«Ведьмина доля»

Ведьмина доля (fb2) - Ведьмина доля (Ведь мы - ведьмы! - 1) 1251K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дарья Сергеевна Гущина

Гущина Дарья Ведьмина доля

Вы заметили, что в сказках ведьмы носят дурацкие черные шляпы,

тёмные одежды и летают на мётлах?

Но наша история — не сказка!

Мы расскажем о ведьмах настоящих!

Роальд Даль, «Ведьмы»

Часть 1: Осенние обострения

Глава 1

Настоящие ведьмы одеваются в самые обычные платья

и похожи на самых обыкновенных женщин.

Они живут в таких же домах, как и все мы,

а иногда даже ходят на работу.

Роальд Даль, «Ведьмы»

— …а еще он должен быть красивым, как Брэд Питт, понимаете? И таким же сексуальным! А еще — с чувством юмора, как у Светлакова! И умным! Да, умным — это обязательно! Вот как… как… А неважно! Но обязательно! А еще…

Подперев ладонью правую щеку, я уныло внимала пожеланиям клиентки, а она трещала без умолку, перечисляя качества вожделенного суженого. С фантазией у нее имелись очевидные проблемы. Как и с чувством меры.

— А еще… — клиентка возбужденно навалилась на стол, предъявляя веснушчатое содержимое глубокого декольте. — Еще он должен быть… — и запнулась. Голубые глазки лихорадочно забегали по темной комнате в поисках «его», но натыкались лишь на зажженные свечи. — Еще…

…губозакаточную машинку, пуговицу на лоб и таблеток от жадности. И побольше-побольше.

— Еще он должен быть хорошим человеком, и неважно, какого цвета у него «Лексус»? — подсказала я терпеливо.

— Как это неважно? — она выпрямилась. — Важно! Красный! Как джип!

Я закатила глаза. Очень, до дрожи в руках, хотелось превратить ее в жабу, но… Это хороший психотерапевтический прием, кстати. После пары дней кваканья люди так радуются, вновь становясь людьми, что забивают на прежние комплексы и недостатки. И начинают любить себя хотя бы за то, что они люди, а не жабы. Но… Но!

— А еще…

Я едва не зажала уши. Но — положение обязывает, будь оно трижды проклято… Я поерзала, подперев ладонью левую щеку и вытянув под столом ноги. У тетки случился приступ вдохновения, и она усердно продолжила выносить мне мозг. Пудовая блондинистая старая дева, пережаренная в солярии как курочка-гриль и наряженная «розовым» подростком — что может быть хуже?.. На мой пристрастный взгляд, ей не гадалка нужна, а психолог, стилист, диетолог и год занятий в финтес-клубе с личным тренером. А лучше — пожизненный абонемент. У всех перечисленных специалистов. Но — мы же верим в чудеса…

— А еще… — клиентка задумалась, покусывая длинный алый ноготь.

— Я гадалка, — напомнила вежливо и для солидности наконец взяла карты таро, — и предсказываю будущее, а не создаю его.

— А создать можете? — ее глаза фанатично заблестели. — Создать и… привести?.. И приворожить?.. А? Я заплачу! И за привод, и…

— За приводами — это в милицию. Вернее, в полицию, — видит бог, я терпела ажно целый час. — А за приворотом — к бабкам. Мы здесь шарлатанством не занимаемся. У нас серьезная контора и серьезные клиенты. И если вы не можете нам соответствовать и вести себя адекватно…

Она сникла и скуксилась. Надулась, как мышь на крупу. Голубые глазки подозрительно выпучились, и на жирафьих ресницах блеснули слезы. Я равнодушно наблюдала за сменой роли. Да-да, энтузиазмом не заразила, значит, будет давить на жалость… Я глянула на часы и напомнила:

— Время. У вас осталось полчаса. Гадать будем или хватит на сегодня?..

…издевательств.

Черт, и еще от сандаловых палочек голова болит и в носу свербит до чиха… Я тоскливо посмотрела по сторонам. Крошечная коморка, темные шторы, аромосвечи по углам, струйки тонкого дыма и вязкий, душный воздух. Невозможно работать. Но Томка считала, что атмосферу надо блюсти. И меня для конспирации заставила цыганкой нарядиться. Антураж — наше все.

— Будем… — клиентка, выдержав театральную паузу, достоверно хлюпнула носом. Но не на ту напала.

— Чудно.

Что такое полчаса для гадания? Ни о чем. Из-за спешки сакральный и таинственный ритуал был скомкан, и клиентка удалилась недовольной и надутой, хотя я честно сказала, что у нее все хорошо. И будет еще лучше, если она бросит хотеть невозможного и обратит внимание на ухаживания шефа. И к стилисту сходит. И спортом займется здоровья для. Но, опять-таки, «но».

Закрыв дверь, я отдернула штору и распахнула настежь окно, с удовольствием вдыхая терпко-пряный ветер осени. Что за народ пошел? Говоришь, что все хорошо, — не верят и ждут подвоха. Говоришь, что все плохо, — оживляются и верят на слово. Я перегнулась через подоконник и зажмурилась, часто-часто дыша. Хочу на волю… Надоело. В мире столько необычного и чудесного, а им все одно — подавай гибрид Питта со Светлаковым на «Лексусе», который красный, как джип. Какая пошлость и ограниченность…

Тихие шаги за спиной. Я втянула носом воздух, ловя запах и сплетая образ. Мы все дышим одним воздухом. Крошечная миражная фигурка осуждающе глянула на меня с подоконника. Черное платье-футляр, туфли на каблуках, длинный высокий хвост вьющихся волос и узкое смуглое лицо в обрамлении мелких завитков.

— Узнаешь?

— Балуешься? А к тебе еще одна клиентка, — Томка встала рядом и дунула на фигурку. Мираж сделал ручкой и развеялся.

— Ты меня ненавидишь, — сказала я убежденно. — Люто и извращенно.

— Только сейчас поняла? — темные глаза смешливо прищурились.

— Увы, — я грустно вздохнула. — Ты отменно прикидываешься лучшим другом, змея.

Томка усмехнулась:

— Пригрела — терпи. Мы в ответе за тех, кого приручили, — и добавила: — Ульяш, попозже отпущу. На дело.

— На какое? — я вдохновенно насторожилась.

— К одной тетке. Она в истерике и в панике. У нее не то домовой шалит, не то полтергейст завелся, а это по твоей части.

— Кто по моей части? Тетка в истеричной панике или домовой с полтергейстом?

— Выбирай, кто больше нравится, — Томка пожала плечами. — Нам заплатили только за одну проблему и за одно дело. Решать тебе, — добавила великодушно. — Но прежде…

— Ненавижу…

— Уль, а у тебя есть мечта? — спросила она неожиданно и серьезно.

— Ну… — я перебрала многочисленные браслеты.

— И у меня давно нет. Только работа, дела, обязанности… Ведьмина доля. А у людей — есть. Глупые, несуразные, но все же мечты… Они счастливее нас. Не осуждай. И не суди, да не судима будешь, — добавила строго и назидательно.

Я нервно дернула плечом. Ничего не могу с собой поделать… Не люблю расизм, шовинизм и негров. Все понимаю. И поэтому предпочитаю не связываться. Я поправила цыганистый парик и косынку, подтянула шаль и собралась с духом. Ладно. Еще одну.

— Зови, — и закрыла окно.

Томка кивнула и вышла, притворив дверь. Сама-то не наряжалась чучелом, оправдываясь должностью администратора… Я зажгла погасшие свечи и снова села за стол, рассеянно перебрав карты. Очень не вовремя обеих постоянных гадалок унесло по делам: одну — рожать, а вторую — с аппендицитом… Иначе ноги бы моей здесь не было. Да и Томкиной тоже. Но и Валя, штатный администратор, уехала на свадьбу к сестре в область. Все такие занятые, одним нам делать нечего…

Дверь тихо скрипнула и открылась, являя девицу лет двадцати пяти. Джинсы, светлый джемпер, синий шарфик, короткая мелированная стрижка. Ничего особенного. Если не считать внимательных карих глаз, обшаривающих гадальню в поисках… информации.

— Добрый вечер, — я натянула на лицо благожелательную улыбку. — Присаживайтесь.

Она села на краешек стула и завертела головой по сторонам. А я смотрела на нее и читала. Про тени, которые пляшут на стенах, свечи и собственную персону со вздернутым носом, огромными кольцами в ушах и съезжающим (черт бы его побрал…) париком. Профи. Уважаю. Не успела к допросу приступить, а уже статью сочиняет. С места в карьер.

— Слушаю, — я откинулась на спинку стула, ненароком поправляя парик.

— Нет, это я вас слушаю, — девица уселась удобнее и уставилась на меня, не мигая. Только что за диктофон не схватилась. — Вы же ведьма? Так расскажите, зачем я пришла.

— Зачем? — я взялась рассматривать собственные ногти. — По легенде — работать. Писать разгромную статью — про то, как ведьмы дурят общественность и зарабатывают на этом многомиллиардные состояния. А втайне… за тем же, зачем все девицы приходят. Замуж хочется. И так хочется, что четырехлетнего сына вы сбросили на мать, а у нее больное сердце. И больное — по вашей вине. Волнуется, переживает, недосыпает. Внучок, опять же, не ребенок, а термовеник на атомном двигателе — измотает на раз. А у вас минуты нет позвонить и предупредить, что поздно придете. Хотя бы. Мифический мужик важнее родной семьи?

— П-почему м-мифический?.. — спесь с нее как ветром сдуло.

— П-потому ч-что, — я по-прежнему изучала собственный маникюр. — Замужество вам вообще не светит и не греет. Пока сыном не займетесь. Или через его дошкольные дела с мужчиной познакомитесь, или пролетите мимо, и сами будете виноваты. Еще вопросы?

Журналистка молчала, а в ее мыслях от прежней холодной внимательности не осталось и следа. Я вздохнула. Не гожусь я на эту роль… Мои дела — дороги, улицы и подворотни. Дежурить и присматривать за нечистью. Осенний ветер срывает крыши не только у людей, и в это опасное время нам необходимо быть наготове. Чтобы нас видели. Чтобы понимали — мы рядом, мы не позволим. И сидеть сейчас здесь, вправляя мозги кукушкам, которые подкидывают детей матерям, а сами шатаются по гадалкам и делают вид, что работают… Ой, мне же нельзя злиться, я же добрая ведьма…

— Я п-пойду? — девица неловко встала.

— С богом, — я сухо кивнула, а сама едва удержалась, чтобы не рвануть вперед нее. Смывать грим, переодеваться и — на свежий воздух.

Но удержалась. Посчитала быстро до десяти, задула свечи и выпорхнула в коридор.

— Уля, тетка!.. Адрес — на столе! И оденься прилично!

В соседней комнате, она же гримерная и костюмерная, я быстро стряхнула килограммы бижутерии на столик и смыла косметику. А Томка уже тут как тут. Зарылась в костюмы, быстро передвигая вешалки.

— Том, я сама!

— Еще чего, — отозвалась она. — За тобой не проследишь — так и сбежишь бомжом.

— Вообще-то моя работа не предполагает офисный прикид и… Том! Не позорь меня! Убери, не надену!

— Почему? Оно вполне себе и очень даже…

— Для стриптизершы! А ждут как бы экстрасенса!

— Одно не получится — другое изобразишь, — флегматично заметила подруга, но стриптизно-открытое платье убрала. Издевается, разумеется. По старой дружбе.

— Уйди, противный…

Оговариваемая и попрекаемая на каждом шагу, я переоделась, застегнула пальто и перекинула через плечо сумку. Из зеркала на меня с подозрением посмотрела загорелая девица с копной коротких светло-каштановых кудрей и «антуражными» ядовито-зелеными глазами. Ладно, линзы менять уже некогда…

— Дай хоть твои «поросячьи хвостики» в порядок приведу…

— Во сколько к тетке-то надо?

— Да хоть во сколько, лишь бы сегодня, — Томка достала из кармана платья ежедневник и сверилась. — Красноармейская, тридцать пять. Третий подъезд, пятый этаж.

— А квартира не тридцать пятая? — я обувалась.

— Нет, пятьдесят третья. А что?

Я хмыкнула:

— Да так… Все, сконнектимся.

А Томка все же не удержалась от последней шалости. Едва я вышла крыльцо, закрыла дверь и с удовольствием расправила плечи, как… Пальто из черного стало красным и укоротилось, любимые джинсы мутировали в юбку, а каблучки полусапог значительно прибавили в сантиметрах. Я пошатнулась и взмахнулась руками, удерживая равновесие. И рассеется этот ужас в лучшем случае к утру, и мне до Томкиного мастерства — как до Китая пешком, и…

Ладно. Я набрала полные легкие воздуха и задержала дыхание, считая до десяти. И представляя рабочий кабинет Вали, заваленный договорами, чеками и прочей бюрократической радостью. И резко выдохнула. Бумаги взметнулись до потолка и разлетелись по кабинету. Приятного вечера и доброй ночи, подруга. Даже тебя Валя убьет за малейшую путаницу в бумажках. Ухмыльнувшись, я сползла с крыльца и, довольная, поковыляла на дело. Подумаешь, две остановки по разбитым дорогам подворотен…

У нужного подъезда я решила собраться с мыслями перед тем, как. И передохнуть. Спасибо, дражайшая подруга не догадалась в отместку сделать обувь на пару размеров меньше… или больше. Я села на лавку и вытянула ноги. Осень расползалась по дворам тенью ранних сумерек, разлеталась по городу опавшими листьями и прощальными криками птиц. Ветер взъерошивал волосы и пах свежестью близкой реки. На балконах третьего этажа громко переговаривались соседки, развешивая белье. А отбитые пятки и подвернутые щиколотки приятно пощипывало лечебное тепло. Все, теперь — хоть на войну… То есть на пятый этаж хрущевки пешком.

На звонок дверь открыла женщина лет пятидесяти. Русые волосы всклочены, цветастый халат едва запахнут, в серых глазах — глухая тоска и страх.

— Ульяна Андреевна, ведьма, — представилась я, украдкой переминаясь с ноги на ногу. — Добрый вечер. Вызывали?

— Проходите, здастье… — она распахнула дверь.

Первым делом я разулась и с удовольствием пошевелила пальцами ног, оглядываясь. Крошечная прихожая с единственной стойкой-вешалкой, облезлые обои. И ни следа потустороннего. Ни единого. Даже домовой не ощущался. Я прошла дальше. Смежные комнаты со старой мебелью и диким беспорядком. И запах пирожков с кухни. А я с утра голодная…

— Вы, простите…

— Катерина Аркадьевна я, — тетка топала за мной, шаг в шаг, и смотрела умоляюще.

— Рассказывайте, Катерина Аркадьевна, — я принюхалась и нахмурилась. Пахло только пирожками. И котом. И все.

— Чего рассказывать-то?

— Чего происходит — того и рассказывайте.

— Так… вот, — она запахнула старый халат и торопливо обвела руками комнату, показывая.

На полу — одежда вперемежку с книгами, стульями, сумками, обувью и одеялами. С люстры свисают объемный лифчик и колготки. Створки шкафов открыты и зияют пустыми полками. На подоконнике — опрокинутые цветочные горшки. Из щели между диваном и стеной настороженно сияют «фары» беспокойных глаз.

— Кузя, кис-кис-кис! — я присела перед диваном. Кот точно все знает. — Иди-ка сюда, рыжик…

Крупный «перс» пугливо высунул мордочку из щели и живо был схвачен за шиворот. Я взяла его на руки, почесала за ушком, и кот расслабленно запел, перебирая коготками по вороту пальто.

— Нечисти дома нет, — я обернулась к хозяйке хаты. — Ни доброй, ни злой.

— Как… нет? — не поверила она.

— Так… нет, — я снова огляделась. — Вы, Катерина Аркадьевна, лунатик. Дело к полнолунию, вот и буяните по ночам. Разгром учиняете и кота обижаете. А утром просыпаетесь и ничего не помните. И не понимаете.

— А как же проверки, ритуалы…

— Я потомственная ведьма, а не шарлатанка из цирка, и прыгать с кадилом и посохами не собираюсь, — я покосилась на тетку исподлобья и глазами для вящей натуральности сверкнула. Она попятилась и едва не упала, наткнувшись на стул. — Я вижу и чувствую. Здесь только вы и кот.

— Но ведь раньше не было…

— Но и проблем у вас таких раньше не было, — я прошла на кухню, села табуретку и устроила на коленях кота. — На работе сокращения. Сын почти месяц в Москве и ни разу не позвонил. Дочь с мужем разводится и делит совместно нажитое. И на вас весь негатив сливает. Вот и результат. И раньше приступы случались, но безобидные — встали, побродили из угла в угол и спать легли. Стакан воды можно?..

…а то так есть хочется, что переночевать негде…

Катерина Аркадьевна засуетилась, пряча влажные глаза. Налила мне горячего чаю и пододвинула блюдо с пирожками. И грузно села за стол напротив меня. Я не стеснялась. Быстро умяла пару пирожков с мясом и почувствовала себя человеком. Кузя облизывался, шевелил носом и урчал на всю кухню, но не клянчил. Воспитанный. Я украдкой скормила ему пирожковую начинку. Бедный, два дня голодом, пока хозяйка в шоке и трансе…

— Что ж делать-то? — потерянно спросила она. — Что ж будет?..

— Уйдите в отпуск или на длительный больничный, — посоветовала я с набитым ртом. — По трудовому законодательству не уволят — не имеют права. И уезжайте в санаторий, за город, где роуминг и дорогие звонки. И дочь без вас быстрее справится, раз ныть некому будет. И сын позвонит. Обязательно. Все у него хорошо. Работает с утра до ночи, да и разница во времени стесняет, — я взяла четвертый пирожок. — Очень вкусно, спасибо… Отдохнете, и все наладится. А пока успокоительное попейте. Лунатизм не лечится. И кота покормите наконец, он ни в чем не виноват.

Вырваться домой я смогла только через два часа. С пакетом пирожков и миллионными заверениями в том, что все будет хорошо. Катерина Аркадьевна плакала, крестилась и благодарила. Похоже, нечисти она боялась больше своего лунатизма. И зря. Нечисть-то изгнал и живи спокойно, а вот от своих странностей не удрать. А жить и мириться с ними тяжко.

Напоследок я вручила ей визитку и предложила прийти в наш офис за «лекарством», то бишь за успокоительным. Подмигнула довольному Кузе и сбежала. Вернее, уковыляла. До остановки, на автобус и домой. Совесть и Ответственность требовали переобуться и на обход, а уставшие от каблуков ноги — ванны и покоя. И с небольшим перевесом победили «ноги».

На остановке я позвонила Томке и доложилась, заодно предупредив про «лекарство». Подруга туманно намекнула на завтрашнее гадание, но не на ту напала. Теперь меня в офис не затащить даже под угрозой прилюдного четвертования. У всего есть конец, только он — для чего-то начало, и терпение кончилось, сменяясь досадой и тихой злостью. А злиться мне нельзя.

— Завтра Валя выйдет из свадебного запоя и пусть гадает, — я, ворча, забралась в автобус и села на одиночное сиденье. — Том, нет! На мне городской нечисти толпа… человек. И за всеми глаз да глаз. Я Кыса и мастера Сима уже две недели не проверяла, а они — самые опасные из моих! Кто проверит? Ты? Да ты Кыса в жизни не найдешь, а мастер Сим тебя за километр учует и сбежит. И мне доверять перестанет.

Впередисидящий парень с любопытством обернулся. Автобус ехал медленно и печально, зависая по пять минут на каждой остановке. Я мило улыбнулась парню и, прикрыв ладонью трубку, спросила:

— Ролевыми играми не интересуетесь? Нет? Жаль. Мы каждый месяц играем в охоту на ведьм. Вернее, в охоту ведьм на нечисть. Не хотите присоединиться? А то нас, ведьм, много, а нечисти для охоты мало.

Парень почему-то решил пересесть. Я быстро закончила неприятный разговор, не дослушав стенаний подруги, и достала из сумки книгу. Час езды до дома — час покоя… Размечталась. На втором абзаце позвонила Надя и спросила, не смогу ли я подменить ее завтра на «кухне». Заказов на зелья — гора, а ее племянник уезжает учиться в Питер, и надобно проводить. Дня на три. Я отказалась, сославшись на гадальный салон и Томку. А Римме, заведующей архивными делами, рассказала про Надю и «кухню». Занята, да. Очень. Еще же моя нечисть с гаданиями.

Я уже вышла, вернее — выпала, едва наступая на пятки, из автобуса, когда снова позвонила Томка и предупредила, что Верховная крайне недовольна моим враньем и эгоистичным поведением, и неприятному разговору быть. Я пожала плечами и пошла к киоску за шоколадкой. Быть — так быть. Имеет право. И меня Верховная тоже… имеет. И еще поимеет так, что опять мигрень на неделю схлопочу. И аллергию на нравоучения. И… подумаешь. Первый раз, что ли.

На улице давно стемнело, и «свечи» домов лучились многочисленными огоньками. Три улицы шестнадцатиэтажек, тенистые аллеи и тишина после десяти часов вечера. Яркие детские площадки, единственный крошечный сквер с фонтаном, пара магазинчиков и торговый центр. Я жила на краю города в спальном районе с единственной автобусной остановкой, и до дома мне топать минут пятнадцать. Я везучая, да. У нас с Томкой вечер определенно удался.

Я доковыляла до фонтана и села на бортик. Отдохнуть и подышать. Не могу долго находиться в помещениях, задыхаюсь. Народу не было, и я разулась, опустив ноги в прохладную воду. Красота… Тихо, спокойно, лишь шепчутся с ветром листья рябины… Фонтан работал слабенько — тонкая струйка едва поднималась над темной водой, но ее журчание расслабляло, и я почувствовала себя почти счастливой. Почти. Ложку дегтя никто не отменял.

Едва меня накрыло расслабленностью, как резко похолодало. Сильный порыв ветра едва не столкнул с бортика, а вода стала обжигающе-ледяной, как в горной реке. Я живо подняла ноги и замерла. В воде появилось… отражение. Невысокий округлый портал входа, зияющий пустотой, провалившиеся ступени, потрескавшийся медальон на треугольной крыше, крылья колоннад, по шесть колонн в каждой… Подобрав под себя ноги, я с интересом всматривалась в зыбкое, подернутой рябью отражение. Похоже на старинный некрополь… Видения меня посещали редко, но метко. Наверно, не помешает помочь Римме с разбором архива…

Отражение дрогнуло и растаяло. Испарилось. Вода булькнула, и от нее повалил пар. Я спрыгнула с бортика и обошла фонтан по кругу, но тщетно. Пар вытек из чаши и туманом уполз в кусты, а по воде поплыли кораблики желтых листьев. Шустро он. Символ-то на медальоне толком не рассмотрела. И пахнет… странно. Не канализацией, но чем-то близким. На всякий случай я проверила кусты, но нашла только холодную морось на ветках и траве. Покрутившись у фонтана, но так ничего и не дождавшись, я подняла полусапожки, оправила пальто и босиком пошла прочь. Что мне, ведьме, человеческие простуды… Однако явление необычное. Видения никогда не оставляют следов.

К дому я брела в раздумье. Ветер тихо шуршал в осиновых ветвях, мерцали оранжевые фонари, и по дорожке расползались костлявые тени. Ступни покалывали мелкие камушки, и я свернула на кромку, к скоплению опавшей листвы. Видение не отпускало. Я перебрала все, что знала, но зря. Ни о чем подобном не слышала. Маловато знаю для ведьмы, конечно, — пока мои сверстницы учились, я хипповала по городам и весям, не желая оседать на одном месте… Но все-таки. Видения я изучала плотно. И это… странное. И интригующее.

Поднимаясь по лестнице, я достала ключи, открыла домофонным брелком дверь и вошла в темный подъезд. Нажала на кнопку лифта и терпеливо прислонилась плечом к стене. Я обитала на последнем этаже, в «скворечнике», в двушке, которую родители подарили на окончание ведьминской учебы. В надежде, что я осяду, возьмусь за ум и займусь делом. Но не сложилось. Я сбежала при первом же случае и автостопила, подрабатывая гаданиями (да, и с тех пор их ненавижу). Возвращалась по праздникам и снова удирала из города, куда глаза глядят.

Лифт приехал, и я вошла в кабину, нажав на кнопку шестнадцатого этажа. А за ум заставил взяться случай. Как раз в одно из моих возвращений, под Рождество, маме через Круг поступил срочный сигнал о несанкционированной волшбе. Мама взяла меня в охапку — и разбираться. Мы едва не опоздали. Мелкая нечисть, вызванная одной доморощенной ведьмой, уже собиралась отужинать бесчувственной «хозяйкой».

Нечисть мама уняла быстро, а во мне неожиданно проснулись Совесть и Ответственность. Я вдруг поняла, сколько людей страдает от лап потустороннего (и не всегда по глупости), что стольких смогу спасти, если перестану валять дурака… У всех ведьм есть движущие силы, толкающие в Круг. У кого-то — Терпение и Сочувствие, у кого-то — Доброта и Отречение. Объявились и мои, несказанно удивив собой всех, включая меня.

— Чего угодного ждала, — сказала тогда Верховная задумчиво. — Но Ответственность…

С тех пор я сижу на попе ровно и работаю с нечистью. Тоскую и нервничаю, когда осенью или весной слышу крики перелетных птиц, и черные клинья вспарывают закатные небеса, покидая или возвращаясь… Но крупную нечисть без подпитки Круга не унять, а его сила не выходит за пределы подконтрольной Верховной области. И уж коли выбрала…

Я вышла из лифта и на цыпочках подошла к двери своей квартиры. И прислушалась. Из-за двери донеслась возня. Я улыбнулась. Ждут. Открыла дверь и вошла, прищурившись с непривычки, когда вспыхнул свет.

— Привет, Кирюш.

Скелет кособоко поклонился, протянул руки за пальто и радостно уронил пластмассовую челюсть. Это чудо досталось мне после школьной охоты за полтергейстом. Последний тусовался в кабинете биологии и ухитрился срастись с демонстрационным образцом. Скелет пришлось конфисковать, и с тех пор он поселился в моей прихожей. Пакостничал по мелочи, конечно, но у меня рука не поднималась на уникально живучую и изобретательную нечисть.

Заполучив пальто и сумку, Кирюша аккуратно надел первое и перекинул через плечо второе. И замер у зеркала. Подозрительно смирный. Наверняка начудил.

— Жор, я дома!

Небольшая прихожая, напротив — гостиная, рядом с ней — коридор в спальню, ванную и прочие санузлы, а справа от входа — кухня. Без двери, которую давным-давно, изучая жилплощадь, снес Кирюша. В большом коридорном зеркале отражались кухонный стол и табуретка.

— А то ж не чую, — в гостиной зашелестела газета, — не глухой поди!

Я поставила обувь на пол, отнесла пирожки на кухню и устремилась в ванную. Ноги в тепло, и будет мне счастье… Жорик нарисовался на пороге, едва я сняла колготки и села на край ванной, включив воду.

— Уль, вести последние не слыхала, нэ? — он оперся о дверной косяк и махнул газетой.

— И не хочу слыхать, — я заткнула слив пробкой и блаженно зажмурилась. — Я после гаданий, «шпилек» и лунатиков. И очень злая.

— И зря, — осудил он, — не зная… Як по-русски? — броду?..

— Не из той оперы.

Все, я в нирване…

— Треба, Уля, надо знати, шо в мире деется!

— Вот за такое любопытство тебя и придушили, — я закрыла кран. — Полезу, куда не надо, — кончу хуже тебя.

— Нокаут, — призрак картинно вздохнул. — Чаю?

— Буду благодарна. И захвати блокнот с ручкой.

Жорика я встретила в немецком замке. Дух шарахался по подвалам, умирая от тоски и пугая туристов, и нарвался на троицу бесстрашных русских. Наши бравые ребята приняли его за ряженого и с улюлюканьем гоняли по катакомбам, пока не засняли во всех ракурсах. С удавкой на шее и колом в сердце. Хозяин же замка, увидев фотки, побледнел и помчался искать ведьму. А тут я, мимо-проходила. Гадала туристам, как обычно. И не смогла отказать испуганному замковладельцу. За сто евро кто ж откажется? Но развоплощающее заклятье духа только обидело. Он недовольно заматерился по-русски, и я сообразила, что столкнулась с духом колдуна. Иначе бы прибила. Да и призраком Жорик оказался материальным и видимым.

— Я-а-а — ка-а-ароль Георг! — заявил он возмущенно. — Я-а-а есть… жив!

По-русски Жорик изъяснялся преимущественно матами, а я не знала ни одного иностранного языка. Почему-то мой мозг отказывается запоминать все нерусское. Так, на пальцах, объяснила, что сто евро мне очень-очень надо. Взамен убивать больше не буду. Жорик также на пальцах показал — дескать, возьми с собой, хочу в Россию, тут скучно. На том и порешили. На глазах у хозяина замка я «развоплотила» вредное привидение, заодно перерезав Жорикову привязку к месту смерти. И все довольны, и все счастливы.

— Прошу.

И мне на колени водрузили поднос. Чашка чая, пиалка с медом, печенюшки и блокнот с ручкой.

— Спасибо, Жор.

Никакой он, разумеется, не король. Скорее, ушлый дворецкий или управляющий. Больно аккуратен, внимателен, услужлив и учтив. И непомерно любопытен. И умен. Русский язык освоил за полгода, откуда-то зацепив перманентный украинский акцент. А вот в колдовстве и возможном вампиризме так и не сознался. Лишь кол теребил да глаза опускал. Но только остаточная магия дает призраку такой эффект… присутствия. Почти живого.

— Это шо ж, э? — Жорик тоже присел на край ванной.

— Это? — я закончила рисовать видение. — Это я сегодня в воде увидела по дороге домой.

Дух задумчиво разгладил седые бакенбарды:

— Шо видишь — все твое и для тебя.

— Некрополь? — я передала ему блокнот и взяла печенюшку.

— Сразу и нашла? Храм еще такой бывать может. Старий-старий.

— Жор, — я неодобрительно поморщилась, — ты столько читаешь, что по-русски давно говоришь лучше меня. Не надоело придуриваться?

— Я есть иностранец! — открестился он напыщенно. — В чужой страна и с чужим…

— …языка?

Призрак ухмыльнулся:

— Спать иди, ведьма. Утро вечера… мудрёнее.

Однако да.

И, как показало утро, насчет «мудрёнее» Жорик не ошибся. Он, зараза, имел феноменальное чутье на неприятности. И порой как ляпнет…

Глава 2

Плакат у входа был ехиден и вызывающ:

«Приветствуем участников традиционного съезда феминисток,

работающих в сферах геронтологии, косметологии,

ботаники и межличностных отношений».

Это, конечно, было длинновато, но довольно хорошо передавало

суть того, чем занимаются ведьмы.

Сергей Лукьяненко, «Шестой Дозор»

Над ухом что-то надрывно щелкало и жужжало. Щелкало и жужжало. Снова щелкало. И опять жужжало. Я усердно прятала голову под подушкой, но вредные звуки лишь меняли диспозицию. И снова щелка…

— Кирюш, сгинь!.. Я сплю!

Конечно же, кости скелета…

— Отвали, кому сказала! И отключи сотовый! Меня нет! И еще нескоро будет!

Зря не выключила вечером…

Кирюша покружил у постели, нашел щель между одеялом и матрасом и ловко впихнул туда сотовый. И радостно клацнул челюстью. Я со вздохом села и уныло посмотрела на незнакомый номер. И на часы. Твою мать, шесть утра… И пять пропущенных вызовов с одного и того же номера. Сотовый заткнулся, помолчал секунду и разразился очередной жужжащей трелью. Какая настойчивость. Или что-то важное, или… страшное. В шесть утра по другим причинам не звонят.

— Алё?.. — я зевнула.

— Ульяна? Ты спишь?

— Уже нет, — я снова зевнула и протерла глаза.

Голос подозрительно знакомый… Где же мы с его обладательницей пересекались?..

— Это Алла, мы пять лет назад познакомились на Ночи ведьм, помнишь?

А. Ну да. Невысокая полноватая шатенка с потрясающим чувством юмора. Она так уморительно изображала напыщенных старших ведьм, что я хохотала весь вечер. Где он сейчас, этот юмор?.. В надтреснутом голосе — лишь взволнованное беспокойство. И страх.

— Помню. Привет. Что стряслось?

— Нужна помощь для… — она запнулась и тихо попросила: — Приезжай на вокзал. Я через два часа буду в городе. Надо… поговорить.

Черт. Мне ж до вокзала больше часа добираться. И опять эти проклятые «левые» дела… для выполнения которых, между прочим, есть специально обученные люди. И я в их число не вхожу.

— Я подожду, сколько надо, у меня обратный билет на вечер, — тем временем тараторила Алла. — Собирайся спокойно и…

— А сейчас не можешь сказать, в чем дело? — я сползла с постели.

— Тоннель скоро, не успею. Приедешь?

— Приеду. Номер поезда и вагона?..

— Уже отправила смской.

— Тогда до встречи.

Я отключилась и уныло посмотрела на Кирюшу. Тот стоял довольный, только что не пританцовывал.

— Жор, будь другом, вызови такси! Скажи, на железнодорожный вокзал надо!

— Слушаюсь, моя госпожа.

— А где же «…и повинуюсь», мой джинн?

— Алё, такси? Машину на ближайшее, будьте добры…

Так, зубная щетка, полотенце, ледяная вода, линзы…

— Уль, а метла шо?.. — напомнил из коридора Жорик.

— У меня же летные права отобрали на полгода, забыл? Еще две недели пешком, — я быстро одевалась. Джинсы, водолазка, куртка, кроссы…

— Из-за фокусника, якого ты из окна… тудыть? С десятого этажа… полетать?

— Угу, — я открыла шкатулку с амулетами. Предчувствиям надо доверять. — Жор, не зли меня с утра, говори нормально.

— А отобрали-то почему? — дух просочился в комнату и ткнул пальцем в пару тонких колец, подсказывая. — Потому шо дело до конца не довела и живым оставила или уроком на будущее?.. О, вот и такси.

— Из любви к искусству.

Верховная часто прощала ошибки и просчеты, но вот за мелкие… шалости карала безбожно. «Чтобы силу почем зря не транжирили, идиотки малолетние!», цитирую. Кстати, если бы убила — прав бы не лишилась. Сила-то не зря потрачена. Но убийство человека — это статья, а уж убийство наблюдателя… В общем, легко отделалась.

Я выскочила из квартиры, на ходу дожевывая вчерашний пирожок. Побежала по лестнице вниз, чтобы проснуться. И на выходе из подъезда сообразила. Почему Алла заранее не предупредила, что приедет? Зачем ставить перед фактом? Что-то везет, от чего необходимо избавиться, или?.. И этих «или» может быть сколько угодно. И все такие… чтобы получилось наверняка. И ведь добыла же где-то мой номер телефона. Кто сдал?

Таксист смачно зевал каждую минуту и, вырулив на проспект, спросил насчет бодрой музыки. А я, да, не против. Я перебирала смски и искала среди спама номер поезда. В салоне радостно грянуло рамштайновское «Мутер!..». Таксист опустил стекло и закурил. Я нервно поерзала. Вот уже лет пять как бросила курить, но стоит только нагрянуть неожиданности… По темным улицам брели редкие прохожие, мимо нас с ревом проносились машины.

— А можно побыстрее?

— Штраф сама платить будешь, — невозмутимо отозвался таксист и газанул.

Вокзал, в отличие от меня, давно проснулся. Из летних кафешек пахло шашлыком и самсой. По привокзальной площади гремели тележками приезжающие и уезжающие. Толпа «бомбил» перебегала от одного путешественника к другому и хором спрашивала: «Вас куда?». Когда спросили у меня, я честно ответила, что надо «к пятьдесят третьему поезду, второму вагону». Желающих подвезти не нашлось. А жаль.

Пройдя фейс-контроль на входе в здание вокзала, я зависла перед табло, соображая, что к чему. Так, поезд придет через пять минут, путь первый, а основное правило ведьм гласит — всегда и везде помогай своим. Бескорыстно и безотлагательно. Точка. Я поправила сумку и уныло потопала встречать поезд. Третью неделю не могу выспаться, а все из-за осенних обострений у некоторых… личностей. Скорей бы зима…

На перроне объявили про нумерацию с головы состава, и я поспешила за гудящим поездом. В душе трепыхнулась тоска по дальним дорогам. Запахи шашлыка и солярки, грохот чемоданов и возбужденный гомон провожающих, намарафеченные девицы в спортивных костюмах, молодые ребята в форме и бабульки с кульками огурцов и вареных яиц… Пять лет на одном месте. Ужас. Я остановилась напротив второго вагона. От запаха солярки — и запаха странствий — срывало крышу. Но…

Алла вышла из вагона последней. Волосы в пучок, длинная клетчатая юбка, черный пиджак, объемный «ридикюль» на плече. Спустилась по железным ступенькам и подала руку девочке. Крысиный хвостик светлой косы, джинсы, красная ветровка, тощий рюказчок. И огромные глазищи, серые… странные. Словно подернутые туманной дымкой. И я наконец поняла, зачем меня выволокли из постели в такую рань. Обратный билет на вечер, значит…

— Привет, — Алла нервно улыбнулась. — Прости за беспокойство и… Это Зоя, моя крестница. Зой, это Ульяна, ведьма Круга.

Я с интересом смотрела на девчонку, а она с не меньшим интересом — на свои кроссовки. Буркнула под нос что-то приветственное, когда Алла ненароком подпихнула ее в бок, и ссутулилась.

— Так, все за мной. Я хочу кофе, — решила сходу.

Вернее, кофе с коньяком. Такого, где в коньяк добавляют пару капель кофейного ликера. Но никто же не нальет.

В кафешке было тихо и безлюдно. Мы сели за столик в углу, и сонная официантка принесла меню. Алла удалилась в уборную, а мы с Зойкой минут пять играли в гляделки и молчанку. Однозначно ведьма. И лет должно быть… одиннадцать-двенадцать. Тощая, мелкая, но взгляд внимательный, умный.

Официантка принесла кофе, два чая и тарелку пирожных. Алла нервно взялась за «картошку», а девочка нехотя заковырялась в «корзинке». А я пила ужасный растворимый кофе и вспоминала. Где-то я уже видела похожие глаза… Где-то у кого-то и когда-то. Зрительная память у меня неплохая за исключением одного «но»: деталь запомню, а сопутствующие время, место или человека — не всегда. Или давно дело было… или очень давно.

— Алла, не томи. Говори, зачем приехали.

— Зойке скоро тринадцать, через месяц, — она глянула искоса. — Ульян, покажи ее Верховной.

Что такое «скоро тринадцать» я помнила прекрасно. Играй, гормон, и кто не спрятался — я не виноват. Внутренняя сила то ищет выход так, что крышу сносит, то замирает на несколько недель, что еще страшнее. А потом — день рождения, выбор сферы, подключение к источнику, постепенное высвобождение накопленного и долгожданное равновесие. Но до того, как…

— Ритуал выбора может провести любая ведьма, — я поставила на стол пустую кружку. — Зачем тебе Верховная? Ты в курсе, сколько у нее дел? И сколько таких же девочек и их… опекунш жаждет попасть именно к Верховной? У нее нет времени на всех, она одна на целый округ.

— Знаю, — Алла кивнула, продолжая сверлить меня упрямым взглядом. — Но Зойка… необычный ребенок. А ты…

Начинается…

— …ты — внучка Верховной. Тебе проще.

— Вообще-то внучатая племянница, — я скривилась. — Она — троюродная бабушка маминой двоюродной тетки. Седьмая вода на киселе.

Но мы с мамой — ее единственные живые кровные родственники с силой. И нас родство с Верховной ужасно тяготило. Мы, конечно, старались его не афишировать, но шила в мешке не утаишь.

— Тебе проще, — повторила Алла.

— У нас отвратительные отношения.

Она посмотрела с упреком и снова взялась за «картошку». Я заказала вторую чашку кофе и уставилась на Зойку. Необычная? Да мы все необычные. За последние восемьдесят лет в нашем округе не родилось ни одной нормальной ведьмы, только… необычные. Как мрачно шутила Томка, мы — люди Х колдовского мира и являем собой новый виток магической эволюции. Со всеми вытекающими из этого последствиями.

— А тебе сколько лет?

На вид — слегка за тридцать, но раз нет видимых признаков…

— Восемьдесят два.

Повезло. Значит, «необычность» может и напугать. Хотя нас растили и учили, как обычно, по старым методикам и принципам.

Девочка тем временем забросила «корзинку» и, сопя, поглядывала на дверь с очевидным желанием удрать, но не решалась. Я присмотрелась к ней и привычно втянула носом воздух. И что ж в тебе такого… О. Стена. Все прошлое перекрыто. Я прищурилась. Зойка покраснела. Я повторила попытку, но вместо привычных образов из прошлого — зыбкая стена густого тумана.

— Сама ставила или кто помог? — наклонилась к ней через стол.

— Что «ставила»? — удивилась Алла. — Ты о чем, Ульян?

Я проигнорировала Аллин вопрос, а Зойка — мой. И с такой тоской посмотрела на входную дверь…

— Родители есть?

— Отца никто никогда не видел, — Алла обняла крестницу за плечи. — Мать — ведьма, но слабенькая, из «погасших». Быстро утратила силу и спилась. Пять лет назад пропала без вести. Мы — дальние родственники, и, когда мать пропала, я оформила опекунство. Больше у нее никого нет.

Зойка повернулась и неожиданно заявила:

— Нет, у меня тетя есть! Родная! — голосок тонкий, звонкий, музыкальный. — Она ко мне приходит и все рассказывает! И я ее найду!

Я вопросительно посмотрела на Аллу, а та пожала плечами и негромко ответила:

— Нет у нее никого. Грустно одной, вот и выдумывает. У ее матери была сводная сестра, но о ней уже лет сорок никто ничего не слышал. Наверно, тоже «погасла» да сгинула где-то.

— Не выдумываю!.. И тетя жива! Когда я сплю, она…

— Зоя! Хватит!

Девочка резко отвернулась, Алла виновато улыбнулась, а я задумчиво прищурилась на Зойку. В чем-то ее рассказ наверняка правдив. Туманная стена же откуда-то взялась. И обязательно надо вспомнить, у кого я видела похожие глаза. Может, и тетю таинственную найду.

Я посмотрела на часы. Однако время. Почти десять утра и пора разбегаться. Дел невпроворот. И балласт. На пару дней, надеюсь. С детьми я ладила… не очень, с нечистью — лучше. Но мама с высоты своего опыта замечала, что между ведьмами до тринадцати и нечистью — невелика разница. Значит, договоримся.

— Хорошо, свяжусь с Верховной.

…и она будет в восторге оттого, что ей опять мешают работать.

— Спасибо, — Алла улыбнулась с очевидным облегчением. — Если и от меня что-то понадобится… Ты же понимаешь, жизнь непредсказуема.

— Что верно, то верно. Прощайтесь, — я встала и пошла к кассе.

Да, надеюсь, не больше, чем на пару дней… А если тетя Фиса решит, что девочке лучше остаться среди нас, в Кругу, то пусть сама с ней возится. И договаривается об этом с Аллой. Но до тех пор… Я представила реакцию Жорика, которого придется попросить с любимого дивана. Визг, писк и объявление голодовки. Ничего, перекантуется пару дней на кухне. Или пойдет в разведку. Давно из дома никуда не выползал, лентяй.

Прощание было коротким. Алла, присев, поправляла на Зойке то куртку, то рюкзак, и что-то тихо-тихо говорила. А та молчала и смотрела почему-то на меня. Беспокойный взгляд, настороженный. Укусит — не укусит… поверит — не поверит? Вот бы стеночку-то приподнять…

— …буду звонить, ладно? И не бойся, я же сто раз говорила, что ведьмы своих не бросают. Тебе обязательно помогут. А после ритуала выбора сама решишь, домой вернешься или здесь останешься, — чмок в щечку: — Уже скучаю…

Зато девочка расставанием не расстроена нисколько. Не все у них гладко в отношениях-то. Наконец Алла встала, натянуто улыбнулась и вышла из кафе. А мы с Зойкой нерешительно посмотрели друг на друга. Ситуация, да. Ребенок после ночи в поезде, в огромном городе, наедине с малознакомой и явно подозрительной теткой. А малознакомая и явно подозрительная тетка уже третью неделю спит по четыре часа и плохо соображает, что делать дальше. Ах, да, Верховной позвонить надобно.

— Пойдем? — я протянула руку, а Зойка посмотрела на меня эдак… выразительно и свысока.

Разумеется, мы же взрослые, чтоб за ручку-то ходить…

— Вокзал — место шумное, людное и небезопасное, а город — огромный и незнакомый, — сообщила я дружелюбно.

Она кивнула, соглашаясь, и на выходе из кафе взяла меня за руку. Ладошка — влажная, холодная, а пульс бешеный.

— Да ладно, не такая уж я страшная.

— Вы тоже мне не верите, — спокойно, констатируя привычное.

Я решила пройти пару остановок пешком. Чем ехать с пересадками, лучше прогуляться до «прямой» маршрутки. Да и погода чудная: синее небо, яркое солнце, терпкий ветер. Ускользающее тепло сибирского сентября.

— Почему же, верю, — я остановилась на перекрестке на сигнал светофора. — Такую стену ребенку не поставить, а значит, кто-то тебе помог. До тринадцатилетия и выбора сферы мы ничего создать не можем, ты в курсе?

Молчит.

— И не выкай. «Ты» и по имени. Не такая уж я старая.

— А сколько вам… тебе лет? — смотрит застенчиво.

— А вот… — я таинственно улыбнулась.

У ведьм Круга нет понятия возраста. Мы не праздновали дни рождения и не знали, сколько лет коллегам. И никакой возрастной дискриминации. В Кругу ты просто ведьма. И, как говорила мама, глядя в зеркало, мы пожизненно двадцатипятилетние. А возраст души и силы никого не интересовал.

По пути я купила Жорику свежие газеты и журналы с кроссвордами. К технике дух относился с предубеждением, заявляя «Картинки врут!», а читать любил. В маршрутке Зойка сразу же уснула, а я всю дорогу пыталась дозвониться до тети Фисы, но абонент был недоступен. И по приезду, волоча сонную девочку на буксире, я с пятой попытки, через ужасные помехи в связи, прорвалась к Томке. Она правая рука Верховной, как-никак.

— Том, привет. Не знаешь, где тетя? За городом? — я удивилась. — По какому делу? Не знаешь? Сейчас к ней летишь? — удивилась еще больше. Обычно Томка знала все. — Ладно, расскажешь… Передай, что у меня к ней срочное дело. Да, очень срочное. Потом объясню. Ага, пока.

«Дело» в это время чутко навострило уши, по-прежнему изображая сонную муху. Бедное создание.

Дома все прошло на удивление гладко. Кирюша на радостях привычно уронил челюсть и, кланяясь и приседая, едва не рассыпался на запчасти. Жорик, смущенно теребя полу старой сорочки, попенял мне, что не предупредила о гостях, и повел гостью показывать «свои» хоромы. На наивно-сочувствующий вопрос «За что тебя так?..» лишь поправил удавку-«галстук», покраснел и охотно уступил «свой» диван. Зойка, ни разу не испугавшись домашней нежити, оттаяла и заулыбалась. Будто нежить и нечисть ей ближе людей. И в этом я ее понимаю.

— А почему «Кирюша»?

— В школе так назвали. Руки мой, и за обедом расскажу.

Борщ еще «жив», котлеты вроде тоже…

Томка не звонила, тетя не объявлялась. Зойка клевала носом, и я вместе с ней. И после обеда поняла, что никуда не пойду. Вернее, пойду, но не «куда-то», по архивным или гадальным делам, а в постель. По прямой — до подушки, и гори все синим пламенем. Иначе вечером от меня толку будет ноль.

— Уль, она странная, — увязался за мной Жорик.

— А кто из нас не без греха? — отозвалась я, расправляя одеяло.

— Нэ, нэ смыслишь, — Жорик тактично отвернулся, пока я переодевалась в пижаму. — Она… не просто странная. Она и тебя постраньше.

— Чудно, — я закуталась в одеяло. — Разбуди меня часа в четыре, ладно? Нет, в пять… Короче, к шести я должна быть на ногах. В восемь у меня встреча.

— Добре, — кивнул дух и снова взялся за свое: — Нэ, Уль, ну нутром же чую…

…кажется, он так и гундел, сидя на краешке постели, пока я спала…

— …а еще шо — она сидит и повторяет «Сбегу, сбегу! Как только ночь…»

Я зевнула.

— О, а уже пять, — спохватился Жорик.

Моргнула и не заметила… Я сладко потянулась, просыпаясь.

— Ничего не поняла, да? — упрекнул призрак.

— Разберусь, не маленькая, — отмахнулась беззаботно.

Ни Верховная, ни Томка признаков жизни не подавали.

Я умылась, выгнала Жорика на кухню чай греть, оделась и осторожно заглянула в гостиную. Зойка тоже проснулась. Причем давно. На стеллаже передвинуты книги и безделушки, из ящика комода выглядывает маленький розовый носок, на ковре — пульт от телевизора и горка колечек для плетения. Зойка же сидела на одеяле, обняв коленки, и смотрела перед собой. Ну, раз рюкзак разобрала — не драпанет на поиски тети. А может, глаза отводит.

Я кашлянула. Она глянула на меня искоса и завернулась в одеяло.

— Мне по делам надо…

Ответственность немедля завопила «не смей подвергать ребенка опасности!», а Совесть — «не смей бросать одну!». Я в таких случаях всегда прислушивалась ко второму ощущению. Будь первое правильным, второе бы не появилось.

— …хочешь со мной?

Зойка недоверчиво подняла светлые брови. Я ободряюще улыбнулась:

— Ну? Считаю до пяти. Нет — останешься дома, да — познакомишься с новой нечистью.

Ее с постели как ветром сдуло. Живо полезла в комод за одеждой, сверкая желтыми труселями.

— Но сначала — ужин. И в душ не забудь. С поезда все-таки.

…а еще я не успела ничего убрать. У меня ж и в спальне, и на верхних полках стеллажа — амулетов и зелий горы, и не дай бог доберется…

— Жор?

— Ау?

— Как только мы уйдем, собери в гостиной все колдовское — и под мою кровать, — попросила шепотом, быстро делая бутерброды.

— Понял. А ведешь зря.

— Может, и зря, — согласилась, вытирая стол. — Но одну дома оставлять не хочу. Мало ли…

— Что значит, «одну»? — обиделся призрак. — А я? А Кирюша? А мы?..

— Жор, все, решено. На тебе — амулеты. Договорились?

Он надулся, но кивнул. Зойка примчалась одетая, с курткой под мышкой, и села за стол. Глазищи так и сверкают. Да, у всех есть слабые места.

— А что за нечисть? А как ты с ней работаешь?

— Всякая нечисть, — я налила ей чаю. — В городе живет порядка пяти тысяч… личностей различных… национальностей. Капля в море. В двухмиллионном городе им легче затеряться и наладить быт, чем в деревушке, где все всё знают. Те, кто может обернуться человеком, живут большими семьями или общинами. А кому легче в родном облике… где придется.

Я зажевала бутерброд, беспокойно посматривая на сотовый. Не нравится мне Томкино молчание…

— А ты?..

— А я бдю. Обхожу, смотрю, чтобы не было стрессовых признаков. Если они долго не меняют обличье и не используют силу… то сходят с ума. Люди не замечают, а мы видим. Глаза сияют ярче, клыки прорезаются, родовые знаки и символы на коже проступают. Если нечисть самостоятельно не справляется с приступом, едем вместе за город и выпускаем пар. Дня-другого в привычном облике и свободной среде хватает, чтобы год жить спокойно.

— И всем в городе жить можно?

— Нет, конечно. Каждого перед заселением проверяем, вручаем свод законов и советуем жить с людьми дружно. За новичками слежка каждый день. Если больше года без происшествий, то выдаем патент, договариваемся об условиях сопровождения и… Раз в месяц своих я обязательно обхожу. Проверяю, чтобы не было конфликтов — с людьми, чтобы не было дележки территории между разными расами. И признаков усталости, конечно. И беспризорников безпатентных отслеживаю.

— А… убивать приходится? — Зойка отложила бутерброд.

— Редко, — я допила чай и встала помыть посуду. — Обычно пришлые быстро идут на контакт и на все согласны, лишь бы им дали спокойно жить и детей рожать. Пока на моей совести — пара полтергейстов…

Кирюша недовольно бряцнул костями.

— …изгнанных из города. Да пара духов…

— Брешет, — авторитетно сообщил Жорик из любимого кресла и зашуршал газетой.

— …пристроенных к месту и делу — в Барских развалинах достопримечательностями подрабатывать и туристов развлекать. С любым можно договориться, если сходишься в цене, — подытожила я, выключая воду и вытирая руки. — На выход?

Зойка помчалась к двери вперед меня. Интересное создание…

— Тебе Алла про нас рассказывала? — я обула кроссовки, надела куртку и глянулась в зеркало. Двухдневный зомби и то краше…

— Да, и много, — девочка уже быстро обувалась. — Говорила, что вы и с людьми работаете, и с нечистью. И что это интересно.

От воспоминаний про «работу с людьми» меня передернуло. Благо, это не по моей части — ненавижу людей… И ни знакомых среди них не имею, ни тем более друзей. Другие ведьмы на правах «угадывающих экстрасенсов» с ними возятся, поддерживая «круговое» финансовое благосостояние, но я сразу от этого открестилась. Не мое. Не умею притворяться и скрывать истинную силу.

— И весь последний год Алла говорила, что меня обязательно будет учить Верховная, — добавила Зойка, надевая куртку.

Наивная. Алла, в смысле.

— Не боишься?

Неожиданно взрослый и серьезный взгляд:

— А это что-то изменит?

— Вряд ли, — я взяла ключи и решилась сказать правду: — Но все может быть. Может, в тебе нет ничего особенного. Может, сила так и не найдет путь наружу. Может, ее поток окажется столь слабым, что никто не возьмется за твое обучение. И ты вернешься домой, в родной городок, ни с чем.

Зойка помолчала, сосредоточенно застегивая куртку, и тихо ответила:

— Я только тетю найти хочу.

Ох уж эти глаза… напротив.

— Удирать не вздумай. Всему свое время. Обещаешь?

Посмотрела исподлобья и неохотно кивнула. Я сделала вид, что поверила.

— Жор, мы ненадолго. И открой пока окна, дома дышать нечем.

— А к кому пойдем? — и вновь, как только речь зашла о нечисти, Зойка загорелась и расцвела. — Далеко?

Крайности притягиваются. Удивительное рядом.

— Нет, минут десять пешком, — некстати запищал сотовый: — Алё?

Молчание. В трубку кто-то надрывно посопел, но чего-то застеснялся и отключился. И номер не определился. Томка, что ли, развлекается? Я втянула носом воздух, следуя за звонившим, и споткнулась на входе в лифт. «Паук»? Да еще и мелкий, молодой да ранний. На прошлой неделе только их общину проверяла, и все было в порядке. Неужели что-то случилось?

Мы вышли из лифта, и я зарылась в длинный список контактов. Так, Арчибальд Дормидонтович, не к ночи будьте помянутыми и тьфу на вас с вашими шуточками… Имя, разумеется, вымышленное, а отчество — для поржать. Но данная… нация к смеху не располагала. Мозги и чувства заплетала так, что и люди, и ведьмы себя теряли, попадаясь в сладкоречивые сети.

Зойка выпорхнула из подъезда и нетерпеливо обернулась.

— Погоди, вперед не лезь. Один быстрый звонок, — я остановилась на лестнице.

Ночь расползалась по дворам чернильными кляксами, тени стелились под ноги дырявыми плетеными… Стоп. Кольцо вспыхнуло, и пальцы обожгло мимолетной болью. Однако вечер перестает быть томным. Я ухватила девочку за шиворот, затаскивая на ступеньки. Одно кольцо расползлось по ладони густой паутиной, второе покрылось ледяной коркой. Одно — указание на врага, второе — подсказка, как одолеть. Жорик, ты мое счастье…

Тени на дороге зашевелились, вздуваясь бугристыми нитями. Зойка стояла столбом и зачарованно изучала магию нечисти. Я присела на корточки и быстро ощупала ее штаны и кроссовки. Нет, не успела зацепиться…

— Ни шагу, — шепнула сипло.

Тени, напитываясь силой ночи, уже дрожали над дорогой. Узловатые нити свивались паутиной и затягивали пространство рыбацкой сетью. Приди мы на минуту позже — угодили бы в западню на раз… да телефонного звонка мало, чтобы отвлечь меня и задержать. Спалились к тому же, конспираторы недоделанные. Один — на скамейке у соседнего подъезда, второй — за углом дома. Осязание указывало и на третьего, который плел ловушку, но он слишком далеко — улепетывал из города со скоростью сто пятьдесят километров в час.

— Но ты ведь обещала познакомить…

— Эти не знакомиться пришли. Жить хочешь? Домой. Только тихо.

Я успокоилась лишь тогда, когда почувствовала, что она под защитой. Паутина к тому времени полностью перекрыла выход из подъезда. Открытый мешок: край — за угол дома, край — за березу под окнами. Я стянула с левого плеча куртку и закатала рукав водолазки. Спасибо вам, Арчибальд Дормидонтович, за иммунитет, но если вы замешаны… я не виновата.

Среди многочисленных защитных татушек на предплечье быстро нашелся красный паучок, и я, выдохнув и зажмурившись, быстро «раздавила» насекомое. Капля яда в кровь — и руку свело судорогой, земля качнулась, перед внутренним взором вспыхнул фейерверк. Раз, два, три… Все. В темноте они ни черта не видят и, как и любые пауки, не понимают, кто попадается в их сети. Только ощущают трепыхание жертвы. И вряд ли сети расставлены для меня. Одно нападение, одна провокация — и на тропу войны выйдет весь Круг. Мы за своих горой. Хотя… все может быть.

Я спустилась с лестницы и шагнула прямиком в паутину. И мир завертелся, смазываясь, завонял горелой листвой. Сети свернулись коконом, «пауки» очутились рядом, и «мешок» затянуло, подбрасывая над землей. Темнота, мгновение полета, и кокон потек с меня водяными струями. В лицо ударил прохладный свежий ветер. Россыпь звезд над головой. Запахи леса. И…

— Ведьма!.. — разочарованное, испуганное и звучит как ругательство. — И без девчонки!

— Предпочитаю, чтобы незнакомцы ко мне обращались «Ульяна Андреевна», — я села, повела плечами и размяла кисти рук. — А ну, стоять! Вы, трое!.. — и зарылась пальцами в высохшую траву.

Воздух сгустился и замерцал ледяными кристаллами. Самый шустрый врезался в морозную стену и сполз на землю, второй усердно тормозил, но нос все равно расквасил, а третий замер на подлете и обернулся. Господи, совсем мальчишка… Едва-едва третья пара глаз на щеках проклевывается и тело недоформировано — кряжистый торс и длинные паучьи лапы. Наверняка даже человеком оборачиваться не может. А первый и второй — еще младше: на открытых участках кожи темный пушок, ростом — не выше Зойки…

Кстати, о птичках. Кажется, у меня дома завелась еще одна нечисть. Такая мелкая и безвредная, что пробралась сквозь защиту. И слушала, и сливала информацию. Значит, «Сбегу, как только ночь…»? Значит, звонок, чтобы отвлечь.

— Я же тебе говорил, идиот, звони и тяни время! — заорал третий на второго, подтверждая мою догадку.

— А давайте вы расскажете, в чем дело, и я вас отпущу, — внесла конструктивное предложение. — Зачем вам девочка и кто вас нанял?

Третий злобно сверкнул красными глазами и поднял голову. Я резко вскинула руку, и воздух над нашими головами сгустился и заледенел, захлопывая крышку холодной «банки». А в мой мозг настойчиво-ласково запросился тихий, убаюкивающий голосок бедного сиротинушки — отпусти, дескать, мы тут мимо проходили и вообще не при делах.

— А шиш, — я встала и отряхнула джинсы. Черт, сумку посеяла… — Ладно, не хотите по-хорошему…

Плохого они дожидаться не стали. Я едва успела выставить воздушный щит, в который врезался темный клубок паутины. Врезался, прилипнув, расползся черной кляксой, закрывая видимость и кислотно шипя. Я выругалась и выставила изнутри второй щит. И третий — сверху, сооружая «гамбургер». И быстро стряхнула его на землю. Быстро, чтобы увидеть. Но медленно — чтобы опоздать. «Пауки», припертые к стенке, всегда убивают друг друга или кончают с собой, но не выдают чужих тайн.

Сердце кольнуло тупой болью. Три дымящиеся кислотные лужи — три личности, еще жить да жить… Знаток нечисти, мать твою… Я осторожно обошла периметр и убрала морозные стены. Потерла замерзшие и дрожащие руки и мрачно констатировала собственный провал. Ничего не узнала, пацанов не спасала и… И, ко всему прочему, застряла за городом. Без летных прав, сумки, денег и сотового. На небольшой полянке посреди шуршащего осеннего леса, на холодном ветру и в ста пятидесяти километрах от города как минимум.

На всякий случай я обшарила поляну, но ничего интересного не обнаружила. Где третий машину-то оставил? Правда, толку мне от нее, если прав нет и водить не умею… Кислотные лужицы уже не дымили, и ветер заносил уродливые земляные впадины сухой листвой. Приходилось ли мне убивать?.. Похоже, в нашем отечестве завелся еще один… пророк.

Я вздохнула, застегнула куртку и потопала через лес к шоссе. Пять километров — и попутка. Если повезет, то сразу. А дуракам, как гласит народная мудрость, везет.

Глава 3

Основная проблема ведьм заключается в том,

что они никогда не бегут от того,

что по-настоящему ненавидят.

А основная проблема с загнанными в угол

пушистыми зверушками состоит в том,

что один из этих невинных зверьков

на поверку может оказаться мангустом.

Терри Пратчетт, «Ведьмы за границей»

Лифт, на его и жильцов счастье, пришел быстро. Входная дверь открылась сразу, но сказать никто ничего не успел. Я злобно зыркнула на Жорика, и тот поперхнулся нотацией. Все три часа в дороге я честно старалась успокоиться, но подвозивший меня дедуля ехал так медленно… И так нудно излагал факты своей непримечательной биографии…

Сумка обнаружилась на привычном месте — на Кирюше. Я достала сотовый и села на пуфик. Пальцы ломило, и левая рука чесалась жутко и очень некстати.

— Уля, не злись, — Жорик нервно поправил удавку и скомандовал: — Вдохнула — выдохнула — расслабилась! Погоди звонить! Лекарство наперед!

— Убью, — я съежилась и стиснула ладони коленями.

— Так уже ж. Или нэ? — дух звенел на кухне склянками.

Я вспомнила дымящие лужицы и скривилась:

— Арчибальда убью.

— Без суда и следствия не имеешь права, — Жорик протянул рюмку с зеленой жижицей. Одуряюще запахло мятой. — До дна.

— Твое здоровье, дружище.

Он ухмыльнулся:

— Шуткуешь, ведьма?

Зойка несмело выглядывала из гостиной. Я поставила рюмку на тумбочку и с минуту выбирала, что первее — попытать девчонку или наорать на Арчибальда. Выбралось второе. Знак, который я оставила на поляне, недолговечен, и надобно лужицы еще раз изучить — тем, кто умеет работать с останками своих.

— Алё, Арчиба…

— А-а-а, Ульяна Андреевна! Вечер добрый! — перебил меня густой баритон. И замурлыкал, успокаивая и убаюкивая, затягивая разум в сонную дремоту: — Ульяна Андреевна, что ж вы беспокоитесь-то про нас? Вы не волнуйтесь, все хорошо! Лишних никого нет, налоги ведьмам исправно заплачены и патенты в порядке, ребятки мои все на месте…

— Арчибальд Дормидонтович, хватит! — рявкнула, и он послушно заткнулся. Я устало добавила: — Скажите, какого лешего трое ваших несовершеннолетних шатаются ночью по городу, нападают на ведьм, а после убивают друг друга, потому как во что-то вляпались, а признаваться не хотят?

— Где, когда, кто? — спросил он сухо.

Я вкратце рассказала, отпустив Зойкино присутствие.

«Паук» помолчал и сообщил:

— Мои все по домам, а чужих мы с год не видели. Вы не ошиб…

— А амулеты с патентными метками у всех есть?

Минутная пауза и деловитое:

— Перезвоню чуть позже.

Я положила сотовый на тумбочку и снова посмотрела Зойку. И вспомнила. Разулась, скинула куртку на Кирюшины руки, вооружилась тапкой и побежала обшаривать квартиру. Либо у меня паранойя, либо… Паучок нашелся на подоконнике в гостиной. Плел себе тихо паутинку, прячась за фикусом. Я отодвинула горшок и безжалостно прибила насекомое. На подошве осталась красная клякса. Я снова проверила хату, но ничего подозрительного не нашла. Вернулась в коридор, села на пуфик и посмотрела на Зойку. Та замерла у дверного косяка и не сводила с меня настороженного взора.

— Зоя, детка, — я фальшиво улыбнулась, — а ты ничего не хочешь рассказать? Почему за тобой охотятся? Откуда знают, что ты здесь? Кто ты, черт побери, такая?

Она помолчала, неловко теребя край куртки, и посмотрела на меня с вызовом. Я бы села, если б не сидела. Серая радужка стала абсолютно белой, без признака зрачков, а из уголков глаз потекли ручьи тумана.

— Ой, ёж твою ж маму, бляха муха! — испуганно заматерился Жорик. — Я ж сказав, шо она не то, за шо показывается!.. — перекрестился и зашептал: — То ж не людь, Уля, то ж бисово дитё, адово семя, демонское…

— Жора!.. — я поежилась. В квартире враз стало сыро и мерзко.

— Ой, шо буде, мамань мою… — он снова перекрестился и на дикой смеси русского, украинского и немецкого зашептал матерную молитву.

— Жорик, ты же атеист.

— Мало ли…

Зойка криво улыбнулась. Призрак очень хотел забиться в любимое кресло и накрыться газетой, но мимо девочки пройти не решался. Кирюша вопросительно бряцал костями, переступая с ноги на ногу. А я приходила в себя и понимала, что ожидала подобного. Не зря ж она так жадно интересовалась нечистью. И как же в ней все… нечисто. Или… не дочищено. Тумана — визуальной и материальной силы — быть не должно. Это как послед у нечисти — неусвоенные клочья переданной силы. Но она же ведьма, откуда такое явление?..

— Внешне меняешься?

Она отрицательно качнула головой. Губы побелели и сжались в тонкую полоску, почти слившись с кожей лица.

— Совсем? Только глаза?

Зойка кивнула. Еще и немота при изменениях… Я вытянула ноги и призадумалась. Потомки нечисти и людей — нонсенс, если только нечисть не высшего порядка. И даже с высшей нечистью дети случались крайне редко. А выживали — еще реже. И если она почти не менялась внешне, значит, кто-то в семье был одержимым. Причем долго, едва ли не с рождения. Тогда магия нечисти пропитывала кровь и передавалась по наследству. Маму можно смело исключить — она ведьма, а у нас иммунитет от одержимости. Значит, неизвестный папа, ведь сила так и хлещет. Родство очень близкое. Правда, еще есть вариант врожденной «необычности»…

— Дай-ка лапку, — я протянула к ней руку ладонью вверх.

Зойка подошла и положила свою ладонь на мою. Я пошевелила пальцами, выплетая связующую нить, и едва не навернулась с пуфика. Ее сила била током, ошпаривала крутым кипятком. Кирюша едва-едва успел подхватить меня под мышки. Я судорожно втянула носом воздух, чувствуя, как опять чешется левая рука, как дрожат колени и сжимаются внутренности.

— Жор, а налей-ка еще…

Призрак послушно скрылся на кухне, девочка села на пол, обняв колени, а я еще с минуту просто дышала, успокаивая свой несчастный организм. Нет, «необычность» мимо. Однозначно потомок. Струящийся из глаз туман уже собирался небольшими облачками и устилал пол, пропитывая воздух сыростью. Жорик принес мне рюмку, испуганно крякнул и пошел открывать окна.

— Раньше нападали?

Зойка кивнула и показа два пальца.

— Два года назад?

Качает головой — нет.

— Два месяца назад?

Кивает.

— Похитить или убить?

Показывает — первое. Логично. Убить бы хотели — давно бы убили. Живой нужна зачем-то.

— Алла знает? И хотела не только показать тебя Верховной, но и… спрятать? Защитить?

Зойка кивнула, отвернулась, сжалась в комок.

— Жор, дай и ей рюмку. Не алкоголь же, а от… нервов. Да не трясись ты так, бояка! Самое страшное с тобой уже случилось — ты умер. Дай сюда.

Я забрала у призрака рюмку и села рядом с Зойкой. Обняла ее за плечи и притянула к себе. Бедное создание… Та управилась с успокоительным и вернулась в привычный облик. Упрямые серые глаза, дрожащие губы.

— Извини, — сказала ей тихо, — но я должна знать… Алле надо было сразу всё рассказать, и я еще стрясу с нее объяснения. Знай я раньше… не случилось бы того, что случилось. Я бы приготовилась и… Всё-всё, успокойся…

Зойка хлюпнула носом и расплакалась, глухо, рвано, хрипло. Как плачут взрослые, не умеющие плакать. Не желающие плакать у кого-то на плече. Отвергающие понимание и сочувствие как нечто недостойное. И так некстати запищал домофон… Кирюша снял трубку, молча выслушал говорящего и показал мне на сотовый.

— Спасибо, дружок, я знаю, — устало кивнула. — Арчибальд, собственной персоной. Передай, чтобы подождал.

Скелет укоризненно клацнул нижней челюстью. Я подняла брови:

— Что? Как похабные сообщения писать и рассылать всем подряд — так ты мастер, а как написать «Подождите десять минут, пожалуйста» — так сразу «говорить не умею»?

Кирюша грустно покачал головой, пожал плечами и отвернулся. Костяшки пальцев бодро забарабанили по клавиатуре сотового. Зойка, хлюпая носом, тихо хихикнула. Я с облегчением улыбнулась. Схлынуло.

— Пойдем-ка, в ванную, — и помогла ей встать. — Умоешься, переоденешься и в постель. Время позднее, а день сегодня был тяжелый…

Она последовала за мной послушным зомбиком. Умывальник — полотенце — пижамка — постель. Подоткнув одеяло, я провела указательным пальцем по ледяному лбу, от края волос к переносице, шепча колыбельную, и еще несколько минут сидела рядом с уснувшей девочкой, прислушиваясь к ровному дыханию. Однако дела…

— Жор, если боишься — пойдем со мной, — я быстро обувалась.

— Негоже трусити, коли мертвий, — сухо отозвался призрак из кухни и красноречиво зашелестел газетой: — Уль, а шо есть — «самая длинная сторона прямоугольного треугольника, противоположная прямому углу»? Десять букв.

— Гипотенуза, — я взяла ключи и отобрала у Кирюши сотовый. — Закройся.

Спускаясь — для разнообразия пешком — я позвонила и извинилась за сорванную встречу. Форс-мажор, да, и весьма неожиданный. И снова намечать встречу отказалась. Мало ли. Сунула в карман джинсов телефон и запрыгала через ступеньку, глупо улыбаясь. Мне было хорошо. Отлаженная «трясинная» жизнь на глазах ломалась и комкалась, а я смотрела на это со стороны и ловила кайф.

Сумбур и неожиданности для меня — как свежая кровь для акулы. Это азарт, экстрим и эйфория от движения. В распланированной жизни ты идешь пешком, от одной метки в еженедельнике к другой. Лишь опасность и неизвестность заставляют не бежать — лететь вперед. И дышать жизнью. И пусть осенний ветер чужих обострений и дальше ломает планы — впервые за пять лет я наконец снова чувствую себя живой. И летящей. Как на метле — на скорости двести километров в час, когда неважно, что впереди падение. И неважно, уцелеешь ли. Важно лишь ощущение движения. Непрерывного. Безоглядного. Свободного.

Арчибальд Дормидонтович, глава городской общины «пауков», сидел на скамейке и наслаждался свежим воздухом. Невысокий сухонький старичок — божий одуванчик. Темные брюки, светлая рубашка, серый пиджак, щегольские остроносые туфли, очки в тонкой оправе, шляпа, седая шевелюра и усики с бородкой в стиле французских мушкетеров. И не скажешь, что это хитрая и безжалостная нечисть. А на непропорционально длинные руки и заостренные желто-черные ногти кто ж внимание обратит?

— Ульяна Андреевна, — он встал и вежливо снял шляпу. — Прошу простить мой поздний визит, но я готов объясниться.

Я села на скамейку и опустила полог тишины. Темный осенний воздух замерцал и потеплел. «Паук» остался на ногах, и первым делом я предъявила ему вещественное доказательство слежки — тапку с пятном прибитого членистоногого.

— Объясняйтесь. Ваше?

— Не серчайте, — он кротко улыбнулся. — Я только хотел быть в курсе всех возможных… интриг.

— Это я-то плету интриги?..

— Простите за грубость, но того, кто имеет совесть, всегда имеют те, кто ее не имеет, — мой собеседник мягко и извиняюще улыбнулся. — Вы, Ульяна Андреевна, — добрейшая ведьма, душа нараспашку, но вот тетя ваша… — он на мгновение прикрыл глаза и мечтательно цокнул языком: — Какая женщина… — и очнулся: — …весьма непроста. И через вас на всех влияет. В том числе и на нас. Я, так сказать, предохранялся и…

— …еще «предохранители» имеете? — спросила сурово.

— Не нашли — значит, нет, — «паук» обезоруживающе улыбнулся.

— Ах вы… нечисть, — протянула уважительно. — Ах вы, гнусный… хитрец, Арчибальд Дормидонтович.

Он небрежно поклонился.

— Ладно, к делу, — я положила тапку на скамейку. — Ребята ваши? И сядьте уже, артист…

— Ребята не мои, — заговорил он деловито и сухо. — Вы правы насчет амулетов — трое моих парней их лишились вчера ночью. Напились в каком-то баре — где и с кем, разумеется, не помнят. Не помнят и того, как дома оказались. И скрыли от меня потерю патентных амулетов — самостоятельно найти надеялись, остолопы… — и оскалился, а его щеки задергались, зарябили веками многочисленных желтых глаз. — И через амулеты-то пришлые и получили доступ к делам общины. И слежки.

— А останки?..

— Убились по всем правилам — не поднять, — Арчибальд вздохнул. — Машину нашли, но там ничего особенного. И амулеты сгорели вместе с тайной. Кто, зачем?.. — посмотрел на меня искоса: — Провокация?

— Может быть, — я смотрела перед собой. — Может, кто-то подставляет городскую нечисть, прикрываясь вами. А может, — и прямо посмотрела на своего собеседника, — вы темните, уважаемый.

— Не больше, чем вы, Ульяна Андреевна, — отозвался «паук» доброжелательно. — Без толку же на вас нападать да сети ставить, даже пришлым. Жизнь-то всем мила, а от Круга пощады не жди.

Мы замолчали. Никто не хотел раскрываться первым.

— Пора мне, пожалуй, — он встал и оправил пиджак.

— Стойте, — я серьезно посмотрела на него снизу вверх. — Вы же понимаете, что не имею права спускать это дело на тормозах. При всем моем к вам уважении, но… я обязана сообщить Верховной.

— Понимаю, Ульяна Андреевна, прекрасно понимаю, — Арчибальд склонил голову. — И свою ответственность понимаю. Виноват. И готов к наказанию.

— Наказание определит Верховная, — я поколебалась, но честно добавила: — Подстава это, точно подстава. Я замолвлю за вас словечко, но…

— Ваш иммунитет кончается, — заметил он. — Давайте обновлю.

Я сняла курку и закатала рукав водолазки. «Паук» задумчиво провел когтем по моему левому предплечью:

— Вероятно, только вы нам и верите…

— И, надеюсь, не зря.

Мой собеседник с минуту молчал, только смотрел в упор. Желтые нечеловеческие глаза слабо мерцали в темноте, скрывая мысли, острый коготь царапал кожу, вырисовывая паучий узор. Стремительный укол — темнота — и сиплый шепот на ухо: «Девочка — ключ. Ключ от древней, темной и страшной истории. От смертельно опасной истории. А мы жить хотим. Очень. А ребятки пришлые вашими, местными, купленные. Среди своих ищите. Доброй ночи, Ульяна Андреевна. Сладких снов».

Когда я очнулась и проморгалась, он уже ушел. Невысокий, прихрамывающий и сутулый старичок — умная и опасная нечисть, едва ли не сильнейшая в городе.

Я встала, подобрала тапку и вздрогнула. Сотовый из кармана джинсов завопил так надрывно, что я сразу поняла, кто обо мне «вдруг» вспомнил. Не прошло и года.

— Ульяна! — рассерженный бас. — Где тебя черти носят? Живо домой, ты мне нужна!

Здрастье, приплыли…

— Вообще-то это ты мне нужна, — проворчала сварливо. — И с утра…

— Домой! — рявкнуло на весь квартал, и тетя Фиса бросила трубку.

Слушаюсь и повинуюсь, о, моя госпожа…

У Верховной был шикарный оперный голос, и по его диапазону мы наловчились определять, с какой целью нас хотят. Если она пела сопрано, значит, настроена мирно, если тяжелым низким контральто — злилась и готовилась задать перцу, а уж если орала басом… То все серьезно.

Наверх я взлетела за минуту. Открыла дверь, вошла и сразу же попала под прицел золотисто-карих глаз, смотрящих из зеркала. Тете Фисе на вид — не больше сорока лет, а ее реальный возраст точно не знал никто. Но ста пятидесяти вроде нет. После этой сакраментальной даты ведьма начинает стремительно дряхлеть, усыхать и умирает от малейшего сквозняка в страшных мучениях. Так гласят легенды. В реальности же нам не хватало живучести и спокойствия в мире, дабы опровергнуть слух или подтвердить. В настоящее время. А стародавние ведьмы, говорят, доживали.

— Привет, теть, — я закрыла дверь и сняла куртку.

На людях я, конечно, величала ее Анфисой Никифоровной, с подобающим уважением и подобострастием, как положено по уставу и регламенту. Но дом есть дом.

— Рассказывай, — она оперлась локтями о туалетный столик и закурила электронную сигарету.

Я чуть слюной не подавилась. Нет, я бросила… Многоточие. Я собралась с мыслями. Зойка спит, Жорик по-прежнему шуршит газетами (и слишком уж громко и возбужденно шуршит…), Кирюша поддерживает нижнюю челюсть и усердно делает вид, что его нет. Передвинув пуфик, я села напротив зеркала и рассказала. Всё, начиная с утра и заканчивая разговором с Арчибальдом.

Тетя молча внимала, курила и рассеянно смотрела мимо меня. Высокая, сухощавая, стриженая почти «под горшок». Светлые волосы, загорелая кожа и мудрые, очень старые темные глаза на пол-лица. Она даже в домашнем халате и тапочках производила давящее впечатление. На тонких длинных пальцах искрилось десять колец, от каждого из которых тянулись цепочки к узким браслетам на запястьях. Регалии Верховной и проводники силы Круга.

— Вот, собственно… — мне очень хотелось чаю… или чего покрепче. Но «покрепче» на нас не действовало вообще и дома не держалось.

Оставив Верховную переваривать услышанное, я пошла на кухню за чаем. Жорик глянул на меня из-за газеты извиняюще и вновь уткнулся в статью. Главной ведьме он показываться боялся. А поскольку входной проем кухни находился прямо напротив зеркала, призрак забился в угол диванчика, придвинул стол и накрылся газетой. И даже чайник включить не рисковал. Я подмигнула духу и с чашкой пошла в коридор.

— Значит, Арчибальд побывал на месте? — Верховная по-прежнему смотрела мимо меня. — И не сказал, что в сотне шагов от этой поляны вчера ночью убили ведьму?

Я чуть чаем не поперхнулась.

— Что?..

— Мы нашли мумию, а мумифицируются, как ты знаешь, только умершие не своей смертью, — невозмутимо сообщила тетя, привычно стряхивая с сигареты несуществующий пепел. — Ведьма иногородняя, и при ней было это, — подцепила с туалетного столика небольшой амулет.

Пятирублевая монетка, нанизанная на темный шнур. Приглашение в город от Круга. Такие по всему офису лежат в свободном доступе. Едет в гости родственник или друг с силой — вручаешь на десять дней. Временная регистрация, чтобы, в случае чего, найти и отследить. И взять амулет может кто угодно, без бумажек и росписей. Верховная ненавидела бюрократию. Кажется, зря.

— На той же поляне? — повторила я.

— Весьма глупая попытка подставить, — тетя положила амулет и задымила, как паровоз. — Твои следы — поздние и защитные. Зато на нечисть списать можно. Нарвалась ведьма в своем городе на неприятности и сбежала. Получила приглашение и амулет, но не спряталась. Нашли и договорились, с кем надо. Выманить и…

— Нет, не «и»! — возразила горячо. — Арчибальд тут ни при чем! Я работаю с ним…

— …всего-то пять лет? — иронично приподнятая бровь.

— …и ручаюсь за него, — я пропустила колкий вопрос мимо ушей. — У «пауков» сильнейший инстинкт — выжить и оставить потомство. И если они нашли удобную норку, то будут ее защищать. И рисковать непонятно зачем…

— Вот именно, Ульяна, — тетя Фиса наклонилась к зеркалу, сверля меня взглядом. — Вот именно. И если ты знаешь, чем их можно купить, неужели никто другой не догадается?

Промолчала. Я подкупала нечисть слепой верой, пониманием их проблем и желанием помочь. И знала лишь одну сторону. А кто-то предложит цену больше. Однако…

— Нет. Конечно, со всей городской нечистью не сладить даже Кругу, но и им без нас не выжить. Перегрызутся из-за территории, принципов и мировоззрения. А уцелевшие попрячутся по лесам и болотам, дрожа над своими яйцами… в смысле, над будущим потомством, — я поставила пустую чашку на пол. — Конечно, и среди них есть ненормальные и идейнопомешанные… Но большинство нечисти гораздо умнее и мудрее людей. И ценят нас и нашу работу. Нет, теть Фис, не трогай «пауков». Арчибальд виноват лишь в том, что недосмотрел. Как и мы.

— Слишком расслабились, — неожиданно согласилась Верховная и откинулась на спинку стула. — Давно больших неприятностей не видели.

— «Ищите среди своих», — я вспомнила прощальные слова «паука». — Среди Круговых или все-таки периферийные воду мутят?

— Амулет наш, — Верховная снова задымила. — Периферийных ведьм пока не трогай.

На лице — ни следов эмоций, но по частым затяжкам понималось, как она нервничает. И я не удержалась от шалости. Клубы дыма свились в корону, обволокли прямую спину мантией и обвились вокруг стула «троном».

— Ульяна! — резкий бас. — Ты можешь быть серьезной?

— Я очень серьезна, теть, — отозвалась кротко. — И, кстати, Арчибальд признался, что давно в тебя влюблен.

Верховную это, разумеется, не тронуло. Она снова наклонилась к зеркалу и сухо поинтересовалась:

— Тогда скажи-ка мне, дорогая, какие последствия нас ждут?

Я прикинула. Убийство ведьмы, попытка меня подставить и добраться до Зойки, а за двумя зайцами погонишься — провалишься по обоим фронтам…

— Наблюдатели?

— Верно, — тетя криво ухмыльнулась. — Свора наблюдателей. Слетятся завтра же, как воронье, стервятники.

— А ты им давно не нравишься.

И я — тоже. Одному конкретному — особенно.

— Что-то затевается. Или против нас. Или против волшебного мира. Или против наблюдателей, — Верховная отложила сигарету и посмотрела на меня в упор: — Никаких выкрутасов, поняла? Кто бы ни приехал. Если хоть один волосок упадет с головы наблюдателя…

…не говоря уж о нем самом, падающем с десятого этажа, да. Я кивнула. Полетит наблюдатель — полетим и мы. Начиная с Верховной. В прошлый раз… простили. Почему-то. Обычно эта организация, наблюдающая за нашей работой и соблюдением законов волшебного мира, с радостью впивалась в ведьм зубами за малейшую ошибку…

— А девочка? — я попыталась перевести тему на главное. — С ней-то как быть? И Арчибальд сказал…

— А ты меньше слушай, — резко перебила тетя. — И довольно верить, кому попало.

Слишком резко. И басом. Я мысленно поставила галочку. Меня куда-то не хотят пускать. Но она же знает: чем сильнее закрывать передо мной двери, тем больше вероятность, что я наверняка просочусь, суну нос во все углы и разнюхаю, где собака зарыта. Я же воздух.

— Круг собирается послезавтра вечером. Придешь и приведешь девочку. Пока пусть поживет у тебя. Защиты квартире я добавила. Но смотри, чтобы не сбежала к родственнице.

Я кивнула.

— Пока займись нечистью. Расскажи и предупреди. Чтобы по сторонам смотрели, амулеты берегли и чужаков искали. Оповести всех. В ближайшее же время. И сходи в бар, где ребята амулеты посеяли.

— В какой именно? — я скептично подняла брови. — Их штук двадцать в городе.

Не говоря уж о пятитысячной армии нечисти. Из которой далеко не все жили общинами и умели пользоваться сотовыми и Интернетом.

— У тебя есть две ночи и два дня до общего сбора, — Верховная безразлично пожала плечами.

Я снова покладисто кивнула. Работа есть работа.

Тетя Фиса помолчала, покурила и задумчиво добавила:

— Не так важно, кто, Ульяна. И не так важно, зачем. Важно — почему сейчас. Почему именно сейчас. О крысе я догадывалась давно. Важно понять, почему она начала действовать именно сейчас.

А я вспомнила о фонтанном видении. Но оно казалось столь незначительным по сравнению с недавними приключениями и свежими новостями…

— Блажь, — небрежно отмахнулась тетя Фиса, выслушав. — Ерунда. Забудь. На тебе — оповещения и бар. И девочка. А с нашей мышкой, с тайнами «паука» и Аллы я сама разберусь. А ты… Смотри в оба и будь осторожна.

— Да кому я нужна…

Особенно в свете недавних событий. Надобно оглядеться. Меня многие не любят, но не с них спрос. Спрос наверняка с тех, кто делает вид, что любит. Чует моя чуйка… Алла-то мой номер телефона не знала. Но кто-то добрый подсказал.

— Действительно, — тетя Фиса неожиданно развеселилась. — Половина городской нечисти тебя ненавидит и мечтает содрать с живой шкуру, зато другая половина — душу за тебя продаст. Не говоря уж о том, что ты — моя племянница. И опекаешь девочку, за которой идет очевидная охота.

Я фыркнула. Да уж…

— Доброй ночи, Ульяна, — Верховная глянула на часы. — Остальное потом.

Зеркало сверкнуло и пошло крупной рябью, поглощая тетино отражение, и в нем привычно нарисовалась моя встрепанная особа с шелестящей газетой за спиной. И с минуту я неподвижно сидела на пуфике и таращилась на собственное отражение.

— Заметь, девке-то не подивилась, — Жорик выглянул из-за газеты. — И ейной силе. Потомки погани — шо дождик восени, само собой, да?

— Нет, конечно, — я встала и вернула на место пуфик. — Но что не удивилась — это ты верно заметил. Будь другом, включи чайник.

