«Рассказы. Выпуск 2»

Рассказы. Выпуск 2 (fb2) - Рассказы. Выпуск 2 (Крафтовый литературный журнал «Рассказы» - 2) 1294K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ли Расен - Елена Бумагина - Владислав Безлюдный - Александр Зезюлин - Антон Морозов

Рассказы Выпуск 2

Авторы: Расен Ли, Бумагина Елена, Безлюдный Владислав, Зезюлин Александр, Морозов Антон

Редактор-составитель Максим Суворов

Корректор Дина Рубанёнок

Иллюстратор Елена Маликова

Дизайнер обложки Елена Маликова

© Ли Расен, 2020

© Елена Бумагина, 2020

© Владислав Безлюдный, 2020

© Александр Зезюлин, 2020

© Антон Морозов, 2020

© Елена Маликова, иллюстрации, 2020

© Елена Маликова, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-0970-4 (т. 2)

ISBN 978-5-0050-8844-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорогой читатель!

Серия сборников «Крафтовый литературный журнал „Рассказы“» предназначена для тех, кто любит фантастику во всех ее проявлениях: от пугающих историй ужасов до тревожных мистических детективов, от волшебных миров фэнтези до подкрепленных научными знаниями рассказов о будущем.

Это серия для тех, кто не привык загонять себя в узкие рамки одного направления и открыт новому, кто считает себя человеком смелым и разносторонним, кто мечтатель, высоко ценящий полет мысли и глубину воображения.

Отборные произведения современных русскоязычных авторов поселились на ее страницах и ждут своего читателя, тебя, чтобы увлечь с головой, чтобы вселить надежду или подтолкнуть к размышлениям, чтобы вынудить трепетать или радоваться, строить догадки, болеть за героев со стороны или… ощутить себя частью фантастической истории.

Подключи воображение, дорогой читатель, и попробуй прожить эти сюжеты вместе с их героями, как получилось прожить у нас. Тебе не должно быть слишком трудно, ведь в рассказах второго выпуска, несмотря на фантастическое содержание, подозрительно легко узнается окружающая нас действительность.

Оглядись. Не правда ли, люди снуют мимо, словно киномассовка — все, кроме того парня с механическими руками? Подростки, как всегда, уткнулись в смартфоны, а вон паяц приплясывает на углу и обещает исполнить желание. Или это уже разыгралось мое воображение?

Сейчас я прошу тебя открыть глаза чуть шире обычного. И представить, что все возможно.

Перелистывай страницу.

Максим Суворов, главный редактор

Ли Расен Новое поколение

— Ну че, как?

— Норм!

— Ясно.

Повисла тишина — давящая, звенящая, дополняющаяся с потолка электрическими звуками ламп дневного света. Долгая-долгая тишина.

— Надо что-то сказать. — Парень почесал затылок, бросил быстрый неуверенный взгляд на девушку, сидевшую напротив него, затем на глазок камеры наблюдения в углу под потолком и уперся глазами в черную точку на полу. Вторая попытка начать разговор уже с самого начала показалась ему провальной.

— Надо, ага, — еле заметно кивнула девушка, не поднимая глаз. Ее внимание также привлекла черная точка на кипенно-белом глянцевом полу.

Повисло молчание. Опять. Долгое молчание. Давящее молчание. Нестерпимо неловкое молчание, длившееся, казалось, целую вечность.

— Э-э-э, ну… как дела? — парень хотел разрушить эту неловкость, заполнившую собой всю комнату, и вновь попытался завести разговор. На этот раз его взгляду удалось на мгновение задержаться на лице девушки, и он отметил про себя, как естественно смотрятся еле заметные веснушки на настоящем лице настоящего живого человека. До сегодняшнего момента веснушки ему приходилось видеть только на цифровых фотографиях или компьютерных моделях — аватарах.

— Нормально… — меланхолично протянула девушка. Теперь ее взгляд переместился на стену позади парня, на которой висела картинка с двумя толстенными пушистыми котами, делящими одну корзинку. Корзинка явно предназначалась только для одного не слишком увесистого кота, вдвоем эти толстячки с трудом там умещались.

Парень не мог видеть картинки, зато он мог видеть позади девушки круглое зеркало внушительного размера, которое напомнило ему портал в игрушке из Виртуального Мира — полного погружения — в которую он так любил играть в детстве.

Тишина, которую на миг разогнал парень неудавшейся попыткой начать разговор, вновь опустилась на комнату. Невыносимо. Хоть бы музыку включили. Ему хотелось что-то сказать, но он не знал что. Он судорожно пытался перебирать в мозгу слова, фразы, темы для разговора, но они всплывали на миг и сразу исчезали, так и не пойманные сознанием.

— Э-э-э… — протянула девушка, переводя взгляд на парня. — Ну, как… че? Ну… — начала было она, но не смогла продолжить — слезы потекли из ее глаз. Она закрыла лицо руками и начала рыдать, громко всхлипывая.

Ему хотелось ее утешить, но как? Погладить по голове? Взять за руку? Нужно что-то сказать. Но что? Он понятия не имел, что говорить плачущей девушке. Все слова, которые появлялись в его голове, либо пугались выйти на свет и сразу исчезали, либо застревали в горле и разбивались о невидимую преграду.

Как же сложно начать! Еще сложнее продолжить и поддержать разговор, чтобы он не выскользнул и не растворился в этой давящей звенящей тишине. Вот если бы под рукой был поисковик, а на ретине загорелись нужные слова… но они все забрали, выключили, заблокировали.

— Я… — слова опять застряли в горле, а затем растворились. В голове пустота. Что-то вертится такое, похожее на собственную мысль, но поймать как будто невозможно. Он поднял руку, протянул ее вперед — к ней. Рука замерла на полпути… В отчаянии парень встал и повернулся к плачущей девушке спиной.

Взгляд его уцепился за картину, которую он раньше не мог видеть. Непроизвольно улыбнувшись, он протянул руку и в правом нижнем углу нажал на сердечко. Сердечко загорелось бледно-синим цветом.

Взгляд парня скользнул ниже и уперся в маленькую выдвижную тумбу, где лежали цветные карандаши и листы бумаги.

Несколько секунд он пытался поймать ту идею, которая то возникала, то пропадала у него в сознании, наконец ему удалось ее ухватить. Вот оно! Точно! Надо попробовать. Он взял несколько чистых листов бумаги, два карандаша — синий и зеленый — и вернулся на свое прежнее место.

«Привет! Я Мартин. Как тебе жирные котики на стене? Лoл» — с трудом держа карандаш, корявыми пляшущими буквами, синим цветом написал парень. Затем он легонько похлопал девушку по плечу. Девушка подняла заплаканные глаза — они были зеленые с желтыми крапинками. Удивительная графика, нет, лучше — жизнь. Глядя в эти глаза понимаешь, что значит настоящая, не виртуальная реальность. Графика, созданная самой природой.

Странное чувство вдруг наполнило парня от пяток до самой макушки, и ему захотелось закричать во весь голос. Слова уже подошли к горлу — «Какие у тебя красивые глаза!» — но вновь разбились, на этот раз о саму девушку, которая взяла лист и, опустив голову, быстро прочитала послание. На мгновение ее лицо приобрело озадаченное выражение, затем она просияла.

Девушка взяла зеленый карандаш, бросила взгляд на картинку с котами и, прикрыв листок ладонью, чтобы ее собеседник не видел, написала ответ:

«Привет! Я Марта. Это разве котики? Это бегемотики! :)» — она прыснула и передала Мартину лист. Почерк девушки был почти ровным, буквы печатными.

Мартин осторожно взял лист, прочитал и, прикрывая свое послание рукой, как это делала Марта, принялся строчить:

«А если ты повернешься, за тобой будет портал, как в Инвижонс Порт 3. Играла в детстве?» — на мгновение с непривычки писать карандашом — вручную! — у Мартина свело кисть, и он чуть не выронил лист, передавая его Марте.

Марта, слегка покачиваясь от нетерпения, перехватила лист, быстро пробежала глазами и принялась отвечать:

«Я до сих пор играю в И Порт 3. Пусть ретро, плевать, мне нрав!» — Марта вернула лист Мартину.

«Да я бы сам с удовольствием поиграл в нее еще раз. Когда это все закончится и нас отпустят, может как-нибудь закажем на двоих? Знаю хороший шоплайнер».

«Я не против! :) Ха! А помнишь мем с карандашом? Мы сейчас вот с тобой такой раритет держим в руках! Сфоткать бы… Это будет бомба!»

«Жаль, нечем :(» — он уже собрался передать лист Марте, но помешкал и дописал: «А где ты научилась писать рукой?»

«Мама! Заставляла в детстве! Терпеть это не могла! Думала, никогда не пригодится…» — девушка подняла глаза на Мартина, глубоко вдохнула, открыла рот, как будто наконец-то хотела что-то произнести. Ее взгляд на мгновение стал рассеянным и смешным — без сомнения, она пыталась посмотреть на свой ретине на сетчатке, чтобы система считала запрос напрямую из ее головы и вывела нужный ответ на экран. Взгляд Марты сфокусировался на Мартине. Они встретились глазами и одновременно, краснея и смущаясь, уставились вниз, каждый на свои руки. Помедлив, Марта написала: «У меня кисть так болит от этого ручного ввода! А у тебя?»

«Да, тоже с непривычки кисть болит. А ты, кстати, откуда?»

«Я с юга, а ты?»

— Я… д… и… я… — Мартин уже хотел попробовать ответить вслух, но увидел широко раскрытые испуганные глаза девушки и не осмелился. Ее рука с листом, прижатым к столу, медленно скользила вперед.

Мартину хотелось закричать: «Да что же это?! Я могу говорить! Я не немой! Ты тоже можешь говорить, ведь ты уже пыталась! Марта, расскажи мне о себе!», но вместо этого он взял лист и написал: «Я тоже с юга! Невероятное совпадение, не так ли? :)».

***

За стеклом стояла миловидная женщина лет пятидесяти в белом халате, с планшетом в руках и наушником в левом ухе. Переводя взгляд со стекла на экран планшета и обратно, она пристально следила за каждым действием молодых людей и тут же, в дополнительном экране-голограмме, висевшем справа от нее, вела какие-то заметки, корректировала протоколы. Сзади к женщине подошел коренастый старичок с аккуратно подстриженной серебристой бородой.

— Ну как? — спросил он. — Есть успехи, доктор Элис?

Доктор вздрогнула от неожиданности. Она находилась одна в этой комнате уже около пяти часов.

— Вы меня напугали, профессор Бэниан, — выдохнула женщина, не прерывая своего наблюдения. — Они отлично соображают, по крайней мере номер 305-Н. Парень менее чем за пять часов эксперимента нашел пишущие инструменты и применил их в соответствии с их назначением. — Доктор Элис продолжала делать пометки и одновременно отчитывалась профессору. — Разговора более-менее связного так и не состоялось. Однако у парня была неплохая попытка. Вот, посмотрите. — Она увеличила экран с камеры видеонаблюдения, нажала на отметку на тайм-лайне, и ползунок видео отъехал назад. Затем вместе со вторым наушником передала планшет профессору.

— Любопытно, — просмотрев запись, задумчиво протянул он. Глубоко вздохнул и с сожалением в голосе заключил: — Вряд ли разговор состоится. Они уже общаются в комфортной для них манере. Можно отзывать парочку, у них нет шансов.

— Но ведь у Триста Пятого же была попытка! — с возмущением воскликнула Элис. — Может, как-то помочь им, например подтолкнуть по громкой связи? — с надеждой в голосе спросила она. — Они уже пошли на контакт и, может, в какой-то момент им удастся выйти на словесный разговор.

— Я так не думаю, доктор, — категорично отрезал профессор. — У них был шанс стать первыми в своем поколении. Они его упустили. Да, Триста Пятый, конечно, любопытный, и можно будет попробовать его через некоторое время, как придет в себя и адаптируется после обнуления, но в данной ситуации я вижу, что это уже бесполезно.

— Но после привычного общения… возможно… есть шанс… — начала возражать доктор.

— Это не первый наш провал, — перебил ее профессор и уже более мягким тоном продолжил: — Вы ведь сами понимаете, Элис, что после привычного общения, пусть и непривычным способом, они уже не захотят выходить из зоны комфорта, пусть и не полной. Они все еще люди, — вздохнул профессор. Помолчав, он отдал распоряжение: — Верните их в комнаты, доктор. Перед этим сотрите в памяти эксперимент и поищите моменты, связанные с экспериментом. Их тоже подотрите, но не полностью, оставьте крючки. Затем подгрузите их снова в систему. Все ясно?

— Да, будет сделано, — разочарованно выдохнула доктор. В ее голосе профессор уловил нотки отчаяния.

— Тогда выполняйте.

Доктор послушно начала вводить код на дополнительном экране-голограмме.

— Не впускайте такие моменты внутрь себя, Элис. Вы верите, и это главное, — неожиданно произнес профессор и пошел прочь из комнаты наблюдения. Но у самого выхода остановился, развернулся и добавил: — Подобно тому, как сотни лет назад при помощи нейронных сетей человечество обучало нас смеяться и плакать, общаться при помощи слов, выражать свои чувства интонациями… подобно тому, теперь нам предстоит обучить их. Мы должны вернуть эти знания людям. Более того… — глядя в глаза Элис, профессор выдержал паузу. — Я думаю, они научили андроидов быть человечными, потому что знали, что за всем этим Виртуальным Миром, в который они сами себя загнали, люди могут это утратить.

Доктор Элис грустно улыбнулась, а профессор с ободряющей интонацией продолжил:

— Мы найдем их, Элис. Тех первых, с которых можно начать. Однажды люди смогут общаться словами и не зависеть от экрана на сетчатке глаза и чипа в мозгу. Мы вернем человечеству то, что принадлежит им по праву. Мы должны. — Он немного постоял на пороге, перекачиваясь с пяток на носки, потом добавил: — Занесите Триста Пятого в реестр и не подгружайте пока в систему. Дадим ему еще один шанс.

Профессор Бэниан подмигнул доктору Элис и вышел вон. Она улыбнулась в ответ его спине, быстро сделала пометку в планшете и нажала кнопку громкой связи: «Эксперимент окончен. Спасибо». Отпустив громкую связь, она нажала на кнопку рядом, и в комнату, где находились подопытные, тонкой струйкой пошел усыпляющий газ.

***

«Я не люблю этого персонажа, он слишком предсказуемый» — Марта протянула листок юноше, и в следующее мгновение, как неожиданный удар битой по голове, на молодых людей обрушился оглушающий женский электронный голос: «Эксперимент окончен. Спасибо». Мартин вскочил с места.

— Нет! Вы не… — успел выкрикнуть Триста Пятый, и его сознание начало останавливаться и проваливаться в бездну, запечатлев напоследок в своих глубинах прекрасное лицо с веснушками и испуганными зелеными глазами с желтыми крапинками — такими естественными, такими натуральными, что при взгляде на них рождались идеи, сами по себе, и хотелось кричать во весь голос! Рассказывать всем и каждому, насколько они прекрасны, и говорить о них, о ней, о чем угодно… говорить. Делиться…

Посвящается моим родителям, Наталье и Андрею. Спасибо.

Елена Бумагина Больше пятидесяти двух

Свет становился все ярче. Она опять барахталась в том странном повторяющемся сне. Вокруг был лес — что-то вроде него — огромные стволы деревьев уходили вверх, а она старалась укрыться за ними, спрятаться от настигающей ее тьмы. Она не понимала, что за сила ее преследует, но чувствовала спиной ее приближение. Сорвалась с места, побежала куда-то, но запуталась в траве, кубарем скатилась в яму и свернулась в клубок за переплетениями корней. Темное нечто не отставало ни на шаг. Сначала она почувствовала его у себя над головой, затаилась, перестала дышать, но оно знало, где она прячется. Она в ужасе закричала — урчащая дымящаяся масса стекала по корням, оплетавшим ее убежище. Крик перешел в хрип, а ядовитая жижа начала светиться мягким, приятным светом. Свет становился все ярче.

Анна открыла глаза. Сердце колотилось как бешеное. Панели на потолке работали в режиме «летнее утро» и уже почти закончили «восход солнца». Анна повернулась набок и снова закрыла глаза. Обычно она сразу же вставала, но сегодня чувствовала себя невыспавшейся и разбитой.

— Который час, Анаис?

— Шесть двадцать семь, — с готовностью откликнулась ее помощница. — Простите, что разбудила вас раньше и во время фазы быстрого сна, но я зафиксировала аномальное учащение пульса и скачок артериального давления. Хотите поспать еще часок? Я выключу освещение и отрегулирую влажность воздуха.

— Нет, спасибо. Я лучше подольше позанимаюсь йогой.

— Хорошо. Тогда позвольте мне напомнить о важности дневного сна в таких случаях.

— Угу, — сказала Анна, опуская ноги на пол. Монитор на ее правой руке пискнул, восприняв ответ как положительный.

