Андрей Васильев
Время и меч
— Кой черт понес тебя в этот Вышеград? – в который раз спросил я у хлюпающей носом девушки. — В центре вон красота какая! Елки стоят, фонарики горят, музыка играет. Людей полно… Пусть даже и странных. Вот чего тебе надо от нас, горемыка?
Назойливый уличный музыкант, одетый пестро и нелепо, выдал забавное танцевальное коленце, дунул в дудку и дернул правой рукой, прижав ее к телу. Из подмышки раздалась резкая трель, там, как видно, находилась еще одна дудка. После всего этого он требовательно протянул ко мне ладонь, давая понять, что за зрелище ему надо дать денежку на хлеб.
— Видишь, у меня подруга слезы льет? – попробовал пристыдить его я. – Она в печали, нежелательная беременность у нас!
– Да тьфу на тебя! – тут же сменила тон Анька. — Только этого мне еще и не хватало!
— Давай я ему правду расскажу! — немедленно предложил ей я. – Она его повеселит еще больше.
– Один хрен он тебя не понимает, — снова шмыгнула носом девушка. — Откуда ему русский знать? Слушай, Саш, да дай ты ему евро, он не отвяжется. Жадность — грех.
— Это не жадность, — возразил я. -- Это справедливость. Сыграй сей менестрель хорошую музыку, я бы и два евро не пожалел. А за этот «плач малютки-привидения» он мне приплачивать должен!
– Держите. – Вытерев рукавом лицо, Анна достала из кармана монетку и протянула ее попрошайке. – И идите. Не до вас нам.
Это да. Это точно. Музыка сейчас была совершенно некстати, как ни печально. И вплотную подступавший новогодний праздник, которому так радовался люд, запрудивший улицы Праги, тоже прощально помахивал нам рукой в пушистой варежке. И все потому, что кое-кто вместо того, чтобы пить вкусное пиво или какой другой напиток в одном из местных кабачков, поперся к берегам Влтавы, пожелав взглянуть на великую чешскую реку. Нет, не я. Речь вот об этом ходячем недоразумении по имени Анна, моей землячке, с которой я несколько дней назад познакомился при довольно забавных обстоятельствах. Впрочем, обстоятельства можно и опустить, следует только добавить, что знакомство продолжилось в кафе, а после как-то само по себе перешло в более дружеские отношения. Скажем так – более тесные.
Все было отлично до сегодняшнего дня, и продолжалось бы таким образом аж до конца недели, когда я бы проводил ее в аэропорт, подарив на память миленькую цепочку с подвеской, с наложенным на нее заклятием здоровья, которое целый год будет действовать, если, конечно, Анна это украшение не потеряет или кому-то не передарит. Хорошее такое заклятие, из старых и почти забытых, меня ему Генриетта научила. Кто такая Генриетта? Это тоже отдельная история, о которой я не очень хочу распространяться. Да и видеться с данной особой не сильно рвусь после нашего последнего разговора. Не получился он. Точнее – наоборот, слишком получился. Мы отлично поняли друг друга, вот только после этого точки взаимного соприкосновения исчезли напрочь. Разные у нас с ней оказались понятия о жизни и месте ведьмака в ней.
Не хочу, а, похоже, придется. Сам я с навалившейся на Аньку бедой не справлюсь. Просто потому, что мне за ответами на вопросы обратиться не к кому. Был бы я дома – нет проблем, там есть к кому стукнуться и кого попросить о помощи. Но тут… Чужой город, чужие законы. И я сейчас не про уголовное право и административную ответственность речь веду, они тут ни при чем. А Генриетта знает очень о многом, настолько, что я сначала только диву давался. И при этом она не ведьма, за которую я при нашем знакомстве сначала ее принял, она что-то другое, но что именно – не знаю. И знать не хочу.
Нет, можно набрать Нифонтова, или даже Ровнина, они, возможно, сведут меня со своими коллегами, которые тут точно имеются. Прага – город древний, непременно здесь аналог отдела «15-К» есть.
Только этого мне хочется еще меньше, чем идти на поклон к Генриетте. Нет меня для них, ни для кого. Исчез Смолин, растворился в мировом пространстве, и пусть все так и будет до той поры, пока я не вернусь домой. А вернусь я нескоро, меня устраивает то, как я сейчас живу. Ну а после поглядим.
Если бы еще не Анька со своей любознательностью…
Вот кто на нее такое заклятие наложил, что меня аж трясет, когда я ощущаю его флюиды? Кого она умудрилась так разозлить? Что это была за «маленькая тень, которая что-то пропищала, а потом меня как молотком по голове ударили, и теперь вот!»