— Зелье?..

— Не, я нормально.

На всякий случай заглянула в гостиную, но Зойка спала, зарывшись лицом в подушку и выпростав из-под одеяла пятки. Я осторожно закрыла дверь и отправилась на вечерние процедуры. Быстро в душ, одеться в домашний костюм и снять линзы, перекусить и по уши залиться кофе. И заняться важным делом, пока дело не занялось мной.

Жорик с вопросами и новостями не приставал, молча окопавшись в углу дивана с газетой. Я достала списки своих «подопечных», поставила на кухонный стол ноутбук и до утра оповещала. Рассылала электронные письма и смски, рассказывая и предупреждая. Примерно каждый пятый перезванивал и интересовался, не Кирюша ли это опять прикалывается. Скелет радостно клацал челюстью, осчастливленный вниманием. Шаловливый подросток — он и есть шаловливый подросток, и как сердиться?..

И лишь к шести утра, одурев от работы, но всё закончив, я уползла в постель. И долго ворочалась с боку на бок, унимая мыслительный процесс и предвкушение скорых авантюр. Жизнь, рыча, рвалась с цепи, как гончая, почуявшая запах крови и приключений. Готовая рвануть с места в карьер и нестись сломя голову.

Главное — уследить, чтобы не под откос.

Глава 4

— Это у вас профессия такая — ведьма? Или характер тяжелый?

— Профессия. А характер как раз у меня очень даже симпатичный.

К/ф «Старая, старая сказка»

Я долго просыпалась и еще дольше собирала свое сознание по кусочкам, вспоминая, что, зачем и почему. И с минуту лежала, таращась в потолок. Выпнуть себя из постели не получалось. Организм вдруг вспомнил, что он любит иногда расслабляться и отдыхать, нежась под одеялом. И, дотянувшись до сотового, я решила немного поваляться, совмещая приятное с полезным. Дома тихо, никто не боится и не ругается…

— Ты — шулер! — раздалось из кухни тонкое, звонкое и возмущенное. — Ты козырного туза из рукава достал я видела! Кирюша, подтверди!

Жорик довольно захохотал.

— Так нечестно! — запищала Зойка.

— Нечестно не пользовать то, шо дано природой, — отозвался дух снисходительно. — Ну, дивчина, еще по разочку, э?

— Чур, я карты сдаю!

— Изволь, красуня.

Кажется, призрак одолел свой первобытный страх перед нечистью. Сам давным-давно нежить, но нечисти боялся по старой памяти, как черт ладана.

Я поудобнее устроилась в постели и включила мобильник. Удивительно, но меня никто не хотел. Ни одной смски, ни одного пропущенного вызова. Поразительно. Зато я кое-кого хочу.

— Том, привет. Да, день добрый. Есть минутка? Слушай, а расскажи про убитую ведьму. Не, про мумию и амулет я знаю. Кстати, про гостевой амулет. Может, все-таки подкинули? Не то бы забрали, чтоб не спалиться. Что было? — я резко села. — Точно? Однако…

Затертые следы ритуала и никаких остатков магии.

— Потрудилась она на зависть, — хмуро резюмировала Томка. — Все делала вручную, без заклинаний и ведьминой силы.

— Но почему вы решили, что «она»? Почему не предположить сбрендившего колдуна? Осень же, у всех обострения. А мужики — народ обидчивый. На своей территории гадить побоялся…

— А ты про осень, мужиков и обидчивость в связи со своим наблюдателем поминаешь? — хмыкнула подруга.

— Тьфу на тебя! — я чуть не перекрестилась. — Надеюсь, пришлют кого-нибудь другого… Так почему «она»? И при чем тут я? Зачем использовать подставу и давать нам понять, что что-то затевается?

— Ульяш, ты же знаешь, у Верховной паранойя, — Томка понизила голос почти до шепота. — Она боится потерять место и власть над Пламенем именно сейчас, когда не готова ее преемница. Я уверена, что ты — случайность. Случайно у Аллы оказался именно твой номер телефона. И забрать хотели девчонку, да не вышло. Но забрать хотела та же самая охотница, поэтому и знакомая полянка. Свято место пусто не бывает. И не удивлюсь, если девочка понадобилась… для тех же целей. А Анфиса Никифоровна всё вывернула так, чтобы тебя припугнуть и к делу пристроить. Преемниц она, конечно, муштрует, но хочет-то на свое место тебя.

И снова тьфу… Эта набившая оскомину тема уже в печенках сидит… Но в общем и целом… Ребята-то удивились, обнаружив в своих сетях другую добычу. Ждали бы меня… не стали бы ждать. Ударили бы так, чтобы напасть захотелось. Эх, тетя-тетя, вечно ты со своими… несбыточными мечтами карты путаешь.

— Почему «она»? — я вцепилась в Томку, как терьер.

Дражайшая подруга помялась, помолчала, посопела недовольно, но раскололась:

— Запах. Запах «Озерной глади». Он был повсюду. А это зелье варится…

…с примесью капли крови ведьмы. Женской крови.

— На кой черт ей «Озерная гладь»? Это же обычное успокоительное.

— А я знаю? — флегматично отозвалась Томка. — Может, трясло перед ритуалом. Только, Ульяш, между нами…

— Конечно-конечно, — я таки отскребла себя от постели. — Спасибо, Том. Ты, если что… держи в курсе, ладно?

— Обязательно, — пообещала она и отключилась.

Тётины потуги всучить мне Пламя и должность Верховной точно до добра не доведут… Я заправила постель, влезла в домашний костюм и побрела в ванную. А раз Томка не спросила, зачем я вчера ее искала, то уже все знает. Еще бы с амулетом гостевым разобраться… Я почистила зубы, умылась и пошла на кухню. Оттуда по хате расползались запахи кофе, гренок и омлета и неслись азартные выкрики.

— Доброе утро, страна.

Троица во главе с Кирюшей оккупировала стол и резалась в «Дурака».

— Яке ж утро, Уль? — Жорик добродушно улыбнулся. — Другий год уж.

— Чего? — не поняла Зойка. — Какой еще год? — и украдкой подтянула голубую майку пижамы, пряча жирное пятно на шортиках.

— Это второй час дня, — я посмотрела на часы. — Надо было будить.

— Да на кой? — призрак положил на стол карты. — Не убегут твои дела. А с уставшей тебя який толк?

— А мы омлет приготовили, — похвасталась Зойка, соскакивая со стула. — А… у тебя глаза… разные… — добавила растерянно.

Я в курсе. Правый — ярко-синий, левый — блеклый, светло-голубой. Привыкла, что дома все свои… А теперь уже точно все свои.

— Чудачества природы, — пояснила философски. — Если неприятно, сейчас линзы надену.

— Да я не… А почему так?

Я пожала плечами и взялась за завтрак. Жорик наблюдал за мной с очевидной завистью — он ужасно скучал по простым жизненным радостям. Зойка посмотрела на меня и тоже села есть. А Кирюша, пользуясь всеобщей занятостью, помечал карты, спрятав колоду под стол.

Омлет был очень вкусным. Я съела две порции и за кофе задумалась, как бы сказать Зойке, что с нечистью она познакомится… не сегодня. Оставлять ее дома неудобно, но с собой брать — опасно. Да и тормозить она будет изрядно, а я хочу обернуться до утра. Чтобы завтра нормально выспаться, подумать и прийти на сбор Круга со свежей головой.

— Зой, — начала я осторожно, глядя в кружку, — побудь сегодня дома, ладно?

— Почему? — она нахохлилась. — Ты же обещала нечисть!.. А я не буду мешать!

Я замялась, подбирая слова, и мне на помощь пришел Жорик. Снисходительно посмотрев на взъерошенную девочку, он «педагогично» вопросил:

— Дитё, як думаешь, с поганью живой встречаться пользительно иль когда помрешь?

Я поперхнулась кофе и украдкой показала призраку кулак. Дух ухмыльнулся. А Зойка серьезно уточнила:

— Все так… страшно?

Я обрадовано закивала.

— И тетя говорила, что я в большой опасности, — она уныло наморщила веснушчатый нос.

— Ты за компьютером работать умеешь? — да, куй железо, пока горячо. — В игры поиграть хочешь?

Зойка грустно шмыгнула носом, но глазки заблестели. Игры — это, конечно, не так увлекательно, как нечисть, но тоже кое-что.

Я сбегала в магазин за продуктами и свежими газетами, на скорую руку приготовила бигус, показала девочке игры и снова собралась на выход. Галя, моя наставница, постоянно твердила, что, даже встречаясь с нечистью, ведьма должна выглядеть «культурно». Я старалась следовать ее советам, но получалось плохо. Слишком часто оказывалась в ситуациях, когда «культурные» юбка, блузка или каблуки стоили мне здоровья. А переделывать одежду, как Томка, я не умела. Так что… джинсы, кроссы, свитер, кожаная куртка и сумка через плечо. «Поросячьи хвостики» — в «крабик» и… И, само собой, линзы. И список адресов с ФИО неоповещенных. Да, девичья память, мутирующая в склероз. И амулеты.

— Жор, что говорит твое чутье?

— Ну, не знаю, Уль, кажись, все погано, — отозвался Жорик, нещадно «гэкая», и зазвенел амулетами. — День дурной, а ночка — еще краше… На, эти бери.

Тьфу-тьфу-тьфу, и по голове…

— Эй, а я-то чего? — возмутился призрак. — Нехай не дерево!

— Зой, обещай не убегать, — собравшись, я заглянула на кухню. — Если хочешь, помогу тебе с поисками тети… потом, только не убегай, ладно? — и торопливо добавила: — Давай договоримся: я верю тебе, а ты веришь мне.

Да, Совести очень… беспокойно. И Ответственности — не лучше.

Она отвлеклась от изучения игры и посмотрела на меня через плечо.

— Ладно, — и ее взгляд стал туманным и очень светлым. — Не убегу, — и уткнулась в игру.

Я поманила Жорика и жестами показала, что с ним сделаю, если не досмотрит. Призрак нервно поправил «галстук» и понятливо кивнул. Кирюша покивал за компанию и протянул мне колоду карт. Я вытащила одну, не глядя. Пиковый туз, перевернутый. Ну и черт с ним.

По основным адресам — к главам общин — я поехала на такси. Двое жили недалеко от меня, еще пятеро — в центре, с десяток — по окраинам. Но мой берег — левый, а дело… правое. Под началом у общинных глав — тьма народу, а за такси по копиям чека потом деньги стребую. И, садясь на заднее сиденье очередной машины, я уныло посмотрела на ванильно-закатное небо. Коврик бы сейчас, летные права — и вперед, на крыльях ветра… Приземлиться на крышу — и вниз по квартирам. А то что, крыши запирают — ерунда, и то, что решетками забирают выходы — тоже. Я — воздух и при большом желании просочусь куда угодно.

Троих пришлось искать по подвалам, двоих — отлавливать на крыше, а за одним юрким лешаком я до темноты гонялась по центральному парку. Паразит решил, что я поразвлечься приехала. Поймала, морально накостыляла и выслушала обещания. У всей нечисти есть удивительная штука — ментальная связь с братьями по силе, и предела ее расстояниям я не знала. И преград для нее не было. Интернет с сотовой связью отдыхают. Лешаку достаточно накарябать на древесной коре «SOS!», и всё, все в курсе.

Договорившись с лешаком, я устремилась к выходу из парка — успеть до закрытия купить поесть. Давно стемнело, и в желтой листве сияли серебристые фонари. На скамейках, то щебеча, то целуясь, зависали парочки, а одинокая молодежь неспешно бродила по аллеям, уставившись в экраны сотовых. Я же, не оглядываясь, шла строго на запах хот-дога. Омлет был вкусным, но… быстрым.

Набрав пакет еды, я с кофе и хот-догом села на скамейку передохнуть. И на всякий случай повела носом. Кыс где-то здесь, совсем рядом. Уникальный вид нечисти и редкой полезности тип. Отличный наводчик и осведомитель — без зазрения совести сдавал всех, и своих, и чужих. Да, и у меня тоже были свои «паучки». Мне велели беречь его, как зеницу ока, и я старалась, заодно подкармливая при случае. Найти его — дело нелегкое, но не для меня. Мы все дышим одним воздухом.

— Девушка, а давайте-ка я вам погадаю!

Я едва не подавилась сосиской. Подкравшаяся мадам, звеня килограммами бижутерии, сочувственно похлопала меня по спине.

— Ну, что же вы так неосторожно-то, — и пытливо заглянула в мои глаза: — Вы ведь не замужем и совсем-совсем одна, бедняжечка…

А домашняя нежить в счет?

— Неужели? — выдавила я и глотнула кофе. Проклятая осень…

— Погодите, я вам все сейчас расскажу! — она таинственно улыбнулась и закатила глаза, «впадая» в транс. — Ведь это порча!.. Да-да, с могилки с чужой землицы взяли да вам под кровать, и… Толя… Кто такой Толя?.. Из-за него у вас одиночество в глазах?..

— А у вас — камни в почках. И хронический гастрит, — да, я тоже немного смыслю в экстрасенсорике. — И дочь дома, на третьем месяце беременности, брошенная парнем. И вами. И лучше ей помогите, чем мне про могилки сочинять.

Видит бог, я стараюсь быть добрее, но люди сами нарываются. И мое отношение к окружающим всегда зависит от того, зачем они меня окружили.

Мадам резко выпрямилась и вспыхнула.

— Откуда вы…

— От верблюда, — я встала и подхватила пакет с едой. — Всего хорошего.

И, сунув в рот остатки хот-дога, сбежала, оставив мадам в шоке и расстроенных чувствах. Одиночество в глазах… Я презрительно фыркнула. Да я уже года три мечтаю побыть в одиночестве и без срочного дела, хотя бы денек… Выйдя из парка, я пошла вдоль ограды, поводя носом. Кыс-Кыс-Кыс, где же прячешься, морда пятнистая?.. А время — к десяти, и мне еще по барам…

Потягивая из трубочки кофе, я перешла через дорогу, нырнула в темный проем между домами и углубилась в подворотни. Внимательно смотрела под ноги, обходя разбитый асфальт, и мысленно составляла диалог. Влажный ветер шуршал в кронах старых тополей, роняя желтые листья. В зашторенных окнах горели редкие огоньки. И как там Жорик, справляется ли?.. С тех пор, как мы познакомились, призрак почему-то считал себя обязанным за мной присматривать. То есть активно лезть в мою жизнь и совать любопытный нос во все дела. А я разрешала, взамен нещадно его эксплуатируя. А что, близкие должны быть использованы по назначению чувствовать себя нужными.

Кыс нашелся на высоченном тополе. Я быстро осмотрелась. Сталинские пятиэтажки, квадратный двор, заросший старыми деревьями, сломанные качели и разбитая песочница. На единственной скамейке с единственной же доской-сидушкой — знакомое клетчатое одеяло. И ни души. За исключением пары зеркальных «фар» меж густых ветвей.

— Кыс, сползай, — я положила на скамейку пакет с едой. — Дело есть, — и отошла, отвернувшись.

Позади меня завозились. Кыс частенько выбирал кошачий облик — говорил, так легче и затеряться, и ноги унести, и на жалость надавить. Но я его видела и птицей, и змеем, и даже — по большим праздникам — человеком. Он, конечно, уверял, что может обернуться кем угодно, хоть слоном, но я подозревала, что массы тела ему хватит от силы на плюшевого слоника. И пес типа «кавказца» — его потолок.

— Привет, Улька, — сиплый голос и шуршание пакета. — Я поем, а ты вещай.

Я села рядом и глотнула остывший кофе. Кыс же, укрывшись одеялом, залез в пакет, доставая беляши и бутерброды. Тощий и мелкий, едва ли мне по плечо, с плющевым подшерстком по всему телу, совершенно седой парень с рыжим родимым пятном на пол-лица, носом «уточкой» и умными зелеными глазами.

— Лучше бы сырого мяса принесла, — он недовольно скривился. — И как люди эту гадость жрут, а?

— Как они едят, так и ты съешь, — я пожала плечами. — Слушай, у меня времени в обрез…

И быстро пересказала случившееся. Предупредив, чтобы никуда не лез.

— А лучше вообще из города смойся, — закончила серьезно. — Кыс, что-то затевается…

— …и не только это, — он повел длинными острыми ушами, быстро проглотил очередной беляш и достал из пакета минералку. — Не чуешь разве? У меня со вчерашнего дня шерсть дыбом. И в городе неспокойно.

— В смысле? — озадачилась. — Я сегодня с главами общин встречалась — никакого беспокойства. Излишнего. Из-за подставы «пауков» волнуются, конечно…

— Нет, Улька, нет, — Кыс сморщился. — Ты же видящая, неужто ничего подозрительного не замечала, а?

— Вообще-то… было видение, — я встряхнула бумажный стакан и с сожалением констатировала отсутствие кофе. От долгих разговоров ныли связки и хотелось пить. — Дай-ка глотнуть… Только Верховная сказала, ерунда…

— А Анфиса Никифоровна, разумеется, истина в последней инстанции? — едко ухмыльнулся он.

Я передернула плечами и рассказала о видении.

— Говоришь, погода менялась?

— Угу.

— Плохо, Улька.

Стыдно уточнять, но что делать…

— Почему? — да, в архивы надо.

— Потому что если не меняется, то ты погружаешься в видение — и идешь навстречу будущему сквозь ткань настоящего. А если мир меняется — то будущее идет к тебе, комкая настоящее.

— Не поняла… — призналась смущенно.

— Время, — Кыс посмотрел на меня, не мигая. Вертикальные зрачки — живые язычки белого пламени, на зеленой радужке вспыхивали серебристые искры. — Время, Улька, подобно воде. И имеет свой путь — и свой круговорот. Иногда оно бежит живой рекой, иногда — застывает кристаллами вечного льда, а иногда… испаряется, словно его и не было, — мой собеседник откусил от последнего беляша и рассеянно проглотил, не жуя. — Но время никогда не пропадает бесследно — оно всегда возвращается. Проходит осенним дождем. Сыплется снегом. Гейзером рвет землю. И оно помнит — всегда помнит — старые русла рек, старые выемки и щербинки. И бежит знакомыми дорожками. Заполнять их. Снова. И тогда оживает то, что спало в старых руслах и высохших водоемах тысячелетиями.

— И?.. — я вернула ему бутылку.

Кыс поежился, ссутулился и промолчал. Встряхнул пустой пакет, сложил туда оберточную бумагу и допил минералку.

— Я тебя услышал, — он встал, придерживая одеяло. — И, надеюсь, ты меня — тоже.

Как же нечисть любит говорить загадками…

— Случатся еще видения — разберешься, — Кыс красноречиво махнул рукой: дескать, все, проваливай. — У меня пока только предчувствия… и страх.

— Это будущее… оно за мной идет? — я встала.

Мой собеседник хихикнул:

— Не льсти себе, Улька. На кой шут ему молодая, недоученная и не шибко умная ведьма, а? Ты просто видишь. Ты — единственная видящая в городе. Вот и всё. А вот зачем оно воскрешает то, что когда-то убило время… — он нервно прижал уши. — Не знаю. Но если узнаю — расскажу. Ночи, Улька. Спать пора.

— Ночи, — я отвернулась. И сделала вид, что поверила его сонливости и инертности. Наверняка за мной по пятам рванет, любопытный.

Скрипнула скамейка, зашуршали ветки, и с дерева осыпался дождь из желтых листьев. Я достала из сумки распечатку адресов. Да, пора по барам… Ближайший находился в полутора остановках, и я для разнообразия пошла пешком. Вернулась к парку, заглянула в круглосуточный «Подорожник» за кофе и отправилась по делам. По пути вертела Кысовы слова и так, и сяк, но поняла одно: гадости быть. А тетя Фиса опять попыталась развернуть ситуацию в свою сторону, чтобы я делом занималась, а не призраков гоняла. За призраками-то интереснее бегать, чем по сомнительным заведениям шляться в ожидании чуда.

«Чудо» не явило себя ни в первом баре, ни в пятом. Полнейшая тишь и никаких следов пришлых «пауков». И после седьмого бара я забеспокоилась. Первый час ночи — самое время для разгула нечисти, а в барах пустота. Хозяин восьмого бара, налив мне коньяку, посетовал на некую «непогоду». Я выпила с ним за компанию и попросила копию чека. Эдак я за сутки проезжу и пропью всю зарплату…

У десятого бара я зависла, борясь с соблазном поискать сигарету. Чтобы сесть на крыльце, вытянуть ноги, протопавшие пятнадцать остановок, и собраться с мыслями. Красно-желтая неоновая надпись «У черта на рогах» разгоняла сумрак ночи, а соответствующая вывеске морда жутко скалила острые зубы и, зараза, подмигивала. Владельца данного заведения я знала плохо, но достаточно, чтобы… да, побаиваться. Он жил на другом берегу и формально к моим подопечным не относился. Но судьба сталкивала, к сожалению.

Случайных прохожих не было вообще. И тишина царила подозрительная — ни проезжающих машин, ни шороха листвы. Я помялась на крыльце, покосилась на «глазок» камеры, пошарилась для вида в телефоне и, вздохнув, пошла на дело. Открыла тяжелую кованую дверь с выгравированными на створках оккультными символами и прислушалась. Никого. И здесь — ни души. И тело только одно. В небольшом темном помещении, у отполированной черной барной стойки, неспешно протирал чистейшие бокалы хозяин кабака.

— Доброй ночи, Аспид.

Он буркнул что-то нелицеприятное и повернулся ко мне спиной. Длинная черная коса змеей метнулась по темному жилету. Полумрак стал гуще и плотнее, а свечи на столах — ярче. Завоняло ароматическим воском.

— Я только спросить и…

— Да пошла ты, ведьма, — буркнул глухо, — вместе со своим гадюшником…

Аспид относился к той половине нечисти, которая мечтала содрать с меня шкуру, и желательно живьем. А если не с меня, то с любой зазевавшейся ведьмы. Ненавидел нас люто и, по слухам, небеспричинно. Но насчет гадюшника — это он в точку…

— Проваливай, говорю! — плечи ссутулились и раздались, ткань светлой рубашки затрещала.

Поздно. Я учуяла. Запах. Чужой воздух. Люди, живущие в одной местности, пахнут похоже. Заводы, марки бензинов, дым от ТЭЦ, растительность, еда, вода — всё это постепенно формирует один городской запах, по которому я опознавала своих. И отличала чужаков.

Я проигнорировала грубый окрик и, обогнув барную стойку, устремилась к нише. Небольшой закуток, один стол и четыре стула с высокими спинками, дверь в туалет. Холодный сквозняк от кондиционера. И запах. Очень четкий. Я села на стул и провела рукой по столу. Знакомая троица пришлых «пауков» склонилась над крышкой стола и почти соприкасается головами. Шепчутся, размышляют, обсуждают… На столе — ничего, кроме салфеток и солонки. На официанта и желающего облегчиться «пауки» зыркнули так, что вопросы и желания отпали сами собой. А потом один поднял голову и в упор посмотрел на меня. И в моей голове взорвалась, туманя сознание, боль.

— Я сказал, проваливай! — Аспид тряхнул меня за плечо.

Моргнув, я тупо посмотрела на стол. Всё. Кино закончилось, не успев начаться, а пиратской версии нема… Я снова провела дрожащими ладонями по столу, но — никаких следов информации. Вообще. Даже о том, кто здесь сидел до и после «пауков». Я потерла виски и встала со стула. Черт, что это за магия?.. На руке запоздало пульсировал браслет, намекая на опасность.

— Что, обломали, видящая? — хмыкнул Аспид.

Я досадливо сморщилась. А он паскудно заухмылялся. Красные глаза горят, восточное лицо довольное, на левой щеке вздулся ожоговый шрам, усы подрагивают, бородка, заплетенная косой, топорщится. Видимо, придется допрашивать… Боюсь только. Себя боюсь. Как бы не занесло. Очень не люблю упертых хамов. Бесят.

— Аспид, — я присела на край стола, — выбирай одно из двух. Или ты перестаешь хамить и говоришь, что ничего не знаешь — и убедительно говоришь, чтобы я поверила. Или — перестаешь хамить и честно отвечаешь на вопросы. И так отвечаешь, чтобы я поверила.

— Иначе что? — он прищурился, подобрался, и за его спиной мелькнула тень скользкого хвоста. Ударила по барной стойке, зазмеилась по полу.

— Понятно… — резюмировала уныло.

Терпеть ненавижу, но ради дела… Я вздохнула и опустила плечи, «сдаваясь», а Аспид расслабился, растворяя змеиную тень в полумраке бара, и победно хмыкнул. Я сложила руки на коленях, привычно уставилась на свой маникюр и спокойно спросила:

— Аспид, как думаешь, что случится с твоими легкими, если я выстужу в них в воздух? А потом нагрею? Градусов так до трехсот?

— Не посмееш-шь… — и снова тень хвоста замаячила на полу, подбираясь к моим ногам.

— Посмею.

— Против правил работы с нечистью и Верховной? — не поверил Аспид и напрягся.

— Первым правила нарушаешь ты, отказываясь сотрудничать, — надо бы ногтями заняться, а то смотреть стыдно… — А Верховная — моя тетя, и я ее единственная и любимая племянница, — я равнодушно пожала плечами. — Она мне все простит. И от чего угодно отмажет. А вот кто тебя от пола отскребать будет…

Он дернулся, но я успела раньше. Резко вскинула руку, и его впечатало в барную стойку, выгнуло дугой.

— Убью… — просипел, схватившись за горло. Хвост безвольно распластался по полу, придавленный «плитой» вязкого воздуха. Тьма пугливо загудела, заметалась из угла в угол, тревожа огоньки свечей.

— Вряд ли, — я сжала пальцы на невидимой шее, и Аспид задергался, захрипел. Из его открытого рта повалил пар. — Считаю до пяти — да или нет? Раз…

Сиплое «да» порадовало чрезвычайно. Ибо высунулась недовольная Совесть и предъявила следы угрызений. Я разжала руку, и Аспид сполз на пол.

— У тебя минута. И без глупостей, — предупредила, соскакивая со стола. — Иначе по стенке размажу.

Хочу выпить. И пусть без толку. По-хозяйски перебралась через стойку и ухватила бутылку ликера. Судя по этикетке, жутко дорогого.

— Чего добро переводишь? — буркнул Аспид. Красные глаза горели ненавистью, но в руки он себя брал быстро. Уважаю. — Потом не рассчитаешься.

— Копию чека выпиши, — я села на стойку и откупорила ликер. — Итак? Пару дней назад здесь объявились трое незнакомых и чужих «пауков», о которых почему-то никто не доложил, куда следует…

— На них не написано, что чужаки! — ощерился он.

— А то ты своих постоянных клиентов в лицо не знаешь, — фыркнула я. — Так и скажи, что заплатили. Сколько, кстати?

— Штуку, — неохотно выдавил он и сел на стул, нервно расправляя ворот рубахи, — баксов.

Да уж… Нам, нищим интеллигентным ведьмам, только пытки и остаются.

— Сказали, посидят полчаса, встреча какая-то, — Аспид отвел глаза. — А после… Ушли. Трое сами, троих пьяными унесли. Как обычно.

— Куда ушли?

Он пожал плечами. Я поставила бутылку на стойку:

— А не врешь?

— Сама посмотри, — ощетинился, оскалился.

— Не умею, — я с сожалением качнула головой. — Умела бы мысли читать — не пугала бы средневековыми пытками на ночь глядя.

— Пуга… — Аспид запнулся. Ненависть в глазах разгорелась с новой силой.

— Я пацифист. Живи и давай жить другим, — и улыбнулась: — А Верховная бы меня за такое нарушение в порошок стерла. И сотрет. Хочешь отомстить — доноси и предъявляй доказательства, — и вздохнула: — Жаль только, без толку…

— Вот из-за таких, как ты, я и ненавижу ведьм…

— Но из-за таких, как ты, мы и становимся такими, какие есть, — ответила резко.

И замерла. Браслет нагрелся. Я прижала палец к губам, и Аспид поперхнулся. Шаги на мостовой. Двое. Один — крупный, старший, второй — помельче, пацан. «Пауки». Опять. Чужаки. И запах… болотный. Недавняя троица маскировала чужеродный запах патентными амулетами, а эти… Непредусмотрительные. Аспид тоже уловил нечисть, и тьма вокруг него забурлила, лопаясь мыльными пузырями, формируя клобук.

— Нет, — я отрицательно качнула головой. — С «пауком» не сладишь. Иммунки нет? Тогда не высовывайся. Мозги заплетут, и умолять будешь, чтобы убивали долго и мучительно.

Я отставила нетронутый ликер и спрыгнула с барной стойки. Присела, положила руки на пол и прислушалась к шепоту воздуха.

— Обернуться сможешь? А в унитаз пролезешь?

— Слышь, ведьма…

— Так пролезешь или нет? Да? Тогда уходи. По трубам — и наверх. Выход — в пяти кварталах отсюда, на площадке заброшенного жиркомбината. Ответвление одно, не заблудишься и ничью задницу не напугаешь.

Я закатала рукав, использовала «паучий» яд и мысленно поблагодарила Арчибальда за иммунитет. Посмотрела на символ вызова Круга, но не решилась. Последний сигнал остался. Может, для другого пригодится. Ночь еще не кончилась, а Жорик предсказывал ее «еще краше».

— Кстати, а бар застрахован?

Аспид не ответил. Бесшумной тенью растворился в полумраке, лишь тихо скрипнула дверь туалета. А я вернулась за стойку и приготовилась… убивать. Живьем не взять, но хотя бы одного убить надо. Того, который постарше. И сохранить его память. Да, я пацифист. С тяжелой профессией.

Глава 5

Будто ведьмовство зависит только от силы!

…ведьмовство — это ведь не сила,

а умение с ней обращаться.

Терри Пратчетт, «Дамы и господа»

Я глубоко дышала, набираясь сил. Воздух гудел и вибрировал, обнимал за плечи и поддерживал под руки. Мне чертовски повезло со сферой в Ночь выбора. И нет необходимости искать воду. Или прыгать вокруг свечи. Или кататься голышом по земле. Или таскать килограммы металла или дорогих самоцветов. Или пить эмоции. Или вооружаться мертвой конечностью. Или ходить под мышкой со зверем. Или… У нас много сфер-источников, и мне чертовски повезло. Пока я дышу, сила всегда при мне. Мы можем выбрать несколько сфер из предложенных природой, но воздух дается немногим. И еще меньше ведьм его выбирает. Когда не видишь то, с чем работаешь, продуктивность оставляет желать лучшего. А я до Ночи выбора очень плохо видела. И считала, что главное — жить и дышать, а остальное приложится.

На крыльце потоптались, шушукаясь. Я закрыла глаза, растворяясь в воздухе, смотрела и слушала.

— Ловушка сработала, — негромко говорил старший. — Нас предупреждали, что ведьма-проверяющая пойдет по следу чужаков, и она пошла. И попалась.

— Попалась, — легкомысленно подтвердил пацан.

Потрясающая наивность.

— Проверим, — старший определенно нервничал. Наверняка чуял, что в баре кто-то есть. — И следы уберем. Нет тела — нет дела. А нет проверяющей и видящей — нет проблем. А потом — за девчонкой. Все очень удачно совпало.

Похоже, пришло время нам с Раяной серьезно прошерстить город и его окрестности… Слишком много чужаков вдруг появляется из ниоткуда. Или — не «вдруг»? А среди ведьм Круга я — единственный воздух и единственная видящая. Выводы напрашиваются очевидные. Узнаю, кто информацию сливает… забуду, что пацифист. И — зачем им Зойка?.. И — совпало ли?..

— Стой здесь, — велел старший.

Это плохо.

Дверь открылась, впуская сутулую длиннорукую фигуру, и я ударила, не медля. Воздух вокруг вошедшего взвихрился и вспыхнул белым пламенем, выжигая кислород. «Паук» всхлипнул, потянулся к горлу и оказался распятым на стене. Я учусь на своих ошибках и знаю, где расположены ядовитые железы. Методично выжигая в его легких воздух, я краем глаза отметила появление второго. Придерживая тяжелую дверь, он изумленно потаращился на меня, а потом развернулся и молча задал стрекача.

«Стой, гад!» вырвалось само собой, а с улицы донесся возмущенный мяв. Опустив на пол бесчувственно тело, я рванула за убегающим и на крыльце едва не сшибла помятого Кыса.

— Улька!.. — он шарахнулся от меня, как черт от ладана.

— Гони за Арчибальдом! Быстро! Одна нога здесь — другая там! Или тело к нему отнеси! С меня пять кило мяса! С кровью! Если успеешь!

Мелкий «паук», удирая, петлял обезумевшем зайцем, а я неслась за ним, не разбирая дороги. Колдобины асфальта, кусты, песочницы, ограды и подворотни сливались в сплошное пятно. В серый коридор, в котором яркой молнией мелькал путь убегающего, нестерпимо воняло потом и слышалось тяжелое надсадное дыхание. Там, где «паук» перемахивал через заборы, я просачивалась меж прутьев, но лишь отставала — бегал он отменно. И тратила силу, не успевая восстанавливать. Проклятый наблюдатель и мои детские комплексы с несдержанностью… В полете бы на раз догнала…

Просочившись в щель между бетонными плитами забора, я на секунду остановилась глотнуть воздуха, огляделась и не поверила собственным глазам. «Паук» исчез. Испарился. След ярким зигзагом упирался в серую обшарпанную стену и… И всё. Я недоверчиво прищурилась и резко втянула носом воздух. Болотом воняет повсюду. След четко указывает на стену. И поисковый коридор уходит в пустоту. Оборванные серые края колеблются на ветру бумажными листами. Черт знает, что творится…

Я вытерла мокрый лоб и уперлась руками колени, переводя дух. Легкие работали как кузнечные меха, нещадно кололо в левом боку, по спине струился пот, свитер противно лип к телу. Я сняла куртку с сумкой и огляделась. Заброшенная площадка жиркомбината. Земля, усеянная разбитым стеклом, опавшей листвой и низкими горками из плит. Скучное трехэтажное здание. Выбитые окна забраны фанерой или зияют чернотой. Слабый свет пары зеленоватых фонарей у забора. На крыше раскинул желтые лапки чахлый кустик. Неподвижный. Вопрос. Откуда ветер, от дыхания которого колышутся стены поискового коридора?

Сбросив вещи на плиты и усевшись рядом, я вытянула гудящие ноги, закрыла глаза и принюхалась. Воздух тяжелый и душный, насквозь пропитанный болотной вонью. След «паука» четкий, пока он бежит к забору, пока перелетает через него, пока стрелой проносится по площадке… Потом — вспышка и темнота. Как в баре. И, как в баре, опять пульсирует браслет, и боль на секунду отключает мозг от реальности. Да что ж это за магия у каких-то «пауков», которые только зубы заговорить и ядом плеваться умеют?.. Зато понятно, почему не самоубился, а драпанул. Знал, что есть убежище, где его не достать.

Я встала и методично обшарила площадку. Приподняла плиты, но лаз не нашла. Зато нашла место, откуда дует ветер. Остановилась у стены и присела на корточки. Ветер сквозил из-под земли в невидимые щели, но что там, подо мной, находилось, я увидеть не смогла. Воздух молчал. Для верности я попрыгала на сквозящем пятачке, ничего не поняла и полезла в карман джинсов за сотовым. Пусть Верховная разбирается.

— Том, привет. Не спишь? Я тут…

Земля ушла из-под ног неожиданно, но мои рефлексы быстрее и сильнее непредсказуемости. Отшвырнув телефон, я на автомате раскинула руки, уплотняя воздух, цепляясь за него, тормозя падение. В нос, заглушая все ощущения, ударила мерзкая вонь. Наверху тревожно орал Томкин голос, и неожиданно близкими показались крупные осенние звезды. Вон хвост от Большой медведицы… И бабочкой в янтаре, черным небом в косой прорези ямы застыло время.

Я дышала ртом, часто и мелко, едва не теряя сознание от вони и с силой выталкивая из ладоней частицы плотного воздуха. Только дышать — это всё, что мне нужно, чтобы выжить… И смотреть на звезды, цепляясь за реальность. В голове мутилось, а звезды двоились и троились, водя хороводы. Только дышать… Внизу набирал обороты воздушный вихрь. Холодный влажный ветер вздувал штанины и хватал за лодыжки, стаскивая вниз. Медленно, миллиметр за миллиметром. Судорожно цепляясь за воздушные стены, я ощущала, что сползаю, но, странно, звезды становились только ярче. Пока не слились в два пятна. Красных. Чтобы исчезнуть за чьей-то тенью. И я отчаянно, на последнем выдохе, рванулась наверх.

И очнулась на плитах. Сумка под головой. Нервная дрожь усталости по всему телу. Красные глаза рассматривают в упор.

— Аспид, какого… черта… ты… тут… делаешь?.. — просипела сдавленно между бешеными глотками воздуха. — Ты… вытащил?..

— Могу столкнуть обратно, — ощерился он и положил мне на живот орущий сотовый. — Это тебя.

Я сжала в руке телефон и хрипло засмеялась.

— Ты… прелесть, — с трудом села и сбросила вызов тети Фисы.

Не до нее сейчас. Голова кружилась, и опять жутко воняло болотом. Кажется, теперь от меня.

Аспид обиделся на комплимент. Раздул тень клобука и злобно стеганул хвостом. И прошипел:

— Дар за дар. Ты помогла — я помог. Ничего не должен.

— Какая щепетильность… — я тяжело дышала, судорожно восстанавливая ресурсы силы. — Принимается.

Там, где я неосмотрительно прыгала по земле, появился провал, из которого валил и стелился по земле густой молочный пар. В оконных проемах завывал ветер, и над ямой до второго этажа вихрился воздух, гоняя по кругу осенние листья и мелкий строительный мусор.

— Аспид, как ты сам туда не угодил? — я наконец немного пришла в себя.

Он шевельнул тенью длинного хвоста:

— Повезло тебе. Близко была, — и предъявил кончик хвоста с присосками, как у осьминога на щупальцах.

— О, — я улыбнулась, — никогда прежде не видела… Ты один такой необычный или это примета особи твоего вида?..

— Бредишь, ведьма? — осклабился Аспид.

Да. И усердно цепляюсь за всё, что может отвлечь. Чтобы меня не накрыло не к месту. Осознанием.

— Стой, дура! Куда?.. Второй раз вытаскивать не буду!

Я устало подковыляла к яме и села на корточки. Ощупала рябивший воздух и ответила:

— Не затянет. Я сбила «пробку», и ветер вырвался на свободу.

Снова заорал сотовый, и в унисон веселой песни атаманши из «Бременских музыкантов» сверху раздался низкий гул. В темном небе рассыпался серебристый фейерверк, и на землю брякнулся увеличенный огнетушитель. А следом спикировала и тяжело дышащая Томка. Длинные распущенные волосы дыбом, пиджак с блузкой измяты, юбка почти на талии, чулки… черные, крупной сеткой.

— Ты почему трубку не берешь?! — злобно рявкнула подруга и швырнулась туфлей.

Я поймала лакированную обувь и осторожно потрогала длинный острый каблук. И смущенно кашлянула. Посмотрела на Аспида и сделала страшные глаза. Но тот, кажется, забыл и о ненависти к ведьмам, и об инстинкте самосохранения. Возбужденно вытаращился на Томку, захлебываясь слюной.

— Том… ты… — я замялась. — Юбку… поправь.

Она наконец почувствовала чужой взгляд. И повернулась к моему спасителю. Юбка мутировала в брюки, и над жиркомбинатом громыхнуло:

— ИСЧЕЗ!..

Аспид растворился в мгновение ока, только мелькнул во тьме кончик хвоста. Томка вновь повернулась ко мне и смерила тяжелым взглядом:

— Ульяна, прибью!.. Почему трубку бросаешь, а потом не берешь?! Почему на помощь не зовешь?! Что здесь вообще происходит?!

— Посмотри лучше на это, — я указала на яму. — И, бога ради, успокойся. Не надо меня убивать, и без тебя охотников хватает.

— Потом, — отмахнулась она второй туфлей. — Рассказывай!

Села на плиты рядом с моей сумкой. Зажмурилась, прогоняя злость, и враз изменилась до неузнаваемости. Вместо яркой, горящей гневом девушки — уставшая женщина. Опущенные плечи, лицо под завесой волос. Я осторожно положила на землю туфлю. Сглотнула, понимая, что творится у нее внутри.

— Том?..

— Нормально, — она тяжело вздохнула и повела плечами. Отбросила волосы за спину и принялась плести косу.

Пронесло… И ей, как и мне, злиться и выходить из себя… опасно. Я села рядом и быстро рассказала все, от Кыса до провала в яму.

— А у тебя талант оказываться в нужном месте в нужное время, — заметила подруга с усмешкой.

И посмотрела на меня искоса, ища следы воздействия или внутренние повреждения. Взгляд — острый, рентгеновский, прощупывающий.

— Когда гоняешься за нечистью, это происходит само собой, — флегматично отозвалась я. — Том, а ты не знаешь, что стирало следы «пауков» и…

— Стирало? — перебила она и снова полыхнула гневом. Черные глаза заискрили. Таки нашла, что искала. — Ульяш, ты реально ничего не поняла или прикалываешься?

— И тогда не поняла, и сейчас не понимаю, — призналась честно.

— И жива к тому же, — Томка сощурилась.

— Нет, умерла, — я весело фыркнула. — И перед тобой — зомбик. Для поговорить на околонаучные темы и сообразить, к чему ты клонишь.

— И хорошо себя чувствуешь?

— Ну… голова болит немного.

— «Голова болит… немного», — передразнила Томка иронично. — Голова… без мозгов. Ульяш, ты уже дважды должна была умереть. И не в яме, а до нее. И, конечно… — ее взгляд упал на мою руку. И браслет. — И, конечно же, не обошлось без Жорика.

Браслет сам собой расстегнулся и змеей уполз к Томке. Простейшее плетение колец, серебро — отцовский подарок на какой-то Новый год. И два почерневших, погнутых звена в ровной цепи.

— Да-а-а… — подруга изучила браслет, осторожно ощупывая черные звенья. — Каждый день благодари судьбу за Жорика. И его — за то, что приучил тебя носить защитные амулеты. И так каждый день спасет твою безалаберную голову и неуемную задницу.

— Том!..

— Молчать! — рявкнула она, снова разозлившись. — Завтра же скажу Анфисе Никифоровне, чтобы она запретила тебе лезть в это дело!

— Но, Том!..

— Что «Том»? А если Жорик однажды ошибется? Самоубьешься по дурости в ближайшей же подворотне, и никто из нас, поверь, этому не обрадуется!

— Так хоть отмучаюсь! — я тоже начала злиться.

Подруга закатила глаза. Помолчала, нервно расплетая и снова заплетая косу, и почти спокойно объяснила:

— Ты об этом заклятье слышала. На уроках о запрещенной волшбе. Если, конечно, не прогуливала. Это «Путь в никуда». Его распознать трудно, но возможно. И его верный признак — ветер. Ветер даже в закрытом помещении, похожий на легкий сквозняк и пахнущий трясиной. Ветер, вырывающий из тела душу. Идеальный щит, прикрывающий, стирающий следы и убивающий.

— Оно же… утерянное!

— Кто-то теряет, а кто-то — находит, — Томка наконец оставила в покое свои волосы и посмотрела на яму: — Знаешь, что это?

— Проверка на профнепригодность? — буркнула я. — Да, знаю. Кроличья нора. Кто-то из нечисти пытался просочиться сюда с той стороны.

И, кажется, просочился, да не один… И вспомнился разговор «пауков»: «Ловушка сработала. Нас предупреждали, что ведьма-проверяющая пойдет по следу чужаков, и она пошла. И попалась». Осознание потекло по спине холодным потом, и нервно зачесалась левая рука. Немыслимое везение…

— Иди-ка ты домой, — велела Томка. — Иди, выпей свою гадость от нервов… Такси вызвать?

— А ты? — я достала из кармана сотовый.

— А я еще осмотрюсь.

— Том…

— Я все сказала. И с Верховной поговорю, — она посмотрела на меня сочувственно: — Ульяш, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мой единственный друг и единственная искренняя ведьма в нашей клоаке. И ты одна по-настоящему мне веришь. Так верь и сейчас. Лучше тебе держаться подальше от этой истории. Целее будешь. И живее.

Я недовольно фыркнула и отвернулась.

— А еще тебе надо… стресс снять, — добавила она негромко. — Ты пропиталась силой нечисти. Понимаешь, почему Аспид, бездушная тварь, тебя спас? Потому ты пахнешь ими, а не ведовством.

Минус моей воздушной сферы, да. Становлюсь тем, с кем чаще всего вожусь, — по энергетике, запаху, ощущению. Временно, но это осложняет жизнь. И выползает наружу очень не вовремя. На пару дней бы за город, где есть Барские развалины с катакомбами, заглушающими выбросы силы… Только на кого оставлять Зойку? Не на Жорика же… Впрочем, завтра общий сбор, и Верховная что-нибудь придумает. Да, Жорик-Жорик… «Суну нос, куда не надо, — кончу еще хуже тебя»…

От угрюмых мыслей отвлек телефонный звонок. Томка босиком уже крутилась возле ямы.

— Да? — спросила я устало.

— Ульяна Андреевна, доброй ночи, — проворковали в трубку.

— Доброй, — безукоризненная вежливость Арчибальда почему-то сразу начала раздражать.

— Я изучил посылку и хочу выразить восхищение вашей работой, — продолжал он. — И не убили, и не покалечили, и мозг не повредили, и…

— Арчибальд Дормидонтович, короче.

Опасность миновала, адреналин кончился, и усталость навалилась со всех сторон.

— Где вы находитесь? Вас подвезти?

А почему бы и нет?

— Старый жиркомбинат. Остановка — напротив секс-шопа.

Он почему-то хихикнул. Пообещал, что будет минут через десять.

Я надела куртку, перекинула через плечо сумку и попрощалась с Томкой. С опозданием, но примчалась спасать верхом на огнетушителе… Сценка с Аспидом подняла настроение, и до остановки я добрела, улыбаясь. Купила в круглосуточном киоске воду, села на скамейку и глянула на часы. Однако под утро… Пустые улицы, оранжевый свет фонарей, мигающие светофоры, шелестящая листва, грудастая неоновая фифа напротив. Осень кралась по городу, виляя рыжим хвостом, путая следы и принося тревогу. И меня ее обострения тоже не обходят стороной.

Опустошив бутылку, я бездумно наблюдала за ветром, гоняющим по дороге листья, пыль и фантики от конфет. Проклятая привычка жить… Однажды меня вытащили с того света, и с тех пор я его боюсь. Очень. Страх смерти как неизвестности — это одно, а страх известного — другое, более сильное явление. И я изживала его всеми силами, но страхи — как сорняки. Либо корешок оставишь на недосягаемой глубине, либо семечко проглядишь, либо… Либо почва — такая удобренная и благодатная, взрыхленная «прополкой», что новые страхи приживаются на раз.

Я упрямо поджала губы. Хватит. Надрожалась по углам. Лезла, лезу и буду лезть в бутылку, но докажу себе, что страха смерти во мне нет. Правда, когда это случится, мне уже будет все равно… Но не все равно сейчас. С тех пор, как прошла через смерть, я хочу только одного — жить. Жить и дышать. А остальное — побоку. И никаких глобальных Целей, Задач или Планов-на-будущее я не имела. Вообще. Бабочка-однодневка. Растение, как говорила тетя Фиса. Распустила листья и давай радоваться солнцу. Или дождю. А я кайфовала от ощущения жизни каждый день, и мне этого хватало для счастья. О жизни и ее целях пусть размышляют те, кто боится жить. А я… не боюсь. Даже после сказанного Томкой. Там, где начинается страх смерти, все заканчивается страхом жизни.

У тротуара притормозил скромный серый «Лексус». Я отключилась от самоанализа и присвистнула. Как однако живет нечисть… Не красный, но джип.

— Ульяна Андреева, простите, припозднился, — «паук» вышел и открыл мне дверь. Снял шляпу и улыбнулся: — Чудесно выглядите.

Я не выдержала и рассмеялась. Волосы дыбом, на щеке горит царапина, вся в грязи и болотной вони…

— Зачем же в глаза-то врать, а, Арчибальд Дормидонтович?

— Женщина всегда чудесно выглядит, — заявил он убежденно и пафосно. — Она — венец творения природы, жемчужина в раковине слизистого мира, смысл существования!

— Да вы поэт и философ, — я восхищенно цокнула языком и села на переднее сидение. — Жаль, тетя Фиса вас не ценит.

— Да, жаль, очень жаль, — фальшиво взгрустнул мой собеседник и глянул проницательно: — Что, Ульяна Андреевна, тяжело отпускает?

— Переживу, — легкомысленно отмахнулась.

Или я его переживу, и страх меня переживет. Исход в любом случае один, а вот удовольствие от процесса разное. Я предпочитаю наслаждаться первым.

— Осторожнее, — заметил он. — Смерть любит играть, но не любит тех, кто беспокоит ее по мелочам.

Я кивнула. «Пауки» такое чуяли. Он снова глянул на меня и замолчал. Я тоже не заговаривала. Незачем торопить. И уставилась в окно. Арчибальд Дормидонтович ехал с педантичной аккуратностью. Останавливался на каждом светофоре, мягко тормозил перед «лежачими полицейскими» и не гнал, несмотря на полное отсутствие машин и пешеходов. Из магнитолы лился шум дождя, а по салону расплывался дорогой мужской парфюм и мой болотный «аромат».

— У меня для вас, Ульяна Андреевна, пренеприятные известия.

Я снова кивнула. После слов Томки о «Пути в никуда» нетрудно догадаться, что с «паука» ничего стрясти не удалось.

— Едва мы его памяти коснулись…

— Стерлась?.. — я внутренне похолодела. Я-то жива благодаря отцовскому оберегу, а…

— Нет, к счастью, — он тормознул на «зебре» и глянул по зеркалам. Из сумрака вынырнул бродячий пес и неспешно потрусил через дорогу. — Но включился механизм самоликвидации. Мы ничего не успели сделать. Простите.

— Ерунда, — и я тихо зевнула в кулак. — Это дело изначально… дрянное.

— Согласен, — кивнул Арчибальд Дормидонтович. — Когда дело касается нашей расы… вы же понимаете, не зря выбор пал на таких, как я. Только мы умеем уничтожать следы. И себя.

Я промолчала. Да, все верно.

— Но одну странность я, Ульяна Андреевна, обнаружил, — «паук» свернул в подворотню и подрулил к моему дому. Припарковался у подъезда и серьезно посмотрел на меня поверх очков: — И странность подозрительную.

— Какую? — я отстегнулась.

Он помолчал, подбирая слова, и неспешно начал издалека:

— Вы знаете, я врач…

— Арчибальд Дормидонтович, не томите. Я засыпаю на ходу, а ваш голос — как успокоительное. Усну же прямо здесь, не дождавшись главного.

«Паук» польщенно улыбнулся в усы, расправил сухие плечи и повторил:

— Я — врач, хирург с многолетним стажем. И успел осмотреть скелет — яд кости разъедает дольше, чем плоть. И кости — строение скелета — мне показались подозрительными. Они… не наши.

— В смысле? — я выпрямилась.

— Не совсем наши, — поправился Арчибальд и пощипал бородку. — Понимаете, Ульяна Андреевна… Вы в курсе законов эволюции?

— Про теорию Дарвина слышала, — я снова зевнула в кулак. — Правда, это давно было… Но в общем в курсе. А что?

— Мы эволюционируем быстрее людей, и изменения начались, когда люди перестали жечь ведьм, а ведьмы — нас, — он побарабанил по рулю и зачем-то поправил зеркало переднего вида. — Сначала мы усваивали повадки и привычки — простейшие. Потом научились перестаивать кожные покровы. Потом скелет, — и протянул ко мне руку, поясняя: — Наращивать дополнительные позвонки и хрящи, чтобы вытянуть торс. Это дьявольски болезненный и долгий процесс, скажу я вам, Ульяна Андреевна, и нас учат этому с пеленок. Чтобы отличительные особенности фигуры не бросались в глаза. А у индивида, который попал к вам в руки, — у взрослого индивида, замечу, — дополнительных позвонков нет.

— Он не умел оборачиваться человеком? — я аж проснулась.

— Нет, не умел. Максимум — кожная маскировка.

Я недоверчиво повернулась:

— Вы хотите сказать…

— Не хочу, а говорю, — Арчибальд смотрел на меня спокойно и уверенно. — И как врач, и как… особь. Эти ребятки… не из нашего мира.

Однако… дела. Я с минуту смотрела на «паука», но он лишь молчал и кивал. Я устало потерла виски. Да, кроличья нора. Видимо, кто-то вытащил нечисть оттуда, но зачем? Пятерка «пауков» — мелковато. Хотя…

— Спасибо, Арчибальд Дормидонтович. Я, пожалуй, пойду…

— Идите-идите, Ульяна Андреевна, — отозвался он, — и подумайте. Мне причин обманывать вас нет.

Он открыл мне дверь и подал руку. Я вылезла из машины, попрощалась и поплелась по лестнице к двери подъезда. Оглянулась на звук мотора и проводила «Лексус» напряженным взглядом. Действительно, причин врать нет. Недоговаривать — да. Но врать… Врать нечисть не умеет. Значит, кто-то из наших ведьм начал призывать нечисть с той стороны? Звучит бредово. Ритуалы слишком сложны и опасны, но…

Кирюша открыл дверь, едва я попыталась попасть ключом в замочную скважину, и радостно сгреб меня в охапку.

— Жива… — призрак образовался рядом и неумело перекрестился. — А я-то уж чего только не…

— Жор, я тебе обязана по гроб жизни, — я выбралась из цепких объятий Кирюши. — За амулеты и…

Обеспокоенно посмотрела на закрытую дверь гостиной.

— Дома, — негромко сказал призрак. — Спит. Так уморилась, в «Гарри Поттера» играя, что за столом заснула. И я в постель ее и… того. На месте дитё, не дрожи.

И я разом сдулась, как проколотый шарик. Совесть с Ответственностью еще позволяли держаться и не засыпать на ходу, гнали домой — убедиться, но как убедилась…

— Завтра все расскажу, ладно? — я скинула на руки Кирюши сумку и куртку.

— Жива, — повторил Жорик и выдохнул: — Вот шо главное, то главное…

Я не решилась уточнять, что за предчувствия его терзают. Ушла в душ, а после, завернувшись в махровую простыню, приползла на кухню. Прохладная вода взбодрила, и захотелось есть. Призрак, тихо напевая «Молдаванку», уже резал сыр.

— Жор, а что в мире нового? — я налила чай и села есть.

— А тебе оно надо, а, Уль? — улыбнулся он.

— Надо, — я проглотила сыр и зевнула: — Расскажи мне, как космические корабли… бороздят Большой театр.

— Спати, ненормальна! — шикнул Жорик. — Того и дивись, тут расстелишься!..

— Жор, мне ж еще речь на завтра сочинять, выступательную, — я вздохнула и посмотрела на чаинки в кружке.

— Не прям же щас! — возмутился он. — Спати-спати, живо-живо!

— Цигель-цигель, ай-лю-лю, — отмахнулась я весело. — Жор, ведь ты ж не немец! Признавайся!

Призрак надулся, но его «гнева» хватило на минуту. И он расплылся в добродушной улыбке:

— Да, бабка моя — украинка. Но то ж давно было, то ж неправда! И не… — як по-русски?.. — глаза мне не отводи! Спати, сказал!..

В минуты такой агрессивной заботы Жорик до слез напоминал отца. Он также вечно гнал меня, уставшую от катания с гор или беготни по площадке, в постель чуть ли не пинками. А если не запинывал, то раздевал, уносил, укладывал спать и рассказывал сказку. Пока не ушел из семьи.

— Лучше «зубы мне не заговаривай», — я допила чай и догрызла последний ломтик сыра. — Знаешь, перехотелось. Столько всего случилось сегодня, так подумать надо… Но голова болит.

— Уля, зачем тебе думать? Ты ж природою для дела сделана, — заметил Жорик снисходительно. — Какое ж тебе думать, девонька? Тебе бы дрын в руки да на коня лихого, да ветром в чисто поле, да погань походя в капусту! А ты — думать… Глупостями не страдай. Спати топай. Во сколь будить завтра?

— К двенадцати надо бы встать, — я глянула на настенные часы.

Почти шесть утра. Я попробовала провести нехитрые расчеты и понять, сколько проторчала в кроличьей норе, но не сложилось. Теперь это навсегда потерянное время, бег которого я даже не почувствовала. И сил с дыханием почти не прибавляется. Вывернулась наизнанку. За пару дней восстановлюсь, но… Мало мне проблем с полетами…

Поблагодарив Жорика за все хорошее и замечательное, я ушла спать. Но сон не шел. Я ворочалась с боку на бок и думала. И пусть призрак трижды прав насчет меня, и я создана для дела. На мыслительный поток этот довод не действовал. Он тек сам собой, неподконтрольный и пугающий. Страх я худо-бедно загнала в угол, а вот мысли… «Пауки» из прошлого, кроличья нора и путь в другой мир или другое измерение, слова Кыса про течение времени… И ловушка, и охота на девочку, и…

…и еще очень хотелось позвонить Томке. Чтобы опять попросить не жаловаться Верховной, и убедить, что я больше так не буду. И пообещать сидеть на попе ровно и не лезть в смертельные неприятности. Но казус в том, что мы с неприятностями не умеем существовать отдельно друг от друга. Или они меня ищут, или я их. А когда встречаемся, то или они меня, или я их. И только смерть разлучит нас. И убедить подругу в том, что правильнее искать самой и влипать в полезные неприятности, нежели в ненужные, не представляется возможным. Она упрямее беса.

— Шо ж тебе не спится-то, вертка, а?..

— Жор, а расскажи сказку?

— Ох, дитино… О духе-кровопийце из села Гибло Место слыхала?

— Нет. Хочу. Только не пересказывай опять «Вия», «Всадника без головы» или «Красную руку, Черную простыню и Зеленые пальцы». Хочу настоящую, живую историю.

— Ну, внимай. Но единожды пикнешь — прекращу, лады? Як бабуся сказывала, духи на пустом месте не родятся — духи шукают причину, шоб… Уля! А ну, цыц! Бякнешь, чего тут сижу, — уйду! К подушке и спати! Так, а я шо… Як бабуся моя сказывала…

Глава 6

О, с ведьмами никогда ничего не случается. Помни об этом.

Как правило, это мы случаемся с другими людьми.

Терри Пратчетт, «Хватай за горло!»

Я проснулась сама, ровно в двенадцать, возбужденная схваткой и готовая к бою: во сне гоняла духа-кровопийцу по Гиблому Месту, а он, ушлый, сначала за жителей прятался, а потом удрал в кроличью нору, оставив меня с носом и старым страхом. Поворочавшись с боку на бок, я позвонила Томке и спросила, во сколько сбор. «В восемь вечера. Заеду, как обычно, в шесть», — буркнула она сонно и отключилась. В шесть — так в шесть. Я потянулась и встала. В другое время бы проспала до трех дня, но… Гости. И негоже мариновать ребенка в четырех стенах.

На кухне опять царил игровой шабаш и пахло сырным омлетом. А что, хорошая традиция…

— Ты сюды чего ходишь? Сюды ж надо, от же боб висит! — Жорик опасливо ткнул пальцем в экран ноутбука.

— Добрый день, — Зойка, заслышав мои шаги, подняла голову и робко улыбнулась.

— Добрый, — я сунула нос в сковородку и зажмурилась от удовольствия. — Пахнет обалденно! Кстати, ты как насчет погулять?

— Уля!.. — возмутился Жорик. — Опасно ж поди!

— Дома опаснее, — возразила я, наливая из турки кофе, — рехнемся с тоски и загрызем друг друга.

Я села за стол, а Зойка закрыла крышку ноутбука и радостно кивнула. Призрак неодобрительно покачал головой, а Кирюша покрутил пальцем у виска.

— Позавтракала? Тогда беги, собирайся.

— Уля, я этого не одобряю. На нее ж охотятся…

— Твои предложения?

Жорик неопределенно пожал плечами. Я прожевала кусок омлета, проглотила и тихо добавила:

— Нам сегодня еще на сбор Круга ехать. Надо же где-то позитива набраться перед этим… — я махнула рукой и подцепила вилкой последний кусочек омлета.

Посиделки в Кругу напоминали встречи в клубе анонимных алкоголиков из дешевых фильмов и начинались всегда одинаково: «Я, такая-то и такая-то, и я — алкоголик ведьма». Обычно мы, как родственники, собирались или раз в год, или по поводу — поесть, выпить и пересчитаться. И перемыть друг другу косточки. Сейчас, конечно, повод для сбора более чем серьезный, но две трети встречи наверняка пройдут как обычно. Скучно, нудно, под пафосное вещание Верховной и аккомпанемент «шу-шу-шу» изо всех углов.

— Зайди тогда в книжный и почитать купи, — предложил Жорик. — От газет уже погано.

— Чего купить?

— Достоевского хочу.

— Жор, давай серьезно. Собрание сочинений Достоевского у тебя уже есть. Полное причем.

— Лескова тогда.

— Аналогично. Второй шкаф, третья полка. А нового, как ты понимаешь, наши классики уже ничего никогда не напишут. Они — не ты.

— Тогда…

— Жор, — я украдкой пододвинула к нему ноут, — освой уже компьютер, Интернет и электронные книги. Зачитаешься.

— Подь ты со своей бисовой техномагией!.. — он аж из-за стола выскочил.

— Ну и зря.

Я допила кофе, помыла посуду и проинспектировала холодильник. И шкафчики. Надобно затариться. И крупы почти закончились, и в холодильнике — тишь да гладь…

— А притащи-ка «Гарри Поттера», — вдруг решил Жорик. — А шо, молодь прется, а я ж не хуже!

— Договорились.

В спальном районе гулять особо негде — пивнушки, торговый центр с тряпками да детские площадки. Зато в торговом есть и книжный магазин, и продукты, и детский городок с игровыми автоматами. Яркий, шумный и разноцветный, мигающий сотнями лампочек и полный ребятни разных возрастов.

Зойка поначалу стеснялась и молчала, корчила из себя взрослую и свысока посматривала на резвящуюся детвору. Но когда я забила ей в аэрохоккее три шайбы подряд, заразилась моим азартом. А что, во времена моего детства такого не было, и я с удовольствием гоняла на машинках, стреляла в тире и летела на «мотоцикле» по интерактивному городу. Жаль, на батут не просочиться и не попрыгать, даже под предлогом «а я сопровождаю»…

Радостно просадив треть моей зарплаты, мы отправились в книжный — за «Гарри Поттером» и рисовальными принадлежностями, а после — в детский за тряпками. Алла додумалась привезти ребенка с одной пижамой и сменой труселей. И ведь не звонит, кстати. Если не забуду вечером… А после тряпок — в супермаркет. Зойка окончательно оттаяла. Грызла мороженое, вертела головой по сторонам и поминутно спрашивала: «А что это?». Видать, ребенок всю жизнь просидел в четырех стенах. Несчастное создание.

— Уль, а кто это?

Я отвлеклась от сыров.

— Где?

Рядом с нами, тщательно изучая даты изготовления, выбирала молоко очень высокая и худая женщина. Длинные костлявые руки, вытянутое лицо, темные круги под глазами, синее пальто висит как на вешалке, тонкие губы фиолетового цвета. В шаге от нее переминался, с подозрением косясь на Зойку, парнишка лет двенадцати. Весь в маму. Со стороны она казались обычными людьми, очень больными, но обычными. Однако…

— Это нечисть, — ответила тихо. — «Малиновки».

Женщина наконец выбрала молоко и повернулась ко мне. Удивленно замерла на секунду и вежливо улыбнулась. Губы посинели, коричневые круги под глазами покраснели. Зойка тихо ойкнула, попятившись, и в ее серых глазах заискрился опасливый интерес.

— Здравствуйте, Ульяна Андреевна, — голос у женщины низкий, хриплый, грудной.

— Доброго дня, Евгения Геннадьевна. Привет, Леш, — я кивнула пацану и задала дежурный вопрос: — У вас все в порядке?

Она оглянулась и тихо спросила:

— Сбор сегодня?..

Нечисть всегда в курсе событий, и бог знает, как ей удается узнавать такие вещи…

— Да. А что?

— Вы будете говорить? — она смотрела на меня испытывающе и с волнением. — Вам дадут слово на выступлении?

— Не возьму сама — так всучат силой, — отшутилась мрачно.

Лешка глянула на меня украдкой и показал Зойке узкий и вьющийся фиолетовый язык. Девочка просияла до ямочек на щеках и ответила тем же. Парнишка выпучил ядовито-синие глаза. Зойка дернула меня за рукав пальто, подняла взгляд и заулыбалась. Подобное тянется к подобному, да.

— Ульяна Андреевна, мы уезжаем, завтра утром, — сказала Евгения Геннадьевна. — Неуютно здесь становится… неспокойно.

— Где именно «здесь»? — уточнила я и переложила тяжелую корзинку с одного локтя на другой. — В нашем районе или вообще?

— В городе. Тучи сгущаются. Гроза надвигается. Буря, — женщина прикрыла синие глаза и посмотрела на меня сверху вниз. — Сильная буря. Не хочу рисковать ребенком. У меня брат живет в Самаре… Пока — туда. А минует… вернемся.

Пауза после слова «минует» была очень многозначительной. Неуверенной. Точно не факт, что… минует. И минует благополучно.

— Хорошо, я доложу. Доброго пути. И жду вас обратно, — я подмигнула Леше.

Тот, насупившись, и мне показал язык.

— Сын!.. — одернула его мать.

— Ничего-ничего, не наказывайте, — и я тоже показала пацану язык.

Он недоверчиво заморгал. Это на вид ему двенадцать лет, а сознание — как у трехлетнего. «Малиновки» растут и физически развиваются быстро, а вот умственное и психическое развитие начинается после двадцати человеческих лет.

— Расскажите на совете про грозу, — попросила Евгения Геннадьевна. — И берегите себя, Ульяна Андреевна.

Мы распрощались. Я задумалась, быстро и на автомате выбирая продукты. Зойка летала от прилавка к прилавку, хватая то мороженое, то пакет креветок, то соус с любопытствующим «надо?..». Я рассеянно кивала, и хорошо, ей хватило ума и совести не тащить к кассе всё выбранное. М-да, совесть-Совесть… Совести было не по себе. Ответственности — тоже. Я ведь обязана не только бдить, но и защищать порученное… И «порученное» платило ведьмам нехилые налоги за спокойную жизнь. И если оно бежит… значит, не верит в защиту. И в нашу силу. Значит, то, что грядет… сильнее даже Круга.

Домой мы шли в молчании. Зойка сосредоточенно грызла очередное мороженое, а я тащила пакеты и мрачно посматривала по сторонам. И у фонтана решила сделать остановку. Поставила пакеты на бортик и перевела дух. В стальной воде плавали опавшие листья, отражались гроздья рябин и крошечное окно в небо меж желтых ветвей и пушистых облаков. Я воровато оглянулась. Моя спутница доела мороженое и теперь шуршала в кустах, собирая осенний букет. Из сквера доносились редкие голоса галдящих пичуг и гуляющих мамаш. Ну, была не была…

Я втянула носом воздух, мысленно возвращаясь на три дня назад, в тот поздний вечер, когда случилось странное видение. И посмотрела на себя со стороны. Ноги в ледяной воде, туманная дымка над чашей фонтана… И всё. Нет, видение не стертое. Стертую мазню не скроешь. Оно не отпечаталось в воздухе, пришло и исчезло, не оставив следов. Я задумчиво прищурилась на спокойную воду. Ушло и, похоже, не собирается возвращаться. А если и вернется — то само, как завещал Кыс. Жаль.

— Зой, пошли домой, — я подняла пакеты. Время — к пяти вечера, а еще к сбору готовиться.

Дома мы быстро разобрали пакеты, и я на скорую руку приготовила голубцы и грибной суп. Люблю готовить — хорошо нервы успокаивает… Перед встречей в Кругу меня слегка потряхивало, и я отвлекалась, как умела. И, закончив с ужином, зарылась в шкаф.

— Зой, собирайся! Через час выходим!

Обязанность являться на «круговой» сбор как на экзамен, который «всегда праздник, профессор!», завела предшественница тети Фисы, а та традицию усердно поддерживала. Как шутили ведьмы, чтобы хоть раз в году выгулять вечерние платья. А я, как обычно, не знала, в чем пойти. Из гардероба обычно пользовала вещей десять — что под руку попадалось, то и надевала. Но питала слабость к платьям. И когда меня доканывал собственный бомжовский вид, я устремлялась по магазинам и спускала ползарплаты на платья. Уверяя себя, что обязательно и непременно… Зря, разумеется. Только тряпок наплодила столько, что терялась в выборе.

И, сейчас, не теряя времени даром, я зажмурилась и вытащила одно наугад. Строгий синий «футляр». Пойдет. А с обувью еще проще — на нее после платьев уже не оставалось денег. И единственные «культурные» сапоги на каблуках скромно ждали своего часа в коробке на шкафу.

Распотрошив в ванной косметичку, я быстро накрасилась и взялась за прическу, когда в зеркале замаячил, отвлекая, Кирюша. Смущенно теребя ворот пальто, он многозначительно постучал костяшками пальцев по стене. Той, что граничила с гостиной. Я отложила расческу и пошла за скелетом. Заглянула в комнату и качнула головой. Зойка сидела на полу, в чем пришла, и рассеянно перебирала колечки для плетения.

— В чем дело? — спросила я негромко.

— Не пойду, — сухо ответила она и отвернулась.

— Почему?

Девочка молча ссутулилась.

— Боишься?

— А вдруг я не ведьма?.. — тихо-тихо, на грани слышимости. — Вдруг я только… нечисть?..

— Конечно, ты ведьма, — заявила убежденно. — Нечисть не имеет изначального человеческого облика, и в твоем возрасте только учится оборачиваться человеком. А ты даже нечистью-то обернуться не можешь. Ты — ведьма. Точка.

— Докажи! — обернулась. Глаза снова подернулись туманной дымкой, губы сжались в тонкую линию.

Ну-с, Ульяна, не плошаем и не разочаровываем ребенка, даже если сил после вчерашнего — кот наплакал…

— Смотри, — я закатала правый рукав, пережала пальцами вену на сгибе локтя и задержала дыхание.

Раз, два, три… По вене пробежались искры, и на сгибе замерцал голубым клубок света. Зойка подалась вперед.

— Это наш «уголь», — я улыбнулась ее любопытству. — Средоточие ведьминой силы. Хочешь на свой посмотреть? Раз тебе скоро тринадцать, то он уже должен сформироваться. Хочешь? Давай руку.

Она кивнула и быстро закатала рукав свитера.

— Левша?

— Это плохо? — Зойка насторожилась.

Кровь нечисти — есть кровь нечисти… Правая рука — свет, левая — тьма. Но еще не факт, что «уголь» — именно в левой руке.

— Нет. Я тоже левша. Переученная. В мои времена требовалось, чтобы все были как все, — пояснила, присев на корточки, и скомандовала: — Вдохни и не дыши.

Раз, два… Я едва успела одернуть руку. Вена заискрила, и на Зойкином локтевом сгибе вспыхнуло ослепительное белое пламя. Нет, не пламя — а Пламя. Я изумленно уставилась на ее побелевшее личико. Потенциальная Верховная… Редчайший случай…

— Видишь, не такое… — ее губы задрожали, мордочка испуганно сморщилась. — И не там, не справа…

— Конечно, не такое… — я неотрывно смотрела на Пламя. А то весело мерцало, брызжа искрами. — Конечно, не там… — впрочем, незачем пугать ребенка раньше времени. — Но это точно ведьмин «уголь».

— Нет, не «уголь»! У тебя — другое и…

— Да что ты? — я фальшиво удивилась. — А из чего разгорается пламя?

Она не нашлась с ответом.

— Так, — я встала с пола и одернула юбку, — собирайся. Томка вот-вот заедет. Успеешь собраться быстро — успею рассказать, что к чему, — и пошла обратно, в ванную, доводить до ума прическу.

Любопытство — двигатель прогресса, да. Через пятнадцать минут Зойка, нарядившись в новое платье, сидела на кухне рядом с Жориком. Тот усердно читал и, судя по довольной рожице, был потерян для общества дня на три, то есть на семь книг про Гарри Поттера с сотоварищи.

Я налила девочке чаю и взялась за расческу:

— Повернись, косичку заплету.

Плести-то не из чего… Волос тонкий, ломкий, пушистый.

— «Уголь» — это концентрированная… собранная в одной точке энергия. Сила. Мы рождаемся как со способностью самостоятельно вырабатывать силу, так и со способностью поглощать. Впитывать то, что нас окружает. И эта способность у всех разная. Как волосы, — я мягко дернула ее за пушистый хвостик тонкой косы и подколола непослушные прядки «невидимками». — У кого-то от природы волосы толстые и пышные, у кого-то — слабые. У меня способность слабая и «уголь»… обычный. А у тебя — сильная. Чем сильнее способность вырабатывать и поглощать — тем ярче и сильнее «уголь».

Она внимала и мелкими глотками пила чай. То ли не верила… то ли боялась поверить.

— Зой, — я села рядом и осторожно спросила: — Что тебе говорили о твоей силе? К чему готовили? — и чем, черт побери, напугали?..

— Я — нечисть, — ответила она просто и уткнулась в кружку.

— Бедово дитё… — посочувствовал Жорик из-за книги и перелистнул страницу. — Уль, як же так, э? Ведьму с поганью почем зря спутали… Нонсенс!

Я не стала напоминать, как он испугался перевоплощения и чего со страху наговорил. Но в одном прав: ведьму с нечистью никогда не спутаешь. Нечисть в детстве не ломает так, как ведьм. И эффект поглощения энергии проявлялся очень сильно. В доме, где живет подрастающая ведьма, всегда… пусто. Мы впитываем абсолютно все — эмоции, следы чужой энергии, да и от близких «подзаряжаемся». О деятельности нестабильной внутренней силы вообще молчу.

Нет, что-то тут нечисто. Но дитё, да, именно что бедовое.

Запищал сотовый. Пора на выход.

— Жор, что посоветуешь? — обувшись и надев пальто, я вспомнила про амулеты.

— А ничего, — отозвался из кухни призрак. — Все мимо будет. Ничего не подсобит.

— То есть? — удивилась я. — Сегодня ничего не случится?

Не верю!

— Этого я не говорил. Но помощи не найду. Все, кыш, я занятый.

Ладно. Значит, положусь на то, что я, по народной прибаутке, везучая.

На улице уже стемнело. Томка ждала нас в машине. Синяя «хонда» требовательно просигналила и щелкнула замками, открываясь. Зойка нырнула на заднее сиденье, а я взялась за ручку передней дверцы и замерла. Свет от приподъездного фонаря — размытое отражение в оконном стекле — мутировал в крылья колоннад. Тумана не было, но похолодало резко и сильно. Я уставилась на дрожащее марево портала. Вот же…

— Ульяш, поехали! — Томка газанула, машина дернулась. — Опаздываем!

Фонарь резко потух, видение зарябило и пропало. Теплый осенний ветер унес холод, закружил в ногах опавшими листьями. Я быстро села. Кыс-Кыс, что же тебе еще известно… Томка рванула с места в карьер. Она никогда не пристегивалась и водила так, что я всегда пристегивалась.

— Как самочувствие? — подруга внимательно покосилась на меня.

— Нормально, дышу, — буркнула рассеянно и спохватилась: — Зой, это Тамара, ведьма из Круга. Том… ну, ты в курсе.

Томка повернулась и подмигнула пассажирке:

— Не страшно в ведьмино логово ехать?

— Уже нет, — отозвалась девочка звонко и улыбчиво, а я недоверчиво обернулась.

Сияет, как начищенный пятак, довольная и ничуть не испуганная. Откуда что берется и куда потом девается?.. Я уставилась на дорогу. Однако эти видения напрягают. Томка свернула на объездную дорогу, включила радио с попсой и втопила под сотню. Мимо проносились склады, свет фар выхватывал на обочинах желтые кусты. Зойка что-то напевала себе под нос. Томка вполголоса ругалась на дорожников и проклятых лихачей, проносящихся мимо. А я вспоминала. «А вдруг я не ведьма?..». И испуганные серые глаза…

— Ульяш, ты чего такая молчаливая?

— Так делать-то нечего, — я пожала плечами. — Приходится думать.

— Слушай, я…

— Том, все нормально, — сказала ровно. — Наверно, меня и правда стоит где-нибудь запереть от греха подальше. У меня осеннее обострение, и на месте не сидится. Переживу.

…и белое Пламя на худенькой руке. И слова Арчибальда — о том, что девочка — ключ. И в одном он прав. Про темные и страшные истории я не в курсе, но одно знаю точно: истинных, природных Верховых не было уже лет пятьсот, а то и больше. Последняя урожденная Верховная передала свое Пламя вместе с артефактом самой обычной ведьме, усилив тем самым ее скромные способности. Ах, нет, вру, одна потенциальная Верховная была, вернее, есть. Но она так «есть», что ее всё равно, что нет. Софья, одна из помощниц Риммы в архиве, родилась с потенциалом Верховной, но так и не смогла его развить. Испугалась собственной мощи и предпочла забыть о своей силе. Закопалась в летописи и носа оттуда не кажет.

По радио запел Шевчук, и девчонки дружно заголосили «Что такое осень — это небо…» на весь салон. Я вздрогнула, покосилась на Томку и опять погрузилась в собственные мысли. Так… Может ли Зойка быть ключом к тайне Верховных — к тому, почему они перестали появляться? Верховные и среди стародавних считались редкостью — одна на тысячу горела Пламенем. И одна из тысячи могла разжечь Пламя из обычных «углей» тех, кто входит в Круг, поднимая потенциал до небес, позволяя простым ведьмам совершать невозможное. У «артефактных» Верховных это получалось плохо. И разжечь удавалось не всех, и летальный исход стал обычным явлением. Прежние ведьмы хотя бы успевали разгореться и совершить чудо перед тем, как. А треть нынешних даже не успевает узнать, за что, собственно, погибает. Вызов пришел — в Круг встали, а откачают ли после…

— Приехали, — Томка припарковалась. — Выгружаемся.

О, уже.

Светлый трехэтажный отель, окруженный диким парком, служил не только местом для загородных шабашей, но и корпоративной жилплощадью — для приезжих. Но сейчас там шабаш. Очень скучный по сравнению со средневековыми или литературно-фантастическими.

Зойка сразу же взяла меня за руку. Я не возражала. Нечистью среди ведьм быть тяжко. Томка, громко цокая каблуками, первой устремилась к освещенному входу.

— Опаздываете, — на крыльце меланхолично курила Римма. Короткие рыжие волосы взъерошены, большие модные очки съехали на кончик острого носа, полы длинного белого пальто «подметают» пол.

— На свое всегда успеем, — отмахнулась подруга. — Девочки, шустрей!

Стеклянные створки разъехались, являя темный холл. Зойка еще крепче ухватилась за мою руку.

— Не дрейфь, — я потащила ее к лифту. — Ведьмы своих не обижают.

Она лишь жалобно шмыгнула носом.

Конференц-зал занимал весь третий этаж. И, выйдя из лифта, мы сразу же окунулись в разноголосое «шу-шу-шу».

— Пальто не сняли, — вспомнила я запоздало.

— Подержишь? — Томка сбросила мне на руки свое красное пальто, небрежно перекинула через плечо тяжелый «конский хвост» и поспешила к Верховной.

— В следующий раз возьмем с собой Кирюшу? — спросила Зойка.

Я улыбнулась.

— Пойдем, поищем свободное место.

«Дорогие мои, мы собрались здесь…» Яблоку негде упасть. От ярких платьев рябит в глазах, а от парфюма едет крыша… Игнорируя любопытно-насмешливые взоры, я натянула на нос шейный платок и огляделась. В центре стояла трибуна для вещающих, вокруг нее — тринадцать кресел: Верховная, обе ее «руки», Томка с Галей, и десять членов Совета. И стулья рядами. И поесть с выпить на столиках у стен. Все места рядом с Советом, разумеется, давно были оккупированы. Похоже, случай серьезный, если на этот слет Верховная зазвала не только городских и областных ведьм, но и окружных. Народу — не меньше сотни. А мамы почему-то нет.

Я присмотрела местечко в самом углу, у окна, подальше от трибуны, но…

— Ульяна!.. — басом, перекрикивая галдеж.

…к ноге! То есть — к доске.

— Зой, держи, — я вручила девочке Томкино пальто и свое — сверху. — Во-о-он, туда проберись. И жди меня. Не сбежишь? — и положила поверх пальто сумку.

Она нервно улыбнулась в ответ. Кажется, с удовольствием бы сбежала. Я бы тоже, кстати, и без «кажется». Но. Дело. Пробираясь к трибуне, я наморщила нос. Что ж они так «Озерной гладью»-то упились все?.. Ни одной ведьмы без успокоительного… кроме меня. Или «чистых и спокойных» я не чую из-за переизбытка запаха?

Я взобралась на трибуну и уныло изложила все, посчитала нужным, от нападения «пауков» до яркого Зойкиного «уголька». Про кровь нечисти, правда, промолчала. Шила в мешке не утаишь, однако… Тетя Фиса знает, и довольно. Верховная смотрела на меня очень внимательно. Длинное глухое черное платье и цепочка на талии. И кольца с браслетами. Кольца — для связи с Советом, браслеты — для координации работы «рук». И все. А как выглядит артефакт Пламени, я не знала. Никто, кроме его владелицы, не знал.

— А где девочка? — спросила она, когда я замолчала.

Все присутствующие разом с одной стороны трибуны — привстали, с другой — обернулись. Но в углу у окна обретались лишь красное и черное пальто, из-под которых виделись носки сапожек.

— Зоя, подойди, — Верховная говорила тихо, но ровный голос разносился по всему конференц-залу.

Пальто дрогнули. Я бы не пошла. Но девочка была смелее. Сложила пальто на стул и медленно поплелась по проходу вдоль рядов. Я ободряюще улыбнулась ей с трибуны.

— Галина, возьмешь шефство? — обернулась к своей «левой руке» тетя Фиса. — Ульяна в наставницы не годится, мала еще.

Я вздохнула с нескрываемым облегчением. Нет, я не против детворы вообще и Зойки — в частности. С ними можно подурачиться и отдохнуть душой. Но сидеть дома…

— К трем моим баловницам? — Галя, одна из моих бывших наставниц, улыбнулась, блеснув золотой коронкой верхнего резца. — Возьму.

Седые волосы удлиненным каре, веселый прищур светло-зеленых глаз, обаятельная улыбка, приятная полнота. Она воспитала много отличных ведьм и легко подбирала ключики к нашим непростым, особенно в детстве, душам. И Томка, и члены Совета, прошли через ее чуткие руки. Лучше не придумаешь.

Зойка услышала и споткнулась. Посмотрела в отчаянии. Мне почему-то стало стыдно. Но я же ничего не обещала… Серые глаза укоряли. И укоряли несправедливо. Девочка опустила взгляд, потеребила юбку голубого платья и вновь посмотрела в упор. У меня зашумело в голове. И сквозь ломоту в висках пробилось «Не отказывайся». У меня поплыло перед глазами… или Зойка потекла туманом. Тонкие бледные губы крепко сжаты, ноздри раздуваются, глаза горят. Ритмичное «Не отказывайся, не отказывайся, не отказывайся» колотилось сумасшедшим пульсом, сводя руки судорогой, билось кровью в висках, гремело набатом на весь зал. И каждый звук комариным хоботком проникал под кожу, въедался в кровь.

Я зажмурилась, тряхнула головой и обнаружила себя полулежащей на кафедре. Под пристальным и немигающим взором Верховной. Она молчала, но в темных глазах читался… приговор. Мое «прекрати!..» застряло сухим комком в горле. От полнейшей тишины стало не по себе. Ведьмы замерли, их взгляды остекленели. И никто не узнает, если… Я снова посмотрела на Зойку. Очередное «не отказывайся» прилетело камнем по макушке. Балда малолетняя… Не хочу брать ответственность, но если не возьму… Законы едины для всех. Привязывать к себе ведьму против воли, без добровольного согласия, нельзя. Это выжигание «угля».

— Не отказывайся… — тихий шепот легким сквозняком по залу.

— Возьмешься? — негромко спросила тетя Фиса.

Вопрос жизни и смерти. Фактически. Ведь без «угля» и силы ведьма мертва.

Я с трудом выпрямилась и кивнула:

— Да.

Зойка зажмурилась, шумно выдохнула, развернулась и молча пошла на свое место, к нашим пальто. Села чинно и спряталась в ворохе кашемировой ткани. Ведьмы дружно отмерли и знакомо зашушукались.

— Решено, — Верховная встала. — Свободна.

Я сползла с трибуны. Меня тошнило, и жутко чесалась левая рука. А лекарство дома. Шатаясь, я доковыляла до лифта. На воздух. Срочно.

— Ульяш, подожди!

Томка догнала меня и тревожно заглянула в глаза. Молча сунула что-то в мою ладонь и вызвала лифт. Я сжала кулак. Браслет. Тот самый, отцовский, который она забрала у кроличьей норы.

— Носи и никогда не снимай, — ее голос звучал переменчивым эхом, то удаляясь, то приближаясь, лицо расплывалось. — Я подправила звенья и почистила металл от следов магии…

Она еще что-то говорила, но я не слушала. Шагнула в лифт и нажала на кнопку первого этажа. И, как только двери закрылись, сползла по стенке на пол. Вот же влипла… Вот тебе и «бедовое дитё»… И кто ее тетя, если научила такому? Это высшая сложнейшая, магия. Не каждой ведьме по плечу провести ритуал привязки, да и его алгоритм не всем известен…

Двери лифта открылись. Я с трудом встала и на автопилоте выползла в холл. Сквозь окна с улицы лился мертвенно-голубой свет фонарей, очерчивая силуэты пальм и фикусов, мелодично журчали небольшие фонтаны, и опять убийственно пахло «Озерной гладью». Римма сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и читала с планшета.

— А ты наверх не?.. — спросила я сипло и прислонилась спиной к стене. Десять вдохов-выходов — и марш-бросок на улицу…

— В эту клоаку? — отозвалась она, сверкнув стеклами очков. — Жизнь дороже. Я свое слово сказала, и будет. Подожду Софью и уеду.

Римме зверски не повезло — она родилась с потухшим «углем». Он даровал ей долгую жизнь, ведьмину молодость — в семьдесят три года она выглядела на тридцать, феноменальную память и цепкий ум. Но лишил главного — силы. Она числилась в Кругу и заведовала архивами, но относились к ней как к человеку. Временами нужному, но, по сути, бесполезному.

— По убитой ведьме и кроличьей норе выступала? — разговор помогал цепляться за реальность и приносил временное облегчение. Ибо до двери — ажно тридцать шагов. Пропасть.

— Угу, — Римма отложила планшет. — Уль, ты в порядке? Что случилось? — она встала.

— Глупость, — я сморщилась. И гадость. — На воздух надо…

— Пойдем, — Римма подхватила меня под локоть, провожая. — Что, Анфиса Никифорова допекла?

— Почти, — и у двери я решилась: — Римм, сигаретой не угостишь? — и пропади оно все пропадом… У меня стресс.

— Держи, — моя спутница вынула из кармана пальто пачку и зажигалку. — А может, не надо? Ты вся зеленая.