Камни на террасе еще не успели прогреться на солнце, и было так приятно переступать по ним босыми ногами. Автоматическая система поливки уже вовсю разбрызгивала воду, орошая сад. В городах Благодатного Пояса всегда хорошая погода в это время года, дожди начнутся только поздней осенью, чтобы не дать растительности зачахнуть. Да и жители устают от летнего зноя и с радостью встречают тот кратковременный период прохлады, что заменяет здесь зиму. Миная была небольшим полисом на побережье, каскадами спускавшимся к морю. Селиться в прибрежной зоне было запрещено еще с тех пор, когда существовала реальная угроза затопления, поэтому все дома располагались наверху, на скалах. И хотя прошло уже много времени, долина внизу так и осталась зоной прогулок и отдыха, куда спускались на пару-тройку часов. Когда Анна заявила в Комитет по Миграции о своем желании переехать, ей предложили на выбор четыре полиса, в которых как раз освободились места. Почти неделю она размышляла, отправляла Анаис раздобыть побольше информации, запускала панорамы в медиа-комнате. И все-таки остановилась на Минае. Ей хотелось видеть море по утрам. И да, пока ей тут нравится, хотя она живет в этом месте не так уж и давно. Меньше столетия.

Анна полюбовалась на ярко-синюю гладь, улыбнулась и повернулась лицом к солнцу. Голова была тяжелой после сна, надо было сделать расширенный утренний комплекс и побольше упражнений на концентрацию.

— Как позанимались, Анна? Чувствуете себя бодрее?

— Да. Спасибо, Анаис. Можешь сделать чуть прохладней на кухне, снаружи уже становится жарко.

— Конечно. Двадцать два градуса вас устроит?

— Вполне.

Анна сама выбрала такой стиль общения. Ей было комфортней, когда ее домашний помощник говорил женским голосом и общался с ней немного официально. Называл на «вы» и придерживался норм вежливости. Но тут у каждого свои вкусы. И если Анаис напоминала Анне об утренней диагностике фразой: «И не обходите стороной медицинский блок», то, например, у Элаи его помощник по имени Чувак говорил: «Тащи свой зад в пыточное кресло, мудила!». Анна слышала, что у кого-то на севере города вообще включается тревожная сирена и медблок начинает подсвечиваться красным, но это уж как-то слишком. Не пострадает ли от этого точность показателей? Утренняя диагностика очень важна в их культуре, ведь монитор считывает лишь основные параметры, но не делает биохимического анализа и не сканирует мозг. Как можно спланировать жизнь, не понимая, что происходит в твоем организме?

Анна полулежала в кресле, чувствуя, как в шлеме попискивают датчики. Несмотря на йогу и плотный завтрак, ее все еще клонило в сон, поэтому анализ Анаис она пропустила мимо ушей. Все равно, если что-то будет не в норме, Анаис акцентирует на этом внимание, а пока ее слова доносились до сознания Анны как шум волн.

— …немного повышен, но это нормально для девятого дня цикла. Напоминаю, что до t-инъекции осталось два месяца и восемь дней. Занести в список покупок на следующий месяц гигиенические средства большей впитываемости?

Анна вышла из забытья. Ничего-то Анаис не упускает из виду. Обильные менструации были побочным эффектом их образа жизни, и чем ближе к очередной t-инъекции, тем хуже. В последний раз Анна бегала в туалет чуть ли не каждые полчаса, смущая Анаис своими познаниями в области ненормативной лексики. Помощница намекала, что Анна слишком много взаимодействует с Элаей и уже начала перенимать его стиль общения.

— Почему нельзя принимать какой-нибудь препарат, чтобы менструаций не было вообще? — вопрошала Анна из уборной.

— Такие исследования проводились, но все подобные медикаменты негативно влияли на процесс регенерации и оказывались несовместимы с инъекцией.

— Понятно, — бурчала Анна. — Нет в мире идеала.

Спинка диагностического кресла приняла вертикальное положение, датчики перестали попискивать.

— Вы настроены сегодня как следует позаниматься, Анна? — спросила Анаис.

— О, да. Приступим!

В своем перспективном плане Анна отметила музыку как основное направление. С теорией все шло гладко, а вот с практикой сначала было нелегко: пальцы, как деревянные, не справлялись даже с простейшими упражнениями. Она даже уговорила Анаис сделать пару дополнительных обследований и назначить курс препарата, увеличивающего гибкость суставов. Несколько лет она усердно долбила гаммы и арпеджио, пока пальцы не стали порхать по клавиатуре. И только тогда Анна стала получать хоть какое-то удовольствие от процесса. Хотя до подлинного творческого экстаза ей было еще далеко.

— Предлагаю сегодня разобрать тему «Отклонение и модуляция».

— Тебе видней, Анаис, — ответила Анна и села за инструмент.

— Главное отличие состоит в том, что отклонение — это переход в другую тональность и возвращение в исходную, — Анаис включила на клавиатуре последовательность аккордов — обычный каданс в среднем темпе, который через септаккорд вдруг нырнул в тревожный минор. Драматичность нарастала, и перед самой кульминацией мелодия опять оказалась там, где и началась. Анна внимательно рассмотрела появившуюся на экране нотную запись, подняла руки и попробовала все это повторить.

— В то время как модуляция… — продолжила Анаис, — это переход в другую тональность и закрепление в ней.

— То есть окончательный и бесповоротный переход в другую тональность.

— Именно.

И так всегда — за занятиями и заботой о здоровье проходил почти весь день. Анна снова вышла на террасу, когда небо стало сиреневым, а воздух наполнился прохладой.

— Сегодня ужинаете дома или подтверждаете встречу на площади Объединения? — мягко спросила Анаис.

— Подтверждаю встречу. Мы давненько не виделись.

Анне нужно было спуститься на три горизонтали вниз. Улицы Минаи были оформлены в старинном средиземноморском стиле — много зелени, симпатичные крашеные заборчики, кованые украшения. Анна знала, что все эти фонарики и решеточки действительно были сделаны вручную — в полисе уже много лет работала программа возрождения старинных ремесел. Казалось бы — подобная архитектура существовала давным-давно, а то, на что она смотрела сейчас, — всего лишь имитация. Но ей такой дизайн нравился, он создавал иллюзию полного погружения — вон, даже траволаторы на городских улицах были декорированы под гранитные плиты.

На площади Объединения, как обычно, было полно народу. Здесь находились самые популярные рестораны, не только автоматизированные, но и такие, в которых готовили настоящие шеф-повара — люди, вписавшие в свой перспективный план тонкое искусство кулинарии. Бронировать столик в таких заведениях приходилось за несколько недель, и сегодня как раз подошла ее очередь. Анна прошла сквозь увитую декоративным виноградом арку, и Анаис немедленно подтвердила ее бронь.

— Столик номер восемь. Ваша гостья уже пришла, — в общественных местах Анаис переходила на приглушенный вкрадчивый голос. Анна кивнула и поспешила на террасу.

Выглядела она прекрасно. Длинные густые волосы, черные как смоль, темные глаза с поволокой, кожа персикового цвета. На вид лет двадцать пять, как и всем в этом городе, как и всем в этом мире. Анна кинулась к ней с объятиями, с радостью вдохнув ромашковый запах ее кожи, так хорошо знакомый уже несколько сотен лет.

— Привет, мама.

— Привет, милая! Да ты просто цветешь! Как дела? Как твои занятия музыкой?

Они сели за столик, над которым немедленно вспыхнули полупрозрачные экраны с меню.

— А я в последнее время подумываю сменить план, — сказала мама, спроецировав на стол голографическое изображение салата и разглядывая его со всех сторон. Из тарелки стали выпрыгивать флажки параметров с указанием энергетической ценности, содержанием витаминов, минералов и прочей информацией.

— Рекомендую добавить морепродукты. У вас в организме в последнее время наблюдается небольшая нехватка йода, — раздался приятный баритон. Это подал голос мамин помощник Жерар. Анаис помалкивала, она всегда была очень сдержана в присутствии Жерара.

— Как скажешь, милый! — ответила мама и перетащила изображение креветок в тарелку с салатом. — Так вот, я думаю сменить план. Я знаю, что это не одобряется, но новая идея меня так захватила…

— Мне казалось, тебе нравилась палеоботаника.

— Да, но я хочу делать что-то полезное! Я хочу видеть результат своего труда! А не просто выучить каталог вымерших растений, — мама взмахнула рукой, давая понять, что определилась с заказом.

— Вот не начинай, — сразу посерьезнела Анна. — Ты же знаешь, к чему это может привести.

— Если ты намекаешь на своего отца, то, я думаю, у него сейчас все отлично. Я слышала, он окончательно обосновался в Иберике. И кстати, его разработки в области геоинженерии до сих пор очень высоко ценятся.

— Да, только ты помнишь про ту экспедицию в Арктику. Его номер уже хотели отдавать на обновление, когда он наконец подал сигнал.

Мама нахмурилась.

— Твой отец отправился в экспедицию не для того, чтобы нервы себе пощекотать. Это был очень важный проект, и, возможно, мы до сих пор существуем только благодаря ему. Ты не помнишь, но это ведь была реальная угроза для всех нас. Дамбу на Западном Пределе приходилось увеличивать каждые пятьдесят лет. А с тех пор как Арктический проект запустили, уровень океана перестал подниматься. По крайней мере, так сильно.

Анна насупилась. Она все прекрасно понимала про общественное благо, но мама всегда была склонна к авантюрам, и Анна опасалась, что той просто наскучило благополучное существование.

— Ну перестань, — мама потрепала Анну по руке. — Я же не собираюсь ехать за Пределы. Я просто хотела снова вернуться к архитектуре. Меня привлекает подводное строительство.

— Сколько лет назад ты была архитектором? Триста? Четыреста? Ты уже все забыла!

— Да, придется освежить знания, — беззаботно откликнулась мама. — Но ничего, меня это совершенно не пугает.

К их столику подъехал сервировочный модуль и принялся неспешно расставлять перед ними тарелки и раскладывать приборы. Мама придирчиво осмотрела свой салат.

— Бон апети! — отсалютовал модуль и отправился к соседнему столику.

— Представляешь, раньше это делал человек! Настоящий живой человек! Что за чудовищное растрачивание ресурса! — мама даже склонилась к ней поближе, чтобы ее не услышали другие люди.

— Да, мама, я тоже читала старые книги.

Они уже закончили ужинать и поднялись из-за стола, когда раздался удар колокола с башни.

— О, они сейчас будут выходить! Пойдем скорее, посмотрим! — Мама кинулась к выходу с веранды. Анна поспешила за ней, краем глаза заметив, что на монитор пришло уведомление об оплате. Анаис по-прежнему не подавала голоса при Жераре.

Перед резными воротами уже собралась небольшая толпа. Огромное здание школы могло принять сотню учеников, но для их мира это была утопия. Дети были роскошью, редкостью, драгоценностью. Количество жителей Благодатного Пояса не менялось веками. И только если происходило убытие человека, если номер освобождался, то его отдавали на обновление. Между семьями, жаждущими родить дитя, бросался жребий, и те счастливчики, на кого он падал, получали высокое право привести в этот мир нового человека. Миная была удачливым полисом — у них было пятеро детей! Одна девушка шестнадцати лет, один младенец и трое школьников. В некоторых полисах был всего один ребенок, и его почитали как бога. Анна как-то выспрашивала Анаис, а сколько всего детей в Поясе, на что она после небольшого молчания ответила:

— Согласно моей информации, всего в Благодатном Поясе пятьдесят два жителя, не достигших совершеннолетия.

— Смотри, смотри — Моника! — шепнула мама ей в ухо. Но в такой секретности не было необходимости, все головы и так были повернуты в сторону красивой, статной девушки, одетой в черное.

Все в Минае знали историю Моники, да и в других полисах тоже. Они с мужем были парой «неразлучников» — довольно нечастый случай в их мире. Большинство предпочитали краткосрочные отношения, даже самые прочные партнерства длились максимум сорок-пятьдесят лет, потом люди расходились, переезжали в другие города, начинали все заново. Да что говорить, многие совсем не помнили своих родителей! Это Анна с мамой сохранили дружеские отношения, мама даже переехала в Минаю после восторженных отзывов дочери. Зато отца она бы не узнала, столкнувшись с ним нос к носу. И такое не было редкостью. Системе пришлось внедрить в помощников специальный алгоритм распознавания, чтобы избежать близкородственных связей. А вот Моника и ее муж Тео жили вместе почти пятьсот лет. И все пятьсот лет они безуспешно участвовали в жеребьевке.

Удача раз за разом обходила их. Моника просто помешалась на своем желании иметь ребенка, забросила занятия и саморазвитие, перестала появляться на людях. И тогда Тео нашел выход. Он вписал в перспективный план юриспруденцию и годами штудировал законы и правила на предмет лазейки. И обнаружил, что существует закон наследования личного номера. Если человек убывает по своей воле (то есть не является преступником или носителем генетической ошибки, которого устраняют с помощью m-инъекции), то он может оставить завещание, где прямо указывает того, кому передается право обновления. И за все столетия существования Благодатного Пояса этим законом не воспользовался никто.

— Идут, идут! Какие они милые! — мама вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть происходящее внутри школьного двора.

Два серьезных мальчика и одна девочка, одетые в цвета полиса Миная, шагали к воротам, сопровождаемые наставниками. В обучении детей продолжали использовать педагогов-людей: экспериментами было доказано, что это позитивно сказывается на психологическом развитии. Ворота открылись, и дети бросились к своим родителям. Моника распахнула объятья и со слезами на глазах прижала к себе одного из мальчиков, того, что помладше. Она поцеловала малыша в макушку, взяла за руку, повернулась спиной к толпе и повела его в сторону траволаторов. Другой рукой она крепко сжимала кулон с крупным алмазом, висящий у нее на шее. Тео был с ней даже после убытия.

— Я уже и не помню, когда ты была такой.

Они с мамой прогуливались под ручку вокруг фонтана. Им обеим было нужно к траволаторной развязке, там их пути расходились. Мама жила на востоке полиса, возле висячих садов.

— Я тоже, — ответила Анна. — Совсем не помню себя маленькой.

— Детство пролетает так быстро! Каких-то двадцать лет и все! — Завибрировал монитор, мама прочла уведомление и засобиралась. — Милая, мне пора! Увидимся как-нибудь!

— Она уже ждет? — с улыбкой спросила Анна.

— Да, — мама просто сияла. — Я не могу опоздать и в этот раз.

Анна помахала вслед траволатору, уходящему на восток, потом немного постояла у фонтана и послушала музыканта-пианиста. Он исполнял «Лунный свет» Дебюсси, чисто, идеально, выверено до мельчайших отзвуков. И все-таки машинное исполнение чем-то неуловимо отличалось от человеческого. Анна хмыкнула. Солнце уже село, в кованых фонарях мягко мерцали осветительные сферы. Убедившись, что на нее никто не смотрит, она направилась к вертикали — крытому траволатору, ведущему к морю.

— Напоминаю, что не рекомендуется посещать долину после наступления темноты, — предупредила Анаис.

— Спасибо. Но я буду не одна.

— Тем более, — не унималась Анаис. Она прекрасно знала, с кем Анна собирается встретиться.

Анна вышла у самой линии прибоя. Над ее головой сразу же зажглись три осветительных сферы, остальной берег утонул во тьме.

— Не так ярко! — Анна зажмурилась и даже закрыла глаза ладонью. Сферы перешли с полноценного освещения на тусклое мерцание. — Так-то лучше. Хотя бы какие-то очертания видно.

Она немного постояла и послушала шорох волн. Их звук действовал на нее умиротворяюще. Переход в новую тональность — назад в исходную. Переход в новую тональность — назад в исходную. Отклонение.

Если бы не сферы, вереницей зажигающиеся над головами, она бы даже не заметила их приближения. Ховеры двигались почти бесшумно, только галька с хрустом подминалась под ними, но и этот звук тонул в шуме прибоя. Один из ховеров встал на дыбы, разорвав антигравитационную подушку, его закрутило вокруг оси, швырнуло в сторону, и он снова с треском опустился на всю плоскость. Фокус назывался «смерч».

— Привет, детка. — Он соскочил с ховера и жадно поцеловал ее в губы. Анна мгновенно почувствовала жар внизу живота.

— Привет, Элая!

— Идем. У нас для тебя сюрприз.

Он снова запрыгнул на ховер, Анна уселась сзади, прижавшись к его спине. Они помчались вдоль моря, разбрызгивая мокрую гальку, и шары опять вереницей вспыхивали над их головами. За пляжем начиналась дикая зона — нагромождение валунов и мусора, вынесенного морем. Пахло гниющими водорослями и солью. Элая завел ховер в расщелину между двумя камнями, оба его приятеля, Ноа и Тео, заехали следом. Несколько мерцающих сфер ненадолго зависли в паре метров от них, но поле их действия ограничивалось пляжем, поэтому они вернулись на свои исходные точки и потухли.

— Ты помнишь Марка? Ну, такого кудрявого. — Элая пристроил ховер за корягой, увешанной клочками тины. — Он же вписался в программу возрождения древних ремесел. И угадай, какое ремесло изо всех сил возрождал этот хуило? Правильно, виноделие! Ему даже, бля, выделили участок на западной окраине под аутентичное выращивание винограда!

Ноа и Тео радостно заржали.

— Зато смотри, что у нас теперь есть! — Элая вытащил ящик с десятком стеклянных бутылок, имитирующих старинные. — И сегодня мы, блядь, оторвемся во славу мудилы Марка!

— Ты совсем охуел? Хватит уже бухать!

— Ой, заткнись, Чувак! — Элая вертел в руках бутылку, не понимая, как ее откупорить. В ней не было вакуумной пробки, только какая-то деревяшка.

— Мне затыкаться? — помощник Элаи никогда так просто не сдавался. — Ты, бля, окончательно берега потерял уже, вообще свой организм не бережешь!

— Бля, Чувак! Отъебись! Мы бессмертные! Бессмертные, понимаешь? Наши клетки регенерируют с бешеной скоростью. Клетки нашей печени — тоже. Мы можем вообще не просыхать и быть здоровыми!

— Ты долбоеб. — Монитор Элаи даже начал светиться красным. — Я тебе миллион раз говорил, что от зависимости никто не застрахован, но ты же все равно продолжаешь этой хуйней страдать!

— Так, все! Кто может открыть это? — Элая потряс в воздухе бутылкой.

— У меня инструменты в сумке есть. Ща придумаем что-нибудь.

— Тео! Ты наш спаситель!

Вино было терпким и кислым на вкус. Анна никогда не пробовала настоящее старинное вино, хотя слышала, что у аристократов в столице еще оставались запасы. Элая выпил залпом сразу полбутылки и теперь задорно крыл Чувака трехэтажным матом. Анаис вслух ничего не говорила, но монитор Анны безостановочно вибрировал и показывал сообщение «превышение уровня алкоголя в крови».

— Сука! Тео! Ты же у нас шаришь в технологиях! Можно его хотя бы ненадолго заткнуть?

Тео почесал рыжую лохматую шевелюру.

— Хер его знает, Эл. Я тут делал одну штуку, но она не для этого вообще.

— Да хватит уже сиськи мять, показывай, что за штука.

Тео снова полез в сумку с инструментами, вспыхнула подсветка, он недолго порылся в ее недрах и вытащил наружу моток плетеного шнура из серебристого волокна. Ноа и Элая подошли поближе, Анна пыталась разглядеть хоть что-то из-за их спин. Тео просунул внутрь шнура сначала палец, потом два, растопырил всю кисть, шнур растянулся в ширину и лег на его руке тонкой мерцающей сеткой.

— Это изоляция. Для кабеля, ну и не только. Блокирует полностью волны любых частот. Очень прочная и гибкая, из нового сплава сделана. Помнишь, из Этны новости тогда были?

— Да что ты ему объясняешь? Ты думаешь, этот дебила кусок хоть что-то понимает?

— Заткнись, Чувак, — Элая пристроил бутылку в песок и подошел поближе.

— Ну-ка, откромсай мне немного. Чтобы по локоть хватило.

— Долбоебом был, долбоебом и останешься, — резюмировал Чувак, но Элая уже натягивал серебристый рукав на левую руку, полностью закрыв монитор. С минуту они пялились на него, ожидая хоть какой-то реакции.

— Бля, пацаны, — Элая даже охрип от изумления. Он смотрел на свою руку, как будто впервые ее увидел. — Это реально работает!

Тео аж протрезвел от неожиданности.

— Почему? Почему мне это в голову не приходило? — он отмотал еще один кусок и уже примеривался лазерным резаком.

— И мне! И мне отхерачь! — немедленно разорался Ноа. — У меня уже рука болит от уведомлений этой суки драной!

Анна стояла чуть поодаль, и ей стало страшно от одной мысли, что она останется без контроля Анаис. Та как будто ее услышала.

— Анна, я не рекомендую вам присоединяться к этому эксперименту. Последствия для вашей личной истории могут быть самыми неприятными.

— А есть закон, запрещающий блокировать персональные устройства?

Анаис немного помолчала.

— Такого закона нет, но в случае возникновения экстренной ситуации я не смогу вам помочь. Вы подвергаете себя опасности!

— Да какой опасности?! — вмешался Элая. — Мы даже не знаем, что это такое — опасность! Мы живем вечной жизнью, которую нихуя не ценим. Потому что — ну хули нам будет? Даже если я со скалы нахер спрыгну, меня потом по кусочкам соберут, спаяют, а то, чего не хватает, из моих же стволовых клеток вырастят. Так что не пизди нам тут про опасность, дамочка! Давай, детка, — он помог ей натянуть рукав, и Анаис замолкла.

От испуга Анна жутко напилась. Она смутно помнила, как они хохотали до боли в животе, а потом выбегали по очереди на пляж и делали вид, что осветительные сферы их преследуют. Потом она уснула, и за это время ее идеально отлаженный организм успел вывести остатки алкоголя в крови практически без следа. Она протерла глаза, огляделась вокруг, но парней нигде не было.

— Анаис, геолокация, — сказала она, но молчание было ей ответом.

— Эй! — крикнула она. — Эй, где вы?

— Мы тут! — раздалось сверху.

Они стояли на самом большом валуне и радостно лыбились. Да еще умудрились как-то затащить туда ховеры.

— Какого хера вы там делаете? — проорала Анна, задрав голову.

— Смотри, детка! Смотри, как классно! — Элая отхлебнул из бутылки, передал ее Тео и взгромоздился на ховер. Он что есть дури газанул, одновременно задрав руль, и ховер подбросило в воздух. Разинув от ужаса рот, Анна смотрела, как он пролетает в метрах десяти над землей и вот-вот врежется в соседний валун. Но буквально в метре от него Элая опять выкрутил руль, грави-поле все-таки успело сработать, и ховер со свистом буквально присосало к поверхности.

— Ты чокнутый! Никогда так больше не делай! Спускайтесь оттуда! — орала Анна охрипшим голосом.

— Я! Я следующий! — в восторге вопил Ноа, вскакивая на свой ховер.

Он, похоже, слишком сильно вывернул руль. Его не просто подбросило, несчастный ховер несколько раз перевернуло и с жутким хрустом долбануло о камень. Грохот и крики висели в воздухе, как облако пыли на месте взорванного дома. Анна бросилась в расщелину. Она даже не сразу поняла, что она должна сделать, просто в оцепенении смотрела на то, что еще минуту назад было человеком.

— Болевой шок, у него шок, — заорал Элая, подбегая сзади. Он опустился к Ноа и сорвал с его левой руки изоляцию. Эдит, помощнице Ноа, потребовалась лишь пара секунд, чтобы оценить ситуацию как критическую и ввести обезболивающее. Ноа перестал стонать и затих. Подбежал запыхавшийся Тео.

— Надо вынести его на пляж! Аварийный модуль не сможет сюда пробраться!

— На чем? — орал Элая.

Тео содрал свой рукав.

— Тяни!

Они сумели дотащить его до края пляжа на этой сетке и в бессилии опустили на гальку. Целых пять осветительных шаров метнулись к ним и повисли плотным кольцом. Со стороны берега к ним уже мчался вызванный Эдит аварийный модуль. Тео отчаянно причитал: «Потерпи, потерпи», хотя Ноа его уже не слышал — Эдит ввела его в искусственную кому. Дальше от них уже ничего не зависело. Как только тело Ноа уехало на транспортере внутрь модуля, а Эдит подключилась к его системе, они перестали существовать.

— С ним все будет в порядке, — сказал Тео спустя полчаса.

— Конечно, — отозвался Элая.

Они так и сидели на пляже, уставившись в горизонт. Анна прижалась к плечу Элаи. Ей хотелось попросить у Анаис успокоительное, но она не собиралась ей ничего объяснять, поэтому рукав так и не сняла. Монитор Тео завибрировал.

— Регенерация займет примерно сутки, — сказал Тео, посмотрев на экран. — Потом курс реабилитации.

— Угу, — Элая продолжал смотреть на горизонт, который уже окрасился розовым. — Могут впаять адреналиновую зависимость и посадить на седативные. Иди домой, Тео. Вечером сходим к Ноа, а пока отдыхай.

Тео поковылял к ближайшей вертикали, Элая встал, размял затекшие ноги.

— Как ты, детка?

Анна в ответ лишь пожала плечами.

— Да не переживай ты так! Уже завтра он сам будет ржать над этим случаем. О, бля, да я весь в кровище.

Он стянул рваную майку, кинул ее в ближайшую урну и нажал кнопку аннигиляции. Скинул ботинки, штаны и пошагал к воде. Анна осталась сидеть в полосе прибоя, вокруг шипела мелкая галька, больше похожая на песок. Элая рассекал воду мощными рывками. Она проводила взглядом его упругую задницу, и низ живота снова налился теплом. Она не понимала, почему он на нее так действует. Да, Элая был красив, но в их мире все были красивы. Она могла спокойно смотреть на тела других мужчин или женщин и испытывать только эстетическое удовольствие. С Элаей же все было по-другому. Этот профиль, эти губы, упрямый поворот головы, шея, на которой бьется сонная артерия, сводили ее с ума. Плечи, руки и плоский живот будили в ней маленькое урчащее животное, желающее только одного.

Элая выходил из воды, встряхивая волосами — брызги летели в разные стороны. Левую руку по-прежнему оплетал изолирующий рукав. Он заметил, как она на него смотрит и усмехнулся.

— По крайней мере, секс нам никогда не надоедает, да? — протянул он и подошел поближе.

Анна уже была готова услышать деликатное бормотание Анаис об отсутствии инфекций, уровне гормонов и репродуктивном барьере, и тут до нее дошло — Анаис не знает. Они делают сейчас то, что называется «незарегистрированный половой акт». Они сейчас одни на этом огромном пляже, куда уважаемые жители опасаются спускаться даже днем. И Элая тоже это понял. Никакого контроля, никаких ограничений. Эрос и Танатос сплелись воедино, то ли схватка, то ли объятия.

Потом, когда Элая откинулся в изнеможении на колючую гальку, Анна прижалась к нему всем телом и поцеловала в шею, туда, где багровели следы от ее пальцев. Кровоподтеки светлели прямо на глазах и через несколько минут совсем исчезли. Боль стала для них всего лишь игрой, еще одним острым ощущением, вносившим разнообразие в пресные будни их бесконечного существования. Уже почти рассвело, город над ними окрасился в нежно-розовый. Ничего не поменялось.

Свет становился все ярче. Анна села на кровати и зевнула. Она легла вчера совсем рано, но все равно не выспалась. И хотя Анаис перевела потолочные панели в режим «пасмурный день», свет ужасно резал глаза. Вылезать из постели совершенно не хотелось.

— Вам не нравится завтрак, Анна? Вы к нему не притронулись.

— Все в порядке, Анаис, мне просто надоел белковый омлет.

— Хотите, я приготовлю для вас что-то другое?

— Нет, спасибо, я съем яблоко и все. — Анна открыла шкаф и достала яблоко из консервационного контейнера. Краем глаза покосилась на нераспакованную пачку тампонов пятой степени впитываемости и решительно захлопнула дверцу.

— Не хотелось бы давить, но вы уже четвертый день пренебрегаете утренней диагностикой. Согласно закону о мониторинге вы обязаны проходить диагностику не реже…

— …раза в неделю. Да, я помню, Анаис. Неделя еще не прошла.

— Напоминаю, что до t-инъекции осталось тридцать четыре дня.

Анна вышла на террасу, надкусила яблоко и задумчиво уставилась на морскую гладь. Она изо всех сил подавляла тревожащую ее мысль, чтобы Анаис не зафиксировала учащение сердцебиения. Если ее проблема не является плодом воображения, то в Минае никто не сможет ей помочь. Она знала только одного человека, к которому можно обратиться, но он сейчас был далеко отсюда.

— Анаис, — сказала она как можно спокойнее. — Я сегодня не буду заниматься. Хочу прогуляться по пляжу.

— Отлично, — ответила Анаис. — Я подготовлю для вас плей-лист из музыкальных произведений, о которых мы говорили на вчерашнем занятии.

Анна направлялась к вертикали, стараясь не ускорять шаг. У нее была с собой бутылка питьевой воды и упаковка крекеров. Она просто идет по улице. Собирается прогуляться по пляжу и послушать классическую музыку.

— Напоминаю, что не стоит задерживаться в долине до темноты. И на вашем месте я бы воздержалась от опрометчивых поступков, таких, как в прошлом месяце.

— Конечно, — с готовностью ответила Анна и натянула на левую руку серебристый сетчатый рукав. Застегивая на ходу легкую прогулочную куртку, она бросилась к вертикали, но не к той линии, что вела к морю, а к противоположной. Ей нужно было наверх, на станцию.

Она не могла попросить Анаис построить маршрут, поэтому ей пришлось прогуливаться вдоль платформы, как бы невзначай поглядывая на экраны с расписанием прибытия и отправления поездов. Ее голова была полна ненужных знаний, а вот такая простая информация — на какой поезд сесть, на какой станции сделать пересадку — улетучилась из памяти за ненадобностью. Она даже с трудом вспомнила название полиса, в котором когда-то жила. Наконец Анна поняла, какая платформа ей нужна, и стала ждать свой поезд, стараясь не вынимать левую руку из кармана куртки. Распахнулись двери, люди стали заходить внутрь. Их мониторы вибрировали, фиксируя станцию отправления. Анна тоже вошла в вагон, держась как можно непринужденнее. Она впервые уклонялась от оплаты проезда, твердо решив, что не хочет засветиться в системе. Села у окна, накинула на голову капюшон и притворилась спящей.

Она добралась до Нокса только поздним вечером, потому что заблудилась на второй пересадочной станции и пропустила нужный поезд. Крекеры были давно съедены, в животе урчало, но о том, чтобы воспользоваться своим аккаунтом и купить еды, не было и речи. К тому же Нокс находился в горах, у самого Северного Предела, и здесь было намного прохладнее.

— Вспоминай, вспоминай, — говорила она себе, трясясь от холода. — Ты ходила этой дорогой столько раз!

Она хваталась за каждую деталь, хоть как-то отзывающуюся в памяти, но все равно сворачивала не туда. И когда она наконец оказалась перед его домом, то даже не смогла понять — это правда его дом или ее мозг просто настойчиво выдает желаемое за действительное.

— Анна? — Сай не мог поверить своим глазам. — Заходи, заходи скорей. О, да ты вся продрогла!

— Ты… сейчас один? — Анна совершенно не подумала, что обстоятельства могли поменяться.

— Один, — усмехнулся он. — Мне некогда заводить отношения, ты же знаешь.

Проржавевший механизм памяти заскреб своими шестеренками, работая все быстрее и быстрее. Сколотый уголок зеркала. Царапина на ручке шкафа. Запах специй с кухни. Она словно смахивала пыль с давно забытой на чердаке картины, узнавая один предмет за другим, открывая их заново. Обстановка проступала из сумрака все четче и четче, и Анна уже знала, что за углом ее ждет коричневое плетеное кресло, а в спальне висит старинный абажур с хрустальными звездочками. И прямо в центре этой расширяющейся вселенной — Сай. Насмешливый, ироничный, с хитрыми искрами в умных глазах. Сай-мудрец. Она когда-то шутила, что ему очень пошла бы длинная седая борода, он был бы вылитый Конфуций. Очень молодой Конфуций. Только с бородой. Она вообще постоянно шутила, когда они были вместе. А они были вместе тридцать шесть лет.

— Хочешь еще? — Сай со смехом наблюдал, как Анна сметает еду с тарелки. — Если бы я знал, что ты приедешь, то приготовил бы побольше.

— Угу, — Анна и правда не могла остановиться. — А ты?

— Я не голоден. Я себе чайные листья заварил.

— Так и не бросил эту пагубную привычку?

Сай виновато развел руками и уселся в плетеное кресло. Анна только сейчас заметила в углу нераспакованные чемоданы.

— Я думала, ты вернулся два месяца назад.

— Полтора, — Сай отхлебнул из чашки отвар. — Был в карантине, как обычно.

— И какая там ситуация?

Он задумчиво посмотрел куда-то в пространство, мысленно переносясь туда, за Предел, в мир, где она никогда не бывала.

— Вирус снова мутировал. Предыдущее поколение вакцин уже не эффективно. Это была одна из самых страшных эпидемий за последние двести лет, погибло три процента взрослого населения. Гуманитарные миссии пытаются оказывать помощь хотя бы части смертных, но на всех нас не хватает.

Анна перестала жевать.

— Нам это как-то угрожает?

— Пока нет. Вирус легко перемалывается нашей иммунной системой, но опасность состоит в том, что он постоянно эволюционирует. Нельзя выпускать ситуацию из-под контроля.

— Сай, — сказала Анна совершенно серьезно. — Эти люди, там… Они должны тебя боготворить.

Сай усмехнулся, в его взгляде отчетливо читалась горечь.