«Теперь вот» – это чернота, которая добросовестно расползается по ее телу. Она чем-то похожа на ту дрянь, которой в свое время хотели прикончить господина Ряжского, но ей не является, это точно. Я помню симптоматику, помню то, что тогда говорила и делала Вика, так что диагноз верен – это не банальная порча. Нет, сам процесс лечения тогда без меня проходил, но все остальное я на ус намотал.
Тут что-то другое… И этот странный цвет, будто в черноту кто-то блесток сыпанул. К чему бы он?
Но одно ясно точно – судя по направлению, динамике роста и остальным признакам, жизни моей новоявленной подруге осталось в аккурат до новогодних колоколов. Потом – все.
Единственный плюс происходящего заключался в том, что вся эта экзотика доказала материалистично настроенной Анне не вполне естественную природу ее заболевания. Как и всякий нормальный человек, в сглаз, порчу и прочую мишуру она не очень верила, но тут против факта не попрешь.
Вторым аргументом выступил Родька, безвылазно сидевший в гостиничном номере, куда я Анну и привел. При виде моего слуги девушка чуть дар речи не потеряла, а когда тот, выслушав меня, не очень дружелюбно буркнул: «заголяйся, дура», она начала истерически смеяться, но указанное все же выполнила, как видно, смекнув, что лучше начинать верить в то, чего не может быть.
Хорошо хоть Жанну она не видит, а то бы и вовсе у нее в голове шарики за ролики зашли. Впрочем, она уже дня три как не появлялась. Запропала где-то моя постоянная спутница, загуляла. Небось, по модным магазинам шляется.
– Плохо дело, хозяин, – потыкав ноготком в черноту, просопел мой слуга. – Я такого не видал, но чую – старая волшба. Сильно старая. Тебе ее не осилить, как ни старайся. Может, тетка Дара смогла бы, да и то не уверен.
– А что же делать? – хныкнула Анька.
– Не знаю, – развел лапы в стороны Родька. – Мое дело маленькое, что знал – сказал.
И отправился обратно к телевизору, мультики смотреть. Ему очень глянулось творчество местных аниматоров, некая бесконечная сага про крота, зайца со странной формой головы и прочую лесную живность. Под это дело он пожирал соленые крендельки килограммами, запивая их местной газировкой, и время от времени почему-то кричал «Юююю!!». Короче – ему точно было хорошо. Но оно и понятно – мне лично ничего не угрожает, а на Аньку этому товарищу плевать, она не в его юрисдикции.
Ну а мы отправились в ближайшее кафе. Просто мне надо было хоть немного причесать мысли, а лучше, чем еда, ничто не концентрирует на проблеме.
Разумеется, проще всего было бы сказать, что я пойду и возьму себе еще порцию бурштов, чтобы лучше думалось, а после выйти через другую дверь и раствориться в людской толпе, только… Жалко мне ее. Хорошая девчонка, открытая, светлая. Опять же – землячка, как-никак.
Да и не хочу я еще один грех на душу класть. И так там уже всякого хватает.
Значит – надо вызывать такси и гнать на окраину Праги, хоть и не хочется. Время дорого, и оно сейчас работает против нас.
Когда мы добрались до нужного места, уже совсем стемнело. Все же хороша чешская земля в ночной зимней тьме, волшебна и загадочна. Одно плохо – любоваться ей некогда, дел много.
– Жжется, – пожаловалась мне девушка, потирая живот. – Неприятно так.
– Мне тоже. – Я подошел к воротам великолепной ажурной ковки и нажал клавишу звонка. – Ты даже не представляешь себе, как неприятно.
Воистину – никогда не говори «никогда». Совсем недавно я уже побывал в этом странном доме с цветными витражами и башенками, вызывавшими смутные ассоциации то ли с рыцарскими романами Вальтера Скотта, то ли с мрачными историями, на которые были так горазды Гофман и Гауф, причем не скажу, что мне тут понравилось. И разговор с Генриеттой, как я уже упоминал, вышел нехороший, и само это место было какое-то непонятное. С самого начала и до той поры, пока я его не покинул, во мне жили неясная тревога и ожидание неприятностей, порой даже казалось, что они легкой, почти невесомой поступью ходят за дверью комнаты, где мы с девушкой решали, как дальше существовать станем – вместе или по отдельности. Отчасти именно это повлияло на то, что был выбран последний вариант. Не люблю я всего того, что вызывает у меня тревогу.
Жанна, хочу заметить, при всем своем любопытстве за ворота даже не сунулась, ошивалась поблизости, пока я отсюда не вышел. И что совсем уж непонятно, не смогла четко ответить, чем мотивировано такое ее решение. Мямлила что-то невнятное, а после и вовсе растворилась в ночи.
Зато меня запомнил охранник, крепкий парень с исконно арийской внешностью и мягким прибалтийским акцентом. Помню, еще подумал, что все вокруг знают по три-четыре языка, один я лапоть-лаптем. Вон даже обычный привратник – и тот русский выучил, а я все на пальцах объясняюсь.
В этом плане, кстати, Родьке хорошо. У него полиглотство, оказывается, в базовую сборку входит. Он реально знает все языки мира, наверное, даже суахили. Ну как знает… Просто воспринимает их как нечто естественное, не разделяя между собой. Только позавидовать могу.
– С наступающим, – сказал я охраннику. – Мы к Генриетте, пообщаться надо. Кстати, – а она дома?
Вопрос был не праздный. Штука в том, что моя бывшая подруга не пользовалась мобильным телефоном. Вообще. У нее его просто не было. Звучит дико, как такое может случиться в наше высокотехнологичное время – непонятно, однако же вот, есть. Живет человек без сотовой связи, и прекрасно себя чувствует.
– Дома, – кивнул охранник. – Она вас ждет?
– Вряд ли, – передернул плечами я. – Но уверен, что будет рада.
– Ждите, – равнодушно произнес мужчина и ушел в дом.
Анька с любопытством осматривалась, время от времени почесывая верхнюю часть живота. Плохо. Значит, движется болезнь, скоро начнет грудную клетку пожирать.
Дверь, ведущая в дом, беззвучно растворилась, и охранник помахал нам рукой, приглашая заходить.
Говорю же – странное место. Внутри – вроде как гостиница, которым в пригороде нет счета, но при этом даже признаков каких-либо постояльцев нет в помине. Разве что сигарный запах, который, казалось, въелся в стены этого здания, говорил о том, что они, возможно, когда-то тут обитали.
Генриетта ожидала нас на первом этаже, в небольшой столовой. Она сидела за дубовым столом, пила кофе и лениво жевала «эклер».
– Не думала, что снова придешь, – без приветствия и привычно томно сообщила она мне. – Ты же сделал свой выбор. А это кто?
– Это Анна, и у нее проблемы, – решил не размениваться на пустые разговоры я и обратился к своей подружке: – Давай, покажи ей.
– Так сразу? Неудобно как-то, – смутилась девушка, подошла к Генриетте и протянула ей свою ладошку. – Я Аня. Очень приятно.
Та наконец-то проявила любопытство, засунула остатки пирожного в рот и оценивающе окинула ее взглядом.
– Она забавная. И все же – что вы тут делаете? Эта ночь не для визитов, она для веселья.
– Мы и веселимся, – надоело мне переливание из пустого в порожнее, я подошел к Аньке и задрал ее свитер с красными оленями чуть ли не до груди. – Вот! Нет поводов для грусти, только для безудержного оптимизма.
– Как любопытно. – Полные алые губы Генриетты сложились в «сердечко». – Давненько я ничего подобного не видела.
Она склонила голову к плечу, и золото волос блеснуло в тусклом свете залы, а затем приложила указательный палец правой руки к тому месту, где магическая чернота сменялась белизной девичьего тела.
И это сработало! Тьма, поглощавшая Анну, дрогнула и как будто попятилась назад.
– Скажите, милая, а чем вы умудрились разозлить ту, кто живет под Влтавой? – поинтересовалась Генриетта, тыкая пальцем в живот моей приятельницы, что ее, похоже, немало забавляло. Чернота от этих прикосновений подрагивала и словно пыталась сбежать, но, увы, не пропадала. – А?
– Кого? – в один голос спросили мы.
– Ясно. – Генриетта перестала развлекаться и снова взялась за чашку с кофе. – Сами не поняли, что натворили. Печально и прискорбно.
– Пожалуйста! – Из глаз Анны снова потекли слезы, что было вполне объяснимо. Хотелось праздника, а вместо него какие-то страсти-мордасти происходят, из разряда «Сверхъестественное», сезон очередной, наверное, последний». Тут любой белугой завоет. – Помогите мне!
– И рада бы, – накрутила локон на палец Генриетта. – Но увы, увы…
– Не можешь? – тут же уточнил я, отодвинув чуть в сторону совсем раскиснувшую Анну. – Или не хочешь?
– Не хочу, – не стала скрывать та. – Но и хотела бы – не смогла. Мне не под силу убрать заклятие той, кто сотворила это все.
– «Это все» – это что? – начал потихоньку заводиться я. – Этот дом? Этот пригород? Эту землю?
– Этот город, – все так же доброжелательно пояснила Генриетта. – Твоя подружка умудрилась чем-то обидеть существо, которое обитало здесь тогда, когда никакой Прагой даже не пахло. Тут были холмы, по ним бродили овцы, под ними текла Влтава… Или она тогда тоже по-другому называлась? Неважно. И в одном из прибрежных омутов жила та, о ком я веду речь. Ее истинное имя тебе ничего не скажет, но в Европе подобных существ называют феями. Это не очень правильное слово, оно не отражает всей сути, но так уж повелось.
– Господи боже, еще и феи! – всплеснула руками Анна.
– Представь себе, – чуть резче, чем секундой раньше, ответила ей хозяйка дома. – И ты умудрилась ее обидеть. Она там не просто жила, она и сейчас там обитает. В воду чего бросала?
– Камушек, – внезапно смутившись, ответила девушка. – Один!
– Вот и все, – похлопала в ладоши Генриетта. – Видишь, Алекс, как все просто? Твоя недалекая подружка взяла и бросила камушек в омут хранительницы этого города, причем выбрала тот единственный день в году, когда она просыпается, поднимается с глубины и любуется своим творением из-под воды.
– Какая-то ясность появляется. – Я взял стул и уселся на него. – То есть эта сущность…
– Фея, – то ли иронично, то ли пребывая на грани истерики подсказала мне Анна.
– Фея, – поправился я. – Так она хранитель этого города? Вроде наших берегинь, что ли?
– Нет, – скривила губы Генриетта. – Не совсем. Она старше этих ваших… Бе-ре-гинь. Она старше любого фекста и хрмотика в этих краях, она старше даже Йожина с Бажин, а уж он-то помнит то время, когда звезды на небе стояли по-другому. Просто ей нравится жить в этой реке. А когда ей стало скучно, она выбрала простолюдина посимпатичней, явилась ему во сне, даровала часть своей силы и велела основать тут город, чтобы время от времени развлекаться, глядя на нас, людей. Как его бишь… Не помню. Ну, город он не сразу поставил, сначала к нему пришла народная слава, а уж за ней уважение, влияние и невеста с приличным приданым, на которое и была поставлена первая крепость в этих краях. Угадай, где она была заложена?
– На правом берегу Влтавы, – почти прошептала Анна.
– Вот тебе пирожное за догадливость. – Генриетта выбрала «эклер» поменьше размером и протянула моей приятельнице, та его приняла и начала жевать, как мне показалось, «на автомате». – Верно. Город рос, мир менялся, и не в лучшую сторону, потому фее прискучило смотреть на людей. И потом – средневековье было далеко не лучшим временем. То чума, то Столетняя война с этими вечными грабежами и насилием, то религиозные войны, сопровождаемые многочасовыми мессами и сожжением ведьм… Не на что глядеть, короче, вот она и предпочла грезы реальности. Но раз в год она, как всегда… Ну я уже говорила. А ты, милая, в нее камнем! Тебе бы понравилось, если бы кто-то незнакомый разбил окно, в которое ты прямо сейчас смотришь? Нет? И ей не понравилось.
– Что дураки – осознали, – деловито подытожил я. – Поможешь?
По губам Генриетты скользнула та самая улыбка, которой она в начале осени взяла меня в плен, сразу, окончательно и безоговорочно. Это случилось в Вормсе, мы встретились с ней на берегу… Да чего теперь вспоминать? Но эта улыбка стоит многого, поверьте. Правда, я этот счет не потянул. Не готов я столько платить, как видно, маловато во мне романтики.
– Выйди, – велела она Анне. – И дверь за собой прикрой. Будешь подслушивать, я еще и ослиные уши добавлю в компанию к тому, что у тебя уже есть.
Та ей сразу поверила, выскочила за дверь, которой так хлопнула, что аж чашка на столе подпрыгнула.
– Неужели – страсть? – поинтересовалась у меня Генриетта. – Неужели – настолько? Не думала, что ты способен на такое.
– Не-а, – покачал головой я. – Молодая девчушка совсем, жалко будет, если умрет.
– Жалость хуже, чем любовь, – сообщила мне собеседница. – Поступки, совершенные под чарами любви, можно списать на безумство страсти, а вот то, что делается из жалости – это только глупость, и не более.
– Поможешь?
– Одно желание. – И у меня перед носом появился пальчик, который для наглядности даже пару раз был согнут. – Любое.
– Да что у вас за тарифы? – возмутился я. – С кем ни заговорил – подавай им желание. Любое не пойдет. Давай то, которое не принудит меня отдать свою жизнь или забрать чужую без веской на то причины... Ну и так далее. Ты, полагаю, все эти условия прекрасно знаешь. Шаблон же.
– Я сестра того, кто писал тексты этих ограничений, – бархатисто рассмеялась девушка. – И поверь, в них ловушек гораздо больше, чем вы все видите. Ладно, будь по-твоему. Договорились. Принимаю твою оплату с оговоренными условиями.
Кто бы мне объяснил, зачем я во все это сейчас влез… Ведь зарекался же! И не раз. Эй, Дед Мороз… Хотя мы в Чехии, тут его нет. Тут этот… Как его? Вот, вспомнил – Дед Микулаш. Слышь, дед? Я год с хорошего дела начал? С хорошего. Ну и все, в расчете, больше меня не беспокой.
– Звать? – я шагнул к двери.
– Зачем? – передернула плечами девушка. – Я же сказала – мне такое не под силу. Но я знаю, как можно избавиться от этой беды. Собственно, только один способ и есть, другие мне неизвестны.
Раньше бы подумал, что меня надули. Теперь знаю – все по-честному, что может – то делает. Тем более что других вариантов у нас все одно нет.
– Вам надо найти того, кто очень давно страдает, найти того, из-за кого с той же поры страдают, а после дать каждому из них то, о чем они мечтают, – нараспев произнесла Генриетта. – Еще подсказка, но последняя – каждому из них нужно одно и то же, только они об этом не догадываются. И вот тогда те, кто давно ушел, принесут вам то, чего все давно ждут, чтобы оно сотворило маленькое чудо.
– А нельзя назвать адрес и имя? – поинтересовался я. – Без загадок, тайн и расследований?
– Нельзя, – ответила Генриетта так, что я понял – в самом деле нельзя. – Традиции. Их не обойдешь, мой хороший. Спеши, Алекс, спеши. Твоя цель – в центре города. Вернее – цели, любая из них!
Голубой глаз призакрылся веком, а после моментально открылся.
Намек понял, не дурак. Значит – речь идет не об одном месте, их несколько, но нам сойдет любое из них. И там есть те, кто давно мучаются. Давно – это сколько по времени? Надо думать – очень. Точно не вчера начали этим заниматься.
Непонятно только, кто и что принесет, но это детали. Главное – чтобы принесли, а там разберемся.
– Я попрошу Эдварда, он отвезет вас, – сообщила мне бывшая подружка, встала со стула, подошла поближе и прикоснулась своими губами к моей щеке. – Была рада увидеть тебя, Алекс. И – удачи тебе.
В машине я все время гонял в голове услышанную фразу, как рыбью кость обсасывая каждое слово. Тот, кто страдает, тот, из-за кого страдают, оба хотят одного и того же. Хм, чего могут хотеть люди, оказавшиеся на разных сторонах одного и того же поступка? Убийца и жертва – что их может роднить? Одному нужна месть, второму… Не знаю… Смена посмертия, наверное.
Давно. Это было давно. Очень давно. Те, кто страдает давно…
Последнюю фразу я произнес вслух.
– Я тоже все думаю, думаю, а мысли разбегаются, – пожаловалась мне Анна. – Они прямо как тени – не увидишь, не поймаешь…
Ну оно и понятно. Я в свое время, когда с миром Ночи впервые соприкоснулся, вообще в обморок упал. А она еще неплохо держится.
– Приехали, – сообщил мне охранник Эдвард, который, как видно, по совместительству, оказался еще и водителем. – Выходите здесь.
Ну и никакой это ни разу не центр. Ну да, не сильно от него далеко, но все же – не он. Узкая улочка, вокруг дома, в каких-то горит свет, в каких-то нет.
– Ведьмак, она все уже сказала, – внимательно глянул на меня Эдвард, прежде чем я захлопнул дверцу машины, предварительно выпустив из нее Анну. – Теперь просто надо увидеть.
Она – кто? Генриетта или Анна? Ох, как бы я бесился от всех этих загадок еще с полгода назад. Сейчас – нет, сейчас привык. Мир вокруг меня такой, вот и разговоры в нем идут все вокруг да около. Тут главное – услышать самое важное, суметь различить за обыденностью тонкую вязь намеков.
Слово сказано, осталось увидеть.
Я повертел головой, внимательно рассматривая дома, стоящие вокруг меня. Обычные они, в Старом Городе все такие, смесь готики с еще десятком архитектурных стилей. Прямые линии, светлые тона, лепнина там и сям, или даже чего покруче, например – картины прямо на стенах дома.
Картины? Вообще-то они, на самом деле, редкость. Да еще такие необычные. Ладно бы какие-то католические святые, это объяснимо и понятно, но тут-то ими не пахнет. На стене изображены воины, в количестве трех человек, причем каждому достался свой участок, индивидуальный. Двое из них с оружием, один – с флагом.
– Больно стало, – спокойно, как ни в чем не бывало, сказала вдруг Анька. – Наверно, плохи мои дела.
– Не отпевай себя раньше времени, – попросил ее я. – До полуночи еще далеко. Лучше напомни, что ты сказала перед тем, как мы остановились.
– Что мысли разбегаются, как тени, – отозвалась девушка и прислонилась к фонарю, положив руку на живот.
Тени. Они точно жили давно. И вот эти трое ребят, если только это не фантазия какого-то безвестного чешского художника, – тоже воевали не вчера и не позавчера. И отдельно стоит заметить, что солдаты в давние времена редко получали доброе посмертие, потому как через одного были наемниками и мародерами. То есть сражались за отечество того, кто им платит, а после тащили оттуда себе и под себя все, что можно.
Я оказался прав. Перерыв за десять минут два десятка сайтов, я обнаружил фото дома, у которого мы стояли. И он действительно проходил под графой «дом с привидениями». Причем сразу с тремя. Естественно – вояками, которые то ли сдуру, то ли с пьяных глаз дали друг другу посмертную клятву. В смысле – поклялись не разлучаться друг с другом даже после смерти, тогда такое часто практиковалось. Средневековье, дикие времена. А еще про нас говорят, что мы легкомысленно живем в нашем 21 веке.
Один полег на поле боя, а двое других, что вполне резонно, передумали умирать и попытались скрыться от исполнения клятвы в одном из монастырей, куда их покойному приятелю хода не было. Но жизнь не бесконечна, через какое-то время настал их час, неисполненная клятва всплыла, и, само собой, кое-кому пришлось задержаться на нашем пласте бытия.
Так и торчат тут эти трое – одни выпрашивают прощение, другой артачится, а между этими хлопотами все трое пугают прохожих.
Черт, призвать бы эту троицу, да как? Я чешского не знаю, да и потом – в этом городе призраков больше, чем во всем Подмосковье, и, если сюда на зов нагрянет хотя бы часть их – я окочурюсь раньше Аньки.
Но без них мне не обойтись. Все, разгадал я загадку, они должны простить друг друга. Не знаю, какое именно ключевое слово имела в виду Генриетта – прощение ли, сострадание, но я уверен – ответ именно таков.
Правда, я так и не понял, кто к нам пожалует потом, но, повторюсь, это уже детали. Главное сейчас выполнить условие. И я знаю, кто мне поможет.
Даже в укромный уголок уходить не стал, все равно на этой улице кроме меня и Анны никого не было. Все либо дома, либо в центре, так что – никаких свидетелей.
Моя подруга даже откашляться от вонючего дыма, который появляется после использования зелья призыва, не успела, а Жанна уже была тут как тут.
– Праздник вообще-то, – укоризненно заявила мне она. – Я только-только на колокольню забралась, по лестнице, прямо как живая, и тут ты меня сюда выдернул. Так нечестно!
– В этом доме обитают три духа, – даже не стал вступать с ней в дискуссию я. – Гони их сюда, нам надо пообщаться.
– А они меня послушают? – засомневалась Жанна. – Я им никто.
– Пусти в ход женские чары, – топнул ногой я, не обращая внимания на Аньку, которая с удивлением на меня смотрела. – Скажи, что ты главный ревизор из Всемирного Управления духов, призраков и фантомов, проводишь перепись наиболее значимых неупокоенных душ в Праге. Ну или придумай что-то еще. Но они должны быть тут через пять минут максимум!
И ей удалось это сделать. Не знаю уж, какие аргументы она использовала, но вскоре три духа в кожаных доспехах века шестнадцатого на самом деле выскочили на улицу, пытаясь догнать мою помощницу.
– Ну покажи еще раз! – орали они, причем я их прекрасно понимал, хоть по-чешски почти ничего не знал. – Ну что тебе, жалко?
– Есть разговор, – остановил я их, поймав очередной недоуменный взгляд Аньки. Разумеется, она и эту троицу не видела. – Надолго не задержу.
– А? – удивился один из них, с изрядных размеров дырой в груди. Видать, это его первого убило. – О! Мое почтение слуге Смерти!
Стало быть, меня тут так величают? Красиво. И, что важно, почтение не меньшее, чем у нас, это хорошо. Может, и договоримся.
И – не договорились. Сначала эта троица витиевато пыталась нас запутать, даже разыграла сценку под названием «Никогда и ни за что!», но после созналась в том, что им и на грешной Земле неплохо живется. Их тут уважают, вон даже нарисовали на доме, и такой славы, как после смерти, они при жизни сроду не видали.
А время шло, часы на колокольнях то и дело отбивали очередную четверть часа.
Ох и побегали мы по Праге в тот вечер! Ой, как побегали, причем со смартфонами наперевес. На моем – список местных привидений, на Анькином – карта города.
Одно хорошо – все более-менее подходящие неупокоенные души, указанные на сайтах с достопримечательностями Праги, обитали в центре города. Ну, в большинстве своем.
Но ни один из них не желал делать то, что от них требовалось.
Диковатого вида моряк, крайне злой на проститутку, которая его ограбила лет триста назад, требовал сначала от той вернуть ему кошель с золотом. Само собой, гулящая девка делать этого не собиралась, сохранив профессиональные привычки и за пределами земного бытия. Мало того – она еще и дразнила его постоянно, то и дело задирая юбки и показывая разъяренному до невозможности речному волку срамные места.
Студент-медик, с которым мы общались позже, был бы не против наконец найти покой, но тут уперлась девица жутковатого вида, его бывшая подруга. Оказывается, этот скромный на вид паренек попутно подрабатывал палачом, и по причине лютой ревности замучил ее до смерти в одном из пыточных подвалов. Уж мы ее и так, и эдак упрашивали – ни в какую.
После отыскали монаха, который при жизни отметился тем, что собственноручно прибил увесистым нагрудным крестом барышню легкого поведения. Нет, прибил за дело, та его шантажировала, причем безосновательно. Мол – дай мне денег, а то аббату расскажу, что у нас с тобой было кое-что, запрещенное монастырским уставом. Тут все наоборот вышло – девка хоть сейчас покинет этот мир, но заартачился монах. Мол – это мое наказание за грех смертоубийства, буду тут ждать Страшного Суда, извините, добрые люди.
Потом совсем уж нам не повезло, мы наткнулись на совершенно нам не нужного студентика, судя по внешнему виду, скончавшегося века четыре назад и замученного затянувшимся посмертием. Уж не знаю, что послужило причиной его гибели, но, подозреваю, личное занудство. Он два квартала за нами бежал и просил денег, причем напирал на то, что московиты-де всегда благоволили к мужам науки, не то что местная ученая братия. Еще орал что-то о римлянах и греках, и о том, что ему смерть как надо ознакомиться с их трудами в библиотеке.
Врать не стану, в какой-то момент я начал впадать в отчаяние. Времени до полуночи оставалось всего ничего, а двигаться дальше мы просто не смогли бы – Анька слабела на глазах. Настолько, что к ближайшей скамейке, расположенной на аллее, под деревьями, мне пришлось ее тащить на себе.
– Надо маме позвонить, – пробормотала она, прикрыв глаза. – Или не надо? Она же с ума сойдет.
И снова, как этой весной, я ощутил свое бессилие. Невероятно неприятное чувство. Ты можешь многое, очень многое, но то, что нужно здесь и сейчас, тебе неподвластно.
– Привела, – как из-под земли появилась Жанна, рядом с ней обнаружились два призрака. По виду – пожилая пара, вполне себе благообразная. Вот только друг на друга не смотрят. – Поговори с ними.
– Я виновата, слуга Смерти – опередила меня старушка. – Это я Ирасеку яд в кофе подсыпала.
– Ай-яй-яй, – пожурил ее я, насторожившись.
– А я ей стекла толченого в рождественскую чечевицу сыпанул, – поделился со мной старичок. – В тот же день, что и она мне яду. Ну, вы поняли, мой господин.
– Случится же такое, – посочувствовал им я.
– Мы давно простили друг друга, но только все равно ничего не происходит, – печально закончила рассказ старушка. – Может, вы поможете нам? Мы так устали…
Нет, тут что-то не то. Они уже простили друг друга, сочувствие – вот оно.
– Мы знаем, что тот наш грех велик, и я готов искупать вину дальше, – добавил старичок. – Но отпустите хотя бы Катаржину.
– Нет, – уперлась старушка. – Пусть уходит Ирасек. А я уж тут, как-нибудь…
– Скажи, как мне поступить? – обратился я к Анне, которая тискала в руках телефон, так и не решаясь набрать номер матери. – Вот послушай.
И я выложил все, что услышал от этой парочки.
– Ты можешь их отпустить? Обоих? – прошептала девушка. – Можешь? Ну и пусть идут. Мы все живем вроде как набело, а потом понимаем, что переписать уже ничего не получится. А они – смогли. Нелюбовь в жизни превратили в любовь после смерти. Знаешь, я им даже завидую. У меня такого чувства не было, а теперь, наверное, и не будет вовсе.
Призраки на секунду вспыхнули ярко-солнечной вспышкой, а после их не стало, и случилось это в аккурат с первым ударом колокола, который возвестил о том, что на землю пришел Новый Год
– Дай мне руку, – попросила Анна, в лице которой не было ни кровинки. – Мне страшно вот так, одной…
Я понял, что она хотела сказать, и сжал ее ладонь.
Сбоку раздался шум и гам, это к нашей скамейке подбегала веселая мальчишечья компания, таких по городу шныряло видимо-невидимо. С десяток пацанов, вихрастых, глазастых, с шарфами, обернутыми вокруг шеи, и в старомодных кепках.
– С Новым Годом! – сказал нам один из них, самый младший и, похоже, самый вежливый. – Добра вам!
– И тебе, пацан, добра, – ответил я, и тут понял, что странного в этой беседе.
А как я его понял?
– Тебе плохо? – спросил мальчишка у Анны, та из последних сил улыбнулась и покачала головой, давая понять, что нет, ей хорошо.
Еще страннее. Если это призраки – то с какого перепуга она их видит? Если нет – то как я их понимаю?
– Никогда не бойся попросить помощи, когда она тебе нужна. – Мальчишка взял ее свободную руку и распахнул свое пальто, под которым обнаружился меч в ножнах, висевший на шнурке, переброшенном через шею. Подозреваю, что сильно старый меч. Я, конечно, не специалист, только некоторые вещи стоит только увидеть, и все про них сразу становится ясно. – Особенно если ты ее честно заслужила. Твоя вина прощена. Живи!
Он приложил ладонь девушки к рукояти меча, Анька охнула, дернулась и часто-часто задышала.
– Счастья вам! – запахивая пальто, рассмеялся мальчишка.
– И детишек побольше! – ехидно добавил один из его приятелей.
– Только не перетрудитесь, – совсем уж разошелся самый рослый тип в компании, но словил «леща», ойкнул, потер затылок и пообещал нашему защитнику: – Вот я сейчас тебя тоже как тресну! А ну, иди сюда!
И ватага убежала так же быстро, как появилась.
– Хорошо, – сообщила мне Анька совершенно здоровым голосом, как раз тогда, когда бамкнул последний удар колокола. – Прямо хорошо!
Она задрала свитер, вызвав веселое хихиканье Жанны, и осмотрела живот. Он был плоский, чуть подкачанный, с серьгой, вдетой в пупок, и без малейших признаков черноты.
– Кому расскажу – никто не поверит, – устало сказала она, положив голову на мое плечо. – Да что там? Утром проснусь, и буду думать, что все это мне приснилось.
– Может, оно и к лучшему? – предположил я. – Тогда, наверное, и подарок тебе надо вручать уже с утра, а то забудешь, что он от меня?
– Подарок сейчас давай, – потребовала Анька, оживившись. – Правда, твой остался в гостинице, я его с собой не брала. Я подумала, что мы погуляем, а потом ко мне пойдем. Но мой ты можешь подарить прямо сейчас.
– На. – Я протянул ей узкий деревянный ящичек, который второй день лежал в кармане моего пальто. – Хорошая штука, если научиться пользоваться, уж поверь мне.
– А что это? – девушка ноготком поддела золотистый замочек и откинула его. – Посмотрим!
– Sťastný Nový rok! – Проходящий мимо нас немолодой седобородый мужчина, изображавший деда Микулаша, остановился и помахал рукой. – Dobré pro vás!
– И тебя с Новым Годом, – отозвался я. Тут переводчик был не нужен, и так все ясно.
– Na zdraví, – покопавшись в мешке, он протянул Аньке имбирный пряник, а после и меня одарил таким же.
– Спасибо! – одновременно сказали мы, вызвав у доброго деда смех.
Он помахал нам рукой, и пошел себе дальше, меряя дорогу своими крепкими ногами в мягких сапогах с вышивкой.
– Слоник, – изумленно сообщила мне Анька, а после засмеялась. – Надо же!
– А что тут такого? – удивился я, глядя на носатое существо в ее руке. – Ну, слон и слон.
– Да я с детства их собираю, – пояснила девушка. – Статуэтки там, значки, наклейки. Слоны – они хорошие! У меня даже носочки – вон, со слониками. Я уж молчу про то, как меня в институте прозвали. Хотя сам, наверное, догадаешься.
Она сунула пряник в карман куртки, и все-таки открыла шкатулку.
– Карты таро, – подсказал ей я правильный ответ. – Полезная штука, если научиться ими пользоваться. Кстати, если мне не соврали, эта колода не простая, а с историей.
Не знаю почему, но вчера в одной маленькой лавке, которую вот так сразу с улицы и не разглядишь, я купил эту шкатулку вместе с содержимым. Причем даже не торгуясь, хотя цена, которую продавец за нее заломил, была немалой. Просто отчего-то мне показалось, что это именно тот подарок, который нужен этой девушке. А чувствам я уже привык доверять.
– Карты таро. – Анна провела ладонью по колоде, уютно лежащей в шкатулочном гнезде, обитым зеленым бархатом. – Это интересно. Какая, ты говоришь, у этой колоды история?
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Время и Меч», Андрей Александрович Васильев
Всего 0 комментариев