«Ловец богов»

Александр Матюхин Ловец богов

роман

Шидд (игк.) — тот, кто занимается отловом, охотой

Жиел (игк.) — существо, пожирающее душу. Псевдобог

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Кто пришел и кто вернулся

Глава 001

1

Меня освободили из тюрьмы досрочно.

Слыхали об амнистии, которую объявил Президент полтора месяца назад? Слоны долго ломались, писали кляузы вышестоящему начальству, мозоли себе натерли на пальцах, лбы поразбивали от усердия, бегали, бегали, словно тараканы по матрасу, но против Президента, как говорится, не попрешь. Топот слоновьих сапог по холодному кафелю за дверью был тогда для меня что сладкая музыка.

Я как раз подходил под статью, и это не могло не радовать. Был бы у меня взлом базы в Ниши с особо тяжкими, тогда бы гонять мне бельевых вшей по штанам до седых волос, еще и железку бы впаяли промеж бровей, чтоб никогда больше в w-нэт не лез.

А вот гляди, пронесло. Статейка-то хилая. Ну, перепаял пару скретчетов. Ну, залез по недосмотру куда не надо (поди еще докажи, что по досмотру и куда надо) — это ж в наше суровое время и не преступление вовсе, а так, мелкое хулиганство, вроде как в соседском саду груш нарвать.

В общем, Здоровяк Пух поддал мне в спину кулачищем, швырнул следом старенький, потертый мой рюкзачок, бряцающий ржавыми клепками и пустышками-скретчетами, которые выбросить жалко было, а так нацепил — и вроде украшение. Ворота захлопнулись, отрезая два года жизни, и остался я один на один с обретенной свободой.

Ветрище здесь — не рассказать. Пробирает до костей, холодный, колючий. Швырнул мне пыль в глаза, заставил вспомнить что да как в этом мире.

Поплевал я на руки, подхватил рюкзачок (а весил-то он килограмма три, не больше), и направился в ближайшую забегаловку. Вокруг тюрьмы, стоит заметить, ресторанов всяких и кафешек тьма! Или люди думают, что в этом экзотика какая-то есть, или еще что, ей богу, не понять!

Спросите меня, Пашку Аскелова, так я скажу, что при виде железных ворот и одного единственного козырька сторожевой башни, который с этого места виден, мне застрелиться хочется! Дайте мне эктоплазм, и вот хоть сейчас мозги себе вышибу! А людям, получается, нравится тюрьмой любоваться… Странные люди. Тянет их, будто мотыльков на свет, туда, где пахнет опасностью.

Первый же ресторан с интересным названием «Ночь с Каролиной» был забит до отказа. Ни одного свободного столика! И это если учесть, что до города километров семь, не меньше. Видно, многие проводили ночь с незнакомкой, и им нравилось. Обогнув «Каролину» я заглянул в кафе неподалеку, а затем в забегаловку совсем уж непристойного вида. В забегаловке места нашлись, и даже, судя по объявлению, были спальные корпуса на втором и третьем этажах, но — боже мой — откуда такая плесень на стенах и паутина на рекзаторе света?! Да у них тут не убирали тысячу лет! Не хватало еще клопов нахвататься! Вот хохма-то будет. Два года в тюрьме чистеньким ходил, а на свободе, в первую же ночь чесаться буду, как вшивый в бане.

В общем, побродил я по замороченной паутине заведений до самого вечера, а когда темнеть начало, уже без выбора сунулся в ближайший бар и спросил у бармена за стойкой, можно переночевать или как?

Кредиток, само собой, на руках не имелось. Те, что были, три сотни с хвостиком, еще при обыске из меня выпотрошили. Тот самый Здоровяк Пух купил на них себе новенький скретчет и, руку дам на отсечение, лазил в w-нэт по закрытым порнографическим сайтам.

Бармен оказался нашим человеком! Просек что да как, на одежду мою, потрепанную, посмотрел и поинтересовался, смогу ли я завтра расплатиться? А заодно какой-то минералки мне налил с красителем. Угощает, стало быть.

— О чем речь! — говорю, — дайте мне свободный виромат и я вам в один миг хоть сто кредиток выужу!

— А скретчеты твои? — спрашивает бармен и кивает на мою оплавленную железку, что из левого виска торчит.

А я и забыл.

— Тогда на счет, — говорю, — зайду. За три года, небось, не все сбережения уплыли.

— Сейчас ставка новая, — отвечает бармен услужливо, — пять процентов годовых, а если более трех лет счет не обновлялся, вообще закрывают. Государству только дай возможность, последнюю шкуру сдерет.

Я подхватил беседу, побранил государство, постучал указательным пальцем по стойке, чтоб знали, мол, а сам подсчитал в уме, и оказалось, что до полных трех лет заключения я не дотянул две недели. Взяли-то меня в середине апреля, а сейчас конец марта. Холоднее чуть-чуть, и мокрый снег то и дело срывается, а так почти та же самая погода, что и три года назад. Как сейчас помню — тащили меня через улицу, а вдоль дороги деревья стоят и листочки на них свежие-свежие, изумрудные, аж глаз радуется…

А бармен уже сошел с темы и принялся рассказывать, как ему здесь плохо и отвратно живется. Налоги повышают каждый квартал, рэкет местный задушил, клиентов нормальных днем с огнем как-то… и все такое прочее, что наболело, о чем поговорить можно только с людьми понимающими (вроде меня, стало быть). Я долго слушал, кивал, подливал себе самостоятельно минералки крашеной. Она хоть на вкус и поганая, но в любом случае в миллион раз лучше той бурды переваренной и перепроцеженной, какой меня в тюрьме поили. Потом я вежливо попросил у него ключи от номера и, заполучив их, поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж.

До тюрьмы меня в Такере Грозным звали, в честь какого-то царя русского, а после тюрьмы Бессмертным назовут, в честь персонажа сказочного, худющего и злого. Зато и кредиток у него не счесть было. У меня пока, правда, ничего нет, но в скором времени будут, уж это я обещаю.

В номере обнаружился диван, столик небольшой круглый с двумя табуреточками около, ивизор, микробиль и пульт дистанционного управления неизвестно от чего. Ивизор он, по крайней мере, не включал, а микробиль и без того пульсировал изумрудным пятнышком светопитания. Под потолком висели рекзаторы света, количеством три штуки, но горел только один, с переменным успехом. Хоть клопов нет, и то радует. На диване лежал свежий, запакованный комплект постельного белья. Из комнаты вела еще одна дверь, в ванную. В ванной меня встретил чистый унитазик и душ с барахлящим индикатором. Дураку понятно, что первым делом я сбросил одежду и ринулся под душ. Меня тот час легко ужалило током, а на индикаторе красным по белому высветилось, что пульс мой равняется девяносто ударам в минуту. Пришлось индикатор обесточить — прыгать от разрядов под прохладной водой лично мне удовольствия не доставляло. Шмякнусь еще головой о кафель, вот и была вся свобода…

Хорошенько помывшись, отдраив спину мочалкой, а голову дешевым шампунем с полочки, я расстелил на диване хрустящую простынь и как был голышом, так и рухнул головой в подушку.

Благодать! Ни тебе подъемов, ни отбоев, ни Пьянчужки с верхней койки, скрипящего по ночам своим пластиковым протезом! Спи — не хочу! И ни один Здоровяк Пух не врубит свет и не начнет орать пьяным голосом «Вставайте, сукины дети! Я вам покажу Первое Апреля и День Всех Влюбленных в одном лице!» А как хотелось врезать ему в приплюснутый черный нос, чтоб заткнулся! Как хотелось опрокинуть на пол, мордой в железную решетку, и долго, с наслаждением бить по почкам, да пусть и не армейским сапогом, а голой пяткой, главное, чтоб скулил он и орал, что больше не будет, что никакие мы не сукины дети, а заключенные, и что у нас тоже права есть, и сон нам положен восьмичасовой, а не какой придется, и что терпеть мы не можем, когда напившийся охранник выводит одного из нас и устраивает показательно-карательные процедуры при помощи своей «палочки-выручалочки» и ведерка с водой, настолько холодной, что кусочки льда о края бьются, от которой челюсть сводит и кожа синеет на глазах.

Помню, пару раз мне случай такой выпадал — чтобы расквитаться за все. Удача сама в руки шла. Как-то запоздал Здоровяк с включением тока, да и дверь еще толком закрыть не успел. Казалось — плечо подставь, и мечты твои сами в руки прыгнут. Но, видно, ангел мой хранитель одернул. Ударь я хоть раз Здоровяка, хоть попытку такую предприми, не спать мне сейчас на свежих простынях. Здоровяк бы не простил. И Слоны бы не простили, офицерюги проклятые (кличку свою получили от сокращения названия: СЛужба Охраны Ниши, значит). Ругаться, оно всегда пожалуйста. Заключенный без мата не заключенный. А руку хоть раз поднимешь — тяжелейшее преступление — тут твои годки отсидки, как на дрожжах расти начнут. Моргнуть не успеешь.

А я каким-то чудом сдержался. За два года ни одного нарушения режима. Ни одного проступка! Я, можно сказать, образцово-показательный у них был.

Почесал я металлические шрамы от скретчетов, и с удовольствием подумал о том, что один, маленький скретчет у меня все-таки остался. Я ведь тоже до ареста не голубей гонял, знал, что рано или поздно Слоны примутся за наш бизнес основательно. Вот и решил на всякий случай потайной скретчет установить. Распаял его, вживил в пять разных участков тела и замкнул цепочкой ДНК. Хорошо получилось, незаметно. Ни один индикатор не взял, ни один проверяющий не обнаружил. А если учесть, что по старой книжонке все делал, можно сказать по картинкам, так вообще есть повод гордиться. Поначалу, правда, в тюрьме от уколов у меня сыпь на коже появилась, аккурат в тех местах, где распаянки вживлены. Ну, думал, попался. А врач один, лысоголовый коротышка в контактных линзах с синими зрачками (модно, наверное, у них так ходить), мазь мне выписал, противолишайную. И где бы это я в двухместной камере пять на пять метров лишай подхватил? Но вылечил. Не мазь, конечно, помогла, а трава одна, которая на заднем тюремном дворе росла; Пьянчужка мне ее показал на прогулке и посоветовал, мол, разотри пальцами, слюной размочи и прикладывай на полночи к тем местам, где раздражение. Он хоть и алкаш со стажем, но, видишь, разбирается кое в чем.

А за окном темнело. По-настоящему, как положено. Накатывала серость, удлинялись тени, вспыхивали где-то неподалеку огоньки интермобилей. В тюрьме закат по расписанию — гасят свет, «намордники» на окнах задирают, так, что и не видно ничего — и кромешная тьма до само утра, когда вспыхивают лампы, режут глаза, раздирая сон на лоскуты.

С нижнего этажа доносилась развеселая музыка, на улице шумная молодежь запускала в небо огненные хлопушки. Лет пять назад около тюрьмы даже проезжать опасались, слухи ходили, что бродит поблизости призрак одного опасного маньяка, которого в тюрьме убили. Что маньяк этот вооружен какими-то невиданными огнестрельными пушками, что никакое оружие его не берет, что воет он по ночам замогильным голосом, и что если увидит кого, то вмиг перерубит напополам и закопает где-нибудь под тюремными стенами. Правда, ни одного трупа, ни под одной стеной так и не нашли, но и над вопросом как вообще призрак может перерубывать кого-то пополам никто не задумывался. Просто к тюрьме старались без веской причины не приближаться. А сейчас настроили баров, магазинов, домиков всевозможных (от убогих деревянных, до краснокирпичных с забором выше неба) и живут, веселятся вовсю, словно в центре города на празднике каком-нибудь. Ничего им не страшно, молодым. Все у них еще впереди. И тюрьма для них — это экзотика, невиданный мир, куда уж они-то точно никогда не попадут, и неприятностей с ними здесь никаких не приключится. Ну что вы, только не с ними! В шестнадцать лет я тоже так думал, и когда первый раз в Нишу влез, и когда впервые от патрульных сматывался, на ходу скретчеты сдирая. Об одном не думал, о том, как хрупок мир, который находиться внутри нас. Как легко ломаются стеклянные стены души от одного-единственного удара судьбы. А когда понимаешь, что ты совсем и не бессмертен, и что мир не крутится вокруг, а идет себе дальше и ему совершенно наплевать на еще одного маленького, сгорбленного, смятого человечка оставленного позади, вот тогда и задумаешься впервые: а действительно ли все так просто в жизни, как кажется? Действительно ли все упирается только в бесконечный праздник на улице, дискотеки и выпивку? В гулянки, танцы, секс в общагах? Действительно ли каждый день расцветет нескончаемой радостью от жизни, и не обратится в прах, сгорев под давлением настоящего?..

Вот так задумывался, бывало, и получал дубинкой по ногам, чтоб быстрее шевелился. Там, в тюрьме, времени на размышления не давали. А сейчас — сколько угодно. Благодать, право слово.

Дотянувшись до рюкзака, я вытряхнул содержимое на ковер. Джинсы и футболка, свернутые в комок, старая куртка и дырявые кроссовки, в которых меня по аллейке и вели — вот, собственно, и все, чему можно было уделить внимание. Бритвенный станок, который в бытность свою включался, стоило поднести его к подбородку, сейчас не реагировал ни на что. А в инструкции, помню, говорилось, что заряд на десять лет… одно вранье кругом… Еще лежал фонарик, невесть как доживший до моего освобождения и даже слабо подмигнувший тусклым светом, а еще полиэтиленовый пакет, в котором завернуты были немногие предметы моего тюремного быта.

За окном шумно хлопнуло, и в темнеющем небе расцвел яркий бутон разноцветных огней. Где-то внизу обрадовано засвистели и заулюлюкали. Празднуют чего-то…

Я лениво, растягивая удовольствие от того, что никто не подгоняет, оделся в сравнительно новое (если поставить рядом понятия «новое» и «не поношенное»), и спустился на первый этаж.

Бармен приветливо кивнул, когда я проходил мимо. Больше никто внимания не обратил. Собственно, никто и не должен обращать. Пора отвыкать уже. Все время коситься по сторонам тоже не стоит.

На улице я тотчас наткнулся на группу подростков, оживленно привязывающих очередной патрон с фейерверком к ближайшему столбу. Все пространство вокруг бара было утыкано интермобилями. Почти из каждого доносилась бодрая музыка, смешиваясь в однородный хаос, так что понять, кто и о чем поет, было весьма сложно. Подростки распивали спиртное и наперебой поздравляли жениха и невесту, которых поблизости, кстати, не наблюдалось.

Бабахнул патрон. В небо взмыла струя красного огня, под общий радостный вопль разлетелась разноцветными звездочками.

Подойдя к ближайшей группе празднующих, я поинтересовался, не знают ли они, случаем, где здесь поблизости есть ночные клубы вироматов? И чтобы круглосуточные.

Подростки оживленно и наперебой указали дорогу, напоследок одарив тремя банками пива. Я пообещал, что немедленно выпью за здравие жениха и невесты, и свернул в переулок, как показали.

За спиной вновь бабахнуло. В номер, судя по всему, можно будет возвратиться только под утро. Прислонившись спиной к холодной стене, я открыл одну банку, пустив пену между пальцев, и сделал несколько глубоких глотков. О, пиво! Вот уж чего действительно не хватает в тюрьме, так это пива. Тот же самый Пух, зараза, сядет, бывало, на стуле перед решетками, с упаковкой, и давай банку за банкой выдувать, а еще журнальчик читает, картинно так, черным глазом из-под черной же брови зыркает, наблюдают или нет? А мы наблюдали. Глотали вязкую слюну и наблюдали. И каждый корил себя — ну, зачем смотришь-то? Зачем распаляешь желание? А ведь не оторвать взгляда. Природа человеческая такая. И против природы, стало быть, не попрешь.

Допил я пиво, захлебываясь, кашляя. В носу здорово защипало. Смял банку и отшвырнул в сторону. Тотчас открыл вторую, а за ней и третью. Пил, как воду, наполняясь до предела безудержной радостью. Дайте только до кредиток добраться, уж я напьюсь как не знаю кто! В зюзю! В мешок с опилками! Чтоб меня из бара на руках выносили, а я блевал из стороны в сторону и языком ворочал бессвязно. Эх! Уж и не помню, когда такое в последний раз было! И в груди от приятной мысли сразу огонек зародился. Кончики пальцев покалывать начали. Запаянные скретчеты зачесались, туго так, словно под кожей. Сколько раз я их расчесывал? До крови, ногтями, кожу сдирал. Знаю же, что не поможет. Стоит пломбу сковырнуть, как замкнет цепь, пройдут по нервам сигналы, и скрючит меня так, как никогда раньше не скрючивало. Замначальника второго отдела, капитан Бобров, когда скретчет у виска запаивал, наставительно так говорил: «Знаете, Павел, а я вам сочувствую. По-настоящему. У вас скретчетов по всему телу, больше чем у иных людей родинок. Контакт сильный получится. Если один сдерете, все полетят. А нервная система ваша не выдержит. Сразу же и подохнете, как пес». И голос у него спокойный такой, без издевки. Как специалист говорил, а не как замначальника. От голоса его меня в тот момент до костей пробрало. Думаю, что именно Бобров удержал меня, когда первая волна накатила, когда лихорадило без Ниши, когда ногти ломал, скретчет ковыряя. Сейчас, конечно, легче. Правда, не представляю, что будет, когда по Городу прогуляюсь. После долгого перерыва, говорят, лихорадит, будто чумного. Но, думаю, выдержу. Куда же я без Ниши. Куда же я без Города, в конце концов.

Миновал я несколько проулков и вышел на неказистую площадь, где и приметил клуб вироматов. То ли следуя моде, то ли ввиду какой-то договоренности, все клубы, где в w-нэт официально входить можно, как один похожи на приземистые, наполовину похороненные под землей домики. Внешне — выложенные деревом по старому стилю стены, угловатые черепичные крыши, узенькие оконца, косая дверь. Толкнешь такую дверь — и обязательно заскрипит, а если приглядеться, обшарпанный линолеум на полу разглядеть можно, с протертыми дырами, паутину в углах и на рекзаторах света. Странно, что вообще здесь, около тюрьмы, виромат поставили. Три года назад даже мечтать о таком не смели, а сейчас. Видно, через несколько лет город и это маленькое околотюремное поселение вместе срастутся. Световую линию сюда проведут, транспорт пустят, поставят небоскребов штуки три — вот вам и новый микрорайон…

А изнутри наполнен клуб привычным гулом. Мониторы гудят, системные блоки гудят, шлемы гудят, вентиляторы под потолком тоже гудят, воздух разгоняя. Гудит смотрящий, играющий в какую-то игрушку с подключенным к левой руке джойстиком.

Остановился я на пороге, втянул воздух полной грудью, огляделся внимательней. Хорошо! За три-то года, пожалуй, отвык немного, но стоило окинуть взглядом клуб и все, что было забыто, что, казалось, похоронил я в камере моей двухместной, пробудилось, вылезло сквозь поры в коже, запрыгнуло в сознание, ломая все мыслимые и немыслимые преграды.

Прикоснуться бы… воткнуть в скретчет проводок… питание подвести… и окунуться…

— Сколько за час, братишка? — спрашиваю у смотрящего. Молодой парень, наверное, всего на год или два старше меня, коротко стриженый, худой и длинный, словно баскетболист. Хорошо хоть потолки позволяют стоять, не пригибаясь.

— А разрешение есть? — конечно, он смотрит на запаянный на виске скретчет. Пока я волосы не отращу, все смотреть будут. Рабам и преступникам древних государств тоже метки на лбу выжигали каленой кочергой или еще чем. На всю жизнь. Чтоб люди видели и знали — этот совершил преступление. Полез, куда его не звали, взял, что не положено, может, приказ хозяина не выполнил или сбежал. А если по сути разобраться, то метка для меня самого. Напоминание. О том, где я был и что видел. О том, что люди вокруг чище, лучше, добрее. Вон тот мальчишка за монитором, сопляк еще, ему, наверное, и шестнадцати нет, взял денег у мамаши, сидит в w-нэт всю ночь напролет и проблем у него никаких нет, разрешения никто не спрашивает. А я, как последняя шавка подзаборная, должен везде таскать с собой пропуск, документы, доказывать, что не верблюд.

— Есть, — цежу сквозь зубы и опускаю на столик перед смотрящим разрешение. Хотя, какое там разрешение? Скорее наоборот. Там целый список мелким шрифтом чего мне нельзя, куда совать свой нос не следует, какие ограничения есть, а каких нет.

— Внешний доступ? — сверившись с разрешением, переспрашивает смотрящий.

Ежу понятно, внутренний-то у меня запаяли. Или, может, ему последний скретчет показать? И вход, штаны спустив, обнажить, чтоб увидел?

— Конечно внешний. Не видно что ли?

Я ткнул пальцем в висок и позволил себе легкую улыбку. В былые времена от улыбки Грозного в любом клубе смотрящих в дрожь бросало. А сейчас? Посмотрел на мои зубы, правой рукой по клавишам постучал и говорит:

— Шестой столик, пожалуйста. Оплата по уходу.

— Как водится, — я стер улыбку и прошел за шестой столик.

Внешний доступ тоже неплох, хотя пользовался я им в жизни раза три, не больше. Когда с Курком тренировался, дай бог ему на небесах сигарету с фильтром, потом когда в первый раз самостоятельно в w-нэт заходил, потом, кажется, еще разик, когда первый скретчет вживил, а он, зараза, не прошитым оказался и вылетал все время. Операция, помню, едва не провалилась. Стою я, значит, посреди Города, около домика нужного, только-только пароль подобрал, ключик в замочную скважину вставил, и вдруг чувствую, что растворяюсь. Напарнички за голову хватаются, что делать не знают, а я уже вылетел и доступ перекрылся, представляете? Вот и полез со шлемом, через внешний доступ. Неудобно правда, привыкал, но ничего, дело до конца довел, операцию выполнил, денежек заработал.

За виромат я присел, положил руки на клавиатуру, по знакомым буковкам глазами пробежал. В наш-то век технологий, и забыть где какая буква на клавиатуре?! Увольте! Да с закрытыми глазами! Не сложнее чем монитор разобрать, или под кожаной обшивкой шлема нужную комбинацию кнопок набрать, чтоб безлимитный блок снять — есть такая приятная шалость у разработчиков.

Справа от меня тот самый юнец сидел с нагловатым видом и крашеными волосами. Он даже шлем не одевал, значит, w-нет по старинке, через монитор глядел. Боится что ли? У молодежи сейчас комплекс. Когда, лет восемь назад, первая волна после изобретения w-нэт прошла, оказалось, что почти треть населения Центрополиса ушла через шлем, да там и осталась, в w-нэт. А те, кто не ушли, перепугались на смерть, с плакатами выходили, движение перекрывали, к Президенту обращались, дескать, негоже нормальным жителям через вироматы и покупки делать и в путешествия летать и питаться даже, хотя сам я ни одного человека не видел, который бы через шлем питался. Крошками весь шлем засоришь, потом уши натрет, ей богу. В общем, тогда еще шлемы запретили на полгода, почти всех жителей вернули, разъяснили, что да как. Потом опять вернулось на круги своя. Скретчеты появились модификации, А тут еще версия 2.1 на подходе, говорят. Но молодежь боится. У кого в десять-двенадцать лет отцы и матери в w-нэт ушли, едва там не остались, те осторожно с вироматами общаются, на «вы», как Курок говорил.

Еще трое сидели за крайними столиками, тоже без шлемов, но с подключенными съемными скретчетами. Вот им-то хорошо! Скретчет, это, братцы, вещь! Со скретчетом мне бы и пяти минут хватило, чтобы с Паршивцем связаться, деньги со счета снять, да кое-какие связи восстановить. Со шлемом сложнее. Неудобный он, обзор дает минимальный, запахов никаких. Впрочем, нет смысла завидовать. Будет и на моей улице праздник. Здесь, в клубе, со шлемом я буду смотреться ничуть не страннее этого паренька. А когда еще какие-нибудь штуковины изобретут, то и железки в висках и на затылке воспримут как пережиток прошлого. Неудобные, корявые «чесалки», блин. Но мы идем в ногу со временем. За три года мало что изменилось. Пока я за решеткой сидел кое-какие слухи, конечно, долетали. Вроде, говорили, специальные скретчеты изобрели, которые вживлять в ткани и с ДНК связывать не надо. Но это, опять же говорили, только для военных, да для тех, кто Нишу охраняет. Для простых смертных, говорили, цены запредельные, а на черном рынке и подавно. Есть еще скретчеты со встроенной утокамерой, с мобильным телефоном, чуть ли не с зубной щеткой и бритвой. Но меня от таких новшеств увольте. Не хочу в один прекрасный день вновь распаивать скретчет и впаивать утокамеру с вспышкой себе, извиняюсь, в задницу, чтобы охранники не обнаружили. А ну как сработает в самый неподходящий момент?

Ладно, забыли. Что там у нас со свободным доступом? Модератор предусмотрительно перекрыл все запрещенные каналы, вывел меня к одной-единственной бегущей строке. На черном фоне, как в добрые старые времена, светилась белая надпись: «Enter password».

Извольте.

Закрыв глаза, я пробежал пальцами по клавишам и провалился в w-нэт.

2

Сеанс прервался без пятнадцати пять утра. Я вылетел из w-нэт, как пробка из бутылки, сорвал с головы шлем и уставился на модератора с горящим в глазах желанием свернуть ему шею. Модератор тут же залепетал что-то на счет сбоев в электричестве, перегрузке сети и еще чего-то несущественного. Дать ему в глаз мне не расхотелось, но момент был безнадежно упущен. Положив шлем на стол, я огляделся. Клуб оказался забит до отказа. Ни одного свободного столика. Вот вам и гулящая молодежь, вот вам, господа, и перспективы постройки поселения близ тюрьмы. Интересно, а полиция здесь вообще существует? Или ограничились тюремными охранниками, которые выскакивают иногда во время своего дежурства пивка купить или проститутку облапать?

Нагнувшись, я проверил системный банкомат и не без удовольствия обнаружил свеженькую, хрустящую пачку кредиток. Приятно, знаете ли, после трех лет заключения держать в руках некоторые денежные единицы. Ощущения прекрасные.

Так. Теперь Паршивца дождаться надо. Он-то приедет, сомнений нет, но и умотает своевременно. Мне с ним по закону до будущей весны не то, что общаться, даже видеться нельзя. Как Паршивец тогда вообще цел остался, до сих пор непонятно. Не иначе душу дьяволу продал за неприкосновенность. Помнится, когда мои слушанья начались, приставы Паршивца по всему Центрополису искали, полиция ног сбилась. Всю подземку взбудоражили, все лазы и ходы в Нишу облепили, как мухи. А Паршивец сам объявился, когда мне срок впаяли. Прямо в тюрьму приехал. Одетый с иголочки, с зализанными волосами, пахнущий дорогой туалетной водой, будто франт какой-то с киноэкрана. Шепнул мне тогда, мол, чтоб я не переживал, что за Натальей он присмотрит. Потом еще один раз приходил, через полгода — дела у него тогда в гору пошли, связью занялся, легальные скретчеты всяким толстосумам безболезненно впаивал — рассказывал о том, что в мире творится, что в Нише и в Городе нового… А потом оказалось, что нам запрещено общаться. Слоны какой-то компромат на него накопали, да еще со мной связанный. Вот и вышло знакомство боком…

Запихнув деньги в карман, я отключился и подошел к модератору.

— Я извиняюсь, — бойко говорит модератор, хотя по роже его видно, что извиняться он ни в коем случае не намерен, — электричество, понимаете, сбой. Нагрузка большая, а генератор маленький, вот и вылетели. Может, через полчасика еще раз?

Знает ведь, зараза, что в w-нэт два раза подряд не зайдешь, мозги оплавить можно. Я почти уверен, что и сбой электрический он организовал. Не каждому хочется видеть в своем клубе заключенного, тем более по ночам, когда наплыв клиентов. А многим, между прочим, совсем не нравится с бывшими преступниками рядышком сидеть.

— Нет уж, спасибо, — отвечаю, — сколько с меня?

Он наверняка видел, как я кредиты доставал, и мигом предоставил счет. Я взял листик, нахмурился. Или за три года, что я сидел, инфляция мозги всем сожрала, или это у меня что-то совсем с головой стало. Тогда взял я модератора осторожно за воротник, подтянул к себе и говорю голосом, от которого в былые времена многие потом долго в себя приходили:

— Послушай, мальчик, — говорю, — ты скретчеты мои запаянные видел?

Кивнул.

— Так чего же ты хочешь от бедного, замученного уголовника? Я тебе не человек, что ли, а кредитопечатная машинка? Где столько кредиток возьму?

У него челюсть затряслась, брови по лбу расползлись, вот-вот заплачет. И уже не старше он меня кажется, а младше, сосунок малолетний. Отпустил я его, кинул на стойку пару бумажек, говорю:

— Сдачу себе оставь, — и вышел на свежий воздух.

Сволочи они все, думаю, считают, если заключенный бывший, значит не человек. Значит общество, которому якобы навредил, ноги об меня вытирать готово. И обществу этому, в большинстве своем, совершенно наплевать, исправился я там или не исправился. Обществу я не нужен. По крайне мере такой, какой сейчас, образца такого-то числа, такого-то года, только что вышедший, с бритым затылком и зверским взглядом. Мне теперь чтобы от походки тюремной избавиться, не сутулиться и ноги не волочить — месяц понадобится. Вот тогда, может, обществу и пригожусь. А ведь не пройдет и полгода, как сам я стану частью этого общества. Стану, формально, такой же сволочью. Буду об кого-нибудь ноги вытирать, и плевать мне будет хотеться на чьи-то несущественные проблемы. Это сейчас я такой, голодный и озлобленный, а стоит приодеть меня, накормить, в ванне искупать с душистой пеной, да девушку мне красивую в постель положить, и стану я добрым и зажравшимся. И буду смотреть на голодных и злых с тем тупым, плохо скрываемым призрением, с каким пялился на меня модератор, когда счет подсовывал.

«А может, и нет, — думаю, может не в еде и питье дело, а в самой человеческой сущности. Может, смотрящего и могила не исправит, а мою натуру никакими кредитами не выправишь. Всегда я буду голодным и злым, пусть даже в дорогих хоромах и с куском жареного поросенка в руке» С мыслями о жареном поросенке я добрел до бара. Жрать хотелось неимоверно. Перед освобождением я, следуя неписаным законам, пропустил и завтрак и обед, а вечером только пиво выпил. Посему пропускать еще раз завтрак решительно не хотелось.

С барменом я пообщался более охотно. Хороший он человек, сам, как выяснилось, из бывших заключенных, правда, из политических. Выступал на митинге против нынешнего Президента и даже кому-то попал тухлым яйцом в голову. Если бы, говорит, не в голову, тогда, может, все и обошлось, а так долго таскали по кабинетам, пробовали отбивать почки, а под конец влепили по трем статьям, хорошо не повесили попытку убийства. Семь лет отсидел, бедняга, потом еще три года под усиленным наблюдением, только недавно, вроде как, ослабили хватку.

Присел я на барную табуреточку, подкинул бармену кредиток за проживание, сверху за трехразовое питание добавил, и понеслась родимая: тарелочка супа горячего горохового, пюре с подливой и окорок чей-то, то ли куриный, то ли гусиный. Я так давно не ел мяса, что разобрать уже не мог. Бармен подливал водочки, но я отказался. Паршивец подъехать должен был. Как только мое письмецо в w-нэт увидит, сразу прилетит. А напиваться до Паршивца я не хотел. Его и так не перепьешь, а значит, начинать надо будет на трезвую голову.

В баре, к слову сказать, с раннего утра было не густо. Народу к шести набралось меньше половины зала, включили ивизор, стали всей толпой смотреть футбол. Когда кто-то кому-то что-то забил, толпа восторженно затрепетала.

— Всегда у вас так? — спрашиваю у бармена, — тихо.

— В рабочие дни — да. По праздникам молодежь из города наезжает. Вчера, вон, свадьбу отмечали, сегодня к вечеру чей-то день рождения справляют.

— А ты, стало быть, прямо здесь и живешь?

— Стало быть, здесь почти все прямо здесь и живут, — отвечает бармен, — каждый день в город и обратно мотаться невыгодно. Работники мои ездят — сутки отработают, потом сутки здесь пьют-веселятся, потом на сутки домой.

— А жена? — киваю на золотое колечко у бармена на безымянном пальце, — дети ж, наверное, тоже есть?

— Что жена? Жена у меня главный повар. А Максимка в столицу поступать уехал. Уж поступит ли не знаю. Все же лучше, чем в этой дыре.

Бармен отставил в сторону бокал, который уже минут пять меланхолично протирал плотной махровой тряпицей, склонился и шепотом добавил:

— Я в его личном деле все факты своей биографии подчистил, так что думаю, поступит. Зачем моему сыну расплачиваться за то, что я по глупости натворил, верно?

— По глупости? — говорю, — значит, от идей своих уже отказался?

— Трудно идей придерживаться, когда друзья по тюрьмам, а каждый месяц наведываются ребята из полиции и заставляют бумажки заполнять, проверку у психолога проходить, — отвечает, — да и кому эти идеи нужны сейчас? Президент как сидел, так и сидит. Общество молчит, значит, всем всё нравится. А строить идеи и чего-то добиваться на костях умерших товарищей — это, извини, не мое.

— А если и я из полиции? — говорю, и отхлебываю безумно горячий и безумно вкусный кофе, какого три года не пил, — если я проверку веду таких как ты, политических?

— Значит, я в твоей власти, — пожимает плечами бармен, — но ты не полицейский и не Слон, это точно. Разве я полицейского от заключенного не отличу?

— Бывают пре-це-ден-ты.

— Все на свете бывает, — говорит бармен, ставит стакан и берет новый, проверяя его на свет, — вот ты за какие грехи в тюрьму попал? Тоже по прецеденту?

— Меня, — отвечаю, — в Нише засекли, когда я информацию брал с одной фирмы.

— Ниша. Тянет?

— Ой как тянет, — вздыхаю, — первые полгода сил не было, чуть вены себе не перерезал, честное слово. Думал, все со мной кончено. Не дотяну до освобождения. Найду смерть в своей камере… У тебя креветок мороженых нет?

Поставил он передо мной блюдечко с креветками, а я вижу, что ждет продолжения рассказа. Видно, ни разу в Нише не был, только слышал, да в книжках читал. Взял я креветку и принялся чистить. Точно — не дождавшись продолжения, бармен говорит:

— Двоюродный брат у меня, Виталька, уже третий год в Нише пропадает. Два скретчета себе впаял особой мощности, с новыми прошивками, чтоб сразу через w-нэт заходить. Говорит, что Ниша, как наркотик. Один раз побываешь, потом все время хочется. Хоть на пять минут. Верно?

— Хоть глазком бы одним взглянуть, — вздыхаю, пережевывая мякоть креветки, — w-нэт, он, понимаешь, как детский пляж. Взрослому человеку там делать нечего — ни поплавать как следует, ни нырнуть, да и рыбы никакой. На детском пляже резвятся дети. Те, которые в шлемах в игрушки гоняют. А взрослым нужен водоем побольше. Море, там, или целый океан. Чтобы и рыбы вдоволь и поплавать можно было. Вот Ниша это и есть океан. Для тех, кто в игрушки не играет. Зайдешь в него один раз, окунешься, и нет больше тебе спокойствия. Еще хочется и еще.

— А ты, наверное, рыбак.

— Не ту рыбку попытался вытащить, знаете ли, — ухмыляюсь и стучу по запаянному скретчету.

— Вот и брат мой… — говорит бармен и многозначительно замолкает, а сам положил стакан донышком вверх на блюдце и новый взял.

— Рыбачить учится?

— Помог бы кто…

— Бывшему заключенному работу предлагаешь? — я картинно удивляюсь, — давай еще креветок, чего так мало?

— Почему работу? Так, пошабашить немного. Объяснил бы пацану, что да как. А то плескается на мелководье.

Поверх пустого блюдца легло еще одно, полное. Я взял аккуратно, двумя пальцами заиндевевшую креветку:

— Вот так одному объяснишь, второму, потом — бац — приходят Слоны, руки за спину и в тюрьму… — лицо бармена меняется, — ладно, — говорю, — шучу я. Давай номер братца, как в город выберусь, отзвоню.

— Я и адресок дам, — оживляется бармен, — на всякий случай.

— Давай, давай, — киваю, а сам на креветок налегаю, пока случай подвернулся.

В это время распахнулись двери, и нахлынула первая волна ранних посетителей. Это те, значит, которым к семи на работу. Транспорт, что ли, какой пришел?.. Места в баре сразу стало мало. Просочились запахи мытых волос, туалетной воды, дешевых одеколонов, табака, кофе, духов разных, от которых ноздри резало и щипало. Кто-то неловко ткнул локтем под бок. Кто-то заказывал яичницу-глазунью и стакан кефира. Кто-то кого-то звал, размахивая руками. Бармен протянул мне записку с номером и извиняющимся тоном предрек, что сейчас народу еще больше навалит. А я ответил, что пойду отсыпаться, раз так.

— Ко мне друг заехать должен, — говорю, — большой такой, на шкаф похожий. Скажи ему, чтоб не шумел, когда зайдет. Не люблю, когда будят.

Кивнул бармен, а я с табуретки соскочил и быстренько, лавируя между людьми, поднялся по лестнице на второй этаж.

Все-таки к нормальной жизни заново привыкать надо. Как только захлопнул дверь номера, прислонился к стене, сразу легче стало. Отвык я от такого количества людей вокруг. Словно рыба, выброшенная на берег, себя чувствую — и вздохнуть трудно, и пошевелиться. А в одиночестве ничего. Отпускает.

Тут вспомнил, что не спал почти целые сутки. Еще наелся хорошо, а когда наедаешься, решительно тянет вздремнуть, часиков, этак, на…энцать. Дай бог, чтоб Паршивец не утром приперся, а хотя бы к полудню.

Включил я микробиль, чтоб холодный воздух по номеру погонял, завалился на кровать, лицом в подушку, и отключился…

3

Глаза открываю — а передо мной Паршивец собственной персоной.

Портативный виромат разложил и выстукивает что-то по клавишам. Сидит такой шкаф за столом и не слышит, что я проснулся. Печатает. Запулить в него подушкой, что ли? Кофеварку жалко, которая рядом стоит. Поломаю еще.

Решил подняться потихоньку, подкрасться сзади, шею могучую его руками обхватить, да заорать во все горло в ухо:

— Попался! Ну-ка руки на стол, ладонями вверх, не шевелиться!

Паршивец подскочил, так, что меня на нем, как всадника не бешеном скакуне подбросило, отпрыгнул и рухнул на кровать спиной.

— Задавишь! — хриплю я.

— Еще бы! Будешь знать! — орет Паршивец, а голос у него не голос вовсе, а медвежий рык, аж уши заложило.

Такую могучую тушу ничем не запугаешь. В былые времена Паршивец в греко-римской борьбе золото брал без боя. Выйдет на ринг, пальцами хрустнет, и противник лицом белеет, коленки дрожат, кашлять начинает и на здоровье жаловаться. Правда, Паршивец уже давно из спорта ушел, но форму поддерживает, да и не только физическую.

Сел Паршивец за стол, ногу на ногу положил, откинулся на стуле, расправив плечи. Я, не поднимаясь, окинул его взглядом. Костюмчик хороший, розочка, вон, в петличке. Туфли на ногах не одну сотню кредиток стоят. Кажется, как у него пошли дела в гору два года назад, так до сих пор и идут.

— Сигарету поломал, — говорит Паршивец, — где новую взять?

— Купишь, — отвечаю, — как дела, зараза?

— Сам зараза! Чего разлегся? Я тут, понимаешь, жду, не беспокою, а он проснулся и даже друга родного не встречает. Где водка? Где закуска? Коврик где, под ноги стелить, а?

— А кукиш с маслом?

Хватка у Паршивца отличная, крепкая, дружеская. Так рассудить, один он у меня в друзьях остался. Все остальные притихли, отвернулись, разбежались, а он остался. И, наверняка, приехал так быстро, как смог.

На часах было почти три. Хорошо я выспался, ничего не скажешь.

— Давно приехал?

— Полчаса назад. Мне бармен досконально все объяснил. И даже ключик дал от номера. Ну, я потихоньку зашел, вижу, что ты бульбы в подушку пускаешь, решил не мешать.

— А Наташа?

— Ждет твоя Наташа. Дома. К вечеру ждет, если что.

Я сел на кровати, запустил пальцы в мягкую перину и долго, с удовольствием, разглядывал Паршивца. А морщинок-то прибавилось, думаю, вон, в уголках глаз, вокруг губ. Мешки появились, словно синяки. Блеска в глазах поубавилось? Стареешь ты, Паршивец, быстро стареешь. Вот тебе уже тридцать три, а выглядишь на все сорок, если не больше.

— Постарел ты, Грозный, — говорит Паршивец, вытаскивает из нагрудного кармана сигаретку и закуривает, — седые волосы вижу.

— На себя посмотри. У тебя волос сроду не было. А говорил, сигарет нет…

— И я старею, — легко соглашается Паршивец, — не поверишь, раньше целую ночь спал как убитый, а сейчас по два-три раза вскакиваю. Не спится и все тут. На кухню выхожу, рюмочку коньячку выпиваю, только потом обратно в постель. Даже перед Оксанкой стыдно.

— Чего же тут стыдного? Вот если бы ты из-за бабы какой-нибудь вставал, тогда другое дело, а анурез, брат, это такая вещь…

— Я тебе покажу — анурез!

Я захохотал. Приятно, блин! Приятно через столько-то лет встретить старого приятеля, поболтать, выпить…

Выпить?

Выпить!

А Паршивец, недаром мы с ним столько лет знакомы, уже деловито поднялся, закатал рукава. Я заметил у двери в туалет две небольшие спортивные сумки, забитые, судя по натянутым бокам, до отказа. Заскрипели молнии. С легкостью фокусника Паршивец извлекал из сумок легкие трико, джинсы с модной цветастой наклейкой на одном месте, футболку, кепку, пачки кредиток, перемотанные резинками розового цвета и прочую ерунду которая, вроде бы, и не нужна вовсе, а на практике без нее не обойтись. В результате на столе осталось места разве что для пепельницы, а с кровати мне вообще пришлось слезть. Под конец Паршивец извлек что-то завернутое в газету и положил на стол. От «чего-то» пахло свежекопченой рыбой.

— Все, как просил, — говорит Паршивец, — задачку ты мне поставил, Грозный. Мог хотя бы за пару дней предупредить?

— Откуда? Из тюрьмы? Свое право на первый звонок я во второй день заключения использовал. А оттуда, знаешь, просто так весточку не подашь. Тем более тебе. Забыл что ли?

— Черт с ним, — заключает Паршивец, а я люблю его именно за лаконичность и скорые решения, — наливай, Грозный. Выпьем за твое освобождения. Сколько бы ты еще там сидел, коли не амнистия?

— Два года, шесть месяцев и двадцать восемь дней, — отчеканиваю, — то есть уже конечно, двадцать семь, — а сам беру первую бутылку с говорящей надписью «Такерский коньяк», сворачиваю пробку и ищу глазами штопор. Где-то его Паршивец положил…

Паршивец тем временем раскурил сигарету, потянулся за занавеску, толкнул рукой форточку. Паршивец пустил носом две сизые струйки:

— Вот уже и весна, — говорит, — тебя, кажется, тоже весной посадили? Смотри, как быстро время летит. Глазом не успел моргнуть, а уже вновь сижу с тобой в комнате, пью коньяк, курю сигарету, а за окном на деревьях почки набухают.

— Листики уже давно, — говорю, — а почему именно коньяк? Где мой любимый спиртной напиток, а?

— Налакаешься, потом я тебя, что ли, к Наташке повезу?

— А куда ж ты денешься? — отвечаю, — или спрятался бы в своем отеле и ждал, пока я сам заявлюсь, морду тебе бить?

— Ой, испугал! Давай, по первой за тебя. Что из тюрьмы вылез, шкуры не потерял! Зубы-то все на месте?

Чокнулись, и опрокинули первую рюмочку. Хороший коньяк, местный! Такерцы в коньяках толк знают. В самом Такере три года назад наш коньяк днем с огнем невозможно найти было — все за границу вывозили. Сейчас, конечно, я не в курсе, что да как, но Паршивец определенно для меня постарался.

Смотрю, по такому случаю, на Паршивца. Для него первая рюмочка, что для стрелка пробный выстрел на тренировке. Его перепить, это я не знаю каким буйволом родиться надо. Лично мне ни разу не удавалось, не говоря уже о Пройдохе или, там, скажем, покойном Алкаше. Сидит себе Паршивец, верхнюю пуговку рубашки расстегнул, золотой цепочкой сверкает и сигарету курит, носом дым пуская.

Выпили еще по одной, потом пришло время закуски. Расстелили на столе копченую рыбешку, консервированные грибочки открыли, овощи порезали. Начали пить и размышлять о тщете всего сущего. То есть, конечно, размышлений серьезных не получилось, а получилось так, что я то и дело выпрашивал, что тут у них на воле произошло, куда кто из моих знакомых подевался, кто умер, кто переехал, кого так похоронили — живьем. Паршивец кряхтел, но отвечал. Ваньку Бабушкина нашли, значит, за городом еще полгода назад. Коринецкий уже который год пытается свой собственный дом построить, да все у него никак не получается. Президент к выборам готовится, амнистию, вот объявил, чтобы голосов больше собрать. У одной женщины двенадцать детей родилось, так ее из Такера в столицу специальным рейсом забрали. И ее и детей и отца ихнего, да я его и не знаю, наверное. Лес вырубают, старые дома на краю сносят, новую станцию интермобилей построили, таксисты квоту подняли за километр. И много еще чего рассказал, всего и не запомнить. Одно я уяснил — за три года мир пронесся мимо, словно и не было меня. Как река, которой наплевать на то, что твориться вдоль ее берегов. Хочешь — прыгай в воду и плыви по течению, а не хочешь — стой и смотри, но вот если не можешь…

К пятой рюмке Паршивец краснеть начал. Краснеет он, к слову сказать, весьма любопытно. Сначала проступают на шее и лбу большие лиловые пятна, потом начинают они постепенно наливаться краснотой, разливаются по всему лицу, и под конец остаются девственно белыми лишь кончики его ушей. Я предложил тост за верных друзей, но тут бутылка кончилась. Больше Паршивец не захватил, мотивируя лаконичным: «Тебе еще в город ехать». Вот так всегда. Когда напиться хочется, появляется вдруг лучший в мире друг, кладет лапу на бутылку и заявляет, что у меня важные дела. А плевать я хотел на эти дела! Плевать на всех! Дайте выпить, наконец!

Так и сказал Паршивцу, постукивая пустой консервной банкой из-под грибов по столу. А он взял большими своими пальцами кусочек рыбы, положил в рот, пережевал неторопливо и отвечает:

— Вижу, у тебя скретчеты запаяны. Какой же ты теперь Грозный?

— Без тебя знаю, — отвечаю, и даже обиделся немного, — у меня еще один есть. Показать вход?

— Нет уж, не надо. У самого такой же, на всякий случай, — ухмыляется Паршивец, — хочешь сказать, тюрьма тебя ничуточки не научила?

— Тюрьма не учит, тюрьма показывает, что да как ты неправильно сделал, чтобы потом из нее выйти и больше не возвратиться, понятно? А про Нишу я не только думать не перестал, но еще больше теперь меня в нее тянет. Много у меня в ней дел незаконченных осталось.

Тогда Паршивец склонился ближе, почти через весь стол перегнувшись, и говорит своим деловым баском:

— Значит так, Грозный. То, что ты из тюрьмы вышел, это хорошо. Ты в свое время лучше всех Нишу знал и больше всего прибыли приносил. Но времена изменились, понимаешь? Нишу теперь специальные Слоны охраняют, Смертниками их зовут. Каждого третьего нарушителя ловят. Многие говорят, что в Нишу теперь лезть вообще невыгодно. И антивиры какие-то новые на вооружении. Схапают тебя и барышей не получишь, сечешь?

— Что ты мне все «сечешь» да «понимаешь»? — отвечаю, — будто я без тебя не знаю, что в Нише все давно изменилось? И пароли не те, и средства передвижения, может даже сам город изменился, верно я говорю? — вижу, что верно, — что ты хочешь, Паршивец? К чему такая длинная тирада, а?

— Не отступишь? — спрашивает в лоб, — продолжать будешь? Если не захочешь дальше в Нише работать, я приставать не буду. И я, и Пройдоха и каждый второй софтер тебе столько должны, что и твоим внукам хватит на безбедную старость. Но если захочешь вернуться — встретим с распростертыми объятиями. Но предупреждаю — тяжелее сейчас в Нише. Намного тяжелее.

— Не испугаешь меня, — говорю, — карта новая есть? Ну и замечательно. Изучу, поброжу немного, старые дела вспомню и порядок. Где тебя найти-то можно будет?

— У меня одно место, как всегда, — говорит Паршивец.

— Отель? Как он там у тебя называется?

— «Приют одиноких» — говорит Паршивец, — а через месяц еще один открывается, на западе. Еще даже названия не подобрал, но есть варианты, сказать?

— Уволь. Лучше через два дня сообщи всем, что Грозный вернулся. Пусть ко мне потихоньку подтягиваются, там и поговорим. Идет?

— Для тебя в моем отеле специальный номер есть, — говорит Паршивец и протягивает мне небольшую визитку, — на, возьми. Номер полностью оборудован для выхода в Нишу. На всякий случай.

— Так ты и этим промышляешь?

— Если б не промышлял, открывал бы я сейчас отель на западе!

Я взял визитку, положил ее на сверток одежды на кровати. Паршивец тем временем открыл бутылку минералки и разлил по стаканам:

— Ну, за новое начинание?

— Однозначно, — говорю, и опрокидываю рюмку.

Привкус оставшегося на самом донышке коньяка приятно обжег горло и я, поморщившись, быстро глотнул минералки.

Однозначно.

Глава 002

1

Кхан злился.

Дело было, конечно не в том, что Аслан Анатольевич снова указал ему на место. В конце концов, хозяин он на то и хозяин, чтобы напоминать, кто есть кто в этом мире. Ситуация обстояла так: когда Кхан уже собрался было вылезать из интермобиля, Азелон зацепил его чем-то вроде «Шваль подземная», причем сказал полушепотом, с тихим, едва заметным присвистом, чтоб не услышал никто, кроме Кхана. Азелон в этом мастер. Шипеть и цеплять. Нет ему равных.

Как хотелось нагнуться в салон интермобиля и врезать Азелону по его гладко выбритому красивому личику, свернуть нос набок и глаз подбить, чтоб на него ни одна девка месяца два не взглянула! Но Аслан Анатольевич бы не понял. И это остановило.

Ничего, расплата близко. Кхан еще не знал как, но знал, что рассчитается. Возьмет свое. И за унижение в другом мире по Цепочке, когда они только познакомились. И за шваль подземную. И за все остальные оскорбления, что он терпел уже несколько лет. Терпел, а ответить не мог…

Отель располагался удачно: не слишком далеко от оживленной центральной трассы, но достаточно для того, чтобы здесь не царил привычный для современных городов шум. Людей в это время дня тоже было немного.

Кхан остановился перед отелем, задрал голову и долго разглядывал сверкающую на солнце вывеску, блестящие окна над ней, распахнутые форточки, работающие микробили. Щурился от слепящего весеннего солнца. Далеко в небе пролетел самолет почти такой же, как в том мире, где они были в прошлый раз. Только здесь самолет походил на птицу с прямыми, негнущимися крыльями, а в мире на Цепочке выше — на вытянутую серебристую папиросу, к которой привязали пару корзинок для людей. С крыши отеля свисали с виду будто паутинки, а на самом деле крепкие канаты, держащие рекламный щит. На Кхана смотрела широкая морщинистая физиономия в берете. Под физиономией было написано: «Кто владеет информацией — тот владеет миром! Защитим наш город! Служба Охраны Ниши».

За сутки, проведенные в Такере, Кхан сделал для себя несколько выводов. Город определенно нравился ему больше, чем все остальные города, в которых он побывал за несколько лет вместе с Асланом Анатольевичем. Как-то здесь мирно. Весна, листики изумрудные. Тихенько, спокойненько. Ни тебе вооруженных топорами грызоедов, ни королевских прихвостней в серых плащах, ни чумы, наконец. Кто-то кого-то защищает. Благодать! За сутки Кхан наткнулся всего на десяток попрошаек, а это что значит? Благосостояние любого города определяется по количеству бездомных. Мало их здесь, значит и благосостояние хорошее. Ни тебе гражданской войны, ни революций. Вон для людей какие сверкающие небоскребы настроили! Стекло и металл. Это вам не деревянные домики, изъеденные термитами, с прогнившими насквозь стенами…

Где-то в глубине души все еще оставался неприятный осадок после укола Азелона, поэтому Кхан плюнул под ноги, на горячий асфальт, и шмыгнул по ступенькам к стеклянным дверям отеля.

Внутри, в холле, было полутемно, прохладно и удивительно приятно. Всему этому способствовали микробили, развешанные под потолком, большой, если не сказать гигантский, аквариум, занимающий половину стены напротив, а между мягкими креслами в овальных горшках стояли диковинные растения с широкими зелеными листьями.

Не успел Кхан осмотреться, а возле него, словно из воздуха, материализовался бодрый краснолицый толстячок.

— Номер изволите? — осведомился он мягким, как свежая булка, голосом, и воздушным движением стряхнул с виска капельки пота. И люди в этом мире приятные. Ну, чем не рай?…

— Изволим, — подумав, ответил Кхан, — два номера. Двухместных. Если можно.

— Одну секунду. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Толстячок довольно бодро перебирал короткими ножками. Когда Кхан подошел к регистрационной стойке, толстячок уже оседлал мягкое кресло с высокими подлокотниками и, вооружившись ручкой, занимался заполнением всевозможных бланков и прошнурованных номенклатурных книг.

— Номера для женатых или все равно?

— Все равно.

— На какой срок? Минимум — сутки, максимум — месяц.

— Пока на неделю, потом посмотрим.

— Ага. Мгм. — услышав про неделю толстячок засуетился еще больше. От усердия из уголка рта показался розовый кончик языка.

— Знаете, у нас город курорт, — сказал он, орудуя ручкой, — но еще слишком рано, чтобы прибывали толпы туристов. У нас вообще публика специфическая. От моря далековато, транспортных линий всего две. Если честно, вы первые, кто вообще появился на этой неделе. Скажу по секрету, кроме вас в отеле проживает человек двадцать не больше. А рассчитан на полторы тысячи, представляете? Люди обычно в июне начинают приезжать. А сейчас тишина. Мертвый сезон, так сказать.

— Представляю.

Толстячок оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Кхана:

— Документы разрешите?

— Конечно.

Взяв четыре пластиковые карточки, толстячок вновь обратился к книге, переписывая данные.

— В нашем отеле действует система предоплаты. Можете внести тридцать процентов от общей суммы уже сейчас, а остальное — в течение двух суток. Желаете зарегистрировать одним номером или по отдельности?

— Можно одним.

— Неразговорчивый вы. Устали?

— Устал.

— Издалека? Я сразу, когда вас увидел решил, что издалека. Вид у вас такой, ну… измотанный немного. И круги темные под глазами, уж извините, что намекаю.

— Какой же это намек? Вы прямо сказали — пью, как лошадь. И не сплю ночами.

— Ну, да, — отозвался толстячок.

— На самом деле я не пью. Только по праздникам. А круги под глазами от недосыпа. Работал много в последнее время, — Кхан посмотрел на ручку в кулаке толстячка. Хорошая ручка. Дорогая. Блестит, точно золотая, хотя, на самом деле, наверное, искусная подделка. Странный мир какой-то. Настоящего золота нигде нет. Одно подражание, которое, порой, стоит ничуть не меньше. Серебро, вон, встречается на каждом шагу, а из бронзы памятники отливают. Кхан своими глазами видел на площади высокую бронзовую фигуру какого-то местного предводителя. Претендент, кажется? И непонятно зачем на него столько ценного металла истратили? Можно подумать, в памяти человеческой этот предводитель останется исключительно из-за памятника в полный рост. Если люди не захотят его помнить, никакие памятники не помогут. — …и акцент ваш странноватый. Не припоминаю я такого акцента в этом отеле, а работаю, дай бог памяти, третий год.

— Мне бы ваше постоянство, — глядя на болтливого толстячка, Кхан почувствовал, как натянутый где-то в груди толстый канат, наподобие тех, что держали на верхушке крыши плакат, начинает медленно ослабевать.

«Наконец-то, — подумал он, — наконец-то мы попали в мир, где нет войны, где не режут друг другу глотки и где не бушуют религиозные распри. Конечно, этот мир тоже не идеален. Но вот сидит передо мной человек, который работает на одном месте уже три года и ни на что не жалуется. Все его удовлетворяет. Никто не собирается ставить его к стенке или вырезать печень. Как давно я не был в таком мире… Наверное, ни разу» — Оплату пожалуйте… Двести кредиток, если не затруднит, — лицо толстячка расплылось в широкой улыбке. Два передних зуба сверкнули золотом (или намеком на золото, не разобрать), — когда прибудут ваши, гхм, друзья?

— Я бы сказал компаньоны. Ждите их часа через два, не раньше.

— Осматривают город? — догадался толстячок.

— Что-то вроде того, — Кхан протянул пачку денег, дождался, пока толстячок их пересчитает, и спросил, — еду в номер заказывать можно?

— Несомненно. Дайте сигнал в столовую отеля. У нас там главная Марта, она внимательно вас выслушает, — толстячок бережно убрал кредиты куда-то под стол. Отчетливо щелкнул замок и скрипнула дверца, — но если хотите, пообедать можно прямо в столовой. Блюда там великолепные. Я сам частенько туда наведываюсь. Кефирчик, блинчики со сметаной…, — сладострастно зажмурившись, толстячок протянул Кхану несколько листов и ручку, — распишитесь тут, тут и здесь. Бюрократия, чтоб ее…

Кхан прилежно расписался, вернул листы и улыбнулся.

— Надеюсь, в нашем отеле вам понравится. Телефон администрации указан в номере. Если будете чем-то недовольны — звоните, — толстячок затолкал листы в отдельную зеленую папку, зашнуровал ее и убрал куда-то под стол. Рассеянно пошарил руками по столу, — ручка куда-то закатилась… зараза.

— Ну, я пойду.

— Идите, идите. Ваш номер на третьем этаже. По коридору, налево. Второй соседний. Найти несложно, номер на ключах.

Кхан взял ключи и направился к лестнице. Рядом был лифт, но еще с прошлого мира Кхан недоверчиво относился к лифтам. Здесь, может, все совершенней, но не хотелось вновь застрять между этажами на два-три часа, потом выслушивать непроходимый мат ремонтников, а потом едва не рухнуть вместе с кабинкой в подвал. Лучше уж на своих двоих, по устилающему ступеньки мягкому зеленому ковру.

Номер и вправду оказалось несложно найти. Кхан вошел в первый и огляделся.

Чистенько. Свежо. Окно приоткрыто, прохладный ветерок шевелит прозрачные тюлевые занавески. Микробили выключены. В разных концах номера стоят одинаковые аккуратные кровати. Между ними стол и несколько задвинутых стульев. В углу — ивизор. Приоткрыв дверь в ванную комнату, Кхан обнаружил совмещенный санузел. Весь эффект в простоте. Ничего лишнего, но вместе с тем складывается ощущение этакого домашнего уюта. Хочется лечь на кровать, включить ивизор и посмотреть что-нибудь из…эээ… местного репертуара. Или чайку выпить, вскипятив воду вон тем чайником, стоящим на подоконнике.

— Здесь буду жить я и Аслан Анатольевич, — тихо сказал Кхан, проведя рукой по скатерти, — а, может быть, я и Шайтан. Лишь бы не с Азелоном, а то задушу его темной ночью, и дело с концом.

Хотя задушить бы его следовало и не темной, и даже не ночью.

Кхан выудил из рукава искусно замаскированную под золото ручку и положил ее на стол, словно метку, словно предупреждение, что этот номер уже его, затем сел на кровать, стянул ботинки и лег, положив руки под голову. Настало время слегка вздремнуть. В новом мире время текло чуточку быстрее, чем в прошлом. Организм, адаптировавшись к окружающему миру, еще не достаточно свыкся с физическими его законами, и настоятельно требовал передохнуть. В конце концов, два часа Кхана никто не потревожит.

Кхан закрыл глаза, повернулся на бок и задремал.

2. (Божий Вор)

Аслан Анатольевич появился в жизни Кхана в самый неожиданный момент. Вернее, это тогда момент казался неожиданным, но время показало, что все в мире закономерно. Если тебе суждено сдохнуть на виселице, болтая ногами в незавидной близости от дощатого пола, то дверь тюремной камеры откроется лишь в тот момент, когда придет священник, а за его спиной вытянутся черные тени стражников с ухмыляющимися физиономиями. И священник будет неторопливо слюнявить кончики пальцев, листать пожелтевшие странички толстой книги и бубнить монотонно: «Покаялся ли ты, раб божий? А?» А черные тени за его спиной перешептываться, нарушая приличия последнего покаяния, хихикать и о чем-то острить. Процедура повешения, знаете ли, штука пресная. Без сюрпризов. Отработанная до мелочи.

Правда, если суждено все же выбраться из скверной передряги, то дела пойдут совсем не так. Вместо священника явится другой человек…

В тот момент, когда лязгнул замок, и в камеру ворвался тухловатый воздух темных коридоров, Кхан как раз собирался вздремнуть в последний раз. До казни оставалось часа два — через окно в потолке были хорошо видны тускнеющие звезды, и начинающее светлеть небо. Луна скрылась из поля зрение довольно давно.

— Чего надо, нехристи? — прорычал Кхан, и швырнул в яркое пятно света тарелку с похлебкой. Тарелка ударилась о стену, ее содержимое расплескалось по полу и по наглой морде стража, по неосторожности сунувшегося первым.

Кхан захохотал. Кажется, с наступлением ночи он перешагнул ту черту, которая отделяет обычного человека от умалишенного. Бояться смерти уже не имело смысла — он видел ее сгорбленный костлявый силуэт на стене, в бликах догорающей свечи, в неровных тенях, которые шмыгали из угла в угол. Кто ж вообще тронет приговоренного?

— Чего явились? Дайте поспать человеку! Карраша!

— Ты про мать-то поосторожней, — пригрозил кулаком стражник, но заходить не стал. Посторонился, пропуская внутрь кого-то, укрытого тенью.

— Священник? Почему так рано?

— Заткнись, — оборвал стражник, — это посетители.

— На кой черт мне посетители? Если там не баба, которой не наблюдаю, то никто мне не нужен! Пшли прочь все! — нашарив рукой твердую, как камень, подушку, Кхан швырнул и ее.

Стражник увернулся, и подушка исчезла в дверном проеме.

— Не мое дело знать на кой черт, — буркнул стражник и резво захлопнул дверь.

Камера вновь погрузилась в дрожащую темноту. Около двери вспыхнул яркий огонек, намного ярче того, который шел от остатков свечей на столе. Вошедший оказался небольшого роста, с худым скуластым лицом и острым носом. Кхан не приглядывался. Неинтересно. Наверняка из какой-нибудь сектантской группировки, каких навалом в Ошеймуне. Заплатил стражникам, чтобы впустили. Сейчас будет упрашивать подписать бумаги, по которым он, Кхан, согласен передать свое тело для изучения или, что еще хуже, жертвоприношения. Дескать, тело после смерти все равно что мешок с гнилой картошкой, так почему бы не пожертвовать его для благих намерений, а?

Может стукнуть его? — мелькнула шальная, полусумасшедшая мысль, — пробить череп и высосать мозги? Тогда, может, не повесят, а переведут к умалишенным? Хотя, нет. Тут возни много выйдет. И удовольствия, сказать честно, никакого.

Пока Кхан размышлял, человек сделал несколько шагов вглубь камеры. Неслышно двигался, чертяка, точно сектант. Теперь Кхан смог разглядеть его глаза. Большие, темные глаза. В глубине зрачков дрожал огонек свечи.

— Доброе утро, Кхан, — произнес вошедший голосом убаюкивающим, словно колыбельная на ночь, — до мены дошли слухи, что смерть твоя не за горами…

— Слухи слушать не велика заслуга, — нагло отозвался Кхан, — а тебе то что? Я тело свое не продаю и опыты над ним ставить не позволю, даже если ты мне райскую жизнь после смерти гарантируешь. Могу башку пробить, если хочешь. А если не хочешь, тоже пробью, если не уберешься через минуту. У меня под матрасом большущий камень лежит. Все думал, для каких бы целей его применить, а теперь, кажется, придумал. Для жестоких.

Человек, будто и не слушал, подошел к столу и поставил горящую свечу рядышком с угасающей. В другой руке чудным образом вспыхнула еще одна свечка. В камере заметно посветлело. Тени разбежались в самые глухие углы, заблестели влажные камни в полу.

— Видимо, недоразумение вышло, — произнес незнакомец мягко, — Я не отношусь к сектантам. Мне, кстати, нет дела до того, какие преступления ты совершил, что ты украл и сколько жизней загубил…

— Ни одной, — невольно буркнул Кхан, хотя не пристало оправдываться перед незнакомцем, — ни одной смерти на моей совести нет, так и знай, закорючка.

— А я слышал другое, — отозвался человек, — когда ты украл Книгу Восьми, из священного места Анхалии, было казнено двенадцать служащих, ответственных за охрану. Ловивший тебя отряд наемников в лесах Ондора, три года назад, заплутал и угодил в лапы хищников. Подозреваю, что ты сам завел их в те места.

— Случайно получилось, я же не знал, что там ходит прайс, — отозвался Кхан, и прикусил язык, — ты сам только что сказал, что тебе нет дела до моих преступлений, а теперь стоишь и коришь меня за то, к чему я вообще имею косвенное отношение. Долго обо мне сведения собирал?

— Это все факты, мой друг. Ничего личного. Я не знаю в лицо Ахмад ибн Мусима, которого в Илайзии зовут Кхан, а за Крайними Землями кличут Божьим Вором. Но я проделал долгий путь, чтобы найти его.

— Давненько меня не называли сыном Мусима. Ты кто? Кровный мститель, решивший расправиться со мной за какую-нибудь украденную давным-давно безделушку? А! Дай догадаюсь! Тебя прислали из Шериаза! Шейх обещал за мою голову тысячу золотых монет! А сколько он просил за украденный Серп Членистоногого?

— Я знаю, почему тебя назвали Божий Вор, — сказал человек, проигнорировав вопрос.

— Это все знают. Многие вещи стоят дороже жизни, — хмыкнул Кхан, — зачем рисковать жизнью и лезть в хорошо охраняемый дом какого-нибудь султана за горстью золотых монет и мешком серебряных ложек? Чтобы поймали и за ребра повесили? Мне такого не надо. Религия всегда стоит дороже всего. И есть люди, желающее достать религиозные ценности по любой цене, верно? Ты за этим пришел, горбатый? Чтобы сообщить мне, кто я есть? Застыдить? Заставить покаяться в грехах? Или, может, хочешь выяснить, где я прячу большинство своих побрякушек? Не выйдет. Во-первых, я не намерен делиться тайнами с кем бы то ни было, а во-вторых…

— А во-вторых в том склепе, что находится на северном кладбище Ошеймуна осталась всего-то одна побрякушка, и стоит она сущие гроши, поэтому ты ее и не продал, — продолжил человек мягко, заставив Кхана широко открыть рот от удивления, — а сейчас рисковать решил, потому что в долги влез. К тому же подцепил у одной амвеланки какую-то болезнь, за лекарство от которой огромные деньги просят. Вот и поторопился, полез без сообщников, толком чертежи не изучил, охрану не проверил. И что вышло? Попался, как муха в паутину. Влип, а сам не знаешь как! Ахмед-барыга тебя сдал. Позавчера ты напился и все ему рассказал, на ушко. А он возьми и передай кому надо. Поэтому тебя и поджидали, когда ты из пещер выбрался. Поэтому подготовлены были ко всем твоим фокусам.

— Плащ-перевертыш…

— Не помог, верно?

— Откуда?.. — выдавил Кхан, и пламя свечей колыхнулось от его участившегося дыхания, — ты кто? Провокатор? Кто нас сейчас слушает?! Какая мразь?! Ахмед-барыга, говоришь, сдал? Да я этому Ахмеду кадык вырву! Кишки его выпущу, как свинье, и на заборе развешу бранным словом! Какое он право имел! Как вообще сунул свой нос не в свои дела! Не хотел я никого убивать, а теперь, видно, придется!

— Меня зовут Шиджилл. Хочу предложить тебе работу.

— Работу? — Кхан хмыкнул, — Мне?! Не поздновато ли? Как солнце взойдет — меня и вздернут. Буду болтаться в петле, ногами дергать. Тут уж, извини, не до работы. А если хочешь, чтобы я перед смертью какую обличительную речь перед народом крикнул — так не пойдет это в народ. Не поверит никто. Люди перед смертью столько всего кричат, что с ума сойти можно. Привыкли все, внимания е обращают.

— Ну, а ты представь на секунду, что казни не будет.

— Не хочу я ничего представлять. Какой смысл мне тешить себя надеждой и думать о том, чему не суждено сбыться? Подумаю я сейчас о прекрасной женщине? И что? Повесят. Подумаю о хорошей постели с мягкой периной и о слуге, который будет стоять за моей спиной и массировать мне плечи? А ведь все равно повесят! О чем угодно подумаю, а все одно. Тьфу! — Кхан смачно плюнул.

— А ты попробуй, представь, — настаивал Шиджилл мягко.

— Ну, если представлю, что это вообще значит — работать на тебя?

— Значит, не нуждаться в деньгах вообще. У тебя не будет проблем с жильем и с властями. А еще ты будешь очень много путешествовать, — Шиджилл олицетворял само спокойствие. Он легко взмахнул руками, словно пытался разогнать полумрак.

Пламя свечей дрогнуло. По стенам пробежали мутные тени.

— Кто здесь? — воскликнул Кхан, вскакивая на койке, — Мы же здесь не одни, верно? Кого ты еще привел?

— Мне нужен человек, который осмеливается брать принадлежащее богам, — сказал Шиджилл, не обращая внимания на взволнованность Кхана, — Человек, в душе которого давно нет никакого бога. Ты в своем деле лучший, Кхан. Я не просто так предлагаю работу. Ты действительно мне нужен. А я, уж поверь, постараюсь дать тебе все, что захочешь. И все, что в моих силах, разумеется.

Кхан вглядывался в темноту, что сгущалась за спиной Шиджилла. Ему все еще казалось, что кто-то притаился у дверей. Кутающийся в тени. Старающийся быть незаметным.

— А что произойдет, если я соглашусь? — звуки царапали горло, — каким образом мы уберемся отсюда? Замять дело с казнью государственного преступника не выйдет даже у родного дяди Императора. Уж поверь.

Шиджилл кивнул. Спокойно. Без тени волнения.

— Охотно верю, — сказал он, — но это уже мои проблемы.

Он вытянул руку и в раскрытой ладони Кхан увидел дрожащий огонек свечи. Будто Шиджилл прятал ее в рукаве, а вот сейчас решил извлечь. Свеча встала рядом с другими свечками на тумбочке, освещая камеру.

Кхан вскрикнул.

Около двери в камеру кто-то стоял. Существо или человек — не разобрать — кутающийся в тени, укрытый темнотой, будто плащом.

— Познакомься, — сказал Шиджилл, — его зовут Шайтан.

Глава 003

1

Шторы задернуты плотно, света утреннего не пропускают, лишь по гладкому линолеуму под окном видно, что солнце уже встало, а, значит, и мне подниматься пора.

Я, в общем-то, и не спал уже. Лежал, прикрыв глаза, прислушивался к ровному дыханию своему и Наташкиному, к звукам различным, к шагам далеким, к тиканью часов на столе. Сейчас механическими часами никто не пользуется, а Наташка откопала где-то на даче, в столетнем хламе, что остался после смерти ее бабушки, повозилась с механизмом, что-то там смазала, что-то подкрутила — и на тебе, затикали! Я Наташке советы давал: «Продала бы ты их и купила бы себе что-нибудь полезное», а она заладила про наследство предков, про фамильные драгоценности и про всякую ерунду. Женщина, одним словом. Ее не переубедишь.

Вроде и лежать уже больше не хотелось. Первые несколько ночей после освобождения я вовсе не спал. С женой общался, друзья наехали со всего света. Вместе прошлое вспоминали. Раскладывали на кухне стол, накрывали — пиво, водочка, кальмары, креветки всевозможные. А там, как водится, то за одного погибшего, то за другого безвременно ушедшего, до пяти утра кто-то на гитарке тихо наигрывает… вот и не высыпался. А сейчас, конечно, лучше. От безделья всегда сон куда-то теряется. Ну, день-два еще валялся до обеда, а сейчас уже не то. Бока болят.

Я осторожно поднялся с кровати, взял со стула вещи и вышел из спальни в коридор. Десятый час. Наташке вставать скоро, пусть поспит немного. На кухне поставил на счетчик кофеварку и включил ивизор. Раскрыл окно, впуская весенний ветерок. По ивизору показывали какую-то агитационную политическую передачу. Всем было давно ясно, что на грядущих выборах победит нынешний Президент, но по всей стране активно шли дебаты и обсуждения. Так всегда бывает. Надо же куда-то девать выделенные на выборы деньги? Я заглянул в холодильник, обнаружил там кусок вишневого пирога, который Наташка вчера по дороге домой купила.

Через час, если как обычно не опоздает, должен был явиться Пройдоха, а за ним Негодяй и Сан Саныч, который, кстати, клятвенно обещал принести карту Города. Вроде, у него сейчас карта самая полная в Такере, в ней крестиками отмечены пункты Смертников. Не знаю, откуда он ее взял, но, опять же, по слухам, некоторые уже проверяли — и все сходится. Ясное дело, просто так, на бумажку глядя, я ни во что не поверю. Надо будет залезть в Нишу самому, побродить по ней, все углы разведать, старое дерьмо, как говорится, вынюхать. А уже потом и на карту глядеть. Сан Санычу, конечно, доверять можно, но и проверять не мешает. Осторожность, она еще никому не повредила.

Выключил я ивизор, встал у окна, кофе себе налить. Поставил чашку на широкий подоконник и на улицу посмотрел, на просыпающийся город. Крыши многоэтажек, утыканные антеннами, спутниковыми тарелками, w-нэт передатчиками, походили на головы каких-то диковинных научно-фантастических уродцев, спустившихся на землю с небес, спины которых покрывают иголки, а множественные квадратные глазки-окна так и шарят вокруг, в поисках кого-то… По земле стелился весенний туман, легкий и стремительно рассеивающийся в лучах солнца. Напротив моего окна гасли одна за одной гигантские буквы, обозначающие вход в «ИГРОВОЕ КАФЕ БИРЮКОВА», около ступенек суетилась уборщица. Помниться три года назад вместо кафе Бирюкова здесь был небольшой продовольственный магазинчик всего в один этаж высотой. Я частенько наведывался туда за пивом и кулерами для компьютера, теперь же вот — высится на четыре этажа громадное игровое кафе. И как вообще до такого названия додумались — игровое кафе. То есть, значит, тут и играют и кофе пьют заодно? Полуинтеллигенция, что ли? По ночам оттуда гремит бешеная музыка (хорошо хоть строго до одиннадцати), а в окнах видны сгрудившиеся за игровыми автоматами безжизненные фигурки, нажимающие на рычаги механическими движениями. Ранним же утром, едва начинает блестеть горизонт, все разъезжаются по домам, усталые и довольные… Сейчас около кафе стояло всего два-три интермобиля. Два человека у ступенек глазели на уборщицу, и, кажется, курили.

Я облокотился о подоконник и сделал первый глоток крепкого кофе. Хороший, чертяка. Наверное, ничуть не хуже, чем у господина Бирюкова. И дешевле в сотню раз. Только автомат, зараза, кидает всегда ровно три ложки сахара, а я привык к пяти, не меньше. И ведь не перепрограммируешь — кнопка перестала работать еще при переезде. Ну, мы не гордые — досыплем.

Пока пил кофе, из коридора донеслось шлепанье босых ног, скрипнула дверь в ванную комнату, зашумела вода.

— Кофе? — кричу.

— Доброе утро! — кричит Наташка в ответ, перекрикивая шум воды, — зубы чистил?

— С сахаром?

В дверях появилась Наташка. Обнаженная. С распущенными волосами. С морщинками от подушки на щеках. С влажным лицом и заспанными большими карими глазами. Милая. Любимая. Желанная.

Я отставил в сторону чашку и тихонько зарычал. Она усмехнулась и махнула рукой:

— Умойся, а?

— Плохо выгляжу?

— Отвратительно.

— Ах, да. Тебе тоже доброе утро, — говорю, — Тогда приму ванну. Ты со мной?

— Неа. Пока ты принимаешь ванну, я сделаю и прикончу пару бутербродов, — Наташка чмокает меня в щеку и мягко подталкивает ладошкой в сторону коридора.

Пока я оприходовал зубной щеткой зубы и стоял под тугой струей горячей воды, окончательно просыпаясь, Наташка на кухне, судя по звукам, готовила завтрак. Когда я вышел, то обнаружил ее, стоящей у микроволновки и что-то регулирующей на панели управления. На подоконнике, возле недопитой кружки с кофе, расположилось блюдечко со свеженарезанным хлебом и кусочками сыра.

— Привел себя в порядок, — говорю, — требую поцелуя.

Она чмокнула меня в щеку и поморщилась:

— И не побрился! Не любишь ты меня, Павел. Любящие мужья бреются с вечера и каждый день, а ты раз в неделю, да и то не всегда.

— А мне, может, вера не позволяет, — отвечаю, подходя к подоконнику, — и вообще, любящие жены не обращают внимания на то, бритый муж или нет.

— Еще как обращают!

Микроволновка щелкнула. Наташа тотчас извлекла из ее недр две тарелки с каким-то сладко дымящимся варевом и поставила на подоконник. Рядом же поставила свою чашку кофе. Три ложки сахара ей приходились в самый раз. Я втянул носом воздух, блаженно улыбнулся и открыл было рот, но она перебила меня, подняв вверх руку с зажатой вилкой:

— Сначала завтрак, секс — потом.

— Ты читаешь мои мысли! — восклицаю, — ты не человек, а кибер-элементаль из Ниши! Нельзя так! Запрещено.

— Женщинам разрешено, — говорит, отправляя кусочек дымящегося варева в рот (кажется, это была запеканка в соусе), — если бы мы, женщины, не умели читать ваши мысли, то вы бы, мужики, уже давно деградировали бы в неизвестно кого, ушли бы из города и сбивались бы в стаи по лесам и болотам.

— Я бы ушел в Нишу, — говорю, и тоже приступаю к завтраку, — там, говорят, спокойнее… Запеканка?

— Она самая.

— Бесподобно.

Наташа подмигнула.

— Нет, правда, вкусно! — говорю, — Разве я могу тебя обманывать?

— Только попробовал бы!

Картинно скаля зубы, я склонился над тарелкой и два приема съел запеканку, без вилки и рук.

— Скатерть! — смеется во весь голос Наташка.

— Скатерть мне не съесть, — говорю глухим басом, — мне больше по вкусу черноволосые молоденькие женщины!

— Дурак!

— Ага! — вскакиваю из-за стола.

Наташка с визгом подпрыгнула, но не подумала сопротивляться. Я обвил ее талию, поднял на руки и понес в спальню.

— Дурак! Дурак! Дурак! — сквозь смех кричит Наташка, бьет меня кулачками по плечу, — я же еще не позавтракала!

— Пещерные люди все дураки! — кричу, — молилась ли ты на ночь, любовь моя?

— Утро на улице!

— Тогда на утро молилась? А? Впрочем, неважно.

Я бросил Наташку на кровать. Халат ее распахнулся.

— К черту завтрак! — говорю.

И Наташка совершенно не против.

2

Через час раздался звонок в дверь. Это пришел Пройдоха собственной персоной.

— Ага. Пашка. Здорово, — говорит Пройдоха, и лезет обниматься.

Вчера вечером мы с ним виделись, но Пройдоха обнимается так, словно вновь встретил меня после трехлетнего заключения. Что ни говори, а обниматься он любит. Дай только Пройдохе обниматься, так он хоть целый день на это потратит, зараза, Сам щупленький, худой, как вешалка, носатый, а обнимается цепко, пальцами в плечи вцепился, аж кости трещат.

Сопит в ухо:

— Эх, Грозный. Знал бы ты, как я тут без тебя скучал эти годы. Не передать. Я тут водочки захватил, ага, сейчас нацедим!

— Никакой водочки! — говорю, — сегодня делами заниматься будем. Негодяя с Сан Санычем видел?

— Нет. Звонил. Обещают быть.

Кряхтя, Пройдоха наклонился и стал расшнуровывать ботинки. На самом деле его звали Колей Ивановым. Восемь лет назад мы с ним вместе университет программирования заканчивали. Только я не закончил, ввиду некоторых конфликтов с деканом, а Коля защитил диплом и пошел работать по специальности. Пару лет он продержался в унылом и затхлом УНИИ им. Голубева, потом плюнул на все и решил пуститься на вольные хлеба. Сунулся в Нишу пару раз, взломал несколько баз данных, пустил вируса по сети, заработал сколько нужно, а теперь живет редкими заработками и ни на что не жалуется.

Пока Пройдоха разувался, в коридор выглянула Наташка:

— Коля, привет. Завтракать будешь?

Пройдоха, не разгибаясь, поднял пунцовую от напряжения голову и кивнул:

— Спасибо, Наташа, я уже позавтракал, ага. Две котлеты.

Расшнуровав ботинки, он стыдливо оттянул дырку на пятке, взял звякающий пакет и направился следом за мной на кухню.

— Давно здесь не был, ага, — произносит Пройдоха, оглядываясь, — пару раз забегал, пока тебя, ну, того, а с тех пор не забегал. Гостинцы только.

— Знаю я о твоих гостинцах, — сажусь на табуретку, около окна и поглядываю на улицу, — Наташка писала, молодец. Сам-то как живешь? Перебиваешься?

— На жизнь хватает, — уклончиво отвечает Пройдоха, ставит пакет на стол и садится рядом.

— Ты за водку не переживай, — говорю, — не пропадет твоя водка. Сейчас Негодяй придет, без закуски выдует, ты его знаешь.

— Ага, знаю. Я его пьяным ни разу не видел.

— Давай пока кофейку крепкого и по сигаретке.

— Завтракал недавно. Котлетами…

— Отказа не принимаю! — подхватывает Наташка, — в моем доме ходить голодным неприлично. Обижусь!

— Ну, не голодный я…

Сопротивление Пройдохи мы переломили общим протяжным воплем. Наташка, которая не терпит возражений в принципе, вновь включила кофеварку. Пройдохе пришлось смириться с неизбежным, хотя для вида он поскреб подбородок длинными пальцами и сказал, дескать, что на кофе у него с детства аллергия, а пьет он зеленый листовой чай в прозрачной чашке с обязательно фигурной ручкой и чтоб с сахаром рафинадом в коробочке.

— Обойдесся! — говорит Наташка, потом смотрит на часы, — ой, мне через полчаса на работе надо быть! Так, Павел, обслужи гостя, и чтобы все чинно было. Крепче кофе не наливать! Никакого рафинаду! Я вечером проверю, ясно?

Картинно пригрозив маленьким кулачком, Наташка выпорхнула из кухни.

— Может, водки? — бормочет сломленный Пройдоха, но я уже наливаю ему в чашку крепкого кофе.

— Водку будем пить позже! Мы же не алкоголики, чтобы напиваться до прихода остальных. Бутерброд?

Сломленный окончательно и бесповоротно Пройдоха взмахнул рукой, давай, мол, бутерброд, и я полез в холодильник. И вновь, пока резал я ножом замерзшее, ломающееся масло, накатили воспоминания. Лица показались где-то на уголке сознания. Всплыли тихие, шепчущие обещания, которые давал в темной, душной камере, глубокими ночами, когда только по голосу можно было определить кто где находиться и что делает. А ведь я многих своих собеседников в глаза не видел. Голоса одни… …Вон тот, хрипатый, видать в возрасте уже. То и дело его разговоры прерывались долгим, протяжным, захлебывающимся кашлем… а другой, издалека, молодой, пронзительно кричал, что он де темноты боится, лампочку хоть одну, самую тусклую включите, ироды… а еще один совсем близко, скрытый мраком, за толстыми решетками, спокойный у него голос, ровный, по-деловому человек говорил, умные речи толкал про политику, про Президента нашего, про Слонов. А еще про Нишу выпрашивал… Одного я запомнил — Владиком звали — просил у всех, кто раньше освободиться, письмо матери написать, сказать, что все хорошо, что кормят, вроде, неплохо, да и не бьют почти. Владик этот политический был, а значит — невозвращенец. Говорил, что едва самого Президента на тот свет не отправил. Какими-то ему одному ведомыми путями проник в Посольство и обложил весь подвал самопальными взрывными устройствами. Хотел и себя взорвать, а не получилось. Образования не хватило. Не взорвалось у него ничего: контакты отсырели, или неправильно соединены были. От отчаяния и попался. Адрес Владика я намертво запомнил — он его каждую ночь по нескольку раз говорил. Интересно, написал ли кто? Ведь до меня сколько людей освободилось. Или каждый думает, что предыдущий написал, и никто не пишет. Может, сходить, черкануть пару строк телеграммой?

— Грозный? Палец отрежешь!

Отхлынула волна воспоминаний, как просветление после обморока. Посмотрел я перед собой и увидел нож, размазывающий по хлебу масло. А масла так килограмм уже — не меньше. Повернул голову, а на меня из-за стола Пройдоха испуганно смотрит, сжимает обеими руками кружку кофе, и глаз, стало быть, не сводит.

— Не выспался, — говорю, — с кем не бывает. Держи.

Протянул я Пройдохе бутерброд, а сам сел рядышком. В это время коридора выглянула Наталья — светящаяся, как майское солнце, в легком костюме, который совсем и не для весны, а для жаркого знойного лета. На голове удерживающие пышную челку темные солнцезащитные очки.

Весело помахал ручкой:

— Мальчишки, пока. Не шалите тут без меня.

Подмигнула и исчезла. Только дверь тихонько скрипнула.

3

За что Негодяя Негодяем прозвали даже я вам сказать не смогу. Поговаривают, что это он сам себя так назвал, ввиду своего, значит, противного характера. На самом деле Негодяя звали Евгением. По отчеству он тоже был Евгеньевичем, что служило поводом для жестоких шуток в узких кругах его хороших знакомых. Я, например, когда находился в веселом расположении духа иначе как Евген Евгенычем его не называл, а Паршивец, тот еще дальше зашел. Явился как-то (еще до моего ареста дело было) на квартиру, увидел сидящего на табуретке Негодяя, схватился левой рукой за сердце, глаза закатил, на колени упал, носом, значит, в пол, и давай причитать: «Негодяй, наш, Евгений Евгеньевич, батюшка! Не вели казнить, а вели слово молвить! Как же мне стоять с тобой рядышком в этой загаженной кухоньке, да без головного убора и без ста граммов хорошего, крепкого напитка? Изволь, Негодяй, наш, Евгений Евгеньевич, тотчас рысью броситься на улицу, босиком, и прикупить в ближайшем киоске пакетиков с креветками, водочки пару бутылочек и джин тоника для женщины одной!». Притом, что Негодяй лет на пять младше Паршивца, а выглядит так и вовсе на все двадцать с небольшим хвостиком. Лицо у него вытянулось, смутился, покраснел, залепетал что-то! Хохотали все, кто в кухне находился, и я в том числе…

А за прошедшие годы Негодяй изменился. Обзавелся черной, как смола, курчавой бородкой, зато блистал теперь залысиной. Из худого, костлявого, сутулого парня превратился в округлого, с выпирающим животиком, хотя все такого же сутулого мужчину.

А вот свитер на нем был одет тот же: растянутый везде, где только можно растянуться, черный, с заплатками. Потертые джинсы и кроссовки, сдается мне, Негодяй тоже не менял много лет.

Сегодня пришел он не один, а, как и договаривались, с Сан Санычем. Вышеупомянутый Сан Саныч, притесненный Негодяем, топтался поодаль, и ему решительно не хватало места, чтобы разуться и скинуть пальто.

Что удивительно, Сан Саныч больше всего походил на потрепанного временем и жизнью спившегося нищего из разряда тех, которые бродят по улицам и просят милостыню. Удивительно потому, что Сан Саныч не употреблял в жизни ничего крепче кефира ввиду острой язвы желудка, приобретенной еще на службе у Слонов. Хождение в Нишу было его хобби. Хотя на мой сугубо личный взгляд, Сан Саныч мстил Слонам. Он проработал на государство в каком-то закрытом городке двадцать лет, заработал помимо язвы кучу других болячек, а после был совершенно неожиданно уволен без получения пенсии и каких-либо других льгот. И, понятное дело, без объяснения причин.

Сан Саныч был уже не молод, и хорошим ходоком в Нишу не считался. Гораздо лучше у него выходило искать и находить информацию о самой Нише. Тут очень вовремя пригодились старые связи, выручал былой опыт, два высших образования, да и много чего еще по мелочи…

И Негодяй и Сан Саныч, конечно, полезли обниматься. Оба заметили, что я возмужал и окреп. Оба вежливо уклонились от темы моего заключения и поинтересовались дома ли Наталья. У обоих, как оказалось, был для нее маленький презент. Затем оба прошли на кухню и полезли обниматься к Пройдохе.

— А я тут водочки принес, — говорит Пройдоха, пожимая руку Негодяю — Молодое поколение спивается окончательно и бесповоротно, — чеканит Сан Саныч.

— Да ладно тебе, об этом еще лет тридцать назад везде трубили. И что? Спились вы? Ни капельки!

— Лично я не спился, а за других говорить не буду!

В руках Сан Саныча потертый желтый портфель, будто украденный из музея. Презрительным жестом Сан Саныч отодвинул подальше пакет с бутылками и поставил портфель между тарелок. Щелкнули замки.

— Держи, Грозный. Это тебе.

Я взял протянутую папку, выудил первые листы.

— Карта?

— И подробная информация о нынешних делах в Нише, — говорит Сан Саныч номенклатурным голосом Слона в отставке, — там еще где-то письмо от Паршивца, он передал.

Оживившийся тем временем Пройдоха полез в шкаф искать рюмки. Негодяй вложил в уши наушники и отрешился от мира, полуприкрыв глаза. Музыку он слушает всегда, при любом удобном случае. Думаю, если бы случилась война, и противник сбрасывал на город бомбы, Негодяй пользовался бы паузами между бомбардировками, чтобы немного помузицировать.

— Сан Саныч, кофе?

— Уже пил.

— Чаю?

— Не надо.

— Сан Саныч, ну нельзя же так! Только пришли, и сразу за дело!

— А что еще предложить можешь? — разводит руками Сан Саныч, — я живу на другом конце Такера. Прусь сюда, чтобы ввести тебя в курс всех наших новых дел, а ты и работать не хочешь! Читай, зараза!

— Но я же… — слабая попытка сопротивляться гаснет, когда я смотрю в жесткие, управленческие глаза Сан Саныча.

А ведь действительно ехал ко мне через весь город. А он, может быть, сегодня собирался на рыбалку отправиться, или поспать до двенадцати в объятиях любимой жены. А приперся. Паршивец попросил. Сан Саныч из всей нашей шайки уважал только Паршивца. Ко всем остальным — и к Климу, и к Пройдохе, и ко мне в частности — питал исключительную полусимпатию, балансирующую где-то между полным безразличием и легкой заинтересованностью. В глазах пожилого софтера читалось одно: «В конце концов, господа, я прекрасно понимаю, что ходить в Нишу одному не вариант. Поэтому мне нужны помощники. Так уж получилось, что общаться мне приходиться с вами. Будьте любезны, делайте свою работу хорошо, а я, так уж и быть, свою тоже буду выполнять добросовестно»…

С трудом оторвавшись от взгляда Сан Саныча, я склонился над листами. Бросилось в глаза качество печати. Поганое качество, хочу сказать. Механическим жестом отметил, что ксерили на каком-то доисторическом ксероксе — во-первых, черно-белом, во-вторых, «глотающим» некоторые строчки так, что прочитать их было практически невозможно. Карта Ниши склеена была из шести листов. Разложив ее, я потеснил Негодяя с Пройдохой.

— С картой повозился неплохо, — говорю.

— По памяти рисовал.

Посмотрел на Сан Саныча. Улыбается? Нет, серьезен. Действительно рисовал что ли?

В отличие от текстовых документов, карта была выписана идеально. Каждая черточка, каждый штрих четко выделялся на бумаге… Я шумно выдохнул, ощущая, что погружаюсь, проваливаюсь… Палец бежал по бумаге, замирая на знакомых надписях, и квадраты и прямоугольники, отмеченные красным, оживали, обретали плотность, объемность, начинали отбрасывать тень, запах… Вот девятиэтажный дом, из которого я в самый первый раз вышел в Нишу. Помню деревянную дверь в подъезд, покрытую облупившейся, пошедшей пузырями голубой краской. Дверь скрипнула — первый звук в Нише, поразивший меня свой простотой и обыденностью — и я замер тогда, ожидая, что из-за угла выскочат Слоны. А в спину меня толкнул Клещ и засмеялся…

Рядышком, через два квартала — офис одной центральной фирмы. Вот он, черный прямоугольник, заштрихованный косыми тонкими линиями. Даже подпись имеется, и дата, когда этот офис взламывали в последний раз…

От офиса, как сейчас помню, идет широкая заасфальтированная дорога. По ней удобно проехать на автомобиле, который, как обычно, припаркован возле вон того сквера. Слоны каждый день убирают автомобиль с глаз долой, но софтеры возвращают его на место, причем все время новую модель. То «Лендровер» с тонированными стеклами, то «Мазду шестерку», то, смеха ради, «Копейку»…

А это что-то новенькое… вопросительно смотрю на Сан Саныча, и он с готовностью принимается объяснять:

— В западной части Ниши достраивают несколько головных офисов. Говорят, там будут прописывать новую защиту, но достоверной информации пока нет. Видишь, здесь раньше стоял спальный район? Снесли подчистую. Вместо парка — блокпост. Вот тут, — длинный узкий палец ткнулся в обведенный желтым кружком объект, — волновая башня, — и опережая мой вопрос, — Слоны изобрели. Башни улавливают волны, идущие от кибер-элементалей и гипнотики, что позволяет вовремя укрываться в блокпостах. Полезное изобретение.

На карте я нашел всего три желтых кружка. Одна из башен находилась в нескольких шагах от знакомого дома — там меня засекли в последний раз. Казалось, я даже вижу то место, где стоит теперь волновая башня: большой открытый участок, как раз между многоэтажными домами, образующими правильный треугольник. За углом дома — блокпост… Я выскочил на участок первым, готовый бесшумно проскочить к подъездам и скрыться в доме, чтобы, значит, начать подключение. Клещ шел сзади, а с ним еще один был, новенький. Я даже имени его сейчас не помню. Так вот, этот новенький зачем-то попер мне наперерез. Не знаю, что он хотел сделать, но вижу, что прется прямо на блокпост — не знает, дурак, что за домом Слонов, как пчел около улья. Замер я на месте, зашипел: «Остановись! Стой! Замри!», а позади Клещ глазами блымает, тоже никак не поймет, что происходит. У молодого-то за плечами рюкзак, в котором диски и прочая лабуда, они-то ему голову и вскружили. Домой быстрее захотелось, кредиток получить, виромат свой апгрейдить… Ну и сунулся. Взвыли сирены, из всех щелей высыпали Слоны. Тут уж бежать поздно было. Я рюкзак скинул и кинулся вот сюда, к этой самой лазейке, а Клещ в противоположную сторону. Молодого, краем глаза увидел. Его Слоны на землю повалили. Он мычит, ногами сучит, а ему уже руки к затылку заламывают… Да и я недалеко убежал. Каждый софтер знает, что от Слонов одно спасение: если они не знают, что ты поблизости. В такой ситуации уйти можно. Но если увидели — все. Тут хоть Грозный, хоть Удачливый, хоть сам дьявол. Поймают…

Начал я моргать, и вижу, что палец мой аж побелел, упершись в ту самую точку на карте. В горле пересохло. Посмотрел на Сан Саныча, на Пройдоху и на Негодяя. Пьют, сволочи. Пьют за мое здоровье, за жизнь веселую, за Нишу. Да и сами веселые, радостные! Потому что в тюрьме ни разу не были, дубинкой электрической по хребту не получали, не знают, что такое подъем в пять и отбой в девять. Запаха не чувствовали, въевшегося в сами тюремные стены, в тела заключенных, в скупую камерную мебель и в одежду охраны…

— Ну, хватит пить! — кричу, и вижу, как застыла улыбка на безмятежном Пройдохином лице.

— А что случилось, Грозный? Мы же, это, по капельке… — растерялся. Обиделся.

На самом деле пил только Пройдоха, а Негодяй с Сан Санычем к чаю приложились, горячему.

— Делом пришли заниматься, значит занимайтесь! — говорю, а сам чувствую, что щеки краснеют то ли от гнева, то ли от переживаний, нахлынувших вдруг в одночасье, — о чем Паршивец просил?

— Ты же знаешь, что Паршивец теперь сам в Нишу редко ходит, — начинает Сан Саныч, — у него и без Ниши дел по горло. Но три года назад, когда тебя с Клещом арестовали, для всех софтеров трудные времена наступили. Слоны перепрошили защиту Ниши, каждый дом прочесывать начали, за полгода поймали двадцать человек. Тут уж, сам понимаешь, многие задумываться начали, а так ли Ниша хороша, как кажется? Запретный плод он, конечно, вкуснее, но стоит ли от него кусочек откусывать, чтобы потом попасть в сети и всю жизнь себе поломать? Вот тогда Паршивец за дело и взялся. Решил софтеров во всем Такере вместе собрать, организовать как-то их деятельность. В отелях своих и еще кое-каких забегаловках организовал целые номера, оборудованные для выхода в Нишу. Защита в таких номерах великолепная, да и шансы помереть при выходе значительно меньше, чем от кустарного входа. Тогда к Паршивцу и люди потянулись. Большинство, конечно, знакомых, с которыми он начинал, но были и новички, которым устраивали жесточайшую проверку. В общем, Паршивец спас всех софтеров от вымирания.

— Хорошо, — говорю, — интересная присказка. А когда сказка будет?

— А вот сейчас, — отвечает Сан Саныч, — дело у него для тебя есть. В Нише народу неопытного — тьма. А профессионалов, вроде тебя, мало осталось. Паршивец всем и каждому говорит. Грозный, говорит, вернулся. Теперь всем соплякам потесниться придется, потому что, таких как Грозный, раз-два и обчелся! Ждал он, когда ты выйдешь! Долго ждал. Такое дело для тебя приготовил, что никто из нынешних софтеров с ним не справится, а ты справишься, понимаешь?

Я кивнул, откинулся на спинке стула. Наваждение постепенно отпускало. Растворялся перед глазами дворик, многоэтажки треугольником, Слоны, ломающие молодого софтера…

— Расскажи, — говорю, — я думал, что просто вернусь. Войду в Нишу, поброжу, выловлю информацию, как в старые времена. Мелочь всякую тренировать буду за деньги. А тут…

— Старые времена прошли, — говорит Сан Саныч, — и с этим придется смириться.

— А Пройдоха? А Негодяй? — спрашиваю, будто и нет их здесь. Оба притихли, слушают.

— И им место найдется. Паршивец все рассчитал. Так что, слушай…

Глава 004

1

Азелон ворвался в номер и застыл на пороге, оглядывая присутствующих надменным взглядом.

Только что он совершил великолепную утреннюю пробежку по местному парку, раскинувшемуся неподалеку. Тропинки в парке словно специально были сделаны для бегунов — ровные, без единой трещинки, скрытые от трасс и домов пышными деревьями. Впрочем, жалко, что никто не увидел, как он, Азелон, пару раз сделал на бегу сальто через голову, не касаясь руками земли, и даже не сбил дыхание. С девушками здесь пока не ладилось.

Бросив взгляд на зеркало, удачно расположившееся напротив двери, Азелон отметил легкую розовую припухлость на подбородке, задержал взгляд на красивом рельефе мышц под футболкой, могучей груди, тугих бедрах, обтянутых короткими шортами. «Вам бы такую красоту — усмехнувшись, подумал он, — вам бы такое тело!» Скорчившись серой тенью в углу номера, Кхан, по обыкновению тихий и незаметный, держал на коленях журнал, но сейчас не читал, а поглядывал с опаской на Азелона.

Аслан Анатольевич сидел за столом, у окна. Лица его не было видно из-за газеты.

— Доброго утра, — воскликнул Азелон, уселся на свою кровать — стягивать кроссовки. — Великолепный мир! Великолепный город! Давненько мне не доводилось так вот запросто пробежаться с утра! Разве что от охраны или разъяренных рогоносцев! Жалко, что не удалось встретить по дороге ни единой стоящей девушки, которая бы… ну, вы меня понимаете…

Подмигнув неизвестности, Азелон взял с тумбочки бутылку газировки, содрал крышку и сделал несколько глубоких глотков.

— Парк был пуст, Кхан, как твоя голова! — воскликнул он. — И нечего на меня пялиться! Учись смотреть правде в глаза! Сколько путешествую в твоем обществе, все никак не могу взять в толк, и откуда ты такой неказистый явился? Неужели под землей таких выращивают?

Кхан сверлил Азелона взглядом. Слишком труслив был напарник. Слишком жалок, чтобы дать достойный ответ. Только по чужим гробницам умел шарить Кхан, снимать с мертвых тел украшения и выковыривать драгоценные камни, а больше ничего. Кроме презрения нет к нему никаких чувств. Нет и быть не может.

Азелон заерзал на кровати, разглядывая собственное отражение в зеркале, пинком отправил кроссовки в другой угол комнаты, зажал двумя пальцами нарывающий прыщик и попытался выдавить, однако же никакого эффекта не добился, только заныл вдруг зуб.

— А где наш таинственный друг Шайтан? Отправился за покупками?

Газета опустилась, открывая очки в тонкой оправе, удобно примостившиеся на переносице, черную бороду, насквозь пронизанную белыми седыми нитками, укрывшую губы и подбородок. Черные же волосы спадали на лоб, вились за ушами, выглядывали из-за шеи. Азелон оторвался от зеркала и посмотрел на хозяина. Как ни хотелось ему любоваться своим изображением, Аслан Анатольевич неизменно перетягивал все внимание на себя, заставлял смотреть в свои глаза и слушать, слушать. Словно вокруг хозяина витала в воздухе какая-то древняя, давно забытая магия. Словно теплый воздух брал Азелона за подбородок и нежно, но настойчиво поворачивал голову в сторону Шиджилла. Хозяина. Аслана Анатольевича.

— Интересный мир, вы не находите, господа? — голос у Аслана Анатольевича был неизменно мягкий, словно спелый персик.

— Странный, — согласился из угла Кхан, — не похож на другие миры.

— Представляете, люди называют здешний мир Шаром! — встрял Азелон нарочито громким голосом, — они считают, что живут на круглом шарике, который парит в пространстве и вертится вокруг местного светила! Средневековье, одно слово!

— В прошлом мире считали также, — заметил Кхан, косясь на Азелона, — только свой мир они называли планетой…

— Это все от невежества, — перебил Азелон с азартом. Очень уж хотелось в очередной раз доказать Кхану его абсолютнейшую дремучесть, — Как можно верить, что шарик плывет в пространстве, ни за что не держась? А как же законы тяготения? Он же упасть должен. Непременно куда-то упасть! А так получается не Шарик, а поросенок какой-то на вертеле. Крутиться себе вокруг солнца, поджаривается, стало быть, до хрустящей корочки.

— Гравитация! Физика! — воскликнул Кхан, — я читал! В прошлом мире читал!

— Ага. В твоих журналах чего только не напишут. Откуда только слово такое взял — гравитация!

— Послушайте меня, господа, — сказал Аслан Анатольевич, — мы в этом мире всего лишь гости. Наша задача не решать глобальные вопросы, а сосредоточиться на локальных задачах. Для начала нужно немного сориентироваться. Мы с вами здесь уже шестой день. Расскажите-ка, что вас смутило, а что заставило удивляться?

— Я знаю! — крикнул Азелон, — девушки здесь одеваются точно так же, как и мужчины! Равенство полов, что б его… И стригутся также. Иногда со спины и не определить.

Аслан Анатольевич улыбнулся:

— Глубже смотрите, господа…

— Я не могу понять, что здесь за власть, — сказал из угла тихий Кхан, — странный город этот… Такер. Вроде на каждом углу твердят о демократии, власти народа… Вроде как свободный город Центрополиса, но в тоже время я сам видел, как по улицам патрулировал вооруженный отряд, и люди прятались по подъездам, магазинам, кафе, чтобы не встретиться с ними. А еще что-то про Президента…

— Вот! — выставил вперед указательный палец Азелон, — и лошадей опять нет! В прошлом мире, помните, были какие-то паровые повозки на угле, а теперь снуют по улицам бесшумные эти… интермобили! Ей богу, я скоро верхом совсем отвыкну ездить!

— Уровень жизни вроде высокий. Если смотреть конкретно Такер…

— Попрошаек мало!

— Постоянство…

— Спиртные напитки продают, где только вздумается! — Азелон перевел дыхание, победно сверкнул глазами в сторону Кхана, заметил, что тот открывает рот, чтобы что-то сказать, и резко перебил, — а еще, Аслан Анатольевич, вы видели здешние дома? Огромные, высокие, стеклянные! Небо закрывают! Красотища! Правда, проблемы для ловеласов неслыханные! Представьте себе — заглядываю я к девушке, а тут, прости господи, является ее законный муж! Не долго думая, я хватаю свои вещи, из окна — прыг — а там этаж, этак, двадцать пятый! Представляете? А?

Довольный собственной шуткой, Азелон громко расхохотался. Смеялся он долго, от души, аж слезы в уголках глаз проступили. Однако смеха никто не поддержал. В разговоре наступила короткая пауза. Азелон посмотрел на Аслана Анатольевича, вежливо кивающего головой, перевел взгляд на Кхана. Дитя подземелья, кажется, о чем-то думал. Сказать ему, скорее всего, уже было нечего. После такой-то шутки!

Но нет, вот Кхан открыл рот и едва слышно (тише, наверное, только дыхание младенца) произнес:

— Может, мне показалось, Аслан Анатольевич, но я уловил в этом городе что-то еще… не знаю, как это поточнее сказать… вроде бы здесь один город, а в нем… еще один, где-то…

— Ага. Все тебе кажется. Сам жил под землей, так теперь везде подземные города видит… — Азелон осекся.

Аслан Анатольевич стал вдруг необычайно серьезным.

— Ну-ка, Кхан… интересно… Ты уловил то, что уловил и я. Вполне возможно, наш друг Азелон тоже ухватит со временем, но пока скажи, что еще ты чувствуешь?

Азелон застыл с открытым ртом. Тугой комок гнева начал разбухать в груди с чудовищной скоростью. Как можно? Каким образом скорчившийся в углу человек ухватил что-то, что ускользнуло от внимания его, Азелона?! Да как он способен-то? Как отважился? Этот воришка! Ничтожная личность, выползшая из-под земли! Червяк! Огрызок!

Нащупав руками спинку стула, Азелон пододвинул его к себе и уселся, закинув ногу за ногу. Еще и проклятый прыщик победоносно лиловел на подбородке! Одеколоном его! Лосьоном, проклятого!

— Ну, посмотрим, что скажешь, ворище!

— Нужно узнать больше… но мне известно, что в Центрополисе — здешнем государстве — и конкретно в Такере, существует такое занятие, как «хождение в w-нэт». Что это такое мне неизвестно, но подозреваю, что это какой-то параллельный мир… наверное… а там существует Город. Именно с большой буквы. И жители Такера бывают там, с помощью устройств… вироматов…

— Все верно, — кивнул Аслан Анатольевич, — Молодец, Кхан. Делаешь успехи в развитии нашего дара. Замечательно. Шайтан еще не вернулся, а ты уже предоставил много полезной информации. Полагаю, скоро мы сможем составить более полную картину.

— Хозяин, а как же тот… — Азелон запнулся, — которого мы ищем здесь. О нем уже что-нибудь известно?

Аслан Анатольевич посмотрел на Азелона:

— Я так полагаю, ничего толкового кроме стеклянных домов ты разузнать не сумел, мой друг? Прислушайся к себе.

Азелон помолчал, будто заглядывал внутрь себя, ожидая ощутить нечто, заслуживающее внимания. Вообще-то, после долгой пробежки хотелось что-нибудь перекусить. Кое-какие несущественные знания, размытые образы, невнятный шепот вливались в его сознание, но ничего важного, кажется, не наблюдалось…

— Сдаюсь, хозяин! Ничего не вижу! Может, это из-за того, что ты не разрешаешь нам поездить по городу? За шесть дней я выучил наш скромный маршрут наизусть: отель-магазин-парк. Всё. Дальше можно только Шайтану. А какой же, прости господи, внутренний дар выдержит такое казарменное положение?!

— А вот у твоего напарника получается, — спокойно сказал Аслан Анатольевич. Возразил или укорил — не разберешь. Сложно с ним разговаривать, с хозяином. Непонятно как реагировать.

— Мой напарник хочет в сральник, — буркнул Азелон себе под нос.

В это время распахнулась дверь и на пороге возник Шайтан, исчез, чтобы вновь возникнуть около окна. Устало присел на стул, скинув с головы черный капюшон.

— Воды!

Холодный немигающий взгляд Шайтана уперся в Кхана («Да-да!!» — произнес про себя Азелон), потом медленно и неотвратимо голова повернулась в сторону Азелона. Зрачки у Шайтана были разного цвета. Один — голубой, второй — белый, очерченный от белка едва заметным черным кружочком.

— Воды, — сказал Шайтан, и Азелон вдруг обнаружил, что стоит в ванной (совмещенный санузел, все-таки, удобная вещь) и держит под мощной струей холодной воды кружку.

Лоб прошибла ледяная испарина.

«Блин, умеет же…» — подумал Азелон беспомощно, не понимая и не осознавая толком, что такого умеет делать Шайтан. Пугать — это запросто. Убивать — плевое дело. А еще обескураживать. Да, именно так. Своим внезапным появлением Шайтан всех обескуражил. И всегда обескураживает, потому что умеет возникать незаметно, передвигаться стремительнее молнии таять на свету и сливаться с тенями. Он будто призрак — бесплотный и бесшумный, хотя и Азелону приходилось сидеть рядом с Шайтаном, и он частенько ощущал тепло, исходившее от кожи, его дыхание… запах изо рта. Да и одежду он бы не смог носить, будучи призраком, верно?

Вода перелилась через край, растеклась по пальцам и мелодично зажурчала в раковине.

«И чего мы должны тебе подчиняться? — беспомощно подумал Азелон, закрывая кран, — сам бы принес, не растаял…» Он вышел из ванной комнаты, застав окончание какой-то фразы: — …город в городе…

Шайтан сидел напротив Аслана Анатольевича, расслабившись, закинув ногу на ногу. Отдыхал.

— Такер — небольшой городок, расположенный на севере государства, именуемого Центрополисом, — говорил Шайтан тихим ровным голосом, — население Такера чуть больше полумиллиона человек. Всего в Центрополисе проживает порядка ста двадцати миллионов. Форма правления — демократия. На деле — основные решения принимает некто Президент. В его руках сосредоточены все три вида власти, в его же полном подчинении вооруженные силы, — Шайтан взял кружку, поставленную Азелоном, и сделал глубокий глоток, — вам ничего не напоминает, хозяин?

— Боюсь, я так много путешествую, что устал удивляться.

— Так вот. Такер не совсем обычный городок. Во-первых, — Шайтан поставил кружку на стол и показал окружающим указательный палец, — он засекречен. Так называемый «Объект А-1». Въезд и выезд из Такера только по пропускам. Город имеют право посещать только близкие родственники тех, кто здесь живет постоянно и…

— А швейцар говорил, что у них тут курорт, — едва слышно произнес из угла Кхан.

— Врал, — отозвался Шайтан, — кроме родственников и высокопоставленных чиновников остальным въезд сюда запрещен. Город охраняется двумя видами специальных служб. Полицией и Слонами.

— Кем? — переспросил Азелон.

— Службой Охраны Ниши. Спецвойска, охраняющие виртуальную реальность.

— Я ни слова не понял. При чем здесь слоны? — снова произнес Азелон.

— Город в городе, — произнес Шайтан, — это, в-третьих. Странный мир… технологии здесь достигли заоблачных высот. Местные ученые спроектировали виртуальный город. Любой желающий может при помощи нехитрых и не дорогих устройств, не выходя из дома побывать с другой реальности. А в довесок к этому существует государственный проект под названием Ниша, из-за которого, собственно, город и сделали закрытым.

— Что-то чрезмерно много информации за раз, — сказал Азелон снова. Как же он не любил попадать в новый мир! Заново осваиваться, привыкать к каким-то непонятным и ненужным словечкам, коверкать родной язык! И ведь снова придется искать нормальных девушек… — говори нормальным языком, а?

— Если получится — Шайтан сделал еще один большой глоток, провел тыльной стороной ладони по гладкому, без единой морщинки, лбу и начал говорить…

2

Азелон вышел на улицу первым. Следом, скрипнув дверью, юркнул Кхан. Воришка, по обыкновению, зябко кутался в пальто.

— Что, холодно? — усмехнулся Азелон, — зябко недотроге, тьфу! Ты же вор! А воры должны стойко переносить трудности и тяготы воровской жизни. Вот, смотри на меня. Два часа назад я в одной майке и шортах тут бегал. А на тебя теперь смотреть зябко!

Плюнув, для порядка, еще раз, Азелон осмотрелся.

Их путь лежал к остановке с железным козырьком и одной единственной лавочкой. Там следовало поймать проходящий маршрутный интермобиль и отправиться в ближайший пункт вироматов, чтобы проверить на себе, что такое этот w-нэт и с чем его едят.

Шайтан остался с Асланом Анатольевичем, видно продолжил вещать ему про Нишу, странный город, закрытые виртуальные миры и про другую совершенно непонятную Азелону чепуху.

Шайтан разговаривал около часа, прежде чем Азелону (утратившему нить разговора спустя минут двадцать) и Кхану предложили прогуляться. Конечно, мир странный. Конечно, город, в который они попали, закрытый. Конечно, их цель где-то здесь, так хозяин сказал. Ну и что? Извольте, пожалуйста, избавить от всей тягомотины и конкретно укажите что делать. Ткните пальцем, мол, тебе вот сюда идти, с этим поговори, того прибей, а о том вообще не беспокойся. Но нет же, приспичило разводить демагогию. И что самое интересное — Аслан Анатольевич за Шайтаном следом! Поверил, задумался, отправил, вот, выяснять про w-нэт и про Нишу. И Кхан плетется следом неслышными мелкими шажками. Перебежками. Из одного темного угла в другой.

Обернувшись через плечо, Азелон посмотрел на зябко ежившегося воришку.

— Слушай, ты собака, что ли? А ну выйди на свет и иди рядом! Пырнешь еще ножичком своим под ребра!.. — сказал и осекся. Глаза Кхана, глубоко посаженые, темные, сверлили Азелона, словно говорили: «А ведь пырну! Дай только удачи немного — и пырну».

— В общем, вот тут иди, — добавил Азелон нетвердо, повернулся, и зашагал к остановке.

Говоря начистоту, настроение было неважное. Несколько дней абсолютного бездействия, если разобраться, накладывали своеобразный отпечаток. Азелон, конечно, не из той категории людей, которым только и подкидывай работу за работой, но все же без дела сидеть он тоже не любил. Развлечься бы как-нибудь что ли? Может, с Кханом подраться? Несильно так, без синяков. Просто проверить силу удара, как это бывало раньше. Забавно выходило, только недолго. После второго-третьего удара Кхан складывался пополам, а бить лежачего все равно, что в какашку вступить — пользы никакой, а вони много.

Неожиданно, Азелон поймал взглядом девушку, одиноко стоящую на остановке. На вид ей было не больше двадцати. Худенькая, одетая во что-то бесформенное и несомненно модное. Короткая стрижка, волосы темные. От ушей девушки тянулись по шее тонкие проводки, исчезающие спереди, между воротничков белоснежной блузки. («Наушники» — как-то сама собой возникла мысль в голове). Девушка стояла, полуприкрыв глаза, острым кончиком туфли отбивала ритм по асфальту.

Азелон остановился, языком облизал губы. Хотелось же чего-то этакого! И на тебе — стоит!

Азелон ощутил легкий приступ сладостного головокружения. Девушки, они как кофеин! Стоит совершить несколько глотков, и голова начинает кружиться, сердце выпрыгивает из груди, хочется подтянуть живот и совершить многокилометровый забег по пересеченной местности. Уж Азелон-то знал. Девушки в его жизни занимали достойное место. В разное время и в зависимости от желаний, девушки встречались разные. Глупые и хитрые, чернокожие и бледные, будто призраки, абсолютно лысые и с пышными волнистыми локонами, красивые и просто симпатичные, иногда даже (что греха таить) страшненькие, но такие искусные в постели, что давали фору любой красавице в Цепочке Мироздания. Не зря же, ох не зря, Азелона прозвали божьим любовником… Ну, что же, действуй!

Тяжело вздохнул возникший сбоку Кхан. Он-то ясно представлял себе последствия. К вироматам придется, видимо, добираться самостоятельно. Ничего, ему полезно.

— Не вмешиваться! — резким шепотом приказал Азелон и направился к остановке.

Его кругозор сузился до размеров женской фигурки, у ног которой стояла спортивная сумка. Голова закружилась от аромата божественных духов и женского, черт возьми, тела!

— Позвольте познакомиться, Лизонька! — Азелон широко улыбнулся. Даже изнеженные аристократки и жены чиновников задерживали взгляд на тонкой белой полоске ровных, без единого изъяна, зубов.

Девушка открыла глаза, склонила голову (взгляд на зубах, как и предполагалось), и выковырнула ногтем наушник из левого уха.

— Простите?

— Я говорю, меня зовут Азик, позвольте представиться, — шаркнул ногой Азелон, — а тебя Лиза, верно? Если позволишь, сразу перейдем на «ты». Чудесный сегодня день!

— Я не совсем поняла, — робко заметила девушка, — откуда…

— Я знаю твое имя? — подхватил Азелон, — очень легко. Интуиция. Увидел тебя на остановке, в наушниках, такую очаровательную, и сразу решил что тебя зовут Лиза. Тебе очень идет это имя. Оно… возвышает!

К остановке подошел Кхан и замер неподалеку, делая вид, что высматривает маршрутный интермобиль, хоть дорога была совершенно пустынна.

— Вы живете здесь, неподалеку?

Девушка растерянно кивнула. Из откинутого на грудь наушника лилась какая-то лирическая мелодия. Тем лучше.

— А я проездом в Такере. Как турист. Решил взглянуть на ваши достопримечательности.

— Никогда не видела здесь туристов, — все еще достаточно робко, но уже не так стеснительно ответила девушка.

— Раз я здесь, значит, город достоин моего присутствия!.. И девушки тоже достойны.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а потом Лиза рассмеялась тонким, пронзительным смехом:

— Вы наглый тип!

— Без лишней скромности, — отозвался Азелон, — хочешь, открою тебе тайну? Я секретный агент Президента! Приехал в город, чтобы отобрать сообразительных людей и отвезти их в столицу. Ищем таланты из глубинки. Думаешь уехать отсюда?

Конечно, думает. Каждый второй уехал бы отсюда немедленно, подвернись такая возможность. Молодые провинциалы всегда мечтают покорить мир. Им кажется, что стоит вырваться за пределы маленького городка и окунуться в бурную жизнь столицы, как они добьются всего, чего хотят. Желания, которые воплощаются в жизнь с предсказуемой редкостью. Этим данный мир ничем не отличался от всех остальных.

— Кто не хочет? — хмыкнула Лиза, — но вы же бесстыдно врете.

— Вру, — сник Азелон, — но это же не повод, чтобы прогонять меня, верно?

— А я вас и не прогоняю.

— Вот и хорошо, — Азелон улыбнулся.

Девушка изогнула бровь:

— Ловко вы…

Лиз потянулась к карману, выудила тонкий плеер и щелкнула выключателем. (плеер, плеер!!) Музыка в наушниках оборвалась. Первый этап знакомства пройден. Азелон позволил себе победно улыбнуться, открыл рот, чтобы перейти ко второму этапу и… плеееееееейййееееррррр застыл, глядя в голубое небо, обрамленное редкими перистыми, похожими на «барашков», облаками.

В голову успела скользнуть мысль:

«Блин, ну только не сейчас!»

А затем опять… плеееееййййееееер …и проломила череп, ворвалась в голову, потекла из ушей, из глазниц, из носа…

Азелон не заметил, как испуганно отскочила в сторону девушка, а рядом возник Кхан, подхвативший подмышки за мгновение до того, как подло подкосились ноги.

Воздуха в груди не хватало. Диафрагма сжалась так, что перед глазами потемнело. Сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь в закупоренных ушах глухими ударами колокола. И все один и тот же звук…

Одни и те же чувства…

Одни и те же образы…

Видения… знаки… обрывки голосов… плееейййер плееейййееерр (информация!!) … что же…

Азелон засучил ногами, пытаясь подняться, но ботинки скользили по асфальту, как по ледяному катку, не находя опоры. Сквозь черные пятна, буравившие мозг, возникло размытое лицо Кхана-воришки. Он уложил Азелона на землю.

— Тащи! — прошипел Азелон, вонзая ногти в щеки напарника, оставляя на его лице темные рваные зигзаги, — тащи к хозяину!!

— Опять? — шевельнул губами Кхан, — опять информация?

Сил, чтобы кивнуть головой, уже не оставалось. Раньше он не позволял себе такое. Раньше видения настигали в более подходящие моменты. Иногда Азелон успевал лечь в ванну или закутаться в одеяло на кровати. Но чтобы на улице, да еще и перед девушкой?

А информация (плееееййййер) все буравила и буравила мозг…

3. Божий любовник

На самом деле должна была состояться дуэль.

Без преувеличения. По всем законам жанра.

Оскорбленный муженек, имени которого Азелон не потрудился запомнить, спешился, передал узды в руки секунданту и замер, оглядываясь.

С дерева, на котором сидел Азелон, поляна для дуэлей просматривалась великолепно. Вчерашним утром Азелон специально ходил сюда, чтобы найти подходящее место. Перелазил по всем деревьям, пробовал подняться на склон неподалеку, но нашел кое-что гораздо более удобное. Кто-то из местных охотников сообразил на этом дереве великолепный настил из сухих веток, специально прикрытый от посторонних глаз пышными ветками. Да еще и снегу накидали для маскировки. По стволу тянулись вверх небольшие углубления, по которым можно было без труда подняться наверх или, наоборот, спуститься вниз. Неведомый охотник, сам того не зная, оказал Азелону огромную услугу.

Азелон прислонился щекой к холодному боку винтовки и посмотрел в оптический прицел.

Несостоявшийся рогоносец, черты которого были слегка искажены мутным, заляпанным стеклом прицела, походил на крысу. Эстела не зря водила к себе в дом каждого встречного. Как она вообще спала в одной кровати с… таким? Ни жира, как говориться, ни мяса. Вертит головой. Выискивает. Наверное, муженек ожидал, что вот-вот из-за ближайших деревьев появится Азелон под руку со своим секундантом (которого на самом-то деле не было и быть попросту не могло). А, может, искал удобное место для стрельбы.

«Или, — подумал Азелон, облизывая кончиком языка верхнюю губу, — могилку ищет. Где снег помягче, хе-хе» Секундант рогоносца отошел вместе с лошадью к деревьям, замер под разлапистой пышной елью, аккурат под веткой, которая гнулась под тяжестью рыхлого снега. Пальнуть бы туда — вот смеху бы было!

Указательный палец замер на курке. Из полуоткрытого рта вырвалось облачко полупрозрачного пара. В охотничьем ложе пахло густым, вязким запахом хвои.

На дуэль несостоявшийся рогоносец надел военный мундир, натянул на ноги высокие сапоги с ботфортами (крема на них столько, что даже снег не прилипает — соскальзывает!) и теплую офицерскую фуражку с золотистой десятиконечной снежинкой в центре. Ну, точно мишень, блин. Кажется, на втором или третьем свидании Эстела говорила что-то о своем муженьке. Офицер он у нее? В то время, извините, не до того было, чтобы о муже разговаривать… а тут Азелон разглядел на погонах две большие снежинки в центре и две поменьше и пониже. Чин сравнительно невысокий, но достаточный для того, чтобы муженек имел право участвовать в дуэлях. То есть убийства виноватых без суда и следствия Император Вечного Холода ему не разрешает, а вот с секундантами, да по всем правилам — пожалуйста. И стреляет рогоносец наверняка метко. В офицерьё абы кого не принимают. Еще муженьку полагался взвод молоденьких кадетов, которые, по большей части, никакими учениями не занимались, а выполняли всевозможные мелкие поручения вроде сбегать купить ящик вина или отнести проигранные накануне деньги другому офицеру.

Был бы ты чуть красивее, муженек, может и жену бы при себе удержал. А, может, у тебя другие проблемы?..

Воспоминания о той ночи (вернее предрассветного утра, но о времени никто не думал) веселили Азелона и одновременно с этим порождали в душе чувство этакого ущемленного самолюбия. Ведь до дела у них с Эстеллой так и не дошло. Они выпили бутылку дорогого унтского серого полусладкого (предпоследняя бутылка из Азелоного погреба, а прикупить еще финансы не позволяли), потом успели зажечь свечи у изголовья кровати… далее последовали долгие, страстные поцелуи, а когда Азелон запустил ладонь под юбку, провел пальцами по теплой нежной коже, ощутил возбуждение и дрожь ее молодого тела…

Бум-бум-хрясь!!

Словно муженек заранее знал, что происходит в его спальне… С треском вылетела из пазов верхняя дверная петля, в щели показалась унизанная перстнями мясистая рука. Следом — свирепый рёв.

Неприятные воспоминания пробежали по затылку легкой дрожью, заставив волосы шевелиться.

Азелон не привык отступать. Он не привык останавливаться на полпути. И не привык проигрывать на дуэлях, пусть даже эта конкретная дуэль пройдет в одностороннем порядке.

Он вновь приник к оптическому прицелу, на секунду поймал в центр пересеченных линий голову секунданта — молодого солдатика с темнеющей дугой начинающих пробиваться усиков — потом перевел прицел на муженька.

Чего я жду? — подумал Азелон, облизывая верхнюю губу. И тут же сам себе ответил.

Дело не в ожидании. Просто Азелону нравилось следить за рогоносцем. Ощущать себя охотником, поймавшим дичь в прицел и наслаждающимся тем коротким моментом абсолютной и превосходной власти.

Охотник видит дичь, а дичь охотника — нет.

Ты — бог, мечущий молнии из холодного ствола винтовки… или ведьма, которая перерезает ножницами нить жизни.

Приятно, черт возьми…

Муженек вышагивал по поляне кругами, превратив снег в рыхлую плохо утоптанную грязь цвета гнилого помидора.

В кончике пальца на курке слабо пульсировало сердце. В ушах словно били барабанную дробь. Жалко только секунданта. Молодой он еще, пожить не успел, как следует…

Последняя мысль до выстрела — жалко секунданта.

А затем — хлоп. И еще раз через мгновение. И тут же, перезарядив, перевел прицел на юного солдатика, два раза — хлоп-хлоп.

Азелон увидел, как оседает в снежную грязь муженек. Снег вокруг него в красных каплях, а сзади, там, где из затылка вышла пуля, на снегу желто-бурые пятна, которые стало хорошо видно, стоило муженьку рухнуть лицом вниз, заломив одну руку под грудь, а вторую неестественно вывернув в сторону, ладонью вверх.

Секундант тоже упал, быстро, на спину, так, если бы кто-то сильно дернул его сзади за ремень брюк. Рука, держащая узды, взметнулась вверх, потянув за собой лошадь, потом пальцы разжались. Лошадь сделала несколько шагов вперед, наткнулась передними копытами на юношу и замерла, не сообразив, глупая, что ей делать дальше.

Ну, вот и все. Винтовка нагрелась. За спину ее, через плечо!

Поднявшись, Азелон неторопливо отряхнул штаны и куртку от налипшего снега. Помассировал затекшее бедро и спустился с дерева. Спасибо, неизвестные охотники. Дай вам Снежный Царь удачи в следующий раз.

Поле вокруг было белоснежно чистым, от чего создалось впечатление, что человек с ружьем не спустился с дерева, а возник просто так из воздуха прямо сейчас. Маскировка, знаете ли, дело благородное.

Тут Азелон понял, что порядком замерз. Крепко сжимавшее его нутро чувство рвущего наружу азарта разжало свои объятия и впустило в разгоряченное тело холод. Пальцы начали стремительно неметь, нос покраснел. Кожа на губах натянулась до боли. Но тем немее, он был счастлив.

Азелон плюнул в снег. Убил, значит убил. Не в первый раз. Хотя, если подумать, муж любовницы попался впервые. Да и с Эстелой теперь никак. После того, как узнает о гибели муженька, подкатить, наверное, не удастся. А если подкатить до того, как узнает? Например, прямо сейчас? Завалиться в ее теплый, прогретый дом. Поужинать. Потискать за талию и все такое. А потом быстро удалиться, пока не пришли и не сообщили, что нашли, де, муженька в лесу мертвого, окоченевшего. Найдут его к завтрашнему утру, не раньше.

Подобные мысли вроде хорошего вина — согревают быстро. Приободрившись, Азелон зашагал в сторону мертвого муженька. На ум пришла какая-то веселая мелодия, услышанная, наверное, в кабаке, и он замурлыкал ее под нос. Пара минут на проверку тела, а потом к Эстеле на огонек. Стоит проверять еще и секунданта, или ограничиться одним муженьком? Совершать небольшой полукруг по снегу совершенно не хотелось…

И вдруг хруст.

Что-то хрустнуло совсем недалеко. Но звук не походил на обычное потрескивание замерзших веток или глухой хруст внутри стволов деревьев от пережидающих зиму в тепле букашек. Скорее кто-то нечаянно что-то зацепил…

Тело муженька лежало метрах в десяти. Азелон четко видел мокрую от крови макушку, слипшиеся бурые волосы, дыру в затылке. Морозный ветер доносил слабый запах горелой кожи вперемешку с другим, едким запахом.

Что-то хрустнуло на другом конце поляны.

И тут Азелон увидел, что за деревьями с той стороны выстроились в ряд молоденькие солдатики в кадетской форме. Человек семь, не больше. С ружьями наперевес. Кажется, они только что заметили и Азелона.

Проклятый муженек! Приволок с собой взвод подчиненных! Перестраховаться хотел что ли??

— Нечестную игру вел? — прошипел Азелон, и плюнул в сторону мертвеца, — кто кого перехитрил, зараза?!

Тем временем в ряду кадетов случилось краткое замешательство. Внезапная смерть командира слегка вышибла из колеи. Тем не менее, спустя пару секунду, солдаты вдруг упали на колено и вскинули ружья.

Этих секунд хватило Азелону на то, чтобы прыгнуть.

Неровный строй выстрелов, подобный звуку треснувшей бумаги, вспугнул птиц и эхом покатился по лесу. На спину Азелона посыпался снег. У самого уха прошмыгнул обжигающе горячий кусочек металла. В голове вспыхнул яркий бутон света, и на мгновение Азелон оглох. Только резкий и пронзительный свист где-то в самом мозгу, перед глазами…

— А, ч-черт! — голос такой, словно рот под завязку набит ватой.

Упав в снег, Азелон перекувырнулся, встал на корточки, чувствуя, как соскальзывает с плеча ружье, отшвырнул его подальше и прыгнул еще раз — в сторону. Левое бедро взорвалось иголками боли. С языка, словно сорвавшаяся с цепи бешеная собака, слетало одно единственное слово:

— Чертчертчертчертчерт!!!!

Где-то совсем близко испуганно заржала лошадь. Та самая — на которой прискакал покойник. А он-то, Азелон, оставил своего рыжегривого в таверне старика Тоббина, думал прогуляться на свежем воздухе по пролеску. Прогулялся, ага!

За спиной — Азелон услышал с отчетливой обреченностью — щелкали ружья, захрустел снег. Из глубины мозга всплыли воспоминания, еще те, когда он сам заканчивал кадетский корпус, обязательная процедура для этих мест: «Время на перезарядку одноствольного ружья — сорок секунд, за вычетом чистки ствола — двадцать секунд».

Прошли ли двадцать секунд?

Снег под ногой предательски хрустнул и проломился. Взмахнув руками, Азелон неуклюже упал на бок. Боль в бедре на миг проглотила все остальные чувства, ослепила. В это время сзади вновь выстрелили. Пули выбили фонтанчики снега в нескольких сантиметрах от Азелоновой головы.

Хотелось закричать: «Промазали! Промазали!» — Слева заходи! — хрипел кто-то, — а ты вправо! Давай, зажмем!

Нога застряла в снегу. Азелон обхватил ее обеими рука и дернул что есть силы, чувствуя, как стопа выскальзывает из сапога. Еще одна вспышка боли в бедре и сразу — в глазах. Воздух в груди накалился до предела… приближающийся хруст снега… запах пороха в носу…

Вдруг нога поддалась. От неожиданности Азелон упал на спину. Снег вокруг, покрытый сверху морозной утренней коркой, проломился, выпуская из плена мягкую снежную пургу. — …вижу его! Вон он!

Голоса. Где-то совсем близко. Но снег не хотел отпускать. Снег ложился на плечи, на грудь, облепил щеки и лоб, набился в ноздри, тянул вниз…

Чья-то тень закрыла солнце. Настигли! Повелитель Пурги, как здорово все начиналось и надо же такому случиться, чтобы все столь плохо закончилось! Пристрелят, как собаку, изуверы!

— А ну разойдись! Я бешеный — покалечу! — взвыл Азелон, отбил протянутую руку, вскочил, проваливаясь коленками в снег. Разодрал руками куртку, выдергивая с мясом пуговицы. Под курткой, заткнутый за пояс, болтался нож с узким лезвием, фамильный, с резной ручкой и довольно тупой. Но проткнуть им можно запросто. Выхватив нож, Азелон выставил его перед собой и пару раз черканул по воздуху крест-накрест.

— Расступись!

Но никого впереди не было. Зато сбоку, чуть поодаль, между двух карликовых берез унизанных шапками снега стоял, нет, не кадет — какой-то человек.

— Азелон? — спросил человек, которому на вид было не меньше пятидесяти, — вас ведь Азелоном зовут, не так ли?

Вместо ответа Азелон затравлено огляделся, водя ножом из стороны в сторону.

Деревья, деревья, еще раз деревья. Ни кадетов, ни поляны, на которой валялся муженек Эстеллы, ни лошади, ни застреленного секунданта. Цепочка следов самого Азелона обрывалась в нескольких метрах позади, словно он снова только что спустился с дерева… Или возник здесь, в другом лесу?

Рука с ножом мелко задрожала против воли. Человек, кутающийся в бездонно-черный плащ, молча следил за Азелоном, опустив руки в карманы.

И здесь Азелон обнаружил еще кое-что. Тишину. Исчезло щебетание птиц, потрескивание веток, шорох снега. Куда-то испарился гулкий стук сердца в ушах… только дышал Азелон по-прежнему громко, хрипло, выталкивая воздух из легких сильными толчками.

— Кто?.. — он вдруг захлебнулся холодным порывом ветра и зашелся в кашле, согнувшись пополам. Нож выскользнул из руки и воткнулся лезвием в снег, — кто ты такой? Где кадеты? Где все, Буран тебя разбери?!

Человек не ответил. Но его рука вдруг оказалась возле лица Азелона. Мягкая кожа перчатки скользнула по щеке, стирая мокрый снег. Азелон отпрянул назад, путаясь в разорванной куртке.

Вокруг плотным кольцом обступили деревья. Широкие, многовековые исполины прижались друг к другу, переплелись ветками в странных узорах, закрывая небо. И где же березы? Словно в одно мгновение Азелон провалился в небытие.

Да. Именно это слово возникло в голове — небытие. Вне времени и вне места. Только снег, деревья и пожилой человек, шею которого закрывает плотный вязаный шарф, а кончики шарфа свисают на груди, почти до пояса.

— Чего улыбаешься? — перевел дыхание Азелон, — кто ты такой? Откуда взялся? Где нахожусь?

— Ну-ну, Азелон, друг мой, завалил вопросами! — сказал человек тихим, едва слышным голосом, — скажу тебе откровенно, я и сам не знаю, где мы с тобой в данный момент очутились. Вокруг столько миров, что пришлось прыгать наугад.

— Н-наугад?

— Между прочим, я едва не опоздал. Пришлось останавливать пули прямо на лету.

— Слушай…

Человек оборвал свою речь на полуслове и внимательно посмотрел на Азелона, как учитель на ученика, неожиданно знающего правильный ответ еще до того, как ему задали вопрос.

— Слушай, — смутился Азелон, — ты что… все видел?

— Как ты стрелял? Признаюсь, грешен. Но стреляешь ты действительно отменно, хоть это и не твой дар. Учился где-нибудь?

— Третий кадетский корпус. За старшего у нас был майор Шрапнель. Вернее, его звали… — Азелон запнулся, сообразив, что человек только что ловко повернул разговор в другое русло, — ты мне зубы не заговаривай, уважаемый. Кто такой?

Рукоять ножа — снежный барс с закинутой вверх головой и распахнутой пастью — торчала прямо под ногами. Нагнуться бы… взять…

— Если это так важно, — мягко сказал человек. Несмотря на то, что говорил он почти шепотом — с этаким легким шипением — его голос разрывал царившую вокруг тишину подобно грому, — меня зовут Шиджилл, я человек из другого мира и пришел сюда за тобой. Ты мне нужен, Азелон.

— Я? Для чего, интересно?

— У тебя есть дар, мой друг. Очень редкий, и от этого чрезвычайно ценный. Ты чертовски обаятелен. Ни в одном мире с самого верха Цепочки Мироздания, я не встречал столь обаятельного человека.

— Таким уродился, — ответил Азелон по привычке, и поймал себя на мысли, что облизывает верхнюю губу. Глаза не отрывались от рукояти ножа под ногами. Эх, моментик бы подходящий…

— Это дар. Не без червоточины, конечно, но никто не идеален, — сказал человек по имени Шиджилл, — Я думаю, ты сам даже не догадываешься о той силе, которая и указала мне путь.

— Ага, — прошептал Азелон в ответ. Нога без сапога ощутимо распухла и почти онемела, — мне бы обуться.

— Ярко зеленый, почти изумрудный цвет, — сказал Шиджилл, — это был столп света, рвущийся от земли в небо. Я видел его даже ночью.

— А вот тебе еще свет! — резко крикнул Азелон, выхватил из снега холодный нож и метнул его в сторону Шиджилла. А сам вроде бы развернулся и кинулся бежать в сторону деревьев… Вроде бы.

Не получилось. Словно невидимые руки схватили за плечи и развернули. Азелон задрожал. Ног своих он не чувствовал, но подозревал, что сейчас они болтаются в воздухе. Пожилой человек вертел в руке ножик с ручкой в виде прыгающего барса.

— Хорошее оружие, — сказал он мягким, тихим голосом, — у меня есть помощник, который увлекается ножами. Думаю, ты будешь не против, если я отдам эту великолепную вещицу ему. Он ее хотя бы наточит.

— У меня онемели ноги, — зачем-то произнес Азелон. Невидимая крепкая хватка не ослабевала.

— О, мой друг, не беспокойся, — заверил Шиджилл. Нож растворился в складках его одежд.

Снег взметнулся белым фонтаном. Неожиданно возникший ветер закружил снег воронкой, поднимающейся высоко в небо, и из ее эпицентра вдруг вышел человек небольшого роста, укутанный, как и Шиджилл, в черный плащ. Голова была скрыта под капюшоном, так что лица не разобрать.

— Кхан, уважаемый, принеси господину Азелону сапоги по размеру, — обратился Шиджилл к человеку, — а то ноги мерзнут.

— Удивительно, — прошептал Азелон, — прямо из снега… быть не может! Это фокус какой-то, да? Вы престидижитатор! Ножи ловите, фокусы показываете! Точно престидижитатор! Из Амбелара, наверное! Там у нас всяких фокусников тьма, столица все-таки!

— Собственно, нет, — сказал Шиджилл, — я вообще из другого мира. Видишь ли, вокруг нас очень много дверей, нужно только знать, куда какая ведет. Если открыть неправильную, можно угодить… в небольшой переплет.

— А я…

— А ты сейчас тоже в другом мире, — кивнул Шиджилл, — вместе с нами.

Тот, которого звали Кханом, развернулся и исчез в снежном вихре. Шиджилл небрежно поправил шарф на шее.

— Ты нужен мне Азелон. Скажу откровенно, очень мало людей и… эээ… существ были мне по-настоящему нужны. И еще меньшее количество из них оставались у меня на службе. На долгий срок. На всю жизнь, если хочешь. С твоим даром и моей силой в придачу мы сможем многое совершить.

— Что-то я не видел твоей силы, — перебил Азелон. Нога нещадно мерзла, — если ты говоришь, что принес меня в другой мир, так это у нас в городе любой шаман вытворяет за три золотых. Даст тебе грибов специальных, зеленых в крапинку, и хоть на край Вселенной. Только ночной горшок главное не забыть возле кровати поставить, на потом. А то, что ты меня над землей держишь — так это тоже невелика хитрость.

Лицо Шиджилл оставалось бесстрастным. Лишь едва заметно дрогнули губы:

— Я понимаю, Азелон. Сложно поверить, ведь мир вокруг не изменился. Вот если бы мы с тобой оказались на жарком необитаемом острове или прямо в открытом космосе…

— Хотя бы… — зубы дружно клацнули друг о друга, — хотя бы и так… хотя бы и в этом, как вы там сейчас сказали… открытом!

Неожиданно кто-то тронул Азелона за плечо. Сзади стоял человек в капюшоне и протягивал пару кожаных сапог.

— Это твои, возьми, — сказал Шиджилл.

И Азелон понял, что возьмет. Что-то проскользнуло в голосе Шиджилла. Приказ? Возможно. В любом случае, ноги мерзли, а Азелон теперь был один против двоих. Да еще и ружье где-то бросил…

— Бери, бери, — настаивал Шиджилл, — а то и правда околеешь.

Сила внезапно опустила, и Азелон сел в снег. Ну, чем черт не шутит — взял сапоги и быстро обулся. Старый одинокий сапог забросил далеко, целясь в деревья, чтобы сбить снежные комья, но промазал. А когда обернулся, то обнаружил, что Кхан вновь исчез. Только кружились снежинки над девственно чистым, без единого следа, снежным покрывалом, разделяющим его и Шиджилла.

— У меня не так много времени, — сказал Шиджилл, — давай сделаем так: по дороге я все-все расскажу. Идет?

Азелон молчал. Видит Снежный Червь, за свои двадцать семь лет он повидал много невероятного. На его глазах один приезжий монах воскресил мертвеца. А тут, понимаешь, перенеслись куда-то в самую чащу леса… но с другой стороны буравила голову назойливая мысль: а куда делся тот, второй?

— А что будет, если я откажусь?

— Я не могу тебя заставить, — пожал плечами Шиджилл, — если хочешь, я могу вернуть тебя обратно.

— В смысле, на поляну, — уточнил Азелон.

— В смысле, да. К кадетам и застывшим в воздухе пулям. Несколько я смог остановить, но боюсь, кадеты успеют сделать еще один залп.

— Врешь ты все… — произнес Азелон. Во рту стремительно пересохло, — как можно остановить пули? Даже монахи так не умеют, а ты… ты же не монах! И этот твой, в капюшоне, тоже мало похож на монаха. Думаешь, изобразил фокус с исчезновением и ловлей кинжалов, значит всемогущ? Значит, запугивать можно? Не выйдет! И не такое видали! А мертвеца живого хочешь? Чтоб самый настоящий, недавно умерший? Вот один монах оживил, а ты сможешь? Или зелье какое-нибудь приворотное, чтобы на меня все девки без разбору бросались?..

— Могу, — перебил Шиджилл.

Слова застряли в горле. Азелон впился глазами в спокойное лицо собеседника. Шутит или нет? Безумец какой-то, дурак!

— Что — могу? Зелье?

— Мертвеца показать могу, — сказал Шиджилл и вновь небрежным жестом поправил шарф на горле, — а приворотное зелье тебе не нужно. На тебя и так все девки бросаются без разбору, — он помолчал немного, потом тонкие губы разлепились, — уходишь?

— Подожди, — Азелон прижал потер висок и коснулся кончиком языка верхней губы, — мертвеца… покажешь?

— Покажу, — кивнул Шиджилл и указал рукой куда-то за спину Азелона, — знакомься. Это Шайтан.

Глава 005

1

Перед дверью отеля стоял швейцар в костюме, при шляпе, из-под которой выбивались в разные стороны пучки каштановых волос, и смотрел на меня, будто голодный волк на ягненка.

— В отель только по пропускам или приглашениям, — бурчит он, — вы здесь проживаете?

— Нет, — вынимаю из кармана пластиковый пропуск, от которого все еще слабо пахнет одеколоном Паршивца, и сую швейцару под нос.

Взгляд его делается более приветливым. Он шумно засопел носом, но просто так сдавать позиции пока не собирался. Натура у него, видимо, такая.

— По какому вопросу?

— Ты умеешь читать? — спрашиваю, — видишь подпись? А что написано, прочел? Свободный доступ, блин! Можно без вопросов! Отодвинься, дай пройти!

В душе я, конечно, таких парней понимаю. Ответственность и все такое… а самое главное — скука. Стоит такой швейцар дни напролет у дверей, смотрит на пустынную улицу, на людей, курит иногда и скучает. А скука характер человека портит, подтачивает, как ржавчина металл. Скука заставляет такие вещи делать, какие нормальный человек никогда бы в жизни не совершил. А тут, значит, появляется некто вроде меня, и сразу, понимаешь, у подобного швейцара появляется в жизни цель — скуку развеять. Продлить момент до бесконечности (ну, или хотя бы до конца своей смены). Остается посочувствовать, что я так быстро все его попытки пресек. Скука снова взяла его цепкой хваткой, где-то там, за моей спиной.

К слову сказать, по моему нынешнему виду не скажешь, что я в друзьях Паршивца хожу. В представлении швейцара, друзья у Паршивца все без исключения в белых рубашках с накрахмаленными воротничками, туфли за сто кредитов каждый и по пять перстней на пальцах — золотых! Да и не ходят, извините, а ездят на личных интермобилях с откидным верхом.

А я как выгляжу? Джинсы с растянутыми коленками, и футболка серая — узкая на спине и слегка не по размеру. Вытянулся я в тюрьме, подрос, так сказать. Если прибавить ко всему этому шрам на шее и запаянные скретчеты на висках — неплохая картина выходит. «Сбежавший уголовник» называется, но не как «Друг Паршивца нашего, батюшки».

Но пропуск есть пропуск. В общем, обогнул я швейцара, толкнул дверь и вошел в холл.

Ни разу здесь не был. Когда я отправился в места не столь отдаленные, Паршивец владел небольшим отелем на западе Такера, в старом спальном районе, который, кажется, уже снесли. Теперь, вот разошелся, разжирел. Тут один холл, пожалуй, больше будет, чем старый отель в целом.

На полу — огромный зеленый ковер, ворсистый. Под потолком — рекзаторы воздуха, работают бесшумно. Большую часть холла занимают кресла и странные растения с большими разлапистыми листьями и огненными цветами на самой макушке. Аквариум огромный на всю стену. А еще едва уловимый запах табака…

Я огляделся — и точно — обнаружил неподалеку стеклянное ограждение с надписью «Регистратура». Из окна регистратуры выглядывала молоденькая девушка. Девушка курила и разглядывала меня ленивым взглядом, делая вид, что таких, как я, шляется здесь по тысяче человек за день.

Холл, к слову сказать, был пуст. Никак не могу взять в толк, на чем бизнес Паршивца держится? Туристов в Такере днем с огнем не сыщешь. Раньше, понятное дело, проще было. А сейчас? Неужели на одних государственных делегациях кредиты стрижет?

Я подошел к регистратуре и облокотился о зеркальную стойку. Девушка приветливо улыбнулась — работа у нее такая.

— Привет, — говорю, — Паршивец где обитает?.. То есть, тьфу, этого, Романа Антоновича где найти? Главного вашего.

Да уж, неловко себя чувствовать в таком холле с такими коврами, особенно после заключения. Тут хочешь не хочешь, а разовьется боязнь открытых пространств. Невольно задумываешься — а где же моя маленькая камера три на три метра со всеми удобствами под рукой?..

Девушка стряхнула пепел куда-то под стол:

— Роман Антонович знает о вашем визите?

— А как же. Он сам меня и позвал, — отвечаю, — я только что с кругосветного путешествия. Вот, даже переодеться не успел. Пришлось срочно брать аирмобиль и лететь сюда. И все из-за вашего Романа Антоновича! Позвонил, чертяка, сказал, что, мол, без меня не справляется, совета просит.

— С самого настоящего кругосветного путешествия?

Я киваю:

— У вас пепел сыплется, — улыбаюсь. Конечно, улыбка у меня не ослепительная и далеко не белоснежная, но для легкого флирта вполне сойдет, — так скажите мне, где обитает проклятый Роман Антоныч?

— Конечно, — она спешно докуривает, листая свободной рукой журнал, — по расписанию, с одиннадцати до двенадцати должен заниматься бумагами, потом спуститься в ресторан… у нас сегодня свадьба одного постоянного клиента… — смотрит на часы, — если занимается бумагами, значит в своем кабинете. Третий этаж, потом сразу налево. Такие большие двери с позолоченными ручками. Там увидите.

— А толстый швейцар у входа случаем не по поводу свадьбы?

— Сашка что ли? Нет, они с Женькой посменно работают. Но Сашка тупица, — подхватывает девушка, — работает хорошо, но туго соображает. Будьте уверены, без пропуска никто в отель просто так не войдет. У него какой-то там пояс по единоборствам. Он мне один прием показал — закачаешься.

— Есть у меня парочка знакомых единоборцев, — говорю, — хорошие люди, но по-нашему совсем говорить не умеют.

— Из заграницы?

— Из-за нее, родимой.

Девушка докурила и раздавила окурок о дно фарфоровой пепельницы.

— Ладно, дорогая, меня Роман Антоныч ждет.

— Меня Наташей зовут, — говорит она.

— Самых красивых девушек в мире зовут Наташами, — отвечаю.

Милая девушка. Не будь я женат… но сердце навсегда принадлежит другой. Тоже Наташе, между прочим.

Лестница укрыта красной дорожкой, которая, правда, закончилась на пролете второго этажа, обнажая щербатый бетон со следами голубой краски на нем. Добравшись до третьего этажа, я отворил дверь и оказался в длинном коридоре с множеством дверей. Прямо напротив входа висело зеркало в полный рост, и я непроизвольно уткнулся носом в свое собственное отражение. Ну, да, смотреть, собственно, не на что. После тюрьмы я все еще похож на сбежавшего уголовника… ну, или на путешественника, не кушавшего неделю.

Я огляделся и сразу обнаружил нужную мне дверь с позолоченными ручками.

Туда-то мне и нужно.

2

Паршивец сидел на диване у огромного окна, положил ноги на пуфик, и бешено стучал по клавишам портативного виромата, лежащего на коленях. Из колонок доносился рев двигателей, грохот выстрелов и взрывов. Увлеченный Паршивец, потный, раскрасневшийся, в расстегнутой до пупка белой рубашке, не поднимая головы, махнул рукой. Присаживайся, мол.

Центр кабинета занимал огромный стол — этакий динозавр, устроивший себе здесь место для ночлега. Вероятнее всего динозавра доставили сюда при помощи крана, потому что я не мог представить себе количество грузчиков, которым бы хватило силы затащить его на третий этаж. А в лифт громадина определенно не залезла бы. Три табурета с мягкими сиденьями я поначалу не заметил. Зато бросился в глаза книжный шкаф в котором валялись книги. Именно валялись — беспорядочно, одна на одной, кое-как. Я ясно представил Паршивца, открывающего стеклянную дверцу, выхватывающего из кучи нужную книгу, листающего страницы, что-то выискивая. А потом, найдя (или не найдя) он швырял книгу обратно и со звоном захлопывал стеклянную дверцу. Паршивец предпочитал хаос порядку. В хаосе, говорил он, всегда можно найти что-то новое, тогда как в порядке все уже давно украдено до нас.

— Присаживайся, я через минутку, — говорит Паршивец, сцепив зубы, и лупит по клавиатуре с такой силой, что она трещит. Что-то в динамиках оглушительно взрывается.

— Играть в рабочее время…

Табуреты, стоящие здесь, наверняка разработали специально для посетителей. Сидеть на них неудобно, постоянно хочется встать и ощущение такое, что вот-вот упадешь. Я поерзал немного, потом приметил за «динозавром» офисное кресло и пересел в него. Что ни говори, о своем заде Паршивец заботился больше, чем о заде своих посетителей.

— Блин! Паскуда! Сволочь! Нет, ну ты видел!

Портативный виромат с треском захлопнулся. Паршивец швырнул его на диван — в мягкие подушки — и воздел к потолку могучие руки:

— Пристрелил, представляешь? Я только из-за угла сунулся, а он там! Как пальнет!

Сейчас Паршивец был не в кабинете. Он лежал в узком коридоре, где пахло порохом и горелой одеждой, кем-то подло подстреленный из-за угла, и отчаянно не хотел умирать. В свое время и я с головой уходил в вироматные игрушки, изображал крутого Слона и умудренного опытом полководца, пилота космического корабля, злобного мифического монстра с мечом и оралом. Почему-то мне всегда нравились стратегии. Нравилось, как говорится, управлять и властвовать. Думаю, до сих пор где-то в глубине моего сознания таится миниатюрный диктатор, изредка вылезающий из укромного уголка и диктующий свои правила игры. В такие минуты я просто невыносим.

Глаза Паршивца тем временем немного прояснились:

— Ты чего опоздал? — спрашивает. На лысой макушке блестят капельки пота, — все уже собрались, между прочим.

Виновато пожимаю плечами:

— Проспал.

— Проспал! Если бы ты работал у меня, Грозный, я б тебя через двадцать минут к стене, на колени и объяснительную писать заставил! Знал бы у меня как опаздывать! В военные годы за опоздание знаешь что делали? Палец отрубали, вот что! По самый локоть!

Закончив эмоциональную тираду, Паршивец убрал ноги с пуфика, поднялся и протянул потную ладонь:

— Ну, Грозный, здравствуй. С возвращением в ряды софтеров.

— Да я и не уходил, — отвечаю, — так, отлучился ненадолго… А ты, я вижу, разжирел! Швейцар на крыльце, девчонки красивые в регистратуре сидят, один стол чего стоит.

— Дерево! — Паршивец стучит кулаком по лакированной поверхности, — таких столов во всем Центрополисе всего два. Второй у мэра Бритта!

— Так я и думал. Хорошо, что не у Президента.

— Ты мне не веришь? — спрашивает Паршивец сладким голосом маньяка-садиста, — тебе, может, квитанцию об оплате показать?

— Верю, — говорю, — отчего не верить. И квитанцию мне не надо. Во что играл?

— Прохладно как-то, — говорит Паршивец. Его пальцы тянутся к пуговицам на рубашке, — пойдем, Грозный, погреемся.

Еще несколько минут уходит на поиск пиджака (начальник не должен появляться на глазах у подчиненных в расстегнутой рубашке и голой волосатой грудью), который обнаружился под креслом, за столом. Каким образом он там оказался Паршивец говорить отказался. Потом Паршивец перенес портативный виромат с дивана на стол, любовно погладил его по темной крышке и только после этого последовал за мной в коридор.

Мимо как раз проходили двое мужчин. Вернее, один облокотился о другого и едва волочил ноги. Второму, в общем, приходилось отдуваться за двоих. Голова первого болталась из стороны в сторону, свободная рука безвольно свисала вдоль тела, а еще он что-то неразборчиво бормотал.

— Свадьба еще не началась, а некоторые уже укушались! — Комментирует Паршивец, провожая взглядом парочку. Оба прошли в конец коридора и скрылись за последней дверью.

— По-моему, он не пьяный. Ты видел его лицо? Белый как мел.

— Пьянству бой, а наркотики никто не отменял, — говорит Паршивец и тянет меня по коридору мимо двери, ведущей на лестницу, — сейчас столько деградирующих личностей в отеле, ты не поверишь. Приезжают в Такер и думают, что им тут все можно. В основном к нам кто едет? Ученые и военные. Ученые еще ничего, они делом занимаются, хотя каждый второй выпить любит больше, чем с реактивами возиться. А военные, Грозный, все как один за халявными заработками наехали. Зарплата в Службе Охраны Ниши высокая, риска для жизни немного. Вот и едут целыми вагонами. Потом сунутся один раз в Город, кибер-элементалиев постреляют и ходят, грудь вперед. И кто им только пропуска к нам выписывает? Слышал, на днях Слоновий ресторан разнесли?

— Не слышал. В тюрьме был, наверное.

— Офицеры нажрались, говорят, как свиньи, и полезли к посетителям документы проверять. А те из бывших софтеров, из местных. Ну, завязалось. Говорят, ни одного целого окна не осталось, ни одного целого стула, а Слонов потом на краю города нашли, где свиные свалки.

— Мертвых?

— Пьяных, голых и без оружия! — говорит Паршивец, — так им и надо. Я бы вагоны с военными под откос пускал километров за пятнадцать от города. Чтобы даже горелым мясом не пахло, вот как.

Наконец, мы остановились у самой последней двери в коридоре. На ней не было ни таблички с номером, ни дверной ручки — только черная замочная скважина на уровне пояса. Паршивец, испустив тяжелый вздох, порылся в карманах брюк и вытащил связку ключей.

— Все собрались, говоришь?

— Я их запер, — отвечает Паршивец, старательно выискивая в связке нужный ключ, — меры безопасности, понимаешь?

— А если кто-нибудь захочет в туалет?

— Потерпит, — говорит Паршивец тоном настоящего начальника.

Номер оказался маленьким, одноместным. Из разряда: «слева окно — справа кровать». Плюс ядовитого цвета обои, табуретка у батареи и автомат для доставки и разогрева пищи. Автомат был ярко-красный, половина кнопок на нем отсутствовала, а окошко, куда доставлялась еда, перетягивали крест-накрест две клейкие ленты.

— Разувайся, — велит Паршивец и первым стягивает ботинок.

Пол в комнате бетонный, от одного вида меня бросает в легкую дрожь:

— Ты уверен? — замечаю в углу еще несколько пар обуви.

— Увереннее не бывает. Табличку на крыльце видел? «Соблюдайте чистоту» написано.

— Не видел я никаких табличек. Только швейцара.

Со вздохом разуваюсь. Помимо своих многочисленных странностей, Паршивец еще и маниакальный чистоплюй. Только избирательный. Книжки, например, в шкафу он нормально расставить не может, зато от каждой пылинки в обморок падает. И по бетонному полу босыми ногами… жуть!

Паршивец в два шага преодолел расстояние до аппарата и запустил руку между клейких лент. В автомате что-то щелкнуло. После чего Паршивец ухватился за бок автомата и не без труда отодвинул его в сторону. Автомат, продолжая чем-то внутри пощелкивать, отъехал в сторону, открывая проход в еще одну комнату. Ни дать не взять — тайные лазы в средневековом замке. Хитрый Паршивец мужик. Ох, хитрый.

— Снаружи, если присмотреться, этот угол отеля кажется чуть больше, — Паршивец хитро подмигивает, — но ведь никто не присматривается, верно? Давай сюда, не задерживайся. И дверь закрой.

Я послушно захлопнул дверь, провернул замок и по бетонному полу в одних носках направился к тайному проходу. Изнутри лился мягкий изумрудный свет. Холодный пол под ногами уступил местно мягкому ковру, тоже, между прочим, зеленому. Словно в одно мгновение я окунулся в подводное царство какого-нибудь сказочного озера. Странное ощущение, скажу вам. Предельно странное.

— Грозный, ага, привет, — Пройдоха. Сидит на стуле около виромата. От головы тянутся провода, исчезающие за системным блоком. Если приглядеться, можно увидеть маленькие разряды голубых искр в том месте, где провода соединяются со скретчетами у Пройдохи на висках. Машинально я поднимаю руку и нащупываю свой собственный скретчет, запаянный, и мне кажется, что под бесполезной теперь железкой щекочет кожу разряд тока.

А рядом с Пройдохой за соседними вироматами сидят Сан Саныч и Негодяй. Еще три выключенных виромата стоят с противоположной стороны. Свободную стену венчает большой плакат, на котором изображен человек, пересчитывающих кредиты у окошка кассы. Лицо у человека крайне озадаченное, а надпись внизу гласит: «Как работал, так и заработал!». Стилистика под старину, настоящие краски. Я захохотал. Ну, Паршивец! Ну, зараза! Этот самый плакат висел на стене многоэтажного здания в виртуальном Городе. Как сейчас помню, на перекрестке у детского садика! В Городе плакат, конечно, был раз в пять больше. Кто-то из программистов, скорее всего, таким образом «оживлял» Город на свой лад. Любят они всякие мелочи добавлять, вроде мигающего светофора, полного мусорного бака или, вот, агитплаката «под старину», значит. А Паршивец, оправдывая свою кличку на все сто, перенес плакат из виртуального пространства в реальность. Да еще и стилизовал здорово. На пять с плюсом!

Я хохотал, облокотившись о спинку стула. Сквозь заслезившиеся глаза увидел, как Негодяй приветливо машет рукой, а Сан Саныч заваривает в кружке пакетик чая.

Как же все-таки эластична память. Сжалась, спрессовала расстояние между прошлым и настоящим. Будто и не было двух лет заключения. Все тот же зеленый свет отовсюду (поглощает слабую радиацию от вироматов), все то же монотонное гудение вентиляторов в недрах системных блоков. А еще потрескивание скретчетов и слабый, едва осязаемый запах горелой кожи, потому что кожа вокруг скретчетов всегда немного тлеет, и ощущение такое, что в том месте все время поливают горячей водой. Терпимо, каждый привыкает со временем.

Как работал — так и заработал. Чертовски правильная фраза для нашей профессии.

Смех проходит сам собой, оставив после себя колики в животе и слабую икоту. Паршивец нажимает на какой-то рычаг, и автомат за моей спиной становится на место, отделяя нас от одноместного номера с холодным бетонным полом. Да и от остального мира, пожалуй.

3

Негодяй выдергивает из уха наушник — словно клеща отрывает. Ох уж мне его меломанские наклонности. Ни секунды без музыки, что говорится. Бормочет незлобно:

— Все шляешься где-то, опаздываешь! Узнаю, узнаю.

— Чаю? — спрашивает Сан Саныч.

Наконец-то. Вот Она — настоящая свобода! Спрашивается, что еще от жизни надо?

У меня задрожали руки от мысли, что через несколько минут я окажусь в Нише, в нашем Городе Одиноких. Не потому, что туда суются исключительно одиночки, а потому что, находясь в виртуальном городе, чувствуешь себя одиноким, оказавшимся вне времени и вне пространства. Долго объяснять, хлопотно. Это действительно чувствовать надо. Одиночество души, говорил кто-то из первых софтеров. Да, наверное, так.

Кое-кто из многочисленных ученых, которых так ненавидит Паршивец, в свое время выдвинул теорию о том, что скретчеты перемещают по каналу связи человеческую душу. Не разум, значит, в виртуальный Город попадает, а душа. Отсюда и одиночество — душа без тела тоскует. Хотя, термин «оцифрованная душа», по мне, бред полнейший.

Кажется, я начал дрожать. Как наркоман со стажем при одной мысли о том, что скоро получу желаемую дозу. Паршивец легонько толкает в спину:

— Что замер? Проходи.

Я сделал пару шагов и сел на стул. Перед глазами поплыло, голова закружилась. Голоса сделались далекими, похожими на слабое эхо. Как будто выпил на голодный желудок пару кружек кофе, причем не порошковой поделки, а самого настоящего, только что сваренного… и мой голос, тоже далекий и слабый:

— Вернулся, мужики! Вы не поверите, сколько времени я ждал!

Кто-то вложил мне в руки джойстик, закрепил на ладони клавиатуру. Я пьяно улыбался и смотрел на монитор, на цветные картинки (вроде бы план Города, вид сверху), на часики в углу.

Голос Паршивца:

— Только не говори, что ты припрятал скретчет в заднице!

— Припрятал, — отвечаю, — сам знаешь, по другому никак. Вчера убил полдня, чтобы активировать все спаянки в одной точке. Теперь вход вот где, — задираю майку. Под левой лопаткой свежий надрез, из которого выглядывает паяный скретчет.

Сам бы я не замкнул цепь спаянок, которые раскидал по телу еще до заключения — мне помогал один хирург, сосед по площадке. Он софтер средней руки, ходит в Город как раз ради того самого ощущения одиночества. Отдыхает от ворчливой жены, галдящих ребятишек, вечно жалующихся пациентов. Половина Такера так ходит. Ищут одиночество.

Грубая работа, мой скретчет, но с пивом, как говорится, потянет. Чай, не мажоры. Главное, как говорили в старом фильме, чтобы скретчет сидел. А остальное не важно.

— Он же у тебя еще не зажил, — говорит Паршивец.

— Соединяй!

Я все-таки наркоман. Знаю же, что завтра с утра головные боли не дадут встать с постели, а позвоночник будет, словно воткнутый в спину раскаленный прут.

И наплевать! Лишь бы скорее в Нишу! В Город, чтоб тебя, Одиноких! Ощутить прилив! Вновь стать тем, кем я был раньше — софтером. Лучшим взломщиком Такера. Грозным!

Вдруг я вспомнил, как пять лет назад слушал лекцию видного ученого, одного из основателей Ниши. В аудитории университета было душно, воротник рубашки тер шею, во рту сухо, а руки дрожали. Ученый деятель стоял за столом, на столе стандартная для подобных случаев бутылка с минеральной водой и граненый стакан. А голос из динамиков дрожал, как и горячий июльский воздух, как и мои руки.

«Что такое Ниша? Не воспринимайте, пожалуйста, нашу систему как что-то… материальное. На самом деле Ниша это сложная, многофункциональная операционная система. Набор символов… алгоритмов. Основная задача Ниши — защита данных. В этом состоит наш главный прорыв. В наше время вироматные сети перегружены, поток пользователей растет с каждым днем, сети не справляются. Новейшие антивирусные программы устаревают, еще не дойдя до прилавков магазинов. В Нише охраной информации сетей и баз данных займутся люди. Человеческий мозг способен анализировать и делать выводы из сложившихся ситуаций в миллионы раз лучше и быстрее, чем любая защитная программа. По сути, Ниша — это некий виртуальный город. Только вместо домов и квартир в нем будут надежно охраняемые ячейки памяти, содержащие определенную информацию. Используя новейшие технологии мы создам виртуальный банк, в котором можно будет хранить информацию так же, как кредиты в реальном банке. За надежность будем отвечать лично мы…» И вот пять лет идет эксперимент. Такер закрыли. Тестят, работают. Вкладывают миллионы кредитов на вылавливание багов, охрану, рихтование движка… Никому и в голову не приходит спросить у обыкновенных жителей — а надо ли? А стоит ли?

Возможно, в идеале операционная система «Ниша» должна работать со стопроцентной отдачей, т. е. ни утечки информации, ни ее заражения, ни каких-либо сбоев. Но, помнится, прошло полгода после запуска первого квартала виртуального Города — в качестве эксперимента были задействованы почти пятьсот вироматов Такера — и возникли софтеры, вылезли кибер-элементалии, которых потом назвали обычным системным «багом», появилась гипнотика, разрушающая сознание тех, кого поймает (гипнотику, кстати, «багом» уже никто не называл, в газетах ей придумали другое название — «системный наркотик»). Как оказалось еще через пару лет, сквозь многочисленные дыры и ошибки системного кода информация утекала еще быстрее, чем из обычных пользовательских вироматов. Эксперимент не решались перевести в полномасштабное русло, с инвестициями, вкладами и развитием. Ручеек спонсоров, небольшой и не прибыльный, в ближайшее время не собирался превращаться в бурный поток капиталовложений. Самое интересное, что Нишу до сих пор не прикрыли. Я-то был уверен, что больше двух-трех лет она не продержится. Я так прикидываю, что в проект вложили слишком много кредиток, и вернуть их за пару лет просто не получилось. А, может, лично Президент распорядился латать дыры, ставить патчи, а пока разрабатывать какую-нибудь новую виртуальную реальность, которая будет еще лучше, еще выше, еще быстрее. Короче, Ниша пока существует. А уж с размышлениями обращайтесь к ученым, которых по Такеру снует, как крыс в канализации.

Из воспоминаний меня выдрал запах чая. Хороший запах, в тюрьме мною почти забытый. В тюрьме нам давали разбавленное какао и кефир.

Сан Саныч поставил передо мной чашку.

— Я наркоман, мужики, — говорю, а голос дрожит, — у меня в тюрьме ломка была без Ниши. Два раза чуть себе вены не перегрыз. Как подумаю, что в Нишу больше не попаду, такая тоска накатывает, вы не представляете. Здоровяк Пух от греха удержал, чтоб его черти съели.

Рядом со мной только Сан Саныч. Паршивец настраивает ИК-порты, возится с беспроводным соединением, Негодяй вообще с головой в музыке, а Пройдоха загрузил какую-то страничку в w-нэт и внимательно читает, шевеля губами.

— Кто такой Здоровяк Пух? — спрашивает из-за спины Паршивец.

— Тюремный служащий, — говорю, — отвратительная личность. Мудак одним словом. Повезло ему, что не из Такера, а то бы встретился бы мне на улице…

— Интересное совпадение. В закрытом городе есть тюрьма целой области. Привозят к нам сюда заключенных. А мы сами, стало быть, тоже заключенные. Такая тюрьма в тюрьме.

— Тоже что-то экспериментируют, — отвечаю.

— Ага, — говорит Паршивец, — сейчас будет немножечко больно.

Немножечко больно это, на самом деле, слабо сказано. Когда подключают скретчет это всегда очень больно. Словно кто-то внутри разом дернул за все нервы. Волосы встали дыбом.

Ух! Давненько, знаете ли…

Мир перед глазами вздрогнул, цвета вдруг обрели невероятную четкость, контрастность линий. Словно мир нарисовали хорошими сочными карандашами. Видно каждую черточку, каждое цветное пятнышко… но вместе с тем напрочь уходит ощущение реального мира. А если моргнуть, то перед глазами останется яркий негатив. Проходили, знаем.

Виромат недовольно заурчал и выдал пару фраз по поводу «найденного устройства».

«Идет соединение. Пожалуйста подождите…» — Пришлось искать старые драйвера для твоего скретчета, — оправдываясь, говорит Паршивец.

Я поворачиваюсь к монитору — в новом свете он мигает ярко-голубым. Командная строка выдает: «Новое устройство подсоединено и готово к работе. Это устройство может работать быстрее».

— Как видишь меня? Прием! — Паршивец машет рукой. Кончики его пальцем бледно розовые.

— Видимость отличная. Не мельтеши, дай привыкнуть.

— Значит так, — говорит Паршивец (а голос у него, как в железной банке), — сегодня никакой самодеятельности. Прогуляетесь по Городу пару кварталов. Осмотритесь немного. Ты привыкай. Чур, ничего не воровать и на глаза Слонам не попадаться. И от Пройдохи пока что не на шаг!

— Я и сам о себе неплохо забочусь, — говорю, хотя знаю, что без напарника в Город лучше не соваться. Идеальный вариант — двое в Городе, третий сидит перед вироматом и наблюдает, чтобы в случае опасности вытащить.

Обычно выбраться из Города несложно. Можно отдать команду на выход и — вуаля! — окажешься перед вироматом в любимом кресле. Но в таком случае Слоны легко засекут исходный сигнал и смогут узнать адрес. Напарник же может перекрыть сигналы и блокировать выходы, чтоб никто никого не обнаружил. По времени, конечно, чуть дольше, но зато безопаснее.

— И еще, — добавляет Паршивец и отхлебывает мой чай, — у вас полтора часа, не больше. Потом я ухожу на свадьбу, уж извините. Все вырублю.

— А водки, по такому случаю не принес, — говорит Негодяй, который умудряется все слышать даже сквозь хард-корный рев из наушников.

— Ты же не пьешь! — отрезает Паршивец, — печень у тебя!

— Я бы попросил! С моим здоровьем все в порядке!

— Только уши ломит и хвост отваливается!

— Мало полтора часа, — мне свойственно ворчать, особенно, когда дело касается Города Одиноких. Словно алкаш, у которого подходит к концу литровая бутыль самогона.

Паршивец, который знает меня не первый год, допивает мой чай и ставит чашку возле джойстика. Зараза он железобетонная, ничем его не пробить. Недаром ходят слухи, что один раз Паршивца взяли Слоны как раз в тот момент, когда он выходил из Города, а он руки вверх поднял и невозмутимым голосом говорит: «Не я это, ребятки, гадом буду!». Слоны ему, значит, на вирмат и на скретчеты показывают, а он говорит — не я — и лицо до безобразия невозмутимое. Так и отпустили, потому что все отрицал. Выдумки, наверное, но есть в ней толика правды, точно вам говорю.

— Мне на репетицию к шести часам, — говорит Негодяй, — может, поторопим это дело, а?

— Вход настроен? — поворачиваюсь к монитору. Командная строка исчезла, вместо нее надпись на ролэкрана, предлагающая начать нелегальную загрузку в Город. Прямо так и написано, без шуток. Софтеры-программисты не поленились добавить в предложения слова «уважаемый» и «пожалуйста», сдобрив текст отборнейшим матом без всяких там многоточий.

Скоро. Совсем скоро.

— Даю отсчет, — говорит Сан Саныч, щелкая по клавиатуре, — три… два… один…

Краем глаза я заметил, как Паршивец откинулся на стуле и сцепил руки на затылке. Скретчет его светился и потрескивал голубыми искрами.

4

Ниша. Город Одиноких. Однокомнатная квартира. Штор на окнах нет. Мебели нет. Стены — голый кирпич. Ощутимо тянет прохладой. Зеленый пучок света, откуда вылезли мы с Пройдохой, мигнул и растворился. На нас одежды, в которых мы были в комнате Паршивца — скретчет сканирует изображение и передает его в виртуальный город без изменений.

— Ниша, — шепчу, хотя кажется, что кричу во все горло, — сколько же лет я ждал встречи с тобой, Ниша. Ночи не спал, вены грыз, на стены бросался, думал…

Вот оно. Наступило то самое необычное ощущение. Словно нет тела, а только разум. Или душа. Еще мгновение — и настигнут законы физики, и обрушится масса тела, и майка прилипнет к телу и волосы будет трепать легкий ветерок. А пока…

А пока волна наслаждения накрыла, обхватила, повалила на пол. На мгновение сдавило грудь, с такой силой, что потемнело в глазах, но потом я открыл рот и холодный воздух обжег губы, вернул способность думать, существовать.

Трудно убедить себя, что Город не настоящий, а всего лишь работа талантливых программистов, художников, дизайнеров (да и много кого еще, на самом деле). Сознание не верит, что нет стен вокруг, что нет воздуха и нет яркого солнечного света в окне.

Пройдоха осторожно дотрагивается до моего плеча.

— Нормально все, — говорю, — погоди, дай привыкнуть.

Наслаждение постепенно отступает. Я начал чувствовать сначала ноги, потом руки, потом ощутил биение сердца в груди. Вон оно, пульсирует в висках. Виртуальное сердце внутри души — где б еще такое увидеть?..

Я поднялся. Меня слегка пошатывало. Нереальность того мира, к которой как-то незаметно успел привыкнуть (яркие цвета, контуры, словно нарисованные картинки), вызванные подключением скретчетов к виромату, исчезла, уступив место четкой, живой картинке. Так всегда — сначала нужно отвыкнуть от одного мира, чтобы легче было привыкнуть к другому.

Пройдоха подошел к окну. Я осторожно разминал ноги, растирал ладони, массировал виски. Головокружение отступило, зато накатила легкая тошнота. Ничего страшного, так бывает почти всегда. После эйфории обязательно должно быть плохо, иначе закон равновесия перестанет существовать, не так ли?

В воздухе витает легкий запах горелой пластмассы, я замечаю в стене обгорелую розетку.

— Я здесь минут двадцать назад был, экспериментировал, — говорит Пройдоха, — думал, значит, проверить, что будет, если прихватить с собой модель электрического чайника. Получилось, ага. Только сгорел он на фиг.

— Ты бы еще интермобиль с собой притащил, — говорю.

— Хорошая идея. Только интермобиль в комнату бы не поместился, да и не нужен он здесь. Автомобилей хватает.

На долгую минуту я позволил себе закрыть глаза и впустить внутрь те звуки и запахи, что витали вокруг. Иногда мне кажется, что это мы живем в нереальном мире, вырываясь в Город на короткие полтора часа, чтобы заново ощутить себя живыми. Ведь Ниша дает не только наслаждение, но и свободу. Настоящую свободу.

Затем я подошел к окну по прохладному бетонному полу (а ведь не босиком очутился, а в каких-то ботинках по размеру, правда, тошнотворного бурого цвета) и выглянул из-за плеча Пройдохи.

Знакомый район. Четыре многоэтажных дома, окна кое-где украшены балкончиками. Здесь обычно размещаются небогатые, мелкие фирмы. И защита попроще и Слоны заглядывают реже. Вообще по внешнему виду районов Города можно определить насколько ценная информация там хранится. Богатые многоэтажные особняки из белого кирпича, с огромными заборами, подпирающими фасад колоннами, принадлежат каким-нибудь государственным деятелям или олигархам. В такие дома нормальный софтер не сунется, есть огромный риск нарваться на личную охрану. Тут Слоны получают отдельную зарплату и охраняют особняки не хуже породистых собак. Средние домики, или многокомнатные квартиры в элитных многоэтажках — раздолье для фирм середнячков вроде какой-нибудь компании по производству алкогольных напитков. Есть нажива и для софтеров. Можно воровать файлы одной фирмы и продавать другой. Помню, первый крупный куш я сорвал именно на незаконной продаже. Смешно подумать — скачал у одной фирмы базы данных с новейшими разработками производства обычного сливочного мороженого с наполнителем и продал другой фирме конкуренту. Хорошие времена были.

— Прогуляемся, значит, — Пройдоха отходит от окна. В углу комнаты лежат два рюкзака. Стандартные рюкзаки софтеров — в них влезет все самое необходимое, плюс то, что мы прихватили с собой из Такера. Паршивец наверняка загрузил какие-нибудь новенькие программы взлома.

Пройдоха передал один рюкзак мне, а второй закинул за спину. Я развязал веревки, заглянул внутрь. Не забыл, паршивец, мои привычки! В рюкзаке лежала связка отмычек, любимых. И после этого он хочет, чтобы я ничего не своровал!

Никаких дверей, естественно, не наблюдалось. Если уж входить в виртуальный город нелегально, так уж исключительно через черный выход — окно.

В Городе Одиноких прыгнуть с третьего этажа не проблема. Руки и ноги останутся целыми, будьте уверены. Здесь же все не настоящее. Единственное, что останавливает нас, софтеров, от того, чтобы летать по небу и перепрыгивать через небоскребы — это выбросы энергии, следующие за вышеперечисленными акробатическими трюками. Стоит только, как говориться, «оседлать молнию», как мощный энергетический след отпечатается на радарах Слонов. А те, словно охотничьи псы, свою добычу не упустят. Поэтому приходится вести себя в Городе «по-человечески», словно не в виртуальной реальности оказался, а в пустынном одиноком Такере. А это значит, передвигаться на своих двоих, замки открывать с помощью отмычек, прятаться от палящего солнца в тени домов…

В этот момент я вдруг вспомнил про Калача. Он обожал «потихоньку» летать. Поднимется над землей сантиметров, этак, на двадцать, и плывет: руки в карманы, рюкзак за спиной, по сторонам не глядит. Важная птица было этот Калач. Его почти полтора года поймать не могли. Из первой волны софтеров он самым последним попался. И прогорел-то как раз, если мне память не изменяет, на своих полетах. Думал, его энергетический след с тропой кибер-элементалиев спутают, а тут как раз Слоны мимо проезжали с радарами. Ну и поймали.

Сейчас молодые софтеры уже не летают. Осторожничают. И техника у Слонов постоянно обновляется, и психика у молодежи слабовато. Сначала, значит, в Городе полетать захочется, а потом и в реальной жизни. Спутать ведь очень легко, особенно когда дни напролет перед вироматом сидишь. А в реальном мире, извините, сила притяжения.

Первое правило софтера гласит: в Нише веди себя по-людски. Привыкай к тому, что и здесь ты не супермен. Потому что могущество развращает. Потому что желание кому-то что-то доказать всегда в человеке превыше всего. Сколько нас, дурачков, по молодости попалось. Сколько судеб исковеркала Ниша, сколько мозгов набекрень свернула. А все потому, что выделиться захотелось. Показать, какой я крутой и неуязвимый. Смотрите на меня, я летать могу, бегаю быстрее любого легкоатлета, автомобиль одной рукой поднимаю! И забываю, что это не реальная жизнь, а выдумка. И что здесь не место для игр, ведь мы, софтеры, в Городе кредиты зарабатываем. Работа у нас, можно сказать, такая. В первое время Слоновья тюрьма по самую крышу софтерами забита была. Каждый второй попадался на ерунде, вроде полетов или пусканий молний. Это уже когда меня туда привезли поток иссяк, а года четыре назад — как эпидемия, лучшего слова и не подберется.

— Ну, Пройдоха, молодые вперед!

Два раза Пройдохе повторять не надо. Он сейчас такой важный, вот-вот лопнет. Еще бы, самого Грозного на прогулку вывел. Оперся Пройдоха о подоконник двумя руками, ноги перекинул и сиганул вниз. Я дотронулся рукой до рамы — дерево под ладонью теплое, шершавое — и прыгнул следом.

На секунду я завяз, мир замер вокруг, завис, потом взорвался невообразимым букетом запахов и цветов. Я приземлился ловко, на две ноги, и поискал глазами Пройдоху. Он стоял через дорогу, в тени дома, подпирая спиной стену. Заметно он изменился с тех пор, как в первый раз нацепил на плечи рюкзак. Повзрослел?

— Пойдем?

— Пойдем, ага. Наверное, прогуляемся до Тополиной площади, потом по улочкам и на выход. Сегодня здесь должно быть безопасно.

— Часто здесь бываешь?

Стоит подойти ближе, Пройдоха отлепляется от стены, и мы неторопливо шагаем по тротуару.

— Как придется, — пожимает плечами Пройдоха, — иногда между сессиями получается, а на каникулах почти каждый день. Если к родителям не уезжаю. У них виромата дома нет.

— Где учишься?

— В Такерском Государственном. На менеджера, — отвечает Пройдоха. Эта новость для меня полная неожиданность.

— Какой курс? — спрашиваю.

— Третий. Я тем летом поступил, как раз когда тебя… — он замолкает, засовывает руки в карманы брюк. Футболка выбилась, а на груди образовалось мокрое пятно. Жарко тут. Хоть солнце и не настоящее, но жарит ничуть не хуже.

— Слушай, — говорю, — а зачем ты тогда вообще в Город шастаешь? Ведь если поймают, то университету твоему конец. Город он, как бы, не для нормальных людей… понимаешь о чем я?

— Если засекут, тогда не только университету конец, — Пройдоха перепрыгивает через щербатый канализационный люк, — а деньги на учебу мне никто не даст. У родителей нет, бабушки-дедушки поумирали, кто заплатит? Некому.

Я промолчал. Сам за счет софтерства жил, да и все знакомые, если разобраться, тоже. Негодяй музыкальную студию держит, Паршивец поначалу бизнес свой развивал, Антон Крапива семью обеспечивает — шесть ртов. Даже Сан Саныч от барышей не отказывается, хоть и богат как сказочный злодей.

Мы подошли к перекрестку. С противоположной стороны на нас смотрел трехглазый неработающий светофор. Вокруг электрического столба кружился лист бумаги. Вот вам интуитивный интерфейс и полное погружение. С этого места была видна Тополиная площадь. Если не торопиться, можно дойти до минут за пять.

— А ты зачем в Город вернулся? — неожиданно спрашивает Пройдоха и смотрит куда-то, на крыши домов.

— Ну, молодежь! — отвечаю, — вам палец в рот не клади. Может, хочешь еще узнать, сколько раз в месяц я подмышки брею?

Лицо Пройдохи медленно залила бордовая краска, а я выдержал паузу и расхохотался:

— Что вы меня все боитесь, как головореза какого-нибудь? Дай мне в рыло и дело с концом! А то краснеет! Краснеть, Пройдоха, никогда не поздно. Вас, молодых, общаться со старшими не учили?

— Редко видимся.

— Со мной по-простому надо. И не обращай внимания на то, что я говорю. Я в Городе сам не свой становлюсь, ухи перегрызть могу или на столб помочиться.

— Здесь не получится, — на полном серьезе говорит Пройдоха. Я смотрю на него и снова заливаюсь смехом:

— Захочешь — получится!

Забавно смотреть, как Пройдоха куксится. Хотел ему еще что-нибудь сказать, но тут мы как раз вышли на Тополиную площадь. Тень домов закрывала большую часть площади. Свет падал на одинокий широкостволый тополь в центре, на небольшое здание, возведенное впритык к могучему стволу и ряд скамеек неподалеку. Столики, наряду с вышеупомянутыми скамейками, так и просили усталых путников присесть отдохнуть. Что мы, собственно, и сделали.

Со скамеек легко проглядывались четыре дороги, которые подступали к площади со всех сторон. Подкрасться к нам незаметно можно было, разве что с воздуха. Но полеты даже Слонами не практикуются. Любой младенец скажет, что воздушного транспорта в Городе нет. Пытались, конечно, что-то изобрести, голову ломали, но толком никто ничего не выдумал. Один раз появился в безоблачном небе огромный старинный вертолет, но пролетел он совсем немного и рухнул прямо на спальный район, уничтожив огромное количество данных. Затем еще суд был, разбирательства всякие…

— Почему люди не летают, как птицы? — спрашиваю, и смотрю на небо.

— Так где ж у них крылья?

— А почему сразу крылья? Кто такое сказал, что крылья нужны?

— Ну… все с крыльями летают. А без крыльев, Грозный, как полетишь? Руками махать, что ли?

Я молча постучал пальцем себе по виску:

— Мы не можем летать не потому что у нас крыльев нет, а потому что стоит в мозгах этакая блокировка. Приказ мысленный, установка — не летать! Понимаешь? Вот и не можем заставить себя взлететь, придумали всякие законы притяжения, оправдания и все такое. А еще у нас мозг взорвется, если мы установку нарушим.

Пройдоха решил, что я рехнулся, пока в тюрьме сидел. А мне размышлять нравилось. Вдруг правда? Если мы сами не позволяем себе делать то, что хотим? Ведь в Городе летать можно, хотя здесь такие же физические законы, как и в реальном мире. Целый взвод программистов над законами трудился, между прочим.

Но ведь летаем! Вопреки!

Я хитро подмигнул Пройдохе, вздохнул полной грудью. Здесь чистый воздух. Потому что не работают заводы, потому что никто не курит в общественных местах и не мочится на тротуары. Разве что слабый запах пота, а в основном пахнет свежей травой, что, вообще-то, не очень привычно для большого города, хоть и пустого. Это все воображение додумывает, но приятно, черт возьми. Вздохнул еще раз и почувствовал, как наполняюсь до краев безмятежностью и спокойствием. Вспоминаю, как в самый первый раз я в Город сунулся с одной мыслью — богатства и побыстрее! А потом понял, что самое ценное в Нише, помимо свободы разумеется, тишина. Когда нет поблизости Слонов или кибер-элементалиев, когда не гудит, гремит или шипит проезжающий транспорт, когда никто не будит по ночам пьяным пением под окнами твоего дома. Можно сесть на скамейку, закрыть глаза и разгрузить, что называется, сознание, выбросить из головы лишний мусор. Без тишины, господа, никакой разгрузки не получится, верно вам говорю. Без тишины нет одиночества.

— Куда теперь пойдем? — спрашивает Пройдоха.

Я пожал плечами, оглядываясь. Четыре ровные и длинные дороги. До интересных мест еще топать и топать. В этакую глухомань даже гипнотика не забредает. Тут мой взгляд упал на кафе, в тени которого мы укрылись и которое, в свою очередь, само пряталось в огромной тени тополя.

Стеклянные двери кафе были закрыты на висячий замок. Скорее всего, какой-нибудь частный предприниматель хранит здесь свои годовые отчеты, сметы, или ведет двойную бухгалтерию. Целый ворох бюрократической фигни за которые можно получить какие-нибудь кредиты. Или просто пустышка незаполненная. Так, для красоты тут стоит. Над дверью красовалась табличка на которой было выведено: «Ресторан Карла Лихтенберга. Частная зона».

Раз частная зона, так чего бы не глянуть?

— Минут двадцать у нас есть?

— Есть, — Пройдоха поглядывает на часы, — что-то надумал?

— Хочу заглянуть в ресторан Лихтенберга.

— Кто такой Лихтенберг? — Пройдохе достаточно проследить за моим взглядом, и лицо его медленно вытягивается, — Паршивец сказал…

— Кто мне Паршивец? Папа? — резко обрываю Пройдоху, — никому не убудет, не бойся.

— Но Грозный…

— Помнишь, я тебе говорил на счет того, чтобы мне в рыло дать? — спрашиваю, — так вот, лучше не делай. А то я ведь и покалечить могу. Ты что, пустышки испугался? На ней, наверное, и охранки никакой не висит.

Я поднялся со скамейки. Хотя мы сидели в тени, майка все равно прилипла к спине, а лоб и шея покрылись потом. Раньше нет-нет, да приходила шальная мысль выбираться в Город голышом. А что? Здесь все свои, стесняться некого. Разве что рюкзак неудобно таскать.

— Ты же меня знаешь, — говорю, — я не могу побывать в Городе и ничего не взломать. Тогда Грозный это уже как бы и не Грозный а научный сотрудник какой-то, сечешь?

Второе правило софтера — никогда не бери из Города то, что не считаешь ценным. Оно частенько нарушается, скажу я вам. Все мы не без греха и таскаем все, что плохо лежит. Или плохо охраняется. Забавы ради, или, может, инстинкты какие играют…

Пройдоха размышляет, нахмурив брови, потом говорит:

— Не больше десяти минут, ага?

И этим все сказано. Перепрыгиваю через скамейку и неторопливо направляюсь к стеклянной двери с замком.

— Я слежу за дорогами, — говорит Пройдоха.

В нашем деле всегда так. Один работает, второй наблюдает. В следующий раз он будет работать, а я наблюдать. Если случится нам вдвоем быть в следующий раз…

Стеклянная дверь в ресторане неспроста. Я не думаю, что здесь установлено что-то серьезное — хороший антивирус хорошо и стоит — но к чему привлекать внимание, торопиться? Выудив связку отмычек, я провозился с висячим замком минуты полторы, затем нащупал нужную комбинацию, отключил защиту и — опаньки — дверь бесшумно открылась внутрь, стоило легонько ее толкнуть. Не зря я был лучшим взломщиком в Городе, ох не зря.

— На горизонте чисто, — говорит Пройдоха, — если найдешь пивка, ага, захвати мне.

Юмор пробивается, это хорошо.

— Сам найдешь, — отвечаю, — дуй ко мне.

Защиту я отключил, а, стало быть, никто не сунется сюда кроме нас. Слоны просто так по Городу ездят редко. Патрулировать им лень. Прямо кажем — платят за это немного. Захожу первым. Пройдоха, еще раз оглядевшись для верности, вторым, прикрыв дверь. Теперь с улицы вообще не поймешь, что внутри ресторана кто-то есть. Если не подойти совсем близко…

В нос ударил запах сырости, неприятный такой душок. Будто набрали в ванну воды, да и оставили на несколько месяцев. Не вертится вентилятор, не горят лампы, не звенят бокалы. Ресторан закрыт с начала и навсегда. Мы единственные посетители. Может быть, за все время существования ресторана.

В центре зала стоят столики, штук шесть, на них стулья ножками вверх. Не поленился кто-то аккуратно расставить модели. Видимо, тренировался в моделировании. Я приметил в углу барную стойку, за ней на полках — ряды бутылок, и первым делом направился туда. Бутылки — бутафория. Найти в Городе настоящую выпивку так же сложно, как пролезть в игольное ушко не будучи чертом. Перемахнув через стойку, я тут же обнаружил кассовый аппарат. Естественно, он был закрыт. Естественно, у меня имелась отмычка. Кассовый аппарат — это вроде папки, в которой хранятся документы. Иногда информация бывает полезной, иногда — нет. Но ведь вскрыть запаролированую папку всегда интересно, верно?

Обычно я трачу на замки от двух до двадцати минут. Все зависит от сложности.

Пальцы привычно нащупывали нужную комбинацию, скользили по отмычке, крутили, вертели… словно и не было долгого перерыва, словно не ломал я их, родимых, о стены и не натирал мозоли, упражняясь в тюремном спортзале, чтобы хоть как-то выдавить из себя гложущие червями мысли. А косточки-то срослись, даже шрамов не осталось, да и мозоли скоро сойдут. И вот я снова стою перед замком и щупаю отмычку, леплю новые формы, ломаю защиту…

Замок тихо щелкнул. Я улыбнулся. Можно поздравить себя с новым-старым взломом в Городе. Дверь ресторана не в счет — то была тренировка. Пашка Аскелов вновь может чувствовать себя человеком. Напиться надо по прибытии, точно! Отметить, стало быть.

Я отодвинул панель и заглянул внутрь. Ячейки для кредиток были пусты. В самой маленькой ячейке, для мелочи, лежала коричневая планшетка — на мегабайт памяти, не больше.

И это вся информация?

— Негусто.

— Что? — из-за столиков выглядывает Пройдоха.

Я помахал в воздухе легкой планшеткой. Не верилось мне, что ресторан возвели для декораций. И защита на дверях была не штампованная, а на заказ. Нюхом чую, что где-то еще лежит несколько метров информации. А своему нюху я ой как доверяю. Больше чем некоторым людям. Больше, чем судьбе.

И я принюхался. Иногда помогает, особенно когда где-то рядом может быть гипонтика.

Кроме сырости попахивало спиртным, примесью дорогих коньяков и дешевого вина, духами никогда не существовавшей женщины. Наверное, в реальности женщина была бы одета во что-то бесценно дорогое, на руках — нежнейшие шелковые перчатки, а на плечах уютно примостился бы воротник из лисьей шкуры. И наверняка курила бы женщина тонкую и длинную папироску (вот он, запах, витает) в мундштуке, небрежно сжимая его двумя пальчиками… стоп. Что-то воображение разыгралось. Ловкий программист насытил помещение такими запахами, будто гипнотика его накрыла.

Пройдоха включил карманный фонарик, посветил по особо темным углам ресторана и высветил, к сильному своему удивлению, невысокую деревянную дверь между стойкой и массивной деревянной балкой, подпирающей потолок. Никаких замков на двери не наблюдалось, зато проглядывались следы защелки, ныне успешно выбитой.

Нашлась, стерва! Так тебя, да растак! Ведь знал же, что кассовым аппаратом дело не ограничится. Внезапно я почувствовал лихорадочное возбуждение, как измотанный охотник, который после долгих поисков наткнулся на ничего не подозревающего оленя, или как… Ловец… чего?.. Богов.

Откуда эта странная мысль? Бред, бред. Нет ли поблизости гипнотики, которая разрывает сознание на лоскуты?..

Пройдоха между тем осторожно толкнул дверь ногой, впуская в образовавшуюся щель тусклый луч света фонарика. На мгновение мне показалось, что изнутри пульсирует странное красное свечение, но я моргнул, и видение исчезло. Что-то нехорошо мне, кажется всякое, в голову лезет. Неужели отвык совсем от Ниши? Ох, Грозный, видимо, стареешь.

Пройдоха распахнул дверь шире, сделал шаг вперед и растворился в темноте.

— Что там?

— Тут, блин, как обычно, все украдено до нас!

— Дай-ка мне фонарик, — приближаюсь к двери, но в этот момент из темноты вынырнул Пройдоха. Его зрачки будто кровью налитые — светились красным.

От неожиданности я отпрянул назад. Снова галлюцинации! Да что же это такое! Я заморгал, и красные огоньки в глазах Пройдохи мгновенно растаяли.

— Нечего там смотреть, — говорит Пройдоха, не заметив моей странной реакции, — пыльные стены, две какие-то пустые коробки и больше ничего. Или тут кто-то уже побывал до нас или тут вообще ничего не было, ага.

Я потряс головой.

— Но ведь замок на входе есть, а тут уже нет.

— Может, хозяева что-то оставляли, а затем забрали. Слушай, Грозный, пошли отсюда, а? Времени мало.

Я молча беру из его рук фонарик и сам заглядываю в комнату, желая убедиться. Не верю я, что ресторан пустой. Для чего тогда замок на дверях? Для чего имитация запахов, старательные модели бутылок, интерьера? И этот след от вырванной защелки…

Действительно, луч света выхватывает из темноты бумажные коробки. Небрежно так валяются, у одной бок вмят внутрь, вторая открыта с обеих сторон. И обе, естественно, пустые. Я подошел ближе, присел на корточки и посветил по сторонам. Вдруг, чего обронили?

И тут луч фонарика уткнулся в маленький бокс для хранения дисков. Он лежал между большими коробками, на боку, и почти сливался с землей.

Вот тебе, Грозный, и находка.

Бокс оказался прохладным на ощупь, внутри обнаружилось два диска без обозначений. Судя по полоскам прожига — с информацией. Это кто же здесь так постарался, сымитировал?..

— Нашел что-то? — спрашивает из-за спины Пройдоха. Увидел, чертяка, как заметался луч света.

— Углядел, — говорю. — На базу данных господина Лихтенштейна, конечно, не тянет. Но что-то определенно весомое.

Я положил бокс с дисками в рюкзак. Баловство одно, мелкая рыба. Но чувство удовлетворения где-то в душе зародилось, пригладило взъерошенные инстинкты софтера.

— На улице какое-то движение, ага, — говорит вдруг Пройдоха из-за спины, и голос взволнованный, — со второй улицы, но не вижу кто. Далеко еще.

— Автомобиль?

— Возможно. Направляется по дороге в нашу сторону. Может, свернет?

Ох, не люблю я такие движения. Автомобилями в Городе только Слоны и пользуются. Я вышел из комнатушки (а там было намного прохладнее, оказывается), прикрыл дверь и подошел к окну, где стоял Пройдоха. Вдалеке на дороге различил маленький автомобиль непонятной марки и шлейф пыли, вьющийся за ним по дороге.

— Всегда так, — говорит Пройдоха сквозь зубы, — отдохнуть не дают спокойно.

— Вот выучишься в своем университете, тогда отдыхать будешь! Пойдем.

Мы вышли из ресторана. Я не поленился приладить замок на место. Очередное правило софтера, чтоб его, старайся заметать следы. По сути, мы мало чем отличаемся от обыкновенных воришек. Ну, может, мозгов чуть побольше будет, а так…

Снова навалилась жара. Густой горячий воздух подмял под себя, выдавил капли ненастоящего, имитированного пота. Второй дороги отсюда видно не было — ресторан загораживал — но мы не стали любопытствовать, ибо сказано, что любопытство до добра ни в коем случае не доводит, и направились в противоположную сторону, выискивая подходящий переулок.

5

Выходить из Города Одиноких больно. Не физически, нет, морально! Словно только что был в невесомости, а потом навалилась сила тяжести и прижала к земле с такой силой, что ноги не слушаются. Или, может, с такой болью возвращается свободная мгновение назад душа в оковы человеческого тела.

Возможности Ниши губительны. Мысли о невесомости и неуязвимости проникают в мозг не хуже сорняков на грядки, а вырвать их куда сложнее. Оглянуться не успеешь, а мысли о полетах, о прыжках с третьего этажа уже там, в бедной моей головушке. И если выдергивать такие сорняки с корнями — тогда больно. Меня словно надули углеродом, как воздушный шарик, потом проткнули иглой, а то, что осталось, заштопали грубым швом. Вот такие примерно ощущения, что еще сказать? Мир возник, словно из ниоткуда, и поначалу казался сном. Затем проникли связные мысли. Я стал существовать, нащупал рукой горячий ИК-порт и выдернул его из скретчета. Только Слоны тратят время на адаптацию, привыкание к внешним условиям, дают отдохнуть выключенной аппаратуре, контролируют мышцы. Софтеры обычно предпочитают шоковую терапию. Больно, но быстро. Стоит обесточить скретчет, мозг остается без подкачки оперативной памяти виромата и начинает функционировать самостоятельно. Он ленивый, мой мозг. Врубается неохотно, со скрипом. Недовольство свое выражает огоньками перед глазами и монотонным гудением внутри головы. Но потом все равно мы с ним договариваемся.

«Как работал, так и заработал» Я сосредоточил все свое внимание на агитационном плакате. Я снова живой, смертный, здоровый, что б тебя… Я снова я. Кругом такие же живые, хотя в будущем абсолютно и стопроцентно мертвые люди. Можно позволить себе улыбнуться над шуткой. Аплодисменты. Помимо жуткой головной боли еще ноет спина, задница, жжет в глазах, а во рту вязкая гадость, как на утро после пьянки.

Нахожу в этом мутном неприятном мире Паршивца. Улыбается, скотинка. Знает, как мне сейчас плохо. В могучей руке маленькая чашечка. Опять чай! Ненавижу чай! От него потом икота!

— Или пьешь сам, или залью я. Ты меня знаешь, — голос Паршивца как в пустоте. Отскакивает от стенок внутри черепушки.

— Лучше сам.

— И мне чаю, и мне, — голос Пройдохи, слабый и запредельно далекий.

Я взял кружку, чувствуя пальцы, словно набитые стекловатой, и сделал несколько глотков. Внятно посмотрел на Паршивца, похожего на заботливую сиделку-телохранителя у постели смертельно больного. И выражение лица соответствующее.

— Я бы очень сильно удивился, если бы чего-нибудь не спер. Надо было тебя выдернуть принудительно, чтоб знал в следующий раз.

— Сам спровоцировал, — говорю, — отмычки зачем дал?

— Чтоб ты голыми руками не полез. Если бы я был твоей матерью, я бы придушил тебя сразу после родов. Невыносимый у тебя характер, Грозный, ей богу.

— Кто-нибудь нас засек?

Паршивец качает головой:

— Там и не было никого особо, так, пара дежурных. Вообще-то за первый раз полагается проставляться.

— Граждане, — говорю, — с каких это пор софтер со стажем должен поить шайку прохвостов за свой счет? — оглядываю присутствующих и вижу, что шайка прохвостов, в общем-то, не против, — какой такой первый раз? Ничего не знаю!

Но Негодяй невозмутимо добавляет:

— Предлагаю собраться у меня. Там, как бы, неделю никого.

— Предлагаю надавать вам всем по мордасам! — говорю, — что за развод?

— Нас четверо, — весомо замечает Паршивец, — хотя я и сам справлюсь.

— Ладно. Шутки в сторону. Принимаю поздравления и ухожу. Чай, конечно, хороший, но с непривычки я словно под каток попал. Отдохнуть стремлюсь. — нащупываю угол стола, опираюсь и встаю. Головокружение практически прекратилось. И то хорошо.

— Я тебя провожу, — поднимается Паршивец, — кое-что обсудить надо.

— Ты на счет своего важного дела?

Паршивец кивает:

— Не сердишься уже? Признаю, что я сволочь и скотина, но ты мне действительно нужен. Если дело выгорит, сорвем столько кредиток, что на всю жизнь хватит. Это не просто джек-пот, а все джек-поты всех игральных домов Такера разом.

— Их всего три.

— Чего?

— Игральных домов в Такере. Играть-то некому. Не так уж много кредиток выходит.

— В общем, это, пойдем. Диски я тебе завтра занесу, посмотришь, что там стырил.

Я согласно киваю головой.

Посмотрю.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Кого знали, кого не знали

Глава 006

1

Кто-то перед сменой нажрался чеснока, и теперь в душной дежурной комнате воняло так, что живых выноси. Оба окна распахнуты настежь, но что с того? На улице хоть и середина апреля, а солнце лезет прямо в глаза, воздух похож на забродивший кисель, ветерка и в помине нет. Жара, одним словом, как в августе. Что происходит с этим поганым миром?

Спасало одно — холодная таблеточка под языком. Что-то из слабенького и даже, кажется, незапрещенного. Если собрать волю в кулак и не гнать на всех порах, а посасывать белый кругляш неторопливо, давая ему раствориться минут за двадцать — двадцать пять, тогда эффект наступит сногсшибательный.

Мороз по коже, как сказал Строганов, который занес таблетки в дежурную комнату несколько часов назад. Строганов знает свое дело.

Свою первую таблетку Говорухин проглотил час назад, и после нее уже почти отпустило. Сквозь приоткрытую дверь пробился запах чеснока, снова зачесалась шея в том месте, где натирал жесткий подворотничок офицерского кителя. Жутчайшим образом хотелось надавать кому-нибудь по ребрам…

— Виталь, чай завари.

В дежурной комнате, помимо Говорухина сидел старший сержант Морозов, коротающий долгие часы дежурства разгадыванием кроссвордов. Не поднимая головы от очередной черно-белой сетки, Морозов протянул руку и щелкнул кнопкой автомата. Спустя несколько минут забурлила вода.

Говорухин вытянулся на кровати, положив руки за голову, и посмотрел на часы.

Через десять минут последний выход в Нишу, потом через три с половиной часа пересменка. Хорошо. Скучное и унылое дежурство, которое не спасали даже таблетки Строганова, подходило к концу.

А сегодняшний вечер сулил множество приятных моментов.

Во-первых, Говорухин заберет деньги у коротышки Шепко. Тот будет ждать на перекрестке Северной и Стасова в ресторане «Знамя», стилизованном под недавнее идеологическое прошлое страны, еще. Если Шепко придется по вкусу та информация, которую Говорухин собственноручно раздобыл в Нише, то можно ожидать продления контракта. Читай — много кредиток на ближайшие полгода.

Из-за кредиток же возникали пресловутые «во-вторых», «в-третьих» и так далее и тому подобное. Это были, собственно, бабы, водка и наркотики.

Баб Говорухин любил. Как говорится в одном анекдоте: «по пять за ночь». Даже была у него скидка в одном публичном заведении Такера, где его никто не знал, а за глаза называли (Говорухин слышал) каким-то отставным офицером из центра. Откуда шлюшкам знать, что через два месяца он собирался подать прошение на повышение звания в связи с выслугой лет, и что на самом деле он работал в Службе Охраны Ниши (злые языки прозвали службу «СЛОНовьей работой», а самих офицеров не иначе как Слонами). Впрочем, бабам простительно не знать. Он бы тоже не смог отождествлять пьяного, одурманенного мужика, шляющегося по проституткам, с офицером самой модной нынче службы Центрополиса.

Между прочим, Говорухин маскировался. Он всегда переодевался перед походом в город. Иногда клеил себе усы. И неизменно, в любое время суток, его глаза скрывались от внешнего мира за большими черными очками. Ведь худшие последствия от приема наркотиков — красные глаза, словно у кролика. Раньше краснота наступала только в период «отходняка», теперь же не проходила совсем, даже в те редкие дни, когда Говорухин не пил, не глотал и не колол ничего, что он сам называл веселым словом «шипучка».

Автомат горячих напитков призывно пискнул, выплюнув пластиковый стаканчик с чаем.

— Виталь, подай, будь человеком.

Морозов оторвался от кроссворда и поставил стаканчик на тумбочку возле кровати, между пустой кобурой Говорухина и его же темно-синей кепкой с овальной кокардой посередине.

— Через пять минут снова в бой, — сказал Говорухин, сжимая горячий стаканчик в руке, — солдат, ты готов?

По обыкновению молчаливый Морозов не отреагировал и на этот раз. Скучно с ним дежурить. Ни выпить, ни баб привести. Морозов, конечно, мужик ничего, но посмотришь на его унылую рожу, и сразу ничего не хочется. Он же еще женатый, сколько-то там детей завел, поэтому от баб точно откажется. А какая выпивка без баб?

Эх, был бы кто-нибудь из Лиги, тогда бы повеселились, и время бы быстрее прошло.

Говорухин осторожно отхлебнул, поглядывая на часы.

Трое офицеров, входящих в так называемую Лигу, сейчас отдыхали. Четвертый — Говорухин — оказался неудачником и угодил в наряд даже не в свою смену, а по указу кого-то сверху, подменяя заболевшего товарища.

Еще с утра Говорухин позвонил Афимину. Тот с радостью сообщил, что загнал базу данных какой-то валютной фирмочки, и в настоящий момент сидит на унитазе и ширяется нехилым многопроцентным раствором.

«А я?» — спросил Говорухин в трубку.

Афимин пьяно указал, где Говорухину место в общей иерархии жизни и отключился.

Вот так и бывает. Кто-то улетает в другие миры, а кто-то пьет чай в жаркой душной комнате, пропахшей чесноком.

С наркотиками Говорухин познакомился в военном училище, причем еще на первом курсе. Все пробовали понемногу — кто курил, кто покупал слабенькие таблетки перед походом на дискотеку, самые смелые приобретали героин. В одной комнате с Говорухиным поселился Красиков — молодой рыжий парень двадцати двух лет. За его плечами было два ареста за хулиганство и условный срок на два года за попытку сбыта «травки». После суда он заявил, что решил исправиться и поступил в училище, чтобы стать офицером. Поговаривали, что ему помог какой-то родственник, работающий здесь же. Как известно, помощь родственника — это самый лучший способ попасть куда бы то ни было. В первый вечер знакомства Красик уединился на балконе, где выкурил сигарету. Сладкий дымок проник в комнату, а получасом позже веселый Красик предложил Говорухину попробовать. Тот не отказался. Стоить заметить, что до училища Говорухин тоже не отличался монашеским образом жизни. Виной всему, как считал сам Говорухин, стала невнимательность к нему родителей. Отец вообще ушел из семьи, когда Говорухину было пять лет, а мать после этого усиленно занялась воспитанием старшей дочери — таскала ее на кружки по плаванию, на теннис, фехтование, легкую атлетику, баскетбол и спортивные танцы. Подросший Говорухин в тяжелых боях вырвал для себя право посещать плавание, но бассейн с холодной, пахнущей хлоркой водой ему по вкусу не пришелся. А поскольку мать отдала все силы дочери (Машка, кстати, вскоре сделала неплохую карьеру в гимнастике и даже попала в десятку лучших на международной Олимпиаде пять лет назад), Говорухин рос сам по себе. Немудрено, что в двенадцать лет он в первый раз затянулся сигаретой, через полгода после этого не отказался от протянутого пластикового стаканчика с водкой, а в шестнадцать пришел домой пьяный в стельку и заявил, что уходит жить к одной знакомой женщине, старше его на семнадцать лет. Мать не сильно обрадовалась такому повороту событий, но остановить сына не успела. Говорухин собрал вещи, кредитки (в то время он уже год работал интермехаником, каждый вечер, после школы) и уехал с любовницей в маленький тихий городок с мутным названием.

С женщиной Говорухин разошелся еще через год, когда понял, что женщин можно менять, как перчатки, было бы достаточно кредиток. В двадцать он поступил в военное училище, ибо в маленьком городке поступать было больше некуда, работать интермехаником как-то надоело, и пора было думать о каком-никаком карьерном росте.

А затем Красик дал ему попробовать «травку». «Травка» Говорухину понравилась. Он захотел больше, и вскоре крепко сидел на героине и других наркотиках. Потом, как опять же считал Говорухин, удача повернулась к нему лицом. Началась война на Северо-востоке, и его отправили туда в должности командира отделения. Причем здесь удача? Да притом, что во время войны Говорухин получал повышенный оклад и «боевые», таким образом находя деньги для новых наркотиков и «травки». Повоевать тоже пришлось. Убивал пару раз (с ем не бывает?). А уж наворовал на пару с Красиком столько, что и вспоминать страшно.

Ну, а после войны, по счастливому стечению обстоятельств, перенаправили их с Красиком в новообразовавшуюся Службу Охраны Ниши, что в Такере. Простора для заработка кредиток тут стало еще больше. Помимо окладов и премиальных за сложность-напряженность, можно было воровать и перепродавать информацию, заниматься легким шантажом, отбивать деньги за счет махинаций с софтом, да мало ли, черт возьми, возможностей заработать? Были бы мозги.

И, наконец, Говорухин и Красик основали Лигу…

Воспоминания, такие неожиданные, заставили Говорухина улыбнуться.

Три минуты до выхода в Нишу. Дежурство в Нише — самое нелюбимое Говорухиным время. В течение суток дежурные патрулируют виртуальный город раз в три часа по тридцать минут. Самый последний раз — полтора часа. Время уходило на осмотр вверенного квадрата, проверку опломбирования наиболее важных участков, заполнение дежурной книги и смену-прием дежурства.

В Нише таблетки, само собой, сосать нельзя. Их там попросту нет. Говорухин еще выдерживал получасовые паузы в течение дня, но финальные полтора часа его бесили. Отключенное тело, тем не менее, требовало дозы, и если дозы не было, мстило впоследствии самыми жестокими способами. На последнем дежурстве, например, Говорухина пробил понос, и он едва успел добежать до унитаза, забыв про скретчеты и не отключенный порт, прежде чем его прорвало. Хорошо, что в ту смену с ним был Красик. Тот сам хорошо разбирался в таблетках и последствиях.

А сегодня Говорухин вообще ничего не ел с утра. Заливался чаем и таблетками, так что если его желудку взбредет снова что-нибудь выкинуть, то, собственно, выкидывать будет нечего.

Минус две минуты. Говорухин отхлебнул чай, поглядывая то на часы, то на Морозова. Старший сержант делал вид, что гадает кроссворд, а сам то и дело косился на циферблат. Еще бы ему не нервничать — без приказа офицера активировать вироматы запрещено. А офицер молчит… а начальство недовольно будет…

Минус четыре минуты.

— Сань?..

Говорухин неторопливо допил чай, смял стаканчик, поднялся с кровати, скрипнув пружинами, подошел к мусорной корзине и аккуратно положил стаканчик внутрь. Все это время Морозов не отрывал от него взгляда. Говорухин, в свою очередь, посмотрел на него. Он знал, что очки скрывают глаза, а еще он прекрасно знал, что заставляет людей нервничать, разглядывая их в такой вот непринужденной позе, повернув голову.

— Сань, может, начнем? — спросил Морозов. Смутился.

— Действительно, кого ждать, солдат? — спросил Говорухин тихо.

Минус семь минут. Не успел Морозов протянуть руку к кнопкам активации, как затрещал телефон. Морозов вздрогнул, бросил взгляд на замершего у мусорной корзины Говорухина и быстрым движением поднял трубку:

— Сектор одиннадцать тире «а», старший сержант Морозов слушает…

Говорухин, опустив руки в карманы, подошел ближе. Из трубки доносилось:

«…чему не в Нише?…» — Мы, это, товарищ майор… — Морозов с мольбой посмотрел на Говорухина, но тот молча наблюдал за часами, или делал вид, что наблюдает, потому что за очками глаз видно не было, — товарищ майор, сеть немного выбило. Вы же знаете наш сектор. Все прогнило, порты через один работают…

«… е знаю, что у вас там прогнило, товарищ Морозов, а надо было доложить заранее! Через три минуты извольте наблюдать за вами в мониторе! Если нет — приеду лично, ясно?» — Ясно, товарищ майор.

Говорухин видел, что Морозов кидает на него непонимающие взгляды, но до ответа не снизошел.

Минус десять минут. Если Шепко еще не успел убраться из их квадрата Ниши, то ему же хуже. Говорухин обещал дать не больше десяти минут. А в наши суматошные дни время — это целое состояние.

Загудели вироматы. Воздух в одно мгновение наполнился запахом резины. В одном месте, переплетении проводов, заметно искрило. Прав был Морозов, техника здесь дореволюционная.

Шаркая тяжелыми бутсами по линолеуму, Говорухин подошел к креслу и уселся за монитор. Сзади примостился все еще немного бледный Морозов.

— Хорошо врешь, солдат, — сказал Говорухин, не поворачивая головы.

Морозов промолчал.

Автоматическая система ввела съемные скретчеты под кожу, чуть ниже шеи. Голова наполнилась звуками. Цвета в дежурной комнате стали ярче, черты окружающего мира — резче. Безумный художник прошелся по миру широкой кистью, оставляя яркие мазки на холсте.

«Активизация через десять секунд — сообщил женский голос в ушах».

Говорухин снял очки, положил их на столик, откинул голову назад, на спинку кресла.

«Если бы Морозов был холостым наркоманом, он мог бы стать членом Лиги», — подумал Говорухин, и это была последняя мысль, которая проникла в голову до того, как сознание провалилось в Нишу.

2

Здесь нет запахов. Не должно быть. Скорее всего, это сознание решает все за тебя, додумывает и воспроизводит воспоминания или ощущения.

Потому что в дежурной комнате — точной копии своей сестры в настоящем мире — тоже пахло чесноком.

— Узнаю, кто жрал чеснок в прошлой смене — убью! — мрачно пообещал Говорухин пустоте и поднялся.

Комната отличалась от своего прототипа лишь одним — вместо ненужных здесь вироматов стояли столы с мониторами. Три монитора, выдающие по шесть картинок каждый. Итого — восемнадцать изображений наблюдаемого квадрата Ниши.

Первым делом Говорухин взял со столика черные очки и водрузил их себе на нос. Он понятия не имел, почему очки возникают в Нише, или почему остаются красными глаза. Главное, что очки появлялись, и их можно было нацепить. Это уже хорошо, а вопросами пусть задается кто-нибудь другой.

Потом Говорухин посмотрел на мониторы. Конечно, на них не отображалось видео или цифровое изображение. Только одна камера в Нише (насколько Говорухин знал) могла работать в системе записи. Здесь же подавалось схематическое трехмерное изображение, указывались точки всплеска энергии, и можно было определить местонахождение гипнотики или кибер-элементалиев. Да и это больше условность. Нормально работающей техники в Нише не было. У нас в стране всегда так. Сначала придумают виртуальный город, шуму наделают, а потом оказывается, что ничего в этом городе не работает и нужно как-то выкручиваться. Вот и делают трехмерное моделирование местности, тепловые датчики и все такое.

А ведь Говорухин нутром чуял, что где-то в его квадрате шляются софтеры. Для них тут просто рай — самый отдаленный уголок Ниши. Тут ценной информации с гулькин нос, но и охраняют ее сквозь пальцы. На восемнадцать участков два человека! В центре на такую площадь положено девять Слонов!

На одном из мониторов были хорошо видны два энергетических следа. В районе дома культуры брели кибер-элементалии и было их, судя по точкам, штук десять. Около Тополиной площади замерли два человека, инициируемые как люди.

— Идиот! — произнес Говорухин, чувствуя, как потеют ладони. И дело было не в сорокоградусной жаре, проникающей с улицы.

Сказано же этому Шепко — не больше десяти минут! С того момента, как Морозов активировал Нишу, их сектор теперь просматривался и в центральном штабе тоже! Самое интересное, что точки не двигались. Словно не хотели исчезать, а хотели, чтобы их засекли.

— Идиот, — еще раз сказал Говорухин. По инструкции, он должен был оповестить штаб о несанкционированном проникновении и принять меры по поимке взломщиков… да какие, к черту взломщики? Софтеров невозможно засечь без выбросов энергии. А эти прямо так и светятся, будто две свечки в темноте! У Шепко, между прочим, ходит в Нишу почти легально. У него даже есть шестичасовой пропуск… но договаривались же… чтобы не привлекать лишнего внимания… и кто с ним еще затесался?

Говорухин ощутил горячее дыхание Морозова.

— Доложить в штаб? — осведомился тот.

А что делать?

— Докладывай.

Морозов потянулся к телефону, торопливо набрал номер, вдавливая кнопки до упора. Говорухин молча ждал, поглядывая то на монитор, то на открытые окна и пейзаж за ними. А пейзаж поменялся. Исчезли трехэтажные домики, увитые виноградом и хмелем, остался в том мире чудесный вид на кафе с фонтаном, его место заняла высокая водонапорная башня из красного кирпича. Вокруг высились пустые многоэтажные дома с черными окнами и опломбированными подъездами. Но хуже всего было вечное солнце. Оно светило всегда, не меняя своего положения на небе уже много лет. И это нервировало.

— Алло? Алло, товарищ майор, у нас тут несанкционированный взлом… или проникновение, пока не ясно. Сами видите? Ага. Выброс энергии третьей степени. Не знаю…

— Скажи, что лейтенант Говорухин сейчас отправится выяснять ситуацию. Все под контролем, — сказал Говорухин, положив потную ладонь на плечо Морозова. Морозов кивнул и все в точности передал.

Молодец, солдат.

— Да, конечно, обязательно, товарищ майор…

Морозов положил трубку. Говорухин продолжал сверлить глазами монитор, на котором мигали две зеленые точки.

Мать вашу! Третья степень! И что мешает Шепко убраться подобру-поздорову с проклятой площади? Может, не нашел диски? Нужно быть полным идиотом, чтобы не найти диски! Тогда что? В голове мелькнула мысль: «А Шепко ли там вообще?» и тут же исчезла, как невозможная в принципе. Любой нормальный человек не будет так открыто светиться. Софтеры умеют не оставлять следов. Наверняка зеленые точки отмечали даже не людей, а работающие автомобили. Словно привлекают внимание… хотят, чтобы их заметили. Кого же туда занесло, если не Шепко, а?..

Говорухин повернулся к Морозову.

— Я возьму телефон и посмотрю кто там. Следи за мониторами, ясно?

— Это могут быть софтеры?

— Наглые они для софтеров… — Говорухин помолчал, — какие-нибудь уроды, решившие прогуляться по легальным пропускам. Или ученые или военные. Наплодились, блин.

Механическим движением Говорухин проверил кобуру на поясе. В Нише он никогда ее не снимал. Ведь здесь был другой мир. Здесь шла своя война. Партизанская. Много лет назад Говорухин уже был на войне. Он не знал, кто с кем воюет, кто прав, а кто виноват и что вообще происходит. Он был одним из офицеров, которым ничего не объясняли, просто дали в руки оружие и велели стрелять во все, что движется. Его и двадцать молодых подчиненных, рядовых срочной службы высадили на пустынном пляже огромного океана. Говорухин расставил посты, а сам залез в кусты и просидел там до позднего вечера, не сводя глаз со спокойной темно-голубой воды и рыхлой желтой пены, крутящейся на берегу. А ночью противник высадил десант. Как раз в тот момент, когда со стороны океана раздались первые выстрелы, молодой офицер Говорухин совершил оплошность. Он положил оружие на землю и отошел в кустики — отлить. От первой же мощной вспышки яркого света он ослеп, упал на землю и окончательно дезориентировался. Своего оружия он так и не нашел. Зато увидел самый настоящий ад. Для многих его подчиненных и сослуживцев (несколько взводов сорок шестой дивизии расположились неподалеку) война в тот день закончилась. Сам Говорухин подобрал чью-то нейтронную полуавтоматическую винтовку и, засев в маленьком, наспех вырытом окопе, стрелял в темноту до тех пор, пока не кончились заряды. А потом забился на дно окопа, зажав голову руками, и ждал, когда подойдет противник и уничтожит его в целях зачистки территории. Противник не подошел. Высадка десанта провалилась. Побережье океана осталось нетронутым. С тех пор Говорухин никогда не расставался с оружием, когда попадал на чужую территорию. Потому что война идет везде и всегда.

Его пистолет в Нише был особым. Стрелял он не патронами, а пучком света, питаясь энергией прямо из воздуха Ниши. Пучок света был напичкан под завязку разнообразными блокирующими, сканирующими и парализующими программами. То есть софтера такой выстрел, ясное дело, на тот свет не отправлял, но его тело в Нише оказывалось парализованным, а в головной офис Слонов отправлялся полный отчет о месте входа в Нишу вышеупомянутого софтера, его Ip-адрес и даже некоторые предположительные данные касательно его места проживания, пола, возраста и т. д. Конечно, техника не совершенна, но, в общем, неплохое оружие. Кибер-элементаля, между прочим, можно растворить тремя точными выстрелами.

Бросив взгляд на мониторы (зеленые точки по-прежнему не исчезали), Говорухин натянул кепку и вышел из комнаты. Он мог выскочить через окно, но не видел в этом смысла. Выпендриваться он не любил, да и не перед кем по большому счету. И еще придерживался стандартного правила — не позволяй Нише втянуть тебя. Ниша, в представлении Говорухина, была похожа на болото. Пока ты осторожен, передвигаешься мелкими шажками, прыгаешь с кочки на кочку — тогда все нормально. Но стоит потерять осторожность, как обязательно споткнешься и упадешь лицом в вязкую жижу. А там утонуть — раз плюнуть.

Автомобиль поджидал под окном дежурного помещения.

«А вот еще одна шутка от разработчиков!» — подумал Говорухин.

Кому-то пришло в голову, что будет забавно сделать Нишу непохожей на реальный мир. Поэтому возвели город прошлого. Сто или даже двухсотлетней давности. Насколько Говорухин слышал, специально для такого дела привлекали специалистов-историков, которые указывали, как что выглядело в те времена, где росли клумбы, какие у домов были фасады и окна. Город забит лампами, вместо рекзаторов света, метрами ненужных проводов, неработающими ламповыми телевизорами, мелочевкой вроде ручных кофемолок и алюминиевых чайников с прогоревшим дном. Оттуда же затесались автомобили — неудобные металлические монстры с коробками передач и ревущим мотором. Все служащие Ниши проходили специальный курс техники вождения на древних развалюхах. Лично Говорухин этого не понимал. Ну, что мешало разместить в Нише парочку нормальных интермобилей, хотя бы в виде служебного транспорта? Нет, раз городу двести или-сколько-то-там лет, извольте тарахтеть в гробу на колесиках.

С одной стороны, конечно, забавно прогуляться по улицам города двухвековой давности. Но с другой стороны, невыносимо раздражало внимание программистов ко всяким мелочам. Как, например, в данный момент: чтобы автомобиль завелся, нужно вставить в замок ключ зажигания, надавить педаль газа, переключить скорость… да еще и рулить! А где же новейшие технологии, вироматизация? Где достижения науки и техники, я вас спрашиваю?

В салоне автомобиля воздух стоял от жары, а когда Говорухин втиснул туда свое потное тело, с радостью облепил его подобно жирному горячему слизняку.

Захлопнув дверцу, Говорухин первым делом расстегнул китель и растер ладонью затылок. Убийственная вечная жара! Температуру в Нише завышали специально. Говорухину говорили, что благодаря большим градусам город вырабатывает энергию самостоятельно, тем самым снижая энергозатраты на его содержание. Чем выше температура, тем меньше платить. Поэтому Слоны работали на пределе — на градус выше, и они попросту подохнут от жары.

Положив голову на спинку сиденья, Говорухин глубоко вздохнул и завел мотор. Специальный ключ был одним из многих в большой связке, болтающейся у него на поясе.

Желание положить под язык прохладную таблеточку призывно заворочалось где-то в груди, начиная просыпаться. А еще Шепко… даже мысль о кредитках, которые должен дать ему Шепко уже не грела, потому что из-за этих самых кредиток теперь приходиться переться по жаре черт знает куда, потеть в душном салоне автомобиля, не говоря уже о составлении отчета, разговором со штабом и, скорее всего, небольшом выговоре. Давненько в его квадрате так явно никого не засекали.

Говорухин вырулил на улицу Красную (говорят, двести лет назад в каждом городе была своя улица Красная) и двинулся вдоль домов и киосков, постепенно набирая скорость. Сквозь открытое окно врывался хоть какой-то ветерок.

Если оставить множество мелких факторов и оценить Нишу, так сказать, в целом, то было в городе что-то определенно затягивающее. Наверное, не только Говорухин, но и любой человек, посетивший виртуальность, находил в городе то, что цепляло исключительно его. Говорухин, например, обожал тишину. Собственное дыхание и шум мотора не в счет. Он имел в виду другую тишину. Тишину одиночества. Среди софтеров Ниша называлась еще и Городом Одиноких. Очень точное определение. Даже зная, что где-то в Нише одновременно с ним патрулируют еще человек сорок (не считая самих софтеров, которых здесь как тараканов), Говорухин не мог прогнать ощущение, что он совершенно одинок в этом искусственном мире. Здесь можно было снять очки, содрать маску, которую приходилось постоянно натягивать на лицо при людях. Ослабевало чувство, словно за тобой постоянно кто-то наблюдает — здесь в этом не было смысла, потому что и наблюдать-то некому. А значит, можно просто расслабиться и отдохнуть от вечного надзора друзей-начальства-случайныхпрохожих. Через дорогу не перебежит кошка, в лобовое стекло не врежется рассеянная птица… проще говоря, изюминка Ниши в том, что она лишена всей этой мелкой мировой суеты, которая так затрудняет жизнь. Спору нет, Ниша полна опасностей, но, согласитесь, здесь шансов попасть в лапы гипнотике гораздо меньше, чем попасть под лезвия интермобиля в Такере.

Говорухин свернул на перекрестке, включил рацию.

— Нормально все? Прием.

— Спокойно, — ответил Морозов.

— Что там с гостями?

— На месте стоят. Ждут чего-то.

Почему-то Говорухин и не надеялся, что они уйдут. Непрошенные гости хуже заклятого врага!

— Хорошо, я скоро буду на месте. Держи связь.

Он выключил рацию, проехал несколько перекрестков и свернул на улицу Линейджа, которая упиралась аккурат в Тополиную площадь. Уже отсюда Говорухин смог различить маленькие, словно игрушечные, модельки автомобилей и фигурки людей возле них.

Еще через какое-то время Говорухин проверил пистолет и водрузил черные очки на нос. Они с Шепко, конечно, давние партнеры, но в среде наркобизнеса и при жесткой конкуренции продажи информации осторожность всегда оставалась важным фактором деловых отношений. Не хотелось, знаете ли, получить пулю в лоб только из-за того, что считал своего старого знакомого слишком честным и слишком верным. О какой честности вообще может идти речь в такой ситуации?

Старого знакомого, кстати, Говорухин разглядел уже отсюда — не доезжая полукилометра до тополя. Шепко стоял в окружении троих телохранителей в тени ресторана Карла Лихтенберга и ждал.

Маленький рост и неказистая фигурка Шепко вызывали у многих неправильное впечатление. Казалось, разговаривать о чем-то серьезном с человеком, рост которого в широких массах называли «метр с кепкой», а голова похожа на грушу, невозможно. Однако тех, кто слишком поздно сообразил держать язык за зубами, в скором времени ждала быстрая и неминуемая расправа. От рук Шепко (вернее от рук его помощников) в той или иной степени пострадали многие бывшие партнеры Говорухина. При весьма скромной криминальной иерархии Такера, Шепко умудрялся занимать в ней одну из лидирующих позиций. Он держал в своих руках средний и малых бизнес, а также трафик ворованной информации из Ниши. Как раз за информацию Говорухину и платили.

Говорухин редко задумывался, что было бы, если бы Шепко отказался от его услуг. Говорухин предпочитал жить настоящим, и его мало заботило будущее и, тем более, прошлое, копаться в котором все равно, что ворошить мусорную корзину. Проколов Говорухин пока не допускал. Информация, которую он добывал в Нише, всегда интересовала Шепко и попадала к нему в руки лично. А если сегодня Шепко ослеп настолько, что не смог найти в указанном месте бокс с дисками, то это не его, Говорухина, вина.

Он подъехал почти вплотную к черным автомобилям, припаркованным около могучего ствола тополя. В тонированных окнах отражалось голубое небо, дверцы распахнуты. Из-за одной дверцы выглядывает нога в блестящем черном ботинке.

Шепко с телохранителями стоял у двери ресторана и наблюдал, как Говорухин вышел из служебного автомобиля, громко хлопнув дверцей.

Одет Шепко был в короткие шорты, плотно облегающие зад и толстые короткие ноги, и цветастую яркую майку, словно забрел в Нишу с какого-нибудь южного пляжа. На лбу и щеках проступили красные пятна. Шепко выглядел мрачно, и за секунду до того, как он открыл рот, Говорухин смог предугадать первую фразу:

— Сколько тебя можно ждать?

Говорухин посмотрел на телохранителей. Бритоголовые шкафы на ножках дрожали от напряжения. Это не есть хорошо.

— Что ты здесь забыл! Сказал же — на десять минут, не больше.

— Плевал я на твои десять минут! — неожиданно взвизгнул Шепко и действительно смачно плюнул на горячий асфальт, — я твою работу, Гавар, ценю, но не тогда, когда работа не выполняется, понимаешь?

— А…

— А работа не выполняется!! — вновь взвизгнул Шепко, от чего стал похож на взбесившуюся беспородную шавку, — мы о чем с тобой договаривались, Гавар?

Говорухин мысленно сосчитал до десяти. Иногда помогало, но не сейчас:

— Я достал всю информацию об Андрее, как там его… Попове, положил ее здесь, в ресторане. Два диска в боксе. Ты должен был ее забрать в течение десяти минут. Я тебе даже ключи от дверей дал.

— Толку от твоих ключей! — перебил Шепко.

— В смысле?

— В смысле дверь была открыта.

Хорошо, что глаза закрывали очки. Говорухин лично вешал новый замок на стеклянные двери ресторана, потом еще врубил сигнализацию… а камера?

— Мои люди, — Шепко кивнул на телохранителей, — обшарили весь ресторан. Они даже полы вскрыли, не поленились. Нет никаких дисков. Ни в боксе, ни без бокса. Пусто там, Гавар.

— Не может быть! Пластиковый бокс… в подсобном помещении…

— Не надо меня дурачить, — Шепко явно содрал фразу из какого-то дешевого фильма. Крутые парни любят использовать крутые штампы.

Возможно, в его голосе звучала угроза. За свою жизнь Говорухин часто слышал угрозы, но почти никогда не воспринимал их всерьез. Шепко человек понимающий. Здесь, в Нише, он ничего совершить не может. К слову, телохранители выполняли роль рабочей силы, потому как реальное тело, которое следовало охранять, находилось где-то совершенно в другом месте.

— Никто и не собирался тебя дурачить.

— Ага, по-твоему я слепой.

— А мне откуда знать? — повысил голос Говорухин, хотя, наверное, не надо было, — я информацию достал, я положил ее в условленное место, я, в конце концов, убрал всю защиту и дал тебе десять минут! И что? Ты говоришь, что ни фига не нашел! Да никогда не поверю!

Последнюю фразу он выкрикнул, сделав шаг вперед. Натренированное тело само угадывало желание хозяина. Правая рука выдернула из кобуры пистолет, левая дернулась, пальцы сжались в кулак…

Стоп. Не в этом мире. Физических увечий он все равно нанести не сможет. Лучше успокоиться и подумать.

Его кулак завис в нескольких сантиметрах от жирного подбородка одного из телохранителей. Телохранитель смотрел на Шепко.

— Если не веришь, сходи и посмотри сам, — пробормотал Шепко, глазки которого взволнованно бегали, — в любом случае мне пора. Как разыщешь диски, дашь знать.

— Разыщешь? — фыркнул Говорухин.

— Убери пистолет. Ты же знаешь, что он здесь не поможет. В общем, даю тебе на все про все неделю. Я пока не тороплюсь с этим Поповым, но хотелось бы не задерживать процесс. Идет?

Говорухин промолчал.

— Наверное, софетеры что-то пронюхали и залезли сюда раньше, — добавил Шепко.

— Зачем софтерам лезть в ресторан?

— Это уже не мое дело, — Шепко мрачно улыбнулся. Идеальная улыбка для его грушеподобной физиономии, — я понимаю, Гавар, ты старался и все такое. Я знаю, что диски, скорее всего, лежали здесь, но их кто-то спер. Поэтому даю неделю. Если бы мы не были давними партнерами, я бы пришел завтра, понимаешь? Не психуй и разбирайся.

Шепко выдержал паузу, чтобы, видимо, дошло, потом неожиданно засуетился, стал прихлопывать в ладоши, торопить телохранителей. Автомобили тронулись с места и укатили по западной трассе.

Говорухин молча проводил их взглядом, а в голове крутились мрачные, как недавний взгляд Шепко, мысли.

Проблемы Говорухин привык решать по мере их поступления. Сейчас у него была неделя, чтобы во всем разобраться.

И для начала нужно зайти в ресторан.

Злость клокотала внутри, грозясь вырваться в любую минуту. Если б знать, что это принесет облегчение — треснул бы кулаком по двери. Но ведь не поможет… поэтому, убрав пистолет в кобуру, он зашел в ресторан и остановился, оглядывая помещение.

Единственная зацепка, на которую он рассчитывал, это камера.

Несколько лет назад Говорухин впервые подумал о том, что для хорошей жизни нужно заботиться, прежде всего, о тылах. То есть о своей собственной шкуре. Чтобы обезопасить себя от нападок со стороны партнеров вроде Шепко, он стал собирать на них компромат. Кое о ком нашел информацию в реальном мире, но с большинством «общался» в Нише. Собрать компромат оказалось, на самом деле, проще простого. Странно, что до него никому не пришла в голову такая замечательная идея. Камеру цифрового наблюдения Говорухин купил через w-нэт, пробежав по ночным форумам, в которых предлагали купить всякую ерунду. Совершенно случайно он наткнулся на объявление молодого ученого, прикатившего в город на заработки. Ученый, как оказалось позже, заработков в Такере не нашел, зато успел спиться и теперь в скором порядке распродавал свое имущество, чтобы смыться отсюда куда подальше. В отличие от других аналоговых и цифровых камер, изобретение молодого спившегося ученого вполне успешно работало в Нише. Конечно, случались сбои, изображение терялось или выходило искаженным, но все равно камера позволяла собрать такие сногсшибательные материалы, что Говорухин выпил не одну стопку за здоровье талантливого молодого человека. Почему тот не додумался предложить свое изобретение работникам Ниши, Говорухин не знал. Ведь всем известно, что обычные камеры практически не работают в виртуальном городе. Что-либо заснять очень сложно, а лица людей на таких материалах выходили сильно искаженными, практически неузнаваемыми. Дело в плохих кодеках, да еще при захвате неизбежное сжатие уничтожало картинку…

В любом случае, Говорухин оставался единственным владельцем чудо техники, и в скором времени сосредоточил в своих руках огромное количество компромата на влиятельнейших людей Такера. Он был уверен, что в будущем это поможет ему выпутаться из многих передряг. Пока не знал, из каких точно, но был уверен. А это главное.

В этот раз Говорухин рассчитывал пополнить библиотеку съемками Шепко, рыскающего по ресторану. На Шепко набралось достаточно компромата — засадить того за решетку, в принципе, можно было уже сейчас — но ничего не бывает слишком много.

«Кто именно опередил Шепко, мы узнаем вечером, — подумал Говорухин, — и нагрянем. И вернем диски. И накажем, чтоб не брали чужое, у-уроды» Можно было бы раздобыть информацию об Андрее Попове еще раз, но, во-первых, это опять риск, а во-вторых, взять наглого софтера это же теперь дело принципа! Тихо взять, без лишнего шума, чтобы была возможность жестоко наказать.

«Мы неплохо относимся к софтерам, — подумал Говорухин, — все-таки похожими делами занимаемся. Но урод залез не туда, куда следовало. И получит по заслугам».

Говорухин пошел к подсобному помещению, толкнул носком берца дверь, впуская свет, и снял очки.

Камера висела там, где он ее закрепил. Невооруженным глазом не углядишь. Только слабое красное свечение, да алая точка света мигнула, фиксируя возникший силуэт.

На всякий случай Говорухин внимательно осмотрел подсобку — ничего, кроме двух бумажных коробок — снял камеру и вернулся к автомобилю.

Виртуальная игрушка здорово поработала. Сейчас он скачает видеофрагменты на домашний виромат, а после смены разберется с уродами как следует.

В автомобиле надрывалась рация. Говорухин сел за руль:

— Морозов? Ну, что, исчезли точки?

— Кто… что?.. — растерялся Морозов, до этого несколько минут безуспешно пытавшийся докричаться до напарника.

— Точки на экране, говорю, исчезли?

— Э… да. Кто это был?

— Какие-то легалы из депутатов. Пикник устраивали, на обочине, чтоб их. Сообщи в штаб, что я попросил их жарить шашлыки где-нибудь в другом месте. Через несколько минут буду.

Морозов ответил, что да, понял, и отключился.

Говорухин положил руки на руль, глубоко вздохнул.

— Мы их накажем, — глухо сказал он, — и софтера проклятого. И Шепко. И Попова. И всех остальных. Всех.

Но позже.

А пока он надел очки, скрывающие глаза от чересчур яркого мира, и завел мотор.

Глава 007

1

Новый мир пульсировал тихой, неторопливой жизнью. Прошли тысячелетия, прежде чем культуры сотен миров в Цепочке Мироздания перемешались, подобно колоде карт. Многое стало общим — наследственность, внешность, воздух. И этот мир, затаив в себе едва уловимую уникальность, все же достаточно сильно походил на остальные.

Вообще, сотню лет назад Шиджиллу повезло. Когда он возник из Серости, главные пути Ловцов вниз по Цепочке уже были освоены и практически не таили в себе опасностей. Конечно, в те времена Паразиты грызли миры, словно семечки, но стало их заметно меньше. Ловцы учились выдергивать сорняки и прокладывать магистраль вниз по Цепочке, только успевай спускаться, да вписываться в повороты. Сотню лет назад казалось, что еще немного, и Ловцы окончательно очистят Цепочку Мироздания. Те из них, кто спустился в самый мрак, в непроницаемый туман низших миров — выберутся на поверхность, победно сжимая в руках головы поверженных Паразитов. Как радостно было на душе, как легко и беззаботно.

Но вот стоило спуститься по Цепочке, преодолеть первые миры… и что открылось? Запустение. Регресс. Утаивание фактов. Некогда могучие и великие существа, порождение Всевышнего, стоящего над Цепочкой (да и вообще над всем, что существовало), ослабли. Их вера иссякла, превратившись из бурной реки в тоненький ручеек, уже не способный наполнять души всех жаждущих. Стало проще проникать в умы, проще познавать новые миры… проще лишать людей истиной веры. Собственно, этим Паразиты и живут. Их сейчас, конечно, не так много осталось, но ведь попробуй, отыщи.

Сложнее всего каждый раз заново привыкать к потоку времени, подстраиваться под него. Беда с этим временем. Его нельзя не изменить, ни подчинить. Великая Река, пересекающая Миры из одного конца бесконечности в другой уносит с собой минуты, часы, века… и где-то, наверное, существует Великий Водопад, куда обрушивается унесенное время и навсегда исчезает в клубах пара и бурлящем потоке…

От размышлений отвлек Кхан. На плече его повис обессилевший Азелон.

Любовника, наконец-то, огрело. Дар обрушился на него и раскрылся алыми лепестками во всем своем великолепии. Так всегда бывает — сначала ничего, а потом так даст, что живых выноси…

— Хозяин. Азелона…

— Вижу, вижу, — мягко перебил Шиджилл, но не обернулся.

Ловцу не надо было оборачиваться, чтобы видеть. Тонкие нити, вьющиеся от Кхана и Азелона, обвивали его тело, просачивались сквозь кожу и сразу давали Знание.

Нити тянулись отовсюду. Комната была пронизана ими так плотно, будто здесь поработал безумный гигантский паук, задачей которого было сплести удобное логово для себя и своей самки. Нити скользили сквозь стены, пробивались через окно, свисали с потолка и росли из ковра на полу. Все они стремились обвить Шиджилла, проникнуть в него, отдать свое Знание. Город за окном, казалось, был целиком соткан из таких нитей — тонких, серебристых. Стоит моргнуть, и они исчезнут. Но стоит моргнуть еще раз — и они появятся вновь. Поток Знаний бесконечен. Кто владеет информацией — тот владеет миром. Никогда не перестанешь узнавать о мире что-то новое. Нити можно было удалять-вырывать из собственного мозга (особенно полезно, когда перебираешься в новый мир), но заставить их исчезнуть не получалось никогда.

Время от времени Шиджилл представлял свое сознание будто бы сотканное из бесконечного количества нитей-знаний. Есть ли там что-то свое, индивидуальное — он не знал. Да и возможно ли определить? Может быть, где-то там, за паутиной Знаний и скрывается маленькое, общипанное, недоразвитое «я», но разве оно так важно? Знания рождают Сознание — так учили. Хотя, все может быть совсем наоборот.

Кхан успел уложить Азелона на кровать. Тот тяжело дышал, майка на груди стала темной от пота, глаза слезились и покраснели. Замечательный показатель. Проняло Азелона, что говорится, до самых косточек. Кхан присел рядом на стул. Замер…

Такер волновал Шиджилла. Странное осознание, которому раньше не было места. А еще второй, нереальный город. Туда доступ Шиджиллу почему-то был закрыт. Знания не лились оттуда, нити обрывались, не дотянувшись. Шайтан кое-что разведал о Нише, и пока это была самая глубокая информация. Нити же давали лишь косвенные знания. За долгие годы спуска по Цепочке Мироздания, Шиджилл не встречал миров, где бы не было нитей-знаний. Неужели, он приближается к Туманам?..

«А ведь я догадывался о такой возможности» — подумал Шиджилл, повернувшись, чтобы разглядеть бледнолицего Азелона, — знал, что дар помощников рано или поздно сыграет решающую роль. Неизвестный Город — это мой просчет. Но Кхан, Азелон и Шайтан — моя запасная комбинация.» Объект поиска всплыл сразу, стоило вынырнуть из серости в этот, настоящий, мир. Но с ним творилось что-то странное. Он то возникал в Такере, то исчезал вдруг неизвестно куда. Грешным делом (о, как мило это звучит в отношении Ловца) Шиджилл подумал, что новый псевдобог умеет путешествовать по мирам, но потом пришел Шайтан и рассказал о Нише. И все встало на свои места. Псевдобог, Паразит, настоящее прозвище которого Шиджилл пока не знал, регулярно уходил в виртуальный город, а значит выпадал из зоны наблюдения Шиджилла. Как странно все здесь…

Натянутые паутинки лопались от напряжения и тотчас таяли. Знания вливались в сознание. Совсем недавно он узнал, что группа людей, именовавших себя софтерами, где-то совсем недалеко (может быть, даже в этом самом отеле), ушла в Нишу, а другая группа осталась за ними наблюдать. Чуть позже он узнал о готовящемся празднике, дне рождения Президента. Мелкие и ненужные знания он удалял сразу.

Более опытные Ловцы умели контролировать нитевые потоки и при этом практически не тратили энергии, но у него не получалось. Впрочем, не сильно-то и старался…

Азелон выпучил глаза, провел языком по верхней губе и выплюнул ряд хриплых, плохо разборчивых слов:

— Видел… свет… едет… кто-то…

— Кхан, дружище, прикрой пожалуйста дверь, — попросил Шиджилл и протер глаза тыльной стороной ладоней. Нити исчезли. Не до них сейчас. Он присел перед кроватью на корточки.

— Рассказывай…

Азелон открыл, а потом закрыл рот. В уголках его губ скопилась влажная пузырящаяся пена. Он студнем разлился по кровати, словно из него разом вынули скелет. Кадык забегал по горлу.

— Не торопись. Соберись с мыслями и постарайся ничего не упустить, — прошептал Шиджилл.

— Во… второй раз ничего не вышло…

— С кем не бывает, — шепнул Шиджилл.

— Я с ней разговаривать начал… и она… А потом вдруг накатило…

После того, как накатывает предчувствие, очень сложно разговаривать. Слова застревают в горле, а грудь словно сдавливает горящим железным обручем. Но потом, после первой фразы, немного отпускает, и говорить становится легче.

Азелон облизал верхнюю губу.

— Давно меня так не… ух. Словами и не опишешь. Человека видел. Мужчину, — произнес он через силу, — но не здесь, не в этом городе, а в другом… пустой город какой-то… или ненастоящий. Словно нарисованный карандашами на бумаге. Такие яркие линии, штрихи… непонятно. И солнце видел, большое, прилепленное к нарисованному небу. Всегда в одном месте висит, не снимешь.

— Мужчина, — напомнил Шиджилл.

— Мужчина, да. Небритый и грязный. Щетина здесь, здесь. Волосы слипшиеся. Молодой вроде, очень молодой. Он… — Азелон запнулся, — он что-то делал в том городе… я не знаю, не понял. А затем вернулся сюда.

— В гостиницу?

— В Такер. В Такере он живет, — сказал Азелон, — только он и в Такере грязный и некрасивый. У него полный шкаф грязной одежды. А одежда вся в крови, рваная, дырявая. Он никогда не выкидывает одежду, в которой умирает. Потому что боится.

— Умирает? Как часто?

Азелон пожал плечами.

— Без сомнения, — неожиданно сказал Кхан, — не вычислил адрес?

— Какой, на хрен, адрес? Я чуть футболку себе не заблевал! Кхан, скотина, закрой рот, и без тебя плохо!

Шиджилл понял руку, призывая замолчать, потом осторожно провел ладонью по щеке Азелона. Азелон задрожал. Искрящиеся нити скользнули из пор, обвили пальцы Шиджилла и крепко впились в кожу, отдавая себя целиком, без остатка. Через секунду Шиджилл знал все, что не смог передать словами Азелон.

Имя и место жительства искомого человека Азелон не увидел — сил не хватило — но информации было достаточно хотя бы для того, что бы начать поиски.

На щеке Азелона осталась влажная дорожка от пальцев Шиджилла. Азелон облизал губу и тихо, осторожно поинтересовался:

— Уже можно вставать?

— Кхан, будь добр, принеси Азелону попить что-нибудь холодное.

— Чуть футболку не… — проворчал Азелон, — побыстрее, Кхан. Пить хочется.

Кхан исчез в ванной комнате (совмещенный санузел, как его здесь называли). Шиджилл поднялся. Шайтан сейчас отдыхал в другом номере. Шиджилл обещал ему часа четыре полноценного сна, но, похоже, придется собственное обещание нарушить.

Ох, торопимся мы… А что делать прикажите? Спешке Шиджилл не доверял. В спешке можно было упустить множество мелочей. Обычно в любом мире хватало времени и для отдыха и для ловли (в конце концов, впереди еще сотни лет), но сейчас… что-то давило сейчас. Давило, выталкивая из странного мира. Возможно виной тому изолированный мертвый Город. Возможно, что-то еще…

Вошедший Кхан нес полную кружку воды.

— Отдыхайте пока, — сказал Шиджилл и покинул номер.

2

Шайтан спал на кровати, не раздеваясь, но скинул, правда, ботинки. Стоило Шиджиллу сделать несколько шагов вглубь комнаты, как Шайтан открыл глаза, напрягся. Увидев хозяина, слабо улыбнулся. Ему ничего не надо было объяснять. Раз хозяин пришел, значит есть дела.

Шайтан был идеальный помощником. Самым преданным и самым верным. А еще самым первым, кого Ловец приручил.

О, да, это был первый мир, жуткая потребность в слуге (как учили Ловцы постарше) и неутомимая жажда стремления сделать что-то такое, чего раньше делать не приходилось. В итоге Шиджиллу просто повезло. Первый прирученный оказался, по сути, самым лучшим. Правда, Шиджилл очень редко задумывался над тем, чтобы стало бы с Шайтаном, если бы его приручили живым.

— Нам надо прогуляться, — сказал Шиджилл, — Азелон только что увидел инициированного. (о, это новое словечко из прошлого мира. Сложное для произношения, но дающее столь точное определение) — Мужчина?

— Да. Он то появляется в Такере, то исчезает в Нише. Надо уцепиться хотя бы за один из миров.

— А имя? Адрес?

— Пока ничего нет, кроме его описания и… — Шиджилл закрыл глаза и увидел лицо мужчины. Нечеткое, расплывчатое, но все же…, — нужно найти какое-нибудь заброшенное место. Где нет людей.

— Я готов, — Шайтан возник рядом, натягивая старый черный плащ. Все в жизни меняется, но этот плащ на Шайтане — никогда. Плащ из мира мертвых. Воспоминание о мире живых.

Великолепный слуга, лучший — и Шиджилл не устанет этого повторять. Азелон и Кхан — они специалисты более узкого профиля: кого охмурить, у кого что украсть, а Шайтан выполнял основную работу. Мог и убить при необходимости. Охота и убийство у него в крови.

Они вышли в коридор, и Шиджилл остановился, слегка прикрыв глаза. Его безумно интересовали люди-софтеры, которые прятались в скрытой комнате в конце коридора. Он чувствовал каждого из них и даже мог различить их лица, но…

— Не сейчас, — прошептал Шиджилл, — зачем они мне сейчас?

И быстро побежал по ступенькам вниз. Шайтан бесшумно последовал за ним.

Солнце на прозрачном голубом небе приближалось к зениту. Захотелось вдруг остановиться, замереть и насладиться ускользающей прохладой, потому что дальше наступит жара. Но Шиджилл не остановился.

Скорее, скорее. Поторопимся, господа, и мы станем лучшими Ловцами, каких только видела Цепочка Мироздания.

Словно заприметив одиноких прохожих на пустой улице, из тени домов неторопливо выкатил интермобиль ярко-желтого цвета с голубыми полосками на боку и подъехал к ним. Из открытого окна высунулся некто бородатый и в темных очках:

— Такси не желаете? — осведомился он, — тариф у нас самый дешевый в Такере. Всего три кредита за километр.

Шайтан молча открыл заднюю дверцу, приглашая Шиджилл внутрь.

В салоне пахло недавней сигаретой — заразой, которая успела проникнуть во все миры без исключения.

— Вам куда? — бородатое лицо смотрело в зеркало заднего вида, — только сразу предупреждаю, до тюрьмы стоимость фиксированная, потому как далеко.

— Нам в тюрьму не надо, — Шиджилл закрыл глаза. Такер возник перед его мысленным взором похожий на топографический план или черно-белый снимок из самолета. На снимке тут и там возникали указатели и таблички. Кое-где оставались еще белые пятна, но в целом…

— Где завод металлочерепицы знаете?

— Обижаете, — фыркнул водитель, — с трех лет здесь живу, с пятнадцати вожу интермобили, а сейчас мне тридцать семь.

— Когда будем на месте?

— Минут через пятнадцать, думаю, — прикинул водитель, — пробок, вроде, не предвидится.

— То, что нужно, — одними губами произнес Шиджилл.

Интермобиль, журча, тронулся с места, а Шиджилл, положив голову на мягкую спинку, погрузился в свои собственные мысли.

Запах табака проник в ноздри, заставив вспомнить о всеобщей пагубной привычке. Живуч ведь! Ничего ему не делается. Даже в Начальном мире находятся Ловцы, которые не прочь выкурить трубку, а что говорить о человеческих мирах? Здесь табак давно пустил крепкие корни. Болезни пережил, чуму, аукнувшуюся в десятках мирах. А как быть с верой? Религии возникали и исчезали, люди гибли за святых, уничтожали города и миры, а те, кто оставался жив, сидели по ночам вокруг костра и курили трубку, набитую свежим табаком.

«Может, надо было искать табак, а не богов? — подумал Шиджилл, — плюнуть бы на все, я извиняюсь, и отправиться по Цепочке Мироздания искать редкие сорта табака. Занятие, между прочим, не такое опасное и нервное. Табак не сопротивляется, когда кладешь его в коробку, и не старается тебя убить. Можно табаком торговать. Я лично знал нескольких людей, которые продали свой мир за щепотку редкого сорта. Это против правил, конечно. Миры нужно защищать, а не уничтожать — такова наша сущность. Но ведь и табак — это не мгновенное уничтожение. Можно договориться с собственной совестью и придумать что-нибудь, что оправдает меня. Ведь всегда можно договориться, верно?..» Шиджилл покосился на окно и увидел, что они выехали на окраину города. Завод располагался чуть в стороне от жилых районов и уже давно был закрыт. Наверняка территорию завода охраняют, но это небольшая проблема и ее легко решить.

— Еще три минуты, — бодро сообщил водитель, — вас где высадить: прямо у завода или на остановке?

— А вам как удобнее?

— Мне? На остановке. Это лишний километр, ха-ха. А вам?

— На остановке, значит, на остановке.

Водитель подцепил кончиком пальца темные очки, сдвинул их на нос и внимательно посмотрел в зеркальце заднего вида на Шиджилла:

— Вы не из Такера, верно? И не ученые. У нас в Такере богатых по пальцам пересчитать можно, а ученые на такси не ездят. Но вы и не Слоны. Я их нюхом чую, как крыс.

— А еще мы вышли из отеля, возле которого ты нас ждал, — сказал Шиджилл.

— Верно, ха-ха! — глухо хохотнул водитель, — основной заработок местных таксистов либо ночью, либо у гостиниц. Есть еще маршрут от тюрьмы в город, но он слишком опасен. Пьяни всякой вокруг тюрьмы и наркоманов много! Развелось, словно мух. Странные тут законы. В город въезд по пропускам, зато внутри города хоть вешайся на площади — никому и дела нет. Или военные думают, что ученные, которые сюда съезжаются, что белые одуванчики, никому и вреда не причинят?

Шиджилл вежливо улыбнулся.

— А мы уже приехали! — сообщил водитель с какой-то безудержной радостью, — к остановке, ха-ха, как договаривались.

Интермобиль остановился. Шайтан протянул пачку купюр через сиденье и вышел.

— Э, тут больше! — наверное, от неожиданности брякнул водитель.

— Безусловно, — кивнул Шиджилл, — ты же подождешь нас и отвезешь обратно.

Это был не вопрос, а утверждение. Водитель кивнул, не раздумывая. Даже на ощупь та пачка кредиток, которую ему дали, была втрое больше той, которую он реально заработал за день.

«Вот и еще одна зараза миров, — мимолетно подумал Шиджилл, — только в отличие от табака, деньги убивают не тело, а душу. И вылавливать их сложнее, ха-ха!» Прохлада все-таки отступила под напором жары. Воздух застыл, и не было даже намека на ветерок.

Завод Шиджилл увидел уже отсюда. Слева растянулось поле, покрытое бурной растительностью, оставшейся, судя по всему, без внимания уборщиков, а справа стояло несколько старых, недостроенных кирпичных еще домов. Большей частью у домов не хватало крыш или стен. Кто-то, видимо, хотел устроить здесь небольшой микрорайон или дачи, но что-то помешало. Массивный завод, нависший над этими развалинами, мог похвастаться черными дырами вместо окон и широкими провалами в крыше. Тем не менее, завод окружал вполне пристойный бетонный забор, от которого так и разило запахом давно ушедшего времени. Тропинка, тянувшаяся вдоль забора, хоть и заросла наполовину бурьяном, но просматривалась хорошо.

Вскоре за поворотом исчез интермобиль. Забор тянулся вперед, а намека на какой-либо вход не наблюдалось.

— Может, перелезть? — поинтересовался Шайтан.

— Не в моем возрасте, — усмехнулся Шайтан, — пройдем еще немного.

Они двинулись по тропинке, раздвигая высокие кусты, и на повороте уткнулись в ржавый остов авиаробуса. Стекла, двери и ездовая гидравлика у него отсутствовали напрочь. В проеме, служившем когда-то дверью, сидел пожилой седобородый мужчина и курил. Слева от авиаробуса Шиджилл заметил металлическую калитку с мигающим электронным замком. Вот и вход, ага.

— Опыть! Залетные! — громко воскликнул старик, обнажая обширные черные дыры между зубами, — вы откуда такие, голубки… работать?

Не дожидаясь ответа, старик привстал. Обут он был, несмотря на жару, в высокие сапоги на каблуках. Из дырки в левом сапоге торчал палец. Да и общим видом старик походил на обычного городского попрошайку. Очень странно смотрелся он тут возле электронного замка.

— А почему двое? Чего тут охранять, вдвоем-то? Одному делать нечего, а тут парочка залетела!

— Ты сторож? — спросил Шайтан.

— Я-то? А что, завидно? — сторож вопросительно заломил бровь и вдруг громко икнул.

— Вход на территорию завода, эта, запрещен! — сообщил старик со свойственной всем пьяным людям бесстрашной наглостью, — если вы не сменщики, то пшли вон! Секретный эта завод, ясно? Секретный, эта, и заразный радиацией. Видите, замок висит? Бюджетный! Неделю назад сюда приходили, эта, из му-ни-ци-па-ли-те-та! Сверялись что-то с бумажками, ворчали, мол, надо бы усилить охрану. Я им в тот раз сказал, что одного меня за глаза хватает, а они чот не подумали видимо… Так вы охрана?

Старик вопросительно посмотрел на Шиджилла, потом сказал тише:

— Ежели нет, то могу провести экскурсию за два кредита. Ну, или вдруг есть что выпить…

«Третья зараза, — мысленно усмехнулся Шиджилл, — сколько жизней загубила в мирах. Убивает и тело и душу. А сколько молодых Ловцов уничтожила во время спуска?» А ведь если сложить все три заразы, что гуляют по мирам, то выходит, что от Паразитов не так уж много и вреда. По-крайней мере, Паразиты искренни в своих желаниях, а деньги, сигареты и алкоголь вроде как кажутся друзьями до поры до времени, а потом — бац…

— Даю десять кредиток, и мы пройдем на завод сами.

— Это же секретный объект, — подумав, сказал старик, — а зачем вам самим туда соваться? Все, что там ценного было, эта, давно сперли, в смысле, увезли. Брать там нечего.

— Да мы брать ничего и не будем. Поглядим только. Десять кредиток, подумай.

Жаль старика, но Шиджилл не собирался из-за него искать другое уединенное место. Если будет упираться, то…

— Ежели такие толстосумы, то давайте пятнадцать кредиток, — буркнул старик, обнаружил в левой руке бутылку с плескающейся на дне прозрачной жидкостью и совершил два затяжных глотка. Глаза его помутнели. Он шумно отрыгнул, сощурился и вдруг заорал:

— Изыди, сатана!

Лицо старика исказилось в ужасе. Он поднял бутыль над головой и выплеснул остатки жидкости в сторону Шиджилла, пронзительно взвизгнув:

— Изыди, исчадие! Я вижу, эта, твою сущность, демон! Твои рога и копыта!

— Послушай… — Шиджилл шагнул вперед, но старик попятился, стукнувшись затылком о дверной косяк:

— Уходи, уходи! Я вижу демона в тебе! Я вижу, кто ты есть на самом деле! Ты Шиджилл, ты Шиджилл! Ловец богов!!

Шиджилл вздрогнул.

Видящий! А говорили, что в Цепочке Мироздания их уже и не осталось вовсе…

Шайтан мелькнул черной тенью, оказался неожиданно возле старика и, выставив пальцы «вилкой» воткнул их старику в глаза. Визг перешел в вой, резко оборвавшийся, так и не достигнув своего пика. Старик захрипел и кувыркнулся на землю, глухо стукнувшись головой о ступеньки. Бутылка со звоном покатилась вниз.

Шайтан нагнулся и небрежно вытер о рукав рубашки старика короткое лезвие, которое секундой позже исчезло в складках плаща. Старик тихо хрипел, выпуская воздух сквозь распоротое горло и скреб ногтями по асфальту.

— Все-таки придется лезть через забор. — сказал Шайтан.

— Неудачно как-то получилось, неловко, — пробормотал Шиджилл, разглядывая тело, — я-то думал, что Видящие вымерли уже… подвернулся же, бедняга.

Шайтан тем временем заглянул в автобус, потом обернулся, улыбаясь, и показал зажатый в руке мигающий пульт.

— А, может лезть и не придется! — сказал он заметно повеселевшим голосом.

Старик уже перестал хрипеть. Шиджилл брезгливо обошел его, зацепив бутылку носком ботинка.

Калитка отворилась легко, и они прошли на территорию завода. С первого взгляда стало понятно, что цивилизация распрощалась с этими местами очень давно. У самой калитки остро пахло мочой и отходами, жужжали зеленые мухи, а трава росла желтая и редкая. Но уже дальше растительность разошлась вовсю. Хмель опутал внутреннюю сторону забора, ноги цеплялись за колючки. Чертополох раскинул широкие листья и кусался круглыми колючки. Сквозь траву с трудом угадывались потрескавшиеся бетонные плиты.

Глядя на развалившуюся от времени и запустения дорожку, Шиджилл вдруг вспомнил о тех мирах, которые давным-давно опустели. Живое умерло в них, может, от времени, а, может, в силу каких-то других обстоятельств. Войны, Паразиты, Всемирные Потопы, да мало ли причин?.. В таких мирах редко попадались нетронутые войной или разрушением места. Зато всюду царила тишина и пустота. Кое-где миры встречали Ловца безжизненным песчаным ландшафтом, но часто — царством зелени. И эта тропинка, буйная заросль вокруг и, особенно, пустой темный завод впереди очень живо напоминали пейзаж тех, вымерших миров.

Может быть, здесь начинается вымирание? Может, это и есть первый островок, первое пятнышко хаоса, которое впоследствии разрастется и сожрет человечество? Наверное, с таких участков умершей пустоты начинается конец света.

Не потому ли он торопился, чтобы не видеть гибели еще одного островка цивилизации? Не хотел ли он убежать от того, что ждет этот мир в будущем? Может быть, недалеком будущем?.. Еще одно звено в Цепочке Мироздания проржавело. Скоро — через несколько столетий — оно покроется ржавчиной полностью, и сюда уже не будут заглядывать ни Ловцы, ни Видящие, ни кто-либо еще. А потом звено удалят и заменят на новое, молодое.

Шайтан остановился у чудом сохранившейся двери, на которой сохранились облезшие куски дерматина и металлическая ручка, болтающаяся на двух шурупах.

— Хозяин, мне остаться?

Конечно, Шайтан знал, что будет происходить дальше.

— А если я свалюсь замертво, и никого не будет рядом? Нет уж, не отвертишься.

На самом деле, Акт Знаний, который задумал исполнить Шиджилл, был не таким уж и опасным. Бывали заклинания и Акты пострашнее.

Нитей катастрофически не хватало для полного охвата знаний. Требовалось нечто большее. Теперь, когда Шиджилл увидел лицо искомого человека, можно было применить Акт. Акт забирал очень много энергии, но и взамен давал немало. По-крайней мере, появлялся почти стопроцентный шанс узнать имя искомого, а если повезет, то и его адрес. Нити, к сожалению, такой информацией не располагали.

Конечно, кроме Акта Знаний существовало еще множество способов получить информацию, но… наверное, дело в том, что Шиджилл спешил. Акт Знаний проходил быстро и результаты давал мгновенные. А взять, хотя бы, Акт Комы, которым любили пользоваться многие молодые Ловцы. Запасов энергии этот Акт требовал мало. Ловец уединялся в небольшой комнате с кроватью, и погружался к глубокую кому при помощи специальных приемов. На стадии предельной смерти (или, как объясняли умудренные годами Ловцы — когда твое «я» готово опуститься по Цепочке Мироздания на одно звено вниз) и приходило желаемое знание. Важно точно сформулировать вопрос, иначе получишь совсем неожиданный ответ. Иногда в коме можно было проваляться неделю и ничего не добиться. Зато повторять можно сколько угодно раз, тогда как Акт Знаний, в лучшем случае, удастся повторить только в другом мире.

И еще одна проблема. Для Акта Знания Шиджилл специально искал место, расположенное как можно дальше от жилых районов города. Потому что высвобождаемая в процессе энергия… как бы точнее выразиться…

В сумраке первого этажа был виден коридор, зияющий дырами вместо дверей и с частично обвалившимися стенами. Штукатурка и осколки кирпича хрустели под подошвами ботинок. Паутина на стенах и потревоженная пыль в тусклых квадратах света. Все, что здесь было ценное, либо вывезли сразу, либо украли потом.

Что-то зашевелилось у одной из стен, и на незваных гостей сверкнули испугом и осторожностью два больших зеленых глаза.

Шайтан хлопнул в ладоши:

— Кыш!

Кошка сорвалась с места и стремительно исчезла в темноте.

Через минуту Шайтан разыскал лестницу на верхние этажи. Рядом находился лифт с распахнутыми дверцами.

У лестницы Шиджилл остановился, задумчиво поглаживая подбородок. Подниматься не стоило. Для Акта достаточно места и на первом этаже.

— Пожалуй, начну, — он аккуратно снял пальто передал его Шайтану.

Слуга неслышно отошел в темноту, оставив Шиджилл наедине с тишиной. Так лучше. Никто не мешает, но вместе с тем всегда ощущаешь незримое присутствие телохранителя.

Оглядевшись, Шиджилл пробормотал под нос:

— А место-то у нас знатное… — потом поднял руки над головой и закрыл глаза.

3

В этом мире люди не привыкли к волшебству, но Шайтан родился, вырос и умер в другом мире. Волшебство там, в тянущихся от горизонта до горизонта степях, не являлось чем-то необычным, как и деревянный лук или, скажем, двухголовый заяц-степняк, которого убить можно было только осенью в сумерках. Шаманы крупных поселений пользовались волшебством столь же часто, сколько портили женщин, и так же долго, как ковырялись в зубах черенком яблока после сытного обеда.

Шайтану было не привыкать к волшебству. В конце концов, именно при помощи волшебства он ожил после своей смерти. Волшебство дало ему бессмертие, а также множество других даров, которые он с успехом использовал по сей день.

Хозяин владел волшебством. Хозяин знал его истоки и умело пользовался, как пользуются маленьким родничком в степи, неожиданно пробившимся сквозь сухую землю. В сумраке хозяин его не видел. Еще бы — хозяин был занят созданием заклинания, которое называл Актом Знаний.

Но сам Шайтан видел все. Кошачье зрение досталось ему от отца, а тому от матери, то есть от Шайтановой бабки. Уж с кем переспала прабабка, чтобы приобрести такой дар неизвестно, однако Шайтан не забывал благодарить ее по вечерам, когда обращался к предкам в ежедневных молитвах.

Хозяин готовился тщательно. Поджал ноги, повиснув в воздухе, закрыл глаза. Пальцы рук сплел между собой в замок. И губы шевелились, что-то неслышно бормоча.

Шайтану доводилось присутствовать на Акте несколько раз. Зрелище, скажем прямо, не из приятных. Как и ощущения. Энергия, которую хозяин забирал из окружающего мира, походила на неуправляемую водную стихию, обрушивающуюся на все живое, сметающую все на своем пути. Как хозяин мог обуздать такое чудище, да еще и выудить из водоворота нужную ему информацию, оставалось только догадываться. Конечно, сколь разрушительна не была стихия энергии, причинить вреда ни хозяину, ни защищенному Шайтану она не могла. Но что касается людей… здесь особенно уязвимы дети и старики.

Где-то в просторном помещении возник звук. Он становился громче и объемнее. Словно ветер собрал огромный ворох бумаги и, свернув в тугой комок, играл ею в футбол. Волосы на голове Шайтана зашевелились. Клочки бумаги неподалеку действительно взлетели в воздух и закружились в медленном танце пожилых танцоров. Жестяная банка, громыхая о кирпичи, прокатилась мимо Шайтановых ног. Завод вдруг разом перестал быть похожим на старое заброшенное помещение. Он заскрипел, вдыхая дырами свежий воздух. Он охнул, он шевельнулся, стряхивая со стен старую штукатурку, птичьи гнезда и оккупировавший хмель. Словом, завод ожил. В него будто вселился какой-то древний демон, спросонья разминающий застывшие косточки.

На самом же деле это была энергия, которую собирал вокруг себя хозяин.

Шайтан нащупал рукой какой-то ящик и уселся, крепко вцепившись руками в колени.

Хозяин уже не просто болтался в воздухе — он кружился по оси, раскинув руки, откинув голову назад. Волосы его растрепались, из открытых глаз струился мягкий свет. А губы продолжали шевелиться, выпуская на волю… волшебство.

Распираемый энергией завод ухнул еще раз, словно рассерженный филин. На голову Шайтана посыпалась мелкая известковая крошка. На губах осел песок. А энергия продолжала пребывать. Воздух скручивался в спираль, натягивался, как пружина. Стало трудно дышать.

Шайтан чувствовал нарастающее давление все сильнее и сильнее. У него заболели глаза, виски взорвались острой болью, атмосфера давила на плечи, голову. Даже язык распух, а сердце работало быстрее отбойного молотка. Человек на месте Шайтана уже давно валялся бы мертвым.

Окно напротив хозяина вдруг лопнуло. Деревянная рама разлетелась щепками, стену разорвала широкая извилистая трещина, выбивая куски кирпича. Следом стали лопаться все уцелевшие окна. Хруст дерева смешивался со звоном битого стекла. Осколки сверкали на солнце, рассыпаясь серебристым дождем.

Неожиданно Шайтан вспомнил степь, в которой провел детство и юность. Вспомнил табуны диких лошадей, пробегавших мимо. И лошади разной масти — серые, бурые, пегие — пронеслись перед глазами, а топот копыт больно ударил по ушам. Земля дрожала под ногами, хотя то была не земля, а бетонный пол. Лошади неслись и неслись, заслоняя все вокруг. Перед глазами рябило, а топот окружал, вытеснял воздух, нарастал и нарастал…

И вдруг все вокруг сжалось и лопнуло, словно мыльный пузырь. Лошади исчезли в степи, далекое небо рассыпалось, уступив место стенам завода, пыльным углам и мусору. Завод все еще дрожал, а энергия выходила из его щелей и окон со свистом, вырывая кирпичи.

— Хозяин, — рухнув на колени, Шайтан не сразу сообразил, что тело отказалось его слушаться. Он упал, успев выставить перед собой руки.

В ладони впились осколки стекла. Шайтан поднял голову, жадно ловя ртом воздух, и увидел, что хозяин стоит на коленях в ярких лучах солнца (о, да, для солнца простора здесь теперь было много) и улыбается.

И сразу стало легче. Раз улыбается, значит, все нормально. Значит, Акт прошел успешно. Волшебство свершилось.

— Хозяин, — позвал Шайтан сдавленным шепотом, — получилось, хозяин?

Шиджилл поднял голову. Из глаз уже не струился свет, но взгляд больно обжег Шайтана.

— Получилось, мой друг, — почти ласково, но безудержно весело воскликнул хозяин, — слава Творцам, получилось!

И, воздев руки к потолку, хозяин громко расхохотался.

4

Смеяться хотелось и хотелось плакать. В горле застыл нечеловеческий, звериный рык. Тело жаждало каких-либо действий. Неважно, просто пробежаться кругами по разбитому заводу или вцепиться зубами кому-то в горло. Шиджилл захохотал.

Огромных усилий стоило подняться с колен и отряхнуть штаны негнущимися от напряжения пальцами. И это еще не самое худшее. Со своим телом он как-нибудь справится, не впервой.

А вот самое важное — в голове появились знания. Он успел забросить удочку, и поймал несколько приличных рыбешек. Улов составили: а) имя искомого человека; б) приблизительное место жительства (он видел определенный многоэтажный дом, но ни квартиры, ни даже подъезда); в) всплыло имя еще одного человека, правда какое он имел отношение к происходящему, Шиджилл сказать затруднялся. Надо бы обмозговать на досуге.

Смех, между тем, как-то сам собой оборвался. Шиджилл принял от подошедшего Шайтана пальто и заковылял к двери.

Завод еще держался, но ему крепко досталось. Словно карточный домик, у которого вытащили снизу опорную карту, он ждал только подходящего порыва ветра, чтобы рухнуть. Сквозь новоиспеченные щели и огромные дыры в стенах врывались лучи света, рисуя в пыльной серости завода прямые перекрещивающиеся линии. От стен исходил напряженный гул.

Надо уходить отсюда, да побыстрее.

Свет на улице ударил так ярко, что заболели глаза. После тишины в уши хлынул нескончаемый поток живых звуков. Трава мягко пружинила под ногами.

Шиджилл шел, не оборачиваясь, до самой калитки, обогнул тело сторожа, снова легонько пнув носком ботинка бутылку, и пошел по тропинке в сторону дороги. Остановился он только у интермобиля-такси, тяжело вдыхая горячий воздух.

Капля пота медленно поползла по виску. Информация в голове все еще кружилась вихрем, но слои ее постепенно оседали… и приходили к какой-то упорядоченности. Мозг едва управлялся. Мозг кипел. Следовало скорее добраться до гостиницы, встать под холодный душ, а затем погрузиться… в сон. Да, в этом случае можно применить слово «сон».

Шиджилл чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. Словно выпив на пустой желудок крепкий алкогольный напиток, а через полчаса почувствовал, как на него «накатило». Мир дрогнул и поплыл.

Шиджилл ударил по лобовому стеклу интермобиля кулаком:

— Мы вернулись, уважаемый! Открывай.

Но дверца не открылась. Шайтан наклонился к окну со стороны водителя, сложив руки «лодочками» у висков, чтобы загородить свет, и, прищурившись, посмотрел внутрь.

— Что-то… а, черт!

— Что там?

— Кажется, водитель мертв, — Шайтан ударил ногой по дверце, оставив на ней вмятину, — точно мертв, на руле лбом лежит, руки внизу…

— Не выдержал, — прошептал Шиджилл, растирая указательным пальцем висок, словно это бы помогло прогнать острую боль, — слишком близко был… не выдержал, ха-ха…

Шиджилл прислонился к интермобилю спиной, ощущая жар нагретого металла. Виски болели и болели.

До отеля они дошли пешком.

Глава 008

1

До девятнадцати лет Антон оставался обычным подростком. Он и сейчас считал себя вполне обычным, но до девятнадцати (какая досада) еще не умел общаться с богами.

К девятнадцати годам Антон пожил, что называется, в меру.

В меру учился и окончил школу на твердые четверки с блеснувшей в аттестате пятеркой по физкультуре.

В меру покуривал до десятого класса, тайком от родителей покупая дешевенькие сигареты, пока не решил, что можно тратить деньги на более выгодные вещи — и бросил.

Выпивки и девушек тоже всегда было в меру. То есть, ни разу не напивался до бессознательно состояния, а сексом в последнее время занимался регулярно два-три раза в неделю.

Единственное, чего не было в меру, а точнее не было вовсе — работы. Найти что-либо стоящее в Такере невозможно, а идти разнорабочим на рынок или в охрану Ниши — гробить здоровье — не очень-то и хотелось. Как и любому подростку с желаниями выше среднего, он хотел много кредиток и, желательно, на халяву.

Временами Антон подумывал поступить в техникум (на университет мозгов не хватало), но на это, опять же, требовались кредиты и усердия, а ни того, ни другого за пазухой не валялось. Ехать же в столицу По-малолетству было боязно. Благо еще в одиннадцатом классе Антон прошел спецкурсы по изучению пользовательских вироматов, и к настоящему моменту мог разбирать и собирать оные с завязанными глазами. Шабашек было немного, но на жизнь кое-как хватало. Если не шиковать.

Опять же, не в меру мала была однокомнатная квартира с совмещенным санузлом и крохотной кухней в которой стол и плита занимали две трети места. Квартплату брали большую. За последние полгода два раза грабили.

Антон частенько подумывал о том, чтобы переехать куда-нибудь на край города и снять что-нибудь еще поменьше и подешевле, но ситуацию, как ни странно это звучит, спасли боги.

В октябре, восемь месяцев назад, они впервые дали о себе знать. На электронный ящик пришло короткое письмо без обратного адреса и без имени адресата. Довольно приличный сортировщик писем по каким-то причинам не отправил письмо в спам и не удалил нафиг с подозрением на вирус, а даже больше, выложил его в важные письма с пометкой «рассмотреть в первую очередь».

Антон рассмотрел. В письме было написано: «Позвони по номеру 361-52-12». Опять же, никакой подписи или намека, кто бы это мог быть. Только странное зудливое желание позвонить.

В тот момент Антон взял мобильный телефон и набрал номер.

Гудки были тихими, какими-то далекими. Хотя номер светился городской, показалось, что абонент находится едва ли не на другом конце света. Трубку никто не брал. Когда Антон собрался было отключиться, неожиданно раздался сухой щелчок, и чей-то голос поинтересовался:

— Антон Айша, братишка?

Кто говорит, Антон не узнал. Теперь голос звучал так четко, словно говоривший находился в соседней комнате.

— Да.

— Получил письмо? — спросили в трубке. Каждое слово прерывалось долгим вздохом, говоривший словно ловил воздух порциями, — это мы написали!

— Рад за вас.

— Мы — это я и еще двое. Мы долго размышляли, кому бы написать, выбирали, знаешь ли, и остановились на тебе, братишка.

— Кто вы такие? — спросил Антон. Свободной рукой он вытащил из пенала карандаш и застучал им по столу. Врагов за свою короткую жизнь он нажить, вроде, не успел, а про телефонных хулиганов был наслышан. Но вот голос какой-то слишком взрослый для хулигана…

— О, брат! Мы такие, такие… если бы ты только знал какие!

— Кто вы…

— Блин, да тебе не все равно, как нас зовут? — перебил говоривший тихо, а паузы между словами сделались больше, — в конце концов, это не ты нас искал, а мы сами навязались, верно? Ну и незачем тебе много знать. Просто слушай.

Последняя фраза неожиданно разозлила Антона. Буркнув: «Ну, все, хватит», он прервал соединение и положил мобильник возле клавиатуры.

— Нет, не хватит, — сказали из мобильного, — ты что думаешь, Антоша, мы тебе просто так письмо отправили? Время свое теряем, чтобы ты трубу бросал? Не выйдет, брат. Не выйдет. Давай продолжим.

Рука с карандашом застыла в воздухе. Телефон не работал. Экран не светился. Связи не было. Но голос шел из динамика и был живым, четким, без помех.

— В общем, братишка, мы тебя выбрали и тебе теперь не отвертеться. Понимаешь, мы тут немного на тебе потратились, разыскивая и все такое, поэтому нам придется пожить вместе хотя бы некоторое время.

Глубокий затяжной вдох:

— Но мы думаем, что сработаемся.

Это было невероятно. Телефон без связи передавал голос. На всякий случай Антон осмотрел комнату, развернувшись на стуле, но, естественно, никого не обнаружил.

— Не волнуйся, Антоша. Это даже интересно, мы имеем в виду дружбу с нами, — сказал голос, — со всеми нами.

— Вас трое?

— Я и еще двое, — помолчав, выдал голос, — да, трое. Мы, вообще-то, не очень любим отвечать на вопросы, поэтому ты их не задавай, а говорить будем мы, идет? Сиди себе и слушай. Все равно бездельничаешь. Во-первых, раз мы тебя нашли, братишка, значит ты уже наш. Во-вторых, не думай убегать, переезжать или кому-нибудь рассказывать о нас. Прежде всего, это чревато для тебя самого, понимаешь? В-третьих…

Антон резко протянул руку и нажал на кнопку выключения телефона. Мобильник коротко пискнул и отключился. Совсем. В квартире вдруг наступила неприятная, напряженная тишина. Антон старательно вслушивался в эту тишину, слышал звук интермобилей на улице, щебет птиц, работающий на кухне холодильник. Сознание шепнуло: «А, может, показалось? Сидишь за вироматом целыми днями, с утра на голодный желудок кофе хлебнул, вот и предвиделось».

— Надо что-нибудь поесть, — буркнул Антон, поглядывая на монитор.

— Пожалуй не стоит никуда уходить, — сказал голос из выключенного телефона, — мы теперь связаны с тобой, брат, тесно связаны, понимаешь?

Что-то лопнуло в голове Антона, породив пронзительный, резкий крик. Он схватился за голову и упал со стула на пол, зацепив бедром угол стола. Боль пронзила ногу от бедра до лодыжки. Антон взвыл, а голос из телефона, такой реальный и близкий, произнес:

— В-третьих, Антоша, лежит на тебе теперь некоторая ответственность за наше… эх-хе… существование.

Надо было подниматься с пола, во чтобы то ни стало подниматься… но Антон чувствовал, что сделать этого не в состоянии. Пусть столь героический поступок совершает кто-нибудь другой, а он… его руки безвольно лежали на ковре, левая нога пульсировала болью. В ушах звучал голос из телефона, словно он только что незаметно перебрался внутрь Антоновой черепной коробки.

— В-четвертых… — сказал голос.

На ковер ярко зеленого цвета сорвалась алая капелька крови. Она вытекла из уголка правого глаза. Следом за ней еще одна, потом еще — из второго глаза. Антон открыл рот, чтобы закричать, но тут желудок, выбрав, видимо, удачный момент, решил освободиться от остатков пищи. И не беда, что с утра пил только кофе. Антон ослеп от крови в глазах, и оглох от голоса, скребущего внутри черепа, забивающего все остальные звуки. У Антона не было сил ни двигаться, ни дышать. Он лежал, прижавшись щекой к полу, и единственным доступным ему чувством, было осязание. Кислый запах бывшего завтрака — вот, что чувствовал Антон, пока голос в его голове продолжал говорить.

2

— На самом деле, мы не такие плохие, как ты думаешь, — говорил неизвестный, и вдохи между словами стали короче, — просто мы уже столько тел перебрали, ты не поверишь. Человек триста за последнюю неделю. Фишка в том, брат, что нам без тела нельзя. Думаешь, это мы просто так тело твое парализовали, в голову влезли, блевать тебя заставили прямо на ковер? Нет, брат, не просто так. Мы, понимаешь, без дела не сидим. Пока у нас тела постоянного нет, мы, Антоша, и исчезнуть можем. В смысле — насовсем. Вы вот умираете, а мы исчезаем. Так что, брат, извини заранее за все причиненные неудобства. Со временем привыкнешь, да и поймешь, наверное. Мы же почему тебя выбрали? Потому что ты молодой, здоровый, а еще не определившийся в вере. В нашем деле что главное? Главное, братишка, чтобы душа свободна была. А то как бывает? Залетаем мы в тело — а там, глядь, все занято. Религия, понимаешь, местная, места свободного в душе не оставила, все заняла. Вера, брат, она же как сорняк. Один раз появится, потом всю жизнь побеги вырывать придется. И это хорошо, если человек веру свою культивирует, в добро обращает, а если наоборот? Всякие случаи, брат, бывают, поверь нам, мы в душах разных побывали. Одна заполнена одуванчиками белыми, а вторая крапивой. В одной дунешь — и разнесет веру по другим душам, а до другой дотронешься, и пойдет вера по рукам белыми волдырями и с болью. Конечно, вера во многом от богов зависит. Если в мире и богов-то толком нет, тогда и души у людей пусты, но ведь еще и так, брат, бывает, что на клочке земли столько богов сидит, что рвут они людей между собой точно тряпки. Там нам места нет. Туда мы не сунемся. Мы ведь, Антоша, тоже боги, только рангом пониже всех этих властителей душ. Нам, Антоша, не нужны народы, которые бы нам поклонялись. У нас даже молитв и храмов своих нет. Мы просто хотим существовать. Вот ты, Антоша, существуешь? И мы так же хотим. Но тебе, видишь, легче, ты из плоти и крови, а нам тело нужно и свободная душа, вот как у тебя. Хлама, здесь, конечно, много, но мы приберемся, не переживай. Нам теперь с тобой вечность жить.

— Вечность?.. — язык плохо ворочался во рту. В груди вдруг зародился маленький комочек боли.

— Именно вечность, брат, — ответил голос, — ты теперь, если хочешь знать, в каком-то роде бессмертный, потому что мы решили поселиться здесь навсегда. Знаешь, как трудно найти совершенно неверующего человека?

— Но я… — из последних сил Антон попытался вдохнуть, но что-то крепко держало его за горло. Боль в груди распустилась ослепительным белым бутоном.

— Ты неверующий, Антоша, — сказал голос, — а после твоей первой смерти, в душе вообще будет идеальная чистота. Как в отформатированном диске, усек?

От столь нелепого сравнения Антон нервно хмыкнул, выпуская остатки воздуха. Желудок болезненно сжался. Белый шар в груди напрягся и вдруг лопнул с оглушительным треском.

Так Антон умер в первый раз.

3

Богов в его душе было двое и еще один. Двое безмолвных, потому что зародились они еще в те времена, когда никто не умел разговаривать. Но имена у них были. Довольно странные имена — Мастааб и Жиллшуун. Еще одного звали менее замысловато — Цет. Именно он, если можно так выразиться, координировал действия богов, организовывал розыск неверующих и продлевал собственное бестелесное существование.

В принципе, ничего плохого в новоявленных богах не было. В душе они занимали какое-то место (притом, что Антон не догадывался, где находится в нем душа и какую площадь в ней занимали боги) и существовали себе потихоньку, на правах этаких квартирантов.

Поначалу Антон вообще их не замечал, только иногда проскальзывали вроде даже не его, а чужие мысли. Мелькали и растворялись, не причиняя неудобств.

Потом (недели через две после внезапного появления) Цет заговорил с Антоном. Это случилось ночью. Голос, звучавший в голове, выплыл, словно из сна и настойчиво растолкал спящего Антона громкими криками:

— Проснись! Слышишь?! Самое время поговорить, брат!

Сначала Антон не понял — будто разговаривал он сам, не открывая рта, но потом сообразил.

— Это вы?

— Да, мы, — прозвучал голос в голове, — ждали, понимаешь, пока ты придешь в себя, поразмыслишь о свалившемся на тебя счастье.

— Да уж, счастье, — проворчал Антон. Он до сих пор не мог отмыть ковер от пятен крови, и ему постоянно казалось, что в комнате стоит легкий запашок блевотины, — даже разрешения не спросили.

— А ты бы нас впустил? — спросил Цет, — и вообще, боги разрешения не спрашивают. Они просто приходят и все. А мы, между прочим, не такие уж и привередливые. Ты нам жилье и пищу, а мы тебе все, что пожелаешь.

— Так уж и все? Виромат новый сообразите?

— Мы же не волшебники, а боги. Знаешь, какая разница между волшебниками и богами? Волшебникам все равно, верят в них или нет.

— А я слышал, что и богам все равно.

— Вранье.

— Тогда что вы мне можете дать?

— О, брат, много. Но, как правило, не материальные блага, а духовные. Устроят тебя духовные? Бессмертие, например, или, скажем, полное отсутствие страха?

В комнате было темно. Только свет луны, проникавший сквозь окно, позволял различить смутные очертания мебели — стола, виромата, тумбочки, книжных полок на стене напротив… черные, неправдоподобные тени — поэтому Антона не оставляло ощущение, что он все еще не проснулся, что голос в его голове просто отзвук сна. Он тряхнул головой и сказал:

— А я не верю. Стоило будить, если вы даже сумку кредиток притащить не можете?

— Да ты сам притащишь, — заверил Цет с нотками дебильного оптимизма в голосе, — вот освоишься и притащишь! Нам не нужно, чтобы ты впроголодь сидел или в чем-то нуждался. Когда у человека нужда есть, он веру забывает, а душа его черствеет.

— Ну загнул! А как-нибудь подтвердить сможешь? В смысле, чтобы я не нуждался.

— А для чего мы тебя разбудили? — спросил Цет звонко, — как раз, чтобы подтвердить. Ты же, брат, поверить должен в полную силу.

Антон тихо засмеялся.

— Чего хочешь? — тем временем спросил говорливый бог.

— А давай бессмертие, — махнул рукой Антон. Ему было всего девятнадцать, он не верил в смерть, но от бессмертия (пусть и в далеком будущем) не отказался бы.

— Сам возьмешь, — огрызнулся Цет, затем, помолчав, добавил, — ладно, братишка, действуй так, как я тебе скажу, и получишь наше бессмертие, честное слово. Для начала оденься потеплее — чую, на улице сегодня холодно.

— Мы пойдем на улицу? — Антон посмотрел на электронный будильник, зеленое пятнышко в темноте, — половина третьего!

— И тебя это останавливает? Штаны натягивай, говорю, бессмертие просто так не дается. Даже волшебникам, чтобы заклинание сотворить, приходилось годами сидеть за учебниками, заучивать заклинания, травы всякие искать, мертвых кошек и другую гадость, а ты хочешь, чтобы мы тебе все на блюдечке принесли? Не выйдет, братишка, одевайся! Но свет не зажигай!

Антон встал с кровати, ощущая, как тело покрывается холодными мурашками, нащупал на стуле одежду и быстро натянул брюки и свитер. В начале декабря температура ночью опускалась до минус пятнадцати.

— И ботинки! — зачем-то сказал Цет, хотя и без него понятно — не переться же на улицу босиком.

Антон прошел в коридор, натянул ботинки и куртку, положил в задний карман брюк брелок с ключами.

— Куда пойдем?

— Тут у нас неподалеку есть круглосуточный магазинчик.

— Продуктовый, — кивнул Антон.

— Ага, брат, в точку. Дуй туда, а потом мы все расскажем, на месте.

Антон вышел на лестничный пролет. Ботинки гулко стучали по бетонным ступенькам. Дом еще спал. Да и весь город, пожалуй тоже. Зимней ночью только бродячие животные отваживались выглядывать из своих убежищ без опаски отморозить себе чего-нибудь.

Стоило выйти на улицу, как накинулся и сковал холод. Колючий ветер растрепал волосы, загорелись щеки.

Голос в голове задорно воскликнул:

— Давай, Антоша, вперед! Мы верим в тебя!

— А где остальные боги? Почему я их совсем не слышу?

— Это потому что они молчаливые, — ответил Цет, — я наглый, а они скромные. Я болтун, брат, а они нет. Это я выбрал твою душу и притащил их с собой. Но вместе мы сила, поверь нам, Антон!

— Скромнее некуда, — Антон поспешил к перекрестку, где на углу улиц Восточной и Больших Перемен работал небольшой, пожалуй, единственный в Такере круглосуточный магазинчик. Над дверью магазина навис синий козырек с подсветкой. Свет очертил на заледенелой земле вытянутый овал.

— Заходи внутрь, — сказал Цет.

— В магазине ночью продают бессмертие?

— А кто сказал, братишка, что ты его купишь? Нет. Мы сказали, что ты его приобретешь, только и всего. К тому же бессмертие стоит безумно дорого. Не у всех есть столько кредиток.

— Ага, много, — какой-то бешеный задор начал зарождаться в груди. Антон открыл дверь и зашел в магазин.

Ночью внутри горели не все рекзаторы света, а только три — над прилавком, освещая кассу, коробки со жвачками, конфетами и пачки сигарет. Из-за кассового аппарата заинтересованно выглядывала молоденькая продавщица. В такое время к ней, наверное, нечасто кто заглядывает.

— И где у нас здесь бессмертие? — насмешливо поинтересовался Антон, не заметив, как удивленно нахмурила брови девушка за кассой, — на витринах?

— Не совсем так, Антоша, но ты мыслишь в верном направлении, — сказал Цет в его голове, — про кредиты мы с тобой чего-то забыли. Хоть мелочь найдется?

— Посмотрю, — не обращая внимания на продавщицу, которая на всякий случай вынула из кармана мобильный телефон и положила рядышком, Антон порылся в карманах куртки, потом в брюках и нарыл несколько мелких монет. Как раз хватит на пачку жвачки.

— Что теперь? — его голос гулко отразился от витрин и стен ночного магазина.

— Купи жвачку и пошли отсюда. Мы вообще-то не только в магазин вышли. Это так, чтоб не замерзнуть на улице. На самом деле еще пять минут.

— Пять минут до чего?

— Мы брат, боги все-таки. Кое-что умеем. В будущее заглядывать, например. Ненадолго, но для мелких нужд вполне подойдет. Давай, купи жвачку и пошли.

— Ага.

Антон приблизился к прилавку и положил мелочь на блюдечко:

— Мне пачку…

— Банановой, — сказал Цет, — обожаем банановую. — …банановой, вон той, жвачки.

Он улыбнулся продавщице, чем скорее напугал ее, а не успокоил, схватил пачку и пулей вылетел на улицу. Почему-то было ужасно неудобно перед девушкой, к тому же он только что сообразил, что разговаривал, по сути, сам с собой. Со стороны, наверное, смотрелось странно.

— Что теперь? — Антон содрал со жвачки упаковку, вынул одну пластинку и начал механически жевать, не чувствуя вкуса. С каждой секундой ему все больше начинало казаться, что он сходит с ума. Есть такая форма шизофрении, когда слышишь реальные голоса и разговариваешь с реальными людьми. Вроде все нормально, но потом — бац — и оказывается, что голосов-то на самом деле нет, а люди растворяются в воздухе, оставляя тебя один на один с настоящей реальностью.

Что заставило его подняться с постели в середине ночи и пойти в магазин за жвачкой? Голос в голове. Цет. Он обещал бессмертие. Прямо сейчас. Через пять минут. И где оно? Где?!

— Живо! Два шага влево! — крикнул в голове Цет.

Повинуясь, Антон шагнул влево, потом еще один шаг — с тротуара на дорогу — и оказался на углу улиц, скрытый в тени магазина.

В эту же секунду из-за поворота стремительно вынырнул дежурный интермобиль. На скользкой дороге его колеса занесло, он вильнул в сторону. На короткое мгновение свет фар выхватил из темноты фигурку подростка, а затем обтекаемый капот врезался в него.

Антон разбил лобовое стекло, перелетел через крышу и, приземлившись на асфальт, пролетел еще немного кувырком. Пачка жвачки в момент удара вылетела из руки, и пластины в серебристой фольге разлетелись в стороны.

К тому моменту, когда дежурный офицер подбежал к телу, Антон успел умереть во второй раз.

4

За две недели до этого Антон решил, что он просто потерял сознание. Что-то вспыхнуло в груди, он ощутил острую нехватку воздуха… и очнулся глубокой ночью на кровати. С кем не бывало в жизни? Люди с сердечной недостаточностью могут терять сознание по пять раз в неделю, и ничего необычного в этом нет.

А вот ночью у продуктового магазина Антон понял, что он действительно умер. Вернее как понял — успел подумать об этом, сообразить.

Когда плечо пронзила дикая боль, мир перевернулся.

«Я умру! — торпедой вылетела мысль, следом за жестким ударом о лобовое стекло. И воздух вырвался из легких мощным холодным «Ы-х-х-х»…

«Умрешь. Мы говорили, что умрешь, — вторил Цет, — только оживление после яркой и запоминающейся смерти позволит тебе осознать всю прелесть бессмертия».

Кувыркаясь, он пролетел по воздуху, зацепив ногой заднюю фару интермобиля, и упал на дорогу. Левое плечо болезненно хрустнуло, в голове вдруг что-то лопнуло с чудовищным звоном, и глаза наполнил кровавый туман. Антон еще чувствовал, как щека скользит по асфальту, острому и шершавому как наждачная бумага… а затем провалился в пустоту.

Что-то с напором вытолкнуло его из собственного тела, сила тяжести испарилась, Антон повис в темноте, не зная, что сказать. Вернее — как и чем говорить (пожалуй, обе проблемы весьма серьезны).

«Вот, собственно, и все, — раздался из ниоткуда голос Цета, — теперь ты бессмертен. Каждый раз как будешь умирать, твое сознание и наша душа окажутся здесь. А потом, через определенное время, мы вернемся обратно».

«Где мы?» — мысль вырвалась из ниоткуда, не оформившись как следует, непонятно как возникшая, но тем не менее это была его, Антона, мысль.

«Пока еще нигде, — ответил Цет, — после смерти происходит какое-то время, прежде чем твой разум сам решит, куда ему отправится. Если бы мы не держались за твое тело, братишка, твой разум давно разорвало бы на куски. У нормальных людей после смерти так и происходит. Потому что нет надежды на возвращение. А у тебя есть надежда. Есть сдерживающий фактор. Как ты думаешь, какой?» «Я не знаю» «Вера в нас, брат. Это и называют раем. Когда вера в тебе сильна, бог в твоей душе не позволит твоему разуму раствориться в бесконечности или чтобы его разорвало на куски. Ты сам сможешь выбрать то место, где бы ты хотел провести вечность. Место, понимаешь, брат? Рай для вас, людей. Только мы, боги мелкого разряда, можем позволить тебе взять бессмертие, держим твое тело, и в результате ты все еще остался личностью. А все остальные, кому не повезло, забудут себя в новом мире, исчезнут, растворяться в море информации. А ты, брат, не исчезнешь. Побывав в каком-нибудь мире, ты вернешься в свое тело и продолжишь существование. И тело твое, братишка, никогда не состарится. Цени, Антон, цени все то, что мы для тебя делаем…» Цет замолчал, но отзвуки его голоса продолжали звенеть в пустоте, затихая медленно, будто звон колокольчиков. Потом Цет сказал вновь:

«Ой, блин. Кажется, мы сейчас попадем в то место, куда бы хотел отправиться твой разум» «Это какой-то мир?» «Если бы ты умер окончательно, то да, а в данный момент мы не знаем, братишка. Все может быть».

«Интересно было бы увидеть».

«Сейчас увидишь».

Неожиданная яркая вспышка света ослепила Антона. Он зажмурился. А когда открыл глаза, увидел перед собой ровную кирпичную стену. Кое-где между кирпичами вывалился цемент, а в некоторые щели можно было без труда просунуть палец. Чуть выше уровня головы находилось окно, закрытое изнутри плотными шторами, а снаружи вертикальной решеткой из толстых прутьев.

Обыденные формы слегка вывели из равновесия. Антон повернул голову и обнаружил, что стоит в узком переулке, заканчивающимся тупиком.

— Интересно, — пробормотал он, разглядывая чистую стену, без единой надписи или рисунка баллончиком с краской, которым изуродованы почти все стены Такера, — интересно.

Тихо было вокруг. Никаких звуков, никаких движений. Казалось, даже воздух замер в ожидании чего-то… какой-то мертвый город, честное слово.

Потирая шею, Антон вышел из переулка и остановился, осматриваясь. Город, похоже, действительно был давно покинут людьми. Вдоль улицы тянулись многоэтажные дома какой-то странной, старинной конструкции, высились фонарные столбы (с круглыми лампами вместо рекзаторов света), стояли желтые таксофонные будки, урны, киоски, знак пешеходного перехода… взгляд Антона замер на припаркованном у тротуара автомобиле. Бог ты мой! Такие драндулеты не выпускают уже лет сто! А этот как новенький, сверкает на солнце свежей краской.

— Неужели мой разум хотел оказаться в далеком прошлом? — пробормотал Антон, — в полном одиночестве, в прошлом, да еще с тройкой богов за пазухой… занятно.

— Во-первых, это не совсем прошлое, — сказал кто-то.

Антон резко обернулся и увидел небольшую скамейку в тени здания, у стеклянной витрины какой-то забегаловки. Скамейка перекрывала двери в забегаловку, но сидящему на ней было, похоже, наплевать.

Худой длинный человек с вытянутым лицом, острым подбородком, узкими глазками и абсолютно лысым черепом, он улыбался. Человек был одет в майку и джинсы, подвернутые до коленей, сидел, закинув ногу на ногу. На кончике левой ноги болтался домашний тапочек.

— Во-вторых, братишка, боги сейчас не в твоей душе, потому что ты, в некотором роде, умер. Боги вот они, перед тобой, это мы!

И хотя ни одна мышца на лице человека не дрогнула, Антон ясно услышал голос. Голос Цета.

Сидящий на лавочке бог развел руки в стороны, словно хотел обнять Антона, и улыбнулся еще шире. Слова определенно принадлежали ему, но губы не шевелились.

— Да и не город это, Антоша, не совсем город. Честно сказать, я и сам толком не понимаю, что это за место, но живых людей я пока не видел. Мы немного порылись в твоих воспоминаниях, ну, пока ты валялся на асфальте и умирал, и нашли там что-то о Нише… помнишь?

— Ниша? Ну, конечно! — Антон хлопнул себя по лбу ладонью, — вечное солнце, пустой город! Да, да!

— Объясни, — потребовал Цет, поднимаясь с лавочки.

— Несколько лет назад военные придумали новую виртуальную систему защиты информации. При помощи современных технологий они создали виртуальный город. Каждый дом здесь, каждая забегаловка на самом деле является ячейкой для хранения чьей-нибудь информации. А охраняют все это добро офицеры Службы Охраны. Их виртуальные матрицы сканируют специальным прибором — скретчетом — и помещают на время дежурства сюда. Они следят, чтобы софтеры ничего не украли.

Улыбка Цета слегка увяла:

— Мы ничего не поняли, брат.

— На самом деле этого города нет. Он… эээ… виртуален. И все, кто здесь находятся, тоже не настоящие. Матрицы с реальных тел.

— Души, — кивнул Цет, — разум отправляет их сюда. Люди в реальном мире умирают, чтобы нести здесь дежурство… а мы-то думали, что дали тебе бессмертие. У вас в Такере все так могут делать?

— Нет. Только те, у кого есть скретчеты и кто знает пароли защиты. Офицеры Службы входят во время дежурства, а софтеры ломают защиту и входят с домашних вироматов когда им захочется.

— Захочется… — задумчиво повторил Цет, — все упирается в желание. Ты, получается, тоже захотел?

— Получается так. Проект-то засекречен. Все о нем знают, но попасть мало кто может. Вот и раздирает любопытство. Я даже хотел в Службу Охраны пойти, но потом передумал.

— А мы тебя сюда без всяких этих скретчетов перетащили, братишка, — сказал Цет, потом прищурился и посмотрел на небо, — долго мы тут не протянем. Твое тело тоже нуждается в разуме. Да и жарковато.

Первым делом Антон стянул через голову свитер, в который был одет, и остался в одних штанах. Потом сошел с тротуара, запустив руки в карманы. Дорога серой лентой тянулась далеко вперед и исчезала на высоком подъеме. С обеих сторон тянулись однотипные многоэтажные дома с квадратными окнами и миниатюрными балкончиками. Кое-где первые этажи обрамлялись витринами магазинов, тентами, крылечками. Приглядевшись, Антон увидел, что у электрических столбов нет проводов, а некоторые окна выглядели так, словно их наспех нарисовали краской на стене. Программисты тоже люди и им свойственно кое-где халтурить. А, может, это просто незанятые ячейки информации? Кто ж разберет…

— Слушай, Цет, а как быть с системой обнаружения? Я слышал, что в Нише отслеживаются почти все движения.

— Каким образом они нас засекут? Мы же, в некотором роде, вошли сюда с черного входа. Не волнуйся.

— А как быть с этими… с кибер-элементалиями?

— Что за зверь?

— Что-то вроде местной ошибки в программе. Про них по ивизору показывали. Огромные такие страшилища, снаружи вроде желе, а внутри что-то постоянно гремит и переворачивается. Говорят, они не один десяток служащих сожрали. То есть не их, а матрицы конечно.

— Про этих твоих элементалиев сказать ничего не можем, — сказал Цет, — может, не увидят, но лучше на глаза не попадаться.

Непривычно тут было. Слишком тихо и неуютно. К тому же Антону до сих пор казалось, что он находится в невесомости, вне своего тела.

Он прошел взад-вперед по дороге, украдкой посмотрел на Цета. Бог сидел на лавочке и улыбался.

— Не понимаю, что мне здесь могло понравиться?

— Может, ты еще не все как следует оценил? В твоем распоряжении целый город. Ты здесь невидимка, брат. Гуляй, где хочешь, делай что хочешь! Только поторопись, времени немного, брат.

Делай, что хочешь.

Антон вдруг вспомнил, как в техникуме они с друзьями обсуждали Нишу. Толик говорил:

«У меня знакомый один есть, он софтер. Каждый день в Нишу ходит. Только они ее называют Городом Одиноких. Он говорит, что в Городе, как в крутой w-нэт игре, только еще круче. Никакого шлема не надо, все как взаправду. Словно живешь там. И ветер дует, и запахи чувствуешь и потеешь. А главное, все можно, и никакие физические законы не действуют…» Почти у всех друзей Антона были друзья софтеры и все они говорили, что Ниша, это, да, это круто. Ниша, мол, это твой сон наяву. Живи там, делай, что хочешь. Хочешь летать — летай, сквозь стены ходить — ходи себе на здоровье. Только у Антона друзей софтеров не было, w-нэт он пользовался, как все, через шлем, поэтому не очень-то в подобные рассказы верил.

Что ж, сейчас самое время проверить.

Антон поднял руку над головой. Как там делают в мегамодных фантастических боевиках? Сила мысли? Я повелитель мира и все такое? Трах-тибидох? Жаль, бороды нет, волосок выдернуть.

Вдруг Антон почувствовал какое-то странное движение вокруг поднятой руки. Воздух стал плотнее и окутал ладонь жарким вязким комком. Комок воздуха приобрел синеватый оттенок, стал походить на шар из сладкой ваты, только странного цвета… Антон не мог поверить глазам.

Руку вдруг пронзило холодом, а до ладони дотронулось что-то вязкое, холодное, похожее на медузу…

— Ой, черт! — он с отвращением выдернул руку, а комок воздуха остался висеть, со всех сторон от него разлетелись в стороны рваные лохмотья сиреневого цвета.

— Поздравляю, братишка, — подал голос Цет, — ты только что создал свой первый файрболл.

— Как в книжках, что ли?

— Ага. Почти как настоящий. Наверное, его еще и кидать можно. Попробуй.

Шар кружился вокруг своей оси, хлопья тумана разлетались в стороны и постепенно таяли. Антон, как завороженный, подошел ближе, протянул руку. Ладонь вошла в шар без сопротивления. Снова короткое мгновение холода, ощущение мокрой слизи на коже.

Антон замахнулся и что есть силы швырнул шар. Сгусток сорвался с руки и понесся в нескольких метрах над дорогой, оставляя за собой длинный сиреневый хвост. Он скрылся где-то за дорогой, а затем до Антона донеслось едва слышное «Бам». Над дорогой вспыхнуло сиреневое зарево.

За спиной Антона громко захлопал в ладоши Цет.

— Еще раз наши поздравления! Если мы хоть немного понимаем в этом мире, то ты, Антоша, способен на многое.

Антон посмотрел на свою руку. Кончики пальцев покраснели и распухли, словно их только что обдали кипятком. Ладонь же, наоборот, оказалась покрыта тонкой ледяной крошкой. Антон легко сдул ее и сжал руку в кулак. Кисть побаливала.

— Надо попробовать еще раз, — прошептал он, глядя на сиреневое зарево, медленно угасающее в дрожащем от жары воздухе.

А Цет все хлопал и хлопал в ладоши.

5

Второй файербол дался намного легче.

Воздух мягко окутал руку, уплотнился и послушно улетел в сторону фонарного столба, где взорвался тучей огненных брызг и оставил на столбе глубокий след.

Антон задорно подпрыгнул, как ребенок, впервые запустивший воздушного змея:

— Ты видел Цет, видел? А если больше файербол заделать? Я же целый дом снести смогу!

— Положим, не сможешь, силенок у тебя не хватит, — ответил Цет тоном строгого учителя, — но еще на многое способен.

— Ты это о чем?

— Мы сменили многих верующих, — сказал Цет, — и все они пережили с нами не одну смерть. Каждый из них, попадал туда, где исполнялись их мечты. И ты, Антоша, не первый, кому пришло в голову пошвырять файерболы.

Антон открыл рот, чтобы спросить, а что заставило Цета и богов менять верующих, но тут в голову проник новый, более интересный вопрос:

— А где двое других богов? Почему я вижу только тебя?

— Потому что они не показываются никогда. Я храню их в надежной шкатулке. Им там тепло и уютно. А что нужно нормальному богу для счастья? А еще они могут отдохнуть от твоих назойливых вопросов, братишка.

— А можно… — Антон на мгновение ошалел от собственной наглости, — а можно мне на них посмотреть? Я же должен знать, в кого мне верить?

— А много ты видел верующих, когда знали своих богов в лицо? — свою очередь поинтересовался Цет.

— Ну, хотя бы…

— Нет. Просили не беспокоить. Мы не любим слишком навязчивых верующих. От них всегда много шума. Достаточно того, что ты видишь меня. Ой, как достаточно. Придет время, братишка, и ты увидишь их, но не сейчас. Твое тело требует немедленного возвращения, разве ты не чувствуешь?

— Нет.

— И все же нам пора.

Цет встал со скамейки, приблизился к Антону и положил руки ему на плечи. У бога были тонкие длинные пальцы. Он оказался лицом к лицу с Антоном, и был с ним одного роста. На лысом черепе проступили капли пота.

— Мы должны идти брат, но скоро вернемся. Как только умрем в следующий раз — обязательно вернемся.

Цет облизал губы, как будто предвкушал что-то чрезвычайно аппетитное, божественное удовольствие:

— Встретимся у тебя, — напоследок шепнул он, и мир вдруг потерял четкость, расплылся в ярком белом свете.

6

Очнулся Антон от ледяного холода, обнаружив себя в морге на металлическом столе. Никаких врачей поблизости не наблюдалось, швов на теле Антон (в спешке обшарив себя руками) не обнаружил.

Стало быть, пора сматываться отсюда подобру-поздорову. Вскочив со стола, поскальзываясь на холодном кафельном полу, Антон выскочил из комнаты в коридор, успешно миновал ряд закрытых дверей и очутился на улице.

Только сейчас он сообразил, что стоит абсолютно голый, а на улице минус пятнадцать как минимум. Благо здание морга, по неписаной традиции любого маленького городка, находилось в отдалении от оживленных улиц. К тому же вокруг раскинулась небольшая ореховая роща с голыми, без единого листочка, деревьями. Поблизости было тихо и безлюдно.

Кости ломило. Антон с новой стороны ощутил на себе силу земного притяжения.

Постояв с минуту на пороге морга, он юркнул в ореховую рощу и, огибая жилые кварталы, побежал к дому.

Через час он замерз настолько, что едва держался на ногах, но добрался до дома и рухнул на диван, закутавшись в одеяло. Следующим утром Антон заболел ангиной.

Так началась его новая жизнь.

Вместе с богами.

Глава 009

1

Устраивать вечеринки в забегаловках и кафе дело неблагодарное. И кредиток несметное количество просадишь, и не поешь толком и все кругом на тебя пялятся — иногда случайный взгляд бросают, а иногда и нарочно. Не люблю такого. Не мое. А люблю вечеринки следующего типа: небольшая уютная квартирка с просторной кухней, узкий круг друзей и близких, море пива, побольше по-настоящему хорошей закуски, плеер где-нибудь на подоконнике играет ненавязчивую музыку. Нужно уметь отдыхать, а не развлекаться. Эпатаж, он ни к чему.

В худшем случае, для стоящей вечеринки сойдет музыкальная студия Негодяя нашего батюшки. Оговорившись пару дней назад о том, что было бы неплохо собраться, выпить пивка и обсудить предстоящие дела, Негодяй подписал себе смертный приговор. Влез в петлю, что называется.

Конечно, мы щедро освободили его от обязанностей покупать закуску, потому что ничего спиртного Негодяй не переносил. Только минералку.

В день вечеринки мы с Наташей подошли вторыми, после Сан Саныча. Он сидел на лавочке и читал газету с видом человека, который провел здесь не один час, хотя опередил он нас на двадцать минут. Сан Саныч по обыкновению был гладко выбрит, одет в строгий костюм и источал запах дорогого одеколона. Седые свои волосы он скрывал под кепкой с длинным козырьком. Этакий образец современного пожилого человека, занятого личным делом.

День выдался солнечным, но ощутимо тянуло прохладным ветерком, а по небу гуляли белые барашки.

Я сел на лавочку рядом с ним.

— Читать на солнце вредно, — говорю. — станешь слеп, как крот!

— Я и без солнца слеп как крот или даже хуже, — отвечает Сан Саныч, — смотри. С такого расстояния уже ничего разобрать не могу. Это старость?

На коленях Сан Саныча лежит его желтый чемоданчик. Смотрю на Сан Саныча и удивляюсь — ну разве нельзя с его-то заработками купить себе что-нибудь более стоящее? По крайней мере что-то, что не покрыто трещинами и не имеет наполовину ржавые замки. А, может, прав Сан Саныч — как там говорят — богат тот, кто умеет экономить. Но я бы такой портфель с собой таскать не стал. Устыдился бы. О чем не преминул сообщить Сан Санычу. Экономия экономией, но ведь и вкусы надо иметь.

Тот отложил газету и ткнул мне под нос свой тощий костлявый кулак.

— Мой портфель не трогать! Ухи откручу!

— Давай, мы купим тебе на день рождения рюкзак, — говорю; и день солнечный и настроение веселое, — такой, знаешь, с лямками на плечи.

— Я тебе покажу лямки! — Сан Саныч тоже смеется, — этот портфель семнадцать лет со мной.

— Может, тогда мы тебе и велосипед купим? — спрашиваю. Наташа ловко бьет меня локтем по ребрам, — эй, а что я такого противозаконного сказал?

Сан Саныч открыл было рот, но его перебил подошедший Пройдоха. Окинув нас рассеянным взглядом, он пожал всем руки:

— А где Негодяй?

— Опаздывает, — вздыхает Сан Саныч, патологически не переносящий, когда кто-нибудь опаздывает.

В общем, уселся Пройдоха рядышком, со стороны Сан Саныча, и мы стали ожидать злостных нарушителей режима уже вчетвером. Газета незаметно перекочевала из рук Сан Саныча в руки к Пройдохе, и тот углубился в чтение, позабыв, значит, о своих верных друзьях. Я же, от нечего делать, прижал Наташу мою, красавицу, ближе и зашептал ей на ушко, каким грязными делишками собираюсь с ней заняться сегодняшним вечером. Лицо Наташи (а она, к слову сказать, привычная к моим высказываниям) мгновенно приобрело бордовый оттенок. А я, в упоении, все никак не мог остановиться.

Хорошо, блин. Вот если б я был этаким электрическим чайником, улавливающим положительные эмоции, из моих ушей повалил бы пар. Спрашивается, что я такой веселый? А причин, как таковых, нет. Я имею ввиду явных. Просто последние три дня все дела мои идут в гору. А еще я, наконец заглянул в Город. О, это сладкое ощущение одиночества! И как не хотелось уходить из Ниши! Сладкое послевкусие играло на губах. И хотелось заглянуть в Город вновь. Побыстрее. Побыстрее.

Вчерашней ночью, когда Наташа уснула, выбрался я на кухню, заварил кофейку и, облокотившись о подоконник, долго смотрел на спящий город. В Такере полуночников мало. Тихий городок, где и молодежь-то по пальцам пересчитать можно. Горят редкие фонари, уходят в депо монохросты, кое-где сверкает реклама. Это у тюрьмы люди распущены, к границам города ближе. Можно там встретить праздных гуляк и в два и в три часа после заката, а тут — нет. Добропорядочные граждане требуют спокойной тихой ночи, чтобы хорошенько отдохнуть перед завтрашними трудовыми буднями.

Я видел на улице собак, которые боялись выбегать на свет, видел интермобиль, проехавший от перекрестка к гаражам дома напротив, и думал о том, что Такер, даже ночью, никак нельзя назвать неживым городом. В нем все живое, в нем все живет, дышит, сопит, зевает, храпит… Что же касается Ниши… как бы ни старались программисты, что бы ни рисовали, ни пихали образы, им никогда не оживить Город. Пусть в нем есть запахи, пусть есть физические законы, температура, одышка, пот подмышками. Пусть изнашиваются со временем кроссовки, натираются мозоли, ветер таскает по улицам газеты, а краска на стенах вздувается от жары и шелушится.

Ну и что?

Ведь в Городе все равно нет, и никогда не будет жизни. Все, что создано в нем, это всего лишь программа, имитация. И уж собаки по улицам Города точно бегать никогда не будут. Ведь жизнь должна туда хотя бы проникнуть, чего нельзя сделать с помощью программного кода или языка программирования.

И в тишине ночи я никак не мог решить, в каком из двух миров мне хочется жить. В Такере, или в Городе? Среди живых или в полном одиночестве? И ответа не находил. Еще Клещ в свое время сказал (а был он падок до различных высказываний): «Человеку не зря дана одна жизнь, да и та заключена в границы одного мира. Потому что любой и нас, человеков, склонен сомневаться. Вдруг другой мир лучше? Вдруг там постель мягче и еда вкусней? Была бы у людей возможность прикоснуться к другим мирам, многие бы устремились туда, не оглядываясь назад. И еще не факт, что там было бы лучше жить».

Прав был Клещ, зараза. Появился другой мир, и теперь я ночами не сплю. Хотя, конечно, признаюсь самому себе, насовсем я бы в Нишу не ушел. Там, во-первых, элементарно жить негде, а по существу, это даже не другой мир, а так… иллюзия. Если придираться к мелочам, то даже не сам я туда попадаю, а моя оцифрованная матрица. Или душа, кому как удобнее. Тело же здесь остается. А раз тело здесь, то поить и кормить меня тоже надо здесь. Я уже не говорю о других физиологических потребностях…

Я прижал Наташу к себе и крепко поцеловал в шею.

— Что за разврат в местах общественного скопления людей?

Прямо передо мной стоит Паршивец, с настольным вироматом подмышкой, и улыбается:

— Всем доброго утра, но я пока пойду к киоскам прогуляюсь. Нас по идее, не должны вместе видеть.

— Рискует, — говорит Сан Саныч, — он в городе человек видный. К нему могли и полицейских приставить.

— Не позаботился бы о слежке, не ходил, — говорю, — что я, Паршивца не знаю? Пятнадцать раз подстрахуется, прежде чем сделает. Да и кому я нужен сейчас? Обо мне и в полиции забыли за столько времени-то.

— Слушайте, — говорит Пройдоха и громко читает, — президент посетит Такер в свой день рождения. Он желает лично проследить за ходом расширения Ниши и обсудить с региональными лидерами тему финансирования виртуального города и степень рациональности открытия еще трех филиалов на востоке страны.

— Деньги некуда девать, — выносит вердикт Сан Саныч, — из Ниши прут и переть будут, а они расширить захотели.

— А что, — говорю, — нам же лучше. Раньше мы в одном Городе гуляли, а теперь в четырех! Да и на востоке я давно не был. Интересно, там настоящий восточный город построят, или как у нас, панельные многоэтажки?..

— Тут еще написано, вы не поверите, что доход от инвестиций сторонних фирм вырос, по сравнению с прошлым годом, в четыре раза.

— Пропаганда, — говорит Сан Саныч, — уж я-то знаю, какие у них там доходы и в какую сторону эти четыре раза.

— А теперь, когда Грозный вернулся, они вообще обанкротятся, ага, — подмигивает Пройдоха, — ни одна защита не устоит.

— Да ладно тебе, — говорю, — совсем в краску вогнал. Я, по-твоему, супермен? Мне срок вообще по ошибке дали, спутали с каким-то крутым взломщиком из заграницы, а он, гад, ушел пешком на юг, только виромат с собой прихватил.

— Может, и я тебя спутала с каким-нибудь взломщиком из заграницы? — спрашивает Наташа.

Я картинно грожу ей пальцем:

— Думаешь, я зря в тюрьме сидел?

— Думаешь, я зря тебя ждала?

— Думаю, хватит языками чесать, пошли, — говорит Негодяй, возникший чудным образом из переулка.

Я первым вскакиваю с лавочки:

— Опаздываешь.

— Начальство не опаздывает, а задерживается, — парирует Негодяй, бряцая ключами, — я там, у киосков Паршивца наблюдал, он обещался через десять минут подойти. Сидит на лавочке, чего-то доигрывает… прошу.

Отворив дверь, Негодяй исчез в темноте коридора.

Его музыкальная студия была, по совместительству, еще и домом. На первом этаже, собственно, располагалась комната для репетиций, комната для записи и еще одна, забитая под завязку всевозможной аппаратурой совершенно непонятнейшего назначения. В музыке я не разбирался совсем и, исходя из мнения окружающих, не имел ни слуха, ни тем более голоса. Мои попытки в детстве освоить гитару закончились крахом и сильно ноющими мозолями на кончиках пальцев.

Однако же Негодяй в противовес мне, писал вполне приличную музыку и даже записал несколько дисков, весьма популярных в узких кругах. На студии записывались и другие группы, не оставляющие надежд завоевать высшие места хит-парадов страны. Ну, а чем еще заниматься редкой молодежи в Такере? Своеобразную, конечно, музыку пишут, но все же.

На втором этаже студии находилась двухкомнатная квартира, с кухней и санузлом. Ни о каких новомодных автоматических измерениях давления, анализа мочи и прочей дребедени в квартире Негодяя слышать не приходилось. Он был злостным консерватором и ничего подобного попросту не переваривал. Ходили слухи, что всего пару лет назад Негодяй выкинул, наконец, свой старенький blue-ray проигрыватель, который десяток лет пылился у него где-то на шкафу.

Мы сразу последовали на второй этаж. Негодяй первый, щелкая выключателями, наполняя помещение привычными бытовыми звуками. В коридоре второго этажа он заставил всех разуться и буркнув: «Располагайтесь», удалился на кухню.

— Ты уже был у Негодяя? — шепотом спрашивает Наташа, оглядываясь по сторонам.

— Ага, два раза, до ареста, — отвечаю.

— У него девушка есть?

— Настя, кажется. Не помню. До моего ареста была. А разве видно, что нет девушки? Вроде все неплохо. Чисто, светло, презервативы нигде не валяются. Хотя, нет, презервативы это не показатель.

— Вечно ты, — фыркает Наташа, — я просто так спрашиваю. Интересно.

В комнате действительно светло и свежо. Как только мы пересекли порог, сработал рекзатор воздуха, загудел под потолком. Запахло чем-то свежим, окутала прохлада. Я потянул носом воздух и поставил на журнальный столик пакет, который принес с собой. Сегодня все тут с пакетами.

— Занятно, ага, — говорит Пройдоха, — сколько лет дружим, а здесь в первый раз.

— Негодяй наш очень щепетильно относится к студии, — Сан Саныч кладет желтый чемоданчик на пуфик, один из пяти, расположившихся вокруг журнального столика, — работа для него святое.

— Согласен.

Наташа занята рассматриванием книг в стеклянном шкафу около ивизора. У Негодяя вообще зал уставлен мебелью под завязку. Пустует лишь пара метров в центре и то, наверное, для того, чтобы рассмотреть красивый ковер под ногами. Глядя на этот ковер, понимаешь, для чего Негодяй просил разуться. Это вам не Паршивец со своим холодным бетонным полом в гостиничном номере. Наступать на ковер в обуви действительно жалко.

В дверях появился Негодяй. В его взгляде проглядывалось неудачно скрываемое любопытство. Ведь кроме меня здесь больше никто и никогда не бывал.

— Кто-нибудь пойдемте со мной, поможете, — говорит он, и вновь исчезает в коридоре.

По умолчанию, за ним отправляется Пройдоха. Во-первых, он у нас самый младший, во-вторых, ни я, ни Сан Саныч попросту не двинулись с места. Наглость, что поделать.

Сан Саныч присел на пуфик, я же занялся разбором пакетов. Мы с Наташей принесли креветок, холодных еще, замороженных. В пакете Сан Саныча оказалась бутылка ликера апельсинового цвета, с акцизной маркой на пробке и серийным номером, вылитом прямо на горлышке. Где Сан Саныч достает безумно дорогие вещи лично для меня загадка.

Пройдоха совершил несколько забегов по маршруту зал-кухня-зал, и наполнил стол всевозможными легкими закусками, в основном полуфабрикатами и купленными салатами.

Мы уселись за стол, и в то же время пожаловал Паршивец.

— Добро пожаловать, Роман Антонович, — говорю, — попрошу вливаться.

И он вливается, предварительно притащив из кухни табурет.

А дальше понеслось.

Обожаю вечеринки. Особенно один неуловимый момент, когда сидишь, значит, потягиваешь пиво, закусывая еще хрустящей льдинками креветкой, открываешь рот, чтобы ляпнуть очередную умную вещь… и вдруг оказывается, что ты уже втянут в какую-то увлекательную беседу по самые уши, что вьется дымок из зажатой между пальцев сигареты, а пепельницей служит стакан, а креветки кончились, а Сан Саныч о чем-то упорно спорит с Пройдохой, и тихо работает цифровой центр, рассылая по комнате ненавязчивые музыкальные импульсы. — …берем газету, открываем на первой странице, читаем: к нам едет президент! — это я сам говорю, но голос словно не мой, а глаза никак не желают оторваться от пустой ликерной бутылки, — а он нужен нам здесь? Мы его звали, спрашивается?

— А он кому-то мешает? — спрашивает Негодяй. На нем черная майка, а в руке большая белая кружка. Негодяй, как всегда, предпочитает хороший кофе крепкому пиву.

— Он мне мешает, — говорю, — не хочу, чтобы в мой город президенты всякие приезжали. Представляешь, сколько проблем разом? Перво-наперво, все дороги перекроют, на работу не добраться.

— Ты же не работаешь…

— Я не работаю, а другие работают, и не доберутся. А еще полиции наедет уйма!

— Много, — соглашается Паршивец.

— Вон. Цены поднимутся, потому что журналюги наедут. Это уже не только моя проблема, а всех.

— Журналюги, это хорошо, — опять соглашается Паршивец.

— Тебе хорошо, у тебя отели, а мне они зачем нужны? Дорогу им показывать каждый раз?

— Грозный, успокойся. В этом же не только президент виноват. У него вообще день рождения, тут радоваться надо.

— Не хочу радоваться, — говорю, — лично мне президент ничего хорошего не сделал.

— А он и не обязан лично тебе что-то делать, — отвечает Негодяй, — он вообще лично никому ничего не обязан. Президент старается для людей в целом, а если у тебя какие-то проблемы, то это, может, и не его вина.

— Все мои проблемы от государства. И от общества, которое меня окружает.

— Ага, значит уже и общество виновато.

— А ты посмотри вокруг. Посмотри, будь другом. Кто живет вокруг нас, кто правит миром? Дети, которым ничего не нужно, кроме танцулек и развлечений, и взрослые, которые тоже ничего не желают, кроме кредиток. Миллион кредиток — вот их идеал! В нашей стране нет идеи, понимаешь, цели нет, к которой хотелось бы стремиться. Общество превратилось в стаю, где главная мечта — ложиться спать с набитым брюхом и вкусив определенную долю удовольствия. А вина президента в том, что он тоже не видит и не указывает целей. Он использует те методы и законы, которые создавались до него. Он как коллекционер старинных часов: подводит стрелки, капает маслом в механизм, но совершенно не знает, как эти часы устроены. Может, часы могут работать лучше, может, стоит убрать скрип шестеренок и заменить пружины, но коллекционер не знает, что это надо делать. А, может, его просто устраивает его хобби, и ничего другого он просто не хочет.

Затягиваюсь сигаретой. Негодяй не против, чтобы мы курили прямо в зале, да и все окна распахнуты настежь. Я поискал глазами Наташу и увидел, что она сидит на диване в обществе Насти — ненаглядной Негодяевой девушки. Женщины, уединившись от грубого мужского общества, о чем-то мило ворковали. И когда она успела появиться?

— А я считаю, что всех их надо взрывать, — говорит вдруг Паршивец.

— Кого?

— Всех, — Паршивец обводит руками комнату, — отморозков всяких развелось. Никто ничего не знает, а каждый пытается влезть в политику или в торговлю. Причем такая тенденция наблюдается везде. По всем фронтам. Даже в музыке.

— Музыку попрошу не трогать! — это Негодяй. Затронули больную тему.

— Все наши беды от того, что никто не хочет учиться, — с пылом продолжает Паршивец, — тенденция налицо. Смотрите, сейчас все делается за кредиты. В любом высшем учебном заведении можно получать знания, предварительно положив кому-нибудь на лапу. А раз можно положить на лапу и получить диплом, зачем тогда учиться? Заплатил, отсидел пять лет за партой — и иди работай. Понимаете, что получается? Лопух сидит в кресле директора, никогда в жизни книг не читал, зато у него в подчинении двести человек. А он толком не умеет даже организовывать труд. Платит, например, всем одинаковую зарплату, и старшим руководителям и младшим. Тут же, ясное дело, старшие в полную силу работать не будут. Зачем, если нет стимула? Ясно я выражаюсь?

— Яснее некуда. Все беды от маленькой зарплаты, — говорит Негодяй.

— Маленькая зарплата, это всего лишь пример. Показатель. Я вот, например, в прошлом работал на кассе одного магазина. Ладно я, у меня образование позволяло, но моя напарница вообще ничего не соображала в бухгалтерии. И знаете, как она работала?

— Хорошо?

— Никак! То есть полный ноль. Моя бабушка, извините, лучше соображала, чем та напарница. Самое обидное, что всю недостачу в месяц делили между нами двумя, хотя ее вины было больше. Это, кстати, вина начальства. Тоже безграмотные…

Пройдоха ткнул Негодяя под локоть склонился к нему и что-то прошептал на ухо.

— Что? Пива тебе безалкогольного? А свое, что, уже выпил? Нехороший ты человек, Пройдоха, гадкая и гнусная личность!

Я потянулся было к бокалу с остатками ликера, но мою руку сжала могучая волосатая рука Паршивца. Безымянный его палец обрамляло тоненькое золотое колечко.

— Ты еще не закончил? — удивляюсь, — про безграмотность еще до революции столько книг исписали!

Паршивец качает головой:

— Пойдем. Поговорить надо.

— Дела! Три года молчал, зараза, а теперь дела! Может, здесь и расскажешь?

Паршивец поморщился:

— Ты все еще сердишься? Грозный, ну, хочешь я перед тобой на колено встану и в уста лобызну?

— Увольте!

Паршивец молча, но решительно сжимает мою руку. Он меня знает. Я временами такой ленивый становлюсь, что дальше некуда. А как из тюрьмы вышел, расслабился совсем. Иной раз умом понимаю, что нужно делами заняться, а сам лежу под теплым одеялом и в ус не дую. Может, я потому и в софтеры пошел, что от постоянной каждодневной работы меня как от пропавшего салата мутит. А с софтерством по другому. Одна успешная вылазка в две недели — и хорошая сумма в кармане. Плюс сам Город. Уж что хорошо отбивает лень, так это Город Одиноких. Попадаю туда, и словно энергии набираюсь. Сразу работать хочется… правда, стоит выйти из Города, и я все тот же ленивый, безответственный тип (с элементами сексуально озабоченного маньяка, как говорит моя жена).

В общем, поднялись мы с Паршивеем и, миновав диван с женщинами, вышли по коридору в кухню. Я уселся на табуретку, а Паршивец садиться не стал, оперся задом о подоконник.

— За тобой слежки не было?

— Давно следили, когда ты только сел, сейчас уже почти нет. Так, иногда. Я их прихвостней уже в лицо знаю. Сегодня один прицепился с утра, но быстро отстал. У Слонов и без меня дел хватает. Так, для статистики отрабатывают положенные часы иногда.

Паршивец выуживает из кармана портсигар пепельного цвета и зажигалку, достает две сигареты, одну протягивает мне:

— Знаешь, Грозный, ты столько шума наделал, потому что одним из первых рыб крупных попался. Один из лучших. Сейчас все проще. Молодые софтеры попадаются на любой мелочи. А за мелкие нарушения их иногда даже не штрафуют. Слоны тоже не дураки, они понимают, что арестами волну софтерства не остановить. Проще дождаться, когда она сама иссякнет.

— И как успехи? Иссякает?

— Потихоньку. Раньше была романтика, новый мир и все такое. Теперь скорее еще один вид быстрого заработка. Но по моим подсчетам до сих пор в Городе каждый день находиться каждый пятый житель Такера. Населения у нас тысяч триста, вот и подсчитай.

Я закуриваю:

— О молодежи Такера, конечно, заботиться надо, но я-то здесь причем?

— Я к тому, чтобы ты не беспокоился о слежке, Грозный. Слоны другими делами заняты. Зачем ты им нужен? Появились другие крупные рыбешки. Кончай думать о том, что тебя поймают.

— Я и не думаю, — говорю, — с чего ты взял?

Паршивец вздыхает:

— Наверное, я слишком нервничаю… болтаю всякую чепуху. Слушай, Грозный, а если у меня паранойя?

— Смотря, какие признаки.

— А бывает такая паранойя, чтобы я за других боялся, а не за себя?

— Все бывает, Паршивец. Только эта болезнь, наверное, по-другому зовется, — отвечаю, — а за меня боятся, кстати, не надо. Я сам за себя побояться могу, если что.

Паршивец замолкает и задумчиво курит, глядя в невидимую точку немигающим, остекленевшим на время взглядом. Словно в его голове возникла вдруг очень важная МЫСЛЬ, которую надо во что бы то ни стало додумать.

— Слушай…

Паршивец вздрагивает, роняет сигарету на пол и, чертыхаясь, нагибается, чтобы поднять и собрать пепел с линолеума. В кухне запоздало загудел рекзатор воздуха, наполняя помещение густым цитрусовым ароматом.

— Дело наипервостепеннейшей важности, — говорит Паршивец, движением руки обрывая мои попытки что-нибудь вымолвить, — я бы даже по-другому сказал — миллион кредиток хочешь?

Я стряхиваю пепел в блюдечко на столе:

— Слушай, Паршивец…

— Хочешь миллион? — твердо перебивает он. В глазах вновь вспыхнул тот огонек безумия, который, как мне показалось, угас несколько секунд назад.

Кто ж, блин, не хочет…

— Ты уверен, что дело в миллионе? Ты из-за этого взвинченный?

Глупым и наивным считала меня только моя бабушка, но она умерла много лет назад. Как я вижу Паршивца насквозь, так и он должен видеть меня. Если настоящий друг. И точно — Паршивец отошел от окна, выудил ногой табуретку из-под стола и грузно плюхнулся на нее.

— Ладно, дело не только в миллионе, но я не говорю, что мы его не получим, — говорит, вытирая нос кончиком пальца.

— Ага. Столько лет подкармливать меня в тюрьме… попытался бы предложить меньше.

— А как же разговоры что общество гниет? Что всем нужны только кредиты… Ладно, давай без обид, а? Договаривались же.

А как без обид, когда я думаю, что меня используют? Друзья, конечно, но, блин, откуда такие мысли берутся?

— Все остальные уже в курсе, — говорит Паршивец, — тебя я приберег на десерт.

— Выдерживал?

— Да. Как вино к празднику, — Паршивец улыбается, трет нос, и я тоже улыбаюсь, глядя на него. — а зачем тогда такая секретность? От Негодяевой жены что ли? Ладно, выкладывай, скотина, не томи.

— Почти сразу после того, как тебя поймали и обрубили крылья, мне стало известно, что в Городе возводят новые уровни, — начинает Паршивец, — я прошерстил Нишу и обнаружил, что никаких микрорайонов и кварталов официально строить не собираются. Но, тем не менее, подготовка велась. В Такер прибыла новая группа программистов, запустили новые серверы. Один мой хороший знакомый руководил прибытием новых партий вироматов. Причем, после разгрузки за ними приехали Слоны из охраны. После этого вироматы перевезли куда-то в неизвестное место.

— Секретный объект! Ловко.

— Представляешь? Секретный объект внутри секретного объекта. Понятное дело, я не остался в стороне и почти год все вынюхивал. И что ты думаешь я узнал?

Он замолкает, поглядывая на меня испытывающим взглядом. Ненавижу Паршивца за это.

— Сейчас как дам по голове блюдцем, — говорю, — продолжай.

— В Нише решил разместить свой архив президент, — ворчливым басом заключает Паршивец.

2

Государственный Секретный Архив… это же сотни тысяч документов, террабайты информации… все, что происходило в мире за последние сто лет, все находится в Архиве. Там хранятся файлы обо всех государственных деятелях современности!.. А компромата там сколько! А секретных постановлений! А сверхсекретных Указов! Да мало ли чего еще?!

Я затушил сигарету о дно блюдца и вытаращился на Паршивца, не в силах совладеть с отвисшей челюстью. Удается хрипло выдавить:

— Миллион кредиток, говоришь?.. — а в голове уже гудит, но не от спиртного, а от целого роя диких, неуправляемых мыслей, — мало миллиона, тебе не кажется, а?

— Каждому, Грозный, каждому, — замечает Паршивец, — если дело выгорит. А чтобы оно выгорело, мне нужен твой дар и опыт.

— Чего больше?

— Больше? Дар. Если бы можно было открыть замки в охранных помещениях Архива молитвой, я бы упал на колени прямо сейчас. Без твоего волшебства не обойтись.

— Думаешь? А кто-нибудь уже сталкивался с этими замками?

Паршивец грустно улыбается:

— Если бы… Представь, в Городе появилось метро. Входишь туда, а внутри просторный холл, будочки всякие стеклянные, карта на стене, все как в настоящем метро, только безлюдно. Стоят два эскалатора, которые, естественно, не работают. Оба эскалатора уходят глубоко вниз, а внизу нет света и ничего не видно. Вот это и есть вход в Государственный Архив. Двадцать шесть софтеров спускались по эскалаторам вниз. Были одиночки, но в основном группами. Пока еще ни один не добрался до цели.

— И что с ними происходило?

— Первым отрубали питание, когда они спустились метров на двадцать, и они вылетали из Города не хуже пробки из бутылки. Других поймали Слоны по сигналам здесь, в Такере. Я не оставляю попыток, но операция, в которой будешь участвовать ты, главная в списке. К ней я готовлюсь с особой тщательностью.

— Спасибо.

— Нет, правда. Вдумайся, Грозный. Двадцать шесть софтеров, которых я лично натаскивал. Думаешь, так легко найти профессионалов? Ладно, допускаю, что две трети из них чайники, но одна треть, Грозный, восемь человек знали, на что идут, и в свое время взломали не одну базу в Городе. Они тоже не добрались, — Паршивец берет паузу, чтобы перевести дух, — а мы доберемся, нутром чую. Вот здесь, в груди, сидит уверенность, а она, знаешь ли, штука в таких делах полезная и проверенная. Помогает.

— Приняли мышку за кошку, а она пшено и сожрала, — говорю, — не боишься, что я подведу? Столько времени прошло, все-таки.

— А вот и не боюсь, — улыбается Паршивец, — поздно бояться. Через два дня мне доставят из столицы все необходимое оборудование, свои люди работают, сам понимаешь. Я уже сомневаться просто физически не могу. И тебе не советую.

— Ты меня в отступники не записывай, — говорю.

Паршивец улыбнулся снова, но улыбка эта, вижу, далась ему непросто. Затем полез в карман и вытащил тонкий белый конверт.

— Это тебе, — говорит, — ознакомься на досуге. Там карта Города, такая же, как у Сан Саныча, инструкции и описания устройств, которые я заказал нам.

— Кому — нам?

— Тебе, мне, Негодяю и Сан Санычу, — говорит Паршивец, — вчетвером пойдем.

— Ты обалдел что ли? Засекут через пять минут! Глазом моргнуть не успеем.

— Главное — толпой никто не пойдет, передвигаться будет по двое. А еще приготовься — мы не на один день в Город идем.

У меня вновь отвисает челюсть:

— А на сколько?

— Дня на два минимум. Пройдоха останется наблюдать за нашим физическим состоянием. Я же говорю — ознакомься с новым оборудованием.

— Видал я новое оборудование, но чтоб такое… а оно не смертельно — два дня без передыху на скретчетах замкнутым висеть?

— Не смертельнее, чем заходить в Город через твой скретчет в заднице.

— Под лопаткой.

— Все равно. Оборудование, конечно, не идеальное, но зато лучшее, что вообще можно достать.

— Благодарю. Полегчало. Успокоил, как говорится, до глубины души. А почему не рассказал обо всем заранее? За два дня не очень-то подготовишься.

— Я боялся, что ничего не получится. Очень много проблем возникло по ходу дела. Все эти переговоры, звонки, там взятка, тут взятка, ну ты понимаешь… вчера вечером выяснилось окончательно, что операция состоится. Если бы сорвалась, я бы тебя до поры до времени не беспокоил.

— Ну, да. Придумал бы какую-нибудь другую гадость.

— Ты знаешь, наверное да.

Хочется закурить снова, а еще не помешала бы рюмочка ликера, но его же наверняка уже допила дружная компания. Интересно, а пиво осталось?

— Я сегодня же все просмотрю, обещаю. Еще замечания, предложения, вопросы будут?

— Утром, — коротко говорит Паршивец.

— Непотребством занимаетесь! Знаю я вас, негодяев! — говорит Негодяй, заглянувший в кухню с бокалом пива в руке.

— На себя посмотри, — говорю, — дай хлебнуть.

— Оно без алкоголя, тебе, как бы, строго запрещено.

— Я тебе дам, запрещено! — кидаюсь на Негодяя, пытаясь выхватить бокал. Естественно, пиво разливается. Паршивец громко ржет. Я схватил его подмышки, пихнул на Негодяя, и мы такой вот дружной компанией вывалились в коридор.

Из зала показалась голова Наташи:

— Чем вы там занимаетесь?

— Непотребством! — кричу, — присоединяйся!

В последующие минут пятнадцать мы, как малолетние шалопаи, катаемся по полу и мутузим друг друга, оглашая коридор хохотом и воплями. Сан Саныч и Пройдоха выглянули посмотреть, а затем исчезли обратно. Падкий до умных разговором Сан Саныч наверняка втянул беднягу в очередную беседу.

Наконец, я больно стукнулся затылком о плинтус и заорал в голос, что, мол, пора и честь знать. Закругляемся, значит.

Естественно, меня никто не услышал.

3

От Негодяя мы с Наташей вырвались, когда солнце наполовину скрылось за домами, а тени от деревьев удлинялись и ползли вдоль тротуара. Город озарился рекзаторами света, интермобилей стало меньше, зажглась, засверкала реклама на магазинах.

Несмотря на вечер, непривычная весенняя жара не спадала, а ветер вообще куда-то запропастился.

— Уф, — говорит Паршивец, который вышел меня проводить, а заодно и выкурить на пару сигаретку, — терпеть не могу весну и лето. Зимой лучше. От холода спрятаться можно, а от жары некуда. Не в ванну же со льдом бросаться, верно?

Рубашка у Паршивца расстегнута на груди, открывая прекрасный вид на густые черные волосы — наверняка компенсацию за блестящую лысину. Он докурит сигарету и вернется обратно к Негодяю и Пройдохе; Сан Саныч ушел раньше всех, сославшись на то, что вечером у него какие-то оздоровительные процедуры в новом спортивном комплексе.

— Завтра в десять, не забудь.

Киваю.

Мы курим молча. Наташа держит меня за руку и тоже молчит. Я успеваю поймать этот короткий момент тишины и покоя, прежде чем он ускользает окончательно.

Со стороны дороги раздается грохот музыки, и на бешеной скорости пролетает интермобиль. Где-то в подворотне лает собака, кого-то зовут домой… жизнь идет мимо нас, рядом с нами, а мы как будто замерли вне ее, стоим и молча курим…

И отчего-то мне показалось, что только что подошел к концу последний нормальный день в моей жизни. Глупости, конечно, ведь моя новая жизнь, по сути, только началась. Впереди еще много дней, спокойных и неспокойных, радостных и грустных, ярких и серых. Я еще не настолько стар, чтобы бояться смерти. Да, я знаю, это молчаливая с косой может забрать меня в любой момент, когда ей вздумается, но как хочется прогнать подобные мысли прочь…

— Пойдем? — Наташа прижимается теплой щекой к моему плечу, — Рома, а тебя ждем в гости на неделе. Давненько не заходил, я ведь и обидеться могу.

— Нет, Наташенька, на этой неделе никак, — разводит руками Паршивец, — давай в конце месяца, а? Вывезу вас за город, на шашлычок, винцо попьем, костерок разведем, повеселимся, а?

— Хорошо, — Наташа тянет меня за руку к дороге, — пойдем, Паш, пойдем, а то к утру не доберемся.

Я успеваю выбросить сигарету в урну и пожать Паршивцу руку на прощание.

Мы подошли к трассе.

— Наташ, тебе как, понравилось?

— Нормально. От общества мужиков нельзя ждать лучшего, — она улыбается, — когда вы были на кухне, Сан Саныч и Коля пытались строить из себя джентльменов. Разыгрывали, кто поднесет мне бокал со льдом, а я им говорю, что если ты увидишь — голову оторвешь.

— На Сан Саныча не похоже. Детство заиграло?

— Дурачились. Чуть пиво на нас с Настей не опрокинули.

Я смотрю на Наташу, и она мило улыбается мне в ответ. Сколько лет мы вместе, а я все никак в толк взять не могу, что она нашла во мне такого? Ведь я совсем не красавец, и характер у меня, что и говорить, прескверный. А еще отпетый уголовник с запаянными скретчетами. Мой антипослужной список можно перечислять часа три… но ведь, выходит, есть же во мне что-то. Ведь видит Наташа то, чего не вижу я.

— Ты меня любишь? — спрашиваю.

— Дурачок, — отвечает она и ловит такси.

— Отвечай по существу. Любишь или нет?

Она первой залезла на заднее сиденье — я следом — и назвала адрес. Такси медленно тронулось с места.

— Глупый ты, — говорит, — если бы не любила, жила бы с тобой тогда, жди.

— А вдруг? Из сострадания, например.

— Паш, не говори ерунды. Я не из тех женщин, которые живут с кем-то из сострадания. Неужели я бы не нашла себе кого-нибудь другого?

— Не знаю… понимаешь, мне просто страшно тебя потерять. Лезут в голову всякие дурацкие мысли.

— Это мне должно быть страшно. Я за тебя боюсь с того дня, как мы поженились. Сначала боялась, что тебя арестуют, потом, что из тюрьмы живым не выберешься, теперь, вот, снова боюсь, что арестуют.

— Не надо бояться, — говорю, — ты меня любишь, я тебя тоже люблю, а вместе нам ничего не страшно.

Я положил голову ей на плечо и закрыл глаза. День медленно уходил, уступая место ночи. Завтра меня ждет новый день, а что он принесет с собой, я не знаю, да и знать, если честно, не хочу.

Глава 010

1

Паршивый день плавно перешел в паршивый вечер.

Причин было несколько. Во-первых, под конец дежурства пришлось писать отчет и звонить дежурному. Урод громко орал в трубку что-то на счет некомпетентности и крупного штрафа. Говорухин едва не послал его на три буквы, но сдержался. Трубка телефона в руке жалобно скрипела от неправомерного давления.

Во-вторых, Морозов. Не спрашивая разрешения, он отослал отчет главному дежурному, и теперь завтра к обеду Говорухину надлежало явиться в офис начальства для объяснений. А это не есть хорошо. На завтра у Говорухина были совсем другие планы. Например, разыскать софтера, который подложил ему свинью с Шепко. Очень хотелось посмотреть в глаза наглому уроду, а еще лучше эти самые глаза выдавить и наблюдать, как тот будет корчиться от боли и орать о пощаде.

Между прочим, сцена расправы с софтером смотрелась столь заманчиво, что после смены Говорухин решил вовсе не заезжать домой, а свернул прямиком к Лёне Красикову. У того можно было сразу и пожрать и глотнуть водки и, если повезет, разыскать пару головокружительных таблеток. Дело в том, что Красик таблетки не уважал, предпочитал баловаться новомодной дрянью, которую колол прямо в затылок, в ямочку под волосами, но для друзей у него почти всегда имелся небольшой запас таблеток и чего-нибудь посильнее.

«Но сильного нам сегодня не надо» — подумал Говорухин, поворачивая на Новосельскую улицу. Черные очки лежали над рулем.

Сильнее — это значит торкнешься один раз и валяешься потом три дня, как в коме, только ее хуже. Сначала улетаешь фиг знает куда, потом возвращаешься вроде бы в собственное тело, а оно похоже на студень. Язык пухнет, кости словно резиновые, перед глазами — цирк. Затем еще сутки уходят на отходняк. Тогда вообще лучше людям на глаза не показываться — испугать можно…

Говорухин подрезал какого-то недотепу, заставив того выскочить на встречную по сплошной, и прибавил газ. Он уже видел ярко-желтую рекламную вывеску каких-то бритвенных лезвий, обрамляющую крышу дома, в котором жил дружище Красик.

Мысли вновь вернулись к софтеру. Имел же наглость! Ладно, Говорухин еще понимал, когда взламывали базы данных банков или, скажем, казино. Кушать всем хочется. Но на кой ляд тебя, дружище, понесло в этот всеми забытый ресторанчик, да еще понадобилось соваться в подсобку, да еще брать диски? Бес попутал? Предчувствие сработало? Еще какая-нибудь чушь в душе взыграла?

В голову забралась шальная мысль:

«А, может, это сам Шепко и сделал? Вытащил диски, а потом решил с баблом тебя кинуть?» «Зачем ему это? — подумал Говорухин, — мы с Шепко не первый день работаем. Он же знает, что я все равно докопаюсь до правды и всех уродов найду. К тому же, он сказал принести диски, а не бабло» «Но если не найдешь диски, то он потребует с тебя компенсацию, верно?» «Мы найдем уродов, я сказал, — скрипнул зубами Говорухин, — у нас есть записи. Мы просмотрим их и узнаем, кто на самом деле был в ресторане. Если это Шепко, я лично сверну ему шею» Говорухин почувствовал, что утихший было гнев, вспыхнул вновь. В таких ситуациях Говорухин предпочитал быстро разряжаться — попросту набить кому-нибудь морду. Хотя бы первому встречному. И черт с ними, с последствиями.

— Надо выпить водки, — пробормотал Говорухин, останавливаясь.

Нацепил очки на нос, вылез и подошел к двери в подъезд. Набрал номер квартиры и когда голос Красика начал нести что-то невразумительное, рявкнул в микрофон:

— А вы не ждали нас, а мы приперлися!

Черный динамик на уровне подбородка замолчал, зато щелкнул замок, и дверь отворилась. Говорухин вошел в прохладный подъезд и быстро поднялся на шестой этаж, ведя пальцами по блестящим отлакированным перилам. Красик жил не в самом бедном районе города. За домом приглядывали хорошо, ремонты производились часто, и было здесь так чистенько, светленько, жизнерадостно, что сразу захотелось смачно плюнуть. Что Говорухин и сделал, свесившись через перила. Желтоватая слюна полетела вниз и шлепнулась о кафельный пол на первом этаже. Так-то лучше. А то чистоту развели, ступить негде.

Красик уже стоял на лестничном пролете в огромных трусах-шароварах, красных, в крупный белый горох, и тапочках в форме кроликов. Типичная для Красика домашняя одежда. Был Красик высокий тощий и сутулый, словно всю свою жизнь таскал на костлявых плечах невидимую тяжелую ношу. Щеки его горели огнем, рыжие усы торчали в стороны, а глаза налились кровью. Стоял Красик, опираясь о дверь, и источал сладкий запах перегара.

— Что-то быстро ты, — буркнул он, мешая речь с икотой, — я, блин, проснуться толком не успел, видишь?

— Здоров, Карась, — Говорухин аккуратно приобнял Красика за плечи, чтобы не уронить, — торопился, как мог. Знаешь, какой сегодня паршивый день выдался?

Красик понимающе кивнул, жестом пригласил Говорухина войти, потом зашел сам и захлопнул дверь.

Все, теперь можно расслабиться. Дом одного члена Лиги, это дом для каждого ее члена. Как говорится, делись всем, чем можешь, и мы поделимся всем, что имеем. Говорухин устало стянул берцы, расстегнул китель, швырнул кепку на тумбочку.

— У меня там водки есть малость, — сказал догадливый друг из-за спины, — выпьешь, или сразу… того?

— Я вообще-то по делу пришел.

Красик нервно хихикнул:

— Давай, сначала тяпнем по рюмашке, а потом дело, идет? Сто граммов водки еще никому никогда не мешали. Гавар, я же тебя знаю.

Умные вещи говорит, дружище. Да и кто в Лиге глупец? Нет, в Лигу глупых никто не принимал и принимать не будет. В Лигу отбор жесткий. Сам Говорухин критерии устанавливал.

Прошли в зал, где моргал в углу ивизор, рекзаторы излучали мягкий свет, и тени ютились по углам. На стеклянном столике около кровати стояла полупустая бутылка, а рядом — стакан. Жил Красик в однокомнатной, хоть и просторной, поэтому приходилось совмещать личную жизнь и жизнь в Лиге прямо здесь. У окна примостился полупортативный виромат и целая куча приборов к нему. Провода в связках опутывали батареи и подоконник. Беспроводные генераторы выстроились в ряд от батарей до ивизора. Часть комнаты занимал шкаф с миллионом ящичков и дверок. Причем Говорухин знал, что невидимых глазу ящичков в нем едва ли не вдвое больше, чем видимых. Хороший шкаф, на заказ сделанный, штучная работа — без инструкции и не разберешься где что можно открыть, а где, наоборот, закрыть.

— Располагайся. Там сигареты где-то, прикури, а я по маленькому, — сказал Красик и прошлепал в туалет.

Сигареты валялись на кровати — без пачки, россыпью — зажигалка оказалась там же. Говорухин присел на корточки, снял очки, положил их на столик и пару секунд размышлял, что лучше для загруженного проблемами мозга — водка или сигареты? Потом залпом выпил то, что плескалось на дне стакана и закурил.

С первым же глубоким вздохом немного закружилась голова. Казалось, с дымом, потекшим тонкой струйкой между губ, выветрилась и часть мыслей. Говорухин не заметил, как сел на ковер и скрестил ноги. Травка у Красика всегда была что надо. Умеет же находить, чертяка!.. Говорухину захотелось прикрыть глаза и уронить тяжелую голову на край кровати, но буравила мысль о предстоящих делах. Неотложных. Срочных. Может быть, смертельно важных…

Дьявол, как же хорошо дома!

— Карась, пожрать у тебя найдется?

— А как же! — донеслось из туалета, где Красик, похоже, засел совсем не по-маленькому, — все на кухне, дружище, пойти и посмотри, если не в лом.

— Ага, встану и посмотрю… — Говорухин не двинулся с места. Вместо этого сделал еще несколько глубоких затяжек.

Карась вышел из туалета и заглянул в комнату, заправляя майку в трусы:

— Ты уже был на кухне?

— Тебя жду. Принеси сюда, братишка, не будь свиньей.

Красик понимающе кивнул. Бывает, так на работе достанут, что выматываешься в конец. А здесь, на ковре, с сигаретой в зубах, расслабление приходит, что даже двигаться неохота.

Говорухин чуть повернул голову и посмотрел на мерцающий экран ивизиора. Показывали какую-то муть. Интересно, куда Красик дел пульт-то, чтоб его…

— Карась! — буркнул Говорухин, оглядываясь, — эх, Карась…

— Уже несу. Еды немного, но нам на двоих хватит, — Красик внес большую черную сковородку в одной руке и тарелку в другой.

— Картошка замерзла. Вернее…ээээ… жир застыл.

— Сойдет, — Говорухин поднялся с пола и переместился в кресло. Сигарету оставил на ковре, и краем глаза заметил тонкую струйку белого дыма, поднимающуюся к потолку.

Жир действительно застыл, но на это было наплевать. Жрать хотелось сильнее. Подцепив вилкой покрытые белыми комочками жира дольки картошки, Говорухин налил водки, залпом опустошил стакан и неторопливо заел. Он любил чувствовать, как горячая волна обжигает горло и желудок. Потом еще щекочет в носу, но это несущественно.

В тарелке оказался салат из квашеной капусты и зеленого горошка подозрительного цвета. Говорухин принюхался и решил пока налечь на картошку. Красик, конечно, был одним из Лиги, но готовить не умел совсем. К тому же он слыл жутким лентяем и раздолбаем.

— Ты, это, рассказывать будешь? — спросил Красик.

Проглотив очередной комок слипшегося жира и картошки, Говорухин вынул диск и протянул Красику.

— Сегодня какой-то урод софтер сорвал мне шикарную сделку с Шепко. Я его зацепил камерой, заснял, понимаешь?

— Ага. Мы попали на деньги?

— Пока еще нет. Софтер спер информацию, которая нужна Шепко. Достать ее было не так-то легко. Во-второй раз может не получиться.

— Поэтому лучше найти софтера, — подытожил Красик.

— Вот именно. И по возможности, как можно быстрее. Ты же знаешь Шепко, он больной на голову.

— И на все остальные части тела тоже. Еще по сигаретке?

Говорухин прислушался к своим внутренним ощущениям. Нет, пожалуй сейчас следует остановиться, иначе до просмотра диска дело так и не дойдет.

— Включай виромат.

Красик молча занялся делом. Загудел системник. По экрану ивизиора пробежала рябь. Говорухин поискал пульт, но безрезультатно. Тогда он встал на колени и в таком положении подошел к ивизору. Как выключать эту штуку? Под экраном расположился ряд блестящих кнопок. Не глядя, Говорухин нажал на все по очереди, и ивизор погас.

— Эй, смотри-ка! — воскликнул из-за виромата Красик, — я думал, эта штука никогда не заработает нормально.

— Просто я тебе не показывал, — неслышно прошептал Говорухин, развернулся, и на коленях же подобрался к виромату.

2

Изображение было — поганее некуда. Картинка сплошь усеяна помехами и белой рябью. Силуэт едва различим в общей темноте. Говорухин прищурился, прилип носом к монитору, но пока все равно ничего ценного разглядеть не мог.

— Чтоб вас всех, торгашей, — ругнулся он.

Красик шумно дышал в ухо, стоя за спиной. Говорухин сам не заметил, как с силой сжал пульт дистанционного управления. По корпусу пульта прошла широкая длинная трещина. Раздался хруст.

Софтер вышел на свет. Изображение скинуло серые тона и обрело многоцветие. Теперь лицо урода было хорошо видно… а с ним еще одного. Два софтера стояли в полуподвальном помещении ресторана, в узком прямоугольнике света и о чем-то беззвучно разговаривали.

— Вот черти! — Говорухин что есть силы надавил на кнопку «фото\сканирование» и обернулся к Красику, — ты видел это? Уродов двое! Они вдвоем туда залезли!

— Софтеры всегда по двое ходят, — пожал плечами Красик.

Говорухин вытаращился на него вечно красными глазами:

— Умные вещи говоришь, дружище! Об этом я не подумал, верно. Их же всегда двое. Один урод на улице, а второй дела делает.

«По-крайней мере, это не Шепко, — возникла в голове мысль. То ли облегчение, то ли радость — сразу и не разобрать.

Сканер тихо щелкнул, заканчивая считывать изображение. Говорухин сохранил запись и вывел фотографию на монитор.

Двое софтеров. Один совсем сопляк, лет восемнадцать (прут же в Нишу, уроды, как будто другой работы нет), второй постарше, с короткой стрижкой… ну-ка, ну-ка… на виске у него не запаянный ли скретчет?

Ну, конечно! Матрица физического тела передается в Нишу без изменения, значит, в жизни у этого типа тоже запаянки! Так ты уголовник, дружок! Отсидел, значит, и снова полез!

Говорухин потянулся к виртуальному шлему.

Так, где у нас тут доступ в Архивы Информации? Офицер Службы Охраны должен знать врагов лицо. И по именам.

3

На следующее утро Говорухин никуда не пошел. Дело в том, что он сорвался.

А что такого? В папке лежали досье на двух софтеров-уродов, которые позарились на его имущество. Он знал их адреса, знал, где один из них учится и вообще знал, что с ними сделает, когда поймает. Ловить будет по одиночке. Вылавливать, как опытный рыбак ничего не подозревающую рыбешку. Сначала изобьет с пристрастием, потом с пристрастием же допросит. Если дискеты с информацией Шепко отдадут сразу — им же лучше. Если нет, у Олежи Афимина была дача за городом, в которой очень удобно проводить специальные допросы. Жесткие, как квалифицировал Говорухин.

В общем, досье лежали в папке, в запасе еще несколько дней, поэтому ночью Говорухин поддался на уговоры Красика и выкурил с ним еще по одной сигаретке. Стало совсем хорошо. Настроение поднялось. Допили бутылку водки и распечатали еще одну. Затем еще. Наутро продолжили, едва разлепив глаза. Говорухин нашел на кухне две консервированные банки с рыбой, открыл их и решил, что это вполне даже приличная закуска. Еще две бутылки и почти недельный запас конопли были уничтожены за каких-то пару часов.

А затем накатил туман.

Когда Говорухин срывался, он мало что помнил. Вернее, в те самые минуты срыва он все видел и соображал предельно ясно, но вот с каждой минутой воспоминаниям негде было цепляться в его воспаленном мозгу и они ускользали в неизвестном направлении. Испарялись через уши. Растворялись, черт бы их побрал, в небытие.

Туман стал проходить к концу второго дня. Говорухин обнаружил себя в кресле, положившим ноги в ботинках на стеклянный столик и вертящим в руках неизменные черные очки. Ивизор работал на полную громкость: транслировали футбольный матч, кричал комментатор. Красик валялся на диване в обнимку с мятой подушкой и пустой бутылкой. Дым под потолком стал гуще. В горле пересохло, а изображение перед глазами то и дело норовило размазаться, как масляная картина на дожде.

— Карась… — Говорухин сглотнул, чем вызвал ряд неприятных спазмов во рту, — Карась, сколько времени?

— Два, — буркнул Красик, не разлепляя глаз.

Говорухин посмотрел на часы, мигающие в углу ивизора: без пяти восемь вечера.

Кажется, он догадался, какой именно сегодня день.

Говорухин скинул ноги со столика, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Тело не болело, кулаки не саднило, рожа, вроде, тоже ничего. Значит, только пили и курили (Говорухин увидел на столе пустую целлофановую обертку из-под таблеток и понял, что еще и глотали). Походов по ночному городу не было.

Повертев в руках очки, Говорухин нацепил их на нос и встал. Выпрямиться не получилось — живот свело страшной судорогой, пришлось рысцой нестись в туалет, расстегивая на ходу брюки.

Неприятнее всего «отходняк». Это вам скажет любой наркоман и алкоголик. Льется, как говориться, из всех щелей. Но, правда, еще хуже, когда запор. Тогда пучит, блин.

Усевшись на унитазе, Говорухин стал массировать пальцами виски, вызывая перед глазами радужные белые точки. Надо бы умыться, зубы почистить, а потом можно отправляться домой.

— Завтра же нанесу визит, — проворчал он сквозь зубы.

И никакой водки или таблеток. Только минералку, подогретый ужин и на ночь горячий кофе.

Сделав свое дело, Говорухин набрал полные ладони холодной воды из-под крана и умылся. Напоследок заглянул в комнату, взял со стола офицерскую кепку и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

— Горячего кофе и минералки, — сказал он, спускаясь по лестнице. Сквозь черные очки хрен что увидишь, но он привык.

4

Когда в дверь позвонили, Наташа как раз заканчивала наводить макияж. Паша убежал минут десять назад, сказав, что нужно срочно увидеться с Паршивцем, и она решила, что это он вернулся, забыв что-то важное. Паша на самом деле такой растяпа…

— Минутку! — подведя бровь, Наташа накинула халат и пошла открывать.

На пороге стоял офицер Службы Охраны. Первое, что она увидела — черные, непроглядные очки, закрывающие глаза.

«Они не от солнца, — почему-то подумала Наташа, — они закрывают именно глаза…» А затем офицер открыл рот и спросил:

— Где Павел Аскелов?

— Я… — растерялась Наташа, — он ушел с утра. Сейчас его нет.

— А вы его супруга? — спросил офицер мягко, тихим вкрадчивым голосом, словно домашний врач, интересующийся здоровьем пациента, — Наталья, верно?

Наташа кивнула.

— Что-то случилось?

Офицер улыбнулся, не разлепляя губ. Улыбка вышла не дружеской — странной. Поправил кончиком пальца очки:

— Ничего такого, Наталья. Я из тюремной администрации. Хотел бы задать несколько вопросов по поводу его сокамерника… А когда придет?..

— Вечером, — сказала Наталья, — или, может, завтра утром. Он собирался навестить родителей. Сами понимаете…

— Да, да. Недавно вышел из тюрьмы, хочется погулять, поездить… — вновь улыбнулся офицер, — хорошо, Наталья, передайте ему, что заходили из Службы Охраны, просили быть завтра дома с утра до обеда.

— Его в чем-то подозревают?

Офицер помотал головой:

— Всего лишь свидетель. Зададим несколько вопросов и все. Ничего страшного, Наталья. Не волнуйтесь.

Он замолчал, но не уходил. Наталья смотрела на него, на его черные очки, но не могла разглядеть глаз. Тишина внезапно надавила.

Потом офицер едва заметно кивнул, приложил два пальца к козырьку кепки, развернулся и стал неторопливо спускаться по лестнице.

Наталья захлопнула дверь, провернула замок и прислонилась к двери спиной, закрыв глаза.

Что-то нехорошее произошло. Что-то очень нехорошее. Надо бы позвонить Паше и сказать, чтобы не совался ни в Нишу, ни к Паршивцу. И пусть срочно едет домой. Немедленно.

5

Говорухин не любил умных и самостоятельных женщин. Слишком уж они занудные и говорливые. А еще он не любил лгунишек, вроде жены этого уголовника-софтера.

Врала прямо в глаза!

Вчера Говорухин выкопал досье на Пашку Аскелова, и там черным по белому было написано, что его родители погибли пять лет назад — в авиакатастрофе. А она что сказала? Уехал к родителям! К мертвым родителям?! На тот свет отправился, что ли?! Каких усилий ему стоило, чтобы не врезать лгунье промеж глаз, не повалить ее на пол, не схватить за густые волосы и бить головой об пол, пока она бы не сказала, куда свалил ее муженек. Говорухин сдержался. Пусть невероятным усилием воли, но сдержался. Не хватало ему заявления в полицию. (Хотя, — твердил голосок в голове, — можно было предупредить уродку, чтобы молчала в тряпочку, А еще вырвать ей язык к едрене фене и руки переломать, чтобы не врала офицеру Службы Охраны).

— Завтра я его найду, — проворчал Говорухин, выходя из подъезда дома Аскеловых. Был еще один софтер, которого он собирался навестить. Его звали Коля Аленичев, судя по записям, он гулял по Нише вместе с Аскеловым. Он же помогал красть дискеты. Говорухину было наплевать, нарочно или случайно эти двое сперли информацию. Главное, что сперли.

Он сел в интермобиль, размышляя, что сделает с Колей, когда его найдет. Нет, прямо в университете его допрашивать не следует. Лучше взять тихонько под локоток, усадить на заднее сиденье и отправиться на дачу к Олеже. Студент наверняка не станет сопротивляться. Да он, наверное, от страха в штаны наложит.

До университета Говорухин доехал быстро, припарковался у обочины, вышел и направился к дверям. В холле университета было пусто и тихо. Гардеробщица за стеклянным окошком читала газету; подняла на Говорухина глаза, увидела форму офицера и стала читать дальше.

Оглядевшись, Говорухин увидел расписание занятий на стене и направился к нему. Теперь дай бог вспомнить какой там у Коли Аленичева факультет и курс… Ага. Сейчас половина двенадцатого, значит занятия закончатся через двадцать минут. Аудитория, в которой предположительно находился юный преступник, имела номер 11-А. За разъяснениями пришлось обратиться к гардеробщице. Старушка старательно объяснила, показала рукой и даже вызвалась проводить, но Говорухин вежливо отказался. Было видно, что гардеробщица подозревает каждого студента в организации заговора против всего человечества, и с радостью бы поставила всех их лицом к стене. Проблемы старушки Говорухина не интересовали. Он искал одного, конкретного человека.

Поднявшись на третий этаж и никого не встретив, Говорухин быстро отыскал одиннадцатую «А» аудиторию и замер у двери, размышляя, как поступить дальше. Конечно, хотелось ворваться прямо сейчас, отыскать урода, схватить его за шиворот и вытащить в коридор на глазах у всех. Форма офицера Службы Охраны сыграла бы в таком случае положительную роль. Но с другой стороны, Говорухин не хотел слишком уж привлекать внимание. Везде могут найтись так называемые блюстители порядка. Проще говоря — стукачи. Возьмут и донесут куда надо или запишут арест на цифру и выложат в w-нет.

«Обязательно найдутся! — подсказал внутренний голос, — мы же с тобой знаем, что мир полон уродов. Они на каждом углу. Одни из них запрещают курить коноплю, другие врут прямо в глаза, а третьи сидят за партами и готовятся, готовятся».

— Мы же не будем показываться им до поры до времени, — тихо сказал Говорухин и отошел от двери на три шага назад, прислонился спиной к прохладной стене.

«Ага. — Сказал внутренний голос, — мы подождем, когда они будут наиболее уязвимы, а потом нанесем удар. Иногда один точный выстрел стоит целой никчемной артиллерии» Лучше подождать здесь, дождаться, когда студенты начнут выходить и потихоньку отвести Колю Аленичева в сторону. Рыба попадает на крючок, когда думает, что с ней ничего не случиться. Среди одногруппников Коля будет вести себя наглее и бесстрашнее. Он утратит бдительность. И тогда мы его — бац! Говорухин непроизвольно ударил кулаком по ладони. Да, мы прижмем его за горло. Урода!

Через несколько минут дверь аудитории отворилась и в коридор вывалилась первая группа студентов. Говорухин засунул руки в карманы и ждал.

Лицо Аленичева Коли Говорухин запомнил сразу, стоило взглянуть на распечатанную фотографию в досье, однако ни в первой группе, ни во второй, ни среди запоздавших студентов подозреваемый не обнаружился. Мало того — пропустив еще несколько человек, Говорухин заглянул в аудиторию и увидел, что внутри оставался только лектор и пара-тройка обступивших его студентов.

«Он еще и занятия прогуливает! — подумал Говорухин, — совсем пропащий человек» Однако оставался еще дом, где жил Коля. Двадцать минут на интермобиле. Если он обнаружит его дома, значит, день выдался не слишком плохим. В конце концов, должно же ему сегодня повезти?

Говорухин остановил какого-то запоздавшего из аудитории очкарика и спросил:

— Николая Аленичева знаешь?

Очкарик посмотрел на блестящие лейтенантские звездочки, украшающие погоны.

— Ага. Ищете его?

Говорухин кивнул.

— Здесь не найдете, — ответил очкарик, поглядывая на погоны с наивной подростковой завистью, — он после второй пары ушел домой. Сказал, что плохо себя чувствует. Он в последнее время часто прогуливает, — добавил очкарик, помолчав, — на этой неделе всего раза три был. Говорит, что болеет чем-то. А что он натворил?

Говорухин положил тяжелую ладонь на плечо подростка. Плечо было хрупким и костлявым. Наверное, если сжать посильнее, то кость просто треснет, как скорлупа. Вот воплей было бы!

— Скажи, а позавчера он приходил на занятия?

— Нет, позавчера точно не было. Он зачет запорол.

— Ты, стало быть, его друг?

— Не совсем, — замялся очкарик, — так, хороший знакомый. Мы с ним вместе иногда в w-нэт ходим и в кино. Новый кинотеатр на Западной открыли…

— Трехмерный, — кивнул Говорухин, — знаю, бывал.

Около кинотеатра после десяти вечера слонялись без дела десятки привлекательных дам, которые за час брали почти вдвое меньше, чем в центре, да и шансы быть узнанным стремились к нулю.

— А что он натворил?

Говорухин натянуто улыбнулся. В последние пару дней все больше приходилось сдерживаться, чтобы не надавать кому-нибудь по роже. Ей богу, надо брать отпуск и дунуть куда-нибудь за город, в лес, пострелять оленей, набрать, к тому же, мешок спиртного, таблеток и тех самых штук, которые колют прямо в затылок.

— Просто у него есть нужная нам информация, — сказал Говорухин, после глубокого вздоха.

Вернувшись в интермобиль, Говорухин застал надрывающийся мобильник. Звонил Афимин Олежа, интересовался, что стряслось. Красик уже сообщил всем из Лиги, что Говорухин на кого-то слишком зол и рыщет по городу, жаждущий мести. Естественно, Афимин вызвался помочь. Естественно, Говорухин не отказался. Любой член Лиги обязан помогать другому члену. Тем более что только свои люди могли реально помочь.

— У меня к тебе просьба, — сказал Говорухин, выводя интермобиль на Центральную улицу, — заскочи к Карасю и полистай досье Коли Аленичева, у него есть в виромате. Потом езжай к дому урода и наблюдай до вечера. Если Коля куда-то выйдет, позвони. Часов в шесть я подъеду.

Афимин ответил, что сделает все, что в его силах, поинтересовался, нужен ли цифровик, но Говорухин сказал, что нет, не надо. Он не компромат на Аленичева ищет, а хочет проломить этому уроду череп. Кажется, Афимин все понял, пригласил на послезавтра на маленькую корпоративную вечеринку с девушками и повесил трубку.

Говорухин снял очки, кинул их на бардачок и, подумав, решил съездить, наконец, домой и хорошенько отоспаться. В пять вечера он проснется и поедет к дому Аленичева. А там видно будет.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 011

1

Жизнь после смерти неслась так стремительно, что у Антона Айши не было времени оглянуться. Он не то чтобы хотел сравнить прошлое и настоящее, но какое-то неотступное желание выделить разные моменты жизни давило и давило, заставляя по ночам ворочаться без сна и анализировать все подряд.

Антон не был привязан к какому-то одному месту, человеку или времени. В прошлом Антона не держали ни родители, ни постоянная девушка (самое долгое знакомство — три месяца, и этого хватило по самое горло), ни работа, ни тем более дружеские связи. Друзей вообще-то насчитывалось немного, а теперь и вовсе не стало. Те, кто считал своим долгом иногда позванивать и интересоваться как дела и жизнь, плавно перешли в разряд обычных знакомых, о которых вспоминаешь только тогда, когда встретишь на улице. Да и на улицу Антон теперь выходил нечасто. Больше времени он проводил к Нише.

С новой жизнью пришли и новые проблемы. Самая актуальная на данный момент — возможность умереть.

Еще в те холодные зимние месяцы он размышлял о самоубийстве, как он самом простом способе проникнуть в другой мир. Несколько раз Антон вылезал из окна, но прыгнуть не хватило воли. Один раз он попытался вскрыть себе вены перед зеркалом в коридоре, но ему никто не сообщил, что руки надо держать в теплой воде, чтобы кровь не сворачивалась, и тоже, в общем, ничего не вышло. После этого Антон зачах совсем и долго не предпринимал новых попыток.

Затем в голову пришло единственное, на его взгляд, правильное решение. Когда темнело, Антон накидывал куртку и выходил на улицу в поисках смерти.

Что ни говори, но ночные улицы города — самое опасное для человека место. Особенно, если знать, где искать. Если не прятаться в тени.

Чтобы умереть, Антону требовалось не больше двух часов. Как говориться, ищущему, да найдется.

Особенно часто он попадал под интермобиль. Вернее, как попадал… Сделать шаг навстречу несущемуся интермобилю было только в первый раз страшно, а потом оказалось, что это очень даже легко. Когда знаешь, что за твоей спиной бессмертие, можно перенести многое.

На самом деле, Антон никогда не задумывался, что набросить петлю на шею, может быть, гораздо легче и безболезненней, чем быть сбитым хромированным чудовищем. А еще Антона убивали хулиганы. Но это не самый приятный способ.

Однажды весной толпа подвыпивших бритоголовых ублюдков отпинала его до полусмерти, потом оттащила в ближайшую лужу около неисправной канализации, да там и оставила. Самое плохое, что Антон не успел умереть. Он даже не потерял сознания, и лежал в зловонной жиже с переломанными ребрами, сломанной челюстью и носом, лопнувшей селезенкой, пока его не заметили прохожие. То был единственный раз, когда пришлось лежать почти месяц в больнице. К нему приезжали родители и долго спрашивали, что он вообще делал глубокой ночью вдалеке от дома. Антон врал, но уже не помнил что именно.

Быстро вылечиться помогли боги. Цет, который не оставлял сознание Антона почти никогда, сказал, что предназначение богов в его душе — поддерживать жизнь своего хозяина. Поэтому печень регенерировала, ребра срослись, а на носу остался едва заметный шрам. Антон выписался из больницы и за последние полгода не попадал туда ни разу.

Однако умирать на улице тоже оказалось не слишком удачной идеей. Все дело в том, что тело быстро обнаруживали, или виновники случившегося сами звонили в полицию, и Антона неизменно доставляли в морг. А морг в Такере был один. Антон понимал, что история с одним и тем же телом, которое постоянно исчезает из морга, чтобы через несколько дней появиться там вновь (при том, что любой водитель клялся, что сбил живого человека) скоро станет местной легендой, потому постоянно находился в так называемом творческом поиске. Умирать, чтобы этого никто не видел, сложно. Умирать приходилось редко. Умирать, в конце-концов, действительно оказалось проблематично. И это в нашем-то мире!

А Ниша тянула.

Через несколько месяцев после знакомства с богами Антон понял, что он жить без Ниши не может. В прямо смысле.

2

Сидеть на жестком стуле перед вироматом на протяжении двух часов — это просто пытка какая-то. Кхан потянулся, вытянув руки над головой. Виртуальный шлем — обязательная штука для доступа в w-нэт — натер уши, глаза слезились от мельтешащих по монитору картинок, спину ломило. Вдобавок пришлось сосредоточить все свое внимание на изучении документов, выплывающих фотографиях и прочей ерунде, которая могла бы помочь в розыске Антона Айши.

С одной стороны было приятно, что ответственное задание было поручено именно ему, Кхану. Но, если задуматься, пойди сюда Азелон — Кхан не сильно-то и расстроился бы. Подобных изнуряющих пыток наш божий любовник достоин. Но тот прикинулся больным после приступа, улегся в номере и храпел уже почти сутки. Вид у Азелона действительно был неважный, но Кхан видел его насквозь и мог поспорить на здоровье своей матери, что напарничек просто увиливает от выполнения своих обязанностей. Напало на него озарение, так он нос выше колокольни задрал… бездельник, одним словом.

А Хозяин в этот момент вместе с Шайтаном добывал информацию о зараженном. Имя добыл, а адрес не смог. Теперь, вот, настал черед Кхана потрудиться.

Шайтан… его Кхан опасался. Умертвий какой-то. Всегда мрачный, одевается в черное, возникает внезапно. И пахнет от него смертью. Азелон тоже Шайтана боится. Причем гораздо больше, чем Кхан, но о причинах предпочитает не рассказывать. Наверное, между ними черная кошка перебежала, когда Кхан не видел…

Время едва перевалило за полдень. Клуб вироматов пустовал. Из двадцати столиков заняты были только шесть. Люди сюда начнут приходить ближе к вечеру. Кто после работы, кто после учебы, а кто просто привык коротать ночи в виртуальной реальности через шлемы или легально впаянные скретчеты.

Скретчет — это такая штука непонятной Кхану конструкции (завязано что-то на неизвестных «процессорах», «ускорителях», «дешифраторах» и «нуль-кодах»), которая вживляется под кожу и позволяет входить в виртуальную реальность без шлема. Грубо говоря — посылая информацию прямо в мозг. Это знание пришло к Кхану всего час назад, когда он наткнулся на незнакомое слово в одной из статей. Входить в виртуальную реальность через скречет лучше, чем через виртуальный шлем. Во-первых — импульсы, посылаемые прямо в мозг компьютером позволяют ощутить себя в виртуальной реальности, как в настоящем мире (нуль-кодировка это называется, если Кхан все правильно понял). Во-вторых, ничто нигде не трет и не жмет. В-третьих — поскольку работа ведется непосредственно с человеческим воображением, то простор для фантазий открывается огромнейший. Одно «но» — скретчеты и ограниченная лицензия на них стоили неимоверных кредиток, а работали крайне нестабильно. Чаще всего скретчеты «замыкало», ударяя своего обладателя приличной порцией тока. Несколько раз пользователи умирали от сердечных приступов, связанных с сокращением сердечных мышц от ударов тока. Самое безобидное, что происходило со скретчетами — это слет дешифровок. В такие случаи человек не мог попасть в виртуальный мир, а оказывался в непонятном мире, совершенно не пригодном для пользования. Частенько, чтобы вернуться обратно, человеку была необходимо помощь со стороны. По статистике, пользовались скретчетами всего лишь девятнадцать процентов людей. Умирали от их применения вообще ноль сотых процента. Когда вставал вопрос о запрещении скретчетов, именно эта статистика бралась в расчет сторонниками развития новой технологии. Как бы там ни было, вопрос о запрещении/развитии обсуждался уже не первый год, а скретчеты тем временем потихоньку совершенствовались, выходя на более высокий уровень обслуживания…

На столе лежали мобильный телефон-наушник и блокнот с карандашом. Телефон пришлось вынуть из левого уха, потому что он не давал надеть на голову шлем. В блокноте была заполнена всего одна страница. Но информации на этой страничке хватало. Будет, что показать хозяину.

Первая запись — кто такой Антон Айша и сколько ему лет. Данные размещались на w-нэт сайте школы номер девять, в которой Антон в свое время учился. Там же Кхан обнаружил его паспортные данные и адрес прописки. Правда, более глубокий поиск показал, что дома, где был прописан Айша, уже нет, а на его месте построено какое-то офисное здание.

Следующая запись — интереснее. Сведения о родителях Антона. Мать работала медсестрой в Центральной клинической больнице. Найти ее будет легче легкого. Отец был таксистом, Кхан узнал и предприятие, на котором тот числился, и номер машины и маршрут.

Самая ценная запись была подчеркнута два раза — номер телефона. Антон Айша занимался обслуживанием вироматов, и разместил на одном из сайтов объявление. Такая информация наверняка придется по душе хозяину.

На всякий случай Кхан выписал двух полных однофамильцев, которые обнаружились в Такере. По счастливой случайности к анкетам обоих прилагались фотографии, и ни один из них не подходил под описание, которое дал Хозяин.

Если честно, Кхану не терпелось улететь прочь из этого мира. Не нравилось ему здесь. Чувствовалась угнетенность и даже страх… перед чем?.. слишком уж отличался этот мир от других, где довелось побывать Кхану, слишком разителен контраст между выдумкой и реальностью. Кхан привык работать с материальными вещами, а здесь… разве же выдуманный город — это реальность? Это обман. люди сами себя обманывают — а это никогда ни к чему хорошему не приводило. обман самого себя — это первый шаг к пропасти, к вымиранию, к уничтожению. Уйти бы отсюда до того, как мир рухнет в пропасть.

Без виртуального шлема изображение на мониторе сделалось расплывчатым и нечетким, картинки раздвоились, а текст поблек. Это называлось визиоизображением. Надпись на бумажке под скотчем на панели гласила: «Просмотр информации без шлема может привести к головным болям и головокружению. Пожалуйста, проверьте настройки монитора перед тем, как начать работу без шлема».

Ну, мы работу уже закончили.

Кхан стряхнул тягостные предчувствия, будто крошки со стола, закинул в сумку блокнот с карандашом, а мобильный телефон воткнул в ухо.

— Шестой столик, время вышло! — громко сказала девушка-администратор, сидящая у дверей в клуб за стеклянной перегородкой.

Кхан вздрогнул. Из-за одного столика поднялся молодой человек и направился к выходу. Кхану тоже следовало уходить. Хозяин ждет.

Он подхватил сумку и направился к выходу. Девушка-администратор промолчала: человек в плаще, со странным блуждающим взглядом заплатил за шесть часов вперед, а провел только два. Сдачу он не забрал…

3

В четверг Антон ожидал звонка от клиента.

Не то, чтобы нужны были позарез кредиты (в последнее время все шабашки уходили на новую одежду), просто хотелось заняться чем-то, не связанным с Нишей, обычным человеческим делом.

Собирая вироматы, Антон забывал про Нишу. Пусть ненадолго, пусть это всего лишь кратковременное затишье в урагане желаний, но все же… мостик между постоянной смертью и переменной жизнью держался на хрупких кратковременных шабашках. Хоть какой-то рациональный смысл жить…

Боги в его душе молчали уже два дня — затихли с той ночи, когда он был в Нише в последний раз. Хорошо тогда повеселились! Задорно! Антон наконец-то научился летать!

Способность-то такая возникла сразу, а вот с реализацией пришлось потрудиться. Во-первых, на большой высоте у Антона всегда кружилась голова. Во-вторых, элементарно немыслимо было поднять одновременно обе ноги и просто повиснуть в воздухе, безо всякой опоры. Прыгнуть с какой-нибудь возвышенности он тем более не решался, как бы Цет не уговаривал. А еще, если начистоту, были и другие дела.

Антон научился метать файерболы. По нескольку штук за раз. После упорных тренировок, он смог лепить шары из сгустков воздуха двумя руками одновременно. Потом научился создавать файерболы как только швырнет предыдущие. Пока выходило корявенько, да и непонятно было, для чего все это, но Цет частенько просил тренироваться, «на всякий случай». А Цету Антон доверял.

На столике тихо замурлыкал мобильный телефон, постепенно наращивая громкость. А вот и клиент.

— Да?

— Антон Айша? — спросили из трубки, — это по поводу виромата. Готово?

— Только вас и дожидаюсь, — улыбнулся Антон, — уже два часа, как все закончил. Махина работает великолепно. Приезжайте, забирайте, пользуйтесь В трубке радостно запыхтели:

— Ага. Тогда я буду часиков в семь вечера, идет?

— До пятницы я совершенно свободен, — ответил Антон.

Клиент невнятно пробурчал слова благодарности и отключился. А другой голос, тихий, вроде как сонный, внутри головы произнес:

«Что, брат, делом занимаемся?» — Не целую же вечность по Нише шляться, — промурлыкал под нос Антон, у которого вдруг обнаружилось хорошее настроение. То ли звонок подействовал, то ли тот факт, что Цет проснулся. Иногда Антону казалось, что он чувствует то самое место, где у него душа, и он чувствует богов в ней, хотя на самом деле это было не так. Но в последнее время он часто думал о том, что если боги покинут его, то наверняка где-то возникнет пустота… где-то в груди, наверное, там, где по определению должна быть душа. Пустота, которую и перекрыть-то будет нечем…

«Мы случайно услышали твой разговор, — сказал Цет, — приятный дяденька этот твой клиент, ничего не скажешь. Если не секрет, сколько он заплатит за работу?» — Двести кредитов, — не мешало бы попить кофейку, и Антон направился в кухню, — а тебе зачем?

«Нам все равно, — отозвался Цет, — просто интересно. Ты же можешь обойтись совсем без работы. Мы бы помогли тебе находить кредиты!» — Воровать? Упаси господи. Тем более что мне нравится собирать вироматы. Не такая уж это и пыльная работа.

«Почему воровать, братишка? — обиделся Цет, — иногда мы умеем хорошо уговаривать. В прошлом мире мы изучали науку психологию. Очень полезная наука. Учит играть на струнках человеческого сознания, как на инструменте. Если научиться играть и не фальшивить — столь всего можно добиться, ты не представляешь» — Я подумаю, — сказал Антон. Кофеварка выплюнула стаканчик с ароматным, но совсем не густым кофе.

В это время в комнате вновь заиграл мобильный телефон.

«Насыщенный у тебя сегодня день, — произнес Цет, — ждешь кого-нибудь?» — Вроде нет.

Звонили с городского абонента. Вероятно, очередной клиент.

— Слушаю?

— Антон Айша?

Разговор — deja vu.

— Угадали.

— Здравствуйте. Я только что нашел в w-нэт ваше объявление, ну, что вы чините и настраиваете вироматы. Знаете, у меня большие проблемы.

Голос говорившего был мягок и тих. Антон даже задержал дыхание, прислушиваясь, чтобы разобрать слова. — …утром попытался включить виромат, а он не включается. Мигает зеленая лампочка, что-то гудит внутри и никакой реакции.

— Корпус не трогали? — спросил Антон.

И тут что-то больно кольнуло его затылок. Нет, не затылок. Внутри головы.

«ВЫКЛЮЧИ ТЕЛЕФОН!» — вдруг крикнул Цет.

— Что?.. Зачем?..

— Дело в том, что я совершенно не разбираюсь в вироматах, — мягко сказал голос из трубки, — он мне нужен для работы. Я включаю кнопку — он работает. Я выключаю — он не работает. Больше мне ни в чем разбираться не надо. Поможете?

«Выключи телефон! — повторил Цет, и в голосе его зазвучали нотки паники. Но чего мог бояться Бог? Боль внутри головы стала сильнее, словно кто-то воткнул в мозг раскаленную иглу, — немедленно, братишка! Выключи его!» — Что-то случилось? — спросил Антон вслух. На другом конце провода вопрос приняли на свой счет:

— Я же говорю — виромат не включается. Сколько у вас стоит обслуживание? Мы же можем договориться.

Последнее предложение прозвучало неожиданно твердо, и давящая боль внутри головы исчезла. Голос Цета оборвался на полуслове, и наступила странная звенящая тишина, в которой стало слышно даже звук шагов соседей над головой. Такой чистой, сияющей, обширной тишины Антон не чувствовал так давно, что и забыл, каково это — слушать тишину. На короткое мгновение он почувствовал острую ненависть к богам, что поселились в его душе и наполнили сознание постоянными разговорами, шепотами, разнообразными звуками, отвлекающими от… собственной жизни.

— Приезжайте завтра на Заречную девятнадцать, квартира шесть со своим вироматом, — сказал он, — я посмотрю, что можно сделать.

Рука, сжимавшая телефон, неожиданно дернулась, пальцы сами собой пробежали по кнопкам, и телефон отключился. а вместе с ним — и тишина. Цет ворвался в сознание будто невидимый ураган, наполнив голову ставшим привычным шумом.

— Что с тобой? — воскликнул Антон, — это же был клиент! Я все равно не собираюсь ходить по улицам и просить деньги у прохожих! Мне нравится возиться с…

«Клиент! — фыркнул Цет, да так громко, что Антон вздрогнул. Ему показалось, что Цет находится… за его глазами. Смотрит на мир, спрятавшись там, с другой стороны черепа. И у Цета тоже есть глаза, жестокие, налитые кровью, — с чего ты решил, что это клиент? Мы же сказали тебе — выключай телефон, а ты продолжил трепаться!» — Не заводись! — пробормотал Антон, — что случилось?

«Случилось то, что ты, братишка, только что рассказал Ему, где живешь! — ответил Цет повизгивающим от страха или возбуждения голосом.

— Кому ему?

«Неважно. Ты не поймешь. Мы подозревали, что Он рано или поздно явится. Нашего брата уже поймали бесчисленное множество. Теперь дошла очередь и до нас».

Антон сообразил, что «нашего брата» означает — других богов. Он вернулся на кухню, где его поджидал стаканчик с кофе. Сердце бешено стучало в груди:

— Я не понимаю…

«Не нужно тебе понимать, — резко оборвал Цет, — это наше дело, братишка. Ты всего лишь человек, а Ему нужны мы. Что же делать? Он наверняка придет не завтра, а сегодня. Возможно, через несколько минут. Ты имел неосторожность выболтать адрес, молодчина!» — Слушайте, в конце концов, вы живете в моей душе. Могли бы и рассказать, что происходит.

«Меньше знаешь — крепче спишь, — ответил Цет, — мы, братишка, попали в неприятную историю. Выпутываться придется нам. Тебя, скорее всего, не тронут. А, может, и тронут, кто их, Ловцов, знает».

— Ловцов?

«Агрх!» — невнятно прорычал Цет, и тут случилось невероятное.

Рука Антона, которая сжимала стаканчик, неожиданно, помимо воли своего хозяина, напряглась. Стаканчик жалобно хрустнул, и горячий кофе пролился на пальцы.

Антон почувствовал, как боль пронизывает его руку и стремительно расплывается по всему телу, но в диком осознании этого сообразил, что не может открыть рот. Крик боли застрял в груди.

Кофе стекало по пальцам и капало на пол. А Антон вдруг понял, что не чувствует своего тела. Его будто заперли в голове, оставив подвижными только глаза, и он, невольный пленник, не в силах был вырваться за пределы своего сознания. И еще одно ужасное чувство — кто-то скребся в его черепе. Кто-то пытался выбраться наружу таким вот нехитрым способом — проделав дырку в его голове. А если выберется — начнет управлять телом самостоятельно.

Голос Цета, близкий и встревоженный:

«Придется потесниться, братишка! Без нас пропадешь, да и Ловец найдет тебя быстро, он на это учился» Антон напрягся, и почувствовал, что мысли все еще принадлежат ему:

«Зачем вы это делаете?»

«Спасаемся».

Кто-то заскребся все сильнее и сильнее, словно мыши за стенкой.

Скип-срип.

Череп безжалостно затрещал.

Потом мысли ускользнули, Антон почувствовал, как глаза накрывает темная пелена, и куда-то провалился.

4

Едва Кхан вошел в номер, Азелон понял, что земляной червь нашел что-то ценное.

— Приперлися, — проворчал Азелон и плотнее закутался в одеяло. Жар у него прошел час назад, но покидать уютное теплое местечко не хотелось, а хозяин и не гнал: сидел все это время за столом и внимательно читал газеты. С правой стороны от него лежали газеты прочитанные, а с левой те, до которых еще не дошел. Все — свежие, сегодняшние. Впрочем, когда появился Кхан, Аслан Анатольевич отложил в сторону чтиво и, сцепив пальцы, приготовился внимательно слушать.

Кхан ничего говорить не стал, выудил откуда-то из глубин своего потрепанного плаща сложенный лист бумаги и положил на стол. Азелону тоже хотелось почитать, что там коряво начеркал воришка, но перебороть лень оказался не в состоянии. Валяться в кровати было несравнимо интереснее.

— Интересно, — сказал хозяин, прочитав содержимое, — благодарю, Кхан, вы славно потрудились.

Земляной червяк скромно потупил взор. Врезать бы ему промеж глаз, чтоб знал свое место. А то от частой похвальбы зазнается.

Хозяин отложил газеты и потянулся к телефону.

— Куда-то идем? — встрепенулся Азелон.

— Возможно, — ответил Аслан Анатольевич и прислонил телефонную трубку к уху, — Антон Айша?.. Здравствуйте, я только что нашел в w-нэт ваше объявление…

Кхан неслышно выскользнул из номера. Азелон успел краем глаза заметить, как закрывается за вором дверь. Вот ведь шустрый малый. — … мигает только зеленая лампочка…

Азелон откинул одеяло и сел на кровати. Он все еще размышлял, стоит идти, если понадобится, или нет. С одной стороны ничего делать не хотелось, но с другой стороны передать дело Кхану тоже не улыбалось. Хозяин нынче торопится, занят по уши, все время в раздумьях, по ночам не спит. На отдых и развлечения в этом мире рассчитывать не стоит. Значит, все может закончиться уже сегодня вечером. А там — переход в другой мир, снова обустройство, знание, новые поиски.

Всего три дня назад Азелон закончил выуживать вещи из портала, который опустил их еще на одно звено ниже по Цепочке Мироздания. Портал почти закрылся, от него осталось небольшое пятнышко, из которого веяло вселенским холодом и смертью. Сегодня, наверное, уже исчезло и оно. Неужели опять все придется таскать заново? Нет уж, в следующем мире багажом займется Кхан. Я вам что, нанимался?

В это время в комнату вошел Шайтан, закутываясь в темный плащ, а следом за ним юркнул молчаливый Кхан. Хозяин как раз положил трубку и довольно потер руки:

— Господа, спешу сообщить, что мы с вами нашли Паразита.

— Жиел? — от волнения спросил Азелон по-игкийски.

— Он, родимый. — Улыбнулся Аслан Анатольевич, — нам повезло, что период воздействия жиела на человека слишком короткий. Он еще не совсем контролирует тело, и не успел закрыть Антону Айше рот. Но я его все равно почувствовал, даже на таком расстоянии. Злой, зараза. Наверное, готовился окуклиться.

— Будем брать сейчас? — выдохнул Азелон, — я с вами, хозяин!

Хозяин не обратил на него внимания, сказал:

— Паразит, судя по всему, меня тоже учуял. Давайте-ка поторопимся, пока не случилось чего.

— Паразит не может покидать душу смертного, пока не уничтожит его плоть и не найдет себе достойную замену, — сказал из темного угла Кхан, — а еще пока не окуклиться.

— Вот именно, — заметил хозяин, — но мы же не знаем, на что способен данный Паразит. Так что за работу, да поживее.

Шайтан распахнул полы плаща. С внутренней стороны блестели короткие кинжалы, закрепленные так, чтобы их легко можно было выхватить. Азелон знал, что это кинжалы не обычные, а заговоренные. Сам хозяин над ними трудился. Лезвие легко распарывает не только плоть, но и душу человека, цепляет засевшего в нем паразита — жиела. Убить его, не убьет, но парализует. А это Аслану Анатольевичу и надо.

— Кхан, держи, — Аслан Анатольевич, кинул воришке узкий пенал черного цвета с отъезжающей крышкой на пружине. Из воздуха он его достал, что ли? Сам хозяин нагнулся, достал из-под стола черную коробочку, похожую на переносной виромат.

— А я? — вырвалось у Азелона.

— Вы же болеете, уважаемый. Силы восстанавливаете.

— Я здоров, как бык, — воскликнул Азелон и, для верности, показал окружающим свой огромный кулак. Краем глаза заметил, как едва заметно ухмыльнулся Кхан, и в душе вновь все закипело. Чтобы этот недоносок, землежор, вперед полез? Ни за что!

— С вами пойду, — он откинул одеяло и вскочил, торопливо натягивая брюки.

— Пригодишься, — кивнул Аслан Анатольевич, — мы будем ждать в интермобиле.

Когда Азелон выскочил на улицу, под палящее послеобеденное солнце (ближе к вечеру воздух сделался особенно вязким, а ветер куда-то пропал), остальные уже ждали его в такси, припаркованном у крыльца отеля. Пузатый лакей в кепке, из-под которой стекали по вискам градины пота, нелепо козырнул пробегающему мимо человеку, потом, видимо, сообразил, что тот не из начальства, махнул рукой и скрылся в фойе.

Шофер, видимо, уже знал, куда ехать, потому что завел мотор, едва Азелон успел захлопнуть дверь. Хозяин сидел спереди, остальные кое-как влезли на задние сиденья.

Миновали оживленный центр, свернули в какие-то спальные районы; вдоль дороги потянулись детские площадки, многоэтажки, ощетинившиеся антеннами на крышах и рекзаторами воздуха над окнами. Потом проехали и их. Интермобиль свернул в сторону редких многоэтажных домиков, которые, видно, строили довольно давно — они резко отличались от предыдущих дизайном и выглядели старыми, обветшалыми и потрепанными. Детские площадки исчезли, зато появились поросшие травой пустыри, низенькие магазинчики с грязными окнами и широкие трещины в асфальте на дороге.

Когда интермобиль остановился, Азелон выскочил первым. Просто, чтобы показать, как он здоров и полон сил. Справа и слева высились одинаковые многоэтажки. К одной сбоку прилепился небольшой продуктовый магазин. На левом доме имелась табличка с цифрой «19», на правом «21».

— Итак, господа, нам туда, — ткнул пальцем в левый дом Аслан Анатольевич, — действуем как всегда. Первым заходит Шайтан, следом я. Ты, Азелон, стоишь в дверях квартиры, а ты, Кхан, останешься сторожить у подъезда. Вдруг он надумает выпрыгнуть из окна — подхватишь.

Азелон внутренне улыбнулся, но внешне и виду не подал, только усердно кивал головой. Напряжение в груди нарастало. Он снова с особенной яркостью вспомнил, как лежал на настиле из сухих веток и сжимал в руках ружье, прильнув к холодному окуляру прицела. В груди зародился стальной холодок. Именно за это он любил охоту на жиелов, поэтому не ушел от Аслана Анатольевича, хотя тот предоставил возможность выбора. Чувство охотника было близко Азелону. Особенно он любил загонять жертв в угол и смотреть в их глаза, читать в них мольбу и надежду. Да-да, именно надежду. Любое существо надеется на что-то в последнюю минуту. Паразиты не исключение. Все они просят отпустить их. Азелон не раз слышал мольбы, доносящиеся из черного чемоданчика хозяина. И эти мольбы, порой, звучали для него чудесной музыкой. Особенно, когда он узнавал голоса тех, кого поймал лично.

— Держи крепче, — Аслан Анатольевич кивнул на пенал в руках Кхана и быстро пошел к первому подъезду дома девятнадцать.

Шайтан оказался справа от него, Азелон шел чуть позади.

В подъезде пахло хлоркой, на полу блестели лужи, подсыхали белые разводы. В углу суетился примитивный кастрюлеобразный робот-уборщик, наполненный до отказа водой и со щеткой вместо одной руки. Кажется, он заканчивал мыть первый этаж. Зато, здесь было не так жарко.

Аслан Анатольевич на секунду остановился, указал пальцем наверх. Шайтан бесшумно взлетел по лестнице наверх. Лестничные площадки были пусты.

Азелон чуть задержался, свесившись через перила. Внизу тоже никого не было. Как хорошо. В этот самый момент над его головой раздался страшный треск и скрежет.

«Началось! — мелькнуло в голове, — без меня!» Перепрыгивая через три ступеньки, он добрался до пятого этажа и успел застать тот момент, когда Шайтан заканчивал ломать дверь. Верхняя петля болталась на одном шурупе, нижняя еще держалась, но очередной удар выбил и ее. Дверь шумно рухнула внутрь, но не успела упасть, а Шайтан уже исчез внутри. Аслан Анатольевич тоже последовал внутрь. Азелон остался, поглядывая на три закрытых двери. Глазок в противоположной двери коротко мигнул. Подглядывали, но показаться боялись.

«Правильно. Меня надо бояться, — подумал Азелон и скорчил страшную гримасу. Если бы он захотел, то вломился бы в квартиру и расшиб бы подглядывающего в лепешку, чтоб тот знал. Но дело превыше всего.

Из нужной квартиры, между тем, доносились приглушенные голоса. Что-то со звоном разбилось. Мелькнула тень из комнаты в кухню. Затем громкое:

— Ах, незадача!

И следом:

— Азелон, отбой. Зайдите-ка сюда.

Сбежал, — решил Азелон, наступив на дверь, — или сейчас, пока ломали дверь, или сразу после того, как звонил хозяин.

Хотя Кхан говорил, что паразит еще не в состоянии владеть телом своего хозяина (срок вроде как слишком маленький), но чем черт не шутит. В конце концов каждый паразит по-своему уникален. Бывали случаи, между прочим.

Азелон мельком заглянул в кухню — она располагалась ближе всего к двери — но там никого не было. В единственной комнате царил полный кавардак: ивизор опрокинут на бок, шипит, карниз сорван, и занавеска расстелилась по полу, дверцы шкафа сорваны с петель — одна дверца валяется на полу, вторая болтается из стороны в сторону, будто от корабельной качки. Ничего себе. Вот вам и слабый паразит…

В центре комнаты стояли Аслан Анатольевич и Шайтан. Оба склонились над виновником всей этой катавасии. Хозяин квартиры, судя по всему, был окончательно и бесповоротно мертв.

— Такая вот заковырка, — пробормотал Аслан Анатольевич. Он стоял, согнувшись, уперев руки в колени, — не многие жиелы решаются убить и себя и тело. Жаль, был бы интересный экземпляр… А ведь ничего не предвещало…

В руке мертвец сжимал кухонный нож. Шея была перерезана от уха до уха.

— Неужели так быстро? — буркнул Азелон.

Аслан Анатольевич не ответил, а встал на колено и провел ладонью по открытым глазам жертвы.

— Мне кажется… — прошептал хозяин удивленно, — мне кажется, или… давненько такого не было… ловко.

— Что — ловко? — спросил Азелон.

Шайтан, видимо что-то сообразив, направился в коридор, аккуратно взяв Азелона под локоть. Тут и сам Азелон понял — чай, не дурак.

— Он не убил себя, — уверенно заявил Азелон Шайтану, но тот промолчал.

Оба вышли в коридор и дальше — на лестничный пролет между этажами.

— Он сделал что-то другое. Такое уже было, помнишь? — Азелон взволнованно облизнул верхнюю губу, — некоторые паразиты умеют прыгать по мирам не хуже нас. Я так думаю, жиел сбежал.

Шайтан посмотрел на Азелона недобрым взглядом и впервые за день открыл рот:

— Наверное, — сказал он.

5

Есть достижения, которыми следует гордиться.

Шиджилл поймал сотни богов.

Наверное, будет лучше выражаться по-игкийски, как Азелон, — «жиел». Так правильнее, потому что те, кто селился в душах людей и кого ловил Шаджилл, не были богами. Лишь маскирующиеся под них паразиты.

Как червь в желудке человека.

Жиелы селятся в душах людей и вытесняют из нее настоящую веру, заменяя ее своей, извращенной религией. Да и какая религия? О чем вы? Жиелы кормятся за счет души человека, живут ею. Религия и вера — это же совсем другое. Пусть религию выдумали люди, пусть написанное на бумаге — это по большей части всего лишь плод воображения религиозных фанатиков. Но религия хотя бы направлена на то, чтобы помочь людям. В любой форме, пусть даже самой жестокой — но помочь.

А жиел просто жрал душу. А потом убивал свою жертву, перебирался в другое тело и продолжал жрать.

Некоторые называли это психической формой болезни — пока жиел не приходил и по их душу тоже.

Игкийцы были первыми, кто узнал о жиелах. Игкийцы вообще отличались сообразительностью, хотя никогда не могли распоряжаться своим временем по-настоящему толково. В свое время они сделали все возможное, чтобы избавиться от паразитов. О первой эпидемии не принято много рассказывать. Многие говорят, что никто никого не победил. Другие считают сражение игкийцев с паразитами — позором. Псевдовера одержала вверх. И немудрено, ведь с древних времен известно, что принять ложь, поверить в мечты намного легче, чем увидеть настоящее. Трудно верить в того Бога, который существует на самом деле. Ведь он не стремится кому-то что-то доказывать. И жиелы стремились. Гораздо проще закрыть глаза и пуститься следом за голосом, сулящим неземные блага и вечное счастье, верно?

Затем появились Ловцы, исследующие Цепочку Мироздания. Каждый из них занял свою нишу в общем существовании Миров. Шиджиллы. Они спускались по Цепочке, отлавливали псевдобогов, оставались жить в одних мирах и погибали в других — навеки оставляя о себе воспоминания среди народов…

Вообще, Шиджиллу было все равно, спускается ли кто-то следом за ним, или он сам подпирает кого-то сверху. Одно Шиджилл знал наверняка — он отличается от других Ловцов.

Для других ловля паразитов — нечто вроде зачистки местности. Они отлавливали жиелов и уничтожали их, очищая миры от заразы. Шиджилл же никого не уничтожал.

Он занимался коллекционированием.

В его коллекции уже сейчас насчитывалось несколько тысяч псевдобогов. Огромный урожай он собрал в самом начале путешествия, в тех мирах, которые назывались Трущобами. Ниже по Цепочке паразитов будет меньше (уже сейчас в каждом мире можно найти одного-двух, против десятков в Трущобах), но Шиджилл рассчитывал пополнить коллекцию сотнями тысяч, миллионами. До дна Бесконечности, которой заканчивается Цепочка, еще очень далеко. Так далеко, что не хватает воображения, чтобы осознать…

Из кухни вился легкий аромат свежего кофе. Проникнув в комнату, он смешался со сладким запахом крови.

Антон Айша лежал на полу, подогнув ноги. В одной руке зажат кухонный нож. Глаза закрыты. Широкая рана на шее похожа на растянутый в ухмылке рот. Мертвец словно насмехался над склонившимся Ловцом, говорил — как я удачно тебя провел, а?

В первую секунду на Шиджилла накатило отчаяние.

Поторопился! Выдал себя!

— Не может быть, — прошептал он, уперев руки в колени и вдыхая носом сладковатый аромат смерти.

Неужели столько усилий зря?

— Такая вот заковыка…

В комнату заглянул Азелон, что-то спросил, но Шиджилл его не услышал. Мир сузился до размеров распростертого на полу тела.

Ковер, совсем недавно зеленый, сейчас приобрел бурый болотный оттенок.

Глупая оплошность — попробовать прощупать Антона через телефон. Ловец был уверен, что паразит в душе молодого человека еще не слишком силен. Энергетический поток, который Шиджилл уловил через телефон, давал понять, что Антон вполне контролирует псевдобога, да и тот не проявлял сильной активности и не спешил сожрать своего хозяина. По всему выходило, что паразит находился в кукольной стадии.

Тогда как? Как он умудрился подчинить себе Антона, заставить его взять нож? Для чего он вообще покончил с собой? Любой паразит, будь то кишечный червь, засевший в печени жучок-эхинококк, да и наш псевдобог, больше всего ценят жизнь своего хозяина (до определенного момента, конечно). А он взял и умертвил.

Шиджилл задержал дыхание, склонился еще ближе, разглядывая тело. Мысли роились в голове с удвоенной силой. Информация вливалась через зрачки. Сознание работало, работало, работало…

Что-то в лице Антона Айши настораживало.

Лоб. Несколько морщин в центре пока еще малозаметны, но лет через пять проявятся в полную силу.

Глаза. Открыты. Взгляд мертвеца. Если долго смотреть в глаза мертвого человека, начинает казаться, что проваливаешься в пустоту.

Губы…

— Мне кажется… — Шиджилл глубоко вздохнул; вцепился пальцами в собственные колени.

Губы растянуты в улыбке. Паразит улыбался, когда резал ножом горло своего хозяина. Он улыбался, но в первую очередь Шиджилл обратил внимание на другую «улыбку», ту, что зияла рваными артериями на шее. А эту не заметил.

— Давненько такого не было… ловко…

Откуда-то из глубин памяти, из-под пластов многовековой давности послышался голос Ловца-наставника. То был наполовину глухой, постоянно отхаркивающий зеленые сопли старик, который и по Цепочке-то, наверное, никогда не спускался. Но теорию он знал отлично. Все, что касалось теоретической части Ловли Богов мог рассказать только он.

«Сила жиелов в том, что они выполняют желания своей жертвы, — произнес сиплый голос, делая паузы для того, чтобы шумно отхаркнуть слюну, — нашему с вами Богу не нужно доказывать свое существование, мы и так верим в него, а паразит должен заманить жертву, заставить ее открыть душу. И что же он делает? Он проникает в сознание человека, видит его тайные желания и дает их. Люди существа слабые. Они верят всему, что видят собственными глазами. А тут, представьте, захотел попасть в райский сад, закрыл глаза, и оказался там, среди кустиков и деревьев. И все это дает новый бог, который требует самую малость — спокойно жить в душе. Человек слаб, он легко поддается на соблазн и оказывается в положении рыбы на крючке. Наша задача снять его с крючка, и постараться не оставить шрамов в его душе, чтобы там осталось место для истинного Бога».

А еще старый Ловец-наставник говорил:

«Помните, что жиелов надо ловить не только в Цепочке Мироздания. Они могут создавать миры в сознании своей жертвы и прятаться в них, как ришта прячется в человеке, обматываясь вокруг его кости. Все на уровне психики. Все на уровне подсознания».

«Он займет особое место в моей коллекции, — подумал Шиджилл, склоняясь над телом Антона Айши, — таких паразитов надо хранить бережно».

Иногда псевдобоги убегали. Они не слишком умны, но инстинкт самосохранения у них будь здоров — за километры чуют появление Ловца. Находились даже такие, кто бросал открытый вызов Шиджиллу и пытался сопротивляться его мощи и умению. На Ловца устраивали засады, его пытались уничтожить. О, да! Попыток не сосчитать! Несколько жиелов, подобно тому, кто поселился в душе Антона Айши, пытались скрыться в выдуманном мире. Сейчас все они покоятся в секторах обширной коллекции и видят свет только тогда, когда сам Шиджилл этого хочет.

— Что мы имеем? — Шиджилл не заметил, как начал говорить вслух, — тэк…

Антон Айша еще оставался теплым, но жизни в его теле уже не было. Хотя, Шиджилл бы поспорил. Человек не был мертв, просто его тело покинули разум и душа… и паразит. А когда они вернуться этакой дружной компанией, Шиджилл будет тут как тут. Нужно только немного подождать.

Раздвинув рану на шее, Шиджилл осторожно ввел указательный палец вглубь. Что-то булькнуло. Аккуратно подцепив артерию, он выудил ее наружу и сжал тонкую красную нить двумя пальцами. Осталось выяснить, где же находиться выдуманный мир и как долго паразит собрался держать взаперти сознание Антона.

Шиджилл закрыл, а потом открыл глаза. Комната оказалась опутана серебристой нитью, словно волшебный паук решил раскинуть здесь ловушки. Нить струилась сквозь окно, проходила сквозь предметы, не встречая ощутимых препятствий.

Шиджилл опустил глаза. Тело Антона Айши окутывала паутина другого рода. Она была черной. Артерия в руке Шиджилл слабо пульсировала.

— Ну-ка, ну-ка… — Шиджилл аккуратно оторвал артерию, зажал ее в кулак и прислонил к виску.

Зрачки Ловца Богов закатились.

6

…боль отпустила. Мгновение назад Антон чувствовал ее каждой клеточкой своего тела. И вот боли не стало.

А еще кто-то сорвал с глаз темное покрывало, и сквозь закрытые веки пробивался яркий свет.

— Вставай, — сказал знакомый голос, — вставай, уже приехали, братишка.

Антон открыл глаза и сел, оглядываясь по сторонам.

Темный переулок, темные окна, одинокий фонарь с обыкновенной лампочкой вместо рекзатора.

— Мы в Нише?

Цет сидел рядышком. Черная шляпа с широкими, обтрепанными краями превращала его лицо в тень:

— Именно, братишка. Мы убежали в Нишу.

И тут Антон все вспомнил. И разговор по телефону, и странную реакцию Цета и… нож, кровь, дикую боль.

— Что ты себе позволяешь? — Антон вскочил на ноги, — Я твой хозяин! Как ты мог меня не слушаться?!

Из-под шляпы донесся приглушенный смешок.

— Как ты мог? — пробормотал Антон, — что происходит-то…

— Нам никто не запрещал, — сказал Цет, — ты что-то сказал про хозяина, братишка, или нам послышалось?

Голос бога прозвучал тихо и ровно, но Антон внезапно осекся.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас нет хозяев, — сказал Цет, — а если бы и были, то не такие как ты, Антоша. Хозяева должны быть суровыми и справедливыми. Они должны держать подчиненных на коротком поводке и не давать им воли, понимаешь? А ты всего лишь избалованный недоучка. Какой из тебя хозяин? Ты сам раб. Раб своих желаний.

Антон сжал кулаки и шагнул к сидящему Цету. Тот не шевелился, только слегка приподнял голову — и в тени мигнули красные точки глаз.

— Ты хочешь ударить нас? — спросил бог, улыбнувшись.

— Что ты сделал со мной?

— Мы ушли в безопасное место, — сказал Цет, — там, в вашем мире, братишка, стало слишком опасно. Ловец ищет нас и, кажется, уже почти нашел. С твоей помощью, между прочим.

— Что еще за ловец?

— Нам рассказывали о них, — продолжил Цет, — мы, боги, каким-то образом может обмениваться информацией друг с другом. Так вот, существуют Ловцы, которые обитают в других мирах. Они нас ловят, как нетрудно догадаться, и уничтожают.

— В других мирах?

— Ваш мир не единственный.

— Но…

— Черт возьми, — сказал Цет спокойно, — ты сам побывал в двух мирах. Боги тоже не из воздуха появляются. Хватит перебивать, разреши нам закончить.

Антон отступил на шаг назад. Происходящее не слишком укладывалось в его голове, да и голова, если честно, походила на надувной шарик, который стремился вот-вот лопнуть.

— Ловец вышел на нас и, скорее всего, в эту минуту находиться в твоей квартире, — продолжил Цет, — нам пришлось убить тебя и забрать сознание в Нишу. Мы надеемся, что Ловец увидит труп и успокоится. Некоторые боги убивают себя, лишь бы не попасться к ним в лапы. Так вот, мы переждем здесь, братишка, а потом вернемся обратно и заживем, как жили, идет?

— Мог бы рассказать все это раньше, — хмуро отозвался Антон.

— Времени не было, — Цет легко поднялся на ноги, отряхивая зад, — думаю, нескольких дней вполне хватит.

— Нескольких дней?

— Ну, да. От жажды ты не умрешь, тело твое и так мертво. Переждем и вернемся.

Бог снял шляпу и, прищурившись, посмотрел на небо:

— Неделю, не меньше, — прошептал он потрескавшимися губами, — неделю.

Но Антон его не услышал.

Глава 012

1

Чистосердечно поражаюсь гениальности Паршивца.

«Как работал — так и заработал» — это ведь про меня. Хорошо работал — получил соответствующие барыши, а плохо — отсидел пару лет, уму-разуму набрался.

Сижу на крутящемся стуле, попиваю сок и рассматриваю плакат. Уже до дыр, наверное, разглядел. А не оторваться. Хороший плакат, посмотришь на него, и настроение сразу поднимается. Хочется, значит, работать, зарабатывать и больше не попадаться.

Сижу, смотрю, значит, и все у меня слова Паршивца из головы не выходят. Про миллион. Всю позавчерашнюю ночь думал, а так ничего существенного и не надумал. Ох, голова моя, головушка. Паршивец — софтер до корней волос, и логика у него софтерская. Считает, раз есть возможность спереть миллион, значит, грех ею не воспользоваться. И ведь не только в миллионе дело, это он и сам сказал. Базы данных Генерального Архива это вам, господа, не дискетка с информацией на какого-нибудь предпринимателя. С такими файлами революцию без труда совершить можно.

И к делу Паршивец подготовился — будь здоров. Не за один месяц все рассчитал, сразу видно. Диск его я просмотрел, все там толково и правильно расписано. Приборы Паршивцу почти год по спецзаказу в столице собирали. Таких приборов, наверное, в мире больше ни у кого и нет. Деньжищ он в них вбухал, страшно подумать сколько…

В гостиницу я пришел полчаса назад и, дожидаясь остальных, все хорошенько исследовал. Не тайное место софтеров, а натуральная пещера чудес.

Аппарат искусственного питания, чтобы тела питать пока мы в Нише? Пожалуйста. Специальные вироматы, которые параллельно с нашими работать будут, чтобы продублировать выходы, закинуть их на другие сервера, да и подстраховывать заодно на всякий случай? Сколько хочешь! А что скажете о вирусной программе-взломщике, наборе устройств для спуска в метро, о новых драйверах для костюмов, блокирующий «пищалках» от башен Слонов? И я еще не добрался до пары-другой коробок — утомился.

В комнате тепло. В иной ситуации равномерный гул вироматов и мягкий изумрудный свет давно бы меня убаюкали, но сейчас весь трясусь. Как младенец необученный, как студент перед экзаменом. Нет, внешне я, конечно, спокоен, но внутри каша студенистая — трясется вся, болтается. Хорошо, руки не дрожат.

Поставил я стакан с соком 0 вишневым, любимым — на стол, возле клавиатуры, и полез подсоединять запасные вироматы к сети — чтобы хоть как-то время убить. Со мной всегда так, то опаздываю, как дьявол к апокалипсису, то прихожу раньше времени и слоняюсь без дела.

Вынул я первый системный блок, разместил — и понеслось. Давненько я вироматы не собирал, сетью не занимался. Пожалуй, еще за несколько лет до ареста забросил. Помню, когда только первые вироматы появляться начали (я в те славные деньки в школе учился) накопил себе на средненький, с пятнадцатидюймовым монитором, и полночи провел за его сборкой, потому что денег на сервисное обслуживание не хватило. Поступал, значит, по принципу: что к чему по разъему подходит, значит там ему и место. Заминка вышла с двумя вентиляторами — процессорным и блочным. Они по размерам одинаковыми оказались, только мощность разная. Ну, я покумекал немножко, и воткнул наугад. Тот первый виромат у меня полтора года без проблем проработал, между прочим. А потом взял и сгорел одним пасмурным утром.

Ну, в общем, голова об одном думает, а руки о другом. Пока я устанавливал сеть, настраивал системы, время стремительно пролетело. В комнатке нашей секретной появился Сан Саныч с портфелем подмышкой и шляпой в руке. Я насвистывал веселую мелодию и соединял провода под столом.

— Добрый день, — говорю, — а я вас всех уже заждался. Полдень?

Сан Саныч, пунктуальный как всегда, кивнул и положил портфель на стол. Следом за ним зашла и вся наша остальная бандитская компания.

Негодяй. В наушниках, с невидящим взором и новой прической — черной полоской волос на затылке, при полном отсутствии оных на всей остальной поверхности головы.

Пройдоха. В белой футболке с желтой улыбающейся рожицей на всю грудь. Под рожицей надпись: «… вас всех!» Паршивец. Ну, я его уже сегодня видел. Как обычно в белой футболке (никаких рожиц, правда, не видно), и пиджаке. Лысина сверкает изумрудным светом.

— Ну, вот! — говорит Паршивец, — оставь тебя тут одного…

— Делом надо заниматься, господа, делом! — Отвечаю. — Сколько отвалил за все вот добро?

— Много отвалил, — говорит Паршивец, — тебе и не снилось, сколько.

— Представляю, — говорит Негодяй, выдергивая из левого уха наушник, — мое кресло, как бы, вон то, у стенки. Там ноги не так затекают.

Сан Саныч, без разговоров, занял первый столик, у входа. Отодвинул клавиатуру, положил портфель, звонко щелкнул замками и вытащил целый ворох бумаг.

— Бюрократия! — морщится Паршивец.

Сан Саныч, не обратив внимания, еще глубже погрузился в портфель. Голова практически исчезла внутри. Наконец, он вытащил какой-то серебристый пузырек и протянул Пройдохе:

— Держи, — говорит, — не забудь капать мне в нос каждые шесть часов. Если мы задержимся надолго и капли кончатся, в портфеле есть еще один пузырек. Понял?

— Ага.

— Просто так в портфеле не лазить! — грозит пальцем Сан Саныч. Он вообще очень щепетильный в вопросах о портфеле.

— Ага, — еще раз соглашается Пройдоха. Его место у стены, с противоположной стороны от Негодяя. Главный виромат выделяется на фоне остальных — у него даже монитор больше, и стоит на подставке, а у других просто на столе. Еще там две клавиатуры — одна на руку, а вторая, миниатюрная, на указательный палец. Она дублирует команды в случае системного сбоя. Еще Пройдохе придется долго сидеть в шлеме, потому что нужно будет наблюдать за нашим физическим состоянием, а на мониторе большинство информации попросту не разглядеть. Монитор, на мой взгляд, это вообще прошлый век. В наше время он нужен, чтобы смотреть через виромат фильмы и заставку рабочего стола. Даже игры на восемьдесят процентов идут через шлем. А в последнее время и вовсе на скретчеты переходят. Дорого, конечно, но прогресс неизбежен, поверьте мне.

Паршивец тем временем снял пиджак и остался в одной футболке. Судя по его выражению лица, настало время последних инструкций.

И точно:

— Ребята, — говорит, — я не буду распространяться на счет того, какие вы все хорошие парни и профессионалы, это и так известно. Если бы я в вас сомневался, то нашел бы кого-нибудь другого. Короче, все вы знаете, куда мы идем. Также вы знаете, что нам всем за это будет, если кого-нибудь поймают. Поэтому предупреждаю сразу. Пока мы в Нише — мы команда, если кого попалили — каждый сам за себя. Так поступали софтеры до нас, так будут поступать после нас. Если все проходит хорошо, расходимся по своим делам и ждем сигнала. Если, повторяю, все будет гладко, нас не должны видеть вместе как минимум месяц. Кредиты каждый из вас получит в срок, я гарантирую, но об этом еще рано. Сначала выполняем операцию, потом предаемся мечтаниям. Бабы, пиво и все такое. Теперь немного о грустном. Допустим, что кого-то из нас обезвредят в Нише. Сигналы на каждого из вас забиты по ложным адресам, но регистрация все равно идет на меня. Я и буду разбираться. Остальные пусть не суются. Если кого сдам — пусть не обижается. Один пострадает — все остальные выживут. Того, кого посадят, обязуюсь снабжать всем необходимым, кредиты будут его ждать по выходу. Вы меня знаете. Вопросы?

— Впечатляющая речь, — говорю, — а конкретнее можно? Ближе к делу, так сказать.

— Короче, — очень уж нравится Паршивцу это слово, — когда установим все приборы, выходим в Нишу. Там делимся на две группы по два человека. Я пойду с Сан Санычем, а ты, Грозный, с Негодяем. Пройдоха, соответственно, как самый молодой, останется наблюдать за общим состоянием. Вироматы настроены так, что первая группа, то есть мы, окажемся в километре от входа в секретную станцию метро. Вторая группа, то есть вы, будете находиться в километре от станции, но с другой стороны. Встречаемся у входа, а там я расскажу, что делать дальше. Еще глупые вопросы?

— Имеются, — поднимаю руку, как школьник за партой, — зачем разделяться по двое? Нельзя двинуть всей толпой? Безопасней же.

— Сеть может не выдержать перегрузки, — Паршивец кивает на главный виромат, — новая защита от Слонов работает с большой нагрузкой, ей требуется время, чтобы собрать информацию и установить блок. Это же тебе не лицензированные системы. Если защита начнет обрабатывать сразу четыре цели в одном месте, то может просто всех выбросить. Еще и следов оставим на всю жизнь. Пока мы будем идти к метро, защита без лишних нагрузок обработает каждого, а затем сольется в один большой… эээ… как там в научной фантастике… защитный непрозрачный купол… Не смотрите на меня так, не я придумал.

— В столице чего только не придумают, — качает головой Сан Саныч.

— А потому что в столице сейчас мода на Нишу, — говорит Негодяй со своего места у стены, — я был неделю назад, с концертами выезжали, там, типа, среди молодежи самый настоящий бум на виртуальный город. Как бы, все стремятся туда вломиться через w-нэт. Кто-то кому-то даже рассказывал, что у него получилось.

— Чушь какая-то, — отвечает Паршивец.

— Как сказать, — парирует Негодяй, — когда новые сектора откроют, для столичников, такое начнется!

Я потянул сок через трубочку, а Паршивец продолжил:

— Я загрузил почти двадцать гигабайт всякой мелочевки, которая может нам пригодиться в Городе. Чтобы не удивлялись — будут черные очки-сканеры для того, чтобы ловить сигналы кибер-элементалей, будут датчики для определения плотности поля гипнотики, одежда специальная, прошита, чтобы подавлять сигналы на датчиках Слонов. Плюс, поверхностная защита. В лучшем случае, нас вообще не засекут, в худшем могут принять за кратковременные перепады энергии или небольшие стада кибер-эелементалей.

— То есть, защита идеальная? — спрашиваю.

— В очень худшем случае, — Паршивец поворачивает ко мне свой грозный лик, — я лично вобью очки тебе в переносицу, чтоб не каркал. Никто не знает, что за защита стоит в метро. Те, кто спускался вниз по эскалаторам, ничего особенного не видели. Вроде, начинается обычная старая подземка, ну там, кафельный пол, скамейки вдоль стен, с двух сторон платформы и рельсы. Но до конца так никто и не добрался.

— Тогда откуда уверенность, что мы дойдем? — задает резонный вопрос Сан Саныч.

— Это все, — Паршивец обводит руками комнату, — результат многочисленных тестов и проверок. Если данное оборудование не сработает, тогда ничто не сработает, и мы оставим все попытки проникнуть в Архив. На время.

— Кучка безумных идиотов, — говорю.

— Поэтому я вас и собрал. Потому что мы идиоты, и потому что безумные.

— Я не идиот, — говорит Негодяй, — Я в Нишу с вами иду не потому, что мне деньги нужны, хотя и это тоже, и не потому что хочу накопать на президента компромат. Это мой протест обществу в целом.

— Протест?

— Ну, да. Кто-то, как бы, висит на крыше Президентского Дворца, кто-то себя взрывает в общественных местах, а я хожу в Нишу и тырю информацию. В этом мой протест. На самом деле, мне все эти файлики и личные дела служащих крупных фирм по барабану. Вреда я тоже, в принципе, никакого не приношу. Я просто протестую против того, что с нами делает государство. Зачем нам Ниша и Город? Чтобы прятать от общества информацию. Заметьте, не обычные люди заводят ячейки, а государственные деятели и те, кто может заплатить бешеные кредиты. Выходит, люди, которые должны работать на народ, на тех, кто его выбирал, прячет информацию от людских глаз. Выносят сор из избы и закапывают в том месте, куда простолюдину не добраться.

— Запутанно, — говорю.

— Все понятно, — с пылу с жару машет руками Негодяй, — я хочу задать государству вопрос — а как же ваша хваленная открытая политика? Если все решения и законы публикуются в газетах и показывают по ивизорам, зачем тогда что-то прятать? А если есть что прятать, значит, государство не совсем чисто?

— Ну, это всем известно, — замечает Паршивец, — ты мне лучше скажи, почему об одном государстве речь? В Городе полным-полно баз данных разных фирм, магазинчиков, моих отелей, в конце концов. Если каждый будет знать секреты моего делопроизводства, боюсь, мне останется только застрелиться.

— О фирмочках и магазинчиках сейчас речь не идет, — говорит Негодяй, — я говорю конкретно о государстве. Бог с ними, с магазинчиками, пусть хранят свои кассовые книги хоть под подушкой в спальне директора. Но, извините меня, в демократичном обществе власть должна вести как можно более открытую политику, чем ту, что ведет сейчас президент.

— А что же он такого закрывал? — спрашиваю.

— Много чего. Свободу слова, например.

— Ну, уж…

— Ага. Знаешь, в чем вся проблема? Свобода слова у нас для тех, кого никто не слышит. Можно сидеть в кухне и вовсю орать, что президент — козел. И никто к тебе не придет и не арестует. А можно написать об этом в w-нет, создать общественную организацию, вызвать адвокатов — и вот тогда будь уверен, что посадят. Придут — и посадят, под каким-нибудь липовым предлогом. Накопают компромат, придумают старые долги, подсадят проститутку… А адвокаты, те самые, которых ты призывал на помощь, будут улыбаться тебе в лицо и ничего не делать. Так что, кричать-то можно. Только пока тебя никто не слышит. Наша власть перестает быть демократической, и это меня пугает, против этого я протестую, а не против магазинчиков с их двойной бухгалтерией. Поэтому и в Нишу я хожу исключительно за государственной информацией. Собственно, поэтому я и сейчас здесь.

Проорать у всех на виду, что президент козел? Заманчивая идея. Хотя, я лично на президента особого зла не держу.

— Подводя итоги, хочу сказать, что все мы занимаемся воровством, — говорит Паршивец, — какие бы идеи вы тут не выказывали, в конечном итоге все сводится к банальному воровству, и точка!

— Как это, к воровству? — глаза Негодяя округляются.

— А вот так. Ты говоришь, что выступаешь против власти, Сан Саныч тоже что-то имеет на Слонов, Грозный вообще кровную месть объявил, но что мы делаем, господа? Мы проникаем на чужую территорию и забираем чужие вещи. Потом их, кстати, продаем за неплохие кредиты.

— Как раз мне кредиты не нужны, — вставляет Сан Саныч.

— Вот одно счастливое исключение. Все остальные простые воры и ворами останутся. И я в том числе.

Негодяй смотрит на Паршивца выпученными глазами, потом говорит:

— Мне кредиты нужны для студии, но достаю я их другими способами. Есть разница между вынужденным и регулярным воровством, запомни это. Выкрадывая информацию в Нише, я, прежде всего, протестую, и только во вторую очередь пытаюсь заработать. Никто из вас не может сказать, что я часто продаю ворованную информацию. Бывало, да. Но это скорее исключение.

Негодяй закончил, вложил в ухо наушник и полуприкрыл глаза. В наступившей тишине мы все услышали, что именно Негодяй в данный момент слушает. Тяжелый металл, что же еще…

— Нечасто продает, кстати, — замечает Сан Саныч, — с этим я согласен.

— Значит, у нас два счастливых исключения, — говорю, — только предупреждаю сразу, я иду в Нишу исключительно с корыстными целями. Не пытайтесь меня останавливать.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — спрашивает Паршивец, и, не заметив с нашей стороны реакции, кивает, — вот и хорошо. Раскисаю я от вашей болтовни. Сразу думаю о том, чтобы кому-нибудь в нос врезать. Итак, Пройдоха, слушай свои задачи. Я не знаю, сколько времени займет наше путешествие, но не меньше семи часов. Наблюдай за нашим физическим состоянием по приборам, Сан Санычу капли капай, не забывай. По мониторам ты сможешь наблюдать за всеми нашими перемещениями. Если нас засекут или еще какая проблемка возникнет, применяй экстренное отсоединение.

— А как же…

— Фиг с ними, с побочными явлениями. Мигрени мы как-нибудь переживем. Главное, чтобы не засекли, откуда выходили в Город.

Я показываю Пройдохе на стакан с соком.

— Не забывай поить меня, а то согнусь от жажды.

Паршивец перебивает:

— Хорошо, господа, пора и к делу приступать. Занимаем свои места и подключаемся. Все дальнейшие инструкции в Городе, когда встретимся у метро.

Негодяй отцепил наушники и стал стягивать через голову свитер. У Сан Саныча скретчеты находились на висках, как у всех Слонов — нынешних и бывших. Паршивец сверкал скретчетом на левом плече. Я стянул футболку и протянул провода между лопаток. Кожа покрылась голубоватыми пупырышками, но не от холода. От предчувствия. Со мной всегда так. Тело еще не готово, а сознание уже стремиться прыгнуть в Нишу, погрузиться в сладкий виртуальный мир, отведать чарующей виртуальной крови. Я немного повозился с скретчетом — железяка никак не хотела входить в пазы — потом мне это удалось. Мир дернулся и изменился. Краски расплылись, линии сделались четче. Дымка из разноцветных ярких красок в одно мгновение заполнила все вокруг. Все, господа. Этот мир перестал быть реальным. Мое сознание уже не верит в то, что видят глаза. Я хочу в другой мир! Где все по-настоящему! Я готов прыгнуть в темную пропасть Ниши! Впустите меня туда!

— На счет три! — голос Паршивца далекий, но звонкий, разбивается о внутренние стенки моего черепа.

К черту счет! Я тянусь к клавиатуре, замираю на мгновение, закрыв глаза. Во рту пересохло. Я представляю, как по моим сосудам вместо крови несется информация.

А затем нажимаю «Enter».

2

Олежа Афимин позвонил около половины двенадцатого. Если бы не проклятое дежурство, Говорухин спустя минуту уже мчался бы на служебном интермобиле на перехват Аленичева, который вышел из дома минут пять назад и на маршрутном такси укатил в непредсказуемом направлении.

Афимин, конечно, вел слежку, но никто не может гарантировать, что он успеет заметить, где высадится подозреваемый урод.

Внешне Говорухин оставался спокоен. Включив маленький дежурный ивизор, потертый и с выпадающими кнопками, он без интереса щелкал каналами. Сегодня дежурить выпало с сержантом Брутальным. Ходили слухи, что он на всех стучит, причем делает это регулярно. Также ходили слухи, что его специально ставят на дежурство только с теми людьми, которых подозревают в каких-нибудь не слишком чистых делишках. Сегодня Говорухин не сомневался, что сержант Брутальный появился здесь после недавнего инцидента с несанкционированным проникновением в Нишу. Если Говорухина и не подозревали, то проверить решили — это точно.

На одном канале крутили фильм, на другом — рекламу, на следующем слащавый урод исполнял что-то похожее на песню. Говорухин протяжно зевнул, поправил очки на носу.

Знали бы вы, господин Брутальный, как хочется смыться отсюда и выловить, наконец, Аленичева. До безумия хочется. Это будет кровавая охота на дичь.

Между прочим, Говорухину третью ночь снилось, как он выходит из интермобиля, берет Аленичева за шиворот и с силой бьет кулаком прямо между хитрых глазенок. Многочисленные таблетки, а также второсортный порошок, который довелось вынюхать полтора часа назад в туалете, еще больше разыграли воображение. Сейчас Говорухину казалось, что на экране ивизора мелькают живописные сцены расправы.

Сколько же неприятностей учинил простому госслужащему этот Аленичев, скотина! Сидеть бы сейчас Говорухину с бутылочкой пива, вспоминать вчерашний кутеж и красивых проституток с большими сиськами. А вместо этого что? Голова забита проблемами. И с Шепко разобраться надо, и с малолетним хулиганом и еще Аскелов этот куда-то запропастился. Не верил Говорухин, что вышедший на свободу уголовник завязал со своим прошлым. Софтеров, как и горбатых, только одно может исправить. Могила. Говорухин покосился на Брутального и громко икнул. Сержант, прикорнувший у вироматов, либо не услышал, либо решил не реагировать. Ну и хрен с ним.

Лишь бы Афимин не упустил Аленичева. Сегодня вечером урода надо брать, во что бы то ни стало. И так много времени упустили со всеми этими дежурствами и попойками.

— Слушай, Брутальный, — Говорухин икнул еще раз и понял, что нужно срочно принять таблеточку от икоты. Может даже две.

Сержант пошевелился и посмотрел на Говорухина сквозь большие круглые очки.

— Слушай, Брутальный, — повторил Говорухин, — вот если бы у тебя украли одну очень важную вещь, а ты знал бы, кто это сделал и для чего. Чтобы ты сделал с вором?

— Я бы позвонил в полицию, — буркнул Брутальный сонно.

— Ага. Я так и думал. А если бы не было полиции?

— Тогда бы в Службу Охраны.

— А морду набить ты бы ему не надумал? — спросил Говорухин.

Сержант Брутальный замялся. Видно было, что морду он никому в жизни не бил.

«Скорее всего, били только ему», — подумал Говорухин.

— Зачем морду? — спросил Брутальный, наконец.

— Чтобы знал, что воровать — это плохо. — Говорухин наставительно погрозил пальцем, — у тебя, что, ни разу в жизни ничего не воровали?

Брутальный отрицательно покачал головой.

— Наверное, к тебе подходили большие парни, и ты сам все отдавал. В добровольном порядке, — сказал Говорухин тихо.

— Что?

— Ничего особенного. У меня тут одну вещь украли, вот я и думаю, позвонить в полицию или в Службу Охраны.

— Ты же сам из Службы Охраны.

— Тогда буду бить морду, — сказал Говорухин, — потому что воровать нехорошо.

В кармане завибрировал мобильник.

— Але? — голос Афимина едва слышен из-за помех, — здорово еще раз, Гавар! Твой Аленичев только что вылез на Степной. Я пошел за ним, а он скрылся в отеле.

— Название?

— Да фиг его знает. Такой большой, знаешь, стоит слева от трассы. Там всегда полно туристов.

— Как туда добраться?

— Блин, если б я знал… — Афимин замялся на секунду, — помнишь, тот небольшой бордель, где Строганову нос сломали? Вот, от него квартал влево. Здесь еще большой рекламный щит зубной пасты. Увидишь, в общем.

— Ага. Хорошо. Молодчина. Слушай, не затруднит погулять неподалеку до пяти?

— Посмотреть, не выскочит ли Аленичев?

— Точно.

— Для тебя — с удовольствием.

— Пиво с меня, — произнес Говорухин, косясь на Брутального.

Тот, вроде, вновь посапывал, склонив голову, и ничего не слышал.

— Два пива с тебя, — хохотнул в трубке Афимин, — ладно, бывай до вечера.

Мобильник замолчал. Говорухин небрежно кинул его на стол и откинулся на стуле. По ивизору показывали слащавую певичку почти в неглиже. Пела она так себе.

3

В пыли валялись два черных рюкзака с лямками. Оба приоткрыты. Я протянул руку, поднял один из них и заглянул внутрь. Все ясно — причиндалы Паршивца. Ну, то есть та самая мелочевка, которой он нас снабдил.

Негодяй поднял свой рюкзак, выудил черные очки и повертел их на солнце:

— Мне никогда не шли черные очки, — говорит.

Ага. А черный ирокез, значит, ему отлично идет.

Я вытащил свои и нацепил их на нос. Очки сидели, как влитые. В углу экрана отразились какие-то циферки, надписи… сфокусировав зрение, я прочитал: «Дальность — 3000 м. Скорость передвижения — 2 м/с. Направление — параллельно» — Еще черные очки развивают мужскую потенцию, — говорю, — киберэлементали в трех километрах, можно идти спокойно.

Негодяй тем временем вынул небольшой наручный компас, жилетку и брюки цвета хаки. А я закрыл глаза и стоял так минуты две, прислушиваясь, принюхиваясь, привыкая к… тишине. Сопение Негодяя не в счет. У Города своя, ни с чем не сравнимая тишина. Кто-то ее не замечает, кто-то не обращает внимания, но я всегда с ней. В чем-то мы схожи, с этой безжизненной тишиной… Одинокие и беззаботные. И, может, никого нам не надо в этой жизни…

На короткое мгновение мир замер — это серверы после загрузки обрабатывают новую информацию — потом я открыл глаза.

— Здравствуй. Ну, вот и я…

В Нише, как обычно, жарко. Солнце стоит в зените и никогда оно, родимое, не сдвинется. Скидываю одежду, надеваю на голое тело жилетку, брюки закатываю до колен. В рюкзаке еще есть шлепки — их тоже одеваю — но совершенно не имею представления, от чего они защищают. От вирусов, наверное.

Негодяй первым закинул рюкзак за плечи и выглянул из-за переулка. К слову сказать, закинули нас в какой-то темный тупик. Здесь пахло отходами, в углу кучей свален мусор.

— Давай уходить отсюда, — говорю, — это плохое место. Его придумали больные на голову программисты.

Негодяй усмехается:

— Хочешь знать мое мнение? Больные на голову программисты придумали Город. А такие тупики придумали особо больные.

— Неисправимые.

Неторопливо осматриваясь, мы зашагали по тротуару, в тени многоэтажных домов. Мне знаком этот район. Ничего примечательного, этакий средний класс хранителей информации. Места здесь стоят не очень дорого, но и большого объема положить нельзя, потому как все хотят. Собственно, не даром бытует поговорка, что средний класс двигает прогресс. Из-за них и собираются расширять Нишу. Мест не хватает, цены повышать не выгодно, а как еще добиться стабильного прироста клиентов, если не расширять?

Ход моих мыслей нарушает Негодяй. Он говорит:

— Вон метро. Отсюда видно, — и показывает пальцем.

Действительно, на дальнем перекрестке новое здание — даже визуально видно, что его поставили недавно — по форме напоминающее полукруг. На фасаде висит огромная буква «М». У здания стоят припаркованными несколько автомобилей. Паршивец ничего не говорил про автомобили. Интересно, сидит ли в них кто-нибудь? На всякий случай мы с Негодяем отходим в тень, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания.

— Ты когда был в Нише последний раз? — спрашиваю.

— Две недели назад.

— Снова протестовал против власти?

— Нет. Кредиты нужны были позарез. Понимаешь, там такая ситуация сложилась, — Негодяй одевает очки, — в общем, у меня с группой три концерта подряд здесь, в Такере, а затем сразу сольный концерт в столице. На монорельсовиках мне за пол дня, даже за день, до столицы не добраться, а на самолет кредиток не хватало. Вот и пришлось лезть в Город. У меня пара клиентов была, ну я им и сплавил информацию, как бы, на скорую руку.

— А как ты к Нише относишься?

— В смысле?

— Вообще. Как считаешь, стоило такой эксперимент затевать, или нет? Надо расширять Город, или лучше все закрыть?

Негодяй задумчиво смотрит на солнце:

— Я считаю, что эксперимент нужен. Иначе, как люди поймут, что для них хорошо, полезно, а что нет? Но с другой стороны, как бы, по всему выходит, что от Ниши проку мало. Информацию перли из w-нэт, прут и из Города, а я вообще считаю, что диски с базами данных лучше хранить дома, под подушкой.

— Тогда почему Нишу никто не прикроет? Если эксперимент провалился, зачем продлевать его на столько лет? Одного бы года хватило с головой, чтобы разобраться, верно?

— Не у меня спрашивай, — усмехается Негодяй, — хотя я думаю, что все дело в кредитах. В Городе крутятся большие кредиты, опять же — здесь хранится информация не только добропорядочных граждан, в этом будь уверен. Скорее всего, какие-нибудь уголовники и магнаты не дают закрыть Город. Законы о неприкосновенности информации едины для всех. Это как в банке. Даже если ты уничтожишь половину планеты, твой счет все равно останется недоступным властям.

— А удобно, заметь. Раньше бандиты имели своих секретарей, хранили кредиты в сейфах, а теперь ходят в w-нэт, сбрасывают сведения о тех, кого надо убить, на диски и живут себе припеваючи.

— Все они уголовники, — говорит Негодяй, — и бандиты и правительство. Все.

С такими вот рассуждениями, мы подошли к станции метро. Еще издалека стало понятно, что автомобили пусты. К тому же из-за угла показались фигуры Паршивца и Сан Саныча. Мы быстро сблизились.

Торжественная встреча состоялась аккурат возле больших деревянных дверей.

Паршивец и Сан Саныч были облачены в такие же, как и у нас с Негодяем, жилетки и брюки. Солнечные очки темнели на потной сверкающей лысине Паршивца. Рюкзак он держал подмышкой.

— Все нормально?

— Нормальнее не бывает, — отвечаю, — веди нас, о, вождь свободных народов!

Паршивец осклабился в зловещей улыбке и пригрозил мне пальцем:

— Чтоб без выкрутасов!

— Ежу понятно.

— Значит так, — Паршивец облизывает свои большие губы. Сколько его помню, он всегда страдал в Ниши от ее постоянной жары. Плотному человеку на жаре особенно плохо, — заходим все вместе. В холле метро ничего особенного нет, насколько мне известно, никаких камер наблюдения или охраны там тоже нет. Все самое интересное начнется внизу. В рюкзаках оружие — пистолеты стреляют короткими импульсами, способными закоротить систему противника. Но попрошу стрелять только в самых крайних случаях.

— Статья двадцать вторая пункт «в», — говорю, — стрельба в Нише, до шести лет. Уж я-то знаю.

В тюрьме сидел со мной один. Создал какой-то мощный вирус, поражающий не только систему, но и, косвенно, мозговые клетки человека. В Нише его оружие выглядело как добротный пулемет. Когда его засекли, то отправили на поимку троих Слонов, он разнес их пулеметом в пух и прах. Затем расстрелял команду подкрепления и два часа удерживал какой-то магазинчик в Ситцевом районе. Его удалось взять, только когда отследили сервер и узнали, где он живет. Парню дали пожизненный, а те трое, которых он расстрелял первыми, почти год лечились в психушке, потому что не смогли перенести первичный шок от расстрела.

Паршивец посмотрел на наручные часы.

— Входим.

Время в Нише идет медленней, чем в реальной жизни. Здесь пройдет всего пятнадцать минут, а там у Пройдохи целых полчаса. Поэтому мало кто отваживается задерживаться в Городе надолго — потом бывает очень сложно въехать в текущий поток времени.

Мы вошли в метро все разом. Не знаю, что я там хотел увидеть, но взору открылся вполне обыкновенный холл с вполне обыкновенным кафельным полом, круглыми стенами, двумя эскалаторами впереди и пустующей будкой, в которой, по идее, должен был сидеть контролер. Никаких тебе заграждений, никаких Слонов с оружием наголо. Иди — не хочу.

— И это все? — Голос эхом отражается от стен и тонет в огромном пространстве помещения: потолки исчезают где-то в темноте.

Свет исходит от небольших желтых ламп, вставленных в ниши в стенах.

— А что ты ожидал? — спрашивает Паршивец.

Я молча делаю несколько шагов вперед. Кафель под ногами холодный — это чувствуется даже сквозь подошву шлепок — да и температура намного ниже уличной. Я чувствую, как спина покрывается холодными мурашками. Гулкие отзвуки моих шагов, казалось, готовы разбудить дремлющее где-то здесь, в полумраке, зло.

Действительно. Пустынный холл живо напомнил мне пещеры гномов из фантастических фильмов, или заброшенные поселения эльфов… или огромные склепы похороненных заживо чудовищ. В общем, ничего хорошего внутри таких зданий скрываться не могло.

Пивка бы сейчас, для разрядки, так сказать, обстановки.

— Мрачновато как-то, — говорит Сан Саныч.

— Скорее всего, дизайнеры специально создали такой холл, — говорит Паршивец тихим голосом, — чтобы отваживать случайных софтеров. Мне говорили. Все, кто здесь бывал, чувствовали желание немедленно убраться подальше. Может, психотропные коды? Слышал о таких, кстати.

— Я был в столичном метро, — говорит Негодяй. — То же самое. Как только захожу, сразу хочется убраться. Только там всегда много людей, поэтому не так… неприятно.

— Да уж, — говорю, — много раз пытались запугать Пашку Аскелова, но чтобы таким способом? Ладно, добры молодцы, вперед. Кто последний к эскалатору, тот ушастый кролик.

Никому не нужно повторять дважды. У эскалаторов мы оказались одновременно.

— Мда, — изрекает Сан Саныч.

У меня нет слов.

В Городе частенько можно встретить труды больной фантазии какого-нибудь программиста. То дом подвесят в воздухе без видимых опор, то поставят Аллею Гнутых Столбов, которую без бутылки валерьянки не пересечешь. Еще есть Площадь Воздушных Шаров, только на высоте многоэтажного дома балансируют каменный шарики, выкрашенные в радужный цвет. Но то все забавы. Налепят от нечего делать, оживляют, так сказать, обстановку. А здесь, перед нами, открылась не фантазия, не забава. Как раз наоборот — все просто, но со вкусом. Лестницы недвижимых эскалаторов уходили далеко вниз, исчезали в темноте, тонули в непроницаемом мраке. Овальный потолок накрывал со всех сторон и, казалось, чем ниже, тем становился уже. Стены были выкрашены в черный, парапет между лестницами тоже черный.

Глядя вниз, я поймал себя на мысли, что напрягаю зрение, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Хотя бы крохотный лучик света. Кажется, что-то блеснуло, но вполне возможно, мне просто показалось.

— Внизу так же?..

— Кому удалось спуститься наполовину, говорят, что дальше будут слабые лампы на стенах, а внизу вообще хорошо освещенная площадка, — отвечает Паршивец. Он хмурит брови и тоже смотрит вниз. Нутром чую, что никому из нас уже совсем не хочется спускаться туда.

— Не хватает только замогильной музыки и громкого протяжного волчьего воя, — говорю, — тогда можно и в штаны незаметно наложить.

Кто-то за спиной хмыкнул. Негодяй, наверное.

— Что нас ждет во время спуска? — спрашивает Сан Саныч.

Паршивец протяжно вздыхает. Несмотря на прохладу, пот все еще проделывает бороздки на его лбу и щеках.

— Приготовьтесь к серьезным нагрузкам. Система защиты попытается перегрузить ваш сервер и подавить сознание, чтобы вы неподконтрольно вылетели из системы. Пройдоху я предупредил. В случае если кто-нибудь из вас потеряет сознание, он проследит, чтобы вы сразу не вылетали. Могут возникнуть легкие галлюцинации — это другая защита. Также не гарантирую, что внизу не появятся Слоны. В этом случае сваливаем немедленно.

— Тогда все ясно, — говорит Негодяй, — тогда пошли.

— Вы с Грозным на эту лестницу, мы на эту.

Преодолев первые пятнадцать ступенек, я прислонил руку к холодной шершавой стене. Что за дурацкая привычка считать ступеньки? На руке остался след штукатурки.

— Фонарики в рюкзаках, — подает голос Паршивец.

Но пока еще кое-как видно.

Совсем темно стало, когда мы спустили на семьдесят шесть ступеней. Тогда же я бросил их считать и полез в рюкзак за фонариком. Сзади завозился Негодяй.

Тонкий луч света разрезал темноту, заскользил по стене, и исчез где-то внизу.

Не сказать, чтобы с фонариками стало легче. Просто я перестал нащупывать ногами очередную ступеньку. За спиной пыхтел Негодяй. Его лучик то и дело скользил впереди и по круглому потолку.

Чем ниже мы спускались, тем острее я чувствовал возрождающееся в душе чувство азарта. Давненько оно не показывалось. С тех пор, как меня посадили, наверное. А сейчас, вот, решило выползти…

Через пару минут чувство азарта исчезло, зато внезапно сдавило грудь. Я вдруг почувствовал, что стало трудно дышать, и остановился.

— Ты чего? — в спину упирается фонарик Негодяя.

— Грудь… — говорю, и пытаюсь вдохнуть. Маленькая порция воздуха кое-как ворвалась сквозь сковавшие параличом челюсти.

Сзади громко захрипел Негодяй. Похоже, и его сковало.

Вот она — антисофтерская защита.

Жилетка затрепетала, хотя ветра никакого не было. По телу прошел едва слышный металлический звон. Грудь горела. Перед глазами вспыхнули яркие пятнышки света. Сзади навалился Негодяй, повалил на ступеньки, придавил. Дышать стало совсем нечем. Сейчас меня выкинет в комнату, и никакие приборы не помогут…

И тут что-то звонко лопнуло. В одно мгновение грудь моя освободилась от оков, я сделал глубокий вздох и закашлял.

— Что?.. Это?.. Было?.. — спрашивает Негодяй.

Я нащупываю рукой воротник. Верхней пуговки на жилетке как не бывало. Сработала программа Паршивца. Еще четыре осталось, на всякий случай.

— Мы только что взломали первую защиту, — говорю, — а теперь слезь с меня.

— Извини.

Поднимаюсь, поднимаю фонарик:

— Эй, на той стороне, как у вас дела?

— Великолепно, — отзывается Паршивец, — а вы не сдохли?

— Живехоньки.

— Тогда дуй дальше. Видишь, свет внизу туннеля?

— Нет, не вижу.

— А ты фонарик выключи, балбес.

Выключаю фонарик, стараюсь отдышаться, но, кажется, что воздуха по-прежнему не хватает. Далеко внизу действительно удаётся разглядеть маленькую точку света. Сколько же еще до нее спускаться?

— Давай, я впереди пойду, — нетерпеливо говорит Негодяй.

Я молча спускаюсь еще на несколько ступенек вниз, включаю фонарик и ускоряюсь. Вскоре вновь стало трудно дышать, но на тот раз я просто сажусь, закрываю глаза и жду, пока со звоном отлетит вторая пуговка. Если защита не сработает, то я все равно окажусь в кабинете Паршивца, к чему тогда волноваться?

Кругляш света постепенно сделался шире, превратился сначала в белое блюдце, потом в целый поднос, потом края его расступились, и я смог разглядеть низ эскалаторов, черный квадратик будки и серый пол. Вдоль стен возникли маленькие лампочки, горевшие тусклым желтоватым светом.

Спустившись еще немного, я остановился. Воздух передо мной пружинил, не давал пройти. Паршивец и Сан Саныч озадаченно остановились на параллельном эскалаторе.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Не знаю, — говорит Паршивец, и трогает воздух руками, — сюда почти никто не добирался.

— Невидимая стена, хм, занятно, — подает голос Негодяй, — нет ничего проще, чем установить невидимую преграду. Пока софтеры сообразят, что это такое, пройдет уйма времени. Что будем делать?

— Пуговицы с жилетки еще на что-нибудь годятся? — спрашиваю.

Паршивец пожимает плечами:

— Попробуй.

Отрываю третью пуговицу и осторожно протягиваю руку с ней вперед. Воздух пружинит, давление возрастает. Пуговка начинает дрожать на ладони.

А еще она нагревается. Я чувствую, как она жжет кожу, но не убираю руку, а продолжаю толкать ее вперед, сквозь плотный воздух. Затем делаю шаг вперед. Нога словно проваливается в вязкую невидимую кашу… Вторая нога. Еще один шаг.

Воздух облепил меня со всех сторон. Пуговица уже не просто горячая — она красная и подпрыгивает на ладони, словно хочет подпрыгнуть особенно высоко и взлететь. Воздух слепит, я не могу вздохнуть, но упорно делаю шаг за шагом. И когда давление достигло своего апогея, когда я почувствовал, что больше не могу выдержать горячей пуговицы на ладони, неожиданно все закончилось.

Воздух отступил. Я закашлялся и упал на колени, отшвырнув пуговицу. Поднял голову и посмотрел на товарищей.

Паршивец и Сан Саныч стояли с открытыми ртами. Негодяй — так близко, что только протяни руку и достанешь — показывал кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.

— Хороший «кряк», — говорю, а у самого губы пересохли, блин, — если украду миллион, куплю себе таких пуговичек про запас штук сто, не меньше.

Я сел на ступеньках, подобрал ноги. На плечо легла рука Негодяя.

— Я тоже прошел, — глухо говорит он. Мимо меня пролетает красная, накаленная пуговица.

— Рано радоваться, — отвечаю, — посмотрите, что там внизу.

Отсюда еще плохо видно, но сомнений практически нет. Пол подземки не зря показался мне серым. Только это был не кафель или бетон. Нижние ступеньки эскалаторов скрывались под водой.

4

Коля Аленичев по кличке Пройдоха любил тишину и одиночество.

Для него эти два фактора являлись, наверное, главными, при выборе между простой жизнью, и жизнью вместе с Нишей.

Город Одиноких манил. Название, кстати, подобрано на все сто. Там действительно, по-настоящему, одиноко. Побывав в Нише один раз, хочется оказаться вновь, вернуться, пройтись по пустым улочкам, побродить по магазинам без продавцов и покупателей, посидеть на лавочке в тихом скверике.

Считалось, что Пройдоха, как и другие, ходит в Город ради кредиток. Возможно. На учебу действительно одной стипендии не хватает, а еще нужно подумать о квартплате, хорошем питании и просто нормальной человеческой жизни. Но все же на первое место Аленичев ставил не кредиты, а возможность побыть одному и в тишине.

В этот раз, правда, сходить в Нишу и пережить классное приключение в компании со старшими софтерами не получится, но Коля, если начистоту, не сильно расстроился. Придет и его время. Все-таки Коле было двадцать, и он не очень хотел провести юность за решеткой, как Грозный и многие его товарищи. Может быть потом, как-нибудь в другой раз он осмелиться пойти на такое же ответственное задание…

К тому же сейчас, Коле все-таки доверили важное дело. Он наблюдал за состоянием тел, следил за приборами и контролировал защиту.

Правда, очень скоро закончились сигареты — Коля совершил оплошность и прихватил с собой начатую вчера пачку, а там оставалось всего-то шесть сигарет. Не мудрено, что к половине пятого курить было уже нечего.

Он сидел за вироматом Паршивца, не отрываясь следил за происходящим на мониторе, и только когда пальцы нашарили пустую пачку и не обнаружили ни одной завалявшейся сигаретки, пришлось предпринимать меры.

Только в тот момент Коля понял, насколько затекли кости. Он с хрустом потянулся, поднял руки над головой. Левая нога затекла настолько, что он ее почти не чувствовал, а когда начал шевелить стопой, возникло ощущение, словно по ноге бегут тысячи мелких муравьев.

Кряхтя, ругаясь и постанывая, Коля поднялся и стал продвигаться к дверям, используя столы в качестве естественной опоры. Наверное, можно оставить без присмотра комнату на пару минут — выскочить за сигаретами на улицу, к ближайшему киоску. По-крайней мере, Коля не видел причин, которые бы его остановили. Две минуты ничего не решат. В Нише вообще этого не заметят.

Курить хотелось до дрожи. Коля, как и тысячи ему подобных, прекрасно осознавал, что курением губит свои легкие и способствует прогрессу рака, но, подобно все тем же тысячам других, просто плевал на всю эту угрозу с большой колокольни.

«В конце концов, жизнь — это репетиция перед смертью», — философски цитировал он фразу из какой-то книжки, прочитанной еще в детстве.

Подойдя к стене, с обратной стороны которой находился одноместный гостиничный номер и сломанный автомат для подачи пищи, Коля остановился порыться в карманах. Наскреб мелочи на новую пачку сигарет и банку минеральной воды.

Стена с легким шипением отъехала в сторону.

— Привет, — на пороге стояла Наташа в зеркальных очках, заправленными в хвостик волосами и с пакетом в руке, — мне Паша сказал, что вы будете здесь находиться не меньше суток, ну, я и решила проведать. Не помешаю?

Коля покачал головой. Из-за неожиданного появления Наташи, он чуть не забыл, за чем, собственно, направлялся.

— Только…эээ… не закрывай стену. Мне за сигаретами надо. Ты присмотришь, ладно?

— Без проблем, — Наташа вошла и направилась к столам, за которыми склонились тела путешественников в Нишу. Сейчас они как куклы — только дышат самостоятельно.

Коля вышел из номера, спустился по лестнице в гостиничный холл, выскочил на улицу — под палящее солнце — и купил в киоске неподалеку пачку сигарет и минералку.

Когда он вернулся в кабинет, то застал Наташу, сидящую на стуле около Грозного. Наташа внимательно смотрела на монитор.

— Я тебе поесть принесла, — сказала она, не отрываясь, — голодный, наверное. Я решила, что раз уж прихожусь супругой кое-кого из вашей банды, раз уж я одна среди вас женщина, то должна хотя бы следить, чтобы вы тут не умерли с голоду. Слушай, а им еда нужна?

Коля присел рядом и тоже посмотрел на экран монитора. Товарищи все еще возились с водой. Вернее — сидели на лестнице и думали, что делать. Паршивец, судя по движению губ и раскрасневшемуся лицу, страшно матерился.

— Каждые три часа должен буду вкалывать лекарство. Оно поддерживает организм в рабочем состоянии, не допускает обезвоживания и притупляет чувство голода. На нем без вреда можно несколько дней продержаться, — сказал он, — а Сан Санычу еще в нос капаю.

— Ну, да. У него же внутричерепное. — Наташа постучала пальцем по лбу. — Долго они там еще?..

Коля пожал плечами:

— Сидят, сама видишь.

— Давно сидят?

— Почти час. Никто не знал, что там внизу вода. Теперь они думают, что с ней делать и как перебраться. В воду-то залезать страшно, вдруг это какая-нибудь система защиты?

Наташа, морща лоб, вглядывалась в монитор:

— Ты ешь, не стесняйся. Там бутерброды и кофе в термосе.

— Ага.

Коля полез в пакет, извлек бутерброды с колбасой в полиэтилене, термос, и приступил к неторопливой трапезе. Наташа посмотрела на него всего один раз, потом снова уставилась на экран.

— Боюсь я за них, — неожиданно вздохнула она, — а Паршивца хоть сейчас бы убила. Втравил в гиблое дело, а сам даже не знал толком, куда идет.

— Почему не знал? Знал. Он к этому долго готовился. Там защита у них знаешь какая? Ни один Слон не определит, откуда сигнал исходит. Серверные адреса все фальшивые, на них самих целая куча снаряжения для Ниши. Паршивец даже очки заказал в столице, которые определяют, это, где кибер-элементалии находятся. А ты говоришь — не знал!

— Если б я еще разбиралась в этих ваших кибер-элементалиях, — сказала Наташа, — но я собственными глазами вижу, что они сидят на ступеньках и ничего не делают. И боюсь я за них. Особенно за Пашу. Он давно в Городе не был. Как бы ему плохо не стало.

Коля фыркнул с набитым ртом. Женщины!

— Ему плохо без Ниши было, а в Ниши он, как рыба в воде. Еще и не заставишь вернуться.

— Я заставлю, — сказала Наташа, — он у меня еще попляшет на коротком повадке.

Она деловито погрозила телу Грозного кулаком. Потом наклонилась и провела пальцем вокруг скретчета между его лопаток. Кожа была красная и набухшая.

— Горячо.

— Ага. Ожог будет… Вкусные бутерброды, спасибо.

— Не за что, — пожала плечами Наташа, — хочешь, я с тобой до вечера посижу, мне все равно дома делать нечего. Я выходная сегодня.

— Почему бы, это, и нет.

Коля шумно отхлебнул теплый кофе.

— Вот и хорошо. Чур, я на этом стуле сижу, — она расположилась около тела своего мужа, — ну, как учеба? Мне Паша сказал, что ты в университете учишься.

— Прогуливаю, как видишь, — развел руками Коля.

— Я в свое время тоже очень много прогуливала, — сказала она, — это не страшно. Главное вовремя явиться на экзамены.

— Главное дать кому надо на лапу. — Поправил Коля.

— Это если ничего не знаешь.

— Даже если и знаешь. В наше время одной головой много не сделаешь. «Платить всегда, платить везде, платить, и никаких гвоздей». Какой-то поэт. Тоже, это, студент, наверное, — Коля хохотнул, — золотые слова!

Тут закончились бутерброды и кофе. Убирая упаковку, Коля бросил взгляд на монитор Сан Саныча.

Софтеры по-прежнему сидели на ступеньках.

5

Паршивец первый не выдержал. Он же у нас темпераментный. Ему палец в рот не клади — дай только свой характер показать. Со словами: «А ну вас всех в жопу!» хватает рюкзак, вскакивает и прямиком в воду. Погрузился по щиколотку, сделал два могучих шага и остановился. Оглядывается:

— Ну, что встали? Дуйте за мной, пока не передумал! Пройдем по перрону, а там видно будет! Живее!

Мне два раза никогда в жизни не повторяли. Я сиганул следом, только рюкзак успел на плечи закинуть. А вода-то холодная! По коже сразу мурашки побежали, челюсти от неожиданности свело. Но я упорно пошел вперед, и вскоре поравнялся с Паршивцем.

С этого места уже хорошо видна подземка: платформы с двух сторон, длинные скамейки, опорные бетонные столбы, увешанные объявлениями. Под потолком и вдоль стен горят лампы дневного освещения. Вода, чудным образом или по прихоти какого-то сумасшедшего программиста, разлилась строго по платформе. Далее — то есть там, где проходили рельсы и впереди, где подземка резко уходила влево, воды уже не наблюдалось.

Раззадоренный Паршивец, не дожидаясь остальных, шел вперед, сквозь воду, подобный ледоколу или, скажем, небольшому катерку. Я поспешил за ним.

Когда поравнялся, спрашиваю:

— Какие дальнейшие действия, командор?

— Идем к повороту, — отвечает Паршивец, — целый час потеряли, блин!

— Никто же не знал…

— И сейчас не знаем. Может, Слоны уже взяли нас на мушку и готовят захват. Кто может быть уверен? Никто. Во-первых, мои приборы ни черта не фурычат, во-вторых, я даже не знаю, что будет за поворотом. Если там окажутся зыбучие пески, я не удивлюсь, честное слово.

— Твои шлепки бьют током, — говорит из-за спины догоняющий Негодяй.

— Тогда сними их!

— Уже.

Быстро (насколько это возможно когда находишься по щиколотки в холодной воде), мы подошли к повороту. Вода постепенно отступила.

— Холодно, — бормочет сквозь зубы Сан Саныч.

Понять его можно. Для здоровья эта вода, конечно, безвредна, но массу неприятных впечатлений оставит точно.

Еще несколько метров, и мы оказались на суше. Негодяй зашлепал босыми ногами по бетонному полу. Шлепки он держал на вытянутой руке.

Перед нами начинался коридор, резко уходящий влево. Платформы остались позади, потолок стал ниже. С потолка же свисала одинокая лампочка на тонком черном проводе. Следующая обнаружилась метров через десять, а между ними царил серый полумрак.

— И чего это никто не додумался соорудить подробную карту? — жалуется Негодяй, — сейчас, как бы, посмотрели бы, и пошли куда надо.

— И так понятно, куда надо, — говорит Паршивец.

В полной тишине (если не принимать во внимание шлепанье босых ног), мы пошли по коридору вперед. Не сказать, чтобы меня терзали смутные сомнения. Просто не думаю, что мои инстинкты притупились за годы пребывания в тюрьме. Я, знаете ли, не хуже старого охотничьего пса. Нюх с возрастом, может, и притупился, но от предчувствия и инстинктов, выработанных годами никуда не деться. Наверное, именно поэтому я первым почувствовал опасность и успел завопить:

— Стоять!

Мы успели пройти не более ста метров. Первые лампы исчезли из виду, впереди не было видно ничего кроме желтых пятен и ровных стен, уходящих в темноту. Кажется, под моими ногами завибрировал пол.

Паршивец, тоже прекрасный софтер, все сразу понял, замер прямо с поднятой ногой. И вовремя.

Пол действительно задрожал, захрустел, а потом взял и обвалился прямехонько перед Паршивцем. Образовалась этакая широкая дыра, через которую и перепрыгнуть, видимо, не получится, и обойти никак, потому что коридор сделался еще уже, чем вначале.

Паршивец успел тяжело вздохнуть и отступить назад, когда из отверстия донесся шум упавших кусков пола. Высота, стало быть, не маленькая.

— Уф, — говорит Паршивец, — спасибо, Грозный. Ну и слух у тебя.

— А я и не слышал ничего, — говорю, — просто показалось, будто земля задрожала и стены.

— Я так вообще ничего не почувствовал, — говорит Негодяй, — пошел бы со мной, Паршивец, валялся бы сейчас, как бы, на дне пропасти.

— Вот так сюрприз.

Паршивец склонился над пропастью и протяжно присвистнул. Из-за его плеча ничего не было видно, но и так ясно, что дна отверстия нам без фонариков не разглядеть… тут бы и с фонариком как-нибудь справиться.

— Предложения есть? — Паршивец смотрит на нас.

— Это ловушка или просто так получилось? — спрашивает Сан Саныч.

— Если бы была ловушка, мы бы почувствовали, — отвечает Паршивец, — в рубашку вшит программа, которая сканирует местность в радиусе десяти метров на наличие внешнего вмешательства.

— А если это скрипт? — спрашиваю.

— Она и скрипты различает, — успокаивает Паршивец, — нет, пол обрушился не случайно. Вполне возможно, кто-то из нас на что-то наступил и открыл вторую серверную подкачку. Проще говоря, черный ход Архива.

— Я в удачу не верю, — твердо говорит Негодяй, — меня в эту дыру не засунете, как бы.

— Никто никого засовывать не собирается, — отвечает Паршивец, — для начала давайте посмотрим, что там вообще.

Он присел на корточки перед дырой, вынул из рюкзака фонарик, несколько секунд напряженно всматривался, а потом сообщил, что ни черта не видно.

— Оно и понятно, — говорит Негодяй, всегда отличающийся особым пессимизмом, — никто не захватил ботинки, для лазания по стенам? Одели бы сейчас, как бы, и — фьють — на другую сторону.

— Ха-ха! — Паршивец невесело хмурит брови, — а давайте сбросим вниз самого говорливого и посмотрим, что из этого выйдет.

— Или самого лысого! — не остается в долгу Негодяй.

— Или всех лысых, — встреваю я, — надоели оба, заткнитесь.

Настало время немного помолчать и подумать. Обойти дыру невозможно. Лезть в дыру никто не согласится, даже если это и запасной вход в Архив. Возвращаться обратно тоже нет смысла. Черт, даже связаться с Пройдохой не выйдет — это же прямой маячок на мониторы Слонов, сразу обнаружат. Пройдоха, конечно, не дурак, он увидит, что у нас происходит, но что он сможет сделать? Только включить аварийный выход, с мгновенным обрывом w-нэт, чтобы не оставили следов при выходе. Сдаваться, впрочем, тоже никто не собирался. Мы просто сидели у дыры и думали. Или делали вид, что думали. Мне почему-то лезли в голову совсем дурацкие мысли. О том, что Наташа переживает и наверняка придет проведать, как у нас дела. О том, что здесь, в подземке, довольно прохладно, и так не хочется подниматься на поверхность, под вечно палящее солнце Ниши. Думал я миллионе кредиток, который утекал сквозь пальцы, как холодная вода из-под крана. Еще я думал о Крабе. Классный был софтер, не чета нынешним. Он ушел из софтерства, когда я закончил сидеть второй год. Вот он бы, наверное, чего-нибудь стоящее придумал. Краб обожал безвыходные ситуации. Мозги у него работали на все сто.

— Помните Краба? — спрашиваю.

— Кто ж его не помнит, — бурчит Паршивец.

— Да, его бы сюда, — отвечает Сан Саныч, — но он исчез, и никто не знает куда. Говорят, что Краб умотал из города еще год назад, и сейчас в столице сидит главным администратором в какой-то конторе.

— Нет, он в Такере, — отвечает Паршивец, замечает наши удивленные взгляды и усмехается, — я был у него в гостях три дня назад… Краб руководит всей нашей операцией.

— Вот так дела! — присвистывает Негодяй, — а чего молчал?

— А никто не спрашивал. Краб же, кстати, главный заказчик. Ему нужны конкретные файлы на трех человек из окружения Президента. Есть подозрения, что они пытаются организовать грандиозную провокацию против государства.

— И ради этого ты нас сюда потащил? — спрашиваю, — дело, оказывается, не в миллионе кредиток, а в раскрытии заговора? С каких это пор софтеры занимаются государственными делами? Ты забыл, кто мы такие? Да ты, я вижу, с головой ушел в бизнес и в свои отели! Софтеры ходят в Ниш, чтобы заработать, а не чтобы служить государству. Слоны и без нас это прекрасно делают.

— Ты не понимаешь. Здесь дело не в Слонах и не в президенте, — Паршивец тяжело вздыхает, — президент вообще ничего не знает, а софтеры не служат на государство. Краб хочет связаться с этими людьми, чтобы предложить им свою помощь.

В узком коридоре вдруг наступило тихо. Я тупо смотрел на Паршивца, тот, в свою очередь, смотрел на меня. Сан Саныч и Негодяй притихли.

— Я не понял… что ты сейчас сказал?..

— Краб хочет предложить им свою помощь в свержении Президента, — повторил Паршивец, — он вышел на меня почти сразу после того, как отошел от софтерства, мы с ним поговорили по душам и по делу. Он считает, что софтеры уже не просто мелкие воришки, а двигатели прогресса. С помощью софтеров, сказал он, можно быть глазами и ушами революции. Ведь софтеры, по сути, это люди, которые выступают против государства. Они попирают законы, они почти поголовно недовольны властью. Краб предложил мне подыскать хороших, действительно хороших, софтеров, чтобы они смогли украсть из Архивов файлы на людей, готовящих покушение.

— А откуда он вообще узнал об этих людях?

— Я не спрашивал, — говорит Паршивец, — но я думаю, это в его силах. Краб сказочно богат. Между прочим, это он предложил по миллиону кредиток каждому. Плюс участие в свержении Президента. Если революция случится, мы все станем национальными героями.

— Революции захотелось, блин! — говорит Сан Саныч, — никогда еще не чувствовал себя ослом. Оказывается, меня используют для того, чтобы убрать Президента! Занятно.

— Я, как бы, не похож на революционера, — говорит Негодяй, — но всегда мечтал оказаться в его шкуре. Президент, конечно, скотина порядочная.

— Вот-вот, никто из нас не любит Президента, — говорит Паршивец, — поэтому я вас и собрал. Эти люди не будут громить телеграфы и захватывать Президентский Дворец. Времена таких революций прошли. Сейчас вполне реально совершить информационную революцию. Задавить Президента компроматом, голосованием, всенародным референдумом… миллионы возможностей.

— Тогда почему сразу не похитить файлы на Президента? Сразу станем во главе власти? Я буду Императором. Ты, Негодяй, главным музыкантом дворца. Сан Саныча назначим ответственным за бухгалтерию. А?

Паршивец качает головой:

— Строй не будет меняться. Люди не выйдут на улицы с оружием в руках. Народ просто разочаруется в Президенте и выберет нового. Того, который достоин.

— А нынешнего Президента выбирал не народ? — тихо возражает Негодяй, — разве он не был достоин? На кой ляд за него голосовали, если он не достоин власти?

— Ошибались, — говорит Паршивец, — людям свойственно ошибаться.

— Тогда почему вы уверены, что новый президент будет достоин? — спрашивает Негодяй, — вы же тоже можете ошибаться?

— Можем, — отвечает Паршивец, твердо глядя на Негодяя немигающим взглядом, — никто не защищен от ошибок. Но попытка — не пытка.

— В общем, — встревает Сан Саныч, на секунду опередив меня. Обстановка накалилась до предела, — в общем, будем считать, что все мы здесь ради кредиток. За идеи пусть выступают другие. Идет?

— Вы сами попросили все рассказать, — начинает оправдываться Паршивец, — если вас повесят за разглашение военной тайны, я не виноват.

— Я хочу встретиться с Крабом, когда все закончится, — говорит Негодяй, — он может меня заинтересовать.

Паршивец согласно кивнул.

— А как же те, другие, которые ходили сюда до нас? — я смотрю на Паршивца и думаю о том, что еще он может скрывать.

— Разведка, — коротко говорит Паршивец, — я же должен был знать, на что иду. Все программы, приборы заказывал через Краба, он же их заказывал в столице и доставлял лично мне по своим каналам. Никто в Такере не знает, что у меня есть.

— Вот ты похож на революционера, — говорит Негодяй, — самый настоящий. Если тебя поймают, то повесят, поверь на слово, как бы.

— И все равно это подло, — говорю, — мог бы все рассказать до того, как мы оказались здесь. Или ты боялся, что мы не внемлем патриотическим лозунгам и откажемся? Хорош друг!

— Я не говорил, да. Но только для того, чтобы с вами ничего не случилось. Подумай сам, Грозный. Если тебя берут Слоны за взлом Ниши, то просидишь года четыре, а если возьмут за революционную деятельность, то, может быть, и пожизненным не отделаешься.

— Повесют, — повторяет Негодяй, — как пить дать.

Я открыл было рот, чтобы возразить. У меня вдруг возникло множество интересных вопросов, но в это время позади нас раздался какой-то непонятный, нарастающий звук. В спину ударила волна горячего воздуха. Я обернулся, но ничего не увидел. Только услышал крик Паршивца:

— Электропоезд!

И все понял.

Глава 013

1

Говорухин едва досидел до окончания дежурства. Иногда он себя так чувствовал — словно в зад вставляют раскаленный штырь. Тогда не посидеть спокойно, ни ивизор посмотреть, ни подрыхнуть незаметно в подсобке, пока помощник дежурного ходит по секторам, проверяет. Это томительное ожидание будущего…

А еще, как назло, закончились таблетки. В итоге, к пяти вечера, Говорухин раскис и едва не надавал явившемуся сменщику по мордасам, когда тот глупо пошутил на счет его, Говорухина, вида.

Зато, стоило сдать смену, выйти на улицу, в вечернюю прохладу, и шкала настроения решительно поползла вверх. Солнце услужливо спряталось за облаками, ветерок мигом стер капли пота с разгоряченного лба.

— Ничего, мы им еще покажем, — пробормотал Говорухин, залезая в интермобиль. К кому конкретно обращался, непонятно. Всем покажем. Кто подвернется. Кто урод, в общем. Даже голос навигатора бесил. Придумают же.

Позвонил Афимин. Сказал, что Коля Аленичев выходил из отеля один раз, бегал к киоску, потом вернулся обратно и не выходил. Потом Говорухин позвонил Коле домой, но услышал только гудки.

К отелю Говорухин подъехал через двадцать минут.

Интермобиль Афимина стоял неподалеку. Говорухин припарковался рядом и терпеливо дождался, пока друг из Лиги пересядет к нему.

Афимин был маленьким, толстым мужичком. Природа наделила его густыми кучерявыми волосами, коих сам Афимин всегда чрезвычайно стеснялся и постоянно пытался распрямить. Многочисленные посещения парикмахерских привели к тому, что волосы его приобрели странный пепельный цвет, хотя и остались кучеряшками. В левом глазу Афимина отсутствовал зрачок — результат осколочного ранения, которое получил много лет назад в одной горячей точке. Соответственно, левым глазом Афимин ничего не видел. Он в Службе Охраны служил только потому, что имел связи с кем-то из начальства. А вообще Афимин вообще ни для какой службы не годился, кроме как за кем-то следить. Быстро бегать он не умел, страдал отдышкой, и были у него, ко всему, шумы в сердце. Именно сидячий образ жизни во многом определил пристрастие Афимина к наркотикам. Оказалось, что в мир грез можно попасть, не выходя из своего собственного дома. Разве не замечательно?

— Привет, Гавар! — Афимин пожал протянутую руку и хихикнул, — накроем этого придурка, да? Мне кажется, он с какой-нибудь шлюшкой? Сюда за день столько баб прошло, ты бы видел. Может, он снял номер, потом позвонил, ну, этим, из службы услуг, и заказал пару-тройку проституток, чтобы развлечься.

Говорухин молча пожал плечами. Что делать дальше, он пока не знал. Остается подождать, когда урод выйдет из отеля, и взять его с потрохами. Сожрать, гадину.

— Как дежурство? Нормально? Я слышал, на тебя жалобу подали, что ты в Нише напортачил. Теперь премиальных лишат, как пить дать, — Афимин болтал без умолку, — на прошлой неделе я с Красиком на дежурстве был. Ну, мы с ним, как полагается, после вечернего доклада ширнулись по маленькой, залегли на кровати и почти уже задрыхли, а тут капитан с проверкой, прикинь? Стоим мы перед ним, ширнутые. Меня прет, я ржать хочу, как кобыла, а капитан серьезным таким тоном спрашивает, не плохо ли мне? «Нет, говорю, — не плохо». А он — тогда почему глаз такой красный, и шатает, типа, меня? «Гриппом болел, — говорю, — сильнейшим»…

Говорухин рассеянно кивал. Афимин рассказывал ему эту историю уже раз десять. Только в разное время менялось название наркотиков и звание того, кто пришел проверять. Говорухин смотрел на вход в отель.

Несколько раз выходил швейцар в темно-голубом костюме, скармливал пакеты с мусором автомату уборщику у входа, курил и возвращался обратно. Подошло несколько людей, постояли на крыльце и скрылись внутри. А потом…

Вот оно!

Дверь отворилась, и Говорухин жестом приказал Афимину замолчать. Тот заткнулся моментально.

На крыльцо вышел подозреваемый номер один. Коля Аленичев был одет в легкую рубашку и шорты. Вместе с ним вышла какая-то женщина. Они тихо переговаривались.

Говорухин сощурился:

— Я уже видел эту сучку!.. Точно! Жена этого, второго урода!

— Кого? — поморщился Афимин.

— Второго. Аскелова! Я так и думал! Ур-роды!

Последнее слово Говорухин прошипел, здорово треснув по рулю кулаком.

— Убью, гадов!

— Всех разом? — хихикнул Афимин.

Говорухин не ответил. Он рассматривал женщину и молодого человека. Запоминал каждую черточку. Каждый жест. И перед глазами его нарисовались яркие картины мести. Месть, вот подходящее слово, ибо дело уже не в простом воровстве и наказании виновных. Эти люди были в сговоре, они обманули Говорухина, они украли у него важную информацию, и, наконец, лишили его кредиток и заслуженного отдыха. Как же им не повезло!

— Будем брать пацана, — процедил Говорухин сквозь зубы.

— А бабу?

— Пусть идет… пока. Ее муженек мне тоже кое-что должен, но за ним мы придем… на днях.

Говорухин посмотрел на Афимина. Тот дрожал от возбуждения. Правый глаз так и бегал, а веко левого едва заметно подергивалось. Нервный тип и почти бесполезный. Надо будет обсудить на совете Лиги его полезность. От тех, кого исключали, как правило избавлялись быстро. За городом есть шикарнейшая березовая роща, в которой всегда мягкая почва… очень удобно что-нибудь закапывать.

— Ко мне повезем? Ко мне? На дачу?! — возбужденно затараторил Афимин.

Говорухин успокаивающе положил руку ему на плечо:

— Надо сначала поймать. Чувствую, он скользкий, как пол в твоей ванной комнате.

— Ага, он у меня кафельный, — закивал Афимин, — когда мокрый, поскользнуться можно за здорово живешь.

Иногда Говорухин сомневался, что в единственном целом глазе Афимина можно разглядеть проблески разума. Невозможно разглядеть то, чего не существует.

Он молча продолжил наблюдение. Урод Аленичев и женщина… как там ее звали… постояли немного у ступенек отеля, поболтали. Потом женщина помахала на прощание рукой и направилась по тротуару к перекрестку.

Говорухин крутанул ручку двери, вышел на улицу и пошел в сторону Аленичева. Парень, не обращая внимания на человека в офицерской форме, повернулся к нему спиной. Говорухин ускорил шаг. Где-то за спиной сопел, догоняя, Афимин.

Аленичев немного задержался на крыльце, кажется, прикуривал, и этого хватило, чтобы Говорухин в три прыжка преодолел ступеньки и крепко сжал пальцами плечо урода.

— Аленичев? Николай?

Он чувствовал, как напрягся парнишка. Он почти видел, как внутренности молокососа сотрясаются от страха. Да и голос дрожал:

— А что-нибудь случилось?

— У тебе серьезные проблемы в институте, — произнес Говорухин, впивая пальцы в костлявое плечо и с удовольствием отмечая, что у урода наверняка останутся синяки. В любом случае, синяков вскоре значительно прибавится, — тебя там не очень любят.

— Меня вообще, это, мало кто любит. — Ответил Аленичев, подумав. — Можно повернуться?

— Только медленно, — предупредил Говорухин, — я нервный, могу что-нибудь сломать.

Аленичев предупреждению внял и действительно не шалил. В уголке его губ застряла забытая и не прикуренная сигарета.

— Вы ошибаетесь, это был не я, — сказал Аленичев.

— Что?

И в следующее мгновение Аленичев вскинул руку, и что-то больно ужалило Говорухина за запястье. Запахло паленой кожей. Аленичев пригнулся, и засадил коленкой Говорухину между ног. Перед глазами Говорухина расцвели белые бутоны. Заскулив, он согнулся, и успел заметить, как урод перепрыгивает через перила и во всю прыть несется по улице, к перекрестку. Афимин беспомощно застыл на ступеньках, туго соображая, как поступить в сложившейся ситуации.

— Стреляй, придурок! — просипел Говорухин, разминая пах пальцами. Такой ужасающей боли он не испытывал давно. Под ногами валялась раскрытая зажигалка, из которой все еще с шипением вырывалось синее газовое пламя. Ужалил, змеюка!

— Оружие только во время дежурства! — замахал руками Афимин.

— Черт с тобой. Тогда дуй в интермобиль. Схвати этого придурка! Сбей его, в конце концов! — рявкнул Говорухин. Кое-как получилось разогнуться, но боль перешла в почки, потом поползла на живот и легкие. Перед глазами потемнело. Здорово ударил, не жалея.

Афимин уже мчался к интермобилю. Спина убегающего Аленичева маячила метрах в двухстах. Еще пара секунд, и он скроется за поворотом.

Взвизгнули шины. Интермобиль сорвался с места, поднимая клубы пыли. Помимо болтовни, Афимин еще умел неплохо управляться с транспортными средствами.

Интермобиль легко нагнал беглеца. Раздался глухой звук удара. На секунду Аленичев исчез из виду за интермобилем, потом выкатился и замер, лицо вниз, на асфальте. Отворилась дверца, и показался Афимин.

Говорухин быстро огляделся. Переулок был пуст.

«Моими молитвами» — подумал он и заковылял к интермобилю.

Афимин, хоть и дурак, но сообразил, что делать дальше, и уже самостоятельно запихивал бесчувственное тело Аленичева на заднее сиденье. Когда Говорухин доковылял, неустанно массируя пах рукой, ему оставалось только сесть в интермобиль.

Распахнулась дверь отеля и показался испуганный швейцар. Но он вряд ли что-то увидел. А если и увидел — не все ли равно? — Ловко, а? — рявкнул в ухо Афимин, — видел, как я его? Как в старые добрые времена! Подсек, словно рыбу на крючке. Он даже не успел оглянуться! Думал, сопляк, что уже смылся!

— Думал, что можно безнаказанно воровать у меня, — просипел Говорухин.

— Вот именно, — Афимин жизнерадостно улыбнулся редкими желтыми зубами, — ко мне на дачу?

— Теперь уже точно — да. — Говорухин снял очки и положил их на бардачок.

Сначала он хотел просто забрать диски с информацией и немного проучить этих двоих. Теперь все будет совсем по-другому. За разбитые яйца надо платить, черт возьми!

— Ты его не убил?

— Дышит, — Афимин завел мотор. — Башку разбил, кажется, но это нормально. Это без проблем.

— Пиво есть?

— Пошарь под сиденьем.

Говорухин пошарил. Пива было немного, если точнее всего банка, но чтобы промочить горло — достаточно. Главное дотянуть до дачи, а уж у Афимина наверняка найдутся хорошие транквилизаторы, чтобы утихомирить боль в паху.

Одним большим глотком он опустошил банку, смял ее и вышвырнул через открытое окно.

— Осталось поймать второго, — пробормотал он, закрывая глаза, — и тогда я буду счастлив! Реально, блин, счастлив!

2

Я сорвался с места первым.

Есть такое правило у софтеров, негласное — если слышишь подозрительные звуки либо замри, либо беги. Но уж если бежишь, то чтобы ни одна сволочь тебя догнать не смогла. Те, кого догнали, могут и не вернуться…

Я бежал по коридору, слышал за спиной топот обутых и босых ног и старался держать дыхание. Несмотря на прохладу, рубашка на спине намокла мгновенно. Рюкзак бился о спину.

Я выскочил из коридора и поскользнулся на мокром кафельном полу.

О-го-го!

Воды на платформах как не бывало. Зато пол блестел, словно его только что тщательно вымыли дорогим порошком.

Я огляделся, и понял, что мои догадки были верны. На левом перроне стоял прибывший электропоезд. Внутри вагонов горел яркий дневной свет. Двери были дружелюбно распахнуты. А вот из дверей выскакивали на перрон совсем не дружелюбные люди в военной форме, шлемах и при оружии.

За спиной громко выругался Паршивец. Я тоже не отставал.

— Где Пройдоха?! — кричит Сан Саныч.

Я замер. В идеале, видя такой поворот событий, Пройдоха должен немедленно отрубать нас от основной линии, переводить на резервную и выводить по очереди из Ниши. Паршивец хвалился, что у него великолепная резервная линия. А сейчас орет:

— Они доступ блокируют! Нужно выбраться на поверхность!

Понятно. Чтобы Пройдоха смог нас отключить, нужно попотеть. Слоны подготовились тщательно. На перроне их — туча. Человек пятьдесят, не меньше.

Я побежал к лестницам, краем глаза отмечая, что первые Слоны бросились за мной. Оружие они не использовали. По крайней мере, пока.

Меня спасла одежда. Вернее, почти полное ее отсутствие. Рюкзак я сбросил на бегу, швырнул через спину к приближающемуся Слону. Получи подарочек. Слоны, одетые в тяжелые костюмы, в шлемах и бутсах, на коротких дистанциях значительно уступали — это я знал еще по прошлым догонялкам. Но на длинных дистанциях они выносливее. Все же не сидят дни напролет в пивной или за вироматными играми.

Когда я заскочил на лестницу и помчался наверх, перепрыгивая через три ступеньки, сзади раздались первые выстрелы. Бешено колотилось сердце. Я задыхался. В поле зрения возник Негодяй, на противоположном эскалаторе. За ним — Паршивец. Сан Саныч затерялся где-то сзади. Старикан не годится в роли спринтера, скорее всего его уже повязали.

Совсем близко просвистела пуля, осветив тусклое пространство ярким фейерверком. Я ускорил бег, хотя чувствовал, что в таком темпе продержусь недолго.

А что если наверху тоже дежурит отряд Слонов? Тогда — пиши пропало. Надежда только на Пройдоху.

Ба-бах! Яркий столп искр вспыхнул прямо передо мной, на мгновение ослепив. Я зажал глаза рукой и прыгал дальше. Выстрелы участились. Слоны, отчаявшись догнать нас на своих двоих, сделали ставку на меткость стрельбы парализаторами. Что ж, удачи, господа!

Я выскочил на поверхность, пробежал по пустому павильону, к дверям.

На улице, слава богу, никого не было. Жара заключила в свои объятия, да так крепко, что потемнело в глазах. Я остановился, сделал пару глубоких глотков и закашлялся.

Где Пройдоха? Почему я все еще здесь?

Хлопнула дверь за спиной, мимо меня пробежал Негодяй, размахивая рукой. Лямка рюкзака зацепилась ему за рукав и все никак не хотела сдергиваться. Рюкзак хлопал Негодяя под зад.

— Где Пройдоха? — орет Паршивец, возникающий следом, — черт бы его побрал? Уснул что ли?

— Бежим! В разные стороны!

Я кинулся по дороге, в сторону проулка, хорошо знакомого. А дальше целый лабиринт узеньких улочек и петляющих тротуаров. Ищите меня, господа Слоны.

Обернувшись, я увидел Сан Саныча. Он выскочил из метро и, не притормаживая, побежал к многоэтажным домам. С разницей в секунду за ним появились первые Слоны. Еще через мгновение тишину Города Одиноких вспороли громкие выстрелы.

Скоро в этом микрорайоне соберется весь цвет Такерской Службы Охраны. И я очень надеюсь, что нас к тому времени здесь уже не будет.

За мной увязались несколько Слонов. Я петлял по улочкам, заметал следы, лихорадочно вспоминал, куда какой поворот ведет. Скоро должна начаться площадь Инкубов — на мой взгляд совершенно идиотское название — а за нею спальный район недорогих фирм. Там можно укрыться. Недорогие фирмы — это значит множество маленьких однотипных домиков, окруженных гнилыми оградками, небольшими огородиками, которые покрыты вечнозеленой травкой. Замучаются искать.

Только почему спит Пройдоха?

Я вильнул в сторону, приметив узкий проулок между домой, обогнул кучу мусора. За спиной доносился быстрый топот тяжелых сапог. Громыхнули выстрелы. Пламя синего цвета опалило кирпичи недалеко от меня. Я пригнулся, инстинктивно схватившись за голову. Пальцы на что-то наткнулись. Очки!

Ну-ка, посмотрим. Я скинул очки на нос, и едва не остановился от неожиданности.

«Стадо кибер-элементалиев находится в ста метрах. Направление — север» — гласила надпись в нижнем углу очков. Красная надпись на весь экран: «Опасно» меня не остановила.

— Стоять! — орут в спину, но я уже сворачиваю. Запоздалый выстрел выворачивает кусочки бетона на том месте, где я только что находился.

Поздно, господа, поздно.

Где тут у нас север? Ага.

Очки прекрасно сканируют местность. Кибер-элементалии направлялись по переулку в сторону площади Инкубов. Пастись, наверное. Не разберешь их, честное слово.

Еще несколько метров… я выскочил прямо им под ноги, затормозил и нырнул головой вперед в другой узкий коридор между стенами домов.

Самый первый кибер — огромное слоноподобное существо, на вид дальний родственник фруктового желе — тот, который вел стадо, остановился. Поговаривают, что они могут соображать не хуже человека, но на самом деле это всего лишь замысловатый вирус. Задача кибер-элементалий в том, чтобы выбивать людей из Ниши, а заодно портить их персональное «железо». Не знаю, откуда они появились и кто ими управляет, но со своей задачей киберы справляются превосходно. Им только людей подавай.

Сзади раздается характерное «Ой, бля…», а я уже вскакиваю на ноги и бегу что есть силы. Земля под ногами сотрясается, следом нагоняет чудовищный звук взрыва. В спину бьет резкий, горячий порыв ветра. Теперь Слонам точно не до меня…

Гляжу в уголок экрана солнцезащитных очков: «Стадо… удаление на сто метров — запад… сто пятьдесят метров… двести метров…» Я попетлял еще немного, на всякий пожарный, потом перешел на шаг. Тихо вокруг, но скоро обязательно заявятся Слоны. Зачесывать местность они умеют. Тем более, когда ворошишь их улей. Влипли же, блин…

В конце переулка, прямо у выхода на площадь Инкуба, стояли двое. Один молоденький парень, лет двадцати, второй постарше, но одет как-то странно, по-старинному. Не Слоны, занятно.

Приходилось мне раньше встречать странных софтеров в Городе Одиноких, поэтому я не сильно удивился шляпе-«котелку» на голове, костюму, тросточке в худощавой руке незнакомца. Честно говоря, поражало другое — двадцатилетний паренек висел в воздухе. Безумно! Открытый маяк Слонам. «Вот он я! Берите меня, ешьте с потрохами!». Но пареньку, судя по всему, было наплевать. Либо слишком глуп, либо я даже не знаю что.

Они оба тоже заметили меня. Паренек мгновенно спустился с небес на землю. Тот, что был одет в старинные одежды, сделал шаг вперед, гулко ударяя тростью об асфальт.

— Ты… — бормочет незнакомец, — разве ты нас видишь?

— А ты думал, что станешь здесь невидимкой? — спрашиваю, а сам секунды считаю, секундочки, что убегают, теряются, приближая меня к неопределенности.

— Но… — на лице незнакомца легкое замешательство. Он поднимает трость. Железный наконечник направлен в мою сторону, — люди из Службы Охраны не могут видеть нас. Приборы заблокированы. Мы не оставляем сигналов!

— А я не из Службы. — говорю. — Не видно, что ли? И на счет сигналов я бы тоже поспорил. Скоро вокруг будет куча Слонов. Советую сваливать, если вы, конечно, не добропорядочные граждане.

В чем я, лично, глубоко сомневаюсь. Просто так в Нишу не сунешься. Тем более в таком наряде. Скорее всего, залезли по неопытности. Еще и наследили.

— Мне надо идти, — говорю, — лучше выходите из Города, пока не поздно. Слоны сейчас злые.

— На кого? — спрашивает паренек. Испуганно? Нет, взволнованно.

— На меня, — отвечаю.

В глазах неожиданно темнеет. По телу пробегает судорога.

Ага. Пройдоха. Дождался. Пора домой. Наконец-то.

3

Вообще-то, если разобраться, Антон Айша не боялся Цета. Страх остался где-то позади, отстал на финишной прямой. После бессчетного количества смертей, Антона мало что могло испугать… а тут какой-то бог.

Происходящее Антон принимал с любопытством. Любопытно было посмотреть, как в воздухе кружиться только что смоделированный миниатюрный смерч. Любопытно было бы узнать, кто охотиться за богами. Любопытен был Цет, одевшийся во что-то настолько древнее, что Антон даже не помнил названия этой дурацкой круглой шляпы.

Пусть Цет думает, что запугал Антона достаточно, и может делать с ним что хочет. В конце-концов, это его мысли, а здесь, в Нише, бог не мог влезть в голову Антона. Поэтому можно было думать обо всем, что хочешь.

В Городе Одиноких, решил Антон, боги не имеют власти над ним. Скорее наоборот: без него Цет и его молчаливые товарищи здесь пропадут. А значит, можно было слоняться по Нише до поры до времени, слушать болтовню Цета, притворяться, покорно кивать головой и размышлять над тем, что делать дальше.

Говоря начистоту, Антон уже давно определился с будущим. И даже придумал способ отвязаться от Цета в реальной жизни. Вот только не хотел Антон пока возвращаться. В конце концов, в Нише осталось еще много интересного и неизведанного. А Цет был хорошим учителем.

Как уменьшить затраты энергии, когда левитируешь, например? Нужно поменьше размахивать руками — говорит Цет. И он прав. Тогда удается подняться на десять метров и не запыхаться.

А сколько миниатюрных смерчей можно удерживать одновременно? Чтобы иметь полный контроль и следить за местностью, — говорит Цет, — хватит двух воронок. Если их будет больше, есть риск или потерять контроль, или упустить из виду предполагаемого врага. О каком враге шла речь, Антон не задумывался. Он всегда представлял в роли врагов огромных огнедышащих драконов или грязных (и тоже огромных) орков — увлеченность фэнтези даже в Нише накладывала свой отпечаток.

Сколько прошло времени с тех пор, как они оказались в Нише? Времени здесь попросту не существовало. А когда ты мертв — тем более. В этом мире было хорошо. Куда лучше, чем в том, старом. Здесь не было надоедливых соседей. Никто не просил приехать на пары, выйти прогуляться или сгонять в кинотеатр за компанию, потому что оказался лишний билетик. Здесь было тихо. Здесь не толкались в забитом трамвае, не поджидали в темных подъездах с заточкой, не врубали музыку на полную громкость и не ругались матом за стенкой. Здесь было одиноко. Целый город. Целый мир — тихий, одинокий, удобный для той жизни, о которой Антон всю жизнь мечтал.

Цет не в счет. Его болтовня не раздражает. От нее всегда можно отрешиться, отгородиться стеной своих мыслей. А редкое появление Слонов зачастую веселило Антона. Слоны не видели их. Они проходили мимо, не подозревая, что человек и существо стоят неподалеку и разглядывают их, хихикают и размышляют вслух, что можно сотворить с несчастными слугами общества. За восемь месяцев, что он прыгал в Нишу урывками, для развлечения, Антон успел найти несколько уютных уголков, куда Слоны не заглядывали никогда. Стада кибер-элементалиев — Цет их называл динозаврами виртуальности — тоже его не беспокоили. Оставалась гипнотика, но Антон быстро научился избегать места ее появления. Да и что, строго говоря, может сделать гипнотика с мертвым человеком? Разум его она уж точно не уничтожит.

А потом в уютном мире Антона возник некто…

Человек замер, разглядывая их. Антон тоже замер. Он привык к тому, что остается невидимкой. Почему-то первая мысль была о том, что человек пришел именно за ним. По просьбе родителей… или Слонов… или по просьбе Ловца Богов.

Но человек, как оказалось, появился здесь случайно. Он удирал от Слонов, принял Цета и Антона за софтеров, и через пару секунд исчез — видимо отключившись.

— Он нас видел! — воскликнул Цет, — невозможно! Братишка, как это произошло? Слоновьи служащие не мог видеть нас? Их приборы… просто… невероятно.

— Все в порядке, — ответил Антон, он уже догадался в чем дело, — это же софтер.

— Кто?

— Софтер. Это люди, которые проникают в Нишу по своим каналам, используя свое собственное тело в качестве проводника. Насколько я знаю, софтеры воруют информацию и продают ее потом в реальном мире.

Цет поморщился и сплюнул на асфальт:

— Воришки! В каждом мире одно и тоже. Всюду воришки.

— Поэтому он нас и увидел… наверное, — продолжил Антон, — он вошел в Нишу не таким путем, как Слоны. Твоя защита тоже не идеальна.

— Кто бы говорил, — огрызнулся Цет, — да, не доработал я, братишка. Не углядел. Знал бы раньше, не беспокоился… Слушай, брат, как ты думаешь, может Ловец Богов проникнуть в Нишу как эти твои… софтеры, а?

Антон пожал плечами:

— Почему бы и нет.

— А вот это плохо, — по лицу Цета пробежала рябь, как по воде, стирая лицо, оставляя ровную поверхность. Он провел рукой по гладкой коже, и вдруг появилось новое лицо. Узкие глаза, тонкие губы, приплюснутый нос.

— Боюсь, нам придется сидеть здесь долго, — сказал Цет писклявым голосом. Он снял с головы старинную шляпу и подкинул ее высоко в воздух. Шляпа заискрилась на солнце, поменяла форму. У нее вдруг выросли два крыла, появился хвост.

— Круто, — вырвалось у него, — а меня научишь?

— Научу, братишка, — довольно хмыкнул Цет, — как-нибудь, обязательно научу.

Новоявленная птица взмахнула крыльями, издала глухие каркающие звуки и скрылась за крышами домов.

— Настало время рассказать тебе еще кое-что, — сказал Цет, — о богах, которые скрываются и о существах, которые их охраняют.

— А?

— Я не бог, братишка. Я лгал тебе, — сказал Цет, — но это сейчас не важно. Те, кого ты не видел, но чувствовал, те, с кем ты не разговаривал, но питал своими мыслями — они и есть настоящие боги. Самые настоящие.

Цет посмотрел на Антона сквозь узкую щелочку глаз. Между губ выскользнул длинный раздвоенный язык.

— У любого народа должна быть своя вера, — сказал он, — и я привел богов к вам, братишка, чтобы вы тоже обрели истинную веру.

Все вы.

Весь ваш маленький мир.

Глава 014

1

В первую очередь Кхан прибрал в комнате.

Антон жил как свинья в хлеву: всюду валяются фантики от шоколадок, по углам свернутые катышки пыли, занавески, бывшие когда-то белыми, сейчас серо-буро-малиновые, а подоконники заросли толстой паутиной. Обнаглевшие пауки даже не пытались убегать, когда Кхан ловил их пальцами и давил. А вот тараканы сообразили сразу: стоило отодвинуть шкаф или кровать — они тотчас рыжими молниями разлетались кто куда. Ничего — вечером вылезут, Кхан им покажет. Он очень не любил насекомых. Наверное, это врожденное. Потомственные воры, живущие под землей и большей частью в ней проводящие, прекрасно понимают, что их главный враг не только темнота и закрытые пространства, а еще и мелкие многоногие твари, которые безумно любят залезать в твою одежду, пить твою кровь, откладывать личинки тебе в ухо или просто садистки покусывать за ляжки. Поэтому Кхан не упускал возможности уничтожать насекомых при любом удобном случае. Конечно, Азелон не преминул пропустить по этому поводу несколько своих едких шуточек, но Кхан и ухом не повел — он уже решил, что из этого мира он уйдет без надоедливого Божьего Любовника.

К слову сказать, Азелон недолго мозолил глаза Кхану. Хозяин отправил Любовника за новыми вироматами, которые решили установить здесь. Причину Хозяин пока не объяснял. Но раз надо — значит надо. Вопросы Кхан не задавал никогда.

Шайтан тоже куда-то пропал, а сам хозяин исчез в кухне, и оттуда уже довольно длительное время не доносилось ни звука.

Кхан расчистил место для вироматов, свернул и поставил в угол пыльный грязный ковер, вымыл пол. Мертвое тело Антона Айши усадил на стул, предварительно крепко связав, если что… Антон мог ожить в любой момент, а вместе с ним и сидящий внутри бог. Что будет, если бога вовремя не обезвредить, Кхан знал не понаслышке. В одном из миров такая зараза разнесла полгорода, удирая от хозяина по крышам домов. Тогда об отдыхе тоже пришлось забыть. Едва поймали бога — сразу и смылись, пока жители приходили в себя…

Через двадцать минут пришел Азелон, принес первые коробки. Оставил их и умчался за следующими. Кхан стал устанавливать вироматы. Знания об устройствах пришли уже давно, но все никак не было времени их применить. В итоге, когда Азелон принес второй виромат, первый уже стоял аккурат возле Антонова и тихо шуршал жестким диском.

— Вот родился бы ты не воришкой, а кем-то другим, глядишь, и человеком бы стал, — подрезал Азелон, ставя коробки на пол. Его майка промокла насквозь, пот градом катился по лицу, но Азелон был чрезвычайно доволен.

— А если б ты не трахал баб, то поумнел бы… может, — парировал Кхан тихо, не поднимая глаз.

— Я тебя, мразь подземельная… — Азелон сжал могучие кулаки, сделал шаг в сторону съежившегося Кхана, но в дверях вдруг появился хозяин.

Выглядел он уставшим, помятым, не выспавшимся. Рассеянно оглядел комнату:

— Работа кипит?

— В самом разгаре, — ответил Азелон, — плохо смотритель, хозяин, поспали бы.

— Некогда… Шайтан не появлялся?

— Как ушел, ни слуху, ни духу.

— Понятно.

Кхан выудил из коробки системный блок, полез за проводами.

— Пробуем здесь до вечера, — сказал вдруг хозяин, — потом надо будет сходить в отель, забрать кое-что.

— А что вообще происходит-то? — спросил Азелон, — вы нашли, где прячется бог?

— Нашел, — ответил хозяин устало, — нашел, родимого, теперь не убежит. Вы, господа, отдохните пока, потому что вечер у нас будет трудным… а может и ночь тоже. Вироматы установите, и отдохните, хорошо?

Кхан, не оборачиваясь, кивнул. Он крепил монитор на стену — рядом с двумя другими.

— А Шайтан, как появиться, пусть зайдет ко мне… на кухню. Будем считать, что это теперь мой кабинет.

Было слышно, как хозяин хмыкнул. Азелон — следом.

— Оставляю вас, господа, — сказал хозяин.

Кхан повернул голову, и увидел, что хозяин ушел. Азелон уже успел оседлать стул и разглядывал себя в недавно вымытом зеркале.

— А с тобой, — указательный палец Азелона был направлен на Кхана, — я поговорю позже. Ты у меня дождешься.

«Кто у кого дождется, это еще вопрос» — подумал Кхан и занялся соединением вироматов.

Через час пришел Шайтан.

2

Шиджилл надеялся, что он не самый худший из Ловцов. В каждом мире он неизменно отыскивал и ловил одного псевдобога, а это все-таки результат. Иные проходили десятки миров, прежде чем натыкались на паразита, а то и вовсе не могли поймать его и прекращали попытки. Но были Ловцы и лучше. Некоторые выносили из одного мира до двадцати жиелов. Но в таких случаях, думал Шиджилл, без удачи не обошлось. Это же, как в рыбной ловле. Можно сидеть на одном месте неделю и ничего не поймать, а можно прийти и за один день наловить полный садок.

Шиджилла удача не то, чтобы баловала, но и не оставляла. Несколько раз он всей своей сущностью чувствовал, что без удачи тут не обошлось. Однако за много лет он научился полагаться не только на удачу, но и на свои собственные силы. Стал профессионалом. Научился выуживать нужную информацию из бесконечного потока. Научился планировать действия по поимке паразитов. Научился отслеживать беглецов, если таковые попадались.

Первый раз Шиджилл столкнулся с беглецами много миров назад. Беглецы — это те паразиты, которые успевали удрать, захватив сознание своего хозяина, и уходить в другие миры, пережидая, пока Ловец прекратит поиски. В те дни Шиджилл еще не знал, как обнаруживать беглецов и уж тем более, как заставить их вернуться в умерщвленное тело. В те дни ему еще предстояло научиться.

Сейчас все по-другому. Один-ноль в пользу Ловца. Жиел думал, что недосягаем и невидим, а Шиджилл уже знал его местонахождение и стремительно готовил операцию захвата.

Для начала он все объяснил Шайтану. Назвал имя второго человека, рассказал, где его искать. Ох, не зря он чувствовал тех людей в номере отеля. Еще тогда какие-то крупинки важной информации просачивались в мозг, но он не принимал их в серьез. Теперь же главное, чтобы не было слишком поздно. Чтобы нужный человек все еще находился в отеле.

Во-вторых. Азелон отправился покупать вироматы. В кредитах Шиджилл не нуждался. Божий Вор, дорогой молчаливый Кхан, позаботился о том, чтобы кредитов было много. Иногда, если нужно, его помощники становились обыкновенными жуликами. В этот раз Кхан виртуозно облегчал карманы прохожих в подземных переходах. За неделю кредиток набралось достаточно.

А с умением Азелона заговаривать зубы и производить неизгладимо-положительное впечатление вироматы наверняка будут куплены с существенными скидками. Может, Азелону повезет, он встретиться с какой-нибудь женщиной-консультантом и обязательно затащит ее в постель… если успеет. График работы намечался чрезвычайно жесткий.

И, наконец, в третьих. Сам Шиджилл в Нишу не полезет ни за что. Этот странный «мир в мире» по-прежнему оставался недосягаем, и попросту не укладывался в голове Ловца. Как могут существовать два мира в одном? Разве здешние люди — боги, раз смогли сотворить свой собственный мир? Нет, они такие же, как и остальные в Цепочке Миров. Но ведь сотворили же. И живут с ним, с другим миром, как ни в чем не бывало. Но Шиджилл туда не сунется. И, по возможности, уйдет из этого мира как можно быстрей.

Слишком многое оставалось непонятным. Слишком многое…

За раздумьями Шиджилл не поленился заняться самообслуживанием. Заварил себе крепкого кофе — от первого глотка свело зубы — нарезал тонкими кружочками наполовину высохший лимон, найденный в холодильнике.

Кухня сверкала тонкими нитями, опутывающими тело Шиджилла, проникающими в него, проходящими сквозь его сознание. Сил на то, чтобы убрать нити, не видеть их, попросту не осталось. Шиджилл устало моргал, но нити не исчезали. Знания лились беспрерывным потоком. Шиджилл позволял им проникать в мозг и оседать где-то в уголке сознания, смешиваясь, ни каким образом не сортируясь. Скоро он избавиться от ненужных знаний, как только покинет мир, но пока сделать ничего было нельзя. Он слишком давно не отдыхал, и теперь был не в состоянии контролировать входящие потоки.

После обеда в кухню вошел Шайтан. Шайтан по-прежнему был одет в длинное черное пальто и широкополую шляпу, скрывающую в тени глаза. На ногах — высокие остроконечные сапоги. Что удивительно — несмотря на свои экстравагантные одеяния, Шайтан, когда хотел, мог оставаться невидимым для любого обычного человека. В этом его дар. Шайтан вообще одаренная личность…

— Кофе? — предложил Шиджилл, пододвигая на край стола дымящуюся чашку. К тому времени это была уже шестая.

— Благодарю, — Шайтан присел на табуретку, но чашку не взял.

— Обрадуй меня, мой друг, — попросил Шиджилл, — сегодня было много разочарований.

Шайтан кивнул и заговорил тихим, жестким голосом:

— Я нашел его. Как вы и говорили, хозяин, оказалось, что человек часто заглядывает на наш с вами этаж. Я проник в тот самый номер, где он был, обнаружил секретную комнату, напичканную оборудованием. Скорее всего, он со своими друзьями нелегально ходит в w-нэт. В так называемую Нишу.

— Он софтер, — кивнул Шиджилл, — я знал это. Еще что-нибудь?

— Да. Завтра он с друзьями собирается в Нишу.

— Сколько у него друзей?

— Четверо, — сказал Шайтан, — если хотите, я могу обезвредить их по одиночке сегодня ночью.

— Нет необходимости, — Шиджилл вновь пододвинул чашку с кофе к себе и сделал глубокий глоток. Хороший здесь кофе. Пожалуй, лучший во всех Мирах, где он уже побывал. Не забыть бы захватить с собой несколько банок. Только настоящего, а не порошкообразные подделки, которых в местных магазинах пруд пруди, — завтра, так завтра.

«Один раз я уже поторопился» — подумал он про себя, а вслух сказал:

— Скажи Азелону и Кхану, что они могут отдыхать до завтрашнего утра. И сам поспи.

— Я всегда в форме, вы же знаете, — сказал Шайтан.

Это верно. Он всегда в форме. Как говорится — мертвые не потеют.

Шиджилл рассеянно кивнул:

— Хорошо, можешь идти. А я, пожалуй, останусь здесь, на кухне. Еще о многом надо подумать.

Шайтан поднялся и неслышно выскользнул в коридор.

Шиджилл задумчиво повертел в руках чашку кофе. Предстояла бессонная ночь.

3

В кармане шорт Азелона лежал маленький клочок бумаги — номер телефона девушки-консультанта из магазина техники. Хорошая попалась девица — красивая, статная, не гордая. Азелон не сильно-то и потрудился, добывая номер телефона. Можно сказать, девушка сама проявила инициативу. А таких девушек, как известно, днем с огнем не сыщешь. Дело оставалось за малым: нужно выкроить время и позвонить. А там слово за слово, добраться до ее дома и заняться непосредственно делом. Свое семя Азелон старался оставлять во всех мирах, которые посетил. В конце концов, его дар именно в этом. Не зря же хозяин зовет его Божьим Любовником…

В тесном такси едва уместились все вместе. На переднем сиденье — хозяин, на заднем остальные. Острый локоть Кхана упирался в ребра. От Шайтана неприятно несло каким-то сладковатым запахом. В общем, сидеть было неудобно. Лучше, наверное, себя чувствует горошек в банке.

У хозяина объяснений не спрашивали. Он знает, что делает. Сказал только, что нужно съездить всем вместе в отель и найти какого-то мужчину, который сможет помочь в поимках паразита. Как найти? Согласится ли он помочь? Загадка. Главное не задавать вопросов, а верить, что хозяин никогда не ошибается.

— Ты видел его, мужчину? — обратился Азелон к Шайтану.

Шайтан либо не услышал, либо не счел нужным отвечать.

— Ты с ним разговаривал? — не унимался Азелон. Шайтана он, конечно, боялся, но любопытство брало вверх. Не часто хозяин прибегает к помощи посторонних людей. На это должны быть действительно веские причины.

— Нет. — Разлепил губы Шайтан, — с ним нельзя разговаривать… сейчас. Сначала хозяин.

От слов Шайтана, как обычно повеяло замогильным холодом. Азелон поежился, успев пожалеть о том, что вообще спросил.

«Когда-нибудь любопытство погубит кошку, — подумал он… и снова не удержался:

— Ты хоть знаешь, что в нем такого особенного?

— Нет.

— Ты же следил за ним. Это твоя работа.

Водитель на переднем сиденье чуть-чуть наклонил голову. Прислушивался. Хозяин протянул руку и легонько прикоснулся пальцами до виска водителя, обернулся назад:

— Господа, прошу, все разговоры потом.

— Заткнись, — подтвердил Шайтан.

Кхан усмехнулся. Азелон больно ткнул его в бок локтем. Эх, и угораздило сесть посередине. Все ноги отсидел.

Через несколько минут они остановились, и Азелон с удовольствием вылез на свежий вечерний воздух, размял затекшие косточки.

Хозяин, повернувшись в сторону отеля, разглядывал, прищурившись, зеркальные окна.

— Какой этаж? — деловито осведомился Азелон, дождавшись, когда отъедет такси. Рядом, в общем, больше никого не наблюдалось. Метрах в ста стоял зеленый интермобиль, за стеклом которого маячила темная фигурка. Но тот наверняка не слышит разговоров… кого-то ждет.

— Так… пойдем, господа, — хозяин зашагал к крыльцу.

В холле их встретил улыбающийся швейцар Анатолий. Конечно, он помнил хозяина в лицо — мало кто отваливает на чаевые полсотни кредиток.

— Добрый вечер, Аслан Анатольевич, — морщинистое лицо швейцара озарила доброжелательная улыбка, — не забыли нас?

— Ни в коем случае, — улыбнулся хозяин, — правда, мы на минутку. Заберем свои вещи и уйдем.

— Покидаете нас? — улыбка медленно сползла с морщинистого лица. Девушка из регистрации с любопытством выглянула из окошка.

— Да. Выписываемся. Один мой друг предложи пожить у него.

— Забавно… — швейцар постоял еще с секунду, потом переключил внимание на появившуюся у лестницы парочку — женщину лет тридцати и молодого паренька, которому вряд ли еще сполнилось двадцать, — уже уходите?

— Я на минутку, — сказал паренек, — провожу, вот…

— Как там Роман Антонович?

— Отдыхает, — уклончиво ответил парень и заспешил с женщиной к выходу.

Аслан Анатольевич проводил парочку задумчивым взглядом.

Может, это и есть тот самый человек, за которым они пожаловали?

Нет. Аслан Анатольевич нахмурил лоб и зашагал к лестнице. Шиджилл свернул к регистрации за ключами.

— Кого ловить-то? — Азелон нагнал хозяина на лестничном пролете между вторым и третьим этажами.

— Я сейчас все покажу.

Они вышли в коридор. Аслан Анатольевич остановился, закрыв глаза.

Что он сейчас видит? Что чувствует?

Азелон увидел зеркало и отметил, что волосы растрепались, да и вообще давненько он их не мыл. Вот закончим сегодня, — решил он, — обязательно залезу в ванную.

— Отлично, — вдруг сказал Аслан Анатольевич, — пойдемте, господа.

За спиной тенью вырос Шайтан.

Хозяин тем временем быстрыми шагами прошел по коридору, миновал их собственный номер и остановился напротив последней двери в самом конце, около большого пластикового окна. Подергал ручку. Заперто. Тихо приказал:

— Шайтан, ломай.

И Шайтан сломал. Двумя стильными ударами ноги. Дверной косяк жалобно хрустнул, погнулась железка, ручка повисла, что-то со звоном покатилось по полу.

Перед ними открылся маленький одноместный номер с кроватью, тумбочкой, зелеными стенами и сломанным автоматом для доставки пищи. В комнате пахло затхлостью. На пороге почему-то стояло несколько пар обуви.

Сначала мелькнула обжигающая мысль: «Неужели хозяин ошибся?», потом Аслан Анатольевич подошел к автомату и запустил руку в черное отверстие, где должны были появляться блюда с разогретой пищей.

Азелон закусил губу. Рядом громко задышал Кхан-воришка.

Что-то щелкнуло. В тишине звук вышел громким, заставил вздрогнуть. Сломанный автомат медленно отъехал в сторону, открывая взору тайную комнату.

— Круто, — вырвалось у Азелона, — я бы не додумался.

Из комнаты доносилось монотонное гудение, лился мягкий изумрудный свет.

Хозяин коротко кивнул головой, и в образовавшуюся дверь юркнул Шайтан.

Несколько секунд напряженного ожидания, и…

— Все нормально, — голос Шайтана.

Следом зашел Аслан Анатольевич, потом они с Кханом.

— На это я и рассчитывал, — прошептал Аслан Анатольевич.

Судя по вновь появившейся улыбке, рассчитывал он на то, что в комнате окажется четыре человека, которые полулежали, полусидели перед включенными вироматами в состоянии, близком к анабиозу. От обнаженных по пояс тел к системным блокам тянулись провода. Сидящие люди были неподвижными, головы опрокинуты на грудь. Только слабо подрагивают пальцы… и пахнет горелой кожей. Тошнотворно пахнет.

Азелон едва сдержал резкие позывы желудка. Поспешил зажать нос пальцами:

— Ну и вонища.

— Привыкнешь, — бросил Шайтан.

— Ой, хорошо, — все так же тихо сказал Аслан Анатольевич. На секунду застыв, прикрыв глаза рукой, он подошел к одному телу — черноволосого мужчины, у которого провода тянулись откуда-то из спины, и — остановился около него. Азелон подошел ближе и посмотрел на монитор, стоящий рядом. Какие-то нечеткие картинки… угловатая, вся в квадратиках, фигурка бежит по лабиринту улочек, за ним, кажется, кто-то гонится.

— Это он?

— Да, — коротко отвечает хозяин. Его тонкие пальцы выводят узоры на обнаженной спине человека, стирают капли пота. Человек, судя по всему, ничего не чувствует.

Из динамиков доносится тихий, едва слышный голос: «Где Пройдоха?.. Коля?» — А где пройдоха? — удивился Азелон и нервно хихикнул, — здесь должен быть еще кто-то?

— Возможно, — сказал хозяин, — нам нужен этот человек… Павел. Давайте-ка отключим его.

Пальцы хозяина нашли провода, скретчет, воткнутый в привод между лопатками. Раздалось потрескивание, короткая вспышка — и монитор погас. Человек шумно вздохнул и откинулся на спинке стула, вытянув руки на столе.

«Перезагрузка системы — сказал механический голос из динамиков — в связи с неправильным выходом из системы, при новой загрузке будет проведена проверка, которая займет от двадцати до сорока минут».

— Пройдоха… — вместе с выдохом произнес мужчина, — Пройдоха, где пропадал?

Глаза его были по-прежнему закрыты.

— Здравствуй, — коротко сказал Аслан Анатольевич.

Да, реакции его можно позавидовать. Он вдруг вскочил, опрокидывая стул, толкнул плечом Кхана и в два шага оказался перед дверьми. Внезапно перед ним выросла черная тень. Шайтан перехватил руку человека, завернул ее за спину — мгновение, и человек упал на колени, коротко вскрикнув от боли.

А Аслан Анатольевич уже был рядом.

— Шайтан!

Шайтан быстро отпустил человека и отступил назад, загораживая проход.

— Идите в ж… — прохрипел человек, — где Пройдоха? Как вы сюда попали?

— Мы не из Службы Охраны, — сказал Аслан Анатольевич.

Человек посмотрел на него, подняв голову:

— Кто тогда?

— Я хочу предложить тебе работу, — сказал хозяин, — вставай, одевайся, и пошли.

— Шутите? — усмехнулся человек, — какую работу?

— Узнаешь.

Человек поперхнулся очередным ругательством. Спросил тихо:

— С какой стати я должен идти?

— Потому что я предлагаю тебе небольшую работенку. Хорошо оплачиваемую, между прочим. Ты помогаешь нам, мы помогаем тебе. Идет?

— Мне не надо помогать, — быстро сказал Павел.

— Ой, ли? У тебя нет работы, твои друзья все еще в Нише, и за ними, кажется, идет настоящая охота, а Колю, которого вы называете Пройдохой, только что усадили в машину двое неизвестных и куда-то увезли.

— Кто усадил? — встрепенулся Павел.

— Я не знаю, — пожал плечами хозяин, — но могу узнать, если ты согласишься с нами поработать.

Павел опустил голову, потом тихо спросил:

— А Наташа?

Видимо, Аслан Анатольевич знал, кто такая эта Наташа.

— С ней пока все в порядке, — сказал он, — если хочешь, мы привезем ее к тебе.

После секундной заминки, Павел кивнул:

— Почему я должен вам верить?

— У тебя просто нет выбора, — ответил Аслан Анатольевич, — одевайся, и пошли. Времени в обрез.

— Я никуда не пойду, пока… пока не отключишь моих друзей, — сказал Павел, поднимаясь с колен, — ты прав, за ними охотятся и могут в любой момент схватить.

— Мы отключим их, когда выйдем из этой комнаты, — кивнул Аслан Анатольевич, — одевайся.

Павел оделся быстро, застегнул рубашку и переступил через порог, мимо отступившего Шайтана. Тот бы вряд ли отступил, если бы Аслан Анатольевич не кивнул.

— Теперь выводи моих друзей.

— Хорошо. Кхан, выдерни шнуры у остальных. А мы пойдем. — Когда Кхан проходил мимо хозяина, тот дотронулся до его плеча пальцами, и быстро убрал руку. Кхан запнулся, и подошел к первому — пожилому человеку, возле которого на полу стоял старый потертый желтый портфель.

— Пойдем, пойдем, — заторопился хозяин.

Шайтан взял под руку Павла, и они первыми вышли из комнаты в одноместный номер. Следом хозяин, замкнул шествие Азелон. Оглянулся через плечо, увидел, как Кхан выдергивает шнур и легонько давит на шею пожилому человеку. Старый прием, которому давным-давно научил Шайтан. Друзья Павла еще полчаса поваляются без памяти возле своих вироматов, а потом и не сообразят, куда подевался один из них.

Хихикнув от нечаянной радости, Азелон поспешил следом за остальными.

4

Не думал, не гадал, а угодил в самый настоящий капкан. С одной стороны — Слоны. Всполошились, как осиное гнездо, рыщут по Нише, по w-нэт, выискивают, кто же это покусился на их Архив. С другой стороны — неизвестные, проникнувшие в отель.

Честно сказать, решил я сначала, что это Паршивца рук дело. Ну, что касается Краба и его революционных помыслов. Дескать, Краб не ограничился одними денежными поставками и решил проконтролировать, как будет идти поиск нужных ему людей. А когда все пошло не так, прислал банду, которая меня и скрутила.

Но тут вопрос возникает — почему меня-то? Что лично я такого сделал? Разве я большая фигура в шахматной партии? Ну, может, на слоника какого потяну, но никак не на ферзя, а до короля вообще расти и расти еще.

Но осведомленность их главного…

В общем, усадили меня в такси, на заднее сиденье. Рядышком сел главный, на переднем сиденье, возле водителя, тот мрачный тип в плаще и шляпе, который едва руку мне не сломал. Те двое, что еще были, остались ловить другой интермобиль. Потом я заметил, что желто-черный такси пристроился сзади, всего в десятке метров.

— Что от меня требуется? — спрашиваю в первую очередь, а сам гляжу на улицу, запоминаю дорогу. Давно по Такеру не ездил. Знаю только центр, да несколько кварталов. Покажите мне человека, который свой родной город вдоль и поперек исколесил? Нет таких. Те маршруты, которыми чаще всего пользуемся — их и знаем, а до остальных и дела нет. Возможно, что в названии улиц ориентируются, но это по большей части интермобилисты, а я к их числу никак не отношусь.

— Мы приедем — я расскажу, — отвечает главный.

— Мое имя тебе известно. А ты кто такой?

— Здесь меня зовут Аслан Анатольевич.

— Ага. Понятно. Можно только по имени, или как положено?

— У нас с вами слишком большая разница в возрасте, — улыбается Аслан Анатольевич.

Что значит — слишком большая? Ну, на вид ему лет сорок, а мне, дай бог, тридцать три скоро стукнет.

— Слушай, Аслан, — говорю, — так дело не пойдет. Я же только что из Ниши, понимаешь. Ты бы, как в сказке, сначала накормил, потом напоил, потом бы спать уложил, а там бы и о делах поговорили…

— Я не знаю такой сказки, — видать, со здоровым чувством юмора у него туго, — но поесть и попить устроим. В твоих интересах, Павел, сотрудничать с нами. Тогда ты можешь многое получить.

— Например? — меня все еще не оставляет мысль о Пройдохе. Куда его увезли? А самое главное — кто? Зачем он вообще вылез из номера на улицу? — Сможешь найти Пройдоху?

Аслан Анатольевич коротко кивнул.

— Сколько вы сможете заплатить?

Аслан Анатольевич смотрит на меня снисходительным взглядом. В этом взгляде — миллионы кредиток.

— Смотря, насколько хорошо ты выполнишь свою работу.

— Работу софтера, — уточняю, хотя и так догадался.

Аслан Анатольевич кивает:

— Насколько мне известно, ты самый лучший.

— Ну… я бы не сказал…

— У тебя есть дар, — говорит Аслан Анатольевич, — дар вскрывать любые замки в Городе Одиноких — так ведь вы называете Нишу?..

Киваю. Ага, первые цели обозначены. Нужно что-то украсть.

— Я всегда вижу людей, которые обладают даром, — тоже кивает, словно соглашаясь, Аслан Анатольевич, — но твой дар мне не нужен. Он просто был маячком. Указателем, если хочешь. Еще я знаю, что ты жить не можешь без Ниши. Ты стремишься в нее, готов все отдать, чтобы побывать там хотя бы несколько минут… так?

— Зачем спрашивать, если и так все ясно? — кажется, мы только что миновали квартал, где жил Сан Саныч. Направляемся в западную часть города.

— Ты очень хорошо знаешь Город, — говорит Аслан Анатольевич, и замолкает. Некоторое время я ждал, что он скажет еще что-нибудь, потом решаю сказать сам:

— Если что, я сидел в тюрьме три года. У меня нет практики. Да и Город изменился. Вы должны об этом знать.

— Твое прошлое меня не интересует, — отвечает Аслан Анатольевич.

Вот так…

— Тогда что?

— Приехали, — с переднего сиденья поворачивается темный человек. Его лицо почти полностью скрыто тенью от широкополой шляпы. Я вижу только глаза… светящиеся в темноте глаза.

Аслан Анатольевич вдруг совершил странный поступок — он потянулся через сиденье и дотронулся пальцами руки до плеча водителя.

— С вас три кредита, — сейчас же отозвался водитель.

— Заплати ему, Шайтан. Пойдем, Павел.

Мы вышли на улицу, и оказалось, что мы стоим около многоэтажного дома. Вполне обыкновенного, одного из многих в спальных районах города. Подъехал второй интермобиль, из него выбралась парочка помощников Аслана Анатольевича — один сутулый тип с проседью между угольно черных волос, второй слащавый красавец, бросающий взгляды направо и налево, видимо в надежде, что кто-нибудь из проходящих заметит его и оценит красоту.

Аслан Анатольевич дотронулся до моего плеча:

— Пойдем, нам надо торопиться.

В тюрьме бы так охранники разговаривали…

— Мы не обговорили гонорар, — говорю, когда мы направляемся к подъезду с черной металлической дверью.

— Если сделаешь дело, плачу столько, сколько запросишь, — говорит Аслан Анатольевич.

— Смотри, я могу много запросить.

— Я тоже немало могу дать.

Мы зашли в подъезд, остановились у лифта. Я чувствовал, что за спиной возник тот самый Шайтан, замер. Интересно, что он сделает, если я побегу? Сломает мне ноги?

Створки разошлись, мы зашли в лифт. К нам присоединился и Шайтан. Видал я самых разных телохранителей, но такого — ни разу в жизни. Посмотришь на него, и сразу как-то неуютно становится. Сразу почему-то веришь, что он за своего хозяина горло перегрызет. А в плаще его что угодно спрятать можно, хоть бомбу ядерную…

— Мне нужно найти одного человека, — говорит Аслан Анатольевич.

Желтый свет рекзаторов в потолке падает как раз между нами, оставляя лицо Аслана в тени. Я вижу тонкие губы, острый подбородок, острый же нос, но не вижу глаз. Он в темноте.

— Он прячется от меня в Нише. Нужно найти его и вернуть обратно.

— Если он прячется в Нише, — говорю, — значит, он где-то в Такере, сидит перед вироматом. Найдите его, отключите и дело с концом.

Аслан Анатольевич промолчал.

— В Нише нельзя спрятаться, если тебя ищут в реальном мире, — говорю, — в Нишу можно перенести только свою матрицу. Физическое тело где-то в городе. А я не занимаюсь поиском физических лиц. Это, если хотите знать, еще и противозаконно.

Дверцы лифта разошлись. Перед нами открылся узкий пролет, слабо освещенный одним единственным рекзатором, вмонтированным в стену. Дверь в квартиру напротив лифта была распахнута. На пороге стоял тот самый красавчик. Допрыгал, значит, по ступенькам раньше нас…

— Милости просим, — говорит он и улыбается.

Мы заходим в квартиру. Я вновь чувствую себя под конвоем. Вот таким же образом три года назад меня заводили в тюрьму. Сзади держал под локоть какой-то Слон в форме. Сбоку стоял улыбающийся Пух — он обожал новичков. Он всегда обожал тренироваться на новичках. А потом кто-то — я не видел кто — с лязгом и скрежетом закрыл за моей спиной огромную металлическую дверь, отрезая от мира, от свободы, от любви…

Сзади хлопнула дверь, и я вздрогнул, обернулся.

Не хочу обратно в тюрьму, не заставите…

Но это был Шайтан, замыкающий дверь на замок.

— Вот мы и дома, — говорит Аслан Анатольевич, — располагайтесь, Павел.

5

Павлом меня называла моя мама. Ну, еще, может, иногда Наташа, когда злилась. В тюрьме меня называли Аськой, по аналогии с фамилией, ну а друзья софтеры Грозным. Это не значит, что Аслан Анатольевич напомнил мне маму. Просто он сразу как бы начертил невидимую границу между собой и мной. Словно говорил: «Мы с тобой, Павел, деловые партнеры, не больше. Ты делаешь дело, я плачу тебе деньги, и расходимся, как ни в чем не бывало».

И, конечно, я сразу определил, что эти люди не из Такера. Может, тоже революционеры какие-нибудь? Или, наоборот, сторонники Президента. Предложат мне сейчас найти в Городе всю информацию о революционерах, досье на них и т. д. и т. п.

Соглашусь ли? Не знаю.

Смогу ли? Тоже не знаю. Ведь, по сути, был разговор со мной и с Сан Санычем и с Негодяем. И все мы согласились лезть в Нишу, чтобы помочь Паршивцу, читай — революционерам… Крабу. Значит, и на нас досье нужно вытаскивать. А если и не на нас, то тот же самый Краб сдаст, если жареным запахнет. А не сдаст, может ненароком выболтнуть. Все может быть. Все.

Стягиваю сандалии, думаю, как быть, а сам шныряю глазами по коридору, по комнате, запоминаю. Вдруг пригодиться потом?

Двое людей, Аслан Анатольевич, Шайтан стоят и смотрят на меня, как на заводную игрушку, которую только что завели и теперь всем интересно — заработают ли ручки и ножки, загудит ли моторчик?

— Чего вылупились? — бормочу, — софтера живого не видели?

— Нет, — говорит тот, который красавец, — только мертвого, ха-ха.

Его смеха, однако, не разделили.

Я прошел в зал, остановился на пороге, оглядывая.

Не похожи они на контрреволюционеров. На маньяков похожи, вот на кого.

Зал был заставлен столами, на которых стояли готовые к работе вироматы. Все грубо соединены в общую сеть толстыми проводами. На стульях лежат шлемы, съемные скретчеты. Слыхал о таких штуках — их можно крепить и снимать на любом участке кожи. Правда, знающие рекомендуют все-таки вживлять скретчеты, так оно надежнее будет.

В одном углу пустой стол. В другом — сидящий на стуле человек. Судя по всему, мертвый. К тому же крепко-накрепко обмотан веревками. Даже рот перемотали.

Приходилось мне видеть мертвецов, но совсем других. Этот выглядел так, словно над ним поработал голодный вампир. Кожа цвета пепла, туго обтягивает кости — словно нет между ними ни мяса, ни сосудов, ни капли крови. Мумия, одним словом. Мумия в квартире многоэтажного дома небольшого цивилизованного городка.

— Что-то вы сумасшедшие какие-то..

А если и со мной так? Если меня только для этого и привели?..

— Нет, — говорит из-за спины Аслан Анатольевич, — это тот человек, которого нужно найти в Нише.

На всякий случай уточняю:

— Он мертв. К тому же он не подключен к виромату, на нем нет шлема и нет скретчетов.

— Тем не менее, он скрывается от нас в Городе Одиноких, — говорит Аслан Анатольевич.

На лице Аслана Анатольевича ни тени иронии.

Интересно, а как должны выглядеть безумцы, маньяки? Кажется, все они поначалу выглядят совершенно нормально.

— Кто вы? Пришельцы с другой планеты? Вампиры? Банда серийных убийц?

Из-за спины Аслана Анатольевича появляется Красавчик:

— Можно мне в зал? Там зеркало.

— Мы не вампиры, — говорит Аслан Анатольевич, — а тебе лучше не задавать вопросов. Найди этого человека в Нише и получишь все, что хочешь.

— Он мертв, — говорю еще раз, — если кто из вас не понял. Это же мумия в чистом виде. Как я его найду? Для этого мне придется слетать на небеса.

— Нет. Только в Город, — говорит Аслан Анатольевич, — с тобой отправятся Азелон и Кхан, в качестве помощников. Один ты можешь не справиться.

Я поперхнулся.

А ведь дядька совершенно серьезен. И напарнички его тоже. Постойте, постойте… тут надо подумать…

— Вам нужна информация об этом парне? — киваю на мертвое тело, — вы ее ищете, так? Ага. Я догадался. Вы хотите, чтобы я достал в Городе всю информацию о мертвеце. Как его звали, например, сколько ему было лет, где он живет.

— Это мы и без тебя знаем, — отвечает Аслан Анатольевич, — его зовут Антон, ему еще нет двадцати, а живет он в этой квартире. Ладно, уважаемый, — Аслан Анатольевич вдруг звонко хлопает в ладоши, — пора и честь знать. Время дорого, поэтому попрошу вас всех поторопиться. Начнем подключение, пожалуй…

— Стойте, стойте, — размахиваю руками, — вы в своем уме? Я был в Нише шесть часов! А где обещанные «покормить и напоить»?

— Кхан, принеси Павлу кефир и хлеба.

— И это все?

— Вроде бы достаточно, — говорит Аслан Анатольевич. Наконец-то я заметил, что он нервничает.

— И у меня встречные условия, — говорю. — Если не забыли еще. Доставьте мне сюда Наташу и Пройдоху. — И уточняю, на всякий случай. — Живыми.

Аслан Анатольевич очень долго смотрит в окно. За окном смеркается. Багровый закат озаряет крыши многоэтажек. Появившийся Кхан протянул мне стакан кефира и булочку с изюмом — свежую до безобразия. Естественно я не отказываюсь.

— Шайтан, — говорит, наконец, Аслан Анатольевич, — подойди сюда. Слушай, уважаемый. Служебный интермобиль с номерами 4-0-4 СОН, серого цвета. Предположительно направился в северную часть Такера…

Дальше Аслан Анатольевич склонился к Шайтану и что-то долго ему нашептывал. Шайтан не кивал, он просто стоял и слушал, вытянувшись по стойке смирно, словно дисциплинированный солдат на разводе. Я тем временем допил холодный, видать только из холодильника, кефир, дожевал булку, и настроение мое немного улучшилось. В конце концов, арестовывать меня никто не собирался, убивать, вроде, тоже. Значит, всегда есть надежда на лучшее. — …там живет Наталья. Ее тоже приведи, — уже громко заканчивает Аслан Анатольевич.

— У меня еще одна просьба, — говорю, — последняя. И ребятам сообщите, где я. А то волноваться будут.

Аслан Анатольевич кивает.

Шайтан черной тенью исчез в коридоре, хлопнула входная дверь. Быстро он передвигается, ничего не скажешь.

— Эти товарищи были хоть раз в Нише? — киваю на Кхана и Азелона. Второй занят рассматриванием себя любимого в зеркале. Он случаем не гомик?

— Нет. Но они много о ней знают. Почти все.

— Хрен там. Если они не были в городе, значит они ни черта не знают. Это как говорить, что видел войну в документальных фильмах, и поэтому умею воевать.

На лице Аслана Анатольевича мелькнула улыбка. Зацепил. Хорошо.

— Когда мне ждать Пройдоху и Наталью?

— Боюсь, у нас не так много времени, чтобы их ждать, — отвечает Аслан Анатольевич, — но заверяю вас, что они будут здесь, когда вы выйдете из Нише.

— Гарантии есть?

Аслан Анатольевич запускает руку во внутренний карман пиджака. Размышления на секунду — что он оттуда вытащит: оружие или…

Чековую книжку. За ней авторучку. Что-то пишет, отрывает чек и протягивает мне. Я смотрю, пытаюсь сосчитать нули.

Черт возьми. Вот это я называю белой полосой в своей жизни. То сидишь три года в тюрьме, то за два дня разные люди предлагают тебе по миллиону. Причем, если с делом Паршивца мы так и не справились, то в этом случае чек вот он — у меня в руках!

— Это уже ваше, — говорит Аслан Анатольевич, — кредиты переведут на счет в местном банке, как только я позвоню. А я позвоню только в том случае, если вы согласитесь сотрудничать на все сто процентов.

— Между прочим, — добавляет Азелон, отрываясь от зеркала, — хозяин сотрудничает только с людьми, которые считает действительно полезными. Он никогда не ошибается. Это великая честь, что он выбрал именно тебя.

Хозяин?

— Тогда я не вижу причин, почему вы еще не звоните, — говорю, — в Городе нет информации, которую я не смог бы достать.

А про себя добавляю: «Если не считать Государственного Архива, что, правда, сущие мелочи…» Аслан Анатольевич взял со стола мобильный. Пока он разговаривал, я рассматривал Кхана и Азелона. Думаю, не нужны они мне в Нише. Только тормозить будут. Чтобы по Городу незаметно передвигаться, несколько месяцев тренироваться надо. Это вам не Такер. Любое неосторожное движение — и Слоны уже тут как тут.

— Может, я один пойду?

— Ты не справишься, — качает головой Аслан Анатольевич.

— Вы считаете, что я не смогу взломать замок и скачать информацию?

— Сколько раз тебе повторять, уважаемый. Не нужна информация. Нужен человек! Живой человек!

— В Нише?

— Да. Вот он… — Аслан Анатольевич указывает на привязанную мумию, — вернее его точная копия сейчас находиться в Городе Одиноких. Н скрывается от нас. Возможно, у него есть…эээ… некоторые помощники. Твоя задача провести моих людей к нему, а уж они проследят за тем, чтобы его поймать.

— Ничего не понимаю, — говорю.

— А и не надо понимать. Просто сделай свое дело.

— Город сейчас, как растревоженный улей. Мы пытались проникнуть в самую секретную зону Ниши. Честно говоря, глупо соваться туда именно сейчас.

— Я надеюсь на твой дар, — говорит Аслан Анатольевич, — а еще я думал, что чек с такой суммой в руках делает людей немножко безумными.

— До определенной степени.

Вздыхаю. Возможно, он прав. Сунуться ненадолго в Нишу ради стольких кредиток? Бог ты мой, да я час назад ради них же, родимых, готов был голову в петлю засунуть. Я же вор! И вором останусь! А еще я жить не могу без Ниши. Пусть там сейчас хоть все отряды Слонов, пусть районы перекрыты, а кварталы опустели…

Пусть.

Я все равно хочу еще разик побродить по Городу. Почувствовать Одиночество. Услышать Тишину.

Смотрю на Кхана и Азелона:

— Вы хоть подключиться сами сможете?

— Обижаешь, — отвечает Азелон, — не первый год живем.

— Тогда за дело.

Подбираюсь к первому виромату. Надеваю на ладонь клавиатуру. Экран расцветает картинками, заставка — какой-то пустынный пейзаж с одинокой пальмой и бордовым солнцем на самом краю горизонта.

— С этого сервера выход только на один канал, — говорит Аслан Анатольевич, склонившись ближе, — от того места в Городе, где вы появитесь, Антон не может отдалиться более чем на два километра. Итого радиус поиска невелик. Сколько времени нужно, чтобы обыскать радиус в два километра?

— А я откуда знаю? Как управимся, так управимся, — говорю, — а вы, Аслан Анатольевич, следите за мониторами. Если нам худо будет, попрошу сразу вытаскивать, не задерживаться. Хватит мне на сегодня погони.

Шлем не самой лучшей конструкции, но не из дешевых. Нахожу провода, подсоединяю к скретчету. В спине резкие колики… то ли еще будет завтра утром! А ожогов между лопаток точно не избежать.

Мир дергается, перестает быть реальным. Теперь я перед глазами только нечетко нарисованная картинка, раскрашенная двухлетним ребенком тусклыми карандашами. Лицо Аслана Анатольевича состоит из резких глубоких штрихов. Оно не похоже на лицо человека. Скорее на какого-то мифического зверя… резкие скулы… темные провалы глаз… только рогов не хватает.

Азелон и Кхан уже устроились на своих местах.

— Что, ребятки, вперед.

Даю отмашку, набираю короткую команду.

И в путь.

Глава 015

1

Дача Афимина находилась в трех километрах от города (если ехать в противоположную от тюрьмы сторону, по трассе E-16) посреди точно таких же дач с неприметными пластиковыми домиками, большим огородом и садом деревьев. В рабочие дни здесь появлялись разве что садомозахисты, готовые ухаживать за любимыми корнеплодами дни напролет, ползать в грязи среди грядок, вырывать сорнячки, собирать жучков, удобрять навозом ямочки и любовно выкапывать луковицы тюльпанов. Еще тут водились неверные мужья с любовницами, а еще разные психи.

Дача Афимина располагалась очень удачно — вокруг ни одной живой души. Специально, что ли, выбирал место?

Говорухин без особых церемоний вытащил Аленичева и поволок его к калитке. Тяжелый, сука.

Афимин загнал интермобиль во двор и поспешил отворить дверь.

— Дай воды, — потребовал Говорухин, опрокинув бесчувственное тело на диван.

Конечно, он не хотел пить. Он пролил стакан на голову Аленичева. Тому пора было приходить в себя, пока Говорухин окончательно не взбесился.

Подумать только — урод спер информацию, врезал Говорухину по яйцам, и еще валяется без сознания, когда его ждут! Ах, да. Еще и тяжелый!

После второго стакана, вылитого на голову, Аленичев закашлял, растер холодную воду по лицу и открыл глаза.

Испуганные, надо заметить, глазенки.

— Дышишь? — осведомился Говорухин, склонившись над Аленичевым.

Тот кивнул, облизнул губы и выдавил слабым шепотом:

— Что вам надо?

— Прикинь, он еще спрашивает! — Говорухин коротко, не размахиваясь, шлепнул Аленичева по щеке ладонью. Голова Аленичева дернулась. — Как чужие вещи брать, ты не спрашивал, а как что случилось, сразу невинное рыльце и тупые вопросы, а?

— Я… я не понимаю о чем вы.

— Прикинь, не понимает! — Говорухин выпрямился, оглянулся через плечо, широко улыбаясь. Афимин гулко захохотал, не поднимая головы. Он был занят откупориванием бутылок с пивом, которые нашел в холодильнике.

— Урод. — Повторил Говорухин. — Ты вообще понимаешь, что я с тобой собираюсь сделать? Вот ты мне врезал по яйцам, а это, прошу заметить, очень больно. Не говоря уже о том, что есть риск больше никогда не иметь детей. А я, как любой нормальный мужик, люблю иметь детей, х-ха! Долг платежом красен. Ты задолжал мне кое-какие мои вещи, плюс удар по яйцам, а я, так и быть, расплачусь прямо на месте… Где дискеты?! — Говорухин схватил Аленичева за шиворот и рывком поднял на ноги, — ты и еще один урод на днях залезли в Нишу, в кафе на Тополиной Площади, помнишь? Помнишь, а? И взяли оттуда одну вещь. Мозги работают, да? Припоминаешь?

— Я… мы не знали, — пробормотал Аленичев растерянно.

— А мне какое дело, что вы не знали, а?! — взревел Говорухин и влепил Аленичеву затрещину, потом, для профилактики, нанес еще несколько ударов по ребрам. — Мне, мать вашу, какое дело? Мы нашли информацию, мы договорились с людьми… и что происходит?! Приходят два урода-софтера, взламывают замки, забирают дискеты и сваливают, как ни в чем не бывало! Будто их ничего не касается! Словно это была их информация, их дискеты!

— Я… — Аленичев сделал глубокий вздох, — я верну дискеты, я знаю где они.

— Да уж, верни, будь добр, — прошипел Говорухин, — попробовал бы ты не вернуть! Впрочем, ты помимо дискет угодил в дерьмо по самые ухи. Не надо было убегать, не надо было давать мне по яйцам, не надо было совать свою зажигалку мне в руки. Видишь ожог?

На этот раз Говорухин целился в челюсть. Эх, как хотелось выбить все зубы разом, одним хорошим ударом. Всегда мечтал!

Аленичев медленно сполз с дивана на пол, сплевывая кровь. Он даже не пытался защищаться.

Афимин тряхнул бутылкой пива:

— Эй, Гавар, выпей, остынь.

— Не хочу остывать, — буркнул Говорухин, но пиво взял и сделал два больших глотка, ткнул горлышком бутылки в Аленичева, — ты, сучонок, не понимаешь, во что влип. Мы не просто из Службы Охраны. Мы Лига! А те, кто является врагом одного из Лиги, является врагом всей Лиги, верно говорю, Афимин?

— Согласен с тобой, — подал голос Афимин, — вскроем ему череп. Всегда хотел иметь пепельницу из человеческого черепа.

Говорухин отхлебнул еще, присел на корточки около Аленичева, свободной рукой взял его за подбородок:

— Хочешь, я расскажу тебе, что такое Лига? Лига — это сила, урод. Сила, по сравнению с которой ты — всего лишь улитка на обочине дороги, понимаешь. Мы организовали Лигу, чтобы выжить в этом обществе бюрократов уродов, а также законов, придуманных для того, чтобы сделать из людей покорное стадо ослов. Главное правило Лиги — жить по своим законам. Только члены Лиги решают, что и как им делать. Да, иногда мы вынуждены подчиняться законам власти, но ты же понимаешь, что все иногда идут на компромиссы. Лучше отдать меньшее, чтобы заиметь большее. Работая на власть, мы плюем на нее. Защищая права таких, как ты, мы попираем законы, пренебрегаем ими. Каждый член Лиги обязан помогать другим ее членам. Только вместе мы можем существовать так, как хотим. Наркотики? Пожалуйста. За них у нас отвечает Афимин. Оружие? Сколько угодно. Подпольную сеть организовывает Строганов. Бабы, контроль за торговыми точками города, свобода передвижений? Добро пожаловать к Красику. Ну, и я. Моя зона — Ниша. Вся информация, любые файлы, каждый человек, каждая фирма в моей власти. Понимаешь, урод? Мы — Лига. Мы можем все. И ты со своим напарником перебежал нам дорогу. Ты оскорбил не только меня, но и других членов Лиги. Ты испортил нам связи с влиятельными людьми Такера. Как ты думаешь, что мы с тобой обязаны сделать, а?

— Мы его и так убьем, — подал голос Афимин, — ты столько ему рассказал, что теперь у меня точно будет своя пепельница.

— Я люблю болтать с уродами, — усмехнулся Говорухин, — они как собаки. Все понимают, а сказать не могут, х-хе.

— Я отдам дискеты, — упорно повторил Аленичев, — я… обещаю, что верну. Если они нужны вам срочно, я могу принести их прямо сейчас. Я знаю, где они.

Говорухин покачал головой, вновь приложился к бутылке и не отлипал, пока не опустошил ее до конца.

— Есть такая профессия, — сказал он, поставив бутылку на пол, возле Аленичева, — Родину защищать называется. Так вот, я защищаю Родину, избавляя ее от таких уродов, как ты.

— Я…

— Заткнись! Заткнись, или я не договорю! Слыхал, Афимин хочет себе пепельницу? Пока я весь в размышлениях, но если услышу от тебя еще хоть одно слово, Афимин получит то, что хочет. С глазами. А теперь слушай меня.

Говорухин упивался властью.

— Афимин, дай еще бутылочку, — проворчал он, — а ты слушай, урод. Из-за того, что вы с напарничком забрали наши дискеты, один уважаемый человек Такера серьезно на нас обиделся. Мало того, он нам ничего не заплатил, а до зарплаты еще девять дней…

— Восемь, Гавар.

— Да. Восемь. Но на что-то же нам надо жить? Усек?

— Я верну дискеты, — как заводной повторил Аленичев, и вытер с губ кровь, — хоть сейчас верну.

— Сейчас они мне не нужны. Слушай дальше, урод. Если хочешь продолжить свою учебу живым и, ну, скажем, относительно невредимым, тебе придется заплатить. Для начала я съезжу заберу твоего напарничка, а потом мы обсудим, сколько вы нам должны.

— А я буду смотреть за ним? — спросил Афимин.

— Естественно.

— Тогда не пей пиво, тебе еще интермобиль вести.

— Пошел в задницу, — ответил Говорухин, перевернул бутылку и вылил остатки пива на голову Аленичеву, — я угощаю нашего общего друга. Не бей его сильно, пока я не приеду.

— Пару зубов выбить разрешается?

— В качестве платы за причиненные неудобства.

Говорухин выпрямился. Настроение существенно улучшилось. Он решил, что даже если не застанет второго урода дома, то захватит с собой его жену. К тому же, она вполне может расплатиться за обеих… натурой, х-хе. Все равно всех убьем. Куда ж им теперь живыми?

— Стой, Гавар! — хлопнул себя по лбу Афимин, — слушай, я вот какую штуку вспомнил. У меня же кое-что на кухне припрятано. Пойдем, покажу.

— Я за рулем, — огрызнулся Говорухин.

— Фиг с ним, с рулем, пошли, — Афимин потянул Говорухина за рукав, — такая штука, ты просто улетишь. Я еще позавчера раздобыл, но забыл как-то…

— Ага, — Говорухин присел около Аленичева, — хоть одно шевеление с твоей стороны увижу — кадык вырву, понял?

Аленичев кивнул — То-то же.

И Говорухин, выпрямившись, последовал вслед за Афиминым на кухню.

2

Шайтан вышел на улицу.

Он видел бордовое солнце, стремительно закатывающееся за крыши домов, видел вытягивающиеся тени, чувствовал запах увядающих цветов. Он слышал звуки затихающего города, знал, что город готовится ко сну. Большая часть жителей, с наступлением ночи запрется в своих квартирах и уснет, а меньшая выползет из теней, зевая и потягиваясь, и заживет своей, ночной жизнью. Это были хищники. Именно на хищника Шайтану предстояло поохотиться.

Хозяин назвал номер интермобиля, на котором увезли молодого паренька по имени Коля. Он даже назвал приблизительный маршрут. Силы хозяина растут, знания окутывают его (иногда Шайтану казалось, что он видит серебристые нити в реальности, но умом-то он понимал, что ничего подобного быть не может. Он — не Шиджилл).

А еще хозяин дотронулся до его плеча, дал каплю информации. Информация обернулась едва заметной глазу светящейся линией-путем.

Предстояло найти хищника и уничтожить.

Больше всего на свете Шайтан любил уничтожать.

Он улыбнулся, вышел на трассу и поднял руку. В этом мире поймать такси ничего не стоило. Таксисты — лучшие работники города.

Водитель курил, стряхивая пепел в открытое окно.

— Куда?

— На… — Шайтан на мгновение запнулся, закрыв глаза, — на дачи, пожалуйста.

— Семьдесят, — сказал водитель и завел мотор.

Шайтан расплатился сразу.

3

Забрался опять в Город Одиноких. Не отпускает он меня. Не хочет разделить души.

В вироматах Аслана Анатольевича, естественно, нет ни программ защиты, ни нормального вооружения, ни приборов слежения, вообще ничего.

Стою в одной одежде и чувствую себя натурально голым. Точно как в первый раз. Тогда, помню, вылез в Нишу со старого виромата, в котором одна операционная система и игрушка-стрелялка, какие Паршивец обожает. Угораздило оказаться в метре от стада кибер-элементалий без оружия, без защиты, без аварийного выхода. Насилу ноги унес. И не спрашивайте как, не помню уже — память от испуга вышибло.

А сейчас спокойно все, вроде, тихо.

Закружилась голова, но это ничего, переживем. Моим напарникам сейчас, пожалуй, сложнее. Ломка от первого раза в Нише чудовищная.

Азелон стоит на карачках рядышком и мотает головой, точно баран перед воротами. Кхан тут же, прислонился спиной к стене, задрал голову и втягивает горячий воздух открытым ртом. Не знали, что здесь жарища адская, оделись в какие-то черные балахоны. Зажарятся, бедняги.

Я подошел ближе и молча дождался, пока оба обратят на меня внимание.

— Раздевайтесь, — говорю, — в трусах оно лучше будет.

— Здесь день? — спрашивает Азелон.

— Видишь солнышко в зените? Так оно всегда там, и никогда не двигается. Хочешь жить в Нише — ходи голый. Хорошо, хоть сгореть нельзя.

— Голова болит, — жалуется Кхан, стягивая балахон через голову.

— Ты даже не представляешь, как она в реальном мире болеть будет, — говорю.

Под балахоном обнаружилось худое, но мускулистое тело.

— Спорстменище! — ухмыляюсь.

— Вор, — Коротко отвечает Кхан.

— Это я спортсмен, — встревает Азелон, скидывая свои одежды. Да, он действительно хорош. На такого каждая вторая баба прыгнет, не задумываясь. А затем и первая. Везет же людям — и морда смазливая, и тело мускулистое. Хотя и я не плох, чего скромничать. Меня жена, вон, три года из тюрьмы ждала, значит, было за что, верно?

— Так, слушайте меня, — говорю, — объясняю один раз. Никуда без меня не уходите, делаете только то, что я скажу.

— Здесь реально опасно? — Азелон оглядывается по сторонам, фыркает, — пустой город.

— Во-первых, — загибаю палец, — Слоны. Служба Охраны Ниши то есть. Если обнаружат наше присутствие, тотчас вышлют целый полк на перехват. Во-вторых, кибер-элементалии. Это что-то вроде животных, только компьютерных. Сбои в серверах и операционных системах породили такую аномалию. Киберы ходят стадами и нападают на все, что движется, кроме них, конечно. В-третьих — гипнотика. Самая страшная штука в Городе Одиноких. Никто не знает что это такое. Похожа на белый вязкий туман, только двигается очень уж по живому. Если поймает — окутает — считай конец.

Чувствую себя этаким боевым инструктором на войне, инструктирующим молодежь. Только слушает меня, кажется, один Кхан. Азелон равнодушно оглядывает пустынную улицу.

— Если вас поймают Слоны или уничтожат в Нише кибер-элементалии — ничего страшного. Вылетите обратно в квартиру, ну, может, виромат сгорит. Больше всего опасайтесь гипнотики. Если она убьет вас в Нише, я не гарантирую, что вы выживите в нашем мире.

— То есть как? — спрашивает Кхан.

— Гипнотика убивает разум, — хлопаю себя по лбу влажной ладонью, — только не спрашивайте меня как. Я просто видел троих, которым не посчастливилось. Двое сошли с ума, третий так коньки и отбросил за вироматом. Что-то у него там в мозгу лопнуло, сосуд какой-то. А поначалу, когда первые софтеры в Нишу полезли, каждый третий от гипнотики умирал. Ясно? Поэтому никуда без меня не суйтесь.

— Слушай, ну чего боятся? — говорит Азелон, — разве я белого тумана не увижу, а?

И вдруг делает шаг вверх и застывает в нескольких сантиметрах над землей.

— Ух ты! А разве здесь можно так делать?

— Нет, — говорю, — если не хочешь, чтобы тебя заметили. И вообще, лучше вести себя как в реальном мире. Не привыкай к вседозволенности.

— Почему?

— Потому. — Отвечаю. — Слышал, что сказал твой шеф? Меня слушаться безоговорочно. Поэтому ступай на землю и не вздумай еще чего-нибудь выкинуть.

Азелон повиновался. Бросил на меня испепеляющий взгляд, но мне, если честно, глубоко наплевать. Нужно найти Антона и выкинуть его из Ниши. Причем, как можно скорее.

— Что там? — указываю на вещевой мешок под ногами Азелона.

— Кхан, посмотри.

Кхан нагибается, развязывает мешок и извлекает три серебристых револьвера.

— Вашего хозяина работа? — беру один револьвер. Как у него тут вытащить барабан?

— Моя, — говорит Кхан, — я стал немного разбираться в ваших операционных системах. Знания об оружии, необходимом в Городе пришли ко мне да часа назад.

— Вычитал где-то?

— Пришли, — туманно отвечает Кхан.

Странные они, эти трое. Не от мира сего.

Нахожу, наконец, рычажок, выдвигаю барабан. Все шесть патронов на своих местах. Понятно. Чтобы выкинуть Антона из Ниши его следует убить.

Итак, радиус два километра.

— Куда пойдем? — спрашивает Азелон.

Оглядываюсь. Этот район мне не слишком хорошо знаком. Помню, что бывал тут несколько раз, но ни названий улиц, ни чего-то еще важного не припоминаю. Какой-то спальный район, несколько маленьких магазинов, пункт сотовой связи, пара автомобилей у обочины, телефонная будка… не самые богатые фирмы предпочитают как раз такие удаленные от центра районы.

— Так. Начнем оттуда, — указываю на стройные ряды многоэтажных домов. Где-то там наверняка есть детский сад, школа, площадка для игр.

Радиус в два километра это, скажу я вам, не так уж и мало. Ладно, если Антон будет шляться по улицам, а если у него хватит смекалки взломать какой-нибудь замок на подъезде и залезть в одну из многоэтажек? Это все дома прочесывать, что ли?

Ладно, пока займемся поверхностным осмотром.

Я пошел впереди, следом Азелон, замыкал Кхан. Шли по тротуару, медленно, часто останавливаясь. Я тщательно осматривал подворотни, маленькие узкие тупики, двери подъездов на случай взлома. Пришлось пропустить два перекрестка. Параллельные улицы придется обследовать позже.

— Тихо-то как, — говорит Азелон, — поэтому Город Одиноких, да?

Стираю ладонью пот со лба. Знал бы ты, Азелон, почему здесь так одиноко. А для меня одиночество Ниши — это что-то большее, чем просто тишина. Наверное, я люблю одиночество. А в настоящем мире одиноким быть очень трудно.

— Кто такой Аслан Анатольевич? Он из столицы?

Ни Кхан, ни Азелон не отвечают.

— Бандит?

— Почему бандит? — удивляется Азелон, — очень хороший человек. Да, человек. Мы с ним работает уже много лет.

— Он наш хозяин, — тихо добавляет Кхан.

Смеюсь:

— Хозяин! Слово-то какое. А вы, получается, слуги?

— Помощники, — говорит Кхан, — добровольные помощники. Они пришел к каждому из нас в трудную минуту и предложил помощь. Мы приняли помощь, и теперь, скажем так, отдаем долг.

— И этот ваш, в черном плаще, тоже отдает долг?

— Шайтан появился раньше нас, — говорит Кхан, — мы не знаем, откуда он взялся.

— Я знаю, — встревает Азелон, — он восставший из мертвых. Зомби. Хозяин его оживил и теперь пользуется услугами.

— Вы чокнутые, ребята, — говорю, — я слышал, в столице все чокнутые малость. Особенно богатенькие.

Мы заворачиваем за угол. В этом месте улица расходиться надвое. Слева — большая площадь, вымощенная булыжником, справа — уходящая в полутемный тупик дорога.

Я замер.

В тупике стояли двое.

Я уже видел их, встречал, причем совсем недавно.

Один — в старинное одежде, с тростью, в колпаке. Второй молодой парень лет двадцати.

Да и улочка знакомая. Некоторое время назад я пробегал здесь. Черт, точно пробегал!

— Это он! — выдыхает Азелон и делает шаг вперед.

Эти двое в тупике тоже нас заметили.

— Стоять! — говорю, преграждаю Азелону путь рукой, — стоять, блин! Точно он?

— Вон тот паренек, — говорит Кхан, — я его фотографию в квартире видел.

— Эй! — кричит нам человек с тростью, — вы нас видите?

— Нет, — кричу в ответ, — не видим.

До парочки метров пятьсот.

— Значит, вы софтеры? — кричит человек с тростью.

— А вы?

Секундное замешательство. Азелон и Кхан заметно нервничают. Краем глаза замечаю, как Азелон вытаскивает револьвер.

— Проходите мимо, добрые люди… — кричит человек с тростью, и вдруг осекается.

Громкий выстрел глушит. Я разворачиваюсь. Азелон держит револьвер на вытянутой руке и стреляет еще раз.

Ба-бах!

— Что ты делаешь, мать твою?

— Это он! — кричит Азелон, — это тот тип, которого мы должны поймать! Стреляй! Кхан, скотина, жми на курок!

Я развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Кхана, бегущего в сторону странной парочки. Кхан стрелял на ходу… но…

Человек с тростью тоже бежал навстречу, петляя из стороны в сторону. Руки его были расставлены. Трость торчала вперед и… светилась ярким голубым светом.

А парень…

Черт возьми! Я задрал голову и увидел парня. Он парил на уровне третьего этажа и что-то делал с воздухом… мял его руками, словно лепил комок.

И комок действительно вырастал. Комок слепящего света.

Что здесь происходит?

Азелон выстрелил еще два раза. За спиной висящего в воздухе парня со звоном разлетелось стекло.

— Нельзя так! — ору, — Слоны будут здесь через минуту! Уходим! К черту парня! Уходим!

А Кхан и человек с тростью уже столкнулись. Человек сделал резкий выпад, но промахнулся. Кхан ловко увернулся в сторону, выставил вперед револьвер и парировал следующий удар. Трость и револьвер скрестились, осветив полумрак узкой улочки брызгами голубых искр. Однако понаблюдать за этой странной дуэлью мне не удалось. Что-то со свистом рассекло воздух. Земля под ногами задрожала, а следом раздался чудовищной силы взрыв. Горячая волна воздуха подбросила меня вверх.

Давненько, знаете ли… Я упал, покатился по неровным булыжникам мостовой, задрал голову. Парень в воздухе уже лепил следующий комок света.

Так. В асфальте огромная дымящаяся дыра. Такого в Ниши я еще не видел. Азелон неподалеку пытается встать.

Кхан. Человек с тростью. Их тоже задело взрывной волной. Кхан лежит у стены, он уже наполовину прозрачен — значит убили. Человек с тростью ловко поднялся и побежал в сторону Азелона.

Я тоже вскочил, кинулся наперерез.

— Стоять! Стреляю!

Револьвер все еще при мне.

От выстрела оглох, рука дернулась, запястье загорелось болью! О, черт, ну надо же!

Лопается еще одно стекло — на первом этаже. Осколки ослепительным дождем поливают полупрозрачного Кхана.

Человек с тростью резко меняет направление, бежит ко мне.

Ну, давай. Посмотрим, кто из нас кто.

Выставляю вперед револьвер. Я уже готов выстрелить. Я нажимаю на курок…

И в это время я вижу лицо человека с тростью. Вернее, у него нет лица. У него — звериная морда. Огромные желтые глаза, разрезанная надвое верхняя губа, острые клыки, не помещающиеся во рту, и раздвоенные красный язык, вырывающийся из распахнутой пасти.

Я все-таки выстрелил. Только непонятно куда. Человек-зверь зарычал, приближаясь. Кажется, я закричал. И в следующее мгновение ослепительная голубая вспышка, вырвавшаяся из его трости вышибает из меня дух.

Я умер, господа.

Слава тебе господи.

4

Пришлось немного задержаться, но Говорухин не пожалел.

Тот порошок, что достал Афимин оказался по настоящему крут. Он таял на языке и совсем не налипал на нёбо.

И отдача от него была великолепная. Не надо было ждать полчаса пока торкнет. Десять минут — и уже Говорухин стал вроде как и не Говорухин, а ангел во плоти. Словно выросли у него крылья, обзавелся он нимбом над головой, а в теле такая легкость образовалась, что хоть сейчас на белое облако.

Ради такого удовольствия можно было отложить поездку ко второму уроду на часок и получить самое настоящее удовольствие.

Говорухин и Афимин расположились на кухне, разложили на столе все необходимое, достали еще пивка и кое-что из закуски. В холодильнике, правда, нашлось немногое — пара яиц, банка тушенки и заледенелая грудка цыпленка. Оного жарить было лень, равно как и яйца, поэтому ограничились тушенкой. Правда, после первой порции героина, забыли и про нее.

Высунувшись из кухни в комнату, Говорухин спросил:

— Эй, урод, не хочешь развлечься? — И громко заржал над собственным остроумием. Лошадиное ржание подхватил Афимин, разливающий пиво не только по стаканам, но и по столу и по полу. У него от героина всегда тряслись руки.

У всех, как говорится, свои проблемы. У Афимина, вот, руки, а Говорухина всегда подводил желудок.

После третьей бутылки пива он решил, что пора сходить в туалет, облегчить, правда, не слишком-то заполненный желудок. Вышел в комнату, склонился над сидящим Аленичевым.

— Ты не думай, что я злой или, там, негодяй какой-нибудь, — сказал он, громко отрыгнув, — я справедлив и умен, знаешь ли. Не крал бы у меня дискеты, не сидел бы сейчас тут. Если б от меня все зависело, я бы вас, софтеров, перестрелял бы к едрене фене. Вот прямо к стене и в затылок по пуле каждому. Потому что вы отбросы общества. Ни на что больше не способны, кроме как шляться по пустому виртуальному городу и сливать информацию…

Он бы сказал еще много чего, но желудок требовательно заурчал. Пришлось стремительно пересекать комнату и засесть в туалете.

— Афимин, смотри за этим уродом, чтобы не сбёг! — заорал Говорухин, перед тем, как оседлать унитаз.

«Еще одна порция, и еду за вторым», — решил он.

В это время скрипнула входная дверь.

— Афимин, смотри за уродом! — еще раз предупредил Говорухин.

— Я в машину на минутку, — отозвался Афимин, — там хлеб, кажется, валялся на заднем сиденье.

— На хрена тебе хлеб?

Афимин не ответил. Наверное, выскочил на улицу. Блин, так урод и сбежать может.

Говорухин быстро, насколько мог, справил свое дело, застегнул штаны, поправил кобуру и вышел из туалета.

Аленичев сидел около дивана. Афимина не было. Сдался ему этот хлеб…

В этот момент дверь распахнулась и в комнату ввалился Афимин. Без лица.

Вместо лица — лоскуты кожи, куски мяса и большие белые испуганные глаза… И кровь. Все лицо залито кровью, капает с подбородка, стекает с обнаженных губ.

— Дьявол! — буркнул Говорухин, не очень-то соображая.

Афмини сделал шаг вперед и рухнул, нелепо взмахнув руками. А за его спиной стоял человек.

Черт, правда — дьявол. В черном плаще, черной шляпе, закрывающей лицо. Только светились два желтых глаза. И глаза эти смотрели на Говорухина.

Вся дурь мгновенно покинула его голову. Или наоборот — прочно засела в ней, вызывая ужасные дьявольские образы.

Прежде чем темная фигура кинулась вперед, Говорухин бросился в сторону, на ходу выдергивая из кобуры пистолет, выстрелил, не целясь, прыгнул и покатился по полу в сторону кухни. Резко заскочил за стену и замер, прислушиваясь.

Тихо.

Урод сидит на полу и не шевелится. Правильно делает, иначе Говорухин пристрелил бы его, не думая.

Сбоку мелькнула нечеткая тень.

Говорухин дернулся, и в следующее мгновение резкая боль пронзила руку. Пистолет отлетел в сторону. Говорухин ударил наотмашь, но задел только воздух. Что-то загородило свет. Черная фигура выросла перед ним. Дьявольский желтый взгляд впился в его лицо.

Короткий хруст — следом вспышка боли — и Говорухин заорал, падая на пол. Левая рука подвернулась.

— Дьявол! — проорал он, — дьявол, больно-то как!

И в следующее мгновение его ударили по голове сзади.

Он успел услышать противный чавкающий звук, а потом отключился.

Глава 016

1

Сначала Паршивец подумал, что он умер. По настоящему. Потому что было больно. Никогда раньше не было так больно выходить из Ниши.

Потом понял, что причина боли в другом. Раньше ему не приходилось выходить из Ниши экстремальным путем — то есть через прямое отключение кабелей питания. Теперь, кажется, пришлось.

Голова раскалывалась. Перед глазами плавали разноцветные круги. Вдобавок, он с трудом сдерживал позывы к рвоте.

Огляделся.

Сан Саныч за соседним столиком приходил в себя. Негодяй, не поднимая головы, ощупывал чашку с недопитым и уже давно остывшим чаем. Все. Больше никого.

— А где Грозный и Пройдоха? — спросил Паршивец слабым голосом.

Ему не ответили. Сан Саныч коротко застонал, прошептал едва слышно:

— Говорил же в нос капать…

Негодяй поднял голову, придвинул кружку и громко отхлебнул, поморщился:

— Ну и гадость. Что произошло?

— Попалили нас, — ответил Паршивец, — развели как малолетних. Дождались, пока мы отойдем подальше от эскалаторов и чуть не поймали.

— Что-то ты, Пройдоха, затормозил, — сказал Негодяй, — не мог нас раньше вырубить? Мне пришлось носиться по Городу, как зайцу от борзых, почти полчаса.

— Нет Пройдохи, — сказал Паршивец. Он вдруг увидел открытую дверь, — и Грозного нет. Мужики, что-то случилось.

Негодяй открыл глаза, огляделся.

— Та-ак, — протянул Паршивец, пытаясь принять устойчивое вертикальное положение. Все тело словно пронзали сильные разряды тока, — та-ак, мужики. Кто-нибудь что-нибудь в Нише странное видел?

— Грозный влево ломанул, когда только из метро выскочили, — сказал Негодяй, — за ним несколько Слонов, а дальше не знаю. Я в другую сторону побежал.

— Я вообще не помню, — выдохнул Сан Саныч, — если бы я из Ниши не вылетел, мне бы крышка наступила, ей богу. Слоны почти накрыли…

Он вдруг протянул руку к портфелю и пододвинул его к себе:

— Но кто-то же нас отключил?

— Действительно, — сдерживая острые позывы к рвоте, Паршивец взял провод. Скретчеты кто-то выдернул, причем выдернул напрямую, не перезагружая систему. Скретчет на теле был едва теплым.

— Что же это получается? У меня скретчет уже почти остыл.

— Что? — тупо спросил Негодяй, растирая виски ладонями.

— Скретчеты так быстро не остывают. Могу голову дать на отсечение, что мы уже минут двадцать как вышли из Ниши.

— Ага, и где мы тогда, по-твоему, были?

— А фиг его знает, — Паршивец озадаченно огляделся, — валялись без сознания, вот где. Кто-то нас вырубил и забрал Грозного и Пройдоху.

— Смысл? — спросил Негодяй.

— Не вижу я никакого смысла, — буркнул Паршивец, поднялся, тяжело опираясь о стол, потянулся к коммутатору, — алло… кто это… Даниил? Все в порядке? Никаких происшествия не было?.. Точно?.. Ага… Кто?.. Назови фамилии…Ладно, если что я у себя…

Он положил трубку:

— Странно… четверо постояльцев с этого этажа выписались полчаса назад. Зашли они вчетвером, а вышли впятером. Причем пятый, мой знакомый.

— Кто? — спросил Негодяй.

— Черноволосый с запаянными скретчетами, — Паршивец сплюнул на пол, — Пашка, чтоб его.

— А что за постояльцы?

— Если б я знал. Они не из Такера, приехали на экскурсию… врачи какие-то… Нужно спуститься, посмотреть…

На этот раз он потянулся к мобильному телефону. Нужно было позвонить еще кое-кому.

— У всех революционеров с первого раза не получалось, — заметил Негодяй. — У некоторых, правда, второго шанса не было.

В трубке раздался женский голос:

— Да?

— Алло, мне Андрея… Попова, позовите пожалуйста.

— Одну минутку… — что-то зашуршало, потом раздался другой, мужской голос.

— Слушаю?

— Алло, Краб? Привет. Это я.

Секундная пауза:

— Роман?

— Ага. Все провалилось… нас там ждали. Вернее, не конкретно нас, а вообще кого-нибудь. Ели ноги унесли.

— Все живы здоровы?

— Нет. Двое пропали. Причем, уже здесь. Мы не знаем, куда и как. Я хочу попросить у тебя времени и помощи.

— На счет времени — пока сколько угодно, а вот на счет помощи… чем я могу помочь?

— Я пока не знаю. Просто сейчас нужна твоя поддержка. Если что я позвоню, идет?

— Согласен, дружище, — ответил Краб, — я всегда на рабочем месте. Номер мобильного знаешь?

— Диктуй…

Паршивец отключился и глубоко вздохнул. Краб — мужик что надо.

— Что будем делать? — спросил Сан Саныч.

— Я предлагаю пока разойтись, — сказал Негодяй, — Слоны будут прочесывать все известные им места, где могут находиться софтеры. Тебя, Паршивец, они наверняка вспомнят.

— Вы правы. Пойдем. Заглянем ко мне в кабинет, ладно? Я заберу кое-какие вещи и, наверное, отправлюсь… прогуляться.

Паршивец первым зашагал к двери, но дойти не успел. На столе затрещал мобильный телефон. На голубом экранчике высвечивался незнакомый номер.

— Кто это? — спросил Сан Саныч.

— Если бы я знал, — Паршивец взял мягко вибрирующий телефон, взвесил его на ладони, размышляя, и нажал кнопку соединения, — да, слушаю.

Голос в трубке он узнал сразу же.

2

Меня вышибло из Ниши стремительно, жестко, с запахом горелой кожи и искорками перед глазами. По телу пробежала дрожь, в глазах заплясали разноцветные огоньки, а на губах — соленый привкус крови. Кажется, я прикусил себе язык.

Я заорал. Завопил. Вырвал горячий скретчет. Упал лицом на стол. Услышал, как рядом постанывает Кхан. Нашел взглядом Аслана Анатольевича…

Кровь на губах… наверное, не язык, а губы искусаны…

— Что произошло? — спрашивает Аслан Анатольевич. Он спокоен. Спокоен, как человек, сам написавший свою судьбу.

— Это я бы хотел у вас спросить, — отвечаю едва слышно, хриплю, словно замкнуло контакты где-то в горле.

Стонет Азелон из-за другого стола:

— Футболку порвал… скотина… голову оторвал…

— Я видел на мониторах. Вы нашли Антона, верно?

— Тогда вы, наверное, видели, что ваш Антон нам устроил. К тому же он был не один, а с каким-то… дьяволом, — перевожу дух. Оскал человека из Ниши до сих пор стоит перед глазами… и этот раздвоенный язык, — они прыгали по Городу, как в каком-нибудь фильме. Ни разу… такого не видел.

Аслан Анатольевич подошел ближе, протянул салфетку:

— А что ж вы не прыгали?

— Прыгать в Городе? Вы шутите? Любое неосторожное движение привлечет либо кибер-элементалей, либо Слонов. Город Одиноких, он намного более реален, чем вам кажется.

— Я догадываюсь, — кивнул Аслан Анатольевич, — в любом случае я доволен.

— Там не было жиела, — вдруг говорит Кхан.

Я вытираю губы салфеткой и смотрю на него. Бедняга бледен, неловко старается вытащить скретчет. Конечно, он обжегся.

— Там не было псевдобога, которого мы ищем, — говорит Кхан, — вернее, я его не видел. Зато там был Хранитель. Тот человек с тростью.

— Хранитель? — Аслан Анатольевич взял еще одну салфетку и подошел к Кхану. — Я не чувствовал его присутствия.

— Потому что вас там не было, хозяин, — подает голос Азелон, — а я почувствовал сразу. Хранитель где-то прячет истинного жиела, а сам охраняет парня в Нише.

— Странно…

— А мне объясните? — Спрашиваю. — Кто такой Хранитель, кто такой жиел, и что вообще происходит?

— Ты уверен, что хочешь это знать? — Спрашивает Кхан, но замолкает, когда Аслан Анатольевич поднимает руку.

— Вообще-то, ему нужно знать. — Говорит Аслан Анатольевич. — Потому что я решил завести еще одного помощника.

— Как так? — подает голос Азелон. Он растирает висок и часто-часто моргает. После первого выхода из Ниши всегда жутко болит голова. А эти двое, тем более, вылетели из Города как пробки из бутылки.

— Хозяин, вы же сами говорили, что у вас не может быть больше трех помощников. Кхан, Шайтан и я… куда уж больше.

— Я вижу конечные цели, но не вижу пути в будущее. — Говорит Аслан Анатольевич. — Я знаю, что Павел должен стать помощником. Согласен, что в помощниках у меня всегда будет не больше троих, на то воля Высших. Но я не знаю, кто покинет меня на этом отрезке пути…

— Я покину, — говорю, — хотя бы потому, что не собираюсь становиться ничьим помощником. Я сам по себе.

— Ты уже помогаешь мне.

— Вы сами создали условия, уважаемый. Причем без моего желания.

Аслан Анатольевич качает головой:

— Я видел много людей, которые пытались идти против судьбы.

— Я не верю в судьбу.

Аслан Анатольевич промолчал, повернулся к Кхану и Азелону:

— Прошу вас покинуть квартиру на час. Нам с Грозным нужно поговорить.

Оба поднялись, выскользнули за дверь, и уже через минуту покинули квартиру.

— Вы обещали, что Шайтан найдет Пройдоху и привезет сюда Наталью, — напоминаю я.

— Пройдоху он уже нашел, — кивает Аслан Анатольевич, — Наталью тоже заберет, но привезет их не к нам, а в отель к вашим друзьям. Там им будет спокойнее.

— Как я об этом узнаю?

— Мы позвоним им, когда придет время, — Аслан Анатольевич улыбается. — Знаете, я чувствую в вашем голосе страх и сомнения.

— Ничего подобного. Я просто хочу в туалет.

— Ценю ваш юмор. Однако вам придется меня выслушать. Я вижу импульсы, которое испускает ваше тело. Импульсы настоящего помощника. Вы очень ценный экземпляр. Удивляюсь, как другие Ловцы, пересекающие этот мир, не обратили на вас внимания.

— Наверное, они не болтали, а занимались делом, — говорю, — только не дотрагивайтесь до меня. Я видел, как вы что-то делали с водителем такси.

— Вы верите в другие миры? — вдруг спрашивает Аслан Анатольевич.

— А вы инопланетянин?

— Скорее — пришелец. Я не с другой планеты. Я из другого мира.

— Ага. А где у вас хвост, две головы и большие зеленые глаза?

— А это обязательно? — Аслан Анатольевич улыбается, — вы верите только в то, что видите. Но попробуйте хоть раз прислушаться к своей душе.

— Пробовал, не получалось.

— Плохо пробовали. Посмотрите сюда.

Аслан Анатольевич сделал жест рукой, и в его раскрытой ладони вдруг появился маленький светящийся шарик.

— В одном мире, который находиться гораздо выше вашего в Цепочке Мироздания, люди не верили в истинного бога, не хотели чувствовать его. Они требовали, чтобы он показал им чудо. Но бог хотел, чтобы люди поверили душой, ибо только так можно познать правду и уверовать. Тогда пришел паразит… жиел, как мы его называем. Он принес с собой множество безделушек, которые называл чудесами. Он забрал души людей себе и приказал им казнить сына божьего. И люди казнили. Они были невежественны, они верили в то, что видят своими глазами, не понимая, что нужно смотреть вглубь, а не на поверхность. Когда пришли Ловцы и поймали жиела, только тогда люди поняли, что они натворили. Но было уже поздно что-то менять в их душах. Часть паразита осталась в них. С тех пор люди того мира так и живут — раздираемые истинной верой, и верой того, кто питался ими за счет дешевых фокусов и лживых обещаний.

Аслан Анатольевич повертел шариком в руке и швырнул его в окно. Шар ударился о пластик и рассыпался разноцветными песчинками по подоконнику. Песчинки шипели и угасали.

— Скажите мне, Павел, во что вы готовы поверить? В то, что я вам скажу, или в то, что я вам покажу?

— Вы паразит? — Спрашиваю.

— В Цепочке Мироздания, таких как я, называют шиджиллами. Ловцами богов. Мы спускаемся по Цепочке и ловим паразитов, тех, кто выдает себя за истинного бога, кто питается людскими душами и оставляет их только тогда, когда высасывает всю человеческую сущность до конца, — говорит Аслан Анатольевич, — готовы вы поверить в мои слова?

— С трудом, — говорю, — я пока слишком мало услышал.

— У меня древний род, — говорит Аслан Анатольевич, — мои предки спускались по Цепочке и достигали низших миров. Я пока не преодолел и половины. С вашей, людской, точки зрения, мы очень могущественные. Никто из людей не может противостоять нам.

— А что вы умеете?

— Я могу собирать информацию о мире, в котором оказался, — говорит Аслан Анатолевич, — кстати, мои помощники тоже обладают таким даром. Я могу перемещаться по воздуху, хотя нечасто занимаюсь подобной ерундой. Могу менять облик. В первых мирах я развлекался, меняя тело, как перчатки, но сейчас, если честно, надоело. Тот облик, который ты видишь, я сохранил с прошлого мира. Очень подходящий облик… располагающий, как мне кажется… И я ловлю богов. Вернее, паразитов. Они приносят в миры свою веру, направленную только на то, чтобы люди подчинялись им, открывали перед ними свои души. Именно душами они и питаются.

— Мне кажется, любой бог хочет, чтобы ему открыли душу.

Аслан Анатольевич улыбается снова:

— Вера в истинного бога не требует ничего, кроме самой веры. Вы можете поклоняться богу, а можете просто думать о нем с уважением. Вы можете соблюдать посты, а можете — нет. Главное, что вы действительно верите. И этого достаточно. Вера псевдобогов требует от человека отдачи. Он должен подчиняться паразиту, выполнять его приказы… а вы видели, что остается от человеческой души, когда паразит покидает ее? Нет? Я вам покажу, потом. Вы увидите. Между прочим, тот несчастный, который сейчас связан — это наглядный пример работы паразита. Псевдобог лишил его и души и плоти. Физические изменения налицо.

Аслан Анатольевич замолчал. Я разглядывал мумию в углу комнаты. В голове не укладывается, что мне сейчас рассказали… разве можно в такое поверить? Чушь…

Но я ведь видел существо в Нише.

Я видел шар в руке Аслана Анатольевича.

Что я еще видел? Закрываю глаза, но перед глазами — темнота. Нельзя верить незнакомым людям — так еще моя мама говорила. Но он так убедителен…

— Я вижу, что ты не веришь мне, — говорит Аслан Анатольевич.

Я открыл глаза и увидел, что он протягивает ко мне руку.

— Не прикасайтесь! — Рычу.

— Ты, как и все люди, веришь только своим глазам, — говорит он, — и я покажу тебе свою коллекцию жиелов. Чтобы ты увидел… и поверил.

В следующую секунду его рука дотрагивается до моего плеча. Я отскакиваю в сторону, роняя стул, но ноги мои подкашиваются, а мир исчезает за черной, беспросветной пеленой.

3

— Открой глаза…

Голос. Он везде. Он вокруг.

— Открой глаза…

Какие глаза? Глаза, которых нет? Которые остались в том, реальном мире?

— Оглядись…

Свет проникает. Появляются контуры. Я вижу пустоту у себя под ногами, пустоту впереди и пустоту над головой. Мне кажется, что я умер. Ведь никто не знает, что ждет нас после смерти, верно? Так почему бы не пустота?.. и голос:

— Оглядись внимательней. Я сейчас приду, уважаемый.

Есть много вещей, которые я не понимаю, и еще больше, которых я просто не хочу понимать. Поэтому я выбрасываю лишние мысли и осматриваюсь.

Пустота вокруг… материальна. Клубиться легкая серая дымка, отовсюду льется мягкий свет. Кажется, что где-то далеко внизу есть земля, а над головой — космос.

Где я?

— Ну, вот я и пришел.

Оборачиваюсь. Вижу Аслана Анатольевича. Он тоже стоит в пустоте. Одна нога чуть впереди, левая рука за спиной. Аслан Анатольевич улыбается. Его улыбка приятна мне. Мало кто может улыбаться столь искренне.

— Я хочу спросить… где мы?

— Видишь ли, уважаемый Павел, — говорит Аслан Анатольевич, и делает несколько шагов вперед. Мне кажется, что дымка под его ногами проминается, а сзади остаются неглубокие следы, — я не только Ловец Богов, я еще и коллекционер. Страстный коллекционер. Многие Ловцы уничтожают паразитов, я же их собираю, сортирую по видам и классам, вожу всю обширную коллекцию с собой. Заглянуть в мою галерею могут только избранные. Те, кому я действительно доверяю. Будущие помощники просто обязаны побывать здесь.

— Я не вижу никого и ничего… кроме вас, Аслан.

— Ясное дело. Ты все еще не веришь мне. Ты вор, поэтому доверяешь не всему, что видишь. С Кханом была та же история.

— Я не вор…

— Да. А я знаменитый иллюзионист мира. Не надо оправдываться. Я знаю о тебе почти все. И мы здесь не для этого. Прислушайся к себе, Павел, расслабься и оглянись по сторонам. Я согласен подождать.

Я не чувствую биения своего сердца. Я не чувствую своего тела. Мне кажется, что я вижу что-то… что-то…

Легкая дымка, завихрение воздуха, словно миниатюрный смерч возник совсем близко. Серая сфера кружилась в воздухе, а внутри нее… если приглядеться… зарождался маленький красный огонек.

— Я вижу…

— Да. Они появляются. Клетки с жиелами. Скоро ты увидишь их все, уважаемый.

Поворачиваю голову, и вижу еще несколько сфер, внутри которых горят разноцветные огоньки. Потом они появляются одна за другой, возникают, как капли дождя на листе бумаги. Совсем немного времени — и дымчатые сферы с огоньками заполняют огромное пространство вокруг, я уже не вижу их предела, не вижу горизонта, за которым они исчезают… среди сфер стоит и улыбается Аслан Анатольевич. Руки его раскинуты в стороны:

— Видишь? Это все они. Паразиты, которые водятся в Мирах. По несколько паразитов на мир. В вашем мире тоже есть один, но его охраняют, и он прячется от нас.

Молча поднимаю руку, хочу дотронуться ладонью до ближайшей сферы, внутри которой тлеет бордовый уголек, но нерешительно останавливаюсь. Я не боюсь, просто не хочу.

— Похожи на светлячков.

— Самая прочная клетка в Мирах, — говорит Аслан Анатольевич, — сделали на заказ в Верхнем Мире. Такой нет ни у кого. Подойди ко мне.

Подойти? Как?

Делаю шаг. Оказывается, это совсем не трудно. Нужно просто поднять ногу и опустить в дымку. Нога не провалится. Под подошвой что-то теплое и упругое.

Второй шаг легче. Третий — само собой разумеющееся.

Подхожу к Аслану Анатольевичу. Он протягивает руку и дотрагивается до ближайшей сферы. Дымка ложиться в его ладонь. Он подносит ее ко мне.

— Смотри. Это один из первых паразитов, которых я поймал для коллекции. Верхние миры Цепочки более цивилизованны, чем ваши, потому что приближены к Высшим и к истинному богу. И паразитов там, надо сказать, меньше. Большая удача, что я поймал одного. До меня сотни Ловцов уходили из того мира ни с чем.

— Рад за вас, — говорю.

— Ты не сильно-то удивлен происходящим.

— Привычка.

Аслан Анатольевич громко смеется:

— Ценю твой юмор, уважаемый. Ценю и твой дар. Из тебя выйдет полезный помощник. Ты очень быстро адаптируешься к окружающей среде. Даже безмирье не способно удивить тебя. Ну-ка возьми одну из сфер.

— Зачем?

— Я покажу тебе паразита.

Протягиваю руку, но на этот раз не останавливаюсь, а дотрагиваюсь до стенок дымчатой сферы. Воздух теплый и вязкий. Сфера шевелиться, усаживаясь на мою ладонь. Я смотрю на изумрудный огонек внутри… смотрю… и проваливаюсь…

Я вижу странные здания, вросшие в землю.

Я вижу низкие тучи и бегущие по их поверхности молнии.

Я вижу людей, которые смотрят на меня из окон домов, с тротуара, с крыш.

Я ощущаю горячий, обжигающий воздух. Во рту пересохло, а глаза слезятся. Я иду по пыльной дороге. Впереди меня — пустота, а сзади — люди, смыкающиеся за моей спиной, безмолвные, настороженные. От них веет страхом. И что-то мелькает впереди, и я бегу туда, спотыкаюсь, дотрагиваюсь до земли пальцами, вновь бегу. И вижу…

Мумия. Точно такая же, какую я видел в квартире. Но она жива. Она двигается. Она лежит и извивается, вычерчивая в пыли странные узоры. И небо над головой мумии чернее черного, и молнии с чудовищным треском рвут воздух…

Кто-то кричит. Кто-то швыряет в мумию камни. А я бегу. Я не могу остановиться. Я тоже открываю рот, и слышу странную, непонятную речь.

Мумия поднимает глаза. И я вижу в них изумрудные огоньки.

И отдергиваю руку.

— Ты видел? — спрашивает Аслан Анатольевич.

Вокруг снова пустота, мягкая дымка и тысячи сфер.

— Видел, — говорю, — город…

— Да. Мне пришлось ловить паразита на глазах жителей того маленького городка. В тот раз я запоздал и позволил жиелу захватить множество душ. Он насытился, получил силу и едва не наполнил своей убийственной верой весь город.

— Ты спас людей?

— Мне нет дела до людей. Что касается паразита, то, да, я поймал его и заставил забрать свою веру. Те люди, которые не успели заразиться, остались живы. Те же, кто отдал часть души жиелу, ушли вместе с ним.

— Сюда?

— Да. Они где-то здесь, в пустоте. Никто их не видит, но они есть. И не только из того мира. Из многих миров, в которых я появлялся слишком поздно. Обычно, правда, удается схватить паразита, пока он не натворил бед. Я надеюсь, что в вашем мире мы успеем.

— Я тоже надеюсь, — говорю.

Аслан Анатольевич смотрит нам меня:

— Теперь ты веришь? Ты видел многое. Ты прикоснулся к моей истории. Если ты станешь моим помощником, тебе откроется много больше.

Смотрю на него, не отвожу глаз.

Хочу сказать — да? Не знаю.

Неожиданно перед глазами появляется Наташа. Где она сейчас? С Паршивцем? Или едет с Шайтаном?

— Мне надо подумать, — говорю, и отвожу взгляд, — Я не могу просто так взять и все бросить.

— Понимаю, — говорит Аслан Анатольевич, — я не жду от тебя ответа сейчас. Из всех моих помощников, ты единственный, кого что-то держит в своем мире. Как правило, я прихожу к ним в тот момент, когда уже все почти кончено.

— Кхан?

— Его собирались казнить за кражу.

— Азелон?

— Если бы не я, то его убили бы.

— Шайтан?

— О, у Шайтана была цель в жизни. Но когда пришел я, он был уже мертв.

— Мертв?

— Пал в бою с кочевниками за территорию. В его мире это называется Путь Воина.

— Тогда почему ты не дождался пока… ну… пока я не буду при смерти?

— Потому что ты понадобился мне сейчас, — говорит Аслан Анатольевич, — и я до сих пор не уверен, что ты станешь моим помощником. Согласно правилам, у Ловца не может быть более трех помощников. Либо кому-то придется уйти, либо не пойдешь ты. Но зная твою тягу к другим мирам, я хочу надеяться — Я наркоман, — говорю, и вспоминаю, что говорил то же самое Пройдохе, когда в первый раз после тюрьмы пошел в Нишу, — самый настоящий наркоман.

— Вот именно, — кивает Аслан Анатольевич, — подумай над тем, что для тебя важней. Решай.

Он щелкает пальцами. Огоньки внутри сфер начинают гаснуть, да и сами сферы растворяются в воздухе. Я смотрю на то, как мир вокруг вновь заполняет пустота, закрываю глаза… и падаю.

4

Почему-то Наташа волновалась.

Вроде, все было хорошо. Совсем недавно она была в отеле, разговаривала с Колей, видела своего мужа на мониторе — он стоял перед широким отверстием в полу в узком коридоре и, видимо, обсуждал с остальными, что делать дальше.

Нет, конечно, волноваться следовало. Все же Паша не на прогулку вышел. Но волнение было… какое-то другое… предчувствие большой беды.

Она приготовила ужин, насыпала горячих (только со сковородки) семечек, и прыгнула на диван, включив ивизор. Показывали какой-то документальный фильм. За окном постепенно темнело. Стекла блестели, отражая солнечные прощальные лучи. На душе было погано.

Наташ щелкала семечки, глядя на экран невидящим взором — мысли ее были где-то далеко. Она волновалась за Пашу. И волнение нарастало с каждой минутой. Пустая квартира вдруг наполнилась странными тихими звуками — это были звуки тишины. Тиканье часов, работающий рекзатор воздуха, холодильник на кухне… давно Наташа не прислушивалась к тишине.

Три года назад, когда Пашу осудили и отвезли в Такерскую тюрьму, Наташа слушала тишину постоянно. Пустая квартира разговаривала с ней обычными бытовыми звуками, которые многие из нас не замечают из-за постоянной суеты. Но тогда у Наташи было много времени. Она приходила с работы и окуналась в тишину, как пловец окунается в прохладную воду бассейна. Может быть, в то время Наташа едва не сошла с ума. Она не знала, не догадывалась, каким образом смогла пережить стресс и научиться жить заново.

А сейчас, похоже, тишина решила вернуться. Как и мысли о муже.

Наташа поднялась с дивана, прошла в коридор и остановилась у телефона, не включая свет. Индикатор на телефоне показывал время — без двадцати семь. Скоро стемнеет совсем, а Паша до сих пор не вернулся…

Но Коля же сказал, что они могут засидеться до утра!

А если их уже поймала полиция? Если Пашу уже везут в участок?

Но ты приходила в отель! Ты видела все своими глазами! Повода для беспокойства нет! Роман позаботился о безопасности. Наверное, никто в городе больше не знает, чем они там занимаются!

Но ведь все что угодно может случиться! Если все-таки что-то произошло?

Рука сама собой потянулась к трубке. Она быстро набрала номер Пашиного мобильного и застыла в ожидании, стараясь даже не дышать.

— Да, я вас слушаю.

— Паша?

— Наташа? Нет, это я, Роман. Привет.

— Привет, — Наташино сердце едва не вырвалось из груди от переполняющего волнения, — а… где Паша?

— Он выскочил на пару минут… сама знаешь куда, ха-ха. Мы только что вышли из Ниши ненадолго, вот он решил сбегать, это, облегчиться.

— Вы еще не закончили? У вас все хорошо?

— Нормально. Бывало, если честно, хуже.

— Я была у вас пару часов назад, принесла кое-что поесть. Преодолели дыру в полу?

— Какую дыру?.. А. Это. Преодолели, давно. У нас теперь новые приключения… Хочешь дождаться Пашку?

— Нет, пожалуй. Как вернется. Скажи, что я просила перезвонить. Волнуюсь.

— Ага. Понятно. Все волнуемся. Обязательно передам. До скорого.

Роман положил трубку. Наташа еще некоторое время стояла в коридоре, задумчиво кусая губы, потом вернулась обратно в зал. Паша обязательно позвонит через пару минут. Он никогда не забывает звонить, даже если по уши в срочных делах.

Почему он не позвонил сразу, как только вышел из Ниши?

Глупые вопросы грызли мозг, будто термиты древесину, и с ними ничего нельзя было сделать. Таков удел любой женщины — усмехнулась Наташа — задавать себе глупые вопросы и не находить ответов.

Она вновь забралась на диван, поджала ноги и, убавила звук ивизора, прислушиваясь к звукам в коридоре. Паша должен был вот-вот позвонить.

Но вместо звонка, она вдруг расслышала какой-то другой звук. Тихий, едва слышный щелчок.

Что это может быть?

Она прислушалась. Звук больше не повторился, но вдруг возникло ощущение, что в квартире она уже не одна…

Наташа медленно опустила одну ногу с дивана. По ноге заскользил прохладный сквознячок… Сквознячок от открытой входной двери!

А в следующее мгновение в комнату ворвалась тень. Черная, непроглядная тень.

Наташа вскрикнула, но рука в кожаной перчатке залепила рот. Ее повалили на пол, лицом вниз, склонились сверху, загораживая свет. Она не могла вздохнуть, не могла закричать, не могла пошевелиться… Что-то мягко прикоснулось к ее шее — пальцы.

И в следующее мгновение Наташа потеряла сознание.

5

Шайтан был доволен тем, что смог быстро и без проблем выполнить указания хозяина.

Парня он нашел сравнительно легко. Вычислить нужный дом оказалось минутным делом — Шайтан медленно двигался по дворам и смотрел номера машин, пока не нашел нужный. Правда, те люди, которые держали парня, пытались оказать сопротивление. Тот, что вышел на улицу, даже успел заметить приближающегося Шайтана и едва не поднял тревогу — пришлось его убить. Второй начал стрельбу, а это могло привлечь внимание людей из соседних дач — если там, конечно, кто-нибудь был. Оглушив его, Шайтан заодно оглушил и парня и, положив его на заднее сиденье интермобиля, быстро уехал.

С девушкой оказалось еще проще. Она даже не оказала сопротивления. Оглушив и ее, Шайтан вынес тело и уложил рядом с парнем, потом направился к хозяину.

Правда, по пути обстоятельства изменились. Позвонил хозяин и дал новые указания…

Шайтан остановился около знакомого отеля, когда уже совсем стемнело. Парадный вход был ярко освещен рекзаторами света. На крыльце стоял швейцар и еще один человек — большой, лысый, с сигаретой в руке. Человек о чем-то расспрашивал швейцара, тряс большим кулаком и ругался.

Шайтан заглушил мотор, вышел из интермобиля и направился к говорившим.

Когда он поднялся, лысый человек замолчал и уставился на него.

— Мне нужен хозяин гостиницы, — обратился Шайтан к швейцару, — где я могу его увидеть?

— Это отель, а не гостиница, — сказал лысый человек, — а хозяин это я. Что надо?

Шайтан перевел взгляд на человека, и вспомнил, где он его уже видел. Человек находился в одной комнате с Павлом, и тоже лежал без сознания, подключенный к виромату. Точно.

— Меня просили передать вам, что с Павлом все в порядке. Он позвонит вам, когда освободится. И загляните вон в тот интермобиль. Это тоже вам.

Глаза лысого выкатились из орбит:

— Эй, ты что знаешь о Пашке?

Шайтан прикоснулся к кончику своей широкополой шляпы:

— Больше ничего сказать не могу.

— Эй! Стой!

Шайтан развернулся, но тяжелая рука цепко схватила его за плечо:

— Где он? Куда делся Пашка и Коля?

Шайтан мог бы с легкостью сломать руку, но он не стал делать этого. Сказал тихо:

— Загляни в интермобиль — там найдешь Колю. А Павел… он в Нише. Не надо искать его.

Сделав незаметное движение, он сбросил руку и быстро, не оборачиваясь, спустился по ступенькам.

— Стой, слышишь?! В какой Нише? Кто ты такой?!

Кажется, лысый последовал за ним. Тогда Шайтан, не оборачиваясь, побежал.

Быстро бегать он умел, и вскоре растворился в наступившей темноте. Указания выполнены. Можно было возвращаться в квартиру. К хозяину.

Глава 017

1

Сначала пришла боль. Тихими медленными толчками она распространилась по всему телу, коснулась сознания, зафиксировалась на левой руке и затылке.

Говорухин открыл один глаз, потом понял, что не может открыть второй. Что-то мешало. Перед глазом расплылось мутное, расплывчатое пятно.

Он повернул голову — пятно исчезло, вместо него появилась ножка стола, уголок кровати, валяющийся пистолет… и нога в ботинке. Афимина.

— Чтоб тебя, — прохрипел Говорухин, — чтоб тебя, чтобтебя, чтобытебячтобтебя…

Он попытался повернуться, и в это время напомнила о себе боль в левой руке.

— ЧТОБ ТЕБЯ!! — взвизгнул Говорухин, тяжело переворачиваясь на спину. Кисть левой руки болталась, как у тряпичной куклы. И, что самое страшное, он ее совершенно не чувствовал. Ни одного пальца. Правая, слава богу, двигалась.

Боль в затылке отдавалась короткими толчками. После каждого толчка — удара сердца — в уголках глаз расцветали белые цветы.

— Чтоб тебя… — казалось, все остальные слова вылетели вместе с сознанием.

Кряхтя и постанывая, Говорухин сел, положив сломанную руку на ногу. Закрытый перелом — костей не видно, но из-под кожи выпирал неприятный бугорок, сустав покрылся синяками, обрамленными желтыми пятнышками.

Он огляделся внимательней, увидел Афимина, лежащего на пороге с отверстием прямо между глаз. Глаза, к слову сказать, косились на Говорухина. Мертвый взгляд словно упрекал товарища в том, что я, дескать, мертв, а ты, дескать, жив.

Поежившись, Говорухин отвернулся, и отыскал глазами мобильный телефон Афимина. Он не помнил, что произошло. Он вообще сейчас не способен был адекватно воспринимать действительность. Во-первых, до сих пор не отпустили наркотики, которыми успел поделиться Афимин. Во-вторых, на затылке кровоточила открытая рана. Почему его не убили, как Афимина, тоже загадка.

И где, кстати, урод Аленичев?

Диван был пуст. Никаких следов проклятого уродца!

Говорухин заскрипел зубами:

— Чтоб тебя, а?

Так вот, значит, что произошло! Кто-то видел, как мы с Афиминым похитили Аленичева, выследил нас и нанес удар! Потом эти уроды смылись!

Кто это был? Говорухин потер подбородок. Скорее всего, второй урод. Тот самый Павел. Они же в паре работают. Два софтера!

— Точно! — Говорухин запнулся, — точно, это они сделали! Один лежал здесь, а второй убил Афимина. Мы видели нож в голове нашего товарища! Мы видели… желтые глаза! У этого урода желтые глаза! И мы видели, как они убежали! Они забрали нашу информацию и опять сбежали! Куда?

Блуждающий взгляд Говорухина остановился на виромате. Внезапная догадка пронзила больной мозг. Ну, да. Конечно!

— Они же софтеры, — прошептал он, — они же живут в Нише. Наверняка отправились воровать еще что-нибудь! Уроды!

Он поднялся на ноги. Левая рука плетью свисала вдоль тела. Взял со стола телефон и набрал номер.

— Да?

— Красик? Дружище, нужна твоя помощь!

— Что случилось?

— Афимина завалили, — ответил Говорухин, — это те уроды, которых я искал. Бери свой переносной виромат и дуй к Афимину на дачу. Я вас здесь жду.

— Афимина завалили? — переспросил в трубке Красик. Он хороший мужик, но временами ведет себя как дебил.

— Да. Ножом раскроили череп. Захвати Строганова.

— А виромат зачем?

— Будем искать уродов, — рявкнул Говорухин, — они же софтеры! А что делают софетры? Прячутся в Нише! Вот мы их там и поймаем! Ясно? Все, через час жду! Поторапливайтесь!

Говорухин отключился и положил телефон на стол. Рядом лежали темные очки. Он взял их за душку, повертел и нацепил на нос. Мир окрасился в привычный черный цвет. Теперь нужно поискать в этом доме хоть какие-то медикаменты. Действие наркотиков постепенно проходило, а, значит, боль в сломанной кисти скоро вернется.

О мертвом Афимине Говорухин уже не думал. Он видел много мертвецов в своей жизни, были среди них и действительно близкие люди. Некоторых убивал он сам. Так зачем беспокоиться еще об одном? Единственное, что сделал Говорухин для своего товарища — закрыл ему лицо наволочкой, чтобы не раздражал мертвый, все время косившийся на него, взгляд.

2

Много было в моей жизни потрясений. Как хороших, так и плохих. Но таких — ни разу. Словно мое сознание вытащили, прополоскали, высушили, погладили и засунули обратно.

Цвета возвращались медленно, выплывая из серости и приобретая формы. Сначала коричневое пятно — потом платяной шкаф. Сначала — зеленые краски, потом ковер под ногами. Сначала что-то твердое уперлось в спину — потом оказалось, что это спинка стула.

Я дернулся, оглядываясь. Увидел Аслана Анатольевича, вокруг которого фокусировался мой, реальный, мир. Будто делали мгновенный снимок, а меня грубо приклеили сбоку, черно-белого, несуразного… Аслан Анатольевич улыбался.

— Вы великолепный фокусник. — Говорю. — Даже в кино такого не видел.

Проявилось окно, а за ним ослепительные шапки деревьев.

— Я не фокусник. Место, где мы с вами были, существует на самом деле. Моя личная шкатулка Пандоры.

— Вот оно как. Считайте, что я поверил.

Входная дверь отворилась и показалась голова Азелона:

— Звали?

— Да, уважаемый. Мы уже закончили разговор с Павлом. Сейчас немного передохнем и повторим попытку. Вы не против?

Он смотрит на меня. Я киваю:

— Да, конечно. Мне даже интересно понаблюдать, как вы ловите этих самых богов.

— Только сначала все вместе перекусим. Азелон, есть что-нибудь съестное в этом доме?

— Пельмени в холодильнике, — говорит Азелон, — разогреть?

— Пожалуй.

— Кхан! — кричит Азелон, скрывшись за дверью, — ставь пельмени, дурья башка. Живее!

— Пройдем на кухню? — Аслан Анатольевич делает пригласительный жест, и тут же продолжает разговор. — Знаете, Павел, что меня больше всего озадачивает в нынешней ситуации? Наличие Хранителя, вот что. Судя по всему, именно он охраняет Антона в Нише. Хранители есть только у могучих богов. У тех, кто силен настолько, что способен поглотить не одну-две души, а несколько сотен за раз. Хранители, они как бонус. Появляются от переедания душ. Следят за тем, чтобы псевдобог креп и развивался.

— Как глист. — Вворачиваю я.

— Что?

— Как глист. Сидит, значит, в желудке и сосет все соки. Но в тоже время заставляет человека все больше и больше есть. Верно?

Аслан Анатольевич улыбается.

— Ход мыслей ясен…

Мы входим на кухню. Возле приборов суетится Кхан. Азелон сидит за столом и играет с солонкой.

— Ситуация такова, что псевдобог дал Хранителю некоторую часть своих сил, чтобы тот смог найти подходящего носителя — в нашем случае Антона. Носитель захватил душу Антона и подчинил его своей воле — уведя от нас в Нишу…

Аслан Анатольевич замолкает, хмурит бровь.

— Исходя из стандартных повадок жиелов, псевдобоги не просто прячутся от нас. Они не хотят отдавать тело. Оно нужно им для каких-то целей.

— Например?

— Например, сделать из Антона пророка. — Говорит Аслан Анатольевич, и садиться за стол, — Бывает и так. Создают пророка, который привнесет новую веру в ваш мир, наберет в свои ряды служителей и почитателей. А бог в его душе распространит заразу вокруг. И жиел пожрет души всех разом… Чувствуете ситуацию?

Качаю головой:

— Боги были сильны в средние века. Сейчас не их время. Людей больше заботит материальное благополучие, а не жизнь после смерти. Большинство моих знакомых вообще лишено идеалов. Если бы вы знали, сколько пророков у нас уже побывало! Лет пять назад в столице появился один такой. Читал проповеди в церквях и на площадях, интервью давал. Он, между прочим, даже удостоился чести разговаривать с Президентом. И что? Взорвали его к едрене-фене на одном митинге. За то, что оскорбил идеи других верующих.

— Вот вы сейчас сами и подвели черту, — кивает Аслан Анатольевич, — представьте себе, что начнется, когда появится пророк, которого невозможно будет взорвать. И расстрелять. И повесить, если уж совсем по варварски… К тому же его вера как зараза. Одного слова иногда бывает достаточно. Жиел забросит зерна сомнений в души тысяч людей. Он сможет управлять ими. А те, кого он оскорбит своими вероисповеданиями, начнут войну против него… сколько я видел пустых миров в своем путешествии, Павел… большинство миров были уничтожены жиелами. Паразиты питаются человеческой верой. Они будут жрать души людей до тех пор, пока не останется никого. Чем больше людей встанет на их сторону, тем сытнее будут обеды, понимаете, Павел?

— Вы очень убедительно рассказываете, — говорю, — но раз уж заговорили о еде, может, сначала перекусим? Плохо, знаете ли, соображается на пустой желудок.

Кхан как раз накрыл на стол. Обещанных пельменей я не обнаружил, зато появилась жареная рыба, салат, несколько видов соусов к рыбе и душистый свежезаваренный чай в большой белой кружке.

— Честно говоря, — продолжает Аслан Анатольевич, — мне нет совершенно никакого дела до ваших проблем. Паразит может сожрать хоть всю вашу маленькую планету и еще с десяток других, которые раскиданы по вселенной — мне все равно. И я бы хотел, что бы вы уяснили это.

— Ага, все, что вы сейчас рассказали вам же и неинтересно?

— Я рассказал объективную картину, которую вижу. И поделился своим личным мнением. Я всего лишь коллекционер и путешественник из Верхнего мира в Нижний. Я разучился чувствовать симпатии к людям тех миров, в которых бываю, — он делает еще один глоток, — хотя чай у вас действительно хороший.

— Вы еще не пили нашу водку.

— Мое призвание — отлавливать жиелов. Иногда я даже испытываю жалость к существам погибших миров, но это скорее… сожаление от того, что я не успел добыть ценный экземпляр в свою коллекцию. И сейчас я тороплюсь, потому что жиел с Хранителем — редчайший вид. А вдруг я его снова упущу? Вдруг мне придется спускаться еще на один мир по Цепочке? А потом еще, чтобы добыть такого же псевдобога? Рыбу?

Рыбешка попалась какая-то жесткая и к тому же недожаренная, но кто обращает на такие мелочи внимание, когда не ел почти целый день? В общем, рыбу я уничтожил за полминуты. Для мозга, говорят, рыба полезна. Вот и проверим заодно.

— Вы следили за мной?

— Я увидел твою ауру в первый же день, но понимание пришло немного позже.

— Хорошо. А как вы узнали, что я вам нужен? Заглянули в будущее?

Аслан Анатольевич улыбается:

— Нет ничего невозможного, мой друг. Но в будущем я видел другое.

— И все-таки?

— Я буду согласен ответить на все твои вопросы, когда услышу выводы, Павел. С нами ты или без нас.

Я допил горячий чай и встал из-за стола.

— Речь ваша была убедительна, но, для начала, вам не очень-то удалось меня убедить. Я вообще плохо поддающийся перевоспитанию. Поэтому и преступник. Давайте подождем, пока я поймаю вашего паразита, идет?

— По рукам. Кхан, Азелон вы готовы?

— Всегда готовы, — говорит Азелон, — но у меня предложение. Дайте мне какое-нибудь хорошее оружие, а? Я не хочу опять умирать, честное слово.

Хлопаю Азелона по плечу:

— Будет тебе оружие. На любой вкус.

Какая-то интересная ситуация получается… всего сутки назад я прекрасно знал, что в Городе Одиноких нужно вести себя тише воды ниже травы, а теперь что получается? Мощное оружие, атаки и нападения, ловля паразитов. Я уже не софтер, а боевик какой-то, из спецподразделений. Хотя, спецам тоже оружие ни к чему. Они программами накачаны по самые уши. Стены кулаками ломают, я не говорю уже о сверхзвуковых скоростях. Одно но: боевики относятся к разряду мифов, а не реально существующих подразделений. Ими детей в школе пугают, чтоб не совались в Нишу раньше времени…

— Кстати, о Слонах, — говорю, — что с ними делать будем? В Городе их сейчас море. Во-первых, мы шуму наделали с бойней, во-вторых, наша попытка с проникновением в Архив, как бы помягче-то выразиться, пошла чертям под хвост. Наверняка сам Президент сейчас в Нише ошивается.

Аслан Анатольевич хмурит лоб:

— Я не знаю всех тонкостей…

— Я не смогу ловить вашего бога и отбиваться от Слонов одновременно, знаете ли.

— Что-нибудь придумаем. — Говорит он. — Обязательно.

Я вернулся в зал и тотчас уселся за один из вироматов — настраивать систему. Опции оружия, пригодного в Нише, я вскрыл почти сразу же. Потом подумал, и скачал еще несколько видов оружия, которые для применения в Нише не рекомендовались вовсе. В конце концов, если я настолько обезумел, что планирую отправиться в Город, чтобы поймать паразита-бога, почему бы не воспользоваться тем, чем бы в нормальной жизни я бы никогда пользоваться не рискнул. Небольшой полуавтоматический АТК-200, например, за один выстрел мог разворотить половину квартир в многоэтажном доме. «Игла» — распыляла парализующий яд. Вдохнув его вы бы не смогли выбраться из Ниши как минимум часа два… даже если бы отключили систему. Я не уверен, что все прибамбасы подействуют на хранителя и его жертву, но попытаться все-таки стоит…

Нет, наверное, я свихнулся окончательно. Пока загружал оружие во второй виромат, из головы не уходили мысли о предложении Аслана Анатольевича. Поверил ли я ему? Не знаю. Не уверен. Все возможно. Если есть на свете беспроводные телефоны, космические корабли, научно доказанный феномен телепатии, ДНК, выращивание органов из одной-единственной клетки, то почему не может быть Ловца Богов? По-крайней мере аргументов против него я не знаю. Воистину — столкнувшись с неизведанным, человек перво-наперво принимает его, и только потом принимается за изучение. Верят же люди в НЛО, в снежного человека, морских чудищ и призраков. Они приняли их, позволили укрепиться вере в душе. И только потом принялись за изучение… правда, никто не хочет прислушиваться к ученым, но ведь это уже вторично, верно? Так почему бы и мне не поверить в Ловца? Просто так, не задумываясь. Взять — и поверить. А изучить можно будет немного позже…

Я склонился над третьим вироматом — перед ним буду сидеть сам, и в это время за спиной кто-то возник. Я обернулся.

Темный человек, закутанный в черный плащ — и это несмотря на чудовищную жару — и в черной широкополой шляпе.

— С твоими друзьями все в порядке. — Говорит он. — Девушку и парня я оставил в отеле. Там они будут в безопасности.

— Что случилось в Пройдохой? — спрашиваю, — куда он пропал… ну, тогда.

— Его похитили… неизвестные, — Шайтан почему-то запинается и замолкает.

— А что случилось с неизвестными?

— Я думаю, они мертвы, — отвечает Шайтан. Его речь прерывается глубоким хриплым вдохом, потом он продолжает, — включи четвертый виромат и настрой. Я пойду с вами.

— Ты был хоть раз в Нише?

Шайтан качает головой. Я вздыхаю:

— Веселая компания получается. Ладно, передай Аслану, что все будет готово минут через двадцать, не раньше. И пошлите кого-нибудь за холодным пивом.

3

Коля приходил в себя медленно и болезненно. Точнее — он не хотел приходить в себя, а наоборот — старался поглубже зарыться в бессознательное, забыть о том, что происходит вокруг, уйти от реальности… Уж лучше лежать без сознания, чем вновь оказаться в том аду, куда он угодил. Те двое чокнутые — это точно. Если они не убьют его в ближайшее время, то случиться чудо. Им уже не нужны были ни дискеты, ни информация, они хотели убивать. А когда они пошли на кухню и стали колоться и пить водку, Коля понял, что минутная стрелка на часах над дверью начала отсчитывать последние минуты его жизни.

Потом он попытался пошевелиться, что-то больно защемило в груди, перед глазами вспыхнуло, и он потерял сознание…

Без сознания лучше… можно вовсе не возвращаться в мир… в душную комнату, в тело с подбитыми глазами, вздувшимися губами, шатающимися зубами, болью в ребрах и отеках на руках… И запах… пахло как-то странно, не так, как в душной комнате. Там был запах медицинского спирта, какой-то больничный запах… а тут… свежий воздух… к тому же, что-то приятно холодит кожу, а на лбу, похоже, лежит мокрая тряпка…

Он открыл один глаз. Поначалу зрение отказывало, возникли какие-то расплывчатые пятна, а затем он увидел склоненное над ним лицо. Большое лицо. Хмурое лицо. С густыми бровями лицо. Определенно лицо Паршивца. И голова — блестящая, без единого волоска.

— Жив? — слова порвали барабанные перепонки, и Коля поморщился.

— Ага, — сказал Паршивец, и немного отстранился. Около него оказалась Наташа, бледная и хмурая, а еще ближе — Негодяй, без наушников, что тоже странно.

— Кажись, ожил. — Обратился Паршивец к кому-то за спиной. Звуки его голоса гудели, как если бы дунуть в трубу в узком помещении, где много народа.

— Дайте ему понюхать нашатыря, — донеслось откуда-то.

— Где б его еще взять. — Огрызнулся Паршивец.

— В отеле нет нашатыря? Как ты звездочки-то получал?

— За дело получал, а не за нашатырь, — опять огрызнулся Паршивец и обернулся в Коле, — если ты нас слышишь, кивни.

Коля поморщился. Сил не хватало даже на то, чтобы моргнуть, а вы говорите — кивни…

— Глупости, — сказал Наташа, — оставьте человека, пусть полежит, отдохнет.

— Нет, я видел в кино, что если не могут говорить — кивают. А еще ему нужно дать ручку с листом, пусть напишет, кто это с ним сделал. Если это тот черный тип, то его дни сочтены, запомните мои слова.

— Может, он тебе показался? — Спросил Негодяй, поглаживая острую свою бородку двумя пальцами. — Как бы, перетрудился ты сегодня, нервный стресс и все такое.

— И швейцар мой тоже перетрудился, — хмыкнул Паршивец, — и Наташа, да?

Наташа отошла в сторону, так, что Коля ее больше не видел, но зато слышал прекрасно.

— Я же говорю, что ничего толком не разглядела, — говорила она, — но двигался он быстро… и незаметно…

— Для чего? — хмыкнул Паршивец, — у меня голова идет кругом. Я ничего в этой жизни не понимаю. Кто-то забрал у нас Грозного…

— Нет. Сначала у нас пропали Грозный и Пройдоха одновременно, — вставил Негодяй.

— Верно, потом объявился Пройдоха, а Грозный, говорят, в Нише.

— Не забывай про Наташу, — добавил Сан Саныч, который стоял где-то вне поля зрения, — ее тоже зачем-то привезли.

— Между прочим, еще не факт, что Грозный действительно в Нише, — вставил Негодяй, — я бы не стал верить незнакомцу. В такую жару и в черном плаще!

Коля открыл второй глаз, и понял, что все равно ничего не видит. Словно на глаз натянули розовую пленку.

— Дайте… — выдавил он, — дайте воды… хлебнуть…

Паршивец радостно взревел и умчался за водой. В поле зрения возник Сан Саныч:

— Я думаю, что тебя надо везти в больницу, дружище. Хреново ты выглядишь.

— Сам… знаю, — прохрипел Коля. Первые слова дались с трудом, потом стало полегче. Во рту стоял солоноватый привкус, а два передних зуба шатались, стоило дотронуться до них кончиком языка.

— На, выпей, Пройдоха, дружище! — Паршивец протянул стакан, хлопнул себя по лбу, склонился над Колей и успешно пролил немного воды ему на грудь. Чертыхнулся.

— Дай мне, — Наташа взяла стакан. Коля выгнул шею и сделал несколько глотков. Вода была холодной, аж заболели шатающиеся зубы, но все равно полегчало.

Коля шумно вздохнул, попытался сесть, засопел от накатившей боли. Здорово его обработали.

Постепенно возвращались воспоминания.

Негодяй подложил за спину мягкую подушку. Оказалось, что Коля сидит на кровати одноместного номера, того самого, за неработающим автоматом которого находится нелегальный кабинет с вироматами. Входная дверь была закрыта, а автомат для подачи пищи отодвинут в сторону. Из прямоугольного отверстия лился изумрудный свет и доносился знакомый гул рекзаторов воздуха.

— Лучше? — спросила Наташа.

— Да, спасибо, — Похоже, сильно пострадали ребра и лицо. Те два типа не церемонились.

— Ты где был? — Паршивец уселся на табуретку около кровати. Всего табуреток было пять — наверняка притащили из другого номера.

— Пиво пил, — хмыкнул Коля невесело, — если б я знал…

И он рассказал им все, начиная с того момента, как вышел провожать Наташу и до того, как потерял сознание на полу душной комнаты.

— А очнулся только что, — закончил он, — ей богу, думал — конец мне, убьют и закапают.

— Слоны, говоришь? — нахмурился Паршивец, — настоящие, или липовые? Может, они только форму нацепили, а сами какие-нибудь головорезы?

— У них служебная машина, а у главного, Гавара или Говорухина, есть табельное оружие и рация, я видел, — сказал Коля, — можно еще воды?

Он опустошил кружку в три глотка и перевел дух:

— Хорошие Слоны, ничего не скажешь. Воровали информацию из Ниши, вместо того, чтобы ее охранять. Этот Говорухин мне столько всего рассказал, что жутко становится. И про Лигу и про сферы влияния и про то, что они собираются со мной делать. Это не просто Слоны, а целая преступная группировка.

— Не буду хвастаться, — сказал Паршивец, — но я знаю почти все группировки Такера. У нас не такой уж большой город. Но про Лигу ничего не слышал. И про Говорухина, кстати, тоже.

— Недолегалы. — сказал Негодяй. — Только представьте себе. Они все служат в Охране Ниши. У них есть доступы и к информации Города, и к файлам, собственно, самой Охранки. Наверняка они могут зайти и на w-нэт сайты полиции. Вообразите, какой простор для преступной деятельности. Грех не воспользоваться. Я бы на их месте такого шанса не упустил.

— Логично, — кивнул Паршивец, — допустим, что вы с Грозным перебежали дорогу этим придуркам. Они каким-то образом вышли на тебя и взяли, скажем так, на допрос…

— Ничего себе, как бы, допрос, — встрял Негодяй.

— Я сказал — допустим, — огрызнулся Паршивец, — что происходит дальше? А дальше пропадает Грозный, потом появляется человек в черном и возвращает нам Пройдоху и Наташу. Зачем? Что это за супергерой такой объявился, а?

— Есть версия, — сказал Сан Саныч, — Наташу увезли из ее квартиры и привезли к нам. Возможно, на квартире ей могло что-нибудь угрожать. С нами безопаснее.

— Тут, как бы, все ясно. Ей могли угрожать эти ублюдки из Лиги, — заметил Негодяй, — она все-таки жена Грозного, а Грозный тоже вляпался.

— Итак, — сказал Паршивец, — Некий Говорухин и его товарищи искали Пройдоху и Грозного. Пройдоху нашли, Грозного нет. Поэтому решили взять его жену. Тут появляется супергерой, освобождает Пройдоху и увозит от беды Наташу. Верно я рассуждаю? Никто не потерял нить?

— Похоже, верно. — Кивнул Коля.

— Да херня все это. — Паршивец обреченно махнул рукой. — Кто-то из вас верит в супергероев? И где, черт возьми, Грозный?

— В Нише.

Паршивец, открыв рот, посмотрел на Негодяя. Тот поглаживал бородку двумя пальцами.

— Где?

— В Нише. — Повторил Негодяй. — Тебе же сказал таинственный незнакомец, разве не так? Грозный — лучший из нас. Можно предположить, что кто-то забрал его, чтобы заставить зайти в Нишу. Например, для того, чтобы похитить какую-нибудь информацию.

— Не может такого быть, — покачал головой Паршивец, — давайте тогда вспомним про мировой заговор? Или секретные спецслужбы?

— Не ты ли несколько часов назад рассказывал нам о грядущей революции? — парировал Негодяй, — о мировом заговоре, свержении Президента? И секретные спецслужбы, кстати, никто не отменял.

— Этот наш супергерой спас Пройдоху и фактически спас Наташу, если наши предположения верны, — вставил Сан Саныч, — может, он не лгал на счет Грозного и тот действительно в Нише.

— Я не рискну лезть в Нишу сейчас, — покачал головой Паршивец, — после того, что мы там натворили…

— Ну, вообще-то, риск — полезное дело, — заметил Негодяй.

— Я считаю, что если мы будем тут сидеть и ничего не делать, то ничего и не узнаем, — сказал Паршивец, — правда, я понятия не имею, как искать Грозного в Нише. Все радары наверняка блокированы Слонами.

— Ну, на счет радаров у меня есть некоторые предположения, — сказал Сан Саныч и на глазах у всех расстегнул блестящие металлические запоры своего оранжевого портфеля.

В комнате сразу возникла тишина. Никто и никогда не видел, что Сан Саныч хранил в портфеле. Коля, несмотря на боль, вытянул шею, чтобы лучше разглядеть. Паршивец шумно сглотнул.

А Сан Саныч запустил руку в недра потрескавшегося кожаного чудовища и извлек на свет… набор дисков.

— Собственно… — несколько разочарованно пробормотал Паршивец.

— Вот здесь все, что может пригодиться, — сказал Сан Саныч, — радары, оружие, поисковые устройства, моды для автомобилей, скины для людей.

— Ты где это взял?

— На бывшей работе, — ухмыльнулся Сан Саныч, — у нас ведь с работой как? Если не уворуешь — не проживешь.

— Хм, — Паршивец задумчиво погладил лысину, — значит, это и мои работники тоже… надо будет проверить.

— Ладно, не теряй времени. Пока решимость не пропала, нужно отправляться на поиски. Возражения будут?

— Всеми частями тела «за», — сказал Негодяй, — особенно, если дадут слоников пострелять.

— Может, перекусим? — спросил Паршивец, — я быстро организую.

— Не против, — ответил Сан Саныч.

Коля повернул голову — о его присутствии в Нише речи, конечно, не шло — и увидел Наташу, кусающую губы. Она перехватила его взгляд.

— Я тоже хочу пойти.

— Ни в коем случае. Женщинами не рискуем! — Покачал головой Паршивец. — И, потом, у тебя же никакого опыта! Какой-нибудь отморозок тебя подстрелит, а как я потом буду Грозному в глаза глядеть?

— Меня же не убьют по-настоящему, — возразила Наталья, и от Коли не ускользнуло, как она крепко сжала кулаки, — я же очнусь здесь!

— А если тебя схватят в реальном мире? Вычислят? — Наступал Паршивец. — Нет, Наташ, я на такой риск пойти не могу. Пока нет Грозного, я за тебя отвечаю, как отец, как брат и как… эээ… старшая сестра, ясно? Будешь сидеть тут и наблюдать вместе с Пройдохой за нашими действиями.

Паршивец взмахнул руками, обрывая спор, и, дабы забить последний гвоздь в крышку гроба сопротивления, добавил:

— К тому же, если припрется еще кто-нибудь, чтобы вас забрать, ты сможешь поднять тревогу! Это большая ответственность, между прочим.

— Знаю я вашу ответственность, — пробормотала Наташа. Она выглядела так, словно дочери великого охотника в честь ее совершеннолетия запретили выйти с отцом на охоту. Впору покончить с собой.

Коля ее прекрасно понимал. Он бы и сам хотел пойти в Нишу спасать Грозного, но боялся, что еще несколько дней вообще не сможет сделать ни шага. Скорее всего, придется ехать в больницу. А потом, пожалуй самое неприятное: разговоры с родителями, объяснения в университете…

— Перекусим и за дело, — громко объявил Паршивец, напрочь забыв о споре с Наташей, — яичницу, грибы, салатики! Я мигом!

— А я пока займусь настройкой и загрузкой вироматов, — сказал Сан Саныч.

Негодяй же воткнул в уши наушники, облокотился о спинку кровати и прикрыл глаза, слушая музыку. Вот человек — ни секунды не проживет без музыки! Интересно, если оставить Негодяя в маленькой комнате с одной табуреткой, через сколько часов он сойдет с ума? Нет, наверняка станет насвистывать что-нибудь и подыгрывать барабанной дробью по поверхности табуретки.

— Бессонная ночь нам обеспечена? — Неожиданно спросила Наташа.

Бедная женщина. Коля ни разу не видел ее такой уставшей и грустной. Разве что в те дни, когда арестовали и судили Грозного. Немного подумав, он вынужден был пожать плечами:

— Я не знаю. Никто из нас не знает, Наташ… А ты на работу боишься опоздать?

Она посмотрела на него темными, безжизненными глазами:

— Я боюсь опять потерять своего мужа

4

«Косится… Сквозь наволочку, зараза, смотрит. Что ему от нас надо? Ведь мертв же уже, мертв!» Говорухин нервно выстукивал пальцами по столу, не замечая, что ноготь на указательном пальце сломался. Сломанную руку кое-как перевязал, замотал туго и подвесил на повязке на уровне груди. Теперь сидел и ждал товарищей по Лиге.

Слава богу, в кухне у Афимина нашлись не только сильнодействующие препараты, но и таблеточки поменьше. Те самые, которые хорошо успокаивают нервы. Говорухин содрал зубами пластмассовую крышечку и высыпал в горло не меньше дюжины желтеньких таблеток, его любимых, со вкусом лимона. Горло сразу приятно онемело, в носу запершило… если бы не косящийся сквозь наволочку Афимин, все бы было замечательно.

«Ничего. — Подумал Говорухин, выстукивая пальцами дробь. — Ничего, мы их найдем! Не только Аленичева, но и того, второго урода, вместе с его женой и бабушкой и тещей, чтоб их всех! Это же теперь не просто разборки! Это личная кровная месть. Мы будем мстить, да… и мстить отлично. Чтоб ни одной живой души не осталось. Всех вырежем, под корень, как сорняк!» Говорухин цепко схватил мобильный телефон, набрал номер, рявкнул:

— Долго еще, мать вашу?!

— Подъезжаем, не кипятись.

Голос Красика как-то немного успокоил. Совсем чуть-чуть, правда.

Отвернувшись от тела Афимина, Говорухин стал разглядывать цветные обои на стенах до тех пор, пока не открылась дверь и не вошли остальные члены Лиги.

— Вот это наряд! — Присвистнул Говорухин, вставая.

Красик был одет в белую футболку-сеточку и короткие, выше колен, шорты цвета хаки. На ногах — тапочки. Строганов, как положено, по форме, только без кепки.

— А ты что хотел? — огрызнулся Красик, сбрасывая тапочки, — у меня выходной, если что. Могу я отдохнуть или нет?!

— Не кипятись, дружище. Смотри сюда.

Говорухин указал на прикрытое тело Афимина. Тот еще косился, даже сквозь наволочку. Говорухин чувствовал острый взгляд стеклянных глаз, ползущий по нему, подобно надоедливому муравью. А еще ухмылка, не покидающая застывшее лицо… Хотя, с чего бы это Афимину ухмыляться, ему же должно было быть больно перед смертью, или как?

Тем временем Красик присел на корточки перед телом и откинул наволочку. Говорухин перевел взгляд на потолок и заинтересовался ржавыми подтеками в углах и вокруг рекзатора света. Крыша протекает!

— Кто это его так?

— Второй урод! — Процедил Говорухин тихо. — Тот, который украл у меня информацию. Пришел выручать своего друга. Чуть меня не завалил, сука.

В доказательство, он показал качнул рукой на перевязи, перевел взгляд с потолка на Строганова, топтавшегося у порога.

— Со службы?

Строганов покачал головой:

— Из дневной смены полчаса назад ушел. Даже переодеться не успел.

— Хорошо. — Кивнул Говорухин. — Вироматы взяли? Скретчеты?

— Ты реально собрался искать их в Городе Одиноких? — спросил Красик.

— А где им еще быть? Они же софтеры.

Говорухин осторожно опустил взгляд. Лицо Афимина было вновь закрыто наволочкой. Вот только взгляд проникал и сквозь нее…

Говорухин потер шею, обнаружив, что изрядно вспотел. Еще хотелось напиться. Той порции спиртного и наркотиков, которые он принимал несколько часов назад, уже не хватало.

— Софтеры тоже люди, — поднялся с корточек Красик, — тем более что сейчас в Город ни один из их братии не сунется. Там такой разбор полетов, ты бы видел.

— А что случилось?

— Кто-то пытался проникнуть в секретную область. Хорошо действовали, между прочим. Их обнаружили на подступе к третьему блоку защиты. Едва успели выпустить резервный отряд.

— И, конечно, никто никого не поймал.

— Резервный отряд. — Повторил Красик. — Они целыми днями пьют кофе и играют на вироматах в стрелялки.

— Элита. — Усмехнулся Говорухин и перевел взгляд на все еще топтавшегося на пороге Строганова. Молодому члену Лиги было неуютно в обществе матерых зубров. До больших привилегий ему еще расти и расти.

— Слушай, Строган, чего стоишь? Уже давно метнулся бы за вироматами и скретчетами. Нам тут, что, всю ночь сидеть по твоей милости?

Строганов кивнул и скрылся на улице.

— Пойдем. — Щедро махнул рукой Говорухин. — Заправиться, хочешь?

— А что есть? — оживился Красик.

— Все, — ответил Говорухин, улыбнувшись, — Афимин был запасливым малым.

Они перебрались на кухню, и уже минут через пятнадцать опустошили треть запасов Афимина. Аргументы звучали логично — к чему теперь мертвому Афимину столько наркотиков и спиртного? Не выбрасывать же! К сильным наркотикам пока не притрагивались, но и слабых хватило на то, чтобы взгляд Красика помутнел, а в голове Говорухина зароились новые мысли.

— Мы поймаем их в Городе Одиноких, точно тебе говорю, — Говорухин сидел на полу, скрестив ноги, и крутил на пальце офицерскую кепку.

— Нет их сейчас в Городе. Там кипишь.

— Есть. Лучший способ спрятаться, это быть рядом с тем местом, где тебя ищут… Или где уже поискали, понимаешь?

— Смутно.

Говорухин сплюнул на пол, в центр точно таких же мутных плевков около раковины:

— Щас поймешь. Строган закончит настраивать вироматы, и мы с тобой окунемся в w-нэт, посмотрим, какие сектора Города уже были обысканы нашими собратьями Слонами. Потом пойдем туда и пошарим еще раз. Я уверен, что кого-нибудь обнаружим точно.

— Ты совсем свихнулся.

— Это Афимин свихнулся. Мертвый, а косится…

Говорухин прикрыл рот рукой и захихикал, раскачиваясь из стороны в сторону. Но, Красик, похоже, ничего не услышал. Он был погружен в свои мысли.

— И охота тебе всю ночь лазить в Городе? Может, скорую вызвать, да по домам?

— Скорую? Афимину? Зачем ему скорая, упаси боже… — склонившись в Красику, Говорухин кончиком пальца приподнял очки над глазами, — скажи мне, друг, ты со мной или без меня? Если откажешься — завалю вместе со Строганном.

— Так уж и завалишь, — усмехнулся Красик, — не базарь, Гавар. Лига всегда вместе. Если хочешь порыскать в Городе и успокоиться, я не против. Только мне завтра с утра на работу. Я к утру свалю.

— Без проблем. — Развел руками Говорухин. — Только запомни. Я не хочу успокаиваться. Я хочу найти этих двоих уродов и выпустить им кишки. Как в виртуальной реальности, так и в жизни.

— Тогда для чего лезть в Город, я не понимаю.

— Чтобы засечь сигнал, — Говорухин придал фразе такую таинственность, словно выдавал врагам государства секреты новых ядерных разработок.

— Ага, — кивнул Красик, — дай мне еще вон тех таблеток. Штучек пять, думаю, будет в самый раз…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Город Одиноких

Глава 018

1

Сил не было сопротивляться…

Даже если бы захотел… Но не осталось желания, не осталось энергии, не осталось, в конце-концов, сил.

Вообще-то, Антон не отличался сильным характером. Так, ни рыба, ни мясо. Если бы угодил в армию, так и остался бы до окончания срока службы каким-нибудь посудомойщиком на кухне. Не из тех он был людей, которые подвиги совершают и самые высокие горы мира без снаряжения покоряют. А тут такое…

Сидел на горячем асфальте, положив голову на колени, закрыв глаза, и ни о чем не думал. Мысли были какие-то вялые, медленные, ленивые.

Цет крутился неподалеку. Антон слышал, как он цокает языком, бормочет что-то на своем языке… Не бог, нет, а всего лишь Хранитель. Оберегает тех, которые не показываются. Тех, которые предпочитают прятаться до поры до времени. Впрочем, его, Антонову душу они уже давно съели. И не насытились. Само собой, они хотели большего.

Как говорил Цет?

«Боги, которых я привел в ваш мир, братишка, самые великие из всех существующих. Я не преувеличиваю. Я констатирую факты. Если бы не Ловец, который так некстати объявился неподалеку, мы с тобой уже давно могли бы завоевать души вашего маленького городка. Но пока придется подождать. Терпение, братишка, лучшая черта всех живых существ Мироздания. Если ты умеешь ждать, значит ты победишь. Торопливых же никто не помнит. Потому что они исчезают, гибнут, болеют и мрут. Как мухи, х-ха».

«А нас будут искать?» — спросил тогда Антон, еще не зная, насколько близок его вопрос к реальным событиям.

«Будут, Антоша, — кивнул Цет, — обязательно будут. И в Нише, и в реальном мире. Им нужно поймать богов, а нам с тобой нужно не дать им этого сделать, набраться терпения и ждать подходящего момента».

«Для чего?» «Чтобы внести веру в души людей. — Отвечал Цет. — Ты вернешься в свое тело и станешь тем пророком, которого люди ждали тысячи лет. Ты понесешь веру в массы. Ты распространишь частички богов по всему свету. В общем, братишка, о тебе будут помнить до конца дней, поверь мне.

«Мне кажется, я не очень готов… становиться пророком, — говорил Антон, — летать здесь, кидать файр-болы, издеваться над кибер-элементалиями — это забавно, но не более. В реальном мире все гораздо сложнее. Кто будет меня слушать? Как я вообще выдержу такое испытание?» «Выдержишь, братишка. Дай бог, выдержишь. Ведь у тебя есть мы. И душа твоя сильна, и разум устремлен в будущее. Ты могуч, Антоша. Пройдет еще немного времени, и твои способности, обретенные в Ниши, перейдут с тобой в реальный мир».

«Я смогу летать в Такере?» «Сможешь. И не только летать. Люди по природе своей эмпирики. Они верят только в те чудеса, которые видят своими собственными глазами. А всякий пророк должен уметь хотя бы ходить по воде… или метать файер-болы»…

На этом их разговор и прервался. Объявилась та троица, которая, хоть и безуспешно, но пыталась их поймать или уничтожить. Цет расправился с ними быстро, да и Антон помог…

Вот что ему не понравилось. Радость от битвы. Неописуемое ощущение, когда он целился файер-болом в бегущего человека и гадал попадет или нет? А затем хотелось швырнуть еще один огненный шарик, и еще… И едва не завопил от радости, когда был уничтожен первый из нападавшись.

Битвы! Еще битвы!

Испугался он только после боя. Когда увидел дрожащие пальцы, когда по искусанным губам потекла кровь — совсем как настоящая. Он хотел воевать. Более того — хотел убивать людей.

И после этого он станет пророком?…

— Ой-ей-ей, — произнес неподалеку Цет, — убираться нам отсюда надобно, братишка. Не ровен час, придут опять, с подмогой.

— Разобьем, — буркнул Антон.

— Легко сказать. А если они с новым оружием придут? Или приведут самого Шиджилла? Нет, братишка, пока не пришло время, нужно убираться. Пойдем, походим по Городу, разнюхаем, что да как.

— Я не хочу никуда идти. — Снова буркнул Антон.

— Уговаривать тебя что ли? Как дитя малое, да? Вставай, говорю, пойдем.

Антон посмотрел на Цета. Хранитель протягивал руку, чтобы помочь встать. Он не будет уговаривать. Он прикажет — и Антон встанет. Действительно встанет. Потому что нет больше у Антона своей воли… как и души больше нет.

Антон ухватился за протянутую руку и встал. Взгляд Цета — бусинки изумруда в темноте — потеплел.

— Куда пойдем?

— Нам далеко уходить нет возможности. Давай прогуляемся по домам. Походим по квартиркам, посмотрим закоулки…

— Если мы начнем открывать базы данных, что подумают Слоны?

— А нам с тобой какая разница, братишка? Мы повелители этого мира! Здесь ты не пророк — ты самый настоящий бог! — Цет раскинул руки и пронзительно захохотал, подставив лицо яркому солнцу. Шляпа-котелок соскользнула с макушки, и на мгновение показалось, что она сейчас упадет в пыль, но Хранитель ловко подхватил ее и вновь водрузил на голову. — Я не зря учил тебя, братишка, не зря потратил столько месяцев. Тебе теперь ни один Слон не страшен. Да что там Слон? Гипнотику уничтожить сможешь, если постараться.

— Ну, уж прямо и гипнотику…

— Да, Антоша, да. Ты всесилен. А с богами в душе ты станешь неуязвим для противников и недоброжелателей. С помощью богов ты сможешь не только покорить мир, но и управлять им, как тебе вздумается. Пророк! — Цет хихикнул, ткнув тростью Антону в грудь. — Пророк, как много в этом слове… Пойдем, братишка, посмотрим, что интересного вон в том здании.

2

Шиджилл разглядывал склонившиеся над вироматами тела. Он чувствовал запах горелой кожи. Запах скользил по комнате, обвивал тело, проникал в ноздри.

«Безумный мир. — Подумал Шиджилл. — Они калечат свое тело, даже не для того, чтобы получить удовольствие. Они так работают. Безумцы. Пытки не только тела, но и разума — для чего? Чтобы спрятать от других что-то свое, какую-то частичку знаний о себе и близких. Воистину люди потеряли своего бога».

На какое-то мгновение он пожалел этот мир, но моргнул — и жалость растворилась в запахе. Шиджилл мыслил объективно. И все чаще приходил к мысли, что было бы неплохо оставить паразита в этом мире. Может, хотя бы он наведет здесь порядок?

Кривая улыбка исказила рот Шиджилла. Не пойдет. Слишком ценный жиел скрывается в Нише (удачное название для места, куда не мог попасть Ловец); достойный экземпляр коллекции. Когда Шиджилл вернется в Верхний мир, он поместит сферу с местным паразитом в центре своей выставки, если, конечно, не обнаружит по пути Вниз что-нибудь лучше… хотя верится с трудом…

Он позволил себе еще несколько минут насладиться запахом горелой плоти — давно забытым, сгинувшим в неразвитых мирах, где процветает инквизиция, имшаунизм, секты кремнийцев и каннибализм — и только потом прошел на кухню.

Настало время выполнить обещание и облегчить работу его помощников. С момента, когда они вошли в Город Одиноких, прошло чуть больше пятнадцати минут. В Нише — все тридцать.

Шиджилл подошел к окну, несколько секунд смотрел на медленно соскользающий в ночь город — зажигались рекзаторы света, окна в домах, фары интермобилей — и плотно задернул шторы.

Запах плоти проник в кухню. Шиджилл видел его тонкой голубой нитью, очень похожей на нити информации, окутывающие пространство вокруг. Только запах стремился к ноздрям, а не к голове. Резким движением, Шиджилл ухватил нить за кончик и подтянул к себе.

Горелая кожа… хорошо… наслаждение потом, сначала работа…

Большим и указательным пальцами левой руки изобразил кольцо и продел нить сквозь нее, замотал вокруг кисти. Дернул на себя.

Нить пошла волнами, задрожала, норовя распасться и раствориться в воздухе, но Шиджилл уже подхватил свободной рукой другой участок нити, вытянул еще несколько метров из коридора на кухню.

Левая рука устремилась к потолку. Продетая сквозь кольцо из пальцев нить… вроде стала толще и начала стремительно менять цвет. Из легко-голубого превратилась в синий, потом потемнела, налилась кровью… и в это мгновение яркий бордовый луч вырвался из «кольца» и ударился в потолок. Пол под ногами Шиджилла задрожал, зазвенели кружки на столе, с подоконника упало забытое кем-то блюдце с маслинами…

Шиджилл стоял, зажмурившись. Шевелились губы, подыскивая нужные слова, произнося нужные заклинания…

Если бы кто-нибудь видел, как изменилось лицо Шиджилла, если бы кто-нибудь заметил истинное обличье Ловца Богов… А еще яркий луч, разорвавший ночное небо над городом. И разошлись в разные стороны от многоэтажного дома гигантские воздушные волны. Двое Видящих, которые, вопреки мнению Ловцов, не вымерли, а прекрасно себя чувствовали в этом мире, видели волны, и у них перехватило дух. А волны шли по шарику мира, проходили сквозь стены, сквозь тела людей, сквозь сознания, не находя преграды. Они прошли по кругу и встретились вновь в центе многоэтажного дома. И когда они встретились, мир содрогнулся от мощного землетрясения, аукнувшегося во всех концах света…

Шиджилла подбросило в воздух и закрутило вихрем, как тряпичную куклу. Нить запаха горелой плоти разорвалась, растворилась, и бордовый луч в «кольце» замигал и прервался.

— Уф! — Грудь сдавило, Шиджилл прошептал последние слова заклинания и упал на пол.

Пол под ногами еще дрожал. Воздух был разряжен до предела, а где-то далеко гремел гром. Скоро ветер перемен принесет тучи. В оба мира.

Он отдышался, сел на полу и посмотрел на скрепленное пальцами кольцо. Кончики большого и указательного пальцев, казалось, слиплись, и даже ноготь был один на двоих. С огромным усилием Шиджилл разлепил пальцы. Из горла вырвался болезненный стон.

Но все-таки он был доволен. Сложное заклинание удалось. Шиджилл не был уверен, что все получится и поэтому сейчас тихо радовался толике удачи без которой, естественно, не обошлось.

Поднявшись с пола, он подошел к окну. На первый взгляд, Такер ничуточку не изменился. Все те же неторопливые интермобили, редкие пешеходы, рекзаторы света…

Но кое-что произошло. Кое-что случилось.

И мир вряд ли станет таким, каким был несколько минут назад…

3

Олег Панфилов, младший офицер Службы Охраны Ниши, сегодня заступил на дежурство всего во второй раз.

Капитан Огурцов — прямой начальник — пока опасался ставить молодого лейтенанта на трудные районы и поэтому запихнул его, для начала, в распредпункт. Среди офицеров бытовало мнение, что распредпункт — это местный рай. Дежурить в нем одно удовольствие.

Во-первых — под боком ни одного начальника (они все, как правило, сидят в определенных квадратах и районах Ниши), что само собой наводит на мысли об относительной свободе во время дежурства. Например — летом можно разуваться и ходить в тапочках, вместо того, чтобы убивать ноги в берцовых сапогах. Или на праздник — коли уж угораздило попасть в наряд — пригубить пивка или шампанского, самую малость.

Во-вторых — дежурный распредпункта в Нишу не ходил. Он за нею наблюдал. Кто был в Нише восемь часов кряду, скажет вам, какие премерзкие ощущения возникают по возвращение в реальный мир. Головные боли, слабость желудка и прочие недуги вам обеспечены. Дежурные распредпункта возможности поблевать в пакетик лишены.

В обязанности Олега Панфилова входило: сидеть перед пятью большими мониторами и наблюдать за пятью квадратами Ниши. А точнее, за физическим состоянием офицеров и солдат, в данный момент патрулирующих местность. Картинки на мониторах были разбиты на несколько ячеек, в каждой из которых светились краткие данные о дежурившем в том или ином квадрате человеке. Зеленая шкала — его здоровье, красная — уровень психологического порога (если пересечет деление в 0,15 нужно звонить на квадрат оператору и требовать немедленного отключения человека от w-нэт), синяя шкала — сколько времени человек провел в Нише без перерыва и, наконец, желтая — сколько времени ему осталось.

Олег и его напарник должны были двадцать четыре часа, до появления смены, по очереди наблюдать за мониторами, если что — звонить операторам, но по большей части пить кофе, играть в карты против виромата или по локальной сети, выходить в бесплатный w-нэт (а как же без порнографических сайтов?) и заниматься другими скучными делами, коротая время.

Тем вечером Олег притащил с собой новые журналы по интермобилям, и уселся за стол, изучая содержимое. Его напарник — Серега Выхухолев — занялся установкой на свободный виромат новой w-нэт игры, предвкушая ночные баталии. В общем, ничего обычного не происходило. Каждый из них то и дело поднимал голову, тратил пару минут на изучение картинок пяти мониторов, и вновь возвращался к своему занятию. Причем, Олег, еще не успевший привыкнуть к будням дежурства, поднимал голову чаще и изучал данные из Ниши пристальнее.

Спустя минут двадцать Серега установил игру, зарегистрировался и, нацепив наушники и шлем, полностью ушел из реальности. Олег стал наблюдать один.

Журналы он прочел через час, встал, вышел в подсобку установить настройки в автомате для кофе и горячих пончиков. Автомат, к слову сказать, барахлил — мог вместо кофе выдать, скажем, брикет мороженого в шоколаде — а розетка искрила. Поэтому приходилось стоять рядом и контролировать процесс приготовления.

В этот раз обошлось.

Олег наклонился к окошку, взять стаканчик кофе, и в это мгновение мир вокруг вздрогнул. Словно кто-то приподнял их дежурное помещение и ласково так встряхнул, несильно.

— А, черт! — стаканчик выскользнул из рук, кофе больно обжег ноги. Тарелка с пончиками опрокинулась на пол. Розетка заискрила, повалил густой черный дым, и запахло паленой пластмассой.

Впрочем, все закончилось так же быстро, как и началось. Невидимая волна, сотрясшая помещение, пошла дальше.

Олег запрыгал волчком, пытаясь стереть кофе со штанов. Автомат, похоже, только что закончил свое земное существование — по крайней мере, розетка уже не искрила, дым не валил, и ни одной лампы в недрах автомата не горело.

— Блин. — Сказал Олег, разглядывая автомат. Интересно, запишут ли поломку на их дежурство? И если да, то какой за это полагается наложить штраф? Не хорошо получается, во второй-то раз…

Он поднял пустой стаканчик из-под кофе, тарелку, собрал пончики, свалил все это в мусорную корзину, и только сейчас подумал, что напарник не появился и даже не спросил из комнаты, что произошло. Неужели не заметил?

Олег вышел из подсобки и остановился посреди комнаты. Вроде, все без изменений. Серега сидит за вироматом, в шлеме и наушниках. Мониторы светятся. Только… только… Серега уже не сидел, а как-то безжизненно полулежал на стуле, съехав немного вниз, опустив голову на грудь. Руки плетьми свисали до пола — кончики пальцев едва не касались желтого линолеума. Монитор перед Серегой был выключен.

В три прыжка подскочив к напарнику, Олег схватил его за плечи, рывком поднял, стягивая шлем… и отпрянул назад! Лицо Сереги было серым, словно вылепленное из пепла. Глаза полуоткрыты — и Олег увидел бешено вращающиеся белки. Между губ сочилась белая пена, стекала по подбородку, капала на пол…

Олег сразу подумал об эпилепсии, схватил Серегу в охапку, опрокниул на пол и попытался разжать Сереге челюсти авторучкой. Серега захрипел. Брызги пены разлетелись в стороны. Сквозь крепко стиснутые зубы вырвалось дикое, нечеловеческое рычание.

— О, боги, боги. — Зашептал Олег.

И вдруг, в какой-то момент, сопротивление прекратилось. Серега выгнул спину и как-то весь сразу расслабился. Глаза закрылись. Олег вставил ручку между ослабевшими челюстями. Прислушался. Дышит, вроде. Словно в противовес недавнему бешенству, дыхание было ровным и спокойным.

— Так. — Сказал вслух Олег, растирая вспотевшие ладони. Он взмок, как будто находился в парилке в полном офицерском обмундировании. — Так, теперь позвонить. На базу. Сообщить. Да, сообщить.

Он поднялся с кровати, машинально поднял с пола рассыпавшиеся, видимо после землетрясение, журналы, а когда разогнулся, взгляд его упал на мониторы наблюдения.

Что-то изменилось. Нет, действительно. Олег присмотрелся. Картинки на мониторах оставались четкими, без помех. Краткие физические данные дежуривших, вроде, тоже. Линии: красная, зеленая, синяя… Олег почувствовал, как воротник кителя туго затягивается на шее, в глазах потемнело… где желтая линия? Куда делась шкала, сообщающая, сколько времени осталось людям находиться в Нише?

Уронив журналы на пол, и даже не заметив этого, Олег подбежал к мониторам. Ошибки быть не могло. Желтая шкала исчезла со всех ячеек на мониторах. А шкала психологического порога зашкаливала за отметку 2,8 — выше была только отметка «3».

Олег сглотнул и потянулся к телефону. Кажется, возникли серьезные проблемы. Очень серьезные проблемы…

4

Нет, у меня определенно мозги оплавятся. Или заработаю себе рак по молодости лет.

Ну, говорили же мне, что нельзя заходить в Город Одиноких больше одного раза! А я что делаю? Только вышел, сразу вернулся, потом перекусил — и еще разик. А это болезненно, черт возьми! Не только в моем мире, но и здесь, в Нише аукается физическая боль. Я непроизвольно потер то место, где должен был находиться скретчет. Кожу пекло. Голова раскалывалась. Перед глазами — темнота. Вот тебе и новоиспеченный ловец богов. С моим состоянием даже рыбок из аквариума выловить затруднительно…

Огляделся. Все та же часть города. Многоэтажные дома, магазинчики по улице, припаркованные автомобили. Рутинная работа дизайнеров и художников-программистов. За каждой дверью прячется чья-то информация. День назад я бы с удовольствием выяснил, чем здесь можно разжиться, а теперь разве что задним умом размышляю о возможном заработке. У меня теперь другая работенка, чтоб ее в одно место…

Мой маленький отряд помощников разместился неподалеку — предусмотрительно отойдя в тень дома. Я же, как дурак, на солнце. И еще удивляюсь, что это мне так плохо…

— Рад вас видеть снова. — Говорю. — Проверьте сумки.

Возле них лежат сумки. Азелон, Кхан и этот тип в черном — Шайтан — послушно расстегивают молнии.

В принципе, стандартный набор и ничего лишнего — это у них. Для себя я приготовил парочку замечательный вещей, которые бы раньше никогда не рискнул применить в Городе. Но теперь ведь настали другие времена, верно? Я так думаю, пора забыть обо всем, чему меня учили другие софтеры и чем я жил раньше.

Здесь такой же реальный мир, как и наш. Ага, сейчас, разбежалися! А как же летающий дядька, стреляющий огненными шарами?

Здесь лучше держаться в тени и передвигаться мелкими шажками. А бегать со скоростью интермобиля не хотите?

Здесь нельзя применять оружие, потому как засекут. Наплевать. Сейчас все возможно.

Я перекинул через плечо автомат, пристегнул к поясу сумку с четырьмя полными рожками — раз уж мы играем в историческую эпоху, следует придерживаться достоверности.

Аслан Анатольевич что-то говорил на счет помощи? Интересно было бы поглядеть, что он придумал.

— Так, помощнички, готовы? — Смотрю на Шайтана/ — Думаю, тебе ничего объяснять не надо?

— Сам разберусь, — отвечает черный человек, а я размышляю, интересно, как чувствует себя мертвый человек в мертвом мире?

— А я все прекрасно помню. — Отвечает Азелон, красующийся с новеньким короткоствольным пистолетом перед своим же собственным отражением в витрине магазина. — Не попадаться в лапы этой, как ее, гипнотике, а в остальном все возможно.

— Следует опасаться кибер-элементалиев и Слонов. — Говорит тихо Кхан.

— Ну, я думаю, со Слонами разберется ваш хозяин, — отвечаю, — а если не разберется, я за себя не отвечаю. Кто-нибудь пробовал летать в реальной жизни? Я так и думал. Тогда пойдем пешком.

Трудно привыкнуть к тому, что все можно, когда много лет было ничего нельзя. Летать, например. С того самого первого раза, когда я ступил на горячий асфальт Города Одиноких, мне вдалбливали в голову, что здесь такие же физические законы, как и в реальном мире. Здесь нельзя ходить по стенам и летать, например. Немного позже я узнал, что слово «нельзя» совсем не означает «невозможно». Просто — нельзя. В смысле запрещено. Потому что есть риск попасться Слонам или привлечь внимание элементалиев. Но упорные вдалбливания дали свой результат — я знал, что могу летать, но никогда не решался этого сделать. Преступить черту, от которой отпугивали много лет, оказывается не так-то просто…

— Сумки берем с собой, могут пригодиться.

— Ты уверен в оружии? — это Азелон. Интересно, он только мне не нравиться?

— Я ни в чем не уверен, — отвечаю, — я пользовался им так же часто, как и вы. Можешь предложить варианты лучше?

Азелон пожимает плечами и взвешивает на руке автомат, косится на витрину, изображает из себя супергероя, придурок…

Обращаюсь к Кхану и Шайтану у которых, по-моему, мозгов гораздо больше:

— Наша задача выкинуть этого паренька, Антона, из Ниши в руки Аслана Анатольевича. Я, конечно, не профессионал, но предлагаю не тратить время на Хранителя и стрелять исключительно в Антона.

— Мало шансов, что Хранитель позволит, — отвечает Шайтан, — они знают, что мы их ищем. Хранитель постарается обезопасить Антона. Например, поместить его в такое место, куда невозможно будет проникнуть, не убив самого Хранителя. Подвалы, чердаки, однокомнатная квартира. Было бы желание.

Киваю.

— Согласен. Честно говоря, раньше у меня не было опыта охоты на людей и тем более богов. С удовольствием выслушаю ваши предложения.

— А тут и думать нечего, — говорит Азелон, — находим и убиваем. Наплевать, что они нас ждут. Зато нас больше! Численное, так сказать, превосходство.

— Можно разделиться на две группы и прочесывать параллельные улицы, — говорит Шайтан, — как только устанавливается визуальный контакт с противником, подается сигнал в воздух и вторая пара приходит на помощь.

— А успеем сигнал-то подать? — Спрашиваю.

— Когда мы отлавливали жителей племени айлудов в каменных джунглях, мы действовали по следующей схеме, — продолжает Шайтан, — ловля на живца. Несколько человек с легким вооружением идут впереди, остальные крадутся сзади, чтобы их никто не видел. Когда айлуды нападали на легковооруженных, те, что шли сзади нападали тоже, заставали айлудов врасплох и в итоге почти всегда одерживали победу.

— Идея хороша, но кто будет живцом?

Тут встревает Азелон:

— Предлагаю Кхана. Воришка все равно больше ни на что не способен.

— Пойдете оба, — отрезает Шайтан. Кажется, он пользуется неоспоримым авторитетом. Азелон, во всяком случае, затыкается, и мы выходим из переулка по предложенной схеме. То есть: Азелон и Кхан впереди, открыто, нисколько не заботясь, что их увидят, а мы с Шайтаном отстали метров на сто и стараемся держаться в тени.

Меня терзает одна единственная мысль: что придумает Аслан Анатольевич? Будет ли это еще одним доказательством его могущества?

Я готов поверить? Да, наверное. Но готов ли я согласиться с ним? Не знаю.

Несколько секунд осматриваю местность, но ничего подозрительного не замечаю. Мне кажется, что я почувствую присутствие Антона и Хранителя. Но пока мое предчувствие крепко спит. Поворачиваюсь к Шайтану:

— Ты давно с Асланом Анатольевичем… ну, работаешь?

— В каждом мире время течет по-своему. Я затрудняюсь ответить.

— Хотя бы сколько миров?

— Много.

Шайтан краток и лаконичен. Кажется, из него ничего лишнего выудить не получится, поэтому еще раз пытаться я даже не стал. Как там, в старой пословице? Мертвые лучше всех умеют хранить секреты. Это про него, Шайтана, родимого.

— Сейчас должна быть развилка, а вон за тем домом новая башня Слонов, для блокировки сигналов. Туда лучше не соваться.

За картой, добытой Сан Санычем, я провел две или три ночи, и все новые примочки Слонов теперь знал наизусть. Что называется — с закрытыми глазами сказать могу, где какая башня стоит, сколько человек на том или ином блокпосту.

— Куда лучше идти? — спрашивает Шайтан.

Показываю.

— Антон и Хранитель не дураки, наверное, соваться к Слонам им смысла нет. Значит, будут отсиживаться в одном из двух микрорайонов. Еще есть детский сад, он вон за теми домами, и скверик.

— Пойдем в скверик, — решает Шайтан.

— Лучше сначала прочесать микрорайоны, — говорю, — на кой ляд им сидеть в скверике и нас ждать, а? Я бы на их месте взломал замок в подъезде и залез на чердак. Если Хранителю нужно время, он, скорее всего, так и сделает. Направляй своих парней вон к тем домам. Начнем с Глухого.

— С чего?

— Тот микрорайон у софетров называется Глухим. Потому что мужик по кличке Глухой украл здесь информацию первым. В те годы было модно называть микрорайоны кличками софтеров.

— А район Грозный есть?

— Снесли полтора года назад. На его месте теперь огромный пустой супермаркет. Здание построили, а заказчиков пока не нашли. Даже не уворуешь ничего.

Был Грозный, стал Пустой.

Сплевываю сквозь зубы на асфальт. Слюна от жары сделалась вязкая, а в горле першит — пить хочется. Вынимаю из рюкзака маленькую полулитровую бутылочку воды, отвинчиваю крышку. Шайтан в это время подзывает к себе Азелона и Кхана.

Прислонился губами к холодному горлышку… и в это время где-то вдали загремел гром.

Я так и застыл с бутылкой наперевес. Гром в Нише? Быть того не может!!

В опровержение моих мыслей — словно слуховая галлюцинация от теплового удара — гром ударил снова, да так, что стекла близлежащих домов заиграли мелодичным звоном.

— Что это? — Шайтан задирает голову.

Я тоже оборачиваюсь. И не могу поверить своим глазам! Над крышами домов медленно вырастает огромная черная туча. И тотчас налетел холодный ветер, прогулялся под шортами, майкой, растрепал волосы. Мгновение — и туча накрыла солнце, сожрала, как аллигатор из детской сказки. Словно огромный серый призрак — тень накрыла дома, пробежала по дороге, убила яркие краски, окутав пространство серым пепельным цветом.

Бутылка выскользнула из моих рук.

— Мать вашу…

Кхан, Азелон и Шайтан стояли, задрав головы, с открытыми ртами. Смотрели, как черная туча пожирает небо от горизонта до горизонта. Это им удивительно, а каково мне? С самого возникновения Города я знал, что здесь вечное солнце, жара за тридцать градусов, тень днем с огнем не сыщешь, а в итоге? Чувствую себя, словно мальчик, который верил, что Дед Мороз существует и вдруг схватил Дедушку за бороду и обнаружил, что держит в кулаке кусок тряпки, а из-под маски выглядывает веселое папино лицо.

Так нечестно! Город Одиноких так же реален, как Такер! Здесь есть свои нерушимые законы! Здесь солнце не заходит за тучи, а светит двадцать четыре часа в сутки!

И холодный ветер… и мурашки по спине… и нет ярких бликов на темных, словно занавешенных покрывалами окнах… и я чувствую напряжение в воздухе… давление, что ли… неужели вот-вот пойдет дождь…

— Круто, — говорит Азелон, — часто у вас так?

— Что ты понимаешь? Что ты понимаешь, придурок?!

Я не хочу, но ноги сами несут меня к распрекрасному любовнику с кремовым личиком. Хватаю его за шкирку, встряхиваю, что есть силы и ору прямо в ухо:

— Не может этого быть! В Городе никогда не было туч! Ветра не было! Здесь не может быть дождя, понимаешь?! И нечего скалить зубы, пока я их тебе не выбил! Заткнись, и чтобы я от тебя больше не слышал твоих едких замечаний!

Он не сопротивляется. Лицо Азелона медленно бледнеет. От каждого встряхивания его голова болтается, словно была плохо пришита к шее. Я отталкиваю его, сам делаю шаг назад и оглядываюсь.

Неужели это все сделал Аслан Анатольевич? Ничего себе Ловец Богов!

Вот только думаю — зачем? Что это изменит? Как поможет?

— Что же ты затеял, Ловец?

— Дождь будет, — говорит Шайтан, — надо поторопиться.

Не отвечаю, смотрю на темное небо. Еще немного, и туча скроет последние лучики солнца — станет совсем темно. А о фонариках-то мы и не побеспокоились.

Я поежился, нагнулся, чтобы поднять бутылку.

И первая капля дождя разбилась об асфальт возле моей руки.

Глава 019

1

Говорухин редко выходил в Нишу с домашнего виромата. Ему достаточно было прогулок во время дежурства. К тому же на дежурстве стояли вполне себе нормальные системы, да и скретчеты подгоняли под размеры, поэтому особых неудобств те не причиняли.

Не сказать, чтобы Говорухин испытывал неудобство. Таблетки, вкупе со спиртным и парочкой внутривенных намертво парализовали нервные рецепторы, не говоря уже о чувстве опасности, инстинкте самосохранения и т. д. и т. п. Говорухин чувствовал себя бессмертным и всесильным… Наверное, именно поэтому он отказался оставлять кого-либо для наблюдения.

— Вы нужны мне оба, — сказал он, — уродов будет двое, и они хорошо вооружены. Нас должно быть больше, ясно?

— А наблюдение? — спросил Красик, только что принявший на грудь третьи сто грамм. Его уже немного штормило.

— К черту наблюдение, — махнул рукой Говорухин, и тихо добавил, — вон, Афимин понаблюдает. Чего коситься без дела?

— А если что-нибудь случиться? — не унимался Красик, теребя в душе Говорухина жесткое раздражение.

— Что здесь может случиться? Афимина уже завалили, Аленичева забрали. Мы здесь как у черта за пазухой, всеми забытые и… — чуть не сорвалось с губ «проклятые».

Плюнув на пол, Говорухин снял очки и уселся за виромат. От разветвителя тянулись три одинаковых скретчета. Ни о каком подгоне размера речи, естественно, не шло. Говорухин взял первый, задрал рубашку и присоединил скретчет к выемке на предплечье.

— Я поставил таймер на шесть часов утра, — сказал Строганов, — пойдет?

— С лихвой. Подсоединяйся.

Строганов не возражал. Попробовал бы только. Мы бы ему зубки тут же пересчитали.

— Аппаратуру я загрузил, — продолжил Строганов, — оружие и наблюдательные приборы тоже. Попробуем отследить хоть каких-нибудь софтеров, а там разберемся.

— Нам нужны не какие-то софтеры, а те два урода, что сперли данные и грохнули Афимина, — рявкнул Говорухин, — поторапливайтесь, болваны!

Все еще качая головой, Красик отхлебнул прямо из горлышка бутылки водки и подсоединил скретчет. Следом — Строганов.

— Начинаю отсчет, — сказал самый молодой член Лиги.

Говорухина неожиданно пробила мелкая дрожь.

Он знал, что сейчас увидит свет.

2

В Нише Говорухин всегда чувствовал себя немного странно. Его движения словно подтормаживали, не успевали за мысленной командой на какую-то ничтожную долю секунды. Он открыл рот, а слова вылетели после едва уловимой паузы:

— Славненько.

Красик и Строганов стояли рядом, с сумками в руках, в бронежилетах, в касках с пластиковыми щитками и логотипом Службы Охраны на макушке. Говорухин и сам был одет в служебную форму.

А на носу — черные очки.

А на поясе — любимый ТТ-мод, калибра 9,2 мм.

Жарко. Как всегда.

— Начинаем поиск прямо отсюда, — Говорухин зевнул, огляделся. На обочине, возле подъезда, стоял автомобиль. Любой офицер Службы имеет право пользоваться автомобилями… есть в Службе свои преимущества, ничего не скажешь.

— Строган, что там с местностью?

Строганов уже выудил из сумки приборы, разложил их прямо на дороге и занимался колдовством. Красик ушел в тень многоэтажного дома.

— Что за район?

— Приречье. Девять километров от вышки.

— Ага. К вышкам приближаться не будем. Все-таки мы здесь не совсем легально. Следы софтеров есть?

— Поблизости нет. За вышкой еще три километра, там что-то просвечивается. Не даю гарантию, что софтеры. Могут быть кибер-элементалии или гипнотика.

— Проверим. — Говорухин расстегнул сумку, вытащил брелок-ключи, подходящие к любому виду транспорта в Нише. — Поехали. Будем расстреливать всех, кого увидим. Сегодня день отстрела софтеров.

— Ты совсем свихнулся. — Заметил Красик восторженно.

— Все мы давно свихнулись, — парировал Говорухин, — с софтерами по-другому нельзя. Иначе на голову садятся, уроды, друзей убивают, информацию прут. Они же, как крысы. А с крысами договариваться нельзя. Только травить. Пойдем в машину… Строган, веди наблюдение.

Через минуту они уже сидели в автомобиле. В салоне было душно — намного душнее, чем на улице — но Говорухин открыл все окна, завел мотор и вырулил на трассу, позволив хоть какому-то подобию ветра проникнуть внутрь.

— Задыхаюсь. — Картинно прохрипел Красик. — Слушай, Гавар, поехали на площадь Революции? Говорят, софтеры там день и ночь тусуются.

— И на площадь успеем, — ответил Говорухин, не сводя глаз с дороги, — за тротуарами наблюдай, умник.

Вдалеке показался острый пик наблюдательной башни. Говорухин свернул на узкую дорогу, намереваясь обогнуть и башню и собратьев Слонов, которые обычно слонялись поблизости.

— Два километра до софтеров… или кибер-элементалиев, — подал голос с заднего сиденья Строганов, — сейчас налево и прямо по трассе, ага, вот…

Говорухин свернул еще раз, вырулил на широкую трассу… и резко нажал на тормоза.

Сбоку громко матернулся Красик, прищемивший руку. Строган глухо стукнулся лбом о переднее сиденье.

— Что, мать твою… водить не умеешь?! — Красик выпрямился, но Говорухин не обратил на него внимания.

Он смотрел на небо. На черную тучу, стремительно поглощающую горизонт, загораживающую солнце. На длинные тени, стремительно, словно бегун на короткие дистанции, потянувшиеся от домов, деревьев, фонарных столбов, мусорных корзин…

— Быть того не может, — прошептал с заднего сиденья Строганов.

А Говорухин смотрел на надвигающиеся тени, на наступающую темноту, и видел в этой темноте красные косящиеся на него глаза. Мертвые глаза Афимина.

И что-то заставило его нажать на газ, дернуть с хрустом рычаг переключения скоростей и дать задний ход.

— Что ты делаешь?! — теперь Красик стукнулся затылком о сиденье и взвыл, хватаясь за голову.

Автомобиль виляло из стороны в сторону. Он катил по дороге назад, пытаясь обогнать темноту, а Говорухин сжимал руль с такой силой, что трещал пластик. Темнота в его глазах, скрытых черными очками, наступила уже давно.

Он давил на педаль газа даже тогда, когда автомобиль врезался задом в бетонное крыльцо какого-то дома. Говорухин не слышал воплей Строганова и не чувствовал тычков Красика, который пытался оторвать его руку от рычага скоростей. Говорухин смотрел на надвигающуюся темноту. У него не было сомнений, что темнота пришла за ним. Еще бы — в мире, где всегда светило солнце темнота не наступает просто так!

Когда тени окутали автомобиль, серый туман проник в салон, Говорухин зажмурился так крепко, что заболели глаза. Он открыл рот, чтобы закричать, но темнота забила горло, проникла в легкие. Он задергался в судорогах, очки слетели с переносицы и повисли на щеке, зацепившись левой душкой за ухо…

И когда Красик влепил ему кулаком по переносице, Говорухин с облегчением понял, что сейчас вылетит из Ниши обратно, в живой мир…

Но, кажется, у него ничего не получилось.

3

Пол задрожал, когда Наташа находилась в комнате.

Зазвенели стекла. Свет пару раз мигнул, а настроенный на музыкальный канал ивизор погас совсем.

— Коля? — Наташа вскочила со стула, и в этот момент дрожь прошла. Длилась она не больше минуты.

Граненый стакан остановился на самом краю стола. Наташа переставила его ближе к центру и прошла в комнату с вироматами. Колю перенесли туда незадолго до того, как Паршивец и остальные ушли в Город искать Пашу.

— Коль, ты видел? Землетрясение что ли?

Коля полусидел в кресле, таким образом, чтобы ему были видны все мониторы, и можно было наблюдать за происходящим. Возле него стоял стул с подносом. На подносе уместилась кружка с кофе и тарелка с бутербродами (которые сейчас уже, собственно, отсутствовали).

— Коль?

Коля не обратил на вошедшую Наташу внимания. Он смотрел на вироматы… на неработающие вироматы.

Только в это мгновение Наташа обнаружила, что стоит в полнейшей тишине. Привычный гул исчез. Мониторы погасли. Вироматы выключились.

И, тем не менее, ни один из ушедших в Город Одиноких не встал со своего стула, не отключился.

Люди лежали без движения, их глаза — закрыты. Только ровное дыхание… и ничего больше.

— Что происходит? — прошептала Наташа, остановившись на пороге.

Коля вздрогнул, словно только что пришел в сознание, и повернул к ней свое изуродованное синяками и подтеками лицо:

— Я не знаю, Наташ. Не могу понять.

4

— Саныч! Чтобы мы без тебя делали?

Паршивец очень долго и внимательно разглядывал приборы, извлеченные из сумки.

— Это блокиратор, ага. Узнаю, узнаю. Такие штуковины изобрели два года назад. Совершенно секретно, между прочим. Через год можно было купить на любом w-нэт аукционе. Правда, стоит штучка бешеные деньги. Даже у меня таких нет. А это что? Ого! Где добыл? Слушай, а почему ты раньше не показывал? С этой штуковиной мы же можем любой автомобиль зарегистрировать и кататься себе в удовольствие! А вот с этим? Индикатор гипнотики! Саныч, зачем ты вообще по Городу шаришься? Сидел бы себе дома и продавал эти приборы через w-нэт! Такие бы деньги заколачивал!

— У меня с Городом свои счеты, — ответил Саныч, — не в деньгах дело, ты же знаешь.

— Не зря Город величают Одиноким, — поддержал Паршивец.

— Потому что все мы одинокие и сумасшедшие, — сказал Негодяй, — нормальные люди сюда не ходят.

Паршивец вытряхнул из сумки солнцезащитные очки продолжил:

— Знал я одного, так сказать, нормального, который ходил в Город ради научного эксперимента. Он ученый был, из Центрополиса. Какой-то приближенный к Президенту, между прочим. Даже научную работу писал про это… про поведение агрессивных самцов кибер-элементалиев во время вмешательства в энергетическую оболочку Города человеческого сознания.

— Ну, загнул, — прошептал Негодяй.

— Ага. Успел написать два отчета. Потом его, собственно, сами Слоны и подстрелили.

— Совсем?

— Не насмерть, конечно. Но объяснялся долго. Потом хотел обратно в Город вернуться, но жена не позволила. Мне, говорит, нормальный муж нужен, а не пучок заряженных частиц с информацией. Мужика ей захотелось, понимаете?

— От женщин все несчастья. — Изрек Сан Саныч, видимо, опираясь на личный опыт. — Был бы одинок, такую карьеру мог бы сделать. Представляете сенсацию — статья в научной газете о поведении агрессивных самцов…

— Ладно, кончаем болтать! — Паршивец нацепил на массивный нос маленькие кругленькие очки и закинул за плечо рюкзак, — жарковато здесь. Предлагаю неторопливо обследовать квадраты. Идет?

— Блокиратор включи, — напомнил Сан Саныч, — кнопка с обратной стороны. Там еще есть выдвижная панель с экраном. Можно отследить скопления кибер-элементалиев в радиусе пары километров.

Они двинулись к многоэтажным домам, уходя от недостроенного квартала, где здания из стекла и бетона перемешивались с нелепыми макетами без крыш, с черными дырами вместо окон. Асфальт кое-где попросту отсутствовал, предоставляя путникам возможность провалиться в белый туман. Один раз попался припаркованный к обочине автомобиль без колес и стекол, зато с украшенными рекламой пива боками.

Спустя несколько минут Негодяй поинтересовался:

— Не слишком далеко от центра, Паршивец? Мне кажется, время зря теряем.

— А ты хочешь в самую заваруху? — парировал Паршивец. — В центре сейчас на квадратный метр по десять Слонов. Я бы на месте Грозного туда даже не сунулся бы.

— Это называется, пойди туда, не знаю куда.

— Бунт на корабле? — нахмурил брови Паршивец.

— Я к тому, что нужно найти рабочий автомобиль и прокатиться с ветерком, — сказал Негодяй, — раз уж у нас есть блокиратор.

— Большие скорости он может и не выдержать, — покачал головой Сан Саныч.

— Плевать! — поддержал Негодяя Паршивец, — плетемся как черепахи, верно Негодяй говорит! Я уже закипаю! Давайте покатаемся на автомобиле! Я ни разу не катался в Городе! Увлекательнейшее, должно быть, мероприятие!

— Раритеты! — поднял указательный палец Негодяй, — колымагам не меньше ста лет. Последний автомобиль на бензиновом двигателе выпустили лет за тридцать до революции.

Паршивец присвистнул и быстрыми шагами направился по дороге — искать автомобиль. Минут через десять они наткнулись на вполне приличную модель, которая, как оказалось, еще и работает. На единственный недостаток — выкрашен автомобиль был в цвет детской неожиданности — решено было внимания не обращать.

Прислушавшись к мерно тарахтящему двигателю, Паршивец улыбнулся:

— Постарались, суки программисты. Все сделали как надо.

Негодяй принюхался:

— Только бензином воняет. Убить бы того историка, который предложил сделать Город подобием городов прошлого века. Что ему в нынешнем мире не нравиться?

— А тебе наше светлое настоящее сильно нравиться?

— Я живу в том времени, в котором родился. Тут не может быть речи, как бы, нравится мне здесь жить или не нравится.

— Но ведь ты можешь изменить мир, — сказал Сан Саныч, — можно постараться сделать так, чтобы он тебе действительно нравился.

— Например?

— Совершить революцию. — Сан Саныч покосился на Паршивца, — Может, Краб прав. Он стремится сделать наш мир лучше.

— Я с тобой все равно не согласен. — Покачал головой Негодяй. — Революция, к сожалению, не решает всех проблем.

— Но она приближает к счастью. К мировому счастью.

— А, так ты хочешь счастья всем и сразу? — Усмехнулся Негодяй. — Спешу огорчить, как бы. Это утопия. Счастья для всех не бывает. Его либо больше, либо меньше. По-другому никак. Даже если каждый вокруг по своему счастлив, всегда найдется человек, который стремится этому счастью помешать. И если не человек, то есть еще целая куча проблем. Форс-мажор, техногенные катастрофы, землетрясения, ураганы…

— Ураганы, — эхом отозвался Паршивец, — смотрите…

Негодяй проследил за рукой Паршивца, и замер с открытым ртом.

— Ну, ни фига себе. — Прошептал Сан Саныч.

Над крышами домов вырастала черная туча. В спину мягко толкнул прохладный ветерок, заставивший кожу покрыться гусиными пупырышками.

— Что это?

— Я не знаю, — сказал Паршивец, распахивая дверцу машины, — в автомобиль, быстро.

Никого не пришлось уговаривать дважды. Негодяй сел возле водителя, а Сан Саныч забрался на заднее сиденье.

Стараясь не смотреть на стремительно удлиняющиеся тени, Паршивец вдавил педаль газа и дал задний ход.

Совершенно секретно.

От Полковника Власова Д.Ю., командующего Службой Охраны Ниши Кому Верховному Главнокомандующему Вооруженных Сил (Президенту ЛДСГ(б))

В связи со сложившейся ситуацией и согласно Директиве 021 Указа НСД от 12.05.(99)

ДОКЛАДЫВАЮ

11.06.(12) в 19.05 по местному времени произошел серьезный технический сбой в работе Организационных Наблюдательных Устройств. Причины сбоя выясняются. Офицеры Службы Охраны, находившиеся на боевом дежурстве в Нише, по невыясненным причинам оказались отключенными от вироматов, но, тем не менее, в сознание не пришли. Дежурившие на всех постах врачи, обследовав офицеров, единогласно пришли к мнению, что их жизни ничего не угрожает. Скорее всего, бессознательное состояние офицеров — это факт воздействия на психику в результате сбоя. Выход в Нишу невозможен до устранения неполадок.

ПРИНЯТЫЕ ДЕЙСТВИЯ

Технические работники на местах занимаются настройкой и отладкой систем.

Установлено наблюдение за офицерами, не пришедшими в сознание (39\39) Возобновлено дежурство на территории пунктов Охраны Ниши Подписано: полковник Власов Д.Ю. от 11.06.

(под документом маркером приписка: «Господин Президент, мы же с вами взрослые люди. Я считаю утренний инцидент с софтерами, которые пытались забраться в Архив, и нынешний сбой в работе Ниши звеном одной цепочки… Да, черт возьми, система работает нормально. Просто технари не могут войти в Нишу. Не могут и все. Не получается…)

Глава 020

1

Цет забрался на крышу первым. Откинул металлическую крышку люка и поднялся, разглядывая темное небо.

— Начали охоту. — Прошептал Цет. — У, суки, что вытворяют!

— Раньше здесь всегда светило солнце, — сказал Антон, забираясь следом. Он мог бы просто взлететь на крышу, но не хотел. Странное дело: силы есть, а желания нет. Словно надоело баловаться с доставшимся могуществом. Да и вообще, домой хотелось, поспать, поесть, посидеть перед вироматом, играя в w-нэт игру… Ход мыслей нарушил Цет:

— Гляньте-ка, — присвистнул он, разглядывая что-то с крыши. Дом был, наверное, этажей в двадцать, поэтому отсюда хорошо проглядывалась едва ли не половина Города, — посмотри, братишка, кого я вижу! Старые знакомые не угомонились. Поделом им, поделом.

Он ткнул пальцем куда-то вниз, но Антон различил только несколько черных точек.

Впрочем, точки он увидел и в другом месте — небольшое скопление на просторной площади.

— А там что?

Цет пожал плечами:

— Если б я знал, братишка. Что-то происходит. Шиджилл намерился выкурить нас отсюда. Это война, одним словом. Эх, нам бы один день продержаться и одну ночь простоять… — Цет хохотнул, погладил острый подбородок и весело взмахнул тростью, — фигурально выражаясь, братишка, фигурально. Осталось-то совсем немного времени. Только не бойся, будущий пророк всея земли. Ты, братишка, теперь личность знатная, поэтому и дела вершить будешь знатные. Для начала выбери удобную позицию для стрельбы.

— Зачем?

— Вон те черные точки, братишка, которые ты разглядеть не можешь из-за своей врожденной близорукости, хотят уничтожить и тебя и меня и наших богов, а, следовательно, хотят уничтожить всю власть, данную богами тебе. Как ты думаешь, следует их остановить? Вот и я думаю, что следует. Поэтому займи удобную позицию, братишка, не возражай, и жди моего сигнала. Надобно расстрелять их к едрене-фене, времечко выиграть.

Антон еще раз безуспешно пригляделся к черным точкам.

— Они лишат тебя власти, данной богами! — напомнил Цет, прогуливаясь по крыше и что-то весело насвистывая.

«Они лишат меня власти — эхом отозвалось в голове Антона, — лишат меня цели».

И он медленно присел на одно колено, ощутив теплоту бетона, прищурил один глаз и прицелился.

2

Шиджилл вернулся в комнату, как только поднакопил сил. В кончиках пальцев приято покалывало. Энергия сочилась сквозь поры. Он готов был отдать ее всю, до конца, лишь бы получилось так, как он хотел.

Еще одно.

Ветер гулял по комнате, врываясь сквозь распахнутые окна, мешал запах горелой кожи с запахом улиц, и это был, скажу я вам, странный запах… нечеловеческий запах.

Шиджилл улыбнулся, поднял над головой руки и выкрикнул пару фраз. Ветер подхватил слова, закружил, смешал с запахом, вышвырнул на улицу.

И слова разнеслись по Такеру… над Такером… в темном небе, которое минуту назад заволокли огромные бездонные тучи.

3

Дождь закончился, так толком и не начавшись. Несколько больших капель прибили пыль, освежили воздух. Я даже промокнуть не успел.

Зато стало прохладно. Вот уж что действительно помогает — так это прохлада. Даже пошли мы как-то быстрее, повеселели.

Единственная мысль — где искать Антона и его псевдобогов?

Азелон и Кхан по-прежнему шли впереди. Мы же с Шайтаном, наоборот, отстали насколько вообще возможно.

— Дойдем вон до той многоэтажки и сворачиваем. — Говорю. — Нужно пройтись по параллельной улице.

— Без вопросов, — кивает Шайтан, — время у нас еще есть.

— А оно может закончиться?

— Может. Антон выдерживает время, накапливает силы, чтобы ворваться в мир. Хозяин блокировал Город, но это временная мера. Долго блокировка не выдержит.

— Подожди! Так ты знаешь, что происходит?

Шайтан кивает.

— А почему не говоришь?

— Нет смысла.

— Ни фига себе, нет смысла! А я разве не должен знать? Ну-ка говори! А то выйду сейчас из Города, и только вы меня видели!

— Не выйдешь, — отвечает Шайтан, — в этом-то все и дело. Хозяин блокировал выход. Никто не может покинуть виртуальный город, пока сохраняется блокада.

Теперь у меня тела нет, понимаете? Я бесплотен! Я, выходит, призрак, шляющийся по призрачному городу в компании друзей призраков и охотясь за призраками. Хотя, стоп. Антон-то как раз самый настоящий призрак. В моем мире он умер, а здесь проживает. Аслан Анатольевич, скорее всего, не блокировал Антона, а тому и не нужно возвращаться. Пока не придет время.

Получается, блок для нас и для Слонов. Они теперь не смогут войти в Город, а те, кто здесь — не смогут выйти. Далее по логике — можно делать в Городе все, что хочешь, без оглядки…

Мои мысли прерывают неожиданно выскочившие наперерез Кхану и Азелону Слоны в камуфляжной форме. Кхан отскочил на дорогу, Азелон вообще застыл с открытым ртом.

— Кто такие? — Рявкнул первый из трех Слонов, вскидывая пистолет.

Все произошло стремительно. Я не успел заметить движения Шайтана, запоздало громыхнули звуки выстрелов — и все три офицера уже валяются на земле с раскинутыми руками и аккуратными дырочками прямо между глаз.

— Однако, — выдыхаю, — тренировка…

Шайтан направляется к телам и, нагнувшись, быстро их обыскивает.

— Может, переоденемся? — предлагает Кхан.

— Я в потную гадость переодеваться не буду. — Тут же бормочет Азелон.

— Вас никто и не просит, — холодно говорит Шайтан, выпрямляется.

Я подхожу ближе и смотрю на мертвых офицеров.

И чем больше смотрю — тем сильнее разгорается в глубине души страх.

Мертвые тела не исчезали. По всем законам Города они должны исчезнуть… разум должен вернуться в телесную оболочку… но вот же они лежат, мертвые… и я вижу кровь, растекающуюся по асфальту и стараюсь не думать о том, где же находиться сознание этих мертвых людей. Не в их теле — это точно. Тогда где? В какие серые дали улетели мысли, образы, воспоминания офицеров? И вернуться ли обратно?

Сглатываю, а в горле пересохло. Страшно, что и говорить. А если бы не Шайтан их, а они нас? Где бы я очутился в следующий момент?

— Смотрите, — говорит Кхан, — вон там, в небе.

С трудом оторвав взгляд от мертвецов, задираю голову.

Ага, что-то новенькое. Кажется, снова дело рук Аслана нашего Анатольевича: черное небо уже не такое непроглядное как раньше. Теперь его пронзает несколько ярких лучей света. Сначала лучи расчерчивают по земле замысловатые зигзаги, потом скрещиваются и застывают над крышей большого многоэтажного дома километрах в двух от нас.

Мне кажется, я знаю, на что указывают лучи.

— Слушайте, это лучший поисковый прибор, который я когда-либо видел, — говорю, — а не мог он раньше такое сотворить?

— Возможности хозяина тоже не безграничны, — отвечает Шайтан.

— Зато мы здесь всесильны, — говорю, — предлагаю до дома долететь. А?

4

Когда Говорухин открыл глаза, он уже знал, что будет делать дальше.

Вообще-то, он не был без сознания, он ушел в другой мир, ушел, как бы точнее выразиться… в темноту! Наглотался ею по самое «нехочу» и отчалил.

А что в темноте? Темнота! Звуки какие-то, шорохи, шипел кто-то (или что-то) словно забывший выключиться автомат для доставки кофе, шарканье тапочек, тиканье часов, далекий пронзительный гул церковных колоколов.

Давненько Говорухин не бывал в церкви. Да и поздно уже, наверное, не пустят…

Он открыл глаза и увидел перед собой Красика и Строганова. В Нише. Снова в Нише. Он потерял сознание, но остался здесь. Темнота не пустила. Темнота, если припомнить, приказала остаться здесь.

«Мы им всем покажем, — сказала Темнота, — убьем двоих уродов и всех, кого встретим на пути».

И Говорухин вторил ей с какой-то идиотской радостью в груди, словно не убивать собрался, а пойти в парк, где можно вдоволь накататься на каруселях, поесть попкорна и попить холодной минералки.

— Ты в порядке? — спросил Красик, едва увидев, что Говорухин открыл глаза.

— Мы…

— Что?

— Ничего, — прохрипел Говорухин, — темнота. Откуда?

— Если б кто-нибудь знал, — пожал плечами Строганов, — в Нише как будто ночь наступила.

— Идиот, ты когда-нибудь здесь ночь видел?

— Ну… все может быть, — Строганов нервно хихикнул. Было видно, что ему здесь очень неуютно и он бы с радостью вернулся обратно, в дачный домик Афимина.

«А не вернешься, дружок, — подумал Говорухин радостно, — никто не вернется, потому что Темнота не выпустит. Никого».

«И даже нас?» — спросил кто-то в уголке сознания.

«Нас выпустит. Когда убьем уродов» — Кажется, я слегка запутался, — Говорухин поднялся.

Вокруг царила непривычная для Ниши серость. Видимость — около десяти метров, дальше — ни фига подобного. Говорухин посмотрел наверх и с легким удивлением обнаружил в небе звезды. Настоящие звезды виртуального пространства… занятно.

А вот дальше выходило еще занятнее. Неподалеку небо рассекали перекрестные белые лучи света, похожие на длинные школьные указки. И упирались в крышу многоэтажного дома в соседнем, надо полагать, районе.

«Свет виден лишь ночью, — сказала Темнота в его голове, — стало темно, и ты увидел Путь, который невозможно различить днем».

— Что нам делать? — прошептал Говорухин, не замечая Красика, удивленно поднявшего брови.

«Пойдем», — коротко бросила Темнота.

— Пойдем, — повторил Говорухин, и опустил голову, разыскивая свои темные очки.

Они валялись рядом, на асфальте. Он поднял их и нацепил на нос, не обращая внимания на то, что видимость за темными стеклами сократилась вдвое.

— Карась, дружище, ну-ка определи навскидку, сколько нам ехать до того дома?

— Минут пять, — не задумываясь, отчеканил Красик, — если на автомобиле, и ты больше не будешь выкидывать никаких фокусов.

— Никаких, — кивнул Говорухин, — запутались мы совсем, Красик. Запутались.

5

Когда яркие лучи разорвали небо, Цет перестал улыбаться и хихикать.

— Выследил, — процедил он, присаживаясь около Антона, — пока мы, братишка, не всесильны, и Ловец пользуется этим. Вот, лучи наслал, чтобы его прихвостни в Городе знали, куда идти.

— Они двигаются в нашу сторону, — сказал Антон. Он лежал на теплом, еще не остывшем, бетоне и, скрестив пальцы рук, рассматривал приближающиеся силуэты.

Видно было, что к многоэтажному дому направляются не только посланные Ловцом люди. От площади тянулись на свет, словно мотыльки, заплутавшие Слоны, чуть в стороне можно было разглядеть автомобили, неровной вереницей растянувшиеся от самого горизонта.

Каким-то волшебным образом Ниша, названная Городом Одиноких, вдруг ожила. То не было никого — то сотни людей повылезали изо всех щелей и направляются теперь в их сторону.

— Почему они не выходят из Ниши?

— Не могут, наверное, — пожал плечами Цет, опускаясь на колени возле Антона, — мало ли что Ловец может натворить. Он, братишка, на такие дела способен, о-го-го! Закачаешься, я бы сказал.

— А мы? Мы способны?

— Пока нет. На стороне богов только один человек. Это ты, Антоша. Когда верующих станет больше, сил у богов тоже станет больше, и они смогут нанести ответный удар. Но пока мы вынуждены скрываться и тянуть время. Но осталось немного. Я чувствую приближение. Хранители всегда чувствуют приближение. Совсем скоро мы с тобой, братишка, пройдем огненным мечом сквозь серую человеческую массу! Возьмем всех! Повернем людишек твоего мира лицом к солнцу! А кто не захочет, того повернем насильно, потому что люди, что стадо баранов не знают и не хотят знать, что для них хорошо! И все они нам, братишка, потом еще спасибо скажут! И в колени падать будут, и ковер из лепестков роз… и дворцы и храмы по всему миру… и апостолы с богами в душе… и крест, быть может, в отдаленном будущем, чтоб навсегда! Чтоб в памяти людей на тысячелетия!!

Цет захлебнулся восторгом, воздел руки к небу. Ветер сорвал с его головы смешную шляпу-котелок и, поигравши, сбросил вниз с крыши.

— Какая-то машина подъехала, — сказал Антон, поглядывая вниз, — люди выходят.

— Я чувствовал приближение, — прошептал Цет, закашлявшись, — Хранители всегда чувствуют, братишка…

— Они зашли в дом, — сказал Антон, — расстрелять их, когда поднимуться?

— Погоди, посмотрим.

Цет порылся в карманах пиджака и вытащил маленькую деревянную коробочку. Она была гладкая, отшлифованная до зеркального блеска. С трудом проглядывалась щель, отделяющая крышку от низа. Сбоку коробочки болтался миниатюрный замочек.

— Что это?

— Боги, о которых ты никогда не слышал, — ответил Цет, и на лице его заиграла холодная змеиная улыбка, — и не видел тоже.

6

До многоэтажного дома добрались за три минуты. Ехали на полной скорости: Говорухин выжал из старого автомобиля все, что было в его силах. Мотор надрывно гудел, в салоне пахло горелой пластмассой, а Строганов с заднего сиденья тихо поскуливал от страха.

Один раз пустынную дорогу пересек отряд Слонов, но выглядели они как-то испуганно, на автомобиль не обратили внимания и скрылись в узком переулке. Ну и хорошо. А то Говорухину пришлось бы стрелять.

Он притормозил у подъезда — деревянная дверь распахнута настежь, болтается оборванная пружина — и повернулся к Красику:

— Так, Карась. Кто бы там ни был, на крыше, сначала стреляем, потом думаем, ясно? Сдается мне, что эти уроды могут готовить засаду.

— С чего ты взял, что они сидят здесь?

— Ты свет видел?

— Это ничего не значит.

— Для тебя. Не значит, — сказал Говорухин, делая паузы между фразами. Темнота вдруг снова вмешалась в ход его мыслей.

«Даже если на крыше и не уроды, — сказал Темнота, — они тоже придут сюда. Любой, кто сейчас находится в Нише, прилетит на свет. Все люди — мотыльки. Им только дай яркую свечку — маячок — и они устремятся к ней, забыв про все на свете».

— Пойдем.

Зайдя в темный подъезд, Говорухин вытащил из кобуры табельный пистолет и снял с предохранителя. За спиной сопел Красик. За него можно не беспокоиться — стреляет, как сам дьявол. Строганов из восьми бутылок вышибает шесть, но он, малец, еще и ни разу не стрелял в людей. Как бы не сорвался…

Лифт работал. Стоило нажать кнопку — и дверцы распахнулись, обнажая узкую кабинку, освещенную желтым светом, с тройным рядом кнопок на стене и потрепанным серым ковриком на полу.

Ехали в полной тишине. Говорухин смотрел в пол и чувствовал, как нарастает трепетное возбуждение. Он всегда любил стрелять. Особенно не в бутылки, а в живых людей. Правда, в последнее время получалось не очень часто. С тех самых пор, как его отправляли в горячую точку на западе страны, толком повеселиться так и не удалось. Может, хоть сейчас? Ничего страшного, что реальность-то не настоящая, а люди после выстрелов очнутся у себя в креслах перед вироматами. Факт в том, что пули табельных пистолетов позволят отследить точки соединения и мигом вывести полный отчет о местонахождении подстреленного. А там, в реальном мире, их можно будет взять уже по-настоящему.

«Мы их и здесь достанем по-настоящему», — шепнула Темнота, которая не только в душе и сознании, но и там, за пределами лифта и вообще везде в Ниши.

Дверцы распахнулись, и Говорухин увидел яркий квадрат света, вырывающийся сквозь люк в потолке. Неудобно, черт возьми, слишком узкий люк. Придется подниматься по одному, а это прекрасная мишень для затаившихся наверху.

— Строган, первым пойдешь, — Говорухин подтолкнул мальца вперед.

Строганов держал в обеих руках по пистолету, засунул один в карман и стал резво подниматься.

Говорухин напрягся, ожидая выстрелов, но их не последовало.

Когда Строганов скрылся из виду, полез Красик. Говорухин за ним.

Неужели на крыше никого нет? Быть того не может?

Едва его голова показалась над отверстием, раздались первые выстрелы.

— О, мать твою!

Сбоку пробежал Красик, стреляя на бегу. Строганова вообще видно не было. Говорухин подпрыгнул, как ужаленный, выпрыгнул из люка и кувырком покатился за большой бетонный выступ — где затаился и Красик.

Стреляли откуда-то сбоку.

— Что здесь?

— Каких-то два придурка, мать их, — выругался Красик, — Строган их заметил и начал стрелять. Точно его завалят.

— Где они?

Красик махнул рукой:

— На том краю крыши.

Словно в подтверждение его слов, мимо пронеслось что-то яркое и обжигающее, ударилось в пол и разлетелось яркими брызгами с оглушающим грохотом. Пол под ногами задрожал. Глаза Красика округлились:

— Бля… у них гранотомет?

— Странный какой-то… — Говорухин поправил очки и прислушался.

Выстрелы стихли. Тогда он осторожно выглянул из-за выступа и разглядел двоих, стоящих на противоположном краю крыши.

Один постарше — одет в какой-то странный костюм, с растрепанными волосами. Перед собой в руках он держал маленькую коробочку.

Второй — совсем еще пацан, — стоял на одном колене, руки вытянуты вперед, между руками — глазам не верится — расцвел яркий круглый комочек. Огонь!

Темнота в груди зашевелилась. Ей тоже хотелось посмотреть.

— Где Строганов? Видишь его?

— На черта он нужен? — прошептал Говорухин, — когда тут такое творится.

Он осторожно прицелился в пацана. Ни он, ни второй, с коробочкой, его, вроде бы, не видели.

— Сейчас поджарим пацаненка, — Прошептал Говорухин и нажал на спусковой курок.

В этот миг пацан дернул руками и резко прыгнул в сторону. Огненный шар вырвался в воздух и, просвистев совсем близко, взорвался за спиной. Закричал Красик. Спину обдало горячим воздухом.

А пацан уже вскочил на ноги и вновь вытянул руки. Он еще вертел головой, но уже через мгновение заметил Говорухина. Выстрелить второй раз Говорухин не успел. Он прыгнул в сторону. Взрыв оглушил, теплый ветер поднял его и перекувырнул несколько раз. Очки слетели, пистолет тоже улетел куда-то в сторону.

Что это за кудесник?!

А Темнота не ответила. Темнота растворилась.

Говорухин приземлился на спину, раскинув руки. Кажется, у него горели волосы, а в горле пересохло настолько сильно, что было больно глотать. Яркий свет слепил глаза. Говорухин пытался их закрыть, но не смог… потому что увидел темный силуэт, склонившийся над ним.

Через секунду, Говорухин понял, что видит человека в странном костюме, с коробочкой в руках.

Человек склонился ближе, Говорухин разглядел острый подбородок, длинный нос и узкие глаза. Темнота в его душе заворочалась. Неужели ей знаком этот человек?

— Хм. Что же тебя привело сюда, братишка? — спросил человек.

Говорухин открыл рот и выдавил одно единственное слово:

— Свет.

Человек покачал головой:

— Нет, братишка. Тебя привела сюда темнота. Настоящая темнота. Уж я-то вижу.

— Откуда? — Темнота в душе заворочалась еще сильнее. Он чувствовал, что она пытается найти выход. Он САМ хотел дать ей выход.

— Я вижу твои глаза, братишка, — сказал человек, — а глаза людей не лгут.

Неожиданно человек протянул руки и положил Говорухину на грудь маленькую деревянную коробочку. Сбоку болтался открытый замочек.

— Что это?

— Темнота, — коротко бросил человечек. Из горла вырвался булькающий смешок, и человек распахнул коробочку.

Внутри действительно была темнота.

Глава 021

1

От моего предложения единогласно отказались. В смысле, оторваться от земли и полететь, словно птицы.

Я и сам смутно представлял, как такое возможно. Вбил себе в голову, что Город Одиноких — такой же реальный, как и Такер, и все никак от этих мыслей избавиться не могу.

Подцепил носком камешек, кинул его далеко вперед; камешек растворился в серости то ли вечера, то ли раннего рассвета. Как заставить самого себя взлететь? Поднять одну ногу, потом вторую… раскинуть руки, взмахнуть ими, наподобие птицы, и взмыть вверх… легко сказано. Больше пяти лет я живу Нишей и не могу заставить себя поверить в ее нереальность, что говорить о слугах Аслана Анатольевича?

Я посмотрел на лучи света, озарявшие крышу небоскреба. Как маяк в ночном океане.

— Два километра пешком одолеем минут за двадцать пять, — говорит Шайтан, — если идти не останавливаясь.

— А если на автомобиле, — говорю, — то за пять минут доедем.

И направляюсь к автомобилю, что стоял у обочины дороги. Говорят, их специально расставили по всему Городу, на всякий экстренный случай. Например, если что-нибудь случиться с дежурным автомобилем Слонов, а им срочно нужно добраться до определенного квартала. Еще говорят, что один из разработчиков был заядлым коллекционером миниатюрных моделей старинных автомобилей, вот и решил создать их точные копии в Нише, себе на потеху и другим посмотреть. Во второе мне верится больше. Каждый из разработчиков оставил в Нише частичку себя. Один — старинные автомобили, другой — обшарпанные подъезды, третий — газеты и рекламные буклеты. А вместе — забытый нами мир прошлого. Странный мир, так непохожий на тот, в котором мы сейчас живем.

Возможно, через двести лет потомки, оглядываясь назад, будут называть и нас нелепыми, странными, и не поймут наши поступки и образ жизни. Будут спрашивать друг у друга: «Помните тот маленький городок, в котором ставили эксперименты с виртуальной реальностью и защитой информации?» или «Представляете, они входили в виртуальность с помощью железок, впаянных прямо в тело?», а также «Они верили в неправильного бога! У них и бога-то настоящего не было, так, паразиты одни».

Интересно, вспомнит ли кто-нибудь софтеров? Вспомнит поколение воришек, называющих Нишу — Городом, единственным местом во вселенной, где можно почувствовать себя по-настоящему одиноким?

«А ведь я и сейчас одинокий, — думаю, — даже, несмотря на то, что вокруг меня странные существа охотятся за богами и Город оживает прямо на глазах. Я одинок, как и прежде. Моя жена в другом мире, моих друзей больше нет…» Думаю, а руки сами все делают. Не прошло и минуты, как я вскрыл автомобиль, проник в салон и завел мотор. Вуаля, что называется!

Сбоку сел Азелон. Остальные сзади.

— Ездил я на автомобилях в одном мире, — говорит Азелон, поглаживая ладонью пластиковую поверхность, — и ощущеньице, скажу я вам, прескверное. Это чудовище гремело так, что уши закладывало. А еще чадило. Водитель, значит, газу поддаст, так изо всех щелей едкий черный дым валит. Кашлял я тогда, чуть все легкие не выкашлял, и едва глаза из орбит не повылазили.

— А с глазами-то что?

— Так не видно ничего из-за дыма! — Азелон разводит руками, — покуда разберемся куда едем, ослепнуть можно.

— Ну, здесь не все так сложно.

На самом деле водить автомобиль в Городе опасно. Крупный энергетический след — прямая наводка Слонам. След от автомобиля ни с гипнотикой, ни с кибер-элементалиями не спутать. Их же, кстати, энергия и привлекает не хуже акул на кровь. Сам я ездил на автомобиле всего два раза, недолго и исключительно по делу. Надо бы сейчас отыграться на славу за упущенные годы.

Взвизгнули шины, заревел мотор, мы понеслись по пустынной улице в сторону небоскребов. Автомобиль мгновенно набрал запредельную скорость.

— Мы убьемся, — тихо шепчет Азелон. Я же громко хохочу в открытое окно. Всегда любил большие скорости.

А зачем садиться вперед, если боишься?

Впрочем, и я переборщил с адреналином. Совсем из головы вылетело, что в Городе Одиноких сейчас совсем не так одиноко, как кажется.

Сначала на дорогу выскочили два Слона с поднятыми вверх руками: хотели остановить нас, приняли за своих. Я ловко обогнул их, просигналили два раза и помчался дальше.

На дороге вдруг выросла группа Слонов, полностью перекрывшая проезд. Здесь пришлось резко затормозить, чтобы, не дай бог, кого-нибудь не сбить. Я сдал назад, но уперся в еще одну группу Слонов, невесть как просочившуюся из улочек и переулков.

А до многоэтажного дома, обозначенного яркими лучами света, оставалось чуть меньше километра. Пешком придется идти, что ли?

— Шайтан, только никого не убивай, — говорю, а перед глазами тела тех двоих Слонов, которым не посчастливилось оказаться у нас на пути, — их больше.

— Справлюсь. — Тихо говорит Шайтан. От его голоса у меня мурашки по телу.

А ведь справится. Всех убьет, никого не пожалеет.

И застынут тела перед вироматами — без сознания, без разума, без жизни.

— Не надо, — говорю, — так прорвемся.

Группа Слонов медленно окружает автомобиль. Бедняги, они совсем растерялись. Еще бы — оказаться внутри сбоившей виртуальной реальности. Каждый из них наверняка сейчас жалеет о том, что вообще пошел сегодня на дежурство. А мог бы отказаться! Живот, там, заболел, жена рожает, у детей собрание в школе. Да мало ли причин? Вот только никто не знает наверняка, что произойдет в будущем. Если б знали… ха! Даже не представляю, сколько больных животом сегодня бы слегло!

Вдавливаю педаль газа до упора. Автомобиль взвизгнул, резко срываясь с места. Кое-кто успел отскочить, но вот уже один отлетел от капота, кто-то зацепился боком, а один приземлился на лобовое стекло и скатился, громко вопя от боли.

Тут же раздались и первые выстрелы. На мгновение я не мог сообразить, куда ехать — всюду мелькала Слоновья форма. Потом вдруг все расступились, и я увидел, наконец, свет над многоэтажным домом.

Ага, господа, поторопимся.

Боковое окно со звоном рассыпалось, что-то больно обожгло щеку. Автомобиль вильнул в сторону, пока я громко ругался и на Слонов и на их пистолеты и на меткого лихача, которого хотел сейчас же вернуться и раздавить.

Смотрю на Азелона, который, наполовину высунувшись из окна, обозревает тылы.

— Все нормально, они отстали, — говорит он довольным голосом, — эй, Паша, у тебя кровь на щеке.

— Без тебя знаю.

— А давайте мы кинем им Кхана! — говорит Азелон, усмехаясь, — Слоны бросятся на него, как голодные волки, а про нас забудут. Маленькая жертва ради великого дела, а? Кхан, ты согласен?

Кхан, как обычно, промолчал. Я вырулил с главной дороги в сквер перед микрорайоном. Затормозил.

— В принципе, отсюда и пешком недалеко. Может, прогуляемся?

Шайтан согласно кивнул и первым вышел на улицу.

— Итак, до дома мы добрались, — говорю, — будем искать вашего бога.

— Он на крыше, — говорит Шайтан.

До крыши труднее всего добраться.

Разве что взлететь.

— Есть простенький план, — говорю, — вы втроем поднимаетесь по лестнице, а я взлетаю по воздуху. Скорее всего, и Антон и Хранитель переключат внимание на меня. Я постараюсь завязать с ними драку. А тут появляетесь вы и внезапным предупреждающим ударом, так сказать, уничтожаете противника.

— В армии служил? — спрашивает Кхан.

Отрицательно мотаю головой. Какая уж тут армия? Одной тюрьмы по самое горло, знаете ли.

— А можно мне тоже взлететь? — спрашивает Азелон, — никогда не летал!

— Разделимся на пары, — с готовностью поддерживает Шайтан.

Будет ли толк с любовника?

— А летать умеешь?

— Я постараюсь.

— Главное, — говорю, — пересилить себя. Как-то так…

Закрываю глаза. Поднимаю одну ногу.

Блин, а пересилить-то, оказывается, не так просто.

С трудом, ломая какие-то невидимые барьеры в собственном сознании, отрываю от земли вторую ногу. И зависаю в воздухе.

— Проще простого.

Азелон, склонив голову, оценивает шансы. Потом тоже закрывает глаза. Сначала поднимает одну ногу, потом, через секунду, вторую. Теперь мы висим вдвоем.

— Проще некуда, — довольным голосом говорит он, открывая глаза.

— Хорошо. Тогда мы полетели, а вы поднимайтесь.

Шайтан кивает и первым устремляется в сторону подъездов.

— Высоты не боишься? — спрашиваю.

Азелон качает головой и вдруг срывается с места и стремительно взвивается в воздух.

Секунда на размышление — и я бросаюсь в погоню.

Холодный ветер бьет в лицо. Я не смотрю вниз, но чувствую, как удаляется земля, как легче становится, как теряется где-то внизу притяжение. Складываю руки по швам.

Некоторое время ушло на то, чтобы свыкнуться с полетом. Потом я выровнялся и направился к озаренной светом крыше многоэтажного дома.

Я поднялся чуть выше, чтобы заранее увидеть Антона и Хранителя. Да и они пусть сперва отвлекутся на меня. Шайтан и Кхан поднимутся на крышу минуты за две.

— Азелон, залетай справа! — кричу, но воздух проглатывает мои слова.

Азелон, любовник хренов, кажется, вовсе ничего не слышит. Он весело кувыркается неподалеку.

А на крыше никого.

Ни Антона, ни Хранителя. Крыша была пуста. По-крайней мере, с этой стороны я ничего разглядеть не смог.

Делаю вираж — облетаю выступы и трубы.

Где же вы, мои дорогие? Ради вас я здесь. Ради вас я научился давить Слонов и преодолел земное притяжение! Только попробуйте здесь не оказаться!

Положение усугублялось еще и тем, что по крыше стелился серый туман, сокращая видимость до минимума.

И тем немее, я успел заметить какое-то движение за одной из труб.

Я выхватил пистолет и почти успел нажать на курок.

Вот именно — почти.

В это мгновение из-за трубы вырвался ярко-огненный шар. Видел я уже такие шарики. Неплохо рассмотрел в прошлый раз.

Я вильнул в сторону, и шар с шипением пролетел мимо. Но за ним летел следующий, а там — еще один, и еще…

Я нелепо закувыркался в воздухе, увиливая от шаров.

— Азелон! Азелон, черт тебя возьми!

Кажется, любовник сообразил, что происходит. Краем глаза вижу, что он пытается залететь с другой стороны.

Огненные шары с шипением проносятся мимо. Я едва успеваю увернуться. О том, чтобы выстрелить — хотя бы разик — речи уже не идет.

Где же Шайтан и Кхан?!

Словно в подтверждение моих слов, раздаются первые выстрелы.

Вот только я не сразу сообразил, что стреляли не с крыши, а откуда-то снизу.

В это время Азелон на противоположной стороне ловко спикировал на крышу и побежал за прикрытие бетонной трубы. На короткое время сменилось направление выстрелов. Огненные шары устремились вдогонку бегущей фигуры.

Грех этим не воспользоваться! Я тоже сиганул на крышу и покатился. Вскочил, побежал за трубу. Оставалась надежда, что шарометатель не сможет одновременно работать на два фронта.

Где Шайтан и Кхан!! Где, я вас спрашиваю!!

Едва я заскочил за трубу, как пол под ногами задрожал от оглушительного, чудовищного взрыва.

Выглядываю. Вижу человека в старинном костюме. Он стоит боком и смотрит не на меня, смотрит в сторону. Я тоже поворачиваю голову.

О, боги и паразиты вместе взятые!

Взрыв разворотил часть бетонного пола. Большие куски провалились вниз, по полу разбежалась сетка мелких трещин… и сквозь эту сетку, сквозь дыры сочилась мутная белая жидкость. Не совсем белая — чуть зеленоватая, похожая на соплю из носа больного гриппом.

Гипнотика.

Почувствовала, зараза, энергию, и пришла… приползла… просочилась!

Интересно, а что будет, если Антона сожрет гипнотика?

Она уничтожает разум. Она единственная реальная опасность Города Одиноких.

Но, кажется, не я один сообразил, какую опасность может представлять гипнотика. Человек в странном костюме развернулся и что-то крикнул — что, не было слышно из-за грохота. И сиюминутно из-за укрытия выскакивает молодой парень — Антон. Он уже не глядит на меня или Азелона, все его внимание поглощено гипнотикой, растекающейся по бетонному полу крыши.

Воспользоваться?! Да! Конечно!

Высунувшись из укрытия я начинаю стрелять.

Бам! Бам! Пистолет в руке дрожит, я почти вижу, как пули рассекают серые сумерки — слышу свист.

Если б кто-нибудь научил меня как следует стрелять… В тюрьме, знаете ли, такой возможности не предоставлялось.

Кусочки бетона отлетают от трубы в нескольких метрах от Антона. Хранитель поворачивается ко мне. На короткое мгновение я вижу его глаза, и мне кажется, что они такие же бордово-красные, как и Шайтана… а потом Хранитель разворачивается, хватает Антона за руках, и они вместе бегут по крыше. К краю крыши.

— Стоять! — ору, — стоять, стрелять буду!

Между нами гипнотика, разлилась студнем по полу, выпячивает щупальца с маленькими бусинками глаз — высматривает питательный источник энергии. Я слышал, что бывает гипнотика, которая растекается на много километров, а это, видать, совсем еще ребенок…

Хранитель и Антон подбежали к краю крыши и, не останавливаясь, прыгнули вниз… вернее вверх… вернее они полетели!

Я опустил пистолет, застыв с открытым ртом. Нет, господа, такой наглости я не ожидал.

И где, в конце концов, Азелон, Кхан и Шайтан?

Словно в подтверждение моих слов, я услышал торопливые шаги где-то внизу. Кто-то поднимался на крышу.

Антон и Хранитель растворялись в сером мраке.

Я положил пистолет на пол. Он мне больше не понадобится.

Гипнотика заполнила существенное пространство крыши. Вот она только что накрыла вмятину в полу от огненного шара.

Я услышал скрип люка, но оборачиваться не стал.

Представляете себе погоню по воздуху над виртуальным городом?

А я вот представил. И поспешил воплотить представления в жизнь.

2

Кхан боялся высоты.

Если ты рожден глубоко под землей, и до самого совершеннолетия буравишь почву, прорывая новые ходы и туннели, то любовь к небу пропадает как-то сама собой. Три года после того, как ему было позволено перебраться в верхний город, Кхан не поднимал головы. Он не видел звезд, ему было наплевать а голубое небо и красивые белые облака. Подниматься выше третьего этажа (а в гостинице «У Пфилиппона» проститутки располагались именно на третьем этаже) он боялся.

Поэтому-то и не решился полететь вместе с Азелоном и Павлом на крышу многоэтажного дома. Уж лучше тут, с Шайтаном. Все безопаснее.

Азелон и Павел не успели скрыться в вечерней серости, а Шайтан уже торопливо зашагал в сторону подъезда. Кхан поспешил за ним.

Деревья расступились, открыв не один, а сразу три подъезда. Все одинаково ухожены, деревянные двери закрыты, крыльцо обрамляют металлические перила, около крыльца стоят лавочки.

Одна из них занята.

Шайтан резко остановился. Кхан поравнялся с ним, разглядывая присутствующих.

Их было трое. Все одеты в Слоновью форму. Но один выделялся особенно. Как-то странно он выглядел. Было в нем что-то… неуловимо странное…

Странный поднял голову, увидел их и улыбнулся.

— О! Какие люди! — громким, повизгивающим голосом воскликнул он, — а я тебя знаю, человек в черном! Виделись! А ты опять пришел ко мне? Опять хочешь убить кого-нибудь из моих друзей? Тебе что, доставляет удовольствие убивать моих друзей, урод?

— Вы знакомы? — удивленно прошептал Кхан.

— Виделись, — коротко бросил Шайтан. В его руке молниеносно оказался пистолет. Первый выстрел (а Кхан уже не сомневался, что за ним последуют и остальные) разорвал привычную пока еще тишину.

Скорости Слона можно было позавидовать. Он отпрыгнул в сторону — пуля пробила лавочку как раз в том месте, где он только что стоял — выхватил пистолет из кобуры, болтающейся на поясе — и открыл огонь.

Его товарищи тоже времени не теряли. Один бросился к деревьям, на ходу начав стрелять, второй заскочил в подъезд и, укрывшись за дверью, выстрелил.

Мимо Кхана просвистела пуля. Он отпрыгнул в сторону, упал на землю и покатился. Не ожидал он такого поворота событий!

Шайтана поблизости тоже не было. Нашел себе укрытие…

Слон же стоял открыто и просто стрелял во все стороны, заливаясь диким, повизгивающим смехом.

Кхан снял с предохранителя и выстрелил. Промахнулся. Еще раз — ба-бах! — пуля выбила щепки из двери, за которой скрылся один из нападавших.

Смеющийся Слон повернулся к нему. Оскалился.

— А ты урод, чего размахался своей пукалкой? — взвизгнул он, — я тебе сейчас мозги вышибу, будешь знать! Мне про вас рассказывали, уроды! Я теперь о вас все знаю!

Кхан выстрелил первым. Рука Слона, в которой был пистолет, дернулась. Пистолет, кувыркаясь, отлетел в сторону.

— О, мать твою! — заорал Слон, — ты меня подстрелили, уродище! В больную руку!

— Случайно вышло, — прошептал Кхан, внезапно ощутив прилив тихого истеричного смеха.

Он же вор! Он не убийца! Да, приходилось убивать и то того, как он познакомился с Хозяином и после, но каждый раз убийство становилось для него весьма сложной преградой. Сегодня преграда поддалась быстро. На удивление быстро.

— Стреляйте! — заверещал Слон, поддерживая раненую руку, — стреляйте, говорю!

А сам развернулся и побежал в кусты.

В это время около подъезда возник Шайтан. Каким образом ему удалось добраться туда незамеченным одна Дева В Белом знает. На то Шайтан и убийца со стажем, чтобы возникать в местах, где возникнуть в принципе невозможно.

Он распахнул дверь, за которой скрывался Слон. Кхан увидел испуганного офицера, отпрянувшего в сторону. И в следующее мгновение Шайтан всадил в него сразу несколько пуль. Даже сквозь грохот выстрелов Кхан услышал то ли удивленный, то ли болезненный вскрик Слона.

В следующее мгновение наступила тишина. Кхан огляделся. Третий Слон, который спрятался в кустах — исчез. Помчался, наверное, догонять своего раненого напарника.

— Кто это был? — спросил Кхан, поднимаясь на ноги.

Шайтан не ответил. Он склонился над мертвым телом и поднял пистолет.

— Надо торопиться. Азелон и Павел уже давно на крыше, — сказал он.

Кхан согласно кивнул. Пальцы на руках дрожали.

В лифт садиться они не стали — преодолели все этажи довольно быстро. Люк, ведущий на крышу, был закрыт. Рядом стояла металлическая лестница.

— Я первым полезу, — сказал Кхан, — в случае чего, у тебя будет время.

Шайтан молча кивнул.

Кхан поднялся по ступенькам, дотронулся руками до холодной крышки люка и осторожно отодвинул ее в сторону. В лицо ударила волна свежего воздуха. Кхан высунул голову и огляделся.

И застыл.

Первым делом он увидел Павла, бросившегося с крыши. Секундой позже Павел взлетел высоко вверх и стремительно удалился от крыши, скрывшись в сером тумане.

Следом — Азелона, лежавшего под прикрытием большой бетонной трубы. У Азелона не было ног, только красная кровавая каша.

Следом — гипнотику. Кхан слышал о ней. Знания он получил уже давно. Смертельная опасность для всех, кто находится в Нише. Гипнотика убивает не только тело, она разрушает разум. Белая слизь растекалась по крыше, сочилась сквозь трещинки и дыры. Привлеченная выстрелами, мощными выбросами энергии, она почти обезумела от жажды. Маленькие бусинки глаз, которыми было усеяно почти вся поверхность гипнотики, ощупывали поверхность крыши сантиметр за сантиметром.

Очень скоро они наткнутся на Азелона.

Божий Любовник неожиданно вздрогнул и повернул голову в сторону Кхана. Лицо его было белым, как простыня. Губы потрескались. Он был не так красив, как раньше. Вернее — совсем не красив.

— Кхан, дружище, — сказал Азелон тихо, но Кхан расслышал. В этой тишине слова звучат особенно громко. — Кхан, молодчина, что пришел! Они подстрелили меня! Огненным шаром, представляешь! Я думал, что вылечу из Города, но не получилось. Я совсем забыл о том, что Хозяин блокировал выход. Боль чудовищная, Кхан. Представляешь, как будто мне действительно размозжило ноги!

Кхан молчал. Он смотрел не на Азелона, а на гипнотику. Слизь подбиралась к Любовнику все ближе.

— Кхан, дружище, давай быстрее! — нетерпеливо сказал Азелон, — ты же видишь эту тварь? Это гипнотика, чтоб ты знал. Я не хочу, чтобы меня сожрала гипнотика!

Кхан молчал. В глазах Азелона что-то переменилось. Рот скривился:

— Эй, подземная тварюга, сейчас же иди сюда! — прошипел Любовник, — Хозяин тебе не простит! Хозяин проклянет тебя и оставит в этом паршивом мире навсегда! Иди, кому говорят!

Кхан хранил молчание. Первое белое щупальце гипнотики осторожно коснулось лужицы крови, в которой сидел Азелон.

— Кхан! — заорал Азелон, — Кхан! Ты что оглох! Тащи меня отсюда скорее! Кхан, гипнотика убивает разум! Я сойду с ума! Я не смогу вернуться в мир! Кхан, скотина ты бесчувственная! Двигайся быстрее!

А белые щупальца уже вовсю ощупывали разбитые ноги Азелона. Божий Любовник заорал, пытаясь отбиваться руками. Но руки только утонули в белой слизи. И тогда Азелон закричал еще громче:

— Будь ты проклят, подземный уродец! Я всегда говорил, что от тебя никакого толка! Так и будешь вечность подтирать говно за Хозяином и воровать деньги у людей! Ты ни на что в жизни не способен, Кхан! Ты мелкая, жалкая личность! Я проклинаю тебя! Проклинаю, проклинаю, проклинаю…

В этот момент гипнотика нанесла удар. Белый комок облепил Азелона, заткнул ему рот, выдавил глаза и сжал голову так, что череп громко хрустнул.

Кхан закрыл глаза и кубарем скатился с лестницы. У него перехватило дыхание. Сердце громко стучало с груди.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой Шайтана.

— Там… — прошептал Кхан.

Шайтан кивнул:

— Я слышал. Где Павел и Антон?

— Они… они улетели.

Шайтан снова кивнул и забрался по лестнице наверх, высунув голову. Спустя минуту он спустился.

— Белый свет Хозяина следует за Антоном, — сказал Шайтан, — они с Хранителем летят в нескольких километрах отсюда. Павел, судя по всему, гонится за ними.

— А… — Кхан перевел дух, — а Азелон?

— Нет больше Азелона, — сказал Шайтан спокойно, — нет, и никогда не было. Настали другие времена. Хозяин нашел себе нового Слугу, — Шайтан помолчал, — пойдем, нам надо торопиться.

И зашагал вниз по лестнице.

Кхан поднялся, чувствуя сильную усталость во всем теле, поспешил за ним.

3

В свете маленького яркого экранчика лицо Сан Саныча казалось мертвецки белым.

— Ничего не понимаю, — прошептал он, — такое впечатление, что в Городе сейчас полным-полно людей. Анализатор фиксирует большие скопления энергии на центральной площади, в районе Б-кварталов, у перекрестка четырех мостов и даже кое-где в спальных районах!

Паршивец присвистнул:

— Понастроили домов, теперь, значит, нагрянули новоселы. Что странного-то?

На самом деле, все было странно.

Перво-наперво — неожиданно наступившие сумерки. Туч в Городе никогда не было, а тут на тебе — налетели, закрыли небо, украли солнце.

Во-вторых — яркие лучи света, словно прожектора в небе. Когда Паршивец приметил их минут десять назад, лучи упирались в крышу какого-то небоскреба вдалеке. Сейчас они внезапно сорвались с места и принялись выписывать странные пируэты, расчерчивая черное небо светлыми полосками.

В-третьих… да что в-третьих, когда все вокруг слетает с рельс?! Откуда в Городе вдруг объявилось столько людей? Из воздуха?!

Их автомобиль был припаркован у обочины. Паршивец вышел размяться, пока Сан Саныч настраивал прибор наблюдения — внутри салона прибор почему-то барахлил и отказывался работать. Негодяй неподалеку подпирал стену.

Лучи то скрывались за крышами домов, то возникали вновь. Иногда мелькали так, что в глазах рябило.

Сильно хотелось курить. Почему ни одна сволочь из Службы Охраны не додумалась поставить в Городе табачный киоск?

— Твой прибор может отличить живых людей от гипнотики или киберов? — спросил Паршивец.

Сан Саныч оторвал взгляд от экрана:

— Может. Киберов и гипнотику я вижу отлично. Они, кстати, сильно активны около мест скопления людей. Чуют энергию. Особенно гипнотика.

— А рядом с нами?

— Маленькое стадо киберов на севере. Чуть дальше — люди. Предлагаю не соваться в толпу, а обходить всех стороной. Пашка уж точно не полез бы к людям.

— Поддерживаю, — сказал Негодяй, — если Грозный в Нише, он наверняка будет слоняться по каким-нибудь укромным уголкам. Я-то его знаю.

Паршивец рассеянно кивнул. Слишком много странного вокруг. Слишком много непонятного.

А ведь он уже не в том возрасте, чтобы безоговорочно верить в необычное. Лет, этак, двадцать назад, может быть. А сейчас? С годами приходит понимание, что у каждого действия должно быть начало, поступки не возникают из ничего, им предшествуют факты, завязки, разговоры.

В Городе наступила ночь. Почему?

Пропал Пашка. Кто его похитил или заставил уйти?

Откуда взялся человек в черном плаще?

Что означают лучи, терзающие ночное небо над головой?

А может только он один их видит?

Паршивец испуганно посмотрел наверх. Лучи были на месте — четыре или пять тонких светлых указок. Нервно дергались из стороны в сторону, словно хотели разрезать небо на множество мелких кусочков.

— Ты их видишь?

— Что? Лучи? Прекрасно вижу, — ответил Негодяй, — запарили уже. Я из-за них нервничаю.

— Какие лучи? — оторвался от экрана Сан Саныч. Ну, с ним понятно. Сан Саныч последний раз смотрел на небо полчаса назад, не раньше.

Паршивец обратился к нему:

— Что-нибудь определенное сказать можешь?

— Есть несколько энергетических точек, которые… — Сан Саныч замялся, — скажем так, которые ведут себя странно.

Опять странно!

— Точки перемещаются слишком быстро и, кажется, совершенно не реагируют на естественные преграды.

— Может, в Городе завелись птички? — пошутил Негодяй, картинно помахав руками, — я могу ожидать, как бы, чего угодно.

Сан Саныч нахмурил брови:

— Слишком крупные они для птичек. Похожи на летающих людей.

— А почему бы… — пробормотал Паршивец, — почему бы и нет? Это же не реальный мир. Здесь все возможно.

— Летать в Городе? — удивился Сан Саныч, — ты когда-нибудь видел, что бы люди летали в Городе?

— Клоп летал, — невозмутимо парировал Паршивец, — недолго, правда, но летал. А еще Ботаник, помнишь такого? Ставил эксперимент, прыгал с крыши и летал.

— Ага, его за полеты Слоны и загребли, — подтвердил Негодяй, — я тоже, как бы, пробовал, но в Городе это рискованное занятие. Поймают быстро.

— Кстати, очень похоже, что одного летающего догоняет другой, — сказал Сан Саныч, — Слоны за лихим софтером гоняются?

Он посмотрел на Паршивца, потом взгляд Сан Саныча переместился куда-то вверх. Лицо старика вдруг вытянулось. Глаза округлились. Он резко уткнулся носом в мерцающий экран, потом снова посмотрел наверх. В экран — наверх, в экран — наверх, и так несколько раз.

Паршивец резко обернулся, проследив за взглядом Сан Саныча. Светящиеся лучи порхали по небу.

— Мои точки на экране, — выдохнул Сан Саныч, — мои точки и эти лучи. Они синхронны!

— Кто-то освещает воздушную погоню! Занятно! — воскликнул Негодяй, — если сходить с ума окончательно, то я предположу, что один из летающих людей вполне может быть Грозным!

— Почему?

— Я же сказал — если сходить с ума.

Паршивец провел ладонью по вспотевшей лысине.

Наверное, он все-таки сошел с ума.

— Давайте проедемся до лучей и посмотрим, что там творится, — сказал он, не отрывая глаз от неба.

— Поддерживаю, — поднял руку Негодяй.

— Я не против, — сказал Сан Саныч.

На том и решили.

Глава 022

1

Очень сложно, господа, разучиться верить.

Сказать себе — плюнь, Паша, плюнь на все.

Плюнь на реальный мир, который на самом деле всего лишь набор символов, воплощенных в командные строки умелыми программистами.

Плюнь на свои мысли, которые роятся в голове пчелами и неустанно твердят, что следует верить своим глазам, а не чувствам.

Плюнь на всех, кто остался за спиной, потому что они уже не те, кем были раньше.

В конце концов, Паша, плюнь на самого себя. Перестань быть человеком из маленького городка Такера, бывшим заключенным, софтером со стажем. Стань человеком Города Одиноких. Прими в себя одиночество, которое всегда хотел принять. Позволь одиночеству проникнуть в твои легкие холодным ветром, окутать твое тело паутиной снежинок, позволь наполнить себя до краев, захлебнуться, тошнить одиночеством, чувствовать, что существуешь только ты и оно. И никого больше.

Тогда возможно все.

Ведь одинокие люди менее уязвимы. За их спинами не стоят родственники, любимые жени, дети, друзья и подруги, за которых нужно бояться. С одиночеством можно умереть, не думая ни о ком, кроме себя.

Хорошо это или плохо я не знаю. Сейчас мне все равно. Я ушел в одиночество. Я проник туда, куда мне раньше было недозволенно проникнуть. И как только я осознал все свое могущество, свою неуязвимость, свое бессмертие в этом мире… … я позволил себе открыть глаза.

Дух захватило. Холодный ветер ослепил, вышиб из глаз морозные слезинки. Я летел над городом. Как высоко? Не имею ни малейшего понятия. Выше крыш, ниже облаков. Подо мной — дома, змейки улиц, яркие цепочки горящих фонарей. Надо мной — темнота. Впереди — яркий свет, как-то странно вихляющий из стороны в сторону, преследующий кого-то… кого, собственно, преследую и я.

Точно! Я тут же вспомнил свой безумный прыжок с крыши, когда закрыл глаза и выкинул из головы все мысли.

Ох, и сложно, оказывается, пересилить себя!

Но я смог, и теперь я лечу. Сила тяжести — ничто. Отсутствие веры в нее — все!

Я взлетел, но это не избавило меня от неприятных ощущений. Холодный ветер бил в лицо, я порядком замерз, и зубы сами собой выстукивали мерзкую дробь. Лучи света мелькали впереди.

— Вот и хорошо, — шепчу, — только дайте мне подобраться ближе. Я вам покажу. Я вам устрою разбор полетов!

Пистолет мне теперь не нужен. Раз Антон смог стрелять огненными шарами, значит и я смогу. Надо только попытаться.

На лету я сложил руки и представил себе небольшой огненный шар. Он переливался красным и желтым, слегка шипел на холоде и искрился.

В руках тотчас потеплело. В воздухе — между ладоней — зародился маленький бордовый комочек. Он быстро разросся до нужных размеров, и вот уже я держал в руке настоящий огненный шар.

Проще простого! Нужно только перестать верить, что такое невозможно. Возможно все, господа! И я всесилен, зная это!

Лучи приближались, я набирал скорость. Шар в руке грел. Посмотрим, кто будет смеяться последним, дорогие мои. Ведь это уже не просто погоня по просьбе Аслана Анатольевича. Это почти личная месть. Должок надо отдать, что называется. Вы стреляли в меня, а я в вас!

И вот впереди замаячила первая фигура. В сером тумане я не мог разглядеть, кто это, но не велика ли разница? Подбив Хранителя, мне будет легче поймать Антона!

Поэтому я прицелился и запустил шар в сторону фигуры. Шар с шипением рассек ночной воздух. В моей руке уже разбухал следующий.

Раздался взрыв, озарив темноту радужной вспышкой. Тело вильнуло в сторону, забарахталось в воздухе, размахивая руками. Кажется, Хранитель… Я тут же запустил в его сторону следующий шар…

И тут что-то оглушительно взорвалось возле меня. Горячая волна воздуха подхватила, перекувырнула, швырнула вниз. В ушах зазвенело.

Антон! Кто же еще!

Я резко развернулся, отлетел в сторону и крутанулся на месте вокруг своей оси. Точно! В темноте я различил еще одну фигуру. Затаившуюся недалеко.

Ждал меня! Хранитель отлетел вперед, чтобы я погнался за ним, а Антон поджидал здесь!

Ну, что же! Дуэль, господа!

Шары вспыхнули в обеих руках с чудовищной быстротой. Фигурка Антона тоже озарилась светом. Мы висели в воздухе друг против друга. Он — поджав ногу, я — повернувшись боком (так, слышал, сложнее попасть).

Я видел его лицо. Молодое совсем. Он, наверное, и не брился ни разу в своей жизни. Будущий пророк. Человек с паразитом в душе. С богом, который будет пожирать людей своей верой. А так ли прав Аслан Анатольевич? Очень хочется верить, что прав. Что не сражаюсь я сейчас с добрым божеством, встав на сторону зла, и не уничтожу истинную веру, открыв дорогу чему-нибудь более чудовищному…

Боже мой, почему нет в мире четкого разделения на черное и белое? Почему, встав на одну сторону, всегда сомневаешься, что сторона правильная? Почему мы не свободны от сомнений? Скажите мне кто-нибудь? Скажите, а?..

Он швырнул шары первым. Я на секунду опоздал, и уже когда мои шары сорвались с ладоней, понял, что промахнусь. Правда, времени наблюдать за их полетом не было. Я нырнул в темноту холодного воздуха головой вниз. Почти упал, но, не долетая до земли, выпрямился и вновь взлетел. Шары взорвались наверху с шипением и треском, запахло едким дымом.

Я завертел головой, высматривая Хранителя и Антона. Впрочем, белые лучи света все еще были на моей стороне.

Хранителя я увидел сразу — он летел метрах в тридцати от меня и на несколько метров выше. Я запустил в его сторону еще два шара — не задумываясь — шары возникли молниеносно.

Один из шаров достиг цели. Хранителя подбросило вверх. Одежда вспыхнула, словно сухие листья на ветке. Он взмахнул руками и камнем полетел вниз.

— Так тебе! — Ору вслед. — Так тебе!

И в последний момент замечаю Антона. Он выныривает из темноты, а в его руке длинный светящийся кнут.

— Стой!

Я отлетаю в сторону, и кнут рассекает воздух. В моей руке очередной шар.

— Стой, говорю!

— Что я вам сделал? — шипит Антон, не раскрывая рта, — что такого я натворил? Почему вы все хотите уничтожить меня?

Я не стреляю. Я уворачиваюсь от очередного удара.

— Я ничего не имею против тебя, дружище. Но в тебе сидит паразит. Бог, который на самом деле не бог. Существо, которое может уничтожить всех.

— Ты уверен? — очередной выпад. Будь Антон более опытным, он бы давно рассек меня надвое, но малец в жизни, видимо, драться не умел совсем.

— Я не уверен, — говорю, — но я видел тебя в реальном мире и тебя здесь. Там ты высохшая мумия, давно умершая кукла. Здесь ты пока еще человек.

— Почему я должен верить?

Кнут очертил дугу в воздухе и промелькнул возле моего лица. Я уклонился в сторону и краем глаза заметил, как в свободной руке Антона вспыхивает, набухает красный шар.

Вот и поговорили…

Резкий крик оглушает:

— Не лишайте меня цели!

И шар устремился в мою сторону.

Кажется, я тоже швырнул свой шар в Антона. Между нами грохнуло так, что задрожал воздух. В глазах в который раз потемнело, я чувствовал, что проваливаюсь вниз, сквозь воздух, падаю и не могу пошевелиться. Тело словно окаменело.

А когда темная пелена слетела с глаз, я увидел стремительно приближающуюся землю…

2

Шиджилл знал, что времени осталось немного. Он не мог поддерживать блокаду Ниши слишком долго. Было бы здесь еще несколько Ловцов, они бы развлекались дольше, а один… что может сделать один?

Вироматы гудели и потрескивали. Тела за столами дергались, словно были марионетками, а невидимый кукольник нервно подергивал то одну, то другую ниточку.

«Немного им осталось — подумал Шиджилл, разглядывая серебристые нити, окутавшие комнату, — скоро блокаду придется снять».

Что будет, если жиела поймать не успеют, Шиджилл старался не думать. Он очень надеялся, что все произойдет как надо. Время выявит своих героев. Время расставит все по своим местам.

Ночь за окном проглотила луну. Начался мелкий дождик.

3

Падение в Городе?

Невозможно!

Сила тяжести, господа, ничто. Нужно просто перестать верить!

Я успел затормозить в метре от холодного асфальта. Выставил вперед руки и затормозил. Кровь прилила к голове, но я перекувырнулся и встал на ноги так ловко, словно всю жизнь работал в цирке акробатом. Здесь можно делать такие пируэты, что акробатам и не снилось. Поверьте мне.

Осматриваюсь.

Антону повезло не так сильно. Он приземлился недалеко — валялся на асфальте, раскинув руки, и громко хрипел.

И где же твой верный Хранитель, дружище?

Подхожу ближе. Антон поворачивает голову. Я вижу обгорелые брови. Его грудь то опускается, то поднимается, из горла вырываются какие-то булькающие звуки.

Подумав, я опускаюсь перед ним на корточки.

— Ничего личного, Антон, — говорю, — я сейчас вроде как наемный убийца. Мне тебя заказали, и я выполняю работу.

Осматриваюсь по сторонам. Мы удачно упали — как раз в центре перекрестка четырех дорог. У всех на виду, можно сказать. Но и мне будет хорошо видно каждого, кто попробует приблизиться. Пока никого нет. Даже Хранителя, хотя я бы на его месте давно прибежал.

— Не поверишь, — говорю, — но я совершенно не знаю, что с тобой делать. Аслан Анатольевич не сказал мне, а я не спросил. Хотя есть кое-какие догадки.

Антон громко кашляет, склоняет голову на бок, и из уголка рта вытекает тонкая красная слюна. Он что-то шепчет.

— Что? — наклоняюсь ниже.

— Меня можно убить, — шепчет Антон едва слышно.

— Хотелось бы, — говорю, — очень хотелось бы, Антон. Но есть одна проблема. Я никогда не убивал людей. — Усмехаюсь. — Я не тот человек, который может придушить лежачего.

— А ты отойди подальше, — Антон кашляет, — подальше… и файерболом, а лучше двумя. Чтоб только мокрое место на асфальте осталось.

— Я не изверг, — отвечаю, — Мы посидим с тобой и подождем Шайтана. Пусть он во всем разбирается.

Я выпрямился и взял Антона за шиворот. Он не сопротивлялся. В Городе одиноких нет силы тяжести — доказано Грозным — я легко приподнял Антона над землей и потянул за собой в сторону домов.

И все-таки, я расслабился. Успел почувствовать дуновение горячего воздуха в спину, но не среагировал. Только чуть-чуть повернул голову… И увидел черный, обгорелый силуэт… Успел заметить куски одежды, влипшей в кожу, короткую щетину волос на голове… успел… деревянная коробочка в скрюченных пальцах с оплавленными ногтями.

— Больше никаких разговоров, — крикнул Хранитель резко, — братишка, только действие! Только действие!

Я неожиданно споткнулся. Ворот рубашки Антона выскользнул из онемевших пальцев. Падая, я увидел перед собой темноту. И нырнул в нее с головой.

4

Они не просто бежали — они почти летели. По-крайней мере, Кхан едва чувствовал асфальт под ногами. Скорее — горячий воздух, бьющий в лицо.

— Быстрее! — Рычал Шайтан, не оборачиваясь. — Быстрее, а то опоздаем!

Лучи замерли в одной точке несколько секунд назад и не двигались. Они спешили к ним, торопились.

И опаздывали.

Воздух обжигал легкие. Кхан порядком отстал, но не терял из виду спину Шайтана. Лучший ученик Хозяина, настоящий убийца, пример для подражания.

«Я тоже теперь убийца, — скакали мысли бешеными лошадьми, — я тоже могу убивать. Хладнокровно, не задумываясь».

И самое интересное — от убийства он ощутил только радость и облегчение. Чтобы ни произошло дальше — жить станет легче.

«Я терпел целую вечность, — подумал он, — теперь можно отдохнуть. В самом-то деле!» Шайтан резко свернул в сторону и пропал из виду. Кхан свернул следом, в узкий неосвещенный квартал. Они бежали молча, звуки шагов громко отражались от стен.

В конце квартала Кхан видел яркое пятно света. Скорее всего, это свет от лучей. Значит, осталось совсем недалеко.

— Готовься убить еще кого-нибудь, — сказал Шайтан, не поворачивая головы.

Мелкая дрожь пробежала по спине. Конечно, Шайтан прекрасно знает, что сделал на крыше Кхан. Знает, но скажет ли о случившемся Хозяину? А, может, убить и его? Нет, Кхан мотнул головой. Азелон был гнилой личностью, он заслуживал смерти. А Шайтан, при всей своей суровости, преданный слуга своего Хозяина. И ничего плохого он Кхану не сделал.

Свет приближался. Кхан приготовился стрелять.

5

«Мы все идем на свет, — подумал Говорухин и нервно захихикал, — одни летят на пламя свечи и умирают, другие, как бедняга Строганов, видят свет в конце длинного коридора и устремляются туда. А мы пойдем на правильный свет. Указывающий перст. Божий знак».

Он повернулся к Красику. Единственному другу, который остался в этом темном, поганом мире.

— Ты с нами, друг? — спросил Говорухин тихо, — пойдешь ли ты в последний путь бить слепых и истреблять иноверцев?

— Твои глаза, — ответил Красик, — они стали черными.

— Раньше я был голубоглазым, — хмыкнул Говорухин, — потом мои глаза становились красными, когда я слишком сильно курил, теперь, вот черные. Нас всегда тянуло к переменам.

Они шли по дороге в сторону, куда указывали тянувшиеся из темного неба лучи. Божий знак, как сказал Хранитель на крыше. Если что, иди за божьим знаком.

Говорухин не знал, что делать дальше. Пока он просто шел. Какие-то странные мысли проникали в голову и не хотели уходить. А еще он вдруг стал говорить «мы», вместо «я». Неужели он теперь не один?

— Красик, посмотри на нас, — Говорухин повернулся к товарищу, — Карась, послушай. Кроме черных глаз, что-нибудь еще изменилось?

— Ты устал, — ответил Красик, — блин, я тоже устал, Гавар. Но мы почему-то не можем выбраться из Ниши.

— А ты пробовал?

Красик кивнул:

— Не выходит.

— Это божий дар, — ответил Говорухин невпопад, — сначала нужно убить всех уродов, а потом уйти отсюда. Нельзя оставить души Строгана и Афимина просто так, в смысле не отмщенными.

— Я не знаю, каким образом мы сможем справиться с тем человеком, — пожал плечами Красик, — ты видел, как он стреляет?

— Мы с тобой офицеры Службы Охраны, — парировал Говорухин, — нас специально учили убивать. К тому же не забывай про Лигу! Все, кто покусится на Лигу, будут уничтожены. И всякие там люди в черном в том числе, ясно?

— Успокойся, Гавар, — взмахнул руками Красик, — уничтожены, так уничтожены. Только где их искать?

— Божий свет, — Говорухин указал вперед. До освещенного перекрестка оставалось всего ничего. Кажется, он даже видел какие-то силуэты на дороге. Сидящую фигурку… или несколько фигурок.

— Странный ты какой, Гавар, — пожал плечами Красик.

Говорухин только ускорил шаг. Он чувствовал, что что-то должно произойти.

Он выскочил на перекресток первым. Как раз в тот момент, когда с другого конца улицы показались две торопливо бегущие фигуры.

Ага. Старые знакомые.

Лицо Говорухина растянулось в довольной ухмылке. Он смотрел на человека в черном и его прихвостня. Человек тоже заметил Говорухина и остановился.

Потом Говорухин увидел сидящего в центре перекрестка Хранителя. И что-то вновь зашевелилось в душе, вызывая странные, необъяснимые чувства. Ухмылка сменилась гримасой боли. Не осознавая, что делает, Говорухин схватился за сердце.

«Божий знак, — подсказал внутренний голос, — он всегда указывает правильный путь. Ты пришел защитить Хранителя. Ты пришел заступиться за новую веру. Ты пришел расквитаться со всеми уродами, которые испоганили тебе жизнь».

Хранитель сидел на земле, вытянув ноги. Он очень сильно обгорел. На теле висели клочья одежды, штаны превратились в шорты с рваными черными краями, кожу без единого уцелевшего волоска, покрывали белые водянистые волдыри, из левого ботинка торчал большой палец. С обеих сторон от Хранителя лежали два тела. Одно — которое Говорухин видел на крыше, второе… Говорухин вдруг почувствовал, как сердце учащает свой бег… второе тело принадлежало уроду! Тому самому, с которого все началось! С уголовника софтера, укравшего информацию! Пашка Аскелов!

«Правильный путь! — Сказал голос. — Вот видишь!» Теперь Говорухин не сомневался. Бог в его душе был прав. Бог желал ему только хорошее, правильное, светлое…

— Все в сборе! — Вдруг звонко воскликнул Хранитель, тряся головой. Левой рукой он нежно гладил темные волосы Пашки Аскелова — мертвого или без сознания?

Говорухин вздрогнул. Слова Хранителя словно разорвали тонкую пленку тишины, накрывшую площадь. Он посмотрел наверх, туда, где над крышами домов вдруг появились первые проблески света. Далеко-далеко черные тучи уступали место голубому горизонту и робким лучам солнца. Темнота начала постепенно сдавать позиции.

— Как я вижу, вы все успели вовремя, — крикнул Хранитель громко, — я как раз собирался провести с Павлом беседу по поводу его нынешней веры. Но поскольку вы здесь, я оставил Павла один на один с богом. Пусть между собой решают правоту и обоснованность принятых решений.

Человек в черном и его прихвостень осторожно двинулись вперед. У прихвостня в руке был зажат пистолет.

«Они хотят убить Хранителя — подумал Говорухин, — а я хочу убить человека в черном и Пашку Аскелова».

Но прежде чем он усел что-то сказать, кто-то другой, теребивший душу, окрасивший глаза в черный, вдруг всколыхнулся внутри. Говорухин застонал. Дикая боль пронзила голову, словно череп зажали в мощных тисках. Затрещали крепко сжатые зубы. В какой-то миг он вдруг увидел перед глазами страшную картину: черное вещество, заливающее его мозг, вытесняющее из сосудов кровь. Вещество походило на нефть. Оно сделало тело мягким и послушным, а мозг рыхлым. Говорухин тряхнул головой — и видение исчезло.

А вместе с видением исчезли и мысли…

— Стойте! Не стреляйте! — воскликнул Хранитель, видя, как человек в черном распахивает полы своего плаща, — если кто-нибудь из вас выстрелит, у меня будет достаточно времени, чтобы свернуть шею и Антону и Павлу!

— Это мне и нужно, — сказал человек в черном. В его руке блеснул маленький короткий нож. Но прежде, чем он успел распрямить руку, с противоположной стороны перекрестка раздался выстрел.

Пуля угодила точно в кисть человеку в черном. Ножик вылетел из руки и, сверкая в наступающих лучах солнца, улетел куда-то за его спину. Человек отпрянул назад, удивленно подняв голову.

Говорухин, вернее то существо, которое сейчас сидело в его теле, опустил пистолет:

— Еще шаг и выстрелю я, — предупредил он, не мигая разглядывая человека в черном и его прихвостня сквозь черные зрачки.

— Я так и знал! — крикнул Хранитель весело, — я так и знал, братишка, что ты не оставишь меня в беде!

— О чем он говорит? — спросил из-за спины Говорухина Красик.

— Всякую ерунду, — ответил Говорухин, не оборачиваясь, — возьми на прицел тех двоих и не своди с них глаз. Нам осталось всего ничего.

— Близиться утро! — Вдруг истерически захихикал Хранитель. — Утро близиться! Солнышко шагает по небу! Ловец хотел заманить меня в ловушку, но попался сам!

Неожиданно Хранитель ухватил голову Пашки за волосы:

— Вот он ваш козырь, глупцы! Вы надеялись поймать меня, снарядив в охоту опытного софтера! И что получили? Время уходит, а софтер общается с богом и не думает выходить!

Человек в черном не отвечал. Он стоял, спрятав раненую руку в плащ. Его прихвостень держал на мушке Говорухина.

— Скоро начнется бойня! — Продолжил Хранитель. — Через несколько минут вы все перестреляете друг друга! А потом мы отправимся в город! Я и пророки! Пророки и я!

— Ты не сможешь убежать! — Сказал человек в черном.

— О, да! Я и не буду скрываться! — Хохотнул Хранитель. — Только есть ли в этом толк? Все равно будет поздно! И вам придется убраться в другой мир! Спускайтесь дальше, слышите? Спускайтесь дальше по Цепочке Мироздания, а нас не трогайте! Вы опоздали!

Он тряс Пашку, как куклу. Казалось, еще мгновение, и голова софтера с треском оторвется от тела.

Говорухин поднял взгляд на небо. Черные тучи исчезали. Они не просто уплывали за горизонт, а в прямом смысле растворялись. Действительно, осталось всего несколько минут.

Хранитель захохотал. Дико, захлебываясь смехом и повизгиванием. Тело Антона вдруг стало изменяться. Кожа стремительно желтела, покрывалась струпьями и глубокими морщинами. Волосы стали выпадать — целый клок вывалился вместе с куском кожи с затылка. Через секунду на перекрестке лежало не тело молодого парня, а иссохшая мумия с открытым ртом, гнилыми зубами и распухшим языком, вывалившимся наружу.

— О, боги! — Прошептал из-за спины Красик.

— Не дрейфь, — сказал Говорухин, — все будет в норме! Дай только дождаться рассвета.

При мысли о рассвете вещество в крови и мозгу Говорухина возбужденно забурлило. Оно чувствовало, что ее час пришел.

И в эту секунду человек в черном вдруг взмахнул раненой рукой. Полы плаща распахнулись, выпуская наружу целый рой блестящих ос. Смех Хранителя оборвался, перешел в поросячий визг. Хранителя подкинуло вверх, он и упал, продолжая визжать.

— О, боги! — Вновь прошептал Красик.

— Стреляй в него! — Заорал Говорухин и сам несколько раз нажал на курок.

Говорухину вдруг показалось, что он вновь стоит на кухне на даче Аскелова, а черная тень стремительно приближается, чтобы покарать, убить, настигнуть… Смерть, истинная смерть, но не с косой, а в черном плаще и широкополой шляпе, с арсеналом блестящих ножей за поясом…

Он выстрелил еще несколько раз, не видя, куда стреляет. Черная тень исчезла, остался только прихвостень, тоже стреляющий в его сторону.

Красик за спиной охнул, что-то обожгло ухо. Говорухин заорал, больше не в силах сдерживать ярость.

«Я убью вас всех! Я убью!»

И в это время произошло кое-что еще.

Кто-то выстрелил сбоку. Оттуда, где никого, в принципе, не было.

А в центре перекрестка вдруг возникла еще одна фигура. И ее Говорухин узнал с первого взгляда…

Глава 023

1

Шиджилл больше не сопротивлялся. Сил не оставалось, так зачем же терзать себя? Время тоже стремительно убегало, показывая на прощание острый язычок, как бы говоря:

«А вот и не успеете! А вот и не успеете!» И не успевали.

Шиджилл смотрел на мертвого Азелона. Божий любовник откинулся на стуле. Руки крепко сжаты в кулаки в предсмертной судороге — настолько сильно, что ногти проткнули кожу. Из уголка искривленных губ стекает желтоватая слюна. Глаза открыты — но нет зрачков, их закрыла белая непрозрачная пленка.

Одного потеряли. Осталось двое. Но справятся ли они?

Время убегало, оставляя после себя несбывшиеся надежды и разочарование. Осталось совсем немного, и оно скроется навсегда. Тогда нужно будет уходить. И как можно скорее. Потому что этому миру уже ничего не поможет.

Шиджилл посмотрел на часы, мерно отбивающие время. Им-то как раз некуда торопиться. Счастливые…

А до рассвета оставалось всего пятнадцать минут.

2

Темнота.

Никогда не думал, что смерть наступит вот так. Упал — и темнота. Словно провалился в глубокую яму. Настолько глубокую, что в полете уже не видно света, а до дна еще лететь и лететь.

Так, может, смерть и есть вечное падение? Ни тебе рая, ни ада, ни богов, ни паразитов, а только свободный полет? Кувыркаешься в темноте и размышляешь. Мысли крутятся в голове, не дают покоя, спрашивают — когда я упаду? Куда вообще падаю?

«Лети ко мне!» Голос возникает из ниоткуда. Словно вливается мне в уши и проникает сразу в мысли.

А может, это говорю я сам?

«Кто ты?» — Спрашиваю.

«Я — бог»

«Или паразит?»

Голос смеется:

«Паразит? Кто тебе это сказал? Ловец? Всего лишь искусный фокусник, обескураживший еще одного простофилю!» «С чего ты взял, что он фокусник?» «А почему ты решил, что он прав? Почему ты думаешь, что настоящий бог един и что он именно там, где указал Ловец? Ты общался с Богом? Он говорил тебе истину? Ты видел его лик?» «Нет. Но вере не требуются доказательства. Можно просто верить» «Ошибаешься. Как можно верить в то, чего никогда не видел? Истинный бог разговаривает со своими людьми. Он общается с ними, делает их жизнь лучше» Голос замолкает, а я не знаю, что ответить. Мне кажется, что Аслан Анатольевич прав. Мне просто так кажется, без всяких доказательств. Но есть что-то в голосе, чему тоже хочется верить.

«Что дал тебе истинный бог? — между тем вновь спрашивает голос, — он даже не соизволил общаться с тобой! Ты сидел в тюрьме, и где он был? Он не обратил на тебя внимания! Ему наплевать на людей! Ему наплевать на всех вас!» «Но если ты истинный бог…» «Бог не един! — говорит голос, — так уж получилось, что каждый человек может верить в того бога, в которого хочет! Поэтому в мире нет единства и понимания. Я же хочу стать тем, кто объединит людей! Я хочу повернуть вас в единую веру, в единую религию! Только объединившись, вы станете силой! А без единого бога объединение невозможно!

«Но если истинный бог не слушал нас, будешь ли ты слушать?» «Буду, — не задумываясь, отвечает бог, — буду слушать и помогать! В единстве — сила!» «Но если ты такой хороший, почему Ловец ищет тебя?» «О, жалкий коллекционер! Боги нужны ему для коллекции! Он боится, что я стану единственным богом, и больше некого будет ловить! Тогда он потеряет работу! А Ловец не хочет ее терять! Он хочет, чтобы мир был нестабильным, чтобы люди не знали, что такое истинная любовь и сострадание. Он хочет видеть разруху!» И темнота подо мной вдруг расступилась. У меня захватило дух. Я видел стремительно приближающуюся землю.

«Я покажу тебе, — сказал голос, — много миров умирало, раздираемые разноверцами! Не было единого бога, и люди гибли, доказывая правоту одних и неправоту других!» Облака под ногами расступились, я завис в воздухе, и увидел внизу, на земле страшную картину.

Земля горела. В воздух взметались клубы черного дыма, едкий запах горелой плоти щекотал ноздри. Я видел поле, на котором лежали убитые воины. Не было свободного клочка земли, на котором не лежал бы труп. Я видел повозки, они собирали тела и сбрасывали их в кучи. Потом кучи поджигали, а люди с палками ворошили угли, чтобы кости сгорели дотла. И где-то далеко, на горизонте, шла битва. Непрекращающаяся битва. Ветер доносил и швырял в лицо обрывки далеких криков, звуки труб, звон мечей, проклятия и обещания…

«У них были разные боги — шепнул голос, — и каждый из них умирал за своего бога» Внезапно, мир под ногами погрузился во тьму, но тут же вновь ожил, и я увидел внизу другую землю, других людей.

На этот раз горели дома. Из окон многоэтажного здания вырывались языки пламени и черные облака дыма. Где-то внизу непрерывно стрекотал автомат, словно сверчок-переросток засел между кварталами. Я видел, как огромный танк выворачивает с улицы, сметая часть кирпичной стены, как разбегаются в стороны солдаты в обгоревшей форме, с черными касками. И кто-то швыряет гранаты, и взрыв сотрясает воздух, а языки огня лижут бронированную поверхность танка.

«У них тоже разные боги! — Говорит голос в ушах. — Нет единой веры, которая бы предотвратила войну!» «Этот мир уничтожен?» «Давно» И мир погрузился в темноту. Я ждал продолжения, но продолжения не было. Я и сам догадывался, что мог бы увидеть. Похожие миры, похожие судьбы. Люди на грани уничтожения. Каждый бьет себя в грудь кулаком и доказывает, что его бог лучше.

И нет того, кто бы мог объединить всех, остановить перед пропастью…

Но что-то мешало мне поверить голосу. Какая-то навязчивая мысль. Я не мог ухватить ее и разобраться. Мне бы времени больше…

Но голос не дал мне времени. Он вдруг вскрикнул.

Следом — тишину разорвали выстрелы, но не далекие, а совсем рядом, словно стреляли в меня.

Темнота разлетелась хлопьями, словно пена из ванны, а сквозь нее проникли яркие лучи солнца.

Я поднял руку, чтобы уберечь глаза, второй рукой оперся о теплый асфальт… и обнаружил, что сижу на том самом перекрестке, где встретился с Хранителем и Антоном.

Темнота стремительно таяла, а на ее месте возникали образы, картинки из другого мира.

Я увидел лежащую рядом мумию — копию высохшего Антона в однокомнатной квартире Такера.

Потом увидел Хранителя, который катался по асфальту, пытаясь выдрать из тела что-то блестящее, белое, жужжащее. После себя Хранитель оставлял красные размазанные следы. И визжал он страшно, словно его резали живьем на куски.

Увидел я Кхана — этого молчаливого воришку — сейчас он стоял на одном колене и прицельно в кого-то стрелял. Нажимал на курок как заправский снайпер, рука не дрожала.

С другой стороны, стоило повернуть голову, я увидел двоих Слонов. Они тоже стреляли. Только в разные стороны. Один — в Кхана, второй куда-то еще.

А над крышами домов стремительно восходило солнце. И исчезли куда-то тучи (боже, сколько времени я провел в темноте!), и ветер был уже не такой холодный.

— Что происходит?!

Моего крика не слышно. Я сижу в эпицентре стычки Слонов и помощников Ловца. Пока еще меня не заметили, но придет время… а значит надо что-то делать.

Я попытался встать и с ужасом увидел, как рука моя провалилась в темноту.

Не может быть!

Асфальт вокруг покрылся черными кляксами, словно плавился от внезапной жары.

«Я не оставил тебя! — Голос подкрался из ниоткуда. — Нас отвлекли, но я могу продолжать!» — Нет, пожалуй не стоит, — говорю, а краем глаза замечаю какое-то движение со стороны улицы, до которой еще не дотянулись солнечные лучи.

«А мне кажется, в самый раз!» Темнота обволакивает, и я не сопротивляюсь — я знаю, что бесполезно сопротивляться. Я ищу глазами ту маленькую зацепку, неуловимое движение… и вдруг вижу своих друзей.

Паршивец — бежит по тротуару, на ходу стреляя с двух рук. В руках — автоматы. Как крутой герой так любимых им шутеров от первого лица. За ним следом бежит Негодяй, пригнувшись, но тоже стреляя. Замыкает цепочку Сан Саныч. В руках у него какой-то светящийся прибор.

— Это мои друзья! — кричу, сам не зная почему, — мои друзья!

И темнота вдруг останавливается. Я уже почти провалился. Я чувствую, что ноги мои болтаются в воздухе. Темная рука сжимает мое горло.

«Нет друзей, — говорит темнота жестко, — нет любви, есть только бог!» — Есть друзья! — возражаю я, — и любовь есть! Всегда! Верить в бога, не значит отвернуться от друзей!

И тут внезапная догадка пронзает мой мозг. Я не в силах сдержать смех. Я смеюсь в объятиях темноты, в цепкой хватке паразита, за которым охотится Аслан Анатольевич. И кричу:

— Ты прав! Есть единый бог! И он действительно только один! Он над нами! А вы все паразиты, которые хотят растерзать человеческие души, урвать себе лакомый кусочек! И из-за вас люди убивают друг друга, из-за вас они стирают с лица земли целые города! Вера в бога не требует доказательств! Хочешь верь, а не хочешь, твое личное дело!.. Убирайся отсюда! Оставь нас в покое!

«Если бы все было так просто!» — Говорит голос.

И темнота продолжает окутывать меня.

В этот момент я по-настоящему испугался. Я понял, кто овладел мной. Это паразит, которого держал при себе Хранитель. Но он не отстает. Он хочет забрать меня с собой, в темноту. Взгляд упал на высохшую мумию. Неужели я стану таким же через минуту?.. Секунду?.. Мгновение?..

Я схватился руками за темноту, но и руки провалились в небытие.

Отчаяние? Да, черт возьми, да!

Друзья приближались, бежали со всех ног, но, кажется, уже слишком поздно. Я захрипел, выпуская остатки воздуха. Перед глазами расцвели черные бутоны. Самое время терять сознание.

Внезапно рядом выросла еще одна тень. Или она всегда находилась рядом?

— Не двигайся!

В следующее мгновение, я узнал Шайтана. Он был без плаща и без шляпы. Я, наконец, увидел его черные прямые волосы. В руках Шайтан держал что-то блестящее, похожее на тонкую рыболовную сеть.

— Не двигайся! — кричит он еще раз. Взмах сети — и темноту словно срезает с меня. Огромный черный кусок трепещется сквозь серебристые ячейки. Давление мгновенно ослабевает, я громко вдыхаю теплый воздух и падаю на асфальт — настоящий твердый асфальт.

А Шайтан уже вновь бросает сеть, которая погружается в темноту, и вылавливает солидный дергающийся клубок. За спиной Шайтана вырастает бледный Кхан.

— А я думал, не успеете. — Говорю. — Думал, что так и провалюсь, без вас…

Силы оставляют меня, и я действительно проваливаюсь в темноту. Но эта темнота куда более дружелюбна.

3

Думать о чем-либо уже поздно.

Паршивец увидел Слона, который наставлял пистолет на лежащего без сознания Пашку Аскелова, Грозного, его друга. И в следующее мгновение Паршивец начал стрелять. Отдача от автоматов оказалась почти настоящей, но, тем не менее, он смог удержать оружие в вертикальном положении. В конце концов, Паршивец всегда хотел поиграть в стрелялки по-настоящему.

Один из Слонов обернулся в их сторону и тоже открыл огонь. Второй начал стрелять в кого-то другого.

— Разбегаемся! — завопил Паршивец, первым отбегая в сторону. Негодяй за его спиной громко выругался.

— Я не солдат, я ученый! — заорал Сан Саныч, — не стреляйте, а то сюда начнут идти со всего Города.

— Плевать! — Паршивец стрелял, не переставая. Он пересек дорогу и выскочил на тротуар. Отсюда был хорошо виден весь перекресток. Тогда-то Паришвец заметил человека в черном. Того самого. В него стрелял второй Слон.

«Что здесь происходит?» Какой-то тип валялся на асфальте и орал. Белая мошкара облепила его, словно мухи — мед. В то же самое мгновение Пашка зашевелился и сел.

— Пашка мы с тобой! — закричал Паршивец, но его крика не было слышно из-за общей канонады.

Человек в черном вдруг прыгнул вперед, упал на асфальт и исчез. Паршивец от удивления даже перестал стрелять.

Один из Слонов вдруг завопил и упал на землю, скрючившись пополам и зажимая руками живот.

Негодяй что-то закричал…

Первый Слон, видя такой поворот дела, бросился бежать по улице, изредка стреляя, не оборачиваясь. Через секунду он скрылся за поворотом.

Пашка все еще сидел на асфальте, но с ним происходило что-то странное. Паршивец не мог поверить своим глазам. Словно черный туман обволакивал Грозного и пытался утащить за собой. Даже яркое солнце не в силах было разорвать темноту, поглотившую Пашку.

Выстрелы внезапно стихли. Паршивец смотрел на Грозного и вдруг увидел, как словно из-под земли вырос человек в черном. В руках он сжимал сеть.

— Сюда направляется толпа, человек двести, — сказал из-за спины Сан Саныч, потом поперхнулся и уже тише добавил, — о, господи, что там происходит?

Человек в черном будто поймал сетью темноту.

— Я не знаю. — Паршивец опустил автоматы.

В следующее мгновение Грозный вдруг упал на асфальт лицом вниз. Человек в черном, и еще один человек, держащий в руках полные темноты сети, повернулись в их сторону.

— Идите домой, — сказал человек в черном тихо, — уже все закончилось.

— Ты кто такой? — спросил Паршивец, и подумал о том, что было бы неплохо вновь поднять автоматы. Правда, поможет ли это?

— Вам необязательно знать. — Ответил человек и растворился в воздухе.

Следом за ним исчез второй человек, с сетями. А затем и Грозный.

— Я ничего не понимаю, — сказал Негодяй, — все мертвецы растворяются. И тот Слон, и мумия… кроме вон того. Смотрите.

Паршивец посмотрел на обгорелого человека, облепленного белой мошкарой. Он не растворялся, хотя должен был. Человек остался лежать на спине с открытым ртом и выпученными глазами. Мошки копошились на нем, объедая плоть — кое-где были видны кости.

— Мне кажется, или он улыбается? — сощурился Сан Саныч.

— Да уж, смешно, когда тебя едят насекомые в Нише. — Кивнул Негодяй.

На одной из улиц показались Слоны — человек двадцать.

— Нам пора, — буркнул Негодяй, — не люблю я Слонов, особенно в таком количестве.

— Согласен, — Паршивец швырнул автоматы на землю, — дома, оно спокойней будет.

4

Шиджилл смотрел на улов и улыбался.

Он ни разу не встречал такой уникальной, чистейшей темноты. Сгусток в центре сферы был безумно черным. Воплощение черноты. Бог черноты, если можно так выразиться.

Шайтан, верный помощник, успел взять жиела в самый последний момент. Еще минута — и паразит вырвался бы на свободу. Невозможно даже представить, сколько душ он прихватил бы с собой, прежде чем Шиджилл смог бы его поймать. Если бы вообще смог. Боги, которые обретают силу, практически неуязвимы.

В соседней комнате спал Павел. Молодец, постарался на славу. Он едва не умер — Шиджиллу пришлось заново запускать его сердце.

На кухне же, рядом с хозяином, сидели Кхан и Шайтан.

— Благодарю вас, — сказал Шиджилл, — это лучший жиел в моей коллекции.

— Надеюсь, мы скоро уберемся из этого мира, — сказал Кхан.

— Мы уходим прямо сейчас, — Шиджилл посмотрел в окно. Город только встряхивался после дождливой ночи. Самое лучшее время, чтобы покинуть этот мир.

— А Азелон? Похороним его?

— Мы возьмем тело с собой. — Сказал Шиджилл.

— А Павел? Что с ним будет?

Вместо ответа Шиджилл встал со стула и улыбнулся:

— Собирайтесь, господа. Мы уходим.

Потом развернулся и прошел по коридору в зал.

Павел уже не спал. Он лежал на кровати, укрытый белой простыней и разглядывал потолок.

Когда Шиджилл вошел, Павел приветствовал его легким кивком головы.

— Вы поймали паразита?

— Безусловно, — кивнул Шиджилл, — ты очень помог нам, спасибо.

— Знаете, Аслан Анатольевич… — Павел помолчал, — я разговаривал с этим… с жиелом. Он старался убедить меня, что только он является истинным богом.

— Все они так говорят, — кивнул Шиджилл, — ты же не поверил ему? Почему?

— Он сказал, что вера в бога сильнее любви и дружбы, — сказал Павел, — а я считаю, что это неправильно. Любовь и дружба тоже имеют право на существование. Истинный бог не должен запрещать любить.

— Верно, мой друг. Я рад, что ты понял это, — Шиджилл помолчал и продолжил, слегка наклонив голову, — но это означает, что ты не пойдешь ко мне в помощники, я прав?

— Как вы догадались?

— В этом мире у тебя есть любовь, и есть дружба. Теперь к ним прибавилась вера. Ты не захочешь менять столько добра на какие-то путешествия. Пусть даже тебя и тянет сменить обстановку.

— Вы правы, Аслан Анатольевич, — Павел улыбнулся, — вы говорили, что уходите? Без меня.

— Да.

Шиджилл подошел к кровати и протянул руку. Павел пожал ее и сел на кровати.

— Ты хорошо поработал, — продолжил Шиджилл. Когда он убрал руку, в ладони Павла осталась пластиковая кредитная карта зеленого цвета, — на твоем счету полмиллиона кредиток. Думаю, достаточно для того, чтобы больше не соваться в Нишу.

— Может, вы и есть бог? — задумчиво произнес Павел.

— О, нет, — ответил Шиджилл, — я всего лишь Ловец. Ловец Богов.

Он развернулся и неслышно вышел в коридор. Возле входных дверей стоял Кхан с двумя чемоданами. Шайтан возился на кухне.

— В следующем мире отдохнем на славу, — сказал Шиджилл, — я обещаю. Пиво, девушки и сауна — точно. А еще подыщем подходящую замену Азелону. Кхан, дружище, такси вызвал?

— Обязательно, хозяин.

— Хорошо. Больше нас здесь ничего не держит.

Шиджилл вышел на лестничную площадку.

Каблуки звонко стучали по мытому бетонному полу.

Глава 024

1

Я смог подняться с постели через час после прощания с Асланом Анатольевичем.

Вот так всегда — в самый неподходящий момент ноги отказываются работать, во всем теле усталость, а голова раскалывается, как спелый арбуз. Еще бы — столько приключений на мою бедную черепушку. Тут только пиво поможет.

Как бы там ни было, встать я смог только через час. Да и как встать? Завернулся в одеяло, поскольку был обнажен, и, пошатываясь, выбрался из комнаты в коридор.

Естественно, никого уже не было. На столе в кухне стояла чашка с недопитым кофе. Аппарат для разогрева пищи был еще совсем теплым. На стуле лежала моя одежда.

Хорошо хоть не забрали, честное слово.

Одевался тоже с трудом — скретчет под лопаткой оплавился, а кожа сгорела, так, что даже дотрагиваться больно. Но футболку натянул, матерясь и чертыхаясь.

И все смотрел на кредитную карту, которую положил на стол.

Дальше — такси, заспанный водитель, который тихо жаловался на то, что в такую рань даже собак еще гулять не выводят, мурашки по коже от приятной утренней прохлады, знакомый отель, швейцар, тот самый, который впервые не хотел меня впускать и, наконец, просторный холл, ярко освещенный дневными рекзаторами света, с гуляющим запахом лимонов.

В холле стоял Паршивец собственной персоной. Стоял ко мне спиной и о чем-то разговаривал с Негодяем, Сан Санычем и… Натальей.

Она тоже была здесь. Бледная, уставшая, не выспавшаяся.

Она первой увидела меня. Заморгала удивленно, открыла и закрыла рот, словно не знала, что сказать.

А я уже бежал к ней.

Медленно-медленно поворачивался Паршивец, поднимал глаза Негодяй, а Наташа тоже бежала ко мне.

Мы обнялись так крепко, как не обнимались, наверное, никогда.

— Живой, — шепчет она, — живой, милый, о боже, живой!

— Нормально все, — шепчу ей в ответ, прижимаясь губами к самому уху, — все хорошо, все прошло уже. Все.

— Я так волновалась! Я чуть с ума этой ночью не сошла! Когда мониторы погасли, я думала из окна выброситься.

— Сволочь я, — говорю, — сволочь и никто больше. Но, Наташ, я обещаю, что ничего такого не повторится. Я больше не буду никогда ходить в Город, я найду нормальную работу, я буду примерным семьянином… только не уходи, ладно?

Она отстранилась и долго изучала мое лицо.

— Ты та любовь, которая спасла меня. — Говорю, — благодаря тебе я остался жив, я понял истинную правду, я поверил в бога. Ты же не бросишь меня, а?

— Глупый, — говорит она, — я не собиралась тебя бросать. Я же так тебя люблю.

И она заплакала. Я тоже, хоть и сдерживался, как мог.

Смотрю сквозь слезы на Паршивца и на остальных. Они тоже спасли меня. Они многое сделали, чтобы я остался с ними.

— Спасибо вам, ребята! — говорю, — спасибо, что были со мной.

— Ерунда, — машет рукой Паршивец, — ящик хорошего пива с тебя.

— Прямо сейчас, — говорю, — в городе есть круглосуточные бары?

— Я знаю два! — оживляется Паршивец, — только где ты возьмешь деньги на целый ящик?

— Не беспокойся! Лучше подумай о том, где найдешь деньги на такси, чтобы тебя потом увезли из бара!

Кредитная карта греет карман. Я обнимаю Наташу и вместе с ней выхожу на улицу.

Мне еще многое предстоит ей рассказать. О том, что я пережил в Городе, как я оказался запутанным в ловлю богов, что произошло в Темноте.

Не знаю, смогу ли я рассказать ей все, но я очень постараюсь.

Вы ведь верите мне, верно?

2

Первым делом Говорухин заехал в магазин и купил себе новые черные очки.

Он мило поболтал с продавщицей, потом заехал в больницу — наложить нормальный жгут на сломанную руку. Боли Говорухин не чувствовал, но кисть болталась из стороны в сторону и доставляла неудобства. Крепкий жгут, все же будет лучше. Врач оказался милым молодым человеком, с которым Говорухин поговорил минут двадцать. За это время темнота, слетавшая с губ Говорухина, проникла в мозг врача и довольно успешно там обосновалась.

Затем Говорухин заехал в банк, снял со своего персонального счета остатки сбережений и заехал в салон — купить нормальный интермобиль. На западе Такера, час спустя, Говорухин позвонил куда надо и узнал, что произошло с Красиком и Строгановым. Оказывается, все, кто умер в Нише в период так называемого «временного программного сбоя» до сих пор находятся в коме. Есть подозрения, что большинство людей получили неотвратимые травмы головного мозга. Положив трубку, Говорухин выглядел удовлетворенным.

Он смутно помнил, что произошло после того, как уроды подстрелили Красика и едва не завалили его самого. Помнил только, как бежал по путаным улицам мимо людей, прочь от палящего в спину солнца. Он выбросил пистолет, но оставался еще один, за поясом. И забившись в какой-то темный уголок, где пахло гнильем и отходами, Говорухин вышиб себе мозги.

Он успел вовремя. Временный программный сбой удалось преодолеть, и Ниша начала функционировать в нормальном режиме. Очнулся Говорухин в комнате, рядом с мертвым Афиминым.

Голос в голове Говорухина сказал, что его ждут великие дела. Это был не тот голос, с которым Говорухин разговаривал время от времени, особенно когда глотал таблетки. Голос принадлежал кому-то другому. Но он не оставлял сомнений в своей правоте. Он был очень убедителен.

Говорухин долго смотрел в зеркало, потом поехал в магазин и купил себе темные очки… Чтобы не видеть своих собственных глаз. Потому что и глаз-то как таковых уже не было.

Одна темнота. Сплошной, непроглядный мрак.

Потом голос сказал, что надо делать дальше. Говорухин был с ним согласен. Следовало ехать на север, в столицу, чтобы повидать президента.

А по пути разговаривать с людьми, потому что с нынешних пор Говорухин стал очень общительным человеком.

Можно сказать — душой компании.

КОНЕЦ

декабрь 2004 — июнь 2005 (доработка — 2010)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Кто пришел и кто вернулся

  Глава 001

    1

    2

    3

  Глава 002

    1

    2. (Божий Вор)

  Глава 003

    1

    2

    3

  Глава 004

    1

    2

    3. Божий любовник

  Глава 005

    1

    2

    3

    4

    5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Кого знали, кого не знали

  Глава 006

    1

    2

  Глава 007

    1

    2

    3

    4

  Глава 008

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава 009

    1

    2

    3

  Глава 010

    1

    2

    3

    4

    5

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава 011

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава 012

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 013

    1

    2

    3

  Глава 014

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 015

    1

    2

    3

    4

  Глава 016

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 017

    1

    2

    3

    4

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Город Одиноких

  Глава 018

    1

    2

    3

    4

  Глава 019

    1

    2

    3

    4

  Глава 020

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Глава 021

    1

    2

    3

  Глава 022

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 023

    1

    2

    3

    4

  Глава 024

    1

    2

Реклама на сайте