— Если бы ты знала, Анна, сколько раз меня пытались убить. Даже зная, что я имею физическое превосходство. Даже своими глазами видя, как я восстанавливаюсь. Ты пойми, люди за Пределами мало того, что имеют смехотворную продолжительность жизни, их выкашивают эпидемии, природные катастрофы и стихийные бедствия, они гибнут в военных конфликтах. Они ищут виновных в этой несправедливости и находят — нас! Мало того, что мы забрали себе территории, наименее пострадавшие от климатических изменений, и искусственно отгородились от них Пределами. Мы, как легкоатлеты, перепрыгнули другой предел — предел Хейфлика, научив наши клетки делиться не жалких пятьдесят два раза, а бесконечно. Мы для них — воплощение зла.

— Но почему?

— Они во всем видят нашу вину. Считают, что это мы стоим за всеми эпидемиями и катастрофами. Что мы испытываем на них новое бактериологическое или климатическое оружие. Что используем их земли как полигон. Я уже говорил в столице, что мы должны увеличить гуманитарное присутствие там, делиться научными достижениями… Но нет, нам жизненно необходимо возрождать древнее искусство оригами, а не бросать драгоценный человеческий ресурс на спасение мира. Рано или поздно нам придется покинуть наш ковчег, и на берегу нас встретят выжившие в Великом потопе. И они нам будут совсем не рады.

Анна задумчиво грызла палец.

— Интересное, кстати, решение, — ехидно сказал Сай, и только тогда Анна заметила, что сетчатая изоляция предательски торчит из рукава куртки. — Не волнуйся. Мой дом не подключен к системе — особый статус. Да и вообще, я привык все делать сам — я за Пределом провожу больше времени, чем здесь.

— Но у тебя ведь есть медблок? — осторожно спросила она.

Сай опять развел руками. Анне всегда нравился этот жест — как будто он хочет обнять весь мир.

— Конечно, у меня есть медблок. Я же врач. Рассказывай, что за проблема.

Сай, прищурившись, смотрел на экран. Он приложил пальцы к губам, как будто раздумывал, говорить ей или нет.

— Ну! — требовательно сказала Анна.

— Нужен еще один анализ.

— Да сколько тебе еще нужно анализов? Ты можешь сказать — да или нет?

Сай тяжело вздохнул.

— Да. Прости, Анна, но твои подозрения подтвердились.

Она вскочила с кресла и в волнении заходила по комнате.

— Но как такое вообще возможно? Нет, не говори ничего. Какой-то сбой, нарушение, нельзя предусмотреть абсолютно все!

— Анна…

Она подбежала к нему и опустилась на пол возле его ног.

— Моя следующая t-инъекция через месяц, — тихо сказала она, глядя ему в глаза снизу вверх. — Они не позволят мне сохранить беременность. Что же со мной будет?

Сай погладил ее по голове, потом осторожно отстранился и встал с кресла.

— Это, конечно, не очень хорошо скажется на твоем профайле — пренебрежение мониторингом, уклонение от диагностики и все остальное. Ну, уменьшат тебе лимит аккаунта. Лишат каких-то привилегий. Но в целом качество твоей жизни не пострадает — ты останешься здоровой, бессмертной, модифицированной человеческой особью. Это если…

— Если?

— …тебя не проведут по восьмому протоколу.

— Восьмому протоколу? «Носитель генетической ошибки»? — Анна вскочила на ноги.

— Твой организм каким-то образом обошел репродуктивный барьер. Это аномалия. Анна! Анна, ты в порядке? — остального она уже не слышала.

Сай заварил ей чайные листья с успокаивающими травами. Уложил в своей спальне, заверив, что ему будет очень комфортно спать на диване в кабинете.

— Я могу выторговать для тебя пару-тройку дней. Сообщить о твоем местоположении, попросить не восстанавливать пока мониторинг. Спишем все на психологические проблемы. Но потом тебе придется принять какое-то решение.

Она кивнула. Сай наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Не уходи, — прошептала Анна. — Посиди со мной.

Она попросила рассказать о том, как живут люди за Пределами, и он говорил почти всю ночь. Рассказывал о хрупких городах, разрушенных огромными волнами. О людях, чья кожа сморщивается, как увядшее яблоко. О том, что у одной женщины может быть пятеро детей — как в целом полисе Миная. О лесах, покрытых снегом, о бескрайних бурлящих реках и сильных ветрах. Говорил о войнах за энергоресурсы и источники питьевой воды, о новых видах животных, адаптировавшихся к изменившимся природным условиям. Анна слушала, прикрыв глаза, и этот неведомый мир необъяснимым образом всплывал в ее памяти, как будто она там уже была.

Свет становился все ярче. Поезд бесшумно скользил по тоннелю, и ее отражение в окне то и дело перечеркивалось аварийной подсветкой. И сразу — как будто по щелчку — все вокруг заполнилось солнечным сиянием, бледное лицо на поверхности стекла исчезло, уступив место идиллическому пейзажу. Поезд плавно затормозил и замер возле платформы, Анна пошла к выходу. Перенастроенный монитор послушно отметил станцию прибытия.

За ее спиной высились горы, голубоватые, с сизыми прожилками, настолько нереальные, что казались ей обветшалой декорацией. Изумрудная долина, усыпанная тысячами цветов, простиралась на много миль в обе стороны, превращаясь ближе к линии горизонта в мягкий бархат. Северную часть долины не удавалось разглядеть — отсюда она выглядела расплывчатой, как будто смотришь сквозь толщу воды или через плавящийся от жары воздух. Это был Первый Щит, один из многочисленных рубежей Северного Предела.

— Нужно было тебя отговорить, — Сай отпустил ручку чемодана.

— Ничего бы у тебя не вышло, — с улыбкой сказала Анна.

Он кивнул, и они пошли по платформе, как пара самых что ни на есть неразлучников.

— Мне удалось организовать только краткосрочную исследовательскую визу. Пришлось для этого подкорректировать твой перспективный план, хорошо, что ты уже занималась микробиологией. Тебя отправят в Североевропейскую миссию — это отличный вариант. Климат там, конечно, суровый, но зато сейсмически устойчивая зона и вдали от основных горячих точек. Обратишься к женщине по имени Вера. Дальше придется действовать самой.

Сама не зная почему, Анна улыбалась.

— Я умру? — спросила она беззаботно.

— Рано или поздно. Без t-инъекций твой организм постепенно утратит способность к регенерации. Но надо понимать, что даже при таком раскладе ресурсов у тебя хватит на очень долгую по меркам смертных жизнь. Ты уверена, что это того стоит?

Анна наклонила голову, пытаясь рассмотреть пейзаж за Первым Щитом. Зеленые и серые пятна пульсировали, увеличивались и снова уменьшались в размере.

— В моей жизни впервые появилось что-то настоящее, — наконец сказала она. — Я как будто смотрю на себя со стороны и начинаю понимать ценность каждого мгновения. Знаю, звучит пошло, как в дешевой мелодраме, но это правда. Ни одно из этих мгновений уже никогда не повторится.

Сай молчал. Анна понимала, что он против ее решения, но вслух об этом не скажет. Ей хотелось объяснить ему так много, но мысли путались в голове, сбиваясь в нагромождения литературных штампов из прочитанных когда-то книг.

— Я смогу подарить новую жизнь. Даже две — мой номер ведь тоже кому-то достанется, — сказала она, будто оправдываясь. — Разве не в этом смысл?

Он вздохнул, повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза.

— Я буду помнить тебя всегда. Даже когда забуду свое собственное имя. Береги себя, Анна.

Анна с нежностью обвила его руками, запустив пальцы в темные жесткие волосы.

— Прощай, — прошептала она, взялась за ручку чемодана и ступила на траволатор, ведущий к КПП. Сработал датчик, лента загудела, сменив ход с плавного на более быстрый. Это была ее музыка — спокойное вступление в привычной тональности и резкий переход в другую. Анна знала, что обратно она уже не вернется. «Модуляция» — отозвался эхом ее внутренний голос.

Владислав Безлюдный Шут

Красивый густой туман, как вкусное мороженое, найденное в холодильнике супермаркета, — продукт случайности, а не стараний. Природа — мастерица рандома. Сегодня у вас солнечное утро, а завтра — такой себе стильный Сайлент Хилл, из глубин которого должен выйти не то ежик, не то пирамидоголовый убийца с огромным тесаком.

Но сегодня из влажной дымчатой субстанции на обозрение честному люду вышел высокий худощавый человек в старинном костюме шута с тем самым колпаком, под которым у шутов по обыкновению хранится мудрость. Вот он — дурак, под чьим дурацким обличьем скрывается тайна.

Шут жил. Странствовал. Существовал. Так долго, что никто и не помнил, откуда и когда он появился. Словно тот родился одновременно с миром. Менял облик, потешался над обитателями тех мест, где оказывался.

Он наслаждался возможностью делать глупости совершенно безнаказанно. И стремился, чтобы эти глупости никогда не были во зло. То партию кокаина в Колумбии заменит пакетами с ванильным сахаром, то в небольшой европейской стране киллер выстрелит в президента пластиковой пулькой от страйкбольного ружья. То многотонная бомба, падающая на мирный город на Ближнем Востоке, разбросает повсюду плюшевых мишек.

Он мог прийти на собрание Ку-клукс-клана в маске чернокожего и шутить над собравшимися. Как-то бессмертный и неуязвимый балагур украл у террориста взрывчатку, а самого незадачливого смертника телепортировал в Диснейленд в костюме Гуфи.

Шуту нравилось рушить стереотипы, преподавать урок глупцам, в трусах пробуждать смелость, наивным открывать глаза на реалии жизни.

По-детски наивный, но мудрый. Беспечный, но всегда готовый к неожиданностям. Все это удивительным образом сочеталось в нем, как тысячи монеток разных стран, лежащих на дне фонтана в центре Рима.

Сначала люди отрицали существование шута, считали его мифом, а каждое появление приписывали каким-нибудь безумцам и фанатикам. Потом те, кто столкнулся лично с мифическим созданием, пытались его поймать или убить, но всякий раз терпели поражение. Смеющийся паяц ловил собой серебряные пули. Улыбался вбитому в сердце осиновому колу. И даже после падения на голову термобарического снаряда вышел, поклонился невидимой публике и растворился в воздухе.

А потом… потом о нем почти забыли. Он стал частью культуры. Кто-то считал его архетипом самого Творца. Другие говорили, что это ипостась Локи. Кому-то и вовсе было чхать на факт существования странного персонажа, что то и дело появлялся в неожиданных местах.

Так продолжалось, пока влиятельные люди, называющие себя Комитет, не озаботились существом, регулярно срывающим их планы. Уж слишком часто неизвестный в дурацком колпаке оказывался там, где они пытались переписать историю свинцом и кровью.

Глава европейского «филиала» организации — сэр Генри — регулярно получал отчеты о том, как некто в шутовском костюме мешает операциям, появляясь в разных точках земного шара. Директор и раньше слышал о чем-то подобном. Но сейчас наглец (если тот действовал в одиночку) перешел дорогу лично ему и его коллегам.

Туман рассеивался. Из него, словно из горячего душа, вышел худощавый высокий человек с нарисованной улыбкой. Он подмигнул снайперам на крыше и исчез. Очередной политик пережил покушение, сам того не подозревая.

Финита ля комедия

В доме с химерами горела тусклая лампочка. Окна закрыли тяжелыми бронированными роллетами, всюду установили детекторы движения, а на всех постах выставили по двое часовых. Хозяева явно ждали гостей холодным осенним вечером.

В комнате сидели трое. В высоком кожаном кресле с резными подлокотниками устроился хозяин дома — немолодой мужчина, на чьем хмуром усталом лице читалось явное недовольство. Старик пытался усилием воли сдерживать дрожь в руках, но пальцы не слушались. Тогда он крепко обхватил деревяшки, стараясь не выдавать волнения.

Рядом стояли его личный помощник и рослый атлетичный охранник, время от времени слушающий что-то в наушнике. Напротив, закинув ноги на стол из красного дерева, расположился партнер сэра Генри — «Второй после бога», как называли его в Комитете, — Ричард Оффенбах.

— Снова он? — старик поморщился.

— К сожалению, он в очередной раз рушит наши планы, — ответил помощник, — снова. Срыв покушения на президента Эквадора, перехват трафика из Колумбии, несколько неудавшихся взрывов в Афганистане. И всюду он. Теперь добрался до Европы.

Старик с трудом привстал, и его тут же подхватил под руку охранник.

— Нужно найти способ поймать или прикончить эту тварь. Уверен, что существует метод.

— Генри… — обратился к нему коллега, — я бы не был в этом столь уверен. Если он тот, о ком я думаю, мы вряд ли в силах его даже удержать взаперти.

— Дик, я слишком стар, чтобы сомневаться, и слишком опытен, чтобы оставить все как есть. Позвони Кецаву. Он в таких делах лучше нашего разбирается. Если мы оба думаем о чем-то в равной степени нестандартном.

— Я свяжусь с израильским крылом организации. Пусть пришлют своих ребят. Им не привыкать решать проблемы такого рода, — ответил Оффенбах.

Сэр Генри встал и подошел к проигрывателю, стоящему на красивом деревянном комоде. Перебрал несколько пластинок и вытянул совсем старую, в пожелтевшем конверте.

— Генри, ты постоянно слушаешь Колтрейна. Может быть, сделаешь мне одолжение и поставишь что-то другое? — спросил Оффенбах.

— Скоро я отправлюсь на тот свет, и это все останется тебе, Дик. Так что потерпи немного мои слабости. Эта музыка напоминает мне о том, кем я был. Иногда важно об этом помнить, чтобы чувствовать значимость всего, что сделал. Уж прости, дружище, я иногда бываю сентиментален.

Захват

Спецотряд, направленный израильскими коллегами, мало напоминал классическую группу захвата. Вместо привычного огнестрела — ружья с дротиками и специфические атрибуты. На одежде — письмена на мертвом языке. Даже сетка, выбрасываемая по принципу гарпуна, пропитана особым зельем. Плюс парочка козырей на случай, если план «А» провалится.

К приходу «гостя» готовились хорошо, и «гость» решил не подводить ребят, которым заплатили за поимку.

Шут стоял рядом с дорогой, по которой уже вот-вот должен был проехать правительственный кортеж. Рядом в траве что-то зашуршало. Он посмотрел под ноги. Старый пепельно-серый кот с рваным ухом таращил на него желтые глазищи.

— Ловушка? Знаю, дружище. Но ведь так даже интереснее.

Он погладил кота, на миг исчез — и тут же вернулся с куском домашней колбасы.

— Держи, проживи этот день лучше меня.

Животное потерлось о широкую клоунскую штанину, схватило еду и унеслось куда-то вдаль.

Шут запрокинул голову и запел. Он пел про ревущий шторм, рвущиеся паруса, храбрых моряков, что смело вышли навстречу стихии, зная, что рискуют жизнями.

Сначала подул легкий ветерок. Спустя пару минут он усилился, медленно превращаясь в шквал. Небо затягивалось серо-черными облаками. Пошел дождь.

Шут смотрел, как намокает его изящный красно-белый костюм, вышитый золотыми нитями, и улыбался. До момента истины оставалось несколько минут.

На мокрую мостовую упала снежинка. Спецназовец на мгновение отвлекся: рановато для снега в эту пору.

— Вечер добрый, господа.

Шут очутился прямо перед отрядом, склонил голову, снимая колпак в знак приветствия.

Три дротика и сеть вылетели в одном направлении. Шут не двинулся с места, приняв «приветствие». Его тело, словно губка, впитало все, что прилетело. Тут же рядом с красными шутовскими сапогами упала маленькая монетка.

— А вот это уже интереснее, — прошептал паяц и замер.

Командир группы дал сигнал остальным:

— Пакуем его. Только осторожно.

Шут стоял неподвижно. Он все еще видел, слышал, мог говорить, но тело перестало слушаться. Ему казалось, что в руки и ноги вставили спицы, а голова превратилась в большой глиняный котелок.

Бог весть откуда рядом появился тот самый блохастый бродяга с ободранным в боях ухом. Шут зашептал:

— Привет, привет, дружище кот!

Шута ведут на эшафот!

Повесят там его с утра.

Все потому, что жизнь — игра!

Беги скорей, дружище кот!

Зови, зови честной народ!

— Заткнись! — крикнул командир отряда.

Один из спецназовцев попытался отпихнуть назойливое животное сапогом. Только носок обуви не встретил никакого сопротивления. Кошачий силуэт потек, словно на длинной выдержке фотоаппарата, а затем и вовсе рассеялся в воздухе.

На мгновение шут засомневался в сделанном выборе. Всего одно слово, и его тело превратится в колоду карт, песок или пепел. Но он остался. Молча позволил внести себя в машину с тонированными стеклами.

***

Сэр Генри и Дик Оффенбах пили чай, а за надежно защищенными окнами бушевал осенний ливень. Камин потрескивал, и мелкие кусочки угольков с легким стуком ударялись в огнеупорное стекло.

— Я вижу, ты любишь играть на нервах, — сэр Генри с трудом сдерживал гнев. Ему сейчас больше всего хотелось прикончить улыбчивого собеседника.

Пленник, удерживаемый цепями и печатями, пошевелил пальцами рук. Понимая, что высвободиться без перемещения не сможет, он с тоской вздохнул и ответил:

— Вообще, я люблю туман, кошек и «Нутеллу». И совсем не люблю убийства.

За окном прогремел гром, в комнате запахло озоном. Мимо охранника пронеслась серой молнией тень. Он выхватил пистолет из кобуры и замер.

У ног шута свернулся дымчато-серый кот. Как он мог сюда пробраться, если окна и двери надежно закрыты и даже в вентиляции стоят датчики движения?

— Шутить вздумал? Сучий сын, да я тебя на ноль поделю! — не сдержал эмоций директор Комитета.

— Я и есть ноль, — ответил шут и вновь улыбнулся.

Из его рукава выпала на пол карта. Охранник, стоящий рядом с сэром Генри, нагнулся и поднял ее. Кот зашипел на незнакомца, выгибая спину.

— Что там, Джеффри? — спросил старик.

— Кажется, это Таро, сэр. Здесь написано «The Fool».

— Дай мне ее.

Сэр Генри протянул дрожащую руку. Но стоило ему лишь коснуться этого кусочка изящно оформленной бумаги, как сознание рухнуло в пустоту, и мгновение спустя он оказался в месте, о котором ему всякий раз напоминала старая поцарапанная пластинка.

Нью-Йорк, 1959 год

Генри стоял под маленьким навесом бакалейной лавки. Мимо проходили люди, не замечающие мальчишки. Один, полный и надменный, вел на поводке пса. Парнишка вжался в стену, а собака оскалила зубастую пасть и зарычала.

— Сэр, смотрите за своим псом!

Голос принадлежал высокому мужчине в старомодной шляпе. Он подмигнул Генри.

— Привет, друг. Чего мокнешь? Хочешь, угощу тебя вкусным чаем и свежей сдобной булкой?

Мальчик испуганно посмотрел в глаза незнакомца и отрицательно мотнул головой.

— Не бойся. Вот, прямо напротив — мое любимое кафе. Там много людей, безопасно, а главное — тепло и сухо.

Внутри вкусно пахло выпечкой, а часть помещения занимала импровизированная сцена. На ней стоял молодой чернокожий мужчина, играющий на саксофоне. Незнакомец помахал ему рукой, и тот подмигнул в ответ.

— Это божественный Джон Колтрейн. Лучший сопрано-саксофонист поколения. Нравится музыка?

Парнишка кивнул и восторженно уставился на музыканта, виртуозно играющего одну из лучших своих композиций.

— Хочешь познакомлю? Он и тебя научит.

Когда джазмен отыграл программу, мужчина подал Генри руку и подвел его к сцене.

— Привет, дружище, — обратился он к саксофонисту, — это мой юный приятель, и он очень хочет стать твоим учеником. Будет помогать, чем сможет, выполнять мелкие поручения. Сделаешь это для меня?

— Хорошо, Алеф, — улыбчивый музыкант нагнулся к мальчику. — Привет, парень. Я Джон, но ты можешь называть меня просто Трейн. Хочешь научиться играть на этой штуковине?

В этот момент Генри растерялся и немного испугался. Он стоял, смотрел то на улыбающегося чернокожего парня, то на свое отражение на блестящей поверхности саксофона.

— Так что? Остаешься? — подмигнул ему музыкант.

Сердце бешено колотилось, на глаза наворачивались слезы. Нет, это все ему просто снится. Не бывает так. Ведь он сирота, коих полон город. С чего бы вдруг этим двум джентльменам ему помогать?

Мальчишка резко сорвался с места и выскочил из кафе, едва не сбив с ног даму, собиравшуюся войти.

***

Сэр Генри вынырнул из воспоминаний и уронил карту. Сейчас он вновь стоял в комнате с камином. Сквозь нарисованную маску на лице шута проступили знакомые черты.

— Ты убежал от своей мечты, потому и несчастен. Потому пытаешься заполнить дыру в своем сердце, брат Тав. Я мог лишь направить тебя, но не заставить, — прошептал пленник.

Старик едва не рухнул на пол, но охранник успел подхватить его.

— Не может… Этого не может быть.

Сэр Генри схватился за сердце.

— Может, брат, — ответил шут.

— Зачем ты все это сделал? Почему всю жизнь пытаешься мне мешать?! Кто ты, черт тебя дери!

— И вышли четверо братьев из дома Малкут. Первым шел Куф, за ним — Реш и Шин. Тав1 вышел последним, обещав догнать их, когда исполнит свою мечту. Ибо с именем его всякое дело завершается, и всякая история обретает финал. Я пытался тебе помочь. Правда пытался. Все уже в сборе, только ты застрял здесь, а я жду, когда ты вернешься в отчий дом. Я пришел первым, и я уведу тебя отсюда, если сам того захочешь. Ты не помнишь. При рождении тебя назвали Октав. Октав Годар. Твои родители в этом мире — французские эмигранты. Они умерли, когда тебе было два года. Потом ты оказался на улице, и люди, что приютили тебя, дали новое имя.

Сэр Генри, пошатываясь, сделал несколько шагов вперед. Джеффри был готов выстрелить в пленника и целился точно в лоб.

— Все в порядке, парни…

Старик не без труда наклонился, подобрал карту с пола и, вновь провалившись в воспоминания, рухнул на персидский ковер. Он лежал посреди комнаты с открытыми глазами, улыбаясь тому, что не мог видеть никто другой.

Джеффри наклонился над шефом:

— Сэр, как вы?

— Со мной все замечательно, Джефф. Все просто отлично.

Он закрыл глаза. В комнате с камином заиграл Колтрейн. За окнами, прикрытыми бронированными ставнями, на землю тихо падал снег.

1959 год. Арт-кафе. Мальчик не мог понять, что только что с ним произошло. Перед глазами возник странный кабинет с камином, мужчина в старинном шутовском костюме.

Генри даже тряхнул головой, и, сам не понимая, что делает, протянул саксофонисту руку:

— Меня зовут Октав, сэр. Я… я очень хочу стать вашим учеником.

Александр Зезюлин Сквозь

Многие хардкор-группы выстраивают свои композиции по принципу нехитрой борцовской тактики. Сперва выводят слушателя из равновесия, раскачивают его густыми волнами гитарных риффов, отклоняя эмоциональный центр тяжести от вертикальной оси; а затем валят с ног зубодробительным ритмическим рывком, взвинчивают темп до состояния, близкого к фибрилляции, плотным ударом музыкальной агрессии втискивают в условное татами. Иппон. Вильфрид Дитрих. Бросок века.

Именно в такой кульминационный момент, когда прижатое к впередистоящему сидению колено заметалось вверх-вниз, Константин был вынужден отвлечься от прослушивания. Его теребили за плечо. Несильно, но гаденько. Гадливость усугубилась, когда Константин обернулся к источнику беспокойства. Над ним нависала монументальных масштабов старуха — в складках тела скопился пот, бледно-голубые волосы вспенены кудрями, в опухшей руке зажата подобающая по статусу тележка. Узор морщин на ее лице калейдоскопическим образом менялся — старуха вещала. И Константин заранее знал, что ему предстоит услышать, но все же поставил музыку на паузу.

— …хоть чуть-чуть надо иметь! Совсем вас, что ли, ничему теперь не учат? Я бы посмотрела, как ты в мои годы постоишь! Да не доживу… Совсем плохо в последнее время, худо совсем…

Константин в принципе ничего не имел против уступания мест пожилым людям. Даже наоборот, он готов был подписаться под каждым словом того бархатистого голоса, что с определенным интервалом оглашает автобусный салон призывами к порядку и благочестию. Однако этой конкретной особи он уступать не хотел. Но уступил. Рефлекторно, что ли? Видимо, и теперь все же чему-то, да учат.

Победительница стала втискиваться в тесное межсиденье, елозя тележкой по Константиновым кроссовкам, впрочем и без того не выделявшимся чистотой. Он же с нового ракурса окинул взглядом пассажиров и запустил песню сначала. Импульс ритмического перелома стоило просмаковать без отвлекающих факторов. Константин пытался растворить сознание в хриплых звуках, из признаков жизни оставив себе лишь монотонное покачивание головой. И все же по внутренним стенкам черепа было размазано липкое ощущение, будто все стоглазое автобусное нутро уставилось на него. С неодобрением, разумеется. Из-за чего — черт его знает. Может, из-за хамоватой безучастности, которая вынудила старушку выпрашивать положенное ей по правилам доброго тона. Или из-за безропотности, с которой он покинул свое место под первыми порывами тревожных ветров скандала.

Еще раз осмотрелся. Никаких взглядов, никакого осуждения, никакого внимания — ничего. Обычная кучка ничем не примечательных статистов. Да что там! Лица были столь безжизненны, что скорее годились на роль декораций в не слишком успешном театре. А ведь в этих декорациях проходила немалая часть Константиновой жизни!

Резкий сдвоенный гудок дал понять, что телефон скоро разрядится. Аккумулятор был уже изношен, так что музыки оставалось минут на десять в лучшем случае. Учитывая улиточью скорость движения — не хватит и до первой остановки. Хардкор или возможность оставаться на связи? Вроде бы никаких звонков не предвиделось. Сказать по правде, звонки для этого телефона вовсе были в диковинку. Но на всякий случай, на всякий случай… Константин свернул наушники вчетверо и убрал в просторный карман шорт.

Ни с того ни с сего ему на ум пришел вполне прикладной способ обнаружения слежки. Достаточно просто зевнуть и посмотреть на окружающих. Наблюдатель с большой долей вероятности не сдержит зевоты. Может, попробовать? Глупо как-то. И без того очевидно, что всем плевать. Не лица, а знамена безразличия. Иллюстрация к толковому словарю. Где вообще он вычитал про эту шпионскую зевоту? Не вспомнить. Соцсети пестрят подобными фактами. Или выдумками, мимикрирующими под факты. Да и откровенными выдумками тоже. Эта смесь формирует мнения. Современная религия. Пострелигия, если угодно. Эпоха рваной информации. Клочкового обучения. Лоскутной идеологии.

Автобус остановился и затхло громыхнул дверями. Из динамиков послышалось реверберирующее шипение, призванное служить объявлением остановки. Встречные человекопотоки схлестнулись, порождая завихрения во всех уголках салона. Людей, к слову, было не слишком много. Конечно, едва ли нашелся бы квадратный метр свободной площади, но Костин опыт подсказывал, что в этот час бывает и гораздо хуже.

Автобусный опыт. Неуклюжая городская инфраструктура щедро одаряет им население. Сотни, если не тысячи часов наезда. И вот теперь Константин точно знал, что если расположиться по центру заднего сиденья и, ни на чем не фокусируясь, смотреть перед собой, то при поворотах зрение подарит очень даже кинематографический эффект. Судя по всему, фильмы сейчас снимают люди с такой же глубиной понимания процесса. А собственно, судя по чему? Что он может судить, если в кино последний раз был лет пять назад? Впрочем, общая атмосфера вокруг этого вида искусства достаточно красноречива.

Кстати, что за фильм он смотрел последним? Забыл. Напрочь. Но смотрел с Алисой, точно. И познакомились ведь они тоже в автобусе.

Это было на первой неделе после заезда Константина в нынешнюю квартиру. Привычка костлявой рукой затолкала его на маршрут, ведущий к прежней съемной обители. Он уселся у окна, а уже через остановку на соседнее сидение запорхнула Алиса. Из головы совершенно вылетело, какая у нее была прическа или во что она была одета. Слишком много разнообразнейших образов успела она переменить за время их знакомства. Менее чем за полгода. Она прямо-таки переливалась северным сиянием, мерцала мириадами оттенков. И всегда была прекрасна. Особенно — в тот, первый день.

Он косил глаза, ерзал и покашливал, а она сидела рядом и улыбалась, неспешно мешая ресницами тягучий общественный воздух. На щеках ямочки, в глазах — блеск. И вдруг — поворот. Осознание: не туда! Константин резко обернулся в своей мелочной панике и почему-то схватил ладонь соседки. Он напоминал солдата-срочника, впервые разбуженного криком дневального. Растерян, дезориентирован, сбит с толку. Необходимость действовать и абсолютное непонимание, как именно.

— Пропустите, пожалуйста!

Константин заметил крохотную ладошку в своей руке и залился марксистской краснотой.

— И-извините ради бога, не туда сел просто. Не на тот автобус в смысле. Простите. Простите, пожалуйста, — тараторил он, не разжимая ладони.

Алиса, помнится, залилась смехом. Ямочки углубились.

— Да вы разве сделали что-то, за что стоит извиняться? — на мгновение она сжала его пальцы, а затем плавным движением высвободила руку. — Я тоже сейчас выхожу.

И они вышли. И говорили. И разговор ладился сам собой. Вернее, так казалось Константину. По сути же, нить их беседы была во власти тоненькой спицы Алисиного языка. Она рассказала, что недавно в городе. Рассказала, что любит просто садиться на случайный транспорт и приезжать в случайные места. Рассказала она и о том, что мечтает поехать в Исландию по какой-то волонтерской программе. Помощь морским обитателям или вроде того. Косте оставалось только кивать, смеяться и восхищаться ее легкостью.

Он тогда и представить не мог, что через считаные месяцы она действительно уедет в Исландию. Окунется с головой в этот мир пустопорожней мечтательной болтовни, не имеющий, казалось бы, точек пересечения с миром ипотек и просроченных коммунальных платежей. С реальным миром.

И ведь перед автобусом до аэропорта он раздумывал, не броситься ли за ней. «Жди меня. Сейчас, только соберу документы — и в волонтеры. К тебе. На остров гейзеров и эльфов. Наш остров».

Даже звучит как-то пластилиново. Никогда бы Константин так не сказал. Да и куда квартиру деть? Можно сдать, конечно. Но оттуда как-то несподручно. Ни контроля тебе, ничего. А по кредиту как платить? А на работе что сказать? А куда все вещи?

В конце концов, разве в этих мелочах дело? Вся затея целиком — чистой воды авантюра. Третьеклассник прыгает на велосипед и уезжает в Америку, в портфеле — шоколадные батончики и папины сигареты.

Алиса в эту авантюру пустилась. И сразу же стала двумерной. Пыталась поддерживать отношения, но не могла вырваться из плоскости экрана. Во время видеовызовов он видел не свою любимую. Он видел фильм про свою любимую, с шикарными пейзажами и диалогами о прибрежной романтике. Занимательно, но не более. А вскоре и занимательным это быть перестало. Звонки постепенно сошли на нет, и Алиса превратилась в изредка попадающиеся в социальных сетях фотографии. И воспоминания.

Очередная остановка. На этот раз динамики членораздельны. Объявление прозвучало сперва на русском, а затем на английском языке. Город силился стать туристическим. А его обитатели тем временем недоверчиво косились на маленький экран под потолком. Там показывали прильнувшие к недосягаемым южным морям городские пейзажи с труднопроизносимыми названиями, а бегущая строка дополняла картину сочными описаниями. Лаконичность. Уют. Лазурь. Благодать. Как на фотообоях в регистратуре поликлиники.

— Слыхали, как объявляют?! — донеслось с того места, где еще недавно сидел Константин. — Так нам скоро совсем русский запретят. Будем все по-американски балакать. А не то штраф. Точно говорю, вот буквально только читала. Можете смеяться, можете что угодно, а будьте добры, по-американски…

Смеяться никто и не думал. Самой бурной реакцией на монолог были натужно искореженные губы девушки, сидевшей позади. Большинство ограничилось движением глаз: их закатывали, отводили в сторону или просто выпячивали, старательно буравя взглядом случайно выбранную точку. Одному пассажиру и вовсе не было дела до старушечьей паранойи. Ни до чего ему не было дела. Он прижался головой к запотевшему стеклу и спал. Мокрые волосы были растрепаны, губы разбиты, с небритого подбородка, кажется, свисала слюна.

Примерно в таком же состоянии был вчерашний хам на работе. Карикатура на человека. После того как он на Константина плюнул, хотелось умыться хлором. А ведь еще требовал позвать администратора! И оказалось, требовал не зря. Клиент всегда прав, черт побери! Как там директор сегодня выразился?

— Константин Сергеевич, ввиду вчерашнего инцидента вам бы пока воздержаться от работы в торговом зале. На ближайшее время ваша задача — навести порядок на пятаке за рампой.

Прямо в раздевалку утром заглянул и с порога эту тираду выдал. Константин так и застыл в одних трусах.

— В смысле? Какой еще порядок? Вы же видели, он никакой был! А я теперь в уборщики?!

— Нет, Константин, послушайте. Вы продавец-консультант. И у вас в должностной инструкции черным по белому прописаны обязанности. Пункт седьмой, если не ошибаюсь: «Выполнять распоряжения начальников». Вот и выполняйте. Две недели вам должно хватить. Не хватит — повозитесь подольше, ничего страшного. Но, вообще, должно хватить.

Оглашение сроков происходило уже под аккомпанемент босых шлепков по полу. Константин с алой рабочей футболкой в руках растерянно пер на худощавую фигурку в костюме не по размеру.

— Да я ж не сделал ничего! Вы же этого типа видели! Ему ж в морду надо было дать, а я сдержался. Для него «урод» — комплимент, как я считаю. А вы меня за комплимент — на галеры теперь? Это что за дела-то за такие?

Директор сдернул с переносицы очки, нижний правый угол его лица аритмично дергался.

— Слушай, Костя, мне геморрой не нужен. Ты вчера покупателя оскорбил, я ему сказал, что приму меры. И я приму, Костя, не сомневайся. Потому что я не знаю, что это за человек такой, и тем более не знаю, чей он сын-племянник-зять. А если он каким-то чудом сохранил о вчерашнем вечере память, то может сюда заявиться. И я, Костя, хочу быть уверен, что ты ему на похмельный глаз не попадешься. Ни сегодня, ни в ближайшие дни. Так что на галеры, не на галеры — зови как хочешь. Но работаешь ты теперь на пятаке за рампой, понял?

И он ушел, не дождавшись ответа. Да и едва ли Константин ответил бы. Он бестолково мял зубами язык, а руками футболку.

Пожалуй, если бы знал, как пройдет этот день, то нашел бы слова.

Вонь. Ржавчина. Гниль. Весь супермаркет сваливал за рампу испорченное оборудование, всевозможный неучтенный бой, потерявшие актуальность маркетинговые материалы. Годами. Беспорядочно. А теперь ему предстояло все перебрать. Металлический лом, картон и пленку — на сдачу. Непотребное — на выброс. Что возможно — восстановить и поставить на учет. Запалетованно. Аккуратно. Чинно.

Он копался в этой клоаке восемь часов с перерывом на обед. Во имя полного социального пакета и отчислений в пенсионный фонд. Пот. Мозоли. Гнев. Хотя часу примерно на третьем желание уволиться растворилось. Погано, конечно, но две недели — разве ж срок? В армии-то Константин год провел. Да и ипотека, в конце концов. Поиски работы сейчас не с руки.

Автобус выехал на встречную полосу. Пассажиры потянулись к правым окнам. Авария. Видимо, одна машина перестраивалась, а другая в нее въехала. По итогу два ряда заблокировано. Первый автомобиль был пуст, а за рулем второго девушка в слезах кричала что-то в телефон. Напугана. Не без причины — крепкий паренек в коротких шортах изрыгал истошные вопли, время от времени хлопая по крыше и порываясь открыть дверь. Другой молодой человек схожего типажа бродил, согнувшись, вокруг машин и то и дело проводил по бамперу ладонью. Наверняка ведь уже давно стоят! Небось, парни периодически меняются ролями. Пост сдал. Пост принял. Только девочка плачет бессменно. Бессменно и безнадежно. А вокруг — вязкий траффик. Море скуки с островком драмы.

По автобусному салону зашелестели разноголосые шепоты с общим лейтмотивом — теперь, мол, ясно, отчего пробка. Хотя, насколько помнил Константин, пробка в это время на этой улице неизбежна. Вариативна лишь ее беспросветность. И содержание автобусных шепотов. Либо «А-а-а, так вот оно чего! Ну теперь понятно, почему все еле плетутся», либо «И чего все еле плетутся, не пойму. Проклятие какое-то!».

Автобус вернулся в свою полосу. Под потолком началось кулинарное шоу. Торчащие из белоснежных рукавов ладони интенсивно нарезали, натирали и взбивали. По шеям пассажиров загуляли кадыки. Не забыть бы в магазин по пути заскочить.

По мере приближения к конечной остановке автобус сбрасывал лишний вес пассажиров и все ускорял свой бег. Константин стал продвигаться к выходу. Туда же устремилось абсолютное большинство оставшихся обитателей салона. Его остановка очень популярна. Недалеко от нового жилого комплекса. Долевое участие. Ипотека. Серый ключ. Сырой подвал. Единственный доступный вариант для многих. Вот и разбегается небогатая молодежь от городского центра, точно волны от брошенного камня.

Костя остановился возле двух оживленно беседовавших женщин. Они были из тех немногих, кто к выходу не стремился. Одна, очевидно, играла в диалоге первую скрипку. Ярко напомаженный рот глухо басил, руки хлопотали в размашистых жестах, позвякивая браслетами из пестрых камешков; кораллового цвета блузка от театрального дыхания колыхалась надорванным парусом. Собеседнице оставалось только заглядывать в обрамленные густыми тенями глаза, кивать седой головой и всячески выражать интерес вперемежку с одобрением.

— …Потому антибиотики — мера крайняя и сомнительная весьма. У нас принцип какой? Подобное — подобным. А что нам предлагают господа фармацевты? Они именно господа, можете поверить. Уж, во всяком случае, в товарищи они нам не годятся! — на этом моменте седая женщина неуверенно хихикнула и принялась тонкими пальцами теребить кончик хвоста. — Они там что-то нахимичили, расфасовали, сами же якобы проверили и сами же и одобрили. Потом ценничек налепили и всех строем направили пить. Можете сами в интернете посмотреть, какие у них там яхты в итоге оказались. А ведь на все вопросы природа уже ответы дала. Нужно только правильно воспользоваться. Потому первым делом мы вам всю химию отменяем, чтоб без перекрестных реакций, и будем подбирать гомеопатический курс. Тут все очень индивидуально, не то что «хватай таблетку — пей», нет! У нас подход тоньше, потому надежней. Как-никак науке четыре с гаком сотни лет, и никого она пока не разочаровала. Ну, кроме пары фармкорпораций, им из-за нас на хлеб с маслом не хватило. А вот гляньте хоть на меня! Сколько мне, по-вашему, лет?

Торможение. Двери. Реверберирующая иностранная речь. Выходящая толпа всколыхнулась и потекла. Константин весь чесался от возмущения. Подобное они, видите ли, подобным лечить собрались! Химию первым делом отменят! Это же, вполне вероятно, убийство происходит на глазах у толпы. Долгим, мучительным способом загоняют женщину в могилу. Если не убийство, то покушение точно. По меньшей мере — мошенничество.

Переполненный негодованием, Константин выпалил с порога:

— Бредни это все! Неразбавленные.

Уже на улице, обдуваемый вонючим пригородным ветерком, от которого успел отвыкнуть, он подумал, что зря ввинтил эту неразбавленность. Детство какое-то. Дразнилка. А дело серьезное. Хотя сложно к этим людям относиться серьезно. Сложно осознавать их реальность.

Буквально пару дней назад Константин читал про японский, кажется, термин. Обозначает состояние, в котором человек вдруг отчетливо осознает, что все вокруг — такие же сложные личности со своими мотивами, как и он сам. Неудивительно, что в русском языке аналогов этому термину не нашлось. Уж больно стереотипные персонажи населяют наши города. Фарфоровые куклы. Пугающе реалистичные фарфоровые куклы. Впрочем, японцы это слово, наверное, тоже выдумали исключительно для литературы. А может, и не выдумывали вовсе. Социальные сети — сомнительный источник знаний. Постправда, опять же.

Вышедшая из автобуса толпа плесенью расползлась по тротуарам. Константину предстояло выбрать маршрут. Незначительный крюк ради посещения супермаркета или прямая через маленький магазинчик с вечно пустыми полками. Для серьезной готовки настроения не было совсем. Достаточно пельменей. Со сметаной, если будет не просроченная. Ради такой покупки тащиться до супермаркета — моветон.

Константин устремился в направлении дома. Ряды зданий, отличающихся только рисунками на торцах. Срезающая угол тропинка на придомовом газоне. Опрокинутый навзничь забулдыга. Тугой доводчик магазинной двери.

— Добрый вечер! — рослый продавец широко улыбнулся, спрятал телефон в карман и вырос над прилавком. — Вам как обычно?

Это он про пиво. Неприятно. В детстве казалось, что слово «обычно» будет относиться к абсолютно другим материям. «Нобелевскую премию, как обычно, получает…», «В главной роли, как обычно…», «Вы, Константин Сергеевич, что на выходные планируете? Как обычно, межзвездное колонизаторство?». А тут — пиво. Обидно даже. Пожалуй, вполне можно считать симптомом алкоголизма.

— Нет-нет, сегодня без этого. Мне только пельменей пачку, каких-нибудь среднего класса. Чтобы не дорогие, но и не совсем… кхм-кхм…

— Есть у нас такие, секундочку, — улыбчивый жрец капитализма направился к холодильнику в углу. — Вот, только с утра привезли!

Вечно у него все вот только с утра привезенное. Нехитрая уловка. А как его зовут-то хоть? Вопрос. Зато он, видите ли, знает, что для Константина «обычно». Заратустра районный. Мудрец приподъездный. С девяти утра до десяти вечера, без перерывов и выходных. И ведь пиво у него здесь невкусное. То ли разбавленное, то ли просто выдохшееся. Константин его брал только напоследок. Когда выпил литр-другой пенного из супермаркета. Вот там пивной отдел что надо. Услужливо ссутуленная позолота кранчиков в строгих шеренгах. Специфический бархатистый запах. Деревянная отделка под стать британским пабам. Ассортимент. Каждый сорт подробно и аппетитно описан. Даты розлива указаны, что важно. Лагер. Эль. Портер. Стаут. Биттер. Майлд, в конце концов.

Вот после этого заведения, когда вкусовые рецепторы притуплены, Константин мог закупиться и у Заратустры. Для поддержания заданного тона. А он теперь — «Как обычно»! Хотя, впрочем…

— Хотя, впрочем, давай мне литр какого-нибудь посвежее.

— Наше местное пойдет? Свежатина! Буквально вот только что сваренное!

Константин согласно кивал, только продавцу его ответ не был интересен. Он уже устремился к кранам. Шипение. Хруст бутылки. Тонкая струя потекла по полиэтиленовой округлости. Заратустра же пощелкал массивным калькулятором, лежащим возле кассы, и огласил результат.

«Ну не собирался ведь!» — с досадой думал Константин, отсчитывая мелочь. Неужели за прилавком настолько тонкий маркетолог, что парой фраз склонил к спонтанной покупке? Или все же алкоголизм, и спонтанная эта покупка готова по любому поводу состояться. Пятница. Жара. Усталость. Жажда…

Стыдно. Но не отказываться же теперь! Это уж совсем не по-людски. Но на будущее заметочку сделать надо. На полях сознания.

— Ваше пиво. Всего доброго. Заходите еще.

— Всего доброго. Спасибо.

Непродолжительная борьба с доводчиком. Забулдыга проснулся и силился понять, где находится. Константину оставалось только обогнуть дом.

Сметану забыл. Зато при пиве. Глупо-то как! Но возвращаться лень. Ловко все-таки его Заратустра отоварил. Константин четыре года на факультете рекламы и маркетинга отучился, а так не умеет. Бакалавр! А в торговом зале все равно как инородный предмет. Неприжившийся имплант. Этот же — ну явно ведь без образования — а за прилавком как рыба в воде. Как продолжение прилавка. Он будто для того и создан.

Однажды Константин случайно встретил его на улице. Странное было ощущение. Как если бы съемочная группа зазевалась, и в кадр фильма о Средних веках забрел кто-то в космическом скафандре из соседней массовки.

В поле зрения появился желанный подъезд. Рядом привычно опирался о стену сосед. Длинные волосы, спортивный костюм, щетина. Как он умудряется вечно поддерживать ее на уровне двухдневной небритости? Ни больше ни меньше. Словно специально, маргинальности ради.

Напротив подъезда был повален бело-синий забор, за ним — котлован, а дальше — луга. Если Константин правильно помнил карту, то еще дальше — труднопроизносимые курорты с автобусного экрана. Его дом был самым южным в городе. По задумке, на месте котлована уже должен был выситься еще один, но невидимая рука рынка корявым своим почерком внесла в планы коррективы. Застройщик обанкротился. Покупатели остались ни с чем. Теперь люди на том месте, где планировали жить, лишь изредка собирались на унылые митинги. Хотя они и писали на транспарантах «требуем», любому взглянувшему было очевидно — умоляют.

Один из самых массовых митингов Константин наблюдал с балкона. На место тогда пожаловал какой-то то ли депутат, то ли чиновник из местной администрации — плотненький мужичок в очках и костюме по цене квартиры в этом районе. Обманутые дольщики размахивали листами в красно-черных тонах, до балкона доносился недовольный гул. Мужичок то и дело вытирал короткостриженую голову носовым платком. Константин потягивал пиво и наслаждался действом. Потом слово взял обладатель костюма. Его голос с высоты был совсем неслышен, но активная жестикуляция выдавала уверенность и рассудительность. Речь была долгой, а когда он умолк, в толпе согласно закивали. А когда депутат широко — чтоб не запачкать туфли — зашагал к машине, кто-то попросил его сфотографироваться. Костя поперхнулся сухариком, а носители народного гнева принялись по-школьному строиться рядками перед объективом. Да, Уильям, ты был прав. Весь мир — театр. Отыграли спектакль и пошли на поклон. Вспышки. Аплодисменты. Браво. Бис.

— Эу, старина! — послышалось из соседской щетины, — зажигалки не найдется?

Ну это даже не театр. Это уже цирк какой-то. И артисты даже не стараются. Сколько можно ему говорить?

— Сколько можно тебе говорить? Не курю я! Не-ку-рю. Не курил и не буду. И зажигалок с собой не таскаю! Неужели не запомнить, а? Достал уже, ей-богу! Все мозги пропил: ни памяти, ни такта!

Константин уже тянулся к подъездной двери, когда услышал:

— Ишь, обидчивый!

И плевок. А потом почувствовал, что плюнули на него. Второй день подряд. Перебор. Константин выпустил из рук свои покупки, резко обернулся и запустил ногу в живот обидчика. Тот согнулся пополам, немытый хвост описал широкую дугу. Двумя руками за олимпийку, рывком на землю. Скрюченный курильщик нелепо пробежался на полусогнутых и грузно повалился на асфальт. Константин сел ему на грудь. Он уже жалел о происходящем. Не стоило. Слюна попала на самый краешек штанины. Да и случайно наверняка. Даже если бы специально, ответ не слишком симметричный. Но поздно.

Константин не хотел бить своего оппонента, он просто сидел на нем и нелепо тряс за грудки, шипя сквозь стиснутые зубы:

— Ненавижу… Скоты… Достали… До печенок достали, мрази… Куклы сраные, актеришки. Вы ж не люди все! Актеры! Цирк! Комедия! Я ж вижу… Насквозь вас вижу! Уроды фарфоровые… Думали, не замечаю, что вы плюшевые все?! Клоуны, вашу мать, артисты… Дерьмовые артистишки в облезлых костюмчиках!.. Повсюду одни манекены!.. Думаете, я вас не вижу?.. Вижу, все вижу! Насквозь!

Сосед флегматично бился об асфальт лопатками, а иногда и затылком. Когда же речь зашла об актерстве и разоблачении, его зрачки испуганно расширились.

Он стал ерзать ладонью под олимпийкой и трясущимися губами бормотать:

— Т-т-ты видишь? П-п-понял?! Ч-ч-черт, все понял!

Константин умолк и отпрянул, а сосед выудил что-то из-за пазухи и резко закинул в рот. Послышался неприятный хруст. Практически сразу мутные глаза закатились, и курильщик обмяк. Костя наклонился ближе. Пахло перегаром. Губы были прорезаны, во рту осколки какой-то ампулы. Что за чертовщина?! Повернуть голову. Вытряхнуть стекло. На спину. Расстегнуть олимпийку. Массаж сердца. Нужен ли прекардиальный удар? Кажется, от него уже отказались. Где-то читал, что для непрямого массажа сердца идеально подходит ритм Yellow submarine.

Константин сидел перед своим подъездом и вжимал седую грудь незнакомого соседа, напевая хит прошлого века. «We-all-live-in-a-yellow-submarine…» — как же глупо! Лицо под щетиной неумолимо меняло цвет. «Yellow-submarine-yellow-submarine…» А может ли вообще массаж сердца помочь при отравлении? Вызвать скорую! И массажем поддерживать жизнь до прибытия. Константин вскочил и полез за телефоном. Тот упорно цеплялся за карман. Руки сводила судорога. Какой там номер скорой для мобильных? Лишний ноль надо ставить или что? Есть какой-то единый номер службы спасения. То ли 112, то ли 911. Или оба. Костя не без труда попал пальцами в цифры и приложил телефон к уху. Сосед внезапно весь затрясся, словно под напряжением, изо рта пошла пена. В трубке слышались гудки. Пена быстро порозовела. Сосед застыл. Безоговорочно мертвый. Каждой задеревенелой мышцей он выдавал плачевность своего состояния.

— Служба спасения, что у вас случилось?

Боль. Обида. Страх. Константин закричал и швырнул трубку в сторону котлована. Сильно. Пожалуй, телефон бы перелетел на другую сторону несостоявшегося дома, если бы…

Сложно описать, что же случилось с телефоном над центром котлована. Он вспорол небо? Разодрал пространство? Больше всего походило на то, что весь пейзаж к югу от Костиного дома был не более чем изображением на гигантском экране. И телефон этот экран прорвал. Мистический проектор продолжал работать. По небу скользили облака, перелесок вдали кивал верхушками деревьев, вдоль горизонта летела стая птиц. Но посреди этой идиллии зияла прореха. И она достаточно быстро расширялась. Вскоре Константин смог заглянуть по ту сторону.

Там все было мета-, архи- и сверх. Вечность топорщилась чешуею. Послышался звук. Растянутый во времени классический хардкорный переход. Застывший миг наивысшего напряжения. И глаз. Алисо-голубого цвета. Всеобъемлющий. Всевидящий. Всепрощающий. Ресницы его расходились тугими гиперболами и заламывались в четвертое измерение. Был еще запах. Бесконечно разбавленный в своем содержании и бесконечно концентрированный в своей сути. Специфичный. Тяжелый. Нефтяной. Были цвета, цвета столь причудливые, что ни в одном языке им не нашлось бы названия. Более того, некоторые из этих цветов невозможно было рассмотреть. Но их можно было чувствовать. Их можно было знать. Рваная дыра по небу доползла до горизонта. Ее наполняло движение. Суета, образующая покой. Пульсация безмятежности. Это было красиво. Страшно красиво. Пугающе.

Константин пришел в себя и опрометью бросился к подъезду. Будто квартирный бетон был способен защитить от неведомого, запредельного, необъятного. Тяжелая дверь. Запыленные ступени. Одышка.

Константин судорожно распахнул глаза. Который час? Он пошарил рукой по тумбочке. Телефона не было. Возле подушки и под кроватью тоже. Константин почувствовал, что обильно потеет, а постель и без того была сырой. На подушке мокрым пятном красовался нимб. Костя резко встал и пошел на кухню. На третьем шаге из-под ноги выкатилась пустая литровая бутылка. Поднимать не стал. На кухне часы. Настенные. Половина седьмого. Как раз пора на работу. Удачно он без будильника. Привычка.

Взял зажигалку, повернул ручку плиты. Пришлось щелкнуть дюжину-другую раз, прежде чем синее пламя окольцевало конфорку. Поставил чайник. Умылся. Почистил зубы. Оделся. Осмотрел комод, карманы, подоконники. Телефона нигде не было. Чайник засвистел. Константин насыпал в кружку ароматных кофейных гранул и залил кипятком. Сегодня без сахара. Надо взбодриться. Костя вышел с кофе на балкон. Выпил неспешными глотками, задумчиво глядя вдаль. Затем поставил кружку на откос окна и пошел обуваться. В старательной слепоте своей он не замечал поперек неба огромный корявый шов.

Уже обутый, Костя вернулся на кухню и взял зажигалку. На всякий случай.

Антон Морозов Юридическая процедура

Конвенция глубоко аморальна. Это он прекрасно помнил. Сколько раз обсуждалось, что она нарушает права человека? Бесчисленное количество раз. Но Межправительственная Ассамблея всегда принимает удобные для себя законы, закрывая глаза на такую незначительную деталь, как осознанный выбор человека. Обеспеченные старики с вечно обновляемыми телами всегда любят повторять, что в вопросах морали не стоит быть поспешным, что этические нормы должны развиваться совместно с научно-техническим прогрессом. Но ведь как раз Конвенция и является самым вопиющим попранием этики. Простая логическая мысль.

Они стараются ограничить людей в их выборе и одновременно с этим, мимоходом, возложить на них заботу об экономике. Ловко. И никто не может возразить. Вернее, кто-то мог бы, но только не Феликс. Ведь если бы он мог, то давным-давно покинул это место. А угодил он сюда как раз из-за Конвенции.

Если бы он мог чувствовать, то сказал бы, что здесь очень неуютно и холодно. Он сказал бы, что бело-голубой шар Земли отсюда выглядит так маняще, однако этот прекрасный вид, словно воздушный поцелуй красавицы, — очаровывает, дразнит, но ничего не обещает взамен.

Он уже ничего не ощущал внутри. Ни тревог, ни забот, ни радости. Не осталось ничего, кроме безжалостной логики и кристальной незамутненности мыслей. Лишь факты, которые говорят, что это будет продолжаться еще очень долго. Он не скоро сможет вернуться домой.

***

Феликс почесал ухо и отшатнулся при касании холодного металла. Натренированные рефлексы сработали на незнакомый предмет, который оказался в опасной близости от головы. Но это всего лишь его новая рука. Крепкая, сильная, быстрая. Биомеханическая рука. Он снова взял камешек и растер его пальцами в пыль. Великолепная рука. Так, по крайней мере, он пытался себя убедить, что принятое решение — верное, что он не последний идиот на планете, а разумный человек. Он нарушил правило пятидесяти процентов. Больше никаких ошибок.

Хорошо, что он молодой, проблем со здоровьем быть не должно, а как только подзаработает деньжат — то опустится до безопасных тридцати. Если дело выгорит — то это будет очень скоро. А остаток денег… Он пока не решил, но точно знал, что больше не придется жить случайными подработками. Когда шумиха утихнет, может рванет на материк, куда-нибудь на средиземноморское побережье. Да, пожалуй, так и поступит.

В туманных переулках и улицах пригородов Лондона XXII века пышным цветом распускалась преступность. Крупная и не очень. Рыбы всех мастей и сортов сновали на разных глубинах дозволенного. Полиция предпочитала закрывать на это глаза, тщательно контролируя только центральные районы — место жительства респектабельных граждан.

Феликс не считал себя нарушителем, он просто-напросто имел собственные убеждения. Среди них первым значилось — отсутствие принадлежности к крупным структурам, подмявшим под себя мировую экономику. Сильнее национальных корпораций он ненавидел только транснациональные. А тем, кто не с ними — дорога на другие, незаконные рынки.

Ну, или частично незаконные. Феликсу от дяди осталось кой-какое оборудование, и он ремонтировал старые автомобили в одном укромном местечке на заброшенной промбазе. Беда в том, что у него не было лицензии, а чтобы получить ее, нужно продолбить монолит бюрократических преград, который отлит под чутким лобби заинтересованных корпораций. Да, небольшой частный бизнес в его век — чрезвычайно редкое удовольствие. Феликс вел свои дела под сенью звезд и старался не жадничать, это и позволяло ему оставаться на плаву, не привлекая лишнего внимания. Так и было до некоторого момента.

Однажды вечером прибыл седан двадцать третьего года на водородной тяге. Двигатель гудел на низких оборотах, из выхлопной трубы то и дело вырывались языки пламени. Его хозяин беспечно потягивал синтетическое пиво и курил сигару. Он выглянул в окно и отсалютовал шляпой:

— Ленни.

— Феликс.

— А я знаю, — шляпа вернулась на законное место. — Я здесь всех знаю.

Этот парень действительно знал многих в этих местах, если вообще не каждого. А вот Феликс встретил его впервые, хотя и слыхал о нем. Ароматный дым уносился прочь, оставляя после себя едва заметный шлейф. Порыв ветра налетел с востока, вынудив Ленни прижать руки к голове.

— Сейчас я не смогу заплатить. Предлагаю бартер — ты мне поможешь сейчас, а я тебе позже. Я буду очень полезен, могу это гарантировать.

Феликс пожал плечами: особых дел он все равно не планировал, а лежать на диване и смотреть фильм с полным погружением он всегда успеет. Да и работы там было всего на десять минут. Или даже меньше, с новыми-то руками!

— И сколько ты берешь обычно за такое? — Ленни не успел докурить и теперь задумчиво глядел на биомеханические конечности нового знакомого.

— Штуку фунтов.

— Вот за это? Ты что там вообще сделал? Постучал где-то?

— Удар — фунт, а знание куда ударить — все остальное.

— Я тоже знаю эту байку, — погрозил кулаком Ленни. — Я все…

— Знаю.

— Именно. Ну, давай, пока.

Так началась их странная дружба, если это слово может быть применимо к такого рода отношениям. Ленни иногда появлялся в мастерской, обычно без умолку болтая, но порой просто стоял, уставившись в стену или наблюдая за работающим Феликсом, и молчал. Потом мог просто уйти. Но если парень был склонен к беседе, то начинал ее всегда сам, любые попытки разговорить ни к чему не приводили.

Тем августовским вечером, в самый разгар звездопада, Ленни был серьезен. Сначала он смотрел, как друг ковыряется в чудовище, собранном из двух автомобилей, а потом вдруг сказал:

— Вот послушай, вроде бы знаком с тьмой народа, а положиться не на кого.

— О, я уж думал, сегодня у тебя день тишины. — Феликс наконец оторвался от созерцания чужой бестолковой работы и поднялся на ноги.

— Нет, сегодня я в печали. Нужно что-то делать.

— А что такое?

Ленни вытащил неизменную сигару и закурил, у его серых глаз собрались темные круги, которые бывают у сильно уставших людей. Феликс впервые обратил внимание на серебристые пряди в волосах своего друга. Сколько же ему на самом деле лет?

— Слушай, а у тебя ЧиП взломан? — Ленни вздохнул и присел на корточки, рисуя пальцем фигуры в бетонной пыли.

— Что?

— Система «Человек и Порядок» у тебя функционирует правильно?

— Э-э-э, ну ты сам понимаешь, если бы она работала… — слегка смутившись, ответил Феликс.

— Тогда бы тебя давно замели. Я понимаю. Вопрос риторический. Я это к тому, что, черт подери, в каком мире мы с тобой живем? Ты только задумайся. Шагу не ступишь без того, чтобы нарушить с десяток каких-то правил. Ты и сам, может, не заметил, а у тебя в ЧиПе настойчиво мигает уведомление о штрафах.

— Ну…

Вдалеке раздался звук прибывающего поезда. Ворона каркнула, взмахнула крыльями и унеслась прочь, сорвав несколько листьев с ветки. Ночной ветерок принес с собой амбре из ближайшей мусорки. Ленни поморщился и продолжил:

— А ведь задумка была неплохая. Если все грамотно реализовать, то можно добиться чего-то. Черт, да можно все так распланировать, что никому и в голову не придет нарушать законы, это будет попросту не-за-чем. Найти каждому работу по призванию, ну трудись себе, занимайся чем нравится. А в итоге имеем, что имеем. Те, кто не работает на крупные корпорации, вынуждены взламывать ЧиПы и крутиться за спиной у ищеек.

— Ты к чему клонишь? — Феликс подозрительно посмотрел на друга. Он уже достаточно его изучил, чтобы знать наверняка — тот что-то замышляет. — Говори как есть, а не ходи вокруг да около.

— Я предлагаю одно дельце. Если выйдет — можно укатить куда-нибудь в Южную Америку, где еще остались островки квазисвободы, и жить в свое удовольствие.

— А если не получится?

— Тогда придется укатить в места не столь приятные. — Ленни достал из кармана платок и со вкусом высморкался. — Ты как хочешь. А у меня выбора нет. Сестра попала в беду.

***

Следующие недели проходили в спешной подготовке, Феликс был занят с утра до поздней ночи. Ленни постоянно его подгонял, а сам при этом куда-то надолго пропадал, отказавшись рассказать, чем именно он занят.

— Тут все знаю только я. А тебе еще рано, — говорил он всякий раз, прочитав вопрос на лице Феликса. Тот в ответ только качал головой и начинал высказывать свои предложения, как же грамотно произвести ограбление крупнейшего в городе банка.

Наконец удалось наварить из кучи металлолома нечто похожее на танк — с ним-то, как полагал Феликс, они и будут организовывать штурм. Они обсуждали план, как этакая махина на дистанционном управлении будет отвлекать полицейских в другом конце города, а они аккуратно проникнут в здание, спокойно заставят работников банка принести им тележку, набитую денежками, и благополучно скроются в лабиринте улочек. Простой план, чрезвычайно простой, но чем в механизме меньше деталей, тем ниже риск того, что он поломается. Правда, есть вероятность, что он с самого начала не заработает…

И Феликс побаивался. Свои опасения он высказал в первый же день.

— А что, если я подхвачу какую-нибудь случайную пулю? Ну мало ли? Я ведь на грани, если заденут сердце или печень, то все. Заработает Конвенция.

— Да не бойся, твоя роль — чисто физическая сила. У кого из нас замененные руки и ноги? Тебе нужно только тащить тяжелое оборудование для взлома да приятную ношу в виде мешков с наличностью. А на мне все остальное. Если дойдет до заварушки, я отвлеку внимание на себя.

— Я все-таки немного переживаю. Может быть, у тебя есть другой план?

— У меня всегда все под контролем. Продолжай работать.

Феликс продолжал. Он таскал металл, резал, варил, отбивал. Обливаясь потом, монтировал все на корпус старого трактора. Только бы не подвел двигатель, порой он нестабильно работал. Разобрать бы его, да времени особо нет.

Вопрос с ЧиПами вроде бы решили. Конечно, полиция могла потом проверить сетку и отследить ЧиПы всех, кто присутствовал в ближайшем радиусе. А если каким-то образом уничтожить свою систему, то сетка сразу же выдаст нарушителей без идентификационных сигналов. Хотя сама мысль об уничтожении ЧиПа смехотворна, это все равно что вырезать часть собственного мозга или снять череп с головы. Какому психу придет на ум такая идея?

Ленни расстарался и устроил так, что их система выдавала распознавательные данные случайных людей в разных уровнях наблюдательной сетки. Конечно, рано или поздно их точку отправки отследят по переходу через разные сегменты сети, но к тому моменту они уже будут очень далеко. Там, куда рука правосудия еще не дотягивается.

Через три недели после памятного разговора Ленни появился в мастерской, радостно потирая руки. Он швырнул шляпу через все помещение на диванчик в углу, раскурил трубку, которую использовал в торжественные моменты, и, выпустив пару колец дыма, сказал:

— Дело сделано.

— Ты о чем? Какое дело? — Феликс поднял бровь. Он как раз заканчивал варить задний броневой лист.

— Все. Я проделал тайный путь к хранилищу.

— Что?

— Извини, что пришлось обмануть тебя. Лучше действовать тихо.

— Да ты… Да ты охренел?! — Феликс ударил своей крепкой рукой по двери и оставил вмятину. — Я из-за тебя с этой херней вожусь уже черт знает сколько. А ты с самого начала знал, что все это бесполезно?!

— Не забывай, я знаю все. — Ленни говорил совершенно спокойно. — Я не рассказал тебе, чтобы ты не волновался раньше времени. Вот что бы ты делал все это время? Небось нервничал и не находил себе места?

— Ну… наверное. Пожалуй. В какой-то степени ты прав. Есть за мной небольшой грешок, мог напиться от скуки.

— И ненароком что-нибудь сболтнуть. Вот именно. Кроме того, я считаю, что всегда должен быть запасной план, хоть и такой дурацкий.

— Дурацкий? Да мы его совместно составляли! — Феликс тут же возмутился. Его сообщник продолжил все тем же спокойным тоном:

— Естественно, полная ерунда. Как только стало бы известно о нападении — все силы полиции бросили бы к нам. Сразу же видно, что трактор пуст. Так что действовать надо тихо. Но запомни главное, мои планы всегда имеют несколько слоев, сейчас ты видишь лишь поверхностные. Во все детали я тебя не могу пока посвятить. Всему свое время.

Следующей ночью они двинулись в путь. Отремонтированный двигатель седана работал прекрасно. Машина тряслась на ухабах разбитой дороги, ведущей прямиком к центру. Сплошные ряды типовых бетонных коробок были повсюду, серыми скалами нависали над ними. Сколько же здесь живет людей? Наверное, миллионы, город со всех сторон окружали такие районы, составленные обветшалыми высотками, жильцы которых все свободное время проводили в виртуальной реальности. А что им еще оставалось? Прожиточный минимум предоставляет государство, а на большее у них нет средств.

Где-то тут жила бывшая подружка Феликса, которая спуталась с тем «перспективным» парнем из центра. Ну ничего, скоро она увидит его в новостях, тогда-то и поймет, какой шанс упустила. Ему бы только капельку уверенности, такую же, как у Ленни, который хладнокровно смотрит в темноту, освещаемую только неустойчивым светом фар.

При мыслях о предстоящем у Феликса сводило живот. Он усилием воли подавил приступ паники. У них все продумано, от него ничего серьезного не требуется. Только физическая сила. Ленни все продумал. Он повторял это всю дорогу, но никак не мог успокоиться. Его терзала неопределенность. А если что-то пойдет не так?

Окружающая обстановка за окном постепенно сменилась на более приятную глазу. Появились неоновые рекламные вывески, засверкали тысячи огней, увеличилось количество встречных машин. Они прибыли в очаг цивилизации, в место, где у людей водились деньги, а значит — цель пути уже близко. От этой мысли внутри все сжалось.

***

— А как ты вообще смог это осуществить? Тут же шуму, наверное, было…

Они стояли перед небольшим туннелем, который был пробит в подвале подсобного помещения крошечного книжного магазина, расположенного в переулке рядом с банком. Несколько потертых паркетин, скрывавших люк, лежали у их ног.

В эти времена бумажные книги не пользовались большим спросом, да и электронные, откровенно говоря, тоже. Большинство людей предпочитало проводить досуг в виртуальной реальности. Литература держалась на плаву только благодаря филологам и отдельным энтузиастам. Некоторые чудаки имели собственные магазины, пытаясь спасти то немногое, что еще оставалось.

Показательно было и то, что крупные компании, которые мелким предпринимателям не оставляли никаких шансов, в отношении таких магазинов никак себя не проявляли. Потому что прибылью здесь и не пахло.

— «Союз рыжих» помог.

— Снова какие-то твои знакомые?

— Да не совсем.

Феликс опять выглянул за дверь и бросил взгляд на торговый зал. Похоже, и тут дела шли не слишком хорошо. Потертые полки требовали ремонта, в одной витрине отсутствовало стекло, сами книги были покрыты пылью. Ручка входной двери болталась, в одном углу грудой лежали неразобранные тома.

— Как же хозяину удается оплачивать местную аренду? Цены-то, наверное, ого-го!

— А он и не арендует, это его магазинчик. Говорят, его отец сумел в свое время отстоять клочок земли, так вокруг и застроили зданиями. Давай посвети мне, а то шею сверну.

Глава их маленькой банды спустился и поманил к себе. Феликс сделал глубокий вдох. Началось. Хотя, правильнее сказать, началось все уже со взлома входного замка, но тут совсем другое дело. Странно, но волнение почти исчезло. Теперь, когда время настало, организм как будто задействовал все ресурсы, и переживания ему ни к чему. Феликс снова прокрутил в голове план и понял, что справится. Все получится.

Ленни помог ему слезть с лестницы, закрепил фонарь на лбу и вытащил портативный преобразователь.

— Смотри. Сейчас мы временно отключим наши ЧиПы, чтобы в банке не сработали датчики присутствия людей. Наклонись поближе.

Он провел манипуляции с прибором и удовлетворенно кивнул. А Феликс в очередной раз вспомнил одну вещь. Он задавал вопрос и ранее, но хотел услышать ответ еще раз.

— А как мы будем тратить деньги? Особо ничего за наличку и не купишь, сам знаешь — запрещено.

— В Индии еще можно проводить некоторые операции, внесем там на счет и через несколько посредников переведем себе. Концов никто не найдет. Я же говорил тебе.

— Ну, все-таки лучше переспросить.

— Согласен. Чтобы знать все — нужно обо всем спрашивать.

Сообщники дошли до конца тоннеля и остановились. Ленни подал ему плазменный резак и наказал резать со всей осторожностью. Вот тут сильные биомеханические руки показали себя во всей красе, хоть прямо и не меняй обратно. Ну уж нет — как только, так сразу. Толстая стальная плита была заботливо уложена в заранее приготовленное место. Феликс взглянул наверх и вопросительно посмотрел на друга.

— Да. Поднимаемся.

После Феликс удивлялся, что все прошло так легко. У них был подробный план помещений, который подсвечивался линзами перед глазами, стрелки подсказывали путь, наличие датчиков и защитных систем. Шагать нужно было правильно. Несколько раз сообщники замирали и ждали, пока пройдет перезарядка устройства, подающего помехи. Камеры обезвредили подачей ложного изображения в диапазонах от ультрафиолета до инфракрасного. Ленни подошел к делу со всем размахом, тут не поспоришь.

Они прокрались в главное хранилище, доверху набили мешки хрустящими купюрами и вернулись в фургон. Повторили эту операцию несколько раз, преодолев все те же кордоны защиты. Ленни достал ячейку из толстого металла и забросил в кузов, вместо ответа на вопрос друга он позвал его к себе.

— Давай включим ЧиПы.

Феликс ликовал. У них все получилось, и никаких признаков полиции. И вправду, все прошло как по маслу, он уже прикидывал, как потратит первую порцию денег. Напьется до потери памяти, чтобы забыть предыдущую серую жизнь! Он подождет, пока их перестанут искать, и вернется сюда, к богатым людям, займет достойное место. Больше никогда не придется работать, перебиваясь на подачки от правительства. До чего же приятно, черт возьми!

Феликс подошел ближе и снова наклонился. Даже его ускоренные рефлексы не успели среагировать на молниеносный удар. Резкая боль сковала внутренности, когда он почувствовал, как холодный металл проникает в его тело. Время будто замедлилось, воздух преобразовался в раствор агар-агара. Смертоносный клинок двигался в вязкой упругой среде, не встречая сопротивления. Биомеханическая рука безвольно болталась, лишенная контроля, который упустил ослепленный болью мозг.

Ленни хладнокровно поразил почки, печень, поджелудочную, искромсал желудок. Вспоротая брюшина более не могла удерживать кишки, и они скользкими змеями проглянули наружу.

Боль была настолько сильной, что не было сил вдохнуть. Легкие резануло от недостатка кислорода. Адский холод поглотил все тело, изливаясь вместе с кровью. Зрение затуманилось, свет фонарей мигал, блестящие ореолы огней мерцали и пульсировали, меняясь в размерах. Сознание начало гаснуть… Это конец.

Свирепый вихрь вытянул его из небытия, каждую клетку в организме словно обуглило яростным пламенем. Бушующая стихия прошла сквозь разум, восстанавливая ясность мыслей. Через миг все ощущения пропали, хоть Феликс по-прежнему и держал собственный кишечник в руках, а раны продолжали кровоточить.

— Слушай внимательно. Этот стимулятор снимает болевой шок, он же и не даст тебе умереть раньше времени. Через пятнадцать минут сюда прилетит полиция и медики, откачивать тебя не станут. Сработают по Конвенции. Но это твой шанс.

Феликс смог пробормотать лишь несколько слов, не веря в происходящее. Наполовину ослепнув от пытки, он шевелил руками в поисках опоры.

— Почему? Чем я помешал?

Он еще не полностью сознавал происходящее. Он еще не до конца понимал, что будет дальше. Главной задачей сейчас было выживание.

— Извини, без помощника я бы не смог обойтись. Другого выхода нет. Мне нужно спасать сестру. — Ленни помог ему сесть, тщательно вытер руки и спрятал нож в карман. — Никто разбираться не станет, тебя посадят в тюрьму или отправят на работы. Не переживай, помощь скоро придет.

Он не помнил, сколько времени прошло, действие стимулятора кончалось. Свет моргнул и на секунду исчез. Разум вернулся на несколько мгновений, чтобы снова угаснуть. Последнее, что Феликс слышал, — рев сирен полицейских машин.

***

И снова свет, но теперь его глазам не было больно. Что происходит? Подозрительно тихо, где он? Предшествовавшие пробуждению события навалились лавиной. Странно, но никаких эмоций он не ощущал. Он попытался вскочить и удивился, когда это ему легко удалось. Вот только…

Феликс посмотрел вниз и увидел блеск металла, он осторожно дотронулся до головы, понимая, что его ждет. Найти бы зеркало…

Входная дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел высокий человек. Он посмотрел на Феликса и достал внушительно выглядящий пистолет, демонстративно зарядил и положил на стол перед собой.

— Если сделаешь хоть одно движение — я уничтожу тебя до конца. Теперь ты никто, за это мне ничего не будет. Ты понимаешь?

— Да. Это я знаю, как и…

— Включить запись! — мужчина рявкнул, и свет вспыхнул еще ярче. — В мои обязанности входит информирование о главных положениях Конвенции. Меня зовут Люк-де-Бар. Старший следователь комитета безопасности при Верховной Ассамблее. Согласно записям в личном деле, вы добровольно воспользовались государственной медицинской программой по физической замене частей тела на биомеханические протезы. При этом совокупная замена превысила пятьдесят процентов частей тела. Вы согласны с этим утверждением?

— Да, у меня были травмы… Я упал с большой высоты, открытые переломы…

— При этом вы осознавали риски? В случае повреждения жизненно важного органа в силу вступают положения Конвенции.

— Да… Обычное восстановление заняло бы много времени… И на это нужны были деньги.

— В ходе совершения преступления и в результате задержания вы получили критические повреждения жизненно важных органов. По Конвенции вы с этого момента считаетесь официально умершим. Ваше сознание было перенесено в автономную единицу. Сейчас второе октября, процесс переноса занял двадцать дней. Отныне де-юре вы лишены гражданства и приравниваетесь к средствам производства с соответствующим положением, за исключением того, что владельцу запрещается наносить ущерб и каким-либо образом уничтожать вас. Поскольку вы совершили серьезное правонарушение, то права на пользование ваши трудом принадлежат правительству. Апелляцию на решение Конвенции вы сможете подать через сто лет. Отключить ведение протокола! — Люк-де-Бар откинулся на спинку стула и улыбнулся. — Ты, наверное, можешь сказать, что это твой сообщник нанес тебе раны и смотался с деньгами. Да, ты прав. Но нас это мало волнует, преступник схвачен, по бумагам он оказывал сопротивление и получил несовместимые с жизнью раны. Деньги? А, куда-то пропали, изобретательность нынешних злодеев не имеет границ. В конце концов, все застраховано. Твои слова теперь ничего не значат, ведь ты уже официально не человек, а железка, робот. У тебя даже имени нет, только номер — 000002236784—54.

Феликс прислушался к внутренним ощущениям, попытался почувствовать хоть что-то, но вместе с биологическим мозгом исчезла и возможность ощущать эмоции. Он по-прежнему осознавал себя, имел ту же память, но думал… рационально? Он прислушался к себе и понял, что напрочь лишен возможности злиться на предателя. Более того, Феликс понимал, что с логической точки зрения Ленни не нужна такая обуза, как он, к тому же нет необходимости делить сумму на двоих. Одни плюсы. Люк-де-Бара он тоже понимал, ведь тот всего лишь делал свою работу. Следователь, кажется, уловил его мысли, потому что улыбнулся и кивнул.

— Вижу, ты и не собираешься ничего говорить. Никто не жалуется. Роботы все такие, лишены груза эмоций. Может, и я когда-нибудь попробую. Хотя нет, не стану. — На его лицо наползла кривая усмешка, переросшая в недобрый смех. — Зачем мне это, если я по долгу службы могу заменять себе все по мере необходимости на биологические ткани?

И политиканов он понимал. Хоть и не был согласен с самой Конвенцией, но чисто логически их понимал. Они желали контролировать население, оставаясь при этом вечно у власти. Им доступны любые органы, даже новый мозг можно вырастить и скопировать в него информацию со старых нейронов. Им нужно любой ценой поддерживать сложившуюся конъюнктуру, поэтому они обеспечивают для населения минимальный набор бесплатных услуг — простейшее питание и небольшой безусловный доход. А еще услуги по замене поврежденных органов на «железный» аналог, но, конечно, с оговорками, правило пятидесяти процентов никто не отменял, чуть превысил — и юридически ты более не человек. Поэтому в случае пользования услугами бесплатной медицины — либо возвращаешь со временем деньги и покупаешь новую биологическую ткань взамен, либо рискуешь стать роботом, читай рабом, при любой серьезной травме.

А роботы выполняют самую опасную и грязную работу, обеспечивая для граждан минимальный безусловный доход. Это и есть суть Конвенции, и ее ратифицировали все цивилизованные страны.

— А самое смешное, я могу как угодно тебя оскорблять, и у тебя даже мыслей не возникнет мне возразить. Ведь это нелогично, любое сопротивление только увеличит срок. — Люк-де-Бар пнул его в грудь и спокойно повернулся спиной. — Да пожалуй, даже пробовать не буду. А ведь и правда, ничего человеческого, любой бы на твоем месте давно себя проявил — разозлился или, наоборот, потерялся, в зависимости от специфики личности. А роботы… Да все вы одинаковые. Бездушные, как пылесосы. Ладно, пора мне. Честно говоря, я не знаю, куда тебя отправят, может на урановые шахты, а может вообще на Луну, добывать гелий-3. На меня зла не держи, ведь я лишь выполняю свой долг. Рядовой солдат не в силах ничего изменить. Эх, зачем я все это говорю, тебе же все равно… Проваливай к черту. На обратный процесс можешь не рассчитывать, биологические мозги чрезвычайно дороги и ограничены в производстве, их приберегают только для важных людей.

***

Месяц за месяцем он проделывал одно и то же. Дни сливались в единую массу, повторяясь в своей рутине. Он круглосуточно находился на поверхности спутника, ведь ему не требовалась ни еда, ни питье, ни отдых. Вечный неоплачиваемый труд. Всего-то и нужно, что заменять батареи питания да проводить плановый осмотр на предмет неисправностей. Феликс уже давно согласился с тем, что он теперь не человек, а машина, а значит, ему нужен только механик, простой рукастый парень, прямо-таки как он ранее. Иронично, как сказал бы живой Феликс.

Слева протянулась новая тень. Он повернулся и заметил незнакомого робота, который двигался по поверхности спутника небольшими прыжками. Охранников здесь не было, поскольку бежать некуда. А отлынивание от работы не имело никакого смысла, только удлиняло срок. Очевидно, что это другой заключенный, похоже из новеньких. Было видно, что такой способ передвижения для него в диковинку, поскольку он едва не падал при каждом приземлении.

На личной частоте Феликса зазвучали помехи, потом он услышал голос, который сначала был нечетким, но с каждым словом набирал ясность.

— Привет, друг. Прости, что так долго пропадал.

Феликс внимательно посмотрел на него, не понимая. Он точно видел его впервые.

— Вот, пришлось тоже себя в железку запихнуть. Но ты не бойся, я здесь уже всех знаю.

— Ленни? Это ты?

— Он самый. Ощущения, конечно, странные, очень непривычно так жить. Голова как будто соображает лучше, но по вкусу еды я уже успел соскучиться. Да по куреву, пожалуй даже больше.

Феликс отвернулся и вновь продолжил свое занятие. Что ж, правосудие сработало хотя бы здесь. Хоть он и не ощущал удовлетворения, но что есть, то есть. Ленни присел рядом, взметнув облачка лунной пыли.

— Дело выгорело. Еще раз прости, но нужно было, чтобы дело закрыли. Если бы мы пропали, то они вынуждены были бы заняться поисками, а там чем черт не шутит. Так мне пришлось подставить тебя. О сестре я позаботился, мы провернули пару операций, и теперь деньги у нее на счету. Мы с тобой отныне миллиардеры.

— Теперь все это не имеет смысла. Мы проторчим здесь многие столетия. Даже тебе ничего не удастся сделать.

— Я расскажу тебе, как все будет. — Ленни продолжал сидеть на безжизненном грунте, но голос стал уверенным. Казалось, будто ему даже удалось сохранить свою былую личность. — Мы сбежим отсюда и вернемся на Землю. Я уже знаю, как это будет. Потом мы купим себе новые тушки, поприличнее. Помнишь ту ячейку из хранилища? Квоты на полный перенос, с этими документами мы получим допуск к выращиванию мозга. Так было и с сестрой. Нам подсадят несколько стволовых клеток и накачают их стимулятором нейрогенеза. Постепенно будут отрастать новые нейроны, по мере их роста пропорциональное число «железных» нейронов будет программно отключаться. Пару месяцев и — вуаля! — кристаллы можно удалять, мы снова имеем биокомпьютер у себя в голове. Со всеми его недостатками и преимуществами. А с телом-то будет проще. Знаешь, самое сложное — поначалу сцепить между собой живую и неживую часть и убедить новые клетки, что все окей, пора застраиваться, ребята. Да, так и будет. Но самое главное — это будут новые люди, согласно все той же Конвенции, рожденные заново и не имеющие старых грехов. Забавно, можно будет признаться во всех грехах — и ничего нам не будет, ведь это не мы преступники, юридически те уже умерли, мы войдем в мир новорожденными, чистыми и богатыми.

Если хочешь, можешь взять себе прежнее имя, это не запрещено. Мы будем уважаемыми людьми. Куда вложить деньги, чем заниматься? Мы придумаем, Феликс.

Может, попробуем возродить литературу?

…

Коллектив редакции журнала выражает благодарность пользователям Svet и Лидер Чувашии, щедро поддержавшим издание на Патреон. Спасибо, что помогаете нам расти и становиться лучше!

Наша страница ВК:

Instagram:

Поддержать журнал:

Примечания

1

(прим. авт.) Малкут — сефира-мир, часть древа Сефирот. Тав, шин, реш, куф — буквы иврита. В околокаббалистической эзотерике считается, что они принадлежат к сефире Малкут.

(обратно)

Оглавление

Ли Расен Новое поколение

Елена Бумагина Больше пятидесяти двух

Владислав Безлюдный Шут

Александр Зезюлин Сквозь

Антон Морозов Юридическая процедура

… Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg