не думаешь, что это подстава? — спросил Стрелкин, появившись на экране.

— Пойдем в кабинет, перекурим, — предложил он.

— Ладно.

Через минуту, приятели с удовольствием затягивались вонючим дымком казенных сигарет.

— Ты знаешь, — с горькой усмешкой сказал Федор, — я сразу понял, что дело здесь нечисто. Хотели бы уничтожить, сделали бы это сразу. Запендюрить в планету побольше астероидов, — и все. И станция, и эскадра разом.

— А верно ли мы их поняли? — с сомнением произнес Стрельников.

— Я тебя уверяю, что «Konechnikov», «nova armo», «granda princino» и «propravole kapitulaci garantii via vivo» поняли все.

— А что это за новое оружие? — поинтересовался Стрелкин.

— Слышал я, что им академик Корсаков занимался.

— Нихрена себе, — поразился Василий. — Хотя, если подумать, какое буровое оборудование над Солейной… До сих пор не знали, жидкая она или твердая.

— Зато теперь знаем наверняка, — невесело ответил Конечников.

class="book">Раздался зуммер переговорника.

— Господин капитан, — четко отрапортовал дежурный, — во втором спальном помещении беспорядки.

Конечников шел так быстро, что начальник абордажной команды едва успевал за ним.

— Капитан, вы уверены? — спросил он, когда, наконец, догнал его. — С оружием только 30 человек, все без скафандров. Мы их одолеем в два счета.

Десантник настойчиво посмотрел в глаза командира.

— Лейтенант, это не эланцы. Там почти треть команды, там лучшие наводчики и механики, те люди, которые понадобятся нам в бою. Кого я посажу за прицелы орудий?! Ваших мордоворотов?

— Но это бунтовщики, они вооружены и не хотят подчиняться приказам.

— Да, но я все же попытаюсь, лейтенант. Мне есть, что сказать этим людям. Сделайте все так, как я распорядился, и мы избежим кровопролития.

— Как прикажете, командир.

— Уберите людей с прохода, вдруг начнется стрельба, — напоследок распорядился Конечников.

Он прошел сквозь группу бойцов, которая держала на прицеле дверь второго спального отсека. Динамики на стене рявкнули: — «Не стрелять. К вам направляется парламентер для переговоров».

Дверь открылась и замерла, покачиваясь на петлях. Световая полоса в такт ее движениям то сжималась, то расширялась.

Конечников шел на негнущихся, прямых ногах, а в голове внутренний голос умолял его вернуться, бросить эту дурацкую и опасную затею, пока есть возможность.

«Пусть этим займется штурмовая группа» — предательски шептал этот трусливый голосок.

Но в Федоре росло и ширилось понимание того, что только он в состоянии остановить бессмысленную бойню, которая вот-вот начнется на корабле. А ему терять особо нечего.

Конечников сделал шаг вперед.

Матросы прятались за импровизированными баррикадами из коек, просто стояли угрожающей, молчаливой, угрюмой массой. Их оружие было направлено на него.

На поясах висели коробочки ИДП, — матросы подготовились к тому, что их будут выкуривать слезогонкой или травить нервно — паралитическим газом.

«Хорошо, что ребята не додумались нацепить костюмы для вакуума», — пронеслось у Конечникова. — «Теперь поздно».

Он вошел, с усилием подтянул к косяку дверь, крутанул запорное колесо кремальеры и нажал на кнопку блокировки.

— Как видите, я один, — произнес Конечников. — Кто у вас старший?

— Я старший, — отозвался знакомый голос, и из-за угла вынырнул каптер. — Сам Федор Андреевич пожаловали-с. Зря вы, вашбродь сюда пришли. Теперь заложником будете. А попытаются штурмовать, мы им выбрасывать вас по частям будем.

— Ты это серьезно, Иваныч? Меня?

— Вот я и говорю, зря вы сюда вашбродь пришли. Лучше б вы Ваську сюда направили. Или первого пилота, лейтенанта Комарова — та еще гнида.

— Пока не начали, может поговорим?

— Уговаривать будете, вашбродь? — насмешливо спросил каптер.

— Разговаривать, — ответил Конечников.

Поражаясь себе, он решительно присел у двери на горячий кожух энергопровода. Опасливо тыча в него стволами, матросы отодвинулись на пару метров.

— Вы вашбродь в героя не играйте. Оружие отдайте и от двери отойдите. Открыть попробуете — в тридцать стволов изрешетим.

— Зачем мне открывать двери, если я приказал ее заблокировать снаружи? А пистолет мне положено носить, время нынче неспокойное. Мало ли чего. Вы что, боитесь? Или думаете, что я собрался в одиночку вас перестрелять? Поговорить я пришел.

— Смотрите, вашбродь, слово неправильное скажете или руку не туда положите, то не обессудьте. Плохо умрете…

— Мы все плохо умрем, если будем и дальше ваньку валять. Вы заметили, что воздух в отсеке не движется?

«И вправду!» — загудели голоса матросов. — «Задушить задумали, ироды!»

— Ша, — оборвал галдеж каптенармус, гладя руку на сумку с «хрипуном». — Ваш бродь, объясните, а то ведь на куски порвем. Нашли чем нас пугать, не маленькие, чай, предусмотрели, что воздуха нас лишите.

— Объясняю, — невозмутимо ответил Конечников. — После того, как я сюда вошел, вентиляционные магистрали были перекрыты, двери заблокированы. Я перед визитом сюда исповедовался, сделал распоряжения о похоронах и наследниках. Если вы меня тут, как ты, Иваныч сказал «рвать» начнете, откроются клапаны продувки во внешнюю атмосферу. В смысле, в безвоздушное пространство. Блокировка снята. Вы только руки ко мне протянете, как все мы кровью захлебнемся.

Матросы загудели, с тоской глядя на запертую дверь позади командира корабля. Конечников уловил в криках и ругательствах страх. В пустоте, индивидуальный дыхательный прибор мог лишь отсрочить смерть на пару минут, сделав ее чрезвычайно болезненной и мучительной.

— Тихо! Тихо! — осадил каптер матросов. — Хотели бы удушить, давно бы сделали. Мы слушаем, что вы врать будете ваш бродь. Чтобы свое очко спасти, чего только не придумаешь. Про Отечество родное и присягу.

— Вы думаете, буду распинаться про присягу, веру, князя и отечество? Нет. Я напомню вам про моего друга, капитана Кинга.

— Нахрена нам твой капитан! — подался вперед матрос Иванов, бывший зек.

— Вы бы за себя сказали вашбродь. — заметил каптенармус. — Ведь вы наш счастливый билет. Выдадим мы вас эланцам живого или мертвого, нас за это эланцы культурно в плен возьмут. Мы не звери, конечно, но жить-то хочется.

— Вот недолго вы проживете, если сдадитесь, — серьезно и зло заметил Конечников.

Перед его глазами поплыли картинки из нереального мира созданного мертвой эланкой. Он видел, как умирали все эти люди, умоляя о милосердии, корчась в невыносимых муках под руками умелых и безжалостных палачей. Это страшное знание придало простым словам грозную весомость. Смертной тяжестью они легли на всех в отсеке, парализуя волю людей.

— Ты про скорую победу, блядь, над эланцами скажи. Или про божью кару, — истерично выкрикнул матрос Иванов.

Народ нестройно загудел.

— Затухни морда! — проорал каптер и толкнул матроса обратно в кучу. — Все молчать. Может дело скажет.

— Спасибо, Иваныч. — Конечников сделал небольшую паузу, потом продолжил. — В бою у Гало капитан был ранен. В числе многих он был направлен на излечение в стационарный планетный госпиталь. По дороге санитарный корабль был перехвачен эланцами. В секторе 14–28 есть участок, который нужно пройти в обычном пространстве до транспортной станции. — Конечников достал сигарету, судорожно затянулся ядовитым дымком — Короче, из всех выжил только он один. Всех остальных лопатами с пола убирали. Авраам рассказал, что эланцы тогда тоже говорили красивые слова о едином Боге, клялись, что не причинят вреда матросам и командирам. А убили лишь за то, что все они служили в нашей четвертой эскадре. Прочих же, за компанию, чтобы не рассказали никому.

А теперь подумайте, вы же люди умные, выпустят ли эланцы хоть кого-нибудь живым, если каждый видел своими глазами, как они конвенцию нарушили? Вы думаете, что они возьмут в заложницы княжну, погрузят эту штуку, которую якобы у нас сделали и уйдут? Черта с два! Короче, всем нам крышка. А уж как — решайте сами. Хотите — здесь задохнетесь как крысы, хотите — эланцы пошинкуют, хотите, будем сражаться, и может быть, победим. По крайней мере, у Дубилы не будет повода не платить вашим вдовам и сиротам пенсию.

Если думаете, что сможете взять корабль, одолев команду десантников и с боем пройти сквозь наши и эланские порядки — то вряд ли получится. Вы даже отсюда, из этого отсека живыми не выйдете. А если вы думаете, что про Кинга я выдумал сейчас, вспомните слухи, которые ходили про этот злосчастный транспортник. Поразмыслите, чего ради, мы санитарные корабли эланцев стали потрошить и расстреливать. Око за око, зуб за зуб. И нам, по этой логике пощады не будет.

— Вот попали. Суки! — завыл кто-то в толпе.

Молодой матрос-первогодок выскочил, занося для удара ломик. Тут же кто-то из своих ударил его прикладом, отчего тот растянулся по полу. Железяка выскользнула из рук и со звоном запрыгала по ребристому настилу.

— Вы меня можете хоть на котлеты пустить, ничего в ситуации не изменится, — устало сказал Конечников. — Вера и отечество тут не при чем. Всем нам надо задницу свою спасти. Вы можете не любить меня лично, первого лейтенанта Комарова, генерала Соломатина, княжну Александру, ее отца, великого князя-императора, но все мы сейчас на одной стороне, я бы сказал в одной лодке.

Матросы молчали. Дышать становилось все тяжелее.

— Дежурный, — вызвал рубку Конечников, — включи вентиляцию, я тут накурил.

— Да, но…

— Я не прошу восстанавливать, только проветрить.

— Есть, господин капитан.

— Вашбродь, — осторожно начал каптенармус, — что нам за то, что мы бунтошились будет?

— За бунт полагается трибунал. Но я бунтовщиков не вижу. Вы не стреляли, ничего не сломали, никого не убили и не ранили. Собраться и поговорить — это не преступление. Палки, дубинки, заточки сдать. Инструмент — на место. Кто в наряде, оружие могут оставить, остальным — сдать.

— Есть, командир, — ответил каптер, вытягиваясь в струнку и отдавая честь.

— Дежурный! Вентиляцию запустить. Блокировку дверей снять… Второй лейтенант Грымзин, пришлите пару человек собрать ненужные матросам предметы. Оружие на предохранитель, с личным составом обращаться вежливо. О происшествии забыть.

Через несколько минут, после того, как все закончилось, с Конечниковым связался командир «пятерки». Помехи почти прекратились, и качество передачи было вполне приличным. Он попросил перейти в капитанский кабинет.

Лапин подозрительно зыркнул по сторонам и спросил:

— Крок, у тебя все в порядке?

— В смысле?

— Ну, там ситуации нештатные… — замялся Лапин. — Попытки невыполнения приказа…

— У нас все в порядке. Хотя все, что происходит вокруг, нештатная ситуация в чистом виде.

— Это да, — заметил командир «05».

Где-то за его спиной отчетливо прозвучала пара выстрелов, взвизгнул рикошет от бронированных стен.

— Что там у тебя, Лапа?

— Неполадки в эмиттерах, — капитан отвел глаза.

— Бывает. У меня без этого обошлось.

— Повезло…

«Повезло» — с раздражением подумал Конечников. — «До сих пор колотит».

— Ты вводную получил?

— Да. Ждем — с…

— Мы тоже. До связи…

Группа скаутов зависла в 30 километрах от изуродованной станции, как и было предусмотрено первоначальным планом. Было видно, как персонал станции пытается восстановить купола антенн.

Наблюдатели монотонно докладывали каждые 2 минуты: «Радар»… «Оптика»… «Сектор чист». Гравиметрист шаманствовал над своим практически бесполезным в этих условиях прибором, пытаясь на уровне всплесков фона выловить звучание миллионотонных масс неприятельских линкоров.

Конечников, забравшись в командирскую каюту, дремал под непрерывный диалог постов наблюдения.

«Нет, сегодня они больше не покажутся» — промелькнуло в голове.

— Дежурный! При изменении обстановки — докладывать. Я должен поспать.

— Есть, командир, — нарочито бодро ответил тот.

«Второй лейтенант Хомяков» — совсем уже на грани сна пронеслось в сознании — «молокосос с запалом. Сам спать не будет, и другим не даст».

Темнота и покой окутали Федора.

В неглубоком, тревожном сне возникли голоса. Один из них, сочный, мягкий, мучительно женственный, принадлежал княжне Александре. Другой, как не странно, полковнику Томскому. Федор почему-то не удивился, что наследница престола говорит с простым начальником Службы Безопасности заштатной орбитальной крепости, словно это он ее хозяин, царь и бог.

Конечников не понимал смысла их разговора, выхватывая отдельные обрывки слов. Было ясно лишь одно, что княжна, которую Томский называл Рогнедой, уговаривает оставить кого-то в живых. Конечников явственно уловил настойчивую просьбу девушки — «Я хочу, чтобы он жил».

А грубый, властный голос полковника, которого княжна называла Андреем, доказывал ей, что это опасно, что не время позволить смертным так приблизиться к совершенству, что вся система отношений пойдет прахом из-за ее дурацкой сентиментальности.

Голос Александры изменился. Она прошипела что-то в ответ. Полковник разразился бранью — «Придумали раз, и снова придумают, не бином Ньютона».

«А не будет ли поздно?» — совершенно отчетливо услышал он голос княжны. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

— Командир, внимание! — откуда-то издалека, донесся голос дежурного. — Наблюдаю эланский корабль.

— Выведи данные на экран, — отозвался Конечников. — Боевая тревога.

— Есть, командир.

В черной бездне среди звезд плыла мигающая точка. Данные телеметрии показывали, что объект находится на расстоянии 42000 километров, весит около трех миллионов метрических тонн и движется по кривой сближения к планете.

— Не скрывается, — сказал Конечников. — Огней как на елке.

— Судя по всему, это парламентер. Отбивает симпл — кодом.

— Смотреть внимательно в другие сектора. На линкор не пялится. Этого мы видим, но, сколько их прячется, и с какой стороны они подходят — неизвестно.

— Есть, командир.

— Радио на лидер: «Вижу корабль противника, координаты…».

— Есть.

Через 2 минуты с лидера пришел ответ: — «Усилить наблюдение в секторах, ничего не предпринимать, ждать дальнейших указаний.»

Томительно — медленно побежали минуты ожидания. Станция обменивалась с эланцем световыми сигналами.

От побитой метеоритами крепости отделился почтовый транспортник. Маленький кораблик лег на курс сближения.

— Рассчитать место встречи, — приказал Конечников.

Заработали радио и оптические дальномеры. Получив данные, курсопрокладчик выдал галактические и гелиоцентрические координаты точки пересечения траекторий, а также показал место рандеву в виде трехмерной проекции.

— Гравиметрист, наблюдать окрестности точки встречи. Штурманской группе рассчитать возможные траектории подхода основных сил неприятельской эскадры.

— Командир, транспорт «Колыма» пришел в движение. Ложится на тот же курс.

— Ждите, — объявил по громкой связи Конечников, — сейчас и мы пойдем.

Действительно, через пять минут поступила команда выдвинуться поближе к месту встречи кораблей.

— Васька, — обратился Конечников к Стрельникову. — Будь готов перехватывать ракеты с транспортника.

12 скаутов построились вокруг несуразно — огромного корпуса «Колымы».

«КАКОГО ЧЕРТА» — мигнул огонек с корабля — парламентера.

Конвой успел занять такое положение, что стала видна неповрежденная часть станции. Было видно, как орбитальная крепость отбила: «УСТРОЙСТВО „ОМЕГА“ НАХОДИТСЯ НА ТРАНСПОРТНОМ КОРАБЛЕ. МАЛЫЕ КРЕЙСЕРА — ЭСКОРТ».

«ПРОДОЛЖАТЬ ДВИЖЕНИЕ» — после некоторой паузы просигналила оптика эланцев.

— Ты понял, Стрелкин? — спросил Конечников.

— Понял, Крок, молчи, — отозвался тот.

Невыносимо долго транспортник набирал скорость, а потом также долго притормаживал, ложась на высокую орбиту.

Эланец, огромный, сильный, смертельно опасный небесный монстр, приближаясь, вырастал в размерах. Телескопы постов наблюдения давали картинку во всех деталях, пробегая на максимальном увеличении по бронированной поверхности «рогатой камбалы». Наблюдатели напряженно пытались определить название корабля, шаря в закоулках своей памяти и запрашивая данные из компьютера.

Наконец, носовой пост решился:

— Внимание, командир. С высокой долей достоверности могу распознать линкор как «Прайдо Элано», лидера второй эскадры противника.

— Уверены, первый пост?

— Номера замазаны, цветовые идентификационные отражатели сняты, но совокупность признаков, таких, как вид и расположение свежих пятен брони, специфическая геометрия антенн дает вероятность правильного определения в районе 95 %.

— Любит адмирал Убахо быть впереди, на лихом коне, вот корабль и расписан пробоинами… — подытожил Конечников. — Господа, команды на запуск, скорее всего не будет. Будем стрелять без приказа.

— В парламентера? — изумился первый пилот.

— В парламентера. Они нашу эскадру сожгли, подло и вероломно. Какие могут быть игры в благородство.

Луч со станции периодически выдавал серии импульсов. Конечникову было не до переговоров, но все же он уловил: «УСТАНОВКА И ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА БУДУТ ПЕРЕДАНЫ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПОЛУЧЕНИЯ ГАРАНТИЙ ВЫПОЛНЕНИЯ ВАШИХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПРИ ЛИЧНОЙ ВСТРЕЧЕ КОМАНДУЮЩЕГО ЭЛАНСКОЙ ЭСКАДРОЙ С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ КОМАНДОВАНИЯ КРЕПОСТИ».

«Колыма» с трудом затормозила, уравняв скорости с кораблем противника.

«ПАРЛАМЕНТЕР МОЖЕТ ПОДНЯТЬСЯ НА БОРТ» — отбили с «Прайдо Элано».

Почтовый кораблик вошел в створ шлюза эланца. Броневая плита ворот медленно встала на место. Конечников вдруг почувствовал тяжелую, безысходную печаль, точно потерял что-то дорогое.

Долгое время ничего не происходило. В бесконечном беге по кругу сменяли друг друга доклады наблюдателей, создавая иллюзию безопасности и надежности. «Носовой», «кормовой», «мидель один» и «мидель два». На табло, сменяя друг друга, плыли секунды. Ожидание становилось нестерпимым.

Вдруг линкор противника вздрогнул. На какое-то мгновение он изменил свое положение, неуловимо замедлив свой бег.

Оптический телеграф просигналил «БАСТ……», и умолк на полуслове. Пушки «Претендента» открыли огонь. Закрученные в спираль комья плазмы полетели из орудий главного калибра в направлении скаутов. По знергополям застучала картечь. Обстрел был на удивление редким и неприцельным.

Из кормового шлюза «Прайдо Элано» рванулось пламя, толстые компресситовые плиты пошли трещинами. Было похоже на то, что пилоты малого транспортника деметрианцев, предпочли погибнуть, на полной тяге таранив стену ангара.

— Васька, бей! — проорал Конечников.

Тяжелые цилиндры ракет вырвались из контейнеров. Мгновение спустя «пакадуры» с других кораблей устремились к цели. Пламя полного распада побежало по корпусу эланского корабля, сдирая обшивку, разбрасывая обломки брони и механизмов боевого звездолета.

Эфир заполнился лающей эланской бранью. Конечников без труда разобрал без конца повторяемые слова «бастардо», «хундо» и «мариконо».

— Засечь, — заорал Конечников. — Определить, откуда идет передача. Радист, ответить открытым текстом: — «ТОЖЕ КЛИЗМУ ХОЧЕТСЯ? ИДИТЕ, ПАПОЧКА ЗАЖДАЛСЯ».

— Так и передавать? — давясь от сдерживаемого смеха, спросил радист.

— Передавать! — отрубил Конечников, и сбавив тон объяснил. — Эланцы любят поругаться. Мы засечем их передатчики.

В пространство полетели точки и тире. Как и ожидал Федор, эланцы отозвались на искаженном риче:

«МАТ ТВОЙ ИБАЛ, СОБАЙКА. ТВОЙ РУКА ОТОРРВАТ ЗА ЭТИ СЛОВА БУДУ».

— Отвечай: — «ЕБИ СВОЮ, РЕЗИНКА ШТОПАНАЯ, ДЕШЕВЛЕ ОБОЙДЕТСЯ».

— Господин капитан, вы уверены? — осторожно поинтересовался радист. — Действительно ведь руки оборвут.

— А ты в плен собрался? Отбивай.

Приемники раскалились от транслируемой со всех сторон бешеной ругани.

— Есть пеленг, — произнес радист. — Могу с уверенностью утверждать, что слышу не меньше десяти разных передатчиков. Даю координаты.

— Отлично! Передать на другие скауты. Запросить разрешение на сближение с вражеской эскадрой.

— Полковник Валуев приказывает отходить к крепости.

— Что за ерунда, — вырвалось у Конечникова. — Дать радио на транспорт, пусть выпускают «дуры».

— Командир, они отвечают, что понятия не имеют, о чем мы запрашиваем.

— Гравиметрист, не спи, — рявкнул Федор.

— В точке нахождения вражеской эскадры наблюдаю непонятные перемещения масс.

— Радист, как это соотносится с пеленгуемым сигналом?

— Никак, командир.

Конечников вдруг понял, что происходит. Сквозь строй кораблей противника начали движение астероиды, разгоняясь для удара по Базе.

— Васька, их астеробомбы движутся к орбитальной крепости. Пускай ракеты, управление одной «дурой», отдай мне.

Жидкое пламя на миг закрыло обзорные экраны, стартовали тяжелые, огромные цилиндры управляемых ракетных снарядов.

— Конечников, какого черта? — прохрипело в динамиках. — У тебя что, ракеты лишние?

— Сквозь порядки эланцев идут астероиды. Они думают, что княжна на «Колыме», поэтому хотят покончить с Базой.

— Уверен? — спросил Валуев.

— Есть перемещение масс, но радиоисточники своего положения не меняют. На астероидах ругаться некому.

— Блин, Крок, ну ты и голова! Притормози пока свои «дуры»! Группа, залп! «Колыма», выпускай заряды!

Носовая платформа для негабаритных грузов окуталась пламенем. Отлетел отстреленный обтекатель, и как стая пираний ракеты ринулись в пространство. Эланцы все видели, но ничего изменить не могли.

Уловка с управляемыми астероидами обернулась против ее авторов. Телекамеры ПКДР позволили операторам, навестись исключительно точно даже на запредельном для стрельбы расстоянии. Ракеты ударили практически одновременно.

Каменные глыбы с намороженными на них сотнями тонн метана и аммиака не были прикрыты энергополем и моментально сдетонировали. Эскадра врага утонула в облаке огня.

Сверхгорячая плазма сожгла эмиттеры силовых полей, коснулась бальдуритовой брони корпусов. Несмотря на то, что бомбы-астероиды успели отойти на приличное расстояние, по меньшей мере, четыре из одиннадцати звездолетов эскадры вторжения термический удар прожарил насквозь, превратив их в глыбы спекшейся керамики. Остальные корабли потеряли посты наблюдения, локаторы. На боевых кораблях от жара заклинились башни и вышли из строя пушки.

Взрыв был настолько сильным, что нереактивная компонента от продольной электрической волны жестко встряхнула малые ракетоносцы деметрианцев, удаленные на 25 мегаметров. Остатки вражеской эскадры стали уходить с максимальным ускорением, на которое были способны подпаленные космическим огнем корабли.

Последовала команда: — «Преследовать и уничтожить».

Скауты пошли сквозь ионизированный газ, стараясь не сильно отрываться от транспортника с боекомплектом.

Интенсивные помехи заставили прекратить ракетный обстрел, поскольку «пакадуры» практически не слушались команд наводчиков.

«Циклоно» и «Тондро» изо всех сил старались разорвать дистанцию, но стоило им выйти из ионизированного облака, как вдогонку остаткам неприятельской эскадры помчались ракеты. Управляемые снаряды кромсали бронированные туши, заставляли их расцветать комьями плазмы.

Очень скоро от группы вторжения осталось 4 корабля. Два «Претендента» все больше отставали от пары «Тондро». В неприятельские звездолеты врезались ракеты, заставляя пламя полного распада разгораться все сильнее.

Линкор, идущий последним в строю, взорвался. Огонь был перенесен на его брата-близнеца.

Люди на этом корабле не были трусами, и достойно встретили свою смерть.

Поняв, что уйти не удастся, эланец начал торможение с максимальным ускорением. Заработали маневровые моторы. Вначале никто не понял, зачем пилоты эланца убивают себя и других членов команды пятнадцатикратной перегрузкой.

Но очень скоро стало ясно, что грузовоз вот-вот столкнется с разбитым, пылающим кораблем.

«Колыма» попыталась отвернуть. На двигателях гигантского, неповоротливого транспортника появились длинные фиолетовые шлейфы искаженного нереактивной тягой поляризованного вакуума. Но все равно корабль не успевал.

Конечников услышал как капитан «Колымы» отвечает командиру группы, что ускорения больше чем сейчас дать не может, поскольку шпангоуты трещат, а напряжение в обшивке таково, что она вот-вот лопнет.

Пакадуры транспортника обрушили на линкор град ракет. Но сбить с курса три миллиона метрических тонн было невозможно. И хотя до «Колымы» вместо целого линкора долетел рой обломков и перегретого газа, для хрупкого корпуса транспортника этого было достаточно. Располосованный корабль вспыхнул, разбрасывая ракеты из своих трюмов.

Одна из «пакадур» с активированным взрывателем столкнулась с 2802, и скаут превратился в плазменный шар.

Столь неудачное завершение успешно начатой операции повергло всех в уныние. Без запаса ракет преследовать противника было бессмысленно и опасно. Скауты, по команде со станции прекратили охоту, позволив уйти двум последним эланским крейсерам…

Ангар группы был разрушен, и корабль Конечникова был определен на постой в одном из гражданских ангаров.

Сразу после боя, экипажи скаутов были удостоены визита высочайшей особы. Княжна Александра посетила корабли, чтобы лично поблагодарить храбрых офицеров и матросов ракетоносцев.

Княжна была неприступно-строгой, затянутой в черный бархат траурного платья. Из украшений на наследнице престола были лишь алмазные серьги и старинный золотой медальон с разноцветными камнями, уютно устроившийся в ложбинке между грудей.

Вокруг девушки вилась свита с большими звездами на погонах, а впереди, отделяя ее от матросов, плотной стеной двигались телохранители из элитного спецназа. Обстановка была серьезной и торжественной. Александре, каким-то образом удалось заставить присутствующих забыть о том, что находятся они в полуразрушенном ангаре, на стенах которого видны грубые, наспех наваренные поверх рваных отверстий заплатки, а пол ощутимо изогнут — следствие удара по касательной в нижние помещения тяжелого снаряда с неприятельского «Претендента».

Наследница престола прошла вдоль построенных экипажей, вглядываясь в лица матросов и офицеров, останавливаясь около командиров и говоря им слова благодарности.

Дойдя до Конечникова, княжна долго смотрела ему в глаза испытывающим, твердым взглядом, потом подошла почти вплотную. Конечников почувствовал запах ее духов, тепло тела. Пряча глаза от пронизывающих его насквозь зрачков наследницы престола, капитан опустил их, и тут же поднял в смущении — слишком соблазнительной была сильно открытая вырезом платья грудь девушки. Наконец, когда пауза стала невыносимой, Александра заговорила:

— Капитан, ведь это вы догадались, что управляемые астероиды движутся в одном строю с боевыми кораблями эланцев?

— Да, ваше высочество, — ответил он.

— Генерал Соломатин отрекомендовал вас, как знающего свое дело командира. Вы останетесь на Базе для выполнения задания особой важности. Вам потребуется все ваше умение, желание, все, о чем вы так долго думали и мечтали. Я решила доверить именно вам свою жизнь и свободу. Будьте достойны моего выбора.

— Так точно, ваше высочество, — в крайнем волнении произнес Конечников.

Он понимал, что этого не может быть, что перед ним княжна Александра, но к нему обращалась Дарья Дремина. Наследница престола была удивительно похожа лицом и телом на давно умершего лейтенанта медслужбы экспериментального корабля-разведчика.

Она говорила с теми же интонациями, а тембр голоса, упав на тон ниже, в точности соответствовал тому, который остался, запечатленный цепкой детской памятью. Фея его детских грез просила о помощи.

— Так точно, ваше высочество, — ответил Конечников. — Сделаю все возможное и невозможное.

— И невозможное, Федор, — отозвалась Александра, сбросив на мгновение маску неприступной властительницы, напоминая о недавнем вечере, тихой, темной оранжерее, когда ему можно было все, стоило только разрешить себе. — Запомните хорошенько, капитан… И невозможное.

Конечников вдруг узнал золотой медальон великой княжны. Давным-давно он видел эту массивную древнюю безделушку на шее Дарьи Дреминой.

Княжна кивнула и двинулась дальше, а Конечников остался стоять, приложив руку к голове, отдавая воинскую честь своей повелительнице, ее лакеям, ее стратегам и военачальникам, которые оказались не в состоянии защитить девушку от злых эланских «виркоко».

Конечников сидел в капитанской каюте, слушая доклады техников, которые вылизывали корабль. Менялись узлы и блоки, не соответствующие оптимальным параметрам, да и просто те, которые не нравились ремонтной группе. В боевой рубке, единственном более — менее просторном отсеке корабля монтировались дополнительные кресла, которые остряк Ильин обозвал «зрительскими». Шипела сварка, на разные голоса выли пилы и дрели.

На столе, перед ним лежал включенный портативный комп. В зоне проекции плыли силуэты кораблей. Конечникова волновали скрывшиеся в газопылевых облаке «Тундеры». Что-то подсказывало ему, что противники не ушли, просто затаились на время. Да и куда им было идти?

Система Солейны находилась на самых задворках Галактики, в разреженной области, наполненной старыми звездами. До ближайшего соседа, тусклого безымянного красного карлика с непригодными для жизни планетами, было не меньше 40 световых лет пути.

«С двумя ТШК кольца им не взять» — подумал Конечников. — «Но что предпримут они? Неужели долгое, страшное отступление, полет продолжительностью в десятилетия, чтобы добраться до ближайшей станции гиперперехода, контролируемой эланцами. Интересно, доживет ли кто-нибудь из команды „Тондро“ до этого сладкого для „virkoko“ дня?»

Размышления Конечникова прервал дежурный, который доложил, что прибыл спецгруз.

Вскоре второй грузовой отсек наполнили десантники. Их командир рапортовал, что по приказу командира крепости, подразделению поручено охранять важный груз, оттого его солдаты будут находиться на корабле нравиться кому-то это или нет. Ввиду особой важности задания, всякий, кто появится у второго грузового отсека, будет застрелен при попытке проникновения на охраняемый объект. А еще им нужны: отдельная спальня, караульное помещение, командный пункт и туалет.

На это Конечников порекомендовал наглому первому лейтенанту заварить двери, и сидеть там безвылазно, делая все, что они сочтут нужным: есть, спать, нести службу, раздуваться от чувства собственной значимости, писать и какать, поскольку гиперпространственный разведчик мало приспособлен даже для штатного экипажа. Своих матросов же, от слаженности действий которых зависит дальнейшая судьба наследницы престола и груза особой важности, он, накануне боя, ничем стеснять не будет.

Десантник прошипел нечто неразборчивое и убрался восвояси. Потекло пустое, наполненное тяжелыми мыслями время. Конечникова от того занятия оторвали только пару раз.

В первый, когда командир спецназа подрался с лейтенантом Грымзиным, командиром десантной группы скаута.

Во второй раз ближе к вечеру, когда в шлюзовой створ ангара притащили для погрузки санитарный корабль. Он был раза в два больше малого ракетоносца, толстый, пузатый, неуклюжий. Военная полиция и спецподразделения взяли «санитара» в двойное кольцо, заблокировали входы и выходы ангара. Всеми правдами и неправдами в стартовую зону стал набиваться народ, вылезая из технических отсеков, грузовых ворот и даже коммуникаций внутреннего транспорта. В основном это были дети, женщины, гражданские.

На звездолет можно было пройти только по предъявлению особого пропуска, и его требовали даже у санитаров лазарета и тяжелораненых. Экипажи кораблей на станцию не выпускали, объясняя это запретом, связанным с состоянием повышенной боеготовности.

Конечников не смог связаться с Гутом и не получил никаких вразумительных сведений от его сослуживцев. При том бардаке, который творился сейчас на станции, это было вполне объяснимо. Тревога за своего черного друга окончательно заела Крока.

Конечников вышел из корабля, в надежде, что у капитана Кинга хватит ума найти новую стоянку крейсеров — разведчиков и болезненная гордость Авраама не помешает ему просить бывших коллег о спасении.

Он подобрался ближе к транспортнику, насколько позволяло оцепление вокруг собственного корабля, и пошел вдоль сдерживающей толпу цепи, вглядываясь в лица за живым кольцом солдат.

Солдаты стояли с оружием наизготовку, выставив штыки. Вокруг бурлила толпа. Люди кричали, протягивали руки к охране, умоляли взять хотя бы детей, предлагали деньги, золото, все блага мира.

Нижние чины были одеты в парадные мундиры, с аксельбантами, белыми ремнями, в хромированных касках. Под темными стеклами щитков не было видно лиц.

Казалось, что это роботы, которым все равно кто стоит перед ними, все равно, что будет с ними самими, когда транспортник уйдет, оставив их умирать на обреченной станции.

Или же бессмертные боги, которым безразличны страдания примитивных людей, существа неподвластные ограничениям пространства и времени, способные легко сбросить бесполезные оболочки из плоти, чтобы перенестись в иные тела и иные миры.

Один из солдат вдруг поднял стекло каски. Конечников увидел испуганные, бессмысленные глаза, до предела испуганного и забитого деревенского парня. Он опасливо покосился на соседа, погоны которого украшала одна лычка, ковырнул в носу, и снова надвинул на лицо темное зеркало щитка.

Командир охраны ругался с пожилым полковником, крича — «Неужели вы не понимаете, что это не положено!».

А тот, несмотря на то, что в мирное время мог стереть в порошок наглого лейтенантишку, бубнил что-то со слезами на глазах про дочь и внучку.

— Конечников, Конечников! — закричал кто-то. — Как хорошо, что я тебя встретил.

Конечников обернулся. Из толпы, подпрыгивая на месте и прожигая насквозь взглядом, ему махал руками, капитан Искорин. Под глазом у него явственно проглядывал тщательно замазанный синяк.

Конечников подошел ближе. Искорин протиснулся между штыков и заорал, перекрывая шум толпы:

— Привет.

— Привет. Что у тебя с лицом?

— Стрелкин гадость про мою невесту сказал. Вот мы поговорили с ним.

— А по нему не скажешь, — заметил Конечников.

— У тебя на борту не найдется местечка для меня?

— Нет, — прокричал в ответ Конечников. — Все занято, все под контролем.

По правде говоря, этот штабной был бы последним в списке тех, кого он стал вытаскивать со станции.

— Я знаю, что ты меня не сильно любишь, но хочешь, я тебе денег дам? 1000 рублей прямо сейчас и 4, когда доберемся до безопасного места.

— Не в деньгах дело, — продолжил прикидываться валенком Конечников.

— 10 000, - подумай, целых 10 000 рублей.

— Только что 5 было, — с иронией заметил Конечников.

— Скажи свою цену. Мой отец богатый, заплатит.

— Сиди лучше здесь. Там «Тундеры» шатаются, которых мы упустили.

— Ты не понимаешь! Генерал Соломатин застрелился, его все равно бы под трибунал бы отдали, штаб самораспустился…

— Ну и что теперь?

— Конечников, я знаю, что кроме крейсеров у эланцев есть АБГ. И не один. Они вот-вот пустят в ход пушки «сучек» и разнесут крепость в клочья.

— Что ты несешь, дурак! Молчать! — крикнул он.

— Все, все слышали!? — закричал Искорин, обращаясь к толпе. — Нас всех подставили! Мы все умрем!

— Прекратить! — рявкнул командир охранного отделения, тот самый, на которого боязливо косился молодой солдат. Он с разворота ударил Искорина прикладом по голове.

Но было поздно. Услышав страшную новость, истошно завизжали тетки, толпа поперла на оцепление. Конечников счел за лучшее вернуться на корабль. В камеры обзора было видно, как волнуется людское море за надежной броней корпуса, мелькают дубинки полицейских, приклады солдат, зонтики и трости гражданских. Вдруг истошно заревела сирена, слышимая даже на центральном посту скаута. Замигали красные лампочки на створе шлюзовых ворот, предупреждая об активации подъемных механизмов. Толпа кинулась прочь, давя женщин, стариков и детей. Конечников не стал смотреть, что будет дальше.

На скаут пришел вызов центрального поста.

Ему доложили, что в непосредственной близости от станции пролетел скоростной объект.

— Снаряд крупного калибра с эланского АБГ? — поинтересовался Конечников.

Дежурный на экране только кивнул в ответ.

События стали разворачиваться стремительно. Конечников сообразил выставить караул у трапа. Не прошло 5 минут, как великая княжна в сопровождении начальника СБ полковника Томского, майора Лебедянского и немногочисленной свиты состоящей из личной телохранительницы наследницы престола, академика Корсакова, его ассистентки поднялась на борт, миновав построенных для встречи десантников абордажной команды и матросов.

Княжна одобрительно кивнула Конечникову и оборвала его, как только он попытался сделать доклад.

— Капитан, благодарю за торжественную встречу. Но больше никаких церемоний. Стартуем немедленно, каждая секунда дорога.

Он почтительно кивнул, пропуская на борт пассажиров. Трап подняли, задраили люк, и корабль заскользил над неровным полом ангара, направляясь навстречу черному проему шлюза, обрамленному редкими огоньками аварийных ламп. Следом двинулся санитарный корабль.

Пассажиры на ходу уселись в кресла, слушая зампотеха, который объяснял, как правильно настроить под себя компенсаторную систему. Полковник Томский продиктовал координаты, и на вопрос во взгляде Конечникова пояснил:

— Там находится резервное кольцо нуль — транспортировки. Не думайте, что мы бросим транспорт с больными и ранеными.

Конечников приказал штурманской группе рассчитать курс, подозвал Ильина и вполголоса попросил снова проверить, как гости подготовлены к перегрузкам.

— Наблюдаю попадание картечного заряда в ремонтные доки орбитальной крепости, — вдруг рапортовал первый пост.

— Наблюдаю прямое попадание в кольцо переходника, — отозвался кормовой наблюдатель.

— На экран.

Громадное, тонкое кольцо телепортатора, объятое пламенем в месте удара, лопнуло, разлетелось обломками конструкций и относительно целыми модулями. Накопители травили энергию, заполняя пространство раскаленным облаком вторичной М-плазмы. Конечников увидел, как следующий картечный залп снова ударил в нуль-переходник, выломав из кольца телепортатора 10 километровый кусок.

— Телепортатора больше нет, — закричали с первого поста.

— Командир, — со страхом поинтересовался пилот. — Они что, гашика обкурились?

— Не знаю, Комаров — ответил Конечников. — Полковник Томский! Они что, знают о запасном телепорте?!

— Мне известно не больше, чем вам, капитан.

Было видно, как «эсбешник» испуган и растерян.

Маленький конвой продолжал удаляться от обреченной станции. Было видно, как орудия крепости пытаются стрелять по противнику. Но малоразмерные, предельно удаленные неприятельские АБГ, пушкам со сбитой юстировкой было не достать.

Латаный — перелатанный «Князь Иван», единственный оставшийся на Базе линейный рейдер, понесся с максимально возможным ускорением, паля изо всех орудий, навстречу вражеским «сучкам».

— Васька, сколько думаешь у них АБГшек? — спросил Конечников.

— Данных нет, — ответил тот. — Но судя по тому, как разделали Кольцо, не меньше пары.

«Нашему Палычу хана», — показал на пальцах он Стрелкину.

Стрельников кивнул в ответ.

— Ваше высочество, — обратился Конечников к Александре. Прикажите скаутам атаковать пушечные линкоры эланцев. Иначе «Князь Иван» просто не долетит до противника.

— Какой ты шустрый, — загремел в ответ полковник Томский. А когда «Тондро» подойдут к Базе, кто их остановит?

— Они нас ловить будут, эти «Тондро», — в сердцах ответил Конечников.

— Не каркай, Конечников, — оборвал его полковник.

— Полковник, пусть скауты выпустят ракеты по АБГ. И назад, на перезарядку, — приказала Александра.

— Радист, отбей от моего имени командиру группы, пусть атакуют, и сразу назад, — приказал полковник.

Проходил час за часом. Маленький конвой уходил с максимально возможным для «санитара» ускорением от Базы.

В эфире, приглушенная расстоянием, затихала ругань радиообмена и шипение помех от взрывов. Бой и смерть оставались все дальше и дальше.

Санитарный транспорт, с трудом разогнался и пошел параллельным курсом. На кораблях были погашены ходовые огни, деактивированы ответчики системы «свой — чужой», отменена подача радио и световых сигналов.

Конвою нужно было пересечь пояс астероидов и подойти к Альбигору, второй планете системы. Громадное поле тяготения этой несостоявшейся звезды затягивало мусор из окружающего пространства, создавая колоссальные рои обломков.

Там, среди астероидных полей, гигантских спутников, окруженных планетоидами всех размеров, и был спрятан резервный телепортатор.

Несмотря на громадную скорость полета, два миллиона мегаметров до цели заняли несколько дней пути.

Пассажиры, сильно стеснили экипаж. Им не только пришлось выделить место в рубке под противоперегрузочные кресла. Гостям понадобилось 2 отдельные каюты, из-за чего пилоты и артиллеристы перешли на режим «горячей койки», когда сменившиеся с вахты вынуждены были укладываться на спальные места заступивших на дежурство коллег.

Женщинам пришлось выделить сопровождающих, которые разгоняли народ в туалете, когда тот требовался дамам. Дневальные из всех сил сдерживали матросов, которые по привычке матерились, вешали на просушку вонючие портянки у койки, шатались в исподнем, спали, выставив на обозрение непотребные части тела.

Все это породило массу неудобств, и только жесткий прессинг первых офицеров корабля не давал раздражению нижестоящих перейти в скандал с выяснением отношений.

Особенно большие проблемы возникали с ассистенткой Корсакова.

Она, помня о своем любовнике-академике, играла роль неприступной, недовольной «хамами» барыньки. Научница трепала нервы Конечникову и другим, мстя за свою неудовлетворенность и жгущие изнутри страхи. Хелена постоянно требовала внимания, жалуясь Конечникову на его подчиненных, обвиняя в похотливых взглядах, сальных шуточках по ее поводу, лапании за попу и за грудь, вынуждая вмешиваться.

Лишь иногда, мимолетные плотоядные взгляды, которые она бросала на капитана и ревнивые испепеляющие, адресованные княжне выдавали ее чувства.

Скоро Конечников просто возненавидел эту вздорную бабу, убегая от ее липкого внимания в служебно-бытовые проблемы. Он чувствовал облегчение, лишь, когда эта истеричка безвылазно сидела в каюте.

С Александрой у него, как не странно, никаких проблем не было. После того, как она легко и просто выбила ударом ноги четыре зуба старшине Ковальскому, всякие попытки приставания к наследнице престола закончились сами собой.

Все остальные спутники Александры не требовали никакого вмешательства в свои жизни.

Корсаков пил и спал. Просыпался, выползал в сортир. Блевал, оставляя характерный едкий запах невсосавшегося в кровь алкоголя пополам с желудочным соком. И снова падал на койку, продолжая пить в одиночку под одеялом, чтобы этого не видели его соседи.

Грозные на Базе майор и полковник вели себя исключительно деликатно, не замечая шероховатостей быта в тесном нутре номерного скаута. Они не валялись на койке в обнимку с бутылкой, как Корсаков. Не вымещали свои страхи на других как Хелена. Они предпочитали забираться в противоперегрузочные кресла в рубке и смотреть на звезды вместе с великой княжной.

За многие часы, проведенные рядом с ними, Конечников сумел внимательно разглядеть всю эту непохожую на остальных компанию, волею случая, оказавшуюся на корабле.

Странная троица частенько беседовала в капитанском кабинете, превращенном в каюту наследницы престола. На людях они говорили на каком-то тарабарском языке, не стесняясь окружающих. Когда они были уверены, что до них нет никому дела, компания переходила на рич.

На удивление не оставалось ни сил, ни времени, но всеже, воспитанный на доведенном до автоматизма чинопочитании, он поражался, как мало почтения оказывают эти странные люди наследнице престола, одергивая, перебивая и намекая на место, которое она занимает.

Конечников со своего места воспринимал все, о чем они говорят, различая неслышный за шумом механизмов и докладами постов разговор.

В эти моменты становилось понятно, что беседуют они о шансах эланцев выиграть войну с использованием устройства, которое уносит прочь в своем трюме малый гиперпространственный разведчик и о многих и многих вещах, о которых Конечников даже не догадывался.

Его удивляла и восхищала свобода суждений этих людей, такая непривычная в эру штампованных, обкатанных, никчемных слов, поклонения чинам и званиям, истового следования авторитетам, Исторический кругозор этой троицы внушал глубокое уважение. Отступления и замечания, когда они говорили о давно прошедших событиях, наводили на мысль, что эти люди видели их своими глазами.

Федора не оставляло чувство прикосновения к ревностно сохраняемой могущественными силами запретной тайне, древним, давно забытым секретам почти сказочных времен, знакомым ему лишь по смутным преданиям об уме, сверхчеловеческих способностях и долгой жизни людей прошлых эпох.

Конечникова поразило в этих людях отсутствие даже следов страха, свободная, сильная уверенность суждений, точно они были в надежно защищенных покоях Нововладимирского владыки, а не убегали в неизвестность от превосходящих сил противника.

В конце — концов, Конечников, чтобы не обнаруживать себя, перестал уделять внимание разговорам странных пассажиров.

Тем более что содержание бесед великой княжны и ее спутников практически сразу вылетало из головы, оставляя лишь близкое к восторгу удивление. Но где-то глубоко внутри, он это чувствовал, все это записалось на внутренний самописец, чтобы всплыть в памяти, когда придет срок.

«Каждый должен делать свое дело» — обрубал Конечников свое любопытство.

Его все больше и больше тревожила перспектива оказаться наедине с двумя сбежавшими эланскими ТШК. Конечников усердно прокручивал на компе варианты отрыва от преследователей, гонок с препятствиями в лабиринтах астероидных полей. Всякий раз он оказывался в проигрыше — грузный, неповоротливый санитарный транспорт висел на ракетоносце как гиря, заставляя принимать бой, который оканчивался плачевно для обоих кораблей.

Однажды, в очередной раз потерпев поражение на имитаторе, он столкнулся взглядом со взглядом великой княжны.

Взгляд ее выразительных, говорящих глаз вызвал в голове поток словобразов.

«Брось это корыто», — подсказали ему зеленые глаза наследницы престола. — «Брось его. Мы ведь специально взяли транспорт, чтобы эланцы занялись им, как собака костью».

Конечников даже замотал головой от изумления, сбрасывая наваждение.

— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Александра.

— Нет, ваше высочество, — ответил Федор. — Отрабатываю варианты боя.

Княжна милостиво кивнула.

Конец 9 главы.

Глава 10 СМЕРТЬ НА ЗАДВОРКАХ ГАЛАКТИКИ

Очень скоро Конечникову снова пришлось применить на практике свои теоретические изыски.

Корабли замедляли свой бег, подходя к конечной точке путешествия. Сияющий диск Альбигора, расчерченный линиями устойчивых воздушных течений в стратосфере, занимал полнеба. Луны громадной планеты стали видны невооруженным глазом, как маленькие, яркие диски.

Из-за «санитара» конвой вынужден был снижать скорость и ложиться на дальнюю орбиту над Альбигором, с тем, чтобы неспешно пройти сквозь астероидные поля и, постепенно тормозясь, приблизиться к замаскированному автоматическому телепорту.

Еще немного, и корабли глубоко заберутся в крошево небесных обломков, руководствуясь картами обращения околопланетного мусора. И никакие «Тондро» эланцев не будут им страшны за преградой этих естественных минных полей.

Все ждали этого момента освобождения от опасности.

Доклады постов зазвучали бодрее, на лицах людей в отсеках и орудийных башнях появилась надежда, смешанная с нетерпением.

Беда приходит без предварительного уведомления о своем прибытии. Коротко пискнул гравитометр, пальцы оператора — гравиметриста лихорадочно забегали по клавишам.

— Капитан, — севшим голосом обратился он к Конечникову. — Наблюдаю перемещение масс, соответствующих эланским «Тондро». По крайней мере, один корабль прячется за астероидами, двигаясь в нашу сторону.

— Постам усилить наблюдение, — отозвался Конечников.

— Вижу неприятельский крейсер, — с дрожью в голосе сообщил наблюдатель. — Боже, их два.

На экранах, среди мелких искорок обломков звездами первой величины плыли сдвоенные кресты неприятельских крейсеров.

— Вот и встретились, — тихо сказал Ильин. — Давненько не виделись.

— Боевая тревога, — скомандовал Федор, поражаясь своему спокойствию. — Рассчитать маневр обхода.

— Для «санитара» маневр исключается, — через некоторое время доложил штурман. — Перехватят.

Малый ракетоносец мог драпануть, скрыться в роях обломков, полагаясь на энергополя, компенсаторы и реакцию пилота, но для транспортника, наполненного раненными, этот прыжок был невозможен.

Громады «Тондро» неторопливо наплывали на экран. В этом неспешном, обманчиво-безопасном движении чувствовалась вся чудовищная мощь этих огромных боевых кораблей.

Очень скоро на каждом неприятельском корабле можно было наблюдать без оптики все пять овальных орудийных фортов. Они выглядели как жилые «высотки», разрезанные на этажи подвижными орудийными площадками стрельбовых уровней. Огневые бастионы грозно щетинились стволами массометов и плазменных пушек. На постах коррекции огня крутились локаторы и вспыхивали огоньки лазерных дальномеров.

«Тундеры» шли курсом сближения, уверенные в своем превосходстве. Эланцы действовали с некоторым академизмом, по всем правилам баллистики, зажимая конвой по нисходящей и восходящей орбите. Деметрианские корабли были бы перехвачены при любом маневре: если они ускорятся, пытаясь уйти в открытый космос, сменят плоскость вращения или начнут тормозить, сваливаясь на низкую орбиту.

Громадные ТШК в состоянии были не только располосовать транспорт и маленький боевой кораблик, но и просто загородить дорогу своими корпусами. Все было продумано до мелочей.

— Штурман! Может эта посудина, — Конечников кивнул на экран бокового обзора, где плыл санитарный корабль, — дать больше 4 «же»?

— Сам знаешь, что нет. Там народу, как селедки… Сильно ускорятся, — будет прессованное мясо в жестянке.

— Продолжаем движение, — подумав, сказал Конечников. — Заберемся поглубже в астероидные поля — будет легче разговаривать с virkoko.

На крейсерах загорелись ходовые огни, заработал световой телеграф:

«КОРАБЛЯМ ПРИКАЗЫВАЮ ОСТАНОВИТЬСЯ ОТКЛЮЧИТЬ РЕАКТОРЫ ДЕАКТИВИРОВАТЬ ОРУЖЕЙНЫЕ СИСТЕМЫ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ОСМОТРУ ДЕСАНТНОЙ ГРУППОЙ».

От ТШК отделились маленькие черные точки — десантные лодьи. Их было шесть.

Обычно в такой кораблик упаковывалась рота отборных головорезов, обученных высаживаться под шквальным огнем зениток на корпус корабля, рубить лазы в наружной в броне и биться до последнего человека в узких и тесных проходах, не обращая внимания на громадные потери.

Экипажи шести десантных транспортов способны были поставить на уши целый линкор. А для санитарного звездолета и крейсера-разведчика хватило бы и пары кораблей.

— Капитан, — скомандовал Томский. — Бросай эту санитарную лайбу, и на полном газу прыгай в астероидное поле.

— Не понял?!

— Оставь медицинскую лоханку, что ты в нее вцепился. Спасай наследницу престола и свою шкуру.

— Прошу письменный приказ.

— Какой приказ, говнюк!? Делай, что тебе говорят!

— Понимаешь ты, что людей на «санитаре» на куски порежут!? — крикнул Конечников. — Пилоты! Слушай мою команду! Прежний курс…

— Арестовать капитана, — распорядился Томский.

— Отставить, — приказал Конечников. — Рубку задраить. Стрелкин, взять санитарный корабль на прицел. Радист! Отбей эланцам: «Десантной группе ближе не подходить, сожгу транспорт».

— Федька, ты ебнулся? — проорал Василий по громкой связи.

— Васька, они думают, что «Омега» на «санитаре». Они за эту штуку в очко дадут и мать родную продадут. Верь мне, пожалуйста. Сбей на транспорте тарелку главного локатора.

— Лазером?

— А чем?! Плазмой корпус ему прожжем.

— Артпост! — заорал Томский. — Запрещаю!!!

Он попытался встать, но Федор сдавил полковника полями антиускорительной системы, включив максимум защиты от перегрузок на его кресле.

Эсбешник попробовал достать пистолет, но не смог сделать даже этого.

Невидимый в пустоте луч боевого лазера коснулся антенн транспортника, и тьма озарилась ослепительной вспышкой.

— Вы что, охренели? — донеслось с санитарного корабля.

— Центральный наблюдательный! Лодьи?!

— Вижу маневр отхода.

— Хорошо… Продолжать движение.

— Командир, они готовятся к стрельбе. Слышу посылки локаторов.

— Радист! Отбей: — «Пропустить! Не стрелять! С первого раза скаут не взорвете, а мне по транспорту одного выстрела достаточно». Васька! Навести плазмометы на «санитара».

— Ты серьезно!?

— Пусть видят. Только пусть канониры руки от гашеток уберут подальше. Мало ли чего… Комар, встань так, чтобы транспортник нас загораживал.

— Понял, командир, выполняю…

«А может у него и получится… Занятный малый… Пусть живет пока», — пронесся в голове чужой голос.

Конечников машинально обернулся и столкнулся глазами с майором Лебедянским, который с нескрываемым интересом смотрел на него.

В игре наступил вынужденный перерыв. Крейсера эланцев рыскали по курсу, то отставали, то обгоняли маленький конвой, выбирая такое положение, из которого можно было бы поразить наверняка деметрианскую «собачку», не задев транспорт.

А ракетоносец маневрировал, прячась от эланских пушек за «санитара». Внутри корабля людям приходилось несладко. Вибрация и ускорения вынимали из них душу. Но тренированные пилоты могли маневрировать сколько угодно долго, а наводчики на артпосту не страдали слабостью вестибулярного аппарата.

Поняв, что игра затягивается, эланские крейсера перестали совершать свои эволюции.

— Командир, — обратился к Конечникову радист. — Вас вызывает капитан ведущего «Тундера».

— Отлично, клюнули. Наблюдатели, внимание. Оценить силовые поля противника.

— Минимум. Только метеоритная защита. Видать те самые, поджаренные, которых мы у Солейны упустили.

— Открыты ли грузовые створы на крейсерах?

— Так точно. Не боятся. И на одном и на втором, — ответил наблюдатель с миделя-1.

«Ну, это слишком», — сам себе сказал Конечников. — «И так бы шарахнуло. А с этим, нас зацепить может».

У него противно засосало под ложечкой. Какое-то время он не мог ни на что решиться, ввиду огромной опасности задуманного им маневра.

«Пригодились-таки мои разработки… Сейчас или никогда» — вдруг пронеслось у него в голове. — «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».

— Говорит капитан, — сказал он. — Слушай меня. Что бы ни случилось, действовать без паники. Долго в таком положении не продержимся, а вот атаковать и уничтожить — попытаемся. Терять нам нечего. Васька, по моему сигналу пустишь все ракеты сразу. В кого из двоих, я тебе укажу, следи за моими руками. Комаров, заложи в автопилот курс, который я тебе сейчас перешлю. Управление кораблем мне, сразу после старта ракет. И еще… При начале атаки в кормовом гальюне открыть продувочные клапаны.

Он на мгновение задумался, сверился по вычислителю, запросил положение обеих неприятельских кораблей и отправил данные пилоту.

— Какой из 2 командир?

— Вводи оба. Когда я покажу руками команду Стрелкину, активируй оставшийся. Другой, в смысле. Я озвучу. Понял?!

— Понял, командир!

— Потрудитесь объяснить, — страдая от подступающих рвотных позывов, — произнес Томский.

— Некогда. Пассажирам — молчать. Радист, связь.

В темном провале экрана замерцал туман, уплотняясь и принимая очертания эланского каперанга, сидящего за столом в роскошно обставленной каюте.

— Чем обязан? — сухо спросил Конечников.

— Я Константо Убахо, капитан первого ранга флота его величества регул-императора, командир тяжелого штурмового крейсера «Агло», что, по-вашему, означает «Орел».

Эланец прекрасно говорил на риче.

Офицер вдруг смутно напомнил Конечникову кого-то. Он почувствовал, что знает этого человека, только не мог вспомнить где и когда пересекался с ним. Почему-то захотелось вдруг выдать эланцу отмороженную гадость.

— Я знаю, что это означает это слово, — сказал Конечников. — Не помню только, что значит по элански «stupida virkoko» и «fakinta marikono».

Эланец заскрипел зубами от злости.

— Напрасно вы пытаетесь меня разозлить.

— К делу.

— Итак, у вас есть то, что нужно нам.

— И что же?

— У вас на транспорте спрятано устройство, которое вы называете «Омега». Кроме того, на корабле вы увозите наследную принцессу правящей династии, великую княжну Александру.

— Это неправда, — возразил Конечников. Принцессы и устройства на санитарном корабле нет.

— Не пытайтесь меня обмануть.

— Я вас уверяю, там только раненые и гражданские, подпадающие под юрисдикцию Красного Креста.

— Вранье, — начал терять терпение эланец.

— Нет, это правда, — как не сдерживался Конечников, но его понесло и он добавил: — Зато есть много столь любимых всеми эланцами и эланками членов, для их жадных до любви отверстий. Многие, правда, не в лучшем виде, но если их правильно возбудить, то они ничего, доставят вашим попкам удовольствие.

— Слушай ты, скотина, — взорвался капитан ТШК. — Я лично отрежу тебе гениталии и засуну тебе в задний проход за эти слова!

— Ну, вот видишь, как все хорошо. А то бы пел про гарантии безопасности и достойное обращение с пленными.

— Извините, вы вынудили меня это сказать. Я имею инструкции обращаться с добровольно сдавшимися по их чину и положению, в соответствии с требованиями Конвенции о военнопленных. А принцесса будет моей гостьей на борту. И я готов выполнить свои обещания, клянусь Богом.

— Капитан «Прайдо Элано» тоже сулил это экипажу маленького санитарного транспортника в секторе 14–28…

— Это неправда! — взвился эланец.

— Правда, правда, virkoko. Не всех вы тогда убили. Мой друг был там. Он один в живых остался. Капитан Кинг.

Эланец переменился в лице, глаза его заблестели.

— Ты не понимаешь, как это — потерять семью, потерять всех друзей и знакомых. Всех, кого знал и любил. У меня все на Гало погибли. Боль требует отмщения.

— А как же двадцать поколений моих предков, которые жили в подземельях, после того, как вы устроили ядерную зиму на Амальгаме?

— Это не правда, «собачник», — казалось, каперанг был несказанно удивлен таким обвинением. — Мы не взрывали ваших планет.

— Опять врешь, виркоко! — начал заводиться Конечников. — Я сам читал в летописи, что вы сделали с Амальгамой, моей родиной.

— Богом клянусь, не было! — с неподдельным негодованием воскликнул каперанг. — Вы сами, по глупости допустили, что ваш корабль упал на нее.

— Лживая свинья, у вас первыми появились тяжелые линейные корабли! А ты тут целку невинную из себя строишь.

— Что с тобой говорить, хундачано, баран упертый, — оскорбился эланец. — Отдай мне принцессу, отдай мне аннигилятор. Я клянусь, что ни одна пушка не выстрелит вслед тебе, хоть ты и заслуживаешь мучительной, медленной смерти.

— И даже более чем. Ведь это я добил «Эстреко», — внимательно наблюдая за реакцией врага, отчеканил Конечников.

— Кровь Христова, — простонал эланец. — Клянусь спасением души, я отпущу тебя, только отдай, отдай нам Александру и «Омегу».

Вечный мир установится в Галактике, никто не посмеет жечь больше планеты моей родины, никакая деметрианская сволочь не выстрелит больше в корабли Элана. За это я готов простить и отпустить тебя. Только не попадайся мне больше, иначе передумаю.

— А вот это видел? — мрачно спросил Федор. — Это называется «Комар, первый».

Он сложил пальцами левой руки жест, означающий запуск ракет, потом просто, без изысков показал указательный и средний палец.

— Есть, капитан! — еле слышно отозвался Комаров. — Ввожу № 1.

— Ракеты, пли, — торжествующе крикнул Стрелкин.

— Не понимать, — сказал эланец и вдруг в ужасе прокричал: — Oh, ma Deuso, malpura demetriana bastardo.

Лицо вражеского капитана точно подземным, адским огнем осветилось лампами системы оповещения, сигнализирующей о крайней опасности. Он попытался отдать команду, но было поздно. 4 ракеты со скаута поразили ведомый крейсер.

2803, пользуясь запасом скорости, как камень из пращи сорвался в направлении ведущего.

— Автопилот, — заорал Федор.

— Есть, командир.

Раздираемый несимметричным включением маршевых и тормозных двигателей корпус страшно заскрипел.

Истошно завопила Ястребова. Корсаков сделал попытку влезть под кресло. На экранах, ведомый эланский «Тондро» вспух облаком ослепительно белого пламени, разлетелся перегретым газом и раскаленными обломками.

Четырех «пакадур» для эланского «Тондро», лишенного энергополя, как и предполагал Конечников, оказалось достаточно.

Он ничего этого не видел. Весь мир спрессовался для него в экран монитора с прочерченной на нем кривой сближения и стрелкой корабля, совершающей поворот вокруг своей оси.

Конечников ждал момента, когда можно будет выключить тормозные двигатели корабля, чтобы дать системе автоматической стабилизации как можно точнее принять правильное положение. Наконец, этот момент наступил, и он включил автопилот, уповая на то, что его расчеты были верным. Больше от него ничего не зависело.

Скаут довольно удачно развернулся и пробил кормой поле крейсера в самом тонком и уязвимом месте — створе главного шлюза, через который на крейсере запускали десантные лодьи и принимали грузовые космокары.

В камере обзора задней полусферы замер, быстро увеличиваясь в размерах полуприкрытый створками проем, ведущий в нежное, незащищенное нутро бронированного корабля.

После старта десантных лодей, эланцы, чувствуя себя в абсолютной безопасности, не стали закрывать грузовой шлюз, ожидая возврата досмотровой группы.

По команде Конечникова, маршевые двигатели дали импульс пространственной тяги. Максимальное тормозное ускорение заставило вибрировать корабль. Скаут стал резко сбрасывать скорость и практически замер в каких-то 15 метрах от створок шлюза. Два маршевых двигателя скаута выжимали предельную тягу, вбивая поток электрон-позитронных дуплетов во внутренности эланского крейсера.

Несколько мгновений ничего не происходило, потом пришли в движение броневые плоскости створа — очевидно эланцы опомнились, перекрывая дорогу сумасшедшему «хундачо».

Федор явственно увидел, как поток тяги на краю пучка задрожал, словно воздух над раскаленной поверхностью пустыни. Потом на краю потока возникли маленькие вихри, а в них замерцали огненные звездочки.

Все это продолжалось краткое мгновение, но Конечникову показалось, что это продолжалось довольно долго, раз он успел во всех деталях рассмотреть зарождение реакции полного распада в позитронном вакууме. Скаут к этому времени, повинуясь силе моторов, преодолел инерцию и стал удаляться от эланского ТШК.

Ему вдогонку из выломанных ворот шлюза вырвалось ослепительно яркое пламя реакции.

Скаут бросило вперед с запредельным ускорением. Конечников услышал скрежет металлокерамики…

Темнота медленно отошла. Он лежал на полу в странно вывернутой, неестественной позе. Перед ним белело лицо девушки, которую он никогда не видел в жизни и провел вместе долгие годы в нереальном пространстве.

— Лара…

— Милый, все хорошо. Сейчас Костя придет.

— Какой Костя? — поинтересовался он.

— Мой кузен.

Присутствие какого-то Кости не входило в его планы. Конечников собрался и вскочил на ноги. Он почему-то опасался, что вывернутые суставы не дадут этого сделать, но тело прекрасно слушалось.

Вдруг перед ним возник эланский капитан первого ранга, молодой, черноволосый, очень похожий лицом на Лару… Тот, что только что говорил с ним по видеосвязи с борта взорванного «Тондро»… Федор вспомнил и другое… В наведенной эланкой виртуальной мари этот каперанг пинал его по ребрам и жег сигаретой, пытаясь выведать секреты скоростных маневров.

— Поздравляю Вас, молодой человек, это был крайне эффектный и смелый маневр, — сказал он.

— Если я здесь, то, судя по всему, поздравления бесполезны, — проговорил под пристальным взглядом Лары Конечников, соображая, что на самом деле хотел сказать что-то резкое и грубое.

— Для вас, возможно, все закончилось, но ваш крейсер цел, пострадали только вы.

— Лара, что случилось? — в смертной тоске спросил Федор.

— Тед, — Лара положила ему руку на талию, прижалась, стала, жалея его, гладить по плечам и спине. — Капитанское кресло вырвало из пола и ударило о стену боевой рубки. В креплениях был дефект. Теперь ты — мешок поломанных костей.

— Корабль цел?

— Да, Тед. Пойдем со мной, а? Ты многое сделал в этой жизни, можно отдохнуть. У нас все будет. Мы сможем просто жить, в любви и радости. И снова родиться, так, чтобы быть вместе в Плотном мире.

В карих глазах девушки полыхнули отголоски ощущений, которые она испытала, взяв на время чужое тело.

— Ты так уговариваешь, будто от меня это зависит… — удивленно ответил Конечников.

Тьма сгустилась. Он с трудом приоткрыл непривычно тяжелые веки. Над ним склонялись размытые тени. Где-то вдали гудели вентиляторы и попискивали дисплеи боевых постов. Он снова был на корабле.

— Федька… Слава Богу, — сказал Василий.

По голосу Стрельникова чувствовалось, что тот плакал.

— Живой я, Стрелкин, — сказал Конечников, удивляясь, что едва слышит себя. — Корабль цел?

— Цел. Кое — где обшивку сорвало от перегрузки. Но это ерунда.

— Как люди?

— В порядке.

— Эланцы?

— Оба готовы…

— «Санитар»? — едва слышно спросил он.

— В порядке. Молчи, тебе нельзя много говорить.

Тьма выползла из теней резкого, контрастного света боевой рубки, заполнила все вокруг. Когда она разошлась, Конечников снова оказался в доме Лары.

За окнами стояла непроглядная чернота. На этот раз он сидел за столом. Рядом, держа его за руку, расположилась Лара. Он посмотрел в темное зеркало полировки и не увидел своего отражения. Испуг сквознячным ознобом пробежал по телу. Он повернулся к девушке, чтобы спросить и обнаружил эланского адмирала Себастиано Убахо, сидящего на почетном месте во главе стола. Рядом с ним расположился Гут, — капитан Авраам Кинг. Он печально улыбнулся, встретившись глазами с Конечниковым.

— Что ты, милый? — спросила Лара.

— А как это? — окончательно теряясь, спросил он.

— Дядя Себастиано тоже погиб. Его убил твой друг, капитан Кинг.

— Адмирал Убахо твой дядя?

— Да, Тедо, — ответила Лара, — мой родной дядя. Константин его сын и мой кузен.

— Гут, — обратился Федор к Аврааму, — как ты умудрился?

— Я сразу узнал этот корабль, «Прайдо Элано», — печально сказал Гут. — Сразу вернулись все бессонные ночи и память о пережитом ужасе.

А потом пришел Томский, сказал, что нужен инвалид-доброволец. Я согласился. Может потому, что никто на Базе не думал остаться в живых. Или оттого, что мне надоело каждую ночь мучительно и страшно умирать в лапах эланских палачей. Я тебе шахматы свои оставил.

— Да тебя пальцем никто не тронул, — вдруг выкрикнул Константин.

— Посмотрел бы ты на тот ужас, который вы творили.

— А я на Гало был… Видел, что вы сделали… Вас нужно живьем жарить.

— Не ссорьтесь, господа, — оборвал их эланский адмирал. — Все по справедливости. Я приказал захватить санитарный корабль. Мои подчиненные увлеклись. Единственный выживший поместил в протезе бомбу с нервно — паралитическим газом и отомстил за себя и своих товарищей. На мой взгляд — вполне справедливо.

— Он был парламентером, — сердито бросил молодой каперанг.

— Константо, ты же помнишь, сколько раз мы сами нарушали… — сказал адмирал. — Да я и не мучился вовсе. Бомба взорвалась на расстоянии шага. Я умер мгновенно.

— Но вся наша эскадра… Если бы не твоя гибель, контр-адмирал Антонио Боко не стал бы так явно обнаруживать ударные астероиды.

— Чтож… Мои поздравления вечному спутнику моей племянницы. Светлая голова и горячее сердце, для которого нет слова «невозможно». Он бы мог далеко пойти. Жаль, что он не родился эланцем.

— Но я ведь не умер, — с удивлением возразил Конечников.

И тут же все заволокло тьмой.

— Федор, ты не умрешь, — раздался чудесный, полный уверенности, силы и сострадания голос Дарьи Дреминой, вернее великой княжны Александры. — Для меня ты совершил невозможное, и я сделаю все, для того, чтобы ты жил. Нуль-циклон прошел. Сейчас подвезут бокс для транспортировки тяжелораненых. Тебя будут лечить в лучшем госпитале Обитаемого Пространства. Я найду тебя.

«Наденьте на него мой медальон» — приказала великая княжна.

— Ваше Высочество, вам не кажется, что это слишком? — скорее утверждая, чем, спрашивая, сказал «особист».

— Полковник Томский! — оборвала его Александра. — Не кажется ли вам, что вы забываетесь?!

— Как прикажете, Ваше Высочество, — шипя от злобы, ответил «особист».

Комментарий 9.

Вечером второго дня.

17 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.02 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Я же говорил тебе, дуре, — не выдержал Управитель, останавливая запись.

— Что ты мне говорил, умный Пастушонок? — внешне ласково и заботливо, но с убийственной иронией спросила Рогнеда.

— Что это плохая идея, — остывая, ответил Андрей.

— Ты бы сам разработал теорию мобильного боя? — поинтересовалась Живая Богиня.

— Как показали дальнейшие события, не сильно это и помогло.

— Глупый ты, — также ласково улыбаясь, сказала она. — Без этого не было бы спецгруппы 5, не было бы Черного Патруля. А значит, не разговаривали бы мы здесь и сейчас.

— Мы бы не стали организовывать все то безобразие, за которое теперь проклинают Оскара Стара.

— Еще не так давно все знали вариант правды, который обвинял нас в произошедшем, — заметила Управительница.

— А разве это не так? — с улыбкой превосходства поинтересовался Управитель.

— Нет, милый мой, — ответила Рогнеда. — Это все внешнее проявление процесса. Только так мы могли повернуть накопленную многовековую агрессию от внутривидовой наружу. Мы спасли людей от самоистребления, от ПКДР-3 и таранных ударов зомби — камикадзе по обитаемым мирам.

— Это что, ты хочешь сказать, что на нас должны молиться и благословлять? — иронически поинтересовался Живой Бог.

— Конечно, — без тени улыбки ответила Рогнеда. — Я вообще удивлена, что ты думаешь иначе. Как можно жить, считая, что воруешь и пакостишь. Хотя, ты и есть пакостник. Ведь это ты испортил полевые стабилизаторы его кресла. Обиделся, что твое величество послали.

— Я, пожалуй, пойду. У меня дела, — буркнул, нахмурясь Живой Бог. — А ты читай. Найдешь массу интересного.

— Хорошо, Андрей, — с видом послушной ученицы ответила Рогнеда.

Живой Бог вышел из павильона под темнеющее небо и зашагал к своему кораблю.

Рогнеда подождала, пока Пастушонок не уберется, и отправилась ужинать.

Она был раздражена и нескоро успокоилась. Ей стоило больших усилий не греметь посудой и сосредоточится на процессе приема пищи.

Наскоро поев и завершив трапезу парой бокалов красного вина, Живая Богиня достала из тумбочки пачку сигарет с тернавью, залезла в постель, закурила и снова принялась за чтение.

продолжение.

Конечников почувствовал, как ему приподнимают голову. Тело пронзила острая боль… Пространство рубки исчезло. Он снова оказался среди мертвых.

— Тедо, ты нас всех задерживаешь, — устало сказала Лара.

— В смысле? — поинтересовался Конечников.

Он посмотрел на девушку и увидел, какие страшные, черные тени опустились ей на лицо. Предчувствие близкой разлуки коснулось Федора. Пусть он и негодовал тому, как мертвая эланка вторгалась в его жизнь, в глубине души он был рад таким встречам.

Конечников окинул взглядом остальных и увидел, какими серыми, стертыми стали их лица.

— Я вас задерживаю? Чем?! — поражаясь своей догадке, почти выкрикнул он.

— Крок, ты только не пугайся, — произнес Гут. — Всему приходит конец… Мы ведь друзья. Поверь, что я желаю тебе добра. Пойдем, покажу, — предложил Авраам, выходя из-за стола.

Конечников поднялся. За ним встала Лара. Они подвели его к высокому, от пола до потолка окну напротив камина и развели занавески.

Вместо окна был проем в невероятно огромный, темный зал. Конечников заглянул и застыл в ужасе.

Пол оканчивался пустотой. Пропасть была неширокой, но уходила вниз насколько мог видеть глаз, сходясь в тонкую, едва различимую черточку. Оттуда, с громадной глубины поднимались красные отблески подземного огня лавового моря. Где-то высоко вверху угадывалось слабое пятнышко идущего сверху света.

Почти все пространство занимала широкая, уходящая далеко вверх лестница.

На ее ступенях стояли мрачные, черные статуи. Как показалось Конечникову, они были сделаны из обгорелых и обугленных древесных стволов. Конечников сделал еще половину шажка, чтобы рассмотреть получше то, что ждало его внутри, как вдруг по рядам прошелестело — «Идет».

Тысячи, десятки, сотни тысяч, миллионы глаз, горящих как угольки в костре, повернулись к нему. Скрюченные конечности с душераздирающим скрипом развернулись, приходя в движение. «Убийца! Убийца идет!» — трескуче прошелестело, пронеслось над рядами мертвых тел. Конечников попятился.

Лара и Авраам проворно задернули шторы.

— Ты видел? — спросил Авраам. — Они все там. Все 500 миллионов. Они ждут. Без нас тебе не пройти к свету. Ты не представляешь, как тяжело нам всем тут быть и сколько сил мы теряем каждое мгновение.

— Тедо, зря ты прячешься в свою разбитую плоть, — продолжила Лара. — Знай, если ты не умрешь сейчас, когда-то тебе все равно придется ступить на этот путь. И убитые тобой не пропустят этого момента. Но нас не будет рядом. Пойдем со мной сейчас, милый? Мы все обязаны тебе. Мы все любим тебя и хотим помочь… Позволь нам провести тебя по этому последнему, страшному отрезку…

— А как же я предстану перед Господом, нераскаявшийся, черный убийца? — вдруг вырвалось у Конечникова.

— Ему все равно. А ты все осознаешь там.

— Что я должен осознать? — со страхом спросил он.

Все отвернулись.

— Что я должен осознать? Что я должен осознать? — кричал Конечников, поворачиваясь к каждому. Мертвецы прятали лица.

— Гут, собака ты черная. Ты ведь мне друг… Скажи, скажи то, что я не знаю. Скажи скотина… Мы ведь друзьями были, из одного котелка ели, вместе на линкоры ходили. Это же какой тварью надо быть, чтобы знать и не сказать… В лицо мне смотри, черномазый, — он схватил Авраама за голову и с силой повернул лицом к себе.

Раздался хруст, и мертвая глиняная голова осталась в руках Конечникова. Обезглавленное тело упало, разлетелось на куски со звуком бьющихся черепков. Федор, не очень понимая, что делает, аккуратно положил отломанную голову на пол. В комнате осталась только Лара. Конечников двинулся к ней.

— Не спрашивай милый, я не могу сказать тебе, произнесла девушка, отчаянно размазывая по лицу слезы.

— Как меня учил мой дед, лишь грешники не могут подняться к небу, — он задумался. — Значит, я буду жить, и буду жить до тех пор, пока не исправлю все свои окаянства.

— Нет! — прокричала Лара. — Дурак упрямый!!!

За стеклами вдруг ослепительно — ярко полыхнула молния. Куст небесного огня возник и пропал в темном заоконном пространстве. Пророкотал гром.

Конечников с трудом разлепил непослушные веки. Перед глазами мелькали какие-то пятна белые и синие пятна. От пятна побольше, донесся голос, который мог принадлежать только крупному, холеному мужчине, привыкшему следить за физической формой и здоровьем.

— Жанна Аркадьевна, группа наблюдения обнаружила пару кораблей по 850–900 тысяч метрических тонн каждый. Это тяжелые эланские крейсера. Шансов уйти, практически нет. Радист бьет «SOS», но надежды мало. Прикажите медсестрам раздать лежачим больным таблетки для эвтаназии.

— А я? — вдруг спросила она.

— Мне было хорошо с тобой… Прощай.

Светлые пятна слились в одно, раздался звук поцелуя. Потом Конечников услышал сдавленное всхлипывание и цоканье каблучков по керамике пола.

— Внимание! Говорит главный врач мобильного госпиталя. Наш корабль преследуют крейсера противника. Прошу всех, кто в состоянии держать оружие собраться у арсенала. Лежачие больные могут получить таблетки легкой смерти у медперсонала. Прошу, однако, вдумчиво подойти к выбору момента ухода из жизни. Есть надежда, что в самый последний момент подоспеет помощь.

Щелкнул тумблер, передача прекратилась.

Конечников вновь услышал звук шагов.

— А ты чего здесь? — спросил врач.

— Вы меня сами поставили на пост у больного, Сергей Витальевич.

— Да, это правда, — ответил он. — Иди Карина в арсенал… Этот капитан все равно не жилец.

— А если его…

— Ну, положи рядом с губами пару таблеток. Захочет, дотянется. И выключи дисплей.

Конечников услышал, как из-под купола жизнеобеспечения с шипением вышла гелиево-кислородная смесь. На серую, казенную наволочку шлепнулись таблетки. Шурша фольгой, рядом упала пустая упаковка. Купол снова закрылся, и автоматика сердито загудела, восстанавливая оптимальный состав внутренней среды.

— Не копайся, Карина, — донеслось из коридора.

Примерно через десять минут корабль сильно встряхнуло взрывом. Защелкали выстрелы, затопали кованые сапоги боевых скафандров эланских десантников. Донеслись приглушенные стоны и вопли. Скоро все было кончено.

Снова в коридоре застучали подковы эланских сапог. На этот раз они шли размашисто, не боясь. Лязг металла о металл раздался очень близко. Замер. Федор подумал, что главное сейчас не выдать себя, иначе сбудутся его самые страшные кошмары, которые одолевали его после Гало в ожидании суда.

— Пабло, — раздался грубый, прокуренный голос. — Они все отравились. Они отравили даже этого…

Федор понял, что говорят о нем.

— Пойдем, Фило. По радио передали, что сюда летит три десятка деметрианских «хундачо», под завязку нагруженных ракетами.

Эланцы заторопились. Шаги стихли. Что-то вдали хлопнуло и зашипело. Конечников понял, что с пробоины, через которую вражеские десантники проникли на корабль, снята полевая заплата. Аппаратура бокса загудела. На мгновение Конечникову показалось, что тело стало легче.

Он страстно захотел видеть. Он открыл глаза, заставляя включиться зрение. Через несколько минут ему это удалось.

Ординаторская освещалось лишь парой аварийных ламп с автономным питанием. Он понял, что эланцы перед уходом подорвали распределительные панели энергосистемы. В полутемном пространстве, медленно переворачиваясь, плыли столы и стулья, книги, папки с историями болезней. Пролетел стакан с недопитым чаем, превращенный космическим холодом в коричневый лед.

Медленно вращаясь, в ординаторскую влетел обезглавленный труп медсестры в залитом кровью халате. В паре с ней, удерживаемый ремнем оружия, двигался армейский ручной массомет калибра 50 мм, чью рукоять продолжала сжимать отрубленная кисть.

Конечников заставлял себя не закрывать глаза, чтобы не терять связи с реальностью.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на стенах запрыгали желтые пятна прожекторов. Сначала в дверной проеме показался ствол, потом в ординаторскую влетел десантник с оружием наизготовку. Он знаками показал товарищам, что все чисто.

В этот момент, сознание Конечникова мягко поплыло, и он снова оказался один в темной гостиной дома Лары. Неумолимая сила медленно, почти незаметно, пододвигала его к проему, за которым ждали злобные мертвецы. Так продолжалось очень долго.

Вдруг в открытые глаза ударил свет.

— Подожди, а ведь этот живой, у него зрачки на свет реагируют.

— Брось, — ответил другой голос. — Показалось.

— Да нет же, смотри.

Две смутно различимые фигуры наклонились над ним, и яркий луч ударил в глаза.

— Вправду живой, — удивленно сказал второй голос. — Медиков вызывай, срочно.

Темная рука того, кто нашел Конечникова первым, протянулась к пульту.

— Что ты делаешь? — сердито спросил второй. — Нечем заняться?

— Нет, я видел, так медики дисплей включали.

Конечников услышал писк прибора и записанный на электронные чипы голос: «Внимание, состояние больного критическое, остаток дыхательной смеси 200 литров. Внимание…»

Запись была заглушена криком одного из людей:

— Центральная! Центральная! Нашли раненого. Состояние критическое.

— Четвертый, не говори ерунды. Твоя задача, подготовить транспорт к буксировке, — ответил холодный начальственный голос.

— Нет, правда.

— Он что, пустотой дышать научился?

— Блядь, центральная, в боксе он. Автоматика ругается, говорит — дыхательной смеси почти не осталось.

Конечников вдруг понял, что он точно умеет читать мысли, потому, что сквозь вакуум звук не проходит.

Его куда-то понесли. Мозг не слишком хорошо отображал происходящее. Перед глазами прыгали пятна.

Бокс загудел короткими тревожными гудками. Воздух перестал поступать под купол. Каждый последующий вдох давал все меньше и меньше кислорода. Конечников понял, что умирает и никакая сила ему теперь не поможет.

Побежали путаные неотображенные мысли. Федор вспомнил слова Стрелкина о том, что он счастливый человек у которого сбылись все детские мечты. Но тутже он осознал, что лучше бы он выбрал себе что-либо менее романтично-глупое, чем спасти красивую девушку, победить врага и умереть.

Сознание померкло.

Конец 10 главы.

Конец 1 части.

Часть 2 ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

О. Мандельштам (доисторический автор

Глава 11 ЧЕТЫРЕ БЕЛЫХ СТЕНЫ

Серый, неживой предрассветный полумрак сменился красноватыми лучами светила, которое выглянуло из-за горизонта, быстро, деловито, влетело над лесами, садами и парками, разгоняя остатки ночи. Поднявшись над насыщенной ночными испарениями поверхностью, звезда засверкала в полную силу, заливая теплом и светом пространство под ней. Купол неба приобрел привычный зелено-голубой оттенок, в нем наметились легкие облачка.

Федор не спал, сидя у окна. Он не обращал внимания на окружающее великолепие, глядя внутрь себя.

Память снова в мельчайших деталях воспроизводила сон, из-за которого он второй час не мог уснуть.

В этом сне Конечников видел себя парящим над Амальгамой, вернее над залитой полуденным солнцем середины лета Окружной долиной. Где-то сбоку, словно клык, выступала огромная туша горы Хованка, покрытая лесом и украшенная залихватски нахлобученной снежной шапкой.

Внизу мелькнули крыши Дальних Выселок. Федор приземлился у дома.

— Есть кто живой? — крикнул он, входя.

— Проходи, внучек, — отозвался голос изнутри.

«Дед», — пронеслось в голове Конечникова. Сразу нахлынули воспоминания: радость, боль, стыд и сожаление.

— Ну, проходи, чего стоишь? — нетерпеливо крикнул старик.

Конечников собрался с духом и распахнул дверь.

В дому почти ничего не изменилось. Лишь выгорели занавески на окнах и вышоркался деревянный пол. Федор прошел в горницу. Дед, как обычно, сидел за столом у окна, и что-то записывал в книгу летописи, макая перо в глиняную чернильницу.

— Здорово, Федечка, — сказал он поднимаясь.

Лицо старика озарила улыбка.

— Здравствуй, деда.

Они обнялись. Конечников отметил, как высох его дед, которого он запомнил пожилым, но еще крепким мужчиной.

— А что ты хотел, 20 лет прошло, — сказал дед, отвечая на его мысли.

Внезапно Федор вспомнил, каким ловким и молодым был старик, во времена, когда ему было лет 12–13.

Память вернула пронзительную синеву неба с редкими белыми облачками, яркий солнечный свет, плотный, словно проходящий насквозь, согревающий, дающий силу.

Они поднимались на Хованку, к самой границе вечных снегов, чтобы зачерпнуть из Гремячки, пока не реки, а всего лишь ручейка молодильной воды. Конечников снова увидел деда веселым и крепким.

Дед стоял на коротких лыжах-снегоступах, воткнув опорные палки в наст и улыбаясь жадными глотками пил из стеклянной бутыли студеную воду Гремячки. Временами он прерывался, чтобы посмотреть, как играет солнце в живительной, молодильной влаге. Потом дед снова зачерпнул из ручья, заткнул бутыль и сунул ее в рюкзак.

— Бабе Дуне, — сказал он. — А не будет пить, я себе молодую найду.

Дед поднялся на палках и ринулся по склону вниз с криком — «Догоняй, Федя».

— Ты меня таким помнишь? Спасибо, — сказал старик.

Его плечи вдруг расширились, под рубашкой заиграли крепкие мускулы, а на лице разгладились морщины.

— Как ты это сделал? — ошеломленно спросил Конечников.

— Как, как… — дед махнул рукой. — Ты как хочешь меня, так и видишь. Ведь это твоя сонная греза.

— Сонная греза? Я сплю?

— Спишь. Только ты ведь и наяву между небом и землей болтаешься. И жить не можешь, и помереть не хочешь. Совсем как я недавно. Чуть меня не прибили ироды.

— Кто?

— Да какие-то, вроде тебя, космонауты. Прилетели на большой овальной штуке. Занятной такой. У нее были башенки, прозрачные сверху. Из них большие ружья торчали. По три в ряд в каждой.

— Эланская десантная лодья?

— Наверное, Федечка. Это ты у нас образованный. Мы неученые.

— А говорили они как? Во что одеты были?

— Одеты не по-людски. Во все черное, лица закрыты, одни глазища сквозь прорези сверкали. И говорили как-то странно, все слова на «а» и на «о» заканчивались.

— Эланцы?

— А пес их разберет. Командир, правда, без маски был и говорил по-нашему. Они когда стали меня вязать, я им не дался, пораскидал. Так кто-то из них меня стрельнул. Со страху или в запале.

Его потом командир, ну, который без маски был, прикладом по темечку приласкал. Лечить меня пытались, а командир все допытывался, где книга спрятана. Не сказал я им, хоть и стращали, что Витю убьют, невестку и внучков. А, — дед улыбнулся, — ты ведь не знаешь. Витя Алену в жены взял. Трое правнучат у меня сейчас: Дуня, Леша и Николенька. Не тронули их ироды. Все перевернули, не нашли летопись. Я ее прячу там, где мы тогда отсиживались. По молодости лет с девками там гулял, вот и на старости пригодилось убежище.

Обмяк я, в темноту провалился. Эти бросили меня в лесу, ветками завалили, думали, — кончился. Такие озорники, однако, оказались. Обманул, однако, я их, не помер.

— Ты запомнил, как этот ублюдок выглядел?

— А тебе зачем? — усмехнулся дед. — Бить пойдешь? Запомнил, конечно. Да и запоминать не надо. Твои железки в старую газету завернуты, так на первой странице прямо он вылитый. Приедешь — посмотришь.

— Откуда знаешь, что приеду?

— И не просто приедешь, Федя, комиссуют тебя вчистую, летать больше не будешь.

— Это неправда дед, это неправда.

— Это неправда, — произнес Конечников вслух.

— Федя, опять ты встал — отозвался из глубины комнаты сонный и укоризненный женский голос.

Конечников повернулся. Девушка решительно соскочила с кровати, и нисколько не стесняясь отсутствия одежды, направилась к нему.

— Ну не могу я все время лежать, Вика, — попытался оправдаться он.

— Вот сместятся у тебя кости, горе ты мое. Тогда точно ничего не сможешь, — произнесла Виктория, привычно ныряя под плечо капитана. — Вставай, только аккуратно.

— Хорошо, — ответил Конечников, левой рукой цепляясь за девушку, а правой шаря по полу костылем в поисках опоры.

Он в который раз поразился, какой сильной была эта тоненькая девчонка модельной внешности. Виктории хватало сил не только поддерживать его, здоровенного кабана, но и не давать запутаться в кабелях, подключенных к регенераторам на ногах.

Общими усилиями они добрели до кровати. Конечников присел на край. Виктория внимательно осмотрела блестящие цилиндры на ногах, проверила показания датчиков.

Федор продолжал разглядывать девушку. Худая медсестра с широкими плечами, маленькой грудью и костлявым задом, вдруг показалась Конечникову неприятной, почти жалкой.

Она почувствовала его взгляд и подняла свое лицо с широкими скулами и тонким подбородком, поправила вьющиеся волосы, светлые и длинные. На миг она пронзила его взглядом прозрачных голубых глаз, в котором мелькнула и погасла профессиональная отстраненность.

— Что-нибудь не так? — спросила Виктория.

— Доктор, я буду жить? — жалобно спросил Конечников.

— Будете, Федор Андреевич, будете. Кажется все в порядке. Только эту табуретку я выкину.

— Тогда я стоять у окна буду.

— Милый, — подаваясь к нему, сказала она. — Потерпи, уже скоро. Скоро ты поправишься.

— Мне это много месяцев говорят.

— Я помню, каким тебя привезли, — возразила она. — Живого места не было. А сейчас прямо жених.

— Ты это тоже заметила? — спросил Конечников.

Помимо воли воображение нарисовало ему картинки прошлой ночи, когда Виктория, потеряв над собой контроль, скакала на нем под аккомпанемент собственных бессвязных криков. Обычно Вика молчала, оттого, что у нее был занят рот — только такой секс до недавнего времени мог позволить себе больной.

Конечников подумал, что если выдержал эти прыжки, то в состоянии ходить на костылях. Его взгляд, подогретый картинками воспоминаний, стал масляным, обволакивающим. Он потянул Викторию к себе, но та, взглянув на часы, помотала головой и резко освободилась.

— Потом, котик, потом. Время, — произнесла она, быстро застегивая прозрачный лифчик и натягивая ажурные, очень дорогие чулки.

Она убрала волосы под шапочку, отчего шея стала длиннее, а плечи не такими костлявыми, подвела глаза, подкрасила губы.

Федор никак не мог оторваться от этого процесса преображения худосочного воробушка в диву. Зад Вики визуально расширился, грудь обрела совершенные очертания, взгляд загадочность, губы призывную полноту.

Взгляд мужчины уперся в треугольник волос на лобке, подчеркнутого белизной чулок.

— Нравится? — спросила она.

— Да, — откровенно признался Конечников. — В следующий раз не снимай, ладно?

— Хорошо, — ответила медсестра, накинув короткий белый халатик младшего медперсонала специального отделения. — Жалко, что следующий раз будет только через 2 дня.

— Пока, котик, — сказала Виктория, целуя его.

— Пока, киска, — отозвался Конечников.

Он устроился поудобнее в кровати. Взял с тумбочки пачку, выбил сигарету и с удовольствием вдохнул ароматный дым дорогого табака.

Действительно, то, что было, когда его привезли и теперешнее его состояние различались коренным образом.

… Подлая память стала подбрасывать ему картинки с того самого момента, когда он очнулся в госпитале.

— Он пришел в себя, — среагировала сестра-сиделка, нажав кнопку связи на портативном пульте.

— Хорошо, сейчас будем, — отозвался переговорник.

— Где я? Какой сейчас день? — еле слышно спросил Конечников.

— 6 января 7120 года, планета Алая.

Он с трудом ворочая глазами огляделся. Он находился в просторной, светлой палате, укомплектованной всевозможным диагностическим и лечебным оборудованием. Из раскрытого окна одуряюще пахло цветущей сиренью, и доносились мелодичные птичьи трели. Конечников взглянул на зеленоватое небо, цвета старой бирюзы и решил, что скорей всего он находится в средних широтах Южного полушария, где сейчас вовсю бушует дикая, необузданная весна, заставляющая кипеть кровь всех живых существ и покрываться цветами все, что может цвести.

— Сколько же я был в коме?

— Почти 10 месяцев.

— Боже, — только и произнес Конечников.

Тут двери распахнулись. Ввалилась целая толпа медиков. Они стали бесцеремонно тыкать в него пальцами и приборами, дергать растяжки, на которых были подвешены его руки и ноги. Он едва успевал отвечать: «Больно», «Не больно», «Удобно», «Неудобно».

Его мутило, голова кружилась, болели глаза от необходимости смотреть на стольких людей сразу. Конечников понял, что медики крайне удивлены тем, что он выжил, несмотря на многочисленные переломы, сотрясение мозга, болевой шок и несколько суток проведенных на разгерметизированном корабле.

Наконец, орда врачей сочла возможным оставить его в покое. Остался лишь один человек. На его лице читалось, что к медицине он имеет весьма отдаленное отношение. Под накинутым халатом виднелся голубой мундир офицера госбезопасности. Он сделал знак медсестре, и та опрометью выскочила из палаты.

— Здравствуйте! Я полковник Борис Терских, особый отдел клинического госпиталя 442345. — Надеюсь, вы в состоянии побеседовать со мной?

— Полагаю, что от меня вы все рано не отстанете, даже если я скажу «нет», — произнес Конечников, чувствуя, как много сил отнимает каждое слово. — Я капитан Федор Конечников, База ВКС «Солейна», командир малого гиперпространственного крейсера — разведчика 2803.

— Базы ВКС «Солейна» больше нет.

— Не может быть, — прошептал Конечников. Перед его глазами встала несокрушимая громада орбитальной станции. В волнении он сделал попытку привстать, но, оторвав голову от подушки, бессильно опустил ее.

Вселенная закрутилась с шипением и свистом, набирая обороты. Немного собравшись с силами, он спросил:

— Как погибла космокрепость?

— В бою с эскадрой адмирала Убахо.

— Не может быть, — внутри Конечникова все клокотало, но наружу вырвался лишь тихий и слабый голос. — После атаки скаутов, осталось лишь 2 тяжелых крейсера, которые потом были уничтожены моим кораблем у Альбигора. Подошедшая пара эланских АБГ вряд-ли выстояла против нашего рейдера и 10 скаутов. Кроме того, сама крепость осталась частично боеспособной, несмотря на то, что была серьезно повреждена выбросом вещества с планеты от удара астероидов.

— Вы и про это знаете? — удивление полковника было вполне искренним.

— Я сам видел, как астероид ударил по касательной к поверхности Солейны…

— Кто вы?!

— Я капитан Федор Конечников.

— Не было, не было капитана Конечникова, зачем вы врете, — гипнотически глядя в глаза, произнес «особист».

— А первый лейтенант Конечников был? Командир артсистем на 2803. 2803 — это номерной малый гиперпространственный крейсер — разведчик из состава ГКСДР. Именно этот корабль в одиночку уничтожил тяжелые крейсера эланцев «Агло» и «Антальо», — ответил он.

На лбу Конечникова от напряжения выступил пот, голова снова закружилась, к горлу подступил ком.

— Вы неплохо подготовились, — позволил себе усмешку полковник.

— После того, как командир 2803 майор Тихонов…

— Кстати, как его звали? — иронически поинтересовался «особист».

— Разумеется, Алексей Павлович, если вы не знаете, — насколько позволил слабый голос, в тон ему ответил Конечников. — Майор был произведен в полковники, то есть, минуя чин лейтенант — полковника и назначен командовать рейдером «Князь Иван». А мне добавили звезду и назначили командиром 2803.

— Как можно произвести майора сразу в полковники? Кто до такого додумался?

— Командующий Базой генерал Соломатин.

— Генерал Соломатин не был уполномочен отдавать такие приказы.

— Я слышал, что на то была санкция великой княжны Александры. Даже если нет, то после гибели бригадного генерала Никифорова и всей 4 эскадры, подорванной эланцами при помощи бомб-астероидов, генерал Соломатин остался старшим командиром.

В условиях отсутствия связи из-за нуль — циклона, это давало ему право принимать подобные решения.

— Хорошо подготовились, господин. Мало кто знает такие подробности.

— А почему бы вам не поверить, что я и есть капитан Конечников? — спросил он.

— А потому, что вот заключение врача, — махнул бумагой полковник. — Мертвей мертвого. Зрачки на свет не реагируют, транспортировочный бокс испорчен, в его внутреннем пространстве рассыпаны таблетки для эвтаназии. Вокруг пустота и космический мороз. А спустя четверо суток, обнаруживается, что мертвец ожил. Вот я и спрашиваю, кто вы такой, человек с медальоном Управителей? Что вам надо?

— Наверное, чтобы меня считали Федором Конечниковым, капитаном ВКС, — ответил он, пьянея от своей догадки.

— Как скажете, господин, — угодливо сказал полковник Терских.

— Так какого черты вы тут меня мучаете? Неужели с самого начала было неясно? Вы не слишком догадливы, господин полковник. И как вы справляетесь со своей должностью… Я непременно проверю.

Хоть эти слова были сказана тем же прерывающимся, слабым голосом, «особиста» прошиб пот.

— Простите, меня, господин. Все от усердия, от рвения, — забормотал полковник, вытягиваясь по стойке «смирно».

— Заставь дурака Богу молиться… — произнес Конечников. — Я не собираюсь и дальше гнить на койке. Достаточно для правдоподобия. Приказываю обеспечить лечение и уход на высшем уровне. Я желаю выздороветь как можно скорее.

— Как прикажете, господин. Разрешите вопрос, — «особист» заметно смутился. — Вы ведь эланец?

— Да. Но во времена, когда я родился, этого разделения не было.

По благоговейному выражению на лице полковника, Конечников понял, что не ошибся в своей догадке — есть, есть каста долгоживущих, стоящих над смертными…

Его перевели из изолятора в одноместную генеральскую палату. Со всего госпиталя собрали необходимую аппаратуру, выделив ее в монопольное владение лечащего врача Конечникова. Потянулись долгие дни, наполненные лечебными процедурами.

Сначала Федору было не слишком хорошо. Восстановление организма, требовало много сил. Он большую часть времени проводил в забытьи, наполненном гнетущими, расплывчатыми видениями.

Голые, безотрадные черно-белые пейзажи вставали перед ним. От их бесконечного, печального повторения и удручающего однообразия он стонал и метался в своих растяжках, так, что ему приходилось колоть наркотики.

По мере того, как улучшалось состояние, менялись и картинки «внутренней трансляции» Конечникова. Это уже были реальные воспоминания о тяжелых и неприятных моментах жизни.

Чаще всего ему виделось, как банда поселковых мальчишек, подначенных Гунькой, бежит наперерез, отсекая дорогу к лесу, а сам Гунек воинственно орет: «Пацаны, я у Синоптика настоящий пестик видел, пусть всем покажет». Он вскидывает оружие, пистолет стреляет, и его сверстники падают, срезанные пулями из эланского оружия. Почему-то ребят становится все больше и больше, но пистолет в руках Конечникова не знает промаха…

Это повторялось много раз, пока в разгар бреда он вдруг вспомнил, что все было совсем не так. И все, как по мановению волшебной палочки, переменилось. Воображаемые картинки, порожденные болезненным состоянием, сменились воспоминаниями.

Конечников снова пережил, как в тот, неудачный для него день, толпа сильно помяла его и забрала пистолет, который он так и не пустил в ход.

С этого дня у Федора не было кошмаров. Он вернулся в реальность, прочно зацепившись за ощущения пропитанного одуряющими цветочными ароматами лета 7020 года на планете Алой.

Теперь у Конечникова было время, чтобы подумать обо всем. Он продолжал быть прикованным к растяжкам и приборам. Дни проходили в абсолютном однообразии.

С утра наведывался полковник Терских, который, казалось, и был его лечащим врачом. «Особист» с подозрением прикасался к аппаратуре и кабелям подключения, делал выговор по поводу недостаточной чистоты в палате, напоминал, чтобы все пожелания и прихоти раненого удовлетворялись. Потом приходил капитан медицинской службы Абрамов, лучший врач отделения травматологии и ортопедии.

От эскулапа веяло раздражением и озабоченностью. Он осматривал пациента, давал указания, коротко расспрашивал о состоянии и уходил, заглядывая ее в обед и перед уходом домой, в четыре часа пополудни.

Когда Конечников спрашивал медика о возможности выздоровления, он с фальшивой веселостью говорил: «На живой кости мясо может нарости», призывал ждать, просил довериться силам природы и разуму врачей. При этом эскулап старался не смотреть больному в глаза.

Присутствия сестер — сиделок, которые постоянно читали любовные романы, Конечников старался не замечать. Ему не слишком хотелось выслушивать их причитания, он стыдился собственной слабости, того, что не мог сходить без посторонней помощи по нужде, а главное просто боялся, что его очень быстро разоблачат как самозванца.

Он не без основания полагал, что под личинами медсестер, прячутся штатные агенты Службы Безопасности, жадно ловящие и анализирующие каждое его слово. Конечников лежал, погруженный в свои мысли, делая вид, что спит.

Ничего не менялось. Та же белая поверхность стены, бирюзовое, чужое небо в окне, запахи сада, нагретой, влажной земли, сквозняки, от которых колышутся занавески… и больше ничего. Так проходили долгие пустые дни.

Работающий мозг требовал нагрузки, и в сознание врывалось то, отчего Конечников старательно избавлялся всю службу.

Ему не думалось, что снова придется вернуться на Богом забытую планету, а тем более держать ответ не только перед своей совестью, с которой, в общем, нетрудно договориться, но и перед живыми людьми.

Он спрашивал сам себя, как он посмотрит в глаза Алене, которая стала женой его брата? Как они смогут жить под одной крышей — два брата — соперника и женщина, которая спала с обеими?

Как он уживется с Виктором, на которого сбросил то, что мешало ему взлететь к звездам: — старика, который их вырастил, дом, необходимость продолжения традиций рода охотников и землепашцев…

Единственно, чего он не боялся — это встретиться лицом к лицу с дедом. Федор был уверен, что дед, ловкий и сильный, который умел играть на гитаре и гудке, пел и плясал как молодой, знал наизусть целые книги, помнил пришедшие из тьмы веков предания и вел поселковую летопись, давно понял и простил его.

Конечников, в промежутках между болезненными лечебными процедурами и не менее неприятным кормлением, повиснув на растяжках в поле уменьшенной на треть гравитации, вспоминал, а вернее просто проживал заново моменты своего детства и юности, в поисках ответа на погребенные до поры вопросы, которые встали перед ним снова.

… Алена была младше его на год. Она приходилась какой-то дальней родней тете Дуне, и жила у нее с тех пор, как умер ее дед Савва, чей дом был первым на дороге, ведущей к заброшенным карьерам. Алена была худой, нескладной, веснушчатой девчонкой, которую они с братом поначалу приняли в штыки, отказываясь с ней играть и вообще знаться.

Но со временем она стала «своим парнем», а потом и вовсе превратила Федора и Витьку в бесплатное приложение, приятелей — телохранителей, которые следовали за ней повсюду, не вмешиваясь в ее дела, разговоры со сверстницами и флирт с большими мальчиками.

Это случилось, когда вдруг обнаружилось, что «нескладеха» и «макаронина» стала превращаться в красавицу с бездонными, голубыми глазами и грацией дикой кошки.

Однако, по мере того, как братья входили в силу, любителей кокетничать с ней становилось все меньше. Этому способствовало и то, что он был единственным, кто мог часами рассказывать о звездах и жизни на других планетах. Эти данные он почерпнул из загруженных в компьютер книг, в основном кратких, сильно урезанных курсов для кадетов военных училищ ВКС. Но даже эти, короткие отрывочные, сведения были откровением Божьим в лесном поселке на заштатной, забытой всеми планете.

А может просто старший из братьев Конечниковых нравился девушке… К 16 годам Федор сумел отодвинуть в сторону всех конкурентов, включая Виктора.

Конечников подумал, что почти не помнит ее, не помнит ее лица и тела, лишь какие-то черты, которые сохранила память, да ощущение, которое вызывало ее присутствие.

Чаще всего он переживал заново их последний вечер.

Они стояли Аленой на холме над речкой. От Хованки наплывал туман, скрывая извилистое русло Гремячки, заставляя расплываться в дымке желтые огни поселка. В отдалении, над космодромом, который успели построить, за последний год, поднимались сиреневатые столбы света от окаймляющих летное поле прожекторов.

На быстро темнеющем небе маленькой изломанной искоркой блестела Криона. Крупные, сочные звезды Млечного Пути, словно костер, пылали во все небо, давая более чем достаточно света, чтобы видеть все вокруг.

Девушка прижималась к нему спиной, запрокинув голову вверх, отчего золотой водопад ее волос накрывал плечи и шею Федора.

— Ты уезжаешь? — спросила Алена.

— Да, Аленка, — ответил он, — дед говорил, что занятия в летной школе должны начаться через полтора месяца по универсальному календарю.

Конечникову было грустно и немного страшно. Он хоть и был уверен в успехе, побаивался своей затеи, боялся, что военные просто не станут говорить с деревенским парнем. Или того хуже, отправят домой, придя к выводу, что он молодой мечтатель учился не тому, не по тем учебникам и, вообще, в армии князя-императора такие не нужны.

— Зачем тебе все это? — горько сказала она. — Есть ты, есть я, есть наш дом. Есть река, есть лес вокруг и наши пашни. Чего же тебе кроме этого надо?

Конечников, погруженный в свои мысли, не ответил. Тогда Алена повернулась к нему, настойчиво вглядываясь в его глаза.

— Я хочу увидеть своими глазами, что там, по ту сторону звезд, — наконец ответил он, возвращаясь в реальность. — Я хочу лететь в пространстве на громадном корабле, способном перепрыгивать между светилами. Я хочу видеть своими глазами другие миры, о которых читал в книгах.

— Это сделает тебя счастливее, чем сейчас? — спросила Алена. — Или ты думаешь найти эту свою Дарью Дремину?

— Причем здесь Дарья? — разозлился он, отстраняясь от нее.

— А вот причем, — ответила она. — Я живая и настоящая. Я здесь, рядом. И я люблю тебя.

Девушка вдруг дернула шнуровку на плече, и грубая домотканая материя платья сползла к ее ногам. Конечников не отрывая глаз от сияющей белизны кожи, сделал шаг навстречу…

… - Ты останешься? — спросила она после.

Он долго не отвечал, глядя в сияющую огнями черноту.

— Нет. Моя судьба там, — ответил он.

— А я? — растеряно спросила Алена.

— Я вернусь, дождись меня, — ответил Конечников.

— Что б ты сгнил, дурак, там, среди звезд, — зло выкрикнула Алена, лихорадочно вскакивая и приводя в порядок одежду. Она побежала, смеясь, злым заливистым смехом и крича: — Я не буду тебя ждать, книжник придурошный. Я за Гуньку замуж выйду.

Издалека, подтверждая ее слова, донесся волчий вой.

Конечников был ошарашен и оглушен новыми ощущениями. Какая-то часть его кричала, чтобы он немедленно бежал за девушкой, извинялся, говорил, что он не может без нее жить, что он, конечно же, останется на Амальгаме, выбросив из головы мечты о боевых кораблях и полетах в космосе.

Другая же его часть, более мудрая и зрелая, которая не жила и чувствовала, а лишь наблюдала за ходом жизни, подсказывала ему, что таких Ален у него будет много. А платой за нехитрые удовольствия будет серое, бескрылое ползание по земле. Именно так прожили свои жизни многие поколения его предков.

Он много раз на протяжении службы прокручивал в голове эту сцену, но сейчас, в госпитале, распятого на растяжках Конечникова охватывало страстное желание изменить прошлое, вернуться в тот летний вечер, чтобы выбрать другое.

Он долго истязал себя этими воспоминаниями, пока не позволил себе принять все произошедшее. В конце — концов, кто-то должен был исполнить мечту десятков поколений жителей Амальгамы, — отомстить за их изуродованную планету и сотни лет голодной, полной лишений жизни в подземельях.

Конец 11 главы

Глава 12 ПО КЛАССУ «ЛЮКС»

Конечников постучал по металлическим кожухам аппаратов на ногах. Ему вдруг подумалось, что он совершенно напрасно плачется, жалуясь на судьбу. Особенно после прошлой ночи, когда добрая медсестра Вика доказала ему, что он выздоравливающий раненый, а отнюдь не живая развалина, до конца дней обреченная ковылять на костылях, справлять нужду в утку и наживать пролежни на койке.

Выздоровление было почти чудом. Он имел возможность прочесть, что было написано в его истории болезни. После этого он высказывал неудовольствие врачам лишь для поддержания образа строгого и своенравного барина.

Конечников вытянул сигарету, достал с тумбочки зажигалку. Золотой медальон на цепочке толкнулся ему в бицепс. Он взял в руки теплый желтый диск, украшенный драгоценными камнями и расписанный древними непонятными символами. «Неужели все дело в этой штуке?» — подумал Конечников.

В свете маленького пламени зажигалки, камни заиграли внутренним огнем, точно были гранеными сгустками разноцветного пламени, зашевелились тени в глубоких бороздах, которые делили медальон на сегменты.

Подарок Дарьи Дреминой, вернее княгини Александры — Федор сам запутался, кто есть кто, — был не просто знаком власти.

«Как бы там не было, живой мешок с костями, которым я был, скоро сможет ходить на своих двоих», — решил он. — «За что только такие почести?».

Конечников не был таким наивным, чтобы предположить, будто странная княжна таким способом выражает свою благодарность. Глубоко внутри противно звякнул колокольчик тревоги. Что потребует от него взамен бессмертная?

«Однако зачем лечить, чтобы потом убить», — подумал он. — «А маневры изобретать — не самая плохая перспектива».

Чтобы не изводить себя напрасно переживаниями о том, что он не в состоянии изменить, Конечников сосредоточился на процессе втягивания дыма. Его мысли снова выскользнули из настоящего.

… С момента, когда дела его пошли на поправку, выслуживающийся перед ним полковник СБ, заменил пожилых медсестер молодыми, сексапильными девочками. Конечников первое время даже требовал, чтобы вернули прежний обслуживающий персонал. Однако очень скоро он понял, что ему гораздо приятнее смотреть на молодые, свежие лица красивых и веселых девчонок, чем на унылые протокольные морды, несомненно, более опытных, но старых и непривлекательных медработниц.

Девушки носили короткие обтягивающие одеяния, слегка напоминающие одежду остального медперсонала, которые не скрывали их женские прелести. Поначалу Конечников не знал, куда девать глаза, когда в вырезе халата склонившейся над ним медсестры, открывалась крепкая, свежая грудь или когда вдруг короткий, едва достающий до колен подол, уезжал вверх, показывая длинные ноги.

Но скоро ему стало нравиться подчеркнутое уважение и ненавязчивое предложение себя, исходящее от девушек. Все это будило инстинкты, напоминало, что он не умер окончательно и в его существовании будут моменты, ради которых стоит жить.

Вскоре Конечников окреп настолько, что смог питаться сам. Кости понемногу срастались. Гравитацию плавно увеличили до 1,1 g, доведя ее до стандартного ускорения на поверхности Алой. Меры против мышечной дистрофии превратили его из высохшей мумии с переломанными костями в крепкого и сильного, если не считать бездействующих ног мужчину.

На ноги пришелся основной удар и крошево из осколков, едва скрепленных крайне медленно образующейся костной мозолью, было скрыто под цилиндрами регенерационных аппаратов.

Но сегодня он убедился, что даже это не мешает наслаждаться жизнью и новыми возможностями, была бы рядом покорная и чувственная девушка, которая ставит его удовольствие выше собственного.

Конечников почему-то вдруг вспомнил, как старательно изображала Вика удовольствие, глотая его сперму, хотя в глазах стояли отвращение и страх, что ее стошнит.

Это воспоминание его возбудило, и он представил, как все его медсестры занимаются с ним оральным сексом, смиренно дожидаясь своей очереди и возбуждая себя руками, но так, чтобы строгий господин, не заметил этой вольности. Конечников с сожалением подумал, что Вики ждать целых два дня. Хотя, если бы он только позволил себе, любая из его медсестер, наверняка оказала бы ему те же услуги, стоило лишь намекнуть о своем желании.

Конечников тяжело вздохнул — больным, полуприбитым Управителем Жизни, он больше котируется у теткок, чем здоровым и сильным капитаном звездного флота.

На самом деле он прекрасно понимал, что эти девушки такие же агенты СБ, как и старые, толстые грымзы, которые дежурили в палате раньше.

Они наверняка знают, как должен вести себя тот, кто за много веков пресытился этой трусливой, добровольно-принудительной любовью. Ну, если не знают девчонки-медсестры, то их начальник, полковник Службы Безопасности Борис Терских имеет об этом ясное представление.

Поэтому Конечников равнодушно шлепал по заду всех своих «девочек», давал им деньги на мелкие презенты и допускал Викторию, симпатичную блондинку, до «кормушки», когда у него было настроение получить немного невнятного, стертого неважным самочувствием удовольствия.

За дверью послышалась какая-то возня, сдавленное пыхтение, потом раздалось легкое гудение. Конечников насторожился, взялся за поручни и уселся на кровати, осторожно подтянув недействующие ноги.

В палату деликатно постучали. Так о себе извещал лишь один человек, полковник СБ, начальник первого отдела госпиталя.

— Войдите, — разрешил Конечников.

— Здравствуйте, господин капитан, — сияя, как полная луна от распирающего изнутри восторга, произнес полковник.

— Здравствуйте, — приветствовал его Конечников. — Вы сегодня припозднились…

— Так точно, — ответил полковник. — Готовил вам сюрприз.

— Сюрприз? — недоверчиво поинтересовался Конечников. — Надеюсь приятный…

— Не сомневайтесь, Федор Андреевич. Заноси, — скомандовал полковник.

Сервоприводы на дверях взвыли, втягивая обе створки в стены. В проходе показалось транспортное кресло, самоходная, крайне дорогая конструкция на нереактивной тяге, призванная облегчить жизнь инвалидам. По бокам аппарата шли техники из службы обеспечения госпиталя, за ним двигались люди, неся части машины и тома инструкций по применению. Позади всех, счастливо улыбаясь, шли Марина, медсестра, которая должна была дежурить сегодня и Виктория.

Конечников подумал, не переигрывает ли эта статная блондинка, заботливо подсунутая ему отцом — командиром из первого отдела.

Вика, сдав смену, должна была бы писать докладную записку или просто ехать домой, но никак не изображать запредельную радость, оттого что ее подопечный сможет двигаться без посторонней помощи. Все это шествие напоминало крестный ход.

Или парадную процессию на празднике воинской части, когда торжественно выволакивают знамя, — древнюю полуистлевшую, пыльную тряпку и окислившиеся, почерневшие награды, данные правителями от которых в истории остался лишь порядковый номер за давно забытые сражения.

— Однако, — сказал Конечников, внимательно разглядывая аппарат. — Вот и тележка на воздушном ходу…

— Я рад, Федор Андреевич, что вы оценили. Врач рекомендует вам гулять, а это лучшее средство для прогулок.

— Вы имеете в виду — в «вашем положении»? — поинтересовался Конечников, пристально вглядываясь в глаза «особиста».

Полковник смутился.

— Доктор говорит, что прогноз положительный. Надо набраться терпения.

— Я в этом не сомневаюсь. Иначе и быть не может, — с улыбкой, от которой полковника охватил озноб, произнес Конечников.

— Так точно, господин, — ответил эсбешник.

Конечников по поручням перебрался в инвалидное кресло. Потом он долго, основательно устраивался на мягком сиденье и выбирал оптимальный угол наклона спинки. Он делал это до тех пор пока розы на лице полковника не сменились обычным, напряженно-внимательным выражением. Тогда, поняв, что достаточно заставил людей ждать, Конечников просунул руку в блок мануального управления.

«Особист» встрепенулся, на лице явственно проступили беспокойство и испуг.

— Федор Андреевич, — произнес он, — подавляя желание немедленно выключить аппарат. — Людям, не имеющим практики или после долгого перерыва, лучше воспользоваться рычажным манипулятором.

Но было поздно. Конечников привычно двинул рукой, расчерченной световой сеткой из лучей. Аппарат пришел в движение, резво ускоряясь по команде бывшего оператора-наводчика.

Конечников сделал жест остановки, но кресло продолжило движение, протаранив кровать и опрокинув объемистый блок биометрического монитора.

Раздался грохот, Виктория взвизгнула. Кое-кто из техников захихикал. Полковник схватился за голову и невнятно выругался. Он первый подскочил к вывалившемуся из кресла пациенту.

— Не ушиблись, господин? — почтительно заглядывая ему в глаза, поинтересовался он. — Мануальный блок управления требует определенного навыка. Пользуйтесь, пожалуйста, джойстиком. На панели с левой стороны есть кнопки экстренного торможения и аварийного включения компенсаторных полей.

— На аппарате есть противоперегрузочная система?

— Так точно. Постоянно она не задействована, чтобы не вызывать неприятных ощущений. Но при необходимости ее можно активировать. Также, есть любопытная опция автоматического уклонения и курсопрокладчик, который позволяет выбирать один из 200 предварительно заложенных маршрутов.

Конечникова со всеми предосторожностями вернули на место, тщательно проверили состояние его ног.

— Федор Андреевич, полагаю, что вам потребуется консультация техника по поводу управления вашим транспортным средством. Он покажет основные блоки и клавиши, объяснит, как включать его режимы.

— Хорошо, — сказал Конечников, зная, что в этом случае со сверхзаботливым полковником спорить бесполезно.

«Особист» ушел. За ним косяком потянулись техники и монтажники. Напоследок полковник кинул внимательный взгляд, проверив, стоят ли медсестры по обе стороны от пациента и достаточно ли показного, напряженного внимания в глазах женщин обращенных на раненого.

Конечников немного послушал специалиста из отдела, потом отпустил его, сказав, что все понял.

Техник с удовольствием испарился. Марина деликатно занялась проверкой аппаратуры в каморке медпоста, оставив Конечникова наедине с Викторией.

— Мне не терпится совершить прогулку, — сказал он.

— Может быть, ты зря так торопишься? — поинтересовалась она. — Я думаю, что ты напрасно отпустил Виталия. Опять ведь грохнешься.

— Возможно, — согласился Конечников. — Для меня это было неожиданностью. Такое чувство, что система управления на аппарате тормозит самым беспардонным образом.

— Ну что вы, господин, — с легкой иронией возразила Виктория. — Даже генералы старенькие, и те справлялись. Наверное, пальцы не слушаются после болезни.

— Нет, не в этом дело.

— А дело в том, — сказала Виктория, — что новичкам мануальное управление дается трудно. Вот Борис Николаевич решил дать тебе возможность немного попрактиковаться.

— Какой же я новичок? — удивился Конечников.

Виктория лишь улыбнулась в ответ.

— Я договорилась с Мариной, — сказала она. — Ночью снова дежурю я. Ты рад?

— В высшей степени, — изобразил радость Конечников.

— Обещай мне, что не будешь строить из себя пакадура.

— Хорошо, киса моя, — заверил ее он.

Виктория неожиданно страстно поцеловала его и выпорхнула из палаты.

— Вы закончили, господин? — почтительно спросила дежурная медсестра. — Позвольте начать процедуры.

— О, — с притворным ужасом произнес Конечников. — Мариночка, а может не стоит? Вы мне все вены этими вливаниями попортили.

— Никак нельзя, Федор Андреевич, — серьезно ответила девушка, готовя капельницу. — Доктор говорит, что организму нужен кальций для сращивания костей…

— Сколько можно? Во мне этого кальция больше чем в побелке.

— Ну не вредничайте, Федор Андреевич, — попросила медсестра, закрепляя блок инъектора на предплечье.

Конечников закрыл глаза.

Он нырнул от неприятных лечебных манипуляций в свои мысли. Конечникова поразила позорная неудача в управлении воздушной тележкой. Мануальное управление всегда было его коньком. Именно благодаря ему, он и оказался в армии.

Конечников вспомнил, как это было.

Ненастным осенний вечером он, тогда еще 17 летний подросток, житель дикой и заброшенной планеты, пришел к воротам космопорта с твердым намерением, во что бы то ни стало, стать звездолетчиком. С неба моросил редкий дождик, поливая печальные голые деревья.

Космопортом называлось большое поле, огороженное колючкой, натянутой на плохо обтесанные столбы, росшие в прошлой жизни на расчищенной территории. На поле были установлен десяток легких маскировочных навесов, похожих издали на громадные кучи веток, оставшиеся после расчистки.

Под навесами прятались знакомые Конечникову корабли. Часть подразделения несла боевое дежурство на орбите, а свободные экипажи отдыхали на поверхности.

Размещались они в несуразном, бревенчатом строении за колючкой. Эта постройка, называемая блокгаузом, состояла из 2 длинных бараков, соединенных посередине крытым переходом и увенчанная парой приземистых башенок.

Это сооружение небрежно сляпали мужики из поселка, согнанные прикладами на принудительные работы. С тех пор хованцы люто ненавидели долгожданных «защитников», прохаживаясь тихим недобрым словом по вечно пьяным космолетчикам и их дырявому жилищу.

Конечников постоял, поглядел на осклизлые, промокшие вышки, на которых торчали сонные часовые в пятнистых плащ-накидках, на темные окна башни контроля, на сиротливо мокнущие купола гиперсвязи, тихонько позванивающие под каплями дождя.

Потом вздохнул и решительно подошел к воротам.

— Стой, кто идет? — окликнул его сонный голос постового.

— Конечников Федор, — ответил он, продолжая движение.

— Пацан стой, стрелять буду! — вяло сказал часовой.

Чувствовалось, что ему очень не хочется выползать на дождь из-за странного парня, которому вздумалось посетить вечером Базу.

— Стою, — ответил Конечников, делая шаг. — Я хочу поговорить с начальником космопорта или командиром боевого подразделения.

— А тебе зачем? — с подозрением поинтересовался часовой. — Ходят тут всякие…

— Я доброволец. Я хочу на службу! Я хочу летать!

— Иди, проспись, пацан, — буркнул охранник. — Счастья своего ты не понимаешь…

— Я хочу на службу, — упрямо повторил Конечников. — Когда ваш командир узнает, что вы меня не пускали, вас накажут.

— Парень, иди домой, Христом Богом прошу, — ответил часовой, делая отчаянные попытки удержать приятное сонное состояние. — А если и вправду говна в жопе загорелись, приходи завтра с утра. Их благородия отужинали и отдыхают.

— Мне некуда пойти, я сирота, — закричал Конечников. — Я знаю, что на космодроме приземлился почтовый транспорт. Завтра он пойдет обратно. Завтра вашим командирам будет не до меня, а в училищах скоро заканчивается набор. Пустите, это для меня очень важно.

— Не уйдешь — стрельну. А завтра с утра разберемся, кто ты есть. Может ты шпион. Мне за тебя медаль дадут.

— Шпион, говоришь? — с усмешкой сказал Конечников. — Ну, будь по-твоему.

Он достал из кармана заранее приготовленный на такой вариант развития событий эланский сигнальный передатчик и нажал клавишу включения. Какое-то время ничего не происходило, потом в окнах стал загораться свет, и замелькали силуэты судорожно натягивающих на себя одежду людей.

Какое-то время сборы проходили в тишине, потом запоздало заревела сирена. В будке постового замигала лампочка, и зазвучал зуммер.

— Етить твою мать змееныш, — злобно выругался часовой, выскакивая с оружием наизготовку под дождь. — Руки вверх! Лечь на землю! Стрелять буду!

Над головой провыли заряды. Конечников счел за лучшее плюхнуться лицом в мокрую траву.

Над полем космодрома пронеслись глайдеры, шаря остронаправленными прожекторами. Одна из машин тяжело приземлилась на дороге позади поста. Из глайдера стали выпрыгивать десантники.

— Михайлов, эланец где? — прокричал командир.

— Да здесь! — ответил часовой. — Перед тобой лежит.

— Этот пацан?! — удивился десантник. — Встать!

И не дожидаясь, пока тот поднимется сам, дернул его за шиворот, ставя на ноги.

— Вася, проверь — приказал десантник одному из своих.

— Он, родимый, — почти ласково сказал тот, тыча раструбом противно пищащего прибора в Конечникова. — Что, допрыгался, ступида элана виркоко?

— От тупого петуха и слышу, — ответил Конечников. — Глаза разуй, какой я тебе эланец? Я доброволец, я послужить хочу империи, великому князю-императору.

Пеленгаторщик замахнулся, чтобы его ударить, но командир десантников остановил подчиненного.

— Не тронь… Не видишь — чокнутый…

Допрос длился второй час. Мерно падала с потолка вода, со звоном барабаня в поставленные под течь жестяные коробки, гулко плюхая в плотную, матовую пленку, которой были накрыты кровати и приборы.

В центральном закутке, выполнявшего роль столовой или комнаты для совещаний, на грубо сколоченном, пахнущем смолой предмете, отдаленно напоминавшем стол, были разложены вещи Конечникова.

Там помещались: портативный компьютер, аварийно-спасательной передатчик, снимок Дарьи Дреминой, нательный крест, кожаный мешочек со взятой на родном подворье землей, красивый полупрозрачный камешек с Гремячки, моток веревки, огниво, самодельный нож, шматок сала, несколько сухарей, емкость с водой, пара запасных портянок.

Конечников с тревогой наблюдал, как водяные капли, все ближе ложатся к его электронному другу. Федор ерзал на грубо сколоченном, самодельном, сыром стуле, пробуя крепость наручников. Из-за импровизированной пленочной перегородки доносился гул, в котором различались сигналы вызовов и обрывки разговоров.

По тому, как притихал общий гомон после вопросов майора, он догадывался, что всех крайне интересует правда, которую пытается добиться от пришельца из леса их командир.

— … Мне очень понравилась та трогательная сказочка, которую вы изволите тут рассказывать. Но позвольте снова выслушать, что вижу я.

Итак, мы видим: современный компьютер, который просто не мог оказаться у жителя планеты, которую 900 лет не посещали корабли из Обитаемого Пространства. Тем более эланского производства. Одним этим вы себя с головой выдаете…

Потом передатчик. Сие означает, что после выполнения задания вас должен был подобрать корабль. Изображение девушки… Я полагаю, что это снимок агента, с которым вы должны вступить в контакт. Оружие… Эланцы, я знаю, большие любители колюще-режущих игрушек. Не смогли расстаться с любимой железячкой? Понимаю… И в заключение — пробы земли и воды…

Вот так вот, юноша. Поймите вы, наконец, ваша песенка спета. Радуйтесь, что «особиста» у нас пока нет. Давно бы кровавые сопли по репе размазывал. Молодой человек, очень вас прошу, — пожилой майор с летными нашивками наклонился к Конечникову. — Время позднее, всем спать хочется. Признайтесь, — и с чистой совестью в камеру. Чистосердечное признание смягчает вину. А то ведь мы вас бить начнем.

— Если бы вы меня шпионом считали, давно бы били, — ответил Конечников, исподлобья разглядывая вспыхивающие разноцветными огоньками приборы.

— Пацан, скажи, где взял, домой отпустим. Родные, поди, с ума сходят, — майор вопросительно посмотрел на Конечникова. Мать, отец…

— Нет у меня ни отца, ни матери, — ответил он. — И не хочу я домой. Не для того я к вам пришел.

— Ты сам подумай, что я в рапорте напишу? Явился дикий человек из леса и попросился служить на флот. Без документов имени, рода, племени. С эланским барахлом, изобличающим его как шпиона.

— Как это без роду племени? — удивился он. — Я Конечников Федор, сын Андрея Арсеньевича Конечникова и Марии Алексеевны Шаповаловой, внук Арсения Викторовича Конечникова.

Живу я в поселке. В поселке 200–250 жителей. На планете люди обосновались очень давно, не меньше 1000 лет назад. Когда-то здесь были: малая исследовательская станция, геологическая экспедиция, комплекс объемной пеленгации. Предположительно на Амальгаме были даже города.

Первые колонисты пришли с Тригона, ближайшей отсюда густозаселенной и промышленно развитой планеты. А на Тригон попали со Старой Земли во времена первого князя князей. А про компьютер я вам говорил…

— Шпарит как по писанному… Ну, не было такого корабля, не было лейтенанта медицинской службы Дреминой, не было экспериментального полета к Глюкранде.

В компьютере учебники, инструкции и боевые уставы деметрианской армии, имитатор блока мануального управления для нового секретного оружия. Все, что нужно, чтобы закосить под своего.

— Нет, мне все это Дарья дала, чтобы я готовился к экзамену в военное училище.

— Ну вот видишь, ты и не скрываешь, что хотел внедриться… Расскажи подробнее об этой Дарье Дреминой.

— Пожалуйста.

— Для начала скажи, откуда ты узнал, как ее зовут.

— Она показала мне удостоверение личности офицера. Написано в нем было: «Департамент здравоохранения Деметрианской империи. Первое Управление медицинской службы Военно-Космических Сил. База ВКС „Крокус-3“ Второй лейтенант Дарья Дремина, врач. Код допуска А2…». Когда она прикладывала палец к контактной зоне, пластинка окрашивалась в зеленый цвет.

Майор присвистнул.

«Ох, и ни хуя ж себе!» — сказал кто-то за импровизированной перегородкой.

— Вот это да, — набравшись смелости, отозвался офицер в чине капитана, протискиваясь за занавесь. — Удостоверения с сенсорным блоком — до сих пор экзотика. Иван Михайлович, — продолжил второй, — а наши, какие коды? Е-16?

— Е-14. И это несмотря на то, что данные о малых крейсерах — разведчиках до сих пор специальном доступе, а наша миссия известна только очень немногим. Что же такого запретного было в полетном задании этого корабля?

— Первое Управление многое может себе позволить, — майор, сказав это, сделал над собой усилие и продолжил казенным тоном, обращаясь к Конечникову. — Теперь я понимаю, насколько хорошо вы подготовлены. Кто же вы, признайтесь…

— Да Федор я, Федор Конечников.

— Хватит врать, — заорал майор, треснув кулаком по столу.

— Михалыч, не ори, — осадил его второй офицер. — Толку от крика мало. Давай лучше поразмышляем. По словам мальца, корабль приземлился?

— Да.

— Какие-нибудь материальные свидетельства этого остались?

— Да вот же, полный стол, — не выдержал Конечников.

— Помолчи, — приказал ему офицер. — Следы от опор, сооружения на поверхности, записи датчиков наблюдения?

— А, — с досады махнул рукой майор, — следы от опор наверняка заплыли, записей нет, все орбитальные спутники давно стали металлоломом. А этих сооружений — пруд пруди. В основном обломки и руины, замытые песком и заросшие лесами. Поди, разберись.

— Нет, подожди, ведь была же передача маяка 9 лет назад…

— Информация, переданная маяком, имеет гриф секретности «А». Маяк изъяли «особисты». Нас не пустили. Рожей, типа, не вышли. Кто сейчас с уверенностью может сказать, наш он был, а может эланский или древний, допотопный. Бог знает. Вот, — майор с досады развел руками. — Замкнутый круг.

— Постой, — предложил капитан. — По словам парня, там канонира похоронили на месте посадки.

— Да, на пригорке. И обелиск из броневой плиты поставили с фото, — вставил Конечников.

— В темноте найти сможешь? — спросил майор.

— А зачем искать? — удивился Федор. — В учебных заданиях было упражнение по определению географических координат. Я и определил.

Он почесал затылок и нарисовал две группы цифр.

— Это что, получается квадрат 500х500 метров?

— Да, что-то около того. Большей точности в наших условиях добиться невозможно. Есть ориентир — отдельно стоящая на пригорке сосна.

— Ага, все бросим и сейчас пойдем сосны искать, — угрюмо произнес майор.

— Иван Михайлович, не забывай там кусок брони примерно метр на два. Локатор засечет цель на раз…

— Вот сам и лети. Возьми глайдер и десяток десантников.

— А кто закончит настройку комплекса объемного контроля?

— Ладно, оставайся. Семен, — обратился майор к кому-то невидимому за пологом, — сгоняй…

Было слышно, как тот поднялся и ушел. За стенами блокгауза началась перебранка, затопали по металлу кованые ботинки, потом что-то тяжело прошелестело, удаляясь на восток.

— Михалыч, — предложил капитан. — Место освободилось, пусть парень блеснет.

— Ну, а мы молодой человек, пока поиграем, — отреагировал майор. — Пока место на имитаторе свободно.

— Во что? — подозрительно спросил Конечников.

— По вашим словам, молодой человек, вы неплохо летаете. Не попробовать ли нам, чего вы на самом деле стоите?

— Показывайте, что нужно делать.

— Имитатор в дальнем углу, подключайте, — равнодушно сказал майор, снимая с Конечникова наручники. — Если с чем не справитесь, спрашивайте Петра Ивановича.

Офицер сделал кивок в сторону капитана.

— Есть, — ответил Конечников, чувствуя, как от ужаса холодеют ноги.

Капитан почти силком затолкнул его в отсек, где стоял десяток аппаратов, как и все остальное в блокгаузе по случаю дождя накрытых пленкой.

У пультов управления сидели молодые ребята с погонами вторых и третьих лейтенантов, усердно производя какие-то манипуляции.

В первый момент Конечников растерялся. Корпуса имитаторов никогда не показывались в учебном курсе с этого ракурса. К счастью, все обошлось. Он вспомнил, где на картинке у имитатора была нарисована кнопка включения. Он нажал, и установка заработала. По монитору поползли строчки самопроверки, экран замер в положении «готово».

— Почему не включился мануальный блок?

— А тебе зачем? — спросил офицер. — Штурвал, педали есть — летай. Вон ребята летают, не жалуются.

— Мне нужна мануалка…

— Так летай, не выпендривайся…

— А я это, я не умею без мануального управления…

— Плохому танцору всегда что-то мешает, — буркнул капитан. — Михайлыч, он говорит, что не умеет!

— Неправда! — с этим криком Конечников бросился к майору, продираясь через холодную мокреть листового пластика. — Он мне специально не включает мануального управления!

— Юноша, уверяю вас это гораздо сложнее, не справитесь.

— Я только так могу. Ну откуда у меня на компьютере руль и педали?

Майор покачал в сомнении головой, потом, кивнул.

— Включи, Петя, раз юноша хочет.

Когда Конечников резким, сноровистым движением воткнул ладони в перекрестье лучей, офицеры переглянулись.

— К выполнению задания готов! — отрапортовал Конечников.

— Поехали, — ответил капитан.

На объемном экране стали возникать мишени. Имитировалась стрельба на различные дистанции: от предельных, когда боевые машины противника видны, как далекие, неяркие звезды, до коротких, когда нужно попасть по маркированной точке попадания на вращающейся цели.

Промахов не было. Силуэты кораблей разлетались сочными брызгами пламени и осколков. Занятый делом, Конечников не обращал внимания на собравшуюся вокруг толпу, которая встречала каждое попадание одобрительными возгласами.

Конечников заметил, что темп появления мишеней заметно ускорился. Проверялась способность претендента к скоростному отражению атак. Наконец, цели стали летать также быстро, как и его ракеты, хитро, изворотливо маневрируя, пытаясь пройти рубеж обороны. Конечников умудрился не пропустить ни одной.

— Силен бродяга, — сказал майор. — Посмотрим, так ли юноша хорош, если ему отключить стабилизаторы курса.

— А я и не включал, — признался капитан.

— Мухлюешь, Петр Иванович? Всех своих пакадуров попробовал?

— Так точно…

— Представь, если на «Эстреко» заведется хотя бы пара-тройка таких наводчиков.

— Я не знаю, кто этот парнишка такой, откуда его принесло, но стреляет он как бог. Такого можно и с Амальгамы притащить.

— Я могу считать себя принятым? — не отрывая глаз от объемного поля прибора, спросил Конечников.

— Ладно, хватит, побаловались, и будет. Экипажи — в казарму. Пить кефир, и спать. Петр Иванович, отключите монитор нашего гостя.

Чернота, ярко расцвеченная звездами и туманностями, снова стала плоской.

— А как быть со мной? — осторожно поинтересовался Федор.

Ответом на его слова был тяжелый вздох приземлившегося глайдера.

— Малец, побудь здесь, — предложил майор. — А ты, Петр Иванович, постереги на всякий случай. Оружие вытащи из кобуры. Помнишь, душа технарская, как надо стрелять?

— Так точно, — ответил капитан.

Майор ушел и довольно долго отсутствовал. Снаружи доносились громкие голоса, приправленные солеными междометиями, в которых тонули остальные слова.

— Что же ты не сказал, дурья твоя башка, что был знаком с Борькой Луговским? — с ходу начал майор, возвратясь с улицы. — Петр Иванович с ним вместе учился на Алой.

— Я не был с ним знаком, — ответил Конечников. — Я был на его похоронах.

— Жалко… Ты знаешь, парень, вот так же как ты, ракеты умел наводить только он… Я так думаю, что крестьян на Амальгаме и без тебя хватит…

Медсестра выдернула иглу из вены и приложила ватку к месту укола. Конечников вернулся из своих воспоминаний.

— Федор Андреевич, сожмите, пожалуйста, ручку.

— Да, конечно, Мариночка. Если тебя не затруднит, подай, пожалуйста, инструкцию по управлению тележкой том второй.

Очень скоро Конечников разобрался, отчего средством передвижения уверенно управляли дрожащие генеральские ручки, и не справился он, боевой оператор-наводчик.

Он добросовестно выставил все параметры управления под себя, и прямо через окно стартовал к облакам, закладывая крутые виражи, разгоняясь, тормозясь, делая бочки и мертвые петли.

Где-то внизу в раскрытом окне с выражением ужаса на лице осталась медсестра Марина. Она показывала рукой и, по-видимому, что-то кричала.

Окно быстро уменьшилось в размерах, став одним из многих в шестидесятиэтажной башне больничного корпуса А.

Конечников не успел в полной мере насладиться чувством свободного полета, как вдруг содержимое желудка попросилось наружу.

Ориентиры пропали. Мир внутри головы стал вертеться вне зависимости от реального положения летательного аппарата. На глаза наползла темная пелена. В перерывах между попытками организма вывернуться наизнанку, Конечников со спокойствием идиота пытался припомнить с какой стороны, справа или слева, сверху или снизу должно быть Солнце. Он даже не понимал, движется лицом или спиной вперед.

Конечников с трудом сообразил сбросить скорость. Воздушная тележка замедлилась до 20 метров в секунду. Только тогда к нему вернулось чувство верха и низа. Он выровнял кресло, вывел его в горизонтальный полет, потихоньку снижая высоту.

Через пару минут, которые показались ему вечностью, аппарат коснулся земли. Поскольку Конечников не сообразил сбросить при этом до нуля горизонтальную скорость, кресло развернуло и опрокинуло некомпенсированными силами инерции. Лишь поля антиускорительной системы не дали ему размазаться по газону.

На остатках сознания Конечников поднял воздушную тележку над землей, выровнялся и совершил нормальную посадку под вой сирен.

Он отдался подоспевшим медикам, которые потянули к нему провода диагностической аппаратуры, сделали инъекции стимулирующие сердечную и мозговую активность, покалывали иголочками и постукивали молоточками.

Внезапно Конечников понял, что кто-то трясет его за плечо и называет по имени.

— … Федечка! Федечка, милый! Ты меня слышишь!?

Эта была Виктория. Она с яростью растолкала врачей и теперь напрягала все силы, чтобы Конечников ей ответил.

— Я тебя слышу, Вика, — едва слышно ответил он. — Успокойся, все в порядке.

Девушка повалилась на него, сотрясаясь от рыданий.

Врач хотел было насильно убрать мешающую работе медсестру, но был остановлен «особистом», который внимательно наблюдал за этой сценой.

Глубокой ночью, полковник заглянул в палату к своему беспокойному пациенту. Он тихо и деликатно постучал, потом открыл дверь своим ключом. Конечников проснулся, но вида не подал, что не спит. Вика, стараясь не шуметь, встала, с постели. Под взглядом начальника, не стесняясь, набросила на голое тело халатик, и тихонько, на цыпочках подошла к полковнику.

— Как он? — спросил «особист», протиснувшись в узкий проем входа застекленного медицинского поста.

— Спит, Борис Николаевич, — ответила она, присаживаясь рядом и захлопывая дверь закутка. Вакуумный стеклокерамический пакет полностью глушил звуки, но Конечников все равно продолжал слышать разговор.

— А здоровье?

— Здоровье? — переспросила Виктория и сладко потянулась. — Нормально. Просто у него слабый вестибулярный аппарат. Полететь — полетел, но не рассчитал. При падении не разбился, даже не испугался.

— Вот ведь Виктория, какой могучий человечище. Явно ведь, невооруженным глазом видно, что, никогда мануалкой не пользовался, да и летал, судя по всему, только пассажиром. Однако 2 часа, — и пошел так, что даже я поверил, что он всю жизнь наводил ракеты и крутил виражи на крейсере. Но не все предусмотрел… — удовлетворенно сказал Терских. — Но готов поспорить, что он и это преодолеет.

— Борис Николаевич! — решительно сказала Виктория. — Он ведь разобьется. Ему скучно, надо чем-нибудь себя занять.

— Тебе — то, что за беда. Неужели ты думаешь, что он ни о чем не догадывается? Это ведь Управитель.

— Нет, Боря, он хороший, добрый.

— Кому и добрый… — желчно сказал полковник. — А на меня глядит как удав на кролика. Ему все равно, он привык ко всему, этому «капитану» не в диковинку сладкая велеречивость подчиненных. Ты подумай, ему даже не интересно меня слушать, но вот формальность должна быть соблюдена. Вот и глядит… А глаз острый, наметанный. Чуть что не так, он где-то у себя внутри отмечает — «сфальшивил „полкан“, дело плохо знает».

— Да ладно, успокойся. Он всегда о тебе хорошо отзывается.

— Небось, считает глупым хлопотуном. Какая жалость, что он не разбился.

— Борис, ну нельзя же так. Надо его занять чем-нибудь.

— А мы его и займем, — усмехнулся он. — Что у нас тут самое лучшее?

Виктория сердито взглянула на полковника.

— Скажешь тоже, Борис Николаевич. Я ей глаза выцарапаю.

— Тихо, тихо, киса. Не ревнуй… Есть у нас невинные развлечения, от которых не откажется ни один бессмертный…Но у меня к тебе будет просьба… — произнес «особист», слегка касаясь руки Виктории.

— Чего ты хочешь? — игриво поинтересовалась она.

— Я закрою на все глаза, на нарушения инструкций, лечебного режима, режима секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием…

— Каким? — серьезно спросила девушка.

— Ты скажешь эти 12 слов и мне.

Конец 12 главы

Глава 13 ПРИЗРАЧНЫЙ СЛЕД ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ

За окном роняло слезы низкое, серое небо. Рассеянный свет плотно закрытого дождевыми облаками солнца едва проникал в палату. Из приоткрытого окна порывами налетали влажные сквозняки. «Особист» маячил перед глазами, словно заноза. Конечников глядел на него и никак мог понять, знает ли начальник Службы Безопасности про то, что он не Управитель.

После обычного разговора о здоровье и обслуживании, полковник перешел на подчеркнуто официальный тон:

— Федор Андреевич, до полного восстановления функций головного мозга, прошу Вас впредь воздержаться от полетов на транспортном кресле выше 50 сантиметров от поверхности и скорости больше 2 метров в секунду.

— Ну, чтож, я понимаю, что это решение продиктовано заботой о моей безопасности и готов подчиниться. Однако мне нужно как-то тренироваться.

«Особист» задумался, потом сказал:

— Упражнения на имитаторе в вечерние или утренние часы вас устроит?

— А отчего нельзя заниматься в нормальное время?

Полковник схватился за платок, промакивая моментально покрывшееся потом лицо.

— Поймите, Федор Андреевич, загрузка установки очень плотная. Чтобы обеспечить условия для Вас, придется сильно уменьшить поток обычных пользователей. Отдельный блок, охрана. Ну, вы понимаете…

— А что, на мне написано, что я не такой как все? — с холодной улыбкой произнес Конечников. — Почему я не могу заниматься с остальными?

— Можете, если хотите, чтобы вас раскрыли. По легенде вы герой, суперасс… А Вы, господин, на первой же тренировке, покажете себя хуже новичка. Сразу возникнут вопросы, что за человек занимает палату — люкс.

— Нахожу ваши доводы не лишенными здравого смысла… Но, черт возьми, сколько я буду умирать в этих четырех стенах?

— Может нам прогуляться в библиотеку?

— Помилуйте, полковник. Разве там есть что читать? Или я похож на любителя сказок?

— Там есть на что взглянуть, если опуститься поглубже.

— Ну, слава Богу, вы сочли меня достойным посетить спецхран, — иронически сказал Конечников, угадав мысли полковника. — Разумеется, я хочу, вы тут уморили меня без чтения.

— Федор Андреевич, вынужден напомнить, что правила не разрешают выносить книги из закрытого хранилища. Как было бы просто, если литературу из спецхрана Вам могла бы приносить медсестра, она же отвечать за их сохранность, когда вы спите или находитесь в невменяемом состоянии.

— Поставить дежурить сотрудника первого отдела, вы понятное дело не смогли…

— Федор Андреевич, правила. Да и всему свое время. Доктор только сейчас рекомендовал Вам больше находиться на свежем воздухе и читать.

— После того, как я чуть было не разбился, изображая ПКДР -2… Как я понимаю, медсестры не имеют допуска, чтобы сопровождать меня в этот отдел библиотеки. Поэтому я буду лишен общества Виктории, Марины, Беллы или Елены.

— Совершенно верно.

— Могу Вас утешить, — с усмешкой сказал полковник. — Допуска А-4 нет и у меня.

— Вот как? — удивился Конечников. — И кто же эти счастливчики, которые смогут быть моими гидами по океану времени?

— Вы рассчитываете на молоденькую научную сотрудницу? — пошутил «особист».

— Не думаю, что это понравилось бы Виктории, — ответил Конечников.

— Виктория может не волноваться. Вашим лоцманом будет Афанасий Константинович Огородников, — личность совершенно неординарная. Десятки поколений студентов исторических отделений местного университета молились, чтобы попасть на экзамене к кому угодно, хоть к черту, но не к нему.

— Он что, сильно старый? — озабоченно спросил Конечников.

— Как всегда, вы схватили самую суть. Но это единственный человек, допуск которого позволяет находиться в этой библиотеке. Кроме того, он великолепно знает свое дело.

— И что, больше никто не сможет попасть в специальную библиотеку? Это ведь неудобно.

— Автоматика, — сокрушенно вздохнул полковник, — Ей не объяснишь…

Конечников с тревогой подумал, как аппараты сканирования отреагируют на золотой диск, который ему дала княжна Александра, то есть Дарья Дремина или как там ее…

— Жаль, что мы не можем все заменить надежной автоматикой. Курс процедур приведения хранителей к лояльности, штука длительная и не дающая полной гарантии, — важно озвучил он, то, что подсказала ему интуиция.

Полковник со страхом посмотрел на него и от вопросов воздержался.

— Если можно ехать прямо сейчас, то давайте позовем Елену, — предложил Конечников.

— Ну, зачем, я сам не сочту за труд помочь, — предложил полковник.

— Буду признателен Борис Николаевич.

Он подъехал к платяному шкафу. С ловкостью заправского лакея, «особист» протянул ему свежую майку, развернул накрахмаленную до хруста рубашку, помог Конечникову одеть и застегнуть китель с капитанскими погонами, завязал галстук. Укрыл ноги Федора пледом. Конечников посмотрел в зеркало и остался доволен своим видом. Несмотря на инвалидное кресло, и неуставную нижнюю часть одежды, получился бравый и элегантный выздоравливающий офицер.

Когда они вышли на улицу, снова закапал дождь. Конечникову пришлось раскрыть тент кресла.

— Может вернемся? — предложил он, с удовольствием слушая стук каплель по натянутой материи.

— Ерунда, — отозвался «особист», но всеже бросил пару слов в переговорник.

Некоторое время он героически мок, пока из корпуса не выскочила медсестра и не вынесла своему начальнику зонтик. Ее тонкий халатик моментально напитался влагой, сделался прозрачным, показывая молодое упругое тело.

Конечников оценивающе взглянул на грудь девушки, потом на завивающиеся в мокрые колечки волосы на лбу и правильное личико с озорным, задорным выражением. Медсестра улыбнулась Конечникову, отдала зонтик своему начальнику и со всех ног кинулась обратно.

Полковник не забывал роль экскурсовода — зазывалы и старательно рассказывал, какая прекрасная подборка беллетристики и исторических документов находится в специальном отделении университетской библиотеки.

Конечников рассеяно слушал, невпопад кивая словам «особиста».

Он провожал глазами медсестру, глядя даже не на обрисованную мокрой одеждой ложбинку между ягодиц, а просто на то, как легко, непринужденно бежит девушка обратно под защиту стен к мохнатому полотенцу, стакану горячего чая и фену с восхитительно теплой струей.

— Борис Николаевич, вы прекрасно подбираете девушек…

— В смысле? Вам надоели ваши, и хочется разнообразия? — понимающе поинтересовался полковник, проследив направление взгляда подопечного.

— Нет, просто интересно… Отчего они выглядят такими счастливыми? — спросил он.

— Они молоды, хороши собой, устроены, очень недурно зарабатывают. Потом они…

— Что? — спросил Конечников.

— Ну, вы же сами все знаете. Для простой девчонки, у которой ничего нет кроме смазливой мордашки, попки и ножек, — это все равно, что вытащить счастливый билет на лотерее жизни.

— Просто завидно, — признался Федор. — Как бежит легко.

— Ничего, и вы также бегать будете, — утешил его полковник.

Библиотека помещалась в старинном, благородных пропорций, но увы, сильно обветшалом корпусе в глубине парка. Посетителей на первом этаже, в абонементе отсутствовали. Интерны и ординаторы, студенты — медики и раненые в больничных пижамах располагались выше, в читальных залах на втором и третьем уровне. «Особист» проводил Конечникова до служебного отдела.

Их нетерпеливо дожидался седой старик, одетый в ветхий мундир чиновника шестого класса. На груди историка гордо красовался потертый университетский значок. Позолота парадного мундира облетела, оставив после себя пятна изначального цвета на линялой ткани. В довершение картины, из под ворота кителя, частично скрытого длинными, спутанными волосами, торчала засаленная горловина свитера неопределенного цвета.

— Здравствуйте, дорогой Борис Николаевич, — ответил ему смотритель. — А это, как я понимаю, наш гость, кхм… боевой капитан, командир крейсера — разведчика.

— Прошу называть меня Федор Андреевич, — подсказал Конечников.

— Разумеется, молодой человек, разумеется, — сказал старик, протягивая свою ладонь.

Она оказалась слабой и костлявой, точно лапка мертвой птицы.

— Оставляю Федора Андреевича на ваше попечение, Афанасий Константинович. Покажите ему все, что он соблаговолит осмотреть и дайте пояснения, если потребуется.

— А допуск нашего гостя?

Конечников извлек из-под рубашки золотой медальон. Старик — историк негромко простонал.

— Полагаю, никаких проблем здесь не возникнет, — отрезал Федор, продолжая движение по тропе самозванства, которая заводила его все дальше и дальше в непроходимые и опасные дебри.

— Милости прошу, милости прошу, — кланяясь и делая приглашающие жесты, сказал хранитель.

— Честь имею, — произнес полковник, щелкая каблуками.

— Да-да, вы свободны Борис Николаевич, — несколько рассеянно ответил ему Конечников.

Полковник ретировался. Смотритель указал на неприметную дверцу за стеллажами…

Конечников не ожидал, что им придется спуститься так глубоко. Неповоротливая воздушная телега поплыла за стариком, нырнув в темный, заставленный коридор.

Видимо выздоравливающего Управителя ждали.

В месиве книг, доверху наваленных у стен, было обозначено подобие прохода.

Хранитель стал многословно и витиевато извиняться за беспорядок. Сделав несколько поворотов, коридор вывел в довольно широкий тоннель с облупившейся краской на стенах и истертым пластиком на полу.

Он едва освещался тусклыми желтоватыми лампочками, скупо воткнутыми так, чтобы идущие не оставались в полной темноте.

Стало влажно, на стенах заблестели капельки воды, появился запах гниющей древесины. Вокруг лежали сопревшие скамейки и тумбочки, связки влажных, рассыпающихся от времени газет. У стен угадывались ведра и жестяные бачки с окаменевшей краской.

Конечников собрался было прекратить движение по этой подвальной помойке, как вдруг коридор вывел в просторный подземный зал. Откуда-то сверку проникали жалкие отблески солнечного света с поверхности, позволяли видеть, Насколько огромно подземное помещение.

— Извольте, — торжественно сказал старик, нажатием на кнопку карманного пульта, зажигая двойной ряд сильных, молочно — белых ламп на стенах.

Источники света были направлены на темную, массивную конструкцию в центре зала. Шизофренический бардак словно по волшебству заканчивался в 20 метрах от нее.

— Подождите, господин. Чтобы войти, необходимо подтвердить свои полномочия.

Старик двинулся к сооружению как раз туда, где угадывался блок каких-то приборов.

Конечников подождал немного и двинулся следом. Как только кресло пересекло границу светового круга, раздался протяжный, мелодичный звук. Конструкция, похожая на половинку куриного яйца, начала вращение. Оно угадывалось лишь по дрожанию бликов на поверхности брони и приглушенным звукам работы мощного механизма. Дойдя до крайней точки, массивная полусфера звонко ударилась об упор.

— Однако… Вот я и думаю, кто кого ведет, — ворчливо пробурчал себе под нос историк, так и не успев пройти идентификацию.

Конечников уговаривал себя не показывать своего волнения.

— «Подумаешь сторожевые автоматы, запретные знания, старинные тайны», — говорил он сам себе. — «Легче, спокойней. Ведь для Управителя это обыкновенная рутина».

Рука сама дала команду начать движение. Телега въехала по пандусу. Под броней оказалась круглая площадка около пяти метров в диаметре.

Перед ним возникли туманные сгустки, и прямо в воздухе проступили слова, образованные искрами зеленого огня: «Статус Вашего спутника?».

— Согласно его полномочий, — ничуть не удивившись, ответил Конечников. — Пожалуйста, прибор для установления личности.

Из пола вырос столб, увенчанный половинкой шара с углублением с плоской стороны. Хранитель резво подбежал и приложил туда свое лицо.

В воздухе, перед хранителем появились слова: «Здравствуйте Афанасий Константинович. Прошу прощения за то, что не узнал Вас».

А затем сгустки пламени перетекли к Конечникову, рисуя вопрос: — «Какие будут поставлены задачи?».

— Я желаю, чтобы хранитель делал свое дело, а я сам буду лишь смотреть и слушать, — распорядился он.

«Как пожелаете» — мигнули огни.

— Приступайте пожалуйста, Афанасий Константинович, — предложил Конечников.

— Извольте, Федор Андреевич, — не совсем оправившись от шока, сказал профессор Огородников. — Подумать только, страж не узнал меня.

— Бывает, — неопределенно сказал Конечников.

— А если бы вы приказали ему оторвать мне голову?

— Значит такова ваша планида. Мы так и будем стоять? Развлекайте гостя, представьте, что вы ведете экскурсию.

Историк обиделся до слез, но быстро взял себя в руки.

— Господин, мы сейчас переместимся в главный зал библиотеки, — сказал он. — Путь вниз долгий, около 15 минут. Небольшой видеоряд и хорошая музыка скрасят вам неудобства путешествия.

Платформа начала медленное движение вниз. Люди оказались в глубоком колодце с полированными стенками. Стало темно.

В мраке раздались тягучие, вызывающие смятение звуки древнего духового инструмента, называемого саксофоном.

Внезапно темноту сменило зеленоватое свечение проектора. Оно длилось секунду, потом металлические стены исчезли.

Конечников оказался над снежной равниной. Перед ним причудливая игра природных или иных сил создала идеально выглаженную гигантскую воронку, похожую на вмерзший в прозрачный лед пузатый бокал.

На дне этого громадного аквариума находились великолепные сооружения, совершенство, созданное по прихоти кого-то или чего-то.

В лучах Солнца, словно облитые сахарной глазурью, блестели громадные купола, километровые башни похожие на причудливо увитые лианами стволы деревьев, изгибались громадные арки, наклонные галереи как тонкие паутинки висели в пустоте. В самом низу, утонув в массивных ледяных полях, широко раскинулись остатки дворцов и крепостей разных эпох.

— Печальный итог, не правда ли? — спросил старик.

В голове Конечникова, словно что-то щелкнуло. Во сне его сна, показанном ему Ларой, все это выглядело совсем по-другому.

— Мне больше нравилось, как было раньше.

— Вот так? — спросил историк, меняя кадр.

Волны грозного ревущего моря разбивались о невидимую преграду силового поля. Туман наполнял глубокий проем. Из этой сумрачной бездны гибко вырастали арки, башни и мостики, которые Федор на первом слайде чуть было, не принял за игру природы. Ракурс съемки позволял судить о том, насколько огромен свободный от бушующей водной толщи участок.

— Мне больше по-сердцу, когда в этом месте светило ласковое солнце, вечера были тихи и спокойны, а океан и не думал наступать на благословенную землю, — сказал Конечников, вспомнив чувства человека, которым был когда-то сам.

— А по мне хорош самый первый кадр, — сказал профессор. — Так бывает после сильных бурь, когда смерчи подчистую выдувают снег из котловины и вокруг нее. Представляете силу — вырвать слежавшийся снег из «стакана» двухкилометровой глубины, сточив его до прочного тысячелетнего льда.

На полюсе ветра в 400 км/час не редкость. Но с какой скоростью мчатся эти потоки, трудно даже представить. Если задуматься, все это напоминает, что прошлое иногда можно видеть воочию.

— Я бы хотел, чтобы оно действительно возвращалось в кружащем голову калейдоскопе запахов, красок, ощущений, а не просто напоминало о себе обледенелыми, насквозь промороженными остатками, — ответил Федор.

— Да… — потрясенно сказал хранитель, устремляя на него свои воспаленные, линялые глаза. — Я Вас понимаю… Год проходит за годом и все больше хочется вернуться в те времена, когда был молод, а мир вокруг ярче… Ничто не в силах противиться напору прошедших лет. Даже такой могучий человек как Князь Князей не устоял под потоком времени.

И его Дом Вечности погребен под ледниками нового полюса. Обычно, «стакан», как называют это место полярные наблюдатели, завален снегом доверху и похож на банальный взрывной кратер от падения метеорита. И лишь раз в несколько лет открывается то, что скрыто внутри.

— Но отчего такая правильная форма у котловины? — удивился Конечников.

— Даже когда вода поднялась много выше километровых башен дворца, она все равно не смогла одолеть силового поля. Так и замерзла прозрачной глыбой с зазубринами волн наверху — ледяной аквариум былого величия этого места.

Генераторы потом испортились — вечного нет ничего. Снег засыпал давно мертвые деревья и пустые здания дворцового комплекса. Так образовалось это чудо природы.

Но к тому времени люди больше тысячи лет как покинули эту ставшую не слишком пригодной для жизни область планеты. Поговаривают, что где-то там остался тот, закопанный в безымянную могилу глубоко под землей, чье имя теперь не упоминают.

— Хоть нынешний император тезка и прямой потомок этого человека, — заметил Конечников.

— Вот такие странности судьбы, — отозвался старик. — Ну хорошо. Вот время, которое нравится Вам больше всего.

Эффект присутствия был полный. Над покрытой сумерками и туманом землей оранжевым огнем горели башни, освещенные садящимся за горизонт светилом.

В кадр попало несколько чаек, таких же оранжевых от солнца, как и высотки Дома Вечности. Птицы лениво и безмятежно парили, завершая образ тихого неспешного вечера давно прошедшей эпохи. Они летели так близко от оператора, что отчетливо различалось каждое перышко. Было видно, как горит в глазах птиц отражение утопающего в плотной дымке у горизонта Солнца.

Конечников на какой-то момент мысленно перенесся в пространство над Царьградом, почувствовал покой и отрешенность ясного летнего вечера, полного пьянящих ароматов земли и подступающей влажной свежести ночи.

— Я Вас расстроил? — спросил старик.

— Все проходит, — ответил Конечников.

На экране возникла молодая женщина в парадном платье. Она выглядела просто потрясающе: рыжие, цвета темной меди кудри оттеняли гладкость смуглой кожи, похожие на зеленые омуты глаза с ласковой полуулыбкой заглядывали в душу зрителя.

Неширокие, точеные плечи, крепкая, сильно открытая грудь, тонкая талия, подчеркнутая фасоном платья, открытые до середины бедер стройные ноги не давали оторвать взгляд от картинки.

Смятение Федора усилилось, когда в женщине он узнал Дарью Дремину, то — есть княжну Александру.

— Ну, как? — поинтересовался хранитель? — Хороша?

— Недурна, — ответил Конечников. — Мы знакомы.

— Господин, долгие века эта женщина была эталоном красоты. Мужчины мечтали обладать женщиной похожей на эту, дамы чего только не делали, чтобы приблизиться к идеалу.

— Я знаком именно с ней. Зрительная память у меня работает без сбоев. Она особенная: глаза этой леди в темноте светятся как у кошки. Всем ароматам она предпочитает «Дикий сад» и любит покурить хорошую дурь.

— И как давно вы с ней знакомы? — осторожно поинтересовался хранитель.

— Со времен моего детства. — Когда это было, не спрашивайте.

— О… — только и сказал старик.

Кадр сменился. На экране Дарья Дремина стояла под руку с человеком в богато украшенном мундире, с парадным мечом на поясе. Мужчина был высок, под стать своей спутнице, хорошо сложен. Только лицо было заслонено черным прямоугольником. Именно туда, за черную границу смертного забытья ласково и нежно улыбалась Дарья, с любовью и радостью отвечая на внимание человека без головы.

— Да, уж, — сказал Конечников. И повинуясь интуитивной догадке, прибавил. — Кто только позволяет хранить такие картинки.

Ему вдруг многое стало понятно. Изнутри легонько кольнула ревность.

— Лицо закрыто… А так никто не догадается, что это Проклятый. Не правда ли, странные зигзаги делает жизнь? — продолжил хранитель. — Пророк Господень, Князь Князей, Джихан Цареградский, Самый Почитаемый и Проклинаемый и, наконец, просто Проклятый, человек, вычеркнутый из истории.

Конечников состроил на лице легкую гримасу неудовольствия.

— Не надо мешать людям быть людьми, — назидательно сказал старик, посмотрел на Конечникова, и тут же поправился. — У Вас, господин, наверняка другое мнение по этому вопросу.

— Нет, оно вполне совпадает с вашим, правда немного мотивация другая…

— Да уж, любила она его. Как она его любила… Она же его по-сути и убила. Одно слово — ведьма. А какая баба с рыжими волосами и зелеными глазами не ведьма… — ворчливо добавил старик.

Комментарий 10.

Беспросветная ночь.

18 Апреля 10564 по н.с. 00 ч.11 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Дойдя до этих слов, Управительница словно споткнулась. Все темное, тяжелое, что носила Живая Богиня в себе выплеснулсь наружу.

Она вспомнила о своей потере, ныне скрытой километрами приполярных льдов и сотнями тонн бетона в глубинах подземной пещеры.

Губы девушки задергались, глаза наполнились слезами. Рогнеда некоторое время пыталась бороться с собой, но то, что рвалось в мир, оказалось сильнее.

По щекам побежали влажные дорожки, девушка стали всхлипывать. Твердый, холодный разум подсказал ей, что она уже вполне готова, и Рогнеда кинулась набирать номер Управителя.

Андрей появился на экране терминала. Пока шло соединение, девушка ревела, не сдерживая своего горя.

— О, Принцесса… — удивился Управитель. И приглядевшись, он участливо спросил. — Отчего у нас осадки?

— Ты знал? — в перерывах между рыданиями, по кусочкам собирая слова, вытолкнула из себя Рогнеда.

— Что? — сыграл в удивление Живой Бог.

— Зачем? Зачем ты мне напоминаешь? — простонала Управительница.

— Да что напоминаю?

— Его…

Видя в каком она состоянии, Пастушонок, плюнув на приличия, переместился к ней. Девушка плакала, кричала нечто бессвязное и колотила по постели руками в бессильном отчаянии.

Андрей сел рядом, решительно притянул Управительницу к себе. Девушка не оттолкнула его, наоборот, с силой прильнула, словно утопающий к спасительной плавучей коряге, грязной, осклизлой, но всеже такой необходимой, и уткнулась головой ему в плечо, заливаясь слезами.

По мере того, как со слезами выходило отчаяние, неразборчивые стенания становились глуше. У Андрея пронеслось в голове, что сильная и независимая Живая Богиня, такая же баба, как и все. Помимо воли, ощущение собственного превосходства заполнило мужчину.

Рогнеда плакала горько и безутешно. Успокоившись, она долго не отпускала Андрея, словно прячась за ним от беспощадной реальности.

Наконец, девушка совсем пришла в себя. Вместе с этим к ней вернулось понимание, что она практически голая и ситуация с каждой минутой становится все более двусмысленной.

Заниматься сексом с Пастушонком бывшая императрица совсем не хотела. Она резко оттолкнула Управителя от себя, встала, подобрала с пола халат, запахнулась в него и уселась в кресло. Достав из кармана пачку сигарет, она закурила, окружив себя дурно пахнущим облаком тлеющей ядовитой травы.

— Боже мой, — поразился Управитель. — Ты перешла с гашика на тернавь?

— Скажи спасибо, что не ширяюсь феней, — отстраненно ответила девушка, взглянув на него мокрыми от слез глазами.

— А мне — то что, — с усмешкой заметил Андрей.

Отрава стала оказывать на девушку свое действие. Первым делом у Рогнеды расширились зрачки, потом побелело лицо. Глаза стали пустыми и отстраненными. Девушка явно стала соскальзывать в пропасть видений, более ярких, чем реальность.

— Ты знаешь, — сказала она совершенно трезвым и рассудительным голосом слова, в которых сквозило настоящее безумие, — Вот сейчас я вижу, какие черные тени окружают тебя. Они терпеливы, они ждут… Все Живые Боги заложники своего тела, эмоций, чувств и холодного себялюбивого разума. Стоит конструкции под названием Пастушонок распасться, эти тени поволокут самозваного хозяина жизни дальше, чем мы отправили Даньку.

Помимо воли, Управитель вздрогнул от ужаса.

— Ты в порядке, судя по всему, — спросил он, — если начала петь такие песенки?

— Я всегда в порядке, — хрипло рассмеялась Рогнеда.

— Ладно, — сказал мужчина, брезгливо морщась от ароматов наркотической травы. — Отоспись, позанимайся своими делами. Когда Большой Босс разрешил тебе отдохнуть, он, похоже, был прав. И не кури эту дрянь. Ты себя ей в гроб загонишь.

— Да мы и так неживые, — нехорошо улыбаясь, заметила Управительница. И просверливая взглядом, пространство перед собой, добавила. — А вот я вижу, как нашего старшего начальника волокут крючьями…

— Ты… Ты… — замялся Управитель. — Короче, давай спать ложись. Я завтра позвоню.

Девушка механически кивнула, продолжая рассматривать жуткие фантазии отравленного тернавью мозга. Они становились густыми, приобретая вид теней на белой стене. Андрею стало ужасно неуютно рядом с совершенно невменяемой Живой Богиней, и он счел за лучшее переместиться обратно к себе, в мир полный солнца и ласковых прекрасных девушек, которых он растил на потеху бессмертным.

Рогнеда скоро вышла из этого состояния и холодно отметила, что теперь Андрей вряд-ли повернет дело так, чтобы оно окончилось осуждением в Зале Совета, а попытается разыграть свою козырную карту.

Живая Богиня решила, что на сегодня хватит, и провалилась в сон.

Утро призраков

21 Апреля 10564 по н.с. 11 ч.24 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Управитель не беспокоил Живую Богиню 2 дня. Но на третий, не выдержав, снова появился в мире Рогнеды. Живая Богиня продолжила чтение в компании своего бессменного надсмотрщика.

В этот день павильон для чтения был расположен в густом, наполненном густым, холодным туманом лесу. Мокрые елки и сосны, погруженные в дрему холодного неприветливого утра изредка роняли водяные капли со своих влажных ветвей. Туман плыл между деревьями. Было тихо, неуютно, мокро и холодно.

Постройка в античном стиле явно не подходила для этого климата.

Рогнеда с удовольствием облачилась в термокостюм, а мужчина стоически мерз, до тех пор, пока не согласился с мыслью, что не следует бравировать общей закаленностью организма.

Девушка старалась делать вид, что не замечает Андрея, но и не грубила открыто. Дежурная вежливость и предупредительность, стандартный кофе из машины, холодные, нарочито равнодушные реплики.

Управители уселись в напитавшиеся влагой кресла и продолжили с того места, где закончили.

продолжение.

Платформа остановилась. В темноте светилась лишь единственная дежурная лампочка. Над головой горело несколько далеких и едва различимых обычным зрением огоньков. Было неестественно тихо.

Конечников ожидал спертого, стоялого запаха подземелья, жары, которая бывает в глубоких шахтах. Но тут все было по- другому. Откуда-то сверху тянуло морозным сквознячком, словно из настежь раскрытого зимой окна.

Конечников отвернулся в сторону от источника света и напряг глаза. Включилось ночное зрение.

Темнота отступала медленно. По мере того, как черная стена тьмы отходила назад, проявлялись все новые и новые детали этого странного места.

Подъемник замер на крыше громадного здания. В голове у Федора промелькнуло слабое удивление, — так просто не могло быть. По его ощущениям они все время двигалась вниз.

Здание находилось в окружении других таких же шестигранных строений. Гексагональные крыши располагались под разными углами к плоскости, на которой находился Конечников. Он увидел ряд расположенный перпендикулярно, и даже постройки над своей головой.

Внезапно он понял, что находиться внутри шара, диаметром должно быть в три километра, если не больше. Весь его внутренний объем занимали ступенчатые пирамиды со срезанной верхушкой, поставленные так, что благодаря кривизне внутренней поверхности подземелья, расстояние между равными по высоте секциями пирамид было примерно одинаковым. Особое впечатление произвела на Конечникова оппозитная пирамида, перевернутый двойник той, на вершине которой оказался он после долгой дороги вниз.

— Не перестаю удивляться, как любопытно тут решена задача максимальной плотности заполнения пространства элементами, — произнес он, вслушиваясь в мертвую тишину, подземелья.

— А заодно и генерации стабилизирующего поля, — откликнулся Огородников. — Господин, на какие документы вы хотели бы взглянуть?

— Для начала включите свет.

— Прошу прощения, господин, — отозвался хранитель, производя манипуляции на портативном пульте. На крыше загорелись прожектора, отчего Конечников вернулся в видимый глазами обычного человека мир. Он пожалел об этом — ослепляющая иллюминация лишь слабо очерчивала ближайшие громады.

— Привычка… — продолжил извинения старик. — Порой я подолгу сижу здесь в темноте, наслаждаясь покоем и тишиной.

— Вас не угнетает, что миллионы тонн висят над головой, готовые сорваться? — поинтересовался Конечников.

— Хорошая шутка, — шамкающее засмеялся историк. — Действительно, когда я увидел все впервые, мне стало не по себе. Но потом, когда понял, что в этом пространстве гравитация действует от центра к краю, стал получать удовольствие. Один час, проведенный здесь, омолаживает на 50 часов.

— Ну, ведь наверное есть и более радикальные средства, — намекнул Конечников.

— Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, — с тоской произнес хранитель. — Не смейтесь над стариком.

— Что вы, Афанасий Константинович.

— Мой господин, выберите, то, на чем изволите остановить свое внимание. Период, тему, автора, — казенным тоном, сердито произнес старик.

— Афанасий Константинович, не обижайтесь, — сказал Конечников. — Лучше дайте что-нибудь ненапрягающее, на ваш вкус.

Конечников с большим удовольствием выбрал бы документы по Амальгаме, чтобы узнать что случилось, когда 900 лет назад эланская «рогатая камбала» появилась на орбите планеты.

Он даже хотел переменить свой выбор, но испугался, что выдаст себя этим. Зачем Управителю копаться в прошлом заштатного мирка на окраине империи…

— Хорошо… А какой период? В библиотеке собраны документы с 2094 по примерно 6850 год.

— Возьмем Золотую эру первого императора, — подумав, сказал Конечников. — Старая Земля, Царьград, что-нибудь из беллетристики, но со смыслом.

— Вы сильно упрощаете мне работу, — снова обиделся старик. — Можете называть даже имена главных героев. В те времена техника позволяла не только компактно записывать, но сортировать любые данные и производить автоматический поиск.

— Вы храните данные в этом формате?

— Нет, как можно. Все давно списано и подготовлено к уничтожению.

— Значит, вы помните на память все художественные произведения этой поры, — утвердительно сказал Конечников, показывая, что не интересуется интимными подробностями общения профессора с архивами.

— Конечно не все, но очень, очень многое, — раздуваясь от гордости, сказал старик. — Я ведь почти 85 лет состою при библиотеке.

— Скажите, Афанасий Константинович, а, как долго придется отыскивать документ с использованием обычных средств?

— Больше половины пирамиды под нами занято только справочниками и картотеками… Не зная правил расположения, придется многие годы блуждать по лабиринтам коридоров в поисках необходимого. Я ответил на ваш вопрос?

— Полагаю, что многие поколения историков пор сожалеют о потеряных возможностях, — с улыбкой сказал Конечников, уклоняясь от опасной для него области.

— Не думаю, — ответил профессор. — Кнопки нажимать любой может.

— Понимаю. Ценность, значимость, востребованность…

— Вы и сами все знаете, господин, — подвел итог старик. — Милости прошу.

С этими словами он набрал комбинацию на пульте. Плита у его ног приподнялась и поползла в сторону, открывая ход внутрь пирамиды.

Тишина внутри давила. Казалось, тысячелетия, спрессованные в ячейках хранения, ложились на плечи могильной тяжестью давно отошедших дней и горечью громадного океана вычерпанных до дна жизней многих миллиардов людей. Это не было просто спокойной констатацией былого, прошлое будто рвалось наружу, чтобы снова жить и чувствовать в телах других людей.

Хранитель и его гость двинусь по широкому проходу. Автоматика зажигала свет перед ними и гасила его позади. В разветвленной сети абсолютно одинаковых коридоров, лишенных всяких указателей, кроме едва различимых номеров мелким шрифтом это выглядело жутковато.

— Скажите, — вдруг спросил Федор, — сколько хранителей встретили свою смерть на рабочем месте?

— Очень многие. Например, моего предшественник. Его мертвое тело пролежало почти месяц, пока не прибыла специально снаряженная команда с необходимым допуском. Сегодня на всей планете право находиться здесь есть только у меня.

— А что с ним случилось?

— Право же это не стоит вашего внимания, господин, — попытался уйти от ответа Огородников.

— Я все равно узнаю. Лучше если от вас.

— Он нашел и попробовал произнести одну из мантр — обманок. Не устоял… — сказав это, старик горько вздохнул.

— А у вас опасная работа, — без тени насмешки заметил Конечников. — Вот мы и пришли, — произнес историк. — Пожалуйте в мой кабинет.

Кабинет оказался просто огромным — целый зал, наполненный столами и стеллажами. На столах пылился старинный хлам: книги, тетради, мнемокассеты, рукописи. Его было так много, что часть «реликвий прошлого» лежала на полу под ногами.

Несколько больших экранов на стенах мягко засветились. После приветствия электроника выдала сводку о невыполненных заданиях, отложенных мероприятиях по поддержанию порядка и срочной необходимости распределения новых поступлений.

Огородников выругался от досады. Компьютер разболтал то, о чем он не хотел говорить посторонним.

— К сожалению, в одиночку трудно справляться со всем этим хозяйством — оправдываясь, заметил он.

— А автоматика? — поинтересовался Конечников.

— Тот, кто разрабатывал программное обеспечение для роботов, тоже надеялся, что будет единственным и незаменимым, — с легкой иронией ответил историк.

— Вы сказали, что ваши архивы содержат документы до 6850 года. Означает ли это, что все остальное просто свалено в кучу без разбору?

— Зачем вы спрашиваете то, что знаете лучше меня? — с обидой спросил старик. — Серьезные сортировки по силам только целой бригаде работников. Вот когда я умру, будет хороший повод… Прискачет горластая банда погромщиков, все перевернет с ног на голову, растопчет, пораскидает и испортит. А после оставит нового узника подземелья. И он останется заложником никому ненужных тайн.

Служба Безопасности будет улыбаться ему лицами приятелей, смотреть ласковыми глаза женщин, появляться в виде любителей книг в штатском.

Который каждую неделю особый резидент Службы будет приглашать в свой кабинет и требовать письменного отчета о том, где, когда, что, с кем. Всю жизнь, всю жизнь так… Скверная штука такая жизнь…

От волнения хранитель подался вперед. Конечников увидел, что историк завелся всерьез, лицо раскраснелось, а в мутных старческих глазах блестят слезы.

На мгновение Конечникову стало жаль старика, но все перебила мысль, что бессмертный господин вряд ли стал бы выслушивать стенания одного из низших существ, огромные толпы которых прошли на его глазах свой немудреный путь от колыбели до могилы за время невообразимо длинной вечности Управителя.

— Проводите-ка лучше меня в отдельную комнату, да принесите то, о чем мы говорили — легкое, ненапрягающее, но со смыслом. Из той поры, когда Царьград еще не вмерз в лед на полюсе.

В глазах хранителя мелькнула ненависть, которая тут же сменилась дежурной угодливостью.

— Как прикажете, господин. Но Вам придется немного подождать. Извольте проследовать в кабинет для посетителей, — историк почтительно указал в направлении богато отделанной широкой двери.

Конечников оказался в прекрасно обставленном кабинете, немного пыльном, но всеже содержащейся в почти идеальном порядке. Он огляделся. Обстановка почеркивала ранг бывающих здесь гостей. На полу были постелены ковры. Диваны и кресла манили в свои мягкие обьятия. У стены дальней стены расположился огромный стол, напротив по линейке были построены шкафы с книгами. Колыхались занавески.

Воздух был на удивление свежим. Конечников не сразу понял, что было тому причиной и отчего тут светло при погашенном освещении. Его несказанно удивило, что в комнате, скрытой в глубине подземной пирамиды было сделано окно.

Через него оранжево-желтым потоком лился свет раннего утра. Этот живой, теплый поток выгонял стылую, нечеловеческую тоску страшного места, наполненного давно прошедшим, но немертвым прошлым. Веселые, озорные лучики низко стоящего светила мягко ласкали кожу, радостными потоками проникали внутрь вместе со свежим ветерком, наполненным запахами луга и леса.

Издалека доносилось пение птиц, шум листвы и мычание коров. Конечников решительно протянул руку, отбрасывая легкую колышущуюся материю. За распахнутым окном открывался чудесный сельский пейзаж, озаренный поднимающимся солнцем и накрытый легкой дымкой тумана.

Высота позволяла взглянуть сразу на все: березовые рощицы, в которых петляли маленькие речушки и ручейки, далекие голубые озера, зеленые луга, мерно бредущие стада. Временами доносилось щелканье бичей пастухов и лай пастушеских собак.

Цвет неба, угловой размер светила, растительность, не встречающийся на Алой, подсказали Конечникову, что он видит пейзаж совсем другой планеты. В голове мелькнула безумная мысль — вылететь в распахнутый проем и навсегда затеряться на нетронутых человеком просторах. Рука сама потянулась за пределы кабинета к вольному ветру и яркому погожему дню. Вдруг его пальцы натолкнулись на холодную как лед преграду. Конечников провел рукой вперед и назад, вверх и вниз, даже поднял кресло почти к самому потолку, чтобы убедиться, что в пяти сантиметрах за окном пространство непонятным образом заканчивается.

«Иллюзия…», — сказал он сам себе, преодолевая желание разогнаться и протаранить препятствие тяжелым антигравитационным креслом, надеясь, что это поможет ему оказаться по ту сторону…

Конечников долго уговаривал себя не делать глупостей, потом занялся детальным осмотром кабинета: открыл дверки мебели, заглянул в пустые выдвижные ящики, в которых никогда ничего не лежало.

Затем пробежал взглядом по корешкам книг. Большинство названий было на непонятных языках, давно забытых в Обитаемом Пространстве. Конечников мог читать и довольно бегло говорил на техно, не говоря уже о совсем простом неоло — языке эланцев, но сложить знакомые буквы в совершенно непроизносимые слова у него не получилось. Мозг отказывался верить в то, что люди могли так странно изъясняться.

Причалив своим креслом к одному из книжных шкафов, Конечников не без труда вынул альбом из линейки книг. Внутри были репродукции совершенно неизвестных ему картин. Большинство полотен было написано в седой древности, если судить по датам рядом с нечитаемыми словами.

Конечников внутренне похвалил себя, сообразив, что его действия вполне соответствовали намеченному шаблону: пришел, огляделся, вытащил полистать книжечку, убивая время в ожидании заказа.

Он продолжал скучающе переворачивать страницы, внимательно всматриваясь в лица людей в нарядах прошлых эпох, изображенных то нарочито примитивно, то необычайно точно.

Они были вполне узнаваемыми, обычными, много раз виденными в жизни. В этих лицах читались вполне понятные, ничем не выходящие за пределы обыденного страстишки и чувства. Конечников на мгновение ощутил что-то вроде разочарования. Пролетели тысячелетия, но ничего не изменилось.

Он поковырялся в книжке, потом довольно небрежно бросил ее на стол. В этот момент открылась дверь, и появился историк, держа на подносе объемистый том.

Профессор Огородников заскрипел зубами от гнева, увидев, как обращается гость с его раритетами.

— Эта книга была издана… — начал он.

— Совершенно верно, до потопа, — прервал его Конечников. — Принесли?

— Разумеется, господин… И все же, прошу вас аккуратнее обращаться с крайне редкими изданиями.

— Хорошо, — ответил он, подхватив с подноса роман, толстенную книгу на 1000 страниц.

Хранитель долго устанавливал альбом на место, бросая быстрые, косые взгляды на Конечникова.

— Благодарю вас, Афанасий Константинович, — наконец, сказал он, когда ему надоела затянувшаяся пауза. — Я полагаю, что у вас есть неотложные дела. Скажите, сколько у меня есть времени?

— Если вы пожелаете, я могу в виде исключения…

— Спасибо, пока почитаю тут.

— Я планировал вернуться только к ужину, — предупредил историк.

— Великолепно, не буду нарушать ваши планы, — ответил Конечников.

— Приятного чтения, — сухо ответил историк. — Извините, я вас покину.

— Не забудьте про меня, когда соберетесь на поверхность.

— Разумеется, господин.

Хранитель поклонился, открыл дверь и вышел.

Конечников на всякий случай подлетел к дверке в дальнем углу кабинета, чтобы убедиться, в наличии сантехнических удобств — не хватало выспрашивать, где тут сортир.

Потом он устроился поудобней. Мельком подумал, что его просто тошнит от той роли, которую он играет, и наугад раскрыл книгу. В голове зазвучали слова давно умершего автора.

«…Историк вошел в здание космопорта. Максиму Величко, молодому человеку 78 лет от роду, было радостно и весело…»

Федор приблизил глаза к тексту. Он не ошибся. Там действительно стояла цифра «78».

Конечников, решив, что это банальная опечатка, продолжил чтение.

«… Он любил свою работу. Ему нравилось все: частые командировки, новые места, новые люди. Но больше всего ему нравилось, то, ради чего он по 2 раза в месяц пересекал Галактику, бывая во всех мирах Обитаемого Пространства. Вот и сегодня у Максима все получилось, и он летел домой во Владимир с чувством выполненного долга.

Максим представлял, как он вернется на Землю, в заснеженный, скованный 20-ти градусным морозом город, как с удовольствием вдохнет холодного, зимнего воздуха, такого желанного после пекла Гелиоса.

Он почувствовал, как соскучился по Маре, по тому, уюту и комфорту, которые возникали от одного ее присутствия.

Максим пошел через громадный, практически пустой зал. Сквозь огромные, слегка притемненные окна в помещение рвались потоки света, рисуя в воздухе косые дорожки, заставляя сверкать танцующие в летучих сквозняках пылинки.

Историк снова поразился, какое несоразмерно огромное здание использовано для приема и отправки пассажиров на планете, население которой составляет всего 29 тысяч человек. Но в этом была своя логика. Джихан, повелитель Обитаемого Пространства, строил даже не на века, а на тысячелетия и учел, как все может здесь измениться.

Информационное табло было отключено и даже зачехлено, поэтому Максим воспользовался сигнальным браслетом. Он задал поиск сети местных транспортных перевозок, а сам стал смотреть в окно, наблюдая, как со стоянки взлетает пустое воздушное такси, ведомое роботом-рулевым.

Как частенько бывало в глуши, быстрый поиск не дал результата. Максим зарядил расширенный поиск, пытаясь найти хоть какую-нибудь доступную информационную сеть.

Его внимание привлекли громкие голоса. Максим поднял голову и скользнул взглядом по странной паре, состоящей из толстого, обрюзгшего, довольно потрепанного дядьки и его стильной, шикарной спутницы. По принятому в Обитаемом Пространстве этикету, не стал вмешиваться в беседу незнакомых ему людей. Он деликатно отвернулся и продолжил свое занятие.

— Какие люди, блин… Макс, ты, что — ли? — раздалось сзади…

Максим обернулся. Его давно никто так не называл. В просторном пустом зале не было никого кроме странной пары.

— Извините, вы меня? — спросил он.

— Макс, епрст… Только не говори, что не узнал, — радостно улыбаясь проорал мужик, протягивая руки к нему.

— Толик, — вдруг потрясенно сказал Максим, узнавая своего школьного товарища по каким-то неуловимо сохранившимся черточкам в лице и интонациям голоса.

— Узнал, хрен моржовый, — радостно заорал Толик, хватая его и поднимая на воздух.

— Толян, сколько зим, сколько лет, — сказал историк.

— Что, сильно изменился? — спросил Толик.

— Да нет, не особенно, — соврал Максим. — Я же узнал.

— А ты вообще, каким был, таким и остался. Как будто и не было 60 лет.

— Это что, так много времени прошло? — удивился Макс.

В его памяти ярко проступил образ длинного, нескладного, большеголового подростка, ухаря, бунтаря, матерщинника и подающего надежды юного дарования. Вспомнилось, как много они чудили в веселой компании, доказывая что им никто не указ.

— Да, дружище, жизнь пробежала, оглянуться не успел.

— Ладно, брось, — усмехнулся Макс. — Какие наши годы, все впереди.

— Ну-ну, — с печальной, кривой усмешкой сказал Толян. — Макс, это дело нужно спрыснуть.

— Ноль проблем, — ответил Максим.

Внезапно он перехватил взгляд женщины. Внешность ее была совершенно обыкновенной, по негласно принятому у модниц эталону красоты: светлые волосы, пышная, глубоко открытая декольте грудь, длинные, стройные ноги, подчеркнутые очень короткой юбкой.

Кроме того у спутницы школьного товарища были зеленые глаза, свои, натуральные, а не контактные линзы. Это довершало образ стервы, роковой ведьмы, сердцеедки, губительницы мужчин.

Этот образ полюбился женщинам и на протяжении столетий поддерживался ими в подражание первой леди Империи, супруге Цареградского правителя и дворцовым амазонкам.

— Копылов, может ты всеже соизволишь вспомнить обо мне? — насмешливо произнесла она. — Или решил обойтись? Старая любовь и все такое…

— Ну что ты, моя сладкая, — преувеличено ласково ответил ей Толик. — Макс, разреши представить Ирину, мою подругу.

— Это чтобы твой приятель не принял меня за дочку? — ехидно поинтересовалась она. — Или ты думаешь, твой приятель не знает, для чего большие мальчики и девочки живут вместе?

— Однако, — сказал Максим и встряхнул головой, точно вытряхивая что-то из ушей. — Ирина, у вас язык как бритва.

— Какие мы вежливые… Копылов, — обратилась она к своему спутнику. — Мне не очень верится, что этот человек раскопал в книжных завалах энциклопедию мата и ругался как сапожник.

— Было, признался Максим. — Ругался.

— И мы когда-то были рысаками, — неопределенно, в пространство бросила Ирина. — Ну что ж, мальчики в целях экономии пойдут сосать бутылки на свежем воздухе. А куда бы мне несчастной податься?

— В порту есть ресторан, — предложил Максим.

— У меня лимит исчерпан, — грустно сказал Толян.

— Я угощаю, какие проблемы, — ответит Максим.

— Сегодня определенно не мой день, — раздраженно сказала Ирина, взглянув на Макса. — Мало того, что мой кавалер, будет весь вечер пороть всякую чушь, он на халяву напьется как свинья и будет всю ночь храпеть мне в ухо.

— Ладно тебе, маленькая, — сказал заметно взбодрившийся Толик. — Не бузи…

Он положил руку на тонкую талию своей спутницы, и, преодолевая ее нарочитое сопротивление, поцеловал в щеку.

— Копылов хочет сказать, что уделит мне пару минут, включая прелюдию и надевание трусов, — сказала она, снова поглядев на Максима.

Тот помимо воли покраснел. Уже много лет историк не слышал ничего подобного.

Женщина, довольная произведенным эффектом, с улыбкой наблюдала за растерянностью человека, который невольно спутал все ее планы.

— Макс, пойдем, — сказал раздосадованный Толик. — Это сейчас она злая. А выпьет рюмашку, другую, подобреет.

— Да нет, это тебе после рюмашки станет все пофигу.

— Ладно, ладно. Пошли.

Ресторан помещался на последнем этаже космопорта. Небольшой зал, как обычно, был пуст. Шторы, кондиционер и тонировка создавали прохладный интимный полусумрак, наполненный тишиной и спокойствием.

В этой тишине растворились попытки приятелей привлечь к себе внимание. Они покашляли, постучали по столу, грохнули отодвигаемыми стульями. Все осталось без изменения. Через несколько минут стих громкий, рассчитанный на привлечение к себе внимания разговор. Все без следа растворилось в полумраке уединенного места. Замолчал даже Толик, наслаждаясь освобождением от жары, глядя через окно в мир, где царил горячий и влажный субтропический полдень.

За тонированными панорамными стеклами размеренно шла обычная, ничем не примечательная жизнь. Над морем кружились птицы. К причалу швартовался прогулочный катер. На плацу загорелые, голые по пояс солдаты охранного подразделения лениво делали вид, что отрабатывают приемы рукопашного боя. Кое-кто из них просто лежал на солнышке, сбросив ботинки, наслаждаясь ничегонеделанием.

На летном поле мирно грелись на солнце две транспортные лодьи. Их экипажи мирно дремали в тени своих кораблей, кроме пары техников, которые лениво, не спеша, но методично и придирчиво проверяли сканером состояние обшивки.

На башне контроля крутились тарелки локаторов. Параболические антенны дальнего обнаружения прислушивались к чему-то приходящему из-за пределов сияния теплого, сонного дня. Где-то там, среди звезд, не спеша, преодолевал последние сотни мегаметров грузопассажирский корабль.

— Часа через 3 начнется посадка, — прокомментировал Максим, поглядев на сигнальный браслет.

— А мы успеем, — засмеялся Копылов. — Выпьем за встречу и за отъезд, чтобы дорога была легкой.

— С таким обслуживанием? — ехидно поинтересовалась она. — Уж лучше бы взяли в автомате мерзавчик, говеной порционной закуски и пошли на природу.

— Однако, где же оператор? — недовольно сказал Максим, адресуя свой вопрос пустоте.

— Йо-ху-ху! Ау! Живые есть?! — прокричал на весь зал Толян, так, что зазвенели хрустальные подвески в люстрах.

Через пару минут, отчаянно зевая, появился молодой парень в шортах и сандалиях на босу ногу, натягивая фирменную робу с надписью „Космофлотсервис“ прямо на голове тело.

— Слушаю Вас, — сказал он, придя, наконец, в относительное вменяемое состояние.

— Долго спать изволишь, любезный, — начал Толян.

— Простите, но вы пока могли воспользоваться автоматом.

— Какой автомат, о чем ты говоришь! Я друга детства встретил, гулять будем. Давай, блин, неси все самое лучшее, что у тебя есть: вино, коньяк, водку. Мяса приготовь в горшочках по купечески, лангет, салатик, бутерброды с икрой. Короче, бегом…

В глазах оператора ресторанного обслуживания блеснул недобрый огонек.

— Разрешите взглянуть на вашу карту.

— Зачем тебе моя карта? — заметно сникая, спросил Толик.

— Я вижу — гулять вы мастер… А лимит — он не резиновый.

— Да очень надо было… Тоже мне бутылку водки пожалел человеку. А мне Империя орден вручила за героизм…

Тебе такое даже присниться не могло: первый человек в государстве лично поблагодарил, „крест“ на шею повесил и руку пожал. Не хрен собачий, если ты понял, а, между прочим, а сам джихан, мать его… арестовали.

— Вы сами уйдете? — поинтересовался парень, стараясь оставаться спокойным и доброжелательным.

— Молодой человек, — вмешался Максим, — моя карта в порядке.

Он протянул ее оператору. Тот внимательно осмотрел ее, проверил на детекторе, считал данные.

— Слушаю Вас.

— Я, знаете ли, не большой специалист по этой части. Начнем, наверное, с меню: что есть, чего нет, что лучше получается.

— Вы действительно с этим гражданином? — осторожно поинтересовался сервисмен.

— Да.

— Ты это, зубы не заговаривай. Выпивку давай и закуску, — вклинился Толян.

Оператор обслуживания едва не зашипел от злости. Его губы зашевелились, глаза на мгновение поднялись к потолку. Мантра, которую он читал, оказала свое действие и человек, сухо кивнув, отправился за заказом.

— Толя, чего это ты злой такой сегодня? — поинтересовался Максим.

— Да ну его, куркуля поганого. Поставлен на свой пост — будь добр, обеспечь. Ты видел, как он идет? — глядя на сервисмена, произнес Толик. — Бегом должен бегать, уважение показывать, молодой еще.

Максим не стал смотреть на задерганного парня. Он разглядывал лицо школьного приятеля, наблюдая, как расцветает тот, наслаждаясь властью над другими.

Острое сожаление кольнуло Максима. Перед ним за 30 лет работы в клинике прошел не один такой пациент. „И этот тоже…“, — подумал он. — „Почему? Что за проклятие такое? Отчего им всем не живется спокойно? Что не хватает?“.

Максим вздохнул. Вопросы были риторическими. Он знал на них ответы. Мысли унеслись далеко-далеко…

На стол мягко опустился поднос.

— Макс, не спи, — подтолкнул его Толик — У нас радость. Господин товарищ начальник водовки нам с барского плеча пожаловал-с.

— Простите, вы что-то сказали? — обернулся сервисмен.

Он все прекрасно слышал.

— Иди, родной, иди, — скучным голосом предложил ему Толик, — Не ломай нам кайфа. Принес, наконец, и ладно. Мы пока жахнем по стопарику, потолкуем, выберем, чего кушать будем. А ты иди.

Оператор тихонько выматерился и побрел к себе.

— Не спи, Макс, замерзнешь, — сказал Толян и весьма довольный своей шуткой, рассмеялся.

— А? Что? — спросил историк. — Извини, задумался. Наливай.

— Я водку не буду, — сказала Ирина.

— Шампанского! — гаркнул на весь зал Толик.

— Извините, но вы с вашей картой не являетесь моим клиентом, — ответил оператор.

— Не ну ты видал… Хамло… Я на тебя в контроль пожалуюсь… — с кривой усмешкой пригрозил Толян.

— Пожалуйста. Может тогда, вами в корпусе Теней заинтересуются, — ядовито ответил парень.

— А… — произнес Копылов и осекся. Потом, сбавив тон, добавил. — Стукач поганый.

„Отлично“, — подумал Максим. — „Теперь Толян надолго заткнется“. Его глаза встретились с глазами женщины. В них он прочел нескрываемое недовольство своим спутником.

— На что ты годен, Копылов, — раздраженно сказала Ирина. — Все у тебя не как у людей.

Она встала и пошла к выходу.

— С концами? — спросил Максим.

— Вернется, сучка, — сказал Толян, разглядывая этикетку на бутылке. — Ты это, нервную барышню за стойкой попроси, пусть шампанского подаст. Иначе, когда Ирка придет, она такой скандал устроит.

— А точно вернется?

— Да знаю я эту актрису погорелого театра. Стерва, каких мало. Это она перед тобой выступает. Не обращай внимания.

— А зачем ты с ней водишься?

— Ты знаешь, как трудно сейчас найти бабу?

— В смысле здесь, на Гелиосе?

— Нет, везде… Может кроме Царьграда, как-никак город — миллионник, столица межзвездной империи. А в нашей глуши как везде… Тихо, пусто, людей мало. Все давно устроены, живут друг с другом не первую жизнь. Свободны или какие-нибудь дуры, с которыми никто ужиться не может или горем придавленные, которые убивают время в ожидании реинкарнации любимого.

— Да ладно, — возразил Максим. — Есть куча свободных теток.

— Где ты эту кучу видел?

— Ну, например, во Владимире.

— Скажешь тоже, — возразил Толик. — Как-никак — старая столица. Потом там ведь большинство людей — научники. А у них бабы особые: тряпку берут двумя пальчиками, зато за хер хватаются обеими руками и сразу в рот тянут.

Толик рассмеялся, радуясь собственному остроумию.

— Ну и чего? — не понял причины его веселья Максим.

— Да не люблю я так… Повстречались, потрахались, разбежались. Все довольны, все смеются. Я ведь такую ищу, чтобы меня понимала, любила, а не просто со мной свой зуд удовлетворяла.

Взгляд Толика стал обиженным и несчастным. Он опустил голову, притворяясь, что разглядывает бутылку.

Наметанный взглядом опытного психолога Максим отметил, что приятель изготовился изливать душу, сетовать на свои неудачи и давить на жалость.

— Я за шампанским, потом твою подругу верну, — сказал Максим, ломая игру школьного товарища. — Выпей пока.

— Макс, ты человек, — сказал Толик, бросая на Максима укоризненно-жалобный взгляд, приглашая остаться.

Максим кивнул и быстро двинулся к стойке.

— Что вы хотели? — поинтересовался оператор.

— Бутылочку шампанского для дамы.

— Могу предложить…

— На ваш выбор, — мягко прервал его Максим. — Все равно ничего в этом не понимаю.

— Хорошо, — ответил оператор и пошел в кладовую.

Через минуту он показался из дверей винного погребка.

— Извините, не могли бы вы мне помочь? — попросил он историка.

— Конечно, — ответил тот.

— Вот ваше шампанское, — сказал оператор, когда они остались наедине.

— Спасибо, — поблагодарил его Максим. — Вы хотели мне что-то сказать?

— Да, — ответил тот. — Ваш приятель очень нехороший, опасный человек.

— Если вы с ним ругались, это не делает его плохим.

— Он страдает СН. Быть рядом с ним опасно для психики.

— Разве вы в состоянии поставить верный диагноз? Это прерогатива медиков — заметил Максим.

— Я студент. Учусь на психологическом. Мы сейчас проходим синдром ненужности.

— Очень хорошо. Я, как врач-психиатр с многолетним стажем, могу лишь подтвердить ваши выводы.

— Тут не нужно прибора, чтобы понять, что за ним придут в любой момент.

— Но необходимо помнить, что СН и психические атавизмы почти всегда вызываются неподконтрольной и неосознаваемой памятью о прошлых жизнях. Сейчас это сначала изучают.

— Вы историк? Охотник за памятью? — восхищенно сказал парень.

— Так точно. Владимирский институт исторической реконструкции.

— Здорово… Я когда — нибудь тоже буду там работать, — мечтательно сказал оператор.

— Потерпите тогда этого… Вам придется иметь дело и с таким материалом.

— Хорошо, — согласился сервисмен.

…… - Он что, хотел у тебя отсосать? — поинтересовался Толян, когда Макс поставил на стол бутылку.

— Что-то вроде того, — уклончиво ответил Максим. — Пойду теперь твою бабу искать.

— Да уж, сделай милость, — одобрил его намерение Толян. — Она тут где-нибудь рядом ошивается. Скажи, что я сожалею и все такое…

— Ладно.

Максим нашел подругу Толика на веранде. Она курила длинную, тонкую сигарету, пуская по ветру вонючий дымок ганджубасовой отравы. Ирина сложила свои локти на перила и поставила ногу на первую планку ограждения, показывая то, что женщины обычно прячут.

Максим подошел и увидел, что идиллический порядок внизу, на летном поле, который они наблюдали из окна ресторана, был самым варварским образом нарушен.

Пилоты проснулись все до единого, и с интересом пялились на женщину, которая совершенно бесстыдным образом демонстрировала им свои прелести и так практически не скрываемые очень короткой юбкой, а с нижней точки видимые во всей красе.

Подруга Толика, казалось, не замечала, что два десятка мужиков внизу изучают изгиб лобка, едва прикрытого кружевными стрингами.

— Он тебя прислал? — спросила Ирина. — Уговорил помочь вернуть радость всей жизни?

— Не совсем…

— А разве Толик не начал рассказывать тебе про свою несчастную жизнь, — иронически предположила она. — А тебе жалко его стало…

— Начал. Но пока я хожу, он уговорит пару стопариков.

— Ты думаешь, повеселеет?

— Может быть… — с усмешкой ответил Максим. — А чего это ты? Не боишься, что народ ослепнет?

Он указал рукой на поле.

— Если ослепнут, то так им кобелям и надо. Будет хоть какая-то польза, что занимаюсь шейпингом по 2 часа в день и каждую неделю хожу на миостимуляцию…

— А кроме того пользуешься услугами личного психотерапевта, наставника по духовному развитию, салона красоты, бассейна, солярия… — предположил Максим.

— Слава Богу, своего моря и солнца на Гелиосе хватает. Это не Владимир какой-нибудь.

— А кредитных баллов?

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — ответила Ирина. — Толик на что…

— Зачем тогда с Толиком поругалась?

— Все у него не как у людей. Даже в ресторан сводить не может без заморочек.

— „Мой миленок алкоголик, мой миленок паразит…“ — начал Максим.

— „Он любви моей не ценит, я сосу, а он храпит“, — безо всякого стеснения закончила частушку Ирина. — Макс, а ты ничего… Теперь я верю, что ты изучал энциклопедию древнего мата.

— А ты сама, откуда это знаешь? Матерные частушки — это не то, что преподают в школе.

— Ты ходил в школу? — удивилась женщина. — А по виду не скажешь.

— Мало ли когда человек начинает непрерывное существование, — почему-то Максиму вдруг страстно захотелось оправдаться. — Зато я в этой жизни 2 высших образования получил и в институте исторической реконструкции работаю.

— А по виду не скажешь, — произнесла те же слова, но совсем другим тоном Ирина. — Я давно живу. Помню, что со мной было и чего со мной не было. И все эти хохмочки из прошлых времен.

— Доисторических? — удивился Максим.

— Кто знает, кто знает… Ты со мной дружи, историк, может быть, сгожусь на что… — с грустью сказала Ирина. — Пойдем, а то дитятко там весь исхнычется.

Женщина вдруг посмотрела вниз, потом легко и непринужденно сделала „колесо“, на мгновение замерев на руках, демонстрируя зрителям внизу длинные, стройные ноги и соблазнительную попку.

Народ внизу вытянул шеи, самые впечатлительные вскочили с мест.

— Пожалей людей, — с улыбкой сказал Величко, когда раскрасневшаяся и довольная Ирина вернулась к нему. — Ведь руки до волдырей натрут.

— Главное, чтобы ты, мой милый не натер потом. Подразним мальчиков по полной, если ты не против, — ответила она, крепко прижав его ладонь себе между ног и изгибаясь словно от удовольствия.

Мужики внизу просто застонали.

Потом Ирина, довольная результатом, послала обалдевшим космолетчикам воздушный поцелуй и скрылась в дверях, потянув за собой Макса…»

Конечников оторвал глаза от текста. Ему просто не верилось, что такое вообще могло быть.

— Чего ночью темной не приснится, — пробормотал он, делая попытку закрыть книгу. Тут Конечникову вспомнились сказки, которые рассказывал долгими вечерами дед: о давно прошедшем Золотом Веке, старинной магии тех времен и долгой жизни людей этой эры.

Взгляд снова зацепился за слова, и он, помимо воли продолжил чтение.

«…Толика не слишком интересовала жизнь своего школьного друга. Главное было в том, что рядом был человек, который наливал и вынужден был выслушивать подогретые водочными парами бредни неудачника.

— Макс, ну хоть ты меня, вижу, понимаешь, — вел свою партию в дешевом и предсказуемом алкогольном театре Толик. — Я говорю: — „У меня руки золотые“… А он, сволочь, с наглой мордой отвечает: — „По психологическим параметрам вы не подходите на должность наладчика“. Я ему: — „Очнись, мужик. Я любую деталь выточу, спаяю, подклею. Да я неисправность, нутром за километр чую“. А он мне — „Вы знаете, вот это и пугает. Наладчик должен быть ленивый и сонный. От него требуется спокойно, без эмоций менять блоки и настраивать программы по шаблонам. Хорошо, если у него есть занятие в свободное время, хобби, о котором он постоянно думает вместо работы. Алгоритмы совершенны и человек у нас нужен, чтобы нажать кнопку ОК.“

Нет, ну ты подумай… Хочешь, как лучше, а тебе отказывают лишь потому, что не умеешь спать с открытыми глазами.

— Ну и чем дело закончилось? — поинтересовался Максим.

— Я и так, и этак, а этот гад говорит: — „Да поймите же вы, наконец, что ваше желание разнообразия, активности напрямую скажется на качестве работы. Вы ведь неосознанно стремитесь наполнить жизнь различного рода приключениями, эмоциональными встрясками, чтобы подчеркнуть свою значимость и нужность. А где вы видели на производстве приключения… У нас не бывает перебоев с запчастями и заготовками. Никогда не бывает необходимости делать что-то срочно, по великой нужде“. А я ему прямо в лицо так выдал. „Гнида ты“, — говорю, — „казематная. Ты что живешь, что не живешь, все для тебя чурки едино“.

— Ну и чего? — спросил Максим.

— А он даже не обиделся, — Толян огорченно вздохнул. — Мужик вроде… Ну, хоть бы голос повысил, выругался, неудовольствие показал. Я бы тогда…

Он сжал свою пухлую ладошку в кулак, скроив на лице непреклонно-волевую, угрожающую гримасу, которая постороннему человеку показалась бы скорее смешной и жалкой.

— Копылов — герой… — иронически произнесла Ирина. — Языком трепать…

— Ирка, молчи! — заплетающимся языком, выдохнул Толян, с грохотом обрушивая кулак на стол. — Не видишь, мужчины говорят!?

— Пойду я тогда воздухом подышу, — сказала она. — А с тобой мы дома потолкуем, когда протрезвеешь…

Женщина поднялась и вышла.

— Давай, давай, дура, — зло пробурчал себе под нос Толян.

— И часто вы так? — поинтересовался Максим.

— А чего от блаженной ждать, которая с призраками болтает…

— Да половина Империи, общается с ними как с живыми, — заметил Макс.

— Оттого все и пизданулись, — Толян снова опрокинул стаканчик, откусил кусок от бутерброда с карбонатом. Помолчав, добавил. — Хорошо вонзилось…

Он снова обрел благодушно — расслабленное состояние.

— Макс, а ты знаешь, что я даже в Дальней Разведке послужил. Лет тридцать назад…

— Дальней Разведке? — удивился Максим.

— Не в шарашкиной конторе, а в самой настоящей Дальней Разведке. Мы на Глюкранду ходили. Ты знаешь, красота… Планета чистая, нетронутая. Деревья почти как наши. В речках рыба, зверья всякого. А мы на орбите болтаемся. Отряд из четырех разведкораблей со всем своим реквизитом и личным составом, включая начальника экспедиции, доктора геологии Карлушу Хохлушкина.

Тормоз был, доложу тебе… Он за все время, на планету ни разу не опустился. Пока я не заставил… Говорил, что его работа контролировать правильность выполнения процедур подчиненными и своевременно составлять отчеты. Все остальные ему подстать. Глазки в экран, и думают, что это и есть жизнь.

Вот этот весь народ малахольный сидит за своими терминалами, кнопки жмет. А как на поверхность идти — в глазах скука… Не дай Бог душевный покой будет потревожен. Ты бы видел, как они по земле ходили… Или след в след или плавали на антигравах. Ни разу не вдохнули местного воздуха, ни разу не искупались. Зато много спорили, о генокодах и поразительной схожести жизни, удаленной друг от друга почти на 10000 парсек. Смонтировали биолабораторию и все проверяли, как скоро инфузория туфелька в местных условиях загнется.

Как мне многие месяцы, одуряюще однообразные, тупые, хотелось, сидя в композитовой коробке корабля на орбите…

— Ну, не тяни резину, Толян, — попросил Макс. — Что ты там учудил?

— Учудил, ох учудил, — довольно ухмыльнулся Толян. — Было в партии четверо рабочих, но какие-то робкие, забитые. Чуть что сразу — а можно?

Можно, епрст… Ну, я их быстро выучил, в чем сладость жизни. Взяли мы из запасов нашей посудины канистру спирта, пару шпалеров и полетели с планетой знакомиться.

Приземлились… От наукарей слышали, что жить на Глюкранде можно. Однако, чего они местным воздухом не дышали? Засомневались… Вдруг какой трабл…

Сначала вмазали для храбрости, страшновато было… Зато потом… Выходим из десантного люггера, никаких кастрюль на головах… Благодать Господня… Солнце, ласковый ветерок, море, песочек белый.

Я Славика и Семена определил костром заниматься, палатки ставить, а сам с Генкой, он парень мировой оказался, полетел за мясом. Короче, подстрелили мы животину, на оленя похожую, привезли в лагерь. И такое у нее мясо, оказалось, доложу тебе, просто пальчики оближешь. А под спирт, вообще зашибись пошло.

Так мы культурно отдыхали, пока наши уроды не приперлись. Им, видишь ли, завидно стало.

Лично Карлуша прилетел. Спрашивает: — „Вы хоть понимаете, что натворили?“. А я в ответ, правдиво так, по-простому отвечаю: „А хули? Тут курорт, лучше, чем на Царьградском побережье. Ребятам надо отдыхать или нет?.

Мы 8-ой месяц на орбите загибаемся, а вы, наукари, никак не разродитесь“.

„С нами“, — говорю, — „садись, будем открытие планеты праздновать, имя ей давать будем“.

Карлуша аж позеленел. „Вы,“ - говорит, — „Копылов вы даже понять не в состоянии, что вы натворили. Вы — ископаемое, живой питекантроп. Степень вашего невежества непростительна“.

Короче… Не хотели, а пришлось. Жилой модуль с орбиты опустили. Нас заперли в карантин… Делали ежедневное просвечивание, кровь из вены качали на генетический анализ. Устроили регулярные полеты в окрестностях, сбор материала…

Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо… Мне потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных.

Ха, да что им будет. Там в море такие туши плавали, больше звездолета. А голосистые… Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела… Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел под замком. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали.

Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — „Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да херов тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя.

Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся“.

Хорошо, пинка ускорительного не дали.

— Ну ты начудил, — усмехнулся Величко.

— Это что, — продолжил рассказ Толик…

Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, переполненного юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью дядьки, оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.

„На что направлял свои душевные силы человек?“ — с досадой подумал Максим. — „Чтобы держаться кретинских представлений о доблести и независимости, которые сложились от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?“.

— А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.

— Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час передают, вместо сигналов точного времени.

Раньше как было, — человек стареет, мудреет. А теперь… В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — и там она красуется.

В церковь придешь — накарябана рядом с „Отче наш“. Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…

— Ну, а что сейчас греет? — проникновенным голосом спросил Величко.

Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: — не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по „закладке“ недовольных.

Но поскольку рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля, Толян решился.

— Ой было, Макс, было. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину…

Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнее Владимира. Смекаешь, о чем я?

— Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.

— Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода.

А дорога нужна для экспресса, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.

— Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…

— Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него… — Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — она просто дырка, блин подделка дешевая. Оттого и терплю, что похожа…

Короче. В один прекрасный день взбрело в голову госпоже императрице на работы посмотреть.

А джихан так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, и за полчаса ты из края долгого лета попадаешь в северную замороженную страну. Туда, где солнце выглядывает из облаков не каждый день, а зимой ложится снег.

Там он выходил на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, очень похожем на станцию метрополитена, переходил на „конечную“ какой-то „серой ветки“ в древней транспортной сети.

А потом ехал на таком же доисторическом поезде, куда ему надо, и думал, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника.

Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре. А остальное пока что просто нарисовано проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше „Царьградской“, это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля приходил, обозвали, не пускали. Но не суть. Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?

— Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.

— Эх, Макс, не рубишь ты ничего в нынешней жизни.

— А ты чего, срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы? — пошутил Максим.

— И руки без пальцев, — добавил Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что ничего не осталось — это, конечно непростительно.

— А чего так? — удивился Максим.

— Кому такое понравиться может?

— Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом главном событии моей никчемной жизни.

— Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.

— Слушай и учись, — он, и продолжил серьезно. — Однажды, когда мы закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. И пускай она оделась совсем просто, работая под обыкновенную секретаршу, все узнали ее. Мы ведь все визию смотрим. А четверка мордоворотов из Теневого корпуса совсем ее выдавала.

Она попросилась — возьмите в рейс до „Царьградской“. Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит, зато, если откажешь, наверняка не забудет. У них у всех на обидки мелкие долгая память.

А потом, она такая красивая. Глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник. Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.

А ты знаешь, Макс, вагончик действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей.

Вагончик такой неказистый был с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, поручни потертые, полы из какого-то несообразного материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя.

Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидели, что императрица закурила, тоже потянулись к куреву, расслабились, стали переговариваться шепотом. Потом вовсе по углам разбрелись, байки травить, да ржать как кони стоялые.

Мы успели проехать половину дороги, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни. Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы.

Наш машинист, схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Закричал: — „Всем в кресла, немедленно пристегнуться. Дисторсия поля“. Заслонки, выползли, закрывая окна. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер сразу…

А вот Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.

Перекос полей это такая адская штука. Поезд просто закручивает, плющит, забивает в стенку так, что одно мокрое место остается. Вот и нас шваркнуло.

Толян нервно плеснул в стакан водки и выпил залпом.

— И что было дальше? — спросил Максим.

— Шарахнуло так, что я ненадолго потерял сознание.

Вагон развернуло, и он несколько метров тоннель поперек пахал. Понятно, голова и хвост в дым… Гавриков моих из бригады просто размазало. Царство им небесное. Всю охрану императрицы поубивало. Они ее своими телами прикрыли. Когда я очнулся, Ганя эмиттеры поля заливала из огнетушителя. Увидела, что я жив, обрадовалась. Подскочила, маску дыхательную на лицо надела, чтобы не задохнулся.

— Я говорю — „Спасибо, твое величество, но все равно нам хана“.

— „Пока не умер — сражайся“, — коротко бросила она.

И снова тушить.

Вагон разогрелся как духовка, излучатели поля горят, а она знай, белой струей из баллона лупит.

Меня как подкинуло. Я тоже схватился за огнетушитель. Это уже потом я почувствовал, что в башке железяка, а пальцы раздавлены.

Знаешь, страха не было. Было даже как-то весело. Когда гореть перестало, мы подумали, что все в порядке, справились. Наступила передышка. Огляделись мы. Вагон перекорежен, стойки смяты, пол горбом, кресла выдраны.

„Легко отделались“, — подумал я. И только я так подумал, что-то грохнуло, и тоннель начал оседать. Силовой генератор работал, но защиту все равно сминало, вагон плющило. Вот тут и прошлось мне вспомнить все, чему научился: как аварийные опоры ставить, как муфты резьбовые на них крутить… Без инструмента, раздробленными пальцами…

Ты, Макс, не поверишь, но ту опору, что вчетвером ворочали, я один поднимал.

Рогнеда, даром что императрица, помогала мне, при этом ругалась так, что я в жизни такого забористого мата не слышал…

Вагон просаживался, потолок со страшным скрежетом придавливало к полу. Я работал как проклятый. Опоры гнулись как спички, но я успевал ставить по две новых, вместо одной сломанной. Их снова сгибало, крепчайший композит, из которого они были сделаны, с грохотом ломался.

В меня куски отлетали. Я даже не чувствовал. Внутри был какой-то восторг. Я знал, что все получится, несмотря ни на что. Такого со мной не было ни до, ни после…

Толян вздохнул. Некоторое время помолчал, опустив глаза.

— Недаром я старался, — продолжил он, — остался в раздавленном вагоне кусочек метр на полтора, где можно было даже сидеть.

Она увидела, что я кровью истекаю, не побрезговала, оторвала подол от платья, замотала мне руки и голову.

Потом попыталась вызвать спасателей, но почему-то связи не было.

Представляешь, глубина полтора километра, выбраться наверх невозможно, тоннель обвалился спереди и сзади.

Толян выбил сигарету из пачки, прикурил.

— Знаешь, — сказал он, — мы просидели в обнимку несколько часов. Один фонарь, маски на лице, жара. Раны болеть начали. Я плыву, а она уговаривает меня держаться. Расспрашивает про жизнь, рассказывает о себе. А она, ты знаешь, красивая до дрожи. И одежда на ней — сплошная прореха. Грудь видна, ноги. А она нисколько этого не стеснялась. Был бы целым, ну хотя бы не таким поуродованным, точно бы положил ее под себя. Императрица была бы не против. В то утро я был ее героем. Вот так вот.

Толян смял недокуренную сигарету и продолжил.

— Потом Ганя сказала, что помощь идет, но спасатели вынуждены двигаться от поверхности, потому, что в тоннеле заложены мины. Не она была целью диверсии. Те, кто все это устроил, хотели, чтобы он, джихан, очертя голову кинулся в развороченный тоннель. И подорвался бы…

Рогнеда много мне про него рассказала. Что он одинок, что его никто не понимает, даже порой она. Я это плохо помню, сознание временами уходило. Но одновременно с этим было так хорошо… Если бы я умер тогда, наверное, было бы лучше.

Толик снова закурил.

— Да, — в задумчивости сказал Максим. — Вот какая сказочка. Чем же все кончилось?

— Очнулся я оттого, что где-то рядом стучали отбойные молотки. Плазменные горелки они выключили и копали по — старинке. Потом был врач, зимний воздух, лучший госпиталь… Прием у императора, орден, перевод в второй имущественный класс… Я больше не видел ее, кроме как в новостях. А дальше никчемная, пустая жизнь и эта вот пиявка — мозгокрутка Ирка. Как будто и жил всего пару часов.

На сигнальном браслете Толика в тоже мгновение загорелся красный огонек. Толик не веря своим глазам поднес сигнальный браслет ближе, снова взглянул на устройство. Огонек индикатора медленно и плавно изменил цвет на зеленый.

Толик обратил взгляд дна Максима В глазах появилось слезливое, молящее выражение.

— Макс, будь человеком, найди ее. Я так боюсь, что она не вернется.

Максим подошел к оператору обслуживания, взял водки, минералку и салат на закуску. Он поставил все это на стол, похлопал совсем раскисшего приятеля по спине и пошел искать Ирину.

Подруга Толика сидела этажом ниже на террасе закусочной. Она расположилась в углу, потягивая охаянный ею коктейльчик из меню распределительного автомата.

— А, это ты, историк, — иронически сказала Ирина. — Пришлось вспомнить навыки психотерапевта?

Ее глаза говорили совсем другое. „Брось возиться с дураком“ — говорили они. — „Неужели ты не видишь, как я хочу тебя“.

Ладонь Максима, касавшаяся теплого и влажного лона это красивой, привлекательной женщины, запульсировала от соблазна снова прикоснуться к ней там.

— Только за деньги, — в тон ей ответил Макс.

— Однако ты пошел меня искать.

— Интересно, а как вы обходитесь, когда нет посторонних?

— Обходимся… — ответила она.

— Ты приползаешь или он?

— Обычно он. Закажет подарок подороже, возьмет шампанского, цветы и приходит мириться. Так и живем.

— Скажи, а часто у него загорается на браслете красная лампочка? — спросил Максим.

— Бывает, — ответила Ирина. — Он слишком жалеет о несбывшемся.

— А у тебя? — спросил Максим.

— Издеваешься? — с усмешкой ответила она. — Зачем же я столько трачу на себя…

— Ну да, конторы духовного развития, как аналог средневековой торговли индульгенциями. Оттого и дерут три шкуры со слушателей…

— Макс ты не думал о визите ребят в серебристых шлемах? — спросила Ирина.

Вдруг, острое чувство опасности кольнуло Максима. Он поднял глаза и увидел, как на специальную посадочную площадку на крыше космопорта опустился малый десантный люггер, раскрашенный в характерные для Теневого корпуса цвета — черный и серебристый.

Максим хоть и не знал за собой грехов, но на всякий случай взглянул на браслет. Лишь после этого он почувствовал себя более-менее спокойно.

— Страшно? — с насмешливой улыбкой поинтересовалась Ирина. — Не за Толиком ли моим любезным прилетели?

— Пойду, проверю, — сказал Максим.

И, несмотря на холодок, который засел в желудке, направился к подъемнику.

— Ну, сходи, — не таким издевательским тоном сказала она. — Пожалуй, и я с тобой пройдусь.

Они поднялись в зал ресторана, где шлемоголовые крутили руки Толику.

Делали они это все безо всякой злобы, спокойно и отстраненно. Толян вырывался и орал как недорезанный поросенок: — „Пустите меня душегубы, ироды. Я жить хочу“.

На бойцов Теневого корпуса эти крики не действовали. Cолдаты технично обездвижили пьяного и надели на него наручники.

Толян перестал сопротивляться и лишь только со смертной тоской повторял: — „Я ни в чем не виноват. Это ошибка“.

— Что здесь происходит? — спросил Максим казенным, протокольным голосом. — Кто командует операцией?

— Второй лейтенант Горюнов, — командир группы захвата подошел к Максиму. — В чем дело?

— Владимирский институт исторической реконструкции. Младший научный сотрудник отдела визуализации Максим Величко.

— Что здесь надо ВИИР? — с холодным спокойствием поинтересовался командир, внимательно проверив документ визуально, считывателем и сверив по базе данных.

— Господин второй лейтенант, данный субъект, представляет собой определенную ценность для моей организации как носитель уникальных данных.

Максим говорил это медленно, спокойно, безразлично, так, как и требовалось говорить это шлемоголовым, чтобы они поняли.

— К вашему сведению этот субъект в течение 3 месяцев регулярно выходит на показатели соответствующие тяжелому мыслепреступлению.

— Это лишь подтверждает правдивость моих слов. Как учит нас историческая психология, эмоциональные мыслепреступления вызываются прорывом в подсознательное атавистических психотипов.

— И что прикажете мне делать с этим субъектом? — также равнодушно поинтересовался офицер.

— До анализа материалов прошу этого человека не трогать. А дальше его пристроят к месту… Или мы или вы.

— Я не могу позволить, чтобы объект, совершающий опасные противоправные действия разгуливал в общественных местах и сеял психическую заразу.

— У него есть жилье, находящееся в малолюдном районе Гелиоса. Выбираться оттуда до решения вопроса ему совершенно невыгодно.

Лейтенант прикоснулся к уху, где был скрыт динамик, принимая директивы прослушивающего разговор оперативного дежурного.

— Хорошо. Пусть субъект немедленно отправляется домой и находится там до решения, которое мы просим вас предоставить не позднее 14 стандартных суток с момента переговоров. Также прошу учесть, что временная отсрочка выполнения правоохранительных процедур это не освобождает его от необходимости привести собственное эмоциональное состояние в порядок.

В противном случае, при изменении ИПС больше чем на 15 единиц от допустимого или же при задержке решения вопроса он будет нейтрализован, несмотря на все пожелания ВИИР.

— Благодарю вас, — ответил Максим. — А теперь отдайте мне этого человека.

— Павлов, освободить…

Шлемоголовые сняли наручники с Копылова и оставили зал ресторана. Они прошли мимо Максима, равнодушно глядя в пространство спокойными, ничего не выражающими глазами.

Солдаты Теневого корпуса погрузились в свою бронированную коробочку и взлетели с крыши. Замерев, стояли все: от Толяна, который только что канючил и плакал, чтобы его оставили в живых до оператора обслуживания, белым пятном маячившего в дверях каптерки.

Когда тень люггера скользнула по стеклам и серебристо-черная машина быстро ушла в сияющую лазурь неба, напряжение отпустило.

— Макс, я тебе… — начал Толик.

— Потом поблагодаришь. Молча садись в такси.

— Ира, ты со мной? — с надеждой спросил Толик.

Она с ужасом покачала головой, прячась за Максима.

— Эх, сука… — горько сказал Толик.

— Марш домой, — рявкнул Максим. — Я за тебя, урода, поручился. Мантру читать по 4 джапы в сутки.

— Да-да, конечно, — испуганно согласился его приятель…

— Когда проспишься, я заеду считать с тебя данные.

— А твой рейс? — поинтересовалась Ирина.

— Подождет, — отрезал историк.

Максим с удовольствием избавился от воняющего страхом, нездоровым телом и алкоголем приятеля. Он подошел к оператору ресторана, жестом показал, что хотел бы с ним поговорить приватно.

— Что случилось в мое отсутствие? — спросил он, когда они остались наедине.

— Ваш приятель начал впадать в тоску. Он что-то бубнил, пропускал стопку за стопкой. Потом вдруг увидел, что индикатор на сигнальном браслете медленно меняет цвет. Это была не просто мгновенная вспышка, а плавный, необратимый переход. Ваш Анатолий побледнел, зачем-то хлебнул водки прямо из бутылки, и кинулся ко мне, требуя фольгу.

— Зачем? — удивился Максим.

— Вот и мне это непонятно. Если бы он просил листовой паразол, чтобы завернуться в него как в кокон и нарушить поток излучаемой мозгом волны, это могло бы немного затруднить пеленгацию…

— Вы дали ему фольгу?

— Я поинтересовался — зачем? Он стал колотить браслетом по стойке, по полу и столам, крича нечто непотребное про холуев и джихановских задолизов.

— Понимаю… На орбитальной станции сигнал запеленговали, и ближайшая свободная группа шлемоголовых свалилась нам на головы.

— Скоренько это у них… Вы знаете, при всем моем уважении к императору, развоплощать живого, пусть даже такого недоделанного, только за то, что…

— Советую вам никогда не задумываться об этом, — произнес Максим, делая запечатывающий жест на губах.

Сервисмен кивнул…

Максим вышел на террасу. Было жарко, но его по-прежнему бил озноб. Мысли невольно возвращались к куполообразным антеннам мыслепеленгаторов на орбитальных спутниках наблюдения, способных определить положение любого источника с точностью до полуметра…».

— Боже мой, как такое вообще могло быть? — пронеслось в голове Конечникова. Он погрузился в размышления. В нищие времена Семицарствия невозможно было даже представить себе, что человека можно было бы убить за его настроение. Вдруг он ясно осознал, что любой из его знакомых, да и он сам закончили свою жизнь в подвалах Теневого Корпуса. Конечников почувствовал, как ему не хватает Лары. Она бы объяснила ему, все тонкости того времени.

Конечников повернулся к окну и стал глядеть на пейзаж. Даже теперь, когда, он знал, что это имитация, вид не перестал быть от этого менее привлекательным. Как хорошо было бы ускользнуть туда от мерзости реальной жизни…

Он вспоминал видение, показанное призрачной эланской девушкой, задаваясь вопросом, когда это было, до или после? Что было сначала, а что потом? Хватали без причины и казнили раньше, чем стали выдумывать поводы или же сначала власть стеснялась отправлять на тот свет, не обосновав для видимости законности хотя бы преступного намерения…

Конечников сидел в размышлении довольно долго. Потом взглянул на сигнальный браслет и увидел, что часы дорогого коммуникатора, который чудом пережил тот злополучный день, когда его владельца размазало по корабельной переборке, остановились без всякой причины.

Конечников вздохнул, выматерился и полетел в рабочую залу хранителя. Профессор Огородников отсутствовал. На табло горели цифры 15–44. Это означало, что прошло время обеда, и день неуклонно клонился к вечеру. Внезапно он увидел, как мигнула цифра в секундном разряде на экране сигнального браслета, увеличив значение на единицу. Он ждал примерно минуту, прежде чем это случилось еще раз…

— «Дела», — подумал Конечников. — «Странное подземелье…».

Он проехался в своем инвалидном кресле по залу — свалке ненужного, старого хлама, который нормальные люди выбрасывают.

Его рука вдруг дрогнула, и на повороте кресло задело стопку книг и тетрадей. Это добро с грохотом обрушилось на пол. Федор выругался про себя по поводу старого маразматика, который устроил непроходимый бардак, развернулся и стал собирать с пола упавшее барахло.

Конечников с сожалением подумал о том, что руки его действительно не слушаются. Он стал придумывать оправдание для себя и даже вывел, что перед неловким маневром в пальцах появилось что-то похожее на то, когда Лара пыталась заставить его перерезать вены.

Внезапно он увидел в одной из тетрадей компьютерный диск той самой модели, читаемой его древним компьютером. Сердце забилось от волнения. «Это мое», — подумал Конечников.

Он на автомате пихнул за спину и тетрадь и диск, остальное барахло он сложил на место, старательно придав предметам положение, близкое к первоначальному.

Он вернулся обратно и продолжил смотреть в окно, где раннее утро никак не могло стать днем.

В голове у него была каша. Он пытался переварить события почти 3 тысячелетней давности, понять логику поступков людей.

Конечников снова раскрыл книгу, на этот раз несколько дальше места, где несчастный, непутевый Толик отправился домой, чтобы, трясясь от пережитого страха замаливать грехи.

«…… Подруга Толика в совершенстве знала искусство любви, заставив Максима почувствовать запредельное удовольствие без потери семенной жидкости. Потом Ирина, утомленная многочасовым трахом, удовлетворенная и расслабленная, поднялась с кровати. Она была очень хороша и с удовольствием показывала свое юное, ухоженное тело. Ирине, как понял Максим, было 350 лет, но выглядела она потрясающе. Голой, как и была, не стесняясь Величко, Ирина направилась на кухню.

Видимо любовница Толика решила усилить произведенное горячим и долгим сексом впечатление, показав, какая она хозяйка. Но наметанный взгляд бывшего психиатра совершенно четко отметил, чего ей это стоило. Максим подумал что такие тетки обычно отправляют готовить съестное мужчин…

Когда страсть оставила Максима, все вокруг снова стало выглядеть совершенно отвратным. Его окружало скопление мебели и вещей, какие-то немыслимые тряпки, перья, стразы, блестки, горшки, вазы, бутылки и побрякушки. Все это было красиво какой-то варварской красотой, которую историк, хоть изучал эти периоды…».

Конечников понял вдруг, как он ошибался, думая, что ничего не меняется. Совершенно невероятные сроки жизни людей, далеких от бессмертной элиты потрясали воображение.

«Неужели это все — правда?» — подумал Конечников. — «Но как, черт возьми, как? Что это за мантра такая?»

Он снова взял в руки книгу. Возможно, она скрывала в себе эту самую возможность прожить не одну человеческую жизнь, сравнявшись с Управителями в главном — феноменальной долговечности.

В дверь деликатно постучали.

— Господин, разрешите войти? — попросился Огородников.

— Войдите, — разрешил Конечников.

— Осмелюсь доложить, — половина пятого. Мы планировали в это время закончить.

— Ах, да, конечно, — ответил Конечников. — Милейший Афанасий Константинович, ни коим образом не хочу нарушать ваши планы. Хотя, право же, чтение оказалось весьма занятным.

— Рад, что был Вам полезен, — сдержанно поклонился историк.

«Чтоб ты мантру — обманку нашел, тупая скотина» — прочитал Конечников в его мозгу.

Конец 13 главы

Глава 14 СКАЗКИ О БЕССМЕРТИИ

Профессор Огородников, по всей видимости, не хотел постоянно терпеть неприятного человека, стесняющего его свободу. Оттого он и предложил взять Конечникову книгу с собой.

Виктория отсыпалась сегодня дома после 2 утомительных ночей. У Федора в запасе был вечер и весь следующий день. Он распорядился, чтобы ему быстренько организовали в палате сейф и вернули табельное оружие. Полковник, который, как всегда понимал с полуслова, выполнил все в точности без вопросов, а заодно и настоял на других мерах безопасности. Конечников, скрепя сердце согласился. Потом он неоднократно пожалел об этом — процедуры превратили остаток вечера в сплошной содом.

Пост сестры — сиделки был переведен в помещение по соседству, которое срочно освободили от больных. В палате спешным образом смонтировали специальное оборудование, которое активировалось сигналом от датчиков или с пульта, делая палату — люкс в неприступной крепостью. Для этого пришлось основательно побеспокоить и самого Конечникова.

Изгнанный, он мешал всем, путешествуя по месту приготовлений и округе на своем кресле, играя роль раздраженного барина.

Конечников, подражая отцам командирам, на которых за время службы предостаточно насмотрелся, внимательно надзирал за ходом эвакуации соседней больничной палаты, вывозом коек, тумбочек, шествием больных и раненых, давая ценные указания и внимательно следя, чтобы они неукоснительно выполнялись.

Полковник Терских, которого Конечников избрал основным объектом своего начальственного давления, внимательно проверял ход работ по сверлению толстенных стен здания имперской постройки и созданию вокруг палаты люкс защитного периметра с выводом сигнала тревоги через радиоканал на пост охраны.

За окнами собиралась гроза, где-то далеко погромыхивали раскаты грома. Теплые порывы ветра врывались в открытые окна. Голубоватый свет ламп коронного разряда, неестественно четко обрисовывая контуры предметов, подчеркивал нереальность происходящего. Настроение у людей было взвинченное, нервное, возбужденное… Работа делалась быстро, резко и только офицеры особого отдела не давали разгореться скандальной склоке между пациентами, медсестрами, рабочими.

Сами офицеры терпели сбивающее с толку руководство Конечникова только из-за четких распоряжений своего командира относительно въедливого, педантичного и дотошного господина из палаты — люкс.

Люди старались, как могли. Масштаб проведенных мероприятий впечатлял.

Но опасная тропа самозванства требовала неукоснительного выполнения своей роли. Честно говоря, Конечников вошел во вкус, почувствовав, как это приятно и легко говорить любые глупости, требуя внимания и послушания, как легко потакать своим эмоциям и ничего не желающему понимать эгоизму, когда вокруг столько людей, готовых услужливо прогнуться.

Когда, наконец, его оставили в покое, он испытал нечто вроде раскаяния. Он долго разглядывал себя в зеркале, изучая, что за человек смотрит на него с другой стороны. Потом Конечников плюнул на самоедство и устроившись поудобнее в постели принялся за чтение.

«…Максим поражался, какой разительный контраст составляли внешняя парадность Ирининого дома с внутренним пространством, больше на пыльную свалку старого, ненужного хлама.

Настоящего рванья, конечно, не было, но барахло в таких количествах превратилось в пропыленную, однородную массу, которая за долгое время обрела монолитную цельность. Максим вздохнул и сел на кровать.

Ему неприятно было находиться в этом гибриде склада и помойки, которым был дом подруги Толика. Историк раздумывал, не вызвать ли такси и переночевать в гостинице, пока не стало слишком поздно.

Вскоре из прохода донесся какой-то неясный шум. Максим выглянул из дверей. Ирина катила столик на колесиках, на котором позвякивали тарелки с нарезанными на скорую руку бутербродами, пустые стаканы и стопки, бутылка коньяка и кувшин с соком.

— Заждался, милый? — спросила она, целуя его.

Поцелуй вышел робкий, неуверенный, точно побыв 20 минут вдали, она потеряла право это делать. Хотя Ирина совсем не ошибалась. Максиму прикосновение ее губ показалось неприятным.

— Сижу вот, изучаю культурные пласты, — сказал он.

Ирина смутилась.

— Я тут почти не бываю, а у автоматики не получается с этим справиться, — попыталась оправдаться она.

— Ну, еще бы. Тут работы на роту андроидов, — заметил Максим.

— Пойдем на террасу, — предложила хозяйка.

— Пойдем, — согласился он. — Только вот оденусь.

— Какая разница, — сказала Ирина. — В округе на десятки километров никого нет. А глайдеры с людьми почти не появляются. За все время это случилось раза три — четыре.

— Хорошо. Сольемся с природой, погреем свои косточки после холодов.

— У вас там сейчас зима, правда? — спросила Ирина.

— Ты ведь про другое хотела спросить?

— Да, — потупив глаза, ответила она.

— Ждет ли меня кто-нибудь во Владимире?

— Да, — согласилась Ирина, отвернув лицо.

— Скорее всего, да, — признался Максим. — Обычная история.

В его сознании мелькнули быстрые картинки постельных баталий с Ксенией, секс ради секса, маленькое дозированное безумие ради здоровья и душевного спокойствия. Потом подумалось, что Мара, хоть и не умела выражать свои мысли словами, но чувствовала больше душевной привязанности к своему хозяину, чем его партнерша.

— Ничего другого я и не ожидала, — сказала Ирина, взяв себя в руки. — Пойдем, перекусим.

— Вообще-то это моя кошка, — пояснил Максим. — Хотя и подруга есть тоже.

— А, — только и сказала Ирина.

Больше к этому вопросу она не возвращалась.

Устроясь на открытой террасе, они раскрыли шезлонги и принялись глядеть на закат, вначале хлопнув по паре стопок коньяка для того, что бы избавиться от неловкости, которая наступила после того, как страсть была удовлетворена, а новое желание пока не возникло.

Вдали мерно рокотали волны прибоя, разбиваясь о береговые скалы, шумел лес, мягко налетал ветерок. Местное светило, звезда Эпсилон Короны Бореалис, более красная, чем земное Солнце заливала все вокруг густым, нереальным, оранжевым светом. Колдовской свет и действие алкоголя сделали свое дело.

Внимательные, просящие глаза и смешные попытки новой знакомой понравиться, снова показались Максиму привлекательными. Он даже стал ловить себя на мысли, что с удовольствием занял бы ее большой рот с пухлыми губками делом прямо здесь, под темнеющим небом, горящим на севере невероятно огромным заревом заката.

— Ты ведь — охотник? — спросила Ирина, раскидывая руки и выгибаясь, впитывая в себя плотные, осязаемые оранжевые лучи.

Максиму показалось на мгновение, что он спит или бредит, словно это когда-то было в его жизни. А раз так, ему нет необходимости снова влезать в эту ловушку, раз урок получен и усвоен.

— Да, я сотрудник отдела визуализации. Мне не нравится, когда меня называют охотником.

Максим почувствовал, что ведет разговор не туда, раз уж он хочет снова использовать манящий сочными губками рот Ирины. Но почему-то чувствовал необходимость противоречить, словно упрямый школьник.

— Извини, — ответила ему Ирина. — Но это ведь так похоже. Вычислить, отыскать, уговорить отдать.

— Мы не забираем, — возразил Максим.

— Охотник должен так расположить к себе человека, чтобы у него возникло желание поделиться своими воспоминаниями.

— А что в это такого? — удивился историк.

Он просто делал свою работу, совершенно об этом не задумываясь. А по словам Ирины выходило, что индуктор — носитель воспоминаний отрывал от себя нечто ценное, с болью расставаясь с частью себя самого.

— Понимаешь, как это тяжело… Вспоминать…

— Отчего? — возразил Максим как можно более убедительно. — Когда мне делают сканирование, я не просто любуюсь картинками из прошлого, а наблюдаю причины своих поступков, учусь понимать себя, духовно росту.

Максим опять противоречил, осознавая, что причина, заставляющая его это делать — обыкновенный страх. Он боялся вдруг начать смотреть на мир так же, как она. И пусть женщина говорила это, чтобы получить немного элементарной жалости в виде дополнительного сеанса наполнения ее „чихательных и пихательных“ отверстий, вред, наносимый этой теткой позиции спокойного, ровного созерцания жизни был налицо.

— Я не об этом, — возразила Ирина. — Видеть свои давно прошедшие дни, близких людей, заново осознавать потери… Да и все это… Раз забыто — значит так надо. По крайней мере, мне. А на общественную пользу я плевать хотела. К тому же это, наверное, похоже на медицинское обследование — дышите — не дышите, смотрите — не смотрите.

— Да нет, что ты, — возразил Максим. — Скорее на фотосессию.

— А не хотел бы ты попробовать это со мной? Раз уж удостоил такой честью даже Толика… — задорно улыбнувшись вымученной улыбкой, предложила она.

— Охотно, — согласился он, надеясь защититься от нее сосредоточась на выполнении отработанного множеством повторений сеанса сканирования глубинной памяти.

Максим спустился вниз и извлек объемистую машинку меморидера. Аппарат сразу добавил ему уверенности.

— Я готова, Макс, — сказала Ирина, когда историк снова появился на террасе. — Что я должна делать? Двигаться?

Женщина пошла на него походкой подиумной дивы, скрестно ставя ноги, подняв руки к волосам, пронзая любовника пристальным недобрым взглядом.

— Или может мне лечь? — предложила она, опускаясь на пол.

— Достаточно просто сидеть и ни о чем не думать. Главное — надо закрыть глаза и не открывать пока все не кончится, — сказал Максим.

— Хорошо, — ответила Ирина.

Она опустилась в шезлонг и закрыла глаза. Пальцы Максима забегали по клавиатуре меморидера, выводя его в рабочий режим. Из темной линзы объектива появился луч света и уперся в переносицу женщины, придав лицу неживой зеленоватый оттенок.

Через некоторое время сканер показал, что нужный участок памяти найден. Воспоминания не хранились в мозге, однако, легче всего было добраться до них, имея непосредственный контакт считывающего луча с телом. Машинка, конечно, сильно врала из-за высокого уровня помех, но для первичной оценки материала, получаемых ей картинок было вполне достаточно.

Максим иногда и сам видел, что происходит в сознании обрабатываемых им людей, но тут, к своему стыду поймал только световые пятна, невнятный гул и обрывки раздраженных мыслей. Женщина сидела спокойно, лишь пару раз она смахнула слезу, которая некстати набежала на ресницы.

— Ну, как, все получилось? — спросила она, когда все закончилось.

— Отлично, — ответил ей Максим. — Модуль памяти полный.

— Ты сам видел что-нибудь? — с напряженным вниманием спросила Ирина.

— Так, почти ничего. Воспоминания становятся доступными после обработки на компьютере размером с этот остров.

— Значит, ты ничего не понял из того, что я тебе показала? — разочарованно спросила она.

— Да, — неизвестно чего застыдившись, ответил Максим. — Потом это можно будет смотреть как визию.

— А мои мысли и чувства? Ты тоже их испытаешь?

— Компьютер эти данные преобразует. Интенсивность отображается на специальных шкалах в виде символов, мысленный диалог озвучивается, — почему-то Максим почувствовал себя полным ничтожеством.

— Ну-ну, — неопределенно сказала Ирина, гадливо поморщилась, отвернулась, подошла к столику и хлебнула добрый глоток коньяку прямо из бутылки. Я ему всю душу, а он… Пошел вон, бесчувственное животное…»

… «Однако», — подумал он, закрыв книгу… — «Похоже, в те времена люди только и занимались тем, что выясняли отношения, болтались без дела, трахались с кем попало, и выполняли странные, ненужные действия».

Все, что Конечников прочел было очень похоже на то, о чем говорилось в кратком курсе истории. Всесильные правители жестоко подавляли инакомыслие среди своих подданных. Придавленные невыносимым гнетом люди или сходили с ума или уходили от реальности в работу, пьянку или распутство.

Ему стало неприятно. Он подумал, что ковыряется в идеологически выдержанном дерьме писак времен Первой империи, которые валяли в грязи и выставляли идиотами честных и простых людей. Он решил было убрать роман с глаз долой, но упоминание хранителя о сокрытых в древних книгах заклинаниях вечной жизни заставили Федора возобновить чтение.

Он пропустил немного текста, полагая, что мантра бессмертия не встретится среди описания разборок между героями после случки и перелета на допотопном звездолете с окраины Империи на центральную планету.

«… Здание института исторической реконструкции — огромный черный куб высотой в двадцать этажей располагался в густом, темном лесу недалеко от Владимира. Раньше тут проходила дорога на Мертвый Город. Но теперь от нее почти ничего не осталось, лишь при особой удаче можно было раскопать остатки покрытия.

Место было уединенное и глухое, защищенное давним страхом перед недобрыми соседями, которые когда-то выползали по ночам из подземных туннелей и добирались, движимые жаждой крови, до Покрова и Киржача.

С верхних этажей ВИИРа были видны редкие огоньки в центральной части города, да выхваченный лучами из кромешной тьмы золотой купол храма над Клязьмой.

Кабинет Максима был освещен лишь свечением монитора и включенной вполнакала настольной лампой. Историк, сидя на столе, любовался далекой искоркой за окном, чудом, построенным в незапамятные времена, сочной желтой звездой в океане ночи, с удовольствием вдыхая холодный воздух, веющий от раскрытого окна.

На терминале медленно двигался вправо столбик датчика выполнения работы, показывая, ход расшифровки данных суперкомпьютером института. Степень загрузки огромной машины при выполнении таких операций была предельной, поэтому сотрудникам разрешалось переносить эти работы на вечерние часы, для рационального использования вычислительных ресурсов.

Сегодня данные конвертировались довольно быстро, что говорило о том, что историк, скорее всего, один во всем комплексе. Компьютер пока не требовал вмешательства.

Максим перепрыгнул в кресло и, сильно оттолкнувшись ногами, доехал на нем до дивана. Историк перебрался туда, устроился поудобней, разглядывая весь свой кабинет.

Помещение недотягивало до стандарта принятого для средних чиновников, однако в нем было все необходимое.

Как было заведено во всех офисах Империи, кроме 3 персоналок, батареи ридеров, письменных и рабочих столов, полок для книг, сейфа повышенной надежности, чайника и микроволновой печки, на рабочем месте, в качестве обязательных атрибутов присутствовали: диван, душ и пара тренажеров для поддержания телесной формы сотрудника.

В этом сравнительно небольшом, уютном, отделанном кожей и дубом закутке, размером 9 на 14,5 метров, можно было бы жить, благо, подведенная транспортная линия позволяла получать не только посылки из расположенных в подвале запасников, но и весь ассортимент распределительной сети.

Правда, это совсем не приветствовалось. Сегодня ему стоило больших трудов уговорить микрошефа разрешить ему остаться до половины восьмого вечера. Начальники отделов следили за тем, чтобы сотрудники приходили на работу не раньше 11, а в 15 часов заканчивали свои дела и отправлялись по домам. Рабочее рвение совсем не приветствовалось, считалось, что человек должен иметь помимо работы и другие увлечения.

Обычно, сотрудники, веселой гурьбой выскочив из здания, грузились на свои летающие машины и разбегались, кто куда: учиться, кататься на лыжах, в гости. Или просто медитировать, плавать в бассейне, валяться на диване с ридером.

Кое-кто летел на станцию, чтобы через 2 часа быть в набитом ресторанами и дискотеками „стольном граде Джихановске“, начиная „отрываться“ прямо в вагоне магнето.

Обычно в Царьград летали поодиночке, чтобы вволю насладиться полной свободой от запретов маленького городка, где все знали друг друга. Народ, в общем-то, не стеснялся, любовные истории и просто связи были обычным делом.

Но во избежание неразберихи издавна было принято разделять будни и отвязное, безбашенное веселье.

Раздался мелодичный звук, кто-то просился на связь. Максим нажал клавишу ответа на пульте.

— Вот ты где, — сказала девушка на экране. — Работаешь?

— Да, Ксюша.

— Совсем комиссия по рабочему времени за тобой не смотрит, — шутливо сказала она. — Макс, будешь напрягаться — заболеешь.

— Да уж, — поддержал ее Максим. — Мне бы наш „супер“ домой.

— А чем так плохо? Зарядил, пошел домой… Утром придешь и все увидишь.

— Так интересно же… — ответил историк. — Потом, ты знаешь, ручная коррекция диапазонов расчетов порой до 10 раз уменьшает объем вычислений.

— Максим, после того, как ты вернулся с Гелиоса, я тебя не узнаю…

— В смысле? — поинтересовался историк.

— Ты целую неделю здесь, а мы ни разу не встретились наедине. Что-нибудь случилось?

— В общем-то… да, — ответил Величко. — Совершенно случайно пересекся со своим приятелем, а его „шлемоголовые“ поволокли. Я их остановил, попросил отсрочки на 2 недели, а теперь вот пытаюсь выловить из взятого у него материала хоть что-нибудь ценное. А там — один мусор. Скорее всего, дальнейшее сканирование бессмысленно. Микрошеф никогда не подпишет запрос на передачу его нам. Если он не отчистился чтением мантры — кончат его ребята из Корпуса Теней.

— Макс, ты с ума сошел, — ужаснулась Ксения. — Как же так можно?!

— Он был моим другом.

— А я?

— Потерпи немного, девочка. Я скоро закончу.

Максим, конечно, немного соврал. Данные своего школьного приятеля он обработал и признал совершенно непригодными пару дней назад. Теперь на очереди была любовница Анатолия Копылова, которая по всем параметрам должна была дать хоть немного данных. Историк торопился — это был козырь на случай возникновения неприятностей из-за его самоуправства.

— Макс, — сказала девушка, — я конечно не должна этого говорить по панели, но я просто не могу молчать. Я была в центре планирования семьи. Мне разрешили иметь ребенка.

— В самом деле? — удивленно, почти зло ответил Максим. — И от кого? Кто этот счастливец?

— Глупый, — засмеялась девушка. — Конечно же, это ты… Мы смогли бы пожениться, взять положенный отпуск лет на пять, поездить за счет джихана по Обитаемому Пространству, побывать в разных мирах.

— А работа? — вдруг спросил Максим. — Как же моя диссертация?

— Родить человека тоже большая, почетная и нелегкая работа, — ответила девушка. — Я вижу ты не рад…

— Это так неожиданно. Мне нужно подумать…

— Конечно, — поникнув, сказала Ксения. — Извини меня, о таких вещах нельззя говорить через экран.

Она отключилась.

Компьютер пискнул, сигнализируя о конце работы. Максим уселся за терминал, изучая полученные результаты. Декодирование и сортировка дали несколько больших блоков информации. Первое, что бросилось в глаза историку — это коэффициент ее структурированности.

Практически все данные, из тех, что были приняты в обзорной сессии, содержали легко читаемую информацию, относящуюся к Мертвому Городу в период перед старинной катастрофой перенаселения.

На экране замелькали картинки давно прошедшей жизни: улицы и площади, здания и тротуары, столбы, деревья, крыши, интерьеры квартир и общественных помещений. Историк даже подумал, что данные сняты большим считывателем, таким четким было изображение, практически без неизбежного в этом случае тумана, скрадывающего контуры предметов и мелкие детали.

Даже при беглом просмотре стало ясно, что Максим случайно вытянул счастливый билет в лотерее ВИИРовских охотников, найдя потрясающе богатый источник воспоминаний.

Его удача звалась Ирина. Она воплощалась там 4 раза за 2 последних столетия жизни Мертвого Города. К тому же она была в одной из инкарнаций маститым архитектором, а в другой художницей, которая специализировалась по городским пейзажам.

Ее профессиональная зрительная память обладала такой цепкостью, что пережила прежние тела и досталась в наследство новой личности.

Отказаться от такого подарка судьбы было нельзя, принять — тоже. Максим понимал, что помойная любовница Толика при всей ее красоте и сексуальности, просто несчастный, больной на всю голову человек. Помимо своих психомедицинских диагнозов, она просто была истерична, взбалмошна и настроена портить жизнь мужчинам в лучших традициях городских столичных пролетарок последнего века доисторического периода. Теперь, после того, как Максим имел неосторожность с ней переспать, она заставит заплатить по самой дорогой цене за каждую картинку из прошлого…

Максим засобирался домой, думая, что скажет Маре о причинах того, что второй раз на этой неделе засиживается на работе. Он совершенно не беспокоился, что кошка останется голодной, автоматика дома работала нормально. Максима мучила совесть. Его любимица чувствовала себя совсем заброшенной в связи с участившимися командировками хозяина.

Историк выключил компьютеры и дезактивировал связь с суперкомпом института, думая о вечере в своем большом, теплом доме в обществе грациозной серой красавицы.

Максим опустился вниз, отметил карточку доступа и погрузился в застывший на морозе „Корсар“.

Историк разместился в тесноватом салоне, ограниченном спереди сборкой из 4 реакторов повышенной мощности, а сзади маршевыми моторами от армейского десантного люгера.

Именно на этой новомодной машине, способной развить 20 скоростей звука в стратосфере и совершать недолгие переходы в открытом космосе, Максим пару раз в неделю наведывался к своей любовнице на побережье Флориды, занимаясь по 4–5 часов постельной акробатикой.

Коллеги находили этот аппарат непрактичным, предпочитая иметь лодьи с большим салоном, куда грузили кучи всякого нужного и ненужного. У некоторых были даже колесные мобили — средство передвижения оригиналов и маразматиков.

Максиму приходило в голову, что и его самого считают мальчишкой, пижоном, стремящимся выделиться любой ценой.

Размышляя о том, как ему следует поступить с выпавшим шансом, Максим автоматически начал готовить глайдер к взлету. Поставленные в нейтральный режим двигатели быстро прогрелись. Все было готово.

Максим выбрал маршрут полета, дал энергию на моторы вертикальной тяги и включил ходовые. Глайдер бесшумно ушел по параболе в небо, повинуясь записанной в автопилот программе.

До жилища Максиму нужно было лететь минут десять. Его дом находился в непроезжей глухомани к югу от Владимира.

Летом туда можно было пробраться на гусеничном вездеходе, но вот зимой наземного пути просто не существовало — снег скрывал мелкий кустарник, стволы поваленных деревьев, пни и глубокие овраги, которые легко могли стать причиной аварии.

Он гордился тем, что живет в медвежьем углу, не слыша никакого шума и не видя человеческих лиц.

Максим подумал, что, вступив в законный брак с девицей Ксенией, он вынужден будет расстаться со своим лесным бунгало и переехать поближе к цивилизации, — обязанности родителя требовали иметь дом с поликлиникой, магазином и детским садиком по соседству. Максим вдруг с ужасом подумал, что будет, если у них родится такой же, какими были они с Ксенией — человек, живущий первую жизнь, неразумный младенец, которого придется всему учить?

Он даже помотал головой, отгоняя саму возможность такого.

Обычно, люди появлялись на свет в полном сознании, с памятью о прошедших жизнях. Забота об отпрыске в этом случае сводилась к минимуму — 2–3 года, которые необходимы, чтобы дух освоился в новом теле. А потом еще несколько лет, пока возрожденный человек не подтвердит возможность самостоятельной жизни.

За этими размышлениями Максим не заметил, как подлетел к цели. На сигнальном браслете вдруг замигал сигнал тревоги. Кто-то ломился в его дом, пытался разбить стекла на террасе.

Историк с подумал о тщетности таких попыток. Он давно поменял стандартный 20 миллиметровый акрил на сверхпрочную бронекерамику. Но Максим выключил автоматику и на максимальной скорости пролетел последний отрезок дистанции.

Около дома странными скачками двигалась непонятная розовая тварь. Она, то махала лапами, то прыгала взад и вперед, изображая нечто среднее между движениями медведя, застигнутого роем злобных лесных пчел и плясками доисторических обитателей Папуа Новой Гвинеи.

Периодически невиданная тварь колотила отодранной от беседки штакетиной по окнам, затем падала на снег, сворачивалась в кольцо, задирала кверху голые как у страуса ноги и охватывала их шерстистыми лапами.

При этом она орала так, что было слышно, как минимум, за километр.

Максим сначала принял существо за какую-то мутантную снежную обезьяну. Он хотел было вызвать полицию, как вдруг увидел, что это человек, женщина в нелепой декоративной шубенке.

Как успел заметить историк, на ногах у нее были надеты тонкие, обтягивающие сапожки на длиннючих шпильках, а юбка едва доставала до середины бедер. Вдобавок, женщина была без шапки, спасая голову от мороза лишь собственными волосами.

Как она не дала дуба в холодном лесу, на пороге запертого дома, осталось для Максима загадкой. Смутное чувство узнавания подсказало Максиму, что это его знакомая с Гелиоса, бывшая любовница Толика по имени Ирина.

Сразу же за этим Максим понял, что с давно забытым и снова неожиданно возникшим приятелем что-то случилось. Иначе бы эта актриса погорелого театра не стала бы тут прыгать, изображая несчастную жертву, которой совершенно некуда идти.

Где-то глубоко в сознании мелькнуло лестное для Максима предположение, что он понравился Ирине как мужчина, но тутже увяло, стертое знанием этого реликтового типа женской психологии.

Максим с разворота посадил машину, подняв вал снежной пыли. Он накрыл женщину, которая перестала орать, плюхнулась на пятую точку, замерла, тихо подвывая и размазывая по лицу снег пополам со слезами.

Максим выскочил из аппарата к Ирине, которая тут же, будто обессилев, картинно откинулась на спину.

Ему ничего не осталось, как подхватить ее на руки и занести в дом.

Женщине действительно пришлось несладко. Голые коленки, прикрытые лишь тонким, прозрачным материалом чулок стали красными, как вареные раки, щеки, уши и нос заметно побелели. Еще немного и Ирина бы обморозилась.

Максим не мешкая, стал оказывать нежданной гостье первую помощь: сбросил с нее дурацкую шубу, завернул в толстый махровый халат, растер щеки, руки и ступни. Ирина лишь жалобно постанывала и стучала зубами. Решив, что кровообращение у нее в достаточной степени восстановилось, Максим снял с Ирины те узкие и короткие куски материи и кожи, которые она носила в качестве одежды, и отнес ее в ванну согреваться в горячей воде.

Там он скорее из любопытства, чем по необходимости, немного помассировал ей плечи, ноги, грудь, зад. Устроил голову Ирины так, чтобы она не захлебнулась.

Историк собрался на кухню — готовить ей чай с коньяком, как вдруг она протянула к нему руки, вцепилась, притянула к себе и впилась в губы горячим, страстным поцелуем.

Такой прыти, от минуту назад умиравшей бабы, Величко не ожидал. Но поскольку его возбудило то, что он проделывал, Максим позволил Ирине почти насиловать себя.

Скоро она прыгала на нем, так, что из ванной выплескивалась вода, а от ее крика дребезжали зеркала и лопались склянки с кремами и туалетной водой на полке.

Мара недовольно выглядывала из-за двери, пытаясь понять смысл происходящего безобразия.

Максим трахался со своей гостьей до тех пор, пока она не выбилась из сил. Не удовлетворившись этим, он отнес в спальню и продолжил упражнения, наслаждаясь безответной покорностью партнерши.

Ирина уснула практически сразу после того, как он ее отпустил. Максим не стал ей мешать, хоть у него была к ней масса вопросов, и отправился в душ. Закончив, он перекусил и пошел в комнату для медитаций на третьем этаже в юго-западной стороне дома.

Мара не заставила себя долго ждать. Из-за косяка двери показалась серая мордочка. Убедившись, что чужой тетки в комнате нет, кошка вошла внутрь, села и стала глядеть на хозяина вопросительным взглядом. Максим позвал ее к себе на колени. Кошка заставила себя долго упрашивать, показывая, как она недовольна событиями сегодняшнего вечера, потом легко вскочила на диван и перебралась к хозяину.

Максим положил на животное руки и стал читать мантру, такой у них с Марой был заведен обычай.

Описать, что чувствует человек правильно и ритмично произносящий мантру бессмертия невозможно. Это состояние похоже одновременно на жар и на холод, на свет и на тьму одновременно. Прошлое, настоящее и будущее стягивались в точку. Оставался лишь миг, который и есть настоящая жизнь.

Максим слышал свой собственный голос, не осознавая, что эти звуки издает его собственное тело.

„ОМ ТРАЙАМБАКАМ…“ — начал он в очередной раз, как вдруг почувствовал какое-то движение под ладонями и увидел неприятное и опасное существо с остатками рыжей шерсти на голове.

Ужас внушали длинные, красные когти и красный, блестящий свежей кровавой влагой рот, словно эта самка, пахнущая призывными ферромонами, только что терзала и грызла добычу, удовлетворяя лютый, многодневный голод.

Острые глаза моментально отсканировали ее слегка помятое лицо с остатками косметики, неприятные, пронизывающие глаза с суженными зрачками. Под гладкой кожей ходили крепкие мускулы — двуногая тварь явно собиралась броситься в атаку.

В лапах зашевелились мышцы, когти вышли из подушечек, спина стала непроизвольно выгибаться, в горле возникло тихое шипение, готовое перейти в душераздирающий вопль. В голове осталась только одна мысль — защитить себя, защитить хозяина…

Максим очнулся, огляделся и увидел, что к нему идет Ирина. Мара, выгнув спину, шипела на соперницу.

— Ирина, ты не могла бы подождать, пока мы закончим? — попросил он.

Женщина хотел что-то сказать, но сдержалась, в результате чего у нее изо рта вырвался невнятный приглушенный звук, напоминающий шипение.

Она развернулась и выбежала из комнаты.

Кошка снова опустилась на колени хозяина и испытующе посмотрела ему в глаза.

— Ты думаешь, я не понимаю, что этой швабре здесь не место? Даже Ксения с ее идеей продолжить человеческий род, лучше смотрится в этом доме, — сказал Максим. — Но мне нужно, нужно это ископаемое.

Кошка отвернулась и огорченно вздохнула.

— Мы избавимся от нее. Однако придется немного потерпеть… — пообещал он Маре.

На стенных часах, мерно сменяя одна другую, плыли цифры. Была глубокая ночь. На тумбочке у кровати горела свеча. В тишине казалось, что ее свет и создает мир, очерчивая круг реального. Все, что смутно угадывалось во мраке вне его, принадлежало к иному измерению, царству теней, снов, небытия.

Со шкафа поблескивали 2 зеленых огонька. Это вместе с людьми бодрствовала Мара, — посредник между мирами, страж спокойствия и телохранитель Максима.

Она решила остаться, на случай, если хозяину потребуется помощь, хоть кошке и было неприятно, что непрошенное, неизвестно откуда пришедшее существо лежит на постели хозяина.

Мара даже дала себя погладить, чтобы убедиться, что помойная человеческая самка ничем не больна. Теперь кошка внимательно наблюдала за происходящим, готовая кинуться в бой при первых признаках опасности, грозящей ее другу.

— Посмотри, как кошка глазами сверкает, — сказала Ирина.

— Ира, тебе бы понравилось, если бы тебя называли не по имени, а просто „теткой“? — спросил ее Максим. — Вот и Мару не называй. Она девушка умная, все понимает, только не говорит. А на тех, кто ей не нравится, Мара насылает порчу.

— Да, кошка у тебя непростая. И за себя постоять может, и защитить есть кому, — печально ответила Ирина. — А меня и сукой, и шлюхой, и как только не называли.

— Да ты что, — поразился Максим. — И кто тебя так?

— Да вот, далеко ходить не надо. Приятель твой, Толик. Он мне такие сцены устраивал, такие гадости говорил…

— Кстати о Толике, — перевел разговор Максим. — Я так и не понял, что же с ним случилось. Его Корпус Теней забрал? Или он сам помер с перепугу?

— Макс, не спрашивай меня про это, — напуская на глаза слезу, ответила Ирина, готовясь разразиться настоящими рыданиями.

— Ты подожди реветь. Объясняй все по порядку снова. Я долго слушал твой рассказ, но это все эмоции, вода. Какого черта тебя понесло к нему? Ты ведь знала, что он должен сидеть тише воды, ниже травы?

— Да, — виновато и жалобно ответила Ирина. — Но я соскучилась… Ты завел меня, разозлил, и исчез. Мне хотелось снова побыть рядом с живым человеком. Пусть даже с ним. Ведь ты знаешь, у нас на Гелиосе с этим проблемы. На весь шарик людей — 29 тысяч с копейками. Даже призраков нет. Поговорить не с кем.

— И ты, устав сидеть одна без дела, решила проведать Толика?

— Да, — с виноватым и жалобным видом ответила женщина. — Я ведь не думала, что все так получится.

— А вышло так, — Максим сделал паузу, собираясь с мыслями. — Ты приехала и застала своего приятеля в непотребном виде.

— Копылов был пьян, как сапожник. При этом он пытался читать мантру. Я стала с ним говорить о своих проблемах. Мне хотелось от него немного поддержки и сочувствия. А он понес пургу про то, что я ничего не понимаю в духовном развитии. Что я просто бездушный кусок мяса, — Ирина усмехнулась. — И это он говорил мне…

— А что, Анатолий был сильно неправ? — иронически поинтересовался Максим.

— И ты туда же — с огорчением констатировала она. — Что от вас, начинающих можно ждать. Родись ты хоть раз в полной памяти, одолеваемый сожалением о незавершенных делах и потерянных близких, ты бы так не говорил.

Если бы ты хотя бы лет сто выполнял духовные практики, то понял бы, как много дает время и как много оно отнимает. Ты ведь совсем мальчишка. Ты был ребенком недавно, тебя только-только оторвали от материной сиськи. У тебя детство не выветрилось из заднего места…

Максим явно не ожидал, что вот еще две минуты назад депрессивно предававшаяся печали тетка пойдет в лобовую атаку, ударив по самому больному.

— Рассказал бы кто, чем я от нормального человека отличаюсь, — сказал Максим.

Ирина бросила на него взгляд, пытаясь понять, шутит или издевается этот странный мужчина. А если издевается, то над кем. Она смотрела на Максима долго, пронизывая насквозь. Наконец ее взгляд смягчился. Ирина поняла, что новый любовник действительно хочет узнать.

— А тебе никто об этом не говорил? — спросила она.

— У нас не принято распространяться на эту тему. Однако, я частенько ловлю своих знакомых на мысли, что Максим Величко совсем ребенок.

Хоть между тем этому ребенку 78 лет, у него два высших образования, тридцать лет работы в клинике для душевнобольных. Я о людях знаю все, знаю, кто чем дышит. Об чужих мыслях я догадываюсь раньше, чем их носитель осознает, что же пришло ему в голову. Я могу любого ввести в транс, если захочу.

— Ну, вот видишь, Макс, какой ты мальчишка, — мягко остановила его она. — А теперь послушай старую суку. В первый раз умираешь по-настоящему. Тоннель, свет в конце тоннеля, ангелы, близкие. А потом вдруг осознаешь, что все это просто иллюзия, игры…

— Подожди, это совсем не так, — возразил Максим. — Я лично видел в воспоминаниях людей нечто подобное.

— Как тебе объяснить, — Ирина задумалась на мгновение. — Понимаешь, это правда и неправда одновременно. Оно вроде бы на самом деле, но все можно прекратить в любой момент, стоит лишь захотеть. И ничего не остается. Лишь то, что хотел бы видеть. Потом, когда приходишь снова, имеешь возможность сравнить.

— Что? — напряженно поинтересовался Максим.

— Как приходить с отягощенным сознанием. Те промежутки времени, когда я была куском писающейся под себя плоти, в котором, как в тюрьме была заключена опытная, зрелая женщина, были самыми неприятными в моей жизни.

— Расскажи подробнее, — попросил Максим.

— Нет, милый мой, — мягко отказалась Ирина. — Это очень личное.

— И случайному мужику там делать нечего, — закончил за нее историк. — Но стоит ли чего-то, что ты хранишь, будто величайшую ценность?

— Ты удивительно точно схватил суть существования долгоживущих. Да, это правда. Все уже было, все снова будет, когда этого захочешь, — Ирина огорченно вздохнула, — ничего не свято. Вообще, человек после ста лет — не человек…

Недаром люди держатся группами, переходя из жизни в жизнь. Они называют это человеческими чувствами, близостью. А на самом деле — это просто неспособность установить новые отношения.

И все потому, что, прожив не одну жизнь, перемерив разные тела, понимаешь, что все в мире относительно: любовь и ненависть, доброта и злоба, прекрасное и отвратительное. Нет никаких ориентиров, никаких критериев кроме собственного желания. Но вот беда, понимание этого лишает всяких желаний. Оттого то и посмеиваются над тобой вновь рожденный, потому, что ты платишь абсолютным за относительное.

— А ты сама, Ирина? — внимательно посмотрев на нее, спросил Максим, — Разве ты не держишься за это глупое относительное? Раз ты такая умная, умудренная жизнью… Зачем это тебе?

— Понимаешь… Действительно, чувствуется многолетняя практика, — Ирина замолчала, задумалась. — Ты правильные вопросы задаешь, Максим, прямо в точку. Когда до тебя доходит относительность всего, мир раскрывается вокруг от края и до края. А ты сам делаешься маленькой, незначительной и ненужной точкой, которая просто смотрит, плавно летя в потоках восприятия.

Просто смотрит, не оценивая, не мысля, не живя. И тогда годится все, что угодно, лишь бы эту пустоту вновь сделать полной, восстановить границу.

— Иными словами…

— Мир — театр, люди — актеры.

— Это было и раньше. Эти слова принадлежат доисторическому писателю семнадцатого века от Рождества Христова. Уже тогда это было.

— Но тогда люди не переходили из жизни в жизнь, и не проводили в одном теле сотни лет. А главное, в эту пустоту вокруг могли заглянуть лишь единицы.

Самозваный пророк запретил в поте лица добывать свой хлеб, наградил долгой жизнью и дал понять основы собственной сущности. Теперь, по воле доброго Князя Цареградского, да будет он трижды славен и благословен, эта непереносимая пустота встает перед глазами, стоит лишь на мгновение забыться и перестать творить никому не нужную мелкую клоунаду.

Мы все давно стали живыми трупами, которые изображают людей, чтобы не сойти с ума от осознания того, что сами давно мертвы как горячие, чувствующие, стремящиеся к чему-то существа.

Ирина замолчала. Максим притянул ее к себе, она положила голову ему на колени. Он стал гладить ее по рыжим волосам, словно ребенка.

— Ты хороший, Макс, добрый… Хоть и не любишь меня совсем… — сказала она.

— И все же, что случилось с Толиком?

— Мы поругались. Я сказала, что он полный ноль, что спала с тобой. — Ирина жалко посмотрела на Максима. — Я была зла на тебя. Мне хотелось достать тебя хотя бы так. Толик просто взбесился. Он принялся грязно ругаться, попытался меня бить. Я ударила его, свалила с ног. Он хоть и выглядел грозно с виду, был просто студнем. Заперла его в комнате, вызвала „тачку“ и улетела. Он долго ломал дверь, потом, наконец, выбрался, сел на свой драндулет и погнался за машиной аэротакси.

Тут или сработала автоматика, или шлемоголовые, наконец, проснулись…

Из сияющего зенита вынырнула пара люггеров Теневого Корпуса. Толик, у которого индикаторы были не просто красными, а пунцовыми, попытался удрать. При маневре его глайдер врезался в воду и пошел ко дну. Потом его достали… Толик умер до удара, от страха. Остановилось сердце.

— Как я понимаю, ты была этим не слишком расстроена…

— Да, пожалуй. Мне тогда так казалось. Но через пару дней у меня на браслете стал коротко так, на мгновение вспыхивать красный огонек. Мне не помогало ничего. Ни душеспасительные беседы с гуру, ни чтение мантры. Я чувствовала себя убийцей…

— Ты испугалась, и приехала ко мне… Кстати, где твой браслет?

— Где-то на улице…

— Обязательно надо будет получить новый, — предостерег ее историк.

— Да… Я чувствовала, что только ты сможешь мне помочь. Если не вылечить, но хотя бы защитить от полуроботов из Корпуса.

— Могу… — ответил Максим, чувствуя себя подонком. — Как ты узнала адрес?

— Земля, ВИИР, Величко — исчерпывающие сведения, — Ирина улыбнулась.

— А что за представление ты устроила у дома?

— Да, глупо получилось, — вздохнула Ирина, выгибаясь и поворачиваясь, как большая кошка. — Но тебе ведь понравилось.

Она хитро взглянула на Максима.

— В общем-то, да, — согласился он.

— У тебя стоял, как лом, когда ты нес меня, слабую и покорную…

— Хитрую и коварную, — в тон ей ответил Максим.

— Ну, не без этого, — согласилась Ирина. — Правда коммуникатор я в снег уронила не специально. А там оставалось только надеяться, что ты никуда не улетел.

Дурацкое изобретение поляризационные ставни. Изнутри видно, что делается снаружи, а из дома ни одни лучик не выйдет. Есть свет, не света — окна все равно темные. Я думала ты дома, даже такси отпустила.

— Зачем?

— Чтобы не прогнал, — призналась она.

— Давай спать, — предложил Максим.

— Как скажешь, милый, — сказал Ирина.

Через некоторые время, сквозь сон, Максим услышал, как она плачет.

— Что случилось? — спросил он, заживая свечу.

Ирина вся тряслась от рыданий, отворачивая лицо от Максима.

— Нет, не надо, — повторяла она. — Не тебе смотреть, какая я стала некрасивая, — повторяла она сквозь слезы.

Эта маленькая истерика разбудила Мару, которая укоризненно посмотрела на мужчину и женщину, словно спрашивая — „Какого черта вам не спится, люди?“.

Кошка выгнула спину колесом, потянулась, легла. В темноте зелеными звездами засияли ее глаза. Мара снова лежала и слушала, готовая вступиться за своего хозяина.

— Расскажи мне о Толике, — попросил Максим. — Какой он был, чем жил, к чему стремился.

— Толя был славным парнем. Мы знакомы с ним лет 15. Для него оказался большим даже тот короткий срок, который он прожил. Раньше, он, наверное, провел бы полную приключений, лишений и опасностей жизнь, состарился и умер. Но джиханская магия не дала ему стареть так, как требовал того его ум. А джиханский строй не давал ему почувствовать вкус жизни. Он, наверное, рассказывал тебе.

— Да, — ответил Максим. — И про Дальнюю Разведку, и про гниду из отдела кадров, и про тоннель.

— А он не говорил про то, как сеял хлеб? — спросила Ирина.

— Нет, — ответил Максим. — Расскажи.

— Толик распахал участок возле дома, 10 на 10 метров и засадил невесть откуда взявшимися зернами пшеницы. Поливал из шланга, удобрял комплексной подкормкой для цветов, птиц отгонял. Потом сам срезал стебли серпом, который сам выковал, обмолотил. Мечтал как на будущий год засеет пшеницей гектар, не меньше.

Ты знаешь, я давно его не видела таким счастливым. У него была цель в жизни. Такая простая, которая требовала приложить чувства и руки до пота. Он хотел открыть пекарню и печь настоящий хлеб, по старинным рецептам. Просто так, чтобы люди вкус этот не забыли. Он бескорыстный был, хотел только нужность свою почувствовать.

Представляешь, обычно непоследовательный и ленивый, не доведший ни одного дела до конца, Толик сам собрал из заказанных деталей плуг и выписал маленький, но мощный гусеничный вездеход.

Он каждый день со мной обсуждал, когда же, наконец, можно будет сеять зерно снова, раз от раза все больше и больше, хвалил климат Гелиоса, который позволял снимать несколько урожаев в год. Но однажды пришел равнодушно-спокойный чиновник из экологического контроля, — женщина раздраженно умолкла.

— Ну и…

— Он сказал, что распашка земли нарушает биологическое равновесие, вызывает эрозию почв. А на такие дела контроль глаза закрывать не будет. Одно дело, если кто-то разводит пшеницу на клумбе вместо цветов, другое, если готовится обработка земли в промышленных масштабах. Сверху видно все… От спутников наблюдения ничто не скроется.

Никогда не забуду, как этот негодяй, просто высказал сомнение в душевном здоровье Толика. Легко так, между делом, заметив, что субстратно — клеточные технологии способны дать больше и лучше…

— Что было дальше?

— Дринк-дринк, буль-буль, — устало и зло сказала Ирина. — Толику нужно было чем-нибудь таким заниматься. Чтобы всего его захватило, чтобы было важным, нужным, полезным. Чтобы на виду быть, значимость свою чувствовать. А не работа, — так пьянка.

— А чем-нибудь другим заниматься он не пробовал?

— А что он умел? Нарубил из сухостоя и бурелома уродцев — без слез не взглянешь. Это кто-то ему сказал, что у него неплохо деревянная скульптура получается. Благо Толик не конченый дурак был, небольшое понятие о прекрасном имел. Пустил все на дрова. Да и дрова сейчас никому не нужны…

Пытался камни обрабатывать — но кому это надо, когда машина сделает это лучше и быстрее. Пытался лепить кособокие кувшины, горшки и глиняные свистульки в стиле этно, — не получилось. По образцам так, на троечку с минусом выходило. А когда Толик сам придумывал модели — народ или плевался, или ржал в голос. А Толик, он же такой самолюбивый был…

Короче, не нужен простой, трудолюбивый, не хватающий с неба звезд, мужик оказался.

— Да… — протянул Максим. — Заработал синдром ненужности… Тут его и цапанули ребята в шлемах.

— Максим, ты, конечно, извини, но вы здесь все извращенцы полные. Это вас бы нужно шлемоголовым хватать. В Царьграде люди встречаются на вечеринках и трахаются, даже не спросив имени. Мужчины держат биодроидов для секса, похожих на телеведущих, актрис и даже императрицу. Молодые девчонки не могут уснуть без грезогенератора. И это никого не смущает. А когда мужик… Ладно, проехали. Ты ведь кстати тоже…

— В смысле? — Максим напрягся.

— Святую молитву Господу, которая продлевает дни жизни тел наших и дает бессмертие духа, пускаешь на животное.

— Кто это животное? — недобро поинтересовался Максим. — Ты ври, да не завирайся.

Со шкафа донеслось отчетливо слышимое шипение.

— Я пока ты… Ну, там, в комнате на третьем этаже…

— Ну…

— Я в гостиной видела фотографию. Там Мара совсем старенькая. И дата стоит 20-ти летней давности. Сколько же ей на самом деле?

— Полтора года, — спокойно ответил Максим. — Вы на меня это не повесите.

— Хорошо, Маре полтора года, — согласилась Ирина. — Ты добрый, Макс. Пожалей и меня беспутную.

Женщина уложила голову ему на плечо, а через мгновение спала крепким, здоровым сном.

— Ну что вот с ней делать, — сказал Максим кошке.

Та легко спрыгнула со шкафа, пробежала по полу и устроилась на свое законное место — на подушке возле хозяина…»

… В дверь вежливо, но решительно постучали.

— Федор Андреевич, — вам пора капельницу делать, донесся из-за двери голос медсестры.

— Сейчас открою, — отозвался Конечников, раздраженно буркнув. — Почитать не дадут спокойно.

Конец 14 главы.

Глава 15 СИЛА 12 СЛОВ

— «Вот это да», — непрерывно звучало у Конечникова в голове. — «Эти мантры делали бессмертными даже кошек».

Федор подумал, что когда узнает заклинание вечной жизни, то непременно вылечит своего деда, чтобы тот снова стал молодым и здоровым. Да и он сам бы читал эту мантру, какие бы кошмары не приходилось ему при этом терпеть. Главное длить и длить себя тысячи лет, наполняясь знаниями и мудростью, наблюдая, как встают и рассыпаются прахом города, как брошенные зерна идей, слов и действий дают всходы.

Тут Конечникову стало стыдно. Когда-то строй кровавого тирана лишил жизни и разлучил в круговороте инкарнаций его и Лару. Ради торжества этой самой мантры и одурманенных ею болванчиков.

Мысли перешли на кровавые завалы из трупов противников античеловеческих режимов, о которых говорилось в учебниках. Тут Конечников словно споткнулся. Что было при Навуходоносоре или Сталине — Бог знает… Но он сам прочел в этой книге, что во времена Князя Князей семейные пары получали от государства оплачиваемый отпуск на пять лет для рождения ребенка. При этом денег хватало, чтобы облететь все Обитаемое Пространство и жить ни в чем себе не отказывая. И далеко не каждая женщина могла получить разрешение продолжить род людской.

Это означало, что человек был большой ценностью, которую нельзя было губить просто так, без серьезнейших на то оснований.

А ужасы джиханского строя были, по меньшей мере, преувеличены.

Конечников пытался найти в себе силы отказаться от поиска мантры и прекратить чтение. Он вспомнил страшилки, которые были описаны в тексте.

Федору была не очень понятна суть претензий Ирины к вечности, оттого сопли беспутной тетки по этому поводу его не слишком впечатлили. Напротив, вся его жизнь, проведенная на действительной воинской, стертая, истраченная на служение государству, которое он ненавидел, требовала этой мантры. Бесцельно прожитые, украденные империей годы нельзя было вернуть, но можно было продлить свое время, чтобы отнятое стало лишь ничтожной его частью.

Медсестра закончила. Федор, рассеяно поблагодарил девушку. Заперев за ней дверь, он продолжил чтение этой невозможной книги, имея целью найти полный текст когда-то известной всем и каждому, а ныне отошедшей в забвение мантры бессмертия.

«Оранжево- красные лучи утреннего Солнца, теплые, ласковые, лились в дом через громадное, во всю стену окно. Если не смотреть на заваленный снегом лес и тяжелые, белые шапки на елях и соснах, можно было бы решить, что наступило лето.

На кухне, несмотря на включенную вентиляцию, было тепло. Максим не любил с утра прохладу, его не проснувшийся организм требовал расслабленной неги. Однако, на этот раз рассеянного состояния, наполненного мыслями ни о чем, не получилось.

Едва появилась Ирина, Мара преувеличено энергично начала тереться об ноги хозяина, требуя завтрак. Обычно она так не делала, с достоинством ожидая, когда Максим приготовит ей еду.

Гостья Максима стала соревноваться с кошкой, выцарапывая свою долю внимания. Она без зазрения совести отвлекала его на всякие глупые затеи, видимо считая это вполне заслуженным после нескольких половых актов и полночного разговора „за жизнь“.

Младший научный сотрудник впервые не знал, что ему делать. Бывшая любовница Толика свалилась ему как снег на голову, не имея за душой ни единого кредита, потратив все на перелет от Эпсилона Короны до Солнца.

Дисплей погоды показывал, что за стенами дома стоит мороз в 45 градусов. Утро в лесу под Владимиром выдалось солнечным и особенно холодным. Максим с неудовольствием понимал, что тетка в своей негреющей шубейке на тараканьем меху и декоративной обуви, сегодня на улице просто даст дуба.

А ее нужно было довести хотя бы до института, а там можно было бы спихнуть на руки начальства, пусть думают, куда ее определить.

Оставить Ирину у себя, означало бы плюнуть в душу Ксении, совсем неплохой девчонке, вызвать неудовольствие Мары, а главное, поставить с ног на уши весь налаженный быт.

Однако не использовать гостью в программе „Город“ и отправить обратно из-за проблем морального порядка, означало не только лишить ВИИР бесценных данных, но и погубить Ирину, которую наверняка взяли под постоянное наблюдение ребята из Теневого корпуса.

Это и смутное чувство жалости к неглупой, но совершенно запутавшейся тетке, заставило Максима предложить ей обновить гардероб, выбрав что-то подходящее для здешнего климата.

Услышав это, Мара скользнула по лицу хозяина насмешливым взглядом. Ирина, забыв обо всем, самозабвенно занялась покупками.

„Главное — довезти“, — повторял Максим, глядя, как она роется в каталогах магазина, листая клавишами просмотра страницы. Из одежды на любовнице Толика были одни маленькие, едва прикрывающие причинное место трусики, позволяющие рассмотреть ее всю. Много лет заботы Ирины о собственном совершенстве сделали ее тело неотразимо привлекательным. И она вовсю этим пользовалась. Движения были подчеркнуто гибкими, пронзительно, первобытно сексуальными. Они будили что-то глубоко скрытое в подсознании. Максим ловил себя на мысли, что снова готов наброситься на свою гостью, плюнув на то, что они тогда точно опоздают.

Однако ей не по силам было обмануть врача-психиатра с многолетним стажем. На экране плыли модели, которые придирчивая покупательница с негодованием отвергала. Через неравные промежутки времени, но с какой-то явной закономерностью, Ирина останавливала просмотр и одевала своего виртуального двойника в каталожную модель. Она долго придирчиво разглядывала результат, двигая руками и ногами, отчего экранная модель с лицом и телом Ирины делала на экране те же движения.

При этом Ирина отвлекала Максима, который наконец-то устроился перекусить на скорую руку и Мару, которая, брезгливо косилась на каждый возглас непрошенной гостьи, поневоле отрываясь от совершения сложного ритуала принятия пищи.

— Котик, ты думаешь, мне это подойдет? — спросила она, наверное, в сотый раз.

При этом Ирина покосилась на брошенную на столе сервисную карту Максима, которой она собиралась сделать легкое кровопускание.

— Не знаю, как тебе, а мне понравилось все, что ты померила. Выбирай сама. Если ты не остановишь свой выбор на чем-то конкретном, я опоздаю на работу.

— А что, у вас за этим следят? — удивилась Ирина. — Когда я работала в редакции, у нас отсутствия просто не замечали.

— ВИИР — режимный институт, — объяснил историк.

— А сколько ждать заказа? — поинтересовалась она.

— Для верхней одежды — полчаса… Остальное — гораздо быстрее… — ответил Максим. — Центральная планета Обитаемого Пространства все-таки.

— А до работы сколько добираться?

— Чистого времени, от порога до порога — 20 минут. Это с прогревом глайдера.

— Макс, я закончила, — сказала Ирина, — Введи, пожалуйста, свой код, милый.

Сумма была изрядной. Максим совершенно не беспокоился о том, сколько съест эта тетка, благо он снабжался по третьему имущественному классу, но при этом тратил всего лишь десятую часть кредитования. Значительные суммы кредитных баллов ежегодно сгорали по прошествии стандартного срока в 13 лет.

— Вот оборжутся операторы в магазине, когда увидят, что Максим Величко, солидный человек, историк, накупил лифчиков и заказал доставку домой, — с усмешкой сказал Максим.

— А что, у вас женщины сами себя обеспечивают? — удивилась Ирина. — На Гелиосе никого не удивляло, что толстый, пузатый мужик шестьдесят восьмого размера заказывает тоненькие женские маечки и кружевные трусики, которые ему и на нос не налезут.

— А Бог его знает, — признался Максим. — Десять миллионов человек на одной планете — солидное количество. Всякое может быть.

— Целых десять миллионов, — мечтательно сказала она. — Трудно даже представить… Но в доисторические времена столько людей было только в одном только Мертвом Городе.

— А теперь там развалины и заросли дрянка. В центре поменьше, на окраинах побольше.

— А дрянк это что?

— Милое растение, кустарник с шипами как у терновника, иглами как у кактуса, колючими, обжигающими листьями и ядовитой пыльцой. Иногда его называют терновой или тернавью.

— Откуда же такая пакость взялась? — поразилась женщина.

— Бог его знает… — ответил Максим. — Говорят — мутация. На развалинах долго ничего не росло. Потом появилось оно. Кто-то придумал красивую легенду, что это из земли вышло древнее зло. На раскопах приходится эту пакость выжигать огнеметами, а самим, как космонавтам, залезать в защитные костюмы с ультрафильтрующими респираторами. Но, я думаю, ты скоро все сама увидишь.

— Ты возьмешь меня в место, где все началось? Спасибо, милый.

Скоро по трубе контейнерной доставки для Ирины пришло 7 объемистых тюков. Времени оставалось совсем мало.

Максим отправился готовить машину к взлету. Он строго предупредил Ирину, что долго ждать ее не станет. Но это было пустой угрозой. Историк никогда бы не оставил свою кошку и свой дом в распоряжение этой ненормальной.

Максим завел глайдер и вышел на мороз, полюбоваться чистым, нетронутым снегом и пронзительно голубым небом.

Он стоял так довольно долго, пока не почувствовал настоятельную необходимость подвигаться. Максим стал энергично ходить взад и вперед. Клубы пара от дыхания намерзали на ресницах, делая их холодным и тяжелыми.

Мороз начал щипать щеки. Историк хотел было вызвать свою гостью по телефону, но тут она показалась в дверях.

Ирина оделась весьма добротно, по крайней мере, сверху. Максим оценил теплую шубу, меховую шапку и сапоги на меху. Все было по погоде, красиво, удобно и очень шло Ирине, делая ее красавицей древних, былинных времен.

Яркое солнце играло в каждом волоске меха, светилось в чистых, пронзительно зеленых глазах. Несмотря на непривычную одежду, она двигалась с грацией дикой кошки, точно выросла и всю жизнь прожила в холодном краю. Только загорелое лицо напоминало о том, что она — жительница жарких миров.

Ирина со счастливой улыбкой, показывая ровные, белоснежные зубы, подошла к Максиму, повернулась, давая посмотреть на обновки, обняла и крепко поцеловала.

Максиму очень хотелось узнать, что надето на ней под шубой, чтобы не краснеть на работе за свою спутницу. Однако, он не стал проверять, чтобы его подопечная не посчитала это требованием заняться с ним любовью прямо в машине.

На стоянку ВИИРа, глайдер младшего научного сотрудника приземлился без двадцати двенадцать.

Идя по коридору к своему кабинету, Максим отметил, что позади раскрылась дверь. Какая-то девчонка из секретариата, у которых на всех была одна наружность: — черные, длинные, прямые, крашенные волосы и непременные темные очки с удлиненными линзами „под кошку“, ойкнув от изумления, с открытым ртом уставилась вслед спутнице Максима.

Едва историк вошел в кабинет, как зазвучал зуммер вызова. Величко нажал кнопку ответа. На экране появился Дмитрий Абакумов, его непосредственный начальник.

„Микрошеф“ хотел что-то сказать, но, увидев, что Максим не один, отключился. Историк заметил, как вытянулось лицо начальника.

— Ну, сейчас начнется, — покачивая головой, сказал Максим.

— Что?

— Воспитательная работа, — ответил он.

— Мне уйти? — спросила Ирина.

— Нет, оставайся. Посиди на диванчике. Вдруг пронесет.

Максим помог спутнице снять шубу и просто оторопел. Под ней обнаружилась короткая, кожаная юбка темно-коричневого цвета, открывающая стройные ноги Ирины и трикотажная, зеленая блузка с меховыми вставками. Блузка была бы очень теплой, если бы не громадный вырез, в котором нахально красовалась большая часть высокой, крепкой груди Ирины.

Дело довершали сапоги выше колена, которые, больше бы подошли для танцовщицы стриптиза.

— Атас, — сказал Максим.

— Что — нибудь не так?

— Нет, ничего, просто у нас так не ходят.

— А разве плохо? — обеспокоенно спросила она. — У меня туфли есть.

Ирина наклоняясь, и балансируя на одной ноге, стала стягивать сапог, отчего Максим смог рассмотреть всю ее грудь и даже увидеть пупок. Женщина быстро поменяла обувь, надев туфли на высоченных шпильках.

— Как я тебе? — спросила она, поглядев в глаза Максиму и опустив взгляд ниже, туда, где из штанов рвался его детородный орган.

Она подошла своей модельной походкой к историку и протянула руку к этому самому месту, наслаждаясь его упругостью и готовностью к действию.

В этот момент дверь распахнулась, по всей видимости, от пинка ногой. На пороге стоял руководитель восьмого отдела, старший научный сотрудник, доктор исторических наук Дмитрий Иванович Абакумов.

Увидев, как проводит время его подчиненный, Дмитрий Иванович растерялся.

— Это черт знает что такое, — пробормотал он, быстро захлопывая дверь.

Через некоторое время начальник снова постучался, деликатно спросив:

— Если вы закончили, то могу я войти? — спросил он.

— Входите, Дмитрий Иванович, — пригласил его Максим.

Начальник вошел. Ирина к этому времени сидела на диване, эффектно положив ногу на ногу и листая журнальчик с ангельски-невинным выражением на лице. Максим нажал на кнопку, и задняя часть кабинета утонула в дымке маскировочного поля.

Он жестом пригласил начальника садиться, прервав его ступорообразное состояние. Дмитрий Иванович с трудом оторвал взгляд от места, где только была женщина.

— Максим Александрович, потрудись объяснить, что это такое, — потребовал микрошеф, протягивая планшет, на котором светился лист рапорта начальника регионального отдела Теневого Корпуса. — Кроме того, ты вчера монопольно израсходовал 4 часа машинного времени. Я понимаю, что других пользователей не было, но плановые работы были сдвинуты, из-за того, что, пользуясь отсутствием контроля, ты объявил первый приоритет для своих расчетов.

— Дмитрий Иванович, взгляни, — Максим повернул монитор компьютера и запустил расшифрованные данные.

— Мне не говорили, что ты задействовал вчера вечером большой считыватель, — сказал начальник, едва на экране появились первые кадры.

— Это всего лишь стандартная обзорная программа. Я бы хотел это сделать сегодня. А все, кто претендует на вычислительные ресурсы, могут пойти домой отдохнуть.

Аббакумов не отвечал. Он, не отрываясь, глядел в экран. Было слышно лишь его взволнованное дыхание.

— Где носитель? — отрывисто спросил он. — Боже мой, это что… она?

Дмитрий Иванович кивнул головой в сторону маскировочного поля.

— Да.

— Я уж подумал, что ты дроида на работу привел, — сказал начальник. — Главный компьютер в твоем полном распоряжении. Тебе нужна помощь? Сам справишься? Хочешь, сканирование и обработку сделает Алевтина?

— Спасибо, нет, — раздался голос невидимой за полевой завесой женщины. — Я буду работать только с Максимом.

— Извините, мы не представлены, я не знаю, как вас зовут… ВИИР не частная лавочка, — возразил начальник. — Сведения имеют неоценимое научное значение. Неужели вы не понимаете?

— Я тупая, необразованная баба, — ответила Ирина. — Мне все равно. Я могу собраться и отбыть на историческую родину.

Это было блефом, но Абакумов поверил.

— Как угодно, — сказал он, меняя тактику. — Максим, проверь, свободен ли какой-нибудь из гостевых домиков, направь в кредитный отдел заявку на снабжение по четвертому, нет, по третьему классу, предоставь машину из институтского транспортного парка, что-нибудь новое, из последних поступлений. Сошлись на меня. Я сейчас подготовлю необходимые бумаги.

— У меня есть, где жить… — донеслось с другой стороны.

Абакумов проигнорировал реплику.

— Максим, ты нас познакомишь? — спросил он подчиненного.

— Пожалуйста, — ответил Величко. — Ирина, это начальник моего отдела, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Дмитрий Иванович Абакумов.

— Рада с вами познакомиться, — ответила она, выходя из маскировочного поля. — Ирина Кузнецова, в прошлом журналист, ныне просто праздно и бездарно тратящая жизнь особа.

— Очень рад, — ответил Абакумов.

Он, безо всякого интереса, посмотрел на ее ноги, талию, грудь и уцепился взглядом за лицо, складывая на своей физиономии дежурную радушную улыбку.

— Я буду работать только с Максимом, — повторила она.

— Пожалуйста, кто вам не дает, — ответил Дмитрий Иванович. — Я просто беспокоюсь, что Максим Александрович у нас человек новый, он у нас всего 10 лет. К сожалению, у него мало практики.

— Ну, надо же когда-то начинать, — ответила Ирина.

— Ваш оптимизм заразителен. Что, будь, по-вашему. Единственно, что я бы хотел, — чтобы у вас было свое жилье, пока вы будете гостьей нашего института. Вы там можете не появляться, это ваше право, но…

— Хорошо, — ответила Ирина. — Лицемерие- это плата, которую платит порок добродетели. Не помню, кто из древних это сказал.

— Пойду, сделаю необходимые приготовления, — продолжая держать на лице приклеенную улыбку, сказал Абакумов. — Не прощаюсь, мы скоро увидимся…

— Ты знал? — спросила Ирина, когда они снова остались наедине.

— О чем? — поинтересовался Максим.

— Не притворяйся. Я спрашиваю серьезно.

— Знал, конечно, — ответил Максим. — И что из этого?

— Ты потому пустил меня к себе? — внимательно изучая его лицо, спросила Ирина.

— Ты не оставила мне другого выбора, — ответил историк.

— Вызвал бы Службу Спасения, — мрачно сказала она. — Все так поступают. Через 5 минут прилетели бы, через 10 избавили бы тебя от обузы.

— Бог его знает… Может, так и надо было сделать, — согласился с ней Максим. — Все равно я не рассчитывал, что мне, молодому сотруднику, отдадут курицу, которая несет золотые яйца.

— Сам ты курица мокрая, — ответила ему она. — Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Значит, ты не рассчитывал…

— Да, — ответил Максим. — Но не мог же я дать тебе околеть на улице.

По лицу женщины пробежала целая гамма эмоций, прежде чем она вновь овладела собой.

— Ладно, проехали, — сказала Ирина устало. — Где тут у вас главный компьютер?

Чтобы попасть к „суперу“, нужно было опуститься глубоко под землю. Проделав это путешествие, Ирина и Величко попали из уютного офиса, с мягким светом бра и продуманным богатым интерьером, в сырое, холодное подземелье.

Кабинка остановилась на обзорной галерее центрального модуля. Галерея висела между огромными трубами резонаторов, которые выходили из пузатых боков установки и уходили в породу. Несмотря на сплошное остекление, находиться на этой жердочке было очень неуютно. Под ногами гудел и раскачивался тонкий металл. Внизу горели огни, шумели кары и сновали крохотные фигурки техников. От этого непрочность конструкции чувствовалась особенно остро.

Ирина незамедлительно схватилась за плечо спутника. На ее лице проступил непритворный ужас.

Максим указал Ирине на лесенку, ведущую вниз.

— Пошли, — предложил он.

Ирина непроизвольно ойкая и бормоча невнятицу, боком двинулась за ним по гулкому металлу, обеими руками повисая на Максиме.

Они опустились до маленькой двери в стене и вошли вовнутрь несокрушимого, тяжелого сооружения.

Ядро установки надежно перекрывалось броней и энергетическими полями. Там сходились оконечные резонаторные камеры сложной трехмерной сети чувствительной матрицы, располагались приборы управления полевыми диафрагмами и усилителями.

Главный аппарат ВИИР представлял собой гибрид сверхмощной вычислительной машины и информационной энергоматрицы, управляемой чувствительной электроникой.

Огромные размеры магистралей и усилителей определялись длинами продольных волн, которые на частотах человеческого мозга обладали поистине гигантскими размерами.

Вычислительная часть комплекса преобразовывала данные в трехмерное изображение высокой четкости, позволяющее моделировать окружение индуктора воспоминаний практически со 100 % достоверностью, позволяя воскрешать прошлое во всех красках, деталях, делая его зримым, осязаемым, живым.

В центре управления раздавались рапорты контрольных групп.

Расчеты, в спешном порядке затребованные с различных объектов, заполняли огромное подземелье, разворачивали мобильные терминалы, беря под наблюдение все участки сложных коммуникаций суперкомпьютера. В подземном царстве разгорался нешуточный переполох.

Тонко структурированные воспоминания бывшей московской художницы, были для института манной небесной. Институт исторической реконструкции многие годы топтался на месте из-за отсутствия качественного материала.

Максим последовательно активировал системы громадной установки. Отсек управления оживал, загорались экраны и датчики, в тишине все явственней проступал гул работы сильноточной электроники.

— Макс, мне страшно, — поминутно канючила Ирина. — Долго еще?

— Нет, — ответил историк. — Уже скоро. Мы давно бы начали, но большой шеф страхуется. Он не хочет промахов с самого начала.

— А это долго будет? — переменила тему она.

— Считывание? Да, долго. Часа по полтора в день, — ответил историк, продолжая свое дело.

— В день? — несказанно удивилась Ирина. — Ты хочешь сказать, что это будет не один раз?

— Нет, конечно. Не раз и не два. И даже не десять. Ты попала по полной программе, — ответил ей историк.

— Сколько? — настойчиво спросила она.

— С учетом полезной для ВИИР информации в тебе, скорости считывания и декодирования с нужным качеством и детализацией…

— Не тяни, — подстегнула его Ирина.

— Короче, минимум год, максимум четыре. Я смог бы уложиться в два.

— А в десять? — поинтересовалась она.

— Это нужно постараться, — с усмешкой ответил историк.

— А что мне за это будет? — скандальным тоном спросила Ирина. — Во так вот по жердочкам мотаться дорогого стоит…

— Ты ведь слышала… Отдельный дом, такой же, как у меня, только побольше и получше, снабжение по 3 классу, глайдер в личное пользование. Обязательно дадут подъемные. Будут организована перевозка твоих вещей с Гелиоса и обратный перелет. На все время работы в ВИИР ты будешь освобождена от уплаты налогов. По результатам работы будет выдан несгораемый кредитный бонус.

— Да нахрен мне все это надо, — запальчиво сказала она. — Отпусти меня, Макс, не надо мне этого.

Чувствуя себя подонком, Величко невзначай коснулся рукой сигнального браслета.

Ирина поняла намек. Она на глазах сникла, обмякла, поняв, что теперь никто ее отсюда добром не выпустит.

— Ты сам что-нибудь с этого получишь?

— Наберу, может, данных для докторской диссертации…

— Негусто, — ответила она.

— А у меня все есть.

— Бессмертная кошка?

Максим не стал злить Ирину в такой момент, поэтому сделал вид, что не слышит.

— Первый пост — 5-х минутная готовность, — сказало радио.

— Ирина, пошли, — пригласил ее Максим.

— Куда? — спросила она.

— Вот сюда, — ответил Максим, показывая на маленькую дверцу.

За ней была овальная комната, в которой было лишь одно кресло точно в центре установки на перекрестке восьми волновых магистралей. Максим усадил в него Ирину. Она заметно дрожала.

— Макс, мне страшно. Ведь пока рано, есть пять минут, — повторяла она. — Макс, давай поедем домой.

— Потом, девочка, — ответил историк. — Вот сделаем дело и поедем. Я буду рядом.

Она сдалась и позволила надеть на себя датчики телеметрии и зафиксировать себя в кресле.

„Слава Богу“ — пронеслось в голове у историка. — „Теперь никуда не денется“.

Максим вдруг поймал себя на мысли, что Ирина, связанная ремнями, смотрится крайне эротично. И вдруг почувствовал, как в голову пришла дикая мысль, овладеть ей во время того, как интерферирующие продольные волны будут входить в резонанс с ее давно прошедшими жизнями.

Провожаемый жалобным взглядом Ирины, историк скрылся в тесной каморке управления, отделенной от камеры считывателя сорока миллиметрами прозрачного изолирующего композита.

Управление большой установкой сильно отличалось от портативного меморидера и требовало большой осторожности ввиду чрезвычайной мощности линейных усилителей. Сканирование было очень опасной операцией, в которой здоровье и жизнь индуктора зависела от умения оператора. Максим начал плавно увеличивать выход энергии на резонаторах.

Полевая сущность Ирины отозвалась включением в теле механизмов бегства от реальности: сердцебиением, холодным потом и, наконец, криком и слезами. Было видно, как она раскрывает рот в беззвучном крике. По движению губ явственно прочитывалось: „Макс, не надо!“

Максим тут же сориентировался, добавив мягких и спокойных мозговых ритмов во внешнюю принудительную модуляцию. Ирина перестала кричать, сваливаясь в зыбкий, изменчивый мир собственных фантазий. Это было не страшно.

Усилители вышли на расчетный режим, призрачный фиолетовый свет разгорелся в прозрачных трубах волноводов, заполнил туманом камеру считывателя. Стоячая волна стала настолько сильной, что начала излучать в видимом диапазоне.

На мониторе прокатилось кольцо огней, показывая, что датчики информационной матрицы до самых дальних уголков получают устойчивый сигнал.

Историк послойно, уровень за уровнем стал изменять настройку резонаторных камер, стараясь направить энергоинформационную сущность своей любовницы против потока времени.

Это у него получилось. Затем алгоритм временной регрессии подхватила электроника. Теперь Максиму не было необходимости самому манипулировать отсекателями и изменять тонкие настройки отражателей продольной волны.

По прошествии некоторого времени, электроника стала выводить индуктора из забытья, возвращая ясность сознания, но не в мире, где гудели линейные ускорители, и в волноводах плескалось море лучистой эктоплазмы.

Это была не Ирина. Это была совсем другой человек, иначе чувствующий и думающий. Но связь между этими личностями оставалась, оттого давно прошедшая жизнь стала заполнять сознание Максима»…

Следующие 10 страниц автор несколько неуверенно, всячески извиняясь за противоречие здравому смыслу, описывал тот мир, который открылся историку через глаза и мысли молодой художницы, вынужденной малевать на продажу пейзаж, открывающийся со смотрового парапета какой-то Воробьевой или Воробьиной горы.

То, что не могло поместиться в голове занимавшегося этим периодом историка, было предельно ясно его далекому потомку. Конечников читал и словно глядел в зеркало: несмотря на то, что поменялись декорации, все было до боли узнаваемым, виденным его собственными глазами.

Единственно, в этом мире оставалось чуть больше свободы и уважения к человеческой личности.

Начальство пока не било своих подчиненных, не загоняло за Можай, по крайней мере, в массовом порядке и безнаказанно.

Продолжали действовать опереточные органы, контролирующие соблюдение прав трудового люда.

Правителей страны давно назначала верхушка, но пока что устраивались представления, называемые «выборами».

Ветераны продолжали требовать человеческого к себе отношения. Они и сами не слишком верили, что смогут чего-то добиться, но безысходность и желание хоть что-то сделать для признания давно списанных заслуг, гнали их на улицы. Им пока — что давали такую возможность, поорать и выпустить пары, стесняясь признать, что прежние безумные правители пережевали, высосали все соки и выплюнули их за ненадобностью, а теперешней власти они и подавно не нужны.

Новая знать пока помнила, хоть и старалась забыть всеми доступными средствами, об оставшихся в недалеком прошлом «свободе, равенстве, братстве».

Пока не было законодательного разделения на классы, хотя декларируемая равноценность всех членов общества, доставшаяся в наследство от периодов лишений, войн, репрессий и утопических экспериментов с массовым смертельным исходом, была уже чисто пропагандистским трюком.

Большая война со свирепым, сильным и вероломным врагом осталась в прошлом. Однако, отравленные сытой жизнью поколения «детей, не знавших войн», устраивали себе маленькие, но чрезвычайно горячие по накалу страстей локальные стычки, на которых, как и на большой войне убивали и калечили по- настоящему.

Был там и ответ, объясняющий, зачем все это делалось, который был ясен как дважды два литературному персонажу и совершенно не укладывался в голове капитана ВКС.

По мнению автора, древние люди таким образом «не позволяли душе лениться». Люди заполняли свое время эмоционально значимыми событиями, строя бледное подобие настоящей жизни вокруг самими же созданных препятствий по материальным ресурсам, свободе перемещения и, чему больше всего поражался персонаж романа — ограничению в еде, которая для многих была фетишем, мерилом ценностей и самой желанной наградой.

Конечников долго думал о прочитанном, поражаясь, что ничего не меняется. Потом он в расстроенных чувствах выкурил сигарету и улегся спать, благо время было позднее.

Но в голове бывшего пакадура, по воле случая вынужденного прикидываться Управителем Жизни, долго крутился собачий вальс из поколений, то изнурявших себя «самодельными» трудностями, то скучающих без лишений.

И вращала этот дебильный хоровод та самая сила, которая заставляла людей сходить с ума от скуки, когда по странному капризу календаря нерабочих дней набиралось больше 3 подряд.

Утро Федора пролетело просто мгновенно. Пришел врач, затем полковник, потом были процедуры. Из младшего медицинского персонала дежурила Бэла, которая Конечникову нравилась меньше всего из-за неприятного сочетания светлых крашеных волос и диковатого взгляда карих глаз. Наконец, Конечников был освобожден от обязанностей пациента и двинулся на природу, в парк.

Его аппарат, повинуясь заданной программе, медленно поплыл над аллеями, неся на себе погруженного в чтение высокопоставленного седока. Конечников читал все подряд, забыв о первоначальной задаче — найти сочетание звуков, которое делало человека бессмертным. А древняя книга подбрасывала ему факты один невероятней другого.

…«Машина историка с мягким шорохом резала воздух. 700 км/час не были заметны в герметичном салоне, как в вату обернутом эластичным коконом поля. Помимо прочего, барьерная разность потенциалов обладала свойством гасить воздушные вихри, резко уменьшая сопротивление и шум. Глайдер Максима, скользил в полоске света от вечерней зари между темной бездной неба и сумрачной твердью земли.

— Будет холодно, — сказал историк, глядя на беспощадно-яркие звезды.

— Да, — грустно сказала Ирина, отрывая голову от стекла.

Она, наконец, вернулась из своих невеселых мыслей.

— Минут 10 и мы на месте, — сказал ей Максим. — Что-то ты совсем скисла…

— Просто я в который раз поняла, что жизнь уходит как вода в песок. Время идет, а самым большим приключением в ней остается дорога от работы до дома на прогулочной скорости. Как немного…

— Ну почему, — возразил Максим. — Куда меня только не заносило.

— А к кому ты летаешь? — поинтересовалась Ирина.

— По бабам конечно, — ответил Максим.

— Ну, разумеется, — с досадой сказала она. — Не заниматься же онанизмом.

— А если заниматься, то с партнером, — в тон ей ответил Максим.

— Вот именно… Онанизм вдвоем — как зеркало нашей эпохи.

— Кто виноват, что люди, предназначенные друг для друга, как правило, разделены не километрами, а парсеками пространства.

— Нет, не в этом дело. Люди разделены тем, что совершенно, нисколечко не нужны друг другу. От этого хочется выть.

— Ты имеешь в виду себя? — осторожно спросил Максим.

— И себя тоже, — глухо, с досадой ответила она. — Смотри, впереди появились огоньки.

— Я давно их заметил, — сказал Максим. — Это Мертвый город.

— Не называй его так, — попросила Ирина.

— Хорошо, просто город, — согласился Максим и вдруг спросил. — А ты знаешь, как ходили в атаку древние штурмовые машины?

Она не успела ответить. Историк бросил машину вниз, одновременно отклоняясь влево. „Корсар“ провалился до самой поверхности, соскользнул в русло сухой реки и помчался поднимая за кормой настоящую снежную бурю.

Ирина от неожиданности взвизгнула, схватилась руками за своего спутника.

— Что ты делаешь? — вскрикнула Ирина, возбужденная и напуганная.

— Очнись, пора, — также громко крикнул в ответ историк.

— Извини, — нормально сказала она. — Может не надо?

— Отчего? — спросил Максим.

— Прибереги это на обратную дорогу, — ничуть не смущаясь, ответила она.

— Ну, как скажешь, — никак не выдал своего удивления Максим.

Ему вдруг подумалось, что он начинает привыкать к этой помойной женщине и даже принимать во внимание ее желания.

Историку это совсем не понравилось. Что-то происходило между ними как бы, между прочим, самой собой, помимо его воли.

Максим снизил скорость и поднялся. Цель полета была совсем рядом. Посреди снежной равнины горела огнями улица большого города. На здания были налеплены сотни лампочек, которые сияли в темноте ночи, очерчивая контуры построек. На проезжей части садились лодьи и глайдеры гостей.

Историк сделал круг, показывая изнанку этой почти с идеальной точностью смоделированной улицы. Она разительно отличалась от парадных фасадов — наружу торчали внутренности недостроенных зданий, перекрытия, балки из композита, подпирающие стены. Все это выглядело как с размахом выполненные декорации.

Максим прошел над коробками домов, лишенных крыши и заваленных почти доверху снегом внутри, зашел на посадку и технично посадил машину на свободный пятачок. Вылез из глайдера и помог выбраться Ирине.

Иллюзия того, что они оказались в настоящем старинном городе, из которого непонятным образом исчезли все жители, была полной.

На занесенной снегом улице сияли огнями фонари, светились витрины магазинов, предлагая зайти. Море света плескалось на вывесках казино. На крайнем доме, граничащим с Садовым кольцом, медленно вращался огромный глобус.

Впечатление портили беспорядочно брошенные летательные машины.

Мало того, что глайдеры принадлежали к совсем другому времени, они были натыканы, где попало, довершая впечатление странной катастрофы, которая заставила людей покинуть это место налегке, бросив и дома и транспорт.

Ирина огорченно вздохнула.

— Я много думала, как это выглядит, надеялась, что будет похоже, но увы…

— Почему? — удивился Максим.

— Никакого эффекта реальности.

— Вроде все сделано как оно было, — в раздумье произнес историк.

— Нет, — покачала головой Ирина. — Несмотря на размах, есть масса деталей, которые с головой выдают новодел даже с этой стороны.

— Тебе виднее, — согласился Максим.

За этим разговором они подошли к зданию. По обеим сторонам от входа грудой мерзлого железа стояла пара „паксов“, летающих боевых роботов. Как заметил Максим, они были дезактивированы и просто пугали людей одним своим присутствием.

Сочлененные тела роботов похожие на гибрид паука, змеи и велосипедной цепи, находились в характерном для транспортировки положении. Биодетекторы были выключены и висели на гибких кронштейнах, будто короткие усики.

Историку пришло в голову, что боевые механизмы просто привезли и бросили тут давным-давно, даже не удосужившись проверить их работоспособность.

— Кошмар какой, — заметила Ирина, проходя мимо роботов.

— Абстракционизм, — усмехнулся Максим. — Неработающий элемент интерьера. Хотя кого бояться здесь, в запретной зоне…

У дверей стояла пара девушек из личной охраны императора. Они считали данные с сигнальных браслетов и оставили историка с его спутницей в покое.

Фоей кинотеатра оказалось маленьким и тесным. Историку сначала показалось, что тут кто-то непростительно ошибся. Но потом он вспомнил, что при реконструкции приняли во внимание увеличение среднего роста людей более чем на 70 см. Действительно тогда было так. Максим всегда удивился, как же можно было жить в этих домах.

После того, как они сдали верхнюю одежду в гардеробе, оказалось, что в помещении прохладно.

Точная копия древнего здания была потрясающе неудобной.

Дуло из дверей, холодом тянуло от окон и вообще, маленькие, водяные радиаторы не в состоянии были дать столько тепла, чтобы нагреть щелястое здание до комфортной температуры. Ирине, одетой в короткую юбку и блузу с огромным вырезом, стало откровенно холодно.

Максим предложил ей свой шарф, но она стоически отказалась. До начала просмотра оставалось довольно много времени, и историк со своей спутницей решили пройтись. Публика уже собралась, очевидно, решив, что лучше приехать заранее, чем спешить в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств.

Приглашенные занимались своими делами, реагируя на окружающих доброжелательно, но абсолютно индифферентно. Каждый был сам по себе. Кто-то надиктовывал данные в речезаписывающее устройства, кто-то говорил по коммуникаторам сигнальных браслетов. Большинство пользовалось портативными компьютерами для блуждания по сети. Огни вмонтированных в стандартную гарнитуру экранчиков отражались в спокойных, ничего не выражающих глазах.

Люди были одеты, в основном в черное и серое. Попадались экземпляры в рабочих комбинезонах — техники главного компьютера допоздна проверяли работоспособность механизмов считывателя и приехали сюда, в чем были.

Кое-где кучковались военные в черной форме, к которой воображение помимо воли дорисовывало серебристый энергошлем.

Прочая публика их старательно обходила. Офицеров Корпуса Теней избегали даже конченые „ботаники“ императорской „шарашки“, как называли ВИИР.

„Шлемоголовых“ не боялись, нет. Просто рядом с ними нужно было внимательно контролировать себя, чтобы не сделать чего-то такого, что могло быть истолковано их начисто промытыми энергошлемом мозгами как агрессия. Естественно, по доброй воле во внерабочее время люди напрягаться не хотели.

Также народ избегал амазонок. Амазонки — личное подразделение владимирских княгинь, созданное в незапамятной древности, остались такими же дикими и необузданными, как и в те далекие времена.

Ходила злая шутка про то, отчего амазонкам не кладут ножей и вилок — кушать ими они все равно не умеют, но непременно используют не по назначению. Глядя на этих красивых, светловолосых девочек, в это не сильно верилось.

Но это было абсолютной, без прикрас правдой. За похожими на ангелов воительницами тянулась дурная слава неуравновешенных и злобных фурий, пускающих в ход оружие по любому поводу.

Несколько офицеров военной полиции напряженно следили за тем, чтобы все прошло без эксцессов.

Ирина выделялась из толпы. Ее откровенный наряд, цокающие шпильки, красивое тело, медный загар и рыжие волосы обращали на себя внимание. Спутница Максима выглядела штучкой со страниц цареградского журнала мод, неизвестно каким ветром занесенной в запретную зону холодного континента.

Появление гостьи с Гелиоса вызвало неявный, но хорошо заметный для опытного глаза психиатра переполох. Публика бросила свои дела и переключила внимание на Ирину.

Дамы исподволь бросали на нее оценивающие взгляды, амазонки недоброжелательно щурились, мужчины откровенно глазели на нарушительницу местного стандарта. Не реагировали только „шлемоголовые“, которые по-сути давно не были людьми.

Обычно ученые дамы одевались в серые и черные цвета, носили длинные юбки или свободные брюки. На ноги они надевали тяжелую обувь вроде туристических ботинок, а верхняя часть костюма, как правило, состояла из наглухо застегнутого френча или толстого свитера под горло с жилетом обычной траурной расцветки.

Кое у кого на плечи были накинуты темные платки или пончо. Волосы старательно красились в черный цвет и распускались по плечам или прятались под бандану, чтобы не дай Бог вызвать ассоциации и с конским хвостом девушки — воина. На нос цеплялись притемненные очки, если там раньше не оказывалась компьютерная гарнитура.

Рядиться в императорскую амазонку имело смысл где-нибудь далеко: на Тау, Кассии, Алой. Но делать это, имея батальон оригиналов под боком — было просто смешным.

Но столь острую, хоть и скрытую реакцию на Ирину вызвало не это. Просто здесь давно никто не старался привлечь к себе внимания, не заявлял, столь наивно и безыскусно, что нуждается в одобрении и поддержке себе подобных.

Максим также догадывался, что кое-кто совершал туже ошибку, что и его начальник, принимая Ирину за сексдроида, которого хозяин из-за избытка дурного, низкопробного остроумия привел на мероприятие и выдает за человека.

Историк увидел, как его приятель Миша, стараясь, чтобы никто этого не заметил, деликатно проверил на своем браслете, не отзовется ли встраиваемый в каждого робота маячок в спутнице Максима.

— Макс, а что, кто-то умер? — несколько растеряно поинтересовалась Ирина.

— С чего ты взяла? — удивился историк.

— Почему все в трауре?

— Так принято, — пожав плечами, ответил Максим.

— И ты мне ничего не сказал?! — с негодованием воскликнула она. — Я же выгляжу как белая ворона.

— Ты все равно бы мне не поверила, — ответил Максим. — А потом, — посмотри. Ты произвела фурор. Теперь много дней будут разговоры про медноволосую богиню.

— Да, — сказала она, — я и представить себе не могла, что в центре Обитаемого Пространства, самом ядре цивилизации народ одевается как в забитой деревне.

— Не путай Царьград и Владимир, — ответил Максим. — И потом. Все эти цветущие девочки и мальчики — в большинстве своем — неимоверно старые существа. За их долгую жизнь было много всего: людей, событий, мыслей.

— Иными словами, этим их не проймешь. Ты это ведь хотел сказать? — спросила Ирина.

— И это. А больше то, что тут люди мало нуждаются друг в друге.

— Как же вы можете так жить, — с досадой произнесла она. — А впрочем, наверное, как везде. Просто у нас в провинции это не так заметно. Скажи, что заставило этих моральных развалин принести свои задницы сюда?

— А разве я не сказал? — удивился Максим.

— Нет.

— И ты поехала неизвестно куда, неизвестно зачем? — поразился он.

— Ты мой мужчина. Куда ты, туда и я, — ответила Ирина.

Максим оторопело посмотрел на нее, пытаясь понять, правду говорит она или издевается. Ирина глядела на него с мягкой чувственной улыбкой, словно предлагая себя всю своему господину и повелителю.

На какое-то мгновение для Максима все воронье сборище пропало, растворилось в улыбке Ирины. Он ошалело потряс головой, стряхивая с себя наваждение.

— Тут показывают древние фильмы, ну плоские движущиеся картинки доисторических времен. Мероприятие закрытое, только для своих. Собирается институтская элита, рободелы, строители. Бывают ностальгирующие личности из цареградского дворца. Иногда просмотры изволит посещать сам джихан.

— Ты часто здесь бываешь? — с уважением поинтересовалась Ирина.

— По правде говоря — в первый раз, — пряча смущение за усмешкой, ответил Максим.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — не стала иронизировать по этому поводу Ирина. — Главное, чтобы не в последний. На этих показах только смотрят?

„Атавизмы, атавизмы“, — подумал Максим, чувствуя, как ему приятно исходящее от женщины восхищение.

— Обычно тут решаются все серьезные вопросы. Теоретически можно улучшить карьерное положение.

— Максим, это же здорово. Постарайся использовать эту возможность.

„На кой мне это нужно“, — подумал Максим.

— Хорошо, — сказал он, с улыбкой. — Пошли, уже можно.

Максим с Ириной уселись под балконом левой стороны, подальше от экрана в темном уголке.

Очень скоро тягомотина с посадкой закончилась, и в зале погас свет.

Максим, по долгу службы, изучил немало обработанных при помощи современных технологий исторических материалов, но настоящий фильм, причем так, как его могли видеть далекие, доисторические предки смотрел впервые.

С самого первого кадра стало ясно, что видеоряд состоит из множества неподвижных картинок. Хотя частота смены изображений была оптимизирована под современную, глаз историка отмечал заметное подергивание экрана.

К этому добавлялась недостаточная резкость изображения и слабая цветовая насыщенность — следствие старинной технологии образования цвета.

Максим, конечно, был морально готов к убожеству. Он много знал про те времена. Но эти бледные тени на экране, заставили историка снова задуматься, каково было этим людям жить, если сидение в холодном и душном зале на неудобных креслах, было одним из лучших развлечений.

Ирина, несколько напряженная сначала, наоборот, с удовольствием растворилась в том, что было неправдой вдвойне. Бывшую любовницу Толика захватила не слишком реальная история о несуществовавшей девушке, приглаженная режиссерами и сценаристами до состояния розовой водички, предназначенной для выжимания слез из сентиментальных неврастеничек.

Как психолог, Максим понимал, зачем Князь князей собирает людей в строящемся по его прихоти городе — фантасмагории, городе-призраке.

Максим догадывался о чувствах, которые мог переживать император: от легкой ностальгии по давно прошедшим временам, до желания убедиться в правильности курса, которым он, цареградский владыка, вел 63 миллиона своих подданных.

Историку вдруг подумалось, что Даниил Концепольский, чем-то похож на одного из героев этого фильма. Он высмеивал и отрицал ценности ближних своих, но в глубине души завидовал тем, кто по разным причинам утверждал то, чему их научили родители.

„Выдохся наш император“, — вдруг подумалось Максиму. — „Устал рубить топором великого мастера. В конце — концов, нет ничего вечного“.

Экранная героиня вовсю праздновала свою любовь к напичканному предрассудками остолопу, который разрывался между спокойной, удобной и скучной теткой и пышущей страстями молодой девчонкой, по понятиям тем времен совсем лишенной моральных запретов.

Ирина, не отрываясь, глядела в экран. На ее глазах блестели слезы. Она совсем забыла про своего спутника, забыла про необходимость играть в любовь.

Когда пресный блондинчик в очередной раз отказал огненной чертовке, Ирина, издавая какие-то невнятные звуки, поднялась со своего места.

„Ира, ты куда?“ — успел только спросить Максим. Она сдавленным голосом пробулькала, чтобы он за ней не ходил, и выскочила из зала.

Глубоко внутри что-то подталкивало Максима встать и идти следом, но весь опыт практикующего психиатра противился этому. Сделать так означало показать слабину, поддаться на провокацию, уступить самодеятельной актерке, разыгрывающую как пьесу свою жизнь.

Историк посидел немного, разглядывая темный зал, освещенный лишь дергающимся изображением на экране. Кое-где торчали редкие головы зрителей. Большинство из них продолжало заниматься своими делами.

Время шло, Ирина не возвращалась. Прошло примерно полчаса, действие перенеслось из мирной довоенной идиллии в страшную реальность военного времени. Величко стало совсем неинтересно. В ВИИРе ему приходилось попадать на воспоминания из того периода, оттого пародия стала раздражать.

Максим подумал, что надо идти искать Ирину. Все равно удовольствия от просмотра не было никакого, а дав выплакать ей в одиночестве самую острую, горькую обиду на жизнь можно успеть к фазе, когда напряжение спадет, и сочувствие будет принято с благодарностью.

Зачем ему это нужно Максим анализировать не стал, отметив для себя, что может быть она покажет по этому поводу какой-нибудь особенный номер в постели.

Однако фойе и галерея второго этажа были пусты. Максим проверил туалеты, но никого, кроме парочки, занятой любовью в кабинке сортира, не обнаружил.

Историку стало действительно страшно — неужели эта дура в расстроенных чувствах выбежала на улицу без одежды. Несмотря на закаленность, южанка там долго не протянет.

С чувством близким к легкой панике, Максим пару раз обошел здание, дергая все двери подряд.

На втором этаже он обнаружил незаметный проход на галерею. Сделана галерея была из идеально прозрачного, практически невидимого материала и явно не принадлежала к доисторической эпохе. Слабое свечение пола указывало путь. Поверхность имела наклон, идти приходилось в горку. Историк по инерции сделал пару шагов, остановился и задумался, куда он попадет.

Максиму вспомнилось, как на мгновение погасли огни кинотеатра, когда его глайдер прошел со стороны бывшего Трубниковского переулка.

Судя по всему, там располагался прикрытый маскировочным полем модуль, — огромный неуклюжий аппарат, способный взлетать и садиться на поверхности небесных тел.

Такие модули в основном использовались в качестве опорных баз, командных комплексов и исследовательских центров.

На Земле, тем более в запретной зоне, он мог принадлежать только одной из служб Князя князей. Возможно, это был опорный пункт „шлемоголовых“ или хуже того — амазонок.

Сталкиваться с этими усердно лижущими зад своему хозяину суками, тем более находящимися при исполнении служебных обязанностей было просто неприятно.

Нет, они не грубили, не хамили, но от них исходило нечто первобытное, нечто среднее между раздражением, озабоченностью, даже страхом. В сочетании с тем, что большинству людей до джихана цареградского не было никакого дела, эта служебная паранойя вызывала желание избегать связанных с высшей властью мест, где все так непросто.

Делать было нечего, и Максим двинулся над домами, используя в качестве опоры лишь слабо светящуюся туманную дорожку. Ему очень хотелось, чтобы двери с той стороны были заперты. Тогда ему не придется искать ненормальную подругу там, где ему меньше всего хотелось быть.

Проход оканчивался ничем, путь просто обрывался в воздухе. Историк, однако, знал, что это совсем не так, но инстинкты все равно вопили об опасности.

На всякий случай, Максим оперся о невидимые стены и высунул голову за край. После мгновенного всплеска черноты перед глазами от пересечения границы маскировочного поля, историку открылся довольно большой, темный зал. Пол тут тоже был прозрачным, оттого казалось будто столы, стулья и барная стойка зависли в воздухе над холодными сугробами.

За столами сидели люди, нисколько не обращая внимания на то, что парят на высоте — к прозрачным полам и стенам давно привыкли. На столах горели плоские свечки, плавая в керамических плошках с водой. Материал, из которого был сделан корпус и сам горючий состав, были прозрачными, отчего казалась, что огонек горит прямо на поверхности воды, бросая причудливые блики в пространство вокруг.

Максим почувствовал облегчение. Никаких казарм, никаких командных пунктов. Просто небольшой, уютный ресторанчик, где гости, которым надоело сидеть в холодном зале, могли погреться, перекусить и обсудить впечатления.

Историк сделал пару шагов. Обнаружилась любопытная деталь, — в стены были вмонтированы проекторы, которые, если не очень приглядываться, создавали иллюзию окон, за которыми горит ночными огнями большой город.

Максим узнал кадры из мнемозаписи, сделанной им сегодня. Кто-то из декораторов оперативно воспользовался полученными данными.

Точка обзора была несколько изменена, согласно высоте расположения зала. За спиной Максима полыхал Новый Арбат, виднелась автомобильная река из белых, красных и желтых огней на Садовом. Перспективу слева загораживали громады домов со звездной россыпью окон.

Пространство вне экранов, без прикрас, показывало то, что было на самом деле: снег, пустоту, темноту ночи. Историку стало немного не по себе от сюрреализма картины, сочетания того, что было и как это все выглядит теперь.

— Максим Величко? — поинтересовалась неизвестно откуда возникшая девушка.

— Это я, — ответил историк. — Чем могу быть полезен?

— Если вы разыскиваете Ирину, то она за 4 столиком, беседует с Даниилом Андреевичем. Однако император особо просил, чтобы его не беспокоили во время этого, крайне важного разговора.

— Я по мере возможности постараюсь удовлетворить его пожелание, — ответил Максим.

Его глаза нашли этот столик. Ирина сидела к нему спиной. Судя по напряженности ее спины, и жестикуляции разговор был нервным и злым. Историк вдруг испугался. В голове возникла картина того, как она хватает со стола стакан с водой и выплескивает его в лицо владыки Обитаемого Пространства.

— Император просил передать, что последствия могут быть самыми печальными.

— Знаете что, милая барышня, — сказал Максим, решительно отодвигая девушку, — Ирина моя пациентка, и я не позволю, чтобы она нарушала предписанный режим.

— Стойте, — испуганно вскрикнула девушка, пытаясь его остановить.

Историк вежливо, но решительно стряхнул руки девчонки и сделал шаг, направляясь к столику.

— Ну, ведь вам же человеческим языком говорят — „нельзя“, — закричала девушка, решительно хватая Максима за свитер.

На шум обернулись все, даже Ирина, хоть она практически не контролировала себя.

Максим, совершенно не задумываясь, что ему за это будет, показал пальцем на ее спутника, потом поднял растопыренную ладонь к голове, изображая корону.

Ирина замерла от ужаса. Она все поняла.

Джихан призывно помахал рукой.

Максим подошел. Служащая семенила сзади, и от нее тянуло запредельным, невыносимым страхом.

— Здравствуйте Даниил Андреевич, — приветствовал Максим джихана, согласно правилам вечеринки.

— Здравствуйте Максим Александрович, — иронически ответил император.

Историк впервые видел своего владыку так близко. Повелитель Обитаемого Пространства, на своих официальных изображениях выглядел как представительный, подавляющий своей харизмой мужчина. Но в жизни, глядя на свежую, гладкую кожу и рассеянную улыбку на лице, трудно было вообразить, что он и есть тот самый, наводящий страх джихангир.

— Я говорила, я предупреждала, — стала оправдываться служащая.

— Хорошо…

— Я правда предупреждала, — со слезами на глазах повторила девушка.

— Прекратите… Можно подумать, что вас за это расстреляют. Ей Богу перед гостями неудобно. Вы свободны, Мария, — немного раздраженно оборвал ее император. И, обращаясь к историку, предложил, — Садитесь, Максим, составьте нам компанию.

— Спасибо, — ответил тот.

— Выпьете что-нибудь? — поинтересовался джихан.

— Спасибо, нет. Не могу. За рулем…

— Тогда сок, — посоветовал император.

— После холодильника внизу, я бы с удовольствием выпил чаю с лимоном, — после секундного раздумья ответил Максим.

— Вот и славно. Разрешите вам предложить настоящий, высокогорный, — сказал император. — Мария, вы слышали?

— Да, Ваше Величество.

Девушка ушла.

— Что вас так удивило? — спросил император. И сам же ответил. — Общение без чинов — только для моих гостей, тех, кого я приглашаю. Не все, к сожалению, понимают, что это всего лишь форма общения…

— Ваше Величество намекает на меня? — желая напоследок поерничать, спросила Ирина.

— Ирина Евгеньевна, ты это… Потом острить будешь, — довольно грубо посоветовал ей джихан.

— Нет, меня удивило другое, — сказал Максим. — Не думал, что вы знаете обо мне.

— Кто не знает хозяина бессмертной кошки? — усмехнулся Даниил. — Рапорты присылали каждый день много лет подряд, пока на самом высоком уровне не было решено, что в этом нет ничего страшного.

— Не думал, что это подлежит контролю со стороны власти. Маленькое, личное, почти интимное дело.

— Люди всегда считают, что про них знают только то, что они показывают наружу, — с улыбкой ответил император. — Вот, например, сейчас вы лихорадочно пытаетесь сообразить, как заставить этого цареградского дядьку рассказать о том, что Ирина успела наговорить.

— Ну, да, меня это интересует.

— А напрямую спросить неудобно…

— Совершенно верно.

— И вы пытаетесь обойти это, в надежде, что потенциально оскорбительные моменты я забуду или сочту извинительными?

— Речь идет о другом человеке. По поводу своей персоны я бы не стал миндальничать.

— А вы думаете, что если бы меня что-то не устраивало, ваша подружка бы сидела тут, празднуя собственную значимость?

— Я не знаю, — ответил Максим. — Никогда раньше не общался с власть имущими.

— Честный ответ. Это хорошо. Я думаю, Ирина после сама расскажет. Меня всегда удивляло, отчего так не любят и боятся того, кто все это организовал: достойную, долгую жизнь, непрерывность существования, возможность развития…

— Люди стремятся считать, что сами всего добились, — ответил Максим.

Повисла долгая, неловкая пауза, в течение которой император отчаянно боролся с чем-то внутри себя. Что это было гнев или веселье стало ясно, когда джихан разразился смехом. Он смеялся долго, до слез.

— Вот что значит профессиональный психолог, — наконец, произнес он. — В самую точку. Максим, бросайте вы свой ВИИР и перебирайтесь ближе к морю.

— Спасибо, я подумаю, — ответил историк.

— Скромность украшает, когда нет других достоинств, — с улыбкой произнес император. — Были психиатром, были историком, самое время стать царедворцем. Мне нужны при дворе энергичные молодые люди правильного направления, ученые, аналитики. А то ведь, знаете ли, вокруг вьются все больше рубаки и интриганы.

— В любом случае, на ближайшие 2–3 года я занят. А там видно будет, — дипломатично ответил Максим.

— Ну да, конечно. Через 2 года мы вернемся к этому разговору, — согласился император и тут же, не давая опомниться, спросил: — А каким вы видите будущее своей спутницы?

— В смысле? — сделал вид, что не понял историк.

— Все просто, — конечно, пристально глядя Максиму куда-то чуть выше глаз, в середину лба, — сказал джихан. — Имейте только в виду, что есть люди, которых переделать невозможно. Грубые энергии могут послужить хорошим ускорителем, но это лишь для тех, кто умеет стоять на гребне волны. Но меня больше интересовала, — профессиональная деятельность госпожи Кузнецовой в ее прошлых жизнях.

— Даниил Андреевич, об этом лучше спросить у нее самой.

— Тоже верно, — согласился джихан. — Однако, если задуматься, как много невостребованных знаний подспудно живет в человеке и как неожиданно они могут пригодиться…

— Вы говорите о том, что случится, если память прежних воплощений сделать устойчиво доступной для теперешней личности?

— Совершенно верно.

— В общем и целом подобная регрессия ведет к тяжелым невротическим конфликтам личностей, откровенной шизофрении и даже случаям одержимости. В работе сканер-оператора это тяжелейший брак, сравнимый только со смертельной ошибкой хирурга, — пояснил Максим.

— Страшнее синдрома ненужности? — просто спросил император, посмотрев на желтый огонек на сигнальном браслете Ирины. — А впрочем, давайте переменим тему. Как вы думаете, зачем все это?

— Что? — мягко поинтересовался Максим.

— Не притворяйтесь, что вы не поняли, юноша, — строго сказал император. — Разумеется реконструкция.

— Я не задумывался, — ушел от ответа историк.

— Да Бог с вами, — усмехнулся император. — Все говорят об этом. Бытует мнение, что Данька на старости лет сошел с ума. Есть такое?

— Да, — согласился Максим.

— А что вы сами думаете?

— Я работаю в ВИИРе.

— Отлично, — император улыбнулся, оценив емкость короткой фразы. — А не приходилось вам слышать об огромных затратах на постройку практически бесполезного города?

— Слышал и такое.

— Что вы об этом думаете?

— Что кому-то выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик.

— А кому выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик? — поинтересовался император, практически слово в слово, повторив ответ Максима.

— Тому, кто хочет прикинуться ностальгирующим маразматиком.

Джихан удивленно встряхнул головой.

— А что же скрывает этот самый деятель под вывеской маразматических затей? — серьезно поинтересовался Концепольский.

— Все, что угодно, — в раздумье ответил Максим. — Проработку изменений в геноме человека, проверку технологий управления личностью через психосемантику и волновую психотехнику, разработку методов радикальной психокоррекции и сшивки личностей из разных кусков памяти, собственных или наведенных.

— Да, — сказал император, вставая. — Фантазия у вас могучая. Попридержите ее. Годика через 2 ей найдется достойное применение. Рад был познакомиться.

Он протянул руку, и историк спешно пожал ее.

— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сказал Максим.

— Я была очень рада познакомиться, — встряла Ирина.

— Ну, разумеется, — ответил джихан. — И я. Приезжайте запросто, будем пить и предаваться печали о том, что прошло, но скоро вновь выйдет из бездны времени. Вы единственная, кто любит этот город, также как и я.

Император удалился. Следом, из-за соседнего столика, встала девица явно секретарской внешности: убранные под бандану волосы, темная, закрывающая тело одежда, черные очки на носу.

Она на мгновение приблизилась к Ирине, что-то прошептала ей и, не спеша, направилась вслед за хозяином Обитаемого Пространства.

Подопечная Максима замерла, пытаясь вытолкнуть застрявшие в глотке слова, растеряно хлопая глазами. Так она стояла довольно долго.

— Что она тебе сказала? — поинтересовался Максим.

— Ерунда, — ответила Ирина, наконец, выйдя из ступора. — У тебя дома есть это кино?

— Дома — нет. На работе можно заказать.

— Поехали тогда отсюда, — предложила она.

— Поехали, — согласился Максим.

Помойная подруга Толика резво засеменила к выходу нервной, раздраженной и одновременно испуганной походкой, потеряв всю стать величавой богини»…

Конечников остановился в недоумении. Тот, кого изображали кровавым тираном, был совершенно нормальным, вменяемым человеком. Федор вспомнил, как пыжились, изображая величие его командиры, делая тайну из элементарных, всем давно известных вещей. Он вдруг понял, что жить в этом мире было его судьбой, что именно он должен был спокойно и неторопливо прохаживаться по холлу бутафорского кинотеатра в фантасмагорическом, призрачном городе. Именно он должен был читать мантру и улыбаться пролетающим мимо десятилетиям, оставаясь молодым и сильным впитывать мудрость эпохи спокойного и чистого разума. «Что сделано, то сделано», — со вздохом решил Конечников, возвращаясь к чтению.

… «Ирина успокоилась только тогда, когда „Корсар“ поднялся на 200 метров над Мертвым Городом.

На ней это сказалось весьма странным образом. Она сложила пальцы в бессмертный, известный с доисторических времен жест и визгливо крикнула, обращаясь к кому-то внизу:

— А вот это видела, сука? Пугало черное!

— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Максим.

— Ты знаешь, что она мне сказала? — гневно спросила историка женщина.

— Откуда?

— Эта тварь сказала: — „Приезжайте, мои амазонки будут вам рады“.

— Прямо так? — поразился Максим. — Похоже, это была сама…

— Ну, я это и без тебя поняла, — зло ответила Ирина.

Некоторое время они летели молча.

— Милый, о чем это вы с джиханом говорили? — заглядывая историку в глаза, спросила Ирина.

— Вместе вроде были, — ответил Максим. — За одним столом сидели.

— Максик… Максимушка, — просительно произнесла она, ластясь к нему, как большая кошка. — Ты такой умный, а я дурочка.

— Высказал пару догадок, что может стоять за его любовью к древности. Создание гибридных личностей, управление волей и разумом людей. Хорошо, что он нормально это воспринял.

— Всех в бараний рог согнул, казнит и милует будто он живой бог. — зло сказала Ирина. — Но и этого ему мало… Плевать на всю ту ерунду, о которой вы говорили, но вот за то, что он навешал на орбите генераторы стерилизующего излучения — не прощу. Оттого для рождения ребенка нужно пройти семьдесят шесть комиссий и только 5 женщин из ста получают свое законное право — быть матерью.

— На мой взгляд, он имеет на то основания, — пожав плечами, ответил историк.

— Ты про вампиров вспомнил? Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации? — презрительно заметила Ирина. — Сказки это… Не было ничего.

— Было… Был Киржач на самом деле. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.

— Но если и так, то не слишком ли высока цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог „праведного курса“ — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, по прошествии почти трех тысяч лет!

— А что надо чтобы снова люди расплодились и снова начался Большой Голод?

— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина, успокаиваясь. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Но мне кажется, что это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.

— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.

— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.

— Да, конечно. Несмотря на то, что есть непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.

— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.

— Катастрофы случались и раньше, — продолжил Максим. — У древних народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания о высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение полюсов, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.

— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.

— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.

Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми непереносимым грузом для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.

— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких тварей?

Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.

— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?

— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.

— Так вот, с Землей случилось то же самое.

— Да брось, она ведь большая.

— Как оказалось не настолько.

Ирина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в темноту за окном.

— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого „куска дерьма“, безропотно носить людей на себе, растить им пропитание, держать их дома, прятать в себе мертвые тела?

— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.

— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь жил доисторический человек, страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в землю. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх? А в те времена секунду умирали 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Есть у нее, у земли — матушки есть свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. Что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?

Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина.

— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла она, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?

— И испортило всю систему тонких связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.

Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот страшный урок.

— Но 63 миллиона на всю Галактику… — с негодованием воскликнула Ирина.

— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.

— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, поняв, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…

— Она передала, что император просил не мешать.

— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восторгом произнесла она.

— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…

— Ах ты гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.

У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил „Корсар“.

Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.

Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.

Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова…»

Ниже следовало четверостишие из совершенно непроизносимых звуков. Федор по инерции пробежал взглядом несколько строк после мантры.

«…Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Она безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски подложив под голову ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек…»

У Конечникова вдруг что-то с силой развернулось в голове. «Есть» — пронеслось в сознании. «Я не умру, теперь я никогда не умру», — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.

Чувство было удивительным — никуда не нужно было больше торопиться. Вдруг потеряли силу все расставленные людьми на пути к смерти указатели.

То привычное, которым простые люди руководствовались на своем жизненном пути: детство, взросление, экзамены, испытания, любовь, свадьбы, рождения детей, обретение дома, первые седые волосы, служебный рост или трудное постепенное накопление богатства, старческая немощь, распад тела и разума, медленное угасание, — это было теперь не для него, потеряв всякий смысл.

Жизнь капитана ВКС Федора Андреевича Конечникова простиралась теперь без конца и края в грядущие века. Времена, которые волновали его лишь абстрактно, стали близкими, достижимыми, осязаемыми.

Все это было чудесным образом заключено в 12 труднопроизносимых словах. К радости примешивался холодок неизвестности. Но недаром у него было это желание — взглянуть на обратную сторону звезд. И как когда-то в звездный океан, Федор решительно направил свой путь в океан времени.

Подводя черту под своими сомнениями, он аккуратно, сильно надавливая на карандаш, переписал мантру из книги в блокнот, вырвал листок и спрятал его между корочкой и пластиковой обложкой удостоверения личности.

конец 15 главы.

Глава 16 ПРИЕМ НА «СЕРЕБРЯНОМ ВОРОНЕ»

Конечников проснулся от негромкого скрипа. Этот звук был знаком ему с детства. Так скрипела дверь в старом дедовском доме. Слух не обманул его. Восхитительно знакомо пахло родным домом, вкусным, непередаваемо приятным запахом, память о котором не перебили ни спертый дух нутра звездолетов, ни портяночная вонь казармы.

Открыв глаза, Конечников обнаружил, что лежит на старинной деревянной кровати, которая помнила тех, кто 300 лет назад выбрался из теплого чрева горы на продуваемую всеми ветрами холодную равнину.

— Кто здесь? — на всякий случай спросил он, нашаривая под подушкой ножик.

— Я, — раздалось от двери.

Голос принадлежал женщине. В проеме, озаренном слабыми отблесками пламени далекой свечи, появилась абсолютно черное нечто.

— Кто ты?

— Тедо ты с ума сошел? Это я, Лара, — прозвучал знакомый ласковый голос.

Он был тихим и слабым, словно доносился издалека.

Девушка появилась из серого сумрака. Конечников отметил, что с ней произошла странная перемена. Эланка стала почти прозрачной. Тела практически не было видно, различалась одна только голова со стертыми, слабо прорисованными чертами лица. Федор почти не чувствовал ее присутствия. Можно было догадаться, какие усилия приходится прилагать Ларе, чтобы удержаться в реальности. Конечников почувствовал беспокойство за нее.

— Здравствуй Лара, — ответил он. — Я думал, больше не увижу тебя.

— А ты скучал по мне? — вдруг спросила она.

— Я много времени и не жил и умереть не мог.

Ему стало стыдно.

— Не надо оправдываться, — с легкой досадой заметила Лара. — На то она и жизнь. Развлекайся.

— А ты продолжаешь оплакивать себя? — вдруг спросил он.

— Что? — не поняла она, потом, ответила: — Нет. Ты знаешь, нет. Глядя на то, кем мне нужно было стать, я почти рада, что ты избавил меня от этого.

— Значит, ты не сердишься на меня?

— А я и не сердилась никогда, — ответила девушка. — Если ты думаешь, что я прихожу позлорадствовать и полюбоваться твоими страданиями, то сильно ошибаешься. Я объясняла тебе много раз, что наши чувства пережили тогдашние тела.

Он хотел спросить, что с ней стало, но вспомнил, куда ушла вся компания мертвецов.

— Пока все твое участие состояло в попытках отправить меня на тот свет, — заметил Конечников и вдруг осознал, как несправедливо-жестоко звучат его слова.

Лара не отреагировала и по-видимому просто не обратила внимание на эту реплику Конечникова.

— Что у тебя на груди? — спросила она. — Оно сияет будто солнце.

— Это медальон Управителей.

— Тебе дала его она? — спросила эланка. — Эта штука помогает… С ней ты смог бы прожить и пятьсот и тысячу лет. Но пока источник жизни на тебе, ты ни куда он нее не скроешься…

— От кого это? — поинтересовался он.

— Ты знаешь, — ответила Лара. — Она заставит тебя отработать свой подарок с большими процентами.

— Она здорово помогла мне, — твердо сказал Конечников.

— Теперь это так называется, — с иронией заметила она. — Сам ломаю, сам чиню. Не много ты знаешь о своей благодетельнице.

Федор помолчал, размышляя, стоит ли говорить, и продолжил.

— При случае обойдусь и без нее. Я тут корявые стишки нашел. Для бессмертия…

— Милый, если хочешь жить, — не читай их никогда, — попросила Лара.

— Это почему? — с подозрением спросил Конечников.

— Теперь при правильном прочтении той мантры, люди умирают быстро и страшно. Достаточно произнести ее 2–3 раза. Управители постарались.

— Зачем?

— Бессмертных не должно быть слишком много, — пояснила она. — Не веришь мне — проверь. Ты взял из библиотеки пару дисков. Обязательно посмотри, отчего умер тот хранитель. Я принесла тебе то, что даст бессмертие эти времена. Милый, пожалуйста…Просто проснись сейчас.

Конечников подскочил на койке. Ночным зрением он увидел, как слабое сияние пробивается из кармана больничной пижамы. Он вынул оттуда свое удостоверение. Именно оно было источником света. Федор, помня слова Лары, быстро вынул бумажку с текстом мантры. Ниже написанных им строк холодное пламя образовывало другие 12 слов.

Он, не мешкая, обвел светящиеся буквы карандашом, потом включил настольную лампу и проверил, действительно ли он сделал видимым послание призрачной девушки.

Конечников не знал, спит ли он или бодрствует, что происходит на самом деле, а что в воображении. Он давно перестал удивляться и просто принимал все как должное. В конце — концов, кто определил, что есть «норма», а что «патология»… Надеясь, что утром солнечные лучи разгонят морок, оставив только истинную реальность, Конечников снова уснул.

Утром Федор проснулся рано. Первым делом он взялся за клочок бумаги. И действительно, под четкими, вдавленными в бумагу строками торопливой, трясущейся рукой были написаны другие, такие же непроизносимые слова.

Конечников подивился логике призрачной спутницы, которая всегда была рядом, но вмешивалась, только когда складывались крайние обстоятельства.

Наедине с собой он признавал, что мертвая эланка не была его врагом. В голове крутились картинки их призрачной жизни, которая временами была слаще меда, а порой оборачивалась невыносимой пыткой. Но в том не было вины Лары. Просто иначе и быть не могло, когда племянница эланского адмирала любит военнопленного инвалида.

Но сейчас, он был в замешательстве, выбирая, поверить или нет…

Ведь у мертвых своя логика. Она ведь много раз предлагала ему уйти в края счастливой охоты, не считая это чем-то плохим.

Конечников долго изучал и тот и другой тексты, пока не понял, что до дрожи боится произносить эти мантры, одна из которых могла оказаться смертельной.

Варианты были обозначены предельно четко — вечная жизнь или быстрая и запредельно мучительная смерть.

Поразмыслив, Федор отложил до лучших времен испытание, пока он не наберет данных и не решит, кому поверить в этом деле.

Конечников долго ждал смены, размышляя и сравнивая светловолосую, зеленоглазую Александру и кареглазую брюнетку Лару.

Наконец, в дверь деликатно постучали. Это была не Виктория. За дверью, поправляя легкомысленно короткий халатик, стояла Елена.

— Здравствуйте, Федор Андреевич, — поприветствовала она его.

— Здравствуй Леночка, — с наигранным радушием поприветствовал ее он.

— Федор Андреевич, разрешите я у вас немного уберусь. Сейчас обход будет. Борис Николаевич станет ругаться, если увидит беспорядок.

— Пожалуйста. Палата в вашем распоряжении. Делайте, что хотите.

Конечников убрал книгу под замок, включил охранную сигнализацию и отправился в коридор, чтобы не мешать девушке. Спрашивать напрямую, отчего Елена дежурит не в свою смену, Конечников, после некоторых колебаний, не стал.

Далее было все как всегда. Доктор, потом «особист». Борис Николаевич, как всегда чуткий к своему подопечному, доложил, что Виктория заболела, умудрившись простудиться в жару. Федор только пожал плечами. Заболела — значит заболела.

Он подумал, как удачно все складывается. Значит, у него есть целый день для чтения.

Потом был обычный, ничем не примечательный завтрак, капельница, томограф, биорезонанс. Около 11 все закончилось.

Конечников взял книгу и выехал на кресле в парк. Выбрал маршрут по самым глухим местам и снова принялся за чтение.

Он наскоро пробежал взглядом по страницам, где описывались самые отвязные способы совокупления, которые практиковали в свободный день Максим и Ирина.

Читать такое, не имея рядом доброй девочки Вики, готовой быстро удовлетворить его при помощи рта, было просто мучительно. Дальше пошел более содержательный текст.

«… В субботу, после обеда, в доме Максима покой был нарушен громким сигналом. Мелодия вызова раздавалась долго и настойчиво. Она плыла по пустым коридорам и комнатам, пока остановленный на самом интересном месте Максим одевался и загребая шлепанцами топал к терминалу. В такт ее трелям в историке росло глухое раздражение.

На экране был сам князь — император. Он располагался за столом. В окне позади него над темнеющей землей плыли далекие, подсвеченные розовым облака. Вид был характерен для большой высоты.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — приветствовал его историк.

— Здравствуйте, Максим Александрович, — с неизменной рассеянной улыбкой отозвался Князь князей. — Как вам отдыхается?

— Спасибо, хорошо, — ответил Максим.

Это прозвучало не слишком любезно. Историк и сам это чувствовал. Раздражение вдруг вырвалось наружу.

— Максим, ну зачем сразу в штыки, — огорчился император. — Надеюсь, я не оторвал вас от важных и серьезных занятий?

— Нет, Ваше Величество, — тон Максима, который справился с гневом, стал по-деловому отстраненным.

— Никуда сейчас ехать не планировали?

— Нет.

— А давайте ко мне, на „Серебряный Ворон“, — предложил император. — Мы тут скоро будем пролетать мимо вас. Маленькая вечеринка для своих. Мы в дороге уже часов 30 и у нас все время закат. Приезжайте и вы на пару часиков. Пригласите от моего имени Ирину. Возьмите купальные костюмы.

— Хорошо, Ваше Величество.

— Я пришлю за вами люггер. Примерно через двадцать минут он будет у вас. Будьте готовы к взлету.

— Буду, Ваше Величество.

Кто это был? — поинтересовалась Ирина, когда Максим вернулся в спальню.

— Император, — ответил тот

— Что хотел? — поинтересовалась она.

— В гости приглашает, — с усмешкой ответил Максим.

— Это здорово, — загорелась Ирина, но тут же, вспомнив ревнивую Рогнеду, погасла. Она внимательно взглянула в глаза Максима и спросила — Скажи, а правда, что за убийство амазонке бреют голову? И этим все и ограничивается?

— Да, — ответил историк.

— И часто это случается? — поинтересовалась она.

— Бывает… На моей памяти было 2 раза. Я имею в виду — за то время пока я работаю во Владимире. В ВИИРе эти случаи довольно бурно обсуждали. Обычно хозяева Дома Вечности, — стараются, чтобы никто не узнал.

— Твари, — вздохнула Ирина. — Каста безголовых.

— Мы можем не ехать, — попытался разрядить обстановку Максим.

— Максим Александрович, — ответила Ирина, — совсем врать не умеешь. Ты хотел сказать — „Можешь не ехать“.

— Нет. Но можешь не ехать, если не хочешь.

— Вот уж дудки, — ответила она. — К этим сучкам я тебя одного не отпущу.

— Хорошо, — ответил Максим…

Набрав высоту 25 километров, люггер боевого охранения разогнался до шестикратной скорости звука. Пилот несколько раз поинтересовался, успевает ли аппарат Максима за его машиной. Но после того как „Корсар“ историка легко, как стоячего, обошел имперский „лапоть“, пилот перестал спрашивать об этом.

Мощная машина легко неслась в разряженном воздухе нижней стратосферы.

Максим любил полеты на высоте, когда горизонт раздвигался на сотни километров, а 2–3 десятка километров пустоты под ногами вызывали непередаваемое чувство свободы и восторг от победы над пространством, силой притяжения и временем.

Внизу быстро темнело, полутень наползала на горб земли. Скорость вращения Земли складывалась со скоростью полета глайдера, заставляя ночь наступать с удвоенной скоростью.

Но на высоте Солнце пока что оставалось. Его лучи, пройдя сквозь наполненную водяными парами приземную воздушную толщу, теряли свою ослепительную жгучесть, становились оранжевыми, осязаемо плотными.

Казалось, что от них воздух становился жидкой огненной субстанцией, в которой можно плавать как в воде и которую можно вдыхать как чудесное, греющее изнутри пламя.

Ирина сидела собранная, сосредоточенная. Она упорно глядела перед собой в одну точку. Максим знал, что на самом деле она смотрит внутрь себя, настраиваясь на что-то. Может на победу в столкновении, может, убеждала себя потерпеть. А, скорее всего, просто уговаривала себя не бояться. Историк, занятый управлением глайдером, почти не обращал на нее внимания.

Скоро солнечный диск повис над самым горизонтом. Земля внизу стала сумрачной массой. На ее фоне вдруг обозначился маленький пульсирующий огонек.

Пилот люггера стал сбавлять скорость. Огонек вдруг обнаружил длину и ширину, вырастая в размерах. Светлое пятнышко стало из точки черточкой, обозначенной цепочкой огней, потом серебристым эллипсообразным телом, похожим на расцвеченное огнями небольшое облако.

Корабль быстро пролетел мимо, подмигнув громадными блистерами, сквозь которые было видно все его богатое внутренне убранство. Люггер сделал поворот, убедился, что ведомый им „Корсар“ тоже развернулся и пошел вслед за кораблем.

Исполин, напоминающий модерновый светильник или рождественскую елку, снова стал увеличиваться в размерах, сияя в морозном воздухе оранжевыми бликами солнца на обшивке и огнями 9 палуб. Блестела керамика иллюминаторов и ребристая обшивка корпуса, горели ходовые огни и лампы внутри.

Прогулочный барк императора был огромен: 350 метров от носа до кормы, 50 в высоту и 80 в ширину в самой широкой, практически полностью застекленной части.

Барк скорее походил на детский воздушный шарик, надутую газом резиновую рыбу, нежели на мобильную резиденцию главы Обитаемого Пространства.

Его размеры впечатляли, казались нереальными, не укладывающимися в мозгу, даже когда воздушный колосс плыл буквально под ногами, в сотне метров под брюхом глайдера.

Корабль шел широкими галсами в сторону Солнца, подставляя по его лучи, то один, то другой бок.

Максим почему-то вспомнил, что эта громадная летательная машина, несмотря на обилие прозрачных элементов в обшивке, рассчитана на условия космического пространства и даже на 30-ти кратные перегрузки.

Историк заметил, что корабль хорошо вооружен — незаметные с первого взгляда батареи лазеров и массометов располагались так, чтобы обстреливать любую точку окружающего пространства сразу с нескольких направлений.

Максиму стало немного не по себе. Он увидел, что несколько прозрачных башенок со скорострельными картечницами отслеживают полет приближающихся аппаратов, целясь в них своими толстыми, короткими, похожими на выдолбленные бревна стволами.

В воздухе загорелся огненный коридор, обозначенный рамками плазменных разрядов. Его провожатый отвернул в сторону, на прощание, помахав короткими крыльями, а Максим стал аккуратно, по центру обозначенного пространства приближаться к гигантскому кораблю. Очень скоро, к облегчению историка они миновали последнюю огненную рамку и глайдер подхватили невидимые поля причального комплекса барка. Силовые захваты втянули „Корсар“ внутрь корабля.

Максим с опаской отпустил штурвал. Он впервые был на императорском корабле и впервые в него целились зенитные орудия.

— Вот и прилетели, — сказал он с облегчением.

— Надеюсь, у ее Величества сегодня хорошее настроение, — зло ответила Ирина, — и нас отпустят домой целыми и невредимыми.

— Увидим.

Их встречали. У стены стояла амазонка с приветливым, но совершенно непроницаемым выражением. Увидев, что историк со своей спутницей вышли из глайдера, девушка двинулась к ним.

— Максим Александрович? — спросила она.

— Он самый, — сказал Величко, глядя в безмятежное, с широко раскрытыми наивными голубыми глазами, лицо амазонки.

— Мне поручено вас встретить, — серьезно сказала она. — Вы и ваша спутница — гости князя-императора на борту барка „Серебряный Ворон“.

— Очень хорошо, — ответил Максим. — Что мы должны делать?

— Отдыхайте. Веселитесь. У нас на борту есть все для приятного времяпрепровождения: бассейн, танцевальные залы, фуршет — зал, рестораны. Есть аттракционы, игральные автоматы, карточные столы, бильярдная. Для гостей проводится лотерея. Вы планируете остаться на ночь?

— Нет, — ответил Максим.

— Позвольте спросить, планируете ли вы отдых в кровати?

— Не знаю.

— На всякий случай в вашем номере приготовлена постель. Если будете плавать в бассейне, рекомендую сначала принять душ. На борту принято соблюдать общепринятые нормы морали в вопросах оголения тела и проявления чувств.

— Мы это учтем, — ответил Максим.

— Нужен ли вам гид для знакомства с кораблем? У меня заканчивается смена, и я могла бы…

— Спасибо, не надо, — несколько поспешнее, чем этого требовала обычная вежливость, отозвалась Ирина.

Амазонка вопросительно посмотрела Максима, тот кивнул, подтверждая слова своей спутницы. Девушка улыбнулась, стараясь, чтобы это не выглядело невежливым. Она протянула историку ключи, коснувшись ладони мужчины своими длинными, прохладными пальцами.

— Вот ключи для вас и вашей спутницы. Ваш апартаменты номер 26 на седьмом уровне кормовой жилой зоны. Вас проводить?

— Спасибо, — улыбаясь, ответил Максим. — Попробуем разобраться сами.

— Если у вас есть оружие, оставьте его в номере. Оно никуда не пропадет. Всего вам хорошего, — отозвалась амазонка.

Максим проводил ее задумчивым взглядом, разглядывая девичью фигурку, скрытую серым армейским комбинезоном, потом подхватил Ирину под руку и направился к подъемнику.

Перед тем, как двери кабины закрылись, Максим, увидев ненавидящий взгляд своей подруги, обернулся. Амазонка смотрела им вслед.

— Джиханская шлюха, — пробормотала Ирина.

Максим сделал вид, что ничего этого не слышал.

Номер был действительно большим. 3 комнаты, обставленные добротной мебелью из блестящего металла и темного пластика, громадная ванная, бар с напитками, линия доставки, голографический экран — все говорило о том, что на своих гостях император не экономил.

За бронекерамикой блистера горел закат над погруженной в тень землей, создавая совершенно особое, непередаваемое освещение комнаты.

Историк сел к окну, заворожено глядя на красно-оранжевый диск, плывущий в узкой полосе света над горизонтом.

Максим поразился тому, как плавно идет императорский корабль. Сверхзвуковая скорость абсолютно не проявлялась, не было ни вибрации, ни раскачки, которые указывали бы на движение. Казалось, барк, замерев, просто висит в пустоте.

По едва заметным деталям, за бортом угадывался полярный холод стратосферы. Но в помещении было тепло, даже жарко. Цифры на термометре показывали 28 градусов тепла. Все было сделано для того, чтобы люди комфортно чувствовали себя без одежды.

— Ты пойдешь купаться? — отвлекла Максима Ирина. Она скинула с себя все, и вертелась перед зеркалом, с удовольствием разглядывая свое точеное тело.

— Я так думаю, что не придется, — ответил Максим. — Не для того был приглашен.

Подтверждая его слова, в дверь аккуратно постучали. На пороге стояла все та же амазонка.

— Император просит вас заглянуть к нему на пару слов. Я проведу вас.

— Хорошо, — ответил Максим. Я только предупрежу Ирину.

Амазонка кивнула, историк прикрыл дверь.

— Я к большому боссу, — сказал историк.

— А что буду делать я? — с упреком поинтересовалась Ирина.

— Запереться и сидеть в каюте будет невежливо и глупо. Прогуляйся, осмотрись. Думаю, император не станет меня долго терзать.

— Как скажешь, милый, — отозвалась Ирина. — Буду везде шататься одна и делать вид, что безумно счастлива.

— Ну, вот и славно, договорились, — сказал Максим, целуя подругу и делая вид, что не замечает иронии в ее словах.

— Маленькие секреты, — объяснил он появляясь в коридоре.

— Пойдемте, Максим Александрович, — предложила амазонка. — Даниил, то есть Его Величество, перед тем как привести на горку просил устроить небольшую экскурсию по кораблю.

— На горку? — удивился Максим.

— Это местное название, — пояснила девушка. — На верхнем ярусе есть большая галерея с прозрачным потолком для наблюдения звезд. Она и зовется лунной террасой или горкой.

По совместительству это место для приватных разговоров императора. Бывают и большие совещания, но обычно там валяется всякая дребедень из бассейна.

— Вот это да, — поразился Максим. — Отчего?

— Даниил ругается, но ничего не может сделать. На террасу ходит подъемник. Девчонки при уборке все барахло отправляют туда. Удобно. И оно там понемногу накапливается. Когда императору надоедает, залежи летят вниз.

— Занятно, — Максим засмеялся. — Надеюсь не на головы.

— Это что, — сказала довольная произведенным впечатлением амазонка. — Там любят спать наши тигры. Днем там немноголюдно, никто не мешает.

— Тигры? — удивился историк.

— Они смирные, ручные. Пара больших, белых кошек. Обычно они днем наедаются до отвала и дрыхнут. А по ночам несут охранную службу, — спят в передней комнате апартаментов джихана, — с улыбкой сказала амазонка.

— Здорово, — улыбнулся Максим. — У меня тоже есть кошка. Обыкновенная.

— И давно она у вас? — поинтересовалась девушка.

— Лет сорок, — не стал запираться Максим.

— Кошки столько не живут, — грустно сказала амазонка, и тут же спохватилась. — А, я вспомнила… Максим Величко, психолог и историк… Вы тот, кто первый придумал читать мантру для зверей.

— Да, совершенно верно.

Девушка привстала на цыпочки и поцеловала Максима. На какое-то время историк растворился в головокружительной близости свежего, молодого тела и прикосновения нежных, теплых губ.

— Спасибо, — пряча глаза, сказала амазонка. — Раньше они быстро умирали. Было так жалко… Теперь наши полосатые ребята, Шерхан и Барсик, живут уже лет пятнадцать, а сканер стабильно определяет их биологический возраст в полтора года. Жалко Карат не дожил…

— Может быть он вернется, — сказал историк.

— Может быть, — задумчиво ответила девушка. — Пойдем, Максим.

— Пойдем, — ответил он, вдруг поняв, что не знает ее имени.

— Меня зовут Яна, — представилась амазонка.

— Очень приятно, — ответил историк, преувеличено любезно склоняясь в шутовском поклоне. — А я Макс…

Девушка засмеялась.

— Даниил просил, чтобы ты был через десять минут — вдруг вспомнила она. — А мы и дойти за это время не успеем. Всегда он так…

— Яна так давай не будем спешить. Я скажу, что меня задержали.

— Есть идея получше. Умеешь лазить по лестницам?

— Легко, — ответил Максим.

— Давай за мной, — амазонка открыла люк в стене и нырнула в темноту.

Максим последовал за ней. В тесном, круглом колодце не было ничего, кроме лесенки наверх и маленького уступчика на ширину ноги. Стоять можно было только тесно прижавшись друг к другу. Яна, повисая на Максиме, протянула руку и захлопнула люк.

— Я первая, — сказала она, ставя ногу на перекладину.

Амазонка полезла наверх, к светлому пятну над головой. Максим двинулся за ней, стараясь не смотреть в темную бездну внизу.

Они с Яной благополучно одолели 25 метров подъема и вылезли из какого-то люка. Максиму показалось, что он оказался прямо на наружной обшивке корабля. Он, на какое-то мгновение, испугался, — поток воздуха со скоростью 2500 км/час, размазал бы по корпусу и сбросил остатки вниз, с 20 километровой высоты. Историк приказал себе успокоиться. Опасности не было никакой.

Вид, который открывался из треугольного, прозрачного коридора, был потрясающим. Впереди под лучами солнца, как драгоценный камень, переливалась сотнями бликов и отражений центральная, прозрачная часть аппарата.

За стеклами неширокого коридора обводы корпуса круто уходили вниз, создавая ощущение узкого скального гребня, тропинки, на которой любой неверный шаг мог стать последним. Далеко внизу виднелось широкое основание корабля, с похожими на поплавки цилиндрами антигравитаторов.

Перепад высот, величиной в многоэтажный дом, волновал сильнее, чем далекая, темная, нереальная поверхность земли. Позади, справа и слева, как неприступные скалы, возвышались башни причального комплекса.

— Здорово? — спросила Яна.

— Здорово, — согласился Максим. — Когда сидишь в кресле пилота, рассматривать времени не остается.

— А тут?

— Тут все воспринимается по-другому.

— Это потому, что страшно, — сказала амазонка и легонько подтолкнула историка боком. — Пойдем.

Максим опять испытал странную смесь страха и влечения к этой девушке.

— Ага, — сказал он.

— Этот корабль император сам спроектировал и построил. Он чрезвычайно гордится этой машиной и любит, когда его творение хвалят.

— Я восхищаюсь „Серебряным вороном“ совершенно искренне, — ответил Максим.

— Ну и отлично. Там впереди ступеньки, будь внимателен.

Амазонка двинулась, Максим за ней.

— Здесь хорошо бывать, когда летишь в облаках. Полная иллюзия того, что стоишь на вершине горы.

— А что, бывает, что вы летаете так низко? — удивился Максим.

— Конечно, — ответила она. — Даниил большой мастер развлекать в выходные. Каждый раз что-то особенное. То парим над морем так низко, что можно прыгнуть и искупаться в настоящей морской воде. То устраивает полеты в облаках или выбирает место для воздушной стоянки где-нибудь в Гималаях, чтобы полюбоваться заснеженными громадами гор. Ты не представляешь, какие они красивые: розовые, золотистые и при этом неуловимого голубого оттенка льда.

— Это красиво, — согласился Максим. — А почему в этот раз так?

— Джихан давно грозился устроить три дня вечерней зари. В четверг вечером мы вылетели из Мертвого Города, нагнали закат и сейчас второй раз совершаем виток вокруг Земли.

— Так это был не модуль? Я имею в виду за кинотеатром, — спросил Максим.

— Нет, отчего. И модуль тоже. Не тесниться же в этих ужасных, постройках. Я поражаюсь — холод, сквозняки, никакой звукоизоляции. Неужели и в правду наши предки так плохо жили? — спросила амазонка.

— Да, Яна. И это считалось очень неплохим жильем. Похоже, наши предки были крепче своих хилых потомков, — пошутил Максим.

— Ладно тебе, про хилых потомков рассказывать, — серьезно ответила амазонка. — Пусть попробуют эти „крепыши“ пройти на лыжах за сутки 250 километров по лесу в 30 градусный мороз.

— А кто бегает, зимой, в мороз, по лесу, на лыжах сутки напролет? — удивился Максим.

— Есть ненормальные тетки, которые, живя у Мраморного моря, ездят тренироваться зимой в холодильник средней полосы.

— Обалдеть, — сказал Максим.

— Я считаю себя чокнутым оттого, бывает, делаю десяток километров по лыжне. Но ездить из Царьграда и так над собой издеваться… — историк с улыбкой покачал головой.

— Вот и я не знаю, зачем нас мама так гоняет, — усмехнулась девушка.

За этим разговором они спустились к миделю.

— Макс, тебе прямо. Дверь в конце коридора, потом лесенка и ты на лунной террасе, — сказала амазонка. — А я немного поплаваю снизу. Рада была познакомиться.

— Жалко, — непроизвольно вырвалось у историка. — Я думал ты мне весь корабль покажешь.

— Тебя все равно джихан ждет, — ответила девушка. — Надеюсь, не в последний раз видимся.

Яна нырнула в люк, помахав рукой на прощание.

„Она ведь не джихангира имела в виду“ — пронеслось в голове у Максима.

Он открыл дверь. Узкий коридор неожиданно закончился пустотой. Прозрачный колпак открывал громадные пространства до далекого горизонта. Но страшным было не это. Он оказался практически в зените эллипсоида центрального сектора, так, что мог без труда дотронуться до прозрачной керамики остекления, и под ним было метров 20 пустоты.

Внизу плескалась вода, в которой виднелись изрядно уменьшенные высотой тела купающихся, а прямо под ним шла неширокая галерея, скорее похожая на навесной мост через пропасть, который, дойдя до противоположной стороны, плавно расширялся, образуя правильный круг метров семи в диаметре.

До этой, дающей уверенность поверхности нужно было пройти галерее, а главное, преодолеть метров пять по вертикали над двойной бездной.

Максиму стало дурно, он застыл в ужасе на узкой площадке, похожей скорее на птичью жердочку. Она соединялась с галереей крутой лестницей, ступеньки которой состояли из тонких трубочек, вдобавок ко всему, без перил.

Это был единственный путь вниз, и историк, замирая от накатывающих приступов страха, стараясь не смотреть вниз, стал переставлять ватные, онемелые ноги. Он двигался боком, держась рукой за ступеньки.

Облегчение Максим почувствовал, когда снова оказался на твердой и относительно широкой поверхности, огороженной от пустоты вокруг легкими перилами.

Галерея была шире, чем казалось сверху, но все равно не слишком большой — 2–2,5 метра. Как понял историк, пролегала она над трубой центрального коридора корабля, вернее той его части, которая соединяла разделенные прозрачной линзой бассейна носовые и кормовые отсеки корабля.

Амазонка оказалась права. Большая часть террасы была занята разнообразным снаряжением: надувными матрасами, лодками, спасательными кругами, мячами, ластами, масками, лежакам, шезлонгами — всякой всячиной для отдыха и физических упражнений. Стояла даже парочка аквабайков, непонятно как попав в инвентарь бассейна.

Более-менее свободно было лишь в самом начале, в широкой части галереи. Там, под круто изогнутым наружным остеклением корпуса сидел человек на легком табурете и сосредоточенно смотрел на закат.

Одет он был в простой серый комбинезон, который подчеркивал его широкие плечи и сухощавую фигуру. Снизу доносились заглушенные высотой голоса и плеск воды. Но мужчина не обращал на это никакого внимания, погруженный в свои мысли.

Максим двинулся к нему через завалы. Подойдя поближе, он увидел, что это действительно император, только какой-то непарадный, лишенный всякого величия, обыкновенный человек, размышляющий о не слишком приятных для себя вещах.

— А, это вы, господин Величко, — сказал император, даже не взглянув в сторону гостя.

— Я, Ваше Величество.

— Располагайтесь, — предложил он, указывая на свободные табуретки.

— Спасибо, — ответил Максим, занимая место не слишком далеко, но и не слишком близко.

Повисла долгая, неловкая пауза. Максим стал глядеть на закат, недоумевая, как можно выносить это 32 часа подряд.

— Ну и как вам, Максим Александрович у меня? — спросил император Даниил, прервав свои размышления.

— Спасибо, замечательно, Даниил Андреевич.

— Я и не сомневался, что вам понравится, — иронически сказал джихан. — И что вас увлекло больше всего?

— Девочка Яна, разумеется, — в тон ему ответил историк.

— Браво, юноша, — ответил император. — А я было подумал, что будет банальная сценка с неискренними восторгами и лизанием зада большому боссу.

— Как скажете, господин император. Можно и сеанс чинопочитания.

— Не стоит, — сказал Концепольский. — Вы не находите огорчительным, что люди, которые открыто, свободно и даже резко выражаются в близком кругу, прячут языки в задницы, в обществе того, над кем так остроумно потешались?

— Я бы нашел огорчительным тот факт, что упражняются в остроумии таким образом. А все остальное понятно. Ведь на самом деле смеются не над живым человеком, скорее над образом, который, как правило, сами себе и придумали.

— Иными словами, джихан это объект мифотворчества?

— Да, такова природа выделенного положения.

— Ну ладно, — с кривой гримасой сказал Концепольский. — Как вы думаете, Максим, за что меня ненавидят?

— Кто? — удивился Максим.

— Да хоть эта ваша Ирина, — ответил император. — Если бы вы ее не остановили, то она бы непременно вылила бы мне в лицо воду из стакана. И тогда пришлось побрить кого-то из моих девушек… Или не побрить… Ведь это потенциально опасное действие для здоровья и жизни охраняемого объекта. А скорее всего, мне пришлось бы ее ударить. Я вам очень благодарен. Ненавижу бить женщин.

— А разрешите полюбопытствовать, что же этому предшествовало? — осторожно поинтересовался Максим.

— Психолог, историк, дипломат, — и до сих пор не в Царьграде, — император усмехнулся. — Я оценил вашу деликатность. Она приняла меня за одного из гостей. Я успокоил ее и предложил посидеть со мной в баре. Ирина, конечно же, согласилась. Там ваша подруга стала рассказывать о своем… эээ — джихан замялся, подбирая правильное слово — знакомом.

Император прервался, наблюдая за реакцией Максима.

— Совершенно верно, знакомом, — продолжил император. — Она рассказала об его странной, неустроенной жизни. Я встречался как-то с ним, если вы знаете.

— Толик говорил мне об этом. Вы награждали его за храбрость после аварии в тоннеле…

— Да, было. Считаю, что в долгу я не остался. Толя Копылов получил все, о чем мог бы мечтать разумный человек в такой ситуации: крупный несгораемый бонус, пожизненное содержание по второму имущественному классу и вдобавок целый остров на теплой, курортной планете в собственность.

— Это его и убило, — отозвался Максим. — По крайней мере, так говорит психологическая наука.

— Психология — наука о человеческой ублюдочности, — недовольно ответил император.

— Вы тоже согласны, что именно это преждевременно лишило его жизни? — вежливо поинтересовался историк, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Да, — спокойно ответил джихан. — Вы искусный дипломат. Ирина, та сразу вспомнила о Корпусе Теней.

— Свалившееся буквально с неба богатство усугубило уже развившийся синдром ненужности, — сказал Максим.

— Смерть от СН лидирует в Обитаемом Пространстве, — огорченно сказал император. — Это самый массовый вид смерти.

— Да Ваше Величество, — согласился Максим.

— А вот поведай мне историк и психолог, — вдруг разгорячился император. — Какого дерьма им надо?! Ведь у них есть все: сытая жизнь в свое удовольствие, развлечения, путешествия, секс.

— Получение других удовольствий, — ответил Максим. — Тяжелой работы, лишений, страха, поддержки в трудном и опасном деле, лидерства, почитания, радости выстраданной, заслуженной победы.

— Да знаю, — скривился и заметно сник джихан. — Но вы то хоть сами понимаете, что это все игры?

— Так и мир — иллюзия. Я тридцать лет смотрел в клинике на этих несчастных и убедился, что они без этого действительно не могут. Это очень глубокая программа.

— Да, это так. Сотни тысяч и миллионы лет даром не проходят. Они привыкли видеть доблесть в преодолении того, что сами себе и организовали… Сущности Тонкого Мира устроили тут отхожее место. Очередь сюда выстроилась на многие тысячелетия вперед, — недовольно произнес император, вставая. — И никому нет дела, что кто-то не хочет жить в свинарнике, терпя игры шумных и раздражающих соседей.

— Но ведь они и в правду страдают, — сказал Максим.

— Ерунда, — ответил император. — Надо же им как-то выполнить свою жизненную программу.

— Через страдание?

— Страдание — это повод бороться, напрягать силы, добиваться, побеждать или проигрывать. Они к этому настойчиво стремятся. Оттого снова и снова будут реализовывать свою потребность, несмотря ни на что… — император нервно выдернул из пачки сигарету и жадно закурил. — Мне бы 20 тысяч лет стабильности… Я бы смог все поправить.

Они опять долго молчали. Даниил Концепольский курил, глядя на закат, а Максим, который не мог терпеть гашиковой вони, отворачивал нос, насколько это было возможно.

— Не делайте вид, будто вам интересен наваленный тут мусор. Я закончил портить воздух, — сказал пришедший в благодушное состояние император. И продолжил, имея в виду, о чем они только что говорили. — А вы что, этого не знали?

— Я много лет облегчал страдания людей. Они искренне были мне благодарны. Я видел, как они страшно мучились. Особенно те, у кого психическая неуравновешенность перешла в соматику, в болезни тела.

— Не портите себе настроения. Лучше я его вам испорчу. Все те ужасы, которые не поддаются современной медицине и которые были совершенно неведомы в доисторические времена непуганых идиотов — всего лишь средство обрести нечто абсолютное, твердо реальное, независящее от собственного желания и воли. Вы поговорите хотя бы с Ириной. Она наверняка вам расскажет о страшной трясине неопределенности, от которого есть одно спасение — играть роль человека.

— Значит, вы хотите сказать, что слабый разум моих пациентов спасался от лавины сверхчеловеческих возможностей эпилептическими припадками, язвами, соматическими дисфункциями и опухолями?

— Совершенно верно, Максим Александрович, — удовлетворенно ответил император. — А вы выступали в роли их убийцы, поддерживая эту игру.

— Почему убийцы? — изумился и испугался Максим.

— А все очень просто. Игра только тогда имеет остроту и привлекательность, когда ставки непрерывно растут. А что им собственно терять? — усмехнулся джихан. — В нынешнюю эпоху каждый твердо знает, что дух бессмертен.

— Знаете, господин император, — зло сказал Величко. — Я понимаю, почему Ирина захотела облить вас.

— А что же вам мешает, Максим Александрович? — иронически поинтересовался Концепольский. — Ну, смелее.

— Вы наслаждаетесь тем, что чувствуете себя в полной безопасности в окружении своей охраны?

— Напротив. Тут нам никто не помешает решить это дельце. Валяйте, юноша, — с угрожающими нотками в голосе ответил император.

— Нет, Ваше Величество, я не так глуп.

— Ну, тогда давайте сразимся, выпустим пары, — предложил император. — В инвентаре, наверняка, есть легкие тренировочные мечи и средства защиты.

После короткой подготовки к схватке, историк за 20 секунд боя пятнадцать раз получил гибкой фибергласовой палкой по всем частям тела, после чего был сбит и обезоружен. Император, как джентльмен, помог ему подняться.

— Полегчало? — спросил у Максима Концепольский. — В реальном бою ты был бы изрублен в мелкий винегрет.

— Сила есть, ума не надо, — пытаясь отдышаться, ответил тот.

— Я не силой тебя одолел, а умением, — сказал император. — Учись и ты, при дворе без этого не обойтись.

— Первое и наиважнейшее качество властелина — творить насилие, — сказал историк с усмешкой.

— Не буду отрицать. Но ты не совсем прав. Умение постоять за себя, настоять на своем, имеет мало общего со сворачиванием челюстей, отрубанием голов и пытками в застенках.

— Да ладно, в основе та же угроза причинения страданий, — отрубил Максим.

— Так правят плохие правители. Как правило, их правление коротко и страшно заканчивается. Подлинная власть — это тонкая игра, умение убедить, что именно твои действия отвечают глубинным желаниям, использование внутренних запретов и знание очерчиваемых человеком для себя границ.

— Что-то не сильно в это верится, — ответил Максим. — Если вспомнить, как орудуют шлемоголовые.

— Кстати, сними шлем и защиту, — посоветовал император. — Иначе потом изойдешь.

— Спасибо, — сказал Максим, и поспешно избавился от доспехов.

— Пойдем, присядем, — предложил император. — Соку хлебнем. Или чаю.

— Хорошо, — согласился Максим.

— А с каких это пор тебя стал волновать Корпус Тени? — вдруг спросил император. — С тех пор как сошелся с Ириной?

Он посмотрел жестко и прямо в глаза историка.

— Да, — ответил Максим.

— А отчего? — продолжая просверливать зрачки Величко своим взглядом, спросил Даниил.

— Оттого, — ответил Максим, дотронувшись до сигнального браслета.

— Понимаю, юноша. Было все хорошо. Была любимая работа, хороший дом, любимая кошка, удовольствие от жизни.… Пока не появилась она. Так?

— Не совсем.

— Понимаю, — сказал император поднимаясь.

Он дошел до терминала доставки и набрал заказ. Через пару минут с характерным звуком дверцы раскрылись. Концепольский взял поднос и двинулся обратно к столику. Максим, который напряженно наблюдал за ним, думая, что может учудить этот странный, непредсказуемый человек и вовсе оторопел от изумления.

— Я бы и сам… — начал он, беря стакан.

— Ты знаешь внутренние коды линии доставки? — перебил его император. — Мы не закончили.

— В ВИИРе „шлемоголовые“ людей не брали, а в лечебнице они страдали так, что быстрая и безболезненная смерть за мыслепреступление стала бы скорее благом. Я вдруг понял, — это не атавизмы, это не болезнь. Это сама система убивает людей.

— А задавал ли ты себе вопрос — зачем?

— Да, и много раз. И отвечал: — Засорение пространства разрушительными мыслеобразами должно пресекаться.

— Да, — согласился император. — А зачем?

— Чтобы не было повторения Большого Голода, — ответил Максим, вдруг почувствовав себя студентом на экзамене.

— Все началось, когда людей на Земле перевалило за шесть миллиардов. Теперь во всем Обитаемом Пространстве живет немногим больше шестидесяти миллионов человек. Может дело не в этом? — подсказал Концепольский.

— Если все время лить в бочку, когда-нибудь она все равно наполнится, — ответил историк, чувствуя, что действительно не знает правильного ответа на вопрос, который был подробнейшим образом расписан и растолкован во всех учебниках: по экономике, социологии, психологии.

— Это хорошо, что ты понимаешь, — сказал император. — Но если у тебя вызывает живой протест судьба Толи Копылова, то, получается, что самого главного ты и не понял. Попробуем вместе восполнить твой пробел в образовании.

— Давай, — неожиданно для себя, назвал Максим императора на „ты“.

— На какие группы делятся люди? — спросил император.

— На четыре основных по психике и шесть по табелю о рангах, — озадаченный тем, что Даниил спрашивает про такие простые определения, ответил Максим.

— Хорошо, — ответил император. — А чем они все же различаются?

— При равенстве основных средств данных каждому человеку на жилье, одежду, еду и медицинское обслуживание, имущественные классы отличаются дополнительными суммами кредитования. Кредитование имеет различные для каждого класса сроки действия, от двухмесячных для низшего, шестого класса, до несгораемых у первого и второго. Психическое разделение на 4 типа, происходит от старинного принципа деления на гуны или как их сейчас принято называть психические полярности.

— Это не самое главное, — император нахмурился, давая понять Максиму, что недоволен его несообразительностью. — Ну а если отбросить все внешние различия? Что в остатке будет?

— В остатке? — историк задумался. — Есть ориентация на мир или на себя. Раньше это неточно называлось экстраверсия или интроверсия.

— В яблочко. Молодец! — сказал император. — Один понимает мир таким, каков он есть, другой изменяет мир под себя. Как правило, люди из первой группы спокойны и рассудительны, их все устраивает. А если что-то не нравится, они обнаруживают причины в себе и добиваются желаемого. Люди из второй — неудовлетворенные действователи. Они верят, что могут изменить мир, только силой своих рук или мозгов, в глубине души считая, что недостойны своей цели. А поскольку сие невозможно по определению, эти несчастные сублимируют свое раздражение во все новые и новые авантюры.

Как правило, эти люди стремятся достигнуть признания других членов группы и через это повысить собственную самооценку. Или добиться чего-то недостижимого и по большей части просто бессмысленного, чтобы ненадолго заглушить предательский внутренний голосок, говорящий о собственной никчемности.

— Даниил Андреевич, ты описываешь пациентов, с которыми я много лет работал. Как будто сам их лечил…

— И кроме них? — подсказал император.

— Толика Копылова, Ирину и им подобных.

— Да, просто ответил джихан. — Особенно Ирину… Не тешь себя надеждой, что индикатор на браслете снова зеленый. Жизнь длинная. В ней все имеет свойство становиться обыденным. И подтверждения требуются постоянно. Готов ли ты принести себя в жертву чужой психической неуравновешенности?

Максим помотал головой, намереваясь сказать, что все, что нарисовал ему Даниил, к Ирине и к нему лично не относится.

— Не говори ничего сейчас, — посоветовал император. — Просто подумай об этом на досуге.

— Хорошо, — ответил Максим.

— А теперь скажи, чем они так опасны? — с хитрой улыбкой поинтересовался император.

— Рискну предположить, что для размеренной системы, в которой второе тысячелетие войн, катаклизмов, опасных происшествий и прочих событий, требующих предельного напряжения сил не случается, субъекты, желающие перемен, опасностей, страданий — серьезная проблема, поскольку они в силу своей природы притягивают это к себе.

— Браво, психолог, — восхищенно сказал император. — Раньше их называли экстатиками и даже адептами исступленного экстаза. Я их называю эмоционалями.

— Но зачем такое нужно? Пускай этим, желающим сильных ощущений.

— Дам небольшую подсказку, — сказал император. — Ты смотрел доисторические кинокартины?

— Да, конечно.

— Внимательно?

— Наверное, насколько это возможно при убогом, скучном сюжете. Особенно в этих, как их там, боевиках.

— Не обращал внимания, как часто герои легко теряют положение в обществе, должность, состояние? Их подставляют и загоняют в угол всеми возможными средствами. На худой конец, если все исчерпано, просто придумывали, что герой потерял память.

А все для того, чтобы снова и снова, герой проходил сквозь, милое зрителю тогдашней поры тупое мочилово. И, в конце — концов, получил то, что имел в самом начале. Или взять всякие там романтические комедии. Считалось, что хеппи-энд — это пышная свадьба или просто сцена предложения мужчиной руки и сердца и согласие прекрасной дамы.

Но в продолжении мы всегда узнавали, что герои снова расстались. И все по — новой: — напряжение сил и очередное красивое признание в любви до гроба.

— Я понял, — в крайнем волнении сказал Максим. — Им так хочется чего-то, что они готовы это делать, меняя декорации эпох и тела, забывая о прошедшем, чтобы воспоминания не мешали раз за разом повторяться. Этим, как ты их называешь, эмоционалям, не нужна ни долгая жизнь, ни опыт. Лишь возможность вечно наступать на одни и те же грабли.

— А более счастливыми они бы стали, если каждый год из-за обострения маразма их память бы обнулялась, — усмехнулся джихан. — И нет им числа. И эмоционали давно бы взяли верх, если бы большинству не было по-сердцу то, что я предлагаю.

Как бы ни называли это большинство неудавшиеся любители необузданных страстей: стадом свиней, хрюкающим в луже, которым нет дела до высокого, тупыми мещанами, одноклеточными, биомассой, — пока большинство стремится жить сыто, сонно и долго, эмоционалям места в истории нет.

Секс, творчество, научные исследования, саморазвитие и просто удовольствие от разумно устроенной сытой и долгой жизни — вот, что предлагает система вместо подвигов, горения, испытаний, отречений, тяжелой жизни и ранней смерти.

— А нарушители, по этой логике, очевидно, — вставил историк, — потенциальные наполеоны, для которых не нашлось идиотов, чтобы стать марионетками в походных колоннах их армий, денежные воротилы, у которых была отнята сама возможность эксплуатировать чужой труд, демагоги разнообразных видов, которым для счастья нужно проехать по мозгам миллионов.

— Тетки, которые не стали жозефинами этих наполеонов, — с усмешкой поддержал император. — Пахари всех мастей, которые ради значимости своего труда готовы устроить тотальный дефицит.

— А все-таки жаль, что их уму и энергии не нашлось места в нашем мире, — вставил Максим.

— Чего жаль? — удивился Концепольский. — У нас не будет больших чайников, из которых будут поить невкусным чаем сразу 100 000 согнанных людей? Или никогда не будет распахана Антарктида и обводнена пустыня Сахара, чтобы несметные толпы ненужных человеков смогли набивать жрачку не только в рот, но и в анальное отверстие?

Главное — спокойствие и гармония. Стабильность — это правильное решение задачи о втекающей и вытекающей из бассейна воде, а катастрофа — это когда бассейн или пустеет или переполняется.

Был в древности один китаец, который все это красиво обосновал в короткой книге на 5 тысяч слов. Слава Богу, я полторы тысячи лет удерживаю систему от крайностей.

— А может дать им это, пусть попробуют? — осторожно поинтересовался историк. — Убедятся на собственной шкуре, что они сейчас живут намного лучше.

— Поверь моему опыту, будет только хуже, — печально сказал император и добавил. — Но ведь это не все.

— А что может быть, кроме того? — удивился Максим.

— Не буду тебя больше мучить, — сказал Концепольский. — Если бы ты подумал подольше, то, скорее всего, пришел бы к этому. Все просто. В каждом из нас дремлет желание перевести внутренние битвы и испытания, которыми мы все тут себя развлекаем, в плоскость внешнего мира, и вдобавок заставить других лить воду на собственную мельницу. Но и это не самое главное.

Эмоционализм заразен. Ситуация предельно проста. Кто — кого. В пределе мы все или наслаждаемся собственной вечностью и изобилием, или живем мало, плохо, зато „интересно“.

В древности говорили: „все мы одно целое“. Они даже сами не понимали, насколько были правы.

Главный грех эмоционалей состоит в том, что они ослабляют действие мантры. Оттого-то я и объявил их мыслепреступниками, противниками сакрального миропорядка. Про мантру я умолчал, чтобы не возникло сомнений в силе ритмических вибраций, дающих вечную жизнь духу и телу.

— О, — только и смог сказать Максим, поняв, насколько прав император.

— А не позвать ли нам девочек? — вдруг предложил Концепольский, круто меняя тему разговора.

Он подошел к огороженному краю террасы, поманил за собой Максима. Тот приблизился.

Внизу, метрах в пятнадцати под ними плескались амазонки. Молодые, привлекательные воительницы плавали и брызгались в подсвеченной солнцем воде, похожей на янтарную патоку. Их крепкие тела были прикрыты лишь условно, оставляя открытыми гладкую кожу, соблазнительные изгибы и округлости, позволяя глазу домыслить то, что было небрежно скрыто.

Максим узнал в одной из девушек свою провожатую.

— Правда, она хороша? — спросил император.

— Которая из? — уточнил историк.

— Не прикидывайся, — сказал император, внимательно наблюдая за реакцией Максима. Та, к которой твои глаза тянутся помимо воли.

Яна подняла голову, словно услышав слова джихана. Максим сделал движение головой, приглашая девушку подняться наверх. Амазонка кивнула в знак согласия.

— Да, благородная лань поразительно отличается от тощей коровы… — прокомментировал император. — У тебя хороший вкус. Девочка выросла на мантре бессмертия. Она слышала эти 12 слов в утробе матери, потом молитву Трехокому владыке много лет транслировали через специальные биоэнергетические генераторы. Изменения наступили даже на генетическом уровне.

— Зачем? — поразился Максим. Ему стало жаль, что такая красивая, юная девушка была объектом каких-то странных экспериментов.

— Зачеркивали результат 900 000 лет инволюции, который превратил человека в краткоживущее смертное существо. Теперь Яне не нужна мантра.

— Ох ты, — вырвалось у историка. — Значит, бессмертие было изначально присуще нашему виду?

— Да, — довольно улыбаясь, сказал император.

— А причем тут я? — недоверчиво поинтересовался Максим.

— А вот зачем, — сказал император. — Когда-то она была другой. Только сейчас ничего не помнит о том своем воплощении на заре этого мира. Я бы хотел, чтобы ты заставил ее вспомнить и сделал эти воспоминания гармоничной частью теперешней личности.

— А какой в этом смысл? — осторожно поинтересовался Максим.

— Она была моей дочерью в прошлой жизни, — поколебавшись, стоит ли говорить, все же ответил император. — А кроме того, меня интересует твоя Ирина. Пожалуй, только она с ее уникальным опытом, сможет сделать город, который я строю живым, а не картонной декорацией, ненатуральность которой видна за версту.

— Вот в чем дело, — с облегчением сказал Максим.

— А ты что подумал? — не преминул вставить император. — Неужели я похож на дешевого сводника?

Историк смутился.

— Что-то не идет Яна, — наконец выдавил он, что бы заполнить паузу.

В ответ, сзади еле слышно заработал механизм подъемника. По полу зацокали каблучки. Судя по раздающимся звукам, женщин было несколько. Максим повернул голову и обомлел.

Они явились в мокрых купальниках, которые, намокнув, лишь подчеркивали то, что должны скрывать.

Императрица и Ирина, явившиеся незваными, так горели желанием высказать императору нечто неприятное, что не нашли времени чтобы надеть что-то более подходящее для нервного выяснения отношений.

Они шли решительно, энергично и свободно. Выражение их лиц совершенно не гармонировало с сексуальностью тел, не предвещая ничего хорошего. Вернее, боевой настрой был только у двоих. Яна, двигалась за ними, явно недоумевая, из-за чего началась буча.

Княгиня Владимирская, жена императора и подруга Максима, бывшая журналистка, из-за общего выражения лиц, ставшие похожими друг на друга как сестры, летели, чтобы не остыл кипяток язвительных и обидных слов, приготовленных для джихана.

— Здравствуй князь ты мой прекрасный, — иронически приветствовала императрица Даниила, растягивая губы в приторно сладкой улыбке и просверливая его насквозь ненавидящим взглядом.

— Здорово, коли не шутишь, — мгновенно сориентировавшись в настроении своей жены, ответил император.

— Что ты на этот раз придумываешь мой хороший? — тем же внешне спокойным, но полным убийственной иронии тоном поинтересовалась она. — Может быть, ты размышляешь, как на всех твоих подданных одеть энергошлемы или заставить их слушать мантры по 24 часа в сутки?

— Нет, исключительно о том, как заставить молиться на свое величество как на живого бога, — в той же манере ответил Концепольский. — А кроме того, как всех заставить жить тяжким трудом и приносить каждый день на закате по 1/12 своего заработка только за то, что солнце светит.

— Ты намекаешь, что я именно этого хочу? — вдруг с горькой обидой спросила Рогнеда.

— Нет, — почти нормальным тоном ответил император. — Тебе хочется, чтобы на тебя падал отблеск славы твоего героя, к которому трепетные и восторженные обыватели ползут на коленях и раболепно благодарят за саму возможность жить.

— Вот именно, — с мукой в голосе, сказала девушка. — Славы, а не позора и ненависти.

— Ты хочешь сказать, что я делаю нечто, за что меня все ненавидят и презирают? — удивился джихан. — Я думаю, что это не так. Да и время для выяснения отношений ты выбрала не лучшее. Может, избавим посторонних от домашних сцен?

— Это не домашняя сцена, — упрямо сказала Рогнеда. — Ко мне приходят люди и рассказывают о том, как твои шлемоголовые болванчики хватают и убивают людей, вся вина которых состояла в том, что они имели несчастье думать не так, как предписано великим и ужасным Князем Князей.

Даже в самые черные дни, самых страшных деспотий, никто не казнил за потаенные мысли и чувства, которые никогда не станут действием. Ты стал кровавым тираном, Даниил, и я жалею о том, что когда-то помогла тебе.

— Как трогательно, — иронически сказал император. — Какая прелесть. Жить в построенном на крови дворце. Есть с добытого кровью золота, купаться в крови. Пользоваться добытыми ценой смерти невинных благами. А после этого не отказать себе в маленьком удовольствии — ткнуть все это в нос тому, кто все это дал. Воистину благословен жребий, выпавший тебе, Ганя.

— Мне ничего этого не надо, — решительно сказала она. — Я вернусь к себе во Владимир и установлю в княжестве справедливые, человеческие порядки.

— Вот как? — Концепольский резко поднялся и пошел навстречу Рогнеде. — Ты уже лет пятьсот об этом вспоминаешь, когда мы ссоримся.

— На этот раз я говорю серьезно, — упрямо сказала императрица. — Тебе не удастся меня отговорить на этот раз. Это просто бесполезно. Всему есть предел.

— Хорошо, — с усмешкой сказал Князь Князей. — Если хочешь, устрою я для таких как ты, резервацию. Обнесу колючей проволокой, заградительное поле поставлю, чтобы и не воняло от вас, отключу энергию, транспортные магистрали, заблокирую терминалы распределительной сети.

— Давай, давай, — зло сказала императрица. — Это будет лучше для всех. Наконец-то нормальные люди, которых ты вынуждаешь жить сонными мухами, почувствуют то, зачем появились на свет. Никто не будет давить, вычеркивать, унижать, запрещать. Обойдемся.

— Тогда ты откажешься еще от кое-чего, — зловеще усмехнулся Концепольский, подойдя к жене вплотную. — Ты откажешься от своего бессмертия, раз это дар злобного, кровавого тирана.

Император протянул руку к золотому медальону на ее груди. Рогнеда инстинктивно закрыла драгоценность ладонью.

— Нет, отдай, — настойчиво сказал Концепольский. — Это ведь неправильно — жить вечно. Неправильно с точки зрения тех, кого ты защищаешь. Ведь это их главное правило: короткая, полная лишений жизнь и безвременная смерть. Все ради того, чтобы немного развлечься сильными страстями.

Император захватил цепочку и потянул к себе. Рогнеда схватила его руку, не давая сорвать медальон.

— Ну что же ты? — хриплым от напряжения голосом, спросил Концепольский. — Будешь читать мантру каждый день часа три подряд или стареть, как обычные люди. Представляешь, каково это, куколка. Что ты там говорила про болванчика без мыслей и желаний, после чтения мантры бессмертия? А какая роскошная альтернатива… Секущиеся тусклые волосы, седина, морщины, тонкая пергаментная кожа с пигментными пятнами, отсутствие желаний, немощь, смерть без надежды вспомнить себя в следующей жизни. Ты этого хочешь?

— Нет, — крикнула она, вырываясь из рук Даниила. — Не дам…

— Как знаешь, — пожал плечами Даниил, потом, помолчав, поинтересовался: — Поорала, — отошло?

Рогнеда ничего не ответила, повернулась и убежала.

Концепольский проводил императрицу глазами, разглядывая ее ладное тело, вздохнул и предложил:

— Максим, а не треснуть ли нам винца?

— Не против, — ответил тот.

— А кто нас обратно домой повезет? — поинтересовалась Ирина, подпустив в голос скандальных интонаций.

— Мы вас прямо у дома высадим, — заверил ее император.

— Ну, вы пейте, а я пойду, если позволите, — сказала бывшая журналистка.

— Ирина, ну чего ты, останься, — остановил ее Концепольский. — Максим тут пока побудет, Ганю ты не найдешь, а сидеть одной в каюте скучно. Ты ведь со мной не ссорилась.

— Как вам будет угодно, Ваше Величество, — ответила Ирина.

— Яна, будь другом, сообрази, что в таких случаях полагается, — попросил амазонку император. — А я пока с Ириной побеседую. И Максима, если он не против, возьми себе в помощь.

Он бросил девушке связку ключей. Она легко их поймала.

— Пойдем, — Яна легонько потянула историка за собой.

Максим не стал противиться. Прохладные пальцы девушки лишили его речи. Он с удовольствием последовал за амазонкой. Они, молча, прошагали весь путь до подъемника. Историк, перед тем, как механизм пришел в движение, бросил взгляд на свою подругу. Ирина, изогнувшись всем телом, с напряженным вниманием слушала императора, не отрывая от него, подчеркнуто восторженных глаз.

— Не беспокойся, — заметила Яна. — Это самый наихудший из возможных вариантов завлечения императора.

— Я и не беспокоюсь, — с досадой, которую ему так и не удалось скрыть, ответил Максим.

— Скоро Ганя вернется, — добавила амазонка. — И будет цвести, словно майская роза, дарить милому улыбки и восхищаться так, как этой крале с Гелиоса и не снилось.

Платформа плавно остановилась. Максим в последний раз посмотрел наверх. С этого ракурса галерея для наблюдения Луны казалась исполинской тарелкой, нахлобученной на особо толстую трубу под потолком бассейна. Яна повела его дальше, мимо практически раздетых амазонок, загорелые тела которых в свете закатного Солнца казались сделанными из красного дерева. Воительницы с подозрением смотрели на незнакомца, вторгшегося в их личное пространство, но, увидев, что его ведет одна из своих, не говоря, ни слова, просто провожали оценивающими взглядами.

— А ты привлек внимание наших барышень. Теперь будут задавать вопросы, и строить всяческие домыслы… Макс, подержи ключи и отвернись, — попросила девушка, протягивая связку.

Величко повернулся лицом к закату. Он услышал и почувствовал, как девушка сбросила с себя тряпочки купальника и стала натягивать комбинезон прямо на голое тело. Больше всего Максиму хотелось резко повернуться, чтобы увидеть амазонку голой. Но он героически преодолел искушение. Когда Яна закончила переодевание, он спросил:

— Можно повернуться?

— Пожалуйста, — ответила амазонка, задергивая до самого верха молнию на комбинезоне. — Пойдем. Она выхватила у историка связку с ключами и убрала в карман.

Они покинули бассейн и оказались на публичной территории. Закат здесь был почти не виден за притемненными иллюминаторами. Горели лампы. Максим вдруг почувствовал, что соскучился по нормальному, незатейливому освещению.

— Камень с души? — с улыбкой поинтересовалась Яна.

— Да, — улыбкой признался историк. — Я не успел пробыть на барке и часа, а неподвижное Солнце достало вконец.

— Ты не понимаешь, — ответила амазонка. — Вечный закат, — это символ нирваны, состояния безмятежной божественной благодати.

— Нирвана для меня — это взгляд прекрасной незнакомки, запах ее духов, ласкающая глаз пластика ее походки, шелест платья.

— Или комбинезона, — иронически вставила Яна. — Макс, ты просто поэт.

— Стараемся, — ответил ей Максим. — А иначе в это вертепе нельзя.

Действительно, обстановка вокруг была соответствующей. Зал был стилизован под старину: красное дерево, бронза, тяжелый красный бархат портьер, свечи на столах и люстрах.

Играла тихая музыка. Декольтированные дамы и их кавалеры, разгоряченные шампанским и гашишем, напропалую болтали и кокетничали друг с другом, сплетались в танце, а потом снова пили и очаровывали друг друга, медленно подогревая свою страсть.

— Пускай будут счастливы и свободны, — снисходительно сказала Яна, — пусть у них будет изысканная еда и привлекательные спутники.

Тут каждый находит для себя занятие. Можно по другим порокам ударить. Этажом выше танцевальные залы и игровой клуб с рулеткой, лотереями и карточными столами.

Потом идут библиотеки и читальные залы. Выше — прозрачная прогулочная палуба и бассейн для гостей.

Не знаю, как Даня добился, но и в наш пресыщенный век, его приемы вызывает эйфорию у приглашенных. Эти сорок восемь часов счастья накрепко врезаются в память, люди очень дорожат такой честью — провести выходные на „Вороне“.

— Я думал, что все гости сидят в томительной скуке, внимая бормотанию лектора на трибуне, — усмехнувшись, сказал Максим. — Честно говоря, я колебался, стоит ли сюда ехать.

— Какой кошмар, — иронически сказала девушка. — Это из-за твоей работы?

— В смысле? — поинтересовался историк.

— Явно пованивает нафталином. Нынче все по-другому. Хоть император и любит исторические представления, взгляды его совершенно современные. В том числе и на светские мероприятия.

— А на отношения с супругой? — поинтересовался Максим.

— О, увы, тут все совсем не просто. Даня и Ганя вместе почти 2000 лет. Оттого и вносят разнообразие всеми способами. В основном она… Дане не очень это надо.

— И куда смотрят на станциях прослушивания? — адресуя пустоте, поинтересовался Максим.

— Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, — ответила Яна. В мягкой отстраненности ее слов прозвучало требование остановиться.

Историк не стал развивать дальше эту тему.

Девушка открыла дверь служебного входа. Откуда-то доносился гул силовых установок.

Пройдя немного по коридору, Яна привычно распахнула дверь в нужную кладовую.

В помещении было прохладно. Вначале Максим подумал, что попал в библиотеку, но, приглядевшись, понял, что тут хранят бутылки.

— Ну и как тебе? — поинтересовалась амазонка. — Винный погребок Его Императорского Величества.

— Вот оказывается, как оно было, — с улыбкой ответил историк. — Все свое ношу с собой.

— А ты думал, что для императора вино тоже мешают из всякой бурды?

— Большинство того, что пьют и едят обычные люди, именно так и делают, — сказал историк. — Только не из бурды. И не мешают, а синтезируют.

Яна улыбнулась, но не стала комментировать слова историка.

— Хочешь попробовать то, что употребляет, сам джихангир Цареградский? — предложила она.

Тон этих слов был самым невинным, но Максим явно почувствовал скрытый подвох.

— Давай, — осторожно согласился он. — Если можно.

— Мы по глоточку, Данька и не заметит…

Девушка зажала в станке бутылку, вкрутила штопор в мякоть пробки, потом надавила на рычаги. Бутылка чпокнув, открылась.

Максим остолбенело глядел, как это делается. Раньше о таком он только читал.

— Я бы сам… Это ведь не женское дело.

— Когда научишься — пожалуйста, — с улыбкой ответила амазонка.

Она достала из станка бутыль и достала пару стопок с полки.

— Разливай, — скомандовала амазонка, показав, сколько можно отлить.

Максим серьезно, с осторожностью, чтобы ни капли не пролилось, налил вино в посуду.

— Ну, давай, — серьезно сказала девушка.

— За знакомство, — предложил Максим и отпил темно-красную жидкость.

Вино оказалось поразительно невкусным, похожим на уксус. Историк, сделав над собой усилие, проглотил пойло, почувствовав, как двинулось оно по пищеводу к желудку. В голове пронеслось: „Как бы не обосраться“.

— Ну, как? — с ненатуральным волнением поинтересовалась она.

— Своеобразно, — сделав над собой усилие, произнес Максим.

Амазонка рассмеялась.

— Не надо быть таким дипломатичным, — сказала она. — Ведь, правда, отвратно и пакостно.

— Действительно, крайне невкусно, — согласился историк. — Ты решила надо мной подшутить?

Он испытующе посмотрел на нее, напряженно размышляя, как ему к этому отнестись.

— Попался, — девушка снова засмеялась.

Максим вдруг неожиданно для себя схватил амазонку за запястья и прижал к стене, подняв ее руки над головой. Яна, смеясь, пыталась вырваться, и Максим чувствовал, что делает это она для вида, тщательно дозируя усилия, давая историку справиться с собой.

Ему было приятно чувствовать крепкое тело амазонки, упругую тяжелую грудь, сильные бедра и волнующую ложбинку между ног.

Яна перестала сопротивляться. Максим потянулся своими губами к губам девушки, но тут острое ощущение того, что это неправильно, заставило отпустить ее.

— Побаловались — и хватит, — сказала она. — Вот уж не думала, что вино на тебя так подействует. Пойдем, отнесем бутылку к терминалу.

— Это? — удивился Максим. — Император будет пить эту отраву?

— Конечно, — спокойно сказала амазонка. — Обыкновенное вино. Двадцать пять лет выдержки.

Она заткнула бутылку пробкой, положила в корзинку с деревянными стружками и вручила ее Максиму.

— Макс, работай.

— С удовольствием, — ответил историк. — А корзинка зачем?

— Бутылка из силикатного стекла, хрупкая — объяснила Яна.

— Удивительно. Силикатное — это, если я не ошибаюсь то, которое делали в первобытное время.

— Да, — сказала девушка. — Все в лучших традициях древности. А знаешь чего, давай возьмем вторую бутылочку…

— И выпьем? — поинтересовался Максим.

Помимо воли, его лицо исказила гримаса.

— Нет, конечно, — не удержалась от смешка амазонка, посмотрев, на кислую физиономию историка. — Чтобы снова не бегать.

— А я подумал для нас, — с облегчением сказал Максим.

— Мы, если хочешь, можем посидеть на прогулочной палубе в забегаловке со стандартным меню. Для тех, кто не пил ничего кроме искусственно сделанных Бог знает из чего смесей, императорский погребок не самое желанное место…

— Как тебе наш Даня? — спросила она, когда они затолкнули корзину в окно приемника транспортного терминала. — Он тебя не слишком отделал?

— В каком смысле? — поинтересовался историк.

— Вы ведь фехтовали.

— Да, император показал мне пару приемов, — признался Максим.

— В смысле, разделал под орех? — лукаво улыбнувшись, спросила Яна.

— Не без этого.

— Связался бы он с кем-то своего роста, — нахмурясь, заметила амазонка. — Если вспомнить, сколько он практикуется в бое на мечах, то выходит, что он поразительно бестолковый ученик.

Максим удивленно посмотрел на амазонку.

— Не слишком почтительно ты отзываешься об императоре, — сказал он.

— Но ведь правда, он такой неуклюжий, когда дело доходит до ближнего боя. И его „оловянные“, Даниилу под стать. Герои стрельбы по бумажным мишеням.

— Ты имеешь в виду имперский корпус Тени?

— Оттого-то он и держит батальон „диких кошек“, потому, что знает, — когда дело дойдет до рукопашной, его лучшими ангелами — хранителями станут озверелые бабы с мечами, — глядя куда-то далеко, за линию горизонта задумчиво произнесла амазонка.

— Тебе виднее, — дипломатично ответил Максим.

— Будь, по-твоему. То, зачем он нас послал, мы сделали. Теперь мы свободны. Даня, когда выпьет и не вспомнит, что были какие-то люди. К тому же императрица наверняка вернулась.

— После того, как убежала в слезах?

— Бабьи слезы, как легкий грибной дождик, — сказала амазонка. — Приходят ниоткуда и бесследно уходят в никуда.

— Серьезно? — несколько преувеличено удивился Максим. — Вот уж не думал, что кто- нибудь из женщин в этом сознается.

— А я не женщина, я амазонка, — засмеялась Яна. — Мне все можно.

— А что еще тебе можно, чего другим нельзя? — поинтересовался историк.

— Когда-нибудь ты об этом узнаешь, — с загадочной улыбкой ответила она. — Макс, мне бы не хотелось пугать гостей формой. Поднимайся наверх или, если хочешь, пойдем со мной.

— Пойдем, конечно, — с готовностью отозвался Максим.

— Ты думаешь, что твое присутствие заставит меня быстрее собираться? — с иронией спросила амазонка.

— Нет, — ответил Максим. — Просто хочу побывать в носовой части.

— Моя каюта в 4 метрах от передней кромки бассейна. Немного ты увидишь…

За этим разговором они приблизились к двери сейфового типа, с серьезными замками, за которой коридор стал особенной узким — 2 метра, не больше. Девушка показала глазами наверх:

— Сидят, голубчики, — произнесла она. — Как бы за третьей посудиной идти не пришлось.

— Кто сидит? — не понял Максим.

— Шведская семья — здоровая ячейка общества, — совершенно серьезно сказала Яна.

Максим приложил усилие, чтобы не расхохотаться.

— Хорошо, — заметил он. — Это всегда лучше, чем чемпионат по выдиранию волос.

Историк и амазонка вышли по сторону прохода. Коридор приобрел нормальные размеры, из окон в световых залах снова заструился красно-оранжевый свет закатного Солнца.

— Подожди меня тут, — попросила она. — Я скоро.

Величко с огорчением подумал, что Яна могла пригласить его к себе. Но тогда…

Максим представил, как амазонка слегка наклонив к плечу и откинув назад голову, глубоким, прозрачным взглядом смотрит на него, а он, не слишком понимая, что делает, протягивает к ней руки… Кладет ладони на тонкую талию, страстно целует в губы, жадно хватает за грудь, которой Яна дразнила его весь вечер, касается зада, нетерпеливо подталкивает ее к кровати…

Максим вздохнул, подумав при этом: — „Нельзя… Нельзя сразу так все запутывать“.

В некотором смысле он был благодарен амазонке за то, что она не заставила делать его мучительный выбор между тем, что хочется и тем, что должно.

Вдруг неплотно прикрытая дверь тихонько скрипнула и подалась в сторону. В открывшемся проеме стала видна часть девичьей комнаты, с разбросанными по синему ковролину пола мягкими игрушками, белыми жалюзи, закрывающими окно во всю стену и трюмо в котором отражалась сама хозяйка.

Яна была без одежды. Она посмотрела на себя, разглядывая внимательным и оценивающим взглядом с головы до ног, затем провела руками по телу, словно анализируя, приятно ли это ей. Потом быстро повернулась корпусом влево и вправо, заставив свои тугие груди упруго колыхнуться. Амазонка, по-видимому, осталась довольна увиденным.

Она надела маленькие прозрачные трусики, легкомысленный, короткий топик на бретелях. Она вдруг повернула голову и встретилась глазами с Максимом, который не успел сделать вид, что смотрит совсем в другую сторону.

Амазонка покачала головой, сделала руками жест, точно бросала слепленный из воздуха мячик. Дверь пришла в движение и мягко захлопнулась. Максим успел увидеть, что девушка довольно улыбалась, радуясь, какое впечатление произвела ее нагота на мужчину.

Историка вдруг пронзило сладкое предчувствие того, что однажды все то, о чем он мечтал здесь перед закрытой дверью, когда-нибудь сбудется.

Амазонка не заставила себя долго ждать. К короткому, облегающему тело как вторая кожа топику, девушка выбрала низко сидящие на бедрах штаны защитного цвета из плотной материи и короткие сапожки с маленьким каблучком.

Амазонке этот наряд был к лицу, выигрышно подчеркивая ее белую кожу, крепкие руки, тугую, полную грудь, тонкую талию и круглую, упругую попку. Максиму подумалось, что так девушка выглядит гораздо более призывно, чем без одежды.

Если Яна сделала все, чтобы подчеркнуть красоту своего тела, то по странному капризу с прической не стала заморачиваться, заплетя две совершенно детские косички, которые превратили девушку в рано развившуюся школьницу.

— Ну и как я тебе? — спросила она.

— Супер, — сказал Максим, пытаясь не пялиться на сильно открытую грудь.

— А на голове? — поинтересовалась она.

— С хвостом было лучше, — честно признался историк.

— А вот так? — спросила Яна, нахлобучив на нос круглые черные очки.

— Ужас, — действительно ошарашенный ее преображением из положительного и благожелательного сотрудника охраны в девчонку — хулиганку.

— Даньке особенно не нравится, когда я делаю такую прическу, — довольно сказал девушка. — Пойдем, примем для храбрости и порадуем пресветлого князя-императора.

— Не слишком ты его любишь, — заметил Максим, когда они поднялись на второй прогулочный уровень, состоящий из 2 остекленных проходов около занимающей весь центр этажа емкости бассейна.

Это место популярностью не пользовалось. Люди предпочитали находиться пятью метрами выше, где располагались публичное купальни с настоящим песком, открытыми кафешками, кабинками для переодевания и прочих интимных дел.

Там кипела жизнь, а тут было тихо и безлюдно. Широкая галерея пустовала. Шаги раздавались неестественно громко, эхо заставляло приглушать голос.

— Есть за что, — заметила Яна. — С моими желаниями он не считается. Я сначала думала, что он в меня влюблен, даже подумывала предложить ему себя, чтобы он успокоился. Но, увы, все оказалось гораздо хуже… Добрый дядя Даня, видимо, не хочет заниматься этим, ни с кем, кроме своей жены. Однако он заботливо подсовывает мне кавалеров, в надежде осеменить, и посмотреть, какую неведомую зверушку вырожу.

— Странно это… — сказал историк, прилагая все усилия, чтобы не сболтнуть лишнего.

— А он тебе разве не говорил? — невинным тоном поинтересовалась девушка. Она остановила его, взяла за руки.

— Нет, — несколько рассеяно ответил Максим.

— Врешь ведь, Макс.

Амазонка прижалась к нему грудью, с улыбкой заглядывая в глаза.

— Правда, не знаю, о чем ты.

— Молодец, — сказала она. — Это у тебя что — профессиональное?

— Ей Богу, не понимаю.

— Ладно, — сказала Яна. — Если тебя выгонят из ВИИРа, перебирайся к нам, будешь помогать мне, за зверями ухаживать и мантру им читать.

— Спасибо, я подумаю, — ответил Максим.

— Соглашайся, — почти серьезно предложила ему девушка. — Мы с тобой чем-то похожи. Оба мы ненормальные, оба не от мира сего. А главное — только у нас получается читать эту абракадабру так, чтобы она действовала на зверей.

— Неужели? — искренне удивился он.

— Увы.

— Давай, я по вечерам буду приезжать? — сам того от себя не ожидая, спросил Максим.

— Приезжай. Но только читать мантру, — серьезно сказала амазонка. — А к тому, о чем ты подумал, мы вернемся через год — полтора.

И вот что… Просто хочу, чтобы ты это понимал. Я просто маленький эксперимент императора, последняя надежда загнивающей империи. Так что ты, немного подождешь, успеется выполнить общественно полезное дело…

— Зачем ты так об этом говоришь? — удивленно-обижено поинтересовался Максим.

Он отвернулся от Яны, глядя на пылающий горизонт.

— Я не умею любить, — сказала амазонка. — Я не чувствую привязанности ни к кому, кроме больших, пушистых кошек. Император сделал меня такой, когда дал мне то, что я имею.

Теперь он ждет, какой практический результат будет из этого. Бессмертные, неспособные в случае необходимости размножиться, — это нонсенс. А больше всего, доброго Даню интересует, передается ли способность к вечной жизни по наследству.

Наш император имеет так мало настоящих сторонников, что с удовольствием завел бы расу, преданную на генетическом уровне его джиханскому величеству.

Так что мне вменено в обязанность, найти подходящего кавалера, позволить поставить себе маленькую противную клизму. А затем дать мерзкому червячку внутри меня превратиться в противную, беспомощную, орущую обезьяну, — самую большую обузу из тех, что может взвалить на себя женщина.

Яна стала рядом, глядя на колдовской, вечный закат.

— Я никогда раньше не слышал, чтобы женщина такое говорила, — качая головой, словно пытаясь не дать словам амазонки войти себе в уши, сказал Максим.

Помимо своей воли он почувствовал, какая обида и боль исходят от нее.

— Я ценю, что в свои 455 лет без всяких усилий выгляжу шестнадцатилетней девочкой. Ценю, что могу делать то, что ты, мой миленький даже представить себе не в состоянии. Я радуюсь тому, что чем дальше, — тем совершенней я становлюсь.

Но, черт возьми, временами я чувствую себя подло обокраденной. В такие моменты — особенно… Когда понимаешь, что даже все мое кокетство и непосредственность — это от головы, хорошо отрепетированная постановка.

— Зачем ты мне об этом сказала? — чувствуя, как обрушивается что-то внутри, спросил историк.

— Ты сумел задеть что-то внутри, а значит, сделал больно. Но не расстраивайся, это ненадолго. Извини, что заговорила об этом. И не надо тешить себя напрасной надеждой. Но скажу тебе честно, пожалуй, лучший из всех, кого предложил мне император.

Девушка легонько дотронулась своими губами до щеки историка, потом замерла, положив голову ему на плечо.

Максиму пришлось вспомнить, что он был профессиональным психологом и не должен обижаться на больных.

— Пойдем куда-нибудь, — предложил он, и Яна с готовностью подчинилась.

Они, не говоря ни слова, бесцельно побрели по коридору к подъемнику, чтобы забраться на этаж выше.

Максим периодически чувствовал на себе виноватое внимание Яны.

— Знаешь, давай не будем тусоваться среди гостей, — вдруг предложила она. — Лучше вернемся в верхний коридор и послушаем, как император развлекает своих подружек.

— Давай, — согласился Максим.

Ему подумалось, что брести в виде памятника мировой скорби мимо чужого праздника жизни выглядело бы нелепой просьбой о помощи, обращенной к тем, кому принципиально нет до него никакого дела.

Они опять полезли в трубу тоннеля. На этот раз у Максима уже не кружилась голова от прикосновения к телу девушки.

Яна, казалось, была огорчена переменой к ней своего нового знакомого. Она выглядела задумчивой и печальной. Величко вдруг понял, что все его навыки психолога в этом случае просто непригодны — красивая, сексуально привлекательная девушка, по — сути, не была человеком, всего лишь плодом генетических и психоволновых манипуляций с рожденным женщиной существом.

Какое-то время эта мысли преследовали историка, ставя заборы вокруг очевидной привлекательности амазонки, пока Максим не сообразил, что дело здесь совсем не в Яне.

Пока в историке кипела жестокая внутренняя битва со злобой и досадой, амазонка тихонько открыла дверь и устроилась на узеньком карнизе без перил, беззаботно свесив ноги над двадцатиметровой бездной.

Она знаком пригласила Максима располагаться. Историк, совершенно забыв, как он боится высоты, сел рядом.

Величко было все равно. Его разум активно боролся со злобой, гася всплывающий из глубины негатив. Эта война закончилась тем, что историк признал, что ничего умного в его построениях, уличающих и обвиняющих „джиханскую сучку“, нет — тут все дело в умело уязвленном чувстве собственной значимости.

Уязвленном в той области, где каждый, даже самый плюгавенький мужичонка втайне считает себя первым, лучшим, достойнейшим.

Поразмышляв немного, Максим понял, что со стороны девушки это была просто демонстрация беспросветного отчаяния, совершенная не с целью обидеть его лично, а в надежде получить сочувствие и понимание.

Пока эти мысли пробились в замутненный эмоциями мозг, он как автомат уселся рядом с Яной на жердочке над бездной, машинально взял у амазонки из пачки сигарету, зажег и затянулся едким дымом.

Понимание того, что он не курит, тем более не курит марихуану или что там у ненормальной амазонки было набито вместо табака, как опасно он сидит, и что сейчас ему будет плохо, пришли вместе с раздирающим кашлем, который стал его выворачивать.

Эти звуки привлекли внимание людей внизу. Там, на галерее, император неторопливо, под шашлычок из молодого барашка и красное вино из личного погребка, беседовал с Ириной и Рогнедой. Императрица успела надеть в какую-то растянутую, линялую майку и шорты до колена, а Ирина продолжала оставаться в своем минимальном одеянии.

Ирина сидела, красиво положив ногу на ногу. Временами она поднимала руки к голове, поправляя волосы, демонстрируя почти голую грудь и слепя Даниила своими бездонными зелеными глазами.

Император с улыбкой, изображая неподдельный интерес, разглядывал прелести своей гостьи.

Услышав сдавленные звуки, он поднял голову и сделал приглашающий жест. Уже по одному движению руки было видно, что император изрядно пьян. Его собеседницы тоже были навеселе: лица раскраснелись, глаза блестели, голоса были резкими, с характерными нетрезвыми интонациями.

— Яна, ты куда смотришь, — прокричал император, оценив ситуацию. — Не видишь разве, что он сейчас упадет.

— Пьяный придурок, — тихо сказала амазонка.

Она взяла Максима за руку. Опора ушла из-под пятой точки историка. Сначала ему показалось, что это плод отравленного наркотиком восприятия, но потом, по изменению перспективы, Максим понял, да, точно, он медленно планирует вниз.

Вернее, планирует амазонка, а он следует этой траектории лишь потому, что Яна держит его руку. Но не оттого, что амазонка неимоверно сильна. Просто из ее руки исходит та же сила, кто не дает упасть ей самой. От страха Максим перестал кашлять.

Амазонка плавно опустила его на твердую поверхность. Историк на остатках моторики сделал несколько шагов к ближайшему креслу, плюхнулся, запрокинув голову назад. Но даже с закрытыми глазами Максим чувствовал, как крутится мир вокруг него.

— Готовченко, — произнес император.

— Что с ним? — встревожилась Ирина.

По голосу чувствовалось, что она обеспокоена, но не настолько, чтобы встать и заниматься своим обкурившимся приятелем на глазах у князя-императора, которому она строила глазки на протяжении всей беседы, и которого считала почти завоеванным.

— Давайте уложим его, чтобы он не задохнулся, — предложил Даниил. — Рыся, давай.

Максиму не пришлось долго ломать голову, кого джихан называет „Рысей“. Яна подхватила его с одной стороны, император с другой. Они отволокли Максима к куче барахла, и положили на пляжный лежак.

— Живой? — тормоша историка, спросил Концепольский.

— Да, — еле слышно, не открывая глаз, ответил Максим.

— Хорошо, — сказал император. — Полежи, подыши глубоко. Минут через пятнадцать оклемаешься.

Максим с трудом кивнул в ответ.

Он провалился в тяжелое забытье, балансируя оцепенелым сознанием на грани сна, красочной, бликующей неземными цветами галлюцинации, продолжая держаться сильно разогнанным, отравленным наркотиком мозгом за реальность.

— Ты что, обалдела? — вполголоса спросил император Яну. — Хочешь отравить мужика?

— Я как-то не подумала, — растеряно сказала амазонка. — Он так уверено взял сигарету.

— Не забывай, Яна, что те убойные психоделики, которые ты заряжаешь в свои самокрутки, слона с ног собьют.

— Кто виноват, что на меня ничего другое не действует, — еле слышно произнесла она и добавила: — Хорошо, я буду осторожней.

— Надеюсь, — сказал джихан.

За этим разговором они вернулись на место.

— Нет, ты видела? — обратился император к Ирине, довольный тем, что у него есть слушатель, новичок, для которого чудеса Дома Вечности в диковинку. — Аки птица. И воде, как посуху. А я так не умею. Все, что у меня получается — это вот…

Даниил издал кряхтящий звук, точно поднимал огромную тяжесть, причем совершенно точно угадывалось, что он просто дурачится, и повис в воздухе, подогнув под себя ноги.

Ирина удивленно-восторженно взвизгнула.

— Как ты это делаешь, Даниил Андреевич? — старательно выпевая свои сильным, глубоким голосом, каждую нотку в партии безудержного восхищения, спросила она.

— Это что, — сказал император. — Рыся, однажды спрыгнула с башни, прямо в толпу нападающих. Ты не поверишь…

— И что из этого получилось? — сладко пропела Ирина.

— А вот как раньше показывали взрыв бомбы, так и здесь, — весьма довольный успехами своей любимицы, ответил император. — Всех разметало, только отрубленные руки и головы полетели.

— Подумать только, — ненатурально восхитилась Ирина.

— А потом мы все мясо собрали и пустили на шашлыки, — сказала Яна.

— И сейчас человечинкой балуемся, — вставила императрица.

— А… — растеряно пролепетала Ирина.

Ее лицо исказилось и она, борясь с рвотными позывами, побежала к подъемнику, отчаянно стуча каблуками.

— Не забудь, выход по карточке, — напутствовала ее Яна, что скорее прозвучало как: „Пошла вон, дура“.

Снизу раздались звуки, сопровождающие опорожнение желудка через верх. Потом неритмичные, цокающие звуки шпилек на босоножках Ирины затихли в отдалении.

Император переглянулся со своими женщинами и расхохотался. Его веселье передалось Гане и Яне. Троица смеялась долго, временами останавливаясь и снова закатываясь, смеялись до боли в животе, исходя слезами.

— Ну, все, ну все, хватит, — произнес он, уговаривая скорее самого себя, чем, предлагая это сделать своим спутницам.

— Да уж, — сказала императрица. — Давно я так не веселилась.

— Хреново жить человеку без чувства юмора, — подвел итог джихан. — Яночка, а ты не могла бы сходить в подвальчик за бутылочкой?

— Хорошо, — без тени неудовольствия согласилась она.

Амазонка встала и спокойно прыгнула вниз.

— Нет, это просто невозможно, — раздраженно сказал император. — Для чего подъемник нужен?

— Не придирайся, — осадила его Рогнеда. — Не нравится, — так сходил бы сам.

— Что это с ней сегодня? — спросил джихан. — Она ведь никогда раньше не пыталась убить кандидата в кавалеры.

— Ты думаешь, она пыталась убить? — возразила ему императрица. — Скорее просто пыталась отбить память. Что-то она ему не то сказала…

— Вот бы узнать что…

— Не трогай пока бедную девочку, — попросила Рогнеда. — Я вообще поражаюсь, как ты мог уговорить Анну проделать такое со своим ребенком. Мне временами так жалко бедняжку. Это же надо было додуматься…

— Зато она по-настоящему бессмертна, — возразил император. — И с тобой моя милая, была бы тоже, если б читала мантру по потребности для полного восстановления тела.

— В каком смысле? — поинтересовалась Ганя.

— Кой-какие рецепторы в мозгу бы заблокировались… Которые на эстрогены реагируют.

— Тогда, милый мой, ты бы со мной только здоровался, — пожав плечами, ответила императрица.

— Для того ты и носишь эту штуку, — Даниил дотронулся до медальона на ее груди.

Его руки пошли дальше.

— Не надо, Даня, — попросила Рогнеда. — Нас слышат.

— Хорошо, подождем. Но берегись, девчонка… — тоном театрального злодея пообещал он.

— Не раньше, чем зайдет Солнце, — в тон ему ответила императрица.

— Сейчас сделаем, — отреагировал Даниил.

Он пошарил в кармане, нашел пульт автопилота и нажал несколько кнопок.

— Правильно, — согласись Рогнеда. — Гости просто обалдели от нескончаемого заката.

— А ты? — серьезно спросил император.

— О чем ты? — попыталась увернуться Ганя.

— О том… Слишком много в последнее время мы ссоримся. Ты слишком много времени проводишь со своими прилипалами. Ну, там, своими амазонками из ультра… Подумать только: — „Назад, к природе“. И этими гнусными демагогами — Андреем — Пастушонком, Мишей и им подобными. Вот кто действительно заслужил визит спецкоманды Теневого Корпуса.

— Они мои друзья, — возразила императрица. — С ними я отдыхаю от того фашизма, который ты устроил.

— Фашизма?

— Даня… То государство, которое ты создал…

— Нет никакого государства, — перебил ее император. — Под землей автоматы клепают товары и продукты, которые народ потом достает из люков распределительной сети. Народ — это куча людей, которые ничего не умеют, кроме как заказывать блага цивилизации по Интернету. Оплачивается все это реально несуществующими кредитами, которые они получают за то, что с 11 до 15 в будние дни бьют баклуши на рабочем месте.

Есть несколько человек, которые следят за установленным порядком распределения. Есть сильная роботизированная армия, которая готова дать отпор тем, кто готов оспорить такой способ дележа полностью халявного продукта.

Есть подчиненный лично мне Корпус Тени, накачанные энергией мантры до полной потери всяких желаний парни. Нет никакого государства.

— И все равно это государство, — возразила императрица.

— Ну, Бог с тобой, государство, — согласился джихан. — Только если раньше правителям от народа что-то надо, то сейчас все наоборот. Даже низшие классы снабжается так, что из горла лезет.

— Хороший правитель ослабляет волю и укрепляет кости, — процитировала Ганя. — Я тоже читала. Вот именно это и нужно тебе от людей. Чтобы жили тихо и умерли, не оставив роду — племени.

— Нет, чтобы все имели возможность понять себя и развить свои способности, — возразил император. — Тебя не удивляет, что за последнюю тысячу лет скорость восприятия повысилась, по меньшей мере, в 5 раз?

— Кто стал счастливее от приобретенных сверхспособностей и понимания иллюзорности мира вокруг? — горько сказала Ганя. — Отбросив всю идущую от лукавого мишуру, можно сказать, ты навязываешь всем свой порядок, чтобы не лишиться такой комфортной иллюзии, которой ты окружил себя.

— Упрощенно и грубо, — ответил император. — Ты ведь не думаешь так сама.

— Зато так считают многие.

— Какое мне дело до того, что обо мне думают, — досадливо отмахнулся император.

— А до Анны, Вероники, Татьяны, Николь и многих других, которые умерли, спасая твое величество от заговорщиков, которых не остановили хваленые системы безопасности Дома Вечности?

— Ты меня и этим попрекнешь? — зло спросил император.

— Нет, — ответила девушка. — Это было их судьбой. Но ты лишил предначертанных им судеб десятки поколений людей. Для них осталось выразить свое предназначение лишь самым позорным способом — через бесплодные метания, больничную койку или скорую и безвременную смерть от пустоглазых зомби со шлемами на головах.

— Кто им мешал заниматься любимым делом, наукой, собой, наконец?

— Во все времена в обществе были те, кто вел за собой других…

— Нет никакого общества. Есть кучка практически не связанных друг с другом людей. У них нет, и не может быть никакой общей цели, кроме умения вынимать из приемных бункеров шмотки и жрачку. А значит, нет необходимости в тех, кто действует от имени единого сверхчеловеческого организма, сиречь общества.

— Но это же ужасно. Тысячи поколений людей учились жить вместе, учитывать желания и интересы друг друга. Невообразимо долгое время умение подчинять других, использовать убеждения и желания было залогом успеха. Напряженно работал интеллект, свободно текли эмоции, люди жили, страдая и радуясь, получая то, за чем пришли на грешную землю. Общество выработало этические, моральные нормы, законы, дипломатию, ораторское искусство, да много чего, — императрица с досадой покачала головой. — А теперь что, отбросить?

— Да, — просто согласился джихан. — Ты ведь сама сказала, что это иллюзия. И не потому, что я такой садист, устроивший преисподнюю для энергичных и страстных и рай для неприспособленных „ботаников“ всех мастей. Просто мантра такая капризная штука. Она в обуреваемой страстями толпе не работает…

— Ты боишься умереть? — поинтересовалась Ганя.

— Нет, просто я сделал то, к чему стремились сотни поколений людей.

— Верится с трудом, — ответила Ганя.

— Во все времена, мечтали о царствии небесном. Вот я и сделал так, что царствие небесное пришло в каждый дом.

Мир светлых, легких снов и простой, ничем не замутненной жизни, похожей на сон.

Мир запредельной мудрости и исполнения желаний. Хотели — получите. А меня, мягко говоря, за это не любят. Одни отдают должное за то, как все организовано и не видят во мне никакого толка, будто бы все и вправду происходит само собой.

Другие просто ненавидят из-за того, что я смог внушить всем бессмысленность и позорность страстей, связанных с удовлетворением потребностей низкой психики в плотном мире. И подкрепить весьма занятной приспособой…

Император с усмешкой поднял руки к голове, изображая шлем.

— Милый, — ну скажи мне, пожалуйста, попросила императрица с максимальной убедительностью, на которую была способна. — Отчего нельзя, таким как Толик, дать хоть какое- нибудь занятие? Как мне жалко их всех, стремящихся быть нужными, а в оплату желающих получать всего лишь небольшое подтверждение своей значимости. Они пошли бы в огонь и в воду за тебя, владыка Вселенной.

— Ей Богу, это тот случай, когда лучше с умным потерять, чем с дураком найти, — сказал Концепольский. — Честное слово, я не нанимался быть им нянькой. Пусть привыкают к миру в его подлинном обличье, где никто не будет раскладывать им игрушки.

— Ты не ответил мне, Данька.

— Вода снесет всю плотину, найдя самую тоненькую щелочку. Не может быть стабильного промежутка между полярными состояниями.

— Но есть искусство балансировки, — возразила императрица.

— Результат не гарантирован, всегда можно потерять равновесие и сломать себе шею. Я, признаться, несколько смухлевал, когда закладывал основы нашего государства, максимально облегчив себе задачу.

Экономики нет, политики нет, идеологии и демагогии нет, психологии нет. Есть мантра — путь и награда.

Есть читающие ее, всем довольные, спокойные и радостные существа.

И есть широкая дорога духовного совершенствования, приобретения запредельных способностей и небесной мудрости.

— Скажи, что ты просто боишься даже тени неудачи.

— Нет. Больше всего я боюсь потерять тебя, девочка моя, — ответил император, глядя на диск Солнца, который, наконец, коснулся линии горизонта. — Помнишь, о чем мы мечтали перед рассветом в холодном лесу, наполненном разыскивающими нас ратниками суздальского князя? Мы сидели спина к спине, потому, что опасность была со всех сторон и вглядывались в молочно-белый туман. Готовые к бою автоматы лежали у нас на коленях, а мысли были далеко, в чистом мире без горя и слез.

Ганя подошла к Концепольскому, положила ему руки на плечи. Она долго смотрела ему в глаза, пытаясь понять, издевается или говорит серьезно этот человек.

— Знаешь, оказывается, есть другой способ быть бессмертным, — наконец, сказала она, мягким задушевным голосом, будто утешая или уговаривая. — Я сама об этом недавно узнала. Он позволит примирить потребности эмоционалей и твое стремление нести в своей голове тысячелетнюю мудрость, сочетая ее с удовольствиями смертной жизни.

— Продолжай, — взволновано попросил Ганю Даниил.

— Не нужна никакая мантра. Если взять избыток жизненной силы пассионарного эмоционаля…

— Но это же грязь, — удивился император. — Жрать, совокупляться, давить — вот что захочется от такого угощения.

— Это легко преобразуется в силу и мудрость, — так же мягко ответила девушка. — Нам не нужно будет стоять на пути потока, перегораживая реку жизни. Мы обойдемся без хрупкой подпорки из 12 слов. Миллиарды людей дадут нам вечную жизнь, в обмен на позволение получать то, к чему они так стремятся.

— Иными словами кучка мудрых бессмертных и море погрязших в сансаре примитивных тварей? — удивленно спросил император.

— Если хочешь, да — ответила императрица.

— Ну и кто из нас фашист? — откровенно веселясь, спросил джихан.

Он сбросил ее руки с плеч, остро просверливая Рогнеду насквозь своими зрачками.

— Даня… — горько сказала девушка. — А я поверила тебе… Быстро ты пробежал эту дорожку… От „Белого Тигра“ до „Серебряного Ворона“.»

… Федор от удивления выпустил книгу, и она упала ему на колени. Перед глазами стали быстро проноситься страшные картинки бесконечной эпохи войн:

тяжелые корабли, упорно бомбардирующие друг друга на параллельных курсах, вспышки попаданий и ослепительные взрывы полного распада;

ярость абордажных схваток на броне звездолетов;

штурмовики и транспорты с десантом над объятыми огнем городами;

экипажи скаутов, дорого продающие свои жизни в неравном бою с тяжелыми крейсерами;

молодые девочки-медсестры, раздающие таблетки для эвтаназии;

раскромсанные трупы на палубах санитарных кораблей.

Как кульминация перед глазами возникли вечные льды Амальгамы и взрыв «Эстреко» над Гало, завалы из горелых трупов и страшное, похожее на пытку существование уцелевших.

«Вот откуда ноги растут», — подумал Федор. — «Вот где начало этой бесконечной кровавой корриды. А за все это платят такие же простые люди как он, участники и жертвы чудовищного алогичного процесса».

Мысль о том, что его смерть нужна кому-то, чтобы не только вкусно жрать, сладко спать, но и просто, чтобы жить, продлевая этой смертью свое существование, показалась просто невыносимой для Конечникова.

Он почувствовал, насколько ненавистна ему гладкая, ладная, благостная княжна Александра и ее подельники из клана бессмертных.

Он осознал, что больше никакая сила не заставит его служить этим мерзким паразитам.

Конечников вдруг понял и простил свою смерть и гибель любимой женщины в прошлом одинокому, ненавидимому всеми человеку, заклейменному неблагодарными современниками позорной кличкой «Проклятый», единственному, который сдерживал все лихолетье последующих эпох, жесткими, но такими необходимыми мерами, казавшимися в спокойные, почти райские времена, верхом жестокости.

Конец 16 главы

Комментарий 11.

Летучие сожаления.

21 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.13 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

По мере того, как разворачивались события в книге Колывана, Управители погружались в позабытые реалии стертой эпохи. Девушка смягчилась, разогнала туман и выпустила солнце, которое согрело мокрый лес.

Живой Бог потерял большую часть своей показной властности, вспомнив роль веселого и компанейского парня, которую играл долгие века.

Рогнеда, казалось, стала прежней, супругой великого хозяина Обитаемого Пространства. Она снова почувствовала себя первой после величайшего, сияющей, как луна отраженным светом величия, исходящей от Самого Почитаемого и Проклинаемого.

Богатый сильный голос машины давал чувство возврата в прошедшее время.

Словно и не было долгих эпох взаимной грызни за власть, разборок и интриг. Весь груз сожалений и обид снова скрылся в Непроявленном, создав иллюзию того, что все могло бы быть иначе.

Напитки стояли нетронутыми, мороженное растеклось в вазочках. Управители сидели молча, погрузясь каждый в свои воспоминания. Колдовской закатный свет, который так любил Проклятый, разливался вокруг.

Рогнеда увлеклась повествованием так, что почти не замечала, как по ходу чтения непроизвольно создает иллюзорные интерьеры дома Вечности, лица и тела людей тех времен.

Но когда, прозвучали слова, «конец 16 главы», Управители опомнились.

Андрей со вздохом выключил чтеца.

— Все Колыван обосрет, — довольно грубо заметил он.

— Узнаваемый стиль, — усмехнулась Рогнеда.

— Ну его к черту… — подытожил Живой Бог. И мечтательно добавил. — Были времена, приятно вспомнить…

— Да, — с грустной улыбкой, согласилась Ганя. — Мы не ценили того, насколько спокойным и беззаботным было наша жизнь под Князем Князей, в стерильном мире, где возможно было выполнение любых желаний.

— Ты ли это говоришь? — удивленно поинтересовался Пастушонок.

— Да, мы хотели самостоятельности, страсти, значительности, а, получив, не смогли воспользоваться ими так, как нам мечталось, — печально заметила она. — Думалось, что все будет как и раньше, но просто немножко лучше. Острее, более живо, более насыщенно.

— Но ведь именно ты… — начал Управитель. — Ты пришла однажды и предложила сделать с ним это. Лишить его старой формы и снова возродить безо всех ужасных заморочек видевшего смерть мира человека.

— Да, — согласилась Рогнеда. — Ее губы стали подергиваться от сдерживаемых рыданий. — Ты как раз кстати напомнил мне об этом. Это было сразу после этого разговора с Данькой.

— А может все же зря? — продолжил Живой Бог. — Очень скоро мы подвели мир к предколлапсному состоянию и так усилили взаимную ненависть противостоящих сторон, что они готовы были взрывать планеты противника и выпускать кишки всем, кто говорит на ином языке.

Наступил черед Живой Богини с подозрением вглядываться в лицо собеседника.

— Так было надо, — немного подумав, твердо сказала Управительница.

Ее слезы высохли, не успев пролиться.

— Не понимаю.

— Наш мир, всего лишь один из многих ступеней в цепочке развития духа. Он и должен быть таким, иначе его существование теряет всякий смысл. Всплеск эмоций был закономерен. Но потом мы сами поддерживали и усиливали, накал страстей, добывая себе пропитание. Знаешь, отчего Даньку стали называть Проклятым?

— За шлемоголовых, наверное, — без особой уверенности ответил Андрей.

— Нет, — просто люди почувствовали, что наш мир утратил свое предназначение, стал таким, как его Дом Вечности — изолированным куском реальности, огражденным несокрушимой прозрачной стеной энергополя и лишенным всякой возможности перемен.

— А может — древний герой имел право на место, в котором все было бы, так как он хотел? Как любил, как привык. Ведь многих такое скучно — размеренное существование устраивало.

А все остальные нашли бы новую лужайку для игр, где можно ломать ветки и топтать траву, играя в войнушку.

— Мы действительно мало знаем об истинном устройстве Вселенной, — сказала Живая Богиня, покачивая в раздумье головой. А тогда знали гораздо меньше и считали, что от неисполнения кармической задачи, небо непременно обрушится на землю и наступит конец света. Мы были горячими, искренно заблуждающимися людьми, а не теми корыстными, жирными свиньями, которыми стали за последующие тысячелетия.

По мерзости мы превзошли существ Первой Эпохи, которые впервые поставили «общее благо» выше блага каждого.

— Первая Эпоха? — удивился Живой Бог.

— Не знаешь, Пастушонок… — с удовольствием отметила девушка. — Кроме ВИИРа, был ВИИР -2, для которого «шарага джихана» была всего лишь прикрытием.

Успехи в настоящем институте исторической реконструкции были куда более значительными. В своих опытах ученые Князя Князей дошли до начала времен. Колыван об этом не пишет, хотя он читал об этом в книге, которую цитирует.

— Не знаю, — согласился Андрей. — Кто в состоянии одолеть, все, что написали за бездну времени? Так же как и ты не знала про неоконченную рукопись Колывана.

— С моронскими болотами много чего пропустишь, — покривившись, ответила девушка. — Самая первая раса проявленных в этой реальности была цивилизацией тонкоматериальных существ. Они были разумными энергетическими вихрями. Их останки мы воспринимаем как галактики и звезды.

Основной задачей они поставили отделение нашего мира от Непроявленности. Для этого им пришлось придумать иерархию, угнетение, принудительный труд и самопожертвование. Куда там матросовым, камикадзе и исламским террористам — смертникам доисторических эпох.

Они даже пожертвовали своим бессмертием ради этой навязчивой идеи.

До сих пор в глухих уголках Космоса можно натолкнуться на баррикады из эманаций и отрубленных кусков их тел, которыми Первые завалили порталы, соединяющий наш мир с Непроявленным.

Кстати, наша, людская цивилизация собиралась повторить судьбу Первых. У Даниила было мнение, что именно организация и государство, заставляют мельчать существа, высасывая их биологическую энергию.

Он хвалил катастрофу, которая сбросила с планеты непосильный груз двуногих, уверяя, что без нее мы бы благополучно превратились в тварей размером с кошку, с таким же коротким сроком существования и интеллектом, недотягивающим до интеллекта семилетнего ребенка времен последнего века доисторической эры.

Хоть Князя Князей и называли исчадием ада и тираном, Данькин «имперский клоповник», служил противоположной цели.

— А ты бы хотела вернуть его обратно с той стороны? — пытливо поглядев Рогнеде в глаза, спросил Управитель.

— Там нет опоры живому телу. Там отнимающие разум демоны, бездонные пропасти, огонь и лед. Там нет времени. Если ад и есть, то он там, — ответила Управительница.

— А может там вечное «сейчас» и покой небесной гармонии в лучах Абсолюта? А наши миры, — просто мыльные пузыри, где мы с тупым упорством сохраняем ублюдочные условия жизни. Условия, принятые в начале времен, не слишком понимающими, что они творят душами?

И твой герой лишь поблагодарит за миг вечного блаженства, отдых от условностей не слишком удачного пространственно-временного континуума.

— Мне странно слышать это от тебя, — настороженно ответила Живая Богиня.

— Ладно, давай почитаем, — предложил Управитель.

продолжение.

Глава 17 ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ВНУКА

— Осенний сад всегда печален. Там, где бурлила неугомонная, кипучая жизнь остается лишь ее бледное подобие, — скелеты деревьев и опадающие мертвые листья. Их цвет сравнивают с золотом, но это подлинный цвет траура. Люди обычно по недомыслию относят к трауру только черный или белый. Но это не траур, — это цвет смерти, — размеренного, устойчивого, безжизненного состояния. Печаль бывает там, где пока есть кому плакать. Великолепный, насыщенный, яркий цвет листьев — это зримый знак скорби, плач земли по уходящему лету.

Сказав это, Конечников удивился сам себе.

«Все равно, ни хрена не поймет. Зачем?» — подумал он.

— Так грустно, Федя, — ответила Виктория. — Скоро начнутся осенние долгие ливни, слякоть, выматывающие перемены со снега на дождь и с дождя на снег.

— Да ладно, у вас тут мягкая зима, — возразил Конечников.

— Это-то и плохо, — сплошная, нудная, нескончаемая осень.

— Зато — прекрасное длинное лето. Всего через 3 месяца, природа снова соберется с духом.

— Без тебя, мой милый, — грустно сказала медсестра. — Тебя тогда здесь не будет.

— Да, — согласился Федор.

— Будешь ли ты меня вспоминать? — спросила она, делая усилия, чтобы не заплакать.

— Да, — ответил Конечников. — Ты вернула мне желание жить. Я всегда буду вспоминать тебя с любовью и благодарностью.

— Возьми меня с собой, — давя растущий в ней крик отчаяния, попросила она.

— Ты знаешь, что это невозможно, — строго сказал Федор.

Виктория тихо, беззвучно заплакала. Конечникову стало стыдно за свою черствость. Он прижал ее к груди, стал гладить по волосам, шепча, что-то ласковое и успокоительное.

Со стороны, наверное, это выглядело очень красиво — высокий молодой офицер и юная светловолосая медсестра, чьи волосы соперничают с золотом листвы, а открытые колени слепят как полуденное летнее Солнце.

Федор подумал, что совсем ничего не чувствует к этой девушке. Вспомнились ночи, ласковая, настойчивая решимость Виктории доставить удовольствие своему господину. А он просто пользовался ей, как пользуются бритвой или полотенцем.

«Как можно так жить», — подумал он. — «Как нужно было все вывернуть наизнанку, чтобы красивые девушки, которые могли подарить счастье любому нормальному мужчине, против своего желания служили безотказным мастурбатором и спермоприемником для зажравшихся самозваных богов?».

Конечников вспомнил, что таков порядок, установленный в православном Отечестве. Все, было основано на этом. «До какой степени следовало было поглупеть людям, чтобы позволить другим так легко забирать плоды их труда и саму жизнь?».

— Тебе хорошо было со мной? — спросила Виктория.

— Надеюсь тебе тоже, — ответил он.

— Что ты такое говоришь Федечка? — тревожно спросила девушка.

— Я ни в чем тебя не обвиняю, — мягко ответил Конечников. — У каждого своя работа.

— Я так и знала, что этим все кончится, — с отчаянием заглядывая ему в глаза, произнесла Виктория. — Но неужели ты думаешь, что я не могла полюбить по-настоящему?

— Могла, — согласился Федор. — Но я знаю, что тебе на самом деле надо. Знаю, отчего ты так хочешь уехать со мной. Ты надеешься на то, что…

— Да, — не отрываясь от него, произнесла она. — Ты дерево, на котором каждый год вырастают листья, а я лист трепещущий, который весной свеж, к середине лета пылен и тверд, как кора, а осенью валится на землю и гниет в куче себе подобных, пока его не сожгут.

— Ты очень хочешь быть деревом? Зачем тебе это? — удивился Конечников.

Девушка подняла голову, и в заплаканных глазах появилось твердое, непреклонное выражение.

— Хорошо рассуждать бессмертному, — горько сказала Виктория. — Я служила тебе, как могла, в надежде, что твое сердце дрогнет. Я и сейчас готова… Назови цену.

— Какая цена того, что ты и через 300, и через 500, и через 1000 лет останешься сияющей и свежей, как майская роза? Какая цена того, что ты проживешь столько, сколько захочешь, оставаясь молодой и полной сил? А что ты сама можешь предложить взамен? Да и для чего тебе это? Каково будет пережить всех, кого любишь?

— Дай мне эти 12 слов, Федор. Я сделаю все, что ты захочешь. А на все остальное мне наплевать.

— Кто для тебя Борис Николаевич? — поинтересовался он.

— В смысле? — удивилась девушка.

— Слышал я, — усмехнулся Конечников. — Никогда не говори о таких вещах рядом с объектом. Не услышит, так догадается. Люди не дураки.

— Что ты придумал, Федя, — досадливо сказала Виктория. — Полковник зашел, чтобы справиться о твоем здоровье.

— «Но у меня к тебе будет просьба…Я закрою на все глаза, на нарушении инструкций, нарушения лечебного режима, нарушения режима секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием. Ты скажешь эти 12 слов и мне», — повторил по памяти Конечников. — Ах, какая была сцена. А если учесть, как мило ты его не стесняешься…

— Так ты ревнуешь, Федечка? — попыталась отшутиться она, но в глазах стал расти смертный ужас от понимания того, что так глупо прокололась.

— Если ты врешь по мелочам, то, как я могу тебе доверять в серьезном деле?

— Борис имеет весь наш отдел. Ему можно — это его вотчина, гарем за государственный счет, — объяснила медсестра. — Он полагает, что сам заслуживает услуг не меньше, чем наши высокопоставленные клиенты. Оттого-то не проходило дня, чтобы он не покормил какую-нибудь из подчиненных своим вонючим отростком. Полномочия у него широкие. При случае может и в печку отправить. А так… Дает копеечку «на трусы». Его любимое выражение. Он выбрал меня, рассказал, кто ты такой, намекнул, что надо. Он такой ловкий, запутывать и уговаривать.

— А как ты думаешь, долго ты проживешь, если дашь ему настоящую, работающую мантру бессмертия? Ведь тогда между ним и бессмертием будешь только ты. А жить в страхе, что девчонка проговорится, наш господин вряд ли захочет. Его бессмертие станет твоей безвременной и тайной смертью. Кто всерьез станет искать пропавшую медсестру?

— Если я не дам, то тоже долго не проживу, — со вздохом сказала девушка. — Сначала переведут санитаркой в общее отделение, слушать, что говорят раненые. Сорок рублей жалования и по рублю за рапорт. Потом вообще выгонят из госпиталя…

— Ты и про меня писала? — поинтересовался он.

— Конечно, — горько сказала она, отступая от Конечникова.

— И где они? — осторожно поинтересовался Федор.

— Бог их знает, — ответила медсестра. — Из соображений секретности, о работе Бориса ничего не известно толком даже капитану Застенкеру, его заместителю. Ничего кроме официальных документов: циркуляров, инструкций, рапортов и всякого рода отписок.

— А саморегистрирующимися удостоверениями Застенкер занимается? — поинтересовался Конечников.

— Нет, что ты, — удивленно ответила Виктория. — Разве Борис отдаст свою кормушку?

— Ну-ну, — с усмешкой сказал он. — Интересно, как он их списывает. — Вика, ты знаешь, что это такое?

Конечников достал из удостоверения клочок бумаги и показал ей. Она сразу догадалась и сделала попытку взять текст мантры.

— Не так быстро, девочка, — с усмешкой сказал он, убирая обратно неказистый на вид ключик к бессмертию.

— Федя, дай, — почти простонала Виктория, повисая на его руке.

Конечников оттолкнул ее, и она упала на ковер из желтых и багряных листьев. Поняв, что с почти здоровым мужчиной ей не совладать, медсестра расплакалась от обиды и разочарования. Она плакала долго.

— Что я тебе плохого сделала? Зачем ты надо мной издеваешься? — обратив к нему заплаканное лицо с дорожками от растекшейся туши с ресниц, наконец, спросила она.

— Назови хоть одну причину, по которой я должен дать тебе это? Чтобы ты сдала меня? Ведь первая покажешь пальцем. А кстати, ты знаешь, что делают с теми, которые всеми правдами и неправдами добились вечной жизни?

— Нет, — ответила Виктория, но плакать на всякий случай перестала.

— Убивают, — коротко ответил Конечников. — Без суда и следствия. Сначала, конечно, помучают всласть, выведают все, что нужно. Тебя устраивает такая перспектива?

— Пусть поймают сначала, — упрямо ответила она.

— Все твои близкие умрут. Все то, что тебе дорого, станет смешным анахронизмом. Ты сама окажешься осколком давно прошедших дней, в лучшем случае вызывающим легкую усмешку.

— Но ты ведь с этим справился, значит, и я смогу, — сказала Виктория с упрямой надеждой.

— А кто сказал, что у тебя будет такая возможность? — оборвал ее Конечников.

Она снова заплакала.

— У тебя есть повод быть благодарной своему начальнику? — поинтересовался он.

— За минеты в наручниках? — зло спросила она. — За жирных, старых боровов, к которым меня подкладывали?

Федор долго изучал лицо медсестры. Он подошел к Виктории, вытащил платок, вытер ей слезы.

— Скажи, только честно, а меня ты любила?

— Нет, Федя. Но я так привязалась к тебе… Ты жалел меня, хоть и не любил. Ты добрый…

— Ладно, — сказал он. — Будем считать, что проверку на вшивость ты прошла.

— Что я должна сделать? — спросила она.

— Я тебе дам мантру. Ты ее передашь полковнику. И упаси тебя Бог читать или переписывать ее. У меня найдется способ проверить, как все было на самом деле. Сделаешь?

— А как же я? — удивленно и обиженно спросил медсестра.

— Я вроде все сказал, — отрезал Конечников.

— Я согласна, — со вздохом ответила медсестра.

Когда она ушла, Конечников вернулся к креслу, — далеких прогулок ноги пока не выдерживали. Смахнул с сиденья и спинки желтые осенние листья, устроился удобней и включил антигравитаторы, поднимая тележку в воздух.

Федор чувствовал себя паршиво от того, как он заставил просить и унижаться Викторию, которая заботилась о нем и ублажала в меру сил, сообразно своим представлениям о том, что нужно мужчине от женщины…

Конечников подумал, зачем он так поступает с полковником, который хоть и был сволочью, но ему лично ничего плохого не сделал. Эти мысли долго не давали ему покоя, пока он со скоростью пешехода пробирался над верхушками деревьев парка.

Он выбрал беседку, чтобы иметь укрытие на случай дождя, и принялся читать. Это была очередная книга из спецхрана и судя по-всему последняя, которую самозваный Управитель прочтет здесь.

С той поры, как он узнал печальную историю цареградского правителя, Конечников читал до самозабвения о давно прошедших годах золотого века, когда люди были спокойны и невозмутимы, не испытывали проблем с жильем, едой и сексом.

Федор забыл, что хотел подробней узнать про то, что случилось на Амальгаме. Он не мог жить без рассказов об эпохе джихана, светлом пятне среди темных будней, наполненных погоней смертных «человеков» за иллюзорными победами и материальными благами.

Снова и снова оказываясь в сияющем мире Князя Князей, он испытывал сожаление об эре, в которой слова «смерть» было лишь пустым звуком, а столь значимое в иные времена стремление достигать, добиваться, переживать и наслаждаться — младенческим лепетом незрелого разума. Всякий раз, Федор понимал неразумность своего решения об уходе из этого чистого, удобно устроенного мира.

Сегодня Конечникову попался роман о смене эпох. Древний автор, явно страдающий синдромом ненужности, от первого лица расписывал страдания человека, вынужденного оставаться молодым на протяжении сотен лет.

При этом, по собственным понятиям, герой отнюдь не желал себе ничего плохого. В то далекое время границы между жизнью и смертью были призрачны, зыбки. Живые пировали вместе с призраками, занимались любовью и просто жили рядом с ними, воспринимая их как нормальных, полноценных существ. Призраки могли вновь обрести тело, пройдя реинкарнацию, и сохранив при этом свою личность.

Поэтому герой и досадовал, что ему приходится следовать обязательному для всех рационалистического подходу с его иссушающим самоанализом и техниками контроля эмоций, чтобы поддерживать в порядке бренное тело, которое во все времена было всего лишь дешевым, легко сменяемым орудием для получения чувственных наслаждений.

Федор вспомнил, как только что у него в ногах валялась красивая девушка, умоляя дать то, от чего отказывались пресыщенные идиоты тех времен, и чуть не разорвал старинный раритет с досады.

«Подумать только, от чего страдал придурок», — пронеслось в голове Конечникова. — «Много таких было. Они страдали, отказывались, старались забыть, чтобы потешить свою значимость. Решили, наконец, проблему, дебилы… А теперь их потомки их проклинают и мечтают снова вернуть то, от чего отказались эти зажравшиеся уроды — эмоционали».

Древние книги, прочитанные им, обычным артиллерийским капитаном, знакомым с историей по краткому курсу для кадетов, дали совершенно неожиданный для забитого, чинопочитающего века взгляд на правильное, позволительное и полезное.

Бывшего жителя Амальгамы в самое сердце поразила сама идея независимой от остальных жизни, в которой изобилие было нормой, а спокойствие и созерцательность законодательно предписаны гражданам Обитаемого Пространства.

Конечников размышлял о том, сколько времени он мог бы потратить на себя, сколько книг прочесть, в скольких проблемах разобраться… Но принятый в государствах Семицарствия порядок обязывал большую часть дня проводить за служением государству. И не просто проводить время — отдавать силы и жизнь машине угнетения. Делать работу, от которой общество «тирана» было избавлено самим фактом правильной организации. Добровольно ограничивать себя в понимании жизни, чтобы не выскочить за пределы дозволенной нормы.

«И ведь как протестовали», — с досадой подумал он. — «Заваливали землю своими и чужими трупами, но всеже добились гибельной для системы разбалансировки».

Конечникову вспомнились организованные для таких извращенцев (тут он полностью соглашался с точкой зрения тогдашнего официоза), лагеря в пустынных областях удаленных планет — последняя отчаянная попытка системы спасти от психического заражения нормальных людей.

Это было началом конца, плацдармом для желающих потешить свои чувства и пожить тяжелой, полной лишений жизнью.

После этого никакие меры не смогли остановить победное шествие любителей смолы и скрежета зубовного, особенно после того, как Даниила I убили заговорщики.

Император немного не успел… Конечников прочитал, что Проклятый практически закончил на окраине Галактики, у одной из звезд созвездия Золотой Рыбы, строительство Колокола Смерти. Это устройство с дальностью действия в десятки парсек, предназначалось для избирательного уничтожения эмоционалей, не трогая милых сердцу императора созерцателей, лентяев и философов.

Конечникову стало ясно, зачем на ныне разрушенной орбитальной крепости над Солейной было такое мощное вооружение…

Распад империи был лавинообразным. Система материальных взаимодействий деградировала вместе с людьми. По мере того, как все больше и больше тон в обществе задавали «живые и чувствующие», все хуже работали подземные заводы и средства распределения.

В практику вошли товарно-денежные отношения между людьми, породив все прелести этого образа жизни от эксплуатации человека человеком до разрушения среды обитания. Все это происходило на фоне взрывообразного роста численности населения на планетах.

Двуногая саранча с энтузиазмом принялась плодиться, жрать, заваливать отходами и вытаптывать миры Галактики. Вскоре людям пришлось напрягать все силы для того, чтобы просто поддерживать свое существование. Ожесточенная конкуренция, постоянные битвы за лучшее место, собственность, партнера и просто кусок хлеба стали смыслом существования.

Когда народ спохватился, оказалось, что большинству стало жить хуже, если не сказать просто хреново. Вновь возникшая элита приняла все меры, что падение по спирали продолжалось до самого дна.

Новый порядок утверждался силой оружия и подлым, изматывающим психотеррором, рассчитанным на то, чтобы люди просто добровольно забыли о своих правах и свободах, которыми пользовались в прежние времена, в надежде, что их оставят в покое.

Уже после двухсот лет правления «живых и чувствующих», в освобожденном от «диктатуры» Обитаемом Пространстве вновь были расконсервированы станции прослушивания мыслей, но отлавливали они теперь тех, кто не горел желанием «страдать и наслаждаться».

Дальше стало совсем плохо. Восторги эмоционалей по поводу неограниченной возможности предаваться страстям, сменились ужасом. И было от чего прийти в отчаяние. Продолжительность жизни резко упала. Человеки стали изнашивать свои тела за 100–120 лет, но не это было самым страшным.

Вновь инкарнированные все тяжелее и тяжелее вспоминали свои прошлые жизни, пока в один прекрасный день вечность кончилась — богатства знаний и опыта, накопленного за долгие годы иных воплощений, перестали быть доступными новой личности.

После краткого периода паники проблема была решена крайне просто — реинкарнация была объявлена научной теорией, а потом и просто вымыслом, сказкой невежественных предков. Хотя невеждами по-праву можно было называть новых двуногих, запертых в границах между рождением и смертью.

Даже реформированная православная церковь отказалась от концепции постоянного возрождения, заменив исканием царствия небесного за одну земную жизнь, как альтернативы адскому пламени, которое непременно ожидает изначально грешных потомков Адама и Лилит.

Теперь в закрытых библиотеках оказывались работы, в которых авторы сравнивали интеллектуальные, психические и сверхпсихические возможности новой и старой ветвей Хомо Сапиенс.

На общество обрушилась лавина проблем, связанных с воспитанием новорожденных, их обучения, отягощенного быстрой сменой поколений и необходимостью за короткие сроки забивать в головы людей огромные объемы информации.

Особо сложной стала борьба за телесное здоровье, больше не поддерживаемое практически уснувшим разумом. Планеты стали захлестывать эпидемии давно забытых заболеваний, лекарства от которых были давно утрачены за ненадобностью.

Наследники божественно мудрых, бессмертных и могущественных людей стали обычными говорящими обезьянами, с примитивной неразвитой психикой и опустившимся до зачаточного уровня интеллектом.

Этому способствовали войны, начавшиеся после распада Первой Звездной Империи, в огне которых горели и архивы, и тонкая душевная организация людей, заставляющая искать ответ на вопросы экзистенции.

Федор оторвал глаза от книги, и долго бессмысленно глядел перед собой на облетающие березки. Он почувствовал, что что-то случилось. Скорее всего, полковник прочел предназначенную ему мантру. Конечников встряхнулся и стал оправдываться, давя нехорошее, мерзкое чувство вины, что это был его первый поступок в духе Управителей Жизни, для которых смертные были легко сменяемым, дешевым материалом в достижении собственных целей.

Когда он вернулся в корпус, его посетил капитан Застенкер. Капитан, несмотря на свою страшную фамилию, был приятным в общении, тихим, усталым молодым человеком. «Особист» деликатно постучался в палату к Федору.

— Позвольте войти, Федор Андреевич, — робко спросил он.

— Пожалуйста, — равнодушно пожав плечами, ответил Конечников и поинтересовался. — Чем обязан? Где полковник Терских?

— Осмелюсь доложить, с Борисом Николаевичем случилась беда, — мягко и деликатно ответил Застенкер.

— Что с ним такое… — недовольно произнес Конечников.

— Он умер, — максимально печальным голосом произнес капитан.

— А почему не пришел? — поинтересовался Конечников, продолжая свои игры.

— Простите? — не понял Застенкер.

— О Боже… Не сразу дошло. Он казался таким здоровым и крепким, — сыграл в виноватое удивление Конечников. — Я хотел спросить, отчего?

— Кровоизлияние в мозг, Федор Андреевич. Прямо в рабочем кабинете.

— Я могу взглянуть на него?

— Разумеется, Федор Андреевич, — ответил «особист».

Неистребимый запах мертвецкой витал в воздухе пустой, холодной «смотровой», комнаты с тускло блестящими металлическими стенами, куда выкатили тело. Эта вонь пробивалась, несмотря на поглотитель запаха в кондиционерах.

Терских лежал на каталке. Конечников сразу понял, что это он, узнав свешивающуюся волосатую руку с золотыми командирскими «Сентако».

Откинув край простыни, он взглянул в сине-багровое лицо мертвого полковника. Сомнений не было, это был Борис… Начальник первого отдела: хлопотун, соглядатай, сводник и палач.

В лице «особиста» вместе с мукой застыло бесконечное изумление, будто он так и не смог понять — за что.

— Похороните достойно, — сказал Конечников Застенкеру. — У него есть жена, дети?

— Да, — ответил капитан.

— Я позабочусь, чтобы вдова получит хорошую пенсию, а Борису Николаевичу дадут орден посмертно за заслуги перед отечеством.

«Особист» кивнул головой.

Конечников отвратительно чувствовал себя. Сколько бы он не убеждал себя, что это просто необходимо, что каста «эсбешников» никогда с людьми не церемонилась, сколько он не вспоминал про халявных девок и бани, все равно злодейство оставалось злодейством.

Однако такого случая он упустить не мог. Мантра требовала проверки, кроме того, для жизни в новом качестве нужны были деньги и документы.

Все сложилось как по-писаному. Сексотный фонд службы безопасности и личные накопления нечистого на руку сотрудника, добытые торговлей фальшивыми удостоверениями, а главное — два добровольца, желающие вечности…

Если бы полковник остался жив, то дело бы, конечно, несколько осложнилось. Но и в этом случае, чипкарты удостоверений личности и изрядный кусок денежных средств лже — Управителю все равно был бы гарантирован.

Конечников вернулся в палату. Виктория стояла у окна, бледная, несчастная, раздавленная увиденным.

— Грустно, — сказала она.

— Что, — неестественно бодрым тоном спросил Конечников.

— Федя, ведь он даже не понял, — также глядя вдаль, сказала девушка. — Борис обрадовался, переписал слоги мантры. На радостях дал мне тысячу рублей. Потом мы долго говорили о том, как будем жить до конца времен, строили планы на века вперед. Потом начал читать по слогам. С третьего раза у него получилось. Тут будто что-то хлопнуло. Боря упал, хрипя и задыхаясь. Пару минут он сучил ногами и пытался что-то сказать, потом…

— Мне это не слишком интересно. Где мантра? — спросил Федор.

Виктория молча протянула ему бумагу.

— Ведь Борис умер из-за нее? — спросила она.

— Конечно.

— Бланки, — приказал Конечников.

Девушка нервно вытряхнула из кармана пачку чистых чипкарт удостоверений личности и записывающий аппарат, маленькую блестящую коробочку размером с портсигар.

— Возьми себе, пригодится, — он отодвинул три пластмассовых прямоугольника.

— Зачем? — спросила она. — Мне не надо.

— А когда тебе стукнет 50, а ты останешься двадцатилетней, как ты это объяснишь? Будешь лепетать про здоровую наследственность или системы дыхательных упражнений?

Виктория убрала бланки документов в карман.

— Теперь самое главное, — сказал он.

— А именно? — поинтересовалась медсестра.

— Ключ- карту от секретного счета, разумеется, — с усмешкой ответил Конечников.

— Зачем она тебе без пароля? — удивилась она.

— Я знаю пароль, — отрезал Конечников. — Занятная комбинация из нескольких символов. Мне дали его перед началом операции.

На самом деле все было не так. Мнительный «особист» имел привычку часто повторять про себя код доступа, который был известен только ему. Это было вполне объяснимо из-за огромной ответственности, которая лежала на покойном полковнике СБ за подконтрольные ему немалые денежные средства.

Способ хранения денег был, мягко говоря, экстремальным — после неверного ввода, ключ просто становился мертвым хламом. Конечников выделил это короткое слово из потока образов в голове хлопотуна.

— Пользуйся, — бесцветным голосом сказала Виктория.

— Это не все, — с усмешкой продолжил он. — Денежки давай, киса.

— Какие деньги? — попыталась отпереться она.

Виктория взглянула в неумолимо-твердые глаза своего любовника, заплакала и пошла на медпост. Она принесла сумку, из которой вынула объемистый сверток и швырнула его на кровать.

— Подавись.

Сверток порвался, и тугие пачки кредитных билетов высшего достоинства рассыпались по одеялу. Конечников никогда в жизни не видел столько денег. При его лейтенантском жаловании, взносах в кассу взаимопомощи, перечислениям в банк, наличности на руках оставалось до обидного мало.

Да и, пожалуй, он за всю службу не заработал столько, при семирублевом довольствии в бытность курсантом и жаловании первого лейтенанта, составляющего невозможную, унизительную сумму в 93 рубля 57 копеек в месяц.

— Не надо грубить, — сказал он, — накажу. Никто не имеет права торговать казенными удостоверениями. Мы должны были прекратить этот разбойных промысел. Но при этом, я полагаю, мы имеем право на маленькое вознаграждение. Вот твоя доля, вот моя.

Конечников честно разложил деньги на 2 равных стопки, отметив, что в его половине все равно больше, чем он получил за всю службу.

— А карта? — попыталась вставить Виктория.

— А с какой стати мы будем делить казенные деньги? — ответил ей Федор.

— Но мы ведь тоже их украли, — сказала она.

— Вот их-то мы не крали, — возразил Конечников. — Деньги были перечислены для меня. Зачастую человек и не догадывается, что является лишь временным хозяином.

Конечников собрал свою долю и убрал в сейф.

— Никакой ты не Управитель, — не слишком правда, веря в то, что она говорит, ответила ему Виктория. — Борис об этом сказал.

— Очень смешно. Ха-ха-ха. Оттого он так лебезил и пресмыкался, — произнес он, глядя в заоконные сумерки. — Там на столе листок бумаги. Читай скорее, и займемся в последний раз любовью.

Конечникову очень не хотел видеть, как станет умирать Виктория. Он боялся, что его интерес к происходящему выдаст его.

— Ты от меня избавиться хочешь? Как от Бориса? — спросила она.

— Читай, — страшно сказал Конечников. — Хотел бы я тебя убить, давно бы прикончил. И ничего бы мне за это не было.

Девушка дрожащим от волнения голосом несколько раз прочла заковыристый, непривычный текст. Постепенно ей это стало нравиться, и она с охотой повторяла странные сочетания звуков.

— Ну, хватит на первый раз, — остановил ее Конечников.

Он обернулся и посмотрел на Викторию. Радикальных, волшебных перемен с ней не случилось, но глаза медсестры стали глубже, губы краснее, от кожи, казалось, исходило свечение, так она стала свежа.

— Ну как? — спросил Конечников.

Он почувствовал облегчение оттого, что Виктория жива. И тут до Конечникова дошло, что это означает для него. Мантра бессмертия прошла испытание.

Комментарий 12.

Некоторое время спустя.

21 Апреля 10564 по н.с. 20 ч.25 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Хватит на сегодня, — предложил Управитель.

— Да, пожалуй, — согласилась Рогнеда.

— Но каков молодец, — заметил Андрей. — Вполне достойный Управителя поступок.

— Все равно прокололся, — покривилась она. — Если бы подошел без сантиментов, то мы бы и не знали, что он что-то раскопал.

— Скажи, какого черта тебе понадобилось пускать его в нашу святая святых? — поинтересовался Живой Бог.

— Ну, надо же было как-то решать проблему. Если бы не его пассия, все прошло бы гладко. Конечников прочел бы мантру, и это его положили в морозильную камеру морга.

— А если бы он не искал мантру? — с подозрением спросил Управитель. — А, например, поинтересовался документами по Амальгаме?

— Я, собственно говоря, на это и рассчитывала, — с усмешкой ответила Ганя. — Тогда он оказался бы в холодильнике с дыркой в голове от собственного выстрела.

— Да врешь ты все, — заметил он. — Ты просто играла с ним, дав выкрутиться и перейти в новый тур игры.

— А что в том плохого, если и так?

— Результат вышел дерьмовый.

— Я не знала про его подругу.

— Но зачем?

— Так… Было интересно. Маленький эксперимент, — ответила Управительница, честными глазами глядя на Андрея.

— Он, что, напомнил тебе Князя Князей? — поинтересовался Живой Бог. — Это было мотивом? Воспитать себе бессмертного подручного и постельного мальчика в одном лице?

— Дурак, — беззаботно рассмеялась она.

— Показным весельем меня не обманешь…

— Нам всем нужен был тогда разработчик новых правил боя, — пояснила Рогнеда. — Для того, чтобы заставить дрессированных по идиотической Конвенции дуболомов летать как это требовалось для борьбы с берсерками.

— Чушь, — не слишком уверенно возразил Управитель. — У нас были десятки тысяч прекрасно обученных военных специалистов.

— И все они думали как старый полковник Томасон. Они бы долго бы цеплялись за правила «рыцарской» эпохи. Я сохраняла новое, перспективное течение в тактике.

— Но зачем ты его пыталась сделать бессмертным? Дать ему почувствовать, как сладко быть пусть маленьким, но богом. Что, мало развели всяческих Управителей?

— Стимул, мой милый, — с усмешкой сказала девушка. — Стимул — это великая сила. Только по доброй воле человек может сделать то, чего не добьешься от него ни угрозами, ни пытками.

— Ты просто ходячая энциклопедия по манипулированию, — заметил Андрей. — Но, пожалуй, это слишком для какого-то смертного дикаря. Ты сильно рисковала. Совет бы этого не одобрил.

— Ставки были высоки, — не смутилась Управительница. — На тот момент это был реальный шанс. Если бы дело получилось, то мы бы не проиграли первых кампаний и не потеряли триллионы жизней. Подумай, сколько нужно было ждать, когда течение жизни снова создаст подобное сочетание: подходящий ум и страстное желание отомстить?

— Но зачем ему бессмертие?

— А кто бы придумывал маневры лет через 30–40? Хороший хозяин содержит в порядке нужные и полезные ему вещи.

— Алексей Конечников… — отрезал Живой Бог.

— Алексей… Этот мальчик был просто нежданным подарком судьбы, который появился, много лет спустя после известных событий. Я отчаялась решить эту проблему, когда появился он, — призналась Живая Богиня. — Я благодарна этой семье. Благодаря ним я научилась вызывать явления и события, используя минимум собственных усилий.

— Оттого они все так плохо кончили? — поинтересовался Пастушонок. — Понятное дело, кроме Колывана, который вовремя исчез из нашего поля зрения.

— Так было надо, — ответила Живая Богиня.

— Ладно, — согласился Управитель. — Не будем ворошить больше эту тему. Я двинусь по делам.

— Хорошо, — усмехнулась девушка. — Пока.

Через пару минут тяжелая масса звездного корабля вспорола воздух, на полной скорости уходя в космос.

Рогнеда отправилась в свой дом на Деметре, размышляя о том, удалось ли ей изменить намерения Живого Бога просто расправиться с ней, используя раскопанные им компрометирующие материалы.

продолжение.

— Ты не представляешь как это чудесно и здорово, — ответила Виктория. — Я чувствую так, будто стала 13-ти летней девочкой.

— Ну, вот и прекрасно, — отреагировал Конечников. — Иди на пост.

— Я думала, что мы займемся любовью напоследок, — грустно сказала Виктория.

— Наверное, не стоит, — сказал он. — Пока мы делали вид, что все происходит само собой, было интересно.

— Да, ты прав, — горько ответила девушка. — Но я думала что хоть немного небезразлична тебе.

— Ты мне нравилась, — ответил он. — Но не более того.

— Скажи, Федя — спросила она. — А мы встретимся когда-нибудь?

— Не знаю, — ответил Конечников. — На твоем месте я бы незаметно смылся и боялся бы встреч со мной как смерти. Виктория посмотрела на него полными слез глазами и вышла. Конечников больше никогда не видел ее живой.

Выпроводив свою бывшую любовницу, Конечников наведался к терминалу и несколько раз перевел казенные деньги со счета на счет, открыв их при помощи саморегистрирующихся чипкарт.

После этих операций, найти средства СБ стало весьма затруднительно.

Утром Конечников попрощался с профессором Огородниковым, с врачом и медсестрами. Он получил выписку медкомиссии, в которой капитану Конечникову Федору Андреевичу был рекомендован лечебный отпуск сроком на один год. Он собрал свои нехитрые пожитки, купил в военторге подарки для родни и навсегда покинул Центральный эвакогоспиталь ВКС.

Для того, чтобы отвезти важного гостя, капитан Застенкер, входя в роль начальника, приказал задействовать приписанный к эвакогоспиталю транспортный звездолет.

Конечников опасался, что в самый последний момент ему помешают: появится чиновник с предписанием или пара «особистов» с наручниками. Можно было ждать появления и самой княжны Александры. Она непременно бы поинтересовалась: — «А куда ты сукин сын Федя с моей побрякушкой линять собрался?» Но все обошлось. Бессмертная не препятствовала его отъезду.

Конечникова с превеликим почетом усадили в кресло первого пилота, подключили обзорные системы и мануальное управление.

Корабль начал подьем. В экранах мелькнули корпуса госпиталя, парки, сады. Он узнал неприметное здание библиотеки, место, где ему открылись иные миры, отдаленные океаном времени от берегов нынешней нищей, конкретной, убого-мелочной реальности. Конечников со стыдом подумал о том, какую роль ему приходилось играть ради возможности побывать на другой стороне.

Он вдруг с острым испугом осознал, что бронированная коробка звездолета больше не опирается на твердую поверхность, а летит в свободном пространстве, мягко и пружинисто раскачиваясь поплавках антигравитаторов. По телу прошла холодная, потная волна слабости. Завтрак стал проситься наружу.

Больше всего ему хотелось забиться куда-нибудь в темный уголок, чтобы не позориться на людях.

Конечникову долго удавалось сдерживаться. Ведомый им корабль благополучно поднялся в космос и совершил гиперпереход.

Но когда транспортник оказался на высокой орбите родной Амальгамы, немощь тела одолела волю Конечникова. Он только успел крикнуть пилоту, чтобы тот вел корабль. Но рука как назло застряла в боксе…

Кораблик мотало и колотило, пока его не отключили от управления. Рубка наполнилась восклицаниями и матом. Понемногу ругань унялась, но пилоты брезгливо кривились, слушая как колбасит человека, по документам являющимся боевым офицером.

Конечников, замотанный в поля гашения антиускорительной системы без конца опорожнял свой желудок, уделывая его содержимым скафандр.

Все 300 мегаметров до планеты Конечников, как сопливый новичок выворачивал наизнанку свои внутренности. Временами на него наваливался удушливый страх, он с ужасом прислушивался к потрескиванию едва сросшихся костей.

Пилоты, которым надоело слушать неаппетитные звуки, отпускали издевательские замечания по поводу блевунов со слабым вестибулярным аппаратом.

На низкой орбите радист связался с комендантом космопорта, сообщив, что везут тяжелобольного, которому нужен транспорт до поселка Хованка.

Комендант в ответ пролаял, что единственный глайдер был отправлен 2 часа назад со специальным поручением, а другого транспорта у него нет.

Пилот заметил, что его это волнует мало. Они выгрузят носилки с больным, а дальше не их забота. Если тот помрет, то виноват будет комендант.

Зампотех навел камеры на Конечникова и дал послушать те звуки, которые издавал не оправившийся после тяжелого ранения капитан.

Корабль снижался в сплошной облачности. Блистеры заливало дождем, который временами переходил в снег. На экране локатора плыли контуры сложнопересеченной местности в окрестностях космодрома, красными огнями горели сигнальные радиомаяки, включенные ради нежданного гостя. Транспортник приземлился.

Конечникова аккуратно, боясь испачкаться, переложили на носилки. Скафандр снимать не стали, желающих мазаться в блевоте не нашлось. Где-то далеко заурчал и залязгал механизм трапа, пахнуло мокрой землей, лесом, промозглой сыростью, которой был пропитан воздух.

Техкоманда спустила его по гулкому трапу и оставила на летном поле под реденьким холодном дождиком середины амальгамской зимы.

В защитном костюме было тепло. Конечников сделал попытку встать, но голова кружилась, а тело было ватным от слабости.

— Очухивается вроде, — сказал один техник другому.

— Встать сможешь? — крикнул второй в самое ухо Конечникову.

Тот помотал головой.

«Блядь» — вполголоса произнес техник короткое, емкое слово.

— Может, носилки оставим? — просил один другого. — Потом сактируем.

— Ты что, ебнулся? Ладно, эта тряпка на нем все равно списана, но вот носилки… Да командир из тебя самого носилки сделает, — возразил тот.

— Вот и стой, карауль блевуна, если нравится…

На счастье звездолетчиков с края поля раздался скрип телеги и лосиное фырканье.

— Тпру, Гектор, — крикнул возница. — Этот больной, что-ли?

— Этот, этот. Забирай.

— А на кой он мне, того гляди помреть. Оно мне не надо, за вашего космонаута отвечать. Да и куда я его дену.

— А нас это не волнует, — одновременно ответили техники, синхронно хватая Конечникова за руки и за ноги. Они спешно, но аккуратно забросили его в телегу. Следом полетели 3 чемодана с барахлом.

Потом они подхватили освободившиеся носилки, моментально вбежали по трапу наверх. Заработал подъемник, втягивая лестницу.

— Стойте, ироды окаянные! — в отчаянии проорал мужик.

Люк захлопнулся, транспорт взмыл на антигравах и скрылся в пелене облаков.

— Отвезу я тебя коменданту, — сказал возница. — Пусть куда хочет, туда и девает. На кой ты мне такой обморочный.

Конечников слушал, а в голове крутилась мысль, где он мог раньше слышать этот голос.

Он с трудом повернул голову и стал разглядывать этого неопределенного возраста человека в мокром, заношенном полушубке с нахлобученным на макушку рваным треухом.

Возница, по привычке воровато оглянувшись, достал из-за пазухи мятую папироску и темную от времени зажигалку. Вспыхнул огонек, и Федор узнал своего сверстника, Славу Опанаскина, по кличке Гунька.

— Гунек, ты не причитай, а вези меня к Конечниковым.

— Не поеду я. Мне комендант только до поселка велел везти, а не на Дальние Выселки. — визгливо запричитал он. Вдруг до него дошло. — Как вы меня назвали?

— Гунькой был, Гунькой и остался, — подытожил Конечников.

— А вы откуда меня знаете? — осторожно поинтересовался Опанаскин.

— Федор я. Внук Арсения Конечникова. Синоптик-младший…

— Синоптик? — Гунеки щелкнул зажигалкой и поднес крохотный огонек к лицу Конечникова.

— Что, так сильно изменился? — спросил тот, подняв стекло шлема.

— Федька, — потрясенно сказал возница. — Какой же ты молодой.

— Ноги только не носят, а так ничего, — заметил Конечников.

Откуда-то издалека, по раскисшей грязи поля космодрома зачавкали шаги. Раздалась приглушенная ругань. Гремя намокшей брезентовой плащ-накидкой, к телеге приблизился военный.

— Кого нам Бог принес, Гунек? — спросил подошедший.

— Внука Арсения Конечникова с хутора Выселки.

— Не болтай ерунды Гуня, — сказал тот и вполголоса, забористо выругался в усы.

— Капитан Конечников Федор Андреевич, — представился он. — Тут в лечебном отпуске.

— Здравия желаю, господин капитан. Прапорщик Топорков, комендант объекта. Разрешите осведомиться о состоянии здоровья.

— Спасибо, терпимо, — ответил Конечников, с трудом приподнимаясь на локтях и забрасывая ноги в телегу.

— Вот и хорошо, — сказал комендант. — Медицина тут никакая, один медик на всю планету. Помереть недолго.

— А Планетная Охрана? Раньше тут целый полк стоял.

— О… — покачал головой он. — Когда это было, вспомнили. Лет семь как нет. Кому мы нужны.

— Как я понимаю, обратно выбраться будет трудновато.

— Так точно, господин капитан. Дыра-с… Случись что… — комендант сделал многозначительную паузу. — Может вернуть корабль?

— Ключи здесь молодильные есть. Найду — не помру.

— Удачи. Я слышал — сказки все это.

— Увидим. Честь имею.

— Выздоравливайте, господин капитан.

— Но, трогай, — грозно крикнул возница лосю, щелкая вожжами.

Копыта ездового лося зачавкали по грязи, телега, покачиваясь, поплыла под редким дождиком.

Они въехали на проселок, оставив позади десяток гектаров раскорчеванного пространства, окаймленного едва видимыми в тумане белыми фонарями, которое называлось летным полем.

Стало темно. Остатки света короткого зимнего дня позволяли видеть темную колею дороги между черных, почти вплотную стоящих друг к другу деревьев. Вскоре дорога пошла в горку, грязь сменилась светлым песком, а где-то за облаками мелькнул угловатый, неправильный силуэт Крионы.

— Луна взошла, — довольно сказал Гунек. — Теперь ехать веселей будет. Ты-то поди в темноте видеть разучился, с вашими лампами и прожекторами.

— Если бы, — ответил Федор. — Сколько лет наши предки в горе сидели. Думаю, что это навсегда.

Он не захотел признаваться, что едва различает местность вокруг.

— А что ты там делал, Синоптик? — Гунек показал рукой на небо. — Как можно там 20 годков то прожить было. В тесноте, да с воздухом спертым. Кругом жалезо, а за стенкой пустота.

— Жил вот, воевал. Награды имею. Кораблем командовал.

— А чем ты лучше меня? — вдруг вывел Опанаскин. — Я всю жизнь землю пахал, пшеницу сеял, огородом занимался. А у меня и куры, и утки, и дом справный. И лося четыре ездовых, и 2 лосицы дойные.

— Гунь, а чего это ты вдруг? — поинтересовался Конечников. — Сожаления по поводу, что жизнь не удалась?

— Ты вот хоть лодырь и калека, но тебя называть героем будут, в пример другим ставить. Когда гикнешься, глядишь, памятник поставят. Ну, на худой конец, доску на дом прикрутят, типа «здесь родился герой».

— Не понял, Гуня, ты что, обидеть меня хочешь?

— Да такие, как ты, нам, честным труженикам, в душу плюют. Болтаются там по космосу, деньги народные на ветер пускают, баб трахают и водку хлещут. Так бы и дал в морду, — Опанаскин сделал попытку замахнуться.

Федор ударил его открытой ладонью в нос, и Гунек, охнув, вывалился из телеги.

Лось остановился. Гуня долго валялся на земле, тонко, по-бабьи завывая: «Синоптик, сволочь, гад. Ты мне нос сломал».

— Я тебе шею сломаю, потрох долбанный. И ничего мне за это не будет…

— Сука позорная, — плача сказал Гунька. — Теперь ни одна баба за меня не пойдет.

— Ты и раньше Гунек не был красавцем, — издевательски сказал Конечников. — Да и жена тебе ни к чему, раз лосицы есть.

— Убью, гад, — Гунек сделал попытку достать Федора ножом.

Конечников треснул Опанаскина тростью по уху, отчего тот плюхнулся на пятую точку, выронил тесак и тихо заныл, держась за больное место.

— Ты, чмо болотное, — крикнул Федор, бросая добротное, тяжелое, деревянное ведро — дощан в голову Гунька. Ведро гулко ударилось о лоб мужика. — Быстро принес воды из речки. И сам умойся, морда. Будешь гундеть — пристрелю.

Славка Опанаскин поспешно исчез в лесу. Посыпались камни, Гуня в быстром темпе съехал по склону к едва слышной отсюда Гремячке.

Конечников с трудом, опираясь на палку, встал. Злость придала ему сил. Огляделся, настраивая глаза на кромешную тьму. Пристально вглядываясь в пространство, заставил различить себя различить в сплошной стене деревьев белые стволы берез, высокие сосны, мрачные лапы елей.

Способность видеть в темноте снова вернулась. Песчаная дорога стала совсем светлой, темная полоска между ее колеями стала светло-серой, резко обозначились серые, сухие былинки мертвой травы, замершей до следующей весны.

Он отметил, что дождик прекратился и ветер стих. Наступила неправдоподобная тишина, какой никогда не бывает на заполненном гудящими механизмами звездолете. Лишь где-то внизу едва слышно несла воды Гремячка, да пыхтел, поднимаясь по склону, прибитый Конечниковым возница.

Залитая кровью морда Гунька после умывания приняла почти человеческий вид, лишь нос стал в два раза шире, да на лбу появилась пара огромных шишек.

— Полей, — приказал Конечников.

Он с удовольствием смыл с себя кислую блевотину, включил обогрев защитного костюма, чтобы испарить влагу. Потом Федор залез в телегу, и протянул Опанаскина по спине тростью, когда тот ненавидяще зыркнул на него.

Конечников умел ставить на место шакалов вроде Гунька.

Остаток пути они молчали: Гунька — опасаясь побоев, Федор — разглядывая полузабытые родные места.

Конечников дивился, как все поменялось, оставив лишь призрачное сходство с тем, как это ему запомнилось.

Приметные деревья, овражки, горки, канавки или сгинули, или изменилась до неузнаваемости. Никто не ждал окончания его службы, все шло своим чередом.

Заметно преобразился и сам поселок. Памятные Конечникову домишки покривились, сели в землю.

Между старых халуп красовался новодел — веселые поселковые бабы исправно рожали детей, увеличивая население Хованки, изрядно уменьшенное много лет назад огневицей.

Телега долго ехала по заполненным непролазной грязью узким улочкам. Конечников рассматривал серые изгороди, за которыми прятались участки, и располагалось жилье, слушал злой, заливистый лай собак. За околицей пошел редкий подлесок, а потом и настоящий лес. Вдруг деревья разошлись, открывая большую поляну у озера. Вдоль дороги стояли 5 домов — хутор Дальние Выселки.

По тому, насколько подступил сюда поселок, можно было судить, насколько население Хованки выросло.

Гуня, делая боязливые попытки повернуться к Конечникову и что-то сказать, но, не решаясь этого сделать, молча остановил телегу.

Федор жадно разглядывал родное подворье. Старый дом, в котором прошло его детство, показался ему маленькой невзрачной халупой. Поодаль, на месте старой бани, был поставлен большой, новый дом, крытый светлой черепицей. По местным меркам это были почти дворец: подклеть, крытая лестница, терраса, широкие, застекленные окошки, в которых плескался ослепительный после почти полной темноты позднего вечера свет от печи с открытыми дверцами.

Раздался лай. Крупный пес местной породы заметался на цепи, перекрывая подходы к дому.

— Чего сидишь? — поинтересовался Конечников. — Чемоданы взял, и вперед.

— Не пойду, — втягивая голову в плечи в ожидании удара, сказал Гунек. — Собака у Виктора — зверь. Порвет.

Конечников сунул 2 пальца в рот и оглушительно свистнул.

— Кто там? — раздался грубоватый, сильный, однако узнаваемый по характерным интонациям голос.

— Отзовись, — приказал Федор Опанаскину.

— Витька, это я, Гунек, — крикнул тот. — Дело есть.

Виктор невнятно выругался, но зашагал в их сторону.

— Если ты, Гуня с пустяками по ночам шляешься, ей-богу, Крайта спущу.

— Грозный какой. Не было б нужды, не приперся бы на ночь глядя.

— Про Федора опять чего-то пришло?

— Да ты топай, топай, нетерпеливый.

Виктор распахнул скрипучую калитку. Брат заматерел, задубел кожей, покрылся морщинками, зарос густой бородой. Лицо его было усталым, глаза потухшими.

— Выкладывай, Гуня, — грубо сказал он. Тут Виктор увидел, что Опанаскин не один. — Зачем привел? На постой не возьму.

Конечников — младший оглядел Федора с головы до ног. Его глаза остались такими же неприветливыми.

Федор подумал, что в армейском скафандре узнать его сложно.

— Ну, давай теперь братьев не узнавать, — произнес он, откидывая шлем.

— Федька, ты?! — Виктор сделал шаг, пристально вглядываясь в лицо пришельца. — Живой, чертяка!

Виктор обнял его так, что затрещали кости.

— Силен, черт! — вырвалось у Федора — Здорово, брат! Тише, я нынче весь из кусочков.

Виктор отпустил его, отступил назад и только тогда заметил палку в руках брата.

— Нормально, не рассыплюсь. — он перевел глаза на Славу Опанаскина. — Гунек, чемоданы в дом.

Возница, бурча что-то невнятное, полез за багажом. Виктор хотел было подсобить, но, поглядев на лицо Гунька, ухмыльнулся, и пошел во двор к собаке, сделать привязь пса короче.

Гунек добросовестно перетаскал все добро, поднял его по лестнице и остался стоять, вопросительно глядя на братьев.

— Чего тебе? — поинтересовался Федор.

— Дык это… Возил, носил… Как бы надо того…

— Тебе мало? — не предвещающим ничего хорошего тоном спросил он. — Могу добавить, если понравилось.

— Премного благодарен вашбродь, обойдусь.

— Знаешь, Гунек, — сказал Виктор, беря возницу за локоть и подталкивая к воротам. — Смотрю я на тебя и думаю — не женился ли ты часом.

— А чего? — поинтересовался Опанаскин.

— Да вот заметил — рога расти стали.

И действительно, шишки основательно созрели, напоминая пробивающиеся молодые рога у лося. Возница молчал, топая по дорожке, ведомый хозяином дома. У калитки он негромко, чтобы не услышал Федор, сказал:

— Да уж, отблагодарил твой братец. Уезжал — был на человека похож, вернулся держимордой.

— Ладно, топай, герой, нечего выступать. Спасибо скажи, что не убил, — брезгливо сказал Виктор, выталкивая Гунька.

Пес продолжать без особого энтузиазма дежурно залаять в сторону террасы, где невидимый для него стоял странный гость.

Виктор, проходя мимо собаки, нагнулся, и погладив пса, сказал:

— Свои, Крайтушка, свои.

Виктор по-молодецки, одним махом взлетел по лестнице на террасу.

— Братан, чего в дом не заходишь? — спросил он.

— Тебя жду.

— Не стесняйся, это и твой дом.

Конечников толкнул массивную деревянную дверь, укрепленную грубо скованными металлическими уголками и полосами. Петли пропели душераздирающую мелодию, пропуская Конечникова в сени.

— Кого там носит, Витя? — раздался незнакомый голос.

На пороге, шлепая голыми ногами по доскам пола, показалась довольно молодая, но явно не следящая за собой тетка в несвежей исподней рубашке. Увидев постороннего, она пронзительно взвизгнула и опрометью бросилась в дом.

Виктор, услышав крик, влетел следом.

— Вот баба, вот дура, — с досадой крикнул он вослед тетке. — Кого ты испугалась? Это же Федька, брательник мой вернулся.

— Ты располагайся, сейчас чай будем пить, — предложил Виктор. — А я пока Тому успокою. Она тут после случая одного всех боится.

Конечников прошелся по горнице, вдыхая ароматы дерева, цветущей герани на окне, свежего хлеба и горящей печи.

По местным меркам остановка была богатой. Чувствовалось, что у хозяйки дома был хороший вкус: на полочках располагались красивые кристаллы, на стенах висели картинки, окна обрамляли ажурные занавески, столы и подоконники покрывали салфетки и скатерти. Но на всем этом лежала тень запустения. Стекла картинок засидели мухи, искусно связанные крючком занавески и скатерти захватаны руками, домотканые половички с причудливыми узорами были истерты и грязны. Складывалось впечатление будто в один прекрасный день хозяйке надоело наводить порядок, и она предпочла безучастно наблюдать, как все ветшает, грязнится и портится.

Из соседней комнаты доносился разговор брата с женой.

— Ну Федька, это, Федька. Видала ведь и не раз. Чего ты боишься, не укусит ведь, — уговаривал супругу Виктор.

— Не он это. Погиб твой брат, — возражала, задыхаясь от страха, она. — Гони его. Опять худо будет.

— Здрасте, — возмутился Витька. — Никуда я своего брательника гнать не буду…

— Оборотень это, из тех, что деда Арсения стрелили.

— Витька, — вмешался в их разговор Федор. — Что с дедом случилось?

— Да живой он, — ответил брат. — Погодь малехо, жану вот уговорю…

— Может мне термокостюм снять? — предложил он.

— Снимай, мабуть она без этой дьявольской одежи бояться тебя перестанет.

Конечников с треском оторвал липучки гермошва, дернул молнию и быстро выскочил из костюма, оставшись в комбинезоне. От резких движений головой мир опять пошел кругом. Он оперся о стену, чтобы сохранить равновесие.

— Ну, чего там? — поинтересовался Виктор.

— Вылез. Пол у тебя холодный.

— Потерпи, сейчас пимки домашние дам, — ответил брат. И, обращаясь к жене, приказал — Выгляни. Огонь — то тебе зачем?

— Отстань, — огрызнулась она.

Из-за занавески выплыла свеча в полной руке, а потом показалась бледная маска лица, на которой бусинками блестели глаза.

— Иди, — приказал Виктор.

Дрожа крупным телом, оглядываясь на непреклонного мужа, стоящего позади, Тамара сделала пару шагов. Она двигалась мелкими шажками, подслеповато щурясь и вытягивая вперед свободную руку, точно боясь наткнуться на невидимую преграду…

Вдруг страх на ее лице сменился радостью узнавания.

— Федя Конечников, — удивленно сказала она.

— Это я, — подтвердил он. — А ты кто?

— Не узнал, — покачала головой тетка. — Я Томка Девяткина из поселка.

— А, это мы тебя с Витькой на солнцеворот в Гремячке искупали. В тот год, когда я в армию ушел.

— С Алены своей, небось, пылинки сдували, — обиженно сказала Тамара.

Вдруг она заплакала, развернулась и убежала, оттолкнув мужа.

— Томка, ты чегой? — поразился Виктор. — Том, я, правда, не понял… Что он о нас подумат?

— Отстать, не мешай, — донесся сдавленный голос.

— Я зараз, — сказал брат и пошел за женой.

«Ты чегой, обалдела?» — уловил Конечников шепот за стеной. — «Нашла время красоту наводить. Стол накрывай, чай заваривай, етить твою мать. Он, поди, с дороги вечерять хочет, а ты у зеркала выкручиваешься».

«А ты и рад меня пугалом выставить», — тихо, но злобно, ответила Виктору Тамара. — «Пока не соберусь, не выйду».

— Ну вот, что ты тут поделаешь? — сказал Виктор, выныривая из-за занавески. — Братан, ты голодный?

— Нет, — ответил он. — Дай после перелета отойти…

— А это? — Виктор щелкнул себя по тому месту, где челюсть переходит в шею.

— Может завтра? Время позднее.

— Да брось, — возразил Виктор. — Девять вечера, а завтра воскресенье. Бог простит, что проспали заутреню.

— Тогда деда буди, — сказал Конечников.

— Не он, наверное, не будет, — подумав, ответил брат. — Да вечером он к нам и не ходит.

— Как это? — удивился Конечников.

— Живет он в своей халупке. Кушает с нами, за детьми приглядывает, по хозяйству помогает, что может. А ночевать — к себе в нору. И весь изведется, если не отведешь. Мычать будет, шамкать, даже плакать. Чем ему этот дом не по нраву? Тута и пригляду больше и теплей. Мы ему тут отдельну комнату выделили. А там, того и гляди, спалит старый дом, и сам сгорит дурень старый, не дай Бог.

— Я к нему, — сказал Федор.

— Без меня не ходи, — предупредил Виктор. — Крайт тебя не знает. На двор выйдешь — налетит. Подожди, лучше я деда приведу. Мыслю, он по такому случаю противиться не станет.

Виктор ловко нырнул в сапоги, накинул полушубок, прихватил лампу и был таков. Конечников поднялся. Он прошелся по горнице, нашел на стене старинные, знакомые с детства картинки с кораблями и зданиями. От времени они сильно поблекли, изображение скорее угадывалось, чем было различимо.

Были и относительно свежие карандашные рисунки местных видов, детей, Виктора и деда.

Обнаружил он и свой портрет, нарисованный по-памяти, оттого не слишком похожий.

Набросок был обрамлен в темную рамку с траурной лентой в правом нижнем углу. Чьим-то нетвердым почерком было выведено: «Раб Божий Федор, воин». Конечников почувствовал тревогу. В реальном мире все было совсем не так, как он увидел однажды в своем сне. Занавеска отодвинулась. Появилась Тамара.

Она была некрасива даже сильно напудренной, с намазанными свекольным соком губами и подведенными сажей бровями. На ее треугольном, скуластом лице с тяжелыми веками застыло выражение привычной тупости.

То, что Тома была в этом, роскошном по местным меркам доме лишней, было видно с первого взгляда. Мужчина строит такое для той, которую любит до безумия и которая способна оценить его усердие.

Глядя на Тому, Конечников явственно представлял обычные для этого типа теток протекающую крышу хаты, треснутые чугунки, неметеные полы и битые стекла на окнах.

Тамара принялась хозяйствовать, стараясь, однако, не измазать парадный, явно с чужого плеча сарафан, в котором она выглядела как чучело из этнографического музея. Конечников помнил, как смеялась Алена над этой одеждой «поселковых дур». Конечникову стало неприятно, обидно за Алену и брата, который выбрал себе в спутницы такую чурку.

Тома отставила в сторону печную заслонку и стала греметь чугунками в печи, доставая ужин для гостя. На ее лице легко угадывалось сожаление по поводу непредвиденной траты продуктов.

— Спасибо, не хочется, — вежливо отказался Конечников. — Пока добрался, думал, помру. Пусть душа на место встанет.

— А как же ты там, между звезд летал? — жалостливо удивилась Тамара.

— И мы когда-то были рысаками, — ответил он. — Попью воду с истоков Гремячки — оклемаюсь.

— А было-то чего? — спросила она. — В прошлом годе в поселке почту открыли, сразу кипа писем от тебя за много лет и похоронка. Мы не чаяли больше тебя живым увидеть.

— Бой был, ранило меня. Поторопились наши ребята чуть-чуть, — пожав плечами, ответил Конечников, не став вдаваться в подробности.

— А кем ты был там? — Тома показала глазами вверх.

— Командиром корабля, — ответил он…

— О… — произнесла она и уважительно покачала головой. — Большой человек. Деньгов, наверное, много получал.

Дверь раскрылась. На пороге, опираясь на плечо младшего внука и на палку, появился дед Арсений, весь высохший, сгорбленный, с безумным блеском в слезящихся, красных глазах. Он немощно тряс головой и механически загребал палкой.

— Давай, деда, давай, — мягко уговаривал его Виктор. — Пойдем, недолго осталось.

Старик с помощью внука одолел пару шагов до лавки и сел, продолжая трясти головой, и беззвучно шамкая что-то, одному ему ведомое.

— Дедушка, Федор к нам вернулся, — громко и внятно произнес Виктор.

— Какой Федор? — продолжая трясти головой и глядеть перед собой мутными, бессмысленными глазами, спросил старик.

— Я, деда, — сказал Конечников, подходя к нему. — Приехал, вот, на побывку.

— Мой Федя постарше будет, — сказал старик, махая рукой, точно пытаясь разогнать перед собой морок. — Так ты говоришь, тебя тоже Федором звать?

— Я — Федор, — с изумлением и болью глядя на старика, которого помнил здоровым и крепким, ответил он.

— И ты Федор, — согласился старик. — А моего внучка там не видал? Говорят, сгинул он, только я не сильно верю. Озорником был, все время бежал куда-то. А тут, видишь ли, бумажка пришла, — умер, дескать, геройски. Только враки все это.

— Видал, — согласился Конечников. — В госпитале он, раненый.

— А что с ним? — живо поинтересовался старик. — Женилку — то чай не оттяпали? Как же он детей делать будет? Очень я хочу правнучат от его, непутевого дождаться.

— На месте у него женилка. За медсестрами бегал, хоть и на костылях, — уверил старика Конечников.

— Ой, скорей бы приехал, етить его мать, — старик заплакал.

— Приедет. Скоро приедет. Меня вот вперед послал.

— Мил человек, ты располагайся, чувствуй себя, как дома, — проявил заботу дед, пытаясь вытереть слезы. — Аленушка нам кашки с сальцем даст повечерять.

— Я не Алена, я Тамара, — с огорчением и раздражением поправила его женщина.

— Витька, а деду можно? — спросил Федор, показывая на пальцах вечный знак, обозначающий бутылку.

— Да наливаем ему стопочку… — ответил Виктор. — Дед у нас геройский, сидит, цедит весь вечер по глоточку.

— У меня коньяк есть. Эланский.

— Ну, давай свой каньяк, — согласился Виктор.

Очень скоро на столе было все что надо. В чугунке исходило паром вареное просо, рядом на глиняной тарелке лежали нарезанное мелкими ломтиками сало и домашняя колбаса. В глиняной плошке, распространяя совершенно невозможный, давно забытый запах, похожий одновременно на аромат парного молока и влажную свежесть свежевыпавшего снега, лежали малосольные огурцы. Духовито, вкусно пахло свежевыпеченным хлебом.

В центре Виктор, явно гордясь собой, поставил лампу местной работы из расписной керамики, в виде непонятного зверя тянитолкайский породы. Виктор залез лучинкой в печь, вытащил на ее кончике потрескивающий огонек и зажег свет.

Горела двухсветная масляная коптилка слишком слабо, чтобы разогнать мрак горницы и слишком ярко, чтобы можно было нормально видеть ночным зрением.

— Может не надо? — спросил Конечников. — Видеть в темноте я не разучился.

— Деда не видит ночью без лампы, — вполголоса, глядя куда-то в сторону, — произнес Виктор.

Он выудил древние, потемневшие от времени стопки с многочисленными сколами и мелкими, едва заметными глазу трещинками.

Виктор взял выставленную Федором на стол бутылку, в котором плескалась жидкость цвета темного янтаря, с уважением посмотрел на красную с золотом этикетку, на непонятные буквы. Марочный эланский коньяк на обыкновенном деревянном столе, в среди деревенской снеди выглядел гостем из другого мира, само существование которого невозможно в этом Богом забытом хуторе в пять домов, посреди мрачного елового леса.

— М-да, — сказал, наконец, Виктор, справившись с пробкой. — А дальше- то, как?

Он показал на пластиковую шайбу, которая не давала выливаться жидкости сразу, а выпускала ее тонкой струйкой.

— Как? Наливай и пей.

— Вот ведь придумают, — с удивлением и восторгом, протянул Виктор, когда у него получилось наполнить стопки.

— Ну, деда, давай с нами выпьем, — предложил Виктор. — За Федьку нашего, за то, что живой вернулся.

Два брата чокнулись друг с другом, с Томой и стариком, который с детской радостью поднял нетвердой рукой склянку и пригубил огненный напиток, перестав шамкать беззубым ртом.

За первой последовали вторая, потом третья стопки. Дед Арсений уснул, свесив голову на грудь и пуская слюни.

За стеной заплакал ребенок, и Тома с облегчением поспешила к нему.

В разговоре наступила неловкая пауза. В окна лился синеватый свет Крионы. Стояла неправдоподобная, мертвая тишина.

Конечников погасил совершенно ненужную лампу. Ночное зрение позволяло до мелочей рассмотреть комнату, оценить стены и потолок.

— Как тебе дом? — поинтересовался, наконец, Виктор.

— Супер, — ответил он. — Хоромы.

— Хоромы, — вздохнул Виктор. — Эх, жизня. Ты-то как, брат?

— Нормально.

— Не женился?

— Куда там… Без своего угла, мотаюсь по крепостям и гарнизонам.

— А как оно на небе? — поинтересовался Виктор. — Узнал, какие звезды с обратной стороны?

— Узнал, — сказал Конечников. — С избытком.

— Федя, а, сколько лет тебя дома не было? Пятнадцать, двадцать?

— Двадцать почти, — ответил он.

— А на вид, будто годов пять прожил в свое удовольствие на ентом, как его там, курорте.

— От этого Гуня взбесился? — спросил Федор. — Кричал: «бездельник, бабник, пьяница».

— А ты его… — брат усмехнулся, изобразив движение кулаком.

— Пришлось поучить хорошим манерам. Ты мне лучше про деда расскажи.

— А чего про него рассказыват, — зубы Виктора скрипнули. — Вернулся я раз с охоты… Пришел рано, с доброй добычей. Гуся на дальних лугах подстрелил…

А тут… Дети ревмя ревут, Алена, посреди двора лежит, без головы. Кровищи лужа натекла. Деда нет… Он потом к ночи приполз. Избитый, стреленный.

— И кто это сделал? — чувствуя, как его захлестывает бешеная злоба, поинтересовался Конечников.

— Дед сказал, что прилетали космонауты на овальной штуке с башенками…

— Сколько орудий было в башенках? — резко спросил Конечников.

— А я видел? — отстраненно отозвался Виктор, весь погруженный в воспоминания о том страшном дне. — Дед не сразу на голову поплохел. Он сказывал, что били его, допытывались про летопись. Даже накарябал, что не по нашему было на боку этой диавольской лодки прописано.

— Осталась запись?

— Осталась, куды ей деваться, — сказал Виктор поднимаясь. Он слегка, покачиваясь, подошел к киоту извлек клочок бумаги, вернулся к столу и протянул записку брату. — На вот, читай, коли могешь.

— ST boato de skoto № 2. Apartenajo de EKS «Praido Elano», - прочитал Конечников. — Так… «Прайдо Элано».

— Что ты там бормоташ, нихрена не понятно, — возмутился брат. — И писано не по человечески, и что читаш ты, тоже не поймешь. Гул один.

— Тут написано: «Посадочная шлюпка скаута номер 2. Собственность эланского космического корабля „Прайдо Элано“.» Ты с этой бумажкой к коменданту ходил?

— Тож умный отыскался, — зло выкрикнул Виктор, непроизвольно стискивая кулаки. — Алену нужно было по-человечески схоронить, за дедом приглядеть, бо очень плох был, да дитев кормить.

И добавил, сникая точно сдувающийся воздушный шарик: «Ходил»…

— А они?

— А чего сделают оне? — глядя в пространство, сказал Виктор. — Алену не воскресят, деда не поднимут. Посочувствовали, аптечку дали с лекарствами.

— Да… Выпьем, — предложил Федор. — За Алену, царствие ей Небесное.

Братья не чокаясь, выпили.

Потом они долго молчали.

— Значит, Аленка за тебя пошла? — поинтересовался Конечников.

— Она лет пять ждала… Если ты об ентом… — глухо сказал Виктор.

— Нет, не об этом. Это она все сделала? — Конечников обвел рукой по сторонам.

— Да, — ответил Виктор. — Редкостного таланта баба. А каки картины рисовала… Я прибрал, чтобы не попортились. Только портреты оставил.

— Видал. Дед, ну просто вылитый.

— Да, — печально улыбнулся Виктор. — Аленка — она такая.

Братья снова выпили.

— Чем ты там, в космосе своем занимался? — спросил Виктор.

— Да так, — ответил тот… — Воевал. Знаешь, я этому «Прайдо Элано» две ракеты в цитадель закатал.

— Ну и? — живо поинтересовался Виктор.

— Две ракеты ему мало, — ответил Конечников. — Но по лидеру второй эскадры «бессмертных» врезали все корабли нашей группы. Ему хватило…

— Чего ему хватило? — не понял Виктор.

— В дым.

— А что ж они? — спросил брат. — К нам прибежали те, кто с его спасся?

— Никто с него не спасся… Ни адмирал, ни пилоты десантных лодей. Это в прошлом году было, перед самым моим ранением.

— Сквитался, значит, — грустно сказал Виктор. — Жаль поздно только.

Они налили по одной и снова, не чокаясь, выпили.

— За всех наших, кто жил, несмотря на огонь и холод, ветер и потьма подземные, — произнес Виктор.

— И за деда, — добавил Федор.

конец 17 главы

Глава 18 ОДИН ДЕНЬ МОКРОЙ ЗИМЫ

С неба падал редкий, надоедливый дождик. Колеса телеги заунывно скрипели, копыта лося мягко шлепали об утоптанную землю дороги. В такт с движениями ног большого сильного зверя, телега шла рывками, раскачивая седоков.

Конечников тоскливо просверливал взглядом придорожную траву и глотал рассол, когда становилось совсем невмоготу. Говорить и думать, с бодуна не было сил.

Рядом дремал дед, по своему обыкновению свесив голову на грудь и улыбаясь чему-то во сне.

Виктор с утра успел принять, оттого выглядел молодцом. Он мурлыкал что-то про себя и изо всех сил делал попытки растормошить брата.

— Выпей, полегчат, — снова пристал к нему он. — Рассолом горю не поможешь.

— Спасибо, — ответил тот.

— Ну чего-й ты кислый… — произнес Виктор, протягивая бутылку. — Вот она радость жизни.

— Витька, ты соображаешь? — вяло попытался отбиться Федор. — Приезжает кто-то в грязном «гондоне», которым последний шамотник побрезгует. При этом заявляет, что он капитан ВКС и требует, чтобы медик занялся обморочным стариком из местных. В довершение, от него тянет самогонкой домашней выделки, чесноком и луком. От одного запаха человека непривычного блевать потянет.

— Тише, ты это самое, не выражайся, — дав косяка на сына, попросил Виктор.

Младший Конечников, малец 8 лет от роду, делал вид, что его здесь нет с нарочитым вниманием глядя в серое небо над верхушками деревьев.

Однако уши Алешки, как локаторы отслеживали каждое слово взрослых. Старший сын Виктора проникся к дяде после того, как тот подарил племяннику подзорную трубу, игрушечный пистолет и складной ножик. Но главным было не это. Большой мир, находящийся где-то там, у обратной стороны звезд, поразил парнишку в самое сердце.

Сегодня Алешка всеми правдами и неправдами напросился в поселок лишь бы быть рядом со своим обожаемым дядей. Он стал для ребенка олицетворением возможности пробить облака, уйти в чудный, яркий, волшебный мир громадных звездолетов, жестоких битв и неведомых, волнующих кровь опасностей.

Говорить Конечникову было тяжело. Он вручил племяннику свой компьютер, потом, мучительно страдая от необходимости объяснять, рассказал, как пользоваться имитатором. На удивление, мальчик на лету понял краткие пояснения дяди, и пробовал управляться с ракетами в учебной программе.

Получалось неплохо.

Конечников знал, что его машинка совершенно неубиваема, оттого и не беспокоился, что ребенок испортит компьютер. Зато он мог посидеть в относительном покое. Лишь резкие сигналы о попадании или промахе, иногда заставляли его морщиться.

— А, ладно, — махнул рукой он. — После антисептического раствора у медицины тоже трубы будут гореть. Веселые мужики, пышущие перегаром, наведут его на правильные мысли. Ты огурцы взял?

— А то, — ответил Виктор, протягивая крынку. — Взял.

— Вот и молодец, — похвалил его Федор, бесцеремонно запуская грязные пальцы в рассол. — Давай.

Брат дал ему бутылку и Конечников сделал пару глотков, чувствуя, как вонючий самогон проникает в каждую клеточку прибитого похмельем тела. Потом он закусил огурчиком и замер, чувствуя, как снова возвращается способность видеть и понимать мир без стеклянного звона в голове.

Это было кстати, после навевающей смертную тоску мокрой просеки, мыслей о деде Арсении, убитой Алене, а главное, странной нестыковке его давних снов и действительности.

Под действием самодельной отравы, мир вокруг стал удивительно реальным, осознаваемым всем телом. Занавешенная дождиком и туманом даль, будто по волшебству обрела четкие очертания.

Недовольство, раздражение и скука отошли куда-то далеко, вглубь сознания, впустив другого Федора, самоуверенного, веселого, контактного, но при этом примитивного и заурядного, плоского, как рыба с глазами на спине из морей Старой Земли. Но так было легче разговаривать с Виктором. Слишком много недосказанного стояло между ними.

— Ну, — спросил брат. — Чего замер?

— Хорошо пошло, — сказал Конечников, вернув бутыль.

— Ну вот, а ты не хотел. Давай закурим, что-ль братан. Доставай свои блатные.

Конечников вынул пачку длинных дорогих сигарет представительского класса с добавкой гашика.

— Ишь ты, суки, — с удивлением, перемешанным со злостью, произнес Виктор, разглядывая пачку с непонятными ему буквами. — Каку красоту умеют сотворить.

— Не стесняйся, мы в поселке купим.

— А откуда у нас в поселке такое курево? — недоверчиво спросил брат. — Там же наши космонауты.

— Все просто. Есть нейтральная сторона, которая закупает на Глюкранде и продает в Нововладе. И наоборот. Чем больше мы собачимся, чем выгодней посредникам.

— Суки, — через некоторое время зло сказал брат, докурил эланскую сигарету, бросил «бычок» на дорогу и поинтересовался. — А ты откуда знаш?

— Был я у «торгашей» в Аделаиде, Скайтауне 1. Меня в комиссию назначили по их кораблям. У нас были экскурсии по торговым центрам, заводам, крупным клиникам. Выставка достижений великого предпринимательского духа звездной нации. Витрина… Демонстрация простого и легкого способа заработать на враждующих лохах.

Перед Конечниковым вдруг явственно пролетели дни, которыми он тогда тяготился, и которые сейчас стали казаться ему просто раем…

Время, когда адмирал Убахо еще не пришел мстить за гибель родной планеты и 500 миллиметровые пушки главного калибра второй эскадры не пристреливались по сияющему острову орбитальной крепости.

— Во как, — уважительно сказал Виктор. — Как они там живут — то?

— А по-всякому. Медицина у них на высоте, но народ все равно больной и хлипкий. Всю жизнь среди стен и коридоров. Воздух мертвый, из регенератора, гравитация ненастоящая, за стеклами окон — пустой космос.

Конечников опять мысленно улетел за парсеки от места, где мокрый лось волок скрипучую, примитивную повозку.

— Этак же ноги протянуть недолго… — поразился Виктор. — Страшны, небось, все как жабы.

— Нет. Они наполовину искусственные, все с имплантами.

— Ох, и ниху… — поразился Виктор. И тут же оборвал свою фразу, покосившись на Алешку, который делал вид, что ничего не слышит, осторожно поблескивая глазенками из-под рваной, засаленной шапки. — А импланы — это что?

— Импланты. Это то, что вживили вместо настоящего. Например, зубы. К 25 годам, у них за редким исключением, все зубы заменяются протезами.

— Это чего, у них ни одного своего зуба? — поразился Виктор.

— Да, — ответил Конечников. — У них и органы есть замененные, или механические, или клонированные. С их лицами работают хирурги, мышцы поддерживают в тонусе приборы. Они постоянно колют себе инъекции энзимов и гормонов. Зато выглядят они до старости как огурец.

— Тебя там случаем импланами не нашпиговали? Выглядишь больно молодо, — пошутил Виктор.

Про энзимы и гормоны он просто не понял.

— Не. У нас этим строго было. Даже зубной был свой собственный. И лечил зубы по-старинному, лазером и бормашиной.

— А зачем? — удивился Виктор.

— У этих пендосов все дорого, без штанов останешься от лечения, — пояснил Конечников. — Да и что поставят — неизвестно. Вдруг «жучок»…

— Какой такой жучок? — не понял брат. — Больно надо пакость какую-то в кишки зашивать.

— Это прибор, который подслушивает и отсылает запись разговоров на приемник. Или шарит в наших компьютерах.

— Ох, и твари, — зло сказал Виктор. — Не могут без подковырки. А могут такую прибору поставить, чтобы человеком править снутри, мысли ему нашептывать, заставлять яриться, на стенку от боли лезть?

— Могут, Витька.

— Суки, — ответил Виктор, покачав головой.

За этим разговором телега выехала из леса и, переваливаясь на некруглостях колес, подползла к поселковому КПП, — будке при деревянных, явно сколоченных из местных материалов воротах.

Справа и слева от них, отделяя луг от серых заплаток распаханной земли, шло заграждение из завитой в спираль колючей проволоки, подпертой слегка обтесанными дрынками из леса, которые успели посереть от зимних вьюг, дождей и жалящего летнего солнца.

Проволока была явно привозная, заботливо доставленная в одноразовых грузовых контейнерах с остальным необходимым для поселка грузом. Гальваническое покрытие колючки потускнело, но ржавчина пока не коснулась металла.

Конечников отметил про себя, что изгородь поставлена сравнительно недавно, не больше пяти лет назад.

Он взял у племянника машинку и произвел необходимые приготовления.

— Эй, стой! — раздалось из будки. — Куда прешь, дубина!? Ярмарка по воскресеньям. Разворачивай оглобли!

— Мы к медику, — вежливо ответил Конечников. — Пропустите нас, постовой.

— Ишь, чего захотел. Езжай отсюда, лапотник.

— Постовой, ко мне, — скомандовал он. — И язык свой попридержи, когда с капитаном ВКС разговариваешь.

— Ах ты мать твою, — на тон ниже буркнул солдат. — Молись, если врешь.

Рядовой караульной службы направился к Федору, кутаясь в непромокаемую накидку.

Конечников протянул ему удостоверение.

— Вопросы есть? — спросил он.

— Виноват ваше благородие, — утратившим важность голосом сказал солдат, отдавая честь.

— Открывай, — приказал Конечников.

— Никак нет, не имею права, — виноватым тоном ответил постовой, снова поднося руку к каске.

— Начальника караула или коменданта поселка Топоркова сюда, — приказал Конечников.

— Сей момент, — угодливо ответил постовой.

Он вынул служебную рацию и нажал клавишу вызова. Сканер в компьютере, приготовленный для пеленгации, отозвался негромким сигналом. Блок настройки нашел параметры служебного канала.

— Господин прапорщик, — доложил солдат. — Человек с документами капитана ВКС, на имя Конечникова Федора Андреевича, требует, чтобы его пропустили в поселок.

— Капитан Конечников? — отозвался голос из динамика. — Есть такой. На прошлой неделе прибыл в отпуск. Спроси, зачем ему в поселок надо?

— Дай сюда, — приказал Конечников, отнимая у постового радио. — Здорово, прапорщик.

— Здравия желаю, — ответил комендант. — Чем обязаны?

— К фельдшеру хочу наведаться. Самому медицине показаться и деда своего показать.

— Показаться — то можно, будет ли толк, — ответил Топорков. — Петрович наш сегодня на голову занемог.

— Птичья болезнь? Перепил? — спросил Конечников. — Так я его на ноги поставлю.

— Вам видней ваш бродь, только будет ли польза от такого лекаря.

— А выбор у меня небольшой.

— Воля ваша. На площади дом справа. Амбулатория. Там он.

— Спасибо, комендант.

— Открывай, — распорядился Конечников.

— Ну, ты лихо с ентим, — удивленно сказал брат, кивая головой назад в сторону КПП. — Вот уж помыслить не мог, что ты наших космонаутов обломаш.

— А, ладно, — ответил он. — Скажи, чего это поселок огородился? Воевали, что-ли?

— Не, — ответил брат. — Тут как-то поселковые учудили, завели себе зверей диковинных. Коров называется. Не знаю, видел ли. Большой зверь, тяжелый, едва ходит. Этих коровов завели, а коров он не лось, отбиваться от серых не умеет. Вот и изодрали волки половину стада.

Так космонауты гребаные, мало того, что свой поселок тут всадили… Никого не спросив, месту для коровов отрезали, колючкой огородили.

А потом какие-то грядки накопали. Такая, доложу тебе, брательник дрянь растет. Глаза на лоб лезут, как хватанешь.

Виктор кивнул на бурые плети ботвы, сваленные в кучи на неровном, перекопанном поле.

— А ты чего пробовал?

— Ягодки, — ответил Виктор.

— Так их же не едят. Из земли клубни копают. Их варят и жарят. Вкусно.

— А, — ответил — Виктор. — Понятно теперь, чего они в земле роются, как кроты.

— А коровы молоко дают и на мясо их разводят.

— Ученый, — усмехнулся Виктор. — Пантелей купил себе корова, бешеные бабки отдал. 10 лосиц купить можно. Хвалит, сказывает, что стоит того.

— Хочешь, купим и тебе корову? — спросил Конечников. — Детей молоком поить будешь.

— На кой он мне? — возразил брат. — Стереги весь день, чтобы волки не умыкнули.

— Так она одна лосиц пять заменит. Ведро молока в день.

— Во как, — поразился Виктор. — Дельно.

— Федя, — сказал Виктор. — Мне тут твои деньги пришли.

Было видно, что он не очень хотел говорить на эту тему, но как человек порядочный, решил расставить все точки, чтобы между ними не было недоговоренностей.

— Хорошо, — ответил Федор. — Это я распорядился перед последним боем. Оставь себе. Хозяйство подправишь, деда будешь кормить, детям образование дашь. Да и я побуду у тебя пару месяцев.

— Три тыщи пятьсот двадцать пять рублев и восемьдесят три копейки, — возразил брат.

— Зачем мне в армии деньги? — равнодушно ответил Конечников. — Будем живы — потом сочтемся.

— Ну, а как же… — попытался снова возразить Виктор.

— Лет через пятнадцать, снова об этом поговорим…

— Ладно, — сказал Виктор. — Нам тут каки-то карточки дали, так на них и одежу дают, и припасы. Отдам я мальцову, возьмем каньяка твоего, цигарок золоченых, жрачки…Погуляем. Я угощаю.

— Какие такие карточки?

— А вот, — Виктор с готовностью достал из «сидора» кусок пластика и потянул брату. — Цена ей грош, а если поторговаться можно ружо взять с пулями и ящик консервов.

Конечников долго вертел в руках именную кредитку, поднес ее к считывателю сигнального браслета. На экранчике высветилась сумма в десять тысяч.

— Ебена мать, — поразился он. — Откуда это у тебя?

— А это в тот год, позапрошлый всем давали. И старым и малым. Имя спрашивали, заставляли крестик на бумаге ставить. Я вместо крестика свою подпись изобразил, так барин удивлялся, откуда я грамоте обучен.

— А не сказали, для чего это? — поинтересовался Конечников.

— Сказали, как не сказать. Дескать, за все наши мучения от князя-амператора подмога. Спасибо яму, энтому князю — амператору. Многие поменяли, довольны. Материев, ниток, ружа, ножи, струмент получили. Кто побойчей, рублев на пятьдесят. Я потом посмотрел, сколько все это в лавке стоит. За какую-то карточку. Добрый, наверное, человек энтот князь-амператор.

— Карточку свою спрячь, — сказал Конечников, протягивая кредитку обратно. — Нет ее у тебя. И бабу свою попроси разузнать, кто сменял. Список составим.

— А зачем? — поинтересовался брат.

— Потом объясню.

Конечников вдруг понял, что никуда его Александра не отпустила. Она просто сделала так, чтобы он никуда не делся от нее.

— Дык с нас и можно начинать. Отдал я Аленкину карточку за аптечку. Аленке не нужна она больше… А дед совсем плохой был, без лекарств помер бы… Свою сменял на промысловку. Ружо в тот день, у деда пропало, а моя лупилка энто дробовик. На большого зверя не сходишь, да и в лесу боязно.

— А мой пистолет? — спросил Конечников.

— Батарейка в нем сдохла, а новой такой не найти.

— А адаптер?

— Колечко-то? Оно поплавилось и перекорежилось. Замкнуло, наверное. От ружа батарейку вставлял, чуть не испортил. Нагрелась так, что руки жгла.

— Ладно, купим. Не проблема, — ответил он. — Скажи лучше, Вить, а не слышал, построили телепорт?

— Ась? — не понял брат.

— Ну, это чтобы раз, — и в другом месте оказаться.

— А, для кораблев… — сообразил брат. — Не, говорят только строют.

— А как все это завозят? В смысле провиант и припасы.

— Бог их знат. Слыхал только, что ловять они каки-то кантенеры. Один раз упустили, так за припасом чуть ли не Христа ради приходили.

Деньгов давали, товар, даже специальны коротки ружжа давали, из армейского запасу. Кой-кто соблазнился, правда пожалел потом. Утку вклочья. Хорошо на крупного зверя. Пулька хоть и медленно летить, глазом видно, но большая, отого дыры это ружо бьет — кулак входит. Волка, лося, ведмедя наповал, но мясо, однако, сильно портит. Если пулькой глиняной зарядить, как мы в детстве делали, замучаешься зубами скрипеть. Ешь и плюешься глиняными осколками. Може быть эланцев сподручно бить, а для охоты так…

Да и шарики самодельные через раз выстреливает, надо в лавке заряды брать. По мне старое дедово ружьецо было — самое милое дело. Хошь мелким камешком снаряди вместо дроба, хошь пулькой глиняной, — и точно, и убойно, и надежно.

— Странно, — подивился Конечников. — Я знаю, что «полтинка» может стрелять чем угодно, хоть гвоздями. И скорость у нее — дай Боже, вместо пушки можно пользоваться. Дома покажешь. Может и в правду, какие-то испорченные ружья вам подсунули.

За разговором телега взобралась на пригорок.

Поселок «космонаутов» лежал перед ними. Он сильно разросся. Первые блокгаузы, которые помнил Конечников, потерялись в череде уродливых строений.

Стандартные модули были дополнены кривыми пристройками из серых досок и кусков обшивки одноразовых транспортных контейнеров, в которые на Амальгаму доставляли блага цивилизации. Со стороны поселок выглядел сляпанным из подручного материала бомжовским куренем на свалке.

Сквозь видимость хаоса просматривалась стандартная имперская планировка с центральной площадью и исходящей с нее главной улицей, по местным меркам достаточно широкой, а главное, почти на всем своем протяжении покрытой теми же порезанными на кособокие куски ребристыми остатками контейнерной обшивки.

— С бодуна чекрыжили? — с усмешкой поинтересовался Федор, показывая на серебристые листы со следами термических разводов по краям, криво порезанные лазерным лучом.

— Да, могет быть — ответил брат. — Они тута не просыхают.

— А «горючку» где берут?

— Да хрен их знат. Привозят.

— Не ходили ваши «космонавты» в поселок за самогонкой?

— Не… С энтим строго. — Мужики их как встретят, так по сусалам.

— А они?

— Ну, и они, — пожал плечами Виктор, открыв рот, отодвинул пальцем губу, показывая отсутствие 2 верхних коренных зубов слева.

— А как же вы на ярмарку ездите?

— На ярманке вроде замирения у нас. Они не трогают, мы не трогаем.

— Хорошо…

Комментарий 13.

Неслышные шаги Вечности.

22 Апреля 10564 по н.с. 15 ч.23 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Рогнеда успела прочесть изрядный кусок текста, прежде чем Андрей составил ей компанию. Появление Живого Бога было громогласным и пугающим. Он возник позади девушки и разразился гулким, протяжным воем и замогильным хохотом привидения из детской визии.

Рогнеда подскочила от неожиданности. Пастушонок довольно рассмеялся.

— Что за идиотские шуточки? — зло спросила Живая Богиня.

— Ладно, не обижайся, — сказал Управитель, продолжая веселиться.

— Получишь как-нибудь, — пообещала ему она.

— Ну-ну… Попробуй, — на всякий случай пригрозил ей Управитель.

— И давно ты здесь? — поинтересовалась Ганя.

— Почти с начала присутствую, — ответил Андрей. — А ты не читала вечером, вопреки обыкновению.

— Тернавь кончилась, — с усмешкой сказала Живая Богиня.

— Да, без курева нельзя, — в тон ей ответил Пастушонок. — Особенно если читаешь о простом пейзанском быте.

— Глупый ты, Андрей, — заметила она. — Ничего не видишь.

— А что я должен был видеть? — поинтересовался Управитель. — Скучная, примитивная жизнь.

— А движения Вечности ты не заметил? — поинтересовалась Живая Богиня.

— Нет, я вот, все думал, как бы не уснуть, — пошутил Андрей. — Но боялся, что храпеть стану. Что ты там нашла от Вечности?

— Пьяный пакадур рассказывает о далеких мирах, напряжении битв и дает поиграть маленькому мальчику свой комп. Просто так, чтобы не доставал. Вроде бы банальное, незначительное в масштабах Вечности событие. Но за ним объятые пламенем звездные крепости берсерков и наши победа в войне с нечеловечески сильным противником…

Прекрасное движение жизни, утверждение принципа преемственности и последовательного развития.

— Так вот оно что… — поразился Управитель. — Никогда бы не подумал.

— Оттого ты просто куклодел, — заметила Живая Богиня, — что не видишь глубины происходящих событий и не обращаешь внимания на мелочи.

— Зато я могу заставить видеть это тебя, — серьезно сказал Управитель. — А это, пожалуй, главнее.

— Ну, будь по- твоему, — устало сказала Рогнеда. — Продолжим чтение.

— Как скажешь, — с усмешкой ответил Живой Бог.

продолжение.

На площади началось какое-то движение. Из казарм стали выползать люди. Издалека они казались карикатурно толстыми. Конечников сообразил что, скорее всего это партия монтажников одетая в рабочие костюмы 2 класса защиты.

— Не вовремя, — заметил он — 7 часов. На построение попали.

— Могет обождем? — предложил Виктор.

— Нет, — ответил Конечников, вытаскивая из карманов погоны с капитанскими звездами и крепя их на плечах.

Он достал кепку от «технички», застегнул на талии ремень с кобурой.

— Ишь ты, — прямо как космонаут, подивился Виктор, когда брат закончил преображение.

Копыта лося затопали по импровизированной мостовой.

По мере приближения издалека стал раздаваться хриплый начальственный рык, в котором очень скоро стали угадываться оскорбления и обещания всех чертей своим подопечным. Соло временами прерывалось анонимными выкриками из строя, сильней распаляющими командира.

Конечникову стало очень интересно увидеть это действо вблизи.

— Думаешь, успеем? — спросил он брата.

— Силен, бродяга, — ответил Виктор, прислушиваясь ко всем этим «грязным шакалам», «поганым свиньям», «выродкам», «тупорылым ублюдкам», вперемешку с матом и редкими вкраплениями нормальных слов, в основном технических терминов.

— Да, уж, — заметил Федор. — Интересно, в каком чине…

Командир оказался немолодым вторым лейтенантом строительных войск, одетым в термокостюм, более грязный и заношенный чем у Конечникова. Изящно выражающегося, пламенного оратора можно было бы назвать стройным, если бы не карикатурное кругленькое брюшко непонятным образом приделанное к поджарому, широкоплечему корпусу.

Было просто удивительно, откуда брался его неимоверно силы голос. Бедняга, багровея от натуги, грозил солдатам оставить их без порционов, увольнительных и заработка.

Телега почти въехала на площадь, как вдруг оба брата, привлеченные тихим, шелестящим звуком с неба подняли головы. Из низкого тумана опускалась черная размытая туша летательного аппарата. Виктор натянул вожжи, останавливая лося.

Нечеткий силуэт превратился в громадную чечевицу транспортной лодьи. Зажглись посадочные прожектора, превратившие хмурое утро в ярчайший полдень. Лодья погудела сигнальными сиренами и тяжело приземлилась.

— И чего стоим, мать вашу, — заорал командир. — Старшина Семенов! Организовать погрузку личного состава. Кто увижу на земле через 2 минуты — лично зубы вышибу.

Толпа ринулась по узкому трапу в нутро космолета. Не обошлось без происшествий. Оказалось, пока офицер распинался, кто-то из «шамотников» сцепил карабины фалов у соседей. Получилась свалка.

Напрасно второй лейтенант ругался, а командиры подразделений расцепляли неуклюжих увальней в тяжелых и толстых гермокостюмах. Куча мала выглядела комично, солдаты с удовольствием падали мягкими тюфяками друг на друга и делали вид, что совершенно беспомощны. Кутерьма закончилась только минут через десять.

От ругани второй лейтенант охрип и выкрикивал угрозы задушенным петушиным дискантом, чем еще сильней веселил подчиненных. Когда транспорт исчез в сером мареве, лейтенант погрозил напоследок кулаком, с облечением вздохнул и обмяк, расслабляясь. Злобная маска на его лице пропала.

Почувствовав взгляд, он снова напрягся и повернулся к Конечниковым. Увидев телегу, лейтенант хотел было сказать что-то резкое, но, разглядев человека, в погонах направился к нему.

— Здравия желаю, — приветствовал он капитана, отдавая честь.

Нормальный голос местного начальника оказался на удивление высоким, монотонным, скучным, словно звук ручной пилы по металлу. Хрипота лишь подчеркивала эту его особенность.

— Здравия желаю, — отреагировал Конечников, поднося руку к голове.

Ему в глаза бросилось, что лицо лейтенанта со слегка выпуклыми, воспаленными, печальными глазами очень напоминает морду старой больной обезьяны. «Мечтатель из заштатного гарнизона» — решил про себя он.

— Рановато прибыли, летуны, — с места в карьер начал строитель. — Не готов для вас объект.

— В смысле? — не понял Конечников.

— Ну не в поселке же вам жить. Участок не расчистили, колючку не натянули, ангары не поставили.

Конечников помотал головой.

— Я здесь в лечебном отпуске.

— Проблемой меньше, — строитель усмехнулся. — Кстати, вы уверены, что наш медик светило медицины?

— Климат здесь подходящий.

— Вот уж сказанул, — опять оскалился второй лейтенант. — Только ревматизм наживать — очень хорошо подходит.

— Да, наверное, — согласился Конечников. — Извините, мне некогда.

Он быстро козырнул, отвернулся, достал из телеги палку и тяжело зашагал к зданию с надписью «Амбулатория».

Через некоторое время Федор появился на крыльце. Сзади мелькнул белый халат медика, заталкивающего что-то глубже в карман. Конечников махнул рукой.

Телега подъехала. Вместе с братом они подняли деда. Тот вяло отбивался, ругая внуков: — «Оставьте меня, ироды эланские», очевидно приняв их за тех, кто не так давно едва не убил его.

Поняв, что из крепких рук не вырваться, он тонко завыл. Из безумных глаз потекли старческие слезы.

— Лешка, останься, — приказал сыну Виктор. — Лося постереги и телегу. Да наверх поглядывай, летают тут всякие.

— Хорошо батя, — обижено зыркнув глазами ответил мальчик.

— Э, так не пойдет, — попытался остановить их эскулап. — Так мы не договаривались.

— Молчи, медицина, — рявкнул на него Конечников, — распаленный борьбой со строптивым стариком. Я же сказал — деда первого.

Деда Арсения ввели в приемную. Увидев блеск инструментов и мигание огоньков аппаратуры, старик успокоился и дал себя усадить.

В тесной комнате было тепло, жестким дурнотным теплом, текущим с раскаленных пластин обогревателя. В спертом, душном воздухе, пахло лекарствами, мужским потом и каким-то неописуемым неуютом, который бывает в таких вот казенных времянках с тонкими стенами.

Дед, воспользовавшись тем, что его отпустили, треснул медика клюкой. Прапорщик медицинской службы ойкнул, согнулся, потом заорал благим матом — «Вон! И уберите своего психа придурошного! Сами его лечите!». Он ринулся к старику, чтобы выкинуть его из приемной амбулатории.

Конечников загородил деда, раскинув руки, стал оттеснять медика.

— Успокойся, Павел Петрович, успокойся. С меня причитается.

Он сунул купюру в карман халата.

— Хрен с вами, — устало согласился медик. — Пейте с Павла Петровича кровь за его доброту… Раздевайте пациента.

Виктор, преодолевая сопротивление деда, снял с него кожушок и рубаху. Старик снова тонко заныл, размазывая слезы по дряблым щекам.

Конечников, увидев деда без одежды, едва сам не заплакал. На худом теле с выпирающими костями виднелись две гноящиеся незарастающие раны, одна на животе и вторая чуть пониже ключицы.

— Еб вашу мать, — поразился фельдшер. — До чего старика довели.

Он решительно уложил деда. Небрежно осмотрел раны, сыпля медицинскими терминами пополам с матом. Руки его тряслись, а в глазах стояло тоскливое выражение.

— Бля, ты куда смотрел? — с досадой спросил он Виктора. — Это ведь вылечить — два пальца обоссать. Когда ты приходил?

— В утом годе, — ответил Виктор.

— Ну и чего сопли жевал, сказать не мог?

— Вы ж мне аптечку дали. Таблетки давал, мазями мазал, йодом прижигал, повязки прикладывал.

— Аптечку… — медик снова выругался. — Нихуя тут с аптечкой сделаешь.

Он извлек иньектор и ткнул деда Виктора в предплечье. Старик дернулся и снова заплакал. Потом обмяк, и стал заваливаться назад.

— Э, ты че сделал — то, — недоуменно- угрожающим тоном спросил Виктор.

— Нормально, — ответил Конечников. — Деда держи, укладывай.

— Сейчас мы старичка подлатаем, как новый будет, — успокаивая братьев, сказал медик.

Он небрежно кинул датчики возле свищей. Потом уронил несущие дуги с блоками регенерации, приблизительно, на глазок отрегулировав их положение, потыкал кнопки на пульте, быстро набросил на запястья пациента широкие прозрачные браслеты, затянул их ремешками и убедился, что на пульте загорелся оранжевый огонек.

— Витька, бегом в телегу, — скомандовал Конечников. — Харч неси.

Когда Виктор вернулся, автомат закончил сканирование и приступил к лечению. Блоки нашли правильное положение, опустились на телескопических штангах к телу.

Автоматические иглы, мягко подрабатывая сервоприводами вонзилась в вены старика. Кровь потекла по прозрачным трубкам.

— А че это вы делаете? — с подозрением поинтересовался Виктор. — Зачем это его обескровливаете?

— Это мы ему кровь чистим. Должна же грязь из ран куда-то уйти, — пояснил медик.

— Нормально, Витя, нормально, — успокоил его брат.

— Нифига себе нормально, — сказал он, с подозрением подходя к телу. — Кровь берете… В унутрех ковыряетесь. Прям как-то не по-людски.

Виктор присел, стараясь разглядеть блестящие, светящиеся штуки, которые двигались внутри раны.

— А как было — по-людски? — окрысился фельдшер.

— Через час дед будет как новый. Я много раз видел, как это делается, — сказал Конечников и предложил ему. — Это дело следует спрыснуть. Но сначала… Пробовал местный продукт?

С этими словами он протянул кринку медику. Тот с подозрением понюхал, потом залез пальцами, выловил огурец и, не удержавшись, с удовольствием сожрал, энергично чавкая.

— Вкусно, блин.

— Витька, налей ему нашей.

Виктор аккуратно, чтобы не раздавить взял мензурку и набулькал туда самогонки. Медик взял, и, предложив жестом обождать, вынул из шкафа с посудой парочку емкостей. Тем временем Виктор нарезал крепко просоленного сала и копченого мяса.

Мужики звякнули мензурками и выпили.

— За здоровье, — провозгласил медик. Потом добавил. — Крепкая зараза.

— Заешь, — предложил Конечников, показывая на ломтики сала.

Павел Петрович недоверчиво понюхал остро пахнущее угощение. Потом положил в рот и долго жевал.

— Смак, — наконец сказал медик.

— А то, — ответил Федор. — Все натуральное, свежее.

— И чего ваши бабы так мало этого добра на рынке продают? И «горючку»… Хоть и отдает сивухой, но и пьется легче, и не так болеешь после.

В дверь постучали. В приемной появился офицер — строитель.

— День добрый, Петрович. День добрый, уважаемые, — приветствовал он компанию. — Петрович, сердчишко разболелось, дай таблеточку.

— Возьми там на столике коробочка… Сам знаешь — какая. Недосуг мне, не видишь занят.

— Спасибо за заботу отец родной, — ответил строитель, причем нельзя было понять, издевается он или на самом деле благодарит.

— И много не бери, они у меня посчитаны, потом проверю.

Строитель проигнорировал его высказывание, лишь дернулся и покраснел от досады. Убрав лекарства в коробульку и запрятав глубоко в карман, второй лейтенант продолжил:

— А чего это вы дитенка на холоде под дождем держите? Вон он весь замерз, одни глазенки сверкают. Непорядок.

— А тебе чего Иван Федорович? — недружелюбно поинтересовался медик.

— Лося он караулит, — пояснил Виктор. — Мой ребенок, что хочу, то и поручу.

— Ты таблетки взял? Еще что-то надо? — совсем уже невежливо спросил медик.

— Жалко мальца, — ответил строитель. — Я солдата вызову. Пусть мальчишка в тепле посидит.

И не дожидаясь ответа, скомандовал в рацию: — «Галкин, дневального свободной смены с оружием бегом сюда». «А куда прислать-то?» — спросил голос из коробки.

— «Мать твою» — выругался второй лейтенант. — «К амбулатории, конечно».

— «Что я мысли читать научился», — невнятно прохрипел динамик, будто собеседник не вовремя отжал кнопку передачи.

— «Поговори у меня», — по привычке пригрозил строитель.

Через три минуты по импровизированной мостовой гулко простучали солдатские сапоги.

Второй лейтенант высунулся, проорал что-то в своей обычной манере про зубы и кичу до конца службы, потом позвал:

— Пацан иди сюда, погрейся.

Алешка, судя по всему, не сдвинулся с места, поскольку, второй лейтенант с другой, более грубой интонацией крикнул:

— Эй, ты что, оглох?

— А ты чего тут у меня командуешь? — поинтересовался медик.

— А то, что я тут всем начальник, не забывайся «кусок». Если я у тебя таблетки беру, это ничего не значит. Обойдусь я без твоих таблеток, но ты говнюк будешь по струнке ходить, — лейтенант подошел к столу и с вызовом уперся взглядом в глаза медика. Тот, хоть и неуверенно, но стал подниматься.

— Ша, Павел Петрович, — скомандовал Конечников, вставая сам и кладя руку на плечо медика, заставляя его сесть. — Ты сначала деда вылечи, а потом делай что хочешь.

Потом Конечников опираясь на палку, выбрался к дверям и поманил мальчика к себе.

— Иду, дядя Федя, — отозвался племянник.

— Дядя Федя, — поразился строитель. — Так ты местный, капитан?

— А что? — поинтересовался Федор.

— А фамилия твоя Конечников?

— Да.

Второй лейтенант схватил его руку и долго тряс, улыбаясь, заглядывая подобострастно в глаза.

— Ну, как же, — наслышаны, произнес он голосом, в который вплелись нотки искреннего восхищения. — Мы хоть и в медвежьем углу, но «Имперский вестник» читаем.

— И что пишут про меня в «Имперском вестнике»? — поинтересовался Конечников, сажая рядом ребенка.

— А ты что, не читал? — удивился второй лейтенант. — Во даешь… В прошлом году, в мае статья была.

— Я весь май в отключке пролежал на Алой в госпитале, — ответил он, старательно отрезая для ребенка кусок хлеба и укладывая сверху ломтик мяса. — Нам бы чайку, если можно, — попросил он медика.

— Хорошо, — ответил тот, поднимаясь.

Он протопал в глубину своей каморки и щелкнул клавишей автоматического кипятильника.

Строитель с раздражением взглянул на хозяина амбулатории.

Потом снова обратил на Конечникова свои глаза больной обезьяны, в которых все сильнее разгорался огонек обожания и какой-то непонятной, странной веры.

— У нас этот «Вестник» в лавке пачками лежит. Хочешь купи, хочешь — так дадут, — помолчав, строитель добавил — Такие суки эланцы, однако.

— Иван Федорович, ты это, типа, выпить хочешь? Присаживайся, наливай, — недовольно выдал медик и добавил. — «Вестник» он читает…

— Чтоб ты понимал, клистирная душа, — в предвкушении выпивки, не стал усугублять второй лейтенант. — Это понимать надо. Ведь героизм подлинный. Два эланских тяжелых крейсера одним ударом…

— Человек едва оклемался — таким же ворчливым тоном, маскирующим издевку, вставил хозяин амбулатории. — А ты ему напоминаешь. Не ровен час дурно станет… Ума палата.

Было видно, что медику, также как и строителю до капитана Конечникова и его племянника не было никакого дела, они сводили какие-то свои давние счеты.

Даже если бы приезжий капитан упал в обморок, стал биться в припадке или мальчишка насмерть замерз на улице — это стало бы лишь козырем в их разборке.

— Господа, вы пить будете или продолжите лаяться? — поинтересовался Конечников. — Витька, наливай.

После второго «залпа», стройбатовец пришел в благостное расположение духа и по своему обыкновению грубо и оскорбительно приказал, чтобы послали свободного дневального в лавку за журналом.

Получив желаемое, он проглотил из заветной коробочки пару пилюлек, залил все самогонкой и начал вслух читать, поглядывая временами на Конечникова, словно не веря, что сидит рядом с героем, человеком о котором пишут в главном издании вооруженных сил империи:

«Пушечные линкоры эланцев, которые во время боя держались тени, теперь, зная, что никто не сможет им противостоять, вышли на арену сражения. Мощнейшие планетарные пушки, подлое оружие, запрещенное Конвенцией Семи держав, стали расстреливать орбитальную станцию. Их высокоскоростные снаряды легко пробивали поля и броню обреченной космокрепости.

Последние защитники деметрианского форпоста доверили жизнь и свободу своих жен, детей, тяжелораненых товарищей и самой наследницы престола командиру лучшего гиперпространственного крейсера — разведчика капитану Федору Андреевичу Конечникову, уроженцу планеты Амальгама в далекой окраинной системе Ярисс.

Капитан Конечников повел сквозь рои обломков и обстрел неприятеля в безопасные сектора санитарный транспорт с ранеными и гражданскими.

Но эланцы приготовили еще одну смертельную ловушку. Когда казалось, что все уже позади, показались два свежих вражеских „Тондро“.

Тяжелые крейсера противника прижали маленькие кораблики к самому краю смертоносных астероидных полей Альбигора и потребовали сдаться на милость победителя.

Один из эланских монстров дал предупредительный выстрел, повредив санитарный корабль. Казалось, что уже ничего не спасет оставшихся один на один с подлыми и вероломными врагами.

Команды обеих кораблей приготовились к последнему бою, выбрав с честью погибнуть, но не сдаться. Тогда храбрый капитан Конечников применил новую, неопробованную тактику, разработанную лучшими стратегами флота его величества князя-императора, противопоставив огонь и маневр тупой мощи ощетинившихся жерлами пушек бронированных эланских громад.

Он выпустил ракеты в один из крейсеров, превратив его крошево пылающих обломков, и таранил второй корабль, добавив к силе удара энергию маршевых двигателей звездолета. Луч поляризованного вакуума, даваемый тяговыми эмиттерами двигателей, как бритвой рассек тяжелый крейсер врага.

Эланского разбойника не спасли ни защитные поля, ни броня, ни крупнокалиберные, плюющиеся огнем скорострельные орудия.

Наш крейсер-разведчик тоже был поврежден, многие члены команды были ранены. Но храбрые космолетчики спасли от позорной мучительной смерти в лапах эланских палачей своих беспомощных товарищей, женщин, детей и наследницу престола княжну Александру»…

Второй лейтенант замолк, посмотрел на окружающих, словно проверяя их реакцию.

Собравшиеся молчали. Конечников хотел было сказать, что большей чуши он никогда не слышал, но его остановил взгляд ребенка, полный немого обожания и гордости за своего героического дядю. Виктор, который лучше всех знал своего брата, нахмурился, видя выражение его лица.

Авдеев, каким-то шестым чувством угадав, мысли заезжего капитана, предложил готовому продолжить чтение строителю:

— Ты таблетки самогонкой не запивай. От них и так крышу сносит.

— Что бы ты понимал крыса амбулаторная — в сердцах ответил тот. — Была бы моя воля, таких, как ты, к стенке бы ставил. Там наши геройски гибнут, а ты тварь окопался. Торгуешь освобождениями от работ и наркоту толкаешь.

— На себя посмотри, — парировал медик.

— Да что с тобой говорить. Есть благородные, храбрые, преданные Отчизне люди. Спасибо, капитан, — обратился он Конечникову. — Благодаря таким как ты, я знаю, что есть настоящая жизнь, полная подлинного героизма… А тут гниешь в захолустье. Изо дня в день рутина, тупые солдаты и такие вот, как эта падаль, сволочи.

Второй лейтенант перегнулся через стол и влепил пощечину медику.

— Прапорщик Авдеев — вы подлец. Можете выбирать оружие. Я полагаю, капитан Конечников согласится быть моим секундантом.

Офицер попытался вытащить из кобуры пистолет, но вдруг рухнул на пол, а через мгновение провалился в забытье.

— Передоз, как бы не окочурился, — сказал медик, с досадой и злостью потирая ударенную щеку. — Проспится, ничего помнить не будет. Мартышка вонючая, сучонок. Ишь развалился.

Авдеев со злостью пару раз пнул второго лейтенанта по ребрам, затем, поглядев на своих гостей, сказал:

— Ну и хули смотрим? Витек, подсоби. Давай его на вторую койку. Надо ему кровь прочистить. Гикнется — скандал будет.

С помощью Виктора, Павел Петрович пристроил своего обидчика ко второму медавтомату.

Налепил автоматические инъекторы ему на руки, плюнул в лицо. Затем вернулся и тяжело опустился за стол.

— Налей, приятель, — попросил он Виктора. — Сердце зашлось из-за говнюка.

Он поднял мензурку, и торопливо бросив — «ваше здоровье», влил в себя дозу крепчайшей самогонки.

Повисло тягостное молчание. Медик нервно закурил, поглядывая на индикатор хода работ на мониторе. Сквозь тонкую стену времянки было слышно, как пофыркивает лось, и топает подкованными сапогами постовой, переминаясь с ноги на ногу.

Конечников взял журнал и стал читать статью о героической гибели четвертой эскадры и базы «Солейна». Он морщился, кривился, усмехался, пока не дошел до страниц, где под заголовком «Вечная память погибшим за Родину», окруженные траурными лентами в виде стилизованных императорских штандартов, шли имена тех, кого перемололо в жестокой мясорубке у звезды Карина.

Его взгляд пробежал по знакомым фамилиям и редким фото, выдернутым из личных дел, пока, наконец, не дошел до записи «капитан Авраам Исаак Кинг, старший интендант». С крохотного снимка, на него улыбаясь, смотрел Абрашка, еще молодой, сразу после выпуска.

— Гуталин, дурак, дурак черномазый, — помимо воли вырвалось у Конечникова. — Что же ты не нашел меня?! Все со своими принципами носился…

Он вдруг со всего размаху треснул кулаком по столу и отвернулся, стирая с глаз непрошенные слезы.

Люди молчали, стараясь не смотреть друг на друга, и лишь один Алешка тихо, как тень передвигался от прибора к прибору, изучая мигающие индикаторы на панелях.

Динамики медавтомата негромко пискнули.

— Нате, получите, — сказал фельдшер, открывая замки опорных дуг. — Столько лекарств на вашего старика угробил, вы представить себе не можете. На одного — целых 2 баллона регенератора ушло.

— Добавить? — спросил Конечников.

— Нет, — ответил прапорщик. — И деньги, которые дал, тоже забери. Военнослужащим и членам их семей обслуживание бесплатно.

Медик сунул ему купюры обратно.

— Забрать, так забрать, — пожал плечами Конечников. — У нас там кое-чего из харча осталось. Возьми. Обратно вести примета плохая. Алешка, будь добр…

Он указал глазами племяннику в сторону двери. Мальчик с готовностью кинулся выполнять просьбу дяди.

— Спасибо, — поблагодарил Авдеев.

Медик помог донести носилки со стариком до телеги. Они с предосторожностями уложили спящего деда, накрыли дерюжкой.

— Он теперь пару дней проспит, — проинструктировал он. — Дырок на нем больше не будет, а вот вернется ли к нему рассудок — один Бог ведает. Будет буянить, колите успокаивающее. Не стесняйся, звони в любое время. Теперь давай ты.

— Нет, не сегодня, — подумав, отказался Конечников. — За стариком присмотр нужен.

— Ну, как хочешь.

Медик положил в телегу пакет с ампулами и иньектор, написал код персонального вызова.

Конечников кивнул.

— Давайте прощаться, — предложил медик.

— Ну, бывай, Павел Петрович. Большое спасибо.

Федор пожал Авдееву руку.

Затем медик простился с Виктором и Алешкой. Телега захромала на своих кривых колесах по импровизированной мостовой.

Прапорщик медицинской службы Авдеев вернулся в свое душное царство, догоняться презентованной ему местной самогонкой.

Братья стояли на крыльце и курили глядя на закат.

Ярисс садился за деревьями. Наступали долгие, кристально прозрачные сумерки. Небо было чистым, только у горизонта задержались серо-золотистые облака.

Словно и не было хмурого, дождливого утра и дня, насквозь продутого налетающим сразу со всех сторон ветром. Погода налаживалась.

— Гляди, брат, — сказал Виктор. — Завтрева будет ясно.

— Только холодно.

— То лучше, — помолчав, ответил Виктор. — Так эта мокрятина достала. Помнишь, каки стояли в енто время морозы годов двадцать назад. Снег скатеркой белой лежал, мы маленькие на снегоступках хаживали, в снежки игрались.

— Климат меняется. У деда в летописи написано, что в тот год когда я родился холода доходили до 30 градусов. А век назад было все 60.

— Да ладно, нашел чегой вспоминать. Ты Федька в деда пошел знать, такой же синоптик-летописец. Помнишь, небось, как тебя Синоптиком задразнивали?

— А тебя Зюзей.

— Ну, енто когда малой был, — не стал обижаться брат. — Вот гляжу я на тебя и не верю, что ты там побывал.

Виктор указал в сторону заката.

— Побывал, брат.

— До сей поры не верю, что тама по-правде что-то есть, — признался Виктор.

— А как же, — усмехнулся Конечников. — Если подняться километров на тридцать, это примерно столько, сколько до старых выработок, небо станет темно-фиолетовым. Криона, которую, мы пока не видим, покажется среди других звезд. Продолжив подьем, мы достигли бы дальней орбиты, где над радиационными поясами висит гигантская подкова недостроенного телепортатора, иначе говоря, кольца нуль-транспортировки. Потом подошли бы к Крионе, спутнику Амальгамы.

Если мы продолжили бы двигаться в ту сторону, то через сто тысяч мегаметров мы долетели бы до Арисса.

— Погодь, брат, мега ентот твой, сколько-то будет?

— Тысяча километров.

— Во блин… Дохуя получается

— Много, Витя. Свет от Арисса до Амальгамы доходит минут за семь. А от звезды Яр, центра империи, свет до нас идет 7 тысяч лет.

— Как же ты там летал? — поразился Виктор.

— Через телепорт. Раз и там.

— Как енто? — Виктор был совсем сбит с толку.

— Как тебе объяснить… — задумался Федор. — На самом деле все близко. Есть единая субстанция, сила, которая проявляется в виде гравитации, света, электричества, сгущаясь, образует планеты и звезды. Она наполняет все вокруг, вернее образует и связывает. Чем слабее связь, тем слабее притяжение, слабее приходит свет, тем с меньшей скоростью может двигаться тело в пространстве. Кольцо нуль-транспортировки на мгновение устанавливает сильное, прочное сцепление с местом, куда нужно попасть. И корабль оказывается там, где надо, буквально за один шажок.

— А… — сказал Виктор. — По тону чувствовалось, что он ничего не понял. — Я не про то гуторю. Как же так? Чего ж така несправедлива жизня.

— В смысле?

— Нынче вы могете таки чудеса творить. Наловчились как в сказках, перепрыгивать от звезды к звезде, лечить от хвороб всяких.

А отчего ничего не изделали, чтобы не было войнов, чтобы люди не гибли люто?

Выходит все без толку, все как попрежь. Как при царе Горохе брань вели мечами и луками, так и продолжаете, только таперча на звездных лодьях. Жжете, увечите и измышляете, как лучше жечь и увечить. Даже как лечить, я мыслю, выдумали, чтобы было кого жечь и убивать.

Виктор отвернулся и полез за новой сигаретой.

— А почему «вы»? Разве не мечтали мы с тобой в детстве свалить «рогатую камбалу»? Разве не говорил об этом наш дед? Разве не думали все наши пра — прадеды? Вся летопись проклятиями эланцам исписана.

— Так то ж мы думали, а они иделают, — не нашел ничего лучшего ответа Виктор. — Прочел я енту книжицу, котору подневольный космонаут в халупу медицинску старшому начальнику принес.

— А, «Имперский сплетник», журнал. Знал бы ты, как все на самом деле бывает… — с досадой сказал Конечников.

— Шо, брешут писаки? — с надеждой спросил брат.

— Врут. Но на самом деле, все гораздо хуже.

— А зачем? Кому енто надоть?

— Кому? — Конечников зло усмехнулся. — Тому, кто нашу смерть ест и пьет, кому наша смерть — как сладкая коврижка. Правителям нашим. Если бы не это, они давно бы ответили за все свои «добрые» дела. А так они мостят ложь на ложь и заставляют других признать это правдой.

— Но зачем? — поразился и испугался брат.

— Власть, деньги, сила.

— Но зачем?

— Наверное, чтобы у них было, а у других не было.

— Разве ж так можно? Разве нельзя по-другому?

— Можно, — поколебавшись, ответил Конечников. — Давным-давно людей было немного. Все делали машины. У каждого было все, что ему нужно. И не было нужды людям воевать друг с другом.

— Ты стал дедовы сказки пересказыш, — усмехнулся Виктор. — Так не быват.

— Бывает…

— Не… — замотал головой Виктор. — Не могет того быть.

— А ты представь, что это правда.

— Мыслю я, что не только за хавку и барахло людишки друг друга колотить будут.

— Верно, — заметил Федор. — Не только… За власть или просто силу проявить. Только надо ли? Все есть…

— От ты ж… Не знаю, что б я делати бы стал, — Виктор почесал в затылке. — Взглянуть не пристально, если, то — лепота. Ничего делать не надоть, пахати не надоть, сеять не надоть, в лес за зверем ходить не надоть. Руку протянул — харч, другую потянул — самогонка. Отросток взлетел — только подумал, и готово дело, баба теляшом. Ей тоже мести не надо, стряпать не надо, за дитями смотреть не надо. Об одном, поди, и думает, как на елде попрыгать. Ты думаешь то лепота… А я мыслю — скучно это. Не протянул бы долго. Тоже не по-людски, не по совести. Добывать все это надо, трудиться. Умению свою, руки прикладывать. А иначе, зачем это все? Как тогда радоваться и гордиться своим добром, если у трудника и у лодыря все одинаково?

— А никак, — ответил Конечников.

— Это как жа? Такого и быть не должно, жить то зачем тогда, — запальчиво произнес Виктор.

Лицо у него побагровело, ладони сжались…

— Две с половиной тысячи лет так жили.

— Откуда тебе Федя про то знать? — более спокойно спросил Виктор.

— Читал про то, — ответил Конечников.

— Был дед Арсений — летописец, стал Федор — летописец, — со вздохом ответил брат. — Было, прошло, однако. К лучшему, по разумению моему. Зачем голову забивать.

Конечников подумал, что если бы он добавил про то, что люди были лишены возможности проявлять свои чувства и рожать детей, как требовала их природа, то Витька бы просто кинулся в драку. А то, что они променяли удобство и спокойствие на короткую жизнь полную болезней, лишений и опасностей, брат воспринял бы как само собой разумеющееся.

— Может ты и прав.

— Скажи, Федя, раз ты все знаш, — зачем вы космонауты к нам пристали? Чей-то вам надо, что вам там в своем далеке не сидится? Там бы и космонаутством своим промышляли.

Конечников не стал заострять внимание, что Виктор отнес и его к «космонаутам».

— Витька, погляди на те холмы, — показал он за Гремячку, где виднелись остатки старых гор. Вот за ними лежит в земле руда, без которой ни компрессита, ни бальдурита не сделать.

— Каку бальдуру изделать? — не понял Виктор.

— Помнишь, у деда нож был? Тяжелый, прочный. Точило его не брало, в огне закалки не терял, даже камешки прозрачные с Гремячки, алмазы которые, царапал.

— Как же не помнить, знатный был нож.

— Так он из компрессита, это материал так называется. Из него броню делают для кораблей. А если к нему генератор подключить, то материал такой крепости делается, что листок в папиросную бумажку толщиной становится прочней стальной плиты в три пальца.

— Ебическа сила… — вырвалось от удивления у Виктора. — А как енто так?

— Он ячейки, как у сетки рыболовной образует. Так эти ячейки у себя внутри энергию от генератора накапливают.

— А без него обойтись можно? — с надеждой поинтересовался Виктор.

— Нет, — ответил Конечников. — Этого материала даже в астероидах очень мало. Нужно сто тонн перелопатить, чтобы грамм получить.

— О, как, — размышляя, произнес Виктор. — А скажи, брат, много там ентой руды лежит?

— Километров на пять вглубь, и Бог знает на сколько вширь. Концентрат. Можно прямо в плавильник.

— Этак от нас до скончания времен космонауты не отстанут, — подвел итог Виктор. — Для них енто цельно богачество. А нам шиш на постном масле. Разроют все тута, Гремячку загадят, дыма, пыли, шума понаделают. Зверье уйдет, просо расти не будет. Спасибо, что сказал, брат, надо отсюда подаваться туда, где ентого добра отродясь не бывало. Эх, жизня… А я дом построил, думал сам буду жить, детки мои, внучата.

— А может и пронесет. Может они с того конца копать начнут. Или придумают, как без него обходиться.

— Черта с два, — в сердцах сказал Виктор. — Пойду деда проверю.

Дверь негромко скрипнула. Виктор молниеносно развернулся, распахнул ее тяжелое полотно и обнаружил там Алешку, который подслушивал разговор.

— А ты, чего здеся делаш? — грозно спросил Виктор у сына.

— А я по нужде, — ответил мальчик.

— Мал ты таки разговоры слушать, пацан, — строго сказал Виктор. — Узнаю, что сказывал кому, выдеру по первое число и неоднократно.

Алешка кинулся вниз, гремя безразмерными валенками, надетыми на босу ногу.

Во дворе звякнула цепь, это из будки вылез Крайт, проверяя, кого несет, на ночь глядя.

Конечников вздохнул и вернулся в дом. Он чувствовал легкую досаду. В тайне он надеялся, что Виктор иначе воспримет рассказ о давно прошедшем времени Князя Князей.

«Что можно ожидать от закостенелого мужика» — подумал он, ныряя под холодное одеяло. — «Завтра начну мантру для деда читать».

Конец 18 главы

Глава 19 ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ НАКАНУНЕ ЯРМАРКИ

ОМ ТРАЙАМБАКАМ ЙАДЖААМАХЭ…

Конечников произнес эти слова в очередной раз, чувствуя, как тело отзывается на эти странные звуки старинной алхимии бессмертия, пришедшие из незапамятной древности. Прохладный жидкий огонь, одновременно свежий и обжигающий стал светом перед закрытыми глазами.

Комментарий 14.

Вечер нереального мира.

22 Апреля 10564 по н.с. 20 ч.34 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Закончим на сегодня? — предложил Управитель.

— А ты устал? — поинтересовалась Живая Богиня.

— У меня дела, — сказал Пастушонок. — Не одна ты у меня.

— Что, целый гарем? — поинтересовалась девушка.

— Типа того, — с усмешкой ответил Андрей.

— Ну и катись, — сказала Рогнеда.

Живой Бог прошелся взад и вперед. Остановился, глядя на нее.

— Забавно Колыван излагает, доходчиво. Чувствуется рука мастера. Жаль, что был он не с нами.

— Доставил хлопот мужичок.

— Таких как он лучше иметь в друзьях, — и добавил. — А мантру им давать — опасней, чем автомат дикарю.

— Это верно, — сказала Рогнеда.

— Ты говоришь об этом так спокойно? — поразился Управитель. — Ты ведь в этом виновата.

— Тебе лишь бы кого-то сделать виновным, — зло ответила Рогнеда. — Кто мог знать? Я выполнила все стандартные процедуры.

— И что, на Совете тоже будешь про процедуры рассказывать? — спросил Пастушонок.

— А что тебе за радость — выносить это на Совет? Охота выслужиться перед Большим Боссом?

— Нет, — ответил Управитель. — Но знай, что в любой момент мне может этого захотеться.

— Это ты уж сам решай, — с деланным спокойствием заметила девушка.

— Ладно, пока. Мне и вправду некогда.

Управитель двинулся к своему кораблю. Вдруг равнина стала бездонным морем без конца и края, наполненным пронзительно — голубой водой. Управитель сделал шаг и провалился с головой.

Он вынырнул на поверхность и был накрыт водяным валом, поднятым его крейсером, который как утюг пошел ко дну.

Звездолет Живого Бога стремительно уходил в пучину с открытыми люками, оставляя вырывающиеся на поверхность гирлянды крупных, блестящих бриллиантовым блеском воздушных пузырей. Андрей выматерился и дал мысленную команду кораблю.

«Дракон» всплыл, подняв его на свою черную, лоснящуюся спину.

Живой Бог огляделся. Рогнеды нигде не было видно.

Платформа падала в глубину. Свет давно сменился чернильным мраком, а девушка продолжала сидеть неподвижно, глядя в одну точку перед собой. Купол энергощита тихонько потрескивал, сдерживая громадное давление водяного столба над ним.

Управительница не обращала внимания на это. Судя по скорости погружения, спасательная капсула, которая создавала приемлемые для тела условия во время безумных экспериментов Живой Богини, ушла на десятки километров в глубину.

А бездна и не думала кончаться. Вода стала вязкой как сироп. Скорость погружения замедлилась.

В сжатой громадным давлением жидкости плавали распотрошенные тела, с привязанными к ногам камнями. Тысячи, десятки тысяч, сброшенные болотной шаманкой топкую бездну за время проведенное на Мороне, вперемешку со всеми лишенными жизни по вине Управительницы.

В темной, похожей на желчь жидкости кишели огромные многометровые черви, дергая зубастыми пастями парящих в воде мертвецов.

Капсула миновала слой раскромсанных трупов. Живая Богиня, которая видела во многих диапазонах, включая ультрафиолетовые и инфракрасные лучи, мягкий рентген и продольные волны среднечастотного диапазона, перестала различать что-либо внизу.

В вечной ночи, придавленной страшным гнетом сотен километров водной толщи, сновали какие-то громадные, смутно угадываемые твари. Ниже была только темнота.

Генераторы поля просто выли от нагрузки. Капсула решительно воспротивилась дальнейшему погружению и остановилась, сигналя индикаторами о достижении предельной глубины. Рогнеда продолжала неподвижно сидеть, ожидая неизвестно чего.

Вдруг в глубине возникла искорка света. Через бесконечно долгий промежуток времени она стала силуэтом до боли знакомого корабля. Управительнице показалось, что под куполом барка она видит едва различимую, крошечную фигурку, которая машет ей рукой.

Корабль — призрак созданный памятью растаял в темноте.

Живая Богиня вздохнула, и дала команду на всплытие. Когда капсула прошла слой мертвецов, Рогнеда изменила реальность, снова оказавшись на равнине под вечно безоблачным небом. Она вернулась в свой дом на Деметре и наскоро перекусив, отправилась спать.

Утро.

22 Апреля 10564 по н.с. 13 ч.01 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Яр, солнце Деметры неспешно двигался по небу. Его сияющие лучи силились пробить плотные шторы спальни княжны Рогнеды Громовой.

В это время деметрианского года их силу ничто не сдерживало. В разреженном воздухе практически отсутствовали пыль и влага. Тропическая иллюминация сочеталась с полярным морозом, который осадил на поверхность всю воду. Искрящиеся снега планеты лишь усиливали непереносимо яркий свет звезды.

Управитель появился тихо. Он бесшумно возник в углу спальни и застыл, сканируя сонный полумрак комнаты. Ганя спала, разбросав рыжие волосы по подушке, чему-то улыбаясь во сне, трогательно беззащитная, притягательная, вызывающая желание.

Ее сон был крепок. Она не услышала, как Пастушонок подошел к ней, вглядываясь в лицо, потом окликнул по имени.

Мужчина аккуратно прикоснулся к плечу, легонько потянул одеяло вниз, открывая тугую грудь Живой Богини.

Девушка улыбнулась, сказала: — «Данька перестань», оттолкнула его руки, накрылась и отвернулась от Управителя, продолжая сон.

Андрей подошел к окну, раздвинул шторы на ширину ладони. Расчет оказался точным. Луч света попал на лицо Рогнеды. Веки девушки дрогнули, и она открыла глаза.

Некоторое время Управительница была во власти сна, потом ее благостная улыбка сменилась гримасой скуки:

— Ты опять врываешься ко мне, — холодно сказала она. — Пошел вон. И не смей больше врываться.

— Извини, я беспокоился, — ответил Живой Бог. — Мне показалось, будто ты ушла в иные реальности, оставив здесь только пустую оболочку.

— Все это ерунда, — заметила Живая Богиня. — Если бы это было можно, я бы давно вернулась во время, когда все вы были мальчиками на побегушках при Князе Князей… А сейчас — проваливай, я не буду при тебе одеваться. Приходи через 2 часа.

Живой Бог поспешно исчез.

Управительница точно знала, что Андрей никуда не уйдет и останется подглядывать. Это входило в планы бессмертной ведьмы. Молодое, красивое тело — прекрасный аргумент в играх с мужчинами. Сейчас, когда Пастушонок все еще колебался, подстраховаться было кстати.

Рогнеда поднялась, подошла к зеркалу, разглядывая свое отражение. Подняла руки к волосам, любуясь линией груди, придирчиво оглядела ноги и руки. Улыбнулась девушке в зеркале. Та ответила ей сияющей юной улыбкой. Довольная результатом, Живая Богиня накинула халат и отправилась завтракать. Это Андрею было неинтересно, и он отправился по своим делам.

Управитель проявился несколько раньше, чем она ему приказала.

За мгновение до его прихода, Ганя почувствовала знакомый гнилостный запах болот Морона.

Эта вонь ассоциировалась у нее с Пастушонком после того, как по его милости она попала на Богом забытую, дикую планету и провела там целые эпохи.

Но сейчас одолеть своего врага бывшая императрица не могла. Оттого ей оставалось ждать, терпеть и привлекать в жизнь мало-мальски пригодное для продвижения в необходимом направлении.

Именно это качество позволило ей стать лучшим преобразователем Реальностей. Виртуозное владение этим ремеслом, позволяло ей выживать среди людей, которые с удовольствием отправили бы ее коротким путем в нирвану, но терпели за редкостный дар и пользовались услугами Живой Богини.

Рогнеда улыбнулась Управителю, когда тот вошел малую гостиную.

— Кофе будешь? — спросила она.

— Не откажусь, — ответил он, протягивая букет темно-красных роз. — Это тебе.

Андрей протянул Рогнеде цветы.

— Какая прелесть, — сказала девушка. — Спасибо.

Она подошла к Управителю, взяла розы и поцеловала его. По ее команде в комнату влетел робот — андроид и занялся подарком. Живая Богиня стала хлопотать возле гостя. Набежала целая команда робослуг с подносами, на которых стояли чайники всех размеров, турки, спиртовки, сахарницы, вазочки с печеньем.

Девушка сварила Управителю чашку кофе и уселась напротив. Управитель долго, с преувеличенным выражением блаженства на лице, хлебал ароматный напиток из крошечной чашечки.

— Великолепно, — сказал он. — Спасибо, Принцесса.

— Да ладно тебе, — с улыбкой, показывая, что ей нравится похвала, ответила девушка.

— Я порой думаю о том, что хотел бы каждое утро пить кофе, приготовленный тобой.

— Ты меня в экономки или в жены зовешь? — спросила Управительница.

— В жены, — собравшись с духом, ответил Андрей.

— Печальная перспектива, — иронически заметила она.

— Отчего? — искренне удивился Живой Бог.

— В этом качестве я немного стою, — отозвалась Рогнеда. — Я капризная, взбалмошная, ленивая. Меня содержать и развлекать надо.

— Это того стоит, — заверил ее Управитель.

— Праздник вечной любви быстро заканчивается. А крючья в зале Совета — будут всегда, — печально ответила девушка. — Счастливый Живой Бог не боец.

— Кстати о крючьях, — серьезно заметил Управитель. — Неизвестно, кто будет командовать руками, которые их держат.

— Это угроза? — совсем по-другому, неласково и напряженно спросила Управительница.

— Нет, Принцесса, — это скорее мечта.

— Тогда точно я тебе не по карману, — с улыбкой заметила Рогнеда.

— А ЕМУ ты тоже так говорила? — зло спросил Управитель.

— Он — другое дело, — с улыбкой заметила Живая Богиня.

— Жаль, что ты так считаешь, — сказал Пастушонок. — Пойдем, продолжим наши исторические изыскания. Может тогда ты осознаешь, как мало тебе осталось до осуждения в зале Совета.

— А что, там дальше нарисован мой смертный приговор? — поинтересовалась Управительница.

— Может быть, — заметил Андрей.

— Ну, пойдем, — со вздохом согласилась Живая Богиня. — Вечно ты меня пугаешь. А потом оказывается, что все не так страшно, как тебе представлялось.

— Не на этот раз, — отрезал Управитель.

Вскоре они сидели в павильоне для чтения и на экране плыли строчки текста.

продолжение.

— Дядя Федя, ужинать пора, — прервал его занятия племянник. — Мама Тома сказала, чтобы ты к столу шел.

— Спасибо, Алешка, — ответил Конечников. — Через минуту буду.

Он немного посидел, наполняя избытком энергии клетки тела, уравнивая потенциал и размешивая небесную энергию с энергией внутри себя.

Ему вспомнилось, сколько копий было сломано вокруг чтения мантры. Пока дед не понимал, зачем бубнит внук мудреные слова, все было хорошо. Но только старик Арсений узнал — начались придирки и капризы.

Дед ругался и кряхтел, лез с разговорами, жаловался на кошмары, лишь бы внук не читал над ним древнее заклинание бессмертия. При этом он не отпускал золотой медальон ни на секунду, прижимая его обеими руками к груди.

Конечников как-то объяснил старику, что представляет собой эта украшенная драгоценными камнями золотая линза.

Дед устроил истерику, обвиняя его во всех смертных грехах, потом, отойдя, согласился, что выздоравливает он поразительно быстро, но приписал все чистому амальгамскому воздуху и радости от возвращения домой «непутевого внука».

Конечников оценил хитрый ход, и стал читать мантру в сарае. Тома с тех пор диву давалась, как захиревшая от забот криворукой хозяйки скотина стала выздоравливать и поправляться.

Старик прекрасно знал, чем занимается внук, но не показывал вида. Когда дед Арсений поправился настолько, что стал самостоятельно передвигаться, он на целый день уходил в большой дом возиться с правнуками, оставляя пятистенку в распоряжение внука.

Под эти воспоминания Конечников поднялся, накинул тулупчик и отправился обедать.

Он вышел из дедовского дома на двор. К нему размашисто подбежал Крайт, ткнулся в ладонь холодным носом. Конечников с удовольствием погладил собаку, сказав: — «Привет Крайтушка. Вот, кушать иду».

Пес наклонил голову набок, заглядывая в глаза. Федор достал из кармана заранее приготовленный сухарик из армейского рациона и Крайт с жадностью сгрыз угощение. Конечников пошел дальше, а собака, получив желаемое, снова вернулась в будку.

На улице стояла та же погода, что и в день его приезда, только сейчас по всем приметам было видно скорое наступление весны. Деревья больше не выглядели безжизненными чурками. Чувствовалось, что в мокрых и холодных древесных стволах пришли в движение живые соки.

Конечников поднялся на крыльцо, вошел в дом. Прошел через темные сени, наполненные стылой прохладой, и протопал в горницу к теплу печи, вкусным запахам домашнего хлеба и щей.

Тамара крутилась у печки, племянники сидели за столом в ожидании ужина. Старшая дочь Виктора, Дуня на правах младшей хозяйки стыдила братьев, которые не на шутку разошлись, выясняя, кто может сегодня сидеть рядом с дядей.

Младший сын Виктора, Коля, точная копия отца в детстве, пытался отстоять свое право слезами и хныканьем.

— Дядя Федя, — заканючил он. — Скажи Лешке…

— Это мое место, я его занял, когда дядю пошел звать, — отрезал Алексей.

— Ничего ты не занял, — готовясь пустить в ход главное свое оружие — рев, заканючил четырехлетний Коля.

— Кто плачет, того в космонавты не возьмут, — как бы между прочим сказал Конечников.

— Ты понял, хныкалка? — сказал Алексей, сталкивая с лавки младшего брата.

— Дуня, а вот Лешка дерется, — младший побежал к сестре, подвывая на ходу, и готовясь разрыдаться в голос.

— Лексей, оболтус, — подражая Томе, отреагировала Дуня, девочка 13 лет, по местным меркам почти невеста, — пошто ребенка бьешь?

— Если вы все не успокоитесь, ничего рассказывать сегодня не буду, — пригрозил Конечников. — И завтра на ярмарку не возьму.

Дети мгновенно унялись.

— Что за шум? — спросил Виктор, выходя из-за занавески. — Кому подзатыльник дать?

— Не надо. Ребята сами разобрались…

— Ну и ладноть, — сказал Виктор. — А то, что про вас дедушка подумает.

Из-за занавески раздались тяжелые, шаркающие шаги. В проеме показался дед Арсений. Он шел медленно, тяжело, но без палки.

— Деда, зачем встал? — спросила Тамара. — Я бы принесла.

— Спасибо Тома. Я с вами посижу.

— Подожди, Витька, наш дед скоро за девками бегать будет, — заметил Федор.

— Да ладно тебе внучек, — с улыбкой ответил дед. — Это ваше дело молодое.

Он сел, нашарил что-то под рубахой, подержал, отпустил, обвел глазами собравшихся за столом, призывая к тишине. Потом прочел «Отче наш», перекрестился и полез черпаком в миску с супом.

После ужина и обычной рассказки на ночь, то есть истории из «космонаутской» жизни, дети были отправлены из-за стола.

— Ну, мужики, не тяпнуть ли нам? — спросил Виктор, потирая руки.

— Вам бы все пить, окаянным, — в сердцах сказала Тамара.

— Не бузи, жана, — нагибаясь и легонько шлепая Тамару по заду, сказал Виктор. — Давай нам сальца для закуси, первача, да и сама садись. Думать будем.

— А чего-й думать, — произнесла она, гремя чугунками в печи.

— Ты чей-то злая сегодня? — подивился Виктор. — Гляди, — жизнь налаживается. Деда вон, спасибо брательнику, на поправку пошел. Новый год скоро. А там как молодая травка выйдет, корова купим дойного. Молока будет море.

— Что коров, что лосицы, — недовольно сказала Тамара. — Все одно, мне заниматься. Не подойду я к этой страсти. Была я у Пантелея. И как только евоная жана с ним управляется… А кричит — то как, прямо уши закладат. Как заореть свое: «Му-ууу», так хоть беги.

— Мы книжку сначала купим, как коров разводить и содержать, — успокоил ее Конечников.

— Ладноть. Могет хоть енто Витьку мово вразумит. А то уперся — «Коров, коров».

Тамара пошла в погреб. Вернулась оттуда с куском сала, кругом копченой колбасы и наполовину пустой осмериковой бутылью самогонки.

— Чей так мало, жана? — поинтересовался Виктор.

— А что завтра ты на ярманку повезешь? — окрысилась Тамара.

— Там же у тебя 3 ведра заготовлено, — поразился Виктор.

— Неча самогоновку в себя лить, — отбрила она, — здоровье свое пропивать.

— Ладно, Витька, для нас нормально, — сказал Конечников.

— Откуда ты знаш. Вон можа и деда с нами выпьет.

— Не откажусь, — сказал старик, ловко распиливая колбасу.

— А вот тебе бы не надо, — возразил Федор. — Только-только ведь оклемался.

— А я чуть, чтобы вкус вспомнить.

— Ну, будем здоровы, — сказал Виктор, разлив пойло.

Он сначала чокнулся с дедом, потом с братом, потом с женой, соблюдая известный ритуал, и с жадностью потянул стакан ко рту. Остальные, чтобы успеть, впопыхах столкнули стаканы, и выпили вместе с ним.

— Хорошо пошла, зараза, — довольно сказал Виктор. — Спасибо Томочка. Знатная у тебя самогоновка выходит. Стряпня, конечно, так себе, но вот самогоновка…

— А ты сам готовь, — ничуть не обидевшись, посоветовала она. — А я буду только самогоновку гнать. Бабы Дуни дом под нее пустим. Бражки много надо будет, чтобы первачу накапать, сколько космонауты просять.

— Эт мы подумаем, — оборвал ее Виктор. — Давай лучша все тут прикинем, что будем к Рождеству куплять.

— Дуньке кожушок надоть, — сказала Тамара. — Девка большая, а ходит в рванье.

— Так енто Иван Соломонов делат, то не на ярманке.

— Яму надоть харч давать, — скис Виктор.

— А вы ему денег дайте, — посоветовал Федор. — Рублей пять — семь.

— Ишь ты, прям как космонауту, — подивилась Тамара. — Перебьется. Таки деньжищи…

— Я прикинул, — продуктами дороже выйдет.

— А возьметь? — спросил брат.

— Куда он денется… — отозвался Конечников.

— И не хлопнуть ли нам снова? — предложил Виктор, плеская прозрачный как слеза первач в новые стеклянные стопки.

— Давай, Витюня, — предложил дед, — выпьем за твоих деток замечательных, моих правнучат.

Снова звякнула посуда.

— Спасибо Томочка, — поблагодарил жену Виктор. — Усладу сердца гонишь.

— А как жа. У меня с детства к ентому таланыт, — довольно ответила раскрасневшаяся от выпивки тетка.

Очень скоро все изрядно набрались.

Тамара отправилась спать. Даже выпив, она осталась туповатой, совершенно неженственной бабой — лошадью для работы, которая мужика и к себе допускает лишь для того, чтобы тот мог выпустить пар и не ходил налево.

— Расскажи Федя, вы энтого, как его там, «Праду», поймали? — попросил Виктор, когда они остались в мужской компании.

— «Прайдо Элано», — поправил его он. — Сколько можно рассказывать…

— Так ведь деда не слышал.

— Расскажи, внучок, — попросил дед Арсений.

— Ладно, — ответил Конечников и нахмурился, вспоминая. — Они убивать нас пришли. Перепрыгнули, в систему звезды Карина, спрятались в поясе астероидов. Поставили на каменные глыбы двигатели и двинулись не таясь. Сколько они там отсиживались — один Бог знает.

— А ты вроде не так рассказывал? — встревожился Виктор.

— Это вся история с самого начала. 14 февраля с космокрепости, на перехват с Базы вышла наша 4 эскадра. Трое суток спустя, наша эскадра была поймана в ловушку и взорвана безо всяких потерь со стороны эланцев.

— Вот суки, — покачал головой брат. — А что в ентой книжице писали… Какой бой описывали… Срамота.

— Как это взорвали? — не понял дед. — Неужто так можно?

— Бах, и нет… Наши дуболомы не ничего не заподозрили, тем более что эланские «Тондро» на их глазах расстреляли одного нашего разведчика и пустились в погоню за вторым. Эскадра ринулась спасать кораблик сквозь астероидные поля, — и напоролись. Взрыв был очень сильным. Все линейные рейдеры и крейсера сгорели, не сделав ни единого выстрела по врагу.

— Разве ж это по-людски?

— Война, деда.

— А дальше чего было? — спросил старик.

— Скаут 2801, за которым гнались, успел передать про гибель эскадры. А потом и его тоже добили. Если бы не он, на Базе бы ничего не узнали.

На скауте был геройские парни, хоть командир был гадский. Хотя о мертвых только хорошее… Вот уж не подумал бы никогда, что буду обязан жизнью Никитке Симонову. Ладно… — продолжил Конечников, встряхнув головой. — Спалив корабли эскадры, эланцы почти не сомневались в победе. Как показали дальнейшие события, у них было много подлых сюрпризов кроме этого.

Из мобильных сил на Базе остались только не до конца отремонтированный броненосец и 12 крейсеров-разведчиков.

Мы с горя напились, устроили по себе поминки заранее. Нас накрыли, думал — расстреляют, но Бог миловал. Никого не наказали. Мне даже очередное звание присвоили.

— О, это по-нашему, — засмеялся Виктор. — Давайте и мы жахнем.

Мужчины выпили.

— А чего дальше было? — поинтересовался дед.

— На предельной для орудийной дуэли дистанции, космокрепость открыла огонь по эланской эскадре. Они ответили. Но их орудия главного калибра были слабоваты против планетарных пушек «Солейны».

— Что у вас тож были запрещенны пушки?

— А то. Понятно, что «Имперский сплетник» об этом обстоятельстве стыдливо умолчал. Наши канониры сожгли тяжелый крейсер и серьезно повредили пару линкоров. Но ребята на второй эскадре «бессмертных» оказались не лыком шиты.

Эланцы снова разыграли астероидную карту. Они не стали подставляться и просто пустили пару астероидов в Солейну. Им удалось ударить по касательной.

Обломки градом застучали по наружной броне, плазма сожгла локаторы и уничтожила эмиттеры поля.

Станция горела, рвались накопители, вспыхивали реакторы. Под эту дуду им удалось подойти очень близко, ведя в поводу все те же управляемые астероиды.

«Прайдо Элано», лидер эскадры, стал отбивать сообщение, предлагающее сдаться в плен и отдать великую княжну. На кораблях начались волнения, люди не хотели умирать за дочку Тупилы.

Конечников не стал рассказывать все правды про «Омегу».

— А как вам удалось спастись? — поразился Виктор. — Ты мне про это не рассказывал. Полтора месяца живешь, каждый день байки травишь, а про главное молчишь.

— Эх, Витька, — сказал дед. — То же тебе не сказки в журнальчике.

— Когда эланцы пришли к «Солейне», — продолжил он, чувствуя болезненное удовольствие от возможности поделиться, тем, что долго носил в себе — мы ответили им тем же, расстреляв их же бомбы — астероиды. Оказалось, что они вели их в боевых порядках. Глупость с их стороны…

Поджарили почти всех. А «Прайдо Элано», поскольку был парламентером, вместе с адмиралом раньше всех попал под разделку. Я по нему первый ракету пустил.

— Слышал деда? Это тот самый «Прайдо Элайно», который у нас тут побывал и дел натворил. Сквитался Федор с ним за все, что он, сволочь тут изделал.

— Так вишь, — они сами в переплет попали, — вставил дед.

— Дык и я не знал, — ответил Виктор. — Федор, он хитрый, рассказывал про то, как «Прайду» замолотили ракетами, но молчал как рыба, что они сами погибали. Я думал — лихо налетели, как в «Вестнике» пишут и раздавили гадов…

— Эх, если бы…

— Так выходит, вы в парламентера стреляли, — подивился дед.

— Стреляли, — с досадой ответил он. — Не до сантиментов. Они первые Конвенцию нарушили, они наших раненых живьем на части резали… Они вот чего сделали с 4 эскадрой… А нам, что утереться и сделать вид, что все в порядке?

— Страсть какая, — вздохнул дед. — До какого озлобления и ненависти человек дойти может…

— А дальше чего было? — спросил Виктор, с удивлением и глядя на брата.

— Пара тяжелых крейсеров убежала от нас, и потом мне пришлось встретиться с ними один на один. У эланцев был сюрприз, козырь в рукаве… «Сучки», пушечные линкоры с планетарными пушками.

После попадания ее снаряда остается двадцатикилометровый кратер, плюющий магмой из мантии на сто километров вверх.

— Нихрена себе, — поразился Виктор, силясь представить себе это.

Но было видно, что в голове планетного жителя все это никак не укладывалось. Дед переменился в лице и незаметно осенил себя крестным знамением.

— Они расстреляли крепость, наш последний линкор и крейсера разведчики. Но, если верить радиоперехвату и сами погибли. Одну «сучку» долбанул «Князь Иван». Другую, видимо, затрепали скауты. Но Бог его знает. Мой «2803» повел санитарный корабль с ранеными к кольцу нуль-транспортировки. Связные сообщения с космокрепости просто не доходили. Только мат, крики, призывы о помощи. Потом все кончилось.

— О, как… — потрясенно сказал Виктор. — Значит, пришли, убили всех и сами погибли?

— Типа того. Но наши злоключения на этом не кончились. У Альбигора наш конвой ждали два тяжелых крейсера, припаленных в свалке у орбитальной станции. Они спаслись лишь потому, что последний уцелевший линкор пожертвовал собой и таранил наш транспортник с ракетами.

— О, как? — поразился Виктор. — Люди ли вы, космонауты? Зачем так?

— Я теперь и сам не знаю, — ответил Конечников.

— Ну, сказывай дальше, — нетерпеливо сказал Виктор.

— А дальше очень мало чего было, — продолжил он. — Был бой, меня ранило.

— А что, все было как «Вестнике» прописано?

— Почти… Будут теперь наши кормой вперед на таран ходить и гибнуть за хрен собачий.

— А чего, наврали? — поинтересовался брат.

— Наврали, — ответил Конечников. — И антенну я сбил, чтобы думали, будто готов транспортник сжечь, лишь бы он врагам не достался.

— Мудрено как — то все выходит, — подал голос дед. — Что-й, они бешеные?

— Не знаю, — ответил Конечников. — Есть версия, что мстили за Гало. Это такая эланская планета. А кроме того на станции великая княжна была.

Он решил не говорить всей правды даже деду. Зачем лесным жителям знать про лучевой аннигилятор.

— А что княжна? — удивился дед. — Неужто из-за девки? Сам — то веришь?

— Слабо.

— А что с Гало? — продолжил спрашивать старик.

— Крейсера нашей эскадры при атаке верфей на ее орбите уронили на Гало 4 эланских линкора. Короче, получилось так, как когда-то и нашей Амальгамой. Ядерная зима, 500 миллионов зажаренных и замороженных эланцев. Не специально, просто так вышло.

— Дед, ты понял? Страшно конечно, — потрясенно произнес Виктор. — Но ведь есть, есть на свете правда. Наши деды и прадеды верили, что придет этот день, день расплаты. Ты, я надеюсь, в этом поучаствовал?

Эти слова Виктор произнес с гневным торжеством и надеждой.

— Да, — ответил Федор. — У меня скауте оставалась одна ракета, на которой не работал двигатель. Так эту дуру я в трюм «Эстреко» загнал и сам целым остался.

Дед еле слышно вздохнул и печально опустил голову.

— Как бы я хотел бы быть на твоем месте, — произнес Виктор.

— Меняюсь, — с усмешкой сказал он, бросив взгляд на ноги.

— Заживет, — хлопнул его по плечу Виктор.

— А зачем вы на Гало пошли? — спросил дед.

— Они наши верфи на Тэте спалили. У нас другого выбора не было. Они и так нас теснят, а без новых кораблей деметрианскому флоту конец и империи конец.

Старик совсем сник.

— Как же так можно, — с досадой сказал он. — Колотите друг друга, а люди страдают.

— Дед, ты чего? — поразился Виктор. — Есть на свете справедливость. Сколько лет мы в пещерах Хованских прятались? Поделом, тварям!

— Так — то оно так, — вздохнул старик. — Но ведь люди же. Бабы, ребятишки, живность разная. Чем же они виноваты?

— А чем виноваты были люди на Амальгаме? Разве не мечтали наши прадеды, коптящиеся в горе, чтобы отомстить? И не ты ли сам нас учил, что нет человека гаже эланца?

Разве не оне убили Аленушку и тебя, старого дурня, чуть не кокнули? Что теперь ты старый другое заблеял!? — распалился Виктор.

— Внуки мои милые, — грустно сказал дед. В его глазах заблестели слезы. Он опустил голову и продолжил глухо: — Мальцы мои… Много я с той поры думал. Не знаю, что и сказать теперь…

Да говорил я, да писал и мой дед и прадед, про то, что придет однажды день и найдется человек на Амальгаме, который заставит заплатить эланцев за то, что они тогда сотворили. Но теперь не знаю…

— Дед, по моентому разумению, ты перепил малость, — сказал Виктор. — Укладайся-ка ты в постель, завтра вставать рано, на ярманку.

— Нет, не перепил, — ответил дед Арсений. — Придут снова эланцы. И не просто придут. На этот раз явятся, чтобы жестоко мстить за своих. И нет конца этому. Как детей растить? Или сразу в гору прятаться?

— Ладно, деда, пойдем мы тебя спать положим, — предложил Виктор, поднимаясь.

Проводив старика, братья остановились покурить на крыльце.

— Ты знаешь, по-моему, деда просто спужался, — сказал Виктор.

— Испугаешься тут, когда такие страсти рассказывают, — в раздумье произнес Конечников. — Я вдруг подумал, как нормальные люди отнесутся к таким рассказам. Я военный человек. Нам есть чем отбиться и на чем при случае убежать… А вот каково быть таким как дед? Как они глядеть на небо и молиться Богу, чтобы на этот раз пронесло, и вон та самая звездочка не оказалась новой «рогатой камбалой»?

— Оне Алену убили, душу мою сничтожили, — со стальной убежденностью произнес Виктор. — А без Алены мне ни дом, ни дети, одна только самогоновка.

Терять мне неча. Пусть оне поплачут. Мне больно, а им больней. Вот за то я тебя брат и уважаю, что выписал им приговор с процентиями.

— Помалкивай о том, что слышал, — попросил Федор. — Вот не знаешь как лучше. Красивое вранье про героизм или голая, страшная правда.

— А на кой ты про эти дела деду стал сказывать?

— Не знаю, — честно ответил он.

— А потому, что и ты шатаешься, не знаешь, правильно ли. Ты такой же как деда. Одно слово — Синоптики.

— Это правда, брат. Много у меня было времени подумать, когда на койке больничной лежал.

— А ты не думай, — усмехнулся Виктор. — А думать припреть, наливай и пей.

— Не только это меня беспокоит.

— А что окромя того твою душу космонаутскую тревожит? — поинтересовался брат.

Федор достал сигарету и, тяня с ответом, стал мять ее длинную, черную гильзу, начиненную отборным, эланским табаком.

— Говори, коли собралси, — теряя терпение, сказал Виктор.

— Помнишь, ты мне про карточку рассказывал? Та, за которую давали какую-нибудь дребедень?

— Не, не дребедень… — возразил брат. — Цельно ружо можно было выменять.

— А какая цена у того ружья?

— Рублев 30. А кроме того к нему материю, давали, струмент, нитки. В хозяйстве все сгодится. Всего на полсотни будет.

— А что бы ты сказал, если узнал, что цена этой карточке десять тысяч?

— Брешешь, — Виктор аж отшатнулся.

— Вот те крест, — произнес Конечников, как бывало раньше, осеняя себя крестным знамением.

— Братуха, обожди, — сказал Виктор. — Схожу, проверю, цела ли.

— А заодно и принеси, — напутствовал его Конечников. — Покажу, что в ней ценного.

Виктор вернулся быстрее, чем мог себе представить Конечников. Из дома донесся плач разбуженного Николеньки и сердитая воркотня Томы, про оглашенных мужиков.

— Вот оне, — произнес Виктор, крепко и бережно сжимая в лапах кусочки пластика.

— А ну дай одну.

— А зачем? — опасливо поинтересовался брат. — Не испортишь?

— Дурак ты Витька. Стал бы я тебе тогда про десять тысяч говорить?

— И верно… Чего это я… — недоумевая самому себе, произнес брат, с трудом разжимая пальцы.

— Давай, не ссы. Из серии — невероятно, но факт.

— Ты чего, шутишь, что-ли? — разочарованно сказал брат. — А я-то поверил, купился. И в правду, че в ней такого ценного. Разве что пластмасс.

— Да, она мало чего стоит… — ответил Федор. — Здесь. А вот здесь… Смотри внимательно.

Конечников поднес карточку к считывателю браслета. Раздался сигнал. Загорелся дисплей, больно ударив привыкшие к темноте глаза.

— Пресвятая Богородица, — произнес Виктор и забористо выругался. — По глазам… Ты ведь знал.

— Знал. Потерпишь. На экран смотри.

— Креди… кредит… А — «кредитная» — наклоняясь к светящемуся окошку, прочитал Виктор, от натуги непроизвольно хватая себя за голову и проглатывая от волнения окончания слов. — Кредитная карта цен… централь… резер… банка. Какая банка?

— Короче, это кредитная карточка. По ней можно деньги получить. Сумму видишь?

— Ебить твою налево, — от неожиданности вырвалось у Виктора. — Десять тыщ рублев. Десять тыщ рублев. Мы богатые, Федька.

— Подожди, — оборвал его Конечников. — Все ли карты у тебя?

— А вон ты про что… — завелся брат. — Обвели меня вы космонауты вокруг пальца, как недоумка малого. Не, я пойду ее обратно стребовать. Я ему морду набью, ироду.

Виктор рванулся было к калитке, но видя, что брат не пытается его остановить, встал. Крайт, выскочив из конуры забренчал цепью и глухо, басовито залаял, поддерживая хозяина.

— Далеко собрался?

— А ты, умнай, — сказал Виктор и снова выматерился, отвернув голову. — Тебе и горя мало. Все вы ироды такие. Нет, чтобы брату помочь.

— А что ты сделаешь. Сейчас, ночью, один. Да тебя даже в поселок не пустят.

— А ты на что? — поинтересовался брат.

— Я? Тут криком ничего не добьешься — заметил Конечников. — Ты это, не ори. Весь хутор перебудишь. Утро вечера мудренее.

Виктор вернулся. Взял сигарету, закурил.

— Кулаками пойдешь махать, загремишь в цугундер. А там тебя быстро угробят, чтобы молчал. Списки видел? Сложи теперь деньги. Вот и прикинь теперь елду к носу. То видать не просто местный интендант решил на кусок хлеба с маслом заработать. Там начальство повыше замешано.

— Я мужикам скажу, так они порвут космонаутов, — со злой убежденностью ответил брат. — Прикинь, кто все свои карточки просрал.

— Да кто им даст, — в раздумье сказал Федор. — Поселок им штурмом не взять.

— Можа и не взять, но к нам в лес оне больше не сунутся. А как сунутся, так и вперед ногами выйдуть.

— По нынешним временам партизанствовать обходится себе дороже. Пригонят абордажных десантников и привет. Они когда тернави курнут, быстрее крыс бегают и силы делаются неимоверной. Только мелькнет, — а ты с кишками наружу лежишь. Стреляют влет без промаха и бьются пока живы.

— О как… — призадумался Виктор. — А тернав это что?

— Тернава — травка такая, пакостная, вроде ганджубаса. Ее еще дрянком называют, — Федор, присел на крыльцо, закурил, сосредоточенно вдыхая дым и выпуская его вверх. — А по моему разумению, на то и было рассчитано. Мужики узнают, придут биться.

Начнется стрельба. Вам для этого и ружья продали, чтобы кого-нибудь из космонавтов подстрелили. А после этого с чистой совестью можно прислать две роты обкуренной десантуры и зачистить поселок под ноль. А тем нашим, кто выживет, веры не будет никакой. К ним типа с добром, а они — убивать.

— Так и что делать то? — приуныл брат.

— Скажи, Вить, хватит здоровья у мужиков пару дней в округе подежурить?

— А зачем? Чай лутче не станеть…

— Есть у меня одна задумка. Помнишь про великую княжну?

— А как же. А не брехня?

— Нет. Может она подсобит.

— Можа и пособит, коли не забыла.

— Да не должна, — в раздумье сказал Федор. — Есть у нее мысль относительно меня. Но это все равно, что просить помощи против черта у дьявола.

— Не опасно?

— Не опаснее чем сейчас. Выбора нет.

— Как знаешь. Тебе решать, как со своими бабами разбираться. — Виктор помолчал, потом спросил. — А мужики-то зачем? Коли не выйдет, что будет? Звали тебя Синоптиком, а прозовут Пустобрехом.

— Не выйдет, так недолго будут обзываться. Не беда… Главное то, что, если мы начнем жаловаться, нам бошки снимать придут. А в нашем гарнизоне бойцов всего четверо: два калеки, пацан, да ты, лапотник.

— Ох, ебит твою мать, Федька. Голова. Обо всем подумал.

— Короче, как хочешь… Деньги предлагай, самогонку, жратву, но главного не говори, чтобы не пошли они на поселок космонавтский с дубьем и ружьями.

— Троих человек достаточно? — спросил Виктор. — Генку Строева, Пашу Колядкина, толстого Мишку Колбасыра.

— Ишь ты… Маленькие — орлами были. А сейчас как?

— Нормально. Справные мужики. Не богатеи, но и не бедуют.

— Витька, а может ну эту затею к лешему? — спросил Конечников. — Подстрелят кого из детей…

Виктор помолчал, поглядел с крыльца вниз, по сторонам.

— Нет, братан. Даже если мы откажемся, они-то все равно свою задумку выполнять. Можа раньше, можа позжей, — тяжело сказал он. — А вот тебя точно отседова не выпустят живым. Нахрена им головная боль.

— Ладно, давай… Делать нечего.

— Я с утречка с ними договорюсь, — сказал Виктор. — Ты не ходи, а то заломять втридорога.

Конечников вошел в маленькую, закопченную горницу старого дома. По глазам резанул огонек свечи.

— Кто там? — спросил дед. И сам же ответил. — А, это ты, Федечка.

— Я, деда. Ты чего не спишь?

— Нет, внучек. Уснешь тут.

— А что так?

— Я вот думаю, что не оттого эланцы наизнанку выворачивались, что им надо было поймать одну девку, пусть наследницу императора. Там что-то кроме того быть должно.

— Умный ты дед, — помолчав, сказал Федор. — В корень смотришь. За эту штучку из лаборатории космокрепости эланцы целую эскадру положили. Они до последнего боролись, за ее обладание этой машинкой. Они даже готовы меня были отпустить, лишь бы я отдал.

— А что это было? — поинтересовался дед.

— Скажу лишь, что оружие. А больше не спрашивай.

— У наших оно осталось? — с надеждой спросил старик.

— Да.

— Ну, слава Богу. Ложись спать Федечка. Завтра вставать рано.

— А ты?

— Я посижу.

— Ладно. О чем слышал, не пиши, тайна это, — предупредил Федор, понимая, что дед его все равно не послушает.

Ночью Конечникову приснилась Лара. К утру он почти не помнил, но чувство того, что все будет хорошо осталось.

Он проснулся бодрым и здоровым, точно не пил вчера. Нынешняя жена Виктора в самом деле была знатной мастерицей. Ее умению делать горячительное, позавидовал бы и Васька Стрельников.

Стояло серое утро. С неба опять падала какая-то гнусная морось… Туман закрывал верхушки деревьев. Конечников почистил зубы и обтерся холодной водой.

Не зажигая огня, в зыбком свете, льющемся из окошек в горнице, мужчины наскоро позавтракали. Сонная Тома, молча подала на стол и отправилась в спальню, досматривать сны.

Виктор с сыном пошли запрягать лося, а он, пользуясь минуткой, забежал в старый дом. Быстро натянул термокостюм, нацепил погоны, вставил в салазки держателя орденскую планку, подпоясался портупеей с кобурой и накинул сверху полушубок местного дубления. Дед собирался, складывая котомку провиант на дорогу. Он был так сосредоточен на процессе, что даже и не заглядывал в открытую дверь комнаты старшего внука.

— Деда, — спросил Федор, когда собрался. — А где твои старые железки?

— Надо то чего, Федечка? — поинтересовался старик.

— У нас накопитель был.

— Какой такой накопитель? — не понял дед.

— Та штука, которой мы дверь раньше припирали, чтобы не закрывалась, когда печка дымила.

— А эта то… — сказал дед. — Пойдем, внучок, покажу. Тута он лежит.

Дед Арсений вывел его в сени и указал на старый бочонок, который спрятался за кадушками с квашенной капустой, пустыми ульями и прелой мешковиной.

— Выкинуть жалко, — сказал дед. — Иногда для чего сгодится.

Накопитель валялся посреди гнутых и ломаных гвоздей, треснутых подков, обкатанных водой округлых голышей с речки и другой дребедени. Накопитель, как и в сонной грезе, был завернут в ветхий пластиковый лист древней газеты.

Со снимка смотрел одетый в старый эланский мундир полковник Томский. Подпись гласила, что это адмирал Антонио Гито, начальник штаба регул-императора.

— Чего нашел-то? — полюбопытствовал дед. Увидев фото, он покачал головой. — Личность у него знакомая. Не вспомню только…

«Ты же сам мне сказал», — пронеслось в голове Конечникова.

Старик виновато посмотрел в глаза внука и пошел прочь.

— Федька, чего копаешься? — донесся с улицы голос брата.

Конечников покрутил в руках блок накопителя, отметив, что корпус цел, разъемы тоже, значит, есть шанс, что на платах памяти устройства целы и записи. Нужно только найти переходник, который бы связал его компьютер и этот старинный агрегат.

Он помнил, как во времена курсантской юности, эти устройства выбрасывались на помойку во время наведения порядка в кандейках и «гадюшниках» запасливых интендантов.

— Дядя Федечка, — сказал Алешка, распахивая дверь, — ехать пора.

— Идем, — отозвался Федор.

Он аккуратно положил раритет обратно в кучу и пошел за племянником.

Дорога тянулась удивительно долго. Алешка сначала восторгался по поводу поездки, но чувствуя настроение взрослых умолк. Дед дремал, Виктор сосредоточенно курил сигарету за сигаретой, пытаясь успокоить стискивающий желудок страх, а Федор размышлял о том, как пути Управителей Жизни пересеклись с его семьей, и что нужно сделать, чтобы им всем выйти живыми из этой передряги.

Ярмаркой назывался истоптанный сотнями ног грязный пустырь неподалеку от центральной площади. Телега в проулок и прямиком покатила к амбулатории.

— И виду не подавай, — на всякий случай вполголоса предупредил Конечников. — Всех спалишь…

— Петрович, — осторожно поскребся в дверь Виктор.

— А, Витька… Заходи, — пригласил медик. Увидев Федора, он приветствовал его. — О, какие люди. Здравия желаю, Федор Андреевич.

— Благодарствую, — произнес Виктор, протискиваясь в дверь.

Федор вошел следом. Медик удивленно посмотрел на зипун, в который был обряжен капитан Конечников, но решил, что так тому удобней и вопросов задавать не стал. После второй серии приветствий и рукопожатий медик перешел к делу.

— Привезли?

— А как же, — ответил Виктор. — Как условились.

— Хорошо, — сказал медик.

— А о чем мы договорились, помнишь? — поинтересовался Федор.

— Однако… Это будет стоить дорого.

— Сколько, Петрович?

— По сто рублей за аппарат.

— Это недорого, — заметил Конечников. — А про мою особую просьбу не забыл?

— Федор Андреевич, ну без ножа режешь, — начал медик.

— А вот не далее как в прошлом году, вы сами оружие продавали за копейки. Вы тогда, говорят, целый контейнер со «стволами» налево пустили.

— Так тож были «полтины» бестолковые. А ты чего просишь?

— То и прошу. Мне «полтинки» не нужны. Для чего ручная пушка, к которой зарядов не найдешь? Мне нужна десантная «десятка». Маленькая, компактная, мощная. Три, — поправился Конечников. И кивнув головой в сторону телеги, добавил. — А то ведь сам все выпью.

— И где ты, твое благородие, этому научился? — вздохнул Авдеев..

— Сам то за них, сколько хочешь?

— По 500 целковых за каждый.

— 200 хватит.

— А зачем тебе боевое оружие? — вдруг опомнился медик.

— Тома винокурню открыть хочет, — пояснил Конечников. — Любителей халявы вокруг много будет. На всякий случай, чтобы обороняться.

— Ну, если для этого… За тысячу 3 «ствола» отдам. И боезапас…

— По рукам.

Авдеев сходил в кладовку, гордо именовавшуюся медицинским складом и выволок оттуда 3 грязных мешка стандартной армейской расцветки.

— В этом — показал он, — дистилляторы. В этом «стволы», в этом заряды. Будут спрашивать откуда взял — меня не впутывай. Откажусь от всего.

— «Машинки» новые?

— Муха не сидела, — с гордостью ответил прапорщик.

Конечников внимательно осмотрел подаватель, магазины, реактор и блок привода, каждого автомата, не вынимая оружия из мешка.

Он извлек стопку толстую денег и отсчитал запрошенную сумму.

— Много даешь, — заметил медик.

— За самогонку с Виктором сам расплатишься, — ответил Конечников. — У меня своя торговля, у него своя.

— Ну, как скажешь, — ответил тот.

— Тому порадуешь, — ответил на недоумевающий взгляд брата Федор, когда они простились с крайне довольным медиком. — Давай, трогай.

Телега отъехала от амбулатории, направляясь проулками обратно к ярмарке. Конечников внимательно проследил, не наблюдает ли фельдшер за ними и даже проверился по эфиру, не было ли передачи со служебного переговорника. Все было чисто.

— Самое время навестить почту, — с усмешкой сказал Конечников. — А перед тем в лавке кой-чего купить. Останови.

— Нашел время запасаться, — буркнул Виктор.

— Федь, а что за страсть вы таку в телегу положили? — поинтересовался дед. — Тяжеленная.

— После скажу, — ответил ему Конечников. — То очень хорошая будет штука.

— А коли нас с ней прихватят? — мрачно поинтересовался Виктор, — пока ты будешь шляться. Что я скажу? Что на дороге нашел?

— Ну, тогда сразу объезжай проулками и становись с той стороны у почтового отделения.

Выражение лица Федора изменилось, став непреклонно-волевым, раздраженно-усталым.

Алешка, с испугом посмотрев на дядю, непроизвольно отодвинулся.

— Приехали, — сказал Виктор. — Ну, давай, брательник.

Конечников распахнул тулуп и энергичной походкой уверенного в себе человека отправился к почтовой конторе. Он вошел в пункт связи расположенный в типовом блок-модуле, таком же как и амбулатория и с порога крикнул:

— Дежурный! — Срочный межпланетный по военной связи. Бегом!

Ефрейтор, который поднял голову на шум, увидел орденскую планку и кобуру с пистолетом под расстегнутым тулупчиком местного производства. Погонов не было видно, а лицо связисту не запомнилось из-за низко надвинутой на глаза форменной кепи. Стандартное выражение наглого превосходства, столь обычное для обращения командиров к нижними чинами отбило всякое выяснять личность посетителя. Человек, не дожидаясь ответа, прошел в кабинку для переговоров и оттуда крикнул:

— Чего копаешься?!

Связист рассудил, что с посетителем лучше не связываться, благо без пароля тот не выйдет на автоматический коммутатор Сети. А офицер явно его знал, раз говорил и действовал так уверенно.

— Сей момент ваш бродь, — ответил он, включая аппаратуру.

Конечников закрыл дверь и достал заранее приготовленную визитную карточку великой княжны. Нажал на кнопку вызова.

На экране высветилась заставка с просьбой ввести пароль. На долю секунды все замерло. Сердце Конечникова перестало биться… Но через мгновение, на медальоне Управителей вспыхнул маленький красный огонек, и на мониторе терминала выскочило сообщение, что связь установлена.

Сердце, словно компенсируя краткую остановку, заколотилось так, что он почувствовал, как дурнотный комок поднялся к горлу. Тяжелыми, непослушными пальцами Конечников набрал номер.

Долю секунды устанавливалось соединение, потом некоторое время спустя по берггласу экрана поплыли строчки: «Вызываю абонента». По истечении минуты загорелась другая надпись: «Вызов переадресован». Экран мигнул, и всю его плоскость заняло лицо Александры.

Изображение было немного искажено короткофокусной оптикой браслета связи. Сначала ему показалось, что наследница раздета.

Конечников, не отрываясь, глядел на матовый глянец свежей, поразительно гладкой, словно полированной кожи девушки, ее плечи, точеную шею, копну слегка вьющихся волос цвета красной меди, освобожденных от сложной и строгой придворной прически.

Лицо девушки было освещено красно-оранжевым, закатным светом, играющим на завитках густых, блестящих волос, изгибах влажных, сочных губ и в глубоких, изумрудных омутах глаз.

За головой Александры виднелась сплошная масса темной, тропической листвы зимнего сада. Слышалось журчание воды и пение птиц. На лице Александры было спокойное, благостное выражение, в уголках губ пряталась улыбка.

На краткий миг он забыл обо всем, кроме чудесной красоты девушки. Ему остро захотелось оказаться рядом с ней, в этом далеком саду, где под легким ветерком колышутся листья неведомых деревьев.

Увидев непонятного, странно одетого человека, княжна нахмурилась.

— Кто это? — недоуменно спросила она.

— Это я, Ваше Высочество. Капитан Федор Конечников. База Солейна. Группа конвойного сопровождения при 4 эскадре Его Величества князя — императора.

— А, Федор, — узнала его девушка. — Ну зачем ты так официально… Боже мой, что на тебе надето. Прямо пейзанин.

Александра рассмеялась своим чудесным серебристым смехом.

— Местная форма одежды, — сказал он, наклоняя голову и усмехаясь, чтобы скрыть досаду и смущение.

— Подожди, — сказала она, ненадолго выскользнув из видимости. На экране мелькнули пойманные объективом кроны деревьев, облака в вечернем небе. Изображение мигнуло, и ракурс изменился. Конечников понял, что Александра переключилась на камеру летающего робота.

Стало видно, что княжна сидит в плетеном кресле за легким столиком в саду. Наследница престола было одета в серебристое, явно очень дорогое платье, открывающее плечи и грудь. На ее шее сверкало алмазное колье. Помимо воли, Конечникову стало неловко оттого, девушка такая чистая, красивая и умиротворенная, а он пристает к ней со своими мелкими проблемами.

От сознания того, что он одет в грязный, засаленный гермокомбинезон с чужого плеча и издающий потрясающее зловоние сыромятный тулуп, ему захотелось провалиться сквозь землю. О том, кто такая княжна на самом деле, он старался не думать, чтобы не выдать себя.

— Ты откуда? — спросила она. — А впрочем, не говори. И так ясно. Амальгама.

— Так точно.

— Федор, это же я, — сказала княжна, и в ее словах проскользнули оттенки интонаций незабываемого, сводящего с ума голоса Дарьи Дреминой. — Как ты? Выздоровел?

— Почти, — ответил Конечников.

— А почему раньше не звонил?

— Неудобно было беспокоить.

— Федечка, ты просто невозможен, — ласково улыбнулась девушка. — А я вспоминала тебя, беспокоилась.

— Болван. Каюсь.

— А давай ко мне, — предложила княжна, поглядев на палку. — У меня медики тебя быстро на ноги поставят.

— Да я то в порядке, — вздохнул Конечников. — Деда болеет.

— Это который «академик» лесных наук? — улыбнулась она.

— Да… — помолчав, ответил он.

Ему ужасно не хотелось говорить заранее приготовленный текст.

— Не стесняйся, — сказала княжна, становясь серьезной и скучной. В голосе прорезались горькие нотки. — Наверное, за этим-то и вспомнил обо мне.

— Вы проницательны Ваше Высочество. У меня к Вам дело, перед которым все личное отходит на второй план.

Девушка поморщилась, но не стала его останавливать.

— Говори.

— Чуть больше 2 лет тому назад, эланский разведчик свободно приземлился на нашей планете. «Виркоко» убили жену моего брата и искалечили деда. Он впал в маразм и лишь недавно пришел в себя.

— Так бери всех, — сказала княжна, — если в этом дело.

— Не только.

Выражение лица Александры снова стало серьезным.

— Что еще? — поинтересовалась она.

— За аптечку с бинтами, йодом и аспирином мой брат отдал кредитную карточку в десять тысяч рублей.

— Он что, тоже заболел? — поразилась наследница престола. — Такой дорогой медицины нет даже во дворце моего отца.

— Им никто не объяснил, что это такое. Карты меняли на ружья, топоры, гвозди, миски, нитки, консервы и куски гнилого брезента. В среднем на одну кредитную карту отпускали товара на 40–50 рублей.

Я составил списки местных, кто совершил такой обмен. Их больше 200 человек.

В глазах великой княжны вспыхнул огонь.

— Они пожалеют об этом, — почти выкрикнула Александра. — Для чего мы заботимся о людях? Чтобы на чужой беде наживались какие-то подонки?!

— Это не самое плохое, — продолжил Конечников. — Как ты думаешь, для чего аборигенам продали армейские ружья?

— Наверное, на медведей ходить или на волков? — беспомощно ответила она.

— Хуже, — мрачно ответил он. — Представь, — он как-то незаметно для себя снова перешел на ты, — простые, ничего не смыслящие в тонкостях улаживания конфликтов в цивилизованном мире мужики узнают, что их так надули. Что они сделают?

— Пойдут требовать карточки обратно… — недоуменно сказала девушка.

— А если их пошлют?

— Ну, наверное, драться будут.

— А что такое драка в военном гарнизоне? Это для лесовиков продавец из лавки военторга — просто Коля или Вася, который их одурачил. А для роты охраны он — маркитант. И нападение на него, — это нападение на военнослужащего. А если на лавку, но и на военный объект. Что будут делать мужики, если их угостят дубинками, а то и стрельнут кого?

— Боже мой, — произнесла Александра. — Армейские ружья… Озлобленная толпа, вооруженная боевым оружием. Бунт по всем признакам. Когда начнется перестрелка, никто разбираться не будет.

— Это, конечно, крайний случай, — произнес Конечников.

— Нет, так и будет… — сникая, сказала княжна. — А потом, они постараются, чтобы никто из ограбленных ими не выжил. Как мы дошли до такого…

— Куш в 2–3 миллиона рублей стоит маленького поселка лесных дикарей.

— Хорошо, что ты мне позвонил, — решительно сказала наследница престола, обретая знакомое Федору непреклонно-твердое выражение. — Завтра же у тебя будет мой поверенный и два, нет три взвода имперских гвардейцев. Я прошу тебя любой ценой предотвратить бойню. У поверенного будут особые полномочия… Они пожалеют, что решились на такое…

«Не спать!», — бросил Конечников, выходя из блока.

Дойдя до середины двора, он резко обернулся. В окне белело лицо лицо связиста. Конечников показал кулак. Связист исчез.

— Поехали, — бросил Федор, падая в телегу. Его ноги отказывались идти.

— Все путем? — надеждой спросил Виктор.

— Если она не обманула, то да, — ответил он.

— А кто? — спросил Алешка.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — сказал мальчику его отец, хлопая вожжам по крупу сохатого.

Пацан счел за лучшее воздержаться от дальнейших расспросов.

Мужчины долгое время ехали молча. Виктор опять курил сигарету за сигаретой, Алешка дулся, дед, видя состояние взрослых внуков, давил в себе любопытство. Телега рывками, в такт шагам лося, двигалась лесной дорогой, покачиваясь на неровностях.

— Что это за ярмарка такая? — ворчливо сказал дед. — Приехали-уехали. Ничего не купили, только скотину зря мучили.

— Купили, деда, купили. Что надо — купили. Сейчас остановимся, попробуем обновки.

— Правда? — загорелся маленький Алешка.

— Цыц, малой, — остудил его пыл Виктор. — Твой нумер шашнадцатый.

— Ладно тебе, ребенка тиранить, — отреагировал дед.

— Молчи, деда от греха, — предупредил его Виктор. — Придет время, и табе откроем.

— Где ты говору поселкового набрался, — парировал дед. — Ведь умел правильно говорить.

— А у поселке все так говорят, — сказал Виктор. — Мне надо же с людями общатца и с Томой.

— Вот именно, что с Томой. Как спутался с ней, так и совсем омужичился — раздраженно сказал дед.

— А ты деда Алену мне оживи… — горько произнес Виктор. — Или не болтай зря.

— Хорош между собой лаяться. Проблем выше крыши, — оборвал брата Конечников. — Съезжай с дороги.

Виктор послушно повернул телегу в лес. Седоки, чтобы помочь лосю спрыгнули. Это сделал и он, но скоро пожалел об этом. Ноги тут же дали знать о себе болью, к которой Конечников стал понемногу привыкать.

Он с трудом побрел за дедом и племянником, которые резво зашагали по колдобинам, перешагивая через кусты и потоптанный лосем бурьян. Виктор правил, широко шагая рядом с телегой, оглядываясь назад и тут же поворачиваясь к лосю, чтобы не получить невзначай копытом.

Отъехав метров сто, Виктор остановился, глядя, как брат ковыляет, тяжело опираясь на палку.

— Добрел? — поинтересовался Виктор. — А заболять ходилки, чего делать будем? Кто тебя просил? Ерой, голова с дырой.

— Эй, Федечка, — покачал головой дед. — А ведь совсем молодой.

— Ничего, все образуется, — ответил тот. — Живы будем — не помрем.

— Ничего местечко? — спросил Виктор.

— Нормально, народ на ярмарке. А те, кто услышит, вряд-ли чего поймут. Только зверя привяжи покрепче. А то пешком домой пойдем.

Место действительно было что надо. Впереди, метрах в 30–40 расположилось лесное озеро с темной, как стекло водой. Подходы к озеру были окружены топью, поросшей серой, неживой осокой. В полосе разлива, стояли мертвые, выбеленные дождями и снегом остовы деревьев, с которых ветра посрывали хрупкую кору.

Конечников решительно извлек из мешка автомат.

— Ну что мужики, начнем… — предложил он, беря элегантную железяку в руки. — Краткий курс обращения с современным оружием.

Итак, скорострельное штурмовое ружье Горелова М-21/10, называемая также по старинной традиции автоматом.

Калибр 10 мм, стреляет круглыми пулями или короткими стрелками, которые помещаются в магазине-контейнере. Стрелок в магазин входит до 200, пуль до 1000. Огонь ведется одиночными, очередями по 3, 5, 10, 15, 20, 50 выстрелов и непрерывно.

Скорострельность устанавливается от 300 выстрелов в минуту до 3000. Скорость полета пуль регулируется от 200 до 7500 метров в секунду.

Штурмовое ружье наводится на цель по открытому секторному прицелу, как у обычного ружья, лазерному целеуказателю или прицельному монитору. Монитор работает в 4 диапазонах: ультрафиолетовом, видимом, инфракрасном и субмиллиметровом. Есть режим захвата цели, наведение подстраивается в пределах поля экрана монитора, поправка на ветер, атмосферное давление и другие воздействия внешней среды выставляется автоматически. Дальность поражения цели зависит от комплекса факторов, и выводится на дисплей.

Компьютер штурмового ружья может автоматически изменять параметры обзора и стрельбы для наилучшего наблюдения и поражения цели. Отдача, как и в любом другом массометном оружии на нереактивной тяге отсутствует. Говоря по-простому — промазать трудно и стрелять может даже ребенок.

Виктор ошалело посмотрел на деда. Половины из того, что сказал брат, он попросту не понял. Зато Алешка загорелся при виде новой игрушки.

— Ну чего? — спросил Конечников. — Кто смелый?

— Я! — подался вперед племянник. — Дай мне стрельнуть, дядя Федя.

— Мал. Подрасти допрежь, — осадил сына Виктор.

— Да ладно, пусть попробует. Он справится. Это просто.

— Ну ладно, — согласился Виктор.

— А сам чего? Так и будешь стоять, глазами хлопать?

— Мудрено как-то… — Виктор поскреб затылок в задумчивости.

— Н у чего? — возразил Конечников. — Привыкай. Бери, он не кусается.

Виктор со вздохом вынул второй автомат.

— А ты дед чего стоишь? — поинтересовался Конечников. — Давай тоже бери оружие.

— Нет Федечка… — тяжело вздохнув, сказал дед. — Не знаю, зачем ты эту страсть прикупил, но я к ней не прикоснусь.

— А затем, дед, что ночью нас могут убивать прийтить, — повернувшись к нему, со злостью сказал Виктор. — Тут космонауты каверзу выдумали, как всех нас погубить и денежки наши забрать.

— Какие денежки? — не понял дед.

— А те карточки, которы нам дали, оказывается десять тыщ рублев стоять.

— Это за что же нам всем такое богатство? — поразился дед Арсений. — Эти карточки всем раздали. И женкам и деткам и старикам вроде меня. За что нам такая милость?

— Это за то, что деды наши в Хованке гнили, — с твердой уверенностью в голосе пояснил Виктор. — Чтобы дети наши в школе могли учиться и в люди выбиться. Чтобы мы дома построили, чтобы у нас достаток в семьях был. А энти гады решили разжиться за наш счет.

— Верно, говорили про это, когда давали. Дескать, на хозяйство, — подивился дед. — Все так и поняли, рублей по 30–50… Но чтобы столько… Добрый человек князь-император должно быть… Как же нам теперь-то быть? До Бога высоко, до князя-императора далеко.

— Сегодня Федька ходил жалобу подавать, — в голосе Виктора прорезались нотки удивления и искреннего уважения к брату. — Самой дочке князя — амператора.

— Вот как, — поразился дед. — А мы «Федька», «Федька». Большим человеком стал мой внук, Федор Андреевич.

— А чтобы не свернули нам головы, надо немного продержаться, — продолжил Виктор.

— Эх, — с горечью сказал дед. — Обидно. Тати эланские нас жгли и стреляли — это понятно, враги. Но чтобы свои… Ждали мы освободителей, а пришли разбойники черные. Сначала прикладами на работу гнали, когда нужно было им блокгаузы строить, глумились, за людей не считали. А теперь оказывается, что ограбили нас. Всем расскажу про обиду, которую нам учинили.

По морщинистой, дряблой щеке деда Арсения пробежала мутная старческая слеза.

— А вот этого и не надо бы. Пока… Мужики поднимутся… Тут их и перестреляют, разбираться не станут. Вам и ружья продали, чтобы было с чем в поселок прийти… И денег не вернете, и сами ни за хрен погибнете.

— Верно говоришь, Федечка, — ответил дед, посмотрел на Алешку и отвернулся, стирая слезы с глаз. — Только когда княжеская дочка соберется помочь? Нас к тому времени и в живых то не будет.

— Экий ты право же деда стал слезливый. Мальца пугаешь. К утру обещала подмогу прислать и поверенного, чтобы разобрался по справедливости.

— Правда? — обрадовался старик. — Тогда — доживем.

— Все будет путем, — ответил Конечников. — Ночью поселковые, глядишь, и не сунутся. Но подстраховаться не мешает.

Виктор с надеждой взглянул на брата, без слов спрашивая, верно ли то, что он говорит. Федор, поймав его взгляд, кивнул.

— Бери автомат, деда, — сказал Виктор. — Учиться оно никогда не поздно.

— Да сложно это для меня, — сказал старик. — Я лучше дробовичком. Им сподручнее.

— Не боись. Не боги горшки обжигают.

Конечников изрядно помучился, прежде чем дед и брат научились готовить к бою автоматы, снаряжать магазины и пользоваться прицельным монитором.

Зато маленький племянник с острым, живым умом, незамутненным готовыми схемами, буквально с первого раза понял, какие манипуляции нужно производить с оружием, подсмотрев их из под руки Конечникова.

Стрельба по неподвижной мишени тоже получилась у Алешки неплохо. Устойчиво держать тяжелый автомат с полным магазином у ребенка не хватало силенок, но с упора оружие в руках мальчишки уверенно срезало несколько мертвых, гнилых стволов, торчащих из воды.

Оставшуюся часть пути ехали молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами.

Хитрый Алешка держал руку в мешке, не в силах оторваться от металла оружия.

Он, было, попытался выразить восторг по поводу мишеней, разлетающихся в сотне метров от него под ударами пуль, но Виктор так зыркнул на него, что мальчик счел за лучшее оставить свои впечатления для более благодарных слушателей.

Конечников молчал по другой причине. В голове у него крутились мысли по поводу того, как расставить свои силы для отражения атаки.

В голове возникали картинки. Тяжелая боевая машина, кренясь на виражах, приближается к выселкам. Вот глайдер вылетает из расщелины просеки…

«А может быть они выберут лететь выше деревьев — заметнее, но гораздо безопасней?» — мучительно размышлял он.

Картинка изменилась — бронированный аппарат стал делать круги над темными домами, напряженно рассматривая их через прицелы…

То, что в нем сидят полные валенки дела не меняет.

«Что дальше?» — продолжил размышления Конечников. — «Как они поступят дальше? Вдруг они просто издалека рассобачат весь хутор пушками и ракетами?»

— У поселковых космонавтов, какие глайдеры? «Ашки» или «Вешки».

— Ась? — не понял брат. — Маленькие лодейки?

— Да. Атмосферные или для вакуума? — продолжил уточнять Конечников. — Одна дверь сзади или две по бокам?

— По бокам, пожалуй, будеть, — почесав затылок, ответил брат. — Уверх понимаются, как крылушки.

— Ясно.

Картинка прояснилась. Глайдер, парит над лугом. Из распахнутых дверных проемов торчат стволы ружей, готовые открыть огонь. На носу аппарата рыскает короткий, толстый, словно бревно, ствол скорострельной пушки. У контейнеров с управляемыми ракетами открыты люки. Тупоносые реактивные снаряды решительно и злобно смотрят на белый свет из коротких труб пусковых установок, готовые сорваться в полет к незнакомой, но заранее ненавидимой цели.

«Нет, пожалуй, они не станут тупо обстреливать постройки. Шумно это. Да и они не полные отморозки, чтобы использовать скорострельную пушку, трассы которой видны за десятки километров. Но где они высадятся?» — задумался Конечников.

Он представил себе дорогу, дугой проходящую через плешь в сплошном лесном массиве и ответвление от нее к горным кряжам с торчащим конусом потухшего вулкана — горе Хованка.

В метрах ста от развилки, дорога на гору идет через хутор, огибая конечниковские огороды. Первым на этом пути был дом бабы Дуни, потом древнего деда Ивана, и после этого — двор Конечниковых. Потом дорога становилась едва намеченной, заросшей травой и мелким кустарником, уходя в лес.

«Как бы я сам атаковал при такой диспозиции?» — подумал он. — «Главное — не дать противнивку уйти в лес. В глайдере 8 мест, включая пилота, а значит, атаковать будут не больше 7 человек. Необходимо отсечь пути отхода, поэтому я оставил бы по стрелку с каждой стороны, а остальной группой вошел бы на двор выманил врага из дому. Глайдер оставил бы в воздухе для прикрытия.»

Он вдруг почувствовал раздражение. А если налетчики просто расстреляют подворье из пушки или пустят пару ракет, как только убедятся, что хозяева дома.

— Витька сколько ты говорил, будет наших? — спросил Конечников.

— Трое, — ответил брат.

Конечников чуть не выругался с досады.

«И это против семерых, поддерживаемых с воздуха», — подумал он. — «Вооруженная пташка перемелет не один десяток пеших противников, если только те не призовут на подмогу темноту ночи, родной лес, смекалку и опыт охотников».

— Стрелять они умеют?

— Спрашиваешь, — с усмешкой ответил Виктор. — Всех положим. Пусть только покажутся.

— Вот этого бы не надо… Чем меньше постреляем, тем легче будет потом… Ладно, — наконец решился Федор. — Действовать будем так…

Конец 19 главы.

Глава 20 ИМПЕРСКАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Яркий, угловатый осколок Крионы стоял в чистом, холодном небе. Словно помогая Конечникову, облака разошлись. Для ночного зрения наступил ярчайший полдень, когда света было достаточно, что бы разглядеть малейшую травинку и каждую ветку на холодных, стылых деревьях.

После криков и причитаний, Тамара согласилась переночевать в старом, пустом доме бабы Евдокии. Николенька, подначенный мачехой орал как резаный, Дуняша дулась и делала все назло, поразительно медленно и неуклюже.

Алешка, которого мужчины признали за взрослого, снисходительно посмеивался. А подогревало его уверенность боевое оружие, которое выдал ему отец — маленький эланский пистолет, подаренный когда-то Дарьей Дреминой Федору. Мальчика поднимало в собственных глазах и то, что он целую ночь будет вместе с дедом стоять на посту, охраняя женщин и дом.

Переезд был похож на маленькое переселение народов. По двору носился Крайт, заливаясь негодующим лаем, выла Тома, припадая к стенам, хватая вещи и тут же ставя их на место.

Дуня казнила отца и дядю сердитыми взглядами.

Ревел Никола, умышленно спотыкаясь на ровном месте и ударяясь то об косяк, то об угол стола, то просто со всей дури налетая на препятствие.

Дед не вынес этого содома и ушел к себе, а братья, вынужденные руководить домашними, остались получать свою порцию неудовольствия.

Виктор орал на дочь, обзывая ее «бестолковой кобылой», периодически встряхивал жену, давал подзатыльники младшему, поднимая его на ноги и поминая при этом всех чертей.

Федор, на правах инвалида, слонялся по двору, пряча штурмовое ружье под тулупчиком и зорко поглядывая по сторонам. Он тихонько посмеивался над домашним бедламом, стараясь, чтобы этого не видели Тома или Виктор.

— Ну вот, в кого тако вот ростеть убоище, — вконец измученный наведением порядка в семействе, спросил Виктор, имея в виду «маленького изверга» Николеньку.

— Да есть в кого, — с улыбкой, ответил Федор. — Помнишь, как я тебя на Хованку волок?

— Не, не помню, — признался брат. — А что было-то?

— Да вот Николка, вылитый ты.

— Да не, быть того не могеть… — отмахнулся Виктор.

— У деда спроси как нибудь. Как я тебя за воротник с земли поднимал.

— Не, не могеть такого быть, — ответил брат, — скажешь тоже…

Постепенно все баулы были перенесены, дети переправлены, Тома, наконец, оторвана от любимых лавок и комодов.

Окна в старом доме Евдокии были закрыты ставнями и заложены изнутри тряпками, на тот случай, если надо будет зажечь огонь. Были включены старинные, найденные как-то на чердаке обогреватели, которые, несмотря на древность, исправно заработали, лишь стоило заменить микросотовые батареи. Томе был дан строгий наказ сидеть тихо, как мышь, но из-за двери долго доносились бабские причитания и вторивший им голосок мальчишки.

Когда все, наконец, успокоилось, Конечников пошел проверить посты. Виктор днем договорился с приятелями. Те, взяв ружья и запас еды с заходом светила засели на подступах к выселкам.

Пост Пашки Колядкина находился у дороги.

Федор, который вынырнул из кустов, был встречен окриком «Стой» и направленным на него столом.

— Хоть бы ты одежу свою космонаутскую снял, — облегченно сказал Пашка. — А то ведь пальнул бы, не разобравшись.

Паша, ровесник Конечникова, последовательно прошел обычные стадии: мальчишки, парня и наконец, взрослого, грузного дядьки, обремененного не слишком удачной жизнью, трудной работой и прошедшими годами.

Он стоял у дерева, завернутый в драный термический балахон, из старых дедовских запасов. Древнее одеяние одновременно и согревало и затрудняло обнаружение человека инфракрасными датчиками.

— Это хорошо, что не спишь, — ответил Конечников, подходя ближе.

— Уснешь тут, — заметил Колядкин. — Такой ор твои подняли. У космонаутов небось, слышно было.

— Бабы и дети — страшное дело, — признал Конечников. — С ними свяжешься — горя хлебнешь.

— Эт точно, — сказал Паша. — Сам, поди, теперь не рад.

— Чего? — не понял Конечников.

— Рассказал мне Виктор… — многозначительно сказал Паша.

— Что?

— Про тетку — повариху…Да ты не прикидывайся, — Паша улыбнулся. — Оно дело такое, житейское. Только не пойму, что в поселке баб мало тебе? Али брезговаешь таперича нашими тетками?

— А что тебе Витька рассказал? — поинтересовался Конечников.

— Ну, дескать, полюбовницу в поселке завел. С интендантом сцепился, который допрежь тебя у ентой тетки был. Глаз яму подбил, два зуба вышиб.

— А… — сказал, чувствуя облечение, Конечников. — Приукрасил брательник маленько.

— Но все равно, герой, — ответил Павел. — Одобряю. Так им космонаутам проклятым.

— Так я сам космонавт.

— Ты, хоть и космонаут, но нашенскай, — сказал мужик. — А за нашенских я этим пришлым глотку порву. Было бы за что.

— А не боязно? — спросил Конечников. — А пальнуть придется? Или в тебя пальнут.

— А чего мне бояться? — улыбнулся Паша. — Ты ведь не простой космонаут, а вроде старшой. Главней, чем тутошние ахвицеры: камандандт и главный построитель. Ты за все и ответишь.

— Отвечу, коли придется, — согласился Конечников. — Ну, а всеже зачем? По какой причине?

— Была бы причина, пошел бы с мужиками поселковых космонаутов душить. Тятьке мому, так ружейной прикладой по голове дали, что он год после болел и помер, — произнес Павел, стиснув от гнева пудовые кулаки. — А тут свому подмогнуть. Тем более ты за ценой не постоял: пятьдесят целковых кладешь за помоч. Это ж год жить можно семье.

— Ну, деньги дело наживное. На такой случай жалеть не следует, — сказал Конечников. — Ты мне поможешь, я тебе.

Он удивился, но не подал виду. Обычно прижимистый, Виктор тут не поскупился.

— Эт точно, — подтвердил Паша.

— Задачу помнишь?

— Помню, как же. Смотреть за дорогой, за небом, ждать сигналу.

— А кроме того?

— Скрытно сидеть, без сигналу в сражению не вступать, противника пропущать или отходить тихо.

— Хорошо. Какие сигналы у нас условлены?

— Вижу противника — волчий вой с подвыванием, — сказал мужик. — Огонь — как хвилин ореть. Ко мне — как выпь кличет. Но энто твой сигнал.

— Молодец, — похвалил Конечников. — Куда двигаться знаешь?

— А то, — ответил Павел.

— А сверх того о чем у нас договорено?

— Ежели у дома стрельба начнется, бежать на подмогу, но розумно, не очертя голову, перебежками.

— Как отличить врагов от своих помнишь?

— У всех наших будеть бела тряпица на левом рукаве повязана.

— А зачем? — спросил Конечников.

— Зочем, зочем? — усмехнулся Пашка. — Мы в потьмах видим, а оне нет. Чтобы своих не пострелять.

— То-то же ты меня чуть не стрельнул, — заметил Конечников.

— Энто я по-привычке, — виновато сказал Паша. — Шибко эту одежу космонаутску я ненавижу.

— Дай-ка свое ружье.

— А тебе на што? — удивился мужик. — У тебя же их два. Ружьецо на плече и на поясе маленькай шпалер как яго там, — кабуре.

— Показать кой — чего хочу.

— А, тады ладноть, — сказал Паша, протягивая оружие.

Конечников взял армейскую «полтину» в руки. Легким, сотнями повторений отработанным движением, он опустил крышку прицельного монитора.

— Ты чего сделал-то? — не понял мужик.

— «Полтинка», она тоже хорошее оружие, если уметь правильно пользоваться, — пояснил Конечников. — Смотришь в экран и целишься. Дождь, туман, темнота — не помеха.

— Ишь ты, — поразился Павел. — Ярко только слишком. Глазам больно.

— Вот тут устанавливаешь яркость, — пояснил Федор, вращая головку регулятора.

Но экран продолжал слепить, слово прожектор.

— Умнай, однако, — усмехнулся мужик. — Крутили, вертели, только без толку. Витька твой все надписи прочитал. Только ничего не работает.

— А мы сейчас поправим, — сказал Конечников, набирая комбинацию цифр на клавиатуре под дисплеем. — Тут код введен от дурака. По умолчанию 4 нуля.

Оружие пискнуло.

— Ибическа сила, — поразился Паша.

— А вот теперь можно и яркость установить, и скорость. А если в контейнер пулек насыпать, можно как из дробовика стрелять. Полный магазин — 40 выстрелов. Вот здесь регулируется угол рассеяния. Тут вот крути, а на экране видно, куда пули попадут. Слишком большую скорость не задавай. 500 метров сегодня вполне достаточно.

— Ну ты и спец, — поразился мужик. — Недаром столько лет космонаутствовал.

— Я тебе магазин с пулями принес, — сказал Конечников. — Мог бы и по два взять, но больно они тяжелые. Не с моей ногой носить.

Конечников снял со спины рюкзак и достал контейнер.

— Тяжелый, зараза. Спасибо, Синоптик, — потом поинтересовался. — А второй кому?

— Колбасыру. Ему тоже надо.

— А чего не сказали нам гады, что можно так изделать? — поразился Паша. — Чтой, жалко им было?

— Скоро узнаешь, — ответил Конечников. — Скоро все все узнают. Ладно, я на другой пост пойду. Посмотрю, как там Колбасыр стоит.

Он повернулся и двинулся в заросли.

— Чего мы узнаем — то, Андреич? — крикнул в спину Конечникову мужик.

— Если утром большой корабль прилетит, не пугайся. Это наши. С глайдерами поселковыми не спутай, — ломясь сквозь кусты, бросил Конечников напоследок, оставив мужика в глубоком недоумении.

Дом старого Пантелея, старый, скособоченный с развалившейся крышей был выбран в качестве главного наблюдательного пункта. Он стоял на отшибе, там, где дорога делала петлю. С чердака дома и подворья Конечниковых и Евдокии были видны как на ладони. Крыша обеспечивала надежное прикрытие от инфракрасных сканеров, а широкие дыры давали хороший обзор.

Время тянулось медленно. В тени остатков крыши, закутавшись в термический балахон, сладко спал Алешка.

Федор с дедом Арсением, тоже были одеты в балахоны и оттого выглядели как привидения. Дед с внуком внимательно наблюдали за окрестностями, глядя каждый в свою сторону.

Конечникову очень хотелось курить, но он не хотел подавать дурного примера остальным. Вдруг Конечников увидел у восточной опушки, там, где находился пост Колбасыра, огонек самокрутки. Он курил, коротая бессонную ночь.

— Деда, — негромко позвал Федор деда. — Иди сюда.

— Чего, Федечка, — отозвался старик, подвигаясь к внуку.

— Хочешь посмотреть как Колбасыр шмалит?

— Давай.

Конечников указал ему на экран своего автомата, где увеличенный оптикой располагался Миша Харитонов по кличке «Колбасыр». Камера позволяла рассмотреть его во всех подробностях. Уголек самокрутки вспыхивал ярко-оранжевым маяком в сине-сером мире.

— А отчего так странно видно? — удивился дед. — Все синее, да зеленое.

— Так нас могут видеть сейчас те, кто должен прийти.

— Вот озорник Мишка, — укоризненно сказал дед. — А если углядят?!

Но Колбасыр затушил окурок и плотней завернулся в балахон, сливаясь с ночной темнотой.

На руке Конечникова едва слышно попискивал «Куппермайн», словно спрашивая владельца, как долго будет продолжаться ожидание. Время подошло к 4 часам утра. Конечников подумал, что незваные гости вряд-ли прилетят, и решил на всякий случай обойти посты. Вдруг у «друзей» предусмотрен другой план, и они вопреки обыкновению решили атаковать с земли.

Только он решил выйти из укрытия, как на развалившейся трубе вдруг возникла призрачная девушка и показала пальцем в сторону Хованки.

Он повернулся к горе и увидел в лучах заходящей Крионы боевой глайдер.

Конечников почувствовал, как в груди гулко заколотилось сердце, а по спине потекли струйки пота.

Комментарий 15.

Точка перелома.

22 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.42 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Неплохо ему помогали, — заметил Управитель. — Даже завидно.

— Она действительно любила его, — грустно сказала Рогнеда.

— Отчего кому-то так везет? — задал риторический вопрос Живой Бог.

— Парадокс, правда? — заметила девушка. — Заводчик влюбленных дур для гурманов из Совета Управителей, оказывается не в состоянии сделать двуногое изделие, которое его бы полностью удовлетворило.

— Принцесса, не нарывайся, — посоветовал ей Управитель.

— Молчу, мой господин и повелитель, — иронически ответила Рогнеда.

— Я вот не могу другого понять, — перешел в атаку Живой Бог, — ты ведь с ним контактировала довольно плотно. Неужели ты не смогла обнаружить присутствия свободного духа рядом с Колываном?

— Не смогла, — отрезала она. — Не забывай, что все описываемое происходит очень и очень давно. Мы не обладали тогда и десятой долей нынешних знаний и умений.

— Ну как же, — возразил Управитель. — Мы добивались выдающихся результатов.

— При помощи чипов прямого программирования и гипноинъекторов, — презрительно заметила Рогнеда. — С людьми, которые в психическом развитии стояли гораздо ниже, чем доисторические люди двадцатого века. А тут нам противостояла серьезно настроенная баба эпохи цареградского тирана, неизвестно сколько болтавшаяся и неведомо чему обученная в астрале.

— Скажи просто. Поднаторевшая в психических штучках, влюбленная сука, которая поставила целью спасти своего мужичонку любой ценой. Перед такой женщиной и океан расступится, и адский огонь потухнет… — Управитель вздохнул, покачал головой и сухо добавил: — Мне пора… Дела ждут.

— Пока, — бесцветным голосом ответила Рогнеда.

Живой Бог тяжело поднялся и зашагал с горы по каменистому склону к звездолету, который услужливо возник в сотне метров от павильона.

— Такой большой, а в сказки веришь, — удовлетворенно заметила Ганя.

Она подавила свое краткое торжество и отправилась заниматься в гимнастическом зале.

Выполнив минимальный комплекс упражнений, Живая Богиня приняла душ, устроилась в кровати и продолжила чтение. Управительнице было интересно, как закончит Колыван описание этого приключения на родной планете.

продолжение.

Антигравитационная машина подкрадываясь с неожиданного направления, бесшумно паря на высоте 50–60 метров. Покажись Конечников на открытом пространстве, его бы тут же обнаружили и расстреляли. «Спасибо, Лара», — подумал Конечников.

Он подтолкнул деда, указывая на пришельцев. Старик завыл. Голос старика был слабым, оттого волк получился совсем старый. Залаял Крайт. Было слышно, как собака носится за изгородью, бренча цепью и мягко топоча тяжелыми лапами.

Глайдер осторожно облетел постройки и бесшумно приземлился прямо на дороге прямо у халупы Евдокии.

Конечникову стала понятна логика этих людей. Дорога отчетливо просматривалась в тепловых лучах. Сев на укатанную колесами и утрамбованную сотнями ног поверхность, глайдер не рисковал свалиться в какую-нибудь яму или топь. Идти по ровной дороге, — удобнее, чем по изобилующей холмиками и канавками целине.

Он бесшумно соскользнул по заранее привязанной веревке, заняв условленную позицию за воротами. Возбуждение придало сил, заставив забыть о боли в ногах.

Где-то глубоко внутри льдинкой стыла тревога, — если бы налетчики догадаются обшаривать постройки, они непременно найдут Тому с детьми.

Витьке с Генкой, который дежурят у дома, придется принимать бой, исход которого был совершенно неясен, ввиду неудачной для поселян позиции. Незваные гости спутали все планы обороны, приземлившись вне сектора обстрела восточного поста.

Некоторое время ничего не происходило. Очевидно, нападающие наблюдали. Собака успокоилась, лишь изредка дежурно взлаивала на слабые звуки доносящиеся из темноты.

Из аппарата вышли шестеро человек с оружием. Мониторы прицелов полностью демаскировали группу.

Гарнизонные увальни надели броники и тактические шлемы, прикрыли броней руки и руки. От этого двигались «космонауты» неуклюже и тяжело, как одетые медведями клоуны на утреннике в детском саду. Седьмой участник вылазки остался в кабине, обводя окрестности бортовой пушкой.

Конечников занял приготовленную позицию.

Нападающие отошли метров на 50 от глайдера, шагая по дороге, вместо того, чтобы двигаться напрямую, подойдя к месту, где располагались Федор и дед.

Рисковать дальше было нельзя. Теперь Паша, вздумай он вмешаться, непременно накрыл бы их картчечными зарядами.

Конечников попытался дать сигнал, но вдруг с ужасом осознал, что от волнения забыл, как нужно кричать. В голове за долю секунды пролетели: страх, осознание своей глупости и самонадеянности, тревога, беспокойство за доверившихся ему людей и сотни, крепких задним умом, мыслей о том, как надо все было организовать. Особенно резануло понимание того, что старые бревна не преграда для пуль, а он позволил мальцу пойти вместе с ними.

«Эх, рации бы всем», — пройдя через мозг, осело в сознании Конечникова.

Он отыскал белеющее в чердачном окне лицо деда и махнул рукой, показывая, — нужно подать голос. И к облегчению Конечникова, дед издал протяжный крик филина.

Снова недоумевающе залаял Крайт, не понимая, что за игру затеяли его хозяева. Незваные гости испуганно присели. Пушка глайдера усиленно заходила из стороны сторону и вдруг замерла.

Посреди собачьей тирады о том, что думает честный сторожевой пес об непонятном звуке, донесшемся из старого дома, прошелестел заряд, выпущенный из старого дробовика. Почти неслышный в мощном, звонком лае раздался приглушенный удар. Стекла кабины забрызгало чем-то темным, голова стрелка в кабине исчезла.

Конечников с досадой подумал, что ему придется объяснять «немотивированное убийство» человека, не обнаружившего агрессивных намерений. Однако, он прекрасно понимал, что сделано все правильно — огневая поддержка скорострельной пушки глайдера, решила бы исход боя в несколько секунд.

Конечников погрозил кулаком в сторону заброшенного дома, адресуя жест Виктору.

— Что это было? — спросил вдруг один из вояк.

Слова отчетливо раздались в морозном воздухе. Конечников по голосу догадался, что это продавец из лавки. Он отметил его среди прочих, как первого кандидата на пулю.

— Хрен его знает — отозвался второй. — Может ветер. Может, птица какая пролетела.

— Какого черта мы сюда приперлись? — заканючил третий налетчик. — Нужно было просто дать разок из «тамбовки».

— А ты знаешь, дома ли он? Действовать надо наверняка, — важным, привыкшим указывать голосом сказал второй. — Давайте быстрей. Нам все спишут, если чисто все сделаем.

— Да ладно, — оборвал их продавец из лавки. — Небось, хмырю и дела нет, жрет и срет, баб ебет и самогонку в себя вливает. А тут грохнем его, — следствие будет.

— Тебе же говорят, что искать будут для вида, — с усмешкой сказал второй. — Тебе может на эланском повторить?

При этом налетчик, для убедительности, приподнял ствол своего ружья.

Конечников вдруг узнал знакомый силуэт «тромбо», эланского малокалиберного автомата.

— Нет, это он приходил, — вступил в разговор последний в колонне. — Мне дежурный точно приметы описал. Нет такого офицера у нас в гарнизоне.

— Да твой Синяков — баба в штанах. Чуть крикни посильней, глазки закатит. А как кулаком по столу — так он и обделается. Скажи по совести, может такая кисейная барышня толком что-нибудь увидеть и запомнить?

— А вы не пробовали у наших командиров осторожно вызнать? — спросил второго замыкающий.

— А может сразу же с повинной явиться?

— Да чего вы ссоритесь, — оборвал их доселе молчащий член группы. — Этот Конечников давно как кость в горле. Сделаем дело, и все путем. Опус потом подтвердит, что видел эланцев.

— Опус — это кто? — спросил замыкающий.

— Не твое свинячье дело, — отрезал второй. — И хорош трепаться.

— Ладно, — согласился продавец из лавки. — Сейчас хозяева повыскакивают. Вон собака как надрывается.

— А нельзя не заходить во двор? — поинтересовался третий. — Укусит пес.

— Дурак ты, Тема, — сказал продавец. — Валенок. В броне, а боишься.

— А за ногу тяпнет? А хозяин шмальнет?

— Отставить вопросы! — привычным к командам голосом приказал замыкающий группу.

«У них эланские пушки» — с облегчением понял Конечников. — «Умно задумано. Однако при разборе дела сразу будет ясно… Преступное намерение — налицо. Хоть всех перестреляй, ничего за это не будет».

Конечников махнул рукой, кричать — означало заранее обнаружить себя. Виктор, который внимательно следил за братом, поднял по его команде ствол, изготовившись к стрельбе.

Федор выбрал грузного продавца, нажал на гашетку. Ему совершенно некстати подумалось, что парень из лавки может и останется жить, но сидеть ему будет не на чем. Пуля с хрустом воткнулась в человека. Продавец из лавки свалился на землю, вопя от боли во всю силу крепких легких.

Через мгновение это был уже дуэт. Замыкающий, несмотря на начальственные замашки, со своей задачей наведения паники справился не ничем не хуже простого маркитанта.

Налетчики со страху забыли азы огневого боя и сбились в кучу, обшаривая стволами окрестность. Ничего не изменилось в ночи. Также угрюмо чернела стена леса, да кривились ветхие, давно брошенные домишки… Стрелять было не в кого.

В их сценарии налета такого явно не было.

Не было орущих раненых, не было безжалостно точных невидимых стрелков.

Горе — вояки присели на корточки, затравленно озираясь.

Они даже не могли оказать помощь раненым. Переливы исполняемой дуэтом песни запредельной муки, постепенно переходили в хрип и сдавленное мычание, Оно больше действовало на нервы, мешая принять разумное решение. Эти двое истекали кровью и могли умереть от болевого шока.

— Тарас, включи прожектора, стреляй, — заорал молодой, тот, что боялся собаки, пилоту глайдера.

Но тот молчал.

— Тарас, сваливаем, — заорал тот, махая рукой, чтобы летающая машина приблизилась.

Это также не дало никакого результата.

— А ну давай проверь, чего Пащенко копается, — второй схватил молодого и толкнул его к глайдеру.

— Мы тебя прикроем, — крикнул он, неуклюже переваливаясь на корточках и тыча автоматом во все стороны.

— Ага, — запинаясь и почти не понимая, что делает, ответил ему несчастный парень.

Он, трясясь от страха, короткими перебежками, почти добрался до глайдера, как вдруг Паша Колядкин решил, что ему пора вмешаться. Издалека провыли пули, ударив по корпусу глайдера. Парень упал.

Кто-то из группы попытался стрелять, ориентируясь на звук, но Федор, поймав в прицел его автомат, нажал на гашетку. Расстояние было небольшим, и промах исключался. Раздался скрежет развороченного металла, вой отрикошетившей пули. Стрелок завалился на бок, крича и пытаясь зажать раскромсанную ладонь.

Трое, пока что целых налетчика, поняв, что сопротивление бесполезно, подняли руки.

— Не стреляйте, это ошибка! Мы свои!!! Не убивайте!

Не веря своей удаче, Конечников скомандовал:

— Оружие на землю! На колени! Руки держать на виду.

Он свистнул, искренне надеясь, что Витька и Генка сообразят, что им делать дальше, и вышел из своего укрытия, держа незваных гостей на прицеле.

Мужики следом проворно вылезли из своего схорона.

— Резких движений не делать, — орал Конечников, — убью на месте! Руки за голову! Мордой в землю!

Он для острастки пальнул пару раз, заставив пули провыть над самыми головами противников. Вояки сочли за благо подчиниться, неловко легли и уткнулись носами в пожухлую траву.

Почему-то к налетчикам пошел только Генка, а Витька полез в кабину глайдера, выкинул оттуда тело пилота и поволок с собой. Зачем, Федор не понял, пока не узнал в чем дело.

Очень скоро, все враги были собраны в кучу.

Все оказалось гораздо лучше, чем мог рассчитывать Конечников.

Двое получили пулевые ранения, одному попортило руки. Молодому парню, который пытался добежать до глайдера, картечь отбила внутренности, и, кажется, сломала пару ребер.

Его спас бронежилет и то, что Пашке очень хотелось застрелить насмерть хотя бы одного «космонаута». Целься он в ноги, налетчик не отделался бы так легко.

Пилоту, на удивление, досталось меньше всех. Витька оглушил его выстрелом в прикрытую шлемом голову, использовав вместо заряда подошедшую по калибру старого дробовика мороженую морковку.

В глайдере нашлась аптечка. Подстреленные получили помощь.

Конечникову пришлось самому освобождать раненых от брони, колоть болеутоляющее и накладывать повязки.

Он вдруг почувствовал чей-то любопытный взгляд. Оставленный без надзора, Алешка выбрался посмотреть на страшных ночных гостей. Теперь мальчик расширенными глазами глядел на кровавые раны и раздробленные конечности, словно не зная, бежать ему без оглядки или завалиться в обморок прямо тут.

— Витька, — крикнул Федор. — Почему малец здесь?

Брат с неудовольствием оторвался от процесса обыска и вязания пленных. Освобожденные от шлемов и масок незваные гости оказались интендантом и его подчиненными. Поселковые мужики с удовольствием крутили «благородиям» руки.

— Чай не кисейная барышня — буркнул он, но все же взял ребенка за руку и отвел к деду, шепнув на ухо пару «ласковых»…

Дед Арсений переменился в лице, повернулся, спешно затрусил к дому, волоча за собой мальчика, бормоча ругательства и стараясь не наступать на кровавые пятна на земле.

На обратном пути, Виктор поднял один из автоматов налетчиков. Он недоуменно посмотрел на оружие, скинул с плеча свое, повертел, сравнивая.

Потом, не говоря ни слова, закинул свой автомат за плечо и, держа «тробмо» в руках, словно протягивая его пленникам, обратился к ближайшему:

— Это вот что? — с яростью спросил он.

Не дав ответить, Виктор треснул «космонаута» прикладом в скулу, с разворота зацепил другого по челюсти, а третьему без изысков пнул по яйцам и треснул в темечко.

— Что это, суки? — заорал Виктор. — Вы убивать нас шли?!! Встать!

— Ты чего, озверел? — подивился Генка Строев, с силой пригибая автомат в руках Виктора к земле.

— Они же нас сказнить шли, — рычал мужик, пытаясь навести оружие на пленников.

— За повариху? Бабу?! — с сомнением спросил Пашка Колядкин, поглядев на Федора. — Вы что космонауты, не люди?

— Какая повариха, — продолжая бороться со своим односельчанином, хрипел Виктор. — Карточки нам дали пластиковы, помочь государеву. Такая карта десять тыщ рублев стоит.

— Верно ли? — спросил Генка.

— У них спроси, — посоветовал Федор.

Генка отставил Виктора и, подойдя к плененным налетчикам, рывком с земли поднял самого молодого.

— Говори, гнида, — сказал он трясущемуся от страху парню.

— Отдам, вот те крест, отдам, — запричитал тот. — Мне интендант две посулил. Только не убивайте.

Поселянин с досадой оттолкнул его и подошел к интенданту.

Тот сидел на земле, держась за ушибленную голову.

— Стреляй, — с вызовом сказал тот. — Все равно денег вы своих назад не получите. А всех вас за разбой к стенке поставят.

Генка хоть и слыл спокойным и справедливым мужиком, в сердцах наподдал интенданту ногой в морду. Тот со стоном повалился, держась за разбитое лицо.

— Это мы посмотрим, кто кого к стенке поставит, — веско сказал Строев. — Мы ведь сначала из тебя жилы тянуть не спеша будем, пока не отдашь.

Он снова схватил интенданта, замахиваясь для удара.

— Нет их у меня. Они далеко, не на этой планете — признался тот, пытаясь избежать побоев.

Конечникову пришлось вмешаться и урезонить, рвущихся устроить самосуд поселян, сказав, что бить связанных, — геройство подлого свойства.

Потом он рассказал про свой звонок наследнице престола. Только это, а в особенности упоминание о посланном великой княжной поверенном, остановило избиение бандитов.

Дольше всего Федору пришлось уговаривать брата. Наконец он остыл.

— Вот такие же гады Алену убили, — буркнул Виктор успокаиваясь.

Мужики откровенно радовались:

— Ловко все склалось, как по писаному, — радовался Колбасыр, большой, рыхлый дядька. — Федька Синоптик — голова. Пришли бы мы, валенки, у поселок космонаутский, а нас бы всех и постреляли. Таперича и деньги наши вернуть и ничего нам за седнише не будеть.

Конечников думал, что это просто чудо. План обороны оказался полной ерундой, и только находчивость Виктора, меткость стрелков и полная неопытность нападавших, позволили заранее проваленному предприятию закончиться так удачно. «Может быть, все и обойдется» — с надеждой подумал он.

Пленников загрузили в лодью, чтобы не волочить на себе. Конечников поднял ее в воздух и перелетел на двор. Крайт ошалело носился на цепи и яростно лаял, пытаясь напугать небесную рыбу, но когда глайдер мягко приземлился у крыльца, счел за лучшее спрятаться в будке. Но из огромного, страшного, воняющего металлом, озоном и смазкой аппарата вышли свои.

Радости собаки не было предела. Пес прыгал, повизгивал и лизал от восторга даже поселковых которых он обычно обгавкивал, охраняя свою территорию.

Налетчиков поместили в сарай. Пленники стонали. Те, кто уцелел в перестрелке, не слишком отличались от раненных, кривясь от боли и с трудом сплевывая кровь с осколками зубов.

Продавец из лавки был особенно плох, ему срочно требовалась медицинская помощь. Пуля вырвала старшине изрядный кусок мягкого места. Теперь толстяк исходил кровью.

— Чего с энтим делать? — спросил Колбасыр, показывая на раненого. — Могет пристрелить, что не мучился?

— Врача вызову, — ответил Федор.

— На кой он тебе сдался? — удивился Колбасыр.

— Отвечать придется, — пояснил Конечников. — Пока был бой — это одно. А пристрелить пленного — это просто злодейство.

— А я чего, — пожал плечами Михаил. — Мучается ведь. Врача вызвать — значит иродов поднять. Он то ведь, поди, сразу командиру побежит докладывать. А там глядишь дясяток таких летучих лодеек прибегуть своих выручать.

Самым неожиданным образом колебаниям был положен конец. Громко топая ногами, прибежал Алешка, говоря, что в кабине лодьи что-то свистит и вспыхивает.

Федор рванулся туда.

— Пащенко, отвечай! Пащенко! Да отвечай же ты, урод. Пащенко, я в последний раз говорю, не ответишь под трибунал пойдешь, — надрывался на экране Топорков.

— Привет… — сказал Федор, ткнув кнопку ответа.

— Здравия желаю, ваш бродь, — удивленно приветствовал его комендант. — А где Пащенко? Так и знал, что обломы наши собрались на Выселки за самогоном.

— А пошли за самогоном с эланскими пукалками?

— Так это, меняться, — на ходу придумал тот.

— Ладно врать, они во все сознались и пишут признательные показания.

— Не бери меня на понт, ваше благородие.

— Ты как с офицером разговариваешь, кусок? — одернул его Конечников. — А впрочем, ты бандит в погонах, а не военнослужащий.

— Скоро мы узнаем, кто из нас бандит, — пригрозил комендант. — За всех ответите. Ты и твои дружки из леса.

— Вот только пугать не надо.

— А я, твое благородие, не пугаю. Сейчас прилетит рота охраны и всех вас по законам военного времени без суда и следствия порешат.

— Вот как, — усмехнулся Федор. — За ваши махинации ответите сами, на нас переложить не получится. Будешь в петле болтаться по решению имперского суда.

— А это мы посмотрим, капитан.

— Подожди дорогой, — с ничего хорошего не обещающей усмешкой, сказал Конечников.

Он свистнул в темноту и проорал: — Летуна давай сюда.

Через некоторое время пилота глайдера привели. Лицо Пащенко было разбито, один глаз заплыл, слезно посверкивая из под набухшего века. Но он был жив и не ранен.

— Пащенко, ты живой? — сходу спросил комедант. — А что с остальными?

— Все живы, Георгий Константинович, — ответил пилот, плача. — Савостьянов ранен в плечо, у Бориса руку изувечило. Костика ранило тяжело. Остальные целы, побили только.

— Говнюки, — выругался Топорков.

— Нас в са… — начал Пащенко.

— Хватит, юноша, довольно, — выкидывая парня из кабины, сказал Конечников. — Это лишнее. Пилота подхватили и отвели обратно в импровизированную тюрьму.

— Ты понимаешь, что вы сделали? Немедленно отпусти всех, иначе Богом клянусь, пожалеешь.

— Гоша, не кипятись, — с усмешкой сказал Конечников. — Как ты понимаешь, удовольствие ваших подельников от пребывания у меня в гостях, зависит от того, останутся ли штурмовые глайдеры в ангарах, а рота охраны в поселке. Иначе может быть очень грустно.

— Ты им ничего не сделаешь, не имеешь права! — заявил прапорщик. — А сделаешь — ответишь.

— Короче, медика сюда бегом. Ему ничего не тронем, слово даю. На всякий случай запомни. Мы с твоими ребятами поговорили по-свойски. Они во всем сознались. Все, что они сказали, мы записали. Показать? — поинтересовался Конечников, протягивая к камере терминала сигнальный браслет. — Есть копии, которых нет здесь. Решайся, но помни, пока мы тут беседуем, твой любимый продавец из лавки кони может двинуть.

— Я лейтенанту доложу. Пусть он решение принимает, — ответил Топорков.

Прежде, чем комендант отключился, Конечников успел разглядеть на его лице все оттенки страха, беспокойства и лихорадочных размышлений о том, что сказать начальнику.

— Витька! — заорал Федор. — Сюда бегом.

— Чего орешь-то? — спросил брат, появляясь в проеме люка. — Тут я.

— Витька, сейчас может быть очень кисло. Если парни хотят, пусть идут домой.

— Да ты чего всполошился, брательник. Слышал я все.

— Если слышал, то, наверное, понял. Может штурмовые группы сейчас в машины грузятся. Они не будут сопли жевать.

— Так я мужикам скажу, пусть вокруг дома засядут, — спокойно сказал Виктор.

— Силу удара «полтинок» на максимум. Зарядить калиберными пулями. Бить сколько успеют. После высадки десанта уходить в лес, не вступая в бой.

Раздался зуммер и экран осветился. Начальник строительного подразделения, как старший офицер, исполняющий обязанности командира всего гарнизона, глядел в экран своими крупными, воспаленными глазами.

— Капитан Конечников, это правда? — спросил второй лейтенант.

— Слушай, Иван Федорович, ты бы хоть поздоровался, — недовольно сказал Конечников.

— Здравия желаю, господин капитан, — зло буркнул строитель.

— Здравия желаю, господин второй лейтенант, — ответил ему Конечников.

— Имею сообщение от коменданта поселка о захвате моих людей, нанесения им ранений и побоев. Это правда? — второй лейтенант с надеждой посмотрел на Конечникова, искренне желая услышать, что у коменданта Топоркова белая горячка.

— Да, ночью дом моего брата подвергнулся нападению. Мною захвачены и удерживаются до выяснения всех обстоятельств семеро военнослужащих гарнизона. Убитых нет. Трое ранено, один тяжело.

— Это хорошо, что вы не отрицаете, — пристально смотря в лицо Федора, точно пытаясь заглянуть ему в мозг, сказал второй лейтенант. — Отпустите моих людей и готовьтесь ответить за свои действия. Я искренне надеюсь, что ваши прошлые заслуги будут основанием для снисхождения при вынесении приговора.

— Слушай, Иван Федорович, — прервал второго лейтенанта Конечников. — Не надо изображать из себя идиота. Мы с тобой прекрасно знаем, зачем ко мне ночью пожаловали люди в броне и масках, вооруженные эланским табельным оружием.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — своим высоким, пронзительным голосом ответил второй лейтенант.

— Вот именно, понятия не имеешь, что творится у тебя под носом. В то время как империя проявляет заботу об своих жителях, отдельные нечистоплотные элементы обделывают свои грязные делишки, — произнес Конечников, копируя принятый в деметрианских газетах стиль. — Императору это не понравится. Довожу до вашего сведения, что мной подана жалоба лично наследнице престола, великой княжне Александре Данииловне. Не далее как через час — полтора на Амальгаму прибудет ее личный поверенный для разбирательства. Подумайте, господин второй лейтенант, как он расценит ваше бездействие и прямое пособничество преступникам из разложившихся элементов вашего подразделения.

Второй лейтенант был один из немногих, кто знал о роли Конечникова в спасении наследницы престола. На его лице появилось растерянное выражение человека, совершающего выбор между крайне неприятными для себя вариантами развития событий.

— Подождите немного, я разберусь, — наконец ответил офицер.

Пошли томительные минуты ожидания.

— Надо бежать в поселок, предупредить людей, — предложил Виктор. — Пусть в лес уходят. И нам туда же подаваться…

— Не торопись панику поднимать, — ответил Конечников. — Все равно не успеют. Но ребят отпусти. Я эту кашу заварил, я и отвечу.

— Ну и я заодно, за кумпанию — иронически добавил брат. — Мне — то деваться некуда.

— Надеюсь, никто маски не снимал и не называл имен.

Виктор убежал. Вскоре он услышал, как Виктор гонит поселковых домой.

Конечников гипнотизировал прямоугольник экрана. Он много бы дал, чтобы знать, что происходит сейчас в фактории. В его голове крутился рой мыслей, переходя от отчаяния и самоедства к надежде и уверенности.

Прошла четверть часа, которая показались вечностью.

Наконец снова раздался сигнал, и командир строителей вышел на связь. Его лицо было пунцово-красным.

— Я направлю к вам медика при условии гарантий его безопасности, — скучным безжизненным голосом произнес второй лейтенант.

— Даю слово офицера, что медицинский работник и пилот не будут никоим образом оскорблены, унижены или подвергнуты физическому воздействию при отсутствии враждебных действий с их стороны. Им разрешается иметь табельное оружие. Единственное требование — транспортное средство не должно быть вооружено.

— Хорошо, — согласился начальник гарнизона. — Я также настаиваю, чтобы раненые были переданы медику, если тот сочтет необходимым их лечение в стационаре.

— Не возражаю, — ответил Конечников.

Он добрался до люка, и крикнул брату:

— Они согласились на наши условия. Штурма не будет. Сейчас Петрович за ранеными прилетит, — и подумав, добавил. — Собаку покороче привяжи. Я их встречу. Пока глайдеры не сядут, не показывайся.

Конечников запустил двигатели машины.

— Зачем? — крикнул Виктор вслед поднимающемуся глайдеру. — Сами дорогу найдут.

Конечников попробовал, как ходит пушка. Снял блокировки с ракетопускателей. А потом, хорошенько подумав, выключил все оружие, даже закрыл крышки пусковых контейнеров. Вернуть все назад было секундным делом, а провоцировать людей в другой машине, у которых нервы и так на взводе, не входило в его планы.

Он поднялся повыше и стал наблюдать, поставив бортовой радар на засечку целей. Вскоре показалась машина с медиком. Других глайдеров не было.

Аппарат яркой пульсирующей кометой мчался над деревьями. Сияние его прожекторов было непереносимым для ночного зрения и «горбунок» тонул в световом пятне, состоящем из колец огня и темноты. 4 снопообразных луча выходили из сердцевины. Лучи медленно двигались и пульсировали, расширяясь до овалов, с зазубренными краями, то прорезаясь насквозь острыми черточками. Это было завораживающе красиво.

Конечников поморгал сверху остронаправленным прожектором. Полет чужого глайдера замедлился. Очарование иллюзии пропало. Просто маленькая антигравитационная машина, пилот которой отчаянно боится впечататься в ночной темноте в препятствие, поэтому палит все источники света на полную силу. Ночь становится для него яркий днем, но только на несколько десятков метров, а остальной мир за пределами светового круга застилается абсолютным чернильным мраком.

Конечников облетел вокруг, стараясь разглядеть вооружение глайдера. Ночное зрение выключилось, и он стал таким же слепым.

— Эй, на «горбунке», — обратился к ним Конечников, включив связь. — Зачем вам столько огней? Все равно меня не видите.

— Федор Андреевич, это ты? — раздался знакомый голос Авдеева.

— Я, Павел Петрович, — отозвался Конечников. — Ты там без сюрпризов?

— Да уж, рота солдат в бардачке спрятана, — съязвил тот.

— Ну, тогда ладно, если в бардачке. Скомандуй пилоту, что бы летел за мной.

— Ладно, веди, — со вздохом сказал медик. — Вы, ребята, чудите, а мне спать из-за вас не дают.

Через несколько минут полета глайдеры приземлились на конечниковском подворье.

Медик в сопровождении Виктора и Федора прошел в сарай, освещенный тусклым фонарем. Раненные и пленные лежали на сене… За перегородкой шумно вздыхали лоси, высовывая из темноты влажные носы и укоризненно поблескивая печальными глазами.

— Кто его так? — спросил Авдеев, — показывая на лежащего в забытьи продавца.

— Я, — ответил Федор.

— Четко сработано, — уважительно сказал медик. — Сразу видно, не хотел убивать.

— А зачем? — удивился Конечников. — Он целый нужен… Для веревки с петлей.

— Обидел парня, — укоризненно сказал Авдеев. — Как он теперь сидеть будет.

— Ничего, недолго ему осталось, — с тем же мрачным, отдающим садизмом юмором, ответил Федор.

— В амбулаторию их ко мне надо, — сказал медик. — Пальцы Славкины нашли?

Он указал на молодого парня с развороченной ладонью.

— Нашли, — ответил Конечников. — На лед положили.

— Тогда хорошо, может обратно прирастут. Короче, мне Пащенко нужен, у него сильное сотрясение мозга, Марат, это которому плечо прострелили, Костик и Славка — продавец. Отдашь?

— Отдать — то отдам. На чем вот только повезешь.

— На чем они прилетели, на том и обратно повезу, — сказал прапорщик. — А тебе «горбунка» оставлю. Все равно лететь на нем некому.

— А не пальнешь? — спросил Виктор.

— Я медик, — ответил Авдеев. — Это ваше дело — калечить. А мое — лечить.

Прапорщик шевельнул указательным и средним пальцами, показывая Конечникову, что просит его отойти в сторонку.

— Пойдем, с начальником базы поговорим, — предложил тот, увидев жест.

— Хорошо, — с облегчением согласился медик. — Чтобы на мне не висело и на тебе.

Федор, Виктор и Петрович залезли в глайдер налетчиков.

Медик опасливо покосился на камеру телефона. Конечников, заметив это, выключил связь и обесточил весь аппарат, поставив его в неактивный режим.

— Федор Андреевич, Христом-Богом молю, не говори, откуда у вас автоматы, — попросил медик, заглядывая Конечникову в глаза. — Век помнить буду.

— Не скажу, — ответил тот. — Все?

— Нет, — с непонятной досадой сказал фельдшер, и, сделав над собой усилие, произнес, обращаясь к Виктору. — Прости меня Витька, бес попутал. Все брали, и я решил, — чем я хуже. А вот жжет эта твоя кредитка проклятая. Все собирался на свой счет перевести, и все откладывал. Совестно было. Возьми ее проклятую, от греха.

Авдеев протянул Виктору карточку.

Тот, поколебавшись, принял кусок пластика.

— Не говори только никому. Хочешь, я деньги за пушки верну? — попросил медик, подпуская слезу в голос.

Братья некоторое время молчали, потом переглянулись, ведя разговор без слов.

Виктор ответил.

— Каку таку карточку толкуешь Петрович? Вот она у меня… И всегда была, — Виктор показал ее и с превеликими предосторожностями убрал в карман.

— Спасибо, — медик, смахнув с глаз слезы, облегчения, пожал руки братьям и выскочил из машины.

Глайдер улетел. Потянулось серое, предрассветное время. Ночное зрение окончательно выключилось, и теперь амальгамцы видели как обычные люди.

Поселок молчал, не предпринимая никаких враждебных действий.

Ночь кончилась. Надо было как-то жить дальше. Утро воскресного дня вступало в свои права. В холодном, влажном воздухе повис густой, плотный туман.

Конечников чувствовал себя неважно. Сильно болели ноги. Пиковая нервная нагрузка этой ночи давала о себе знать вялостью, слабыми, едва шевелящимися мыслями и чувством разбитости во всем теле. Виктор, судя по наметившимся мешкам под глазами и серому лицу, чувствовал себя не лучше. В домашнем тепле клонило в сон. Дед Арсений и Алешка давно спали. Старик — привалившись к косяку и сжимая в руках ружье, а племянник, улегшись на лавку и подложив под голову шапку вместо подушки.

— Витька, — позвал брата Конечников, доковыляв до сеней.

— Чего? — отозвался тот с крыльца.

— Аптечка осталась? Или ее в глайдере забыли?

— Осталась.

— А где?

— А тебе зачем? — поинтересовался Виктор.

— Ноги болят, — ответил он. — Ноют, сил нет.

— Побегал без палки? — укоризненно сказал брат. — Подожди, сейчас принесу.

Пока Виктор ходил за лекарствами, Конечников словно провалился куда-то. В голове крутились картины разброда и шатания на Базе.

Командиры и солдаты в поселке никак не могли прийти к единому мнению по поводу недавних событий. Горячие головы требовали немедленной карательной акции в отношении «лесных гадов» и только вмешательство начальника удерживало людей от немедленных действий.

— Федька, ты спишь, что-ли? — спросил Виктор, возвращая его в реальность.

— Нет, — ответил тот, — только собираюсь.

— Они и видно, — усмехнулся брат.

— Мужики ушли?

— Ушли к своим. А то мало ли чего…

— Правильно, — согласился Конечников. — Кто его знает, как оно обернется. На Базе народ кипит, требует немедленно разобраться с нами. Я думаю, начальник позвонил куда следует.

— И что будет?

— Могут приписать нападение, захват заложников… Короче, весело.

— Федь, а ты про княжну правду сказал? — осторожно спросил Виктор.

— Правду.

— И чего она…

— Кто ее знает, — ответил Конечников. — Давай таблетки кушать.

Он раскрыл аптечку, вынул упаковки с анальгетиком и стимулятором. Проглотил по паре таблеток сам и протянул брату.

— Не, мне не надь, — ответил Виктор.

— Ты сам еле ходишь, — ответил Федор. — А сколько нам нужно продержаться — неизвестно.

— Ну, давай, братан.

— Только не плюй обратно, таблеток мало.

Виктор со вздохом отправил таблетки стимулятора в рот, сделал попытку проглотить, но не смог. Тогда он разжевал лекарство и остался сидеть с выпученными глазами, пытаясь сказать что-то полным слюней и горечи ртом.

— Воды хлебни, помогает, — посоветовал Федор. — Вообще глотать нужно и водой запивать. На меня не смотри, я привычный.

Виктор кивнул и побежал во двор. Звякнула колодезная цепь, заскрипела рукоятка коловорота под нагрузкой. Было слышно, как Виктор жадно пьет воду, смывая химический вкус лекарства.

Вернулся он изрядно посвежевший, веселый.

— Холодная, зараза. Зубы сводить. Однако ничего, — сказал брат. — Лучше самогоновки будеть.

— Силен бродяга, — поразился Конечников. — Что в доме воды не было?

— Холодненькой захотелось, — довольно пояснил Виктор. — Чтобы до кишок продрало. Живем братуха!

— Сейчас не скачи зазря, — предупредил Федор. — Тогда дольше действие продлится.

Он тоже почувствовал себя молодым, здоровым, сильным. Боль в ногах утихла.

— Пора, наверное, Тому выпускать, — предложил Виктор.

— Выпусти, не сидеть же им там весь день. Пусть только в сарай не шастают.

— Хорошо, — согласился брат. — Допрежь пойду, проверю, как там эти робяты сидять. Не бедокурять ли чаго.

— Проверь. Я на крыльце подежурю.

Включив термокостюм на обогрев, Конечников вышел на крыльцо. Было совсем светло. Сизый туман покрывал луг, скрадывал контуры ближних домов и стогов сена. Морозец тронул голову.

Конечников хотел было вернуться за шапкой, но остался, залюбовавшись восходом. Облака над горизонтом, освещенные косыми лучами восходящего светила, превратились в перевернутое озеро жидкой лавы, которое играло всеми оттенками пламени. Виктор тоже стоял, глядя на эту картину, и вдруг закричал, показывая брату.

— Федька, летять. Лодейки летять!

Из облаков вынырнули громады кораблей. Конечников сразу узнал транспортную модификацию С-29. Корабли развернулись и по пологой дуге пошли на посадку, ориентируясь на нитку проселочной дороги.

Конечников торопливо зарядил автомат сигнальным зарядом и выпустил в небо магниевую стрелку. Снаряд из легкого металла, горя, прочертил ослепительную линию в небе. Головной корабль засигналил прожекторами.

— Отвечают, гляди Федька, отвечают, — с восторгом прокричал брат. — Не обманула твоя княжна.

— Подожди, орать, — притормозил его Конечников. — симпл-кодом бьют… Говорят — к нам на выручку…

Волна облегчения нахлынула на Федора. Этот раунд остался за ним.

По мере того, как звездолеты снижались, они становились все огромнее. Глаза отказывались верить тому, что видели, так небесные пришельцы были велики по сравнению с маленькими домишками, сараями, кривыми изгородями.

Корабли величаво пролетели над головами людей и приземлились на дальнем выгоне.

Из головного корабля выскользнула летающая платформа с увешанными оружием десантниками в полной боевой выкладке.

Аппарат совершил посадку во дворе. Солдаты, не обращая никакого внимания на хозяев, занялись установкой зенитного орудия.

Крайт счел за лучшее спрятаться и жалобно поскуливал, выглядывая из конуры.

От группы прибывших отделились компания из десятка человек — несколько рядовых охраны, командиры и трое гражданских лиц.

Одного Конечников определил, как поверенного по манере держаться и одежде. Другой был его полной противоположностью — длинноволосый парень в нелепом мешковатом плаще. На голове патлатого был натянут черный берет, придававший ему сходство с членом молодежной банды, на шее повязан длинный шарф стиляги.

По сравнению с неправдоподобно чистыми и отутюженными вояками из имперской охраны, этот кадр выглядел натуральным уличным подонком из рабочего района. Последним шел бородатый пожилой дядька, занятый своей видеокамерой.

Парень что-то объяснял военным, махая руками и раздражаясь по поводу нежелания армейцев вникнуть в суть его гениальных мыслей.

Старший офицер, в чине капитана, хмурясь, слушал его, нервно дергая держащей шлем рукой. Было видно, как он хочет треснуть броней тактического шлема по длинному, тонкому носу патлатого.

Он что-то говорил в ответ, показывая всей мимикой лица, как надоел ему собеседник. Патлатый, кивал, поправлял очки и с жаром продолжал доказывать свое.

— Для особо умных повторяю — никаких съемок, — сердитым, не терпящим возражений тоном сказал командир десанта. — По крайней мере, до тех пор, пока не будет налажена система безопасности.

— Но поймите, формат нашего канала подразумевает документальную достоверность, резкость подачи, свежесть подхода.

— Поэтому вы собираетесь совать свою камеру в зону возможных боевых действий и снимать совершенно неподготовленных аборигенов.

— Именно так. В этом ведь и есть подлинное искусство преподнесения реальных событий, что бы они не оставляли равнодушными зрителя.

Офицер недовольно отмахнулся от визионщика.

Он подошел к Конечникову и довольным, радостным голосом рапортовал:

— Господин капитан, согласно приказу ее высочества великой княжны Александры Данииловны вторая рота Владимирского полка императорской гвардии прибыла в ваше распоряжение.

Закончив доклад, командир десантников, вдруг не в силах сдерживаться, преодолел пару шагов и схватил Конечникова за руку.

— Спасибо, спасибо, — заорал он, — спасибо капитан!

— Простите… — не понял Конечников.

— Не узнаешь, чудак человек!? — проорал десантник. — Неужели не помнишь. База «Солейна». Ты нам всем в трюме приказал сидеть. А когда эланцы нас прижали, мы думали нам трандец, что так нас и зажарят в отсеке.

— А… Вот оно что… — то-то мне лицо ваше знакомо, — признал офицера он.

— Капитан Андреев. Для тебя просто Георгий, — обрадовано продолжил десантник.

— А я тогда Федор, — поддержал манеру общения имперского офицера Конечников.

— Что тут у вас стряслось, Федор?

— Грабят народец местный по черному, — пояснил Конечников. — Дали поселковым помощь, так нашлись умные головы, кредитные карты по 10 000 единиц поменяли им на топоры, ножи и гнилые нитки.

Капитан десантников прыснул со смеху, но видя, что Конечников остался серьезным, скроил на лице подобающую мину и произнес:

— Вот суки.

— А ночью меня пришли убивать, чтобы не болтал, — продолжил он.

— Бой был? Убитые, раненные? — моментально потеряв веселость, спросил десантник.

— Трое раненых, один контуженный. Все сейчас в лазарете. Остальные задержаны. Сидят в сарае. Из местных никто не пострадал.

— М-да, — неодобрительно сказал капитан. — Дело стремное. Пойдем, покажешь.

Братья отвели десантников в сарай.

Увидев заплывшие, расквашенные морды горе — налетчиков, командир отряда с сомнением спросил:

— А не круто ли будет так над людьми издеваться?

— Слава Богу, слава Богу, — заблеял козлом связанный интендант, неуклюже поднимаясь без помощи скрученных за спиной рук. — Спасите нас от этого сумасшедшего.

— Что случилось? — серьезно спросил десантник.

— Мы летали по служебной надобности, заблудились. Увидели хутор. Вышли дорогу спросить, — губы пленника почти правдоподобно задергались, из глаз брызнули слезы. — А нас стрелять. Кого не подстрелили, связали. Потом долго били. Только угроза что их атакуют, заставила этих людей отпустить раненных.

— Ваш бродь, то я виноват, — выступил вперед Виктор. — Как мы энтих повязали, навалял я им, не утерпел. А брательник мой, что он сделать мог, инвалед. С палкой ходить еле-еле.

— Конечников, я этих людей отпускаю, — серьезно сказал десантник. — Ты хоть нам всем тогда жизнь спас, но людей мордовать никто тебе не позволит.

— Я объясню, — спокойно сказал Конечников. — Мы при этих ребятах стволы эланские нашли, вот брат и не сдержался. У него эланцы жену убили.

— Это правда? — грозно спросил капитан интенданта.

Тот потупился.

— Витька, принеси, — попросил Конечников.

— Я мигом, — сказал брат.

Скоро Виктор появился, волоча арсенал налетчиков.

Десантники переглянулись при виде до боли знакомого оружия врага.

— Обратите внимание, — сказал Конечников, осторожно беря автомат с развороченной рукояткой. — На нем кровь. Пуля попала в оружие, когда из него вели огонь.

— Что-то я не понял, — сказал капитан десанта. — Эланские ружья… Зачем?

— У том годе эланцы на лодейке прибежали, — скрипнув зубами, сказал Виктор. — И крепко оне набедокурили. Дело понятное… Где один раз, там и второй.

Десантник задумчиво покивал головой, потом вдруг с разворота впечатал кулак в живот интенданта. Тот рухнул.

Капитан начал молотить его ногами, крича:

— Встать, гнида! Встать! На! Получи! Такие как ты армию позорят. Да я сам лично тебя на осине вздерну, сучий потрох.

Оператор попытался включить камеру, но крепкий кулак одного из сопровождающих офицеров угрожающе всплывший у лица, отбил охоту у оператора снимать происходящее.

Экзекуция была прервана Томой, которая появилась в дверях сарая.

— Витьша, — опасливо косясь на разбушевавшегося капитана, спросила она, — чего енто деется? На лосьем выгоне огроменны лодейки стоять. Полон двор народу, ставять что-то. А я сижу как дура и жду, когда меня выпустять.

— Гости у нас Томка, — сказал Виктор. — Смалец неси, самогоновки, огурчиков. Гулять будем.

Избитый интендант остался лежать, извиваясь как раздавленный червяк, судорожно втягивая воздух окровавленным ртом.

Конечников подумал, что капитан десанта поспешил отделать интенданта, чтобы заглушить свои сомнения. Не будь они лично знакомы, а главное, — не отдай приказ великая княжна, быть бы им всем скрученными имперским спецназом и это их бы угощали полновесными пинками.

Мужчина в штатском критически посмотрел на Конечникова.

— Надеюсь, вы сможете предложить нам более веские доказательства, — сказал он.

— Разумеется. Пройдемте.

Он провел гостей в дом.

Поверенный великой княжны по-хозяйски расположился за столом в горнице, внимательно изучая данные ему списки. Тому, которая, попыталась просочиться следом за военными, мягко оттерли двое десантников, вставшие в дверях. Поверенный продиктовал в микрофон портативного узла связи фамилии поселян и остался ждать, не говоря ни слова. Повисла тяжелая тишина.

Офицеры избегали взглядов Конечникова и его брата, с деланным безразличием глядя по сторонам, разглядывая непривычную обстановку. Вдруг компьютер, подсоединенный к терминалу связи, дал сигнал, и его экран стал наполняться текстом.

— Ну чтож, — удовлетворенно сказал поверенный. — Конечно, это было ясно с самого начала, но мне надо было проверить. Что вы говорили о легком завтраке?

— Там сноха в сенях томится, — сказал Конечников. — А без нее непросто.

— Извините, — отреагировал поверенный. — Охрана, пропустите женщину.

На столе появилась выпивка и закуска. Командир десантников, критически поглядев на блюда, пошептал что-то на ухо своему подчиненному.

Тот извинился, вышел и скоро вернулся с объемистым тюком, из которого на стол перекочевали сыр, колбаса, консервы, коньяк.

— Не слишком богато ты живешь, хозяин для человека, который недавно получил 10 000 рублей по кредитной карте, — заметил капитан десантников.

— А что нормально живем, — угрюмо заметил Виктор, — получше многих.

— Не обижайтесь, — улыбнулся поверенный. — Просто в рапорте сказано, что Конечников Виктор Андреевич получил свои деньги в октябре. Правда, почему-то на Лидии-4, в другом конце нашего государства.

— Не бывал я там, — угрюмо отрезал Виктор.

— И знаете, не вы один, — продолжил поверенный. — Кредитные карты, выданные жителям поселка обналичивались везде по всей империи, кроме Амальгамы. Как я понимаю, никто из жителей поселка за последний год не покидал планеты.

— Из этого следует, что… — начал Конечников.

— Виновные будут наказаны, — отреагировал на его слова представитель власти. — После завтрака, мы, с вашей помощью, начнем снимать со всех потерпевших показания.

— А люди? — поинтересовался Конечников.

— Люди получат свои деньги назад. Никто не позволит так дискредитировать законную власть. Для этого мы здесь.

— Чего мы ждем?

— Не поймите меня неправильно, — замялся поверенный. — Дело в том, что мы вынуждены учитывать мнение съемочной группы.

— Что не так? — поинтересовался Федор.

— Ваш вид…

— Не понял, — ответил Конечников.

— Простите меня великодушно, вы одеты, как оборванец. Герой битвы при Каре, не может предстать перед зрителем в таком виде.

— На улице холодно, а у меня из армейского только летняя полевая форма.

— Понимаю, — ответил поверенный. — Великая княжна подумала об этом. Она просит принять вас комплект годного для местных условий обмундирования.

Чиновник хлопнул в ладоши, и нижний чин внес объемистый тюк с амуницией.

— Как предусмотрительна Александра Данииловна, — заметил Конечников. — Подождите минут 5-10.

Следующие дни пролетели для Конечникова чадным, пьяным угаром. Комиссия наведалась ко всем пострадавшим от «банды мошенников». Поселяне, узнав о реальной стоимости выменянных на барахло кусочков пластика, вели себя одинаково: кричали, причитали, ругались. А получив новые кредитки, падали в ноги своим «благодетелям», целовали руки, угощали, кто, чем мог, тащили продукты и выпивку, благословляли, кланялись, желали здравствовать государю князю-императору и его доброй дочери Александре.

Все это снималось сразу несколькими камерами операторов 4 канала. Картина ликования была полной. Теперь ни у кого не могло возникнуть сомнений в принадлежности спорной территории, которой могли объявить планету Амальгаму. Население единодушно признавало Даниила XIII своим законным правителем.

В общем содоме дед Арсений дал интервью патлатому, автору и ведущему шоу. Сначала дедом занялась целая группа операторов, осветителей, гримеров.

Старика приодели, подмазали, посадили в красном углу большого дома, наставив вокруг местных безделушек для колорита, назвали историком и летописцем.

Патлатый подонок, для такого случая одетый в строгий сюртук, почти три часа говорил с дедом, заставляя цитировать, зачитывать и всячески демонстрировать перед камерами летописи. Старик, ошарашенный напором и обаянием шоумена, размякший от внимания стольких людей сразу, счастливо-глупо улыбаясь, рассказывал о трудной жизни людей в подземелье и вечной надежде на лучшее.

Конечников случайно застал лишь самый конец этого балагана, и немедленно кинулся в драку. Съемочная группа отделалась расколотыми лампами и парой расквашенных носов. Ведущего спасли от побоев с большим трудом.

Федор орал, что после выхода программы прилетят эланцы для зачистки планеты от свидетелей и улик и требовал уничтожить записи. Получив уверения, что все было снято для служебного пользования, он остыл. Это было, пожалуй, единственным столкновением между местными и десантной спецкомандой.

Все было просто замечательно. Солдаты ходили обвешанные домашней колбасой и шпигачками, с бутылями самогона, исцелованные всеми бабами поселка, от сопливых девчонок до древних старух. По ночам с сеновалов доносились стоны и вздохи, это местные оторвы по-своему благодарили имперских вояк.

Каждый Божий день из трюмов кораблей извлекались еда и выпивка. На ярмарочном поле соорудили столы. Повара старались вовсю, вскрывая упаковку, кромсая хлеб и колбасу, заваривая чай и разливая по емкостям крепкие напитки.

На большом экране крутили рекламные ролики, рассказывающие о прелестях жизни в Деметрианской империи.

Эти показы собирали почти всех жителей поселка. Аборигены стояли, открыв рты, пялясь на красоты курортных миров, громады индустриальных центров, орбитальные станции и корабли.

Сильная половина пускала слюни по поводу красиво раздетых красоток, дорогих глайдеров и роскошных интерьеров. Тетки вздыхали по поводу мебели, тряпок, ухоженных, пухлых карапузиков в рекламе памперсов и детского питания.

Народ при этом не забывал прикладываться к одноразовым стаканчикам и закусывать дармовой колбаской. Временами от избытка чувств случались стихийные митинги, перемежающиеся пьяными плясками и нестройным пением разгоряченных спиртным поселян.

Все, что оставалось по вечерам, раздавали местным. На фоне буйного пьяного веселья как-то спокойно было воспринято бегство из жуликов из кутузки.

Сгоряча капитан десантников арестовал начальника гарнизона и назначил Конечникова временно исполняющим обязанности вместо него. Этим все и закончилось.

Конечников, под восторженными взглядами односельчан, не нашел слов, чтобы отказаться.

Пьяная, сытая и веселая жизнь продолжалась почти неделю, все новогодние праздники. В поселке не топились печки, некормленая и недоеная скотина шумно протестовала, дети без присмотра бегали и ползали под ногами.

Подростки с загадочными лицами собирались поодаль от родителей, потягивая выпрошенное у добрых гостей пойло и рассматривая веселые журнальчики с голыми тетками.

Но всему хорошему приходит конец. Больные от недельного пьянства поселяне тепло проводили опухших от ударных доз спиртного гостей. Девки плакали, тетки вздыхали.

Неопохмеленные мужики глядели мутными глазами, мечтая о дальних мирах, поголовно населенных неземными, жаждущими мужской ласки красавицами.

Корабли тяжело поднялись и скрылись в облаках. Оставшиеся на земле люди долго махали им вслед, до одури не желая возвращаться к привычным, обыденным делам.

Размеренное существование поселка не вернулось в прежнее русло. Вкусив «красивой» жизни, местные не стали возвращаться к «праведным» щам и каше, домотканой одежде и сыромятным мокасинам.

Нестойкие элементы, поддавшись на хорошо спланированную рекламную акцию, стали снимать деньги со счетов, пользуясь неожиданно свалившимся богатством.

Народ зачастил в поселок, закупая всяческие блага цивилизации и предметы роскоши. В числе прочих не слишком нужных вещей, пейзане закупили приемники визиовещания и, пользуясь орбитальными трансляторами, стали смотреть программы визии, которые ловко сляпывали имперские специалисты по прополаскиванию мозгов.

Примерно через месяц амальгамские сьемки показал сначала 4 канал, потом подредактировав каждый в своем формате, все остальные.

Удивлению поселян, увидевших свои лица на экране, не было предела. Жители Хованки с воплями бегали от дома к дому, оповещая об очередном появлении в визии передачи про дела на планете Амальгама.

Люди собирались в избах, с удивлением и радостью глядели на самих себя, отпуская едкие шуточки по поводу глупого вида соседа или того, как в кадре лапают за задницу какую-нибудь поселковую девку.

Это занятие перемежалось «залпами» домашнего самогона и поглощением закуси из баночек и коробочек, купленных в лавке военторга. Под выпивку провозглашались тосты за здравие доброго князя-императора и пожелания победы имперскому оружию.

Печки в домах не топились. Хозяева поставили обогреватели с автономным питанием от микросотовых батарей. Люди не ложились, как прежде спать через час после захода светила, а допоздна просиживали у панелей визии, бессмысленно пялясь в экраны, лузгая кедровые орешки и семечки.

Работа по дому делалась из рук вон плохо. С утра пьяные мужики едва управлялись с тем, чтобы наковырять сена из скирд для скотины, начерпать из колодцев воды. Потом они исчезали до вечера, засев в «хазе» какого — нибудь приятеля-холостяка за просмотром «веселых» каналов с голыми шалавами или футбола.

У баб была своя молотилка под бесконечные сериалы о несчастливой доле бедных, но честных девушек, на которых никак не обратит внимания проживающий поблизости прекрасный принц.

Дети бегали предоставленные сами себе. Скотина болела и хирела, крыши текли, дома не подметались, стекла не мылись. Калитки перекашивались, ворота врастали в землю, изгороди рушились.

В поселок Хованка пришел долгожданный прогресс.

Комментарий 16.

И теперь нам спускаться с горы.

23 Апреля 10564 по н.с. 1 ч.52 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Дочитав до этих строк, девушка улыбнулась и отключила компьютер. Потом зевнула, легла, вытянулась, с удовольствием устраиваясь в постели. Через минуту девушка крепко спала, чему-то улыбаясь во сне.

Вечернее утро.

23 Апреля 10564 по н.с. 11 ч.48 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

За бронированными окнами старинного княжеского дома начинался вечер. Яр словно пытаясь зацепиться за покрытую снегом землю, тянул свои руки-лучи, захватывая в прощальные объятия высокие горы и заваленные снегом долины со вздыбленными ледовыми торосами, сияющие в лучах заходящего светила как неведомые, прекрасные города. Девушка посмотрела на холодный, неживой пейзаж и заторопилась к теплу мира параллельного пространства.

Живой Бог не заставил себя долго ждать, посадив свой корабль неподалеку от павильона для чтения, который в этот раз находился на зеленой, полной причудливых форм жизни равнине, похожей на древнюю савану.

— Ты сегодня рано, — заметил Управитель. — Даже не стала заниматься.

— Спешу ознакомиться со своим приговором, — с усмешкой ответила Рогнеда.

— Шутки — шутками, — назидательно сказал Андрей. — Но могут быть и дети.

— Не с моими декоративными яичниками, — заметила она. — Все что хочешь, кроме этого.

— Да, жаль, что ты не сможешь родить ребенка, — размышляя, сказал Управитель. — Представь, какая очень высокая и сильная душа смогла бы воплотиться.

— А зачем? — усмехнулась Управительница. — В наше время требуются тупые ублюдки… Вроде тебя.

Живой Бог не стал реагировать на оскорбление.

— Ладно, — сказал он. — Поешь, — подобреешь.

— Мы тут перекусим, когда я проголодаюсь, — сказала Рогнеда. — Готов наслаждаться Колываном?

— Погоди, — попросил Управитель. — Хочу тебя спросить, как специалиста.

— Спрашивай.

— Зачем мы так поступали и продолжаем поступать?

— Что — зачем? — не поняла Живая Богиня.

— Зачем давать возможность украсть и наказывать за это?

— Ты и в правду не знаешь? Или хочешь сделать мне приятное, чтобы я объяснила, что и так понятно, — поинтересовалась Рогнеда.

— Просто вчерашнее не идет из головы, — сказал Пастушонок. — С этими людьми и так плохо получилось. Мы закрыли глаза на то, что их совершенно бесстыдным образом обворовали… Использовали эти летописи, как козырь в игре с регул — императором. Тыкали Амальгамой в нос эланцам, когда те вспоминали Гало. Если вспомнить, что там случалось на самом деле, то история получается предельно гнусная.

— Это, пожалуй, звучит, как комплимент автору заметок, — без тени улыбки ответила она. — Ты ведь тоже так делаешь, используя любую возможность для своей выгоды. Однако начал петь песни о подлости. А представь, какие чувства могли испытывать простые смертные, читая колывановские пасквили про самозваных богов. А самое главное, что он сделал, гаденыш… Если бы он вывел нас, как демонических существ, обладающих запредельной мудростью, все бы выглядело по- другому…

А то ведь показал Живых Богов, как кучку недоумков, не знающих, куда девать свои возможности и как убить свою Вечность.

— А может так оно и есть? — поинтересовался Управитель. — Стоит бессмертному пристроить свою задницу в кресле Совета, как начинается…

— И что начинается? — невинно поинтересовалась Рогнеда.

— Дистрофия мозга и воли. Маразм, возведенный в ранг божественно мудрости. Нерон и Калигула по сравнению с ними — скромные, целеустремленные клерки.

Равнина вдруг изменилась. Исчезли стада слонов и антилоп. До горизонта на мраморных постаментах возникли громадные золотые статуи. Вместо глаз у истуканов холодно поблескивали объективы видеодатчиков, а вместо ушей торчали громоздкие раструбы звукоуловителей.

Андрей, увидев это, заморгал и осекся, несмотря на то, что знал, — все это просто имитация.

— Очень просто, Пастушонок, — ответила Живая Богиня. — В те времена не было башен — поглотителей. Все делалось старинным, но очень действенным способом. Дай украсть и накажи. Тогда и воры, и обворованные признают твою силу и мудрость. А, признав, склонятся, отдавая свою жизнь и энергию. Забываешь азы, юноша.

— Ладно, давай читать, — сказал Андрей и добавил. — Хорошо, что хоть ты это помнишь, Принцесса.

продолжение.

Часть 3 МАСТЕР ТЕНИ

Занавес — отыгpаны все pоли…

Занавес — без масок все геpои…

(автор неизвестен)

Глава 21 МЕРТВЫЙ ХВАТАЕТ ЖИВОГО

Повальное увлечение визией обошло стороной семью Конечниковых. Панель приемника они конечно же купили. Но никто не пялился в экран днями и ночами напролет. Особенно берегли от визии детей. Дед ревностно следил за тем, чтобы дети смотрели только мультики и не больше получаса в день. «Бесовской доске» не удалось взять приступом дома.

Но цивилизация нанесла удар с другой стороны. Почуяв ветер перемен, Тамара, повела себя как заправский предприниматель. Она воспользовалась подарком Федора и развернула массовое производство самогона. 2 дистиллятора работали днем и ночью, перегоняя брагу в первач. Жена Виктора реквизировала под винокурню усадьбу бабы Дуни, разместив в доме перегонные аппараты и разместив в хозяйственных постройках бродильные чаны. Оттуда на всю округу распространялись сивушные ароматы. У ворот постоянно толклись поселковые мужики и «космонауты» распробовавшие крепость и оценившие дешевизну Томиного первача.

Жена Виктора организовала поставки продуктов из военторга и наняла пару молодых теток для торговли.

Напирая на служебное положение деверя, и подкрепив предложение изрядным количеством жидкой валюты, Тамара затеяла строительство на месте старого дома деда Пантелея питейного заведения.

Теперь прямо на огородах стояли бытовки. По округе слонялись пьяные строители, оставляя пустые бутылки и желтые отметины на снегу. В ожидании платной случки толклись поселковые шалавы.

По вечерам в вагончиках горел свет. Оттуда доносились музыка, бабские повизгивания и мужской мат.

Конечников этого безобразия старался не замечать, рано утром выдвигаясь в поселок и поздно вечером прилетая обратно. Служба не требовала от него особых усилий, кроме умения сохранять серьезное лицо и требовать, требовать, требовать. На удивление, заваленные его предшественником дела сами собой выправились. Оказалось, что командовать стройбатом можно и ничего не понимая в строительстве.

Монтаж кольца телепорта шел с опережением. Конечников временами даже сдерживал подчиненных — линия поставки не справлялась. Однако расслабиться и заняться своими делами не получалось.

Он мотался по объектам, присутствовал при отправках рабочих партий и «разборах полетов».

Конечникову приходилось решать споры между подразделениями, организовывать культурный досуг личного состава, принимать людей по внеслужебным вопросам. Куда-то далеко ушли семейные проблемы и блоки памяти, оставшиеся в сенях старой хаты.

В короткие промежутки между актами управления он курил, размышляя обо всем и ни о чем, смотрел на безрадостный пейзаж за окном и снова садился у служебного компа, где выскакивали таблички, предлагая делать то-то и то-то.

Закончив вечерний инструктаж и напутствовав офицеров гарнизона не топить корабли, Конечников грузился в глайдер и летел на «горбунке» домой.

Поболтав с племянниками и поужинав, он уходил из нового дома, куда к тому времени подтягивались поселковые приятели и приятельницы золовки.

Даже из старой мазанки Конечниковых были слышны музыка и крики, в новом доме. По двору носился Крайт, истошно лая на выходящих по нужде гуляк.

У деда было удивительно спокойно. Старик сидел за летописями, просматривая старые записи и пополняя тетради новыми заметками. Федор лежал на той самой лежанке, на которой спал в детстве, читая тексты с дисков, украденных из библиотеки Управителей.

Тени других жизней вставали его глазами, такие же реальные, как и то, что он видел в действительности.

Как когда-то давно, на потолке плясали ослепительные отсветы пламени свечи, обрисовывая неровности потолка, словно огненная стена полярного сияния. Он часто лежал без сна, размышляя о замкнувшемся кольце времени.

Только тогда он был ребенком, теперь ветераном, покалеченным в мясорубке космической войны.

Стал ли он счастливей, увидев обратную сторону звезд? Не слишком ли высокой была цена за претворение в жизнь своей детской мечты?

С дедом они почти не разговаривали, старик за много лет привык обходиться без своего старшего внука. Ему достаточно было сказать пару слов о делах и заниматься снова своим делом.

Да и о чем было говорить командиру боевого звездолета и старику с забытого Богом хутора. Иногда они вспоминали старые времена, при этом дед хмурился и вздыхал. Было видно, как ему не нравилось, что происходит сейчас в Хованке.

Так шло время. Зима проходила. С каждым днем дед Арсений становился все крепче и сильней. В его седой шевелюре стали пробиваться молодые, черные волосы. С лица стала сходить сетка морщин, оно округлилось, засияло здоровьем.

В его речи нет-нет да угадывался прежний Арсений, дед-отец, каким его помнил Федор.

Скрытые, незаметные перемены понемногу накапливались. Это чувствовал Конечников, это чувствовал дед, это чувствовал и Виктор, пытаясь уйти от неизбежного в выпивку и бурное веселье.

Все кончилось в последних числах февраля по универсальному календарю. В Хованке прочно утвердилась ранняя весна. На деревьях набухли почки, земля грелась в лучах Арисса, готовясь родить новые всходы трав и цветов, напитать корни деревьев и кустарников, давая жизнь листьям и плодам.

В этот день Конечников приехал раньше обычного. В доме было непривычно тихо и пусто. Он заметил, что со стены исчез визор, открыв старые, запыленные рисунки на стене.

У печки хлопотала Дуня, какая-то испуганная и пришибленная, с глазами на мокром месте.

Девочка налила ему наваристой солянки, отрезала хлеба и сала, поминутно гладя в глаза дяди — все ли правильно она делает. Конечников старался ни о чем не спрашивать, полагая, что племянница все расскажет сама.

Он насытился, поблагодарил молодую хозяйку и спросил:

— Дуняшка, а чего глаза на мокром месте?

— Дядя Федор, — как большая, закрывая лицо руками и утирая слезы передником, запричитала девочка, которая давно ждала этой минуты. — Папка мой маму Тому выгнал…

— А почему? — удивился Конечников.

— Вызверился, наорал, побил. Ты хоть ему скажи-и-и-и-и, — совсем разошлась Дуня.

— Ну ладно, чего ты, все образуется, — растерянно сказал он.

Федор притянул девочку к себе, а она с удовольствием от осознания своей взрослости приникла к дяде, ткнулась лицом куда-то под мышку и снова стала рыдать.

Конечников утешая, долго гладил племянницу по голове и плечам, прежде чем та в полной мере почувствовала себя выполнившей долг взрослой женщины.

— Ну что, успокоилась? — спросил Конечников девочку.

Та кивнула, глядя на него прозрачными, блестящими от слез глазами.

Он вспомнил, что такие, сине-серые глаза были у покойной Алены.

— Да, — сказала Дуня.

— Где он? — спросил Конечников.

— У деда в избе.

— Пьяный?

— Трезвый, но какой-то страшный, — зябко повела плечами девочка.

— Детей покормила?

— Да, Повечеряли. Николенька ведь день плакал, есть не хотел… С полчаса как уснул, — обстоятельно стала рассказывать Дуня, — А Алешка к деду подался, сказал, что не дело с девчонками и сопливыми ссыкунами вечор досиживать.

— А Тома где?

— В балки подалась, что у деда Пантелея стоят, — девочка снова залилась слезами.

— Ладно, не реви. Пойду с твоим отцом поговорю.

Он вышел во двор, подошел к Крайту, необыкновенно довольному отсутствием посторонних. Погладил и похвалил собаку за бдительность и прошел в старый дом.

Дед с Виктором сидели за столом. Брат был трезвый, что было совсем необычно.

— Здорово, — сказал Федор, садясь за стол.

— Здравствуй внучок, — печально приветствовал его дед Арсений.

— Здорово, брат, — ответил Виктор.

— Что у вас тут случилось?

— Чо- чо… Через плечо… — раздраженно сказал Виктор. — Курву ебаную выгнал.

— Чем нехороша стала?

— Давно пора, — тем же тоном ответил брат. — Дом в бардак превратила.

— Дело ваше, — помолчав, ответил Федор.

— Робят жалко только, — со вздохом сказал дед.

— Алешка где?

— Спит, — ответил дед. — Намаялся парнишка.

Конечников поднялся и заглянул в маленькую комнату рядом. Племянник спал на его кровати, маленький сопящий комочек, почти не видный среди подушек.

— Нормально, — сказал Федор. — Хорошо не поубивали друг друга.

— Чей-то ты сегодня рано, — заметил брат. — Случилось чего?

— Вроде нет.

— А чего смурной такой? — не унимался Виктор.

— Гарнизон меняют. Роты охраны не будет, спецназом заменят, «шамоту» уберут, пришлют строителей со своим командиром.

— Что, и твоя служба кончится? — спросил Виктор.

— Да вроде никто не гонит.

— А чего-й грустишь-то, — подивился брат. — Или кака тетка зацепила?

— Баба — это к лучшему, — вставил дед. — И нечего смеяться. Мужику 39 лет, а все один, бобыль. Хочу деток твоих Федечка увидеть, а ты все воюешь.

— Какая к черту тетка, — раздраженно ответил он. — Сослуживца встретил. Искорина. Он теперь лейтенант-полковник. Офицер фельдслужбы при ставке князя — императора.

— Какой — такой Скорин? — усмехнулся Виктор.

— Искорин… — поправил его Конечников. — Помнишь, рассказывал про штабного, который на борт просился, большие тысячи предлагал.

— Было, — усмехнулся Виктор. — Ты его часом в торец не двинул?

— Хотел… Вспомнилось как он орал про богатого папочку, про 10 тысяч за место на крейсере… А тут явился, не запылился в нашу глухомань. В мундире с иголочки, довольный, вальяжный уверенный в себе. С Алмазным Крестом на шее, погонами золочеными…

— Ну чего не прибил говнюка? — удивился брат. — У меня бы не задержалось…

— Он как-то странно себя вел, и это меня смутило. Он был рад мне, нисколько не стеснялся, как можно было бы предположить. Я даже чувствовал, что он прекрасно понимает, отчего я так казенно, почти грубо себя веду. Потом, после обязательной части предложил выпить за встречу. Мы остались наедине. Я подошел к нему, заглянул в глаза взял его за орден… Крепко так взял, сорвать хотел. Но вдруг почувствовал, что делаю неправильно. Отпустил.

Искорин понял мои колебания.

«Это хорошо Федор Андреевич, что не стал меня обижать» — сказал он. — «Этот крест не отец мне купил, не в карты я его выиграл».

«Ну, расскажи, как такие бирюльки достаются», — иронически попросил я.

«Присаживайся» — предложил он. — «Разговор долгий будет».

«Ничего, постою», — тем же тоном ответил я. — «Начни сразу с того места, как получил прикладом за паникерство».

«Да, было», — с грустной улыбкой ответил Искорин. — «То, что ты меня на корабль не взял, оно оказалось к лучшему. Я так зол на тебя был… Убить был готов. Голова гудела, кровь из носа текла.

На станции после того, как отчалили крейсера, стало совсем плохо. Командиры бестолково орали каждый свое, не зная, что делать, матросы не слушались приказов.

Идти мне было некуда. Штаба больше не было, прятаться в каюте в ожидании смерти было невыносимо. Я прибился в центр связи, где на динамики громкой связи транслировались все сообщения с кораблей Базы.

Эланцы разделались с кольцом гипертранспортировки и уверенно двигались к космокрепости, держась той стороны, которая пострадала при бомбардировке орбитальной станции метеоритным ливнем с планеты. Пакадуры и артиллеристы Базы ничего не могли сделать. Пушки „Князя Ивана“ на предельной дистанции обменивались залпами с АБГ линкорами неприятеля, но не могли остановить их продвижения.

Основной огонь эланцев был сосредоточен на линейном рейдере. С „Князя Ивана“ постоянно докладывали о разрушениях и потерях. На помощь броненосцу пошли малые крейсера.

Но не зря эланцы потеряли целую эскадру. Перед тем, как превратится в газ, радисты службы перехвата второй эскадры „бессмертных“ сумели запеленговать основные и резервные частоты каналов управления нашей ракетной артиллерии.

Глушилки „абэгешек“ сбили ракеты с курса. Тогда наши пошли в лобовую атаку.

Это было роковой ошибкой. 12 „скаутов“ попытались достать врага, пуская ПКДР на манер неуправляемых торпед.

В какой-то момент показалось, что победа останется за нами. Несколько удачных попаданий изрядно попортили „сучек“, но эланцы дали подряд несколько прицельных залпов мелкой картечью… Снесли и летящие наперехват „пакадуры“, и крейсера — ракетоносцы. Ты не представляешь, как это было… Наводки в динамиках от выстрелов, вой помех, крики, ругань, слова прощания, свист моторов пространственной на ракетах и снова выстрелы. И отражение в облаках Солейны пламени взрывов, разносящих крейсера.

„Князь Иван“ продержался дольше. Поля и броня рейдера лучше держали удар. Боезапас пушечных линкоров изрядно уменьшился. Израсходовав энергию в накопителях на отражение атаки скаутов, „сучки“ вынуждены были увеличить интервалы между выстрелами.

Но дальнобойные планетарные орудия „абгшек“ все равно продолжали методично втыкать в корпус броненосца заряды. Пушки „Князя Ивана“ отвечали, но его корабельная артиллерия со сбитой юстировкой, лишенная данных дальномеров и постов локаторного наведения, не могла состязаться в точности с эланцами.

Мы все ждали, когда рейдер приблизится настолько, что сможет прицельно бить по неприятелю. Но этого не случилось.

Когда „Князь Иван“ долетел до эланцев, он представлял собой глыбу искореженного композита, окруженного роем обломков. Лишь в цитадели броненосца оставались живые люди. Они смогли довернуть разбитый, практически мертвый корабль на врага.

Пушечные линкоры, которые обесточили все системы, включая резерв двигателей, отдав энергию для стрельбы, не смогли вовремя среагировать. Сначала они пытались расстрелять то, что осталось от „Князя Ивана“, но лишь ухудшили свое положение, разбросав летящие с громадной скоростью обломки в широкий сноп, который накрыл эланцев.

„Сучки“ попали под удар. Для одного вражеского линкора он оказался смертельным, второй корабль потерял половину надстроек и пять из шести орудий главного калибра.

Это последнее орудие непрерывно стреляло по орбитальной крепости все время, пока „абэгешка“ двигалась к „Солейне“.

Зная, что желанной добычи на станции нет, подданные регул — императора не церемонились, квитаясь за все, что случилось во время осады.

То, что творилось внутри крепости трудно передать. Каждый удар вызывал массу взрывов. Разогнанные до 1 мега заряды прошивали станцию, круша корпус механизмы и переборки, боевые расчеты и посты. Людей швыряло на пол, размазывало о стены, убивало обломками… Станция гибла.

Гравитация выключилась, генераторы поля, герметизирующего пробоины перестали работать. Эланская сверхскоростная картечь разрушила энергосеть крепости, обесточив приводы орудий и энергощитов. Орбитальная крепость потеряла всякую возможность сопротивляться.

Не помню, как добыл гермокостюм. Я бесцельно двигался по разрушенным коридорам. Кругом было только месиво из обломков и замороженных, разорванных трупов. До сих пор их лица с гримасами ужаса, боли, страха стоят перед глазами.

Куда меня несло, было непонятно даже мне, но, судя по всему, я уходил на более-менее уцелевшую сторону станции, инстинктивно направляясь в сторону от разрушений.

Я попал в отсеки, граничащие с наружной поверхностью. Там я увидел живого. „Вашбродь“, — сказал он мне, — „эланец прямо на нас прет. А в нашей пушке осталось на один выстрел мощности. Подмогни загрузить заряд в камеру. Плюнем в супостата напоследок“.

Действительно в накопителях четвертого орудия планетарной батареи осталась энергия. Мы вдвоем начали закидывать в громадную глотку казенника все, что могли найти: штатную картечь, обломки конструкций станции, промороженные холодом космического пространства мертвые тела и осколки раскрошенной брони, оглядываясь на подходящий эланский линкор, схожий своими громадными трубами орудий на органную секцию.

Потом у нас нашлись помощники. Я что-то кричал, размахивал пистолетом, заставляя случайно набредших на нас матросов присоединиться.

Даже в невесомости переместить 60 тонн груза в зарядную камеру без подъемников оказалось очень сложным и тяжелым делом. Мы не смогли загрузить и 2/3 ее объема, когда эланский пушечный линкор, вернее тот обрубок, что от него остался, подошел совсем близко, войдя в простреливаемый сектор.

Огромный корабль шарил парой уцелевших зенитных массометов, готовый подавить очаги сопротивления на корпусе раскуроченной орбитальной станции.

Эланцы выпустили призовую партию на двух лодьях. Они понимали, что разбитый корабль не уйдет далеко и очень скоро быстрые скауты деметрианцев окончательно их прикончат. Но до того они желали довершить дело, ради чего они все пошли на смерть, водрузив на доселе непобедимой крепости врага двухцветную тряпку своего флага с орлом в знак победы. Это было для эланцев делом принципа, воинской чести и утверждением ненапрасности принесенной жертвы.

Погрузку прекратили. Расстояние было совсем небольшим. Эланец был на рейде. На такой дистанции не имела значения ни степень полноты заряда, ни связанное с избытком импульса увеличенное рассеяние убойных элементов.

По командам комендора, прячась в черных тенях разорванной батарейной палубы, мы ломами, домкратами и таковской матерью, осторожно навели орудие на цель. Артиллерист, перекрестившись, нажал на кнопку выстрела на переносном пульте. Из поврежденных катушек посыпались искры, но пушка всеже выпустила скрытый в зарядной камере смертоносный груз.

Широкий сноп импровизированной картечи из кусков брони и трупов снес „сучку“ и лодьи с десантом.

Никогда я не испытывал такой радости, когда эланский корабль вдруг подернулся рябью вспышек от попаданий. АБГ полыхнул месивом горящих обломков, которые полетели прямо нам на головы. Тут перед глазами все померкло.

Очнулся я в маленьком, тесном отсеке. Матросы выволокли меня с батареи, на которую рухнули остатки корабля.

Комендора убило, одному человеку пробило гермокостюм, и он задохнулся. Мне опять повезло — осколок ударил в броню шлема по касательной.

Через 2 суток без еды и воды, когда всем приходил конец от углекислого газа в отсеке, нас нашли».

Чуть помолчав, Федор подытожил:

— Так вот все закончилось. Наша крепость осталась непобежденной.

— Да уж, — сказал Виктор.

— Ему дали Алмазный Крест. Комендору тому тоже, посмертно. Мы с Искориным выпили, вспомнили ребят. Он сказал, чтобы я не обижался, мне тоже будет награда. И вручит ее сама великая княжна.

— Это что, сама Александра Данииловна сюда пожалует? — поразился дед.

— Приедет, — слегка покривишись ответил Федор. — Письмо прислала.

— Да ты че, морду-то воротишь? — удивился Виктор. — Это же сама Александра Даниловна. Кто нас от лихоимцев защитил?

— Братья Конечниковы, — серьезно ответил Федор. — А вообще, Александра молодая девчонка. Хитро — замудреная, крученая, как канат швартовочный. Будут у нас проблемы.

— Да ты что? Всерьез? — удивился брат. — Только хорошее от нее видели.

— Она кое-что забрать хочет. Одну цацку повесит на шею, а другую заберет.

Конечников кивнул на деда, который инстинктивно потрогал золотой медальон на груди.

— А это что, ее? — спросил Виктор.

— Ее.

— Ну, отдадим, раз ее, — со вздохом сказал дед. — Попользовались, и будя.

— А что в этой висюльке такого ценного, кроме того, что из золота? — поинтересовался Виктор.

— А ты не понял? — вполголоса, быстро, чтобы дед не расслышал, сказал Конечников. — Заметил, — дед лет десять скинул?

— Отдам ей, внучок. Ценная, видать, вещица, — сказал дед Арсений. — А то ведь осерчает, детишкам достанется. А мне ведь главное, чтобы они жили.

— Ладно, не будем умирать прежде смерти, — сказал Конечников.

— Это правильно, братуха, — вставил Виктор. — Эх, налил бы самогоновки, но теперь на ее проклятую смотреть не могу.

— А вот это правильно, — заметил дед. — Уж больно ты ей увлекался.

— А как не увлечься, — ответил Виктор. — Когда такое непотребство на глазах творится.

— Давно пора было Тому гнать. Зарвалась баба. Теперь не сгонишь. Вона стройка как развернулась. Будут теперь забулдыги в окна дышать.

— А я так мыслю, — сказал Виктор. — Продам я все это добро. Цену возьму хорошую, таперя много богатых у нас в Хованке, кто до этого места охоч. Да хоть эта змея подколодная, Тома, выкупит. Ей место это нужно до зарезу. Не буду препятствовать, зачем. Подадимся в леса, подальше отсель, от остального народу. Вон Федька баить, рудник тута будеть по соседству. Будут из земли руду как-то особу тянуть.

— Правда ли? — спросил дед Арсений.

— Правда, деда. Такой руды во всем Обитаемом Пространстве нет. Без нее ни брони, ни реакторов, ни пушек не сделать. Оттого-то вцепились в планету нашу мертвой хваткой. Кстати. Тут скоро строителей привезут и горных рабочих. Поселок расширят. Город будет шахтерский.

— О, как, — горько удивился дед. — И что все эти инопланетники будут нашу землю топтать и поганить?

— Да, — кивнул головой Конечников. — Слышал я, что будут набирать полицию, чтобы за порядком следить. Набирать будут из наших. На месте подучат, а может, пошлют на курсы куда — нибудь. Людей поднатаскают. Витьку вон, прочат в начальники.

— Так вот зачем они нам деньги дали… — дед с досады плюнул на пол и качая головой растер плевок сыромятной чуней. — А я думал, добрая у нас правительница…

— Да, не без дальнего прицела, — ответил Конечников. — С нами или без нас, они бы это сделали. А так у них есть народ, который за княжну глотку перегрызет. И за порядком досмотрит лучше чем наброда, которая сегодня здесь, а завтра поминай как звали.

— Да ну вас, — усмехнулся Виктор. — Пяссемисты — нытики. И так вам плохо, и сяк. Я в полицию с удовольствием пойду. Будут пришлые по одной половице у меня ходить. По нужде в лес не сбегают. Будут в своих космонаутских бараках под себя делать и нюхать.

— Я верю, — грустно заметил Федор. — На то и было рассчитано.

— Да ну тебя, — засмеялся брат. — Пусть меня беруть. Обороню я землю нашу. Ты от эланских гадов в космоси доблестно стражалси, а тут тоже… наброде не дам поганить и баловать. Будя и от меня польза.

— Э-ээх, — с укором сказал дед.

— Ладно, хорош, — сказал Виктор, демонстративно потягиваясь. — Пойду я в свой, личный дом спать. Без бабы, но хоть не в бардаке.

Виктор ушел.

— Да уж, — сказал Конечников, проводив глазами брата. — Полицмейстер, едрена вошь.

— Горе у Витюни, — сказал дед. — Любил он Алену больше жизни. Сказал как-то, что все отдал бы, чтобы вернуть ее.

— Ну, это дело такое, — ответил Конечников. — Сегодня что случилось?

— Да самое простое дело. Томку тут один герой из космонаутов за мягкое место схватил, а та только взвизгнула и рассмеялась. А Витька увидел. Этому парню всю морду разбил, убить хотел. Слава Богу, не дали. Пошел к Томке, ей все высказал, бланшей наставил, и в чем была, на улицу вытолкал. Потом правда пришли товарки и вещи забрали. Внучок не препятствовал. Даже экран отдал. И, слава Богу, чужого нам не надо.

— Да все к тому и шло, — размышляя, покачал головой Федор. — Завтра суббота, поспать можно подольше. Если только в гарнизоне опять что-нибудь не устроят.

— Поспи, внучок, поспи, — согласился дед.

— Ты как на работу пошел, опять хромать стал. Надо видать, тебе отдыхать больше. Первое время не мог к тебе привыкнуть. Как не посмотрю — глазам не верил. Прилетел такой молодой, словно только годочков пять — шесть прошло. Сейчас толи привыкать стал, толи сам отошел от своей болячки. Теперь так в глаза не бросается. Полечил бы ногу. Ведь у фельдшера под боком целый день.

— Эх, деда, ты не представляешь, чем мне ее только не лечили, — заметил Федор. — От ноги одно название было. А что, я изменился?

— Делом занялся, — сказал старик. — Я уж думал ты запьешь по черному. Или с ума сойдешь. Бормотал что-то день-деньской, аж жутко делалось.

— Эх, деда, — вздохнул Конеечников. — Ничего ты не понимаешь. Самому скоро бормотать придется. Как медальон отдашь.

— Зачем это? — удивился старик.

— Ты думаешь, это тебе фельдшер помог? — спросил Конечников.

— А ты думаешь эта железяка?

— Не думаю, знаю. Но ты не расстраивайся. Научу я тебя словам. Словам тайным, заветным, верным. Переживешь тогда и стариков, и молодых. Да и мне надо их надо больше читать, может нога поправится.

— Опять ты за свое… Зачем? — почти испугался дед. — Не по-людски это.

— Будешь, будешь. Чтобы чувствовать себя хорошо, чтобы молодеть день ото дня. Скоро на молодух потянет, новых детей себе народишь.

— Зачем это я тебе буду дорогу перебегать? — возмутился старик. — Это нынче твое дело род Конечниковых продолжить. В Хованке, понятное дело, ты не останешься. Но хоть где-нибудь то осядь, семью заведи, правнучат мне роди, чтобы я радовался, что не только у Виктора наследники есть, но и у тебя. Ты же мой самый любимый внучок, хоть и пошел по дорожке космонаутской.

— Ай ладно, деда. На конька своего любимого сел. Давай лучше, коль время есть, записи посмотрим.

— Какие записи, Федечка?

— Ну те… С накопителя, которые у нас в сенях валяются. Узнаем, что было. Может, что новое будет.

— Отчего же не поглядеть. Это завсегда полезно, — сказал старик. — Это наша история от самых корней может оказаться.

— Или какие-то старые программы и данные, которые без старых приборов не прочитаешь.

Конечников принес из сеней древний накопитель, утратившие за века сходство с компьютерным оборудованием, стер с него пыль и плесень, проверил и подчистил надфилем контакты.

Дед с сомнением глядел на его приготовления.

— Ты думаешь, будет работать? — спросил он. — Уж больно грязен. Его и в воде мочили… И дверь ими припирали. И заместо противовеса в кузне подвешивали.

— Должен. Сейчас узнаем…

Конечников пошарил в карманах и вытащил источник питания. При помощи отвертки выковырял мертвую микросотовую батарею из накопителя. Вставил новый элемент питания и закрыл отсек. На торце накопителя загорелся зеленый огонечек.

— Федя, чего это? — спросил дед.

— Работает, деда… Работает! — почти прокричал Конечников. — Кабель где?

— Какой кабель? — не понял тот.

— Что я в лавке взял, когда в лавке инспекцию делал.

— А почем я знаю внучок, — ответил старик. — Где клал, там, поди, и лежит.

— Давай вспоминай. Я был с Витькой. Отдал ему, сказал тебе передать, — Федор задумался. — Похоже у Витьки и остался. Не пропал бы. Ехать за новым не хочется. А то и не будет. Штука редкая. Когда я был курсантом, остатки этих блоков на помойку выносили… Подожди…

Он накинул куртку и выскочил во двор.

— То давай, то подожди, — огорчился дед. — Все у космонаутов перенял.

Конечников рысью пробежал через двор, не обращая внимания на лай Крайта, выскочившего на шум из будки и забарабанил в дверь нового дома.

— Витька открывай, — закричал он.

— Кого там блин нелегкая несет? — раздалось из сеней.

— Я это, я. Дело есть.

— Ну чего тебе Федька? Детей разбудишь, — сказал брат, появляясь в проеме.

— Помнишь, кабель тебе давал? Провода с фишками пластмассовыми. Я сказал тебе его деду отдать.

— Не, не очень. Мы бухие были сильно. Но вроде не выбрасывал и не выкладывал.

— Ну, тогда найди… Ты в старом тулупе был. Может так и лежит в карманах, если не выпал.

— А… — вспомнил Виктор. — Тулуп в сарай к скотине отнесли. Пригодится телятам подстилать.

Федор, матерясь, кинулся в сарай. Крайт, привлеченный топотом, выскочил из будки, залаял, вдруг смолк, завыл и поджав хвост убрался обратно в свое убежище.

Конечников удивился, но не придал этому значения. Он влетел в сарай и вдруг увидел ту, которую не ждал увидеть. Лара белесым, полупрозрачным облаком парила в темноте.

— Здравствуй, милый, — сказала она, ласково и внимательно глядя на него.

— Здравствуй, — сказал Конечников. Он вдруг понял как рад встрече со своей призрачной возлюбленной. — Как хорошо, что ты пришла. Посмотрим вместе.

— Не думаю, что стоит, — ответила она, грустно качая головой.

— Да ладно, — оборвал ее Федор. — Сама все увидишь…

— Не забывай, я же мертвая, — сказала она. — Я знаю, что было и что будет. Я лучше подожду тебя снаружи. Когда ты выбежишь, крича и плача, мечтая прервать свою бренную жизнь.

Конечникову вдруг стало страшно. Он дернул со стены старый тулуп, прося Бога, чтобы кабель оказался на месте. Кабель лежал в глубине левого кармана. Конечников выдернул его и опрометью бросился в дом.

— Вы, живые, так торопливы, — покачав головой, сказала ему вслед Лара. — Вы делаете то, что не хотите, о чем будете потом жалеть. Вы знаете правду и давите в себе, в угоду каким-то сиюминутным интересам. Добро бы собственным…

Дома его ждали. Пришел Виктор. Любопытство пересилило желание поспать. Дед, который клевал до этого носом, с нетерпением ждал, чем все закончится.

— Нашел? — спросил его брат.

— Нашел, — ответил Федор, нетерпеливо стягивая сапоги и бушлат. — Сейчас мы все узнаем.

Руки тряслись. Конечников сделал пару глубоких вдохов, подавляя волнение. Он быстро, но аккуратно прочистил контактную колодку и воткнул колодку в гнездо. К облегчению Конечникова, все сработало с первого раза.

Памятуя о преклонном возрасте прибора, он скачал все содержимое на свой комп, благоговейно глядя, как файлы почти тысячелетней давности ложатся в надежную память проверенного и мощного устройства.

Процесс копирования занял довольно много времени.

Наконец, данные были переписаны.

— Ну, вот и все, — произнес Федор, обращаясь к изрядно заскучавшим родственникам.

— Запускай, раз все, — раздраженно сказал Виктор.

Дед Арсений промолчал, но его взгляд выдал его чувства лучше слов.

Конечников выбрал самую последнюю запись и включил воспроизведение.

На экране появился верхний пост горы Хованка. За бронеблистерами наблюдательного пункта висел серый сумрак. Утробно, равномерно, не затихая ни на секунду, выл ветер. Снежинки таранили стены и стекла, добавляя в вой низкое шипение.

В небе с громадной скоростью неслись облака. Они то поднимались, образуя призрачную, едва угадывающуюся во тьме перевернутую равнину, на которой то появлялись холмы, то разверзались громадные пропасти. Временами край облаков опускался, накрывая верхушку горы, и все тонуло в молочно-белом тумане плотной облачной материи.

На фоне всей этой фантасмагории, сидел старик, устало глядя на зрителей.

— Это последняя запись, — сказал он. — При всем удобстве такого способа хранения данных мы должны думать о том, что нам предстоит. Прошло 33 года с момента катастрофы. Техника изношена, принтеры приходят в негодность, кончаются запасы расходных материалов: чернил, бумаги, носителей данных. Понемногу отказывают микросотовые батареи. Подумать только — маленькие цилиндрики с пористым стеклом, которые всегда были в избытке, стали редкостью. Теперь каждая батарея на учете. Они теперь будут использоваться только в обогревателях, ружьях, переносных фонарях и рациях.

У меня есть пара-тройка неучтенных источников питания, которые я мог бы пустить на нужды своей аппаратуры. Впрочем, и так ясно, что погоды они не сделают. Если кто и посмотрит записи, так это те, кто найдет нас, какая-нибудь спасательная экспедиция.

Оптимизм здесь неуместен. Вряд — ли это случится при моей жизни или жизни моих детей. Никто не захочет, отвечать за банальное головотяпство. Поэтому сначала подождут, пока умрут все свидетели этой трагедии, потом их дети и внуки.

Расчетливые генералы звездного флота трижды по три раза дадут пройти срокам автономности поста наблюдения.

Подумать только, какая мелочь решила наши судьбы…

Пусть прошло много лет, но этот день стоит перед глазами, точно это было вчера. Утро испытаний выдалось на удивление ясным. Дождь, который много дней поливал джунгли прекратился, облака разошлись. Стояло прекрасное субботнее утро. Я с тоской глядел на часы. Минуты длинных 30 часовых суток Амальгамы тянулись невозможно медленно.

Мне очень хотелось взять Арину с Павликом, как договаривались, и отправиться на пляж, купаться и загорать, пользуясь хорошей погодой. Кто мог знать, какими смешными окажутся мои разочарования той поры.

Ничего не обещало событий, которые случились под конец смены.

Ариша никак не могла дождаться меня с работы. Зная мою привычку засиживаться сверх положенного по любому поводу, взяла наш глайдер и прилетела прямо на пост вместе с Джеком и Павликом.

Она захватила купальные полотенца, ужин для нас, детское питание сыну и коробку корма для собаки, все, что по ее мнению могло потребоваться нам в течение 4–5 часов до заката.

В этот день у нас была назначена корпоративная вечеринка на природе и многие сотрудники, вызвонили жен и детей прямо на станцию, чтобы не терять времени на сборы.

Джек тут же затеял возню с Альфой, собакой Вики. Павлик полез трогать все тумблеры, до которых смог дотянуться. Сын, пользуясь тем, что стал всеобщим центром внимания, что-то лопотал на своем детском языке, разражался восторженными возгласами и негодующим ревом, если ему что не удавалось. Даже техники группы военной связи бросили свои дела, любуясь на карапуза.

Тем временем, звездолетчики из группы охраны, которым надоело валяться кверху пузом у Синь-Озера за поселком геологов, затеяли учения по маневрированию «Святогора» на предельно низких орбитах.

«Святогор», экспериментальный линкор, с самого начала вызывал у меня сомнения, уж больно несуразным он казался. Больше всего он походил на плоский, немного вздутый посередине лист с парными надстройками на носу в корме, в которые была упрятана корабельная артиллерия.

Когда четыре тяжелых крейсера 59-ого проекта были заменены этим монстром, это вызвало у меня нехорошее предчувствие. Правда тогда казалось, что один, пусть большой и хорошо вооруженный корабль, не сможет обеспечить надежную охрану планеты.

Потом, после ходовых испытаний и стрельб на орбите Крионы, сомнения в силе экспериментального линкора отпали.

В конце — концов, новый, пусть даже не слишком эстетично выглядящий боевой звездолет, должен где-то проходить испытания, набирая материал по эксплуатации в различных условиях.

На Амальгаме все было новым, неопробованным, экспериментальным: жилые модули, буровое оборудование, которое спешно завозили для разведки и разработки залежей дикролита, перспективного минерала для композитной брони нового поколения, установки для его переработки, глайдеры и системы связи…

- «И системы связи…» — повторил человек, задумчиво взглянув на зрителей.

— «До сих пор не знаю, может быть это действительно Арина…» — он подождал немного, приводя в порядок мысли и продолжил: — «На экране появилась голова дежурного с соседней станции наблюдения в Столбовых горах. „Хованка“, — произнес он, — „Принимайте „Святогора“.“

Меня это не слишком касалось, поэтому я не обращал внимания на разговоры в секторе военной связи до тех пор, пока вдруг привычный гул главного зала поста наблюдения взорвался криком — „Что у нас с передатчиком?“.

Техники побежали на вышку за посадочным полем к антеннам. Народ загалдел про отсутствие опорного сигнала на маяке, невозможность правильной триангуляции и сбитый альтиметр на линкоре.

Оператор проводки, багровея от натуги, кричал в микрофон — „Борт 4415, немедленно вверх!!“

Корабль чиркнул по верхним слоям стратосферы и из-за своей несуразной конструкции с плохой аэродинамикой, пошел вниз.

В небе появился огненный след. Он становился все шире, пока не исчез под верхним обрезом бронеблоков, заслоненный крышей здания. Вика и Арина кинулись на улицу за животными.

Оператор продолжал орать, требуя немедленно включить двигатели подъемной тяги, прекратить снижение и выйти за пределы атмосферы, пока температура обшивки не достигла критической.

В ответ, радио сквозь помехи прохрипело: — „Тяги не хватает. Нам пиздец“.

Связь прекратилась.

Начальник смены погнал людей вниз, запретив им пользоваться подъемником и строго приказав задраивать люки между секциями лестничных маршей.

На посту остались четверо: дежурный оператор, который, то вызывал „Святогора“, то передавал предупреждение в главный узел связи, обкладывая отборным матом орбитальный комплекс за то, что они вовремя не сориентировалась, начальник, оператор радара и я, дежурный метеоролог.

Некоторое время был слышно, как с лязгом хлопали двери между отсеками лестницы, отмечая спуск вниз основной группы. Мы стояли у открытого люка, готовясь при первых признаках опасности нырнуть вниз. Некоторое время ничего не происходило.

Секунды тянулись как годы. Небо вдруг потеряло привычный бирюзовый оттенок. Купол атмосферы побелел, точно подернутый туманом, не потеряв при этом своей прозрачности.

Редкие облака вспыхнули пронзительным сиреневым огнем, отраженным от далекого взрыва за горизонтом. Их цвет быстро прошел все градации цвета от сиреневого до желтого, оранжевого и багровых тонов.

Подземный гул перерос в вибрацию. Гора зашлась крупной дрожью. Было видно, как по склонам пошли каменные лавины.

Потом со сверхзвуковой скоростью пришла ударная волна в атмосфере, неся с собой пыль, камни, вырванные с корнями пылающие деревья.

Крыша блокпоста застонала от удара. Под громадной нагрузкой потолок просел, стены покосились.

Светящийся фронт уплотненного воздуха жестко ударил по горам, сваливая в пропасть целые горные пики. Рев и грохот поднялся до запредельных значений. Я видел, как в полуметре от меня начальник смены, надрывая горло, что-то кричит, но не слышал его голоса. Я понимал, что надо спасаться, прыгать в люк и бежать вниз, пока держат ноги, но не мог оторваться от апокалипсического зрелища снаружи.

Я глядел на огненный ад за окнами, отказываясь поверить в то, что это происходит на самом деле.

Ударная волна быстро ушла за горизонт, превратив зеленое море джунглей в кучу перемешанных, горящих обломков.

Стало темно от дыма. Приборы показывали, что во внешней среде скорость ветра достигла запредельных значений, а температура, несмотря на ураганный обдув, поднялась до 95 градусов.

Легкий запах гари, следствие локального нарушении герметичности в уплотнителях бронеблистеров, наполнил помещение, жара стала проникать внутрь. Но это были мелочи. Блокпост выдержал первый, самый сильный удар.

В тот момент я почему-то не подумал, об ужасной судьбе жителей городов и поселков. Мне в голову пришло то, что открыто стоящая на голом плато станция в Столбовых Горах вряд — ли останется целой.

Да и остальные, построенные в современную эпоху, без глубоко залегающих ЗКП, как опорная база „Хованка“, не смогут противостоять стихии.

Много позже, я часто со стыдом размышлял о своей черствости, коря себя за отсутствие сострадания сотням тысяч знакомых и незнакомых соотечественников, в момент их огненной гибели, пока не понял, что никакая сила не смогла бы защитить их.

Всех, за исключением таких же, как и мы, скрытых бронированными стенами станций наблюдения.

Начальник смены вызвал по переговорнику Викторию, и та подтвердила, что, несмотря на интенсивную встряску от сейсмической волны и многочисленные трещины, подземная часть станции практически не пострадала…».

Мужчина на экране вздохнул и продолжил:

«— Я бы не стал вновь вспоминать вновь об этом страшном дне, который перевернул всю нашу жизнь, но совсем недавно я услышал, как Матвей, мой внук, с горящими глазами рассказывал про то, как громадный эланский корабль на бреющем полете прошел над горой Хованка и обстрелял станцию. Дети слушали, затаив дыхание. Особенно их убедил рассказ об обстреле. Как иначе можно было объяснить холодные, заваленные снегом и льдом пещеры, обрывающиеся оплавленными колодцами от попаданий снарядов.

Я подошел к кучке мальчишек, дождался, когда рассказчик обратит на меня внимание, оторвавшись от живописания жаркой баталии и попросил внука помочь со снятием данных с самописцев на верхнем наблюдательном посту.

Для восьмилетнего ребенка не было желанней предложения.

Мы выбрались из закопченных тоннелей, со следами герметизации подручными средствами, прошли по теплым жилым секторам. Стали подниматься в бронированной трубе гулкой и нескончаемой винтовой лестницы, разделенной на герметичные отсеки стальными дверями с колесами кремальер.

Мальчик, сопя, двигался за мной. Когда мы одолели 6 тысяч ступенек, половину пути наверх, я предложил отдохнуть.

Матвей уселся рядом на рваную подушечку, сделанную из пришедшего в негодность термобалахона — нелишнюю вещь в царстве холодного металла и капающих с потолка капель конденсата.

Когда мы отдышались, я спросил у мальчика:

— Внучок, а кто тебе сказал, что был эланский корабль?

— Ты, — удивленно ответил он.

— Как это? — поразился я.

— Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне про то, когда болела бабушка, ты рассказывал это ей.

Я вспомнил далекое время, когда Арина задыхалась от кашля и металась в мокром от пота спальном мешке, не находя покоя для своего сгорающего в огне болезни тела.

Она держала меня за руку и говорила что-то невнятное про то, что это она во всем виновата. Сказала, что в тот день она так торопилась посадить глайдер, что зацепила мачту маяка. Мне так не хотелось потерять ее, что я тут же придумал историю о широком следе от посадки неизвестной машины.

„Таких глайдеров у нас не было“, — придумывая на ходу, сказал я. — „Скорее всего, это был эланский корабль. Эти ребята большие доки по части подлых штук… Только они могли…“.

„Правда?“ — спросила она с облегчением. — „А я…“

Через пару минут жена спала. Я строго-настрого наказал Павлику оставаться с мамой, а сам отправился с другими на заделку большой трещины в основании 14 штрека. Шел 72 день после падения „Святогора“. К этому времени температура на поверхности упала до 65 градусов ниже нуля и от студеных сквозняков не спасали ни термобалахоны, ни обогреватели. Перекрыть доступ холоду во внутреннюю часть пещер, отсечь разрушенную часть подземного комплекса от помещений, в которых можно было жить, было вопросом жизни и смерти.

Никогда не думал, что маленький Павлик запомнил этот разговор. Сколько раз он потом слышал правду от взрослых, но та ложь во спасение стала для него главной правдой, а все остальное просто версиями людей, которые не хотят помнить о своих врагах, чтобы не расходовать нервную силу, так нужную для выживания.

То, что рассказывал мальчик, было дальнейшим развитием совершенно дикого, несообразного мифа, создателем которого невольно стал я.

Но возможно ребенку было легче поверить в то, что планету расстреляли враги, чем в раздолбайство обалдевших от безделья связистов, у которых в наиважнейший момент отказал передатчик.

Когда уйдут очевидцы событий, уже никто не сможет подтвердить это или опровергнуть. А люди поверят в то, что им выгодно.

Даже если я объявлю во всеуслышание о том, как все было на самом деле, через несколько поколений удобная, красивая ложь снова вылезет наружу. Быть хорошим — это естественное человеческое желание»…

— Выключи, внучок, — произнес дед. — Великое горе нас сегодня посетило.

Губы старика тряслись, в глазах стояли слезы.

— Оба-на, — размышляя, произнес Виктор. — Это что, получается, вы, космонауты, невинных людей погубили на энтой вашей, как ее там, — Гале.

— Можно подумать ты непричем.

— Не причем, братуха, непричем, — откровенно радуясь, что не он замарал себя кровью, произнес Виктор. — Я тут кручинился от того, что не удалась у меня жизнь, а оказывается, вот оно все как обернулось.

— Ну и радуйся, лапоть, — рявкнул Конечников вскакивая.

Он с размаху пнул по табурету, на котором сидел брат. Табуретка полетела на пол, Виктор тяжело рухнул.

— Держи его Витюня, — тонким, испуганным голосом проблеял дед. — Не ровен час, исделает что над собой.

Не слушая деда, Федор схватил бушлат и выскочил в сени.

— Стой, братуха, — закричал Виктор. — Не дури. Дело — то житейское.

Виктор попытался его задержать, но тот легко освободился от захвата и опираясь на здоровую ногу, непринужденно закатал коленом брату под дых. Виктор остался лежать на крыльце, жалобно мыча и пытаясь вдохнуть воздух в легкие.

Бормоча что-то бессвязное, Конечников, громадными скачками, забыв о едва заживших костях, кинулся в лес, не разбирая дороги, не думая о хищниках. Он бежал долго, пока не устал.

Наконец он остановился и огляделся. Ноги привели его на то самое место. Здесь когда-то давно, в прошлой жизни приземлился корабль, оставив после себя броневую глыбу обелиска над могилой на пригорке и мечту о небе в голове мальчишки.

Конечников понял, зачем он пришел сюда. Тут все началось, тут все должно и закончиться. Внутри был предательский холодок, усталость и почти радостное предчувствие скорого избавления от всех ошибок и страданий жизни.

«Пожалуй, теперь мне предельно ясно, какая она, обратная сторона звезд», — подумал он, выдергивая пистолет из кобуры.

Что делать в таких случаях с оружием, Конечников знал не понаслышке. Офицеры в части стрелялись по самым разным причинам. И сразу же, пустивший пулю в висок подонок, растратчик или трус терял в глазах окружающий большую часть своего бесчестья.

Что-то пело ему изнутри — «Мертвые сраму не имут». Нужно было только приложить ствол к голове и нажать на гашетку, чтобы получить вечное прощение за свое преступление.

За гибель миллионов ни в чем не повинных жителей, за расстрелянную станцию «Солейна» и сотни своих товарищей, насмерть замученных мстящими за родных и близких эланцами. Но сначала он решил сделать то, зачем сломя голову и не жалея ног бежал сквозь лес.

Конечникову вдруг очень хотелось разбить изображение на памятнике, чтобы хоть как-то наказать человека, с которым и не был знаком вовсе, за то, что ему пришлось пройти, прежде, чем он дошел до истины. За неприглядную, страшную правду, которую он предпочел бы никогда не знать.

Конечников подошел к могиле, снимая оружие с предохранителя. В какой-то момент он испугался, — вдруг он увидит разрытую яму и собственный труп, как это было однажды во сне. Но все было нормально.

Могила артиллериста за много лет заросла травой, осела. Даже камни, которыми были выложен ее край, расползлись во все стороны, стали серыми, почти неотличимыми от пыльного дерна холма. Ограда сгнила, и ее остатки лежали в траве трухлявыми деревяшками.

Конечников взглянул на выцветший снимок. С керамического овала ему беспечно улыбался совсем молодой мальчишка в военном мундире.

У Конечникова в подчинении побывал не один десяток вот таких мальчиков, часто так и не успевавших получить вторую пару звезд на погоны и навсегда оставшихся в раскуроченных эланскими снарядами орудийных башнях. В детстве он казался Федору таким взрослым, мужественным, решительным. Но сейчас, когда Конечников был боевым офицером, капитаном, командиром корабля, желание свалить все на сопливого третьего лейтенанта было, по меньшей мере, жалким.

Конечников достал сигареты, закурил. Ночное зрение выключилось. Мир вокруг стал темным, собрался вокруг тлеющего уголька сигареты. За привычным занятием вернулась способность соображать. Он недоуменно посмотрел на пистолет в руке, словно пытаясь понять, в кого собирался стрелять. Конечников поставил оружие на предохранитель и сунул его в кобуру.

В темноте, под порывами ветра, вздыхал мокрый весенний лес. Он долго сидел так, прокручивая перед внутренним зрением картинки детских и взрослых воспоминаний. Все жизнь представилась ему сложным математическим выражением, иногда забавным, иногда страшным. Однако, точку было ставить рано.

Потом Конечников вспомнил, что смерти нет. Он знал это совершенно точно. За выстрелом в голову не было черной пустоты небытия. Могло быть все: боль, мучения, сожаление, спокойствие, но не конец. Осознание того, совершил, не кончилось бы с выстрелом.

Просто оглушенный эмоциональной бурей в голове, он, следуя традициями военной касты, решил осудить себя на самое большое наказание, гораздо более суровое, чем ему действительно полагалось.

Прокрутив в голове все свои действия, Конечников вдруг понял некую заданность случившегося. Словно кто-то составил искусный план, который должен был привести к желаемому результату и самоликвидации исполнителя.

«Пусть меня ждут миллионы горелых мертвецов. Виноват, — отвечу», — подумал он. — «Но, пусть это случится тогда, когда должно».

Конечников не знал, много ли ему отмерено, однако чувствовал, что в любом случае должен досмотреть, чем все закончится.

Словно подтверждая его мысли, издалека донесся волчий вой.

Он поднялся и зашагал обратно к дому.

По дороге, он пытался понять, кто мог желать ему смерти, пока не понял, что действия только одного человека могли толкать его к насильственному прерыванию своей жизни. И это была добрая и заботливая светловолосая девушка, с которой когда-то познакомился на этом самом месте, после посадки поврежденного экспериментального крейсера.

Внезапно понял, с кем он встретился тогда и не распознал под личиной юной красавицы… Демоницу со светящимися во тьме глазами из старых дедовских сказок, страшную Одинокую Леди жадно рыскающую в поисках жертв.

Комментарий 17.

Неуд.

23 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.37 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

— Вот, однако, через сколько лет правда выясняется — заметил Управитель, ехидно посмеиваясь. — Мы ее считаем ценным специалистом, а она такие ляпы допускает…

— А сам-то… — не осталась в долгу Живая Богиня. — Так любил палачествовать, что прибежал с другого конца Галактики. Тетке голову срубить — это святое. Никого поближе не нашлось. Мало того, что не справится с каким-то одним стариком, так еще и засветился…

Управитель хотел было вспылить, но передумал.

— Можно подумать, что самой не приходилось, — без злобы ответил он. — Как тебе хвоста накрутили, так лично медсестру эту на голову укоротила.

— А сам? Кто Виктора Конечникова убил? Чем Живому Богу честный имперский служащий помешал?

— Знал много. А сейчас так и думаю, что совершенно правильно. Нам одного Колывана хватило.

Управители посмотрели друг другу в глаза и вдруг рассмеялись, поняв глупость это перепалки.

— Да уж, — сказал Пастушонок. — Правда смешно?

— Да, — ответила Рогнеда. — Есть дела грязные, есть еще грязнее, а есть такие, что никому другому не поручишь. Для прикрытия критических огрехов… И кричать об этом — себе дороже.

— Может, так и надо было, как случилось, — в раздумье сказал Живой Бог.

— Что? — не поняла Рогнеда.

— Мы напоказ выставляли свое бессмертие. Лезли на высокие посты, на первые полосы, и не сильно задумывались, как мы выдаем себя. Вот и провели в тени тысячелетия, уже после джихана, вынужденно читая мантру Проклятого, чтобы не сдохнуть. Спасибо Колывану. Управитель грязно выругался.

— Не в этом дело. Живые Боги никогда и ничего не делают своими руками. Они действуют из тени, влияя на ключевые точки процесса, не хвалясь своими магическими штучками. Ведь это подлинная магия высокого уровня, — заставить человека самого захотеть сделать то, что тебе нужно. Зачатки этого всеобъемлюще правильного подхода мы применяли и во времена, о которых пишет Колыван. Нападение на Гало и атака запретным оружием орбитальной крепости Солейна из этой серии. И в те времена мы понимали, что все должно быть сделано так, чтобы отказаться от «ошибок» подчиненных, превысивших данные им полномочия. Мы, Управители, всегда в стороне, всегда чисты. Мы отдаем приказы и караем неумелых исполнителей. Без этого мы быстро опустимся к единственному способу вознаграждения за послушание, — обязательной раздаче долгой жизни и бессмертия как признания заслуг перед вечными Хозяевами, — заметила Рогнеда.

— Я думаю, — это неплохой способ добиться эффективного влияния на определенных этапах, — ответил ей Пастушонок.

— И, как следствие, — миллиарды бессмертных?

— Да ладно, — усмехнулся Живой Бог. — Что дано, то всегда отнять можно. Но твои слова я запомню… Пойду я.

— Хорошо, — согласилась девушка.

Через несколько минут черная масса корабля поднялась над землей и исчезла в темной синеве вечернего неба.

Рогнеда снова принялась за чтение.

продолжение.

Дома его ждал дед. Он дремал за столом, положив голову на тетрадку. Комнату озарял трепетный огонек в масляной плошке.

Конечников вошел, стараясь ступать как можно тише. Но старик все равно услышал шаги.

— Кто это? — испуганно спросил он, спросонья пытаясь разглядеть вошедшего.

— Я, деда.

— Ну слава Богу, внучок, слава Богу, — вытирая непроизвольно выступившие слезы, сказал дед Арсений. — Витьку не встречал часом?

— Нет. Это он что, с собакой меня искать пошел? Зря. Волки в лесу воют.

— Ну как же, — резво переменил тему старик. — Свадьбы у этих разбойников серых, вот и поют робяты.

— Как бы ему свистнуть, чтобы домой шел.

— Он это…рацию взял. Сейчас я ему крикну по переговорнику, чтобы домой бежал.

Старик произнес в рацию несколько слов. Виктор вскоре отозвался. Слышно было плохо, но Конечников разобрал, что с братом все в порядке и он идет домой.

Он бросил взгляд на стол, где осталось все его добро. На всякий случай скачал на новомодные микрокассеты все данные из компьютера, отстыковал древний накопитель и вернул его в сени, на старое место.

— Убрал? — спросил дед, когда тот вернулся.

— Убрал, — ответил Конечников.

— Завтра надо его подальше спрятать, от греха.

— Я его в Гремячку кину.

— Хорошо, — согласился дед. — Ложись спать, Федечка. Утром поговорим обо всем.

Ночью Конечникову снилась Лара. Что происходило во сне, Федор не запомнил. Осталось только ощущение чего-то хорошего и радостного.

Утро субботнего дня выдалось сумрачное. Временами накрапывал мелкий противный дождик, облака, казалось, касались верхушек деревьев.

После завтрака, который прошел практически в полном молчании, старик напомнил внуку, что надо пройтись до речки.

Конечников оделся, подождал деда, и они направились к Гремячке, которая шумно несла свои воды через перекаты и омуты. Он выбрал место поглубже, и швырнул туда увесистый прибор. Накопитель с шумом плюхнулся в воду, оставив на поверхности расходящийся след от падения и цепочку пузырьков.

— Вот и все, — сказал он. — Никто не найдет.

— Уж лучше бы внучок мы не смотрели, — заметил дед.

— Не знаю, — в задумчивости глядя на поверхность воды, морщинящуюся от потоков быстрого течения, ответил Конечников. — Я давно стал догадываться, что тут что-то не так.

— Почему, Федечка? — поинтересовался старик.

— Говорил я с одним эланцем. Он ничего не отрицал… Что транспорты санитарные жгли, что раненых пытали и расстреливали, но про это… Он так удивился…

— А ему-то, откуда знать? — пожал плечами дед Арсений. — Что ему в детстве читали, то для него и правда.

Старик вздохнул, нахмурился, махнул рукой, вздохнул.

— Не только он… Лара мне рассказывала.

— А кто это, Лара? — живо поинтересовался дед. — Зазноба твоя?

— Типа того, — ответил Конечников.

— Небось, красавица? А чего ж не женился? — спросил старик. — Не надоело одному? Пригласил бы, свадьбу справили. Все как у людей…

— Красавица, — согласился Конечников. — Но она эланка.

— Ну и что? — удивился дед. — Коли люба, то какая разница.

— А чего ее приглашать, — заметил он. — Тут она. Приходит, когда зову.

— И часто приходит? — с беспокойством поинтересовался дед.

— Много раз.

— А отчего не познакомил? — поразился старик. — Поговорили бы. Или стесняешься меня, лапотника?

— Нет, деда. Не видишь ты ее. Да и никто не видит. Родилась она в этой жизни на Гало, там же и умерла. Адмирал Убахо ее родной дядя.

— Умерла? — с сожалением сказал дед. — Это что, получается, оттого, что корабель этот, который ты подбил, на планету упал?

— Да…

— Ты, Федечка, совсем со своим космонаутством с ума спрыгнул, — огорчился дед. — Все, будя. Сам слышать не хочу и другим говорить не позволяю. Пусть хоть они тебя нормальным считают.

— Да нормальный я, нормальный, — ответил Конечников. — Если тебя так легче, считай, что меня просто совесть мучит.

— Бедный внучок, — сказало дед. — Зачем именно тебе это выпало?

— Чему учили, то и правда… — с горькой усмешкой ответил он.

— Так мы тута, по земле ползаем, — начал дед. — Ох, лучше бы ты не ходил космонаутствовать.

В глазах старика появились слезы. Они прочертили дорожки по морщинистым щекам и исчезли в бороде.

— Как вот мне теперь с этим жить, деда? — спросил Конечников. — Если раньше я был героем, я гордился тем, что совершил, то, как мне жить сейчас? Я разбойник с большой дороги, убийца. Мне все намекали, что я заблуждаюсь, ответ под носом в сенях лежал, а я все равно пер напролом, как лось по подлеску.

— Значит, так тому суждено было быть, — печально сказал старик.

— Идите вы все! — вдруг взорвался Федор, в крайнем волнении двигаясь вокруг старика и крича, точно выталкивая из себя злые и оскорбительные слова. — Придумали себе сказочку и лелеяли. Носились как дурень со ступой… Оказалось — все сами просрали. А вдобавок, этих придурков еще и бросили… Чтобы честь мундира соблюсти. А сейчас наши добрые правители снова на нас выспаться хотят. Ненавижу!!! Это вы во всем виноваты!!!

Одна часть Федора была готова броситься на деда, другая отстраненно наблюдала за взрывом эмоций.

— Так, да? — распалился старик. — Тогда бей меня внучек, убивай. За то, что растил, за то, что кормил… Потом могилы можешь разрыть на погосте. Они ведь тоже виноваты… Моего деда, твоего прадеда Кондрата обязательно выкопай. Ведь это он мне про все это рассказывал, когда я еще читать не умел. Да всех вырой и развей по ветру. Тебе ведь не привыкать, ты — убийца.

Сказав это, старик осекся и с ужасом посмотрел на внука.

Они долго молчали, глядя на холодный мокрый лес на соседнем берегу и свинцового цвета воду в шумной речке. Стал сеять мелкий, противный дождь.

— Пойдем деда домой, — предложил Конечников. — Чего сейчас — то воздух зря сотрясать. Что сделано, — не воротишь.

— Пойдем, — ответил старик. — Только подожди… Забери свою цацку.

Дед Арсений залез пальцами за ворот и вынул медальон Управительницы Жизни. Он твердо, без колебаний протянул его внуку. В следующий момент на лице старика решимость сменилась сожалением, сожаление — обидой, обида — самодурным упрямством.

— Ты чего, дед? — растерялся Конечников. — Покричали, пошумели… Слова — звук пустой. Прости меня.

— Забери, а то следом кину, — пригрозил старик.

Конечников осторожно взял теплый медальон, повесил на шею и убрал под рубаху. Мир стал ярче, ноющая боль в ноге стала стихать.

Старик же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.

Они долго шли молча.

— Зря ты, дед. Княжна неизвестно когда будет. Мог бы носить.

— Обойдусь, — безразлично сказал старик.

— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…

— Не надо, — также безразлично сказал дед.

— Ты что, обиделся?

— Нет.

— Я хочу чтобы ты жил. Знаешь, сколько прожить можно, читая мантру бессмертия?

— Не обиделся я, внучек, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Пожил сам, дай пожить другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей. Неправильно дорогу загораживать.

— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.

— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.

— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.

— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на него. — Только не жить тебе среди людей.

— Ты хотел сказать — «С нами»?

— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…

— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.

И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.

Больше в тот день они не разговаривали.

Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.

За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.

Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью.

— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.

— Нет, деда, — ответил тот. — Думаю.

— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.

— О чем? — поинтересовался Конечников.

— Это я во всем виноват. Ты прости меня, старого дурака.

— Ну что ты. У каждого своя судьба.

— Это верно, — подумав, заметил старик. — Не такая твоя судьба должна была быть. И Алена была бы жива. И Витька нашел бы свою половинку. А все мои рукописи проклятые.

— Ты здесь не причем, — возразил Конечников.

— Федя, я все исправить хочу, — жалобным голосом сказал дед.

— Ничего уже не исправишь…

— Нет, Федечка, — с надеждой сказал старик. — Ты много повоевал, много повидал, устал, инвалидом сделался… Бросай свое космонавство, поживи по-человечески. Деньгов у тебя много, парень ты видный, справный, хоть и хромой. За тебя любая девка пойдет.

— И что?

— Девки, они сейчас такие красивые пошли, кровь с молоком. Детей народишь, сердцем отойдешь, думать про звезды забудешь.

— Про Гало, ты хотел сказать, — уточнил Конечников.

— И про Гало проклятое, — с готовностью подхватил старик. — И про видения диавольские… И мантру свою окаянную. Живи, внучок, как предками нашими заповедано. Детей расти, воспитывай. Как во все времена.

— Вот оно что, — с усмешкой ответил Конечников. — Которыми из предков? Которые в пещерах хованских жили, проклиная эланцев, мечтая, чтобы им также плохо было? А может теми, кто «Святогор» на планету уронил? Или теми, кто на Тригоне жил, пока мы сюда не переселились? Которые молились Солигору и Цифроведу… Или теми, кто при джихане мантру читал?

— Да какая разница? — осторожно вставил дед Арсений. — Все одно, планида человеческая — вырасти, выучиться, дом построить, деток родить, дела добрые делать, чтобы хорошо потом поминали, и уйти в свое время.

— Не было так. Для того человек родится, чтобы себя понять и мир вокруг. Большой мир со всеми его закоулками, во всех проявлениях… От начала времен до самых последних лет… А все остальное — просто антураж, условия игры. Знаешь ли ты, что во времена Проклятого, любителей бесконтрольно размножаться досрочно отправляли на тот свет? А первое, что сделали твари типа Одинокой Леди, — это восстановили крысиное размножение. Спросишь — зачем?

Лучшее средство — проверенное средство. Уверить в конечности жизни, внушить, что главная ценность — это ее сохранение, какой бы мерзкой она не была. А вдобавок припрячь заботу о потомстве…

И все, можно делать все, что душе угодно, любые эксперименты проводить, как на крысах. Благодатный объект для манипуляций. Давишь — выкарабкиваются всеми силами, пока не издохнут. Оставляешь в покое — разводятся для новых экспериментов. И никуда не денутся бедолаги. Их тюрьма из любви и заботы, страха и ненависти. И темница эта такого свойства, что заключенные в ней сами себе тюремщики. За собой приглядывают, и других караулят.

Удобно. Хозяевам, при случае можно декорации поменять… Иисуса на Солигора, а потом на Мумбу-Юмбу, друзей превратить во врагов, врагов в друзей. Заставить считать, черное белым, а белое черным.

— Да что ты такое говоришь? — упавшим голосом спросил дед.

— Ты вспомни, хотя бы начало летописей. Чему в детстве учили, то и правда. Воти ты меня выучил… Так можно не только линкоры на планеты валить. Так можно заставить считать, что Земля плоская, а высший смысл бытия — пойти на закуску самозваным богам.

— Не тому я тебя учил, — нетвердым голосом, надеясь, что внук шутит или пытается его разозлить, возразил старик. — Каждый живет, как сердце его подсказывает. Что ему любо, то он и делает. А как не любить жену молодую, красивую, детишек своих, землю родную. Как не делать, чтобы она расцветала и хорошела, чтобы люди о тебе добрые слова говорили?

— Вот как? — недобро усмехаясь, ответил Конечников. — А знаешь ли ты, что мы все просто мясо? Мясо для Управителей Жизни. Что все наши розовые сопли, порывы наши идеальные — заранее посчитаны и просчитаны. В рублях и копейках экономической целесообразности цикла существования биомассы. А заодно выведено, сколько она психической энергии сможет дать на гора, чтобы Хозяева наши могли свои прихоти удовлетворять и жить вечно. Если они сочтут нужным, они сотрут все, что дорого тебе… А детей и внуков твоих заставят смотреть на мир пустыми глазами, бесцельно коптить небо и доламывать то, что самим недосуг было испортить. И поделом…

— Вот я и гляжу, что тебе мысли в голове поменяли на несообразные, — сказал деде Арсений, отворачиваясь. — Прикусила, видать тебя Одинокая Леди. А скоро и душу заберет…

— А не пошел бы ты на хер, — бросил Конечников, поднимаясь.

Он накинул куртку и вышел на крыльцо. Вытащил сигарету, прикурил. Он долго стоял, втягивая дым, глядя на залитый водой двор и мокрые деревья.

— Федя, а ведь ты не прав, — раздался в голове голос Лары.

Призрачная девушка появилась перед ним полупрозрачным, почти неразличимым облаком.

— И ты пришла меня поучать? — зло спросил он.

— Ты не прав, — мягко повторила Лара. — Никто никого не насилует и не обманывает. Все происходит по доброй воле и взаимному согласию.

— Никогда не поверю, — отрезал он.

— Поверишь, когда поймешь… Души разные… Многим для развития именно это надо. Для них это манна небесная, путь к свету и материал для роста. Помирился бы ты с дедом. Он славный…

— Ты знала правду?

— Конечно, — мягко ответила она.

— А почему не предупредила?

— Я говорила, ты не верил. Я пыталась сказать, а ты затнул мне рот старыми сказками. Я дала тебе мантру бессмертия. Но мне опять не поверил. Зачем бы я снова стала раздражать тебя?

— Да, — подумав, ответил Конечников. — Ты всегда своеобразно мне помогала. Делилась информацией только тогда, когда я сам походил к решению.

Сказав это, он остро почувствовал свою неправоту. Лара усмехнусь, но не стала спорить.

— Конечно. Ведь это же твой путь, и ты должен был пройти его сам. По-другому нельзя, ты сам его выбрал.

— А может, расскажешь для чего все это? — с надеждой спросил Конечников.

— Завеса тьмы нужна, чтобы все мы выполнили свое предназначение. Не проси меня, милый. Поверь мне, хотя бы сейчас. Все будет хорошо.

Лара замолчала, с любовью глядя на Федора.

— Останься, — попросил он ее.

Лара встала рядом, глядя на мокрый двор, темные от воды доски построек и стволы деревьев. Конечников чувствовал еe теплое, ласковое присутствие.

Бесконечный дождь уже не казался таким тоскливым.

Конечников долго молчал, слушая себя. Ему вспомнились Управительница Жизни, скрытая под личинами корабельного врача Дарьи Дреминой и великой княжны Александры. Пленительно женственная, заботливая и добрая Живая Богиня не один раз толкала его к самому краю расставленных ей гибельных ловушек. И меньше всего эту бессмертную ведьму интересовали судьба Федора, его жизнь и его предназначение.

— Только ты, — сказал он. — И больше никто. До скончания времен.

— Да, милый, — ответила призрачная девушка. — Скоро все закончится. И мы сможем быть вместе всегда.

Конец 21 главы.

Комментарий 18.

Спать пора.

23 Апреля 10564 по н.с. 20 ч.52 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Читать последний абзац Рогнеде было очень неприятно. Ее лицо вытянулось, уголки губ опустились. Но закончив чтение, она решила не расстраиваться по поводу событий, которые случились три тысячи лет назад. Управительница выделила для себя другую, более полезную мысль.

— Вот такое дело, — самой себе сказала она. — Пока есть такие деды, победа будет за нами.

Рогнеда с чувством выполненного долга выключила компьютер и отправилась в гимнастический зал в доме на Деметре делать каторжные упражнения на растяжку.

Весь вечер на лице Живой Богини гуляла рассеянная улыбка.

Утро последнего дня.

24 Апреля 10564 по н.с. 10 ч.02 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Рогнеда встала рано. За окнами было темно. Долгая ночь Деметры и не думала заканчиваться. Девушка зажгла свет во всех комнатах, включила внешнее освещение вокруг дома. Позевывая, она принялась завтракать.

Кушала Живая Богиня основательно, скорее, для удовольствия, чем по необходимости. Одолев третью порцию креветок, княжна переключилась на пирожные и мороженное, запивая сладкое крепчайшим кофе. Немного подумав, Управительница приказала роботу принести ее особые сигареты и сверх всякой меры накурилась убойной смеси из тернави и гашика.

Тело стало приятно легким, невесомым, голова освободилась от мыслей. Продолжая улыбаться и посмеиваться, Рогнеда покинула негостеприимную и темную реальность.

В искусственном мире светило солнце. Управительница разместила павильон для чтения на высокой отвесной скале над утрамбованным океанским прибоем песчаным пляжем. Подул крепкий ветер. Повинуясь его силе, волны с громовыми раскатами бились о берег, вытягивая длинные, пенные языки почти до кольца скал, которые окружали арену битвы земли и воды.

Рогнеда захотела увидеть, что произойдет, если поднимется запредельной силы буря. Вой ветра поднялся до визга, в водном пространстве загуляли сверкающие на солнце прозрачные горы, увенчанные белыми шапками пены. Полоса прибоя превратилась в мутное месиво из воды, песка и воздуха. Скалы задрожали от мощных равномерных ударов.

Брызги достали до Управительницы. Автоматически включилось энергополе, отсекая ветер и гася шум.

Ганя пожала плечами, не — то негодуя, не — то удивляясь работе заботливой автоматики, и принялась за чтение.

продолжение.

Глава 22 ВИЗИТ ДАМЫ

Ночью старик много кашлял и ворочался. Федору тоже не спалось.

Дождь прекратился, и наступила глубокая, мертвая тишина. Она таила в себе оглушающий рев, от которого лопались барабанные перепонки. Тишина требовала напряженной работы мысли, чтобы не сойти с ума от беззвучного звукового шторма вокруг. И Конечников, спасаясь от нее, стал напряженно размышлять.

Для начала, он позволил признать себе правду. Он не удивился тому, что хранила старинная запись. Он давно ожидал чего-то подобного.

Лишь где-то глубоко внутри саднило от сознания того, что правда лежала под носом все эти годы. Узнай он ее в самом начале пути, его жизнь сложилась бы совсем по-другому. Не было бы ни летной школы, ни службы. Огненный костер полного распада не свалился бы на Гало.

Если бы он слушал самого себя, то, пожалуй, все бы сложилось иначе…

Его призрачная хранительница прожила бы жизнь обычной эланской женщины и отошла бы в мир иной окруженная многочисленным семейством, так и не узнав о существовании парня по имени Федор.

Это бы у него, а не у Виктора была красивая и любящая, умная и заботливая жена Алена.

Наверняка, не было бы страшного, кровавого месива на палубах захваченных санитарных кораблей и искореженной, расстрелянной орбитальной станции «Солейна».

И наверняка, разведчик с «Прайдо Элано» не появился бы в небе Амальгамы, чтобы забрать летопись и жизнь у деда Арсения.

Конечников стал утешать себя, говоря себе, что сослагательного наклонения жизнь не признает.

И всеже, его мысли бродили по альтернативным вариантам развития событий. Они приводили к беспощадному пониманию того, что он мог узнать правду, не внося в мир новую кровь и новую смерть.

Он мог принести записи с собой, когда так отчаянно навязался инопланетникам, просясь в небо.

Мог остаться на планете, подавив желание уйти к звездам, зажить простой жизнью. Рано или поздно, он все равно нашел бы этот дурацкий разъем и прочитал послание своего предка. Может быть, тогда он радовался бы как Виктор сейчас, что не сделал глупости в молодые годы.

Но ничего этого не случилось. Вместо этого жизнь дала ему знание об обеих крайностях бытия: от темного океана страстей войны на тотальное уничтожение, до холодной, дистиллированной чистоты не знающего полутонов чистого разума времен джиханского рационализма.

Жизнь дала ему чувство вины, отторжение от всего, что было ему дорого, громадный пласт исторического материала на осмысление, осознание своего бессмертия и горькую потустороннюю любовь убитой им эланской девушки.

Конечников решил, что хватит ему изводить себя. Его судьба была сплетена мыслями и чувствами тысяч и тысяч живых существ.

В нужное время он узнает, для чего нужен был такой путь для человека по имени Федор Конечников. Стало легче.

Федор начал читать мантру. Очень скоро вибрации древнего заклинания подействовали, выгнал из сознания тяжелые мысли. Он сладко уснул сном ребенка.

Пошли скучные, серые дни.

Старик явно избегал говорить о том, что узнал. Мантру он, разумеется, не читал и не давал внуку произносить «бесовско бормотание» над ним.

Темой разговоров были еда, хозяйство, дети.

Дед Арсений продолжал изводить его напоминаниями про то, что он одиночка, бобыль, а отведенное ему на земле время для обзаведения здоровым потомством проходит.

Когда Конечников в очередной раз пытался объяснить старику про бездну времени впереди, данного ему мантрой бессмертия, дед начинал кричать, ругался, грозился проклясть непутевого внука, лишь бы не слышать доводов, которые находил тот. Этому способствовало и явное впадение деда Арсения в маразм, которое с каждым днем становилось все заметней и заметней.

Однажды Конечникову надоели многочасовые бессмысленные проповеди, перемежаемые угрозами и проклятиями.

Сославшись на необходимость постоянного присутствия, он переселился в поселок космонавтов, подальше от бессильного гнева сходящего с ума старика.

Федору было горько и обидно, но он за свои неполные 40 лет столько раз умирал, что без надрыва принял и этот удар судьбы.

Конечников занял 2 этаж комендатуры — конуру размером 3х4 метра. Подниматься туда нужно было по гулкой лесенке, дверь открывалась прямо на улицу. Тонкие стеклышки в окнах, хоть и были ударопрочными, но прекрасно проводили тепло и имели температуру, близкую к температуре внешней среды.

Оттого в комнате постоянно гуляли сквозняки, избавиться от которых можно было, только включив обогреватели на удушающий жар.

Конечников жил какой-то призрачной жизнью. Странное сочетание достаточно высокого чина и прапорщицкой должности ставило его в странное положение. Мундир с золотыми погонами плохо сочетался с грязным закутком комендантского кабинета.

Он как старший командир, вынужден был говорить на совещаниях и принимать решения о вещах, которые знал, мягко говоря, не слишком хорошо. Согласно традициям чинопоклонства, мнение капитана Конечникова считалось основным.

Но его способность чувствовать чужие мысли и интуиция, избавляли его от откровенно абсурдных вариантов.

Благодаря этому, его находили вполне грамотным руководителем. Недочеты списывали на особенности прошлого места службы коменданта, а удачи принимали как должное, ведь недаром он дослужился до звания капитана, недаром о нем написали в «Имперском Вестнике».

Поставки комплектующих для строительства кольца нуль-транспортировки заглохли, и Конечников добился от начальства предписания о временной остановке работ до восстановления линии снабжения.

Дни проходили незаметно. Командиры и солдаты маялись от безделья. Только усиленные меры по поддержанию дисциплины и порядка вкупе с занятиями строевой и физической подготовкой не давали гарнизону погрязнуть в пьянстве.

Время летело незаметно. Деревья покрылись листьями. Листва стала пыльной, темно-зеленой, прошли одуряюще душные июль и аурелий, теплый август, заморосили сентябрьские дожди.

Все также проходили утренние планерки, с обсуждением дисциплинарных взысканий провинившимся, планов на день, развод по работам и занятиям, бесконечные команды замученным солдатам на плацу «Делай раз», «Делай два». Командный состав нагружался уставными занятиями по силовой подготовке и рубке на мечах.

Не задерживаясь в сознании, мелькали оскаленные рты и залитые потом лица, сигаретный дым, пустые разговоры.

От упражнений с катаной ныло все тело. Ноги болели так, что временами приходилось садиться на анальгетики. Порой эта боль была единственным подтверждением реальности его бытия.

Конечников плыл сквозь дни, как в дурном сне. Просыпался он по вечерам, когда запирался в своей конуре, занимаясь своими делами. Он включал негромкую музыку, бормотал мантру, читал о старых временах Князя Князей или просматривал материалы по родной планете.

Его сознание улетало далеко за пределы времени и пространства, давая силу для каких-то, пока непонятных изменений внутри. Иногда приходила Лара. Она полупрозрачным облачком располагалась в кресле и часами беседовала с Федором, рассказывая о прошедших днях.

Конечников купил себе новый, современный компьютер и перевел в цифровой формат все летописи.

При помощи новой машинки и маскировочных программ, он снял деньги с временных счетов и перебросил их по вкладам на предъявителя, открытых в разных частях государства, окончательно лишив службу финансового контроля возможности найти украденные им деньги.

Проделав эту операцию несколько раз, Конечников стал единоличным хозяином суммы с семью нулями. Понятно, что тратить сколько-нибудь значительные средства, здесь на Амальгаме, не привлекая внимания, он не мог.

Также он понимал, что рано или поздно Федор Конечников должен исчезнуть, когда несвойственная паспортному возрасту молодость станет слишком бросаться в глаза.

В первую очередь это означало разлуку с близкими, которые не горели желанием последовать путем бесконечного продления жизни со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами.

Но перейти от положения заслуженного ветерана многих кампаний к роли изгоя, человека без корней, скрывающегося от настойчивого внимания Службы Безопасности и Управителей, в малонаселенном, насквозь прозрачном месте было нереально.

Конечников наметил себе, что он должен будет перебраться на Алую или другую густонаселенную планету со статусом регионального центра, где можно затеряться в многочисленной толпе.

Альтернативный вариант дикого человека, прячущегося в пещерах родной Амальгамы и добывающего пропитание собирательством и охотой, Федора совсем не вдохновлял. Слишком хорошо он знал о системах наблюдения и процедурах генетической и биометрической идентификации, чтобы лелеять иллюзии, что его не опознают, случайно обнаружив через энное количество лет.

Времени впереди было много, и Конечников продолжал жить, пользуясь передышкой.

В числе прочих материалов, он досмотрел ту запись, которая круто изменила его жизнь. Дело было вечером. До проверки постов, которую он назначил на половину двенадцатого ночи, оставалась уйма времени. Конечников включил свою новую игрушку, нашел нужный материал, промотал по счетчику до необходимого места.

Он все же немного промахнулся, поскольку попал несколько позже того момента, когда его далекий предок рассуждал о причинах того, что чудовищная ложь стала правдой для многих поколений жителей Хованки.

Все также за окнами неслись облака, и бывший синоптик станции наблюдения сидел в кресле перед камерой.

«… Открыть дверь было невозможно. Может быть, даже и к лучшему. Чудовищный ураган все равно не дал бы нам ничего сделать. Все, что мы смогли, это развернуть 45-ый комплекс спутниковой связи внутри поста.

С большим трудом мы ориентировали полутораметровую луковицу запасной антенны в направлении примерно соответствующем положению станции. За пределы атмосферы полетел отчаянный вопль нашего передатчика. Ответа не было. Шли томительные минуты ожидания.

Вдруг на пульте загорелся сигнал, регистрируя продольную волну, излучаемую орбитальным комплексом. Наш радист, срывая горло, кричал в микрофон, стараясь переорать шум: — „Я — станция наблюдения „Хованка“, прошу оказать помощь! Я станция наблюдения „Хованка“, прошу оказать помощь! Я станция наблюдения „Хованка“, у нас 25 человек гражданских, это жены и дети сотрудников. Ради Бога спасите хотя бы их!!!“. В ответ была тишина. В поставленных на максимум динамиках только скрипели помехи, да ревел ветер снаружи.

Примерно через час его шаманских завываний, орбитальный комплекс ответил голосом радиста Сорокина: — „Я орбитальная станция „Амальгама“, прием подтверждаю“.

Вдруг, голос в динамиках стал далеким и слабым. Мне показалось, что я напоследок услышал: — „Ты что, идиот? Нам запретили им отвечать“. Спустя пару секунд огонек сигнала погас, чтобы больше никогда не загореться вновь.

Напрасно наш оператор продолжал вызывать орбитальный комплекс. Все было бесполезно.

3 часа спустя, когда станция должна была находиться строго над нами, из точки зенита один за одним, сплошными полосами пламени, небо прочертили огненные метеориты. Они врезались в склоны окрестных гор, выбрызгивая пламя и заставляя дрожать от ударов пол. Струи огненного ливня рассекали небо, подбираясь к блокпосту, пока начальник смены не догадался выключить передатчик.

Через какое-то время, основательно проутюжив склон нашей горы и лишь по счастливой случайности не зацепив верхний пост наблюдения, метеоритный дождь прекратился.

Снизу доложили о серьезных разрушениях в восточных отсеках ЗКП, нарушении герметичности, взрывах и пожаре, который вынудил покинуть эту часть станции.

Стало понятно, что метеоры были ничем иным, как снарядами массометных пушек.

Через несколько суток, на орбите был зарегистрирован сильный взрыв. Мы долго пытались понять, чтобы это значило, пока не обнаружили, что пропал сигнал от автоматического маяка кольца нуль-транспортировки.

Мы долго спорили о причине произошедшего, выдвигались самые невероятные гипотезы, лишь бы не признать страшной логики поступков тех, кто остался наверху — свидетелей надо убрать.

Амальгаму просто списали, вычеркнули из списка обитаемых планет, уничтожив телепортатор и орбитальный комплекс, чтобы не дать эланцам возможности когда- нибудь использовать его.

Не знаю, остались ли живы непосредственные исполнители акции. Логика тех, кто приказал добить уцелевших на планете, не оставляла места в жизни и им, тем, кто видел все своими глазами. Свидетельство о бесчестье отцов-командиров, в скорбный час заботящихся о чистоте мундира, вряд ли когда-нибудь пробьет слой облаков слой облаков над замороженной Амальгамой.

Восстанавливая в памяти прошлое я, вдруг ловлю себя на мысли, что начинаю сомневаться, верно ли понял я то, что когда-то видел своими глазами.

Может действительно прав мой внук… В любом случае, мы, те, кто пока жив, прижатые к поверхности изуродованной планеты стоградусным морозом и ураганными воздушными потоками, никому этого не расскажем».

— Я расскажу об этом за вас — вдруг сказал Федор, обращаясь к человеку на экране.

Комментарий 19.

День.

24 Апреля 10564 по н.с. 13 ч.03 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Привет, Принцесса, — приветствовал Рогнеду Управитель.

— Привет, — ответила она.

Ганя затушила сигарету и остановила воспроизведение, готовясь выслушать Андрея.

— Ты сегодня рано. Какое похвальное прилежание, — улыбаясь, сказал он. — Ты такое устроила во внешней среде, — просто караул.

С этими словами Живой Бог убрал ветер, с удовлетворением поглядев, как сразу уменьшились волны внизу.

— Просто иногда хочется увидеть, как на берег падает стена воды высотой до неба, — сказала она. — А это так, развлекушка.

— Опять ты злая, — заметил Андрей. — Вроде спать легла рано.

— И проснулась ночью, — вставила Рогнеда. — Среди снега и мороза. Ста градусов ниже нуля и ветра в 600 километров в час, сегодня не было, но белая пустыня на когда-то теплой планете с тропическим климатом, действует на нервы.

— А ты тут ночуй, — посоветовал Управитель.

— А если солнце взорвется? — поинтересовалась Управительница. — Или небо упадет на землю.

— Да ладно, — возразил он. — Ты же не конченная суицидница.

— А Деметра? Это же родной дом князей Громовых. Теперь только меня волнует климат этой планеты.

— И чего бы ты хотела? — поинтересовался Живой Бог. — Деметра и раньше была не слишком пригодной для жизни. Только вместо белого ада был зеленый. Даже Громовы не стали заниматься терраформингом центральной планеты своей империи, предпочитая летающие города и поселения на орбите и спутниках.

— А я, пожалуй бы, принялась за это дело. Того безобразия, которое было тут в старые времена, повторять не стала. Совершенно необязательно иметь дикие, пригодные только для скорой и мучительной смерти приговоренных джунгли. А вот условия старого Владимира, в смысле средних широт Земли, были бы уместны.

— Но это огромные и совершенно неоправданные затраты, — возразил Управитель. — Зачем возиться с заштатной планетой? Есть масса нетронутых войной миров.

— Не знаю, просто было бы здорово… Ели и сосны, березовые рощицы, речки и озера с кристально чистой водой. А в небе будут летать птицы. По деревьям прыгать белки. Хочется, чтобы, наконец, сгладились воронки от взрывов, и можно было дышать, не рискуя отморозить легкие.

— Будет, если хочется… — ответил Живой Бог. — Непонятно только зачем.

— Ни один мир не заслужил, чтобы его жгли из-за игр кучки бессмертных, тешащих орды краткоживущих идиотов для собственной выгоды.

— Ладно, — заверил ее Управитель. — Технически это несложно. Странные желания у тебя нынче Принцесса. Сколько лет тебя это не волновало.

— Да вот, читаю, тут одну книжицу, — заметила она. — Колыван, наверное, действует.

— Ну, нет, — с усмешкой ответил Живой Бог. — Ты давно хочешь это сделать. Иначе, не строила бы дома на поверхности.

— Пусть так.

— Только это труднее, чем с Амальгамой будет.

— Можно подумать, что мы хоть пальцем пошевелили для ее восстановления, — заметила она.

— Просто, несмотря на все зоны оледенения, на родной планете Колывана остались области пригодные для жизни. Так на Амальгаме сохранились животные и растения. А твоя Деметра — стерильная, насквозь промороженная куча дерьма под жиденькой, едва пригодной для дыхания воздушной оболочкой.

— И всеже я так хочу…

— Да, пожалуйста, — улыбнулся Живой Бог. — Давай наведем порядок перед новым циклом хаоса.

Рогнеда ничего не сказала в ответ, лишь слегка дернувшийся угол рта выдал ее мысли.

— Кстати, — продолжил Управитель, — мне пришло в голову, что именно так мы получили поразительно единообразие всех миров Обитаемого Пространства.

— Ты мне будешь рассказывать? — иронически заметила Живая Богиня. — После всех наработок ВИИРа -2?

— Ну ладно, — нахмурился Управитель. — Почитаем о том, что ты так старательно хочешь забыть.

Девушка хлопнула в ладоши, давая команду на продолжение чтения.

продолжение.

Ему вдруг стало легче. Теперь он знал, чем заполнить свою долгую жизнь и как оправдаться хотя бы перед самим собой.

Но сначала ему надо было разобраться во всем то, что ему стало открыто, понять все причудливые извивы человеческой истории. Осознать, как с течением времени благо становилось запредельным злом, а то, что считалось злом, становилось единственно возможным благом.

Его ангел-хранитель Лара, сделала ему царский подарок, дав неограниченно много времени на осмысление всего этого тяжелого, страшного, логичного и необходимого пути человечества.

Равномерное течение жизни было нарушено через несколько дней. В полдень по местному солнечному времени от станции наблюдения пришел сигнал о неизвестных боевых кораблях.

Они вышли из гиперпространства в 50 мегаметрах над теневой стороной планеты. Судя по всему, пришельцы готовились совершить посадку на Амальгаме.

Конечников, недолго думая, объявил боевую тревогу и приказал готовиться к эвакуации. Гарнизон Амальгамы никак не мог воспрепятствовать вторжению. Конечников бросил обед и отправился с группой спецназа к месту посадки неизвестных кораблей.

Он издали узнал знакомые силуэты гиперпространственных крейсеров. Корабли приземлялись на пустоши у старых выработок. Каменистая почва позволяла гигантам по 80 тысяч тонн садиться, не боясь быть утянутыми в болото или грязь.

Бронированные звездолеты перемежались с транспортниками. Конечников насчитал 25 машин. Скорее всего, с учетом кораблей охранения, оставшихся на орбите, Амальгаму посетила мобильная группа Дальней Разведки.

Появление десятка вооруженных глайдеров не вызвало у гостей никакой реакции. Лишь скорострельные зенитные пушки некоторое время провожали стволами маленьких летающих козявок, вторгшихся в простреливаемое пространство.

Конечников объявил отбой тревоги и приказал лететь к головному кораблю, полагая найти там командира соединения. Он не ошибся. С правого ракетоносца первой пары замигал прожектор, приглашая приземлиться.

«Горбунок» стал снижаться.

Возле громадных машин суетились команды техников и матросов. Техники с кораблей проверяли параметры внешних систем. Группа наземного обеспечения готовила к установке маскировочные сети. Подразделения охраны окапывались и ставили бронеблоки на огневых точках.

Тут и там матросы команды прожигали плазменными горелками скважины и загоняли в скальную породу громадные анкера.

Описав широкий круг, глайдеры сели в свободном пространстве между кораблей первой пары.

Их встречали.

Конечников, опираясь на палку, выбрался из люка и попал в объятия Стрельникова, погрузневшего, с погонами капитана.

— Здорово, Крок, — заорал тот, хватая его в охапку. — Живой чертяка! Живой!

— Васька! — обрадовался Федор. — Еб твою мать! А я думаю — что за хрен с горы. Мы тут собрались под землю закапываться.

— Испугались, — засмеялся Василий. — А мы думали — подойдем, и никто нас и не заметит.

— А если бы мы ракетой пальнули? — поинтересовался Конечников. — Или сидели бы в засаде с ножами и шпалерами наизготовку?

— Да ладно, — усмехнулся Стрельников. — Знаешь ведь, что шансов нет.

— Да, мы вас не ждали. Наши стратеги планировали разместить пару- тройку линейных рейдеров.

— Да кого нынче напугаешь рейдерами, — со смехом сказал Василий. — Вот это — техника.

— Наши «собачки»? — поразился Федор.

— А чему ты удивляешься? — Василий сдержанно улыбнулся. — Теперь гиперпространственный крейсер — самое сильное оружие в космосе. Теперь мы не летаем строем. После того, как наш 2803 разделал пару «Тундеров», высочайше предписано маневрировать и всячески проявлять в бою смекалку.

Конечников вздохнул.

Между кораблями, с грохотом и лязгом, пополз маленький трактор, вытягивая в линию длинные, похожие на упаковки сосисок, коконы с маскировочными сетями.

Василий, который зорко наблюдал за обстановкой, вовремя отодвинул зазевавшихся гостей с пути его следования.

— Чего это я на улице вас держу, — вспомнил обязанности хозяина Стрельников. — Милости прошу. Сейчас палатку поставим. Стол накроем.

— А чего в палатке? — спросил Конечников.

— А допуск у твоих парней есть?

— Вот как, — нахмурясь сказал он. — А у меня?

— Ну, ты другое дело, — заметил Стрелкин. — Ты свой…

— У меня тоже нет допуска. Аннулирован, — ответил Конечников, поглядев на своих подчиненных.

Василий какое-то время размышлял, потом, махнув рукой, беспечно сказал:

— Милости прошу на мой крейсер. Сейчас тут стрелять будут, а палатку ставить долго.

Конечников подозвал пилота своего глайдера и отправил в поселок за самогонкой и закуской.

— Гоша, веди гостей на камбуз, — приказал Стрелкин. — Остальные сейчас подтянутся.

— Есть, командир, — отозвался один из людей капитана Стрельникова.

Пропустив гостей, Василий задержал Федора на трапе.

— Посмотри, — сказал он.

Матросы команды выстроились со специальными ружьями вдоль борта корабля, выстрелили грузиками на тросах и кинулись разворачивать упаковку. Они зацепили по всей длине края маскировочной сети и дали команду по рации.

Лебедки с обратной стороны стали выбирать тросы с зацепленной сетью через корпус. Василий задраил люк, чтобы не мешать.

— Видал? — довольно сказал Стрельников. — Сейчас поднимут опоры, — и укрытие готово. Наши придумали…

— Здорово, — без энтузиазма согласился Конечников. — И чего?

— Того… — попытался обидеться Василий, но передумал и предложил. — Пойдем, что-ли. Пока народ собирается, покажу тебе свои владения. На трезвую голову.

— Давай посмотрим, — согласился Конечников.

Стрелкин метеором понесся по кораблю, распахивая все двери и вставляя отрывистые, малоразборчивые комментарии: «Никаких коек в проходах», «Каюта на двоих», «У старших офицеров — отдельная», «кондиционеры», «столовая — танцевать можно».

Экспериментальный корабль второго поколения казался удобным и притягательным, знакомым и незнакомым одновременно, располагающим к службе и жизни. Не было двухъярусных коек в центральном коридоре и тесных матросских кубриков. Не воняло немытыми телами и портянками.

Стрельников поминутно оборачивался на Конечникова и спрашивал:

— Нравится? Правда здорово?

— Ничего так, — спокойно соглашался с ним Федор.

Стрельников повел дальше Конечникова по кораблю, с восторгом рассказывая о новшествах второй модели гиперпространственного крейсера.

— На борту штатного состава — 30 человек. С учетом электроники этого вполне достаточно. 4 ходовых смены, артиллеристы, техники и пара человек в хозяйственной части.

— А канониры в башнях? — поинтересовался Конечников.

— Как таковых, канониров нет, — ответил Василий. — Есть операторы-наводчики, которые работают с пушками и ракетами. Заметил, что башни стали меньше? Не хочешь узнать отчего?

— Если скажешь.

— Все автоматизировано, — довольно ответил Стрелкин. — Указываешь блоку наведения на цель, и электроника ее ведет.

Конечникову показалось, что Василий перебирает варианты, как деликатней отказать, если друг захочет немедленно попробовать все это в деле.

Но Федора совсем не интересовала стрельба из бортового оружия.

— Это что, против Конвенции? — спросил он.

— Да, — пожал плечами Василий. — Удивлен?

— Нет. Но это не все. Орудия другие.

— Глазастый, — засмеялся Стрелкин. — Ничего от тебя не скроешь. На корабле нет ни одного боевого лазера и плазмомета. Все заменено лучевыми излучателями. Оставили только пару зенитных массометов на всякий случай.

— Лучевые пушки? — удивился Конечников. — Это над чем Корсаков работал? Когерентный детонирующий луч?

— Откуда знаешь? — удивился Стрелкин. — Ленка тебе рассказала?

— В самых общих чертах. Кстати, как там она и Корсаков?

— Она — нормально. Теперь она начальник лаборатории, защитила докторскую диссертацию по закрытой теме.

— А Антон Петрович?

— Да с ним тут случилось… — Василий замялся.

— Что?

— Срок мотает дядька.

— Вот тебе и раз. За что?

Да вот нашли приборчик в обломках твоего кресла. Диверсионный… Эланский… Отключал внешнюю стабилизацию… А на корпусе прибора — его отпечатки пальцев.

Для внутреннего слуха Конечникова эти слова зазвучали нестерпимой фальшью.

— Правда? — он остановился и пристально поглядел в глаза Стрелкину. — Ты сам-то в это веришь?

— Конечно, — пожал плечами Василий. — В свете предшествовавших печальному событию обстоятельств. Это, конечно, ваши с ним дела, но я его понимаю.

Конечников не стал его опровергать. Остальную часть пути до боевой рубки они молчали.

Василий набрал код на панели, и они вошли вовнутрь.

Там висел обычный полумрак. На затемненных стеклах причудливо колыхались тени от маскировочных сетей. Неярко горели панели и мониторы приборов. Конечников с одного взгляда оценил насколько удобней и лучше стало управление кораблем. Что-то вроде сожаления остро кольнуло сердце бывшего звездолетчика.

— Посмотри, как все поменялось — по хозяйски обводя рукой пространство вокруг, сказал Стрелкин. — Нам полтора года назад такого и присниться не могло.

Действительно, в центре управления стало больше места. Новая, компактная электроника явно не соответствовала требованиям Конвенции, приближаясь по простоте, наглядности и удобству к приборам давних рационалистических времен.

Конечников понял, что системы управления разработаны и сделаны в UST. Он счел за лучшее не вдаваться в подробности.

— Крок, ты посмотри, какая красота, — пел Стрельников. — Помнишь, сколько народу в рубке толклось?

— Да.

— А сейчас? Вся смена — 4 человека.

— И хватает?

— А как же. Хватило бы и 2–3.

— Здорово, — спокойно согласился Конечников.

— Сейчас будет А-12 стартовать, посмотрим, — предложил Стрелкин.

— Куда пойдем смотреть? Наружу? — спросил Конечников.

— Да ладно тебе, — сказал Стрельников.

— А что, есть другая возможность?

— А то, — гордо сказал Васька. — Смотри, слушай и наслаждайся.

— Ну, изобрази.

Стрельников, явно рисуясь перед другом, скомандовал:

— Компьютер, запустить разведчика. Режим следования 5, увеличение оптимальное. Трансляцию на капитанский экран.

— Слушаюсь, — ответила машина.

На экране поползли строки репорта, показывая последовательность операций по запуску. Где-то над головами лязгнул люк, и на экране появилась картинка с камеры робота.

Разведчик набрал высоту и стал ходить над лагерем широкими кругами, давая изображение прикрытых маскировочными сетями кораблей группы.

Один из кораблей пришел в движение. Сеть над ним пошла волнами, затрепетала. Казалось, ее вот-вот сорвет, но звездолет аккуратно, как кошка, выскользнул из-под импровизированного укрытия и поднялся в небо по пологой кривой.

— Видал? — поинтересовался Стрельников. — Что скажешь?

— Впечатляет.

— Помнишь, как мы в учебном отряде газовали? Мачты валило.

— Да, помню… Антигравом — со всей дури. Команда в кресла затрамбовывается перегрузкой, а на земле получается маленький торнадо.

— Были дело, — грустно улыбнулся Конечников, вспоминая то беззаботное, молодое время.

— А хочешь мы следом взлетим? — спросил Василий. — А ты за пилота сработаешь?

— Нет, спасибо… — отказался Конечников.

Стрельников посмотрел на него, вздохнул.

— Вот, обрати внимание, — показал он на экран. — Скорость под 200 метров в секунду, а картинка не шелохнется.

Летающий робот — разведчик держался впереди и немного сбоку, давая изображение крейсера на главный монитор командирского поста.

— Смотри, — предупредил Василий. — Сейчас начнется.

От носа по корпусу, обтекая все его изгибы, вдруг побежала радужная пленка. Она окутала весь корабль, дотянулась до моторов. На остриях маршевых двигателей выросли сиреневые столбы пламени. Корабль прыгнул вперед.

Камера переключилась с ретроградного обзор на курсовой, показав, как громадный крейсер за секунду превратился в точку на небосклоне и пропал из виду.

— Красиво, — задумчиво сказал Конечников. Он ожидал громовых раскатов от пересечения громадным кораблем звукового барьера, но все было тихо. Его это не удивило. Из старых книг он знал, что в древности неплохо могли гасить турбулентность. Теперь это умение снова оказалось востребованным.

— Командир! А -12 запрашивает, отчего мы не взлетаем, — громко объявил радист.

— Крок, давай, люди ждут, — сказал Стрельников, — подталкивая Федора к креслу капитана. — Устроим твоим парням банкет на орбите.

— Ты что, обалдел? — стал отказываться Конечников. — Я ведь не тренировался. Всех угроблю.

Перед его глазами встала картина взрыва эланского линкора над Гало.

На лице Стрельникова пронеслись следы мучительной борьбы с самим собой. Больше всего ему, пожалуй, хотелось силой заставить друга управлять кораблем. Конечников понял, Стрелкин не просто хвастается, а выполняет какой-то план. И явно не свой.

— Ладно, — наконец сказал Василий. — Успеется… Пойдем тогда в столовую, «пакадуровки» вмажем. Там все парни нашей группы.

— Командир… — напомнил радист.

— «Пятого» поднимай, — отрывисто бросил Стрельников сквозь зубы.

Хозяева и гости собрались в столовой. Когда друзья вошли, стол был накрыт, в стопки налито. Ждали только их.

Конечников увидел своего тезку Ильина, Малявина и пилота Комарова. Остальные были ему незнакомы, в основном молодые третьи лейтенанты, сразу после учебы. Он обнялся со своими сослуживцами, которые шумно приветствовали бывшего командира.

Гарнизонные с удивлением и восторгом смотрели на поселкового коменданта, убеждаясь в справедливости историй, которые рассказывали об этом капитане.

Под гомон и соленые шутки было сделано несколько залпов стрельниковского напитка. Пили за содружество родов войск, за скорую победу над эланцами, за воинскую удачу и прибавление звезд на погонах. Местные рассказывали о здешних достопримечательностях, девках, и прочих радостях службы. Космолетчики наперебой вспоминали эпизоды походов и боев. Все делали вид, что слушают других и стремились встать слово в общий разговор.

Под шкалики опьяняющей жидкости быстро нашлись темы для разговоров. Стали ругать начальство и нахваливать самих себя.

После 4 стопки Конечников почувствовал, что начал трезветь.

Явился пилот глайдера, волоча бутыль самогона, кадушку огурцов и прочей деревенской закуски. Это вызвало новый взрыв веселья. Народ стал пробовать коварный Томин самогон, который пьется как вода и напрочь сносит крышу после пары шкаликов.

Конечников поймал скучающий взгляд Стрелкина и качнул головой в сторону двери. Василий кивнул. Они синхронно поднялись и покинули столовую. Их ухода пьяная компания не заметила.

Они прошли пустым, темным коридором до каюты Стрельникова. Васька отпер дверь, пропустил Конечникова внутрь, настороженно посмотрел по сторонам, извлек бутыль, пару стаканчиков, шоколадку и какую-то коробочку.

— Это что? — поинтересовался Федор.

Стрельников усмехнулся и включил приборчик. По экрану сигнальных браслетов побежали полосы помех.

— Полная изоляция, — сказал Василий.

— Понятно, — ответил Конечников. — Спросить чего хочешь?

— Да… — Стрельников пристально посмотрел на него, словно пытаясь проникнуть в голову друга. — Крок ты чего? Что с тобой стало? Я думал, как тебя поделикатней отговорить от пилотирования крейсера в пьяном виде и ракетных стрельб на орбите. А тебе это совсем не надо. Давно дедом стал?

— Тогда, — ответил Конечников. — Я на том свете побывал.

— Ну и как оно там? — остывая, спросил Стрелкин.

— Я Гута видел…

— Ясное дело, — вздохнул Василий. — Ведь это он Убаху подорвал.

— Убаху я видел тоже. И Константо, ну этого, командира «Агло».

— Ну и что? Мало ли что в бреду привидится.

— Это точно… — вздохнул Конечников. — Гут сказал, что шахматы мне оставил. Ну, помнишь те его раритетные. Не жалко, конечно, кукол деревянных и доски в клеточку, жалко, что память о нашем Абрашке пропала.

Василий вдруг со страхом посмотрел на Конечникова.

Он, не говоря ни слова, достал знакомую клетчатую коробку.

— Забирай, раз тебе, — сказал Василий.

— Нет, пусть пока у тебя побудут, — подумав, ответил Федор. — Давай выпьем за хорошего парня Авраама Кинга.

Друзья не чокаясь, выпили. Помолчали, закурили.

— Когда мы вернулись на станцию, там все было вверх дном. Эланцы так и не смогли взять космокрепости. Говорят, там наш знакомый, Искорин, отличился. Если бы не он, да ребята с батареи планетарных пушек…

— Знаю, — ответил Конечников. — Приезжал Искорин сюда. Лейтенант-полковник фельдслужбы Генерального штаба. Письмо привез от княжны Александры. Рассказал, как дело было.

— Совпадение какое, — невесело заметил Василий. — Мы первым делом стали прочесывать станцию. Там такое творилось… Спасли мы два десятка человек. Не все погибли. Кое-кто выжил из 15 тысяч гарнизона. А больше мертвых находили. Тому повезло, кого при обстреле убило. Целые отсеки задохнувшихся попадались. Синие, с глазами навыкате. Пальцы скрюченные, сбитые в кровь. Они на стены лезли и углы грызли, прежде чем умерли. Жуть. Потом долго по ночам это месиво из трупов видел…

Но тут… Эти шахматы прямо на меня выплыли. Уцелела игрушка в этом аду. Представляешь, мертвяков выволакивал, не боялся. Но когда увидел, как ко мне из темноты раскуроченного коридора знакомая коробка летит, жутко стало, точно что-то холодное к сердцу прикоснулось.

— Это он, наверное, напоследок с той стороны их тебе направил, — без иронии сказал Конечников.

— Да ну тебя, — сказал Василий. — Может по-твоему Страшный Суд есть и адские муки?

— Есть, Васька.

— Нет, Крок, — с отрицающей очевидное убежденностью, сказал Стрелкин. — Этого не может быть, потому, что не может быть никогда. Вспомни, как там наша жизнь определяется — «Способ существования белковых тел». Это так, это должно быть так. А иначе…

Стрельников не договорил, лишь тяжело вздохнул.

— Считай как хочешь, — не стал спорить Конечников.

— Так-то лучше, — с облегчением сказал Василий. — Есть только «здесь» и «сейчас»… И здесь и сейчас мы разговариваем и водку пьем, а его нет.

Стрелкин снова разлил по шкаликам огненный напиток. Приятели выпили.

— Не надоело тебе комендантствовать? — помолчав, спросил Стрельников.

— Нет.

— Бабу, поди, завел?

— Нет, какие бабы, — ответив, слегка скривившись, Конечников.

— А чего? — пожал плечами Василий. — Вот, например, Ленка. Тетка она видная, богатая. Остепенилась. То, что раньше мужиков к себе водила, — не считается. Прошло. Она часто к нам приезжает. Пушки, реакторы, двигатели — это ведь все ее хозяйство. Я к ней по старой памяти подкатывал. Она хоть и умная как Эйнштейн, но дама в высшей степени призывная. Даже лучше стала за это время. Но без толку. Посидеть, вина выпить, прежние времена вспомнить — пожалуйста. А как к делу, так облом.

— Ну и что?

— А с тех пор, как она узнала, что ты жив, она только о тебе и говорит.

— Очень рад и горжусь безмерно, — иронически заметил Федор.

— Это ты зря, — поскучнел Василий.

Разговор надолго затих. Было слышно, как где-то рядом в распределительных узлах щелкают силовые реле и басовито гудят вентиляторы в воздушных магистралях. Где-то далеко визгливо выли электронасосы и, булькая, циркулировала жидкость в системе теплообмена.

Были и какие-то непонятные, необъяснимые звуки, похожие на те, которые издает остывающая печь. Громадный корабль жил своей жизнью, отдыхая и приводя в порядок свои системы. Молчание стало невыносимым.

— Не понимаю я, что с тобой стало? Помнишь, как мы ночами сидели на кормовой «кукушке» курсантского учебного крейсера? — не выдержал Стрелкин.

— Да, — ответил Конечников.

— А я думал, что забыл. Помнишь, как ты, глядя на звезды, рассказывал о восходах и закатах на Амальгаме. Про житье под землей, обвалы, вылазки на поверхность. Про тысячи ступенек, которые нужно пройти, чтобы попасть на верхний пост…

— Хочешь — покатаемся. С дедом познакомлю. Своими глазами посмотришь…

— Съездим, конечно, — согласился Василий. — Только не сегодня.

— Ладно, давай на днях. Код вызова не изменился? — поинтересовался Конечников.

— Нет, старый, какой был.

— Хорошо.

— Давай выпьем, — предложил Василий.

— Давай, — кивнул головой Конечников.

Они тяпнули по шкалику.

— Ты не представляешь, — печально сказал Василий, — как мне сейчас приходится. Я ведь и кораблем — то не командовал. А тут свалилось… И хозобеспечение группы, и личный состав, и матчасть.

— Да ладно, — ответил Конечников. — Не боги горшки обжигают.

— И маневры в бою, — слегка скривился Стрельников. — Что у тебя из-за плеча подсмотрел, то и используем. Твое время Крок пришло. Помнишь, сколько ты эти развороты на компе отрабатывал? Теперь можно. Ни Томасона нет, ни Соломатина, ни судьи этого, который хотел тебя эланцам отдать. Теперь это нужно. Я на тебя надеялся. Группу в полк реорганизуют. Я полк не потяну, точно. А ты смог бы…

— Эх, Васька, — вздохнул Конечников. — Когда меня на Амальгаму везли, как почетному гостю, предложили в знак особого уважения пилотировать корабль. А я всю рубку на транспортнике заблевал. Как шпак, даже хуже.

— Вот оно что… Со временем может и пройдет… — задумчиво сказал Стрелкин. Немного помолчал и просияв предложил. — А зачем тебе летать? Корабль помнишь, руки есть… Сиди, придумывай.

Будешь начальником штаба. А ребята будут твои задумки претворять. Они молодцы, на лету схватывают. Вот этот парнишка, на А-12, например. Второй лейтенант Оскар Стар. Почти как ты лет двадцать назад. Пилот от Бога и с артиллерией управляется как профессиональный наводчик. Такие порой коленца выделывает… Только им всем далеко до нас…

Помнишь, как на Тетэ мы шли в строю, а по «Князю Ивану», лидеру, сразу 4 «Претендента» «обузами» долбили. А мы эти ракеты сбивали. Задача жестко была поставлена. Можешь — отрази атаку огнем. Нет — подставляй корпус под удар. А это всем хана.

И ничего, ручки на рычагах наводки и в мануальных манипуляторах не тряслись.

— А что, у ребят трясутся? — спросил Конечников.

— Не, не трясутся. Да это и не надо. Ракеты сами наводятся. Указал цель, выпустил «пакадуру» — и забыл. Можешь быть уверен, что мимо не пролетит.

— Вот как. Опять против Конвенции.

— Да кому она нужна, эта старая пыльная бумажка, — невесело усмехнулся Стрельников. — Наши кораблики с любым линкором справятся. 30 ракет на борту, пускай их хоть с сотни мегаметров, никаких каналов управления и помех. Пары ракет для «Циклоно» вполне хватает. Можно в одиночку целую эскадру переколотить.

— Да где же они на скауте располагаются? — спросил Конечников, вспомнив монстрообразные цилиндры ПКДР-2.

— Новые ракеты небольшие, примерно метра 3 в длину и 500 миллиметров в диаметре. Если массометы убрать, боезапас дойдет до сотни.

— Однако. У нас такого не было… Неладное что-то у вас творится.

— Да с чего ты взял? — возразил Стрельников.

Конечников услышал неправду в его словах.

— Не темни со мной, — сказал Конечников. — Ежу понятно. Весь корабль — сплошное нарушение Конвенции Семи. Вся электроника сделана «торгашами». А мы ведь с ними на ножах были.

— Ну и что? — спросил Стрелкин, напряженно пытаясь определить, куда клонит его старый друг.

— Все вместе означает, что «торгаши» объединились с деметрианцами. А это может быть лишь в одном случае. Их объединили очень опасные враги. Очевидно, что это не эланцы. Им у Гало спину сломали. Вот я спрашиваю, — что случилось?

— Ладно, я скажу, — угрюмо и зло бросил Стрелкин.

Он согнал Конечникова с кресла, запустил терминал и вывел на экран картинку странного, угловатого корабля, немного похожего на усеченную ступенчатую пирамиду.

— Что это? — поразился Конечников. — Чей такой?

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Василий. — Это не человеческий корабль. Чужой… — «Странники» больше не клепают свои BARSSы и MARSSы. На корабельных заводах Аделаиды налажено производство наших крейсеров…

— Однако, — заметил Конечников. — Вот кому-то праздник… Бабло рекой…

— Крок, ты что, ебнулся!? — подался к нему Стрелкин. — Помнишь, корабли Каранги? Которые пропали без следа. Так вот знай, — 18 эскадр бронированных тяжелых рейдеров каганата были размолоты в пыль одним таким залетным пришельцем. Теперь это общее дело.

— Мы вроде с Карангой не сильно дружили, — ответил, слегка пожимая плечами Конечников.

— Ты… Ты, — не нашел слов от возмущения Василий. — Тут не идет речь про наших или не наших. Один из флотов Обитаемого Пространства был уничтожен чужаком. Это война. Война людей и этих… Она будет, будет очень скоро.

— А что про них известно? — поинтересовался Конечников.

— Ничего, — ответил Стрелкин, задумавшись. — Только то, что корабль очень древний. Ему сотни тысяч, если не миллионы лет.

— Так может быть их стоит оставить в покое? Или изучить, с чем имеет дело, прежде, чем очертя голову кидаться в пропасть. Может это просто недоразумение.

Василий покачал головой, хотел было вспылить, но сдержался, вспомнив, что имеет дело с не отошедшим от психического шока, побывавшим на самом краю жизни, человеком. Лишь сжатые кулаки Стрелкина выдали его желание ударить друга.

Конечников внимательно наблюдал за ним.

— Ладно, — сказал он. — Я тебе тоже тебе кое-что расскажу.

— Валяй, — сердито сказал Стрельников.

— Помнишь, я рассказывал про все эти перипетии с ядерной зимой на Амальгаме. Про эланский линкор, который спалил планету…

— Как не помнить, — ответил Стрелкин, не очень понимая, куда клонит, тот, но все же в тайне надеясь, что друг опомнится от болезненного равнодушия.

— Так вот, совсем недавно, мне удалось заглянуть в самое начало этой истории. Ответ был на самом виду. Накопитель с записями лежал все это время в сенях моего дома.

— Ты ведь говорил, что летописи заносили в тетради? — недоверчиво спросил Василий.

— Да, но так было не все время. Пока работала техника, люди пользовались традиционными способами записи на компьютере: видео, аудио и текст. У меня они есть на микрокассете.

Конечников достал свой комп, вынул из него невесомый, маленький прямоугольник микрокассеты. Воткнул ее в считыватель терминала. Нашел нужный кусок и пустил воспроизведение.

Стрельников смотрел молча, от волнения высаживая сигарету за сигаретой. В динамиках завывал ветер и раздавался негромкий голос давно умершего человека.

Конечников не мешал ему, заново переживая этапы своей жизни, неудачного эксперимента, маленького и незначительного в сравнению вечностью.

Наконец запись закончилась, и окно программы погасло. Стрельников долго сидел, глядя на черный прямоугольник и слушая шипение усилителя.

— Я бы застрелился, — сказал он. — Как с таким можно жить…

— А кто тебе не дает? — недобро спросил Федор.

— Тебе — то страшно стало, — безо всякого злорадства заметил Стрелкин.

— Нет, не в том дело. Мы на этой войне были солдатами и оказались на самом ее острие. Нашим ремеслом стало убивать и гибнуть самим. Мы делали свое дело и делали его хорошо. Нас теперь легко замазывать черной краской, расписывать под головорезов и подонков за взорванные планеты и расстрелянные санитарные транспорты.

— Это верно, — скрипнув зубами вставил Стрельников. — А мы с тобой ракету разрисовали, мстители доморощенные.

— А по-другому и быть не могло. Честь, долг, ненависть, униженность, обида, месть — смесь гремучая. Поразмыслив, я понял, что из всего, что мы поняли и пережили, правдой оказалось лишь постоянное, душное понимание неправды той жизни. От него мы пили, гоняли шлюх, задирали штабных… Рассказывали анекдоты… Драли жопы в карьерном забеге или демонстративно — истерически клали на чины и звания. Остервенело бились с врагами и мстили эланцам как могли. Все, что угодно, лишь бы ненароком не осознать, кто мы такие есть.

— И кто мы есть? — тяжело спросил Стрельников.

— Деталь соковыжималки. Повод для Ивана Ивановича Иванова работать за копейки и терпеть скотство господ.

— Как ты жить с этим можешь? — поразился Василий.

— Пока жив, — есть надежда, помолчав, ответил Конечников.

— Что ты сможешь? — поинтересовался Стрелкин. — Галян не воскресишь, наших пацанов к жизни не вернешь. А вспомни, какие парни были в 4 эскадре… Поднять бы их, все смели бы. Сколько будешь жить, столько будешь мучиться.

— Что я могу? — размышляя, произнес Конечников. Перед глазами мелькали какие-то загородки и заборы. Вдруг он почувствовал, что нашел ответ на этот вопрос. Сразу стало легко, точно в дождливый ненастный день из-за туч выглянул солнечный лучик. — Ты знаешь, Василий, я могу рассказать об этом. Чтобы ни у кого, никогда не возникло желания жечь и убивать во славу всякой сволочи. Чтобы все поняли, как наши кровь, слезы, пот и смерть становятся сытой жизнью наших генералов и правителей. Чтобы все поняли, чего стоят погоны и висюльки, награды за то, что мы гробим свою жизнь ради их амбиций.

— Ты… — удивленно сказал Стрельников. — Вот теперь я вижу прежнего Крока… Может ты и прав…

— Спасибо, Васька.

— За что? — удивился тот.

— Ты помог мне понять. Без тебя я бы не справился.

— А что мне делать? — спросил Стрелкин.

— А что хочешь, — пожал плечами Конечников.

— А как же чужие? Кто спасет людей от них?

— Дело твое. Не могу же я тебе приказать. Хочешь — воюй. Воевали друг с другом, будем воевать с этими. Во славу кармана и власти наших господ. Для них чужие — просто подарок судьбы. Надо тебе это, — никто не мешает.

— Ты так спокойно об этом говоришь? — возмутился Стрелкин.

— Кричи — не кричи, все одно. Все твои крики, негодование, пойдут волкам на прокорм. Они эмоциями нашими кормятся.

Василий долго молчал.

— Мне надо подумать, — наконец сказал он.

— Я пойду. Думай…

— Подожди, провожу, — сказал Стрельников, вынимая кассету из считывателя.

Василий довел Конечникова до машины. Снаружи корабля шел мелкий, противный, никем нежданный дождь. Темнело. Мокрые маскировочные сети шлепали под порывами ветра. Было неуютно, влажно, противно.

— Кассету забери, — настойчиво предложил Василий.

— Зачем? — удивился Конечников — Ты ведь хотел теорию мобильного боя. Там все мои записи. Это тебе материал на много лет вперед. И в придачу летопись. А к ней куча старых книг из спецхрана. Узнаешь, как мы дошли до жизни такой. Лет через 100 спасибо мне скажешь… Только аккуратней. Убери подальше, чтобы не нашли.

— Крок, не могу я тебе врать, — признался Василий. — Княжна все о тебе знает. Как ты в госпитале по спецхранам ковырялся, что нашел, какие выводы мог сделать. Они убьют тебя, если не согласишься. Или с ними, или в яму.

— Это она тебе сказала? — спросил Конечников.

— Да… — скрипнув зубами, сознался Васька. — Она поручила мне тебя уговорить… Но видишь, никакой из меня дипломат получился.

— Спасибо, Васька… Они меня все равно кончат. Знаю много лишнего. А спрячусь — всю семью ликвидируют. Так что пусть записи мои у тебя останутся.

— Так этой крысе только этого и надо. Узнают, что ты мне дал — тебя тут же кокнут. А не сказать ей я не смогу. Эта княжна Александра — настоящая ведьма. Глазами своими правду как клещами вытягивает.

— Так они и тебя в расход пустят, — заметил Конечников. — Ты ей всего не рассказывай. Теории боя ей вполне хватит. У Александры теперь главное — как сыграть на равных с инопланетниками. Так что это твой пропуск в долгую и счастливую жизнь. А остальное спрячь. Вместо меня потом расскажешь, если потребуется.

Конечников спокойно и твердо посмотрел другу в лицо. Василий попытался помотать головой в знак отказа, но вдруг судорожно кивнул, соглашаясь.

— Княжна приедет завтра или послезавтра, — сказал он. — Понятное дело, прятаться бесполезно. Но побереги себя. Она баба крученая. На все пойдет.

— Да знаю. Пока, увидимся. Ребят моих доставь потом до места.

Все слова были сказаны. Они обнялись перед долгой, возможно, вечной разлукой.

Конечников поднял «горбунка», сделал круг над лагерем и отправился прочь.

Стрелкин стоял между кораблей, провожая глазами полет машины. Василий понимал, как ему не хочется возвращаться на корабль, который он впервые осознал как средство переплавки своей и чужих жизней в благополучие тех, кого он, Василий Стрельников, ненавидел.

Комментарий 20.

Перед бурей.

24 Апреля 10564 по н.с. 14 ч.15 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

— Ну и как тебе свидание друзей? — поинтересовался Управитель.

— Понятно, отчего он спустя пару лет сорвался с места и убежал, прихватив не только крейсера, но и транспорты с ремонтными комплексами.

— Крестьянская практическая жилка, — заметил Живой Бог. — Но ты… Ты должна была предусмотреть, что Конечников доверит все свои секреты человеку, который может выдать его с потрохами.

— А он и выдал, — невозмутимо вставила Ганя. — Но сказал лишь половину правды.

— Ну, не конченный же он дурак, — ответил Управитель. — Но это опять прокол с твоей стороны. Просто обязана была догадаться.

— Если помнишь, мы и тогда работали в паре. Все упреки можешь адресовать и себе.

— Но кто сейчас об этом вспомнит, — Андрей неприятно рассмеялся.

— Я не понимаю одного, — заметила Рогнеда. — Если их оставить в покое, они разменивают свою жизнь на мелкие интрижки, на самоедство, скуку, вечные мучительные поиски «чем бы заняться?». Они должны были бы благодарить нас за то, как мы устраиваем их жизнь, заставляя испытывать высокие и сильные чувства, позволяя быть героями и мучениками. Но узнав истинное положение дел, они готовы удавить тех, кто о них заботился.

— Эго бушует — заметил Управитель. — Не только смертным это свойственно. Даже некоторые бессмертные…

— Давай продолжим, — оборвала его Рогнеда.

— Не терпится? — поинтересовался Андрей.

Ганя не стала отвечать и молча запустила воспроизведение.

продолжение.

Княжна Александра прилетела два дня спустя. Корабль наследницы престола остался на орбите, ожидая сигнала готовности. Пара других звездолетов, совершила посадку, готовя торжественную встречу. Из транспортника выгрузили глайдер, на котором наследнице престола предстояло отбыть во временную резиденцию, извлекли прочую атрибутику для торжественной встречи, включая помост для высокой гостьи и красную ковровую дорожку.

На Конечникова сначала набросилась свора квартирьеров, которые выясняли, готово ли предназначенное для наследницы престола жилье. Осмотрев наскоро возведенный двухэтажный ангар, отделанный изнутри как дворец, они остались довольны. Потом его взяли в оборот строевики, заставив поднять по тревоге и построиться на плацу гарнизон.

«Особисты» изъяли у нижних чинов боеприпасы, проверили карманы, заставив выложить все мало-мальски похожее на оружие.

Одетые в парадные мундиры солдаты гарнизона пешим ходом прошагали до космопорта. Им пришлось добрых три часа стоять под мелким дождиком в ожидании, прежде чем корабль княжны Александры совершил посадку на летное поле.

Вдоль ковровой дорожки выстроилась рота охраны. Конечникова и старших офицеров гарнизона поставили в самом ее конце для встречи и доклада.

Они так и стояли в окружении особистов как дрессированные макаки, пока корабль княжны не подрулил к ее Т — образному окончанию и выпустил трап.

Наследница престола спустилась на землю, улыбаясь приятной величавой улыбкой. Конечников, преодолевая боль в ногах, прошагал положенные 5 метров, и, приложив руку к козырьку, отбарабанил громким уставным голосом доклад.

Александра внимательно выслушала, кивнула и двинулась вдоль построения, глядя в лица нижних чинов.

Потом, силами гарнизона и полиции, состоялся импровизированный парад. Конечникову, с утра до вечера мучившему своих подчиненных шагистикой, не пришлось краснеть за торжественный марш гарнизона.

Команда Виктора, полицейские, набранные из местных, протопали как стадо баранов, пялясь на княжну.

Конечников стоял рядом с высочайшей особой на украшенном красной тканью помосте, вместе со ее свитой. По желанию наследницы престола, в знак особого расположения, его поставили рядом с великой княжной. Он стоял позади девушки, чувствуя тепло ее тела и запах духов. Глядя на атласную кожу сильно открытых плеч, он подумал, что Александре, наверное, зябко.

Она, словно услышав его мысли, повернула к нему голову и со счастливой улыбкой тихонько произнесла:

— Рада, что ты в порядке Федор. Завтра с утра будет награждение, а вечером банкет в честь нового кавалера Алмазного Креста.

— Рад служить Отечеству, — отозвался Конечников.

Александра нахмурилась и отвернулась. От ее зеленых глаз невозможно было ничего скрыть.

Парад закончился.

Княжна любезно пригласила капитана Конечникова на церемонию награждения, которая состоится завтра в 10 утра, села в машину и улетела. Формальности были соблюдены.

Конечников распорядился развести солдат и матросов по казармам, а сам под предлогом того, что ему нужно подготовиться, прыгнул в машину и помчался в поселок.

— Привет, дед, — сказал он, появляясь в дверях с кульками и коробками.

— Здравствуй, Федечка — прошамкал старик, поднимая трясущуюся голову от тетради. — Ты сегодня рано.

— Да, — ответил Конечников, садясь на лавку и стягивая сапоги. — Отпустили пораньше. Завтра Крест будут вручать.

— А кого награждать-то будут? — живо поинтересовался дед, своим дребезжащим голосом.

Он посмотрел на внука своими красными, слезящимися глазами.

— Меня.

— За что? — поинтересовался старик, опуская нетвердой рукой перо в чернильницу.

— За то? — совсем раздраженно ответил Конечников. — Можно подумать — не помнишь.

— Как, за такое теперь награждают? — искренне недоумевая, с испугом спросил дед Арсений.

В глазах старика появились слезы.

— А что, спасение наследницы престола и разработка новейшей тактики мобильного боя недостойны награды?

— А, это, — с облегчением сказал дед.

— У тебя деда памятью вроде в порядке более-менее? — поинтересовался Конечников, и предложил. — Давай лучше чай пить. Я тут пирожок привез.

— Давай, внучок, отчего ж не попить чайку. Я сейчас печку растоплю.

— Дед, — укоризненно сказал Конечников. — Чайник есть.

— Ой, правда, — вздохнул старик. — Все время забываю. Водички схожу принесу.

— Я принес. Ведро в сенях стоит.

— Хорошо, — сказал дед, подхватывая ковшик и чайник. — Ты сиди, небось, устал с дороги.

Старик мелкими шажками, сутулясь и тряся головой, двинулся в сени.

Конечников не стал спорить. Дед был чрезвычайно упрям и мог устроить скандал с криком и битьем посуды, лишь бы не признаваться себе в собственной слабости.

— Да, сегодня был тяжелый день, — заметил Фeдор и спросил деда. — Чего-то Витькин дом закрыт? Куда все делись?

— Ты говори, я слушаю, — донеслось из-за открытой двери. Старик не понял, о чем спросил его внук.

— Начальство прилетело, — закричал Конечников. — А у нас ничего не готово, все объекты из-за срыва поставок заморожены. Хорошо им сараюху построить успели. Думал, кипеж будет. Пронесло. Вот как важно, когда рота почетного караула умеет красиво маршировать.

— Кто, говоришь, приехал? — поинтересовался довольный дед, появляясь с наполненным чайником.

— Я и не говорил. Она приехала.

— Кто? — не понял старик, продолжая улыбаться, смотря на внука выцветшими, безумными глазами.

— Княжна Александра, наследница престола.

— Какая Александра? — попытался вспомнить старик, насупился. Потом, вспомнив, испугался, сник. — Та самая?

— А какая?

— Федечка, нужно Витьку предупредить. Пусть что-ли детишек спрячет.

— И долго он их прятать будет? — поинтересовался Федор. — Да и сам куда денется? Ему надо каждый день на службу являться.

— На службу-то? — дед помрачнел. — Срам один, не служба.

Он включил чайник, дождался, пока тот закипит, набулькал кипятка в заварочный чайник, бросил туда пригоршню травяной смеси. По маленькой горнице поплыл запах ромашки и иван-чая.

— Зря. Витька справляется, — попытался перевести тему разговора Конечников. — На параде прошел со своими ребятами нормально. Почти в ногу шли.

— Да ну их, — сказал дед сердито. — Ряженые, какие-то. Брюхи до колен, рожи красные, вечно пьяные. У космонаутов все переняли. Срамота…

— Да ладно, — возразил Конечников. — Витька вон, молодец. Пить перестал, собой занялся. Выправка военная, мундир отглажен, с иголочки. Настоящий офицер.

— Наших — то ребятишков не видел? — озабоченно поинтересовался дед. — Двинулись в факторию с утречка.

— Зачем отпустил? — с неодобрением поинтересовался Федор. — Столько всякого люда понаехало. Знал бы, что они там, забрал бы. Давай быстренько смотаюсь, поищу.

— Не надо, — сказал дед. — Они на телеге поехали.

— Совсем плохо, — сказал, качая головой Конечников.

— А как не отпустить? — виновато сказал дед. — Очень просились. Да и Дуняша нонче совсем большая, за ребятишками приглядит.

— Ладно. Чайку попьем, — а там видно будет.

— Давай, внучок. Хорошее дело.

Конечников раскрыл упаковку и нарезал пирог. Старик разлил настой по чашкам, с удовольствием вдыхая аромат и глотая слюнки от вида сладкой выпечки.

— Ты вроде говорил, что кто-то приехал? — опомнился старик.

— Княжна Александра, — сказал Конечников, не став комментировать дырявую память деда.

— Беда внучок, — горько сказал старик, ставя локти на стол и обхватывая ладонями голову. — Ты чего у нее взял — отдай.

— А что я у нее брал? — спросил Конечников. — Не это?

Он достал из-под кителя золотой медальон. Старик недоверчиво и подозрительно посмотрел на украшение, пытаясь вспомнить.

— Да не… Вроде не такая была.

— Возьми, — предложил Конечников.

Он подал его деду Арсению. Тот взял тяжелую золотую луковицу в руку. Лицо старика изменилось. Голова перестала трястись. Он приложил древнюю драгоценную штучку к груди.

Конечников наблюдал за тем как менялся дед. Сначала из глаз ушло беспомощное старческое выражение. Они перестали слезиться, стали осмысленными. Взгляд обрел твердость и остроту.

— Федя… Федя… Сукин ты сын, Федя, — уже совсем другим, уверенным, четким, хотя и по-прежнему негромким голосом сказал дед. — Я просил, чтобы не подсовывал больше ты мне этого бесовского искушения.

Старик хотел было бросить медальон, однако, рука не подчинилась воле и еще сильнее прижала дающий жизнь медальон Управителей к груди.

— Не бузи, — сказал Конечников. — Надо поговорить. Я хочу, чтобы ты все понял. Княжна приехала.

— Ладно, — согласился старик.

— Княжна приехала сегодня утром. На завтра назначена церемония награждения. Александра намекнула, что хотела бы познакомиться с моими родственниками.

— Не поеду я, — отрезал дед. — Скажи, — болеет старый.

— Никто тебя и не приглашает. Она сюда приедет. Интерес у нее большой.

— Зачем ей мы нужны? Ты с ней сам разбирайся, раз всю эту кашу заварил, — сердито ответил дед Арсений.

— Не я, — ответил Конечников. — Ты. Кто изображал из себя звезду визии, перед камерами распинался?

— Ну зачем мы ей нужны, — не так категорично, повторил старик.

— К этой летописи сейчас интерес большой. Ей эланцев в нос тычут, дескать, сами виноваты — кровь за кровь, суд Божий. Сейчас нашим командирам из Нововладимира надо за Гало оправдаться. Есть на то серьезные причины.

— И что?

— Узнают о том, как на самом деле все было, уберут всех, кто знает правду. Чтобы ничего не напортили.

— Уберут? Как это, внучок? — не понял старик.

— Заставят молчать. Убьют… — припечатал страшным словом Конечников деда.

— Да кто узнает? — начал дед Арсений. — Я молчать буду. Витька смолчит. Ты тоже…

— Ты что, честное слово дашь?

— Разве они не люди?

— В этой игре ставки очень высокие. Жизнь нескольких человек не много стоит.

— Так мы не скажем. Откуда они узнают? — пытаясь приободрить себя, сказал старик. — Мы не скажем, они и не узнают.

— Да на тебя она только посмотрит, — сразу поймет. Есть у нее способ. Это я точно тебе говорю. Стоит подумать про это — и, готово дело.

— А быть-то как? — испугался старик.

— Надо чтобы ты не помнил про это ничего и не вспоминал. А то ляпнешь…

— А я и не помню, — сказал дед. — Ничегошеньки… Это сейчас ты меня взбодрил. А так — у меня голова дырявая.

— А отчего ты в летописи рисуешь на полях летописи силуэты «рогатых камбал» из клякс, плачешь и чертишь косые линии?

— Я?

— Ты, — сказал Конечников, подавая старику тетрадь.

— А я думал — это мне снится, — потрясенно вздохнул старик. — Я хочу рассказать, а вместо букв вот это… Так мне что, жизни себя решить?

— Зачем? — ответил Федор. — Мне Лара помочь обещала. Нужно только…

— Не желаю слышать я про твою нежить, — взорвался старик. — Давно бы женился, а не носился со своим бредом. Детей бы завел. На старости лет были бы тебе утешением.

— Да не буду я старым, — упрямо сказал Конечников.

— Еб твою мать, — вырвалось у деда. — Не по человечески это. От века порядок установлен: родиться, вырастать, родить детей и в землю ложиться.

— От века?! Да целую эру люди жили по-другому! От века… Чушь! Ты сам ведь рассказывал про времена бессмертных великанов, — выкрикнул Федор и добавил гораздо спокойней. — А я читал про это. Читал своими глазами, между прочим.

— Это сказки были. А через тысячу лет некоторые дураки им вдруг поверили, — возразил дед. — Нельзя так… И никакими своим бубнежом ты не добьешься…

Старик внезапно замолчал. Конечников тоже испытал острое чувство опасности.

В следующее мгновение дверь распахнулась. На пороге стояла княжна Александра. Она была одета в армейский комбинезон с эмблемами медицинской службы.

Управительница Жизни возникла, словно из пустоты, как злой дух из дедовских сказок. Федор завороженно смотрел в глаза демоницы. В полутьме они горели белым огнем. Дед Арсений тоже видел, как светятся ее глаза… Конечников понял это по тому, как задрожал старик.

— Здравствуй Федор, — сказала княжна, своим высоким и сильным голосом, точно забивая гвозди в крышку гроба. — Решила посмотреть, как ты живешь.

Со двора донесся истерический лай сторожевого пса. Крайт извинялся, что не смог во время обнаружить незваную гостью.

— Здравствуйте, Ваше Высочество, — механически приветствовал ее Конечников.

— Ну, зачем же так официально? — усмехнулась девушка. — Помнится, мы были на «ты».

— Да, Ваше Высочество, то есть Александра.

— Смешной, — улыбнулась Живая Богиня. — Если хочешь, можешь называть меня Дарьей.

— Зачем? — возразил Конечников. — Я знаю, кто ты.

— И это не самое плохое, что ты знаешь, — ответила она.

Старик молчал. Сама Одинокая Леди, ночная губительница, явилась в его дом одетой в тугую девичью плоть. Наконец, дед Арсений преодолел свой страх, спасая близких ему людей.

— Проходите, пожалуйста, Ваше Высочество, предложил он.

— Присаживайтесь, не побрезгуйте. Мы тут чайком балуемся.

— Спасибо, Арсений Викторович — поблагодарила княжна, усаживаясь за стол.

— Может свет зажечь? — предложил старик. — У нас тут темновато для гостей.

— Конечно, — согласилась Александра.

Старик, продолжая сжимать медальон, сходил в маленькую комнату за светильником. Включил его и поставил на стол. Свет слабой, немногим более сильной, чем свеча лампы, после полумрака показался ярче солнца.

Ночное зрение Конечникова выключилось. Горница стала темной. Ослепительные, как горящий магний глаза княжны превратились в обыкновенные прекрасные, ласковые очи дивного зеленого оттенка.

— Кушайте, Александра Данииловна, — предложил старик, наливая в чашку отвар и кладя в тарелку ломтик пирога, придвинул вилку, нож, ложку.

— Спасибо, — как воспитанная девочка, сказала княжна.

Александра для приличия съела кусочек, сделала глоток пойла, вытерла губы платочком.

— Очень вкусно, — поблагодарила она.

— Это вам спасибо, — сказал старик. — Вы оказали честь нашему дому.

— А отчего вы одни? — спросила Александра. — Где ваша молодежь?

— Какая молодежь? — не понял дед. — Нету у нас молодежи. Я, да Федечка.

— А детишки вашего младшего внука?

— А, вы о робятах, — со вздохом сказал дед. — Такие озорники, дома никогда не бывает. С тех пор, как невестку убили, сладу никакого с ними нет.

— Сочувствую, — сказала княжна, сложив на лице соответствующую гримасу, нечто вроде величавого сожаления. — Хотите, я возьму детей в пансион в Нововладимире. Они получат прекрасное воспитание и образование. Я дам им капитал, на проценты от которого можно будет достойно жить на центральных планетах империи.

— Ваше Величество, — старик опустился на колени, заглядывая в глаза всемогущей гостьи. — Пожалуйста, не надо. Внучата — моя последняя радость в жизни. Богом прошу, не делайте им ничего дурного.

При этом старик продолжал держать у сердца сжатую в кулак руку с медальоном.

— Что там у вас? — спросила княжна Александра, протягивая руку.

Дед Арсений, чуть помедлив, положил ей в ладонь старинную драгоценность.

— Какая древность… — сказала девушка, делая вид, что удивлена. — Откуда это у вас?

— Не помню, простите старого, — сказал дед. — Вроде внучок откуда-то принес.

— Можно мне оставить эту безделушку у себя на время? — невинно поинтересовалась княжна.

— Конечно, — сказал дед, — хоть насовсем. После того, как вы с вашим батюшкой так облагодетельствовали наше захолустье, для вас ничего не жалко.

— Спасибо, — с величавой улыбкой сказала княжна. — Я слышала, что вы ведете летопись Амальгамы с тех самых времен.

— Ну, какая летопись. Баловство одно, — сыграл в благородную скромность дед.

— А не позволите ли взглянуть? — елейно поинтересовалась наследница престола.

— Стоит ли утруждать, себя Ваше Высочество? — попробовал отказаться старик. — Это больше десятка стопок толстых тетрадей. Иные синоптики не сколько погоду описывали и дела, а все больше словоблудием занимались.

— Ничего, я прочту. Там наверняка много поучительного и полезного для наших ученых… И для меня лично, — серьезным, не допускающим отказа тоном произнесла Александра. — Не буду вам говорить, что мое благорасположение к вашим родственникам и лично вам впрямую с этим связано.

— А что я, — вздохнул дед Арсений. — Я старик. Сегодня вот хожу, а завтра, не дай Бог, буду под себя писать и мычать вместо нормального разговора. А потом Виктор, и опять же Федор…

— Виктор правильно относится к жизни, — не скрывая угрозы, сказала Александра. — Звезд с неба не хватает, в вещи вне его понимания не лезет. Эти качества при добросердечном нраве и искреннем уважении к законной власти, располагают к долгой жизни. Дети у него прекрасные, будет обидно, если они вырастут на заштатной планете, на которой скоро появится десяток лагерей с заключенными. Мало ли что может случиться.

— А Федор? — поинтересовался дед.

— А с ним все ясно, — ответила девушка. — Он сам сотворил свою судьбу.

— Я принесу, — глухо, с мукой в голосе, сказал старик. — Главное, чтобы с детишками все было хорошо.

— Я с удовольствием устрою их судьбу так замечательно, как вы себе и представить не можете, — с улыбкой ответила наследница престола.

— Прости, внучок, — еле слышно сказал дед Арсений, и прошаркал в маленькую комнату.

По мере движения шаги его становились все тяжелее. Когда старик вернулся, глаза его были безумными, пустыми, голова тряслась. Он не совсем понимал, зачем он несет свое добро, но не мог остановиться. Сверху одной из стопок тетрадей были аккуратно всунуты под бечевку, диски, которые Конечников взял в библиотеке спецхрана, микрокассеты с летописями и даже лист старой газеты со снимком полковника Томского.

Конечников не испугался. Ему вдруг стало обидно и горько. Старик переусердствовал, желая ублажить страшную Одинокую Леди. Теперь нейтрализуют не только его. Уберут всех, кто мог видеть и понять смысл последней записи на накопителе.

Острый взгляд демоницы воткнулся в то, чего не должно было быть у жителей полудикого захолустья. Федору показалось, что Управительница напрямую считывает данные с компьютерных носителей. Александра не смогла скрыть своего удивления, брови девушки поднялись, глаза округлились.

— Здравствуй, дочка, — приветствовал дед княжну. — И как только мой непутевый Федька такую красавицу смог заполучить. А я-то думал, что он с ума спрыгнул. Ну, слава, Богу, слава Богу. С ребеночком только не затягивайте. Очень мне хочется детишек его увидеть.

Бессмертная снова надела маску великой княгини.

— Нам пора, дедушка — сказала Александра, поднимаясь. — Федя меня проводит.

— Конечно, конечно, — зашамкал дед. — Дело молодое.

— Дед, — укоризненно сказал Конечников.

— А ты, охальник, если девчушке как Аленушке голову заморочишь и бросишь — прокляну, — старик погрозил внуку пальцем. Он повернулся к княжне, с удовольствием глядя на ладное тело Управительницы, ее светлые волосы, колдовскую зелень глаз и сочные, спелые губы. — Ну, до свидания дочка… Какая же ты красавица.

Старик потянулся к девушке, расцеловал ее в зарумянившиеся от смущения щеки. Александра как пай-девочка вынесла эту процедуру, поцеловала в ответ старика повыше бороды и вышла, шепнув Конечникову, чтобы он выносил тетради. Дед сел за стол и жадностью принялся за пирог.

На дворе Крайт рвал цепь, пытаясь достать зубами незваную гостью, истерически лая, лязгая зубами и носясь по сторонам, насколько позволяла привязь.

Александра лишь улыбалась, глядя на бессильный гнев честного пса. Похоже, ей совершенно не досаждал оглушительный лай. Она устроилась в глайдере и, не закрывая дверь, принялась изучать подаренные ей материалы.

Когда Федор вернулся за второй порцией старинной макулатуры, старик крепко спал за столом, свесив голову на грудь и пуская слюни. Конечников, подумав, собрал все свои наличные деньги и вложил их в карманы замызганной стариковской душегрейки.

— Что так долго? — спросила Управительница Жизни, и сама же ответила. — Деньги, наверное, передавал. Верно мыслишь, Федор Андреевич. Ты только избавь меня от необходимости ловить тебя по все планете. И убежать не сможешь, и родственникам своим подгадишь.

Конечников увидел, что княжна крутит на штатной деке машины запись с рассказом о падении «Святогора».

Он никак это не прокомментировал, лишь подумал, что теперь он, Конечников Феджор Андреевич, точно не жилец.

Пока Конечников занимался переноской тяжестей, княжна несколько раз выходила, проверяя, не дал ли он деру.

Стало совсем темно, сумерки сменились темной осенней ночью. Конечников сложил все летописи в багажник «горбунка». Прежде чем захлопнуть отсек, он дернул старинную эланскую газету и убрал в карман. Потом сел в пилотское кресло за манипуляторы и поднял машину.

— В поселок? — без выражения спросил он.

— Да, ходишь ты совсем плохо, — вдруг заметила она, расширенными глазами вглядываясь в старинную видеозапись.

— Как могу, — бросил он, подождал немного ответа, пожал плечами и повел машину на малой скорости над дорогой.

Истерический лай Крайта сменился печальным, густым воем.

— Знаешь, Федор, — сказала Александра, — мне совсем не нравиться это делать. Но ты не оставил мне выбора.

— Не стоит извиняться, — иронически произнес Конечников.

— Нет, правда, — встряхнув головой, ответила девушка. — А то решишь, что я твой самый злобный враг.

— После того, как на моих глазах сгорел родной человек, — самое время посчитать тебя действующей исключительно во благо, — печально и зло заметил он.

— Ты храбрый мальчик, — почти нежно сказала Управительница. — Однако, вспомни, что именно он выступал против того, что дорого тебе сейчас.

— Он мне был больше чем дед.

— Да, это всегда печально терять близких. Хотя ведь он не умер. Арсений Конечников долгие годы будет жить, освобожденный от того, что ему мешало. Будет радоваться жизни, вкусно есть, сладко спать, улыбаться свои младшим правнукам. Правда, в качестве выжившего из ума старика.

Но его душа получит покой, и неизвестно что лучше: горькая правда от ума или сладкое безумие. Тем более, вспомни, ведь это вы сами придумали эту сказку. Именно вы решили считать виноватыми эланцев, чтобы оправдать свою расхлябанность и головотяпство.

Произнеся это, княжна внимательно посмотрела на него. Тот повернул голову к ней, просверливая зрачки девушки.

Конечников почувствовал, что не может больше сдерживаться.

— Я много думал, отчего все случилось, — сказал он. — И понял… Не затей вы, Управители, этой войны, ничего бы и не было. Не организуй вы жизнь так, чтобы самим оставаться богоподобными бессмертными супервластителями ничего этого бы и не было.

— И это говоришь мне ты? — перебила его Живая Богиня. — Я бы поняла, если кто-то другой… Но ты ведь читал книги об этом времени… Да все вы давно бы окончили свои дни в клинике соматических неврозов или стали бесчувственными, бездумными зомби, читающими мантру, которым больше ни до чего нет дела.

— Не понимаю о чем ты? — попытался закосить под дурака Конечников.

— Слышала я, — остановила его Управительница. — Ты со своим дедом орали так, что на улице было слышно.

Он от досады дернул щекой и пристально уставился на дорогу.

— Ты ведь чувствуешь, как прекрасен этот мир страсти? Мир, в котором возможно все: вдохновение в бою, любовь, ненависть, стремление. Мир, в котором каждый миг неповторим и наполнен чувствами и эмоциями.

— И огненное зарево над планетой Гало, — вставил Конечников. — И стоградусный мороз над взорванной Амальгамой.

— Да, — ничуть не смутясь, ответила Живая Богиня. — Никто не мешал вам выбирать другое.

— А выбрали именно это, оттого, что именно вы приложили к тому все усилия.

— Дело прочно, когда под ним струится кровь, — с иронией сказала она, затем продолжила, но уже совершенно серьезно. — Разве не вопили ваши души: — «Еще больше чувства, еще больше впечатлений!»? Тот, кто на тысячелетия остановил естественный ход жизни, знал, какую силу он загнал в бутылку и как она крепнет с каждым поколением обманутых надежд. Разве можно винить воду, с ревом сносящую плотину, которая ее так долго сковывала?

— Нет, — ответил Федор. — Лишь тех, кто заставил крутить ее колеса собственной мельницы. И кому это так понравилось, что заставляет эту ныне потенциально спокойную, исчерпавшую избыточный свой импульс, глубокую массу кипеть, яриться и пениться, лишь бы навертеть побольше оборотов собственной выгоды.

— Вращение этих колес может быть полезно и тебе, — просто сказала Управительница. — В конце — концов, я могу позволить тебе пользоваться всем тем, что ты вытащил из забвения. При условии, что ты не будешь выставлять это напоказ и делать то, что мне надо. Иначе, всех твоих близких постигнет нечто подобное.

Живая Богиня сделала несколько манипуляций, выведя на экран глайдеровской деки картинку обезглавленного голого женского тела. Труп лежал на раскрошенном бетонном полу с растущей сквозь трещины травой в какой-то заброшенной постройке.

— Это что за дрянь? — поинтересовался Конечников.

Неприятный холодок скользнул по телу. Он догадался, кто изображен на этом снимке.

— Не прикидывайся дураком, — сказала Александра. — Неужели ты думаешь, мне приятно этим заниматься?

— Чем? — поинтересовался он.

— Ликвидировать последствия своей собственной неосторожности, — ответила девушка.

— А что, никого больше для этой почетной миссии — убить медсестру из госпиталя не нашлось? — с отвращением спросил Конечников. — Вам, Управителям, не привыкать палачествовать.

— Кто бы говорил, — с улыбкой ответила княжна. — Добрейший Борис Николаевич так заботился о твоем выздоровлении… И что он получил в благодарность?

— Ничего личного, — ответил Конечников.

— Я надеялась, что пройдя невредимым через ряд смертельных ловушек и узнав способ жить вечно, ты избавишься от ошибочных воззрений свойственных обычным людям.

— Скажи, — зачем? Зачем ты вообще дала мне медальон? Ведь этот генератор биоэнергии дорог тебе.

— Ты не представляешь, насколько. Данька сделал их добрую сотню, но до нынешних времен дожил лишь один. Он уникален. Никакой электроники. Все камни, знаки и встроенные процессоры от лукавого. Все дело в материале, кристаллизовавшемся многие месяцы подряд из медленно остывающего под размеренное чтение мантры расплава. Он делал это сам, с тех пор этот простой кусок металла хранит маленькую частичку его духа.

— Зачем же ты отдала его мне? — спросил Конечников.

Он так удивился, что забыл что быть может, живет на свете последние минуты.

— Во-первых, я бы нашла тебя с этим маячком где угодно. Это самая лучшая метка, которую ты хранил бы как зеницу ока.

Во-вторых, я чувствовала себя обязанной.

В-третьих, — Управительница зарделась и завлекающе опустила глаза, — это совсем личное…

— Понятно, — невесело усмехнулся он. — С первым соглашусь. Второе смешно. Благодарности в тебе не больше чем гадюке подколодной. А последнее просто чушь… Ты просто таила надежду, что пройдя все круги от глубочайшего отчаяния до принятия и понимания, я стану твоим подручным для продолжения абсурдной братоубийственной войны.

— Теперь в этом нет необходимости, — заметила Александра. — Но появилась новая угроза. Я думаю, ты слышал…

— Не знаю о чем ты.

Девушка долго вглядывалась в лицо Конечникова, потом, решив, что он говорит правду, произнесла:

— Мы нашли чужих. Это какая-то бесконечно древняя цивилизация. До сих пор неизвестно, как они выглядят и какие цели преследуют. Но совершенно точно, что совсем не мирные. Помнишь, мы говорили на балу об исчезновении рейдеров Каранги? Это их рук дело, — княжна замолчала, потом добавила. — Или того, что там у них вместо рук…

Александра продолжала глядеть ему в глаза, ожидая реакции. Конечников чувствовал, как огненные глаза Управительницы пытаются добраться до его мозга. Еще немного и демоница узнает то, что он не выдал бы под пытками. Но что-то извне окутало его словно облаком, и Александра с досадой отвела взгляд.

— Вы никогда не играете честно, — заметил он.

— О чем это ты? — не поняла она.

Федор, не говоря ни слова, поставил машину на автопилот и выдернул сложенный вчетверо газетный лист, развернул и ткнул в фото.

— Ну и что? — удивилась княжна, поглядев на изображенного на ней человека.

— Этот человек командовал эланцами, которые пытались отнять у деда летописи, — пояснил Конечников. — Он узнал полковника Томского или как там его на самом деле. Эти люди убили жену Виктора и тяжело ранили старика.

— Да мало ли похожих людей, — несколько растеряно произнесла Живая Богиня.

Управительница, застигнутая врасплох, врала как девчонка.

— Да что я, полковника Томского не знаю? — возразил он. — И по времени нападение совпало с его командировкой.

— Не слишком ли скоропалительные выводы ты делаешь? — спросила девушка. — Помнится, ты считал, что это эланский линкор расстрелял Амальгаму.

— Нет, — ответил Конечников. — Теперь у меня есть средство узнать правду.

— Ну и что это меняет? — не стала отрицать княжна. — Какая разница.

— После того, что вы, Управители, сделали, я склонен считать, что это вы инопланетян натравили. Не знаю, каким способом и откуда вызвали. Но это ваших рук дело. Для вас мы все — питательная среда.

— Это единственный способ остановить таких, как ты, заигравшихся в благородную месть. Сколько больших и малых завязок породил взрыв звездолета над Гало. Не такой семьи во владениях регул-императора, которая в той или иной степени не понесла утрату. Родственники, друзья, приятели. Унижение и боль… Эланцы обиды помнят долго. А федоров конечниковых может родить не только амальгамская земля.

— Лечить триппер чумой? Странный способ.

— Я на твоем месте не упражнялась бы в остроумии.

— Самое плохое, что ты мне можешь сделать — это убить, — пожал плечами Конечников. — Но, похоже, ты только пугаешь.

Загорелся экран терминала. На нем был полковник Томский. За его спиной был жаркий летний день теплой планеты, зелень, бирюзовое море и лазурное небо с редкими облачками.

— Привет, Принцесса, — приветствовал он Александру.

— Привет, Пастушонок, — ответила она.

— Ты не одна? — удивился Управитель. — Нам бы поговорить серьезно.

— Он не помешает, — ответила девушка.

— С каких это пор этот смертный один из нас? — поинтересовался Управитель. — Ты должна была уладить это дельце.

— Скоро улажу. Можешь говорить, он не будет больше представлять опасности.

— Ладно, — буркнул тот, кого Конечников знал как полковника особого отдела. — У тебя есть то, что мы хотели привезти Бальдуро?

— Да, — с улыбкой ответила она.

— Отлично, — произнес Управитель. — Я обещал регулу привезти оригиналы.

— Он согласился?

— Да. У них выбора не оставалось. Сегодня пара берсерков расстреляла эланскую объединенную эскадру в системе Омикрона Контура.

— Берсерков? — не поняла княжна.

— Это мы чужим такое название дали, — пояснил Управитель. — Горят, но прут напролом. Они не такие неуязвимые, как оказалось.

— Это, пожалуй, к лучшему, — задумчиво произнесла Александра. — А как чужие попали на Омикрон Контура? Этого нет в планах.

— Хотел бы я знать, — ответил Управитель. — Дорого бы заплатил тому, кто разгадает, как они на самом деле мигрируют по Галактике. Короче, эланцам деваться некуда, скрепя сердце, согласились на перемирие и переговоры. А летописи пригодятся. У ребят из Бальноро не будет самого главного козыря и морального права требовать особых условий капитуляции.

— Отлично, — со сдержанной улыбкой ответила Управительница.

— Кстати, этого можешь больше не терзать, — лениво произнес полковник Томский.

— А что так? — поинтересовалась девушка.

— Стрельников не соврал. Твой подопечный действительно передал ему свои записи. У «черных ангелов» стали неплохо получаться сложные маневры.

— Одна голова хорошо, а 2 лучше, — ответила девушка. Потом, подумав, небрежно обронила. — Впрочем, как скажешь.

— В нынешних условиях, лишний раз эланцев злить не стоит. Публичное награждение предлагаю отменить. И прибери за собой, хорошо? — сказал Управитель. — Жду тебя на Глюкранде через 3 часа.

Княжна кивнула и отключилась.

— Ну, Федя, ты все слышал, — печально сказала девушка. — Я хотела вручить тебе заслуженную награду перед строем боевых товарищей, дать долгий век и достойное содержание. Но ты сам все испортил. Я могла бы тебя заставить, шантажируя жизнями близких. Но, как я понимаю, малыши — племянники, ради которых твой дед выдал тебя с потрохами, не сильно тебя интересуют.

— Считай, что так, — ответил Конечников, понимая, что этими словами сильно облегчает участь сыновей брата.

— Но ты ведь не перечеркнешь жертвы, которую принес старик. Сам понимаешь, одна только попытка — и с детишками сегодня же что-то плохое случится.

— Скажи, напоследок, зачем вам это понадобилось? — поинтересовался он.

— О, Федя, — огорченно сказала девушка. — Жаль, что ты не на нашей стороне. Ты умрешь через 15 минут, а у тебя хватает самообладания выяснять причины движущие Управителями Жизни, господами человеческого рода, бессмертными богами.

— Да… Это что-то вроде последнего желания.

На лицо бессмертной ведьмы появилось что-то вроде уважения к мужеству противника. Она не стала врать и запираться.

— Души приходят на свет, чтобы прожить в Плотном мире жизнь, полную чувств, опасной и переживаний. Это своего рода игра, способ заполнения Вечности. Те, кто думает иначе, врут самим себе. И никто не может становиться на дороге этого движения к совершенству.

— Как император Даниил Первый? — поинтересовался Конечников.

— Или его эпигоны вроде тебя, — ответила Александра. — Мы, как огранщики драгоценных камней, заставляем неразвитые души сиять игрой Божественного света в сильных и совершенных проявлениях чувств и мыслей.

— И для этого вы врете? Подмахиваете нашим и вашим, стравливаете, держите в неведении? Устраиваете войны, моры, голод. И все для того, чтобы снимать пенки с чужих страстей для собственного пропитания?

— Ты ведь всегда знал, что эланцы ни в чем не виноваты. И дед твой знал. Если не веришь собственному сердцу, поверь своим ногам. Чем тебя только не лечили, они так и не пришли в норму. Ты сам себя так наказал, — сказала Управительница.

Со стороны поселка космонавтов раздалась стрельба, в небо взлетели сигнальные ракеты.

— Связисты — самый болтливый народ в Обитаемом Пространстве. Теперь о конце войны знают и здесь. Ну, вот и все. Прощай, — огорченно подвела итог девушка. — Ты так ничего и не понял.

Александра потянулась к Федору и поцеловала. В тот же момент оранжевое сияние окутало ее тело, и Живая Богиня исчезла.

Реакторы глайдера встали, выключились двигатели, погасли панели приборов.

Лишенная подъемной тяги, машина стала крениться на нос, сваливаясь в крутое пике. Конечников дернул рычаг аварийной посадки, активируя батарею конденсаторов.

Шкалы на панели управления снова загорелись. Выровняв машину над самой землей, он посадил «горбунка» прямо на дорогу. Тормозной импульс исчерпал заряд аварийного энергоблока. Маленький кораблик окончательно превратился в бесполезную груду металла, пластика и керамики.

Конечников вылез из глайдера, удивляясь, что так дешево отделался. Залитая лунным светом дорога шла к поселку.

Он подумал, что это не страшно, палка при нем, если нога начнет болеть, то все равно, он сможет дохромать до дома. А с машиной можно будет разобраться завтра, пригнав «техничку».

Конечников в последний раз посмотрел на аппарат, и двинулся в неблизкий путь.

Со стороны поселка продолжалась канонада. К ручному оружию присоединились зенитные массометы крейсеров, раздирая небо огненными трассами. Вспышки заставили выключиться ночное зрение.

На ходу Конечников проверил рацию, сигнальный браслет и компьютер. Ничего не работало. Он подумал о пистолете и с содроганием убедился, что его оружие также мертво, как и остальные приборы.

Словно почувствовал страх человека, где-то далеко в лесу раздался волчий вой. Одинокому лесному певцу ответил другой. Скоро целая дюжина голосов выводила леденящую кровь песню ночи.

«Не хватало только быть съеденным», — с беспокойством подумал он. — «С такими ногами я на дерево не влезу». Для обороны у Конечникова оставалась только трость.

Вой раздался ближе. Конечников ускорил шаг. «Неужели это Управительница организовала?» — задал он сам себе вопрос и горько подумал. — «Забавный выбор способа казни. Неужели нельзя было меня просто убить?».

Словно послушав мысли, кто-то окликнул его:

— Здорово, капитан. Прекрасный вечер, не правда ли?

Голос показался очень знакомым.

Мгновение спустя Конечников безошибочно определил его обладателя. Это был сбежавший из-под стражи комендант.

Конечников повернулся и увидел в неровном свете салюта, как из леса вышли трое: Пащенко, интендант и прапорщик Топорков.

Беглецы выглядели ужасно. Почти 10 месяцев скитаний по лесам превратили их в заросших дикарей, одетых в невообразимо грязные и вонючие обрывки невыделанных шкур. Пащенко, как самый молодой и ловкий был вооружен катаной.

Топорков сжимал в руках ружье с примкнутым штыком. Судя по тому, как держал его бывший комендант, «полтиной» давно пользовались как пикой. Интендант, скаля зубы, крутил в руках большой кухонный нож.

— Здорово, — ответил Конечников. — Давно не виделись.

— Это точно ты, — усмехнулся прапорщик. — Какая встреча… Как я рад тебя видеть, ты себе не представляешь.

— Не могу сказать, что взаимно, — ответил Конечников.

— Ты такой чистенький, такой благополучный. А ведь это ты должен был прятаться по лесам.

— Это отчего? — поинтересовался Конечников.

— Да оттого, что вы все быдло амальгамское.

— У меня прямо противоположная точка зрения. Бросьте ваши цацки, иначе буду стрелять.

Он положил руку на кобуру.

Бывшие военнослужащие было отпрянули, но, видя, что противник не вынимает пистолета, стали медленно и осторожно приближаться.

— Что это за пальба? — спросил интендант.

— Перемирие с эланцами. Наши празднуют.

— Перемирие, — мечтательно сказал молодой. — Ребята, давайте сдадимся. Нас по случаю праздника простят.

— Делай, что тебе говорят, — оборвал его Топорков. В свете вспышек салюта было видно, как его глаза горят недобрым огнем безумия. — Видишь, у него пистолет не заряжен. Давно бы перешмалял нас.

Беглецы окружили Конечникова. Он поднял трость, поворачиваясь в разные стороны, делая выпады и не давая им подойти.

— Да ты, Тараска, посмотри, — он еле на ногах держится, — подбодрил молодого бывший комендант.

Пащенко сделал выпад, целясь в горло противника. Конечников парировал удар палкой, что есть силы, толкнув клинок вверх. Дерево, даже крепкое, плохая защита от сверхтвердого композита. Лезвие расщепило и косо срезало трость, но всеже основная сила удара ушла в пустоту.

Пащенко, не слишком хорошо владеющий мечом, потерял равновесие. Конечников воспользовался этим и моментально вогнал противнику обрубок трости в глаз. Жирно чавкнула плоть, на Конечникова брызнуло липким и теплым.

Интендант подскочил к нему сбоку и попытался заколоть, нанося удар сверху вниз, как видел это в визии про злодеев.

Конечников, занятый выдиранием катаны из судорожно сжатых пальцев мертвеца, не сумел среагировать вовремя. Нож воткнулся ему в ногу, вспоров бедро.

Несмотря на дикую боль, он сумел завладеть мечом. В следующее мгновение голова интенданта отделилась от туловища и рухнула на землю, удивленно хлопая глазами.

Топорков, заревев, как бешеный слон, попытался насадить противника на штык. Федор, стараясь не ступать на выведенную из строя ногу, отбивал выпады мечом. Больная нога все сильнее давала о себе знать.

Ему казалось, что кость рассыпается на осколки. В ушах звенело, глаза готовы были лопнуть от боли, но мозг работал четко и ясно, несколько отстраненно воспринимая происходящее.

Топорков, видя, как неуклюже топчется противник, хромая сразу на обе ноги, несколько расслабился, стал атаковать смелее, агрессивнее, рискованнее. Федор выбрал момент и, пользуясь тем, что нападавший открылся, как бритвой рассек ему горло клинком.

Конечников опустился на землю. Левая нога онемела, правая болела так, будто он прошел как минимум 30 километров без трости. Федор прикоснулся, ожидая, что она сломана сразу в нескольких местах. Но, несмотря на оглушительную боль переломов не было.

И тут Конечников понял, что кость, собранная из кусочков и предательски потрескивающая при малейшей нагрузке выдержала.

Он почувствовал, что-то липкое на правом боку. Штык зацепил его, скользнув по ребрам. Но это были мелочи. Конечников чувствовал, какое это счастье — жить.

От потери крови кружилась голова, боль пульсировала в разрезанном теле. Но всеже он был жив, а его противники — нет.

Борясь со слабостью, он обшарил убитых, пытаясь найти индивидуальный пакет.

Ему повезло. У молодого, в драной торбе, среди объедков лежала упаковка стандартного набора с бинтами и одноразовыми инъекторами полевой медицинской смеси, комбинации обезболивающего, кровоостанавливающего и антибиотического препаратов.

Конечников вколол себе дозу и стал заматывать раненную ногу. В этот момент стрельба прекратилась. Стало темно.

Несмотря на все усилия, ночное зрение долго не хотело включаться. Когда, наконец, мрак стал привычным черно-белым ночным миром, он увидел, что его плотным кольцом окружают горелые трупы.

Толпа мертвецов невнятно гудела, шаг за шагом приближаясь к нему. Руки нежити со скрипом тянулись к своему убийце, из окаменевших глоток исходили стон и торжествующее рычание.

Конечников подумал, что сейчас, когда он знает правду, никто ему не поможет.

Он схватил забитое грязью и листьями, лишенное зарядов ружье, выдернул микросотовую батарею и воткнул ее в гнездо пистолета вместо испорченной Управительницей. Оружие ожило.

Конечников открыл частый огонь. Нежить падала, но сзади напирали все новые и новые ходячие трупы. Он выпускал последние пули из обоймы, понимая, что теперь точно все — перезарядить пистолет он не успеет, а отмахаться от толпы мертвецов мечом нереально.

Внезапно рядом с ним появилось золотистое сияние. В облаке света появилась Лара. Она что-то горячо, убедительно, говорила. Сильная вибрация ее голоса пронизывала пространство.

Конечников не понимал слов, но чувствовал, как проходит испуг в глубине сознания. Призрачная девушка раскинула руки, и золотое сияние коснулось мертвецов.

Свет проник в него, освобождая носимое им сожаление о напрасно потраченных годах и горькое сознание вины за жизни, погубленные во славу злой, никчемной иллюзии. Пока не облеченное в слова понимание страшного, ненужного пути, пройденного всеми во славу бессмертных паразитов, заполнило его.

Он тоже засветился, испуская волны фиолетового пламени. В сиянии двух огней, мертвые обугленные пугала, стали терять свой отвратительный облик.

Их плоть перестала быть уродливыми кусками сгоревшего мяса, обрела кожу и мускулы, глаза и лица. Черты лиц и одежда менялись на них, неуловимо для глаза, не давая разуму зацепиться за знакомые детали.

Конечников смутно различал жителей Амальгамы, космолетчиков деметрианского и эланского звездного флота. Великое множество людей разных стран, миров и эпох…

Перед ним прошли сотни и тысячи инкарнаций тех, кто стремился жить и чувствовать, но всего лишь стал изуродованным трупом на сожженных планетах и расстрелянных звездолетах.

Конечников чувствовал исходящее от людей умиротворение и покой. Перед дальней дорогой в край, без горя и слез, куда им прежде путь был закрыт, они посылали слова любви и прощения человеку с ненужным пистолетом в руках и окруженной золотым огнем девушке.

Волна света продолжала расходиться по равнине, которая понемногу освобождалась от участников этой странного, но прекрасного изменения.

Наконец, все пришельцы пропали. Конечников почувствовал, как налетел холодный ветер с дождем, приводя в чувство.

Он сидел на земле, стискивая рукоять оружия в руках. Индикатор зарядов показывал, что он действительно расстрелял почти весь магазин своего пистолета.

Федор повернул голову и увидел Лару. Она не была бесплотным, полупрозрачным облаком. Лара, присев на корточки, гладила его по плечу, и он чувствовал эти нежные, почти неощутимые прикосновения.

— Ты здесь?

Он почему-то был уверен, что эланская девушка должна была исчезнуть с остальными.

— Да, — ответила Лара с улыбкой. — Как я могу тебя бросить, недотепу.

— А… А почему я тебя вижу?

— Я же есть, — улыбнулась она. — Теперь ты всегда сможешь меня видеть.

— Что это было? — снова спросил Конечников.

— Разве ты не понял? Однажды ты не колеблясь, пошел в долину смертной тени, зная, как я боюсь уйти туда в одиночку, бросив то, что считал раем на земле. Теперь мой черед… Я попросила, и мне помогли в обмен на небольшое поручение в Плотном мире… Мы с тобой идеально подходили для этого задания.

— А кто они?

Конечников вдруг почувствовал, что снова проваливается в пустоту. Опять кто-то решал за него что хорошо, а что плохо и не спросясь вертел его жизнью. Но сейчас был не самый удачный момент для выяснения отношений.

— Ты все скоро сам узнаешь и поймешь. Люди, которые тут были, не могли войти в благостную Вечность лишь потому, что были одержимы страстью к мщению. Движимые неосознанным желанием освобождения, они все собрались в одно время и в одном месте для расплаты и воздаяния.

Наши радость и раскаяние, обещание рая и стремление все вернуть, отблеск небесной родины каждой души и горькое понимание своих ошибок, помогли найти им дорогу. Теперь они все свободны снова выбрать свои судьбы без тяжелого груза налипшей на них ненависти. И мы свободны.

— Понятно, — сказал Конечников.

Он хотел спросить что-то, но Лара его опередила.

— Отойдем, не будем мешать народу.

Конечников посмотрел на близкую стену леса. В разрывах между деревьями холодным, белым огнем горели глаза волков. Опираясь на ружье, и тяжело припадая на больные ноги, он с помощью Лары отошел на достаточное расстояние.

Он присел на землю, наблюдая за пиршеством.

— Я уж думал мне конец, — сказал он.

— Ты с самого начала знал, как все закончится.

Конечников хотел было возразить. Множество вопросов крутились в его голове, но он задал лишь те, что были действительно важны.

— А что дальше? — спросил он Лару.

— Это ты сам решай, — ответила она. — Наступило время жить своим умом. Ты больше никому, ничего не должен и вправе творить свою судьбу так, как сочтешь нужным.

— Лара, ты останешься? — не желая снова терять свою вечную спутницу, спросил он.

— Я всегда буду с тобой, — ответила девушка.

— А Управители… Они найдут меня?

— Управители… — слегка нахмурилась Лара. — Их власть велика, но распространяется она на тех, кто бредет дорогами тьмы. — Они самонадеянные и невежественные самозванцы, не знающие и тысячной доли того, что нужно для настоящего могущества. Жестокие Боги тоже нужны миру. В колесницу жизни запрягают черных и белых коней.

— Наверное, мне нужно позвонить, — сказал Конечников.

— Конечно, — ответила она. — Можешь не опасаться, это правильная идея.

Девушка отступила в тень и растаяла, все равно оставаясь рядом.

Конечников соединил проводками микросотовую батарею и контакты отсека питания в браслете коммуникатора. Набрал выученный сотнями повторений номер. Долгое время никто не отвечал. Потом маленький экранчик загорелся, и на нем появилось знакомое лицо…

ЭПИЛОГ

НАСТОЯЩЕЕ ПРОДОЛЖЕННОЕ ВРЕМЯ.

24 апреля 10564 г. по н.с. 17 ч. 05 м. Единого времени Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Чтец умолк.

Повисла давящая тишина, наполненная тяжестью старых воспоминаний и гнетом невысказанных слов. Это продолжалось очень долго.

Потом Рогнеда встала, убрала легкие занавески из тростника, а заодно и защитное поле. Стали слышны звуки окружающего мира.

Огромные волны высоко взлетали своими белыми гребнями и с пушечным грохотом бились о песчаное дно в полосе прибоя.

Управитель молчал. Молчала и Живая Богиня. Все так же бился прибой, кричали чайки, доносился ветерок, приправленный легким запахом йода, водорослей и соленых брызг.

— А что дальше? — наконец поинтересовалась Рогнеда.

— Больше ничего нет, — ответил Управитель.

— Жаль, тут должно было начаться самое интересное, — сказала Живая Богиня.

— Но, по-моему, более чем достаточно. Дальше все прозрачно. Стрельников вывез своего друга с Амальгамы, и тут началась история Колывана. Тоже минус для тебя.

— И тебя, — с улыбкой добавила она.

— Ладно, не тарахти, — оборвал ее Управитель, внешне грубо и решительно, но вполне миролюбиво. — Колыван не пишет, но именно Стрелкину было выгодно, сказать лишь половину правды и сделать так, чтобы его старинный друг исчез… Да и сам он долго не задержался, дав начало космическим пиратам и незаконным поселениям, которые остались до нынешних времен… Проморгали, леди Рогнеда…

— Не вали все на меня, — огрызнулась она.

— Ладно, перестань, — не стал спорить с девушкой Пастушонок. — Что думаешь о тексте?

— Для четверного класса много лишнего написано, — заметила она. — Особенно в конце.

Говорить под аккомпанемент громовых ударов прибоя было трудно, и Управитель убрал звук. Волны стали падать и разбиваться брызгами совершенно бесшумно.

— Однако, все укладывается в классическую схему: — «Как много сил я потратил, чтобы всех вас блядей здесь собрать», — сказал Живой Бог.

— Это что такое? — недовольно поинтересовалась Рогнеда.

— Из анекдота, — пояснил Управитель.

Рогнеда усмехнулась. Потом задумалась.

— А есть ли он, Всевышний? — спросила она, адресуя свой вопрос простору вокруг. И сама же ответила. — Иногда мы все кажемся мне похожими на мерзких плотоядных червей. Вроде личинок в ране. Было такое средство от гангрены в условиях допотопной медицины. А стоит сунуться куда не следует — заморят известью.

— Я бы не задумывался об этих вещах, — почти по-доброму посоветовал Управитель. — Лучше вернемся к нашим скорбным делам. Мы имеем то, что в результате некомпетентных действий Управительницы Жизни, в среду обычных людей просочились сведения, которые на долгие столетия сделали невозможным правильное устройство общества и фатально повлияли на мировоззрение индивидов.

От этого мы, Хозяева, вынуждены были целые эпохи прятаться, маскируясь под обычных людей.

Буйным цветом расцвели всякого рода альтернативные варианты эволюции Homo Sapiens и странные способы общественной организации, на борьбу с которыми было потрачено огромное количество средств и сил в лихую годину Разделенного Мира.

— Я сделала все, что нужно, — Рогнеда стряхнула головой и нервно сунула в рот сигарету. — Откуда я знала, что ему помогает призрак… Кто мог предположить, что три здоровых, вооруженных мужика не справятся с безоружным инвалидом. Каким способом можно было узнать, сколько было тел, если серые даже костей не оставили. А крови из Колывана вытекло столько, что и сомнений в его смерти не возникло.

Но какая неблагодарная гадина, однако, этот Конечников. Сидел бы как таракан за печкой и молился на свое бессмертие.

— Не блажи, не на Совете, — прервал ее Управитель. Потом продолжил — И не это главное. В течение короткого времени, антагонизм жителей Эланской и Деметрианской империй сошел на нет. Эти 2 государственных образования смешались и породили единую монокультуру, исключив саму возможность организации всякого рода военных столкновений.

Иными словами, за все пришлось отдуваться Управителям. Для создания зачатков разделения, нам пришлось искусственно глушить экономику отдельных миров и подстегивать за их счет другие.

Только так можно было заставить зверствовать отряды «цивилизаторов» с развитых и благополучных планет, устраивать в отсталых областях кровавые «зачистки» аборигенам, за соблюдение ими «грязных», «архаичных», «дикий» обычаев.

И иметь возможность набирать озлобленных «умиротворенных» в полицейские спецподразделения, славящиеся поборами, презрением к гражданским правам и жестокостью к населению развитых регионов.

Без этого, сама основа нашей власти была под угрозой. Ты Колывана для этого отпустила? Мстишь потихоньку, императрица?

— Нет, — нервно бросила она.

— Нет? — со злой улыбкой заметил Управитель. — Мне хоть не ври.

— Слишком гладко, чтобы быть правдой, — возразила ему Живая Богиня. — Как замечательно верить, что все дело в нерадивых исполнителях великих планов и скрытых врагах. Ты пойми, это поворот сделала сила более могущественная, чем вся наша контора самозваных богов. Это она расставила фигуры в это партии.

— Ну, нет, — злорадно подытожил Андрей. — Боюсь, что наш великий начальник не признает этого. Для Зала Мрака Совета Управителей история о недалекой или злонамеренной Живой Богине в самый раз. Безо всякой возможности оправдаться.

— Отчего ты тогда здесь? — поинтересовалась Управительница. — Бежал бы к Большому Боссу и организовал бы обвинение.

— Ты в самом деле этого хочешь? Ну, нет, конечно… — сказал Андрей. — Как бы ты дерьмово не жила, отдыхая на моронских топях и прочих не слишком приятных местах, у тебя есть надежда.

— Ну и какая? — поинтересовалась Рогнеда. Ей почти удалось скрыть свои чувства.

— Что он снова вернется, — снисходительно поглядев на Управительницу, заметил Живой Бог.

— И кто? — иронически поинтересовалась она.

— Тот, кого ты не встретишь ни в Плотном Мире, ни в альтернативных Реальностях, ни в слоях астрала. Того, кого однажды убили в Царьграде выстрелом из модифицированного джаггернаута.

— Думай, какую чушь ты говоришь, — сказала она.

— Значит правда, — удовлетворенно заметил Пастушонок.

Рогнеда встала. Пространство претерпело изменение. Берег океана сменился бесконечным залом с холодно блестящими траурными плитами пола и потолка. Черные гладкие колонны рядами уходили в бесконечность. Где-то на горизонте угадывалась тонкая полоска света от далекого ряда окон.

— Ну, зачем так трагично, — откровенно веселясь, произнес Управитель. — Ты ведь без колебаний пойдешь гораздо дальше, чем эта несчастная Лара, чтобы заслужить прощение. Та, в общем-то, ни в чем не была виновата, кроме того, что была просто дурой.

— Она была дурой конченной, — зло сказал Рогнеда. — Ей было достаточно поверить, что все можно решить гораздо проще, без космических представлений в стиле «сила вечной любви».

— Ну отчего, — насмешливо вставил Живой Бог. — Не хочешь сыграть такую же сказочку? Как красиво у них получилось. Да ты и сама знаешь, что дело вовсе не в банальном желании снова найти любимого. Ты ведь сама говорила о могущественных первоосновных процессах и сущностях, которые много выше, чем мы можем себе вообразить.

— Зачем ты пытаешься расковырять мои старые раны? — равнодушно спросила Рогнеда. — Сам ведь знаешь, что ничего нельзя сделать.

— Нет ничего невозможного, — торжествуя, сказал Андрей. — Нашли мы Проклятого. В мраке между мирами, вне времени и пространства, где пребывают чудовищные демоны и ни разу не воплощавшиеся души, в пучине Непроявленного. Нашли полностью промытым, освобожденным от всего, чистым как слеза, настолько чуждым всему, что только там, в Непроявленном, ему и место.

— Ну и что? — неопределенным тоном поинтересовалась Рогнеда.

— А то, Принцесса, что теперь ты знаешь, с кем тебе надо дружить, — с довольным смешком сказал Управитель. — Только я умею вернуть из этого мрака душу. А дальше…

Рассеянные в общем инфополе записи и воспоминания, могут вернуть ей память, привычки, чувства и желания…

А потом душа прорастет в Проявленный мир костями, кровью, плотью. И тот, кто ушел за грань бытия снова будет жить и чувствовать, словно бы и не было разлуки… Это тяжелый труд, если речь идет о подлинном возврате из небытия, а не о создании вполне похожей на реальную сущность поделки. Тяжелый… Но вполне выполнимый…

— И Князь Князей узнает меня? Он будет любить меня? — воскликнула, забывшись, Управительница.

— О, да, — довольно произнес Живой Бог, наблюдая за реакцией бывшей благодетельницы. — Как ты того пожелаешь. Любой каприз за ваши деньги. Конечно, никто не позволит Проклятому снова творить его безобразия. Но это снова будет он.

— Я поняла… — ответила Рогнеда. — А что взамен? И как ты этого добьешься, Куклодел? Ты ведь хоть и вхож в Совет, но, по сути, простой, заурядный Управитель.

— Это пока, — сказал Андрей. — Я покажу всем бессмертным, насколько прогнили наши старшие боги. Когда созревшие для битв люди снова захотят подняться в патрулируемое врагом небо, Живым Богам не удастся им воспрепятствовать. Это вызовет ответ, более разрушительный и масштабный, чем древнее Большое Вторжение. Жаждущие битв «живые и чувствующие» не смогут противостоять холодному расчету искусственных и интеллектов инопланетных кораблей.

Мир снова пройдет по самому краю бездны. Планеты запылают от выстрелов лучевых орудий, дикие мутанты будут выть на радиоактивных развалинах мертвых городов. И остатки первой тысячи бессмертных придут к нам, склонятся в почтении и страхе, умоляя избавить от гнета невыносимых обстоятельств.

— Забавный план, — ответила она. — И высказывает его тот, что ничего из себя не представляет.

— А зачем мне ты? — без тени улыбки спросил Пастушонок. — Ты — лучшая из творящих реальность. Ты умеешь добиваться цели и ждать. Ты будешь использовать каждый поворот событий для того, чтобы немного толкнуть жизнь куда надо.

— Сколько комплиментов, — невесело заметила Рогнеда. — Каждый может делать то, что я делаю. Нужно только терпение, внимательность и маломальское представление о законах по которым все развивается. Но опять же, все это приходит после первой — второй сотни лет существования.

— Не важно. У меня есть то, ради чего ты постараешься, пряник, так сказать, если одного кнута тебе мало.

— Но ведь никто из Управителей не даст нам возродить человека, который был их первым господином. Которого до сих пор они ненавидят и боятся.

— Помоги мне и я помогу тебе. Когда я стану самым большим боссом, нам будет легче убедить Управителей в том, что кажется сейчас совершенно немыслимым. Ну пойми, не проходной был у тебя вариант. Никто не захочет снова круглосуточно контролировать свое эмоциональное состояние и мыли. Никто не захочет вновь посадить на трон прежнего тирана, который будет ковыряться в мозгах.

Но у него была роскошная технология управления реальностью, без которой сейчас не обойтись. Наши старшие боги забыли ее за ненадобностью. А вот ученики джихана помнят. А я ведь тоже его ученик.

— Скажи, а что было дальше с Федором Конечниковым? — спросила Живая Богиня, проигнорировав слова Управителя.

— Что-что? — передразнил ее Андрей. — Сама ведь знаешь. Сказки он писал. Про Управителей, про правила, по которым мы играем. Про Оскара Стара, и большое вторжение. А уж, сколько он насочинял про то, какую глупость люди совершили, променяв вечную, бессмертную жизнь на сомнительное удовольствие страдать и наслаждаться — и говорить неприлично.

— Но отчего ты думаешь, что это был он? С тех пор столько всего случилось. Триллионы людей погибли от пушек берсерков, голода и локальных войн на планетах. Отчего ты считаешь, будто некто, рожденный в давнопрошедшие времена смог все это пережить, даже зная мантру бессмертия? Вспомни, многие Живые Боги не смогли уцелеть в те страшные годы.

— 152 лет назад, — сказав это, Управитель усмехнулся. — По новой хронологии, разумеется, в Баалграде молодой человек защитил от уличного грабителя женщину. Гопник его слегка поранил.

Храброму парню оказали помощь в больнице. Медики обработали рану регенератором и отпустили его, благо, царапина была пустяковая. Но образец крови отправили на анализ и внесли в картотеку. Примерно через месяц данные дошли до главного компьютера регионального отделения. Результат сличения поставил всю Службу Безопасности на уши. Анализ ДНК крови убедительно показал, что Тед Эндфилд и Федор Конечников одно лицо. «Особисты» быстро нашли дом, в котором проживал этот человек. Дом оказался пустым.

— Ну и что дальше?

— А то, — Живой Бог, сделал долгую паузу и продолжил. — Его хозяин продал свое жилище и исчез в неизвестном направлении. Коттедж был обыскан с чердака до подвала. За одним из шкафов сотрудники СБ нашли поврежденную микрокассету, где и была записана эта неоконченная история. Вместе со всеми вывешенными к тому времени в Сети произведениями Колывана. Стало понятно, что он и есть злейший враг Управителей Жизни, тщательно законспирированный писатель, пишущий под псевдонимом Колыван.

— Вот это да, — поразилась она. — Я думала, что Колыван это просто группа авторов, копирующая стиль давно умершего человека.

— О, если бы… — помотал головой Живой Бог. — По словам соседей, его считали немного чудаковатым. В доме было много книг, цветов, птиц и животных. Этот Эндфилд не стремился к общению, вообще был странным. Его запомнили страстным книгочеем и любителем побубнить что-то в микрофон речезаписывающего устройства. Но все это казалось само собой разумеющимся, для много пережившего, несмотря на молодость «странника», жителя взорванного берсерками небесного города Аделаида.

— Все это случилось почти 3 тысячи лет назад. Отчего я об этом узнаю только сейчас? — поинтересовалась Управительница.

— Чтобы ты ему опять помогла? — спросил Пастушонок.

— Я бы закончила то, что теперь мне ставят в вину.

— Да ладно, ты не хотела его смерти. Ты надеялась на естественных ход событий.

— Удивительно, — поразилась Рогнеда. — Он пережил целые эры. Планеты горели от выстрелов, волны мощнейших землетрясений крошили их кору, километровой высоты волны перекатывались через материки. Во многих мирах никто не уцелел.

Конечников сумел ни разу не попадать в поле зрения ищущих его «особистов». Он и с Глюкранды ускользнул за два года до того, как Объединенный Флот одержал над берсерками пиррову победу, превратив чудесную планету в малопригодную для жизни пустыню.

— А чего ему? — снисходительно пояснил ей Живой Бог. — Он никому, ничего не был должен. Он исполнил все свои программы в самом начале своего пути и по-сути оказался живым призраком. Призраком во плоти, живущим так, как сочтет нужным.

— Подумать только. Целые эпохи прошли. Мы столько игрушек предложили смертным, чтобы они могли проявить свои силу и энергию. Войны, пожары, катастрофы, мутации, голод и болезни потребовали от людей предельного проявления благородства, верности, чести, преданности и самоотверженности. И они с радостью становились мучениками и героями. А Колыван все клепал свои пасквили, мстя за короткие 20 лет, которые он вынужден был послужить человечеству.

В голосе Управительницы проскользнули грусть и ревность.

— Не оценил твоих новых задумок? — откровенно веселясь, спросил Андрей.

— У него были дети? — переменила тему Рогнеда.

— Да, судя по записям метрик, иногда он вступал с разными тетками в результативные контакты. И давал детишкам свою фамилию, как благородный человек.

— Мерзкий тип, — заметила она.

— Ну тебя. Хватит играть комедию, — оборвал ее Пастушонок. — Колыван больше не твоя проблема, если…

— Разумеется, — сделав над собой усилие, ответила Живая Богиня.

Зал внезапно лишился крыши. Вечернее небо заискрилось звездами центра Галактики. Из темноты, ломая колонны, выдвинулся блестящий, черный корпус звездолета. Он почти вплотную придвинулся к Управителям. Рогнеду это внезапное появление заставило занервничать. Она отшатнулась и поставила огненную полусферу энергетического поля.

Полированная броня коснулась выпуклой поверхности и «Дракон» остановился.

— Я думаю, что мы обо всем договорились, — поинтересовался Живой Бог, по хозяйски кладя руку на талию девушки и притягивая ее к себе. — Не так ли?

— Да, мой милый, — с улыбкой ответила Рогнеда, подставляя щеку для поцелуя.

Управитель с удовольствием коснулся губами прохладной кожи Управительницы.

Потом Андрей повернулся и взлетел, дурашливо подняв как крылья руки.

Он весело закричал: — «Только на этот раз никаких ошибок. Башку откручу. Ты поняла?».

Корабль принял Живого Бога на борт. Гиперпространственный крейсер взмыл вверх, и через мгновение ока превратился в черную точку на темно-синем небосклоне.

Рогнеда задумчиво проводила его взглядом.

Живая Богиня долго молчала, осознавая какой гигантский шаг сделала она сегодня к осуществлению своей мечты. И силу для этого ей дали два еe старинных недруга…

— Что ж, Пастушонок, ты сам выбрал свою судьбу. Только намерение, твердое и непреклонное чего-то стоит в этом мире, — самой себе сказала Рогнеда. И, помолчав, добавила. — Теперь я знаю, наследником, чьих умений станет тот, кто однажды сокрушит ваше паршивое царство.

Под темным куполом неба вспыхнула первая сочная гроздь фейерверка, как зарево грядущей войны.

Конец.

СЛОВАРЬ

Virkoko.

(Stupida elana virkoko) (эланск.) — дословно — петух (тупой эланский петух). Презрительное название эланцев.

UST.

Union of Sky Towns — Союз Небесных Городов (СНГ). Торговая Федерация, третье по силе и влиянию государство в Обитаемом Пространстве.

Амазонки.

Женское боевое подразделение дворцовой стражи у владимирских князей и во времена джихангира. Тайно исповедовали культ Великой Матери.

Башня Контроля (башня-поглотитель).

Устройство для отъeма и аккумулирования биологической энергии человеческого организма.

«Берсерки».

Жаргонное название инопланетных кораблей — агрессоров.

Гиперрадар.

Локатор на принципе отражения импульсов возмущения силовых линий пространственно-временного континуума от гравитационного поля объектов.

Гиперсвязь (квик-связь).

Передача информации при помощи возмущений в силовых линиях пространственно-временного континуума. Скорость распространения информации конечна, хотя превышает скорость света по меньшей мере на 22 порядка.

Дальняя Разведка.

Первоначально подразделение Космофлота для поиска и исследования планет, включающее научно-исследовательские центры широкого профиля, транспортный отдел, службу конвоя и охраны.

Джаггернаут.

Этимология слова неизвестна, предположительно от названия божества разрушения. Изобретено в доисторические времена перед годами Большого Голода. Представляет собой импульсный генератор низкотемпературной М-плазмы. Конструкция весьма примитивна. Основой генератора являются сменные заряды, выполненные из микропористого стекла, заполненного водородом при низком давлении. Запускался высокочастотным разрядом, который в условиях специфической геометрии внутренней структуры рабочего тела вызывал возбуждение физического вакуума и генерацию энергии в виде продольной электрической волны.

Джихангир.

От древнего тюркского слова, означающего «покоритель вселенной». Один из титулов Князя Князей, императора цареградского. В повседневной жизни часто использовался сокращенный вариант этого титула — «джихан».

ИПС

Индекс психического состояния. Выводимый по результатам измерений параметр, характеризующий степень психо-невротических отклонений. В настоящее время не используется.

Катана.

Правильней — синобигатана, ниндзя-то. Прямой, заточенный с одной стороны меч с квадратной гардой и двуручной рукоятью. Общая длина 120–130 см. Изготавливается по образу и подобию древних мечей ниндзя.

Оружие способно рассечь лeгкие защитные доспехи из композитной металлокерамики. Применение в подразделениях Космофлота обусловлено высокой эффективностью применения в рукопашном бою (абордаж), отсутствием рикошета и необходимости перезарядки.

Катана — излюбленное оружие диверсионных и разведывательных групп из-за возможности бесшумного и скрытного применения.

Король неба.

Название серии тяжелых линейных рейдеров деметрианского флота. Масса 3 000 000 метрических тонн, вооружение 450 орудий малого среднего и крупного калибра, размещенных в 8 артиллерийских фортах и батареях корпуса, 4 поста наведения противокорабельных ракет.

На момент описываемых событий самых мощный и быстроходный корабль в Обитаемом Пространстве.

Основным отличием от эланского аналога (см. Циклоно), является диагональное расположение фортов, увеличивающее сектора обстрела каждого форта, за что линейный рейдер носит прозвище «косорылый». Самый крупный боевой корабль деметрианскоо флота.

Мантра бессмертия.

Классический (индуистский) вариант.

ОМ ТРАЙАМБАКАМ ЙАДЖААМАХЭ СУГАНДХИМ ПУШТИ-ВАРДХАНАМ УРВААРУКАМИВА БАНДХАНААН МРиТЙОР-МУКШИИЙА МААМРиТААТ Мы поклоняемся Трехокому Владыке (Господу Шиве) Кто благоухает и приносит блага всем существам; Да освободит Он меня от смерти ради Бессмертия, Подобно тому как спелый огурец отделяется от стебля.

Массомет.

Оружие, использующее нереактивную тягу для выстреливания метательного заряда. Во времена Семицарствия подобные конструкции широко использовались в качестве стрелкового оружия и орудий различной мощности.

Микросотовая батарея.

Устройство для пассивного преобразования колебаний физического вакуума в другие виды энергии (первоначально в электрический ток).

Микросотовый генератор.

Прибор для преобразования энергии М-распада (первоначально в электрический ток).

Неоло.

Неоло (новый латинский или эланский язык) — название государственного языка Эланской империи. Происходит от искусственного доисторического языка эсперанто.

Нереактивная тяга.

Эффект взаимодействия продуктов реакции М-распада (продольная электрическая, пространственные волны) с силовыми линиями пространственно-временного континуума в условиях модулирования реакции высокочастотными колебаниями особой формы, приводящий к возникновению механического импульса отражательных экранов (см. Джаггернаут).

Первые двигатели нереактивной тяги были созданы в XXVI веке н. э. Даниилом Концепольским (см. Проклятый и Самый Почитаемый и Проклинаемый). Они представляли из себя полуцилиндрические экранные конструкции в сплошном защитном кожухе для создания подъемной тяги и довольно остроге умно устроенные ходовые двигатели гиперболического сечения двойного действия. Максимальная тяга таких двигателей не превышала 400 килограммов из-за сложностей с охлаждением, и в котором нуждался легкоплавкий материал типа стали. Двигатели подъемной тяги могли обезвесить довольно большую массу (до 200–300 тонн), хотя механический импульс был крайне незначительным. В дальнейшем работами Петровского и Корсакова по разложению сил связи протон-антипротонных пар и полевой экранировке пространственных волн Н. Т. стала основой компактных, мощных и экономичных двигателей, способных работать в любой среде. Современные двигатели звездолетов работают исключительно на этом принципе, отличаясь лишь большей простотой, надежностью и тяговым импульсом. До изобретения нуль-транспортировки (гиперпереноса) оставалась единственным способом перемещения в космическом пространстве.

«Обуза».

«Обуза» (разг.) — правильно Teleregula Roketa Obuzo (эланск.), дистанционно управляемый ракетный снаряд, оружие эланского флота.

Пакадур.

Пакадур (разг.) — наводчик дистанционно управляемых ракет в Деметрианском имперском флоте. См. «Пакадура».

Пакадура.

Пакадура (разг.) — просторечивое название противокорабельной дистанционно управляемой ракеты ПКДР-2.

Плазмомeт.

Оружие использующее в качестве поражающего фактора плазму, современный, усовершенствованный вариант джаггернаута. Во времена Семицарствия различные варианты плазмомeтов широко использовались в качестве корабельных орудий, зенитных установок и тяжeлого стрелкового оружия.

Полевой куттер.

Колюще-рубящее контактное оружие использующее остронаправленный градиент наведeнной разности пространственных потенциалов (гравитационная бритва). Эффективное, но ненадeжное в условиях реального боя оружие. Применение ограничено.

«Полтина».

Армейское ружьe калибра 50 мм. Способ метания заряда — нереактивная тяга. Способно вести огонь пулями, картечью, стрелками, подкалиберными бронебойными болванками, осколочными, фугасными, газовыми гранатами.

Модификация с ограниченной начальной скоростью используется полицейскими частями.

Полуактивная мина.

Взрывное устройство времeн Семицарствия для поражения летательных аппаратов. Имеет простейшую систему самонаведения и термореактивные двигатели для подлeта к цели на коротких дистанциях.

Рич (ричь).

Принятый в Деметрианской империи язык общения, делопроизводства, литературы и искусства.

Сложился из языков Старой Земли, по большей части славянских, в эпоху установления всепланетной власти (Империи Князя Князей, больше известного как Самый Почитаемый и Проклинаемый).

Самый Почитаемый и Проклинаемый, Джихан Цареградский, Князь Князей.

Настоящее имя — Даниил Концепольский (2623–4996 гг. в исчислении от Рождества Христова).

Родился в семье княжеского архивариуса. Место рождения г. Владимир (Старая Земля). Ребенком обнаружил способности к физике, математике, биологии и военному делу. Был зачислен во вновь открытый Кадетский корпус князя Владимирского. Проявил себя при подавлении восстания Ивана Отпетого, покорении Суздальского княжества, уничтожении вампиров.

Жених, а в последствии муж дочери князя Рогнеды. В 2644 году объявил себя новым воплощением полумифического основателя Владимирской общины, наиболее общественно и технически развитой группы людей, сохранивших знания старой цивилизации на территории России, ангелом господним, призванным коренным образом изменить сознание и образ действия людей, дабы не допустить повторения Великого Голода.

Изобретатель ряда технических устройств (массомет, джаггернаут, микросотовый генератор, нереактивный двигатель, космолет, квик-передатчик, психомодулятор, биогенератор и т. п.), которые легли в основу современной цивилизации. Добился единоличной всепланетной власти.

Создатель весьма оригинального учения, по которому люди являются промежуточной ступенью между животными и действительно разумными существами. По его мнению, к размножению должны были допускаться лишь лучшие представители человеческого рода, причем критерии отбора основывались на ничем не замаскированной мистике, подкрепленной для правдоподобия научными выкладками и техническими устройствами.

Проводил политику геноцида по отношению к носителям определенных культурных традиций (Великое Американское восстание 2703 года), жестко регулировал деторождение, используя технические методы (генератор стерилизующего излучения).

Идеалом Самого Почитаемого и Проклинаемого была система общественных отношений, основанная на крайней немногочисленности планеты, роботизации производства и компьютеризации управления экономикой, действующей без участия человека.

Был убит в результате заговора высшей аристократии и военных.

Скаут.

Малый ракетоносный крейсер с автономной гиперпространственной установкой. Состоял на вооружении флота и подразделений Дальней Разведки. Использовался как разведывательный корабль и корабль боевого охранения.

Поздние модификации боевых скаутов послужили основой для создания современных крейсеров-истребителей и перехватчиков.

«Тамбовка».

Старинное название картечного массомета.

Теневой корпус.

Первоначально — технический корпус Князя Князей (см. Самый Почитаемый и Проклинаемый). Подчиненные лично императору войска специального назначения. Основное предназаначение — физическое устранение противников режима и людей с аномальным ИПС. Разговорное название — «шлемоголовые».

Термореактивный двигатель.

Двигатель, использующий струю перегретой плазмы для создания движущего импульса.

Техно.

Научно-технический язык, принятый для обмена информацией и управления робото- и компьютерной техникой. Является отдаленным потомком английского языка. Использовался в Союзе Небесных Городов в качестве государственного языка.

Тондро.

Название серии тяжелых штурмовых крейсеров эланцев. Масса (в зависимости от модификации) до 900 000 метрических тонн. Вооружение 200 орудий малого, среднего и крупного калибра, размещенных в 5 артиллерийских фортах и батареях на корпусе.

В деметрианской армии бытовало официально принятое название «Сарацин» и разговорное «Тундер».

Циклоно.

Название серии линейных кораблей эланцев. Масса 3 000 000 метрических тонн, вооружение 400 орудий малого среднего и крупного калибра, размещенных в 8 артиллерийских фортах и батареях корпуса. Способен нести до 15 гиперпространственных кораблей — разведчиков. Самый крупный боевой корабль эланского флота.

В деметрианской армии использовались официально принятое название «Претендент» и разговорное «Фуфлон».

Хундачо.

Хундачо, от hundacho (эланск.) — маленькая собачка, шавка. Презрительное название гиперпространственного крейсера-разведчика серии С-29 у эланцев.

Энергошлем.

Устройство прямого ввода модулированной биоэнергетической информации в сознание и подсознание человека. Во времена Князя Князей использовался бойцами спецподразделений для поддержания оптимальных параметров физического и эмоционально-психического состояния при проведении операций.

Оглавление

.

Пролог . ДЕНЬ МОРОНСКОЙ ВЕДЬМЫ

Часть 1 . ВЕКТОР МЕСТИ

  Глава 1 . ИДУЩИЕ НА СМЕРТЬ ПРИВЕТСТВУЮТ ТЕБЯ

  Глава 2 . ВЕЧЕРНЕЕ УПРАЖНЕНИЕ В БЕЗУМИИ

  Глава 3 . НАБЕГ

  Глава 4 . КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ

  Глава 5 . ВИДЕНИЯ ТЮРЕМНОГО БЛОКА

  Глава 6 . НАШИ МЕРТВЫЕ НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ

  Глава 7 . ТАНЦЫ-ОБЖИМАНЦЫ

  Глава 8 . ПЬЯНКА ПО ПЕЧАЛЬНОМУ ПОВОДУ

  Глава 9 . ПОЖАР В НЕБЕСНОЙ КРЕПОСТИ

  Глава 10 . СМЕРТЬ НА ЗАДВОРКАХ ГАЛАКТИКИ

Часть 2 . ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

  Глава 11 . ЧЕТЫРЕ БЕЛЫХ СТЕНЫ

  Глава 12 . ПО КЛАССУ «ЛЮКС»

  Глава 13 . ПРИЗРАЧНЫЙ СЛЕД ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ

  Глава 14 . СКАЗКИ О БЕССМЕРТИИ

  Глава 15 . СИЛА 12 СЛОВ

  Глава 16 . ПРИЕМ НА «СЕРЕБРЯНОМ ВОРОНЕ»

  Глава 17 . ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ВНУКА

  Глава 18 . ОДИН ДЕНЬ МОКРОЙ ЗИМЫ

  Глава 19 . ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ НАКАНУНЕ ЯРМАРКИ

  Глава 20 . ИМПЕРСКАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Часть 3 . МАСТЕР ТЕНИ

  Глава 21 . МЕРТВЫЙ ХВАТАЕТ ЖИВОГО

  Глава 22 . ВИЗИТ ДАМЫ

ЭПИЛОГ

СЛОВАРЬ

Реклама на сайте