«Завтрашняя запись»

Шарон Ли, Стив Миллер Завтрашняя запись

Посвящается Арчи, любившему приключения

Глава первая

Его звали Лал, и он был вором.

Незаметно и беззвучно скользнул он по темному коридору к нужной двери, осторожно достал из-за пазухи специально гравированную перчатку и приложил ее ладонь к пластине замка.

Дверь шумно вздохнула, открываясь, — и Лал пригнулся, напрягая слух, чтобы не пропустить ни малейшего признака беспокойства в сонном доме.

Но всюду царила тишина. Индикатор на руке не показывал всплесков энергии, неизбежных при включении дистанционного сигнала тревоги. Комната оказалась темной, прохладной и затхлой. Лал опустил на глаза очки-тепловизоры и шагнул через порог.

Информации о дальнейшем пути мучительно не хватало, и он двигался медленно, опасаясь датчиков на плитках пола, шаг за шагом, посылая впереди себя крошечных электронных паучков, пока не добрался до самой витрины, сумев не поднять тревоги.

Менее осмотрительный человек, или же вор, не до конца овладевший мастерством, мог бы в этот момент торжествующе ухмыльнуться и положить руки на витрину. Лал Присел рядом с ней на корточки, настроил линзы на максимальное разрешение и начал тщательно рассматривать раму и небьющийся хрусталь. Крошечные паучки сидели у него на плечах и цеплялись за пряди волос.

Внимательное рассмотрение не обнаружило растяжек или сетей сигнальных устройств. Индикатор наручного компьютера давал безукоризненную горизонтальную прямую. Лал нахмурился и сел на пятки. Он не забывал, что время уходит, не забывал и о ценности предмета, находящегося в витрине, который только дурачок мог бы оставить лежать без всякой защиты помимо смехотворной охранной сети снаружи.

Мордра Эль Теман дурочкой не была, пусть даже Лал и проник в недра ее жилища без приглашения или разрешения. Он смотрел на витрину и то, что лежало в витрине, и ощущал щекотку паучьих лапок на затылке и досаду в сердце.

Не было в витрине скрытых ловушек — или были настолько изощренные, что новейшая техника не могла обнаружить даже намека на них.

Лал встал, поднял витрину, тщательно закрепил ее в поднятом положении и застыл, едва дыша, предельно напрягая слух и не отрывая взгляда от экранчика.

В доме было тихо. Экран не показал даже малейшего всплеска энергии, который мог бы означать сигнал в полицию.

Лал сосредоточил внимание на предмете, бывшем его целью, внимательнейшим образом изучил его — и не обнаружил световой паутинки, указывающей, что этот предмет сам по себе ловушка. Он отправил паучка на край открытой витрины. Тот остановился, скользнул по позолоченной фигурной стенке на подложку витрины. Датчиков давления там не было.

Паучок взобрался на край вазы и скользнул внутрь, повиснув на тонкой синтетической нитке. Его крошечный получиповый мозг передавал впечатления на индикатор, где они преобразовывались в понятный человеку вид.

Внутри сосуда находилось нечто — но не ловушка-сигнал, на что он уже почти надеялся. Приборы показывали, что это — нечто органическое, неживое и незаразное. Лал отозвал паучка, почти не замечая, как тот карабкается у него по руке и крепко хватается за рукав.

Никаких сигнальных устройств. Вообще никаких. Невероятно.

Не в силах в это поверить, Лал протянул руку в плас-перчатке и обхватил пальцами горлышко вазы.

Омерзение охватило его, омерзение и страх, от которых отчаянно забилось сердце, лицо и все тело покрылись потом, мочевой пузырь едва выдержал. Лала затрясло так, что три паучка упали на пол и поползли по брюкам.

Страх нарастал, воспаляя воображение. Ему слышалось, как с ревом просыпается весь дом, все бегут сюда, ревут во дворе сирены, он уже ощутил наручники на запястьях…

Он охнул, и этот едва слышный звук грохотом отдался в горячечном мозгу. Лал прикусил губу, сдерживая новый возглас, неуклюже опустил крышку, заковылял к выходу, спотыкаясь. Чисто инстинктивно он закрыл за собой дверь. Звериная настороженность позволила бесшумно пробраться по длинному темному коридору к окну, через которое он проник. Самодисциплина, свойственная мастеру его профессии, заставила закрыть окно и уничтожить все следы взлома.

Он выбрался на улицу — сердце продолжало биться с перебоями, вспотевшее тело затрясло на рассветном холодном ветру, и Лал долго еще шел, потирая о бедро руку, дотронувшуюся до этой штуки — снова и снова, словно на ладони остался ожог.

Глава вторая

Через два дня после этого, у Ильяма, когда он любовался пейзажем и неким аквамариновым колье, к нему подошел человек и слегка тронул за рукав:

— Лал сер Эдрет?

Он повернулся медленно, поскольку голос был незнакомым. Незнакомым оказался и человек, к которому он повернулся: довольно высокий, крепкий, пожилой, лощеный — именно такой, какого можно встретить в «Лавке Древностей Ильяма» в дневное время.

— У вас передо мной преимущество, милостивый государь, — вполголоса ответил Лал, вежливо улыбаясь и отодвигая свой рукав от пальцев незнакомца.

Тот слегка поклонился.

— Я обращаюсь к вам от имени Саксони Белаконто, — негромко сказал он. — Ей очень желательно, чтобы вы оказали ей услугу.

— Я потрясен оказанной мне честью, но у меня нет привычки оказывать услуги.

— Госпожа Белаконто, — спокойно продолжал лощеный мужчина, — оплачивает оказанные ей услуги весьма щедро.

— Иного я бы никогда и не подумал, — ответил Лал, — и я в отчаянии, что приходится ее разочаровывать. Если бы это не было жизненным правилом, сударь, заповедованным мне самим Эдретом… Передайте вашей даме мои глубочайшие сожаления и мою уверенность в том, что она легко найдет кого-нибудь другого, кто выполнит ее пожелание в точности.

На лице незнакомца промелькнуло выражение, которое никак нельзя было назвать светским, но он тут же откланялся, поскольку еще кто-то подошел полюбоваться аквамариновым колье.

— Доброго вам дня, сударь, — сказал он чопорно.

— Доброго дня, — отозвался Лал и отошел смотреть другие витрины.

Аквамариновое колье он все-таки украл. И позже гадал, не было ли это предзнаменованием.

Второй контакт был менее благожелательным: две крепкие личности, мужчина и женщина, демонстративно вооруженные, ожидали его у дома в сумраке Третьего Полудня, перекрыв узкий проход.

— Лал сер Эдрет? — рявкнул более массивный из двух.

Он поклонился, стараясь не сопоставлять свое худощавое тело с этими крупными фигурами и не сравнивать свое искусство владения сорл-клинком с вероятной меткостью их демонстративно выпирающих скорострелов.

— К вашим услугам, господа.

— Нас прислала госпожа Белаконто. Ты знаешь зачем. Женщина держала дубинку, постукивая ею по ладони.

Лал уставился на нее со всей холодностью, на которую был способен. Женщина замялась и раздраженно сверкнула глазами.

— Мне было сказано, — сообщил Лал говорившему, — что госпожа Белаконто желала получить услугу. Я уже объяснил, что не могу пойти ей навстречу. На Хенроне проживает несколько представителей моей профессии, да и до Зелты не так уж далеко, если на нашей планете никто не соответствует требованиям этой дамы.

— Госпожа Белаконто выбрала тебя, — заявила та, что с дубинкой, и ухмыльнулась. — Она велела тебя наказать, если ты будешь… упрямиться.

— Чушь! — огрызнулся он. — Какая польза меня бить? Если бы я в результате согласился пойти навстречу вашей госпоже, то был бы не в той форме, чтобы осуществить свои обещания. А если я все равно откажусь — пусть вы меня даже убьете! — то она останется перед той же проблемой. Не может быть, чтобы Ворнет действовал так глупо.

Дубинкодержательница моргнула и повернулась к своему напарнику. Тут вздохнул.

— Это ты прав. Но знаешь, можно сделать человеку больно, не выводя на инвалидность.

Лал покачал головой, мысленно проигрывая свои действия, прикинул, насколько далеко отсюда до двери дома и насколько далеко у него получится убежать.

— Если вы собираетесь меня бить, — раздраженно сказал он, — тогда начинайте. Но заверяю вас, что ответ будет тот же. Мои глубочайшие извинения вашей госпоже, но ничем не могу ей помочь.

Женщина была невероятно быстра: Лал скорее ощутил, чем увидел взмах дубинки, и ушел поворотом — это движение Эдрет ему так вдолбил, что Лал бы его выполнил и во сне.

Дубинка просвистела мимо, выхваченный сорл-клинок метнулся навстречу удару — плечо женщины окрасилось кровью. Всего лишь булавочный укол — но женщина вскрикнула от неожиданности.

Снова свистнула дубинка — Лал изогнулся, поднырнул, ушел в сторону, рука с клинком взлетела вверх над плечом женщины — и острие ласково коснулось ее горла.

— Брось дубинку!

Женщина тут же выпустила упавшую со стуком дубинку. Ее напарник поднял пустые руки. Неподвижно держа клинок, касающийся кожи, Лал стал думать, что делать дальше.

Зря убивать слуг Ворнета не стоит; к тому же эта пара всего лишь выполняла приказ начальства. Лал посмотрел на мужчину, увидел, что скорострел по-прежнему в кобуре, в руках ничего нет, поза подчеркнуто миролюбивая.

— Вы передадите мои слова госпоже Белаконто? Мужчина кивнул:

— Ответ таков: Лал сер Эдрет отказывается оказать услугу Саксони Белаконто. Наотрез.

— Именно так, — согласился Лал.

Он отступил назад и убрал сорл-клинок. Мужчина повернулся уходить, женщина нагнулась было за дубинкой.

— Не надо, — сказал Лал.

Она удивленно посмотрела на него, потом — на своего напарника.

— Не надо, — подтвердил мужчина, и она послушалась. Они тенями скользнули по узкому проходу на улицу и скрылись из виду.

Подождав и уверившись, что они ушли, Лал поднял дубинку и со всей силой зашвырнул ее на крышу дома напротив.

Глава третья

Никаких других экстраординарных событий не последовало. Лал занимался своими делами, хотя и поглядывал по сторонам, но на третий день к вечеру позволил себе поверить, что Ворнет утратил к нему интерес. И действительно, следующий шторм пришел совсем с другого румба.

Лал сидел в «Перекрестке Кайджи» за легким полдником и наблюдал за игрой, когда к нему подошел Фред и поклонился.

— Мастер Лал, некая особа просит разрешения сесть за ваш столик.

Он нахмурился: наверняка это опять Ворнет. А он позволил себе считать, что этот вопрос полностью урегулирован.

— Та молодая дама в красном, сударь, — пробормотал Фред, наклоняясь якобы для того, чтобы подлить Лалу вина.

Лал чуть повернул голову и увидел в противопололожном конце зала пару огромных черных глаз, ярко блестевших в

полумраке клуба. Он отвел взгляд и взялся за рюмку.

— Пусть уйдет.

— Да, сударь. Прошу прощения, сударь.

Лал вернулся к наблюдению за игрой, потягивая вино, но есть ему вдруг расхотелось. Краем глаза он видел, как Фред что-то говорит женщине в алом наряде. Она стала с ним спорить, но тут аккуратно вмешался вышибала. Ее протесты стали менее решительны, потом она встала и вышла, упрямо расправив плечи под яркой тканью.

Лал побродил в толпе в центре «Перекрестка», поставил небольшую сумму на «Колесе», выпил еще рюмку вина и взял карту у стола, где играли в «Мошенника». В должный момент он забрал свой выигрыш и направился домой.

Но едва он сошел с ярко освещенной пешеполосы и шагнул на эскалатор, ведущий вниз, как почувствовал, что эта женщина идет с ним рядом, и услышал молодой твердый голос:

— Здравствуй, Анджелалти Кристефион!

Он не ускорил шага и не замедлил его, не повернул головы и будто вообще не услышал ее слов.

— Я — Корбиньи Фазтерот, — заговорила она поспешно, не отставая от него ни на шаг. — Я понимаю, что мое поведение недопустимо, но необходимость велика, и я прошу прощения за вынужденное нарушение официальности. Мои комнаты близко, и если бы ты согласился сделать всего несколько шагов в сторону…

Он продолжал идти тем же темпом. Внимание ее голосу он уделял не больше, чем мог бы шороху ветра в камышах.

— Мы же родня! — воскликнула она, и крик прозвучал резким диссонансом в тишине эскалатора. — У нас один Корабль и один Капитан! Ты должен меня выслушать — хотя бы из вежливости…

Ее рука легла ему на локоть — и тогда он остановился и в полумраке повернулся к ней, с полуденной ясностью увидел космический загар лица, огромные чувствительные к свету глаза, короткие бледные волосы и высокое грациозное тело. Он ощутил силу ее пальцев и резко высвободил руку.

— Я с вами не знаком, — холодно сказал он, — и не знаю вашего родственника. Я — Лал сер Эдрет, и у меня нет родни, и никто мне не приказывает с тех пор, как умер учитель. Вам же следует соблюдать приличия, юная дама, и не хватать в темноте за руки незнакомых мужчин. В противном случае вы можете сильно получить сдачи — или оказаться в Синем Доме.

— Ты — Анджелалти Кристефион. — Она говорила тихо но с торжествующей уверенностью. — Ты сын Капитана Mapджелы Кристефион с Корабля «Зеленодол». В тебе гены Экипажа, ты — Капитан Предназначенный, который теперь стал Капитаном Истинным. Корабль в опасности, и ты предсказан Завтрашней Записью…

— А ты, — почти рявкнул он, — сумасшедшая! Иди прочь, безумная, и да сговорятся все боги, чтобы помочь тебе пережить эту ночь!

С этими словами он повернулся, побежал к сходу с эскалатора, оттуда окольными путями отправился домой, используя все свое умение, чтобы оторваться от нее. Когда он наконец добрался до квартала Дживлон, то долго стоял у поворота, напрягая слух и глаза, видящие в темноте.

Убедившись в конце концов, что она его не преследует, он вошел в дом, направился прямо к бару и налил себе бренди.

Глава четвертая

Его звали Анджелалти Кристефион, ему было девять лет, его мать умерла, а дядя Индемион его ненавидел.

Дядя не скупился ни на оплеухи, ни на злые слова об ущербных генах, потому что его мать сошлась не с мужчиной из Экипажа, а с планетником — и восторгалась тощим полуслепым мальчишкой, которого породил этот союз к холодному отвращению ее брата.

Оплеухи было тяжело переносить, но злые слова еще тяжелее, особенно слова о матери, вызывавшие у ребенка слезы и едкую горечь в сердце. Эта горечь росла, и однажды мальчишка схватил свой детский нож и бросился на мужчину, к удивлению обоих ранив его до крови — таким сильным и целеустремленным было его нападение.

В тот раз его побили очень сильно.

Вскоре после этого его дядя взял его на Пронгдил и привел в мерзкую таверну, затерявшуюся среди жалкой припортовой ярмарки. Дядина рука зверски сжимала ему плечо. Когда они вошли, шум смолк, потом взорвался гулом голосов:

— Эй, Олби, посмотри-ка! Картинка «отец и сын»!

— Полколеса за малыша, вид у него свеженький!

— Свеженький? Бьюсь об заклад, нетронутый! Полное колесо за девственника!

— Можно подумать, ты знаешь, что с ним делать! Смотри, ротик какой красивый!

Последняя фраза вызвала смех, и он почувствовал, как лицо у него краснеет, хоть сам и не знал почему. Тут дядя грубо дернул его, и он остановился.

Сидевшая за столом женщина рассмотрела его с ног до головы, потом перевела взгляд на дядю, поднимая брови.

— Для двенадцати лет он что-то маловат.

— У него отец был таким, госпожа. Ребенок пошел в него.

— Ясно. — Она подняла рюмку, выпила и аккуратно отставила ее в сторону, поманив его плоским пальцам. — Иди сюда, мальчик.

Дядя толкнул его вперед и отпустил. Анджелалти медлил, не желая подходить к этой женщине, почти готовый броситься бежать через эту шумную толпу…

— А-га! — Женщина вытянула руку и подтащила его ближе. — Он думает, что я могу ему не понравиться. А что вы ему не нравитесь, он знает наверняка.

Ее пальцы на его руке не были ни жестоки, ни ласковы. Пальцы, приподнявшие его лицо к слабому свету и погладившие щеки, оказались теплыми и ловкими.

— Как твое имя, мальчик?

— Его зовут Анджелалти, — поспешно сказал его дядя и женщина раздраженно сверкнула на него взглядом.

— Он может сам отвечать, или вы продаете не только слишком зеленый товар, а еще и дефектный?

— Он может говорить, госпожа. Голос дяди прозвучал почти смущенно.

— Хорошо. — Она снова перевела взгляд на него, провела чуткими пальцами по его горлу, небрежно расстегивая верхние застежки рубашки. — Как твое имя?

— Анджелалти Кристефион, — ответил он и раздраженно дернул головой. — Перестаньте.

— Смотри-ка, норовистый? Скажи мне, Анджелалти, кто этот человек, который привел тебя сюда?

Не обращая внимания на его слова, она расстегнула на нем рубашку, просунула руку и начала щупать. Он отшатнулся, она засмеялась.

— Мой дядя Индемион.

— Действительно дядя? — Она нащупала синяк, слегка нахмурилась и начала застегивать рубашку на мальчике. — А ты знаешь, что твой дядя тебя продает, Анджелалти? Я вижу, что он тебя бьет, так что, может быть, это и к лучшему. Мои клиенты — люди благородные… как правило, и вряд ли захотят бить такого славного мальчика. Хотя я не уверена, что ты годишься для борделя, Анджелалти… Нет, точно не годишься: слишком норовистый. Сколько тебе лет?

— Девять по стандартному календарю.

— Ну конечно, зеленый. — Она посмотрела поверх его головы. — Даю три полных круга золотом. Цена окончательная.

— Три круга, госпожа? Но он стоит гораздо дороже! Конечно, он зеленый, но вы сами признали, что он не урод. Столь много путешествовавшая дама не может не знать людей с… изощренными склонностями…

— Я не торгуюсь, — перебила его женщина, не повышая голоса. — Моя цена — три круга, соглашайтесь или уходите. Я лично вам советую согласиться — или перерезать мальчику горло и списать убытки.

Секундное колебание.

— Я согласен на цену три круга золотом. Но должен предостеречь вас, госпожа: по природе он мрачный и кровожадный. Лучше всего он понимает побои. Советую предупредить об этом ваших клиентов, чтобы они не ставили себя под угрозу, не внушив ему должного смирения.

Женщина уже стояла, сомкнув пальцы на руке Анджелалти выше локтя. Запустив свободную руку в кошель, она вытащила оттуда три желтые монеты и небрежно швырнула их.

— Цена уплачена, — сказала она, когда Индемион поймал монеты на лету.

Увлекая за собой Анджелалти, женщина прошла через притихший зал к двери и вышла в порт.

Он проснулся, обливаясь потом, с чувством одиночества, натянул старые мягкие шаровары и полинявшую рубашку. Свет он включать не стал, пока не дошел до мастерской. Здесь свет был ему необходим: он недостаточно хорошо видел в темноте, чтобы заниматься тонкой электронной сборкой.

Раздраженно тряхнув головой, он сел за рабочий стол. Эдрет считал ночное зрение своего «ассистента» настоящим чудом, тогда как Индемион Кристефион видел в ограниченном диапазоне зрения своего племянника свидетельство его неполноценности. И тут еще эта фанатичная девица во всеуслышание объявляет, что при всей его слепоте его имя нашлось в Завтрашней Записи.

— Завтрашняя Запись!

Он взял в руки раненого паучка и остался сидеть, устремив на него невидящие глаза. Завтрашняя Запись — это сказочка для детей, якобы предсказание будущего, пришедшее от Первого Капитана. Даже если она существует, то врядли имя проданного и презираемого полукровки могло упоминаться там хоть с какой-то честью.

— Мое имя — Лал сер Эдрет, — объявил он пауку непререкаемым тоном.

Это было совсем неплохое имя, да и Эдрет был не таким уж плохим хозяином — он просто вполне естественно хотел передать свое искусство и знания достойному пpeeмнику. Ведь вселенная велика и полна странных обычаев, так что даже профессия вора на некоторых планетах является вполне почтенной. Конечно, при условии, что человек работает на себя, как Эдрет, и старается избегать зависимости — и оказания услуг.

Особенно оказания услуг. И тем более таким, как Ворнет.

Лал бережно вскрыл крошечное механическое существо, забравшись в его внутренности электронным щупом не толще кошачьего усика. Эдрет также поражался терпению Лала, необходимому для подобной работы, но поощрил его интерес, говоря, что даже самому удачливому вору порой может понадобиться более обычная профессия.

Далекий равнодушный уголок сознания Лала, не занятый в эту минуту недугами механических пауков, пришел к выводу, что в последнее время Хенрон не очень подходит для жизни и работы. Одного внимания Ворнета достаточно, чтобы перемена мест была оправдана. А если ввести в расчет рехнувшуюся девицу с Корабля… как ее звали? Корбиньи? — то благоразумие требует даже поспешного отъезда. В конце концов, «Леди Ро», которой он владеет на треть, сейчас в порту, а «Дротик» будет через три дня.

Но просто бежать от трудностей не позволяла обыкновенная гордость. От Корбиньи он уже избавился. С Ворнетом проблем больше, но не стоит приобретать репутацию человека, которому пришлось от него бежать.

— Анджелалти Кристефион продан и умер, и памяти его не осталось, — сообщил он пауку, закрывая его корпус и ставя на многочисленные лапки. — А Лал сер Эдрет от своих врагов не бегает.

Он прикоснулся к пульту на запястье — и, повинуясь сигналу, крошечный насекомоподобный механизм побежал, куда ему было приказано.

Глава пятая

Она ждала в нише декоративной стены напротив дома такая же неподвижная и терпеливая, как прочие статуи.

Лал чертыхнулся себе под нос и зашагал через двор, намереваясь вытащить ее из тени и выдать ей как следует.

Но не успел он сделать и четырех шагов, как она вышла из ниши и подняла правую руку с открытой ладонью до уровня плеча.

— Добрый день, Анджелалти.

— Да проклянут боги твою глупость! Он чуть отстранился на тот случай, если желание хорошенько ее встряхнуть станет необоримым. После этого oн набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

— Как ты нашла этот дом? — спросил он тише. Она устремила на него изумленные черные глаза:

— Я — член Экипажа. Идти за тобой следом было не трудно.

— Тогда тебе будет нетрудно найти дорогу назад. Я уже сказал тебе, что я не тот, кого ты ищешь, и сказал, чтобы оставила меня в покое. Я требую, чтобы ты прекратила меня преследовать и чтобы я тебя больше не видел. — Он подался вперед и последние слова отчеканил со всей силой повеления, как учил его Эдрет: — Оставь меня немедленно!

На ее лице отразилось изумление — и смятение. Она переступила в тени с ноги на ногу, прищурив глаза на яркий свет Первого Полудня и кусая губы, но, к неудовольствию Лала, не ушла и даже не отступила. Вместо этого она сделала шаг к нему и подняла руку, словно собираясь положить ладонь ему на рукав, хотя и не дотронулась до него.

— Анджелалти, — сказала она тоном мягкого убеждения, — родич, я не могу знать всех побуждений и доводов того, кто так долго не был с нами. Однако глупо отрицать передо мной свое имя. Я из Экипажа, я — наследница Первого, и служу Кораблю как Разведчик Планет и Искатель.

Это я обнаружила первые признаки мятежа твоего дяди, проследила за Сали Тан Кермин до конца ее пути и убедила ее сказать, кто тебя купил. Она выпрямилась.

— Год с лишним я шла по следу Эдрета сер Джанны — но в конце пути нашла мертвого. И узнала, что его ученик умеет исчезать так же искусно, как его наставник.

Наступило молчание. Он глядел ей в глаза с каменным лицом.

— Так что, — добавила она тихо, — я знаю тебя, Анджелалти, и знаю, что нашла тебя. Какими бы ни были твои планы и дела в этом мире, они обращаются в ничто, потому что ты нужен Кораблю и тебя зовут домой.

— Да будь проклят твой корабль! — воскликнул он и увидел, как она в ужасе отпрянула, ладонью отталкивая его слова.

— Проклятие на твой корабль и проклятие на твой Экипаж! — говорил Лал, пользуясь полученным преимуществом. — Тебе ничего не известно обо мне, о моих делах, моих нуждах и моей жизни. Перед тобой — Лал сер Эдрет, который отрекается от тебя и твоей родни и запрещает тебе приближаться к нему! Только посмей подойти ко мне снова — и ты об этом пожалеешь. — Он сверкнул на нее глазами. — Ты понимаешь, что я говорю серьезно?

— Да, Анджелалти.

Но она все равно продолжала стоять, устремив на него огромные глаза.

— Тогда покинь меня!

— Завтрашняя Запись, — ответила на это Корбиньи словно вся его ругань была милым пустячком, — говорит что сын Капитана и планетника и будет тем Капитаном который выведет Корабль из самой большой опасности со времен Исхода. И опасность эта грозит не только «Зеленодолу», но всем Кораблям и Экипажам. Ты — тот, кто назван, чтобы нас спасти…

— Завтрашняя Запись — это сказка для малышей и полудурков. Мне плевать на нее. Убирайся!

Она топнула ногой и повысила голос до крика:

— Я не для того искала тебя от планеты к планете, год за годом, чтобы счесть непреложным приказом каприз раздражительного мальчишки!

— Ах, какое уважительное отношение к Капитану-Герою! — процедил Лал. Он резко подался вперед, наклонился к ее лицу и почти вплотную раздельно проговорил: — Я не ваш. Убирайся отсюда.

С этими словами он оставил ее — и она дала ему уйти. Именно это потом, при обдумывании эпизода, и не давало ему покоя. Лал пообещал себе поговорить с капитаном «Дротика» Скоттом как только корабль придет в порт.

Глава шестая

Работа продвигалась медленно: удалось обнаружить только призрак возможности, не больше, а Шилбан был в таком гадком настроении, что лишь ради судьбы всего состояния Лала да еще и угрозы со стороны Ворнета имело смысл его беспокоить.

Стоя на полуразрушенной веранде, Лал смотрел на город, потирая правую ладонь о бедро и хмуря брови. Завтра. Завтра он получит ответ на загадку о том, что же так хорошо сторожит сокровище Мордры Эль Теман. Не позже послезавтрашнего дня у него будет антидот, и плевать ему на настроение Шилбана! А еще через три дня он вместе с вазой уже улетит с планеты.

Лал кивнул и поймал себя на том, что продолжает тереть руку о бедро. Чтобы перестать, он сжал ее в кулак. Третий Полдень давно миновал, и темнота уютно опускалась на раскинувшийся внизу город. Он вдруг решил не возвращаться домой. Ему в любом случае надо будет прийти в библиотеку Шилбана рано утром, так что бессмысленно было добавлять к трудам этого дня еще и путь на противоположную окраину и в Нижний город.

Он осторожно прошел по веранде, перепрыгнул через рассыпающиеся ступени и спустился по склону к эскалатору, идущему в Верхний город.

* * *

Когда деловитый Фред убрал обеденную посуду, Лал откинулся на спинку стула, смакуя отличное бренди и лениво поглядывая на потоки людей в «Перекрестке». Среди игроков было немало туристов. Если бы он продолжал шарить по карманам, сегодняшний вечер был бы прибыльным. Эдрет когда-то допускал карманное воровство лишь как упражнение в разносторонности. Сам Эдрет и его ученик принадлежали к элите, кравшей произведения искусства и ценности куда более значительные, чем просто деньги и обычные ювелирные изделия.

Эдрет часто говаривал, что они пожинают славу и немалые деньги, но не упоминал о том, что и рискуют они гораздо сильнее. Обычный карманник мог отделаться штрафом или потерять год сознания в Синем Доме, пока его тело несло службу. А вот мастер-вор, в том маловероятном случае, если бы его взяли с поличным, лишился бы своего состояния, имени и почти наверняка — жизни, потому что на Хенроне не особенно увлекались исправлением личности: слишком велик был спрос на тела. И слишком выгодной была их поставка.

Увлекшись наблюдением за игрой, этих троих он заметил, лишь когда они подошли к нему вплотную: женщина в очень дорогих одеждах и двое мужчин — в жилетах, чтобы их оружие не оскорбляло взора. Однако присутствие оружия было столь же очевидно, сколь и отсутствие Фреда и вышибалы «Перекрестка».

Когда они подошли к его столику, Лал отставил бокал, встал и поклонился — низко и с глубоким уважением. Выпрямляясь, он успел поймать удивление, промелькнувшее в глазах женщины, улыбнулся и продемонстрировал ей пустые ладони в древнем жесте приветствия.

— Благородная дама, я удивлен и польщен вашим появлением.

Удивление исчезло. В аквамариновых глазах читалось внимание.

— Но вы сами его добились, — сказала она, и ее голос оказался под стать ее внешности — красивым, дорогим и очень, очень опасным.

Он изобразил изумление.

— Я? Как я мог этого добиться?

— Игнорируя мои послания и разоружая моих посланников. — Она подняла руку, сверкнув драгоценностями, и взмахнула ею. — Могу я сесть?

— Если вы этого желаете, — ответил Лал, хотя сам этого отнюдь не желал.

Оруженосец выдвинул ей стул, и Лал сел одновременно с ней, как то положено равному вождю. При этом он «не заметил», как второй телохранитель поднял руку к жилету.

— Могу я предложить вам бренди, благородная дама? — любезно осведомился он. — Или вина?

Она подняла палец, и ее спутник опустил руку. Она холодно улыбнулась Лалу.

— Бренди было бы неплохо. Спасибо.

Он, в свою очередь, поднял руку — и Фред возник как по волшебству, убрав полупустой стакан бренди и заменив его на два полных.

— Вы не ответили на мои обвинения, мастер сер Эдрет, — проговорила Саксони Белаконто, кладя унизанные кольцами руки ладонями на стол и устремляя на него свои манящие глаза.

Он смотрел на нее — и его собственные руки оставались спокойными и лежали на виду.

— А что мне следует отвечать, благородная дама? Ваши посланники приходили ко мне дважды. Каждый раз я дал им ответ, который им следовало вам передать. Если они этого не сделали, то я могу только посоветовать вам — со всей вежливостью — обратить внимание на качество ваших работников.

Он на секунду опустил глаза, а потом снова встретился с ней взглядом.

— Что до оружия вашей посланницы — она показалась мне слишком рьяной и нуждалась в уроке. Заметьте, что она вернулась к вам невредимой.

— Я это заметила, да. — Она взяла бокал и изящно его пригубила. — Мне было передано, что вы отказались от моего поручения.

— Это не было сформулировано настолько резко, миледи.

— Но суть вашего ответа была именно такой, — продолжала она, пристально на него глядя.

— Да, — согласился Лал, осторожно пробуя бренди.

— Мне было бы интересно узнать почему. — Она подняла руку, не давая ему ответить. — Возможно, вам не объяснили: я щедро плачу за услуги. Вы бы не обеднели, оказав мне содействие.

— Я никогда в этом не сомневался, — заверил он ее и тихо вздохнул. — Мой наставник завещал мне несколько жизненных правил, которые хорошо мне служат. За всеми стоит здравый смысл и опыт долгой и плодотворной жизни. Одно из правил заключается в том, чтобы не оказывать услуг.

Он невинно посмотрел ей в глаза.

— Мадам, я в отчаянии из-за того, что не могу оказать вам содействия. Я позволил себе напомнить вашему человеку, что на Хенроне есть несколько представителей моей профессии, а на Зелте — еще несколько. Нет основания думать, что они придерживаются тех же жизненных правил, что и я.

— Мне назвали вас как лучшего, — сказала Саксони Белаконто, — и задача, которую я имею в виду, окажется очень непростой даже для лучшего.

Она посмотрела на него. Он улыбнулся и покачал головой.

— Двести тысяч куа, — тихо проговорила она и поднесла рюмку к губам, чтобы отпить глоток.

Большие деньги — вдвое больше его ликвидных средств здесь, на Хенроне. Эта мысль его встревожила, хотя, конечно, Ворнет мог получить такую информацию из любого банка данных. И гораздо сильнее встревожило его то, что, похоже, она считала наличность его единственным активом.

— Хорошая плата даже за сложную услугу. Я сожалею…

— Четыреста тысяч куа.

— Госпожа, — сказал он как можно мягче, — нет такой суммы, которая могла бы купить мое содействие. Я принадлежу только себе, и мне никто другой не приказывает. Это меня очень устраивает. Я не хочу оскорблять ни вас, ни ваше руководство. Я просто хочу, чтобы мне предоставили жить так, как я считаю нужным.

— Понятно. — Она подняла рюмку и выпила еще. — Неплохо. Однако позвольте мне, мастер сер Эдрет, прислать вам образцы из моих погребов.

— Примите мою благодарность, сударыня, но — нет. Она вдруг рассмеялась — весело, словно обыкновенная девчонка, наклонилась через стол и взяла его за руку:

— Даже такой пустяк, как бутылка бренди! Ну что ж, сударь, как хотите.

Она встала — и он тоже. Она сделала знак своему телохранителю, а Лал поклонился.

— Приятного вам вечера, сударыня.

— И вам приятного вечера, мастер сер Эдрет, и спасибо за гостеприимство. Не сомневаюсь, что это не последняя наша беседа.

— Буду рад такой возможности, — вежливо солгал он. Она снова рассмеялась — и ушла.

Глава седьмая

Кровать чуть шевельнулась — и Лал проснулся, глядя сквозь полузакрытые веки, как номерная надевает халат и приглаживает волосы. Девушка была приятна на вид и знала свое дело, хотя он воспользовался ее умениями слишком механически, поскольку никак не мог отвлечься тревожными мыслями от Ворнета.

Приведя в порядок волосы, она проверила, правильно ли застегнут у нее халат. Лалу вдруг захотелось спросить ее имя и извиниться за невнимательное отношение, но она уже повернулась и выскользнула за дверь. Непонятный порыв угас, а тревоги вернулись.

Перевернувшись на спину, он стал смотреть в нежно окрашенный потолок, пытаясь привести в порядок мысли. Эдрет учил его, что только после логического анализа можно увидеть проблему в целом и тогда уже ее решать.

Первой его заботой был Ворнет. То, что Саксони Белаконто, самая влиятельная из руководителей секторов Ворнета, сама сочла нужным встретиться с простым вольным вором, было само по себе беспрецедентно. Ее положению больше соответствовала простая отправка полудюжины оруженосцев с приказом доставить его к ней. Вместо этого она пришла к нему, согласилась изображать равенство и пыталась убедить его ей служить. А какую плату она предложила и как быстро удвоила цену!

— Звезды и корабли, что ей может быть нужно?

На этот шепотом заданный вопрос потолок не ответил. Лал закрыл глаза. Что бы ей ни понадобилось, это не его дело, потому что он этого для нее красть не станет.

И все же — довольно открытая угроза, обещание новой встречи.

Он задумчиво оценил свое положение: у него нет родных, которых можно взять в заложники, после смерти Эдрета нет близких друзей. Конечно, Ворнет может заморозить его счета, но на Хенроне в банках лежит лишь малый процент его денег, а наличность легко можно возместить. У Саксони Белаконто не было рычагов, чтобы надавить на Лала сер Эдрета.

Кроме одного: самого Лала.

Он открыл глаза и уставился в потолок. Существуют препараты, существуют боль и болезни. У Ворнета есть специалисты по применению всех этих средств. Саксони Белаконто унизилась до просьбы из снисхождения к его мастерству и сама пришла его уговаривать. Следующим шагом обязательно станет сила: то, чего желает эта женщина, она получает. В этом сомневаться не приходилось.

Он задышал чуть резче от некоторого стеснения в груди, встал и пошел в душ, чтобы освежить голову. Он пытался просчитать шаги и прикинуть последовательность событий. Дело было в том, что ему по-прежнему был нужен Шилбан и его удивительная библиотека — из-за чего он и выбрал Хенрон базой.

Рассеянно смывая мыло с бледно-золотых волос, он решил, что Ворнет даст ему день, чтобы еще раз обдумать услышанное вчера вечером. Этот день он проведет с Шилбаном, приобретя знания, необходимые для победы над демоном из вазы Эль Теман. Ночью он освободит вазу и завтра утром на рассвете будет ждать капитана Скотта и «Дротик».

Корабль послужит убежищем, в которое не смогут проникнуть даже люди Ворнета. Возможно, ему даже удастся убедить Скотта в целесообразности срочного отлета, хотя на это он не особо рассчитывал.

Душ переключился на холодную воду. Лал резко вздохнул. Поскорее бы увидеть эту чертовски наглую морду Линзера Скотта.

— Все по порядку, — строго сказал он себе, когда душ выключился и начала работать сушилка. — Мудрость может потребовать отступления, но отступать следует дисциплинированно и шаг за шагом.

Глава восьмая

Неужели он вообще не вернется домой?

Корбиньи в стенной нише пошевелилась, проделала комплекс Хемвиля для разминки затекших мышц и в восьмой раз задумалась, не покинуть ли этот пост напротив дома Анджелалти и не поискать ли его в Верхнем городе.

Как и в семи предыдущих случаях, она решила остаться на месте. Время было очень позднее — до Первой Вахты, которую планетники называли Первой Зарей, оставался всего час. Наверняка он как раз сейчас спускается с внешней дороги и еще через мгновение покажется из-за угла.

Но мгновение прошло — и еще несколько мгновений, а он все не шел.

Чтобы чем-то занять время, она начала продумывать, что можно ему сказать. Конечно, он бесил ее своим упрямством и — она призналась себе в этом — ужасал возгласом «Будь проклят твой Корабль!», достойным невежественного планетника. Однако в его поступках присутствовала некая справедливость, если только попытаться встать на его точку зрения. Его продали, и вор-планетник его тоже сделал вором. Он знал, что Корабль и Экипаж его бросили. Он становится взрослым, наконец принадлежит только себе — и тут появляется Корбиньи Фазтерот. А у нее голова настолько полна Завтрашней Записью и нуждами Корабля, что она даже не дает себе труда говорить от души, как положено между родичами, не рассказывает ему, как по нему скучали, как о нем горевали и как его разыскивали.

Здесь ее мысли смешались, потому что на самом деле она едва помнила его: низкорослый мальчишка, почему-то донельзя неуклюжий, в полутемных коридорах и трубопроводах, где на борту «Зеленодола» играли дети, но при этом очень веселый и смешливый.

Этот смех хорошо ей запомнился, и потому его нынешние вспышки гнева ощущались особенно остро. Стоя в нише, она кивнула сама себе и приняла решение на этот раз действовать осторожно и проявить снисхождение к его душевным ранам.

Она замерла, снова уловив едва слышный скрип башмака по камням тротуара.

«Наконец-то!» — подумала она, подалась вперед — и замерла, надеясь, что планетники с их слабыми глазами ее не заметят, хотя ее волосы должны были сиять в темноте, словно огонь маяка — даже для них.

Потому что это был не Анджелалти, а двое неизвестных — мужчина и женщина, коренастые (что для планетников не редкость). Они шли крадучись, явно намереваясь сделать нечто такое, чего делать не следует.

Они прошли, даже не глянув в сторону, и она отступила глубже в тень, глазами следя их путь.

Они направились прямо к двери Анджелалти, будто имели на то право. Женщина наклонилась. В руке у нее был прибор, светивший так ярко, что Корбиньи содрогнулась даже на таком расстоянии и прищурилась, вглядываясь в эти многоцветные грани. Мужчина что-то буркнул, поводил у двери какой-то машинкой потемнее — и дверь распахнулась.

Корбиньи секунду стояла в нерешительности. А потом бесшумно, как тень, со всей незаметностью Разведчика Планет и Искателя, скользнула через двор и прошла следом за ними в дом.

— Смотри, как летят! — прошипела Реми, отскакивая назад. Вольтметр зашипел, заискрил и сгорел.

Она смахнула на пол горсть электронных пауков и засмеялась, глядя на их попытки спрятаться, потом стала давить их каблуком. Шел систематично разбивал приборы, а Реми оставила раздавленных паучков и принялась выдергивать провода и срывать со стены индикаторы и циферблаты.

Что-то хрупкое она швырнула на пол и раскрошила на мелкие кусочки, упиваясь разрушением.

Женщина бросилась на нее так стремительно, что Реми не успела вскрикнуть. Ей припечатали голову к стене и жестко ударили локтем по горлу. Толстая одежда спасла Реми жизнь, но удар был настолько силен, что она рухнула на колени, давясь и задыхаясь.

Когда она ощупью вернула на глаза инфракрасные очки, Шел уже замахивался на женщину своим ломиком — двумя руками и так быстро, что слышен был свист рассекаемого воздуха. Она успела подумать, в какую красивую кашу превратится голова этой стервы…

Но этой головы не оказалось там, где она была всего мгновение назад. Женщина сделала сальто назад, приземлилась на руки, и ноги в сапогах космолетчика оказались на уровне лица Шела.

Он успел пригнуться, подставить под удар ломик — и лишился его, потому что женщина каким-то невероятным приемом извернулась и ударила ногами сбоку. А в следующую секунду она уже снова стояла на ногах, с клинком в руке и в стойке. Видно было, что ножевой бой она знает.

Шел нырнул, Реми вскрикнула и метнулась всем телом, метя женщине под колени.

Корбиньи подпрыгнула, извернулась в прыжке — неприятно медленно при таком тяготении, хотя само движение было ей знакомо как звук собственного сердца, — пришла на руки на пол и выпрямилась с ломиком в одной руке и ножом в другой.

Мужчина нерешительно остановился. Женщина судорожно облизнула губы.

Корбиньи ухмыльнулась, поманила их ножом, взвесила на руке ломик:

— Да неужто вам, планетникам, умирать не хочется?

— Послушайте… — начал было мужчина, но Корбиньи уже перестала улыбаться, рассекла воздух ломиком и заорала со всей властностью рожденной быть Первой:

— Вы, тараканы разномастные! Как вы смеете врываться в дом моего кузена и уничтожать его работу? За одно это вы заслуживаете смерти! Но я пожалею вас, глупцов. — Она сделала паузу, набрала полную грудь воздуха и взревела: — ВОН ОТСЮДА!

И они бросились прочь, спотыкаясь на бегу, словно их очки ночного видения мало помогали в приятном сумраке дома Анджелалти. Слышно было, как они выбрались из дома. Корбиньи неслышно подошла к двери, как раз успев увидеть, как оба непрошеных гостя сворачивают за угол на главную улицу.

Корбиньи покачала головой.

— Значит, кузен, — прошептала она в светлеющем полумраке, — были у тебя причины сегодня не возвращаться.

Она спрятала нож и вышла на улицу, позаботившись запереть за собой дверь. Морща лоб, она вспомнила его привычки и любимые места, вышла во двор, на улицу и через Нижний город пошла в Верхний его искать.

Глава девятая

Если верить пыльному справочнику черной магии, найденному на нижней полке с плесневеющими переплетенными книгами, его звали Сариалдан, и он был демоном невероятной мощи, не подчинявшимся ни одному известному заговору или защитному амулету.

Шилбан, которого удалось поймать в самом верхнем кабинете, недовольно воззрился на страницу, подсунутую ему под нос, а потом резко наставил тот же нос на Лала.

— Во что ты на этот раз влез? Лал ухмыльнулся:

— Я мог бы оказать тебе плохую услугу и ответить.

— Вряд ли стал бы, — фыркнул ученый и покачал иссохшей от старости головой. — А с Камнем Страха дурака валять не стоит, молодой человек. Отыщи себе другую игрушку, побезопаснее.

— Но он сам меня нашел, — пробормотал Лал, ненадежно пристроив книгу на заваленный бумагами и книгами стол и сам пристраиваясь боком на подоконник. — Чуть не стоил мне жизни — и сорвал дело. А если все начнут привозить Камни Страха, чтобы охранять свое имущество? Я вообще без работы останусь!

— Другую найдешь, — буркнул старик, перекладывая справочник себе на колени и хмуро разглядывая выпадающую страницу. — Такую же сумасшедшую, как эта.

Он вздохнул.

— Можешь не беспокоиться. Мало кто способен находиться с этой штукой в одной комнате. Еще меньше тех, кто может взять ее в руки. Нет причины думать, что люди бросят славные и уютные электронные системы защиты и сменят их на нечто столь рискованное, как Камень Страха.

Шилбан бережно перевернул страницу.

— В книге сказано, что антидота не существует, — пробормотал Лал, опасаясь, как бы старый ученый не увлекся чтением этого тома. — Но ты только что сказал, что есть люди с пониженной чувствительностью. Такие, что даже могут держать этот камень в руках?

— Ну, есть и такие. Отчего бы не быть? — буркнул недовольно Шилбан.

— Потому что когда его в руки берешь, голова отваливается! — огрызнулся Лал.

Шилбан скрипуче захихикал:

— Ага, не любит юный мастер проигрывать! Но видишь ли, в чем дело: есть большие трусы, а есть такие, которым чувство страха неведомо. Сариалдан не живой, это просто глупый передатчик. Он просто передает страх, мальчик мой. Всего лишь страх.

Шилбан захлопнул фолиант и водрузил его на стопку разнокалиберных томов.

— Всего лишь страх. — Лал расширил глаза, соскользнул на пол и выудил из кармана золотой круг. — Шилбан!

Старик, уже успевший погрузиться в свою книгу, поднял голову, без всякого любопытства глянул на золотой круг. Лал взял его руку и вложил в нее монету:

— Это тебе. И спасибо тебе за помощь, ученый.

— Не за что, мальчик, не за что, — пробормотал старик, машинально сжимая монету в пальцах. — Увидимся еще когда-нибудь.

Он снова склонился над книгой.

— Может быть, — сказал Лал, хоть и был уверен, что ученый уже не слышит. — Но вряд ли, боюсь.

Тихо, словно его шаги могли нарушить сосредоточенность старого ученого, Лал вышел из кабинета и тенью спyстился по лестнице.

Всего лишь страх.

Он шел по гниющим улицам Старого города, сражаясь с собственными мыслями, приводя их в порядок.

Сариалдан передает страх. Чтобы с ним справиться, нужно только прямо назвать себе, чего ты боишься, и вспомнить, что сами по себе эти страхи не убивают.

Он свернул за угол, перейдя из тени на свет. Глаза мгновенно перестроились, сохраняя остроту зрения.

Он боится… Он боится… чего?

Смерти, конечно. Бездыханности в легких, незрячести в глазах, вечного отсутствия сознания — или осознания собственной смерти, столь же ужасного и столь же необоримого. Правда, здесь, на Хенроне, Синий Дом поставляет для умирающих тела. За определенную цену.

Лал остановился, глядя невидящими глазами в дальний конец замусоренного сквера.

Он боится Синего Дома.

Потерять свою жизнь в Синем Доме, чтобы твое тело служило другому… Он задрожал, несмотря на теплые лучи солнца. И содрогнулся еще раз, когда пришла следующая мысль.

Потерять сознание — и очнуться в другом теле. Смотреть из-за лица, мимика которого тебе незнакома, стать безвозвратно пленником чужого сердцебиения, снова учиться ходить, бегать, есть, говорить…

У него похолодели пальцы, участилось дыхание, лоб покрылся испариной. Он заставил себя рассмеяться и встряхнулся, решительно свернув в переулок. Эдрет когда-то говорил ему, что самое ценное качество (и оно же самый страшный враг) мастера-вора — это яркость его воображения.

Всего лишь страх.

Позади послышался шорох — Лал обернулся. Страх мгновенно сменился смертельным спокойствием, сорл-клинок скользнул в руку, тело пригнулось в стойке.

На двойном расстоянии вытянутой руки стояла Корбиньи, согнув спину в полупоклоне, держа руки ладонями вверх, и смотрела ему под ноги.

Он опустил взгляд, увидел растерзанные останки своего паука — и рядом с ним ее клинок в ножнах.

Он поднял глаза — и его лицо было холодным, рука твердо держала нож. Корбиньи понравилась скорость, с которой он принял боевую стойку, понравилась беззвучная плавность его движений.

В гораздо меньшей степени понравилось ей выражение его лица — словно крошечный робот, которого она положила к его ногам, был ему родней, словно ее нож, предложенный добровольно, не имел для него совершенно никакой ценности. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

Глаза у членов Экипажа были черными или, реже, янтарными. У Анджелалти глаза были голубые, и этот цвет придавал им еще большую холодность. Корбиньи уже показалось, что она сделала ошибку в расчетах и что он даже не позволит ей…

— Пять Слов! — отрезал он, и она вздохнула.

Значит, милосердие; хотя и слабое, поскольку Капитан мог даровать Члену Экипажа Пять, Десять или Двадцать Слов для официального оправдания перед вынесением приговора.

И все же пять слов лучше, чем ни одного. Корбиньи опустилась на одно колено, как полагается просителю, и подняла свое лицо вверх.

— Взломщики, — твердо произнесла она. — Избавилась от них.

Ей даже показалось, что в этих холодных глазах пробежала тень улыбки. По крайней мере клинок исчез, и он выпрямился.

— Подробности.

Она пожала плечами и встала.

— Два человека — мужчина и женщина — пришли во двор твоего дома в час перед самой Первой Зарей. Они применили к двери какой-то прибор, вошли и начали разрушать. — Она повела рукой в сторону разбитого робота. — Они начали с твоей мастерской.

— Так. — Глаза стали гораздо менее холодными, но еще не теплыми. — Ты сказала — избавилась. Убила?

— Нет, Анджелалти. Я не знала, кто они. Я не знаю законов планетников. Я их напугала и прогнала, а потом заперла дверь и пошла искать тебя с известием.

— Заперла дверь…

Он наклонился и бережно поднял сломанного паука. Уже потом, словно спохватившись, взял ее нож и протянул его ей рукоятью вперед.

Она приняла его с легким поклоном.

— Приношу благодарность.

— Это я приношу тебе благодарность, — сказал он рассеянно. Все его внимание сосредоточилось на лежащем в руке предмете.

Она посмотрела на него пристальным и долгим взглядом.

— Ты знаешь, кто это сделал.

Она была уверена, что он знает, а почему уверена — не знала сама.

— Да… — Он говорил все еще рассеянно, словно отвечая не ее голосу, а каким-то своим мыслям. А потом он вдруг встряхнулся, пристально посмотрел на нее и повторил уже совершенно твердо: — Да.

— Но если от них будет меньше хлопот от мертвых, отчего же не даровать им смерть? — Она улыбнулась. — Вдвоем это нам нетрудно будет, кузен.

Она стояла перед ним, гибкая и по-волчьи хищная, и яркий свет Первого Полудня превращал ее волосы в ореол. Глаза под дугами бровей были огромными и черными. Привлекательная и способная молодая женщина, целеустремленная и смертельно опасная, как все члены Экипажа.

— Корбиньи… — начал было он и запнулся от внезапного ощущения, будто он только сейчас впервые ее увидел, и в тот же миг он понял, что вот сейчас назвал по имени человека, такого же реального и живого, как и он сам.

— Корбиньи, ты в этом участвовать не будешь, — договорил он.

На этот раз он замолчал, потому что она засмеялась.

— Анджелалти, я уже участвую. Разве я не прогнала их и не грозила им увечьями?

Он покачал головой.

— Эти люди — просто наемники, руки и мускулы высокопоставленной и влиятельной дамы. Сами по себе они никто — если не считать того, что отрезать руки этой дамы — значит совершать серьезную ошибку.

Корбиньи наклонила голову:

— У тебя вражда с этим другим Капитаном, Анджелалти? Если так, то тебе нужны мои услуги, потому что у тебя ведь нет наемников, которых можно было бы отправить в ее дом для взыскания должной платы?

— Я не капитан, девочка — я вор! А Саксони Белаконто — глава Ворнета. Неравное состязание, могу тебя заверить. — Он прочел на ее лице недоумение и ответил на него: — Эта дама желает, чтобы я для нее кое-что украл. Срочно.

— И она отправила людей сломать твои инструменты и разорить твой дом, чтобы тебя убедить? — Она покачала головой в откровенном недоумении. — Она — сумасшедшая, Анджелалти. С ней не следует иметь дела.

Впервые она услышала его смех — но он оказался резким и горьким.

— Сначала она пробовала более мягкие способы убеждения, и я ей отказал. Теперь она хочет напомнить мне о своей силе. — Его плечи внезапно ссутулились, и пальцы крепко сомкнулись вокруг сломанного паучка. — Я думал, у меня остался день…

— День? — Корбиньи посмотрела на небо, вычислила положение солнца по времени Корабля и снова покачала головой. — Ты и с кометами играешь в кости?

На этот раз смех был мягче.

— Не суди меня слишком строго. Со смерти моего хозяина не прошло и двух лет, так что у меня нет желания продать себя другому.

— В этом случае, кузен, тебе следует уйти с дороги этой обезумевшей. Мой корабль ждет — мы можем взлететь в течение часа.

Слишком большая ставка — и слишком неловко сделана. Корбиньи мысленно выругала себя: его непринужденность испарилась, глаза стали холоднее.

— У меня есть собственные ресурсы, спасибо. — Он помедлил — и чуть-чуть смягчился. — Я очень тебе обязан за спасение моего дома и за принесенное предостережение. Я плачу тебе тем же: иди к своему кораблю и улетай отсюда. Взлети в ближайший час.

— Анджелалти…

— Корбиньи! — перебил он ее, шагнул вперед, положил руку ей на плечо и посмотрел прямо в глаза. — Корбиньи, Ворнет — это слишком мощный противник, даже для тебя, и сражение с ним не принесет чести. Капитан, которого ты прилетела искать, умер двадцать стандартных лет назад. Ты оказала услугу Лалу сер Эдрету. Он вор, но по-своему порядочен. Прими благодарность за услугу и уходи от опасности. — Пальцы у нее на плече сжались — и исчезли. — Сделай это.

Она замялась, прикоснулась к его рукаву.

— Хотя бы твой поцелуй.

Голубые глаза заледенели, властный голос превратился почти в крик:

— Я не твой капитан!

— Мы родня! — настаивала она и осмелилась податься чуть ближе. — И потом, я нахожу тебя привлекательным. Какой вред от поцелуя?

Но он попятился, качая головой, так что этот ход тоже оказался неудачным. Хотя, глядя ему в след, она пыталась понять, была ли ее просьба вообще ходом в игре.

Глава десятая

«ЗАДЕРЖАН, — гласила грамма. — ОБЕД С ТАНЦАМИ НА ТОЙ НЕДЕЛЕ? Л.С.».

Получалось, что он напрасно ходил на лучестанцию. Он смял грамму и бросил ее в мусороприемник. Если Линзер и «Дротик» «задержаны» до следующей недели, то Лал сер Эдрет не знал такой силы, которая привела бы их в порт хотя бы на мгновение раньше.

Беглый взгляд на табло расписания подтвердил уже известное: «Леди Ро» стартовала утром, других кораблей, где он пользовался авторитетом, в порту сейчас не было. От нечего делать он стал прикидывать, какой корабль принадлежит Корбиньи, но решительно оборвал эти размышления.

Он вышел в прохладные сумерки Третьего Полудня и наполнил грудь влажным воздухом.

— Проклятие!

Ну что ж — Линзер уже один раз задержался с прилетом, как оказалось, по вполне уважительной причине. И не его вина, что задержка привела к гибели Эдрета. Теперь подмастерье Эдрета должен позаботиться о том, чтобы самому не погибнуть из-за этой новой задержки.

Очевидно было, что возвращаться домой неразумно, хоть и жаль было бросать паучков. Но пара их всегда лежа

ла у него в кармане, а новые инструменты можно легко раздобыть. Было бы глупо и снимать деньги со счета, хотя кошелек был тревожно тощим.

Итак, первым делом — деньги. Вторым — место, где можно пожить несколько дней. Третьим — чем-то занять время до прилета «Дротика»: еще одна попытка взять вазу Мордры Эль Теман. Да, и стоит сказать словечко Шилбану, чтобы поостерегся Ворнета.

— Кто, говоришь, там был?

Под презрительно-гневным взглядом Саксони Белаконто Шел съежился чуть ли не вдвое. Стоявший у двери Вилар ухмылялся и любовался задницей Саксони. Очень недурная была задница, и в постели весьма горячая.

— Так это… женщина какая-то, госпожа Белаконто, — говорила Реми, очень взволнованная. — Слегка похожая на этого вора: светлые волосы торчком по всей голове, а глаза как… как…

Она замялась, не находя сравнения, и рассказ подхватил Шел:

— Как у кошки. Глаза у нее светились в темноте.

— Вы, кретины, — процедила Саксони с изумившей Вилара сдержанностью, — хотите, чтобы я поверила, будто Лал сер Эдрет, который никогда даже птичку в доме не заводил, держит вооруженную ножом шлюху…

— Кузину, — поправил ее Шел. Саксони опасно прищурилась:

— Как ты сказал?

— Назвалась его кузиной, — пояснил Шел и повернулся к своей напарнице. — Помнишь, Рем: назвала нас тараканами и пожелала узнать, что мы себе думаем, что врываемся в дом к ее кузену и ломаем его имущество.

— Точно, — кивнула Реми. — Вот мне и показалось, что она на него похожа.

— И еще она явно разбирается в людях, — добавил Вилар будто про себя.

Взгляд Саксони бегло царапнул по его лицу и тут же вернулся к незадачливым взломщикам.

— Вы ее узнаете, если снова увидите — эту кузину?

— Да, госпожа Белаконто, — ответила Реми с нехарактерным отсутствием энтузиазма.

Вилар нахмурился: Реми всегда была рада заварушкам. Похоже, шлюха с ножом произвела на нее впечатление.

— Я ее узнаю, — сказал Шел, полностью в своем стиле. Спросили — ответил, а думать — не его работа.

Саксони кивнула, подошла к окну и стала глядеть на улицу — очевидно, обдумывая сведения об этой невесть откуда взявшейся кузине. Наконец-то нашлось, за что зацепить этого вора, а то уже казалось, что он гладкий, как бронестекло.

— Вилар!

Он выпрямился и едва слышно прищелкнул каблуками:

— Да, госпожа Белаконто?

— Доставь ее сюда. — Она повернулась от окна и махнула рукой на незадачливую пару. — Возьми этих двоих и вообще столько людей, сколько тебе нужно. Из любого подразделения. Но мне нужна эта женщина, и нужна немедленно. — Она улыбнулась, и Вилар почувствовал, как у него холодок пробежал по позвоночнику. — Подумать только: у Лала сер Эдрета есть кузина!

Она потеряла его в Верхнем городе в толпе планетников и пошла в парк посидеть на солнышке и все обдумать.

Корбиньи любила парки. А этот, с плещущим и сверкающим фонтаном, в окружении заросших сорняками цветов, напомнил ей Оранжерею, которая дала имя «Зеленодолу». Она устроилась на спинке скамейки, поставила ноги на сиденье и вздохнула.

— Ну, ты и дала маху! — проворчала она себе под нос, бросая в фонтан кусочек кварца.

Хотя надо быть к себе справедливой: ничего другого она и не могла делать. Честь не позволяла ей стоять в стороне и смотреть, как хулиганы-планетники громят жилище Члена Экипажа. А то, что они посмели применить свое разрушительное искусство к личному жилищу Капитана…

Она снова вздохнула и гневно бросила в струю еще один камешек.

— Не то чтобы он вел себя как Капитан…

Но он — человек Корабля, плоть от плоти и кровь от крови, и его упрямство и независимость, которые сейчас вызывали у нее такую досаду, подтверждали его родство убедительнее любой генной карты.

Порыв ветерка бросил ей в лицо брызги фонтана, она подняла руку отвести волосы с лица. Они чересчур отросли — почти на четыре ее пальца. Анджелалти носил волосы по-планетному — до плеч, и перевязывал лентой, что показалось ей привлекательным. До сих пор она стриглась почти наголо, как принято в Экипаже.

Она резко встала, бросив остальные обломки кварца сверкающей горстью. Вечно все сводится к одному! Экипаж и Анджелалти. Анджелалти и Экипаж. Он постоянно отрицает свое родство, пытался ее прогнать — даже сейчас он ее отослал, хотя врагов им следовало бы встретить плечом к плечу.

Он проклял Корабль!

И все же… Завтрашняя Запись. Корбиньи сама видела ее, сделанную на настоящей бумаге. Древние следы чернил поблекли, но по-прежнему легко читались. Она была свидетельницей казни Индемиона Кристефиона, хотя смерть Капитана положено было видеть не всякому. Она искала имя и пророчество через года и бесчисленные обманы — и достигла цели.

И обнаружила, что ее цель — привлекательный молодой человек, в котором нет ничего богоподобного и которого интересуют только его собственные дела.

Ах, если бы только Завтрашняя Запись говорила более конкретно! Но она знала только, что сын Капитана, Умершего Безвременно, спасет Корабль от какой-то страшной опасности — приведет его к безопасности и великому будущему.

Не очень заманчивое предложение — даже для того, кто был воспитан планетниками и бит жизнью.

Корбиньи встряхнулась, быстро пошла по парку. На краю травяного ковра она остановилась под палящим солнцем и засмотрелась на играющих детей. Взлетал и падал мяч, бегали и кричали дети.

Она передернула плечами, вспомнив деформированное тельце, грустное сочувствие Медика, дававшего ей объяснения, пока родовой наркотик немного притуплял боль: «Он слишком деформирован, чтобы жить. Это — милосердие. Он будет отправлен в путь со всей честью, какая подобает Члену Экипажа».

Мяч вырвался из группы игроков и неровно запрыгал по траве, преследуемый одной крошечной персоной. Корбиньи перехватила мяч и с улыбкой подняла его вверх. Девочка приостановилась, серьезно глядя во все глаза, потом ее лицо прояснилось, она улыбнулась и бросилась вперед, чтобы выхватить мяч.

— Спасибо, сударыня! — крикнула она, уже спеша к своим друзьям.

— Всегда пожалуйста, дитя, — тихо отозвалась Корбиньи и покачала головой. — Вот если бы Анджелалти было так же легко завоевать!

Он шел в плотной толпе Третьего Вечера, вылощенный до предела, гладкие светлые волосы стянуты сзади лентой под цвет его синих глаз и блузона с широкими рукавами.

Драгоценные камни мерцали у него на пальцах, на запястьях и у шеи; их было достаточно, чтобы отметить его как человека состоятельного, но не настолько много, чтобы привлечь взгляды и внимание любопытных.

Он кружил по толпе, время от времени выходя из нее, чтобы сделать ставку в казино или выпить вина в баре. Тот, кто обратил бы внимание на его тягу к людным местам, заметил бы и его молодость, отнеся пристрастие к толкотне на счет юной жажды приключений.

Со временем это кружение вывело его к менее популярным и людным увеселительным заведениям, и он свернул в какой-то проулок, не отставая от собственной темной тени. В конце концов он подошел к сумрачному дверному проему и на секунду приостановился, чтобы осмотреться и прислушаться.

Тишина. Пустота со всех сторон. Он приложил ладонь к двери — и почти мгновенно был впущен.

Час спустя служащая последнего отеля на пути от Верхнего города до Старого подняла взгляд от своей конторки и нахмурилась.

— Что вам?

Молодой человек виновато улыбнулся и провел узкими руками без колец по поблекшей и аккуратно залатанной коричневой рубашке.

— Мне нужен номер — на две ночи, — смиренно сказал он. — Это можно?

Брови служащей нахмурились сильнее, хотя на самом деле хмуриться было не на что: юноша потрепанный, но несомненно респектабельный. Светлые волосы аккуратно стянуты сзади разлохматившейся голубой лентой, ботинки скучают по ваксе.

— Деньги вперед, наличными, — сказала она. — Нужны две ночи — платишь за две ночи. Если заплатил за две ночи, а потребовалась только одна, деньги не возвращаются. Понятно?

— Понятно, — ответил он и неуверенно шагнул ближе. — У вас есть номер?

Она пристально на него посмотрела:

— Для тебя одного?

— Для меня одного, госпожа, — серьезно ответил он, заставив ее фыркнуть.

— Ну, ладно. Один куа за обе ночи.

Он вытащил монету из тощего и очень потертого кожаного кошелька и выложил ее на конторку, хотя его пальцы явно попытались задержаться. Служащей очень хорошо была знакома такая манера поведения. Она вздохнула, и лоб ее разгладился.

— Как тебя зовут?

— Мел Борионда. Она ввела эти сведения.

— Адрес?

Вид у него сделался недоуменный и чуть смущенный, и она снова вздохнула, ввела ответ: «Приезжий», подняла сетку и вручила ему карточку.

— Третий этаж, номер шестнадцатый. Лифт сломан, но лестница прямо рядом с ним. Вводи карточку в паз красной стороной вверх, чтобы войти, и желтой стороной вверх — чтобы запереться. Нельзя приводить гостей, держать в номере продукты, иметь домашних животных. Все понятно?

— Да, госпожа. — Он взял карточку у нее из руки и поклонился — слабо и напряженно, словно такой знак вежливости был для него непривычным.

Служащая слабо улыбнулась.

— Мы на краю Старого города, — сказала она ему, хотя обычно не давала себе труда предупреждать постояльцев, — и это не слишком хорошее соседство. Лучше отложи свои дела до Первой Зари.

Он снова поклонился, все так же напряженно, и подверг карточку сосредоточенному осмотру.

— Красная, чтобы открыть, желтая — запереть.

— Верно.

— Тогда доброй ночи, госпожа.

И он ушел, постукивая каблуками по цементному полу.

Его не оказалось в «Перекрестке Кайджи». Его не оказалось в «Таверне Милбруна». Его не оказалось в «Трех одинаковых».

«Лавка древностей» была забита до отказа, на входе сидел пожилой человек с голодным взглядом. За пять куа она купила возможность заглянуть в регистрационную книгу — Анджелалти внутри не оказалось.

Она методично обходила места, где он регулярно бывал, и наконец оказалась на краю Верхнего города, где остановилась, глядя вниз на редкие огни. Мимо нетвердой походкой прошли мужчина и женщина, обхватив друг друга за талию. Корбиньи напряглась, когда мужчина толкнул ее руку — но ощутила запах спиртного в его дыхании и дала им пройти, ничего не сказав.

Он мог вернуться домой. В конце концов, он был из Капитанского рода, и простой здравый смысл был лишь одним из факторов, которые он принимал в расчет. А что, если он захочет заманить этого другого Капитана в ловушку? А что, если он захочет показать ей, что не считает нужным обращать внимание на ее демонстрацию силы? Заставить ее заново оценить ее позицию? Разве Анджелалти не следует вести себя так, словно за ним стоит весь Экипаж, чтобы Капитану-противнику захотелось задуматься, заново оценить положение — и, возможно, отступить?

Такие вещи не исключались. В программу обучения Корбиньи входило знакомство с Вахтенными журналами — и ей представлялось, что часто борьба между выдающимися Капитанами прошлого была игрой фантазий и нервов, и тот Капитан, чьи нервы сдавали первыми, принимал условия второго.

Учитывая эти воспоминания, Корбиньи признала, что Анджелалти вполне мог вернуться домой. Ей оставалось только определить, как она лучше послужит ему в этой игре.

«Будь я на месте другого Капитана, — размышляла она, упираясь локтями в парапет и хмурясь на лежащий внизу город, — и считай я, что мой враг один, я могла бы рискнуть и устроить ловушку. Слишком мала вероятность, чтобы слова Капитана дожидалась сотня вооруженных помощников. Да, — решила она, вспомнив образ действий подчиненных Капитана-противника. — Да, я вполне могла бы рискнуть. И постараться его раздавить».

Ей вдруг показалось, что рука обхватила ее грудную клетку, стиснув сердце и легкие, так что сердце начало колотиться, а легким трудно было дышать. Корбиньи выпрямилась и облизнула губы, вспомнив выражение лица Индемиона Кристефиона, когда он принял Нож из руки Старпома. С каким гордым и нераскаявшимся взглядом он повернул его для удара! Он был так полон жизни, что, казалось, никогда не умрет.

Но он умер — всего через несколько секунд, от своей руки и Ножа, как положено умирать даже преступному Капитану. И благодаря этому он воссоединился с Экипажем и был похоронен с честью.

Не оставляло сомнений, что Анджелалти пошел домой — слишком гордый, чтобы принять помощь кузины. И он попытается применить какую-то безумную уловку против Капитана, которая включает в свой экипаж преступников и разрушителей.

Она решительно пошла к эскалатору, бормоча себе под нос проклятия — и не услышала у себя за спиной шагов, пока не оказалась на половине дороги к улице.

Она пошла медленнее — и шаги у нее за спиной тоже замедлились. Она прибавила шагу — и они стали быстрее.

Корбиньи снова выругалась — а потом вдруг ухмыльнулась. Если это грабители, решившие напасть на нее на улице, то их ожидает сюрприз. Плохо освещенная улица была ей на руку, а ее владение сорл-клинком стало легендой даже среди опаснейших бойцов Экипажа. Задержка ее раздражала, конечно, но обещала оказаться недолгой.

Придя к такому решению, она прыгнула вперед, пробежала последние несколько метров до окончания эскалатора, нырнула в темноту и с обнаженным клинком повернулась навстречу тем двоим, которые шумно гнались за ней.

Женщина оказалась знакомой — одной из разрушителей, которых она изгнала из дома Анджелалти, — и представляла собой не слишком большую опасность. А вот ее сегодняшний напарник — совсем другое дело. Поджарый, гибкий и осмотрительный, он встал в боевую стойку, готовый броситься в атаку, но пока ничего не предпринимал. Корбиньи отступила на шаг, не выпуская его из виду. На этого человека, который явно знает свое дело не хуже ее самой, бросаться с налету не следовало. Она еще раз выругалась про себя из-за задержки, потом сосредоточилась на том, что сейчас происходило.

— Мы не сделаем вам ничего плохого, — неожиданно сказал мужчина, и Корбиньи осклабилась, поигрывая ножом.

Он дернул головой — сокращенный жест отрицания.

— Вас хочет видеть Саксони Белаконто. Ничего…

— Саксони Белаконто может проваливать ко всем чертям, — перебила его Корбиньи, — независимо от того, решите вы драться или подожмете хвосты и уползете лизать ей сапоги.

Тут женщина взревела и дернулась было вперед, но остановилась от одного взгляда Корбиньи. Мужчина усмехнулся, но не стал ни приближаться, ни отступать.

— Маленькая светская беседа, барышня, — начал он ее уговаривать, однако она по-прежнему не считала его трусом. — Незачем тут кровь проливать. Уберите нож, пройдите с нами, и…

И тут она услышала то, что было причиной его разговорчивости: шаги. Еще двое подкрадывались справа и один — слева. Корбиньи подпрыгнула, нанесла скользящий удар ногой по голове женщины, приземлилась в перекат и вскочила, выставив нож вперед и метя мужчине в шею.

Он успел отскочить, хотя ее клинок пустил кровь из неосторожно выставленного предплечья. Поворачивая обратно, он резко выбросил ногу, а в руке у него блеснул нож. На тонкости времени не было, невозможно было соблюсти все нюансы благородного боя, поскольку к ним стремительно приближались его сообщники. Корбиньи сделала обманный выпад, извернулась, поскользнулась — и сделала бросок, как только он подался вперед, чтобы воспользоваться представившимся преимуществом. Ее нож вонзился ему в горло.

Женщина, которую она оглушила, издала пронзительный крик, полный чистой ненависти. Корбиньи рывком высвободила нож, выхватила второй из обмякших пальцев противника, повернула и метнула, вонзив острие в грудь женщины, бежавшей к эскалатору.

Сзади слышались крики и топот, свист чего-то брошенного и не долетевшего до цели. Корбиньи побежала к повороту пандуса, подняла взгляд — и увидела, что у входа стоит ее рок, держа в руке трубку.

Она на секунду замерла, вскрикнула от резкой боли, когда что-то вонзилось ей глубоко в икру, вытащила стрелку и обернулась с ножом и стрелкой наготове. Глаза ее горели жаждой убийства.

Первый, не колеблясь, вступил в бой, второй остался в резерве, страхуя третьего, подбегающего сзади, а стрелок с трубкой побежал вниз, чтобы тоже принять участие.

Но у нападавших все это заняло больше времени и обошлось им дороже, чем они рассчитывали. К концу схватки Шел свалился с кинжалом в глазнице, а Крис, вопя, бил и бил с размаху своей трубкой, хотя Корбиньи уже лежала у схода с эскалатора в скользкой красной луже.

Глава одиннадцатая

В Старом городе шел дождь.

Бедно одетый молодой человек в коричневой рубахе поднял голову, подставляя дождю уши и волосы, и чуть было не рассмеялся, вспомнив, как это было в первый раз. Он закричал тогда Эдрету, чтобы выключил поливалку, а учитель захохотал. А потом дал ему книги и свое собственное читающее устройство, чтобы мальчик прочел про облака, точку росы и вообще про атмосферные явления и погоду.

Библиотека ярко светилась в сумраке. Большие растрескавшиеся окна на фасаде все еще были закрыты ставня Лал нахмурился, а потом пожал плечами. В конце концов, зачем Шилбану было открывать ставни в такой пасмурный день? Лучше замкнуться от мира, закутавшись в масляножелтый свет множества ламп и тепло дерева, горящего в потрескавшемся камине.

Он взбежал по шатким ступеням, повернул старинную дверную ручку и широко открыл дверь.

И смотрел — секунду? вечность? — как молодой мужчина бьет старика и кричит ему в лицо:

— Где он?

Шилбан помотал головой, поднял ее и совершенно

внятно произнес:

— Не знаю.

Мужчина, державший старого библиотекаря, жестоко его встряхнул, но тот, кто задавал вопрос, только пожал плечами и вздохнул. Он подошел к забитой полке, наугад выташил оттуда книгу и направился к камину. Показав книгу Шилбану, он небрежно швырнул ее в огонь.

Старик завопил, забился — и внезапно обмяк в руках своего мучителя.

Лал вскрикнул и бросился вперед.

Допрашивавший упал и державший Шилбана — тоже, а Кармен поднял игольчатый пистолет и выстрелил Лалу в шею.

Глава двенадцатая

Боль, дезориентированность, запах крови глубоко в ноздрях.

Веки задрожали, попытались сопротивляться — и, наконец, открылись в темноту, ужасающую и кромешную.

Горло судорожно сжалось, но не пожелало выпустить из себя слова. И тело лежало — окаменевшее, отдельное, — и отказывалось двигаться.

— Полно, спокойнее, спокойнее, будет вам. — Голос был добрым, рука, прижавшаяся ко лбу, ласковой. — Я сделаю вам укол, чтобы вы заснули, — сказал голос.

Потом другие тихие звуки, легкий укол.

— Ну, вот, — сказал голос, — все будет хорошо. Напряженные мышцы наконец позволили произнести слово:

— Где я?

Добрая рука погладила лоб. Лекарство начало действовать, унося тело вдаль.

— В Синем Доме, — прошептал голос. — Все будет хорошо.

Глава тринадцатая

Установка эгопереноса Борто-Лораниа позволяет оказывать широкий диапазон услуг как частным, так и муниципальным пользователям.

Для частных лиц имеется служба трансплантации, делающая ненужными страдания в старом, больном или раненом теле. Имеются в наличии здоровые тела разнообразных возрастных и этнических категорий и с широким выбором типов. Лица, обдумывающие возможность перемены телесного пребывания, могут совершить экскурсию для осмотра имеющихся в наличии тел. Постоянно дежурящий специалист по возрождению готов ответить на ваши вопросы и помочь избавиться от всех тревог, которые у вас может вызвать подобная перемена.

Имеется также подборка отличных тел для временного использования. Запросы следует адресовать Службе Медицинского Возрождения, которая согласует все детали с Департаментом Правопорядка.

Если у вас возникли какие-то вопросы относительно функционирования или принципа работы Установки Борто-Лораниа, не стесняйтесь обратиться в наш Отдел по связям с общественностью.

Установка эгопереноса Борто-Лораниа эксплуатируется совместно Клиникой Института Наук о Жизни и Департаментом правопорядка системы Ренфро и является корпорацией открытого типа.

Из брошюры «СИНИЙ-СО 66»

«Для вас ли Перенос?»

Глава четырнадцатая

— Ну? — резко спросил Эдрет, отрываясь от книги и хмуря брови.

Лал безмолвно протянул ему древнее огнестрельное оружие; блеснули в свете лампы красное дерево и бронзовые украшения рукояти. Он с трудом смог справиться с дрожью в руках и с выражением своего лица, чтобы ничем не проявить радостное возбуждение. Мастер-вор, учил его Эдрет, руководствуется исключительно прагматическими соображениями и лишь потом может испытать чувство удовлетворения работой, выполненной на уровне его собственных высоких требований. Но только дурак или новичок позволит чувству торжества вмешиваться в рабочие моменты.

И все же — он справился! Он извлек драгоценную вещь из футляра прямо на глазах охранника, вынес из помещения, заполненного снующими во все стороны людьми, обманув централизованную сигнализацию. И все, все, все это сделал один.

Эдрет взглянул на пистолет, поднял брови и повторил: — Ну?

— Я его принес, мастер, — сказал он, борясь с норовившим сорваться голосом. — Я взял его так, как вы велели, в час пик, не отключая централизованную сигнализацию.

— Ясно. Эдрет соизволил взять предмет и осмотреть его, поворачивая в разные стороны и проведя пальцами по отполированному атласу дерева. — Хорошо.

Он протянул пистолет обратно рукоятью вперед.

— А теперь верни его на место.

— Вернуть на место? — ахнул он, дважды дав петуха. Эдрет поднял брови, и Лал неохотно взял у него красивое

оружие, спрятал под одежду.

— Слушаюсь, учитель, — сказал он и вздохнул про себя.

Вернувшись в музей, он повернул ручку растрескавшейся и роняющей хлопья краски двери, открыл ее и осторожно перешагнул через гниющий порог — и замер от потрясения и ужаса, когда молодой человек ударил старика и закричал:

— Где он?

— Не знаю, — ответил старик.

Тот, кто его удерживал, заведя ему руки за спину, яростно его встряхнул, а спрашивавший просто пожал плечами, направился к полке, вынул книгу, продемонстрировал ее и швырнул в огонь.

— Нет!

Он рванулся через комнату, обнажив нож, но Шилбан уже обвис с бессмысленным лицом. Колющий удар убил спрашивавшего, режущий по горлу расправился со вторым и…

— Шилбан?

Это было не столько слово, сколько шипение — на большее распухший язык и растрескавшиеся губы были не способны.

Сон ушел, оставив реальность, пронизанную неприятными ощущениями, среди которых самыми мерзкими были мучительный пульс в висках и звон в ушах. И еще муки жажды, переходящие в пытку по мере возвращения сознания.

«Где я?» — пытался сообразить он.

Он лежал на животе на какой-то мягкой поверхности. До истерзанного слуха доносилось только ровное гудение вентиляционной системы. Лал с трудом разлепил веки, провел сухим языком по липким губам и ощутил солоноватый вкус.

Всего в нескольких дюймах от его носа оказалась кружка, расписанная узором — белые цветы на синем фоне. Ручная работа, автоматически определил он, но не имеющая особой ценности. Он сосредоточился, передвинул руку — мертвый груз, ни мышц, ни чувствительности, — усилием воли заставил пальцы обхватить кружку и поднять ее.

Поднял голову — и стал пить.

У воды был горький привкус, но он осушил кружку целиком, а потом разрешил голове упасть на матрас. Не выпуская кружку из ослабевших пальцев, он закрыл глаза и стал слушать трезвон в ушах и биение своего сердца.

— Просыпайся!

Приказ сопровождался шлепком по заду, и Лал охнул, перевернулся, занося руку с кружкой для броска — и замер, увидев наставленный на себя пистолет и бешеные глаза того, кто этот пистолет держал.

— Попробуй, — тихо попросил человек с пистолетом, напрягая палец на спусковом крючке. — Дай мне повод.

— Нет! — прохрипел Лал.

Мужчина хмыкнул с явным разочарованием и повел пистолетом.

— Вставай. Мирно и медленно, руки на виду. Ясно? Он встал на ноги, мирно и медленно, и застыл лицом к своему тюремщику, подняв перед собой руки с пустыми ладонями.

— Повернись, — приказал человек с пистолетом. — В дверь и налево. Дернешься — и ты труп, ясно? Как Бирил и Джулен.

Без слов, с исключительной плавностью движений Лал повернулся и пошел к двери, открывшейся при его приближении, и повернул в коридоре налево. Позади него скрипели сапоги охранника.

— Стой!

Лал подчинился, быстро посмотрев по сторонам. Слева сплошная белая стена. Справа — дверь, ничем не отличавшаяся от шести других, которые они миновали. Охранник шагнул вперед, наводя пистолет на середину груди Лала, и приложил руку к пластине замка.

Дверь отъехала в сторону, и он махнул пистолетом:

— Заходи.

Внутри оказался пол из настоящего дерева и ковер ручной работы в рыжих, коричневых и сливочных тонах, лежавший прямо перед тиковым письменным столом размером с одноместный космолет. Белизну стен нарушали то абстрактная картина, то гобелен ручной работы. На книжных полках стояли глиняные тотемы, куски необработанных драгоценных камней и резные изделия. У Лала зачесались руки, а его воровское чутье автоматически начало оценивать и прикидывать.

— Он здесь, госпожа Белаконто.

Автоматическая оценка резко прервалась. Он плавно повернулся к окну и поклонился.

— Здравствуйте, сударыня.

— Здравствуйте, Лал сер Эдрет. — Женщина шла к нему, легко ступая по коврам — тоже ручной работы. С волевого напряженного лица пристально смотрели прямо на него аквамариновые глаза. — Надеюсь, вас не слишком возмутили отведенные вам покои.

— У меня было мало возможности с ними ознакомиться, — ответил он.

Она остановилась прямо перед ним.

— Тогда все хорошо. — Она перевела взгляд ему за спину. — Можешь идти, Кармен.

— Госпожа Белаконто…

— Я сказала, что ты можешь идти, Кармен. — В безупречно светском голосе появились стальные нотки, но она улыбнулась и наклонила голову. — Благодарю тебя.

— Да, госпожа Белаконто.

Едва слышный звук, который мог сопровождать его поклон, скрип сапог — а потом шорох отодвигающейся двери и щелчок закрывшегося замка.

— Ну что ж. — Она улыбнулась — слабо и неубедительно — и указала на кресла, поставленные у окна. — Прошу вас, сударь, садитесь и устраивайтесь удобнее.

Он тихо откашлялся.

— Сударыня, я хочу знать, зачем вы велели меня сюда доставить.

— Ну, как зачем? Чтобы продолжить наш разговор, — ответила она. — Но при этом нам не обязательно испытывать неудобство. Прошу вас, сударь, садитесь.

В ее голосе звучал приказ, и его тело чуть было не предало его, подчинившись этой интонации. Он резко качнул головой.

— Разговор, на котором мы расстались, закончен. Хотя я мог бы спросить у вас: как могло случиться, что ваши бандиты мучили почтенного старика в Старом городе?

Она помолчала, повернулась и отошла на несколько шагов, в сторону ковра и поставленных друг напротив друга кресел.

— Они были там по моему приказу, — спокойно объявила она, — выяснить, что стало с Лалом сер Эдретом. — Еще одна пауза, которую он не пытался заполнить. А потом она тихо сказала, провоцируя: — Вы не спрашиваете, что со стариком?

Он поклонился:

— Я надеялся, что оказанное вами мне гостеприимство распространилось и на него.

— Тогда вы глупец! — отрезала она, сверкнув глазами. — Он мертв.

Горе, внезапное и давящее — а потом, столь же стремительно, возмущение тем, что она отдала такой приказ и что бахвалится им и использует как оружие, чтобы ранить и ослабить его, Лала. Она улыбнулась.

— Вы сделаете, что я прикажу, Лал сер Эдрет, и сделаете это любезно и тщательно.

— Потому, что вы убили моего друга и разгромили мой дом? — Он резко шагнул вперед и увидел, как ее рука нырнула в карман. Остановившись, он ухмыльнулся. — Пистолет, сударыня? Застрелите меня — и все будет зря. Как и сейчас! Неужели я стану повиноваться сумасшедшей, которая убивает без причин? Вы уничтожаете, даже не угрожая, и…

— Ваша кузина.

Он застыл, уставившись на нее, и увидел очертания ее руки, которая напряглась у нее в кармане, словно она крепче взялась за пистолет.

— Ваша кузина, — повторила она. — Корбиньи Фазтерот.

Он глубоко вздохнул:

— Она в этом не участвует.

Саксони Белаконто улыбнулась и тихо покачала головой:

— Ваша кузина в Синем Доме.

Ярость бросила его вперед — пистолет у нее в руке заставил его остановиться. Он думал о Корбиньи, сильной и полной жизни — которая оказалась в Синем Доме потому, что угрожала прислужникам этой сумасшедшей. Корбиньи с ее бешеной целеустремленностью, молодостью и бесцеремонной отвагой.

Синий Дом! Корабль и звезды! Какую же высокую цену дадут за тело Корбиньи!

— Тогда вам больше нечего уничтожать, Саксони Белаконто, — услышал он собственные слова. — Только меня самого.

— Эта сучка жива! — отрезала она, держа напряженный палец на спусковом крючке. — Ей следовало бы умереть: я потеряла из-за нее двух лучших бойцов и… капитана. Все трое не подлежали восстановлению! Но вашу кузину мы доставили в Синий Дом, хотя она была на волосок от смерти. Мы заплатили цену — и она живет.

Он стоял совершенно неподвижно, глядя на Белаконто и думая, сколько еще есть на свете уловок — и как мало надежды, что новое тело Корбиньи хоть в чем-то сравнится с безупречностью прежнего.

— Поскольку мы проявили такое милосердие и пошли на такие расходы — ради вашей кузины, — очень приветливо продолжала Саксони Белаконто, — вы в точности исполните то, что вам будет сказано. Если хоть что-то будет не так, она получит тело третьего сорта — самое старое, ущербное, уродливое и больное, какое только найдется. — Она медленно опустила пистолет, но не стала пока его убирать. — Вы меня понимаете, Лал сер Эдрет?

— Я должен ее увидеть.

Она рассмеялась — по-девичьи нежно, но этот смех леденил кровь.

— Да ради Бога! Возьмите себе весь вечер и убедитесь в том, что Ворнет великодушен даже со своими врагами. И вернитесь ко мне завтра во Второй Полдень, чтобы я сообщила вам подробности вашего задания. — Она махнула рукой. — Можете идти.

Он так и сделал, не поклонившись.

Глава пятнадцатая

Стены оживляли красно-золотые цветы, напечатанные на светоотражающей фольге, по обе стороны конторки регистратора стояли кадки с цветами, наполнявшими приемную ароматом, а на самой конторке — пустая вазочка для бутона. Регистратор глянул список пациентов, кивнул и с улыбкой поднял взгляд на Лала.

— Корбиньи Фазтерот? Да, сударь, палата четырнадцать восемьдесят шесть. Вас проводит наша сотрудница, госпожа Янси. Подождите секунду, я дам ей знать, что вы здесь.

Он нажал кнопку на пульте. Лал подошел к окну, с отвращением поморщившись на аляповатые обои и слишком резкое освещение, и стал смотреть наружу.

Синий Дом располагался на уровне бельэтажа в Среднем городе, если верить местной администрации, одинаково удобно для Верхнего и Нижнего города, в пределах видимости космопорта. Лал устремил взгляд на привычное созвездие Нижнего города. Оснований не возвращаться домой у него не было — только инстинкт заставил его пойти в Верхний город, чтобы принять душ и переодеться в наряд, более подобающий представителю семейства, способному оплатить новое тело.

— Мастер сер Эдрет?

Женщина, задавшая этот вопрос, оказалась миниатюрной, энергичной и улыбчивой. Он поклонился и слегка дотронулся до протянутой ею руки.

— Я — Корал Янси, — представилась она с немеркнущей улыбкой. — Мне сообщили, что вы пришли навестить свою кузину. Прошу сюда.

Он прошел следом за ней мимо регистратора и кадок с цветами, за дверь и в благословенно неяркий коридор.

— Вы уже здесь бывали? — спросила его проводница, с улыбкой глядя ему в лицо. — Может быть, навещали друга или кого-то из родственников, перенесших эгоперенос?

Он покачал головой:

— Нет.

— Ну, тогда хочу предупредить, — жизнерадостно продолжала она, — чтобы вы не разочаровались, если ваша кузина покажется вам немного растерянной или не сразу вас узнает. Это вполне естественно. Процедура совершенно безопасна, но весьма радикальна. Пациенту на пути к полной синэргичности приходится пройти необходимые процессы адаптации.

— Да, — сказал Лал, стараясь дышать ровно, хотя запах цветов был одуряющим.

— В случае вашей кузины, — продолжала госпожа Янси, — нам весьма посчастливилось, весьма. Как вы понимаете, в экстренных ситуациях мы всегда стараемся как можно более точно подобрать тип тела, чтобы свести дальнейший шок для пациента к минимуму.

— Понимаю, — откликнулся Лал.

Они вышли в более широкий коридор и остановились перед рядом лифтов.

Госпожа Янси нажала кнопку и вошла в открывшийся лифт, Лал за ней.

— Четырнадцатый, — сказала она в микрофон, и дверцы закрылись.

— Вы, конечно, знаете, что молодые и здоровые тела получить крайне трудно, — сказала она, с улыбкой поворачиваясь к Лалу. — Но в данном случае мы как раз закончили подготовку оболочки — женщины, очень, я сказала бы, близкой по возрасту вашей кузине. И примерно такого же роста и цвета волос. Черты лица… Ну, это мне немного трудно определить, если учесть, в каком она была состоянии, но предположу, что ваша кузина была привлекательной девушкой.

Она сделала паузу, явно ожидая ответа. Лал прокашлялся.

— Весьма привлекательной, да. Госпожа Янси радостно кивнула.

— Я уверена, что она будет весьма довольна новой оболочкой. Естественно, это было самоубийство. — Она успокаивающе прикоснулась к его рукаву. — Но никаких повреждений! И никаких остаточных препаратов. Процедура требует, чтобы перед эгопереносом принимающая оболочка была полностью очищена.

Тут дверь лифта открылась, и он вышел за ней в приветливый желтый вестибюль. От цветочной вони его чуть не стошнило.

— Ну, вот мы и пришли! — Госпожа Янси приложила ладонь к двери с номером «86», и дверь отъехала в сторону. — Здесь маленькая прихожая, в холодильнике — напитки. Дальше спальня вашей кузины. — Она снова прикоснулась к его рукаву. — Не забывайте: она только что прошла эгоперенос, и сознание у нее может немного путаться. Дайте ей время вас вспомнить. Если она заснет, пожалуйста, не будите ее. На этом этапе процесса сон чрезвычайно важен. Договорились?

— Договорились, — тупо отозвался Лал, и ее улыбка стала еще светлее.

— Ну, желаю вам приятно побеседовать. Свяжитесь с постом, когда будете готовы уходить: в прихожей есть телефон.

Она еще раз дотронулась до его рукава, а потом дверь за ним закрылась, оставив позади цветочную вонь.

Стены были бледно-голубыми, пышный ковер — сапфировым. В прихожей стоял шезлонг, комбинированный бар-холодильник, секретер и стул. На секретере — монитор компьютера и телефон.

Дверь в следующую комнату была задернута портьерой. Ледяными пальцами Лал отодвинул ее и вошел в сапфировый полумрак.

Тело, закутанное в шелковистое синее одеяло, было длинным — хотя и не таким длинным, каким могло бы быть, и не таким угловатым. Волосы — поток густого золота в берегах из ярких подушек.

Лицо — шедевр. Гладкая медовая кожа, облегающая высокие нежные скулы и округлый подбородок. Лицо, которое может сниться во сне, разбивать сердца, вдохновлять поэтов.

Но не ее лицо, не ее, не ее.

Ужас лишил его ноги силы, и он опустился на колени, глядя на нее. Теребя руками синее одеяло, он выдохнул ее имя:

— Корбиньи?

Изящные брови сдвинулись над опушенными бархатом веками.

— Кто это?

Мягкий, звучный, богатый интонациями — голос певицы.

Он откашлялся. — Лал.

— Анджелалти! — Выразительный голос был полон восторга и ужаса. Густые ресницы задрожали и стремительно поднялись, открыв черные глаза — очень большие по стандартам планетников, влажные и полубезумные. Она сделала огромное усилие, выпростала руку из-под одеяла и потянулась к нему. — Анджелалти!

Его собственная рука крайне неохотно потянулась навстречу ее руке — и он был поражен теплотой и нежностью ее кожи.

— Тише, — сказал он, вспомнив полученные им предостережения. — Тише, Корбиньи. Не переутомляйся.

Казалось, она его не услышала. Ее пальцы впились ему в руку, широко открытые глаза смотрели, не видя.

— Анджелалти, где я? Что случилось? Ко мне приходят… говорят что-то… накачивают меня снотворными… Я не могу ходить, я едва могу поднять руку. И с глазами что-то… с глазами…

Безумие. Безумие человека, знающего, что он безнадежен — такое, какое наступает, когда знаешь, что отчаянно болен. Так было с Эдретом в его последние дни. Лал сжал ее теплые пальцы и уложил их обратно на одеяло.

— Успокойся, Корбиньи, все…

— Не говори мне, что все в порядке! — вскричала она, сжимая его руку. — Скажи мне, что случилось!

Он заколебался — и внезапно ее пальцы ослабели, а веки опустились.

— Анджелалти… — Даже ее голос утратил силы. — Ради любого бога, которого ты признаешь, молю тебя: скажи мне правду.

Он ощутил форму кисти, которую держал, посмотрел на прелестное чужое лицо и снова откашлялся.

— Была драка, — начал он и почувствовал, как она содрогнулась.

— Это я помню.

— Да. — Он прикоснулся языком к пересохшим губам. — Ты была очень серьезно ранена, Корбиньи. А глаза… глаза тебе дали новые.

Они открылись, ничего не видя в беспросветном мраке, каким должна была казаться ей полумгла комнаты.

— Новые глаза, — повторила она, и ужас начал сменяться пониманием. — Трансплантат?

— Новые глаза, — повторил Лал и нашел в себе мужество, чтобы поднять вторую руку и прикоснуться к ее медовой щеке. — А еще — совершенно новое тело.

Она не вскрикнула, не содрогнулась и даже не заплакала. Она просто надолго замолчала, пристально глядя в свою темноту.

— Анджелалти, — сказала она наконец. — Прятать голову в песок — утешение слабое.

— Да, — согласился он. Она судорожно вздохнула.

— Новое тело?

— Ты умирала, — сказал он ей, стараясь, чтобы в его голосе не слышно было ужаса. — Повреждения, несовместимые с жизнью. — Он помедлил, но она не издала ни звука. — Существует технология… Тебя — то есть твою личность, твои воспоминания, твою суть — перенесли в здоровое тело.

Он замолчал и стал ждать, опустившись на пол и глядя на нее. После долгого молчания она вздохнула и спросила со спокойствием натянутой струны:

— Ты меня видишь?

— Да, — ответил он и вовремя проглотил «конечно».

— А я тебя не вижу, — сказала она задумчиво. — Ты говоришь мне, что видишь это новое тело.

— Да, — снова сказал он и почувствовал, как она сжимает его пальцы.

— Анджелалти, включи свет.

— Корбиньи…

У него сорвался голос: он сам почувствовал, как задрожал, потому что знал, что она потребует потом. Знал, что потребовал бы сам на ее месте.

— Нельзя вечно прятать меня от меня самой! — воскликнула она, приподнимаясь на подушках. А потом она снова упала на спину, словно силы оставили ее — и ее пальцы в его руке обмякли. — Анджелалти…

— Да, сейчас.

Он выпустил ее руку, резко поднялся на ноги, нашел выключатель и стал прибавлять освещение, пока не увидел, что зрачки у нее начали сокращаться. Не дожидаясь ее просьбы, он направился к туалетному столику.

Когда он снова присел у ее кровати, она разглядывала свою руку — и на ее лице проступал ужас.

— Корбиньи?

Она посмотрела на него, с огромным трудом подняла руку и осторожно прикоснулась к его щеке, как он недавно прикасался к ее.

— Поднеси мне зеркало, кузен.

Он молча поднял зеркало и смотрел, как она проводит пальцами по стрелам бровей, прикасается к округлому подбородку и пристально заглядывает в собственные глаза. Потом беззвучно выступили слезы. Она закрыла глаза, но они продолжали струиться из-под ресниц.

Лал отложил зеркало, взял в ладони ее руку и постарался вернуть тепло пальцам, ставшим влажными и холодными.

— Корбиньи…

— Не называй меня так!

Она отвернулась. Грудь ее судорожно вздымалась.

— Это твое имя! — рявкнул он, сжимая ее руку, испугавшись, что она отвергнет тело, в котором оказалась, и заставит себя умереть.

— Я мертва! — вскричала она, эхом повторив его мысль. Он вскрикнул:

— Нет, ты будешь жить!

Она снова повернулась к нему лицом, широко распахнув изумленные глаза.

Он удержал ее взгляд и повторил со всеми нюансами гипнотического приказа, на который только был способен:

— Живи, Корбиньи! — И потом, ощутив в этой фразе привкус магии, добавил то, что ощущалось как необходимое: — Пожалуйста!

Она почти улыбнулась. И тут дверь комнаты раскрылась и решительный голос заговорил:

— Полно, полно! Что это такое — включили свет! Сударь, о чем вы только думали! Этой молодой особе необходим отдых, а вы… Что?!

Сиделка наклонилась и выпрямилась, возмущенно поднимая зеркало.

— Право, сударь!

— Она захотела увидеть, — сказал Лал. — Она должна была увидеть когда-то.

— И увидела бы — в должное время, — отрезала сиделка, нажимая кнопку у себя на поясе. — Я должна попросить вас уйти. Корбиньи пора спать.

Рука, которую он продолжал держать, напряглась. Из прихожей снова послышался звук открывающейся двери.

— Идите, сударь, — резко приказала сиделка. — На сегодня вы принесли достаточно вреда.

— Анджелалти! — Голос Корбиньи звучал уже еле слышно. — Анджелалти, не оставляй меня здесь!

— Я должен. — Он отпустил ее руку. — Тебе требуется лечение и помощь… в освоении тела. Я еще приду тебя навестить. — Он помедлил. — Я могу получить твой поцелуй?

Это была ловушка, конечно, — ловушка для них обоих. Он увидел, как это дошло до нее сквозь покровы ужаса и горя, заметил неподвижность сомнения.

— Кузина, — проговорил он, — пожалуйста!

— Мой поцелуй, — слабо согласилась она. — Вернись за мной, кузен.

— Конечно.

Он наклонился и прижался губами к ее губам, очень бережно, погладил по щеке и выпрямился. Обойдя сиделку, он обнаружил, что в прихожей его дожидается Корал Янси, которая хмурилась и притоптывала ногой.

Ее недовольство было настолько велико, что она ничего не сказала ему за весь обратный путь и ни разу не улыбнулась.

Глава шестнадцатая

— Объект называется Трезубцем Биндальчи.

Саксони Белаконто сидела за столом из тикового дерева, сложив руки на полированной поверхности. Аквамариновые глаза смотрели недоверчиво и надменно.

Лал, сидевший на деревянном стуле, который радовал глаз, но не тело, ничего не сказал, но изобразил на лице вежливый интерес.

— Трезубец, — продолжила она спустя мгновение, — в настоящее время находится во владении Джарджа Менлина, где пребывает последние полтора года. Интересы Ворнета требуют, чтобы он больше не принадлежал ему.

Лал пожал плечами.

— Похоже, что вам нужен снайпер, сударыня, а не вор. Она нахмурилась. Свет из окна высветил на ее лице морщины, которых еще два дня назад там не было.

— Джардж Менлин — человек влиятельный, — сказала она, — и порой полезный. Ворнет предпочитает сохранить ему жизнь.

— Лишив только Трезубца Биндальчи. Она сдвинула брови сильнее.

— Не стоит меня дразнить, мастер сер Эдрет. Вы навестили свою кузину?

— Да.

— Тогда вам известна ставка.

Он ничего не ответил, и спустя секунду она продолжила свой рассказ:

— Трезубец должен быть у меня в руках не позднее Первой Зари восемнадцатого обрета.

Семь дней! Он сумел ни лицом, ни голосом не выдать своего отчаяния.

— Мне понадобится определенная информация, — сообщил он ей хладнокровно, слыша в каждом своем слове интонации Эдрета. — Мне потребуется описание объекта — длина, вес, форма. Рисунок, голограмма или фотоснимок значительно способствовали бы решению задачи. Мне нужны подробности относительно расположения помещений дома, и в особенности той комнаты, где держат Трезубец. Мне необходимо расписание, где будет отражен привычный распорядок дня Джарджа Менлина, если у него таковой есть. А еще — подробное описание всех систем сигнализации, охранников и обитателей дома.

Она кивнула.

— Ворнет может вам все это предоставить. Но я должна предупредить вас, мастер сер Эдрет: нельзя гарантировать, что Менлин держит Трезубец у себя в доме.

Еще бы — гарантировать.

— Также список мест, где он часто бывает, офисов или мест жительства помимо его основного дома. — Он немного подумал. — Перечень кораблей, если он таковыми владеет лично или на паях, складских помещений, ремонтных мастерских.

Еще один кивок.

— Это вам также предоставят. Что-нибудь еще?

— Да, — услышал он свои слова к своему вящему изумлению. — Мне нужно ваше обещание, что вы вернете мне мою родственницу в тот самый момент, когда я вручу вам Трезубец. Вы забудете о том, что мы оба существуем, и не будете требовать от меня новых услуг. Судя по ее виду, это ее позабавило.

— Конечно, вы можете забрать свою кузину, как только наш договор будет исполнен. Она мне не нужна.

Лал подался вперед.

— А остальное?

— Остальное? — Она развеселилась еще больше. — Ворнет обращается за услугой к тому, кто наиболее полезен, мастер сер Эдрет. Может оказаться, что нам снова понадобится вор.

Он смотрел на нее долго — пока веселье не исчезло из ее глаз, а морщины не проявились снова.

— Не стоит меня дразнить, Саксони Белаконто, — проговорил он негромко, изумляясь тому, что посмел такое сказать. — Вы можете обнаружить, что ставки вам не понравятся.

В красивых глазах возникло беспокойство. Она прижала ладони к крышке стола и встала. Он поднялся одновременно с ней.

— Вы свободны, — резко бросила она. — Информация, которую вы заказали, будет доставлена вам домой сегодня вечером.

— Спасибо, — ответил он вежливо, напомнив себе, что Корбиньи лежит в темноте одна, а потом повернулся и ушел.

Глава семнадцатая

Она долго лежала, вглядываясь в темноту и напряженно прислушиваясь: не раздастся ли хоть какой-то звук.

Убедившись, что в комнате никого нет, она сбросила одеяло, согнулась, лежа на боку, спустила ноги с кровати и секунду лежала, выравнивая дыхание.

Потом она сурово заставила себя сесть, надежно уперлась ногами в пол и попыталась встать.

Первая попытка оказалась бесплодной, и вторая тоже. Колени у нее подгибались, даже не успев распрямиться, и она тяжело плюхалась на край кровати, до крови прикусывая нижнюю губу.

После пятой попытки она встала, дрожа всем телом и задыхаясь так, словно закончила выполнение Десятого комплекса. Дождавшись, пока дрожь слегка унялась, она передвинула правую ногу вперед, а потом осторожно подвела к ней левую. Она повторила это движение снова — и в третий раз, что привело к катастрофе.

Мысленно Корбиньи выбросила вперед руки, чтобы смягчить падение, но на самом деле упала лицом на ковер и лежала, поливая ворс ругательствами, но замолчала, услышав, как привычные фразы произносит напевный незнакомый голос.

Она упрямо встала на колени, попробовала с них подняться на ноги, а когда снова упала, то поползла.

Стену она обнаружила, ударившись в нее головой. Цепляясь за нее, встала прямо и стала ощупью искать выключатель. Удача помогла ей нащупать его сразу же — и она повернула круглую ручку до упора, залив комнату светом.

А потом стояла, сотрясаясь от дрожи, привалясь к стене, и смотрела на комнату и все, что в ней оказалось. По лицу у нее текли слезы, падая прямо на грудь.

Изумившись этому, она перевела взгляд на себя и подняла мягкие незнакомые руки, чтобы обхватить золотистые груди, оказавшиеся намного более пышными, чем ее собственные были даже во время беременности. Осторожно — потому что скоро должна была появиться сиделка и она не смела рисковать новым падением — Корбиньи вытянула шею, чтобы разглядеть свое глупое тело с его вялыми мышцами и отсутствием реакции.

Грудь — безнадежно пышная — тонкий торс с неожиданно крутыми бедрами, длинные стройные ноги, красивые ступни. Она провела рукой поперек груди, пощупала плечо — и была приятно удивлена, обнаружив, что там все-таки есть мускулы, достаточно крепкие под бархатной кожей. Жалея об унесенном зеркале, она провела рукой по плоскому животу, тугой талии и плотным ягодицам и ощутила проблеск надежды. Конечно, это не тело бойца. Не то тело, которое она так усердно тренировала и обучала. Но все-таки это тело знало какую-то работу, так что Корбиньи досталась в наследство физическая форма, с которой можно было начинать.

Она вдруг подумала о женщине, которая была здесь до нее: какую работу она выполняла, почему умерла. А потом дверь в прихожую открылась, и Корбиньи стало не до пустых гаданий.

Она оторвалась от стены — и только сила воли позволила ей держать спину и колени выпрямленными.

Сиделка отодвинула портьеру и подняла руку к выключателю на стене, не сразу сообразив, что комната уже освещена.

— Что… — начала она и вдруг застыла, глядя на пустую постель.

— Добрый вам день, — вежливо сказала Корбиньи, и сиделка отскочила на целый фут, прижимая ладонь к груди.

— Как вы сюда добрались? — спросила она. Корбиньи изумленно посмотрела на нее:

— Как передвигается по комнате взрослый человек? — Она осторожно наклонила голову, кивком указывая на иглу, которую принесла сиделка. — Мне это не нужно.

К сиделке уже вернулся ее апломб, но не отвага.

— Вам необходим сон.

— Я нисколько не устала, — солгала Корбиньи, — и я не нуждаюсь в средствах, вызывающих сон. Что мне нужно, это одежда, зеркало в полный рост и графин воды. — Она сделала паузу. — И кусочек сыра.

Сиделка завороженно на нее смотрела.

— Вы проголодались?

— Вы слышали мои пожелания, — холодно ответила Корбиньи. — Потрудитесь их исполнить.

Сиделка отвела взгляд и сделала полшага вперед, трогая большим пальцем кончик иглы.

— Если вы попытаетесь ее в меня вколоть, — небрежно заметила Корбиньи, — я сломаю вам руку.

Сиделка нервно облизала губы, явно изменила свое решение относительно совершения мужественного поступка и осторожно отступила назад, не спуская с Корбиньи глаз. Заведя руку себе за спину, она вслепую отдернула портьеру и нырнула в прихожую.

Спустя мгновение Корбиньи услышала, как открылась и сразу же закрылась дверь.

Глава восемнадцатая

Лал стоял посреди разгромленной мастерской. Под ногами валялся вольтметр. Лал уперся бедром в рабочий стол, пальцы нажимали клавиши на наручном компе.

Их было четырнадцать. Два живых сидели у него в кармане, вместе с истерзанным трупиком, принесенным Корбиньи. Судьбу одиннадцати предстояло выяснить.

У его ног началась возня, зашуршали мелкие осколки — и два паучка появились на полу, добрались до его сапог, а по ним — до брюк, и начали долгое восхождение к укрытию.

Что-то зашевелилось в дальнем верхнем углу. А потом по ниточке вниз медленно съехал паучок чуть покрупнее первых двух, блеснув темно-фиолетовыми глазками. Лал ухмыльнулся. Номер Одиннадцатый, гений среди себе подобных, начал путь к дому.

Позади него раздалось царапанье — и, взглянув на рабочий стол, он увидел, как к нему решительно шагают Номера Шестой и Двенадцатый. Почти в тот же момент Номер Четвертый — близнец Одиннадцатого — появился из-за разбитой лампы и поспешил к ним присоединиться.

Лал дождался, чтобы его компаньоны добрались до него с избранных ими мест, еще раз прикоснулся к пульту и снова стал ждать.

На этот вызов новых крошечных роботов не появилось. Лал глубоко вздохнул и покачал головой. Осталось всего восемь. И только благодаря счастливому стечению обстоятельств в их числе оказались Номера Четвертый и Одиннадцатый.

Он потратил три минуты на то, чтобы обругать Ворнета и Саксони Белаконто словами, которые Эдрет осудил бы, а Корбиньи приветствовала. А потом, с паучками, цепляющимися за волосы и плечо, он засучил рукава и принялся наводить у себя в доме порядок.

Глубокой ночью, когда порядок был восстановлен и на рабочем столе лежал наполовину собранный Номер Пятнадцатый, он услышал трель дверного сигнала.

Лал оторвал взгляд от работы и заморгал глазами.

Сигнал повторился. Он вздохнул, отодвинулся от стола и пошел к двери, уверенно двигаясь в темноте.

За дверью никого не было, но на пороге лежал пакет, завернутый в плотную темно-желтую бумагу и перевязанный серебряным шнурком.

Лал наклонился взять пакет — и замер: паучок стремительно полетел вниз на шелковистом парашюте и приземлился на серебряный шнурок, сверкая темно-аметистовыми глазами.

Номер Одиннадцатый быстро прошелся по всему пакету и вернулся на шнурок. Пульт на запястье человека три раза пискнул.

— Все в порядке, — пробормотал Лал и протянул руку к роботу, который забрался на нее и побежал вверх по руке на плечо.

— Спасибо тебе, — добавил Лал, беря пакет и закрывая дверь.

Джардж Менлин был курьером — он перевозил сообщения, наличность и другие необходимые вещи для различных руководителей Ворнета и даже нескольких «респектабельных» предприятий. Иногда контракты заставляли его покидать планету (был приложен список пилотов и кораблей, услугами которых он чаще всего пользовался для таких полетов); и порой клиент за пределами планеты требовал, чтобы его поручение выполнял именно Джардж. Он имел репутацию человека неболтливого, умелого и — что необычно для такого рода работы — неукоснительно честного в отношении своего нанимателя.

Быстро просматривая досье, составленное Ворнетом, Лал видел перед собой человека, успешно занимающегося своей работой и, возможно, даже идущего к своего рода вершине. Сорок лет — почтенный возраст для курьера, однако Джардж Менлин достиг этого возраста и, похоже, по-прежнему пользовался расположением сильных мира сего.

Полтора года назад Джардж Менлин исчез.

Естественно, сначала подумали, что он просто отправился с поручением какого-нибудь клиента. Но время шло, и люди начали замечать, что Джардж еще никогда так долго не отсутствовал. Ворнет стал пользоваться услугами других курьеров, причем некоторые в процессе работы отпадали и их заменяли новые.

Через год после своего исчезновения Джардж Менлин вернулся, купил дом в фешенебельном районе Верхнего города и склад в порту, а также арендовал взлетную площадку постоянной готовности в секторе порта, отведенном кораблям дальнего следования. Он отказывался от всех поручений («Интересно, — подумал Лал, — как это у него получилось?»), возобновил знакомства среди независимых наркоторговцев Хенрона и спустя еще несколько месяцев изумил их всех, предложив крупные партии хезернима, который, похоже, мог получать в неограниченном количестве.

Далее был приложен подробный план дома Менлина со схемами охранных систем, результаты изучения его расписания и краткое замечание относительно телохранителя.

Лал отложил их, чтобы позже изучить внимательно, и взял следующий лист.

Биндальчи, как он быстро выяснил, — это был свободный союз дикарей, населяющих три планеты системы Спангилн. Главной планетой был Биндал, и именно на ней — и только на ней — произрастали цветы тремиллан, из которых экстрагировали хезерним.

Все предшествующие попытки вести переговоры с Биндальчи приводили к избиению посольств. Попытки искусственного производства хезернима терпели провал. В течение пятидесяти лет с момента открытия хезерним оставался императором наркотиков — практически недоступным и умопомрачительно дорогим, если его все-таки удавалось достать.

«Пока не появился Джардж Менлин», — подумал Лал, перелистывая страницы в поисках описания Трезубца Биндальчи.

Нашлось даже нечто лучшее: к последней странице было приколото плоскофото. Лал нахмурился. Трезубец Биндальчи имел длину примерно шесть футов. Он был, по-видимому, вырезан из дерева, украшен камнями и раковинами и, и… Он пошарил по столу, отыскал лупу и навел ее на изображение.

Схемами. Фрагменты и оплавленные участки контуров были укреплены на неровной поверхности, художественно обвиваясь вокруг раковин, орехов, транзисторов, конденсаторов и драгоценных камней. Лал опустил лупу и пролистал несколько страниц обратно.

По сведениям Ворнета, Трезубец Биндальчи обладал властью или был символом власти. Не было отмечено никаких проявлений его работы. Он не генерировал и не поглощал энергию. Однако все Биндальчи поклонялись Трезубцу и его Держателю, хотя причины этого поклонения Ворнет либо не смог выяснить, либо не желал раскрыть. Самым важным, с точки зрения информатора, было то, что в знак поклонения Держателю преподносился хезерним.

Похоже, хезерним преподносился в таком количестве, в каком тот пожелает.

Лал выпустил из пальцев последний листок, выровнял стопку и перевязал страницы серебряным шнурком. Рассеянно взяв в руки тончайший инструмент, он склонился над возникающим Номером Пятнадцатым. Лицо его было бесстрастно-сосредоточенным.

Два часа спустя, когда Вторая Заря уже освещала все уголки кухни, Лал заварил себе чай и стал смотреть, как новый паук пляшет и кружится, а потом окосело карабкается вверх по его рукаву в карман рубашки.

Лал пил чай, обдумывая имеющуюся — а также не имеющуюся — информацию. Саксони Белаконто страстно желала получить Трезубец Биндальчи, из чего следовало, что она предоставила самые полные сведения, которые имелись в ее распоряжении. И в отношении Джарджа Менлина и его имущества эта информация была весьма значительной.

Нехватку сведений он ощущал в отношении самого Трезубца. У него создалось ощущение объекта, который сам по себе обладал немалой силой. Многие из так называемых магических предметов, описанных в библиотеке Шилбана, создавали такое же ощущение присутствия, а у самых мощных эта аура часто описывалась как почти разумная.

Лал поежился и продолжил медленно пить чай, отпустив интуицию на волю и дав ей плести узоры из «что — если». Разум вора снова и снова беспокойно перебирал данные, ища решение своей задачи, и в конце концов счел их недостаточными.

Мрачно сознавая, что вынужден действовать хотя бы ради своего долга в отношении Корбиньи, если не ради собственной жизни и тела, Лал вышел из дома, направляясь в Верхний город, чтобы оттуда подняться на уровень выше, в Старый город и Библиотеку Шилбана.

Глава девятнадцатая

Зажужжал интерком, и Саксони Белаконто недовольно подняла взгляд.

— Что такое?

— Прошу прощения за беспокойство, госпожа Белаконто, — поспешно проговорил ее секретарь, — но на связи доктор Уолни. Он говорит, что дело срочное.

Директор Синего Дома. Она нахмурилась сильнее.

— Соедини.

— Да, сударыня, — пролепетал секретарь, и в динамике нервно зарокотал низкий голос Фела Уолни.

— Госпожа Белаконто?

— Добрый день, доктор Уолни, — спокойно отозвалась она. — Чем я могу быть сегодня вам полезна?

— Утро, сударыня. Доброе утро! Мне очень неловко вас беспокоить и все такое… Я понимаю, насколько вы заняты. Но дело в том, что, по нашим документам, вы — лицо, ответственное за Корбиньи Фазтерот?

Его голос замолк на откровенно вопросительной ноте.

— Да, это я. — Она чуть помедлила. — С ней что-то случилось?

— Ах, нет-нет-нет! Ничего такого, сударыня. Просто дело в том, что ее состояние… гораздо лучше, чем можно было предвидеть, и она… э-э… несколько беспокоит персонал. Существуют правила, понимаете, сударыня, и в конце концов у нас все-таки есть план процедур… И… ну… нам кажется, что было бы лучше, чтобы вы приехали и… может быть, забрали ее домой. Мы, конечно, будем рады предоставить услуги сиделки…

— Доктор Уолни!

Речь прервалась. Потом тихий звук, будто он шевельнулся в кресле.

— Да, сударыня?

— У меня с вашим центром заключен договор. В нем особо оговорено проживание, уход и физиотерапия для моей… подопечной до того момента, когда она будет готова вернуться в мир. Мне следует понимать, что госпожа Фазтерот в столь ранний срок уже готова вернуться в мир?

— Нет, сударыня. — Он откашлялся. — То есть не совсем.

— Я была бы счастлива, — сказала она с едва прикрытой угрозой, — узнать, как мне следует все это понимать.

— Да, конечно. — Новое покашливание. — Госпожа Фазтерот — удивительная молодая дама. Она… она не только на несколько дней опережает развитие событий, ожидаемое при недавнем эгопереносе, но и делает значительные успехи в областях, которые мы некомпетентны оценивать.

— Вот как? — Она вздохнула, забарабанив пальцами по крайне неудовлетворительному финансовому отчету, который рассматривала в момент вызова. — Вы не могли бы конкретнее?

— Да-да, конечно. Я… Она… — Вздох и новый скрип кресла. — Обычно свежеперенесенный на третий день выпивает немного воды, работает над координацией зрения и движений рук, садится в постели — и, возможно, даже садится, спустив ноги на пол — где-то между третьим и пятым днем. В течение этого периода впервые возникают жалобы на чувство голода, и пациент получает небольшие порции желе и бульона, постепенно переходя на твердую пищу. Зарегистрировано несколько случаев, когда на пятый день клиент мог пройти из спальни в гостиную, посидеть в кресле и затем вернуться обратно в постель. И это, скажу я вам, удивительно быстрый прогресс, который наблюдается крайне редко.

— И мне следует понимать так, что госпожа Фазтерот прогрессирует значительно быстрее?

— Она ест сыр, хлеб, а также овощи. — Голос доктора Уолни внезапно перестал быть нервным. — Она не только ходит, но и делает упражнения. Сначала нам показалось, что она отрабатывает танцевальные па, и некоторые члены персонала начали строить догадки. Предыдущий обитатель тела была в некотором отношении мастером танцев… Как бы то ни было, доктор Моукер сказал мне, что эти упражнения вовсе не танцевальные па, а нечто, что он запомнил со времени своей службы в десанте.

Он замолчал. Саксони Белаконто заметила, что сидит совершенно неподвижно и пристально смотрит на переговорное устройство.

— И что? — рявкнула она.

— Доктору Моукеру, — нерешительно проговорил ее собеседник, — кажется, что госпожа Фазтерот отрабатывает… ну… приемы убийцы-профессионала. Она выглядит… очень решительно, и очевидно, что имеет место немалый прогресс. Она соблюдает смены по два часа — тренировки и отдых. Во время отдыха она работает над координацией зрения и пальцев, тренируя мелкую моторику.

Он еще раз откашлялся.

— Она угрожала моим сотрудникам, госпожа Белаконто. Она отказывается от лекарственных средств и помощи физиотерапевтов. А специалист по воскрешению вообще отказывается к ней подходить.

— Я приду и поговорю с ней, — с изумлением услышала она собственное обещание.

— Прошу прощения, сударыня?

— Я сказала, — отчеканила она, — что приду и преподам госпоже Фазтерот урок хороших манер, поскольку он ей требуется. Тем временем вы и ваш центр будете выполнять заключенный со мной договор, доктор Уолни. Я понятно выразилась?

В его ответе ощущалась явная неохота.

— Да, господа Белаконто. Я… вас благодарю. Когда мы можем надеяться вас увидеть?

Она еще раз пробарабанила пальцами по отчету, вспомнила жажду убийства в глазах Лала сер Эдрета и отодвинулась от стола.

— Я приеду немедленно, — сказала она и отключила связь.

Прихожая была освещена светом множества ламп, установленных вдоль всех стен, так что в ней отсутствовали тени. По комнате были разбросаны предметы одежды, некоторые — застегнутые на пуговицы, молнии и кнопки, другие — расстегнутые. Тут же валялись кусочки завязанных и заплетенных шнурков, спирали проволоки и несколько разных клавиатур.

В центре этого беспорядка и сияния перед большим овальным зеркалом туалетного столика сидела девушка бесподобной красоты, одетая в свободные блузку и брюки, аккуратно скрестившая ноги под обтянутой тканью скамейкой. Когда Саксони вошла в комнату, агатовые глаза девушки нашли ее в зеркале и стали следить за ее движением.

Три дня после эгопереноса, боги! Саксони воззрилась на нее, невольно вспоминая мучительно-медленное обучение, сопровождавшее ее собственный перенос восемь лет назад.

— Я — Саксони Белаконто, — объявила она, и в ее голосе прозвучало все высокомерие и самоуверенность предводителя Ворнета.

Тонкие брови выгнулись, а узкая рука секунду шарила среди безделушек на туалетном столике — и сомкнулась на гребне. Девушка подняла гребень и неспешно провела им по длинным волосам, сверкающим ручьем спускавшимся по ее плечу.

— Вот как? — сказала она, снова поднимая гребень.

— Да. — Саксони сделала еще пару шагов, чтобы оказаться на самом краю зеркального отражения. — Ваш кузен говорил вам обо мне?

Корбиньи аккуратно разделила волосы на три части, положила гребень и начала плести косу.

— Ты — капитан планетников, — сказала она равнодушно. — Ты занимаешься разрушениями и требуешь услуг от свободных людей. — Она подняла взгляд к отражению, и Саксони обнаружила, что не может отвести глаз. — Мне сказали, что здесь ты — моя покровительница.

— Тебе сказали правду, — сказала она, разрывая непонятно властный контакт взглядов и выходя из сферы влияния зеркала.

— Значит, — заметила Корбиньи, продолжая заниматься своей косой, — это тебя я должна благодарить за то тело, в котором я оказалась, потому что это твои прислужники избили мое собственное так сильно, что его невозможно было излечить.

— Ты, — подсказала Саксони, — должна быть мне благодарна.

Корбиньи повернула голову и в течение трех ударов сердца смотрела на нее своими бездонными черными глазами.

— Избиения не внушают благодарности, Саксони Белаконто.

— И все же ты должна меня благодарить, — настаивала Саксони, — потому что жизнь — сладкая штука, а тело, которое ты так презираешь, привлекательно.

Корбиньи хмыкнула.

— Разве я — куртизанка? И хотя жизнь — сладкая штука, ты держишь мою в заложниках, что я нахожу горьким. — Она закончила плести косу и нашла на столике кусок ленты. Взять ее она смогла только со второй попытки. — Ты используешь меня, чтобы заставить Анджелалти делать то, что ты хочешь. Лучше бы мне было умереть, чем опозорить Корабль и Экипаж, подвергнув Капитана опасности.

— Трогательно, — заметила Саксони, приближаясь. — И к тому же весьма поучительно. Кто бы мог ожидать от дикарки столь высокого понятия чести?

Корбиньи перевязала конец косы лентой и подняла голову. Ее черные глаза были бесстрашными, а гладкое прелестное лицо — бесстрастным.

— Слушай меня, дикарка, — проговорила Саксони тихо и яростно. — Ты прекратишь угрожать персоналу этого заведения. Ты будешь делать, что тебе скажут. Когда придет время, тебя перевезут в мой дом, и там ты тоже будешь делать то, что тебе будут говорить. А если ты этого делать не будешь, — заключила она, — я убью твоего кузена.

Огромные глаза широко раскрылись.

— Разве он уже сделал то, что ты от него потребовала? Саксони выпрямилась.

— А разве я сказала, когда именно я его убью?

— Понятно, — отозвалась Корбиньи, забрасывая косу на спину. — Очень любопытно. Кто мог ожидать, что у капитана, пусть даже капитана планетников, совершенно отсутствует понятие чести?

Саксони подняла руку, но в этот момент Корбиньи уже отвернулась и начала наводить порядок среди вещей на туалетном столике. Саксони сжала руку в кулак и спрятала ее в карман.

— Я перестану пугать планетников, которым поручено обо мне заботиться, — спокойно сказала Корбиньи. — А когда я попаду к тебе, то буду вести себя так, как подобает гостье. — Она подняла голову. — Я продолжу тренироваться, работать и совершенствовать это тело. Мне в нем жить, и у меня есть определенные требования. И к тому же мне необходимо хорошо представлять себе мои ограничения и способности.

— Договорились.

Саксони отступила назад и повернулась к двери.

— Саксони Белаконто! Она повернулась обратно.

— В чем дело?

— Человек, которого ты называешь Лалом сер Эдретом, не лишен ресурсов. Не думай, будто ты имеешь дело с каким-то изгнанным капитаном без экипажа. — Она встала, легко и грациозно. — Я тебя предупредила. — Она улыбнулась. — Из благодарности.

— Изволь следить за своими манерами, — огрызнулась Саксони, и Корбиньи наклонила голову.

— Я дала слово.

— Изволь его держать.

Она развернулась на каблуке и резко подозвала к себе телохранителя, которого оставила сразу за дверью. Три дня как перенесена — и одни боги знают, насколько опасна! И ее совершенно необходимо оставить в живых, иначе Лал сер Эдрет станет полностью неуправляем.

Сейчас управляемость Лала сер Эдрета стала ей еще важнее.

Глава двадцатая

Он проснулся, ощущая на лице жгучее солнце. Щека его лежала на заплесневелой странице, руки разметались по огромному сугробу книг. Он сделал быстрый вдох, задохнулся и зачихал от густой пыли, и резко сел, поморщившись из-за боли в спине.

Прочихавшись, он потер слезящиеся глаза испачканными пальцами, моргая на горящую настольную лампу и на ряд почтительных паучков, сидящих на ее ободке.

Медленно, оберегая одеревеневшие ноги и позвоночник, он встал с шаткого стула и потянулся, потом взглянул на наручный комп — и проглотил вырвавшееся было ругательство.

Почти шесть часов потеряны на сон, и это при том, что он знает о Трезубце не больше, чем когда проник в Библиотеку двенадцать часов тому назад и с облегчением увидел, что помещение осталось цело и что кто-то убрал тело Шилбана.

— Ты в Синий Дом не попал, везучий ты старик! — прошептал Лал и резко встряхнулся, чтобы не дать воли новому потоку проклятий, адресованных Саксони Белаконто и ее племени убийц.

Ученый не попал в Синий Дом — и не мог помочь Лалу, который хоть и имел кое-какие навыки исследователя, но не мог сравниться с гением Шилбана. А загадка, которой он был нагружен, грозила ему гибелью. И Корбиньи тоже.

Он устало опустился на стул, игнорируя бурчание в желудке, и передвинул ветхий том, на котором уснул, в пятно света под терпеливыми паучками.

«И в начале были Отец, Сестра и Брат, и каждый обладал могучим орудием силы». Отрывок был поблекшим, растрескавшимся и усыпанным пятнами плесени. Лал прищурился и протянул руку, чтобы отрегулировать освещение.

«Время устало шло. Брат и Сестра совокупились, и их союз дал жизнь детям, которые стали Пятью Телио Биндальчи.

Прошло еще время, и Отец, Брат и Сестра решили испытать мощь своего оружия, чтобы каждый сразился с каждым и стало видно, кто сильнее всех. Соперничество длилось годы по меркам времени Телио и испещряло небо молниями, ломало горы, разрывало долины и освобождало моря.

Брат пал первым. Его Копье Света было разбито Мечом Отца, и оно, освобождая свою магию, уничтожило Брата, хоть тот и был богом.

Затем Отец вступил в бой с Сестрой — Меч против Трезубца, — и небеса разверзлись и обрушили на изумленных Телио каменный дождь. Странные ветры дули со всех сторон одновременно, валил слепящий снег, а солнце сжигало землю в прах».

Лал нахмурился, потер лоб и бережно взялся за страницу, чтобы ее перевернуть.

«После многих сезонов борьбы друг против друга Отец наконец загнал Сестру в тупик небес и воздел свой Меч, чтобы разбить Трезубец и доказать свое превосходство.

Но Сестра подняла свой Трезубец и воззрилась на Отца, вспоминая, что Отец убил ее Брата и Возлюбленного, и в гневе столь яростном, что моря взревели, а земля вздыбилась, она ударила сильно и точно и пронзила Отца остриями Трезубца.

Отец возопил, воспламенился и умер — и с его уходом Меч разлетелся. И Сестра возопила тоже, и с отвращением отшвырнула от себя Трезубец, а потом обратила свою мысль на себя и последовала за Братом и Отцом в нежизнь».

— Милая семейка, — пробормотал Лал, потер глаза кулаками и снова принялся читать.

«Трезубец упал среди Телио, которые собрались вокруг него, но не осмелились прикоснуться к нему. Великие предводители Биндальчи пришли и постились, и грезили подле него. И их грезы сказали им, что Трезубец — это повелитель и хранитель Биндальчи, детей Брата и Сестры, внуков Отца. И дела Трезубца неразрывно связаны с делами Биндальчи и делами тех, кого избирает Трезубец.

Ибо зрите: Трезубец сам избирает свой путь во славу своих Детей. И Один будет избран Телио, чтобы идти на три шага позади и отмечать выбор Трезубца».

Что? Лал еще раз перечитал этот отрывок, стараясь не обращать внимания на судороги, которыми свело ему живот — от страха? или от голода?

«И Трезубец отправится туда, куда Трезубцу угодно, согласно его нуждам и желаниям, а долг того, кто идет позади, состоит в том, чтобы наблюдать и запоминать как должно, до той поры, пока его память не станет памятью Телио и другой не будет призван для того, чтобы следовать выбору Трезубца».

— Телохранитель, — прошептал Лал, откидываясь на спинку стула и устремив невидящие глаза на неподвижный ряд паучков. — Джардж Менлин вернулся домой с Трезубцем и телохранителем, который вовсе не телохранитель, а память Трезубца. — Он фыркнул. — И что более вероятно, оператор Трезубца!

Он припомнил технологические элементы, вплавленные в поверхность Трезубца. И гаденькая легенда намекала, что Трезубец — это какая-то неизвестная техника…

— Боги дураков и детей!

Он закрыл глаза.

Спустя несколько мгновений он снова открыл их, собрал своих пауков, привел стол в порядок и выключил свет. Спускаясь вниз, он мельком увидел себя в зеркальном потолке — измятого, грязного, с пыльными волосами, выбивающимися из-под ленты, с полосой книжной пыли на щеке и еще одной — на лбу.

На террасе он остановился, чтобы привести мысли в порядок. Прежде всего — душ и чистая одежда. Затем — визит в Синий Дом, чтобы справиться о Корбиньи, потом — разговор с Саксони Белаконто.

Глава двадцать первая

Она сидела за письменным столом и пристально смотрела на идущего к ней от дверей человека — молодого, довольно высокого и стройного, одетого со сдержанной элегантностью, начиная со сверкающих колец на пальцах и кончая причудливой брошью в виде паука над сердцем. Просто воплощение цивилизованной искушенности. Но это впечатление, как она совсем недавно узнала от его кузины, может оказаться очень неверным.

— Прекрасно, мастер сер Эдрет.

— Нет, — холодно возразил он, останавливаясь и устремляя на нее свои большие необычные глаза, — отнюдь не прекрасно, сударыня.

— Мне огорчительно это от вас слышать, — протянула она. — Какую скромную услугу может вам оказать Ворнет?

Он взглянул на свое запястье, потом — снова ей в лицо.

— Разрешить мне навестить мою кузину. — Он подождал, а когда она в ответ только молча выгнула брови, добавил: — В Синем Доме мне отказали, сказав, что мое имя вычеркнуто из списков посетителей и что это было сделано по вашему распоряжению.

— Право, мастер сер Эдрет, я не настолько глупа, чтобы позволить вам неограниченно долго посещать вашу столь прелестную кузину, пока вы должны выполнить для меня работу. — Она сделала паузу. — Весьма непростую работу, насколько я знаю, и такую, которая, по чести, должна была бы целиком поглощать ваше внимание. Для похоти и семейных воспоминаний будет время по окончании работы.

Как это ни невероятно, но его огромные глаза стали еще больше. Он еще раз посмотрел на свое запястье и поклонился — едва заметно и насмешливо.

— Вы сказали совершенную правду — работа весьма непростая. И становится все более непростой с каждым часом. Первоначально я намеревался прийти сюда не ради моей кузины, а чтобы выяснить, что еще Ворнет от меня скрывает.

Она напряглась:

— А это что должно значить?

— О, только то, что Ворнет предоставил мне самому обнаружить, что вожделенный артефакт в действительности состоит из двух элементов, а не из одного.

Еще один беглый взгляд на запястье.

— Сущий пустяк, — протянула она, — для такого художника, как вы, сударь.

— Нисколько. — Глаза были холодными, как сапфиры. — Я не похищаю людей, госпожа.

Она медленно отодвинула кресло от стола и встала, не пытаясь скрыть своего неудовольствия.

— Вы немедленно объяснитесь, после чего отправитесь заниматься делом, мастер сер Эдрет. Я существую не для ваших прихотей или забав. Я во второй раз вам напоминаю, что вам следует выполнить задание и что время дорого.

Он пожал плечами, явно не смутившись ее демонстрацией.

— Не могу поверить, — сказал он, и ирония в его голосе так царапнула ее по нервам, что ей мучительно захотелось дать ему пощечину или вызвать охрану, чтобы его обработали по полной программе. — Не может быть, чтобы аналитики Ворнета, лучшие из лучших в сборе сведений, упустили факт существования оператора Трезубца.

— Оператора? — Она растерянно моргнула. — Трезубцем владеет Джардж Менлин.

— Неверно, — резко возразил он. — Трезубец в настоящее время проживает на одной территории с Джарджем Менлином, и Биндальчи поэтому приносят ему дань. Главное же лицо — оператор Трезубца — это тот, кого ваш доклад упоминает как простого телохранителя. Без этого человека Трезубец — всего лишь интересный предмет искусства дотехнологических времен. — Он взглянул на свое запястье, а потом снова на нее. — Повторяю: я не похищаю людей.

Она задумалась, а он снова посмотрел на свой наручный прибор, и она резко на него прикрикнула:

— Этой встречи потребовали вы, мастер сер Эдрет! Прекратите смотреть на часы!

Он вздрогнул и поклонился:

— Прошу прощения, сударыня. Она нахмурилась.

— Мне отправить с вами кого-то из моих людей, чтобы он занялся убеждением оператора?

Он рассмеялся — и паук на его куртке будто мигнул лиловыми глазами.

— Те, кто на вас работает, крайне неуклюжи, сударыня. Если равному позволено вам об этом сказать. Я просто хотел, чтобы вы были в курсе дела, и намеревался спросить, есть ли еще что-то, что известно Ворнету и не сообщили мне, а также проинформировать вас, что сроки, возможно, не будут соблюдены в связи с этим осложнением.

Она похолодела и напряженно выпрямилась.

— Сроки не обсуждаются, мастер сер Эдрет. Не говорите мне об осложнениях. Вы сами отказались от помощи Ворнета. Трезубец со всем тем, что должно быть при нем для его целостности, будет в этой комнате не позднее Первой Зари восемнадцатого обрета. — Она в упор посмотрела на него. — Учтите, если этой вещи не окажется здесь в первую же минуту после сигнала Зари, ваша кузина погибнет.

— Я это учту, сударыня. — Он поклонился, хотя бы с внешней почтительностью. — А теперь, с вашего позволения, я вас оставлю.

— Идите, — отрывисто бросила она и стала смотреть, как он с безупречной грацией идет через всю комнату и скрывается за дверью. Когда дверь закрылась, она тяжело опустилась в кресло и закрыла лицо ладонями.

Лал прошел по коридору и был выпущен вооруженным охранником в меркнущий Второй Полдень. Он спустился по лестнице на улицу, очень довольный собой и Номером Одиннадцатым, столь отважно ехавшим у него на одежде.

Чуткий паучок нашел, проанализировал и записал места нахождения всех жучков, панелей управления и сигнальных узлов личного кабинета Саксони Белаконто. Лал ухмыльнулся и направился в Средний город.

Такая информация была очень, очень ценной.

Глава двадцать вторая

— Что вы здесь делаете?

Вопрос задала тощая, маленькая, угловатая женщина — этакая нож-баба с недобрым угрюмым лицом. Табличка на ее рубашке гласила: «санитар».

Корбиньи посмотрела на нее сверху вниз, что было необходимо даже при ее новом уменьшившемся росте, и приподняла плечо.

— Я иду к окну обозрения, — спокойно ответила она. — Санитар говорил, что оно в этой стороне.

— Вам не разрешается ходить по коридорам самостоятельно! — отрезала тощая. — Пациентов должны сопровождать санитар или сиделка, и вы должны ходить в отведенное вам время. У вас нет права шляться в солярий, когда вам вздумается! — Резкие черты лица подозрительно скривились и стали еще резче: — Как вы вышли из палаты?

— Дверь была открыта, — объяснила Корбиньи.

И это было так: медбрат, удачно оказавшийся очень ненаблюдательным, оставил дверь незапертой, ненадолго отлучившись из палаты. Коридоры в этот поздний час были совершенно пусты, и Корбиньи уже начала верить в возможность побега.

Но теперь все оказалось тщетным: ее надежды разбились об эту злобную нож-бабу. Корбиньи склонила голову, ощущая усталость, въевшуюся в кости, и начинающуюся в глубине мышц дрожь: ощущения, которые появляются, когда ресурс сил исчерпан.

— Я вернусь к себе в комнату, — негромко сказала она, — и попрошу санитара привести меня завтра.

— Я сама отведу вас в палату! — рявкнула санитарка, и Корбиньи мысленно прокляла генный ресурс, породивший это создание. — Какой у нее номер?

Корбиньи вздохнула.

— Четырнадцать восемьдесят шесть.

Даже крушение надежд почти окупилось тем выражением, которое она увидела на лице крошечной санитарки.

— Четырнадцать? — взвизгнула она.

— Совершенно верно, — серьезно подтвердила Корбиньи. — Четырнадцать.

— Но это же девятый этаж! — На секунду острые черты лица смазались недоумением, тут же сменившимся решительностью. — Как вас зовут?

— Корбиньи Фазтерот.

Санитарка нажала кнопку на поясном устройстве, быстро запросила подтверждение номера палаты Корбиньи Фазтерот и мрачно нахмурила брови, когда механический голос сказал ей: «Четырнадцать восемьдесят шесть».

— Пациентка обнаружена одна на девятом этаже, — прорычала она. — Пришлите коляску и сопровождение.

— Право, — неискренне запротестовала Корбиньи, — я могу пройти в палату сама. Это же пара шагов!

— Молчать! — крикнула санитарка, потеряв остатки терпения.

Корбиньи замолчала, и они ждали, безмолвно сверля друг друга гневными взглядами, пока не прибыла коляска.

Когда они ушли, она встала и вышла в переднюю в одной ночной рубашке. Дверь они наверняка заперли, но Корбиньи все же проверила. Потом прошла по комнате, включая лампы.

После этого она села перед зеркалом и начала расплетать косу, поглядывая на свое отражение. Лицо женщины в стекле обладало для нее некой притягательностью, хотя она уже давно перестала искать сходства с Корбиньи Фазтерот в высоких скулах, гладкой коже и черных-пречерных глазах.

Что-то постороннее блеснуло в зеркале. Она глянула прямо и увидела повисшего на стекле паука.

Это был не обычный паук из тех, какие встречаются даже в самых чистых домах планетников. Этот оказался довольно крупным — примерно с ее новый кулак, — а в его желтых глазах светились дружелюбие и любопытство.

Корбиньи коротко вздохнула — даже не вздох, а сухой всхлип, застрявший в сведенном судорогой горле. Второй вздох оказался более удачным, и она очень тихо спросила:

— Анджелалти?

Ответа не последовало, только паук немного передвинулся и стал спускаться по зеркалу, оставляя за собой нить тонкого черного шелка.

Корбиньи вздохнула и взяла гребень, сурово приказав дрожащим пальцам подчиняться ее воле и выполнять свои функции, несмотря на какую-то там усталость. Расчесывая неумеренно по-планетному длинные волосы, она снова подняла взгляд и увидела, что паучок отплясывает на гладком стекле, вырисовывая спирали, углы и…

«ЛАЛ ШЛЕТ ПРИВЕТЫ, — было написано черным шелком, — И СПРАШИВАЕТ ВСЕ ЛИ В ПОРЯДКЕ».

Она уставилась в зеркало, застыв с поднятым гребнем в руке, а потом, опомнившись, повела его по волосам.

«КОРБИНЬИ, — выплел паучок. — КУЗИНА».

— У меня все в порядке, — прошептала она, не зная, слышит ли он ее, видит ли. — Я упражняюсь, Анджелалти, и набираю силы.

«ВОРНЕТ ЛИШИЛ МЕНЯ ПРАВА ПОСЕЩЕНИЙ, — сказали шелковые буквы. — ТРЕНИРУЙСЯ КОПИ СИЛЫ БУДЬ ПОСЛУШНА Я ЗА ТОБОЙ ПРИДУ».

— Саксони Белаконто говорит, что убьет тебя, кузен. Паучок сделал поворот, опустился ниже и написал: «МОЖЕТ ПОПРОБОВАТЬ».

Корбиньи ухмыльнулась, и женщина в зеркале на секунду хищно ощерилась, но тут же снова стала серьезной и спросила паука:

— Когда ты придешь?

«ДВА ДНЯ, — выплел паучок, а потом, гораздо медленнее: — ВЕРЬ МНЕ».

— Я тебе верю, — прошептала она и вдруг закрыла глаза. Страх и одиночество помогли ей мысленно его увидеть: молодого, красивого и ловкого, с волосами планетника и лицом Члена Экипажа. Она судорожно сглотнула слюну и понадеялась, что он ее не видит и не стыдится слабости ее слез.

— Я тебе верю, — снова прошептала она и открыла глаза.

Паучок передвинулся еще ниже по зеркалу. «ЭТО НОМЕР ПЯТНАДЦАТЫЙ ОН ОСТАНЕТСЯ С ТОБОЙ БУДЬ УМНИЦЕЙ КОПИ СИЛЫ».

— Да.

«МУЖАЙСЯ КОРБИНЬИ».

В шелковых буквах был не упрек, а сострадание, и она почувствовала, что на сердце у нее стало немного легче, что ему все-таки за нее не стыдно.

«Я УХОЖУ».

— Будь очень осторожен, Анджелалти, — тихо попросила она.

Паук повернулся на конце своей страховочной нити, а потом затанцевал обратно вдоль паутинных слов, проглатывая свой шелк, пока на опустевшем стекле не осталось только отражение экзотичной планетницы, терпеливо расчесывающей волосы.

Номер Пятнадцатый спустился на туалетный столик и стал аккуратно пробираться по захламленной столешнице. Корбиньи опустила гребень, чтобы его видеть, и невольно вздрогнула, когда паучьи коготки пробежали по ее руке, зацепились за рукав, откуда проследовали вниз, в кармашек рубашки.

Она сурово заставила себя снова взяться за гребень и закончила убирать волосы на ночь. После этого она встала и методично обошла комнату, выключив все лампы, за исключением одной. Еще раз проверив дверь, она вернулась в спальню и легла.

Закрыв глаза, она попыталась расслабиться, хотя все тело буквально звенело от напряжения, тоски и глубокой усталости, не дававшей покоя измученному уму. Лежа в постели, она старалась добиться должного самообладания — и неожиданный шорох рядом заставил ее открыть глаза.

Совсем близко, в полосе света из прихожей, с отвагой, горящей в желтых глазах, у нее на подушке стоял смельчак Номер Пятнадцатый, охраняя ее отдых.

Улыбнувшись, Корбиньи закрыла глаза. И вскоре уже спала.

Глава двадцать третья

Объекта не оказалось у него дома. Не оказалось ни на складе в порту, ни в фешенебельном офисе в Верхнем городе.

Трезубца не было у любовницы Менлина в роскошной квартире с видом на реку. Его не оказалось ни в одной конторе восьми предприятий, где у Менлина была доля.

Лал заказал себе чашку крепкого чая и уставился в окно кафе, в девятисотый раз за эти шесть дней гадая, где, во имя всех демонов, мог Джардж Менлин хранить Трезубец Биндальчи.

Шесть дней уже прошло! К Первой Заре завтрашнего дня он должен обнаружить этот предмет, украсть его и благополучно доставить Саксони Белаконто. Он не рассчитывал, что после этого его мирно отпустят с Корбиньи, однако нельзя было строить дальнейшие планы, не заполучив Трезубец.

А если Трезубец заполучить не удастся? Он покачал головой и сделал глоток горячего напитка. Он не сомневался, что мог бы похитить Корбиньи из Синего Дома, и почти не сомневался, что Линзер Скотт будет держать «Дротик» в готовности, после того как получит послание, оставленное ему в порту.

Но Саксони Белаконто будет преследовать их до последнего своего вздоха, и месть ее будет страшна: пусть все видят, что случается с теми, кто смеет идти против Ворнета.

Из делового здания напротив кафе вышел мясистый лысеющий мужчина в чересчур модном для него костюме. Лал отставил чашку и выскользнул из кафе, чтобы последовать за Джарджем Менлином, куда бы тот ни пошел.

Он расхаживал по всему Верхнему городу: зашел во все восемь предприятий, совладельцем которых являлся, ненадолго заглянул к Ильяму, немного дольше пробыл в Ювелирной лавке Корсона и на секунду заскочил в «Цветочную корзину». Лал нетерпеливо переминался с ноги на ногу, вспоминая о легендарной вспыльчивости его любовницы и ее страсти к некоему экзотическому цветку, и мысленно проклиная Джарджа Менлина, пятерых Телио Биндальчи и Ворнета, группируя их в произвольном порядке.

Джардж Менлин вышел из «Цветочной корзины», повернул направо в густеющей толпе Второго Полудня и с нехарактерной стремительностью зашагал к Нижнему речному эскалатору.

На Речной площади он подозвал такси, и Лал с проклятием перешел на бег. Его локоть попал Менлину прямо в спину в тот момент, когда он наклонился, влезая в машину, и чуть не заставил его упасть. Лал схватил пожилого мужчину за плечо, рассыпаясь в извинениях, проводя ладонью по дорогому костюму…

— Хватит! — взревел Менлин, делая выпад в сторону горла Лала. — Хочешь обчистить мне карманы, а?

Лал отскочил на шаг назад, выставив перед собой открытые ладони и изобразив на лице добродетельный идиотизм.

— Да что вы, сударь, я просто хотел вам помочь! Ведь это из-за моей неловкости вы, ваша честь, чуть вниз головой не упали! А что до ваших карманов, сударь, — я не настолько умен, чтобы воровать. Проверьте и убедитесь!

Хмурясь, Менлин похлопал себя по карманам. Вытащил бумажник и спрятал его обратно, потом проделал то же с плоской коробочкой от ювелира и папочкой с дверными карточками.

— Ну, тогда ладно, — раздраженно бросил он. — Но будь поосторожнее. Не все такие добродушные, как я. Другой мог бы тебя сначала пристрелить, а уже потом проверять свою наличность.

— Ваша честь, я это знаю! — горячо заверил его Лал. — Примите мои самые искренние благодарности за вашу снисходительность и совет! — Он поклонился, чуть попятившись при этом. — Да сопутствует вашей чести удача и да окружает вас благословение.

Менлин повернулся спиной, не дослушав до конца его любезности, и сел в машину, прорычав в переговорную трубку водителя адрес. Лал остался стоять на тротуаре, глядя, как серо-голубая машина несется по улице и скрывается за первым поворотом. А потом он выбежал на проезжую часть и остановил такси.

Сигнал был сильным и ровным. Лал неспешно давал водителю указания, не отрывая взгляда от наручного индикатора. Номер Шестой, определенно самый скромный и несложный из пауков, цеплялся за свой объект и передавал свое простенькое послание снова и снова с упорством, заслужившим любовь его хозяина.

Сигнал остановился, а потом начал двигаться уже гораздо медленнее.

— Остановитесь здесь, — попросил водителя Лал, опустил монету в щель таксометра и вышел в открывшуюся дверь.

На тротуаре он медленно повернулся вокруг своей оси, чтобы определить, куда попал. Так, ясно. Три квартала до порта, недалеко от района складов, но еще не в нем. Район с угрюмыми лавочками и обшарпанными конторами. Второй Полдень только миновал, а на проезжей части и тротуарах пусто.

Взгляд на индикатор сказал ему, что Джардж Менлин в двух кварталах отсюда к юго-западу, идет быстрым шагом. Лал улыбнулся и неспешно двинулся по улице, заглядывая в пыльные витрины и веря в Номер Шестой.

Глава двадцать четвертая

— Корбиньи Фазтерот?

Она неспешно подхватила на вилку последний кусочек завтрака, прожевала и проглотила — и только потом посмотрела на него, сдвинув брови.

— Да, это я.

Он хмуро смотрел на нее, сведя густые брови, собрав морщинами щеки и опустив уголки мясистого рта. Его пальцы чуть подрагивали — их тянуло к рукоятям пистолетов на поясе.

— Тебя зовет Саксони Белаконто! — буркнул он. — Пошли. Корбиньи наклонила голову.

— Хорошо. Жди меня в коридоре.

Брови нахмурились еще сильнее, и пальцы правой руки уже нашли утешение, сомкнувшись на рукояти пистолета.

— Могу накачать тебя снотворными и нести — или можешь идти на своих двоих. Но пойдешь сейчас же.

Корбиньи поднялась, достигнув примерно четверти своей обычной скорости, ударив ладонями о крышку стола и напрягая жалкие мышцы перед броском.

— Я пойду, как только буду готова и ни секундой раньше, — холодно объявила она. — Можешь попытаться меня принудить на свой страх и риск, планетник.

Нахмуренная физиономия стала несколько менее решительной. Корбиньи воспользовалась полученным преимуществом.

— Ваша госпожа сама так и работает целый день в том виде, в каком встает с постели, словно шлюха?

По его лицу было заметно, что этот аргумент оказался довольно убедительным. Она воспользовалась Голосом Власти и указала на дверь.

— Жди меня в коридоре!

Он вздрогнул и даже начал было отдавать честь, но успел остановиться. Напрягшись, он вышел.

Бессильно ссутулившись, Корбиньи обвела взглядом свою тюремную камеру, которая внезапно показалась ей убежищем. Спустя секунду она уже шла принимать душ.

Чуть позже, одетая в темные брюки, сапожки и алую рубашку с широкими рукавами и заплетя косу с лентой, цвет которой точно подходил к цвету блузы, Корбиньи смотрела на Номер Пятнадцатый, который терпеливо наблюдал за ней, устроившись на краю зеркала.

— Анджелалти! — тихо позвала она. — Кузен!

Номер Пятнадцатый моргнул золотистыми глазами и снова замер неподвижно.

Вздохнув, Корбиньи встала и протянула руку. Паучок охотно перешел к ней на ладонь, щекоча коготками. Она поднесла его ближе, вглядываясь внимательно, словно сквозь его золотые глаза она могла скользнуть по невидимым линиям, которые соединяли ее с Анджелалти…

Поморщившись от собственной глупости, она бережно убрала паучка в карман. Из других предметов, находившихся в комнате, она взяла только плоский бумажник, содержавший ее удостоверения, кредитки и наличность. Спрятав все это в другой карман, она подошла к двери и приложила к ней ладонь.

Дверь открылась, чего раньше не случалось, и Корбиньи вышла в коридор, заполненный вооруженными охранниками.

Корбиньи остановилась, поискала взглядом и нашла того, с хмурыми бровями, поманив его к себе.

— Так, что все это значит?

Он вздрогнул, огляделся, словно только сейчас заметив толпу своих товарищей, и снова посмотрел на нее, дергая бровями.

— Госпожа Белаконто отправила нас за тобой. — Он ухмыльнулся, показав щербатые зубы. — Возможно, она хотела иметь гарантии, что тебе не взбредет в голову путешествовать в одиночку?

Корбиньи холодно посмотрела на него.

— Саксони Белаконто получила от меня слово, что я буду вести себя так, как подобает гостье. С тем же успехом она могла послать за мной старенькую бабушку, чтобы я не заблудилась, а вас освободить для… других предприятий. — Она пожала плечами, красноречиво демонстрируя оскорбленные чувства. — Чего мы ждем? Мне казалось, что я должна явиться к вашему капитану немедленно.

Призванный к исполнению долга, он отрывисто отдал приказы. Отряд выстроился вокруг нее, открыто демонстрируя свое оружие, и вывел ее из Синего Дома к ожидающей машине.

Глава двадцать пятая

Толстяк пришел багровый и запыхавшийся, как всегда, и распахнул дверь так, словно она вела в обиталище одного только человека, а не служила обиталищем и тому, что человеком не было.

Свидетель Телио вздохнул, пытаясь про себя понять, что Карателю Шлорбы могло понадобиться от толстяка. Понятно, что не почитание: Свидетельская Память говорила ему, что Карателю жажда почитания никогда не была свойственна. Однако тех, кто избирался в прошлом, характеризовала некая… смелость, решительность в достижении своей цели. И пусть цель каждый раз была различной, как различны между собой отдельные песчинки, Свидетель Телио в глубине своей души был убежден в том, что Карателю Шлорбы смелость… импонировала.

Толстяк не был смелым. Он приходил в Центр Карателя словно по принуждению, принося с собой запахи спиртного, женщин и цветов, клал свою ладонь на рукоять и бормотал свое имя так, словно кости его вот-вот откажутся работать и от толстяка не останется вообще ничего, кроме пятна студня на полу.

Выполняя обязанности Свидетеля, он изучил общество и культуру толстяка и самого толстяка — настолько, насколько это было в его возможностях, — чтобы Память получила глубину и полноту. Втайне его крайне раздражало, что Эпоха, обладавшая таким потенциалом — ибо поистине, Каратель удалился от Биндальчи и поднялся к звездам, чтобы приобрести кто знает какую новую и грозную магию, — начинает вянуть от скуки в мягких надушенных руках толстяка.

Толстяк отвернулся от Карателя и встал перед Свидетелем, сжимая кулаки и распространяя вокруг себя запах спиртного. Свидетель Телио со вздохом выпрямился, ожидая неизбежного. Поначалу ему была непонятна настойчивость, с которой толстяк задавал эти вопросы, искал уверений, словно он был неопытным мальчишкой, а не взрослым, Испытанным, Именованным и Проверенным. Изыскания дали ему некие ответы. В культуре толстяка не существовало Испытаний и Проверки, и человек мог пройти путь от утробы до погребального костра, нося только молочное имя, полученное при рождении. В этом смысле толстяк оставался неопытным мальчишкой, живущим под молочным гнетом младенческого имени. Свидетель Телио пытался не забывать об этой истине при всех их контактах.

— У вас все хорошо? — осведомился толстяк, собирая морщины у влажных карих глаз.

— Все хорошо, — ответил Свидетель с мягкостью, принятой при разговоре с детьми, напоминая своему сердцу, что этот вопрос задан по доброте и не может считаться смертельным оскорблением, как то бывает между мужчинами.

Толстяк кивнул.

— А… это? — Он указал на Карателя. — Он ни в чем не нуждается? Он… удовлетворен?

— Я — Свидетель Телио, — ответил Свидетель так, как отвечал всегда. — Избранник — ты.

— Да, конечно, — пробормотал толстяк, как он это всегда делал: опуская глаза и бросая быстрые взгляды во все углы комнаты.

Он выпрямился с хрупкой бравадой мальчишки и резко кивнул головой.

— Тогда до следующего раза. Вы знаете, как со мной связаться, если что-нибудь случится.

Это была просто пустая фраза, глупая любезность, как казалось Свидетелю. Потому что каков может быть смысл слов «если что-нибудь случится», когда все, что является Промыслом богов: толстяк, Биндальчи, Каратель Шлорбы и все Свидетели, которых Телио приводили к Карателю, — постоянно находятся в состоянии события? Как может быть так, чтобы чего-нибудь не случилось? Но что поделать: это просто молочные мысли дитяти. И можно ли ожидать иного от того, кто был лишен Испытания и Именования?

Свидетель Телио поклонился, поскольку в прошлом толстяк воспринимал это как знак согласия и после этого уходил.

Однако на этот раз он помедлил.

— Сюда больше никто не заходил? Не задавал никаких вопросов? Не пытался купить Трезубец?

Во влажных глазах был страх. Свидетель поднял руку в жесте Истиносказания.

— Никто.

Толстяк устремил на него долгий и пристальный взгляд, а потом кивнул и пошел к двери.

— Ну, тогда ладно. Но будьте внимательны, ладно? Вам придется плохо, если кто-нибудь украдет его у вас из-под носа.

Пустые звуки, лишенные смысла. Свидетель поклонился, и толстяк выскользнул за дверь, предварительно оглядевшись с такой неуклюжей таинственностью, которая заставила бы любящего отца улыбнуться.

Вздохнув, Свидетель повернулся в сторону комнаты, устремив взгляд к великолепию Карателя, возлежащего в своем Центре. На секунду он замер — и его сердце встрепенулось и запело в груди.

На Карателе Шлорбы, Могущественном Оружии Могущественнейшего Воина, Богоубийце, ничуть не пугаясь магии, которая отгоняла меньшие твари и усеивала их оболочками пол под Центром, сидел паук.

Свидетель Телио медленно попятился в глубину комнаты, не спуская глаз с Карателя и паука, сидевшего на нем так смело. Так смело.

Когда его ноги коснулись рабочего кресла, он сел, готовясь Засвидетельствовать все.

Глава двадцать шестая

Комната располагалась ниже уровня земли, не имела окон и была просторна. Корбиньи всей душой надеялась, что Номер Пятнадцатый знает, где она находится: в Верхнем городе, в Нижнем городе, около порта или у реки, потому что сама она с определенностью могла сказать только одно: что по-прежнему остается на Хенроне.

Окна машины были непрозрачны, а водитель применил хитрость, чтобы обмануть ее чувство направления, так что они ехали больше часа, на восток и запад, север и юг. Когда они наконец остановились, охранник с нахмуренными бровями дал знак другому члену отряда, который рванулся вперед в переполненном пассажирском салоне и прижал Корбиньи руки к телу. Она скрипнула зубами и не стала сопротивляться такому унижению, хотя чуть было не вскрикнула, когда ей завязали глаза.

Ослепленную, ее потащили вперед за обе руки, заставили неловко подняться на три низкие ступени и быстро провели по длинной полосе ковра. Потом был короткий спуск вниз на лифте, еще один переход — на этот раз по полу, гудевшему под ногами (плитки или камень, решила Корбиньи), и шипение дверного механизма.

После этого охранники ее толкнули — и тело ее подвело: она упала на колени на мягкий ворс и вскрикнула, срывая с глаз повязку.

Сплошные белые стены. Ковер, похожий на снежное поле, уходящий во все стороны. Светло-голубое кресло. Белый лакированный письменный стол. Серебряная лампа для чтения на столике из белого дерева. Серебряный поднос с четырьмя голубыми кружками, расписанными изящными белыми цветочками, и хрустальный графин.

Подушки — голубые, розовые и тускло-белые, — наваленные холмами на снегу.

Корбиньи медленно встала, уловила краем глаза какое-то движение — и стремительно повернулась.

Другая женщина тоже развернулась и довольно умело приняла боевую стойку, одним движением головы забросив длинную косу за спину и одновременно опуская руку к голенищу правого сапожка — несомненно, к ножу. Умелая противница, но медлительная и с двумя недостатками: тяжелыми костями планетника и женственностью фигуры.

Черные глаза были широко открыты, выражая тревогу, однако на лице отражалась хладнокровная решимость. Ну что ж.

И только тут она узнала одежду, косу, лицо — и резко выпрямилась, сделала десяток шагов вперед и прикоснулась к собственной зеркальной руке, прохладной и очень гладкой.

— Ай-и! — выдохнула она и уронила руку.

Номер Пятнадцатый пошевелился у нее в кармане, и паучьи коготки успокоительно царапнули ей кожу сквозь ткань рубашки. Она собралась было достать его, но остановилась, услышав слабый звук, и повернулась снова — на этот раз к двери.

Саксони Белаконто пришла без охраны, держа в руке простой серебряный обруч. Дойдя до середины комнаты, она остановилась и поклонилась едва заметно.

— Приветствую тебя, Корбиньи Фазтерот. Надеюсь, что нахожу тебя в полном порядке?

— В порядке, — отозвалась она сухо.

В аквамариновых глазах промелькнул смех.

— От моего капитана я узнала, что эскорт, который я тебе выделила, был сочтен оскорбительным. Прими мои извинения, ибо у меня не было такого намерения.

— Да, — сказала Корбиньи. — Ты просто не верила, что дикарка может держать свое слово. — Она чуть пошевелилась. — Где мой кузен?

Безупречные брови чуть выгнулись.

— Занимается порученным делом, как я искренне надеюсь. — Она холодно улыбнулась. — И как должна надеяться и ты, потому что если к завтрашнему дню, к Первому Полудню, он не явится ко мне с предметом, который я заказала, ты расплатишься жизнью.

Корбиньи нахмурилась.

— Ты связала нас обоих одной веревкой, Саксони Белаконто. Я должна умереть, если он не выполнит твоих желаний, он — если их не выполню я.

— А разве узлы развязались? — Пришедшая покачала головой и подняла руку с серебряным обручем. — Хватит пустых любезностей. Я принесла тебе это, чтобы ты надела его себе на запястье. Сделай это немедленно и не снимай.

Она заколебалась, и тогда Саксони Белаконто бросила браслет в нее — несильно, но достаточно метко, чтобы Корбиньи пришлось вскинуть руку и поймать его, иначе браслет ударил бы ее по лицу.

— Смотри. — Саксони Белаконто приподняла рукав и продемонстрировала тусклое свечение браслета, очень похожего на тот, что держала Корбиньи. — С помощью этих колец главный компьютер отслеживает всех обитателей дома. Любая органическая жизнь, не имеющая кольца, рассматривается компьютером как враг. И соответственным образом уничтожается. — Она одернула рукав. — Компьютер также регистрирует твой пульс, состав крови и частоту дыхания, и если что-то не так — сразу даст знать. Надень браслет и не снимай его ни под каким видом, пока здесь гостишь. Ты поняла?

— Я поняла.

Она надела браслет на запястье, прижала края — и кольцо плотно охватило ее руку.

— Хорошо. — Саксони Белаконто собралась уходить. — Спальня находится за этой дверью. Одежду найдешь в гардеробной. Душ и туалет — следующее помещение. Еду тебе будут подавать сюда в обычные часы, установленные в доме. — Приложив ладонь к пластине замка, она обернулась, и ее улыбка была похожа на удар ледяного ножа. — Надеюсь, что твое пребывание здесь будет максимально уютным. Прошу прощения за столь краткий визит, но я сейчас очень занята.

С этим она удалилась.

Корбиньи подошла к двери, приложила к ней ладонь — и зашипела от неожиданности, ощутив слабый удар электрического тока. Она прошла через белую комнату и оказалась в спальне, оформленной в серых и черных тонах с кроваво-красным покрывалом на постели. Она осторожно извлекла из кармана Номер Пятнадцатый и долго сидела на краю кровати, держа паучка на ладони и пристально глядя в его золотистые глаза.

Глава двадцать седьмая

Дверь открылась — тихо, как молитва. Паук на Карателе и Свидетель в кресле перевели взгляды на медленно расширяющийся проход. Свидетель к тому же затаил дыхание.

Едва он успел выговорить себе за такое отступление от долга и добиться должной отстраненности от своего сердца, как дверь прекратила свое движение, и в комнату проскользнул человек.

Он двигался осторожно и так бесшумно, словно был тенью тени, и в то же время в нем ощущалась уверенность. В те короткие секунды, которые ему понадобились, чтобы закрыть дверь и запереть ее, не было заметно ни дрожания пальцев, ни неловких движений.

Человек повернулся — быстро, но без спешки — и осмотрелся. Свидетелю показалось, что он изучал помещение — и будто прислушивался к своим ощущениям, пробуя силу на вкус. Его глаза — огромные и синие на лице суровом, как у вождя — скользнули по Свидетелю, задержались на мгновение, устремились дальше. Только целиком осмотрев комнату, он двинулся вперед — тихо, спокойно — и встал перед Карателем.

Изящная кисть поманила храброго паучка, который прыгнул, побежал вверх по руке и исчез под воротником простой белой рубашки. А потом Искатель остановился, наклонив голову и разглядывая браслет у себя на правой руке. Спустя недолгое время он опустил руку в карман, достал коротенький черный стержень, взял его двумя руками и стал растягивать, пока тот не превратился в тонкую черную палку. Ею он начал водить над Карателем, поднося все ближе и ближе — так близко, что Свидетель ощутил, как у него замирает сердце, — а потом отодвинул ее, кивнул и сжал палку в стержень, который вернул обратно в карман.

Из левого рукава появился другой паук — большего размера, чем первый, с яркими фиолетовыми глазами. Он сплел себе шелковую паутинку, спустился по ней и, продолжая прясть, начал оплетать место, где лежал Каратель — сверху и снизу, сверху и снизу, тончайшим черным шелком.

Искатель смотрел то на свой браслет, то на действия паука. Потом он еще раз кивнул и оглянулся через плечо.

— Вечер сегодня прохладный и довольно сырой, — сказал он нейтрально, как положено мужчине говорить с другим мужчиной.

— Я слышу тебя, о Искатель, и приношу благодарность за сообщенную новость.

Тонкие золотистые брови выгнулись над странно светящимися огромными глазами.

— Вот именно.

Он снова сосредоточился на Карателе и переменах, которые там совершались.

Паук закончил последний оборот и прыгнул на ладонь своего господина, таща за собой паутинку. Он задержался на секунду на руке мужчины, перерезал шелковую нить и исчез под манжетой.

Искатель взял нить, тщательно присоединил ее к какой-то бляшке, каких много было на этом браслете, быстро дотронулся по очереди до еще трех…

Свидетель Телио стремительно вскочил на ноги, настолько забыв о долге, что у него с губ даже сорвался крик его души. Искатель обернулся — и на его серьезном, спокойном лице отразилось легкое удивление.

— Да?

Свидетель сделал глубокий вдох, выдохнул, вдохнул еще раз — и строго приструнил свое сердце, отстраняясь от происходящего и предоставляя познание минуты глазам и памяти.

Искатель чуть нахмурился, посмотрел на дело своих рук, а потом — снова на Свидетеля.

— Вы взволнованы, — сказал он мягко, но таким тоном, который признавал, что подобное случается даже с теми, кто был Испытан и Проверен. — Я не имел в виду проявить неуважение к Богине и ее Инструменту. Вы можете сказать мне, если я нанес оскорбление.

На прямую просьбу об информации можно было ответить — необходимо было ответить! Свидетель почувствовал, как его сердце успокаивается — и поднял руку в знаке Правдивого Ответа.

— В прошлом оскорбленные чувства проявлялись молниями и дрожью земли вместе с потерей дыхания и остановкой сердца у оскорбителя.

Искатель посмотрел на свое стройное тело, потом перевел взгляд на пространство с размытыми очертаниями, где за секунду до этого лежал Каратель Шлорбы, а потом снова устремил глаза на Свидетеля Телио.

— Полагаю, чувства не были оскорблены, — сухо сказал он, глянув на свой браслет. — Пора уходить.

С этими словами он повернулся и наклонился. Кирпич туманного воздуха поднялся у него в руке, а когда он приостановился у двери, чтобы отпереть замок, оперся о его бок.

Свидетель Телио тихо прошел к Месту, где пребывал Каратель, удостоверился глазами, руками и сердцем в том, что теперь оно стало просто местом, — и повернулся, чтобы последовать за Карателем Шлорбы, куда бы и как он бы ни направлялся.

Глава двадцать восьмая

Искатель двигался сквозь тьму, словно лир-кот, бесшумно пройдя через двор и поднявшись по пологой лестнице. Наверху он задержался, выполнил некие действия — и дверь перед ним открылась.

Он зашел внутрь, а Свидетель — следом за ним.

Внутри было менее темно, хотя отнюдь не светло. Искатель продолжал идти мимо немногочисленных предметов обстановки, по короткому коридору и вниз по длинному лестничному маршу. В правой руке он невидимо нес Карателя Шлорбы.

Сойдя с лестницы на укрытый ковром пол, он вслух приказал: «Свет!» — и стал свет, который залил все уголки комнаты, до отказа набитой приборами, инструментами, пультами и множеством самых разных приспособлений, применяемых теми, кто не Биндальчи.

Свидетель Телио почувствовал, как замедляются его шаги, как его сердце принимает в себя эту сокровищницу знаний, почти трепеща от страсти. Но он сурово ускорил шаги и направился за Искателем и Карателем через всю комнату к дальней стене.

Она оказалась серой и была усеяна мозаикой из крошечных лампочек, ручек и кнопок. Искатель остановился перед стеной, упер размытый воздух, в который превратился Каратель, себе в бедро и начал осторожно работать над своим браслетом.

Неясное пятно воздуха вздрогнуло — и снова возник Каратель, обернутый паучьим шелком, преспокойно опирающийся на бедро Искателя.

— А! — тихо выдохнул Искатель, поднял руку и тронул какие-то кнопки настенной мозаики, потом бережно опустил Карателя на пол перед стеной, взял конец нити, который только что был закреплен на его браслете, и завязал его вокруг серого металлического выступа.

Каратель Шлорбы мгновенно снова размылся, теряя видимость.

Искатель отвернулся от стены, и Свидетель Телио оказался прямо перед ним, прикасаясь пальцами к уголкам глаз, а затем — к вискам в древнем знаке просьбы.

Большие глаза смотрели на него бесстрастно, и в их холодных темно-голубых глубинах не было ни искры понимания. Свидетель приготовился говорить.

— Необходимо, чтобы я понял, чему стал Свидетелем, — сказал он, скрещивая руки на груди, — чтобы Память могла стать истинным руководством для тех, кто будет Свидетельствовать после меня.

Понимание пришло — и по лицу вождя пробежала тень задумчивости. Он повернулся и указал рукой на Место, которое прятало Карателя.

— Компьютер искажает световые волны в непосредственной близости от Трезубца, так что человеческому глазу становится трудно видеть. Это — ограниченная уловка, но достаточно эффективная в темноте. Если бы нам пришлось проходить через луч сканера, то Трезубец был бы замечен сразу же.

Свидетель обдумал услышанное.

— Я понимаю, что машины обладают глазами, которые в некоторых случаях заглядывают глубже человеческих, — признал он, вспомнив свои изыскания в области культуры толстяка. — А какую роль выполняет паутина?

— Проводника энергии компьютера.

Так. Паутина была дорогой, по которой двигалась мысль машины, чтобы нанести поражение врагам Искателя. Это было хорошо. Свидетель опустил руки.

— Я благодарю тебя, о Искатель. Твои слова сделали Свидетельство полнее.

Искры смеха вспыхнули в синих глазах, но лицо не потеплело. Он слегка поклонился.

— Я счастлив быть полезным. — Он выпрямился и провел рукой вокруг. — До этих вещей дотрагиваться нельзя — здесь, здесь, здесь… Вы можете сидеть на ковре, на той табуретке или на крышке этого стола. Позже, если ваши обязанности вам позволят, я покажу вам, где можно найти еду.

Свидетель почувствовал, как возликовало его сердце — и постарался повторить поклон Искателя. Лучше, о, в дюжины раз лучше, чем толстяк, был этот стройный юный Искатель с его спокойным лицом и мудрыми глазами! Свидетель чуть было не позволил словам благопожелания сорваться со своих уст и испытал непонятную боль из-за того, что долг не позволяет ему говорить с этим человеком таким образом.

— Если у вас больше нет вопросов…

Искатель вежливо выжидал несколько мгновений, а потом кивнул и, отвернувшись, уверенно и плавно прошел через путаницу приборов к какой-то клавиатуре с экраном. Он боком пристроился на стоящий перед ними табурет, зацепившись одной ногой за его перекладину, а второй надежно упершись в пол. Подняв руки, он повернул рукоятки.

Экран залил кремовый свет, и на нем начали размножаться синие линии, словно кристаллы в солевую бурю. Свидетель увидел, как Искатель нахмурился, прикоснулся к каким-то клавишам, кивнул.

— Ну что ж…

Умные пальцы пробежали по новым клавишам, синие линии пришли в движение, соединяясь в таинственные узоры из слов и цифр. Искатель перевел рычажок слева направо — и экран замерцал, а потом успокоился, дав сетку из совершенно ровных квадратов, растянувшихся до бесконечности.

Пальцы Искателя неспешно двигались по клавиатуре, вводя в сетку буквы. Остановились. Снова пришли в движение — ненадолго.

— Анджелалти? — Женский голос был светлым, лихорадочным. Радость покрывала страх, словно позолота — свинец. — Меня перевезли к ней в дом.

Клавиши защелкали.

«ЗНАЮ», — прочел на экране Свидетель.

— Да, — медленно сказала женщина, — полагаю, что знаешь. — Наступила пауза, а потом — быстро, потому что страх победил все: — Анджелалти, не приходи сюда. Она намерена тебя убить, выполнишь ты ее задание или нет. Мой корабль стоит на Площадке постоянной готовности номер шестнадцать. «Гиацинт». Это чудесный корабль, кузен, клянусь, не хуже или даже лучше любого! Он запечатан моей ладонью, но, конечно, ты сумеешь…

«КОРБИНЬИ, — написал на экране Искатель. — КУЗИНА НЕ НАДО».

— Анджелалти, это пустая трата твоей жизни! Честь не может требовать, чтобы ты на равных вел дело с беззаконной планетницей. Ты ничего не приобретешь, выполняя…

«ТВОЯ ЖИЗНЬ, — прыгнули в сетку буквы, — ДОРОЖЕ ВОРОВСКОЙ ЧЕСТИ».

— Я все равно наполовину умерла! — воскликнул женский голос.

Искатель закричал: «Нет!», и его пальцы стремительно побежали по клавишам.

«НЕТ НЕТ НЕТ ЖИВИ КОРБИНЬИ ВЕРЬ МНЕ ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО ТЫ ДОЛЖНА ЖИТЬ КОРБИНЬИ ПОКЛЯНИСЬ».

Молчание.

«КОРБИНЬИ ПОКЛЯНИСЬ МНЕ ЧТО БУДЕШЬ ЖИТЬ».

— Корбиньи? — прошептал Искатель, подаваясь к экрану. Взгляд его заострился, словно мог пробиться через покрытую сеткой поверхность туда, где эту женщину держали в плену.

— Я клянусь, что попытаюсь жить, Анджелалти. — Ее голос был окрашен бесконечной печалью. — Я молю тебя сделать то же.

«Я НЕ САМОУБИЙЦА, — заверил он ее. — ЕЩЕ ОДНА НОЧЬ КОРБИНЬИ ДЕРЖИСЬ».

— Береги себя, кузен. Не забудь про «Гиацинт», если безумие тебя оставит.

Искатель чуть улыбнулся, а его пальцы запорхали по клавиатуре.

«ЭКИПАЖ ВСЕГДА ЕДИНОДУШЕН».

На сей раз пауза была заполнена чем-то неопределимым и очень мощным.

— Это так, — согласилась женщина. — Корабль и звезды да ведут тебя, Анджелалти.

«КОРАБЛЬ И ЗВЕЗДЫ КОРБИНЬИ». Сетка погасла.

Молодой Искатель секунду сидел, понурившись. А потом выпрямился и встал, начав деловито двигаться среди своих инструментов и приборов.

Свидетель Телио осторожно сидел на углу стола, деля внимание между Карателем, который невидимо спал, неугомонным Искателем и собственным изумленным сердцем.

Глава двадцать девятая

Паучок перестал плести паутину, дважды мигнул золотыми глазами и начал обратный путь по белому ковру, глотая черные шелковые слова.

Корбиньи развернулась, яростным прыжком поднимаясь с колен на ноги. Женщина в зеркале выполнила это движение с грацией, и ее тело красноречиво выразило грозную, действенную силу. Корбиньи гневно посмотрела на нее, сделала три по-планетному тяжелых шага и плюнула.

— Грязеедка! — крикнула она, глядя, как нежные щеки сначала розовеют, а потом краснеют, а черные глаза расширяются, карикатурно изображая истинные глаза Экипажа. — Никчемный, неуклюжий кусок мяса! Ни мышц, ни скорости, ни ловкости! Мне от тебя тошно!

Она поймала свою ярость, схватилась с ней, словно с живым существом — и была немало поражена ее силой.

Женщина в зеркале плакала, беззвучно и обильно. Острые скулы блестели от слез, стекавших по ним и падавших с округлого подбородка. Но она не замечала этих слез.

Ярость Корбиньи внезапно погасла, оставив после себя только боль и сожаление. А еще — зубастый страх, который денно и нощно грыз ей сердце. Она вздохнула и подняла руку, чтобы стереть слезы с лица.

— Хорошо, — обратилась она к женщине в зеркале с величайшим терпением. — Третий Цикл, с самого начала. Тройная скорость.

Женщина в зеркале послушно встала в нужную позу и начала двигаться. Корбиньи вторила ей движениями каждого мускула.

Глава тридцатая

Незаметно и совершенно бесшумно он скользнул по темному коридору к нужной двери, осторожно достал из-за пазухи специально гравированную перчатку и приложил ее ладонь к пластине замка.

Дверь шумно вздохнула, открываясь — и Лал пригнулся, напрягая слух, чтобы не пропустить ни малейшего признака беспокойства в сонном доме.

Но всюду царила тишина. Индикатор на руке не показывал всплесков энергии, неизбежных при включении дистанционного сигнала тревоги. Комната оказалась темной, довольно прохладной, но менее затхлой, чем в прошлый раз. Лал опустил на глаза очки-тепловизоры и шагнул через порог.

Номер Четвертый обошел витрину, сообщил, что все в порядке, и перескочил на рукав Лала, когда тот подался вперед, чтобы открыть крышку.

Величайшее сокровище Мордры Эль Теман сияло перед ним, словно Грааль. Лал наклонился и взял его.

Омерзение охватило его, омерзение и страх, от которых отчаянно забилось сердце.

Он бережно опрокинул вазу и вывалил Сариалдан себе на ладонь.

Страх обжег ему горло желчью, наполнил уши воображаемыми криками, будто его застали на месте преступления.

Заставив руки не дрожать, он вернул вазу точно на место, опустил стекло витрины и устремил взгляд на ладонь, где лежал этот предмет: уродливый, несимметричный кусок коричневого камня, поросшего местами угрюмыми зелеными кристаллами. Лал опустил Сариалдан в карман брюк и ощутил его приближение к своему телу, словно вражеский нож.

Он на секунду закрыл глаза, мысленно повторил заговор, найденный в библиотеке Шилбана, — и пожалел, что не может заставить себя поверить, будто страх уменьшился. После этого он мрачно перебрал в уме детали дальнейших этапов плана.

Удовлетворившись результатом, он бесшумно и быстро пересек комнату, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

И уже сделал четыре шага в том направлении, откуда пришел, когда заверещал проснувшийся сигнал тревоги.

В нем не было никакой тонкости — только желание запугать незваного гостя, сбить его с толку звуком и мельканием света, чтобы он потерял голову и бросился бежать, став легкой добычей полиции.

Лал повернулся, увидел прямо над головой восьмигранную сетку обонятельного датчика и прижался всем телом к стене. Ужас был живым существом, рвущим его разум в клочья. Лал почувствовал за спиной дрожь половиц — это люди выбежали в коридор наверху. На фоне вопля тревожного сигнала он расслышал звук другой сирены и понял, что прибыла полиция.

Полицейские рассчитывают, что он побежит к ближайшему выходу. План дома Эль Теман развернулся перед его мысленным взором, показывая ближайший выход: в конце коридора налево, через кухню — и на улицу. Прямо в объятия полиции.

Лал прыгнул вперед, бесшумно побежал на носках и нырнул в боковой коридор, как раз успев услышать, как двое из разбуженных обитателей добрались до главного вестибюля. Он нырнул в чулан при буфетной и, задыхаясь, ворвался в лифт для прислуги. Сотрясаясь от дрожи, он нажал кнопки — и лифт поехал… вверх.

Вверх. Мимо спален второго этажа, мимо тренажерных и кабинетов третьего этажа, вверх.

В бальную залу.

Он почти выпал из лифта, отправил кабину вниз, проинструктировав остановиться на втором этаже, и побежал по импортному деревянному паркету. Камень Страха обжигал бедро, сквозь стеклянный купол мерцали горячечным блеском предутренние звезды.

Не обращая внимания на сигнализацию, он вылетел через арку в сад на крыше, по синим и золотым цветам, высаженным в виде герба Эль Теман, подбежал к парапету.

В считанные секунды он отыскал дверь, умело скрытую за кустом ламончи, склонился к замку и вытащил электронную отмычку.

О скрытности уже и говорить не приходилось: он лишь кое-как попытался спрятать свои действия от главного домашнего компьютера. Спустя мгновение дверь открылась, и Лал прошел в нее, даже не потрудившись закрыть за собой.

Снаружи его встретил ветер, гулявший по карнизу, словно хищный кот — влажный и пропахший Рекой, текущей восемью этажами ниже. Лал жался к стене, предоставив телу самостоятельно решать тонкие вопросы равновесия. Сейчас для страха места не было.

Сорок два. Он закончил отсчет и с величайшей осторожностью опустился на колени, протягивая руки за парапет. Пальцы царапнули по каменной стене — и нашли сеть.

Он медлил, переплетя пальцы с этим ненадежным спасением, глядя через край крыши вниз. Прямо под ним, между шестым и пятым этажами с сетью соединялся толстый городской кабель. Он уходил к изолированному стеклянному столбу, расположенному в двух кварталах отсюда и едва различимому в тумане. При удачном стечении обстоятельств можно будет спуститься по столбу на тротуар и без помех добраться до дома. До Первой Зари и его визита к Саксони Белаконто остается целых четыре часа. Удача…

«Она намерена тебя убить, Анджелалти, — поразительно ясно произнес у него в голове голос Корбиньи. — Мой корабль стоит на площадке постоянной готовности номер шестнадцать — если твое безумие минует»…

Он закрыл глаза. Открыл снова и перелез через парапет. Страх уменьшился до свинцовой боли в животе. Будет с ним удача или нет, но поражение немыслимо.

Вот наконец последние футы столба, и он соскользнул на землю. Мышцы дрожали от усталости, во рту пересохло, и даже страх наконец весь ушел. Три часа до Первой Зари.

Он шагнул от столба, думая только о необходимости спешить: ни в коем случае нельзя опоздать к назначенному Ворнетом времени. Женщину-полицейского он увидел лишь тогда, когда она выскочила из-за куста справа от столба, наставив на него пистолет и выкрикивая в комм свои координаты.

Лал повернулся и побежал.

Глава тридцать первая

Искатель отсутствовал довольно долго.

Свидетель Телио поднялся по ступенькам из Центра, повернул в коридоре налево и зашел в кухню за очередной кружкой холодного чая. Крошечное окно над мойкой светилось сероватой предрассветной ясностью. Искателя не было всю ночь.

Отпивая на ходу чай, Свидетель вернулся в Центр, к ослепительному беспорядку приспособлений Искателя.

«Анджелалти» — так обращалась к нему та женщина. Свидетель попробовал слово на вкус, и ему понравилось, как оно катается у него на языке. Она называла его Анджелалти и умоляла, ради спасения его жизни, остаться в стороне.

Свидетель сел на край стола, переводя взгляд с мерцающего Места, которое занял Каратель, на начало лестницы, по которой должен прийти Искатель — если он придет вообще.

На мольбу женщины Искатель Анджелалти отреагировал как с холодной решительностью, так и с пылающей страстью. Свидетель почувствовал, что ему это нравится, ибо величайшие вожди и величайшие Избранники Карателя всегда имели в себе огонь и лед, рядом друг с другом и в равной степени.

Сверху донесся скрип… шаг. Свидетель сосредоточился на том, чтобы Видеть и Помнить, исключив свое сердце и душу, а также все желания, из участия в событии.

В следующее мгновение Искатель уже был с ним: он небрежно сбежал по лестнице. Волосы у него разлетались, мрачные морщины пролегли по лицу, которое за одну ночь из юного стало старым. Он подбежал к письменному столу у боковой стены, рывком выдвинул ящик и вытащил оттуда эмалевую коробочку. Лихорадочно опрокинув ее, он вывалил оттуда несколько колец, сверкающих камней и других предметов силы. Бесцеремонно покопавшись в ящике, он извлек наконец полоску вышитого полотна и подушечку из белого бархата.

Уже не так поспешно Искатель положил подушечку в тотемную шкатулку, а потом сунул руку в карман и вынул оттуда нечто.

Свидетель подошел ближе, чтобы лучше Видеть и Помнить, и отметил теперь сияние, охватившее Искателя — холод, заползающий в душу и кости, похожий на ощущение обреченности в Испытании, когда душу отделяют от сердца, чтобы прочесть и судить.

Пальцы Искателя выскользнули из тотемной шкатулки, и Свидетель заглянул в нее через его плечо. Плоские зеленые кристаллы злобно горели в своей каменной тюрьме, грязно-коричневой на безупречно-белой, как соль, подушечке, испуская холод, выжимающий слезы из глаз и вызывающий лица умерших близких. Свидетель Телио почувствовал, как сердце его исполнилось благоговейного ужаса, и понял, что стоит на пороге Действий, о подобных которым не было Свидетельств уже дюжину дюжин жизней.

Он почтительно отступил, предоставив Искателю укрыть камень вышитой тканью и бережно закрыть коробочку.

В новом приступе лихорадочной спешки Искатель Анджелалти начал сновать среди своих приспособлений, поворачивая какие-то рукоятки и нажимая кнопки, пробуждая то одно устройство, то другое. Наконец он подошел к стене компьютера, с невероятной бережностью отсоединил паутинку от стержня машины и снова прикрепил ее к своему браслету. С выражением печали в огромных пророческих глазах он осмотрел комнату, а потом снова поднял руку к главной машине, отодвинул какую-то панель и резко перебросил пять тумблеров.

Шагнув назад, он посмотрел на Свидетеля.

— Вы молитесь?

Неуместный вопрос, поскольку должен быть обращен к тайникам сердца. Однако магия, окружавшая Вождя Искателей, была неумолима. Свидетель встретился с его взглядом.

— Я молюсь, Анджелалти. Мужчинам можно.

— Так. — Это был тихий выдох. А потом взгляд пророческих глаз стал острее. — А вы сражаетесь?

Свидетель не стал отводить взгляд.

— Мужчина может сражаться. Свидетель прежде всего стремится Видеть и Помнить.

Отпустив его взгляд, Искатель указал пальцем:

— В том ящике есть нож. Он твой, если пожелаешь.

С этими словами он пошел по комнате плавно и быстро, словно Каратель Шлорбы ничего не весил. Только на секунду задержался Искатель у стола, чтобы взять тотемную шкатулку и опустить ее в карман. А потом он призраком скользнул вверх по лестнице.

Свидетель Телио колебался одно биение сердца, а потом подошел к указанному ему ящику и открыл его. Нож легко скользнул за голенище его сапога, а молитва, которую он пробормотал на пути вверх по лестнице, была молитвой охотников, которую они читают перед самым выходом на добычу.

Глава тридцать вторая

Она ждала их, прямая и высокомерная. Алая рубашка племенем горела в холодной белой комнате, Номер Пятнадцатый скрытно скорчился в кармане.

Она решительно встала между охранниками, и паук пошевелился: его коготки царапнули ей кожу сквозь тонкую подкладку. Они двинулись, и Корбиньи зашагала с ними, надеясь, что незнакомое лицо, которое она теперь носит, остается бесстрастным, как она приказывает. Не из-за Анджелалти ли шевельнулся паук? Не пытается ли Капитан отправить ей еще одно, последнее послание надежды? Или он хочет, чтобы она выполнила какое-то особое, жизненно важное действие, которое теперь уже поздно описывать?

Или, может быть, безумие у него прошло, и Номер Пятнадцатый вызван домой?

От страха у нее пересохло во рту, а обосновавшийся в животе ужас заворчал, потянулся и обнажил клыки. Корбиньи с выдержкой, подобающей Разведчику Планет и Искателю, избранному Экипажем, шла между двумя убийцами, пришедшими сопровождать ее на место казни.

Саксони Белаконто сидела за столом из настоящего дерева, сложив руки на его полированной поверхности. Ее аквамариновые глаза ярко блестели. Корбиньи остановилась между двух охранников и твердо встретила этот лихорадочный взгляд, сумев скрыть потрясение столь вызывающей демонстрацией богатства. Один этот письменный стол стоил не меньше корабля, а ковер, на котором она стояла — почти столько же. Впервые мелькнула мысль: сколько же заплачено за ее новое тело?

Краем глаза Корбиньи заметила какое-то движение. Оттуда же раздался голос:

— Так это и есть та дикарка, о которой я так много слышал?

Он остановился у кресла Белаконто — крепко сложенный планетник с мощными плечами. Темные волосы, темные усы, темные старые глаза на по-юношески гладком лице.

— Это она и есть.

Голос Саксони Белаконто был сдержанным, уважительным. Корбиньи посмотрела на мужчину с новым интересом, увидела его улыбку — и ее чуть не передернуло.

— Как давно? — спросил мужчина, протягивая руку к немногочисленным безделушкам на столе и выбирая среди них нож.

Корбиньи не смогла сдержать тихого возгласа и не напрячь жаждущие действия мышцы. Мужчина снова улыбнулся.

— Семь дней после переноса, — сообщила ему Белаконто все тем же леденяще любезным голосом. — А двигается так, словно рождена в этом теле.

— Да неужели? — Мужчина лениво поигрывал ее ножом: проверил его заточку, взвесил на руке, подбросил вверх и картинно поймал за потертую рукоять. У Корбиньи ладонь чесалась от потребности ощутить прикосновение этой рукояти, но она заставила свое лицо остаться пустым. — Так что, дикарка, хочешь его получить?

— Он мой, — твердо ответила она.

— Но у тебя не хватило сил его сохранить. Верно? Вот почему он здесь: Ворнет его у тебя отнял.

Корбиньи хищно ощерилась и кивком указала на вторую женщину.

— Спроси у Саксони Белаконто, чего это стоило.

Молодое жестокое лицо побледнело. Нож взлетел, перевернулся и лег в ладонь. Ее охранники поспешно отступили назад, а он крикнул:

— Если он тебе так нужен, лови его, сука!

Клинок мелькнул едва различимым пятном. Он должен был ранить ее в плечо, но не убить. Корбиньи шагнула в сторону, повернулась — и с изумлением увидела, как мягкая незнакомая рука вырвала пролетающий нож из воздуха, любовно обхватив пальцами рукоять.

Повернувшись, девушка в чужом теле насмешливо отдала салют, приставив тонкую рукоять к сердцу, а потом убрала нож за пояс и снова опустила руки вниз.

— Благодарю.

Саксони Белаконто засмеялась коротко и резко и подняла руку.

— Ты — моя гостья, пока твой кузен за тобой не пришел, Корбиньи Фазтерот.

— Я это знаю, — ответила она спокойно, хотя сердце колотилось бешено. — И благовоспитанный гость в благовоспитанном доме держит оружие за поясом, если он связан словом.

— Вот именно, — согласилась Белаконто, скашивая насмешливые аквамариновые глаза на мужчину.

Он гневно хмурился, скрестив руки на груди.

— Семь дней после эгопереноса?

— Можете навести справки в Синем Доме. Саксони Белаконто говорила все так же негромко, но уже не так напряженно, как секунду назад. Корбиньи взглянула на нее — и быстро отвела глаза. Желудок у нее свело судорогой: она ясно поняла, что жизнь Саксони Белаконто стала бы неимоверно проще, если бы Корбиньи Фазтерот убила этого человека.

Часы у дальней стены зажужжали, щелкнули и пропели три ноты.

Сзади открылась дверь — и Корбиньи стремительно обернулась. В комнату вошла женщина и нервно поклонилась, глядя тревожно то на Корбиньи, то на охранников у стола. Она кашлянула, приподняла рукава, показав на домашний браслет, потом крепко сцепила руки перед собой.

— К вам Лал сер Эдрет, госпожа Белаконто.

Глава тридцать третья

— Предложи мастеру сер Эдрету отдохнуть в приемной, — спокойно ответила ей Саксони Белаконто. — Я скоро буду готова его принять.

Женщина у двери неуверенно добавила:

— С ним еще один человек, госпожа Белаконто. Система идентификации не дала его имени.

— Тогда предложи подождать обоим! — отрезала хозяйка дома.

Женщина поспешно поклонилась и скрылась за дверью.

— Наши гости будут с минуты на минуту. — Тонким пальцем она показала на охранников: — Принесите стол и приставьте его к письменному столу. Четыре кресла. — Она встала. — Корбиньи Фазтерот!

— Да, Саксони Белаконто?

— Вы встали неудобно. Пойдемте, разместим вас более подобающим образом.

Корбиньи секунду колебалась, уловила блеск черных глаз, которые злобно следили за ней, и обошла вокруг стола, вызывающе расправив плечи.

Они остановились в семи шагах позади стола, где комната расширялась, образуя нечто вроде фойе. В дальней стене оказалась дверь, которой с прежнего места Корбиньи видно не было. Белые стены не были украшены ни картинами, ни гобеленами, на деревянном полу не лежали бесценные ковры.

Саксони Белаконто приостановилась, посмотрела в сторону своего стола и кивнула.

— Ваш кузен будет вас видеть и слышать, но тут вы никому не помешаете. — Глаза, яркие, словно драгоценные камни, чуть прищурились. — Ведите себя разумно, Корбиньи Фазтерот.

— Насколько смогу, — согласилась Корбиньи, и Саксони резко рассмеялась.

— Чими! — позвала она.

— Да, госпожа Белаконто?

— Посторожи госпожу Фазтерот, будь добра. Кармен через минуту тебе поможет. А! Вот и наши гости!

Саксони Белаконто подошла к скрытой двери и приложила ладонь к пластине в ответ на второй звонок.

В комнату тяжело вошла старуха с седыми редеющими волосами, в обвисшей на худых плечах рубашке. За ее спиной шла высокая темноволосая девушка с гладким юным лицом и зорким расчетливыми глазами. На бедре у нее была кобура с серьезного вида пистолетом.

— Здравствуйте, Дженфир Чанг! Спасибо, что откликнулись на приглашение.

Старуха фыркнула и посмотрела Белаконто в лицо:

— Ты знала, что я приду. — Внимательные старые глаза скользнули по фигуре молодой женщины, снова вернулись к безупречно гладкому лицу. — Недурно для женщины, которой скоро девяносто.

Она протопала мимо в сопровождении телохранительницы. Корбиньи каждая из них адресовала всего один взгляд, явно списывая ее со счета. А потом дверной сигнал прозвучал снова.

На этот раз явился низенький худой мужчина неопределенного возраста в старомодном костюме, с добрым лицом и рассеянным взглядом. Он поклонился Саксони Белаконто.

— Приветствую вас, Нар Велдонис, — произнесла она тихо и на удивление уважительно. — Благодарю вас за оказанную моему дому честь.

— Да-да, — рассеянно откликнулся он и махнул рукой в сторону громадного лысого мужчины у себя за спиной. — Вы не будете против присутствия Майкла? Он не помешает.

Он прошел в комнату, не дожидаясь ответа.

Кармен поспешно обогнул стол и занял место справа и чуть позади Корбиньи, прошипев так, чтобы ее услышала только она:

— Только попробуй что-нибудь выкинуть, гадина, и ты — труп. Ясно?

Она сделала вид, что не слышала, и посмотрела на Саксони Белаконто. Та поглядывала на часы, потом переводила беспокойный взгляд в сторону своего стола.

— Где Яннс? — недовольно спросила из-за стола старуха. — Мне осталось мало времени и не хочется транжирить его на ожидание этого пустоголового.

— Он, несомненно, появится немедленно, — спокойно сказала Белаконто.

— Ему добираться ближе всех, а он не в состоянии явиться вовремя… — Старческие глаза остановились на широкоплечем мужчине, привалившемся к краю стола Белаконто. — Ну, Харкорт, а ты какого черта сюда явился? Мне сообщили, что это встреча уровня «Зет»!

— Келдрен обучается, — негромко ответила Белаконто, и старуха зашлась старческим смешком.

— Я бы попросил! — вскипел Келдрен Харкорт, но Нар Велдонис поднял руку:

— Нет, это я бы вас попросил воздержаться. Дверной сигнал прозвучал еще раз.

Крупный мужчина, краснолицый и спортивный. Он пришел один, с наплечной кобурой слева.

— Черт побери, город кишит полисменами, — проворчал он. — В новостях передали, что произошел «всплеск преступности». Любители, дьявол их побери.

Он возмущенно хмыкнул, отмахнулся от приветствий Белаконто, прошагал мимо ее стола и плюхнулся в единственное оставшееся свободным кресло.

— Дженфир, Нар, привет. — Он обжег взглядом Келдрена Харкорта. — Тебя не хватало.

— Спасибо вам всем за то, что вы пришли, — начала Саксони Белаконто, неспешно проходя к своему письменному столу. Она снова сложила руки на полированном дереве. — Через секунду мой человек принесет некий предмет. Прошу вас проявить еще немного терпения.

Корбиньи навострила уши. Что это за человек? Разве не было условленно, что… Она едва сдержала возмущенный возглас. Эта планетная выскочка смеет называть Анджелалти членом своего экипажа? Позор даже слышать такое! Как…

— Потише, сука, — выдохнул у нее за спиной Кармен. — Ты ведь не хочешь пойти в расход прежде, чем твой дружок тебя увидит?

Она выдохнула, заставив свое тело расслабиться. У себя за столом Саксони Белаконто нажала какую-то кнопку и откинулась на спинку кресла.

Секретарше было страшно.

Ему страшно не было. Никто бы не посмел сказать, что ему страшно. Он был спокоен — видите? Руки аккуратно сложены на колене, сердце бьется медленно и ровно, гулко отдаваясь в ушах. Он дышит. Вдох, выдох. Страшиться нечего. И ему не страшно.

У него есть план. Эдрет вдалбливал в него снова и снова: составь план. Повторяй план так часто, чтобы ты знал его так, как знаешь биение своего сердца, четко и неспешно звучащее у тебя в ушах.

Лал повторил свой план. Внести Трезубец и камень в кабинет, где его ждет Саксони Белаконто и, возможно, один или два охранника. Там будет Корбиньи. И наблюдатель. Наблюдатель обязательно будет, но к этому он приготовился. Уже сейчас Номер Двенадцатый уселся над нужными цепями, ожидая импульса, который уничтожит паука и датчик одновременно. Лал помнил, как его огорчало такое применение паука, но его смерть была необходима. В соответствии с планом.

План. Войти в кабинет, положить Трезубец на стол. Ему надо говорить с ней вежливо и мягко. Она должна увидеть, что ему не страшно. Он объяснит, что Свидетель — необходимая принадлежность Трезубца. Достанет коробочку, в которой лежит Сариалдан, и вложит ее ей в руку, объясняя, что этот предмет усиливает мощь Трезубца. И пока она будет скручена ужасом, под прикрытием ее испуга, они с Корбиньи убегут. Прямо к «Дротику» и Линзеру Скотту, и безопасности и благословенному покою.

Секретарша пролила чашку на клавиатуру и поспешно начала ее вытирать. Пальцы, державшие салфетку, тряслись. Ей было страшно.

А вот ему страшно не было.

— Госпожа Белаконто вас примет.

Голос секретарши дрожал от страха.

Лал наклонил голову и неспешно поднялся на ноги. Он крепко сжал невидимый Трезубец руками, которые не дрожали, и лениво направился к двери, перешагнул через порог…

И чуть не вскрикнул от бессилия и смятения. Он остановился прямо у двери, прижимая Трезубец к боку, среди осколков бессмысленных домыслов, в которые превратился его план. Дыхание Свидетеля холодило ему затылок.

Море лиц, россыпи глаз… Он сделал глубокий вдох, отсекая истерику, призывая себе на помощь холодную силу наблюдательности — главное сокровище мастера воровского искусства.

Действительно, лица. Общим числом девять. Среди них он нашел и назвал Саксони Белаконто, Кармена и — да! — Корбиньи, отважно стоящей в своей алой рубашке. Между ними — еще шесть человек, а она стоит между двумя охранниками.

Глаза Саксони Белаконто блестели, словно яркие кинжалы, лицо было на грани гнева. Он поклонился.

— Мастер сер Эдрет! — В голосе появились нотки умиротворения. — Прошу вас пройти сюда. Вы принесли объект, я полагаю?

Люди… Кто эти люди? Лал заставил себя выпрямиться.

— Я не ожидал столь большой аудитории, сударыня. Старуха хрипло засмеялась.

— Хочет, чтобы нас ему представили, а? Нахальный ублюдок. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Дженфир Чанг. — Костлявый палец протянулся в сторону мужчины рядом с ней. — Нар Велдонис. — Еще один жест, в сторону лысеющего мужчины. — Филбар Яннс. — Она ухмыльнулась, показав безупречные зубы. — Доволен?

Лал сделал еще один вдох. Мысли его неслись стремительно. Четыре предводителя Ворнета делили между собой власть на Хенроне. И все четверо собрались в этой комнате. Сейчас. Чтобы увидеть, как Лал сер Эдрет передаст Трезубец Биндальчи — в руки Саксони Белаконто? Ей предстоит стать предводителем предводителей? Или они собрались для того, чтобы никто не получил преимущества перед остальными?

— Благодарю вас, сударыня, — сказал он старухе. — Но, похоже, один человек был при представлении обойден.

Она снова засмеялась — словно металл царапнул по стеклу.

— Не обращай на Харкорта внимания, мальчик. Я бы сказала, что ты с ним в любой момент справишься — если только не будешь иметь глупость повернуться к нему спиной.

— Я… — подал голос коренастый темноглазый мужчина, но лысый его оборвал.

— Поиграешь с курьером потом, — проворчал он. — Я хочу видеть эту штуку. — Он хмыкнул. — Хезерним, да? А нам можно будет просто расслабиться и его принимать. — Он прищелкнул толстыми пальцами. — Ну, жулик, покажи нам свою конфетку.

Оскорбление ранило больно. Лал напрягся, опомнился — и посмотрел на Саксони Белаконто, дожидаясь ее слова.

Она напряженно улыбнулась и поманила его ближе, хотя ее обычно грациозные движения были немного дергаными.

— Продемонстрируйте нам Трезубец, мастер сер Эдрет. На стол, пожалуйста.

Он приблизился, остановился и позволил своей невидимой ноше опуститься вниз, пока она не встала концом на ковер, прислоняясь боком к его бедру.

— Корбиньи!

Она пошевелилась в своей алой рубашке и дернула головой, отправляя косу себе за спину. Косу? Он попытался вспомнить, была ли у нее раньше коса, но тут же заставил себя отвлечься от этой мысли.

— Анджелалти!

Он попытался разглядеть ее пристальнее, но перед глазами колебались полосы тумана. Он испугался, не слепнет ли, но и эту мысль отогнал от себя.

— У тебя все хорошо, Корбиньи?

— Хорошо, Анджелалти.

Ее голос был наполнен бессчетными полутонами дополнительной информации. Он постарался не расшифровывать ничего из этого, а вместо этого перевел взгляд на Саксони Белаконто.

— Я бы предложил, чтобы моя кузина ждала меня за дверью, — сказал он ненавязчиво, стараясь не уронить ее достоинства здесь, в присутствии ее коллег.

Она рассмеялась.

— Полно, мастер сер Эдрет! Неужели вы не хотите, чтобы она видела триумфальное завершение ваших усилий? Она участвовала в этом не меньше, чем вы, я или остальные присутствующие! Она имеет право видеть! — Она чуть повернула голову. — Не так ли, Корбиньи Фазтерот?

— По моему мнению, так.

Саксони Белаконто снова рассмеялась, хотя ее лицо, повернувшееся к Лалу, было бледнее обычного.

— Какие вы осмотрительные, вся ваша семья! — Смех стих. — Трезубец, мастер сер Эдрет. И быстро.

Трезубец. Да, конечно — это было частью плана. Дать ей Трезубец, а потом — Камень Ужаса, и избавиться от этих проклятых богами вещей… Он наклонил голову и занялся своим браслетом, бережно сматывая скользкий шелк с клеммы питания. Он вспомнил, словно эпизод из другой жизни, как когда-то принял Трезубец за творение техники, и чуть было не рассмеялся, хотя за спиной у него стоял безумный инопланетянин, а черные глаза кузины были устремлены на него через море врагов.

Техника! И все это время по нему бежал ток, а он не подал никаких признаков жизни. Возможно, следовало спросить Свидетеля… Шелк наконец был откреплен, и Трезубец стал видим.

— Во что он завернут? — спросила Дженфир Чанг.

— Вор пытается выкинуть какой-то фокус! — рявкнул Харкорт.

Нар Велдонис лениво помахал рукой. Лал посмотрел на Саксони Белаконто.

— Это — электрический провод, — пояснил он, глядя в ее дикие глаза. — Дайте мне несколько секунд его смотать, и тогда вы и… ваши почтенные гости увидите этот предмет полностью.

— Сматывайте! — приказала она, и ее густой голос прозвучал с едва заметной хрипотцой.

У нее за спиной Корбиньи чуть пошевелилась — и снова застыла.

Лал повиновался, терпеливо разматывая нить. Вскоре она уже лежала свернутой у него в руке, а Трезубец был свободен. Лал поднял его и бережно положил на стол, хмурясь из-за жужжания в ушах и тумана перед глазами, которые настойчиво говорили ему, что здесь и сейчас, в этой разбитой и безнадежной древней схеме Трезубца появляется… свечение.

— Вот это и есть хезернимовый колодец?

Лысый мужчина откинулся в кресле, выражая полное недоверие. Дженфир Чанг засмеялась.

— Вы, молодежь, вечно судите о способностях по красоте! — заявила она. — Когда-нибудь это вас до беды доведет. — Она наклонила голову и стала похожа на злобную желтоглазую древнюю птицу. — А вот я считаю, что он выглядит так, как должен.

Лал пошевелился, отвел взгляд от неровного света Трезубца и устремил глаза на Саксони Белаконто.

— Есть нечто еще, — сказал он голосом, который ему самому показался безнадежно фальшивым.

Она нахмурилась. В аквамариновых глазах блеснули белки.

— Еще? Вы перестарались, мастер сер Эдрет. Я заказывала только Трезубец. — Ее взгляд на секунду метнулся ему за спину, и Лал почувствовал, как напрягся стоявший там Свидетель. — И оператора, конечно.

— Есть еще… компонент, — не сдавался Лал. — Связь… обнаруженная случайно. — Он прижал руку к карману, позаботившись о том, чтобы в этом жесте не ощущалось угрозы. — С вашего позволения, сударыня…

— С моего позволения, вот как? — Она перевела взгляд и остановила его на мужчине с бычьей шеей. — Келдрен, мастер сер Эдрет принес в кармане нечто, что желает отдать мне. Окажите мне услугу и принесите это сюда.

Мужчина усмехнулся — и Лал изумился, что он посмел это сделать. Он слез с края стола и зашагал к Лалу, угрожающе покачиваясь.

Подошел, протянул мозолистую ладонь с толстыми и сильными пальцами.

— Ладно, вор, давай сюда эту штуку.

Лал посмотрел в холодное лицо, заглянул глубоко в глаза, увидел злобу, жестокость, бешеное себялюбие. Ощутил чужую тревогу, словно кислую соль, почуял медную вонь отчаяния и улыбнулся.

Он подчеркнуто медленно опустил руку в карман, следя, чтобы ни одно его движение нельзя было истолковать как угрозу. Медленно нашарил ювелирную коробочку на дне кармана и благоговейно извлек наружу. Бережно открыл замочек и отодвинул вышитую ткань.

Пальцами, не выдававшими ничего, кроме того, что они принадлежат умелому вору, он взял Камень Ужаса и очень осторожно положил на ладонь Келдрена Харкорта.

Он завопил, этот Харкорт, и судорожно сжал пальцы в кулак. Он развернулся к общему столу, закричал еще раз — пронзительно и отчаянно — и бросился прямо на Нара Велдониса.

И в это мгновение Трезубец Биндальчи взорвался светом.

Глава тридцать четвертая

Харкорт взял то, что ему дал Анджелалти, заорал, словно от смертной муки, и неловко бросился к Нару Велдонису.

Но еще на полпути его встретила пуля из пистолета телохранителя. На рубашке Харкорта расцвел кровавый цветок, но инерция ужаса помогла ему сделать еще два шага. Только тогда смерть поцеловала его душу — и он упал, выронив на ковер камень.

Охранник Чими с криком прыгнул к своей хозяйке, Кармен за ним. Сама Саксони Белаконто стояла, приказывая Велдонису унять своего человека. Телохранительница Дженфир Чанг стояла с пистолетом в руках, и на посеревшем от ужаса лице тускло горели бешеной тревогой глаза.

Стоявший перед столом Анджелалти пошатнулся и прикрыл глаза ладонью, словно заслоняя их от света. Незнакомец позади него выставил руку, поддержал, не давая упасть. И неотрывно глядел на предмет в центре стола, о котором все прочие забыли.

Охранники выхватили оружие, и все их внимание было сосредоточено на центре комнаты. В отравленной всеподавляющим страхом их памяти Корбиньи Фазтерот стала дымом и пеплом. Филбар Яннс вдруг подпрыгнул, поворачивая пистолет…

Корбиньи скользнула на три шага вправо, увидела, как Анджелалти пошатнулся снова — и услышала, как его сопровождающий выкрикнул что-то непонятное и торжествующее.

Вспыхнули и замигали лампы, опознавательный браслет упал с руки Корбиньи, и внезапно распахнулась дверь в приемную. Кто-то пронзительно вскрикнул. Анджелалти рванулся вперед — и как раз в эту секунду Филбар Яннс выстрелил.

Анджелалти упал. Свет вспыхнул еще раз — а потом погас окончательно.

Корбиньи чуть было не закричала, но то ли выучка, то ли гордость помогли сдержаться. Страх подбивал бежать очертя голову. Она налетела на кого-то, что-то заревела и рванулась вперед, туда, где недавно был Анджелалти, отказываясь думать, что может в темноте пробежать мимо — или что он убит.

Ослепшие планетники продолжали кричать. Голос Белаконто, звучащий на грани истерики, требовал включить свет.

И какой-то свет чудом появился, сероватый и слабый. Корбиньи успела увидеть тело Дженфир Чанг, уже когда падала, споткнувшись об него. Колени больно ударились о пол.

— Анджелалти! — крикнула она и тут увидела его: золотые волосы блестели в слабом свете, на белом рукаве расплывалось зловещее пятно темноты.

Она подползла к нему, прикоснулась к щеке, дернула за роскошные волосы, по-планетному длинные.

— Анджелалти! Он открыл глаза.

От облегчения ее и без того слабое зрение затуманилось. Она провела рукой по глазам и потянула за его здоровую руку.

— Кузен, надо уходить. Быстрее!

Он облизнул губы и перевернулся, встав на колени.

— Трезубец.

— Что? — Она всмотрелась в его лицо и крепче схватила за руку. — Анджелалти, оставь его! Пусть Саксони Белаконто им утешается! Пойдем…

— Трезубец, — повторил он, и она с замирающим сердцем услышала в его голосе повелительные интонации.

Она выпустила его руку.

— Жди здесь, — велела она. — Я его принесу.

Это оказалось нелегко, хотя и не слишком опасно. Оставшиеся планетники распределились по комнате, пригнувшись за укрытиями, откуда время от времени неслись выстрелы. Корбиньи схватила Трезубец со стола и поползла обратно, найдя Анджелалти не совсем там, где его оставила.

Он стоял на коленях, и его рука тянулась к чему-то, лежащему на полу.

— Анджелалти, он у меня! — прошипела она. — Теперь ты идешь?

— Да.

Его ладонь быстро опустилась, поймала что-то — и переправила в карман. После этого он поднялся на ноги, не беспокоясь о шальных пулях, и побежал к двери.

Корбиньи, ругаясь про себя, побежала за ним.

Пустые коридоры были освещены аварийными лампами, а заданная Анджелалти скорость заставила ее жалкое тело напрячься до предела — а потом и сверх него. Ее мир сократился до этих проблем: продолжать движение, не терять его из виду, держать проклятый Трезубец и не падать — ни в коем случае.

Дверь на улицу была распахнута, впуская в прихожую серый свет Первой Зари. Анджелалти вышел на улицу и помахал рукой, подзывая такси.

Машина подъехала, открыла дверь, и только тут Корбиньи заметила у себя за плечом того незнакомца, что пришел с Анджелалти.

— Оставь нас! — зарычала она на него. — Прими свою свободу как дар и беги!

Он ничего не сказал ей в ответ. Взгляд и лицо были так невыразительны, что она на секунду приняла его за слепца. Но потом рыжеватые ресницы дрогнули и быстро моргнули, а лицо немного переменилось.

— Я — Свидетель Телио, — сказал он голосом таким же невыразительным, как и взгляд, — и я путешествую по прихоти Карателя.

— Он идет с нами, — пропыхтел Анджелалти, почти падая в открытую машину. — Корбиньи…

— Я здесь.

Не приходилось гадать, в чем состоит ее долг, когда Капитан ранен и готов потерять сознание в пределах видимости вражеской крепости. Она села рядом с ним, неловко затолкнув проклятый Трезубец по диагонали и едва оставив место Свидетелю, чтобы тот пристроил свои широкие плечи.

Дверь машины опустилась, автопилот вопросительно чирикнул, а потом скрипуче произнес:

— Месть назначения, сударь или сударыня. Устройство ждет команды.

— Анджелалти, куда ты нас везешь?

Но он потерял сознание, и в освещении салона стало видно, что рукав у его покраснел до самой кисти.

— В космопорт, — приказала она роботу, сурово подавив желание тела расплакаться. — Площадка постоянной готовности номер шестнадцать. Как можно скорее, пожалуйста.

— Данное устройство запрограммировано на соблюдение всех местных ограничений. Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. — Зажужжало воспроизводящее устройство, а затем последовало сообщение: — Космопорт введен как место назначения. Конкретный адрес — площадка постоянной готовности номер шестнадцать. Прошу подтвердить.

— Подтверждаю, — отрезала Корбиньи, и тело чуть было не настояло на глупых слезах, когда машина плавно тронулась и влилась в спокойный поток утреннего транспорта.

Не давая телу плакать, она взялась за промокший рукав, намереваясь проверить, насколько опасна рана, потому что кровотечение явно усиливалось.

Анджелалти пошевелился, наполовину очнувшись от обморока.

— Оставь, — пробормотал он.

— Она кровоточит, кузен. Я хочу перевязать ее — хотя бы временно…

— У Линзера будет аптечка, — с трудом выговорил он, потом сел прямее и приоткрыл глаза, хотя она усомнилась, что он кого-нибудь видит. — Космопорт, — объявил он с мучительной четкостью.

— Мы уже туда едем.

Тут беспокойство оставило его — но силы тоже. Он едва сумел прохрипеть: «Хорошо», тут же снова обмяк и потерял сознание окончательно.

Корбиньи изменила положение, оцарапав тыльную сторону кисти о какой-то кусок мусора, прилипший к рукояти Трезубца, проглотила готовое сорваться ругательство и ткнула пальцем в Свидетеля:

— Ты! Ты — хранитель этой штуки?

Наступило короткое молчание, словно ее слова должны были преодолеть некое расстояние, чтобы попасть туда, где он находился.

— Я — Свидетель Телио, — ответил он наконец все тем же бесцветным голосом.

— Это ты уже сказал. Я спросила, значит ли это, что ты — хранитель этого предмета?

На этот раз ответ пришел быстрее, словно она отчасти завладела его вниманием.

— Каратель Шлорбы лучше всего хранит себя сам. Корбиньи с трудом сдержала раздражение.

— Тогда кому он принадлежит?

— Самому себе, — ответил Хранитель. Он помолчал, а потом дал более пространный ответ, потому что это были достойные вопросы и принадлежали к числу тех, которые задавали себе сами Телио. — Некоторые говорят также, что он принадлежит событиям, или Сестре, или даже Вождю, которому в этот момент благоволит. Другие говорят, что Каратель поистине свят, потому что он способен изменить событие, в котором оказалось все существующее.

Кузина Анджелалти на секунду оторвала взгляд от Трезубца и устремила на Свидетеля быстрые, яростные глаза. Свидетель отметил, что его сердце ее одобряет как настоящего воина, который выполняет приказ вождя, не разделяя его желаний. О таких вещах писалось и несколько примеров тому были в Памяти, но чтобы такое обнаружилось здесь, где он так недавно отчаивался из-за толстяка, возвещало о возможностях огромных перемен в том, что есть.

— А почему… — начала Корбиньи, но тут такси дернулось — настолько резко, что Анджелалти бросило на нее, а Свидетеля — на дверь — и остановилось.

Она выглянула в окно и увидела узкую улочку с обшарпанными домами, некоторые с разбитыми окнами, закрытые выщербленными дверями.

— Это не космопорт! — крикнула Корбиньи. — Такси! Продолжай движение к точке с указанными координатами!

— Данному устройству запрещено продолжать путь, — объявил механический голос. — Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. Данное устройство…

— Полицейские! — Она повернулась, схватила кузена за здоровую руку и встряхнула. — Анджелалти, очнись! Машину остановили, приближается полиция!

Он не отозвался. Она охнула, поворачиваясь в тесном салоне такси и не замечая, насколько этот возглас был похож на рыдание.

Систему управления робота легко было опознать по свинцовому кожуху. Корбиньи с кряхтением перегнулась через низкий барьер, на ощупь нашла изолированные провода, осторожно проследила их до главного пульта, заставляя тупые планетные руки ощутить все оттенки формы, размеров и непрерывности — и разрыв в непрерывности.

— Да! — выдохнула она.

Она повернула нож, терпеливо ввела лезвие туда, где от него будет больше пользы, и, держа одной рукой рукоятку, другой направляя острие, налегла всем весом.

Глупый провод растянулся, сопротивляясь, — и лопнул так внезапно, что ее отбросило назад. Провод заискрил, пульт зажегся — и все двери распахнулись.

— Выходим! — крикнула она Свидетелю, сунув в его изумленные руки Трезубец, а потом повернулась, подхватила Анджелалти и вытащила его из машины.

Вытащить его ей удалось, но его вес оказался ей не по силам — ей, которая когда-то была способна поднять вес вдвое больше своего и удерживать его до счета «пять». Она упала на грязный тротуар, придавленная его телом. Сирены звучали катастрофически близко.

Из ниоткуда появились руки — широкие, твердые и умелые. Они подхватили Анджелалти как младенца. Корбиньи поспешно поднялась на ноги, а Свидетель уже совершенно непринужденно укладывал Анджелалти себе на плечо. Подняв на нее глаза, он подбородком указал на предмет, прислоненный к боку машины.

— Тому, кто определен для Свидетельствования, запрещено прикасаться к Карателю.

— Да, прошу прощения.

Желание бросить эту штуку было почти непобедимым, но потом к ней вернулся разум. Как доставить Анджелалти в безопасное место, если тот, кто способен его нести, останется следить за Трезубцем?

Она схватила ненавистный предмет, прислушалась — сирены приближались с севера — и побежала на юг. Свидетель за ней.

Главную улицу пересекал вонючий переулок — и она свернула в него, хоть он и шел параллельно дороге к порту. Тут можно, мелькнула шальная мысль, и обороноспособную позицию занять, если до этого дойдет.

— Ага, как же! — воскликнула она, ужасаясь истерическим нотам в своем голосе. — Имея на вооружении один короткий нож и полусгнившее старье!

— У меня есть нож, о, воин, — произнес Свидетель рядом с ней, — и некоторое знание искусства.

Она повернулась и посмотрела на него:

— Вот как? А определенному для Свидетельствования дозволено сражаться?

— Мужчине можно сражаться, — торжественно заявил он, а потом его серьезное лицо внезапно осветилось улыбкой. — Но мертвецу не дозволено Свидетельствовать.

Она рассмеялась, все еще ощущая близость истерики и чувствуя, как сердце у нее ударяется о ребра.

— Слова, достойные Члена Экипажа! С такой волей к победе мы еще доберемся до космопорта. Ну-ка…

Сирена взвыла огорчительно близко. В дальнем конце переулка затормозил полицейский автомобиль.

Корбиньи выругалась и рванулась вперед к другому выходу из переулка — может быть, представится еще один шанс прорваться в порт, к «Гиацинту». Позади слышались шаги Свидетеля, двигавшегося не так быстро, как мог бы — он берег Анджелалти, который без сознания висел на широком плече.

И снова у выхода из переулка возникла машина, уничтожив все надежды вырваться на улицу. Корбиньи резко остановилась, и из ее рта вырвался бессловесный вопль. Позиция, черт побери. Обороноспособная, как же… — Морела, скорее! Сюда Морела!

Она повернулась, увидела лихорадочно блестящие глаза и худую руку, распахнувшую калитку в обшарпанном

заборе — и нырнула туда вместе со Свидетелем.

Глава тридцать пятая

За калиткой оказался сад. Корбиньи успела смутно увидеть яркие цветы на сочной зелени, а потом чья-то исхудавшая рука поймала ее за рукав и потащила через какую-то арку в полумрак.

— Закрой дверь! — прозвучал приказ.

Корбиньи услышала скрежет засова и увидела Свидетеля у самой двери. Анджелалти свисал с его плеча, словно мертвец.

— Милость корабля! — Корбиньи стремительно обернулась. — Благословение… — она секунду колебалась, оценивая нюансы этого лица, полускрытые темными волосами, худобой и какой-то лихорадочной, жаркой энергией, — …сударыня! Мой кузен ранен и нуждается в помощи…

Темные глаза раскрылись шире, их взгляд перенесся на здорового мужчину с раненым на плече.

— Сюда.

Корбиньи снова потянули за рукав, и она повиновалась этой команде, жестом позвав Свидетеля за собой.

Похожий на туннель коридор вывел в светлое просторное помещение. Корбиньи подняла взгляд на стеклянный потолок, посмотрела на стену, целиком стеклянную, увидела мольберт, поставленный под нужным углом к свету, и несколько ширм, отделявших от мастерской нечто вроде алькова или даже комнаты.

— За красной ширмой диван, а в шкафчике рядом — антисептик и бинт, — сказала незнакомка. — Я затемню окна и отключу звонок…

Она поспешно ушла, а Корбиньи со Свидетелем направились к красной ширме.

Анджелалти застонал, когда его уложили на диван, но не издал ни звука, когда Корбиньи разрезала рукав и открыла рану.

Свидетель принес из аптечки лекарства и корпию, а незнакомка вернулась с тазиком воды. Она поставила его рядом с Корбиньи, присевшей у дивана, и отступила назад.

— Полисмены обходят переулок и звонят во все звонки, — объявила она тем же жестким, напряженным голосом. — Я отключила свой и закрыла все ставни. Это означает, что дом пуст, и они это знают.

Корбиньи бросила быстрый взгляд на раскрасневшееся лицо.

— А если они все равно войдут, хоть вас и нет дома? На секунду сверкнули зубы:

— Одно из немногих преимуществ родства с советом директоров. Полиция ко мне не сунется, можешь не беспокоиться.

Промыв рану, Корбиньи щедро намазала ее мазью с антибиотиком и плотно перебинтовала. Решив, что этого пока хватит, она остро, мучительно захотела оказаться на «Гиацинте» с его медустановкой.

Осторожно встав на ноги, она наклонилась поудобнее устроить Анджелалти на подушках. Свидетель протянул руки, чтобы ей помочь, и она предоставила эту работу ему, а сама стащила со спинки дивана покрывало и развернула.

Она наклонилась укрыть Капитана, и тут ее взгляд привлек предмет, блеснувший между его бедром и потертой тканью кушетки.

— Эй, а это что?

Она вытянула руку — но крупная кисть Свидетеля сомкнулась у нее на запястье.

— Это — камень, который свел с ума Харкорта, — сказал он. — Камень, который Анджелалти предназначил предводительнице бандитов. — Он отпустил ее руку и пощупал карманы лежащего без сознания мужчины. — Тотемная шкатулка исчезла.

Он выпрямился.

— Анджелалти позаботился о том, чтобы с должным уважением поместить этот камень в подходящую оболочку, что является самым мудрым обращением с магическими вещами. Возможно, ему можно дать место жизни, но я не считаю благоразумным оставлять его на свободе, где он смог бы свободно принимать участие в событиях.

— Поместить в оболочку?

Корбиньи нахмурилась, слишком ясно вспомнив вопль Харкорта и его неожиданное безумие. Она засунула пальцы за пояс брюк, не испытывая желания прикасаться к этому предмету.

Неожиданно хозяйка дома подошла к ним, наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть камень, а потом пожала костлявыми плечами.

— Минутку, — отрывисто бросила она и деловито удалилась.

Она вернулась даже раньше чем через минуту, как показалось Корбиньи, держа небольшой металлический сосуд с пробкой, привязанной медным шнурком, и деревянные щипцы. Быстро наклонившись, она подхватила камень щипцами и положила в сосуд. Плотно забив пробку ударом ладони, она вручила запечатанный сосуд Корбиньи.

— Вот. Так он озорничать не будет. — Новая демонстрация зубов, которая, видимо, была ее лучшей улыбкой. — Торговец, который мне это продал, клялся, что это настоящая бутылка для джинна. Если у нее хватит прочности, чтобы вместить джинна, то для уродливого осколка ее должно хватить тем более.

Корбиньи моргнула.

— Примите мою благодарность за всю вашу доброту. Лицо потемнело, словно эти слова доставили боль, а не успокоили, а слишком яркие глаза опустились.

— Ты ведь знаешь, что я готова для тебя на все, Морела. — Сверкающие глаза снова устремились на нее, обжигая Корбиньи страстью. — На все что угодно.

Корбиньи секунду колебалась, а потом глубоко вздохнула и посмотрела прямо в эти глаза.

— Вы считаете, что знакомы со мной.

— Считаю? — В голосе звучало изумление. — Как будто тебя можно с кем-то спутать!

— И тем не менее, — продолжала Корбиньи с несвойственным члену Экипажа состраданием в голосе, — вы все-таки меня спутали. Если не тело, то личность, которая теперь в нем обитает.

В глазах костлявой женщины появилась боль, а на лице отразилось недоумение.

— Возможно, вы слышали, — тихо сказала Корбиньи, — о месте, называемом Синим Домом?

Боль победила недоумение, а спустя мгновение взорвалась яростью.

— Он посмел?! Наказать ее за какую-то выдуманную им обиду, клянусь! Чтобы приструнить ее — как будто это возможно! Заставить ее… Это невыносимо, отвратительно! Это у него не пройдет… — Ее взгляд стал жестким, расчетливым. Она снова посмотрела на Корбиньи. — Когда у вас срок?

— Прошу прощения?

— Ваш срок! На какое время вы купили ее тело? На месяц? Два? Шесть?

У Корбиньи голова пошла кругом. Неужели планетница сошла с ума от горя? Или же…

— Вы снова неправильно поняли дело, — сказала она, и на этот раз в ее звучном непривычном ей голосе появились ледяные интонации, с какими Экипаж обычно разговаривал с планетниками. — Я — Корбиньи Фазтерот, которая должна была бы умереть, но кто-то купил недавно умершее тело и распорядился поместить меня в него, чтобы я стала такой, как вы видите…

— НЕТ! Не верю! Морела — мертва? Даже он не посмел бы…

Она запихнула себе в рот кулак, обвела диким взглядом Корбиньи, Свидетеля и Анджелалти, продолжавшего лежать без сознания, повернулась и почти выбежала из алькова.

Корбиньи почувствовала, что рванулась следом, поспешно обуздала свою реакцию и прикрыла глаза, заставляя себя глубоко дышать: прием Иилвинка, предназначенный для восстановления спокойствия, ритма и внутреннего равновесия.

— Умершая и возрожденная! — донеслось сзади тихое пение. — Она, небывшая, стала Той, Кто Есть. Воин Смерти вступает в событие и приносит клятву служить Избраннику Карателя.

Она обернулась и пристально посмотрела на Свидетеля, застывшего с раскинутыми руками и блаженным выражением глаз.

— Благословенна будь! — провозгласил он. — Каратель Шлорбы просыпается! Звезды, деревья и горы полны ожидания!

— Да Корабля ради, мужик, приди в себя! — Она бросила взгляд на Анджелалти, все еще лежавшего в глубоком обмороке. — Единственное, чего можно нам ожидать, так это что девица напустит на нас полицию или Ворнета. Или обоих сразу, и ничем нам твой Каратель тогда не поможет!

— Каратель потрясает событие — и событие вынуждено откликаться, — заявил Свидетель с остекленевшим взором, словно отведал хорошую порцию самой крепкой настойки Главного Инженера. — И что может устоять против Карателя, Избранника и Воина Смерти?

— Действительно, что? — отозвалась Корбиньи с преувеличенной беззаботностью. — Если не считать Ворнета, полицию или смерть Анджелалти от раны.

Свидетель улыбнулся какому-то своему видению и медленно опустил руки.

— Анджелалти не умрет, — объявил он.

— Как ты меня успокоил! — сказала ему Корбиньи, но, похоже, он на сарказм не реагировал.

Свидетель облюбовал себе угол алькова и уселся на ковер, скрестив ноги и устремив мечтательный взгляд на Трезубец, лежащий там, где она его оставила — у сундучка-аптечки.

— Я пойду найду хозяйку дома и буду умолять ее не делать поспешных шагов, — сказала Корбиньи, не особо надеясь на то, что он ее слышит. — Сделай мне одолжение: присмотри за моим кузеном и позови меня, если он придет в себя.

Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял на нее глаза — ясные и совершенно разумные.

— Да, воин, — ответил он. — Я это сделаю.

— Уж постарайся! — отрезала она, теряя последнее терпение из-за его странностей и отправляясь на поиски владелицы дома.

Глава тридцать шестая

Но хозяйку дома оказалось не так-то легко найти.

Корбиньи заглянула за остальные три ширмы — и не обнаружила этой женщины ни там, ни в открытом пространстве мастерской. Недоумевая, она остановилась в центре помещения и начала медленно поворачиваться на носках.

Дверь была сделана заподлицо с западной стеной и покрашена в один с ней цвет. Ее выдавал только блеск пластины замка.

— Так.

Корбиньи бесшумно прошла по гладкому каменному полу, встала чуть сбоку от двери: если там притаилось несчастье, так пусть не попадет в нее с первого выстрела, — и приложила ладонь к пластине.

Дверь бесшумно отворилась на гравипетлях. Если за ней и притаилось несчастье, то притаилось оно как следует.

С неудовольствием доверив столь важный шаг плохо обученному и неловкому планетному телу, Корбиньи вошла в комнату, готовая мгновенно действовать, если несчастье все же решит себя проявить.

Комната оказалась очень маленькой. Прожекторы высачивали картины, висящие на четырех белых стенах. Плитки пола покрывал серебристо-синий ковер.

А в середине ковра сидела владелица дома. На ее щеках блестели соленые дорожки, глаза горели каким-то запредельным безумием.

Корбиньи переместила вес тела с крайней осторожностью, садясь на ковер и демонстративно опустив руки с расслабленными кистями.

Женщина на ковре рассмеялась.

— Да, — сказала она, — ты совершенно на нее не похожа. Когда она двигалась, у нее каждый шаг был переживанием, стихом… А у тебя — будто у каждого шага — цель…

Она передернулась и закрыла лицо руками. Корбиньи посмотрела на нее:

— А как может быть иначе, если ты — Разведчик Планет, и неосторожный шаг может навлечь беду на Корабль?

Женщина только передернулась еще раз и повела рукой вокруг себя — возможно, указывая на картины. Лицо она все так же закрывала ладонями.

Корбиньи посмотрела на картину, оказавшуюся прямо перед ней, и, завороженная, встала. И незаметно для себя подошла на три шага.

С портрета безмятежно смотрела на нее женщина: огромные черные глаза глядели и отстраненно, и нежно. Художник изобразил ее в чувственном па какого-то танца, и грудь поднимала тончайшую ткань, едва ее прикрывавшую, а длинные, сияющие желтые волосы струились по спине.

На картине справа она сидела, облаченная в дорогую парчу, протянув руку и обратив спокойное лицо к детям, собравшимся у ее ног. На следующей картине она была изображена обнаженной — и при этом целомудренной, словно кожа была единственным необходимым ей одеянием. Еще на одной она снова танцевала — полностью одетая, но распущенная, как девчонка из припортового бара.

— Она была танцовщицей в театре Джайтлина — рассказчицей. Певицей. — Голос худой женщины дрогнул — сорвался. — Все ее обожали. Она могла бы получить покровительство любого из дюжины самых высокопоставленных… Она могла бы… Но был Каффир, и она упорно отказывалась открыть мне, чем он ее держит. Он мучил ее, заставлял унижаться, обворовывал — а она никогда…

Она вдруг вскочила, неловко приземлилась на ноги и широко раскинула руки, словно обнимая всех нарисованных женщин сразу.

— Вот почему я не могу поверить в ее смерть! — вскрикнула она и, не дожидаясь ответа, повернулась лицом к Корбиньи.

— Скажите мне! — потребовала она. — Он ее убил? Я ему отомщу. Я поступлю с ним так, как он поступил с нею…

— Простите меня, если я скажу, что это представляется маловероятным, — проговорила Корбиньи.

Она не хотела быть жестокой, но слишком ясно видела неуклюжие, ведомые страстью движения этой женщины. Та отшатнулась.

— Вы сомневаетесь в моей любви? — спросила она желчно.

— Отнюдь, — возразила Корбиньи. — Но любовь мало что определяет, когда возлюбленная мертва. И хотя вы имеете право на мщение, если найдете того, кто лишил вас вашей подруги, таковое мщение эффективнее всего осуществлять в более спокойном расположении духа, без нетерпения, ненависти — или страха.

Взгляд, скользнувший по лицу Корбиньи, почти обжигал.

— Что-то вы очень в себе уверены!

— У меня есть некоторый опыт мщения — и связанных с ним вопросов. Разведчик Планет должен уметь защищаться и нападать, а также оценивать полезность обоих этих действий, иначе невозможно вести дела Корабля среди планетников. — Она наклонила голову, не пытаясь удерживать взгляд собеседницы. — Как вас зовут?

На лице отразилось изумление, за которым последовал ироничный поклон.

— Тео.

Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но ее прервал громкий стук в дверь.

Корбиньи обернулась, переводя тело в боевую стойку. Она приблизилась к двери на два шага, когда Тео крикнула: «Подождите!» — и рванулась вперед, хватая ее за рукав.

Хорошо, что это тело не было ее собственным. Благодаря этому пощечина, полученная планетницей, заставила ее упасть на одно колено, прижимая ладонь к щеке, но при этом, как ни удивительно, вторая рука продолжала держать Корбиньи за рукав, а неповрежденный глаз сверкал все так же смело.

— Подождите! — повторила она не так громко, но потому даже более настоятельно.

Стук резко оборвался и стали слышны голоса — невнятные, но явно ведущие спор. Они обменивались громкими фразами почти минуту, а потом к ним присоединился третий, и вскоре после этого раздался звук удаляющихся шагов.

— Наверное, в патруле новый полицейский, который еще не выучил знаки, — сказала Тео. — Иногда такое случается, но старшие быстро объясняют ему, что к чему. — Она потрогала щеку, болезненно морщась. — Совсем не обязательно было бить так сильно!

— Но я ударила очень слабо, — ответила Корбиньи со спокойствием, которого отнюдь не испытывала. — Вам была бы очень полезна привычка не хватать меня руками, сударыня.

Незаплывший глаз расширился, губы приоткрылись — и что-то новое нарисовалось на горестном выражении ее лица. Возможно, она хотела что-то сказать, но тут на порог упала тень — и Свидетель осторожно заглянул в комнату.

— Я нашел тебя, Воин, — проговорил он своим бесцветным ровным голосом. — Анджелалти Искатель очнулся.

Он закрыл глаза, снова открыл и вышел.

— Слава Кораблю! — выдохнула Корбиньи.

Она внезапно вспомнила о находившейся рядом женщине и повернулась, чтобы помочь ей подняться.

Помощь Тео отвергла, вскочив на ноги со всей своей лихорадочной неуклюжестью.

— Идите к своему кузену, — проговорила она довольно неприветливо. — Мне надо работать.

Что-то в этих словах заставило Корбиньи приостановиться, но внимательный взгляд, брошенный на лицо собеседницы, не обнаружил ничего, кроме неловкости и все той же едва сдерживаемой страсти.

— Я благодарю вас, — тихо сказала она.

Сделав изящный поклон, подобающий гостье, она ушла из комнаты и направилась через мастерскую туда, где лежал Анджелалти.

Глава тридцать седьмая

Был запах абрикосов — и была боль, обжигающая всю руку до самых кончиков пальцев.

Еще был звук — громкие стуки, от которых он проснулся, поскрипывания и шорохи вблизи, исходящие, очевидно, от приглашенной к нему сиделки. Через секунду — или две — он откроет глаза и покажет, что пришел в себя.

«Ужасно глупо сделал, — подумал он неотчетливо. — Эдрет сломает тебе и вторую руку, причем вполне заслуженно».

Шорох приблизился, вырвав его из воспоминаний. Сладкий запах усилился, и он сразу же вспомнил, что за это приключение Эдрет его вообще не ругал.

Лал открыл глаза — и с новым недоумением уставился на прелестное лицо, оказавшееся неожиданно близко от его собственного.

Агатовые глаза затуманились, а лицо немного отодвинулось, словно она села на пятки.

— Анджелалти? — Голос звучал трелью, разжигая пламя, которое Эдрет так тщательно тушил. — Это Корбиньи, кузен. Свидетель сказал, что ты очнулся.

— Корбиньи…

Голос у него сорвался, и он с мукой провел сухим языком по горячечным губам.

— Ну вот, ты действительно приходишь в себя! Минутку… — Она вытянула руку в алой ткани и поднесла ему сладко дымящуюся пиалу с чаем. — Выпей… Вот так. Ты уже хорошо соображаешь? Потому что скажу тебе прямо, кузен, — мы попали в чертовский переплет!

— Правда?

Он заворочался, и она отставила пиалу, чтобы помочь ему сесть. Не без труда они вдвоем посадили его на кушетке прямо, спустив ноги на пол. Он на секунду прикрыл глаза и вспомнил несколько самых крепких ругательств: в руке вспыхнула боль, голова пошла кругом.

Открыв глаза, он обнаружил, что Свидетель сидит на ковре, скрестив ноги, и наклонил голову в уважительном приветствии.

— Как поживает Трезубец?

— Очень хорошо, Анджелалти. Событие сотрясается, и Свидетельство балансирует на грани изумления.

Корбиньи рассмеялась.

— Так он понимает наслаждение, — сказала она. Свидетель переместил свой взгляд на нее.

— То, что существует, может быть единственно существующим, о Воин. Изменение события — дело святое.

Она передернула плечами и снова посмотрела на своего кузена.

— Он еще безумнее прочих планетников, кузен, но, похоже, к нам он настроен дружески.

— Хочу надеяться. — К нему почти вернулась память, и он осмотрелся, обращая внимание на кушетку, сундучок, красную ширму и каменный пол. — Где мы? Я думал, космопорт, «Дротик»…

— Мы направлялись в космопорт, когда полиция отменила инструкцию такси. Пришлось бросить эту проклятую машину и бежать, а ты истекал кровь и валялся трупом! Свидетель нес тебя, а я взяла Трезубец. Но мы все равно попались бы, кузен, если бы нас не спасла женщина, которая была… другом той, что носила это тело до меня. Лал нахмурился и пристально посмотрел на нее:

— Кто она?

— Кто? — Корбиньи моргнула. — Ну, она называет себя Тео, кузен. И в этом доме есть комната, где висят только портреты… Ее звали Морела, она была танцовщицей и рассказчицей в театре Джайтлина и имела любовника по имени Каффир, которого Тео подозревает в ее убийстве.

Он покачал головой:

— В Синем Доме она числилась как самоубийца.

— Это, несомненно, успокоит сердце Тео, — язвительно отозвалась Корбиньи.

Он нахмурил брови и пожал плечом в знак безразличия.

— Так это или нет — нас не касается. Наша задача состоит в том, чтобы добраться сначала до космопорта, а затем — до «Дротика». После того как Линзер нас отсюда вытащит…

— Зачем полагаться на торговый корабль и чужого пилота, когда «Гиацинт» готов тебя принять — и пилот из Членов Экипажа готов его вести? — Она помедлила, едва смея допустить почти богохульную мысль, и осторожно посмотрела на него: — Ты умеешь вести корабль, кузен?

В глубине темно-голубых глаз вспыхнул смех.

— Кажется, ты считала меня Капитаном? — Он чуть подвинулся — возможно, чтобы удобнее положить руку — и веселье ушло. — Я могу вести корабль, не бойся. А что до причин, по которым я намерен добраться до «Дротика», то мне принадлежит половина корабля, а Линзер — мой компаньон. Мой… сокапитан. Мой друг.

Он еще раз пошевелился и вздохнул.

— Ты, конечно, можешь действовать, как пожелаешь. Между нами долгов не осталось. Бери «Гиацинт» и возвращайся на свой Корабль. Передай им, что Завтрашняя Запись солгала и что героя-капитана не существует.

— Да, конечно, — отозвалась она, ощущая горечь сарказма у себя на языке. — Я дезинформирую старших, назову лжецом Первого Капитана и обреку Корабль на гибель.

Она вздохнула, внезапно ощутив страшную усталость, и опустила глаза на тонкие руки, сложенные у нее на колене. Внезапно ощутив прилив ужаса, она снова посмотрела на него.

— Сказать по правде, кузен, ты мне необходим. — Она подняла изящную чужую руку, заметив, что она чуть дрожит. — «Гиацинт» заперт ладонью, но его запирала не эта ладонь.

Он посмотрел на ее руку, потом быстро перевел взгляд на ее лицо.

— Значит, долг остается, — бесстрастно заявил он. — Хорошо. Мне необходимы описание запорного механизма и программа управления кораблем. Я отопру тебе корабль, но после этого, клянусь всеми богами, живыми и мертвыми, мы в расчете, Корбиньи!

Эти слова удивили, глубоко ранили — так что слезы навернулись и пролились. У нее, Разведчика Планет! Она подняла к лицу кисть с растопыренными пальцами, что любой Член Экипажа истолковал бы как просьбу отвести глаза.

Вместо этого Анджелалти подался вперед, словно для того, чтобы к ней прикоснуться, а потом внезапно застыл, с шипением выпустив воздух сквозь зубы.

— Корбиньи…

— Это пустяк, — быстро проговорила она, стараясь усилием воли справиться с глупыми, постыдными слезами. — Это тело еще не окрепло, Анджелалти. Не обращай внимания. — Она судорожно вздохнула и опустила голову, потому что он так и не отвел взгляда. — А что до остального… мы родня. Между нами не должно быть счетов и долгов. Если ты решишь мне помочь, я буду рада, потому что я действительно не вижу возможности попасть на корабль без такой помощи. Если… если ты не хочешь этого делать…

Пальцы очень бережно обхватили ее запястье — и она изумленно подняла голову, встретившись с его серьезными глазами.

— Прости меня, Корбиньи, — тихо сказал он. — Я говорил некрасиво и без понимания. Сделай мне честь и скажи, что забудешь об этом.

Прилив радости был таким же неожиданным, как и слезы, и она ему улыбнулась.

— Все уже забыто! Мне следовало принять во внимание, что ты ранен…

— И долго жил среди невоспитанных планетников, — докончил он с горечью в голосе, осторожно отодвигаясь назад. — Давай перестанем искать себе оправдания и подумаем… — По его лицу пробежала тень. — Где Камень Страха?

Она нахмурилась.

— Что?

— Камень Страха. — Он поднял руку, сдвинув концы указательного и большого пальца, обозначая размер. — Примерно такой, коричневый, с зелеными кристаллами.

— О!

Она порылась среди предметов, валявшихся на сундучке, и спустя несколько мгновений вложила ему в руки небольшую металлическую бутылку.

— Тео сказала, что в этом сосуде когда-то был джинн, так что он вполне справится с безобразиями какого-то камня. — Она вздохнула. — А что такое джинн, кузен?

— Дух, состоящий из равных частей злобы и волшебства, — ответил он немного рассеянно. — Эти существа большую часть времени проводят заключенными в бутылки.

Одной рукой он начал теребить пробку, и Корбиньи закусила губу, чтобы не выразить протест.

— Оставь его, Анджелалти, — неожиданно проговорил Свидетель, заставив их обоих вздрогнуть. — Камень находится внутри сосуда. Воин и я — мы оба видели, как его туда поместили. — Он поднял внезапно сверкнувшие глаза. — Или ты ощущаешь близость перемен, и мы снова призваны действовать?

Анджелалти почти улыбнулся. И он определенно перестал дергать пробку и с крайней серьезностью наклонил голову.

— Думаю, пока еще нет, — ответил он так спокойно, словно этот безумный чужак говорил что-то осмысленное. — Хотя, возможно, и скоро.

— Скоро? — Корбиньи пристально посмотрела на него. — Как твоя рука, Анджелалти? Потому что если достаточно хорошо и ты полностью пришел в себя, то нам следует спешить к «Гиацинту» и нормальной медустановке. Стражи порядка, несомненно, уже ушли…

— Полиция уехала несколько минут назад, — объявила Тео от двери. Глаза ее были жаркими, ее окружал кокон энергии. — Но вы пока уйти не можете.

Она улыбнулась, и у Лала застыла в жилах кровь: она явно была не в своем уме.

— Боюсь, что вы могли неправильно оценить ситуацию, — сказал он почти виновато. — У меня и моих друзей срочные дела. Я понимаю, что вы замечательно нам помогли и готов компенсировать вам беспокойство…

— Беспокойство, — повторила она и снова улыбнулась. — Никакого беспокойства нет. Или скоро не будет. Ко мне скоро придет Каффир. И когда он придет, Морела его убьет.

Глава тридцать восьмая

— Нет, этого я делать не собираюсь! — воскликнула Корбиньи, стремительно поднимаясь на ноги. — Сами совершайте свои убийства, сударыня. Вы на меня прав не имеете!

Тео посмотрела на нее совершенно спокойно.

— Вы убегали от полиции, — сказала она. — Если хотите, я могу вызвать ее снова.

Стройные плечи под смелой алой рубашкой немного обмякли, и Лал кашлянул, привлекая внимание сумасшедшей к себе.

— Возможно, вам неизвестно, что по записям Синего Дома ваша подруга покончила с собой.

Тео пожала плечами с великолепным равнодушием.

— Значит, ее на это толкнул Каффир. Она никогда не сделала бы такого, если бы он не был с ней зверски жесток.

— Не исключено, — согласился Лал, как это мог бы сделать Эдрет: располагая свои слова, словно шахматные фигуры. — Однако мы не знакомы ни с вашей подругой, ни с ее любовником. Требовать, чтобы кто-то убил человека, о котором мы впервые услышали всего несколько секунд назад…

— Она носит тело Морелы! — воскликнула Тео, указывая на Корбиньи. — У нее… у нее моральные обязательства.

— Глупости! — отрезал Лал. — Вы не хуже меня знаете, что обязательства следуют за живым человеком — за тем, кто прошел через эгоперенос. Долги тела списываются. — Он посмотрел на нее очень строго. — Вы не можете этого не знать, сударыня, если прожили на Хенроне хотя бы полгода.

— Я живу здесь всю жизнь, — заявила она. — Мой дядя заседает в Совете Директоров. Морела дала этой женщине жизнь. Долг есть. — Она посмотрела прямо в глаза Лалу. Жар немного спал, но безумие нисколько не уменьшилось. — Мне вызвать полицию, сударь? Или связаться с дядей? Вы могли бы принести немалый доход Дому, да и второй мужчина не так уж плох.

Лал судорожно сглотнул слюну.

— Стоит вам связаться с кем-то из них — и вы во второй раз лишитесь подруги.

Тео покачала головой.

— Нет, Морелу я смогу защитить. Конечно, смогу! Я ее люблю.

— Значит, говорить больше не о чем, — внезапно объявила Корбиньи. — Конечно, я устраню эту помеху, госпожа Тео. Что для меня жизнь какого-то планетника?

Худое лицо просияло.

— О, вы понимаете! Вы ведь видите, что его надо наказать, правда?

— Безусловно, — ответила Корбиньи, и Лал посмотрел на нее с дурными предчувствиями. — Он должен заплатить за свои злодейства, а вы должны найти покой.

— Да, — сказала Тео, и Свидетель повернулся в своем углу, оторвав взгляд и сердце от присутствия Карателя, чтобы пристально и долго посмотреть на Воина Смерти.

Каффир должен был прийти во Вторых Сумерках. К Первым Анджелалти уже успел отдохнуть и, проснувшись, надел чистую рубашку и выпил разбавленного водой вина, что вызвало его неудовольствие и заставило заявить, что он не болен. Корбиньи не стала с этим спорить, а просто решительно вложила пиалу в его сильную руку и спросила:

— Ты владеешь сорл-клинком, кузен? Он ответил с возмущенным взглядом:

— Мне казалось, это ты специализируешься на убийствах.

— Анджелалти, не дразни меня! — огрызнулась она и открыла было рот, чтобы добавить еще что-то в том же духе, но внезапно решила послушаться какого-то более мудрого инстинкта. — Мне нужна информация, — добавила она спокойнее. — Если ты будешь так добр. Ты можешь использовать сорл-клинок для самозащиты?

Он недоверчиво посмотрел на нее и отпил вина.

— Да.

— Хорошо. — Она повернулась к Свидетелю: — Ты сможешь сражаться, если дойдет до этого?

— Да, Воин, смогу. А как пойдет Каратель? Она нахмурилась.

— Чтоб его демоны забрали! Я…

— Есть убедительные доказательства, — прервал ее Лал, — что это уже произошло. Я смогу нести Карателя, если Свидетель прикроет мне спину.

— Идет! — воскликнул Свидетель и изумленно покачнулся, поражаясь смелости своего сердца.

Искатель сделал вид, что не заметил ничего неподобающего — настолько великим вождем он был.

— Хорошо, — отозвался он и снова повернулся к Воину Смерти. — К какой битве мы готовимся, кузина? Каффир ожидается с армией?

— Как ты сказал, — холодно отозвалась она, — убийство — это мое предприятие. Я не имею желания пятнать твою честь. Однако если окажется, что тебе угрожает опасность, мне будет спокойнее знать, что ты хорошо защищен. — Она отвернулась. — Безопасность Капитана — прежде всего, Анджелалти. Ты это знаешь.

Молчание затянулось. Свидетель ловил все нюансы разговора, ибо Вождь узнается по обращению со своими воинами.

— Я приношу тебе проблемы в двойной мере, кузина. — Лицо и голос были предельно вежливы, хотя в глазах виделось пламя. — Я еще раз напоминаю тебе, что я не капитан, а вор, проданный и презираемый за дефект в виде планетных генов. Меня поражает, как это мой дядя не вычеркнул моего имени из Списка.

— Индемион Кристефион мертв, — сказала она терпеливо, словно имела дело с ребенком. — Он сам убил себя, восстановив свою честь после того, как признался в своем предательстве. Он был благороден, Анджелалти: великодушный Капитан, хорошо послуживший кораблю. Дурной поступок был уничтожен хорошим. Право, будучи живым и сильным, ты мог бы подражать его величию.

Лал вздохнул.

— Корбиньи, ты с рождения знала обязанности Разведчика Планет? Ты мгновенно приобрела свои умения, не имея ни учителя, ни спарринг-партнера?

Она растерянно моргнула.

— Нет, конечно. Среди сверстников выбирают самого подходящего. Его обучают и тренируют для исполнения его обязанностей в соответствии с Уставом.

— Ага. А я потерял своего наставника в восемь лет, был лишен Корабля и продан в девять, и стал учеником мастера-вора в десять. — Он подался к ней, удерживая ее взгляд. — Скажи мне, к чему меня подготовило мое обучение… кузина?

Она глубоко вздохнула — и красная рубашка приподнялась на груди.

— Твое имя записано в Завтрашней Записи, Анджелалти. Я видела его своими глазами.

— А если Завтрашняя Запись ошибается?

Она уставилась на него, и на прекрасном лице ясно отразилось изумление.

— Как может лгать Завтрашняя Запись?

«Экипаж! — подумал Лал внезапно почти с отчаянием. — Такие опасные — и такие по-детски наивные!»

— Корбиньи, — заговорил он убедительно, — я даже не знаю, как Завтрашняя Запись вообще может существовать. Как могла Первый Капитан знать имя полукровки, который родится через триста лет после ее смерти?

— А! — Похоже, это ее успокоило, и она потянулась и взяла его за руку, по которой от ее прикосновения пробежал странный ток. — Это — великие Тайны, кузен. Нас учат просто верить. Но я понимаю, что это трудно сделать, когда во всем остальном нам велят спрашивать, рассуждать и опираться только на факты. Мы — все твои сверстники — задавали эти вопросы. И все, кроме тебя, кузен, смогли успокоить свои сомнения, после того как видели Завтрашнюю Запись, дотрагивались до нее и своими глазами прочитывали какую-нибудь страницу.

— Так что, ты советуешь мне верить в мою судьбу? Она не поняла горькой иронии, чуть сжала ему пальцы и отпустила их.

— Именно так, Анджелалти. Когда мы вернемся на Корабль, ты сможешь разрешить свои сомнения и успокоиться.

Лал вздохнул, закрыл глаза — и на время сдался. В конце концов, существовали вопросы более насущные.

— Как ты справишься с Каффиром, Корбиньи? Тебе не следует подвергать себя опасности в…

Она встала, не дав ему закончить:

— Как мы уже договорились, — холодно сказала она, — этот вопрос решаю я. Пойду приготовлюсь.

Она скользнула мимо него, нырнула за занавеску — и вышла.

Глава тридцать девятая

— Ну, Тео? Что у тебя за срочное дело?

Голос мужчины был нахальным, сам мужчина — красавцем. Корбиньи воззрилась на это совершенство, почувствовала, как горят у нее щеки, и порадовалась, что за занавеской ее не видно.

Планетники, как учили Корбиньи — и как доказывал ее опыт, — существа медлительные, неуклюжие и жалкие. Этот Каффир был совсем не таким. Движения у него было ловкие и плавные, как у человека, выросшего при низкой гравитации, кожа смуглая, словно загоревшая в двигательном отсеке или за работой в Саду. Глаза небольшие, но в этих черных зрачках светился ум, когда они быстро оглядывали комнату, замечая все.

— Ну, Тео? — повторил он, на этот раз даже не надменно, а пренебрежительно. Он отбросил назад длинные распущенные волосы и скрестил руки на груди, презрительно выгнув бровь. — Ну?

— Я не могу найти Морелу, — сказала она угрюмо. — Я думала, ты знаешь, где она, и передашь ей записку.

— Я передам записку Мореле? — Вторая бровь выгнулась так же сильно, как первая, а на смуглом лице отразилось злорадное изумление. — Право, какая забавная мысль! Но, знаешь ли, я не смогу оказать тебе эту услугу.

Тео ничего не сказала — только ее взгляд выразил еще большее отвращение. Однако Каффир словно не замечал ничего необычного. Спрятавшаяся за занавеской Корбиньи начала дрожать.

Каффир подался вперед и его голос стал почти ласкающим.

— Не хочешь спросить, почему именно я не могу оказать тебе эту услугу, лесбиянка мерзкая?

— Наверное, снова злишься, — ответила Тео с неожиданным самообладанием. — Ты никогда не мог примириться с тем, что я ее люблю — и что она тоже меня любит.

Тут он расхохотался, запрокинув голову, так что волосы облаком рассыпались по его плечам. Корбиньи вытерла влажные ладони о брюки и начала простые дыхательные упражнения. Каффир рассмеялся снова — и Корбиньи судорожно вздохнула, теряя сосредоточенность.

— Даже Морела, — говорил он, — не была настолько глупа, чтобы любить тебя. Но мы отвлеклись! Загадка звучала так: «Почему благородный Каффир отказался передать записку от Тео прелестной и сладкой Мореле, королеве тысячи сердец, глупой корове и шлюхе?

Он наклонил голову — и в его темных умных глазах загорелся жестокий огонь.

— У меня есть ответ, — тихо сказал он и наклонился к самому уху Тео, словно собираясь шептать слова любви. — Потому, — выговорил он тихо, но так ясно, что Корбиньи было его слышно, — что эта сука мертва.

— Нет! — крикнула Тео и отскочила, заставив Каффира снова захохотать.

— Не нет, а да! — заверил он ее с огромной радостью. — Мертва и, надеюсь, уже сгнила. Подумай об этом, лесбиянка! Лицо у нее развалилось, волосы выпали прядями… — Он замолчал, словно потрясенный новой мыслью. — Но я забываю — ты же художница! Ты изображала Морелу во всех ее видах. Конечно, тебе захочется написать ее и в таком тоже. Как эгоистичен я был! Я сейчас же распоряжусь, чтобы труп привезли тебе! Ты должна простить мне мою недальновидность…

— Морела! — крикнула Тео, имея в виду Корбиньи, но та застыла на месте.

Ее тошнило, руки вспотели, а нож бесполезно торчал за поясом.

— Морела! — громко передразнил ее Каффир — и Корбиньи вдруг сделала шаг вперед, словно он держал леску от гарпуна, вонзенного ей в душу.

— Морела! — завопил он снова, дразня Тео, и тело Корбиньи судорожно сделало еще один шаг.

Она вышла из-за занавески.

Глаза у Каффира расширились, смех резко оборвался. Тео нырнула в сторону. Лицо у нее кровожадно горело, зубы оскалились.

Корбиньи стояла совершенно неподвижно, ощущая дрожь в конечностях, которая, как она страстно надеялась, оставалась незамеченной.

— Вот как, — сказал Каффир. — Оказывается, меня… дезинформировали.

Он улыбнулся с открытой злобой. Содрогаясь, Корбиньи сделала огромное усилие, заставляя руку потянуться к ножу, хоть и сомневалась, что в состоянии будет сделать бросок.

— Морела! — крикнула Тео. — Убей его!

— Убить меня? — спросил мужчина с явным восторгом. — О нет, Морела никогда меня не убьет, лесбиянка. Скорее она убьет себя. Что она и сделала, знаешь ли — и весьма искусно.

Он сделал шаг вперед — и трусливое тело даже не нашло силы отступить на шаг, сохраняя равновесие. Утробно смеясь, он протянул гладкую надушенную руку и погладил Корбиньи по щеке. В животе Корбиньи разгорелось желание, присоленное страхом.

— Ее взял Синий Дом, — пробормотал Каффир, приглаживая пальцами ее губы. Он немного прижал нижнюю губу, и они открылись, словно для поцелуя. Он улыбнулся. — В теле Морелы живет кто-то другой, но этот другой слушается меня так же, как это делала она, лесбиянка. Завораживающе интересно, правда?

Продолжая улыбаться, он обхватил подбородок Корбиньи стальными пальцами, повернул ее голову вверх и вбок так, что шее стало больно, а потом медленно и вызывающе наклонился и поцеловал ее.

Страсть вспыхнула — и Корбиньи замерла, почти потеряв сознание от ужаса, едва замечая, что он совсем рядом, больно прижимается к ней, запустив пальцы в ее косу и еще сильнее оттянув назад голову. Он укусил ее в губы, потом передвинулся ниже, по выгнутой шее, взял губами грудь…

Послышался отчаянный, бессловесный крик, и Корбиньи рухнула на пол, когда он ее отпустил — хотя она сохранила остатки разума, чтобы сгруппироваться и откатиться прочь. Она остановилась у занавески и осталась лежать, глядя, как Каффир пытается сбросить Тео со своей спины.

— Я сама тебя убью! — выла худая женщина, вцепляясь забрызганными краской пальцами ему в горло. — Подонок! Кровопийца! Убить самое чистое и прекрасное существо, которое мы оба знали…

Каффир вертелся и дергался, ревел, тщетно пытаясь оторвать душащие его руки, — и наконец, врезался спиной в стену.

Как это ни удивительно, Тео удержалась, хотя Корбиньи показалось, что ее хватка стала слабее.

Видимо, это заметил и Каффир. Он снова схватил ее за запястья и совершенно неподвижно застыл в центре комнаты, стараясь только развести в стороны эти жилистые руки.

Тео издала крик — дикий и отчаянный. Каффир оскалил зубы, собрал последние силы и сбросил ее прочь.

Она упала с громким хрипом, перевернулась и поползла в сторону, но недостаточно быстро, чтобы уйти от удара ногой в ребра. Хрустнула кость.

— Нет!

Крик вырвался из горла Корбиньи. Ей каким-то образом удалось встать, сжав в руке нож. Тело продолжало дрожать и сопротивляться ее воле, а вой Тео кислотой обжигал нервы, которые и без того натянулись невероятно.

Каффир обернулся:

— Нет? Я покажу тебе „нет“, сука. Я… — Он сделал шаг вперед, потом еще один, указывая на нож у нее в руке. — Что это? Оружие? Неужели ты действительно думаешь, что сможешь меня убить?

Корбиньи цеплялась за нож, удерживала правильную стойку, словно последние надежды на спасение, и понимала, что это тело ни за что, никогда не послушается ее в этом. А потом она заглянула в его глаза и поняла, что погибла.

Каффир рассмеялся, подошел на расстояние удара, на секунду замер, не защищаясь, а потом снова засмеялся, протянул руку и схватил нож.

Она вывернулась, поворачивая нож на одной силе воли, разрезая ему ладонь и пальцы. Он закричал, замахиваясь второй рукой со сжатым кулаком и метя прямо ей в голову. Ее возможность увернуться была ограничена отчаянной необходимостью удержать нож…

— А-а!

Опускающийся кулак нанес ей скользящий удар в висок. В эту же секунду пальцы отпустили нож, и Каффир рухнул на колени со стекленеющими глазами и струйкой крови, стекающей с уголка губ. Сорл-клинок — близнец ее собственного — торчал из основания его шеи.

Секунду он стоял перед ней на коленях, словно поклоняясь или моля о прощении, а потом все его мышцы разом ослабели, и он завалился лицом вниз.

Анджелалти обежал вокруг Корбиньи, пинком перевернул труп на спину, вырвал нож и двумя быстрыми движениями вытер его о грудь тонкой рубашки. Потом убрал клинок, бегло глянул на Тео, стонущую от боли в сломанных ребрах, повернулся обратно, схватил Корбиньи за руку и потянул за собой.

В прихожей он отпустил ее, чтобы подхватить Трезубец и кивком призвать молчаливого Свидетеля, и только потом удостоил ее словом.

— Ты сможешь не отстать?

Корбиньи сделала глубокий вдох, убрала нож на место и встретилась с его глазами, которые были холоднее льда.

— Анджелалти, — сказала она и настолько низко упала в собственных глазах из-за происшедшего, что была удивлена услышав свой недрогнувший голос, — я смогу.

— Хорошо, — отозвался он и, рывком отворив дверь, вышел в переулок.

Глава сороковая

Такси высадило их у ворот космопорта и быстро уехало, без денег и воспоминаний о пассажирах — благодаря паукам Анджелалти. Корбиньи стояла на носках, и волосы у нее на затылке шевелились, а все чувства все еще оставались странно затуманенными. Она напряженно пыталась отличить обычную портовую суету от возможной угрозы.

— „Дротик“ должен стоять на площадке постоянной готовности, — сказал Анджелалти и двинулся вперед, снуя между тягачами и подъемниками с таким видом, словно в целой системе, а тем более на этой планете у него не было ни единого врага.

Он нес под мышкой Трезубец, Свидетель шел за ним по пятам. Прикусив губу, Корбиньи пошла следом.

Судя по виду, все было нормально и спокойное поведение Анджелалти не было бравадой. Тем не менее волосы у нее упорно продолжали стоять дыбом, а мягкие неверные пальцы подрагивали от желания схватиться за нож, чего делать не следовало.

Рядом с площадками постоянной готовности движение было помедленнее и пореже — если не считать скопления машин вокруг площадки номер одиннадцать.

Корбиньи метнулась вперед, намереваясь оттащить его от опасного места, но он уже заметил это, остановившись, шагнув в сторону и растворившись в тени багажного транспортера. Корбиньи нашла тень мгновением позже — и обнаружила укрывшихся там Свидетеля и Анджелалти. Пригнувшись, ее кузен рассматривал машины и определял, что они значат, в молчании, которое было страшнее любых ругательств.

— Гравилучи, — сказал Анджелалти ровным голосом. — Экранирующие захваты и катапульты.

— Кузен? — окликнула она его.

В темноте она ощутила поворот его головы, увидела блеск глаз, обратившихся к ней.

— „Дротик“ под прицелом. Линзер…

— „Дротик“ под прицелом, — согласилась она с терпеливой поспешностью, словно он не вышел из детского возраста, — а „Гиацинт“ — нет.

Большие глаза расширились еще сильнее, и она почувствовала, как он отодвинулся от нее в темноте.

— Ты советуешь мне бросить моего друга в беде, кузина? А если бы я последовал такому совету час назад?

— Разве я бесчестна и глупа? — воскликнула она, задетая за живое и думая уже о том, чтобы рассеять его презрение, а не остаться незамеченной врагами. — А как ты освободишь своего друга в твоем нынешнем состоянии, Анджелалти? Будешь посылать пауков одного за другим, выводя из строя технику? Взмахнешь этим трижды проклятым куском металла и потребуешь, чтобы тебя впустили? А как ты сообщишь своему другу, что он освобожден — крикнешь сквозь металл?

Она услышала, что ее голос звучит все пронзительнее, и взяла себя в руки.

— На „Гиацинте“ стоят пушки, — договорила она тихо и бесстрастно. — И есть комм.

Тишина растянулась в медленном счете до семи. Потом был долгий тихий выдох и мерцание ярких глаз.

— Шестнадцатая площадка, ты говорила?

Голос был таким же невыразительным, как и ее собственный.

— Площадка номер шестнадцать, — подтвердила она и осмелилась дотронуться до его локтя. — Это в той стороне.

По удачному стечению обстоятельств люк „Гиацинта“ был повернут в сторону от „Дротика“ и царившей вокруг него суматохи. Корбиньи показала Свидетелю место, откуда он мог наблюдать за этой суматохой и предупредить, если там проявят интерес к „Гиацинту“.

Анджелалти уже склонился над замком, хмуро поглядывая на наручный индикатор. Что-то зашевелилось у него под воротником, паук деловито пополз вниз по рукаву, поблескивая фиолетовыми глазами.

Под взглядом затаившей дыхание Корбиньи паучок сполз Анджелалти на руку, потом по протянутому пальцу перешел на пластину замка и скрылся за ней.

Выпрямившись, Анджелалти глянул на Корбиньи и заметил румянец, покрывший ее щеки.

— Номер Одиннадцатый, — сказал он несколько суше, чем намеревался. — Старший брат Пятнадцатого. — Он отвернул манжету, освобождая наручный пульт. — Сейчас у нас будет конфигурация запорного устройства. — Он снова отвел взгляд, стараясь не смотреть на красную рубашку, обтягивающую ее грудь. — А где Свидетель?

— Наблюдает за проблемами „Дротика“ на тот случай, если они вдруг захотят стать и нашими, — ответила она, и ткань соблазнительно натянулась на вдохе. — А проблем у твоего друга — легион, Анджелалти. „Гиацинт“ в твоем распоряжении, но это — не боевой корабль.

И Анджелалти знал, что для любого члена Экипажа корабль — это сама жизнь, будь то Главный корабль или маленький шаттл.

— Ты зарегистрировала свое оружие у начальника порта? — спросил он, в глубине души зная, какой ответ услышит.

Корбиньи моргнула.

— Я? — Она ладонью тронула древний корпус отличной сохранности. — Это же прыжковый шаттл класса „М“, Анджелалти! Кто ж на такие оружие ставит?

„Только Экипаж“, — подумал Лал и усмехнулся яростно и весело, как Члену Экипажа свойственно. Пульт на руке пискнул.

— Ага.

Данные оказались неожиданно сложными, и понадобилось несколько минут, чтобы в них разобраться. В плече, на котором лежал Трезубец, ощущалась дрожь, и чувствовалось, как напрягается стоящая слева Корбиньи, заставляя себя быть терпеливой.

Он посмотрел на нее:

— Номеру Одиннадцатому нужна помощь. Номер Пятнадцатый немного крупнее и чуть сообразительнее. Не могу ли я получить от тебя его услуги?

Он почти не дожидался ее кивка и наклонился к своему устройству раньше, чем в ее глазах отразилась боль потери.

Повинуясь приказу пульта, Номер Пятнадцатый вылез у нее из кармана и перебрался на ладонь Анджелалти. Корбиньи проглотила вставший в горле ком и стала умолять богов, чтобы они не позволили ее телу снова ее предать своей готовностью к слезам. Плакать, лишившись механической игрушки, пусть даже очень умной? Да, похоже, она становится такой же неуправляемой, как…

Как Анджелалти, вдруг поняла она, вспомнив выражение его лица, когда она в тот день положила перед ним растоптанного паука — в последний день, когда она была собой…

У нее за спиной послышался шум — более громкий, чем нескончаемое жужжание гравилучевого генератора.

Тело стремительно повернулось. Корбиньи остановила его рывок вперед и подкралась поближе.

Она увидела, как Свидетель убил охранника ножом в горло. Сама она на долю секунды опоздала поймать второго, помчавшегося обратно к „Дротику“. И одна из боевых машин уже разбивала строй, поворачивая свой уродливый нос в сторону „Гиацинта“.

Выругавшись, она схватила Свидетеля за руку и потащила за собой.

— Анджелалти, нас обнаружили! Охранник вызвал помощь, и в нашу сторону движется танк!

Он бросил на нее всего один взгляд льдисто-голубых глаз, а потом снова склонился к замку, постукивая пальцами по наручному пульту.

Сзади раздался скрежет гусениц по бетону, вдали завыли сирены.

— Они напали на меня без предупреждения! — заявил Свидетель, осторожно высвобождая руку. — Один обнажил оружие, даже не поздоровавшись. Мужчине дозволено защищаться от охотников на людей.

— Конечно, дозволено, — согласилась Корбиньи с саркастической готовностью. — А быстрому дозволено убить двух врагов, пока копуша возится с одним.

Свидетель повернул голову — и на его флегматичном лице отразилось легкое удивление.

— Второй не обнажал оружия, о воин. Он бежал, поняв, что имеет дело с мужчиной.

— И правильно сделал! — огрызнулась она, слыша, как приближается скрежет гусениц и к сирене присоединяется еще одна. — Анджелалти…

Пауки повисли у него на воротнике, а он приложил ладонь к пластине замка с уверенностью человека, рассчитывающего, что его впустят.

Ничего не произошло.

К двум сиренам прибавилась третья, гораздо ближе.

Анджелалти еще раз приложил ладонь к пластине. Опять ничего не произошло.

Ближайшая сирена с воем вынеслась на полосу, взвизгнув колесами на сверхпрочном покрытии, и понеслась прямо на них.

К скрежету гусениц добавился рев двигателя и треск радиоэфира.

— Проклятие! — тихо и яростно выдохнул Анджелалти. Он стиснул рукоять Трезубца, лежавшую у него на плече, и уставился на пластину замка так, словно одного его взгляда могло хватить для взлома.

— Открывай, черт тебя побери!

Последовала вспышка, словно от удара молнии, странный звук, уловленный не столько ушами, сколько сердцем, и в воздухе завоняло озоном.

Корбиньи вскрикнула, впечатавшись в корпус корабля, обернулась с единственной мыслью, что танк открыл огонь, а два ножа и древний Трезубец более чем бесполезны против…

— Хвала и слава Карателю! — Свидетель схватил ее за руку и развернул лицом обратно, к запорной пластине. — Смотри же, о Воин, и ликуй!

Она повернулась, чуть не рявкнув, и изумленно заморгала при виде открывшегося люка. Потом посмотрела на Анджелалти.

Он встретился с ее взглядом — и вид у него был слегка оглушенный.

— Эдрет всегда говорил, что мне надо… сдерживать свои вспышки.

— Да, они выглядят внушительно, — дрожащим голосом согласилась она и снова сосредоточилась на других звуках — особенно на приближавшейся полицейской машине.

Она рванулась вперед:

— Заходим!

Анджелалти влез первым, держа Трезубец перед собой и неловко поворачивая, чтобы не повредить раненую руку.

Корбиньи прыгнула следом и рванулась вперед, мимо Анджелалти, ударила по кнопке, отключающей внутренний замок, и понеслась по коридору в рубку.

Плюхнувшись в кресло, она одним движением открыла пульт, едва отметив про себя, что Анджелалти занял место второго пилота и открывает корабельные Глаза. Сама она сосредоточилась на показаниях экрана и запросе о повреждениях взломанного люка. К красной кнопке она прикоснулась почти машинально и через мгновение услышала тихий ответ Анджелалти:

— Оружие в боевой готовности.

— Есть, — подтвердила она и вздохнула с облегчением, когда корабельные датчики сообщили: люк задраен и герметичен. — Удивительная у тебя игрушка, кузен.

— Отнюдь не у меня, а исключительно у Биндальчи, — отозвался он. — Я поклялся вернуть им эту штуку при первой же… Вот „Дротик“, на третьем экране. Я ищу линию связи…

— Зашифруй через канал управления оружием и передавай напрямую, — посоветовала она.

Анджелалти кивнул, и его пальцы стремительно затанцевали по клавишам.

— Анджелалти, — внезапно объявил Свидетель, глядя поверх их голов, — Каратель лежит один у внешнего люка.

— Ему нужно пока оставаться там, друг, — сказал Лал, и в эту секунду кабину наполнил звон открытой линии комма. — Я от души надеюсь, что Богиня не разгневана.

Свидетель издал какой-то странный звук — почти смех.

— Нет, Анджелалти, — сказал он, — думаю, Богиня вовсе не разгневана.

— Хорошо, — рассеянно отозвался Анджелалти, а потом сказал в комм: — Линзер, это я, Лал.

— Самое время, — по-своему лаконично отреагировал Скотт, — Это ты решил такую вечеринку устроить, сер Эдрет?

Лал ухмыльнулся.

— Чего им нужно?

— Ты, судя по тому, что талдычит тут мне уже два часа какая-то дама. Я сказал ей, что у меня тебя нет, но она почему-то сомневается. Хочет, чтобы я открыл люк и впустил ее отряд с обыском. — Он фыркнул. — Младшенький мамаши Скотт не настолько большой дурак.

— Я думал, ты старшенький, — сказал Лал, работая на клавиатуре.

Он отправил изображение на главный экран Корбиньи, увидел, что она его прочла и начала вводить команды для оружия.

— Сейчас не время споров о генеалогии. Ты сам будешь расхлебывать эту кашу или мне заняться?

Лал наклонил голову, изучая довольно неприятную обстановку вокруг „Дротика“. По сравнению с ним их собственное окружение в виде одной боевой машины и трех бронированных полицейских автомобилей представлялось просто декорацией.

— А ты сможешь? — спросил он у Скотта.

— Я могу устроить им урок пилотирования. Тема: что происходит с энергетическим полем, созданным, скажем, Гравилучами, когда заключенный внутри этого поля объект внезапно уходит в гиперпространство и для пущей наглядности включает двигатели. Очень предметный урок получится. — Он прищелкнул языком по нёбу — характерный звук, показавший Лалу, что Линзер встревожен сильнее, чем признается. — Полицейские — не дураки. Не станут рисковать жизнью ради физики.

— Может быть…

Корбиньи закончила настройку оружия и постепенно увеличивала мощность двигателя. Лал кивнул в ответ на схему, которую она передала на его экран, и услышал ее негромкое:

— С нами пытаются связаться, Анджелалти, — из танка. Я притворяюсь глухой.

— Звучит слишком рискованно, — ответил он Линзеру. — А если мы их на минутку отвлечем? Ты сможешь взлететь?

Наступила короткая пауза.

— У тебя здесь все? Потому что если я взлечу прямо сейчас, не зарегистрировав план полета и обидев местных стражей порядка, нет такой взятки, которая позволила бы „Дротику“ снова совершить здесь посадку. И это навсегда.

— У меня здесь все, — тихо сказал Лал, включая нужные кнопки. — Мы на шестнадцатой площадке, по правому борту от тебя. Отвлечем их на себя, ты взлетай при первой возможности. Мы следом.

Новая пауза, чуть длиннее предыдущей. — Так, вижу тебя. Точка и время рандеву?

— Через три месяца, на Чейенне?

— Понял. Ну, валим отсюда.

— Отвлекающий маневр начнется через шестьдесят секунд. Удачи тебе, Линзер.

— И тебе удачи. Конец связи. Лал нажал первую кнопку.

Над заправочными мачтами полыхнул залп. Одна вспышка ударила в вершину катапульты, вторая врезалась в полицейскую машину.

Комм смятенно взревел, на экранах отразилась очень приятная суматоха: большие машины попытались развернуться к источнику новой угрозы.

Лал нажал следующую кнопку.

Ближайшая мачта взорвалась, затем — еще одна, а потом — меньшая из боевых машин. Радиопомехи на секунду сменились ошеломленной тишиной, и тут Корбиньи передвинула регулятор мощности двигателя до упора вверх и врубила сирену взлета.

Полицейский автомобиль и боевая машина, торчавшие возле „Гиацинта“, рванулись назад. Приборы корабля показали готовность к взлету — и Лал нажал третью кнопку

— Э-гей! — заорал Линзер в комме, и экран показал, как „Дротик“ понесся вверх, прибавив пару выстрелов в cумятицу.

Корбиньи крикнула Свидетелю, чтобы держался, и отправила „Гиацинт“ следом, сквозь жалкие молнии, которые запускали наземные машины.

— Отлично! — заорал Линзер. — Как по маслу! Лучший побег, какой мне случалось…

„Дротик“ на экране разлетелся на части.

Глава сорок первая

Он избрал темноту, этот юный вождь — возможно, чтобы лучше было медитировать, представляя себе лица погибших. Свидетель знал, что их несколько, ибо Анджелалти взялся за Карателя Шлорбы, что было правильно и подобающе, положил руку на обмотанную кожей рукоять и прошептал:

— Линзер. Шилбан. Эдрет. — И еще одно имя, произнесенное настолько тихо, что Свидетелю пришлось призвать на помощь слуху отразившееся от стен эхо. — Матушка.

Он вынес Карателя из перехода, где тот лежал, пока Вождь и Воин Смерти занимались делами бегства, но не унес его с собой в полную темноту. Вместо этого он поставил его поперек двери в комнату, в которой предался медитации: так менее великий человек мог бы положить свой меч поперек входа в шатер, обезопасив себя от вторжений.

Получивший такое задание Каратель лежал, якобы заснувший, хотя Свидетель на своем наблюдательном посту в полутемном коридоре ощущал некое излучение, которое в глубине души именовал улыбкой.

В комнате, куда ушел вождь Анджелалти, было тихо. Каратель дремал. Свидетель и сам почти задремал. Он поймал себя на грани сна и строго призвал к порядку свой разум, дав ему задание упорядочить события прошедшего дня и превратить их в Память.

Где-то в глубине корабля, плывущего по звездам, что-то звякало и стучало: он решил, что это Воин Смерти занимается какими-то делами, и прочнее вплел ее в Память.

Ощущая, как составляется ткань Памяти у него в сознании, Свидетель размышлял, какое могущественное знамение ему явлено: в момент позора Биндальчи событие отыскало такого вождя, которому содействует столь поразительный защитник. Не вызывало сомнения, что Каратель доволен этими дарами. И вызывала радость и подтверждала Память древнейших Свидетелей та дрожь, с которой отвечал Каратель на прикосновение юного вождя, словно девица — на ласки возлюбленного. А ведь даже некоторые из Телио шептали, что эта Память — всего лишь предание.

Из глубины звездного судна снова донесся лязг. Свидетель улыбнулся, отвечая мыслям своего сердца. Она так деловита, Воин Смерти. Так деловита и так сложна.

Эта женщина-Воин, в голосе которой сияла правда при словах о том, что она умерла и возродилась, была полна жизни. В прошлом, как утверждала древняя Память, когда вождю нужны были услуги защитника, который умер до срока, Каратель вмешивался в событие и изменял участок ткани времени, так что павший вставал и выполнял приказы вождя — и снова ложился, выполнив свой долг.

Но те защитники, настаивала Память, были мертвы. Они восставали мертвецами и, оставаясь мертвецами, помогали в час крайней нужды. Сердца таких существ не бились, учила Память, и плоть продолжала разлагаться, пока они, слепые и бездыханные, вступали в бой с мечами в безжизненных пальцах, сеяли смерть и распространяли безумие.

В полутемном коридоре Свидетель содрогнулся от этой древней Памяти. Содрогнулся — и прогнал ее, хотя долг говорил, что ему следовало бы держать ее рядом и поучиться.

Вместо этого он заменил картину древних восставших образом Воина при вожде Анджелалти: юной и красивой, чьи голос, дыхание и сердце сильны, движения — быстры, как удар молнии и бесшумны, как у охотника… В коридоре зажегся свет.

Свидетель заморгал — и устремил взгляд на Воина Смерти, стоявшую над ним, уперев руки в бока, в сверкающей красной рубашке.

— Такая яркость неприятна? — спросила она с резковатой любезностью.

Свидетель посмотрел вокруг себя, давая глазам время приспособиться к свету, а потом снова устремил взгляд на нее.

— Свет радует, о Воин. Я благодарю тебя за дар. Она пожала плечами.

— При трех слепых членах экипажа глупо экономить энергию. — Она пригвоздила его к месту взглядом своих огромных черных глаз. — Где Анджелалти?

Свидетель указал кивком головы, и она развернулась на каблуке, хмуро глядя на Карателя, перекрывшего вход.

— Так… — Она снова пожала плечами. — Есть еда, если хочешь, и кают достаточно, так что тебе не обязательно спать в коридоре.

— Благодарю тебя за заботу, — сказал Свидетель, ибо он истолковал ее слова именно так. — Я — Свидетель Телио.

— Ты об этом напоминаешь время от времени, — ответила Корбиньи и вздохнула. — А куда, по-твоему, он может деться? Выйдет в коридор прогуляться?

Он тщательно обдумал ее вопрос.

— В природе события, — смог сказать он, проведя несколько секунд с Памятью, — все возможно.

Она фыркнула и досадливо поморщилась.

— Так оно и представляется, если подумать. Не позволяй долгу заморить тебя голодом.

— Воин, — отозвался он, — я не позволю.

Он решил, что она сейчас уйдет, но она задержалась еще на несколько мгновений — и ее красивое лицо испортила мрачная тень.

— Меня зовут Корбиньи Фазтерот, — сказала она резко. — Я — Разведчик Планет и Искатель с Корабля „Зеленодол“. Мой долг — отправляться к планетникам и иметь с ними дела, когда в этом есть необходимость, для блага Корабля. Я говорю на торговом и общем, и еще на нескольких диалектах. Я пилот и штурман. Я слышала от планетников, что мои обязанности среди них заслужили мне звание убийцы.

Она опустила глаза и потрогала сверкающий красный рукав.

— Красный — это цвет пульта управления оружием, — сказала она, повернулась и пошла прочь, бесшумно ступая по металлическому полу.

Свидетель выдохнул воздух, который задержал в легких, прямее сел у стены, устремил взгляд на Карателя и позволил информации, которую она ему дала — и что это был за щедрый и боголюбивый подарок! — позволил информации заполнить его разум и тайные уголки души и сердца, разлиться по всей Памяти, осветив все, на что пролился новый свет.

Спустя какое-то время Лал заснул, скользнув из полубезумного горя в лихорадочные сны, где „Дротик“ взрывался снова и снова, и при этом Эдрет ругал его за отсутствие предусмотрительности: „Вор должен на шаг опережать своего противника. Строй планы! А потом следуй планам! Импровизация — это для любителей“.

— Я не знал, — печально говорил он. — Почему я должен был думать, что они обнаружат „Дротик“?

— Как ты мог думать, что этого не случится? — ответил ему голос Эдрета. — Сколько раз я учил тебя стремиться к невидимости? Сколько раз я говорил, чтобы ты сторонился всех, не оказывал услуг, избегал власти и обладающих властью! В одиночку ты непобедим!

— Но ведь, — возразил Лал, преодолевая душевную муку и образ взрывающегося „Дротика“, — вы ведь были не один, мастер. У вас был я. И Линзер…

— Это была моя ошибка, дитя. — Голос Эдрета стал вдруг усталым. — Окажи себе услугу и не повторяй ее.

— Мастер…

— Анджелалти?

Голос женщины был нежным, тихим и неуверенным. Номерная? Но он никогда не называл таким своего имени — и тем более этого имени.

— Анджелалти! — Зов стал настойчивым, и добавилось осторожное прикосновение к плечу. — Кузен, очнись. Надо заняться твоей раной.

Кузен. Он открыл глаза и яростно сел, по-дикарски наслаждаясь ее изумленным лицом и едва заметным движением назад.

Она мгновенно опомнилась и раздраженно нахмурилась.

— Тебе требуются услуги медустановки, которая тебя дожидается. Тебе требуется еда, которая готова — и питательна.

— Казалось бы, — язвительно прокомментировал он, — что мне еще требовался сон.

— Прервись на два часа для излечения и еды, а потом можешь спать, пока до Корабля не доберемся, черт бы тебя побрал!

Гневные слова попали в цель. Он попытался сказать что-нибудь в извинение, но потом наклонил голову, чтобы лучше слышать эхо слов Эдрета: „Будь один“.

Лал встал, не обращая внимания на боль в руке, и ответил таким же сердитым взглядом, используя при этом преимущество в росте.

— Хорошо. Действие твой медустановки будет желательным. Еда тоже, спасибо тебе за заботу. Но пойми и прими вот что, Корбиньи: я не лечу к твоему Кораблю.

Она ответила столь же решительным взглядом. Красиво очерченные губы плотно сжались, черные глаза заледенели.

— Ты полетишь туда, куда тебя повезет пилот. Лал рассмеялся:

— А мне казалось, что я — Капитан, Кому Следует Повиноваться?

— Мне кажется, что ты глупый мальчишка, — огрызнулась она, развернувшись на каблуке. — И к тому же невоспитанный.

Он схватил ее за руку — жестче, чем намеревался, — развернул ее обратно к себе и успел уйти от направленного в скулу удара кулаком.

— Быстро, — заметил он, видя, как она берет себя в руки и неохотно заставляет себя не двигаться. — Но с Каффиром ты была далеко не так быстра.

Ее бледные щеки вспыхнули.

— Дразни меня, Анджелалти, будь любезен. Детские выходки меня так развлекают!

— Вот как?

Он шагнул к ней, остановился и сделал глубокий вдох, ощущая пульсирующую боль в руке. Разум подсказывал ему, что выбранная линия поведения неверна, как бы Эдрет ни рекомендовал разумность отстраненности. Лал уже слишком много дней назад повернулся спиной к этому совету. И теперь необходимо разбираться с последствиями, к которым привел этот выбор.

Он слегка поклонился и постарался смягчить выражение лица. Ответный взгляд Корбиньи тоже стал мягче, хотя остался недоверчивым.

— Что случилось с Каффиром, Корбиньи? Она передернула плечами.

— Моя предшественница — Морела — была рабыней Каффира, — медленно сказала она. — Ее тело повиновалось ему, хотела я того или нет. — Она снова пожала плечами. — Анджелалти, такие вещи обычны для тех, кто возвращается из Синего Дома?

Он колебался, услышав ноты болезненного желания в ее голосе — надежды услышать то, что объяснит ее неудачу и вернет ей уверенность в себе.

Жалость. Эдрет заплакал бы от отчаяния, увидев, в какой хаос поверг свою жизнь его ученик, которого он оставил в безопасности, вооружив твердыми правилами жизни. Жалость и ужас. Потому что это сделал он. Именно он заключил гордую женщину Экипажа в темницу планетного тела и заставил сомневаться во всех своих инстинктах. Лал облизнул губы.

— Я не слышал о таком явлении, — сказал он. — Но Синий Дом — это не то, что я изучал… внимательно.

— О! — Ее плечи чуть заметно опустились, в глазах на секунду отразилась бесконечная боль. А потом она снова повернулась к двери. — Пойдем к медустановке, Анджелалти. Наверняка у тебя болит рана.

Полный жалости к ней и отвращения к себе, Лал пошел следом.

Глава сорок вторая

Анджелалти медленно выходил из пасти медустановки, бледный, двигаясь осторожно, словно рука все еще болела Корбиньи ощутила прилив жалости и отвернулась, чтобы он не прочел это в ее взгляде — и не начал презирать.

Наливая чай с нарочитым, безупречным изяществом, она понимала одно: ни в коем случае нельзя доводить дело до того, чтобы он отдал приказ. „Корабли и Звезды, что мне делать, если он прикажет мне лететь куда-то по какой-то планетной необходимости? Он — Капитан, и я поклялась ему служить. Умереть, если он прикажет. И в то же время он должен попасть на Корабль, хочет он этого или нет..“

— Кузен, — сказала она ему вместо приветствия и поставила чай рядом с ним. — Сядь, пожалуйста, и скажи мне, что ты хочешь съесть.

Хорошо, что он хотя бы сел, хотя заговорил не сразу. Он долго смотрел в чашку, словно надеялся прочесть в ее темной глубине все свое будущее. Когда спустя несколько долгих минут он поднял взгляд, то обратился к Свидетелю, который сидел чуть в стороне, вперив взор в стоящий у стены уродливый Трезубец.

— У тебя есть интерпретация воли Карателя с учетом картины последних событий?

Свидетель моргнул — как всегда, словно просыпаясь, и перевел свои рыжевато-карие глаза на Анджелалти.

— Я — Свидетель Телио, — сказал он неспешно. — Не мне делать предсказания.

— Безусловно, — энергично отозвался Лал. — Но мне представлялось, что вы способны анализировать текущие события в соответствии с запомненными ранее закономерностями и предоставлять эти сведения тем, кому в данный момент благоволит Богиня.

— А! — произнес Свидетель и надолго замолк, так что Корбиньи в конце концов махнула рукой на них обоих и ввела в пульт заказ горячей трапезы с высоким содержанием белка, а потом со стуком поставила перед каждым по миске с полученной кашей.

— Накорми хоть тело! — приказала она Анджелалти, сунув ему в руку ложку.

Когда она бросила ложку рядом с миской Свидетеля, тот открыл глаза и посмотрел прямо на нее.

— Мои благодарности, Корбиньи Фазтерот, — сказал он и улыбнулся.

Она повернулась к пульту, обратив к нему спину, и не спеша ввела свой заказ.

— В качестве благодарности изволь все съесть.

— Да, — отозвался Свидетель все так же мягко и вежливо, а потом обратился к Анджелалти: — Даже среди Телио, которым не подобало бы сомневаться, считалось, что Каратель крепко спит. Некоторые говорили, что Каратель никогда не проснется, что он — как это можно было бы сказать о человеке — мертв.

— Но, — откликнулся Лал, — похоже, что это не так, если вспомнить происшедшее у Саксони Белаконто и импульс энергии, который открыл люк корабля.

— Возможно, Каратель действительно спал, — сказал Свидетель, беря ложку и аккуратно ее наполняя. — Возможно, он обманул событие, притворившись спящим, в то время как на самом деле он проявлял свое воздействие втайне от Биндальчи и даже Телио, так что толстяк наконец явился и увез его прочь туда, где за ним мог явиться сильный Искатель.

Лал набрал ложку каши.

— Разве Биндальчи так слабы?

— Биндальчи привязаны к Спангилну, Анджелалти. Мы находимся под протекцией Синдиката, который следит, чтобы на наших кораблях не было звездных двигателей. И нашим людям не разрешено принимать присягу Синдиката.

Корбиньи повернулась лицом к Свидетелю.

— Синдиката? — очень тихо переспросила она.

— Да, Корбиньи Фазтерот. Тебе что-то о нем известно?

— Известно? — повторила она и обратила к Лалу потрясенный взгляд. — Анджелалти, это младенец!

— Скорее взрослый. — Он отправил ложку каши в рот и сморщил нос. — Это не слишком вкусно, знаешь ли, кузина.

— Как раз время хвалить мою готовку, когда солдаты приближаются со всех сторон! Анджелалти, ты слышал, что он сказал? Система закрыта Синдикатом! И все же он сидит здесь. Думаешь, его исчезновения никто не заметил?

— Очень правильный вопрос, — признал Лал, делая глоток чая. — Как тебе удалось улететь из системы Спангил на, друг, когда ее так тщательно охраняют?

— Я — Свидетель Телио, — ответил он, и Корбиньи раздраженно подумала, что именно такого ответа им и следовало ожидать. — Я иду следом за Карателем, чтобы наблюдать и запоминать.

— Безусловно. Значит, Каратель спрятал тебя от наблюдателей, которых разместил Синдикат?

Свидетель нахмурил лоб и пару минут смотрел в глубину миски с кашей — возможно, войдя в мысленный контакт с находящимися в ней питательными веществами. Когда он наконец поднял голову, Корбиньи показалось, что его лицо стало более оживленным, чем обычно.

— Я не думаю, чтобы Карателю понадобилось менять событие в этом случае, Анджелалти. Определенно Память не обнаруживает такой магии. Думаю, просто толстяк воспользовался собственными уловками, чтобы прийти и уйти невидимым и неслышимым для тех, кто наблюдает за нашими границами.

— Это разумно, — сказал Анджелалти, глядя на нее и кивая. — Джардж Менлин был курьером Ворнета и пользовался хорошей репутацией. Он пользовался услугами лучших пилотов и лучших кораблей. Пройти через блокаду Синдиката для него было не слишком трудно.

— Если только не начнут искать его или этот чертов прибор. Тогда…

— Воин, никто не станет это делать. Каратель действует по своему желанию, в чем служители Синдиката давно успели убедиться себе на горе. Что до меня, то кто считает песчинки или камни в речном русле? Я — Свидетель Телио и следую по пути, который Каратель прокладывает сквозь события, пространство и время. Никто в Синдикате не знает моего лица — откуда им знать? А если кто-то будет искать меня по имени — то мое имя благополучно пребывает на Биндале, о чем засвидетельствуют слуги Телио.

Она воззрилась на него, полуоткрыв рот, словно собиралась заговорить. Это продолжалось несколько мгновений, а потом она отвернулась и в яростном молчании стала нажимать кнопки на поварском пульте.

— Если это не младенец, Анджелалти, — сказала она наконец, не поворачиваясь к ним, — то это псих.

— Не исключено, но не доказано, — откликнулся он и съел еще ложку каши, после чего отодвинул от себя миску. Он посмотрел на Свидетеля. — Каратель не… менял события, пока оставался у Джарджа Менлина?

Наступила очередная долгая пауза. Корбиньи села и начала есть, внезапно ощутив зверский голод и стараясь не замечать ужаса, от которого у нее все внутри холодело. Синдикат, да помогут им все боги космоса! А он тут сидит, спокойный и равнодушный, как… как корова! Его имя благополучно пребывает дома — как же! А Анджелалти соображает не больше, чем…

— Думаю, что нет, — сказал Свидетель. — Не было проявлений силы, подобной той, что Памятуется из прошлого.

— А последние события? — спросил Анджелалти. — Демонстрация в кабинете Белаконто и энергия, открывшая люк?

— Они согласуются с воспоминаниями о прошедших действиях Карателя в сфере событий, — ответил Свидетель и замялся.

Взгляд Анджелалти стал острее.

— Есть ли что-то еще, что ты могла бы сказать нам относительно славного прошлого Карателя?

— Есть… странность, Анджелалти. Такое чувство, что Память, которая соответствует текущему вхождению Карателя в событие, относится ко времени… очень давнему. Словно Каратель действительно отдыхал, а теперь проснулся, полный новых сил, как во времена величайших Воспоминаний. У них почти такой же привкус, как у Воспоминаний о том, как Каратель сверг с небес корабли врага Биндальчи во времена вождя Рала Эана Те.

„Гиацинт“ содрогнулся, все вокруг на секунду стало нечетким, а потом включились гироскопы — и реальность выровнялась.

Корбиньи затаила дыхание, не осмеливаясь посмотреть ни в сторону, ни вверх. Уголком глаза она заметила, как Анджелалти поднял чашку, а потом поставил ее на стол.

— Корбиньи!

Она все равно не решилась поднять взгляд и продолжала смотреть в свою плошку, словно ребенок, застигнутый в момент проступка.

— Да, Анджелалти?

— Это был вторичный переход?

— Да, это был он. „Боги! Только бы он не…“

— Я хотел бы знать, кузина, не поделишься ли ты со мной общим планом нашего маршрута.

Нежный, как молоко — но в секунду может вспыхнуть яростью, если он хоть немного похож на своего дядю. Корбиньи призвала на помощь свое мужество и, подняв голову, посмотрела прямо ему в глаза, как подобает Разведчику Планет в разговоре со своим Капитаном.

— Анджелалти, с нашей первой встречи я открыто говорила о том, что моя цель — вернуть тебя на Корабль. Я этого не скрывала. Я много раз просила тебя добровольно лететь со мной. Если бы твой… если бы твоему другу нужна была помощь, то я обязательно направила бы корабль на Чейенн. — Она сделала вдох, продолжая твердо смотреть ему в глаза, остававшиеся ярко-синими и непроницаемыми. — Поскольку это было не так, а прямых приказов от Капитана не было, я проложила курс на „Зеленодол“.

— Прямых приказов от Капитана не было, — тихо повторил Лал и вздохнул.

Он вдруг почувствовал усталость — глубокую усталость и потребность уснуть. Двурушничество Корбиньи… — нет, напомнил он себе, ее несгибаемая приверженность своему долгу — не пробудило в нем даже искры раздражения. Он сделал глоток остывшего чая и встал из-за стола.

— Итак, — сказал он и заметил, что ее лицо стало не таким напряженным, — мы летим на „Зеленодол“, как предсказано Первым Капитаном. — Он встал. — Свидетель найдет Завтрашнюю Запись крайне интересной.

Он взял Трезубец и ушел, оставив на столе допитую до половины чашку чая и почти всю кашу.

— И куда теперь? — вскричала Корбиньи достаточно громко, чтобы он услышал — но он не счел нужным услышать.

— Возможно, медитировать, — сказал Свидетель, также вставая и направляясь к двери. — Вождь Анджелалти должен строить планы — ведь теперь он уверен в расположении Карателя.

— А ты? — рявкнула она на него. — Куда ты торопишься, что даже не доел свою порцию?

— Я — Свидетель Телио, — ответил он и вышел. Плошка остывшей каши ударила в стену там, где только что была его голова.

Глава сорок третья

Каюта, которую он выбрал для себя, слабо пахла цветами, а койка, которую он смял, когда-то была любовно заправлена. В шкафчике, послушно открывшемся перед Номером Пятнадцатым, оказался спартанский гардероб из брюк и рубашек — безукоризненно чистых, частично — аккуратно заштопанных и размером подходивших той Корбиньи, которой больше не было. Лал смотрел на них с пересохшим ртом и остановившимся сердцем, окаменев на насколько секунд, а потом закрыл дверцу и отвернулся, чтобы сесть на кровать.

Он положил Трезубец себе на колени и наклонил голову, рассматривая спирали и соединения древней, чужой схемы. Рассеянно похлопав себя по карманам, он вытащил сосуд с Камнем Страха, отложил в сторону, снова пошарил в кармане, а потом отвлекся от Трезубца, чтобы закрепить в глазнице лупу.

Это действительно когда-то было схемой — а теперь стало расплавленными кусочками проводов, сломанными транзисторами и останками конденсаторов. Однако, присмотревшись, он понял, что не все уничтожено. Кое-где целые системы остались цельными, связанными. И неизвестно было, составляют эти орешки, раковины и драгоценные камни часть некой системы или систем, независимы они или связаны с элементами системы почти узнаваемой.

Он сосредоточился на одной с виду уцелевшей системе проводов, проследив за их путем по развалинам, отметив место их контакта с конденсатором, место их пересечения с еще одной системой проводов, место, где они плотно обвивались вокруг ограненного драгоценного камня, место…

Лал выпрямился и освободил глаз от лупы.

— Как давно был поврежден Каратель? — спросил он, не трудясь поворачиваться, зная, что его спутник стоит рядом и внимательно за всем наблюдает.

— Существует несколько Воспоминаний, которые показывают, что Каратель действительно… перенапряг свои способности управлять событием, Анджелалти. Одно из них относится ко времени вождя Рала Эана Те, который сверг корабли врага Биндальчи…

— С небес на землю, — докончил Лал и повернулся к Свидетелю, сидевшему в дверном проеме. — Это был самый недавний случай?

Свидетель моргнул.

— Самая последняя Память о том, как Каратель перенапряг свои силы, относится к Войне против Синдиката, когда Избранный Искатель Вин Эан Ли призвала силы, скрытые в глубинах ее души, объединила их с силами Карателя ради удара по прислужникам мерзости и их нечестивой дамбе, которая была проклятием планеты и источником невзгод для Биндальчи, населяющих эту планету.

Лал подождал, но, не услышав продолжения рассказа, спросил:

— И ей удалось это сделать — Искателю Вин Эан Ли?

— Увы, — ответил Свидетель, — но этого ей сделать не удалось, что и стало причиной, по которой Биндальчи скованы и привязаны к своим планетам. Однако это была славная битва, Анджелалти, полная праведной ярости и достойная любого великого Вождя прошлого. Многие служители Синдиката обезумели и бросились в пучину, прежде чем событие раскинуло сеть и Каратель был пленен.

— Как? — спросил Лал. И когда Свидетель ответил ему только взглядом своих сонных, невыразительных глаз, добавил: — Как был пленен Каратель?

— Предательски, как учат Телио. Событию доверять нельзя, Анджелалти, помни об этом.

— Обязательно запомню, — отозвался Лал. — Но каким было физическое выражение пленения Карателя? Неужели не было Свидетеля…

— Конечно, был! — заявил Свидетель почти резко. — Наблюдалось сияние, окружившее Карателя и Искателя, как всегда бывает при значительной магии. — Его голос стал звучать обрядовым напевом, а глаза закрылись окончательно. — Оно усилилось и прошло по цветам радуги до фиолетового, где и остановилось, пульсируя. На поле боя опустилось великое смятение духа, и некоторые молодые воины из числа Биндальчи выронили оружие. Другие же открыто плакали, не испытывая стыда и не боясь стыда. Вопли раздались среди тех, кто служил злобному Синдикату, и кто-то обратил свое оружие против себя, другие же бросили оружие и кинулись в пойманные воды, которые уже были полны мертвецов.

Искатель же стояла в стороне, окруженная светом, воздев Карателя над головой в жесте прекрасного вызова, направив зубцы на врагов Биндальчи. Она издала боевой клич — и в это мгновение свет сжался, — и ужас ворвался в сердца всех, кто был на поле. Никто не мог смотреть на Искателя. Многие закрыли лица, защищаясь от внезапной волны жара. Послышался высокий, пронзительный крик, за которым последовал негромкий хлопок — и поле освободилось от ужаса.

Там, где находилась Искатель Вин Эан Ли, остался оплавленный песок. Рядом с этим пятном тихо лежал Каратель. Свидетель открыл глаза.

— Что было потом? — прошептал Лал. Свидетель вздохнул и устало покачал головой.

— Был разгром, Анджелалти, хоть мне и стыдно так говорить. Биндальчи бежали, а Синдикат преследовал — и в конце концов одержал победу. Один из воинов нашел в себе смелость поднять Карателя и убежать с ним к Телио, которые вернули его в Центр. Тот человек не был Искателем, как ты понимаешь, но Каратель ценит отвагу. Он до конца своих дней носил метки благосклонности Богини, обжегшие ему обе ладони.

Он снова вздохнул.

— Вин Эан Ли была последней из великих Искателей. Ее смерть отметила конец эпохи.

— Как давно? — спросил Лал. Свидетель нахмурился.

— Сорок твоих стандартных лет, Анджелалти, насколько я могу вычислить.

— Сорок лет. — Лал закрыл глаза, потер их и, моргая, посмотрел на Карателя, молчавшего у него на коленях. — И теперь он проснулся. Почему?

Свидетель не ответил.

Лал сидел, рассматривая Карателя, думая о том, что провода можно заменить, что электронные схемы можно восстановить, реорганизовать, подпитать. Думая о том…

— Великое отчаяние духа… — пробормотал он и потянулся за сосудом с Камнем Страха.

Он замер, держась за пробку. Свидетелю показалось, что он пристально смотрит на стену. Или, возможно, сквозь стену, на что-то, видимое только Вождям и богам.

Лал медленно отодвинул закрытый сосуд. После этого, двигаясь куда увереннее, он положил Трезубец поперек койки и стал нажимать кнопки на своем браслете.

Пауки полезли из его рукавов, из-под воротника, из карманов, из-под волос. Сверкая фиолетовыми, желтыми и зелеными глазами, они приблизились к Карателю, засуетились вокруг его выступов и заняли места.

Каждому из девяти был дан участок, который нужно было обойти, скопировать и прощупать. Каждому было приказано сообщать обо всех находках, обо всех деталях, пусть самых мелких. Лал возился со своим наручным компьютером, безжалостно стирая резервные системы, чтобы освободить место для поступающих данных. После этого он отошел к двери и сел рядом со Свидетелем.

— Ты разбудишь Карателя до полноты, Анджелалти? — спросил тот.

Лал покосился на него, весело сверкнув глазами.

— А вам разрешается задавать такие вопросы?

— Информация, полученная от тех, кто сознательно бросает вызов событию, может только усилить Свидетельство, тем самым расширив Память, — ответил Свидетель как всегда совершенно серьезно. Он встретился с Лалом взглядом. — Ты спрашиваешь меня?

— Совершенно определенно спрашиваю! — отозвался Лал, удивленный собственным неожиданным смехом. — И скорее всего спрошу еще многое, поскольку Корбиньи намерена отвезти нас на свой корабль — а из этого не выйдет ничего, кроме проблем.

Он вздохнул и махнул рукой на Трезубец — или на пауков, столь деловитых и отважных.

— Мне неприятно видеть устройство, которым неправильно пользуются и которое плохо хранят. Ведь эта вещь для чего-то была предназначена. Почему бы не вернуть ее в состояние, в котором она сможет работать в соответствии со своей конструкцией?

— У тебя есть сильные враги, Анджелалти? Он вздрогнул, а потом покачал головой.

— Похоже, что так. Ворнет… Взлетевший „Дротик“ взорвала в небе боевая машина Ворнета, спрятанная среди портового транспорта. В порту ничего похожего на эту самоходку нет. А если Ворнет пожелает последовать за нами за пределы планеты…

Он повел плечами, словно желая сбросить тревогу, ясно отразившуюся на его лице:

— Корбиньи ввела корабль в первый переход очень быстро. Сомневаюсь, чтобы кто-то смог зарегистрировать ее координаты. Но даже если они смогли это сделать, экстраполировать место назначения на основе предварительного перехода…

Он замолчал и повернулся к Свидетелю, устремив на него широко открывшиеся глаза.

— Почему Биндальчи платили Джарджу Менлину дань хезернимом?

— Анджелалти, он попросил у них именно это. Биндальчи клятвенно обязаны служить Искателю Карателя во всем, чего требует Искатель. В ответ Искатель и Каратель стараются изменить событие во благо Биндальчи.

— Саксони Белаконто хотела получить Трезубец, чтобы контролировать торговлю хезернимом, — еле слышно сказал Лал. — Это — единственная причина, по которой он ей понадобился. И единственная причина, которую она увидит в желании кого бы то ни было им обладать.

— Тогда она призовет к себе своих прислужников и немедленно отправится на Спангилн и Биндал, — спокойно ответил Свидетель. — Она и ее люди будут противостоять тебе и Корбиньи Фазтерот, Воину Смерти, и Карателю, которого ты поклялся восстановить в былом блеске. — Тут он улыбнулся. Лал впервые увидел его улыбку — медленную и милую. Ребяческую. — Это будет Память, которая затмит все другие Воспоминания, Анджелалти. Биндальчи вечно будут вспоминать тебя в Списках Вождей.

Глава сорок четвертая

— Дублер системы номер шесть? — Корбиньи устремила на него недоуменно моргающие глаза. — Это именно то, что сказано: резервная корабельная система номер шесть на случай отказа основной.

Лал подавил вспышку раздражения.

— Конечно. Но мой вопрос, кузина, был таким: насколько эта система необходима для безопасности корабля, экипажа и пассажиров? Что случится, если система номер шесть выйдет из строя, а ее функции не перейдут немедленно к дублирующей системе?

Она нахмурилась и привалилась бедром к краю пульта, обхватив себя руками за талию.

— Ущерб безопасности персонала при отсутствии дублирующей системы номер шесть незначителен, — сказала она медленно и раздельно, словно обращаясь к ребенку — или умственно отсталому человеку. — Сама по себе система номер шесть является резервным протоколом, ответственным за энергоснабжение внешних люков, причальных огней, а также среды грузовых отсеков и причальных платформ. Она чаще всего используется тогда, когда корабль ставится на длительную стоянку и необходимо осуществить разгрузку. В остальных случаях ее функции выполняет главный компьютер.

Она пожала плечами.

— Так что дублирующая система скорее всего не понадобится даже в том случае, если произойдет отказ основной, — заключил Лал. — Отлично.

Он принялся работать на своем наручном устройстве.

Корбиньи с трепетом наблюдала за тем, как паучки лезут вниз по брюкам Анджелалти и деловито направляются к ней.

— Возможно, тебе следует изменить стратегию, — сказала она. — Этот блок закрыт.

— А! — отозвался он, даже не оторвав взгляда от запястья.

Первый паук, меньшего размера, чем Номер Пятнадцатый, и с зелеными глазами, добрался до ее сапога, обогнул его и исчез в шве, где стена соединялась с полом.

— Как… — начала было она, а потом ахнула, увидев, как второй паук — большего размера и с глазами, горящими фиолетовым светом, также исчез за панелью.

— Анджелалти, что это ты делаешь с моим кораблем? Он поднял голову. Глаза его светились мрачным юмором, который сразу же вызвал у нее подозрения.

— Но мне казалось, что я — Капитан, и что Корабль и все корабли, зависимые от Корабля, и весь Экипаж — все это находится в ведении Капитана.

— Но я — пилот этого корабля! А что, если ты сделаешь его неработоспособным? Что, если ты повредишь главную систему? Что…

— Взяв детали из дубликата резервной системы? После того, как пилот корабля заверил меня, что никакой опасности не появится, даже если данная система выйдет из строя? — Он пожал плечами. — Успокойся, Корбиньи. Возможно, я не найду того, что мне нужно.

— Не найдешь… — Движение у ее сапога привлекло ее внимание — и она сделана бросок, пришлепнув полусогнутой ладонью нечто янтарноглазое, отважно двигавшееся следом за своими товарищами. — Нет!

Лал замер, подняв пальцы над наручным компьютером — и пауки замерли тоже, как те, что уже находились за панелью, так и оставшиеся снаружи.

— Корбиньи…

— Нет! — повторила она уже спокойнее и выпрямилась, держа ладонь лодочкой у груди. Сквозь ее пальцы желтым огнем горели глаза паука.

— Ты не потребуешь этого от него! — воскликнула она, и ее глаза увлажнились, а лицо лихорадочно вспыхнуло. — После такой отваги и верности ты не навяжешь ему войну с моим кораблем, Анджелалти, в этом я клянусь!

Лал стоял, держа пальцы над кнопками, которые позволили бы Номеру Пятнадцатому освободиться, пробежать по полу и включиться в работу за панелью. Он посмотрел на Корбиньи, которая решительно встретила его взгляд, хоть ее и сотрясала дрожь — и перед ним предстала сцена из прошлого. Он вспомнил ее такой, какой она была, кладущей растоптанного паука перед ним вместе со своим клинком, преклонившей колено и просящей у Капитана прощения…

— Хорошо, — мягко сказал он. — Он твой, Корбиньи. Я не продумал все до конца.

Ее лицо стало чуть спокойнее, хотя она продолжала прикрывать паучка пальцами. Лал снова склонился к своему браслету и отправил дальше остальных пауков — которые по-прежнему принадлежали ему.

В результате из-за панели появились провода и всевозможные электронные узлы и детальки. Лал собрал свою добычу в складную коробку, проверил наличие пауков (восемь при нем, еще один — отдельно), встал и отряхнул колени брюк.

Корбиньи уже давно ушла — возможно, в рубку. Он справился с соблазном узнать у Номера Пятнадцатого ее точное местонахождение. Вместо этого он поднял коробку и понес ее по коридору к своей каюте и Карателю Шлорбы.

Каратель пребывал там, где он его оставил: лежал поперек койки в тускло освещенном помещении. Свидетель у двери поднял голову и медленно сфокусировал глаза на реальности.

— Анджелалти, — произнес он. Лал решил, что это приветствие.

— Свидетель Телио, — отозвался он и, перешагнув через порог, бережно поставил коробку в центре тесной каюты.

Он взял с кровати Трезубец и сосуд с Камнем Страха и сел, неловко поджав ноги, рядом с коробкой, развернув распечатку, выпрошенную у древних систем „Гиацинта“.

— Что это, Анджелалти?

Свидетель приблизился к нему и сел напротив. Лал повернул распечатку так, чтобы его собеседник мог видеть диаграммы и мелкий шрифт описания.

— Схема, — устало ответил он. — Для Карателя. Свидетель Телио нахмурился.

— Ты считаешь, что Каратель Шлорбы — это машина? Лал потер лоб, стараясь разобрать мельчайшие буквы.

— Мне кажется, — ответил он, почти не задумываясь, — что во вселенной существует много самых разных устройств с самыми разными протоколами. Назвать нечто „машиной“ — значит ограничить его предназначение. В конце концов, форма подчиняется функции. Это устройство, созданное для каких-то определенных целей. В какой-то момент оно эти цели осуществляло. Оно было повреждено и перестало функционировать. Логика говорит, что устранение повреждений позволит ему функционировать снова.

Свидетель замолчал — что было кстати. Лал наклонился над схемой, отмечая места, где первоначальные соединения были повреждены. Поколебавшись мгновение, он перевел взгляд на добычу, полученную от дублирующей системы номер шесть.

— Я намерен, — сказал он Свидетелю, — восстановить контакты во всей системе, а потом устранить другие повреждения. В этих местах, — он снова поднял схему и указал пальцем на несколько точек, — похоже, раньше находились драгоценные камни. У тебя нет Памяти, которая сказала бы мне, что это были за камни?

Карие глаза подернулись пленкой — будто у этого человека было третье веко, как у ящерицы. Прошла минута, затем две. Лал вздохнул и снова вернулся к схеме. Спустя какое-то время он отложил ее и, прикоснувшись к наручному пульту, приказал неутомимым паукам выйти. Номерам Шестому и Двенадцатому было дано задание разобрать сложную корабельную проводку на простые пары. Номера Одиннадцатый и Четырнадцатый он направил счищать с поверхности Карателя разбитые приемники и передатчики. После этого он потянулся за сосудом.

Он только начал высвобождать пробку, когда Свидетель заговорил.

— На вершине центрального зубца Карателя был укреплен Камень Души, предназначенный для того, чтобы заглядывать в души врагов Биндальчи и выпивать до дна те, что оказывались недостойными. Камень Души — это артефакт огромной силы, способный сам по себе двигать событие. Он вспоминается как союзник Карателя, сотрудничающий в принятии или отклонении Искателя и в нескончаемой борьбе за управление событием.

Свидетель широко открыл глаза. Лал заметил, что по его смуглому лицу струйками стекает пот.

— Это было далекое Воспоминание, Анджелалти. О других я не нашел ничего, кроме общей Памяти, не такой древней как та, что касается Камня Души. В ней говорится, что камни усиления должны граниться в соответствии с образцом, который я теперь могу нарисовать, если тебе это нужно. Других требований в Памяти не оказалось.

— А… Камень Души? — спросил Лал, хотя ему было крайне неприятно понукать собеседника. — Там не было указаний о том, какую форму ему следует придать?

На секунду ему показалось, что Свидетель засмеется.

— С тем же успехом можно придать форму Карателю, Анджелалти. Память говорит нам, что у него есть своя собственная сила. Кто посмеет налагать на подобное свою форму?

— Действительно, кто? — пробормотал Лал, глядя на обуглившийся конец среднего зубца Трезубца.

Камень Души был немного крупнее ловца воров Мордры Эль Теман, а бронзовые лапки, удерживавшие его на месте, наполовину расплавились. Оправы двух камней меньшего размера были просто сломаны.

„Ну что ж, — подумал Лал, — надежно укрепить можно и другими способами. Например, на эпоксидной смоле или…“ Он вдруг широко зевнул и почувствовал навалившуюся на него усталость. Глянув себе на руки, он с легким удивлением увидел, что они дрожат.

Он посмотрел на Свидетеля.

— Прежде чем начать столь ответственную работу, я посплю. Надеюсь, я не нанесу оскорбления, если посоветую тебе сделать то же.

— Я вижу тропу, которую ты мне указал, Анджелалти, и уверен, что мои умения позволят найти добычу.

„Что бы оно ни значило“, — подумал Лал и, с трудом поднявшись на ноги, сделал два шага, отделявшие его от кровати, и упал на нее. В глазах у него стоял туман, а в голове крутились разноцветные вихри.

Утопая в цвете, Лал заснул — и ему приснилось, что он рвет цветы, а Корбиньи смеется.

Глава сорок пятая

Какое-то время она сидела в кресле первого пилота. Просто сидела. Паучок молчал у нее на колене, блестя мудрыми и яркими янтарными глазами. Потом она задремала и увидела во сне ребенка, который не жил — ребенка ее тела. Ее мертвого тела. И ей приснился тот ребенок, которым была она сама, и тот, которым был Анджелалти. Они играли с другими детьми в темных коридорах Корабля, где воздух пах так, как ему положено, и где каждый поворот и изгиб коридора был знаком на уровне генов, и во всем милом сердцу пространстве Корабля нечего было бояться: ведь там все были ее кузенами или ближе, и каждый целиком зависел от другого.

Страх жил среди планетников — слепых, недоступных пониманию недочеловеков. Страх — и предательство, потому что всегда находились те, кому хотелось захватить Корабль в плен, лишить Экипаж права свободно путешествовать от звезды к звезде, как это делают настоящие люди, а не жить по-звериному, с рождения до смерти копаясь к грязи.

И тем не менее Корабль время от времени нуждался в ремонте, нуждался в том, что способны произвести только планетники, пусть они и грязееды и недочеловеки. Ибо Корабли — об этом она прочла в Вахтенном журнале восемьдесят пятого Капитана по имени Безумная Эндриатта — были созданы не для того, чтобы их использовали так, как это решили делать Экипажи, десятилетиями и столетиями не совершая посадки, не беря на борт пассажиров, не обмениваясь людьми с дружескими колониями.

Капитану Эндриатте за ересь был предложен Нож, и она себя реабилитировала перед Кораблем и Экипажем. Ее Первый Помощник последовал за ней в считанные секунды, убитый горем. Во сне это представилось ей живо, совершенно достоверно, словно она видела все это собственными глазами.

Корбиньи повернулась в кресле пилота, проснулась и посмотрела на часы, отмечавшие время полета. До конца перехода оставалось еще пятнадцать часов. Если боги улыбнутся, то когда „Гиацинт“ выйдет в нормальное пространство, „Зеленодол“ окажется на расстоянии прямой связи. Она потянулась, разминая затекшие мышцы, и виновато улыбнулась Номеру Пятнадцатому.

— Последнее дело для пилота, — сказала она, — когда приходится спать прямо в кресле.

Она вздохнула и подставила пауку ладонь. Он перебрался на нее как всегда охотно, чуть царапая коготками кожу, — и она в который раз подивилась умению Анджелалти.

— Ну что ж, — сказала она, вставая и потягиваясь. Она слишком давно не заставляла это тело совершать должные тренировки. Совершенно не годится ей терять над собой власть теперь, когда почти освоены элементарные навыки. Она увидела отразившееся на темной поверхности экрана собственное лицо — скуластое и красивое — и застыла, уставившись на него. Вверх по рукаву перемещался небольшой вес — по нему карабкался Номер Пятнадцатый.

— Я забыла, — прошептала она, поднося руку к свежей щеке, а потом встряхнулась.

— Я — Корбиньи Фазтерот, — сказала она твердо и громко в корабельной тишине. — Член Экипажа Корабля „Зеленодол“, хранящая верность Первому Помощнику и Будущему Капитану. Я — Разведчик Планет, Искатель и Переговорщик с Планетниками. Я прошла испытания и проверки. Я родила Кораблю ребенка. Никто не отменял моих действий, и мои действия всегда были честными и справедливыми.

Паучок добрался до ее плеча, залез ей под воротник и устроился там. Корбиньи вздохнула и отвернулась от экранов и включенных пультов.

— Я устала, — сказала она, обращаясь то ли к пауку, то ли к себе одной.

Она на секунду подумала, чем сейчас занят Анджелалти, но тут же оттолкнула эту мысль. Анджелалти ее презирает — она ведь достаточно часто читала это по его глазам. Лучше оставить это без внимания, увядать и умереть и не думать о его привлекательности. Лучше считать его Капитаном, которому нужно повиноваться. После того, как он благополучно попадет на Корабль.

— Привет!

Она пошла по коридору, направляясь к каюте, предназначенной для второго пилота, хотя она никогда не летала с напарником. У двери камбуза она помедлила, а потом вошла внутрь, ударившись бедром о стол, потому что забыла включить свет. Там она налила себе полрюмки виктрианского бренди — планетный напиток, превосходный в своем роде. Убирая бутылку обратно в предназначенную для нее ячейку, Корбиньи решила, что этот напиток лучше любого корабельного дистиллята.

Прихватив с собой рюмку, с утешающим паучком под воротником, она пошла к себе в каюту.

Она проснулась, не зная, сколько времени спала, села на постели и потерла себе шею. Похоже, новое тело переносило виктрианский виноград гораздо хуже прежнего. Она подслеповато поморгала, глядя на подушку, где терпеливо стоял на страже Номер Пятнадцатый, и поморщилась.

— Холодный душ, наверное. Зарядка. Потом горячий душ, чистая одежда… — Это заставило ее остановиться. Ее одежда осталась в каюте, которую занял Анджелалти — и в любом случае не подойдет ее новому телу. — Ну что ж, — сказала она и встала так быстро, что голова у нее загудела от боли, — постираем эту одежду.

„И будем надеяться, — добавила она про себя, — что древняя установка очистки справится с этой задачей“.

Час спустя, поупражнявшись, приняв душ и надев вещи, с которых была удалена основная грязь, она шла по переходу. В камбузе остались следы визита: был заварен чай, из запасов брали сухари. Отправив рюмку из-под бренди в мойку, она заказала себе чаю и сухарей и унесла завтрак с собой на мостик.

До перехода в нормальное пространство осталось семь часов. Корбиньи выполнила положенные процедуры контроля и откинулась на спинку кресла, смахивая сухарные крошки с пальцев.

— С кораблем все в порядке, — прошептала она, хотя не имела привычки разговаривать с собой вслух — прежде. Она повела плечами и почувствовала на воротнике приятный вес Номера Пятнадцатого. В конце концов простая вежливость требует разговаривать с гостем и объяснять события и черты текущего дня. Она покачала головой. — Я начинаю нести такую же чушь, как этот Свидетель.

С этой мыслью она встала с кресла и взяла кружку.

— Стоит проверить, какие безумства эта парочка сотворила за это время, — сказала она Номеру Пятнадцатому. — Можно подумать, что они дети — слишком долгое молчание предвещает катастрофу.

* * *

Каюта, которая прежде принадлежала ей, пахла металлом и влагой, и еще какой-то сладковатой вонью, словно от пятна клея. Вонь оказалась не по силам системе очистки воздуха и просто висела, словно гнилостный туман.

Корбиньи остановилась в дверях, привалившись бедром к косяку, и посмотрела на обоих. Свидетель сидел на койке, скрестив ноги и сосредоточившись, ястребом нависая над полом, где Анджелалти стоял на коленях среди свалки деталей, проводов и обрывков изоляции, бумаги и пауков. Волосы у него были скручены в узел на макушке и закреплены проволочными шпильками, рукава он завернул до локтей, а его руки ловко и необычайно осторожно прикасались к мусору, облепившему поверхность его проклятого Трезубца. У его колена стояла чашка с эпоксидной смолой, а полукругом перед ним расположились паучки, чьи многоцветные глаза были не менее внимательными, чем у самого Свидетеля.

Корбиньи вздохнула и глотнула остывающего чаю. Анджелалти запустил пальцы в мусор на полу и поднял нечто, сверкнувшее глубоким красным цветом. Рубин, как показалось Корбиньи — и она усилием воли заставила себя не думать о том, что он мог быть извлечен из комплекта приборов для настройки вооружения (и ведь наверняка оттуда).

Он аккуратно примерил камень в паз на рукояти Трезубца и прикоснулся к поверхности кисточкой с эпоксидной смолой. Еще более бережно он повернул камень в пальцах, ориентируя его по какой-то одному ему ведомой звезде, и плотно прижал его к смоле.

Свидетель на кровати издал протяжный, дрожащий вздох. Ни он, ни Анджелалти не повернули головы в ее сторону.

Анджелалти снова потянулся к разбросанному вокруг мусору и извлек оттуда сосуд, в который Тео заточила коричнево-зеленый камень — примерно век тому назад. Раскачав пробку, он выкатил камень себе на ладонь.

Камень вспыхнул, залив каюту отвратительным зеленым светом. Корбиньи резко выпрямилась в дверном проеме — и у нее в горле застрял вопль ужаса. Свидетель воздел руку и начертил у себя перед лицом какой-то знак, не обращая внимания на пот на лбу, ни на слезы из глаз.

Только Анджелалти оставался спокойным. Он взял камень большим и указательным пальцами, повернул его так и этак… приложил к месту над центральным зубцом Трезубца.

Полыхнули зеленые молнии, загремел далекий гром. Несколько камней на Трезубце вспыхнули и рассыпали искры, вдоль проводов пробежал призрачный свет.

Анджелалти вынул камень из паза и смазал это место эпоксидным клеем. Отодвинув чашку с кисточкой, он посмотрел на Свидетеля.

— Это может закончить всю Память, друг.

— Не думаю, Анджелалти, — отозвался тот, не отрывая глаз от Трезубца. — Ты — Вождь с множеством сил. Искатель поразительной смелости.

— И потому Богиня будет меня любить, — иронично сказал Анджелалти. — Посмотрим.

Он плотно прижал камень к клею.

Корабль исчез в полотне зеленого грома, и Корбиньи отшатнулась назад и вниз, в шум, огонь и ужас. Кто-то возглашал безумную осанну, а еще кто-то звал ее по имени.

— Корбиньи!

Ее имя прозвучало снова, отрывисто, словно приказ — и его сопроводила резкая пощечина. Значит, это не был приказ, потому что никто из Экипажа не посмел бы ее ударить. Они все прекрасно знали ее, и знали, чего она не потерпит.

— Корбиньи!

Опять тот же голос, резко прозвучавший на грани узнавания. Она открыла глаза — больше из желания увидеть того глупца, которому столь страстно захотелось заиметь сломанную руку, чем из-за приказного тона.

— Так.

Лицо Анджелалти, грязное и осунувшееся, наклонялось над ней — почти на расстоянии поцелуя. „Как это на него похоже, — подумала она устало, выбрать вместо этого удар“.

— Так, — с трудом отозвалась она и попыталась сесть. Но удивительно нежные руки удержали ее за плечи.

— Полежи немного, Корбиньи. Ты ударилась головой — и только благодаря удаче ее себе не раскроила. Но этого хватило, чтобы тебя оглушить, и…

— Мой корабль! — бесцеремонно оборвала она его, как только к ней вернулась память. — Что эта проклятая штука сделала с моим кораблем, Анджелалти?

Она оттолкнула его. Он убрал руки, и она села, хотя в ушах у нее зазвенело от напряжения, а в глазах все расплывалось.

— Корабль вроде бы невредим, — отозвался он на удивление мягко.

— А ты был на мостике? — огрызнулась она. — Ты провел проверку систем? Это… чудовище глотает мой корабль, а ты говоришь мне, что он невредим? Скажу тебе прямо, кузен, по-моему, проглочен не только мой корабль.

Его щеки ярко вспыхнули, а губы угрожающе сжались.

— И что эти прямые слова должны означать?

— Только то, что он захватил власть над твоим разумом, сделал свое существование самым главным, так что ты готов рисковать Кораблем, Капитаном и — да! — даже Экипажем, чтобы оказать ему помощь. „Будь проклят твой Корабль“, — осмелился ты сказать мне, Анджелалти, помнишь? Ну а я говорю: будь проклята эта глупая палка! Выброси ее в космос и покончи с этим. Прекрати играть с предназначением — у тебя есть предназначение! У тебя есть люди, которым ты нужен, которые ждут твоего появления! Всего семь часов — и ты будешь дома…

— Дома. — Его губы стали жесткими — как и его взгляд. Он повернул голову и бросил через плечо: — Ты слышал мою кузину, друг? Она утверждает, будто Каратель проглотил и ее корабль, и меня.

— Воспоминания не говорят о том, чтобы Каратель проглатывал кого-то, кроме врагов, Анджелалти, хотя Вожди и Искатели мужественно погибали, стремясь вместе с ним согнуть событие.

Последовала короткая пауза, во время которой Корбиньи безуспешно пыталась увидеть его за спиной у Анджелалти.

— Что до корабля — то он весь вокруг нас. То, что Каратель попробовал его вкус, не вызывает сомнения. Только проснувшись к своей полноте, он пожелал получить информацию относительно своего пребывания внутри события. То, что Каратель глотал корабли, — это Память подтверждает. Однако Свидетельство не подтверждает теории о том, что этот корабль был проглочен.

Анджелалти устремил на нее глаза, которые были яркими, как сапфиры, и твердыми, как сапфиры.

— Удовлетворена?

— О, безусловно! — воскликнула она, откатываясь в сторону и поднимаясь на ноги вопреки протестам всего тела. — Я поверю на слово безумцу, который утверждает, будто обладает памятью тысячелетней давности, и приму его утверждение, что мой корабль остался невредимым и что вот это… — тут она указала на Трезубец, который теперь спокойно лежал среди мусора, окруженный пауками, — …мой лучший друг, и я могу доверять ему, как своему Капитану! Мое сердце успокоилось, Анджелалти: видишь, какая я спокойная и безмятежная. Через семь часов ты дома, и я умываю руки от вас обоих!

Она повернулась в сторону коридора, поддев ногой упавшую чашку.

— Корбиньи Фазтерот!

Свидетель смотрел на нее блестящими карими глазами.

— Ну, что еще умного ты придумал? — огрызнулась она.

— Я только хотел сказать, что Воспоминания, из которых я черпаю, гораздо древнее тысячи ваших стандартизованных лет, — сказал он спокойно. — Мне показалось, что тебе следует об этом знать.

Она закрыла глаза и набрала воздуха, собираясь ответить ему — одним богам известно, что именно.

— Скорее всего Саксони Белаконто уже сейчас направляется на Биндал, — сказал Анджелалти.

Она повернулась к нему, широко открыв глаза.

— Меня не касается, куда эта сука направится — главное, чтобы она не добралась до Корабля.

— Она будет терроризировать Биндальчи, — настаивал Анджелалти, словно это имело какое-то отношение к ней — или к нему. — Она будет убивать ради хезернима, порабощать тех, кто не погибнет…

— Ты забыл о Синдикате, — слащаво напомнила ему она. — Биндал хорошо защищен.

Он нетерпеливо отмахнулся от этих слов, быстро встал на ноги и надвинулся на нее с решительным лицом и взглядом.

— Мы должны лететь на Биндал, — сказал он медленно и мучительно спокойно. — Мы обязаны вернуть Телио Карателя и Свидетеля. Из рядов Биндальчи появится Искатель. Схемы Карателя восстановлены, он функционирует как положено. С ним Искатель и Биндальчи смогут отразить Ворнета. — Он помолчал и повторил: — Мы должны лететь на Биндал.

Корбиньи вздохнула.

— Ну что ж, если ты должен, Анджелалти, то кто я такая, чтобы сказать тебе „нет“? Я только исполняю долг, который поставила передо мной Исполняющая обязанности Капитана и Первый Помощник Мейл Фазтерот. Этот долг состоит в том, чтобы привезти ей Будущего Капитана Анджелалти Кристефиона, чтобы его Экипаж узнал его, а он смог бы заняться делом, для которого он предсказан.

Она пожала плечами и решила не наклоняться за упавшей чашкой. Если она снова потеряет сознание — все пропало…

— А если я потребую передачи управления этим кораблем мне?

— Как ни печально мне противиться Будущему Капитану, он пока еще не стал Действующим Капитаном, — ответила она, хотя ее сердце рыдало из-за необходимости лгать.

Его лицо напряглось, но он все равно задал следующий вопрос, и голос его звучал угрожающе тихо:

— А если я захвачу управление этим кораблем?

— Увы, — отозвалась она, и ее голос был столь же тихим, а взгляд, встретившийся с его взглядом, — совершенно прямым, — боюсь, что я предусмотрела это, кузен. Пульт настроен только на мою руку. Система управления курсом потребует определенных ответов на заданный список вопросов. Если моя рука дрогнет и хотя бы на один вопрос будет дан неверный ответ, этот корабль погибнет. — Она повела рукой, обводя Свидетеля, пауков, Трезубец — и его самого. — И все, кто в нем.

— Мой долг будет исполнен честно, — добавила она, хотя при виде его лица ей хотелось только плакать. — Так было всегда. Что бы для меня ни менялось, это неизменно.

Тишина — только воздухоочистители тихо рокотали, мужественно стараясь убрать запахи эпоксидной смолы и страха. Корбиньи облизала пересохшие губы.

— Семь часов, Анджелалти.

— Семь часов, Корбиньи, — откликнулся он мертвенным голосом и повернулся к ней спиной.

Борясь с тошнотой и головокружением, она вышла из каюты и двинулась по коридору, ощущая только пепел там, где было раньше сердце, и не радуясь, что блеф удался.

Она села в кресло пилота, чтобы провести часы ожидания, и если, сидя там, она плакала, то никто не узнал об этом, потому что даже Номер Пятнадцатый к ней не приближался.

Глава сорок шестая

„Зеленодол“, построенный пятым в серии из тридцати шести переселенческих кораблей, сконструированный, запатентованный и заказанный доктором сэром Олби К. Мессенджером со станции Гриффит Л5, Отцом Экипажа, висел в обзорных экранах с шестого по девятый.

Корбиньи решила, что даже может себя поздравить.

— Очень недурной пилотаж, — похвалила она себя и почувствовала, как Номер Пятнадцатый чуть пошевелился у нее под воротником. Выполнив проверку аппаратуры, она открыла канал вызова. Для разумного разговора дистанция слишком велика, но имя корабля прочтут, и извещение о присутствии Анджелалти будет сделано как только…

— Четкий пилотаж.

Анджелалти уселся в кресло второго пилота. Она взглянула на него, отметив, что он помылся, почистил костюм и, быть может, даже успел отдохнуть. Блестящие волосы стягивал на затылке обрывок ленты. В профиль трудно было рассмотреть выражение его лица. Глаза Анджелалти были устремлены на экраны.

— Спасибо за высокую оценку, Капитан, — отозвалась Корбиньи, но он по-прежнему не поворачивался к ней, а только смотрел на Корабль.

„А почему бы и нет? — вдруг подумала она. — Со своих девяти лет он такого зрелища не видел, пусть теперь наполнит им свое сердце и вспомнит величие своего происхождения. Пусть почувствует гордость — он, забывший, что значит принадлежать к Экипажу. Пусть заплачет при виде этого великолепия, радуясь…“

— Ох и пообтрепался он, — пробормотал Анджелалти, и в его голосе не прозвучало и намека на благоговейный трепет.

Корбиньи вздрогнула, бросила взгляд на экраны — и стремительно повернулась к нему.

— Что ты этим хочешь сказать?

Он моргнул, словно удивляясь ее горячности, снова бросил взгляд на экраны — и пожал плечами.

— Ничего обидного. Без полного увеличения судить трудно, но вот отсюда мне видно: в пятом квадрате шов там, где что-то было вырвано из корпуса — и давно. Не хватает солнечных батарей, а главный стабилизатор в третьем квадрате, кажется, погнулся…

Корбиньи собралась возразить — и промолчала, потому что нельзя же оспорить истину? Она наклонилась к пульту и снова выполнила все проверки, хотя необходимости не было.

— Я вижу его красоту, — сказала она, слыша ноты недовольства в своем голосе и сожалея, что не может их скрыть. — Вижу его былое величие. Это — наш дом, Анджелалти, хотя прошедшие годы обошлись с ним неласково. Мало контрактов с планетниками и постоянные конфликты с Синдикатом, который считает себя хозяином космоса и пытается командовать, кому куда лететь, а кому вообще в космосе не появляться.

Она вздохнула:

— По правде говоря, для многих Членов Экипажа уменьшение контактов с планетниками кажется не злом, а благом.

Он нахмурился.

— Разве у Корабля нет казны?

— Есть вообще-то, — медленно сказала она. Ей было неловко — такие вещи должна рассказывать Фазтерот, исполняющая обязанности Капитана. — Но золото много где ценится… дешево, а драгоценные камни у нас не лучшего качества. Мы работаем за местные валюты или в обмен на ремонт. Возим по фрахту товары с планеты на планету, довольно часто возим руду. Но в последнее время работы стало мало. Я… на это есть несколько причин, Анджелалти, и исполняющая обязанности Капитана тебе их изложит лучше.

— Причины в том, что существуют более быстрые корабли и экипажи, не страдающие столь сильной ксенофобией, — неожиданно ответил он. — И капитаны, готовые разговаривать с планетными торговцами, не настаивая на наличии переводчика.

Она облизала губы.

— Мы — Экипаж. У нас свои обычаи.

— У всех свои обычаи. Можешь справиться у Свидетеля.

Радио зашипело — и из треска донесся голос.

— Эй, на корабле! Назовитесь и сообщите свои намерения!

Корбиньи вздрогнула, чуть не подавилась и щелкнула тумблером:

— Так мне надо назваться, хотя Корабль получил мои позывные уже четверть часа назад? А кто, по-твоему, это может быть, Велн Кристефион? Космические вампиры? И где твоя мать?

— На мостике, — отозвался озорник, и даже сквозь помехи была слышна его хитрая ухмылка. — Долфиата получил ожог, когда отказал второй компьютер, и лежит в лазарете, весь закутанный в желе. Джелби говорит, что он ругается, как планетник. Половина дежурных техников в навигационном отсеке, занимаются ремонтом. Мать и исполняющая обязанности Капитана Фазтерот на пилотировании, и велели мне сидеть на связи и всех прогонять.

Послышался тихий смешок. Корбиньи решила, что это тоже помехи, хотя это вполне мог оказаться Велн.

— Мне тебя прогнать, кузина?

— Лучше дай разрешение на стыковку и сообщи исполняющей обязанности Капитана, что Будущий Капитан Анджелалти Кристефион возвращен на Корабль.

Молчание на этот раз было более долгим, словно ее объявление заставило онеметь даже болтливого Велна — хотя прежде он замолкал только на время сна.

— Велн Кристефион? — негромко спросил Анджелалти, и, бросив на него взгляд, она увидела, что он продолжает смотреть на экраны.

— Сын Индемиона Кристефиона и Сиприан Телшовет, — сказала она. — Ему сейчас… девять или десять стандартных лет, как мне кажется. Возможно, одиннадцать. Меня тут довольно долго не было.

— Да, — только и сказал Анджелалти.

— „Зеленодол“ — вестовому кораблю „Гиацинт“. — Теперь связь шла уже почти без помех. Женский голос был четким и деловым. — Ваше местонахождение определено, корабль опознан. Корректируйте направление и скорость на стыковку в тридцать два ноль-ноль, второй уровень, первый причал. Передаю данные для ориентировки.

Пульт дал зуммер, и Корбиньи переправила информацию в навигационный компьютер.

— Данные получены. — Она чуть помедлила. — Докладываю: помимо меня и Будущего Капитана Кристефиона на борту еще один пассажир.

— Его характеристика?

— Планетник… — Она закрыла рот прежде, чем у нее вырвалось добавление „дикарь“, и посмотрела на Анджелалти, который теперь наблюдал не за экранами, а за ней. — Он называет себя Свидетелем Телио.

— Какие у него права перед Кораблем? Анджелалти пошевелился — и замер. Корбиньи перевела дыхание:

— Он сопровождает Будущего Капитана.

— Так. — Промежуток, заполненный только треском помех, а потом ответ: — Корабль его примет.

— Благородно со стороны Корабля, — пробормотал Анджелалти.

Корбиньи бросила на него укоризненный взгляд, хотя он говорил не настолько громко, чтобы быть услышанным сквозь помехи.

— Прошу сообщить Будущему Капитану о нашей большой радости по поводу его возвращения, — проинструктировало радио. — Конец официальной части. Корбиньи?

— Да, мама?

— Ты здорова?

Она поколебалась, посмотрела на мягкие руки, которые с неподобающей им быстротой двигались по пульту. Наклонив голову, почувствовала, как качнулась тяжелая коса, ощутила тяжесть грудей. У нее была мысль… но одна мягкая рука нажала на кнопку передачи.

— Я здорова.

— Голос не похож на твой.

— Прошло несколько лет — а связь плохая.

— Да, правда. Тогда до стыковки, дочь.

— Мама…

Индикатор связи погас.

Она сидела, застыв на месте, глядя на погасший глазок и пытаясь думать…

— Корбиньи!

Это ее окликнул Анджелалти. Она глянула на него.

— Для стыковки нужно ввести коррективы, — сказал он осторожно. — Я сделал бы это сам, но ты говорила, что пульт может счесть мое прикосновение… отталкивающим.

— Да, — сказала она, отдавая приказ мягким незнакомым рукам.

В конце концов это ее долг. Тот же долг, который отправил ее из дома, оторвал от привычной жизни и заставил оказаться среди планетников на десятке миров — и в итоге в Синем Доме. Долг — это единственное, что у нее оставалось. И она будет выполнять свой долг с честью, пока ее не лишат даже долга.

Глава сорок седьмая

Стыковка была проведена под стоны и скрипы различных механизмов Корабля. По ее окончании Корбиньи осталась сидеть в кресле пилота с потными и холодными руками, глядя на пульт управления, где индикаторы один за другим меняли зеленый цвет на желтый — это „Зеленодол“ постепенно брал на себя функции „Гиацинта“.

Наконец весь пульт заполнился янтарными огнями, она сидела и смотрела на индикаторы, пока они не слились воедино, сияя, словно маленькое солнце. Уже скоро.

— Корбиньи?

Это опять был Анджелалти, вернувшийся от своих — неизвестно каких — дел, которыми он отправился заниматься, как только убедился, что стыковка идет нормально. Он вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть расплывающегося сияния индикаторов пульта.

— Корбиньи!

В его голосе звучало упрямство и нотки приказа. Он вздохнула, развернула кресло и открыла глаза.

Он стоял в дверях, держа в одной руке Трезубец, а в другой — аварийный бакен. Свидетель Телио маячил у него за правым плечом.

— Стыковка завершена?

— Мы соединены с Кораблем, — сообщила она ему, слыша, как усталость звучит в голосе, который ей не принадлежит. Она махнула рукой на пульт. — В мирном союзе.

— Нам разрешено входить?

— О. Да. — Она встала и нахмурилась на бакен. — Зачем ты его взял?

— Память мне говорит, что на Корабле всюду, кроме Сада, темно, а у меня глаза всегда были слабыми. Позволь мне воспользоваться средством, с помощью которого я смогу ясно разглядеть лица Экипажа.

Темнота. Она об этом не подумала. Для нее на Корабле прежде никогда не было темно. Она кивнула.

— Тогда идем, кузен.

Она открыла люк и вылезла первой, попав в темноту настолько густую, что она громко вскрикнула, выбросила вперед руки — и чуть было не упала. Чьи-то пальцы больно впились ей в запястье и чей-то голос у нее над головой отрывисто приказал молчать. А потом ее отпустили, но ничего не было видно, хотя она напрягала глаза так, что темнота стала сочиться радугами…

Свет — великолепный и золотистый, дрожащий от подсевших аккумуляторов — залил причал.

— Гораздо лучше, — сказал Анджелалти и легко спрыгнул на причал.

Следом за ним вылез Свидетель со второй лампой с „Гиацинта“.

— Так. — Анджелалти высоко поднял свой бакен и секунду смотрел, прищурившись, на выстроившийся перед ним Экипаж. — Ага.

Он шагнул вперед, неся в руке Трезубец, и встал перед женщиной с измученным лицом, которая была чуть выше остальных — и чуть более худой.

— Полагаю, вы — моя тетя Мейл. По крайней мере так я вас называл, верно? Лучшая подруга моей матери.

— Да, правда, — согласилась Мейл Фазтерот. — И надеюсь, ее сына тоже.

Она помедлила. „Дело в синих глазах, — подумала Корбиньи. — Или в том, что он так похож на планетника…“

— Вряд ли вы найдете во мне большое сходство с ней, — ответил Анджелалти будто извиняющимся тоном. — Мой дядя всегда говорил, что я похож на отца.

— Не совсем так, — возразила Мейл. — Хотя я припоминаю, что у него глаза были голубые… Его звали Иова Флэнри. Я покажу тебе, где о нем написано в Вахтенном журнале.

— Это будет очень любезно, — откликнулся Анджелалти, и Корбиньи удивилась, как мягко говорит этот человек, проклинавший Корабль и Экипаж.

Он еще раз обвел взглядом кольцо лиц.

— Боюсь, что больше никто…

— Меня ты не знаешь, да?

Озорник вышел из-за других. Волосы у него топорщились, одежда была смята. Анджелалти посмотрел на него сверху вниз.

— Велн Кристефион, — негромко сказал он и поклонился, не выпуская из рук Трезубец и фонарь. — Кузен.

Озорник моргнул, несколько опешив, но быстро пришел в себя и указал на бакен.

— А зачем тебе это?

— У меня слабые глаза, — ответил Анджелалти. — Учись проявлять снисхождение к чужим недостаткам.

Мальчишка снова моргнул и открыл рот, намереваясь выпалить еще бог знает какую бестактность. Какая-то женщина поспешно сжала ему плечо:

— Велн!

Он замолчал, а Анджелалти перевел взгляд на эту женщину.

— Сиприан Телшовет?

— Она самая, — отозвалась она спокойно, хотя на ее лице отразилось беспокойство, а на руке, сжимавшей плечо мальчишки, побелели костяшки пальцев. — Главный Навигатор.

Он кивнул и посмотрел ей прямо в глаза.

— Моя вендетта умерла с моим дядей. Ты передо мной так же чиста, как и мальчик.

На ее лице отразилось облегчение, и пальцы, стиснувшие плечо мальчика, разжались.

— Я тебя слышу… Капитан.

— А он — Капитан? — спросил неукротимый Велн, и его вопрос шорохом пролетел по кругу Членов Экипажа, но никто не дал ему ответа. Мальчик вырвался от матери. — А где кузина Корбиньи? — воскликнул он.

Анджелалти строго посмотрел на него, а Корбиньи почувствовала, как сердце у нее екнуло, а тело вдруг облилось потом. Она облизнула губы.

— Здесь, — хрипло сказала она и напряглась под взглядами десятка пар глаз Экипажа.

„Я не дрогну, — сказала она себе. — Я не заплачу. Я не буду умолять. Я — Корбиньи Фазтерот, Разведчик Планет и Искатель…“

— Это не моя дочь! — заявила Мейл Фазтерот.

На причале воцарилась тишина, которую нарушил Велн. Он подбежал к ней, застывшей на месте с подгибающимися коленями и задохнувшейся, и уставился ей в лицо.

— Кузина Корбиньи?

Его лицо сморщилось от огорчения. Ей мучительно хотелось обнять его и успокоить.

— Да, — прошептала она, а потом откашлялась. — Да, Велн.

Он закусил губу, неуверенно протянул руку и дотронулся до косы, спустившейся ей на плечо.

— У тебя вид… — его глаза стали вдвое больше обычного и наполнились слезами, — …совсем не такой.

— Я стала другой, — сказала она, и на этот раз ее голос звучал ровно, в привычном ритме рассказа. — Меня… избили грабители, и мое старое тело… умерло. Но на Хенроне есть место, которое называется Синим Домом. Там берут память и… душу человека и переселяют их в тело, оставшееся без памяти и души.

Она оторвала взгляд от лица мальчика и посмотрела на мать, которая стояла с каменным лицом и молчала.

— Я — Корбиньи Фазтерот! — горячо сказала она, презирая себя за мольбу. — Во всем, кроме тела…

Она замолчала и опустила голову, сжав зубы, чтобы остановить слезы, подступившие к глазам, несмотря на ее решение не плакать. Дальнейшие слова были бесполезными — или даже хуже того.

Мейл Фазтерот повернулась к ней спиной.

— Так вот как, — осведомился Анджелалти обманчиво жизнерадостным тоном, к которому он прибегал, когда желал задеть собеседника, — Экипаж вознаграждает преданность? Вот благодарность, заслуженная следованием долгу до смерти — и за ее гранью? Буду знать, исполняющая обязанности Капитана.

Корбиньи подняла голову, задохнувшись. Лицо Мейл Фазтерот было неподвижным, губы побелели.

— А я-то боялся, — продолжил Анджелалти все так же весело, — что мое прошлое будет для Экипажа бесчестьем, поскольку меня растили и учили быть вором. Я с облегчением вижу, что…

— Анджелалти! — воскликнула Корбиньи, выбросив руки вперед и переплетая пальцы в каком-то чужом жесте волнения. — Анджелалти, не надо!

Он повернулся лицом к ней, и его глаза таинственно блеснули в неверном желтом свете:

— Ты столько для них сделала — выполнила свой долг во всем. И ты просишь, чтобы я их не укорял, Корбиньи?

Ты просишь, чтобы я стерпел оскорбление, какого не стал бы терпеть ни один планетник и ни один вор?

— Они не хотели тебя оскорбить, — поспешно сказала она. — Тебе рады. Анджелалти, это ничего не значит.

— Ничего не значит? — Он воззрился на нее. — Корбиньи…

— Ничего не значит, — твердо заявила Мейл Фазтерот. — Это — вопрос Суда Экипажа… Капитан Кристефион. Капитана это занимать не должно. Это… не относится к административным вопросам, по которым я буду рада ввести Капитана в курс дела. Вахтенные журналы в порядке. В распоряжении Капитана будет управляющий компьютер. Мне не хотелось бы, чтобы данный инцидент исказил взгляды Капитана на нас после столь долгого отсутствия. Мы действительно рады твоему возвращению, и рады, что ты готов занять место, причитающееся тебе по праву.

Она обвела взглядом серьезные, усталые лица. Один за другим люди кивали и говорили:

— Добро пожаловать, Капитан.

— Нам нет нужды стоять на причале, — решительно заключила она.

Отдав взглядом приказ двоим — Корбиньи увидела, что это Зандора и Эйл, — Мейл шагнула вперед с намерением взять Анджелалти за руку.

Он отступил назад, ловко избежав прикосновения, и вместо этого вложил ей в протянутую руку бакен.

— Вы очень любезны, сударыня. Хотя я боюсь, что этот элемент скоро будет нуждаться в подзарядке. Как я уже сказал, у меня плохое зрение, а у моих спутников…

— Конечно, мы понимаем твои затруднения, — сказал Мейл. — Подзарядить бакен будет несложно. С твоего разрешения, мы даже можем перевести некоторые сектора корабля на полусвет. Я покажу тебе схемы…

С этими словами она заставила его повернуться, а остальные окружили его, так что ему пришлось уйти с ними, и Свидетель тоже пошел следом — хотя он на секунду задержался, чтобы бережно поставить свой бакен на пол.

Корбиньи стиснула зубы и заставила себя настроить мысли на терпение и стойкость перед лицом трудностей. Зандора подошла и встала по правую руку от нее. Эйл схватил ее за левую руку, намеренно грубо. Испытывая ее.

Она посмотрела ему в лицо.

— Я знаю дорогу, кузен.

Она не ожидала пощечины. А Зандора при этом схватила ее, не дав уклониться.

— Я тебе не родня, планетная сука! Ты думала выведать наши обычаи, убить нашу родственницу, скормить нам сумасшедшую идею насчет переселения душ и выманить у нас ключи от Корабля?

На этот раз он плюнул, а Зандора продолжала ее держать, не позволяя вытереть щеку. Она заставила себя повторить процедуры спокойствия и расслабила мышцы.

Эйл ухмыльнулся, поднял руку и намотал ее косу себе на руку. Он дернул, потянул — и быстро зашагал. В эту же секунду Зандора ее отпустила.

Корбиньи удержалась на ногах, не имея желания волочиться лицом вниз по трем уровням Корабля. Она удержалась на ногах и не издала ни звука.

Но ей пришлось бежать, чтобы не отстать от него. Всю дорогу до гауптвахты.

Глава сорок восьмая

— Конечно, — сказала исполняющая обязанности Капитана Фазтерот, — нужен период привыкания, когда управляющий компьютер будет настроен на тебя, а остальные системы Корабля будут постепенно подключаться. Через дюжину вахт большая часть систем уже будет под вашим командованием.

— Через дюжину вахт? — пробормотал Лал, мысленно делая пересчет и следя за тем, чтобы не нахмуриться.

Стандартная неделя на ввод и активизацию пароля? Даже несколько паролей, связанных с отменой всех других, не должны потребовать больше часа или двух. Да он сам мог бы это сделать меньше, чем…

— Когда Корабль принимает тебя, — резко сказала Мейл Фазтерот, — он принимает кровь и плоть. Капитан и Корабль — это одно целое, имеющее общую душу. — Она пристально посмотрела на него. — Неужели твоя мать тебе об этом не рассказывала?

— Моя мать, — мягко напомнил ей Лал, — умерла, когда мне было восемь лет. После этого мой дядя разговаривал со мной только для того, чтобы унизить. Я сожалею об обстоятельствах, вызвавших столь прискорбные пробелы в моем образовании.

— Конечно, конечно! — откликнулась мать Корбиньи со смущенной поспешностью, которую ее дочь презрела бы. — Вахтенные журналы находятся в распоряжении Капитана, а там подробно обсуждаются эти таинства. Что до остального…

Она повернулась и ввела последовательность команд через клавиатуру управляющего компьютера. Лал заметил, насколько стара эта клавиатура: твердые пластиковые клавиши стерлись до блеска, а символы давно исчезли под многими поколениями пальцев…

— Нам потребуется полная генетическая карта, которая будет введена в медицинский компьютер для подтверждения. После подтверждения данные будут переданы на компьютер Капитана, который сообщит об этом всем своим системам и подсистемам. Управляющая система обеспечивает работу всего Корабля и должна выполнять свои обязанности все то время, пока идет опознание нового Капитана. С этим и связана задержка.

Она искоса посмотрела она него.

— Я слышала, что планетники нашли способ создавать многофункциональные вычислительные машины, которые могут решать бесконечно много задач со скоростью света, а также поддерживать задачи основной системы. Что ж, рада за них, но Экипажу хорошо служит этот компьютер, и мы не видим необходимости его модернизировать.

Она повернулась лицом к нему, и он прочел на ее лице как гордость, так и беспокойство.

— Но ты наверняка помнишь, — добавила она, — что значит быть Членом Экипажа.

— Мне может понадобиться время, чтобы вспомнить, — осмотрительно сказал Лал. — Не забывай, что большая часть моей жизни прошла среди планетников и что я привык к определенной… как бы сказать… изнеженности.

— Разумеется, это право Капитана, — сухо сказала Мейл Фазтерот, отворачиваясь, — организовать изнеженность, если он сочтет, что таковая необходима Кораблю.

Она резко дернула головой.

— А пока что, — сказала она, поднимаясь на ноги и отрывистым жестом приглашая его последовать ее примеру, — нам надо отвести тебя в лазарет, чтобы можно было провести обследования и начать посвящение. Прошу сюда, Капитан.

Генный анализ оказался удивительно простым, а лазарет — современным и сверкающим, совершенно не похожим на все то, что он успел увидеть на Корабле.

Затем состоялись встречи с начальниками различных служб и частей корабля — хотя без инспекции. Пока что они очень старались не показывать ему лишнего. Он все это время не выпускал Трезубец из рук, так что Свидетель вынужден был его сопровождать, но все его вопросы о Корбиньи обрывали, обходили, игнорировали.

Наконец он сослался на усталость — что было почти правдой, — и Мейл Фазтерот проводила его в просторную каюту, где можно было отодвинуть стену, впуская свет и ароматы Сада, а мебель была из настоящего дерева и в хорошем состоянии, а покрывало на постели — дорогим и приятно пахнущим.

— Спасибо, — сказал Лал в качестве прощания, — это меня вполне устраивает.

Однако Мейл Фазтерот медлила.

— Я понимаю, что ты утомлен, на что у тебя есть все основания. И все же я не хотела бы оказаться недостаточно любезной, Капитан. Нет ли кого-то из нас, кого я могла бы к тебе прислать? Конечно, будет составлено расписание, как то полагается. Но на эту ночь — если кто-то привлек внимание Капитана…

Он моргнул, но вовремя вспомнил, что эмоции выказывать не следует.

— Благодарю тебя за это предложение, но я действительно устал и вряд ли смог бы соответствовать. Когда будет составлено расписание…

— Конечно, — снова сказала она и кивнула Свидетелю: — Я позабочусь, чтобы твой слуга был устроен с удобствами.

— В этом нет нужды, — спокойно заявил Лал. — Он привык спать у двери, и мне не хотелось бы его разочаровывать.

Она посмотрела на него с подозрением.

— У тебя нет необходимости в такой защите здесь — на твоем Корабле, среди твоего Экипажа.

— Но мой друг привык к определенным условиям, и вежливость требует, чтобы они соблюдались.

Он смотрел ей прямо в глаза, находя это гораздо менее трудным, чем то было с Корбиньи.

Она первой отвела взгляд и чопорно поклонилась.

— Хорошо. Если Капитан сообщит мне, в каком часу желает проснуться…

— Позвольте мне самому связаться с тобой, когда я проснусь, — оборвал он ее. — Я чрезвычайно устал и еще не оправился после ранения. Будет лучше, если я получу такой отдых, какого потребует мой организм, а не стану пытаться выполнять свои обязанности, чувствуя себя измученным.

Последовал еще один поклон — еще более чопорный, чем первый.

— Капитан очень мудр. Я буду в его распоряжении в любое время. Ему достаточно только нажать первую кнопку на комм-пульте.

Она указала на настенную установку с нумерованной клавиатурой и архаичным наушником. Лал кивнул.

— Я в долгу у исполняющей обязанности Капитана, — сказал он и заметил, что ее лицо чуть смягчилось. — Хорошей вахты.

— Хорошей вахты, Капитан, — отозвалась она и наконец ушла.

Свидетель прошел к порогу и сел там, плотно прижавшись спиной к двери. Лал пристально посмотрел на него, а потом бережно уложил Трезубец на кровать.

— Ты оскорблен, Свидетель Телио?

— Нисколько, Анджелалти. В глубине души остается только изумляться мудрости твоей игры. — Он еще плотнее прижался к двери. — Мне представляется, что ты только недавно стал мужчиной — едва прошел Испытание. Но ты хитроумен, как человек, у которого за спиной многие годы охоты.

Он улыбнулся своей милой улыбкой хищника:

— Я говорю от души — как друг и брат по охоте. Ты сам меня так назвал.

— И потому оскорбления не нанесено, — заключил Лал и потянулся, подняв руки над головой и выгнув спину, напрягая по очереди все мышцы, а потом сразу их расслабив. — Но ты ошибаешься. Боюсь, что мое испытание только началось.

В тишине комнаты раздался негромкий звук — словно вдруг ручей зажурчал по скрытым камням.

Замедлив от изумления движение, Лал обернулся. Свидетель смеялся.

— Шутка, достойная мужчины, — сказал он наконец, поднимая руку, чтобы утереть глаза.

Лал осторожно сел на кровать.

— Тебе виднее, — с трудом выдавил он. Повернувшись спиной к открытой стене и возможным наблюдателям в Саду, он отвернул с запястья рукав и начал перемещать пальцы по крошечным кнопкам.

Паучки деловито засуетились, отправляясь выполнять свои магические поручения.

Свидетель Телио сидел, прислонившись к стене, вполне довольный текущей формой события.

Темнота.

Там всегда была темнота. И холод. И затхлый воздух. И больше ничего никогда не было.

Корбиньи встала на цыпочки, пытаясь дать облегчение сведенным судорогой рукам, скованным высоко над головой, утишить боль от многих синяков и ссадин. Зандора и Эйл были не более нежными, чем полагалось, а то, что она ответила на пару-тройку или даже дюжину их нежностей, вызвало еще более суровые меры.

Кровь уже давно засохла, слепив в сосульки волосы, упавшие на исцарапанное и побитое лицо. Красную рубашку с нее сорвали — подобный наряд на планетнице кощунствен! — и шлепали и дергали ее груди. Корова-планетница, так они ее назвали. Но не это было самым страшным.

Самым страшным была темнота — и они это знали. Дразнили ее слепотой, шумели в темноте, заставляя снова и снова промахиваться — и в конце концов она все-таки упала ничком, грызя зубами металл, а они молотили ее сапогами и кулаками, пока она не потеряла сознания.

И очнулась в цепях. Одна. В темноте.

Слезы жгли ей щеки, но она почти их не замечала. Ее избили два мерзких типа, пригодные лишь для самых простых работ — когда-то Корбиньи Фазтерот легко побеждала их во всех детских состязаниях. Ее подвесили, словно тушу, истекать кровью и слепо таращиться в темноту, пока за ней не придут. На эту планетную мерзость с отвращением будет смотреть весь Экипаж, а потом ее бросят в компостную машину в Саду и перемелют на удобрения.

Планетникам не полагается погребения среди звезд. Они — грязь, и в грязь уйдут.

Корбиньи закрыла глаза — или, наоборот, открыла. Это было практически все равно.

Но в темноте появился свет.

Крошечные янтарные пятнышки света, отделенные от нее то ли милей, то ли дюймом темноты. Они исчезали и появлялись снова, один за другим — а потом начали двигаться.

Она облизнула разбитые губы и попыталась позвать, но чудесный голос рассказчицы разбился на мелкие осколки, а сорванное горло будто песком забило.

Безгласная, она висела и смотрела, как увеличиваются ровно светящиеся янтарные глаза. Вот они уже у нее на сапоге. Паучьи коготки зацепились за ткань и начали подъем.

Она пыталась висеть неподвижно, чтобы не сбросить крошечное создание — Номер Пятнадцатый. Ее последнего друга. Она старалась не шевельнуться, но спину, руки и плечи внезапно свело судорогой, она попыталась приподняться на носках, чтобы уменьшить спазмы. И тут ее ноги подогнулись, она взвыла разбитыми остатками голоса, забилась в цепях, сильно ударилась головой о стену и снова провалилась в забытье.

Глава сорок девятая

Когда она очнулась, был свет. Свет и запахи растений, даже ветерок и, похоже, шум текущей воды. Были голоса — где-то далеко, а ее тело окутывала нежность. Она лежала словно на облаке. Она парила — и боли не было.

Осторожно, изумляясь отсутствию мук, она попыталась вспомнить, кто она.

Секунду у нее это не получалось сделать — но почемуто это ее не взволновало. Телесного облегчения было достаточно: она готова была считаться кем угодно, иметь любой возраст, носить любое имя. Боли не было. А вокруг нее был благословенный свет.

За краем облака, на котором она парила, виднелись деревья и цветы, залитые светом. Более внимательный взгляд превратил облако в кровать, где ее ноги были укрыты шелковистым покрывалом. На шелке лежала узкая изящная рука, мягкая, с жемчужными ногтями и золотистой кожей. Она сжала пальцы, проверяя, что это ее рука, и расслабилась, испытывая глубокое удовлетворение. Она — человек, обладающий рукой. Этого было достаточно.

— Корбиньи Фазтерот! — сказал чей-то голос совсем рядом. — Ты очнулась?

Она не стала спешить с ответом, сосредоточившись на деталях: говорил мужчина, негромко и уважительно, и назвал ее по имени. Корбиньи Фазтерот. Она почувствовала, что в глубине ее блаженной летаргии что-то шевельнулось. Корбиньи Фазтерот. Она повернула голову.

Мужчина оказался широкоплечим, невысоким, крепко сбитым и не противным на взгляд. Она попыталась вспомнить, не делили ли они ложе, но эта мысль ускользнула, когда он обратился к ней снова:

— Корбиньи Фазтерот, ты еще во власти снов?

— Я не сплю, — отозвалась она, услышав, как дрема добавляет глубину ее медленному, певучему голосу.

— Это хорошо, — сказал мужчина, но его карие глаза смотрели тревожно. Он наклонился ближе, так что она ощутила запах его тела. — Ты меня знаешь?

— А я должна тебя знать? — ответила она, наслаждаясь силой своего голоса, превратившего простой вопрос в приглашение.

По лицу мужчины промелькнула какая-то тень. Возможно, это была досада.

— Ты все еще в наркотическом сне, — объявил он и внезапно исчез.

„Ну что ж, — подумала она, уютнее устраиваясь на мягкой постели, — пусть уходит. Найдутся другие“.

— Корбиньи!

Другой голос, тоже мужской, и прикосновение к плечу. Она открыла глаза — и встретилась с его глазами: синими, огромными, красивыми. Что-то еще дрогнуло в ее внутреннем тумане. Дрогнуло — и пробилось на поверхность.

— Анджелалти?

В глазах отразилось облегчение. Чуть покачнулась кровать: это он сел на край.

— Ты приходишь в себя, — сказал он. — Это хорошо. Свидетель сказал мне, что ты навсегда лишилась разума.

— Лишилась разума…

Он быстро возвращался, и она посмотрела вокруг — на расположенный внизу Атриум, на роскошную каюту, на самого Анджелалти — и забвение испарилось, сменившись ужасом.

— Ты вмешался в Суд Экипажа! — воскликнула она и попыталась подняться, преодолевая мягкость не отпускающей кровати.

Его лицо окаменело:

— Извините, сударыня, но я спас вам жизнь.

— Снова!

Она сумела сесть, не замечая, что покрывало упало с плеч. Не думая ни о чем, кроме чудовищности его поступка.

— Анджелалти, послушай меня, ради всего, что тебе дорого! — Ее голос стал низким, и в нем билась тревога. — Ты должен отдать меня Экипажу. Сошлись на незнание наших обычаев: ребенок вряд ли мог видеть Суд Экипажа — кто может требовать, чтобы ты о нем слышал? Верни меня, познакомься с Кораблем, исполни свое предназначение. Это твой долг, то, для чего ты был создан…

Она протянула руку, не глядя на него, почти не понимая, что делает, и почувствовала, как он поймал ее пальцы.

— Корбиньи… — На его лице отражались смешанные чувства: она смогла различить досаду, беспокойство и упрямую решимость. — Допустим, я вернул бы тебя Экипажу — тебя ведь тогда убили бы? Медик дал мне понять, что ты в лучшем случае самозванка — планетница, укравшая тайны Экипажа, а в худшем — именно та, кем назвалась: член Экипажа в теле планетницы. Чудовище. В любом случае ты заслуживаешь только самой мучительной смерти.

Как ни странно, в его глазах вспыхнули веселые искры:

— Чтобы инвестиции Саксони Белаконто пропали зря? Имей сострадание к своим врагам, кузина.

Она рассмеялась звучным грудным смехом, откинув голову назад — волосы скользнули по ее лопаткам.

— Да уберегут меня боги от такой невежливости! — Она моментально стала серьезной, осмыслив остальные его слова. — И что это был за медик?

Анджелалти пожал плечами:

— Торнбел, что ли? Да, кажется, он именно так назвался.

Она изумленно уставилась на него:

— Ты заставил Торнбела лечить планетницу? Анджелалти…

— Ну, — задумчиво сказал он, — боюсь, что его пришлось убеждать — и даже тогда он попытался меня обмануть. Словно я не в состоянии отличить одну медустановку от другой! — Он покачал головой и вздохнул. — В конце концов мне это надоело, и я привязал его к операционному столу, пока мы закончили твое лечение.

Тут он скользнул взглядом по ее телу, а потом снова посмотрел ей в лицо с явным удовлетворением.

— По-моему, мы очень неплохо справились, если учесть, в каком ты была состоянии, когда мы тебя нашли. — Его лицо снова переменилось и выразило гнев. — И кто в этом виноват, хотел бы я знать?

Она ошеломленно смотрела на него, полуоткрыв рот.

— Суд Экипажа! — вскричал он с неожиданной яростью. — Твоя собственная мать швырнула тебя псам, чтобы они разорвали тебя в клочья!

— И они уже наполовину это сделали, — сказала она тихо, но с полной уверенностью. — Анджелалти. Это…

— Наполовину! — Он вырвал у нее свою руку, резко поднялся и посмотрел на нее с высоты своего роста. Она увидела, как он закрыл глаза и медленно вздохнул. — Больше чем наполовину, — сказал он чуть спокойнее. — Внутренние повреждения… — Он открыл глаза и адресовал ей дрожащую полуулыбку. — Это тело — не такое выносливое, как твое бывшее тело, кузина. Прости меня.

— Не за что, — рассеянно отозвалась она, глядя на идеально правильную, идеально гладкую руку. Ей удалось нанести несколько ударов. У нее на руках должны были остаться царапины, ссадины на костяшках… Она перевела взгляд на него. — Я по-прежнему в теле Морелы?

Он не отвел взгляда.

— Здесь нет Синего Дома, Корбиньи. Но медустановки оказались вполне современными. Удивительно. Я высказал Торнбелу восхищение его приборами, но он был отнюдь не польщен. Очень невоспитанный человек.

Она почувствовала новую волну смеха, но сумела свести ее к едва заметному изгибу губ.

— Мне жаль, что он не был с тобой достаточно любезен.

— О, твоей вины тут нет. — Анджелалти взмахнул рукой. — Но мы установили, что твой рассудок при тебе. А поскольку я после всех моих усилий не склонен возвращать тебя толпе для пыток и убийства, то хочу спросить, не согласишься ли ты работать в моей вахте на мостике. Не постесняюсь признаться, что мне нужен такой помощник, как ты — знакомый с закоулками этого проклятого лабиринта.

Ужас нахлынул на нее снова, и она села прямо, уронив покрывало себе на колени.

— Анджелалти, что ты сделал?

— Сделал? — Он поднял брови. — Ничего, что уже не делалось бы с неспешностью, присущей Кораблю. Исполняющая обязанности капитана заверила меня, что я буду представлен Кораблю и получу доступ к базе административных данных. Но она — женщина очень занятая, кузина, и обещала завершить процесс идентификации только по истечении почти недельного срока.

Он пожал плечами.

— Ты должна понять, что я, проделав столь далекий путь и будучи Предсказанным Капитаном, не смог так долго ждать воссоединения с моим Кораблем. Вкратце говоря, — он бросил взгляд налево, а потом снова повернул лицо к ней, — все системы жизнеобеспечения в настоящий момент контролируются из этой каюты. Исполняющая обязанности Капитана этим очень расстроена.

— Анджелалти…

— Теперь ты видишь, почему ты мне нужна, — решительно закончил он. — А теперь прости, мне пора. Вот одежда.

Он прошел к комоду и достал темные брюки и белую рубашку, как та, что была на нем — цвета Администрации. Он выложил их на кровать.

— Торнбела особенно взбесил цвет твоей рубашки, кузина. Кажется, он считает, что красный тебе не к лицу. Я буду в каюте рядом, приходи, когда будешь готова.

И он быстро ушел, прошагав по дорогому ковру, и исчез за дверью, оставив ее растерянно смотреть на белую рубашку. И в конце концов она протянула за ней руку.

Глава пятидесятая

Трезубец Биндальчи был прислонен к стене, и его рубины мигали на ярком свету.

При виде этого света Корбиньи съежилась на пороге: та часть ее сознания, которая прошла подготовку Первого Помощника, безжалостно подсчитала затраты, пытаясь угадать, какие подсистемы были отключены полностью, чтобы их энергия текла сюда и необратимо терялась, не производя ничего, кроме… света.

Однако сейчас пустая трата энергии была ее наименьшей проблемой: окно, которое Анджелалти вывел на экран, демонстрировало гораздо большие ужасы.

Системы жизнеобеспечения всего Корабля — воздух, сила тяжести, свет, влажность, температура — были переведены на этот крошечный вспомогательный экран, установленный в прихожей капитанской каюты.

— Почему система жизнеобеспечения? — спросила она после первого испуганного взгляда, когда немного опомнилась, сообразила провести анализ и получить подробную картину его вмешательства.

— Она была самой уязвимой, — ответил Анджелалти, пожимая плечами. — А после перехвата ее было легче всего защитить. — Он внимательно посмотрел на нее. — Мне нужно было найти для тебя защиту до той поры, когда ты придешь в себя и потребуешь, чтобы я отправил тебя обратно на смерть. Мне нужно было показать им, что я не совершенно беспомощен — что если они сочли меня идиотом или девятилетним ребенком, то коренным образом ошиблись.

— Но… система жизнеобеспечения! — Она смотрела на возведенные им линии обороны. — Сколько это продолжается?

— В данном виде — один корабельный день, — ответил он. — Время от времени они пытаются ее отбить, и требуется вводить поправки. Скучная работа. Но опять же, я старался тянуть время — чтобы ты успела выздороветь, а они успели немного оценить мои силы. Я рассчитывал, что преподанные уроки откроют путь к более равноправному диалогу с исполняющей обязанности Капитана и с Экипажем.

— Они никогда тебя не простят, — прошептала она. — Анджелалти, ты взял их в заложники ради жизни планетницы. Они тебя возненавидят.

Казалось, его это развеселило.

— Ах, полно! Дублирующие системы остались нетронуты…

— На дублирующие системы нельзя полагаться, — сказала она, с отвращением признаваясь в этом факте, — на многих уровнях. Одно неверное движение — и ты можешь убить Корабль, по невежеству или злобе. Как они смогут об этом забыть? — Она покачала головой и опустилась в кресло, вытянув ноги перед собой и продолжая смотреть на экран. — Ты разговаривал с моей… с исполняющей обязанности Капитана Фазтерот?

— Несколько раз. Она начала с того, что обещала мне амнистию и мое законное место на Корабле, а закончила советом раскрутить Сад сильнее и броситься вниз, чтобы разбиться до смерти.

Она подняла глаза.

— Она не предложила тебе Нож?

— Сомневаюсь, чтобы я был его достоин, — ответил он признавая это с удивительной жизнерадостностью.

Корбиньи закрыла глаза.

— Анджелалти, ты не из Экипажа.

— Я пытался тебе об этом сказать, — ответил он вежливо. — И не один раз.

— Да, правда. — Она вздохнула. — И что теперь?

— Отличный вопрос. Мы находимся здесь, где никому из нас не рады. По крайней мере двоим из нас срочно нужно оказаться в другом месте, и для всеобщего благополучия было бы лучше, если бы все мы как можно скорее отсюда отбыли. — Он поставил подбородок на ладонь, а локоть упер в колено. — Какие шансы на то, что они отдадут нам „Гиацинт“ и дадут улететь?

— Ни малейшего, — ответила она. — По правде говоря, я не вижу благополучного выхода из этой ситуации, а покончить с собой, бросившись с высоты в Сад, — это не почетно, Анджелалти, и недостойно тебя.

В его глазах на секунду промелькнуло удивление, но он спрятал его, изобразив поклон, не вставая с кресла.

— Мои…

— Мятежный Капитан Анджелалти Кристефион! — донесся повелительный вызов из комма, шатко пристроенного над экраном.

Анджелалти ухмыльнулся, хотя Корбиньи не услышала в этом рычащем голосе ничего смешного.

— Видишь, с чем мне приходится мириться, — пробормотал он и нажал кнопку приема.

— Что еще? — спросил он устало.

— Ты немедленно отдашь Экипажу суку-планетницу, которая находится у тебя. Ты отдашь себя и своего слугу в руки исполняющей обязанности Капитана Фазтерот. И ты сделаешь все это немедленно.

— Право, этот разговор у нас уже был! — жалобно отозвался Анджелалти, и Корбиньи с трудом удержалась, чтобы не засмеяться.

Их собеседницу это не позабавило.

— Ты опасен для себя и своего Экипажа. Очевидно, что твои планетные гены вызвали у тебя безумие. Исполняющая обязанности Капитана определит, способен ли ты понимать, что такое честь, и если это так, она поможет тебе восстановить это чувство. Тогда твое имя будет занесено в Список Капитанов и будущие Экипажи будут уважать твою память.

Говорившая замялась.

— Твоя болезнь не будет поставлена тебе в вину. Ясно, что в этом виноваты твои планетные гены. Нас учат, что планетники безумны — и мы видели очевидные доказательства тому.

— Так что вместо того, чтобы обвинять меня в том, что я подверг Корабль опасности, мы будем винить мою мать, забывшую мудрость? — отозвался Анджелалти с неожиданной язвительностью. — Прекрасно. С кем я говорю? Это Сиприан?

Еще одна пауза — и менее уверенный ответ:

— Да.

— Прекрасно, — снова повторил он. — Сиприан, сколько у тебя детей?

— У меня? Детей? — Ну… — пролепетала она, — у меня есть Велн.

— Только Велн? У женщины твоего возраста, с твоими способностями и рангом… Разве тебе не было разрешено родить еще одного ребенка?

— Но она родилась деформированная, Ка… сударь. Многие рождаются такими… У Корбиньи…

Она замолчала.

Анджелалти наклонил голову, словно видел свою собеседницу:

— И сколько друзей у Велна, с которыми он бегает по переходам и исследует вентиляционные ходы?

— Я… двое, Ка… сударь. Но Тимин хромает и не может двигаться в вентиляции.

— Итак…

— Итак, — рявкнул в комм-устройстве новый голос, — ты сдаешься, Анджелалти Кристефион, или ты вынудишь Экипаж силой вытащить тебя из твоей норы?

— Исполняющая обязанности Капитана Фазтерот, — сказал Анджелалти, — я как раз обсуждал с моими людьми этот вопрос. Возможно, мы могли бы прийти к соглашению.

— К соглашению?

Эти слова были произнесены без всякого выражения.

— В этом ведь нет бесчестья, не так ли? Вы без проблем ведете торг с планетниками — или вели, на моей памяти. Вы ведь еще не забыли, как это делается?

Комм тихо жужжал, но Мейл Фазтерот молчала.

— Неужто забыли? — беззаботно удивился Анджелалти. — Тогда я вам напомню. Вы предоставляете нечто, нужное мне, в ответ получая от меня нечто, нужное вам. Например, в данном случае вам нужно, чтобы я отдал управление системами жизнеобеспечения этого корабля и убрался отсюда — навсегда. Я, со своей стороны, также обладаю желанием убраться отсюда и чувствую, что забота о системах жизнеобеспечения мне наскучила.

— Представляется, что наши цели в данном… соглашении удивительно схожи, — прокомментировал комм.

— О, так вы это заметили! Великолепно. Тогда от вас не укроется и то, что всем было бы на пользу, если бы Корабль передал „Гиацинта“ в рабочем состоянии, чтобы я, мой помощник и мой… летописец могли улететь. В обмен на это я верну управление системами жизнеобеспечения и пообещаю больше никогда не возвращаться на Корабль. Мои люди дадут такое же обещание.

— Такое соглашение не лишено привлекательности, — заявило комм-устройство, и Корбиньи резко выпрямилась, онемев от изумления. — Давайте посмотрим, охватывает ли оно все моменты. Ибо Экипаж имеет право распорядиться планетницей так…

Сквозь монотонное бормотание комм-устройства донесся новый звук, раздававшийся где-то у потолка. Он был быстро заглушен.

— Вентиляция! — Корбиньи вскочила на ноги одним плавным движением, с шумом уронив кресло. Схватив Анджелалти за руку, она указала взглядом на потолок. — Анджелалти, они идут по вентиляции.

Изумление промелькнуло по его лицу, а потом он вскочил, сбросив комм на пол, поворачиваясь за Трезубцем.

— В Сад, быстро!

Но они уже были там — цепочка по-волчьи поджарых фигур, выстроившаяся вдоль линии деревьев. Анджелалти выдохнул проклятие.

— Коридор, полагаю? — Он взглянул на Корбиньи. — Или благороднее остаться в ловушке, как крысам?

— Коридор, — отозвалась она, слыша отчаянный стук своего сердца. — Там тоже будут они, но нам необходимо как-то прорваться. Если они бросят баллоны с газом…

Он посмотрел на потолок, откуда уже несся сильный шум, словно пробиравшиеся поняли, что их обнаружили и теперь важна только скорость.

— Коридор, — согласился он. — Сейчас.

К ее изумлению, дверь по его прикосновению открылась. Он вышел первым, за ним — она и последним — Свидетель с фонарем. Глаза у него сверкали, как речные агаты.

Они добрались до Инженерного коридора, который от капитанской каюты отделяли три коротких перехода. И там их встретил не всякий сброд из вспомогательных рабочих, а Мейл Фазтерот, Сиприан Телшовет и Ардорнел Клеврион в сопровождении трех командиров среднего звена, все с оружием. У троих стволы смотрели на Анджелалти, который поклонился с глубокой насмешливостью:

— Исполняющая обязанности Капитана Фазтерот, как приятно снова вас видеть!

— Мятежный Капитан Кристефион, сложите оружие, и вас проведут обратно в вашу каюту.

— Вы очень добры, сударыня, но в этом случае мне придется опасаться за судьбу моих спутников.

Она отвесила официальный поклон.

— Конечно. И было бы честно и благородно, чтобы вам позволили перерезать горло вашему личному слуге. Мы не дикари. — Она бросила взгляд на охранников. — Проведите Мятежного Капитана Кристефиона и его слугу в капитанскую каюту.

Лал вздохнул.

— Неудовлетворительное решение, сударыня, прошу прощения за такие слова. Дама, которую вы не признаете как Корбиньи Фазтерот, тоже моя спутница, и я не оставлю ее на милость вашего Экипажа. Ибо вы и есть дикари.

Мейл Фазтерот побледнела под загаром.

— Как я уже говорила вам, Мятежный Капитан, это…

— …меня не касается, — докончил он за нее. — Но мне кажется — я просто уверен, — что касается. И вы вполне могли бы называть меня Лал или мастер сер Эдрет, знаете ли. „Мятежный Капитан“ — это неточно и не лестно.

— Это — имя планетника! — сказал Ардорнел Клеврион с нескрываемым отвращением.

— Совершенно верно, — отозвался Анджелалти, — а я и есть планетник. Планетник в теле Члена Экипажа, что не меньшее кощунство, чем Член Экипажа в теле планетницы — пусть даже ей пришлось стать такой, выполняя навязанный ей долг.

Он передвинул Трезубец вперед, обхватив его руками сразу под разветвлением, вытянул шею вперед, прижавшись щекой к крайнему зубцу, и посмотрел Мейл Фазтерот в глаза:

— А чего вы ожидали? — спросил он тихо. — Вы меня отвергли. Заставили умереть для Корабля. Я стал живым мертвецом — и меня продали. Продали планетнику, который обо мне заботился и меня учил, дал мне жизнь и имя. Кого мне чтить как родича? Чьим обычаям мне захочется следовать? Есть ли смысл почитать Экипаж, который меня бросил, или придерживаться уроков Эдрета сер Джанны, который назвал меня сыном, когда лежал при смерти?

— Сын планетника! — прорычал Ардорнел Клеврион. Лал воззрился на него, язвительно изобразив изумление.

— Сын двух планетников, сударь, — возразил он очень вежливо. — Вы ведь находились на борту, когда я родился?

Это было слишком сильным оскорблением — снести его было невозможно. Ардорнел вскинул пистолет и выстрелил, хотя Мейл Фазтерот попыталась ему помешать.

Корбиньи прыгнула, думая только о том, как оттолкнуть Анджелалти, и налетела на него. Она ахнула, когда его рука крепко обхватила ее талию. Пуля просвистела мимо ее уха и ударилась во что-то совсем рядом, громко звякнув. Она едва успела сообразить, что один из охранников тоже выстрелил — и тут молния ударила в Трезубец, который секунду сыпал голубыми искрами, а потом погас.

Рука Анджелалти разжалась, и она отступила, глядя на пулю, крепко прилипшую к Трезубцу прямо рядом с самым крупным рубином. В коридоре воцарилась тишина.

— ГЛУПЦЫ и ДЕТИ глупцов!

Голос мощно отражался от металлических стен, пола и потолка.

Корбиньи вытянула шею, чтобы увидеть говорившего, — и с изумлением увидела, что Свидетель вышел вперед, воздев обе руки. Свет фонаря создавал красноватый ореол вокруг его головы.

— Неужели вы не читали собственной истории? Неужели не размышляли над пророчествами ваших Великих? Полно! В ваших собственных журналах записана история — так ясно, что ее может разобрать даже ребенок, а ведь вы именуете себя охотниками и взрослыми людьми. Глупцы!

Корбиньи судорожно вздохнула и посмотрела вокруг, гадая, кто из них первым вскинет оружие и пристрелит Свидетеля. Но все словно окаменели, воззрившись на странное видение.

— Разве не написано, — спросил Свидетель, — что на Корабль вернется Капитан, который поведет Экипаж к былому величию? Разве это не написано?

Как это ни странно, но Ардорнел тихо подтвердил это.

— Да, — повторил Свидетель, — это действительно написано. Посмотрите вокруг, слепцы! Это — величие? Ваш корабль умирает, дублирующим системам нельзя доверять, энергии хватает либо чтобы двигаться, либо чтобы включить освещение, но не одновременно. Даже Сад умирает! Сад умирает, слепцы, вы меня слышите? Вы, на кого была возложена священная обязанность везти зеленые растения к звездам — вы не справляетесь с ней!

Он опустил руки:

— Событие бросило вам ваше спасение в лице Капитана, который был предсказан — а вы пытаетесь его убить! Вы пытаетесь убить его прислужницу, его напарницу в войне с событием! И даже при этом вы ведете себя как дети, а не как благородные противники. Что бы случилось, если бы хоть одна пуля дальше уклонилась от цели?

Он повернулся и указал на стену коридора, служившую одновременно задней стенкой компьютера машинного отделения.

— Что расположено за этой стеной?

Экипаж потрясено застыл. Лицо Сиприан стало пепельно-серым.

— Вы не подумали, — закончил Свидетель с глубокой печалью. — Вам повезло, бессмысленные, что Каратель Шлорбы пожелал спасти Корабль и поглотил и пулю, и энергию.

Он резко повернулся к Анджелалти, вскинул руки назад и в стороны, наклонил голову к коленям в глубоком поклоне и стал похожим на птицу.

— Преклонитесь все перед Анджелалти — Искателем, Держателем Трезубца, Вождем Биндальчи, Предсказанным Экипажу! И слушайте его, и смело идите следом за ним, о вы, бывшие слепцами! Следуйте за ним и исполняйте его приказы — или умрите в темноте между звезд, давясь вонью гнилой листвы!

— Ну и ну! — выдохнул Анджелалти. — Потрясающе. Первой зашевелилась Мейл Фазтерот. Она вынула свой пистолет и взяла его обеими руками. Корбиньи показалось, что Исполняющая обязанности Капитана смотрела на Анджелалти целый век, — и она приготовилась броситься под разряд, когда будет сделан выстрел.

Но Мейл Фазтерот не выстрелила. Вместо этого она наклонилась и положила пистолет вместе со своим сорл-клинком к ногам Анджелалти, а потом неловко опустилась на одно колено.

— Капитан, — сказала она охрипшим от волнения голосом, — ваш Экипаж следует за вами.

Глава пятьдесят первая

То, что корабль удерживал атмосферу, доказывало существование богов и их благорасположение. То, что он поддерживал какую-то жизнь, было равносильно чуду. То, что эта жизнь более или менее сохраняла обычный человеческий вид и только немного обезумела, было либо благословением, либо проклятием.

Лал осторожно откинулся на шатком капитанском кресле и потер глаза. В желудке у него бурчало, спина болела: это были довольно недвусмысленные напоминания о том, сколько часов он провел, сгорбившись над клавиатурами, выжимая информацию из древнего, упрямого главного компьютера.

Надо идти, подумалось ему, а то Корбиньи будет тревожиться.

Он вздохнул. Если только четверть Экипажа желала своему Капитану смерти и превращения в компост, то для планетной суки такой судьбы желали все сто процентов, и немедленно. Здравый смысл в этом вопросе всем отказывал начисто — даже Сиприан, у которой он проявлялся чаще других.

В результате этой глубочайшей непопулярности Корбиньи приходилось оставаться в капитанской каюте, под oxраной пауков и некоторых специальных устройств, придуманных для этой цели. Оттуда она руководила созданием Арахнидов, что давало ей занятие, но Лал ощущал ее неуемное раздражение как свое.

— Анджелалти! — негромко сказал Свидетель. — Сюда идет некто.

— Очаровательно, — отозвался Лал. Он резко встал и потянулся как можно выше, будто хотел достать металлический потолок.

Зазвучал сигнал, и Лал перебросил тумблер, открывавший дверь, одновременно поднимая Трезубец.

Неуверенно остановившийся на пороге человек был невысоким — по меркам Экипажа, и тощим даже по сравнению со своими худыми товарищами. Волосы у него были не столько светлыми, сколько седыми, а лицо коричневое, словно дубленая кожа. Глаза окружали глубокие морщины. Губы крепко сжаты в прямую линию, и Лал подумал, что этот человек очень редко открывает их для произнесения слов.

Однако он заговорил — негромко, и взгляд его был в меру нормальным — для Члена-Экипажа.

— Капитан? Лал кивнул.

— Он самый. А ты? Ты — из машинного отделения? Он уже знал, что машинисты часто были такими загорелыми — эти проклятые рассыпающиеся экраны…

— Нет, сударь, из Атриума, — ответил мужчина, не обиженный тем, что его не признали. — Я — Финчет. Садовник.

— А! — Лал снова кивнул и опустился обратно в кресло, держа Трезубец под рукой. — Финчет Садовник. Входи, будь добр. Ни к чему устраивать сквозняк.

Эта фраза была одним из присловий Эдрета и здесь не имела смысла. Но твердые губы Финчета чуть изогнулись, и он шагнул вперед. Дверь у него за спиной встала на место.

Он стоял „вольно“, сцепив руки за спиной, расставив ноги. Лал не прерывал молчания, пока не решил, что у Финчета было достаточно времени осмотреться, и только тогда сказал:

— Так я могу быть тебе чем-нибудь полезен? Мужчина обдумал этот вопрос, чуть склонив голову набок.

— Может, и так, — признал он спустя какое-то время. — Я слышал от навигаторов, что ты проложил нам курс. Звездный ветер донес слух, что у тебя есть мысль нас посадить.

— Звездный ветер, значит? — Лал серьезно смотрел на садовника. — И ты пришел сообщить мне об этом слухе?

— Ничего подобного, — возразил Финчет. — Подумал, что ты поступишь со слухами так, как положено — не обратишь внимания и с курса не сойдешь. Так твоя матушка делала. И дядя тоже. Уж ты-то это знаешь.

— Знаю, — подтвердил Лал. — Тогда зачем ты пришел? Финчет кивнул на Свидетеля, который тихо сидел в тени.

— Этот вот говорил, что сад умирает. Он от тебя не отходит, так что пришлось мне идти из зелени к жести, терпеть ее не могу. Но он говорит, сад умирает, а я Садовник. У меня долг. Я читал Книгу. И пока я жив, Сад у меня не умрет, с позволения Капитана. Ну так ежели кто увидел смерть в этой зелени, когда я ее не вижу, хотя с пеленок живу под листвой… так пусть подскажет, как спасать. Или хоть скажет, что не так.

Было видно, что это — самая длинная речь, которую Финчет произнес за достаточно большой срок. Он чуть пошевелился, переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул.

— Ну… — начал было Лал, но не успел закончить.

— Вы теряли культуры, — произнес Свидетель своим бесцветным, но звучным голосом. — Целые виды вымерли за годы и годы ваших странствий. Это записано в вахтенных журналах. Многие стали бесплодны. Многие изменились по сравнению с прежними. Это тоже записано. Причина же тому…

Он замолчал, глядя в никуда, как это часто делал, и даже у Лала, который к этому уже привык, нервы натянулись до звона.

Но Финчет явно был готов ждать столько, сколько понадобится Свидетелю для того, чтобы увидеть ответ и вернуться с ним.

Но Свидетель вернулся не с ответом, а с вопросом.

— Ты читал старые вахтенные журналы?

— Я? — Финчет был искренне изумлен. — Да улыбнутся тебе звезды, парень, я же не админ! У меня есть Книга и записи тех, кто был до меня. В твоих словах есть правда — разнообразие мы потеряли. Но потеря была намеренной, а если нет — то предусмотренной. В Книге это ясно сказано. В старых записях отслеживается, что умерло. Если в этом дело, то ничего страшного, но ты сказал, что Сад умирает. Умирает прямо сейчас, а это — моя забота, потому что я Садовник и мне положено следить, чтобы зелень была зеленой.

— Радостное бремя, — серьезно отозвался Свидетель. — Но у тебя информация без перспективы: событие посеяло в тебе ложное спокойствие. Тебе кажется, что ничто не изменится — потому что ничто не менялось. Это — капкан. Сад умирает потому, что не процветает. И будет умирать, пока событие не будет изменено.

Финчет нахмурился, и воцарилось молчание, пока он пытался понять услышанное. Лал сочувствовал ему, но время уходило. Корбиньи будет…

— Я не сомневаюсь, что ты смотришь вглубь, друг. Но я не админ и не техник. Просто Садовник. Ты не мог бы на время оставить Капитана и пройтись со мной по зелени? Покажи мне, что не так. Я так лучше всего понял бы.

Свидетель молчал с непреклонностью, которую Лал уже научился узнавать. Он пошевелился, встал. Финчет повернулся к нему — и на его лице отразилось беспокойство.

— Я не хотел никого оскорбить, Капитан. Я просто пытаюсь…

— …выполнить свой долг, — предупредительно договорил за него Лал. — Как и все мы. Капитанская каюта выходит на Атриум. Вы вдвоем могли бы осмотреть сад с балкона?

— Готов, если он согласен, — ответил Финчет, не колеблясь.

Свидетель кивнул и встал.

— Я сделаю, что смогу, Садовник. Анджелалти…

— Да. — Лал устремил на садовника суровый взгляд. — Моя каюта, а также вещи и люди, которые ты в ней увидишь, находятся там в соответствии с моими желанием и волей. Я не потерплю никакого вмешательства. Понятно?

Финчет кивнул без всякого удивления:

— Понятно.

— Хорошо, — сказал Лал. — Идем.

Экранированная линия связи с рубкой внушала подозрения, а вызвать Лала надо было так, чтобы никто не узнал. Чем реже будет Экипаж вспоминать о ее существовании, тем дольше она проживет.

Не то чтобы она рассчитывала дожить до прилета в систему Спангилна, а тем более до посадки, которую Анджелалти планировал совершить на Биндале. Однако она была намерена прожить как можно дольше, а лишнее напоминание о себе осуществлению этой цели не способствовало бы.

Она решила, что разумнее всего отправить одного из завершенных Арахнидов, заодно напомнив Анджелалти о времени и убедившись в его безопасности.

Ибо неоднократно возвращалась к ней мрачная мысль: Капитан среди своего экипажа в опасности. Немало есть таких, кто убил бы его, не задумываясь — и Мейл Фазтерот тоже, если та попытается его защитить.

Тяготясь своим бессилием, она вывела на экран схему, нашла Арахнида, который был ближе всего к центру Корабля, и приказала ему немедленно отправиться в рубку. Арахнид попятился к нужному вентиляционному ходу, повернул и прибавил скорость, отправив Корбиньи ориентировочный срок своего прибытия — шесть минут. Она скрипнула зубами и собрала остатки терпения, готовясь ждать.

Арахниду оставалось четыре минуты до цели, когда сигнал на двери каюты издал три мелодичные ноты. Корбиньи стремительно вскочила — и, пока дверь открывалась, преодолела половину расстояния до нее.

Анджелалти шел первым, а Свидетель замыкал шествие. При виде человека в середине Корбиньи оцепенела.

Он повернул голову, словно ощутив ее взгляд, и приостановился сразу за порогом, устремив на нее окруженные морщинами глаза. Она выдержала этот взгляд с равнодушным лицом, не сутулясь, но сердце у нее колотилось в ожидании его реакции, которая причинит ей даже больше боли, чем материнская…

Финчет кивнул и отсалютовал мозолистой рукой.

— Привет, Корбиньи. Я слышал. Не повезло. Облегчение чуть не подкосило ей колени. Однако она успела с собой справиться и подняла руку в ответном приветствии.

— Привет, дядя. Долг исполнен.

— Что есть, то есть, — ответил он. — Пришел смотреть деревья. Послушать, не скажет ли мне этот парень, что именно умирает и что можно сделать. — Он кивком указал на Свидетеля, полуобернулся и снова посмотрел на нее. — Поглядывай вокруг себя. Если что, иди к деревьям. Опять подступили слезы.

— Спасибо, дядя, — прошептала она.

— Не за что, — ответил он в своей обычной манере и бросил озорной взгляд туда, где стоял Анджелалти, бдительно держа Трезубец. — Не то чтобы я думал, будто сын Марджелы Кристефион не мог тебя защитить.

— Высокая похвала, — пробормотал Анджелалти, и Финчет адресовал ему одну из своих редких улыбок.

— Всего лишь правдивая.

Анджелалти ответил на его улыбку и показал Трезубцем:

— Пройдем на балкон?

— Вон то дерево с кривой веткой, видишь? И вон те желтые цветы на краю. В старых вахтенных журналах есть их четкие описания, и мне кажется, что они сильно изменились.

Свидетель посмотрел туда, где стоял Анджелалти, устремив бесстрастный взгляд на зелень. Воин Смерти стояла у него за плечом — и ее взгляд так далеко не устремлялся. Свидетель ощутил, как в нем поднимается Истиносказание, и удержал язык — но не раньше, чем у него вырвалось первое слово.

— Анджелалти!

— Гм-м? — Анджелалти оглянулся, и его взгляд стал чуть более сосредоточенным. — Можно дать тебе доступ к вахтенным журналам, Садовник, чтобы ты сравнил описания с тем, что есть. Это будет полезно?

— Полезно? — Финчет нахмурился. — По крайней мере это даст мне точку отсчета. Если я буду определенно знать, как они изменились, то, возможно, Книга подскажет мне, как это исправить. — Его кивок был почти поклоном. — Буду очень обязан, Капитан.

— Я просто выполняю свой долг, — приветливо откликнулся Анджелалти, и Садовник снова улыбнулся.

— Это верно, — одобрительно сказал он. — Может, тебе лучше было бы получить экземпляр Книги? Так не делалось, Капитану нет нужды знать обязанности Садовника. Но только времена меняются, как сказал этот твой друг. Для некоторых, похоже, даже слишком быстро меняются. А ты — тот, кто предсказан, как записано в Завтрашней Записи. Видел своими глазами, много лет назад, когда твоя мать еще считала, что мы можем принести обеты. Но что хорошо для сердца, не всегда хорошо для Корабля. Поняла это потом. Поняла и еще кое-что. Взяла в постель пилота и сделала с ним ребеночка. Разумный мужчина. Много бывал под листвой. Мы говорили. Его только Марджела к себе подпускала. Скучал по нему, когда он с нами расстался.

Анджелалти застыл в полной неподвижности, пристально глядя в лицо старика.

— Ты знал моего отца? Финчет кивнул.

— Разумный человек, — повторил он, встречая взгляд, прожигавший его насквозь. — Не вижу его в тебе, сказать по правде. Только глаза. — Он помолчал, глядя в эти глаза, а потом отвел взгляд, чтобы снова смотреть на Сад. — Может, глаз достаточно.

— Может быть, — тихо откликнулся Анджелалти. — Значит, ты дашь мне экземпляр своей Книги?

— Отправлю электронную копию на личный компьютер Капитана, как только вернусь вниз. Если хочешь саму Книгу, то придется вам спуститься вниз в Сад и взять томик с полки. Корбиньи знает код моего компьютера. Для копий вахтенных журналов.

— Я переведу их прямо сейчас, — сказала она, отходя от Анджелалти, хотя ее взгляд задержался на его щеке, словно ласковые пальцы. — Что выбрать?

— Отправь все, — посоветовал Свидетель, — чтобы он смог найти свою дорогу к истине.

Анджелалти посмотрел на нее.

— Ты сможешь это сделать? Она кивнула, избегая его взгляда:

— Конечно.

Она повернулась, собираясь пойти… И чуть не упала, наткнувшись на восьминогого Арахнида высотой полметра, со стальным панцирем и глазами-лампами, светящимися оранжевым светом.

Корбиньи выругалась, устояла на ногах и шагнула в сторону. Финчет булькнул и схватился за нож, на секунду забыв о предостережении Капитана.

— Это просто Арахнид, — сказал Капитан очень спокойно, опираясь на свой аляповатый Трезубец.

Финчет вздохнул:

— Да видно, что Арахнид, с позволения Капитана. А зачем он?

— Мы используем их для прочистки вентиляции, — сказала Корбиньи. — И для мелкого ремонта. — Она ухмыльнулась. — А вид у них такой потому, что мы сделали их из отходов, дядя. И они крупнее других, потому что на них аппаратура установлена.

— Других? — спросил Финчет и поспешно поднял ладонь. — Не важно, девочка.

Она рассмеялась — и Свидетель заметил, что взгляд Анджелалти устремился на этот звук.

— Ладно, дядя, — сказала она, и ее голос прозвучал почти весело. — Значит, я тебе переправлю файлы.

Она вышла, а Садовник и Анджелалти вместе наклонились над Арахнидом и стали его разглядывать.

Свидетель в своем углу выпрямился и задумался над Истиносказанием, которому он не позволил сорваться с языка, и в глубине души гадая, что именно Каратель Шлорбы намерен выдвинуть против события.

Глава пятьдесят вторая

— Оставить Корабль?

Мейл Фазтерот уставилась на него, широко открыв и без того огромные глаза.

Лал посмотрел на нее с иронией:

— В этом ничего невозможного нет.

— Конечно, нет! — сурово ответила она. — Вопрос в другом: зачем нам его оставлять? Мы — Экипаж.

Он проглотил резкий ответ, помня о тихо сидящем в углу Свидетеле.

— Именно что Экипаж. И если вам не доставляет наслаждения быть Экипажем развалины, то пора это менять.

— Нам было приказано никогда не уходить с Корабля, — безапелляционно заявила она и скрестила руки на груди.

Лал посмотрел на нее.

— А вот это, — сказал он совершенно тем же тоном, — фальсификация, и ты это знаешь. В директивах, данных кораблю при старте, указывался точный список планетарных условий, при которых Корабль отпустит пассажиров и Экипаж. Имя этого Корабля, как указано в первом вахтенном журнале, таково: Переселенческий корабль номер пять первого класса „Зеленодол“. Построен доктором Олби К. Мессенджером по заказу Законодательного совета станции Гриффит. Строился как переселенческий корабль, который должен был увезти избыток людей с Л-5 на подходящую планету и высадить их, чтобы они могли жить…

— Как грязееды? — взорвалась Мейл Фазтерот. — Как животные? В это я не верю, не желаю верить! Мы — Экипаж! Нам принадлежат звезды. Мы свободны! Зачем нам привязывать себя к шарику грязи, становиться игрушками непогоды, болезней, катастроф и прочих мерзостей? Ты читал вахтенные журналы? Ты видел бесконечный перечень планет, опустошенных войной, вспышкой на солнце, чумой, мором, погодными катаклизмами? Здесь нам все это не угрожает. Здесь мы живем, как жили всегда — в безопасности, ничем не обремененные…

— Почему умирают дети? — резко спросил Лал. Она воззрилась на него, забыв закрыть рот.

— Почему? — повторил он неожиданно яростно. — Ребенок Корбиньи родился „деформированным“ и умер при первом же вздохе. Дочь Сиприан умерла потому же. Вахтенный журнал — это бесконечное поминание младенцев, родившихся мертвыми или нежизнеспособными, самопроизвольных выкидышей, взрослых женщин, утративших фертильность.

Он обжег ее взглядом, застывшую в полной неподвижности.

— Десять лет, — сказал он предельно четко, как фрагмент истины, которую она поймет мгновенно, едва только все будет высказано, — десять лет — и сколько детей? Велн, Джелби — и Тимин, хромоножка, неспособная передвигаться по вентиляционным ходам!

Не спуская с нее глаз, он медленно встал на ноги, опираясь на Трезубец.

— Так о какой безопасности ты говоришь, Мейл Фазтерот?

Она судорожно сглотнула слюну — и, надо отдать ей должное, не отступила, а осталась стоять на месте, в пределах досягаемости Трезубца.

— Детей стало меньше, чем раньше, — сказала она, и голос у нее почти не дрожал. — Бывают рождения калек. Бесплодие. Высадка на планету и отказ от нашего образа жизни этого не исправят. Корабль стар. Но если нам суждено умереть, то мы умрем Экипажем.

Он покачал головой:

— Корабль вас убивает. Защитные экраны рассыпаются. Инфраструктура еле работает. Некоторые главные системы отсутствуют полностью, о дублирующих и говорить не приходится. Корабль, за который вы цепляетесь, распадается у вас под пальцами. Разожмите руки, возьмитесь за что-нибудь живое!

Он закрыл глаза — и с большим трудом заставил себя открыть их снова.

— Велн, Джелби и Тимин будут последними. Без капитального ремонта Корабль может продержаться еще лет двадцать. А может и не продержаться. Ты хочешь выбрать самоубийство не только для себя, но и для них?

Она облизнула губы, но продолжала смотреть прямо на него.

— Мы — Экипаж, — повторила она без намека на истерику. — Мы выведены как новая порода из бывших планетников еще пять поколений тому назад. И после стольких сотен лет, как мы можем стать планетниками?

Она села, продолжая смотреть на него — такая же изможденная, как и он, судя по ее виду.

— Ты спрашиваешь, как я могу обречь их на смерть с умирающим Кораблем. Я спрошу тебя: как ты можешь обречь их на смерть на чужбине, с грязью во рту и смехом врагов в ушах?

Лал внезапно понял, что это — тоже правда. Вдруг навалилась такая усталость, что, казалось, еще секунда, и он просто рухнет в обморок к ее ногам. „Это правда. Я бы подох под забором, если бы не Эдрет, которому так отчаянно нужен был наследник, что он взял к себе сумасшедшего дикаря и со сверхчеловеческой терпеливостью попытался привести его разум в норму“.

Он посмотрел на Мейл Фазтерот, сгорбившуюся под грузом своих знаний, прижался щекой к Трезубцу, почувствовал, как металл вдавливается ему в щеку, и сказал:

— А где остальные?

Она непонимающе нахмурилась:

— Остальные?

— Остальные переселенческие корабли со станции Гриффит. „Зеленодол“ был пятым в серии из тридцати шести. Где остальные Корабли?

— Но ведь это должно быть там? — Она махнула рукой в сторону компьютера, имея в виду вахтенные журналы, содержавшиеся в памяти. А потом она понурилась и провела дрожащей рукой по коротко остриженным волосам. — Нет, — поправилась она. — В вахтенных журналах говорится только, что с таким-то или таким-то потерян контакт. Но мы знали только еще восемь. Откуда нам знать, были ли вообще построены все тридцать шесть? Может, вернуться на станцию Гриффит и спросить?

Но Лал уже читал о бесплодных поисках станции Гриффит, предпринятых два века назад. Он усмехнулся, показывая, что понял шутку:

— Не стоит их беспокоить. Она коротко засмеялась.

— Да уж, после стольких лет! — И тут же опять помрачнела: — Вот если бы они нам новый корабль построили.

Ее слова подействовали как удар током, зажегший свет в мозгу. Пальцы так стиснули рукоять Трезубца, что костяшки побелели — будто только магия Трезубца могла помочь устоять перед потрясением от плана — невероятного плана, вдруг отчетливо представшего перед мысленным взором.

— Капитан?

Мейл Фазтерот с тревогой протягивала ему руку, и он видел ее, сознавал ее присутствие, но план требовал его полного внимания, поскольку его словно нашептывали ему на ухо: полный, идеальный, невероятно прекрасный. Он слушал и смотрел, но каким-то уголком сознания пытался понять, где проходит черта между обманом и спасением.

— Капитан!

Она шагнула к нему, решительно…

— Не коснись его! — приказал Свидетель из своего угла. — Анджелалти Искатель находится в общении с Карателем.

— В общении?.. — переспросила Мейл Фазтерот вполне логично и повернулась к Свидетелю. Лал увидел, как гневные слова собираются у нее на языке. — В общении — с чем? Вот с этим? Как…

— Корабль, — сказал Лал, и Свидетель и Первый Помощник одновременно повернулись к нему. — Другой корабль. — Его глаза, гипнотически синие, устремились в глаза женщины. — Есть возможность достать другой корабль, Мейл Фазтерот. Наш Экипаж его захватит.

— Захватит? — Она выпучила глаза. — Мы не пираты.

— А в Синдикате — пираты, — сказал он, подаваясь к ней поверх упирающегося в пол Трезубца. — Я знаю, где есть корабль — несколько кораблей! Экипажу не надо умирать. Ход судьбы можно повернуть. Расширить генофонд, восстановить рождаемость…

Он выпрямился.

— Синдикат? — неуверенно сказала она.

— А почему бы и нет? — отозвался он. — По какому праву Синдикат ограничивает торговлю Корабля, запрещает летать к тем или иным системам? У Синдиката есть хорошие корабли, быстрые корабли. Не такие большие, как наш — но это корабли.

Он ее убедил. Глаза у нее засверкали, углы губ раздвинулись в хищной улыбке.

— Да, корабли у Синдиката есть. Есть. Позволь мне изложить это Экипажу. Думаю, что людей это… заинтересует.

— Хорошо, — сказал Лал и кивком отпустил ее — почему и не заметил, что Свидетель улыбается.

Глава пятьдесят третья

Под деревьями царили влажность, зеленый сумрак и запахи гумуса, живой листвы и мяты. Лал задержался на вымощенной камнями дорожке, закрыл глаза и поднял лицо вверх, словно над ним было солнце, а не вершины деревьев, над которыми жемчужно сиял купол.

— Это точно, — одобрительно сказал Финчет. — Лес — лучшее место в Саду, как по-моему. В Книге он назван Лес в Сто Акров. Это из какой-то другой, более древней книги.

— А! — Лал с улыбкой посмотрел на старого садовника. — И в нем действительно сто акров?

— Леса примерно вдвое меньше, — ответил Финчет. — Но есть еще ферма, болото и рисовая плантация. Всего сто двадцать акров, как говорит Книга. — Он приподнял бровь. — Акр — это единица измерения: сорок три тысячи пятьсот шестьдесят квадратных футов. У меня в доме есть мерный стержень, если хочешь проверить.

Лал ухмыльнулся:

— Ползать с линейкой по ста двадцати акрам я буду, когда времени будет больше.

— Как скажешь, — отозвался Финчет и вернулся на дорожку, стараясь не смотреть на их третьего спутника, который двигался почти бесшумно на отвратительно длинных лапах.

Дорожка повернула, чуть приподнялась к мостику через ручей, прошла вдоль поляны с папоротниками, по аллее древних деревьев с разросшимися вширь стволами и вывела на поляну.

Поляна уходила вверх гладкой полосой шелковой травы, и на дальнем краю стоял коттедж, сложенный из камня. Из ската широкой тесовой крыши, окрашенной в зеленое, торчала каменная труба. У красной двери в каменной стене был округлый верх с окошком из желтого стекла.

Лал остановился. Финчет остановился. Арахнид остановился. Спустя мгновение, Лал вздохнул.

— Чудесно сделано, Садовник.

— Уютно, не спорю — и то, к чему я привык, ведь живу здесь всю жизнь. Но только не думай, что это моя работа, Капитан. Коттедж Садовника был отстроен еще на станции Гриффит, как и сараи позади него и подсобные помещения фермы.

— Ясно, — сказал Лал и больше ничего не стал говорить. Он только смотрел на домик, небольшую поляну и высокие деревья, окружившие ее надежно и уютно.

Финчет, который обычно не склонен был к лишним движениям, помялся на месте и поднял руку, прикоснувшись к локтю Капитана:

— Тебе, наверное, к терминалу нужно, — робко предложил он.

Лал вздохнул, вспомнив о своих обязанностях и острой нехватке времени.

— Несомненно, ты прав, — сказал он и зашагал по мощеной дорожке к двери.

У дома он отступил в сторону, пропуская Финчета вперед.

В коттедже была единственная комната, обставленная деревянной мебелью ручной работы. На немногочисленных стульях лежали для удобства грубо сшитые подушки. С балок свисали связки дикого чеснока, лука, розмарина и петрушки, у очага аккуратно лежали поленья, истертые камни перед ним покрывал яркий вязаный половик.

Под большим окном стоял на столе компьютер с клавиатурой, несколько ламп — и большой том в кожаном переплете.

Финчет прошел к столу и положил ладонь на переплет.

— Книга, — благоговейно объявил он, а потом пошел дальше, поманив Лала мимо аккуратной кровати в глубь комнаты.

На задней стене оказался пульт управления и пилотские экраны. Среди слюдяных камней янтарем горели индикаторы.

Лал осторожно сел в одно из двух пилотских кресел, круглыми глазами глядя на пульт.

Финчет сел во второе кресло и сложил руки на коленях.

Спустя какое-то время Лал овладел собой и, отогнув манжету, ввел в наручный компьютер нужные команды.

Паучок, не менее изящный и красивый, чем те, что живут в лесу, выполз ему на руку, перешел на подставленную ладонь и исчез в недрах пульта управления.

Финчет вздохнул:

— А вот эти, — сказал он, — по-настоящему хороши. Лал бросил на него веселый взгляд.

— А те тебе не нравятся?

— Никак, — твердо заявил Финчет, не удержавшись от взгляда через плечо, где за креслами остановился Арахнид с глазами как фонари и когтями как садовые ножницы.

— От них своя польза, — сказал Лал. — А скоро они станут еще нужнее, почему мы и делаем их в таком множестве. — Он покачал головой. — Хорошо еще, что их так легко делать — по сравнению с маленькими.

— Правда? Но малышей тебе тоже понадобится больше, чтобы этот твой план запустить в дело.

Лал кивнул:

— С этим проблемы, если учесть, как мало на Корабле ресурсов. Единственная надежда — это модернизировать младшие модели: поставить дополнительные чипы, загрузить более сложные программы.

Он нажал на несколько кнопок на браслете и снова посмотрел на Финчета.

— Слабое место плана — это что пауков будет мало. Я не хотел бы придавать каждому усовершенствованному пауку больше двух Арахнидов, и даже Номеру Пятнадцатому нельзя поручить больше трех плюс его собственные задачи…

Он снова начал возиться с кнопками на браслете.

— Система управления, которую я делаю для Мейл Фазтерот, займется тем, чего пауки не могут. — Он еще раз покачал головой и повернул к Финчету печальное лицо. — Они не предназначались для военных действий, бедняги.

От необходимости ответа Финчета избавил приглушенный сигнал. Лал склонился к своему наручному компьютеру — кивнул.

— Как я и думал, Садовник. Все в рабочем состоянии. Помоги мне открыть панель, запустим Арахнида внутрь на чистку и профилактику, и я пойду. — Он бросил на Финчета проницательный взгляд. — Или ты предпочтешь не оставаться наедине с Арахнидом?

Финчет рассмеялся:

— Да будут милостивы к тебе боги! Мне на него смотреть неохота, но я его не боюсь! — Он посерьезнел. — И потом, малыш ведь тоже останется, чтобы им руководить?

Лал с улыбкой встал и направился к ремонтному люку в углу.

— Обязательно останется, Садовник. Можешь не беспокоиться. — Он вдруг обернулся: — Ты ведь проходил обучение, Финчет? А кто твой напарник?

Старик склонился к люку, сильными пальцами откручивая винты.

— Я прошел пилотскую подготовку, — спокойно ответил он. — С регулярной практикой раз в семь вахт с девятилетнего возраста. А вторым пилотом — я бы взял Велна, если ты не возражаешь. Он у меня почти в учениках — насколько это возможно в наши дни, когда детей так мало.

Вдвоем они отодвинули люк и посторонились, пропуская Арахнида. Лал кивнул и собрался уходить.

— Пусть будет Велн, — сказал он. — Я отправлю его к тебе — и пусть он у тебя остается, если хватит места. Тренируй его — и пусть он начинает учить Книгу.

— Кое-какая подготовка у него есть, — ответил Финчет, провожая Лала к двери. — Если надо, мы возьмемся серьезнее. А места тут хватит. В чулане есть спальный мешок. Велн считает, что спать на траве — это приключение.

Лал вышел на лужайку и осмотрелся, набирая полную грудь пахнущего лесом воздуха.

— Счастливец Велн, — тихо сказал он и кивнул старику. — Береги себя.

— А ты — себя, малыш, — ответил Финчет и остался в дверях, глядя вслед своему Капитану, пока он не скрылся за поворотом тропы.

Глава пятьдесят четвертая

Рутинная скука вахты на внутреннем кольце блокады.

Милт Дженкинс вздохнул и потянулся, откинувшись в кресле дежурного. Приборы рутинно сканировали пространство, неустанно, бесконечно мелькала на циферблатах и экранах посекундная картина системы Спангилна, и была эта система пустой, пустой и еще раз пустой.

Удобнее устраиваясь в кресле, Милт напомнил себе, что это не совсем верно. В зоне субсветового сканирования находилось пять кораблей Синдиката, еще дюжина располагалась в радиусе сканирования с отражением, и еще вдвое больше — на так называемом расстоянии оклика. Хотя, по мнению Милта, разговаривать с кораблями периметра было занудно. Время запаздывания сигнала превращало любой сколько-нибудь долгий разговор в околесицу, если ты не ветеран, хорошо освоивший двойную речь.

Милт сидел на блокаде всего один стандартный год. Его напарница, Риа, работала на охране периметра в шесть раз дольше, а до того, когда ей было столько лет, сколько сейчас Милту, она служила пилотом-гиперпространственником. Риа вела двойную речь совершенно свободно и до того навострилась вести два независимых разговора одновременно, что делала это и при живом общении, от чего у Милта поначалу крыша съезжала напрочь.

Однако он уже начал привыкать. Может, еще месяцев через шесть он уже настолько освоит двойную речь, что сможет говорить с дальним периметром. Может быть даже…

— Это еще что за фигня? — спросил он, выпучив глаза на экран и одновременно включая сигнал тревоги и открывая линию связи — отправить это изображение и его дурацкие показания на соседний корабль. Он как раз заархивировал и послал ту же информацию на Главный корабль, находящийся далеко за кольцом блокады, когда Риа плюхнулась в кресло второго пилота, и тут же ее пальцы стремительно заплясали по пульту комма, переключая, настраивая, разыскивая. И все это время она не отрывала взгляда от экрана переднего обзора.

— Переселенческий корабль, — сказала она, не глядя на Милта. — Старинные линии связи. Когда-то видела такой. Может, радио. Тот был мертвый. Этот — тоже. Нет.

„Нет“, — мысленно согласился Милт.

Сначала из динамика слышался треск помех — Риа пролетела мимо линии, — но потом она нашла ее и зафиксировала, и звук стал удивительно четким.

— Внимание всем на борту! — звучал холодный и деловитый женский голос. — Это не учебная тревога. Экипажу в полном составе покинуть корабль. Техникам начинать отключение систем. Пилотам запустить спасательные шлюпки. Это не учебная тревога. Члены Экипажа, приписанные к седьмому уровню, должны явиться на причалы первый, третий и пятый. Это не учебная тревога. Эвакуация шестого уровня начнется через пятнадцать минут. Пилотам седьмого уровня дать сигнал о готовности. Внимание всем на борту! Это не…

— …Учебная тревога. — Риа прикоснулась к кнопке настройки и переключилась на следующую частоту, где царила сумятица голосов, напомнившая Милту разговор с кораблями периметра. — Техники, — сказала Риа и добавила: — Похоже, хреново у них.

Действительно было хреново. Еще не очень натренированный слух Милта выхватывал мрачно звучавшие фразы: „…отключилась главная система… контакт потерян… двигатели… главный компьютер тормозит…“ И внезапно связная фраза, говорящая очень много: „Диспетчеры питания, чтоб вас! Давайте все, что есть, на двери причалов!“

Риа поменяла настройку, нажала кнопку включения связи.

— Говорит корабль Синдиката три-три-шесть из блокады системы Спангилна. Данная система закрыта. Повторяю, данная система закрыта Синдикатом. Посадку вы совершаете на свой страх и риск.

— У меня тут и риска хватает, и страха! — прозвучал резкий ответ женщины с холодным голосом. — Мы покидаем Корабль, планетница, до тебя доходит? О риске мы с тобой поговорим, когда мои люди будут вне опасности!

Риа кивнула, словно ничего другого и не ожидала услышать, и прикрутила звук. Инструкции по эвакуации стали тише, но могли привлечь внимание, если прозвучит какая-либо важная фраза. Риа повозилась со вспомогательной линией, вышла на разговоры техников и их тоже оставила звучать. Милт нахмурился: неужели эта женщина действительно способна следить одновременно за столькими разговорами?

— Ну что ж, — сказала его напарница, — мы их предупредили. Ты отправил пакет на Главный корабль?

Милт понял, что это не было настоящим вопросом, и промолчал, слушая, как она говорит сама с собой.

— Дальний периметр будет отслеживать спасательные шлюпки. Мы будем отслеживать планеты. — Она откинулась в своем кресле и наконец повернулась к Милту. Морщины у нее на лице выделялись темными линиями.

— На переселенческом корабле, — заметила она, — трофеев навалом.

Милт заморгал глазами.

— Трофеев?

— Все трофеи по праву наши, — заявила Риа. — Поровну распределятся между кораблями внутреннего кольца. Записи покажут, кто первым его увидел. Может, и мы. Я не слышала теневой болтовни. — Это было еще одно умение старожилов, в которое Милту не хотелось верить. — Если мы засекли их первыми, то нам причитается лишняя доля. — Она показала зубы в ухмылке. — Премия за находку.

— Трофеи, — повторил он, глядя на экран, оценивая громадные размеры корабля, прикидывая доход за один только металл, не говоря уже о сохранившихся компонентах систем, вооружении…

Он вздрогнул.

— Первая шлюпка отошла! — крикнул он, и почти сразу же: — Вторая! Третья! Я… и это — спасательные шлюпки! Они же с наш корабль размером!

— Переселенческие корабли, — глубокомысленно отозвалась Риа, подкручивая какие-то ручки, ловя и снова теряя голоса пилотов, спокойные и деловитые, обсуждающие координаты, вектора и относительные массы.

— Хотят выйти из системы, — сказала Риа. — Отлично. У нас не будет проблем. Просто дождемся, пока они улетят, потом причалим к кораблю, поставим наши маяки…

— А что, если он взорвется?

Она посмотрела на него с жалостью.

— У тебя же пульт управления сканированием? — сказала она. — Вот и запусти его.

Он раздраженно включил удаленное сканирование, на секунду задержался, чтобы подтвердить получение дополнительной информации от Сина, миновал голосовую связь с дальней стороной внутреннего кольца, а потом начал чертыхаться из-за того, что коды переселенческого корабля постоянно срывались.

— У переселенческого корабля старые коды, — тихо подсказала Риа.

Он прикусил губу, чтобы не ругаться вслух, прошелся по всему диапазону до самой примитивной технологии — и наконец, объединил все системы.

Он все еще работал на сканерах, когда от Главного корабля отделилась вторая волна шлюпок. Голоса пилотов снова повторили координаты перехода и места встреч.

Перед началом четвертой волны он закончил сканирование и откинулся в кресле, повернув голову к Риа, которая продолжала ловить переговоры и отвечала на вызовы.

— Да, — ответила она кому-то, быстро работая на пульте. — Закодировано и отправлено. Три-три-шесть закончил. Дез, у нас идет очередная волна. Насколько мы видим, они все уходят из системы. Мой напарник ведет сканирование. Да? Ладно. Мы поменяемся, как только он закончит. Пять секунд. Ухожу со связи. — Она выпрямилась и улыбнулась ему. — Что нашел?

Милт передернул плечами:

— Насколько я могу судить, крупный отказ систем. Реактор остановлен. Жизнеобеспечение едва работает. Экраны дырявые. Что-то странное с двигателями — похоже, отказал двигатель перехода.

— Старье, — сказала Риа, снова ухмыльнувшись. — У нас право на трофеи. Главный корабль дал разрешение. Записи говорят, что премия за находку — наша. Дез хочет обменяться данными сканирования. Давай помаленьку.

— Ладно, — ответил он и снова склонился над пультом.

Глава пятьдесят пятая

— Они клюнут? — спросила Корбиньи, отправив „Гиацинт“ прочь от Корабля.

Анджелалти посмотрел на нее из кресла второго пилота:

— Когда у них под самым носом брошенный корабль, стоящий целое состояние?

— Брошенный… Она вздохнула.

— Ты сожалеешь, Корбиньи?

Она без нужды подкорректировала траекторию, хмуро глядя в пульт.

— Мы уже у первой отметки, — сообщила она, не отвечая на его вопрос: пилотирование важнее.

Анджелалти кивнул, делая свою часть работы, и совместными усилиями они выполнили сложный маневр, четко и спокойно выведя корабль в тень третьей планеты, вне зоны наблюдения Синдиката.

— Разве что у них есть глаза, которые планету насквозь видят, — пробормотала Корбиньи.

— И пушки для расстрела или гравилучи для захвата, — насмешливо договорил за нее Анджелалти. Она развернула к нему свое кресло, а он поднял голову и встретился с ней взглядом. — Ненужные тревоги. Синдикат нас не увидит.

— Ты говоришь очень уверенно. Мне надо поверить, что Синдикат слеп, глух и глуп?

Он пожал плечами.

— Достаточно верить в пауков и Арахнидов.

— И в Анджелалти, — покорно добавила Корбиньи, — который вечно что-нибудь мастерит.

Он неожиданно рассмеялся, и в глазах его светилась радость.

— Финчет знает, что делать? Она поморщилась:

— Так он говорит. Если его Книгу написал тот же Провидец, который предсказал тебя…

— Тогда вселенная вот-вот существенно изменится, — закончил он, вводя в свой пульт управления то одну поправку, то другую. — Что заставляет нас принять взгляды Свидетеля. Утешительно, когда предсказания сочетаются.

— Хорошо говоришь! — раздраженно сказала она. — Да вот только Завтрашняя Запись предсказывала, что ты вернешь Экипажу величие! А вместо этого наши спасательные шлюпки разлетаются во все стороны, планетники собираются захватить Корабль и разобрать на трофеи… — Она прикусила губу. — Что такое Экипаж без Корабля, Анджелалти? Какой Капитан, будь он предсказан или избран, бросит в такой момент своих людей, а сам помчится решать проблемы тех, кто с ним не в родстве? Планетников, и к тому же сумасшедших!

Теперь в синих глазах уже не осталось смеха.

— Безумие, как учил меня Эдрет, понятие относительное. Если Биндальчи кажутся безумными Экипажу, то насколько более сумасшедшим должен Экипаж представляться Биндальчи? Спроси Свидетеля. Если осмелишься. Что до помощи людям, которые мне не родня, — так кто мне родня? Эдрет мертв. Шилбан мертв. И Линзер мертв.

Он закрыл глаза, и на лице его появилась гримаса почти страдания. Корбиньи закусила губу, почувствовала, как ее пальцы сами тянутся к его руке — и отдернула их.

— Мои действия послужили началом некоторым событиям. Из-за моих поступков совершились злые дела, — медленно сказал он. — Я стремлюсь исправить то, что испортил. Трезубцу возвращена сила. Я верну его и Свидетеля к Биндальчи, и пусть они тогда изберут нового защитника — и да пошлют им боги победу над Ворнетом.

Он открыл глаза, и у Корбиньи сжалось сердце при виде затаившейся в них глубокой усталости.

— А Корабль и Экипаж… Корабль убивал людей, и я подвиг их на уход, на смертельный риск вместо покорного ожидания смерти. Что еще я мог бы сделать для Экипажа, который кажется мне таким же странным и безумным, каким кажется тебе Свидетель?

Она понятия не имела, что ему на это ответить, только знала, что смолчать не может.

Сигнал сообщил о второй отметке, и они оба повернулись одновременно, защелкали переключателями, думая только о пилотировании и обмениваясь краткими репликами.

Свидетель Телио сидел в Центре Карателя, полузакрыв мечтательные глаза, отрешившись от своих желаний, погрузив ум в пламя транса.

В том трансе явилась ОНА — Убийца Бога, Мать Биндальчи, Трезубцедержица. Ужасная и божественная. Своими руками Она подняла его и унесла прочь, за жалкие стенки из металла. В черную пустоту Она увлекла его, и звезды пылью лежали у Ее ног, а Ее тело охватывало миры. На один из таких миров Она отнесла его, и он стоял на вершине Братской Горы и смотрел на мир, в котором родился.

Но только это оказался не тот мир, каким он его покинул, каким всегда знал: иссохший, песчаный, задыхающийся. Нет. Земля, простиравшаяся от горизонта до горизонта, была зеленой, влажной и здоровой, с серебристыми нитями рек, зеркалами прудов и озер на гобелене ландшафта. Ароматы растений наполняли ноздри, во рту ощущался вкус молодой листвы.

Свидетель Телио смотрел на эту зеленую плодородную землю и понимал, что видит не память, а будущее. Он упал на колени на камни Братской Горы и воздел руки к небесам.

„Мать! — воскликнул он. — Что стало с моей землей?“

Богиня расхохоталась так, что Гора содрогнулась, а Свидетель Телио устрашился.

„Мать! — снова воскликнул он. — Мне приказано Свидетельствовать во всей полноте и вспоминать истинно. Ты сама избрала для меня это дело и забрала мое имя в качестве залога. Подобает ли тебе смеяться над моими вопросами?“

„ДЕРЗОСТЬ. — Ее голос иглами колол ему голову, и он закрыл глаза от мучительной боль. — СКАЖИ МОЕМУ НЫНЕШНЕМУ ВОЗЛЮБЛЕННОМУ, ЧТО ОН ПРИЯТЕН МНЕ. СКАЖИ ЕМУ: СОБЫТИЕ СОДРОГАЕТСЯ“.

И все — только обжигающая вспышка темноты и тошнотворное кружение звезд, и скрежет металла, когда он проскочил сквозь корпус корабля и плюхнулся назад в свое тело.

Он лежал плашмя на холодном металлическом полу, и грудь у него ходила ходуном, а на губах был вкус пота — или крови. Он ощущал вонь своего страха, и душа рыдала в своем одиночестве, стыдясь видеть такой ужас в том, кто давно считался мужчиной. Он пожалел этого мужчину, ставшего ныне безымянным, и вызвал Память о давнем Свидетеле, одном из наиболее почитаемых среди Телио. Это была женщина, и она после возвращения из путешествия с Богиней кусалась и царапалась, так что ее пришлось силой удерживать, чтобы она не нанесла вреда себе и другим. Ее держали связанной несколько дней, пока безумие не миновано и она не вспомнила себя и свои обязанности.

„Говорить с Богиней — дело нелегкое, — сказал своей душе Свидетель Телио. — Нельзя стыдиться страха, ведь даже старейшие из Телио дрожат и прячутся, чтобы не видеть Ее лица“.

Немного успокоив свою душу, Свидетель с трудом поднялся на ноги. Каратель Шлорбы сверкал и источал иллюзорные „что-если“. Свидетель склонился перед ним, прикоснувшись пальцами к глазам, ушам, губам и груди. Он выпрямился, ощущая боль во всех суставах, и осмотрел себя. Колени кожаных штанов оказались грязными и потертыми, со следами травяного сока. Ладони были исцарапаны, словно он падал — и держался за камни.

Он снова склонился перед Карателем.

— Да, Мать-Богиня, — тихо произнес он и снова вернулся на свое место наблюдения, уселся и сосредоточился на своих обязанностях.

Глава пятьдесят шестая

В гроте было сумрачно. Саксони Белаконто набрала полную грудь теплого воздуха. После пешего перехода от корабля по пропеченной солнцем земле ей хотелось пить, и влажный воздух грота успокаивал раздраженную слизистую носа и горла.

Она несколько раз моргнула, привыкая к полутьме, а потом повернула голову и хмуро посмотрела на своего coпровождающего.

— На этот раз изволь быть убедительным.

Жара не пошла на пользу Джарджу Менлину. Как и дни, проведенные в тюрьме Ворнета. „Кто бы мог знать, — в который раз подумала Саксони Белаконто, — что Джардж Менлин окажется таким мастером скрываться?“ Больше недели ему удавалось ускользать от лучших специалистов Ворнета, а тем временем терпение Саксони Белаконто, и без того напряженное, лопнуло окончательно.

Даже шумная поимка избалованной любовницы Джарджа не заставила его явиться — и Белаконто начала уже подозревать в нем создателя всей хитроумной интриги, в которой Лал сер Эдрет был только пешкой, инструментом, предназначенным для ее убийства.

С той разницей, что она осталась жива, хотя другие погибли, и еще многие были близки к тому. Этого было бы достаточно, если бы Джардж действовал быстро и решительно — однако второго, смертельного удара не последовало. Вместо этого Джардж стал скрываться, а Лал сер Эдрет бежал с планеты, захватив Трезубец, его оператора и свою кузину-дикарку.

И в конце концов Джарджа Менлина смогли отыскать.

— Как, к дьяволу, я могу быть убедительным, — сказал он сейчас, — если им нужен Трезубец, а не я? — Он промокнул угрожающе побагровевшее лицо грязным белым платком и устремил на нее поросячьи глазки, полные почти безумного отчаяния. — Разве вы не слышали, что сказал вождь? — спросил он. — Им нет дела до меня, до вас и до этого проклятого вора. Им интересен только Трезубец и тот тип, который за ним наблюдает.

— Тогда им придется понять, что до меня им есть дело, — огрызнулась она, — как и до вооруженного корабля, который здесь сел.

Менлин шумно вздохнул, а потом поспешно поклонился, застонав от усилий, которых у него это потребовало.

Древний ссохшийся человек в поблекшем зеленом одеянии кланяться не стал. Он стоял в позе терпеливого внимания, дожидаясь, пока Джардж Менлин не выпрямится.

— Доброго солнца, — сказал пришедший мягким бесполым голосом. — Кто явился в Грот Телио?

— Джардж Менлин, — хрипло ответил он и прокашлялся, — Носитель Трезубца. И Саксони Белаконто.

— А где Трезубец, о Искатель? — спросил Привратник без насмешки или гнева.

„Как будто, — подумала Саксони Белаконто, — они не стоят здесь уже третий день подряд, повторяя одну и ту же процедуру“.

— В безопасном месте, — ответил Джардж так же, как всегда. — Возможно ли поговорить с Телио?

— Многие вещи возможны, о Искатель. Джардж скрипнул зубами.

— Я хочу повидаться с Телио, — сказал он неожиданно резко. — Немедленно. Хватит глупостей.

Это было небольшим отклонением от сценария. Если Привратник это и заметил, то никак не проявил. Сам он от своей роли не отклонился.

— Я доставлю твои слова внутрь. Прошу меня подождать.

Дальше, судя по опыту последних трех дней, шло возвращение Привратника, который бесстрастно сожалел о том, что Искателя внутрь провести нельзя. Их пригласят вернуться тогда, когда их прошение достигнет полноты. Что бы это ни означало.

Саксони Белаконто закрыла глаза, думая о Ворнете и обо всех, кто ему служит — ненадежных союзниках, всегда готовых превратиться в хищных волков, стоит только Ворнету пошатнуться.

— Мы своего добьемся, — сказала она, едва узнавая собственный голос. — Сегодня мы не примем от них отказа.

Менлин кивнул и снова вытер лицо, которое из багрового превратилось в серое. Он облизнул губы, словно собирался что-то сказать.

Привратник появился снова.

— Искатель и его спутница будут приняты, — объявил он без всякого выражения. — Прошу идти следом за мной.

Саксони Белаконто даже не сразу осознала, что их впускают без боя — и ей пришлось почти бегом догонять Менлина и Привратника.

Воздух стал прохладнее, холоднее… почти холодным. Привратник все шел и шел, следуя по коридору, которые поворачивали то в одну сторону, то в другую. Спустя пять минут Саксони остановилась.

— Куда ты нас ведешь? — спросила она.

Привратник продолжал идти, не замедляя шага. Джардж Менлин прочистил горло.

— Я… э-э… пожалуйста, Привратник. Моя… нам хотелось бы знать, куда вы нас ведете.

Иссохшая фигура повернулась.

— Вы просили, чтобы вас увидели — и ваша просьба удовлетворена. Вас ведут в Зал Рассмотрения.

— Дорога очень длинная, — не успокоился Джардж. — Разве вам приходится идти так же далеко, когда вы идете о нас доложить?

Привратник почти улыбнулся. Он поднял руки и начертал в воздухе сложный знак.

— Когда становишься старым и много понимаешь, появляются другие способы передвигаться, помимо ходьбы. Сюда.

Он снова повернулся и зашагал дальше. Джардж Менлин двинулся следом.

Спустя секунду Саксони Белаконто тоже пошла за ними. Кипя гневом.

Зал Рассмотрения уходил в бесконечность. Его свод и стены были окутаны тьмой, а центр ярко освещен факелами. Привратник довел их до этого центра и оставил стоять на холодном каменном полу, а сам исчез в тенях.

Слева из темноты цепочкой вышли пять фигур. Все они были облачены в зеленые длинные одеяния с поднятыми капюшонами, скрывавшими лица, с кистями рук, спрятанными в длинных рукавах.

Бесшумно они прошли по камням, выстроились напротив Белаконто и Менлина и одновременно повернулись к ним. Ни одного слова произнесено не было.

Джардж Менлин откашлялся.

— Я — тот, кто приехал и увез Трезубец. Я здесь для того, чтобы потребовать причитающуюся мне дань хезернимом, которую вождь долины отказывается мне выплатить.

Фигуры зашелестели, словно мимо них пронесся порыв сильного ветра, а потом снова замерли. Несколько голов повернулись, несколько пар глаз посмотрели из-под спрятанных под капюшонами лиц.

Одна из фигур вышла вперед и повернула голову так, что ее скрытые глаза, казалось, устремились сначала на Саксони Белаконто, а потом на Джарджа Менлина. Фигура повернулась и пошла прочь, по залу, к краю пятна света…

— Пошли, — прошипел Джардж Менлин, направляясь за ней.

Саксони Белаконто опять двинулась следом, стараясь не обращать внимания на странное покалывание между лопатками.

Ход сделал два каких-то дурацких поворота подряд и вывел в другое помещение — на этот раз довольно тесное. Слабое тепло исходило от небольшого огня, разожженного в яме в центре зала. Каменный пол был устлан коврами, гобеленами и подушками. Кое-где между пуфами стояли невысокие столики. На одном оказался самовар, на другом — блюдо с фруктами, на третьем — кувшин и несколько стеклянных стаканов.

Их провожатая высунула стройные руки из широких рукавов и аккуратно откинула капюшон себе на плечи. Она серьезно посмотрела на Джарджа Менлина, а потом поклонилась с удивительной почтительностью.

Прошу вас, — сказала она, — садитесь.

Джардж последовал ее приглашению, рухнув на гору подушек. Саксони Белаконто устроилась более изящно, подвернув под себя ноги, готовая к тому, что капкан захлопнется.

— Вы подкрепитесь? — спросила женщина у Джарджа. — Выпьете чаю или вина? Не хотите ли фруктов?

Фрукты. Саксони посмотрела на поднос: идеально правильной формы и окраски яблоки и персики, явно из гидропонного сада. Нет ли в этой пещере гидропонных плантаций? И насколько развиты эти Биндальчи? Один раз она уже ошиблась в оценке человека и ситуации и никогда не повторит той ошибки, которую допустила с Лалом сер Эдретом.

— Вина, — ответил тем временем Джардж.

Подняв глаза, Саксони увидела, что рыжевато-карие глаза обращены на нее.

— Вина, — хрипло откликнулась она, и женщина поклонилась с безмятежной любезностью.

Она перешла к столику, на котором стоял кувшин, и наполнила два стакана. Первый был подан Джарджу. Второй был протянут Саксони Белаконто. Исполнив долг гостеприимства, женщина грациозно опустилась напротив них на пуф и обратила к Джарджу серьезное лицо, по которому невозможно было определить ее возраст.

— В Зале Рассмотрения не дозволено разговаривать, — сказала она. — Привратник доставил сообщение о том, что вы желаете видеть Телио, а не что вы желаете говорить с одним из Телио. Несомненно, дело в неточном переводе. Здесь вы можете устроиться удобно и высказать то, что у вас на сердце.

Джардж поспешно сделал глоток вина.

— Гм-м… спасибо. Привратник не виноват: кажется, я действительно попросил увидеть Телио. Неточно выражаюсь. Приношу извинения.

Саксони чуть изменила позу, и он моментально устремил на нее глаза, которые оказались влажными и полубезумными.

— Мы пришли, — подсказала она ему с грозной терпеливостью, — по поводу дани.

— Да, — поспешно согласился он. — По поводу дани, выплачиваемой хезернимом. — Он снова перевел взгляд на женщину. — Вождь долины отказал мне в моей доле, хотя это я взял Трезубец: вы это знаете, вы при этом присутствовали. Все Телио при этом присутствовали.

— Памятуется, — сказала женщина, — что вы были Избранником Карателя. Памятуется, что вы попросили у нас некое количество цветов тремиллана. — Она аккуратно сложила руки на коленях и серьезно посмотрела ему в лицо. — Все памятуется, с почтением и уважением, Джардж Менлин, Избранник Трезубца.

— Ну и прекрасно. — Джардж с довольным видом выпил щедрый глоток вина.

Женщина бесшумно встала, снова наполнила ему стакан, а потом вернулась на свое место. Джардж проглотил еще вина и подался вперед.

— Тогда вы скажете вождю в долине, чтобы он отдал дань мне и моей… коллеге, чтобы мы могли отправиться по своим делам.

— О! — Женщина посмотрела на Саксони с бесконечной жалостью, а потом снова перевела взгляд на Джарджа. — А где Трезубец, Джардж Менлин? И где тот, кто является Глазами и Памятью Шлорбы?

Тот откашлялся.

— Они оба в надежном месте. Вселенная полна опасностей, знаете ли. А я — человек, у которого есть враги. Мне казалось, что лучше хорошенько их спрятать там, где враги их не найдут.

— Понимаю, — отозвалась она все так же серьезно и вежливо. — Но когда вы так являетесь, нет уверенности, что Каратель по-прежнему захотел с вами оставаться. Возможно, Джардж Менлин, всегда возможно, что Каратель избрал другого — в чем вашей чести нет ни малейшего урона.

— Избрал другого…

Он заморгал, а женщина склонила голову, а потом повернулась к Саксони:

— Так случается порой. Мы позаботимся о нем, если хотите. Если нет другого места, где он может жить с честью и в безопасности. Носить Карателя Шлорбы — это немалая вещь, тяжелая вещь. Бывало, что потеря бремени делала прежнего Избранника… глупым, как ребенок, и забывчивым.

Саксони обдумала услышанное — в той мере, в какой оно было понятным.

— Вы позаботитесь о Джардже? — осторожно переспросила она. — И воздадите ему… честь?

— Обязательно, — отозвалась женщина с мягкой и печальной улыбкой.

— А… хезерним? — нерешительно спросила Саксони. Женщина покачала головой:

— Хезерним был данью, названной Избранником Шлорбы, — мягко сказала она, словно речь шла о неизменной силе вселенной. — Не положено никакой дани тем, кого Шлорба покидает. Им положены только заботы, честь и покой.

Саксони отпила изумительно мерзкого вина, размышляя, ощущая на себе взгляд Джарджа, слыша его безмолвный крик: „Не оставляйте меня здесь! Не…“

Она выпила еще, оценивая вес пистолета у себя под мышкой, ситуацию…

Ситуация была гадкая.

Она выдавила из себя улыбку и кивнула женщине.

— Я ценю вашу помощь. Ваши пояснения относительно статуса моего друга. Мне надо будет посоветоваться с другими… передать им ваши слова. Можно ли мне будет прийти снова, чтобы сказать вам, какое решение было принято?

Женщина поклонилась, не вставая с пуфа.

— Приходите снова спустя два солнца, в то же время. Привратник будет вас ждать.

Она легко встала и наклонилась, протягивая руку Джарджу.

— Пойдем, — позвала она его, словно ребенка. — Тебе пора вернуться на корабль и присутствовать на совете твоих друзей.

Джардж поднялся на ноги и отдал женщине стакан. Она два раза резко хлопнула в ладоши.

В каменной арке возник Привратник.

— Проведи Джарджа Менлина и его спутницу к Воротам Просителей, — приказала она и подняла руки, чтобы снова надеть капюшон.

— Слушаюсь, — ответил Привратник и, обращаясь к ним, добавил: — Идите за мной.

И они устало поплелись за ним вверх, к жаркому входу, и вышли, моргая, на вечернее солнце.

Глава пятьдесят седьмая

Последняя спасательная шлюпка отошла от переселенческого корабля и направилась прочь от системы. Данные были проанализированы всеми кораблями на внутренней орбите — и в конце концов признаны точными.

Как только был достигнут консенсус — когда все пилоты на орбите признали, что переселенческий корабль пуст, — Милт и Риа отправились ставить бакены.

— А почему именно здесь? — спросил Милт, глядя, как первый бакен подстраивается на нужную орбиту вокруг большого корабля.

— Почему именно здесь — что? — откликнулась Риа.

— Почему они бросили его именно здесь, где нет ничего, кроме блокады Синдиката и трех закрытых для доступа планет? Что они здесь делали?

Риа пожала плечами, задавая параметры следующему бакену.

— Переселенческие корабли летают где хотят, — сказала она, раз в кои-то веки без двойной речи. — Экипажи переселенческих кораблей ушиблены звездами. Еще большие психи, чем пилоты рудовозов. Если у них и была причина, то разумной она не была, можешь не сомневаться. Может, это была просто остановка на пути. Переселенческие корабли древние. Ограниченная способность к долгим перемещениям.

— И они вышли из гиперпространства на отдых и тут заметили, что корабль в плохом состоянии… Черт подери, в этом корабле нет ничего смертельно опасного! Ничего такого, о чем они не знали бы уже давным-давно!

Риа ввела программу.

— Выпускай, — скомандовала она — и он послушался. Второй бакен пошел неровно и никак не мог сориентироваться.

Милт протянул руку за пультом дистанционного управления, когда Риа вдруг резко втянула в себя воздух, а потом с шипением выпустила его сквозь зубы.

— Какого дья…

— Он разваливается! — закричал Милт, уже опуская пальцы на пульт и бросаясь в бегство от погибающего корабля. Одновременно он посылал сигнал тревоги Дезу и остальным кораблям блокады.

Пульт у него под пальцами расцветал красными сигналами тревоги, но ими занималась Риа, перенаправляя энергию и отключая несущественные системы…

Над ними, в темной громаде переселенческого корабля, пузырь, который он счел обсерваторией, продолжал раскачиваться из стороны в сторону, разрывая кабели и листы обшивки, потом одним мощным рывком он освободился полностью, послав к внутреннему кольцу блокады метеорный вихрь металлических обломков.

Освободившись, он начал падать. Падать к Биндалу, словно сам был метеором.

Милт включил увеличение и начал ругаться, тихо и изумленно. Сидевшая рядом Риа не издала ни звука.

Он зашифровал изображение и отправил его на Главный корабль, тайно надеясь, что кто-нибудь из начальства скажет ему, что деревьев в падающем пузыре не было…

* * *

Они приземлились на пропеченной полоске камня неподалеку от группы коричневатых шатров и корявых деревьев. Корбиньи вышла последней и встала между Анджелалти и Свидетелем, щуря глаза. Она чувствовала, как уходит влага из пор кожи. Непокрытую голову нещадно жгло солнце.

— Так… — пробормотал Анджелалти. — Думаю, друг, тебе пора нас вести.

Свидетель поднял руку и начертил в жгучем воздухе один из своих непонятных значков.

— Вести я не могу. Трезубцу и Трезубцедержцу надлежит прокладывать путь через событие. Мне надлежит только следовать — и помнить.

— Достаточно трудная задача, — сказал Анджелалти и закашлялся. Он указал Трезубцем на шатры. — Что это за место?

— Это — лагерь Вен кел-Батиен Джириско. Она — молодой вождь, тщательная в деяниях. Она обитает рядом с Телио по выбору и приглашению, а не в нарушение. Это — честь. Ее люди — собиратели. Именно они собирают цветы тремиллана и превращают их в хезерним.

— Цветы… — Корбиньи обвела взглядом спекшуюся землю. — Трудно поверить, что тут растут цветы.

Свидетель серьезно посмотрел на нее.

— До святотатства Синдиката земля была плодородной: зерно, плоды и дичь были в изобилии. Сейчас земля рыдает о влаге и с великим трудом производит достаточное количество пропитания для Биндальчи, опекунов этой земли. Событие подвигло Синдикат на прискорбную ошибку.

— Синдикат на прискорбные ошибки и подвигать не надо, — ответила Корбиньи. — Как и на сознательное причинение вреда.

— Не знаю, как вы, — вмешался Анджелалти, — но я как в печке. И пока я не испекся окончательно, предлагаю пройти в ту деревню и перемолвиться словечком с вождем. — Он посмотрел на Корбиньи. — Чем скорее мы вернем Трезубец, тем скорее сможем вернуться в прохладу.

— И перейти к другим делам, — согласилась она, направляясь с ним к шатрам.

Свидетель пошел за ними, отставая на шаг — и в душе ликовал по поводу возвращения на родную планету.

Они не успели подойти к шатровой деревне, как оттуда вышла женщина, остановившаяся в жидкой тени. Широко расставив ноги в замшевых штанах, она протянула вперед руки ладонями вверх. Из-под расстегнутой до пояса рубашки виднелся влажный от пота живот, подтянутый и крепкий, талию обхватывал широкий кожаный пояс, увешанный брелоками и амулетами, с прикрепленными ножнами для ножа. Черные волосы спускались ниже плеч, и в них были вплетены перья и цветы тремиллана.

Лал остановился перед ней в нескольких шагах, ощущая, как влажно липнет к нему одежда. Уперев конец Трезубца в землю, он поклонился.

— Я говорю с вождем Биндальчи?

— Я — Вен кел-Батиен Джириско, вождь племени Тремиллан, слуга Телио. — Крепкая смуглая рука поднялась на уровень груди и начертила в воздухе какой-то знак. — Трезубцедержец увиден и узнан. Может ли племя Тремиллан узнать его имя? Для песен.

Он поколебался.

— Анджелалти Кристефион, — сказал он наконец, махнув рукой в сторону Корбиньи и Свидетеля, — как они считают.

Она прикоснулась к своему уху.

— Это услышано. А ты какое имя считаешь своим? — Она устремила на него спокойные глаза песочного цвета. — Понятно, что мужчина может иметь больше одного имени.

— Лал сер Эдрет, — ответил он, почему-то чувствуя власть этих глаз.

Рука поднялась и пальцы сжались, словно она поймала имя, которое он ей бросил. Она приложила сжатый кулак к груди и широко расставила пальцы.

— Мое сердце слышало твое, — торжественно провозгласила она. — Это — тоже для песен.

Лал открыл рот, собираясь сказать… что? Но необходимости не было: вождь уже перевела взгляд дальше.

— Глаза Шлорбы, я приветствую тебя, — сказала она и посмотрела на Корбиньи, не дожидаясь ответа: — Прекрасная госпожа, твое имя?

Корбиньи глотнула мучительную порцию иссушенного воздуха.

— Корбиньи Фазтерот, Развед…

Она замолчала, глядя в глаза женщины.

— Я — вождь Биндальчи, — сказала женщина. — Твое имя будет у меня в безопасности.

— Увы, мое имя было безвременно укорочено. Женщина нахмурилась.

— Воин Смерти, — провозгласил Свидетель со своего места за спиной Анджелалти, — ходит подле Искателя.

— А! — Это было почти вздохом. Вождь прижала обе ладони к груди, а потом вытянула руки перед собой ладонями наружу. — Я дожила до времени чудес. Честь тебе, вновь взявшей на себя боль жизни и добровольно оставившей спокойствие. — Она опустила руки, и ее лицо и глаза сияли. — Когда за мной придет смерть, пусть она волею Шлорбы окажется такой прекрасной, как ты.

Лал кашлянул.

— Мы благодарны за вашу встречу, — сказал он, — и сожалеем о необходимости злоупотребить вашим гостеприимством.

Он чуть пошевелил Трезубцем, и песочные глаза проследили за этим движением, а потом вернулись к его лицу.

— Трезубцедержцу достаточно только попросить. „Так, — подумал Лал. — Вот если бы Трезубцедержец еще и знал, о чем просить!“ Он облизнул губы.

— Хотелось бы поговорить… возможно, с учителем. С тем, кто хорошо знает пути Трезубца и мог бы выслушать то, что я скажу, и помочь мне принять решение.

— Трезубцедержец желает говорить с одним из Телио. — Вождь кивнула головой. — Нет ничего легче.

Она повернулась и указала в даль, поверх сверкающей на солнце земли.

— В той стороне расположен Грот Телио. Вам достаточно только прийти туда и высказать свою просьбу Привратнику.

Лал прикрыл глаза рукой.

— Насколько это далеко?

— Туда легко дойти пешком, — заверила она его, — только не в полдень.

— А какое сейчас время дня? Она немного удивилась.

— Близится вечер.

— Близится вечер, — повторил Лал. — Хорошо. Нет ли кого-либо, кто мог бы проводить нас к Гроту?

Она прижала ладонь к сердцу.

— Трезубцедержцу достаточно только попросить.

Они отправились без дальнейших просьб — и Корбиньи ненадолго испытала чувство облегчения.

Вождь провела их по извилистой тропе между шатрами, из которых хлынули мужчины, которых можно было принять за братьев Свидетеля, худые женщины и смуглые ребятишки. Их провожали взгляды, шепот и более громкие возгласы — и Корбиньи ощущала тревожное покалывание в затылке: ведь она была клятвенным телохранителем Капитана. Она шагала вперед, стараясь как можно чаще оказываться между ним и обитателями шатров, и пальцы ее ныли от желания сжаться на рукояти ножа.

Вождь провела их по еще одной песчаной улице, ставшей узкой из-за собравшегося там народа. Корбиньи скрипнула зубами и с облегчением выдохнула, когда какой-то коренастый мужчина выскочил в проход прямо перед Анджелалти, и в лице его не было ничего, кроме безумия.

С ножом в руке Корбиньи бросилась между ними, громко крикнув:

— Стой!

— Стой! — эхом крикнула вождь, и Корбиньи удержала удар, хотя клинок успел сверкнуть смертельным блеском.

— Стой, — негромко сказал у нее за спиной Анджелалти, и она почувствовала прикосновение его пальцев к ее плечу. — Не тревожься, кузина.

Он шагнул вперед, встав вровень с ней, почти нос к носу с планетником, упер конец Трезубца в плотную землю и чуть подался вперед, устремив синие глаза на безумца…

…который протянул мозолистую лапу и погладил Анджелалти по голове пальцами, дрожащими, словно в лихорадке.

— Трезубцедержец, — прохрипел он и повернулся к вождю, которая смотрела на него с печалью в глазах. — Трезубцедержец!

— Да, старый друг, — серьезно ответила она. — Посторонись и позволь тому, кто несет теперь это бремя, идти дальше в объятия славы.

Он помедлил, словно плохо понимая ее слова, и кто-то еще вышел из толпы, чтобы взять его за руку.

— Пойдем, брат.

Тут безумный планетник пошел, куда его повели, оглядываясь через плечо, пока его не втащили в шатер. Анджелалти посмотрел на вождя.

— Он что-то для него означал, вот этот? Тут он чуть встряхнул Трезубец.

Вождь улыбнулась, не скрывая печали.

— Как и должно быть, поскольку когда-то он носил его.

— Но он — дурачок! — воскликнула Корбиньи, убирая свой клинок.

Вождь покачала головой.

— Это случилось потом, — сказала она, — когда Трезубец ушел из его руки.

Корбиньи замерла, а потом повернулась к Анджелалти, который стоял, такой красивый и сильный, со всеми его планами и хитростями.

— Анджелалти…

— Пока не безумен, — весело отозвался он, отводя взгляд. — Или не безумнее, чем обычно. — Он поклонился ожидающей конца их разговора вождю. — Веди нас, прошу.

Они больше никого не встречали, пока не миновали шатры и не пошли вдоль скалистой гряды. Тут Лал указал на корабль, стоящий около каменной осыпи.

— Что это за корабль?

Вен кел-Батиен Джириско посмотрела в ту сторону, куда он указал.

— Прежнего Трезубцедержца Джарджа Менлина и его спутников.

Он нахмурился.

— А сам Джардж Менлин — где он?

— Вон он, — ответила она, указывая пальцем.

Энергично шагающая женщина могла быть только Саксони Белаконто. Корбиньи незаметно завела руку за спину, сомкнув пальцы на скрытом там миниатюрном пистолете. Осторожно вытащив его, она опустила руку прямо вниз.

Свидетель Телио чуть отступил, устремив взгляд на толстяка, у которого был просто больной вид. Больной, испуганный и почти безумный. Он бежал, тогда как его спутница только быстро шла, оскользаясь на камнях и тяжело дыша в недобром воздухе. Свидетель почувствовал, как нарастает напряжение, как плетется сеть силы, а событие вдруг встряхнулось и начало схождение…

Анджелалти Искатель, Трезубцедержец, Возлюбленный Шлорбы, Чье Имя Хаос — Анджелалти Вождь продолжал идти вперед и встретился с толстяком.

— Это мое!

Голос толстяка стал визгливым из-за усталости, жары — или того и другого вместе.

— Привет, Джардж, — сказал Анджелалти, останавливаясь.

Он стоял непринужденно, положив Трезубец на сгиб руки, и солнце золотило его волосы.

— Мое! — заверещал тот — и бросился, неуклюже и отчаянно.

Воин Смерти подняла пистолет — и удержала руку, потому что Анджелалти подался в сторону, чуть повернувшись, чтобы избежать столкновения.

Рука толстяка сомкнулась на рукояти Трезубца, и он издал ликующий крик, тут же перешедший в сдавленный вопль. Глаза его округлились, мышцы напряглись — и вдруг расслабились, все без исключения.

Анджелалти упал вместе с толстяком, подставляя плечо под огромную тушу, с юношеской отвагой пытаясь смягчить падение несчастного. Свидетель Телио мог бы сказать ему, что в этом не было нужды: толстяк уже не мог почувствовать, как камни царапают его тело.

— Мертв. — Светловолосый Искатель произнес это слово так, словно не понимал его значения. — Мертв.

— Очень жаль, — сказала женщина по имени Саксони Белаконто. — Но я не сомневаюсь, что у тебя получится не хуже, мастер сер Эдрет.

Он отшатнулся — но в этом также не было нужды. Воин Смерти продолжала держать свой пистолет — и на этот раз ей ничто не мешало целиться.

Глава пятьдесят восьмая

„В корабле переселенцев тьма, — звучали в голове Милта Дженкинса строчки. — Кромешная тьма и тишина“. Он раздраженно подумал: „Кромешная тьма и шум“.

— Песенники понятия не имеют о реальности, — проворчал он и услышал, как позади него рассмеялась Риа.

— Песни не имеют никакого отношения к реальности, — сказала она. — Так же, как герои.

Милт вздохнул. Он знал, что Риа права. Песни — это романтика, а нет никакой романтики в стонущей древней системе, плохо охлаждающей воздух, или в предательски гладком металлическом полу под ногами, или в пятнах ржавчины, или в необходимости освещать себе дорогу в каком-то темном, распадающемся лабиринте кроличьих нор при помощи пары ремонтных фонарей, наскоро переделанных под аккумулятор от сигнального бакена.

— Развилка, — сказала Риа, трогая его за локоть.

Риа руководила их экспедицией: ей уже приходилось принимать участие в сборе трофеев.

Она сделала несколько шагов сначала в одном направлении, а потом в другом, высоко поднимая фонарь и вглядываясь в стены в поисках неизвестно каких таинственных знаков. Тем временем Милт включил переносной комм на поясе:

— Передовой отряд три-три шесть — кораблю три-три пять. Слышишь меня, Дез?

— Слышу хорошо. — Голос Деза в шумной темноте оказался неожиданно громким. — Больше никакие секции не отваливались?

Это была шутка, которая должна была заставить Милта ерзать от стыда за свою реакцию на отвалившуюся секцию, улетевшую от переселенческого корабля. Однако он отказывался стыдиться своих рефлексов. В пятидесяти случаях из пятидесяти одного, как заявил он Риа, его реакция была бы вполне уместной. Кто строит корабли с отделяющимися секциями размером с добрую луну?

— Поменьше все-таки, — отозвалась тогда Риа, а потом добавила: — Экипажи переселенческих кораблей — сплошь сумасшедшие, малыш.

— Все стабильно, — ответил он теперь Дезу. — Темно и пусто. Система охлаждения сбоит. Температура окружающей среды — двадцать восемь градусов. Если она начнет расти, мы уйдем. Нет смысла поджариваться.

— Это Риа решила, что тут можно получить не просто цену металлолома, — сказал Дез. — Мне самому хватило бы и этого.

— Почему же ты ее не отговорил? — спросил Милт. Дез засмеялся:

— Не такой я дурак, чтобы пытаться отговорить Риа от чего бы то ни было. Вот помню…

— Тихо!

Голос Милта прозвучал резче, чем ему хотелось. Дез замолчал, не закончив фразу, и Милт наклонил голову, пытаясь определить направление звука — едва различимого, почти не слышного за шумом умирающей системы охлаждения…

— Милт? — окликнули его из комма. — Корабль три-три-пять передовому отряду три-три шесть. Вы меня слышите?

Мил вздохнул, покачал головой и нажал кнопку передачи.

— Слышу вас хорошо. Показалось, что услышал что-то новое. Чертов корабль расползается по швам. Страшненько, понимаешь? Как в рассказах о кораблях-призраках, которые дети постарше рассказывают малышне в детском саду…

— Сюда, Милт!

Голос Риа странно отдавался от металлических стен.

— Напарник выбрала курс, — сообщил Милт комму. — Передовой отряд три-три-шесть, конец связи.

— Удачи, — сказал Дез. — До связи.

Она обнаружила машинное отделение — или нечто вроде того. Вдоль стен стояли механизмы. Кое-где горели желтые индикаторы. Милт вошел и высоко поднял фонарь.

— Ого!

— То-то же. — Риа была явно довольна. — Здесь может оказаться нечто получше металлолома, парень. Может быть, дадут цену как за работающий корабль. Индикаторы говорят, что он действует.

— Это же древность, — рассеянно отозвался он — а потом ее последние слова вдруг обрели смысл. Он повернулся к ней в пронизанном лучом света сумраке. — Если он действует, — спросил он, — то почему его бросили?

Риа молча воззрилась на него.

— Мы уходим, — объявил Милт с решимостью, питаемой приливом ужаса.

„И он слышал позади звук — там, в корабле, где живых не осталось! — подсказала ему память, извлекая ясное и четкое воспоминание детства. — Он услышал позади себя звук и боялся повернуться и посмотреть, что там. Но ему было страшно и стоять на месте, повернувшись туда незащищенной спиной…“

— Мы уходим! — крикнул он снова, но Риа продолжала стоять, устремив на него широко раскрытые глаза. Он рванулся вперед, схватил ее за руку и потянул за собой, поворачиваясь к выходу…

И издал звук, который напоминал одновременно бульканье и вопль.

Путь им преграждал… паук. Глаза у него были оранжевые и уродливые, челюсти могли перерезать Милта Дженкинса пополам, круглое туловище поднималось над полом до половины человеческого роста, подвешенное на восьми лапах, каждая из которых кончалась… когтем.

Он проглотил еще один крик и выпустил руку Риа, дрожащей рукой вытаскивая из-за пояса пистолет и прицеливаясь.

Мигнули фонари глаз, что-то тихо зашипело, что-то пролетело в сумраке — и липкая веревка плотно обмоталась вокруг руки с пистолетом. Он вскрикнул — а паук дернул.

Милт отчаянно отпрянул — и еще одна липкая веревка захлестнула ему ногу у колена. Милт упал, пытаясь уцепиться на пол. Паутина сжалась крепче, и он закричал снова, чтобы Риа помогла ему, спасла его, застрелила, убила эту тварь…

Наверное, она попыталась. Он услышал шипение летящей паутины, услышал крик, который издал не он, — а потом сдавленную ругань.

Когда-то Милт умел молиться. Он услышал, как бормочет древние слова, пока паук подтаскивал его к себе. Но молитва помогла ему не больше, чем Риа — проклятия.

Глава пятьдесят девятая

Используя Трезубец как палку, Лал медленно поднялся на ноги.

Свидетель стоял чуть в стороне, а лицо его превратилось в особо невыразительную маску, что говорило о его полной погруженности в Свидетельствование.

Корбиньи убрала пистолет и шагнула вперед, подхватив Анджелалти под локоть. Он посмотрел на изуродованное лицо Саксони Белаконто, на кровь, пропитавшую ее рубашку, вздрогнул и закрыл глаза.

— Неужели было необходимо… — начал он, но не договорил, потому что, конечно же, это было необходимо.

— Она была твоим врагом, — сказала Корбиньи. — А чего бы ты хотел?

— Минутная слабость, кузина. Прошу мне ее простить. — Он открыл глаза и повернул голову, намереваясь ей улыбнуться, и вместо этого выдернул у нее свой локоть, повернулся и крикнул: — Нет!

Орудийная башня ворнетовского корабля поворачивалась, медленно и аккуратно, меняя при этом угол наклона. Всего несколько секунд — и она уже смотрела вдоль гряды, на чахлую зелень у ее основания… на шатры племени Тремиллан.

— Дьяволы! — завопила Вен кел-Батиен Джириско, опуская руки к поясу. Она сорвала с него амулет и швырнула в сторону корабля.

Примерно на половине расстояния от корабля прогремел взрыв, поднявший в воздух комья земли и небольшие камни. Вождь закричала снова — на этот раз нечто бессловесное, но мощное, и побежала вперед, цепляя пальцами другой брелок своего пояса.

— Нет!

Это Корбиньи сделала уже три шага по траектории, которая позволит ей перехватить бегущую женщину. И орудийная башня снова пришла в движение, нацеливаясь на эту, более близкую цель, освобождая шатры от опасности. И они обе погибнут…

Лал вскочил, врезавшись в Корбиньи и сбив ее на жесткую землю. Он упрямо держал ее, не давая вырваться, и даже выпустил Трезубец, чтобы она не смогла схватить его за горло. При этом он пытался заслонить ее тело своим.

Второй взрыв был громче: возможно, вождь попала в цель.

Третий взрыв оказался еще громче, и земля содрогнулась и вздыбилась, отбросив их назад, так что они с одинаковыми вскриками упали на взрыхленную землю и каменное крошево. Трезубец больно ударил Лала по ногам, а Корбиньи выгнулась с такой яростью, что он испугался за ее позвоночник и выпустил ее, вывернувшись, и одним движением вскочил на ноги, держа Трезубец на изготовку.

Земля около корабля почернела, потрескалась, кое-где спеклась в стекло. Свидетель стоял в полный рост чуть в стороне от самых серьезных разрушений, и на его плоской щеке алела царапина, сочившаяся ярко-красной кровью.

Вен кел-Батиен Джириско, вождя племени Тремиллан, не было и следа.

Башня опять двигалась. Натужно-медленно, с решительностью судьбы и неотвратимостью смерти, башня опять нацеливалась на шатры.

— Их некому предостеречь! — Голос Корбиньи был полон страдания. — „Гиацинт“ ниже по склону и далеко. У нас нет оружия, чтобы помешать им. Отважной ты была, отважной, капитан-планетник! Ты чуть не выкупила жизнь своего племени…

Лал смотрел, как смертоносно и неспешно нацеливается черное дуло — и чувствовал в руке тяжесть трезубца. Он посмотрел на него, увидел идеальные линии новых схем, мерцающие искры драгоценных камней, мрачный взгляд Камня Страха. Поднял Трезубец, прикидывая на руке его балансировку.

И пошел в сторону корабля.

— Анджелалти!

Голос Корбиньи был полон панического страха, ужаса — и чего-то еще, что он почти распознал.

— Слава отваге, о Искатель!

Голос Свидетеля заглушил даже усиливающийся с каждым шагом стон корабельных двигателей.

Они подпустили совсем близко — те, кто находился в корабле. Подпустили на самую близкую дистанцию своего выстрела — и тогда орудийная башня снова пришла в движение, отворачиваясь от шатров, наклоняясь вниз, чтобы нацелиться на него.

Милт очнулся. Был свет, люди вокруг — а он оказался связан по рукам и ногам. Он лежал на боку на холодном металле. А очнулся вроде бы от удара сапогом.

— Кончай дурить, — произнес пугающе знакомый голос. — Открывай глаза, планетник. Я знаю, что ты в сознании.

Он неохотно открыл глаза, увидел выщербленный металл и пару сапог — из черной кожи, настолько тонкой, что сквозь нее видны были очертания ступней. Края синих брюк, надетых навыпуск, были разлохмачены, и ткань чуть лоснилась.

— Ну? — сказал он сапогам. — Открыл я глаза. Подумаешь, важность.

— И готов разговаривать, — прокомментировал голос. — Эйл.

Он едва успел задуматься о том, что такое „Эйл“, когда в его поле зрения появилась еще одна пара сапог — и его вдруг резко вздернули за связанные за спиной руки. Плечевые суставы болезненно хрустнули, и он судорожно вздохнул.

— Встань на ноги! — рявкнул грубый мужской голос прямо в ухо. — Или ты такой тупой, что даже стоять не умеешь?

Он повернулся — и сумел заставить ноги слушаться. Секунду он стоял на месте, покачиваясь и пытаясь найти равновесие, несмотря на больно стянувшую ноги веревку. А потом Эйл отпустил веревку, связывающую ему руки, и Милт зашатался и рухнул на колени.

Женщина с холодным голосом вздохнула.

— Сойдет. Смотри на меня, планетник.

Он задрал голову, хотя ему противна была эта вынужденная поза униженной мольбы. Она позволила ему насмотреться вдоволь, и когда он запомнил ее всю — короткие светлые волосы, гигантские черные глаза и нашивку на обтрепавшемся рукаве, — то сказал:

— Это вы проводили эвакуацию.

По ее костлявому лицу промелькнуло удивление.

— Мейл Фазтерот, — сказала она. — Исполняющая обязанности капитана и Первый Помощник. У тебя будет имя.

— Неужели будет?

В его голосе прозвучало неразумное презрение, и она нахмурилась:

— Да ты, похоже, невежа, планетник?

— Это вы меня спрашиваете? — Он возмущенно посмотрел на нее. — По-моему, у меня есть причина быть несколько невежливым. Вы пугаете меня до полусмерти, связываете меня, не развязываете, вы… Где моя напарница?

Она бесстрастно посмотрела на него:

— Напарница?

Это его испугало. Он тупо уставился на нее и поспешно облизал внезапно пересохшие губы.

— Твое имя, — напомнила она ему.

— Милт Дженкинс, — назвался он, ощущая, как его сердце наполняет ужас. — Со мной была женщина… моя напарница. Когда это… это…

— Когда Арахнид обнаружил, что вы наводите на него пистолеты, — договорила она за него, — и принял меры, чтобы защитить себя. — Она помолчала. — Кажется, я припоминаю еще одну планетницу. Возможно, я позволю тебе ее увидеть. После того, как ты ответишь мне на некоторые вопросы.

— Я хочу увидеть мою напарницу! — крикнул Милт. — И я хочу увидеть ее немедленно!

Он был потрясен тем, что она рассмеялась.

— Но ты ведь не в том положении, чтобы требовать? Невежливость не пойдет твоей напарнице на пользу. Помни об этом и отвечай как следует. Какая частота у канала связи с кораблем-маткой, который расположен вне системы?

Он выпучил глаза.

— Не знаю, — сказал он после долгого молчания, хоть и не надеялся, что ему поверят.

Она покачала головой.

— А вот это прискорбно, потому что мне крайне необходимо узнать еще несколько фактов такого же рода. Может, твоя память нуждается в помощи?

Она щелкнула пальцами, и Милт услышал тихое пощелкивание, которое донеслось до него из перехода за секунду до того, как Риа позвала его к пульту управления. Отвратительный робот — Арахнид? — появился в его поле зрения и протянул коготь.

Милт заскулил и прикусил губу.

— Ну же, — сказала Мейл Фазтерот, — зачем мучиться? Рано или поздно я получу нужные мне данные, и мне не важно, останешься ты при этом жив или нет. Если это важно тебе, тогда отвечай — и сможешь потом внучатам рассказывать.

— Я… я не знаю, — прошептал Милт, не сводя с Арахнида полных ужаса глаз.

— Ох, пусть звезды заберут этого тупого планетника! — сказала женщина, теряя терпение. — Эйл!

Первый тяжелый удар пришелся в голову над правым ухом. От встряски Милт прокусил себе язык. От второго удара в голове вспыхнули искры.

— Брось это, юноша, — сказала женщина. — Ты ведь пилот, а мне неприятно видеть, как уродуют пилота. Скажи мне частоту — и прекратим это.

Он повернул голову в сторону и выплюнул кровь. Потом перевел взгляд с Эйла — мощного верзилу с такими же необычно светлыми волосами и непропорционально большими глазами — на женщину.

— Частота десять восемьдесят восемь, — сказал он, не обращая внимания на то, что голос у него дрожит. — В сдвоенном субсветовом и гиперпространственном диапазоне.

По лицу Мейл Фазтерот пробежала тень бесконечной печали. Она вздохнула и покачала головой.

— Эйл, — сказала она.

Глава шестидесятая

— Но, — сказал Велн уже не в первый раз после отлета Лала, — откуда мы можем знать, что происходит, дядя? Нам только сказали, что мы помогаем Капитану победить врагов Корабля…

Финчет бросил на него озорной взгляд.

— А тебе этого мало?

Велн топнул ногой по шиферной плите пола почти с царственным видом, хотя ему едва исполнилось десять стандартных лет. Финчет с трудом удержался от смеха.

— Вся вселенная, — сказал Велн таким тоном, словно зачитывал Устав человеку с менее сильным интеллектом, — является врагом Корабля. Экипаж обязан всегда быть… быть…

— Бдительным, — договорил Финчет, скользнув взглядом по приборам на задней стене.

— Бдительным, — повторил Велн, не сдаваясь, — и готовым вступить в бой. И умереть, буде того потребуют Корабль или Капитан.

— Ну и? — задал вопрос Садовник. — Что тогда не так?

— Капитан отправил большую часть Экипажа сражаться с Синдикатом, тогда как он сам и… и… планетники… пока они отправились помогать другим планетникам, которые нам тоже враги! — воскликнул Велн. — Как же ты не видишь, что это неправильно! Мой отец…

— Твой папаша был человеком жестоким и суровым — не обижайся, нет ничего позорного в правде, и никогда не было, чему бы тебя ни учили там, среди жести. — Финчет нахмурился и потер подбородок, глядя на обращенное к нему возмущенное юное лицо. — Нет смысла говорить, что бы Индемион сделал в такой ситуации, — добавил он чуть мягче, — потому что он никогда не впутался бы в дела планетников. Он был человеком Корабля, твой папа, и думал всегда о благе Корабля. — Он покачал головой. — Это не значит, что он всегда был прав и поступал хорошо. Но он делал все, что мог. И в этом тоже нет позора.

Велн стиснул зубы, — Но новый Капитан…

— Ну и вот тебе пример того, о чем я говорю — что твой папа не всегда думал правильно. Ведь это он оставил мальчика у планетников? Вот теперь этот мальчик и говорит, что люди — всегда люди, и берет на себя заботы об Экипаже и планетниках одновременно. У него есть обязательства, у твоего кузена Анджелалти. Подумай об этом, и ты увидишь, что во всем есть смысл. Разве ты хотел бы, чтобы он поступал бесчестно и отвернулся от своих друзей только потому, что Экипаж вдруг поманил его пальцем и пригласил домой?

Мальчик выглядел уже не таким уверенным.

— Но он взял… планетников вместо членов Экипажа!

— Велн, Велн! А кто же Корбиньи в душе, как не член Экипажа? — Финчет поднял руку. — Или ты, как некоторые, считаешь, что она нас оскорбила? Насколько я слышал, она умерла за Капитана — это был ее долг, разве нет? И за исполнение своего долга она получила награду — новое тело, красивое и сильное, так что Капитан не лишился ее службы. Что плохого в этом для них обоих?

Велн моргнул:

— Но я слышал, что…

— Мудрый человек, — прервал его Финчет язвительно, — выслушивает всех, но думает сам. — Его взгляд остановился на каком-то индикаторе, и он встал. — Пора браться за дело, парень. Помогай.

Вдвоем они прошли к пульту управления и сели в кресла пилотов. Финчет нажал ряд деревянных кнопок — и открылись ставни, закрывавшие восемь небольших экранов, расположенных на уровне глаз.

— Ты их хорошо видишь, парень?

Велн поерзал в кресле, вытянул шею и вздохнул:

— Надо бы мне сесть чуть выше, дядя. Финчет кивнул.

— Можешь взять подушку с кровати, — посоветовал он, проверяя показания приборов и сравнивая их с теми, которые были видны на экранах. — Или, если хочешь, можешь взять Книгу.

Мальчик вылупил глаза.

— Использовать Книгу, чтобы на ней сидеть?

— Ее использовали и похуже, — отозвался старик, ухмыляясь мальчишке. — Но в любом случае — поторопись. Мне твои глаза вот-вот понадобятся.

Велн бесшумно пробежал по каменному полу, ловко огибая мебель, подныривая под связки трав и луковиц, подвешенных к балкам для просушки. Вернулся он чуть медленнее, прижимая Книгу к груди обеими руками. Бережно положив ее на сиденье кресла, он благоговейно опустил на нее зад.

— Лучше? — спросил Финчет.

— Да, дядя.

— Ну и хорошо.

Финчет подправил фокусировку и посмотрел на мальчика.

— Мы идем на орбиту первого этапа посадки. Это — лучшее, на что мы способны, и то на аварийной системе, которая, по-моему, вообще не предназначалась к включению. По правде говоря, я и пробовать бы не стал, если бы Капитан не запустил того Арахнида внутрь и не привел все в лучший вид. Как бы то ни было, мы спускаемся на планету, шаг за шагом. На это у нас уйдет чуть больше двух корабельных дней. Мы так делаем не только потому, что неумно садиться на незнакомую планету, не изучив обстановки, но и потому, что Капитан желал получить карты. Ты понял?

Велн нахмурился.

— Автоматическая система может снимать карту, пока мы спускаемся, дядя. Нам не обязательно наблюдать.

— Еще как обязательно. Эта планета — пленница Синдиката. Капитану нужно, чтобы за экранами следили умные глаза — глаза, которые распознают очертания крепости, или противокорабельного орудия, или антенны передатчика. Ты слышишь, что я говорю, юный Велн?

Глаза мальчишки ярко блестели.

— А он… мы осуществим захват? Эта планета станет нашей? — Он судорожно вздохнул и перегнулся через пульт, чтобы схватить Финчета за руку. — Это и есть… и есть Земля Обетованная, дядя? Это — то, на поиски чего станция Гриффит отправила Первого Капитана и Экипаж?

Садовник покачал головой.

— Звездный ветер, парень, откуда мне знать, что планировали на станции Гриффит и какое задание получила Первый Капитан? Если тебя допускали к вахтенным журналам, то ты знаешь больше меня. — Он рассмеялся и высвободил руку. — Я знаю только, какой приказ получили мы, каким курсом нам идти и что может случиться сейчас. Ты сможешь следить за экранами с пятого по восьмой?

Велн сел прямо, расправив плечи и сверкая глазами. — Да.

— Вот и следи. Если увидишь что-то необычное — пусть даже не знаешь, как это называется, — нажимай синюю кнопку, чтобы это отметить. Если увидишь что-то такое, что распознаешь как опасность для нас, дай знать мне. Пока будем на последней орбите, я рассчитаю координаты посадки, а то сядем еще прямо на казармы спецназа Синдиката!

Тут Велн рассмеялся и стал внимательно смотреть на экраны, держа правую руку над синей кнопкой. Понаблюдав за ним минуту, Финчет сосредоточился на утомительном деле наблюдения за собственными экранами.

Глава шестьдесят первая

Ствол орудия опустился вниз, и Корбиньи застонала, понимая, что сейчас оно выстрелит. Анджелалти обречен, погиб — и она ничего не может сделать, лишь броситься вперед и умереть с ним. Но Анджелалти продолжал идти вперед, равно не замечая ни орудия, ни своей смерти, ни отчаяния Корбиньи.

Орудие качнулось ближе и чуть сократилось: ствол ушел внутрь башни, когда орудийный расчет уточнил наводку. Потом ствол дрогнул в продольном направлении, застыл, когда Анджелалти вошел в зону действия оружия…

…и вышел из нее, поднырнув под опускающийся ствол, как Финчет наклонился бы под веткой, слишком сильно нависшей над дорожкой Сада.

— Ха! — сорвался с ее губ возглас, а ее сердце судорожно ожило, пульсируя радостью, столь же болезненной, сколько и недолгой.

Конечно, орудие уже не двигалось, а Анджелалти шел теперь внутри зоны безопасности корабля.

Но на ее глазах малые люки корабля начали открываться, выпуская трапы.

С первого сошел человек, предусмотрительно одетый в легкий — не вакуумный — скафандр. Спрыгнув с трапа, человек поднял мощную винтовку.

Корбиньи сама не заметила, как бросилась вперед, крепко сжав в ладони пистолет. Она бежала за Анджелалти бездумно, почти так же презрев опасность, как он, ликуя, что наконец-то нашлась услуга, которую она способна оказать — опасность, от которой, если у нее хватит умения и удачи, она сможет его оградить.

Под его ногами стелилась тропа, похожая на длинную сверкающую ленту. Ему просто надо было перейти оттуда, где он был, туда, где ему надо было быть. Пройти по ленте и нанести верный удар по судну врага. Достаточно это сделать — и враги будут повергнуты к его ногам. Это он знал.

Это сказал ему голос.

Если бы Лала спросили, он не смог бы ответить, когда впервые увидел сияющую дорогу или услышал голос. Возможно, они появились одновременно, в ту секунду, когда он избавился от страха перед орудием и, следовательно, собственной смерти. В этот момент жгучая потребность остановить их подавила в нем все остальные чувства.

„Они не будут убивать Биндальчи“, — пообещал он себе, подныривая под ствол орудия, не замедляя шага.

„КОНЕЧНО, НЕТ, МОЙ ХРАБРЕЦ“, — нежно заверил его голос.

„Они не получат хезерним, — продолжил он почти нараспев, следуя по мерцающей дороге. — Они прекратят меня преследовать. Они будут бессильны!“

„ДА, — успокоил его голос. — ИМЕННО ТАК, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ МОЙ. ТЫ МОЖЕШЬ НАНЕСТИ ИМ СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ УДАР. ТЫ ТАК СИЛЕН, ТАК ЧИСТ МЫСЛЯМИ. ВЫПЕЙ ИХ ЗА МЕНЯ, МОЙ СВЕТЛЫЙ, МОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ, МОЙ ВОИН! ВЫПЕЙ ИХ ДО ДНА И УТОЛИ МОЙ ГОЛОД. Я ТАК ДАВНО ЖАЖДУ!“

Дорога становилась шире, и впереди виден был корабль Ворнета — как паутина потоков энергии. Они перехлестывались и сливались, пульсируя жизнью. Над ним нависало темное облако — оно перечеркивало тропу, гасило ее сияние. Лал чуть замедлил шаг, но голос только рассмеялся:

„СОБЫТИЕ СОЗДАЕТСЯ СЛИШКОМ ПОЗДНО! — воскликнул он. — ВПЕРЕД, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ МОЙ! ЧЕМ МОЖЕТ СМУТИТЬ ТЕБЯ КАКОЕ-ТО ОБЛАКО?“

И тем не менее он медлил — и, казалось, тропа тускнеет, и корабль его врагов не так ярко пульсирует энергией. Он услышал иные звуки там, где только что звучал голос: узнаваемые выстрелы винтовок. Он начал было поворачивать с тропы…

„ОНИ ТЕБЯ ОДОЛЕЮТ!“ — с издевкой заявил голос.

„Ни за что!“ — огрызнулся он, вспоминая, как тело Шилбана обмякло под рукой убийцы, как расширились в ужасе глаза Корбиньи, когда из зеркала на нее посмотрело лицо, никогда ей не принадлежавшее…

Он услышал еще один звук — человеческий голос, с мукой и любовью закричавший: „Анджелалти!“ — и промедлил еще секунду.

Поблизости раздался резкий кашель, и Лал вскрикнул, упав на колени на дорогу. Плечо его огнем обожгла боль. Трезубец выпал из ослабевших пальцев — но он поймал его другой рукой, а в следующее мгновение уже вскочил и бросился вперед по туманной, исчезающей тропе.

Он ворвался в облако и снова вскрикнул от холода, мучительного холода, но не замедлил бега. Где-то в какой-то иной реальности голос продолжал говорить — нежно, страстно, называя его ласковыми именами, маня к кораблю, обещая ему поклонение, вечность чувственных восторгов… Это было не важно, он едва слышал эти слова.

Он вырвался из облака и понесся дальше. Корабль возвышался над ним, пульсируя энергетической сетью. Он только что не пролетел последние шаги до корпуса, которого не видел, занося Трезубец для удара.

И опустил его в самый центр энергии. И над всеми мыслями, даже над звуками ликующего голоса, одна у него была мысль: „Корбиньи!“

Что ж, ничего хорошего с мальчишкой не сделали, а вот плохого хватило. Риа присела возле него в сумрачном кубрике переселенческого корабля, щупая неровный пульс и пытаясь собраться с мыслями.

Она сама была почти цела — ей пришлось вытерпеть только несколько грубых пощечин капитанского громилы, когда они проверяли сведения, полученные от Милта. Точность этих сведений испугала ее гораздо сильнее побоев: она знала, что у Милта голова забита героическими бреднями. Он ни за что не выдал бы эти сведения добровольно.

И они выбили их из него силой — ну ведь заранее же было ясно, что этим кончится.

— Дурак ты, мальчишка, — пробормотала Риа в темноте. — Такой дурак, что такие не живут. — Она вздохнула и провела чуткими пальцами по его телу, вздрагивая на каждой новой травме. — Такой дурак, что такие не живут, — повторила она еще раз и выпрямилась.

Экипаж переселенческого корабля унес с собой их фонари и коммы — что было только разумно. Она подумала о возможности использовать комм переселенческого корабля — и отбросила эту мысль: надежда была только одна — что Дез забеспокоится и отправит за ними кого-нибудь. И важнее всего, чтобы Милт дожил до этого момента.

Она хмуро посмотрела на ночник на потолке — назвать это освещением было бы невозможно — и мысленно повторила путь, которым их вели по кораблю. Они проходили — она была в этом почти уверена — мимо какого-то лазарета.

Риа встала, не обращая внимания на стрельнувшую боль ушибов, сняла с себя куртку и укрыла мальчика. Он тихо застонал, дернулся — и снова затих.

Если идти осторожно, то света будет достаточно. В лазарете наверняка найдутся носилки и одеяло. А если повезет — то и бинты, и обезболивающие…

— Я скоро вернусь, — пообещала она лежащему без сознания напарнику и медленно пошла прочь в теплой, шумной темноте.

— Вот! — Велн нажал синюю кнопку и дернул Финчета за рукав. — Видишь, дядя? На восьмом экране, и переходит…

Финчет внес коррективы, взял изображение и данные с пульта Велна и ввел их в большой компьютер.

— Что это было? — возбужденно спросил мальчик. — Океан?

— Вряд ли, — ответил мужчина, ловко сортируя данные и ощущая нарастающее отчаяние. — Океаны не окружают стенами, юный Велн. Они приходят и уходят, как им заблагорассудится…

Он откинулся в кресле, пытаясь постичь всю невероятность того, что он только что увидел — и что, по уверению суперкомпьютера, было реальностью.

— Тогда что же это? — нетерпеливо спросил Велн, и Финчет вздохнул.

— Это похоже на дамбу, парень. На очень большую дамбу.

Глава шестьдесят вторая

Первым выстрелом она попала человеку с винтовкой в плечо, сбив ему прицел. Он дернулся, и его выстрел взрыл землю рядом с Корбиньи. Она выстрелила второй раз, проклиная маломощный пистолетик: снайперская стрельба на таком расстоянии возможна, но вероятность смертельной раны практически нулевая.

Мужчина с винтовкой пошатнулся, поскользнулся — по крайней мере, так ей показалось — и свалился с трапа. Корбиньи сосредоточила внимание на двух других потенциальных убийцах, заставляя их предусмотрительно пригибаться.

Анджелалти был прямо перед ней и по-прежнему шел ленивой, почти мечтательной походкой, будто не допускал существования опасности и смерти. Корбиньи приостановилась на секунду, и ее выстрел оставил на голове женщины-стрелка касательное ранение. Ярко вспыхнула на фоне черных волос красная лента. Удовлетворенная своей работой, опасаясь, что в пистолете кончается заряд, она рванулась вперед изо всех сил, собираясь догнать Анджелалти, использовать свое тело как щит…

И тут он сбился со своего ровного шага. Он приостановился и полуобернулся, словно только в этот момент заметил воцарившийся вокруг хаос: перестрелку, крики, напряженное гудение корабельных систем…

Она не заметила, как стрелок, залегший в тени от корабля, тщательно прицелился, хотя видела других, представлявших для него столь же большую опасность.

— Анджелалти! — закричала она, предостерегая, и увидела, как он вздрогнул. А потом она увидела вспышку выстрела затаившегося убийцы и услышала, как одновременно вскрикнул Анджелалти. Он упал на колени, выпустив Трезубец из внезапно разжавшихся пальцев.

Она резко остановилась — и застыла во весь рост под градом пуль. Она стояла, выпрямившись, и тщательно целилась, призвав себе на помощь все свое умение. Стояла — и, чудом оставаясь целой, нажала на спуск, ненавидя человека, который его ранил…

Она промахнулась: услышала, как взвыла пуля, рикошетом отскочив от корабля.

Анджелалти уже снова был на ногах. Его рана оказалась не такой серьезной, как она боялась, хотя кровь обильно текла по руке и капала с бессильно обвисших пальцев. Он повернулся к кораблю и с быстротой, которой она в нем не подозревала, рванулся вперед. Стрелок в тени передвинулся, чтобы лучше прицелиться, и Корбиньи с воплем бросилась вперед, подняв пистолет. Она выстрелила, а потом выстрелила еще и еще — всего четыре раза. А потом пистолетик у нее в руке кашлянул и замолчал, но к этому моменту стрелок лежал неподвижно, а Анджелалти поднял Трезубец и ударил его зубцами по обшивке корабля.

Она ожидала взрыва или вспышки света, хора ангелов — хоть что-то, что могло бы уравновесить гибель вождя Биндальчи, рану Анджелалти, ее собственный ужас…

А вместо этого — тишина.

Абсолютная, полная тишина. Все огни в корабле погасли, ствол орудия на башне бессильно повис, а двигатели просто заглохли.

Анджелалти обмяк, бессильно соскальзывая по корпусу корабля, пальцы на рукояти Трезубца разжались. Корбиньи бросилась к нему в этой тишине и тут услышала еще один звук, последний. Кашель дальнобойной винтовки.

Боль, пришедшая за звуком выстрела, обжигала — и она вскрикнула. А потом колени у нее подогнулись, и она упала, потеряв сознание еще до удара о камни.

В лазарете действительно нашлись носилки и одеяло. И еще очень-очень многое.

Риа уложила парнишку в очень современный медавтомат, нажала соответствующие кнопки и прочла на приборах благоприятные показания. Предложенное лечение она одобрила, и машина с жужжанием ожила. Риа растянулась на пустых носилках, глядя в относительно ярко освещенный потолок и размышляя.

Из вопросов, которые задавала капитан переселенческого корабля, было понятно, что она планирует нападение на Главный корабль. Риа очень сомневалась, что Главный корабль вообще можно захватить, даже зная коды и траектории подлета. В конце концов пристыковаться — это одно дело, захватить капитанский мостик — совсем другое.

Однако Риа честно признала, что Корабль-матка звездного класса, принадлежащий Синдикату и оснащенный для патрулирования границы, — это добыча, ради захвата которой стоит потрудиться, и мотивы местной капитанши понятны. Хотя скорее всего она заплатит за эту попытку смертью — своей собственной и всех членов своего экипажа, которые не успеют удрать. Синдикат пиратства не прощает, и капитан переселенцев не может этого не знать.

Риа хмурилась на потолок. Чем больше она думала, тем страннее казалось ей, что капитан переселенцев пошла на такой риск: ради захвата пусть даже великолепного корабля Синдиката бросить живой корабль, пусть даже рассыпаюшийся. И если даже удастся ее абордаж, она сделает Синдикат своим непримиримым врагом, что есть верх неосмотрительности. Синдикат не пожалеет сил на преследование пиратов и их уничтожение.

А если капитан проиграет игру — в чем практически можно не сомневаться, — то выйдет, что она разгневала Синдикат и отдала свой корабль ни за что.

Риа вздохнула и заморгала, глядя на расплывающийся потолок.

— Переселенцы — психи, — хрипло буркнула она, — психи все как один.

И с этой утешительной мыслью заснула.

Глава шестьдесят третья

Звездный корабль второго класса номер шесть-три-один-один-девять, „Синдикат Фелуччи“, который как его экипаж, так и патрульные корабли называли Главным кораблем, спокойно плыл по звездным полям, окружающим систему Спангилна.

На третью вахту пришлись все сигналы о событиях из внутреннего кольца, и на мостике царило весьма приподнятое настроение, лишь чуть приправленное недоумением В конце концов, не каждую вахту бывает, чтобы в принадлежащем Синдикату пространстве переселенцы бросили целый корабль! А еще веселее стало, когда пилот-мальчишка во внутреннем кольце, ставивший бакены, испугался отделившейся гондолы с садом. Историк экспедиции была в восторге от этого момента и несколько раз прокрутила запись, хихикая и качая головой.

А сотрудника службы безопасности как раз интересовало, куда летит гондола, и хихиканье историка его раздражало. Он что-то сказал ей резкое, и командиру вахты пришлось призвать обоих к порядку. Историк пожала плечами и вернулась к попыткам отследить опознавательные номера переселенческого корабля. Сотрудник службы безопасности бубнил что-то себе под нос, кусая губу. Очистив экран, он еще раз попытался рассчитать траекторию гондолы с садом, гадая, есть ли в ней люди. Историк скорее всего знала ответ на этот вопрос, но он пока что не хотел ее спрашивать.

Находившиеся на мостике немного успокоились и вернулись к своим занятиям. Сообщения с внутреннего кольца стали рутинными, и в кольце не обнаружили ни спасательных шлюпок с переселенческого корабля, ни вообще чего-либо необычного. Вахта перевалила за середину и шла к концу, начальник службы безопасности закончил расчеты вероятных траекторий и потянулся, не вставая с кресла. Командир вахты встал и побрел к буфетной стойке за своей полувахтенной дозой кофеина. И тут вдруг историк негромко выругалась и откинулась на спинку кресла, рассеянно взбивая пальцами и без того разлохматившиеся кудри. Она откашлялась, собираясь привлечь внимание, но четвертый штурман опередил ее возгласом:

— Черт побери!

— Атакующая сфера на позиции, капитан, — почтительно доложил второй помощник.

Мейл Фазтерот кивнула.

— Включить линии связи! — приказала она, откидываясь в кресле и спокойно положив руки на подлокотники. — Запустить программу блокировки систем!

На мостике воцарилось глубокое изумление. Все уставились на экраны, которые показывали кольцо… нет, сферу из кораблей, окруживших Главный корабль со всех сторон на расстоянии четверти световой секунды.

Это были довольно крупные корабли — каждый размером с небольшую яхту или блокадный рейдер внутреннего кольца. Формы у них были старомодные, но весьма функциональные. Они были вооружены пушками — по несколько на каждом корабле: тоже старомодными, но достаточно мощными и функциональными. Историк откашлялась.

— Спасательные шлюпки переселенческого корабля, — сказала она так, словно у кого-то из вахтенных еще оставались на этот счет сомнения.

Сотрудник службы безопасности протянул руку к кнопке оповещения об экстренной ситуации его начальника — и отдернул ее, когда с треском ожила линия корабельной связи.

— Говорит Мейл Фазтерот, — холодный женский голос затопил мостик. — Я — исполняющая обязанности Капитана и первый помощник капитана бывшего Корабля „Зеленодол“.

Сотрудник службы безопасности склонился над своим пультом, выделяя линию связи и запуская трассировку. Он почти не вслушивался в слова, которые немыслимым образом приходили на мостик по закрытой линии.

— Мы вынуждены были заключить, что наш Корабль неисправен, а потому являет собой среду обитания, непригодную для продолжения рода, — говорила женщина. — В связи с этим мы оставили его, и в настоящий момент несколько ваших товарищей по оружию заявляют на него свои права. Это хорошо.

Слежение сорвалось, на пульте замигали совершенно идиотские показания. Ругаясь и потея, сотрудник службы безопасности подключил запасной пульт и начал слежение заново.

— Оставленный нами корабль можно восстановить, — говорила Мейл Фазтерот, — но мы прискорбно обнищали. Поскольку в этом положении вещей отчасти повинен Синдикат, лишающий нас возможности работать и изгоняющий нас из системы за системой, то нам показалось справедливым, чтобы Синдикат передал нам данный корабль звездного класса, в обмен на который Экипаж „Зеленодола“ передает в полное владение Синдикату свой покинутый корабль.

Следящая программа выдала чушь и сдохла. Третий запасной пульт вообще отказался включаться. Сотрудник службы безопасности обвел присутствующих безумным взглядом:

— Они проникли в линии сканирования! Четвертый штурман чертыхнулся и начал нажимать кнопки. Командир вахты бросился к своему пульту, заговорил в мертвый микрофон, переключился на дополнительный пульт — и отшвырнул микрофон. Он встал, беспомощно глядя на главный экран — на неподвижную сферу кораблей, орудия которых были направлены точно в центр, прямо на Главный корабль.

— У вас пятнадцать минут, — сказала Мейл Фазтерот. — За это время вы должны отдать мне ключи от внутренних систем и начать организованную эвакуацию вашего судна. Если в указанный срок эвакуация начата не будет, мы захватим ваш корабль силой.

Защищенный от всех вторжений комм мостика отключился. Командир вахты застыл в полной неподвижности.

Сотрудник службы безопасности поднялся с кресла и посмотрел на историка:

— Я иду к капитану, — объявил он. Она кивнула.

На мостике царил пандемониум. Все приборы сошли с ума, даже часам нельзя было доверять. Сотрудник пробрался к двери и удивился, что она открылась при его приближении. Хотя легче на душе ему от этого отнюдь не стало.

Велн давно заснул, повиснув в сети страховочных ремней, словно худая белобрысая кукла. Финчет хотел было отнести паренька в кровать, но потом решил оставить его на месте, в системе страховки — на тот случай, если полет станет неспокойным.

Теперь у него был повод порадоваться мудрости этого решения, но времени на это не было, потому что полет стал действительно очень неспокойным.

Финчет стойко сражался с пультом, стараясь стабилизировать Сад в турбулентных потоках, из-за которых гондола могла вот-вот потерять управление. Он ожидал, что столкнется с атмосферными вихрями, но не ожидал таких сильных и так рано. И он заранее знал, что летные качества Сада будут немногим лучше, чем у камня.

„Но что поделать, — думал он, стараясь сохранить равновесие в ветрах верхних слоев планеты, способных перевернуть большой звездолет. — Сад не для того строился, чтобы летать“. Полет был предусмотрен только в случае самой экстренной ситуации. Максимум, что предусмотрели создатели — это спуск Атриума на собственных двигателях, а стабилизировать его должна была целая сеть гондол. Что древний старик и спящий мальчишка попытаются посадить эту конструкцию словно настоящий корабль, им бы в кошмарном сне не привиделось.

Сад содрогнулся, начал крениться, и Финчет склонился над пультом, подтягивая рычаги, подкручивая какие-то рукоятки, словно мог выправить крен физическим усилием.

Ибо Сад должен при спуске сохранять определенную ориентацию: вершины деревьев неизменно должны смотреть вверх, а камни, русла ручьев и мох всегда должны оставаться внизу — не то что в самом корабле, на жестянке, где верх и низ — понятия непринципиальные и относительные, разве что пилоту надо сохранять правильную ориентацию относительно пульта управления.

А вихри усиливались, хотя это казалось невозможным. Сад качался, в отдалении послышался треск, словно сломалась ветка у дерева на опушке. Чертыхаясь, Финчет ударил по кнопке, включающей аварийную систему стабилизации — которая резервировалась для самой посадки.

Велн зашевелился в сетке, застонал — и с воплем проснулся, когда Сад подбросило и какое-то дерево за домом, не выдержав нагрузки, раскололось и рухнуло на крышу коттеджа.

Глава шестьдесят четвертая

Искатель Анджелалти нанес кораблю смертельный удар — и Свидетель Телио бросился к нему: его сердце и долг требовали одного и того же.

Он увидел, как упала Воин Смерти, как расцвела розами яркая кровь на спине белой рубашки, и возвысил голос в песне, чтобы эта ее последняя жертва не осталась неоплаканной.

Какой-то мужчина шагнул вперед и загородил ему дорогу к Карателю, подняв винтовку — глаза его сверкали убийством. Свидетель убил его ударом ножа, не прервав ни бега, ни песни.

На фоне и в паузах своего голоса он слышал речь винтовок и испуганные возгласы вооруженных ими, которые только теперь заметили, что их корабль мертв. В паузах и на фоне ударов своих ног о твердую землю он слышал топот других, многих других, и сердце его ликовало.

Анджелалти шевельнулся у подножия мертвого корабля, заставил себя подняться, цепляясь за корпус. Шатаясь он потянулся за Карателем, и тот охотно лег ему в ладонь. Свидетель Телио прервал бег и песню, чтобы упасть ничком на землю под последними этими дурацкими пулями не спуская глаз с лица Искателя.

Анджелалти опирался на Трезубец, словно старик на дорожный посох. Одна рука его бессильно висела, залитая до ногтей красным, волосы растрепались, словно солома на ветру, и льдом блестели эти волшебные глаза.

— Сдавайтесь! — крикнул он, и в этом голосе не слышались ни старость, ни усталость, ничего вообще человеческого. — Сдавайтесь, или вы умрете!

Вооруженные винтовками зашевелились, а один из них рассмеялся. Свидетель услышал выстрел, увидел вспышку, с которой Трезубец пожрал пулю.

— Сдавайтесь! — снова воскликнул Анджелалти. — Ваш корабль мертв, а вы — в руках Биндальчи, у которых нет причин вас любить.

Тут они начали тихо переговариваться. Свидетель услышал, слова вроде того, что много их тут и на склоне, и ниже — во, смотрите, какую пыль подняли…

— Идиоты! — рявкнул кто-то из центра отряда.

Эта женщина вышла вперед, рванула завязки шлема, отбросила шлем в сторону, открыв роскошные волосы.

Держа винтовку у бедра, она зашагала по камням и спекшейся земле туда, где лежала Воин Смерти.

Осклабившись, показывая острые белые зубы и такую же острую злость, она передернула затвор и приставила дуло к голове Корбиньи.

— Сдаваться? — вызывающе сказала она. — Подумай получше!

Анджелалти здоровой рукой поднял Трезубец.

Женщина с винтовкой захохотала. Свидетелю показалось, что палец ее напрягся на спусковом крючке…

Первая молния отбросила ее назад, и винтовка взметнулась вверх, послав выстрел в небо.

Женщина сумела удержаться на ногах, опустила винтовку и выпрямилась, целясь прямо в Анджелалти…

Вторая молния поглотила ее целиком, с винтовкой, волосами и боевым скафандром, превратила в ослепительную вспышку, и не осталось ничего, кроме оплавленной земли там, где она стояла.

— Сдавайтесь! — крикнул Анджелалти в третий раз, и в его голосе зазвучала такая кровожадность, что сердце Свидетеля похолодело. — Сдавайтесь, или я сожру вас всех!

— Трезубцедержец! — донесся сзади очень знакомый голос. — Телио Биндальчи здесь и готовы служить тебе. Разорвать ли этих людей на части? Трезубцедержцу достаточно только слово сказать.

Люди с винтовками шевельнулись, и Свидетель Телио поднялся на ноги, осмелившись наполовину отвернуться от Анджелалти и Карателя. Он увидел, что зеленые одеяния Телио встали наверху стекой, а ниже рассыпалась цепью сотня племени Тремиллан, щетинясь ярко сверкающим оружием.

Один из стрелков решительно поставил винтовку на предохранитель, снял ее с плеча и отбросил далеко в сторону.

Спустя мгновение остальные последовали его примеру. Искатель Анджелалти кивнул, опустил Трезубец и оперся на него — измотанный, раненый, смертельно усталый, — и повернул голову к носителям зеленых мантий.

— Это — мои пленники, — сказал он срывающимся голосом. — Охраняйте их.

А потом он выпустил Трезубец и упал.

Пульт заискрил, что-то щелкнуло и взорвалось. Финчет выругался, глядя на погасшие экраны, попытался подключить запасной пульт, которого не было, и закашлялся, вдохнув едкий дым.

— Экран номер шесть разрушен, — докладывал Велн ровным голосом ветерана. — Банк памяти номер два выведен из строя. Передние стабилизаторы шатаются. — Пауза. — Обрушилась передняя половина дома, дядя. Мы в ловушке.

— Слава Богам, что не задняя, — отозвался Финчет, позволив себе бросить взгляд за спину, на стену обломков и то место, где находилась кровать, — Иначе мы черта с два могли бы сесть.

Велн бросил на него перепуганный взгляд:

— Сесть? Мы же ослепли, дядя. Мы ведь не можем снизиться…

— Снизиться-то мы снизимся, — мрачно ответил Финчет. Он посмотрел на мальчишку и оказал ему честь, не пытаясь кривить душой. — Тут выбора нет.

Велн стиснул зубы. Лицо у него было серое, как металл корпуса. Финчет кивнул:

— Насколько шатается передний стабилизатор? Мальчик посмотрел на показатели, нахмурился и задал повторную калибровку.

— Флуктуирует, — ответил он чуть позже. — От двадцати до сорока процентов.

— Держит. — Финчет снова кивнул, снял руки с пульта и закрыл глаза, ощущая Сад вокруг себя, чувствуя, как он качается и кренится, но в целом — в целом, по милости богов космоса — сохраняет ориентацию. Может быть… Он открыл глаза: — Переключи все со своего пульта на главный, — сказал он Велну. — Кресло подай назад, заведи страховочную сеть. Упражнениям Хемвиля обучен?

— Да, дядя.

— Вот и припомни их. Чтобы был гибким, как ивовый прутик, ясно?

— Да, дядя, — ответил Велн, выполняя приказание.

— Молодец, — сказал Финчет, а потом забыл обо всем, кроме пультов.

На медкапсуле пискнул таймер. Риа открыла глаза, встала с каталки и пошла открывать колпак.

Милт устремил на нее мутные от лекарства глаза, моргнул и просипел:

— Риа?

— А ты кого ждал? — поинтересовалась она. — Ты мне тут не собрался помирать, мальчик?

В нем зашевелились воспоминания. Он скривился, вздрогнул, однако улыбка, которую он ей адресовал, была искренней.

— Не-а. Ты от меня так легко не отделаешься, старуха.

— Ну-ну.

У него еще сильнее прояснился взгляд:

— Мы еще на переселенческом корабле? Она кивнула:

— Дез не спешит.

— Возможно, занят, — отозвался он и тут полностью пришел в себя. — Они захватят Главный корабль!

— Попытаются, — поправила Риа и положила руку ему на плечо, хотя он не пытался встать. — С этим мы ничего поделать не можем, приходится сидеть и ждать. Воздуха тут хватает, наверняка есть буфет. Скоро пойдем и поищем. Освещение тоже ничего, когда глаза привыкнут.

— Да. — Посеревшее в тусклом свете лицо стало спокойным. — Может, подремлю.

— Хорошая мысль, — откликнулась она. — А я осмотрюсь. Если меня не будет, когда ты проснешься, не дергайся. Скоро вернусь.

— Эти большие пауки…

— Наверняка их капитан переселенцев забрала с собой, — рассудительно сказала Риа. — Там ей от них больше пользы. Ложись.

Милт закрыл глаза, но тут же открыл их снова.

— Риа!

— Ну что еще?

— У тебя на подбородке кровь.

Она посмотрела на него, выгнув бровь.

— И это вместо „спасибо“! — сказала она и утерлась рукавом. — Так лучше?

— Лучше, — ответил он. — Спасибо.

— Спи давай, — посоветовала она и стояла рядом с койкой, пока он не заснул.

* * *

Не стоило надеяться, что капитан корабля Синдиката окажется трусом и отдаст секретные коды без боя. Мейл Фазтерот прекрасно понимала его положение.

И потому без малейшего гнева отдала первой волне приказ атаковать.

Три спасательные шлюпки Экипажа, управляемые тремя лучшими пилотами Экипажа, вышли из строя и понеслись на корабль Синдиката.

Сработало преимущество внезапности — когда синдикатовцы поняли, что их атакуют, менять прицел было уже поздно. Каждый из трех кораблей сделал выстрел согласно инструкции, каждый поразил одну из целей, не имеющих жизненного значения.

Каждый пронесся в опасной близости от стыковочных узлов огромного корабля, сбросил свой груз и, завершив миссию, полетел прочь.

На обратном пути фактор внезапности уже не действовал. Одному из стрелков Синдиката удалось овладеть управлением своего пульта — или ему просто повезло, — и он попал в шлюпку. Она исчезла в бесшумной вспышке.

Мейл Фазтерот сжала подлокотники кресла и заставила себя смотреть, как остальные два поспешно отступают — и добираются к безопасной позиции. И в это мгновение по перехваченной связи послышались голоса техников Синдиката, проклинающих показания приборов, уже не бессмысленные, а просто сумасшедшие.

Мейл Фазтерот села свободнее и посмотрела на своего заместителя.

— А теперь? — спросил он с нетерпеливым блеском в глазах.

Она осторожно набрала воздуха и медленно выдохнула.

— А теперь, — сказала она, задирая рукав и глядя на наручный компьютер, — ждем. И полагаемся на безумие планетников.

Глава шестьдесят пятая

Несколько тремилланских воинов вышли вперед, держа оружие наготове, и повели ворнетовцев вверх по холму к Гроту Телио.

Свидетель, стоя на коленях на изрытой земле рядом с Искателем Анджелалти, видел, как развеваются зеленые мантии.

— Приветствую тебя, Глаза Шлорбы.

Это произнес голос, который он знал не хуже своего собственного. Его сердце затрепетало, но он не отступил от исполнения долга.

Зашуршали зеленые мантии, и та, что его родила, сначала скрылась из виду, а потом появилась снова, опустив шись на колени по другую сторону Искателя.

Она бережно засучила широкие рукава, бережно перевернула Анджелалти, бережно и с глубоким благоговением обнажила его рану. Из глубин своего одеяния она извлекла аптечку и вытащила оттуда салфетку и бинт. Бережно наложив на рану повязку, она подняла глаза.

— Мы перенесем его в Грот и там позаботимся лучше Что отвечает твое Свидетельствование на вопрос о том, нужен ли он еще Трезубцу?

Он глубоко вздохнул и встретил ее взгляд, не дрогнув.

— Работа Искателя не закончена, — сказал он. Она склонила голову, а потом снова ее подняла.

— Каратель изменен.

— Да, — ответил он, вынуждая ее задать вопрос, что она и сделала, не проявляя гнева:

— Каким образом?

— Искатель Анджелалти, видящий далее других, получил знание как о ранах Карателя, так и о том, как их залечить.

— Хвала Искателю Анджелалти, — пробормотала она. — Хвала его глазам, которые видели, и его рукам, которые строили.

Она пристально посмотрела на Свидетеля.

— Мы оказали помощь женщине с косой. Она важна для Карателя? Хотелось бы знать ее статус.

— Она — Корбиньи Фазтерот, Воин Смерти.

— Ха! — Тут прозвучало удивление и сильное потрясение. — Мы перенесем их обоих в Грот. Ты слышал волю Карателя?

Какое-то время он молчал, устремив грезящий взгляд на Трезубец. Когда он пришел в себя, Анджелалти исчез, но его мать по-прежнему стояла на коленях на земле, терпеливо и неустанно.

— Пусть придет тот, в ком нет ни страха, ни желания, — сказал он, замечая, как срывается его голос, а голова кажется легкой и переполненной светом. — Каратель пойдет с таким, чтобы оказаться рядом с Анджелалти.

— Такой придет, — сказала его мать.

Она встала, отряхнула одеяние и оставила его.

Он вернулся к Свидетельствованию, оставаясь в состоянии, близком к трансу, хотя его не посетили там видения. Воспаряя, он не замечал ни склоняющегося к закату солнца, ни пятерых Биндальчи, оставленных охранять его честь. В себя его привело едва заметное прикосновение к плечу и слабый, старческий голос, пробормотавший с завораживающей непочтительностью:

— Глаза Шлорбы, откройтесь и смотрите на мир.

Он посмотрел в морщинистое лицо Привратницы с недоумением, а она улыбнулась, блеснув глазами в сетке морщин.

— Я пришла, чтобы отнести Карателя к Искателю, — сообщила она. — Составь мне компанию.

Можно подумать, у него был выбор. Он механически начал подниматься на ноги — и чуть не вскрикнул от боли, охватившей сведенные судорогой мышцы. Его мысли парили где-то высоко, далекие и холодные, как собиравшиеся в небе ночные облака.

Привратница нагнулась и подняла Трезубец. Поднятый вертикально, он возвышался над ее головой и казался слишком тяжелым для старческой руки.

Словно прочтя мысли Свидетеля, она засмеялась под своим капюшоном.

— Нет никакого позора, что старушка использует Карателя как посох. Верно, Глаза?

— Совершенно верно, — услышал он собственный голос. — Искатель Анджелалти пользуется им так, и довольно часто.

— Значит, в этом нет ничего страшного, — заключила она и направилась вверх по склону. Сделав пару шагов, она обернулась к нему, протягивая иссохшую руку, похожую на птичью лапу. — Три шага до дома, Глаза, если идти моим путем. Мы отпустим остальных, поручив заботам родни, а ты будешь Свидетелем, как должно. Три шага, даю тебе слово, а потом мы позаботимся о твоих ранах и устроим Свидетельствовать приличествующим образом.

— Любое Свидетельствование — приличествующее, — услышал он свой ответ. — Ибо оно есть необходимое действие.

— Действительно, необходимое, — согласилась она и сжала его руку тонкими сильными пальцами. — А сейчас иди со мной. Один шаг, а? Два шага… Три шага, и…

Дома.

Тряслась земля, вопили деревья, трескались скалы, ручьи меняли русло.

Финчет сражался с управлением. Ему было уже не до проклятий — и не до молитв. Он выдерживал удары ветра, замедлял падение, насколько решался, доверяя больше своим инстинктам, чем приборам, которые мигали, вспыхивали и давали неправдоподобные, бесполезные показания.

У него остался всего один экран — но и на нем было видно, как быстро несется вверх поверхность планеты. От этого можно было бы и в ужас прийти, если бы Финчет еще был на такое способен.

Ветер трепал гондолу, вертел как мяч в ладонях, но садовник не пытался остановить вращение — все силы он бросил на одно: только бы сохранить вертикальное положение Сада. Только так еще можно было что-то спасти, пока вокруг ломались и гибли деревья, а потерявший сознание мальчик лежал на Книге, такой же бесполезной сейчас, как и молитва.

Земля с ревом неслась вверх. На зернистом экране мелькали далекие холмы и нескончаемый блеск воды. Ветер отвесил гондоле последний игривый шлепок и отпустил.

Финчет с трудом перевел дыхание, переключил всю остававшуюся энергию — а ее оставалось смехотворно мало — на стабилизаторы, сел, занеся скрюченные пальцы над бесполезным пультом, и стал глядеть на темные экраны, ожидая удара.

Оставшийся без компьютера Главный корабль с тем же успехом мог распахнуть люки стыковочных узлов и пригласить пиратов на борт. То, что пиратам удалось взломать коды Первой Системы и сделать все показания приборов недостоверными, было как минимум тревожно. В свете этой тревоги капитан перевел корабль на Вторую Систему и отправил техников к ремонтным люкам.

Компьютерный техник Кандра Диншоу перевела дрезину с главного пути на ремонтную спираль к Ядру А. Она прибавила скорость, спустилась на три витка, ударила по тормозам и сошла с дрезины.

Ремонтные люки, ведущие к ядрам компьютера, запирались механически — с расчетом именно на такое маловероятное стечение обстоятельств, какое произошло сейчас. Кандра вставила в скважину размером с кулак ключ величиной с ладонь и повернула его, налегая изо всех сил. Сувальды замка уперлись, потом — щелк, щелк! — поддались одна за другой, и люк распахнулся.

Кандра тронула инструменты на поясе, кивнула сама себе и подтянулась на верхней перекладине, ныряя к ядру ногами вперед.

Она осторожно шла в глубь ядра, светя фонариком вверх и внимательно высматривая номера осей. У номера „38-6-И“ она остановилась, протиснулась между стойками и еще раз напомнила себе: смену операционной системы полагается выполнять вручную не без причины. Что, если на корабль вторгнутся захватчики — как сейчас? Компьютерную перенастройку противник может отследить и перехватить коды второго компьютера…

Вспотев, но наконец добравшись до нужного места, Кандра потянулась к поясу за шестигранным ключом, ухватила головку первого крепежного болта и включила вращение.

Болт начал поворачиваться и упал ей на ладонь. То же сделали второй и третий. Она сдвинула панель и протиснулась к стойкам, где надо было менять подключение.

Луч фонаря выхватил из темноты радугу проводов, блеск металлических и пластмассовых поверхностей, тусклые трубопроводы — и мерцание янтарных паучьих глаз, серьезно смотревших на нее с первого поворотного стыка.

Кандра застыла, глядя на миниатюрного инсектоида.

— Какого…

Паук мигнул желтым глазом, потом другим, потом повернулся на изящных золотопроволочных ножках, засеменил прочь и скрылся в щели тоньше волоса, ведущей к резервному компьютеру.

— Паук? — спросила себя Кандра, хватаясь за комм. На попытку вызвать мостик комм взорвался треском помех, и она поползла обратно в ядро, не переставая ругаться.

Упершись плечами в стену ядра, она снова включила связь. Снова затрещали помехи, потом отозвался голос начальника службы безопасности:

— Чего там?

— Диншоу говорит, — сказала она ему не менее агрессивно. — Седьмой компьютерный техник, направлена в Ядро А для переналадки компьютера. В дублирующем компе паук, блин!

— Паук?

Голос начальника службы безопасности ничего хорошего не обещал.

— Да, паук, — повторила она. — Глаза светятся желтым светом, восемь ног из золотой проволоки, славненькое туловище-передатчик. Механический паук, слышите меня? Дублирующий комп перехвачен!

— Пауком?

Он явно решил, что у нее крыша поехала. Кандра скрипнула зубами.

— Роботом! — рявкнула она и подняла взгляд на звук — очень слабый звук, — послышавшийся в ядре у нее над головой. Луч фонаря осветил ноги, огромное сверкающее тело… — О, дьявол! — выдохнула она.

— Что такое? — спросил начальник службы безопасности.

Кандра прижалась спиной к стене ядра, понимая, что бежать ей некуда.

— Здесь еще один, — ошеломленно сообщила она комму, глядя, как он приближается к центру ядра. — Еще один паук. И здоровенный…

Глава шестьдесят шестая

Он очнулся с воплем: его преследовали демоны, нашептывающие ложные радости, вытягивавшие кровавые когти, чтобы растерзать его.

В полубреду он попытался высвободиться из-под пышных надушенных мехов, хрипло дыша, тараща глаза шире, чем предполагала природа — и ничего не видя…

— Корбиньи!

Одно осмысленное слово в ворохе лихорадочного бреда. На него отреагировали оба наблюдателя, находившиеся в помещении. Старуха встала, подошла к постели, намочила и выжала тряпицу и, положив худую руку ему на плечо, мягко толкнула назад.

— Ложись, дитя. Лежи тихо. Тихо. Вот так.

Она отвела у него со лба спутанные светлые волосы и положила прохладную тряпицу. Синие глаза недоуменно воззрились на нее — и моргнули. Брови чуть сдвинулись навстречу друг другу.

— Кто вы? — спросил он с удивленным любопытством ребенка.

Вопреки детским интонациям, голос прозвучал хрипло. Она протянула руку и поднесла к его губам чашку с соком интиля.

Он стал жадно пить, а утолив жажду, отвернул голову и снова спросил:

— Кто вы?

— Привратница, — ответила она, возвращая чашку на столик. Повернувшись к нему, она отодвинула капюшон назад, чтобы ему ясно стало видно ее лицо. — Привратница Телио. Это место — Грот Телио, где отдыхает Каратель… меж временами. Целители перевязали твои раны, а певцы возносят за тебя молитвы. Грот — это убежище. Здесь нет нужды в дурных снах.

— В дурных снах…

Он нахмурился и чуть повернулся на постели, словно пытался заглянуть ей за спину. Угадав его намерение, она отошла в сторону.

— Каратель по-прежнему с тобой. Смотри — вот он… Он дернулся всем телом, будто хотел вскочить с лежанки, только в мехах запутался.

— Уберите его!

Привратница воззрилась на него:

— Что говорит Трезубцедержец?

— Я сказал: „Уберите его“, — повторил он с ужасающей четкостью, и его невероятно большие глаза блестели от лихорадки — или возбуждения, которое иногда нападало на тех, кто носит Трезубец. — Он мне не нужен. Он принадлежит Телио — и я вернул его Телио. Мы с ним в расчете! Где Корбиньи?

Привратница облизала губы, гадая, простая это горячка или нечто зловещее и непостижимое для смертных.

— Я… — начала она, собираясь сказать, что сходит за одним из Пяти, но не успела договорить.

— Анджелалти! — Две большие руки просунулись мимо нее, легли Трезубцедержцу на плечи и решительно уложили его на меха. — Лежи тихо. Так мужчине вести себя не подобает.

— Ты! — обжег его взглядом Трезубцедержец. — Тебе известна его история! Кому, как не тебе ее знать! Ты хочешь видеть меня безумцем, на руках которого кровь легиона мертвецов? Это и есть твоя дружба? — Он вывернулся из удерживавших его рук и сел, глядя Глазам Шлорбы прямо в лицо: — Я заявляю тебе, что он мне не нужен! Забери его, и пусть его возьмет другой глупец! — Он упал спиной на подушки. — Мне нужна Корбиньи, — сказал он уже спокойнее. — Приведи ее ко мне, если ты любишь хоть одного из нас.

— Воин Смерти не может к тебе прийти, Анджелалти, — печально сказал Свидетель. — Ее рана сильнее твоей, и целители приложили все силы, но без полной уверенности в плодах своих трудов. И я никак не могу уйти отсюда. Ибо хоть человеку дозволено любить мужчину и человеку дозволено любить женщину, я — Свидетель Телио, и я не могу сложить с себя этот долг просто потому, что он не смог доставить мне радости. Этот долг был выбран не мной, кто был счастлив учиться и петь и никогда не стремился к величию.

Сжав губы, он ненадолго закрыл глаза, а потом открыл их.

— Мое сердце всегда должно склоняться перед долгом, — сказал он, — до тех пор, пока долг не отпустит меня.

Взгляд Трезубцедержца стал не таким бешеным. Привратница понадеялась про себя, что безумие миновало.

— И ты хочешь, чтобы я, чужак, не принадлежащий к Биндальчи, подобно тебе добровольно принес в жертву тело и душу… вот этому?

— Ты — Избранник Карателя, Анджелалти, и ты любезен Богине. Свидетельская Память говорит, что не все, носившие Трезубец, сходили с ума, хотя с некоторыми из них так бывало. Память говорит, что многие, дожившие до того дня, когда они клали Трезубец, уходили целыми, со светом на лицах и радостью в сердцах, и жили потом в благословении.

Трезубцедержец закрыл глаза, откинул голову на подушку и ничего не сказал.

Выждав секунду, Глаза Шлорбы вздохнул.

— Никто другой не сможет его нести, — тихо сказал он, — пока Трезубец жаждет твоего прикосновения. Когда придет время сложить с себя эту ношу, Анджелалти, твое сердце это почувствует. Но до той поры те, кто попытается отнять у тебя Карателя, будут погибать. Вспомни Джарджа Менлина.

Трезубцедержец издал долгий, дрожащий вздох. Он открыл глаза и пристально посмотрел в лицо Глазам Шлорбы. А потом он повернулся и посмотрел туда, где лежал Трезубец, окруженный святыми камнями, окутанный облаком курений.

Трезубцедержец потер лоб, обнаружил на нем тряпицу и снял ее, без слов протянув Привратнице. Та приняла ее у него из руки и бросила обратно в миску.

— Так. — Он начал методично и без лишних движений снимать с себя покрывала. — Если Корбиньи настолько больна, я пойду к ней. Ей не следует приходить в себя одной, без родича подле ее постели.

— Целители говорят, что тебе надо отдыхать! — возразила Привратница и снова оказалась под пристальным взглядом светлых глаз.

— Я буду отдыхать, — ответил он ей, — как только окажусь подле моей кузины. Если это оскорбит целителей, пусть жалуются мне.

Глаза Шлорбы отступил — и потрясенная Привратница увидела на его губах улыбку.

— Сказано, как подобает мужчине, Анджелалти. Привратница, Трезубцедержцу нужна одежда.

Она посмотрела на него — того, кого знала с момента рождения — и увидела, что ничем не сможет помешать ему следовать выбранному пути. На лице второго мужчины выразилось такое же спокойное безумие. Вздохнув, она направилась к нише и принесла Трезубцедержцу мантию.

Он снова был мальчишкой, снова бежал по тропинкам Сада, которые знал всю жизнь, но их как по волшебству меняла та, за кем он гнался. Он знал Марджелу Кристефион почти столько же, сколько знал Сад, но никогда не видел ее такой прекрасной, такой веселой и такой желанной.

Им обоим было четырнадцать лет, и в Саду царила весна. Финчет прибавил скорости, зная, что на следующем повороте он ее догонит…

Тропа вздыбилась и накренилась, и Финчет упал — и падал, падал, а вокруг по всему Саду ломались и рушились деревья. Он свернулся в комок, прикрывая голову руками, уткнувшись лицом в землю. Ему показалось, что в этом хаосе он слышит крик Марджелы. А может, это кричал он сам.

Наверное, он потерял сознание, потому что сразу потом он услышал стук топора, врубающегося в древесину. Он осторожно распрямил свое одеревеневшее тело и открыл глаза.

Над ним, повиснув под немыслимым углом, болталось кресло пилота, а с него свисали оборванные страховочные ремни. Финчет несколько минут взирал на него, пытаясь согласовать его присутствие с безумным бегом за Марджелой и не утихающим стуком топора.

Память медленно возвращалась. Пришло осознание, что ему уже шестьдесят четыре, что Марджела умерла уже много лет назад, а ее сын, выросший и повзрослевший, стал полноправным Капитаном и приказал выполнить обманный маневр, который вполне мог убить Сад.

— Ладно, на то он и Капитан, — пробормотал неразборчиво Финчет. — Ему решать, какие потери приемлемы, какие нет.

Тут он закрыл глаза, чтобы легче было справиться с головокружением, и прислушался к ритму ударов топора.

Спустя какое-то время эти звуки пробудили в нем любопытство, заставившее его выйти из забытья. Тихо постанывая, он с трудом поднялся на ноги.

Вокруг валялись обломки коттеджа. Трупы столетних деревьев развалили каменные стены до фундамента. Только одна стена с пультами управления осталась стоять прямо, но и ее пробил сломанный сук, и она готова была рухнуть при малейшем прикосновении.

Топором орудовал Велн. Финчет увидел, как мальчишка уронил топор на землю, и дрожащей рукой вытер лоб.

Финчет вытащил ноги из-под обломков и осторожно зашагал по щебню. Мальчишка обернулся — и улыбка снова сделала его лицо совсем юным под налипшим песком.

— Дядя! Ты живой?.. То есть ты не ранен?

— Вроде бы цел, — ответил он и остановился, пережидая приступ кашля. — Дым, — пояснил он в ответ на встревоженный взгляд паренька и тоже улыбаясь ему. — Я ведь сказал тебе, что мы сядем. Правильно я говорил, юный Велн?

Он получил ответную улыбку, хотя и усталую.

— Верно, дядя.

Финчет кивнул и демонстративно осмотрел прорубаемую дорогу.

— Вижу, что ты потрудился. Наверное, у тебя есть план. Велн показал рукой поверх развалин, за угол бывшего коттеджа в хаос, который когда-то был лесом:

— Ремонтный люк.

— Разумно. — Финчет немного подумал, посмотрел на мокрую от пота рубашку паренька, на мрачное лицо и дрожащие руки. — А может, доберемся туда и без расчистки бульвара, — сказал он. — Давай посидим и подумаем.

Они уселись по-турецки прямо посреди щепок. Мальчик сидел прямо и напряженно, старик прислонился спиной к бревну.

— Если пойдем налегке, — сказал Финчет, — то, наверное, доберемся до люка без проблем. Ты нашел веревку?

Велн слегка дрожащей рукой показал на аккуратную стопку в углу, образованном двумя сцепившимися ветвями. Финчет присмотрелся, кивнул.

— Веревка, топорик, ножи, фляжка, Книга, комм… молодец, юный Велн! Есть приличный шанс вылезти и посмотреть, где мы устроились на отдых. — Он пристально посмотрел на мальчика. — Сейчас пойдем или отдыхать будем?

— Сейчас, — решительно ответил Велн.

Финчет снова кивнул, с трудом поднялся на ноги и наклонился над тщательно собранными припасами.

— Для страховки пойдем связкой, — пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к пареньку. — Я возьму большой топор, нож и бухту веревки на плечо…

— Я тогда маленький топорик, нож и фляжку, — сказал Велн.

— Годится. Тогда комм — мне. Книгу сунь сзади себе за пояс.

Беря предметы один за другим, он передал Велну его долю. Проверяя, надежно ли пристегнут к поясу комм, он вдруг почувствовал, как крепкое юное тело налетело на него, а худые руки сомкнулись на его талии.

— Ох, дядя, как я рад, что ты жив и здоров! — Велн говорил невнятно, потому что лицом уткнулся Финчету в бок. — Мне было так страшно… Ты дышал, но когда я попробовал тебя распрямить, ты застонал, и я подумал, что у тебя переломы. И я собрался прорубить дорогу и пойти… пойти за помощью…

— Ладно, ладно. — Финчет обхватил руками судорожно вздымающиеся плечи. — Ты держался молодцом, парень — лучше некуда. Просто мы, старики, немного хуже переносим встряски. Я в полном порядке. Давай связываемся и идем.

Шмыгая носом, Велн кивнул, отстранился и терпеливо стоял, пока Финчет обвязывал его вокруг пояса веревкой, отмерял какую-то длину и привязывал вторым концом себя.

— Вот теперь нормально.

— Пошли гулять, — услышал он у себя за спиной слова мальчишки — и они отправились к люку.

Конечно, прогулкой это было трудно назвать. Это был настоящий кошмар ненадежных опор и вертящихся бревен, камней, поворачивавшихся под неудачно поставленным сапогом и неожиданно падающих веток. Рощи местами превратились в непроходимый бурелом, и дважды пришлось делать длинные обходы — и это еще было не самое худшее.

Несколько часов спустя они добрались до люка — грязные, потные, дрожащие от усталости. Потом они по очереди рубили завалившие люк ветви. Когда он был расчищен, Финчет шагнул вперед, мысленно помолился богам космоса и звезд, чтобы люк не был заклинен, всем телом навалился на рукоять и толкнул ее.

Вопреки опасениям, люк открылся — и Финчет вылетел прямо в объятия какого-то человека.

Пойманный, Финчет поморгал на ярком — солнечном! — свете, присмотрелся к лицу своего противника. Оно носило яркое сходство с лицом, которое он недавно видел.

Он прокашлялся и сказал, глядя в изумленные глаза планетника:

— Я — друг Свидетеля Телио. Счел бы любезностью, если бы вы отвели меня и мальчика к нему.

Глава шестьдесят седьмая

Эта комната была меньше той, в которой очнулся он сам. Ее стены укрывал мех, в углублении почти в середине комнаты горел огонь. У дальней стены стояла кровать, заваленная по-королевски роскошными мехами.

Навстречу Лалу, едва перешагнувшему порог, заспешила крошечная фигурка, взволнованно размахивающая руками.

— Прошу прощения, но ей очень плохо. Ей нужен покой и ее ни в коем случае нельзя беспокоить. Пожалуйста, оставь ее. Мы известим тебя.

Лал остановился и заглянул под капюшон, обнаружив там лицо столь же юное, сколь древним было лицо Привратницы.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он.

Мальчишка раздраженно откинул капюшон, открыв черные косы и кольцо белого металла в мочке уха:

— Ты — Трезубцедержец, — ответил он. — Но она больна. Целители говорят, что она может умереть. Прошу тебя, не зови ее сейчас — возьми кого-нибудь другого!

— Например, тебя? — спросил Лал и увидел, что лицо мальчика напряглось. Он протянул руку и кончиком пальца дотронулся до серьги. — Что она означает?

— Я учусь на целителя, — ответил мальчик. — Позволь мне привести кого-нибудь, кто наблюдал бы за ней вместо меня, Трезубцедержец, и я пойду с тобой.

— Отважное сердце. Но я, знаешь ли, и сам ранен и должен отдыхать. Я пришел только сидеть с моей кузиной, чтобы она не очнулась без родни. — Он посмотрел на заваленную мехами постель. — И если она будет умирать, я хотел бы быть с ней. Ты можешь позволить мне это, обучающийся целительству?

Мальчик колебался в нерешительности, и тут за спиной у Лала раздался спокойный голос Привратницы:

— А как ты ему помешаешь, малыш? Мальчик понурился.

— Это правда, — признал он, но тут же пристально посмотрел на Лала и схватил его за одеяние. — Поклянись мне, — сказал он, — что не нарушишь ее покой!

Привратница громко ахнула. Лал улыбнулся, на секунду увидев не этого маленького ученика лекаря, а худого светловолосого найденыша с яростным взглядом и собственными требованиями. В память об Эдрете он протянул руку и ласково положил ее на темную голову ребенка.

— Клянусь.

Успокоенный мальчик отступил, и Лал подошел к кровати. Кажется, он слышал голос Привратницы, но не стал слушать ее слова. Он не заметил, когда она ушла, оставив его на попечении ученика. Он видел только кровать — и ту, которая лежала на ней неподвижно.

Ее лицо побледнело на фоне богатых мехов: медовая кожа превратилась в сливочную. Морщины пролегли на лбу, по краям глаз, вокруг рта, словно даже во сне она была полна страдания. Длинные волосы лежали слипшимися тусклыми прядями, переплетаясь местами, словно паутина, а рука с беспомощно полусогнутыми пальцами бессильно бледнела на мехах.

Лал опустился на табурет у постели, глядя на трудно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, — и у него самого перехватило горло. Он осторожно положил свою ладонь поверх холодной безжизненной кисти и переплел свои пальцы с ее пальцами.

— Корбиньи, — прошептал он тише ее дыхания, — это Лал. А потом он сидел тихо, держа ее за руку, глядя на ее лицо и ни о чем не думая — по крайней мере, так бы он сказал любому, кто его об этом спросил бы. Возможно, он даже задремал, потому что не заметил, что у нее открылись глаза — пока она не произнесла его имя.

— Анджелалти?

— Да? — Он подался вперед, чтобы ей лучше было его видно, и крепче сжал ей руку. — Я здесь, Корбиньи, и достаточно здоров, хотя, похоже, у меня талант получать пулю в плечо.

Ему показалось, что на крепко сжатых усталых губах промелькнула улыбка — и он тоже улыбнулся.

— Я пообещал твоему врачу, что не стану тебя утомлять, — сказал он, кивком указывая туда, где у огня нес свое дежурство мальчик. — Но я надеюсь, ты не станешь возражать, если я побуду рядом.

— Так мне будет спокойнее спать, — прошептала она. — Да хранят тебя боги, кузен. — Ее глаза на секунду помутнели, но тут же снова стали ясными. — Как там люди из Ворнета?

— На попечении Телио, — ответил он. — Потом придется думать, что с ними делать. Но тебе надо отдыхать.

— Через минуту, — ответила она, но после этого замолчала, прерывисто дыша и слабо цепляясь за него холодными пальцами.

— Корбиньи… — Страх выжал у него из глаз слезы, а в памяти зазвучал испуганный мальчишечий крик: „Она может умереть!“. — Надо переправить тебя на „Гиацинт“. Медустановка…

— Вряд ли мне выдержать переезд, — прошептала она так, словно это не имело особого значения. Казалось, она стала под мехами совсем маленькой и слабой, пальцы ее разжались, веки тихо сомкнулись. — Я счастлива, что ты со мной, Анджелалти…

Ощущая на сердце леденящий ужас, Лал прошептал:

— Спи, Корбиньи. — Он прикоснулся к ее щеке, приложил палец к ее губам. — Я буду здесь, когда ты проснешься.

— Сплю… — пробормотала она и затихла. Дыхание ее немного выровнялось, а пальцы бессильно полусогнулись.

Он выпрямился, видя признаки приближающейся смерти, думая о „Гиацинте“ — таком близком и таком недосягаемом в этот момент крайней необходимости. Получается, что Корбиньи умрет из-за расстояния всего в километр…

Послышался звук, словно что-то процарапало по камню. Лал вздрогнул, полуобернулся, не вставая с табурета…

И склонил голову перед фигурой в зеленой мантии с поднятым капюшоном и с широкими рукавами, скрывающими кисти рук. В ногах постели Корбиньи стоял один из Телио.

Человек ответил таким же вежливым кивком, высвободил руки и откинул капюшон, под которым оказалось приятное лицо мужчины средних лет.

— Трезубцедержец, — заговорил он негромко, — я — Третий из Пяти Телио. Привратница сообщила мне о смятении, о восстании против избрания. Телио призваны обучать, а все Биндальчи — предоставлять все, о чем ни попросит Трезубцедержец.

Он снова спрятал кисти рук в рукава и застыл, демонстрируя готовность ожидать хоть весь день. Лал ответил ему пристальным взглядом:

— Я прошу жизни для этой женщины.

Третий из Пяти шевельнул плечами, и на его лице отразилась бесконечная печаль.

— Трезубцедержец не ребенок.

— Конечно, — подтвердил Лал. — Но также и не совсем дурак, Я требую следующих вещей, и требую их немедленно: всю и всяческую информацию о прошлых деяниях Трезубца, его создании и его конечном предназначении.

Третий заморгал глазами и поклонился:

— Трезубцедержцу достаточно только попросить, — произнес он официальным тоном. — Немедленно будут отправлены гонцы во все священные сокровищницы. Анналы будут доставлены тебе со всей поспешностью, хоть я и сожалею о том, что сию минуту ты можешь получить только последние записи.

— Этого достаточно, — ответил Лал. — Ты научишь меня — немедленно — способу общения с Трезубцем.

Третий наклонил голову, и на его лице отразилось недоумение:

— Общения?

— Общения, — резко подтвердил Лал. — Не веди со мной игры, сударь мой. Я ранен, а моя кузина угасает у меня на глазах. Каратель Шлорбы избрал меня, если вам верить, для сотрудничества в его нынешнем предприятии. Хорошо, я стану его партнером. Однако я прошел обучение и получил звание мастера. Я мастер своего искусства, у меня свои принципы. Я не дитя, которое Каратель может лепить по своей прихоти, не пустой сосуд, который можно наполнить и использовать бездумно. Если у нас будет партнерство, то с волей Лала сер Эдрета придется считаться.

— Ох! — Телио отвесил Лалу глубочайший поклон, глаза его сияли. — Об этом необходимо будет рассказать певцам! — воскликнул он и простер руки. — Меня учили, что Каратель говорит, но мудрость, которой ты требуешь, мне недоступна. Сейчас я уйду, с дозволения Трезубцедержца, и пришлю Первую из Телио. Только она сможет обучить тебя этим таинствам.

— Мне не важно, кто меня будет учить, — отрезал Лал, глядя на меркнущее лицо Корбиньи, — но я требую, чтобы это было сделано немедленно.

— Немедленно, — повторил Телио, с лихорадочной поспешностью раскланиваясь и удаляясь. — Немедленно, Трезубцедержец.

Лал глубоко вздохнул, закрыл глаза — и изумленно открыл их, ощутив неожиданное движение ее пальцев.

Глаза Корбиньи были открыты и смотрели на него с некоторым недоумением.

— Он говорит, Анджелалти?

Он вздохнул, поднял руку и прижал ладонь к ее щеке.

— Он говорит, — ответил он, и слезы, которые щипали ему глаза, наконец пролились. — Корбиньи, не оставляй меня.

Планетника звали Борджин Во Рисс, и он заявил о своей полной готовности показать им дорогу к Телио. После этого он сообщил, что вечер стремительно приближается, и намекнул, что старец и мальчик могли бы переночевать в деревне Борджина, а к Телио отправиться утром.

— Неплохая мысль, — признал Финчет. — По правде говоря, мы немного утомились.

Борджин был рад мудрости старца, о чем и сообщил. А еще он сообщил, что его вождь будет рад возможности поговорить о том, кто назвался другом Свидетеля Телио. Он помахал рукой — и к нему шагнули двое из полудюжины воинов, которых он привел с собой, чтобы обследовать упавший с небес предмет.

— Они могут взять вашу ношу, отец.

— Любезно с вашей стороны, — сказал Финчет, — но мы свое понесем сами.

Борджин смутился, на секунду задумался — и снова взмахнул рукой. Бойцы его отряда достали фляжки с водой. Борджин предложил свою старику, и тот жадно к ней припал. Рифта, его заместитель, дал напиться ребенку. Остальные шестеро тоже сделали по глотку из вежливости, и отряд тронулся в путь. Кольцо воинов надежно прикрывало мальчика и старика со всех сторон.

Финчет споткнулся и пожалел, что так гордо отказался отдать воину хотя бы свой топор. Однако оставаться без оружия не годилось — ведь они оказались далеко от Корабля и не знали о состоянии Капитана. Хотя этот Борджин и казался достаточно разумным и был готов помочь им так, словно они — товарищи по команде.

Поселок, к которому они внезапно вышли, стоял у основания холма, ютясь под чахлыми деревьями. Финчет подумал, что они больше похожи на палки, и листва у них редкая и тощая. Поселок состоял примерно из двадцати шатров и горстки более постоянных строений. Они были расположены прямоугольником, входами внутрь пустой площадки.

А там шла какая-то работа: ребятишки сидели группой, и перед каждым лежал плоский камень. Финчет заметил, что все камни имели одинаковую форму, и на каждом лежали мелкие камешки, веточки и яркие черепки.

Финчет остановился. Окружавшее его кольцо воинов также остановилось — и Борджин повернулся к нему.

— Да, старец?

— Хотел бы посмотреть минутку, если это позволено. Финчет указал на группу. Борджин поклонился и отошел в сторону.

— Конечно.

Одна девушка — как показалось Финчету, чуть старше тех, что сидели перед камнями, сидела на валуне в самом центре и время от времени громко произносила какую-то фразу — возможно, на родном языке этих планетников. Когда это происходило, каждый из ребятишек быстро двигал пальцами по своему камню в определенной последовательности: хлопая по какой-то веточке или осколку…

— Что ты тут видишь, юный Велн? — спросил Финчет.

Мальчик пожал плечами, едва скользнув взглядом по деловитым ребятишкам.

— Дурость планетная какая-то, дядя. Нам до нее дела нет.

— Да? Посмотри-ка еще раз. Мне это показалось знакомым, хотя мои уроки гораздо дальше в прошлом, чем твои.

Девушка на центральном валуне выкрикнула еще одну фразу, и быстрые пальцы скользнули по полудюжине камешков. Велн замер и выпучил глаза.

— Это — работа с пультом управления, — медленно произнес он. — Очевидно, она называет маневр…

— Так я и подумал, — отозвался Финчет и кивнул девушке, которая повернулась и с любопытством смотрела на них. — Борджин и его товарищи вооружены копьями, а эти малыши учатся пилотировать. Интересно, зачем.

— Значит, где-то есть корабль, дядя, — сказал Велн.

— Вот как? Надо думать, ты прав. — Он выпрямился, тихо вздохнув от боли в мышцах. — Ну, не будем заставлять вождя дожидаться, юный Велн. Может, у него найдется, чем нас угостить.

Глава шестьдесят восьмая

Избранник Анджелалти пожелал отправиться на корабль Ворнета, чтобы там предъявить Карателю свои требования. Каратель должен будет отдать силу, равную той, что была поглощена, чтобы зажечь мотор, который призовет к жизни исцеляющее устройство.

А это, в свою очередь, должно спасти жизнь Воину Смерти.

Свидетель Телио едва мог сдержать рвущуюся наружу радость сердца. Именно так было в старейших Памятованиях: Каратель и Искатель составляли части единого целого, столь великого, что оно могло расколоть событие и перестроить миры. Таким образом величайшие из Искателей были партнерами Карателя. Остальные, как подозревал в душе Свидетель, были всего лишь игрушками Богини.

Первая из Пяти не разделяла ликования тайников сердца Свидетеля. В двенадцатый раз она говорила Анджелалти:

— Тебе нет нужды подвергать себя тяготам путешествия и рисковать, переча воле Карателя, противясь воле Карателя. Сам Каратель можно использовать для поднятия из мертвых. Старые легенды ясно говорят об этом, Трезубцедержец…

— Нет, — в двенадцатый раз ответил Анджелалти, хотя уже без содрогания, с которым он впервые узнал об этих способностях. Он пристально посмотрел на Первую из Телио, и его синие глаза блестели почти безумно. — Пойми, что я ищу не восстания из мертвых, а жизни для Корбиньи. Я достаточно ясно выразился?

Первая из Телио вздохнула и спрятала кисти рук в широкие рукава мантии. Свидетелю этот жест смирения был хорошо знаком.

— Да, Трезубцедержец.

— Вот и отлично, — заявил Анджелалти и встал, засовывая ноги в сапоги. Подхватив со скамьи плащ, он набросил его себе на плечи и застегнул пряжкой. — Тогда начнем.

Ночь настала уже давно, но слуги Телио хорошо освещали им путь. Дорога к выпотрошенному кораблю Ворнета была недолгой и вела вниз по склону — даже для человека со свежей раной прогулка нетрудная. Лал опирался на Трезубец как на посох, что было для него привычно, и мысленно повторял полученные им инструкции относительно правильного его применения.

Насколько он понял, Камень Страха был ключом к общению с Трезубцем. На секунду он потерял ориентацию и чуть было не споткнулся на каменистой тропе, услышав из темноты укоризненные слова Шилбана: „Сариалдан не живой, он просто тупой передатчик. Он всего лишь транслирует страх, парень. Только страх“.

Но Первая из Телио сообщила Лалу, что Сариалдан передает не только страх. На самом деле он транслирует любой вид эмоциональной энергии. Он собирает ее, очищает и направляет по различным каналам, изгибающимся по всей длине Трезубца, открывая и закрывая синапсы, последовательно включая связи — и производя предсказуемый эффект.

И нужна только практика.

Первая из Телио также сообщила ему, что с годами Трезубец становился все менее и менее действенным. Мудрецы видели в этом свидетельство умаления качества Взыскующих. Но появился Лал сер Эдрет с Трезубцем, ставшим целым, вновь способным на чудеса — и она благодарила его за то, что ей был дан этот урок. Она робко попросила, чтобы он позволил певцам и писцам услышать о том, как был починен Трезубец, чтобы если в будущем снова возникнут повреждения…

Лал прогнал эту мысль и сосредоточился на методе очищения разума и успокоения чувств, которому она его научила. Он должен увидеть самого себя в центре величайшего покоя, говорилось в наставлении, когда все его внутренние ресурсы лежат перед ним — но отделены от него. Он должен увидеть в своих эмоциях — гневе, любви, страхе — инструменты для собственной руки. „Как интерфейсы, — мысленно перевел он это на привычный язык. — Как его наручный комп служит интерфейсом между моими мыслями и действиями пауков“.

Однако пауки, несмотря на всю свою верную службу, никогда не посылали свои мысли и желания по этой линии связи обратно, в разум своего создателя.

— Он разговаривает, — сказал он Первой из Телио, когда она пришла к нему.

Она склонила голову.

— Я слышала, что порой это бывает так, Трезубцедержец. Но не всегда. Поистине ты — в числе тех, кто Избран для великих дел.

Относительно механизма его речи и вероятности его разговора она ничего сказать не могла. Старинные легенды рассказывали, что Трезубец говорил, но его слышали только Трезубцедержцы.

— Очаровательно, — пробормотал Лал и приказал ей научить его всему, что ей известно. В каком-то отношении это оказалось немалым. Лал только надеялся, что узнал достаточно, чтобы суметь сохранить жизнь Корбиньи.

Он поднялся по трапу, тяжело опираясь на Трезубец, кивнул Биндальчи, охраняющим разверстый люк, и приостановился стоявшего справа. У этого человека в волосы были вплетены цветы и перья, талию перехватывал широкий пояс с амулетами.

— Теперь ты вождь Племени Тремиллан? — спросил Лал. Тот прижал ладонь к сердцу.

— Я — Вен Кабриз эн-Таллия, Трезубцедержец, — с опаской ответил он. — Я благодарю тебя за внимание.

— Не за что, — сказал Лал. — Вен кел-Батиен Джириско была великим вождем. Я чту жертву, которую она принесла ради своего народа.

В мерцающем пламени факелов лицо мужчины переменилось, тревога исчезла.

— Я скажу об этом певцам, Трезубцедержец. — Он поколебался и добавил: — Радости тебе.

— И тебе, — отозвался Лал, шагая внутрь корабля.

На затихшем мостике кое-где были расставлены факелы, отбрасывавшие танцующие тени. Из внимания к Первой из Телио и Свидетелю, следовавших за ним в темноту, для их глаз непроницаемую, он взял горящий факел и понес его с собой по узкому переходу мимо кают экипажа, камбуза, спортзала — в медкабинет. Сняв со стены огнетушитель, Лал установил на его место факел, так что танцующее пламя осветило все углы крошечного помещения — более или менее.

Он отыскал аварийный генератор, наклонился его взять — и охнул от боли в ране. Выпрямившись, он положил Трезубец на ближайшую кушетку и поманил Свидетеля:

— Помоги перетащить генератор. Первая из Телио возмутилась:

— Глаза Шлорбы обязан наблюдать и сохранять истинную память для Телио!

— Да, — ответил Лал, собирая остатки терпения, — и как только он поможет мне подсоединить этот генератор, у него появится, о чем Свидетельствовать.

— Так не делается… — начала Первая из Телио и прикусила язык, когда Свидетель прошел мимо нее к Трезубцедержцу.

— Где он должен быть, Анджелалти?

— Вот там, — указал Трезубцедержец. — Шнур слишком короткий, отсюда не дотянется.

Глаза Шлорбы наклонился, ухватился за встроенную ручку, потянул — и спустя мгновение уже ставил генератор туда, куда указал ему Трезубцедержец.

— Спасибо тебе, — сказал Лал уже спокойно.

Вытащив шнур, Лал подключил его к медустановке, вытащил еще один и его тоже подключил, а потом наклонился и перебросил на генераторе какие-то выключатели. Вернувшись к кушетке, на которой был оставлен Трезубец, он взял его, но не стал сразу же возвращаться к генератору.

Вместо этого он перегнулся через кушетку и поймал взгляд Первой из Телио.

— Вот что запомни: если этот генератор оживет, немедленно пошли за Корбиньи, помести ее внутрь большой установки и закрой за ней дверь. Потом прозвенит звонок, и тогда помоги ей выйти. Это самое главное, пусть тебе даже кажется, будто что-то происходит со мной или с Трезубцем. Ты меня поняла?

Она не отвела взгляда.

— Я поняла твои слова, — ответила она холодно.

— Ты будешь им повиноваться? — спросил Лал очень мягко, сам поражаясь нотке угрозы, из-за которой эта мягкость стала жесткой.

Надо отдать должное стойкости Первой из Телио и ее долгому опыту навязывания своей воли людям не менее волевым, чем она. Первая из Телио не отвела взгляда, но судорожно облизала губы.

— Я буду им повиноваться, — сказала она, и Лал кивнул.

— Счастлив слышать, что ты это сказала, — заявил он все с той же смертоносной мягкостью, а потом повернулся обратно к генератору.

Он встал в позу, которая успела стать для него привычной, поскольку Первая из Телио не смогла научить его какой-то более подходящей: рукоять Трезубца уперта в палубу между ступнями, обе руки с переплетенными пальцами сомкнуты прямо под Камнем Страха. Он чуть опирался на него, потому что испытывал сильную усталость, и смотрел на генератор через опасно заостренные зубья.

Сделав глубокий вдох, он постарался очистить разум, избавиться от досады на Первую из Телио, от тревоги за Корбиньи, от страха перед тем, что у него ничего не получится и что она все-таки умрет, несмотря на все его усилия. А ведь он уже один раз ее убил!

Усилием воли он заставил себя отрешиться от всех этих мыслей, превратив свой разум в чистое белое пространство, где он завис, став невесомым. Вся вселенная свелась для него к генератору, видимому сквозь решетку зубьев.

В белом пространстве своего разума он произнес: „Я хочу, чтобы он заработал“.

Ему показалось, будто эти слова подхватило эхом, будто они унеслись за пределы его тела и разума в невообразимо огромные пространства.

Слабо, настолько слабо, что это могла быть всего лишь игра его усталого слуха, он различил переливы смеха. А потом — ничего.

На него нахлынули досада и боязнь неудачи. Он почувствовал, как Трезубец нагревается у него в руках, увидел, что Сариалдан наливается мрачным светом — и заставил себя закрыть глаза, дыша глубоко и ровно, полностью освободив разум. Первая из Телио учила его, что он должен считать свои эмоции инструментами. Но что он знает об эмоциях, о чувствах? Ведь Эдрет научил его обходить эти вещи, столь мешающие успеху вора.

„Никогда не называй своего имени номерной. Никогда, никогда не узнавай ее имени. Держи всех на расстоянии вытянутой руки — или дальше. Никому не доверяй. Единственный предмет твоей заботы — твое ремесло и твои пауки. Вор всегда в стороне, он — умный наблюдатель, посторонний, незаинтересованный…“

— Корбиньи, — прошептал Лал, не замечая, что произносит это вслух. — Линзер. Шилбан. Эдрет. Эдрет, ты лгал…

Ибо что, если не любовь, объясняет жертвы, принесенные ради ребенка чужой крови, но сына его души, наследника всего его земного достояния? Что, если не любовь, могло подвигнуть Эдрета на его последнее безумное предприятие, когда он вполне мог бы последовать собственному совету, остаться в стороне, отпустить своего капризного ученика на все четыре стороны… Предприятие, которое привело его к смерти, да — и без единого укора…

Трезубец до боли жег пальцы. Лал сжал его сильнее, видя только прошлое, где Эдрет старательно окружал защитой того единственного, кого любил на свете, стараясь сделать его неуязвимым.

Лал судорожно вздохнул, содрогнулся от хлынувших слез, наклонил голову — и ощутил волну жара, сквозь опущенные веки увидел вспышку света…

И во внезапно наступившей темноте, пронизанной огнем, услышал шум ожившего генератора.

Риа провела свою разведку, а Милт очнулся от дремоты. Они пошли в буфет, подобрали последовательность выдачи рациона, а потом неспешно поели, сначала — переговариваясь, потом молча, под гул и грохот систем жизнеобеспечения.

Наконец Риа отодвинулась от стола и посмотрела на паренька, на лице которого ясно читалась тревога.

— Пошли разыщем комм, — предложила она, — и посмотрим, почему Дез уже год не объявляется.

— Пошли, — согласился Милт.

Он пошел за ней к центру корабля по обветшалым коридорам, потом они поднялись на два уровня вверх, к самому центру.

Риа удовлетворенно хмыкнула и плюхнулась в капитанское кресло. Ее пальцы запорхали по древнему пульту, заставляя загораться приборы. Милт бессильно опустился в кресло помощника и откинулся на спинку, наблюдая за ней и незаметно вытирая выступивший под носом пот.

— Внешняя связь? — бормотала себе под нос Риа. Спустя секунду: — Вот она! Теперь находим диапазон. А теперь ищем Деза.

Она уверенно нажимала кнопки и даже на секунду отвлеклась, чтобы улыбнуться Милту.

Комм затрещал, оживая. Риа громко назвала себя и сообщила координаты, а потом добавила:

— Ну, Дез, где ты там застрял? Спишь? Ответа не последовало.

Милт напрягся, а Риа нахмурилась.

— Наверное, ошиблась с диапазоном, — пробормотала она и повторила всю операцию сначала, мысленно повторяя расчеты.

— Эй, Дез! Экипаж корабля внутреннего кольца три-три-шесть на переселенческом корабле вызывает срочно! Вытаскивай нас отсюда, приятель. Отпуск закончился.

Ответом был только треск помех. Милт провел дрожащей рукой по лицу и увидел, что пальцы у него стали мокрыми.

— Попробуй Общую Тревогу, — посоветовал он, но пальцы Риа уже летали по пульту, вводя коды экстренной связи.

Она повторяла сигнал тревоги Отряда с точностью молитвы.

Линия связи оставалась пустой.

Риа резко откинулась в своем кресле, глядя на старый пульт, замечая, что местами металл потускнел, а вместо пластмассовых ручек поставлены деревянные. Кое-где краска стерлась полностью, так что требовалось знать кнопки наизусть…

— Значит, у них получилось, — прошептал Милт. — Они захватили Главный корабль.

— Черт! — ответил Риа и прикусила губу, вспоминая свою долгую и по большей части бессмысленно растраченную жизнь и представляя себе, что она закончится здесь, на корабле настолько старом, что даже привидения уже мерещатся…

Она положила руки на подлокотники и тяжело поднялась на ноги.

— Куда ты теперь? — спросил Милт.

— В машинное отделение, — мрачно ответила Риа. — Посмотрю, нельзя ли запустить эту телегу.

Глава шестьдесят девятая

Дорога к Гроту Телио занимала четыре дня, хотя Финчету показалось, что Борджин Во Рисс со своими молодцами успели бы вчетверо быстрее, будь они одни.

Тем не менее они двигались со стариковской скоростью, и к концу первого дня Финчет был этому рад — как и тому, что по обычаю планетников более молодые должны были ему прислуживать. Ему не приходилось ни рубить дрова, ни другой работы делать на биваках, хотя на Велна приходились обязанности взрослого.

Мальчик принес ему роговую чашку, до краев наполненную водой. Финчет успел к этому времени увидеть достаточно, чтобы знать, каким великим даром была эта полная чашка.

— Спасибо, — сказал он, отпил тепловатой жидкости и добавил: — А ты неплохо держишься, юный Велн.

Мальчик повернул к нему грязную мордашку и торжествующе ухмыльнулся.

— Неплохо и лучше чем неплохо, дядя. Ты когда-нибудь мог себе представить такое место?

— Нет, — ответил Финчет совершенно искренне, отпил еще немного воды, подержав ее в пересохшем рту, прежде чем проглотить. — Книга по-прежнему при тебе?

Финчету показалось, что Велн немного обиделся.

— Конечно.

— Вот и отлично, — сказал он. — Не расставайся с ней, слышишь? Если со мной что-нибудь случится, ты должен будешь доставить Книгу Капитану. Таково мое слово.

Мальчик выпрямился, и его выражение растеряло часть безоглядной радости.

— Я это сделаю, дядя.

Финчет улыбнулся и протянул руку, сжав худенький детский локоть.

— Ты — хороший парень. Ну, иди работай дальше.

Он остался наедине со своей водой и своими мыслями, но его одиночество оказалось недолгим. Новая тень нашла его на камне, в стороне от суматохи полуденного лагеря. Подняв голову, он увидел перед собой Борджина, робко сомкнувшего перед собой руки.

— Привет тебе, юноша.

— Приветствую тебя, отец, — сказал воин тем почтительным голосом, которым обращался к Финчету и своему вождю. Он немного помялся. — Дозволено ли будет мне присесть и обратиться?

— Садись и обращайся, — отозвался Финчет, махая в сторону ближайших валунов.

Однако при этом Борджин оказался бы на одном уровне со старцем. Он сделал пальцами один из сложных знаков, к которым был так привержен, и уселся прямо на землю.

Глядя снизу вверх на Финчета, он сказал:

— Сегодня вечером мы придем к Телио, отец. Но должен сказать тебе вот что: может случиться, что Глаза Шлорбы — Свидетель Телио, твой друг — окажется очень далеко.

— Твой вождь мне об этом говорил, — ответил Финчет спокойно. — Мы вполне готовы его не застать. Но, может быть, его люди скажут, как его найти? Или ты хочешь сказать, что Телио нас не впустят?

Крупные пальцы снова сделали быстрый жест.

— Телио с радостью дают приют любому искателю. Но мой долг велит сказать, что хотя сегодня вечером мы придем к Телио, твой поиск может этим не закончиться.

— Ясно. Экипаж вел поиски целые века — так говорят вахтенные журналы. Так что мы с парнишкой можем поискать и еще немного.

— Старец мудр. — Борджин склонил голову, а потом снова посмотрел вверх на своего собеседника. — А что станется с тем, что растет?

— Хороший вопрос, — отозвался Финчет и устремил взгляд в пустую даль, рассеянно водя пальцем по атласно-гладкому боку кружки.

Он вздрогнул, опомнившись, и перевел взгляд на воина, продолжавшего терпеливо ждать.

— Земля в этих местах сухая, — сказал он.

— Да, старец.

class="book">— С каких пор это так, не знаешь?

— С тех пор как явился Синдикат и сломал хребет Биндальчи, — сказал Борджин монотонно, словно заучил эти фразы наизусть. — Он поверг нас в дикарство и построил Дамбу Ненавистных у Мыса Предателя, прямо под полярными льдами. — Он моргнул и добавил уже более нормальным голосом: — Телио знают об этом больше, отче. У меня только предания.

— Гм. Видели эту дамбу на подлете. Было бы лучше для всех, если бы она исчезла…

Борджин поднял голову, и в глазах его отразилась чистая радость:

— Старец покажет нам способ ее убить? Освободить землю и возродить Биндальчи? — Он встал на колени, выдернул из-за пояса огромный кинжал и положил его плашмя Финчету на колени. — Я твой!

— Нет, — твердо ответил Финчет, — не мой. Боги с тобой, парень, я же не Капитан! Если хочешь принести клятву на клинке, подожди, пока не поговоришь с капитаном Кристефионом. Он может знать, как идти дальше и как исправить сломанное. А сейчас возьми его и спрячь. Я слишком старый для таких глупостей.

Борджин выглядел крайне расстроенным, но взял свой кинжал, убрал его и сел на пятки.

— Отец мой…

— Да?

— А как мне найти этого… Капитана Кристефиона? Если он такой великий вождь, как ты сказал, он станет повелителем моего клинка.

Финчет благодарно допил остатки воды и отставил кружку в сторону.

— Мы надеемся найти его там же, где и Свидетеля Телио, — медленно ответил он. — И насчет зелени тоже ему решать, понимаешь? Надеюсь, что он будет в форме и решит быстро. Хотя, по правде говоря, он любит рискованные приключения. Если окажется, что его нет в живых, тогда мы предоставлены самим себе, потому что Саду больше не взлететь, это определенно.

Его собеседник нахмурился.

— А почему твой Капитан путешествует с Глазами Шлорбы, старец?

— Потому что мой Капитан обещался носить нечто, называемое Каратель или Трезубец, а куда направляется он…

— …туда и Глаза Шлорбы, — благоговейно выдохнул Борджин. Твой Капитан — Трезубцедержец, старец?

— Я ж тебе это и говорю?

— Да, да!

Борджин вскочил на ноги с такой стремительностью, что Финчет пошатнулся на своем камне. Но воин просто секунду стоял неподвижно, выгнув спину, подняв лицо к небу, раскинув руки. А еще через секунду он столь же внезапно наклонился вперед, непонятно двигая пальцами.

— Благодарю тебя, отец мой, за твои поучения, благодарю от всего сердца. Ты принес обещание величия всем Биндальчи. — Он выпрямился, и на его лице сверкнула улыбка, в которой не было ни капли смеха. — Кто бы мог подумать, что это случится при моей жизни! — Он с явным усилием взял себя в руки. — Мальчик несет тебе еду. Насыщайся. Тебе принесут одеяло для отдыха перед последним переходом. О радость!

Он повернулся и зашагал обратно к своим товарищам.

Финчет покачал головой и взял у Велна кусок вяленого мяса и горсть мелких сладких плодов, а потом застыл, держа еду в руке и пристально глядя в никуда.

Книга была древней — такой же древней, как самые старинные тома, виденные в доме у Шилбана, — и переплетена в тяжелую кожу. На передней обложке когда-то была нарисовала картина: остались чешуйки лиловой, зеленой и золотой краски. У страниц был золотой обрез, а сами они оказались не из тонкой и мягкой кожи, как предполагал Лал, а из толстой гладкой бумаги, которая хорошо впитала чернила и сохранила их непоблекшими.

— Это — вторая из Книг Телио, — сказала Первая, стоя у его плеча. — Увы, мы утратили рецепт чернил, и более поздние книги читать труднее.

Лал осторожно провел пальцами по странице, почувствовав канавки там, где по бумаге прошло перо.

— А первая Книга Телио? — спросил он.

— Она записана на скальных стенах и на плитах из мрамора, малахита и золота. Ее принести невозможно, ты сам должен будешь к ней пойти. Если считаешь, что это тебе поможет. Искателю следует знать, что некоторые из нас всю свою жизнь посвятили изучению одной этой Книги.

— Гм… — отозвался Лал, половина внимания которого была сосредоточена на той Книге, которую он держал в руках. — А о Карателе говорится с самого начала?

Первая из Телио отошла от него, пряча руки в рукава. Свидетель, наблюдавший за Трезубцем, лежавшим на отведенном ему месте в противоположном конце комнаты, уделил секунду внимания, чтобы посмотреть на ее лицо.

— Биндальчи, — медленно сказала она, — много лет были лишены Карателя. Так учат нас Книги.

Лал резко поднял голову.

— Так учат вас Книги, — повторил он. — В которой Книге впервые появляется Каратель?

Она избегала его взгляда.

— Старые записи… Понимаешь, они очень убористые, очень трудно читаются. Книги, которые идут следом за этой, поблекли, некоторые страницы разобрать не удается… — Она расправила плечи и посмотрела прямо на него. — Первое ясное упоминание о Карателе содержится в третьей Книге, — сказала она. — Было сражение…

— Между богом и его детьми — богиней и младшим богом, — сказал Лал, и Свидетель Телио вскочил на ноги, не сводя с него глаз.

Первая из Телио тоже воззрилась на него, но быстра овладела собой.

— Ты узнал эту историю от Карателя?

— Нет, — ответил Лал, — из очень древней книги на планете, называемой Хенрон… — Он посмотрел на Свидетеля, и тот увидел в глубине огромных странных глаз искры смеха. — Это был только отрывок — основной миф. Никаких намеков на то, что мог означать этот миф и было ли у бога имя.

Свидетель Телио опустился обратно на свое место и успокоил мысли, чтобы выполнять свой долг.

Лал снова повернулся к лежащей перед ним Книге, а потом посмотрел на Первую.

— Я изучу ее и подумаю, как следует поступать далее, — сказал он тоном, недвусмысленно предлагающим ей уйти,

— Пожалуйста, будь добра, сообщи мне, когда прибудут остальные тома.

Она возмущенно выпрямилась, но вовремя вспомнила о том, что по праву положено Трезубцедержцу, и вежливо откланялась.

Лал еще раз провел пальцами по гладкой бумаге с канавками от пера, открыл Книгу на середине и внимательно прочел одну страницу, потом открыл в конце и сделал то же. Он осмотрел переплет и нахмурился на остатки иллюстрации на обложке.

А потом он бережно положил Книгу на стол и встал. Не говоря Свидетелю ни слова, он вышел из комнаты в соседнее помещение, где спала Корбиньи, оправляясь от последствий раны и лечения.

Исцеление оказалось не таким полным, как он надеялся. Она все еще оставалась слабой, измученной, но ученые Телио и пленный врач с корабля Ворнета сошлись на том, что ее жизнь вне опасности. Отдых и питание, посоветовали они, покой и атмосфера доброты в кругу тех, кто ее любит.

Эту последнюю рекомендацию дала младшая из целителей Телио, и Лал поблагодарил ее нижайше, мысленно усомнившись в том, существуют ли те, кому дорога Корбиньи, если не считать его самого, не умеющего любить, и Свидетеля, который прежде всего следует долгу.

Он вынужден был надеяться, что его неумение не помешает ее выздоровлению, и навещал ее ежечасно, разговаривая с ней, если она бодрствовала, и просто глядя на нее, если спала.

На этот раз она была беспокойна — извивалась и металась под меховыми покрывалами, словно ей никак не удавалось найти удобное положение.

Лал склонился над ней, пригладил волосы, прошептал ее имя и тихо попросил лежать спокойно. К его изумлению, она притихла, и он поправил на ней меха и повернулся, чтобы уйти.

Тонкая рука поймала его пальцы, и, повернувшись, он увидел, что ее глаза открыты и блестят.

— Я доставляю тебе много беспокойства, кузен.

— Да совсем никакого! — запротестовал он и тут же виновато ухмыльнулся. — По крайней мере меньше беспокойства, чем проклятый Трезубец, и гораздо меньше, чем Первая из Телио.

Она засмеялась, погладив ему пальцами руку, и он чуть было эту руку не выдернул, но сумел сдержаться, не выдать огня, который зажегся в нем.

— Есть хочешь? — спросил он. — Или пить? Я могу послать за чем-нибудь…

— Нет, я просто проснулась, — ответила она и потянула его за руку, заставляя сесть рядом с ней. — Поговори со мной, Анджелалти. Чем ты занимался, пока я весь день спала?

— Есть одна книга, — начал он, собираясь поделиться с ней историей о Книгах Биндальчи, но продолжить не успел: с дверного проема оттолкнули циновку, и в комнату ворвался один из слуг Биндальчи.

— Трезубцедержец, прошу прощения! В сопровождении воинов Биндальчи явились какой-то старик и мальчик. Они назвались твоими людьми, Трезубцедержец, а их имена — Финчет и Велн.

Глава семидесятая

Финчет шел по каменному переходу за человеком в короткой зеленой мантии. Одной рукой он крепко держался за плечо Велна и одним ухом прислушивался к успокаивающим шагам Борджина и его товарищей у себя за спиной.

Они шли коридор за коридором, все ниже и ниже в глубь горы. Финчет старался запоминать повороты: направо, направо, направо, налево, направо, налево, налево и…

— Мы пришли, — объявил человек в мантии, отодвигая кожаный занавес и поспешно отступая в сторону. — Трезубцедержец там.

Финчет внимательно посмотрел под капюшон и обнаружил пару широко открытых карих глаз на лице, которое было не старше, чем у Велна.

— Ха! — произнес он, притянул Велна к себе, и они перешагнули порог одновременно.

Первое, что он увидел в комнате, был трезубец Капитана, сверкающий в отсветах пламени драгоценными камнями. А перед ним сидел Свидетель Телио, бесстрастный, как всегда.

Финчет остановился и поднял руку.

— Рад тебя видеть, парень!

Свидетель наклонил голову:

— Приветствую вас, садовник и Велн Кристефион. Радостно видеть вас обоих здоровыми.

— Еще немного — и не увидел бы, — откликнулся Финчет. — Капитан тут?

Свидетель повернул голову, и Финчет проследил за его взглядом направо и к центру комнаты, где лежала на каменном столе кричащей расцветки книга. А по ту сторону стола стоял стройный мужчина в темно-серой мантии, с аккуратно убранными в хвост длинными желтыми волосами. Глаза у него были синие — и большие, как у членов Экипажа.

— И вот это радостно видеть, — сказал Финчет, отпуская плечо Велна и направляясь к Капитану. — А то я уж боялся, что не застану тебя на этом свете. Приятно знать, что заблуждения не только молодости свойственны, но и старости.

Лал улыбнулся и протянул обе руки:

— Привет, дядя!

Старик сжал его руки и выгнул седую бровь:

— Дядя, значит? Ну, с генетической точки зрения это так и есть: все мы кузены, тетки и дядья. Несомненно, именно из-за этого мы и вымираем.

— Несомненно, — согласился Лал. — Но скажи мне на милость: в чем заключалось мое заблуждение?

— А! — Финчет отступил на шаг и обвел взглядом Велна и отряд Борджина, а потом встретился взглядом с яркими глазами. — Сад разбился.

Синие глаза стремительно метнулись к Велну, а потом вернулись обратно.

— Вы оба вроде бы живы и здоровы. Весь лес погиб?

— Может быть восстановлен, — признал Финчет, — если будут работники и благоприятная среда. Как действовать, написано в Книге. Но дело в том, что кто-то уже перестраивал планету, Капитан. Полюс окружен огромной дамбой — видели во время спуска. Ветры не такие, как положено, если верить Книге. Потоки — такие, какие еще есть — изменены. — Он покачал головой. — Не слишком хорошо для Сада, если нынешние условия сохранятся.

— Значит, операторов дамбы надо убедить прислушаться к разуму, — отозвался Лал. — Кто они такие?

— Синдикат, как сказал вот этот. Финчет показал в сторону Борджина.

— Он сказал правду, — вставил Свидетель с пола. Лал кивнул, сверкая глазами.

— Ну, в этом случае, я думаю, никакой проблемы у нас нет, дядя. Несомненно, мы уже досадили Синдикату тем, что захватили его корабль… — Тут он посмотрел в потолок. — А мы его захватили?

Финчет выудил из поясного кошеля комм и положил его на стол рядом с книгой.

— Он не пискнул ни разу с тех пор, как мы шлепнулись, но тряхануло его сильно.

Лал снова кивнул и прикоснулся к корпусу комма. Из его рукава вылез паук, прошествовал по руке и перелез на комм. Добравшись до люка батарейки, он нырнул внутрь устройства.

— Будем пока считать, что мы добились успеха, — сказал Лал. — Тогда Экипаж „Зеленодола“ уже вычеркнут из списка любимых друзей Синдиката. Насколько усилится его гнев из-за такого пустяка, как дамба на планете, которая Синдикату даже не принадлежит?

Финчет ухмыльнулся.

— Это логическое построение достойно Кристефионов. Твоя матушка гордилась бы, слыша тебя. Помнится мне…

Однако ему не удалось поделиться своими воспоминаниями. Громкий голос воскликнул: „Они убьют дамбу!“, и огромное тело рванулось вперед, упав на колени между Финчетом и столом, протягивая кинжал на высоко поднятых ладонях.

— Капитан Кристефион, я твой! Я — Борджин Во Рисс из Племени Виалин, а это — мои товарищи по охоте. Я приношу тебе клятву от всех нас, только отправь нас с Садовником Финчетом разрушить Дамбу Ненавистных!

Изящные брови изогнулись над изумленными синими глазами. Лал протянул руки через стол и взял в обе ладони протянутое ему оружие.

— Встань, Борджин Во Рисс.

Воин стоял, и ненависть освещала его лицо подобно благодати. Лал взвесил клинок на ладонях и посмотрел в глаза своему собеседнику.

— Ты знаешь, что я держу Карателя Шлорбы.

— Знаю.

— И, полагаю, тебе знакомы древние истории, предостерегающие тебя о бедах, которые могут выпасть на долю слуги Трезубцедержца?

— Только дай мне убить дамбу! — выдохнул Борджин. — Трезубцедержец, только позволь мне приблизиться к ней и знать, что она должна умереть. Я сам с радостью умру — и буду возносить тебе хвалы перед богиней.

— Не исключено, что тебе придется выполнить это обещание, — отозвался Лал, протягивая кинжал обратно. — Я принимаю твою службу, Борджин Во Рисс. Но я прошу, чтобы ты позволил всем твоим товарищам по охоте говорить за себя.

Один за другим они начали выходить вперед, опускаясь на колени и предлагая ему свои имена и клинки.

Один за другим Трезубцедержец принимал их обеты, а когда собрал в горсть их души, то отступил назад и поманил ребенка, дожидавшегося у двери.

— Отведи этих людей вымыться, поесть и отдохнуть. Завтра я за ними пришлю.

— Слушаюсь, Трезубцедержец, — ответил ребенок, отодвинул кожаный занавес и отступил, пропуская воинов в коридор.

Когда они ушли, Лал снова посмотрел на Финчета и мальчика.

— И вам бы то же самое не помешало. Но перед уходом, дядя, зайдите-ка в соседнюю комнату и…

— Я здесь, Анджелалти, — объявил у него за спиной звучный красивый голос.

Обернувшись, он увидел Корбиньи, облаченную в просторную синюю мантию. Она стояла, опираясь на стену.

Первым отреагировал Велн. С возгласом: „Тетя Корбиньи!“ он бросился к ней и крепко обнял.

Она покачнулась и прислонилась к стене, обняла мальчишку обеими руками и прижала к себе. На ее лице отразилось блаженство, а улыбка, адресованная Финчету, была божественной.

— Дядя!

— Корбиньи! Как ты, девочка?

— Поправляюсь, — ответила она ему, еще раз отчаянно стиснула Велна в объятиях, а потом ласково отстранила. — Идите и поешьте. Отдохните. Навестите нас завтра.

— Скорее всего, — сказал Финчет, адресуя своему Капитану вопросительный взгляд. — Ты будешь нам рассказывать, как взорвать эту дамбу?

— Может быть, — безмятежно откликнулся Лал. — Мне надо спросить у Телио, что им про это известно.

— Ха! — сказал Финчет и подошел к Корбиньи обнять ее и поцеловать, как положено родственнику.

Когда он снова повернулся, у двери уже опять стояла та же короткая зеленая мантия — или точно такая же. Мальчишка отодвинул занавеску и ждал, чтобы они ушли. Финчет еще раз обнял Корбиньи, обхватил Велна за плечи и направился в коридор, кивком попрощавшись с Капитаном и Свидетелем.

Он уговорил Корбиньи вернуться к себе в комнату и по ее просьбе вызвал к ней слугу. Когда он вернулся к столу, Номер Четвертый уже сидел на комме, блестя фиолетовыми глазами.

Он протянул ладонь, и паук перебрался на нее, оттуда на запястье, на предплечье, уцепился за изнанку рукава и затих. Лал сел за стол и включил устройство на прием.

Послышался треск помех, потом сразу голос:

— Переселенческий корабль Пять Первого класса, цикл третий из пятнадцати. Экипажам спасательных шлюпок сориентироваться на перигелий второй планеты и включить опознавательные бакены. Вас возьмут на буксир и вернут к Главному кораблю. Получившие повреждения: подайте рапорт о повреждениях по каналу общей связи, примите экстренные меры и ждите. Вас возьмут на буксир и вернут к Главному кораблю.

Лал медленно поднял руку и переключил аппарат на передачу.

— Переселенческий корабль Пять Первого класса, — сказал он. — Капитан говорит. Мейл Фазтерот на связь. Если она не может подойти, я буду говорить с…

— Говорит Мейл Фазтерот, Капитан. — В ее хладнокровном голосе звучали нотки чистого ликования. — Твой план был безупречен во всех мелочах. Успех наш! Корабль-матка захвачен, а периферийные корабли рассеяны. Нам осталось только подобрать наши корабли первой волны атаки и завершить уточнение главных кодов. — Наступила пауза, словно она услышала собственное ликование и замолчала, беря себя в руки. — Какие будут приказания?

Приказания? Да, вот это был вопрос. Он едва ли думал о том, что будет после захвата синдикатского корабля и возвращения Трезубца к Биндальчи. Один план принес успех, а второй провалился, и он вынужден оставаться здесь, словно Ворнет по-прежнему держит его в путах своих интриг. Не говоря уже о Финчете и его команде планетников, рвущихся убивать дамбу… Он бросил взгляд на Трезубец и положил ладонь на Вторую Книгу Телио.

— Как там люди Синдиката? — осведомился он у Мейл Фазтерот.

— Тех, кого мы захватили, посадили в грузовую гондолу и отбуксировали на „Зеленодол“, куда они сейчас и высаживаются. Периферийные корабли скоро оправятся после нашей атаки. Они вернутся, Капитан.

— Несомненно.

Он уставился на дальнюю стену, взвешивая потребности, желания и опасения. Спустя некоторое время он снова прикоснулся к кнопке передачи.

— Соберите свои корабли, а потом окажите мне услугу, пролетев над полюсом. Мне сказали, что там есть дамба, и мне нужна ее карта. Передайте на „Гиацинт“.

— Будет исполнено. А каковы планы Капитана?

— Капитана? — Он грустно пожал плечами. — Я вынужден задержаться дольше, чем рассчитывал. При посадке Сад получил повреждения, которыми следует заняться. И оказалось не так легко вернуть Трезубец тем, кто им должен владеть. — Он нахмурился. — Есть одна вещь…

— Капитану достаточно только приказать, — сказала Мейл Фазтерот, и он чуть не расхохотался.

— На планете под названием Хенрон в системе Ренфро есть… была библиотека. Если она все еще существует, то расположена в Старом городе. Ее владельца звали Шилбан. — Он прикусил губу и коротко кивнул, хотя это могли видеть только Свидетель и Трезубец. — Эта библиотека мне нужна.

— Приказ получен и принят, — сказала Мейл Фазтерот. — Имеются ли более точные координаты?

Он прикрыл глаза, вызвал в памяти карту Хенрона и считал местоположение библиотеки Шилбана.

— Если она все еще там, — повторил он. — Прошу учесть, что речь идет о книгах в переплетах, а в некоторых случаях — свитках и иероглифических табличках. Многие из них требуют очень осторожного обращения.

— Поняла. При погрузке будет проявлена максимальная осторожность, и книги будут доставлены Капитану. — Небольшая пауза. — Другие приказания будут?

— Как идет перекодировка?

— Коды двигателей удалены и заменены на чистые. В настоящий момент мы работаем на запасном компьютере, пока переписывается сигнатура Главного Компьютера. Рабочие шлюпки сейчас перекрашивают визуальные знаки опознания.

— Отлично, — сказал Лал. — Когда будете готовы, свяжитесь со мной, и я дам координаты для посадки курьерского корабля. У меня здесь несколько пленных, которых следует вернуть — живыми и здоровыми — на Хенрон.

— Это будет сделано, — ответила Мейл Фазтерот.

— Отлично, — снова повторил Лал. — Больше у меня распоряжений нет. Занимайтесь своими делами.

— Есть, Капитан, — уважительно сказала она. — Исполняющая обязанности капитана Мейл Фазтерот, конец связи.

Он посидел немного, глядя на огонек комма, а потом заставил себя поднять руку и отключить связь.

„Итак, — думал он, — Корабль сделает карту дамбы, а мне надо будет узнать у Телио, что им о ней известно и есть ли там гарнизон Синдиката. Потом надо разобраться с Садом. А Синдикат вернется, сомнений нет. Следует обеспечить оборону. Может быть, Корабль оставит орбитальные корабли. А еще я должен изучить Трезубец, усовершенствовать операционную систему, изучить Книги…“

Ласковая рука легла ему на плечо. Он ахнул, резко повернулся, комм упал на пол.

— Анджелалти! — сказал ее нежный голос, а аромат ее тела, когда она наклонилась к нему, пьянил и кружил голову. — Анджелалти, — повторила она. — Все равно за один вечер ты все не решишь. Иди ложись.

— Ложись. — Он поднял взгляд к прелестному лицу, к черным как космос глазам, к промытым незаплетенным волосам, падающим ей на плечо и на грудь. — Это тебе как раз надо лежать. Отдыхать и восстанавливать силы.

— А ты тем временем будешь заниматься самоедством, — сказала она с тенью прежней язвительности. — Иди ложись. Анджелалти. Клянусь не мешать тебе спать.

Желание поднялось в нем — томление, близкое к боли, однако он все еще медлил.

— Иди с ней, Анджелалти, — сказал Свидетель из своего угла. — Мужчине дозволено.

Корбиньи рассмеялась, и он почувствовал, как ее рука покинула его плечо — ощутил, как теплые пальцы скользнули по его щеке.

— Мы получили одобрение, кузен. Чего тебе еще?

Тут он тоже рассмеялся, отодвинулся от стола и позволил ей взять его за руку и потащить через комнату за занавеску, в ее спальню.

Спустя некоторое время Свидетель поднялся со своего места перед Карателем, подошел к столу и наклонился поднять упавший комм. Бережно положив его рядом с Книгой, он вышел на середину и проделал определенные упражнения для облегчения тела и очищения мыслей. После этого он снова сел перед Карателем Шлорбы и начат выстраивать начало этого Памятования Телио, величайшего из недавних:

„Его звали Анджелалти Кристефион, и он был рожден Вождем звездных кочевников. Когда он был еще ребенком, событие надвинулось на него и звездные кочевники изгнали его, дабы он был подхвачен мастером, искушенным в интригах события. Мальчик рос и учился по велению мастера, получив новую роль и новое имя, так что на какое-то время событие было обмануто. И потому, из уважения к мастеру, чья мудрая хитрость сохранила изгнанника для Карателя, история начинается так:

Его звали Лал, и он был вором…“

ПОЧЕМУ ЭТА КНИГА — НЕ ТАРАН, ИЛИ КАК НЕ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА

Немного лет тому назад — или не так уж немного — нас считали начинающими писателями, которым нужно „указать направление“. Вообще-то нам казалось, что направление у нас есть: мы тогда писали серию книг этак из семи, которые внушали нам уверенность и планы на будущее. Более того, у нас был контракт на три из этих книг — отличная фора.

Эта серия, которую назвали потом Лиадийской Вселенной, писалась следом за несколько менее известной серией, которую сейчас иногда называют Кинзеловской Вселенной. Мы многое поняли, пока создавали истории о молодом и толстеньком волшебнике из захолустья. Что самое важное, мы поняли:

1) что мы по-настоящему хорошо работаем вместе, и

2) что мы более или менее представляем себе, что делаем.

Как бы то ни было, сразу же после публикации „Агента перемен“ мы начали получать советы — в основном непрошеные. Нам рекомендовали сменить литературного агента, сменить прическу и (старинный совет, который дают любым писателям): „Переехать в Нью-Йорк, чтобы быть ближе к литературной жизни“.

Мы не стали следовать большинству этих советов, а в особенности относительно переезда в Нью-Йорк или Лос-Анджелес ради близости к литературной жизни. Однако время шло, и нашего первого редактора в издательстве „Дель Рей“ повысили в должности, а новый редактор начал просить что-нибудь — новое. Что-нибудь — нелиадийское. Что-нибудь — другое. И мы почувствовали потребность найти нового агента.

Но агента добыть — это надо самим вертеться не хуже ветряной мельницы, и мы стали рассылать по литературным агентам экземпляры наших книг и письма с запросами. Иногда они возвращали нам книги, иногда — нет. Иногда они отвечали нам, иногда — нет. Иногда…

А тем временем у нас был редактор — помните? Редактор, который просил у нас книгу. Книгу, которая не была бы лиадийской.

Как это обычно бывает, фрагмент идеи породил некое „что-если“, и это „что-если“ оказалось подходящим местом для одного парня, который уже довольно долго болтался рядом с бункером персонажей возле рельсов идей, пытаясь вспрыгнуть на какой-нибудь отходящий поезд.

Некий агент ответил на наш запрос короткой запиской, где говорилось, что не верится ему „в космическую оперу, которую вы пишете“. Другой агент — знаменитый агент, до которого нам еще расти и расти — пожелал увидеть план нашей следующей книги.

Ага!

План мы сляпали, когда книга уже писалась (поскольку нас двое, нам иногда удается делать одновременно больше одного дела), и пока план рассматривался, книга себе писалась, и…

Агент нам ответил. Мы жадно вскрыли письмо, надеясь на согласие и готовясь стоически перенести отказ.

А получили мы что-то вроде ультиматума. Серии — это, конечно, по-своему хорошо, писал нам нью-йоркский агент, но если мы так хотим писать серию, то это должна быть серия весомых книг с большими весомыми идеями и проблемами взрослых людей. Далее следовал практически план книги, которую нам следует написать, чтобы этот агент взял нас под свое мощное крыло.

Не книга — таран, пробивающий нам дорогу в Большую Литературу. Триста или четыреста тысяч слов. Передний край науки, наш герой на этом переднем крае двигает его еще дальше вперед и при этом имеет проблемы дома с женой, на работе со своей подругой, подругой своего ассистента, подругой своей жены и подругой своего рокового противника во влиятельном министерстве, которое финансирует вот это самое продвижение оного переднего края… Нам оставалось только ухватиться за этот план и поставить подпись.

Мы купили недурную бутылку „Сангрии“ к чудесной лапше домашнего изготовления и чесночным хлебцам (увы, чуть подгоревшим) и всю ночь читали и перечитывали письмо от одного-из-крупнейших-и-грамотнейших-агентов, и обсуждали, и снова перечитывали… нет, честно, больше восьми часов обсуждали, потому что это был наш шанс, наш таран из середнячков в звезды, и…

И в конце этого долгого ночного разговора мы поняли, что не сляпаем мы этот таран. Ни вместе, ни порознь. Ни сейчас, ни потом. Скучный он потому что и противный. А у нас, черт подери, Вал Кон и Мири застряли черт-те где, а еще писалась эта другая книга, и у нас появилась идея насчет того, что будет в следующей книге за этой другой, и еще одна резервная идея брезжила…

Ф-фух. Или, как сказано было в другом контексте насчет сдаться — „фиг“!

Мы убрали подальше письмо агента и дописали книгу — вот эту книгу, „Завтрашнюю Запись“ — и отправили ее своему редактору в „Дель Рей“. Просили книгу? Другую книгу? Не лиадийскую книгу? Получите.

Редактор прочел ее и отказался, потому что книга получилась… ну, не совсем такая, как лиадийская серия. И точно это был не эпохальный роман о мужском климаксе с переднего края науки.

Нам пришлось повозиться, но Лал сер Эдрет все-таки добрался куда-то на той идее, на которую вспрыгнул, как на товарняк, и ждет новых приключений. А Вал Кон и Мири тем временем выбрались из галактического захолустья и… Так, стоп. Это уже другая история.

Стив Миллер и Шарон Ли Декабрь 2002

ШАРОН ЛИ И СТИВ МИЛЛЕР: АВТОБИОГРАФИЯ

Шарон Ли и Стив Миллер живут среди холмов в центре штата Мэн. Они родились и выросли в Балтиморе, штат Мэриленд, и встречались несколько раз, пока не поняли намека и не оформили свои отношения в 1979 году. Они переехали в Мэн с кошками, книгами и кассетами после завершения „Лови день“, своего третьего романа.

Их рассказы, писавшиеся как совместно, так и по отдельности, печатались и будут печататься в многочисленных сборниках и журналах. В их числе „Котофантастика“, „Такое славное личико“, „Абсолютная величина“, „З.Н.Ф.“.

Издательство „Мейша Мерлин Паблишинг“ публикует или будет публиковать десять романов, хитроумно загримированных под семь книг из Лиадийской Вселенной Стива и Шарон: „Напарники в Необходимости“, „План Б“, „Выбор пилота“, „Дерзаю“, „Торговый баланс“ и две еще без названия, плюс „Завтрашняя Запись“ — первая книга о приключениях Лала сер Эдрета, — и антология „Нижний порт“ под редакцией Шарон и Стива. Шарон также стала автором остросюжетного романа „Сенсация“, опубликованного в электронной версии Embiid и в печатном виде издательством „СРМ Паблишер“.

„Дерзаю“ был бестселлером Amazon.com и журнала „Локус“. „Выбор пилота“ (включавший два романа, „Местный обычай“ и „Путь разведчика“) стал финалистом премии „Перл“. „Местный обычай“ занял второе место в премии „Призм“ в разделе „футуристическая любовь“, а первое место получил „Путь разведчика“.

Шарон и Стив пишут для в различных газет и журналов публицистические произведения и обзоры. Стив был первым куратором Исследовательского собрания научной фантастики в Куновской библиотеке Университета штата Мэриленд и участником жюри премии „Небьюла“. Шарон три года работала исполнительным директором „Сайенс Фикшн энд Фэнтези Райтерз, Инк.“, а сейчас является президентом этой организации.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

Глава пятьдесят четвертая

Глава пятьдесят пятая

Глава пятьдесят шестая

Глава пятьдесят седьмая

Глава пятьдесят восьмая

Глава пятьдесят девятая

Глава шестидесятая

Глава шестьдесят первая

Глава шестьдесят вторая

Глава шестьдесят третья

Глава шестьдесят четвертая

Глава шестьдесят пятая

Глава шестьдесят шестая

Глава шестьдесят седьмая

Глава шестьдесят восьмая

Глава шестьдесят девятая

Глава семидесятая

ПОЧЕМУ ЭТА КНИГА — НЕ ТАРАН, ИЛИ . КАК НЕ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА

ШАРОН ЛИ И СТИВ МИЛЛЕР: АВТОБИОГРАФИЯ

Реклама на сайте