Илья Соколов Япония, Китай, Корея
Япония
Гвозди под язык лезут сами собой…
Его преследуют, он убегает. В любом заведении, где имеются фотопортреты, он способен на все… Заходят трое: он видит их издалека. Любые жесты агрессии в его сторону разбиты тут же – из фотографии Мэрилин Монро откололось изображение и воткнулось в преследователей зеркального парня. Они было попытались отстраниться, но озверелая красотка, перевернув пару столов, стала мастерски разбирать говнюков-преследователей на составные части…
В свете фригидных ламп этот парень покидает задрипанный бар.
Фокус с фотопортретами – это еще не все. Также он может устроить слежку через собственные фотографии, размещенные в открытом доступе в Сети. Его глаза способны смотреть действительно далеко.
В проеме ближнего квартала ему встречается кричатель.
Теневой парень подходит ближе, стараясь не вспугнуть согбенную фигуру в шляпе и капюшоне. Кричатель что-то шепчет. Это улица и номер, номер и улица. Он сообщает парню чей-то адрес.
Ночные домики, жилая высота. Темнота за всеми столбами. Прохожих нет вообще. Луна заползла в какие-то тучи… Вот уже и нужный район.
Железная картонка двери скрипнула, пропустив. Замок домофона был сломан. А в подъезде был лифт. На нем парень и домчался до той самой квартиры. Скупая трель звонка. Открыла обалденная девица. Бегло оглядев, пригласила без слов.
Квартира выглядела экспонатом с выставки вульгарного авангардизма при студенческом морге. Самобытная обстановочка: окровавленная тряпка вместо шторы, тигровые порезы на стенах, колышущаяся люстрочка, соломенная мебель (омытая самосознанием солнца), силовой квадрат телекомпьютера.
Хозяйка была великолепию подстать. Одушевленная, но совершенно бездушная. Роскошная красотка. Даже воображаемый друг от нее убег…
Уселась на диван и приказала:
– Вруби камин и трахни меня.
Чем красивее у нее лицо, тем сильнее хочется добраться до ее задницы.
Парень с улыбкой опустился на колени (между раздвинутых ног не смотрящей на него девицы), собираясь взять от нее максимум удовольствия, но до успеха не дошло. Злобная херота появилась из шкафа. Выскочив на ковер, загромыхав, оно стало шебуршать по воздуху своими шизофреническими ручищами, очень отвлекая от орального секса. Эта хреновина представляла себе, что она – нечто среднее между слабеньким пылесосом, бульдогом и бульдозеристом, уволенным за несоблюдение.
Несостоявшиеся партнеры по любви практически не опешили даже. Хозяйка хаты монотонно закатила глаза, подавляя зевок мозга, а не-ее-парень, стойко вскочив, сочно шлепнул этого широкополого «гостя» по рылу. В руке парня оказалась моментальная кочерга, которая и пошла на контакт с объектом. Злобный металлический мудак завалился на бок, скандаля лапами, будто отмахиваясь от двух комаров-упырей. Кочерга пропала через секунду.
Поглядев на груду мусорных плоть-обломков крайне недовольно, хозяйка квартиры оторвала свою попочку от дивана и подошла к окошку, прямиком за которым скопилась под давлением тьма. Белокурые окурки наводняли пустыню-пепельницу на подоконнике.
Девушка мрачно вгляделась в куб черноты (там улыбалась условная Япония), обернулась к парню и промолчала.
– Не думаю, что сорвалась лучшая ночь в моей жизни. – Произнесла она перед тем, как выставить его из квартиры.
Другой животрепещущий момент начался для него почти случайно…
В сборнике магазинов парню повстречался Умник. Он (ночной парень) просто шел себе вдоль полок и думал: «Это не влюбленные пары, нет. Это какая-то реклама. Девичье стремление пристроиться к наиболее сильному, красивому и успешному, навязанное извне с раннего детства. Из глубины веков. Из первых секс-экспериментов древности.»
Вот тут-то к нему и подскочил дурацкий Умник со словами:
– Ну все… Теперь за тебя ни одна точно не выйдет.
– Можно подумать, раньше они все стояли в очереди.
Обмен любезностями неожиданно скатился на подсознательный уровень. Глубинный принцип накаливания крайне невыносим, но абсолютно ясен. Актер озвучения читает книгу на бегу, а микрофон для записи подвешен перед ним (и когда актер-голос хочет чихнуть или хотя бы просто отвернуться, микрофон лупит его по боку щеки).
Крысястому парню сегодня повезло. Ему по ошибке прислали ультраниум, вызывающий рак у смерти. Крысястый так взволновался, что не смог полноценно расслабиться на работе. Вместо сонливого изображения занятости повседневщиной ему пришлось будоражить мозги мыслями о том, куда он, падла, ухнет денежки, если «толкнет» опасный камушек наиболее выгодно. Как результат – лопнувшая аневризма со смертельным исходом для крысястого.
Полноватая плохая училка (которая делать больше ничего не умеет) учинила себе вкусовой карнавал. В ход пошла соленая рыба, шоколад, крупицы курицы, имбирь, консервы, соя, бутерброды… Училку раздуло через три часа обжорства. А затем она изменила свою форму крови. И перестала преподавать, найдя работу в модельной сфере.
Индеец-индастриал всегда скептически воспринимал чрезмерное потребление пищи. Высокий, строго очерченный, волевой, древоподобный. Б о льшую часть жизни он не показывался… Золотой скорпион у него на куртке мог многое понять, но никогда не высказывался ни по какому поводу вообще.
Сыромятный полдень принес индейцу невероятно высокий уровень масштабной индастриализаций. Все стало правильно-верным, красивых размеров, чудовищных форм. Сумасбродное замыкание заиграло рольшторы.
– Какая еще роль шторы? – Умник не поверил своим мозгам. Умелый парень срезал его, словно кретина.– Умным быть сейчас не особенно круто. Круто быть веселым и сильным.
Зеркальный парень (почти утратив непрозрачность) сидел и слушал болтовню за соседним столиком. В ней участвовали: стройная милашка, очкастый чувак с красивым длинным носом и еще какой-то шизик.
Девушка попеременно пила сладко-зеленую дрянь коктейля и говорила:
– Одна моя дурацкая подружка все время кичилась: «Я самая смелая алкоголичка». И ей всегда мечталось о киносчастье…
Милейшая барышня прервалась ради густого глоточка, затем продолжила:
– И вот она с легким сердцем и пустым кошельком спешит сниматься во всякой ерунде. После первой роли, в которой хотя бы были слова, эту чудесную актрисульку замечают жадные до воплощения желаний в жизнь воротилы шоубизнеса…
Парни слушают почти внимательно (впрочем, как и наш зеркальный герой). Милашечка вспоминает дальше:
– Так вот, ее, всю такую на все согласную, берут в оборот. И через секунду-другую она превращается в начинающую куклу для секса перед камерами, от которой вообще никто не ждет ни единого слова из репертуара мировой драматургии.
– То есть, – вопрошает длинноносый мистер, – эту тетю теперь не тревожит вхождение в роль?
Все улыбаются. И девушка спрашивает:
– А как будет правильней: трахнул ее или трахался с ней ?
Другой (шизанутый) чувак говорит:
– Правильно будет, если они занялись сексом.
«Красивый нос» влажно кивает своей врожденной важности:
– Физические упражнения заменяют секс. Секс заменяет физические упражнения…
– Наслажденье высшее через что-то низшее… – шизик неуверенно затрепетал и заерзал. Подвыпившая милашка с усмешкой приложилась к нему глазами:
– Сатана сказал бы что-нибудь типа: «У вас интересный мир, ребята. Вам важен какой-то там секс…»
Беседовавшие немного подзаткнулись. Но ненадолго.
– У него, наверное, такие рога роскошные! – Девушка метнула возглас за спину длинноносому. Тот, чуть пригнувшись над столом, бодренько смешал плавные шахматы, чтобы изобразить приготовления к дороге. Их друг сказал:
– А если человек дожил до старческого маразма, то он после смерти предстанет нам таким же, каким был лет в двадцать? Или даже на том свете будет блеять про «не помню», пуская слюни?
Эта фразочка была последней, которую позволил себе услышать наш парень от троицы перед тем, как свалить из японии мира.* * *
Итак, живу я сейчас на пустом этаже, в квартире, вид из окон которой уносит прямиком к звездам, когда на улице ночь. Жилище не слишком роскошное, но стоящее своей цены. Больше в этой высотке никого нет вообще. Всех остальных перебросили куда-то (словно спецназ потребителей) или просто не заселили.
В общем, пустынно здесь…
Все мои друзья на самом деле как знакомые. А все знакомые – как незнакомые.
Суббота началась с того, что я бухал всю ночь… Веселье спрессовалось в пустышку реальности. Последствия:
Мозг зарастает оболочкой, пульс мокнет, конденсируя кровь. Выступы, события, слезы. Мусорная мостовая трясется от страха, ей больше не нужны касания. Шаг света фонарей чуть сбивчив. А ночь глубокая и даже по-своему сочная; мягкость ее подобна кошачьей шерсти, что способна прикончить любого аллергика.
Поминаемый к ночи, он просто вышагивает по тротуару. Кибернетические монстры распластались внутри траура и тревоги. С ними всегда душа похожа на свалку. Кровь обращается во внутреннюю планету, на изгибах которой странствует песочный круговорот.
Я всматриваюсь в искажения множеств; психохимический кошмар превращает маленький остров в лунное крошево. Дробленые затылки пересвечены; компактное размещение всех важных центров в голове немного опрометчиво. Но зачем-то дается.
Смотанный телек валяется перед кроватью. Я же валяюсь прямо на ней.
«Пошеруди-ка мышью.» – Слепое пламя пустоты. Высокие фигуры в коридоре. Расколотые голоса плюс минус шепот из(-за) стенок.
Мелькание под столом белого кота в темноте.
Он прошмыгнул за логотип на экране, спрятался там, в темном пространстве, а фильм ведь даже не заметил…
Двери, двери, еще двери, двери, странные двери, двери, которые не вынести и не открыть, двери провисшие в пространстве, горящие двери, огнеупорные двери, выталкивающие всех двери… такие дверки, мимо которых не пройдешь.
Выходишь (за) в светлый воздух и смотришь на городскую высоту. И дальше больше ничего.
Я/пони/я
Что могло быть, то и было. Чего не было – быть не могло.
Я_по – ни я
Силуэты легкой смерти тебя заметили. Да и меня.
Агония
{Я}<п©>/ни[я]
Лицо бога за солнцем. Смеется над собой; ему всегда смешно.
Водопады секунд пересыхают, даже не успевая попасть в узкую заводь твоих возможностей. Теперь на все смотреть издалека.
Винт продолжает крутиться.
* * *
Небо как будто бесконечная доска, которой отгородились от нас. Такая синяя и с переливами; слабый фиолет в итоге стремится превратиться в насыщенно-голубоватый (чуть дальше ставший туманно-темным).
Адская кошка крадется по склонам огня. Я тоже крадусь, но мимо зеленой радуги, мимо сваренных в бассейне бегемотов, мимо сломленных сусликов, мимо скупых рыцарей, мимо праведных гномов-вампиров, мимо хищного военкомата, прямиком в район ближайшего кабака с кофе и водкой.
Плавно усиливаю свое улучшение…
Девушки продолжают играть роли дешевых шлюшек. В их разговорах слышны какие-то мифические (непременные) «мы»: она сама, его деньги и член (должно быть).
Провальный продюсер так ни с одной и не рассчитался.
За столик она села так, что все видно под юбкой. Ее затисканный взгляд. Мы выпили что-то; она отлучилась в туалет, потом туда наведался я; по возвращении заметил ее сладкий взгляд, обращенный в сторону дурацких чизкейков…
«Бог – хорошо, дьявол – плохо.» Сказала с безликой улыбкой. Призрачная пара коктейлей полноценно приплюсовались к ее красоте.
Я весело осмелился высказаться по поводу иллюзорности званых обедов, во время которых непохожесть гостей перекрывает общественный статус их скелетов (и мне кажется, что я весь такой проникновенный при этом, так уж что донельзя).
Все аватар-фотки удивленных людей в кафе перебросились на их лица. На меня уставились: миленький котенок, грудастая телка из аниме, невероятная херота (произошедшая, наверное, от куриц или попугаев), просто качок, узнаваемый актер и совершеннейшая простигосподи (но с фоном лучших интерьеров).
Некий расторопный идиот метнулся к вялой акушерке, совестливо сотрудничающей с какой-то там акулой. Добрые глупые мифы о старушке революции… Пульнул из пульта: и ножницами пуль разрезано кипящее небо. Круг красного солнца теперь безоблачно оптимистичен.
Я раскованно любуюсь правдой; мясные закуски поглощают суши и роллы; рискованные роли понравившейся девушки.
Дальше идет разговор по живому (пальцы растроганно мажут по клавиатурному набору в мозгу). Моя «напарница по развлечениям» блестит флуоресцентными ресницами. Теперь вовсю порхаю.
Рядом с нами обосновались роскошные маски. Все эти замужние малолетки. Все это лукавое величие городов течет прямо на нас, как ядерный сок.
«Семь поцелуев, пиво в правой руке. Ты была так близко, ну а я вдалеке.» Обычная прогулка вдоль домов. Мне отчего-то вспомнилась та весна, воняющая любовью и страшными снами, которая оберегла людей, слишком способных нанести укусы и поцелуи…
– Хорошие девочки не делают на первом же свидании ничего такого. То есть, они обычно ждут конца свидания. – Глуповатая красота ее ухмылочки внушила другое воспоминание: астральную любовь, туман и грустный просвет, через него на солнечном «щупальце» светится сизая пыль. Она (призрак) высматривает его из-за шкафа (почти каждую ночь), а этот он вообще ее не замечает…
Мы идем мимо небольшого парка (с чем-то важным внутри, под кронами деревьев из пластичной свободы).
Подъезд, высотный дом. Как думаешь, для чего двое, обнимаясь, могут зайти в квартиру?
Секретнейший отчет. Читайте в книге.
* * *
Все голоса у него в голове слушают и делают только то, что он им скажет.
«Был там у меня один, красивый, женский…»
Он научился притягивать к себе воду. Как луна. И вновь этот парень настроен играть своим зеркалом внешности со всем миром. Его очередной визит в кино не замеченным не остался плюс привел к появлению парочки приквелов для фильмов, на которые он не попал вовсе.
Зато в глубинах зала для зрителей, предпочитающих темноту, к нему подсел некий чувак – травяной наркоман без комплексов, видимых только под микроскопом, – и запросто заявил:
– Будь у меня деньги – друзья нашлись бы…
– Ты кто?
– Я тонкий, классный персонаж.
– И что дальше?
– Сравнительно ничего. Наушники громко не делай. Соседей в голове разбудишь.
Этот типчик надолго «приводнился» к парню, точно скучающая сущность из мира пошлых сновидений. Что за привычка такая: прийти, разбудить всех, а потом «Ты спишь? Нет? Ну спи, спи…»
– Побереги-ка девчонок. Пусть лучше достаются всяким говенным уродам.
В другой раз из-за него тошнило пассажиров. А кроме того, эта гнида «любитель травы» никогда не смывал за собой стремление к халявной власти и разношерстности нападок на собак.
Через четыре неоплаченных счета травник-наркоша всем вконец надоел. Восемь стеклянных патронов пришлись как нельзя кстати.
Но этот «трупный» парень решил легкой судьбой отскочить: метался в разные стороны, как почтальон. А пули ведь на месте тоже не стояли. Одна частично дискредитировала ближайшую контору ритуальных услуг. Другая вовлеклась в унизительные запирательства по поводу политизированного спектакля, все-таки ставшего трагикомедией. Кому-то пулей подарили рыбьи глазки. Еще одним выстрелом изменили гравитацию судьбы целого сонма духов (которые вообще-то уже ни в чем не нуждались).
Короче, травяной паренек, пропустив все пули мимо себя, красиво умыкнулся ночью прочь, а главный наш герой направился в самый простой кафе-кабак…
Сложнейшие узоры на стенах; элементарный персонал; примерная полутьма; посетители как будто из кошмаров. Наш парень сел в углу, взял себе выпить и стал следить за всем вокруг.
Тут был мерзкий дядя, который обожал «выжимать» молоденьких девушек. Он видит официантку, к ней подходит, он ее гладит, он отрывает ей волосы с кровью и ошметками мяса. Вся процедура входит в заказ.
Тут был манерный легкий господин, ему подавай разных, да и влечение он способен испытывать к любому привлекательному человеку.
– И все же к девочкам сильнее.
– Которым лет за двадцать?
– Да…
Паноптикум усугублялся с каждым «шагом в стакан».
– Ты когда-нибудь ел в темноте? Попробуй, тебе понравится. И абсолютно нечего бояться. – Кромешная девушка подсела к ночному парню; независимая от трамваев и наглая.
– Смакуешь местных извращенцев? – Она мило поглядела на него с любопытством инвалидной коляски.
– Нет. Беру с них пример.
– Живи и бойся. Как и все.
Они не торопились по улице. Тени многих цветов тихонько шепчут о роме на луне, сугубой нежности плюс напрочь забытой потере романтики по дороге на кладбище. Вечер был потрясающий.
Она поведала ему историю о том, как пыталась загнать себя в кофеиновый гроб. Так красиво смотрелась, что ее не хотели видеть другие девушки (а в частности – подруги) в области всеобщего поражения.
Он, в свою очередь, рассказал про то, как однажды опередил свое время ровно на три секунды. Так удачно писал некрологи, что от покойников отбоя не было.
Она объяснила, что любит слоняться по осколкам квартир.
Токайское вино, понравившись обоим, пришлось очень кстати. После всего ей вспомнился случай о чуваке, что был ее хорошим парнем. Они с ним тогда были самыми скромными, но ко всему стремились. Тот урод тогда совсем осерчал: критиковал свернувшуюся кровь, разменивал судебные презервативы. Вернулся домой, но остался жить на вокзале примерно на год.
А отец того парня – Мистер Продвинутый Пользователь Проституток. Он рассказал ей когда-то «слух» про Хислопа (как многие его и называли). Все там было не особенно весело…
Вообще-то Хислоп любил женщин, которых трахал без сознания… Но странная красотка по прозвищу МетеоРита всего лишь жаждала роскошных ощущений сопричастности с каменной петрушкой изваяний, сокрытых за поворотом возле туалетной двери практически любого твоего любимого заведения.
Очередной вошедший в дверь (Хислоп) влизался в задницу девице, не церемонясь ни на миг. Ритуля (внутренне ритуаля) долго наслаждалась моментом, а потом что-то ей не понравилось. Может, кавалер оказался чрезмерно ретивым. Или хот-дог в духовке нечаянно перегорел. Так или по-другому, но нашей Рите(Метео) пришлось от клиентешки избавиться.
И ей понравилась кровь из пениса.
Погоня за половыми органами продолжилась. Девочка не хотела тормозить ни на секунды, которые иные бы пропили чаем. Нет. Она отметилась влагалищем на сиськах совсем уж распоясанной красотки, которая играла самку инопланетянина в сериале про длинноволосых привидений, смотрящих на тебя из темных углов практически повсеместно.
И вдруг, преодолев плюс пройдя всякое, Рита прекратила свой «сбор любви»… Менструация сердца так никогда и не прекратилась.
Прошло совсем немного дней – ночной зеркальный парень пришел в расчудесную форму, которая легко позволила ему отправиться на поиск искомых намеков на счастье. Некий нечаянный гражданин, стоявший в очереди рядом, спутал «На игле» с «На крыле», когда падал на верхний этаж парковки для списанных вертолетов. Правда и смерть в воздухе повисли, подобно фашистским фисташкам. Во рту безумия захват кривых зубов, вприкуску с ненормальным пульсом.
Наш парень двинулся по времени дальше…
Участвовал в добродушных театральных кривляньях. Остался вполне доволен просмотром второго по величине матка бечевки в стране. Прорезал имя розы. Рисковал жизнью, поев в соседнем здании с пансионатом «Япония».
«Мы еще не высаживались на эту планету в официальном порядке,» – скорбно поведал какой-то бродяга в сером плаще. И хрюкнул.
Почему-то многие проблемы просто перестали существовать. Кромешная подружка каждый день приходила к нему, появляясь словно из ниоткуда. Они играли в шашлыки, кидались пирожками в комаров. Занимались всякими глупостями.
Серебряный сумрак прирастал к душам и телам, расщепляя страну отчаянных самоубийц. Пьяная планета свелась лишь к выживанию веселья. Прощальный свет в камеру обскура. Веселая улыбочка Кромешной.За окнами кафе властное солнце. Влажная лужа небес сомкнулась вокруг масок тех призраков, которых не сумели успокоить небытием. Я смотрю на зеркального парня, который давно уже сидит прямо напротив меня… Мальчик и девочка за столиком слева обнимаются. Искренне и крайне надежно.
Китай
Безумно черный потолок.
Он где-то даже внутри, нежели снаружи, над Чайной (это, кстати, парень, не девушка). С довольно интересной кармой (которая, возможно, интересней, чем карма потолка).
Мимолетное время истончилось в часы, лопнувшие пустыми пузырями там, куда струилась тьма. И теперь потолочек Чайне кажется безмерным… Маслянистые галлюцинации, скромно сутулясь под слабостью углов, словно бы совсем не хотели тревожить Чайну (но он все равно их видел во сне). Над странным городом разлеглось какое-то стальное небо.
Чайна недавно начал замечать, что здесь, во сне, линии у него на ладонях постоянно меняются… А теперь молодой человек замечает отчетливый «след» лица (без глаз, рта и носа), медленно проявляющийся на темной стене, словно бы всплывающий ртутный шар.
Ты когда-нибудь видел зазор между стеной и холодильником перед рассветом после лунной ночи? О, это целый космос… Ночь мурлычет, а затем заканчивается; Чайна закрывает глаза. Его «вытягивает» в свою привычную квартирку, когда пребывание во сне заканчивается.
Парень, полностью проснувшись, осуществил подготовительные манипуляции перед выходом из дома. И вышел из дома, отправившись на работу.
Доставив себя к зданию, возле которого тусили и толкались разномастные субъекты, напоминавшие выпускников факультета журналистики (или же просто – озабоченных алкоголиков, знающих новостям цену), Чайна протиснулся в корпускулярные двери, забрался в круглый лифт, доехал на нем до нужного этажа и оказался в Аду редакции дурацкой газетенки, преимущественно публикующей все материалы в Сети.
Парень мельком кинул взор в окно из журналистских рамок цензуры: солнечные чудеса красноглазого утра мерцали сонным отблеском, степенно заползающим на город.
Вай-фай для связи с Богом здесь, под небесами, самый лучший.
У автоматизированной вытяжки столпились курящие сотрудники редакции. Тут же дымился слабым переливом огоньков кофейный «шкаф». Мужчины и женщины умеренно переговаривались и переталкивали дым друг в друга, улыбаясь своим галлюцинациям вокруг. Если они будут там стоять, то их пистолетом не выгонишь.
Завернув за полукруг экрана с мутью утренних новостей, Чайна почти налетел на Пассию, свою непосредственную начальницу.
– Тот факт, что ты не опоздал, ни коим образом не оправдывает твоего тона по отношению к домашним животным жертв в последней статье. – Ее красивая строгость; неизменная жилетка; чернота волос, по привычке стянутых в «хвост».
– Не выспался как смерть во время чумы. – Чайна виновато отмахнулся, развел руками и вылепил неловкую улыбочку специально для начальницы. Та, скверно хлестнув парня-журналиста глазами, горделиво удалилась в сторону редакционной столовки (в которой обычно опохмелялись верха этой паршивой газетенки).
Добравшись сквозь толпы сотрудников до своего отдела действительно с заметным опозданием, Чайна пристроился за рабочим столом (к счастью сегодня его место никто занять не успел), а затем уловил, наверное, самый ехидный взгляд в мире – взгляд своего напарника.
Дело в том, что создание новых статей в их «паре» проистекало примерно так: Чайна писал основной текст, немного правил его и передавал этому чуваку за столом напротив, а тот уже халатно добавлял в статейку всяческую чушь, подгоняемый коньячным кофе, после чего придумывал идиотские заголовки и еще более дурацкое название. А дальше статья переправлялась Пассии-редакторше. А что уж она проделывала с этой писаниной (и за что ей конкретно платили деньги), – многие только догадывались.
Чертов напарник Чайны умел устраивать трезвые выходки. А его начальница любила Чайну ругать. Так и работали на службе полупридуманной правды…
Парень кумулятивно отстранился от этого кретина, врубая свой ПК в виде карточного домика, сработанного под ангар.
Придурочный напарник улыбался кружке с кофе. В паспорте вторая фотка у него была мордой демона из «Изгоняющего дьявола» (не одержимой девочки, а именно демона).
– Злая тетя действовала с тобой сегодня в стиле «Разобьешь – женишься»?
– Утро только началось, а тебе уже заняться нечем? – Чайна проследил за тем, как его расчудесный напарничек с хлюпаньем дошваркал кофе, пялясь на юбку блондинки у водонапорного аппарата в углу.
– Ты вообще в курсе, что у нас тут пачками людей убивают? Причем маньяки абсолютно разные!
– Ты действительно уверен, что кто-то считает эти трупы этих маньяков? Напиши-ка ты лучше что-нибудь «сверхурочное», не вызывающее скуку при моргании. – Напарник улыбнулся самой безответственной улыбкой на планете. Чайна, мрачно вздохнув, принялся за журналистскую работу.
А творилось в городе/стране нечто очень страшное. Один колкий на язык ресторанный критик даже назвал всю эту ситуацию «стихийным геноцидом». Кто-то же робко считал случавшийся едва ли не ежедневно кошмар настоящей гражданской войной. Одиночно-летальным побоищем.
Так или иначе, но граждане «обрели» целую россыпь серийных убийц плюс маньяков: один, с торчащими проводами из башки, орудовал железным кулачищем, вдалбливая рожи несогласных с жизнью в асфальт; другой отрывал у жертв (мужчин) только яйца; третий насиловал молоденьких девушек, а после – отсекал им безымянные пальцы на руках, чтобы бедняжки не смогли носить обручальные кольца; иной душил лишь педагогов, одиноко возвращавшихся после конца второй смены домой; очередной душегубец ломал сначала черепа жертв, затем обкусывал их лица; еще один «творитель смерти» ослеплял людей кислотой, а уже потом – долго (много часов) отрезал от живых по кусочку.
Множество кровоохотливых мерзавцев уплотняли городской морг с чудовищным постоянством… Вот появился убийца, который уходил в прошлое и неизменно возвращался. Убил кучу нацистов, но до сильнейших не добрался. «Мощности на это не хватило», – объяснил он в извинительной записке на воротах еврейского кладбища.
Другой, прозванный Плотником, вколачивал в сердца жертв ржавые гвозди. Третий «в этом ряду» наждачкой стирал у покалеченных линии на ладонях. Когда его поймали, он объяснил: «Просто хотел проверить, повлияет ли это на их судьбу.»
Однажды даже появился синдром Джека-Потрошителя: «Пятерых убил, больше не хочу».
Мы с отвращением видим интроспекцию: наброски крови на маньяка. Косые, хлесткие удары скорою рукой. Чей-то отчаянный крик, выдавленный из умирающего тела. Скользящая в тени улыбка человека в полумаске. Запрокинутая за крыши домов ночь.
Десятки убийц, сотни трупов. Полиция увесисто почти бездействует. Журналисты усиленно слепят мозги обывателей пробелами и знаками. А эти все весело жрут червей на том свете…
«Куда-то же столько людей надо девать…» – Один из расчудесных заголовков, которыми напарничек Чайны словно бы блевал на газетные полосы.
Кстати, напарник носил неожиданную кличку Пицца. И будто бы даже гордился этим.Добираясь домой после трудового дня, Чайна, чуть придавленный в недрах общественного транспорта, обратил внимание на интересную девушку, зажатую в углу в трех метрах перед ним.
Люди вокруг слегка толкались, а он смотрел на нее. Красотка с грустными глазами, выжженной тату на руке, под курткой майка с мелкими иероглифами, а ниже – джинсики с неоновой подсветкой.
Чайну она в упор не замечала, погруженная в наушник и мыслеформы. Он скоро вышел на своей остановке, протиснувшись мимо всего.
Элементарный подъезд, коридор. Пошел по лестнице (уж слишком много было народу для поездки на лифте). Жильцы, встреченные Чайной по дороге вверх, чуть влево и снова вверх, безразлично проходили стороной. Здесь их имелось так много, что молодой человек все равно никого не знал, чтобы поздороваться.
Квартирка плавилась от темноты.
Парень-журналист, врубив минисвет, разулся/приразделся, отправился на кухню и клацнул пузырем для кипячения воды. Через полторы минуты Чайна, разбавив дымный кипяток в кружке холодным лимонадом (со снотворным эффектом), сделал первый приятный глоток. Чай показался ему чертовски хорошим.
С огонь-экрана, который Чайна включил еще через пару минут, зашумели музыкально-развлекательные ведущие программы новостей. Парень нажал прокрутку каналов: тут же весело замелькали секс-реалити, замельтешили какие-то шоу скандалов плюс истерик, засияли условные улыбки фальшивых девушек и детей.
Чайна все-таки остановил этот бесноватый парад на психологической беседе двоих мультперсонажей. Они говорили о прогрессивном алкоголизме, солнечных пятнах и треугольной молнии. Один из них выпучивал слезливые глаза, другой печально вздыхал через каждые четыре секунды.
В конечном итоге Чайна благополучно отчалил в сон…Зеркало реальности настолько размыто, что я не только толком себя не вижу, но и даже не слышу мыслей и не чувствую того, как иду по пустоте квартала, который безлюден, словно сияющий храм в ненастный день.
Черная вода, земля, сутулый ветер (упал в огромное дно ночи). Лужи, путаясь под ногами, дарили скуповатый отсвет фонарей, рассеянных по линии маршрута.
Иду почти спокойно, без усилий. Пока здесь очень хорошо, здесь сон.
Высокий лифт в высоком доме. Внутри покой и никого.
Я заглянул в ближайшую дверь, прилетев в кабине лифта на самый верх. Тут находилась зала, роскошью стиля сообщающаяся с множеством других (себе подобных плюс абсолютно пустых).
Я стою и любуюсь. Все лампочки в залах, реагирующие на движение, гаснут и загораются, как спятившие звезды во время облачной ночи, будто кто-то невидимый носится по зданию туда-сюда.
Я подхожу к сплошным огромным окнам и с трепетом смотрю на лунный город. Исполинские постройки холодеют, застывшие в темноте; низкие фонарики улиц шепотом манят к себе.
Отвернулся. Слышу что-то.
В дверях появляется похожая на Пассию лицом девица. Одна из редакторов моей газетенки захотела проведать своего подчиненного во сне?
Нет. Меня «выносит», как всегда, из многоэтажной роскоши обратно в надоевшую квартиру. Где-то снаружи утренние толпы людей (в машинах и без них) плетутся на обычную работу.
Открыв глаза на этот мир, я отрываюсь от подушки. Совиный свет темнеет по четырем стенам/сторонам.
Меня зовут Чайна. И уже пора выходить.Веселенький денек в редакции газеты равномерно наползал на ее сотрудников, многочисленных и шумноватых.
Чайне не приходилось скучать: начальница Пассия, расчудесно посверкав черным блеском волос, улыбочкой и столь привычной безрукавкой, властно поручила ему написать довольно долгое начало очередной дурман-статьи, для которой его напарник по прозвищу Пицца уже приготовил несколько едких ярких заголовков.
Примерно через полтора часа надобная писанина была худо-бедно готова. Чайна отправил ее по внутрепочте, расслабленно вздохнул, чуть отъехав на стуле от надоевшего стола, глубоко плюс долго моргнул, разгоняя усталость, после чего поймал на себе самодовольнейший взглядец Пиццы. Напарник напоминал кота, считавшего, к примеру, Льюиса Кэрролла простецким учителем математики.– Можно узнать, о чём ты на этот раз соизволил поведать нашим читателям? – вопрос Пиццы словно сложился в гибкую незримую трубочку и мягко просочился Чайне прямо в мозг (в тот его «кусочек», который отвечал непосредственно за общение с дебильным напарничком по работе).
– Я написал про то, что жизнь – это не только киберприспособления, цифровые «фантики», виртуальная веселуха и прочее. В ней есть еще и полчища маньяков-убийц, несущих миру смерть…
– Полчища? Ты прямо так и написал? – Пицца с ехидным любопытством искоса посмотрел на коллегу, скрывая за улыбочкой почти привычный смех над проделанной работой напарника по журналистике. Чайна строго сказал:
– Вхерачивай туда свой лучший заголовок, а я пойду пить кофе.
Многочисленные группки людей оккупировали коридоры и кабинеты редакции. Полукруглый экран в холле щедро выдавал то ли порции рекламы, то ли некий эфир политической программы, в котором странным образом чередовались представительно-серьезные дядьки в костюмах и полуобнаженные девушки с «заоблачными» улыбочками под макияжем измученных глаз. Кофейный «шкаф», как обычно, дымился слабым переливом огоньков, предлагая кучу сортов кофеиновой дряни на выбор.
Чайна придвинулся к передней панели аппарата с бодрящим напитком и бросил куда нужно монетку, выбрав наименование буквально наугад. Из облака людей нежданно «выпрыгнула» Тая – хорошенькая блондинка, местная сотрудница.
Она работала где-то в другом отделе, в основном занимаясь любовными историями, придуманными для читателей, исследованиями романтических отношений, а еще (конечно же) – довольно похабной подборкой поз при половом акте.
С Таей Чайна в свое время учился на одном факультете, рождавшем «суперзвезд журналистики». Она была мила, общительна, по-своему грациозна и очень амбициозна.
– Привет! – поздоровался парень первым.
– Здравствуй. – Она мягко сверкнула зубками; крайне привлекательная улыбка. – Как твои дела?
– Кропаем потихоньку.
– Похвально.
– Почему мы так редко встречаемся? – Парень придвинулся ближе, уже забыв про какой-то там кофе.
– Не знаю. Должно быть, график работы у нас слишком разный…
Они немного помолчали, глядя в лица друг дружке. Таечка вдруг оживилась:
– Тебя начальство не достало? Меня они уже просто бесят! Представляешь, на прошлой неделе приношу им отличную статью для колонки. А они мне говорят, причем даже ее не читая, что ее, возможно, писала не я! И это все после моего досконального расследования на тему: стоит ли ковыряться в заднице вашего мужчины при сексе!
– Хорошо хотя бы то, что ты решила ограничить этот вопрос только лишь сексом.
– Ха! Шутишь как парализованный завистью. Не хочу тебя слушать… Как-нибудь увидимся! – резвый разворот, и Тая покидает пространство встречи.Чайна вернулся к себе за стол.
– Только что видел нашу Таю у кофешкафа.
– Серьезно?! – Пицца прекратил играться в карточные гоночки на гибком мониторе, проявляя самый неподдельный интерес. С Таей он тоже познакомился еще в литинституте (который, кстати, так и не закончил; именно поэтому его привилегией являлись только заметные заголовки, а не написание «полнокровных» статей).
– Ага. – Чайна кивнул в знак подтверждения. – Она мне практически нахамила. Из-за собственных неприятностей.
– Да брось ты… Мне грезится, что у нее довольно добрая душа.
– Душа-то добрая, а тело злое.
Тут Пассия, ворвавшись в поле общения двоих напарников-журналистов, на правах старшей сотрудницы бесцеремонно их прервала:
– Наш отдел переброшен на передовую! Мне поручили личное расследование. А кто тут мои лучшие работнички? Вы, конечно. Вы! В общем, сегодня ближе к ночи идем охотиться на маньяков-убийц.
Ее грудь «пристроилась» прямо напротив лица Чайны, который волнительно выпрямился на стуле.
– А это не опасно? – с сомнением в голосе осведомился Пицца. Редакторша красиво (но с видимым злорадством начальницы, не терпящей сомнений или неподчинения) усмехнулась, подавшись вперед и склонившись над «мастером убойных заголовков».
– Это так же опасно, как спорить со мной в разгар «лунных дел». Надеюсь, ты понял? – Пассия выпрямила спину и, полная агрессивной энергии, повернулась к Чайне своей соблазнительной задницей. – Встречаемся в полночь у старого кинотеатра, – кинула она через плечо, прежде чем убраться восвояси.Троица журналистов притаилась в небольшом палисаднике, укутанном обезличенной тьмой. Они ждали, когда в поле зрения возникнет (непременно возникнет) один из серийных убийц, орудовавших на этой территории. Маньяков в городе развелось так много, что кто-нибудь здесь все равно бы появился. Рано, поздно или же очень вовремя.
Позади «наблюдательного пункта» темнел целый дом, построенный из собранных кубиков Рубика. А перед ним, прямо через дорогу, располагался заброшенный кинотеатр (который до сих пор не прибрал к рукам никто из дельцов на рынке недвижимости). Здание оградительно защищал железный забор, более всего напоминавший желе – настолько ветхой виделась его надежность. Через него можно было рассмотреть дико растущие кустарники, облюбовавшие местные дыры в асфальте, типичный мусор для «призрачных» строений и дешевейшие силуэт-афиши, которые так никто и не своровал.
Даже в это время суток по улицам перемещались прохожие: дурацкие парочки, обнаженно целующиеся, студенты, ищущие наркоту, полицейские, выслеживающие наркоманов и дилеров, шлюшки обоих полов, перемежаясь с третьим и четвертым полом предоставления услуг, торговцы лунными цветами, очками от солнца и прочей издевательской чепухой…
Чайна, Пассия и Пицца притаились под звездами, висящими довольно низко этой ночью. За оградой кинотеатра что-то «трепыхнулось», возникло смутное движение. Чайна ткнул красотку-начальницу в бок, та же, быстро поняв, в чем дело, легонько шлепнула почти задремавшего Пиццу по волосам, тот сразу же навострил зенки.
Маньяк по прозвищу Шизофреноид (левый глазик зашит, железо зубов с оскалом, решетка легких выдает грудину, выпадая очень так слегка, ноги как ноги, слегка кудрявая башка) продвигался с жертвой за шкирку прямо из списанного кинотеатра. Жертвой оказалась до ужаса напуганная дамочка среднего возраста, средней внешности и, наверное, среднего достатка.
– Звони в полицию! Пусть пришлют ближайший патруль. – Повелительный тон Пассии заставил что-нибудь предпринять. И, пока Пицца оживленно стал щелкать по клавишам плоской «трубки», Чайна (возможно, опрометчиво) бросился в сторону темной громадины здания напротив их укрытия. Парень решил помешать убийце.
Добежав до прозрачно-хлипкой ограды, журналист с силой уперся в нее руками, создав резкий звук плюс вибрацию. Шизофреноид, дернув головой, вперился в нежданного свидетеля злобным взором единственного глаза. Чайна всем видом дал понять, что никуда не уйдет.
И тут на территории перед заброшенным кинотеатром, как новая фигура на резной доске, возникла девушка. Она выскользнула из-за угла, ведущего к черноте проема, который некогда являл собой боковой вход/выход. То, что это была именно девушка, почему-то не вызывало никаких сомнений. Голубоглазый демон.
Она напоминала самурая в доспехах. Будто бы в цельнометаллическом боевом обмундировании. Вся киберконструкция грозно поблескивала, оставаясь при этом потрясающе изящной. Девушка-воин свела перед собой руки, образуя предплечьями букву «икс».
Металлические же конечности Шизофреноида с лязганьем вздрогнули, вынудив его пленницу тихонько заскулить. Бешеный глаз маньяка (тот, что не был зашит тонкой проволокой) опасно сверкнул, но убийца больше ничего не успел сделать.
Девушка в доспехах быстро развела руки в стороны, и оттуда, где секунду назад находилось их «перекрестье», вырвался свет, пучок, шар, молния света.
Удивленный Чайна увидел, как «сияющий снаряд», прорезав полутьму с хлестким звуком, угодил в горло Шизофреноида, прожег его насквозь, а затем – испарился. Женщина-жертва испуганно вскрикнула, а серийный убийца выпустил ее, моментально утратив хватку, и рухнул мертвым на землю, забрав всю свою боль с собой.
Чайна (с видом, будто его самого только что убило током) пристально уставился/посмотрел на эту ненормальную. Ее грудь заметно вздымалась под кирасой. Маньячка красиво коснулась ладонями своей латной юбки; в её до безумия божественных глазах Чайна прочитал явный намек. Такого эротического подтекста в столь неподходящей ситуации парень даже не мог себе представить (а ведь он все-таки был журналистом по профессии).
Еще секунда наблюдения – и «железная» красавица исчезла едва ли не так же, как снаряд ее смертоносного оружия. Она «растаяла» в тенях…
– Ты одурел?! – начальница-редактор, подоспев к финалу событий, быть может, решила сорвать злость за собственную нерасторопность (или, возможно, по-настоящему озаботилась судьбой ближайшего подчиненного). Напарничек Пицца с пораженным видом «припарковался» рядом с ней, с неожиданно пронзительным укором всматриваясь в Чайну. Он, кстати, успел сфотографировать «металлическую» маньячку на телефон.
За оградой перед заброшенным кинотеатром сдавленно всхлипывала шокированная женщина, так по-настоящему и не ставшая жертвой.Луна наполовину наша.
Бледная, стесняется там, отраженная в зеркале космоса. Ей хочется показать свою наилучшую часть, очень смело, очень красиво. И не может она ее показать…
Пара фонарей, видимых из моего (морозного?) окна, строя мне «глазки», хищно, без жалости, но с давлением вечности тлеют в черном времени ночи.
Сейчас я называю себя Чайной. А Чайна зовет себя мной.
Мы с ним прогуливаемся вдоль немыслимо/неисчислимо долгих витрин, темень которых чересчур приукрашена. Чайна одиночество любит. А в этот миг ему на шею брошен свет луны. Мурлыкающий дым перерастает в Трупный Джаггернаут, лица-колеса которого отчаянны, критичны, вязки, сумасбродны, ненавистны, неудобны, гладки, смертны, ностальгичны, ненавистны, надменны, жалки, ярки, восхитительны, любимы кем-то, ненавистны…
Десятилетия назад/десятилетия вперед – все светится во мраке: звуком, слабостью, злостью. Мы с Чайной (он думает, что будто он один; наивный) смотрим на луну, а чудовищная «колесница» ускользает в глубину. И улицы роняют именно тот свет фонарей, который им ронять предписано.
Чайна тормозит возле лавки фотоподделок. Дверь внутрь открыта. Мы заходим.
Пустота (на вроде той, когда в аптеке нет никого, а ты внезапно так смертельно болен), но полки было чем заполнить. Мрачный атлас крепдешина сливается со слабенькой подсветкой. Сотни фоток вдоль стен. И на каждой почти что-то важное: чей-то дурацкий семейный праздник, ангелы, сделанные из дерьма, женщины в пышном белом, моложавые красавцы, далее превращенные в обрюзгших идиотов, прославленные спортсмены, спрятанные сановники, веселые парни, играющие полицейских, сносные актрисы планшетных данных, девки в жилетках, маркие твитты, нацистские снайперы, повторяющиеся из прошлого, несколько жен президентов разных стран, покерные карты кверху рубашками при самой выигрышной «схеме». И что-то еще…
Ряд фотографий вызывал особый интерес. Худые кости Холокоста. Чудовищная сперма смерти. Сброс бомб из бомболюка. Истерика Гитлера. «Гриб» над Хиросимой. Улыбочка Мао Дзэдуна.
Маяк темноты владел местностью вокруг. Нас с Чайной тоже сфоткали. Кто это был? Не знаю. Ласковая ручка, тончайший женский аромат, приятно думать. Горела свечка на столе, у зеркала. Кроватный сок истек.
И фотографию убил огонь.
Дата 30 февраля на календаре никого так и не оправдала.Новый день выгнал Чайну из дома. На улице было ясно и чуть прохладно; лица людей почему-то казались нечеткими, затертыми при помощи какого-то шрифта. Да и не нужны они ему. Молодой журналист думал о голубых глазах той ненормальной в опасных доспехах. Ему хотелось снова увидеть эти глаза.
Толпяк в редакции даже не предполагал рассасываться. Сегодня все это напоминало оживленный восточный рынок в самом разгаре торговли. Добредя до рабочего места, Чайна плюхнулся на стул и было собрался опять уснуть, чтобы просто побыть в одиночестве, но напарник по службе, не переставая весело посматривать на все вокруг, «отобрал» у него такую возможность.
– Не время дрыхнуть, коллега! – Бодро обратился он к Чайне, а после понизил голос. – Пойдем-ка прогуляемся кое-куда.
– В ближайшую кофейню, я надеюсь? – произнес Чайна, поднимаясь из-за «кровати».
– Пусть это для тебя будет веселым сюрпризом. – Ответил Пицца, чуть обернувшись. И они пошли…У входа в кинотеатр, на самом деле чуть левее входа, тусила просто тьма людей. Пицца «проламывал» толпу, а Чайна старался успеть за ним следом. Откуда у почти постоянно ленивого до служебных дел напарничка взялась такая прыть – понять было сложно.
Чувак по кличке Белый Кит-касатка неожиданно ждал их обоих у этого «левого» входа. Смотрелся он в тот момент как человек, пришедший за твоим читательским билетом.
– Всем здравствовать не пожелаю. – Кит поприветствовал журналистов, которые канули в глубину кинотеатра вслед за ним. Там был довольно неуютно-долгий коридор, ведущий в некое подобие подвала. А кинотеатр, кстати, назывался «Сияющие грезы».
В самой дальней комнатенке расположилась штаб-квартира Кита. Работал он, естественно, кинопроекторщиком (плюс постеромонтером). Его могучая фигура занимала чуть ли не б о льшую часть пространства «подземной» комнаты. Пицца, держащийся вольготно и даже расслабленно, будто находился дома у своей любимой подружки, вместе с Чайной примостился у двери («обитой» фотками жертв Джека-Потрошителя и некоторых других маньяков).
Чайна пугливо поежился, глянув на этот фотокошмар, отвернулся и принялся изучать татуировки иероглифов на коже Белого Кита-касатки. Они виднелись из-под майки.
– Напомните, что вам двоим здесь нужно? – Белый Кит сел на стул, который пристыженно скрипнул.
– Информация, конечно. Помноженная на твою помощь. – Произнес Пицца с вежливой улыбочкой. – Помнишь, кстати, что ты мне должен?
– О, да. Такое забудешь… – Монтер-проекторщик (смотревшийся как байкер-бодибилдер, недавно завязавший с рестлингом) будто терзался сомнениями пару мгновений, а потом спросил: – Я точно могу вам помочь?
– Ну, ведь это же ты – спец по всем, кто появляется вблизи любого кинотеатра. Даже если он уже давно закрыт.
Была у Белого Кита такая странная способность. Порой полиция пользовалась им в качестве этакого «локального» информатора.
– Кто-то не так давно пришил пресловутого Шизофреноида возле старого кинотеатра, – почти торжественно сообщил Пицца. – А наше журналистское расследование набирает ход. Но мы не знаем, в каком направлении смотреть.
– Шизофреноид, значит, мертв? Прервалось его веселье с поножовщиной.
– Да. И мы с напарником, – Пицца кивнул в сторону Чайны, – ищем убийцу серийных убийц.
– Понятно. – Произнёс Кит скучающим тоном, закрыл глаза и, моментально отключившись, брякнулся на пол.
Чайна удивленно уставился на обморочного здоровяка, затем переместил взгляд на своего напарничка. Тот дал понять, что, мол, все будет клево, как на приеме у оптимистически настроенного онколога.
Но прошло три минуты, и Пицца сам стал тормошить «эфировидца», боясь за его, вероятно, запавший мозг. Вскоре Белый Кит-касатка очнулся.
– Что ты узнал? – торопливо спросил Чайна.
– На полсекунды я полноценно заснул, но этот сыночек тысячи собак… – Кит-касатка неодобрительно посмотрел на Пиццу. – В общем так… Её имени я не увидел. Где живет – тоже. Но эта обалденная леди часто мелькает в одном и том же заведении. Оно называется «Солнечный туман». Я уверен, она будет там завтра.
– Чудненько! Рады все это слышать… – Пицца расслабленно выдохнул. Чайна взволнованно смотрел на плакат с изображением истерзанной девушки-жертвы. Та будто улыбалась (похоже, не успев понять, что мертва).
– Еще я видел вас троих. – Белый Кит притягательно прицепился глазами к парням. – Симпатичная у вас, ребята, начальница.
Оба журналиста, неожиданно смутившись, переглянулись. Хозяин комнатушки водрузился на снова скрипнувший стул.
– Ну, помог я вам?
– Наверняка. Мы тебе признательны. Особенно Чайна. – Шутливый Пицца почтительно и вместе с этим абсолютно несерьезно едва ли не отвесил легкий поклон. – Кстати, Кит, ты никогда не обращал внимание на то, как неспешно ты проводишь свое существование? Может, стоит поменять систему? Начать жить чуть быстрей?
– Медленно живу, говоришь…
– Демоны в душе – еще не повод кого-то критиковать. – Пицца развел руки в стороны, затем ловко «вмазал» их в карманы джинсов.
– Считаешь? А у меня их нет и не было. – Кит усмехнулся, давая понять, что слова прощания для них излишни.
Уже на улице, под вывеской «Сияющие грезы», журналюги-напарники, опять попав в толпу, почувствовали тягу хоть как-то обсудить все случившееся. Если б Чайна курил, то сейчас он именно это бы и делал. Затягивался бы какой-нибудь дурацкой сигаретой, чтобы все прояснилось.
– Значит, завтра. Предположительно. – Он поглядел на Пиццу, весомо плюс пронзительно. – Как вечер проведешь?
– Останусь дома… Почитаю сборник надписей Барта Симпсона на доске.
– Я не читал, но уважаю.
На том и разошлись. До поры.Новая искра сна.
Когда-то давно я видел один сюжет по телику: законно послушный гражданин «истребил» автоугонщика. А дело было так…
Туповатый дядя, немало подвыпив, всего-то решил сличить номер одной из припаркованных напротив Центра Культуры машин с каким-то номером в своей измученной башке. Тут выбежал обеспокоенный владелец транспортного средства.
Выстрел прозвучал равно как выстрел. Мудила, что карябал ногой номера, прилег помереть на асфальт, присовокупив к полупустой черепушке увесистую пулю. Отчаянный гражданин был разве что не удостоен медали. На его движимое имущество покушались – он ответил адекватно. Дело закрылось, подобно крышке гроба на похоронах того выпившего лишку бедолаги.
Фашистское фисташковое мороженое пользуется особой (извращенной) популярностью. Оно, правда, отдает гарью и может вызвать дистрофию от чрезмерного употребления. Но кого когда это все останавливало?
– Когда я не смогу быть рядом, ты всегда найдешь человека, который сумеет сберечь от всего такую красавицу…
Она улыбается самой счастливой в мире улыбкой, ее отец, счастливый, любуется дочкой, а я, попутно вглядываясь в результаты «вычислительной машинки» в башке любого стандартного мужчины (она показывает – хороша ли женщина телом или не очень), выхожу и иду. Соль света, мрак светит.
Куча телок с поддельными сиськами (как со вставными челюстями). А выглядят отлично.
А я смотрюсь на снимке со спутника еще лучше.
Новейшая стройка с паучьим взором голых окон выглядит просто чудовищно издалека. И прямой снег – он совершенно чистый – «капает» из темного облачного чрева ночью. Он даже льется. Льется на пустые окна комнат, где могли бы быть трудяги и работяги, депутаты и проститутки, сыщики и бандиты, торговцы наркотой и наркоманы, беременные и доктора абортов, дворники и мусорщики (а это не одно и то же?), свидетели Иеговы и плотники, почитатели Чаплина и просто безумцы, однолюбовные страдальцы и глуповатые соседки, оступившиеся демоны и самоуверенные ангелы, праведная женщина и праведный мужчина…
Спутник уходит за возможность вещания.Пассия вызвалась сопровождать напарников-журналистов по расследованию. И без возражений. У «Солнечного тумана» тусовались ярко выраженные студенты плюс прочая молодежь. Серийная маньячка в самурайских доспехах? Да неужели…
– Кит не мог нас обмануть, – Пицца высказал свою точку зрения, усевшись на скамейку напротив заведения. – Не такой он инфокрад, каким кажется.
– Помолчи. – Отгрызла его слова красотка-начальница. – Сейчас посмотрим, какие вы добытчики сенсаций.
– Может, внутрь пройдем? – предложил Чайна скромно.
И они прошли внутрь.
А там было: много народу; обстоятельный интерьер; скудные официантки; веселые детки в «загоне»; один свободный стол и очень скучающий повар.
Чайна, Пассия и Пицца заняли довольно вольготное для наблюдений место. И заказали только напитки.
– Никаких пицц, – пошутил напарник Чайны, осматривая своды зала. Посетителей в котором не убавлялось.
Чайна просто пил пиво, пытаясь преодолеть общий напряг, когда появилась она . На ней не было доспехов или другого обмундирования (если не считать того, что любая девушка надевает для привлечения внимания мужчин).
Он узнал ее глаза.
Безумные вне красоты, красивые в сам о м безумии.
Маньячка прошла мимо Чайны и заняла кстати освободившийся столик рядом. Он спиной мог «пощупать» ее; светловолосую, стройную, привлекательно-красивую. Она его, кажется, не узнала.
Начальница Чайны внимательно смотрела на парня, подчиненного сейчас совсем не ей, а чарам явной дивы (если это можно так назвать), сидящей за соседним столом. Чайна указал на голубоглазую убийцу и прошептал:
– Это она.
«Мастер заголовков» Пицца, перестав хлебать пиво из магнитного стакана, опасливо уставился в сторону той девушки. Пассия же несколько секунд оценивающе глядела на голубоглазую. А затем решительно подсела прямо к ней.
Чайна с напарничком, ошеломленно переглянувшись, следили за негромкой беседой двух девиц. Пассия и маньячка смотрелись как пара соперниц, тщательно скрывающих взаимную неприязнь, граничащую с легкой ненавистью.
Вот начальница командным жестом пригласила пересесть парней-журналистов за столик голубоглазой. Они без промедлений подчинились. Близость к серийной убийце-девушке будоражила Чайну.
Вокруг было так много народа, все казалось таким безопасным…
– Я не скажу вам своего имени, – произнесла голубоглазая почти нежно. – Если хотите сделать интервью со мной, тогда я ваша. Но ничего личного не ждите.
– Да. Конечно. Мы на это согласны. – Серьезно озвучила редакционную позицию Пассия. – Поговорим о нюансах и тонкостях будущей статьи…
Чайна неотрывно смотрел на это чудо: светловолосая девушка не производила впечатление безжалостной убийцы в самурайских кибердоспехах, абсолютно никакого. Наоборот, сейчас она выглядела как обычная очень симпатичная сотрудница, просто зашедшая в «Солнечный туман» на обед.
Голубоглазая кинула на Чайну беглый взгляд и снова вернулась к обсуждению предстоящего интервью. Парень, поддавшись спонтанному порыву чувств, зачем-то коснулся руки девушки-маньячки, такой притягательной, до невозможности желанной особы.
И мир померк в один момент.Слабость и тьма…
Отключенный мотор движений. Подсевший на ширево экран.
Музыка капает мне на пальцы. А голоса зовут куда-то в шкаф (или это холодильник морга)… Быть может, там расположена цветастая страна, а в ней всегда полнейшее веселье.
Бог, похоже, невероятно циничный парень.
И никакая любовь его не проймет.
Прорванная прозрачность отраженных несоответствий. Тонка линия гнева по поводу зависти к похоти шириной в две в (л) ажных полоски.
Розовый рассвет, такой же закат. Красная ночь, луна в центре.
Разовая любовь на всю жизнь (которой, похоже, больше не будет).Пицца, Пассия и даже Тая стояли в приемном покое, следя за тем, как Чайну увозят в глубины больницы для реанимационных процедур. – Наверное, эта девушка-маньячка умеет создавать своим телом электрические разряды… – грустно предположил Пицца. Его спутницы, как сговорившись, промолчали.
Лампы над головой мелькают и мелькают. Но света как бы нет. – Возможно, меня даже откачают… – думает Чайна, непрерывно смотря в потолок. – Или же усыпят.
Корея
Девушка по имени Кошка весело идет через парк к ночной части города на встречу к любимому. Дождь висит на ветках возбужденных деревьев гроздьями. Ржавые лужи плещутся, словно в них есть что-то живое. Но Кошку это все не заботит. Ее заводит сама мысль о близкой встрече с близостью…
Выросла Кошка в большом высотном доме, который стоял на берегу реки, скромно (по-озерному незаметно) текущей куда-то. Детство было неплохое, но и недолгое.
А занималась Кошка тем, что ловила пули перед лицом каждую пятницу. Успех у нее был неимоверный. Кошка, вообще-то, хотела стать актрисой порнухи, такой несложный, прямо скажем, труд, но «телевизор не прошел» (как выразились в отказном письме), да и паренек ее, криво ухмыльнувшись подобному желанию, однажды сказал, что она на самом деле готова «перечмокаться» с кучей мужиков только лишь для того, чтобы себе самой сделать плохо.
Еще пишет Кошка рассказы (дурацкие, но почему-то интересные) в стиле, как сама говорит, эзопанк. А любимый ее тоже пишет, считая себя серьезным, чуть ли не гениальным писателем.
Иногда ее любимый говорил, что проживет своей неожиданной жизнью столько раз и дней, сколько сам захочет. И никто ему не указ. А при собственной казни через расстрел (если все же дойдет до нее) он просто закроет уши… Кошку всегда смешил этот момент. Бред, но смешно.
Живет Кошка в роскошном здании старой расцветки, в нем много офисов, кабинетов каких-то начальников и начальниц. А Кошка обитает в маленькой коморке на чердаке (уютной, теплой, привычной). По ночам девушка может свободно ходить по пустынному зданию. А если вдруг надо его покинуть, выйти ночью за чем-нибудь, то Кошка запросто вылезает в окно (без решеток), прямо под которым крыша гаража местного забулдыги. Впрочем, такое бывает не каждую ночь.
Недавно Кошка увидела сон про «зеркального» (просто так ей показалось) парня, который умел оживлять фотографии знаменитостей. Он жил в стране на букву «Я». Вспоминая сон, девушка наполнилась приятным томлением по телу своего парня.
Кошка сладкая. Очень сладкая.
Покинув парк, она выбирается на живенький проспект. Здесь все еще дневная часть столицы. И людей навалом. «Да просто винтики в говне», – как иногда выражался кошкин парень. Он всегда относился к жизненной удаче как к совокупности чужих смертей.
Ночная часть словно бы проглотила Кошку, не пережевывая. Вообще, столичный город был именно таким: в одной его половине всегда было светло, как днем; а в другой части вечно царствовала темнота ночи.
Любимый проживал в обшарпанно-лукавой высотке. С его балкона открывался просто невозможный вид на ночную сторону столицы.
– Выглядишь так же плохо, как мой сайт. – Буркнул кошкин парень вместо приветствия. Девушка, мягко улыбнувшись, прошла в квартиру и сразу принялась выцарапывать ему из пивных банок остатки. Чтобы любимый успокоился и не злился.
На самом деле она выглядела крайне хорошо.
– Холодильник снова вырубили за неуплату… – расстроенно выдохнул парень. Кошка приободрила его, протянув полуполный стакан.
Он выпил и заорал:
– Да мой телевизор больше «звезда», чем я!
Ее парень любил смотреть телевизор только по телевизору.
Теперь они сидят на диване, близко другу к другу. Кошка подпевает песням, что звучат в его наушниках, пока он придирчиво молчит. Девушка начинает гладить парня по ноге, мягко целовать его, но тут приходит друг любимого. Лучший.
– Опять немного помешал? – вопрошает Лучший, как бы почти извиняясь. Он плюхается в кресло. Оба уха у него проколоты. Лучший забойно начинает пересказывать кино про парня, который пятнадцать лет не выходил из дома…
Пока его вроде как слушали, друг возлюбленного Кошки болтал и болтал. Затем Лучший внезапным жестом иллюзиониста достал из нагрудного кармана куртки в обтяжку «пульт жизни», оторвал пуповину от него и, хвастаясь без слов, протянул устройство кошкиному парню.
Таким «пультом реальности» можно было потрогать что-то или кого-нибудь на расстоянии, поднять чашку или открыть окно, не поднимаясь с дивана.
– Удобная херня. – Мрачно высказался кошкин любимый, щелкая телеканалами.
– Ума не приложу, – дебело произнес Лучший, – зачем все платят такие бабки за рекламу… Ее же все переключают!
Кошка и ее парень (сегодня не в настроении) только пожали плечами.На следующий день Кошка, покинув квартирку-комнату под крышей и пройдя по коридору офисного здания, отправилась на новую встречу с парнем своей мечты привычным маршрутом. По странной причине она никогда не ночевала у возлюбленного. Он так хотел, а спорить бесполезно.
Дневная часть пространства сменилась темнотой и звездным небом с фонарями как бы спящих улиц. И вот тут-то Кошка краями обоих глаз заметила во тьме фигуры, собранные вместе. Какое-то сборище?
Нет. Кладбище. Будто стенка кишечника черной дыры. А мертвецы стояли строго вертикально. Их просто так похоронили, на поверхности. Наверное, так проще.
Девушка, поежившись, ускорила свои шаги (как будто под присмотром привидений)…
Любимый встретил ее в слезах. Он всего-то захотел тисануть книгу «Пять лет нуля» в самое крупное издательство страны, расположенное, конечно же, здесь, в столице, но ему отказали, практически не объясняя причин.
Парень едва ли не ревел навзрыд. И так продолжалось бы много минут, если бы Кошка не налепила ему на шею антишизофренический пластырь. Писатель-гений сразу же почти успокоился.
Он решил сделать в редакцию издательства гневный звонок.
Схватил телефон, набрал проклинаемый номер, представился, когда ему вежливо ответили на другом конце разговора, а затем принялся сюсюкающее угрожать собеседнику (скорей всего, женщине из авторско-правового отдела), постоянно делая акцент на собственную гениальность стиля.
Ему тактично сообщили, что, пусть он и очень талантлив, однако «книги сумасшедших идиотов» у них публиковать не принято. Пусть попробует пропихнуть свою писанину где-то еще. Точка. Гудки.
И он положил в трубку. Швырнул телефон прочь (Кошка еле успела поймать аппарат, угодивший не в стену, а только в немилость).
– Кретины… – горько вымолвил любимый. – Сегодня же берусь за новый роман. «Убитые дождем» – название уже готово. – Самодовольный автор резко забыл о своих неудачах. Кошка радостно улыбнулась.
Дальше они оказались на кухне. Сегодня Кошка приготовила кашу.
Девушка поставила на стол тарелку с вкусно дымящимся кушаньем. Но любимый почему-то был не в настроении есть.
– Каша-параша… – настойчиво вымолвил он. И звонко опрокинул тарелку. Хорошо, что хоть не бросил Кошке в лицо.
Девушка немного расстроилась. Но парень, спеша извиниться, предложил поесть в ресторане. Так, мол, будет оригинальней.
– Прости. – Сказал любимый. – Я в сумерках слабею.
Она легко его простила.В зале ресторанчика «Бремя обеда» было не так много народу, как на улице Привилегий, по которой они сюда добрались. Кошка с любимым расположились за столиком у окна в уютном уголочке, увешанном картинами импрессионистов.
Заказав что-то скромное (плюс бутылку недорогого вина), Кошка и ее возлюбленный учинили разговор о том, что, к примеру, если десяти девушкам одновременно снится один и тот же киноактер, то он нравится им всем одинаково или все же кому-то сильнее, чем прочим?
В дальнейшем тема беседы поменяла вектор, став более мрачной.
– А вообще-то, быть таким писателем, как я, – произнес кошкин парень со стопроцентной уверенностью, – все равно что говорить, будто ты болен смертью. Я считаю, что человек моей сверхзадачи непременно должен закончить жизнь в тридцать лет. Или в тридцать три года… Может, позже. В тридцать семь.
Его стремление «отправиться в Загробье» порой поражало Кошку до глубины души и тела.
– Зачем тебе это? – спросила девушка (в который раз изумленно).
– Чтоб сдохнуть в шоколаде… – хмуро пробурчал кошкин любимый.
Однако, выпив вина, парень сразу же приободрился. Он поведал, что однажды, направившись ночью в туалет, стал свидетелем, дескать, настоящего «чуда ужасов»: когда он протянул во тьме руку, чтобы включить свет, – из зеркала рядом с выключателями высунулась чья-то ручонка и проворно хватанула его за запястье. Он даже не закричал. Просто, вывернувшись, зашел в туалет без света.
Кошке понравилась эта история.
Недолго погуляв по городу и вернувшись домой, они принялись за главное. Когда он трахал Кошку в рот ее пизды, девушка нежно стонала от волны удовольствий.
После того, как секс-ураган схлынул (и все закончилось благополучно), возлюбленный поднялся с постели, взял компьютерный листок со стола и, чуть мешкая, вручил его Кошке. Еще пытаясь отдышаться, прийти в себя, она начала читать:
палый лист осенний
завтра воскресенье
сиплый ветер
мокрая тень
стая метел
вознесения день
в миг перед уходом
отойдут все воды
давления ввод
воскресенье – уходА еще через два дня в город нагрянул туман. Он разливал свое белесое тело по улицам, расшвыривая призраки бродячих собак. И людей на столичных просторах значительно поубавилось.
Сидеть дома было бессмысленно.
Тем более, что друг парня Кошки – Лучший – приперся уже с утра. Пока они втроем, окунувшись в бледное «море», разгуливали по округе, Лучший рассказал байку о чуваке-психопате, который 365 дней в обычном году был разными людьми. Их насчитывалось 365, этих его личностей. А по високосным он становился самим собой, настоящим. Но только в ночь на Хэллоуин.
Кошка, ее любимый и Лучший, чтобы не скитаться по улицам просто так, решили поразвлечься…
Для начала они привели на покерный турнир мертвеца, который управлялся дистанционно. Под непроницаемо темными очками никто из судей и участников даже не заметил, что игрок под номером 16 мертв.
– Бог есть. Проверено на людях. – Радостно отрапортовал парень Кошки, когда они выиграли вполне приличную сумму.
Затем они (но уже без покойника) пошли смотреть футбольный матч, проходивший под открытой крышей скромной по размерам арены. Номера игроков были вытатуированы на их спинах. Несмотря на толкучку троица набрала пива и чипсов со вкусом сухарей в стадионной кафешке.
Они расположились отнюдь не на центральной трибуне, подальше от всех. Лучший умел откупоривать бутылки виском (но только правым). Он проделал этот «фокус» для усмешки парня Кошки. Ну и для приятного смеха самой девушки, конечно.
Пока Кошка удалилась «попудрить носик», между дружками случился диалоговый треп:
– Ты когда-нибудь пробовал щелкать пальцами под водой?
– Попробую.
– Попробуй.
– Кстати, и почему же ты с ней встречаешься? Красивая она, это действительно так. Но все же – почему?
– Мне она интересна. С точки зрения жопы и пизды… Ну и еще я ее люблю.
– Понятно…
– Да, знаешь, мне самому-то это не совсем понятно…
– Сменим тему? Что думаешь дальше издателям показывать?
– Мастерство, хер или пустоту вместе с кем-то в качестве заглавного персонажа. Так нормально?
– Вполне сойдет, дружище!
– Ты никогда не думал, что наша планета – лишь одна большая вещь?
– А какая-нибудь другая планета?
– Вещь тоже… Странно, правда? Ощущать все вокруг, будто в снегу нереальности.
Тут вернулась Кошка и нежно чмокнула любимого парня в щеку, губы и сладкую часть лица между щекой и губами, рядом с носом. Так приятно.
– Молодец все-таки твой парень! – встрепенулся Лучший. – Вскрывая язвы общества, он не показывает ничего сложнее жизни.
– Вскрывая вены общества, – уточнила Кошка чуть кокетливо.
– Плохо то, что хорошо. – Ее возлюбленный и ненаглядный даже позволил себе легкую улыбку. А матч продолжался…
Под вечер дня они втроем сознательно попали на рок-м е тал концерт. Кошка заметила, что у гитариста группы на разогреве вместо провода к гитаре подрубалась капельница. Как будто инструмент был болен, и его лечили через вливания алкоголя (наверняка).
В целом концерт, больше напоминавший сборище пьяных подростков, всем понравился и прошел хорошо. Особенно отличилась одна группа (из четырех заявленных), вокалист которой вообще ничего не пел, а только пил коньяк на протяжении всего выступления.
Распрощавшись друг с другом, Лучший, Кошка и ее парень разошлись встречать ночь.Сбежав по каменной лестнице со своего чердака, Кошка, как всегда, отправилась к любимому, на темную половину столицы. Утро кренилось к обеду в кабинетном здании, где девушке посчастливилось проживать.
На улице стояла ясная погода. Мелкое небо словно плевало своей синевой на прохожих. Славно.
Кошка влетела в его подъезд, чернота за входной дверью протяжно закрылась.
Любимый пребывал в приподнятом настроении. Он едва ли не с порога вручил девушке киберлист со своей писаниной. И Кошка прочла следующее:Я после смерти стану лучше
За исключением того,
Что плавность жизни не нарушив,
Я буду правильней всего
Я за холодным листопадом
В красивую Извечность загремев,
Увижу важность перепадов,
Давленье из-за памяти, отсев
И сладкой смертью увлеченный,
Я сам замечу, что не прав
Заметным безразличьем развлеченный,
У бога лучшего себя забрав
Она красиво улыбнулась. И чуть ли не прыгнула ему на грудь. На самом деле – прыгнула. И сразу после этого они трахались несколько часов кряду.
Примерно через сутки Кошке приснился неимоверно странный сон.
В каком-то баре подают плоть бога, которой много. Хватает на целую страну. Посетители охотно едят ее, а те, что смотрят с улицы через витрины, радуются за них, искренне, но однообразно.
И шар земной издалека напоминает череп.
Луна летит и разбивается о мягкий диван, в котором Кошке воркуют птицы. «Одна таблеточка – и у тебя детей не будет никогда».
Дальше Кошка идет своей дорогой. Коридор внутри высотки зеленеет расцветкой. Девушка заходит в одну из квартир, где не заперты двери.
Там происходит нечто несуразное… Растворяется пыль в прихожей. Обои опадают. Болтовня в комиксе на стене немного призаткнулась. Две колонки превратились в двух львят (мальчика и девочку), которых Кошка в слезах сняла с антресолей. Слезы высохли словно под ярким солнцем.
Бог, как оголенный провод, готов был ужалить в любимую секунду от радости. Демон умственной отсталости, смеясь слюнявым ртом, дал денег без раздумий. Человек-невидимка траурно напивается на свадьбах. Цена на сновидения взлетела до небес. Возраст гравитации принизил спящих на орбите.
Кошка отчаянно просыпается. И отправляется на встречу с любимым.Она находит его в привычно-траурном настроении. Любимый сует Кошке не член (как ей бы хотелось), но отрывки. Отрывки из его новой книги «Обмантика».
В первом из них было про человека (художника), на которого подписались в социальной сеть-реальности. И все могли видеть его глазами, когда он позволял это делать. К примеру, когда писал картины.
В конце истории тот, на кого был подписан художник, захотел трахнуть его невесту. Но все закончилось отлично. Правда, не ясно, для кого именно.
Дальше пошел такой во текст:
С давних времен люди живые боялись уже не живых; тех, которые хотели вернуться, обратившись прозрачной кровью, спрятав себя за личиной темных ночей.
Боялись люди да жили себе, страхом единые… Но подошло время верное – и появилось против призраков поганых спасение. Маски на лица!
Разномастные появились тогда маски. И, кажется, несли настоящую защиту…
А люди жили много лет. Знакомились, общались, целовались. Они никогда не видели друг друга в лицо. Никогда.
Кошка пролистала до другого момента книги:
Бог опять меня кинул. Я относительно давно его знаю и уже привык к таким его замашкам. Все потому, что Кошка, наверное, появилась из сновидений. Нормальная, простая девушка не смогла бы любить такого, как я. Да никак не смогла бы!
Она – это я без памяти о том, какой я мерзкий и капризный, невыносимый парень. Она – это нечто.
Она спасает меня. Каждый день. Каждый. Мой спаситель. Моя Кошка. Моя лучшая…Девушка прекращает читать и, повернувшись к парню, заметно смущенному, произносит:
– Очень красиво… Мне понравилось.
– Я проживу всю жизнь в Аду, так никого и не встретив. – Затравленно говорит писатель своей девушке.
– А меня? – улыбается Кошка. И обнимает любимого, нежно за шею (как веревка для висельника).
Он не способен сопротивляться ее поцелуям.На теневой стороне столицы всегда была ночь… Кошка тихонько открыла файл с книгой любимого и начала читать с конца:
Гвозди под язык лезут сами собой… Его преследуют, он убегает. В любом заведении, где имеются фотопортреты, он способен на все… Влажная лужа небес сомкнулась вокруг масок тех призраков, которых не сумели успокоить небытием. Я смотрю на зеркального парня, который давно уже сидит прямо напротив меня… Мальчик и девочка за столиком слева обнимаются. Искренне и крайне надежно.
Мои глаза в крови как никогда.
Мое лицо разламывается; из-под кожи выпадают буквы; черная кровь чернил сладко и густо падает в пол (его не достигая никогда).
Печатная тварь клацает клавишами, вручая правду просто так. Доверяя мне бесконечно.
И улыбайся, мертвое лицо. Еще раз, еще раз, еще раз…
Комментарии к книге «Япония, Китай, Корея», Илья Андреевич Соколов
Всего 0 комментариев