— Хуже не будет, — я криво улыбнулась. Хуже уже некуда… — Спасибо.

— Да не за что, — она поправила очки и посмотрела на меня внимательно. И, конечно же, догадалась. Следы сильной волшбы ни с чем не спутать, а их она видит прекрасно. — Ты… звони, если что. Или кричи. Помогу.

Я кивнула. «Кричи» актуальнее. Сумка-то с телефоном — у Зойки. Римма ушла, а я с минуту стояла у крыльца, обнявшись с прохладным фонарным столбом, и дышала. Дышала, разгоняя туман перед глазами. Дышала, успокаивая взвинченный организм. Дышала… чувствуя. Тонкие, незримые нити связи. Маленькая паучишка… И, когда полегчало, я побрела искать скамейку. Подальше. Окна на третьем этаже додумались открыть, проветривая, и теперь оттуда неслись возгласы обсуждений, объяснений и споров. А ведь самое главное-то, про убитую ведьму, я и не услышала — пропустила, опоздав…

Пройдя по шуршаще-рыжей аллее, я нашла подходящую скамейку под липой и села. Сырой ветер приятно холодил кожу, под ногами рассыпалась желто-красная листва, над головой чернело ночное небо. Я откинулась на спинку и бездумно уставилась на звезды. Нет, хуже все же есть куда…

На аллее раздались легкие торопливые шажки. Ну, погоди у меня… заяц.

Глава 7

Когда вы подозреваете, что в ваше дело вовлечены чародеи,

самое разумное — исходить из худшего.

Глен Кук, «Сладкозвучный серебряный блюз»

— Уль, пальто… — Зойка несмело посмотрела на меня и робко улыбнулась: — Холодно же…

— Сядь, — велела я тихо.

Она села, положив на скамейку мою сумку. Пальто на коленях, пальцы теребят ткань, спина прямая, коса через плечо. Пай-девочка. Притворщица малолетняя. Сочувствие, жалость и понимание приказали долго жить.

— Зоя, или ты всё рассказываешь, или я иду к Верховной и требую разорвать узы, — сказала ровно. — Если ты знаешь, что колдуешь, то знаешь и о наказании. Жалеть не буду, поверь.

Вру безбожно и… тяжело. Это непростое умение я освоила только в Кругу и с трудом. И применять не любила. Но использовать себя никому не позволю. Довольно, что на мне тетя Фиса ездит и помелом погоняет.

— Я…

— Зачем? С чувством, с толком, с расстановкой. И честно.

— Мне нужна видящая, — Зойка смотрела перед собой, тонкие плечи напряглись. — А ты… видишь. Я заметила, как ты искала видение у фонтана. И видела то… у машины. В окне. Твоими глазами. Тетя сказала, что рядом с Верховной есть видящая…

Опять некая тетя. Где же я с ней пересекалась-то? И чем насолила?

— Слушаю тебя очень внимательно, — сухо.

— Я не знаю, как… объяснить, — отозвалась она тихо. — Тетя рассказывала мне легенды. О стародавних ведьмах. Об их силе и умениях. А еще о том, чему они не смогли научиться, — Зойка запнулась. — С чем не справлялись.

Начинаю догадываться. В конце концов, я с этим работаю.

— Ты о нечисти? — я вспомнила о пачке сигарет, но постеснялась курить при ребенке. — О крупной нечисти, которую стародавние не смогли ни изгнать, ни уничтожить, и поэтому заперли в… загоне? В тюрьме?

Она кивнула. Я посмотрела на нее снисходительно:

— Зой, — и улыбнулась, — это всего лишь предание. Очень древнее и ничем не подтвержденное. Нет ни одного реального доказательства существования тюрьмы. Ни одного. Стародавние были очень сильны — на порядок сильнее любой из нас, но непростое искусство диалога с нечистью они так и не освоили. Не смогли найти точки соприкосновения. И не соглашались на неизбежные уступки. Либо нечисть покорялась, либо ее истребляли. Либо… запирали. Тюрьма существовала — да, это может быть правдой. Но то, что она существует по сей день, как говорят легенды… Это вряд ли.

Девочка посмотрела на меня… тоже снисходительно. Словно я не понимала одной простой и очевидной вещи.

— Стоп, — повернулась к ней, — ты что, хочешь сказать…

— Ты ее видишь, — Зойка кивнула. — И я вижу. Во снах. И очень давно. А еще со мной… говорят. Через силу. Через кровь. Кровь разжижается, но не стареет. Так тетя сказала. Она мне с детства об этом рассказывала.

С детства… Двенадцать лет, а «с детства». Да было ли оно у тебя, чудо-юдо окаянное?

— Ты видишь, Уля. Помоги. По твоим видениям можно понять, где она появится. А я потом уйду, исчезну — и не вспомнишь. Нельзя, чтобы тюрьма открылась. И чем быстрее… — девочка поддела носком сапога кленовый лист. — Дверь запирается быстрее, пока не открыта.

— И пока на нее не напирают с той стороны? — уточнила я задумчиво.

Она кивнула. Однако… дела. Не то, чтобы я поверила, но…

— Почему ты? И как собираешься ее закрывать?

— У меня есть ключ, — отозвалась моя собеседница простодушно.

Час от часу не легче…

— Какой ключ? И где доказательства существования тюрьмы? Это всего лишь легенда! И с чего ты взяла, что я видела именно ее? И с чего ты взяла, что она появится именно сейчас, то есть… вскоре? И кто именно оттуда может вырваться?

— Не могу сказать, — заявила твердо. — Нельзя. Это только для посвященных.

— Во что посвященных?

— В знания, — пропело за моей спиной сопрано, и я невольно вздрогнула. А тетя Фиса наклонилась к моему уху и добила: — В знания Верховных, Ульяна. Ты прекрасно знаешь, что такое Пламя. Это коллективная память всех Верховных. Тюрьму создали Верховные, и они же ее охраняли. И прятали. Верховные. Понимаешь?

Еще бы. Я беспомощно посмотрела на невозмутимую тетю Фису, на напряженную Зойку и выпалила:

— Это шантаж!

— Почему? — деланно удивилась Верховная.

— Я сто раз говорила, что мне Пламя не нужно! Не возьму!

— И не заставляю, — хмыкнула тетя Фиса. — Но о больших знаниях тогда и не мечтай. И не выпытывай. Никто тебе ничего не скажет. Нам нельзя.

— Это подло! Я…

— Ты — ведьма Круга, — Верховная выпрямилась и сурово посмотрела на меня сверху вниз. — И ты будешь делать то, что тебе велено. Выполняй свои прямые обязанности и наблюдай за своей нечистью, следи за видениями и помогай девочке. И никаких авантюр, поняла? Никакой самодеятельности. Запрещаю. Заметишь подозрительное — доложишь и в сторону. Ясно?

— А кто-то говорил, что мои видения — блажь и глупости!.. — съязвила я зло. — Что на них не нужно обращать внимания!..

Тетя Фиса вышла из-за скамейки и поправила ворот черного пальто.

— К сожалению, ты, моя дорогая, существо однозадачное. С одним делом справляешься, но с двумя — уже нет. Скажи я, что видения важны, ты бы металась между архивами и нечистью. И ничего бы не узнала, и никого бы не предупредила. Попытаешься усидеть на двух стульях — сядешь в лужу. И я временно исключила возможное препятствие перед основным делом.

Я вспыхнула. Внутри неприятно заклокотала обида.

— Если я такая никудышная, что делаю в Кругу? — опять левая рука чешется, чтоб ее… — Если такая однозадачная — к сожалению! — то зачем ты раз за разом пихаешь мне Пламя?

Тетя Фиса, конечно, заметила, что я спрятала левую руку за спину, и мудро решила не развивать тему.

— Когда-нибудь поймешь, — ответила просто и повернулась к Зое: — Идем. Перерыв закончится через полчаса, а нам еще нужно кое-что обсудить.

Черт…

— Ульяна, у тебя полчаса. Успокаивай нервы и возвращайся в зал. Мы ждем гостя, и тебе на его выступлении присутствовать обязательно, — загадочный взгляд из-под опущенных ресниц, и тетя Фиса величаво поцокала к гостинице. Длинные полы расстегнутого пальто взвились черными крыльями.

Зойка глянула виновато, переложила мое пальто на скамейку и посеменила за Верховной. А я смотрела им вслед, кипя от злости, и ощущала… подставу. Чует моя чуйка… а она неплохо чует. Только поздно. Когда мышеловка срабатывает, прищемляя хвост. Больно. Тетя Фиса не в первый раз использует меня… по назначению, а я все не могу привыкнуть к тому, как это неприятно. Так. Надо… подышать. Ох, верно Арчибальд заметил, что совестливых людей всегда имеют бессовестные…

Собравшись с мыслями и переборов ярость, я нащупала три варианта развития событий.

Первый: меня, как и обещала Томка, хотят отстранить от важных дел Круга. Да, занимайся своей нечистью и не лезь туда, где обязательно все испортишь, ибо однозадачная, а одна задача — даже две, если учитывать помощь Зойке и видения, — у меня уже есть. И хватит. Не то, по словам тети Фисы, и сама в лужу сяду, и другим помогу. Но это… не по мне. Я не люблю работать с тем, чего не знаю. То есть…

Второй: Верховная ждет, что я взвою от незнания, «сломаюсь» и приползу к ней на брюхе, согласная на всё — и на Пламя, и на любые задачи. Или на Задачу, раз уж я однозадачная. Тоже не канает. Не мое.

Третий: я взвою от бездеятельности и незнания… и отправлюсь за деятельностью и знаниями. А за Зойкой охотятся, а девочка — под моей опекой. Значит, нападения могут повториться, едва я высунусь из дома… А я обязательно высунусь, и не только до магазина, и не только безопасным днем. И буду готова. И смогу увидеть, поймать, узнать… Запрет — это провокация? Тетя Фиса хорошо меня знает. Для меня тайны — как кровь для акулы. Как мед для медведя. И я голодная до интересных дел. И на любое дерево полезу, рискуя упасть и свернуть шею, любой улей разворочу в поисках…

Да, вот и вопрос. Чье гнездо ворошить, затевая авантюры? Наше, круговое? Пожалуй, в этом что-то есть… Ибо вешать на меня девчонку и не рассказывать главного под предлогом «Страшной-Тайны-Верховных» глупо. А Верховная глупой не была. И вряд ли она считает, что я, как послушная и порядочная ищейка, буду носиться по городу и искать некую тюрьму. Я не ищейка. А ведьма. Непослушная и не шибко порядочная. Не хотят рассказывать — сама разберусь. Благо, места знаю. Две штуки. Одно неопасное. Второе… самоубийственное. Заодно и под нападения подставлюсь, и о личности «охотницы» до Зойки постараюсь разузнать. И этот вариант мне нравится больше остальных.

Определив планы на будущее, я откинулась на спинку скамейки и смотрела на небо, пока не закружилась голова. Ветер гнал по темному небу тонкие «перья», и в облачных просветах вспыхивали яркие звезды. И вскоре я перестала различать движение облаков, и звезды казались летящими спутниками. Ну, вот, почти оклемалась… Колдовское вмешательство, конечно, еще даст о себе знать… но позже. А пока…

Ветер донес шум мотора. Я выпрямилась, прислушиваясь. Тормоза. Хлопанье дверей. Голоса. Мама?..

Оставив на скамейке сумку и пальто (вечер теплый, бабье лето), я поспешила по аллее к парковке. А я-то голову ломала, где ее носит… А она, кажется, важную делегацию встречала. Я быстро дошла до парковки и остановилась, выглянув из-за клена. Сердце дрогнуло и заколотилось с немыслимой силой. Призраки. Из прошлого. Две штуки. А ними — мама и очень странная незнакомая девица.

Первым призраком был отец. Стоя рядом с мамой, он очевидно продолжал спор, начатый в машине. Мама невозмутимо внимала и уделяла прическе больше внимания, чем его пламенной речи. Поправляла светло-русое идеально уложенное каре-«боб» и изучала в зеркальце макияж. От нее у меня только невысокий рост и худощавое телосложение, а остальное, от синих глаз, вернее — одного глаза, вздернутого носа и «взрыва на макаронной фабрике» — отцовское. И я жалела о сходстве. Неприятно видеть каждый день в зеркале… наблюдателя. Но однажды работа стала для него важнее семьи. И бдить за ведьмами, когда они чужие, наверно, тоже стало легче. Преступит она закон, подпадет под наблюдательскую статью — и не надо переживать, что это кто-то из твоих. Из бывших твоих. Последний раз я видела его, когда мне исполнилось тринадцать лет, после Ночи выбора. Потом были поздравительные открытки да подарки-посылки. Раз лет в пять.

Вторым призраком был Гоша. Вернее, Георгий Викторович. Тот самый наблюдатель, якого я из окна… тудыть. Сказал бы сразу, что наблюдатель, я бы обходила его за версту. Да, по поводу наблюдателей у меня… пунктик. Но он с месяц усердно ухаживал и звал на свидания, морда сероглазая, прикидываясь магом-иллюзионистом и туристом, и если бы я не зашла к тете Фисе в офис без предупреждения… Он вылетел в открытое окно с сопровождающим «(Еще раз увижу — убью!..) Спасибо, что скрасил мое одиночество, но в твоих услугах я не нуждаюсь!». Посреди бела дня и на глазах у толпы прохожих. Не долетел до земли сантиметров пять. Пожалела. Себя.

…и потом еще долго в округе судачили о самоубийце, который навернулся из окна, вскочил на ноги и побежал. И так — пять раз. Врали безбожно. Никто его больше не видел. И девицы вздыхали, что из-за любви, мужики — что по-любому баба довела из-за низкой зарплаты, ипотеки и десяти кредитов, а старушки шептались о «явно политической подоплеке».

Я зажмурилась и часто задышала. Успокоиться… Главное — не нервничать… Но с такими сюрпризами судьбы, похоже, пора носить лекарство с собой. Вот ведь как все поворачивается… Я нервно потерла зудящую левую руку. Успокоиться… Ветер шуршал в сухих кронах, роняя листья, и пах сырой прелостью. Сзади, из окон гостиницы, доносились вопли обсуждений, спереди — зычный отцовский баритон, убеждающий… Убеждающий. Я не понимала ни слова, а значит, он использовал наблюдательскую магию. Они и не такое умеют, змеи… Но я успокаиваюсь, да.

Прижавшись спиной к шершавому стволу, я закрыла глаза, но по-прежнему прекрасно видела стоянку. Отец что-то втолковывал маме, а та притворялась занятой. Красила губы, но глаза в зеркальном отражении — серьезные, встревоженные.

Гоша прислонился пятой точкой к капоту машины и шарился в телефоне. Вид безразличный, а сам слушает внимательно, выражение резкого лица хищное, и острый взгляд из-под черной челки стреляет по сторонам. И, несмотря на «праздник», — неизменные кеды, джинсы, темная майка, спортивный пиджак.

И еще эта, незнакомая. Пальто, каблуки, прическа «лесенкой», но назвать ее человеком язык не повернется. Слишком… деревянная. Зажатая. Стоит, как статуя, и глаза светлые, холодные, невыразительные, как у мороженой рыбы. Я втянула носом воздух и разочарованно сморщилась. Стена. И похлеще, чем у Зойки. Девчонка дышала и ощущалась живой. А незнакомка — нет. И, похоже, она…

— Ульяна, выходи, я знаю, что ты здесь, — отец подкрался незаметно.

Я невольно вздрогнула. Черт.

— Красавицей выросла! Здравствуй, дочь, — улыбнулся тепло.

— Конечно, иначе самому себе комплемент не сделаешь, — буркнула я, игнорируя протянутую руку и выбираясь на стоянку. — Привет.

Мама послала мне предупреждающий взгляд и успокаивающе улыбнулась. Меня перекосило от попыток сдержаться, и я горько жалела, что не сбежала. И прав, трижды прав Жорик, амулеты тут бессильны… Злость на себя, этих… призраков и проклятую ситуацию забурлила, зашипела, обжигая. Лучше бы осталась в конференц-зале, в углу, с Зойкой…

«Уля! — мамина мысль ввинтилась в мозг острой иглой, и я невольно съежилась под ее пристальным взглядом. — Держи себя в руках! Только не раскрывайся! Не перед ними!».

Я вздрогнула, когда отец, посчитав мою скрюченную позу признаком мерзлявости, заботливо набросил на мои плечи пиджак. Да, не перед ними… Не перед наблюдателями, которые, разумеется… наблюдают. За каждым жестом, словом, взглядом. Работа в каждой секунде жизни, в каждом вдохе и выдохе. Я поймала любопытный Гошин взгляд и покраснела. Надеюсь, что от злости. Хотя и стыдно тоже стало. Ибо… вышвыривать его из окна было необязательно. Достаточно по-женски дать по морде, сломать нос и, обозвав обманщиком и скрытником, гордо удалиться восвояси.

— Добрый вечер, Ульяна… Андреевна, — Гоша отлепился от машины, сунул сотовый в карман и улыбнулся.

Иди… лесом.

— Не добрый, — я привыкла говорить правду, — а отвратительный.

— Ульяна, не груби, — пожурил отец, — разве я такой тебя воспитывал?

— Ты сбежал, когда мне было тринадцать, и тех пор — ни слуху, ни духу, — огрызнулась я. — И что воспитал, то и получай. И нечего мне…

— А сейчас будет мелодраматическая сцена, — меланхолично вставил Гоша, и над его плечом повисла ярко-желтая табличка с красной надписью «Аплодисменты!», — с примесью фарса, — и над другим плечом напоминалка «Смеяться после слова…».

— Таракан!.. — я попятилась, уронив пиджак.

Таракан. Рыжий, с полмашины, мерзкий. Он возник светящимся миражом из ниоткуда, навострил на меня шевелящиеся усы и крылья, и… Я очнулась на фонарном столбе. Взлетела туда, забыв о каблуках и короткой юбке. И оказалась на маковке фонарного столба быстрее, чем сообразила, что насекомое — всего лишь иллюзия, а я — ведьма, и одной левой могу прибить и насекомое, и его создателя. Рефлексы опять оказались быстрее меня. Я судорожно вцепилась в холодный шершавый столб. Ненавижу…

— Улька! — и отец захохотал. — Неужто до сих пор боишься? Брось! Лети вниз. Разговор есть.

Я зажмурилась и промолчала. А то незаметно…

— Ульяна, слезай, — мама сдерживала улыбку, очевидно вспоминая, сколько раз снимала меня, мелкую, со столов и шкафов. — Георгий Викторович, прошу вас больше так не делать и отнестись к ситуации серьезно!

…а я ж не виновата, что от шороха лапок, от поползновения этих тварей меня тошнит… А иллюзионист легко считывал глубинные страхи и воплощал их в жизнь. В гипертрофированном и отфотошопленном виде.

— Я серьезен как никогда, Надежда Сергеевна, — отозвался Гоша степенно и вежливо. — А время для семейных разборок сейчас не то, не так ли?

Убью… Я рискнула глянуть вниз. Рыжая гадость рассыпалась искрами, развеивалась под порывами ветра. Я вдохнула и задержала дыхание, считая до десяти в унисон с глухими ударами сердца. Спокойствие и самоконтроль… В конце концов, я больше пяти лет работаю ведьмой Круга, и у меня должен быть профессионализм. Вспомнить бы только, куда я его задвинула…

Съехав по столбу вниз, я одернула юбку и вскинула руку. Гоша задохнулся, схватившись за горло, закашлялся, согнувшись. Отец дернулся, но вмешиваться не стал.

— Еще раз так пошути…те, Георгий Викторович, — придушу к лешему! — прошипела зло и повернулась к отцу: — О чем поговорить хотел?

Мама опять уставилась в зеркальце, занявшись и без того идеальной прической. Незнакомка по-прежнему стояла столбом, не подавая признаков жизни. Споры в конференц-зале, судя по басу Верховной, набирали обороты и шли по новому кругу.

— Пойдем-ка, пройдемся, — отец снова завернул меня в пиджак и обнял за плечи.

Я молча прижала к груди зудящую левую руку. Когда же кончится этот бесконечно безумный вечер, вернее, ночь…

— Есть дело, — сказал он негромко, когда мы отошли на приличное расстояние и углубились в парк. — И одна новость.

— И то и другое, надо полагать, неприятное, — я украдкой почесала руку и съежилась. Да, профессионализм. — Па, что происходит? Зачем вы здесь? Неужели из-за убитой ведьмы? Но это дело Круга, а не вас.

— Зачем? Лично я тут проездом и неофициально. Навещаю любимую и единственную дочку, — подмигнул мне. — И к тому же я — всего лишь старший магистр.

Я иронично кашлянула.

— Конечно, не «всего лишь», — признал он неохотно. — Но в совет не вхож, так что…

— И Гоша… Георгий Викторович — тоже неофициально?

— Почти.

— Па, всё. В детстве ты обожал рассказывать мне сказки, а я обожала в них верить. Если ты не заметил, я выросла. Давай поговорим серьезно.

— Ладно. Можешь прощупать… нашу спутницу?

— Ее бы Верховной показать… — протянула я.

— Потом. Она здесь тоже неофициально. А мне должно за ней присмотреть до поры до времени. Уль, как родня родне, а? Через воздух?

— Уже пробовала, — и посмотрела на него серьезно. — Я ее не чувствую. И даже не могу понять, дышит или нет. Она… будто в коконе щитов.

— Значит?.. — отец напрягся.

— Значит, она важная… и очень уязвимая. Такую защиту сейчас ставить не умеют — сил не хватит. Это прерогатива даже не Верховных — а целого круга Верховных. А их сейчас по всему миру едва ли человек десять, редкая птица. Изначальные почти не рождаются, а артефакт не каждую ведьму может сделать полноценной Верховной. Эту защиту ставили… стародавние, не иначе. Не понимаю, как такое может быть, но… Девушка очень древняя. И, вероятнее всего… мертвая. И… она мне не нравится. Как и этот шут-наблюдатель.

— Ты его стерпишь.

— Мне выше крыши хватает одного человека, которого я терплю, — себя.

— Придется, Ульяна. Потерпишь, — и посмотрел строго.

— Ладно, — буркнула я. Гордость попыталась вякнуть, но получила по шапке и забилась в угол. Послушаюсь ее — упущу самое интересное. — Но зачем, если он тут… неофициально? Эта та самая новость?

— Да, дружок. Ты попалась на нехорошей истории, — отец остановился. — На тебе — четверка мертвых «пауков». И кроличья нора.

— Нора не моя!.. — возмутилась, резко повернувшись. Если это не тетя Фиса доложила по правилам, то… Наблюдатели на то и наблюдатели, чтобы повсюду иметь глаза и всё про всех знать.

— Ты в ней выжила, — объяснил он. — А это… невозможно. И даже мой подарок тебя бы там не спас. Он впитывает силу убойных проклятий, но в кроличьей норе бессилен. Ты теперь… подозрительна.

— И в следующий раз, чтобы не навлекать подозрений, мне нужно сдохнуть? — фыркнула я и пнула кленовый лист. — Па, это же маразм!

— Это подозрительно, — повторил он с нажимом. — Лишь создатель норы может в ней выжить. А тебе не хватило бы ни сил, ни знаний, чтобы ее сотворить. Но ты… можешь быть в доле. Отсюда — и сопротивляемость ее силе. Любую ведьму, даже Верховную, затянуло бы в водоворот иномирья. То есть…

— Что? — изумилась я. — Шутишь?..

— Отнюдь, — отец смотрел спокойно, но мои плечи сжимал крепко. — Конечно, мы допускаем и второй вариант — подставу. Зачем, Уля?

Мысли взвихрились, быстро выстраиваясь ответом. Затем, что наблюдатели давно хотят избавиться от тети Фисы, но она крепко держит Пламя и власть в округе. И если ее племянницу поймают на запрещенном… Авторитет Верховной пошатнется, и ее обвинят в некомпетентности. И велят уйти. Сложить полномочия и слиться (в обмен на смягчающие для меня обстоятельства, например), отдав Пламя… кому? Уж не той ли… крыске-землеройке?

— Я тебя поняла, — посмотрела себе под ноги и плотнее закуталась в пиджак. Становилось зябко. То ли от ночного ветра, то ли от собственных мыслей.

Чертовы Круг и Совесть с Ответственностью, будь они трижды прокляты… Грелась бы сейчас на югах и хлопот не знала… А больше всего бесило то, что я совершенно ни в чем не виновата. Кроме того, что родилась, как и все мои сверстницы, с необычностью, которая много раз спасала мне жизнь. Но для наблюдателей это не повод снимать колпак. Скорее, наоборот, повод для… изучения. Недавняя эйфория и предчувствие приятных приключений схлынули, оставив тихую злость и досаду на собственную глупость. Пожалуй, хватит с меня на сегодня. Устала, как собака и очень хочу сдохнуть. Для начала — до утра.

Мы остановились у скамейки, где лежали забытыми мои пальто с сумкой. Я вернула отцу пиджак.

— Мы с матерью уезжаем, а Георгий остается следить за обстановкой. И я надеюсь, Уля… — и многозначительно замолчал.

Я нервно дернула плечом:

— За браслет спасибо, а нравоучения оставь при себе. Я тебя услышала. Разберусь.

— Будь осторожна, — отец наклонился, чмокнул меня в щеку и быстро пошел к стоянке, на ходу натягивая пиджак.

Я отвернулась, надевая пальто. До слез жаль того времени, когда его не было рядом… Потерянного времени, которое уже никогда не вернуть. И кто знает, когда он объявится в следующий раз… Я достала из сумки сотовый:

— Алё, Зой, я еду домой. Хочешь со мной — спускайся вниз. Жду максимум двадцать минут. На той же скамейке, — сбросила вызов и набрала следующий номер: — Будьте добры машину на ближайшее, к гостинице «Млечный путь». Да, я в курсе, что она за городом. Вы мои деньги будете считать, или мне в другую фирму позвонить? Спасибо, жду.

Ночное небо сияло крупными сентябрьскими звездами, ветер шуршал в кленовых макушках. Я прошлась вдоль скамейки взад-вперед, мысленно прокручивая разговор с отцом. В том, что в наблюдательском совете собрались сплошь маразматики, я сомневалась. Да, я подозрительна, но это не повод брать меня под колпак. Нас таких подозрительных — половина Круга, о чем наблюдателям прекрасно известно. Правда, без подробностей.

Подробности наших необычностей тетя Фиса тщательно скрывала. Но если предположить, что она наблюдателям надоела, все встает на свои места. И один мой неверный шаг… А надоесть Верховная может. Она своевольная, своенравная и властная. И никогда не позволяла наблюдателям хозяйничать в ее регионе и обижать ее ведьм. И на сотрудничество шла неохотно, лишь потому, что по регламенту положено. Черт, как бы не навредить?..

— Ульян, а давай жить дружно?

Я вздрогнула. В который раз за вечер. Это все усталость. Я еще от кроличьей норы не отошла, а тут такое, и толпой…

Обернувшись, я нахохлилась:

— Иди… в конференц-зал. Тебя там заждались поди.

— Успеется, — Гоша с любопытством наблюдал за моими беспокойными поеживаниями. — Расслабься, тараканов больше не будет. Хотя за окно… добавил бы.

— Сам виноват! — вспылила я.

— В чем же?

— Ты скотина и засранец!

— Это не повод и не аргумент.

— Это причина и следствие! Меньше нужно было о ерунде болтать, а больше — говорить о важном!

— О том, что я наблюдатель? — спросил проницательно. — Но ведьмам и наблюдателям встречаться не возбраняется.

— Но месяц — это срок, чтобы рассказать о таком крошечном и незначительном факте, верно? — уточнила я угрюмо.

— Если бы рассказал — ты сразу бы сбежала.

— Невелика потеря, — я фыркнула и прищурилась: — Или велика? Племянница Верховной, как-никак. Она потому тебя терпела со всех сторон? Многое успел на нас собрать?

…а мне тетя Фиса любезно ничего не рассказывала. Только заметила потом, что смотреть по сторонам, думать и замечать очевидное полезно. Урок на будущее.

— Не вали с больной головы на здоровую, — Гоша поморщился. — Я тебя не использовал. Почти.

— Отличное уточнение, — я одобрительно кивнула. — А теперь свали к лешему. У меня такси скоро.

— А я тута, Уш, — прошелестело из кустов.

Я обернулась и опустила взгляд. Лешак из центрального парка смотрел на меня, не мигая. И раздражение как рукой сняло. Я присела на корточки, уравнивая разницу в росте, а лешак протянул мне осенний букет — красные веточки рябины и крупные золотые листья клена.

— Уша, я ушел, — он боязливо покосился на рослого наблюдателя и робко улыбнулся: — Прощаться с тобой. Страшно тута.

Он походил на мшистую корягу, на «коре»-личике тревожно горели угольки глаз.

— Чего ты боишься, Шуш? — спросила я осторожно.

— Всего, — он развел руками-веточками и повторил: — Прощаться.

— Возвращайся, — я постаралась улыбнуться. — Я сохраню для тебя местечко в парке. До свидания, Шуш.

Лешак кивнул и исчез в кустах. Я встала, рассеянно расправляя веточки букета. Вот и еще один…

— Бегут, как крысы с тонущего корабля? — негромко предположил Гоша.

— Не это страшно, — я посмотрела на шелестящие кусты. — У неприятности две стороны. Слабые уходят, потому что не верят в нас. А сильные… остаются. Потому что тоже не верят в нас. Вот это — страшно. Когда вера перестает защищать, нет смысла защищать веру. И подчиняться ей, — я подняла на взгляд на своего собеседника: — Ты поэтому приехал? Вам известно о том, что грядет? И эта девица… Она связана с тем, что происходит?

Да, профессионализм.

— А вот об этом я пока ничего не скажу, — он сел, вытянул ноги и хлопнул по скамейке: — Садись. У меня к тебе предложение.

Я напряглась, и Гоша добавил:

— Сугубо деловое и взаимовыгодное.

— У тебя совесть есть? — возмутилась я. — А чем докажешь, что покупаешь за то же, за что и продаешь?

— Иметь совесть или не иметь — личное дело каждого, — отозвался наблюдатель флегматично. — И как ее иметь — тот же интимный вопрос. И если ты с совестью только дружишь — это лично твои проблемы и комплексы. Сядь.

— Доказательства! — повторила я упрямо.

— Сейчас не будет, — Гоша честно смотрел на меня снизу вверх. — Но будет довод. Ты вне игры, Ульяна. Под колпаком и подозрением ты и шагу не ступишь. По уставу не положено подставлять Верховную. Но пока я рядом, лезь в любую авантюру. Я прикрою. А мое слово дорогого стоит. Я тебя от чего угодно отмажу. Такой «товар» годится для «покупки»? — и вопросительно поднял брови.

Действительно, серьезный как никогда…

— Зачем? — я села, здраво рассудив, что лучше быстро выслушать и послать, чем препираться два часа и ничего не узнать. — У тебя… десять минут.

— Я собираюсь разгадать загадку века, а ты мне в этом поможешь.

— И не подумаю. Я о ней знать ничего не знаю.

Провокация провалилась. Наблюдатель улыбнулся и мягко заметил:

— Подумаешь. Сначала подумаешь, а потом засунешь гордость с обидами куда подальше и согласишься сотрудничать. Ты — человек действия. Твоя натура не выдержит безделья. Два-три дня отоспишься из гордости, а потом соберешься на подвиги. А нельзя. И что тогда делать будешь?

Вопрос риторический. Я осторожно поправила рябиновые веточки и понюхала букет. Успокоительно пахнуло влажной горечью. Чертовы иллюзионисты… Они смотрят на нас через иллюзии наших страхов и тайных желаний, как через микроскоп, быстро нащупывая слабые места. Но и я — непростой «объект». И я тоже знаю слабые места… живых существ. Пока они живы. Пока они дышат. Да, мой подход — прямолинейный, топорный и средневековый, но…

Наблюдатель судорожно втянул носом воздух и закашлялся.

— Не шантажируй, — сказала ровно, занимаясь букетом. — У меня, Гош, в этой жизни слишком мало того, что жаль терять. Только, собственно, жизнь, но я работаю над этим вопросом. И на месте меня запреты не удержат. Так что кончай ставить условия и готовь ответы. Хочешь сотрудничать — рассказывай. Я очень не люблю неизвестность, а еще больше — когда меня водят за нос и используют. На кой черт ты вообще решил со мной связаться? Вне Круга, на периферии, довольно ведьм, свободных от стыда и совести. Заплатил — и вперед. Или наблюдатели на такие дела денег не дают?

— Нет, — он откашлялся, — периферийные не подходят.

— Правильно, ведь нет доступа в Круг, — я решилась проверить догадку.

— Верно, — ответил негромко.

Значит, в курсе, что воду мутит наша ведьма. Не удивлюсь, если в городе обнаружится «вдруг» гораздо больше одного наблюдателя. И, разумеется, все неофициально, навещая любимых и единственных дочек. Чтобы тетя Фиса не выгнала взашей, устроив после скандал наблюдательской верхушке. Формально она, конечно, подневольная, но на деле Верховная никому не позволяла помыкать собой. И тоже очень не любила наблюдателей.

— Слушай, Гош…

— Не буду, — перебил он. — С убийцами разбирайтесь сами. От тебя мне нужен доступ в архив.

— А еще что? Зачем я тебе?

— Причин много, — Гоша пожал плечами. — Но я назову только три. Первое. В деле замешана нечисть, а ты про нее знаешь все. Повадки, привычки и слабые места. Второе. Я, как ты однажды заметила, фокусник. У нечисти к иллюзиям иммунитет, а я не гордый, не откажусь от поддержки боевой ведьмы. Третье. Дело пахнет… кровью. У нормальных ведьм хватит мозгов не лезть в это дело, а у тебя их хватит, чтобы влезть, и по уши.

Сомнительный, но комплимент… Запиликал сотовый. Такси прикатило. И сразу же послышались легкие шажки на аллее. Я встала, подхватив сумку и обронив сухо:

— Посмотрим.

— Держи, — он протянул визитку.

— Ответы, — напомнила я.

— По мере развития событий, — туманно пообещал наблюдатель.

— Значит, и помощь — так же, — но визитку взяла. — Доброй ночи.

К тому, что меня постоянно пытались использовать, я не привыкла даже стараниями тети Фисы. Но ей позволительно, она — начальство. А остальные… обойдутся. Никогда не любила играть в прятки в темноте да в незнакомом помещении. Но, кажется, придется. В слишком уж шатком положении оказалась. У меня, конечно, есть нюх с чуйкой… Но, как показал «Путь в никуда», без необходимых знаний они не помощники.

Кажется, жизнь перестает быть томной…

Часть 2: Прятки в темноте

Глава 1

— А кто такие ведьмы в твоем понимании?

— Ну, смотри, Земля — это сервер, люди — юниты,

Бог — админ, а ведьмы — это читеры…

(Просторы Интернета)

— Тьфу ты, Улька, опять шельмуешь? — Жорик с подозрением смотрел на меня из-за карточного веера.

— Я? — удивилась искренне и сходила некозырным тузом. — Ни разу!

Призрак засопел и отбился козырной «дамой». Я подложила второго туза. Жорик предсказуемо предъявил «короля».

— Сдавайся, дружище, — я выложила козырного туза и помахала последней картой.

Он молча выкинул «джокера». И получил подкидным второго.

— Подь ты, ведьма, — насупился обиженно. — Ведь видишь, да, карты-то? Этим, воздухом своим?

Я ухмыльнулась. Зойка, отмщенная за прежние поражения, довольно заулыбалась. Кирюша собрал карты и вопросительно повертел головой.

— Нэ, нэ буду! А если в шахматы? — предложил дух коварно.

— Чтобы ты мне на третьем ходу мат поставил? — весело фыркнула я. — Не, не буду! Каждый играет в то, в чем он силен. И давай перерыв пока. Есть хочу и готовить надо.

Шел третий день от встречи в Кругу. Я получила нагоняй от Верховной за побег, от Томки — за побег и «почему-ты-мне-не-сказала-что-уходишь!» и от мамы — просто так, для полноты ощущений. Ответить я смогла только Томке и сакраментальным «а-почему-не-сказала-что-в-норе-мне-полагалось-сдохнуть?». Подруга оправдалась привычным: дескать, думала, что я в курсе. Я в отместку ничего не рассказала про встречу на стоянке, и с тех пор меня окружал полный ведьминский игнор. Со всех сторон. Если не считать Зойку. Но ее и за ведьму считать рано.

Я полезла в холодильник за мясом. Временная пассивность, кстати, пошла на пользу: я восстановилась после кроличьей норы физически и морально и, как прозорливо заметил Гоша, жаждала подвигов, авантюр и ответов. Но вместо этого… готовила плов. И слонялась по городу с Зойкой, возвращаясь домой засветло, пока нечисть и опасности сидели по норкам. Чувствовать себя дичью, и дичью, ответственной за вторую дичь, оказалось неприятно. Но…

А слоняться упросила Зойка — смотрела на меня взглядом полоумного фанатика и повторяла, что надо ходить по городу и искать. Видения дома не появятся, нужно искать «места». Пока нам не везло. Я добыла карту города, и девочка, обведя фломастером фонтан и мой дом, повесила карту на стену и по вечерам втыкала в нее, что-то бормоча. Зато я наконец сходила в наш знаменитый и лучший в Сибири зоопарк, на балет и в музкомедию. И на утренний сеанс какого-то голливудского ужастика. Вдохновилась мирной жизнью и с досадой подумала, что надо было поспорить с наблюдателем, сколько я продержусь. Три дня почти есть, и я наверняка выиграла бы. И стребовала бы пару ответов.

Шатаясь без дела, я между прогулками затащила Зойку в архив, хотя чуйка чуяла, что ничего полезного там нет. Но я решила поискать. Думала, девочка быстро попроситься гулять, но она так вцепилась в иллюстрированную энциклопедию нечисти, что к вечеру еле отобрала. Римма посмотрела на нас одобрительно и хмыкнула:

— Смену готовишь? Квалификацию повышаешь? Дела нужные.

Я кисло улыбнулась в ответ. Наставница из меня выходила кривая и косая. По дороге домой Зойка сыпала такими вопросами, что я терялась. Да, взрослые опыт и знания оказываются бессмысленными, когда ребенок спрашивает, почему шуршит пакетик, а небо — голубое. Меня в ее возрасте не волновало, почему виды нечисти называют как насекомых, зверей или птиц. Я зубрила физиологию, психологию и магические способности. И больше интересовалась тем, как убить, чем как звать. И, разбуди меня ночью, сходу назову все слабые места тех же «пауков», но почему они «пауки», кроме того, что паутину ловушками раскидывают да мозги заплетают… Надо ее с Арчибальдом познакомить. С Кысом познакомила, когда мясом за услугу расплачивалась, и Зойка ходила счастливая весь вечер. Детство.

…да, и надо бы сходить в архивные подвалы, за закрытой информацией. Потом.

А по вечерам я копалась в своих сокровищах — в амулетах, спрятанных Жориком под кроватью. Сокровищ — пять небольших сундуков. Одни — купленные, вторые — подаренные, третьи — рукодельные. Призрак, само собой, сидел рядом и тыкал в самые полезные. А по ночам, когда все разбегались по углам и койкам, я собирала в заначку силу. Прицел на самоубийственную авантюру не сбили ни Верховная, ни наблюдатели. Жорик смотрел с подозрением, но молчал. Я считала это признаком удачного завершения предстоящего и готовилась. В следующий раз я хочу знать, куда приведет погоня за нечистью, что именно учует мой нос и что конкретное найдется по Зойкиным «местам».

А еще меня беспокоило молчание Аллы. И Зойке она не звонила, и ее телефон был постоянно отключен. А я, к сожалению, дальше городской черты человека найти не могла — силы не те. И подумывала сгонять к ней в гости. Или когда колпак снимут, или… «Или» раздражало одним воспоминанием, и пока за его помощью ползти не хотелось.

От мытья посуды и размышлений отвлек телефонный звонок, и на пороге кухне образовался Кирюша, в моем пальто и с телефоном в руках. Нажал на кнопку, принимая входящий вызов, сунул трубку к моему уху и вопросительно замер рядом.

— Алё? А, привет, Рай. Да, немного занята, — я выключила воду, не успев смыть с рук пену.

Жорик отвлекся от книги и навострил уши.

— Когда? — я посмотрела на шкворчащую кастрюлю. — Через час примерно. Плюс доехать. Где? Ладно. Да, до встречи.

— Куды? — напрягся призрак.

— Раяна хочет обсудить дела нечисти, — я снова включила воду. — Спасибо, Кирюш… Мои уходят каждый день, но пока мелкие. Мне страшно, Жор. И ей тоже. Ведь, случись что, нечисть-то на нас с ней. И надо знать, сколько остается, кто остается, чтобы…

— Повтори-ка внове, шо летун сказав, — попросил он.

Я повторила весь диалог. Думала, он опять зацепится за Гошино «бегут, как крысы с корабля», но…

— Ты же поняла, да, шо не оговорился? Шо «с убийцами» — не оговорка? Шо в Кругу погань не одна? Уля, не ходи на ночь глядя. Завтра…

— Конечно, поняла. Но, Жор, «завтра» слишком непредсказуемо. И завтра может быть поздно. Не волнуйся, ничего со мной не случится. Я везучая.

И находить пакости — везет, и уносить ноги — тоже. Пока.

— Но летягу извести, а?

Я неопределенно пожала плечами. По-хорошему… надо. Так правильно. Ночь непредсказуема. А по-плохому — не хотелось ни рожу его видеть, ни голос слышать. Ладно, смску отправлю. И лекарство прихвачу.

Собралась я быстро. Как только плов доготовился, я шустро оделась, обулась и улетела. Зойка, как обычно, изучала карту города, Жорик читал последнюю книгу про «Гарри Поттера» и ворчал на авторшу, укокошившую «такого дедулю знатного почем зря!», а Кирюша вдумчиво изображал вешалку. Дом, милый дом… И права через неделю вернут, и небо опять будет моим…

Раяна назначила встречу в центре, и по пустым дорогам я доехала за полчаса. Суббота, последние теплые деньки, и народ дружно удрал на дачи и шашлыки. Счастливые люди… Выйдя из автобуса, я купила кофе и пошла к парку у оперного театра. На секунду показалось, что за мной следят, но посторонние запахи не улавливались, и я не стала заморачиваться. Здесь и Кыс может шнырять, и тот же Аспид. И чужаки в патентных амулетах, да. Верим в лучшее, ожидая худшего. Жорик, правда, промолчал мне вслед, увлеченный чужой историей… но основная защита при мне, а остальное — мелочи.

Коллега по работе с нечистью сидела на скамейке под рябиной и сосредоточенно грызла орехи. На вид — младше меня, невысокая и тщедушная, она на самом деле была старше раза в два. А то и больше. У Раяны и необычности не случилось, и место в Совете ей готовили давно «за выслугой лет». Но она трижды отвергала и теплое кресло, и предложение «левой руки». Нечисть, свобода, темные переулки, полные опасностей, и хорошая драка — вот и все, что нужно для счастья нормальной ведьме, добавляла она с улыбкой. Я бы к этому списку добавила еще и отсутствие наблюдателей. Сказка.

— Привет, — я села рядом и запустила руку в предложенный кулек с жареным миндалем.

— Привет, — отозвалась она хрипло. В одной из стычек взбесившийся «жук» едва не перерезал ей горло, и с тех пор ведьма прятала уродливые шрамы под шейными платками и говорила тихо и с трудом. И общаться предпочитала вживую, а не сипеть в трубку. — Как твои?

— Бегут, — я вытянула ноги. — Слабые бегут, а сильные…

— …затаились? — Раяна кивнула. Зеленые глаза задумчиво прищурились. — И мои. Я сегодня… видела главу «удавов». Он… нервничает. А обычно спокоен. Знаю ведь, как облупленного. Он… в ожидании. В предвкушении. Чего-то…

— …что уберет нас с их пути? — дополнила тихо. Коллега подтверждала мои подозрения.

— Знаешь, Уля, — она сорвала с куста лист и глянула на меня исподлобья, — я часто думаю… Не слишком ли мы… идем у них на поводу? Не зря ли впускаем… в город стольких? Ведь расплодилось… много, а защита настоящая одна — страх. Страх перед Пламенем и Кругом. А случись что… Как быть с людьми? Я сказала Кругу про опасность… но верят не все.

— Я тоже об этом думала, — я рассеянно подбросила и поймала орешек. И швырнула в кусты, где шуршала белка. — Но договоры есть договоры. Их заключали задолго до нас с тобой и не пересматривали много лет. В них определены квоты: на сотню людей — одна нечисть. Мы еще недобираем, с двухмиллионным-то людским населением. И должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы договоры пересмотрели и переписали.

— Но если сейчас… случится, и нечисть сорвется… Договоры не помогут, — Раяна убрала за ухо рыжую прядь волос и посмотрела на меня серьезно: — Я сомневаюсь, Уля, что нас хватит… на всех. Ты ведь знаешь… не все «угли» смогут разгореться. И не все ведьмы смогут… воспользоваться.

Я вздрогнула. Да, не все. Отнюдь не все.

— Не хорони нас раньше времени, — я передернула плечами. — Во-первых, еще ничего не случилось, а во-вторых, еще не поздно подстраховаться.

— Да, — она ссыпала остатки орехов в ладонь и кинула белке. Та вылезла из кустов и замерла столбиком на обочине аллеи. — Да, так и делаю.

— Ловушки? — я наблюдала за белкой.

— В местах обитания и встреч. Расставила на агрессию. И вот, тебе.

Я взяла клубок нитей, нащупывая мелкие узелки.

— Все, кто остался. И кто точно не уедет. Противоядия, — Раяна кивнула. — Мало ли, Уля.

Стало очень стыдно за собственную однозадачность. Пора бы и мне вспомнить о прямых обязанностях и, как велела Верховная, заняться нечистью.

— За меня не волнуйся, — она улыбнулась понимающе, до лучистых морщинок в уголках глаз. — Ты понимаешь, веришь и чуешь. Это главное. Вместе справимся. Сколько твоих осталось?

— Слегка за тысячу.

— Моих под пятьсот, — Раяна нахмурилась. — У тебя больше крупных, так?

— У меня меньше общинных, семейных и оседлых.

— Помогу, если надо. Зови, — она посмотрела на часы и встала. — Дела, Уля. Звони.

Я смотрела, как Раяна, прихрамывая, уходит по аллее, и понимала, почему она никогда не сядет в кресло Совета. Только активная ежедневная работа помогала ей, искалеченной в драках, чувствовать себя полезной и живой. И по той же причине я никогда не возьму Пламя.

Пока мы обсуждали дела насущные, пустая аллея заполнилась случайными прохожими. Наискосок от меня сидел помятый небритый мужик и вдохновлялся шкаликом. Через скамейку целовалась парочка. А напротив них обретались двое, в розовых рубашках, куцых пиджачках и обтянутых брючках. Цвет современного общества. Я спрятала клубок в сумку, вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки, вдыхая прохладную горечь осени. Уходить не хотелось. Я поименно вспомнила всю оставшуюся нечисть и прикинула ловушки. И союзников. Пожалуй, пора навестить Ангелину на предмет договора и…

— Свободно? — Гоша, не здороваясь, плюхнулся рядом.

— А ты тут откуда? — я отодвинулась. — Бдишь за мной, бдятел? Как нашел?

— Маячки — штука полезная, — он легкомысленно улыбнулся, и на моем плече образовался сияющий мотылек. — Есть новости?

— А у тебя? — я брезгливо стряхнула «насекомое».

— Еще одна убитая ведьма. В ночь сбора Круга.

Я похолодела. Разумеется, мне никто ничего не сказал. Я же в игноре по наущению Верховной. Но это замечание…

— Опять на меня бочку покатите? — я взъерошилась. — Конечно, на второй части собрания не была… — зато теперь понятно, почему мои ведьмы так вопили из-за побега.

— И еще пятнадцать человек кроме тебя. Не паникуй.

Я повернулась к нему и выразительно заметила:

— Ты же сказал, что не полезешь в это дело.

— А я пока и не лезу, — заверил Гоша спокойно. — Я пока только наблюдаю, — и мельком глянул на соседей по аллее: — Пройтись не хочешь? До архива, например?

…где лежит и мое дело, с диагнозом и описательными подробностями необычности или, как мы говорим, дефекта? Брейся, наблюдатель. Такие козыри я тебе не дам, иначе мне хана. Безоговорочная и окончательная.

Положение спас мужик со шкаликом. Он давно посматривал в мою сторону и наконец решился. Встал, оправил мятый камуфляж и походкой «моряк вразвалочку сошел на берег» направился к нам. Остановился в шаге и посмотрел почему-то на Гошу:

— Братан… ик… а поделись девушкой?

— Забирай, — щедро разрешил наблюдатель.

— Красавица!.. Ик!.. А пойдем пить водку?

Я сурово посмотрела на ухажера. Тот выпучил глаза, зажал рот и помчался в ближайшие кусты.

— Вот из-за такого пренебрежения интересными предложениями ты до сих пор и не замужем, — подытожил Гоша, посмеиваясь.

Я не стала отвечать словами. Я нашла подходящую личность среди цвета современного общества.

— Молодой человек, — за спиной наблюдателя вырос слащавый тип в розовой рубашке и интимно склонился к его уху: — А что вы делаете сегодня… ночью?

Гоша вспыхнул, как путеводный маяк. Встал, повернулся и молча врезал по заинтересованной морде. Тип отшатнулся, схватился за разбитый нос и заверещал резаным поросенком.

— Вот из-за такого пренебрежения интересными предложениями ты до сих пор и не замужем, — передразнила я и, встретив гневный взгляд, поправилась: — Пардон, не женат!

«Розовый» побежал утешаться к другу, и оба шустро ретировалась из парка. А следом за ними — и целующаяся парочка. Я глянула на зверский Гошин вид и засмеялась.

— Ты… только не… не злись! — выдавила сквозь смех. — Отличный, кстати, удар! Ой, не могу…

Многозначительно замельтешили разноцветные бабочки, и я вспомнила, что наблюдатель — зараза мстительная. И он вполне может вывернуть наизнанку мои мысли, воплотить, и мне потом долго будет стыдно. Я попыталась успокоиться, но тщетно. Гоша красноречиво потирал костяшки пальцев и явно хотел врезать за шуточку, но воспитание не позволяло.

— Гош, у-убери бабочек, с-сдаюсь! — прозаикалась сквозь смех. — И н-не надо т-тараканов! А то ж я тебе п-потом воздух выстужу, и нашла к-коса на к-камень, и нам обоим б-будет плохо. П-погоди, я только… п-просмеюсь… А д-давай жить д-дружно, а?

— Архив! — потребовал контрибуцию наблюдатель.

— Во! — я показала ему фигу. — Ответы!

— Начинается!.. — он закатил глаза.

— А ты как хотел? — я улыбнулась. — И ты как мужчина должен сделать первый шаг.

Гоша посмотрел на меня недовольно:

— А где гарантии? Ульян, и кончай ржать.

А я попалась в лапки «смешинки» и никак не могла успокоиться.

— Будет тебе архив… но не тот. Честно. Со дня на день.

— Если не тот, то какой?

— Старый, — воспоминание о смертоубийственной авантюре настроило на серьезный лад. — Формально он считается утерянным, но я знаю, где место и как туда пробраться, — и с кем там столкнуться — тоже.

— Точно?

— Да-да, иногда так хочется верить людям, но они обязательно докажут, что не стоит… — я иронично хмыкнула. — Ты почему такой недоверчивый? Из нас двоих только я всегда была честной. И раз сказала, будет, значит, будет. Из-под земли достану, — в прямом смысле этого слова. Ибо мне архив тоже нужен. И надеюсь, что после мы не подеремся, деля добытое.

— Из нас двоих только ты не любишь наблюдателей так, что это вызывает недоверчивость. И ожидание каверзы.

— Кроме окна ничего походящего в голову пока не приходит, — пожаловалась на скудность фантазии. — А повторяться не люблю. И…

Я замерла. Неприятное предчувствие горьким комком желчи подкатило к горлу, и я непроизвольно втянула носом воздух. Запах. Далекий, но четкий. Знакомый и незнакомый. Знакомого вида существ, но лично не знакомой нечисти. Не местной. Но так пахли «скорпионы». Раскаленный воздух, обжигающий легкие, вызывающий удушливый кашель. Выходя на охоту, они заранее «разогревали» округу, дезориентируя тех, кто мог помешать. И добычу, чтобы не удрала.

…а вокруг добычи уже мерцали пылинки песка. Опять по мою душу.

Гоша тоже что-то ощутил. Закашлялся и глянул на меня сердито.

— Тс-с!.. — шикнула. — Это не я! Тихо!

Знакомый болотный запах концентрировался в двух точках, приближающихся с разных концов парка. Двое старых, трое мелких. С последними проблем не будет, а вот со старыми… будут. Они пахли не только кроличьей норой, но и убийственным заклятьем.

Я быстро скинула куртку, закатала рукава водолазки и изучила иммунные тату. Так, «скорпиончики», вас у меня трое…

— Гош, давай руку.

— Зачем? — но руку протянул.

— Бафну и обкастую, — я «раздавила» татушку, осторожно взяла двумя пальцами липкое желе яда и бросила его на широкую наблюдательскую ладонь. — В кулак сожми.

— Что сделаешь?..

— Защиту дам. Терпи, пощиплет немного… Ты что, в компьютерные игры не играешь?

— Нет, и не думал, что ты играешь, — он скривился, разминая онемевшую ладонь.

— Двадцать первый век развивается стремительно, и нужно быть в тренде. Это отличный боевой симулятор и тренировка рефлексов.

— Кто? Сколько? — наблюдатель принюхался. — Это они так воняют?

— Да. «Скорпионы». Пятеро, — запах стал острее. Пора торопиться.

— Справишься?

— С твоей помощью.

Он красноречиво приподнял бровь, собираясь напомнить о собственной антуражной силе и заодно пройтись по моему склерозу и еще чему-нибудь, особо выдающемуся, но я перебила:

— Морды же бить умеешь? Так иди и бей. Ужалят — не парализует. Вон туда, — и показала на дальний конец аллеи. — Оттуда мелочь нагрянет. Главное — хвост ликвидируй. Одним ударом хвоста они перебивают колени на раз. Но вот здесь, — я хлопнула наблюдателя по копчику, — есть слабое место. У молодежи панцирь на спине срастается медленно, пластины к коже пригнаны неплотно, сидят на «ножках», и между ними есть зазоры. Края пластин острые, так что в кожу вгонишь — и дело в шляпе. Место запомнил? Копчик. Там узлы нервных окончаний, отвечающих за работу хвоста и ног. Перебьешь — победил. Понял?

Он молча и сосредоточенно кивнул. Я хлопнула его по плечу и ухмыльнулась:

— Приобщайся, наблюдатель. Лови.

Гоша поймал прозрачный силовой клубок, и тот растекся по кожаной куртке и джинсам дополнительной защитой, набух на пальцах присосками, забирающими воздух. Брось его в воду и надейся, что он хотя бы вынырнет… Но, не будь двух старых, я бы не разделялась. Наверное. Наблюдателю лучше не видеть… как я нарушаю все правила.

Я ободряюще улыбнулась и поспешила навстречу своим недругам, попутно раздавив вторую «иммунку». И услышала вслед:

— Как давно на тебя охотятся?

Я помедлила, но ответила:

— С тех пор, как. Знаешь же сам, зачем спрашиваешь?

Совесть забеспокоилась, но… я не нянька и не телохранитель. Раз решил со мной связаться — пусть участвует во всех моих… удовольствиях. И привыкает. Меня вторая наставница воспитывала так же. Галя преподавала теорию и носилась с нами, как курица с цыплятами, а у Изольды Дмитриевны была армия. Кроссы и прочая физподготовка — обязательно, но еще пуще она тренировала рефлексы и бойцовскую психологию. На практике.

То, что из меня не получится ни медиум, ни травница, ни гадалка Галя поняла на третьем уроке.

— Поговори с Изольдой Дмитриевной, — попросила Верховную. — Может, она захочет подготовить еще одну боевую ведьму.

Изольда Дмитриевна — легенда боевых. Гоняла на мотоцикле, носила «кожу» в заклепках-черепках и со стороны походила на байкершу на пенсии. Совершенно седая, в красной бандане, с сетью шрамов на загорелом лице, она посмотрела на меня и скривилась:

— Дохлая и мелкая.

Сама же знаменитая ведьма была ростом метр пятьдесят, а то, что я в тринадцать лет ниже ее всего-то на два сантиметра, в расчет не принималось. А я так хотела у нее учиться, что поборола природную робость и заявила:

— Еще вырасту и вас уделаю!

— Ульяна! — привычно прикрикнула тетя Фиса.

А Изольда Дмитриевна усмехнулась:

— Что, поспорим?

— Поспорим! — ответила смело.

И десять лет она гоняла меня, как сидорову козу. А сама в это время медленно умирала от проклятья. Прабабка не простила, что ведьма променяла наследное знахарство и служение роду на работу в Круге. И в последний год она не вставала с постели, не забывая, правда, муштровать меня.

— Удушающую сферу сделала? А ну-ка, покажи! Плохо, Ульяна, отвратительно! — сипела гневно. — Иди и тренируйся! Через час покажешь!

И я уходила, понимая, что Изольда Дмитриевна не хочет казаться слабой и немощной, не выносит жалости. И однажды, вернувшись, нашла вместо полуживой, но бодрой наставницы высохшую мумию.

— Такая яркая, живая… — плакала на похоронах Галя.

А я ходила замороженной, еще не понимая, как опустел без легендарной ведьмы мой мир. И сразу после похорон собрала рюкзак и уехала, куда глаза глядят. Изольда Дмитриевна завещала мне гору полезных амулетов и тонны записей с наставлением продолжать учебу. И обязательно уделать ее — по числу побежденной нечисти, подвигам и геройствам. В поезде я проревелась, но вернуться и встать в Круг не решилась. Пока не пришло время. Оно всегда приходит… в свое время.

Я вытерла слезы воспоминаний и оценила расставленные на автомате ловушки. С противоположного конца аллеи донесся вопль боли. Вроде, не наблюдательский. Мелочь-то шустрее, горячее, рвется в бой и жаждет обставить старших. А старшие шли неспешно, точно прогуливались. Давя сухую листву и не глядя по сторонам, спокойно и несуетливо. Я отступила к обочине, сливаясь с воздухом, растворяясь в прозрачной темноте. И в груди трепыхнулся пойманной бабочкой азарт, поднимая волны эйфории и унося страх. И как наяву услышался суровый голос Изольды Дмитриевны:

— Не жди. Действуй. Нападай первой и дерись, как черт с наскипидаренной задницей. Не выживай. Побеждай. Попытаешься выжить — умрешь. Уйдешь в защиту — умрешь. Испугаешься царапины или боли — умрешь. Побеждай и останешься в живых. У тебя три минуты. Время пошло. Убивай.

«Скорпионы» поравнялись со мной, споткнулись и захрипели, забились в удушающем мешке. Я быстро стянула концы воздушной нити, закрывая ловушку. Вокруг долговязых фигур замерцало пустынное пламя, по моим ногам ударил горячий песок и, подхваченный ветром, метнулся к лицу. Я вскинула правую руку, закрываясь, подпрыгнула, уворачиваясь от песчаного хвоста. Пальцы левой руки свело судорогой, воздушная нить раскалилась и рвалась из ладони, вспарывая кожу.

Разметав песок, я с усилием дернула на себя нить, крепче стягивая удавку, намотала ее на кулак. Горячий воздух разошелся кругами, как вода от брошенного камня, и я враз вспотела. «Скорпионы» забились и полузадушено захрипели, колотя клешнями по воздуху, и на прозрачной поверхности мешка проступили искаженные костлявые лица. Крупицы песка с сухим треском бились об асфальт, то дергаясь хвостом, то рассыпаясь.

Чувствуя, как слабеет сопротивление, я дернула за второй воздушный шнур, активируя следующую ловушку. Эти сильнее одного «паука». Рискну сберечь их жизни — потеряю свою. Под дрожащими костлявыми ногами «скорпионов» распахнулась вакуумная воронка. Работает всего пять-семь секунд, добивая. Сипение, судороги, и я отпустила нити. Пошатнулась, отступила и устало осела на поребрик. Проклятая история… Со стороны Гоши раздался очередной вопль, и я поморщилась. Надо уходить, пока сочувствующие полицию не вызвали…

Я потянула за третий шнур, и тела «скорпионов» накрыло коконом. По горячему асфальту, взъерошивая опавшие листья, поползли спирали песка. Да, нет тела — нет дела… Ветер подхватил песок, разнося его по городским улицам. А нет следов — нет обвинений. Да, без суда и следствия имею право только сдохнуть, если не хватает мастерства, чтобы парализовать. Или — использовать козырь, данный рождением.

Достав из кармана джинсов платок, я вытерла грязное лицо и посмотрела на левую ладонь. Шевельнула посиневшими пальцами и сморщилась. Порванная нитью кожа затягивалась с каждым следующим вздохом. А боли, как обычно, не было. Моя левая половина тела малочувствительна к таким мелочам. И переучили, и отучили.

На аллее раздались быстрые шаги. Я подняла голову и встретила озабоченно-настороженный красный взгляд.

— О, ведьма… — Аспид споткнулся и махнул сотовым телефоном: — Хоть ты, раз до другой не дозвониться.

— Добрый вечер, — буркнула я, прислушиваясь к наблюдателю.

Ни воплей, ни возни. Но живой. Дышит. Сидит на лавочке, потирая колено, и с чувством поминает некую ведьму и ее ближайшую родню. А мелочь удрала и затерла следы известным заклятьем. Плохо.

— Чего рассиживаешься? — Аспид неожиданно протянул руку.

— Уверен, что тебя это касается? — я криво улыбнулась и приняла помощь. — Сам-то что здесь делаешь?

После драки штормило, но с каждым следующим вдохом жизнь налаживалась. И пошло оно все к бесам вместе с Совестью, я защищалась… И не собираюсь из-за чужого маразма подыхать с козырями на руках.

Аспид хищно осклабился:

— В гостях был. За мной иди. Покажу кое-что.

Я заколебалась. Без наблюдателя может быть чревато… И сердито тряхнула головой. Да пошел он… вместе с тетей Фисой. К лешему. Я увязла по уши, и поздно отлучать, запугивать и ставить условия.

— Идем, — подманив вещи, сняла с воздушной «руки» куртку и сумку.

Здание оперного театра торжественно сияло в белых лучах подсветки. Массивные квадратные колонны прятали входные двери, круглый купол ежился во тьме, а на ветру, над колоннами, трепыхался баннер с рекламой «Фауста», пришпиленный к переднему фасаду. Однако сияло здание только в фас и левый профиль. Правый торец укрывали строительные леса, а задний фасад и прилагающий к нему дворик никогда не ремонтировались и ремонтироваться вряд ли будут, потому как не видны.

Мы молча прошли мимо строительных лесов, и Аспид тенью прошмыгнул меж сиреневых кустов. Я, оглядываясь по сторонам, топала за ним. Неспешно. Пока не почувствовала… Запах. Кровь. «Озерная гладь». Догнав Аспида и проскочив вперед, я быстро осмотрелась. Старые тополя и березы, обступающие круглый двор. Потрескавшийся асфальт с проплешинами желтой травы. Чугунные скамейки вокруг молчавшего фонтана. Обшарпанная чаша, забитая сухими листьями, конфетными фантиками и сигаретными пачками. Мумия на скамейке. Словно передохнуть присела.

— Каждый день тут хожу, — хрипло ответил Аспид на мой вопросительный взгляд. — И засунь свои подозрения знаешь, куда?

Я усмехнулась и внимательно посмотрела на находку. Тонкая пергаментная кожа, черные провалы глаз, скрещенные ноги, отсутствующие по локоть руки. А одежда, если не считать рукавов, целая. Длинная клетчатая юбка… объемный «ридикюль» на спинке скамьи. Я сглотнула. Алла. И ехать никуда не надо…

— А тебя, Ульяна, и подставлять не надо — сама подставляешься, — раздалось за спиной.

Глава 2

Заметим прежде всего, что для колдовских результатов

необходимы следующие силы: дьявол, ведьма и божье попущение.

Яков Шпренгер, Генрих Инститорис, «Молот ведьм»

— Окстись, наблюдатель, — я рассеянно смотрела на мумию.

Неприятные и больные воспоминания дрожали в груди и портили и без того мрачное настроение. А ведь еще Зое нужно объяснить, почему Алла больше никогда не позвонит… Я, конечно, могу ошибаться… Вспомнив запах Аллы, я втянула носом воздух. Нет, и мумия, и одежда пахнут одинаково и знакомо.

— Чем это воняет? — Гоша сморщился. — Как на встрече в Кругу.

— Зелье. Успокоительное. «Озерная гладь» называется. Им все ведьмы упитые были. И эта — тоже. Обстановка… нервная.

Да, все упитые. Кроме убийцы. Запах «Глади» — только от Аллы. Я нахмурилась. Кажется, этого никто не понял, кроме меня. Я различаю тонкую разницу в оттенках крови благодаря воздуху и точно могу сказать, кто потреблял. А для остальных это просто запах. Который оставил кто угодно. Томка говорила, что упилась убийца. А я думаю, что… жертва.

Я достала телефон, чтобы позвонить Томке. Аспид стоял в стороне. А наблюдатель целенаправленно похромал к мумии, сверкая дырками в штанинах. Подошел к скамейке вплотную, и знакомо повеяло болотным ветром.

— Стой! На мумии заклятье!

— Заметил, — он обернулся. — Но не пойму, какое.

— Смертельное, — я не стала вдаваться в подробности, набирая номер.

— Откуда знаешь?

— Сталкивалась. Дважды.

— Дважды? — повторил наблюдатель задумчиво. — Со смертельным?

Я опомнилась, да поздно. Звучит глупо и… подозрительно. Надо что-то делать с дурной привычкой говорить правду… Благие дела — прямой путь в наблюдательский изолятор.

— Отцовская защита, — я предъявила браслет.

— Запах только от жертвы? — он обошел вокруг скамейки.

— Да.

— А почему от тебя «Гладью» не пахнет? — неожиданно спросил Гоша, роясь в карманах подранной кожаной куртки. — Если обстановка такая нервная, а у тебя — особенно? Все ею упиваются и воняют, а ты?..

Я сглотнула. Кажется, вторая убитая тоже зельем воняла, и он в курсе подозрений, хотя обещал не лезть.

— На меня «Озерная гладь»… не действует, — призналась с запинкой.

— Да ты по уши в дерьме, ведьма, — довольно хмыкнул Аспид.

— Сгинь, — огрызнулась я на нечисть и отвернулась, отходя в сторону.

Поставила воздушный заслон и позвонила тете Фисе. Пять раз и безрезультатно — телефон был выключен. Зато к Томке пробилась сразу. Подруга взяла трубку после первого же зуммера, словно ждала. И готовилась. Едва я сказала, что нахожусь в парке, как…

— Том, хватит орать! И так злая, что уже некуда прятать трупы!

Она заткнулась, но всего на секунду.

— Какие? — поинтересовалась деловито.

— Лови эмэмэску.

Я мысленно восстановила ряд событийных картинок, и ощутила Томку рядом. Она просмотрела мое недавнее прошлое, выслушала замечания, помолчала и тихо спросила:

— Что наблюдатель?

— Не видел и не засек. Маячки на убийство смолчали. Никто смерть от моей магии не засек. И следов не найдут.

— Доиграешься, Ульяш, — предупредила подруга.

— А может, этого и хочу, — я нервно дернула плечом. — Где Верховная, не знаешь?

— Уехала. Наблюдатели вызвали, — ответила она неохотно. — И дай-ка ему трубку, кстати.

Я вручила Гоше телефон, а сама отошла в сторону, украдкой поглядывая на мумию и прислушиваясь. Наблюдатель сел на скамейку и заговорил. Ровный тон низкого голоса, и всё. Я обошла вокруг фонтана в смутных поисках… чего-то. Догадки хотя бы. Неужели нечисть убивает — та самая, как Арчибальд заметил, не из нашего мира? В собственный транс и лунатизм я не верю, а ведьмы все под зельем. Кроме одного нелепого исключения. А запах «Озерной глади» — стойкий, сильный: раз принял — неделю будешь пахнуть. Тогда при чем тут «ищите среди своих»? Надобно подумать…

Сев на бортик фонтана, я достала из сумки бутылку с водой и флакон с лекарством. Итак, мы имеем первую мертвую ведьму — с приглашением от неизвестного и стайку «пауков». Вторую ведьму — в ночь сбора, который, собственно, состоялся из-за первой. И третью, причем знакомую. И «скорпионов» рядом. А у первых двоих ведьм были оторваны руки или нет?

Гоша продолжал трещать, и я снова взялась наматывать круги у фонтана. А еще мы имеем девочку с ключом (от квартиры, где деньги лежат), которую хотят, кроличью нору и, собственно, меня, которую тоже хотят. Но по другой причине. Чтобы не помогла девочке-ключу… найти тюрьму? Тогда понятно возбуждение городской нечисти — ждут, что легендарные обитатели тюрьмы от Круга и мокрого места не оставят. А вот с Зойкой… все странно. Кто в курсе, что она… ключ и Пламя? Кроме Верховной… разве что ее таинственная тетя. Но кто-то в курсе. И девочка или очень нужна… или очень не нужна здесь.

Одно непонятно — причем тут несчастные убитые? Я раздраженно пнула смятую алюминиевую банку, и та, звякая, покатилась по асфальту. Отвлекающий маневр? Есть, конечно, еще один вариант, безумный и дурной… Потому что кроме меня и городской нечисти «Озерную гладь» наверняка не принимают наблюдатели. Но это слишком жестокий повод для вмешательства в дела Круга. И так, без следов борьбы и травм, убить ведьму — тем более взрослую и опытную — нечисть не сможет. У них только яд, клешни-хвосты да хиленькая магия, которые оставляют явные следы. Значит… ритуал. Или… я. Ведь на убийство магией повсюду стоят наблюдательские маячки. А отраву я бы учуяла.

…и опять все сводится к моей персоне, будь она неладна. И определенно указывает на круговую ведьму, которая хорошо — слишком хорошо! — знает особенности моей силы. Я давно не пользовалась своими странными способностями (и вообще старалась о них забыть от греха подальше), но и тетя Фиса, и Томка наверняка вспомнили сразу. И с тех пор дружно на меня орут, чтобы никуда не лезла, ибо. Если не убить, так иначе убрать… отдав меня наблюдателям? Тогда точно кто-то знает про силу Зойки и мою возможность помочь ей в поисках. Только на кой ляд кому-то из наших хотеть появления тюрьмы, ежели она существует? Ведь, похоже, все сводится к тому, что…

— Всё, — Гоша сунул в задний карман моих джинсов сотовый, — тебе здесь больше делать нечего. Велели ехать домой, — и благословил в путь шлепком по пятой точке.

Я пожала плечам. Предсказуемо. Повернулась и молча пошла… домой.

— Уля, а где твои «скорпионы»?

— Ушли, откуда пришли, — буркнула себе под нос.

— То есть?

— То и есть.

И быстро нырнула во тьму строительных лесов, а наблюдатель выругался, получив весомый воздушный пендюль под зад. Око за око.

А в тени колонн ждал Аспид. Едва я вышла на площадку перед оперным, как он неожиданно спросил:

— Подвезти?

— Аспид, я не узнаю тебя в гриме, — хмыкнула в ответ. — Ты же меня ненавидишь и мечтаешь убить с особой жестокостью.

— Всему свое время, ведьма, — осклабился он. — Поедешь?

— Поедешь, — я кивнула.

Ни злых намерений, ни гнева от него не чувствовалось. Только… нетерпение. И всю дорогу до дома казалось, что он хочет о чем-то рассказать, но не решается. Косится, подбирает слова и кусает губы, взвешивает за и против, снова косится…

— Аспид, мы почти приехали, вот здесь останови… И давай, выкладывай. Что случилось?

— Руки, — отозвался он сипло и тормознул так, что меня вжало в кресло. — У нее не было рук, видела?

— Конечно, — я отстегнулась.

— Она забрала «уголь», ведьма. И его силу. И жизнь — ту, что не была прожита.

— Уверен? — я замерла. — Откуда знаешь?

— Моя семья служила одной ведьме… давно. Очень давно, — Аспид ссутулился над рулем, глядя перед собой. Над его головой закачался теневой клобук. — Она, тварь, мощная была. Сильная. Хитрая, как лиса. Состояла в Кругу, но запутывала следы и убивала без раздумий. У деда был выбор — смерть или служба, и он выбрал службу. Но она все равно его убила. За верность и преданность, — мой собеседник оскалился, красные глаза налились яростью. — Он рассказывал о таких ритуалах. Она прожила больше двухсот лет за счет ведьминских «углей». И я не уверен, что сдохла.

Меня… отпустило. Я откинулась на спинку кресла, ощущая небывалое облегчение. Кое-что проясняется. Если это тот самый ритуал, если тетя Фиса о нем знает, то черта с два на меня еще что-то повесят. У меня ни сил, ни знаний не хватит такое провернуть, как и в случае с кроличьей норой. И я не в том возрасте, чтобы бояться ста пятидесяти лет. И если наблюдатели вызвали Верховную для объяснений… надеюсь, она в курсе.

— Ты слышала? — спросил Аспид резко. — Я не уверен, что она сдохла. А этот ритуал был ее изобретением. Ни капли крови, ни капли магии, ни капли жалости — так описывал дед ее ритуал.

— И поэтому ты так ненавидишь всех ведьм? — я поправила сумку и задумчиво продолжила: — Знаешь, сегодня меня пыталась убить парочка «скорпионов». Как думаешь, не пора ли мне начать ненавидеть всю нечисть без исключения?

Аспид посмотрел угрюмо и сверкнул глазами:

— Похоже, ты ей мешаешь, ведьма. И вы встретитесь. Позови меня, — и протянул руку. На сухощавой ладони извивалась черная змейка. — Она хамелеон. Использует то, что забирает. Не помню ее лица, но по запаху крови опознаю точно, — и оскалился.

— Хорошо, — согласилась легко. — Спасибо, что подвез. Доброй ночи.

Мой собеседник промолчал и, едва я вышла из машины, умчался в ночь. Я посмотрела ему вслед и хмыкнула. В двухсотлетнюю ведьму я не поверила, а вот про ритуал слышала: давным-давно Изольда Дмитриевна рассказывала страшной сказкой на ночь. В свое время именно из-за ритуальных убийств наблюдатели понатыкали везде маячки, чтобы отлавливать нарушительниц. Но далеко не все ритуалы излучали заметную магию. Надо бы в записях наставницы покопаться…

Домой я пришла усталой и задумчивой. Нещадно грызли Совесть и горечь. После Ночи выбора, когда я разобралась в свойствах собственного «угля», то обещала себе, что никогда-никогда, даже если… И очень было жаль Аллу, но почему-то из-за Зойки. Как сказать?..

В хате было тихо и уютно. Кипел чайник, и вся компания, как обычно, гнездилась на кухне. Зойка сосредоточенно плела браслет, Кирюша сидел рядом и подавал колечки, а Жорик расхаживал по кухне и с выражением читал вслух финальную сцену битвы из «Даров смерти». И на меня все трое глянули так… хитро. И быстро сделали вид, что заняты. Я посмотрела на Жорика с подозрением, сняла куртку, разулась и прошла в спальню. А там… сюрприз.

— Нравится? — Жорик подпрыгивал, пока я в шоке обозревала спальню.

Я не любила обои, и все стены выкрасила светлой краской. Да, и ничто так не красит жизнь, как дети с фломастерами и красками… На прикроватной стене раскинулась зеленая полянка с цветочками, солнышком, облаками и радугой. По противоположной, где стояли комод и рабочий стол, — кривой замок, барашки и опять-таки цветочки. Даже торцевую стену, закрытую угловым шкафом, ухитрились разрисовать сверху. А я же отсутствовала часа три, когда успели?.. Я безмолвно посмотрела на Жорика и притаившуюся за его спиной Зойку.

— Мы решили, что тебе ярких красок в жизни не хватает, — пояснил призрак безо всякого акцента и с гордостью посмотрел на нарисованный замок. — Но если не нравится…

— Нравится, — я улыбнулась. — Очень нравится! Замок волшебный, и радуга великолепна!

Оба художника просияли, а Кирюша привычно уронил челюсть.

— Ну, тогда ужинать?..

Я сходила в душ и переоделась в домашние бриджи с майкой. И, без аппетита уплетая плов, посматривала на сосредоточенную Зойку и собиралась с мыслями. Но они не давались. Я помыла тарелку, налила чаю и откашлялась. Скажу уж, как есть.

— Зой, я сегодня видела Аллу… — начала осторожно и мысленно влепила себе подзатыльник. Кто ж так готовит к важному?..

— А я тоже, — отозвалась она безмятежно, не отрываясь от плетения.

— Что?..

— Я днем уснула, и она пришла попрощаться, — девочка подняла на меня спокойный взгляд. — Мы больше не увидимся. Я знаю, Уля.

Я перевела дух. Черт… Чем больше наблюдаю, тем больше кажется, что от человека вообще и от маленькой девочки в частности в ней почти ничего нет. Но не совсем же нечисть…

— Днем?

Зойка кивнула. А ведьма наглая, если в центре города и посреди бела дня…

— Так, ладно, пора спать, время — первый час ночи.

Мне однако не спалось. Зойка оставила плетение на кухне и ушла в гостиную, Кирюша вернулся сторожить мое пальто, а Жорик дочитывал книгу. Вооружившись чаем, влажной тряпкой и пледом, я полезла на шкаф. Там, в углу, стояли коробки с суматошными записями наставницы, которые мне полагалось сдать в архив, но я не смогла с ними расстаться. А расстояния от верхушки шкафа до потолка хватало, чтобы постелить плед и читать. Так, ритуал…

— Уль, як вечер? — Жорик сел на постель и поднял голову.

— Не айс, — я отложила исписанный крупным торопливым почерком еженедельник и вкратце пересказала случившееся.

— Под тетку роют, — сделал вывод. — Пламя кому достанется? Тамаре? — и лег на спину, закинув руки за голову.

— Нет, ей — только через тетин труп. У нее необычность… опасная. Тетя Фиса боится, что если Томка до власти дорвется, то бросит себя контролировать, а тогда всем хана. Гале, скорее всего. Или кому-то из Совета. Думаешь, дело в Пламени?

— Нэ, не только в Пламени як… — призрак щелкнул пальцами, подбирая слова. — В памяти. Коллективная память Верховных, помнишь? Память и знания — вот сила и власть.

Я пошелестела страницами еженедельника и осторожно ответила:

— Но, Жор, Пламя просто так не схватить. Верховная целый обряд проводит, чтобы передать его именно выбранной. Кого попало оно спалит. И Верховная перед передачей обязательно проверяет преемницу — та обязана раскрыться полностью, показывая все мысли.

— А ежели свое Пламя есть, а? — Жорик сел и посмотрел на меня очень внимательно. — Як у дивчины костер в крови?

— Тогда на кой ей второе, раз свое есть? Не вижу логики.

— Да-с, да-с… — он почесал щеку. — Но все-таки?

— Не знаю, Жор, правда.

Он снова лег на спину и уставился в потолок. Я зарылась в записи, но на душе было беспокойно. И отнюдь не из-за Жориковых вопросов. В душе занозой засело… ожидание. Прежде я испытывала подобное, когда хипповала без связи, и тетя с мамой начинали меня искать, используя подручную магию. И я сидела на шкафу, как у телефона, ожидая, когда… позвонят.

— Но тетю точно положить хотят, — вернулся к своему призрак.

— Не спорю, — я взяла второй ежедневник. — С новой Верховной, как и без нее, защита Круга пошатнется.

А тут — тюрьма лезет… М-мать.

Раздался звонок. В дверь. Длинный и требовательный. Вот и оно…

— Кого ждешь? — Жорик порывисто сел.

— Никого, — я напряглась.

Глянула за дверь и не поверила собственному внутреннему взору. Туманная стена. Как у Зойки. Я безрезультатно ворошила воздух, а в дверь звонили снова и снова.

— Надо уж или открыть, или отсюда по башке… — занервничал призрак. — Дитятю же ж розбудить…

Я слезла со шкафа и вооружилась привычной воздушной удавкой. Кирюша нервничал, переступая с ноги на ногу. Зойка сонно выглядывала из дверной щели. Жорик опасливо вышел в коридор и затаился за моей спиной.

— Все на кухню, — скомандовала я и посмотрела в глазок. Темно. Лампочки перегорели, что ли… — Кто там?

Ответом — очередная длинная трель. Ладно… Я быстро распахнула дверь и снова не поверила своим глазам. На пороге, шатаясь, стоял Гоша, не похожий сам на себя. Все те же подранные «скорпионами» джинсы и кожаная куртка, но лицо — белое как мел, кожа тонкая, пергаментом обтянувшая резкие скулы, щеки ввалившиеся, глаза закрытые. Именно закрытые, как во сне. Ладонь на звонке. И сам он стал… меньше, так ежился, сутулился и сжимался.

— Гош?.. — окликнула осторожно.

Он опять не ответил. Пошатнулся, ища плечом опору, и рухнул в дверной проем. Я едва успела отскочить и подстелить ему воздушную «подушку».

— Это шо ж с ним, э? — Жорик присел рядом на корточки. — Это кто таков?

— Летун твой… прилетел. Помоги-ка.

Мы сообща перевернули наблюдателя на спину. Кирюша закрыл входную дверь и встал на стреме. Зойка выглянула из комнаты и с любопытством присела на корточки.

— Жор, снимай с него куртку.

Я проверила пульс. Зашкаливает. Руки ледяные и лихорадочно дрожат. Я нахмурилась. Знакомые симптомы. Но не для человека. Впрочем, он мог и отравиться… Но — стена, которой раньше не было?.. Я оттянула наблюдательское веко и выругалась про себя. Серую радужку и зрачок затопил туман. Опять туман.

— Ой, б… — призрак вспомнил, с чего началось изучение русского языка.

— Жор, за языком следи.

— Я нэ, я всё… А шо ты робиш?

Я не ответила, сосредоточившись на деле. Задрала на Гоше майку и села на него верхом, ощупывая грудную клетку. Где ты, зараза, прячешься?..

— Уля, не при детях же!..

— Жор, не лезь под руку!

— Дивчина, закрой глазки, мала еще…

В солнечном сплетении нащупался пульсирующий комок. Я осторожно надавила, и наблюдатель конвульсивно дернулся. Я уплотнила воздух, прижимая к полу его руки и ноги, и предупредила:

— Уши зажмите. Орать будет.

— Ты такое уже делала? — Зойка и не думала слушаться.

— Да. С нечистью, — которая ловит дар. И силу. И… — Жор… займись!

Призрак послушно зажал девочке уши, и я сильно надавила на солнечное сплетение, пропуская через ладони горячий воздух, расплавляя и разжижая тугой сгусток. Наблюдатель, на удивление, не орал, а сипло матерился. Комок смягчился, расплылся тонкой желейной лепешкой, и в теплом коридоре враз стало сыро и гнилостно, как в заброшенном погребе. И Гоша некстати очнулся. Приподнял голову и уставился на меня безумным взглядом.

— Терпи-терпи, — ободряюще улыбнулась. — Еще чуть-чуть…

И сильнее нажала на сгусток, пропуская через него новую порцию воздуха. Наблюдатель закатил глаза и захрипел. Из кожных пор тонкими курящимися ручейками начал сочиться туман.

— Жор, принеси из ванной косметичку!

— Яку?

— Красную.

— Дитё, ушки закрой.

Зойка и не думала закрываться. Жадно следила за каждым моим движением, подавшись вперед.

Я сдула с глаз завитки волос и уплотнила воздух вокруг Гоши, собирая туман в сферу. Ручейки недовольно дергались, метались, стучась о «клетку», переплетались друг с другом.

— Вот. А шо там надо?

— Нашатырь. И йод.

— А зелья? — удивился Жорик, доставая бутыльки.

— Это не смертельно. Уже — нет.

Туман иссяк. Я на всякий случай ощупала шею, грудь, плечи и живот нежданного гостя, но других сгустков не было. И пульс замедлился, и глаза стали нормальными, человеческими — черная точка зрачка, темно-серая радужка и красные пятна лопнувших сосудов. Я нарисовала на тяжело вздымающейся наблюдательской груди йодовую сетку, прижгла кровоточащие царапины и сунула ему под нос ватку с нашатырем. Срочно в чувство… проверить одну догадку — случайную, безумную, но… возможную.

Гоша оглушительно чихнул, дернулся, стукнувшись затылком об пол, и открыл глаза.

— Всё, — я размяла кисти рук, — подъем.

— У-ульяна? — он шумно выдохнул и вцепился в мои ноги. — А где я? И что тут?.. — сел, осознал позу, уставился на меня и пробормотал: — О, чем дело пахнет…

Полез целоваться и получил по физиономии.

— В себя пришел, наблюдатель хренов! Вломился без приглашения — так хоть веди себя прилично!

Гоша моргнул и очумело огляделся:

— А я что, у тебя? А как я здесь?.. — и запнулся. Но не отцепился.

— Что последнее ты помнишь? — я постаралась смягчить тон.

— Ничего…

— Что значит, «ничего»? — гипнозом владею ужасно, но попробовать можно. Я настойчиво посмотрела в воспаленные глаза: — «Скорпионов» помнишь? А мумию?

— Это… да, — наблюдатель зачарованно смотрел на меня, не моргая.

— А потом? Куда пошел?

— К машине.

— Дальше?

— Не помню.

— Ладно. Посмотри на меня. Ничего не замечаешь? Видишь что-нибудь новое, чего раньше не видел?

— Брови, что ли, выщипала? — Гоша начал приходить в себя.

Да, провал…

— Будь серьезнее! Смотри внимательно и говори, что не так!

— Глаза разные, — заметил удивленно.

— А еще?

— А почему?

— Еще что-то видишь? — я не отставала. — Закрой глаза и смотри.

— Как? — он иронично поднял брови.

— Молча. Делай, что говорят! — я начала сердиться.

Наблюдатель зажмурился.

— Вокруг тебя воздух… рябью. И светится… справа. А слева — темное пятно. Всё, вроде.

Я взяла его левую руку и пережала вену на локтевом сгибе.

— Задержи дыхание. Раз, два…

Ослепительное Пламя рассыпалось белыми искрами. Жорик неоригинально повторился русским и общеизвестным. Зойка ахнула. Я устало отпустила наблюдательскую руку. Что и требовалось доказать. Время, как сказал Кыс, — это водоворот, и сейчас на моих глазах оживает то, что спало в старых руслах тысячелетиями.

— Уля, — голос Жорика дрогнул, — это ж нонсенс! У мужчин нет «углей»! И Пламени быть не может!

— Я в курсе, — отозвалась мрачно и попыталась сползти с наблюдателя, но он вцепился в меня мертвой хваткой и как рявкнет:

— Что все это значит, ведьма? Что ты со мной сделала?

— Руки убери! — рявкнула в ответ и снова попыталась смягчить тон: — Ничего опасного я не делала. Только убрала излишек силы. Ты подцепил чужой «уголь». И в твоих интересах попытаться вспомнить, что еще случилось. Я тебя просмотреть через воздух не могу — ты закрыт стеной. Так что иди… в душ, очухивайся и вспоминай. А потом приходи на кухню, если силы остались. Сказку расскажу. А сейчас… отпусти. Не то опять схлопочешь.

И между делом глянула на Зойку. Вероятно, стену ей никто не ставил. Это просто часть исконной силы. Гоша неохотно разжал руки, и я кое-как встала. Ужасно затекли ноги, и от злоупотребления силой начало штормить. Поход в архив откладывается еще на пару дней, да.

— Полотенце — в шкафчике, а штанов твоего размера у меня нет, — сообщила из кухни, включая чайник. — Но есть стиралка с сушилкой. Да, и дверь не запирай. Мало ли, в обморок грохнешься.

Наблюдатель, гордо промолчав, от стены к стене удалился в ванную. Я вернулась в коридор, собрала косметичку, вручила Кирюше гостевую куртку и задумчиво посмотрела на сферу с туманом. Плети переплелись и пульсировали. Руку приложи — почувствуешь стук крошечного сердца.

— Уль, а что это? — Зойка тоже смотрела на сферу. Сна — ни в одном глазу. Зато я отрубилась бы немедленно и с удовольствием.

— Послед. Остаточная сила нечисти, — я присела рядом с ней на корточки и осторожно спросила: — Зой, ты не знаешь, Алла не была… такой, как ты?

— Мама говорила, она нам родственница, но очень дальняя. А что?

— Позже расскажу, — и задала новый вопрос: — А с тобой не случалось того же, как… с ним?

— Случалось, — девочка кивнула. — Дважды. Один раз — давно, я совсем маленькой была, и после этого я услышала тетю. А второй раз…

— …перед отъездом? — уточнила. — И поэтому Алла забрала тебя и бегом сюда?..

Зойка снова кивнула. Теперь понятно, откуда в ней столько тумана и почему случается частичная трансформация… Послед убрали плохо, клочья остались. Но сейчас с ним возиться уже поздно — срослись. После Ночи выбора рассосется.

…и ночью убили ведьму, а утром девочка проснулась с силой, днем убили ведьму — ночью у наблюдателя образовалось Пламя. Старо предание, но поверить в него придется нам всем. И так же дружно молчать об этом. А ведь есть еще одна убитая…

Я сварила кофе и сунула в микроволновку остатки плова. Зойка забралась с ногами на диван, а шокированный Жорик сел рядом. Кирюша, судя по возне, рылся в наблюдательской куртке. И пусть, может, что интересное найдет…

Гоша появился из ванной взъерошенным и в одних джинсах. Глянул угрюмо и сел на табуретку.

— Знакомьтесь, кстати, — я налила себе кофе.

— Его величество король Георг, — дух встал и чопорно поклонился. — И дивчина наша, Зоя, на опеке.

Я тихо хмыкнула, не удержавшись. Жорик оскорбленно поджал губы и надменно поправил удавку. Наблюдатель равнодушно кивнул призраку, а вот на Зойку посмотрел с интересом. Она ответила ему аналогичным. И на секунду между ними промелькнула… общность. Сопричастность. Так в толпе фанатов «Спартака» смотрят друг на друга два потерянных болельщика с шарфиками «Зенита».

— Гош, чаю или кофе? Есть хочешь?

— Хочу, — он потер небритую щеку. Белая кожа начинала шелушиться и облазить, являя привычную, смуглую. — Все хочу.

— Пройдет через пару дней, — я поставила перед ним тарелку. — И нечего так злобно на меня смотреть. Поешь и расскажу, — и великодушно добавила: — причем, заметь, безвозмездно.

Да, очень вовремя Аспид упомянул о ритуале. Иначе бы я не сразу сообразила, что к чему.

Я слепила несколько бутербродов, по опыту зная, что после получения силы нечисть зверски голодная… до всего. Со «всем» обойдется, не чистокровный, но остальное надо удовлетворить, не то худо будет. Наблюдатель махом подмел всё съедобное, выдул три кружки чая и со значением посмотрел на меня. Узрел дулю и яростно впился зубами в последний бутерброд. Бедолага. Угораздило же.

В ожидании финальной стадии работы я закопошилась по хозяйству, моя посуду и вытирая стол. Зойка зевала и клевала носом. Жорик то и дело украдкой щипал ее за руку, будя. Гоша не сводил меня глаз в ожидании ответов и быстро зверел. Я дождалась, когда он, нетерпеливо поерзав, открыл рот, чтобы снова рявкнуть, и попросила:

— А повернись-ка спиной. Кое-что проверю.

Наблюдатель повернулся вместе с табуреткой, и я цепко обхватила его за шею одной рукой, второй выпуская в спину поток горячего воздуха. Он задрожал и заискрил, как бенгальский огонь. Я покосилась на Жорика и сделала большие глаза.

Дух поперхнулся привычным ругательством и кашлянул:

— От вечерок — так вечерок…

— А я тоже так смогу? — спросила Зойка.

— Не знаю, дружок. Наши умения зависят от сферы силы, и у каждой — свои приемы, методы и обязанности. Смотря, что выберешь.

Гоша «прогорел» так же быстро, как и пресловутый бенгальский огонь. Обмяк и привалился ко мне, дыша тяжело и хрипло.

— Попал хлопец, — посочувствовал Жорик. — Может, хорош с него?..

— Все, больше не буду, — пообещала скорее наблюдателю и наставительно объяснила: — Усвоение силы похоже на борьбу с вирусом. Организм чувствует чужеродное и борется, вырабатывая агрессивную энергию. Если чужеродное… очень чужеродно, то усвоение происходит медленно, энергия расходуется полностью, а организм после измотан и выжат. А если чужая сила близка собственной, то усвоение происходит быстро, восстановление — тоже, но остается много агрессивной энергии. Которую надобно выпускать, чтобы не мешала жить, — я хлопнула ночного гостя по плечу: — Внимание, отхожу.

А могла бы и не предупреждать, да. Гоша выпрямился, посмотрел мрачно и напомнил:

— Сказку.

Глава 3

В нашей деревне старались вывести ведовство с корнем,

но чем больше мы жгли ведьм, тем больше их появлялось.

Марк Твен, «Хроника Сатаны-младшего»

— Конечно, — я налила чаю и села на диван рядом с Жориком. — Сказку о Пламени слышал?

Он отрицательно качнул головой.

— По преданию, Пламя Верховных считается явлением рукотворным. В те времена, когда в мире поклонялись волшебству и жили стародавние ведьмы, когда в Круг собирались не для тусовок, а над нами еще не висело… всевидящие око некой организации…

— …когда темные ведьмы плодили нечисть, процветали людские жертвоприношения, и мы жгли зарвавшихся… — едко дополнил наблюдатель.

— Нечисть плодилась сама по себе: она — такое же создание природы, как и человек, — невозмутимо возразила я. — А темные ведьмы сейчас бы не помешали. Да кое-кто так нас загонял, что в Ночь выбора юные ведьмы поголовно отказываются от тьмы и выбирают беззащитный свет, не умеющий убивать и…

— Сказка, Ульяна, — строго перебил Гоша. — Этот спор бесконечен, потому что у каждого своя правда и свои предания.

Действительно.

— Первое появление Пламени связывают с ритуалом. Опять же, по преданию в округе завелась крупная нечисть, которую не брало ни одно заклятье. Однако ведьмы-защитницы заметили, что одновременные удары заклятий трех-четырех разных сфер по одной и той же, скажем, руке наносит некоторый урон, и решились объединить силы и смешать сферы. Слить свою силу в одну ведьму. Так появился первый Круг, в который встали тринадцать ведьм, а выжила только одна.

— Ставшая Верховной. И темной.

— Естественно. Все стародавние Верховные — темные, и у всех Пламя горело на левой руке, — я подмигнула Зойке, и та неуверенно улыбнулась. — Чужая смерть, даже отданная добровольно, редко ведет к жизни. Плюс первое Пламя было создано для убийства нечисти, а не для разговора по душам. Но с тех пор Верховные начали рождаться без ритуалов, стали частью природы.

— А потом появились мы… — трагическим шепотом продолжил наблюдатель.

— Да, — кивнула я. — Верховных рождалось мало, и их продолжали создавать, пока не появились вы. И ведьм поставили перед выбором: жизнь и смирное знахарство или костер. Разумеется, большинство выбрало — и сейчас продолжает выбирать — светлую силу и собственную жизнь. Но вот уже лет пятьсот природных Верховных у нас нет. Они просто перестали появляться.

— И причина? — подал голос Жорик, слушавший очень внимательно.

— А вот тут начинается самое интересное, — я повертела в руках пустую кружку, рассматривая чаинки. — Вороша архивы и изучая генеалогические древа стародавних, исследователи пришли к неожиданным выводам: обычная ведьма с обычным же «углем» никогда не разгорится до Верховной. До истинной и мощной Верховной, способной разжечь в «углях» круговых ведьм Пламя.

Я помолчала, подбирая слова, и добавила:

— Фактически любая из нас может разжечь из своего «угля» Пламя, но оно будет слабым и непригодным для работы в Круге — это Пламя одной стихии. А для Круга нужна та, что держит в руках Пламя, сотканное из искр всех стихий. И получить его способна лишь ведьма с кровью нечисти. Сила — силой, но организм-то у нас человеческий. А в момент слияния сил образуется энергия, в которой обычная ведьма сгорает, как головешка.

Гоша напрягся:

— Ты на что намекаешь?

— А нечисть и ведьма только в одном случае способны организовать потомство: если крупная нечисть подселяется к человеку и… мутит с ведьмой, — продолжала я, пропуская его вопрос мимо ушей. — Особенность крупной нечисти — в духе, способном и вне тела жить, и в чужое забираться вместе с остатками прежней силы. Я на то намекаю, — и внимательно посмотрела на наблюдателя, — что у тебя в роду были одержимые.

— Неправда, — возразил уверенно.

— А копни глубже, чем прежде. Потому что этот факт биографии Верховных доказан. И рукотворных, и природных. Они всегда появлялись в тех семьях, где чудили одержимые.

— И что, ваши ученые, зная об этом, не пытались возродить Пламя? — поинтересовался Гоша едко.

— Конечно, пытались. Но Пламени нужны «угли». Без него оно не разгорится. Нужны ритуалы и жертвы. Двенадцать штук, от каждой сферы — в идеале, а вообще… — я устало зевнула в кулак. — А вообще, похоже, что и одной искры хватает — «угля» потенциальной Верховной, спящего Пламени. И, похоже, что такой «уголь»… летучий и наследственный.

— Поясни, — наблюдатель придвинулся к столу.

— Это уже мои домыслы, но… У некоторых видов нечисти магический дар — один на сотню личностей, и передается он только после смерти. И он… летуч. Когда умирает носитель, дар выбирает наследника из семьи и подселяется. И нечто подобное мы наблюдали час назад. К тебе подселился чужой дар. И вспыхнуло Пламя, которое вообще-то у мужчин не горит. Выводы?

— Самые бредовые.

— Вот и бредь, — я встала. — А я пойду… подумаю.

Зойка уже спала на Жориковом плече, и я тихо выбралась из-за стола. Но ушла не думать, а в соседнее помещение. Села на край ванны и включила воду. В голове царили разброд и шатание. И самой не верилось, что все так, как я сказала, но — факты. Факты — вещь упрямая. Кто-то умный и смелый нашел способ убивать, не попадаясь наблюдателям, и разжигать Пламя Верховных. Только вместо двенадцати ведьм умирает одна. Если наблюдатель так распсиховался, значит, прежде подобного с ним не случалось. Значит, довольно одного летучего «угля» — от той, в ком была кровь одержимого, а Пламя не проснулось, но могло бы разгореться, если бы…

— И долго ты будешь здесь сидеть? — Гоша открыл дверь и прислонился плечом к косяку.

— Пока не соображу, что к чему, — буркнула в ответ. — Не думается, пока ты так смотришь, будто я тебе миллион должна. В евро. И немедленно.

— Насколько твоя теория актуальна?

— У тебя налицо все симптомы унаследованного летучего дара, которые я наблюдала много раз, — вздохнула и начала перечислять, загибая пальцы: — После смерти проходит несколько часов, пока дар в поисках, наследник теряет память в момент подселения и не ориентируется в происходящем, бездна агрессивной энергии, послед, опять же…

— Послед?

— То, что организм отказывается принимать. Он даже нашелся там, где чаще всего собирается, — в солнечном сплетении. Если его не изъять, шансы выжить — пятьдесят на пятьдесят. Или организм выпихнет невпихуемое, или погибнет в борьбе. Да, и можешь не благодарить, — добавила великодушно. — И оставь вопросы на завтра. Я ни черта не соображаю, устала и хочу спать. А завтра… будет завтра. Если неймется, поищи среди своих одержимого, — я выключила воду и встала. — Он должен быть близким — родители-деды, раз в твоей крови осталась сила для Пламени. И мощным — одержимым нечистью высшего порядка, если ты не отрубился там, где настигло, а сообразил добраться до ведьмы и добрался.

Я указала на его разноцветность и добила:

— И шелушишься ты как нечисть, поймавшая дар. Организм обновляется, подстраиваясь под новую силу. Пару дней будешь облазить, болеть и очень хотеть кого-нибудь убить. Или мяса. С кровью. А что тебя отличает от чистокровной нечисти, сам понимаешь.

…да, ритуал нужен — изъять силу, передать… Вопрос в том, подконтролен ли «уголь», можно ли его направить к выбранному наследнику. Или всё случайно? У нечисти дар сам выбирает сильнейшего, а у ведьм?.. Не знаю. Об этом исследователи умолчали.

Наблюдатель поджал губы. Я просочилась мимо него и добавила:

— Хочешь — оставайся ночевать. Спальник и подушка — в кладовке, а постельное белье поищи в гостиной, в комоде. Поесть приспичит — холодильник весь твой. Чего другого захочешь — огребешь.

И уж чего я не ожидала, так это подозрительного вопроса в спину:

— А где всё же твои «скорпионы»?

Я внутренне сжалась, но ответила ровно:

— Там, где и должны быть. Добрых снов, — и закрыла дверь.

И, сворачиваясь под одеялом, про себя выразилась сакраментальным. Он же, зараза, теперь видит энергетические оболочки, чувствует особенности «углей»… и может понять, кто я, каков дефект моего «угля».

Но — завтра же обоих к мастеру Симу. Понять, сколько и чьей в них крови, и как она влияет на врожденный магический дар. Хотя в том, что Пламени без «углей» и «дров» не бывает, я уверена абсолютно. Весь вопрос — в количестве и качестве. И в нонсенсе, который «мужчина с «углем».

Остаток ночи прошел без приключений, но с вопросами. Мозг не желал отключаться от работы и даже во сне продолжал рыться в знаниях и замечаниях, выдвигая теории, одну хуже другой. Я промучилась в тяжелой дреме до десяти утра, проснулась от бьющего по глазам солнца и поняла, что уже не усну. Последняя идея, фантасмагоричная, как нечаянное и нелогичное озарение, засела зудящей занозой и, несмотря на безумность, требовала подтверждения. Да, к мастеру Симу — прямой наводкой…

В постели не думалось. После вчерашнего ныла левая рука, и Совесть бередила душу. И либо я ее выпихну, как мешающий послед, либо… привыкну.

С потолка донесся шелест, и я подняла голову. Жорик сидел на шкафу, свесив ноги, и с интересом читал заметки Изольды Дмитриевны.

— Занятная личность, — отметил он, поймав мой взгляд. — Спи, Уля, раным-рано ж еще.

— Не могу, — я встала и заправила постель.

— И шо ты опять удумала? — призрак добродушно улыбнулся. — Твоя фантазия…

— Нет у меня фантазии, — я нервно дернула плечом, — и воображение прямолинейное и скудное, и тебе это прекрасно известно, — подошла к окну и оперлась о подоконник. — Я боюсь, Жор. Никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью и убивать, даже ради Пламени. Ни к чему хорошему это не приведет, — я обернулась и тихо предположила: — А что если эта… допустим, тюрьма лезет в наш мир в ответ на кое-чью высокомерность и наглость? Законы природы подобны законам бумеранга, а темная инициатива всегда наказуема.

— А говоришь, фантазии нету, — ухмыльнулся Жорик.

Я вздохнула. Рыжая листва купалась в солнечных лучах, ветер ворошил тяжелые рябиновые ветви, на карнизе мыла лапки сонная муха. А на душе было неспокойно. Дела нечисти — это, конечно, моя стихия, но ведьмой Круга я работаю всего-то пять лет, и слишком многого не знаю. И разгребу ли самостоятельно?.. Неуверенность и щенячья верность начальству требовали позвонить и доложиться по форме, но внутренний голос не позволял. Тайны, как и дар нечисти, чрезвычайно летучи. Стоит открыть рот, как вместе с одним слушателем о происшедшем узнает полмира. И чуйка подсказывала, что о случае с наблюдателем лучше пока молчать.

А он тем временем дрых на кухне, уткнувшись носом в подушку. По черным волосам сновали белые искры, а ворчание указывало на беспокойные и малоприятные сны. Я умылась, сварила и выпила кофе, повязла фартук и взялась печь блины. Или не услышит возню… или пора вставать.

Гоша проснулся сразу, как только по кухне поползли вкусные запахи выпечки. Сел и уставился на меня недоуменно:

— Ульяна? А что ты?.. А где я?

Да, дежавю.

— А, черт, не приснилось… — выдохнул он, взъерошивая волосы.

— Нет, не приснилось, — подтвердила я, переворачивая один блин и жуя второй. — К сожалению.

Или к счастью. Цель убийств-то прояснилась. Пламя. Осталось понять, зачем кому-то понадобилась девочка с Пламенем… и я почти уверена, что его создательница и «охотница» — одно и то же лицо. И одна и та же ведьма и убивает, и контролирует, натравливая на меня, вызванную нечисть. А если теперь она приударит и за наблюдателем… Черт.

— А у тебя… мяса нет? — спросил он смущенно.

— Куриное филе в морозилке. Будешь?

— Буду, — оживился, сполз с дивана и завозился, надевая джинсы.

— Сырым или в пароварку сунуть?

Гоша опять смутился. По всему входило, что хочется сырым, но человеческая натура с воспитанием против.

— Да ладно, я у нечисти чего только не видела, — я переложила на тарелку готовый блин и залила новый. — В микроволновку сунь на разморозку минут на десять да ешь потом.

— Лучше… в пароварку, — решил сконфуженно.

Я старалась не ухмыляться, но получалось плохо. Он сделал вид, что не заметил насмешки, и утопал в ванную. И как только хлопнула дверь, на пороге кухни объявился Кирюша в наблюдательской куртке поверх моего пальто. Выразительно клацнув челюстью, скелет извлек из внутреннего кармана гостевой куртки некий амулет.

— Ну-ка, покажи, — я заинтересованно отодвинула с конфорки сковородку, вытерла руки о передник и взяла вещицу.

Крошечная черная свирель на цепочке. Шершавые деревянные бока, тринадцать боковых отверстий, искорки белого пламени, пробегающие по стволу при касании пальцев. Знакомая работа. Как попала к наблюдателям?..

— Ульяна, верни на место, — Гоша говорил ровно, но глаза угрожающе прищурились.

— Негоже носить такую редкость, — я повернулась к свету, изучая артефакт, — в кармане и без защиты.

— Вообще-то с защитой. От кражи, потери и чужих рук.

Я посмотрела на Кирюшу. Тот пожал плечами: дескать, подумаешь, заклятье.

— Где ты это взял? И зачем?

— Где взял, там уже нет. Положи обратно и забудь.

— Это точно работа Барыни — нашей последней природной Верховной, — я пропустила приказ мимо ушей. — Она обожала играть на свирели, и все артефакты, которые успела изготовить, имели форму собственно свирели. И не только артефакты. Даже ключи от дома. Это ключ? От чего?

Наблюдатель не ответил, но серые глаза посветлели и заискрились. Я посмотрела на него с любопытством. На сейчас, пожалуй, хватит, но дня через два-три, когда его организм смирится с неизбежным, надобно спровоцировать и посмотреть, на что он способен.

— Держи, — я кинула ему свирель и вернулась к блинам. — А как поешь, пойдешь искать для своих авантюр другую ведьму.

— Мы с тобой в одной лодке, — напомнил Гоша и полез в морозилку.

— Может быть, — я меланхолично перевернула блин. — Только сдается, что ты намерен посадить меня на весла, а сам — сесть за руль и велеть грести. А я не люблю грести по чужому наущению в неизвестность, — перекинула готовый блин на тарелку и обернулась: — Мне не нужны твои наблюдательские тайны — своих хватает. И в твоих интересах рассказать, куда мы поплывем. Тогда я буду знать, какие неприятности нас ждут, и смогу спасти твою задницу. Не говоря уж о своей. А твою тетя Фиса велела беречь. Да и моя мне дорога как память. Поэтому или говори, или дверь — вон там.

Он не ответил: грузил в пароварку мясо и пускал слюни. Значит, разбегаемся. И к лучшему.

— Ты права, это ключ, — наблюдатель помыл руки и занял стратегически важное место у печки, стащив блин. — От гробницы Барыни. Предание ты знаешь. Она разрешила навещать ее могилу раз в тринадцать лет и обещалась ответить на любые вопросы, если поднести ей подарок.

— Но могила же давно утеряна!..

— Смотря кем, — Гоша стащил второй блин. — Мы ее местонахождение знали всегда. Очередные тринадцать лет случатся со дня на день. Свирель — это ключ, а с подарком я пока не определился. Пойдешь со мной?

— Это же предание… — у меня в голове не укладывалось. Мы, ведьмы, не знали, где захоронение, а эти, ушлые…

— Когда оживают одни легенды, пора верить в другие и искать у них помощи… Блин горит.

Я, спохватившись, перевернула блинчик и покосилась на румяную горку напеченных. Мой собеседник усердно жевал, а горка не уменьшалась. Прищурившись, я сдула иллюзию, и на тарелке остался единственный блин, к которому уже тянулась наблюдательская рука.

— Хватит. Зое оставь, — и шлепнула лопаткой по его запястью.

— Вкусно, — он облизнул пальцы.

— Ладно, бери.

А не успел. На кухне появилась сонная Зойка. Лунатиком дойдя до печки, она стащила с тарелки блин и, не открывая глаз, удалилась к себе. Тихо скрипнула, закрываясь, дверь. Запищала пароварка. Я глянула на часы. Почти двенадцать. Пора выдвигаться, чтобы вернуться домой засветло.

— Ешь и собирайся, — предупредила, заливая следующий блин. — Кирюш, будь другом, разбуди Зою!

— Куда? — наблюдатель отвлекся от мяса, которое, плюнув на приличия, уплетал прямо из пароварки.

— К нечисти, которая… — я замялась, предчувствуя крик до потолка. — Которая сможет тебя… рассмотреть. И скажет, кто в кровь вмешался, и что тебе дальше с собой делать.

— Я против, чтобы кто-то знал.

— Согласна. Но ты для всех — и особенно для самого себя — мина замедленного действия. И когда рванешь, как рванешь, лично я не знаю. Но хочу знать. Чтобы не попасть под раздачу. А мастер Сим не разболтает.

— Уверена?

— Да. Он… бес.

Гоша поперхнулся филе, прокашлялся и зашипел:

— И вы скрыли, что в городе…

— Да, скрыли, — ответила резко. — Иначе бы вы потребовали изгнания, а это работа для целого Круга. Когда мы в последний раз изгоняли беса, умерло пятеро ведьм, и еще троих… Еще троих — еле откачали. Незачем жертвовать жизнями там, где можно договориться. И не смей на меня орать, — я угрожающе подняла лопатку.

Завоняло горелым. Сонная Зойка, подталкиваемая Кирюшей, вышла из гостиной и направилась в ванную. Гоша открыл окно, впуская свежий воздух, глянул недовольно и вернулся к мясу. Я закончила с блинами, помыла посуду, проглотила остатки кофе, усадила Зою обедать и отправилась собираться.

Жорик по-прежнему заседал на шкафу.

— Занятная личность, — повторил на мой вопросительный взгляд и зашуршал страницами.

Я переоделась в ванной, нацепила линзы и замазала тонаком темные круги под глазами. Наблюдатель вертелся у зеркала в коридоре и с помощью подручных иллюзий «штопал» прорехи в джинсах.

— Ни слова о том, кто ты такой, — предупредила, обуваясь. — Зой, ты поела? В штаны и на выход.

— Далеко живет?

— Нет, пять минут пешком, — я села на пуфик, обуваясь.

— Бес в таком многолюдном месте… — начал неодобрительно.

— Гош, не нервируй меня, — я приняла из рук Кирюши куртку. — И скажи спасибо за то, что вожусь с тобой, а не выгоняю к наблюдателям. И при мастере Симе молчи. И о нем — молчи. И вообще…

— Бес? — переспросила Зойка. — Мы идем к бесу?

— Да. И ты тоже… молчи при нем. Зацепитесь языками — окажитесь должны ему нынешнюю жизнь плюс три следующе раньше, чем сообразите, зачем заговорили.

На мрачной наблюдательской физиономии отчетливо читалось: не будь ему так херово — и больше психологически, — черта с два бы он пошел к бесу. Скорее, меня бы за шиворот — и в доследственный изолятор за вопиющее нарушение. Физически-то он выглядел неплохо, но вот в глазах мелькало беспокойство. Он не знал, чего ждать, и боялся самого себя. И это тоже читалось, и было так щемяще знакомо…

— Не дрейфь, — сказала вполголоса, когда мы вышли на улицу, и ободряюще взяла его под руку. — Твоему здоровью «уголь» не грозит… разве что душевному. Но если сжился с иллюзиями, то и Пламя сможешь унять. Заодно попретендуешь на кресло нашей Верховной, а то она в трансе и не знает, кого выбрать в преемники.

— Тебя это забавляет? — уточнил он и сжал мою руку так, что я ойкнула.

— Нет, пугает. Но ведь лучше хохмить и что-то делать, чем сидеть в углу и стенать «Мы все умрем!..»

Он улыбнулся и ослабил хватку.

— Но ведь ты тоже в преемницах. Почему не примешь Пламя?

— Я слишком молода, чтобы умирать во цвете лет.

— Уль, смотри! — дернула меня за рукав Зойка.

Видение настигло стремительно. Я посмотрела на фасад многоэтажки, знаменитой яркими рисунками всевозможных бабочек, как вдруг похолодало. Яркое небо закрыли низкие серые туч, ледяной ветер бросил в лицо пригоршню колючего снега, сквозь фасад проступили крылья колоннад, украшенные призрачными бабочками.

Я моргнула, ежась от холода, и пошла навстречу видению. Современный подъезд мутировал в невысокий округлый портал входа, зияющий пустотой, ступени крыльца провалились, а на треугольной крыше появился потрескавшийся медальон. Я впилась взглядом в символ, мысленно запоминая каждую трещинку, и почти успела сложить из них образ, когда ветер сбил меня с ног, отшвырнув к тротуару. И с головой накрыла темнота.

— …по карте найти можно, — вещала Зойка звонко и убедительно, — если знать точки появления видений. Они — как следы на тропе, понимаешь?

— И сколько следов уже есть? — спрашивал наблюдатель.

— Теперь три. А должно быть пять-шесть, — девочка вздохнула. — Можем не успеть. Видения приходят медленно.

Я обнаружила себя лежащей на скамейке с сумкой под больной головой. Немилосердно ныл ушибленный затылок. А Зойка продолжала объяснять идейному диверсанту то, что другим говорить запрещалось. Впрочем, для нее Гоша — не наблюдатель, а… сопричастный. Я прикинулась обморочной и навострила уши, но…

— Очнулась, — на мой лоб легла прохладная ладошка. — Уля, третье видение было, слышишь?

Я с трудом села. Припекало не по-осеннему горячее солнце, но я никак не могла согреться. Меня трясло от холода, и повсюду мерещился снег. Гоша молча снял курку и накинул ее на мои плечи. Я закуталась и пробормотала:

— Кажется, зима будет неожиданной и ранней… — взяла сумку, встала и кивнула на «бабочкин» дом. — Нам, кстати, туда. Пошли.

— Не слишком ли быстро ты… поправляешься? — заметил наблюдатель.

— Не будь таким подозрительным, — я бодро топала через детскую площадку, пошатываясь. — Я же ведьма, меня кирпичом не убьешь.

…и чтоб тебя за ногу с твоей наблюдательностью, зараза.

Мастер Сим, живший на первом этаже, нас уже ждал. Едва я нажала на кнопку звонка, как он открыл дверь и приветливо улыбнулся. Почтенный бес выбрал облик добродушный и безобидный — низенького круглого человечка. Замызганный в серо-зеленую клетку халат, зеленые пижамные штаны, старые тапки, длинные рыжие усы, морщинистая белая кожа и блестящая лысина.

— Опаздываешь, Ульяна, — пожурил смешливо.

— Дорога полна неожиданностей, — улыбнулась я. — Добрый день.

— Добрый-добрый, — мастер Сим, слеповато щурясь, изучил моих спутников.

Те, помня о предупреждении, стойко промолчали. Я сняла обе куртки, скинула кроссовки и отправилась вслед за хозяином на кухню.

— Чаю?

— Горячего, — меня до сих пор знобило.

— Сюда присаживайтесь, пожалуйста, — мастер Сим любезно усадил Гошу с Зойкой напротив, а сам устроился рядом со мной.

Мои спутники напряглись под проницательным взглядом, а я уткнулась в чашку с малиновым чаем. Повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь скрипом половиц в соседней квартире.

— Хочешь знать, кто такие? — наконец посмотрел на меня бес.

— Да, все, что видите.

— Ну-с, случай интересный-интересный, — мастер Сим снова прищурил желтые глаза. — Моя кровь, моя…

Гоша возмущенно открыл рот, и я больно наступила ему на ногу. Он прикусил язык, но на беса посмотрел недобро. Зойка съежилась.

— Ваша — в каком смысле? — я повертела в ладонях кружку.

— Не в том, Ульяна, не в том, — поправился бес быстро. — Я, как и обещал, на пенсии. Нехорошим не промышляю, веду себя тихо-тихо. За три года — ни одного инцидента, да-да.

У наблюдателя глаза на лоб полезли.

— Значит, кровь вашего народа?

— Точно, моего, — он суетливо кивнул. — И кровь-то молодая-молодая, мальчишечья.

— Родственная? — мне не давал покоя туман в глазах, что у одного, что у второго.

— Верно-верно. Братья были.

Ирония судьбы… Гоша, кажется, не верил. Зойка — тоже. Однако Жорик прав был насчет нее, ворча про «бисово дитё».

— И отцы у обоих. Разные, но точно-точно родственные.

Наблюдатель снова открыл рот и поперхнулся кашлем.

— Угроза есть?

Мастер Сим помолчал, разглаживая ладонью старенькую скатерть, а потом тихо сказал:

— Ульян, а давай-ка отойдем?

Я кивнула, встала из-за стола и, получив вторую чашку чая, проследовала за хозяином, тихо шепнув своим «ничего не трогайте!». Бес провел меня в гостиную и закопался в старинном секретере. Я привычно взобралась на подоконник.

— Вот, — он повернулся ко мне с папкой для бумаг. — Подпиши, и я всё расскажу.

— Уезжаете? — я внимательно перебрала бумаги.

Неожиданно…

— Боюсь, — мастер Сим грузно сел в кресло. — Не за себя боюсь, а за людей — за соседей своих, за прохожих… То, что приходит в город, сводит с ума. Я плохо себя контролирую, — и сипло хихикнул в усы: — Бешусь, да-да. Уж и соседи говорят, что бесноватый я. А обратно не хочу. Я бы здесь остаток дней прожил. Подпиши переезд с рекомендацией, а? Знаешь ведь, как с личностями вроде меня… поступают. А с твоим поручительством примут.

— Куда? — я отцепила от корешка папки ручку.

— Подальше отсюда. Камчатка, Сахалин, Хибины… Сегодня же уеду. И тебе бы — тоже, — желтые глаза смотрели проницательно и видели куда больше положенного: — Ты в стрессе. Опасно. Не ровен час… взбесишься.

— Почищусь на днях, и всего делов, — я пожала плечами, положила на колени папку и быстро набросала рекомендацию. Подула на левую ладонь и припечатала подпись символом Круга. — Я же не кровь нечисти, а всего лишь воздух, перенасыщенный всеми вами.

Мастер Сим хмыкнул — дескать, кого дуришь, деточка? — но от комментариев воздержался. И продолжил:

— Угрозы нет. Ни тому, ни другому. Сила цельная, от родственника к родственнику, сидит крепко. Парень горит? Ненадолго. Разойдется «уголь», уснет сила, прежним станет. А девочка интересная, да-да, — бес кивнул самому себе. — Но пока не раскрылась. Куколка еще, и непонятно, какой бабочкой вылупится. Но темной, — и посмотрел на меня выразительно: — Что скажешь?

Промолчала. Значит, «угли» — от родственника к родственнику… по предку-бесу?.. Последнее безумное озарение обретало черты реальности. Мерзкой и отвратительной, но почти бесспорной.

Я вздохнула и спросила:

— У вас капли крови не будет… лишней?

— Думаешь, здесь братцы? — бес повел носом и нахмурился: — Нет-нет, точно в городе других бесов нет. Почуял бы, — и встал, вытянулся, глаза вспыхнули: — Я же обещал беречь свою территорию.

— Помню. Это не камень в ваш огород, мастер. Это дурное предчувствие.

— Будет тебе капля. Обожди.

Бесова кровь чует себе подобное, капли тянутся друг другу. Вероятно, этим свойством и объясняется летучесть «угля». Мне, конечно, даже в мечтах не выстоять против двух бесов, но рискнуть стоит. В конце концов, я всегда умела договариваться с нечистью, а кровь защитит своего. Но… пара-тройка заклинателей была бы очень кстати.

Получив кристалл с каплей, я тепло рассталась со старым бесом до лучших времен. И обратно мы шли молча. Мои спутники переглядывались, а я думала. Как внятно объяснить то, чем озарило под утро, как обосновать…

— Зой, беги домой, — возле подъезда Гоша крепко ухватил меня за плечо повыше локтя. — Ульяна, на пару слов.

Факты, которые я почти собрала в историю, враз испарились. Я пошла с наблюдателем к детской площадке, и хоть бы одна дельная мысль посетила…

— Уля, говори.

— Тебе ничего не грозит, — поведала нервно. — «Уголь» усвоен и…

— Не об этом, — и крепче сжал мое плечо. — Ты знала, — заметил он, остановившись у скамейки. — Ты шла не за ответами, а за доказательствами. Ты знала, что мы с Зоей… родня по силе. Откуда?

Сконфуженный мужчина, шарахающийся по кухне в поисках сырого мяса, исчез. Наблюдатель вернулся на свой пост и ждал объяснений. Резко накатила головная боль, но я ментальную атаку отразила сходу.

— В сознание не лезь, — предупредила сухо, вывернувшись из захвата. — А рискнешь взламывать и допрашивать — сброшу с шестнадцатого этажа. Я расскажу, что поняла, но не более того, идет?

Он склонил голову набок и посмотрел с интересом. С шестнадцатого этажа он еще не летал, да. А это захватывающе. Особенно без страховки.

Я выманила из открытого окна вещдок — воздушную сферу с курящимся внутри туманом. Имеет право знать, и не имею права отказывать.

— Это послед — остатки силы. Забирай, пригодится. Из него артефакт со временем образуется, — собралась с духом и серьезно продолжила: — Так вот, у Зои сила — точно такая же. Я видела ее послед — один в один с твоим. А мастер Сим говорил, что у бесов свойства силы крови неизменны. И у каждого рода — своя структура силы, своя консистенция, своё… Всё своё. Особенное. Вплоть до цвета, запаха и ощущения. Я такие вещи чувствую, как воздух.

— Дальше? — требовательный взгляд.

— А дальше… домыслы, — я посмотрела себе под ноги и поддела носком кроссовки кленовый лист. — Одержимые — огромная редкость, и ведьм они обходят стороной. Дух беса в человеческом теле трудно обнаружить, но легко убить. Не слишком ли вас, потомков, много, да еще и от одних и тех же бесов? И все — здесь, сейчас, вместе? И у всех — Пламя.

— Значит… — наблюдатель тоже поддел носком кеды несчастный лист.

— Вы… проект. Продукт, — я сглотнула, но решилась озвучить собственный бред: — Некая ведьма очень хочет Пламя — настоящее, истинное, а не искусственный артефакт, который сейчас передается в Кругу, — и проговорила очень быстро: — Она знает, что необходим только один качественный «уголь». И в курсе нужного ритуала. Вызывает походящих бесов. Договаривается. И те плодят полукровок, — помолчала и выдохнула: — На убой.

— Факты. И аргументы.

— Кровь беса тянется к знакомой крови, а «уголь» как летучий дар ищет родственное. Думаешь, почему ты беспроблемно усвоил ведьмину силу, почему так быстро оклемался? Конечно, можешь двинуть теорию о собственной уникальности. Но любой организм и его уникальность — это продукт природы и… сопутствующих факторов.

Наблюдатель промолчал. Я перевела дух и продолжила:

— Две убитые плюс вы с Зоей — уже четверо потомков. О третьей убитой я ничего не знаю, но Зоя говорила про еще один пойманный «уголь» — в детстве. Итого — минимум пятеро. А это много, — я решилась посмотреть на Гошу и встретила задумчивый взгляд. — Какова ваша статистика по потомкам нечисти и ведьм? Да еще и от одной особи?

— Человек десять в столетие, — признал неохотно. — И всегда от разных.

— Аспид вчера рассказывал про некую двухсотлетнюю ведьму — он опознал ее работу в мумии той, от которой ты схватил «уголь»… Но я, честно, не знаю, кем надо быть, чтобы приручить беса, — качнула головой.

— Тобой?

Я недоуменно моргнула:

— Что?..

Гоша смотрел насмешливо и очень… выразительно.

Я вдохнула-выдохнула, унимая раздражение, и тихо сказала:

— Первый бес появился около моего дома. Я работала второй год и приняла мастера Сима за неопасную нечисть. Он был ранен, просил о помощи, и я… помогла. А следом пришел второй. Пока заклинатели сдерживали его агрессию, мы использовали силу Круга, а для совместной работы ведьмам необязательно держаться за руки. И никого, кроме мастера Сима рядом со мной тогда не было. И мой «уголь»… разгорелся сразу и целиком. Я бы сгорела, но бес вытащил меня с того света. А я выпросила ему патент, и никто кроме нас троих да Томки о пребывании беса в городе не знает, — и понизила голос, выделяя каждое слово: — Я не приручаю бесов. Я общаюсь с одним конкретным бесом, которому обязана по гроб жизни. Всё. Еще вопросы?

Вопросов не поступило, но на наблюдательском лбу обозначилась хмурая поперечная морщина. Очевидно, что меня, несмотря на предложения жить дружно, принимают за «ту самую». И неожиданно вспомнились слова Аспида: «Она — хамелеон». Черт. Неужели двухсотлетняя?.. И чем мы еще похожи с этой извращенкой, кроме связи с бесами? А архивы и прочие «сотрудничества» — это только предлог? Проверка на вшивость? Я — или не я?..

— Ты определись, я подозреваемая или напарник, — посоветовала сухо. — В моем случае одно другому мешает. И раздражает.

— Невиновный не оправдывается, — озвучил известную истину Гоша и, сунув руки в карманы, прищурился на солнце.

Ой, да подь ты, как Жорик говорит…

— Больше мне сказать нечего.

— Зато мне есть, о чем спросить. Где «скорпионы»?

Профессионализм, за который я отчаянно цеплялась, приказал долго жить. В душе полыхнуло бешенство, и по дотошной роже наблюдатель не получил только потому, что рефлекторно перехватил мою руку.

— Говоришь, ушли туда, откуда пришли? Ты редко и плохо врешь, Ульяна, — пронзительный светлый взгляд выворачивал мои мысли наизнанку. — В небытие ушли, не так ли? Ты убила обоих. Слишком быстро справилась. А сил у тебя мало — не выстоять против пары крупной нечисти в открытой схватке, чтобы измотать и парализовать. И ты не имела права их отпускать.

От злости привычно скрутило судорогой левую руку. Да, рассчитывать на молчание маячков и отсутствие у наблюдателя мозгов было очень глупо… Я спрятала руку за спину, и Гоша этот жест заметил. И бог знает, какие выводы сделал, но хватка на моем запястье ослабла, а его взгляд и тон смягчились:

— Уля, ты слишком часто ошибаешься. Чем ты занимаешься в Кругу?

— Например, тем, чем вчера ночью, — ответила резко. — Нечисти помогаю. И будто бы ты не в курсе!.. Отпусти! Чего тебе еще от меня надо, з-з-зараза?

Вопрос на сто баксов. А то и на миллион, если учесть, как я встряла… Наблюдатель рассеянно глянул на сферу с последом. Доказательств-то он днем с огнем не найдет, но бдить так начнет, что любая моя следующая ошибка может стать фатальной.

— Я умею быть благодарным и ценить помощь, — сказал он негромко. — О бесе и «скорпионах» никто не узнает, а от тебя ничего не потребуется, кроме того, что ты уже обещала. Архивы, Ульяна. В ближайшее время.

Удивил. Только все равно не верилось.

— Позвоню, — я повернулась и ушла, не прощаясь. Хватит с меня.

Зойка ждала у подъезда. Сидела на скамейке и считала облачных «барашков». Я посмотрела на подъезд и поняла, что дома рехнусь. Надо… пройтись. Проветриться. Отвлечься. И успокоиться.

— Зой, не хочешь на каруселях покататься?

— Хочу, — она соскочила со скамейки и застенчиво улыбнулась: — Только можно я сначала домик на карте отмечу?..

Глава 4

Над суетой отчаялась подняться,

Но выручили ступа и метла.

М. Мамич

К походу в архивы я готовилась два дня, хотя по-хорошему нужны были недели две. Но времени в обрез, и приходилось действовать по-плохому. Жорик чуял неладное и каждую минуту учил жизни. Знал, что нравоучения нервируют меня до судорог и лекарств, но не мог держать переживания в себе.

— Уля, то ж опасно до смэрти! — твердил он взволнованно. — Може, нэ, а? Ну, на кой?..

— Жор, надо, — отбрыкивалась я, не менее взволнованно роясь в сундучках с амулетами. — Один раз я уже встала в Круг и еле вернулась обратно. И я хочу понять, что происходит, до призыва и приказа. А то и предотвратить его. И если эта возможность…

— …размажет тебя по стенке? И кто отскребать будет? — интересовался призрак едко и прозорливо. — Летун? Да на кой черт ты ему сдалась, ведьма? Бумажки стибрит — и ага! Улетит, и не догонишь!

— Наблюдатель мне должен, — я старалась верить в относительную Гошину честность. — И я ему еще пригожусь. Отскребет и до врача доставит. А то и повезет, и все обойдется. И пронесет.

Жорик гнусно хихикал и издавал «проносящий» трубный звук. Зойка, заслышав, смеялась из кухни. Я закатывала глаза и в сотый раз повторяла:

— Знание — сила!

— Знание — жизнь, — авторитетно возражал призрак, беспокойно шагая из угла в угол. — И чем больше первого, тем меньше второго. Жизнь и шансы выжить уменьшаются прямо пропорционально приобретаемым знаниям. Поверь моему опыту, — убеждал безо всяких акцентов, надеясь вразумить.

Не получалось.

— Волков бояться — в лес не ходить, — заявляла в ответ. — И, как сказал один мудрый человек, не бойтесь смерти. Пока мы живы, ее нет, а когда она придет, нас уже не будет.

— Дура девка! — не выдерживал в сердцах Жорик. И отчасти был прав.

После он доставал призрачную трубку и надолго запирался в ванной. Где уныло завывал и причитал, подражая приличным привидениям, и пугал моих соседей. Один даже разбираться пришел. Но когда Кирюша открыл ему дверь и радостно уронил челюсть, сосед решил, что не туда попал, и быстро слился.

От круглосуточных размышлений спасала только работа. Я два дня бегала по любимым местами самой опасной нечисти и расставляла ловушки. Как только нечисть проявит излишнюю агрессию, сработает патентный амулет и активирует западню. Зойка ходила за мной по пятам и спрашивала, что к чему и зачем. Я смотрела на нее и убеждалась в правильности слов Риммы про «смену растишь». Из девочки получится отличная ведьма для работы с нечистью.

Наблюдатель молчал и не подавал признаков жизни. Вспоминая о нем, я тщательно и усердно выскребала изо всех углов профессионализм, чтобы не срываться по мелочам и не лезть в драку из-за ерунды. Он раздражал своей любопытной натурой и стремлением вытащить на свет то, что видеть не положено. Но если отбросить два этих фактора, то с ним можно жить дружно. Приятный, обходительный, привлекательный, интересный. Из тех, с кем хотелось застрять в лифте, часа на два и без камер. Но — если бы не «бы».

Верховная тоже молчала, и это беспокоило не на шутку. Томка в ответ на «Где?..» устало и монотонно повторяла: «Я за нее». Наблюдатели — бессовестные засранцы. В городе пыль столбом и дым коромыслом, а они… нашли время. Отец, кстати, не объявлялся. Мама тоже куда-то подевалась. Написала скудную смску — дескать, не теряй, и с тех пор молчок. Подозреваю, что она уехала с тетей Фисой, для моральной поддержки. Как и Галя и еще пара ведьм из Совета. Похоже, что-то затевалось.

Нечисть… предвкушала. Это ощущение расползалось по городу ручейками ядовитого дыма, растворялось в воздухе, порождая тревогу и беспокойство. И, увидев однажды издали Арчибальда Дормидонтовича, я убедилась в правоте мастера Сима. Нечисть сходила с ума. Глава «пауков», подтянутый, солидный и интеллигентный до мозга костей, шел вприпрыжку, подбрасывая шляпу с мушкетерским пером, и напевал про «Па-ра-па-ра-парадуемся…». Дело дрянь.

Людям тоже приходилось несладко. Новостные сводки пестрели яркими заголовками о резком скачке криминогенности — участившихся хулиганствах, кражах, убийствах и прочих преступлениях. Улицы наводнили патрули дружинников, а после восьми часов — с наступлением темноты — город вымирал. И очень быстро — слишком быстро — гасли яркие «свечи» многоэтажек. Даже на балкон вечером стало жутко выходить.

А осень кралась по городу, теплыми солнечными лапками прогревая мостовые, оставляя ворохи шуршащих красно-желтых следов. И чем дальше проникала в город, чем сильнее следила, тем короче становились дни и удлинялись ночи. И тем глубже в душу пробиралось беспокойство, щедро сдобренное пряным запахом увядания. Мне было тревожно. И проверенное годами лекарство помогало неважно.

— Уля, не ходи туда, Христом Богом прошу!

— С каких это пор ты стал христианином? — я выкапывала из шкафа удобные широкие штаны с десятью карманами.

— С тех самых, как с вами, ведьмами, связался, — проворчал он.

Я достала штаны, повернулась к призраку и мягко сказала:

— Жор, я очень ценю твою заботу, но не передумаю. Пожалуйста, не доставай меня хоть сейчас, а? Мне нужно собраться с мыслями и настроиться, не сбивай с толку.

— А ежели раскрыться придется? — не унимался дух. — Ежели… узнает?..

— Значит, узнает, — ответила жестко и достала из шкафа старый синий свитер. — Всю жизнь прятаться от наблюдателей не получится, как ни крути. Шила в мешке не утаишь. Лучше скажи, друг мой, куда ты сигареты спрятал?

Риммины сигареты Кирюша выудил из моей сумки еще в ночь приезда с шабаша и сдал Жорику. А найти то, что спрятал призрак, невозможно — он ведь не дышит. И почти не следит. Правда, в последние два дня от волнения «обтекал» — оставлял повсюду лужицы призрачной крови из раны, нанесенной колом. Но к сигаретам они меня не приближали.

— Курить вредно, — заявил Жорик и достал из-под окровавленной сорочки трубку.

— А жить — еще вреднее! Ну, Жор!.. Я же ведьма!

— Это что, оправдание? — и злорадно запыхтел трубкой.

— Это аргумент! — я завистливо сглотнула.

— Фи-и-и, надумала! Шукай сама, коли надобно! — и полетел сквозь закрытую дверь на кухню, оставляя на светлом дереве брызги крови.

Я вздохнула. Мертвые, в отличие от живых, невыносимы… Посмотрела на дверь и кое-что вспомнила. Подошла и вытерла следы платком. Очень кстати. Надо и остальные собрать. Отличный дезориентирующий маневр.

— Алё, Гош, привет. Занят? Ах, свободен и ничей? Тогда собирайся. И одевайся… как в погреб. Чтобы тряпки не жалко было. Жду в центре, под Лениным. А завидуй молча. И собирайся быстро.

Я переоделась, распихала по многочисленным карманам амулеты и надела линзы. Посмотрелась в зеркало и снова вздохнула. Профессионализм — наше всё. Улыбки, шутки и никаких «скорпионов». Ненавижу лицемерие…

— Жор, пожелай мне удачи.

— Нэ, не поможет.

— Ну и ладно, — я обула кроссовки и сунула сотовый в карман.

Зойка выглянула из кухни, махнула рукой и улыбнулась. Взъерошенная куцая косичка, голубая пижамка, хрупкие плечи, тонкие ножки — и непробиваемое спокойствие в серых глазах.

— До завтра, — и босиком пошлепала закрывать за мной дверь.

А Жорик пробурчал что-то невнятное и наверняка ругательное. Его всегда восхищало умение русского человека одним лишь сакраментальным матерным словом (или его усеченным вариантом с междометием «ой») выражать столь разные эмоции как раздражение, ярость, восхищение, недоверие, разочарование, изумление, иронию или обиду, всего лишь меняя интонацию. Но, кажется, он не рад возможности попрактиковаться. И типун ему на язык…

До центра я ехала на автобусе, и всю дорогу смотрела в окно. О старых архивах мне рассказывала Изольда Дмитриевна — перед смертью, когда ее разум помутился. Она часто бредила, вспоминая самые захватывающие моменты жизни, и повторяла: «Там — самое главное, там — самое важное, они не забрали самое ценное, но никогда туда, никогда…».

По всему выходило, что наставница сунулась в архивы и едва унесла ноги. В рассказах сумасшедших правды больше, чем в слащаво-отточенных легендах, но и последние оптимизма не добавляли. Я давно мечтала слазить в старые архивы и проверить достоверность слухов, но Верховная запрещала — под страхом изгнания, мучительной смерти и много чего матерного. Я старалась ей не перечить. Да и напарника бы не нашла никогда, а он нужен. А среди ведьм, кто бы что ни говорил, сумасшедших мало.

Гоша ждал у бронзовых ног вождя мирового пролетариата. Сидел на поребрике, опершись локтями о колени, шарился в телефоне и вид имел благожелательный и хипповый. Широкие потертые джинсы с кучей карманов, темные свитер и кеды. Рукава закатаны, и с предплечий фонили кожаные напульсники, да так, что мне стало не по себе. Явно против нечисти. Экран сотового освещал улыбку и ямочки на щеках.

— С девушками чатишься?

— А почему бы и нет? — отозвался он, вставая и убирая телефон. — Ночь длинная, а одному скучно.

— Пошли, — я огляделась, определяя маршрут, — развлеку.

— Чем? — наблюдатель пошел рядом, сунув руки в карманы.

— Экскурсией. А что? Да, мой город молодой, и ста пятидесяти лет нет, но у нас есть, на что посмотреть. Например, — я указала на одноэтажный беревнчатый теремок с белыми ажурными наличниками, — памятник деревянного зодчества, конец девятнадцатого века. Таких у нас сохранилось всего семь штук, и один особенно интересен.

— Слушаю, — оживился Гоша.

Вечер стоял тихий и теплый, и, несмотря на нервную обстановку, гуляк хватало. В освещенном фонарями и витринами центре, со стражами порядка на каждом углу, кажется, ничего не может случиться… Но, проходя мимо сияющего здания оперного театра, я поежилась и ссутулилась.

— Ульяна, экскурсия.

— Направо — магазин натурального кофе, — начала я без энтузиазма. Мы уходили по яркому проспекту прочь от приснопамятного сквера, но от тяжести на душе не убежишь. — А направо — гей-клуб, — и добавила шепотом: — Но это для людей — гей-клуб, а на самом деле там тусуется нечисть.

Наблюдатель хмыкнул и посмотрел на меня иронично.

— Да, красиво говорить не умею, зато знаю все злачные места, — я пожала плечами и свернула в неприметный темный переулок. — Сюда.

— Архив — это злачное место?

— Не столько злачное, сколько проклятое, — я принюхалась, но чужих запахов не было, как и преследователей. После стычки со «скорпионами» я ждала гадости отовсюду.

— Не понял… — Гоша такой подлянки явно не ожидал. — Почему проклятое? По тому, как ты посоветовала одеться, я понял, что мы полезем куда-то, где давно никого не было и…

— …и мы туда полезем, — кивнула я. — Быстро соберем записи и смоемся, — и целеустремленно устремилась вниз по улице. — Не знаю, что ты ищешь, но в нашем — доступном — архиве найдешь только описания травок, склянок и нечисти. Главные тайны Круга — именно там, где давно никого не было. Вот здесь. Пришли.

И остановилась у неказистой избушки, чьи кривые стены прятались в зарослях сирени и желтых тополей. Оранжевые фонари освещали просевший фундамент, гнилые бревна, облезлые наличники, рассыпавшееся крыльцо и окна, закрытые ставнями. Избушка находилась в конце улицы, в окружении темных высоток бизнес-центров с одной стороны и оживленной шестиполосной магистрали — с другой. Сносить ее не позволяло минкультуры — как памятник регионального значения, а чинить — средства.

Я посмотрела на наблюдателя и поняла, что сейчас получу за розыгрыш, минимум — по гордости. И, пресекая возможную ссору, торопливо добавила:

— Это верхушка айсберга, — и топнула ногой, — под ней — подземелья старых архивов. По слухам.

— По слухам? — повторил мой спутник эхом и брезгливо посмотрел на избушку.

— Как ты про легенды говорил? Когда оживают одни, надо искать помощи у других?

— Темнишь, Ульяна…

— Ни в коем случае, — возразила. — Просто не знаю… с чего начать.

— Начинай… сначала, — посоветовал Гоша.

— А сначала было слово… — пробормотала я, глядя себе под ноги и прислушиваясь к шепоту ветра.

Воздух знает и помнит все. Его взору нет преград — он проникает и в самые глухие подземелья, и я иду за ним. По низкому сырому помещению, заваленному гнилыми досками, над провалившимся полом, в полной темноте. И останавливаюсь у дальней стены. По углам ползет плесень, штукатурка трескается, и ее трещины образуют некий… знак. Круг. Касаюсь его левой ладонью, активируя печать Круга, толкаю стену и распахиваю невидимую дверь. Кирпичная арка, крученая лестница вниз и длинные узкие коридоры. Вспыхивающие призрачные факелы. Паутина на потолке. Кровь на стенах. Бесконечные арочные пролеты и анфилады низких пустых залов. Кирпич и кровь. Запах гнили и застоявшейся гари. Душно, сыро и зябко. Шорох бумаг в дальних залах. И…

— Ульяна? — наблюдатель тряхнул меня за плечо и пощелкал пальцами перед носом. — Что случилось? Ты где?

— Здесь, — отозвалась рассеянно. — Всё здесь. Архивы на месте. Проверила. Отцепись.

— А раньше нельзя было?..

— У меня других дел полно, — огрызнулась и снова посмотрела вниз. Не дождалась самого главного… — Гош, ты про хуфий слышал?

— Слышал, — он выпрямился.

— Теперь, если не повезет, и познакомишься. Одну я почти рассмотрела.

До него дошло. Благожелательность и ирония сменились серьезностью.

— Кража?

— Да, — я полезла в карманы за амулетами. — Лет тридцать назад на архив было совершено нападение. Говорят разное: кто-то нечисть винит, кто-то — периферийных ведьм. Хранительниц было десять. Пока одна половина отбивалась, вторая выносила ценные записи. Защитницы погибли. А ведьмы, погибшие при исполнении, никуда не уходят. Они остаются призраками, сущностями, пропитанными силой смерти, готовыми и дальше защищать порученное. И неважно, кто за ним придет, наблюдатель или ведьма.

— А тот, кто нападал, своего добился? — Гоша смотрел на избушку… почти с уважением.

— Не знаю. Но часть архива, говорят, попала под раздачу и была уничтожена в боях. А еще одну часть — из самых дальних комнат — вынести не успели, случилось обрушение.

…которого я не увидела. Нигде. Кровь — да, смерть — да, обрушения — нет. Предания, как обычно, изрядно привирают. Значит…

— Или — решили не выносить? — озвучил мою догадку наблюдатель.

— Да, или решили не выносить. Когда стало понятно, что хуфиям быть, самое ценное оставили под их бдительной защитой, — я зазвенела кольцами и браслетами.

Пора. Уже минут пять — ни одной машины, а в окнах бизнес-центров давно погасли огни. И ни души, лишь сырный огрызок луны желтел с темноты небес. Время к полуночи.

— Больше ста лет назад, говоришь? А городу нет и ста пятидесяти?

— Любой город начинается с деревни. А дерево слишком часто горит, чтобы доверять ему тайны. Эти подземелья — старше города. Раза в два, — я достала платок с Жориковой кровью. — Готов?

— Нет, — предсказуемо отозвался наблюдатель и уставился на меня с обычной своей требовательной дотошностью: — Какой у тебя план? И зачем тебе, собственно, я? Я не боевой маг и с хуфией не помогу.

— Ты хотел попасть архив? Вот и попадешь. Обещания я выполняю. А с хуфией справлюсь сама, — легкомысленно улыбнулась. — Обычно они впадают в спячку, просыпаются, чувствуя вора, и поначалу крайне медлительны. И не опаснее Жорика. Развоплощу на раз. К тому же они слепы и ориентируются по запахам, — я махнула платком. — А мы будем пахнуть призраком.

— Тогда чего ты боишься, Ульяна? — спросил он проницательно. — У тебя руки дрожат и голос нервный.

Твою ж… наблюдательность.

— Слияния, — я скомкала платок. — Одиночные хуфии неопасны, со сдвоенной… тоже справлюсь — это нежить средней руки, к тому же слепая. Но если три или четыре в одной… Эта опасна. Она видит, слышит и колдует. По мелочи, но… она невосприимчива к светлой магии, как и простые, одиночные. А хуфий там… пять. Минимум. Но у меня есть темная заначка, — быстро перебрала браслеты и пояснила: — от наставницы досталась. А ты мне нужен как мужчина. Если меня… приложит, вынесешь.

— А архив?

— Заберем. Успеем. Даже строенная хуфия просыпается не сразу. Главное — отбиться, если вдруг.

— Ладно, вынесу, — расправил плечи.

Еще бы, если архив при мне будет… И очень надеюсь, что не зря рискую, и там найдутся ценные сведения.

— Чудно, — я деловито расправила смятый платок. — Тогда завязываем с разговорами и вперед.

Меня слегка потряхивало, но больше от предвкушения хорошей заварушки. Гошу, как ни странно, тоже и по той же самой причине: глаза посветлели и мечтательно искрились белым пламенем. И я сочла своим долгом предупредить:

— Так, ты, нечисть недоделанная, в драку не лезь. Не знаешь, на что способен, а размечался.

Наблюдатель нахмурился, но сказать ничего не успел.

— Да, сила Пламени шепчет, я в курсе. Но ты, прости за напоминание, не ведьма. Не женщина. Чужой «уголь» никогда не будет работать так, как свой, а своего тебе иметь не положено по половой принадлежности и особенностям формирования внутренней силы, — звучало грубо, но действенно. — Забудь о том, что получил. Ты иллюзионист, и точка.

Он сделал вид, что не услышал, но… притух. Я подула на платок, и Жориковы следы призрачными каплями повисли в воздухе. Трижды обошла вокруг своего спутника, заматывая его в воздушный кокон и прокладывая между слоями капли. Гоша стоял послушным манекеном и хмуро размышлял. То есть, по своей вредной натуре, искал, к чему бы прицепиться. И нашел.

— Ты сказала, что видела одну хуфию в подземелье. Какую?

— Не знаю. Я заметила тень в нише, а потом ты отвлек. А прежде природных хуфий видела только на картинках, они сейчас редкость, — я сдула со лба прядь волос и решила на всякий случай наложить еще пару слоев. Мало ли. Защита лишней не бывает.

— Природных? — уточнил он, поворачиваясь за мной. — Есть и искусственные?

— Есть. При стародавних темных ведьм вынуждали приносить клятву верности на крови, а потом убивали. Долго и мучительно, чтобы как следует пропитать силой смерти. После оставалась хуфия. Ненавидящая хозяйку, но связанная клятвой — защищать и оберегать. И в одну хуфию трех-четырех свивали тоже рукотворно. Максимум, я слышала, десятерых в одну сплели.

— Получается, случайно убили на задании — природная, специально — искусственная? — повторил наблюдатель задумчиво. — И сами по себе природные сливаются редко? А искусственную видела?

Однако они с Зойкой не только туманной силой похожи…

— Да, — ответила неохотно и изучила свою работу. С десятого этажа упадет — не разобьется. — Изольда Дмитриевна показывала. Строенную. Жуткая тварь. Недалеко от нашего города есть деревня Веснянка, а в деревне — развалины ведьминого дома. Нормальные его стороной обходили, но любопытных слухи не удержат. Люди стали пропадать, и нас попросили посмотреть, — я сморщилась и полезла в сумку за зельем. — Сначала мы там… тренировались, а потом тетя Фиса ликвидировала хуфию. На, выпей, в темноте видеть будешь.

— Тебя воспитывала старая Летучая Мышь? — он посмотрел сочувственно и взял бутылек.

— Да, и мне очень повезло, — я устала от болтовни. — Все, Гош, пошли.

И направилась к дому, на ходу закутываясь в уплотненный воздух, как в плащ. Мне Жориковы следы без надобности, давно пахну нечистью, как, собственно, нечисть.

— Последний вопрос. Как понять, что хуфия искусственная?

— У природных строенных — одно лицо от трех ведьм и одна тень. У искусственных строенных — три сменяющихся лица и три тени. Зачем тебе эти тонкости?

— Мало ли, — наблюдатель пожал плечами.

Я мысленно покрутила пальцем у виска и проложила воздушную тропу над развалившимся крыльцом к двери и по гнилому помещению до стены.

— За мной, след в след, — предупредила, не оборачиваясь.

Старый замок соскользнул с петель, чтобы вновь закрыться, но уже за нами. Я быстро прошла над провалившимся полом к стене и нащупала в трещинах знак. Толкнула невидимую дверь и спрыгнула с тропы на пыльные плиты узкой площадки. Прислушалась к ощущениям, но внизу было тихо. Я ступила на лестницу и моргнула от резкого света голубоватых факелов.

Гоша сопел и явно хотел что-то спросить, но я повернулась и многозначительно прижала к губам палец. Наблюдатель недовольно кивнул, молча спрыгнул с тропы, и дверь за нами захлопнулась, оставив лишь переливчатое мерцание круга на стене. Я на пальцах показала своему спутнику, как открывать. Он понятливо кивнул. Всё, вниз.

Путь я помнила отлично и целенаправленно шла к дальним залам, прислушиваясь к себе. Факелы вспыхивали при каждом новом шаге и быстро гасли. И здесь, во мраке и духоте, чувства обострились до предела. Я слышала шорох мышиных лапок и тихую возню, ощущала дрожь земли, когда над нами с ревом проносилась очередная машина. Там, наверху, остался современный мир неоновых вывесок, а здесь горели магические факелы, там информацию качали из Интернета и читали с интерактивных устройств, а здесь шелестели обрывки страниц, исписанные чернилами. Там царили шум и гам, а здесь — тишина и покой. Там жили люди, а здесь — мертвые.

Хуфию я почуяла, едва мы вышли из коридора в первую анфиладу залов. Она сидела в нише, обняв колени и спрятав лицо. Босые ноги в крови и кирпичной крошке, по полу стелилась густая тень — подол длинного свободного одеяния. Я быстро сняла браслет и сжала в руке. Металл расплылся горячим желе, покалывая кожу, запахло горелым. Хуфия вскинула призрачную голову. На скуластом лице — закрытые глаза и курносый нос, ищущий незнакомый запах. Из уголка губ стекла струйка крови, когда она улыбнулась.

Не жди, когда нападут, и не оставляй врага за спиной, твердила Изольда Дмитриевна и спускала на шестнадцатилетнюю меня трехликую тварь. Тогда я тоже очень себе сочувствовала. А теперь была благодарна наставнице. Я скользнула в зал и жахнула по хуфии развоплощающим заклятьем. Воздух пошел рябью, темные вихри закрутились под босыми ногами, вороша пыль. Хуфия зашипела, заметавшись, и я быстро накрыла ее колпаком, считая до десяти. Если больше выдержит — таки сдвоенная… Хуфия расплылась темным рваным облаком, и я, присев, бросила ей под ноги кольцо. Металл расплылся чернильной лужицей, притягивая и приклеивая к полу останки. Я встала. Всё.

А наблюдатель в это время фоткал стены коридора. Стирал рукавом пыль, смотрел в экран телефона, и — щёлк! — неровные кирпичные стены, подсвеченные факелом, в ракурсе. Выйдя из зала и увидев эту картину, я едва не споткнулась. Потому что в пяти шагах, сокрытая тьмой, стояла вторая босоногая хуфия и принюхивалась. Из-под теневого капюшона змеились окровавленные косы, под закрытыми веками вращались глазные яблоки.

— Гош!.. — зашипела, срывая второй браслет. — Ты не на экскурсии! Отойди!

Этот ненормальный улыбнулся, повернулся к хуфии и сфоткал ее.

— Для отчета, — пояснил, пятясь.

Я отпихнула его в сторону и швырнула в хуфию развоплощающее заклятье. И Томка еще говорит, что у меня инстинкта самосохранения нет… У меня он хотя бы был, но перегорел, оставив рефлексы. А наблюдатель, кажется, родился без.

— За мной бегом! — я использовала кольцо. — Они быстро просыпаются, и не дай бог…

И рванула через анфиладу залов, перебирая браслеты. Семь штук было, итого — пять… Свернула в коридор и побежала по нему вниз. И воздуха здесь мало, и он гнилостный почти до непригодности… Плохо. Гоша бежал следом, по пути ухитряясь фотографировать. Придурок… Спуск оборвался низкой лестницей, и я запрыгала через ступени. Факелы то вспыхивали, то гасли, гоняя по кирпичным стенам безликие тени. Хуфия где-то рядом, одну точно чую…

Очередная призрачная тень от факела сползла со стены чернильной кляксой, выпрямилась и улыбнулась, вытирая с подбородка кровь. Я швырнула в нежить заготовленное заклятье и отступила во тьму низкого зала. Наблюдатель вышел вперед и нацелился фоткать, но…

— Идиот, она сдвоенная!..

Хуфия сверкнула одним серебристым глазом. Второй спал, но явно видел — глазное яблоко под вспученным веком вращалось безостановочно. Темные одеяния плавились под заклятьем, клочьям падали к окровавленным ногам, обнажая вывернутые колени и синюшную кожу.

Гоша не стал геройствовать и затаился за моей спиной. Я сорвала с предплечья следующий браслет и, плавя его в правой руке, левой зашарила по карманам. Где же ты… Хуфия зашипела, и вокруг нас взметнулась пыль. Я резко выдохнула, успокаивая воздух. Так, и двусоставные приколдовывают… Интуитивно увернулась от удара, и второе заклятье ушло в солнечное сплетение хуфии, а моя рука по локоть утонула в гнилостном киселе. Левой я нащупала в кармане кольцо и, швырнув его под ноги твари, отскочила в сторону.

А по ступеням уже ползли змеи двух теней. Я невольно сглотнула и быстро отерла рукавом пыль с лица. А ведьм тут явно больше пяти полегло… И оглянулась, заметив в нескольких шагах темный проход в следующий зал.

— Гош, иди сюда!

Наблюдатель чихал, скромно прислонившись к стене, и фотографировал. Меня. Или все-таки стены.

— Выложишь в соцсети — придушу! И убери уже, мать твою, сотовый, ты мне нужен!

— Не обещай того, чего никогда не сделаешь, — он спрятал телефон в карман и хладнокровно уточнил: — Что делать?

— Руку.

Он протянул левую руку, а я быстро отцепила от заднего кармана штанов тонкую воздушную нить. Подержала секунду, уплотняя до видимости, и намотала на наблюдательское запястье. На нити повис воздушный карман.

— Архив — через три комнаты. Карман работает как пылесос, но забранное держит максимум часа два. Выметаться надо быстро. Увидишь хуфию — драпай. А я пока вот с этой, — и кивнула на вторую двусоставную, образовавшуюся на лестнице, — разберусь. Бегом!

Чуйка чуяла неладное, но я ее замечания игнорировала, сосредотачиваясь на деле. Два, две тени, да, она искусственная… Наблюдатель ушел, а я смяла дрожащими пальцами пятый браслет. А я — однозадачная, и мне некогда…

Нежить повела носом и оскалилась. Окровавленные ступни замелькали над лестницей, длинный теневой шлейф одеяния заметался по полу, вороша пыль. Левой рукой я смяла второй браслет и приложила тварь двойным развоплощающим, но она немыслимо извернулась, и заклятье с грохотом разворотило ступеньки и часть арочного полета. Проснулась… В воздухе замерцала кирпичная крошка. Хуфия улыбнулась.

Я раскинул руки, до предела уплотняя воздух. Ладно, я не только чужой магией швыряться умею… Выдохнула и задержала дыхание. Воздух завибрировал, зарябил, и нежить с очевидным трудом сделала шаг, второй и замерла с занесенной ногой. По окровавленному лицу прошла напряженная судорога. Я сжала кулаки, и воздух вокруг нее сгустился до каменной плотности. И начал нагреваться. Хуфия задымилась и… завизжала. Тонкий визг заметался в воздушной ловушке, набирая силу, поднимаясь к низкому потолку. Я сморщилась от боли в ушах. Почему о скрытых способностях нежити мы узнаем не из учебников, а на практике?..

Тряхнув головой, я резко хлопнула в ладоши, сужая ловушку. Взметнулись черные тени, и дымящийся силуэт расплылся чернильным пятном, размазанный меж воздушных стен. Я резко охладила воздух, вымораживая хуфию, и использовала последнее кольцо. Металл быстро расплавился, приваривая останки к полу и высасывая из них силу. Я расправила напряженные плечи и перевела дух.

Тишину архива нарушили аплодисменты. Гоша, стоя в арочном пролете, хлопал медленно и выразительно. Призрачные факелы озаряли его силуэт, пряча в тени выражение лица.

— Говоришь, их не убить светлой магией?

Интересно, как давно он тут стоит?..

— Всё? — спросила резко, убирая за уши взъерошенные кудри.

— Да, — наблюдатель перевел задумчивый взгляд с останков на меня и обратно. Хмыкнул и снова хлопнул: — Сильно, Ульяна.

И его аплодисменты… поддержали. Звуки глухих ритмичных хлопков отразились от темных стен, эхом заметались под потолком. У меня зашевелились волосы на затылке и взмокли ладони.

— Твои шуточки?.. — я заозиралась, ища иллюзорные ладошки.

— Нет, — он настороженно огляделся и бочком двинулся ко мне. — Я бы не стал так шутить в таком месте и такой ведьмой…

В арочном пролете, там, откуда пришел наблюдатель, вспыхнули факелы, озаряя высокую и худощавую серебристую фигуру.

Глава 5

Нет черной или белой магии,

есть та, что мы не можем игнорировать.

Н.

Черное одеяние. Окровавленные ступни. Длинные распущенные волосы, мерцающие серебром. Иссини-бледное худое лицо со впалыми щеками. Серебристо сияющие глаза без зрачков. Костлявые руки с изломанными пальцами. Семь вьющихся теней. Семь. Семисоставная. Худое некрасивое лицо смазалось, сменяясь курносым и миловидным. Искусственная. Стоя в арочном пролете, хуфия смотрела на нас с исключительным радушием.

Я попятилась, наткнувшись на наблюдателя. Горячее дыхание взъерошило волосы на макушке, и Гоша, наклонившись к моему уху, прошептал:

— Уль, как у тебя с математикой?..

— До десяти считать умею, — отозвалась мрачно. — Не сходится, — и судорожно вцепилась в единственный браслет с заначкой.

— Доброй ночи, гости дорогие, — хуфия приветливо улыбнулась, и из уголка потрескавшихся синих губ потекла серебристая кровь.

— И вам не хворать, — нервно ляпнул мой спутник.

Я молча сняла браслет с левой руки и сунула в карман. Здесь нужно что-то… побронебойнее. Задержала дыхание, оценивая резерв, и сердце замедлило ритм, кровь отлила от лица, ладони враз замерзли. Да, надеяться на отсутствие у наблюдателя мозгов не приходится, но… Лучше убраться отсюда живой и без тайн, чем похоронить их здесь вместе с собой и, собственно, наблюдателем. Я украдкой переместилась за Гошину спину, шепнула «Тяни время!» и закатала рукав свитера. Давно не пользовалась, но, надеюсь… Надеюсь.

Хуфия мое стремление поддерживала — она жаждала общения. Во всем ее серебристо-черном существе горел огонь интереса к нежданным гостям. Местами, где на коже скрученных рук выпирали окровавленные кости, — плотоядного.

— А вы не боитесь, — заметила она удивленно и обошла нас по кругу. — Какие храбрые детки.

Я вновь задержала дыхание, быстро считая до десяти, понижая уровень эмоций и следя за хуфией. Душу затопило ледяное спокойствие. Меня годами учили не бояться, что бы ни случилось, и наблюдателя, вероятно, тоже. Хотя ему легко представить хуфию иллюзией… И, заметив краем глаза серебристую бабочку за ее спиной, я поняла, что угадала. Лучший способ не бояться — не верить в реальность страха. Или вовремя использовать полезное заклятье.

Гоша, следуя указанию, откашлялся и понес высокопарную чушь о погоде, но язык молол ерунду независимо от хозяина, который грозил заработать косоглазие, следя и за хуфией, и за мной. Но нежить он заинтересовал и внимание отвлек. Я снова пережала вену на сгибе локтя и задержала дыхание. Раз, два, три… да разгорайся же!..

— Какой интересный мальчик, — хуфия подошла вплотную и провела окровавленным пальцем по наблюдательской щеке. — Симпатичный. Характерный. Говоришь красиво. Люблю таких, — наклонилась к его лицу и улыбнулась: — Останешься со мной? Здесь так пусто и одиноко…

По побледневшему Гошиному лицу потекла серебристая кровь. Он сглотнул.

— Я сегодня, простите… слегка занят, — выдержка засбоила, и низкий голос дрогнул. — Другие планы… на ночь.

— Это поправимо, — осклабилась хуфия.

Молниеносное движение — удар под ребра, и наблюдатель, матюгнувшись, шарахнулся в сторону. Кокон щитов стал видимым и зиял пробоиной. С застрявшей костью. Нежить зашипела и по-детски сунула в рот поврежденный палец, морщинистое лицо стало юным и очень обиженным. А я поняла. Ей не больно, но зацепить можно. Было бы время… Фокус внимания переместился на меня.

…которого нет.

— Предусмотрительная у тебя девочка. Позаботилась, — хуфия оказалась за моей спиной. На свитер закапала ледяная кровь. — Что, темный «уголек» ищешь? — рассмеялась издевательски. — Откуда он у тебя, светленькая?

Оттуда.

…шесть, семь…

На левом локтевом сгибе вспыхнул, заискрив, черный огонь. Всего на секунду, но «уголь» разгорелся, и по левой руке потекла забытая сила.

— Двусторонний «уголь»… — хуфия отшатнулась, и в ее тоне смешались ненависть и восхищение. У босых ног заметались и заворчали многоголосо тени. — Опять, уже второй…

— А первый? — Гоша почуял запах крови и деловито влез в беседу.

Я не поверила собственным ушам. Он собирается допрашивать! Хуфию! Семисоставную! На ее территории! Идиот!.. Время есть, пока она играется! И если наблюдатель ее достанет, а доставать он умеет быстро…

— Ах, первая… — прошипела нежить, не сводя с меня голодных глаз. — Первая, мальчик, меня убила. И сотворила это, — она выдохнула, и в зале похолодало.

По полу побежала наледь, и на стенах проступили снежные знаки, искрясь в неровном свете факелов. Наблюдатель, разумеется, схватился за телефон. Я, про себя ругаясь матом, быстро и мелко дышала, разгоняя застоявшуюся тьму и уплотняя вокруг себя воздух. Еще бы минутку…

— Видишь? — хуфия повернулась, скидывая капюшон и разрывая ворот призрачных одежд. Серебристо блеснул ошейник. — Держит, как шавку. Но мы связаны, и я чую, — повела хищным крючковатым носом, — чую, что она жива. И доберусь. Однажды.

— А давай мы тебя освободим и отпустим мстить? — предложил мой спутник, вертясь и судорожно фотографируя стены.

— Если бы все было так просто… — хуфия улыбнулась, и ее глаза остекленели. — Для этого мне нужна кровь, мальчик. Много крови. И сегодня я в ней искупаюсь.

Размечталась, тварь.

Я проиграла в скорости долю секунды, но успела прикрыть Гошу. Воздушный кокон рваной тряпкой сполз к моим ногам, а наблюдатель мудро отскочил в сторону, поскальзываясь. Все, кошка наигралась. Выпуклые глаза — как замороженные стекла, на морщинистом лице — оскал. Я резко вдохнула, уплотняя воздух, и ударила наугад. У нее должны быть слабые места, они есть у всех. Темное одеяние всколыхнулось, поглощая заклятье.

— И всё? — фальшиво удивилась хуфия.

— Ночь только начинается, — я попятилась, не отводя взгляда.

То, что едва не сгубило при первой «встрече» в Кругу с Пламенем Верховной, сейчас играло на руку. «Уголь» разгорелся мгновенно и полностью, отдавая все темные запасы разом. И я мелко и часто дышала, губкой впитывая исходящие от хуфии волны тьмы. Левая рука горела огнем и впервые не сжималась судорожно, ощущая прилив темной энергии. И то, что всегда жило внутри меня, спало глубоко в душе, потянулось, просыпаясь, оскалилось и зарычало, чувствуя опасность, рванулось защищать нашу общую жизнь. И я оскалилась и зарычала.

— Нечисть, — проворковала хуфия, медленно обходя меня по кругу. — Какая? Я не узнаю твой запах.

— Разная, — я следила за каждым ее движением, изучая худое тело. Жаль, она не дышит…

— Такая же, — прохрипела нежить с ненавистью. — Нечисть без крови. Нечисть от силы. Изменчивая.

Догадливая. М-мать, «хамелеон»…

Она двигалась очень быстро. Я едва успевала выстраивать щиты, которые хуфия рвала и ломала играючи, а скорости реакции хватало лишь на то, чтобы отшатнуться в последний момент, уходя от прямого удара. И едва успевала прогревать воздух, чтобы не скользить по наледи. А все мои заклятья уходили в молоко. Тени защищали хуфию с добросовестностью камикадзе — скулили и шипели, но подставлялись под удары. Темные тела вспучивались, ловя и глотая клубки разряженного воздуха. Развоплощение работало на совесть, разъедая тени изнутри, но их хозяйка была слишком сильна. И слишком быстро восстанавливала теневой потенциал. Она, конечно, не бездонная бочка, но и я…

— Устаешь, — шепнула хуфия и вспорола свитер, царапнув кожу плеча. — Хочешь жить, девочка? — посмотрела мне в глаза, ухватив за подбородок. Щеку обжог кровавый лед улыбки. — Хочешь?

Я дернулась, врезав заклятьем по острой ключице, и она вздрогнула. И меня накрыло озарением. Ошейник. Шея. Если она на поводке, то в ошейник должны быть вплетены разрушающие заклятья. А в шее должно быть уязвимое место, чтобы сработала цепная реакция.

— Хочу, — выдохнула и мертвой хваткой вцепилась в ошейник.

— Какая упрямая…

Щиты сползли драной тряпкой, свитер намок, но боли не было. Лишь угадала, что зацепила. Слева. И направила всю силу в ошейник, до судорог в ладонях. Хуфия зашипела рассерженной коброй, по ее одеждам потекли серебряные искры, и за моей спиной загудел воздух.

— Уля, сзади!..

Тени набросились, как шакалы. Я резко выдохнула, поднимая все резервы. Сила на щиты и разрушение ошейника рванула стремительно, как из пробоины. И я чувствовала, что близка к тому, чтобы «лопнуть» под давлением. Благодаря кое-кому эту сторону способностей я не тренировала вообще, а силы накопилось слишком много, и управлять ею становилось все сложнее. Но я старалась. Отбросила технику заклятий и тупо переливала силу из себя в ошейник. Или я, или он.

Хуфия вцепилась в мои запястья, и кости кололи кожу, лед расползался по рукам и спине. За спиной рычали тени и что-то орал наблюдатель. Оба «угля» полыхали, обжигая. Я тонула в мертвых серебристых глазах, чувствовала резкие приливы слабости и желания сдаться, но нечисть во мне слишком сильно хотела жить. Рыча, цеплялась за жизнь когтями, впивалась зубами. И сила текла по рукам кровью. И ошейник наконец лопнул.

Я не сразу поняла, как оказалась на полу. И куда подевалась хуфия. Пальцы судорожно сжимали ледяной металл. Перед глазами все плыло. Тело застыло тугой взведенной пружиной. «Угли» стремительно прогорали, остывая.

Гоша наклонился и подхватил меня под мышки, поднимая с пола.

— Уль…

— Тс-с-с! — я вскинула руку с ошейником.

Эхо тихого смеха прокатилось по залу. Затаилась, тварь… Тяжело дыша, я ощетинилась, отключая боль и задействуя одновременно все чувства. Нос искал запах холодной гнили, уши ловили малейший шорох, глаза смотрели на стены и сквозь них, кожа стала чувствительной до боли и искала знакомый холод, тянулась к нему. И чуйка чуяла.

— Убери руки.

— Её же нет, — наблюдатель внимательно оглядел пустынную залу.

— Нет, есть, — я повернулась и сунула ему ошейник. — Мне сил не хватит ее убить. Рядом, паскуда… Молчи. И не трогай меня, бесишь!..

Ненавижу чужие руки, как и любая нечисть. Особенно теперь, когда сущность проснулась. Или сама подам руку, или оторву чужую к чертовой матери. Кстати, о руках… Я нащупала на предплечье татушку «пчелиного» яда и раздавила. В глазах на секунду потемнело от ударной дозы природного антибиотика. Но мало ли, что у этой твари на когтях…

— Может, пойдем?..

— Не выпустит. Где твой телефон? Займись чем-нибудь!

А хуфия игралась. Я слышала отголоски ее смеха, чувствовала холодок прикосновений, видела пробегающую по стене тень и вспышки серебристых искр, ловила запах то слева, то справа. И, достав последний браслет, расплавила заначку, выжидая. Один точный удар в гортань, и можно драпать. Не развоплощу, но настроение и внутренности подпорчу. И задержу. Надеюсь.

Она напала бесшумно и стремительно. Дрогнуло пламя факелов, мелькнул призрачный силуэт, и я едва успела закрыть наблюдателя, оказавшись перед хуфией. Вцепилась в ее плечо и ударила заклятьем в шею. Она зашипела, врезав мне по ребрам, но я свое упускать не собиралась. Черное одеяние расползлось, я нащупала нити шрамов и рванула их на себя. От визга заложило уши, тени расползлись хлюпающей черной лужей. Хуфию согнуло, корежа и ломая. Я судорожно дышала, впитывая крупицы силы, но ее осталось слишком мало, чтобы добить. И из тяжелой духоты не вытянуть ни капли.

Руки свело судорогой, и нежить отпрянула. Выпрямилась, дрожа, улыбнулась, вытирая серебристую кровь с подбородка.

— Третий заход? — прошелестела она и замельтешила лицами. — А с тобой интересно, девочка.

Я злобно зашипела, но скорее на судьбу. Будь у меня чуть больше сил, будь я чуть старше… Да будь мы на воздухе хотя бы — размазала бы по стенке…

— Кончились силенки? — хуфия улыбнулась с лицемерным сочувствием и закрыла пологом тьмы шею. — Кончились. Пальцем ткни — упадешь.

Нечисть во мне ревела и рычала, беснуясь. Она не чувствовала ни боли в левом боку, ни крови, стекающей по рукам, ни слабости в дрожащих коленях. И требовала — напасть и разорвать голыми руками, перегрызть глотку зубами… А человеческий инстинкт шептал: не смей. Ни щитов, ни капли силы. Вырвет сердце и съест под суровым наблюдательским взглядом. Почти пат. Почти…

…сила ударила в спину неожиданно, разжигая потухшие «угли». Белые и черные искры вспыхнули на обожженных руках, по телу прокатилась волна, смывающая усталость, распрямляющая спину и плечи. И вернулась прежняя уверенность. Смогу. Убью тварь. И, рефлекторно смешав потоки силы, я ударила раньше, чем сообразила, что это всего лишь иллюзия.

Мы с хуфией заорали дружно, но что с ней сталось, я уже не видела. Руки ошпарило кипятком, локтевые суставы выгнулись, выворачиваясь. Я захрипела, согнулась пополам и упала на колени, схватившись за локти. В левую часть тела вдруг вернулась забытая чувствительность, и боль сминала, ломала, растаптывала, оглушая и ослепляя.

А нежить рассмеялась.

— Еще увидимся, девочка, — шепнула и схватила меня за волосы, запрокидывая голову. Многообещающе улыбнулась и хрипло повторила: — Еще увидимся…

Серебряная радужка расползлась, закрывая мир, и запах гнили и спертого воздуха, шум крови в ушах, резкую боль в боку и полумрак подземелья затопил мерцающий лед.

…я пришла в себя от резкого нашатырного запаха. Дернулась, болезненно сморщившись, и резко села. Машина. Мотор ревет, как дурной. Горящие «свечи» домов и фонари сливаются в сплошное пятно. Гоша выглядит спокойно, но гонит как потерпевший. Запах… явно иллюзорный. Иллюзия… Я схватилась за локти, нащупывая «угли». Слабая пульсация под дрожащими пальцами успокоила, и снова вернулась реальность. И боль. Везде.

— Всё у тебя на месте, — наблюдатель не отрывался от дороги. — Говори, куда везти, а то пока к тебе едем.

А я не могла поверить, что мы выбрались и так легко отделались. Настороженно завозилась, оглядываясь. В ушах звенели прощальный смех и многозначительное «еще увидимся…». И на секунду показалось, что сейчас обернусь, и хуфия улыбнется с заднего сидения, вытирая серебристую кровь с подбородка.

— Создать иллюзию для полноты ощущений? — поинтересовался мой спутник и на полной скорости вошел в поворот.

— Н-не надо, — я выдохнула, вжавшись в кресло. — Как она… отпустила?

— Никак. Ты ее прикончила.

— Нет.

— Сам видел, — он пожал плечами и терпеливо повторил: — Домой или к врачу?

Нет. Жива, тварь. Только отпустила почему-то… Откровенно говоря, мне безумно повезло. Будь хуфия трех- или четырехсоставной, она не стала бы общаться. Она бы убила. Не сразу, но наверняка. А эта, примадонна…

— Уля, куда ехать? — наблюдатель включил навигатор.

Я, морщась, похлопала по карманам. Свитер — в клочья, штаны — не лучше… Сотовый, разумеется, приказал долго жить, не выдержав архивного экшена.

— Позвонить бы сначала…

— Звони, — и жестом фокусника извлек из кармана телефон.

Я закрыла глаза и проверила свое состояние. Сила восстанавливалась быстро, боль притуплялась с каждым глотком воздуха, а вот бок… Нужен хирург. Свитер на левом боку разодран, и клочья ткани застряли в стремительно заживающей ране. Кровь остановилась, зараза не грозит, но…

— Весенняя, девятнадцать. Алё, Арчибальд Дормидонтович, доброго ве… ночи, да. Спасибо. Вы мне нужны. Как врач. Спасибо… — сбросила вызов и устало съежилась в кресле, баюкая больной бок. Очень хотелось опять вырубиться, но…

— Уля, не отключайся.

Отвали, мне плохо… Вспомнила и прошипела:

— Чуть не убил, иллюзионист хренов… Никогда больше так не делай, понял?

— Напротив, я нас спас, — возразил Гоша уверенно и притормозил у «лежачего полицейского».

Дураков не переубедишь, и нет смысла опускаться до их уровня. Она жива. И вновь почудилось, что хуфия сидит позади и посмеивается. Я открыла окно и часто задышала. После затхлости подземелья — столько свежести и силы… В груди надрывно заклокотала боль, и мир поплыл, закружился.

— Кстати, Ульяна… Андреевна, не объясните ли, откуда у вас тёмный «уголь»? — вкрадчивый тон и не менее вкрадчивый косой взгляд. — И почему у вас два «угля»?

— Идите вы в задницу с вашими вопросами, Георгий… Викторович. И пишите оттуда кляузы и рапорты, докладывайте, наблюдай… те, — я скривилась. Раны заживали быстро, и кожа ужасно чесалась. И свитер мешался.

И уж чего не ожидала, так это подлого ментального удара, отбить который мне не хватило сил. Секунда — и одна я оказалась сидящей позади, а вторая — выпрямилась и деревянным голосом ответила:

— «Уголь» один, но расколотый на две части. Дефект после Ночи выбора. Половина — светлая, половина — темная.

— Откуда в тебе нечисть? — наблюдатель не интересовался. Он взял след и начал допрос: — Чей ты потомок?

— Ничей.

Я аж о боли в боку забыла. Зажмурилась и засопела, силясь впихнуть из головы острую игру, но она лишь раскалилась, впиваясь глубже, до судорог в левой руке. Я начала задыхаться. Воздуха бы…

— Что значит «нечисть от силы»? — Гоша открыл окна в салоне. — Как она проявляется? Меняешься?

— Нет, — безжизненный голос. — Нет крови — нет формы. Пассивный навык. Быстрое восстановление сил и здоровья, обостренное восприятие мира. У любого ведьминого «угля» есть движущая сила. У моего светлого — Совесть и Ответственность. У темного — Жажда жизни, как у нечисти. Пассивная.

— И не одержима, и нет второй, побочной сущности? — докапывался.

— Нет. Только инстинкты и рефлексы. И живучесть.

— Поэтому и выжила в кроличьей норе… Как убила «скорпионов»?

От злости в груди стало тесно и жарко. Я нервно дрожала, выпихивая проклятую иглу, а мой голос спокойно сдавал меня с потрохами:

— Вакуумная воронка плюс скопление углекислого газа в организме, но на солнце темные пятна не видны. Я умею смешивать две силы. Излучения от света забивают тьму, а смешанная сила не оставляет следов. Вообще никаких.

— И наблюдательские маяки, настроенные на смерть от заклятий тьмы, смолчат, — резюмировал он и задумался. Глубоко. Чуть на тротуар не вылетел.

Я постаралась взять себя в руки и успокоиться. Злясь, не справлюсь. И мелко задышала, вытягивая из воздуха силу по капле и выдавливая иглу как занозу, медленно, миллиметр за миллиметром.

— Почему хуфия назвала тебя изменчивой?

— Я — воздух. Впитываю чужую энергетику. «Уголь» ее запоминает и пассивно использует.

— Своя среди любой нечисти… — пробормотал наблюдатель и едва не упустил руль. — И капли тьмы в воздухе… Еще воздушные среди вас есть?

Невольно съежилась. Конечно, незаметно тьмой убивать могу не только я. Еще есть вариант Верховной, которая тёмная по природе силы — в нашем случае силы артефакта. И у которой есть наблюдательское разрешение. А оно, по слухам, — тоже вроде артефакта, который глушит тревожные сигналы маяков. Но в виновность тети Фисы я не поверю никогда. А вот разрешение… А не потому ли наблюдатели тусуются здесь… неофициально? Неужели всё серьезнее, чем просто три убийства? Тогда объяснимо отсутствие в столь важный момент Верховной… Наблюдатели что-то мутят.

— Нет, других воздушных нет. Но я ни при чём, — первая эмоция в голосе и очень обиженная. Игла сдвинулась ещё чуть-чуть.

— Знаю, — улыбнулся и продолжил: — Сколько в Кругу таких, как ты?

— Нисколько. С дефектом «угля» — много, но у каждой ведьмы он уникален. За последние восемьдесят лет у нас в округе не родилось ни одной ведьмы без дефекта, и все — с разными. Эпидемия дефектов. Или проклятье.

Убью, ей-ей… Игла поддалась, и я вырвала ее «мясом». Судорожно втянула носом воздух, приходя в себя. Снова на месте, и снова — одна я.

— Не скандаль, — Гоша, разумеется, все заметил. — Моя работа не предполагает оправданий, но то, что ты рассказала, очень важно. И если в архивных бумагах найдется то, что я ищу, — объяснения будут.

Козёл… Я не ответила. Отвернулась к окну, часто дыша. Очень хотелось сделать две вещи: выкинуть его машины на полном ходу и содрать свитер, расцарапав рану. Чешется, не могу…

— Уля, ты уникальное существо.

Да, и наблюдатели с радостью изучили бы мою уникальность в лабораторных условиях, а потом пристроили к делу. К тому самому, которое следов не оставляет. Спасибо тете Фисе, что не знают. Ненавижу…

— А ведь Анфиса Никифоровна не зря отдает тебе Пламя. Это твоя единственная защита. Никто не будет искать тьму в Верховной ведьме, — помолчал и добавил: — Как думаешь, она знает про… Пламя? Про летучесть «угля» и притяжение крови? Не проснется ли в тебе…

— Нет, — процедила неохотно. — Сила — не кровь. Пламя не притянется и не проснется. И не лезь не в свое дело!

Заткнулся наконец. Я с тоской смотрела в окно. Глава «пауков» жил-то на моем берегу, но в таком далеком и глухом спальном районе… Попыталась понять, где мы находимся, но спящие дома сливались в сплошное пятно, а пользоваться силой было боязно. Рано.

Наблюдатель тормознул и припарковался.

— Приехали. Ульян, давай по…

— Убери руки!..

Нечисть внутри встала на дыбы и зарычала. Прежде вынужденно мирилась, а сейчас жить дружно отказывалась. И я ее поддерживала. И рискни еще сказать про «тайны наблюдателей», зараза… Душу выну. Я тоже умею допрашивать.

Из машины я выползла сама. На ватных ногах и обняв левый бок. Без сил и слов. С жаждой мщения в груди и слезами на глазах. Давно забыла, что бывает так больно…

Арчибальд Дормидонтович ждал у подъезда, и в его руки я далась сразу.

— Ульяна Андреевна, голубушка, что ж вы не бережете-то себя? — щуплый с виду «паук» легко поддержал и помог подняться по ступенькам.

— Работа такая, ведьмовская, Арчибальд Д… — я сморщилась и предложила: — А давайте выпьем на брудершафт и перейдем на ты?

Он улыбнулся в аккуратные усы:

— Регламент, Ульяна Андреевна, не велит. Но без отчества можно.

И, едва он взялся за дверную ручку, случилось ожидаемое. Два часа истекли, и воздушный карман с архивными документами лопнул, как мыльный пузырь. Груды папок и листов вывалились на дорогу, зашелестели, подхваченные ветром. Наблюдатель выругался. Я испытала двойственные чувства. С одной стороны, любую бумажку жаль, если потеряется, таким трудом добытая. И едва не рванула собирать. Но боль отрезвила. Привнеся мрачное и ехидное удовлетворение от обескураженной физиономии «напарника». А пусть тоже… поработает.

— Молодой человек, — «паук» обернулся, — пятый этаж, сто шестая квартира — в вашем распоряжении. Дверь будет открыта. Кухню найдете. Идем, — и подхватил меня. — Что ж вы, Ульяна Андреевна, а…

А я услышала шум лифта и вспомнила. Моим бы позвонить, Жорик же изведется весь… Но и телефона нет, и я сейчас сдохну… Пока сидела в машине, мир лишь подрагивал, а как встала — закрутился, набирая обороты, до резкой тошноты и помутнения в глазах.

— Потерпите, наркоз поставлю…

— Ваш ставьте. Ваш, — под спиной оказалась кушетка, а в лицо ударил яркий свет. — Человеческий… мимо. Только болеть буду. Или ваш… или на живую режьте. Вытерплю.

— Вот как, наш, — повторил Арчибальд Дормидонтович и зазвенел склянками. — Это многое объясняет. То-то я к вам как к родной… Сколько у вас еще скелетов в шкафу? — «паук» не спрашивал, а рассуждал.

— Нет шкафа. Но есть мавзолей. Украшенный косточками и черепками. Нечисти, — буркнула, задержав дыхание. От резкого лекарственного запаха стало совсем дурно.

«Паук» хмыкнул и поставил наркоз. Укола я не почувствовала, но в дрему потянуло сразу.

— Не сопротивляйтесь, Ульяна Андреевна, расслабьтесь. Засыпайте.

…но не вышло. Почуяв чужое враждебное присутствие, я села. Белый коридор, свет от стен, прозрачный потолок, мягкий пол. И в конце коридора — ступени вниз. Красные, кирпичные, пыльные. Я подошла к лестнице и замерла. Послышалось тихое пение — Арчибальд бурчал что-то себе под нос, гремя инструментами. От стен шли приятное тепло и запах ультрафиолета. Спускаться не хотелось. Хотелось сесть, свернувшись клубком у стен, обнять колени и… Но ступени… манили. Звали. Из темного прохода несло затхлостью и холодом погреба. И еще чем-то, очень знакомым.

Шаг, второй, ступенька. За спиной взметнулась тень, и я резко обернулась. С кончика носа на губы стекла капля. Серебристая. Я подняла голову. Хуфия улыбалась, щуря серебряные глаза. «Паук» что-то сипло напевал и звенел склянками.

Я схватилась за левый локоть, но ладонь нащупала лишь… сустав. Ни «угля», ни потока силы… Я прижалась спиной к шершавой кладке, приготовилась зашипеть, но хуфия резко прижала костлявый палец к губам.

— Молодой человек, пойдите вон, — заворчал «паук», и его голос доносился как сквозь вату.

Гоша что-то тихо сказал, и «паук» резковато ответил:

— Чихать на ваши бумаги. Будить не позволю. Разбирайтесь сами.

— Могу помочь, — пошелестела хуфия. — Я знаю, что вы искали.

— Откуда ты здесь? Зачем? Столько времени прошло, а…

— Месть, девочка, это не мясо, — не протухает, — отозвалась она спокойно. — А душа всегда жаждет покоя. И ухода. Приведи меня к ней. Позволь убить, — хуфия подалась вперед, и в ее глазах сверкнул голод. — Приведи. И я сокращу ваш путь к ней. Мальчик умный. Увидел знаки и сразу все понял. Он додумается. Ты приведешь. А я — убью. Всё просто, — и коснулась шеи, открывая рваные раны, сочащиеся жидким серебром.

— Обещать не буду, — предупредила осторожно. С нежитью связываться — себе дороже. — Но если получится…

— Повторяй за мной.

Буквы, цифры, снова буквы. Я настороженно повторила.

— Она бредит? — озадаченный наблюдательский голос и тихое: — Уля, а еще раз?..

Я посмотрела на хуфию. Та кивнула и повторила. Я — следом.

— Молодой человек, или замолчите, или исчезните. Не то вас ждет и первое, и второе, — глухо пригрозил Арчибальд Дормидонтович.

Гоша сухо извинился. Коридор поблек. Хуфия скользнула вниз по ступенькам, обернулась через плечо и улыбнулась:

— Я — твоя тень. Всегда рядом. И запомни, девочка, — рваным плащом взметнулась пятерка теней, — я всё равно убью. Или её, или тебя. Выбирай.

И исчезла во мраке. Я с содроганием посмотрела во тьму коридора, где мерцала далекая серебристая искра. Пять. У нее осталось пять теней. Я вывернулась наизнанку, но не развоплотила и половины. И вляпалась…

Черт, и так вляпалась…

Глава 6

Ведьмы умеют мириться с тем, что есть,

вместо того чтобы настаивать на том, как должно быть.

Терри Пратчетт, «Дамы и господа»

Я проснулась, обуреваемая нервной жаждой деятельности. Села на кушетке и, игнорируя слабость, рискнула встать. Мир, что приятно, остался на месте. Вместе с тусклым абажуром, пледом и медицинскими шкафами «паука». Зато я… изменилась. Левый бок по-прежнему жутко чесался, заживая, и противно ныл, тянул хандрозно. Я ущипнула себя за левую руку. Больно. Непривычно. И непонятно, радоваться этому или огорчаться…

Разминая онемевшие мышцы, я заходила из угла в угол. Тетя Фиса заблокировала мой темный «уголь» сразу после Ночи выбора, чтобы не было соблазна использовать. И когда я злилась, меня корежило: сила эмоций рвалась к «углю», но он спал. И плохо усваивал, и мало отдавал. Этого хватало на пару заклятий, не больше. И постепенно левая половина тела потеряла чувствительность. А теперь вернулась. Я ухитрилась сорвать блок, и вновь засыпать темный «уголь» не собирался. Он тлел и грел руку, подпитываясь. И нужно впредь быть осторожнее. Прежде нечувствительность выручала в драках, а теперь… Зато выплеснула накопленное. Но такой ценой…

Вспомнив прощальные слова хуфии, я вздрогнула. Еще одна охотница на мою голову… Желание найти неизвестную ведьму и избавиться от «тени» поднялось до небес, а вместе с ним — и жажда деятельности. Любой. Но сначала — физиологические потребности. Раздевать меня Арчибальд Дормидонтович постеснялся, зато оставил на тумбочке у кушетки пижаму и полотенце. И под голодное шкворчание желудка я просочилась в душ. Сняла линзы и протерла саднящие глаза. Моргнула и невольно улыбнулась. Блеклая радужка налилась синевой, и глаза снова стали одинаковыми. А тень… серебристой. Жажда жизни и деятельности взлетела выше неба.

…а швы, похоже, пора снимать. Интересно, сейчас еще ночь, раннее утро или уже вечер? Впрочем, Зойка должна ощущать, что я жива. А опекунша из меня… никудышная и однозадачная. И как обычные люди, не обремененные магией, ухитряются заниматься несколькими делами сразу?.. И, кстати, о задачах. Рассмотрев размытый силуэт новой тени и быстро прокрутив в голове последний разговор, я поняла, почему хуфия такая… неправильная.

После душа я вернулась обратно в комнату и обнаружила на кушетке Жорика. Призрак крайне редко покидал квартиру, и уж если вышел в свет… Я вцепилась в сползающие пижамные штаны и приготовилась защищать свою неуемную… душу, но Жорик лишь укоризненно покачал головой:

— Уля, ей-богу, в гроб загонишь, походя и не заметя… — посмотрел сочувственно и тихо спросил: — Шо, золотко, совсем погано?

И я разревелась.

— Иди-ка сюда, горе горемычное… Куда ж ты опять влезла, а, ведьма клята? И шо ж ревешь-то, як побитая? Кто обидел?

Я подползла под призрачный бок и, шмыгая носом, сбивчиво рассказала о вчерашнем. И, договорив, содрогнулась. Когда ты там, в действии, в движении, понимания масштаба опасности нет, а как посмотришь со стороны… И опять разревелась, не собираясь успокаиваться. Пусть выходит. Лучше так, чем сорвусь и сломаю один любопытный нос. За допрос-то… обидно. Если с темным «углем» и нечисть, значит, бесчувственная?

И именно этот сакраментальный момент выбрал наблюдатель, чтобы, предупредительно стукнув в дверь, нарисоваться на пороге.

— А-а-а, нашел, — кивнул, не удивившись, Жорику. — Ульяна, ты мне нужна. Я кое-что…

А призрак обнял хлюпающую меня и как рявкнет:

— А ну, подь отседова, ирод клятый!

Гоша опешил, а дух рассердился не на шутку.

— Нелюдь антуражная! — обложил неожиданным. — Думаешь, мы все миражные? Не люди, а иллюзии твои, летун недобитый? И не трогай девку, поди, не железная! И не собственность твоя, шоб дергать, як захочется!

Наблюдатель — немыслимое дело! — смутился. И скривился, будто Жорик наступил на его больную мозоль.

— Уля… — начал, покосившись на меня.

— Подь отседова, сказал! Сама придет, як уймется! Накормил бы лучше, голодная сидит!

— Накормим, — пообещал наблюдатель торопливо. — Ульян… жду, — и смылся.

Я восхищенно хлюпнула носом:

— Ты великолепен!

— На, утрись, — призрак глянул сурово и сунул мне полотенце.

Я вытерла лицо и улыбнулась:

— Спасибо, Жор, ты мое счастье.

— Уля-Уля… — он посмотрел строго и поправил удавку. — Живое счастье шукай, ненормальна. На кой тебе дряхлый призрак, чудачка?

— А я тебе на кой? — я не раз начинала этот разговор, но Жорик всегда уходил от ответа. Но сейчас почему-то рассказал.

— Добро сделать хочу, Уля, — он кашлянул и отошел к окну, отвернулся, заложив руки за спину. — Меня же не зазря… того. Много поганого творил. Не исправлю, знаю, но… хочу. И тебя тащу, як крест, як искупление. Хочу измениться, коли случай дан. Эту — як по-русски?.. — карму… почистить. Вижу, что еще долог путь… вперед.

— Жалеешь, значит, ненормальную, — я невесело хмыкнула и украдкой высморкалась в полотенце.

— Жалость — удел слабых, — дух обернулся, — а сильных связывает уважение. А тебя ж, ведьма, не согнешь и не сломаешь, якая же ты слабая? — и подмигнул: — Но дурная — да, шо есть, то есть.

Я фыркнула.

— И живое счастье тебе надо.

Промолчала. У «живого счастья», к сожалению, есть три минуса: оно имеет свойство уходить и бросать, оно внезапно смертно и оно убивает. И оно непредсказуемо. И на что нацелится в конкретный момент — бросить, умереть или убить, — загадка. Знаем, плавали. И нужно постоянно быть готовой остаться ни с чем. Или убить, защищая тайну своего «угля» и возможность остаться ведьмой — и ведьмой Круга, а не подневольным наблюдательским палачом, и ведьмой вообще. А в Верховные я не хочу.

— Потом, — отмахнулась вяло и встала, подтянув штаны. Пижама «паука» была великовата, но я не привередливая. — Будет спокойное время…

— У тебя-то? И веришь, ведьма? Это ж самообман. Погибнешь, Уля. Душой погибнешь.

— Не лечи леченую, — огрызнулась в ответ.

Жорик посмотрел неодобрительно, качнул головой, но не стал развивать тему. Я потерла ноющий живот. Есть хотелось немилосердно, но…

— Как Зоя?

— О, дитё радо, шо одно осталось, — призрак добродушно ухмыльнулся. — Играет во взрослую, покуда ночь не кончилась. И ритуалы проводит бисовы. У карты сидит, поет и качается. Все вы, ведьмы… — и покрутил пальцем у виска, — одинаковые.

Покуда ночь не кончилась… Значит, проспала я пару часов, не больше. Зато моральных и нервных сил — вытащить себя из собственноручно вырытой ямы — набралась на десять лет вперед. Пора на подвиги.

— Всё, Жор, давай до утра, — попрощалась с духом.

Умылась в ванной и потопала выяснять отношения с наблюдателем. Оный оккупировал кухню и усердно рылся в старых папках. Последние забили квартиру «паука» под завязку — длинный коридор, прихожую, гостиную… К кухне я шла, как по болотной тропе, перескакивая с одного «безбумажного островка» на второй. Из-за единственной закрытой двери доносилось похрапывающее сопение Арчибальда. Найду время и отблагодарю за… понимание. Споткнувшись о гору папок, я чихнула. Надо бы их проветрить…

Гоша сидел за столом, листая объемную папку и допивая кофе. И тут всё папках, пыли и кирпичной крошке… И в иллюзиях. Под потолком висели разноцветные знаки и символы, как сугубо ведьминские, так и общемагические, порхали обожженные листы и чьи-то силуэты. Я остановилась, подняв голову и засмотревшись.

— Пельмени — в кастрюле, кофе — на подоконнике.

И тошнотворно пахло старой пылью. И — слабо-слабо — теплой ночной осенью из открытого настежь окна. Нет, я в такой обстановке долго не протяну… Подошла к окну и, глубоко вздохнув, задержала дыхание. Плевое заклятье, капля сил — и ветер, врывающийся в кухню, уносящий на улицу пыль и запах гнили. Наблюдатель глянул из-за бумаг порицающе.

— Зеленая и еле на ногах стоишь, а колдуешь? — укорил сухо. — Садись, — и выпнул из-под стола табуретку.

Мир слегка качнулся, но быстро встал на место. И указание я проигнорировала. Включила чайник, нашла тарелку с вилкой, устроилась у подоконника и взялась за пельмени. Холодные, без сметаны — неважно. Уютно пел чайник, а теплый ветер взъерошивал волосы и щекотал кожу. Я дышала, впитывала осеннюю ночь, и мне было хорошо. А наблюдатель с его тараканами и иллюзиями — побоку. Профессионализм — наше всё.

Пельмени кончились, кажется, не успев начаться. Я налила кофе и повернулась, ища взглядом холодильник, но наткнулась на новый иллюзорный знак, висящий под потолком. Аппетит пропал. От переплетенных красных кругов стало нехорошо. Чуть кружку не выронила.

— Узнаешь? — Гоша давно отложил бумаги и, собственно, наблюдал.

— Убери его, — попросила тихо. — Даже иллюзией он может быть опасен. Да, узнаю. Это портал для нечисти. Знак призыва бесов.

— Как думаешь, сейчас такое практикуют? — он откинулся на спинку стула и посмотрел очень внимательно.

Я сразу вспомнила о собственной теории «проекта» и детях от одержимых. Но ведь это… даже не теория. Домысел.

— Вряд ли, — ответила осторожно. — Чтобы вызвать одного мелкого и слабого беса, нужно… около тридцати жертв. С ведьминой силой. Чтобы только призвать. А чтобы создать портал и открыть его…

— А теперь сядь, — Гоша кивнул на табуретку.

— Да что ты меня все посадить пытаешься? — буркнула я, но села, поставив чашку с кофе среди папок.

— Не «посадить», а «усадить». Пока, — а сам встал. — Кино страшное покажу.

Кухонная обстановка поплыла, темнея, воздух пошел кругами, как от брошенного в воду камня. Я зажмурилась и посчитала от десяти, прогоняя головокружение и привыкая к иллюзии, а когда открыла глаза, вздрогнула. Низкие своды сырой пещеры. Бугристые сталагмиты, похожие на чьи-то фигуры. Эхо капели. Тяжелая душная тьма. Проблески иллюзорных бабочек.

— Это воспоминание? — я привычно втянула носом воздух. Воняло… кровью и тлением. — Обычно твои иллюзии… не пахнут.

— Да, и очень давнее воспоминание. Иди дальше.

Сырые стены потянулись мимо, к низкому лазу и следующей пещере. И в третьей я поняла, что именно капает со стен. И почему у сталагмитов столь странная форма. Мумии. Ни лиц не рассмотреть, ни поз, углядывались лишь очертания плеч или зубов под красно-серым налетом. И кровь со стен ручьями. Ведьмина кровь. У меня волосы встали дыбом.

— Где ты это нашел?..

— Дальше смотри. Сейчас будет самое интересное.

От «интересного» стало дурно. В последней пещере в воздухе лениво вращались сгустки крови, как спутники планеты, вокруг небольшого уродливого булыжника. Траектории движения образовывали светящие красные круги, пульсирующие при соприкосновении сгустков с камнем. А последний… жил. Кряжистый, напоминающий оплавленный трон, багровый и теряющийся во мраке. И стоявший на возвышении из мумий. В темном налете угадывались очертания то костлявой ступни, то ладони, то лица.

— Его закрыли? Уничтожили?! — я подскочила, но наблюдатель усадил меня обратно, надавив на плечи. — Он же… живой!

— Сиди, не то иллюзия распадется, — негромко попросил «за кадром» Гоша. — Он точно жив? Нет, его не уничтожили.

— Нет?.. — я сглотнула и нервно повела плечами. — Почему?..

— Наши ведьмы решили, что он не представляет угрозы.

— Ваши ведьмы — курицы безмозглые!

— Согласен. Чем он угрожает?

— Убери… — попросила тихо. От духоты и запаха крови замутило. — Не могу больше…

Воздух вновь пошел кругами, и сквозь мрачные стены, сквозь силуэты мумий проступили светлый кухонный гарнитур и тюль в полоску. И это показалось таким… кощунственным. Я кашлянула и дрожащими ладонями обняла бока чашки, вдохнула горький запах растворимого кофе. М-мать, где же он нашел эту дрянь?.. Неужели алтарь до сих пор стоит неуничтоженным, а портал…

— Когда я был молодым и глупым, — наблюдатель загремел чайником, — то влип в нехорошую историю. И наставник сослал меня в архивы — разгребать горы мусора двухсотлетней давности и размышлять о важности соблюдения правил. И там я случайно нашел это, — он обернулся, и на его ладони сверкнула красная искра.

— Ключ-карта? — иллюзия получилась чёткая, и я рассмотрела символы на рубиновых боках. — Расшифровал и нашел… клад?

— И этот «клад» ты только что видела, — Гоша прислонился к столешнице и рассеянно подбросил иллюзию, быстро поймав и сжав в кулаке. — Но наши ведьмы в один голос объявили алтарь мертвым, а захоронение — древним и языческим. Как думаешь, сколько ему?

— Я не спец, — призналась сразу, — и видела только два алтаря — мертвый и живой. Мы храним… для наглядного пособия. Оба очень древние, запечатанные защитой пяти Верховных, и даже тете Фисе со всем Кругом к живому не пробиться. Мертвый пахнет тленом, а живой — кровью. И этот… пах живой кровью. Если, конечно, ты точно передал то, что видел.

— Нечисть, — он улыбнулся. — А научно?

— Мертвый — расколотый, ни кругов, ни света, только небольшой оттиск знака на «спинке». А живой… жив, — я пожала плечами. — Притягивает кровь.

— А как возраст определить?

— По количеству кровяных колец, как у дерева. Одно кольцо — это пятьдесят лет, — я содрогнулась, вспоминая иллюзию. — А мы имеем… шесть.

Триста лет работы минимум… И понадеялась, что он не спросит, но…

— И сколько жертв надо для оживления?

Сволочь бессердечная…

— Много. Десятки. И чтобы работал постоянно — еще десятки. И жертвы на каждый призыв. Но, Гош, это тьма высшего порядка. Даже создание хуфии — детский сад рядом с вызовом подконтрольного беса. И как можно признать нерабочим живой алтарь? — я подняла на него взгляд: — И как вы прозевали такую магию? Как? Двести лет назад вы не были такими лояльными — вы убивали по первому же подозрению. Это сейчас — проверки, расследования, а тогда… Тьма от таких заклятий резонирует на сотни километров и не один год. И не застревает в подземельях, как… мои развоплощения. А алтарь создается лет пять-десять. Как вы могли прозевать такую магию?

— Очень правильный вопрос, — согласился он и снова подбросил в воздух иллюзию. Кристалл замерцал на свету, заискрил острыми гранями. — И ответ тебе известен.

Я помолчала, посопела в кружку и тихо заметила:

— А говорят, вас невозможно купить…

— Всё в этом мире покупается и продается, дело — в цене. И в слабых местах покупателя, — наблюдатель налил себе кофе. — И то, что это дело спустили на тормозах, то, что не уничтожили алтарь, то, что сохранили ключ-карту…

— …и то, что ты здесь неофициально…

— Да. Фактически я должен был вернуться после шабаша, но вернулась моя иллюзия. Всех не провести, но время выиграть можно.

— Зачем? Тебе-то это зачем?

— Снятся, — ответил он просто. — С тех пор и каждую ночь. И те, кто умер. И те, кто еще может стать жертвой, — он устало потер небритую щеку: — Надоели… до смерти. Хочу закрыть… и алтарь, и это дело.

Ладно. Увертюра оценена по достоинству. Пора переходить к основным действиям.

— А зачем это мне? Причем тут я и… мои способности? — я отставила пустую кружку.

— Кофе? — Гоша по-хозяйски загремел чашками-ложками и неожиданно извинился: — Ульяна, прости за допрос. Я не имел права проводить его… в таких условиях. Призрак верно заметил: я порой путаю живых людей и свои иллюзии. И иногда забываю, что люди — это не только работа. И что ведьмы — тоже люди, — и мне вручили чашку кофе: — Извинишь?

Голос вроде… человеческий, но взгляд холодный, прощупывающий. Я взяла чашку и наморщила нос:

— Тебе мое прощение не нужно, а я извинения для галочки не принимаю. И давай ближе к делу. Утро уже, а ночь была… непростой.

На нервной бодрости и силе духа я могла держаться до трех суток почти без сна, хотя при Изольде Дмитриевне выдерживала бессонную неделю с каждодневной максимальной тратой сил. Но знала, что усталость может в любой момент свалить с ног, камнем по маковке и в сон на пару суток. И появление этого «момента» не предсказать — может, через пару часов, а может, и через пару минут. И кофе — не панацея. Разве что… шок встряхнет.

— Хорошо, к делу так к делу, — легко согласился наблюдатель и вернулся к столешнице.

Взял свою кружку, и передо мной повисла очередная иллюзия. Черно-белый портрет, небрежный карандашный набросок. Молодая девушка.

— После пещеры я начал копать. Перерыл гору материалов, но нашел папку с делом ведьмы, к которому прилагалась ключ-карта. Ведьма — ничего особенного. Казнили по обвинению в черной магии почти лет двести лет назад. А вместе с ней — и пятерых помощниц. И одна из них, — он кивнул на портрет, — заинтересовала. Посмотри внимательно. Ничего не замечаешь?

Портрет… смущал. Я не понимала, чем именно, но, да, он интересовал. Было в нем что-то подозрительное. Словно я уже видела это лицо.

— А что я должна заметить?

Гоша посмотрел на меня многозначительно и предъявил второй портрет, вернее фото — старое, пожелтевшее, расплывчатое. Сходство с рисунком было видно невооруженным глазом. И то, что это очередное наблюдательское воспоминание, угадывалось по слабому запаху старой пыли.

— Это я нашел в архиве соседнего в вашим Круга.

— Куда тебя опять сослали за профнепригодность? — съязвила, хмуро изучая оба портрета.

— Почти, — хмыкнул мой собеседник. — Та же «казненная» ведьма, но спустя почти сто лет. Описание способностей — один в один, в обоих делах. По документам она героически погибла при исполнении, изгоняя беса, — и под фото развернулись пожелтевшие страницы, исписанные черными чернилами.

— Сто лет? — повторила я, подавшись вперед, но строчки были нечитаемыми. — А четкости можешь добавить?

— Позже, — и соорудил третью иллюзию. Опять фото, черно-белое и еще более подозрительное. — А это уже из вашего архива, — и кивнул на стол. — Верхняя папка слева. Делу — пятьдесят лет.

— Я ее где-то видела, — сказала уверенно.

— Конечно.

Четвертая иллюзия стала ударом под дых. Задохнувшись, я смотрела на собственную фотографию двухлетней давности. Отросшие волосы, вьющиеся по плечам, обреченный взгляд типа «Надо, Уля! Улыбочку!..», собственно, улыбочка, кривая и натянутая… Эту фотку…

— У отца увидел? — спросила сипло.

Сходство с тремя первыми портретами было неуловимым, но очевидным. Вздернутый нос, разрез и прищур глаз, улыбчивая форма губ, мелкие кудри…

— За него и зацепился. Вы с отцом очень похожи.

Я молчала, переводя потрясенный взгляд с одного вещдока на другой.

— Но лица — лицами, это не прямое доказательство, — наблюдатель сунул мне папку. — Главное — способности, и явные и скрытые. Свойства «угля», как я слышал, с возрастом не меняются. Как и сфера силы. Что в Ночь выбора получил — то всю жизнь и используешь. И, что самое главное, они не наследуются, как внешнее сходство. Изучай.

Я уставилась на пожелтевшие страницы, убористо исписанные синими чернилами, и вчиталась. По спине поползли мурашки, и враз взмокли ладони. Мы с ведьмой не просто похожи, как близнецы, мы одинаковые. «Угли», как отпечатки пальцев, имели уникальные энергетические рисунки. А у нас с ведьмой рисунки были одинаковыми, как и сфера, как и дефект «угля». Я посмотрела на иллюзорные страницы и вчиталась в старый текст. То же самое.

— Это не я… — и растерянно съежилась под внимательным наблюдательским взглядом.

Страх накатил липкой волной. Я не боялась ни бесов, ни хуфий, ни… Ничего материального или маломатериального. Но от таких мистических совпадений кровь стыла в жилах, и нервно дрожали руки. Ведь не я же…

— Это я понял через неделю после нашего знакомства, — он присел на корточки и осторожно начал вытягивать из моих рук папку, но я судорожно вцепилась в нее, не в силах разжать пальцы. — Уля, отдай, порвешь… Ведьме — больше двухсот лет, а тебе — едва ли сорок. Когда «уголь» кристаллизуется, а сила успокаивается и перестает толкать ведьму на самоубийственные и импульсивные поступки?

— К половине жизни, — процедила я, сообразив, о чем дальше пойдет речь, — к семидесяти пяти годам.

— Да, Ульяна, — Гоша улыбнулся. — Окно. Оно окончательно расставило всё по своим местам. Не сказать, что это было приятно, но сомнений в твоей личности стало меньше. Двухсотлетние ведьмы не выбрасывают поклонников из окна только потому, что они «вдруг» оказываются наблюдателями. И не оставляют в живых, если понимают, что под них копают. А она поняла. И выставила на всеобщее обозрение твою кандидатуру.

Я уставилась на него недоуменно.

— Если бы ведьма хотела тебя убить — убила бы, — пояснил он и таки вырвал из моих рук помятый вещдок. — А она моделировала ситуации, в которых ты ошиблась и раскрывалась. И она явно из Круга, если знает тебя, как облупленную. Необязательно планировать хорошую поставу, достаточно подозрений. Мы ведь обычно не копаем на месте. В изолятор — и там подробный разбор. И наши приемы она тоже хорошо знает. Время за счет тебя выиграла много.

А мне пришел в голову только один аргумент:

— Но ведь ни одна из ведьм Круга на меня не похожа!..

— Уль, я тебя умоляю, — наблюдатель поморщился. — Двадцать первый век на дворе, и косметология творит чудеса. Пара операций — и мать родная не узнает. Чтобы изменить внешность, необязательно быть ведьмой. Достаточно иметь деньги.

Я снова посмотрела на иллюзии. Нет, кое-что не изменить.

— Кровь.

— Что?

— Кровь, — повторила уверенно. — Запах крови не меняется. Изначальный запах. Меняются некоторые составные при переездах, когда ешь другие продукты, дышишь другим воздухом, чистым или загрязненным. Но изначальные, врожденные элементы не меняются, — я подняла на него взгляд, — это любая нечисть подтвердит. Можно использовать чужую кровь как обманку, забивая запах своей, но не всякая способна обмануть нечисть.

— А какая способна? — Гоша присел на край стола.

— Такая, как у тебя, от одержимого, — я встала и поморщилась. Ноги затекли, и мир опять решил крутануться. — Но ненадолго. Если нечисть нацелится опознать нужное, то пробьется через любые обманки.

— Сможешь?

— Не уверена, — я подошла к окну. — Однако… есть Аспид.

— Кто?

— Аспид. Помнишь мужика с косой, который нашел третью мумию? Его семья служила некой ведьме, которая прожила больше двухсот лет, питаясь чужими «углями». И сказал, что это она сейчас убивает, — я обернулась и, попав про прицел требовательного взгляда, пояснила: — Аспид «змей». Способен разложить любой запах на составляющие, определить, откуда какой взялся, и докопаться до изначального. Даже если эта… тварь питается чужой силой, даже если умеет, как и я, впитывать чужую энергетику и маскироваться под другое существо… Он помнит ее запах. И опознает.

— Надо с ним поговорить, — предсказуемо решил наблюдатель. — Организуй встречу. Да, вероятно, его ведьма и наша — одно и то же лицо. Проверим.

— У тебя что, и образцы крови есть? — недоверчиво подняла брови.

— У меня всё есть, — он криво улыбнулся. — Я больше десяти лет роюсь в этом деле.

Я посмотрела на него внимательно и поняла, что к «больше десяти» можно смело плюсовать еще столько же. Ненормальный. Одержимый. А кстати… Ведь если вспомнить про сны «с тех пор»…

— Гош, а ты по поводу своих снов к ведьмам обращался?

Он глянул настороженно. Понятно. Сдохну, но ни к врачам, ни к ведьмам за помощью — ни ногой. Мужик. А мстящей мыслеформе месяца хватит, чтобы пустить корни и поработить чужой разум, направить поступки по новому пути. Во мне взыграла Ответственность, отодвигая на задний план неприязнь.

— Издревле, — начала я, приближаясь к намеченной жертве и украдкой подтягивая сползающие штаны, — существует одно любопытное явление. Мстящая мысль. Вернее, мыслеформа. Нематериальное явление, которое, впрочем, имеет четкие следы. А постой-ка смирно! Проверю кое-что.

Наблюдатель неохотно замер и заворчал:

— Когда ты в последний раз кое-что проверяла…

— Я не виновата, что ты цепляешь всякую гадость, — я взобралась на табуретку, уравнивая разницу в росте. — Тебя что, защитными амулетами пользоваться не учили?

— На тебя не действуют некоторые зелья, а на мне сбоят некоторые амулеты, — и уточнил: — Раньше сбоили, а теперь вообще не работают.

— Бесовская кровь… — я осторожно ощупала наблюдательскую голову. Под жесткими черными волосами обнаружились шрамы. Тонкие, образующие символ. Интересно… Обычно знаки мыслеформы — выпуклые родинки. — В обморок в пещере падал?

Гоша гордо промолчал. Я изучала форму знака. Овал. И родинки узлами по шрамам. Интересное сочетание…

— Значит, падал. Там только от запаха и недостатка воздуха можно упасть и никогда не очнуться. А в себя пришел уже на поверхности? С разбитой головой и частичной потерей памяти?

Он кивнул.

— Считай, повезло. Тебя спасли, чтобы ты спас тьму неупокоенных душ. При жертвоприношениях образование мстительных мыслеформ — явление обязательное. А жертв были сотни. И мыслеформа образовалась… мощная. Она вывела тебя из пещеры и предопределила твою жизнь на много лет вперед. И не отпустит, пока не сделаешь нужное. И даже то, что ты зацепился за сходство ведьмы с моим отцом… — я заколебалась под пристальным взглядом, но закончила: — Мыслеформа имеет… память. Огрызки памяти. Она запомнила лицо убийцы и вела тебя, как интуиция. По архивам и… сюда.

— Избавиться можно? — спросил наблюдатель негромко.

— Поздно. Она влияла на твою жизнь — на цели, мотивы, задачи — слишком долго. Уйдет сама, когда дело будет сделано. Сейчас если выдирать, — я снова прощупала знак. Очень выпуклый и четкий, — то с «мясом». Личность посыплется. Рехнешься разом. Да и дело это — для Верховной. Мне сил не хватит.

— Точно, курицы безмозглые… — помянул Гоша знакомых ведьм.

— Наблюдатели никогда не смогут воспитать полноценную ведьму, — я назидательно щелкнула его по лбу. — Только переманиваете самых талантливых почем зря. Или…

«Или» вспомнилось очень кстати, и на месте нуждающегося в помощи человека опять оказался наблюдатель. Который теперь слишком много обо мне знает. И не дай бог узнают те, кто выше него… Я подхватила штаны, но с табуретки удрать не успела.

— Уля, подожди, — он обнял меня, удерживая. — Я обещал прикрытие и от своих слов не отказываюсь. Никто ничего не узнает. И за допрос… прости.

Нечисть во мне встала на дыбы. И теперь наконец стало понятно, почему меня то цепляла до сочувствия, то раздражала до нервного тика эта конкретная наблюдательская личность.

— Убери руки.

— Откуда такая реакция? — спросил мягко. — Совсем не нравлюсь?

— Да.

— А что твоя нечисть?..

— Ей ты не нравишься еще больше.

— Почему? — наблюдательский интерес не знал ни пределов, ни совести, и требовал откровенности во всем.

— Потому что ты… иллюзия, — ответила неохотно. — Ничего настоящего, ничего натурального. У тебя даже запаха нет, так глубоко запрятаны все естественные эмоции. Я на иллюзии ведусь, но терпеть их не могу. Это, возможно, воздействие мыслеформы, забивающей естественные психические процессы, но… Убери руки.

— Но влияют иллюзии на тебя действенно, — руки и не думали убираться, зато взгляд стал очень внимательным. — Но недолго. Почему?

Я внутренне застонала. От желания размазать по стенке эту чрезмерно любопытную персону удержал только инстинкт самосохранения. Тот, который подсказывал, что силу пока трогать нельзя.

— Потому что! — попыталась извернуться и взмахнула руками, ловя равновесие на пошатнувшейся табуретке.

— Уля, объясни, — Гоша смотрел, не мигая. — Пожалуйста.

Черт… Я собрала воедино всё свое терпение. И профессионализм.

— Твои иллюзии — человеческие. И направлены на человека. Нечисть ощущает мир иначе. У нее острее осязание, она различает больше цветов и запахов. И она видит твою иллюзию не как часть мира, а как голограмму. Инородное тело. Поэтому воздействие — первичное — минимально. Сначала страх или шок забивают то же обоняние. Но потом появляется ощущение неправильности. Запах не тот. Цвета не те. Еще что-нибудь. И влияние иллюзии сходит на нет. Остается только неопасная картинка.

Наблюдательский взгляд стал мрачным и очень задумчивым. Я стояла смирно, хотя нечисть выла против чужих рук в голос и рвалась дать по морде. Руки были теплыми и держали крепко, не собираясь отпускать. Словно еще не все узнал. Отвлекаясь, я посмотрела через его плечо на иллюзорные портреты… и поняла. Мы одинаковые. Ведьма — тоже нечисть по силе, так сказала хуфия. Иллюзией можно убить — сжечь дотла, и недавно я едва не сгорела в огне собственной силы. Но пройдет минута-другая, и… А эта ведьма — старше и сильнее меня. И должна быть устойчивее и гораздо живучей. Интерес — отнюдь не праздный. Для дела, но не для того, которое идет в суд или архив.

— А бесовская кровь что-нибудь дает? — он подтвердил мою догадку. Другого оружия против ведьмы у него нет.

— Не знаю. Я до вас с Зоей в глаза не видела потомков нечисти. Но говорят, что они наследуют только мощный уровень силы и тьму, а все остальное — человеческое. Я не в курсе, на что ты способен. И не смогу научить ощущать мир так, как его ощущает нечисть. Отпусти.

— Последний вопрос. Откуда ты узнала шифры нужных папок?

Я скрипнула зубами. Хочешь — не хочешь, а придется работать вместе… И терпеть. По сути, я в большей заднице, чем он.

— Хуфия. Она теперь… на свободе, — пояснила устало. — Ей не вложили задачей даже защиту архива, и хуфия определила ее самостоятельно — отомстить. И поэтому отпустила нас. Я… порвала поводок, а она… подсказала. Она ведь… эксперимент. И черт знает, что за эксперимент…

— Зачем тебе черт, когда я знаю? — наблюдатель легко снял меня с табуретки. — Но это потом. Иди, поспи. А я еще разгребу кое-что.

Да, доброе утро, страна… Хмурые сизые сумерки заглядывали в захламленную кухню, холодным ветром перелистывали старые бумаги.

Я кивнула, ухватила сползающие штаны и поплелась спать, хотя всё чесалось разобраться в этом деле до конца. И шрамы тоже ужасно чесались. А голова хоть и соображала, но вот-вот откажется впихивать невпихуемое.

У туалета я столкнулась с сонным «пауком». И так непривычно видеть его помятым и взъерошенным, в такой же, как на мне, пижаме…

— А, Ульяна Андреевна… — Арчибальд зевнул. — Как вы себя чувствуете?

— Как восставшая из мертвых.

— И выглядите не лучше, — он заметил, как я потираю левый бок. — Пойдемте, швы снимем.

— Какие от вас нынче комплименты изысканные, — заметила я мрачно, направляясь за ним. — А как же про то, что женщина всегда отлично выглядит, ведь она эта… жемчужина в слизи мира?

— А я сейчас врач и говорю по диагнозу, — «паук» ухмыльнулся и зашел в ванную вымыть руки. — Вы, Ульяна Андреевна, из тех пациентов, которых для их же блага нужно держать на сонных уколах до полного выздоровления. Час назад умирали, а уже любовь крутить, — и посмотрел неодобрительно.

Застал меня на табуретке?.. Я насмешливо фыркнула. Ах, любовь-любовь… до гроба. Вопрос лишь, до чьего.

— В ведьминской работе, Арчибальд Дормидонтович, любовь не предусматривается регламентом. И, кстати, против укола я не возражаю.

Глава 7

Чтобы сделать Гарри Поттера невидимым,

его придется перевести в жидкое состояние,

вскипятить и превратить в пар, кристаллизовать,

нагреть и охладить — согласитесь, любое из этих действий

было бы весьма затруднительным даже для волшебника.

Митио Каку, «Физика невозможного»

Я проснулась к вечеру, и отдохнувшая, и измученная. Сила восстановилась наполовину, всё, что болело, почти зажило, но в мыслях был полный швах. Мне снилась то я сама, примеряющая лица с портретов и фотографий, то своды страшной пещеры, где на меня взирали сотни лиц с моими чертами, то наблюдатель с белым Пламенем на сгибе локтя, сгорающий в огне собственных иллюзий, то Зойка, бормочущая у карты, из которой проступали крылья колоннад. И глухой голос хуфии шептал о том, что эти страшные дела — рук одной и той же ведьмы. И черная змейка Аспида шипела, покусывая мое предплечье, а красные глаза под темным клубком горели нетерпением.

Создание алтаря и хуфии, вызов бесов, убийства ведьм и летучие «угли». И мифическая тюрьма для нечисти. Отличный набор, чтобы через костер отправиться прямиком в ад. И я очень хочу поджечь хворост и помахать напоследок. У меня наконец появилось то, о чем толковала Томка, — мечта. Нет, даже Мечта. Не просто выжить в этой истории, а положить ей конец.

Арчибальд Дормидонтович уехал к племяннику в Барнаул. Оставил мне письмо, в котором идеально красивым почерком откланялся и объяснил, что ему плохо. Обещал забрать с собой свою банду, дабы не подвергать опасности общественность. И очень просил привести в порядок его жилплощадь, ибо он намеревается вернуться после того, как. Заканчивалось послание загадочными и однажды сказанными словами «Девочка — ключ. Ключ от древней, темной и страшной истории. Не забывайте».

«Девочка-ключ» тем временем балдела в «одиночестве», то бишь без боязни спалиться при мне на суперсекретном ритуале. Я позвонила домой со стационарного телефона и выслушала от призрака подробнейший отчет, который сводился к тому, что пожрать еще не кончилось, а Зойке прикольно. Точно, все мы, ведьмы… одинаковые. Жорик, кстати, не поленился прийти еще раз и принес мне сумку с кошельком и одежду — джинсы, майку, куртку, носки и нижнее белье. Он без комплексов. Помню, я так хохотала, когда обнаружила призрака копошащимся в моем нижнем белье.

— Уля, шо за бисова мода! — восхищенно изрек дух и мечтательно посмотрел на голубые кружевные стринги. — От не в то время родился, от не глядеть и не сымать!..

Я ему потом для прикола показала фотки стриптизерш в игровых секс-костюмах, так несчастный два дня обтекал и страдал тем, что не дожил. Да, а те, кто дожил, сидят в архивах, дурея от чужой одержимости, или бегают за нечистью и шарахаются по подземельям, рехнувшись на работе. От меня постоянно ускользают такие простые и по-человечески правильные вещи… Впрочем, это к делу не относится.

Умывшись, переодевшись и наведя порядок в мыслях, я потопала на кухню. Намечался следующий акт Мерлезонского балета, в ходе которого меня снова вдумчиво прощупают на предмет наличия-отсутствия брильянтов на голубом банте, то бишь необходимой информации. Чтобы либо подтвердить собственные доводы и чужие слухи, либо их опровергнуть. Иллюзиями я себя не тешила, не тот случай. Мне скупо и дозировано выдавали информацию, требующую проверки. Ничего лишнего и личного не узнаю, и я с этим смирилась. Ибо. Хуфия висела дамокловым мечом. Хочешь — не хочешь, а никуда не денешься.

Гоша по-прежнему обретался на кухне и выглядел очень бодро. Побрился, переоделся и, не отрываясь от изучения очередной бумажки, трескал пельмени. На папках, рассыпанных по полу, небрежно чернел рюкзак и синел спальник. Надо бы и мне возродить старую добрую традицию хиппи, чтобы не разгуливать в одежде с чужого плеча и не ворочаться на узких кушетках…

Я кивнула в ответ на «добрый вечер», взяла тарелку с пельменями, разложила на коленях папку и углубилась в изучение последнего дела ведьмы. И чем больше читала, тем больше подозревала не то чужую мистификацию, не то собственное раздвоение личности. Последнее усиливалось, когда я поднимала взгляд к потолку и смотрела на портретные иллюзии. И ладно, внешнее сходство, но идентичные «угли» с идентичным же дефектом… Нонсенс. А кстати…

Я зависла, не донеся до рта пельмень. А где второй воздух в Кругу? Я на весь город одна, видящая и воздушная. А ведьма вроде как среди круговых. И по всем документам она — тоже воздух. А сменить сферу можно только в одном случае…

— Уля, не молчи, рассказывай.

Я посмотрела на наблюдателя растерянно, отрицательно мотнула головой и снова уткнулась в папку. Уставилась невидяще на косые чернильные строчки. А может, ее нет, ведьмы в смысле?.. Двести с лишним лет жизни — немыслимый срок. Не могу поверить, что кто-то, пусть и на жертвах, способен столько прожить. Большинство из нас сотню-то с трудом разменивает…

— Ульяна!

Я невольно вздрогнула. Это от усталости. Ухожу в себя, ничего не вижу и не слышу…

— Не морочь себе голову. И мне — тоже, — строго заметил Гоша, наклонился и отобрал у меня папку. — Ведьма существует, и реальных доказательств тому больше, чем пара иллюзий. И она — не ты. На всякий случай напомню, что хуфия не признала в тебе создательницу. А это серьезный аргумент.

— Зачем тогда на меня намекал? — спросила сухо и без аппетита посмотрела на пельмени. Поесть надо. Еще бы впихивалось.

— Собирал сведения, — пояснил он туманно и сел на стул напротив. — Ну, что еще?

— А если это разные ведьмы? — упорствовала я. — Ведь могут же быть и другие… идентичные? И не жила она двести лет, а просто передавала дела последовательницам… — и запнулась, запутавшись в избытке невозможного.

Невозможно жить больше ста пятидесяти, невозможно существование «углей» с одинаковым энергетическим рисунком, невозможно…

— Соображаешь, — наблюдатель одобрительно улыбнулся. — Были и другие, дефективные и идентичные. Лет сто пятьдесят назад.

— Не поняла… — я нахмурилась.

Гоша пододвинул ко мне несколько папок. Я открыла первую сверху и не поверила своим глазам. С желтоватой фотографии застенчиво улыбалась Софья, помощница Риммы в архиве и потенциальная Верховная. Схватила вторую — Томка. Третью… Четвертую… И даты рождения — сто пятьдесят лет до нынешнего дня. И даты смерти. Они не дожили и до ста лет.

— Говоришь, архивным подземельям — больше двухсот лет, а городу нет и ста пятидесяти? — он смотрел, прищурившись. — Говоришь, за последние восемьдесят лет не родилось ни одной нормальной ведьмы — все с уникальными дефектами «углей»? Говоришь, эпидемия или проклятье?

Я молчала. Ни слов, ни мыслей. Вернее…

— А вот и загадка века, — наблюдатель потянулся и, встав, прошелся вокруг стола. — В вашем округе восемьдесят лет рождаются нормальные ведьмы, а следом — еще восемьдесят лет — только дефективные. А потом остаются подземелья, а городу нет и ста пятидесяти лет. И опять восемьдесят лет — нормальные, а потом — косяк дефективных, включая тебя.

М-мать, он на появление мифической тюрьмы, что ли, намекает?

— А что еще с вами происходило в эти годы? — Гоша остановился за моей спиной.

— Треть родилась с потухшими «углями», треть… не прожила и пары дней, — ответила глухо. — И треть… с дефектами.

— А как давно у вас перестали появляться истинные Верховные?

— Ну… лет пятьсот назад… — я сглотнула, понимая, к чему идет разговор.

— Промежуток между появлением дефективных ведьм, считая от первой родившейся, — сто шестьдесят лет…

— Сто пятьдесят лет — время жизни обычной ведьмы, а Верховные живут на десять лет дольше.

— Твои выводы?

Я промолчала. Выводы были неутешительными.

— Есть и более старые дела, — наблюдатель по-прежнему стоял за моей спиной, создавая дискомфорт. — Эта карусель с «эпидемией» вертится больше пятисот лет. У нас хранятся выдержки из ведьминых дел, короткие и скупые, но про дефекты «углей» там сказано внятно. И наиболее интересные дефекты, включая твой, перечислены. И все случаи появления зафиксированы в одном и том же месте, через один и тот же промежуток — сто шестьдесят лет. Но выдержки — это только выдержки.

— А ты всё забрал? — я встала и обернулась.

— Всё. Подземелья — только один уровень?

Я кивнула.

— Значит, успели вынести, — резюмировал Гоша и включил чайник. — Или уничтожили.

— А причем тут ведьма? — я решительно вернулась к прежней теме.

— А притом, Уля, что ей чуть больше двухсот лет. И если вести отсчет от нее, то ты — второе поколение. Между вами других идентичных быть не может, — и поправился: — не должно. По статистике, дефективные живут меньше — максимум до ста лет, — добавил невозмутимо. — Природное время ее жизни истекало тогда, когда рождались ведьмы нормальные, и свой аналог ей было не найти. Плюс она уже дважды «умирала» по документам, чтобы снова всплыть. Круг — лучшая защита, не так ли?

— А наблюдательская протекция — лучший способ замолвить словечко за никому не известную ведьму, явившуюся из ниоткуда?

— Когда, говоришь, архивы ограбили? — спросил он вдруг.

— Лет… тридцать-сорок назад, — я припомнила сплетни. — Плюс-минус пару лет. А что?

— Уж не тогда ли, когда пришлось срочно уходить из Круга, где под крылышком Верховной подрастало знакомое лицо? Чтобы после вернуться, но уже изменившейся?

— Гош, не… накручивай. Это перебор. Тетя Фиса бы просекла этот маневр. Она лично снимает отпечатки с наших «углей», не говоря уж о том, что точно бы заметила сходство. И внешнее, и силовое, и «угольное». Если только… — я мысленно вернулась к тому, с чего начался «ужин».

— Если только?.. — наблюдатель так и впился в меня взглядом.

— Единственное, что меняет и выбранную сферу, и энергетический рисунок «угля», — Пламя.

— Насколько меняет? И что случается с дефектом?

— Тетя Фиса говорила, что энергетический рисунок скорее дополняется, то есть врожденная основа остается. И все пассивные навыки — тоже. А значит, и дефект. Принятие Пламени — что вторая Ночь выбора. Она сменила сферу. Воздуха, кроме меня, в Кругу нет.

— Значит, добилась своего и сбросила старую шкуру… А это, — наблюдатель хлопнул по папке, — теперь мусор, — и посмотрел искоса и многозначительно.

А я отвернулась и закрыла глаза, отказываясь принимать ужасное. Верховная должна быть… в курсе. И в лучшем случае — только в курсе. О худшем я думать не хотела. Я привыкла доверять ей полностью, как и всем коллегам. Доверие, порой слепое и интуитивное, — основа Круга.

— Что ей тут… медом намазано? — кашлянула, отгоняя мрачные мысли. — Зачем так рисковать? И какого черта она продолжает убивать, если получила то, что хотела? И… почему мы ничего не знаем ни о каких, мать их, тюрьмах? — у меня разболелась голова, и стало совсем не до воспитанности.

— Тюрьма — дело Верховных. И закрывать ее. И защищать от нее. Она — реальность, Уля. И появляется здесь каждые сто шестьдесят лет. Заранее ослабляя вас своим появлением. Порождая дефективных и «погасших». Но, повторюсь, она — дело Верховных.

Да конечно… И когда тетя Фиса потянет силу из Круга, и половина из нас уже никогда не очнется, это тоже будет делом только Верховных? А мне кажется, мы имеем право знать, за что умираем. Я опустила взгляд, пряча сомнения. Нет, нечисто дело. Скорее всего, наблюдатели в нем замешаны куда круче, чем подкупленным прикрытием и протекцией. Не они ли вообще заварили эту кашу с алтарями, бесами и ведьмой? Не они ли ее направляют? Уж больно неуловима.

И Гоша волей-неволей подтвердил мои подозрения, угнездившись с чашкой кофе у столешницы и ударившись в абстрактные размышления:

— В твоей сказке о Пламени есть один огрех. Природных Верховных нет и никогда не было, и мой новый источник… информации это подтверждает. Их создавали, а после смерти «уголь» благодаря летучести выбирал наследницу, — он уставился на иллюзорные портреты. — И если Верховные перестали рождаться, это говорит только об одном. Их «угли» остались там, откуда не улететь. Тюрьма, по преданиям, была спрятана в потустороннем мире. В мертвом мире, лишенном магии. Там, где, собственно, и мы все однажды будем.

Спрятали, да криво и косо, если периодически лезет и жизнь портит… Однако рыльце у наблюдателей в пушку. Этот проклятый мир давно держится на ведьминых плечах, без наших знаний и умений наблюдателям с нечистью не сладить. А без Верховных нам не сладить с крупной нечистью. Испугались, когда Верховные перестали появляться, выкопали сведения о свойствах крови и взялись вызывать бесов да плодить на убой потомков одержимых для нового Пламени? Да еще и тюрьма. Кто и как ее запирал в прошлый раз?

Наблюдатель продолжал вещать, кажется, забыв о моем присутствии. Немудрено, что он спятил на мозговых штурмах с толпой иллюзий… Однако — ведьма. Если она и была наблюдательской, то до первой «смерти». Наверняка сорвалась с поводка, решив использовать знания по назначению. И получить Пламя. И новую жизнь. И… еще что-нибудь, если, конечно, в тюрьме есть ценности, раз она тут вертится. Не верится, что Гоша копает столько лет неофициально. Влияние мыслеформы, конечно, существенно, но его можно перебороть. Нет, наверняка ищет ведьму, чтобы… вернуть на родину. И узнать, кто прикрывал столько лет.

— Что скажешь?

— Мне все это не нравится, — отозвалась рефлекторно.

Надо с Жориком посовещаться… Он любит подумать, порассуждать и понастроить гипотез. На свои мозги не жалуюсь, но сейчас… я пас. Нужен свежий взгляд со стороны.

— Что тебе вообще в этой жизни нравится?

— Сама жизнь. Остальное индифферентно.

Он посмотрел с иронией, но мне на его мнение было наплевать. Пусть думает, что хочет. Его право. Не мое дело. Мое дело… хуфия. И, кстати…

— Что ты говорил про эксперименты? Для чего в архивах создавали хуфию?

Гоша достал из заднего кармана джинсов телефон и сунул мне в руки.

— Открывай папку с фотографиями и листай назад.

Снимки — очень качественные для неважного освещения. Льдистые знаки на стенах. Семисоставная нежить с кровавой улыбкой. Моя взъерошенная персона с разводами пыли на напряженной физиономии. Двусоставная хуфия, спускающаяся по ступеньками. Горящие факелы.

Я перелистывала фото за фото, с содроганием вспоминая архив. Кирпичные стены и кровь… знаками. Там, где встречались первые хуфии, стены пестрили кровавыми символами, один в один с льдистыми — ветвями морозных узоров. То, на что я не обратила внимания, рассмотрел глазастый наблюдатель. И — далее. Мумия на скамейке. Алла, царствие ей небесное… Трещины на асфальте. Стоп. Трещины на асфальте… Я моргнула, присматриваясь. На мгновение почудилось, что картинка поплыла, но… Подучилось. От усталости, не иначе. И…

Я быстро пролистала фотки вперед и всмотрелась в льдистые знаки.

— Да, — подтвердил мой собеседник. — Похоже, она создает хуфию.

Я сглотнула. Этого еще не хватало… Семисоставная оскалилась на меня с темной фотографии, в серебристых глазах снежными искрами застыл голод. Я почувствовала себя ужасно уставшей. А пошел он к лешему со своими вопросами… Мой мозг не способен усвоить разом и то, что наблюдатель накопал за десять лет, и то, что ищет сейчас. А без возможности усвоения и понимания я отказываюсь участвовать в процессе.

— Почему архивные хуфии получились беззадачными, я не знаю, — Гоша заходил по кухне, сунув руки в карманы джинсов. — Может, ведьма не успела их доделать. Или силы не рассчитала. А заодно и следы заметала. И свою смерть инсценировала. Мне нужны последние данные, Уля. Когда все-таки произошло это… нападение на архивы, кто там погиб, кто из новичков появился в Кругу после. А кто — пропадал, чтобы появиться. Она вполне может прятаться под чужой личиной. И данные нужны завтра.

— Послезавтра, — я положила телефон на стол. — Завтра я сплю.

— Ульяна, эта ведьма…

— А чихать на нее, — встала и посмотрела на наблюдателя в упор: — Я не иллюзия, чтобы работать на тебя круглосуточно. Я живой человек, и мне иногда требуется отдых. И подумать. Да, и на тебя тоже начихать, понял?

Понял. Скривился, но настаивать не стал.

— Но ты в деле? — уточнил въедливо.

Я посмотрела в прищуренные холодные глаза.

— В деле.

— До дома подвезти?

— Сама дойду.

И прогуляюсь, и приду в себя. Я, конечно, бодрилась тем, что я — девушка экстремальная и люблю экстравагантные неожиданности, пускающие жизнь под откос… Но когда откос упирается в бездну и обрывается кроличьей норой… жить очень хочется. А проснувшийся темный «уголь» обострял инстинкты и желание выжить до одержимости одной-единственной актуальной задачей.

— А если нападут?

— А не каркай, а? И давай, собирайся. Штаб-квартира закрывается, а документы я забираю. И в твоих интересах вернуть всё припрятанное. Что? Ты нечисть хочешь обмануть вот этими вот иллюзиями? А ну, покажи рюкзак! Чего улыбаешься? Я еще и машину обыщу и обнюхаю, я не гордая. И ошейник хуфии отдай. Посмотрю, из чего он и для чего.

После создания воздушного кармана я украдкой вытерла кровь из носа. Посмотрела на испачканные пальцы и выругалась про себя. В крови сверкнули кристаллы льда. Еще и подпитывается от меня, гадина… Пожалуй, завтрашний сон отменяется. Очень нужен специалист по нежити, коим я не являюсь.

Выгнав Гошу из квартиры и снова пообещав этому ненормальному архивы, я убралась на кухне, заперла дверь «паучьей» хаты и пешком отправилась домой. Понимала, что рискую, и рисковала с удовольствием. Шла неторопливо темными переулками и опасливо надеялась на драку. Нежелательно трогать силу и ворошить «угли», но встряхнуться бы и вернуться к привычной роли… И очень нужен воздух. Хорошо бы вообще уехать за город на денек-другой, но — время. Время — жизнь, утекающая сквозь пальцы льдистой кровью…

Прогулка подействовала исключительно благотворно. По дороге я зашла в «сотовый» павильон и обзавелась новым телефоном. Вставила старую симку с ожиданием ора, но обошлось. С посещения архива прошли сутки, а мне даже «скидочно-кредитный» спам смской не пришел. Да, чудеса случаются. Хотя за архив мне настучат, как только узнают. А узнают послезавтра. Я по уши в документах жить не собираюсь, да и возвращать их назад — тоже. Достояние Круга. А про хуфий и наблюдателя рассказывать необязательно. И, глядишь, дадут не по шее, а премию.

Домой, несмотря на усталость, решительно не хотелось. Были бы права — полетала бы, но… Зато осталось всего три дня до возвращения. Я зашла в магазин, затарилась продуктами и с домофона вызвала вниз Жорика. Уже так поздно и страшно, что чудаковатый старикан в окровавленной сорочке и мятых бриджах никого не удивит. На улице — ни души. Отдав призраку пакеты, я пообещала, что побуду час-полтора у фонтана — и домой. И забросила в открытое окно воздушный карман с архивными документами. Лопнет — и будет Жорику счастье. Кстати, может, дух интересные факты нароет за чтивом. И расскажет. Мне-то проще добыть бумажки, чем сведения из них.

Я дошла до фонтана и по-турецки села на бортик. И всё — как в вечер первого видения. Оранжевые фонари, пустые скамейки, тишина, ясное звездное небо, пряный ветер и слабое журчание фонтанной струйки. В темной воде плавали кленовые и рябиновые листья, на дне чаши тускнели мелкие монетки. Я зарылась пальцами в волосы и взялась наводить порядок в полученной информации. Ибо. Чуйка чуяла неладное. Не всё с этой ведьмой так просто, как твердит наблюдатель. Всё очень и очень непросто.

Итак.

Во-первых, мы имеем ведьму. Живущую, вопреки законам природы, больше двухсот лет, причастную к появлению алтаря, вызову бесов и созданию хуфии. Прежде одинаковую со мной и очевидно покрываемую кем-то из наблюдателей. Получившую Пламя и жаждущую узреть легендарную тюрьму для нечисти. Притаившуюся где-то в Кругу, не то под чужой личиной, не то под своей собственной, косметологами отфотошопленной. И нас эта ведьма тоже со всех сторон имеет, да. Нечисть, нападавшая на меня, явно ее привет. «Из другого мира», заметил Арчибальд Дормидонтович. Значит, она продолжает вызывать. И убивать, как определил Аспид, — и для подпитки жизненных сил, и для создания хуфии. Можно ли использовать одну смерть для трех дел, учитывая летучий «уголь»? Не знаю, не пробовала.

А меня ведьма если не убить хочет, то сбагрить наблюдателям, подставляя. Да, один в один похожи. И пока наблюдатели разобрались бы, кто есть кто… И, если бы не прикрытие Верховной и одна въедливая личность… Наверно, за это стоит сказать ему спасибо.

Во-вторых, мы имеем… меня. Если ведьма рвется к тюрьме, видящая, помогающая некоему «ключу», ей поперек горла. Очевидно, что к тюрьме кроме нее никто пробиться не должен. И вот тут на сцене положено выступить тете Фисе и велеть найти тюрьму, но Верховная болтается черт знает, где и ведет себя странно: отдает меня под наблюдательский колпак и сруливает. Словом, что-то мутит. Знала ли она про ведьму? Наверняка. Замечать такие вещи как одинаковость в «углях» или потенциальное Пламя — ее работа. Но поверить в то, что тетя Фиса в доле и в деле, в то, что она может быть… не самой собой, я не могла. Моя нечисть доверяла ей безоговорочно. А она никогда не ошибалась в людях. Значит, мутит.

В-третьих, мы имеем тюрьму. И имеем каждые сто шестьдесят лет, половину из которых она ослабляет защиту территории, порождая мертвых, «потухших» и дефективных ведьм. И я в нее… верю. И мои видения, и девочка-ключ… И вот тут на сцене снова должна объявиться тетя Фиса и обо всем предупредить. Но она молчит. И сведений о тюрьме нет нигде. Судя по деятельности наблюдателя «на месте», в архивах его организации информации тоже кот наплакал. Кто ее отовсюду убирает? Кто-то… кто хочет единолично владеть знаниями о том, где, когда и как тюрьма себя явит. И опять мы возвращаемся к ведьме. И к наблюдателям.

Я прошлась вокруг фонтана, размяла ноги, общипала кустик, собрав небольшой пахучий букет, и снова села на теплый бортик.

А еще мы имеем нечисть. Которая драпает из города со всех ног, чтобы не сойти с ума. Я сама — нечисть лишь отчасти, но тоже ощущаю беспокойство. Оно растворяется в воздухе мельчайшими каплями влаги, пропитывает его до… сырости. И от этой «сырости» знобит, трясет и ломит суставы. В моем теперешнем случае — левый локтевой сустав. Темный «уголь» напитывается очень быстро. Тьмы в городе скопилось… слишком много.

В-четвертых, мы имеем одержимого наблюдателя. Который говорит много полезного, но туману напускает еще больше. Как и вся его проклятая контора. Зуб даю, бесов алтарь — их дело. Санкционировали, прикрыли, провернули. Попалась ведьма на черной ворожбе — или на работу, или на костер. Или делать алтарь… или становиться его частью. И если ведьма им мстит… Я встрепенулась. А если мстит? Понять бы, что собой представляет тюрьма, и как ее закрывали раньше… Впрочем, наблюдатель. И явно не один. Заметают следы грязных делишек прошлого? И ловят ведьму, чтобы стрясти имена, явки и пароли?

Отвлекая, запиликал сотовый. Жорик звонил напомнить, что час уже прошел. И я послушно пошла домой, обдумывая одну подозрительную деталь. Если ведьма столько лет подпитывалась, убивая, и якобы никто о ней ничего не знал, то зачем ей выставлять мумии на всеобщее обозрение? Какого лешего она «вдруг» решила обозначить свое присутствие? Ей бы убивать тихо и за городом, если «жизнь» кончается. Поджать хвост и спрятаться за мою спину, затаиться, выжидая. Я бы так и сделала. И, собственно, сделаю, посматривая за событиями из-за наблюдательского плеча. А если не она убивает? А кто тогда? И зачем опять хуфия понадобилась?

Дома было тихо. Зойка спала, а Жорик с Кирюшей возились в архивных документах. Оные захламили коридор, спальню и часть кухни.

— Уля, — призрак возбужденно махнул бумажкой, — оно того стоило!..

— Рада за тебя, — отозвалась, разуваясь. — Завтра расскажешь.

От раздумий разболелась голова, от непонятного разнервничалась нечисть, и после душа я отправилась успокаиваться к печке. Борщ, голубцы, шарлотка — и подумаешь, уже час ночи… Да, дело ясное, что дело темное. И наверняка понятно лишь то, что в нем слишком много непонятного. И наблюдателя не попытаешь. И со счетов его не сбросишь. И с крыши, к сожалению. И хуфия вот-вот на лоскутки порежет…

— Жор, уберешь в холодильник, как остынет?

Дух промычал в ответ невнятно. Я посмотрела на часы. Два ночи. Завтра рано утром подъем — и к Ангелине. И не проверяла ее давно, и… надо. Ошейник хуфии ледяным трофеем лежал в сумке. У всех есть слабые места. У всех.

Перед сном я заглянула к Зойке. Та спала, уткнувшись носом в подушку и накрывшись одеялом, и спала беспокойно. Бурчала, дергала левой ногой. Я прикрыла дверь, подошла, присев на край дивана, и провела рукой по подушке, освежая воздух, отгоняя дурное. Зойка повернулась на бок, высунув из-под одеяла макушку, и я замерла. По светлым волосам сновали серебристые искры, легкие, безобидные. Но вряд ли от трения о синтетику.

Повинуясь подсказкам чуйки, я осторожно погладила Зойку по голове, зарылась пальцами в светлые волосы, нащупывая… шрам. Без родинок, очень тонкий, волнистой линией. Девочка завозилась, и я отодвинулась. Кто же вы с наблюдателем такие на самом деле?..

И как же всё это нереально… Но, как говаривала Изольда Дмитриевна, если ты чего-то не знаешь, это не значит, что «чего-то» не существует. А у меня есть дурное свойство не верить в существование того, что нельзя увидеть, унюхать, потрогать или ощутить инстинктивно. Или хотя бы вдохнуть. И если тюрьму я худо-бедно ощущаю, то с ведьмой… загвоздка. Да, хуфия прицепилась, потому что живой ведьму чует, но ощущений нежити и догадок наблюдателя мне недостаточно. Убедиться бы лично. Для начала.

Я поправила одеяло и встала. С ума сойду с этими загадками и предположениями… И черта с два усну.

В окно поскреблись, и я невольно вздрогнула, обернулась. А это всего лишь Кыс. Стоял на балконе в одних поношенных трениках, босой и взъерошенный.

— Давно мы с тобой, Улька, по крышам не гуляли, — сказал вместо приветствия, когда я вышла на балкон и притворила дверь. — Пойдешь?

— Что-то случилось? — я напряглась.

— А должно? — Кыс меланхолично «лопнул» жвачным пузырем. — Хватит одни пакости чуять, ведьма. Рехнешься же. Пошли гулять.

Я улыбнулась. Обожаю нечисть за то, что она пробуждает желание действовать и жить дальше… И плевать на усталость и опасности. Волков бояться — в лес не ходить, а бояться смерти — не жить. Справлюсь. Выживу. Я дурная — и везучая.

— Пошли.

Крыши. Высота. Открытое пространство. И воздух. Бездна силы. И переодеваться не буду. Ночь теплая, ясная. И одинокая до звенящей тишины.

А потом — спать. Но сейчас — перезагрузиться. Чтобы решить. Голова гудела, но мысли не отпускали. Как делить ведьму? В лодке-то мы с наблюдателем в одной, да только задницы у нас разные. Мыслеформа не убивает, в отличие от хуфии. Которая жаждет убить сама, и просто осознания смерти виновной ей явно будет мало. А наблюдатели вряд ли ликвидируют ведьму прежде, чем вывернут ее наизнанку и докопаются до всех тайн.

А вот и не подерёмся?

Часть 3: Тринадцатая сфера

Глава 1

Магия всегда рано или поздно рассеивается,

и реальность вступает в свои права…

Лоран Ботти «Однажды случится ужасное…»

Я шла по улице в крайне дурном настроении. Погода вновь радовала ясным небом и ярким солнцем, осень горела теплым золотом, а на душе было погано до чрезвычайности. Жорик, найдя наконец подходящее «доброе дело», перевозбудился и так меня достал… Никому нельзя показывать свою слабость. Раз подпустишь близко — сразу решат, что имеют право лезть в твою судьбу и указывать, что делать.

Расстегнув куртку, я пошла через детскую площадку по диагонали, срезая путь. Ангелина жила в трех остановках от моего дома, и с утра я засобиралась к ней, прихватив ошейник хуфии. И, балда, объяснила Жорику, что к чему.

— Ты летуну-то скажи, шо нежить вытворила, чем пригрозила, — посоветовал дух озабоченно, едва я позавтракала. — Одно дело ж делаете.

— Угу, как лебедь, рак и щука, — отозвалась я иронично, собирая мусор. — Дело-то одно, только направления и задачи у нас разные.

— Пущай разные, — согласился он и сунул мне в сумку какую-то папку — дескать, изучишь по дороге. — Но неужто у него сердца нет, неужто не поймет, шо тебе важнее ведьму-то… тогокнуть?

Я весело хмыкнула, обуваясь:

— Сердце? У наблюдателя? Нет, Жор, нет у них ни сердца, ни совести. Только работа. То есть ведьмы, которые должны вести себя смирно, спасая и не убивая. С тех пор, как ты умер, немногое изменилось. Нас терпят, пока мы ведем себя прилично. Пока полезны. А для остальных до сих пор горят костры.

— В России средневековой охоты на ведьм не было, — авторитетно заметил Жорик.

— Зато с некоторых пор у нас полюбили перенимать прогрессивный опыт «цивилизованных» стран, — парировала я.

— Но тебе костер же не запалили. Ни за «скорпионов», ни за…

— Это дело времени, — перебила резко. — Как только он доберется до ведьмы, всё встанет на свои места. И я буду последней дурой, если дам наблюдателю такой козырь для манипуляций. Пусть считает, что я из интереса помогаю, а не из острой нужды. Сейчас я за помощь хоть какие-то ответы могу из него выбить. В нужде со мной считаться не будут. Дело превыше всего.

Я взяла пенку и навела кудри. Жорик смотрел на меня из кухонного дверного проема, и коридорное зеркало отражало его крайне неодобрительную мину.

— А ежели пойти с другого пути? — начал призрак осторожно. — Уля, он же мужчина, а ты — симпатичная де…

Я резко повернулась и швырнула в него расческой, опережая призывы рассудка к терпению. Он дернулся, ловя «снаряд», и открыл рот для возмущенной нотации, но опоздал.

— Жор, ни слова больше! — процедила угрожающе. — Чтобы я не слышала ни одного слова на эту тему! Знаешь, сколько таких, как я, попавших в западню, сдавались, продавались и отдавались, верили наблюдателям, пахали на них всю жизнь, а потом всё равно шли на костер? Меняются времена и нравы, но не люди. Не эти люди. Они никогда не уймутся и всегда будут бояться тьмы. И нечисти. А знаешь, почему?

Дух, нахохлившись, обиженно молчал. Я вытерла липкие ладони салфеткой и продолжила:

— Потому что у них нет никого со стихийной силой, кроме нескольких подневольных ведьм. Стихия — это «уголь», это ведьма. Это женщина, — я раздраженно кидала в сумку телефон, кошелек, ключи. — Маги в наблюдателях — телепаты, менталисты, эмпаты и прочие фокусники. У мужчин вместо «угля» — энергия мозга, и только. И она не разделяется на свет и тьму. Да, один конкретный иллюзионист может легко заморочить Круг, подвести под монастырь любую, даже тетю Фису, и не оставить никаких следов. Но когда на него в темном переулке наедет парочка «пауков», ему хана. С нечистью не сладить. А нечисть — это тьма. А тьма в ведьме…

Я обула кроссовки, надела куртку и повернулась:

— Тьма в ведьме, Жор, это власть над нечистью. Ключи к ней. Нечисти голову не заморочить и на крючок не посадить. Зато с ней можно договориться. Темному «углю» нечисть доверяет по родству силы. Чуешь, к чему веду? Почему таких, как я… запрещают?

Призрак поджал губы. Я подхватила мешок с мусором:

— По договору положена одна темная на округ — Верховная и одна выбранная наблюдателями — на регион, на всякий случай. Все остальные — или светлые, или… У нас вакантных мест нет. И по закону мне давным-давно должны были выжечь темный «уголь», и если бы не тетя Фиса, выжгли бы, оставив неполноценной калекой. Или пристроили бы к наблюдательскому делу, — я угрюмо посмотрела перед собой и тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. — И не поднимай больше эту тему. Я благодарна тебе за помощь и поддержку, но… не бери на себя слишком много. Кирюш, закройся. И скажи Зое, как проснется, что я скоро вернусь, а обед — в холодильнике.

Жорик волей-неволей напомнил о том, о чем я старалась не думать. Если не доберусь до ведьмы — и, скорее всего, не доберусь, Гоша меня опережает на километры, — то с хуфией справлюсь. Найду способ или снова посадить ее на цепь, или уничтожить. А вот как заткнуть рот наблюдателю?.. И правая ладонь рефлекторно сжала левый локоть. Я всегда знала, что однажды спалюсь — когда вопрос между жизнью и тайной встанет ребром, — но так и не придумала, как выкрутиться. И ничего умнее тихого убийства в голову не приходило. И кабы не Совесть, мутировавшая после «скорпионов» до неприличных размеров…

К дому Ангелины я подошла мрачнее тучи. Очнулась от неприятных размышлений, учуяв знакомый «кошачий» запах, и заметила, что всю дорогу тащила с собой мусор. Заозиралась в поисках баков и встретила любопытный взгляд. У припаркованного байка возился двухметровый верзила при параде. Кожа, бандана, берцы и длинные вьющиеся космы. Знакомый, кстати, верзила…

— Добрый день, Ульяна Андреевна! — пробасил он и щербато улыбнулся.

Я подошла ближе, втянула носом воздух…

— Толик? — уставилась на него недоверчиво. — Это ты, что ли?

Он кивнул и улыбнулся еще шире.

— Ты же четыре года назад вот такой был… — и неопределенно махнула мусорным мешком. — Тощий пацан, до моего плеча еле допрыгивал… Точно ты?

Толик жизнерадостно хохотнул. Сдвинул на острый нос солнцезащитные очки и сверкнул зелеными глазами без белков. И — запах…

— Ну, вы, блин, даёте, — я ухмыльнулась. — Мама дома?

— Дома, — он подошел вразвалочку и забрал у меня мусорный пакет. — Который день вас ждет. По делу.

А теперь я ему до плеча еле допрыгиваю и кажусь рядом тощей девчонкой, хотя прошло-то — всего ничего… Физиология нечисти не перестает меня удивлять.

— Толь, как вы себя чувствуете? — я вспомнила о своих обязанностях.

— Лучше всех, — бодро заверил байкер. — Нам хорошо.

Этим — да, этим точно лучше всех. «Кошки» отменно усваивают тьму, почти не дурея. И то, что гонит прочь остальных, для них — естественная среда обитания.

— А ну-ка, покажись…

Толик присел и задрал голову. Я наклонилась и осторожно оттянула веки, рассматривая его глаза: черная щель узкого зрачка, золотистые искры и зеркальная зеленая пленка, скрывающая эмоции, в которой отразился мой темный силуэт. С серебристым ореолом. Я вздрогнула.

— Плохо пахните, Ульяна Андреевна, — негромко пробасил мой подопечный. — Смертью. Старой смертью.

И даже не одной…

— А точнее? — я выпрямилась.

Толик поправил очки, наморщил нос и пожал плечами:

— Точнее мама скажет. Но я ощущаю бесов.

Ах, вот оно что… Вот откуда в хуфии столько силы… Суперсовременная модель нежити, собранная из семи душ ведьм — потомков одержимых. Зачем?..

— Спасибо, Толь, — я улыбнулась. — Здорово вырос и выглядишь замечательно.

Байкер из уважения и воспитания хотел ответить взаимным «вы тоже», но посмотрел на меня и не решился врать. «Кошки» не лгут. И он застенчиво улыбнулся, буркнул что-то, встал и направился за дом. А я — в гости. Если Ангелина «который день» меня ждет, значит… чует, где собака зарыта.

Я поднялась на третий этаж хрущевки и толкнула незапертую дверь. Они никогда не запирались. Пустой узкий коридор с советскими обоями и уютная, расслабляющая атмосфера. В которой хотелось разуться, забраться с ногами в кресло и ни о чем не думать.

— Уль, я на кухне! — прокаркало из квартиры. Ангелина не расставалась с сигаретой и давно прокурила все связки.

Я разулась, сняла куртку, подхватила под брюшко полосатого котенка и пошла на кухню. Дым коромыслом, и я в нирване… Это единственное, что нас по-настоящему расслабляло, и тетя Фиса всегда дымила паровозом, и я, пока не устроилась на серьезную «круговую» работу. С нечистью не расслабишься ни на минуту.

— Привет, — я села на табуретку и устроила котенка на коленях. — Если давно ждешь, почему сама не пришла?

Ангелина — высокая и сухощавая, черные с проседью волосы «гнездом», смуглое моложавое лицо с острым носом и зеркала зеленых глаз. Линялые джинсы и белая майка, сползающая с правого плеча. И неизменная сигарета в уголке губ. Мы с ней в первый же день знакомства выпили за все хорошее и перешли на ты.

— А застала бы я тебя дома? — Ангелина усмехнулась и поставила передо мной кружку с теплым молоком. — Ты же вечно где-то носишься, в задницу ужаленная. И встреваешь.

Я фыркнула и достала из сумки ошейник. Котенок взъерошился и зашипел. Ангелина открыла окно и села напротив меня, протянула морщинистую когтистую руку и пошевелила пальцами. Ошейник ощутимо нагрелся. Я с утра рассмотрела его как следует, но не нашла ни надписей, ни следов заклятий, ни образной информации. Широкая и тонкая серебряная лента с оборванными краями. Совершенно пустая. Ничего особенного.

— Похоже на якорь… — пробормотала «кошка» и скрежетнула когтем по металлу. По серебру пробежались белые искры. — На крови сделано… — забрала ошейник, сжала его в руках, закрыла глаза и ушла в транс.

Котенок снова зашипел и удрал. Я приникла к кружке с молоком. Ангелина морщилась и ожесточенно дымила сигаретой. Ветер врывался в открытое окно и пузырем вздувал тюль. Ошейник сверкал, сиял и искрил, однако исходящей от него магии я не ощущала. Зря надеялась?..

— Да, якорь, — моя собеседница выпрямилась. — Удерживал в мире живых то, что за твоей спиной стоит, — и отложила артефакт. Сплюнула окурок и сощурилась проницательно: — Мощная, падаль… Уля, где ты ухитряешься находить такое?

— Ты же знаешь, мне везет только по-крупному, — отозвалась я безрадостно.

Ангелина намек поняла и ухмыльнулась, снова закуривая. Четыре года назад я, приехав на вызов в окрестную деревушку, едва не стала свидетелем суда Линча. Шалил, уводя людей в чащобу и губя, лешак, а обвинили во всем, как обычно, ведьму, то есть «кошку». Которую вместе с сыном пришлось вытаскивать из горящего дома и увозить в город. Тетя Фиса была против их заселения, но я сумела настоять на своем.

«Кошки» плохо маскировались под людей и соединяли три мира: передними лапами цеплялись за мир живых, задними — за мир теней, а хвостом задевали мир мертвых. Крупная, сильная и по-настоящему опасная нечисть, излучающая тьму летним солнцем. И я, проверяя, встречалась только с кем-то одним и ненадолго. Темный «уголь» реагировал неадекватно — вспыхивал, тянулся к источнику сил и грозил сорвать блок. А теперь… можно.

— Совсем нет шансов? — я опустила взгляд на полосатую скатерть.

— Шансы есть всегда, — Ангелина встала и захлопотала, доливая в кружки молоко. — Но если бы ты пользовалась темным «углем» постоянно, как светлым, их было бы больше. Он половинчатый, неразвитый, неразработанный. Напитывается быстро, — зеркальный взгляд прошелся по моей левой руке рентгеном, — а толку мало. Цепляешься за канат, а в пальцах нет силы и ловкости, чтобы с ним управиться.

Она помолчала, присмотрелась внимательнее и оптимистично добавила:

— Но ты воздух. И нечисть. Всё возможно.

Я снова взялась за кружку. Неужели надула, тварь, и я ошиблась с ошейником?.. Хуфия явственно и иронично хихикнула, и «кошка» ощетинилась, вскинув голову, зашипела:

— Пшла вон!..

— В ошейнике ничего вшитого не было? Никаких заклятий?

— Были, — Ангелина угрожающе щурилась на серебристую тень. — Развоплощающие и сильные, но она, — кивок, — сильнее, — и склонила голову набок, рассматривая: — А знаешь, Уля, как наверняка ее прикончить?

— Как? — встрепенулась я.

— Пламя Верховной.

Тьфу…

— Или хотя бы сила Круга при поддержке Пламени. И ничего не нужно изобретать. Только усилить обычное развоплощение, — «кошка» села напротив меня, закурила и улыбнулась: — Но Баба-Яга против? По-прежнему отказываешься от Пламени?

— Всерьез и навсегда, — я сунула ошейник в сумку. — Командовать парадом — не моё.

Ангелина задумчиво пыхнула сигаретой:

— Якорь сорван, и тварь в мире теней, а оттуда — один шаг до мертвого… Или до живого, если дашь ей кровь. А выпускать в жизнь придется, чтобы уничтожить. Чтобы отсечь от своей тени. Научить?

— Сама!.. — явственно прошелестела хуфия.

— С-сгинь!.. — опять зашипела «кошка» и взъерошилась, волосы встали дыбом. — С-свали, падаль!..

И нежить… исчезла. Пожалуй, впервые со времен архивов я перестала ощущать ее взгляд и чувствовать макушкой ледяное дыхание.

— В лучше годы прикончила бы… — моя собеседница сердито тряхнула головой. — И не такую гниль к мертвецам выселяла… — и скривилась недовольно: — И гонять-то силы есть, а вот двери открыть и вышвырнуть навсегда — уже нет.

— Справлюсь, — я встала и подошла к окну. Как-нибудь…

— Уля, не давай ей свою кровь, — Ангелина встала рядом, скрестив руки на груди. — Будешь вызывать в этот мир — не давай свою. И с чужой подумай. Кровь должна быть сильнее ее собственной. Чтобы не прицепилась опять пиявкой, чтобы не сбежала. В ней есть слабые искры силы беса. Понимаешь?..

Спасибо, чуйка и… мастер Сим.

— Сейчас ритуал набросаю. Он, конечно, для нас, но ты сможешь переделать под себя. Есть хочешь?

Я кивнула. Не хотелось, но надо. Сил нужно много. Любых.

— В холодильнике шашлык. Будь как дома, — и она ушла в комнату.

Я завозилась с обедом. Достала шашлык из кастрюли и принюхалась. Свинина в кефире. Толик жарил. Неподражаемо.

— Ангелин, а вы не собираетесь уезжать? — я поставила тарелку с шашлыком в микроволновку и включила чайник.

— А ты думаешь, другие уехали, и с концами? — «кошка» бесшумно вернулась на кухню и зашуршала бумагами, раскладывая их на столе. — А казалось, ты неплохо нас изучила.

Я повернулась и вопросительно подняла брови.

— Они вернутся, Уля, — пояснила с улыбкой. — Вернутся в нужный час. Все, кто считает город… своей территорией. Уехали, чтобы пересидеть, не сойти с ума и набраться сил. И вернуться. А нам нет смысла уезжать. Нам… хорошо. И здесь, — зеркала глаза налились болотной тьмой, — моя территория.

Пискнул таймер микроволновки. Я достала тарелку, села за стол и за обедом выслушала ТЗ. Ангелина рисовала, объясняла и через полчаса вручила мне «шпору» с наброском. А потом сгребла черновики в угол стола и на чистом листе быстро набросала новый рисунок. Крылья колоннад. Черный провал портала. Символ. И я наконец смогла рассмотреть его детально.

— Узнаешь? — она перевернула лист и подвинула ко мне. — Ты видящая, и воздух должен был рассказать об… этом, — закурила и рассеянно посмотрела на набросок.

Я молча изучала символ — старинный ключ, вписанный в овал, а вместе с ним — в круг. Ключ, ключик…

— Моя прабабка была рисковой и любопытной «кошкой», — Ангелина оперлась локтем о стол и повозила когтем по скатерти. — Частенько разгуливала по миру теней и нередко заглядывала в мир мертвых. И однажды вернулась из последнего совершенно седой и безумной. Два дня бредила, рассказывая о страшном доме, полном бесов, который сторожат… — затянулась глубоко и резко выдохнула сизый дым. — Серебристые девы с кровавыми улыбками. Они стоят у колонн, — и коготь скользнул по черновику, — вот здесь: двенадцать дев, вплавленных в камень и объятых белым огнем.

Хуфии… Так вот куда делось наше Пламя…

— Она скончалась на третий день, повторяя «ключ, зеркало, камень», — и коготь очертил символ. — А через год моя бабка погибла в руинах здания, через который вышел этот страшный дом. Мне было лет пять, и я его видела, как тебя сейчас, — закончила «кошка» негромко.

Я подняла голову. Глаза, затянутые темно-зеленой пленкой, смотрели в упор.

— Уля, он снова выходит. Я заглядывала в мир теней и видела его. Совсем рядом. Девы слились с камнем, белый огонь почти потух. И отвратительно несет бесами и…

— …болотом или канализацией? — уточнила тихо. Именно эти запахи преследовали меня в видениях.

— Да, — глаза «кошки» посветлели, проясняясь.

— А что было потом? — теперь я смотрела на нее, в упор. — Как этот… дом загнали обратно? — и уже знала ответ, и боялась услышать, но…

— Думаю, жертвами, — она пожала плечами. — Плохо помню, Уля, тьма оглушала и ослепляла. Помню запах крови. И белые искры. А теперь опять чувствую ту же тьму, что и тогда. Он возвращается.

…в который раз. Сто шестьдесят лет — столько горит Пламя одной истинной Верховной. А после смерти ее магия рассеивается. И тогда рвутся путы заклятий, лопаются… якоря хуфий. И серебристые девы с кровавыми улыбками срываются с поводков. Или сгорают в белом пламени выполненной Задачи. Сто шестьдесят лет… Мне стало не по себе. Хуфии, охраняющие тюрьму, владеют Пламенем — тем самым, изначальным, ныне потерянным. И каждый раз его… подпитывали. Обновляли мертвые тела стражниц, чтобы оно продолжало гореть в них и удерживать тюрьму в мире мертвых.

Я невольно обернулась на свою тень. Обжигающий холод льда — кровь и Пламя. Хуфия Верховной — вот что прячется за моей спиной. Вот оно, то «самое ценное», о чем говорила в бреду Изольда Дмитриевна. Не бумажки и папки. А результат страшных ритуалов. Семь убитых потенциальных Верховных, слившись, породили в нежити то, что почти стало Пламенем — ледяной магией хуфии. И где еще можно сотворить такое, если не в древних подземельях, которые глушат тьму, — единственных на весь город? Сотворить, тренируясь перед тем, как?.. Черт… Мне нужно… на воздух. Срочно.

Посмотрела на Ангелину и встретила понимающий взгляд.

— Я… пойду, — и сгребла со стола рисунки.

«Кошка» кивнула и сунула мне под нос кружку теплым молоком. Я непроизвольно принюхалась, ловя малознакомый запах.

— Что подсыпала?

— А ты попробуй, — усмехнулась она.

Выпила в три глотка и облизнулась. Вкусно. И согревающе тепло до кончиков пальцев.

— Тебе не помешает уняться и подумать, — подмигнула Ангелина и собрала со стола посуду. — Беда в том, что ты думаешь как ведьма, ведешь себя как нечисть, а чувствуешь как человек. Нет, — поправилась, — не в том беда. Беда, когда ты путаешь одно с другим и начинаешь думать, как нечисть, которой не являешься. Уймись хоть на день, слышишь?

— Некогда, — я вздохнула и пошла обуваться.

У кроссовок с невинным видом крутился котенок. Глянул на меня настороженно, пискнул и юркнул в приоткрытую дверь туалета. Кажется… не успел. Ангелина вышла провожать, тревожно дымя сигаретой. Включила в коридоре свет и посмотрела на мою искаженную тень. Сейчас — опять обычную.

— Уля, не верь гадине, — «кошка» взъерошила свои волосы. — Она будет ослаблять тебя, обещать помощь и бить по живому. Этой падали нужна смерть, и не одна. Даже если ты дашь ей то, что она просит… всё равно убьет. Тебя. Или тех, кто рядом. Чтобы забрать силу и душу. Не тяни с ней. И не верь, — и улыбнулась, добавив: — И помни про нас. Про всех, кого ты спасла. Про всех, кому вернула право на жизнь. Кому вернула веру в жизнь. Не только мне и моей семье. Все, кого ты выручала, — часть тебя. Верь в нас, Уля. И в себя. Что бы она ни говорила.

Я кивнула, перекидывая через плечо сумку:

— Запомню. Спасибо, Ангелин.

— Долг платежом красен, — она сверкнула непроницаемыми зеркалами глаз и повторила: — Мы не уедем. Здесь наш дом. Береги себя. Тете привет и наилучшие.

Да, еще бы передать бы… Тетя Фиса, как всегда, была недоступна. Томка не брала трубку. О том, что творилось в Кругу, я могла только догадываться. Но гадать… надоело. Над фактами размышлять и приятнее, и полезнее. И звонить другим ведьмам желания никакого нет. Если уж обращаться за сведениями, так к тому, кто точно все знает — к наблюдателю. Но его видеть не хочется. Вообще никого видеть не хочется. Вообще… спать бы завалиться на сутки. И чтоб никто не кантовал. Да, мечты-мечты — Мечты… В сложное время они возникают из ниоткуда и растут вместе с масштабом трагедии.

И не в постель пошла я, а на прогулку. Расстегнула куртку, наслаждаясь теплом, вдыхала осень полной грудью и ни о чем не думала. Город тонул в закатном золоте. Вечернее небо затягивало ванильной дымкой. По рыже-полосатым улицам расползались сумерки. Солнце выглядывало из-за «свечи» высотки, зажигая в окнах напротив красноватые огоньки. Остро пахло увяданием и сыростью. Кажется, завтра наконец быть дождю…

Полюбившееся место у фонтана оказалось занято. Методично мела листву пожилая дворничиха, на скамейке сидели две мамашки, качая коляски и обсуждая памперсы, а напротив — пожилой мужчина с книгой. Хрупкая фигурка в зеленом пальто потерянно стояла у фонтана, кидая в чашу монетку за монеткой. Я остановилась и втянула носом воздух. Восемнадцать лет, третий месяц беременности, и так страшно призваться, и так хочется родить…

…мне бы твои беды, девочка… Разве ж это проблемы? Это даже не неприятности.

Я не смогла пройти мимо. Подошла, встала рядом и нащупала в кармане мелочь. Посмотрела искоса на девушку. Копна рыжих волос, приятное конопатое лицо, дрожащий карий взгляд, молчаливые слезы… Я повертела в пальцах пятирублевую монетку, но прелюдию так и не сочинила. Повернулась, посмотрела на девушку и быстро сказала:

— Сына ждешь. Назови Владимиром, как прадеда. Он у тебя героем был, знаешь? Три войны прошел и вернулся домой без царапины. И дожил почти до ста лет. И защита, и долголетие от него перейдут. Ну, не плачь, что ты…

Разревелась. Я обняла ее, выдохнула, успокаивая воздух. А может… и пусть проревется. Она замерла, уткнулась хлюпающим носом в мое плечо. Родителей нет, только бабушка на пенсии. Где мозги были, собственно… Да, я думаю, как ведьма.

— Расскажи, — посоветовала тихо. — Не откажется и не бросит. Намного тебя старше, да? Расскажи. Держи, на удачу.

Сунула в дрожащую ладошку заговоренную монетку, улыбнулась ободряюще и поспешила по тропинке прочь. Шла, глядя под ноги, и уже знала, что она пойдет и расскажет. И всё будет хорошо. Хоть у кого-то.

Купив кофе и найдя свободную скамейку на краю сквера, я села и достала из сумки Ангелинин набросок. И папку от Жорика. Открыла ее и нисколько не удивилась штриховым колоннадам и остальным тематическим элементам. Единственное, что на этом рисунке имелись ступеньки к двери — три штуки. На первой нарисован ключ, на второй — овал, на третьей — круг. «Ключ, зеркало, камень», значит… Ключик, допустим, есть — Зойка собралась что-то чем-то отпирать. А остальное? Это… ступеньки?

Я вертела наброски и так и сяк, но… Чтобы вникнуть в суть, многого не хватало. И фактов, и времени, и мозгов. Я задумчиво потерла щеку. Набраться духу и тряхнуть всезнайку?.. Или последовать совету Жорика и рискнуть обаять? Мама же отца обаяла. Значит, наблюдатели — тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Вот только… нечем. Ни женского обаяния, ни хотя бы лицемерия в наличие не имелось. Только злая на наблюдателя нечисть. Можно, конечно, вспомнить молодость и хипповые времена, когда на мое сомнительное обаяние велись, или выскрести из углов остатки профессионализма, превратив его в лицемерие… Но это гадко.

Вытянув ноги и сложив рисунки на коленях, я рассеянно посмотрела по сторонам. Шелестят на ветру небольшая пушистая елка и желтеющие кусты, скачет по дорожке воробей… Реальность, обыденность и никаких видений или зацепок. Однако. Ключ, зеркало и камень… В сотый раз проговорив слова про себя, я поняла, что они мне знакомы. Это давнее-давнее воспоминание, почти такое же старое, как знакомые глаза Зойкиной тети. Еще бы вспомнить…

Теплый порыв ветра взъерошил листву и принес знакомый запах. Очень слабый, почти неразличимый и не поддающийся разделению на компоненты. На аллее замаячила высокая наблюдательская фигура. Гоша шел со стороны фонтана, сунув руки в карманы джинсов, и с интересом глазел по сторонам. Да, и я, разумеется, поверила, что только прогулки ради он приперся на окраину города на ночь глядя… Нечисть во мне недовольно вякнула, и я напряглась. Мало ли…

— Добрый вечер, — на смуглом наблюдательском лице обозначилась дежурная благожелательная улыбка.

— Кому как, — я отодвинулась, когда он сел рядом.

Гоша явно раскопал нечто полезное и интересное — выглядел настолько довольным жизнью, что захотелось ее испортить. Хоть по мелочи.

— Откуда у тебя это? Ключ и?..

Зря не успела спрятать… Наброски сменили владельца, и наблюдатель зашуршал листами. Я не ответила. И не собираюсь говорить, пока…

— Уля! — протянул он неодобрительно.

Я многозначительно молчала и изучала елку. Красивая, пушистая, колю…

— Хорошо, — сдался Гоша. — Что тебе рассказать?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Что не жалко и по теме.

Заверещал сотовый.

— Одну минуту.

Я навострила уши, но напрасно. Наблюдатель опустил полог тишины и отошел. Надо наконец научиться или просачиваться туда — я же воздух, или читать по губам, мимике и позам. Пока напряженные плечи говорили о том, что разговор не шибко приятный. Гоша, прохаживаясь мимо скамейки взад-вперед, молчал, а звонивший — грузил. Наверняка начальство. Я некстати вспомнила про тетю Фису и тоже загрузилась. Какого черта она не в городе, когда гости со своим монастырем и самоваром на пороге?.. Отвлекаясь, визуализации для, изобразила в воздухе полупрозрачные фигуры. Ключ, зеркало, камень…

Наблюдатель, отметив сей маневр, повернулся и уставился на меня с исследовательским интересом. Я ощутила себя бактерией, которую изучают под микроскопом на предмет активности и вредного влияния на окружающую среду. Постаралась невинно улыбнуться. Почти получилось. Профессионализм, да. Нужен ответ на очень важный вопрос.

— Гош, а ты не знаешь, почему тетя Фи… Анфиса Никифоровна до сих пор в вашей конторе пропадает? — спросила, едва он положил трубку и убрал полог.

— А Верховная не у нас, — отозвался он непринужденно. — Приехала на час, вынесла мозг шефам и укатила. Последний раз ее видели дня три назад, в деревне Шутово, в ста километрах от города. Должно быть, темных ведьм по периферии собирает и договаривается с заклинателями. Ты разве не в курсе?

Стало неуютно. И стыдно за крамольные мысли и подозрения. Конечно, раз грядет такое, раз она в теме… Конечно, нужны и темные — из тех, кого Верховная смогла пристроить по регионам, и заклинатели, коли «этот страшный дом» полон бесов… Но — зачем лично? Можно же в приказном порядке вызвать — имеет право. И Томка, партизанка…

— Уль, считай, это был ответ. Расскажи про символ.

Я открыла рот, собираясь стребовать доказательства, но не успела. Налетел ледяной ветер, и в воздухе заплясали снежинки. Закатные полосы на аллее поглотил мрак. И здание проступило в наблюдателе. Его тело стало прозрачным… до скелета. Каркас ребер — крылья колонн, в солнечном сплетении зияет черный зев портала, бедренные кости… кхм. Символ между ключиц горит белым пламенем.

Цепенея, я не верила собственным глазам. Завоняло канализацией. Черты лица пропали, и из пустых глазниц посыпались серебристые искры, выбеливая череп, полируя… до зеркального блеска. В ушах зашумел ветер. К горлу подкатил едкий комок желчи, желудок свело спазмами отвращения. Я, конечно, всякое повидала, но это… Зеркальная поверхность черепа искаженно отразила мое обалдевшее лицо. Зеркальная… М-мать, зеркало…

Он — зеркало.

Глава 2

Ведьмы, хотят они того или нет,

тяготеют к крайностям, где сталкиваются друг с другом

две стороны, два состояния.

Их тянет к дверям, окружностям, границам,

воротам, зеркалам, маскам…

Терри Пратчетт, «Маскарад»

— Ульяна!

Я моргнула. Видение уносилось стремительной волной, оставляя ледяной озноб и тени на аллее. Перед глазами плыло, и от болотно-канализационной вони противно свербело в носу.

— Уля? — Гоша сидел передо мной на корточках и шустро ваял иллюзию. Кажется, с нашатырем и без тараканов. В руках — пахучий ком света, а вместо лица… зеркальный череп.

Я зажмурилась, кашлянула и просипела:

— Не надо… Я… тут.

— Опять видение?

Зимний холод бил нервной дрожью, от попыток не стучать зубами сводило челюсть. Я съежилась. Озноб ломил все тело. Наблюдатель снял пиджак, набросил на мои плечи, посмотрел задумчиво и сел рядом. И с предупреждающим «только не ори опять про руки» крепко обнял. Нечисть во мне даже не дернулась, отчаянно потянувшись к живому источнику тепла.

— Почему ты сказала, что я — зеркало? — спросил он негромко.

— Не выдумывай, — возразила вяло.

— Дословно — «М-мать, зеркало» и вытаращилась на меня, как на чудо света. И на чудо света… гадкое, — Гоша помолчал и снова взялся за свое: — Что именно ты увидела? Почему ты решила, что я — какое-то зеркало?

— Потому что… ключ уже есть, — правда, не такой, как на рисунках… Но всё же ключ.

Да, порой стресс действует на мозги очень благотворно. Я наконец ухватила за хвост воспоминание.

— Логика железная, и я все понял, — кивнул насмешливо.

— А помолчи хоть минуту, а? Дай подумать, — попросила я тихо.

— И потом расскажешь сказку? — хмыкнул наблюдатель.

— Скорее, притчу. О ключе, зеркале и камне.

Но к рассказу приступить не успела. В конце аллеи, теряясь в сумерках, замаячил невысокий силуэт прохожего, и Гоша… насторожился. И едва ли не впервые со дня знакомства я ощутила в нем настоящую человеческую эмоцию. Неприязнь. Такую давнюю, острую и необоримую, что не спрятать. Внешней иллюзией замаскировать можно, но в душе она распускалась пышным цветком… воняя, и смешивалась в воздухе с напряженным дыханием. Раз узнал издалека — значит, давно знакомы. Наверняка очередной наблюдатель. На мою, надеюсь, только голову, а не по мою душу. Кстати, а не слишком ли сегодня много наблюдателей в скромном крошечном сквере на краю города?..

— Уля, слушай внимательно, — Гоша наклонился и зашептал мне на ухо: — Этот тип — помощник одного из членов Совета, левая рука и послушная шавка. Подойдет и будет задавать вопросы — молчи. Ты со мной. И у нас… свидание.

— Ах да, тебя здесь… нет, — кивнула я и повернулась: — Кстати, а ты зачем пришел?

— Потом объясню.

— Он что, еще хуже, чем ты?

— Поверь, намного. У него нет имени.

Я невольно сглотнула. Слухи о безымянных ходили самые разные, но там, где появлялись эти наблюдатели, потом обязательно недосчитывались местного колдовского населения.

— Я плохо вру и притворяюсь, — напомнила на всякий случай.

— Просто молчи. И тебе это зачтется. Не пожалеешь, — пробормотал он, уткнувшись носом в мои волосы и пряча лицо.

Я почти согрелась и пришла в себя. Мозг подключился к анализу ситуации наравне с инстинктами. А последние, обостренные проснувшимся темным «углем», подсказывали неожиданное. Безымянный… боялся. Он брел медленно, ссутулившись, и боялся. Я нахмурилась, потянулась к нему с воздухом, с дыханием, и наткнулась на туманную стену.

— Да у вас там точно инкубатор… каких, как ты.

— Довольна, что угадала? — Гоша напряженно бдел.

— Нет, была бы рада ошибиться, — качнула головой.

Чего же ты боишься-то?.. Страхом несет на весь сквер. Чего такой тип может так бояться?.. Или — кого?

Заметив нас, безымянный споткнулся и замер. Сощурился и выпрямился. Белобрысый, загорелый… симпатичный. Если не присматриваться. В льдисто-голубых глазах зрела… мерзопакость. Гадкий, скользкий, гнилой насквозь. Проницательный до жути.

— Фарс накрывается, — прокомментировала я шепотом. — Он ни разу не поверит в твои розовые сопли со свиданием.

— Значит, придется постараться, — отозвался наблюдатель тихо. — Нужно убедить его в том, что я торчу в городе исключительно ради одной конкретной ведьмы. И в том, что сейчас мы чрезвычайно заняты друг другом. И вскоре наверняка исчезнем с его горизонта и на всю ночь.

И я поняла.

— Так вот зачем ты здесь… — прошипела сердито. — Гош, доиграешься…

— Не нервничай, — попросил он невозмутимо. — И улыбайся. Улыбайся, Ульяна.

Вместо улыбки вышел оскал. И я злилась, и от безымянного фонило артефактами. Для нечисти. Для очень крупной нечисти. Такое надевают… против бесов, не меньше. Я заелозила. Левая рука зачесалась, по всему телу пошли волны колючего зуда.

— Уля, не нервничай, — повторил Гоша.

— Да не боюсь я, — огрызнулась. — Чем он, зараза, увешанный?.. Какой у тебя план, и что от меня нужно?

— Сможешь проследить за ним?

— А ты что, с пустыми руками?

— Нет, но вдвоем надежнее. Я не рассчитывал на твою помощь, но раз ты оказалась неподалеку…

— Твое коварство имеет границы? — поинтересовалась я сухо.

— Не знаю, я часто импровизирую. Так сможешь?

Только сейчас я поняла, что безымянный исчез. С виду. Но не с радаров. Там, где он стоял минуту назад, по аллее стелились, удлиняясь, тени от деревьев. Но излучение от амулетов и запах страха по-прежнему были очень острыми. Затаился где-то рядом.

— Смогу. Пока чую хорошо.

— Тогда пойдем, прогуляемся, — Гоша бодро встал и подал руку. — Расскажешь свою сказку, вернее, притчу.

— Нет уж, — я запахнулась в пиджак, — хватит с меня пряток в темноте. Ни слова не скажу, пока не объяснишь, что творится в твоей проклятой конторе, — подняла на него упрямый взгляд и тихо добавила: — Гош, я же не дура. Я понимаю, откуда взялась ведьма. И якобы незамеченный и «мёртвый» бесов алтарь. И этот чертов инкубатор. Ваши хвосты торчат изо всех щелей. Вы заварили кашу с возвращением Пламени, но что-то пошло не так. Что? Если вы следите друг за другом хлеще, чем за нами, если…

И запнулась под предупреждающим взглядом. Нет, взглядами. Один смотрел прямо и с намеком, второй недружелюбно буравил затылок. И я кожей ощутила — безымянный меня узнал, понял, кто я. И резко вспомнились и «пауки» с кроличьей норой, и «скорпионы». И «Путь в никуда». Давненько на меня не нападали…

— Точно не за мной?.. — спросила одними губами, встав со скамейки. Вряд ли, конечно, он так боится убивать какую-то ведьму… Но есть вариант двух дел в одном месте.

— Не знаю, Уля, — удивительно, но наблюдатель ответил искренне. Обнял меня за плечи и увлек по аллее. Помолчал и серьезно сказал: — Самое страшное, когда среди своих нет доверия. Когда в каждом мерещится предатель. И тем страшнее, что среди коллег много родни. И делом повязаны, и кровью. В Совете наблюдателей семь человек, но я уверен в двоих. Помощников — четырнадцать, и я уверен лишь в одном — в твоем отце. И в паре человек сомневаюсь. Нас на седьмой ступени двадцать, и я уверен только в одном — в себе. Те, что ниже меня… мрак.

Я присвистнула. Однако у них… аппарат. И седьмая ступень — последняя перед званием помощника. Должность, да.

— Чем крупнее собака — тем больше блох, — заметил Гоша невесело. — Кто и когда упустил ведьму, мы знаем. Всех, кто ее покрывает, тоже. Почти всех. Но нужны доказательства. Особенно — доказательства вины тех, кто наверху.

Я съежилась. Значит, подеремся…

— Холодно? — заметил мой собеседник. — Еще мерзнешь?

Отрицательно мотнула головой и плотнее закуталась в наблюдательский пиджак. Зябко, но от мыслей. Вечер аномально теплый для конца сентября, почти летний, но на душе… холодно. И так мерзко от ощущения слежки… Вероятно, фарс со свиданием имеет право на существование. Если мне всюду мерещатся подставы, это не значит, что вокруг такие же параноики. Но и не значит, что все вокруг идиоты… А истина — где-то между.

— Это не первая чистка рядов, затеянная шефом, — продолжал наблюдатель рассеянно, — и сейчас мы в двух шагах от головы гидры. Но мало искать голову, нужно следить и за щупальцами. Даже если они по должности ступенькой выше.

— Шеф — это тот, кто… только над тобой, или надо всеми?

— Надо всеми.

Говорил и не обманывал. Ни тогда, рассказывая про ведьму, ни сейчас. Ложь — иллюзию правды — я опознавала всегда. Мне приоткрывали пыльное закулисье. И чуйка подсказывала, что после бесова алтаря растерянный «молодой и глупый» мог пойти за помощью только к одному человеку. Который не только умнее и старше, но и… родня. И доверить то, что накопал в архивах на алтарь и ведьму, — тоже. И если предположить, что именно с тех пор охота, благодаря стукнувшей в кое-чью голову мыслеформе, и началась, то… Шеф — не только шеф. Однако я его боюсь. С такими-то… связями.

Мимо процокала каблучками намарафеченная фифа, щебеча в трубку сотового. Мы дружно обернулись ей вслед. Мне в ней что-то… не понравилось, а Гоше, наоборот, всё понравилось.

Я втянула носом воздух и поняла:

— Иллюзия? Ты умеешь делать видящие иллюзии и смотреть их глазами?

— Я полон сюрпризов, — улыбнулся он небрежно. — И, скажи-ка, нечисть воздушная, сколько здесь живых людей?

Нахмурившись, я быстро изучила сквер. Ночь подкралась незаметно, погружая аллеи в оранжевый полумрак фонарей. И нас в ней было трое. Дышали одним воздухом только трое. А глаза… врали, показывая еще пятерых. Нет, шестерых. Нет…

— На кой черт тебе эта толпа? Для антуража?

— Да, сказочного. Или притчевого? Я слушаю тебя очень внимательно.

С минуту я молча шла, глядя под ноги. Запах безымянного то приближался, то удалялся, но левая рука не зудела, не откликалась на амулеты. То есть… он не рядом. Затаился и следит.

— Он телепат? Мысль?

— Чем шире и насыщеннее информационное поле, тем сложнее телепатам найти путь в нужный разум, — пояснил наблюдатель ровно.

Я споткнулась:

— Так твои иллюзии еще и думают? — высший пилотаж…

— Думать несложно. Сложнее не думать. Уля, где сказка о зеркале?

— Погоди. А этот тип…

Гоша закатил глаза. Да-да, побудь в моей шкуре…

— Безымянный приехал рано утром и сюда сбегал уже раз десять, — сообщил терпеливо. — Я давно жду одного из них. Знаю, что он задумал. Но на глаза ему попадаться не собирался. Теперь он опасается. Не меня, разумеется. А вмешательства. На нас с тобой безымянному наплевать, лишь бы под ногами не путались. Ему нужен этот сквер. Поэтому мы гуляем, убеждаем его в том, вот-вот уйдем искать более уютное место, и уходим, — добавил с намеком. — Якобы. Пока мы не уйдем, он не начнет. И с нами не свяжется: дело важнее всего, а подерется — раскроется. Иллюзии он не распознает, но энергию мысли ощущает. Шумят мысли — значит, есть жизнь. Но на бомжа, спящего в кустах, он внимания не обратит. Иллюзию чужих мыслей в чужом разуме я создать могу, иллюзию пустоты — нет. Диспозиция ясна?

— Да, буду бомжем, — хмыкнула.

Похоже, безымянный боится того, что предстоит сделать…

— Я бы не повелась, — заметила, оглядываясь.

— Так ты — необычный человек, — отозвался наблюдатель. — Помнишь про восприятие нечисти? Теперь я могу сказать то же самое про людей. Их обманывать я учился с пеленок. А он, несмотря на кровь одержимого, по сути человек. Расслабься. И не доводи меня до допроса.

А рискни здоровьем… Я помолчала, собираясь с мыслями. Изольда Дмитриевна между «упал — отжался» и «бежать отсюда и до заката» любила рассказывать истории — и случаи из практики, и ведьминские легенды. И одну из них, услышанную между «Ульяна, ты бездарь!» и «Никакого отдыха, пока не выучишь!», я и вспомнила. Но мысли собирались с трудом. Отвлекали чужая рука на талии и страх безымянного. Инстинкты нечисти нервничали и настоятельно рекомендовали набить морды обоим наблюдателям. И одного пришлось… пообещать. Безымянного. Второй… пока нужен. В общем…

— Жила-была девушка, — я нашарила в сумке лекарство. На два глотка, но и то хлеб. — Жила одна, сиротой, на краю деревни. Местные ее побаивались и называли ведьмой. И не зря — она обладала способностью видеть мертвых. Но — только видеть. Когда призраки приходили поговорить и объяснить, что им нужно, она ничего не понимала. И чаще всего ее навещала мать. Почти каждый день ходила по пятам, и говорила, говорила, но девушка не слышала голоса. И однажды спросила у матери: «Что мне нужно сделать, чтобы тебя услышать?». И мать смахнула со стола три предмета — ключ, зеркальце и камешек.

Гоша внимал. Я глотнула лекарство и продолжила:

— Ведьма долго не могла понять, что делать с этими предметами. Шептала над ними наговоры, жгла травы, раскладывала карты, но ничего не происходило. Мать понаблюдала за ее действиями и поманила в лес. Девушка пошла и через полчаса вышла к ручью. Последовала за матерью вдоль русла и вышла к озеру — мелкому, но настолько прозрачному, что в нем отражались деревья и небо. А в центре озера находился камень. Девушка дошла до него, села передохнуть и провалилась в мир мертвых.

— Так сразу? — скептично поднял брови наблюдатель.

— А в мире мертвых ее ждала родня, — я пропустила замечание мимо ушей. — Она впервые услышала мать, и та завершила ритуал, который мы называем Ночью выбора — закрепила за девушкой сферу смерти. А потом вывела ее на поверхность, в мир живых, чтобы ведьма и дальше общалась с призраками — выполняла их последние просьбы, помогала уходить.

Я посмотрела себе под ноги и повторила:

— Ключ, зеркало и камень. Три элемента, которые приводят в мир мертвых. Ключ — это тропа, источник, бьющий из-под земли, указывающий путь к зеркалу. К зеркалу, то есть озеру, в котором отражается мир теней — прослойка между мирами жизни и смерти. Проходя через зеркало, беспрепятственно проходишь и через мир теней. К камню. Камень — это якорь, это частичка живого мира, за который необходимо держаться, чтобы вернуться обратно. А еще нужен мертвый проводник. Туда и обратно. Врата мертвого мира не открываются для живых. Так гласит притча.

Мы вышли к фонтану и свернули на ближайшую аллею. Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. В смысле, скамейка. На которой, усыпанный листвой, тихо сопел грязным носом неопрятный бородатый дед. Ветер таинственно шуршал в полуголых ветвях и приносил холод. Точно завтра быть дождю… а то и снегу.

— А причем тут я?

— Во сне по твоим волосам бегают белые искры. А на голове есть шрам в виде овала. И не от мыслеформы — она обозначат себя родинками, — я наклонилась и подняла с асфальта ажурный кленовый лист. — А вчера я увидела такие же искры у Зои. И нашла шрам. Тонкая волнистая линия. Ключ. Она станет тропой. А ты… зеркало, — и вкратце описала видение.

Гоша загрузился. Нахмурился и поджал губы, уставившись в одну точку перед собой. От напряженных размышлений на черных волосах заплясали белые искры. Пожалуй, неприятно становиться тем, кем ты не привык быть… И я добавила:

— Осталось найти камень… Гош, — помедлила и осторожно спросила: — не знаешь, смертей больше не было? Убили только трех ведьм?

— Да.

Всё. Конечно, теория шаткая, как карточный домик — вынь одну карту, и строение рухнет… Но мне легче, когда есть опора, даже полумифическая.

Вертя в пальцах кленовый лист, я подняла голову к небу. Мелко сверкали звезды, уплывал во мрак воздушный фонарик-сердечко, призрачно колыхались древесные кроны. Осенняя тьма, густая и влажная до липкого ощущения на коже, терпкая до горечи на языке, опутывала сквер паутиной. И искрила энергией. Магия сновала по тенистым аллеям, холодной мыслью замирая за спиной, иллюзорными глазами таращась из кустов. Два наблюдателя схлестнулись в незримом поединке, и кто кого…

— Ступеньки, — протянул мой спутник после задумчивой паузы. — Хочешь сказать, что кто-то создает живые ступеньки в тот мир, к тюрьме? Зачем?

— А дай телефон.

Мы дошли до края сквера, оказавшись на окружной аллее. Взгляд безымянного отдалился, запах почти пропал. Гоша молча протянул сотовый. Я зарылась в фотки, скрупулезно изучая кроваво-льдистые знаки создания хуфий и трещины на асфальте рядом с мумией. Кровь одержимых и искра пламенеющего «угля» — это, конечно, вещь мощная, но для трех ли дел?..

— Ульяна, я задал вопрос.

— Это всего лишь притча. Сказка от старой Летучей Мыши, — я листала фотки.

— Не пудри мне мозги, — он внимательно следил за каждым моим движением.

— Почему тебе можно, а мне — нельзя? — я нашла нужную фотографию и всмотрелась. — И не говори, что не заметил… расхождение, — прищурилась, увеличивая картинку. — Дело ведь не в хуфии, верно?

Наблюдатель улыбнулся одобрительно. И подбадривающе.

— Бесишь!.. — я снова сравнила ритуальные символы.

Завитки морозных узоров и кровавых разводов из архива смотрели в левую сторону, а мелкие трещины на асфальте — в правую. Ритуальные знаки зеркально отражали друг друга. Левая сторона — хуфии, а правая… живые? Сила для мертвых и сила для живых?..

Так. Живые пока собираются в количестве двух штук, хотя ритуально убили трех ведьм. А мертвые… Да, нужен проводник. Мертвый. И он, вернее — она, ждала своего часа (или приказа), но одна неуемная ведьма полезла в архив… Если, конечно, хуфия была создана как проводник. Если, конечно, ритуал завершили, в чем я сомневаюсь. Если, конечно, рядом со мной находится именно то, что…

— Гош, — ласково улыбнулась, — а почему я сразу разницу не заметила?

— Потому что была спросонья и уставшей? — подхватил тон наблюдатель.

— Придушу, иллюзионист чертов!.. — злость забила ключом, и по голове, и по темному «углю».

— Не нервничай, — он заботливо поправил сползший с моих плеч пиджак. — К сожалению, — и смахнул с рукава пылинку, — только сомневаясь, ты начинаешь говорить. Рассказывать сказки и строить интересные теории. Будучи уверенной, ты молчишь. И каждое слово приходится тянуть из тебя, — и его рука вернулась на мою талию, сжав крепче обычного, — клещами. А это отнимает массу времени и сил. И раздражает, — серые глаза смотрели холодно и недовольно.

Нечисть во мне взвыла. Наблюдатель хватанул ртом воздух.

— Георгий… Викторович, не перегибайте палку, — прошипела я. — Если вы не в курсе, то сообщаю: нечисть не любит… нетактичную тактильность. В этом смысле мы, знаете, как животные. Сначала подойдем, обнюхаем, изучим, поймем, что угрозы нет, — захотим довериться, и только потом позволим почесать за ушком. Иначе отгрызем что-нибудь… очень полезное. Больше предупреждать не буду. И мое терпение небезгранично.

— Извините, Ульяна… Андреевна, — смиренно отозвался наблюдатель, ослабил хватку и сделал верный вывод: — То есть не доверяешь.

— Чему? Иллюзии личности, маньячным методам работы и движению к цели по чужим головам? Ты меня ни с кем не путаешь, нет? — и добавила сакраментальное: — И ты — наблюдатель.

Он поморщился:

— А это лишнее. Предлагаю и дальше работать, не припоминая друг другу грехи организаций, которые были совершены задолго до нас.

— Могу припомнить твои собственные, — любезно поддержала тему.

— Значит, больше по делу ничего не скажешь… — подытожил задумчиво.

— Верно, — я мстительно улыбнулась. — Иди… в архив. И жди Верховную. Если бы работал честно, клещами бы тянуть ничего не пришлось.

Торжественно вручила ему пиджак и отвернулась, принюхиваясь. И нахмурилась. Запах безымянного… исчез. А вокруг нас едва заметно рябила ночь, создавая иллюзию… пустоты. А говорил, что не может…

— Не двигайся.

— Поверил?..

— Да. Минут пять назад.

Я насторожилась. Страх. Амулеты, как от бесов. Безумный, глубинный страх. Амулеты против… Самоуверенный придурок… Я быстро отыскала последний след. Рваные клочья образа, ветер и болотный запах. «Путь в никуда». И вонь от… фонтана. Началось.

— Ульяна, не торопись, — Гоша тряхнул головой, и по черным волосам разбежались серебристые искры, в глазах полыхнули отблески Пламени. — Не рви иллюзию.

— Ты с бесом сладишь? — обернулась резко. — Нет? А жаль.

И я — нет. Но если безымянный не успеет протащить их в город, я смогу закрыть портал. Я сунула руку в сумку, благодаря свою рассеянность. Капля крови мастера Сима до сих пор лежала там, где я ее оставила. На дне сумки. Да, маленькая сумочка-карман, девичья память и никакой магии.

…Господи, хоть бы чутье ошиблось… Если здесь появится бес… Или те два брата-акробата, которые плодили наблюдателям потомков и о которых говорил старый бес…

— Не лезь раньше времени. Мне нужна завершающая фаза ритуала. Найти и толкнуть дверь сможет любой, но открыть — только тот, у кого есть ключи. Это будет подтверждением и его вины, и вины его начальства. Больше, кроме как у старшего по званию, ключи раздобыть негде.

Завершающая?.. Как давно он эту иллюзию держит?..

— Слышь, наблюдатель!.. — что, фотография с доказательствами дороже благополучия сотен людей?..

— Делай, что я сказал! — его взгляд заледенел, в голосе лязгнул металл.

— Иди на хрен, ненормальный! — огрызнулась грубо. — Рисковать городом я не позволю! И только посмей помешать…

Иллюзия пустоты сползла рваной тряпкой, когда я проскочила через нее и рванула к фонтану. Воздух расступался, облегчал вес, нес на крыльях. Пара секунд — и я вылетела из кустов на фонтанный пятачок. Безымянный сидел на асфальте в позе йога и бубнил. Ветер метался неприкаянным, срывая с деревьев последнюю листву, заплетаясь в ногах. Вода в чаше фонтана вспучилась и пузырилась. И небеса дрожали. Воздух над фонтаном расходился кругами, как от брошенного в воду камня. И на месте «попадания» обозначилась дыра. Серебристые края, искры изнутри…

На рефлексе выдохнув и выстудив лишние эмоции, я нащупала отцовский подарок и рискнула. Свернула из воздуха жгут и метнула его безымянному. Браслет полыхнул и нагрелся, поглощая убийственное заклятье, и невыносимо завоняло болотом. И страхом. Жгут нашел цель, обвился вокруг шеи, и я натянула удавку. Наблюдатель опрокинулся на спину и засипел, вцепился пальцами в воздушный жгут и с хрипом выдавил последние слова. Дыра распахнула серебристый зев, и оттуда невнятно… ответили. К иностранным языкам я была совершенно неспособная, но все же знала бесов язык настолько, чтобы понять, что это — бесов язык. М-мать…

Придушенный безымянный улетел в кусты. Я грохнула об асфальт кристалл с каплей, подхватывая кровь и растворяя в ее воздухе. Быстро обернулась воздушным «покрывалом», уповая на свою пассивную хамелеоновую способность. Энергетика мастера Сима, потянувшись к знакомой крови, вспыхнула черным серебром. И с губ сорвалось:

— Это моя территория!

В портале замолчали. Я затаила дыхание, отключая и мысли, и чувства. Только бы поверили, только бы почуяли настоящее... Кровь на «покрывале» вспыхнула серебром и задымила. Запахло… опасностью. Мастер Сим старше, сильнее, и это его территория, а нечисть такое чтит… Из портала что-то пробурчали, и дыра схлопнулась. Воздух успокоился. Ветер затих. Лишь прорванной канализацией несло так, что хотелось в кусты. Но рано.

Выдохнув и преодолевая тошноту, я взвихрила воздух, заметая следы, стирая запахи. Руки задрожали от напряжения, пальцы свело судорогой, но я держала вихрь, пока из воздуха не исчезла мельчайшая капля чужого запаха. И с размаху опустила вихрь на фонтан, зачаровывая, землю, воду и воздух, закрывая путь сюда. В чаше взметнулась вода, и кто-то… ругнулся. Я моргнула, отвлекаясь от дела. Гоша, мокрый с головы до пят, стоял напротив меня и дымил злостью. Разве что из ушей не…

— Не смей на меня орать, не то улетишь далеко и навсегда, — пригрозила я первой и сдернула с плеч воздушное покрывало. Достала пустой бутылек из-под лекарства, подула, очищая стекло, и собрала воедино каплю бесовой крови.

В кустах почему-то померещилось стадо тараканов. Наблюдатель шумно выдохнул. Я чпокнула пробкой, запечатывая пузырек.

— Где безымянный? — спросил Гоша ровно.

— Там, — я указала большим пальцем себе за спину, — и живой. Наблюдателей убивать чревато.

…и скажи этому «чревато» спасибо, сволочь. И мастеру Симу с моей чуйкой — тоже. Не то бы рядом с коллегой лег. И не факт, что живым. И я — по соседству, в том же состоянии. Достал, аж левый локоть чешется…

Он обошел фонтан, вытирая мокрое лицо не менее мокрым рукавом пиджака, зыркнул гневно и через минуту выволок коллегу из кустов за ноги. На белобрысого было больно смотреть. Рожа серо-зеленая и в разводах грязи, глаза открытые и выпученные, пустые.

— Шок после вызова, — я глянула мельком, — дня два такой будет. Потом очухается и половины случившегося не вспомнит.

Наблюдатель, сидящий на корточках и щупающий у коллеги пульс, прищурился и так на меня глянул… Кажется, компромат я ему сорвала… и слава богу, что успела. Кругу появления тюрьмы довольно, а если еще и бесы пойдут по городу… Я выругалась про себя. Вот же, ведьма, змея подколодная… Нас на всех не хватит. Надеюсь, тетя Фиса вернется из командировки не одна, а с толпой заклинателей нечисти, иначе нам… песец. Большой и серебристый. Минимум в двух «родственных» экземплярах.

Я обошла вокруг фонтана, проверяя крепость чар, и услышала задумчивое:

— Помощник советника в шоке и трансе, на нем — следы нападения ведьмы, а доказательств… почти нет. И что теперь с ним делать?

— Прикопать? — моя фантазия, как обычно, работала узко, конструктивно и прагматично. — Показать хорошее место?

На наблюдательской физиономии крупными буквами проступило замечание, что прикопать — актуальнее, полезнее и гуманнее — меня. Я ухмыльнулась в ответ. Иллюзорная маска сползла, и дышать рядом с ним стало легче. Пусть злится, но будет искренним. К неприязни притерплюсь, а вот ложь душит. И даже профессионализм призывать не пришлось, чтобы сказать:

— Архивы, Гош. Завтра в двенадцать. Улица Тенистая, восемьдесят девять дробь один. На опоздание — дежурные пятнадцать минут, — я поправила сумку и пошла к дому.

— Ульяна, подожди, — наблюдатель, проглотив раздражение, увязался следом. — Мне повезло работать с твоим отцом, и я надеюсь продолжить такое же сотрудничество с тобой. И не только по архивам.

Надеется он… Надейся-надейся. Надежда ни к чему не обязывает.

— Не подлизывайся. Единственный твой, так сказать, родственник, мне доверия не внушает. Равно как и ты, — я обернулась, подняв на него взгляд. — Пока врешь и водишь меня за нос, ничего путного у нас не получится, — и сдула с ладони теплый ветер, высушивая его мокрую одежду. — Извини за фонтан. Не нарочно.

— Уля, они вернутся, — он смотрел, не мигая, а глаза стали светлыми, почти белыми. — Дорога в город уже известна, и ее проложили «пауки». Помнишь кроличью нору? Это маяк. Радиомаяк. По его сигналу они дошли до мира теней, но выход в город к живым перекрыла одна ведьма, которую угораздило попасть в нору, выплеснуться и своей силой приглушить зов маяка. Который окончательно перекрыла Анфиса Никифоровна.

Я замерла. Черт, сколько еще интересного я не знаю?..

— Они ждали, — наблюдатель подошел ближе, — следующего. Того, кто позовет — чтобы идти на голос. Того, кто незаметно для ведьм откроет дверь. Но если бы не дождались, пошли бы на запах жизни и пробили очередную кроличью нору. Их появление — вопрос времени. И то, что ты сделала… это не панацея. Это пауза. Они придут, и придут скоро. Ты же знаешь.

Да, знаю. Бесы даже из мира мертвых чуют жизнь, как акулы кровь, рвутся за ее силой, ловят любой зов.

— Думаешь, извинюсь за то, что сорвала операцию? — я поджала губы. — Обойдешься. Я всё сделала правильно. И дала городу время перед бесовым сумасшествием. Время до возвращения Верховной.

…и я ее из-под земли достану, костьми лягу…

— А ты, если не хочешь больше накладок, не держи за дуру. Всего хорошего.

Развернулась и отправилась домой. Шла по улице и чувствовала, как накрывает яростью — на проклятого наблюдателя и его маньячные приемы. И страхом. Заклятье, усыпляющее эмоции, кончилось, и мне стало страшно, как никогда в жизни. Да, он прав, нечисть вернется. А это — Круг, и снова одно на всех Пламя. И не факт, что рядом опять окажется мастер Сим…

Час от часу не легче…

Дрожащими руками я достала сотовый и набрала номер Томки. Подруга взяла трубку после седьмого гудка.

— Том, привет. Не спишь? Слушай… — замялась на секунду и вздохнула: — у нас проблемы. У нас очень большие проблемы. Нет, не преувеличиваю. Скорее, преуменьшаю. Найди тетю Фису. Томк, ну хоть ты мне не ври, а? Я знаю, что ты можешь с ней связаться всегда. И… сейчас сильно занята? Да встретиться бы и поговорить… Завтра? Хорошо, давай завтра. В архиве буду. Подъедешь? Угу… А пока лови эмэмэску. И… не ругайся, ладно?

Глава 3

Магия слов, без сомнения, существует.

Они опутают вас, как шелковистая паутина,

пронзят вам кожу, проникнут в кровь, овладеют вашими мыслями.

Их магическое действие продолжится уже внутри вас.

Диана Сеттерфилд, «Тринадцатая сказка»

Я проснулась от холода. Села, в темноте нащупывая одеяло, нашла край и потянула на себя. Вдохнула запах тлена и крови и резко повернулась. Хуфия угнездилась на краю постели, скрестив ноги, и рассеянно рассматривала собственные переломанные пальцы. Темное одеяние стелилось по кровати, и я невольно отбросила его край, принятый за одеяло, отодвинулась к стене. Нежить улыбнулась, и на остром подбородке засеребрилась кровь.

— Доброй ночи, — проворковала она сипло, — и приятных снов.

Молча отгородившись подушкой, я украдкой обхватила ладонью левый локоть. «Уголь» тлел, согревая озябшие пальцы, и я выдохнула, успокаиваясь и отгоняя страх. Хотела бы убить… уже убила бы.

— Что тебе нужно? — я глянула настороженно.

— Ведьму, разумеется, — хуфия встала и бесшумно поплыла к окну.

Я наблюдала за каждым ее движением. Да, хотела бы убить — убила бы. И, вероятно, Ангелина права: ведьма нужна только для начала. Я встретила серебристый взгляд, пустой, как у мороженой рыбы. Хуфия голодно оскалилась. Озадаченная смертью. Недоделанная нежить, сама определившая себе задачу. Или не успели, или элементов не хватило, или… так и задумывалось?.. Милое круглое личико с ямочкой на подбородке, окровавленные седые косы из-под капюшона. Для чего же ты?..

— Для чего?.. — тихо спросила вслух.

— Для дела, — туманно отозвалась хуфия.

Легко вскочила на подоконник и махнула рукой:

— Идем со мной, девочка, — дохнула на окно, и по стеклу расползлись морозные узоры. — Идем, — рванула ручку окна, открывая настежь створку, и добавила задумчиво: — К сожалению, мои смерти не располагают связными воспоминаниями, но кое-что показать смогу. Идем.

По комнате пронесся снежный ветер. Я поежилась и, отложив подушку, последовала за хуфией. Безрассудный шаг в открытое окно — и вокруг взметнулась вьюга. Мелкие льдинки царапнули обнаженную кожу рук и ног, под босыми ступнями застыла скользкая тропа. Два шага — и пустота сменилась мерцающим льдом. Мурашки по коже и замерзающее дыхание. Низкие своды пещеры и кристаллы сталагмитов, морозные узоры на стенах и серебро символов. Три шага — и… Пещера стала знакомой. Почти… бесовой.

Хуфия скользила впереди, гордо расправив плечи, а за ней, свиваясь из развивающегося темного одеяния, шли… пятеро. Полукругом, отставая на пару шагов. Одна обернулась, и с морщинистого лица на меня посмотрели пустые глазницы. Тени. Мир теней.

— Быстрее, ведьма, — нежить обернулась. — Ты здесь долго не протянешь. Сюда приходят умирать те, кто на краю.

…и те, кому не за что уцепиться в мире живых.

Я ускорилась, оглядываясь. И одна из теней, снова обернувшись, кивком указала на кристалл сталагмита. Присмотревшись, я споткнулась. На кристалле сверкали белые искры, а в мутном льду темнел сухой безрукий силуэт. Тень подняла обрубок руки и снова кивнула. И вас ритуально убили, выпивая жизненные силы?.. Или создание хуфии — извлечение «угля» — тоже лишает рук, и выводы Аспида не совсем верны? Что-то я путаюсь… Пожалуй, мне тоже нужно в архив.

Тусклое сияние из низкого прохода и ледяная арка, расписанная морозными завитками. Я пригнулась и скользнула в следующую пещеру. Выпрямилась и замерла. В груди стало тесно и жарко, к щекам прилила кровь. А нежить уже стояла за моей спиной, перекрывая выход.

— Узнаешь? — пропела она, склонившись, и по моей левой руке поползла ледяная змейка серебристой крови. — Смотри, — стиснула мои плечи, царапая кожу костями сломанных пальцев. — Смотри, изменчивая, — и ее кровь ручейками потекла по моей спине.

Лес кристальных сталагмитов, бугристое ледяное возвышение у стены — оплавленный трон в черных пятнах крови. И лица. Повсюду — мои лица. Повсюду — я. Та я, которая…

…летит над угрюмыми алтайскими ущельями и бархатными долинами, и лишь путеводная нить суровой Катуни серо блестит далеко внизу.

…дремлет на верхней полке под стук колес в покачивающемся вагоне поезда, а за окном расцветает весна, зеленея свежими листьями и робкими побегами мать-и-мачехи.

…голосует с рюкзаком на снежной трассе, и вокруг — ни души, только крупные хлопья метели. И внезапный свет неоновых фар в кромешной тьме.

…провожает закат, сидя на красной черепичной крыше, и величественные пражские соборы обгорелыми силуэтами чернеют на ванильном небе.

…путешествует и…

На оплавленном ледяном троне появилась фигура. Жесткое лицо с заострившимися чертами, холодные синие глаза, мрак во вздувшихся венах левой руки. И сгустки тьмы вокруг силуэта вращались как спутники планеты, оставляя в воздухе орбитальные черные круги. И лица под троном, рельефными древнегреческими масками опоясывающие возвышение, — мои живые лица… Я закрыла глаза, не выдержав пытки. Под босыми ногами горел лед, в обнаженные руки впивался холодный ветер.

— Узнаешь? — прошелестела хуфия. — Это ты, девочка. Ты и твои смерти. Твои трупы. Мертвые тела тех, кем ты могла бы стать. Ты не убиваешь живых, как велит тьма. Ты убиваешь себя. Каждый раз, когда темный «уголь» требует смерти и жертвы, ты хватаешься за свет — и убиваешь кого-то в себе. Кладбище упущенных возможностей. Склеп загубленных надежд. Некрополь несбывшихся мечтаний. Вот что ты такое, изменчивая. Вот что у тебя внутри. Лед и смерть. Работая в Кругу, ты убила в себе всё, о чем мечтала. Всех, кем могла бы стать. И заморозила свою душу. И надолго ли тебя хватит?

Я задыхалась. Хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. В груди разрасталось жжение. Да, у меня давно есть только обязанности…

— Ты, конечно же, не хотела, — протянула она с фальшивым сочувствием. — Знала, что тебя ждет. Убегала со всех ног, прочь от Круга и ведьминой доли. Но, куда бы ни приходила, где бы ни пряталась, всегда оказывалась наедине с собой. Что, ты плачешь, изменчивая? Не плачь, девочка, это жизнь. Мы все хороним себя заживо. Каждый день подчинение требованиям, правилами и условностям убивает в нас тех, кем мы могли бы стать. И кто-то борется — и хоронят его, а кто-то подчиняется — хоронит себя сам.

Лица мельтешили безумным калейдоскопом. Хочу… назад, в дорогу… Прошлое пахло соляркой и шаурмой, мелькало хвостами дорог и стучало в ушах колесами поездов. Солнечными днями и звездными ночами. С рассветами входя в незнакомые города и с закатами уходя в новый путь. И там — только я и мои желания… Прошлое лишало воздуха, засасывало черной дырой…

— Прочь!.. — зашипела нежить, и костлявые пальцы больно впились в мои плечи.

Я тряхнула головой, разгоняя наваждение. Серая в черную полосу кошка сверкнула зелеными глазами и потерлась тощим боком о мою ногу, обхватила щиколотку хвостом. Ангелина… Я судорожно втянула носом воздух, вспоминая. Я сама выбрала Круг. Обернулась, резко сбрасывая со своих плеч руки нежити. Ни Совесть, ни Ответственность, ни любая другая движущая сила не удержат ведьму в Кругу. Ведьмина доля — это судьба, но Круг — это добровольный выбор.

— А как насчет тех меня, которые появились? — поинтересовалась сухо.

Ангелина склонила голову набок и довольно прищурилась. Призрачная фигура на оплавленном троне потускнела, бледнея, и на правом локтевом сгибе полыхнуло маленькое солнце, разгоняя пещерную тьму, меняя «сюжеты» в ледяных сталагмитах.

…послед у «малиновки». Чертовски тяжелый случай. Одной рукой вытягивать остатки силы, второй — снова и снова заводить замирающее сердце, впихивать в умирающее тело глоток воздуха. И слезы усталости и счастья. Справилась.

…по крышам с Кысом наперегонки с ветром. Звенящий хохот над пустынными улицами, росчерки падающих звезд, лунные тени под ногами.

…гневная тетя Фиса и сконфуженный мастер Сим. И я — между ними. То убеждая, то угрожая, то умоляя, то упрашивая… Подпись на патенте, и радость в золотых бесовских глазах. Радость и облегчение. Теперь он дома.

…рыжая девушка у фонтана, кидающая в мутную воду монетки. Солнечное тепло ускользающей осени — веснушками на заплаканных щеках.

Да, и это…

— И это — тоже жизнь, — заметила я тихо и подхватила кошку на руки, прижимая к груди горячее тельце. Однако я замерзла… — И эта жизнь — ценнее эгоистичных «хочу». Что тебе нужно? — внимательно посмотрела в стылые глаза. — Чтобы я ушла из Круга? Чтобы сбежала, оборвав все связи? Чтобы некому было спасти меня от тебя? И чтобы позволила убивать, пряча в своей тени? Одной жизни мало, да? — крепче обняла урчащую Ангелину, прячась за ней, как за щитом, и криво улыбнулась: — Брейся, нежить. Ведьма или я. Точка.

Хуфия недовольно дернула верхней губой, оскаливаясь.

— Где твое прошлое? Показывай, зачем привела, и расходимся.

— Что ж, смотри, — и она многозначительно прищурилась. — Тебе понравится.

Силуэт на троне неуловимо изменился. Длинные черные волосы, горящий темный «уголь», скрытый рваными шрамами на локтевом сгибе. Загорелая кожа и белые шрамы, расплывчатое лицо, но глаза черные, как ночь. Я невольно отступила. Не может быть… Фигура спрыгнула на пол, шагнув ко мне. Длинное черное платье, прихрамывающие и судорожные движения, а то, как она склоняла голову набок, глядя исподлобья…

— Врешь, — я тряхнула головой.

То — да не то. Я уже видела — точно видела! — и шрамы, и движения, но не у этого человека. Внешность — от одной, но движения — от другой. Да и мало ли в мире черноволосых и черноглазых девиц?..

— Мертвые не лгут, — озвучила прописную истину нежить.

Значит, когда-то ведьма косила под… Томку. Внешне. Цвет волос и глаз, фигура и «уголь» — почти. Но движения… не Томкины, ни разу. Я её всю жизнь знаю и как себе ей верю. А вот шрамы…

— Не помнишь? — хуфия наблюдала за мной очень внимательно.

— А запах?

— Увы, — нежить картинно развела руками.

— Жаль, — я наморщила нос. — Внешность обманчива, а вот запах крови не перебить никакими уловками, — присмотрелась к силуэту: — А шрамы откуда? — шесть штук, «решетка» на левом локтевом сгибе.

— Наблюдательское разрешение на использование тьмы. У тети такое не видела? — на меня простодушно и наивно смотрела молоденькая девушка. — А у подружки? Тоже?

— Нет.

Тетя Фиса и Томка всегда закрывали локти рукавами. Я лишь догадывалась…

— Отменно тетка прячется, если даже родная кровь не знает, — морщинистое лицо гадко осклабилось. — Хороша Верховная, верно? Всегда ее уважала. И за то, что построила наблюдателей. И за то, чем за это заплатила.

— Объясни, — я резко обернулась, но хуфия лишь ухмыльнулась, отступила и исчезла в темном проходе.

Я метнулась за ней, на ходу спуская на пол кошку, но ледяная арка сменилась пустой пещерой и… пробуждением. Внезапным и болезненно-неприятным. Уж-жасно з-замерз-зла…

Закутавшись в одеяло до кончика носа, я нагрела воздух. Рассвело, и утро скользило солнечными лучами по полу и разрисованной стене, плясало в воздухе мириадами пылинок. Да, убраться бы… Я повторила про себя последние слова хуфии. Мне всегда казалось, что тетя Фиса брала вредностью и… Вредностью. Чрезвычайной вредностью, наглостью и упрямством на грани «бей своих, чтобы чужие боялись». А по всему выходит, что не только ими.

Согревшись, я вылезла из постели и оправилась на кухню, попутно заглянув в гостиную. Жорика по-прежнему не было. Когда я вернулась из сквера, призрак отсутствовал, и сейчас его не наблюдалось. Я нахмурилась. Вряд ли обиделся… Мы не первый год знакомы, и он отлично меня знал. Знал, что вспыхиваю я редко, но метко и по делу. И всегда в таких случаях извинялся и больше неприятную тему не поднимал. Неужели ему привиделось что-то… из ряда вон выходящее? И он не то место поспокойнее ушел искать, не то… помощь?..

Зойка, бодрая и сосредоточенная, бдела у карты, где я вчера нарисовала очередной кружок. Ключ-ключик, куда же и зачем ты ведешь меня?.. Пол ковром устилали рисунки, и у одного я невольно присела. Крылья колоннад… Поворошила листы и невольно вздрогнула. Хуфия, и такая натуральная…

— Уль, я подумала, что раз не могу рассказать, то могу показать, — девочка присела рядом и шепотом добавила: — Уже близко… Разберешься?

Я посмотрела на часы. Почти одиннадцать. Пора выдвигаться.

— Вечером, — я встала. — Собирайся, в архив сходим.

Обычно она была за прогулку, но сейчас неожиданно отвела взгляд.

— Не пойду, — пробормотала смущенно. — Мне спать нужно. Тетя научила спать и видеть нужные сны. Чтобы видеть.

— Ночью спать будешь, — я сложила листы в стопку. — Ты уже зеленая от красок и сидения дома. Гулять тоже нужно. Одевайся, Зой, не вредничай. Привязалась? Теперь слушайся. Сходим на пару часов, развеемся.

Без Жорика я почему-то побоялась оставлять ее дома. Неприятное предчувствие пришло из ниоткуда и засело занозой. Нет, глаз да глаз за ней теперь… Конечно, квартира защищена: тетя с мамой долго чары накладывали и доколдовались до того, что даже я, хозяйка, не могла ни проникнуть в дом без зачарованного ключа, ни просмотреть комнаты через воздух. Зато спала спокойно, ничего не боясь.

Зойка за завтраком и сборами непрерывно бубнила про свои сны, но, едва оказавшись на улице, подставила мордашку солнцу и шла всю дорогу, спотыкаясь и улыбаясь небу. А я решила добраться до архива пешком — идти-то десять остановок. И, проходя мимо небезызвестного фонтана, невольно обернулась. Всё крутится рядом с ним — и первое видение, и чокнутый наблюдатель с бесами… Надо посмотреть по старым картам, что раньше находилось на его месте. И не удивлюсь… Невольно вспомнился разговор с Ангелиной. Не удивлюсь, если именно здесь тюрьма и появилась в прошлый раз. Да, надо поискать.

…а не зря ли меня именно здесь и поселили? Тетя Фиса должна — должна! — знать, где что случилось и где что ожидается. Однако я становлюсь подозрительным параноиком, и мне повсюду мерещатся паутины чужих многоходовых комбинаций.

А еще я мутирую в нечисть. Неопределенного рода, без внешних признаков, но в нечисть. Иду по улице, смотрю на залитые солнцем дома, на проходящих мимо людей и нелюдей, и понимаю — это моя территория. То, что я ощутила вчера, мимикрировав под беса, кажется, всегда во мне было, проявляясь в Ответственности. Последняя мутировала после вчерашнего до неприличных размеров, выбивая из колеи. Ведь даже наблюдатель, ожидающий у подъезда, сейчас воспринимался не так, как прежде. Из вредного чужака он вдруг оказался… на моей территории. Объектом нужным и важным. Вроде девочки-ключика, которую мне поручено беречь. Досадно.

Настроение испортилось. Я поморщилась, игнорируя дежурную Гошину улыбку, и потащила Зойку за собой. Крыльцо в листве, деревянная дверь, спокойный полумрак библиотечного зала, Ри… А где Римма? За стойкой листала журнал Софья, ее помощница.

— Привет, — я стукнула по стойке. — А где наш главный архивариус?

— Привет, Уль. Римма приболела, — Соня отложила журнал и встала с кресла. Невысокая кареглазая блондинка с бешеным уровнем силы. А взгляд затравленный. — Ей после общего сбора нездоровится. Ты за нечистью?

— За нечистью! — обрадовалась Зойка, поднимаясь на цыпочки и заглядывая за стойку.

— Нет, мне… вниз.

Тонкие темные брови приподнялись удивленно, и Соня переспросила:

— Вниз? В подвал? Но…

Я молча подула на левую ладонь и предъявила печать Круга. Да, я не в Совете и даже не рядом. У меня другой… блат.

— Сонь, просто выдай пропуск, ладно? — попросила негромко. — С Верховной сама все улажу, когда она вернется.

— Ладно, но только ты и…

Хлопнула дверь. Соня выпрямилась, выглянула из-за моего плеча и… зацвела. Поправила челку, выпрямила спину, грудь вперед — плечи назад, и верхнюю пуговку на блузке расстегнула незаметно… Я спрятала ухмылку, поджав губы. Гоша подошел к стойке и с любопытством посмотрел на Соню. Подтянутый, безукоризненно-улыбчивый и излучающий вежливое обаяние. Отфотошопленный до тошноты. Безупречно-иллюзорный до судорожного желания содрать морок… с кровью. Ибо бесит. До нервных мурашек.

— Не одна. С ним. Под мою ответственность, — покосилась на своего спутника и шепотом добавила: — Он, кстати, наблюдатель.

Розы на щечках увяли, карий взгляд стал испуганным.

— Сонь, пропуск, — напомнила навязчиво, — пожалуйста. Римма в курсе.

Ведьма нехотя выдала мне медальон. Я оглянулась на Зойку, но та уже была потеряна для общества. Без спросу стащила с полки объемный фолиант с картинками и упоенно листала его, усевшись в кресло.

— Зой, мы быстро, — сообщила на всякий случай, но осталась неуслышанной. Сжала медальон и покосилась на наблюдателя: — Идем. У нас три часа.

— Так мало? — удивился он, озираясь.

— Это максимум, — я уже быстро шла мимо стеллажей. — Допуск на большее время — только у Верховной. А ты до нее еще не до…горел. И я тоже.

Три смежных зала с высокими потолками, огромными окнами и лабиринтами стеллажей я пролетела за минуту. Наблюдатель не отставал, хотя, судя по разочарованно-заинтересованному взгляду, отстать ему хотелось, причем до вечера. Вот… одержимый.

— Гош, потом. Здесь точно нет ничего интересного, только обучающие и справочные материалы.

— То есть «описания травок, склянок и нечисти»? — процитировал он задумчиво мое первичное описание архива.

— Я имела в виду залы свободного доступа. А вниз бы тебя никто не пустил, даже Верховная. Цени.

Остановившись у последнего стеллажа, я нашла на полке выжженный знак и приложила к нему левую ладонь. Знак вспыхнул желтым, и на мраморном полу распахнулся люк. Повеяло пылью.

— За мной. Не упадешь.

Шагнула в провал первой и на воздушном «лифте» съехала вниз. Темный коридор озарили голубоватые огоньки, освещая высокий потолок и бесконечные вереницы дверей. Я отступила в сторону и пригладила взъерошенные кудри.

— О… — только и сказал наблюдатель, приземлившись и оглядевшись. — Нам куда? — и оправил расстегнутый пиджак.

— Дальше вниз. Здесь… ничего особенного, — я проверила воздушный карман с документами. Еще немного, и он опять лопнет. А магия здесь работает неважно, и чем глубже вниз — тем неважнее. Зачарованные подземелья отрезали способность к волшбе полностью. Во избежание.

— А три часа уже начались?

— Нет, они начнутся, когда я открою нужную дверь. А что? — я насторожилась.

— Хочу вернуть один долг и выполнить обещание, — Гоша вытащил из кармана джинсов тонкий кожаный шнур и весело подмигнул: — Давай руку. Левую. И рукав закатай.

Я недоверчиво посмотрела, как он расправляет шнур, и поняла. Черт, разрешение… Архив был забыт, как и недавние дрязги. Я быстро скинула с левого плеча куртку, закатала рукав водолазки и предъявила разукрашенное «ядовитыми» татушками предплечье. Черт, разрешение!.. Вокруг локтя обвился теплый пульсирующий шнур, и «уголь» вспыхнул, заискрил, потянувшись к источнику защиты, а по коже побежали мурашки.

— Долговременное? — голос невольно дрогнул, и я сглотнула.

— Нет, к сожалению, — наблюдатель, склонившись, с ловкостью фокусника вязал узлы, переплетал концы шнура и снова завязывал, и снова переплетал. — Ученическое, на год-два. Долговременные — это либо рабочие, но они действуют только с печатью наблюдателя, либо индивидуальные — на всю жизнь, но их делать долго и на крови. Пока — ученическое, а потом…

И ударом под дых понимание. Я же за индивидуальное разрешение и продамся с потрохами, и отдамся, где скажет и как захочет… Шила в мешке не утаишь, а выжигание я не переживу: половинки «угля» связаны, и уничтожение темного неизбежно повредит светлый. И толку от меня будет… не больше, чем от «потухшей» Риммы. Провести оставшуюся жизнь в архиве?.. Нет, лучше смерть в хорошей драке. И даже инстинкты нечисти были с этим согласны. А еще лучше…

Наблюдатель поднял голову и улыбнулся. Видать, на моем лице надеждой по просительной мине крупно поступило «Достань, и я вся твоя!..». Я смутилась под понимающим взглядом. Надо это… преодолевать…

— Задержи дыхание, — и он резко стянул концы шнура тугим узлом.

Мимолетная боль, судорога по руке, и шнур расплылся по коже шрамами креста. Я осторожно потрогала покрасневшую кожу, оценила почерневшие вены и поняла. Тройной крест — «решетка» — индивидуальное разрешение. И я его где-то видела, не считая «показаний» хуфии…

— Знакомо?

Я кивнула.

— У кого видела? — спросил мягко, а взгляд стал острым.

— Сам знаешь, — я сжала кулак и напрягла руку. Тьма, отпущенная на волю, струилась по вздувшимся венам, снося внутренние барьеры. Как долго я их строила, и как легко оказалось снести…

— Знаю, — наблюдатель смотрел, прищурившись. В глазах заискрило Пламя. — Верховная и твоя подруга, Тамара. Очень интересный случай и необычный дефект. С таким — наверняка индивидуальное разрешение.

По смуглому лицу прыгали серебристые тени огоньков, отчего оно казалось еще более хищным, чем когда-либо. Нечисть во мне встрепенулась, чуя угрозу.

— Томка… — начала я напряженно.

— Легко проверить. Достаточно спровоцировать и выявить дефект.

У меня пропал дар речи. На секунду.

— Не смей! Потом костей не соберешь!

— Посмотрим, — легкомысленно улыбнулся Гоша. — А еще?..

Я нервно дернула плечом, натянула куртку и отвернулась:

— Пошли. Вспомню — скажу.

Ведь видела же… Но эти «три креста» — да, как знакомые глаза загадочной Зойкиной тети. Очень далекое и давнее воспоминание. Случайный и мимолетный образ. И я скорее вывих мозга схлопочу, чем вспомню. Визуальность — не мой конек. Вот запахи… Да, запахи… Коридор окончился тупиком, и я на автомате повторила ритуал. Печать к печати — воздушный «лифт» — шаг в сторону. Низкий мрачный закуток, очередной коридор, тени от огоньков по щербатым стенам и… запах. Давний запах от…

— Осень, — я повернулась к своему спутнику и подняла взгляд. — Она пахнет осенью. Ведьма. Я помню только руку из-за двери и три креста на левом локтевом сгибе. Кровь горькая, медленная, запах… — я нахмурилась. — От него першит в носу. Я тогда даже в Кругу не состояла. Зашла к тете Фисе в офис, а ведьма успела в лифт пройти вперед меня. Рука, нажимающая на кнопки, и закрывающиеся двери. Всё, Гош. Извини. Только запах.

— Когда именно это случилось? — он шел по коридору рядом.

Я отрицательно качнула головой. Все путешествия — как один год, один период жизни.

— От запаха толку мало.

— А Аспид? — я снова напомнила о «змее». — Ему принадлежит бар «У черта на рогах», он торчит там постоянно. Он не мой подопечный, но могу дать телефон Раяны. Для него запах — это всё, — и добавила: — И мне теперь есть, с чем сравнить, если образцы старой крови не зажмешь.

— Раяна? — переспросил наблюдатель, пропуская намек мимо ушей. — Интересное имя. Нездешнее. Кто она — болгарка, белоруска?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Она говорила, что ее бабушки-ведьмы не поделили — одна Раиса, вторая — Яна. И получилась «Раяна». Она под сотню лет в Кругу. Одна из немногих недефективных. Дать телефон?

— Сам найду «змея», — Гоша оглянулся на очередную запертую дверь: — Нам куда, кстати?

— К «книжным червякам», — отозвалась рассеянно.

В носу по-прежнему першил давний запах горько-увядающей крови. Черт, ну почему моя память такая дырявая?.. Сейчас я почти уверена, что встречалась с его обладательницей не раз, и это отнюдь не Томка. На автопилоте проходя мимо рядов запертых дверей, я сосредоточенно вспоминала каждую круговую ведьму и примеривала запах на образ, словно духи подбирала.

— Куда, прости?

— В информационный центр, — пояснила я и посмотрела выразительно: — Даже твоих гениальных мозгов не хватит на то, чтобы за три часа найти все нужное среди миллионов бумаг. И не отвлекай, пожалуйста. Я пытаюсь вспомнить. А делать два дела одновременно не могу.

Длинный извилистый коридор утопал в мягком полумраке, пах пылью и затхлостью, и где, как не здесь, без резких посторонних запахов… хотя бы попытаться. Хрупкие огоньки сновали от потолка к полу, замирая у стен, и я смотрела на них, и подбирала, подбирала, до одури и помутнения в глазах.

…она пахнет осенью. А это… Мутная неподвижная вода в чаше замолчавшего фонтана. Холодные глаза — водная гладь, зеркальная и скрывающая эмоции, как у «кошек»?.. Россыпи желто-красной листвы и пожухшая трава — сухое шуршание на ветру, по тротуарам. Веснушки и осенний цвет волос?.. И сухое шуршание, горькое, тихое. Голос. Тихий. Шу…

— А дальше куда?

Я досадливо поморщилась и глянула на Гошу недовольно. Он вопросительно приподнял бровь. Я посмотрела на носки пыльных кроссовок, сосредоточенно втянула носом воздух, но запах потерялся. И унес с собой образ, который я почти подобрала, почти угадала, и если бы не… Спугнул, зараза любопытная… Но голос — это… важно. Голос — тембр, интонации — изменить сложнее, чем цвет волос.

— Пришли, — проворчала в ответ на вторую выразительно изогнутую бровь. Как специально сбил, а…

Достав из кармана куртки медальон, я смяла его в левом кулаке, и кожу защекотала пушистый клубок света. И печать Круга вспыхнула крошечным солнцем. Прижав левую ладонь к символу-«замку», правой я толкнула внутрь дверь, ухватила наблюдателя за запястье и втащила в полутемное помещение. Дверь за его спиной смачно грохнула. Стены «заплакали» крупными золотистыми «слезами». И на сей раз вовремя лопнул воздушный карман. Капли мгновенно сменили порядок, выстраиваясь в круги, и мы оказались меж двумя «воронками».

— Что это за магия?.. — мой спутник зачарованно уставился на стену, «пылесосом» вбирающую ворохи пыльных бумаг.

— Не знаю, — я пожала плечами, потирая зудящую ладонь с печатью Круга. — Придумка одной из Верховных.

Длинное узкое помещение гудело и вибрировало, «забирая» принесенное, капли золота вращались кругами и спиралями, вызывая головокружение, и я упрямо уставилась на дверь напротив. Неприметная, узкая, запертая, ведущая в старые подвалы. Как-то раз я ее вскрыла, перепутав со входной, но нашла за ней лишь кипы старых папок и ушла разочарованной. Абсолютно безопасна. Была. Сейчас она меня… смущала. Нечисть не чуяла опасности, да и защищен центр — дай боже как, но…

— Можно приступать?

— А?.. — я отвлеклась.

Круги распались, воздух успокоился, и капли вновь мягко струились по стенам, от потолка к полу, порождая золотистый сумрак. Наблюдатель собрался в информационную нирвану и только что руки не потирал довольно.

— Да, можно, — я всё отдала архивам, даже дневники Изольды Дмитриевны. — Руки на стену — и задавай вопросы. И смотри… кино. Только «червяки» щекочутся, имей в виду. Некоторых это отвлекает.

И опять уставилась на дверь. Да что ж такое… Ни посторонних запахов, ничего подозрительного… кроме того, что что-то подозрительно. Гоша ушел в астрал, и помещение наполнилось тихим шепотом «червяков». Я покрутилась у двери в подвал, принюхалась, проверила замки и отвернулась, не солоно хлебавши. Ничего не понимаю… Но и время терять бессмысленно. Я прижала ладони к стене и сосредоточилась на насущном. Так, значит…

На месте «скверного» фонтана находилась старинная двухэтажная усадьба. «Кошачье» гнездо. Уничтоженное пожаром при «непонятных» обстоятельствах. Местечко долгое время обходили стороной даже ведьмы, полагая его проклятым. Тьмой фонило на километры, но сила имеет свойство выветриваться. А нынешнее поколение бизнесменов байками из склепа не напугать — денежное дело важнее. Отгрохали жилмассив и умыли руки.

Имя ведьмы, которая изобрела питание от «углей», покрыто мраком тайны. Действительно, жила дольше положенного, но когда наблюдатели плотно сели ей на хвост, исчезла в неизвестном направлении. Вроде бы ее накрыли и… И. Живой ее больше никто не видел. Но как наблюдатели нынче «прячут» неугодных ведьм… Уж лучше бы сразу на костер.

Ритуал подпитки расщепляет «угли» на составные, преобразует их в силу одной из сфер и вручает колдующей. Никаких хуфий или ключиков больше не сотворить. Или — или. А ритуал любопытный, рисуночный. Но вот символы — не те, что показывала хуфия или зафиксировал наблюдатель. То есть наших ведьм убивали не для подпитки, а для ступенек к тюрьме. Искомая ведьма? Может, и она. А может, и нет. Подумаешь, мумии без рук. Вероятно, это побочный эффект при извлечении «угля». И кто это затеял… Вопрос.

Но вот о тюрьме — ни слова. В свободном доступе. Информация — только для Верховных. И о хуфиях — с гулькин нос. Один-единственный символ — тот, что остается на месте создания нежити, — предупреждением и привязкой. А про силу для живых, то бишь ключики и зеркала, — ничего. Зато о развоплощении много чего есть. Всё, теперь точно… убью, тварь. Вернее, уничтожу.

— Уля, а что такое «тринадцатая сфера»? — бесцеремонно вмешался в мою нирвану заинтересованный наблюдательский голос. — «Червяк» говорит, сведения — только для Верховных.

Глава 4

Если бы Создателем нам было предназначено

ворочать с помощью ведьмовства всякие камни,

он не стал бы изобретать лопату.

Быть ведьмой — это, прежде всего, знать,

когда стоит воспользоваться лопатой.

Терри Пратчетт, «Ведьмы за границей»

Я проигнорировала вопрос, занятая изучением теории сложного развоплощения. И лишь когда зазубрила инструкцию, о которой прежде слышала от Изольды Дмитриевны с сопровождающим «вот вырастешь…», отвлеклась от шепота «червяков» и обернулась к Гоше. И замерла. Наблюдатель, терпеливо подпирая стену, подбрасывал и ловил иллюзию. Небольшую и простенькую — мерцающий серебром мячик. Ничего особенного. Кроме того, что здесь колдовать нельзя. Никому. Даже Верховной. Подвалы архива защищены от использования любой магии.

— Так что за «тринадцатая сфера»? — повторил наблюдатель и сунул иллюзию в карман пиджака.

Я молча покачала головой и сглотнула. Нечисть во мне встала на дыбы. Она не чуяла никаких посторонних запахов, не ощущала чужого присутствия, но — знала. И паниковала, срываясь в испуганную истерику. Я выдохнула, дотягиваясь до «угля» и вымораживая лишние эмоции. Пора драпать. И очень-очень быстро.

— Значит, так… — я кашлянула, покосилась на дверь в подвал и сипло продолжила: — Сейчас мы с тобой… уходим. Без споров и разговоров.

— Почему? — насторожился мой спутник и огляделся.

— А скажи-ка мне, всезнайка, какое существо разрушает защитную магию любого порядка и уровня сложности одним своим появлением? — я засучила правый рукав куртки и пережала вену на локте, лихорадочно разжигая светлый «уголь». — Какое существо не имеет ни запаха, ни тела, ни… души?

— Тень? — предположил он, пятясь.

— Хуже. Дым, — «уголь» разгорелся мгновенно и полностью, и от избытка хлынувшей по венам силы закружилась голова.

— Уверена? — наблюдатель открыл дверь.

— Да. Чего стоишь? Я не шучу! Уходи и быстро! — я обернулась: — И скажи Соне, пусть вызывает Верховную. И уведи Зою подальше отсюда.

— А ты?

Из щелей подвальной двери уже сочился дым. Невесомый, едва заметный, лишенный привычного запаха. Нечисть во мне заскулила от страха. Один глоток такого «воздуха», и уже никто не откачает…

— Я — следом. Только ловушку поставлю. Иначе далеко не уйдем. Всё, бегом!

Гоша покладисто исчез, а я вздохнула, прогоняя страх. Главное, как заметила Ангелина, ничего не перепутать, и думать, как ведьма, а не как перетрусившая нечисть… И резко выдохнула, выплескивая силу, пропитывая ею воздух. Попятилась, замерев в дверном проеме, и ухватилась за косяки. Сила побежала по дереву солнечными искрами, «книжные червяки» застыли, а первый дымный уже обретал форму. Первый из. Поодиночке они не ходят. Они вообще не ходят сами по себе, их создают и спускают с поводка. На кого-то. На кого-то определенного и конкретного.

Я невольно задрала голову. Существо высоченное и тощее — столб седого дыма в морозном воздухе. Угли глаз смотрели угрожающе, из оскаленной пасти вырывался черный дым, подобия рук и ног вихрились воронками.

— С дороги, ведьма, — глухой голос с присвистом — как выпущенный из шарика воздух.

…и на костер бы эту создательницу, чтоб ей икалось, и доживу же, чтобы хворост поджечь… Один дымный — три человеческие жертвы.

— Ключ и зеркало здесь, а камень на подходе… — просипел дымный и наклонился, дохнув черным смрадом. — И видящая…

Однако… Моя нечисть напомнила о себе испуганным блеянием, и я, закончив с ловушкой, последовала совету инстинктов. Выскочила из комнаты и рванула по коридору, на ходу разжигая темный «уголь». Дверь за мной захлопнулась, лязгнули замки, и дымный хрипло завыл. Стены заходили ходуном, и дрогнули, вибрируя, плиты пола. Не убью… так понадкусаю. Ветер для дыма — помеха временная, но помеха. У воздушного «лифта» я наспех соорудила вторую «розу ветров» и поспешила наверх. Не факт, что он попадется… но просачиваться через камень, собирая себя по кусочкам, дольше и сложнее, чем идти проторенной тропой…

Ведьмины мысли и боевой настрой наконец заткнули нечисть, которая, не чуя запаха угрозы, истерично нервничала: визуальная угроза без запаха — это… когнитивный диссонанс. Но мозги, слава богу, ведьмовские. И, стрелой несясь по коридору ко второму лифту, я слушала в себе ведьму, а она тихо шептала. О том, что про Зойку-ключик в Кругу могли прознать, но вот про Гошу-зеркало знала только я. И тот, кто его создал — если, конечно, «углю» можно задать цель. Значит, в сквере был кто-то еще, а вернее — что-то, подслушивающее. «Кого-то» я бы заметила, а «что-то», мелочь, часто упускаю. И о встрече в архиве… знали. А ключ, зеркало и камень… нужны. Или — очень не нужны в городе. И, черт, они настоящие, существующие…

…тетя Фиса, где же ты… Я, конечно, с детства работаю с образной информацией воздуха, но не с такой древней…

Вылетев из «лифта», я нос к носу столкнулась с наблюдателем. Рядом маячила испуганная Соня.

— Вызвала? — спросила я сухо.

Она кивнула и вытаращилась на мой левый локоть. «Уголь» полыхал, и по венам растекалась тьма.

— Ой, а то ты не знала, какой у меня дефект… — я поморщилась. — Куда? Стоять! Я одна не справлюсь!

— Я — архивариус!.. — прошипела Соня, пятясь.

— Ты — ведьма, — возразила я уверенно. — И ты куда сильнее меня. Гош… на улицу. И Зою прихвати. Но будь осторожен, — я кинула на него предупреждающий взгляд и выразительно подняла брови.

Кажется, понял. Замкнулся и стал очень серьезным. Кивнул и направился мимо рядов стеллажей к выходу из зала. И, надеюсь, из архива. Я посмотрела ему вслед с беспокойством. Дымные не переносят открытое пространство и мешающий ветер, но… Я выдохнула, зажмурившись и «оглядевшись». Да, на улице безопасно. Ни чужих запахов, ни дымных. Точно безопаснее, чем здесь.

Хлопнула дверь, заглушая шаги и беспокойный голосок Зойки. Соня под шумок быстро попятилась, но удрать не успела, наткнувшись на воздушную стену. Посмотрела на меня затравленно:

— Отпусти… Уль, я же не… — и запнулась, посмотрела просительно. На испуганном лице — огромные карие глаза, почти как у Кота из «Шрека».

— Ты — ведьма, — повторила я, тревожно посматривая на лаз «лифта». Над черной дырой уже курился легкий дымок. — Разжигай «уголь». На толпу дымных у меня не хватит сил, а у тебя их в избытке. Выплескивайся.

— Я разнесу полгорода!..

Скрип двери, шаги, и тихое:

— Не льсти себе, Софья, — из-за стеллажа вышла Томка. — Твоих сил едва ли на пару домов хватит. А мы подстрахуем. Направим поток силы по назначению. Ульяш, привет.

Гора с плеч… Теперь точно справимся. Я покосилась на дымок и повернулась к Томке. И встревожилась. Подруга была не похожа сама на себя. Всегда элегантная и строгая, а сейчас — без косметики, в старых джинсах, кроссовках и спортивной толстовке. Черный капюшон надвинут на глаза, по сутулым плечам скользят впопыхах заплетенные косы. А глаза — черные провалы в бездну. С желтыми искорками в расширившихся зрачках. И я вспомнила. Эта проклятая тюрьма сводит с ума тех, кто…

— Том, ты…

— Нормально, — перебила она резко. — Не отвлекайся, — закатала рукава и покосилась на меня: — Сама не лучше, — и повернулась к дрожащей Соне, скомандовав: — Софья, «уголь»! Живо!

Со мной архивариус могла препираться сколько угодно, а вот приказ «правой руки» — это приказ, обсуждению не подлежащий. Закусив губу и тихо всхлипывая, Соня кое-как закатала правый рукав блузки. Природная Верховная со светлым «углем» и неконтролируемым Пламенем — очередной нелепый каприз природы.

— Том, Верховная будет?.. — я уже творила купол, сгущая воздух под потолком и отгораживаясь от стеллажей.

— Будет, но позже, — подруга присела у лаза и повела носом: — Штук десять, пятнадцать — максимум… Ерунда. Сами справимся.

— Но… — ерунда?!

— Вентелируй легкие, вычищай яд и держи купол, — Томка встала и оценила периметр будущего поля боя. И пережала вену на левом локте.

Я невольно сглотнула. Плохо дело… Если «уголь» мигрировал из ее правого локтя в левый, попутно сменив «цвет» и качество силы… Она повернулась, сверкнув желтеющими глазами, и я обреченно констатировала… пробуждение. Того существа, которое к ночи поминать не стоит. Да и днем нежелательно. Редчайший случай, когда…

— Ульяш, не отвлекайся! — рявкнула Томка сердито. — Купол! И вихрь!

Я быстро отмела пугающие мысли и сосредоточилась на деле. Над лазом задрожал вихрь, развеивая очертания первого дымного, и воздух по стенам «периметра» пошел крупной рябью. Соня, дрожа, по пятому кругу сипло считала до десяти, но заснувший «уголь», кажется, отказывался просыпаться.

— Софья, не халтурь, — Томка выгребла из кармана джинсов горсть мелочи. — Не разожжешь сию минуту сама — помогу. И будет больно.

Давно я не видела ее такой резкой… до самоуверенности и безжалостности.

— Ульяна, усиль вихрь! И купол держи! Сейчас рванет!

«Рвануло» так, что под ногами дрогнул пол, с потолка посыпалась штукатурка, а я враз ослепла. Соня добилась своего, и библиотечный зал залил невыносимо яркий свет. Я резко втянула носом воздух, удерживая концентрацию и цепляясь за обонятельную реальность. Томка справа — и остро пахнет нечистью, струйки черного ядовитого дыма из лаза, Сонька позади в обмороке… Мелко задышав, я губкой впитывала силу и укрепляла купол, сокращала периметр, выталкивая бесчувственную ведьму наружу, увеличивала мощь ветра.

— Ульяш, еще!.. — крикнула подруга, и ее голос едва пробился сквозь шум ветра и вой дымных. — Не позволяй им формироваться!..

Глаза горели болью, по щекам текли слезы. Я задышала еще чаще, до острого покалывания в груди, до ощущения абсолютной невесомости. Я — воздух. «Угли» горели, искря и впитывая Софьину силу, локти жгло огнем, руки сводило судорогами. Я — ветер. Вихрь ревел и запертой птицей бился в невидимых стенах, выхватывал из дымных клочья яда, запирая их в воздушных сферах. Томка кашляла и ругалась, когда я пропускала через ее тело потоки чистого воздуха. И глухо звенели, падая на пол, использованные монеты. Подруга делала то, что умела лучше всего, — меняла природу вещей, и дым в ее руках твердел, сливаясь с металлом. И всё сильнее несло нечистью.

Усталое «Готово…» я скорее ощутила по вибрации воздуха, чем услышала. Выдохнула, считая до десяти, двадцати, тридцати, сорока… Пока гипоксия не пробудила нечисть и инстинкты жизни, выводя из транса. Живо впитав остатки силы и успокоив ветер, я плюхнулась на пол, убрала с лица взъерошенные волосы и протерла саднящие глаза. Тишина архива оглушала. Ни звука, только наше с Томкой тяжелое сиплое дыхание.

— Отлично, Ульяш, — она кашлянула, — ни бумажки с полок не смахнула. Римма будет счастлива.

Я хмыкнула и растянулась на спине, раскинув руки и восстанавливая дыхание. Под потолком парили прозрачные сферы с курящимися ручейками дыма внутри. Глаза привыкали видеть, но пока расплывчато. «Угли» напитались на десять лет вперед, но внутри дрожало мерзкое чувство… изношенности. Когда через день выворачиваешься наизнанку, такое бывает. Магических сил — на хуфию хватит, а вот пальцем шевельнуть — уже проблема.

Подруга меланхолично звенела монетками, собирая их с пола. Да, кстати… Я порывисто села и встретила немигающий взгляд — желтый, безразличный, губительный. Усталость как рукой сняло.

— Том? — я нервно оправила куртку, нащупала сумку и украдкой запустила руку в боковой карман.

— Зачем здесь дымные? — она сидела по-турецки и смотрела мимо меня. Мерцающие глаза ввалились, длинные спутанные волосы беспорядочно разметались по плечам.

— За ключом, который Зойка. И за зеркалом, которое наш наблюдатель, — я нащупала медальон и сжала его в ладони. Пару раз он помогал. — И за камнем, который где-то на подходе. И за мной — для полноты картины.

Томка не удивилась. Только желтые глаза прищурились и нос шевельнулся, втягивая воздух и ища некий запах.

— Ты знала, — поняла я. — Откуда? — и наугад: — Тетя Фиса рассказала? Она вернулась? Она в курсе?

— Да, — подруга снова принюхалась. — В курсе. Верховная скоро будет, — и добавила со странным смешком: — И все соберутся вместе. Все участники. Давно пора.

Рядом шевельнулась Соня. Села, очумело огляделась и, узрев Томкино перевоплощение, быстро задала стрекоча. Я достала медальон и вздрогнула от хриплого предупреждения:

— Не надо, — желтые глаза угрожали.

— Надо, Том, — я успокаивающе улыбнулась. — Надо. Изви…

— Не надо, — перебил наблюдатель, бесшумно выходя из-за стеллажа.

Посмотрел на Томку и уточнил:

— Одержимая бесом ведьма, не так ли? — и деловито: — Есть разговор. И вопросы к бесу, — посмотрел на меня и зачем-то пояснил: — Они — как сиамские близнецы, сросшиеся головами. Один мозг и два сознания. То, что не заметит ведьма, учует спящий бес. И запомнит.

Я потеряла дар речи. А Гоша присел на корточки рядом с Томкой и заговорил. И опять моих знаний иностранных языков хватило лишь на то, чтобы опознать чужую речь. Бесов язык. Действительно, полон сюрпризов… Томка, услышав его, вздрогнула, вскинула на наблюдателя взгляд и ощерилась, ладони сжались в кулаки. Не ответив, посмотрела на меня, и нечисть во мне пугливо поджала хвост и напряглась… в ожидании приказа старшего. И последний не заставил себя ждать.

«Убери его» прилетело камнем по макушке, отключая сознание, и я раздвоилась. Одна смотрела со стороны, а вторая резко вскинула руку, и наблюдатель, отшатнувшись, хватанул ртом воздух.

«Убей», — бесиха оскалилась.

Не успела. Привычно втянула носом воздух, готовя заклятье, и… испугалась. Воздуха не было. Я судорожно задышала, в глазах помутилось, в груди закололо болью, а воздуха… не было. Я отчаянно хватала ртом душную пустоту, а в ушах грохотал пульс и шумела кровь, сердце выскакивало из груди. И не ощущались «угли». Я до боли пережимала вены на локтевых сгибах, но знакомая пульсация силы исчезла. И меня затопила безумная паника. Ни воздуха, ни силы, ни… Требовательное «Убей его!» отдалялось, теряя смысл, и мучительная жажда жизни рвала поводок, меняя цель. К черту чужую смерть, я жить хочу!.. Я снова судорожно вздохнула и рухнула в темноту.

…глаза. Они светились тусклым серебром, разгоняя мрак. И… говорили. Тихий, неуловимо знакомый голос окликал издалека, и я пошла на зов. А глаза смотрели. Следили за каждым моим движением и улыбались, подбадривая. И я вспомнила. Я наконец-то вспомнила. Динара Сафиулловна. Заклинательница, которая унимала мою нечисть. Сразу после Ночи выбора тетя Фиса сгребла меня в охапку — и к ней, в соседний город, за помощью. А я была не в себе от буйства инстинктов и запомнила только глаза. Глаза Зойкиной тети. И голос.

— Уля, очнись, — прохладная ладонь легла на мой лоб, и я резко села.

Библиотечный зал. Томка, уже в себе, ходит вдоль стеллажа взад-вперед, отчаянно дымит сигаретой, наплевав на запреты Риммы, и косится очень виновато. И медальона в моей руке нет. И наблюдателя паскудного — след простыл. Зато рядом сидит Динара Сафиулловна и улыбается. Светлые глаза, седые волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, короткий черный плащ, серебро длинных сережек в ушах, от которых… не по себе. Три года заклинатели следили за моей нечистью, и вот опять…

— Зоя… — только и сказала я сипло и кашлянула.

— Знаю, — кивнула заклинательница. — Спасибо, что присмотрела, — и дотронулась до серьги: — Ощущаешь?

Я поежилась. Однако…

— Что вы здесь делаете? — ее появление странно до чрезвычайности.

— Свою работу, — Динара Сафиулловна встала, оправив длинную синюю юбку, и протянула мне руку.

Я приняла помощь и встала. Мир остался на месте, но внутреннее состояние было странным. Уязвимым. Неустойчивым. Турбулентным. Кажется, вздохни ветер — и меня снесет, и мысли разлетятся, и я снова потеряюсь в темноте… и страхе.

— Пройдет, — заметила заклинательница успокаивающе. — Но темный «уголь» лучше снова усыпить. Как нечисть ты несформированная, мелкая и очень слабая. И любой старший, умеющий управлять нечистью, легко захватит контроль. А уснет «уголь» — уснет и нечисть.

Томка остановилась, затушила окурок носком кроссовки, снова глянула виновато и щелкнула зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. Из холла донеслись тихие голоса — Соня что-то говорила Зойке. Сферы с остатками дымных исчезли, и ничто не напомнило о недавней схватке, кроме ужасного ощущения изношенности.

Я вздохнула, прогоняя недавний страх, и неуверенно улыбнулась Томке. Нет, злости не было, как и обиды. Она могла долго, очень долго и методично усыплять свою бесиху, но когда нуждалась в темной силе, нечисть срывалась с поводка на раз. Трижды на моей памяти. При этом спасая жизни. А тут еще и тюрьма влияет, и хорошо, что раньше не сорвалась…

Я вопросительно посмотрела на нашу с Томкой спасительницу:

— И всё же? — облизнула пересохшие губы. Организм оживал. И есть захотелось, и пить. — Что вы здесь делаете?

— Верховная попросила приехать, — Динара Сафиулловна почему-то отвела глаза и, сунув руку в карман плаща, достала мой медальон: — Держи. Я его зарядила. Еще раз на пять… хватит, — и запнулась.

Томка снова посмотрела виновато. И чуйка подсказала, что не в срыве дело. От меня что-то скрывают. В душе шевельнулась тревога. Но пытать почтенную заклинательницу права не имею… а вот нечисть врать не любит и не всегда умеет.

— Том, а ну, говори!..

— Ульяш, а если мы прикопаем наблюдателя где-нибудь подальше от города, в лесополосе, его коллеги сильно обидятся? — ответила она неожиданным.

— Сильно, — я скривилась. — У него, кажется, родня… в шефах. Том, не увиливай!

Подруга опустила глаза и глухо сказала:

— Верховная будет с минуту на минуту. Уже, считай, здесь.

Я втянула носом воздух, и тревога усилилась. Запаха тети Фисы не ощущалось. Я стиснула дрожащими руками сумку.

— Какого черта, Том!..

Хлопок двери. Тихие легкие шаги. И незнакомый запах. Почти незнакомый. Измененный, ибо… Из-за стеллажей вышла Римма. Джинсы, короткая куртка, деланно равнодушный взгляд, скрещенные на груди руки и отсутствующие очки. Короткие рыжие волосы дыбом, и по ним снуют белые искры. Камень. Вот и причины недавнего недомогания… А на пальцах сияют десять колец. Верховная. Вот и причины…

У меня внутри враз все вымерзло. Замороженным взглядом я смотрела на Римму и отказывалась принимать очевидное. Тетя Фиса отдала бы власть и Пламя только в одном случае…

— Ульяш, прости… — виноватый Томкин голос донесся издалека, как сквозь вату. — Она запретила…

— Молодцы, девочки, — кашлянув, тихо обронила Римма. — Справились отлично. Динара Сафиулловна, вы очень вовремя. Благодарю.

А я не верила. Смотрела на мерцающие кольца и не верила. Не тетя Фиса, только не она… И на протянутую руку Риммы не отреагировала.

— Возвращаю, — на мою дрожащую ладонь лег амулет в виде метлы. — Сейчас нам понадобятся все силы и возможности, да и срок почти прошел.

Почти… Я тупо смотрела на бронзовую метелку, на длинные тонкие пальцы Риммы в кольцах… В кольцах.

— Ульяна!..

— Ульяш, стой!

Оконное стекло осыпалось колкими искрами, и я птицей вылетела из архива верхом на свернутом ковре. Закатное солнце слепило глаза, ветер шумел в ушах, руки и ноги сжимали мягкие бока ковра до онемения. Город превратился в макет. Крошечные домики, тусклая нить реки, осеннее золото. Не так я мечтала отпраздновать возвращение летных прав, ох, не так… Ледяной ветер рвал расстегнутую куртку, под ногами стелились невесомые перья облаков, решительно не хватало воздуха, зато… Холод отрезвлял. Сильно — до безумия сильно! — хотелось рвануть куда глаза глядят, как прежде, подальше отсюда, но… Город звал. Обратно. Это моя территория.

Домой не хотелось. Я сжала коленями мягкие бока, и коврик послушно устремился вниз. Я подставила лицо ледяному ветру. Так еще лучше и трезвее… Потом, когда с души сойдет изморозь, будет больно. А тетя Фиса наверняка знала, что делала. И — зачем. Я зажмурилась, и перед внутренним взором встало ее лицо. Строгие карие глаза, высокие скулы, приглаженный «ежик» светлых волос, тонкие губы, пускающие дымные кольца. И гневный бас «Ульяна, где тебя носит, ты мне нужна!» эхом отдался в ушах. Я поджала губы, вцепившись в ворс ковра.

…мы больше не увидимся…

В сумке заорал сотовый. Я притормозила, зависнув над крышей и закутавшись в полог невидимости. Достала телефон и с облегчением сбросила входящий вызов. Повела носом и быстро отыскала объект. Мама. Вернулась. И Галя вместе с ней. А вот отца в городе не было. Но он — наблюдатель, а из ведьм не хватает только… И говорить об этом я не хочу. Отключила телефон и спрыгнула на крышу. Коврик всё же привез меня туда, куда надо — домой. Я ласково похлопала его по боку, и ковер, съежившись, амулетом-метелкой прицепился к вороту куртки. И небо снова моё. Жаль, что не в радость…

По крыше стелились осенние листья и резкий резиновый запах нагретого солнцем рубероида. А в тени «скворечника»-лифтовой сидела на конфискованном в архиве стуле Томка. Спина прямая, волосы скручены в косу, взгляд суровый и задумчивый. Почти похожая сама на себя, если не обращать внимания на небрежный прикид. Вмешательство заклинателей творит чудеса.

При моем появлении подруга встала, посмотрела виновато и повторила:

— Прости, Ульяш… Она запретила говорить.

Я отвернулась. Злости не было, как обиды. Просто я… еще не верила. Взобравшись на обшитое алюминиевыми листами широкое ограждение, я села, свесив ноги вниз. Двор отсюда смотрелся игрушечным.

Томка угнездилась рядом, спиной ко мне, подставила лицо солнцу и начала с насущного:

— Точно этого наблюдателя не прикопать?

Я поморщилась. Остро вспомнилась иллюзия удушения и потерянных «углей». И допрос в машине. Запомнил, сволочь, как я испугалась остаться без силы… У всех есть слабые места, и на то, что не замечала нечисть, повелась ведьма. И человек. И так повелась, что стыдно…

— А если под шумок? — не унималась подруга. — Неужели мы с тобой несчастный случай на производстве не сможем организовать, а? Ведь мы — ведьмы!

Я улыбнулась невольно. Пододвинулась, прижалась спиной к ее спине.

— Ладно, Ульяш, давай к делу, — Томка посерьезнела. — О чем ты хотела рассказать? Что случилось, пока я носилась по округе, собирая заклинателей?

— Где тетя Фиса? — спросила я тихо.

Она вздохнула и ответила еще тише:

— Между городом и тюрьмой. Встала стеной, чтобы… не выпустить. Чтобы избежать жертв и разрушений. Чтобы люди не узнали. В мире живых тюрьма не появится. Но закрывать её всё равно придется. Чтобы тюремные обитатели не прорвались сюда.

— И для этого нужны ключ, зеркало и камень? — страшное подозрение спазмом сжало горло, и я кашлянула. — Чтобы попасть… туда?..

— Да, Ульяш, — Томка кивнула. — Да.

Она достала из сумки бутылку воды, глотнула и протянула мне. Я махом допила оставшуюся, собралась с мыслями и, не таясь, выложила всё. Подруга долго переваривала информацию, а потом уточнила:

— А ты уверена, что ведьма — не прикрытие? Уверена, что наблюдатель здесь только по этой причине?

— Нет, — я хмуро смотрела перед собой. Мимо пролетел голубь и приземлился на крышу недалеко от нас. — Я с ним вообще ни в чем не уверена. Но про ведьму он не лгал. И… — я запнулась и рассказала про хуфию.

На сей раз Томка молчала дольше. Я настороженно завозилась, предчувствуя взбучку, но обошлось. Подруга отодвинулась, села боком и потребовала:

— Ульяш, обещай не геройствовать, ладно? — подбросила монетку и протянула мне, пояснив: — Мини-портал. Приду, куда надо и когда позовешь. И давай без твоих обычных подвигов. Тебе не справиться ни с хуфией, и ни с ведьмой, и ты это отлично понимаешь.

Понимаю, да.

— Исключено, — возразила я, но монетку взяла. — Для хуфии тебе опять придется… пробуждаться. Она невосприимчива к свету.

— Не придется, — Томка закатала левый рукав толстовки, предъявив шрамы разрешения и черные вены темного «угля». — Динара Сафиулловна нас… помирила. Мы… договорились. Она не спит и не лезет в мои дела, а я позволяю ей напитаться силой. Потом усыпим, конечно, но сейчас такое время…

— Кстати, — я повернулась к ней и села по-турецки, — а что наблюдателю-то нужно было? Успел расспросить?

— Успел, дурачье любопытное, — она ухмыльнулась и заправила за ухо прядь длинной челки. — Своё узнал, но и бесу теперь… должен, — в темных глазах заискрила довольством желтизна.

— А ведь я предупреждала, — даже кровь одержимого не спасёт от бесова воздействия, как и Пламя. Не ведьма же, не стихия. — А что должен?

— Держать язык за зубами. И про меня, и про тебя. И еще кое-что, по мелочи. А вот о чем он узнал, я расскажу завтра. Во сне мы с ней... поговорим. Сегодня же. Иначе никак. И, кстати, о птичках. Отправь наблюдателя к Римме, как появится. Пора уже шевелиться… в направлении тюрьмы.

— А с чего ты взяла, что он появится? — я подняла брови. И, да, кстати, о… — Что Зоя?..

— Счастливая и рядом с тетей. Динара Сафиулловна сказала, что теперь сама за ней присмотрит. И не спрашивай, почему она раньше не объявлялась, оставив девочку Алле. Или работа была важнее, или… А наблюдатель появится, не сегодня, так завтра. Понял, что за ним как за зеркалом охотятся, и знает, что уязвим. Появится. Никуда не денется. Задница дороже гордости.

— Мне надо передать Зое карту, — вспомнила я и слезла с ограждения.

Если девочка от меня еще не «отвязалась», то вот-вот «отвяжется». Я ей уже практически не нужна. Или вообще не нужна.

— Том, самое подходящее место для появления тюрьмы — сквер, — и показала туда, где шелестели желто-красные макушки деревьев, окружая фонтан.

— Пошли, заберу вещи, — предложила подруга и тоже спрыгнула на крышу. — Мне сейчас к Верховной, а Зоя с тетей у неё и…

Я отвернулась и пошла к лифтовой. Меняем тему, да.

— А мертвый проводник есть? По притче он нужен.

— Есть. Наблюдатели прислали. И ты с ней встречалась.

Я споткнулась и обернулась:

— Эта… девица, которую отец привез?

— Хуфия, — подтвердила Томка. — Из крови стародавних.

Я вспомнила о своей «тени» и невольно поежилась. Открыла дверь «скворечника», спустилась по винтовой лестнице и остановилась на пороге своей квартиры. Хуфия, значит… Дома я улыбнулась Кирюше и удивленно споткнулась, узрев невиданное.

— Ого! — протянула подруга, выглядывая из-за моего плеча. — Это кто так клептоманит, Жорик и Кирюша? Да-да, привет, Кирюш.

— Кажется, Жорик, — я покосилась на скелета, а тот сложил руки крестом и отрицательно покачал головой. Даже челюсть ронять не спешил, опасаясь обвинений.

Коридорный пол устилал ковер из амулетов. Всяких разных. Кольца, браслеты, подвески, серьги, пояса, шпильки, заколки, броши, запонки… На кухонном столе и подоконнике стояли мои сундучки нараспашку, а их содержимое громоздилось на диване и на полу. А призрака опять не было. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Амулеты явно выброшенные — дохлые, силы в них почти не ощущалось, но если вытянуть ее из каждого и слить в один… Черт, что он увидел, чего ждет?..

Я присела и поворошила амулеты, вытягивая из переплетения подвесок одну из. Кирюша на пальцах показал, что Жорик оторвет ему голову, если я рискну стащить. Я насмешливо фыркнула и, не разуваясь, пошла в гостиную — собирать Зойкины вещи. И повидаться бы, но… никого не хочется.

Томка включила на кухне воду и загремела чайником. Я упаковала вещи в рюкзак, свернула карту, собрала рисунки и вспомнила рассказ Ангелины. Значит, закрывать?.. Снова, чтобы через сто шестьдесят лет она опять полезла, а прежде породила таких ведьм, как мы?

— Том?

— М-м-м? — она усердно изучала холодильник. — Ульяш, а что можно съесть быстро или стащить в дорогу?

— Сядь и поешь нормально, не убегут от тебя дела, — день выдался таким… насыщенным, что я не сразу сообразила, что в холодильнике есть поесть. — Бутерброды сделать? А, да, шарлотка… была. И голубцы — вон в той красной кастрюле.

— Согреешь? — Томка сунула мне кастрюлю, достала из ящика две вилки и подмигнула: — Похиппуем, клюшка?

Я согласно улыбнулась. Поставила на плиту кастрюлю и быстро прогрела воздух. Взяла предложенную вилку и подцепила теплый голубец. Есть, Жорковыми стараниями, больше было негде.

— Так что у тебя за вопрос? — подруга склонилась над кастрюлей.

— А тюрьму нельзя уничтожить? Может, хватит ей лезть в город и отравлять всем жизнь?

Томка качнула головой и набитым ртом ответила:

— Не знаю. Я же не посвященная.

— У меня есть одна дурная мысль… — я подцепила второй голубец.

— Делись.

— А не попытать ли Соню? Тетя Фиса… — я запнулась, отогнала горечь и продолжила: — говорила, что Пламя — это коллективная память Верховных, а у Сони оно есть. Порожденное дефектом «угля», но всё-таки. Да и пытать не придется — она тебя боится.

— Она всех боится, — отмахнулась подруга. — Но это мысль. Я займусь. А ты, — и указала на меня вилкой, — занимайся хуфией, ведьмой и наблюдателем. Если моя… вторая половина что-то про ведьму знает, я сообщу.

— Ты за Верховную пока? — я заглянула в кастрюлю. Голубцы кончились неожиданно быстро.

— А кто ж еще? — Томка налила чай. — Римма не ожидала такого счастья и в шоке. Медитирует круглосуточно, чтобы приручить Пламя. И командую пока я, — она выпила чай, прихватила Зойкин рюкзак и карту, вышла в коридор и пригрозила: — Никаких геройств, поняла? Зови. Помогу.

— Нужны тебе мои проблемы… — отмахнулась я, жалея, что рассказала.

— Ульяш, а что такое Круг? — она глянулась в зеркало. — Для одних — клоака, для других — работа, а лично для меня это семья, — открыла входную дверь и негромко закончила: — Это моя территория — ты, ведьмы и весь наш Круг. Не позовешь — сама узнаю и приду. И всыплю потом. А теперь закройся. Пока, Кирюш.

Томка ушла, а я взялась за дело. Только бы не думать… Сгребла к стенам амулеты, помыла полы, прибралась на кухне, уложив свои амулеты в сундучки, и сходила в душ. И лишь потом, когда все дела закончились, села пить чай, заметила сочувственный Кирюшин оскал и зарыдала.

Глава 5

Магия — это мост. Мост, по которому можно

из видимого мира перейти в мир незримый.

Чтобы усвоить уроки того и другого.

Пауло Коэльо, «Брида»

…В дверь звонили беспрестанно. Я не реагировала, сонно надеясь, что это не ко мне (мало ли пьяных дверью да подъездом ошибаются?..), но когда Кирюша деликатно потряс меня за плечо, пришлось встать. Вернее, сесть. Я протерла лицо и моргнула. Знала, что в постели, одолеваемся страшными мыслями, не расслаблюсь, и заснула на кухне со включенным светом.

Часы показывали начало двенадцатого ночи. В дверь снова позвонили.

— Кто там? — я посмотрела на скелета.

Тот, выпрямившись и встав на цыпочки, напыжился и красноречиво сунул пальцы в пустые глазницы, побарабанил костяшками о пластик черепушки. Понятно… Я тряхнула головой, глубоко вздохнула, прогоняя сон, наспех умылась, завернулась в плед и пошла встречать гостя.

«Гость», одетый как для похода в старый архив, не убирая руку с кнопки звонка, рассматривал испещренный обережными символами потолок. И, едва я открыла дверь, не здороваясь, поинтересовался:

— Это защита от нечисти? Даже беса не пропустит?

Я пожала плечами. Не знаю, не проверяла. А Томка — из Круга, и ей все можно. Впрочем, даже если бес и просочится, силы лишится сразу, едва порог переступит. А вот наблюдатель видеть символы защиты не должен. Значит, Пламя еще горит.

— Ульян, я по делу, — продолжал трещать Гоша. — Про Барские развалины помнишь? Сегодня — ночь вопросов от нас и ответов от Барыни. Пойдешь со мной? — глянул искоса и бодро добавил: — Ничего, что лично разбудил? Ты сотовый отключила.

И посмотрел так… наивно-невинно, что сразу захотелось его стукнуть. Но вместо этого я широко открыла дверь, приглашая войти, развернулась и пошла переодеваться. Заметила мимоходом в зеркале свою опухшую физиономию и несчастные глаза и заклятьем выстудила лишние эмоции. Время для слез еще не пришло, а вот дел — навалом.

Жорик по-прежнему отсутствовал, зато амулетов прибавилось. Пока я спала на кухне, призрак наведался домой и захламил мою спальню. Что ж он увидел в будущем, что замыслил, жук?.. Неужто появление тюрьмы вдохновило его на такие воровские подвиги во имя?..

Пока я одевалась, наблюдатель нагло освоился на кухне. Налил чаю и с аппетитом доедал шарлотку. Да, это мысль, ночь может затянуться… Сделав на скорую руку горячие бутерброды, я, жуя, подошла к окну и втянула носом воздух. Однако… холодает. Сибирская осень быстро меняет милость на гнев: днем — плюс двадцать, ночью — ноль, а утром минус и идет снег. И, кажется, время явления пришло: в видениях тюрьму заметал снег. Пожалуй, утеплюсь.

Гоша подошел и многозначительно кашлянул. Молчание было вязким, неуютным и напряженным. Но у меня слова с языка не шли, а наблюдатель, похоже, не знал, о чем говорить. Вернее, не знал, с чего начать. И косился то сочувственно, то вопросительно. А ведь наверняка знал про решение тети Фисы и про то, что ее… уже нет. Он поймал мой хмурый взгляд и изобразил раскаянье. Причем так искренне, что я прониклась.

— У тебя инстинкт самосохранения есть, а, камикадзе? — спросила со вздохом, повернувшись.

— Есть, — Гоша с облегчением улыбнулся. — Поэтому без поддержки заклинателя я бы не рискнул допрашивать… беса. Да, — подтвердил, кивнув, — с Динарой Сафиулловной мы знакомы давно. Она приехала вчера утром, и я об этом знал. Услышал краем уха, что ты договорилась встретиться в архиве с Тамарой, и решил совместить… полезное с полезным.

— Заодно и иллюзии потренировал, — добавила мрачно.

— Ты бы себя со стороны видела… — поежился наблюдатель очень натурально. — Совершенно невменяемая… нечисть. А Динара Сафиулловна опаздывала, заболтавшись с Зоей, — помолчал, заглянул в кружку, глотнул чая и предельно честно закончил: — Уля, такая иллюзия, долговременная и возобновляемая, требует тесного контакта с объектом и глубокого погружения в его переживания. Первые несколько секунд работает твой личный страх, но после его нужно подпитывать. Страхом достоверным и настоящим. И для этого пропускаешь через себя чужие эмоции. И испытываешь почти то же самое, что и объект. Без острой нужды не взялся бы, и… извини, что так вышло.

Не найдя слов для скандала, я неловко сменила тему:

— Барыне подарок придумал или поискать?

Да, профессионализм — наше всё.

— Придумал. Но можно еще поискать, время терпит. У тебя есть что-нибудь, достойное… Верховной? — косой сочувственный взгляд. Явно лишний.

Опять захотелось его стукнуть. Как пить дать — знал… И в курсе, что я теперь тоже знаю. Допросить бы с пристрастием…

— Найду. А ты… А сволочь ты все-таки. Наблюдательская, — и, отвернувшись, закопалась в свои сокровища.

Сундучки рядком стояли на подоконнике, ломясь от амулетов, но пропажу я заметила быстро. Жорикова клептомания коснулась и моего имущества. Но стащил-то всё ненужное — от простуд, бессонницы. Зачем?

— Сволочь, — покладисто согласился Гоша, — наблюдательская. Чем помочь? — и закатал рукава темного свитера.

Я не узнаю его в гриме… Серые глаза — ясные, искренние… до неправдоподобия. Подозрительно. И чуйка чует подставу, а нечисть — нет. Однако «тренировка» пошла на пользу. И на пользу продолжается сейчас.

— Чем хочешь, — я пожала плечами, взяла сундучок и высыпала его содержимое на стол.

«Гость» последовал моему примеру, опорожняя оставшиеся сундуки. Кирюша присоединился к нам, вытягивая из звенящей амулетной горки то спутанные подвески, то клубок из браслетов. Я не возражала, ища конкретные вещи. Жаль, конечно, расставаться с накопленным, но раз надо… И, склонившись над столом, углубилась в поиски, полностью сосредоточившись на деле. Перебирала, ощущая тепло силы, обнюхивала, опознавая. А когда услышала насмешливое хмыканье, решила, что наблюдателя опять позабавили мои повадки нечисти, и взъерошилась. Подняла взгляд… и улыбнулась:

— Ох, красавец!..

Скелет обвешался амулетами с головы до пят. На пальцах — кольца, на руках — браслеты, а на ребрах — ряды сережек. В пустых глазницах мерцали броши в виде божьих коровок, а на черепе тюбетейкой — тяжелый плетеный пояс с бронзовыми вставками-бляшками. Обратив на себя внимание, Кирюша, гремя и звеня, сделал книксен, подобрал челюсть и, виляя костлявым задом, закружил по кухне. А я поняла, что нам нужно.

— Кирюш, а постой-ка…

Я сняла с его головы пояс и принюхалась. Сила жизни пахла горячим песком, солнечной смолой и луговыми травами. Ношение пояса мне «прописала» тетя Фиса после приснопамятного случая с бесом — чтобы привычные ощущения возродили рефлексы и притупили страх. Один минус — артефакт помогает лишь раз в жизни. Давно хотела вернуть пояс тете, но…

— Всё, подарок есть, — я обернулась. — Выдвигаемся?

Кирюша, подняв руки и звеня браслетами, отплясывал ламбаду, а Гоша смотрел на него и улыбался. Удивительно искренне. Подозрительный, ей-ей…

— Это еще мелочи, — я протиснулась мимо танцующего скелета, вышла в коридор и обула кроссовки. — Ты бы его новогодней ёлкой видел, в шариках, мишуре, «дожде» и с гирляндой в черепушке… включенной в сеть.

Наблюдатель представил и улыбнулся еще шире. Я надела куртку, сунула в сумку «подарочный» пояс и, пока мой спутник обувался, обернулась к погрустневшему скелету:

— Кирюш, Жорика увидишь — хватай и не отпускай, пока я не вернусь. Да, хоть привязывай, — кивнула в ответ на красноречивую жестикуляцию, — но задержи. Закрывайся.

И сразу же направилась к металлической лестнице, ведущей на крышу, на ходу отцепляя от куртки амулет-метелку. В коридоре подмигивала последняя лампочка и пахло табаком, а в соседской квартире распевали «Седую ночь» загулявшие гости.

— Уль, но…

— На машине, нарушая все правила, до Барских развалин пилить два часа, а по воздуху домчим за полчаса, — пояснила я, поднимаясь по лестнице. — Но не хочешь со мной — езжай сам по себе. Не заставляю.

Гоша… сглотнул. Тихо, но явно. Кажется, по поводу высоты и полетов у него пунктик. Да, окно. У чердачной двери я ненароком обернулась и поняла. Похоже, он… всё сделал. Всё, зачем приехал. Слишком расслабленный и спокойный, и, опять же, никаких вопросов, требований и намеков. Остается, конечно, момент роли зеркала, но в остальном… На кой черт тогда ему Барыня? Проверить то, что рассказала Томкина бесиха? Убедиться?.. Открыв дверь и глубоко вздохнув, я зажмурилась. Как же всё вызнать-то?..

По крыше, еще недавно нагретой солнцем и теплой, гулял ледяной ветер. Яркая луна, глубокая чернота неба и росчерки падающих звезд. И забытое ощущение зовущей дороги. В ночь, в обнимающую тьму, на сумасшедшей скорости, чтобы бунтующие инстинкты напомнили о главном, отодвинув в сторону несущественное, чтобы с высоты птичьего полета увидеть прошлое мелким и незначительным… Оседлав парящий коврик, я покосилась на наблюдателя и с сожалением отказалась от сумасшедшей скорости.

— Гош, садись. Не бойся, не уроню, — пока живым нужен. Или попробовать договориться на берегу?.. — И тихо спросила: — Ничего не хочешь рассказать?

Он неопределенно хмыкнул и сел позади меня. Ладно. Пока — ладно.

Я пришпорила коврик, и мы понеслись. Медленно и печально. С высоты неспящий город напоминал янтарное ожерелье, лежащее на черном бархате. Спрятавшись от ледяного ветра в сфере теплого воздуха, я бездумно смотрела вниз. На освещенные магистрали. На черноту реки. На сонную окраину, мерцающую редкими огоньками в окнах домов. И вновь ощущала свою территорию, чувствовала пульс городской жизни, кровью бьющийся в вене левого локтевого сгиба. И впервые по-настоящему осознала, чем была для нечисти территория. Силой. Источником жизненных сил. Защищая свое, заново открываешь себя, находишь в себе скрытые резервы и меняешься, чтобы управлять ими. И становиться еще сильнее.

Городские постройки сменились туманными полями с редкими островками рощиц. Я смотрела вниз и, судорожно копаясь в себе, понимала, чем в будущем обернется чувство территории. Тринадцатой сферой. Если, конечно, я смогу слить в один источник движущие силы. Которые пока действовали порознь и часто конфликтовали. А развитая тринадцатая сфера — это Пламя. Слабенькое, но естественное и собственное. Но как примирить Ответственность, требующую использовать Круг, Совесть, не желающую жертвовать ведьмами, и Жажду жизни, которая категорически не хочет до кучи жертвовать собой?.. Слава богу, тетя Фиса понимала, что я не готова…

— А что такое «тринадцатая сфера»?

Это я вслух сказала или он мысли читать умеет?.. Наблюдатель, повозившись, придвинулся ближе, и его теплое дыхание взъерошило волосы на моей макушке, когда он повторил:

— Тринадцатая сфера, Ульяна. Объяснишь?

На его счастье, в моей опустошенной и замороженной душе не нашлось ни сил, ни эмоций, чтобы послать. Ни по-русски, ни в полет.

— Нет, — и немного продвинулась вперед.

Мой спутник посопел недовольно и снова подгреб ко мне вплотную.

— О чем рассказать?

— Про роль тети Фисы в вашем спектакле. И имя ведьмы. Ты же знаешь.

Руку на отсечение даю — знает. И тетя Фиса… не сделала бы того, что ей пришлось сделать без давления извне и приказа свыше. Не бросила бы Круг в тот момент, когда его наверняка придется использовать. Скорее, дождалась бы тюрьму здесь, чтобы закрыть наверняка.

— Первое — это разговор долгий и в спокойной обстановке. Будет время — объясню, но потом, — после минутной паузы сообщил Гоша. — А второе… А с чего ты взяла, что я знаю? Иллюзию совсем не видно? — поинтересовался серьезно.

— А она есть? — я обернулась через плечо.

В серых глазах горело Пламя, по черным волосам сновали искры. И никаких признаков внешней иллюзии и отофотошопленности. Взъерошенный вид, напряженные плечи, внимательный взгляд. И запах. Слабый-слабый, но бесов. Похоже… действие мыслеформы кончается, и ей на смену приходят задачи Пламени. И прежние иллюзии сползают старыми шкурками, растворяясь в слабой бесовой силе. И… Мне стало нехорошо. А если я опоздала, и он нашел ведьму и?.. Хуфия меня убьет…

— Была, — констатировал он и, склонив голову набок, тихо, но веско добавил: — Да, про дела Анфисы Никифоровны расскажу. Но вот про ведьму тебе знать не стоит. Она — не твоя работа, Уля. Не твое дело.

«Нет, мое!», — завопили нечисть и Жажда жизни, но ведьма ответственно припечатала: «Не раскрывайся, дура!», и я невольно съежилась. Да, по сути — не моя работа. Но…

— Вы упускали её не раз и не два, — напомнила угрюмо. — И не раз и не два она пыталась меня убить. Я, Гош, только хочу… поджечь хворост. Или посмотреть, как его поджигают, и убедиться в том, что больше она никого не убьет. Да, не моя работа. Но моё дело. После того, как все вы влезли в мою жизнь… Моё.

Наблюдатель посмотрел рассеянно, очевидно взвешивая «за» и «против». И я, кашлянув, дополнила:

— А еще хочу понять, зачем ей тюрьма. Предлагаю честный обмен сведениями. Тринадцатую сферу на…

Неожиданная догадка сбила с мысли, и я, запнувшись, замолчала и отвернулась. И отчаянно, до рези в глазах, всматривалась в ночную тьму, прислушиваясь к гудению ветра. Там, за защитной сферой, он бушевал, рвал и метал… А здесь, кажется, вот-вот завоет мой спутник.

— Ульяна, допрошу!

— На скорости триста километров в час, чтобы я потеряла контроль над полетом? — я ухмыльнулась. — Рискни, камикадзе.

Обернулась и по сосредоточенной физиономии поняла, что рискнет, извращенец. Я хлопнула по боку ковра, останавливая полет, села к наблюдателю боком и потребовала:

— Имя!

— Ты назвала его не далее как вчера, в архиве, — он не стал торговаться и препираться.

Я быстро перебрала всех, о ком говорила. Томка. Софья. Римма. Раяна. И нахмурилась, вновь примеривая на каждую запах. Тот самый горький запах осени здесь, в чистом воздухе, вспомнившись, стал очень осязаемым. И близким. Словно… Помедлив, я запустила руку в сумку. Документы, сотовый, ключи, кошелек, капля крови беса, пояс… Клубок на дне сумки. Небольшой, меньше кулака, с узелками на тонкой нити — противоядия от городской нечисти. То, что я получала в виде тату, Раяна завязывала в узлы. Раяна…

Гоша, подавшись вперед и бдивший за каждым моим движением, заинтересованно открыл рот, но спросить не смог. Закашлялся. Я быстро вынула клубок и подбросила в воздух, разматывая нить. Хороша маскировка. За убойной смесью ядов кто ж учует запах рук — и крови? И я не чуяла. Пока не сорвался блок с темного «угля», пока не пробудилась от спячки нечисть, которая, как и Томкина бесиха, чуяла и запоминала то, на что я не обращала внимания. Пока я не знала, в ком и что именно искать.

Нить размоталась, и в воздухе застыл крошечный желтый кристалл в форме ушной раковины. Прослушка. Я предупреждающе глянула на своего спутника и, кашлянув, тихо сказала:

— Никаких развалин. К Верховной и живо. И молчи, не сбивай с толку!

Голос, отказывающийся лгать, ужасно фальшивил и дрожал. Как и руки. И в голове — ни одной связной мысли. Только в висках до ломоты и головной боли бешеным пульсом билось имя. Раяна. Глубоко вздохнув, я встала и начала быстро формировать фантом. Толпа дымных на пороге Барских развалин мне точно не нужна. Отстегнув от ремешка сумки булавку, я уколола палец, и один воздушный фантом стал моим отражением. Если она знает, что мы знаем… нужно выиграть время. И попробовать договориться между собой, чтобы не вышло, как с безымянным.

Наблюдатель сам протянул руку для кровопускания и с любопытством изучил собственного двойника. Подслушивающий амулет я отправила в полет вместе с фантомами и посмотрела им вслед. Времени — максимум часа два.

— Теперь говорить можно?.. — для проверки поинтересовался Гоша.

— Развалины еще актуальны? — я села и сжала коленями коврик.

— Конечно.

И мы рванули с места в карьер. Ну, что ж, ведьма… Волосы на затылке шевельнулись от холодного дыхания хуфии, и я с трудом уняла Жажду жизни, требующую немедленно развернуться и найти Раяну. И вопросы Барыне сейчас казались полнейшей нелепицей, однако… Наблюдатель, каким бы ненормальным он ни был, вероятно, знает, что делает. И лучше ходить за ним тенью, чтобы урвать свое. Томка права — мне ведьма не по зубам. И еще неизвестно, чем обернется их встреча с хуфией.

Мы приземлились на опушке рощи.

— Подыши, — посоветовала я своему бледно-зеленому от резвого полета спутнику и подобрала с земли амулет-метелку.

— А где, собственно?.. — он огляделся.

Ледяной ветер срывал с берез последнюю листву и сухой травой путался в ногах.

— В катакомбы усадьбы Барыни ведут три известных входа и один тайный, — пояснила я, устремляясь в рощу. — Известные лучше обойти. Пошли.

— А о тайном не знают? — уточнил Гоша, топая следом.

— Нет. Мы с Томкой пробили его месяц назад, когда стресс снимали и сбрасывали излишки тьмы. Попадем сразу на третий подвальный уровень.

— А нужен пятый, — пробормотал он.

Я обернулась. В ночной тьме серебрилось воспоминание — иллюзия плана: извилистые коридоры, повороты, тупики. Изольда Дмитриевна говорила, что подвалы Барыни уходят под землю на километры, но мы дальше третьего уровня не продвинулись — как ни искали, как ни просматривали.

После городской духоты чистый воздух осеннего леса кружил голову. Шумел в березовых кронах ветер, с шуршанием осыпались листья, остро пахло прелостью и сыростью. Я подняла взгляд к небу. Облаков не было, но сильный ветер за пару часов может нагнать стаю снежных туч, и всё. Время придет. И мистическое ощущение близости тюрьмы — и развязки этой дурной истории — тоже кружило голову. Да, чуть не забыла…

— Гош, тринадцатая сфера — это внутренняя сила, связанная с Пламенем, — я сунула озябшие руки в карманы куртки, а наблюдатель, догнав меня, пошел рядом. — Обычно ею становится одна из наших движущих сил. Либо движущие силы сплетаются воедино и образуют новую, либо одна конкретная берет верх над остальными. Обычным ведьмам движущие силы просто помогают — не оступиться, принять решение, а вот тринадцатая сфера — это и цель, и задача, и решение. Она, как твоя мыслеформа, определяет жизнь Верховной, питает Пламя, дает силы жить даже тогда, когда внешняя сфера перекрыта. Это тайная сила, незримая. С нею не поколдуешь, как с внешней сферой. Но она работает всегда, подсказывая, советуя, направляя. И помогая совершить невозможное. Например… встать стеной, защищая.

— Дальше, — наблюдательский голос стал напряженным.

— Движущие силы с возрастом изнашиваются. Холоднеет душа, черствеет сердце, и всякие Совести… атрофируются. Отмирают. После Ночи выбора их может образоваться пять-семь, а к семидесятилетнему возрасту не остаться ни одной. А уж к двумстам годам… А без движущей силы появление тринадцатой сферы невозможно. А без тринадцатой сферы невозможно… контролировать Пламя, — я подняла взгляд на своего спутника и веско сказала: — Вероятно, у Раяны нет движущей силы. А если и есть, то слабая, — отвела взгляд, посмотрев себе под ноги: — А в тюрьме должна быть тьма мыслеформ. Понимаешь?

— И мыслеформу можно подстроить под себя и свои нужды?

— Можно. Опытной ведьме — точно.

Я обогнула плакучую березу и вышла на шуршащую тропу. Роща сгустилась, силуэты деревьев терялись во тьме, и я добавила света. Воздух вокруг нас пошел мерцающей рябью, выхватывая из густого мрака то костлявые ветви, то мшистые пеньки, то листвяной ковер.

— Что творилось в тюрьме, я, конечно, не знаю, — добавила задумчиво, — но жертвоприношения там точно имели место быть. И, возможно, тьма мыслеформ давно слилась в одну — как в твоем случае. И Раяна рвется попасть в тюрьму вперед нас, чтобы не упустить такой шанс — получить мыслеформу и взять под контроль Пламя. Сейчас места древних капищ либо утратили силу, либо находятся под строгим надзором. Кстати, как ты ее… опознал?

— Никак, — отозвался он, глянул на меня и улыбнулся: — Зато у тебя это получилось замечательно. На тебе ощущался чужой маяк, но его природу я так и не понял — не то артефакт, не то заклятье. Всё объяснила западня в архиве. И — интуитивная импровизация, провоцирующая обонятельная иллюзия и…

Я поджала губы. Остановилась у двух сросшихся берез и взвихрила воздух, разгоняя листву. Очень красноречиво взвихрила, и Гоша со вздохом признался:

— Уля, я пошутил. Почти. На мысль натолкнуло ее имя, вернее имена ее бабушек. Которые на самом деле имена из ее прошлой и позапрошлой жизней, и архивные данные это подтвердили. И, девушку, чью внешность она украла, звали Яной, и она «чудом» выжила после нападения на старый архив. И Тамарин бес вспомнил метку разрешения и запах. И Аспид опознал. Твои догадки — последнее подтверждение. Извини, — добавил неожиданным, — по-другому работать не умею.

— Что, совесть? — хмыкнула я.

Листва разлетелась, обнажая глубокую яму.

— Ты на меня дурно влияешь, — отозвался наблюдатель и присел. — Туда?

— Да. Слева дверь. Держи, — и вытащила из сумки пояс. — Я не пойду.

Гоша задрал голову и уставился на меня с крайним подозрением. Конечно, а вдруг рвану бить ведьму… Его глаза от мерцающего Пламени стали абсолютно белыми, и я ощутила… касание. В одну секунду он переворошил мои мысли, сделал свои выводы и согласно кивнул.

— Ладно. Я скоро, — забрал пояс и спрыгнул в яму.

А я взлетела, угнездившись там, где срослись стволами березы. Барыня, конечно, темная ведьма, но нечистью ее лучше не дразнить. Она слыла дикой ненавистницей всего «нечистого», и нам с Томкой в ее владениях всегда было неуютно. Опершись спиной об один ствол и сложив ноги на другой, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, следуя за наблюдателем. Он туманным облаком шел по низкому земляному ходу и не реагировал на слежку, пока не добрался до катакомб. Нырнул в низкий лаз, выпрямился, провел рукой по волосам, стряхивая земляную крошку, и обернулся. Светлые глаза посмотрели в упор, и в ушах эхом отдалось мягкое: «Уля, дождись меня и не делай глупостей».

Я фыркнула и отключилась от слежки. Мрачно посмотрела перед собой и снова фыркнула. Нет, последние две недели научили меня осторожности. Которая особенно необходима, когда дело касается того, что в разы сильнее, старше и умнее меня. Я закинула руки за голову, устраиваясь удобнее. Среди тонких голых ветвей мерцали далекие звезды, и небо начинало хмуриться. И я нахмурилась, размышляя.

…как наблюдатель Аспида-то уговорил не вмешиваться? Или он, наученный горьким опытом, подобно мне устроился в засаде и ждал сигнала? Черная змейка шевельнулась, пощекотав кожу левого предплечья. Да-да, я помню… И ведь как хитра, змея, если и его обставила… Или не обставляла? Или Аспид знал, но не рискнул рассказывать? Кто он, а кто Раяна? Конечно, поверят ведьме Круга. И, расскажи «змей» мне всё тогда, в машине, я бы посмеялась и послала его подальше.

…и есть еще один момент тюрьмы. А если позволить ей появиться, разрушив город, и выпустить нечисть? От светлых ведьм толку будет мало, а темных среди нас — раз-два, и обчелся. И наблюдателям достанется по первое число. Месть за себя? Мы с Раяной похожи, а я бы мстила. Если бы меня принуждали, ломали и запрещали быть собой… я бы отомстила. Убрать тех, кто способен найти дорогу к тюрьме, включая видящую, и дождаться появления. И мыслеформу ухватить, и… И почему задуманное не вышло? Почему, при знаниях и опыте, у нее ни черта не вышло? Или еще рано полагать, что не вышло?..

Я поерзала. Может, всему виной спонтанность? И Раяна планировала просто дождаться тюрьмы, но… Но. Сначала я начала видеть ее приближение, потом из ниоткуда появились ритуальные трупы ведьм и ключики с зеркалами… Или это все-таки она убивала, создавая «тропу» в мир мертвых, да Пламя попало не в те тела и руки? Боже, как я устала от незнания и догадок, как же уже хочется узнать правду…

— Хочется? — ухо пощекотало прохладное дыхание, и на макушку невесомо легли бесплотные руки.

Я напряженно замерла, а чужие ладони осторожно пригладили мои взъерошенные кудри, и ветер сипло шепнул:

— Не оборачивайся. Не бойся. Я покажу, но и ты… покажи. Как живет Круг, кто держит мое Пламя… Ты — подарок. Ты — видящая. Покажи. И я отвечу на твой вопрос.

Я зажмурилась, глубоко вдохнув, и заставила себя расслабиться. Барыня, собственной мертвой персоной… Я выдохнула, открывая разум. Смотри… те.

…значит, «подарок»? Гош, вот ей-богу, прикопаю…

Барыня, поглаживая меня по волосам, смотрела очень быстро, и перед моим внутренним взором калейдоскопом мелькали воспоминания. Ночь выбора. Тетя Фиса. Шабаши. Римма.

— Знай и ты, — выдохнула она, закончив «просмотр».

Ночь сменилась солнечным днем, а вместо леса появился… сквер за оперным театром.

…Алла сидит на скамейке, перебирая складки клетчатой юбки, и вокруг нее тяжелым дурманом сгущается запах «Озерной глади». И остро чувствуется… «отвод глаз». Мощное заклятье окружает сквер стенами, поглощая запахи и звуки, заставляя прохожих интуитивно искать другой путь. Алла убийственно спокойна, и не только из-за зелья. Она сама сюда пришла.

Тихие торопливые шаги по ступенькам. До боли знакомый запах. Тетя Фиса быстро сбегает по щербатым ступенькам, на ходу снимая черное пальто.

— Извини, — кивает она Алле, — дела задержали. Готова?

— А ты точно убережешь Зою? — Алла едва ворочает языком, и ее взгляд становится нервным.

— Я берегла девочку всю жизнь, пока Динара помогала мне… с делами, так неужели упущу сейчас? — насмешливо замечает тетя Фиса и по-хозяйски открывает Аллин «ридикюль». — Вот, выпей еще… В моем регионе потомков одержимых… почти не осталось, и, поверь, я крайне заинтересована, чтобы Зоя уцелела и доросла до Верховной.

Повисает неловкое молчание. Алла мелкими глотками пьет «Озерную гладь», а Верховная, разувшись и закатав рукава блузки, указательным пальцем левой руки чертит на асфальте символы, шепчет тихо наговор. И вокруг скамейки распускаются черные бутоны, свиваются ветвями лиан тонкие стебли. И не ощущается никакой волшбы. Что это за магия?..

— Фиса, зачем ты это делаешь? — Алла откидывается на скамейку и смотрит устало, прикрыв веки. Темные волосы выбились из аккуратного пучка и черными росчерками обрамляют бледное лицо и шею.

— Во-первых, из-за наблюдателей, — Верховная выплевывает последнее слово, как смачное ругательство. — У нас давний уговор. Они не лезут в дела Круга, не маячат в регионе и трогают моих ведьм, — дорисовав последний символ, тетя Фиса вскидывает голову и смотрит на собеседницу в упор, добавляя злобным басом: — Особенно — моих нестандартных ведьм. А я, когда придет время, делаю все, чтобы избежать… тюрьмы, — и криво улыбается. — И восемьдесят лет спокойной работы того стоили.

У меня кровь застыла в жилах. Тетя-тетя, и ты туда же, вслед за Раяной?.. Пламя никогда не передавалось нестабильной ведьме. Только той, кому… за семьдесят. Нехитрая арифметика. Ей уже за сто пятьдесят лет, но… «Всегда ее уважала. И за то, что построила наблюдателей. И за то, чем за это заплатила», — эхом повторила хуфия и тихо хихикнула.

— Во-вторых, из-за Раяны. Эта ведьма — бельмо на глазу, — Верховная кривится и встает, отряхивая брюки. — Как только Ульяна прошла через Ночь выбора, я начала догадываться, что затаилось в Кругу. Написала наблюдателям, а ответом был приказ не трогать и с десяток покушений, — и улыбается, презрительно щуря глаза. — Разумеется, неудачных. А после — очередной приказ не трогать и не пугать. Но поздно. Она опять удачно «умерла», чтобы появиться в другой шкурке и с изменившимся «углем». Но кровь — неизменна, и городская нечисть ее опознала. И тюрьма на пороге, и никуда из города не деться. Надеюсь, на сей раз наблюдатели ее не упустят.

— А ты? — Алла повернула голову. — Почему сама не убьешь?

— У нее Пламя, — тетя Фиса с сожалением качает головой. — Нам нельзя ни предавать, ни убивать своих. От наблюдателей всё же иногда есть польза… если, конечно, они успеют ее раскусить и распознать. Ну, начнем?.. — внимательно смотрит на будущую жертву, отмечая действие зелья.

— Очень подходящее место… — Алла улыбается голубому небу.

— Зато все, кто должен увидеть, увидят, — Верховная встает, обходит скамейку, останавливая за спиной Аллы, и кладет руки ей на плечи. И тихо спрашивает: — С Зоей хочешь попрощаться?

— Да, — она на секунду перебарывает действие «Озерной глади».

— Прощайся, — и вокруг них расплывается туманное облако. — И прощай. Прощай, подруга.

Алла вспыхивает белым пламенем и бьется в судорогах, на асфальт сыплются искры, и оживают символы. Извиваясь черными змеями, они жадно впитывают силу, а тетя Фиса уходит в транс. Темные глаза мутнеют и стекленеют, она резко выдыхает и сипло говорит, обращаясь к кому-то… далекому:

— Вы изменили условиям договора, Вениамин Викторович, и я использую вашу кровь, — и улыбается. Страшно: — Единственную кровь. И мне плевать, что договор заключался не с вами. Он заключался с наблюдателями. В стороне вам теперь не отсидеться. Присоединяйтесь.

Символы расплываются едким туманом, и на соседней скамейке из ниоткуда появляется Гоша. Смотрит на Верховную зачарованно и тупо, встает, послушный нетерпеливому жесту.

— Ты хороший парень, Георгий, хоть и наблюдатель, — тетя Фиса обходит его по кругу, останавливается, прижимает ладонь к солнечному сплетению, и по наблюдательской куртке разбегаются белые искры. — Так сделай доброе дело. Прими Пламя зеркала. И твой любезный братец вывернется наизнанку, но достанет из закромов еще парочку хуфий стародавних. Как минимум. И не позволит тебе умереть, — она на мгновение прикрывает мутные глаза и шипит: — Слышишь, жмот?..

Искры гаснут, и Верховная, встав на цыпочки, шепчет в Гошино ухо адрес. Мой адрес. И наблюдатель распадается клочьями тумана. Тетя Фиса небрежно вытирает салфеткой пот со лба, косится на мумию, и та лишается рук, ровно по локоть.

Я смотрю, затаив дыхание. Мумия Аллы на скамейке. Трещины на асфальте. Слепяще-яркий солнечный день. Центр города. Верховная, хмурясь, неспешно обувается, накидывает на плечи пальто и парой тихих слов укрепляет «отвод глаз». До позднего вечера, до прихода Аспида. И он увидит и позвонит Раяне. И Раяна назначит мне встречу рядом, зная, что я под колпаком. И… Аспид давно всё знал и плясал под дудку тети Фисы. И Раяна после первой же ведьмы поняла, что ее сливают, и попыталась отгородиться мной, чтобы выиграть время, да наблюдатели тоже всё знали. Почти всё. И только я, как самое однозадачное существо…

А Верховная, закончив с волшбой, вдруг поднимает голову и смотрит на меня в упор. А я… сижу на дереве. И она улыбается.

— Здравствуй, Ульяна, — говорит мягким сопрано, — не ожидала? — и поджимает губы, а глаза смотрят грустно: — Это было задумано и спланировано давно, кроме одного, — она кивает на асфальтовые трещины. — Кроме того, что история повторяется в последний раз.

Я открываю рот, но сказать ничего не успеваю. Тетя Фиса, поминутно озираясь, начинает торопливо объяснять:

— Тюрьму невозможно разрушить, но ее можно раз и навсегда запереть в мире мертвых. И снять с нас проклятье ослабления. Пламя показывало и рассказывало, что нужно сделать, но наблюдатели, черти недоверчивые, боялись остаться без хуфий стародавних — боялись использовать всех. И остаться без защиты — и от нечисти, и… от нас. Древний уговор: стародавние заплатили хуфиями за возможность жить и работать.

С одними договорились, а с другими — не смогли, и начались проблемы…

— Тюрьму создали по требованиям наблюдателей, — продолжает она. — Задача хуфий — держать ее в мире мертвых, а Пламя питает их силы. Но одного тогда не учли — свойств Пламени. Оно горит в хуфии, как и в Верховной, сто шестьдесят лет, а после покидает мертвую оболочку и ищет новую. И заранее, ощущая изношенность хуфии и грядущую свободу, перестраивает живых ведьм под себя — пытается сделать из светлых природных темных, калеча «угли» сильных или убивая слабых. А когда приходит время, Пламя рвется наружу и тащит тюрьму за собой. И его темная сила рвет ткань миров.

Однако…

— Хуфии имеют замечательное свойство — вбирают любую силу и способны долго ее держать. И Пламя способны перехватить налету прежде, чем оно доберется до живой цели. Чтобы собрать всё Пламя, нужно штук пять-шесть хуфий, а наблюдатели каждый раз присылали одну. И она не выдерживала напора, разрушалась. А подходящих ведьм было — раз-два и обчелся, — тетя Фиса тяжело вздыхает. — Пламя стародавних, вырываясь в мир живых и чуя ведьм, убивало, Ульяна. И, как ни парадоксально, приходилось загонять его обратно, наспех обновляя хуфий-стражей и их задачи. Жертвами.

Мне стало нехорошо. А мертвым ли проводником стала бы моя хуфия?..

— Но в этот раз всё будет иначе, — карий взгляд тети Фисы стал жестким. — Глава наблюдателей не допустит смерти брата. А он погибнет. Пламя стародавних учует живую оболочку и разорвет его на куски, если собой не закроет хуфия. А она пока одна — та, что привел твой отец, и настроена на Зою. А если он не спустится в тюрьму, его поглотит мертвая сила зеркала.

Я потрясенно молчала. При всей неприязни к Гоше мне совершенно не хотелось, чтобы… И остро кольнуло чувство территории. И ощущение объекта, которому (не) повезло оказаться в ее границах.

— Слушай, Ульяна. Да, — Верховная безумно улыбнулась, — я умерла, и больше нет запретов Пламени. Слушай. Мир мертвых огромен, но ключ найдет прямую дорогу к тюрьме и откроет врата. Зеркало отражает незримое, и нашему наблюдателю придется искать Пламя. Оно, покинув оболочки, может таиться где угодно и быть невидимым. И в том мире Пламя не так активно, как здесь. Камень — Римма — связь с миром живых: она подпитает обоих и вернет обратно. А остальное сделают хуфии. Соберут Пламя. Если оно вырвется сюда, то убьет многих, прежде чем найдет подходящие оболочки.

…и, если не удастся собрать и вынести, то хотя бы заново разжечь его в стражах — до худших времен…

— Сейчас Пламя — это мощный поток неподконтрольной энергии, который пропитал собой тюрьму, каждый ее камень. Я его задержу, но на тот же срок. Если Пламя не собрать в хуфиях, история повторится. Снова. И его должны собрать и вынести. Уля, — веским басом: — Ты туда не полезешь, поняла? Займись Раяной. Найди ее логово — и ее хуфий. Костьми ляг, но не пускай ее в тюрьму. Если она заберет себе Пламя… Ульяна, одно Пламя для хуфии — это мощь тринадцати стародавних Верховных. Хуфий-сторожей — двенадцать. Понимаешь?

— А не лопнет ли? — у меня наконец прорезается голос. Испуганный.

— Из хуфии можно вытянуть силу дозировано и напитать «уголь». Или создать. Мужчине-магу, например. Вот за что её столько лет прикрывали. Вот за что она столько лет цеплялась, — карий взгляд стал угрожающим: — Умри или убей, но от Раяны избавься и не отдавай ее наблюдателям, поняла?

— Да, теть, — отзываюсь смиренно и добавляю укоризненно: — Но почему же так поздно?..

— Поздно? — переспрашивает Верховная и щурится смешливо: — Нет, не поздно, дорогая. Самое время. Тюрьма на пороге, и все раскроются, начнут рисковать и ошибаться. И тут-то мы их и возьмем тепленькими… ты возьмешь, — и ее улыбка меняется, светлеет и добреет. И тетя Фиса мягко добавляет: — Ты. Я всегда в тебя верила, Уля. Ты — истинная ведьма. Из тех, кто делает свое дело не за деньги, не потому, что должна, а потому что не можешь поступить иначе. Не можешь не защитить, не спасти, пройдя мимо… Я очень тобой горжусь. Всегда гордилась. Конечно, такие вещи нужно говорить, пока мы еще живы, но на слова никогда нет времени. А потом становится поздно. Слишком поздно.

К моему горлу подкатывает горький комок. Да, даже слишком…

— Прощай, дорогая. Не поминай лихом. И не суди строго, — Верховная подмигивает задорно и кричит грозным басом: — А теперь отпусти ее! Отпусти, она здесь не останется!

Стремительно исчезает ощущение ладоней на макушке, перед глазами темнеет, и я понимаю, что… лечу. И откуда-то снизу снова кричат, предупреждая:

— Уля, воздух!..

Я открыла глаза, зависнув в позе парашютиста в полуметре от задранной Гошиной головы. Вдохнула-выдохнула, приходя в себя и… прощаясь, и позволила себе рухнуть на землю. Вернее, на наблюдателя. Чтобы опрокинуть его на землю, сжав коленями бока, а пальцами — горло, и прошипеть:

— Значит, я — подарок?

По смуглому лицу опять расплылась виноватая мина, но на сей раз я не купилась. И нечисть во мне жаждала крови и мести, но ведьма…

— Барыня признает только… вести с полей, — оправдался он. — Конечно, получаса ей мало — недели на две задержать может, но… — и кашлянул, сдул с глаз челку и продолжил: — Предупредил — и ты бы отказалась, а так узнала много важного и нужного.

— Что ж ты за зараза-то такая, а? — протянула я тоскливо. — За методы тебя хочется придушить и прикопать, а за результаты… иногда поблагодарить.

— Не возражаю, — наблюдатель враз расслабился и щедро разрешил: — Можешь даже поцеловать. Мне будет приятно.

— Хамишь, парниша? — я встала, отцепляя от куртки амулет-метелку.

— А давай такси вызовем? — Гоша тоже встал, отряхнул джинсы и посмотрел на коврик с содроганием.

— Залезай. Мне велено доставить тебя к Римме, и хватит терять время.

Ветер шуршал в ветвях, роняя последние листья и первые снежинки.

…его и так осталось крайне мало.

Глава 6

Горожане поняли, что ведьма настоящая,

после фразы палача: «Ладно, переходим к плану «Б»!»

В полете я обернулась через плечо, уточняя:

— А тебе что Барыня показала?

— То же самое, — отозвался наблюдатель рассеянно.

— Зачем? Ты же… всё знал.

— Знания и реальные доказательства — вещи разные. Ты же слышала — есть договор. Анфиса Никифоровна ставила «отвод глаз» так, что за ритуалом было не проследить. Теперь договор подтвержден.

— А дальше?.. — и почему-то побоялась услышать ответ.

— Дальше вступает в силу вторая часть договора, — он хмуро смотрел мимо меня и говорил, как под давлением: — Независимо от результатов работы с тюрьмой, Круг останется в прежнем виде. И бес Тамары, и твой темный «уголь» в том числе. И ваши подопечные, включая мастера Сима. И Римму как Верховную утвердят без проверок. И добавят квоты для темных — десять ведьм на регион вместо одной. И… Что? — Гоша поймал мой изумленный взгляд и иронично поднял брови: — Ты всерьез думала, что мы про вас, дефективных, ничего не знаем? И не знаем, кто из вас с каким «углем»?

— Зачем тогда допрашивал?.. — уроню к чертовой матери… — И тетя Фиса сама…

— Нет, — отрезал наблюдатель холодно. — Сама бы — нет. Но ради вас, своих ведьм, она была готова на всё — и приносить жертвы, и становиться стеной. Лишь бы не калечить темные «угли» выжиганием, лишь бы мы от вас отстали. На остальное — на город, на людей, на нечисть — Анфисе Никифоровне было наплевать, и давно. Как, впрочем, и большинству из вас. Что же касается допроса, то это личный интерес. Читать о дефектах в доносах — одно, а слышать реальную историю — совсем другое. Мне было любопытно. И хотелось понять, что представляет собой… ведьма твоего первого поколения.

Не верю… Насчет тети Фисы — не верю…

— Гош, ты лживый… — и запнулась, подбирая нематерное слово.

— Увы, — хмыкнул он с сожалением, — уже не лживый. Бес Тамары велел быть честным и говорить правду. Особенно тебе. До конца этой жизни и на три следующие.

Я спрятала невольную усмешку. Томка-Томка… «Кое-что по мелочи»?

— То есть если я сейчас… — начала, опять обернувшись.

— Да, — подтвердил наблюдатель сухо, но посмотрел с таким предупреждением, что на допрос с пристрастием я не решилась.

Отвернулась и пришпорила коврик. Кто знает, какие способности ему сейчас дает Пламя, которое, похоже, разгорается тем ярче, чем ближе тюрьма — и выполнение задачи зеркала. Но когда-нибудь придет время…

Прокручивая мысленно разговор с тетей Фисой, я непроизвольно легла на привычный курс — к дому. И лишь когда в ночи маяком мигнула знакомая «свеча» многоэтажки, я отвлеклась от невеселых дум и сообразила, что до Риммы в центр города лететь другой дорогой, но было поздно. Я почуяла. Неладное. Бесовское. От своего дома.

Затормозив и зависнув в метре от крыши, я прижала ладонь к ковру, мысленно прокладывая путь до дома Риммы. Довезет. Но без меня. На машине одного отпускать опасно, а по воздуху — пять минут и до балкона. И до защиты Верховной.

— Ульяна, ты…

…ведьма? Нет, сейчас — нечисть. И ты на моей территории, Гош. Извини за неоригинальность.

— Держись крепче, — посоветовала быстро и спрыгнула на крышу.

Здесь бесами несло из открытой чердачной двери так, что нечисть во мне съеживалась от страха. Коврик стремительно унес ругающегося наблюдателя, а я несколько секунд безрезультатно пыталась прощупать квартиру. Ибо бесы… в гостях. В остальных квартирах чисто и люди спят колдовским сном, даже не подозревая о. И площадки в подъезде пусты. И запах концентрируется на верхней, у дверей моей хаты, и висит плотным туманным облаком. Ну что ж. Вот и познакомимся, братцы…

Здравую мысль о вызове Томки я, посомневавшись, отмела — не уверена, что подруга не спятит от их силы. Достала пузырек с кровью мастера Сима и медленно, принюхиваясь, пересекла крышу, нырнула в дверной проем и ступила на железную лестницу. Запах бесов… смущал. Бесшумно спустившись на площадку, я замерла и, нахмурившись, втянула носом воздух. Есть в запахе такое… чего быть не должно. Но если бы речь шла о другой нечисти… я бы сказала, что она больна или ранена. И, вспомнив, кивнула самой себе. Точно. Именно так пах раненый мастер Сим. И именно поэтому я не распознала в нем беса. Он объяснял после, что это защитный механизм беспомощного организма — в кровь выбрасываются гормоны, подавляющие запахи боли и силы.

Однако… попались.

Входная дверь была приоткрыта, а символы оберега, потревоженные вторжением, слабо мерцали — тонкая багровая паутина на желто-сером потолке. Я зачем-то поправила отцовский браслет и осторожно заглянула в квартиру. И замерла в дверном проеме, потеряв дар речи. Оба беса в облике невысоких полноватых пожилых мужчин, неуловимо похожих на мастера Сима, столбами стояли в коридоре. Лысоватые, усатые, с остекленевшими взглядами; один блондин, второй — брюнет, одетые в одинаковые совковские спортивные костюмы. А по полу стелился седой туман и… «ковровая» дорожка из амулетов, приковывающая «гостей» к полу. Уводящая в зеркало, которое перестало быть обычным зеркалом.

В коридоре и на кухне приветливо горел свет, бесы не подавали признаков жизни, и я несмело перешагнула через порог, плотно прикрыв дверь. И потрясенно уставилась на Жориково творение. Горы амулетов, которые я посчитала рухлядью, переплетаясь, обрамляли зеркало причудливой рамой. И открывая портал. Зеркальная гладь сменилась провалом во тьму, зовущей, пульсирующей и нестерпимо воняющей канализацией. И впервые на своей памяти я проигнорировала жуткий тошнотворный запах, прижав руку ко рту совсем по другой причине. Ибо. Жорика не было. И скелет стоял на своем месте, у зеркала, пустым. Мертвым. Кирюши… тоже не было. Не стало. Всему, что открывает двери, нужны жертвы, и неважно, кровь это, плоть или… дух.

Я на мгновение зажмурилась, выдыхая и выстужая боль. Знала бы, когда учила это заклятье, что оно понадобится больше для борьбы с самой собой — с собственной человеческой сутью, чем с нечистью… В душе распустило ледяные щупальца рассудительное безразличие, и я прошла мимо бесов на кухню. Пустые сундучки стояли на подоконнике, а на столе лежала записка, придавленная парой колец. Аккуратным внятным почерком и безо всяких акцентов Жорик излагал суть того, что создал. «Выгребная яма» в простонародье. Вон из мира живых да так, чтоб сдохли по дороге и уже никогда не вернулись обратно. И «прощай, Уля, ведьма клята, не угробь себя без моего присмотра, Христом-Богом прошу»…

Оглянувшись на бесов, я судорожно смяла записку в кулаке. Ноги незваных гостей кандалами оплетали амулеты — и дело за малым… Тьма портала пульсировала в ожидании жертвы, тянула ледяным сквозняком. Я надела защитные кольца. Жорик-Жорик, кем же был, зараза, какой мощью владел при жизни, если призраком сумел сотворить такое?.. Ритуал создания «Ямы» потерялся в вековых гонениях — в бесконечных охотах на ведьм и колдунов, но, сугубо мужское дело, ведьмам он был неподвластен. Но один колдун знания о ритуале сохранил. И использовал. Искуплением. Жертвенность смывает грехи.

Я настежь открыла кухонное окно, напитывая силой створки. С улицы пахло сыростью, и небо спряталось за тяжелыми тучами. Пластик стекла мелко задрожал и зарябил, насосом вбирая гудящий воздух. И, когда гул стал громким, я резко опустила створки, отскакивая в сторону. Мощный направленный порыв промчался по кухне напрямую, от окна к зеркалу, сметая на пол сундучки, табуретки и стол, сливаясь с ледяным сквозняком из портала. И я едва успела поставить колпак, до предела сгустив воздух, отгораживаясь от сквозного воздушного потока. Громыхнули звеняще цепи амулетов, и тьма тоже включила «насос», затягивая в свою утробу и «гостей», и пуфик, и коридорную тумбочку, и кухонный стол, и… скелет. И всё. Вот и всё…

Быстро закрыв окно, я приглушила сквозняк. Вернула на место стол, застрявший в дверном проеме. Достала из-под раковины мусорный пакет и подошла к пульсирующему зеркалу. Тьма приглашающе завибрировала, и, отзываясь, нагрелись кольца. Обойдешься… Зеркало, звеня амулетной «рамой», отделилось от стены, зависнув горизонтально над моей головой. Я раскрыла мусорный пакет и длинно выдохнула, вновь сгущая воздух, сминая и ломая последнее Жориково творение. Тьма замерла, по черной поверхности пошли трещины, и зеркало угольной пылью осыпалось в подставленный пакет. И сразу же взорвалось проливным дождем небо.

Я не успокоилась, пока не уничтожила портал — пока в пакет не ссыпался мелкой крошкой последний амулет. Пока нечисть не подсказала, что мы в безопасности. И спящие колдовским сном соседи, и я. Небрежно затянув мешок и бросив его у стены в коридоре, я прошла на кухню и замерла у окна. Дождь хлестал как одержимый, барабаня по крыше и карнизам, ревущим потоком шипя на асфальте, до передела сокращая видимость. Хороня спящий город под тоннами ледяной воды.

Снова распахнув окно, я взобралась на подоконник, часто задышала, и по лицу потекла холодная вода. Заклятье крепко держало под замком чувства, но так… стало чуть больнее. И почему-то легче. Слишком силен контраст. Непроглядная тьма снаружи и теплый свет внутри. Головокружительно свежий воздух извне и удушающая вонь здесь. Грохот воды на улице и оглушающее одиночество пустой квартиры. Совсем пустой. Я закрыла глаза. Отвела судьба Зойку, слава богу… И меня. И… вспомнилось.

— Жор, на кой черт мне таскать на себе эти килограммы? — я, ворча, послушно надевала подвески и кольца, а призрак указывал, что брать.

— На той черт, Уля, — хмыкал он смешливо. — На той, шо будущее больно… — як по-русски? — зыбко. Зыбко, да. Я — знающий, и можу знати. И показати. Шо делать, як схорониться, як обходити. Но ты, — и ткнул в меня пальцем и перешел на деловитый русский: — ты, коли прознаешь, только шажочек шагнешь — и все, поплывет будущее. И я не успею увидеть и прознать. И помочь уже не успею. А покуда не знаешь ничего — помогу, чем смогу.

«Чем смогу…» эхом отдалось в ушах, и я снова посмотрела на дождь. Кем же ты был, а?.. Я вытянула затекшие ноги и поежилась. Воздух стремительно пропитывался вязкой ледяной сыростью, и в чужой воде стало тяжело дышать и пополнять резервы. Дождей не было так давно, что я и забыла, почему не люблю ливни, особенно… Я резко соскочила с подоконника и, поскользнувшись, шлепнулась на пол. М-мать, балда сентиментальная и безголовая… Драпать надо было, пусть и в дождь… Другой вопрос — далеко ли я убежала бы от?..

Шорох открывающейся двери и прихрамывающие шаги в коридоре. Влага, забивающая легкие, выпивающая дыхание и силу. Прелый запах осени. Неподъемно тяжелое тело, пропитанное дождевой водой, и потушенные «угли». Забыла, с кем имею дело — совсем забыла, что Раяна отлично знает мои способности и слабые места, ведь когда-то сама была такой же…

Я кое-как села, привалившись спиной к батарее и запрокинув голову. От недостатка воздуха мутилось в голове. Мысли кружили обрывками обгоревшей бумаги, почему-то ища оправдания беспечности. Но Круг — или хотя бы Томку — нужно было вызывать еще на крыше. Бесы же не в гости пришли — они за мной пришли. А раз не получилось у них… Я горько ухмыльнулась подошедшей Раяне. Так всегда: знаешь, что сильная, веришь, что справишься, а потом становится поздно даже просить о помощи… И винить, кроме себя и собственной гордости, некого.

— Доброй ночи, Уля, — ведьма улыбнулась, но зеленые глаза смотрели холодно. — Вижу, ты… не удивлена. Наблюдатель сболтнул?

Я невнятно булькнула в ответ. Вот, сволочь, неужели они… Ведьма наклонилась надо мной, и меня словно ледяной водой окатило. Тело парализовало, дыхание сперло. И с тихим щелчком упали на пол две потухшие наблюдательские «бабочки», отвалившись от куртки и джинсов. И змеей сполз с руки отцовский браслет. А вот Жориковы кольца и Томкина монетка… безобидны для нее?

— Интересная вещица, — Раяна подняла браслет и принюхалась, восхищенно цокнула языком, — штучная. Знаешь, как делают такую… защиту?

Мне было плевать. Нечисть во мне булькала, бултыхалась и пыталась поскандалить, но вновь и вновь уходила под воду, притапливаемая крепкой рукой. И всё меньше оставалось воздуха. Кухня плыла перед глазами, а хриплый запинающийся голос доносился как сквозь толщу воды.

— Одно дается, а другое… отнимается, — говорила «коллега» как ни в чем не бывало. — То, что одному… дает жизнь, для другого… смерть, — и щелкнула застежкой, надевая браслет. — Одно спасение тебе — три… года жизни в минус… у творца… пока он жив. Полезная вещь. Пригодится. Прогуляемся?

Не врет, хотя хотелось бы, чтобы лгала. Я попыталась вздохнуть и захлебнулась кашлем. Па, ну зачем же, я же того не стою…

— Прогуляемся, — решила за меня «гостья». — Ты хорошая ведьма, Уля. Очень хорошая. У тебя… лишь один… недостаток. Ты… маленькая. Неопытная оттого и… человечная. Он исправляется… со временем, — зеленые глаза нехорошо блеснули. — Но вот будет ли оно… у тебя? Договоримся… ли?

Томкину монетку Раяна не заметила, и амулет жег внутренний карман куртки. Легкие горели огнем, грудь раздирал кашель. И отвратительное ощущение бессилия усугублялось тем, что помощь — рядом, через три дома, через ткань, только смоги… Мощный поток ледяной воды ударил в лицо, и я, захлебываясь, провалилась в темноту.

…ненавижу воду… Она стекала с волос за шиворот и на лицо, насквозь промочила одежду и хлюпала в кроссовках. Ледяная. Тело трясло в ознобе, холодом сводило мышцы. «Угли»… тлели, потушенные. И именно это привело в чувство. Отсутствие силы — как запах нашатыря — ощущение резкое, болезненное до ломоты в локтевых суставах.

— Уля, хватит… притворяться, — сиплый голос, искаженный водяной «стеной». — Пора… поговорить.

Я осторожно втянула носом воздух. Дышать мне позволили, но толку от этого… Я с трудом села, опираясь на онемевшие руки. Светало. Пахло лесом. И дождь лил как из ведра, утяжеляя тело, гася «угли», сковывая движения. Раяна сидела на мокрой траве напротив меня, поджав одну ногу и вытянув больную, и меланхолично грызла жареный миндаль. Влажные джинсы и свитер облепили тощее тело, мокрые рыжие волосы стянуты в пучок, лицо бледное и рассеянное, а взгляд лихорадочный. Время поджимает?..

Глубоко вздохнув, я почти пришла в себя и оценила собственное состояние. Силы нет. Доступа к «углям» нет. «Выстужающее» заклятье работает. Мозги — тоже. Вокруг рощица, а слева — заболоченное озеро. В душе пусто и на все наплевать. Кроме того, что я жутко замерзла. И ненавижу дождь, который щедро поливает меня, как дохлый кустик, отрезая от магии. Томкина монетка на месте. Кольца Жорика… пульсируют. Невидимые. Я, морщась, потерла руки и поняла. Я их не вижу, и Раяна не увидела. А они работают. Неожиданное открытие вернуло уверенность в себе. Я дышу, и кольца копят силу, как «угли». По капле, но… Жорик, старый черт, у кого ты это спер?.. Клянусь, я всю заначку, на отпуск накопленную, потрачу на заупокойную с отпущением твоих грехов, чтобы ты следующую жизнь начал с чистого листа…

— Мне нужна хуфия, — сообщила меж тем ведьма и смяла пустой кулек из-под орехов. — Ту, что ты… увела из старого… архива. Там… твой запах. Везде. Уля, где она?

Я хмыкнула и нервно рассмеялась. Ирония судьбы…

— Знаешь, ты ей тоже нужна, — усмехнулась в ответ на строгий взгляд. — Она же беззадачная и жаждет мести. И так хочет тебя убить, что сохранила мою жизнь и ходила по пятам, подсказывая. Она тебе нужна? Отпусти меня. Отпусти, и я достану ее из собственной тени. С удовольствием.

Раяна резко отвела взгляд:

— Ты сняла ошейник… — и ее рука метнулась к собственному горлу, сминая темный ворот свитера.

Шрамы. То есть «жук» ни при чем?.. У хуфии — такие же рваные шрамы на горле. Это… связь? Или привязка, про которую тетя Фиса говорила, упоминая о хуфии для Зойки?

— Уля, я тебя убью, — она качнула головой, ощупывая старые рубцы. — А ведь… сохранить хотела. Ты уникальна. Интереснее… только Тамара. Жалела. А ты? Зачем… полезла? Не твое… дело. Ты — видящая. Всё.

— Нет, — возразила сухо, прислушиваясь. Шаги за спиной — тихо шуршит в роще прелая листва, не тронутая дождем. — Это моя территория.

— Хуфия в тени? — Раяна с трудом встала и потерла больное колено. — В ней было… семеро. Ты развоплотила. Сколько? Даже с шестью… она бы уцепилась за этот мир… не нуждалась бы… в привязи к живому. Сколько?

— Двоих, — очень хотелось соврать, но не получилось.

— Двоих, — повторила ведьма. — Двоих… — и судорожно выдохнула: — Ты хоть понимаешь… как непросто найти и… подманить девочку… с Пламенем, когда за ними… следят и наблюдатели, и Верховные?

— А что, мальчики не подходят? — поинтересовалась я угрюмо, распознав обладателя шагов. Тяжелые, уверенные, неторопливые… благожелательные.

Удивилась бы, если бы не действие заклятья? Наверно, нет. Меня использовали как ключ к закромам знаний, как объект для тренировок, как подарок… А теперь — наверно, как разменную монету.

— Зоя должна была… дополнить хуфию, единственная потомственная… от одержимого с Пламенем… в округе, — Раяна скрестила руки на груди и посмотрела на свинцово-серое небо. — Но ты вмешалась, Анфиса… И я отказалась. Хоть бы семь, но готовые, — опустила взгляд на меня: — Но для задачи и привязки… и тебя хватит. Можно… попробовать. В любом случае… убивать, чтобы из тени… вынуть. Или… подождать? — она улыбнулась и кивнула: — Достаточно… подождать. И она из-за меня… убьет тебя. Она обещала это? Обещала, вижу. И твоя кровь… станет для неё силой, чтобы… удержаться здесь. А я… успею приготовиться.

Несмотря на заклятье, от слов и стылого змеиного взгляда Раяны стало жутко. И хуфия пришла. На мои плечи легли костлявые ладони, по щеке невидимкой скользнула серебристая кровь, и шепот: «Она. Отдай. Убью. Сразу её или сначала тебя».

А еще наблюдатель, который Георгий… Викторович, появился в поле зрения и посмотрел на меня… с ненавистью. Очевидной, откровенной и почему-то беспомощной. Словно я опять ему все планы поломала, как тогда, у фонтана, но прикопать воспитание не позволяет. И его мысль прилетела весомой ментальной оплеухой: «Ульяна, почему ты не рассказала о хуфии всё?»

Виски сжало болью, и у меня аж искры из глаз посыпались.

«Почему я ничего не знаю об ее условиях? И об ее претензиях? Почему, Ульяна? Я — твой наблюдатель, и ты обязана докладывать о таких вещах!», — губы сжаты в тонкую полоску, в глазах Пламя, лицо невыразительное, но он… орал. И риторические «оплеухи» сыпались одна за другой.

Я сжалась в комок, пережидая бурю, а хуфия впилась в мои плечи, вспарывая куртку сломанными костями пальцев. «Отдай!» и «Почему?!» болью стучали в висках. И Раяна… смотрела. Не реагировала на подошедшего, но поводила носом, улыбалась и чуяла хуфию. И ждала. И мне бы минут десять — протянуть время, пока кольца не напитаются, чтобы…

— Убери руки, — вдруг велел наблюдатель. — Убери от нее руки.

Хуфия зарычала, и я поняла. Он же зеркало, он же… видит. Кажется. Морщась от боли, я подняла голову. Раяна замерла соляным столбом, а Гоша смотрел на хуфию в упор и явно видел.

— Будет тебе ведьма, — сказал сухо. — Вернись в тень. Живо.

И нежить… ушла. Отступила в сторону, оставив в покое мои плечи, а наблюдатель опять глянул на меня с ненавистью и повернулся к Раяне. Та, «отмерев», отшатнулась, потянулась к левому локтевому сгибу, но не успела. Из зеленых глаз плеснуло паническим ужасом, и она вскрикнула, срываясь на хрип, закрыла лицо руками, прячась от иллюзий. Но от себя не скроешься. И чем глубже уходишь в себя, тем страшнее и ярче образы. И острее воспоминания.

— Чего сидишь? — злобно рявкнул Гоша. — Освобождайся и помогай! Я не смогу дурить ее долго, она сильнее тебя!

Я не медлила, тем более что дождь почти прекратился — Раяна окончательно потерялась в иллюзиях и упустила контроль над заклятьем. Нащупав связь с кольцами, я единым вдохом вобрала накопленную ими силу и выползла из-под дождя. Чтобы, шатаясь, встать, обнять ладонями локти и быстро согреть «угли». И они вспыхнули, согревшись, заискрили, и магия привычно потекла по венам.

А наблюдатель пыхтел и сходил с ума, пропуская через себя ведьмины страхи. Лицо посерело, глаза стали безумными и совершенно белыми, ослепительными. И надолго его действительно не хватило. Пара минут — и Раяна нашла зазор в иллюзорном «колпаке». На ее локтевых сгибах вспыхнуло Пламя, и Гоша, согнувшись пополам, зашелся мокрым кашлем. Но успел обновить иллюзию, и Раяна снова хрипло вскрикнула, теряясь. А я быстро скрутила удавку, набросила на шею ведьме и резко потянула на себя. И безвоздушный мешок на голову, и колодец, высасывающий силу, — под ноги…

Бешеное сопротивление и жажда жизни ведьмы вспарывали кожу на моих ладонях, скручивали судорогами запястья, выкачивали силу, но чему я наверняка научилась у Изольды Дмитриевны, так это терпеть до последнего плюс еще чуть-чуть… Раяна захрипела и рухнула на мокрую траву без сознания.

— Не походи! — предупредила Гошу.

И, подковыляв, перевернула ведьму на спину и быстро обыскала, сдирая с рук и шеи амулеты. И обнюхала без смущения каждый палец, каждый участок кожи, ища сокрытое. И нашла три таких же, как у меня, невидимых кольца. Может, я и маленькая, но учусь быстро… Уплотнив воздух, я взорвала кольца и перекрыла доступ к «углям». Придавила бесчувственное тело плотным воздухом к земле и обновила мешок. Минут на пятнадцать-двадцать — максимум. Надела отцовский браслет и, достав негнущимися пальцами монетку, послала вызов Томке. И лишь тогда позволила себе выдохнуть и помассировать ладони, залечивая раны и прогоняя боль.

— Как ты нас нашел? — я встала, потерла плечи и набрала в грудь воздуха, высушивая одежду и согреваясь. Наконец-то.

— Да, я тоже хочу об этом поговорить, — голос наблюдателя стал очень низким и зловещим. Он подошел ко мне со спины и зашипел: — Уля, когда ты начнешь согласовывать со мной свои шаги, когда начнешь доверять? Я нашел логово Раяны, нашел ее хуфию в «заморозке» и перепрятал, вышел с ведьмой на связь, предложив обмен: я ей — хуфию, а она мне — сведения о прикрывающей стороне. И она, представь себе, согласилась.

— И ты, наивный… — начала я едко, обернувшись через плечо.

— Молчи, ведьма! — снова рявкнул Гоша, наградив очередным злым взглядом. — У меня всё было готово! Всё просчитано и предусмотрено! Но тут — вдруг! — появляется Аспид, выдергивает меня с совещания по тюрьме и заявляет, что ведьма тебя сцапала, а он знает, где искать, потому что загодя прицепил маяк!

Ах, змейка… Скрытая среди татушек с ядами — не унюхать и не ощутить. Раяна попалась так же, как я.

— Но дело даже не в этом, Уля, — он перешел на хриплый шепот и больно ухватил меня за руку чуть повыше локтя. — Это стечение обстоятельств… которого могло бы и не быть, если бы я находился рядом. Но объясни мне, пожалуйста, почему из-за твоих проклятых комплексов я должен постоянно ломать свои планы? Если бы я знал о хуфии всё, то принял бы меры, чтобы и тебе помочь, и ведьму не спугнуть. И — напоминаю! — я здесь на работе, а не из вредности. И делаю всё возможное, чтобы мои коллеги не вырастили таких, как Раяна. Чтобы вас же обезопасить от тех из нас, кому хочется Пламени, могущества или уменьшения вашей численности. Уля, какого черта, а?..

Я пришибленно молчала. Его слова я пропустила мимо ушей, всерьез озаботившись другим. Моя нечисть… сидела смирно. Её спасли, и она…

— Так Раяна тебя не видела? — пробормотала растерянно. Да, какого черта?.. Хочу прежнее… недоверие!

— Нет, не видела. И не учуяла. Пламя повышает способности в разы, а запаха, как ты заметила, у меня почти нет, — и ядовито добавил: — Но приятно узнать, какого ты обо мне мнения, — и задумчиво: — Уля, а где «убери руки»?

— Убери руки, — буркнула нервно и неубедительно дернула левым плечом.

И в сторону шарахнулась, но наблюдатель мне не поверил. Светлый взгляд стал красноречивым и… мечтательным. Я невольно сглотнула. Отвернулась и торопливо присела рядом с Раяной, обновляя «несознанку».

— Замечательно, — Гоша дежурно улыбнулся, но опасная мечтательность из взгляда не ушла. — Теперь будет проще… разговаривать, — и снова как зарычит: — Чего я еще не знаю? Говори, мать твою!

Но я молчала. Смотрела на ведьму, ощущала спиной хуфию и молчала. Обдумывая очередную безумную, особенно в связи с моими принципами пацифизма, идею.

— Ульяна, допрошу, — наблюдатель устало присел рядом. Из-под расстегнутого ворота свитера сверкнул серебристо медальон. Послед обрел форму?..

— А у тебя своя хуфия есть? Брат прислал?

— Что? — не понял. — Зачем?

Кажется, он слышал не все объяснения тети Фисы… Я вкратце изложила суть истории, тревожно поглядывая то на мечущуюся Раяну, то на небо. Что-то Томки не видать… Наблюдатель выслушал, нахмурился и промолчал. И я всё поняла без слов. Братец посылку не прислал.

— Гош, — начала осторожно, — а может, вам выгодно… появление тюрьмы?

— Видимо, выгодно, — ответил он глухо. — Видимо, времена охоты на ведьм продолжаются. Тюрьма и убивает многих, и порождает интересные объекты, очень полезные в работе, если переманить. Но я об этом… не знал, — и скрипнул зубами: — И уж кого не подозревал — того не подозревал… И не знал, что он изменил условиям договора. Он шефом — лет пятьдесят… — и замолчал.

Я не знала, что сказать. Гоша встал, отошел и, сунув в руки в карманы джинсов, замер у кромки озера. Я поёжилась. Отказаться от родного человека — и ради чего?.. Конечно, есть вариант «последней хуфии стародавних»… но я в него не верила. Тетя Фиса четко сказала — есть еще. Но не дали. Я подошла к наблюдателю и встала рядом. Ответственность кивнула, подбадривая. Правда, придется поступиться Совестью…

— Будет тебе хуфия, — сказала я тихо и легко дотронулась до напряженного плеча. — Будет, Гош. Как Томка прилетит — а я отправила ей вызов, — так и… будет.

Он оглянулся на Раяну, внимательно — на меня и за меня, ища нежить. Снова серебристо сверкнул медальон. А соображал наблюдатель всегда хорошо. Да, единственный вариант дополнить хуфию шестой сущностью с Пламенем. Три хуфии — конечно, мало, но это всё же не одна.

— Нет худа без добра, а всё, что ни делается, — к лучшему? — я слабо улыбнулась и подняла на него взгляд. — А ту, «замороженную» Раяной, отдадим Римме. Хватит наших смертей. Согласен?

— А выбор есть? — Гоша скривился, но кивнул: — Согласен. Но прежде поработаю с памятью. Подстрахуешь?

— Конечно.

Но к работе он приступил не сразу. Развернул иллюзорный шатер, посмотрел на меня в упор и сурово заявил:

— Готовься, Ульяна. Как закончим с тюрьмой, или прибью для собственного спокойствия… или увезу ко всеобщему благу. Пока не решил.

— Увезешь? — «не расслышав» угрозу, я ухмыльнулась, обновляя воздушную удавку на горле Раяны. Острый кадык дергался, глаза под закрытыми веками бешено вращались, искусанные губы искали воздух. — Куда? Поди в тундру? — и мечтательно прикрыла глаза: — А я в отпуске пять лет не была, а там — природа, чистый воздух, и никаких хуфий… Но живым из тюрьмы вернись для начала.

— Вернусь, обязательно, — пообещал зловеще, помолчал с минуту, настраиваясь, и добавил: — Не смотри, Уля. Я выведу иллюзиями всю ее память наружу, а эти знания опасны.

Я послушно зажмурилась, едва ли не каждую минуту обновляя и укрепляя заклятья. Раяна билась бешеным зверем, и кто бы сказал, что в таком тщедушном теле столько мощи… И, остро ощущая, как тают мои силы, а внутри опять разрастается чувство изношенности, тревожилась, где же Томка. Почему она так долго?..

Подруга появилась, когда я готова была или завыть от усталости в унисон с Раяной, или прикончить ее наконец и гори всё синим пламенем. Тихий гул в небе, звук мягкого прыжка, и Томка потрясенно протянула:

— Ульяш, вы что… Что, она?..

— Том, помоги, а? — взмолилась сипло.

— Отойди. Отойди, говорю.

Я отползла, уступая место, и с минуту просто дышала, пополняя резервы. «Угли» сумасшедшее полыхали, обжигая, тело трясло. И очень хотелось растянуться на мокрой траве, уставиться в серое небо и… Но — хуфия. Надо кончать с этим, и как можно быстрее. Я встала и огляделась, подыскивая место.

— Ульяш, а ну рассказывай!

Томка тоже встала. Раяна лежала, сжавшись в комок, и не подавала признаков жизни. Наблюдатель сидел рядом в позе йога и что-то бормотал, а рядом с ним водили хороводы незнакомые личности. Я отвернулась и пошла к роще. Там, между стройных березок, виднелись удобные для ритуала прогалины — клочья черной земли меж сухой травы. Вооружившись палкой, я быстро разгребла опавшую листву, попутно объясняя Томке суть. Она, прислонившись к березе, молча выслушала и кивнула задумчиво:

— Да, так и поступим. Знаешь, как хуфий делать и привязывать?

Я неопределенно пожала плечами и неожиданно поняла, что при мне нет сумки. Так привыкла, что она невесомо болтается у бедра… И сил совсем нет, чтобы искать ее и тащить сюда. А бесова кровь…

— А зачем тебе кровь мастера Сима? — хмыкнула Томка в ответ на мое сожаление по поводу. — Привяжем хуфию сразу к Раяне, и пусть убивает. А остальное я сделаю. Ульяш, я сделаю. Ты и на ногах еле стоишь, и знаешь о ритуале теоретически и смутно. А я знаю всё. Не делала, — и прищурилась, — но всегда хотела попробовать. А ты прикрывай наблюдателя. Мало ли. Если что-то пойдет не так… Сейчас кровь принесу.

Подруга присела на корточки, выровняла площадку, превращая в землю клочья сухой травы, и, встав, быстро ушла. Я перевела дух и энергично взялась за рисование. Близость развязки и бодрила, и нервировала до чрезвычайности. И… сгинь, Совесть. Хоть совсем. Нет, на время. Потом вернись. Мне без тебя нельзя, ты — мои тормоза.

Воспроизведя на земле то, что показывала Ангелина, я сдула с глаз челку, убрала за уши распушившиеся кудри и оперлась на палку, проверяя ритуальный рисунок. Бесшумно подошла Томка и, положив на землю пару пузырьков, начала подготовку. Сняла куртку и закатала рукава свитера, обнажая локти. Разулась и закатала до колен джинсы. Я отложила палку и последовала ее примеру. Ледяной ветер пробирал до мозга костей, но и тактильная связь с символами, и свобода рукам и локтям необходимы.

Томка прошлась вдоль ритуального рисунка, прокапывая каждый символ, а я, зажмурившись, окликнула хуфию. И она пришла сразу. Кроваво улыбнулась и спросила сипло и жадно:

— Моя?..

— Твоя, — кивнула.

Подошедший Гоша сгрузил ведьму, куда я указала, и огорошил неожиданным. Достал из заднего кармана джинсов телефон, посмотрел на время и сухо попросил:

— Девушки, шустрее. И подбросьте после до города. Начинается.

Порыв ледяного ветра впился в обнаженную кожу рук и ног, небо осыпалось крупными мокрыми хлопьями, и первая метель закружила в березовой роще. Мы с Томкой переглянулись и кивнули друг другу.

И пусть у нас все получится… Должно получиться. Обязательно.

Глава 7

Когда захочу, тогда и умру, без посторонней помощи —

сначала завещание составлю, прощальную записку напишу, вымоюсь,

переоденусь, да и вообще, может, еще десять раз передумаю.

Ольга Громыко, «Ведьма-хранительница»

— Ульяш, вот какого лешего мы здесь торчим, а? — сидящая на подоконнике Томка в сотый раз задала этот животрепещущий риторический вопрос и уныло посмотрела в окно.

На улице ревела необычная даже для Сибири метель. Середина октября, а заметает так, что ни зги не видно. Я меланхолично помешала ложкой остывший кофе и в сотый раз ответила сакраментальным:

— Потому что туда нам нельзя.

— Чушь, — буркнула подруга и тоскливо вздохнула.

Я не решилась вернуться домой, поэтому напросилась в Томке в гости. При воспоминании о пустой и «беззащитной» после бесов квартире меня передергивало. Когда-нибудь, конечно, придется вернуться, но пока… И так трясет от ритуалов, единственный плюс которых — удачное завершение…

— Чушь! — повторила Томка сердито. — Мы с тобой и сделали дохрена, и прикрыть бы смогли, а нас выставили вон, как глупую шпану! Зато всю заклинательскую ораву взяли! — и гневно фыркнула: — Будто бы заклинатель сможет справиться с бесом на его территории!

— А ты сможешь?

После душа и сытного обеда (а особенно — после вожделенного «прощания» с хуфией) меня разморило окончательно, и я бы с удовольствием завалилась спать на сутки-другие. И мне даже удалось поспать пару часов, пока Томка готовила обед, но… Но. Чувство своей территории не давало покоя. Оно зудело и дрожало внутри, беспокоя и нервируя. И убойная доза успокоительного не помогала.

— Естественно, — Томка высокомерно сверкнула желтыми глазами. — Бес с «углем» и силой ведьмы — это тебе не обычная нечисть из подворотни. Здесь моё второе "я" всегда боялись использовать… По принципу «не буди лихо, пока оно тихо». Но сейчас, когда она проснулась, и мы действуем заодно…

Я хмыкнула и вновь взялась помешивать кофе.

Подруга соскочила с подоконника, неприкаянно побродила по кухне, зачем-то вытерла и без того чистый стол, отшвырнула тряпку и зарычала:

— Ненавижу… Бесят!

В нашей паре обычно так возмущалась и дергалась я, а она была рассудительной, сдержанной и умной. Но сейчас то же чувство территории и беспокойство сносили у Томки крышу. И я решила для разнообразия побыть рассудительной, сдержанной и умной:

— Том, ты же понимаешь, что на подпитку двух ведьм сил «камня» нужно как на десятерых заклинателей. А десять заклинателей… это десять заклинателей. Это мощь. Пока мы будем лупить пару бесов, они шустро усыпят всю округу и продержат чары столько, сколько нужно, — и после паузы неуверенно добавила: — Да и тетя Фиса запретила…

— Уль, я тебя не узнаю, — она посмотрела насмешливо и иронично. — Когда это тебя ее запреты останавливали? Когда это ты отказывалась лезть туда, куда нельзя? Я думала, ты вперед всех в тюрьму рванешь, только отвернись. А не отвернутся — так воздухом-сквозняком просочишься.

Сказать, что слова Раяны о свойствах отцовского подарка перевернули во мне всё с ног на голову?.. Я снова посмотрела на браслет и вздохнула про себя. Да, пора менять отношение к собственной жизни. И не искоренять неистребимый страх смерти, а беречь себя… ради тех, кто любит.

— А я не узнаю тебя, — пожала плечами. — Это ты-то, вечно орущая и грозящаяся придушить, если не уймусь, пихаешь меня в мир мертвых?

Томка отодвинула стул, села рядом и усмехнулась:

— Улька, я же тебя старше. Я же тебе сопли вытирала. И до Ночи выбора, и после, когда ты выла от Изольды Дмитриевы и ревела у меня на плече, ненавидя и наставницу, и ее методы. И я порой забываю, что ты выросла. И стала сильной и опытной боевой ведьмой. И ты — нечисть, единственное родное по духу существо, которое знало про мою бесиху и не боялось. Ни её, ни нас с ней. Ты — мой друг. Конечно, я не хочу тебя потерять. И всегда буду на тебя орать. Но сейчас… Сейчас мне бы твоя помощь… не помешала. Хотя бы теоретическая. Ты в теме, а я — не очень.

Теперь я посмотрела на нее иронично. Сама-то верит эту в «теоретичность»?.. Выпила наконец несчастный кофе, откинулась на спинку стула и рассеянно посмотрела в окно. Метель мела так усердно, что, кажется, утром людям придется выпрыгивать из окон, дабы откопать двери подъездов…

…а в тюрьму ушли уже три часа назад. И, пожалуй, я согласна с Томкой. Я лучше там кончусь, чем здесь рехнусь от беспокойства. И хочу лично убедиться, что всё получилось. И если «тюремная бригада» не справится, завязнув в драках с нечистью, я не их буду винить, а себя — потому что сидела на попе ровно и не сделала ничего… безрассудного и очевидно глупого. И, пока Совесть не изменила окончательно мои новые жизненные взгляды…

— Для начала нам нужен проводник, — я встала и подошла к окну. — И я знаю, где его достать — не мертвого, как в легенде, но…

— Где? — Томка аж подскочила, едва не уронив стул. — Кто?

— «Кошки», — пояснила, обернувшись. — Ангелина и Толик. Это и их территория. И вряд ли им захочется покидать насиженное место из-за повторения тюрьмы. Думаю, они согласятся проводить. Дальше. Ключ — прямой путь до тюрьмы. А ключ, то есть Зоя…

— …это запах, — подруга улыбнулась. — Да, я его хорошо помню. Пойдем по ее запаху, как по тропе. Что еще?

— Самое сложное — жизненные силы. Где их взять?

— Я думала об этом, — Томка наморщила нос. — Теоретически мы с тобой… немного местные. То есть тамошние. Нечисть же родом из мира мертвых, бесы — точно. У меня должен быть иммунитет, хотя моя бесиха и родилась здесь. С тобой сложнее. Но если мир меня примет, я смогу подпитывать тебя.

— Если? — повторила тихо. — Теоретически?

— Бредово, да, — согласилась она, — но, Ульяш, — и желтые глаза тревожно блеснули, — мы должны там быть. Наше дело не закончилось. Я это чувствую, да и ты… тоже.

Я кивнула согласно.

— Что еще?

— Еще — Пламя, — я припомнила прощальную речь тети Фисы, — которое жаждет подселиться к живому и убивает неготовую ведьму. И я не знаю, в каком оно виде, успели ли его собрать… Тетя Фиса сказала, что оно покидает хуфий-стражей и сидит в тюремных камнях, пока собственно тюрьма не пролезла в мир живых. Может, оно набросится на нас, а может… и хорошо, что набросится, — я бодро улыбнулась. — Быстрее найдут и соберут.

…если уже не собрали, а мы мечемся почем зря. Или — не соберут и не вынесут. И тюрьма опять отдалится от мира живых, чтобы вынырнуть через сто шестьдесят лет. И пока она рядом… надо успеть.

— Теоретически нас Пламя убить не должно, — заметила Томка. — Мы подготовленные.

И я поняла, о чем она. О нечисти. И об обостренном чувстве своей территории.

— Это… тринадцатая сфера?

— Вероятно, — подруга склонила голову набок и прищурила желтые глаза. — Мы, ведьмы, давно перестали быть теми, кем должны быть. Превратились в бизнес-структуру. Делаем деньги вместо того, чтобы делать добро, и делать бескорыстно, потому что такова наша суть. Ведьмина доля. Так сказала Анфиса Никифоровна, прощаясь. И добавила: делайте то, что должно, а не то, за что заплатят, и будет вам и тринадцатая сфера, и Пламя, и истинная мощь ведьмы и Круга. Думаю, смерть от Пламени нам не грозит. Примем и усвоим. И все давно к этому идет. Что еще?

— Обратная дорога. И опять «кошки».

— В общем, выдвигаемся, — подытожила Томка.

Выдвинулись мы быстро. Переоделись, по уши залились допингом и отправились в метель. На выходе я позвонила Ангелине, и она сходу, не слушая объяснений, сказала, что будет ждать у фонтана. «Кошки» всё чуют. Томка в лифте обвешала меня амулетами, как новогоднюю ёлку. Я покорно стерпела. Эх, Жорик-Жорик… и Кирюша…

На улице сгустились снежные сумерки. Я натянула до бровей шапку, замоталась в шарф, надела перчатки и села верхом на коврик, поджидая Томку. Та устроилась позади меня и кивнула. И мы рванули. Экономя силы, я не стала использовать колпак — допинг, конечно, помог, и усталость сменилась полным сил возбуждением, но изношенность… Никуда не делась. И впервые в жизни меня посетило сомнение — в выбранном мероприятии, собственных силах и собственном же психическом и умственном здоровье. Согласиться на такую авантюру могла только ненормальная… Но Томка права. Это мое дело, и я не успокоюсь, пока не закончу.

Ветер норовил сдуть с ковра и сметал с курса, снег слепил глаза, и я летела по ощущениям — на канализационный запах, которому было всё нипочем. Допинг грел изнутри раскаленной печкой. Томка возилась и ерзала в нетерпении. Наверно, ей хуже. Моя территория — город и его жители, которые ощущались в относительной безопасности, а её — ведьмы и особенно Верховная. В снежной круговерти на секунду померещилось недовольное лицо тети Фисы. Но — померещилось… Да, когда меня ее запреты останавливали?

А у фонтана нас ждали. И если присутствие мастера Сима — даже в домашних халате и тапках — не удивило, то…

— Па?.. — я растерянно обняла коврик.

Отец, похожий на огромного снеговика, подошел вплотную, наклонился и заорал, перекрикивая вой ветра:

— Улька, еще хуфии нашлись! Три штуки! Тебе вести.

Неужто у Гошиного братца объявилась совесть?..

— Откуда?! — я выглянула из-за отцовского плеча. Три облепленные снегом фигуры стояли истуканами. — Па, ты на меня прослушку повесил?

Раяна же стряхнула с меня всех «бабочек»!.. Или — не всех? Или… Ах, браслет…

Отец ухмыльнулся в снежные усы, но синие глаза смотрели тревожно:

— Соседний округ выручил, и не просто так, разумеется. Я всю последнюю неделю чужие пороги обивал, Улька, но, надеюсь, успел… И уже думал к вам идти и просить… передать. Не медлите, — он взял меня за плечи, посмотрел серьезно и быстро чмокнул в щеку. И отошел, ничего не говоря. Да, дочка выросла…

Томка, деловито поздоровавшись и косо глянув на беса, взялась за ритуал привязки хуфий, а мы с Ангелиной нашли щель в мир теней. У фонтана рваный край метели вздувался снежным пузырем, когда «канализационный» ветер дул оттуда. И остро вспомнились погоня за «пауками», кроличья нора и первая встреча с «Путем в никуда»… Привычно выдыхая и вымораживая паническую атаку, я плотнее обмотала лицо шарфом и снова оглянулась на отца. Конечно, он не просто так затеял тот разговор про свойства хуфий — подводил, намекал, да я не поняла… И сейчас бы отправился вперед меня, но…

Подруга закончила работу, привязав двух хуфий ко мне и одну — к себе, и подошла.

— Идем? — Томка деловито расправила плечи.

Я кивнула, взяла за руку Ангелину и отправила отцу быструю мысль: «Прости за всё, па. Люблю тебя». И, закрыв глаза, шагнула в мир теней.

— Не смотрите, — торопливо шептала «кошка». — Не смотрите и не слушайте, не то пропадете. Здесь многие умоляют — кто о жизни, кто о смерти, — но это не ваша забота, ведьмы. За мной, шаг в шаг. Я чую прошедших, проведу до границы мертвого. Не смотрите, только не смотрите и не слушайте…

Второй рукой я сжимала Томкину ладонь, а подруга вела мастера Сима. Замыкал «паровозик» Толик, а хуфии следовали рядом тенями. И когда невидимая рука вцепилась в мою штанину, дергая и сбивая с тропы, когда бесплотный шепот «Спаси…» коснулся ушей, я прокляла эту безумную затею. Старалась игнорировать, но рук становилось больше, шепот множился, и внутри вспыхнула жалость. Бесконечная жалость и судорожное желание помочь. И только запах — тошнотворная вонь прорванной канализации — да ритмичное движение вперед помогали цепляться за реальность и не поддаваться на назойливые просьбы.

— Томк, мы дуры… — прошептала еле слышно.

— Говори за себя, — тоже шепотом ответила подруга, крепче сжимая мою вспотевшую ладонь. — Лично я знаю, что делаю. И тебе советую в это поверить. Немедленно и до возвращения.

«До возвращения…». Кому, кроме «кошек» да бесов, удается вернуться с той стороны?.. Да, кстати, это мысль… Отпихнув ногой очередную руку, я впервые попыталась использовать пассивный «хамелеоновый» навык активно. Часто-часто дышала, втягивая их запах, надеясь… урвать и частичку силы. Изменения, конечно, не ощущались, но это помогло отвлечься. И когда Ангелина резко остановилась, я едва не врезалась в ее спину.

— Уля, вам туда. Мы подождем.

Я открыла глаза. Дрожащий сумрак высокой пещеры. Горящие золотом глаза бесов и болотной зеленью — «кошек». Смутные тени позади, протягивающие руки и шепчущие. Зигзаг расщелины, в глубине которой шевелился мрак.

— Мы подождем у фонтана, — повторила Ангелина и обмотала лицо шарфом, глухо добавив: — А вернетесь с другими — я почую. Удачи.

И они с Толиком быстро исчезли за теневой завесой. Томка кивнула им вслед и улыбнулась, предвкушая. А меня с головой накрыл липкий ужас, сминая «заморозку», выпуская эмоции. Я не хочу туда!.. Не хочу умирать!..

— Ульяна! — резкий Томкин голос стеганул хлыстом, и я вздрогнула. — Смотри на меня! — и она обхватила мое лицо ладонями, четко и ровно продолжив: — Ты. Не. Умрешь. Поняла? На меня смотри, говорю!

Желтые глаза замерцали, гипнотизируя, и нечисть во мне вытянулась в струнку, послушная приказам старшего. И паника схлынула, оставляя нервную дрожь. И готовность делать, что велят.

— Ты не умрешь, — повторила она веско. — Мастер Сим, как у вас с силой?

— Нормально, — солидно отозвался бес и посмотрел на расщелину с опаской. И пробормотал: — Эх, клялся не возвращаться, клялся-клялся… Но будет. Будет ждать, девушки.

— Ульяну подпитайте, — распорядилась Томка, сняв куртку и небрежно бросив ее на пол. — Моя посоветовала разбудить нечисть и как следует накормить местной силой. Тогда живая не умрет… быстро, — и, глянув на побледневшую меня, добавила: — Я ушла. Догоняйте.

И, вся в черном, с туго заплетенной косой, тонкая и гибкая, она бесшумно исчезла в расщелине.

— А ведь я знал, что ты наша, — прошептал мастер Сим, и от его ладоней по моим рукам пошла колючая пульсация. — Всегда-всегда знал. Я специально вышел на тебя. Помнишь? Почуял. И другую бы ведьму не стал спасать, но ты наша. Не здесь родилась, мала очень — даже не младенец, а зародыш, но наша.

«Зародыш», жадной губкой впитывая силу, расправил плечи и распахнул крылья. И, встряхнувшись, заслонил человека. И тьма расступилась, став прозрачной и явив сокрытое. И канализационная вонь оказалась… просто запахом. И мастер Сим… изменился. И впервые я увидела то, что было недоступно человеческому взгляду, — жгуты пульсирующих желтых вен под темной кожей, скрученную тень хвоста, страшные шрамы от когтей на правой стороне хищного лица, гриву черно-седых волос ниже плеч.

— Ну? — поторопил он. — Жива, ведьма, или переборщил? — и отпустил мои руки, отступил на шаг.

Я моргнула. А он высокий, оказывается, и одет странно — сизые тени стекают худощавому телу. Бес глянул на меня сверху вниз и оскалился, обнажая мелкие клыки. И моя нечисть… радостно распушила хвост. Фигурально, конечно, нет крови — нет тела, но я ощущала, как она заставила меня выпрямиться, вздернуть подбородок и оскалиться в ответ.

— Глаза — как у «жука», — кивнул мастер Сим. — Да-да, как у «жука», Ульяна, синяя-синяя пленка без зрачка… Готова?

Я тоже сняла куртку, шапку и шарф, оставшись в привычных джинсах и водолазке, встряхнула руки, звеня амулетами и пробуждая «угли», и молча пошла вперед. Туда, где уже не было ни тьмы, ни холода, ни прежнего ужаса. Нечисть во мне возбужденно подпрыгивала, ускоряя шаг. Прозрачно-черные узкие стены, ровный пол, тонкий Зойкин запах, горячее дыхание беса за спиной. Как у «жука»?.. Вот уж не думала… Не самая сильная нечисть, но самая опасная — безумной твердолобостью и принципиальностью. Даже с бесом можно договориться, а с «жуком» — никогда. Но у меня от него вроде только глаза…

Ощущение помещения возникло неожиданно. Тонкое назойливое пение, как жужжание комара, на грани слышимости, от которого нечисть тревожилась, и по коже ползли мурашки, многократным эхом отражалось от… стен. Я оглянулась и поняла. Это не расщелина, а приоткрытая створка врат. А пение… это заклинатели, это их излюбленное хоровое «Ом-м-м!», отпугивающее нечисть.

Томка возникла из ниоткуда. Вынырнула из мрака и жутко сверкнула глазами. На ее лице и руках проступала желтая вязь вздувшихся вен.

— Ульяш, плохо дело, — сообщила она сипло. — Внизу Пламени нет, зато нечисть на живых слетелась, кажется, со всех концов мира. Заклинатели едва справляются. Не видишь? — и всмотрелась в мои глаза. — Мастер Сим, добавьте силы.

Бес обхватил меня за шею, и я невольно зажмурилась. Эта подпитка напоминала падение в пустоту. Головокружение, приступ тошноты… и приземление, жесткое, до желудочных спазмов. Потусторонние запахи вообще перестали ощущаться, заклинательский шепот превратился в тревожный набат, и я… увидела. Шагах в десяти — Римма в цветке белого огня и Зойка без сознания, съежилась, уткнулась лицом в колени Верховной.

— Зой!.. — я рванулась к девочке, но мастер Сим ухватил меня за локоть с тихим «Да, жива-жива, чую».

Заклинательские фигуры, образующие круг, терялись во тьме, зато явно проступала нечисть. Размытые силуэты то выступали из тени, то ныряли во мрак, двигаясь вяло и медленно, но… опасно. А где?..

— Где наблюдатель?

— Сможешь его найти? — Томка наморщила нос. — Я его не чую. У него запах такой слабый и специфический… Сможешь?

Я втянула носом воздух, представляя Гошу. Мы все дышим одним воздухом — даже здесь. Меня резко повело вверх — по лестнице, по угрюмым коридорам и…

— Да.

— Иди, — подруга посмотрела тревожно, но добавила: — Мы здесь останемся и… уберемся. Нельзя позволить нечисти пройти через врата в наш мир. Найди наблюдателя, убедись, что всё сделал, и тащи сюда. Хватит им здесь прозябать.

Я кивнула, получила еще одну дозу силы от беса и наконец увидела всё. Бесконечная высота огромного зала. Далекие стены, наверху искрящие белым. Гигантские створки врат, вдоль которых мы шли. И лестницы. Безумный лабиринт висячих каменных лестниц над нашими головами, стыкующийся с порталами в стенах. И начинающийся широкими ступенями там, где сидела на полу Римма в окружении заклинателей.

…а Пламенем горела не она, а две хуфии, забитые под завязку. И, черт побери, почему Гоше не выделили хоть пару заклинателей?.. Решили, что управятся отсюда?..

— Держи, — Томка обмотала вокруг моей руки привязку третьей хуфии — невесомый красный «поводок» и сунула в ладонь три монетки: — Используешь, когда пропадет зрение. С Богом, Ульяш.

И я поспешила на запах, ощущая за спиной троицу хуфий — незримых, спрятанных в тени. Опять. За пару минут преодолела несколько лестничных пролетов, запинаясь о частые низкие ступени, и, добравшись до нужного «стыковочного» портала, не удержавшись, глянула вниз. Пара бесов расправлялась с заторможенной нечистью быстро и безжалостно. Томка, хватая за горло, обращала живое сначала в камень, а потом — в пыль, а мастер Сим, не мудрствуя лукаво, сворачивал шеи и отрывал головы. А нечисти не убывало.

Я отвернулась и перевела дух после затяжного взлета. Портал уводил в широкий коридор… без потолка. Стены терялись во тьме, а та двигалась, повторяя каждое мое движение, то сгущаясь впереди, то замирая на месте. И запаха нечисти здесь почти не было. Кроме наблюдательского — тонкий след пары «пауков». Кажется, те, что внизу… приманка. Чтобы дать зеркалу время увидеть и собрать? А не «призыв» ли звучит в этом загадочном «Ом-м-м»?..

На Гошу я наткнулась сразу за поворотом: он как раз пытался одолеть учуянных мною «пауков», швыряясь сгустками Пламени. Но — не боец, он и есть не боец, бил, куда придется, а нечисть — изворотливая. Молодая и наглая: заплела мозги, судя по заторможенным марионеточным движениям жертвы, и игралась. Кряжистые тела, непропорционально длинные руки, оспины многочисленных желтых глаз на дряблых лицах, сизые тени одеяний, как у беса.

Я привычно использовала татушки-иммунки и, не удержавшись, подсказала:

— Гош, шея. У «пауков» слабое место — шея.

Он замер, и хуфия в его тени вспыхнула сумасшедше яркой звездой — переполненная до краев. «Пауки» тоже замерли, и я не стала ждать ядовитого нападения. Выстудила воздух в легких и одним ударом впечатала обоих в стену. Мрак вцепился в «пауков», обвивая их сколькими щупальцами, и я быстро довершила начатое, свернув «паучьи» шеи. Никогда не оставляй врага за спиной… Тьма, урча, утащила тела в стены. Тюремная стража?..

Размяв ладони, я использовала единственно верный способ вырвать Гошу из «паучьих» сетей — весомую воздушную затрещину. Он пошатнулся, схватился за затылок и стремительно обернулся. На его изумленное лицо было приятно посмотреть.

— Ульяна, это не ты… — пробормотал сипло и потер шею.

— Ладно, не я. А кто? — я ухмыльнулась. — Скажи, свет мой, зеркальце.

— Идем, — наблюдатель хмуро глянул на меня исподлобья. — Потом прикалываться будешь.

И устремился вперед. Я поспешила за ним.

— Гош, а где Пламя? Почему не нападает? — поинтересовалась, едва поспевая за «зеркальцем».

— Боится хуфий, — объяснил он сухо. — Напало, едва мы появились, но как только хуфии впитали первые сгустки, оно разлетелось. Пламя, — и обернулся через плечо, — как живое. Живая сила. Боится, что его опять запрут в мертвых телах на черт знает, сколько времени, и… Берегись!

Против Пламени я была бессильна, и когда пылающий сгусток сорвался с потолка, меня спасла только хуфия. Одна из «моих». Вскинутые костлявые руки, вспыхнувшие глаза и серебристая кровь, стекающая из уголка улыбающихся губ. Она довольно облизнулась и принюхалась, бешено завращав глазами. Я отвернулась. Не могу на них смотреть, опять кажется, что нападут… И неуютно с ними за спиной, особенно теперь, когда они выползли из тени на Пламя…

— Где ты их взяла?.. — наблюдатель изумленно уставился на хуфий.

Те застыли столбами, дружно поводя носами и одинаково кроваво улыбаясь. Просыпаясь. Мечущиеся тени плащей, окровавленные босые ноги, нечесаные косы из-под темных капюшонов, калейдоскоп незнакомых лиц.

— Не я. О… папа.

Он кивнул и устремился по коридору:

— Тогда быстрее справимся. Я выжидал, пока эти трое усвоят Пламя — чем лучше утрамбовываешь, тем больше влезает. А теперь можно не ждать. Нечисть учуешь, прикрывай. И…

И остановился так неожиданно, что я едва не врезалась в широкую спину.

— Уль, а наколдуй-ка что-нибудь, — Гоша сжал серебристый амулет и закрыл горящие глаза. — Что-нибудь… мощное.

Я сложила ладони чашей и взвихрила воздух. Тьма у стен заворочалась, расползаясь ветхим бархатом, а мой спутник забормотал, считая:

— Пять… семь… девять… Еще сильнее… Десять, одиннадцать… А они на твою силу летят, — и хмыкнул довольно: — Пятнадцать… А теперь за меня.

Что бы ни говорили тетя Фиса и Томка, но Пламя мне не нужно даже рядом — от него сплошные проблемы… Я завертелась угрем, хоронясь то за наблюдателем, то за хуфиями, а те жадно ловили добычу налету. Сила беса кончалась, и я перестала видеть, но ощущала. Звонкую вибрацию воздуха. Горячее давление со всех сторон. Стонущую тьму.

— Уль, поднажми, — скомандовал Гоша и начал обратный отсчет: — Десять… Можешь продуть все коридоры? Продувай. Девять… Семь… Пять…

Меня затрясло от напряжения. Я ветром проносилась по мрачным коридорам, забивая живой магией мертвое присутствие хуфий, и Пламя рвалось за мной, прямиком в расставленные сети. А тьма уже сужала коридор, и опять завоняло канализацией. Так, монетки… Удерживая «розу ветров» дрожащей левой рукой, правой я полезла в карман джинсов и сжала в кулаке бесову заначку, «растапливая» монету и впитывая силу. Для полноты отвратительных ощущений снова затошнило, и из-под ног ушел пол.

— Уль, всё, — наблюдатель обхватил меня за талию, поддерживая. — Осталось последнее Пламя — и домой, — и задумчиво добавил: — Да, не брать с собой обычную ведьму было плохой идеей…

Давление воздуха уменьшилось. Зрение вернулось. Три мои хуфии сияли серебристыми звездами, и последнее Пламя сдалось им само, рассыпавшись искрами у окровавленных ног. Я глубоко вздохнула, сжала заклятье в кулаке, гася силу, и прислушалась. Что-то… не так. Чего-то… Лица хуфий застыли безжизненными масками, и нежить дружно отступила в тень. Но что-то… Я принюхалась, присмотрелась, прислушалась…

— Заклинатели, — прошептала еле слышно. — Они молчат.

И зычным ревом с первого этажа Томкин зов:

— Ульяш, вниз!.. Ворота закрываются!

— Сколько вас тут? — опешил мой спутник.

— Трое, — я обернулась. — Это Пламя точно последнее?

— Точно, — Гоша сжал в руке медальон, наклонился и прищурился на меня, обхватил крепче: — Ты… пропадаешь, — и понял: — Сила уходит. Дело сделано.

Час от часу не легче… Я взяла его за руку, потянув за собой по коридору. Благо, ушли недалеко… Наблюдатель оказался отвратительным ведомым — постоянно норовил обогнать, натыкался на меня и нервно спрашивал, куда идти. Я отвечала односложным «поворот», «портал», «ступенька» и тащила его за собой на Томкин голос. Ее заначки хватило ненадолго, и я теряла зрение с каждым шагом.

Нечисти в зале не было, то ли из-за сгустившегося мрака, то ли из-за бесовых подвигов. Спускаясь с последней лестницы, я видела только Томкины глаза — желтые, уставшие, тревожные, и горящую Пламенем Римму — едва живую и поддерживаемую… кем-то.

— Ульяш, быстрее! — подруга посмотрела на потолок и сорвалась на крик: — Бегом!

И я побежала, спотыкаясь и запинаясь. Шаг, второй, третий… От вони мутилось в голове, тьма ворочалась, как живая, путаясь в ногах и поглощая пространство. И появление мастера Сима рядом напугало не на шутку. Вспышка желтых глаз, крепкая рука, ухватившая за локоть, и хриплое:

— Ульяна, это я-я… До выхода пойдем. Рядом уже.

И — ни капли силы не отдал. Бес тяжело дышал и шатался, но протащил нас с наблюдателем сначала до Томки, а потом — и до врат. Расщелина, которую я помнила широкой, стала очень узкой, и мы продирались через нее с «мясом» и кровью, обдирая щеки, спины и руки. От вони свербело в носу, и хотелось чихнуть, но я, задержав дыхание, терпела, боясь расшибить лоб, и в пограничный мир теней выпала в полубессознательном состоянии. И путь казался нескончаемым, хоть длился пару минут, не больше. Я почувствовала остановку и исчезновение ведущей бесовой руки, отпустила наблюдательскую ладонь и от души чихнула. Вздохнула судорожно и снова чихнула. Выпрямилась, зажав нос, и замерла. В мире теней мы были не одни.

— Просочилась, гадость, — сипло заметила Томка, поддерживая двоих заклинателей. — Крупных убрали, а мелочь не заметили… Ульяш, силы остались?

Напротив нас стояли пятеро. Пара «пауков». И трое «жуков». На бугристых уродливых головах крошечными сапфирами горели три пары глаз, за сутулыми спинами дрожали теневые крылья, острые крючья пальцев сжимались-разжимались, скрежеща. Я мрачно глянула на последнюю преграду. Или ждут, чтобы им показали тропу, или… крови, чтобы набраться сил и выйти самостоятельно… Пока не нападают, но лишь «пока». Сознания коснулся вкрадчивый голос, но иммунка оттолкнула чужое вмешательство. Да, сначала «пауки» заплетут мозги, а потом…

Я закатала рукава и, шепнув Томке «задержу, остальных уносите», резко выдохнула, сгущая вокруг нечисти воздух, заворачивая их в вихрящиеся коконы. И встряхивая своих спутников, срывая их с «паучих» поводков. Пятеро заклинателей навсегда остались в тюрьме, Зойка в сознании, но висит на Римме, а Верховная… на морально-волевых, мастер Сим одного заклинателя тащит, двоих держит. Я зажмурилась, отключая все чувства, скрещивая руки и пережимая большими пальцами оба «угля» сразу, увеличивая подачу силы. На командный Томкин голос, как и на топот шагов, как и на зов теней, я не обращала внимание. За мной вернутся «кошки», обязательно…

Воздух чужого мира был неподатливым, непослушным и тугим. И если в моем мире нечисть бы давно швырнуло на пол в бессознательном состоянии, то здесь я едва сдерживала их, вертя марионетками. Но — воздух всё же был. Я дышала часто, через канализационное «не могу», но «угли» плохо усваивали чужую силу, а моя стремительно таяла, утекая кровью из носа, слезами из глаз. И я решилась на то, чего никогда бы не сделала, если бы не «бы».

Открыв слезящиеся глаза и убедившись, что на туманном пятачке в окружении скал остались лишь мы с нечистью да тройка зовущих призрачных теней, я перекинула воздушные нити воронок в правую руку, вытянула левую и сдула с предплечья все татушки. Это для людей они иммунитет, а для нечисти — яд. Я ни разу не использовала иммунки как оружие, чтобы не следить чужими возможностями, но здесь…

Дикая смесь ядов повисла в воздухе склизким клубком, и я поменяла руки, добавляя то, что осталось на правом предплечье. И единым выдохом направила яд в сторону нечисти, из последних сил раскрутила воронки-ловушки, чтобы, посчитав до десяти, отшвырнуть к стене бездыханные тела. И устало попятиться, ища спиной опору.

…где же Ангелина?..

В носу свербело, в ушах шумело, перед глазами всё плыло, и запаха живой нечисти я не учуяла, как не услышала и крадущихся шагов. И лишь когда над ухом раздалось глухое жужжание, лишь когда я лопатками ощутила дыхательные движения чужой грудной клетки, лишь когда острые пальцы сжали горло, вспарывая кожу… Боли почему-то не было. Ничего не было. Кроме темноты и полета. Или падения. И далекого-далекого голоса, монотонно повторяющего одно и то же:

— …дыши, Уля, дыши. Дыши, ведьма, ты же нечисть, мать твою! Дыши, Ульяна, дыши, ты же воздух… Дыши, только дыши…

Эпилог

Существует так много занятий,

на которые у меня не хватало времени…

Хочу научится играть на гитаре, перечесть «Войну и мир»,

одолеть наконец Пруста,

и выращивать лекарственные травы,

и вышивать, и сшить хоть одно стеганое одеяло,

и варить варенье…

Барбара Майклз, «Ведьма»

Я никогда не была агрессивным и истеричным нытиком. Я была разной — упрямой и своевольной, мрачной и вредной, резкой и нелюдимой. Но не нытиком и не истеричкой. Пока не очнулась в больнице, без активной силы «угля» и пассивной силы нечисти. «Уголь» Римма усыпила — и во избежание, и потому что Динара Сафиулловна посоветовала заблокировать темный, пока лечусь. А темная половинка «угля» связана со светлой, и эффект получился предсказуемым — уснули оба, да так, что я не ощущала их вообще. А нечисть после тюремных подвигов перетрудилась и впала в кому, отняв у меня и рефлексы, и скоростное восстановление.

Очнувшись в первый раз, я увидела ослепительно белый потолок, поглазела на него с минуту и с облегчением решила, что всё, отмучилась. Да рано. Попытка встать — неподъемное тело — головокружение, слабость и боль… Холодное зимнее солнце заливало больничную палату потоками белого света, отражаясь от стен и потолка, а у кровати кто-то верещал, убеждая, что мне «нельзя». И укол — и падение в темноту. Снова. И снова. И снова. Пока я не очнулась посреди ночи. Никого рядом. Капельница. Плотная повязка на горле. Отвратительная тяжесть в теле. И ни капли сил, ни магических, ни физических. Но, брезгливо отцепившись от капельницы и перекрыв катетер, я выползла из постели и добралась до туалета. И даже в зеркало посмотрелась, отказавшись опознавать в серо-зеленом скелете собственно…

А за окном в рыжем свете фонарей сверкали сугробы. И потом, полулежа на подоконнике, я долго смотрела на черные кляксы деревьев, на пляшущие в воздухе снежинки, и пыталась понять. Сколько? Сколько я здесь нахожусь и почему, черт возьми, жива?.. И пальцы перебирали складки тугого бинта на горле. Ведь не должна же… И вспоминала голос, и не понимала, чей он.

К утру пришла тучная медсестра и устроила скандал. Накричала, уложила в постель и воткнула в синюшные вены шприцы капельниц. И в такую же синюшную, по ощущениям, задницу — укол. В последний раз. Всё же людские лекарства действовали на меня иначе, да и поправлялась я быстрее. Проснулась рано утром и прямо сказала медсестричке, что если она еще хоть раз меня усыпит, то ей несдобровать. Медсестричка была из потухших ведьм и струхнула, хотя виду не подала. Конечно, сейчас я слабее котенка — до туалета ползком добираюсь, но ведь это временно.

Напугав медперсонал, я потребовала сотовый и поесть. Жутко, до воя, хотелось мяса, а мне принесли куриный бульон. И отказали в сотовом. Мол, все в порядке, все живы, отдыхай и ни о чем не думай. И загородный санаторий от Круга к этому располагал. Я опять прибегла к угрозам, и на меня в тот же день нажаловались Верховной — из коридора, по телефону. Я ухмыльнулась и чинно спряталась под одеяло в ожидании чуда. Римма надавить не сможет — авторитета не хватит, а вот Томка…

Подруга прилетела через два часа, бледная и уставшая, с желтыми глазами и беспокойным бесом. Привезла чемодан всякой всячины и рассказала последние сплетни. С тех пор, как, пошла третья неделя. Хуфий раздали по округам, и теперь выясняют, как выпустить Пламя. Зойка прошла Ночь выбора, и скоро в Кругу будет на одну воздушную ведьму больше. Городская нечисть возвращается на насиженные места. В стане наблюдателей полный швах. Кто-то умный доложил об обстановке столичным шефам, и те сняли Гошиного братца почти со всем Советом, а во главе временно оказался мой папа. Я этого «умного» зауважала чрезвычайно. Надеюсь, добытых из Раяны доказательств ему хватило.

Посидев час, Томка подхватилась и удрала, сославшись на дела. И о самом главном я так и не узнала. И она тараторила без умолку, и я говорила с трудом — хрипела через боль. Однако этого хватило, чтобы через неделю медперсонал полез на стенку. Я не могла сидеть без дела, а подходящего дела не находилось. Пыталась читать, смотреть фильмы, плести амулеты, но все больше сидела у окна, дыша через щель для проветривания зимним воздухом, и рычала на всех, кто заикался о «нельзя». А сил, несмотря на одни бульоны, становилось все больше, — нечисть и в коме остается нечистью. И их хватило на скандал с главврачом.

Нет, сначала я пыталась объяснить, что людские лекарства и целительство на меня или не влияют вообще, или мне от них плохо. Написала на компе письмо и предъявила его на очередном осмотре. Но главврач, худосочная рыжая особа в летах, лишь глянула надменно и снисходительно хмыкнула — дескать, ни черта ты не смыслишь в современной медицине, деточка. Я разозлилась до позабытых судорог в левой руке. И на неё, и на Томку — что не предупредила врачей, и на себя до кучи. Главврач, тоже потухшая, выскочила из палаты под мой угрожающий сип: «Поправлюсь — придушу!..».

После я поревела от бессилия и написала длинное письмо Арчибальду Дормидонтовичу, слезно умоляя приехать и сделать что-нибудь. «Паук» приехал на следующий же день. Осмотрел меня, поговорил серьезно с врачами и выдал пахучие таблетки. Оказалось, сильнейшее успокоительное. Ну, хотя бы…

Уняв первое буйство и почти смирившись с печальным положением дел, я часами сидела у окна и чувствовала себя жалким искалеченным ничтожеством, а душа рвалась доказать миру и самой себе, что я по-прежнему сильна и полезна. И вслед за этим стремлением пришло жуткое понимание: если я не на работе, если не занята по горло, то не нужна даже самой себе. И не знаю, что с собой делать и чем себя занять. Кроме готовки, но на кухню меня не пускали.

А вслед за тоской по единственному любимому занятию пришла и память. И боль. За тетю Фису. За Жорика. За Кирюшу. За всех, о ком я запрещала себе думать. А теперь и не занять другим, не забыть, и не выстудить… И новое понимание стало очередным болезненным уроком: я так привыкла к магии, что забыла, как справляться с эмоциями без неё. Я ужасно спала, постоянно хлюпала носом и шипела на всех, кому не повезло застать меня в слезах. И быстро шла на поправку, но с каждым следующим бессмысленным днем всё отчаяннее хотела сдохнуть и уже наверняка. Меня навещали — и мама, и Томка, и Зойка с тетей, и даже мастер Сим, — но…

— Уля, это просто страх, — заметил бес перед уходом. — Нервное истощение и страх. У нас это обычное явление: первое время в живом мире мы беспомощны — и сила здесь не та, и мало-мало ее. А беспомощность пугает и раздражает тем больше, чем сильнее личность. Потерпи. Вернется сила — вернешься и ты. Потерпи. Раны, нанесенные в моем мире, не лечатся магией в вашем, но… Потерпи.

Я терпела, но понимала: уже не вернусь. Вернее, вернусь, но уже не я. Не та бабочка-однодневка, которая вольготно росла под заботливым тетушкиным крылом и лезла в бутылку. Другая Верховная, особенно когда наберется опыта и авторитета, не будет прощать того, что прощала по родству тетя Фиса. И папа… Я никогда больше не воспользуюсь его подарком, но и не сниму никогда. Пусть остается напоминанием. И так хотелось с ним поговорить, понять, почему ушел, простить раз и навсегда, но… Но. У наблюдателя работа — превыше всего.

Пережив за две недели стадии агрессивной истеричности и слезливой жалости к себе, я впала в меланхоличную депрессию. Медсестра с главврачом за дверью тихо шушукались о психологе — для начала, но вызвать ведьму со сферой души почему-то не решились. Хотя я сама была почти за. Я и прежде плохо переносила помещения — даже собственную квартиру, а от сидения в небольшой палате заработала клаустрофобию. И стены давили, сжимали, душили… Стоически преодолевая новый недуг, я прописалась у окна и с тоской смотрела на однотипный зимний пейзаж. Сижу за решеткой в темнице сырой, да. Но как только темный «уголь» уснет наверняка, меня здесь ничто не удержит, и как бы не разнести на радостях уютное заведение по камешку…

Обнаружив в себе для начала Мечту, я приободрилась и перебрала в памяти все прошедшее. Особенно старательно — подкравшегося «жука» и зовущий голос. И почему-то подумалось, что Раяна однажды побывала в тюрьме — и так же попала в лапы «жука», заработав незаживающие раны, и, вероятно, Пламя словила. Но верны ли домыслы, я уже никогда не узнаю. И так же, как ведьма, навсегда останусь хрипящей и закутанной в шарфики. До кучи к пожизненным цветным линзам и малочувствительной левой половине тела. И почему в тюрьме не оказалось мыслеформ?.. Она бы мне сейчас ой как пригодилась… А то комплексы начинают цвести… и вонять. А мне новых не надо, старые бы одолеть.

Да, старые… Как найти баланс между заботой о собственной жизни и бесстрашием в бою? Изольда Дмитриевна приучила к риску, и он был неотъемлемой частью моей работы. Смогла бы я сейчас так же рисковать, суя нос во все дыры? Полезла бы в старый архив? Побежала бы за удирающим «пауком» в ловушку «Пути»? Вошла бы в квартиру с бесами? Полезла бы, черт возьми, в тюрьму? И, поразмышляв, поняла, что полезла бы. И без хуфий бы полезла. Потому что. Ведьмина доля. Та самая, которая велит делать добро, а не деньги. Помогать и спасать. Просто я была бы осторожнее. Внимательнее. Осмотрительнее. И этому еще предстоит научиться.

Делает ли нас любовь близких слабее и уязвимее, комплекс ли она? Для риска — безголового и беспечного — да. Но не для выживания. Почему всё перевернул папин подарок? А с мамой мы никогда не были близки: во времена моей учебы она работала правой рукой при тете Фисе, и меня воспитывали Круг и Изольда Дмитриевна. И мама — ведьма. И никогда не показывала, что боится за меня. Пока не пришла в палату. Ничего не сказала — посмотрела, молча вышла и полчаса простояла за дверью. Чтобы вернуться, улыбнуться через силу и сказать, что гордится. И так и не сказать, что боится. И всегда за меня боялась. Но — она тоже ведьма, пусть и «на пенсии». И мне еще предстоит пройти ее путем, чтобы гордиться, бояться, но не мешать — ни в коем случае не мешать! — быть собой и делать свою работу.

— Па, может, расскажешь, что у вас творится? — спросила я однажды у браслета, устав от безвестности и помня о прослушке. — И с чего вообще всё началось? И чего от вас ждать?

Браслет гордо промолчал, а я почувствовала себя глупо. Но да попытка — не пытка… И, поползав по палате, я выпила успокоительное и легла спать. Чтобы проснуться посреди ночи от чужого присутствия. И чужого взгляда. Нечисть во мне сонно встрепенулась, впервые подав признаки жизни. И сообщив, что опасности нет. Свои.

Сев, я протерла глаза и изумленно вытаращилась на незваного гостя. Гоша, здоровый и цветущий до черной зависти, в расстегнутой лыжной куртке сидел на стуле, вытянув ноги, и рассеянно таращился в окно. Вот уж кого не ожидала, того не ожидала… Думала, поправлюсь — найду сама и стрясу всё, что хочу знать. В конце концов, имею право…

— П-привет… — просипела растерянно и нервно поправила повязку. И натянула до плеч одеяло, пряча не то ночнушку, не то собственные непрезентабельные кости.

— Доброй ночи, Уля, — он улыбнулся, но посмотрел с жалостью. С такой жалостью, что…

— С-стукну!.. — ощерилась уязвлено.

— А если я полетать хочу? — весело прищурился. — С шестнадцатого этажа и так — пять раз?

Я недоверчиво подняла брови и рефлекторно пережала правый локтевой сгиб, но… Тишина и ни капли силы. И будить нельзя — пока не устоялся блок на темном «угле», чтобы не проснулся следом.

— Твое… счастье — не могу, — я нервно дернула плечом. — Пока.

— Тогда отложим и мои полеты, и твою тундру до выздоровления, — бодро предложил наблюдатель и, повозившись, вытащил из заднего кармана джинсов знакомый шнур, пояснив: — А пока отдам долги и отблагодарю за помощь. Давай руку. Левую.

— И сердце до кучи? — буркнула, глядя на шнур. Давняя мечта, но… — Гош… уже не надо. Всё равно… — и кашлянула. Говорить больно.

— Пусть будет, — и он посмотрел проницательно. — Темный «уголь» уснул, но ты будешь иногда пользоваться тьмой, не так ли? Пусть будет. С разрешением легче. И маскироваться не надо, и не схватят за руку, и не привлекут. Сколько лет ты живешь с этим страхом, Уля?

Я отвела глаза и молча протянула руку. Оттого, что этот человек за несколько недель так хорошо меня узнал, стало неуютно. Да, пусть будет… Индивидуальное разрешение легло на кожу тройным крестом — и гора с плеч. И если опять встанет вопрос жизни и смерти, и придется срывать блок… А спрашивать о том, откуда он знает про спящие «угли», бессмысленно. Наблюдатель на то и наблюдатель.

— А от сердца я не откажусь, кстати… Доброе сердце светлой ведьмы и работе, и в жизни лишним не бывает. Важный компонент и в ритуалах, и…

Молча показала фигу. Гоша в ответ, ухмыльнувшись, — мою «метелку». Бронзовый амулет сверкнул в слабом свете ночника и спрятался в кулаке. У меня от возмущения прорезался голос:

— А ну, верни!.. Моя!.. — и закашлялась. Горло прострелило болью, и зачесались шрамы.

— Уже нет, — он встал, налил воды и протянул мне стакан, пояснив: — Я его… изменил. Перепрограммировал с перепуга. Теперь пытаюсь освоить.

— И… как? — поинтересовалась ядовито и уткнулась в стакан с водой. Морщась, выпила мелкими глотками.

— Плохо, — ночной гость поджал губы, качнул головой и сел на стул. — Сколько ты училась полетам?

— Пять лет… учеба и стажировка. Потом еще год… с инструктором… В лучшем случае год. Потом еще год… испытательный. А потом — права. Что? — заметила удивленный взгляд. — Это… не машина и земля. Это… риск. Надо небо изучить, направление ветров… к сопротивлению воздуха… привыкнуть. Погоду предугадывать… летать и бурю, и в снегопад, и дождь, и на разных… высотах. Плюс… маневры. Посадка. Воздух — не земля, не удержит. Даже меня.

Это была самая длинная за три «сознательные» недели тирада, и я, кашляя, опять приникла к стакану с водой.

— Можешь научить? Ты летаешь — как дышишь, — и добавил: — Амулет слушается, я проверял.

Я посмотрела на него задумчиво и оценивающе. Тени на небритом худощавом лице и любопытный взгляд из-под темной челки — светло-серый, но уже не пугающе белый. Пламя, похоже, потухло, как и предрекал мастер Сим, но частичка стихийной силы наверняка осталась, поэтому и амулет, который обычно мужчинам в руки не дается, слушается. Плюс он ненормальный, а небо — не для слабонервных. И если одолел старые страхи…

— Соглашайся, — Гоша, похоже, сегодня решил поиграть на всех моих болевых точках, — взамен расскажу много интересного и отвечу на любые вопросы. Начну прямо сейчас, а продолжу по дороге.

— По какой… дороге? — меня затерзали смутные сомненья. Тундра, да. И шутка показалась очень реальной. Он ведь не из тех, кто бросает слова на ветер, и кто его знает…

— В небо, — наблюдатель легкомысленно улыбнулся, встал и бесцеремонно залез в шкаф. — Одежда есть? Есть. Собирайся. Ты здесь чахнешь, гниешь и высыхаешь. Смотреть больно. Тебе нужно на воздух. И на дело. Совместишь полезное с полезным — быстрее поправишься.

— Нельзя же…

В небо — с ним?.. Нет! Без магии я чувствую себя уязвимой, и сесть на одну «метлу» с тем, кто толком не умеет летать?.. Нет! И, кстати, иммунитета у меня сейчас тоже нет, и любой сквозняк или переохлаждение чреваты.

— И когда тебя это останавливало?

Риторический вопрос… Я тоскливо посмотрела в окно, и лицо защипал морозный воздух, наполняя головокружительной свежестью легкие, делая тяжелое тело невесомым. Я закрыла глаза и увидела. Бескрайнее серебро заснеженных полей, близкую улыбчивую луну и глубокую вечность чернильного неба. И шум ветра в ушах, и свобода в каждом вдохе… И, открыв глаза, обнаружила себя у шкафа с «лыжниками» в руках. И… поняла.

— Это запрещенный прием, Гош!.. — возмущенно вскинула на него глаза.

Иллюзия, зримая до дрожи, наполняла душную палату морозной свежестью и звала в дорогу. Настойчиво. Безостановочно. Отчаянно. И я безотчетно хватала ртом воздух, как… Как?..

— Дыши, Ульяна, — он подмигнул и протянул мне свитер. — Дыши, ты же воздух.

Я уронила комбинезон. Голос… Почему я не вспомнила его сразу?.. Потому что он говорил не один. Потому что вмешивались другие, вторя и перебивая. Однако…

— Ты! — я неловко перешагнула через «лыжники» и поковыляла на наблюдателя. Тот отчего-то попятился. — Ты… иллюзионист чертов! А ну, отвечай… как ты это сделал! Иллюзией можно… убить, но не заставить… дышать, если… нечем!

И остро вспомнилось то, что инстинкт самосохранения мудро запрятал подальше. Острая сталь у горла. Клокочущая боль в груди от каждого вдоха. Пузыри крови на губах. Отекающие от «жучиного» яда легкие и липкие комки слизи в горле и носоглотке. Мне нечем было дышать.

Ночной гость, в прямом смысле загнанный в угол, поозирался, вздохнул, посмотрел на меня и негромко объяснил:

— Иллюзии не только обманывают или убивают, Уля. Иллюзии открывают неизвестные возможности, новые таланты и забытые способности. Главное — заставить объект поверить в то, что он может. Ты поверила. Ты всегда умела дышать кожей, я только напомнил об этом. Простейший… фокус. Ловкость мысли и никакого обмана.

И напряженно замолчал. Будто бы я — без магии, почти без сил и в два раза меньше — что-то смогу сделать, даже с отвращением к его иллюзиям… А я… смогу. Простейший, значит?.. Молча подошла и обняла Гошу за плечи. От простейшего фокуса седина в волосах не остается — с простейшим не требуется «глубокое погружение в переживания объекта»… Я встала на цыпочки, поцеловала в его небритую щеку и обняла еще крепче. Слова благодарности колючим комком застряли в горле, защипали глаза, и я их скажу… обязательно.

— Улька… — он шумно выдохнул и осторожно обнял меня за талию, — напугала, нечисть… — прижал к себе крепче и глухо добавил: — Ульянка, ты сущее наказание. Маленькая, но очень гордая… проблема. С тобой зверски тяжело работать и… жить дружно, но я рад видеть тебя живой. Очень рад, — и строго закончил: — А теперь собирайся, ночь не бесконечна. Я оставлю здесь иллюзию на всякий случай, но и она не бесконечна. Подожду в коридоре.

— Там же медсестра…

— Ну и что? — хмыкнул наблюдатель. — А я — всего лишь иллюзия, — и скрылся за дверью.

Мне показалась горечь в голосе или?.. Я подняла с пола «лыжники» и убежденно возразила:

— Нет, не иллюзия. Иллюзии… ломают жизни чаще, чем… выручают из беды, и им… наплевать на то, что рушатся… чьи-то миры. Они не спасают… в отличие от тебя. И, Гош, спа…

— Квиты.

От слабости и предвкушения дрожали руки, и колготки, свитер и комбинезон я надевала, кажется, целую жизнь. И еще полжизни обувалась. Пока упаковывалась в куртку, окликнула наблюдателя, и тот тихо вошел и сразу настежь открыл окно. Я замерла кошкой, учуявшей свежий воздух, и часто-часто задышала, зажмурившись от удовольствия.

— Думаешь, погода летная?

Надев шапку и повязав шарф, я подошла к окну. Стоячий мороз, ни дуновения ветра. С опаской посмотрела вниз. Второй этаж — пушистые сугробы, невысоко, но… В сомнении глянула на своего собеседника. Он уже оседлал коврик и терпеливо ждал. Я помедлила, ища по карманам варежки. Что-то… боязно.

Гоша насмешливо поднял брови:

— Воздух, который боится летать?.. — и негромко попросил: — Уля, доверяй мне хоть немного. Не уроню. И садись впереди.

Ладно, была — не была… Да и хватит думать о жизни. Пора возвращаться.

Привычно оседлав коврик, я хрипло скомандовала:

— Поднимайся. Стой, не так резко… и не сразу в окно!.. По комнате… пару кругов, да… Гош, помягче. Спокойнее. Ты летаешь, будто… от нечисти драпаешь. А надо плыть. Ты плавать умеешь? Вот, да, уже лучше… Плавный гребок, осторожный повор… — я судорожно сжала ковер коленями, едва не соскользнув. Испуганно сглотнула и продолжила: — Поворот. Заранее, а не в последний… момент. По дуге и скорость… снижай. И не меня держи… а ковер. Он приучен не только… к коленям. Нажатие — снижение, потянешь за край — подъем, ладонь лежит ровно — держать… высоту. Вот и… держи. Не торопись. Теперь… в окно. Подожди, закрою… Говорю, не меня держи, а… высоту!.. Управляй!

Он летал… как кашлял. Пока. Но задатки определенно имеются. Коврик то вилял, то шел ровно, но вниз, то рывками набирал высоту, то замирал, дрожа, словно решая, сейчас упасть или повыше взлететь. Наблюдатель пыхтел, сопел, но ухитрялся хотя бы… не падать камнем. Я чувствовала себя ужасно уязвимой и неуверенной, но старалась не подавать вида. Лучше так — но на свежем воздухе, чем в больном одиночестве и в духоте.

— Гош… снижайся. Еще. Между прочим… не смешно! Да, я лучше руку сломаю… чем шею. И… не так быстро. Пожалуйста.

— И это ты говоришь, гоняющая на сверхзвуке, как военный истребитель? — фыркнул наблюдатель, но снизился.

Пушистое снежное поле плавно заскользило в метре от нас. И рядом — руку протяни — наша причудливая лунная тень и взъерошенный «хвост» позёмки.

— А я и есть… военный истребитель, — отозвалась сухо. — А ты — гражданский. Без опыта и… прав. Метлу заберу. Не положено иметь. Поступишь на курсы — отдам… и учись.

— А где учат? — заинтересовался. — У вас в Кругу?

— Нет, в соседнем. У нас… только я воздух, и… — запнулась от неожиданной идеи. — А в воздухе… нужен воздух. Подстраховать. Мы все… в соседнем Кругу учились или к нам… учителя приезжали.

— Не хочешь освоить новую профессию? — спросил он мягко.

— Думаю. Наверно… смогу, — и закашлялась в варежку.

И, наверно, пора двигаться дальше и учиться чему-то новому, не всё ж за нечистью гоняться… Снежно-лунный пейзаж искрил сотнями звезд, в воздухе мерцала льдистая морось, пар изо рта оседал на шарфе и варежках белым налетом. От разговоров и мороза разболелось горло, от напряжения ломило мышцы, а тело сковало усталостью, и, кашляя и дрожа, я не соскальзывала в сугроб только благодаря бдительной наблюдательской руке. И, конечно, ни о каких рассказах не могло быть и речи.

— Всё, обратно, — решил Гоша наконец и осторожно развернул коврик.

Я внутренне застонала «не хочу-у-у!» и закусила губу, сдерживая кашель. Опять духота, стены и отвратительные мысли… Серое трехэтажное здание пансионата, окруженное кованой оградой, черными скелетами деревьев и оранжевыми фонарями, вызвало приступ ненависти. И безумного желания разжечь «уголь», забрать у наблюдателя управление ковром и свалить подальше. Но… Но.

«Высадив» меня на подоконнике, Гоша решил «потренироваться еще пару минут» и, виляя задом, зигзагом полетел вдоль стены. Я с завистью посмотрела ему вслед и хлопнула оконной створкой. Выдохнула, велела себе терпеть, включила чайник и отправилась греться в душ. И там наконец поняла, чем напугала наблюдателя. Синяя радужка, поглотив белок и сжав зрачок до крошечной точки, отсвечивала тусклым зеркалом. Я зажмурилась и часто-часто задышала, успокаиваясь. Похоже, мой зародыш-«жучок», напившись бесовой силы, дал «росток», и спящая тьма ему показываться не мешает… И надо учиться себя контролировать, теперь — еще серьезнее.

Гоша вернулся минут через двадцать, довольный и румяный. И не один, а с пакетами фруктов и сладостей. Снял куртку, разулся и удалился мыть руки. Я, уже переодевшись в пижаму и пригревшись в постели, неожиданно для себя атаковала шоколад. Никогда особо сладкое не любила, но после сплошных бульонов, жидких кашек и банановых пюре…

— Но лучше бы не фрукты, а мясо? — он налил чаю, сел на стул и добродушно подмигнул.

Посмотрела на него грустно и с ожесточением впилась в апельсин. Цитрусовый сок драл горло, но и черт с ним… Наблюдатель улыбался, очевидно развлекаясь. Да-да, бумеранги существуют, и мне то допросом за допрос Аспида прилетает, то за мясо курицы… Апельсины кончились, не успев начаться, и я взялась за мандарины. В палате запахло Новым годом и стало уютнее.

— Аппетит рассказами не испорчу? — Гоша утянул из пакета мандарин.

Я отрицательно мотнула головой. Сидя по-турецки на одеяле в окружении пахучих шкурок, напитанная свежим воздухом, я уплетала мандарин за мандарином и чувствовала себя почти счастливой. Почему-то подумалось, что никто кроме наблюдателя не рискнул пойти против врачей, больничного режима и диеты и не накормил несчастную голодную меня. И не выгулял. Все придерживались правил. Отводили глаза — ага, смотреть больно — и норовили удрать. И только он смотрел, пусть сочувственно и с жалостью, и явно не спешил уходить. И это казалось… неправильным. Должно же быть наоборот. Ведь кто я ему? То ли помощь, то ли проблема, знакомая в лучшем случае месяца полтора… Может, ему что-то… надо? А ведь, кстати…

— Как тебе… без мыслеформы?

— Ты нарочно разговор в сторону уводишь? — ночной гость хмыкнул, глянул внимательно и ровно сказал: — Нормально. Думал, будет хуже, но обошлось. Она меня не меняла, только сидела навязчивой идеей и нагоняла кошмары. Ушла — и я наконец выспался, — помолчал, сосредоточенно уминая мандарин, и добавил: — И теперь думаю, дальше делать. Мелкие наблюдательские проекты уже не то рядом с загадками века, — пояснил с улыбкой и небрежно закончил: — Да и не наблюдатель я.

Я едва не выронила мандарин.

— Как так? — и уставилась на него недоверчиво. — А… допросные штуки? А…

— Бэ, — Гоша ухмыльнулся и утянул второй мандарин, опустив взгляд и занявшись чисткой. — Дражайший сводный братец меня сначала отстранил, а потом и уволил, когда сообразил, что мы преследуем разные цели, и я хочу сделать то, о чем твердила мыслеформа, — уничтожить бесов алтарь, закрыть тюрьму и вернуть Пламя. То есть то, ради чего, собственно, и алтарь строили. И — ликвидировать последнюю знающую ведьму. Последнюю помнящую. Уволил, разумеется, из лучших побуждений, чтобы держался подальше от этой истории — с его слов. А он… — выдох, — хотел Пламя, Уля. Начитался сказок и исходил завистью к ведьмам. Как исходит большинство магов-мужчин, если ты не знаешь. Если не Пламя, то хотя бы «уголь» хочет каждый третий.

— У мужчин «уголь»… — начала авторитетно.

— Есть, — он дожевал мандарин, закатал левый рукав свитера и пододвинулся к постели, сев боком.

Я подалась вперед. На локтевом сгибе, под смуглой кожей… что-то было. Я, не спрашивая разрешения, прощупала, пережала вену, посчитав до трех, и на коже проступил знак. Темные искры закручивались спиралью, порождая слабые волны силы. Очень слабые, едва ощутимые. И если это и «уголь», то какой-то… не такой.

— Не понимаю… — растерянно нахмурилась. — Откуда?..

— Из-за этого, — Гоша кивнул, — и истребляли колдунов прошлого косяками. В наших легендах говорилось, что «уголь» у мужчин — редкая врожденная способность, но на самом деле… Кровь одержимых плюс жертвы с кровью одержимых иногда — в одном случае из ста — дают такой результат. И есть те, кого такие сказки сводят с ума. Твой призрак, Жорик, имел «уголь». И за этого его и убили. Он убил слишком многих, чтобы заполучить желаемое.

Жорик… Сердце кольнуло болью — всё равно, несмотря на правдивые слова. Меня он спасал, а на остальное наплевать. Я в прошлом не живу.

— А смысл… в нем? — я снова прощупала знак.

— Не стоит тех жертв, — тихо отозвался мой собеседник. — Помогает чувствовать нечисть, немного увеличивает способности, и всё. Он — какой твой дефект. Ты немного сильнее — за счет поразительной живучести — обычной ведьмы. И это… считай, тоже дефект. Проблемный, естественно. А Пламя — еще большая проблема.

— Какая? — уточнила, хотя знала ответ. Одно дается — другое отнимается.

— Самая лучшая иллюзия — та, что приближена к оригиналу по всем параметрам, — Гоша опустил рукав, пряча «уголь», и взялся за следующий мандарин. — И сначала ими гордишься, а потом перестаешь отличать от живых. И живых — от иллюзий. Призрак знал, о чем говорил. И очень вовремя напомнил мне о том, о чем забывать не следует: человеческая жизнь и человеческое отношение важнее любых результатов работы, целей и задач.

Обдумывая невероятное, я тоже медленно обдирала шкурку, ссыпая ее в пакет. Неужели из-за этой… кляксы дефективной…

— Из-за этого… всё и началось?

— Нет, Уля, всё началось из-за совести, — он глянул на меня весело и многозначительно. — Даже из-за Совести, как ты ее называешь. Которая проснулась в главе наблюдателей после исчезновения Верховных. А еще из-за страха — обычного человеческого страха перед нечистью. Тюрьма работала как пылесос, затягивая всех, кто просачивался на наш мир, но была настроена на крупную и среднюю нечисть. А вот мелкая — ускользала, обживалась и множилась.

— А незаметная серая мышка… может легко завалить слона… если знает, куда лезть, — я хмыкнула и потерла ноющее горло. — И стая мелкой… нечисти порой опаснее… одного беса.

— А Пламени нет, и ведьмы — в изначальном меньшинстве, — подхватил Гоша. — И оригинальное порождение совести и страха ты видела — это бесов алтарь. Тогда еще не знали, что Пламя можно вытянуть из тюрьмы, и пытались его возродить — вернуть ведьмам. Пока — совершенно случайно — летучий ведьмин «уголь» не угодил к одному из наблюдателей и не породил… дефект.

— И совесть… приказала долго жить? — я слушала с отстраненным интересом, уже догадываясь о продолжении.

— А страх сменила надежда, — он кивнул. — Темный «уголь» даже в таком странном виде — это защита от нечисти, это частичка темной силы. Это возможность… договориться. И так наш дефективный стал первым заклинателем. Ты не знала?

— Я с заклинателями… не очень, — отозвалась неохотно. — Они меня… пугают. Я уважаю их работу, и Динара… Сафиулловна здорово… помогла, но… — и сообразила: — Гош, ты что… теперь заклинатель?

— Пока недоученный, — мой собеседник посмотрел с иронией, — но можешь начинать бояться. Ты же иначе общаться не можешь. Наблюдателей — ненавидишь и боишься, заклинателей — просто боишься, ведьм — терпеть не можешь, людей — тоже. А с нечистью — работаешь. А друзья — только нестандартная нечисть вроде Тамары или привидения? И всё?

— Почему же, — я зажмурилась и выдохнула, унимая раздражение и обиду, — еще… ты, способный на глубокое погружение… в переживания объекта, — и села напротив на колени, глядя в упор: — Хочешь, покажу… кино? Как среди людей… росла девочка с судорогами и разноцветными… глазами. Когда заклинатели первые три года… после Ночи выбора… каждый день — и осмотры, и контроль… каждого шага, чтобы не сорвалась, ведь злости… некуда впитаться — темный «уголь»… спит. И чуть что — шоком по нечисти, а это… больно. Когда среди ведьм… недонечисть, живучее, сильнее да еще и… родственница Верховной к которой всем надо… с просьбами. Когда темный «уголь» связан со… светлым, и, убивая один… убиваешь второй, и кем остаешься? Ненормальная… со всех сторон, и ничем… не прикрыться, не замаскироваться. Не убежать. И только Томка… такая же. Давай, смотри. Или страшно… пройти мой путь… день за днем?

И, кашлянув, сипло закончила:

— Не иллюзии страшны… Гош, а жизнь без них, когда… вообще не за что… спрятаться. И — или жизнь… тебя, или ты… её.

Бывший наблюдатель молчал, только смотрел странно.

Я отвернулась от очередной дозы жалости и сочувствия, помассировала горло и хрипло закончила:

— А впрочем… у каждого свои демоны и… страхи. Свои преодоления и победы, — и, отодвинув пакет со шкурками, забралась под одеяло. Устала. Ночь выдалась удивительно насыщенной.

— И не суди о человеке, пока не пройдешь его путь в его ботинках? — Гоша встал, поправил подушку и, игнорируя мое возмущенное шипение, взял за подбородок, серьезно посмотрел в глаза: — Извини за бестактность. Виноват.

Я кивнула и поерзала, устаиваясь удобнее. И напомнила:

— Что там дальше… с дефективным? Нас решили без Пламени… оставить, да?

— Да, — он отошел и включил чайник, загремел кружками и ложками. — Проект развивали, но уже без ведьм. Вернее, почти без ведьм — алтарь-то требовал жертв, чтобы питать бесов силой мертвого мира. Всех сопричастных убрали, документы засекретили, пещеры запрятали. Вызванными бесами управляли заклинатели, и те исправно плодили потомков одержимых. Пока не случился раскол.

Размешав в чае мед, Гоша вручил мне кружку, взял свою и сел на стул, откинувшись на спинку и вытянув ноги. Глотнул чаю и продолжил:

— «Уголь» и заклинательский дар получал один из ста, и, конечно же, претендент был не из нижних чинов. Однако летучий «уголь» жертвы не поддавался контролю, и он сам выбирал носителя. Иногда — из наблюдательской верхушки, но чаще подселялся, к кому придется. Последним рассказывали сказки о врожденном даре и пристраивали к делу. Либо с нечистью воевать, либо… к жертвенному. И так продолжалось, пока не появилась Раяна.

Я отвлеклась от чая и заинтересованно подняла брови.

— Да-да, она слила всех — единственная уцелевшая и очень обиженная — и из-за смерти подруг и учительницы, и из-за «собственной». Она предала эту грязную историю огласке, и заклинатели — из тех, кто не знал, — ушли к ведьмам, а ведьмы… очень разозлились. И если бы не тюрьма, быть бы войне. Но судьба решила иначе. Пламя потухло, тюрьма явилась, и оттуда хлынула нечисть, от которой досталось всем. И тогда же был заключен первый договор: ведьмы бдят за тюрьмой, а наблюдатели закрывают алтари и забывают об «угольных» сказках. И ведьмы лично уничтожали алтари и вычищали архивы. Тюрьма пугала не только тем, тем, что, «уходя», по-прежнему копила агрессивную нечисть, но и тем, что обещала вернуться. А хуфию может сотворить только ведьма, как и настроить ее на «тюремную» работу.

— Заклинательский «уголь» летуч? — уточнила я, грея руки о горячую кружку.

— Да, и наследуется как мужчинами, так и женщинами. Историю появления их дара замяли и сделали вид, что забыли. Собственно, и замять, и забыть было нетрудно — тюремная нечисть забрала многих сопричастных. Но одна ведьма не забыла.

— Которая использовала знания в своих целях?

— Сначала — да. Ей нужно было Пламя, и она возродила один из алтарей, опять использовав тех же самых бесов по прямому назначению.

— Один из?.. — я наконец обратила внимание на этот момент. — Да вас, в смысле, наблюдателей… — и меня затрясло. Чай выплеснулся на одеяло.

— Совершенно с тобой согласен, — поддержал Гоша. — Однако вернемся к Раяне. Она была одержима мыслеформой, Уля, вот откуда у нее взялось Пламя — свое собственное, из тринадцатой сферы. Первые жертвы шли на алтарь добровольно — с желанием вернуть Пламя, и она эту мыслеформу зацепила. И продолжила прикрытый проект, но убивала уже не добровольцев.

— А потом… появился ты? — спросила я тихо.

— Да, дернул черт найти эту проклятую ключ-карту, — он поморщился. — И рассказать о ней, кому не следовало. Раяну нашли и… договорились. И не только об «угле». Но и Пламени из тюрьмы. Она уже была Верховной и всё знала через коллективную память. И обещала. Ей не мешают работать, прикрывают со всех сторон в ожидании тюрьмы, выдают хуфий стародавних, а она добывает оттуда Пламя и делится. Да только вряд ли мое начальство удовлетворилось бы дележкой. Им невыгодно было возрождение истинных Верховных, особенно неподконтрольных. А вот покупать за Пламя ведьм и ставить в Круги своих…

— А… тетя Фиса? — уточнила я нерешительно.

— А Анфисе Никифоровне пообещали не трогать вас, необычных и дефективных — основу Круга, если она не выпустит тюрьму и нечисть в мир живых. Никому не хотелось очередного повторения истории, Уля. Всё должно было закончиться там, — Гоша встал, прошелся по палате и остановился у окна. Помолчал и повернулся ко мне: — И Анфиса Никифоровна согласилась, дополнительно затребовав нескольких хуфий. Пламя наблюдателям она отдавать не собиралась.

Очевидно Барыня показала нам разное. Ему — ритуал, а мне…

— Зачем Раяне нужна была… моя хуфия? — я отставила кружку и села, скрестив ноги и натянув на плечи одеяло. — Их… всё же не хватало?

— Нет, хватало, и хуфия, которую я нашел в ее логове… это был «аванс» от братца. Готовый и «озадаченный». Она творила мертвого проводника. Знания из коллективной памяти разнятся — Пламя тринадцатой сферы слабее, чем истинное, переданное в артефакте последней Верховной-стародавней. Раяна знала о ключе, зеркале и камне, но вот ритуал от нее был сокрыт. Хуфия творилась для задач проводника. А остальных хуфий должен был привести лично… шеф, чтобы и посмотреть, и поучаствовать, и забрать. Но не сложилось, — и бывший наблюдатель странно улыбнулся. — Не успел. Однако, — и, подойдя, присел на корточки, весело прищурился: — у вас с тетей семейная тенденция — вмешиваться в чужие дела. Ролью зеркала она едва не сломала все мои планы.

Я не смутилась, хрипло заявив:

— И… к лучшему!

— Пожалуй, — он кивнул. — Все хорошо, что хорошо закончилось. Лишь бы… закончилось, — и встал, подхватив с одеяла мою кружку.

— Думаешь… нет? — мне стало не по себе. — Думаешь, после огласки… найдутся те… кто захочет большего, чем дала природа?

— Людям это свойственно, — тихо отозвался Гоша, рассеянно передвигая на тумбочке чайные принадлежности. — Столичным шефам долгое время не было дела до того, что творится в нашей сибирской глуши, но и теперь… Кто знает? Последний алтарь мы уничтожили, архивы — подчистили, хуфии с Пламенем — у Верховных и под защитой Кругов… Да и твой отец — хороший человек, из тех, кого учили не только наблюдать за неблагонадежными ведьмами, но и оберегать надежных… Но ни в чем нельзя быть уверенными, Уля. Ни в чем.

Он замолчал, и я ни о чем не спрашивала. Только смотрела в окно на пляску снежинок и думала. О том, что Томка всё знала — правая рука как-никак, пусть и без Пламени. И наверняка имела приказ — идти за Риммой и помогать. О том, что тетя Фиса была в курсе наблюдательских поисков и слила ему Раяну, а заодно и меня подсунула — для пользы дела и изучения повадок ведьмы. Знала ли тетя о хуфии в архиве? Должна знать. Догадывалась ли, что я туда полезу? Вполне. Мы должны были опередить Раяну, и…

Я грустно улыбнулась. Что ж… мавр сделал свое дело. Вот только папа… А не он ли поднял шум, явившись к столичным шефам с выводком иллюзорных доказательств, а вернувшись с подмогой в виде трех хуфий? Про то, что Гошин братец мог действовать не в одиночку и не без поддержки свыше — иначе на кой черт там бы переполошились из-за сказок сташестидесятилетней давности?.. — я думать уже не стала. Испугалась. Не нужно мне это. Я не создана для интриг. Мое дело — нечисть, подворотни, воздух и территория. Точка.

Тряхнула головой, разгоняя тяжелые мысли, и ощутила внимательный взгляд. Да, наблюдатели бывшими не бывают. Ночной гость сидел на стуле и привычно наблюдал. А впрочем, не один повод — так другой…

— Бдишь, сорвусь или нет? — поинтересовалась я сухо, ибо. Взгляд у него был именно такой — прощупывающий, изучающий. По детству на меня все заклинатели так смотрели, когда ждали пакости. И шок наготове держали.

— Конечно, — согласился Гоша. — Как недонечисть ты очень любопытный объект.

— Ты еще диплом по мне… напиши! — обиделась я.

— И напишу, — пообещал он серьезно. — Уже начал. Вот, материал собира…

Я не выдержала и кинула в него подушкой. Гоша поймал «снаряд» и положил на постель. И улыбнулся:

— Уля, я пошутил. Что за мания — швыряться в людей… или людьми?

— Зато доходчиво, — проворчала, дернув плечом. — Что?

— Не хочу уходить, а пора, — огорошил неожиданным и вдруг пожаловался: — Зачет завтра, то есть сегодня, по классификации и свойствам нечисти, а я тут… — и вздохнул, потянувшись: — Полжизни из-за мыслеформы в архивах проторчал, и теперь учиться — вообще не… А к наблюдателям обратно не хочу, надоели до смерти… — сморщился: — А Динара Сафиулловна — зверь.

Я глянула на его сурово-обиженную мину и сипло засмеялась.

— Ладно, Ульянка, — он встал, наклонился и поцеловал меня в щеку. — Отдыхай. Выживу после зачетов — загляну. Или, — и снова взял меня за подбородок, — будешь бояться?

— Сам ты… боишься, — отозвалась я весело и состроила «жучиные» глаза. — А кто я, кстати, а?

— Ведьма, — усмехнулся. — Ненормальная, беспокойная… но всё равно нравишься. Но об этом, — Гоша отошел и накинул куртку, — мы поговорим в другой раз. Пожелай мне удачи и ложись спать. Светает.

И верно… Я отвернулась к окну всего на секунду, а Гоша уже обулся и был таков, только тихо скрипнула, закрываясь, дверь. Я поглазела на стенку, улыбаясь неизвестно чему, и легла спать. Поправила подушку, завернулась в одеяло и посмотрела в окно.

Седое утро осыпалось крупными хлопьями снега и заглядывало в палату хмурыми сумерками. Я подложила под щеку ладонь и закрыла глаза, проваливаясь в сон, в котором — впервые и наверняка, уверена, — не будет ни жертвоприношений, ни стекленеющих глаз Раяны, ни кровавого оскала обновленной хуфии, ни стальных пальцев «жука». И я улыбнулась.

Меня снова ждал ночной полет. Лунный снег. Ветер в лицо. Жизнь в каждом вдохе. И крепкая дружеская рука, удерживающая от падения… в пропасть тусклого настоящего.

А еще я вот-вот выпишусь и…

Оглавление

Часть 1: Осенние обострения

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 2: Прятки в темноте

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 3: Тринадцатая сфера

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg