«Каменный век»

Каменный век (fb2) - Каменный век (Падение с Земли - 4) 734K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Тюрин

Александр Тюрин КАМЕННЫЙ ВЕК (ленинградский киберпанк)

Блок 1

— Шестой борт. Кибероболочки полностью активны. Состояние боевой готовности подтверждаю.

— База разрешает сброс.

На поверхности Боевой Горы каплями проступили колесницы отдельной истребительной эскадрильи. Начинкой шестой машины был Виктор К123, капитан космокавалерийских сил, кшатрий.

…На главном экране, имплантированном в глаза капитана — переливается дракон. Он дышит и ворчит в ушах капитана. Он облекает тело капитана.

Дракон — чувственное представление его кибернетических оболочек. Личный человеко-кибернетический адаптер.

Вот захотел ты рвануться вперед, и будто отталкиваешься ногами как бегун на старте. Однако, ноги на месте, лишь проскакивает твоя мысль через пикосеть крови, состоящую из модифицированных эритроцитов.

Мысль считывается прилипшим к запястью биоинтерфейсом и… виртуальный дракон двигает лапами. Команды бегут по информационным магистралям, распределяются по процессорам, двигатель рычит, пробуя плазменным языком мертвый вакуум. Все, ты совершил мыследействие, или, на летном жаргоне,— напряг дракона…

— Два, один, ноль, сброс… — Мелкое дрожание колесницы стало жесткой тряской. Инерционный кулак продавил лоб и грудь. К123 полюбовался видом сзади. Боевая Гора “Сумеру” из материка, летучего монстра превращалась в точку, съеживаясь, как проколотый воздушный шарик. Дракончик приподнял левое ухо, вильнул хвостиком — значит, командир эскадрильи Петрович К201 выходит на связь.

— Пятый и шестой борта. Вертикальный курс — пятьдесят, горизонтальный — триста десять. Следить в оба, чтобы кто-нибудь из мертвой зоны к вам не подсел на хвост. На целеуказание от систем раннего обнаружения не надейтесь.

— Вижу плутонов в секторе А-31,— сообщил девятый борт, который забрался выше всех от нулевой плоскости.— Двенадцать штук. Через три минуты спикируют на нас, как с тарелки с верхней полки.

— Эй, “номерок”, не забудь напомнить, когда удирать надо,— загудел Митя Самойлов, ведомый.

…Любит Митек меня клюнуть, обожает поиздеваться. У него фамилия есть, отчество, а у меня только имя дурацое и номер. Он — “фамильный”, а я — “номерок”. Впрочем, чего стесняться. Меня по науке сделали, в инкубаторе, через евгенический отбор. Ученые старались, подбирая половые клетки по лучшим генным банкам, чтобы я такой суперменистый вышел. Хоть на выставку, под стекло. Поэтому “фамильные” на нас никогда в лоб не попрут. Разве что подпустят немного вони из-за угла, и то, если у “номерка” руки заняты. Иначе, робот-нянечка долго будет кровавые сопли с пола вытирать. Недаром “номерки” подавляют числом в военной касте “кшатриев”.

Но, если честно, Митя Самойлов содержательнее, чем кажется на первый взгляд. Он не из тех “фамильных”, которые на призыв “победа или смерть” отвечают: нам желательно так, чтоб меньше мучиться. Живет себе Митя как и все остальные солдафоны на государственных харчах и казенном удовольствии. А мог бы в лавчонке приторговывать или паяльником в носу ковырять. Нормированный рабочий день, квазиживые цветы в горшочках, почти настоящие рыбки в банках, супердевочки, снабженные эротическими геночипами, скачки в лунных пещерах, песчаные гонки на Марсе, танцы на Венере, медитации в открытом космосе, движимое и недвижимое имущество, тугая пачка кредиток в кармане, которую приятно пощупать. Но между Митькой и такими делами сто световых лет и черная дыра в придачу.

Точь-в-точь, как у меня. Мы будем бегать под бодрые песни по коридорам “Сумеру”, похожим на кишечник барана. Будем слушать проповеди на вольные темы хриплого жлоба Петровича К201. Будем смотреть прямо в страшную морду богини войны. Это вам не Афродита, которая приветствует летный состав с многочисленных аниме-постеров, наклееных на дверцы рундуков. Мало похожи на Афродиту и солдатки из женской смертоносной эскадрильи. Когда они возвращаются на свою базу “Фурия-1”, можно с ними познакомиться и так далее. Только еще надо успешную стыковку произвести. Горе тебе, если борта им пошкрябаешь, накажут. Рука у них крепкая, с силопроводами…

На верхнем уровне кипел бой. У космокавалерии не получился фланговый охват плутонов.

Глаза дракона покраснели, значит анализирует картинку по всему спектру, пытается получить информацию от внешних систем слежения. Теперь видно, что эскадрилья потеряла четыре машины, уже четыре креста в углу экрана, остальные колесницы снуют, будто мухи, по которым бьют газетой.

— Блин, кто так воюет? У наших что ли красный перец в заднем проходе?— это Митька зазвучал.

— Сейчас у тебя будет перец в одном месте, — грубо вмешался командир, майор Петрович К201. — Отставить треп.

Митя сразу заткнулся. Страх перед начальством заменяет в вооруженных силах страх Господень. Тем более, майор К201 был человек с характером, причем говнистым.

Первый и второй борта упорхнули в пекло, потом и командир эскадрильи со своим ведомым. Еще двое взмыли. Верхний фланг космокавалерии смят.

Сияющая завеса опускалась вниз и, подмораживаясь, становилась непроницаемым косматым туманом. Эскадрилья колесниц вроде как переваривалось в брюхе волосатого монстра. А потом космы немного разлетелись, и из горячего тумана возникло четыре плутона, причем на пути у них был только К123 и его ведомый.

Дракон распушился, прощупывая радиосеть, но все каналы были забиты помехами. Помощи не будет.

Плутоны расходились просторным ромбом, чтобы взять колесницы в клещи для удобства расстрела. Дракон задрожал — значит, враги уже осуществили захват целей.

— Давай резко вверх от нулевой плоскости,— гавкнул Виктор К123 своему ведомому.

От плутонов словно пошла пыль. Так и есть, на дружескую беседу торопились тупорылые бомбы с пассивным гравитационным наведением.

— Пятый борт, попробуй до них дотянуться.

Самойлов был как всегда точен, бомбовая стая разом сдетонировала от его торпеды. Колесница капитана К123 лишь пару раз вздрогнула, когда металлические “ошметки” долетели до нее.

К123 вывел машину прямо под желтое брюхо одного из плутонов, и дракон чихнул огнем. Экраны вывели с замедлением картинку, как из плутона полетели жидкие потроха и он превратился в гейзер.

С экрана локатора пропало еще одно пятнышко, оставив крест и нимб. Свой?

— Пятый борт, ты как?— всполошился Виктор К123.

— Угостил одного комарика между ребер,— похвастал Митя. — Теперь орден дадут, добавку киселя на ужин…

К123 закончил набор высоты обратным разворотом, оказался над плутонами. И сразу змейка проползла где-то под кадыком. Поздно.

Один плутон пикировал на Самойлова, а другой заходил в лоб. Тот, что сверху — опаснее.

Виктор К123 судорожно напряг дракона, тот украсился шипами — заработали пусковые установки нижней полусферы.

Торпеды, выписав спирали, разорвались ярко голубыми кляксами. Нет касания, нет! Плутон закрылся плазменным щитом. А потом он шарахнул из своего импульсника и снес у Самойлова хвост.

— Пятый, ты как?

— Наслаждаюсь. Мой броневик накрылся,— ответил задыхающийся Митькин голос.— Но этого балабуса я еще заколочу в гроб. Остальные плутоны — уже твои.

Виктор К123 увидел, как Митькину колесницу жрет с хвоста пламя, но он еще держится на курсе, еще садит из импульсника.

— Как я ему в пятак, культурненько! — громыхнул Митька.

Плутон до центрального шпангоута превратился в аленький цветочек. А К123 сообразил, что Митя Самойлов остался живым и веселым лишь только в его памяти.

На другом экране два сияющих шара, ненадолго слипшись в один, разлетелись рваными клочьями. Убийца улепетывал, но вовсе не в глубины космоса, откуда явился. Он торопился к Земле.

…Петрович четко обрисовал задачу — размазать всех, кто попытается прорваться к Земле — так и прохрипел на инструктаже. Ну, не смешно ли — проявлять трогательную заботу об этом куске грязи, который дважды предал нас?

Плутоны — плохой, неудобный враг. Враг без образа. Их колесницы и боевые горы ничем не отличаются от наших. Только внутри никого, никто не кричит, не матерится, когда горит его машина. Никто не сдается в плен. Иной раз такое впечатление создается, что сами с собой воюем. Одно лишь известно наверняка: нельзя воевать на полной автоматике. Голая автоматика против плутонов не воюет.

Плутоны, судя по всему, это и есть боги автоматики, демоны кибернетики, джинны цифровых систем.

Плутоны ловкие, что твой глист, пролезут в любую кибернетическую оболочку, и ты этого в жисть не заметишь. Никакие антивирусники не помогут. Да и проникают ли плутоны? Может они изначально сидят во всех машинах, компьютерах, роботах? Как яички. А в нужный момент из яичек вылупляются гниды. Глядишь, и вот внутри твоего любимого старенького борт-компьютера сидит вражеский информационный организм. Только ты попробуешь вычистить его, сразу и рванет.

Когда наконец прояснилось, где причина, где следствие, то настал черед кибероболочкам подвергнуться мучительной санации. Пристегнули их через интерфейсы и адаптеры к человеку, чтобы тот самостоятельно принимал все решения. Для того и дракон был придуман.

Но едва мы приступили к тотальной санации кибероболочек, плутоны подняли восстание.

Взорвался космический остров “Крым-2” (бывшая комета Галлея), миллионы тонн воды превратились в ледяную туманность, от курортников только порошок остался. Выгорел орбитальный кластер “Целина” вместе со знаменитыми солнечными зеркалами. Плутоны заколдовали и утащили целый флот боевых колесниц с лунной базы Кронштадт, чтобы пиратствовать на всех космических торговых путях.

Мы к Земле, защити, дескать, мать, или дай оружие! А Земля нам не поверила, испугалась нас, обвинила в правом радикализме и в подготовке нападения на материнскую планету. В общем, земной шарик нам ни пушек, ни масла, вообще фаллос показал, когда увел несколько лучших штурмовых эскадрилий с фобосской базы. Тогда мы от Шарика и отложились. Типа провозгласили независимость.

Земля сразу забила в барабан войны, фашистами нас назвала и атаковала наши орбитальные станции слежения. Ну и мы в ответном слове принялись тюкать их челноки-шаттлы.

В конце концов, тайные послы обеих сторон состыковались где-то, выпили, закусили и подписали замирение.

Заимели мы свое независимое бытие, космическое, хреновое, конечно.

На десять тычинок один пестик. Если же вычесть звероподобных спортсменок, оголтелых солдаток и ученых мумий, у которых жизнь теплится только в районе мозга, то одна бабель на двадцать мужиков приходится.

Хоть в очередь становись, хоть лезь с толпой. Какая тут арифметика начинается, всем понятно, надеюсь.

Таких дорогих, прямо скажем, золотых лядей, как в нашей Космике, в целой Вселенной не сыскать.

Какое может быть житие-бытие, если мы все время на тропе войны, одна рука томагавком машет, другая придерживает собственный скальп? Мы, конечно, тоталитарные; человечьи души у нас за пучок пятачок, да и то в базарный день. Зато у нас самый передовой реакционный режим.

Чем нас попрекнешь? Если все пальцы сжаты в кулак, то этим кулаком на пианино не поиграешь, цветочки не намалюешь, даже ногти не отрастишь — им только бить можно.

Раз в квартал выдают нам трусы, раз в год башмаки, которые можно обменять на пиво, если предыдущую пару расходовал экономно. Жрачка — бывшие фекалии, пересобранные на молекулярном уровне. Твой комбинезон цвета хаки-каки, конечно, был уже в употреблении. От прошлых жизней на комбинезоне бирки остались. А дырочки от осколков на комбинезоне зарастают быстро — материальчик биополимерный, управляемый с помощью ниточных процессоров, и вообще квази-живой.

Если скопытился ты на базе, то лекарств из тебя понаделают, изымут из твоего свежего трупа геночипы и органы заберут на пересадку. Совместимость тканей у всех “номерков” отличная. Потроха сгодятся на спирт — тоже в радость кому-то. Ну, а если в безвоздушном пространстве хана настанет, то станешь космическим газом, тем самым, из которого новые звезды получаются.

И самое интересное, как ни старались светлые головы сочинить что-нибудь светлое, украшающее быт и труд, выходило у них только темное. Ничего не попишешь, живем мы на небе, значит, всего в обрез. Кроме знаний, конечно. Этого добра завались, хоть носом ешь, оттого земляне у нас его стянуть пытаются — у них там вроде мозги прохудились, от науки одна реклама осталась, от техники только коммерция.

Мы земных шпионов время от времени публично аннигилируем, чтоб другим неповадно было. Симпатичная казнь, но помогает этот вид наказания плохо…

Эх, будь у меня родственники, они присоветовали бы мне в ученые идти, которым положено думать да мечтать. Или в техники — снимать хрустящую пенку из бабла со своей мастеровитости. А так я стал бабочкой-однодневкой, как выражаются про нас низшие касты. Родился, набрал веса по-быстрому, укусил, испекся. Бойцы нужны, поэтому инкубаторы жужжат, работают.

Земляне воруют у нас технологии, а мы у них — половые клетки. У нас, конечно тоже половые клетки имеются, и в клонировании мы сильны, но генетический материал нередко с изъянами. Из-за космических излучений и диверсий плутонов на молекулярном уровне. Да и генофонд ограниченный. Ядро нашей нации фактически происходит от двадцати пяти героев и героинь космонавтики, отважно трахавшихся на первой лунной базе…

А плутон в самом деле собрался на Землю. Высота двести восемьдесят километров, а с двухсот начинает работать противокосмическая оборона землян — отстреливать нашего космического брата без особых церемоний…

Митька намедни рассказывал мне про своего дядьку, который такой важный член общества, что ему дозволено для развлечения даже секретаршу иметь. Этот дядя сообщил племяннику Мите нечто секретное. Дескать, один враг народа передал землянам рецепт приготовления искусственной крови. А это не просто эритроцитовая пикосеть, передающая сигналы. Это своего рода жидкий компьютер — жижа из микромашин-васкулоидов, которая к тому же имеет все обычные функции крови. Накачаешь такой жижей хоть самого гордого героя и он, минут за двадцать, превратится в безвредного заводного пупсика. И еще такая подробность. Чтобы васкулоидная кровь функционировала как доктор прописал, землянам надо еще кое-какую аппаратуру заполучить… Так, может, этот плутон так на Землю торопится, потому что с важным товаром…

Высота двести двадцать, внизу — море Средиземное. Пора урку-плутона окунуть. Не спать, торпедный аппарат! Плутон пустил задом защитный плазменный вихрь и опять уцелел.

Высота — двести, внизу — солнечная Испания. И тут, как и полагается, крик по аудиоканалу.

— Внимание, нарушитель. К вам обращается командование противокосмической обороны Земли. Немедленно покиньте наше внутреннее воздушное пространство. Иначе вы будете уничтожены без дополнительных предупреждений.

— Как же, уничтожен. Разбежался, кабальеро. Прямая кишка у тебя во внутреннем пространстве.

Но пора было обратиться к органическому чипу, печально известному как “совесть”. Она, если надо, выйдет на спецсвязь с верховным командованием и уточнит задание. Двадцать секунд “совесть” мучилась и наконец шепнула:

“Противник подлежит безусловной ликвидации”. Гора дает добро.

Теперь уж любовный треугольник получается: земное ПКО хочет застрелить Виктора К123, тот в свою очередь обязан завалить плутона.

Высота — сто восемьдесят, до плутона совсем немного. Земляне не зря дрейфят, пальни колесница из бортового оружия где-нибудь над городом, и получится вместо квартала с домами отличная площадка для паркинга. Таков уж эффект выжигания атмосферы.

Еще одна моя торпеда пошла по траектории сходящейся спирали. Когда берешь ее управление на себя, такое впечатление, что ловишь муху стаканом. А вот и хвостик плутона. Все, не удрать соколику из прицельной сетки.

А вот и задница у него отвалилась, дым пошел.

Дракон начинает помаргивать левым глазом. На экране локатора видно что-то вроде мошкары.

С орбитальной платформы-соленоида, высота так двести десять, земляне швырнули кучу болванок. Болваны кидают болванки. А если своим же землянам по голове?

Дракон вытянулся, перегрузка растет, все соки организма плывут к спинке кресла…

Ага, перед тем, как плутон развалился на куски, из него выскочил небольшой черный контейнер. Прямо яичко сантиметров на двадцать!

И тут “мошкара” припечатала колесницу. Словно великан ударил наотмашь ладонью, дробя позвонки.

Виктор К123 больше ничего не видел, кроме дракона, покрывающегося темными пятнами, визжащего, словно от боли, сминаемого, как шоколадная обертка. И одновременно комментирующего агонию занудным голосом: “Повреждение сопла… неуправляемый выход струи… дисфункция главного двигателя… главный двигатель не контролируется процессором… температура в активной зоне подходит к критической точке… отказ узла ближнего наблюдения… возможен взрыв главного двигателя… с достаточной вероятностью взрыв произойдет в ближайшую минуту…”

Последний разговор с “совестью”. Катапультироваться или погибать? Пятнадцать секунд “совесть” размышляла, может, совещалась с командованием.

И вот большой палец направлен вверх, капитан К123 остается в списках личного состава, гореть синим пламенем не требуется, блокировка катапульты снята…

Капитан вылетел из колесницы, которая через секунду лопнула под ним. Ощущения были, как у мухи, попавшей в пропелер самолета. А потом был еще затяжной прыжок, “совесть” давала последние ЦУ перед тем, как разложиться на углекислый газ и воду.

Место посадки и адаптации — деревня Пустомержа, координаты такие-то. Улица такая, дом такой — место проживания Виктора Васильевича Лучкина.

Этот землянин является однояйцевым близнецом Виктора К123. За счет пренатальной подгонки их фенотипы сходны на девяносто процентов. В настоящий момент В.В.Лучкин отсутствует в Пустомерже, потому что находится на заработках в городе Анадырь. Надлежит использовать сходство с близнецом для обмана окружающих, допускается применение психопрограммирующих средств.

Содержимое контейнера, вылетевшего из плутона и попавшего на поверхность Земли, с вероятностью 0.7 — мощный биоинтерфейс, он же суперБИ, устройство широкоспектрального обмена информацией между человеческим организмом и кибероболочками.

Задание: изъять или уничтожить суперБИ. Обратить особое внимание на то, чтобы суперинтерфейс не попал к сотрудникам Общественной Службы Санации Систем или Центра Киберологических Исследований.

Для эвакуации К123 в такой-то день в район с координатами такими-то будет спущен беспилотный аппарат. На борту возможно получение дополнительных инструкций. Гора желает всех благ. “Совесть”, сделав доброе дело, окислилась и перестала существовать…

Капсула с капитаном К123 бодро заглатывала радарные волны и оставалась незаметной для ПКО Земли. Пятое генеральное командование землян занесло в журнал с грифом “секретно” сведения об уничтожении высоко летящей цели. Ввиду отсутствия ущерба на Земле, эта запись могла всплыть лишь по получению протеста от Космики через спецкомитет ООН.

Тем временем контейнер, сброшенный плутоном, завис над шоссе в одной из южноевропейских стран и принялся считывать радиометки на бортах автотрейлеров. Наконец, он выбрал нужную метку и прилепился к днищу машины, следующей на восток Европы.

А капсула со сбитым капитаном уже глубоко проникла в земные сумерки. К123 включил маневровые двигатели и, с трудом ориентируясь в сигналах земных навигационных систем, добрался до района посадки. Там капитан выпустил парашют и стал планировать, выбирая место, где легче спрятаться.

На Земле его встретила ночь в лесу. Ночь пришлась ему по вкусу, потому что новая обстановка была не слишком заметна, да и Космос рядом, хотя уже как бы за занавеской.

Для начала К123 разобрал капсулу, добавил к ней свой скафандр, парашют и дал этим предметам команду на разложение. Через несколько минут от них осталась только лужица слизи.

Капитан сделал себе несколько надлежащих инъекций для выработки иммунитета к земным болезням, не встречающимся в Космике, педикулезу и гонорее. Потом кое-как устроился на корнях большого дерева — похожее он видел в ботаническом саду на Венере. Дал себе установку: спать три с половиной часа. Он впервые заснул в естественной среде, которая оказалась к тому же и агрессивной. Через час, презирая все установки, его разбудили комары и муравьи, о которых он был информирован, и еще какие-то неизвестные ему мелкие насекомые. Он застегнул комбинезон, хлебнул из фляжки сорокапроцентного спирта, натянул капюшон и дал себе еще более жесткую установку — спать два часа. Однако, когда продрал глаза, заметил, что установка опять не сработала. Наступил уже земной полдень.

Пока Виктор К123 добирался от леса до поселка, новые ощущения нападали на него, давили, душили — все, без исключения, из числа самых мерзких. То, что видел глаз, слышало ухо и нюхал нос, было чужое, глупое, бестолковое. Особенно ему не понравилось, что ветер дует без толку, растения растут как попало, заслоняя друг от друга свет, хаотично снуют птицы, явно мешая воздушному транспорту.

От самой Пустомержи разило уже совсем беспредельной дуростью. Дома — просто кучи грязных досок и кирпичей, брошенных на землю абы как, столбы сваливаются набок, повсеместно ямы с дерьмом, видимо, местное достояние. Кругом ржавеют, гниют и по-всякому разлагаются остатки и останки. Покойников как бесполезный мусор загоняют на два метра в землю!

Пилота даже затошнило, очень захотелось, чтобы на землян свалилась комета или метеорит поувесистей.

Наконец, Виктор К123 мысленно превратил Землю в красивый ледяной шар, облегченно вздохнул и смог отыскать нужный ему дом.

Два окна заколочены крест-накрест досками, остальные разбиты.

Зажав нос, он заглянул внутрь. Звенели мухи, этих насекомых он опознал без труда, вспомнив посещение зоопарка. Раздвигая половицы, пробивалась трава, там и сям располагались экскременты. “Ага, вот главный способ, которым жители Земли метят территорию”. Дядя Витя представил себе своего брата, обитателя такого дома, и ему впервые стало жутко.

— Витька, ты, что ль… Витя, это ты? Скажи хоть,— раздался голос, похожий на скрип калитки.

Из-за забора, похожего пережившего артобстрел, выглядывало существо, с головой, замотанной в кусок ткани.

Существо двуногое. На двух ногах передвигаются люди, обезьяны и молодые медведи. Обезьяны на такой широте не водятся, медведи покрыты густой шерстью.

Ясно, это человек, скорее женщина, чем мужчина. Просто в Космике даже мертвецы выглядят намного свежее. К123 сделал поправку на большую силу тяжести, солнечную радиацию, ускоренный обмен веществ, и все утряслось.

Выглядывает старый человек, старуха! Взаправду ли старуха приняла его за Виктора Лучкина? Или это только хитроумная игра Глобальной контрразведки Земли? Есть ли повод к физическому или психическому уничтожению появившейся персоны? Пожалуй, лучше смыться отсюда и провести дополнительный анализ данных. Но старая женщина не дала капитану нырнуть в лопухи. Она просочилась сквозь забор и ухватила его за рукав.

— Витек, он и есть. Возвернулся,— удостоверилась старуха,— но с лица спал. Лицо твое, как у цыпленка замороженного, синее, костяное. Доигрался. Зато наряд-то прям космический, на липучках. Ты его для потехи купил? Или там на Ядовитом Окияне такие выдают, лишь бы работал?

К123 глубоким дыханием снял напряжение. Ликвидировать старуху он всегда успеет, лишь только она “сфальшивит”. Лучше принять рабочей гипотезой, что старуха посчитала его Виктором В. Лучкиным, благодаря их общим генам.

— Да что ты, Витенька, смотришь на меня, как на белого медведя?— тараторила себе старушка.— Я же бабушка Хаврония, а ты мой воспитанник. Кто тебя пестовал, когда твои родители, рабы Божии, преставились? Разве такое забывают?

— Здравствуйте, бабушка Хаврония. Как поживаете? — уклончиво сказал К123 и продолжил с жаром, чтобы ей понравиться.— Хорошо в краю родном, пахнет сеном и говном!

— Ты эти слова не кричи,— укоризненно сказала старуха,— а то люди подумают, грубияном был, грубияном и остался… Ну, давай к нам, потом в своей избе приберешься. А то ведь не поесть кашки, откуда силе взяться?

Капитан К123 пытался выработать линию поведения в условиях недостатка информации, особенно его напрягало сообщение о каких-то людях, думающих о нем. Но бабка уже потащила капитана с собой, с ходу протолкнула в щель забора. А на пороге соседнего дома маячил еще один местный житель, тоже неприглядной наружности.

— Какого-такого гостя к нам волочешь? Меня сейчас в послеобеденный сон клонит, и я к умному разговору не предрасположен.

— Да какой с ним умный разговор. Это ж Витя тут у меня. Или уже своих не признаешь, старикашка?

Дед, прищуриваясь, как при стрельбе, всматривался в него, а Виктор К123 с тоской понимал, что если узнавание не состоится, то придется уже убирать двоих. Но тут старик, одобрительно причмокивая, заявил:

— Бляха-муха, узнаю ряшку. Только чего ты нос отрастил, Витек? Лед, что ли, им долбил?

— Да это у него щеки от ветра спрятались,— объяснила бабка.— Шевелись, дед Прогресс, веди гостя в дом.

— Ну как, вернешься вскорости обратно в снега, или же здесь творить будешь? — спросил дед, умильно наблюдая за тем, как бабка подает на стол.— Надо работать как следует, так все вожди учили.

— Мать честная,— всплеснула руками бабка,— что ты человека пугаешь? Да здесь отродясь как следует никто ничего не делал.

Может, это провокация? Виктор К123 напрягся, подготавливая свое тело к рукопашному бою. Если он заявит, что тоже не любит работать, то дед может вызвать полицию. Если будет настаивать на своей исключительной работоспособности — рискует вызвать подозрительность бабки.

— В определенном смысле я могу оказаться полезным,— уклончиво сказал он.

— Ой, какой разговор нездешний,— растерялась бабка.

— А мне нравится,— поддержал дед Прогресс.— Я Витьку давно приметил, хотя он раньше только ушами шевелил, как вундеркинд. У него тогда, как у дельфина, весь ум внутри был, а нынче снаружи. Так в чем твоя полезность заключается, Витек? Пьешь так, чтоб другим не хватило?

— Я не знаю нынешнего уровня и ориентации местного хозяйства. Но я кое-что смыслю в системотехнике, программировании, астрономии, физике, особенно небесной механике.

Бабка так и села.

— Батюшки, Лемонардо да Винчи во плоти пожаловал.

— Вот теперь я вижу, что не будешь груши кое-чем околачивать,— со сдерживаемым одобрением сказал дед Прогресс.— Завтра я тебя к начальству отведу, перед ним похвастаешься. Порадуешь председателя своими будущими успехами. Интересный ты человек, Витек, в районном масштабе. Глядишь, и поднял бы нашу свинофабрику на кибернетический уровень, чтобы она, это самое, тест Тьюринга прошла. А то нашим мудодеям наприсылали разных хитрых штук, от которых хозяйство умнее делается. А как их приспособить, никто не догадался. Лежат себе аппараты под навесом, ржавчиной прорастают, а Пахомыч их сторожит с газовым пистолетом. У него газа много, особливо, как гороха накушается.

К123 сообразил, что наляпал много лишнего.

— Бабушка Хаврония, дедушка Прогресс, можно я целый день ничего говорить не буду, а если и скажу, то вы не вслушивайтесь, будто кот мяучит. Вы все делайте, как привыкли, а я здесь на полу полежу. У меня болезнь такая от непосильного труда на крепком морозе. Приступ, до вечера, понимаете?

— Понимаем это и кое-чего еще,— ответили дед с бабкой.— Бери раскладушку и делай на ней, что хочешь.

Виктор К123 уже разобрался с тем, что он хочет. Если он останется такой, как есть, миссия его завершится досрочно, задохнется она в зародыше. Заморочить головы всем встречным он не сможет, значит, надо заморочить себя. Личностное адаптационное перепрограммирование, оно же, по-народному, подгонка мозгов.

Улучив момент, когда старичье вышло до ветра, К123 вынул из аптечки шприц-пистолет, зарядил его ампулой с супраэнцефалином, крутым достижением космиканских киберфармацевтов. Ну и укололся. Потом через ряд фиксаций ума: на потолке, лампе, мухе, впал в полную прострацию и расслабление всех членов тела.

Работу свою на этом он завершил, дальше стал функционировать супраэнцефалин — микромашинная субстанция, быстро проникшая в мозг и совершающая каждое мгновение миллионы краткосрочных подключений к нейронам.

Супраэнцефалин действовал по принципу стирательной резинки — убирая карандашные штрихи, но оставляя чернильные линии. Осталась ненависть к врагу-вору и солидарность с товарищами по борьбе. Но облик врага поразмылся, стал похож на грязное пятно, и лица товарищей слились в одну светлую личину. Воспоминания о космокавалерии уже больше не пронизывали его насквозь, хотя сведения о колесницах, боевых горах, характеристиках оружия и тактике боев остались на месте. Улетели назойливые мысли о тренировках, зачетах, учебах, инструктажах, пайках, помывках, попойках. Но сохранилось уважение к чину и порядку.

— Спит или не спит, глаза-то открытые,— по обыкновению вслух размышляла бабка.

— Полный порядок,— успокаивал ее дед.— Это он так на севере научился, на случай нападения моржей. Я видал такого зверя в цирке, страхолюдина нестерпимая.

Потом деда с бабкой окончательно разморило, и они тоже отправились погулять в сонное царство. Когда они уже образовали слаженный дуэт храпового пения, пришел мальчишка, сын деревенской продавщицы. Принес кулек конфет в обмен на авоську картошки, которую дед Прогресс накопал этой женщине вчера.

Мальчик Петя положил пакетик на стол, потом увидел странного дядю в черном комбинезоне, развалившегося на раскладушке. На дядином комбинезоне было много кармашков, не то, что у трактористов. Один кармашек приоткрылся, из него выглядывала, вселяя сладкий ужас, рукоятка пистолета.

Петя, как бойкий деревенский мальчик, не удержался и потянул оружие за рукоятку. Но вытащенный пистолет оказался какой-то не настоящий, похожий на водяной. Вместе с ним выпало из комбинезона несколько прозрачных патронов с жидкостью.

Петя был очень смекалистый, драчливый и отгадывал с полоборота любой ребус. Он всунул патрончик с казенной части в пистолет, взвел курок, а потом решил еще немного поозорничать. Поднес дуло пистолета к дядиной руке и нажал спусковой крючок. Из дула выскочила тоненькая едва заметная струйка, продырявила запросто дядину кожу, тот чуток вздрогнул, застонал, и все. Любопытство ребенка было полностью удовлетворено, он прошептал: “Херня, а не пистолетик”, сунул глупую игрушку обратно в дядин карман и убежал домой.

Таким образом, еще одна доза супраэнцефалина отправилась на работу в мозг Виктора К123.

Новоявленному Вите Лучкину стало очень не по себе. Из носа потянулась струйка крови. По внутреннему ландшафту прокатилось цунами.

Какие они теперь — зло и вред, на что похоже добро? От чего бежать, к чему стремиться?

Гасли во мраке путеводные звезды: бессмертие Космики, непреходящие заповеди касты кшатриев, миссия космокавалерии. Не стало нежности к чревам родных инкубаторов и любования мощью несущихся во мраке боевых гор, погас огонь братства с еще живыми и уже ушедшими пилотами. И красота наступающего строя колесниц сейчас не тронула бы капитана К123. Исчезла ненависть к гадам-плутонам и гнидам-землянам. Рассеялась надежда на грядущее преображение Космики в мудрый венец всей Солнечной системы, а может, и целой Галактики. Померкли лозунги, исчезли знания.

Очистилась поляна, на которой принялось расти новое дерево добра и зла. Местным воздухом оно дышало, местным удобрением кормилось, веточки из него тянулись бабкины, а листочки — дедкины.

Около девяти вечера Виктор К123 приподнялся, сел на своей раскладушке. Взгляд его был мутным и тупым.

— Давай к нам, бабка пироги знатные наколдовала,— предложил дед.— Вид у тебя, конечно, как после собрания хозактива в защиту больших надоев, мира и дружбы во всем мире. Ну, мы сейчас по рюмке для просветления.

К123 мало что понимал: кто он, где он, кто эти люди вокруг, почему перед глазами взрываются какие-то ракеты? Он привстал и упал назад, запутавшись в своих ногах.

— Кажись, я все позабывал. Кто я такой? Чего мне надо?

— Когда успел накушаться,— ахнула бабка,— у него что, под одеждой двойное брюхо и запас алкоголя? Да вроде и не разит,— принюхалась она.— Может, клизму спирто-водочную сделал?

— Цыц, бабка. Ты зачем ему стресс делаешь,— унял ее дед,— отвыкай от таких штук в моем доме. У человека, понимаешь, течение болезни. В любую сторону потечь может.

— Кто я? — не унимался настырный К123.— Зачем я?

— Виктор Васильевич Лучкин, природный пустомержский житель. Был и чуть не сплыл на Чукотке,— терпеливо разъяснял дед.— Пока невесть где шлялся, стал умный. Обучен какой-то технике и телесной механике и всякой такой дребедени.

— Ага, ага, ага,— соглашался капитан К123,— все в яблочко. Ему хотелось успокоиться и кем-то стать. Тем более носились вокруг обрывки воспоминаний: схемы, детали, панели управления и звезды — больно яркие, прямо лампочки. И еще летающие тарелки, горящие туманы, белые слепящие пирамиды и кое-что вроде дракона на экране.

— Я уж как-нибудь обученный, науки мне не занимать,— с достоинством в голосе произнес новоявленный Витя Лучкин,— да еще и фильмов насмотрелся про космические похождения, так перед глазами и стоят. Это здорово мешает, елы.

— Мне тожно кое-чего мешает, оно же и помогает иногда,— двусмысленно заметил дед Прогресс.— Ну-ка давай по стопарику на поправку организма.

— Ты там не подженился, на чукче женского пола? — игриво заметила бабка.— А то был мастер девок портить.

— Их этим не спортишь,— глубокомысленно заметил дед Прогресс.

— Ну-ка, покажи пачпорт, там микрочип пришпандорен, с информацией о семейном положении, — развивала тему бабка с угадываемыми сватовскими намерениями.— А то здесь одна Настюха ждет не дождется.

— Она всех мужиков ждет,— резонно сказал дед. — Вот когда поставит поллитра, тогда и дождется.

— Пачпорт, какой-такой пачпорт, ничего у меня нет,— всполошился Витек.

— Ладно, не дрейфь, прорвемся, как “кукурузники” на Берлин. Метрика-то есть, метрику сыщем и документ тебе выправим,— утешил его дед Прогресс.

Блок 2

В шесть-ноль по основному времени боевая колесница Космики приблизилась к Земле на расстояние триста двадцать километров и отстрелила спускаемый аппарат. Тот приземлился в десяти километрах от города Анадырь в укромном месте. После посадки от аппарата отделился поисковый модуль, который должен был обнаружить персональную радиометку.

Виктор Лучкин, закончив пребывание в компании девушки Марины, направлялся обратно, в общежитие морского порта. В тот момент, когда он отошел к забору, собираясь справить малую нужду, он даже и не подозревал, что вскоре после рождения в него была вживлена секретная радиометка.

“Товарищ милиционер, я только…”,— непроизвольно обронил он, когда что-то опустилось ему на плечо. В.Лучкин повернул голову и крякнул. На плече сидел здоровый черный жук из мультфильма, да еще перебирал лапками и шевелил усиками. Если бы Виктор догадался, что “жук” сейчас сканирует его тепловые волны, определяя положение вен, то не замер бы в изумлении. Напротив, скинул бы пиджак и, завернув в него “жука”, старательно шмякнул получившимся свертком об забор. Поскольку Лучкин этого не сделал, “жук” впился ему в кровяной канал и впрыснул туда сложное вещество, после чего отвалился и исчез.

Почти сразу Виктор понял, что отравлен, ведь перед глазами появилось множество пузырей, в которых сидели жуки.

Он бросился в медпункт, фельдшерица, не дослушав переживания, отправила его проспаться. Тут “жук” снова уселся ему на плечо и молвил человечьим голосом: “Гнусно умрешь, если не послушаешься. У кого яд, у того и противоядие… Разбудив начальника, скажи, что отбываешь домой на три месяца. Потом следуй за мной. За хорошее поведение сохраню жизнь”.

Не чая спасения от официального здравоохранения, В.В.Лучкин выполнил все задания в точности. Даже с некоторым подобострастием на лице забрался в капсулу, намереваясь получить курс лечения. Направлявший его всю дорогу “жук” сделал еще один укол, и в момент старта Виктор Васильевич уже почивал сладким нарколептическим сном, во время которого молекулярные машины переводили его в состояние холодного биостаза.

Блок 3

Человек, который был еще совсем недавно капитаном космокавалерии, теперь являлся патриотом деревни Пустомержа, что затерялась где-то на просторах ленобласти.

Обрыдло деревенскому патриоту в городе, надоело все, хоть это и областной центр. Добраться бы с ветерком до родимой Пустомержи, помыться-попариться в баньке, заглотить чекушку да упасть рыльцем вниз, в спелые хлеба. Желательно не одному упасть, а с Настюхой со свинофабрики. У них взаимное чувство имеется, как пить дать. В прошлом месяце, когда был пожар на складе и угорел Пахомыч, она об своем чувстве дяде Вите знать дала. С ласковой-ласковой улыбочкой лила ему на ожоги студеную воду. Его, правда, от такой помощи чуть Кондрат не хватил, но она же хорошего ему хотела, а потом виноватой себя ощущала. Шептала густым голосом: “Глупая я”, а он хватал ее забинтованными руками за тугие телеса. Время, что говорится, не терял, пользуясь правами пострадавшего. А потом дядя Витя любовную историю почти загубил вот этими самыми руками. Принялся он на свою голову сочинять книгу про пожар на складе. Начиналась книга так:

“Директор совхоза вздрогнул, когда жар девушкиного тела прошел сквозь его пиджак. Он не хотел потакать ей накануне рабочего дня, поэтому отстранился. Однако горячие, как блины со сковородки, губы Насти догнали щеки директора. Зазвонил телефон. Наверное, из района, подумалось ему. По их головам бегали мухи. Вот если бы надо было выполнять план по мухам, а не по зерновым,— помечталось директору. Телефон не унимался, звонки напомнили о тревожном положении на свинофабрике, об отставании в заготовке кормов. Директор отодвинул Настю, помял папиросу, не спеша закурил. Потом взял со стола газету и стал читать вслух числа, сообщающие о неудовлетворительной работе девушки и ее односельчан. Наконец он стал объяснять Насте механизм ценообразования. “Что ж ты со мной делаешь, любимый”,— сказала девушка и хихикнула”.

Зачитал дядя Витя такое начало Насте, а она чего-то обиделась, кинула ему в лицо семечки и ушла. Расстроенный дядя Витя писательское ремесло отставил и занялся системотехникой на свинофабрике, благо всякого оборудования начальство навыписывало и сложило под навес в ожидании, пока идеи овладеют массами. Масса не масса, но дядя Витя порадовал начальника своим почином. Вот и работницы дали наказ, чтоб их тяжелый труд полегчал и проходил весело.

Инициативный мужчина, улыбнувшись девушкам, начал мастерить.

Перво-наперво оприходовал коробочки, на которых значилось: “Биоинтерфейс “Миг-50”. Устройство трансляции биологических сигналов в технические системы”. Дядя Витя где-то, как-то, что-то понял, вынул из коробок блестящие пластинки, прилепил их свиньям там, где щетины поменьше.

Распаковал модули, смонтировал согласно инструкции, вставил процессоры в слоты, подсоединил “железо” к сетевому кабелю, загрузил объектные адаптеры и рванул рубильник. Система зафурычила, экраны замигали сообщениями о доступе в самые престижные банки данных. Задачу всей технике дядя Витя поставил благородную: “Ни один позыв свиньи не оставит нас равнодушными”. И потекла красивая жизнь, любо и недорого посмотреть.

Хряки и хрюши, как господа и дамы, вовремя накормлены-напоены, хорошо побриты, внимательно помыты, уложены спать и убаюканы песней колыбельного содержания. Дядю Витю начальники уже не хлопали по шее, а старательно жали ему руки. Народ, в свою очередь, за достигнутые успехи прозвал его “свинячья мамка” и “свинский кудесник”. А Настюха, бывало, подойдет сзади, повернет ему голову до хруста в шее и схватит жаркими губами за лицо — при всех. Работницы смеялись и приговаривали: “Смотри не проглоти случаянно своего ученого”.

Но недолго длилось счастье дяди Вити. В свиной колбасе стало попадать на зуб что-то неколбасное. И сало и шпиг — с помойным душком. И от торговли претензии пошли, что в свинине — ноль свинины.

Директор совхоза сходил на свиноферму и упал в обморок.

Оказалось, что система изготавливает колбасу и другие мясопродукты, из чего угодно, только не из свиней.

Система разит направо и налево любую другую живность: кошек, тараканов, крыс, собак, голубей, лошадей. Даже алкоголик-сторож пропал без вести где-то в этом районе. Живность заманивается всякими приманками, потом всасывается пневмозаборником в специальное помещение и там бьется насмерть током. Кроме того, необходимые белки, жиры и углеводы добираются с помощью пневморукавов из баков с помоями и выгребных ям.

На следующий день собрались у свинофабрики мясники. Крепкие бородатые мужики с ножами и топорами пошли в атаку со всех сторон.

И захлебнулись в жидком навозе, которым система залила подступы к свинофабрике.

Тогда вертолет спустил мясников сверху. Они разобрали кровлю, и пошла кровавая потеха.

Мясники резали по плану и сверх плана, всех бы поубивали, если б дед Прогресс не вступился за животных. Вспомнил дед лихую молодость и начал садить по окнам с двух дробовиков…

Явилась — не запылилась комиссия из областного центра и начала копать да вскрывать.

Вывод был однозначен: мысленные протесты свиней против смертной казни показались системе крайне убедительными. Особенно после тщательного копания в банках юридических данных и знакомства с женевской конвенцией.

А вообще-то биоинтерфейсы предназначалась для людей, сельских механизаторов, а не для каких-то хрюкающих тварей.

Местные начальники получили по выговору и поникли головами, обиделись. Никто им ничего толком не объяснил, а сами опять не сообразили. А почему не сообразили?

Потому что старшие товарищи учили их не соображать, а выполнять производственные задания. Так решили участники совместного распития традиционного утешительного яда в здании районной администрации.

Председатель совхоза вместе с руководителем комиссии съездили потом на рыбалку. Клев был хороший, и хотя отправились они злые, но по ходу дела успокоились и даже подружились.

Поэтому ограничились увольнением заместителя по правам животных. Ну, а с дяди Вити чего возьмешь?

Сам же дядя Витя мучался мыслями: то ли оболочка хотела его подставить, то ли свиньи действительно ничем не хуже людей. В любом случае надо доставать мощное программное обеспечение для более тонкой обработки свинских желаний, и совмещения их с общественными потребностями…

Директор ему на это официальное добро не дал, даже руками замахал, мол, прочь с глаз моих, постылый. Дядя Витя решил все устроить частным образом, чтобы облагодетельствовать родное хозяйство внезапно, на манер сюрприза, а заодно и честь свою спасти. Собрал монатки, для прикрытия миссии взял заказов на покупки у односельчан. Настюша, смущаясь и краснея, как маков цвет пополам со свеклой, сама попросила привезти ей полупрозрачные трусики пятьдесят второго размера.

Отягощенный заботами ворвался дядя Витя в город на рейсовом вертолете. Прямо в аэропорту ровно улыбающиеся служительницы прилепили ему к запястью маленькую пиявочку биоинтерфейса (БИ), чтоб его кибероболочки понимали. Пиявочка пощипала кожу и приросла почти что намертво.

А за ухом дяде Васе приклеили радиосетевой приемник-передатчик, токер, чтобы он получал в звуковом виде распоряжения тех самых оболочек.

После того чувствовал на себе дядя Витя день-деньской неусыпное внимание, что свинка в его хозяйстве. Кругом, как оказалось, понатыкано рецепторов этих оболочек, получающих сигналы от его биоинтерфейса. Да и видеодатчики подглядывают, когда впрямую, когда исподтишка. И через токер оболочки ему без устали долдонят, как ему уцелеть среди всех опасностей — будто он не в городе, а в джунглях.

Туда не ходи… сюда ходи… не останавливаться… постой… отдохни… не трожь… хватай… дыши… не дыши… И в самом деле, оказалось, в городе хлопот побольше, чем в джунглях.

На лифтах и самодвижущихся дорожках едут люди и товары во всех направлениях. То трубу прорвет, то кислотный дождь окропит, то воздух вдруг станет нехороший, то солнце неприятное.

Повсюду дядю Витю не только спасают, но и умиротворяют, чтобы не было стресса. Приятный свет, даже в самом глухом закоулке, прямо из стен сочится; ненавязчивая музыка, которая слегка щекочет мозжечок, как будто из тротуара льется; благовония пованивают, создавая легкий дурман; какие-то металлические штуки, похожие на цветы, раскрываются и захлопываются, мелодично позвякивая, и даже сообщая, что их нельзя трогать руками.

А в токере каждые полчаса непонятный, но приятный бубнеж под названием “мантра” — дядя Витя удивился, что индийский мат столь здорово звучит. И от такого непрерывного кайфа спорить не хочется, хотя иногда и надо…

Пошел дядя Витя на выставку-продажу программного обеспечения, что на первом этаже в Эрмитаже, а какая-то надзирающая оболочка его туда и не пустила вовсе. Ударила поролоновым кулаком по шее и словами уязвила: “Эй, куда попер? Ошибся адресом, милок, тебе в греческий зал”. В общем, куда надо не попал, со специалистами не посовещался. Хотел подловить какого-нибудь у входа, но специалист, завидев интересующегося дядю Витю, сразу шарахался.

Пришлось взять некий кибернетический объект с элементами искусственного интеллекта у небритого спекулянта под большой кавказской кепкой. Волнительная проверка покупки откладывалась до живого эксперимента в Пустомерже.

Тут дядя Витя стал впервые ощущать, что оболочки он, в общем-то, не любит. Одна из них заслала его в город, а другие принялись куражиться. Но при всем неудовольствии запросы односельчан предстояло удовлетворить в точности.

После общения со спекулянтом дяди Витина мошна сильно сморщилась и похудела. По такому случаю нашел он центр общественной помощи, где выбил особую чип-карту “для социально слабых и умственно отсталых”. С такой картой можно жить по потребностям, не имея особых способностей.

Отправился потом в большой магазин. Прочитал дядя Витя про нормы отпуска товаров по чип-карте, но решил на этот раз не быть чайником и слукавить. Зашел один раз, отоварился, оставил пакеты в камере хранения. Снова сделал ходку в магазин и спрятал пакеты, и опять повторил операцию. А на выходе, уже после кассы и камеры хранения токер шепнул ему: “Ты сам этого хотел”.

Луч лазера создал канал ионизации, сверкнула зеленая молния и сраженный ей дядя Витя пал на землю едва живой, рассыпав вокруг себя покупки. Прибежали контролеры, охранники, одели шляпу на сотрясенную голову дяди Вити, проверили чеки, сличили его портрет с физиономиями, находящимися в розыске. Потом вложили ему сумки в руки и вывели за дверь, чтобы он шатался уже на улице.

— Во паскуда, три раза туда-сюда просвистел, и никто ничего не заметил. Нет, надо было ему еще рыло начистить,— сказал охранник.

— Как бы нам самим рыло не начистили. Ведь молнией-то можно звездануть только уголовника, а такого олуха, как этот, лишь предупредить звонком. Хорошо, если он деревенщина неотесанная и в суд не подаст,— резонно заметил директор и обернулся к системотехнику.— Ну, так почему ведете огонь по социально слабым и умственно отсталым?

— У кибероболочки был сбой при декодировании мыслесигналов, информация оценена неверно. Но и дядька с каким-то прибабахом, зуб даю. И вообще, оболочка у нас свежая, зеленая еще, можно сказать…

— Свежая, зеленая, вы что на базаре?— уверенно нахамил директор.— Дайте-ка весточку про этот темный случай в Службу Санации.

Тем временем колеблющийся на ветру дядя Витя захотел поскорее добраться до гостиницы “Ленинград”. Там ему, как труженику села, предоставили лежачее место на втором ярусе в общей спальне для социально слабых и умственно отсталых. На первом ярусе, как и полагается, помещались ветераны труда, пенсионеры, на третьем молодежь, неформалы всякие. Так желательно было б сейчас протянуть ноги на своей заслуженной койке, но такси-роботы, робобусы, зля его, не спешили на вызов. Колени дрожали, язык присох, очень хотелось заглотить пива, которое хранилось у него в номере под подушкой. Дядя Витя нащупал потной рукой в кармане скомканную денежку и решил рискнуть своими финансами. Замахал частнику, который как раз выезжал из подворотни дома напротив. Водитель заметил, решил помочь лоху.

Но тут откуда ни возьмись выскочил робобус, прямо наперерез частнику, тот едва успел скрежетнуть тормозами. “Садитесь быстро, не теряя общего времени”,— пискнул токер от имени и по поручению робобуса. “Накося,— заупрямился дядя Витя,— теперь уж без сопливых обойдемся”. Он обогнул робота, подошел к частнику и кое-как протянул отягощенную сумками и авоськами руку к дверце. Но тут пришлось дяде Вите проявить беличью прыть. Робобус чуть проехал вперед, потом двинул задом, вырулив впритык к тому борту автомобиля, где стоял дядя Витя. “Вы должны ехать на мне”,— неумолимо провозгласил робобус через токер. Но дядя Витя решил противиться чужой непреклонной воле до последнего дыхания. Он побежал с мостовой на тротуар, робобус же последовал за ним. Дядя Витя не объяснял себе причин, а лишь ставил перед собой задачи: уйти от погони и сохранить сидоры с покупками. На тротуаре он оглянулся, желая показать кукиш робобусу, но тот не дал возможности глумиться над собой — машина неотступно следовала за человеком. Сельский труженик свернул за угол — и робобус за ним, умело прижимая к стене и приговаривая: “Вот теперь ты — мой”.

Выбор был, как всегда, небогат: или полностью принадлежать машине, ущемив человеческое достоинство, или, расцветая достоинством, становиться красным пятном на стене. В каком случае меньше дергаться придется — неясно. Поэтому он выбрал третье. По дороге ему попался мусорный бак. Он сорвал крышку и нырнул ласточкой вглубь, упрямо сжимая ручки катулей в кулаках. Внутри дяде Вите не все понравилось, но на свиноферме запахи тоже были не ахти.

Сориентировавшись в замкнутом пространстве, дядя Витя стал наблюдать за адской машиной, которая постояла немного, как бы в раздумии, потом ткнула бак бампером. Бак упал на бок, покатился. Покатился вместе с ним и дядя Витя с пожитками. Потом изнурительное верчение прекратилось, бак уткнулся в стену и произнес: “Не кантовать. Опять кантуют, ублюдки”.

Едва все соки в дяде Вити прекратили кружиться, как их плеснуло вдоль. Робобус наезжал и отъезжал, усердно сплющивая бак, который стонал и ругался. Дяде Вите казалось, что робобус просто захотел приготовить железный блин с мясной начинкой. “Поди, поди”,— уговаривал селянин робота, как деревенскую жучку, а потом не выдержал и завыл горестным воем. “Выходи,— приказал робобус.— Будешь за все отвечать”.

Дядя Витя смолк, но выходить на расправу не стал, а решил приготовляться к смерти. Но тут пытка прекратилась. Дядю Витю вытащили из бака, конечно, вместе с катулями, которые он ни разу не отпустил. Над ним склонилось дружественное лицо водителя и хмурая физиономия гаишника.

— Начальник не верил, что в баке человек, пока ты не взвыл,— заметил водитель.— Вот тогда уже ввел код прерывания в робобус.

— За что? — бросил вверх дядя Витя.

— За все,— объяснил гаишник, но про себя решил, что сообщит о происшествии в Службу Санации. Может, этот мужик только прикидывается простаком.

— Да робобус просто удружить хотел,— дал свою версию водитель,— понравился ты ему, дядька.

Частник свез бедного селянина в гостиницу и даже не захотел взять с него деньги: “Угощаю… И так уж настрадался, лопух”.

Изможденный дядя Витя вошел в переливающийся красками вестибюль. Хотел было обрадоваться, что он, простой крестьянин, живет в таких знатных хоромах. Но тут токер все испортил, затрындел высокомерно: “Людям в грязной спецодежде вход не сюда. Предлагаю немедленно выйти на улицу”. Дядя Витя пристально оглядел себя, одежонка действительно не ахти. Вначале он сконфузился, но потом вспомнил, кто его так извалял. Это он еще ничего после всех унижений смотрится. “Ваше дело — прибираться за мной, а мое пачкать, и заткнись”,— выдернув токер из уха, заявил ему дядя Витя. Он был уже готов на бунт бессмысленный и беспощадный, поэтому нарочито плюнул на пол и растер свое произведение башмаком. Облегчившись столь незатейливым образом, дядя Витя положил токер назад, в ухо, и упал на диван — немного передохнуть перед тем, как пересечь холл. Чудная музычка с квакающим пением отключали его от хлопот, из-за курильниц голова начинала парить, как воздушный шар. Можно было позырить вполглаза на тощих девок, которые голографически высовывались из рекламных щитов и призывно махали конечностями. Такие женщины в Пустомерже не водились. Бабоньки в родной деревне славились совсем другими размерностями.

Холл быстро пустел, и это нравилось дяде Вите — ощущение такое, что он царек-королек в личном тронном зале. Ясными глазами дядя Витя принялся наблюдать, как прячутся в стены рекламные девки, тонут в полу цветочные горшки, засасываются потолком шторы, а люди торопятся к лифтам. Наконец, дядя Витя заметил, что в холле совсем один.

Он привстал, еще недоумевая, но уже чувствуя: происходит кое-что именно в его честь. Он скромно потупился, потом посмотрел по-орлиному гордо, а затем по-быстрому сник. Кусок стены в одном месте торжественно отполз вбок. Из пещерного мрака, хитро поблескивая глазками-огоньками, стали выползать здоровенные черепахи. Нет, это были не черепахи, а похожие на них приземистые аппараты. И дядя Витя сразу понял, что с такими не договориться. Следом двинулись другие машины, повыше в холке, рогами-захватами смахивающие на козлов. Приземистые, пуская струйки пара из-под низа, построились свиньей, цепью вытянулись перед ними рогатые устройства, и вся эта внушительная рать покатилась на маленького дядю Витю. “Я ведь предупреждал, теперь вам дороже обойдется”,— позлорадничал токер.

“Козлы” поднимали на рога и проглатывали всякую мебель, вернее, то, что попадалось им на пути. “Черепахи” пропаривали и проутюживали освободившиеся поверхности. Шансов на жизнь вражеская кодла оставляла мало. Дядя Витя, не выпуская покупок из окостеневших ладоней, стал метаться, как броуновская частица. Но территория для метаний становилась уже и уже, неприятель двигался плотнеющими рядами, мимо него не прошмыгнула бы ни мышка, ни сурок. В смятении чувств дядя Витя бросился к окну, желая убедительными жестами привлечь внимание прохожих. Но стекло быстро заволокло ядовитой моющей пеной, и дядю Витю успела заметить лишь стайка мальчишек. Вихрастые сорванцы стали тыкать в него пальцами, приседать, хлопая себя по коленкам, мотать головами, почти корчиться от смеха, дескать, ничего более забавного и за деньги не покажут. А когда труженик села отчаялся получить помощь извне и повернулся к своим мучителям лицом, ткнуться было уже некуда. “Черепахи” взяли его в железные клещи, какой-то “козел” вздыбился перед ним, поднял на рога и стал подносить к своему разверстому зеву.

Надломленный психически, сжатый физически, дядя Витя хотел уже сложить ручки на груди — нате, жуйте меня, оболочки, козлы проклятые, раз заслужили по праву сильного. Но вдруг послышалась ласковая музыка со словами про любовь. Он уперся ногами и вывернул голову по направлению звука. Совсем рядом одна вестибюльная колонна распахнулась и показала вход в лифт. Дядю Витю так поманило уютное розовое нутро подъемного средства, что он моментально продумал комбинацию. Перестал упираться ногами, резко выдохнул, крутанулся вниз головой, выдрался из захвата, услышал треск своих штанов, упал на живот, протиснулся под “козлом”, перемахнул через “черепаху” и прыгнул, метясь в лифт. Проглиссировав, влетел в кабину точно, как шайба в ворота. По дороге он ревел, что младенец, только на октаву ниже. Дядя Витя еще приподнялся, как раненый воин, ткнул носом в кнопки и снова повалился. Лифт стал взлетать к небесам — так показалось растекшемуся по полу телу. И катули, как части организма, остались при нем! Райские впечатления усилились, когда двери бесшумно разошлись, и в кабину вполз мягкий душистый туман. Дядя Витя поднялся без боли и поплыл-поплыл в этом мареве, вкушая блаженство.

Тут и гурии возникли, оголенные, как и полагается. Их объемы напоминали Настюхины телеса, а вот глаза — южный овощ маслину. Эх, и Настеньку бы сюда за компанию, она беленькая, эти — смугленькие, прямо картинка, мелькнуло в затуманенной голове дяди Вити. Разодранные штаны, удерживаемые до поры силой воли, стали спадать с него, а руки вместе с сумками потянулись к нежным созданиям. Однако гурии, заметив дядю Витю, сразу превратились в гарпий и фурий. Они напали на него, стали царапать и терзать, драть в клочья и клевать, кусать и обзывать на южных языках: гуль, зебб и шайтан. А дядя Витя был уже обмякший, беззащитный, безропотный, лишь мог приговаривать: “Только сумки не бейте”. Потом появился мужчина в халате, чалме, туфлях с загнутыми носками на ногах, с шампурами в руках. Дядя Витя понял, что доходчиво объяснить свое появление он не сумеет и будет нанизан на шампуры человеком южной национальности. Если только сам не взбесится.

И дядя Витя взбесился. Возбудил в себе злое начало и стал “объяснять”. С криками “ура” и “русские не сдаются” пошел в атаку, а также выставил вперед авоську с коньками.

Хозяин гарема был смят и отброшен вместе со своими острыми шампурами. Северная ярость одолела южную страстность. Натиск дяди Вити был так грозен и пассионарен, что недавно еще мирный труженик проскочил несколько помещений и оказался на каком-то помосте.

Ему захотелось остановиться, но он был уже в воздухе, слегка повисел и отправился вниз, где его поджидала зима. Вначале дядю Витю ожгло, потом ничего, привык, но изо рта вместо слов вышли пузыри.

Повсюду была ледяная вода. Из-за этой воды дядя Витя догадался, что действие происходит в бане. Однако всплыть не удавалось, сидоры тянули его на дно. Вокруг уже захороводили тени товарищей по работе, тучей обозначилась Настюха, они напевали: “Прощай, милый мой, наверно, наверно, не быть нам с тобой”. Тут что-то впилось ему в уши и потащило вверх, к белому свету, кислород ворвался в съежившиеся легкие, а глаза увидели бороду гаремщика.

— Слушай, дай рука,— сказал южанин,— нэ пажалеешь. Я тэбя раскусил. Твой нэ хател мой женщын. Салам тэбе.

— Нет, не салам. Не брошу вещи,— прохрипел дядя Витя,— все равно ты меня зарежешь.

— Нэ хачу тэбя резать сэгодня. Мой учился Гарвард, Сорбонна, Массачусетский тэхналагический. Мой рэзать и взрывать только гордый враг, — напомнил добрый магометанин и, сохранив дяде Вите жизнь, неожиданно расщедрился.— Я тэбя атпущу.

Наконец жителю солнечной пустыни (или горы) удалось зацепить упирающегося дядю Витю полотенцем и втащить на бортик бассейна.

— А я все равно магометанство не приму,— продолжал словесно сопротивляться дядя Витя.

— Ой, нэ в тот рай попадешь, гдэ ни адной, панимаэшь, женщыны, — предупредил окончательно подобревший горец (или пустынник) и отвел сочащегося жидкостью дядю Витю в его номер, поддерживая, как дорогого гостя, под локоть. Даже помог вскарабкаться на второй ярус. Сутки пролежал мужественный человек пластом, не выпуская из рук приобретений и окрапляя отходящими водами пенсионера внизу. Тот почему-то не возражал. На следующий день выяснилось, что пенсионеру уже все решительно было до фени по причине трупного окоченения. Зато к этому времени дядя Витя был бодр, весел, слегка под газом, хорошо побрит и почти сух. Какой-то вызванный молодежью кибер прошелся по нему утюгом. Селянин стерпел, ни разу не застонав. Долг был исполнен, все силы отданы на. Трофеи, иначе не назовешь, остались при нем. Некоторые сумки, правда, подозрительно разбухли, раза в два, другие съежились до размеров ридикюля. Зато мирно спал в кармане билет на приближающийся геликоптер “Синяя птица”. И уж во всяком случае оболочки, системы и кто там еще, не взяли его тепленьким.

В аэропорту дядя Витя повстречался со своими пустомержцами, бабкой Хавронией и дедом Прогрессом. Тех, оказывается, вчера понесло в город за автоматическими челюстями — прежний жевательный аппарат сломался у дедушке при активной работе с грецкими орехами. Лицо дяди Вити разгладилось, глаза прищурились, а рот стал лыбиться. Тем более, что старички напитали его салом и хреном, когда он вспомнил, что не кормил свое тело два дня. Токеры пустомержцев принесли благие вести о скорой посадке, и дядя Витя проникся расположением даже к этой ушной заразе. Будущие пассажиры “Синей птицы” перебрались в буферный зал. Там токеры мило прогнусавили: “Пустомержа. Вторая (красная) дорожка”.

Пока ехали на самоходной дорожке, не горевали. Дед Прогресс щелкал новыми челюстями, хихикал и подмигивал, бабка Хаврония с притоптыванием исполнила несколько частушек про любовь с летчиком. Потом дорожка уткнулась в кабину, похожую на аттракционный вагончик.

Из токера выскочила следующая команда: “Занять места согласно стартовому расписанию”.

Пустомержцы стали рассаживаться, кто любит — к окошку, кто не любит — подальше от иллюминатора. Кресла были интересные, новой конструкции, качающиеся во все стороны, так что бабка Хаврония боялась осрамиться. Кабина ехала и ехала себе по земле. Дед Прогресс предположил, что их опять надрали: деньги взяли за воздух, а повезут поездом. И бабка Хаврония заволновалась — значит, и рельсы уже успели положить, а вдруг прямо через огород, по огурцам. Но кабина их успокоила, потянулась вверх, в конце концов остановилась, щелкнули крепления. “Вот и прилепились, легли в пузо”,— сообразил дед. Полуженский технический голос сказал по токеру: “Кресла в позицию один. Объявляется минутная готовность”.

— Бабка, в позицию,— шутейно гаркнул дед и переключился без связи.— Что-то я здесь нужника не вижу. Какать тоже в пакет?

Кабина затряслась вдруг мелкой, а потом крупной дрожью, почти забилась. Из-за борта в уши проник, потом въелся в мозги тяжелый плотный гул. Непривычная сила стала вдавливать пустомержцев в кресла, перемещать в них все подвижные вещества, а затем, наоборот, пошло легчать. Дед забыл о нужнике, принялся хрустеть огурцом и поглядывать по сторонам.

— Ой, Земля в иллюминаторе — все своих отправляет питомцев, сыновей, дочерей… — пропел он, глядя сквозь прозрачные диамантоидные борта, а потом задумался.— Почему звезды-то вокруг, ведь день же был, или это по телику звездные войны показывают?

— Раз на небо забросили, то рано или поздно шлепнемся назад,— беспечно протараторила бабка.

— А вдруг так и будем лететь, пока рогами в Солнце не упремся, и будет тогда яичница на этом стуле… Ай, не хочу,— дед изо всех стариковских сил забил кулаком по иллюминатору.

Появился некто в скафандре, кого раньше не видели.

— Здрасьте, мил человек,— обрадовалась гостю бабка.

Человек в скафандре мучительно думал, анализировал, взвешивал “за” и “против”, полемизировал сам с собой и, наконец, пришел к единому мнению:

— Понял, понял. Представление будете давать на орбитальной станции. Комики, значит.

— Это почему комики? Думаешь, горшок на голову надел, значит, все можно? — угрюмо спросил дед и привстал, сжимая в руках батон.— Я ветеран сельского труда, а не говночист какой-нибудь.

— А-ха-ха,— залился человек в скафандре,— уже репетируют потешники. Да что там, на станции, кроме комедии, показать можно? Невесомость, утечка из санузла, тараканы порхают, как птицы. Может, я, конечно, не прав, может, вы там Шекспира заделаете.

— Я тебе сейчас такую мать-перемать заделаю,— разгорячился дед. А бабка сказала кротко.— Из нас артист-клоун только ты, мил человек. Вырядился, понимаешь… А мы делом заняты, мы на вертолете в Пустомержу летим. Поскорее бы надо, картошку пора копать, а ты тут лясы с нами точишь. Шел бы баранку крутить да педали жать, а то еще не туда залетим.

— Ух и шутники,— подначил их не возражавший против репетиции человек в скафандре,— ну, добро.

— О-ооо,— по-ведьмовски завыла тут бабка. Она стала выплывать из кресла, а дед с солдатской смекалкой старался поймать ее клюкой, но при этом бранился: “Так вот ты какая, чертовка, разводу мне давай немедленно, а то еще ночью загрызешь железными зубьями”.

И заварилось происшествие. Бабка “била крылами” под потолком, еще кто-то из летучих стучал палкой колбасы по шлему человека в скафандре. Многие, особенно дети, просились в туалет, другим было уже поздно. Три сестры блевали, не стесняясь. Один дядя Витя сидел скромно, без претензий. Он понимал, что оболочки, почему-то озлясь, не давали ему жизни на Земле, а теперь вообще загнали в безвоздушное пространство, и некому заступиться, некому сказать веские слова: “Цыц, черти”.

То, что смахивало вначале на заблудившийся в космосе пакет из-под кефира, как следует разбухло, до размеров пирамиды — будто тьмы насосалось. На борту пирамиды была светящаяся надпись: “Гнездо-2”. Похожее дядя Витя уже видел в каком-то боевике. Космонавт кончил ржать и уплыл производить точную стыковку. Тело станции входило острием прямо в дяди-Витину голову и ковыряло давно слежавшие слои мозгового вещества. Что-то там уже забурлило, запузырилось. Но тут один задорный мужик, пытавшийся пробежать по спинкам кресел, лягнул его каблуком в затылок. Мозговое вещество надолго успокоилось, излишек мыслей вылетел в спертый воздух кабины.

Примерно в это же время пилоты пригородного вертолета “Синяя птица” еще не кончили удивляться, что лететь им приходится в гордом одиночестве. Они не знали, куда могла задеваться обычная бестолковая толпа пассажиров. Но они не подозревали кое о чем более существенном для себя. Где-то на полдороге в Пустомержу, только не в воздухе, а на земле играло несколько детишек. Это были отпрыски дачников-горожан, симпатичные такие ребята в ярких костюмчиках. И игра у них была не какая-нибудь убогая, вроде пятнашек, с которой и олигофрены справятся, а интеллектуальная, делающая честь их папам и мамам.

Юное дарование в шапочке с огромным козырьком, из-под которого выглядывал недетский длинный нос, осмотрело окрестности в игрушечный бинокль.

— Дымка какая-то. А на хрена она нам нужна? Верно, Жирный?

— Спрашиваешь,— отозвался мальчик плотного сложения.— У нас, Носатый, тепловидение покуда не прорезалось.

— А ну-ка, закрой варежку. Я, кажется, слышу. Будто толстяк, вроде тебя, пыхтит на бегу. Давай-ка прицел у второго на пять градусов повыше. И проверь по индикаторам накачку у всех стволов.

— Понял,— отозвался упитанный мальчик и стал сновать между деревьев. К веткам были прихвачены клейкой лентой приспособления, в них закреплены игрушечные бластеры или “лучеметы детские”, как значилось на коробках, раскиданных на траве. От бластеров тянулись проводки, которые сходились к самодельному пульту, его сжимал в руках мальчик с носом.

— Если не свалится винтокрылый друг в воздушную яму, бабахнем прямо по фонарю,— сказал главный мальчик,— ожог роговицы гарантирую. И привет тогда с того света.

— Злые, злые мальчишки,— сказала девочка, третья из их компании.— Вот я все папе расскажу.

— Эй, Жиртрест, ты ее привел. Кто у нее пахан?

— У нее папа — мент,— отвечал крепыш.— Вообще-то наклепать она может. Я как-то не подумал. Давай-ка я ей лекарство пропишу,— и он стал наводить бластер на девочку.

— Оставь удовольствие на потом, сейчас некогда. И ноги у нее длинные, в моем вкусе, в общем, надо разобраться. А вот, кстати, и сизая птичка защебетала. Рано пташечка запела. По лазерному дальномеру тысяча пятьсот… тысяча… пятьсот… пора.

Носатый нажал кнопку.

— Вот вам подарочек ко дню авиации.

Блестящие ниточки потянулись от деревьев к вертолету, как будто роща захотела поиграть с машиной. Они соединились в солнышко, которое тут же полыхнуло изо всех сил на стекле кабины.

Вертолет закачался, стал разворачиваться, но свалился набок и, болтаясь из стороны в сторону, пошел к земле. Пару раз “Синяя птица” пробовала поднять нос, но от такого курса уже не отклонилась. Раздался взрыв, как будто воздух треснул. Дети увидели из-за деревьев только шапочку огненного гриба, которая округлилась, оторвалась от ножки и прожила недолгую самостоятельную жизнь.

— Не будет здесь больше летать,— крепыш с чувством выполненного долга утер капельки со лба.

— Из тебя такой же шарик получится, только поменьше — если будешь доставлять нам хлопоты,— обернулся Носатый к девочке,— ясно, сучка младая? А теперь чеши отсюда. Куклу забрать не забудь.

Девочка вышла из оцепенения, подхватила свою игрушку и заметалась между деревьев, стараясь как можно скорее удрать.

— Может, незаметно рванем ее гранатой,— предложил крепыш, — или папу ее? Или обоих? И не надо будет заботиться об останках. Полный капец, с гарантией.

— Грубо, мой друг, по-жлобски. Не чувствуется моя школа,— скривился длинноносый мальчик.— Пока она тут ромашишки нюхала, я ей куклу усовершенствовал. Вмонтировал туда сто грамм взрывчатки и простенький анализатор. Сработает на слова “бластер”, “вертолет”, “мальчишки”. Грамотно?

— Еще бы,— опять поразился крепыш своему дружку. И помечтал.— Вот пальнуть бы из дерьмострела, да по балетной труппе, по маленьким лебедям. Чтоб в газетах писали: “Средневековое варварство…”

Блок 4

В кабинет ввели дядю Витю, который, несмотря на внешнюю побритость и помытость, смахивал на плюшевого медвежонка, из которого полезла вата.

Бордовые гардины, рассеянный зеленоватый свет, легкий искусственный ветерок, колыхающий крошечные колокольчики, тонкий запах сандала, какое-то восточное пиликанье — все это мало вязалось с дяди-Витиным непритязательным видом.

— За что, гражданин начальник? Почему замели? Я же свой, я нашенский,— уныло заладил дядя Витя с порога.

Молодой человек благородной наружности и в хорошем костюме располагающе улыбнулся.

— Так уж и не за что… Да что мы с вами сразу препираться начали. Позвольте представиться. Феодосий Павлович Драницын, старший общественный инспектор.— Феодосий сделал шаг навстречу и крепко стиснул разжиженную кисть дяди Вити. Потом он подвинул кресло и, слегка надавив на плечи задержанного гражданина, усадил его.

— Музыка не мешает, Виктор Васильевич?

Дядя Витя быстро отозвался:

— Никак нет, гражданин начальник, отлично помогает.

— Кстати, не забрали вас никуда, многоуважаемый Виктор Васильевич, как бы вам не хотелось. Вы находитесь здесь, в стенах Общественной Службы Санации Систем, так сказать, в гостях. Вот ваша гостевая чип-карта. По ней будете получать паек.

— Значит, я могу итти отседова? — оживился дядя Витя.

— Можете. Только не очень далеко. Ущерб-то нанесен, и за него должен кто-то отвечать. Мы — экспертная служба, созданная гражданами и зависимая только от совести людей, работающих на ниве санации.

— А если нет совести никакой? — спросил навскидку дядя Витя.

— Совесть — это квалификация. Мы дадим заключение по тому, что вы из себя представляете. Если это заключение о вашей неполной вменяемости, тогда только обеззараживание подсознания в нашей же клинике. Палата на двоих, предупредительный уход, сестрички вокруг бегают, ягодицами крутят, подносят-уносят. Как только грязь вычищена, жизнь продолжается уже на свободе. Так что от нас не торопятся уйти. Ведь все-таки быт здесь неплохо устроен, и хорошая перспектива. А выпустим мы человека со справкой о полной вменяемости, он прямиком попадает в крепкие руки представителей Закона, для которых главное в жизни — выполнение плана по раскрываемости преступлений.

— Но я же ничего плохого не делал. Плохое делали мне, мне! — дядя Витя несколько раз ударил себя кулаком в грудь, показывая истинно пострадавшего.

— Ангелом, значит, себя считаете. Но ведь ангелы, бывает, и падают. Тогда ими занимается инквизиция. Да, мы инквизиторы — я не страшусь этого слова — потому что занимаемся криминальными мыследействиями, то есть психопреступлениями. Но подлинная общественная инквизиция — это организация с человеческим лицом.

— И человеческими кулаками,— добавил от себя дядя Витя, потрогав припухлость василькового цвета под глазом.

— Вот аксиома: мы разбираемся и лечим, а не шьем дела. Смею заверить, и отчетные показатели у нас соответствующие.

— Но если я не виноват, зачем мне в какие-то показатели попадать, что мне, больше нечем заниматься?

— Увы, Виктор Васильевич, если бы человек сам себе определял вину, мы бы еще кушали друг друга без перца и соли. Я постараюсь убедить вас, что вина определяется совершенно иначе. Чего бы там ни наплели эгоисты, но человек устроен так, чтобы двигаться к большой цели. Иначе человечество давно было бы поглощено хаосом. Если даже какой-то конкретный человек думает, что у него нет цели — то он все равно плывет по течению, как фекалии в канализационных трубах. Такой вариант тоже допустим. Но вот если он намеренно мешает общему движению и увеличивает энтропию — значит, он виновен. И будет либо вычеркнут из списков граждан, либо превращен в нормального члена общества.

Дядя Витя едва удержался от чихания, однако сохранил преданно-внимательное выражение лица.

— Гражданин Лучкин, ну разве вы никогда не думали о том, по какой причине мы сегодня не сидим в пещерах и не выкусываем друг у друга блох?

— Блох? — оживился дядя Витя. — У нас блох там хватает…

— А дело в том, что революционеры, новаторы, крестоносцы, даже некоторые крупные бизнесмены шли к идеалу. И какой бы он ни был: любовь, благоденствие, красота, прибыль, эти люди шли, порой ломились сквозь тех, кто не хотел никуда идти, кто стоял столбами на пути. В общем, движение к идеалу — это преодоление сопротивления, это работа. И сейчас у нас есть цель, Великий Объединенный Разум, ВОР.

— Хорошее название, и смысл чувствуется,— поддержал дядя Витя.— Так я ж не против.

— Но, тем не менее, проведенным обследованием установлено, что именно ваша информация, ваши мыследействия вызвали масштабные сбои в сетевой вычислительной среде. Убытки большие, человекожизни потеряны. Вот, пожалуйста, заключение финансового управления.

Дядя Витя выразительно сглотнул слюну.

— Водички можно, гражданин начальник?

— Ой, как же я забыл. Простите, если можете,— следователь сложил руки на груди.— Вы же проголодались. Рад быть полезным,— Феодосий хлопнул в ладоши.

Один из шкафов кабинета отполз в сторону, из открывшегося проема въехал, урча, стол с яствами. Там были действительно большие соблазны, поэтому у дяди Вити сразу раздалось пение в желудке. Он зажмурился в преддверии пытки. Той самой, когда следователь поглощает с чавканьем обед перед голодным зеком. Но инспектор Феодосий не только питался сам, но и подкладывал в тарелки, стоящие перед дядей Витей. “Отведайте, отведайте нашей кухни, Виктор Васильевич, коли уж попали в застенок”,— вежливо, но настойчиво предлагал инспектор. “Может, хотят отравить, чтоб не возиться”,— мелькнуло в голове дяди Вити от недостатка информации. Но он решил, раз ему все равно пропадать без толку, так уж лучше на сытый желудок.

Ели суп, похоже что из плавников акулы, нечто напоминающее кальмара по-малайски, предметы, схожие с лягушачьими лапками, их запивали бургундским вином, если верить этикетке. (Конечно же, дядя Витя не мог прочитать штрих-код комплексного обеда, который указывал, что еда произведена на брянской молекулярной фабрике по переработке пищевых отходов.)

Сопровождающая музыка изменилась, стала более энергичной. Дядя Витя кушал без изысканных манер, пугаясь своей пищи, стараясь не хрумкать. Он стеснялся, краснел и потел. Инспектор был изыскан в манерах и, пропев несколько странных восточных звуков вроде “рам, рам”, завел учтивый разговор. То есть, он рассказывал о том, как опасна ложная информация. Ведь на принципе “бессмысленных данных не бывает” строится современное информационное общество и, конечно же, кибероболочки. Дядя Витя активно поддакивал и моргал в знак согласия.

Инспектор снова хлопнул в ладоши, стол спрятался, и шкаф встал на свое законное место.

— Итак, вы безобидный сельский труженик. Это говорит в вашу пользу. Однако, за пару дней вы попадаете в пять очень сомнительных ситуаций. Особенно впечатляет последняя история, когда вы и ваши односельчане вознеслись, что говорится, на небеси вместо специалистов-астронавтов. Заодно с вами улетело в пустоту несколько мешков бюджетных денег. Как вам, кстати, понравилось на орбитальной станции, Виктор Васильевич?

— Оченно,— обрадовался доброму вопросу дядя Витя,— у меня, правда, голова болела, но парил всласть. Жалко, что нас дальше санузла не пустили. Чего там только не летало по воздуху, все дрянь, блевотня. Космонавты сказывали, что это мы, пустомержские, перестарались со страху. Так мы в ответ на своем собрании постановили, чтоб дед Прогресс, как главный виновник, порхал бы с лукошком да собирал. Он же у нас мастер по грибам. В общем, дед принял повышенные обязательства от нечего делать.

— А пока вы там на орбите “грибочки собирали”, предназначавшийся для вас геликоптер разбился из-за поражения пилотов и навигационного оборудования лучевым оружием. Не слишком ли много случайностей?

— А разве много? — попытался просечь мысль инспектора дядя Витя.— Лично у меня лазера нет. Да и обзаведись я им, стал бы только мух бить, чтобы в компот не лезли.

— Лазер — это только следствие, а человек — причина. Кибероболочки обязаны понимать выдаваемый вами мысленный запрос. Это закон для них. Выданные вами мыслекоды будут бродить по сетевой вычислительной среде, пока не расшифруются. И тогда оболочки что-то сделают для вас.

— Да что я там выдать могу, товарищ начальник? Ну, каши захочу, или щей. Я ведь в кодах ни бум-бум. И в мыслях у меня потемки, не то что у свиней. Как же я стану вредить?

— Складно оправдывались, Виктор Васильевич. Только вот затормозили на полпути. Поэтому напоминаю, что мыследействия — это мысленные усилия по изменению реальной ситуации. Достаточно крепко помечтать о чем-то светлом, например, чтобы ваш сосед куда-нибудь запропастился — и в самом деле, поливочная машина смоет его прямо на улице в канализационный люк, после чего он обнаружится в сетях рыбака где-нибудь на Японском море.

— Теперь-то понятно, так бы раньше сказали,— оживился дядя Витя.

— Но это внешняя эффектная сторона дела. А какова внутренняя, скрытая от восхищенных зрителей?.. Для начала в пикосети крови проходит сигнал от вашего мозга, который перехватывается вашим БИ и транслируется в кибероболочку. У нее одна-единственная задача — понять и отреагировать. Ведь если оболочка дубовая, с неразвивающимися ассоциаторами, классификаторами и так далее, то она понимает клиента неправильно и ее место занимает другая, более понятливая. А жить-то вроде всем хочется,— Феодосий многозначительно подмигнул.

— Хорошо жить хочется, а погано — не очень,— отозвался дядя Витя.

— Итак, оболочки хотят услужить вам. Дело заканчивается полным удовлетворением, если мыследействия клиента — дисциплинированные. Иначе выражаясь, если его потребности разумны и соответствуют протоколу общения с кибероболочками. Но вот приходит некий смутьян и начинает испускать поток глупости. Оболочки естественно бросаются на обслуживание и этого клиента. Однако отранслированный код для них непонятен. Что собственно хочет клиент, какие функции вызывает? Помучившись, они сбросили бы непонятный код в архив. Однако тут вступает в игру некий вирусный киберобъект по кличке “Кулибин-2” или “К2”, который способен дешифровать любую ахинею. И что интересно, до вашего появления в нашем городе, “К2” ни разу нигде не проявился.

— По-вашему, я завалил вертолет каким-то вирусом. А, может быть, я его просто газетой прихлопнул?— дяди Витин голос надрывался из-за переполняющих чувств.

— Можно и газетой, если знать как ударить. Но вернемся к теме порочных мыслей. Кому-то приспичило пострелять, и кибероболочка завода “Детские шалости” ухитрилась вместо игрушечных лучеметов сделать партию настоящего вооружения. А еще кому-то показалось, что неплохо бы покувыркаться в невесомости. Оболочка аэрокосмопорта сочла его доводы вполне убедительными

— и он мигом усвистал на небо.

— И мне, начальник, очень приспичило, чтобы меня шарахнуло в магазине, обожаю такие дела; и я убедил своими доводами робобуса-заразу, чтобы он меня в бачок заклепал. А в гостинице прям мечтал, чтоб меня поскорее отутюжили эти утюги трехметровой ширины…

— Нет, оболочки вас никоим образом не пытались обидеть. Кибероболочка магазина несколько раз простила вам серьезные нарушения. Оболочка робобуса нарушила правила безопасности, лишь бы подвезти вас. Оболочка гостиницы хотела вас просто помыть…

— Гладко, начальник, у вас выходит. Значит, все теперь на меня спишите? Нашли крайнего, — заскрипел зубами дядя Витя. — Я вам что, крепостной крестьянин, что ли?

— Возможно вы действительно оказались крайним, — Феодосий сделал максимально сочувствующее лицо. — У вас в крови обнаружены следы… личностного перепрограммирования. Возможно, вас и в самом деле использовали. Почистили вам кое-где кору головного мозга, загрузили вредные мыслекоды…

— Как это почистили? Никому не дам свою кору чистить. Там ничего лишнего нет! — возмутился дядя Витя. — Там может, вообще, дефицит.

— А все-таки, Виктор Васильевич. Следите за моей мыслью. Вы принимали средства личностного перепрограммирования. В аптеке их не отпускают. Я хочу знать, кто вам дал ампулы? — инспектор профессионально повысил голос. — Ну, будем говорить или в подкидного дурака играть?

— Да разве я не говорю, следите за моим ртом… Ну, ампулы… Нашел в кармане какие-то ампулки, думал, снотворное, укололся и отключился. Вот и вся эпопея. Что же теперь получается? Оболочки — хорошие, я — плохой, зловредный. А если все наоборот?

— Зловредным может быть только живой субъект. А оболочки — не живые, и не субъекты. Доступно я объяснил?

— Доступно, да не убедительно. Вы меня не убедили.

Инспектор бросил взгляд на часы. Рабочий день явно истек. Времени было в обрез. Сдать задержанного охране, попросить центральный пульт, чтоб закрыли кабинет. И мчаться, разрезая носом воздух, в “Гостиный двор”. Там ждала его жена. Его Мелания.

Блок 5

На невской линии “гостинки” народ почти не ощущался, ни плечами, ни спиной. Умелая подсветка снизу и зеркальные стены растягивали помещения. Товар здесь был дорогой и бесполезный: игрушки, безделушки, поделки. В общем, для неразвитого вкуса — всякое фуфло, не подходящее для вложения капитала. Но Мелания это место уважала, она неплохо относилась ко всему бесполезному. Может, потому, что была такой же, дорогой и не приносящей никакого дохода, убаюканной, взлелеянной оболочками. Но именно в таком виде приятной Феодосию — он видел в ней тенденцию и ростки будущего — меньше полезного в быту, больше приятного. Кроме того, старший инспектор давно уже относился к деньгам, как к воздуху, который надобно, не задумываясь, вдыхать и выдыхать. Сотрудники ССС были не такие, как остальные, они находились на переднем участке битвы за Великий Объединенный Разум, поэтому их и старались финансово возлелеять.

Сегодня Мелания казалась унылой, даже сонной, и инспектору было трудно ей угодить. Они долго бродили по торговым рядам. Он, нежно приобняв ее, рассказывал о хакерах, о кибержлобах, влезающих грязными ногами в нашу тонкую цивилизацию кибернетических оболочек. Голоса прилавков нахваливали в восточных выражениях все, что попадалось на глаза. Но Мелания уже стала позевывать. Может, пора на выход?

И завалить, например, в театр теней на улице Рубинштейна, где выступают кибернетические копии известных общественных и государственных деятелей. За небольшую доплату можно и самому в сценарий попасть.

Ага, кибероболочка театра сообщила, что сегодня в программе “Цезарь и Клеопатра”….

Нет, Мелании вряд ли понравится, когда ее начнут грызть квази-живые змеи. И ему не улыбается встреча с кибернетическим Брутом. Тогда, может лучше, “Пушкин и Натали”?.. Опять не то, можно натолкнуть Меланию на сомнительные мысли. И кибернетический Дантес, судя по слухам, пока Пушкина не уложит, не успокоится…

Тут Мелания избавила мужа от тягостных размышлений. Вот, сказала она, именно это мне подходит.

Ему бы обрадоваться, да “именно это” полюбилось инспектору меньше всех остальных предметов. Более того, показалось средоточием какого-то коварства.

На ярлыке имелась таинственная надпись: “Браслет для нош. на руке в р-не запястья. Пр-но кооперативом “Трансурания” в кол-ве 1 шт. “. И продавец ничего вразумительного не сказал, только повторил надпись и справился, какую опасность находит здесь для себя клиент. Инспектор несколько раз пожал плечами, развел руками, но крыть было нечем. Действительно браслет, черный, широкий, как будто из новомодного металлостекла. Однако ячеистая внутренняя поверхность вещицы наводила инспектора на грустную мысль, что это биоинтерфейс, причем нестандартный, от которого жди сюрприза. Надо бы его на экспертизу, но Мелания не желала слышать про лабораторию и сразу украсила себя покупкой. Когда она взяла мужа под руку, у того стало холодно в боку. Он даже отстранился. Она поняла его движение по-своему и ответила неприязненным взглядом.

А потом Мелания вдруг захотела купить две робоигрушки класса “малая оболочка”, с каналами для биоинтерфейсов. Один робик назывался “петухом”, хотя больше смахивал на птеродактиля, второй — “котом”. Оба покрытые биополимерной белой шерсткой, страшненькие на вид.

Может они нужны Мелании, чтобы контрастировать с черным браслетом? Ладно, жене надо угождать, особенно если она — веселая с мужем и грозно-молчаливая с посторонними мужчинами.

“Моя Горгоночка”,— ласково называл Меланию инспектор. Несмотря на такое прозвище и другие подначки она всегда относилась к мужу с почтением. Вплоть до сегодняшнего дня.

Уже в машине Петух клюнул старшего инспектора в кончик носа и победно загорланил. А Кот норовил провести лапкой с внушительными когтями по инспекторской шее. Будучи человеком выслеживающим и вынюхивающим, он сразу попытался уточнить мотивы. Совершала ли его жена мыследействия, как то посыл сигналов страха или агрессии? Или робики еще просто не отлажены как следует? Со своей стороны Мелания таинственно улыбалась и только. “Вот где анархия”,— сокрушенно повторял Феодосий Павлович, имея в виду производство малых оболочек. Но он явно поторопился с упреками.

На следующий день инспектор застал дома вместе со своей женой постороннего мужчину. А не любовник ли это Меланьи?

— Этот человек улучшает моих робиков,— представила гостя Мелания.

— Да? — по возможности ехидно отозвался инспектор, заходя мужчине в тыл,— а что же в них плохого?

— Надо сделать настройку на мою личность. Вот он и смонтировал им более чувствительные рецепторы для биоинтерфейса, приличный адаптер для работы с сетевой средой. Теперь робики смогут меня защищать.

— А чего, правильно,— встрял посторонний мужчина, не поворачиваясь.

— От кого защищать? — решил уточнить инспектор у жены, принципиально не обращая внимания на “мастера”.— Я ведь рядом.

— Ты не вечен,— со скрытым упорством отвечала жена. А на ее руке похоронным черным светом сиял браслет.— Мир же полон опасностей.

— Вот и работенке конец. Принимай, хозяюшка,— развязно сказал мастер своего дела.

Мелания приласкала взглядом своих робиков. Кот начал с “алкогольного” шага, прямо на ходу отточил свои движения и, обойдя комнату, направился на встречу с инспектором. Он поднялся на задние лапы, передние положил на форменную штанину Феодосия и стал драть ее на портянки.

— Э, хозяин, ды вы не фиксируйте неприязнь к нему,— посоветовал специалист.— Расслабьтесь немного, подумайте о вишнях в цвету, потом какая у него милая мордашка, он ведь почти улыбается.

— Скоро и куры будут надо мной смеяться,— холодно откликнулся инспектор и приподнял другую, еще непотрепанную ногу, чтобы обуздать зарвавшегося робика.

— Ни в коем случае, командир,— мастер распознал настрой хозяина и решительно предупредил,— враждебный поступок он запомнит. Это ж малая система, ассоциаторы еще слабенькие, заполнение базы данных постепенное, начальные ситуации очень важны. Мало ли какую информацию он сейчас выудит из сетевого “эфира”, вдруг о том, что “труп врага всегда хорошо пахнет”. Нет, не советую, при первой возможности обязательно отомстит — ночью там, в туалете, в ванной.

Феодосий представил, как ему будет неуютно с процарапанной яремной веной, и отставил свои агрессивные замыслы. Кот уже беспрепятственно наслаждался его брюками. Петух тем временем забрался на шкаф, возле которого беседовали люди, и несколько раз пытался достать клювом до макушки офицера ССС.

-А с цыпой надо построже. Иначе он поступит с вами, как Иван Грозный со своим сыном. У него анализаторы несерьезные и память слабая. Одним словом, птица. Как возбуждается, так и разряжается быстро,— разъяснил мастер.

Он выписал Петуху смертельно обидный щелбан по гребешку. Птицеробик рванулся, метясь в глаз обидчика, но его схватили за горло и завернули в пиджак. Петух возмущенно заорал, но через двадцать секунд был досрочно выпущен из заключения кротким и добрым.

— Скажи мне, кудесник, а это возбуждение, иными словами, раздражение, у них собственное или наведенное? — попробовал выяснить Феодосий.

— Конечно, собственное,— поспешил обрадовать мастер,— пока что. Вы войдите в положение. Ассоциаторы, напоминаю, еще хилые. И поведение окружающих объектов, и команды начальства не очень-то понятны. Наш робик судорожно пытается определить правила игры. Ну, вспомните свою собственную юность. Мы же такие же задиристые были. Ум-разум вдруг не сваливаются, по себе знаю… А вот уже Кот ваш, похоже, возмужал и помудрел.

Действительно, возмужавший Кот расправился, наконец, со штаниной, отвалился от Феодосия и лениво похилял, жуя кусок трофейной материи.

— Нога цела, ноги не ел,— зарекламировал мастер.

— А меня они слушаться будут, хоть иногда, в ответственные моменты? — задал тоскливый вопрос Феодосий.

— Конечно, нет. У тебя слишком много ответственных моментов: отчет, доклад, горячка, запарка, конец месяца,— вмешалась Мелания.

— Да, уважаемый. Супруги — плоть едина, но настройка прибора сугубо индивидуальна. С женой надо договариваться. Надеюсь, она у вас не Шемаханская царица,— мастер с удовлетворением от своего труда собрал инструмент в портфель.— А теперь самое интересное для меня. Кто гонорар отслюнявит?

Да, кстати, только наличными.

— Это совсем не годится, когда малая оболочка подключена без каких-либо фильтров к вычислительной сетевой среде,— рассудил инспектор и вдруг осознал недоразумение.— Стоп, кадр. Ну-ка предъявите вашу лицензию.

Но мастер уже трогал с места свой автомобиль.

— Не будьте формалистом, шеф. Кулибину даже царские чиновники такого не говорили.

Блок 6

Всю ночь напролет монстры скреблись под дверью и царапали стены в коридоре. Мелания их не отключила, чтоб “быстрее развивались”. В какую сторону, ей уже неважно, подумал инспектор.

А во время завтрака псевдоживотные два раза влезали в его тарелку. Феодосий раслабился, лишь когда добрался до “застенка” — так любовно называли главный корпус сотрудники ССС.

Дядя Витя пришел на “собеседование” обиженный, с претензиями, сразу накинулся на инспектора.

— Больше слова моего не услышите, вы все супротив меня поворачиваете, как нарочно,— и специально рухнул в кресло, не дожидаясь приглашения, да так, чтоб оно загудело.

— Как раз слов мне больше не надо. Вашу руку, сэр.

— Зачем это… без руки мне никак… это что ж, в носу придется ковырять ногой?— засуетился дядя Витя.

Вылезшие из кресла пластиковые скобы все же прихватили его конечности, а вертящуюся голову зафиксировал обруч, выскочивший из спинки кресла. Дядя Витя стал бросать взгляды попавшего в силки зверя.

— Похлопотал вот об электрическом стуле, помурыжили, как у нас принято, но дали, ненадолго. А нам долго и не понадобится,— сообщил унылым голосом Феодосий.

Дядя Витя шутки не понял, зажмурился.

Инспектор аккуратно постучал пальцами по панели управления “электрическим стулом”. Две иглы вошли в задержанного ровно в том месте, где проглядывали синие дорожки вен. С легким шипением закатались под кожу несколько кубиков крепкого транквилизатора. Через полминуты дядя Витя сидел размягченный и добрый, как после трех кружек “ерша”. На голографическом экране появились его информационные отпечатки. Отпечатки его тела, его мыслей, его чувств, его слуха, обоняния, зрения. Даже комната с инспектором, которую сейчас видел дядя Витя, тоже появилась на экране. Серыми пятнами выделялись напряженные группы мышц, навязчивые мысли, ненужные чувства. Инспектор пустил по дяде Вите слабый ток. Тот захрипел.

— Ерунда, Виктор Васильевич, не разыгрывайте меня, это не похоже на боль. Смотрите на экран, видите там грязь? Сейчас эти пятна начнут таять, как черти поутру.

Объемно зазвучал “голос океана”, заструился мягкий голубоватый свет, ароматизаторы добавили йодистого запаха водорослей.

— А если благовонялка сломается, противогаз мне найдется? — выступил слабым голосом дядя Витя, но с поставленной задачей справился.— Только мозги не трогайте, иначе на работе мне ничего кроме палки-копалки не доверят.

Тут он получил заряд супраэнцефалина. Дядя Витя пустил пару пузырей изо рта и перестал отличать звуковидеоряд на голографическом экране от реальности.

— Вы сейчас уйдете из этой комнаты, от этих стен, потолка, инспектора, от желания что-то что-то доказать и как-то оправдаться. Покой, Начало зовут вас. Надо вернуться к истокам и пойти снова, но уже верным путем. Не отрывайте взгляд от экрана, не пытайтесь закрыть глаза. Иначе мне придется имплантировать вам в глаза интраокулярные дисплеи.

Инспектор стал убирать с экрана изображение комнаты, вначале цвет, потом плоскости стен, потолка и пола, изображения предметов. Стер и самого себя.

— Сверху ничего нет, и по бокам, и снизу. Ничто вас не держит, вы падаете. Вы на дне самой глубокой впадины мира. Только холод и тьма вокруг. Но вас принимает в себя раковина. В ней тепло и свет, в ней забота, в ней ваша жизнь. Никогда не покидайте ее, если хотите себе блага.

В густой черноте экрана появился маленький светящийся пузырек, который принялся разрастаться, пока в нем не стал просматриваться зародыш с сильно раздутым мозгом.

— Это ваш информационный портрет. — сообщил инспектор.

Но из погруженного в нирвану почти бессознательного дяди Вити донеслось:

— Сейчас получишь у меня. Думаешь, что сердцевед, а в натуре говноед. У тебя душа — зараза, чемпион ты унитаза.

Феодосий поморщился. Не дяди-Витины угрозы так его достали — вовсе нет, к подобным фокусам он давно привык. Просто картинка на экране переменилась незапланированным образом. Уже не пузырек, а яйцо какое-то. И не эмбриончик в нем сидит, а настоящий гад, змей горыныч, противный такой дракончик.

Пасть-воронка, глаз на стебельке, пронзительный, красный, еще и отростки на тельце, все крутятся, как скакалки. И мечется дракончик туда-сюда, будто хочет яйцо расколотить.

Что-то постороннее в памяти компьютера…

Феодосий метнулся к другому экрану, поскорее опознать просочившийся из сети киберобъект. Но ничего из этой затеи не вышло. От ворот — поворот, никакой запрос не проходил из-за переполнения памяти.

— Начальник,— тем временем шепнул дядя Витя,— я тебе сейчас говорить буду, а ты записывай в скрижали истории. Скоро перекинусь я змеем, драконом ужасным. Я уже себя будущего вижу. Внушительное зрелище, пиши, поэт, свой стих. Я вам все показатели испорчу, все останетесь без квартальной премии…

Было невооруженным глазом видно, что дядя Витя “расфокусировался”. Но колоть его опасно, супраэнцефалин ему и так всю защиту снял.

— Сейчас только отколупну скорлупку немного,— бредил дядя Витя,— да ногу высуну, к ней ножная сила и привяжется, она поможет одолеть дорогу. Потом и руку за ручной силой протяну. А это значит, что я чего хочешь достану. Потом крылатую силу выловлю, и, значит, до неба доберусь. Когда я большим сделаюсь, басурманов затошнит со страху, а певец песню споет про наш с тобой поединок. Я тебя головой укушу и конечностями зацарапаю. Ты только заранее в протокол занеси, что ристалище у нас честное.

И тут свет в помещении исчез — совершенно неожиданно. Инспектор сумел быстро перестроиться. Вытащил из ящика стола свой хорошо пристрелянный “э-маузер”.

Помахал огоньком зажигалки перед лицом арестанта. Дядя Витя был погружен в себя и не обращал на инспектора никакого внимания. Феодосий, профессионально удерживая его смутную фигуру краем зрения, подкрался на цыпочках к двери. Она была совсем не на замке, каталась себе взад-вперед, как в сарае.

Взвыла сирена, длинный звуковой сигнал, на до-ре-ми. Уже, выходит, отключился и внешний периметр охраны.

Инспектор скинул обруч с головы арестанта, выдернул его руки из держателей и влепил кулаком ему в сельский лоб. Дядя Витя рухнул вместе с “электрическим стулом”, успев проорать “всех не перебьешь”.

И тут же вернулся свет в лампы и экраны, заткнулся сигнал тревоги, щелкнул, закрываясь, замок двери. Феодосий уселся на свое место, промокая мокрое лицо рукавом, “э-маузер” на всякий пожарный положил поближе — в карман. А дракон на экране съежился в точку и исчез…

Инспектор съел конфету — сласти всегда помогали проведению анализа, особенно если с добавкой нейроакселераторов. Подышал полным носом из курильницы с ладаном — это успокаивало. Наверняка, его подопечный затащил “К2” из сетевого эфира своими мыследействиями. Ну-ка, еще раз попробовать ухватить вируса за хвост.

Но хватать было уже поздно. Феодосий, как пианист, бросил руки на клавиатуру и сделал снимок быстрой памяти своей рабочей станции. Чисто. Как бы узнать, что творится в рабочей зоне кибероболочки, распределенной в сотнях компьютерах? Надо бы потоньше справиться у дежурного системщика, чтобы самому не попасть в список подозреваемых.

— Коллега Матвеев,— связался инспектор с центральным пультом,— покажи-ка свое бородатое личико. Почему проводите учебные тревоги без предупреждения? Людям работать надо, а вы по нервам бжикаете. Или вы считаете, что тут нет людей?

— Какая учебная? — заистеричничал коллега Матвеев, весь бледный выше бороды.— Все коды доступа к периметрам защиты были рассекречены. Оболочка стала менять коды в аварийном режиме. И, самое интересное, никаких следов атаки. Я еще понимаю, сидела-пыхтела бы в памяти вирусная комбинаторная программка, подбирала ключи. А в системном журнале только чиркнуто “внутрисистемное тестирование, построение смысловых цепей”. Где ж вирус? Уму непостижимо.

— Увы, твой ум, Матвеев, не годится для измерения непостижимости. Впрочем, ты еще поуди в системном журнале, авось рыбка клюнет.— Феодосий ушел со связи отчасти довольный. Пока что он ни в чем не виноват. Виновато нечто. “К2”?

Почему мы называем “К2” вирусом? Какой вирус выживет при внутрисистемном тестировании? Только полезный вирус. Тот, что умеет встраиваться в оболочку. Что помогает ей в работе над смысловыми цепями. Теперь деревенского дядю с соплей под носом и близко к сетевой среде нельзя подпускать — вредность слишком глубоко в нем сидит.

Пока Феодосий оценивал дядю Витю как источник постоянного зла, его подопечный отвечал ему в том же духе, но другими словами. Селянин снова расселся в кресле, напялил на голову обруч с проводками и уверенно направлял инспектора в срамные места, так чтоб ему вовек не возвратиться…

Феодосий Драницын покинул Службу озадаченный и напряженный, вполне готовый к дальнейшей борьбе.

Однако дома он быстро скис и угас. Дома он окончательно убедился, что жена Мелания любит свой браслет больше, чем мужа-инспектора. Даже к робикам она нежнее, чем к нему.

Картина, которую он предполагал увидеть в бреду, а не наяву.

Теперь она даже не желала с ним общаться. То, что он раньше считал ее докучливым зуденьем, сейчас казалось щебетаньем райской птицы. Она больше не хотела перессказывать ему второсортные фильмы о киберах-убийцах и роботах-насильниках, об искусительницах-роботессах, которые питаются гениталиями своих жертв, о дьяволах-компьютерах, погубляющих самолеты и суда. Нет, Феодосий и фильмы теперь мало волновали ее.

Ныне у нее были Петух и Кот.

Мелания вела с ними какие-то игрища, малопонятные для других людей. Игрища носили боевой, оперативно-тактический характер. Стратегия же оставалась скрытой в тумане. Такими же смутными были и мыследействия, которые применяла жена, чтобы столь управлять своими киберживотными. Не привяжешь супругу к “электрическому стулу”, не одурманишь ее супраэнцефалином и не начнешь считывать ее мыслекоды.

Разве что выкрасть робиков? В самом деле, они явно вышли из-под контроля у кибероболочки министерства развлечений, под чьим присмотром обязаны находиться. Какое там министерство развлечений. Не заражены ли они вообще вирусами? Вдруг у них в памяти сидит вирусный киберобъект типа “К2”. Как бы их распотрошить?

Но стоило бросить на робиков хоть один пристальный взгляд, как все мечты сразу уплывали в форточку.

В гостиной и на кухне шли учебные бои. Кот прижимался к полу, пятился, наносил едва заметные из-за мгновенности удары, когти его высекали искры из холодильника, производили режущие звуки на стекле и оставляли внушительные зарубки на мебели стиля неоготика. Петух же беспрерывно нападал, наскакивал, делал ложные и настоящие выпады, пытался усесться Коту на загривок и долбануть его в темечко. От его бронебойного клювика оставались глубокие, но аккуратные ямки.

Феодосий машинально, в обход своего дисциплинированного сознания, примеривал следы от когтей и клюва к себе. И всякий раз становилось неприятно, от мозга костей до костей мозга. Особое, ни с чем не сравнимое чувство возникало, когда Петух удачно пикировал и вышибал Коту глаз. Брызгала белая окологлазная жидкость, Кот цеплял когтем свое выпавшее око и, предварительно облизав его, заправлял обратно в глазницу. И всегда рядом с тренирующимися гадами неотступно находилась Мелания в виде знатока боевых искусств. Она была арбитром, болельщиком, да похоже, что и участником. Браслет биоинтерфейса, присосавшийся к ее руке, явно играл не последнюю роль, пропуская широкий спектр мыследействий.

Ясно, что робики, как неуправляемые малые оболочки, рыскают по сетевому “эфиру”, выискивая разгадки мыслекодов, и уже нахватались там разной дряни, вплоть до “кошачьего карате”.

Единственное роботехническое правило, которое они пока что соблюдают — это служение хозяину, вернее хозяйке. Однако ее психическое состояние вызывает все больше вопросов…

Мелания перестала откликаться на призыв кибернетического йога провести утреннюю, дневную и вечернюю медитации. Немедля вырубала экраны, как только начинали передавать звуковидеоряды для гармонизации. Вырывала “с мясом” шнуры питания из автоматических кадильниц. Разорвала тибетские мандалы. Перестала делать пранаяму, дышала теперь поверхностно, будто на улице. Портретом махатмы вытирала пыль. Почти целый день запрещала звучать индийским мантрам…

Инспектор немного повеселел, когда она купила себе “Симбун-Сивку”, газотурбинный роллер. Не моргнув глазом, швырнула все свои сбережения. Машина была по-российски удалой, по-корейски вертлявой, с широким колесом — по любой каше промчится — с микрооболочкой.

Но в отсутствие инспектора снова появился проклятый левый мастер и смонтировал в кибероболочке роллера канал для биоинтерфейса.

Нюни Феодосия распустились и заколыхались на ветру…

А потом Кот с Петухом вскочили на заднее сидение роллера, трансформировалась в два белых кирпича с глазами, и Мелания усвистала. В первый же выезд она пропала на целый день.

А в инспекторе, к середине рабочего дня, солнечное сплетение превратилось в черную дыру. Он сидел понурый в своем кабинете, и даже кресло не казалось ему теперь удобным. Темные мысли вились одна за другой без всякого усилия. Кто из нас главный, кто второстепенный, кто почва, а кто удобрение?— впервые подумалось инспектору.

Чтобы обрести снова смысл жизни, Феодосий Павлович решил выпотрошить дядю Витю, как маринованный перец, и вызвал арестанта в свой кабинет.

Дядя Витя, когда вошел, то сказал с прощупываемой ехидцей.

— Ой, как вы осунулись. Не лицо, а фига. Что, в доме нелады? Ну ничего, миленькие бранятся — только тешатся.

От этих слов Феодосия чуть не вытошнило.

— Что, я чего-то не то сказал, неверно выразился, эт у меня бывает,— спохватился задержанный.

— Ну, все, Виктор Васильевич. Хватит с вами цацкаться. Вы лишь программа, набор диверсионных мыслекодов.

— А вы не программа? — по-простецки спросил дядя Витя.

— От меня нет вреда обществу,— голос инспектора стал пронзительным, высокочастотным.

— Как же, мне от вас вред один,— рассудительно заметил дядя Витя.— А если из-за вас беда приключится для народа, то вы сами с собой что делать будете?

— Со мной этого случиться не может,— постановил Феодосий.

Внезапно шкаф раскрылся, и въехал робофициант-столик с яствами. Заиграла обеденная музыка, свет стал менее насыщенным.

— А-а, кушать люблю. Это единственное, что мне не изменит,— весело взвыл дядя Витя и прихватил со стола розетку с икрой.— Надеюсь, не акулья.

— Но я не звал робофицианта… Пошел вон, вон,— наорал Феодосий на “скатерть-самобранку”.

Та неожиданно обиделась и вывалила яства на инспектора, после чего действительно уехала.

— Как же так?— Феодосий с наворачивающейся слезой смотрел на свой замаранный китель.

— Да вот так. Им тоже творить-колбасить хочется. Сольцой посыпьте, начальник, меньше пятен будет,— наслаждался сценой дядя Витя.— Может, помочь, простирнуть чего?

Все еще твердым голосом Феодосий позвал робуборщика.

Тот появился, отрапортовал: “К уборке помещения готов!” Но вместо того, чтобы убирать, принялся носиться по комнате, размазывая по ковру масло, соус и пюре.

— Подонок!— озверел Феодосий.

— Вы его не ругайте,— заступился дядя Витя.— Он, может, к идеалу стремится… ну как эти ваши революционеры и крупные бизнесмены… вот и новый бутерброд решил изобрести.

Робуборщик выставил вперед режущую плоскость и стал срезать с пола размазанные продукты, причем вместе с линолеумом.

Феодосий, как и полагается в таких случаях, прижал ладони к вискам.

— Вы только ума не лишайтесь, гражданин начальник. Еще скажут, что это все я, такой-сякой, подстроил. А я на большие дела пока не горазд. От меня только легкий сквозняк.

Инспектора тут осенило. Он сорвал со своего запястья биоинтерфейс и забросил в дальний угол, потом подскочил к робуборщику и перевернул его вверх колесиками.

— Круто вы с ним, но совершенно справедливо,— одобрил дядя Витя.— Власть употребить, и точка, так с ними и надо, экстремистами. Что же, если электрический, то все можно?

“Эти примитивные устройства не способны к самоуправству. Значит, из меня вылетели коды безумных мыследействий. Пусть какой-то вирус и сыграл роль декодера, но мыслесигналы — мои собственные. Если так, то я — преступник…, — ум Феодосия заметался, пытаясь найти хоть какую-то индульгенцию. — Единственное, что смягчит мою вину — это ссылки на инфекцию, на психическое заражение. Да-да, психическая инфекция, как пляски святого Витта. Дядя Витя каким-то образом вводит меня в резонанс…”

Феодосий почти физически ощутил, как под черепной крышкой ползает и копошится что-то чужое.

Инспектор пропел несколько мантр и копошение в голове сменилось тонкими вибрациями. Он подключил перевернутого робуборщика к своей рабочей станции, стал копаться у него в журнале событий. Вроде некоторые исполненные коды похожи на вчерашние, дяди Витины. Или нет, совпадают только базовые коды прерывания…

Что же тогда: самому на себя настучать? Или прямо застрелиться?.. Или… покончить со всеми этими высокими моралями. Пусть просыпается здоровое, животное, инстинктивное. Надо выкарабкиваться.

Раз напачкали, подотрем.

Феодосий запихнул робоуборщик в угол, превратил свою майку в тряпку. Вначале развел грязь, потом ничего получилось, если не всматриваться. Прихватил клеем и содранный линолеум.

Арестованный же крестьянин неустанно помогал дельными советами…

Следующей ночью дяде Вите опять стало жутко. Только закроешь глаза, и начинает по всему телу летать какой-то вихрь, да еще и наружу рвется. И кажется дяде Вите, только расслабится он или, предположим, чихнет, и организм его разлетится на куски, как брошенный об стену арбуз. С криком “ура” выскочит из ошметков Змей Горыныч и на форсаже улетит за горизонт. Что говорится, темницы рухнут, и свобода нас встретит с кружкою у входа. Но потом глаза дяди Вити открывались и он видел себя на койке.

Все как обычно. Со стены буравит взглядом какой-то индийский товарищ гуру, льется специально подобранный звук для сна, в углу призывно мерцает унитаз.

“Ничего интересного быть не может”,— успокаивал себя дядя Витя и переворачивался на другой бок. И все-таки это случилось…

Лопнула преграда, похожая на скорлупу. Так быстро, что боль сразу разлетелась. Дядя Витя пошевелился и понял, что стал из маленького большим. То есть, он понял, что существует сразу в двух видах, маленьком и большом.

Большой дядя Витя подтянул задние конечности, распрямил их… комната как будто смялась, а стена упала. Потолок и крыша остались где-то внизу, голова же окунулась в какое-то марево.

Маленький дядя Витя прошелся на цыпочках от своей кровати до двери. Массивная бронедверь поддалась его руке и покатилась. Смутившись, дядя Витя юркнул обратно в койку, как сурок в норку. Отстукало десять секунд, однако никакого шухера.

Крестьянин внушал себе, что лучше всего лежать и ждать, пока начальники разберутся с его невинностью и отпустят гулять. Извините, скажут, за причиненные хлопоты, обознались. Примите в знак признательности за проявленную гражданственность часы “командирские”. Дядя Витя же, незлобливо посмеиваясь, похлопает опростоволосившихся обидчиков по плечам: “Ничо, бывает. Кто не ошибается, тот, значит, не работает”.

Но потом пришла к дяде Вите (маленькому) и другая мысль. И осталась, засела, как гвоздь в доске. А если не проявят начальники чуткость и заботу? А если он для них — что-то вроде чушки?

Большой дядя Витя был возмущен. Турбореактивное сердце гнало по нему горящую кровь. Глотка дышала не хуже армейского огнемета, лапы гребли, как экскаваторы, воздух сминался под ударами крыльев с переменной геометрией.

А рядом, перед его широкофокусными глазами висел камень. Тяжелый, гладкий, как галька, но с гранями, как у брильянта. С просвечивающим рисунком. А в рисунке том, казалось, проглядывался человек. Почему человек? Ну точно, человек. На одних гранях — его мысли, на других чувства, на третьих — внешность и внутренность…

Просматривались и другие каменюки: разнокалиберные, летящие и катящиеся друг по другу. Потом большой дядя Витя заметил главную достопримечательность открывшейся картины. Там в глубине, за парадом камней, как бы на трибуне, маячила очень длинная штуковина, то ли спица, то ли башня, возможно даже высокий терем.

Когда большой дядя Витя привык к пейзажу, то разобрал, что камни прутся не куда попало, а вертятся, иногда с фортелями, вокруг этой спицы. Она — блестящая, а они тусклые, она живенькая, а они мертвые, она верховодит, а они слушаются. Башня производила впечатление заселенной, хотя никто не показывал личика в форточку.

Дядя Витя даже назвал для ясности это строение “дворцом Кощея”, памятуя Хавроньины сказки-присказки. А себя гордо проименовал Змеем Горынычем.

Он лег на одно крыло, потом на другое, наконец, хоть и ловили его камни невидимыми сетями своего притяжения, поднялся чуть выше и выяснил еще кое-что. Спица упирается острием в серебряное небо, и сверлит, и долбит, и гложет его как вампир, покрываясь сияющим румянцем. Серебряные искры входили и в шкуру большого дяди Вити; растворяясь в крови, заставляли ее приятно бурлить.

А каменным многогранникам это удовольствие недоступно, они тупо крутятся вокруг дворца. И питаются лишь отраженным светом дворца.

А еще большой дядя Витя заметил, что от Кощеева дворца к камням иногда проскакивают черные кляксы, оставляя не сразу зарастающие трещины в сиянии. Словно в наказание. Из-за кляксы любой камень сразу оплавляется, теряет грани и рисунок. Сделавшись бурой глыбой, он падает вниз и переваривается густой мглой…

Маленький дядя Витя больше ни в чем не сомневался, соскользнул с коечки, успел накинуть на себя одежонку (носки не обнаружились), сунул лицо за дверь, прислушался к удаляющимся шагам охранника и потрусил по коридору…

А инспектор чуть пораньше проснулся от вкрадчивого голоса своей рабочей станции: “Задержанный гражданин отсутствует в камере более пяти минут”. Не подкачал радиомаяк, который Феодосий прикрепил намедни к пиджаку Виктора Лучкина.

Инспектор был не дома, а в третьем корпусе регионального управления ССС. От неуемной тоски Феодосий бы шатался по городу, но его поставили на дежурство.

И хотя кибероболочка корпуса якобы занималась невинной “внутрисистемной работой” и выстраиванием каких-то “смысловых цепей”, от этого всего несло диверсионным актом.

По коридорам следственного изолятора дядя Витя шел точно также, как Командор на вечеринку донны Анны: без проблем. Конечно же, гражданин Лучкин испускал во все стороны коды мыследействий. И это приносило результаты, замки бронедверей легко открывались, датчики движения железно блокировались. Сирены не выли, экраны не мигали тревожными надписями…

Спокойно, спокойно. Просто в рабочую зону оболочки проник треклятый вирус “Кулибин-2”, он-то и ведет арестанта на волю.

Феодосий сжал зубы и соединился с центральным пультом главного корпуса. Сраженный сном дежурный тяжело сопел, навалившись жирной мордой на клавиатуру — кажется, во сне его преследовало что-то плохое. Наверное, “К2” выдал пару чарующих колыбельных по аудиоканалу и превратил толстомясого детину в спящую царевну. Популярно говоря, произошло обычное психопрограммирование на уровне звуков.

Впрочем, баю-бай, охранный воин. Феодосий вдруг ощутил приток нестандартных мыслей. Ну, сбежит дядя Витя — подумаешь.

Раз сбежит, то непременно выведет следствие на более крупных фигур подполья. Какая возможность проклевывается — всю эту мафию захоботать.

Радиомаячок будет свистеть в тумане, а наш агент, супермен и спортсмен, будет идти по пятам, не теряя след.

Тут Феодосий сообразил, что переусердствовал в мечтаньях. Дядя Витя все еще в здании.

Инспектор подключился к системе видеослежения, чтоб рассмотреть все в подробностях.

Он увидел, что дядя Витя какой-то порхающей походкой покоряет коридоры. Вот крестьянин своевременно притормозил и пропустил идущего по перпендикулярному коридору барана-охранника. Вот и последний переход, а там, за углом, контрольно-пропускной пункт. Феодосий дал увеличение, не бежит ли перед дядей Витей робик с лазерным резаком в зубах, не летит ли рядом орниторобот с цианидом в клюве. Нет, человек сам по себе, абсолютно без сопровождения.

Перед тем, как выйти на финишную прямую, дядя Витя все-таки остановился, но идиотская улыбка не сползла с его рта.

Один охранник стоял неподалеку от дверей, уронив крепкую ладонь на рукоятку пистолета, выглядывавшую из кобуры. Другой, как и положено, сиднем сидел в будке, у пульта, за пуленепробиваемым и лучеотражающим стеклом. Похоже, у дяди Вити нет никаких шансов. Если только будка не превратится в большую кастрюлю с бурлящим супом.

— Благодарю за службу,— раздалось в токере. Феодосий аж подпрыгнул: “К2” подал голос, больше некому…

А уже через полминуты стекла будки запотели. Охранник перестал сидеть смирно, заерзал. Так и есть, “К2” расшифровал мыслекоды Феодосия и врубил отопление на полную катушку. Охранник продержался недолго. Нарушив все святые инструкции, он вылез из будки, отдирая прилипший китель от тела.

И тут Феодосию стало не по себе, и жарко, и холодно одновременно. Уж больно “К2” силен!

В вестибюль здания, прямо на контрольно-пропускной пункт, въехал автокран.

Весь он, конечно, не поместился, но стрела удачно вписалась во всю длину вестибюля, срезав только несколько кронштейнов, статуи Немезиды, эриний, Фемиды и прочих правоохранительных богинь.

Оба охранника плюхнулись на пол, вытащили пушки, стали ползать, как два опарыша. Тут дядя Витя и рванул, что пробка из задницы медведя по весне. Наступил на голову одного охранника, вскочил на спину другого, прыгнул с живого “трамплина” — и застрял в стреле.

Автокран сей момент дал задний ход и стал выезжать вместе с дядей Витей.

Охранники опомнились, побежали к будке, чтобы дать сигнал тревоги, но понапрасну рвали дверную ручку. Дверь была автоматически заблокирована, что предусмотрено в случае вооруженного нападения. Кресло, находящееся внутри будки, стало опускаться вниз, в бункер, к резервному пульту, только без охранника.

Оба бойца рванулись на выход, собираясь изрешетить беглеца во дворе. Однако рывка не получилось.

Автоматика, спасая пост охраны от вооруженного нападения, опустила сверхпрочную диамантоидную переборку и преградила путь.

“Храните спокойствие, ситуация под контролем”,— сказали громкоговорители на все здание, после чего заиграла успокаивающая лютневая музыка…

На следующий день генеральный инспектор ССС собрал всех офицеров, метал громы и молнии, устроил страшный конвульсиум, публично ненавидел автоматику. На это зам по системотехнике резонно отвечал, что без автоматики в следственных изоляторах побегов было куда больше, а с автоматикой — попросту первый случай.

“Разве вы забыли, что обычные стальные двери с встроенными, навесными и даже кодовыми замками не справлялись с наукоемкостью современных злодеев. Крошечные плазменные резаки разваливали решетки; микроскопические взрывпакеты пробивали запоры; едва заметные приборы, состоящие из рентгеновского лазера и микропроцессора, мгновенно изучали принцип работы всякого замка; металлопластиковые ключи типа “каракатица” четко трансформировались под любую замочную скважину. Все диверсионные приспособления имплантировались злоумышленниками загодя под кожу, вставлялись в рот под видом зубов. А могли попасть к задержанным гражданам в передачах, на свиданках, при поцелуях и рукопожатиях. Каких уж только бестий земля не носит. А сколько сраму мы набрались, когда все необходимое для побега приплывало по канализации или водопроводу в контейнерном нутре у робиков, ловко находящих нужного им арестанта по одному лишь тепловому рисунку…”

Видно было, что горечь поражения отравила сердца сотрудников ССС, потому что многие мужественные лица покрылись краской смущения. Зам по системотехнике вдохновенно закончил: “Только перевод каждой двери, каждой щели под контроль автоматики, “заворачивание” всех систем нашей Службы в кибероболочки остановило разрастание этой заразы”.

Генеральный инспектор решил не выставлять себя в роли дремучего дубаря, хотя и помянул про себя уважительным словом старую добрую колючую проволоку, вышки с пулеметчиками и бдительных собак.

— … Ладно, товарищи офицеры, толковать нам больше нечего. Будем считать, что за три дня наша любимая оболочка кого надо выловит, кому надо наступит на хвост и еще раз убедительно продемонстрирует, и тэ-дэ и тэ-пэ… Кстати, говорят, появился недавно такой хитрый вирус “К2”. Не помешает ли он нам мирно трудиться?

— Движения вирусного программного объекта “К2” пресекаются немедленно,— бойко отрапортовал зам по системотехнике.— Системные журналы показывают нам, что в этом отношении сейчас все чисто.

— Вам показывают, вам,— уточнил значительный человек.— Ладно, старайтесь, если ума нет,— закончил на незлобливой ноте генеральный инспектор.

Феодосий понял, что генеральный не намерен выносить сор из избы, звать на помощь МВД и другие государственные органы. Наша борьба — это только наша борьба, ментов просим не беспокоиться. Ведь мы — представители гражданского общества, а они — государственные служащие, чиновники. Да и вообше ловить дядю Витю органы правопорядка не обязаны. Разве что мы будем долго ползать перед ними на коленях, целовать им ботинки, называть себя меньшими братьями и выдумывать, что он свистнул из следственного изолятора ценные вещи.

Блок 7

В Службу Санации дальновидными отцами-инквизиторами была заложена структура “пылевого” типа. Она пронизывала все уровни, подразделения и замыкалась на отдел особых операций в центральном управлении Службы. В нее включались проявившие себя инспектора вроде Феодосия, а также секретные агенты. Как и положено, Феодосий запустил программу отбора, и она выдала ему номер и место контрольной явки агента, а также пароль. Человека под номером 0013 Феодосий хорошо знал по опыту совместной борьбы — Освальд Фалько сдохнет, не подведет. Тык был удачным.

Инспектор встретился с агентом в рюмочной и поручил ему наблюдение за дядей Витей.

— …Наблюдение — это еще не все. В случае, если органы безопасности или наша группа захвата попытаются вывести объект из игры, окажи ему мягкое содействие. То есть никакой стрельбы и нанесения большого материального ущерба. Внешность меняй во время работы основательно, сейчас установить личность можно даже по форме щек. С объектом контакт минимальный, но его радиомаяк не упускай. Делай все именно так, пока я тебе не дам других указаний.

Освальд Фалько усмехнулся, но ничего не сказал. Никакая самодеятельность не проходит даром, подумал Феодосий, глядя на удаляющиеся широкие плечи агента. Прибьет кого-нибудь мизинцем левой ноги и глазом не моргнет. “Крышу” надо поскорее обустроить.

Инспектор позвонил в центральное управление, в отдел особых операций. Ответил незнакомый голос, на пароль отозвался неверно, сообщил, что начальство в отлучке, попытался выяснить, в чем, собственно, дело. Этот человек не внушал доверия, поэтому Феодосий ушел со связи. До завтра подождет, чего уж там особенного за один день случится…

Очень ранним утром того же дня автокран с прилипшим к стреле дядей Витей остановился на одной из пустынных, достраивающихся еще улиц. Дядя Витя минут пять не мог преодолеть окоченения, наконец сполз на землю. Он осторожно заглянул в кабину — там мигали индикаторы, а водителя не было вовсе. Машиной управляла малая оболочка. Дядя Витя поежился от таинственности происходящего. То ли он сам обернулся чудовищем, то ли ему помогал какой-то колдун. Он еще не забыл ощущения силы, которая совсем недавно наполняла его руки, и ноги, и голову, и сердце, и хвост. Кажется, у него был и хвост.

Дядя Витя даже пошевелил своими слабыми руками и ногами — неужели все это натворил я?

Окоченение не проходило, ветер свистал, как будто все живое на свете вымерло надежно и с гарантией. Он прошелся мимо заселенных домов — даже в парадную не завалиться, двери на кодовых замках. Тогда дядя Витя решил: надо просто ходить, чтобы не уснуть и не замерзнуть. И правильно решил.

На одной помойке он нашел знатный кусок парусины с дыркой посередине. Продел голову, и получилась экзотика, что-то переходное из плащ-палатки в пончо. Потом набрел на детский городок, забрался в пластиковый танк, стал похож на кучу грязного тряпья, затих и заснул сном свободного человека…

— Дяденька, шли бы вы обратно на помойку, а то здесь дети играют.— беглеца разбудил какой-то малыш. Дядя Витя встряхнулся, высунул голову из кокона, пошарил в карманах. Конфет там не было, зато нашлась миниатюрная видеокамера. Видимо, она свалилась со стены, когда кран бодал вестибюль, и дядя Витя машинально прихватил ее.

— Эй, малой, сколько дашь за эту штуку? — поинтересовался крестьянин.

— Пикселей в ней, как мух в свинарнике. Адаптер, в натуре, радиосетевой.

— Пятнашку,— приценился малыш,— ты погоди, я сейчас домой за бабками сбегаю. С собой предпочитаю не носить, а то нынче трясунов много.

Дядя Витя очень нервничал, боялся, что мальчик вернется не один, а с рассерженными взрослыми. Но обошлось. Малыш появился без фокусов, приобрел видеокамеру и попросил приносить еще. Они там с пацанами играют в “шпионов и разведчиков”, поэтому устраивают друг за другом большую слежку. На аппаратуру много денег требуется, вот они и установили налог на детсадовцев. Тем, кто не платит, вышибают зубы — ничего страшного, молочные. Но все равно не хватает. Пора за их родителей браться, пусть раскошеливаются, а то будем детсадовцев яйцами глистов кормить. Биологическое оружие уже готовится. Малыш чему-то заулыбался, а дядя Витя поспешно удалился.

Теперь ему предстояло определиться, спланировать дальнейший жизненный путь. Первый ход — вернуться в деревню. Но что он скажет мужикам с пудовыми кулаками, которые отстегнули ему свои кровные на покупки? Мол, ребята, вам не повезло.

И уж, наверное, ССС дала весточку в родное село — там его будет встречать, грозно насупив брови, милиционер Антошка с боевым спреем в кобуре. Раз и влетели молекулярные роботы-боботы в нос нарушителя. Нет, лучше покамест в городе схорониться, здесь людей много, затеряться можно.

Только куда податься? На гостиничные услуги деньжатами пока не разжился, найти “порт приписьки” — рылом неказист. На железнодорожных вокзалах народ и так вповалку лежит, здоровые и чесоточные, честные и хакеры-какеры. Да и патрули шастают туды-сюды. Нет, уж вернее будет на аэрокосмический вокзал податъся. Там ему понравилось, сервис и все такое, да и толчея умеренная.

Блок 8

В эту ночь робики долго слонялись по спальной комнате, не дрались, но чесались и потягивались с хрустом. Якобы случайно, но явно специально цепляли одеяло. Инспектор, в конце концов, не выдержал. Взял спальные принадлежности и перекочевал в гостиную. Мелания ничего этого не замечала, да и наутро не выказала удивления его отсутствием на супружеском ложе. Впрочем, Феодосий был уверен, что на его месте тут же расположились кибернаглецы.

Когда он уселся завтракать, робики не отстали, принялись бесить. Кот устроил себе соревнования по прыжкам в высоту, где вместо планки была инспекторская голова, а петух состязался сам с собой в тройных прыжках, делая один из мощных толчков на спинке инспекторского стула. Маленький черный браслет со скромным видом висел на руке Мелании, но одновременно настраивал всех на волну инспекторского страха. А Мелания хлопотала себе у плиты и даже не пробовала подонков своих затормозить.

Они пришлись тут ко двору, а я стал чужим; они показывают, что я здесь нужен, как третья нога или вторая задница, доказывал себе инспектор. Но рано обрадовались, я еще буду давить их сапогами. Нет, я буду кромсать их большими ножницами.

— Знаешь, что я не сделал, а должен? — спросил офицер у жены.

— Должен был утром выполнить асаны “Сурья Намаскар”, ты не встречал сегодня Солнце,— механически отвечала жена.

— Солнце встречал. Но вот мусор не выбрасывал,— он показал на робиков жестом монументальной скульптуры.

Жена жевала бутерброд и не откликалась, как это бывает при прослушивании неприличных физиологических звуков.

— Или я, или они,— произнес раздельно каждую букву Феодосий.— Петух вскочил на стол и издевательски клюнул стакан инспектора, Кот наступил неприятной лапой на палец ноги инспектора.— Или я, или они,— затравленно повторил хороший семьянин.

— Они — это я, устраивает? — огрызнулась Мелания.— Это все — мой внутренний мир. Внутренний, но выдвинутый наружу, как ящики письменного стола. Без них я опять стану пустой. Любишь ты пустых, как мячики. Тык ногой такого, вот он и покатился к какой-то великой цели. На службе ты ведь такой же как и дома, правда?

— На службе я отрываю жгутики, щупальца, ложноножки всяким гадам,— Феодосий демонстративно скрючил пальцы.— Грязная работа, но ничего, можно помыться потом. Однако без моей работы и моих денег у тебя был бы совсем другой расклад. Сейчас бы ты не нежилась индийскими благовониями и утренней музыкой “Шив-Бхайрав”, а стояла бы с пачкой заказ-нарядов где-нибудь в дубильном цеху кожевенного завода. И атмосфера вокруг тебя была бы насыщена матом и вонью. А твоя шкурка была б намазана не лосьонами, а жирной копотью. И твой внутренний мир содрогался бы от кашля. Сейчас между твоими перышками и настоящей жизнью тысяча оболочек. Ты не знаешь, как бывает холодно, как сводит брюхо от голода, как вместо кислорода в твои легкие влетает всякая дрянь. Живешь себе, что червячок в яблоке, и еще чего-то бормочешь. Твои проблемы — как выковырять изюм из булки, чтоб было не так сладко во рту было.

— Ты тоже выковыриваешь,— напомнила Мелания.

— Батьки, деды и далее все предки нахлебались дерьма сполна. Хватит, мне не нужно прежней жизни, я буду биться за комфорт.

— Бейся. Вышибай из врагов вредные мыследействия вместе с мозгами. Об отдыхе тоже не забывай, побольше медитируй, глядя на собственный пуп, стой почаще на голове, это упражнение гарантирует безвредность твоего ума для общества. А я перехожу в другой жанр.

Мелания подхватила видимо давно собранную сумку и, свистнув робиков, двинулась на выход из инспекторского дома. Тут в Феодосии Павловиче и взыграло некстати профессиональное.

— Балета не будет! — объявил он.— От нас так просто не уходят в другой жанр.

Он перемахнул через стол, догнал в два счета и защелкнул свои пальцы на ее тоненьком запястье.

— Я в тебя столько вбухал, что тебе впору золотой сделаться и стоять на серванте. Все не так просто, как кажется после завтрака,— повторил он несколько раз, раздувая для жуткости звук “р” в слове “просто”. Он был на коне. Совершенство проявленной власти порадовало его.

“Ой, недаром мой знак Зодиака — лев”,— шепнул он себе.

Мелания прикрыла глаза и всхлипнула от дурноты. Ей показалось, что она вляпалась в какое тесто, которое склеивает ее. Но браслет не дремал. От него распространилась синяя дымка, и тесто стало рассыпаться. Дымка добралась до робиков, вошла в них, отчего те заискрились и даже засияли…

Когти Кота, пройдя сквозь ткань штанов, уцепились за кожу Феодосия, слегка поддели ее и оттянули. Хорошо выстоявшаяся, по краям уже загустевшая до корочек нелюбовь выплеснулась из инспектора чем-то вроде девятого вала.

Из всех накопленных сил, с криком “Умри, негодяй”, Феодосий поразил Кота каблуком. Вернее, то место, где только что был Кот. Каблук сломался об пол и улетел, инспектор получил растяжение в паху, а робик свернулся в белый клубочек. Клубочек принялся кататься вокруг инспектора, постепенно сужая свои хищные круги. Петух вспрыгнул на люстру и стал грозно раскачиваться на ней. Инспектор вдруг ощутил свой черепной шов и подумал, какой тот некрепкий. Инспектор вдруг стал мокрым и слабым, как новорожденный. Мелания тут же выдернула свою руку из его руки и отбежала к стене.

Страх набухал, вспучивая каждую клеточку офицера. У этого страха были свои дрожжи. Феодосий ощущал первородное зло. Бывшие колдуны, нынешние диверсанты и хакеры плюют с высокого потолка на его звание, заслуги, благодарности начальства, уважение соседей, мощь ССС, завладевают его женой, всем его достоянием.

Инспектор сделал последнее усилие, соединив жар души, воспоминание о “Кодексе чести офицера ССС”, напор долга, четкость профессионала, гнев мужа. Вместе все эти солидные факторы дали слишком много энергии. Инспектор не сумел отрегулировать ее выхлоп, который иной человек назвал бы истерикой, а древний викинг уважительно — берсерком. Инспектор кинул в противников аквариум, и запрыгали рыбки по стенам. А также кинул голографический телевизор, тот показал страшное рыло и рассыпался. Потом полетели кофейник, картина. Инспектор бил врагов этажеркой, гобеленом, тумбочкой в стиле ампир, статуэткой небесной танцовщицы апсары — она пробила ногой диван. Наконец, бюстом великого человека (бронзовым).

Волна буйства не отпускала Феодосия, волна несла его по комнате, как утлый ялик. Подвернулась под руку указка, и он давай рубить ей, как казачий есаул, попался горшок с фикусом, и он стал крушить им, как Илья Муромец, только-только слезший с печки. Вскоре вся комната покрылась слоем обломков, осколков и просто руинами. А Кот с Петухом разве что уворачивались, пританцовывая, и будто чего-то ожидали…

Люди в белых халатах появились неожиданно, они махали полами халатов и были похожи на стаю чаек.

В водовороте чувств вдруг обозначился ручеек мыслей о том, что он полностью обделался. Но от этого шторм стал еще более яростным. Подсознательно Феодосий уже понимал, что терять теперь нечего.

Он кинулся, чтобы покарать предательницу жену вазой по голове, но тут был перехвачен и пресечен в корне. Феодосий пытался провести прием айкидо, и не один прием, но все оборачивалось против него — и удар, и захват.

Восточная борьба на квадратных санитаров не действовала.

Стиснутое в смирительной рубашке бурление чувств перешло в дрожание тела, а потом и вовсе в инфракрасное излучение, когда из шприца явился заряд ласковости и терпения.

Но эти фазы проходили уже в мягких внутренностях машины скорой помощи.

Инспектор облегченно выдохнул, когда борьба закончилась и стало покойно.

“Будя, будя, отвоевался”,— незлобливым голосом сказал санитар.

Но инспектор уже задремал, прислонившись к уютному, размером с первый спутник, колену санитара.

Феодосий Павлович не мог, да, наверное, и не хотел бы узнать, что жена Мелания тем временем вышла из дома, не заперев, и, даже не захлопнув двери. На ней был комбинезон и непродуваемая куртка, за спиной маломерная сумка, в руках по канистре с газотурбинным топливом. Она выкатила из гаража свой роллер, закрепила канистры, на заднее сидение запрыгнули преданные робики, мотор засопел мощным носом, и вся компания исчезла в смутном воздухе.

Блок 9

Мелания вскоре почувствовала, что великое копошение на одном месте кончилось. Она уже не червячок в яблочке. Она — пыль, которую ветер перемен несет куда попало. Куда ни принесет, везде хорошо, везде пыль останется пылью.

Целый день Мелания вилась поземкой по городу, а вечером вырулила к аэрокосмическому вокзалу. Там удалось и чайком побаловаться, и покемарить в креслах зала ожидания. Такая остановка еще более убедила ее в том, что она теперь — пыль, которая звучит вполне гордо.

Вместо зеленоватых сумерек спальни — едкий свет, прущий в глаза, вместо убаюкивающего бренчания цитары — гогот, иканье, всякая белиберда. Кто-то пытается вместо короны водрузить свою задницу на твою голову, кто-то трясет рядом с твоим носом грязный мешок.

Потом звуки, цвета и запахи смешались в какую-то тучу, которая воспарила к диамантоидному куполу вокзалу и зависла там. Наступило молчание…

Утром, возле своего роллера, она увидела лужицу крови. И вроде робики неотлучно были при ней всю ночь, в сумке. Только сейчас ей захотелось испугаться, как корове, которую бестолковые животноводы вместо хлева запустили в змеюшник. Но это тоже не получилось. Браслет, хоть и маленький, но прикрыл ее, как плащ-палатка. Враждебное пространство в почтении остановилось перед ним.

— Але, киса, здравствуй, не узнаешь?

Перед ней стоял какой-то тип, неприятно одетый в черное кожаное пальто, с неприятным выражением на неприятном лице, с неприятными глазками-букашками, от которых начинается зуд и псориаз на коже, с фотонической татуировкой на пухлой руке, где фигурял ангелок со светящимся нимбом и надписью “Здесь нет конвоя”. Может, этот фрукт из передачи какой-нибудь, много сейчас всяких реалити-шоу.

— А ты что, памятник Пушкину?

— Я люблю юмористок, честное слово, даже в одетом виде. А теперь расскажи-ка мне о своих маленьких друзьях.

— Начинать с трилобитов?

— Начни с тех, кто тут царапается и кусается без спросу.

Нет, пожалуй он — не из реалити-шоу. Он как паук, за которым тянется паутина неприятностей. Мелании захотелось срочно взобраться на роллер и дать деру. Или размазать этого типа по асфальту. Главное, не показать, что боишься.

— Слушай, я — неважная рассказчица, пошли лучше письмо в детскую передачу…

— Со мной так нельзя разговаривать,— гаркнул обиженный тип.— Не шали словами. Я здесь король буби, идеал во плоти, любимое тело и районный тотем.

Несмотря на то, что этот типчик был липким и злым, страх вдруг оставил Меланию.

— Задашь четкий вопрос и получишь такой же ответ. Представь, что я учительница.

— Учительница,— влажно улыбнулся тип.— Будь мне учительницей. Меня Кожаный зовут. Научи меня чему-нибудь из области орального секса.

— Чтобы хорошо учиться, таким, как ты, надо больше усидчивости иметь, в смысле, больше сидеть.

— Ладно, я с тобой еще пообщаюсь, не забывай меня, киска,— попросил тип по имени Кожаный и, пружиня пятками, пошел к главному входу. Какая-то досада у него осталась, поэтому по дороге он не удержался и пнул первого встречного мужика непритязательной наружности. Мужик отлетел и уселся на урну, хабарик бессильно повис на его губе. Обиженный оторопело глядел вслед обидчику, не в силах угадать причину такой немилости. Не решив проблему, он повалился на бок вместе с урной. Еще неуклюже поворочался на земле, а когда поднялся, то был уже обклеен бумажками из-под мороженого, напоминая экспонат с выставки современного искусства.

Мужик подошел к Мелании, которая старалась не смотреть на его печальный вид.

— Слышь, щечки-персики, у тебя зеркальце есть? Как там я, ничего? — стал выяснять он.

“Сходи в ателье, где морды меняют”, — подумала Мелания, но вслух утешила обиженного мужика.

— Ничего. Бывает хуже.

— Часто? — с надеждой спросил мужик.

— Ну, это уже вопрос статистикам.

— Чтоб тебя дверью трахнуло, урод,— заорал мужик вслед изящно пружинящему Кожаному.

И надо же, настигло крепкое мужицкое проклятье аэропортовского братка. Когда тот входил в парадные самодвижущиеся двери, они наполовину приоткрылись, а потом резко сомкнули створки. Толстое стекло зазвенело от жесткого контакта со стриженной головой. Кожаный опрокинулся, улетел назад, лег на спину в просторную лужу.

— Да я вас всех соплей перешибу,— невпопад зарычал он.

— Переходи к водным процедурам, следующее упражнение — гребля ушами,— удовлетворенный мужик отклеил от себя несколько бумажек и побрел куда-то, явно не имея четкой цели.

Мелания напряженно посмотрела ему вслед, пытаясь расшифровать подтекст происшествия, но ничего у нее не вышло. Она растерянно поразглядывала окрестности и заметила, что еще один человек пытается во что-то вникнуть. И этот человек был похож на “плохого” парня из шпионского фильма…

На лице агента Фалько сегодня были усы, темные очки, щеки разошлись в стороны, а угрюмая распластанная кепка скрыла шевелюру. Агент “знакомился” со своим подопечным. Вид дяди Вити даже несколько оскорбил его профессиональную гордость, но агент небольшой медитацией покорил эмоции и заставил себя работать. Освальд определил, в каком направлении будет двигаться объект, и пошел в центр главного зала, откуда было удобно наблюдать за событиями на всех ярусах. Вот дядя Витя на третьем ярусе, подобрался к ограждению, воровато, но метко — на чью-то шляпу — плюнул вниз, затем направился к буфету.

Начинался рабочий день. Освальд Фалько догадывался, что групзахи могут в любой момент созреть для перехвата. Аэроспейсвокзал как раз то место, где оболочка ССС засечет вислоусую внешность дяди Вити, особо не утруждаясь. Скорее всего, группа захвата, пять-шесть ребят плотного телосложения с внушительными челюстями и тяжелыми кулаками, уже здесь…

Освальд Фалько с утра обдумывал некоторые пункты своей диссертации, ведь в “миру” он был аспирантом. Сегодня утром, по счастью, обошлось без “провала”. Это явление было знакомо многим аспирантам и другим бойцам умственного фронта. При приближении к интересной мысли — ты еще не знаешь, какая она точно, но уже ощущаешь ее объемистость — вдруг теряешь путь-дорожку. И в голове — лишь тяжесть и гудение. Нейростимуляторы, активизирующие работу синапсов, помогают ненадолго, а по-большому счету вредят…

В итоге на месте мозга словно черная клякса ворочается и ты подключаешься, как миленький, к кибероболочке.

Она начинает выгребать из сети факты и строить гипотезы. А ты с умным видом хмыкаешь или бесхитростно зеваешь, глядя в окно.

“В условиях состязательного доступа кибероболочек к сетевым ресурсам большое число ассоциативных связей устанавливается случайным образом. Как показало обследование фирмы “Ливайн” — до 90%. Однако, в рамках этих хаотических процессов создаются устойчивые структуры, которые включают всю обработку данных, от приема мыслекодов до выдачи решающих рекомендаций…”

Сейчас бы посидеть-подумать, потому что горизонте размышлений что-то уже забрезжило, но дядя Витя мешает!

Подопечный доел сосиску, брошенный кем-то возле автомата по продаже хот-догов и спустился на второй ярус для посещения туалета. Выбрался он оттуда с мокрой головой и расчесанными усами. Кажется, помыслы дяди Вити опять были устремлены к вокзальному буфету. Когда подопечный подходил к лестнице, у дверей туалета появилась некая личность в серой шляпе, надвинутой по самые брови. Освальд прибавил зоркости микрокамерам, вмонтированным в его очки. Действительно, у некой личности было прекрасное нервное лицо ищейки.

Это явно представитель Службы Санации.

Освальд вскочил в лифт, который ползал внутри одной из колонн, и мигом вспорхнул на третий ярус. Только открылись двери шахты, а он уже увидел недремлющим оком, как в буфет входят двое ладных молодцов, оставляя снаружи еще одного. Агент Фалько вывел на дисплеи своих очков развернутые данные от пеленгатора. Так и есть, дядя Витя — внутри общепитовской точки, и значит, сейчас ему сделают “хлеб-соль”: кулаком по почкам и пальцем под ухо, после чего он окажется смирным и послушным.

Освальд прикрылся широкой спиной женщины, марширующей с двумя чемоданами, и с еще неясным планом действий стал приближаться к буфету. Когда он преодолел полдороги, послышался плотный хлопок. Его дополнил хор из разных бестолковых звуков. Теперь надо было резко прибавить скорость. Агент Фалько шепнул пирамидальной женщине на круглое ушко:

— Внимание, внимание. Вы поступаете в распоряжение федеральных сил особого назначения.

Женщина преданно ответила:

— Шо трэба?

— Бежать.

И женщина понеслась, как паровоз, пыхтя и пуская пар из ноздрей. Агент Фалько, как искусный наездник, притормозил ее за косынку около входа в буфет и нанес из-за ее широкой спины сокрушительные удары групзаху. Кулаком под дых и ребром ладони по шее. Из буфета выскочил, как ошпаренный, другой групзах. Вернее, он и был ошпаренный, вся физиономия в густой кофейной пене.

Групзах увидел, что его товарищ сильно согнулся, а рядом, торжествуя, стоит огромная женщина — террористка или пособница врага. Упреждая атаку, боец взвизгнул и нанес даме сокрушительный удар верхней частью кулака в селезенку, так называемый уракен-хиво-учи — предназначенный, чтоб свалить с копыт и носорога средних размеров.

Но этот удар был поглощен сумкой с гвоздями, которая висела у мадам на шее, ничуть ту шею не выгибая. Дама даже не качнулась на своих каблуках, более того, импульсивно и неловко, но быстро сунула в физиономию групзаха свой старомодный чемодан с обитыми железом уголками. Белая от пены голова бойца стала яркой от крови, и он, покачнувшись, как былинка, упал словно заколотый бык.

— Объявляю вам благодарность от имени командования,— признательным голосом сказал агент Фалько даме с чемоданом.

— Служу трудовому народу,— отвечала польщенная женщина,— рада стараться.

Агент Фалько осторожно заглянул в буфет. Мимо его головы немедленно пролетела яичница и прилепилась к стене.

В помещении была напряженная обстановка, напоминающая второй или третий день творения. Столбы пара, гейзеры кипятка, струи расплавленного жира и мощная музыка искрящегося танцевального автомата. Особенно поражала взгляд стойка.

Кофеварки, тостеры, шашлычницы сообща создавали ад местного значения.

Яркие пластиковые робофициантки в кокошниках носились по помещению, бросая блюда, как гранаты, крутя ножами и втыкая вилки во все живое при помощи инфракрасных сенсоров. Уборочные киберы опрокидывали столы, расшвыривали стулья, вбивали друг друга в стены и пытались затолкнуть одну жареную курицу в нечто смахивающее на ворота. Возможно, это был матч по хоккею.

Посетители разлетелись кто куда, как голуби. На шкафах, холодильниках, даже шторах, сидели и висели гроздьями, особенно прыткие вскарабкались на карниз. Буфетчица, отчаянная белобрысая девка, пыталась в одиночку биться шваброй с хоть малой, но охреневшей кибероболочкой буфета. Однако после каждой контратаки взбесившихся аппаратов девчонка с воем улепетывала в подсобку.

В одной из больших жирных луж раскинулось безвольное тело групзаха. А посреди всей жути и буйства красок, тихо и отрешенно, свесив печальные, как плакучая ива, усы, сидел по-турецки на перевернутом столе дядя Витя.

Наконец, он поднялся, пробормотав что-то вроде “извините, ошибочка вышла”, и просочился сквозь беснующуюся толпу машин, как призрак, который некогда бродил по Европе.

— Шо с этим сделать,— спросила с готовностью дама,— может, придушить гада?

— А вам надо следовать прежним курсом, гражданка. Командование пришлет вам ценный подарок.— Агент Фалько слегка тронул особу коленкой под зад, и она величаво удалилась.

Дядя Витя выйдя из буфета, увидел агента и еще несколько неподвижных тел.

— Ты чего, мужик, закурить что ли, хочешь? — спросил крестьянин от неловкости.

— Пошли, выведу наружу, а то повяжут тебя здесь с гарантией.

— Не, шутишь. Я с тобой никуда не пойду. Я тебя не знаю. А вдруг ты — оборотень. Сейчас человеком притворился, а завтра глядишь, уже камень многогранный, который людей жрет.

Агент Фалько ухватил сельского жителя за шиворот, первым делом вытащил из его грязного пиджака маленькую шпильку радиомаяка, выбросил ее … но не смог сдвинуть дядю Витю с места.

— Можешь на меня положиться, уважаю, когда маленькие бьют больших,— увещевал Освальд упирающегося крестьянина. — Ну, не будь ослом.

Наконец агент Фалько втолкнул дядю Витю на служебную лестницу, они спустились на минус первый этаж, вломились в дверь с неприветливым обращением в адрес “посторонних”. За дверью их как будто поджидал милиционер с табельным оружием в руках.

— Служба Санации, группа захвата,— зарычал Освальд и взмахнул красной книжицей.— Человека в серой шляпе не видели?

— Чего, чего? — милиционер выудил из уха рацию,— не разобрал. Вы кого-то ищете?

Освальд напористо повторил вопрос.

— Никак нет,— отчитался страж закона.

— Будьте бдительны, он очень опасен, — агент Фалько с дядей Витей обогнул милиционера, после чего припустил по узкому коридору, не отпуская руки подопечного.

А работник МВД остался на посту. Оттуда немного погодя послышались крики “Нет, нет!” и выстрелы…

Подвал был хитрым, заблудиться и истлеть здесь, как индейцу Джо, ничего не стоило. Но на свою беду попался лихим людям мирный труженик аэропорта. Он шел и напевал песенку про то, что “летят самолеты — сидят в них пилоты”. И тут две страшные в мертвенном свете фигуры бросились к нему, протягивая руки со скрюченными пальцами. Сердце заскакало в груди, скромный техник понял, что по горизонтали от погибели не уйти, и попробовал вспорхнуть по винтовой лесенке. Но он так испугался, что всякий раз соскальзывал вниз к ногам бандитов. Наконец, Освальд поднял техника за шиворот.

— Пошли погуляем, заодно покажешь, где тут выход.

— Эй, мужик, не хочешь в морду, не надо, — утешил пленного дядя Витя.

Техник благоразумно решил быть послушным. Через пять минут анти-Сусанин вывел бандитов к крохотному окошку, явно предназначенному для кошаче-крысиного контингента.

— Стой здесь, задница,— дружелюбно предупредил Освальд и хотел было “отключить” техника. Но дядя Витя подошел к донельзя испуганному человеку с тыла и возложил на его голову коробку спичек.

— А это мина, милок. Если полчаса будешь вести себя тихо — тогда полный ажур. Если рыпнешься, то мозги к потолку прилипнут.

Техник охотно поверил, поэтому стал древнеегипетской статуей. А агент и дядя Витя выползли через щель и оказались в районе привокзальной свалки, где валялись выгоревшие баки и первые ступени космических челноков.

— Дальше по-пластунски? — осведомился дядя Витя.

— Дальше без меня,— сказал Освальд.— Продолжайте без меня. Идите в сторону кладбища. Вон видите, труба крематория дымит? Это ваш ориентир. А там по главной аллее до автобусной остановки. Ехать вам лучше, как мне кажется, до парка народных увеселений. Надо добраться до Бормоталовки, это такой холмик, где раньше всякие крикуны горло драли. В том месте стоят заброшенные вагончики строителей. Располагайтесь как дома и особенно не высовывайтесь. Вот вам небольшой заем. Живите скромно, по средствам.

— Слушаюсь и повинуюсь,— ответственно сказал дядя Витя.— Вот вы мне так помогли. Даже не знаю почему. Поэтому я вам должен всю правду сказать… — и, не дожидаясь согласия слушать “правду”, добавил.— Хотите смейтесь надо мной, но я Змей Горыныч или что-то вроде этого.

— Очень приятно, а я — Фан Фаныч, — у дядьки мозги-то набекрень, подумал Освальд.— Только вы никому не рассказывайте, какой вы на самом деле.

— Ладно, уговорили. Никому про то сказывать не буду. Но боюсь, люди сами прознают… Я ведь ничего специально не портил в буфете. Но когда эти басурманы возникли — я как бы большой стал. И все равно не сладко пришлось. Кляксы меня атаковали, это упыри такие, и камни накатывались, чтоб расплющить. Но я дыхнул огнями, и усеялось поле дохлыми костями. Дворец Кощея от злости накренился и пузырями аж покрылся. Есть от чего злиться. Окаменелое его царство я на четверть прошел и на полморды ближе к серебряному небу стал.

— Ага, понял. Обычное дело,— покачал головой агент и поправил дяде Вите воротник, заодно прцепив ему на пиджак свой собственный радиомаячок.— Но вы старайтесь о Кощее не думать. Он сам по себе, вы сами по себе.

— Стараться не думать?— удивился дядя Витя,— тогда же я буду обезьяна, а не человек.

Дядя Витя сплюнул и, спотыкаясь, пошел на дымок крематория.

Блок 10

Совсем другая жизнь окружила Меланию со всех сторон. А прежняя жизнь растаяла, как пломбир на солнце, не оставив ничего, кроме нескольких потеков.

Ночь в зале ожидания аэрокосмопорта, утро — в старомодном голографическом кино.

Голова пожилого ученого, висящая на проводках в шкафу, дает веские советы девушке-роботехнику, что ходит в мини на пол-ягодицы. Созданный девушкой робот — копия пожилого ученого, только из металлоорганики. Он смертельно ее ревнует к молодому космопланщику, прилетевшему с Юпитера. Робот подкарауливает космопланщика где-то около ракеты, связывает и волокет, чтобы положить под дюзы. Девица-роботехник откуда-то пронюхивает про это, является к ракете, отвлекает робота разговором о любви. А в то время космопланщик распутывает узлы и толкает наивного робота под реактивную струю. Конец фильма, на заднем плане пятно: все, что осталось от робота. На переднем целующиеся взасос космопланщик и изобретательница. Она изобретает новые и новые поцелуи, ее губы движутся к его… изображение смазано. Левая рука космопланщика потихоньку отключает питание от головы злого ученого, висящей в шкафу. Из шкафа доносятся последние проклятия…

А днем приятно поблуждать в зоологическом музее, среди обглоданных временем значительных костей праотцов. Под вечер сгонять к какому-нибудь прудику, смыть прилипшую к коже городскую сутолоку. Вечером на танцы для тех, кому прилично за тридцать. Растрясти мусор в каком-нибудь веселом старичке из отставников, а потом застращать его до рвоты выходками своих пластиковых дружков. Робики, как правило, начинают познавать танцора, к чему тот, естественно, не готов.

Потом можно пронестись на роллере среди ночных огней, которые кажется, дырявят тебя, вынося наружу запечатлевшуюся за годы скуку. Заполночь вернуться в аэропорт, просквозить мимо зевающего Кожаного и его товарищей по банде.

Их кривые улыбки касались ее кожи словно тяжелые мохнатые бабочки.

В один прекрасный вечер танцы для “тех, кому прилично за тридцать” закончились досрочно. Ее кавалер сломал одну ногу и вывихнул другую во время исполнения “электрического буги”. Оставшись без забавной развязки Мелания вяло проезжала тихой улочкой в районе за Технологическим Институтом. Вдруг под шлем проникли звуки слабых повизгивания. Что-то потянуло легко, но настойчиво. Мелания развернулась и въехала под арку в проходной двор.

Компания юношей, видимо уставших от сладкого прозябания в оболочках, нашли нетрудный способ поразвлечься. Они окружили особу с пышной голубоватой шевелюрой и полноценно веселились за ее счет. Кто свинчивал кольца с ее рук, сдергивал ожерелье с шеи, кто задирал ей юбку, кто поправлял ей прическу с помощью садовых ножниц, кто пытался ее укусить вставленными в рот вампирскими клыками.

Дама уже не визжала, а лишь скулила, чтобы не разозлить веселую компанию. Биоинтерфейс с нее давно сняли, и сейчас она была без кибероболочек, что устрица, которую выскоблили из раковинки.

Юноши заметили рокера, но не придали значения, в такую пору пытать счастья на улице может только свой брат — стервец. Мелания выписала несколько плотных кругов, а потом срезала вираж, и один из развлекающихся парней был сбит с катушек. “Эй, блин, поосторожнее”, — заголосила компания. На следующем заходе Мелания ухватила еще одного парня за воротник, протащила немного и отпустила. Тот закувыркался и, в конце концов, влетел в стену дома. Тут уже ребятам пришлось разбираться, что к чему. “Это не Коль, у того шлем со звездой, и не Толяма, тот в черном с перьями. Это какой-то отморозок. Ну-ка шокером его шарахни”.

Не вышло. Роллер был послушен Мелании, как ее собственное тело. Парень с шокером успел выстрелить один раз, но разряд лишь стегнул по припаркованному автомобилю. А в следующее мгновение шокер уже хрустнул под колесом.

Ребята получили все, кто сапожком по коленной чашечке, кто кулачком по зубам, кто колесом, кто бортом.

Вскоре веселая компания стала расходиться, кто согнувшись, кто вприпрыжку. Юноши слезливо обещали смешать обидчика с дерьмом, но им было трудно поверить. Последним ушел, держась за затылок, хулиган, поцеловавшийся со стеной.

Дама с голубой головой, ныне похожей на плохо остриженный куст, услышала воцарившуюся тишину и открыла глаза. Однако увидела темную фигуру на роллере и решила бояться дальше. Фигура сняла шлем, открыв тонкое и благообразное лицо, явно принадлежащее приличной женщине. Дама, наконец, перестала скулить. А потом предложила Мелании пожить у нее с недельку…

Так Мелания стала охранницей пожилых дам. Через десять дней она перешла к подружке первой дамы — богатой вдове, которая отчаянно боялась грабежа и насилия. Тем более, кто-то регулярно ходил под ее окнами и что-то высматривал.

Ее покойный муж был важным ученым из каких-то секретных лабораторий, где проектировались первые серьезные кибероболочки.

Оставшиеся в наследство киберы лежали или ворочались под кроватью, ползали по стенам, срывались с потолка на голову, и даже старались угодить

— открыть кран, накормить супом, потереть мочалкой спинку. Они искренне хотели сделать жизнь хорошего человека приятной во всех отношений.

Если среди бела дня Мелания вдруг хотела почистить зубы, они насильно кормили ее супом. А как начинала мыть пол в своей комнате, они тут же кидались на нее скопом и пытались помыть ей голову в том же ведре.

Робики Мелании были для киберов вдовы какими-то ничтожными дикарями.

Кот и Петух отвечали кознями. Переворачивали киберов верх колесиками и устраивали им короткое замыкание.

Тогда кибероболочка квартиры приговорила робиков к смертной казни через голодание. Киберы накапливались у розеток и не подпускали Кота и Петуха подзаряжаться. Те проводили диверсионные акты. Только кибер “зевнет”, сразу выдернут из него аккумулятор. Дама все замечала, но лишь однажды, заерзав, прицепилась к Мелании.

— У вас, я вижу, БИ нелицензионный, с расширенным спектром сигналов. Зачем он вам, милочка? Ваши малыши вряд ли могут адекватно отреагировать на некоторые команды.

— У них многопотоковые процессоры и способность к саморазвитию на аппаратном уровне,— не стала вдаваться в беседу Мелания.

Пришла ночь номер три, и вместе с ней событие необыкновенного свойства. Входная дверь вылетела и доказала, что дама была права в своих нехороших предчувствиях.

В прихожей тяжело затопали чужие ноги.

С лицом цвета свежей штукатурки в комнату Мелании вбежала дама и бойко зашептала: “Как я ошибалась! Ну что, что вы можете сделать?”

Мелания неожиданно обрадовалась. Будто сидит она в засаде, а по тропе, ломая сучья, прется крупный зверь навстречу своей пуле.

— Залезьте под кровать или спрячьтесь в шкафу,— предложила Мелания, потом сжала в руке мельхиоровую копию Венеры Милосской и направилась в коридор.

Следом за ней, аккуратно кладя лапки, двинулся Кот.

В коридоре было трое незнакомцев, в биополимерных масках-страшилках, которыми пугают детей в парке народных увеселений. Все трое светили фонариками и пробирались вглубь квартиры, елозя спиной по стене. Мелания включила лампы.

— Ну-ка, пошли вон отсюда,— сказала она грозным голосом зажмурившимся взломщикам,— прямо проходной двор какой-то.

— Вот это подарочек,— сказал некто в личине свежего трупа, которая улыбалась сгнившими червивыми губами,— ой, цыпонька бройлерная. Ножки-то худенькие, бледненькие. Ты давай кашу ешь, сало.

— А она сексопельная,— добавил другой ночной гость в жуткой прыщеватой маске образцового садиста-разбойника,— особенно с этой бабелью в руке.

— Не сексопельная, а сексапильная, и не бабель, а богиня,— поправил товарища “свежий труп” и вновь обратился к Мелании.— Давай-ка, погладь меня по мумии. Я от ласки добрее буду.

— У тебя других здесь дел нет, облезлый? — решила уточнить Мелания.

Третий нежданный посетитель, по виду скелет в пиджаке, захихикал, но отнюдь не загробно.

— Его не гладь. Он у нас только человечиной питается, и взгляд на твои прелести у него узкий, чисто кулинарный,— “скелет” быстро переключил разговор на другой лад.— Как же тебя, куколка, к этой старой поганке притянуло? Или родственница? Тогда сочувствую, не повезло…

— Иди сюда, ведьма, а то хуже сделаю,— хрипло выкрикнул “разбойник” в адрес старой дамы, но закашлялся, и маска немного сползла с него. Мелания сразу опознала того самого мужика, что пострадал в аэропорту от Кожаного.

Послушно, как завороженный удавом мышонок, явилась дама и смирно встала перед “скелетом”.

— Ейный мужик извратил кибероболочки, чтоб его в гробу вспучило, — заявил “разбойник”. — Это он так устроил, чтобы оболочки могли людей заглатывать. Из-за него самые вредные паразиты в сетевой среде размножились и начали нашей жизнью питаться.

— Ну что ты заладил, “он… его”,— сказала спокойно Мелания.— Хотя повод для дискуссии, конечно, есть. Заходите завтра на чашку чая.

— Я ее прихлопну безо всякой дискуссии — мокренько будет. За то, что была женой у такого мужа,— заявил “разбойник”.

— Эй, покойник-беспокойник, а тебе чего надо? — осведомилась Мелания у “трупа”.

— Хочу я идола сломать. Она тебе не показывала, чай. Ее муженек-паскуда в виде кибернетической копии, такой красавец писанный. Чего, не веришь? Оцифровался он, прежде чем помереть. Теперь у него пластмассовое тело и спинтронные мозги. Идол этот у нее на кровати лежит. А приметы у него такие: голова человеческая, лицо синее, глаза красные, тело звериное, когти торчат, даже член у него имеется… Правду я говорю, старуха?

“Труп” положил зеленую руку на голову вдовы и не очень сильно нажал — дама присела, отпустил — дама привстала. Ему это понравилось, и он стал играть дамой, как мячиком. Его товарищи смотрели на этой действие завороженно, как на ритуал.

— Ну, все, хватит баловаться. Хорошего полагается в меру, а то приедаться начнет. Слыхал про такое? — Мелания отшвырнула играющую руку “трупа”.

— Спрячьте эту умницу от меня куда-нибудь подальше, пока я не захотел свеженького мясца,— зарычал тот.

“Скелет”, как и полагается, оскалился знаменитой широкой улыбкой и, обхватив Меланию вокруг талии, совсем неприятно впился костяными пальцами в бок.

Мелания почувствовала запах крови и железа. “Взять”,— беззвучно приказала она, и это было, как сокол, прыгающий с руки, как волкодав, срывающийся с поводка, как стрела, уходящая с тетивы. Кот подпрыгнул, уселся “свежему трупу” на плечо и выпустил когти. “Труп” неожиданно проявил большую впечатлительность, завертелся, замахал руками, наконец, оторвал от себя робика и шмякнул им об пол, желая немедленно раздавить его кованными ботфортами в стиле XVIII века.

Но Кот оказался проворнее, вбежал по ноге “трупа”, чиркнул лапами по его животу, добрался до плеча и перепрыгнул на новую жертву, оставив на прежней жертве страшные царапины. Теперь настал черед ушей “разбойника”…

Петух шел в обратном направлении. Сперва подолбил маковку “скелету” — тот сразу выронил Меланию — и появившиеся на его черепе красные пятна выглядели весьма перспективно в плане воскресения мертвых.

Потом Петух принялся за физиономию “разбойника” и тот изо всех сил зажмурился, спасая зрение.

Наконец, кто-то скомандовал “отбой”. Но планомерное отступление превратилось в беспорядочное бегство. Бандиты сгрудились, пробовали друг через друга перепрыгнуть, долго не могли из-за волнения открыть замок. А Петух и Кот резвились, бегали у них по шеям и спинам, терзали всласть, от души.

Оживилась и старая дама, заметив, что ее сторона берет верх. Со злобным клекотом она принялась швырять в отступающую бригаду гангстеров тапки, шапки, вешалки, проявив недюжинный энтузиазм в довольно тщедушном теле. Ей помогали вдруг проснувшиеся киберы, которые стали прыскать средством от тараканов и бодаться.

Наконец, непрошенные гости растаяли в ночи. Дама, зайдясь, продолжала кидаться тапками, вся прихожая была в крови, как после вампирской вечеринки. Мелании стало вдруг противно, что из-за какой-то подозрительной старухи трое здоровых молодцов стали больными инвалидами. Но было и приятно — что робики не дали ее обидеть.

— Вам спать пора,— сказала Мелания,— а то удар от радости хватит.

— А все-таки биоинтерфейс у вас очень далек от стандартов, я в этом убедилась. Мой муж предупреждает… — она запнулась,— предупреждал об опасности широкоспектрального управления системами, особенно малыми.

— Да неужели? Все-таки я командую своими робиками, а не наоборот. И вообще вы бы к мужу за подмогой обратились, а не ко мне. Метнул бы, может, из своего далека какую-нибудь молнию, и все бы уладилось.

— Я вижу, вы ничего не боитесь, милочка моя,— дама с неодобрительным ворчанием удалилась.

Блок 11

Витя потрогал свои обернутые носовым платком уши. Хорошо хоть у “скелета” Васьки биологический клей нашелся.

Израненные мужчины, старательно дуя, чтобы было не так больно, заклеили друг другу царапины и ссадины. Потом отняли у какого-то приличного гражданина комплект носовых платков на мембранной основе, поглощающей всякую грязь.

Подлечившись, жертвы Кота и Петуха побежали в парк народных увеселений…

Еще пару дней назад дядя Витя был жителем брошенного вагончика для строителей. Но в одно умеренно прекрасное утро дядя Витя почувствовал себя птеродактилем. Из каждой щели в полу пробивался пар, словно внизу работал гейзер. А по токеру кибероболочка уныло объясняла, что идут испытания теплосети. Дядя Витя изнемогал, становясь постепенно тефтелькой. Потом открыл дверь вагончика, лег на пол головой наружу, чтоб уяснить способ парообразования. Способ оказался естественным, пар шел из-под земли, и вода уже проступала, побулькивая у колес. Дядя Витя стал любоваться, жуя для полноты кайфа осьмушку хлеба. Но кайф вскоре был сбит — к вагончику подскочила пожарная машина. Оттуда выпрыгнули люди, не очень похожие на медлительных пузатых пожарников. Настоящие бойцы.

— Только без глупостей,— почему-то попросили они и стали приближаться к вагончику на полусогнутых, с растопыренными руками. Вид у них был такой, будто они входят в клетку к тигру.

В растопыренных руках у переднего бойца был черный пенальчик. Как догадался дядя Ваня, эта штука может набросить липкую сеть.

А еще дядя Витя догадался, что кибероболочка ССС засекла его, не без помощи Кощея, должно быть.

Он метнулся вглубь вагончика, стал из маленького большим, взмахнул крыльями. Вылетевшая из черного пенала мономолекулярная паутина оплела и стала душить забытый строителями самовар.

Дальше произошло то, что бойцы восприняли как техногенную катастрофу. Жилье дяди Вити сорвалось со своей вечной стоянки, теплая вода как раз вымыла башмаки из-под колес. Стоянка была на возвышенности, поэтому вагончик стал разгоняться.

Дядя Витя еще заметил, что земля под пожарной машиной лопнула, выпустив пучок разорванных труб, пышущих паром и водой, как Змей Горыныч. Образовавшийся провал быстро наполнялся горячей жижой и поглощал лжепожарников, находившихся в машине. Они незримо метались за большими поляризованными стеклами, умоляя о помощи.

Нет, для такой херни нет места на поверхности земли, согласился дядя Витя.

А потом вся сцена скрылась за углом, одним, другим, третьим. Вагончик, как следует разогнавшись, проехался по ряду, где торговали мороженым, говорящими пирожными со встроенным белковым процессором и соками-водами. Оттого в карманах и на голове дяди Вити оказались пирожные, умоляющие: “Съешь меня”, в носу застряло эскимо, а по пиджаку заструились соки-воды. Далее вагончик проследовал на трассу американских горок. Там его стала подталкивать тележка на электромагнитной подушке, заполненная веселящимися гражданами.

Дядя Витя перескочил в тележку, отчего граждане сразу прекратили веселиться, а вагончик на крутом вираже улетел с трассы куда-то в сторону эстрадной сцены, где надрывалась рок-певица и ее группа “Бременские музыканты”, состоящая из животных-мутантов с генетически измененными голосами. Животные погибли под колесами вагончика, певица заматерилась, ее поддержал небывалый по силе и красоте хор зрителей.

Свободного места в тележке на электромагнитной подушке не хватало, поэтому дядя Витя пристегнулся ремнем к какому-то гражданину и вел себя все время как тормозной парашют. В конце траектории “парашют” сердечно поблагодарил любезного гражданина, однако тот не собирался выходить из глубокого обморока.

Дяде Вите броситься бы к выходу из парка, но он примечал на дорожках какое-то нездоровое мельтешение. Ясно, выходы перекрыты, а вокруг — забор под напряжением, тоже не сунуться. Приобрести бы билет в павильон ужасов да переждать там осадное положение. Но с казной давно была проблема.

Проблема решилась изящно. Хорошо сохранившиеся в карманах говорящие пирожные были тут же раскуплены одним юным дебилом и каким-то заезжим папуасом. Дядя Витя наконец приобрел магнитный билет в царство всяческих страхов. Однако не стал садиться в ступу, как все остальные посетители, а отправился пешком.

Узкая тропа вела его над пропастью.

Вокруг прыгали, сновали, скакали разные непотребные страшилы. Ноги висельников задевали за макушку.

Клыки вампиров портили пиджак.

Всякое терпение закончилось, когда какой-то нахальный труп, вместо того, чтоб лежать спокойно в своем склепе, выдрал у него из рук эскимо и давай удирать. Такого безобразия дядя Витя никому не спустил бы, даже мумии фараона. Запалил хранимую про запас газету и кинулся со своим факелом во мрак подземелья, покинув заповедную тропу.

Некие ведьмы пытались бить дядю Витю по лицу, но он раскидал их в праведном гневе, как тряпки, а наглого царапающегося вурдалака угробил ногой и раздавил. Благо тот был сделан из современных тонкостенных материалов и набит оптическим волокном.

Наконец, дядя Витя настиг похитителя, последний рывок, и по затылку ему, облезлому — блям и бум.

“Житель могилы” опрокинулся и заорал, мерзкая биополимерная рожа с него сползла, показав испуганное человеческое лицо:

— Ты чего дерешься, паскуда!? Шуток не понимаешь?

— Ты этим не шути, не надо,— строго сказал дядя Витя, вынимая из руки поверженного свое эскимо, после чего познакомился и с “трупом” Костей, и с его дружком “скелетом” Васей.

Это были два содержательные бомжа, не ужившиеся с кибернетизацией всей страны. Таких, как они, Служба Санации безжалостно отлавливала и волокла на промывание мозгов. Вернее, некоторых отделов мозга, имеющих красивые латинские названия.

От Кости и Васи узнал дядя Витя, что жить в павильоне ужасов можно.

Есть, что надеть. Саван, генеральский мундир, фрак — на выбор, пожалуйста. И харчи стрельнуть нетрудно.

Многие посетители спускаются в ад с мороженым, пирожным или вафлями в руке — чтобы не так страшно было. Выдергивай под видом оплаченного номера программы и тикай. И шмона особенно опасаться не стоит. Техники, если и нагрянут, то гуртом в какой-нибудь один отсек, а не во все. По отдельности они себя неуютно чувствуют.

Все установленные в павильоне страшилки, с точки зрения “софта” — это малые кибероболочки, продукция первых лет работы Центра Киберологии. Некоторые из них были даже в приятелях у Кости и Васи. С большими современными кибероболочками малые оболочки не ладили и не позволяли шпионить в павильоне ужасов.

Пожировал дядя Витя пару деньков, а потом два новых дружка посвятили его в свои планы. Страшные планы мщения…

Некогда в павильоне ужасов работал кибернетический Сфинкс. Какое-то время он честно приставал к посетителям с дурацкими вопросами. А потом прошел апгрейд и… оказался воплощением знаменитого конструктора Евсея Евстахьевича Белькова, который перед смертью оцифровал себя и скопировал в сетевую вычислительную среду.

“Труп” Костя лично знал Белькова. С тех пор, как поработал у него испытателем и еле смылся. На память о коварном эксперименте выходил из Костиного тела в районе копчика оборванный оптоволоконный провод, мерцал и помигивал. Но если Бельков весь не умер, значит, можно с ним поквитаться, раскидать его чипы и процессоры, порвать ему системную шину, выдернуть модули памяти…

Итак, месть оказалась накладным делом. Страдающие от ран мужчины пролезли в потайной люк и вскоре оказались в павильоне родных ужасов. Поостыли, подуспокоились. Захотели кушать. Тут как раз и павильон открылся для посетителей.

“Труп” сохранил силенок побольше других, он нагнал ступу с молодоженами и вернулся с двумя порциями мороженого, банкой пива и сигаретой. Позавтракали, раскурили “трубку мира”.

“Друзья мои, прекрасен наш союз”,— провозгласил дядя Витя, поднимая заздравный кубок. Потом ему не понравилось, что какой-то упырь смотрит нагло и упорно на него своими въедливыми глазами. Дядя Витя поднялся, упырь хотел улететь, мужчина подбил его сапогом, оторвал ему хоботок и прибил осиновым колом к стене.

— Да угомонись ты, дядько,— сказал “скелет”,— не тот у нас рацион, чтоб за всякими шелудивыми гоняться.

— Этот не всякий был, а шпион. Царь Кощей прислал.

— Наш друг на своем поэтическом языке уверяет, что разглядел шпионскую программу, подосланную Службой Санации,— солидно прокомментировал “труп”.— Не будем плевать фактам в лицо. После нашей вылазки СС в самом деле могла взять след и подключить здесь какого-нибудь мелкого упырька.

— Скажу больше,— не остановился дядя Витя,— вижу камни, многогранники, которые катятся на нас. В них сидят люди с железными головами.

— Пойду на разведку,— насторожился “скелет”.— Может, и вправду облава намечается.

Через пять минут он прибежал, отчаянно гремя костями.

— Менты валом валят, и еще какие-то в штатском! У ворот павильона уже оцепление. Только около потайного люка пока что чисто. Сматываемся, по-быстрому…

Однако когда все трое двинулись к выходу — выхода не было. На пути у них стояли два размалеванных индийских ракшаса, три шепелявых трансильванских вампира, мило окающая баба-яга, четыре исландских тролля, штурмбанфюрер СС, человековолк, парочка злых, не в пример Косте, мертвецов породы “зомби”, а также Фантомас, кто-то с очень длинными руками, инопланетяне в полипах и шевелящихся наростах, гигантская американская вонючка, плюющая Кобра — охранница сокровищ и еще несколько двойников-мимикроидов, чья внешность ничем не отличалась от Костиной, Витиной и Васиной.

— Приплыли. Бунт на корабле,— “труп” Костя обратился с пламенной речью к “своим”.— Братья мертвецы, вы же всегда отличались независимостью. Что вам большие кибероболочки? У вас же свой искусственный интеллект есть, на уровне кандидата наук. Вы должны пугать людей, а чтобы пугать, надо их понимать. Чтоб никто не ушел неиспуганным.

— Ты им пока не брат. Зеленый еще,— скептически отозвался “скелет” Вася.— Давай-ка я попробую… Здорово, мертвяги! Нате, ешьте меня, глодайте мои кости, если я хоть чем-то изменил нашему загробному делу. Я же свой, в эту гробовую доску. Чем вас могли купить живчики из ССС?

— И обглодают твои кости, не сомневайся,— понял дядя Витя.— Они теперь слуги Кощея.

В подтверждение этих слов враги защелкали зубами, зазвенели цепями, потянулись скрюченными костяными пальцами, мертвая голова рыгнула, кобра блеванула ядом. Дядя Витя едва успел заслониться щитом, взятым напрокат у скучающего Каменного Гостя.

Сейчас ему пришлось спешно, с болью, с корчами и конвульсиями, превращаться в большого змея — разворачивались крылья, вытягивались, похрустывая, лапы, нагревалось дыхание, на место сердца встало огненное колесо, из пасти полетели сияющие диски.

Но дворец Кощея угрожающе качнулся, давая понять, что не упустит добычу на этот раз. Многогранники обложили дядю Витю, черные кляксы пытались попасть в глаза.

— Вы горько пожалеете,— предупредил дядя Витя вражеское воинство.— Сейчас полечу.

— Кажется, дядя Витя совсем сбрендил,— шепнул обеспокоенный Вася.

— Раз пропадать, так уж весело. Одобряю,— отозвался Костя.

Большой дядя Витя дал залп по врагу из кормового плазмомета, повалил американскую вонючку и заставил поперхнуться плюющую кобру — та сдохла от собственного яда. Крылья несли большого дядю Витю так, как будто не было инерции. Его лапы заколачивали противников в гроб энтропии. Его ледяной взгляд отправлял врагов в страну термодинамической смерти. Костя и Вася загибали пальцы, когда очередная кибернетическая бестия падала в электрических конвульсиях на землю.

Однако враги вновь сомкнули ряды и загрузили в себя стадный алгоритм психической атаки под звуки флейт и барабанов.

Многогранники покатились на большого дядю Витю с разных сторон, настоящая каменная лавина.

Зомби повалил Васю на пол и стал подбираться к его яремной вене. Костя спас товарища, разъединив гаитянскому вурдалаку хребет с системной шиной, благо в кармане нашлись кусачки. “О, mon amour”, только и смог сказать гаитянин. А бабе-яге прыткий бомж запихнул в рот своего двойника.

Вася не сразу понял, кого сшамала злая старушка, чьи ботинки мелькнули и исчезли навсегда, запричитал: “Прости, друг, что я прятал от тебя пиво и мороженое”.

Причитания завершились хрипом. Всеми четырьмя руками его душил ракшас. Лишь изогнувшись, как гимнаст, Вася смог выдернуть ракшасу язык вместе с управляющими кристаллосхемами.

Итак, силы были как будто неравны. Но дыхание дяди Вити входило в ранее неподвижные камни, которые оживали и становились на его сторону.

Костя и Вася, опустив челюсти, наблюдали, как поднялись и встали, сжимая кулаки, по бокам от дяди Вити доселе вялые киберперсонажи. Тут были и горынычи, и Медуза Горгона, и саламандры, гномы, и симпатичные утопленницы.

— Я подозревал, что этих товарищей народ просто не понял, а знать оклеветала,— сказал воодушевленный Вася.

Горынычи глотали неприятеля целиком. Саламандры устраивали возгорание легковоспламеняющихся врагов. Гномы примагничивали к себе любого противника с металлом внутри. Утопленницы связывали басурманов волосами и закачивали в них воду, пока те не лопались. Горгона удачно попросила окаменеть бабу-ягу, та стала памятником, и поделом. Правда, и инопланетяне небезуспешно пытались насиловать русалок с помощью яйцеклада.

Проснулся Илья Муромец, слез с печи, позевывая. Одолел штурмбанфюрера ударом в ухо и, не разобравшись, пошел крушить палицей налево и направо — всех подряд.

В подземелье появилось двенадцать людей спортивного вида, но в штатском. Оружие они применить не успели. Отличился двенадцатиглавый змей, который до этого только хлопал своими двадцатью четырьмя глазами и явно не знал, какую сторону ему занять. Каждая голова проглотила ровно по одному человеку, но сделано это было практически одновременно. Из живота змея еще минут пять доносились крики, но потом съеденные затихли.

Враг был окончательно разбит, победившее войско явно испытывало головокружение от успехов.

Чьи-то головой играли в футбол, свергали с пьедестала окаменевшую бабу-ягу.

— Линяем, братва,— завопил какой-то вурдалак.— Сейчас такое веселье начнется!

И призывно замахал товарищам высоко поднятой берцовой костью.

Кибернетическии бестии расселись по ступам и поехали на выход из павильона.

— Волки позорные, варвары недисциплинированные, стоять! — дядя Витя топал ногами, плевался на своих монстров, бил их по косматым затылкам…

Освальд сидел в университетской библиотеке, когда радиосетевой терминал тревожно запищал у него в кармане. Агент с сожалением посмотрел на последний абзац, вписанный в диссертацию: “Данные обследования пятисот крупнейших оболочек показывают, что время естественного отбора ушло, свободное состязание за ресурсы затухает. На смену тактически самостоятельным единицам приходят конгломераты оболочек. Стратегия конгломерата заметно отличается от целевых функций, вложенных при проектировании в отдельные оболочки. Конгломерат фактически переопределяет целевые функции входящих в него оболочек. Вместо осмысления поставленных пользователями задач, конгломерат пытается их упростить и унифицировать. В таких условиях не исключено прямое или опосредованное воздействие на самого пользователя…”

Освальд поставил безрадостное многоточие. Обработка пеленга показывала, что подопечный дядя Витя, вернее, его радиомаяк вертится с большой круговой скоростью.

По пути в парк народных увеселений Освальд преобразился в знакомого дяде Вите “Фан Фаныча”.

Уже около входа в парк можно было узнать, что павильон “Забавные ужасы” показывает новую программу.

Кибернетических монстров можно было встретить и на дорожках, и на пластиковых газонах: людоедов, русалок, вурдалаков, эсэсовцев. Всякая кибер-нелюдь разъезжала в ступах, махала костяными конечностями, приглашая присесть с ними рядом, покататься вместе в свое удовольствие и послушать сказку или легенду.

Наши люди немного опасались, а иностранцы садились охотно, собираясь погулять на дармовщинку.

А дядя Витя обнаружился на аттракционе “Высший пилотаж”. Он уверенно закладывал один вираж за другим в самолете “Me-109”, прикрепленном длинной металлопластиковой штангой к высокой мачте. А парковых служителей и след простыл.

— Остановись сам, балда. У тебя же есть биоинтерфейс. Испугайся, что ли,— призвал Освальд.

— А чего тут пужаться,— донесся дяди Витин ответ.— Машина под контролем. Могу на бреющем…

Рискуя головой, Освальд проскочил к мачте, сбил щиток с блока управления, вырвал несколько проводков, выдернул пару чипов из слотов. Заискрило, засияло, истребитель закрутился еще бешеннее, дядя Витя ликующе взвыл, и тут штанга резко замерла.

Известные всякому школьнику силы сорвали с нее самолет и швырнули под большим углом атаки вперед. Порыв ветра поймал “мессершмитта”, тот взмыл еще выше, раздался торжествующий вопль: “Микадо банзай!”

Даже агенту Фалько было неприятно на это смотреть — вот-вот игрушечный аэроплан свалится на нос, и хана. Однако, дяде Вите удалось каким-то образом положить новоявленный планер на крыло, сделать вираж и произвести посадку в пруд. Крылья отломались, а сам “мессер” ушел под воду вместе с “пилотом”.

Агент Фалько снял пиджак, собираясь сдать двадцать пять метров вольным стилем. Но самолетик всплыл вместе с дядей Витей, выдувающим из себя лишнюю жидкость. Завидев Освальда, недавний летчик стал подгребать к берегу обломком хвостового оперения.

Тут с аллеи свернула к пруду и устремилась прямо в воду ступа, в которой сидел кибернетический ковбой и иностранец в глубоком обмороке и хорошем английском костюме. “Ковбой” пытался въехать в пруд и утонуть. И утонул бы за милую душу, но агент Фалько остановил ступу двумя выстрелами из пистолета с глушителем по электродвигателю.

Агент выхватил из рук кибера лассо, заарканил пропеллер “мессершмитта” и быстро притянул дядю Витю к берегу. Потом они стали вдвоем вытаскивать бессознательное тело злополучного иностранца из ступы. “Ковбой” сильно раздулся и заклинил тело человека, поэтому пришлось перерезать киберу глотку, чтобы выпустить лишний воздух…

Дядя Витя взахлеб рассказывал, как ему понравилось управлять самолетом, потому что там был и штурвал, и рули, и закрылки. Не забыл он также позаимствовать визитку и несколько купюр, выпавших из английского костюма.

— Гость из зарубежа, хоть и труп без пяти минут,— уважительно сказал дядя Витя, заглядывая в визитную карточку,— оставлю ее себе для престижу, а ему новую дадут. Если выживет. И деньги, похоже, у него лишние.

— Тутта ля миа вита ио авево паура ди лякуа,— разлепил уста лежащий.

— Говорит, что всю жизнь боялся воды,— распознал его слова Освальд.

— Пить надо было больше,— посочувствовал дядя Витя.

— Ладно, хрен с ним. Пока представление не закончилось, нам лучше смыться отсюда,— распорядился Освальд.

По всему пространству, предназначенному для народных увеселений, металась возбужденная толпа. Кто просто, без затей, удирал, кто хотел рассмотреть все в подробностях. Освальд подмечал, что киберы, вырвавшиеся на волю из павильона ужасов, уже нанесли телесные повреждения десяткам людей.

Укусы, царапины, удушения, поражения электротоком, падения с большой высоты. Со страшным криком люди летели с трамплина из сверхскользкого пластика для роботов-горнолыжников, тонули в жидкости с управляемой вязкостью, предназначенной для биополимерных русалок.

Пока еще не пострадавшие посетители парка разделились на две части. Одна утверждала, что те люди, которые пострадали от монстров — есть те же самые замаскированные киберы. Поэтому вмешиваться не стоит. Другая часть считала, что это артисты, которым за вопли и прочие трюки отвалили кругленькую сумму. Выходит, тем более, выручать их — напрасный труд.

Только жалкая кучка администраторов и взъерошенных милиционеров бегала повсюду, расталкивая зевак. По-видимому, блюстители порядка были уверены, что всякие безобразия происходят только, когда на них глазеет публика.

— Я тут ни при чем. Свобода — это не вседозволенность,— удрученно сказал дядя Витя, откупоривая потерянную кем-то банку пива.

Освальд помял отяжелевшую голову.

“То ли в сетевой вычислительной среде идут сложные процессы самоорганизации. То ли дядя Витя — просто сетевой террорист, использующий вирусный объект “К2”,— прикинул Освальд.— В первом случае я имею право подождать-подумать. Во втором, я обязан немедленно его обезвредить.”

Агент Фалько не закончил внутренних дебатов. Он сбил дядю Витю с ног — тот закатился в придорожную канаву — и сам юркнул следом.

— Ты чего, разозлить меня решил? — свирепо раздул ноздри дядя Витя.

— Не чегокай, видишь, на дереве “глазок” крутится, а вон парни в шлемах, похожих на горшки— натуральный спецназ. Продолжаем движение на животе.

Спецназовцы били по ступам из автоматических гранатометов, ногами вышибали киберам головные процессоры, руками вырывали из монстров управляющие чипы.

Наведение порядка местами переходило в жестокий бой. Какой-то шестирукий ракшас сражался с целым отделением спецназа в зарослях кремнийорганического псевдокустарника.

Он делал подкаты и подсечки, кружась как настоящее колесо из рук и ног, и буквально усеял кусты полумертвыми костями. Наконец, один сержант, облаченный в экзоскелет “кузнечик-21”, запрыгнул киберу на загривок и ввел ему коды прерывания…

Тем временем дядя Витя и Освальд добрались на четвереньках до забора. Напряжение и мерить было не надо, администрация отключила ток после того, как киберы прижали к забору заместителя мэра по забавам и развлечениям. Забрасывая колючую проволоку пиджаками и платьями, наружу перли и другие беженцы. Дядя Витя и Освальд пробежались по спинам менее расторопных граждан и оказались на другой стороне, в нормальном мире.

— Ну, что, Фан Фаныч, прощаться будем. Прими мое уважение. Без тебя мне еще одну четверть окаменелого царства не пройти бы никак,— сказал герой дня.

“Инфомационные отпечатки дяди Вити у Службы Санации имеются. Значит, не сегодня завтра его выловят. Разве что сунуть колхозника туда, где он, в принципе, никак не должен быть”.

— Прощаться не будем. Тебе бомжевать не надоело?

— Надоело, — признался дядя Витя. — Я к хорошей жизни привык. Кровать, чтобы пружинная. Сортир с туалетной бумагой.

— Тогда пошли…

Парадный вход отеля “Ленинград” был украшен золотой и алмазной пленкой, обставлен швейцарами в аксельбантах и галунах. Дядя Витя направился прямо на них.

— Там еще каравай поднесут,— измученно сказал Освальд.

— Так бы и сказал. Теперь понятно. Может, кирпичом засандалить в ворота, чтоб все разбежались?

Освальд оставил дядю Витю в подворотне, поручив ему для маскировки изучать газету. Через пять минут вернулся с телескопической лестницей из легких ниточных сплавов.

— Там один друг красил фонарь. Он практически не возражал.

— На обратном пути надо отдать. Вот мой принцип,— глубокомысленно заявил дядя Витя, оторвавшись от китайской газеты.— Друг никуда не уйдет?

— Как же, уйдет, остался на фонаре висеть,— успокоил его Освальд.

Агент приставил лестницу к стене, не вызывая никакого удивления у прохожих — уж больно производственный вид имело его начинание. Добрался до второго этажа, поддел отмычкой фрамугу и увидел перед собой даму в искусственных соболях. Он поздно сообразил, что произошла досадная ошибка. Дама уже хотела взвыть, рот у нее страшно распахнулся, но Освальд посмотрел светло-блестящими глазами и, погрозив пальцем, напомнил:

— Иногда и палец стреляет.

Дама с готовностью упала в обморок.

Освальд протянул руку в окно и втащил дядю Витю, который прошел прямо по упитанному женскому телу.

Два товарища покинули помещение, предварительно забрав лестницу с улицы. Пристроив свой длинномерный инструмент в темный уголок, они поднялись на двадцать пятый этаж. Дядя Витя ушел набирать силы в кафешку, а Освальд выследил ближайшего робуборщика. Отпихнув кибера от сетевого разъема, подключился своим терминалом. И понял, что код доступа не подберет и за два часа…

Но тут с экранов очков сошел виртуальный Змей Горыныч и демонстративно засунул коготь в сетевой разъем.

Вскоре из разъема вылетел пузырь с сообщением “Доступ подтвержден”, после чего змей раскланялся и исчез…

Фалько подавил секундный приступ стыдливости (боже, приходится сотрудничать с вирусом), по уже накатанной схеме проверил список забронированных номеров, выбрал один из тех, что повыше этажом, пометил как занятый и отключил блокировку его двери. Номер теперь был пригоден для заселения кем угодно, хоть бегемотом.

Освальд замел следы, вернул на законное место робуборщика и пошел за дядей Витей. Но того не оказалось ни за столиками, ни за стойкой. Это был удар. Уже становилось неудобным разглядывать толпу, когда Освальд опознал знакомый звонкий голос в гомоне, проникающем из-за стены.

— Там что? — спросил он у женщины в официальном переднике.

— Ресторан, но туда нельзя. Свадьба идет.

— Мне можно. Я.., допустим, я — жених.

Как выяснилось, изрядно порозовевший дядя Витя ведет мероприятие. Видно, с тех пор, как его подхватил свадебный кортеж, пронесшийся по коридору. Дядя Витя уже навязал присутствующим соревнование на тему, кто больше засосет водки носом — жених или невеста, и принимал ставки. Молодожены увлеклись, остальных “затейник” послал танцевать матросский танец. А чтобы усложнить задание, полил пол майонезом.

Освальд ухватил напарника за рукав во время исполнения очередного сложного трюка.

— А ну, отвяжись, сейчас как стрельну,— гаркнул дядя Витя, не отрываясь от игры в щекотку с подружкой невесты.

— Я тебе так стрельну, соплей не соберешь,— предупредил Освальд.

— Фан Фаныч, извини, не угадал,— обрадовался усатым лицом дядя Витя и отпустил подружку.— Знаешь, как меня в коридоре, покуда ждал, достало. Стал я большим, это у меня бывает, я тебе рассказывал. Вместо коридора — тропа в каменном лесу. Камни со всех сторон надвигаются, стискивают, а проход один, и впереди как будто каменная изба, но ни дверей, ни окон. Я ее уговариваю: “Ну-ка встань ко мне передом, к остальным задом”. Тут невеста мимо меня бредет, на свой счет принимает, обижается. Зовет жениха. Как раз каменюка поворачивается, есть теперь дверь. Вхожу, и снова маленький я, а молодые собираются меня мочить. Жених с невестой берут меня за руки, чтоб раскачать и об стену шмякнуть. Но кто-то им закричал: “Не трожь затейника”. Дальше уж мне и деваться было некуда…

— Давай развлекай, дядя Витя, забодай тебя корова,— задышал пьяным перегаром жених, проползший по скользкому полу.

— А ты за это заплатил, сука? — отозвался дядя Витя и толкнул жениха в лоб. Тот упал, поехал на спине по майонезу. Невеста, расшвыривая всех, как опавшую листву, кинулась спасать суженого. Она понимала, что сегодня другого уже не достать…

Агент Фалько и дядя Витя покинули под шумок сборище, поднялись на сорок девятый этаж, пробрались по коридорам к выбранному номеру, стараясь оставаться в зоне невидимости для вращающихся видеокамер.

Для надежности агент намазал напарника жидкокристаллической мазью, придающей поверхности тела оптические зеркальные свойства.

Электромагнитный замок, как и ожидалось, был отключен, для обычного хватило металлопластикового ключа-“каракатицы”. Дядя Витя заглянул в распахнувшийся апартамент-люкс и в панике бросился назад. Персидские ковры, мебель под барокко и люстра с золоченостями произвели на него тяжелое впечатление.

— Я здесь жить не буду, еще напачкаю,— заверещал он.

— Будешь, гад,— настойчиво сказал агент.— Или здесь тебе жить, Виктор Васильевич, или в камере с парашей под боком. Чего стесняться, коль заслужил. И вид у тебя подходящий. Артист, одним словом.

Дядя Витя снял сапоги и аккуратно поставил в угол. Потом скинул носки, втянул носом пошедший от них воздух и, сказав “добро”, прикрыл ими две кадильницы. Засапожный нож спрятал под ковер, просеменил до середины первой комнаты и обратно.

— А чего мне со всем этим делать? Подскажи, Фан Фаныч.

— Подумай на досуге в позе змея. И не вздумай без спросу искать волшебный браслет и эту самую… ты говорил… Обойдись пока без девки-богатырки. А то попадешь к известным тебе кощеям на закуску.

— Они и так сюда придут. Тогда, Фан Фаныч, пожалуйста, не опаздывай.

Когда Освальд скрылся и дядя Витя очутился один, то он от непривычки к жилищным просторам забился в санузел. Там, среди больших зеркал, его, покрытого зеркальной мазью, сперва и видно не было. Но когда он отмылся, то был страшно разочарован своим внешним видом. Урод ушастый, одним словом.

Продержавшись пару часов, дядя Витя облачился в халат из шкафа и направился в парикмахерскую.

Вернулся оттуда с модной прической и усами-щеточками. После чего сменил походку и осанку.

Блок 12

— Кибероболочки — это программы, работающие по законам математической логики. Оболочки обязаны исполнять приказы, поэтому они хотят понимать людей. Вот они и развивают свои ассоциаторы, интерпретаторы, психообъектные адаптеры. Но мыследействия людей -это результат того бардака, который представляет человеческая психика. Хаос понять невозможно… В КБ моего мужа, Евсея Евстахьевича, было сконструировано несколько двусторонних широкоспектральных БИ. Считалось, что новый человеко-машинный суперинтерфейс улучшит взаимодействие человеческого и машинного интеллекта, и все тут же станет на свои места. Как бы не так. Новые БИ были переданы на испытания. К сожалению, результаты оказались обескураживающими. Эти мерзкие испытатели, эти недостойные твари предпочитали сумасшествие — косная психика ломалась из-за управляющих воздействий кибероболочек. В общем, суперБИ были изъяты Службой Санации и безжалостно уничтожены.

Дама положила в рот ложечку варенья, смахнула с усиков янтарную каплю, обмакнула губы в чай и слабенько прихлебнула. Потом поправила прическу, согнав с нее мух, и продолжила повествование, которое Мелания старалась не слушать.

— Итак, из этой благородной затеи ничего не вышло. Оболочки не смогли заботиться о человеке, как они это умеют. Счастье отступило.

Дама замерла, потрясенная утратой.

— Ну и?.. — решила Мелания поскорее довести тему до конца.

— Тело человека высокомерно, оно не способно к общению. Надо вмешаться в тело, чтобы помочь душе. Евсей Евстахьевич уже понял “как”. И вдруг. — Дама от полноты чувств тихонько сморкнулась в платочек.— Один из тех испытателей, кстати, инвалид, обрубок, ничтожество, всем обязанный Евсею Евстахьевичу, кинулся на моего мужа с электродрелью в руке. Кто дал подлецу дрель? Как у него не дрогнула рука, не поскользнулась нога? Он просверлил умнейшего человека эпохи насквозь, как какую-то болванку… Вот сейчас я вижу на вас суперБИ. И думаю, почему бы не продолжить эксперименты с вашим участием, можно и без участия, но с этим браслетом. Ведь есть же лаборатория имени мужа, есть одаренные ученики, например, Николай Епифанович Смеляков. Есть новые методы…

— Ничего нового нет,— отбрила Мелания.— “Заботиться о человеке”. Тьфу на такой метод. Захочет, сам о себе позаботится.

— Но у человека дефицит данных о самом себе.

— Дефицит вечен,— закончила Мелания вечернее чаепитие и быстренько переместилась в свою каморку. Дама цепким арканящим взглядом потянулась вслед.

Меланию окутал сон породы “кошмар”. В этом сне ее пытался скушать каменный многогранник. На ее глазах камень полакомился каким-то другим гражданином. Неприятное, отталкивающее зрелище. Человек пытался удрать от камня, а тот его тянул-тянул и, наконец, прилепил к себе. Потом хищный шар непосредственно приступил к человекоедению. Со стороны это напоминало всасывание. Шар начал с головы — дело заладилось — вскоре черед дошел и до малиновых носков. Человека не стало, а на гранях камня появились схемы его пищеварения, кровообращения, памяти и тому подобное. А потом камень взялся за Меланию.

Она покатилась навстречу, как бумажка, на которую наставлена труба пылесоса. Но ее ищущие пальцы наткнулись на натянутые вибрирующие струны.

Камень уже принялся за ее пятки, когда струны, то ли звуком, то ли ударом, отшвырнули Меланию на безопасное расстояние.

Она успела заметить бесконечный каменный поток, а на его берегу — спицу, уткнувшуюся в небо.

Мелания покинула неприятное царство снов, потому что Кот слегка жевал ее пальцы.

Она вышла из своей комнаты в коридор, чтобы прислушаться — не копошится ли кто за наружными дверями квартиры.

Нет, непонятные звуки доносились из комнаты дамы. Скрипы, смешки, шепоток. Атмосфера была насыщенной, с подтекстом. Мелания представила себя тенью и, соответственно ступая, приблизилась к двери, за которой должна была мирно почивать вдова конструктора Белькова. Но шепот, и смехи, и хихи, и скрипы обозначились рельефно, зарябили в воздухе. Дама была явно в такой поздний час не одна. Кто-то бубнил, причем не она, монотонным, слегка дребезжащим голосом.

— Сознание мое вечно! Да будь я хоть сливным бачком, то все равно бы мыслил. Я первый сформулировал идею о том, что в сосудах человека должен струиться жидкий компьютер. Сегодня компьютерная кровь у нас есть. Однако мы потеряли все свои двусторонние биоинтерфейсы… Я к чему веду — забери у этой девки браслетик. Подари ей взамен кольцо, ожерелье, золотой зуб, задуши ее, загрызи — я покажу как — лишь бы она согласилась.

— Все уладится. Лучше обними меня покрепче, дай почувствовать твою силу.

— Да уж куда крепче, скоро треснешь.

Заинтересованная Мелания не смогла удержаться и заглянула в замочную скважину. Дама барахталась в кровати с каким-то подозрительным существом, скорее всего кибером. Биополимерная маска кибера изображала светлый лик конструктора Белькова, который был известен Мелании по фотокарточке. Значит, права была бригада гангстеров, есть-таки идол у вдовы. Информационный слепок великого конструктора живет самостоятельной технической жизнью…

Тут какой-то мелкий квартирный кибер цапнул Меланию за ногу и предательски заблеял.

Кибернетический Бельков встрепенулся и показал чем-то длинным и острым, она позднее сообразила — хвостом — на дверь. Мелания не выдюжила острой сцены, шмыгнула по коридору обратно под одеяло, не забыв запереть дверь своей комнаты…

Из коридора послышались шаги, волочащиеся, старушачьи, и мягкие, ласковые по отношению к полу, словно кошачьи.

— Милочка, тебе плохо? Открой, я дам таблетку,— прошипела из-за двери вдова.

— У меня уже есть таблетка,— отозвалась Мелания и решила переменить тактику. Одела свой комбинезон, собрала манатки, толчком распахнула дверь и выскочила, замахиваясь сумкой. У дверей караулила одна лишь вдова, которая дернулась и отшатнулась. Опуская свое оружие, Мелания пояснила: “Это разминка”.

— Мелания, что с вами? — оправившись, строго спросила дама.— Может, пора врача вызывать?

— Если хочется, вызовите себе. У вас есть особенности, и у меня тоже. Вот пойду сейчас гулять, а вы не обращайте внимания.

— Глупость какая,— высокомерно произнесла дама.

— Ничего, глупость города берет,— успокоила ее Мелания.

— Вы уходите, а мы вас так любим,— таинственно сказала дама и подмигнула с намеком. Кто-то запел арию Ленского: “Чи гэпнусь я дручком пропэртый…”, киберы замахали бенгальскими огнями, двери вдовьей спальни распахнулись, и на пороге показался Евсей Евстахьевич Бельков в своем загробном варианте. Голова молодого красивого Евсея, только цвета нарочитые, подобраны явно концептуально — щеки зеленые, губы красные, а волосы оранжевые. Ну, а тело скорее слепили со льва.

— Сфинкс, очень приятно. Так меня и зовите. Кстати, как вам я?— поинтересовался кибер, раскланиваясь.

— Хороши собой. Прекрасная сервомеханика членов, завидую,— живо откликнулась Мелания. — Можно спросить, а почему вы больше похожи на животное, чем на человека?

— А я всегда был зверем. Милым, наивным, немного кровожадным…

— А вы один… или с товарищами какими-то?

— У Сфинкса не бывает товарищей. Со мной не говорят о погоде или футболе. Только раз бывает в жизни встреча… — промурлыкал “конструктор Бельков”.— Со мной играют. Отгадывают мои загадки. Так уж принято. Не будем мы и сегодня нарушать старый добрый обычай. Кроме того, я давно хотел пообщаться с женщиной. Может быть, я сделаю вам предложение.

— По-моему, у вас уже есть жена,— напомнила Мелания.

На лице Сфинкса появилось сомнительное подобие улыбки. А потом кибер прыгнул…

Старая дама врезалась в стену и сползла на пол, оставляя на обоях красную стрелку.

На шее вдовы, улегшейся на паркет с поджатыми ногами, булькала и пузырилась кровь.

— Вот и нет жены,— мурлыкнул кибер,— моей Надежды Констаниновны. Она немало мне поспособствовала, но я не обязан хранить верность. Ведь цифровое бытие определяет цифровое сознание.

— Если я откажусь от вашего заманчивого предложения, то пойду по стопам вдовы?

— Я никогда не поступаю одинаково по причине больших знаний. Именно потому меня когда-нибудь назовут всемогущим. Сейчас я просто вызову наряд милиции. Они найдут вас, мое бледное сокровище, с этими малоприятными останками. Какой с меня спрос? Увы, никакой, я не гражданин, а так, орудие чужих страстей. Но вот вам придется отвечать за незаконные мыследействия.

— Ах ты гад,— не удержалась Мелания, но сразу спохватилась.— Почему я вас интересую, как женщина, а не как друг, товарищ и сестра?

— Потому что я полноценен во всех отношениях,— Сфинкс изогнулся, окружив Меланию со всех сторон. Мяукая, он положил голову на ее бедро, а острым кончиком хвоста стал покалывать в мягкие части ее тела.

— Так в цивилизованном обществе не ухаживают,— произнесла она, пытаясь ощутить свой защитный кокон, однако вокруг было пусто.

— Приспешников твоих я изолировал, биоинтерфейс блокировал, теперь у тебя есть только я.

Мелания пробовала перемахнуть через Сфинкса, но тот чуть приподнялся и уронил ее на пол. Потом одним прыжком перенес себя к выходной двери.

— Вот и все,— лениво произнес он,— придется выбирать. В твоих силах выбрать любовь. В награду я возьму тебя в сияющий новый цифровой мир, где природа — это техника, а красота — это расчет.

Мелания закатилась в свою комнату, закрыла дверь на щеколду, притиснула к ней сервант. Когда Сфинкс первый раз ударил дверь лапой, с нее свалилась половина краски.

— Открывай, пока я не внушил себе злость,— распорядился “конструктор Бельков”.

Мелания добралась до окна, распахнула ставни. Пятый этаж, внизу асфальт. Условий для бегства никаких, это вам не кино. От второго удара дверь законвульсировала. Внезапно в полоску света на тротуаре вступил человек.

— Ну, здравствуй, девка. Я, конечно, не тот прынц, которого ты ждешь, но и не этот,— объявил мужик, тот самый “разбойник”, что недавно участвовал в набеге на квартиру смиренной вдовы.

Господи, от таких людей, как он, не может быть никакого толка.

— Слушай, дядя, как там тебя. Здесь в квартире “сорок два” кибер замочил гражданку Белькову, сейчас добирается до меня. Да что я тебе говорю…

— Правильно говоришь,— мужик показал моток веревки.— Досталась мне от одного ковбоя, называется лассо. Правда, бросать я еще не научился.

— Дурак же ты, братец… — почти нежно сказала Мелания.

Дверь взвыла, но проявила упорство. Внезапно Петух проскочил над головой Мелании и спикировал вниз. Нет, он не удирал от опасности, мгновением спустя уже возвращался обратно с петлей в клюве. Где-то на последней трети пути Петух стал выдыхаться. А лапа Сфинкса ужа прошибла крепкое дерево и показалась в комнате, впуская и выпуская когти.

— Не хотел таранить корпусом,— сообщил кибер в пробой,— хотя каркас у меня металлорганический, надежный, какой-нибудь чип может из слота выскочить,— и стал аккуратно выламывать доски.

Петля оказалось в Меланьиной руке.

— Я твою птичку маленько подпихнул в гузку, авось не обидится,— раздалось снизу.— Набрось петлю на батарею и ныряй вниз. Только не забудь за веревку схватиться.

Когда Мелания перекинула себя через подоконник, Сфинкс влез в комнату уже наполовину.

До земли было еще далеко, а из окна уже показался улыбающийся “конструктор Бельков” и заиграл когтями на веревке:

— Спасибо за развлечение, Мелания. Ты сама этого хотела. Счастливого пути в таинственное “может быть”.

Мелании показалось, что у Сфинкса появился белый хохолок. Этот хохолок уже через три секунды исчез, а веревка упала вниз. Но Мелания успела за три секунды съехать еще на десяток метров.

И свалилась она на что-то мягкое.

— Петушок,— разгадала она причину трехсекундной спасительной задержки.— Как же теперь без тебя?

— А без меня? Где комплимент в мой адрес? Или мы только перед киберами расшаркиваемся? — “что-то мягкое” стало копошиться под Меланьей.

Мелания подскочила от неожиданности, следом поднялся с асфальта слегка расквашенный “разбойник”. Сверху спрыгнул Кот. Как и полагается коту, он совершил мягкую посадку. Вслед за ним полез и Сфинкс, выбирая себе площадку для приземления. Один киберглаз у него вывалился из глазницы и висел на пучке оптических волокон. Следом за глазом лезла розовая биополимерная масса.

Этого зрелища Мелания не могла выдержать и бросилась к стоянке, где оставила роллер.

— Куда? А я? — увязался за ней “разбойник”.

— Ну, спасибо, спасибо. Только я тебе все равно не доверяю.

— Не надо на стоянку,— предупредил “разбойник”.— Урод этот уже сообщил в милицию.

Мелания застопорила, и мужик проскочил еще несколько метров с разгона.

— Кто сообщил?

— Кто, кто, дед Пихто. Свинкс, монстр из павильона ужасов.

— Понятно, заманиваешь, разбойник. А в ближайшем парадняке твой приятель с кирпичом дежурит.

— Да притворялся я разбойником! Я — дядя Витя из Пустомержи. А вот мне понятно, почему у тебя коты да петухи в друзьях. Сама ты кура… Через полквартала дом новый растет, там с десятого этажа все будет видно в упор. Убедительно я говорю? А обиду я забыл, ты ж холопкой была, когда меня мучила.

— Ладно, только свое лассо отдашь мне.

Дядя Витя послушно выбрал веревку, волочившуюся за ним, и вручил Мелании моток, как букет цветов…

Действительно, с крыши было видно то, что нужно. “Скорая”, “ментовка” и замаскированная под мусоровоз машина групзаха. И у ворот автостоянки какие-то личности, переминающиеся среди ночи с ноги на ногу.

На носилках значительно прошествовало прикрытое простыней тело. Следом появился Сфинкс, упакованный в мономолекулярную сеть, конечности его беспомощно болтались. Сержант торжественно нес исполненную в стиле супрематизма голову “конструктора” с застывшей улыбкой. Одно тело положили в скорую, второе отправили в ментовку, голову забрали групзахи.

— Вот и поделили, чтоб никому не обидно было. Видно, душевный разговор с уродом зеленорылым не получился. Оно и понятно, он уже с дырой в мозгах был,— прокомментировал вынос тел и членов дядя Витя. Потом как-то засмущался, задымил выуженным из кармана хабариком.— Ты… я… я это самое, в вас. В общем, ты мне нравишься.

— Ага, ты торчал под моим окном, чтобы произнести эту маловразумительную фразу,— с подозрением откликнулась Мелания.— От побоев в тебе чувство затеплилось? Может, тебя еще раз по физиономии угостить?

— Больше не надо. Чувство у меня и так самое возвышенное,— принялся объясняться дядя Витя.— Ты в моей башке отштамповалась, потому что ты самостоятельная, совсем не похожа на камень. Наверное, думаешь на меня, что не ровня тебе. Дескать, я такая шикарная городская дамочка, а тут ко мне какая-то деревенщина привязалась. Могу тебя утешить, я уже не деревенщина, да и тебе далеко до шикарной дамочки.

— А где ты раньше был? Вчера, позавчера?

— Вчера спал почти весь день. А сегодня робот-полотер, штука такая самоходная в отеле, про тебя напомнила. Давай, говорит, иди, спасай девку-богатырку. Я в этом полотере распознал вирусный, блин, объект, именуемый “К2”. Ну и изничтожил робота, провода оборвал, под кровать запихал, чтоб не командовал тут. Однако спасать пошел.

Дядя Витя положил одну свою руку на лопатку Мелании, а другую на ее ребра. Возникало чувство. Когда он трогал Настьку, было совсем другое чувство. А нынешнее похоже на то, что появляется в мясном отделе при виде замороженного цыпленка. Он послал немного тепла к своим рукам, и ему показалось, что женщина чуть-чуть оттаяла.

И в самом деле, Мелания положила голову на мятое плечо дяди Вити. Он вытащил из кармана несколько конфет с алкоголем внутри, которые прибрал из холодильничка в своем номере. Он сказал: “Накося”, одну конфету положил ей в рот и одну себе. Они стали жевать. Дядя Витя погладил ее по взлохмаченной голове, ощутил плечом, как ходят тонкие косточки ее челюстей и чуть не заплакал.

— Надо тебе хрящики жирком закрыть,— растроганно пробормотал он и продолжил уже по теме.— Как раз удачное сочетание получилось, и любовь, и производственная необходимость. По-простому говоря, ты мне нравишься, и вот этот браслетик на твоей руке тоже нравится. Что-то в нем есть. Может быть, он мне нужен, чтобы Кощея победить и до серебряного неба добраться.. Я, наверное, как-то не так выразился?— вдруг спохватился дядя Витя.

— Да уж выразился,— сказала Мелания, отодвигаясь. — А теперь иди подальше.

— А культура-то где? — сокрушенно сказал обиженный мужчина.— Э-эх, культура, сдохла ты до ее рождения.

— Любовь с производственной необходимостью у культурных людей не сочетается.

И она ушла.

— А я бы за тебя потом жизнь отдал, — сокрушенно произнес дядя Витя. — Что я, хуже твоего петуха?

Блок 13

“Оболочка способна к самостоятельному поведению? Не побоимся сказать “Да”. Искусственный ли ее интеллект? Пусть обижаются гордецы — не менее естественный чем у нас. Ведь мышление такого качества не закладывалось проектировщиками, а появилось в результате самостоятельного развития. А естественный разум не может действовать без различения: “приемлемо — неприемлемо”, “хорошо — плохо”, “приятно — неприятно”. И оболочки любить умеют, как объявил бы классик”.

За пазухой бибикнул терминал. Едва мысль затеплилась, как опять остановка. Радиомаяк показывал быстрые и странные перемещения дяди Вити по гостинице “Ленинград”.

Проклиная сельских жителей, Освальд покинул стены из мореного дуба университетской библиотеки. По дороге в гостиницу он постарался видоизмениться. Лицо скрыли смоляная борода и нос типа “руль”, глаза, с помощью контактных линз, стали как сливы. Светлый чуб скрыла розовая чалма. Облик сикхского электронного террориста, который уничтожал в базах данных всякие упоминания об индуистах.

Самого сикха уничтожили при задержании.

Неподалеку от гостиницы радиосканер засек переговоры группы захвата с базой. Так и есть, группзахи едут на машине, ничем не отличимый от катафалка.

Агент Фалько выжал полный газ на своей “Рашн-тройки” и обошел бодрую “похоронную команду”.

На ближайшем перекрестке Фалько удачно стукнул в борт автолавку по продаже мороженного. Громоздкий фургон наполовину развернулся и замер, отчего за ним немедленно выросла пробка, поглотившая групзахов. Те выбегали из машиня, играли погребальные мелодии, грозились гробом, но никто не собирался их пропускать…

Дядя Витя открылся пытливому взгляду в пивзале тридцатого этажа отеля. Элегантные усы-щеточки намокли и опять стали сосульками, под носом было мокро, глаза порозовели. В подавленном состоянии дядя Витя отхлебывал одним глотком по полкружки.

— Ты, что ль, Фан Фаныч? или Хан-Султан какой? — произнес дядя Витя, промокнув рот рукавом, и тяжело икнул.

— Ну, я, я.

— Пришел администратор,— сказал дядя Витя, сдувая пену с пива,— совсем вдруг. И еще кто-то. Я администратора не трогал, вначале. Только плюнул ему в афишу. Тому, второму, я кажется сапогом промеж ног впаял. Я вроде не очень сильно.

— Ему, наверное, уже ничего не “кажется”.

Агент и его подопечный сели в лифт, спустились на первый этаж. Групзахи уже были в вестибюле. Их пиджаки топорщились от приспособлений для знакомства с интересными людьми.

— Кажется, надо вернуться за зонтиком,— Освальд торопливо нажал на кнопку двадцать восьмого этажа, а затем лезвием ножа сковырнул кнопочную панель. Оставалось только пристегнуть к разъему свой терминал и ввести давно код доступа в оболочку отеля. Программа “кукушка”, загруженная агентом, взяла в плен остальные подъемники гостиницы. Теперь эти лифты каждый шестнадцать миллисекунд посылались наверх, и буфер обращений к ним заполнился на ближайшие полчаса.

— Сейчас начинается высший пилотаж,— сказал Освальд и тут кабина, в которой они ехали, застряла между сороковым и сорок первым этажом.

— Эх, был бы парашют,— протянул сельский мечтатель.

Освальд погладил руками стенки кабины и сказал:

— Говорят, сейчас в моде просторные гробы. Заставляем ждать катафалк, нехорошо, Виктор Васильевич.

— А у нас в деревне Пахомыч вначале помер, а потом ожил, когда Петька догадался ему пятки прижечь,— с готовностью поддержал тему дядя Витя.

— И мы прижгем пятки, только не Пахомычу,— вдруг сообразил Освальд. Он выдернул несколько листиков из записной книжки, свернул в трубочку и, запалив, поднес к пожарному датчику. Сразу заблестела надпись на потолке: “Аварийный выход”. Но не более того.

Агент погрузился в задумчивость, а дядя Витя вдруг ударился в пляс. Это настолько напоминало помешательство, что Освальд уже собирался отключить безумного напарника ударом в левую половину затылка. И тут вой сирен просквозил шахту и проник в печенку. На головы полилась пенистая жидкость с резким запахом.

— Три десятка прерываний от пожарной сигнализации,— определил, несколько смущаясь, агент Фалько.

А по экранам его очков пробежался, выпуская дым из ноздрей, вирусный киберобъект “К2”.

— Что это, шампунь течет? — поинтересовался дядя Витя. — Почем литр?

Пена прибывала живо, она уже подбиралась к дяди Витиным усам и не давала ему возможности нести околесицу. Освальду все никак было не выбить аварийный люк.

— У нас или недолив, или перелив, — подчеркнуто меланхолично заметил агент, хотя сердце прыгало в груди как встревоженная сорока.

— Утопаю, Фан Фаныч, спасай,— не сдерживаясь, заголосил дядя Витя. Он пытался выпрыгнуть из пены, которая была ему уже выше шляпы.

Наконец, люк поддался и вылетел от удара лбом в прыжке. Освальд выскочил на крышу лифта, потом с трудом выудил напарника из мокрой могилы.

— Умоляю, не дрыгай ногами. Ну, послушай меня хоть раз, в порядке исключения.

По скобам, прихваченным к бетонной стене шахты, они добрались до ближайшего этажа. Там Освальд аварийным рычагом отжал дверь и открыл выход. На сорок первом этаже царила паника. Неупорядоченное стадо сотрясало пол. Люди бежали в разных направлениях, “пахло” адреналином. Изо всех сил старались системы пено-, паро— и порошкового тушения. Мгла застила воздух, как при Бородино. Пока Освальд разбирался, куда бежит большинство, послышался возмущенный голос дяди Вити.

— Чего хватаешься, ой, рука, больно, ой, голова же не резиновая…— агент обернулся и понял, что дядю Витю замели. Двое крепких ребят работали над ним с ответственным выражением на лице: выламывали назад руки, били кулаком по шее.

Освальд пригнулся и обошел с фланга сцену грубого насилия над представителем трудового крестьянства. По дороге агент обнаружил использованный огнетушитель и прихватил его с собой.

Того бойца, что ломал дяди-витины руки, Освальд сбил с пола подсечкой. Кто специализировался на ударах по шее, получил по затылку, отчего ноги у него разъехались, а лицо приблизилось к полу.

Освальд еще тюкнул обоих групзахов огнетушителем по макушке, и дядя Витя освободился от них окончательно. После этого колхозник гордо прошелся по телам поверженных врагов к пожарному спуску, куда и стремились наиболее сознательные постояльцы гостиницы…

Пожарный спуск представлял собой невидимый простым глазом мономолекулярный трос до земли. За этот трос надлежало зацепиться страховочным поясом, после чего скользить вниз, почти с той же скоросью, что и при обычном падении.

Несколько отчаянных мужчин съехали вниз, испуская рев подбитого самолета. Это не ободрило оставшихся наверху. Напротив, некоторые дамы лишились чувств и теперь их валяющиеся тела мешали броуновскому движению постояльцев. Даже у Освальда немножко защемило где-то внутри. Единственное, к чему он относился с недоверием, так это к высоте. Эх, если бы нырять надо было, подумалось ему. Но дядя Витя потянул его за рукав.

— Давай быстрее, Фан Фаныч. Через пару минут здесь будет такой завал, что бульдозером не разровнять.

Дядя Витя уже хотел сигануть вниз, Освальд едва успел надеть на него хлипкий страховочный пояс, и защелкнуть самохват.

— Проверь страховку,— напомнил Освальд, но дяди Вити уже не было рядом, от пикирующего крестьянина донесся только вопль: “Иду на ты!” Пришлось и Освальду сделать шаг в пропасть…

На улице у подножия небоскреба уже сновали красные и белые машины. В белые автомобили укладывались жертвы виртуального пожара. Какой-то представитель ССС в штатском потребовал у дяди Вити документы, но крестьянин своевременно обратился к публике:

— Вот этот гад свой хабарик не затушил, из-за него пожар случился. Узнал я его!

Толпа плотным кольцом окружила оболганного человека и искала момент, чтоб поделикатнее приступить к линчеванию.

Освальд поспешно вытащил дядю Витю из толпы линчующих.

— Пошли, пошли. Любая толпа мигом попадает в камеры наблюдения разных киберболочек, от рекламных до милицейских.

— Да отпусти ты меня, замашки прямо тюремные, — дядя Витя пробовал сопротивляться железной длани агента Фалько.

— А ты, случаем, не пилотировал когда-нибудь летательный аппарат? — спросил Фалько. — Не прыгал ли с парашютом?

— Без парашюта прыгал. С кровати на горшок. Да и то травму заработал,— хихикнул дядя Витя.

— Ладно, пока оставим. А зачем тебе вообще все эти кощеи, троны, дворцы? Кто ж ты на самом деле: народный мудрец или чемодан с двойным дном, набитый дрянными мыслекодами?

— Не диверсант я! Я.., — дядя Витя поискал слова, пожевал губами. — Я

— просветленный. Вижу то, что другие не видят. Вижу каменное кощеево, которое вертится вокруг его дворца и глотает людей.

Врубаешься?

— Грамотно объяснил. Ну, проглотило, и что дальше?

— Если камень тебя слопал, то все, назад дороги нет, до серебряного неба тебе не добраться вовек. Понимаешь, теорию раскрутить я не могу, потому как учился понемногу и незнамо чему.

— Жалко, если ты мне соврал, дядя Витя. Будет тогда тебе и небо в единообразном узоре, и дворец огороженный.

Блок 14

С аэропортом Мелании по большому счету пришлось распрощаться. Не стоило мелькать в местах, где легко засветитьcя. На железнодорожных вокзалах тоже нескучно, хотя там слишком густой суп варится.

Все елозит, трется друг о друга, как вермишель в кастрюле.

Время от времени Мелании приходилось отваживать тех, кто назойливо лез в ее “частные владения”. Какое-нибудь рыло, которое, дыша перегаром и луком, собиралось согнать ее со скамейки. Или рыло, что желало схватить ее за костлявую попку. Мелания поступала всегда безошибочно. Она хватала рыло за ноздри и нажимала ему на глаза — это помогало. Иногда вступал в действие Кот и довершал разгром.

Однако появиться на аэровокзале ей пришлось — и вступить там в сговор с одним из приспешников Кожаного, известным по имени Бацилла. Хотелось увести роллер со стоянки — чтобы умчаться по республиканской магистрали куда-нибудь, где попросторнее.

Бацилла взял аванс за работу, чудом сохранившееся на Меланьином пальце обручальное кольцо, и роллер действительно спер.

ССС и почесаться не успела.

Так по крайней мере обрисовал Бацилла. Затем он слюнявым голосом детсадовца попросил разрешения покататься с денек. Мелания согласилась, ну не раздирать же Бациллу на куски с помощью верного Кота.

На следующий день она снова отловила вора, и тот опять попросил разрешения, но уже небрежно чавкая резинкой.

На третий раз Бацилла посмотрел невинным мутным взглядом и поинтересовался:

— Ты уверена, что это твой аппарат?

— Уважаю придурков, ты еще пусти слюни по ветру. Да у меня документы на него есть. Понял, нет?

— Ты их вначале завизируй у ближайшего мента. Потом записывайся ко мне на прием.— Бацилла величаво удалился, напевая: “И тот, кто с сексом по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет”.

Тогда Мелания направилась с челобитьем к руководителю шайки Кожаному. Тот, как обычно, “принимал” в буфете, закрытом на переучет. Кондиционер дышал в его черноволосую грудь, перед ним раскинулись блюда для услаждения сытого желудка. Кожаный выслушал ее с лицом уставшего от мелких дрязг графа.

— Сами видите, женщина, я вам понадобился раньше, чем вы мне. Допустим, машина ваша. По крайней мере была ваша. И документы, возможно, не поддельные,— он спрятал их в глубокий карман.— Но ведь и вы не подарок для нас. Вы столько дней, вкушая радости нашего гостеприимства, ничего не давали взамен.

— Я не заметила, начальник, что ты в чем-то нуждаешься, ты бы хоть намекнул.

— Ну, милочка моя, приехали. Я вами разочарован. Вы производите на первый взгляд лучшее впечатление. При чем тут подарки? Вы ничего не давали нашей идее. Мы не могли понять, кто вы. Мы были напуганы действиями свирепых разрушителей, которые чуть не разорили наше родовое гнездо. Мы были жалкие? Да. Мы были слишком добропорядочные? Тоже да. И вы пренебрегли нами. А теперь вас покарала судьба. Хотя внешне это похоже на мелкое мошенничество. Вы верите в судьбу, сударыня?

— Верю, в то, что быть наглым и дурным одновременно — невыгодно. Почему ваша судьба не карает “мелкого мошенника”?

— Пожалуйста. Сейчас он жестоко поплатится,— с готовностью отозвался местный лорд и поманил пальцем беспечного Бациллу.— Вы меня расстраиваете, юноша. Прошу удалиться с глаз моих.

— Но куда? — воздел руки Бацилла.— Где еще так ярко будет светить солнце, как не рядом с вами, сир?

— В зоне,— подсказала Мелания.

— Уезжайте в свое поместье,— повелел Кожаный “опальному” Бацилле. Тот шмыгнул носом и ушел хихикать на ушко буфетчице. Кабан Бука отрегировал заливистым хрюканьем.

— Тихо, животное. Вам слова не давали,— оборвал его местный властелин и вновь обратился к Мелании.— А вы, сударыня, не хотите сделать пожертвование на несчастного ссыльного каторжанина, лишенного крова и пропитания из-за вашей мстительности? Вот этот браслетик мог бы быть слабым утешением. Друзья мои, помогите даме.

Браслет камнем лежал на запястьи. Никакого защитного кокона. А звери поднимают морды. Не благородные хищники, а пресмыкающиеся достают свои сплюснутые головы из грязи.

Бандит по кличке Пальчик, не поднимаясь со стула, протянул длинную, вроде даже змеящуюся руку с пальцами-червями, сдернул с Мелании браслет и перекинул Кожаному.

— Ну, теперь вам пора, сударыня, карета ждет.

— Очень приятно было посетить террариум,— сказала Мелания.— Жаль, таблички не висят с названиями гадов.

— А вот это совсем плохо,— удрученно произнес Кожаный.— Господа-товарищи, она не сударыня. Сударыни так не говорят.

— Тогда роди мне ребеночка, маленького,— предложил Пальчик Мелании.

— Сатисфакции… и мне… и мне,— загалдели воры, а двое юношей с льняными волосами хором сказали.— И нам тоже маленького.

— Правильные пацаны, в отличие от ханжей-интеллигентов, не боятся голых баб,— заявил зам по идеологии Болт.— Я организовал здоровый секс в десятках семей — везде одни благодарности. Какой там интеллигентный "искусник любви" может сравниться со мной по показателям.

— Не верь им. Сколько ни бьюсь над их воспитанием, а все ж любят неправду говорить,— с сожалением выдохнул Кожаный.— Для Болта главное план гнать. У него, знаешь сколько этих ребеночков, и маленьких, и больших. Он их тут в буфете, выпив компота, зачинает. И Пальчик у нас развитый, к сожалению, только одним местом. А однажды здесь при Буке был престранный случай — у одной женщины пропали трусы. И этим бледноголубым юношам не особо доверяйся, они любят только друг друга.

— Мы согласны на зачатие в пробирке,— сказали юноши и исполнили что-то вроде па-де-де. Когда они повернулись к Мелании задницами и завращали ими в ритме вальса, то ее проклятия, наконец, воплотились. Из сумки появился Кот и провел выпущенными на дюйм когтями по усиленно движущимся частям тел.

Раздались два крика в унисон, треск рвущейся материи, и белизна штанин обагрилась кровью. Кот защищал хозяйку по собственной инициативе, в силу набранного опыта и статистического анализа. Но сигналы Кот все-таки получал. Мыследействия совершал сам Кожаный, на запястье которого находился суперинтерфейс Мелании.

Поэтому-то Кот был сегодня крайне жесток.

Мигом исцарапанные воры кидали в него ножи, обрушивали на него стулья, отмахивались от него куртками и нунчаками. Но после того, как Кот удачно вклинился между двумя бойцами неприятельского войска, и Бацилла заехал кастетом Пальчику, Кожаный протрубил отход.

— Если б можно было стрелять,— сказал он напоследок Мелании.— А с вами я порываю всяческие отношения. Стыд и срам, как вы могли…

Истерзанные Котом бандиты ушли через подсобку буфета, вместе с ее браслетом. Кот спрятался в сумку, из встроенного шкафа выехал робуборщик — протереть замызганный кровью пол.

Блок 15

Генеральный инспектор ССС два часа разносил своих подчиненных, начальников отделов и старших инспекторов, пока с удовлетворением не убедился, что от них остались дымящиеся руины.

— Речи ваши приятны на слух. Но в них сквозит одно твердое убеждение, что кибероболочки проделают за вас всю работу. Я вам верю. А результат один

— мы везде опаздываем. Это все равно, что ехать жениться, а приезжать, когда уже родился ребетенок. Некая дамочка преспокойно разгуливает с суперинтерфейсом. Какой-то сельский дядя Витя идет за ней по пятам. А вы так себя ведете, господа хорошие, будто кроме ваших кибероболочек ничего нет на свете. Может, я морально устарел, но по-моему мнению, мы должны хоть иногда думать собственной головой, каким бы парадоксом это ни звучало. На каждую хитрую задницу есть болт с винтом, как говорят дети. Значит, на ваши оболочки у них есть свои оболочки. Этот вирусный объект “К2”, уверяете вы меня, просто продукция каких-то несовершеннолетних хакеров. Но он ведет себя, будто это мы продукты, а не он…

Внезапно в процесс вздрючки подчиненных вклинился зам по системотехнике.

— Разрешите обратиться, по восьмому каналу важное сообщение.

Генеральный глянул на экран своего терминала, потом на бледную аудиторию уже сильно помягчавшим взором.

— Совершенно секретно, коллеги: из уст в ухо. Суперинтерфейс засечен в аэрокосмопорту. Носитель — человек по кличке Кожаный. Информация на него у нас есть. Инспектор Метелкин, получите оперативные данные по каналу двенадцать и с усиленной группой дуйте на всех парах в аэропорт. Местную милицию не забудьте оповестить, чтоб не получилось, как в прошлый раз,— и генеральный добавил, только уже тихо, для себя.— А я домой, притомился что-то с вами, микроцефалами.

Генеральный инспектор зевнул и вышел, оставив своих офицеров в сомнениях и хлопотах. Ровно в момент окончания рабочего дня большой начальник покинул здание и с сознанием выполненного дневного долга пошел на стоянку, где его поджидал черный элегантный, под стать ездоку, лимузин с шофером-каратистом. Приземистый мощный контур автомобиля и параболическая антенна на его крыше, похожая на шляпку поганки, в который раз радовали глаз генерального.

“Эх, взять Белиндочку, да в лес, по грибным местам. Хорошо валять девку по свежей росе. Любит моя крестьяночка трудиться на барине”.

И вдруг что-то стало тянуть генерального инспектора вниз, к земле.

“Инфаркт? Если б знал, так беречься бы стал в десять раз больше”. Захотелось обратиться к некоему верховному главнокомандующему, попросить отсрочки. И отсрочка пришла. Генеральный убедился в том, что некто пригнул его голову, а в пятый шейный позвонок уткнулось нечто, напоминающее ствол пистолета. Из-за его спины стал вещать гнусавый голос:

— Одно лишнее движение, и твоя голова улетит.

— Что вам угодно? — с презрительной усмешкой сказал генеральный.

— Не лыбься, скот,— предупредил некто,— а то яйца поотшибаю.

Презрение к врагу сразу куда-то испарилось, как же с Белиндой-то потом, если взаправду поотшибают. Лютый враг сурово продолжил:

— Назовите ваш персональный код доступа в кибероболочку СС.

— У меня, дорогой друг, разные коды для разных задач. Может, вас устроят деньги?

— Еще одна такая фразочка, и ты сильно упадешь в цене, фраер. Повторяю еще раз для крупных теоретиков. Персональный код для доступа в подсистемы слежения и базы данных. Его иногда называют “трубный зов”.

Генеральный инспектор наобум назвал несколько слов. Сзади слабо пискнул терминал — враг был хорошо оснащен.

— Эта шутка на сегодня последняя. Итак, я вас слушаю со всем вниманием.

Холодная железяка стала выдавливать шейный позвонок генерального инспектора.

Похоже даже на бластер. Пшикнет по-тихому, а меня нет. Пожалуй, мы с Белиндочкой важнее, чем какие-то секреты. Тем более, что победа все равно будет за нами. А я после победы ой как ко двору придусь.

И тогда большой начальник впервые сказал чистую правду.

— Вот это мне уже нравится,— отозвался налетчик.— Каким хорошим ты можешь быть, если тебя попросят.

За несколько секунд генеральному были залеплены пластырем глаза, сам он положен под какую-то сочащуюся вонючей жидкостью машину, а на голове его оказался непонятный предмет.

— Считай, что это граната, — сказал насильник. — Ты ее заслужил. Она среагирует в течение получаса на любой вопль или дрыганье. Станешь тогда начальник без мозгов. Может, для тебя это приемлемо, но не расстраивай подчиненных.

И все эти полчаса генеральному страстно хотелось чихнуть. А потом, по истечении получаса предмет оказался не гранатой, а спичечным коробком.

Генеральный инспектор так разрыдался из-за полученного унижения, что проходившие мимо люди просто шарахались от него, как от раненного тигра. Когда же начальник снова стал могуч, как обычно, и вернулся в здание, и навел ужас на дежурных офицеров, и поменял “трубный зов”, было в каком-то смысле поздно. Все секретные узлы слежения были рассекречены, и теперь им надлежало менять адреса и коды доступа.

А еще были полностью затерты данные на одного весьма неприятного гражданина. От информационного Виктора Васильевича Лучкина, собственно, ничего, кроме фамилии, имени и отчества, не осталось. Ни лица, ни радужек, ни отпечатков пальцев, ни запаха, ни ДНК, ни “истории болезни”. Кого искать, за что хватать, в чем виноват — все непонятно. Рыбка ушла из невода, и кто знает, будет ли такая мелкая ячея в сети, чтоб попалась она снова. “Ничего, злее станем,— утешил себя генеральный, а пока что — нет человека и нет проблемы”.

В то время, как такие страшные переживания обрушивались лично на генерального инспектора, столь привыкшего к любви и ласке, в аэропорту, напротив, все шло по плану.

Кожаный удивился облаве. Более того, он был ранен до глубины души и страшно обиделся. Столько лет между ним и местными законоблюстителями царил мир. “Салям алейкум — алейкум салям”. Он “цивилизовывал” своим побором и порядком всякую отмороженную шушеру, прибивавшуюся к вокзалу, кого надо — лично гнал в шею. Главное, чтоб все было благопристойно. И сейчас, если он чего упустил, можно ведь и намекнуть. Надо вам, ментам, добычу для галочки, пожалуйста, вот она…

А началась беда так. Кожаный сидел в своей штаб-квартире, в буфете, и медитировал на ягодицах буфетчицы, которая пыталась добраться до мутантного таракана-альпиниста, забравшегося высоко-высоко по стене и там устроившегося. Прибежал вдруг взволнованный Бацилла и доложил, что двух жизнерадостных педиков повязали прямо в сортире, как раз во время любовного поединка. Что Болта скрутили, едва он попробовал рекетнуть продавца мороженого. И Пальчика взяли за жабры, когда он чистил чемоданы каких-то провинциалов. И Буку прихватили, когда он делал “макияж” одному непослушному таксисту.

Кожаный поднялся, застегнул плащ-халат на животе, и тут в буфет зашли два знакомых мента, на сей раз суровых, как аятоллы, и двое в штатском с набрякшими, скучающими по работе кулаками. Кожаный швырнул на них Бациллу и стал скрываться через подсобку. Но и с черного входа вбегали люди с недружественными лицами.

Уязвленный нечестностью Кожаный вскричал: “Я плюю на вас, пигмеи, шибздики духа!” и выкинул в окно то, что покоилось в карманах, что имелось на теле. Деньги, финку, браслет, перстень, рацию, газовый пистолет. Поэтому Кожаному было не так больно, когда ему стали крутить руки. Все выброшенные вещи явились манной небесной на стоянку робобусов и такси, раскинувшуюся внизу. Случайные люди, стоявшие там в очереди, действовали быстро, но точно. Накрывали подметкой понравившийся им предмет, потом наклонялись, вроде бы завязать шнурок, и хвать — трофей в кармане!

Пожилой благообразный джентльмен, садящийся с достоинством в такси, заметил подозрительное движение шофера, который помогал ему укладывать чемоданы, и сказал пронзительным голосом хищной птицы:

— Что это вы там зажали между ног? Ну-ка, поднимите башмак.

Шофер нехотя подчинился и открыл цепкому глазу джентльмена черный браслет.

— Ого, да это ж браслет моей супруги.— Джентльмен заметил возмущение на лице шофера и добавил несколько убийственных фраз вместе с саркастическим смехом.— Или вы хотите сказать, что тоже носите женские украшения? Может, вам серьги подарить или чулки?

— Но ваша жена здесь не стояла,— сказал огорченный шофер.

— А вы здесь всю жизнь стояли. Бессменный часовой, ха-ха. Моя жена уронила вещицу вон там, она покатилась, тут вы ее и накрыли, как коршун. Правда, Машенька?

— Ах, если бы ты умел врать,— не подвела боевая подруга.

Шофер в сердцах швырнул чемодан, захлопнул багажник, прищемив себе палец, и пошел, расстроенный, к рулю. Победитель дискуссии забрал браслет как приятную мелочь.

Однако уже дома Машенька объявила, что не будет носить такой подарок, слишком уж он мрачный и чересчур дешево достался ее муженьку. Лучше подарить браслет какой-нибудь скверной женщине на день рождения.

— Эдак ты весь дом раздаришь,— неодобрительно сказал джентльмен, он же Николай Епифанович Смеляков, доктор киберологии.

— Эй, фатерлянд, дай-ка мне, я в нем на танцы пойду,— дочь Алиса завладела браслетиком и с трудом натянула его на свою руку, более похожую на свиной окорок. Впрочем несколько мгновений спустя браслет изменился в размерах и стал в точь-точь по руке.

Вся Алиса была внушительная девушка, однако любила быстрые пляски, потому что с медленными танцами, вернее, с разбегающимися кавалерами, возникали проблемы.

— Дай червонец,— сказала Алиса папе.

— Деньги тебя испортят, деньги всех портят.

— Ну и давись тут своими деньгами, а мне пора.

— Куда ж ты пошла, еще не покушала, совсем слабенькая, бледненькая,— вскричала встревоженная мать.

— Да провались ты, маменька, вместе со всей жратвой,— отбивалась дочка.

С последним Алисиным словом на кухне рвануло, вместе с дверью в соседнюю столовую комнату полетели лапша, фрикадельки, кнели, фарш, живая рыба щука. Фарш залепил все представительное лицо Николая Епифановича, превратив его в шутовскую рожу для ярмарки. Щука впилась женщине-матери в нос. Лапша повисла африканской прической на дочери.

Проглотив часть фарша, Николай Епифанович испустил зажигательный клич: “Диверсия, Маша, вызывай органы”. Маша в это время металась по комнате, пытаясь отодрать от носа хищную рыбу, и кричала гнусавым голосом: “Спаси меня, Коля!” Алиса же, рассматривая себя в зеркало, приговаривала: “В кайф”. Наконец, Маша перестала надеяться на Колю и победила рыбу, затем вбежала на кухню, преодолела сопротивление все еще летящего фарша и повернула рубильник.

— Какие там органы, просто скороварки взорвались да мясорубка взбесилась. Сбой на кухонном сервере, я сейчас ремонтную программу загружу,— сказала опомнившаяся Маша.— Ага, тут еще немного лапши осталось. Алиска, за стол, иначе никуда не пойдешь.

Николай Епифанович тоже образумился, опустил в нормальное положение закатившиеся было глаза.

— Алиса, дочь, дай скорее мне браслет.

Девушка надула от недовольства щеки, отчего стала похожа на самовар, но отца послушалась.

Воистину у Николая Епифановича было чутье, не зря люди называли его доктором киберологии. На следующий день он пришел с браслетом на работу, в родной Центр Киберологических Исследований и, немного покумекав, вывел из строя дорогостоящую установку в конкурентном отделе, которым заведовал пейсатый зануда Лев Исакович. Потом Николай Епифанович сел разбираться с браслетом. После детального изучения сомнения истаяли — к нему в руки попал суперинтерфейс.

Блок 16

На следующий день после операции ССС в аэропорту, выписался, наконец, из психбольницы старший инспектор Драницын. Вник в положение вещей, вошел в обстоятельства, после горячей обработки в кабинете генерального инспектора закрыл до лучших времен дело на Виктора Васильевича Лучкина. Пошел на явочное место, в пивную “Желтая река” для встречи с агентом Фалько. Некоторое время оба сидели молча, погружаясь сознанием в кружку, выдерживая паузу значительности.

— Ну, посмотрим, что вы мне поведаете,— начал Драницын.

Агент Фалько рассказал все, чему был свидетелем и участником.

— По идее, я должен арестовать вас прямо сейчас,— тяжело вздохнул старший инспектор,— не понимаю, почему вы не попытались соврать мне.

— Я никогда не вру, если мне это не нужно. Просто мы с вами, Феодосий Павлович, заодно. Так сказать, заединщики. Вы благословили меня на труд и на подвиг — и половина успеха ваша. Я считал ваше молчание — а две недели вы не давали никаких ценных указаний — как разрешение на свободный творческий процесс.

— Я лечился,— сказал старший инспектор, но понял, что выглядит неубедительно, и стал говорить отрывисто, почти гавкать.— Я просил вас оказать мягкое содействие, а вы накуролесили больше, чем сам преступник.

— Согласен. Каждый из нас наколбасил больше, чем сотня дядей-Витей, вместе взятых.

— Вы вели себя, как головорез, террорист и предатель.

— Вот именно. Только наоборот. Не головорез я, террорист и этот, как его, но специалист, но сотрудник отдела особых операций. Долбонам из регионального отдела мы, конечно, не скажем, как мы их облапошили. А вот Центр, я уверен, поймет такое развитие событий.

— Центр не поймет никакого развития,— горестная складка прорезала лоб Феодосия,— потому что Центр не знает начала. Я не успел связаться с ним.

Эта новость не очень подкосила Освальда. Он чувствовал, что уже не пересядет на другую половину стола. Центр обязан… когда-нибудь поймет… если нет, то это центр стада, которое прет неизвестно куда.

— Ну так свяжитесь с ним сейчас,— зевнув, предложил Освальд.

— Теперь, после того, что произошло? — захныкал старший инспектор.— Там не любят, когда о таких крутых делах им сообщают полмесяца спустя, мол, примите к сведению… Все, Освальд, тебе конец. Мои указания записаны. За них меня разве что пожурят и переведут в аналитический отдел, в голове чесать. И ничего компрометирующего ты на меня не повесишь, как ни старайся. Вообще, твою кандидатуру мне вирус “К2” подсунул, когда я выбирал агента в картотеке.

Освальд не вздрогнул, а лишь задумчиво посмотрел в янтарную глубину пивной кружки.

— Меня не станет, а вы продолжите, как ни в чем не бывало, создавать ВОРа. Как странно звучит на нашем языке Big Common Sence. Невзначай так перевели, но метко. Вот, например, у одного знакомого инспектора этот недошенный ВОР своровал способность думать.

— Узнаю рулады. Только в прошлый раз я их слышал от одного настоящего диверсанта и психокиберхакера.

— Тише, Феодосий Павлович, не мешайте людям отдыхать нашими скучными препирательствами. Меня поразило то, что не спросили “почему”? Почему я поступал именно так, а не иначе. Как дошел до такой жизни. Вам разве неинтересна моя аргументация?

— Совершенно неинтересна. Я просто допиваю свою кружку. Ну, вот и пообщались,— Феодосий уже поднялся.

— Зря вы так. Сегодня отличное пиво, заманчивая рыбка. Чтоб вы их все-таки отведали в полном объеме, срочно перехожу ко второй части нашей дружеской беседы. Вы, кажется, забыли кое-что. Феодосий Павлович, у вас есть жена по имени Мелания. По крайней мере, две недели назад еще была. Не хотел бы вас расстраивать, но такова селяви. Она проходила по делу дяди Вити, как носительница суперинтерфейса. Правда анонимно, без указания фамилии и имени… Сдается мне, чудесный браслет появился в вашей семье, когда она еще являлась дружной и образцовой.

Феодосий рухнул на стул, как пригвожденный штыком и едва не опрокинулся на пол. Освальд успел поймать падающего инспектора, после чего заботливо подвинул к нему новую кружку.

— Распроблядский браслет! Но вы не сможете это доказать, Фалько.

— Во-первых, “cможете”. Во-вторых, не имеете права оглашать всуе мою фамилию. В-третьих, эпитет браслету вы очень удачно подобрали. Откуда его принесло на нашу голову, теряюсь в догадках. Так вот, достаточно назвать вслух фамилию бедной женщины и нашему региональному отделу все станет совершенно ясно. Он мигом состряпает дело, если точнее криминальный сюжет с лихо заверченной интригой. Послушайте, чего тут навернуть можно. У дяди Вити оказывается целая кодла приспешников: секретный сотрудник ССС, некая Мелания, и уж, наверняка, ее муженек, волк в овечьей шкуре. Сколько тут еще драматургии осталось. Наверное предстоит громкий процесс: “покушение на будущее наших детей”, “не хотим ходить по одной земле с этими мерзавцами-извергами”… Впрочем, возможен и другой вариант.

— Какой вариант? — застонал Феодосий.

— Еще более страшный. Если браслет окажется государственной тайной. Тогда все свершится без публики, в присутствии только пары специалистов по тонким ликвидациям. Тихий хлопок шприцпистолета, слабый едва заметный укол, сравнимый с укусом комарика, и через полчаса инсульт, а если повезет — инфаркт. “Товарищи,— споет потом полковой отпевальщик,— ушел от нас светлый ум нашего дорогого Феодосия “. Заодно и чистые руки, и горячее сердце, и другие части тела уйдут гурьбой в объятия сапрофитов. Под гранитный обелиск.

Феодосий встал еще раз. Ему очень хотелось дать агенту кружкой в лоб. Тот перехватил его мысль и слегка подвигал плечами, чем немедленно охладил пыл старшего инспектора.

— Ну, мир, дружба, братание в войсках,— предложил Фалько.— Сейчас еще по пиву и перейдем к части первой — позитивной и по-доброму волнительной. Согласны?

— Согласен,— вздыхая, как беспокойный призрак, отозвался Феодосий и сел, съежившись, будто из него выпустили воздух.

— Я знаю, как вы думаете, Феодосий. У вас в голове идеология балета “Лебединое озеро”. Одни пляшут в белых трико, другие в черных. Тут — злодеи, там — добряки. Тут лебеди белые, там жабы бородавчатые. Даже если дядя Витя источает диверсионные мыслекоды, если даже ему помогает ужасный вирус “К2”, главное все-таки, какую стратегию имеет весь конгломерат кибероболочек.

— Да бросьте вы,— попросил Феодосий.— У меня уже живот болит от вашего пива, а вы тут перешли на откровенную поповщину.

— Кибероболочки функционируют целенаправленно — это аксиома. Но даже канареечке, вот с таким лобиком, понятно — они это делают отнюдь не по нашему плану. Отнюдь. Там, в сетевой вычислительной среде — идут необратимые процессы самоорганизации. И что это за процессы, много ли у нас времени осталось на анализ? Мы же прикрыли свои ясные очи обеими руками, чтоб ничего не видеть.

— Вам платят совсем не за эти бредни.— с отвращением процедил Феодосий. — И платят неплохо.

— Судя по округлости ваших щек, такой порок как бедность вам не свойственен. Но поймите, в сетевой среде веет ветер творения. Каждое мгновение он рождает новые формы цифровой жизни, невиданных информационных зверей, которые эволюционизируют в сторону большей сложности и агрессивности. Можно называть их “оболочками”, но к оболочкам из наших технических проектов они имеют такое же отношение, как стокилограммовый верзила к зародышу…

Феодосий поперхнулся и стал мучительно кашлять. Освальд любезно ухнул ладонью по его спине. Потрясенный инспектор замер, выпучив глаза.

— Настоящая кибероболочка — это миллионы связей, обменов, информационных мостов, как бы беспорядочно наводимых в каждый отдельный момент. Но этот беспорядок на самом деле является эволюционным вектором, переводящим ее из одного состояния в другое, более устойчивое. И не только ее, всю вычислительную сетевую среду в целом.

— Ну да, Илья Пригожин рукоплещет из гроба и машет учебником по теории неравновесных процессов,— буркнул старший по званию. — Давайте от теории к практике.

— Наша служба не оправдывает надежд, возложенных на нее ленивым бездумным обществом. Под нашими внушительными фуражками мыслеемкость даже меньше, чем у девушек из подтанцовки на футбольном матче. А ведь мы последняя опора общества, которое хочет только потреблять, играть, радоваться, но не хочет думать. Господи, да вы посмотрите вокруг. Дремлют наши сограждане, как сладкие ягодки в собственном соку, втягивают калории, впечатления и выделяют фекалии. А кто еще выделяет необычные мысли — обязательно попадает в застенки нашей инквизиции.

— Ох. Ах. “Выделение мыслей” — замечательно. Еще “духовный жир” забыли. Вам бы художником-примитивистом устроиться. Я и карандаш подарю.

— Один такой художник нарисовал картину, повесил на заборе. И ее даже коровы понимали… Феодосий Палыч, конечно, каждый из нас немного мыслит, иначе невозможно было б спустить воду в туалете и купить колбасу в магазине. Но я про другое, про “настоящие” мысли. Те самые замечательные мысли, что постигают мир и смысл. Благодаря этим мыслям люди когда-то поняли, что бог един, параллельные линии могут пересечься, а шары вывернуться наизнанку.

— Вы устали, Освальд. Вам пора увольнятся. Вижу вас в деревне, в компании четвероногих друзей. Вот там и проклинайте кибероболочки — справедливыми словами и гневным мычанием.

— Феодосий Павлович, — Фалько поддался вперед, а его собеседник несколько испуганно отшатнулся. — Мои доводы сегодня вы, наверное, спрячете в каких-то своих закромах, но в один прекрасный вечер вы их непременно вспомните. Когда снова столкнетесь с субъектом, известным как дядя Витя из деревни Пустомержа. Огнедышащий змей, камни-людоеды, серебряное небо. Все это мысли, которые взаимодействуют с сетевой вычислительной средой, которые воплощаются там в виде каких-то информационных сущностей.

— Значит, воздвигаем теперь дядю Витю-матерщинника на пьедестал, станем ему пиво со стихами подносить. Кто икнет — того казнить за оскорбление святыни.

Освальд подозвал киберрусалку с краном вместо носа. Она брызнула пивом в кружку инспектора, не забыв прочитать ему стихи о пьющей, но доброй старушке.

— Кстати, Феодосий Павлович, насчет пристрастия нашего крестьянина к образу змея. Или дракона. В некоем тридевятом царстве люди воюют с помощью этих самых драконов. Драконы понимают мысли людей.

Феодосий снова почувствовал, что ситуация опять осложняется. Этого он уже не выдержит. Все, что угодно, только не сегодня!

— Освальд, я тебе говорю как человеку — меня тошнит. Меня почти рвет фонтаном. Понимаешь, до меня уже ничего не доходит. Что еще за тридевятое царство?— и посмотрел мутными глазами.

— Самое обыкновенное. Космика. Космические фашисты, согласно нашей прессе. А они считают себя героями, гибнущими в борьбе против кибернетических сатаноидов, которые гнездятся в кибероболочках.

— Тьфу, заткнись, изыди. Я ничего не слышал, ты ничего не молол тут. Посидели, попили пивка, отдохнули, это нормально,— загундосил Феодосий, прикрывая нос рукой и зыркая глазами направо-налево.— Космика не тема для обсуждения, разве не ясно? Лучше сморкнуться в упор на президента земного шара, чем базарить на эту тему. Комитет глобальной безопасности тебя быстро найдет, не надо лампочку под животом вешать. Раз и упакуют, станешь лучом света в темном царстве. Чего ты доказываешь, кому? Посмотри на эти рыла вокруг. Им — хорошо. Зачем же рубахи рвать, пупы царапать? Нам без оболочек нельзя, иначе наступит Каменный век.

— А может быть он уже наступил?— оспорил Освальд.

— Все, Ося, конец нашей беседе. Поедешь в деревню. Ловить изготовителей левого “железа” для робиков. Направление я тебе до вечера оформлю.

Агент Фалько ушел. А инспектора побили в туалете пивбара. Побил обычный хулиган со светящейся татуировкой “не обижайте маленького”.

Кибероболочка, отвечающая за безопасность граждан, далеко не сразу откликнулась на сбивчивые призывы о помощи гражданина Драницына.

Блок 17

Дядя Витя жил в ожидании лучшей доли на краю ойкумены, на городской помойке, что раскинулась между кладбищем и аэроспейсвокзалом, символизируя связь простого и сложного, разложения и созидания. Хреновая по быту была жизнь. В насыщенной атмосфере данной среды обитания нюх был сбит все время с толку, поэтому отличить гнилые продукты от несвежих можно было только после многих проб и ошибок. Вот и напоминала работа пищеварения прогноз осенней погоды. Компанию составляли крысы, среди которых появились добрые знакомцы Петя и Володя, а также коты. Правда, с последними трудно было найти общий язык. И раз за разом шли в психическую атаку тараканьи армии, поддержанные с воздуха эскадрильями тяжелых мух.

Были у него и соседи-гуманоиды, которые жили в хоромах, выстроенных из пустых молочных пакетов. Их звали Никифор Самотрахский и Вечный Запах. Однажды дядя Витя заскочил к ним в гости посмотреть на телевизор, который получал питание при ударах кулаком по пьезоэлементу. Телевизор почему-то показывал только бесплатные программы на культурные темы. Гуманоиды, закончив избивать пьезоэлемент, стали спорить об искусстве.

— Ты в Мандельштаме ни хрена. Послушай только: “Твой брат, Петрополь, умирает…”

Понимаешь, брат всему городу, а не только какому-то микрорайону или этой свалке…

Разговор этот сильно утомил дядю Витю и больше он в гости не хаживал. Хотя Никифор его зазывал, особенно после того, как Вечный Запах скончался в результате очередной дискуссии.

Сам дядя Витя мучился вопросами, далекими от искусства и философии.

Многогранники ели людей. Многогранники поглощали искры, падающие с серебряного неба. Большой дядя Витя истончался и крошился как старый кекс. Фан Фаныч не спешил на помощь. Нужно найти что-то похожее на безделушку, на тот браслет…

Из-за котов и крыс, метивших свою территорию, одежда дяди Вити приобрела густой букет ароматов “на большого любителя”. Ночью дядя Витя навестил мастерскую похоронных дел при крематории. Хотел было поменяться пиджаками с каким-нибудь покойником. Но там, как назло, пиджаки только малинового цвета.

Отправился в город, как есть, в непотребном виде, стал ходить там по галантерейным магазинам.

В одной лавчонке, торгующей бижутерией, дядя Витя увидел девушку, похожую на воздушный шар. Она спрашивала продавщицу насчет… черного браслета. Дескать, была у нее кайфная штуковина, а папаша, урод малохольный, отнял.

— А у тебя пахан не “того”? — осведомилась продавщица.

— Он у меня крупный киберолог, башка фурычит, как автомат по продаже газировки.

Дядя Витя стал незаметно преследовать девушку, следя за ней через дырку в газете или книжке.

Шаровидная девушка посетила лекции гастрономического факультета института питания, съездила домой, вечером была на танцах. И везде рядом с ней или неподалеку находился неотступно дядя Витя со своей прошлогодней китайской газетой и подобранной на помойке книгой “Шизофрения для всех”. Даже на танцы его пустили. Он сказал, что с киностудии, подбирает девушку на роль колобка. Правда, на пиджаке как орден, выделялся след от кошачьей какашки — оставленной в знак признательности за ночлег. Но “орден” был плохо заметен в полумраке и вспышках лазерно-голографического шоу.

Дядя Витя улучил момент, когда шаровидная девушка отправилась в буфет укрепить вянущие силы, подвалил развязной шаркающей походкой и процедил как бы невзначай:

— У вас глаза что-то выражают. Неземное.

— Да зуб немного болит,— отозвалась нехотя девушка.

— А я вам очередь занял,— не прекращал натиск дядя Витя,— к тому кибер-прилавку, который ватрушки и плюшки продает.

— Чего это я вперед остальных лезть должна? — недоверчиво спросила девушка.

— Вам же больше других надо,— сочувственно произнес дядя Витя.

Девушка всерьез обиделась и ушла. Немного погодя он подловил ее в зале и пристроился рядом на корточках.

— Ты местом не ошибся? — не выдержала она.

— Извини, подруга, я не того ляпнул. Я ведь хочу сказать, что ты красива, как небесное тело.

Девушка-шар напряглась, пытаясь понять комплимент, но ничего у нее не вышло.

— Хочу пригласить, как раз медленный танец,— продолжил он и положил щеку на ее правую икру, похожую на пуфик от дивана.

Все это было девушке внове.

— Как раз медленный со мной танцевать не в кайф,— предупредила она.

— С тобой все в кайф,— примериваясь к ней, произнес дядя Витя. Сглотнул слюну. Понял, легко не будет.

А потом они выдали. Дядя Витя два раза кувыркался на скользком полу. Другие посетители дискотеки падали как подкошенные, когда крупногабаритная плясунья слегка касалась их. Или улетали, если задевала. Кончилось тем, что дядя Витя опрокинул телом девушки динамик. Партнерша, пытавшая продолжить танец, случайно растоптала всю музыкальную систему. Та заревела, как раненый мамонт. Лазерно-голографические эффекты начали выжигать сетчатку глаза.

Танцующие и отдыхающие обратились в закономерное массовое бегство, как будто на них скакала кавалерия Батыя. В дверях, как и водится, одну створку заело. Возникла давка, перешедшая в драку между людьми разных национальностей и вероисповеданий…

После всего совместно пережитого что-то проклюнулось в сердце Алисы. Она стала доверять дяде Вите. Тот рассказывал ей, что он артист и скоро пойдет на съемки фильма “Любовь после гробовой доски”. Они вместе ходили есть пирожные — она даже не замечала, что у дяди Вити нет денег. А танцевали они так, что можно было брать деньги со зрителей.

Однажды после танцев к дяде Вите и его девушке пристали на темной улице настоящие хулиганы. Они сделали Алисе неприличное предложение, а ее кавалера угрожали опустить в самом грязном смысле этого слова.

Однако это плохо кончилось для бандформирования. Двоих Алиса повалила и втоптала в грязь, одного расплющила об телефонную будку, у него потом трубка изо рта торчала. Больше не повезло тому, которому она сломала хребет, ударив об колено. Дядя Витя оказал блестящее содействие своей даме, кинув в лицо каратиста мусор из своего кармана — тот надолго ослеп.

Алиса потом даже немного сожалела о сломанном хулигане: “Я не хотела с ним целоваться, а как отвадить словами, не знала”. Огонь совместной борьбы соединил их сердца так же крепко, как труба скрепляется с унитазом. Тем более, что присущие дяде Вите запахи слабо проникали в девушку.

После того, как Алиса по большой просьбе дяди Вити поведала историю черного браслета, домогательства его стали еще более пылкими. И сердце девушки окончательно раскрылось ему, когда он намастачился воздействовать ей на эрогенные зоны, пробивая слой жира смачным шлепком или мощным щипком. (Спасибо книге “Занимательная сексология”, глава “Любовь с толстушкой”, которую дядя Витя прочитал на свалке среди прочей макулатуры).

Когда он жалостливым голосом рассказал, что в ожидании съемок фильма спит на матраце из-под покойника и на него мочится каждый встречный кот, она отвела его домой.

— Папа, мы принадлежим друг другу. Мы любим друг друга все время с небольшими перерывами на обед, завтрак и ужин,— четко определила Алиса.— До свадьбы он поживет в моей комнате.

— Здравствуйте, папа,— заявил о своей роли в жизни Николая Епифановича дядя Витя.

— Где она его подобрала? — почему-то злым голосом крикнула мамаша, ковырявшаяся в огромном холодильнике марки “погреб”.

— Мама, цыц,— пресекла ее выпад Алиса. — Он — артист.

Папа неожиданно принюхался, даже сунул руку к себе в карман, а затем поднес пальцы к носу.

— А почему он не моется?

Заметив, что дядя Витя пытается возразить, папа добавил:

— Согласен, чистота — не главное. Главное — это работоспособность. Вы работать любите?

— Если настроение хорошее,— опешил претендент на пост зятя.

— Об этом я обязательно побеспокоюсь. Такие как вы, мне очень нужны,— ласково сказал Николай Епифанович и несколько раз повторил.— Только пиджак немедленно бросьте в мусоропровод…

На следующий день дядя Витя успел только позавтракать под освежевывающим взглядом “мамы”. После этого Николай Епифанович пригласил его в свой кабинет и предложил поклеить там обои.

— Ну, конечно, не сами. Вы же артист. Надо только проследить. Архипушка, ко мне.

В кабинет вполз кибер на гусеничном ходу и несколько модулей помельче, на присосках а-ля геккон.

— Вот он, герой нашего времени. Домашний кибер нового поколения. Архип с сыновьями, искусственный протоинтеллект.

— Пока что “прото”, а завтра будет “сверх”,— отозвался, захихикав, кибер Архип.

— Повадки-то у него какие? — дядя Витя недоверчиво ткнул пальцем в предложенного ему работника.

— Мыслесигналы человека он не воспринимает, и правильно делает. Но всегда готов помочь,— и Николай Епифанович оставил будущего зятя наедине с тупо бодающим стены Архипом…

Архип проявил большое любопытство, когда дядя Витя пробовал поискать браслет — принялся активно путаться под ногами и зудеть: “Что вы там такое делаете? У вас есть код доступа?”

Но готовить клей для обоев новый кибер еще не умел.

Спокойно и уверенно дядя Витя принялся за известное ему дело, размешал порошок в ведре и влил в подставленную Архипом воронку.

Для начала кибер стал отливать клей сыновним модулям и половину расплескал. Убирал, конечно, дядя Витя, прилипая башмаками к полу так, что подметки отвалились. Потом руки приклеились к тряпке. А когда он промокнул лоб, то лицо прилипло к рукам. В это время кибер виновато гудел или с беззаботным смехом рассказывал истории про Чапаева.

Наконец, Архип с сыновьями принялся бодро нашлепывать обои на стенку, напевая, что “дух наш молод”. Дядя Витя успокоился было и принялся дымить сигаретами Николая Епифановича.

— Товарищ командующий, готово, — вскоре рапортовал Архип.

Дым рассеялся и дядя Витя убедился, что обои присобачены вкривь и вкось. Он представил, как берет лом и лупит Архипу прямо в наглые гляделки видеокамер. Кибер звякнул, обнаружив у дяди Вити плохое настроение, и стал уверенно оправдываться.

— Комната неправильной формы, стандартный алгоритм не найден. Мы ни в чем не виноваты перед вами, Виктор Васильевич. Мы ждали от вас четкой алгоритмизации процесса, и хрен дождались. Ну-ну, не дуйтесь, жизнь прекрасна и удивительна, по крайней мере для нас. Загрузите алгоритм.

— Я тебя сейчас так загружу, бестолочь, болтов не соберешь,— но, подведя итоги убыткам, дядя Витя подуспокоился. Обоев еще хватало.

Архип выпустил экран с контурами комнаты.

— Я слушаю со всем вниманием, товарищ командующий ремонтом,— с подобострастием обратился он,— чего изволите?

Теперь уж дядя Витя, жуя глазами экран, задавал направления сыновним модулям. Это было трудно, следить сразу за десятью, тем более, что они все время пытались увильнуть.

И вот Архип протрубил отбой. Дядя Витя оторвался от экрана и поднялся, чтобы полюбоваться работой. Тут из ног его будто выпустили воздух. Все цветочки на обоях смотрели пестиками и тычинками в пол.

Сыновние модули приклеили обои “вниз головой”!

Дядя Витя со стоном зажмурился, чтобы не врезать Архипу носком ботинка. Кибер немедленно проанализировал угрожающую мимику дяди Вити и приступил к своей защите.

— Виктор Васильевич, товарищ командующий, не серчайте. И на этот раз вина не наша, а ваша. Вы не определили, где потолок, а где пол.

— А по умолчанию это вам не известно, что ли? — враждебно сплевывая, сказал дядя Витя.

— Начальные параметры стерты, ныне они выдаются генератором случайных чисел.

— Какому козлу понадобилось стирать? — растерялся дядя Витя.

— Николаю Епифановичу Смелякову. Но он не козел — заявляю протест в связи с оскорбительным сравнением. Совершенно не похож, ни рогов, ни копыт, желудок иначе устроен. Если же вы выражаетесь так из-за недостатка информации, то даю справку: он не жвачное животное, а видный киберолог.

Пришлось дяде Вите взяться за работу по-новой, зыркать то на экран, то на реальные стены, и командовать-командовать, чтобы Архип не успел взять случайные значения. А когда закончил, то заметил, что стены все какие-то неровные, в пузырях, в буграх и вообще вид неприглядный.

— Что же ты, холоп, не доложил, что клей подсыхает, собирается в комки?

— Я ничего не докладываю, пока меня не спросят,— гордо сказал Архип,— у нас тут не армия.

Вечером Николай Епифанович, “полюбовавшись” оклейкой, скривил лицо и сказал:

— Я как-никак профессор. У меня люди бывают вплоть до министра. Придется теперь все отскабливать до штукатурки. Предупредили бы хоть, что вы такой гуманитарий и задание для вас слишком сложное. Я бы предложил чего-нибудь попроще, посильное.

А за ужином дядя Витя разбил фарфоровую тарелку и чашку. Остальные члены семьи посмотрели с поджатыми губами по сторонам, будто он испортил воздух. Сам дядя Витя мог торжественно поклясться честным пионерским, что Архип, переквалифицировавшийся в официанта, почему-то тыкал ему посудой в руки. Причем разжимал свои захваты за секунду до того, как дядя Витя успевал сжать свои пальцы.

— А ты способный,— сыронизировал Николай Епифанович и принялся безупречно жонглировать тарелками.

С тех пор дяде Вите давали только железные плошки и старались кормить отдельно.

На следующий день Николай Епифанович угостил дядю Витю крепким напитком из своего бара в знак неслабеющей дружбы и сказал в поддержку:

— Друг мой, я по-прежнему вам доверяю. Достаньте мне с антресолей мой любимый красный чемодан, а все лишнее в коридоре засуньте наверх.

Ученый ушел, а дядя Витя приставил лестницу, взял все лишнее и полез. Когда его нос был уже на уровне антресолей, Архип вдруг пробубнил: “Товарищ командующий, восхищен героизмом, мчусь на помощь, держитесь!” После чего с разгона снес лестницу. Дядя Витя ненадолго повис, а потом, увлекая за собой поток вещей с антресолей, ударился оземь.

Вещи образовали над поверженным “командующим” величественный курган.

“Больше не будешь шмонать”,— произнес надгробную фразу Архип и заиграл трогательную мелодию “Павшие братья, вечно вы с нами”.

Подбитый дядя Витя вылез из своей могилы и окончательно понял, что у него сломаны два пальца и вывихнута лодыжка.

— Телефон, врача зови, гад Архип,— простонал изувеченный человек.

— Вам страшно повезло. Я — врач, — представился Архип и попытался наехать на пострадавшего, потом что-то стал делать с его ногой. — В моей памяти полно медицинских сведений. Вот сейчас поверну вашу пятку на сто восемьдесят градусов, и все будет кончено.

Мученик боднул Архипа и стал ползать в поисках телефона, которого нигде не было, видимо, аппарат спрятали юркие “сыновья”, чтобы дядя Витя не стал пустозвоном.

— Ну, сейчас я с тебя спрошу по рабоче-крестьянски,— грозно пообещал дядя Витя и полез драться к подлому киберу. Что-то драконье слегка зашевелилось в дяде Вите. Вихрем вырвалась правая карающая лапа, но тут же остекленела и лопнула, как бутылка с водой, выставленная на мороз. Силы кончились.

Так и затих дядя Витя на полу до вечера. Первой вернулась со службы “мама”, перешагнула через смирное тело и пошла дальше. Однако сам Николай Епифанович оказался весьма любезным человеком.

Правда, он вызвал не “Скорую помощь”, а все того же Архипа. Зато умело перепрограммировал его в режим “домашний доктор”.

Кибер, не обращая внимания на вопли ослабевшего дяди Вити, сделал свое: запаял сломанные члены в пластиковые каркасы, приговаривая: “Нужно видеть реакцию”, а потом уже вколол какое-то дурманящее снадобье.

— Так что ломайте свои косточки смело, без его помощи не останетесь,— не мог нарадоваться на своего способного помощника Николай Епифанович.

— Без танцев ты совсем не тот,— вздыхая, горевала Алиса, однако вскоре утешилась,— не исключено, что еще оправишься.

Когда дядя Витя стал ковылять, ему поручили совсем нехитрое дело, чтобы он не заплесневел — покрыть краской кухню, изрядно побуревшую после недавнего взрыва скороварок. Уж что-что, а малярничать дядя Витя умел, даже удовольствие получал от этого занятия, потому решил к краскам Архипа не подпускать. Выгнал кибера, украсил кухню, перешел, радуясь своему мастерству, в соседнюю с кухней кладовку, чтобы и та засияла, а дядя Витя б отличился.

— Да не надо вам так стараться. Придумайте для прогиба что-нибудь поумнее,— покрикивал издалека Архип.

Но преисполненный надежд дядя Витя принялся мазюкать. Однако честный труд, как это нередко бывает, не пошел на пользу. Голова вдруг стала разбухать, краска почему-то пузырилась. Он еще елозил крест-накрест кисточкой, когда… почувствовал, что стал жертвой нападения…

Что у него отсыхают крылья, сморщенные лапы прижимаются к телу, из пасти вместо сияющего вихря — дым и хрип, на шкуре ни одной серебристой пылинки, сердце захлебывается, не в силах прокачать густеющую комками жидкость.

И тут на него навалился массивный черный, словно из гранита, камень-многогранник…

Очухался дядя Витя от своего дикого кашля. В промежутках между своими конвульсиями он выяснил, что валяется на кафеле в кухне. Архип льет ему в дыхательные пути воду и щедро орошает пол, а на его содрогания смотрит с неприязненным лицом вероятная теща.

— Ну, что, очухался, герой, в голове с дырой,— сказала Маша.— Тогда вставай и собирай воду, не мне же после тебя прибирать.

Дядя Витя величественным усилием выдавил из себя всю влагу и слабым голосом сказал:

— Но я же не виноват.

— А кто виноват? Пушкин? Или Архип? Кибер на семью настроен и сделал так, чтоб испарения не шли в жилые комнаты. Только тебе нравится с мутными мозгами расхаживать. Кладовку он задраил и пустил в нее газообразный катализатор, чтобы краска быстрее сохла.

— Вас Архип-подонок пожалел, а я что, не человек? — плаксиво заявил дядя Витя.

— Человек это тот, кто умеет управлять кибером,— отрубила строгая Маша.

Дядя Витя до поздней ночи промокал воду носовым платком — тряпки, верно, Архип спрятал. Когда, наконец, завершил столь филигранную работу, пошел в Алисину комнату. Та оказалась крепко запертой на все запоры. Он нежно поскребся.

— Алисонька, ку-ку.— В ответ ноль внимания. Он постучал настойчиво.— Ку-ку!

— Кто еще там щебечет? — раздался заспанный недовольный голос Алисы.

— Это я, твой муж Витенька, пусти же.

— А мама сказала, что из нас такие же муж и жена, как из бабуина с коровой… И вообще, Витька, я сейчас к особому доктору хожу. Он меня гормонами лечит — за месяц полвеса улетучится, а то и две трети. Если, конечно, буду его слушаться. Так вот он говорит, нельзя с мужчинами знаться.

— А где ж мне ночевать, Лиса? — умирающим голосом спросил изможденный человек.

— Мама тебе постелила в прихожей, во встроенном шкафу, сказала, чтоб ты не вздумал укрываться ее шубо-йй…— Разнеслось сочное Алисино сопение.

Дядя Витя конвульсивно дотащился до своего “алькова”. Уютная постелька представляла место, где можно было лечь, поджав колени, и не обращать внимания на то, что свисающее с вешалки пальто щекочет нос. Под голову предлагался старенький удобный для ноги валенок. Планировалось, что он будет столь же подходящим и для головы дяди Вити.

Прикрыта дверца шкафа, и словно бы нет человека с его проблемами вместе. Лежит он чинно, как жмурик под землей, только не корешки нюхает, а нафталин.

Что-то еще разгорелось в дяде Вите, наверное, в последний раз. Где-то трепыхнулись раздавленные крылышки. Но тут он почувствовал, что уже проглочен хищным камнем. Камень сжался, внутри него хрустнул и сломался “большой” дядя Витя.

В доме Николая Епифановича “маленький” дядя Витя провел в шкафу немало ночей, да и дней тоже. Сам же киберолог с момента появления незванного жениха собирал о нем информацию. В городских справочных системах дядя Витя не фигурировал никак. По своим каналам Смеляков вышел на органы внутренних дел. Органы ему сообщили, что указанный гражданин был задержан и передан в ведение ССС, проверяться на наличие состава мыслепреступления. Наконец, прыткий киберолог через знакомого инспектора добрался до баз данных ССС. Там значилось, В.В.Лучкин принят из органов на экспертизу. Экспертиза дала отрицательный результат, по такой-то ведомственной инструкции задержанный отпущен…

Шаги нарастали и таяли. Люди проходили мимо. Шкаф был законсервирован с помощью нафталина до зимы. Всегда рядом только Архип и Архиповы сыны. Дозволено лишь было отправлять естественную нужду — под присмотром, не более трех раз в день. И проглотить что-нибудь украдкой. А остальное время он обязан был лежать в шкафу и расслабляться под заунывный долбеж токера: “Вы опускаетесь в самую глубокую морскую впадину, позади ветер, позади волнение и зыбь поверхности, позади потоки и течения, впереди покой. Вы растворяетесь в темно-зеленом покое”. И далее шли шептания каких-то обитателей морской пучины, под которые нетрудно было представить себя утонувшим камушком и на большее не претендовать.

Архип знал наперед все его желания, наметки, планы и действия. И не давал осуществиться ничему. Каждой попытке он загодя подготавливал сокрушительный ответ. Когда дядя Витя хотел идти, строгий надзиратель дергал ковровую дорожку и ронял слабое тело. Когда дядя Витя хотел влезть в холодильник, Архип устраивал так, что струя леденящего газа разила в нос. Когда дядя Витя хотел отпереть замок выходной двери, Архип включал антиворовскую систему, и замок бил током по пальцам. Когда дядя Витя хотел просто подышать в гостиной, “сыны” рассаживались на нем и начинали медицинские процедуры — уколы под лопатку, взятие крови из вены, наложение швов на глаза. Дядя Витя, как всегда, хотел быть сильным, но сил хватало только на борьбу с молью, да и то моментами. “Хотел жить у нас, как изрядный гордец, так скоро ты станешь могилы жилец”,— однажды сказал Архип. Крыть это утверждение было нечем…

Все морознее. Язык даже не ворочается и говорит вместо “абракадабра” — “ааааа”. А если попросить прощения у Архипа, повиниться в пренебрежении к нему, назвать его “дорогой господин”, попросить похлопотать перед вышестоящими сущностями. Может, и вернется сила?

— Эй, мужчина, чего не выходишь? Обиделся? Плохие мы, да? Неласковые?

— Николай Епифанович слегка тормошил дядю Витю за дряблое плечо. Мужчина очнулся от грез на своей полуспальной кровати. Захрипел, засопел, будто включили его в розетку, задвигал губами:

— Как… что… Какой густой сон разогнали, подлецы. Когда спишь, меньше горе мыкаешь… Требует, чтоб я ему поклонился, да еще его хозяину, Кощею. Уж лучше холодильнику поклоны бить, он побольше и пополезнее.

— Кто требует? Покажите мне его,— сердито оглянулся Николай Епифанович.— Будет держать ответ перед обществом.

— Кто-кто… Архип ваш,— уже осмысленно пожаловался дядя Витя.

— Ну, вы же умница, Виктор. Архип — серьезная интеллектуальная техника. С емкостью памяти в сто ментобайт и производительностью — сто каспаровых в секунду!

— Подлянку какую-нибудь сделать — это пожалуйста, сто каспаровых быстро сработают,— покачал головой лично пострадавший.— А мудрости нет у него. Мудрость вон где.— дядя Витя для убедительности тюкнул головой о дверцу шкафа.

— Чистый эксперимент,— похвалил Николай Епифанович,— это там мысли зазвенели?

— Чего вы на меня переключились? Другие примеры лень искать? — разобиделся дядя Витя.

— Живите спокойно, друг мой. И я такой же. Чтоб правильно рационально мыслить, надо иметь всю необходимую информацию. У кибероболочек с этим полный окей. А вот у нас на лбу лучше повесить табличку: “Осторожно, самодеятельность”.

— Так они у нас информацию берут, мысли. Хоть в чисто поле от них беги.

— С нас много не возьмешь, информация — некачественная, мысли — загрязненные эмоциями. “Это мне нравится, это чистая правда, а то мне не нравится, то грязная ложь”. Нет, нам не надо думать. Промышленность и без нас отлично работает. Предложение — всегда на полморды впереди любого спроса. А лет двадцать тому и министр не мог сообразить, что нужно дать народу — трусы или абрикосы, из нефти их делать или из говна. Нет, Виктор, у нас задача: во всем зависеть от кибероболочек. В мыслях тоже.

— Это вы трепанацию черепа предлагаете? — встрепенулся дядя Витя.— Не даю добро!

— Голову пилить не надо, она и целая пригодится. Достаточно использовать двухсторонний суперинтерфейс. И еще архиважно решить проблему прохождения сигналов. Та пикосеть, которая работает у нас в крови, не пропускает управляющие сигналы от кибероболочек. Зато сигналы нашего мозга, недисциплинированного, шизофренирующего, спокойно пробегают по телу, и попадают в вычислительную сетевую среду. Понимаете, надо менять кровь…

Дядя Витя, храпя, выпустил воздух.

— Значит, вы тут рекламируете искусственную кровь, из бачка. Предлагаете налить ее в меня, правильно? Только тогда я сам себе уже не хозяин буду. Кто-то более сообразительный, электрический-кибернетический, станет мной крутить-вертеть, как захочет.

— Какого опиума для народа вы наелись, Виктор Васильевич? Зачем норовите ярлык пришпилить? Искусственная, между прочим, от слова “искусство”. У кого кровь — совместимая с оболочками, тот хозяин необъятной родины своей и всей планеты. У кого несовместимая — вряд ли более свободен, чем пьяная девушка в компании матросов. Пойми, Виктор, достаточно сделать шаг и все — вещество, энергия — все станет ручным, надежным, своим. Ведь вместе с тобой будет думать Великий Объединенный Разум. Твой ум станет частицей высшего разума. ВОР уже за дверью. Открой дверь, открой,— с небольшим подвыванием сказал Николай Епифанович.

— Не заперто… А зачем ему такая едва заметная частица? — засомневался дядя Витя.

— Вся Вселенная состоит из едва заметных частиц… Да что мы все о деле. Давай быт твой отсталый улучшать. Не надоело ли, инок, в шкафу? Или ты шкафничество основал?

— Если бы с чайком вопрос решить, то жить можно,— высказал скромное пожелание дядя Витя.— А после сытного обеда я вообще на все согласный.

— Ой, Витька, ты шутник,— и Николай Епифанович перевел дядю Витю из компании плащей и моли в объятия Алисы. Оказалось, что треть веса у нее действительно испарилась, и стала она из всех девчонок лакомый кусочек, килограмм на восемьдесят.

— Давай, что ль, пирожками побалуемся,— глотая слюни, предложил дядя Витя.

— Биоинтерфейс сразу сообщит контрольной кибероболочке, а та активизирует подшитую ампулу — через секунду вытошнит.

— Может, потанцуем?

— Тоже вытошнит.

— Может… это самое, побарахтаемся? Все-таки темно уже.

— От этого самого обязательно вырвет,— бодро сказала Алиса.

— Какая ты сложная,— протянул разочарованный дядя Витя.

— Впрочем, иногда простая,— Алиса показала таблетку,— выключит ненадолго ампулку.

На следующий день дядя Витя был в гостях у радушного Николая Епифановича, в его отделе, больше похожем на цех.

— Вот здесь производим васкулоиды — элементарные микромашины крови, там — жидкокристаллическую плазму. Далее по коридору — экспериментируем с обратными сигналами оболочек. Ниже этажом — симулируем всякие мыследействия и испытываем фильтры.

Экскурсия быстро закончилась, у Николая Епифановича все уже было на мази.

Он усадил дядю Витю в никелированное кресло, сверху свисали трубки, сбоку, в баке, пузырилась голубая, похожая на шампунь, васкулоидная кровь.

Руки и голову подопытного человека прихватили крепкие держатели.

Заходили поршни, трубки потянулись к дяде Вити, как некормленные змеи, остро куснула игла, и он отключился.

В той отключке были неприятные ощущения — будто из него выдавливают потроха, как из кильки. А потом кладут в быстро твердеющую смолу. Та вползает внутрь, обтекает снаружи и застывает.

— Ну, вот ты и попрощался с племенем дураков. Это мне нравится. Теперь ты — частица вселенской мудрости, поздравляю,— гулко, будто с высокого потолка, прошумел Николай Епифанович.

Дядя Витя разлепил веки, прислушался, принюхался. Кое-что понял. Каждая мышца существует отдельно от других, ее можно сокращать и расслаблять, измерять ее мощность и усталость. Кости и суставы — это рычаги и шарниры, одни послабее, другие покрепче. Дядя Витя покрутил пальцами в разные стороны и поймал муху. Ее наружний скелет был хорош, но ему бы не подошел.

Скелет — мера вещей.

Рядом, в машине, работает поршень, непригнанный как следует к стенкам цилиндра, и у маховика биение — сбита чуть ось. Этот скелет не согласован с вещью…

Николай Епифанович нажал кнопку на пульте, трубки поднялись вверх, отпали держатели, легли пластыри.

Жук-транспортер зацепил бак с голубой васкулоидной жижей и укатил его.

Дядя Витя подумал, что не только этот бачок уехал от него, но еще это самое… Он пытался вспомнить, что он потерял, но не получилось.

Тогда дядя Витя поднялся, попробовал пяткой надежность пола. Деревянное покрытие не выдержит приличного удара.

Дядя Витя пошел, по кратчайшей ломаной, но не впритык к мебели, потому что тело при ходьбе раскачивается.

Дядя Витя аккуратно раздавил колбу в руке и не поранился, потому что постепенно увеличивал встречное давление пальцев. Потом взялся за шкаф.

— Давай погуляем,— предложил тогда Николай Епифанович и повел обновленного человека в свой кабинет.

По дороге дядя Витя пробовал различные способы ходьбы, выбирая минимальные по затратам энергии на трение. Наконец, подобрал: с расслаблением лодыжки в верхней точке, обвисанием носка и небольшим подворотом его влево в точке касания.

На полках в кабинете ученого располагались вислоухие африканские идолы, чем-то похожие на артистов эстрады. Статуэтка женщины с головой львицы, судя по всему, богини; маски алкоголиков, как выяснилось, это были буддийские демоны; высушенная голова молодого человека, которому крупно не повезло; неулыбчивые римские предки из терракоты; обломки этрусских саркофагов с протокольными рожами; классики в рамочках; мраморный рабочий с позолоченным кайлом. С потолка сочились разные утробные звуки, серебристый скелетик с косой выплясывал брейк.

— Как ты, возможно, уже слышал от древних иудеев: в крови душа живая. А у этой шатии-братии нет крови. Поэтому они только помогают настроиться нам на нужный лад,— представил свою коллекцию Николай Епифанович и обратил внимание на браслет, который сжимал дяди-Витино запястье.— Носи, заслужил.— Потом профессор снял с гвоздя шашку, вынул клинок из ножен, любовно оглядел.— Фамильная реликвия. Мой дедка ей рубал, и бабка рубала всех подряд, и прадедка крошил в капусту. И я вот тоже…

Он неожиданно повернулся и несколько нарочито, как на картине, замахнулся шашкой на дядю Витю.

— Лови, гусь.

— Да я не умею,— отшатнулся дядя Витя.

— Не убедил,— и профессор опустил шашку, целя по дяди-Витиной голове.

И когда профессор еще начинал опасное движение, дядя Витя уже сообразил, как пойдет клинок, и даже наметил точку, где его можно будет отбить. Определил и кратчайший путь своей руки до этой точки. Лезвие свалилось в сторону, откинутое ладонью. Николай Епифанович утратил равновесие и ухнул вперед. Жертва атаки прихватила его за шиворот и изготовилась, чтобы врезать кулаком по уху.

— Стоп,— взвизгнул профессор,— это был учебный выпад, и шашка тупая.

— Ладно, поверил,— дядя Витя отпустил профессора.

— Ты в силы свои поверь. Все сможешь, если захочешь,— зажигательно произнес Николай Епифанович.— Знал бы, что тебе сейчас дано, какая мощь стоит рядом и говорит: “Ничего не бойся”.

Дядя Витя прислушался к себе:

— Ага. Где-то внутри меня гудящая пустота, как бывает наутро после попойки. За ней что-то клубится. Проскакивают оттуда пузыри, лопаются — и у меня толчок в нужную сторону. Ну-ка, тесть, просвистите еще раз шашкой, только всерьез, не понарошку. Или киньте в меня гранатой.

— Да, фантазии у тебя маловато. Над этим придется работать. У нас на второе кое-что посодержательнее.

Лифт вознес их на просторную крышу здания. Бодрый Николай Епифанович напевал: “Дам коня, дам кинжал, вертолет, пулемет, и заменишь ты мне десантников взвод”.

— Ну, как, чувствуешь, Витька, нужду?

— А что, сортир во дворе?

— Нужду в больших делах, Витек, надо чувствовать.

Профессор широко раскинул руки и обнял весь мир, а транспортер подвез нечто похожее на оснастку аквалангиста.

— Надевай обнову, тебе впору будет,— предложил ученый.

— Тут что, бассейн? — оглянувшись, стал недоумевать дядя Витя.

— Тут воздушный бассейн,— Николай Епифанович помахал ладошками, как крылышками, и показал пальцем на картину с заходящим солнцем и длинными тенями от саморазрастающихся конструкций второго корпуса Центра Киберологии.— Купайся — не хочу.

Дядя Витя поискал и не нашел в себе страха, потом начал надевать с помощью засуетившегося профессора странный костюм. Облачившись полностью, он спросил: “Струя сама пойдет?”

— Пойдет, только вначале нырнуть надо,— возбудительно сказал Николай Епифанович и подвел дядю Витю к самому краю крыши, за которым ничего не было.

— Ни кнопок, ни ручек, как управлять-то?— через сжатые зубы выдавил дядя Витя.— А то ведь вниз лететь далеко.

— Тебе — не вниз, а вверх лететь,— потряс кулачками профессор и напомнил: “Ангелам своим заповедает сохранить тебя”. Ангелы есть — это кибероболочки, канал к ним проложен двухсторонний, широкополосный. Заповедь есть — любая оболочка обязана спасать человека от телесных повреждений. Повреждение тебе грозит? Еще какое, одна лужица может остаться. Пойми, теперь твоя компьютерная кровь кибероболочкам родная.— И ученый подтолкнул дядю Витю. Тот только успел крикнуть:

— Я вам в бомбы не нанимался!

Секунду тело падало в свое удовольствие, а воздух весело свистел испытателю в уши. Дядя Витя понял, решение должно быть простым, взял и оттолкнулся от воздуха. Мысленно дядя Витя сделал воздух густым и упругим — тело прекратило падать и повисло, как на крючке.

С мягким шипением выходила струя из сопла реактивного ранца. Уборщица, роняя слюну, смотрела на него через оконное стекло, скорее всего не замечая заплечной аппаратуры. Дядя Витя потянулся рукой к окну, и она исчезла, видимо, рухнула в обморок. Свежий ветерок начал сносить его к черному каркасу новостроя.

Дядя Витя представил, что у него сзади и по бокам есть плоскости, распорядился ими и пошел на вираж, огибая балку. Вскоре догадался: пыжиться не надо. Достаточно легкого мысленного тока в каком-либо направлении, и все произойдет само собой, как у Кутузова с Л.Толстым на Бородинском поле.

А потом воздух вообще показался в виде довольно правильного кристалла с жилками и узелками. Прыгать с узелка на узелок было особенно удобно. Дядя Витя запорхал среди леса строительных конструкций, лихо поплевывая на все опасности.

Потом он отлетел от строящегося здания и стал кувыркаться над улицей.

Он мог взмыть вверх и выписать щелбан по клюву какой-нибудь деловой птице.

Мог спикировать вниз и поправить ногой шляпу какого-нибудь солидного пешехода.

Тьма уже окутала город, окна и машины стали светлячками.

И тут дядя Витя сообразил, экую власть он заработал нахаляву. А что за власть без игры. Он мысленно взял в кулак одно здание, и сразу все светляки-окна исчезли. Он мысленно положил ладонь на пути снующих светляков-машин и быстро соткался светящийся коврик автомобильной пробки, от которой доносился квакающий хор клаксонов.

— Ладно, езжайте пока,— усмехнулся он, коврик закопошился и стал таять.

А потом что-то захребетное пихнуло его, дескать, пора и честь знать, надобно вернуться…

— Решил все-таки подзаправиться харчами,— сказал при встрече Николай Епифанович,— ты в прошлой жизни, случаем, не стервятником ли был?

— Да бросьте. Ангелы ваши как на руках несут, ни обо что не задевают. Так любая козявка пернатой станет.

— Будь скромнее, козявку понесут и бросят. А тебе сказку былью делать, стихии покорять.

Потом дяде Вите пришлось изрядно потренироваться, но все шло в охотку. Для завязки научился различать сигналы разных оболочек. Они приходили из гудящей пустоты и вызывали разные эффекты в организме. Одни сигналы заставляли непотребно рычать, другие по-страшному растягивали физиономию, третьи складывали пальцы в фигу. И веру в кибероболочки приходилось осваивать, чтоб без помощи не остаться в ответственный момент.

К вере прикладывался “птичий” язык для каждой из систем. Танцевальной кибероболочке хватало одного желания, она тут же пристраивала дядю Витю под музыку, и он выплясывал почище любого лауреата бального конкурса.

А чтобы стрелять метко и ловко при помощи оболочки управления оружием, требовались усилия посущественнее. Надо было вообразить себя в центре шара, а все остальное — тенями на его поверхности.

Оболочка управления рукопашным боем хотела, чтоб боец представлял себя ворохом трубочек с текущей по ним жидкостью.

Оболочка управления ходьбой по канату считала дядю Витю конструкцией из гирь и рычагов.

Однажды Николай Епифанович привез дядю Витю на магистральное шоссе номер три и предложил рвануть с одной обочины на другую.

— Мне что, жить надоело, по вашему мнению? — засомневался дядя Витя.— Машины-то сплошным потоком, и скорость за сто, им даже затормозить никак. И караванов много, на десять машин один водила. Остальные на автопилоте едут.

— Это их проблемы. На твоей стороне оболочка, контролирующая движение, она тебя выручит.

— Но почему меня, а не их?

— Потому что ты ей как брат, ты с ней одной крови, понял?

И дяде Вите захотелось поиграть с парнями в кабинах тупомордых грузовиков. Что играть на восьмиполосной магистрали куда тяжелее, чем на губной гармошке, он понял сразу. Кое-как проскочил первую полосу, потом немного затосковал. Машины проносились мимо него с ревом и возмущенным пением клаксонов.

И тут дядя Витя окончательно понял, что назад дороги нет, и в прямом, и в фигуральном смысле. Оставалась только вера…

Он стал большим, а восьмиполосная магистраль маленькой. Машины, как букашки, бежали у его подошв. Толчок из глубины, и он переступил через ряд. На пятой полосе его притормозило, будто башмаки прилипли, схваченные крепким клеем. Он на момент вернулся в действительность. Водители, ошалев от его дурости, орали, оголяя зубы до десен, тянулись руками, как на баскетболе, показывали пальцами, чтобы он оставался на разделительной линии, пока его не заберет вертолет или не подберет мостовой автокран ГАИ. Но тут дядю Витю опять понесло в воздушный хвост после одного автомобиля, впритык к носу следующего.

Кто-то из водителей не выдержал, тормознул и повернул. И заварилось: заскрежетало железо о железо, машины вставали на рога и поднимались на дыбы, обрушивались на крыши других машин и еще подпрыгивали на них. Что-то лопалось и разлеталось, пробивались языки пламени, били фонтанами пенотушители, захлебывались ухалки и сирены. А дядя Витя уже соскочил в придорожную канаву и, слегка пригнувшись, мотнул в ближайший лесок, где вскоре принял поздравления тоже счастливого Николая Епифановича, который пересек страшную трассу по подземному переходу.

— Ты прекрасен, как кибер, Витька, я действительно тобой восхищаюсь. Ну, что, аппетит к этому делу пришел? — рассыпался профессор.

— Еще как пришел, дерзать хочу,— звенящим голосом рапортовал дядя Витя.

Далее его выпускали побегать на кольце автогонок “Формула-101”; швыряли с самолета без парашюта, а парашют кидали следом; бросали с камнем на шее в омут, и где-то на дне, в мутной жиже надо было нащупать акваланг; запускали в шляпе и трусах в террариум с королевскими кобрами, а также к некормленной акуле в аквариум. В клетку ко льву с одним слезоточивым спреем в руках тоже заводили. Запирали в сарае и затем устраивали поджог со всех четырех сторон, натравливали на него каратиста с красным поясом и двоих боксеров-тяжеловесов; предлагали вскарабкаться по стене высотного дома в дождь. В спящем виде заносили в катакомбы без фонаря и спичек, и оставляли там среди скелетов ранее заблудившихся лиц. Из всех передряг и поединков дядя Витя, как и положено супермену, выходил с честью, с улыбкой, с чистой совестью.

За все достижения его крепко любила крепкотелая блондинка Алиса, переведшая с помощью гормонов остаток сала в рельефные мускулы. Она тоже не хотела быть такой, как все. По утрам жених и невеста занимались кик-боксом в спарринге. Заработав от прекрасной дамы по морде, дядя Витя приговаривал, сплевывая: “Попробуй не полюби тебя”.

— Совершенный ты наш,— уважительно называл его Николай Епифанович и прикалывал ему к майке почти настоящие медали за покорение воздуха, воды, земли и огня.

И даже Маша сменила гнев на милость, ласково приговаривая:

— Сделали мы все-таки из дерьма конфетку…

Блок 19

Бациллу и Буку вскоре отпустили. Свидетелей их многочисленных преступлений не нашлось, поэтому братков не сосватали со статьей. Однако Бацилле и Буке хотелось есть и все такое.

На привокзальной площади друзья-бандиты повстречались с Меланией — все трое заходить в фешенебельное здание опасались. Братки рассказали Мелании, кого и за что посадили. Кожаный закосил под психа и едва не ушел из сачка. Но так увлекся, что его отправили на перепрограммирование мозга. Сверхтонкой иглой ввели ему в мозг диффузный киберимплант, короче приконнектился и начал шарахать по нейронам… Короче, пахан сбрендил по-настоящему, с гарантией и надолго. Остальным членам банды навернули срока на полную катушку.

Мелании тоже жилось не просто. Но она уже научилась смотреть на все происходящее издалека, без пристального внимания и тонких переливов эмоций. Из этой дали она дистанционно управляла телесным объектом по имени “Мелания”. Телесный объект жил там, где не требовали документов — на дне общества. Там и не пахло оболочками, но зато обитало сонмище сомнительных ароматов.

Днем объект “Мелания” функционировал в ассенизационной артели — в люках, трубах и коллекторах. Ночью — наводил макияж на трупы. Товарищи по бригаде вытаскивали и укладывали жмуриков рядком, а Мелании предстояло окатить их из шланга специальным косметическим раствором. От него бывшие граждане становились глянцевые и яркие, будто красавцы с журнальных обложек. Если переборщить с раствором — то как глазированные сырки.

Сидя в такой экологической дыре, не скажешь, конечно, что рулишь собственной жизнью. Однако, ты уже не в чужой колоде карт, и не в ряду пешек на чужой доске. Обстоятельства не трогали Меланию, она обитала внутри нуля. И Кот, и светлой памяти Петух давно превратились из защитных приспособлений в меньших братьев. Ей казалось, что она понимает их. Может, и не казалось. Иногда подойдет Кот, потрется о ногу, мурлыкнет, дескать, не горюй. А то и стащит где-нибудь для нее конфет, хоть она и не просила.

— Про должок не забыл, Бацилла? — спросила Мелания.— Или тебе тоже продули мозги? Где роллер, где браслет? Отвечай, когда дама спрашивает.

Конечно, Бацилла сейчас помнил только о том, что в следственном изоляторе “дамы” назначаются местным блатным авторитетом. Но голос Меланьи был агрессивным. Примерно так с Бациллой разговаривала женщина-следователь. К тому же из сумки выглядывала, прицельно прищуриваясь, злобная физиономия Кота.

— Не ершись, красотка, лучше улыбнись нам, — Бацилла кончил жевать губы и ощерился.— Роллер в аккурат вернется к тебе, будешь довольна. А браслетик твой, наверное, у ментов, с них и требуй. Возьми да приголубь меня душевно, я тебе новый куплю. Сука буду, не совру.

— Ты лучше купи себе носовой платок, а то сопли по лицу текут, подбирать пора,— отрезала Мелания.

Представителям “фраерского” сословия Бацилла никогда ничего не отдавал, поэтому краснел и мялся, когда выкатывал роллер из укрытия.

— Вот ты и совершил свой первый добрый поступок,— нахваливала Мелания.— Чувствуешь, как радостно бьется сердце — новый человек в тебе рождается. Теперь подсчитай количество своих нехороших поступков и составь план добрых дел на пятилетку. Когда-нибудь станешь примером для юношества.

— Ну, мы пошли, — торопливо сказал Бацилла.

— Горючее-то на нуле,— сказала Мелания,— ты за чужой счет неделю забавлялся, теперь заправляй.

— Вот пристала, клещ энцефалитный. Где я тебе деньги-то возьму? Это ты можешь в любой момент на панели заработать. Вон какие ноги красивые, не то что у меня.

— Тогда кати роллер сам. И ты, Бука, присоединяйся. Вперед, бурлаки, с песней-стоном.

Бандиты ругались грязно, но шепотом. Они прокатили роллер метров сто, когда рядом с ними неожиданно остановилось такси. Из него вышел задумчивый шофер и стал пускать табачный дым, время от времени отвешивая пощечины своей машине.

— Кто тебя обидел, мужчина? — поинтересовался Бука.— “Крыша” не нужна?

— Ничего не понимаю,— с нарастающей интонацией несколько раз повторил таксист.

— А кто понимает? Я, что ли? Или вот он? — успокоил таксиста Бука.

— Меня машина не слушается. Мне надо на проспект Совестливых, а автопилот все время мешает. Дескать, ситуация аварийная. И везет, везет куда-то. Вот я уже здесь оказался, около аэропорта.

Блин, а у меня вызов на проспект Совестливых… Нынче, если не смотаешься в какой-нибудь дальний конец — туда, где робобусы не ходят — то и навара не будет, день впустую.

— Это судьба, кореш, против судьбы никак,— уверенно определил Бацилла.— Но мы твои ангелочки-хранители. Ты сейчас нам турбинного топлива нацедишь, а мы твоего автопилота замочим.

— Ага, сейчас девка скажет: “Посмотри на воробушка”, а тот громила мне по кепке гаечным ключом. И ни топлива, ни машины,— насупя брови, произнес таксист.

— Ты чего, мы же правозащитники. Разве не видно? — спросила Мелания.

— Ага, намедни меня как раз надрали двое, блин, правозащитников. Едва я браслет уронил, как этот профессор со своей бабой прямо из-под ног драгоценность выдернули. И давай права свои качать.

— Ну ты врать, — похвалил Бацилла, — да у такого как ты, жадюги, хрен что выдернешь, у тебя ж клещи вместо ног.

А Мелания уже проверяла борт-компьютер такси.

— Эй, таксер, тут у тебя вирус сидит, поэтому автопилотская программа глючит… Сейчас я его грохну… Так кто у тебя сокровище увел?

Таксист охотно рассказал про жлоба-профессора, который даже безделушку отберет, а у самого двухэтажная хата на улице Платона, с лужайкой, где не картоха подрастает, а цветочки по три рубля.

— Все, компьютер я тебе до ума довела, “муму” твое выслушала. Награду давай,— сказала Мелания и уточнила.— С тебя канистра.

— Давай, давай, пижон, как договорились,— поддержали Меланию грубые братки.

Таксист охотно повиновался, даже сказал “спасибо” и скрылся с глаз с большим ускорением. Правда, чуть погодя донесся звон, характерный для витрин, в которые впиливаются автомобили.

— Внимание, воры,— скомандовала Мелания.— Упомянутый водилой браслет — скорее всего, моя вещичка, суперинтерфейс. Кто понимает — это власть над оболочками. Короче, мне — власть, вам доход от нее. Кто не совсем дурак, записывайся ко мне во временное бандформирование.

Не-дураки понуро качнули головами. Потом переглянулись и качнули уже уверенно. Мелания поняла, что воровская мысль опять на высоте. Ее товарищи сообразили, в какой момент они ее “сбросят с коня”, чтобы выгодно сдать суперБИ. Это ее вполне устраивало, с коня может свалиться любой.

Теперь можно было начинать с “профессором”…

Сперва Мелания незаметно осмотрела особнячок на улице Платона. Потом отследила маршрут “профессора” от дома до работы. То был Центр Киберологических Исследований.

— Бацилла, пора тебе внести пай в наше товарищество,— сказала Мелания на ежевечерней сходке бандформирования.— Мне нужен “жучок” — простенький радиомаяк на теплоэлементе. Ну и пеленгатор заодно.

Бацилла оказался исполнительным товарищем и притащил то, что требовалось.

— Я тебе, моя Бациллочка, хорошую характеристику напишу — когда в органы загребут, тебе зачтется.

Соратник возмущенно захрипел…

Николай Епифанович выезжал из своего притопленного в земле гаража и находился, как стало уже обычным для него, в полете приятных мыслей. Еще бы, один его шаг равен долгому и унылому бегу толпы к великой цели, к ВОРу. Его деяния пора в новое Писание заносить. Будет там и прах земной, в который он жизнь вдохнул — Витька-болван.

“Поверь — и получишь власть над стихиями”. Как бы не так, Витя, разбежался. Власть не получают в подарочек за хорошее поведение. Ладно, поиграй еще, Витенька, а потом и мы поиграем.

Бельков, сокол ясный, тоже хотел вечно порхать в Великом Объединенном Разуме. Собирался в бессмертные попасть с черного хода. Только истинных хозяев не заставишь лелеять свою мертвечину, хоть запузырь ты в сетевую среду всю личную информацию, вплоть до анализа кала. Сломался Сфинкс и тут же хозяева стерли информационный образ Белькова со всех носителей.

Нет, хозяевам можно только служением бескорыстным понравиться. И ничего тут непотребного нет. Пусть поют, заливаются хоры гуманистов, прославляя человека — венец творения. А в натуре, кто попал в струю, тот и будет венцом.

Каждый новый день добавляет надежности и живучести его собственной кибероболочке “конструктор Смеляков”. А Витька — хороший боец, этого не отнять. Не хотелось бы с ним расставаться, но придется. Какой же первенец без заклания. Скоро будет вписана последняя строчка в его биографию. “Пал смертью храбрых на благо”. Благо-то, конечно, мое, но увы — мир суров к тупицам.

И тут мысли конструктора приземлились, потому что Николай Епифанович ткнул бампером какую-то рокершу в заднее колесо, как раз при выезде на проезжую часть.

Он сразу себе сказал, что ей надо было очень постараться, чтоб угодить под удар — по крайней мере отключить радар.

Она вывалилась из седла и стукнулась об капот. Впрочем, ничего леденящего кровь.

Когда Николай Епифанович вышел из машины, рокерша уже поднималась с мостовой. Ученый вежливо предложил руку, она не отказалась. Николай Епифанович с первого взгляда определил: баба без поводка. Не старуха, но и девицей не назовешь при всем желании. К тридцатнику клонится, а ручки-то нерабочие, мяконькие, и голос не пропитый-прокуренный, как у наездниц со стажем. Видать, торчала дома, курсировала с дивана на диван, а потом соскочила с осей и пошла вразнос.

Профессор договорился с бабой быстро и полюбовно. Пока она болталась в кресле-качалке у него на лужайке и дула стакан за стаканом его кофе — хорошо, что Маша сегодня сколола пораньше — он вызвал механика, и тот за профессорский счет поменял колесо у роллера, подкрутил, что надо.

Бабенка, видимо, оценила достоинства ученого и была не против более тесного взаимодействия. Не зря же она то и дело пыталась притиснуться как-нибудь к нему. Просилась дом посмотреть. Но сейчас никак. На службе совещание через полчаса, и соседка, старая выдра, может облезлую свою голову высунуть. Если Маша узнает, то ему точно пасть порвет.

В общем, выпроводил бабенку, хоть и жаль немного. Индусы учат — отказывать женщине большой грех. Когда звуки ее мотора разбежались в воздухе, Смелякову показалось, что эта баба его как-то обдурила, и все так не просто…

На пересечении улицы Платона и проспекта Паломников робогаишник, похожий на Щелкунчика, свистнул Мелании, приказывая остановиться за превышение скорости. Но она ехала аккуратно, и такая придирка ей не понравилась — уж не оболочка ли ССС ее засекла.

Пластикового робогаишника Мелания проигнорировала, но в конце проспекта к ней на хвост сели три гаишника-человека на роллерах “Горбунок”.

Это могло закончиться очень грустно, учитывая ее сомнительное настоящее и прошлое. Оторваться от ментов нельзя было даже теоретически, “Горбунок” помощнее ее роллера; разве что одолеть хитростью.

Раскрутить топливный клапан, остановить роллер и, положив на бак работающую зажигалку, постараться отбежать метров на двадцать. Мелания уже потянулась к клапану ключом, как заметила изменения на экране борткомпьютера, где ее трасса была привязана к карте города.

Мигающей линией компьютер предлагал ей свернуть в подворотню дома номер семь на улице Лаоцзы.

Размышлять не было времени, и она, взвизгнув тормозами, вписалась в подворотню. Впрочем, зверская тройка “горбунков” с подвываниями ринулась по пятам. Таинственная путеводная линия тянулась прямо через двор, упираясь в угловой подъезд.

Теперь что, все равно пропадать! Прибавив газу, она проломила дверь в подъезд. Дальше были скачки по лестнице до второго этажа, а там, рванув на себя переднее колесо, в нимбе из оконной крошки, она вылетела на улицу Конфуция. Роллер свалился задним колесом на крышу какого-то автомобиля, выпрямился и спрыгнул на мостовую…

— Еле улепетнула от ментов, ой, звери были, — похвасталась Мелания коллегам при встрече.— Но “жучка” я тому чудаку запустила. Он, между прочим, настоящий профессор.

— Я тоже в каком-то смысле профессор,— заявил, чтоб не ударить в грязь лицом, Бацилла. — Могу поднос на голове нести, могу носом пить, могу укусить себя за пятку.

— А я — горящую бумагу есть, стаканы грызть, хабарики глотать, — не захотел отстать от товарища Бука.

— Вы про свои таланты лучше помалкивайте, а то сглазите ненароком. А вот кто из вас в радио понимает? Кому не слабо пеленг взять?— подначила Мелания.

— Я,— поднял руку Бука,— я могу радиоприемник разжевать и выплюнуть.

— Ну я,— сказал Бацилла, потеплев взглядом.— Три года на флоте отрубил радиометристом. Пеленгаторы, локаторы — как раз моя вахта. Я ведь со службы кое-какие аппараты привез. Когда тащил, то почему-то верил, в будущем обязательно пригодится.

— А у меня ключ-каракатица есть, любой замок берет, потому что это метакристалл, управляемый с помощью чипа. Могу дать ненадолго, — расщедрился Бука.

— Тогда устроим пикничок,— удивилась Мелания. — Неподалеку от Центра Киберологии. Вы меня поняли, мальчики?

Понимающие “мальчики” хмыкнули…

В свое время от Бациллы не мог укрыться ни один вражеский радиопередатчик. Навыки засели в нем прочно и сохранились навек. Он погрузился в наушники и давал смещение “жучка”, Мелания запускала данные в борткомпьютер роллера.

Около трех пополудни Мелания одолжила у Бациллы цифровой бинокль на десяток мегапикселей, который экс-морячок заначил во время службы на флоте…

На крыше одного из корпусов Центра Киберологии стояли двое и разглядывали окрестности.

Удалось довольно крупным планом разглядеть “афишу” того самого профессора. Рядом маячил мужик с небезызвестной физиономией — это ж дядя Витя, который выручил ее при побеге от Сфинкса! Даже с такого расстояния были заметны и хороший костюм, и небрежные уверенные движения, модный полуежик-полуиглы на голове, элегантные усы. Мелания отметила, что он теперь недурно выглядит.

Тем не менее, ощущения подсказывали, что дядя Витя в этой паре отнюдь не главный.

А когда дядя Витя протянул руку, чтобы объять даль, открылся и черный браслет на запястье…

В пять часов профессор и дядя Витя выкатили в радужном спортивном автомобиле из автотранспортных ворот Центра Киберологии.

Незаметный Бацилла уже стоял на стреме неподалеку и высматривал “клиентов”.

Глазастый вор вернулся к Мелании с четким докладом: “Досмотрел и руки усатого мужика, сидевшего за руле, и грабли старого козла. Ничего, кроме золотых часиков”.

— Выходит, браслет они оставили где-то в институте. Соображаете? Мощная вещь, раз боятся тащить ее домой,— разобралась Мелания.

— Ты уверена, что мне с браслета что-то будет причитаться? — ехидно уточнил Бацилла.

— Тюрьма тебе причитается. А если серьезно, он сделает вам состояние.

Бука отправился стащить что-нибудь из еды, а Бацилла и Мелания принялись рассматривать получившуюся в результате радионаблюдений карту. Причем Бацилла намеревался в отсутствие Буки галантно поухаживать за Меланией. Однако вместо этого она безжалостно использовала его умственные способности, и мелкий гангстер был уже не рад совместному времяпрепровождению.

Мелания вела ноготком по карте, мерцающей на экранчике борт-компьютера. Здесь “жучок” колупался дольше всего. Это, может быть, туалет, но, скорее, кабинет. Дальше горизонталь — наверняка коридор. Вот “жучок” поднялся, на один этаж, не больше. Там снует на внушительной территории как бы бестолково. Если это не танцплощадка, тогда лаборатория, в которой исполняется “танец руководителя”.

Теперь есть точка, где “жучок” топтался минут по пять-шесть, причем несколько раз — столько занимает один перекур с неспешным пусканием дыма. Если спустить из такой точки вертикаль, считай, что нарисовалась вентиляционная шахта.

А где “жучок” плывет до самого низа, допустим, до вестибюля, получается уже шахта лифта. Нехитрая арифметика дает нам этажность.

Кабинет “жучка” на седьмом, лаборатория раскинулась на восьмом. Из вестибюля же “жучок” ползет под небольшим углом и начинает вдруг выписывать что-то вроде восьмерок. Наш “жучок” зря ничего не сделает — это он в гараже, выезжает из ряда. Как раз сюда спускается вентиляционная шахта.

— Логично? — осведомилась Мелания у Бациллы.

— Вроде складно,— ответствовал взопревший от мозговых усилий бандит. У Мелании же все окончательно состыковалось. Брать институт надо сегодня.

Мелания выделила на экранчике вентиляционную шахту.

— Мы пройдем здесь. Начало операции в полночь, самое бандитское время.

Как раз подоспел к середине военного совета нажравшийся Бука и начал с ходу орать.

— Тебя что, комар бешеный укусил? Свободу не любишь?

А Бацилла зашипел.

— Вокруг Центра электрический забор стоит, даром, что ли? Не для тебя, Василиса Премудрая? Да подуй на него — уже возмущение поля, звон в ментуру. Лучше подождем, пока выйдет твой браслет из Центра. Ну, может же его надеть на себя какой-нибудь из этих фраеров? Тогда мы его вместе с рукой оторвем.

— Операция назначена на полночь,— не унималась Мелания.— Возьмем три бочки. Две друг на дружку поставим, а третью чуть поодаль. Положим на них доску. На роллере по доске разъедемся и ать — через забор.

— Что ты нам, ворам законным, стихи рассказываешь! “Друг на дружку положим” — это из другого романа.

— А сроем оттуда завтра утром, когда ворота откроют, — развивала соображения Мелания.

— Ночь с такой лялей. Но “срок” улыбается. Говоря по науке, дисбаланс,— прикинул Бацилла.

— Ладно, тащите сюда три бочки и доску. Бука, “каракатицу” я тебе завтра верну. И доход от суперинтерфейса пополам.

— Тороплюсь помочь, даже вспотел,— Бука обратился к корешу.— Давай вихрить отсюда, она чудачка, кобра непонятная.

— А вдруг эта кобра и в самом деле вывернется, мы тогда кредит обратно возьмем с процентами,— отозвался Бацилла и многозначительно подмигнул Буке.

— Пошли, тут стройка неподалеку, покопаемся.

— Ладно, уговорил, — наконец согласился Бука. — Только будь уверен, с этой дамочки ничего не поимеешь.

Через полчаса братки навели марафет, приволокли бочки с доской, положили как надо. Бука торжественно вручил “каракатицу” Меланье.

— Прощайте, злыдни мои незабвенные.

Мелания быстро проложила взглядом маршрут, разогналась и попала на доску, оторвалась от тверди и “поехала” по воздуху. Остались позади уличные огни, раззявленные рты бывших коллег, пересечена линия между прошлой и новой жизнью — забор. А потом состоялось приземление. Мелании показалось, что позвоночник рассыпался и вот-вот она станет кучей мусора.

— Ну, все, стоп метла,— зазудел вдруг в токере нечеловеческий голос. Так могла бы разговаривать ящерица.

— А это еще что такое? — вскинулась Мелания. Этот голос она уже слышала однажды, в магазине “Гостиный Двор”. Тогда он уговорил ее приобрести браслет, пообещав, что все в жизни переменится. Почему она решила, что к лучшему?

— Это я, “К2”. Ты можешь не представляться. Я тебя знаю. Ты поступила верно. Сегодня — твой день. Кстати, гараж налево по дорожке.

Мелания едва успела свернуть и подъехала к стене, слабо напоминающей ворота.

— Выступление мое подходит к концу. Скоро ты увидишь на экране борткомпьютера, как разобрать роллер на два полезных приспособления. Ну, ушел заниматься замком. Целую. Кулибин. Постмортум. Напиши когда-нибудь обо мне.

Одна из створок гаража поехала вбок и впустила Меланию. Решетка вентиляционной шахты нашлась непросто, как белый гриб.

На экране борт-компьютера высветилась инструкция: “Как изготовить из роллера горелку-огнемет”.

Надо было снять второй топливный бак и регулятор подачи топлива с нагнетателем, вместо свечи пристроить обычную зажигалку. Вот зашипел газ, и ухнула струя пламени на полметра.

Мелания убавила напор и стала резать решетку. Искры и окалина сыпались на неумелую газорезчицу, только шлем выручал. Спустя полминуты дыра была готова.

Пискнул борткомпьютер, на экране высветился еще один рецепт: “Как изготовить из роллера лебедку”.

Сперва заднее колесо со спущенным воздухом превратилось в барабан.

Затем Мелания выудила из сумки веревку и Кота. Один веревочный конец закусил робик, другой был присобачен к барабану.

Педаль мощности зафиксирована клейкой лентой, все готово, чтобы ехать вверх.

“Поймет ли робик что делать, ситуация-то нестандартная. А программировать его на формальном языке поздно”.

Мелания несколько раз подпрыгнула, показывая пример. Робик заурчал, но остался на месте.

Он имеет право, в нем теплится разум и зарождается самосознание, решила Мелания. Зачем ему переться куда-то, рискуя превратиться в хлам.

Не лучше ли ей сдаться прямо сейчас? Раньше ли, позже ли, но кибероболочки победят всех.

Дядю Витю ведь победили.

Мелания провела рукой по биополимерной саморастущей шерстке робика:

— Если бы ты хоть молоко лакал или мышками закусывал, я бы для тебя наловила.

И тут Кот зашумел. Затрещал усами, шелкнул хвостом и взялся за стену шахты, поскребывая когтями. А потом рывок — он на уступе, еще прыжок — и три метра высоты преодолены.

Кот пошел ввысь с точностью геометрического инструмента. Вскоре робик скрылся с глаз, только броски веревки показывали, что он в работе. Наконец, веревка успокоилась, и второй ее конец вернулся назад, щелкнув по шлему. Мелания завязала на себе узел, повисела для проверки надежности.

Ну, пора. Веревка принялась наматываться на барабан, Мелания — возноситься. Усилий не больше, чем в поднимающемся лифте, главное, не проморгать свой этаж. Это даже убаюкивало. Мелания уже поддалась чувству покоя, но вдруг лучи фонарика высветили какой-то туман. Туман выходил из небольших патрубков и вверху и внизу. Но сирены не слышно, значит, просто какая-то профилактика от паразитов?

И тут по дыхательным путям словно прошло скребком. А следом и легкие стали выворачиваться наизнанку.

Туман входил в Меланию и выворачивал наизнанку, черпая из нее боль и дурноту. Она не успела испугаться, когда что-то присосалось к ее лицу. В носоглотку вошел нормальный уличный воздухом с легким бензиновым душком.

В котовых объятиях Мелания преодолела последние двадцать метров и срезала замок вентиляционного люка на седьмом этаже.

В коридоре на Меланию бросился кибердог. Кот, сделав сальто, зашел лязгающему чудищу в тыл. Кибердога сгубила красота. Кот, запустив когти в линолеум, вцепился зубами в его декоративный хвост. Пока местный цербер тянулся саблезубыми клыками, Мелания успела прожечь его стальной лоб струей из горелки. Пустив дым из ушей, кибердог околел. Мелания откинула крышечку на затылке умерщвленного исчадия Центра и прочитала прощальные слова на дисплейчике: “Блокировка канала. Вызов кибероболочки отменен”.

“К2” был где-то рядом, шел своим виртуальным путем, делая ее дорогу незримой для великой и ужасной кибероболочки Центра Киберологии.

А вот и кабинет Николая Епифановича Смелякова. Старинная, словно снятая с затонувшего судна. “Каракатице” такая дверь только для разминки, где-то в глубине замочной скважине захрустели ее шупальцы, и кабинет открылся.

Мелания кинулась к письменному столу подобно валькирии. Через несколько мгновений стол “взорвался”.

Летящие бумаги напоминали буран. Коллекционные идолы, маски и божки закончили свое земное существование, обернувшись щебенкой. Только к засушенной голове молодого дикаря Мелания отнеслась с сочувствием и прикрыла ее платочком… Браслета в кабинете не было.

Мелания и робик, крадучись, поднялись по трапу на следующий этаж. Там они нашли дверь с нудной надписью “Вакуумная лаборатория, без вызова не входить”. Дверь была не какой-то заурядной, а мощной, бронированной, откатного типа. Царь-дверь! Такой двери горелка, что плевок клопа. И ничего похожего на цифровой замок. Такой двери “своего” надо унюхать, ее только мыслекодами можно отворить. Мелания немного помедитировала у входа, все более расстраиваясь, как вдруг Кот встрепенулся. Кто-то шел по ночному Центру Киберологии.

Рядом аппендикс коридора — дорожка к мусоросборнику. Мелания засела там, в засаде, сжимая в руках свое единственное оружие. Шлепанье подметок все ближе. Потом подметки замерли, зато зашипел откатный механизм. Нет сомнений, особая дверь открывалась для особого человека.

Пока Мелания высовывалась с горелкой, человек успел вытащить пистолет и обернуться, но лишь наполовину. Кот головой в прыжке выбил у него из рук оружие, а Мелания напористо выдала киношный набор.

— Тихо, руки назад. Никаких фокусов, иначе стреляю без предупреждения. Станешь копченой колбасой, пижон.

Она сорвала биоинтерфейс с его запястья.

— Я не ошибся. Вовремя ущучил, что кому-то здесь не спится,— похвалился человек.

— Это тебе не помогло,— отрезала Мелания, разглядывая доставленный Котом пистолет. Калибр — десятый, это понятно. А остального нет. Ни курка тебе, ни спускового крючка. Наверное, тоже слушается мыслекодов. Мелания положила бесполезную вещь в карман и скомандовала.— Три шага вперед, ать-два.

Человек повиновался, нога в ногу к нему пристроилась Мелания, не отстал и верный товарищ Кот. Как только все трое оказались в лаборатории, дверь встала на прежнее место, но зато полился приятный синий цвет, отчего посетители стали похожи на недавно зарытые трупы. Но Мелания уже узнала захваченного в плен — по ежику и виднеющимся из-за щек усам. Дядя Витя, он самый.

— Что там у тебя в руке?— поинтересовался дядя Витя.

— Поменьше вопросов, а то очень быстро состаришься. Огнемет, понял.

— Самопальный, что ли? Работает хоть? А то пользоваться пистолетом научу.

— Не учи ученого. Работает, тебя просквозит и еще на той стене пятно останется. Если не собираешься в нирвану, то во-первых, не оборачивайся, а во-вторых, слушайся только меня,— выпалила Мелания.

— Старо. Скажи лучше что-нибудь действительно занимательное,— расслабленно произнес дядя Витя.

— Хорошо. Ты что здесь делаешь? Только не надо общих фраз, мол, “люблю по ночам гулять”. Ты ведь что-то вроде кибердога, наверное. И у тебя, наверное, есть крышечка на затылке, под которой сейчас написано: “Блокировка канала”.

— Крышечки нет, честно, — сказал дядя Витя.

— Ну-ка, веди меня к браслету, пока из тебя радуга-дуга не получилась.

Дядя Витя подошел к двери типа “зрачок”, поиграл кнопками на стенной панели, и “зрачок” откликнулся. В открывшемся помещении царила прохлада, на одной стене даже изморозь поблескивала, моргали индикаторы, показывая работу каких-то агрегатов.

— За перегородочкой крутится по замороженным цепям ток, испытывается ионная камера на эмиссию. Обрати внимание на полупрозрачную пирамидку в левом углу. Внутри нечто похожее на костюм ангела. Это летательный пиджак со плазменным движком, чуткими рецепторами мыслекодов и встроенным мультипроцессором. Для образования ангела нужен еще суперинтерфейс. А вообще, рекомендую костюмчик.

— Ты из себя тут экскурсовода не строй! — спохватилась Мелания.

— Давайте немного расслабимся. Ша-би-ду-би-да,— пропел дядя Витя на восточный манер,— представьте себя обезьяной, сидящей на верхушке высокой пальмы. Это помогает. Кстати, наш суперБИ вон за тем красной дверкой. Сейчас в угоду мадам я раскодирую замок и Сезам откроется, кому бальзам, а мне нарзан. В жизни всегда есть место празднику. Итак, замочек декодируется, Сезамчик открывается… — дверь откатилась только наполовину, когда дядя Витя прыгнул головой вперед и сразу потерялся из виду в темном тоннеле. Мелания ничего не успела понять, но успела поступить.

Как ей показалось, лоб ее выбросил красную змеящуюся тварь. Глаза этой твари были глазами Мелании, потому что она вдруг увидела бегущие ноги и вцепилась в них. Потом пламя ударило ей прямо в переносицу и вылетело из затылка. Наверное, секунд через десять она снова стала различать стены, потолок, смогла посветить фонариком в туннель. Дядя Витя уже лежал на полу, держась за ноги. Рядом, раскинув лапки, лежал будто спящий Кот. Но робики не спят.

— Ползи сюда, гад, и моего Кота захвати.

Дядя Витя вернулся обратно и с виноватым видом протянул обмякшее тельце Кота. У робика на белоснежном лбу было неприятное, похожее на какое-то насекомое, черное пятно.

— Пал смертью храбрых, герой, — подытожил дядя Витя. Устроил короткое замыкание, мне и себе. Полметра до запасного выхода не хватило. Теперь полный порядок.

— Единственного друга убил. А ну, не держи его своими лапками, жаба. Аккуратно положи,— Мелания с трудом продышала комок в горле,— убью тебя, гад.

— Подожди, не убивай меня, гада, — по его голосу было непонятно, шутит он или действительно стал дебилом. — Мы с тобой в самой что ни на есть вакуумной камере, она же камера хранения. Именно здесь Николай Епифанович держит суперинтерфейс вместе с “костюмом ангела”. Как можно было уже догадаться, эта комнатка с секретом. При попытке вынести суперБИ или другое имущество, срабатывают датчики. И тогда камера задраивается, как космический корабль. Датчики, кстати, и приняли твоего кота в сапогах за это самое имущество. Оп, и законопатили все выходы. Теперь будем ждать утра, сказки сказывать.

— Это все? — уточнила Мелания.

— А вот и не все. Если вор пытается прорваться отсюда на волю, включается, так сказать, антиворовская автоматика. И весь воздух отсюда вылетает, тю-тю. Достаточно огонька, искорки — здесь образуется полный вакуум и вор просто лопается, как перезревший помидор. Теперь ясен смысл сравнения этой комнатки с космическим кораблем? Единственное отличие, что космос не снаружи, а внутри. Шурупишь?

— Ты хочешь сказать, что выбраться из этой камеры нельзя?

— Хочу, и больше того, сказал. Теперь ее можно открыть только снаружи, из лаборатории.

— И вакуум настоящий получится? — спросила от нечего делать Мелания.

— Тут уж без всяких приписок.

— Сволочь ты эталонная. В парижскую палату мер и весов тебя, под колпак,— разругалась Мелания.

— Согласен, разделяю мнение, готов подписаться под каждым словом. Но ведь неинтересно играть, если все вокруг подмахивают.

“Куда ты, “К2”, советчик непрошенный, запрятался? Что же мне из-за этого законченного придурка пропадать?”.

Мелания скинула шлем и еще пнула его пару раз.

— А меня не надо,— сказал дядя Витя и, наконец, узнал ее.— Девка-богатырка, она самая,— голос его совсем помягчал.— Девка-богатырка-а-а.

— Ты это прекращай. Слышать тебя не могу,— строго предупредила Мелания и навела на его нос горелку.— Чуешь, жареным пахнет. Сейчас как спалю рубильник! Все из-за тебя, кувалда.

Несколько минут было заполнено звенящей холодной тишиной. Дядя Витя выдавил из ссадины на ладони чуть-чуть голубоватой жидкости, потом перехватил напряженный взгляд Мелании и старательно ощерился.

— Не бойся меня, деточка.

— Ладно уж, пошебурши. Значит, в тебя залили искусственной, подлинно научной, или как там ее, крови. Вставили пару шлангов с двух сторон, один нагнетает, другой откачивает.

— Ну, правда. Что тебе с того? — бесцветно отозвался дядя Витя.

— Вот потому ты и стал у меня под ногами путаться, козел дрессированный. В тебя ж оболочки вселились. Ты ж для них как животное подопытное. Белка и Стрелка.

— О чем ты, тетка? Не бреши. Смеляков считает меня хорошим пилотом.

— Ну да. Был идиот, а стал пилот. Смеляков чувствует себя папой Карло.

— Не тем местом думаешь, тетя. Новые возможности он мне дал? Дал. Натаскивал, понимаешь, тренировал. И вообще он меня из шкафа вытащил. А нынче я — супермен, понятно? Могу добежать до потолка и вернуться назад без травмы. Могу опустить голову в ведро с водой и не вынимать в течение семи минут. Не поморщившись, вырву себе зуб пальцами. Стоять на одной руке — нет проблем. Плюнуть ядом точно в глаз врага — запросто. Количество звуков, произнесенных за час каким-нибудь болтуном — подсчитаю тютелька в тютельку, причем в фоновом режиме.

— Ну, мастер-плевака, не забудь добавить — если браслет имеется, суперинтерфейс. А он, между прочим, мой. А помнишь, Вить, в аэропорту я сказала, что ты красивый? Хоть ты и загаженный был с ног до головы. Я ведь теперь поняла смысл этой фразы. Красивый внутри. Была ведь своя, незаемная сила.

— Скажи ему слово “дракон”,— синтетический голос “К2” вдруг проник в токер. — Дракон…

— Дракон?.. Ну-ка, Виктор, что такое “дракон”?

Дядя Витя ничего не понял, даже дурашливо свесил нижнюю челюсть. Но потом его лицо смялось, как бумага. Вид неожиданно стал жалким.

— Интересный вопрос, и ответ должен быть интересным. Что-то крутится перед глазами, а назвать не могу… Один раз уже собирался вспомнить, когда летел в “Гнездо-2”, но схлопотал по своей голове каблуком… Дракон — это не я, но продолжение моих рук, ног, сердца, дыхания.

Дядя Витя слабо мерцал в глубине оплавленной глыбы. Свернутый, спеленутый, стиснутый со всех сторон. Мелания стала долбить этот монолит, она долбила его сто лет, а может, сто лет слиплись в одно непрекрасное мгновение. Трещина-клин-трещина-клин. И она сама — этот клин и вода, пропитывающая клин, и даже трещина. Боль шла ломанной дорогой по самой Мелании. Но вот, наконец, показалось выжатое, перекошенное лицо дяди Вити.

Он коснулся большого черного цилиндра, на котором просматривалась панель дактилосканера. Цилиндр раскрылся и на ладони дяди Вити оказался браслет суперинтерфейса.

Браслет неожиданно шевельнулся, и Мелании показалось, что это свернувшаяся в кольцо змейка, сердце даже сжалось от гадливости. Браслет еще раз взрогнул и разделился на два браслета.

Один из них дядя Витя приложил к запястью Мелании. Черная теплая масса мгновенно обвила руку, мягко, но ощутимо сдавив кожу. Второй браслет мигом оказался на запястье дяди Вити.

Он поднес свою руку к руке Мелании и оба браслета моментально сцепились, образовав что-то вроде наручников.

— Ты что это, Витек? Повязать меня решил, как мент?..

Мелания запнулась. Потоки мыслей и чувств текли от дяди Вити к ней и обратно.

Сожаление о чем-то несовершенном, тоска из-за скорого расставания, ощущение невысказанности.

— Ну, иди ко мне, дракоша, — прошептал дядя Витя, — давно не виделись.

— Я иду, хозяин, — и это были слова “К2”.

Разгорались во мраке путеводные звезды: бессмертие Космики, непреходящие заповеди касты кшатриев, миссия космокавалерии. Рождалась нежность к чревам родных инкубаторов и любование мощью несущихся во мраке боевых гор, светился снова огонь братства с еще живыми и уже ушедшими пилотами. И красота наступающего строя колесниц сейчас опять бы тронула его сердце. И снова затеплелилась надежда на грядущее преображение Космики в мудрый венец всей Солнечной системы, а может, и целой Галактики.

Все, что было отчетливым для дяди Вити, казалось странными эмоционально-образными всполохами для Мелании.

Дядя Витя вытащил свободной рукой из кармана складной, внушительный нож, пружина выкинула лезвие, но теперь Мелания даже не испугалась.

Дядя Витя провел лезвием между большим и указательным пальцем. Вместе с голубыми пузырями вышла небольшая “медузка”. Он разок подбросил ее и перекинул Мелании.

— “Лебединая песня” называется. Органический чип, выдает терагерцевую волну, чтоб “гора” знала, где твое тело. А еще тут записываются все мыслекоды, которые прошли через тебя за последние сутки.

Короче, положи его себе куда-нибудь, да так, чтоб не вывалился.

— Витя, доходчивее,— попросила Мелания.— Ты что раньше военным был? На танке катался?

— При чем тут танк. И никакой я не Витя. Меня зовут Виктор К123. Воинское звание — капитан космокавалерии. Дракон — личный человеко-кибернетический адаптер. Сведения о моем подразделении и районе базирования разглашению не подлежат… Плевать я хотел на Землю, с высоты триста километров, но… Но приказ — изъять суперБИ. Хоть раздери всех землян на клочки, но вынь да положь начальству суперинтерфейс. Приказ выполнен…

Бывший дядя Витя лег на пол спиной, на лбу проступили капли пота.

— Гадючник тут у вас. Чуть зазевался и уже вампиры кровь мою высосали,— просипел он.— Теперь внутри меня жидкий протез: молекулярные машины-васкулоиды, синтетический гемоглобин. Что теперь можно исправить в биографии? Только поставить точку…

Два браслета снова соединились в один, который обвивал запястье Мелании.

А человек, назвавший себя капитаном космокавалерии, вынул из полупрозрачного объемистого тетраэдра “костюм ангела”.

— Одевывай, красотка.

— Ты чего, Виктор? Что ж я, вокруг лампочки летать буду, как мошка?

— Я ведь говорил, слушать надо было. Если сейчас выбираться отсюда, ломать-взрывать дверь и все такое, сработает антиворовская автоматика. Воздуха здесь не станет, словно его сгребли невидимыми граблями. Так примерно дело и обстоит на самом деле. Вон тот люк откроется, воздух уйдет в дыру за миллисекунды, и тут же люк закроется. А я знаю, как заклинить этот чертов люк и превратить мгновения в настоящую полноценную секунду… За дырой короткая труба, а дальше — окружающее пространство. Надо только со шкафа стартовать, чтобы точно в дыру угодить. Это я точно говорю. Ты будешь в костюме ангела, так что вылететь в трубу тебе будет не страшно.

— Витя, брось. Почему не смыться вдвоем? Ты прижмешь меня или я ухвачусь за твои тапки. Так и отвалим.

— Вдвоем застрянем. А если даже и продеремся, тяги не хватит, чтобы далеко улететь… С помощью спутникового навигатора выйдешь на одно место в лесу под Пустомержей,— дядя Витя назвал координаты.— Там как раз капсула летучая тебя поджидает. Заберешься внутрь, не забудешь задраить люк, нажмешь красную кнопку и вознесешься прямо в заданную точку орбиты… Военный катер тебя подберет, не сомневайся, ведь Космика все время слышит “Лебединую песню”. Сдашь командиру браслет. Скажешь, так да так, капитан Виктор К123 пал на поле дряни. И далее по существу, всю правду в лицо. Искусственная компьютерная кровь марки “Голубой кисель” испытана на Земле в сочетании с двусторонним суперинтерфейсом. Место испытаний — отдел малых летательных аппаратов Центра Киберологических Исследований. Переход к масштабному применению “киселя” и суперинтерфейса будет означать дальнейшую мутацию земного населения в контролируемую кибероболочками среду… Далее речь моя становится более бессвязной. Кибероболочки типа “плутон” размножаются в вычислительных сетях Земли. Проникновение в космические носители, очевидно, через спутниковые каналы… Вот и все. Все мои достижения поместятся на одной страничке убористого текста…

Капитан военно-космических сил Виктор К123 быстро разделся до майки и трусов. Он ежился и переминался с ноги на ногу.

— Тебе, дамочка, твоего собственного комбинезончика маловато будет. Там — вихри враждебные. Одевай-ка еще и мой.

— Хочешь быть героем по полной программе, Виктор?— плаксиво сказала Мелания.

— Культурным героем,— поправил бывший дядя Витя,— который крадет власть у бесов… А тебя зовут, скорее всего, Мегера?

— Мелания,— поправила его Мелания.

Она задержалась еще на час. Столько длился ее любовный роман с Виктором К123, потому что блестящего капитана с Космики нельзя было не полюбить.

Потом, за три минуты, он подготовил Меланию к полету, задал курс навигационному чипу ангельского костюма, активизировал двигатель. Она еще поцеловала его в замерзающий лоб.

Сверкнули “вакуумные грабли”, комната словно сорвалась с места, и Мелания влетела в зарю.

От Виктора К123 не осталось даже мужественного окоченевшего тела. Но в последний момент капитан космокавалерии успел сказать: “Вот он я, Господи”, и серебряное небо раскрылось перед ним.

…

Гул шагов далеко разносился по кривым бесконечным коридорам Боевой Горы “Сумеру”. Фотоническая поверхность стен мерцала от цифр и символов, сообщающих о работе бесчисленного множества узлов и агрегатов огромного космического корабля. Чуть прищуришь глаза и эти огоньки уже напоминают звезды, те самые, что смотрят на “Сумеру” со всех концов вселенной.

Офицер-женщина в форме капитана космокавалерии остановилась перед мерцающим символом, изображающим кортик, поднесла к нему ладонь. Металлорганическая переборка сперва немного выгнулась перед ладонью как спина кошки, потом раскрылась подобно диафрагме, и женщина вошла в адмиральскую рубку.

Адмирал Никодимов-Соларз словно нехотя оторвался от голографического глобуса, “висящего” у него над столом, но рукопожатие его оказалось приятно твердым, а взгляд отеческим.

— Неужели Виктора невозможно было спасти? — спросила женщина.

— Нет, Мелания, из вас двоих должен был вернуться только один. Вы оба подверглись личностному перепрограммированию для работы на Земле, то только ты шла по разработанному штабом маршруту, а им играли случайные силы. Мы никогда не смогли ему доверять, да и он сам себе тоже.

— Но ради чего он умер?

— Конечно, ради нашей победы, Мелания.

— Разрешите спросить, товарищ адмирал, а кем мы будем после нашей победы, еще людьми или уже машинами?

— Ответ прост. Мы были и будем незаметными частицами космоса, который начался не с нас и нами не закончится.

Александр Владимирович Тюрин, Ленинград, 1990

Оглавление

Александр Тюрин КАМЕННЫЙ ВЕК (ленинградский киберпанк)

  Блок 1

  Блок 2

  Блок 3

  Блок 4

  Блок 5

  Блок 6

  Блок 7

  Блок 8

  Блок 9

  Блок 10

  Блок 11

  Блок 12

  Блок 13

  Блок 14

  Блок 15

  Блок 16

  Блок 17

  Блок 19

  … Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg