«Охотники на попаданцев»

Охотники на попаданцев (fb2) - Охотники на попаданцев [Осипов] [publisher: ИДДК] 1460K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Валерьевич Осипов (Yosarmor)

Игорь Осипов Охотники на попаданцев

Глава 1 Новое начало

– Скверно, – произнёс я, слушая звуки выстрелов, раздающихся из-за угла и отдающихся эхом-рикошетом за спиной. – Сдаваться они не намерены.

Я достал из внутреннего кармана хронометр на цепочке и щёлкнул подпружиненной крышкой. Часы были трофеем, доставшимся от одного из попаданцев. Сей предмет я не включил в опись при досмотре и взял себе. Так многие делают.

Сам же хронометр был весьма любопытен. В стрелки и риски часов встроены тончайшие цилиндрики с радиоактивным газом, отчего фосфорное стекло микроскопических ёмкостей непрерывно сияло призрачным зелёным светом, и не требовали батареек для подсветки. Циферблат был обычный двенадцатичасовой, а вот нарисованный на крышке календарик состоял из тринадцати месяцев по двадцать восемь дней каждый.

– Уводи людей! Уводи, скорее, тудыть тебя растудыть! Попаданцы на сей раз дурные! Брать силой будем! – разнёсся вдоль улицы крик, подхватываемый эхом, отражённым от боязливо прижимающихся друг к другу домов, раскрашенных каждый на свой лад, отчего казалось, что это не улочка, а лоскутное одеяло, развешенное на высотных фонарях.

Команды унтер-офицеров смешивались со звуками, рождаемыми непривычными вещами чужаков и их гортанными воплями. Четверо городовых в мокрых шинелях и фуражках, с шашками на перевязях и кобурами на портупеях стояли, загораживая любопытным прохожим путь.

– Куды прёшь?! – кричал один из них на старающегося проскочить мимо заслона паренька в сером плаще. – Сказано же нельзя!

– А что там?

Полицейский не ответил, лишь достал свисток, громко и противно в него свистнул, а потом снова начал кричать.

– Назад! Все назад!

Растерянный извозчик в цветастой жилетке и вязаной шапочке тянул за поводья не менее испуганную, тяжело дышавшую лошадь, стараясь увести животину за полицейский кордон. Кобыла водила ушами и таращила большие карие глаза, освободившись от привычного уже бремени в виде старенькой двуколки, брошенной сейчас у бакалеи.

С пасмурного утрешнего неба моросил дождь, противно ложась водяной пылью на лицо и руки, пропитывая одежду и заставляя блестеть брусчатку, погашенные уличные фонари и подоконники домов, словно те натёрли мастикой.

Я спрятал часы и достал небольшое зеркальце в золотой оправе, крепившееся к пуговице длинной золотой цепочкой на манер пенсне, а потом выставил из-за угла. Шестеро ряженных в чёрные одёжи бородачей торопливо ломали парадную дверь трёхэтажного жилого дома, где на первом этаже размещалась бакалейная лавка. Они были непривычно вооружены. Ранее уже доводилось видеть подобное оружие, и хотя оно, несомненно, представляло интерес для тайной канцелярии, но ежели не достанется нам, то больших печалей не будет.

Эти чужаки были весьма зло настроены, и в доме сразу же раздались выстрелы и женские крики. На брусчатке уже и так валялось два убиенных мещанина, чья вина перед чужаками заключалась лишь в том, что горожане попались им на глаза. Устав поимщиков гласил, что в такой обстановке церемонии выписывать не надобно, только силой захватить пришлых. Но всякое бывало. Даже с дикарями договаривались.

Я посмотрел на мужчину, неподвижно лежащего на мостовой. Кровь медленно вытекала из-под него, пропитывая сюртук и наполняя собой зазоры между булыжниками. Его застывшие навеки глаза удивлённо смотрели в небо, словно пребывая в неверии, что он так скоропостижно мог скончаться. Другой же, наоборот, свернулся калачиком, держась в последние секунды за простреленный живот. Убитых было жалко. Они не заслужили такой участи. Вот если бы сами лезли под колёса поезда или прыгали с моста, тогда я бы лишь плюнул в сторону самоубийц и тех, кто сожалеет об их кончине.

Из подворотен выглядывали испуганные люди, негромко переговариваясь и показывая руками. Даже здесь слышался нестройный гомон. А на приставленной к двери аптеки скамье сидела и захлёбывалась плачем женщина, которую сейчас пыталась отпаивать успокоительным настоем наша сестра милосердия. Антонина ласково приговаривала и гладила горемычную, чей муж сейчас лежал на мостовой перед захваченной бакалеей.

– Бегом! Бегом! – донеслось сзади, заставив меня снова обернуться и посмотреть.

Сюда бежал взвод кирасиров, штатно приписанный к нашему отряду из дислоцированного на окраине города полка. Солдаты в тяжёлой экипировке глухо топали по мостовой коваными сапогами, держа в руках самозарядные винтовки Мосина шестой модели. На стальных наплечниках, выкрашенных в цвет хаки, чернели нанесённые по трафарету номер полка и воинские чины, а на правой стороне нагрудной брони белела небольшая эмблема ударных частей – череп с перекрещёнными костями в чёрном круге. Кожаные ремни с воронёными застёжками, что держали усиливающие механизмы и элементы доспеха поверх снабжённого электрическим приводом шарнирного каркаса, были плотно подогнаны. Висящие на толстых шнурах подсумки оттягивали обоймы с патронами и гранаты. Матовая поверхность механических кирас у многих поцарапана или несла вмятины от револьверных и пистолетных пуль. Всякое бывало.

И всё же, невзирая на риск, солдаты не взяли с собой полагающиеся по уставу тяжёлые штурмовые шлемы, похожие на помесь рыцарских турнирных и тех, что используют водолазы. Сейчас они нацепили на головы обычные пехотные каски.

А дождь потихоньку усиливался, барабаня по крышам, разлетаясь брызгами от брони и размазывая струйками кровь.

– Ваше высокоблагородие, – заговорил капрал, перехватывая оружие поудобнее и поправляя лямку шлема, – что там?

– Попаданцы, – хмуро ответил я, слушая лёгкое жужжание электрических катушек, спрятанных в небольшом ранце кирасы за спинами солдата там же, где находились логические лампы и батареи. – Давно таких не было. Все вооружены до зубов, орут не по-нашему.

– Так, ваше высокоблагородие, они редко по-нашему болтают, – чуть заметно усмехнулся унтер.

Я тоже ухмыльнулся и кивнул.

– Чего делать-то будем? – снова спросил капрал, попытавшись потереть тяжёлой перчаткой мокрое лицо.

У него это плохо получилось. Тут надобно либо долго снимать оную, отсоединяя электрические жилы и крепежи силовых тросиков, либо пользоваться большим полотенцем, которое было бы удобно держать механическими пальцами. Без сноровки сию операцию вообще сложно сделать. Кирасиров долго и кропотливо натаскивали на это дело, гоняя нещадно, зато в уличных боях десяток таких солдат был пострашнее тяжёлого броневика на паровой тяге с теплородным котлом. И те лёгкие скорострельные карабины, что у попаданцев, не должны пробить броню кирасы, калибр не тот, вот ежели у них имелись бы тяжёлые винтовки, тогда можно было беспокоиться.

– Марата позови, пришлые вроде бы по-южному калякают, а он вроде бы в Британских колониях воевал. Может, получится договориться.

– Будь сделно, ваше высокоблагородие.

Унтер самым кончиком пальца дотронулся до кончика носа, а потом стал водить головой вправо-влево, утирая нос о неподвижную руку и шумно шмыгая. Ежели наоборот, постараться водить перчаткой, то нос можно вовсе сломать.

– Прости, Господи, – пробормотал он, – зуд страшный. Марат! Подь сюды!

Один из кирасиров повернулся всем телом и вытянул шею. Унтер ещё раз махнул рукой, призывая бойца. Немолодой уже чернявый татарин тут же подбежал, вытянувшись передо мной по струнке.

– Слушаю, ваше высокоблагородие!

– Послушай, может, поймёшь, – произнёс я, показав пальцем в сторону бакалеи.

Татарин кивнул и подошёл к самому углу, а потом снова вытянул шею, вслушался в гортанные выкрики, доносящиеся из разбитых окон и из-за прикрытой двери. Раздался выстрел, слившийся с испуганным женским криком и сменившийся воплями: «Нет, не надо, не надо!». Унтер закусил губу, а Марат скривился. Я же внимательно наблюдал за лицом татарина.

– Похоже на говор афганских племён, – быстро произнёс он, – но это не люди, а звери какие-то. Террористы, поди.

Я кивнул, соглашаясь с его словами.

– Сможешь поговорить?

Марат бросил тревожный взгляд в сторону чёрных и пожал плечами, насколько это было возможно в тяжёлой броне.

Я достал из кармана белый платок, протянул ему. Пожилой татарин, отслуживший под знамёнами империи уже больше двадцати лет, поставил у стены свою винтовку и поправил шлем, а потом поднял руку с моим платком и вышел на открытое пространство.

Все замерли. Я оглядел взвод, а потом сунул зеркальце за угол и стал пристально всматриваться, остальные солдаты замерли, прислушиваясь к происходящему. Один из кирасиров нервно сжимал механической печаткой стальной крестик и шептал молитву. Никому не хотелось боя.

Вместе с криками пленных, причитаниями вдовы и шумом воды, льющейся из водостоков, слышались жужжания электрических катушек и шуршание шарниров механических кирас, делавших солдат похожими на смесь средневековых рыцарей и броневиков. Широких, тяжёлых и неимоверно сильных.

Марат мелкими шажками пересёк почти всё расстояние, а потом в какой-то момент из окна показался бородач. Он сверкнул глазами и достал своё оружие. Марат только и успел вознести руку и выкрикнуть что-то в знак приветствия, как раздалась быстрая очередь выстрелов, заставив татарина прикрыть лицо ладонью. А потом в окне показался стрелок с какой-то штуковиной. Секунду спустя раздался сильный взрыв, подхваченный хлёстким эхом. От этого разрыва выбило окна в домах, и стёкла со звоном посыпались на мостовую.

Марат дёрнулся, словно его ударило очень тяжёлой кувалдой, а потом объятый сизым дымом с лязгом брони упал навзничь. Стала видна кираса, пробитая и смятая на груди, и погнутый наплечник. Из-под тела по мокрой брусчатке потекла кровь.

Я на секунду замер, услышав за спиной тревожное «Господи боже» и сухое «Ручная мортира», а потом резко развернулся, сунув зеркальце в карман. Руки сами подхватили оставленную у стены винтовку.

– Ты и ты! – с выкриком указал я пальцем. – Вон ту телегу на середину! Готовим позицию для картечницы! Где Березкин?

– Бежит, вашвысокородь, – скороговоркой ответил унтер.

– Долго бежит! – выкрикнул я, снял оружие с предохранителя и нажал средним пальцем на рычажок перезарядки, а указательный положил на спусковой крючок.

Электрическая катушка дёрнула затвор, досылая патрон. Если не отпускать рычажка при стрельбе, то винтовка будет вести огонь очередями, самостоятельно извлекая стреляную гильзу и досылая новый патрон.

Я глянул на шейку приклада. Там тлело четыре огонька, говоря, что длинный шнековый магазин на сорок патронов и расположенный под стволом параллельно цевью был полон.

Два кирасира быстро подбежали и схватили телегу с дровами и жестяным дном, держа перед собой на манер щита. С грохотом рухнули на дорогу поленья, взвыли силовые катушки, а солдаты выскочили на улицу и, пробежав десяток шагов, поставили телегу на брусчатку, присев и достав такие же зеркальца, каким пользовался я, разве что в обычной оправе и висели на длинных оранжевых шнурах, позаимствованных у полицейских. На такие шнуры городовые обычно цепляли свои табельные револьверы.

Вскоре из подворотни выбежал артиллерист, неся своё оружие. Обычный человек не смог бы удержать тяжёлую многоствольную громадину, но кираса делала любого сильнее в четыре раза.

При виде него бойцы, спрятавшиеся за телегой, урывками стали высовываться и делать выстрелы короткими очередями. Из окон застрочило в ответ. Пули со свистом рикошетили от стен домов и брусчатки. Из далёкой толпы зевак раздались испуганные крики.

– Убери всех, твою мать, наконец! – закричал я на унтера. – Оставь семерых, остальные пусть оцепят смежные улицы!

– А как же…

– Сами справимся! – не дав закончить, перебил его.

Артиллерист, пригибая голову и бряцая лентой с винтовочными патронами, тянущейся из большого ранца за его спиной, выбежал к тем двоим. Он сел и стал ждать команды.

Я стоял, тяжело дыша и зыркая на дом. Выкурить их оттуда не получится, но и то, что там нет запасного выхода, нам на руку. Не имелось бы у них пленных, взяли бы на измор. У попаданцев редко бывают с собой большие запасы.

Нужно срочно вызволять пленных, пока это зверьё в людских обличиях не убило невинных. И где этот Березкин, когда он больше всего нужен?

Словно услышав мои мысли, из той же подворотни, где сидел артиллерист, выбежал пухленький мужчина лет сорока. Он придерживал рукой пенсне и мелко семенил ногами в жёлтых ботинках.

Я зло заскрипел зубами, а потом схватил приблизившегося Березкина за рукав, после чего подтянул к самому углу дома, за которым мы прятались. Мужчина испуганно посмотрел на меня, а когда я его отпустил, то отступил на два шага. Он хотел было высказаться, например «Не надо нервничать», но замер и поник, наверное, почуяв трупы. Да уж, достался нам провидец.

– Работай, – буркнул я, снова схватив мужчину за локоть и развернув лицом к перекрёстку.

Провидец выдернул руку из моих пальцев, поправил короткий сюртук, а потом снял пенсне и начал его тереть белым платком, край которого до этого торчал из кармана. Я не мешал, мало ли какие способы сосредоточиться у провидцев есть.

– Шестеро их, – заговорил Березкин. – Пять в ближней зале, один в дальней комнате. А ещё там две женщины.

– Живые? – резко уточнил я, пристально глядя на человека.

– Я мёртвых за стенками не могу чуять.

Мысли пошли чехардой. Пятеро. Кирасиры с боем вломятся и перебьют их, но дальний может кончить одну из заложниц, а потом закрыться второй. Я бы так сделал.

Если же кинуть гренаду в окно, то она может задеть и женщин. Стенки там тонкие. Осколки могут пробить, если гренада взорвётся прямо у стены.

Я замер. Тонкие стенки. План действий уже сформировался, и осталось только его исполнить.

– Магнитку! – закричал я, поставив винтовку к стене, где она до этого была.

Один из кирасиров быстро подбежал ко мне и вручил едва заметно попискивающее магнитное оружие, придуманное учениками кайзеровского физика Гаусса. Магнитка оттянула руки, и я едва её удержал. Выстрела было всего три, потом батарея разрядится. Я глянул на блестящую серебряными контактами розетку, которой её можно подсоединить к ранцу с дополнительными батареями, но без кирасы я ранец не утащу, а медлить нельзя.

– Со мной пойдёшь! – рявкнул я на провидца, рывком поправив оружие.

– Я не пойду. Это совсем безобразие, – затараторил мужчина, – я буду жаловаться.

– Потом, с…, будешь плакаться, – зло бросил я и посмотрел на телегу.

Там мой взор встретился со взглядом артиллериста, а тот нервно щёлкал круглым переключателем туда-сюда. Стрелка под каучуковыми подушечками на механических пальцах то приближалась к цифре «пять», то к отметке «одна четверть».

– Не давай им высунуться! – закричал я артиллеристу.

Тот кивнул, выкрутил указатель на пятёрку и встал во весь рост. Картечница Гатлинга сразу заполнила своим рёвом улицу. На брусчатку с лязгом хлынул поток гильз, которые начали скакать по булыжникам, как встревоженная саранча, попадая иногда в неглубокие лужи. Шесть стволов калибра три линии бешено закрутились, сливаясь в одну муть и выплёвывая оранжевое пламя. Стены, рамы и дверь сразу покрылись отметинами от пуль, хлынувших с темпом пять тысяч выстрелов в минуту.

Я потянул упирающегося провидца, неся в левой руке магнитку, добрую старую МВА-4, магнитную винтовку системы Александрова.

– Говори! – перекрикивая рёв картечницы, выкрикнул я.

Дрожащий Березкин испуганно глянул на меня, а потом показал пальцем.

– Если посмотреть под этим углом, – начал он.

– Короче!

– На два дюйма левее петель.

Я не дослушал, так как в этот момент у картечницы кончились патроны, и медлить было нельзя. Я положил ствол магнитки на край телеги и прицелился так, как сказал Березкин – на два дюйма левее петель, а потом выдохнул и плавно нажал на спусковой крючок. Тихий щелчок контактов слился с треском воздуха, разрываемого снарядом, тонким, длинным, стальным и имевшим скорость вшестеро больше, чем у звука, и грохотом пробитой двери и внутренней стены, сбитой из покрашенных толстых досок.

– Попал?!

– Да.

Я кивнул, а потом взмахнул рукой. Из-за угла выбежали четыре кирасира, неся в руках тяжёлые стальные щиты. Из здания послышались выстрелы. Кирасиры начали стрельбу в ответ. А я снова прицелился. Чёрный бородач спрятался слева от окна. Магнитка снова разорвала воздух, но я, наверное, не попал. Слишком толстая была наружная стена. Однако снаряд выбил изрядную щербину в кирпичах и поднял в воздух большую тучу быстро оседающей оранжевой пыли, за которой не было ничего видно.

Кирасиры подбежали к бакалее, и один из них выбил на ходу плечом дверь. Раздались выстрелы, а потом всё стихло.

– Всё, – выговорил дрожащим голосом Березкин. – Я могу идти?

– Проваливай, – буркнул я, зло смерив мужичонку взглядом.

Тот медленно побрёл на подкашивающихся ногах к толпе зевак.

Я выдохнул, когда из дома вышли кирасиры, ведя под локти двух женщин. Одна была работницей бакалеи, а про вторую я не знал, что думать. Замотанная с ног до головы в чёрную ткань, она истерично визжала и пыталась вырваться. Наверное, тоже была попаданкой.

– Принимайте, ваше высокоблагородие! – выкрикнул кирасир, уворачиваясь от ногтей женщины, готовых вцепиться в открывшего лицо бойца.

Из толпы зевак к нам вышли мои помощницы. Сестра милосердия и пожилая дама очень благообразной наружности. Не все попаданцы опасные звери, и некоторых приходилось отпаивать валерьяной и мягко успокаивать, вот тогда и нужна наша незабвенная Марфа Валерьевна, имеющая должность, которая так и звучала: «приветливая дама».

Марфа Валерьевна подошла к женщине в чёрном и мягким тёплым голосом попросила кирасира отпустить незнакомку, а та всё продолжала истерично визжать, пытаясь разорвать на себе одежду.

Я вздохнул и отвернулся, решив, что справятся без меня. Тем более что нужно осмотреть трупы, чтоб попытаться узнать, из какого они мира, и собрать трофеи, дабы обследовать самому и передать их для изучения. А ещё в нашу сторону настолько быстрым шагом, насколько позволял чин, шёл куратор нашего предприятия господин Бодриков. Невысокий и плотно сбитый, и оттого немного похожий на англицкого бульдога, барон был, как всегда, чопорно одет и сосредоточенно разглядывал каждую мелочь. Он считался мастером своего дела, и не зря дослужился до чина надворного советника, равного подполковничьему в войсках.

В тот миг, когда я поднял руку в приветствии, сзади раздался очень громкий взрыв. Я резко обернулся.

Женщина в чёрном перестала существовать вовсе, а сестра милосердия и Марфа Валерьевна превратились в куски совсем не благообразного мяса, разбросанного по улице. Даже три кирасира не пережили взрыва бомбы, повалившись бронированными трупами. Их кирасы были изрешечены осколками. По толпе зевак прокатился истошный визг.

Я долго глядел на всё это, а потом прислонился к стене и сполз вдоль неё на тротуар, где остался сидеть, молча глядя на то, что когда-то было моей группой. Глаза защипало от слёз, и пришлось поднять лицо, чтоб не выглядеть зарёванным на людях.

Рядом сел барон. Он несколько раз крутанул в руках трость с золочёным набалдашником.

– Остолопы, – ворчал барон, глядя перед собой, – дуболомы пехотные. Учишь их, учишь. Обыскивайте. Обыскивайте. Обыскивайте! Нет, всё через одно место. И твои барышни тоже хороши. Хотя чего уж сейчас говорить.

Бодриков сжал губы, зло стукнул тростью о брусчатку, а потом вытянул ногу, испачкав свои дорогущие брюки и не обращая внимания на противно моросящий дождь.

– Ты сделал что мог. Не кори себя. И знаешь, отдохни недельку, – медленно произнёс он.

Я хмуро поглядел на него, ожидая продолжения.

– Потом новую группу наберёшь, – проговорил мой начальник.

Я смолчал, а барон достал из кармана небольшую склянку с белым порошком.

– Знаешь, что это?

Я медленно покачал головой, мол, нет.

– Пенициллин, – продолжил барон. – Сие чудесное лекарство мы и нашли в записках одного попаданца, к сожалению почившего, но имевшего сведения о методе дешёвого промышленного производства. Знаешь, сколько детей доживут до взрослых лет? Сколько больных можно вырвать из лап смерти? Сколько солдат встанут в строй, а не умрут от заражения крови и воспаления лёгких?

– Солдат, – усмехнулся я.

– У нас очень напряжённые отношения с кайзером! – повысил голос Бодриков, несколько раз сердито ткнув указательным пальцем в мокрую брусчатку, словно показывая точку на карте. – А ещё Британская Империя начинает выпрямлять спину после подавления двух кровавых бунтов в Новом Свете! Японский император постоянно вторгается в наши воды в Тихом океане. Османцы опять на юга зарятся. Они все хотят откусить ломоть пожирнее от нашей державы. Война – это дело времени. Нам нужны попаданцы. И даже если девяносто девять из ста – пустышки, то этот один стоит очень многого. Как тот, что дал нам знания о графеновых батареях. Поэтому ты соберёшь новый отряд и будешь охотиться дальше.

– Да, ваше превосходительство, – нехотя произнёс я.

– И жену навести, – продолжил он.

– Это не совсем моя жена, – устало посмотрев ему в глаза, ответил я. – Если не забыли, я сам наполовину чужой в этом мире.

– Она этого не знает, – поморщился барон. – Для неё ты – её муж. Понятно?

– Да, ваше превосходительство.

– И поосторожнее будь, – добавил он, указав пальцем на меня.

Я опустил глаза и потрогал рубаху, мокрую не только от дождя, но и от крови. Осколками взрыва зацепило и меня, пробив левую руку в трёх местах и оцарапав рёбра. Всё-таки иногда хорошо, что я не умею чувствовать боль.

– Буду, – совсем тихо ответил, глядя, как бегут по мостовой ручьи этого противного дождя.

Дождя вперемешку с человеческой кровью.

Глава 2 Пробой

Мои пальцы осторожно легли на подкопчённое стекло керосиновой лампы. Огонёк на конце фитиля горел ровно, лишь иногда вздрагивая, словно сонный испуганный снегирь, и тогда с него поднималось небольшое облачко чёрного дыма. Язычок пламени казался живым и обладающим своей судьбой. Он ронял мягкий трепещущий свет на кучу служебных бумаг, канцелярские принадлежности, сейф с ассигнациями и личным оружием, украшенный позолотой телефон с лежащей на рожках трубкой и витым шнуром и стены моего кабинета, украшенные декоративной лепниной эпохи Возрождения. По бокам от входной двери в стены вжимались тонкие полуколонны ионического стиля. Потолок был тщательно побелен, а между ним и стеной шёл резной золочёный плинтус, изображавший лавровые ветви. В одном углу находился небольшой лежак, исполненный на древнегреческий манер и обитый чёрной тканью. В другом стояла статуя обнажённой девы с кувшином на плече. Стены покрывала мелкая лакированная доска-вагонка.

Как-то сказали, что сие есть полнейшая безвкусица, но именно это мне нравилось – совмещение плохо сочетаемого, как кислое и сладкое. Как парадоксальное единение чуждого и местного, которым являлся сам.

Я уже привык беречь свою тайну, единственным осведомлённым о которой был барон Бодриков.

Впрочем, я тоже претендовал на титул, но не сильно торопил события, посылая прошения не чаще раза в год. Передавать моё состояние некому, и перспектив я не видел. Моя официальная жена лежит в лечебнице с не смертельным, но неисцелимым недугом вследствие пережитой травмы. Ей показан постоянный надзор сестёр милосердия, грязевые ванны и свежий воздух. Иметь детей ей настоятельно не рекомендовалось.

Я разжал пальцы, позволив лампе ещё лучше осветить кабинет, в котором часто ночевал, потрогал бинты, намотанные на обнажённый торс и левую руку чуть выше локтя. Раны, полученные при том взрыве, были не серьёзные, а уж с моей-то живучестью повязки можно снять через несколько дней.

Тяжёлый резной стол из морёного дуба с канцелярским набором на нём, обитые зелёным сукном стулья, украшенный позолотой дорогой телефон, портреты императорской семьи и герб империи на стене придавали кабинету некую торжественную обстановку, а больше трёх десятков экземпляров самого разного холодного оружия добавляли пафоса. Но это были мои трофеи, добытые за шесть лет охоты. Одним из них даже чуть не закололи, хотя убить меня не так-то легко.

Я усмехнулся. Мысли об убийстве выхватили из памяти другой курьёзный случай. Все вещи я покупал по антикварным магазинам или выписывал из-за границы, а вот большую картину, висящую между трофеев, заказал у местного мастера. Мне его расхваливали очень сильно. Мол, самородок. Заказал я у него южное побережье Италии, так, чтоб и море, и оливковая роща, и гора с античным храмом. Картину хотел повесить над камином, облицованным тёмными фарфоровыми плитками.

Каково же было моё изумление, когда художник представил мне своё творение. Оказывается, этот самоучка при всём своём таланте никогда не был не то что в Италии, а даже на море. В итоге масляная живопись изобразила вместо бьющихся об отвесные скалы зелёно-голубых волн мелкую рябь широкого пруда. Мастер честно посетил Уральские горы, посему скалы вышли на славу, а вот вместо оливковой рощи на их склонах росли причудливо изогнутые плакучие ивы. Храмовое сооружение он тоже честно попытался передрать с какого-то другого полотна, но в итоге вышли лишь колонны и разбросанные везде обломки стен из белого кирпича.

Я, когда картину увидел, сразу захотел его убить. И если бы не кирасир, зашедший ко мне в тот момент с докладной, который и без брони был здоровенным детиной, а в ней и подавно казался былинным богатырём, то просто бы проткнул этого самоучку одним из своих трофеев. Но всё же сжалился и выплатил всю немалую сумму, но не ассигнациями, а большим мешком меди.

Забавно, что всякий, входящий в этот кабинет, смотрел на картину и спрашивал, мол, хорошо, наверное, в Италии. Я вздыхал поначалу с горестью, а потом и сам согласился, что такой Италии ни у кого больше нет и быть не может.

Вместе с оружием на стене висели различные артефакты, не представляющие интереса для науки, а должность позволяла с молчаливого согласия барона присваивать безделушки. Но для меня они были не просто трофеи. Я всё ещё лелеял надежду, что среди них найдётся тот самый. Единственный. Который развернёт несуразное оригами моей жизни, а потом свернёт так, как надо. Должен же он существовать, раз скомкал в невероятной причуде три года назад души пришлого воина и здешнего охотника.

Размышления прервала какая-то ранняя птица, с шумом бьющихся о стекло крыльев и скрежетом когтей по жестяному подоконнику севшая на окно. Я оторвался от созерцания огня и поднял взор. За сложенным из десяти стеклянных квадратов окном моросил дождь, сбегая по стеклу крупными каплями, а тьма вот-вот готовилась уступить черёд сонной серости пасмурного утра. За окном проступили контуры мокрых и озябших клёнов.

Я вздохнул и задумался о насущном. Что же мы имеем? Отряд погиб. А кто не погиб, того я просто выгнал за безответственность. Нужно набирать новых. С чего начать? В состав группы контакта до́лжно набрать медицинскую сестру, приветливую даму и угрожающего воина для укрощения строптивых. Ведь и такие бывают, что только силы боятся, и если здоровенный детина заорёт на них благим матом и схватит за шиворот, то поймёт, что нужно быть тихим, смирным и уступчивым. Нет, лучше две медицинские сестры.

Я протёр ладонями лицо со щиплющими от бессонницы, словно в них насыпали мелкого песка, глазами, расправил лист жёлтой писчей бумаги и, взяв из подставки стальное перо, вставленное в ручку из моржового клыка, быстро шурша, начал составлять донесение.

«Его свѣтлости. Секретно.

Сегодня, пятнадцатаго мая одна тысяча девятьсотъ двадцать шестаго года въ уѣздномъ городѣ Новообске произошелъ проколъ мiрозданiя. Въ нашъ мiръ попали шестеро мужчинъ и одна женщина. Пришлые были настроены весьма зло. Попытки мирныхъ переговоровъ не увѣнчались успехомъ, и намъ пришлось примѣнить силу. Въ ходѣ столкновенiя всѣ семеро пришлыхъ убиты, при этомъ женщина применила закрепленную на теле взрывчатку, отъ чего погибли двѣ сотрудницы отряда по поиску людей и предметовъ инородного происхожденiя и два кирасира сто пятаго пехотного полка, расквартированнаго в городѣ. Въ ходе обыска были обнаружены предметы, дающiе слѣдующую оцѣнку пришлымъ: мiръ технически развитъ. Техническое развитiе приблизительно опережаетъ наше на пятьдесятъ-восемьдесятъ лѣтъ, однако, непосредственно попавшiе къ намъ личности по косвеннымъ признакамъ относятся къ консервативно настроеннымъ его обитателямъ съ отсталымъ обществомъ. Судя по характеру возникшихъ при пробое радiопомехъ, личнымъ вещамъ и надписямъ на обмундированiи, можно предположить, что они прибыли на Землю из мiра, записанного в реестрѣ, как Терра-3, схожаго структуре естѣства съ нашимъ, но лишеннаго эѳирных субстанцiй, а какъ слѣдствiе, сверхъестественныя возможности у нихъ полностью исключены. Изъ наиболѣе важныхъ для изученiя предметовъ можно выдѣлить: огнестрѣльное автоматическое оружiе и ручную мортиру съ боеприпасами къ нимъ; часы стрелочныя, двѣнадцатичасовыя, на химическихъ батарейках; нѣсколько приборовъ неизвѣстного назначенiя, не сумѣвшихъ пережить переходъ изъ мiра в мiръ».

Записав это, я подул на чернила, ещё раз пробежался взглядом по строкам и добавил снизу: «Старшiй Новообскаго отряда коллежскiй асессоръ Е.Т.Тернский».

Донесение готово. Я во внезапно наступившем на мой рассудок полном отсутствии мыслей пробежался, потёр пальцами краешек листа и только лишь когда на самом краю поля зрения что-то засверкало, спешно поставил круглую печать и поднял глаза. По комнате порхала ярко сияющая моль. Она сама была словно тот огонёк, коптящийся в моей лампе. Духи-огнёвки часто прилетают на огонь, словно ночные мотыльки. Поговаривают, что это и есть души сгоревших мотыльков, но это брехня, духи были лишь паразитами, питающимися силами стихий, и с тех самых пор, как человек разжёг свой первый костёр, стали неизменными его спутниками.

Тем временем светящийся мотылёк, которого далеко не каждому дано увидеть, сел на копчёное стекло лампы, пару раз шевельнул крыльями, а потом стал просачиваться сквозь стекло. Он потёк как капелька воска на жаре, а изнутри керосинки стал обретать форму крохотной улитки с раковинкой чуть больше ногтя мизинца. Раковина сияла раскалённым угольком, особливо ярче в местах завитков, а сама улитка потянулась полупрозрачными рожками к огню.

Да. Всё верно. Я макнул перо в золочёную чернильницу-непроливайку, испачканную потёками тёмной жидкости, и добавил в списке ещё одно действующее лицо. Провидец. Тот, кто может видеть сокрытое. Не только живые люди проникали на Землю, но и твари куда опаснее. Хорошо, что без тела они не проживут и трёх дней. Вот только за эти три дня могут наворотить такого, что мало не покажется.

В дверь деликатно постучали.

– Да, войдите!

Дверь легонько приоткрылась, и в неё просунулась голова дневального. Пожилой служивый, отличавшийся большими седыми усами и отросшей за дежурство щетиной, всегда брал ночные смены, чтоб днём возиться с внуками. Его дочка у меня стряпухой работает, причём весьма отменной, так что я прощал ему частые нарушения, когда он спит, сложив руки на животе и уронив голову на грудь, прямо у входной двери на мягком антикварном кресле, стоящем больше, чем его годовое жалование. Одно радует, что на кресло служивый, которого все простейшим образом вместо имени-отчества звали Старый, додумался класть чистую простыню, а его храп на всю усадьбу, превращённую в штаб-квартиру охотников, ознаменовывал, что никакого вторжения в наш мирок нет.

– Ваше высокоблагородие, там попаданца привели, – произнёс он хриплым голосом, а потом с какой-то заботой, от которой стало немного теплее на душе, добавил, – а что вы в темени сидите? Эти новые лампады такая прелесть, а вы с этой керосинкой.

– Старый, когда вы звонить научитесь? Нет, нужно непременно в дверь стучать, – мягко посетовал я.

– Ну так, телефон ваш шибко громко орёт. А ежели вы не принимаете, конфуз выйдет? А так постучал тихонько, не ответили, и пошёл обратно.

Я сокрушённо вздохнул, встав и взяв со спинки кресла свою рубашку и кобуру скрытного ношения на ремешках, а потом остановился и посмотрел на убелённого годами войн и тяжким бытом дневального.

– Вот какая незадача, Старый, получается. Барышни нужны для контакта, а близко их подпускать боюсь теперь. Вдруг опять подорвут.

– А что, мужик не справится? – снова спросил он с прищуром, мол, ругайся, начальник, тебе оно должно так.

Вот что мне нравилось в этом служивом, так это его прямота без хамства, бесстрашие без дерзости и доброта без заискивания. Однажды я ему пригрозил плетями, а он в ответ, мол, десять лет на Кавказе под пули да на острые шашки лез, чай, и здесь не страшнее. Хотите выгнать, выгоняйте, а как с дитём обращаться не стоит.

– А вот какая ещё, Старый, незадача. Многие пришлые с девицами лучше ладят.

– Так вы девицу в кирасу снарядите, – усмехнулся служивый, наблюдая, как я застегнул все пуговицы на рубашке, а потом звонко вжикнул золочёной затяжкой-молнией на сюртуке.

Это тоже ныне модное нововведение. Хитрый барон Бодриков всех прибывших осматривает и всякие интересности патентует. У него даже подшефная мануфактура в пригороде имеется, где все новшества пробуют мастерить, а потом в свет выводить. На сие нарушение верхние чины закрывают глаза, так как у нас всегда есть деньги на снаряжение и выплаты в случае порчи разного имущества, и из казны если и просим, то немного. Впрочем, все губернские начальники имеют такие мануфактуры, давая на лапу с вышестоящим.

– Да ты умом тронулся, Старый. Девицу и в кирасу, – хмыкнул я. – Сам-то понял, что сказал? Меня же все засмеют. Я, может, и пойму, а наши верхние чины все как один консервативны и старомодны. Некоторые ещё крепостное право помнят.

– А что, – пожав плечами, ответил дневальный, – помню, у нас монашка была, так её упрятали в броню, чтоб не зашибло – война же. Вокруг взрывы, пули свистят, а она стоит, эдакий ангел, отходную павшим во весь голос читает. Её кавказцы так и прозвали, стальным ангелом.

Я вздохнул, взял котелок с вешалки и трость с подставки.

– Пойдём, рационализатор, – с ухмылкой произнёс я, и прежде чем выйти, щёлкнул рубильником.

Кабинет наполнился тихим мерным жужжанием и ярким белым светом, источаемым тонкими трубками газоразрядных ламп, упрятанных в люстру на потолке. Пусть, глядя в моё окно, все думают, что я уже проснулся.

Усадьба была трёхэтажная, правое крыло больше левого, а ещё и двухэтажная пристройка к нему шла. Кабинет в этой пристройке находился, посему приходилось идти сперва по длинным коридорам, и только потом открывался большой зал, ранее используемый для скромных балов. Зал освещался тремя десятками белых ламп, до сих пор непривычных.

Пахло луком и салом. Не иначе, Старый перекусывал на посту.

Я залез под сюртук, достал из кобуры револьвер, заложил руку с ним за спину и оперся на трость, изображая вальяжную небрежность. Следовало, конечно, принять такого нарушителя в крохотной караулке на проходной, да только терпеть её не мог. Каменный мешок, да и только. Меня в такую тесноту разве что самой суровой необходимостью заманить можно. Так что, лучше в зале.

– Впусти.

Старый торопливо вышел на улицу, а потом быстро открыл дверь нараспашку и убежал за свою дежурную стойку, где его ждали обрез двустволки и два револьвера. Конечно, нападать на тайную канцелярию никто не станет, тем более что часовой на калитке обыскал пришлых на предмет оружия, прежде чем пускать сюда, но был случай, когда попаданец, неизвестно что подумав, убил приведших его голыми руками.

Вопреки ожиданиям в зал вошли не городовые, а некто, одетые, как портовые грузчики, и вели они перед собой смуглого азиата, одетого в грязный-грязный халат и серую войлочную шапку.

– Это, ваша высокобродь, – начал один, – мы это, привели. Нам бы это. Хоть рубль какой.

Я скрипнул зубами. За поимку пришлых давно объявлена награда, но при этом определён порядок их представления. В таких случаях требовалось сначала прийти в полицию и изложить суть вопроса. Там бы попаданца посадили в одиночку, а потом пришли бы и мы, или полицейские чины привели его сюда, но вот так самим – это верх наглости. Но с другой стороны, полицейские могут выгнать ходоков взашей, а поимку присвоить себе. Вот и привели.

Я ещё раз оглядел приведённого им человека, испугано таращившегося то на меня, то на своих пленителей, то на яркие газоразрядные лампы. Одежда на нём была самая обыкновенная для жителей степей. И хлопковый стёганый халат, и грубо сделанные сапоги с загнутыми носами, и войлочная шапка с отворотами.

– Старый, кликни Бычкова, – медленно произнёс я, и пожилой вояка тут же покрутил рукоятку телефона и приложил трубку к уху.

– Аппаратную. Да. Ванька, бегом вниз, Евгений Тимофеевич зовёт!

Через несколько минут раздались звонкие шаги и скрип новых ботинок, и на лестнице показался молодой человек в статском двубортном сюртуке синего цвета со знаками различия работника связи. Он быстро спустился и, подойдя ко мне, щеголевато щёлкнул каблуками, вытянулся по струнке. От него пахло жжёной резиной, канифолью, кофием и женскими духами. Этот стервец опять, поди, у связисток ошивался. Давно во избежание чего-либо хотел коммутатор и спецаппаратную по разным крыльям усадьбы разнести, да постоянно откладывал из-за наличия большого количества проводов.

– Пробо́й был? – спросил я у него, лишь мельком осмотрев.

– Никак нет, ваше высокоблагородие! – бодро отрапортовал юнец.

– Свободен, – произнёс я, дождался, пока дежурный оператор-пробойщик не уйдёт, а потом повысил голос. – Вы что, подонки, дурить меня вздумали?! Вы зачем киргиза сюда притащили?! Пшли вон!

– Так, это попаданец же, – не унимался один из них, всё ещё надеясь на халявные копейки.

– Вон! – рявкнул я, достав из-за спины руку так, чтоб стал виден револьвер. – Вы… вы…вы…

Внутри вскипела ярость. В висках гулко застучало. Мир слега подёрнулся, сперва потемнев, а потом коротко вспыхнул, на мгновение ослепив. Язык отказался слушаться, отчего речь стала прерывистая и заикающаяся. Я сглотнул и глубоко вздохнул.

Нужно успокоиться. Если ярость сорвётся с цепи, я просто поубиваю их всех. В такие моменты даже мои глаза меняли цвет с голубых на карие, принадлежавшие моему тайному альтер эго.

«Stulti. Глупцы», – прошептал я сперва на латыни, а потом на русском, сделал ещё один глубокий вдох и медленно выполнил мысленный счёт до пяти, прежде чем продолжить.

– А знаешь что, Старый, подними караул в ружьё. Пусть повяжут этих недоумков. За мошенничество.

– Ваш бродь, какое мошенничество? – запричитал молодчик. – Мы просто на водку хотели заработать.

– Идиоты! – прокричал я, задрав глаза к потолку и мысленно проклиная человеческую жадность и тупость, а потом понизил голос и зло выдавил из себя. – Старый.

Дневальный достал из-под стойки обрез и навёл на ходоков. Ничего не понимающий киргиз что-то залепетал, видимо, думая, что это его могут пристрелить, как виновника всех событий.

– На пол, – процедил я, а потом сразу перешёл на крик. – На пол, твари! Руки за голову!

На мой крик в прихожую влетел часовой с винтовкой наизготовку. Оружие зловеще сверкнуло в свете газоразрядных ламп заточенным штыком. Ходоки рухнули плашмя на паркет, а я на глазах у них поднял перед собой офицерский самовзводный наган, с треском храповика прокрутил барабан и под причитания «не надо» набрал в лёгкие воздух, чтоб в очередной раз разразиться гневной тирадой, но в этот самый момент с лестницы раздался крик Ваньки Бычкова.

– Ваше высокоблагородие, пробой!

– Чёрт с вами… Старый, вышвырни их отсюда, – произнёс я.

Дневальный, даром что уже дед, мог легко скрутить любого, да и стрелять умел без промаха.

Не глядя на происходящее, я быстро побежал за оператором. Что узел связи, что аппаратная находились в большом крыле на первом этаже, но в зал оттуда можно попасть либо через улицу, либо через второй этаж. Я бежал и ругался на чём свет стоит.

Как оно всё не вовремя. Я один, группа ещё не сформирована, вызвать новых солдат из расположения полка – это траты времени, которого у нас нет. Придётся действовать самому.

Уже будучи в операторской, я прильнул к небольшому круглому серому экранцу не больше тарелки для супа. В помещении стоял гул логических ламп и тонкий нарастающий свист. Свист потихоньку становился тоньше и громче. Именно свист был признаком пробоя. Антенны ловили возмущение эфира в виде ровных гармоник, а сложнейшая аппаратура показывала положение источника относительно нас. Вот и сейчас на экране мерцала яркая точка.

– Увеличь.

Ванька щёлкнул переключателем, и точка резко сместилась к самому краю экрана, а я взял со стола небольшую карту и приложил к стеклу. Огонёк просвечивал через бумагу, показывая нужное местоположение.

– Кирпичный завод. Это в трёх вёрстах от нас, – быстро произнеся свои мысли вслух, выпрямился я. – Ванька, поедешь со мной.

– Я стрелять не умею, – быстро ответил тот.

– Я умею, – буркнул я и протяжно выругался.

Мир точно сошёл с ума. Раньше попаданцы являлись раз в три-четыре месяца, а сейчас два пробоя подряд, да ещё и через день друг после друга.

– Поехали быстрее.

– Ваше высокоблагородие, а если ещё пробой будет?

– А кого ты предлагаешь брать? Кухарку, что ли? Или дворника? Да они под себя нагадят со страху. И у тебя дежурство через час кончается. Дневального снимать с охраны нельзя, к тому же Старый всех, кого надо, оповестит.

Ванька быстро схватил синюю шинель из тонкого сукна и надел фуражку. Мне тоже пришлось взять из кабинета свою шинель с меховым воротом, на что было потеряно несколько драгоценных минут. Зато быстро добежали до каретного двора, где вместе с обычными двуколками и телегами стоял новенький электрический автомобиль с круглыми фарами, сделанными из лакированной фанеры дверцами и крышками моторного отделения, и складным брезентовым верхом. Спортивная игрушка обошлась в огромную кучу денег, зато на ней можно ехать когда угодно и куда угодно. За полированное рулевое колесо из красного дерева сел сам, ибо имел опыт управления такой штуковиной.

На голову я надел модный ныне в среде автолюбителей кожаный шлем авиатора с большими очками и застёгивающимися на лямки «ушами». Правда, очки я сдвинул на лоб, а сам шлем не застегнул, это придавало бравый и в меру развязный вид. Старый к тому времени уже открыл ворота, и мы выскочили на улицу. Высокие колёса автомобиля с каучуковым покрытием и тонкими стальными спицами, подпружиненные новейшими рессорами, с шумом шли по брусчатке городских улиц. В это ранее утро народу почти не было, и движению никто не препятствовал. Лишь изредка полусонные работяги провожали нас любопытствующими взглядами, отойдя предусмотрительно к стенам домов, однажды залаяли собаки, когда я сжал резиновую грушу клаксона, крякнув ею на всю улицу в требовании убраться с дороги.

К кирпичному заводу подъехали всего за четверть часа. Его дымящаяся труба была хорошо видным издали ориентиром.

– И где его ловить теперь? – тихо спросил Ванька.

Я не ответил, прислушиваясь к шумам. Сначала ничего не было слышно, лишь капли воды после прекратившегося дождя, падающие в лужи, чириканье ранних птиц да отдалённые гудки паровоза, разносящиеся в такую рань на многие вёрсты.

– Что дальше? – прошептал Бычков, придвинувшись поближе ко мне и сжимая в руке револьвер, который я ему вручил по дороге.

– Ждём.

– Чего?

Я сделал протяжный вдох и поднял руку.

– Вот этого.

Неподалёку раздался негромкий характерный хлопок. Это означал, что пробой свершился.

– За мной, – тихо произнёс я и побежал к проходному заводу.

Невыспавшийся сторож ничего толком не успел сказать, когда я рявкнул ему в самое лицо.

– Тайная канцелярия!

– Так ведь…

– Попаданцы есть?

– Прости, господи, – сразу запричитал тот и перекрестился.

Этот вопрос всегда ставил людей в неудобное положение, отчего они просто разевали рот, как рыбы на берегу, или мямлили несуразицу. А в совокупности с тем натиском, с которым мы хотели пройти, сие всегда работало безотказно.

За тем, кого мы искали, долго бегать не пришлось. С улицы раздались возгласы ранних работяг, и ещё какие-то крики. Мы быстро проскочили во внутреннюю территорию.

– Что за чёрт такой, прости господи? – ошеломлённо вымолвил сторож за спиной, а поглядеть было на что.

Прямо посредине двора, между цехом и большой стопкой кирпичей, стоял какой-то дикарь. Из одежды на нём только набедренная повязка из соломы, шкура на плечах и расписная маска на лице. Маску обрамлял большой ворох разноцветных перьев. Кожа пришлого была чёрной, покрытой фигурными шрамами.

Дикарь непрестанно бубнил непонятные слова, испуганно озираясь по сторонам. Самое примечательное, что в руках у него оказались два пистолета. Старинных, с кремнёвыми замками. Дикарь их держал в трясущихся руках и всё повышал голос, словно читал молитву.

– Что делать-то будем? – спросил у меня из-за плеча Ванька Бычков, разглядывая этого чужака, который в какой-то момент очень зябко поёжился.

– Здесь стой и не давай рабочим заходить на территорию, покуда не прибудут кирасиры или полицейские.

Я осторожно пошёл вперёд, разведя в стороны руки – это обычная практика при встрече с дикарями, а ещё нужно легко улыбаться, но не гримасничать и не показывать зубы.

В то же было видно, как рабочие разбежались по углам и сейчас выглядывали из узких заводских окошек и из-за строений. Завод-то небольшой, особо и спрятаться некуда.

– Ты понимаешь меня? – негромко спросил я, мелкими шажками приближаясь к нему.

Дикарь поднял руку и прикоснулся дулом пистолета к деревянной маске с узкими щёлочками для глаз туда, где под маской был лоб, а потом медленно провёл рукой сверху вниз до подбородка. Раздался звук шелеста железа по пробковому дереву. В свете раннего утра едва заметно блеснули зрачки. Ладонь с пистолетом опустилась, а дикарь перестал трястись. Он явно выполнил какой-то ритуал.

А потом мне показалось, что контуры тела дикаря едва заметно дрогнули, словно я посмотрел на него через плохое стекло. Дрогнули и вернулись в прежнее состояние, а следом на мгновения дрогнул весь мир, кроме него и меня.

– Окуби. Идемони, – зло процедил пришлый режущим слух сухим голосом, полным невероятной ненависти.

Я замер, а дикарь сорвался на крик. Он что-то орал и орал, то подаваясь вперёд, то отступая. А потом вдруг поднял пистолеты. Щёлкнули курки, с шипением взметнулись небольшие облачка белого дыма, а потом пистолеты выстрелили.

– Да чёрт тебя побери! – закричал я в ответ и вскинул руку с револьвером, услышав просвистевшие мимо пули. Пальцы сжались на рукояти револьвера с семью патронами в барабане. – Стоять! Не двигаться!

Дикарь разжал руки, отчего пистолеты упали на щебень под его ногами, и быстрым движением выхватил длинный прямой клинок, похожий на кавказский кинжал кама.

– Стоять! – ещё раз выкрикнул я, но пришлый нечленораздельно зарычал и бросился на меня, стиснув в руках свой кинжал.

Между нами было около полусотни шагов, и на раздумья просто не нашлось времени, осталось только убить.

Револьвер сухо выстрелил, потом ещё раз. Но дикарь не сбавил темп, хотя я точно видел, что он дёрнулся от попавшей в него пули. Пуля калибра три линии, или как модно сейчас говорить, семь целых шестьдесят две сотых миллиметра, имеет большое останавливающее действие. Бывало, что даже лошадь могла остановить. Но дикарь всё бежал.

Я снова начал нажимать на спусковой крючок, а когда все семь патронов кончились, без всяких затей дождался, пока пришлый не подбежит ко мне, и нанёс прямой удар ногой в живот. Мелькнула мысль, что зря я не ношу шашку или саблю.

К слову сказать, дикарь уже был на последнем издыхании, ведь все семь пуль попали в него, а маска сильно ухудшала обзор. Пришлый уже, наверное, почти не соображал, так как вяло взмахнул клинком, распоров мне штанину чуть ниже колена и оставив небольшой порез на ноге. Дикарь, шатаясь, отошёл назад на пару шагов, снова поднял клинок, готовясь атаковать, но эту дуэль он проиграл.

– Идемони, – снова сухо и зло процедил этот странный попаданец, а потом кульком упал на спину и стал дёргаться в судорогах в луже грязи.

Когда всё закончилось, я протёр рукавом лицо и ещё раз выругался. А потом подумал, что прав, наверное, Старый со своим советом научить новую команду всем премудростям. А ещё чтоб все провидцы были.

– Евгений Тимофеевич, – осторожно задал вопрос Иван, – что дальше?

Он глядел на труп и по-прежнему сжимал в руках револьвер.

Я не ответил, шагнув к дикарю. Мне важно было осмотреть пришлого. Нагнувшись, быстро снял с него маску, под которой обнаружилось совсем ещё молодое лицо худощавого чернокожего парня. Ничего примечательного, если не считать того, что негры в Сибири являлись сами по себе большой редкостью. Даже косточки в носу нет, или прочих уродств, какие можно увидеть на фотографиях в альманахе о путешествиях.

Пальцы сжали пробковую маску, украшенную зелёными и белыми перьями. Я явственно видел колдовство, творимое этим чужаком. Может, это и есть то, что я ищу все эти годы.

Пальцы быстро коснулись распоротой штанины, испачкавшись в моей крови, а потом легли на край пробки, оставив тёмные влажные отпечатки.

Ничего. А жаль.

Я положил маску назад. Заберу после осмотра тела специалистами барона. В ней явно не будет никакого научного интереса.

– Ждём, Ваня. Скоро подъедут за ним.

– Долго? – спросил Бычков.

– С полчаса, – ответил я, направившись к обшарпанной проходной завода, думая, что кирасиры так и не прибыли нам в помощь, хотя прошло уже достаточно много времени.

Через несколько шагов мир качнулся, словно громадный бильярдный шар, который легко толкнули кием. Пришлось остановиться, чтоб не упасть. В глазах на мгновение потемнело, а потом снова стало ярким, зато пропали цвета, уронив завод, стены и подбежавшего ко мне Ивана в сплошную серость, какая бывает на чёрно-белой фотографии. Боль, которую я обычно не чувствовал, ударила с десятикратной силой. Да так, что из глаз сами собой побежали слёзы.

Иван стоял и что-то пытался у меня спросить, но я его не слышал, лишь видел, как он раскрывал рот с испуганным выражением лица. Вот оно, ради чего я ждал каждого пришлого в надежде найти избавление. Моё тело не в ладах со мной же, и начнись приступ десятком минут раньше, дикарь легко расправился бы со мной. Приступы терзали меня не очень часто, но всегда оставляли после себя несколько ночей бессонницы, изматывающей похуже пытки палача.

Я тряхнул головой, чувствуя, как тупая боль чугунными шариками ударилась о стенки черепа, словно язычок в колоколе. Звуки и цвет потихоньку вернулись, а мир перестал качаться, как корабль, попавший в шторм. Остался лишь противный, медленно затухающий свист в ушах.

– Евгений Тимофеевич, с вами всё хорошо?

– Да, – ответил я, сглотнув подступившую тошноту морской болезни, и дотронулся пальцами до раны на ноге.

Боли опять не было.

Глава 3 Здоровенный детина

– Ты зачем туда полез? – зло спросил у меня Бодриков.

Он сидел на грубом табурете возле большого соснового стола, испачканного застарелой, не до конца отшкрябанной с дерева кровью, и крутил пальцами трость, упёртую пято́й в небольшую щербинку на полу. На самом столе покоился, что естественно для мертвеца, давешний дикарь маврской внешности. В покойницкой было холодно и неуютно, так что барон надел свой сюртук заморского покроя, а сверху накинул белый халат.

На другом столе стояла старенькая керосинка, бросая трясущиеся тени на плохо побеленные кирпичные стены. От дрожащего огонька вверх подымалась дурно пахнущая нефтяной гарью струйка чёрного дыма вперемешку с редкими хлопьями копоти. А вокруг этого ручейка гари витали три духа-огнёвки, часто ныряя в него, как ласточки в рой мошкары. Огнёвки сияли угольками, не освещая стол, и не бросая блики на стекло и полированный металл.

Я старался глядеть на огонь, на лицо барона, на труп, избегая взглядом стен, чувствуя при этом биение жилки в виске.

– Боялся, что уйдёт, – ответил я, опустив взор на пули, лежащие в небольшом эмалированном медицинском судне.

Смятые кусочки свинца раньше принадлежали мне, и именно ими был застрелен дикарь. К слову сказать, пляшущие тени создавали впечатление, что покойник легонько ёжился от холода и вот-вот встанет и пойдёт, но зашитые грубой ниткой разрезы на теле говорили об обратном.

– Мда-а-а, – барон едва заметно покачал головой, размышляя, как меня пытать дальше. Он перевёл взгляд на мертвеца, снова вздохнул и тихо заговорил, видимо, размышляя вслух, – Первый раз такого вижу. Уникальнейший экземпляр. А его тут же убили.

Он ещё раз вздохнул, казалось, печальнее прежнего, и посмотрел на меня.

– Сколько раз тебе попадались пришлые в этом городе?

– Одиннадцать, – неуверенно произнёс я, а потом уточнил. – Пять пробоев.

– За семь месяцев, – произнёс Бодриков, ткнув тростью мне в грудь. Не сильно ткнул, но синяк наверняка останется. – Из них два пещерных человека, которые обгадились при виде кирасиров, старуха-кочевница с маленьким ребёнком на руках и мавр, его ты сам спровоцировал.

– А эти террористы? Они несколько человек убили, – парировал я.

– Эти изуверы – довольно редкий случай даже в масштабе империи. Хуже только та бойня под Петергофом, где ты стал непонятным выродком, – повысил голос барон. – Всё, забудь, что ты старший группы захвата! – чётко разделяя каждое слово, произнёс Бодриков, стукая тростью в пол при каждом слоге. – Ты руководитель маленького отдела в маленьком городе.

– А что я должен был делать? Ждать, покуда он кого-нибудь убьёт? – переспросил я, прикоснувшись ладонью к животу.

Именно там меня чуть не убили по-настоящему. И именно там я получил второй шанс на жизнь.

– Дурак! – вспылил барон. – Я опросил свидетелей. Он замёрз, он был испуган. Просто нужно было стоять в сторонке, дождаться полиции, а потом уже взять на измор. Думать надо было, а не стрелять.

Я не знал, что ответить. Барон вроде бы везде и всюду оказывался прав. Я молчал, а Бодриков в который раз тоскливо вздохнул и снова начал причитать вслух.

– Где тот рассудительный и здравомыслящий Евгений Тимофеевич Тернский, которого я знал раньше?

– Нет его, – огрызнулся я, не поднимая голову, так как очень не любил обсуждать эту тему. – Умер.

– Да уж. Лучше бы совсем умер, чем стал таким сорвиголовой.

– Он и так насовсем умер.

Барон опять сжал губы и потянулся за листком писчей бумаги, лежащим возле него на специальном столике, а немного поехавший табурет противно скрипнул об пол. Он словно специально пропустил мимо ушей высказывание о смерти прежнего Тернского.

– Город маленький. Всего шестьдесят тысяч душ. Поэтому о расширении штата речи быть не может. Приветливая дама, фельдшер, провидец, три смены операторов машины поиска пробоев, связистка на дневной рабочий день. Группа поддержки, караул и наряд выделяется от пехотного полка на постоянной основе. Обслугу сам нанимаешь. Точка.

Мы замолчали. Каждый обдумывал своё.

Я же решал, что делать дальше. Ведь налицо было уже два опасных проникновения. И пусть барон говорит, что этого дикаря я сам сподвиг на стрельбу, но что-то подсказывало, он и без меня бы начал убивать. Да, если не брать в расчёт тех террористов, ранее были только мирные потеряшки, как называли пришлых, которых самих приходилось отпаивать чаем, кормить и устраивать в пансионаты. Но для уездного города слишком много трупов за эту неделю. И среди них были мои люди. Не какие-то там, а мои.

Я вздохнул. Да, этот мир мне не совсем родной, но я за эти три года начал привыкать к такому половинчатому бытию, составил новую карьеру, приобрёл новых друзей, а ведь мог кончить как некоторые – в психушке. Я был очень признателен барону, и стараюсь его не разочаровывать. Он это знал и пользовался сим моментом без зазрения совести, хитрый пройдоха.

В коридоре послышались звонкие шаги и скрип новеньких подкованных сапог, а через несколько мгновений в дверь осторожно вошёл, придерживая полагающуюся ему по должности шашку, городовой в чине старшего унтер-офицера в мокрой шинели и грязных сапогах. Полицейский окинул взглядом помещение и остановился на бароне, который молча и хмуро наблюдал за вошедшим. А из-за спины полицейского выглянул худощавый холеный адъютант начальника. Он брезгливо морщился, глядя на стол с телом. Впрочем, не он один.

– Ваше превосходительство, – почти шёпотом произнёс городовой, вытянувшись по струнке, – нашли.

– Что мямлишь? – буркнул Бодриков, – боишься, покойник проснётся?

– Никак нет, ваше превосходительство, но покойницкая всё же.

– Не тяни.

Полицейский, скрипя сапогами, подошёл к нам и осторожно, стараясь не шуметь, положил на край того стола, где горела одинокая лампа, два небольших предмета. Они в свете дрожащего огня блестели серебристым металлом.

– Спасибо. Иди, – произнёс барон, после чего сложил губы трубочкой и стал рассматривать смятые комки серебра, покрытые нагаром и небольшими крапинками кирпичной крошки.

Он медленно приподнял руку и взял эти комки, оказавшиеся на поверку серебряными пулями, сплющенными о стену проходной завода. Глаза его превосходительства заблестели, как это бывало всякий раз, когда он натыкался на интересную задачку.

– Я бы побеседовал с этим дикарём, – вымолвил Бодриков. – Я бы его специально по-русски говорить научил. Мало того, что он стрелял в тебя серебром, так ещё и в долы его ножа тоже было вчеканено серебро. Я бы мог поверить, что у них в мире серебра больше, чем остальных металлов, да только свинцовых пуль в заплечной сумке у него имелось отнюдь не мало, а в его пояс были вшиты серебряные монеты. Так делают, только если хотят спрятать ценности. Значит, он стрелял в тебя целым состоянием, и это ему показалось очень важным. Что же у них там за безобразие в мире?

Я протянул руку и принял поданные мне пули. Серебряные, они по весу лишь немногим легче свинцовых. Железные так вообще бы были в полтора раза легче. Но даже если не глядеть на свойство пули, то во всех известных нам мирах, если пойманные пришлые не врут, серебро в качестве оружия применялось лишь в трёх случаях. Это либо церемониальное, либо подарочное, либо против нечисти. Сам я нечисть ни разу не видел, но серебряное оружие в руках держал.

Барон положил на набалдашник своей трости ладони, а сверху на них водрузил подбородок, используя трость как подпорку.

– Что скажешь? – не отрывая головы от опоры, процедил он сквозь зубы, отчего уподобился старому тоскующему бульдогу, легко подбрёхивающему, лёжа на коврике.

– Не знаю, – честно ответил я. – Но в его глазах читались и страх, и лютая ненависть. Он пошёл на меня словно на чудовище, которое не было шансов победить, а отступать не имелось возможности.

Барон прикрыл глаза. Казалось, что уснул, но именно в такие моменты он размышлял плодотворнее всего. А я ещё раз оглядел вещи дикаря. Обычная матерчатая сумка из светло-серого холста на лямке, расшитая при этом чёрной шерстяной нитью. Узоры непривычные, дикие. Пояс с грубыми деревянными ножнами для большого стального кинжала, перетянутыми кожей. Серебряная вставка не была украшением, а сам клинок имел бритвенную обоюдоострую заточку, а на навершии имелось большое медное яблоко с какими-то мелкими письменами. Сталь клинка на удивление хорошая. В сумке лежали сухари, копчённое до деревянного состояния мясо и мелко струганный, тоже копчённый до ужаса сыр, такой же, как делали горцы на Кавказе. Я сначала его принял за порох. Порох, впрочем, тоже имелся в небольших сушёных тыковках. В большие лопухи были завёрнуты свинцовые пули и войлочные пыжи. Там же нашлись шомпол и мягкая ветошь. Два больших пистолета отличались от семилинейных дуэльных времён императора Александра Первого только узором на деревянной рукояти, изображавшем диковинных зверей.

А еще пробковая маска.

– Знаешь, – вдруг произнёс Бодриков, – добавлю тебе в штат телохранителя. Ты же просил должность громилы для запугивания, сам ты больше на дворянина в сотом поколении похож. Дерзкий, высокий, статный, лицом ладный. Но с дикарями это не сладится. Тобой только барышень соблазнять. Кстати, с человеком на должность провидца тоже помогу. Есть у меня на примете заведение, где можно попытаться поискать в первую очередь. Да, и ещё об одной должности подумаю. Прогресс бежит семимильными шагами, и негоже, если отстанем от него.

– Спасибо.

– Ладно, иди, – скривился Бодриков.

– А оружие и маску? – с надеждой на очередной трофей спросил я.

Барон ухмыльнулся и тихо хохотнул, всё так же не отрывая головы от опоры. От этого он ещё больше стал похож на брешущего бульдога. Такого старого и немного плешивого, с большими серыми бакенбардами.

– Кто о чём, а вшивый о бане. Ладно, забирай.

Я подхватил сумку, маску, пистолеты и нож, и направился к выходу. Выйдя из этого мрачного до ужаса подземелья на свет, я облегчённо вздохнул и задрал голову к серому небу. Не любил тёмные и замкнутые помещения. Ещё в детстве упал в старый колодец и просидел в нём три дня. Если бы не случайно пришедшие к нему отпрыски рыбаков, то так бы и потерял жизнь, оставив на память белые мальчишеские косточки, обглоданные мышами. Никогда не забуду тьму, холод, давящие каменные стены, безнадёжную тоску в ожидании мучительной голодной смерти и лишь маленькое пятнышко ночного неба с бриллиантами звёзд над головой. С тех пор стоит оказаться в тесноте, как на меня она начинала давить, да так, что виски гудели. Даже пришедших в усадьбу вопреки указаниям встречал не в каменном мешке проходной, а в просторном парадном зале. И обязательно чтоб много света было. Лишь в своём кабинете мог сидеть, обхватив руками лампу, словно спасательный круг.

Я не боялся пуль – приходилось стреляться с десяти шагов. Не боялся холодной стали – умел фехтовать и ходил в бой на ощетинившийся штыками или пиками строй пехоты. Не боялся высоты и глубокой воды – нырял с реи в морскую пучину. А вот тесный камень боялся. Бывало даже, кровь носом шла, так сильно билось сердце.

Странно, но страхи обоих моих жизней не смягчались, как горькая водка сладкой настойкой, а добавлялись один к другому.

Но барон об этом знать не должен.

Я сел в электрический автомобиль и кинул трофеи на сиденье справа от меня, а потом откинулся на своём месте, и лишь спустя четверть часа включил электричество небольшим рубильником на приборной доске.

Авто почти беззвучно, если не считать едва заметное гудение обмотки двигателя и шуршание каучуковых колёс, покатилось по улочкам, подпрыгивая на брусчатке, добавляя иногда звуки бряцающего инструмента в багажнике. Брезентовая крыша защищала от дождя, а ветровое стекло собственно от ветра. Красота. Всплыли воспоминая моей скрытой личины, в очередной раз смешивая образы этого и чужого миров в причудливый коктейль. В том параллельном прошлом о подобном удобстве даже мечтать было нельзя. Там мы электричества не знали, и нефти, кстати, тоже. Мелькнула мысль, что дешёвые и надёжные графеновые батареи напрочь убили бензиновые двигатели.

Где искать громилу, я уже знал. А раз так, то можно сразу этим и заняться.

Полк стоял на берегу реки Каменки, впадающей в широкую и медленную Обь. Ухабистая дорога с плескающейся под колёсами грязью луж далась достаточно быстро, и вскорости я подъехал к расположению полка. Двухэтажные казармы с толстыми стенами из красного кирпича и двускатными крышами соседствовали с одноэтажными домиками мирных обывателей. Над ними возвышались трёхэтажные многоквартирные дома для офицеров полка. Уже у самой караулки на въезде в часть пришлось разминуться с телегой, запряжённой чёрным понурым мерином. Полученные от попаданцев знания двигали научный прогресс, но экономика и промышленность не успевали за ним, посему электрические гоночные автомобили соседствовали с гужевыми повозками, газоразрядные лампы с керосинками, теплородные турбинные генераторы и паровозы с могучими теплородными котлами жили бок о бок со старинными чугунными печками. И если в центре даже такого маленького городка прогресс был налицо, то на окраинах его присутствие ощущалось едва-едва, а в дальних деревнях так и вовсе, кажется, придёт через сто лет.

Я вышел из машины, и старательно обходя небольшие грязные лужи, дабы не намочить новые лакированные штиблеты, направился к караулке. Беда России вечна, и даже если на Луне появится колония Российской империи, там тоже будут разбитые грязные дороги.

Представившись дневальному коллежским асессором Тернским, коим, впрочем, я и был, и сунув солдату пятнадцать копеек серебром на махорку, чтоб приглядывал за машиной вдвое лучше приказного порядку, я пошёл в кирасирскую роту, единственную на весь большой гарнизон. Рота только прибыла с обеда, и солдаты, косясь на меня, занимались своими нуждами. А я внимательно наблюдал за ними. Набирать помощника из полиции не хотелось из-за большего доверия служивым. А если уж решил набрать из простых, то лучше сразу подготовленного.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, – раздался рядом голос. Молодой поручик, наглухо застегнув новенькую гимнастёрку с тщательно начищенными медными пуговицами, щёлкнул каблуками сапог и представился. – Поручик Рыбкин!

Я улыбнулся. В отличие от линейной, то бишь, строевой роты, механизированными кирасирскими взводами командовали не унтер-офицеры, а поручики или подпоручики. У меня самого статский чин коллежского асессора был равен майорскому, а служба в тайной канцелярии добавляла вес.

– Где ротный? – спросил я без предисловий и представлений.

Кирасиры прекрасно знали меня, так как именно от них я брал капрала с полувзводом.

– В отлучке, – тут же ответил поручик.

– Строй роту.

Взводный бросил взгляд на дневального, который стоял за моей спиной, ожидая указаний, и по помещению разнеся возглас: «Рота, становись!»

Я аж поморщился, так как дневальный прокричал это почти у самого уха.

Солдаты в спешке начали наматывать портянки на ноги, обувать кирзовые сапоги и застёгивать ремни поверх гимнастёрок. Они ходили туда-сюда, скрипя досками тщательно намастиченного аж до зеркального блеска пола. Через пять минут все уже стояли, с любопытством разглядывая меня. Я пробежался взглядом по людям. Некоторых раньше видел, некоторых нет. Новенькие, наверное, прибыли вместо погибших в последнем инциденте.

– Чего изволите? – осведомился поручик.

– Побеседовать хочу, – ответил я. – Вон с тем бойцом, и вон с тем.

Мои пальцы указали на двух рослых детин, которые сразу приглянулись. Лица благообразные, но хмурые. Сами ладно скроены. Форма опрятная.

– Где угодно побеседовать?

– В канцелярии, – ответил я.

– Хорошо, ваше высокоблагородие.

– Нет, даже не думайте, Евгений Тимофеевич! – раздался громкий голос со входа, и все повернули головы.

Я не был исключением. Ротный, а это был он, быстро подошёл ко мне и протянул руку, а когда я поприветствовал его рукопожатием, продолжил.

– Никого я вам не отдам. Вот при всём уважении, не отдам.

Я криво ухмыльнулся.

– А чем такой отказ рождён в вашем рассудке?

– Не надо сарказма. Сами знаете, кирасиры – это не просто пехота. Они требуют долгой подготовки. Каждый боец на счету. А я из-за вас серьёзное взыскание от командира получил. К тому же указание пришло из столицы, что в преддверии манёвров никого не выделять. Так что нет.

– Может, передумаете, Семён Николаевич?

Капитан легонько коснулся моего плеча.

– Евгений Тимофеевич, хотите чаю? Или чего-нибудь покрепче?

– Я вас понял. Пожалуй, приму приглашение в другой раз.

– Ну, полноте вам обижаться. Вы взрослый человек, должны понимать. Служба есть служба.

Я усмехнулся.

– Я не обижаюсь. Я лучше пойду. И так много чего случилось.

Ротный облегчённо выдохнул, видимо, настроенный изначально на долгий и упорный разговор, в котором должен был стоять на своём до последнего. Тем более попав между быстрым на кары полковником и тайной канцелярией.

Я ещё раз попрощался и покинул казарму. Быстро и почти незаметно для себя дошёл до электромобиля, где долго сидел, уронив голову на руль. Нет, сегодня явно не мой день. Нужно отоспаться и завтра со свежей головой думать о поисках.

Автомобиль неспешно понёс меня по тем же улочкам, что ранее. Деревянные домики кончились, как и грязная разбитая дорога, сменившаяся брусчаткой. Мелькали люди, мелькали вывески магазинчиков и реклама услуг. Вот только я этого не замечал, тоска по неудачному дню и усталость делали своё дело.

Остановился я только у мясного магазинчика, где имел обыкновение брать горячие колбаски с пылу с жару. Руки сами отключили батарею, подхватили сумку с трофеями.

Я вышел из машины, потянулся, разминая затёкшие мышцы, а потом замер. В ста шагах от меня посередине улицы стоял громила в доспехах ландскнехта. Правой рукой он придерживал двуручный меч, лежащий на плече. Громила удивлённо озирался на вывески, дома и людей.

Попаданец. Голову даю на отсечение. Попаданец.

Я достал из кобуры револьвер и неспешно начал двигаться к нему, спрятав за спину оружие и помня совет Бодрикова.

А детина, видимо, заметил вывеску с булкой и пошёл в пекарню. Пришлось ускорить шаг и тоже нырнуть внутрь, звякнув при этом колокольчиком. Детина осторожно поставил меч у прилавка и снова с подозрением, любопытством и растерянностью начал глядеть. На этот раз на полки со сдобой.

Я уловил испуганный взгляд продавца, быстро достал револьвер так, чтоб бедолага его увидел, и снова убрал за спину. Булочник стоял, замерев и, казалось, не дышал. Я положил в углу сумку и изготовился к неприятностям. Ландскнехты были весьма мрачными личностями. Им человека убить легче лёгкого, а потом они запросто могли ограбить всё заведение.

– Извините, – вдруг заговорил громила с лёгким непривычным говором. – У вас по безналу рассчитаться можно? Я наличку дома забыл. А у вас тут кино снимают?

Продавец бросил на меня растерянный взгляд. А я немного бочком, чтоб здоровяк не увидел оружия, подошёл к прилавку, положил свободной рукой несколько монет, какие в кармане попались.

– Мне шесть кренделей с маком и печатный пряник, – буркнул я первое, что в голову пришло, рассматривая при этом попаданца.

Тот вёл себя тихо и прилично, хоть и выглядел хмуро. Продавец, даже не глядя на деньги, положил весь заказ и небольшую корзинку впридачу, а я собрался духом и осторожно начал.

– Вы верно заблудились.

– Да мы с пацанами решили ролевуху забацать. Я искал, где они палатки разбили, немного не там вышел. Вы не подскажете, как к ближайшей остановке пройти? А я ещё сотик потерял, без связи остался.

Я ухмыльнулся. Точно попаданец. Теперь буду объяснять ему про другие миры. Главное, чтоб истерику не начал.

– Знаете, тут такая оказия. Не думаю, что вы обратно вернётесь. Есть теория, что существует множество миров. И между мирами порой происходят случайные перемещения. Я не знаю, как вам объяснить…

Детина молча обвёл взглядом помещение булочной, оглядел с ног до головы меня и хмуро улыбнулся.

– А что, алименты уже можно не платить?

Я опешил от такого вопроса, а потом улыбнулся. Мне начинал нравиться этот парень.

– Наверное, нет. Впрочем, извольте со мной. Я вам всё объясню. Да и у меня к вам столько вопросов…

Глава 4 Прелести попаданства

– Вау, чувак! – проголосил детина, когда мы подъехали к усадьбе. – Ты здесь живёшь? Охрененная хата.

Он, открыв рот, разглядывал трёхэтажный особняк. Да, поглядеть было на что. Барон хоть и кричал, что отдал нам свою кровиночку на растерзание, но сам выкупил этот дом за гроши у разорившегося купца. Вернее, купец преставился от лёгочной болезни и почечных резей, а вдова с детьми не смогла потянуть и торговое дело с магазинчиком, и особняк. Барон, пользуясь положением, успел перехватить такой лакомый кусок у других покупателей, а затем провёл ремонт. Собственно, сам ремонт обошёлся впятеро дороже цены дома. И ещё столько же вложили в приборы и принадлежности для поиска. Огромное здание небесно-голубого цвета, что придавало ему лёгкость и воздушность, было отделано белоснежной гипсовой лепниной на столичный манер, а балкон над парадной придерживали два атланта с фиговыми листочками на нужных местах. Крыльцо с фигурными перилами охранялось двумя гипсовыми львами по краям. Слуховое окно чердака было круглым, а под ним горделиво красовался малый герб Российской Империи, тоже гипсовый, но золочёный. Даже караулка выполнена в таком стиле. Маленькое помещение стояло справа от больших ворот из фигурно кованного железа с небольшой калиткой. И это была не просто открытая сторожка, а крохотный домик, где обитал весь наряд. Дверь в него выкрашена в широкую чёрную и жёлтую диагональную полоску.

Когда мы подъехали, часовой расторопно открыл ворота и пропустил машину внутрь. Автомобиль я поставил прямо перед крыльцом, и стоило остановиться, как из двери выскочил очередной оператор прибора сыска пробоев.

– Евгений Тимофеевич, пробой был! – заголосил он с порога, а потом замер, уставившись на выходящего из машины ландскнехта, который выше меня на полголовы, а я имел не самый маленький рост со своими ста восьмьюдесятью сантиметрами, как ныне приучались мерить по новой мировой системе мер.

И вдобавок он был вооружён двуручным мечом.

– Знаю, – негромко ответил, подхватив трофеи с дикаря, и направившись к двери, а потом добавил: – Распорядись, пусть горничная подготовит малую гостевую комнату на втором этаже. И извести Алексея Григорьевича, пусть немедля приедет. Скажи, на заморский чай приглашаю.

Попаданец с раскрытым ртом вошёл за мной в дверь, рассматривая лестницу по центру зала со срезными и лакированными деревянными перилами, огромную золочёную люстру с новомодными газоразрядными лампами, большое зеркало на стене, справа от которого стояла гипсовая статуя обнажённой девы. При виде вошедшего парня у сидевшего за стойкой дневального вытянулось лицо.

– Чувак, я с этим мужиком, – негромко произнёс ряженый у меня за спиной, а он однозначно был ряженый, и тут я не выдержал.

– Послушай, любезный! – начал я, резко развернувшись и повысив голос. – Я не знаю, как у тебя дома, но здесь уж будь любезен обращаться ко мне «ваше высокоблагородие»! Ты понял?! А то я могу тебя в карцер швырнуть! До выяснения!

Попаданец мельком бросил взгляд сначала на сурового дневального, доставшего свой наган, потом на высокого и тощего Дмитрия, сменившего утром Ивана.

– О’кей, ваше высокоблагородие. А это что за конторка? Явно не частная собственность, и не музей.

– Это спецотделение тайной канцелярии, – зло огрызнулся я. – Пройдём, любезный, в мой кабинет.

– Так её же вроде того… упразднили давно, ещё при этом… – он замолчал, словно забыл слово и никак не мог его вспомнить.

Даже нахмурился от натуги. Я смерил взглядом человека с ног до головы и немного сбавил тон, дабы не нагнетать обстановку.

– Это у вас нету, а у нас есть. Специально для таких вот загадочных личностей. Делится на разведку, контрразведку, жандармерию и вот нашу службу.

– Жандармерия – это политическая полиция?

– Да.

– А вы кто?

– Охотники на попаданцев, – ответил я, а потом поправился, – казённое учреждение для сыска личностей и предметов иномирового происхождения. Но в обществе зовёмся охотниками на попаданцев. И между собой тоже. Название удачное.

– А-а-а, – протянул ряженый, – уфологи при ФСБ. Круто!

Я не ответил, лишь развернулся и неспешно начал подниматься по лестнице, слушая чужие шаги за спиной. Нет, я не боялся, что он кинется на меня или сбежит. Если бы хотел это сделать, то уже попытался бы в машине или в магазинчике. Попытался бы, и получил пулю. Просто я хотел понять, что это за человек. Первое впечатление говорило, что он недворянского происхождения, но и не из самых низов, скорее всего, из среднего мещанства. Судя по тому, как вглядывался в надписи на торговых рядах и в афишу театра, читать умел. Причём наше письмо не сильно отличается от его родного. Свою историю знает. Имеет широкий круг друзей, так как с людьми сходится легко. Не озлобленный жизнью, и не ждёт от всех подвоха.

Пока шли, он деликатно пропустил горничную со стопкой постельного белья, а потом коротко проводил её взглядом, не обойдя вниманием женские прелести. Это тоже о многом говорит.

Когда зашли в кабинет, он замер, разглядывая многочисленные клинки и картину.

– Круто, чу… ваше высокоблагородие, – промолвил он поправившись. – А это, типа, на Байкале? Я туда в отпуск летал. Руин только не помню.

– Летал? – нарочито небрежно спросил я и якобы ненароком потянулся за записной книжкой.

– Да, – ответил тот, – на этом…

Он замер с полуоткрытым ртом, уставившись в пространство перед собой, а потом поднял взгляд на меня.

– Я не помню. Представьте, я не помню.

– Что не помнишь?

– На чём летал.

Попаданец ошарашенно развёл в разные стороны руки, изображая крылья, и так простоял почти минуту. А я тоскливо вздохнул. И как не затосковать, раз и этот пришлый всё начал забывать. А ведь я тоже через такое проходил. Скоро от его прошлой жизни останется только смутная тень, скрашенная разве самыми яркими впечатлениями. Она станет подобной прошедшему сну после пробуждения, когда приходится долго мучить себя попытками вспомнить, а порой случайное событие вырывает из этого морока целый ворох образов и эмоций. Но у меня параллельное прошлое ушло в туман за неделю, а тут всё гораздо быстрее и сильнее. Я-то помнил свою жизнь достаточно полно, но она словно отдалилась на полвека назад. Но я вообще особый попаданец. А ещё мне было жалко этого громилу, готового впасть в уныние.

– Я ведь летал, и не помню, – пробубнил он. – Пипец какой-то.

– Ты был пилотом аэроплана? – тихо спросил я, пристально вглядываясь в лицо пришлого.

Каждое его слово было бесценно.

– Нет, что ты, – ответил он, а я пропустил мимо ушей фамильярность в обращении. Не время для ругани сейчас. – Он здоровый был, как хрен знает что, блестящий, гудит. Это я помню. И летело нас очень много. Около четырёх сотен. Помню облака далеко внизу.

– Хорошо, – со вздохом произнёс я, опускаясь в кресло, – присаживайся. Тебя как зовут?

– Сашка. То есть Александр Никитин, ваше высокоблагородие, – медленно выдавил из себя человек. Он стал совсем хмурый, после чего задал вопрос, мучивший его всё это время. – Я всё забуду? Стану, как старый маразматик?

– Нет, не всё. Близких родственников и хороших друзей ты помнить будешь. Не забудешь речь и письмо. Не забудешь увлечения и то, что делал своими руками по чину и должности. Руки вообще ничего не забудут. И, собственно, ты не забудешь ничего окончательно и насовсем. Стоит тебе встретить что-нибудь из прежней жизни или похожее на оное, как воспоминания нагрянут целым водопадом. Поэтому береги старые вещи. Если они не представляют ценности для нашей науки, их тебе оставят. И не унывай.

– Да, наверное, – грустно согласился Сашка.

Я посмотрел на развешенные на стене клинки, особливо выделяя из них один, на картину с морем между ними, на ажурно вырезанный герб рода, висящий над входом. Я каждый день глядел на них, они были частью моих воспоминаний.

Дверь открылась, и в неё вошёл профессор Крылкин.

– А, – вставая с места, воскликнул я, – заходите, Алексей Григорьевич! Мы вас ждём!

Профессор пригладил бородку клинышком и быстро подошёл к нам, глядя что на меня, что на попаданца снизу верх.

– Замечательно! – воскликнуло светило нашей науки, поправив старомодное пенсне и взяв человека за руки.

Он покрутил его ладони то вверх, то вниз. А потом, промолвив: «Нагнитесь», рассмотрел лицо, даже пощупав скулы и челюсть сухими пальцами. Я наблюдал за этими манипуляциями молча. Профессор был очень увлечённой личностью, но дело своё знал.

– Он понимает по-нашему?

– Да.

– Изумительно! – возбуждённо повысил голос профессор, старательно выговаривая и вытягивая слова, но при этом жутко картавя. – Вы его к нам в лечебницу опъеделите?

Крылкин замер, пристально глядя на меня в ожидании ответа.

Я окинул взглядом пришлого. Несмотря на то, что он пришлый из весьма развитого общества, образ диковатого ландскнехта ему удался на славу. А если нахмурится, то действительно будет диковато выглядеть. И собственно, что я теряю?

– Нет. Я его у себя оставлю.

– Не язумно, – тут же ответил доктор, – он из дикого мия. Там у них до сих пой шестнадцатый – семнадцатый век. Лютое позднее сьедневековье, мьякобесие беззаконности и елигиозный фанатизм.

– Ваще-та, – произнёс Сашка, – двадцать первый век.

– Изумительно! – воскликнул профессор, – На Луну уже летали?

Сашка нахмурился, вспоминая, а потом просиял.

– Да, истоптали всю, – вымолвил он, заставив меня вскинуть от удивления брови. – Только я не помню, как, – сразу добавил ложку дёгтя парень.

Профессор покачал головой.

– Попаданческая амнезия. Не стъяшно. Я вас увеяю. Но хочу пъедостеречь от выпивки на ближайшие несколько недель. Не хотите забыть всё насовсем, не пейте.

Парень тут же быстро закивал головой, а я усмехнулся. Помнится, я первые три дня вообще из попойки не выползал, такая каша в голове была.

– И ещё, – продолжил профессор, – запаситесь носовыми платками.

– Зачем?

– Вы пейвое въемя сильно болеть будете. Ваше тело будет пйивыкать к нашему мию. Сопли, слезотечения, жай, кашель, понос. Полный букет.

– А я вас не заражу ничем? – поинтересовался парень, исподлобья глянув на светило науки, что при их разнице в росте было забавно.

– Нет. Ваши болезни ослабли сейчас настолько, что ваше тело само их победит. А нам они не будут стъяшными. Вы не пъедставляете, как мы пеъеживали по этому поводу в самом начале, но за десятилетия статистики накопились тысячи случаев, и ни одного заъяжения. Видно, Господь беъежёт нас.

– Я все забуду? – снова задал свой вопрос парень, но обращаясь на этот раз к профессору.

– Молодой человек, – закряхтел сухенький ученый и деловито, словно готовясь оседлать любимого конька на лекции, приправил пенсне, – есть такие понятия, как эфийная оболочка и иносфея. Пъоцесс памяти и сознания – это не только химия в вашей голове, но еще и физика вне ее. Откуда, по-вашему, яждаются все озаения, пъедсказания и таблицы химических элементов? Откуда беются способности пъовидцев и пъойицателей? Только ли из снов? Пйи пъоходе между миями эфийная облачка оказывается язойванной в клочья и отъезанной от ёдной иносфеы.

– Иносфера, эфирная оболочка? – вяло переспросил Александр, – биополе и коллективное неосознанное?

– Да? У вас это тоже известно? – осведомился профессор, – Ну да ладно. В целом вы должны понять. Пъйи пееходе остается только химия в вашей голове, потому и память сводится к смутным далеким объязам.

Александр пожал плечами. Ничего, свыкнется.

Профессор ещё покудахтал о своих чаяниях, а потом мы учинили Сашке допрос. И вот что смогли уяснить. Парню было двадцать пять лет. Работал продавцом каких-то вещей, которых в нашем мире не было, но вспомнить, что именно он продавал, уже не смог, всё только руками показывал, словно на печатной машинке работал. В свободное время баловался на природе переодеваниями. Там он с товарищами готовил мясо на огне, рассказывал байки, учился фехтованию. В разводе. Жену с дочерью, мать с отцом, брата и около десятка друзей помнил хорошо. Жил на съёмной квартире-клетушке один, постоянной сударыни не имел, ограничиваясь лёгкими интрижками, относился к сему предосудительно ветрено, хотя для его мира это было в порядке вещей.

Из полезного узнали о быте. И хотя технических подробностей он не смог указать, само упоминание того, что данные вещи используются в обиходе даже у небогатых людей, давало почву для размышлений. Микроволновые печи, автоматические прачечные, те самые вещи, которые он продавал, и многое другое. Впрочем, прачечными никого не удивишь. Они у нас тоже начинают входить в обиход. А вот при досмотре мы изъяли у него любопытнейшую шариковую ручку. Я думаю, барон её срочно запатентует и начнёт делать на продажу через подставных лиц, как это случилось с осветительными газоразрядными лампами. Собственно, у нас за счёт завода как раз и не было проблем с этими осветителями. А ещё изъяли десяток разноцветных твёрдых карточек. Александр их назвал дисконтными, выделив среди них одну – кредитную.

– Ну что ж, – произнёс я после двух часов допроса. – Обрадую тебя. Попрошу моего начальника – барона Бодрикова, чтоб тебе сделали паспорт и определили ко мне на службу. Будешь числиться адъютантом-телохранителем. Жалование буду начислять по чину коллежского регистратора.

Я запнулся, увидев непонимание в глазах Никитина, и пояснил:

– Это статский чин, приравненный к прапорщику в войсках.

– Вы йискуете, Евгений Тимофеевич, – осторожно подал голос картавый профессор.

– Чем? – ухмыльнулся я. – Что он украдёт тайны о попаданцах? Он сам один из них. Или, может быть, он личность, имеющая связи с неблагонадёжными людьми? С его прошлым в любом случае порвано окончательно и бесповоротно. К тому же, после того случая в отряд пойдут с большой неохотой. А я не хочу просить у барона повышать оклад до небес. А так, у него нет выбора. Либо ваша психлечебница с перспективой лоботомии, либо вечный карцер.

– Какого случая? – тихо спросил Никитин, забегав глазками.

– Взорвали мой отряд террористы. Вот новый набираю, – небрежно отмахнулся я, поглядев при этом на револьвер, лежащий на столе.

Если начнётся паника, и парень вздумает схватить оружие, то его ждёт разочарование. Он не заряженный, в отличие от спрятанного у меня в кармане.

Парень сник. Да, гадостная перспектива. Из петли да под расстрел.

Он помолчал, опустив голову, а потом произнёс.

– Я не умею стрелять.

– Научу. Это как раз таки не сложно. С вашего позволения, Алексей Григорьевич, я откланяюсь. Покажу моему новому сотруднику жильё и прочее.

Профессор улыбнулся, пообещал наведаться почаще и вышел, а я повёл Сашку к его комнатушке. А там уже стояли две горничные Даша и Глаша – сёстры-близняшки, повариха Маша – дочка Старого, оператор Дмитрий и связистка Надя. Всем охота было посмотреть на такого колоритного гостя. Девушки при этом перешёптывались и хихикали.

– Вот, размещайся, – произнёс я, заведя Сашку в комнатку.

Она была небольшой, всего пять метров в глубину и два с половиной в ширину, с узким высоким окном, широким и оттого похожим на стол подоконником, небольшим шкафом, столом-партой и кроватью. Зато потолки высоченные, больше трёх метров, что визуально придавало комнате простору. На кровати лежало бельё и новая одежда – штаны-галифе, светлая гимнастёрка, ремень, полевая фуражка с лакированным козырьком, нательная рубаха и подштанники, а также пара новеньких юфтевых сапог и портянки. Там же была и шинель из хорошего сукна.

– Переодевайся. Я не стал мудрить и попросил у кирасиров один комплект формы. Носить будешь без знаков различия полка. Как заработаешь, купишь себе статское, но сначала со мной посоветуйся, а то будешь как шут гороховый.

– Спасибо, – немного озадаченно произнёс Сашка и начал снимать с себя костюм ряженого ландскнехта, очень осторожно положив его на кровать.

Меч уже стоял в углу у шкафа.

Я деликатно отвернулся и прикрыл дверь, а то девки стыд потеряли, в щёлочку подглядывать вздумали. Они, видно, думают, что мужик из другого мира чем-то отличается от нашего. Да ни капельки.

Когда Никитин переоделся, я повёл его в столовую. Идти пришлось опять через большой зал.

– Ух ты, прикольная статуя! – вырвалось у парня, когда он увидел у двери в прихожей большую, закованную в броню фигуру. – Это нечто среднее между вахой и старкрафтом, только в стиле стимпанк.

Я не понял, про что он сказал, но когда кирасир в чине младшего унтер-офицера поднял голову в шлеме, то крик: «Охренеть! Он настоящий!» ударил по ушам и заставил поморщиться.

Кирасир снял шлем, зыркнул на попаданца, как на умалишённого, и начал доклад.

– Ваше высокоблагородие, ротный приказал вам доставить.

Унтер махнул рукой и зычно окликнул кого-то, и вскоре ещё два кирасира внесли здоровенный ящик, опечатанный свинцовыми пломбами на проволоке.

– Что там?

– Не могу знать, но что-то тяжёлое и ценное, раз с караулом доставили.

Я кивнул, принимая к сведению эту информацию и глядя одновременно на Никитина, который с детским восторгом подошёл к кирасиру и стал чуть ли не в рот заглядывать. Особенно его привели в восторг эмблема, присваиваемая отличившимся ударно-штурмовым подразделениям в виде белого черепа с перекрещёнными костями на чёрном фоне, нарисованная на левой стороне нагрудника, и небольшая надпись сбоку на ранце: «Осторожно! Сильный электрический ток!»

Что примечательно, Никитин был вровень с унтер-офицером, тоже не маленьким, между прочим, парнем.

– Александр! – повысил я голос, – вам не подобает так прыгать. Не уподобляйтесь дикарю. Ещё насмотритесь, обещаю.

Мои слова хоть и возымели результат, но всё же не окончательный, ибо парень таращился на кирасира с тем же детским восторгом, получая полный недоумения взгляд в ответ. Впрочем, сам по первости, помнится, стоял истуканом разинув рот, у пыхающего белыми клубами пара броненосного крейсера, пришвартованного напротив Адмиралтейских верфей в столице империи.

– Евгений Тимофеевич, – раздался голос связистки, развеяв мои размышления, – вам только что Бодриков звонил, просил передать, что нашёл вам особливую барышню…

Глава 5 Провидица

– А куда поедешь, ваше высокородие? – спросил Никитин, когда кирасиры вышли из зала.

Он быстро глянул в окно, расположенное в стороне от двери, увидев там большой паровой трактор, к которому цеплялась телега. В оную солдаты заскочили, свесив с борта ноги, как деревенские жители, возвращающиеся с покоса, разве что сена или дров не хватало, а сам трактор с телегой был выкрашен в цвет хаки.

Я не ответил ему, оставив разъяснения напоследок.

– Охренеть, трактор на угле, – снова протянул он, прилипнув к маленьким стеклянным квадратикам, встроенным в мелкую решётку окна.

– На теплороде, – протянул я, поясняя сей вопрос и присев перед ящиком.

Пломбы стояли на том заводские.

– Так его же не существует, – повернувшись ко мне, произнёс Сашка.

– Это у вас его нет, – спокойно ответил я, взявшись за проволоку и начав её мочалить в пальцах, чтоб сломалась. Я не удивился вопросу, так как в моём родном мире, то есть мире моего альтер эго его тоже не было. – А у нас есть.

Пломба отлетела, и я поднял крышку, почуяв склонившегося рядом здоровяка. Внутри лежало шесть больших серых коробок, сделанных из алюминия и вытянутых в высоту. От этого они немного походили на спичечные коробки́, поставленные на торец. При тех же пропорциях приборы были в локоть высотой. Всего их оказалось шесть. Каждый весил по пять килограмм минимум. На верхней части располагались небольшие круговые переключатели с цифрами. Там же находилась обыкновенная телефонная трубка на витом шнуре, разве что маленькие защёлки не давали ей упасть при транспортировке. А ещё на них были петли для лямок от ранца для удобной переноски. Лямки сейчас лежали отдельно, свёрнутые в уголке. Командиры батальонов и штурмовых рот, а также важные чиновники и богатые купцы завсегда брали с собой плечистого молодца, дабы самим не утруждаться тяжестью. За теми парнями со временем приклеилось звучное прозвище «радилки».

– Радиостанции? – переспросил Никитин, а потом вздохнул.

Его непосредственность и нетактичность слегка нервировали.

– Не совсем. На, почитай.

Я протянул одну из книжиц, прилагающихся к приборам, на обложке которых изображалась эфирная антенна и тиснёное название: «Адресный прибор кодовой передачи эфирных волн».

Сашка открыл и быстро пролистал книжицу.

– Ламповый сотовый, – усмехнулся попаданец, – а мне здесь начинает нравиться. Просто звонилка без номеров в памяти, но всё равно круто.

– У вас сотовые тоже есть? – не поворачиваясь, спросил я, а потом потянулся за ещё одним прибором, отличавшимся от остальных.

При всём этом я ловил каждое его слово.

– Угу. Только у нас маленькие. Я не помню подробностей, но вот в ладошке точно размещались. Это чётко помню, – ответил Сашка, повернув левую ладонь и положив на неё закрытую книжицу.

При этом он водил по обложке пальцем так, словно размазывал масляную кляксу или пытался стереть букву. Он нахмурился, прикусил губу, явно пытаясь вспомнить подробности, и так же явно без результатов, но потом приободрился духом, и скорее всего не от прибора, а оттого, что утраченное воспоминание вернулось при встрече со знакомой вещью. Пусть не полностью, но вернулось.

– У нас они два года как пошли. А пятью годами ранее нашли простенькое устройство из вашего мира. При пробое ваши мелкосхемы выгорают, так что над проблемой уже давно и безрезультатно бьются инженеры и учёные. Максимум, что мы смогли собрать – это лампы и реле, но реле громоздкие. Лампы лучше. Тем более нам попался прибор с лампами. С очень совершенными лампами. У вас таких нет. Он был из смежного с вами мира. Но нам пришлось перенять именно их. Мы взяли концепцию двоичных ячеек связи и создали на лампах. Так проще. И наша промышленность была в состоянии произвести их почти сразу. Пусть не так много, как хотелось, но достаточно для того, чтоб начать оснащать полицию и армию, хотя бы одну на линейный батальон. И продавать состоятельным гражданам. Это военные модели. Ударопрочные, с более мощной батареей.

Я поглядел на весь этот большой ящик, а потом с лёгким недовольством на высокого, но щуплого оператора пробоя. Не потянет. После сего глянул на Никитина.

– Со мной поедешь. Буду тебя к нашему обществу приучать.

– Как собачку выгуливать?

– Нет. Делать из тебя боевого связиста-гренадёра. Всё, тащи вот этот и вот этот приборы в автомобиль, я пока подробности у барона узнаю…

* * *

Анна смотрела в окно, опершись прямыми руками в широкий подоконник. Если ещё чуть-чуть податься вперёд, то можно вообще подогнуть ноги и поболтать ими в воздухе. И хотя это весьма неприлично, она с удовольствием так сделала бы, будь наедине с собой.

А за окном промчался по брусчатке электрический экипаж-автомобиль, шурша высокими колёсами, расплёскивая брызги осеннего дождя по мостовой. Он проехал до конца улицы, а потом вернулся и остановился у парадных ворот. Жухлые листья, прилипшие к округлым булыжникам, трепетали на ветру, печалясь о тех временах, когда они были зелены и полны жизни.

Анна с тоской вглядывалась в серый вид за стеклом, вспоминая с грустью о тех временах, когда жила в Петербурге. Лишь такими пасмурными вечерами Новообск был похож на столицу Российской Империи, где она родилась и выросла, пребывая нынче в дальней губернии необъятной отчизны.

– Аннушка, – раздался за спиной девушки звонкий голос её подруги, – хватит печалиться в окно. Нам уже через четверть часа на лекционе должно быть. Господин Белужский ругаться будет, если опоздаем.

За спиной девушки послышался скрип петель шкафа, шуршание одежды и шелест тетрадных листов.

– Лиза, иду, – ответила Анна, не отрывая глаз от пейзажа за окном, наблюдая, как автомобиль остановился и из него вышел высокий мужчина лет тридцати в котелке, чёрном двубортном пальто и с зонтом в руках, упрятанных в чёрные же перчатки.

Мужчина подождал, пока из машины не появится здоровенный парень в серой солдатской шинели. Парень вытащил из салона большой эфирный передатчик, закинув лямку на правое плечо, придерживая рукой.

Мужчина покрутил рукоятки, снял с коробки передатчика трубку и приложил к уху. Что он мог сказать? В сущности, что угодно. Конечно же, первая фраза была чем-то навроде «Барышня, дайте мне Евлампию Семёновну Трутскую». Умная машина по эфирной волне передала слова на коммутатор, и телефонистка вызвала нужного человека. Впрочем, неважно. Господин разложил зонт и пошёл к воротам, не переставая разговаривать. Уже перед самыми воротами он развернулся и стал что-то недолго растолковывать помощнику.

Дворник Артемий, поклонившись в пояс, открыл калитку служебного входа в институт благородных девиц и предложил господину помочь с небольшим зонтом, дабы сопроводить до парадной двери в надежде, что его скромный труд оправдается хоть малой монетой, но важный мужчина даже не повернул голову к старому пропойце. Дворник дождался, когда господин с помощником отойдут подальше, а потом плюнул вслед, не опасаясь оплеухи и разносу.

– Аннушка, – снова окликнула девушку Елизавета, – я без тебя пошла.

Лиза подхватила небольшую сумку и умчалась, хлопнув дверью. И Анна, печально вздохнув, открыла нараспашку окно, в которое сразу залетело три больших бабочки. Порхающие насекомые слегка светились, но Анна как-то раз обмолвилась о таких же, и ей не поверили. Они вообще не увидели бабочек. Анна тогда зареклась рассказывать о таких мелочах, списывая на своё воображение.

Девушка с печальной улыбкой подняла руку, едва не коснувшись полыхающего небесно-голубым создания, а потом пошла за подругой, подобрав пару тетрадей и самописное перо, подаренное ей на день рождения одним кадетом, с которым она переписывалась ранее, и от которого уже год не было ни слуху ни духу. Анна как-то сразу поняла, что у него завелась девушка из близкого окружения, и на переписку не осталось ни времени, ни желания. Откуда возникала такая уверенность, она и сама не ведала, а вот о чём ведала, так это о том, что сейчас не хотела идти на занятие.

Длинные, хорошо освещённые коридоры с множеством дверей и высокими окнами в два света быстро промелькнули пред её невнимательным взглядом. Лишь однажды девушка остановилась перед большим зеркалом. На какое-то мгновение показалось, что там отразилась не Анна, а совсем другая. Она тоже была невысокого роста и светловолоса. Она выглядела почти так же, как и Анна, но всё же отличалась. Отличалась какой-то хмуростью во взгляде, страданием, какое мало кому выпадает. Даже показалось, что отражение сейчас выйдет из стекла и заговорит, предостерегая о будущем, или вцепится в руку, попытавшись утащить в зазеркалье, но через секунду наваждение пропало, и Анна вновь бежала по коридорам, выбросив из головы эту иллюзию.

Лекционный зал впустил её шумом девичьих голосов институток, готовящихся к речи преподавателя. Одни раскладывали тетради, другие обсуждали вчерашний день и это утро, столь же непримечательное, как и все до этого.

Анна села за свою парту в тот самый момент, когда по коридорам пронёсся дребезжащий звон механического колокольчика, призывающего к началу учебной пары. Сегодня первым стояло богословие, которое обычно вёл отец Фёдор, добродушный и пожилой человек. Но на этот раз в зал вошёл не только он. С ним появился тот самый высокий строгий мужчина, что приехал на электрическом автомобиле. Мужчина был, на взгляд Аннушки, достаточно красив. Немного подзагорелое правильное лицо с прямым носом и тонкими губами, соломенные волосы, голубые глаза и некая отчуждённость. Военная выправка соседствовала с цепким взглядом. А ещё в двери стоял высокий рыжий и веснушчатый солдат с носом-картошкой и тяжёлым подбородком, но при этом по-детски добродушной улыбкой. Отец Фёдор нервно косился на господина в чёрном сюртуке и откладывал начало лекциона, а меж девиц прошёлся шепоток.

– Лиза, – тихо позвала Анна свою подругу, сидящую на соседней парте, – я ничего не пропустила? Ничего не говорили про этого господина?

– Нет, – шёпотом ответила та.

Меж тем незнакомец достал из кармана небольшую записную книжку с золочёным переплётом и раскрыл на середине, а потом сделал полоборота к помощнику, негромко сказав: «Жми вот эту красную». После господин внимательно и сосредоточенно уставился в зал, разглядывая каждую девицу с таким видом, словно выбирал рыбу на леднике у торговцев, мол, свежая, или протухла, на сколько фунтов весом будет, стыдно ли её подавать ко столу или нет.

Аннушка почувствовала, как в глазах возникла странная резь, отчего сами собой побежали слёзы.

Кто-то со стоном упал на проход из-за задней парты.

– Лекаря! – раздался крик. – Сонечке Разумовской дурно.

В зале поднялся шум, но Аннушка не в силах была отвернуться от господ. Ей даже казалось, что воздух наполнился не то тополиным пухом, не то снежной пылью.

– Тишину, барышни! – заговорил отец Фёдор, как всегда, называя подопечных по-светски барышнями, сударынями или девицами вместо «дочери мои», как полагалось. – Соблюдайте тишину! Лекарь сейчас будет.

Вскорости всё закончилось, и Анна вытерла слёзы, успев заметить, что тихий господин быстро чиркнул грифелем в своей книжке и вышел, пропустив в зал невысокого толстого доктора Гарлика и графиню Санникову, которая шефствовала над институтом, даму статную и всегда суровую лицом в свои сорок два года, и откровенно говоря, стервозную нравом. Доктор привёл Разумовскую в чувство, дав нюхнуть нашатыря, а потом деликатно помог подняться и сесть на своё место.

– Занятия на сегодня отменяются, – громко и властно произнесла графиня, – всем воспитанницам срочно надлежит убыть по своим комнатам. Покидать здание института строжайше запрещаю, кто посмеет ослушаться, исключу, невзирая на титулы и заслуги!

– Пойдём быстрее, Аннушка, – позвала Лиза, – а то опять тебя ждать, копуша.

– Это ты всегда торопишься, – тихо огрызнулась Анна. – За тобой не то что мне не угнаться, но и всем остальным.

– А что ждать-то?

– Ну разве не интересно, что это за господин, и чего ему нужно было?

– Ну, был и был. Так надо, видимо, – картинно закатив глаза, ответила Лиза.

– И Соня тоже просто так упала? – не унималась Анна.

– Переволновалась поди. Она вечно мнит, что папенька её решил забрать домой. Вот наверняка и сейчас могла подумать, что человек от батюшки за ней пришёл, а там прощай институт и срочно замуж за первого встречного. Он у неё самодур и хочет в кратчайшие сроки наследника, которому мог бы передать свою захудалую факторию. Матушки-то у ней нету, преставилась в позапрошлом году, когда паровоз с рельсов сошёл. Ну, ты помнишь.

– Не похоже.

– Да не всё ли равно? – снова затараторила Лиза. – Пойдём.

Она схватила Анну за руку и потащила шумными коридорами, которыми они час назад шли на занятие, мимо высоких окон в два света, кадушек с заморскими пальмами и многочисленных портретов маслом и светописью. Среди них особо выделялась императорская чета. Император Михаил Александрович, принявший трон после внезапной кончины своего брата Николая, по-отечески строго взирал на своих подданных, а императрица старательно изображала улыбку Джоконды.

Корпус с жилыми нумерами соединялся застеклёнными переходами с остальными зданиями, отчего не имелось нужды выбегать на улицу и мокнуть под серым дождём. Институт был престижным заведением, и на него выделялись из казны довольно большие суммы для обустройства и обучения тех, кто по табелю имел право на бесплатное место. Те, кто занимались за свой счёт, платили немало, но зато родители девушек могли быть уверены в хорошем образовании и воспитании своих чад, что гарантировало при дополнительных вложениях недурную работу, например, при губернаторской резиденции, или удачную партию в браке.

Анна с подругой быстро вошли в комнату, и Лиза, едва сбросив туфли на низком каблуке, которые по уставу заведения носили все барышни, сразу подскочила к настольной электрической счётно-связной машине. Лиза была из богатой семьи, и её отец мог позволить купить такую.

– Николаша письмецо прислал, – радостно воскликнула она, а потом нажала клавишу, отчего устройство, похожее на электрическую печатную машинку, и стоящее рядом с гудящим логическими лампами громоздким вычислителем, начало стучать рычажками по серо-жёлтой бумажной ленте, оставляя на той тёмно-синие буквы.

Прочитав через плечо заголовок «Дражайшая моя Елизовета», Анна, не раздеваясь, легла на заправленную кровать, подложив руки под голову.

Загадочно всё это, думалось ей, и господин этот, и обморок Сонечки. Она, конечно, была замкнута, но малахольной никогда, наоборот, всегда настроена по-боевому.

Внезапно в дверь постучали. Анна глянула на Лизу, не обращавшую внимания решительно ни на что, даже если в неё воткнуть швейную иглу, а потом вздохнула и встала, поправив кровать и серое уставное платьице с белым передником.

– Не заперто!

Дверь отворилась и в комнатушку зашла графиня Санникова собственной персоной, а за ней проследовал тот самый мужчина из прерванного лекциона.

– Ваше сиятельство, – поприветствовали знатную особу лёгким приседом девушки, при этом Лиза старалась заслонить собой печатающую машинку, всё ещё отбивающую текст.

Но графиня лишь слегка озабоченно смерила девушку взглядом, а потом пытливо уставилась на Анну.

Слово взял её странный компаньон, обратившись к соседке. Он прищурился и, прежде чем заговорить, стал в упор разглядывать девушку, отчего ей сделалось не по себе. Казалось, он мог видеть сокрытое. Казалось, он обладал какой-то сверхъестественной силой и мог повелевать ей. Голос у мужчины был сильный, хотя говорил он негромко. Такой если грозно рявкнет, то мало не покажется.

Анна исподлобья смотрела на господина в ответ, и перед её взглядом почему-то на секунду мимолётным мороком встал какой-то азиат, не то калмык, не то киргиз. И едва слышное эхо громкого крика: «Пшли вон!».

Странно это.

– Сударыня, я был бы признателен, если вы оставите нас наедине, – обратился он к смущённой до неприличия Лизе.

Та поджала губы и бросила взгляд на аппарат, с которого свисала длинная лента печатного письма.

– Сударыня, – продолжил господин с улыбкой, – я уверяю вас, что умею хранить секреты.

Графиня зло стрельнула на подопечную взглядом, и та выскочила, побледнев и даже не обувшись.

– Ваше сиятельство, я вас тоже нижайше прошу удалиться, – с почтительным наклоном головы произнёс странный человек.

– Хорошо, – ответила Санникова, с явным недовольством повернувшись к двери.

Когда она вышла, господин присел на стул и жестом предложил Анне сделать то же самое. Но девушка опустилась на край кровати, а не на стул, не желая идти на уступку, но всё же придя к некоторому компромиссу с вежливостью. Почему-то это ей показалось важным.

– Анна Дмитриевна Кукушкина, – начал тот официальным тоном, – поправьте меня, если буду ошибаться. Двадцать один год. Дочь Дмитрия Семёновича Кукушкина, инженера-мостостроителя, и Марии Карповны Кукушкиной, урождённой Баковской. Матушка ваша, к сожалению и прискорбию, покинула наш мир, скончавшись от простудной лихорадки пять лет назад. С батюшкой вы не общаетесь, так как он давно разошёлся с вашей тогда ещё живой матушкой. Вам три года в ту пору, если не ошибаюсь, было. Единственное, что он делает, так это регулярно пересылает небольшие денежные средства на разные расходы. Занимаетесь вы прилежно на пятом году обучения, не имея плохих баллов. Через неделю выпуск. Есть отметка, что хотите устроиться по окончании заведения в инженерную контору, так как вычислительную машину освоили, и можете без проблем набирать тексты в устройства памяти, проводить различные расчёты посредством ламповой машины. Даже можете провести простейший ремонт.

Он замолчал, выжидающе глядя на Анну, но девушка только хмуро пялилась в ответ.

– Скучное видится будущее, – продолжил мужчина, не дождавшись ответа. – Маленькая квартирка с одиноким котом, скромное жалование, с которого вы толком не сможете откладывать сбережения, поздний брак с нелюбимым человеком, за коего выскочите, боясь встретить одинокую старость, и вцепитесь в бедолагу, как в спасательный круг.

Гость поднял бровь.

– А не хотите ли что-то поинтереснее?

– Вы кто? – строго спросила Анна, поступив, как не подобает воспитаннице института благородных девиц, не отводила взгляда от спрятавшегося за маской неспешной любезности дикого и яростного зверя.

Ей казалось, что глаза человека вот-вот превратятся в жёлтые, волчьи. В нем чуялось что-то чуждое этому миру.

– Коллежский асессор Тернский Евгений Тимофеевич. Я из тайной канцелярии его императорского величества.

– Шпионкой… хотите сделать? – слегка заикнувшись от растерянности, спросила Анна.

– Да Бог с вами, сударыня. Всё куда проще и интереснее.

Не спрашивая разрешения, Тернский достал небольшую газоразрядную лампу. Лампа была полностью прозрачна, как больничная, разве что в стекло впаяна тонкая, как паутинка, серебристая проволочка, опутывающая пустоту по частой спирали. Господин поднял лампу, словно кулон на цепочке. Вот только по стенкам лампы изнутри прыгал крохотный, прозрачный, как клок тумана, лягушонок, которому нитками пришили мышиные ушки и хвост. Лягушонок быстро-быстро моргал чёрными глазками и искал выход.

– Что вы видите?

– То, что вы животину мучаете и уродуете.

– Никого я не мучаю. Он такой и есть, – улыбнулся господин.

– Таких не бывает.

– Бывает. Этот мелкий таёжный дух называется леснянкой. Он совершенно безвредный, – ответил господин и тут же перевёл тему разговора в другое русло. – Вы ведь созерцаете порой то, что недоступно другим. Вас матушка-природа наградила весьма специфическим талантом видеть потусторонний мир, и мы хотим предложить работу, связанную с вашим даром. У вас будет время подумать над согласием до самого окончания обучения в институте, то есть, целая неделя. Соответствующая рекомендация будет выслана, и вот, – господин из тайной канцелярии протянул небольшой листок, – мой личный номер телефона и дополнительное кодовое слово для связи.

Девушка сжала листик в руках и задумалась. Ей было боязно и интересно в одно и то же мгновение. Перед глазами стоял опостылевший институт, тусклая перспектива обивания порогов столичных учреждений. По щеке пробежала несуществующая слеза одиночества и оборванных мечтаний и тень сумасшедшего дома.

– Я подумаю, – ответила она, отвернувшись от господина.

Взгляд её упал на Лизино зеркало, стоящее на подставочке рядом со связной машиной. В зеркале едва заметным бликом промелькнула большая чёрная ворона, быстро сменившаяся сперва рыцарем в сияющих доспехах, потом десятком дикарей с ружьями и в расписных масках, и наконец, едва уловимым заревом пылающего города.

Анна тряхнула головой, отгоняя видения, и посмотрела на господина Тернского.

– А что такое идемони? – неожиданно для самой себя спросила она.

Господин вздрогнул, а потом его губы медленно растянулись в улыбке. От этого он стал похож на охотника, выследившего богатую дичь.

– Вы приходи́те, – тепло произнёс Тернский, вставая со стула. – Я вас очень сильно буду ждать.

Глава 6 Лекарь

– Вау, холодильник! – раздался голос из кухни, когда я проходил мимо той.

Голос был настолько восхищённым, что я не удержался и тихонько зашёл осведомиться о причинах восторга в эту обитель кастрюль, огня и воды.

– Сашка! – разнёсся в ответ возмущённый возглас Маши-поварихи.

Наш попаданец за простоту неунывающего нрава и доброту сразу понравился всем девчонкам, начиная с горничных и заканчивая связисткой. А уж про широту плеч и вовсе можно было молчать, она приводила девушек в полнейший восторг, заставляя барышень млеть при встрече и улыбаться вслед. И мне даже было немного ревностно.

– Твоё блохородие! Закрой рефрижератор! – продолжила возмущения стряпуха, хлопнув ладонью по столу.

Парень уже третий день осваивался в нашем мире и успел залезь почти в каждую щёлочку, сверяя наш мир со своим и пытаясь восстановить память. Что-то удавалось, что-то нет. Вот давеча выклянчил у меня деньги на простенький эфирный приёмник и слушал новостные сообщения, музыку, радиопостановки и рекламные объявления.

Я встал в дверном проёме, молча улыбаясь и наблюдая за этой забавной сценой. Парень сидел на корточках у открытого морозильного шкафа и вглядывался в содержимое, в то время как Маша резала овощи, звонко отстукивая кухонный ритм о деревянную разделочную доску.

– А что сразу блохородие? – отозвался Никитин, достав из рефрижератора небольшую колбаску и сразу откусив от неё солидный кусок.

– А то, что ты завтрак Евгения Тимофеевича трескаешь.

– Тут этих закусок дохрена и больше. Он даже не узнает, – отмахнулся Никитин, дальше приступив к осмотру рефрижератора.

Вместо ответа Маша прекратила резать морковь и начала тарабанить ногтями по столу, давя ехидную улыбку.

– Что? – повернулся к ней Сашка, почуяв подвох.

А когда увидел, что девушка остриём ножа указала на дверь, то тяжело вздохнул и встал, изображая скорбную физиономию. Мол, я не виноват, колбаска сама напросилась.

– Я с этой… как её там… пенсии куплю такую же, – невнятно пробормотал он, рассматривая меня.

Сначала хотелось разразиться благородным возмущением, но гнев куда-то улетучился, сменившись лёгким весельем. Поэтому я лишь покачал головой и приступил к небольшой нотации.

– Ты без году неделя, а уже ведёшь себя, как цыган на ярмарке. Здоровенный детина, а хуже ребёнка.

Никитин быстро глянул на Машу, ища поддержки, но та так и стояла, ехидно улыбаясь. Поняв, что помощи не будет, здоровяк постарался перевести тему в другое русло.

– А холодильник вы у какого попаданца переняли?

– Ни у какого. Он у нас уже лет двадцать как изобретён без всяких подсказок. Ладно, поехали, – сжалился я над своим новым подопечным.

После потери прежнего отряда я не хотел лютовать в новом. И, по всей видимости, придётся специально строжиться, дабы не распустились. Наберу весь отряд и начну их учить тому, что сам знаю. Учить их и учиться сам.

– Куда? – тут же оживился Сашка, сделав шаг вправо и поддев дверцу холодильника носком сапога.

– В городскую больницу. Там собеседование назначено с кандидатами…

* * *

Белая с чёрными пятнами корова печально протянула негромкое «м-м-му», глядя большим карим глазом на свою юную хозяйку. Девушка быстрым движением поправила серый платок и грязный передник, в котором ходила в стайку кормить многочисленную домашнюю живность и доить коров, и ласково провела ладонью по грубой шкуре. Тонкие пальцы с обломанными от работы ногтями и шершавыми мозолями на ладонях остановились у небольшой ранки, откуда сочилась кровь, и на которую пытались присесть назойливые мухи.

Небольшая керосиновая лампа освещала упрятанным в закопчённое стекло тусклым язычком пламени проконопаченные мхом бревенчатые стены и потолок сарайки, большое, выдолбленное из цельного бревна корыто, куда наливали воду для скотины, большой ворох чистого сена и сгреблённую в угол кучу навоза. Под ногами сновали, кудахтая на разный лад, пёстрые куры, а к корыту пристроились два небольших поросёнка. Пахло дерьмом, соломой и парным молоком. От коровы тянуло добрым теплом.

– Ну, Зорька, хорошая ты моя. Опять ободралась? – произнесла девушка, отгоняя кровожадных мух. – Горемычная ты моя.

Юная хозяйка животины быстро посмотрела на щеголяющую щелями в досках дверь в сарайку, прислушиваясь к голосам во дворе, а потом сжала пальцами края раны и подалась вперёд так, что её губы остановились всего в пяди от кровоточащей шкуры. С губ слетел тихий шёпот древнего заговора, переданного ей по наследству бабкой, которую раньше все за глаза кликали ведьмой. Но бабка в ту зиму преставилась перед богом, а дар достался девушке, и она всячески скрывала это от остальных.

Ранка вспыхнула неярким рубиновым светом, а корова вздрогнула и дёрнула ногой.

– Тихо, тихо, моя хорошая, – снова заговорила хозяйка, – пощиплет и пройдёт.

Корова повела ухом, прислушиваясь к человеческой речи, словно силясь ее понять, а девушка провела пальцем по зажившей ране, подхватила лампу и направилась к выходу, подмигнув засевшему в углу овиннику. Дух скотного двора несколько раз быстро моргнул большими, как у совёнка, глазами и наклонил голову. Он привык, что эта человеческая особа всегда наливала ему в крохотную грязную чеплашку немного молока. Привык, что только она может его видеть.

– Чё пялисся? – беззлобно спросила девушка. – Нету ничего.

Дух приподнялся на цыпочках, став похожим на глазастого бурундука, а потом быстро-быстро убежал в щель между половыми досками. Девушка с усмешкой проводила существо взглядом, а проходя мимо куриного насеста, согнала с того курицу.

– О, яйко есть.

Она схватила рыжее яйцо и отворила обутой в лапти ногой дверь. Стоило ей ступить за порог, где её встретил добродушным взглядом большой лохматый пёс, как по двору разнёсся громкий женский голос.

– Настька!

– Чё?! – отозвалась девушка, легонько стукнув верхушкой яйца о край двери, а потом припав к скорлупе губами, выпивая содержимое.

– Подь сюды! Я чё, орать должна?!

– А ты и так орёшь! – ответила Настя, утерев ладонью рот.

– Подь сюды! – ещё громче заголосила женщина, хотя казалось, громче уже некуда.

– Иду!

Девушка быстро пересекла тщательно выметенное подворье, проскочив мимо большой поленницы дров, укрытой от дождя навесом, и ступила на нижнюю ступеньку широкого крыльца.

– Чё над-то? – спросила она, разглядывая невысокую полненькую женщину с круглым лицом и пухлыми губами.

Женщина держала в руках охапку дров, отражаясь в окне с большими и оттого дорогими прямоугольниками хорошего стекла. Окно на ночь закрывали толстые резные ставни на железных петлях. Жили они в достатке, торгуя на рынке молоком, творогом, домашним сыром, яйцами и живой птицей, и потому могли себе позволить мастеров по дереву и дорогую заграничную краску.

– Отцу плохо. Оденься по-людски и домчись до аптеки в центре. Возьми капли от сердца и пиявок от дурной крови, – произнесла женщина с тяжёлой одышкой, словно больная астмой.

– А чё, наловить их не судьба? Вон, речка за огородом. Там этих пиявок пруд пруди. Или целебные – белые и пушистые?

– Я те поглумлюсь! Отцу плохо, а она тут размышлять вздумала. Живо переоделась!

Настя вздохнула и пошла в терем, большой и богатый по мерилам окраины этого уездного города. К слову сказать, окраина от деревни почти ничем не отличалась. Все те же сельские дома, скотина, да и весь быт. Разве что магазины были недалеко.

Уже на пороге Настя обернулась к матери.

– Можно, я Гнедыша в таратайку запрягу?

– Делай чё хошь, тока быстро! – тут же отозвалась женщина, закипая от злости.

Она всегда была скора на это дело, особенно когда отцу плохело. А ему всегда плохело при плохой погоде. Тогда он обматывал сырым полотенцем голову, ходил хмурый, да ворчал на всех.

– А можно, я твои новые сапоги возьму? – едва слышно задала новый вопрос девушка.

– Ты чё там бормочешь?

– Ничё! Пошла уже…

* * *

Машину тряхнуло на кочке, и я покрепче вцепился в руль, выточенный из дорогого дерева. Ехать было совсем немного, но я не спешил, погрузившись в размышления.

Порывистый ветер гнал облака, разрывая серую пелену, в которой, как в проталинах, выглядывала небесная синева. Ветер дул, играючи шумя деревьями, как маленький мальчик, пытающийся сдуть упрямо держащиеся на одуванчике зонтики семян. Но только начавшие желтеть листья росли ещё крепко, и ветру придётся постараться их сорвать. Лишь отдельные воздушные лодочки, покинувшие причалы своих ветвей, падали на брусчатку. Им предстояла печальная судьба быть втоптанными в грязные лужи, растёртыми каблуками толпы о камни, сожжёнными дворником в общей куче. Листья были подобны тем попаданцам, которые оторвались от древа своего мира и ушли в неизвестное. Сколько их гибнет на пепелищах лесных пожаров, в когтях диких зверей, от рук головорезов, тонет и умирает от истощения. Лишь единицам удаётся найти себя. Жаль только, что не все они готовы жить в мире и согласии.

Сзади Никитин читал специально найденную для него заметку из дневника одного из моих предшественников на ниве охотников на попаданцев, я и так знал сей текст наизусть, и потому губы безмолвно шевелились вслед чтению.

– Попаданцы. Первые из них пошли в наш мир тридцать лет назад. Тогда их считали безумцами, отправляли в сумасшедше дома, ссылку, каторгу. Но потом нам досталось в руки воистину большое сокровище – обломки устройства, названного впоследствии броневым шагоходом. Оно было сильно повреждено, но даже тех ошмётков хватило, дабы понять, что сие не из нашего мира. А ещё в нём имелся пилот, страдающий быстропрогрессирующей амнезией. Экстренной комиссией первых лиц во главе с августейшей особой было срочнейшим образом принято решение начать поиски таких гостей из других слоёв мироздания. К тому же выяснилось, что все пришлые быстро теряют память, оставив себе лишь крохи о прошлой жизни. По высочайшему указу создали подразделения, занимающиеся только поиском и поимкой попаданцев, как стали их называть. В каждом городе, каждом уезде и каждом отдельном воинском гарнизоне для поиска пришлых были сформированы специальные подразделения, оснащённые по последнему слову техники. В народе их сразу прозвали охотниками на попаданцев.

Иномировые знания позволяют ускорить в несколько раз темпы развития инженерных, точных и естественных наук, предоставляют возможность избежать политических и экономических ошибок, и при удачном стечении обстоятельств дают огромный потенциал для превосходства над другими странами. В ходе долгих и упорных поисков всем стало ясно, что на одного полезного попаданца случается больше сотни дикарей, детей и просто никчёмных обленившихся неучей, и посему всем чинам охотников искать приходится, не ослабляя рвения, и прикладывая все силы для ограждения пойманных пришлых от подозрительных личностей, и неукоснительно соблюдать указы и инструкции по поиску, ловле и допросу.

Дочитав текст, Сашка перевёл дух и тут начал задавать вопросы.

– Шеф, а чем ваш мир отличается от нашего?

– Я не знаю доподлинно, из какого ты мира, но думаю, это Терра-3. У нас есть карты вашего мира, доставшиеся из учебников для гимназистов. Ну, во-первых, у нас Австралия не материк, а архипелаг из пяти крупных островов, каждый из которых не меньше Британии по размеру. В Тихом океане вдоль океанического хребта есть тонкий и длинный остров Лемурия. Ныне это все британские колонии. Что касается политического устройства, то Российская империя простирается от Польско-Литовского княжества до Французской Канады. Ниже Канады господствует Великая Британия.

– Шеф, а чё, Аляска русская?

– Ах да, у вас же не так. Да, она принадлежит императору всероссийскому.

– А Штаты за независимость не боролись?

– Я читал из ваших учебников. Нет, у нас британцы перенесли политическую столицу в Новый Свет, обосновав Нью-Лондон. Южная Америка – испанские колонии. Африка кипит в первобытных междоусобных воинах. Китай и Индия такие же как у вас. Больше ничего особенного. Я глядел ваши карты Европы на начало двадцатого века. Там все почти так же.

Сашка замолчал, а потом снова заговорил.

– Это. Ваше высочество…

– Высокоблагородие, – с улыбкой поправил я заговорившего на заднем сидении Никитина.

– Да, ваше высоко, тут вам дневальный кучу спама напихал.

– Чего напихал? – не понял я.

Даже хотелось обернуться и посмотреть на эту чудесную вещь.

– Ну, пачек всяких на мыло скинули, – ещё больше запутал меня Сашка, а потом начал перечислять. – Тут «Ведомости», «Вокруг света» и прочие газеты. О! Про сыщиков книжка, типа детектив Пинкертон. Ага, проды по главам обновляют. Вы по подписке или это так, реклама?

– Десять копеек на почте подписка стоит, – ответил я, вслушиваясь в непривычную речь.

– Ясно. А тут ещё конверты в личку скинули. Опечатанные и такие, – продолжил, шелестя бумагой, мой помощник.

– От кого? – совсем сбавив ход машины, спросил я и обернулся.

Там в самом деле лежала куча газет и писем. А я даже не заметил, как дневальный всё это мне положил. Сразу бросились в глаза конверты с сургучными печатями. Я через плечо указал пальцем.

– Вон тот, без марок не тронь. А вон тот, с тремя синими, открой и прочти вслух.

– Я не привык чужую почту читать, – немного протянув, ответил Сашка.

– Высочайшим повелением разрешаю, – с усмешкой ответил я.

Мне очень сильно понравилось то правило, которого парень придерживался. Очень честное правило. Хорошее.

Стоило мне высказаться о разрешении, как парень сразу разорвал конверт и зашелестел листом гербовой бумаги.

– Дорогой Евгений Тимофеевич, с радостью сообщаю, что ваше прошение перед лицом Его Светлости одобрено. Ждите посылку послезавтра. Что за посылка?

– Увидишь, тебе понравится, – ответил я, улыбнувшись ещё шире, и добавив ход автомобилю. Ответ из губернского управления тайной канцелярии радовал меня как нельзя хорошо. – Что ещё?

– Да ничего нет. Только газеты.

– Почитай.

– Что?

– А что первое увидишь.

Никитин зашелестел снова. При этом раздался треск слипшейся по краям бумаги.

– Это оно само, – сразу затараторил парень. – Вирусняк, наверное.

– Читай.

– Пять сек. Вот. В Томске совершено покушение на главу полиции, ставшее шестым в череде убийств высокопоставленных чинов по разным городам империи. Неизвестный подбежал к автомобилю и бросил бомбу. От взрыва погибло шесть человек, в том числе два прохожих. Семь человек ранено. Ведутся поиски. К уголовному сыску подключилась жандармерия. А что они хотят? – зачитав статью, спросил парень.

– Кто?

– Ну, эти, террористы.

– Не знаю. Пусть жандармы разбираются. У нас и так дел по горло. Дальше.

– На границе с Австро-Венгрией участились случаи провокаций и расстрела пограничных дозоров Российской Империи. А также на приграничной территории участились случаи массового распространения листовок с призывами против императора. Ситуация накалена до предела, достаточно малейшей искры и будет война. Так. Понятно. Это запад. А восток что? Стычки патрулей Османской Империи с исламским санджаком Зор на границе османской провинции Алеппо, – Сашка что-то ещё долго бормотал под нос, а потом добавил. – Вот не помню толком ничего, но есть что-то очень знакомое, причём не древнее. Словно и не попадал никуда.

Я не ответил, так как перед нами оказалось большое жёлтое здание городской больницы, огороженное кованой решёткой. Фасад был свежевыкрашенным в бежевое, а сбоку виднелись облупившаяся штукатурка и оголившиеся красные кирпичи.

– Приехали, – произнёс я и выключил рубильник батареи.

Мы вышли из автомобиля, причём я забрал письма себе, а остальное распорядился спрятать под сидение. Никто газеты воровать не станет, но и выкладывать их на всеобщее обозрение не стоит. Не нужно наводить беспорядок.

На пороге нас встретил главврач, и мы прошли в его кабинет, миновав пахнущие хлоркой и мылом коридоры. У кабинета уже стояло четыре человека, ожидающих собеседования.

Главврач налил нам в стаканы очень сладкий чай с чабрецом и уселся в кресле, ожидая дальнейшего развития событий. Он был из числа доверенных лиц, и я не имел намерения просить его удалиться. Более того, подсказки опытного человека будут весьма полезны. Сашка сел на стул у самого окна. Он так и таскался с передатчиком, упорно называя его мобилой и сотиком.

– Ну-с, любезные, – проговорил врач, – предлагаю начать.

Я кивнул, закинул ногу на ногу и чинно выставил перед собой трость, уперев нижним концом в поцарапанный паркет и положив на её набалдашник обе ладони. Дверь распахнулась, и в неё вошла женщина лет тридцати пяти, одетая в белое платье с передником и повязкой красного креста.

– Разрешите, – тихо спросила она, едва заметно присев и сделав кивок головой, поглядывая исподлобья то на доктора, то на меня.

Главврач промолчал, но видимо, показал на меня жестом, раз барышня вскоре сосредоточилась на мне. В то же время за спиной чиркнуло спичкой, и по кабинету поплыл запах крепкого табака.

– Я вас слушаю.

– Я прочитала объявление, что требуется сестра.

– Вы читали, что там ещё написано? – спросил я, разглядывая женщину и начиная то разжимать ладони на набалдашнике трости, то сжимать их.

Дамочка мне не понравилась. Я старался доверять своей интуиции, и вот интуиция шептала, что она не подходит, но и отказать без благовидного предлога было неприлично.

– Я крови не боюсь, – тихо ответила женщина. – Вот давеча господину Жидкову сама кровопускание делала. Всё, как учили.

– Да уж, – негромко и тоскливо произнёс я, а потом повысил голос. – А вы знаете, что я не о страхе крови предупреждал? У меня на службе есть кое-что пострашнее. Вон у окна сидит цепной иноземец. Стоит только высказать в его сторону малейшее непочтение, как он голыми руками головы начнёт отрывать. И с такими приходится встречаться почти каждый день, рискуя жизнью.

Я небрежно повернулся к окну, заметив, как доктор с блестящими от азарта глазами с шумом втянул дым из трубки, а Сашка нахмурился и несколько раз моргнул. Однако, он тут же наклонил голову и как-то грузно встал. Ему бы в артисты пойти, цены б не было.

– Я помню, одного моба по квесту давил, – произнёс Никитин, старательно изображая иноземного пирата, – хэпэ много, а скилы ни к чёрту. Так он долго брыкался, пока я рубил его на куски двуручником. А потом продал его черепушку дикарям чёрных песков. А у него черепушка была побольше твоей.

Сашка подошёл ближе к барышне и поднял здоровенную ладонь, словно намеревался взять женщину за лицо.

– Пасть порву. Моргала выколю.

Пока девушка с испугом и недоразумением пялилась на здоровенного детину, я достал из кармана револьвер и быстро заменил один патрон на холостой, а после выстрелил в потолок.

– Фу! Место! – закричал я, дав себе зарок, что если девица не испугается, то возьму. Но нет, та взвизгнула и попятилась.

– Я только кусочек, – прорычал Сашка.

Барышня завизжала и выскочила из кабинета, даже не закрыв двери. Я тяжело вздохнул, а потом повернулся. Доктор сидел, согнувшись в три погибели, и тихо похрюкивал, сдерживая смех.

– Ну, вы и выдумщик, Евгений Тимофеевич, – выдавил, наконец, он, разогнувшись и смахнув слезу с глаза. – Но я вас понимаю. После того дикаря, что приволокли в мертвецкую с завода, долго ходил в размышлениях. Не подойдёт эта барышня вам, не подойдёт.

Я кивнул и громко позвал.

– Следующий!

В дверь осторожно вошёл хмурый мужчина в сером сюртуке, похожем на военный мундир. Да и держался он строго и по-военному.

– Где воевали? – спросил я его.

Этот кандидат казался мне более перспективным.

– На Кавказе, – негромко, но чётко ответил пришлый.

– Блин, тоже мне доктор Ватсон, – буркнул Сашка, уходя к окну.

– Хорошая книга, – согласился мужчина. – И герой мне импонирует. А этот джентльмен, видимо, мнит себя Шерлоком Холмсом.

Я привстал с гостевого кресла и открыл рот, чтоб ответить на такую дерзость. Уж кто мнит из себя лишнего, так это пришедший мужчина. Однако сказать что-либо я не успел. На улице грохотнуло. Да так, что в кабинете посыпались окна, а уши слегка заложило.

– Евгений Тимофеевич! – закричал доктор, – это уже слишком! Извольте объясниться!

Он застыл с очередной порцией ругани, услышав с улицы истошные вопли боли и крики: «Убили!»

– Это не я, – тихо выдавил из себя я, – за мной.

Как выбежали из здания, не помню. Слишком быстро промелькнули коридоры, двери и лестничные ступени. Лишь выскочив под открытое небо, я понял, что произошло. Посередине улицы дымился крытый полицейский автомобиль, а рядом были люди. Одни неподвижно лежали в той позе, в какой их застала смерть, а другие ползали, посечённые осколками. Эта чума докатилась и до нас. Впрочем, Томск находился близко, и террористы могли быстро организовать нападение, добравшись поездом.

– Нужна помощь раненым! Сашка, помоги доктору! – выкрикнул я, быстро оглядевшись и не обнаружив подозрительных личностей, и бросился к женщине, лежащей на спине и кашляющей кровью.

Я упал на колени рядом и разорвал платье, плевав на приличия. В бедре женщины виднелась узкая, но глубокая рана. Стоило мне прикоснуться к ней, как женщина начла упорно отбиваться.

– Больно, больно, больно.

Больница в двух шагах, но если не закрыть рану, то раненая умрёт, не попав в неё. Поэтому действовать нужно быстро. Срочно нужна давящая повязка. Я огляделся в поисках помощи. Никитин нёс какого-то пострадавшего на руках в здание, поэтому надежды на него не было. Зато у стены одного из домов напротив больницы стояла рыжеволосая и обильно украшенная веснушками девушка лет шестнадцати. Одета она была в тёмно-серое платье, красную рубаху, и чёрную накидку. На голове – цветастый деревенский платок, на ногах – новенькие, но испачканные грязью и кровью лакированные сапоги со шнуровкой. Она держала в руках какую-то корзинку, а вышла, видимо, из аптеки. В другое время я бы сказал, что кулёма кулёмой. Но то в другое время.

– Иди сюда! – закричал я ей, девушка быстро подбежала и присела, отложив корзину в сторону. – Придави рану ладонями. Я повязку сделаю.

Рыжая с большими испуганными зелёными глазами, прикусив губу, приложила ладони и навалилась всем весом.

– Больно, господи, больно! – закричала женщина, попытавшись убрать чужие руки.

Я снял сюртук и дёрнул белую рубаху, заставив ту с треском разойтись по шву. Оторвав длинный клок, которым можно было замотать ногу, я повернулся. Девушка закрыла глаза и что-то шептала, а из-под пальцев у неё сочился тусклый рубиновый свет, словно там горели крашенные химической солью угли. От такого зрелища я замер с повязкой в руках.

Ведьма? Наверное. Наука отрицает их существование, в отличие от провидцев, ну а вот я верю. Каков был шанс, что наткнусь на ведьму посреди города? Ничтожный.

Девушка разжала окровавленные ладони, и по коже раненой на землю отвратительной большой каплей пополз тёмный склизкий сгусток с чернеющим внутри него осколком. Я даже видел острый железный край. А на месте раны остался свежий шрам.

Девушка шатнулась, словно обессилевшая от тяжелейшего труда, а потом открыла глаза и сразу столкнулась взглядом с моим. Я не знал, что сказать, и лишь беззвучно шевельнул губами да притронулся левой рукой к своему забинтованному боку, где недавно был точно такой же осколок.

Шанс встретить настоящую целительницу с древней силой ничтожен, и его нельзя упускать…

* * *

Настя глядела на хмурого господина и проклинала свою бестолковость. Так глупо показаться на людях. Теперь в неё будут тыкать пальцем, кидать камни и винить во всех бедах. Ни один парень не захочет с ней водиться. Её, может, вообще запрут в морге и будут пытать да изучать. Она же ведьма. Но ведь женщина умирала. Ей нельзя было не помочь.

Но поздно уже думать. Там за углом её ждал Гнедыш с таратайкой. Может, если не высовываться несколько недель из двора, то всё забудется, думала она.

Настя подскочила и бросилась бежать.

– Постой! Подожди! – раздался сильный голос за спиной, когда девушка заскочила в переулок.

Она быстро отвязала коня, и прыгнула в простейшую повозку, состоящую, казалось, лишь из двух колёс, деревянной скамьи и двух оглоблей, тянущихся к упряжи гнедого жеребца.

– Но! Пошёл! Гнедыш, быстрее домой!

Конь, испуганный взрывом и запахом крови, взглянул на юную хозяйку большим карим глазом и, заржав, сорвался с места. Мимо замелькали дома, а под деревянными колёсами, окованными железом, загромыхали булыжники. Повозку подкидывало на каждой кочке, норовя выбросить хозяйку с места, но она вцепилась пальцами одной руки в поручень, а второй зажимала вожжи. Платок сбился, а рыжие волосы растрепались.

Дорога, мост через Каменку и многоэтажные дома, а позже и огороженные дворы деревянных изб промелькнули в едином порыве встречного ветра, перемешанного с брызгами грязи, поднимаемыми копытами несущегося коня. Они чуть не улетели в воду реки, сломав перила деревянного мостика.

Уже у дома Настя притормозила и соскочила на землю. Девушка даже не заметила кучи коровьего дерьма, в которую наступила, лишь открыла ворота, загнала упряжку и побежала. Но побежала не домой, а в сарайку. Там она села на охапку сена, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

– Дура, дура, – шептала она, чувствуя, как по рукам бежали тяжёлые слёзы.

Плач рождался глубоко в груди и надсадно вырывался наружу, заставляя губы трястись, а слова сбиваться.

Прошло всего немного времени, и снаружи раздался громкий крик матери. Залаял, словно закашлялся, пёс.

– Настька! Где ты, окаянная?!

Дверь в сарайку скрипнула. В темноту вошла раскрасневшаяся испуганная мать.

– Настя, что ты натворила? Там господин из тайной канцелярии тебя спрашивает.

Слова «тайная канцелярия» ударили по ушам, как нагайка по спине. Девушка подняла лицо и залепетала, давясь слезами.

– Я не виновата. Оно само. Я ничего не сделала.

Настя вскочила, а слова сорвались в крик.

– Я ничего не сделала! Я не виновата! Я не хочу под нож! Я не лягушка для опытов! Мама, я не хочу!

Дверь ещё раз скрипнула, и вошёл тот самый мужчина. Он тихо затворил её за собой и стал рассматривать Настю, а у девушки подкосились ноги, и кровь отхлынула от лица, отчего она опустилась на грязный пол.

– Ну что же вы, – заговорил мужчина, – встаньте. Вам не подобает сидеть в грязи.

– Господин хороший, – заговорила вместо Насти мать, бегая глазами по лицу гостя и по его разорванной одежде, – я не знаю, чё натворила моя дочь, она же это… она не со зла. Ну, просто дурёха.

– Конечно, не со зла, – согласился господин, не сводя глаз с девушки, – я предлагаю пойти со мной.

– Я не хочу. Я не виновата ни в чём, – мелко-мелко затрясла головой девушка в испуге.

– Ах так?! – повысила голос мать на господина. – Старшего в рекруты забрали, а теперь и дочери лишить хотите?! Не выйдет! Убирайтесь прочь, господин, как вас там.

Мужчина нахмурился ещё сильнее, а через несколько мгновений просиял и чуть не засмеялся.

– Вы, верно, меня не так поняли. Я вас работать ко мне приглашаю. А со старшеньким вашим мы решим. Всё-таки тайная канцелярия. Имеем возможности.

– Работать? – переспросила Настя.

Смысл слов дошёл до неё не сразу.

Глава 7 Полный комплект

Прошло четыре спокойных дня, ничем не выделяющихся на фоне той бойни и последующей беготни.

Сейчас же в моём кресле сидел, закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку и разглядывая желтоватые листы с приклеенными к ним полосками текста телеграмм, барон Бодриков. На столе стояли две чашки кофе, обе полные и давно остывшие. К ним так и не прикоснулись, хотя принесли их ещё час назад.

Его превосходительство по своей привычке нечленораздельно бубнил, переворачивая листы, а я стоял у окна, сжимая клинок, доставшийся мне от погибшего дикаря. Странный был трофей, и сама ситуация странная. Я размышлял и глядел на небольшой задний двор усадьбы, сочетающий в себе и крохотный сад, и техническую территорию. Попавший при отливке плоской стекляшки пузырёк, навсегда застывший в прозрачной преграде, слегка искажал вид двора, словно низкокачественная линза. Конечно, стоило немного сдвинуться, и эта мелочь не будет помехой обзору, но я специально смотрел на мир через него, в то время как в памяти всплывал момент боя с тем чернокожим попаданцем. Дикарь сперва боялся, но стоило ему увидеть меня, как он бросился в бой, а воздух вокруг него исказился точь-в-точь как от этого пузырька.

– Идемони, – чуть шевеля губами, прошептал я услышанные слова.

Что бы это значило? И ведь провидица тоже произнесла их. Но тут не исключено, что она выхватила их случайно из каши мирозданья. Помнится, Илья Семёнович, провидец из группы захвата, где я имел честь служить раньше, когда изрядно напивался, тоже бубнил всякое. Порой такое, что все его стороной обходили. Но чаще было так, что с ним отказывались играть в карты, ведь он тыкал пальцем и все их называл не видя. А вот на скачках ни разу не угадал, что неизменно приводило его в бешенство.

– Идемони, – повторил я, улыбнувшись вспомнившейся оказии.

– М? – не оборачиваясь, промычал барон.

– Да так, ничего, – скривился я, а потом задал вопрос в ответ. – А Светлана надолго уехала?

Барон оторвался от бумаг и поглядел на меня с нескрываемым неодобрением.

– Я отослал её в Москву, – хмуро произнёс Бодриков, – и не вздумай больше за ней ухаживать. Даже письма не смей. Ты женат, и этой связью порочил барышню. Ей нашли хорошую партию, и прошлое для неё теперь закрыто.

– Хорошую партию, – процедил я, стиснув в руке рукоять кинжала, – словно собаке. А я думал, наши свидания дольше продлятся.

– Не в этот раз, – произнёс барон, со вздохом встав с кресла и подойдя ко мне. – И ты должен знать, что она была специально приставлена к тебе. Следить. Уж прости за такую подлость, не думал, что у вас так далеко зайдёт. Она же просто телеграфистка.

– Знаю, что следить приставлена, – буркнул я после небольшой заминки, – но всё равно мне было хорошо с ней.

Я не кривил душой. Нет, я не любил девушку, с которой встречался, но даже зная, что она засланная, мне было удобно и комфортно. И конечно, я знал, что рано или поздно она уедет. Но то, что уехала, даже не заскочив напоследок, оказалось неприятно. Последний раз я с ней встретился за день до той смертницы, что взорвала отряд.

– Раз знаешь, должен всё понять, – произнёс Бодриков, глянув мне через плечо, стараясь узнать, что так сильно привлекло моё внимание. – И то, что я должен был убедиться в тебе. И то, что ей с тобой не по пути. Не лишай девушку будущего.

Барон поднял со стола остывший кофе, одним глотком выпил из маленькой чашки и продолжил.

– Да, по целительнице и провидице я запрос отправил в полицию и жандармерию. Но думаю, там всё чисто. Разве что крестьянка могла яблоки с соседского огорода утащить, но это мелочи. И ещё, на должность приветливой дамы я сам собеседование провёл. Забавно, что у тебя одни девки подобрались.

– Даму? Без меня? – спросил я, пропустив мимо ушей про девок, почувствовав ещё один укол в спину. – С ними мне работать, а не вам.

– Время дорого, а так я сразу трёх зайцев убью. И дама что надо, – барон легонько улыбнулся чему-то, отмахнувшись от моих слов. – И бюджет сэкономлю.

– Это чем?

– Чтоб фотографа не вводить в штат.

Я вздохнул. Раз борон снял наблюдение, значит, можно уже не думать, достоин высочайшего доверия или нет.

За окном механик из компании «Пар и жар» ковырялся гаечным ключом во внутренностях громоздкого котла с теплородом. Устройство было величиной с паровоз и пряталось под шиферным навесом. Разогретая жаром концентрата теплорода вода вскипала, и пар крутил каскад турбин, давая электричество для освещения, заряда машины и работы приборов. К тому же пар грел воду для домашних нужд, отапливая всю усадьбу вместе с конюшней и гаражом. Из кранов текла горячая вода, отчего можно без оглядки на дрова и уголь принять ванную. Домашняя прислуга тоже этому несказанно радовалась, ибо мыть посуду и стирать в кипятке лучше, чем в ледяной кадке.

Котёл был уже не новый и требовал регулярного осмотра. За спиной мастера стоял часовой с винтовкой на плече, взявшись за антабку ремня. Он вытягивал шею и заглядывал в открытую дверцу, порой указывая рукой и о чём-то спрашивая. Тогда мастер тыкал пальцем и пускался в долгие объяснения, заботливо хлопая по корпусу котла ладонью. Мастер чинил, часовой смотрел. Они не были врагами, но таков порядок вещей, нарушить который недозволительно.

Совсем как я с бароном.

Размышления прервал стук в дверь, и без разрешения в кабинет вошёл Сашка Никитин.

– Это, вашество, там две девчонки какие-то пришли. Одна вроде как пиар-акция блошиного рынка, вторая – школьница с выпускного.

– Александр! – резко повысил я голос, – Это не игра! Это реальность! И посему потрудись быть хоть немного серьёзным. Нас начальство посетило, будь любезен, сначала к господину барону за разрешением обратись.

Сашка оглядел с головы до ног застывшего с ехидной улыбкой Бодрикова, а потом сделал лёгкий кивок головой.

– Здрасьте. Ваше благородие, можно я пару слов с шефом перетру?

– Ваше превосходительство, – крякнув с усмешкой, поправил его барон.

– Я уже запутался, – тряхнул головой Никитин. – Мне бы гайд по рейтингам и титулам, или хотя бы шпору небольшую. Проще в какой-нибудь новой ролевухе с её квестами, классами и билдами разобраться, чем с этими благородиями.

– Я тебе её с утра дал. На листке.

– А-а-а, понятно. А можно ещё одну. Я ту в комнате на гвоздь прибил к стене.

– Евгений Тимофеевич, – произнёс барон, подхватив свою трость, – пойдёмте. Сгораю от нетерпения узреть ваших барышень.

Я поглядел на свой остывший кофе и пошёл вслед за невысоким бароном, дивясь, откуда в нём в его пятьдесят столько задору, как у молодого. Кабинет не закрыл, лишь на мгновение остановился, дабы подвинуть язычок устройства для опечатывания. Это значило, что меня нет.

Взгляд скользнул по ещё нескольким дверям, находившимся на этаже. Жилая комната, умывальник с санузлом и кладовая. Всё это было моим, так как жил я и работал практически тут же.

По лестнице я пробежал, весьма скоро оказавшись в зале, где барону уже поставили стул, и он восседал на нём, ожидая гостий.

Вскоре дверь открылась, и в помещение вошли две девушки. Они старались не глядеть друг на друга, словно всем видом показывая, что не вместе. И обе прятали красные словно от слёз глаза…

* * *

Настя сидела за столом.

– Вот куды ты вырядилась? – ворчала мать, доставая ухватом из печи горшок со щами. Она поставила его на стол, накрывая тот скатертью только по праздникам или иным важным случаям. – Нет, ну куды вырядилась? Вот так тебя и ждут там. Этот господин только поматросит тебя да бросит, наигравшись. Знаю я этих господ. Вон, Люська Мышкина тоже в дом одним устроилась горничной. Сильничали! Насилу сбёгла.

Настя сидела на краю лавки, теребя край передника в пальцах. Ей было страшно уходить из дома, но и оставаться здесь тоже не хотелось. Всё решают без неё. И дразнят без конца, сколько ни огрызайся. Настька – рыжая-замухрыжая. Настька дурочка-дочурочка. Надоело это. А тот господин так непривычно, мол, сударыня, вам не пристало в грязи сидеть. Не то, что пацаны деревенские, которые только и могут, что за косу дернуть.

– Хватит, – негромко буркнул отец, потянувшись за куском свежего хлеба, – ты эту Люську уже пять лет вспоминаешь.

– А и чё? – снова загоношилась мать, доставая с полки глиняные глубокие чеплашки для похлёбки. – Даже если не сильничать, то всё одно. Куда ей в государеву службу? Она ж дура дурой. Ничего не умеет. Все насмехаться над ней будут. А на неё вон, Андрюшка Колодков поглядывает. Ещё годик, и замуж. Чем не пара. Умный, работящий.

– Андрюха тот ещё обормот, – ответил ей отец, – его розгами почаще надо.

Настя слушала это, вяло потянувшись за корочкой хлеба. Есть ей совершенно не хотелось, но и сидеть просто так не могла. В обычное время она бы ершилась и огрызалась, привычная к издёвкам, но не унывающая, знающая, что может прийти в стайку, сесть под боком у Гнедыша и долго ему рассказывать о том, что думает. И пусть конь не понимал ни слова, но и не осуждал, лишь требовал сладкую морковку.

И всё же ей было страшно. Вдруг этот господин из тайной канцелярии её для чего непотребного использует. Нет, не снасильничает, как мать твердила, а посадит на цепь и будет, как карликов в цирке, всем показывать, мол, настоящая живая ведьма, за копейку можете пощупать.

– Что не ешь? – спросила мать, утерев передником раскрасневшиеся руки, и сев за стол.

– Не хочу, – буркнула Настя.

Глаза её против воли пробежались по побеленному потолку и таким же побеленным стенам из круглого бруса, по многочисленным полкам с поцарапанной утварью, по крашенному голубым подоконнику с больши́м горошком на нём, по кирпичной печи в полкухни с её копчёным заслоном, и отгороженным занавеской уголком с корытами, по потёртым сундукам с барахлом, по большому медному самовару. Самовар немного помутнел от времени, и мать всё время ворчала на девушку, что та никак его не начистит до блеска.

– Это что, вашему благородию уже и с простым народом есть зазорно? Вот угораздило же. Из пяти дочерей самая дурная и выжила.

– Мама! – подскочила на месте Настя.

– Что мама?! – съехидничала мать, зло сверля дочку взглядом. – Это не я из отчего дома сбегаю.

– Надоело! Нету сестёр! Нету! И я не хочу, как ты, всю жизь торговать на базаре! И замуж не хочу за того, на кого пальцем вы с отцом укажете! Не хочу!

Настя бросилась к двери, чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы. Ей было страшно, но ещё страшнее сейчас вернуться. Они потом всю жизнь будут тыкать пальцем и говорить, что дочка никчёмная и дурная. Что мать всегда права. Лучше в омут с головой. Лучше на посмешище к господину из тайной канцелярии.

– Стой, дура! – закричал вслед отец, но пальцы девушки схватили рваное серое пальто, висевшее в сенях.

Она уцепила за шнурки новые мамкины сапожки и, не помня себя, помчалась на скотный двор.

– Стой, окаянная! – орала мать.

Настя не разбирала дороги из-за катящихся градом слёз, растирая их рукавом по лицу, ноги сами несли её. А там стоял Гнедыш, которого отец снарядил по-верховому, когда за реку ездил, и не успел с оного снять седло, опять ссылаясь на головную боль, хотя вернулся нетрезвым. Девушка бросила перед седлом поперёк холки коня пальто и связанные шнурками сапоги, а сама быстро открыла ворота и ловко вскочила в седло на мужской лад, продев босые ноги в стремена.

– Стой, дура!

Девушка не слышала, лишь покрепче перехватила поводья и ударила в бок скакуну.

– Но, Гнедыш, но!

* * *

Выпускной банкет прошёл каким-то мало запоминающимся для Анны. Сначала строгая напутственная речь графини, потом пошёл черёд преподавателей. Учитель словесности долго и чувственно излагал свои чаяния о предстоящей жизни, окосевши от выпивки и бросая влюблённые взгляды на кураторшу группы. Та растеклась на стуле, как утка в гнезде, часто махая веером и глупо хихикая. Батюшка прочитал молитву. Дали слово одной из «перфеток» – отличниц.

На стол подали печёную курицу, которая была вкуснее того куска варёного мяса или рыбы, прозванной мертвечиной за отвратительный вкус, что ежедневно давали на обед. Картошин лежало в тарелке вдвое больше обыденного. Было по одному пирожному с суфле, а ещё бокал вина, пусть разбавленного до неприличия, зато настоящего. Конечно, у девушек из знатных семей и вино не разбавили и еды положили больше. Но это у богатых.

Анна сидела, пропуская мимо ушей речи, медленно разрезая курицу ножом и отправляя вилкой в рот. А перед глазами стоял тот господин из тайной канцелярии. Он точно знал, что Аннушка не сумасшедшая. А ещё он видел. Видел то, что другим недоступно. Он мог дать ей знание, мог указать путь, как разобраться в себе.

Выпускной прошёл незаметно, и вот уже девушка сидела на краю кровати, теребя пальцами шёлковую ленту светло-зелёного цвета у себя на шее. Такой цвет выбрал её покровитель, как полагалось по традиции, когда влиятельные лица подбирали себе подопечных, как котят в питомнике, мол, меценат. Вот только своего покровителя она ни разу в жизни не видела, а лишь знала, что есть такой граф Марковский. И что каждый год на Рождество все его подшефные барышни получали одинаковые недорогие подарки.

– Аннушка! – весело прозвучал в комнате голос Лизы. – На! Матушка передала!

Подруга, раскрасневшаяся от выпитого вина, поставила на стул перед Анной блюдечко с несколькими бутербродами, на которых была настоящая красная икра. После спартанского бытия прежних дней они казались истинным сокровищем.

– А у меня вот ещё что есть, – сделав кокетливый вид, произнесла Елизавета, держа в руках зелёную бутыль. – Шампанское!

Анна улыбнулась, встала и достала из буфета две чайные кружки.

– Не напьёмся?

– Что ты такая правильная? – картинно надулась Лиза, а потом ухватилась зубами за пробку и начала крутить бутыль.

– Ругать же будут, – потянувшись за салфетками, произнесла Анна.

– Кто? Мы уже сами себе хозяйки. Уже целый час.

Лиза хлопнула пробкой и стала аккуратно разливать пузырящийся напиток в кружки. Анна придержала посуду, а когда пальцы нечаянно соприкоснулись, перед глазами промелькнула небольшая комната, освещённая огнём свечи, смятая постель и мужское лицо. Эхом разлился затухающий вдали голос Лизы: «Ещё, ещё!». Казалось, что это Анна сама касалась того парня, даже пальцы запомнили прикосновение, равно как и плечи, грудь и бёдра ощущали на себе чужие мужские руки.

Анна с силой зажмурилась и тряхнула головой, отгоняя видение. И всё же отголосок чужого мира заставил её нервно сглотнуть. Что это? Прошлое? Будущее? Наверное, всё же будущее.

– Что с тобой? – спросила подруга, сделав глоток шампанского. – Оно же некрепкое.

– Ничего, – быстро ответила девушка, бросив на Лизу завистливый взгляд, а потом опрокинула бокал разом и потянулась за бутербродом.

Красная икра сияла в свете торшера. Ярко-красная икра и тёмно-красные, почти чёрные в свете уличного фонаря, испачканные в крови пальцы, порванная картонная коробка, размазанный по мостовой тортик, смешанный с человеческой кровью, дёргающиеся в агонии тела и звонкий смех.

Анна взвизгнула, уронив бутерброд на пол, и выставила перед собой руки с растопыренными пальцами, словно они действительно были в крови. Но это были её пальцы, в видении! И её смех! Не чей-нибудь, а её!

– Аннушка!

Девушка не сразу поняла, что подруга испугано трясёт её за плечи. А внутри бешено колотилось сердце. Казалось, оно выскочит из груди и убежит подальше от этих видений. К горлу подкатил ком тошноты.

Нужно срочно к тому господину. Лишь бы до утра не сойти с ума…

* * *

Барон сидел на стуле, вытянув руки и уперев в паркет трость так, что та стояла вертикально. Он приподнял подбородок, важно разглядывая гостий. Не хватало пенсне, и получился бы знатный сноб. Впрочем, снобизма у него и так в достатке. Я же держал в руках папку с документами.

– Ну-с, позвольте полюбопытствовать, кто у нас здесь? – спросил Бодриков с видом кота, ожидающего сметану. – Давайте начнём с вас, моя дорогая.

Он указал ладонью на девушку в платье воспитанницы института благородных девиц и накидке с капюшоном без рукавов. Платье было небесно-голубым с белым воротничком и такими же манжетами, а накидка – серой. Голубой цвет платья полагался выпускницам и воспитанницам старших курсов.

Я смотрел на институтку с лёгким ожиданием, словно сам находился на экзамене. Только оценивали моё чутьё руководителя в наборе работников.

Барышня сделала лёгкий книксен в знак приветствия и представилась. При этом мне показалось, что за нарочитым хладнокровием скрывалась настороженность затравленного зверька.

– Анна Дмитриевна Кукушкина, выпускница Новообского института благородных девиц. Получила приглашение как кандидатка на работу.

Я раскрыл папку и продолжил за неё.

– Соискательница на должность специалиста по сверхчувственному бытию. Чин, согласно табеля о рангах, двенадцатый – губернский секретарь. Соответствует войсковому званию поручик. Испытательный срок три месяца.

– Класс псионик, – тихо пробормотал Сашка.

Правда, это он так думал, что тихо. На деле его услышали все.

– Теперь вы, сударыня, – перевёл своё внимание барон на следующую персону.

– Я? – опешивши, спросила крестьянка.

Она даже обернулась назад, ища, с кем Бодриков разговаривает.

– Вы. Вы.

На лице начальника возникла улыбка.

– Ну, Настя я. Настя Иголкина. Я эта, работать. Меня позвали. Вот он позвал.

Девушка вытянула руку и показала в мою сторону пальцем, а я вздохнул. Придётся помучиться с ней. Благо не старуха, которую ничему не научишь, но все же пользы от неё должно быть больше.

– Анастасия Павловна Иголкина. Шестнадцать лет. Соискательница на должность фельдшера. Чин по табелю четырнадцатый – коллежский регистратор, самый начальный. Испытательный срок три месяца, – зачитал я, поймав презрительный взгляд Кукушкиной, обращённый к Насте.

Ой, тяжело с ними придётся.

– Класс хилер, – снова пробормотал Никитин непонятную фразу.

– Это чё, я благородие теперь? – шмыгнув носом, спросила девчушка.

– Если стараться будете, – с улыбкой кивнул я.

– Ну я, эта, буду. Вы только, барин, скажите, чё делать.

– Ага, – снова прозвучал совершенно нетихий шёпот Никитина, – я танковать буду. А тут ещё неведомый персонаж должен быть, фейсом торговать.

– Фейсом торговать? – раздался мягкий мелодичный голос со стороны лестницы, – фейсом – это от английского «лицом»? Забавное словосочетание. Если надо, буду и фейсом торговать.

Я резко обернулся, сжав губы и уставившись в голубые глаза молодой женщины.

– Это ваше собеседование? – зло спросил я у барона, но тот хитро прищурился и не ответил.

– Вот это няшка, – восхищённо протянул Никитин.

– Что ты здесь делаешь? – сдержанно произнёс я.

– А что, я должна быть как вдова при живом муже? Да и врачи говорят, что я почти здорова, – ответила Ольга Ивановна Тернская.

Глава 8 Галопом по Европам

Я всю ночь просидел в своём кабинете, стискивая в пальцах лампу. Во-первых, сказывалась бессонница после небольшого приступа, посетившего меня вчера вечером, а во-вторых, появление Ольги совершенно не входило в мои планы. Понимаю, что Бодриков, сам потерявший в том году жену от пневмонии, приобрёл бзик на семейных ценностях, и имеет большое желание воссоздать мою семью, но тут особый случай. Не моя она жена. Не моя. Она супруга того прежнего Тернского, погибшего в Петергофской мясорубке, а я ныне совсем другой человек. Причем, и ни Евгений, и ни тот, из другого мира.

Хотелось бросить лампу в стену и бить первую попавшуюся под руку мебель любым из клинков, висящих на стене, и желательно тем, что потяжелее. Хотелось выбить окно и прыгнуть в сад, и там кричать на луну. И отнюдь не потому, что я ее ненавидел. Наоборот, я боялся ей навредить. Ведь после моего перевоплощения я чуть не избил супругу, лишь неимоверным усилием воли сдержав того психопата, что стал частью меня.

И сейчас я проклинал барона с его неуместной инициативой. Прежнего Тернского до сих пор глодали стыд и желание уйти, хорошо упрятанные под внешней холодностью и отчуждённостью. Впрочем, моё альтер эго лишь злорадно посмеивалось над безнадёжным романтиком Евгением. Хотя я уже не мог отличить, кто есть кто.

«Nolite solliciti parva, ut suprae am. Не думая о мелочах, будь выше этого», – всплыло любимое изречение Марка Люция, которым он жил и которое ставил во главу угла во всём.

Наверное, он прав. Я глянул на посветлевшее окно. Уже наступило утро и надо приступать к первому дню с полноценной командой, раскисать нельзя. Пальцы разжали стекло лампы и взяли со стола папку с документами, и я направился к двери, подняв руку и дотронувшись пальцами до висевшего над дверью герба, изображавшего наполовину оскалившегося льва с большой гривой, наполовину рыбу с длинным витым хвостом. Таким был в другом мире геральдический морской лев, и прикосновение к нему являлось одним из моих собственных ритуалов. Хотя я уже сам запутался, кем был больше, Тернским или тем, другим.

Часы показывали половину восьмого утра, и я очень тихо прошёл мимо своей комнаты, куда заселилась Ольга, и воспользовался умывальником. А после спустился в столовую, совмещавшую в себе ещё и роль зала для совещаний. Удобная вещь, знаете ли, завтракать и ставить задачи на день. Когда-то прежний хозяин усадьбы специально распланировал дом так, чтоб танцующие гости могли сразу пройти к столу, и сейчас этот момент очень пригодился.

Сонная повариха Маша поставила передо мной кофе, омлет с беконом и жареные гренки. Последние я особенно любил.

– Принеси еще кофе, – произнес, протирая ладонями лицо, – и отца позови.

Маша ловко убежала, чтоб принести весь кофе разом. Она имела обыкновение приходить перед полдником, а утренний кофе варила одна из горничных, та, что дежурила в ночь. Дело-то нехитрое. Но сегодня день особый.

Маша, скользнув заспанной тенью, поставила ароматно парящую турку, а следом в столовую, смежную с гостевым залом, заглянул Старый, который, как всегда, проспал всю ночь в обнимку с обрезом в дорогом кресле, поставив возле себя телефон и накрыв элемент мебели покрывалом.

– Стареешь, – сурово взглянув на дневального, произнёс я, – позже меня проснулся. Вернуть тебя на недельку в полк, чтоб ты там с остальными распорядку выучился.

– Да куда уж больше стареть, ваш высокородь? А то, что уснул, так не гневайтесь. Я полночи таскал мебель. Ванька тощий как весло, и если бы не Сашка, мы бы пуп надорвали. Он один шкап по комнате вашей двигал. Ваша супруга с собой два воттакенных сундука с тряпками, то бишь с платьями и прочими вещами привезла. Из нижней гостевой шкап притащили. Кровать сменили. Горничные все белье поменяли. А ещё у ней фотографическая студия в чемодане. Тоже бегали, готовили коморку. Весь хлам выкинули.

Старый развел руками, указывая размер скарба жены, но походило это на байки рыбака или охотника, ибо не бывает сундуков в рост человека. А про студию я помнил, только не думал, что все будет оккупировано так быстро. Старый чулан рядом с узлом связи был без окон и как раз годился для проявления и просушки фотографий.

– Еще раз проспишь меня, – для видимости сурово произнёс я, – кресло в кабинет прикажу унести.

Судя по замершему лицу Старого, это оказалось ударом под дых. Я довольно ухмыльнулся и отпил глоток крепкого напитка.

– Иди, труби подъем.

Дневальный сразу исчез, а по штаб-квартире разнёсся хрипловатый крик.

– Подъем! Все на завтрак! Подъем!

Пока он извещал о начале нового дня, Маша расставила подносы с манной кашей, чашки с чаем и столовые приборы. Я успел отъесть половину омлета, когда в столовую один за другим стали проходить мои подчинённые. Это был первый день, и мне крайне важно было увидеть их. Увидеть, как они входят, что делают.

Первой влетела Настя, таща в руке большую деревянную ложку, отчего я невольно улыбнулся. Ещё шире улыбнулся, когда девушка, увидев меня, чуть было не выскочила обратно, но потом опомнилась и встала у двери, разглядывая ярко освещённое газоразрядными лампами помещение. Она неловко спрятала ложку за спину и потупила взгляд.

Следом в зал бледной тенью скользнула Анна, мазнув пренебрежительным взглядом по целительнице. Не знаю, как они уживутся, но чует моё сердце, придётся их примирять. Провидица сделала лёгкий реверанс и села на ближайший стул подальше от меня. В ней чувствовались вышколенность и дрессировка. В то же время ощущалась настороженная замкнутость.

– Я вспомнил! – заполнил зал радостный крик, и в помещение ворвался Никитин.

Он, радостно потирая ладони, плюхнулся на ближайшее свободное место и стал уплетать кашу, не дожидаясь приглашения.

– Что вспомнил-то? – спросил я его, положив вилку на салфетку.

– Я это, я срочку служил, – произнёс Сашка, а потом повернулся к двери и взглянул на целительницу, до сих пор скромно стоящую у входа, – это как называется у вас. Ну, помнишь, ты про братана говорила? Когда против воли забирают в армию.

– Рекруты.

– Да, именно. Больше ничего не помню, но вот что служил, помню.

Он изобразил руками, как прицеливается из ружья в дальний угол зала. Даже один глаз прищурил. Точно артист. Паяц. А осмелевшая с его появлением Настя бочком пронырнула мимо меня и села рядом с парнем, стараясь спрятаться за его большой фигурой от моего внимания.

Последней в зал вошла Ольга. Она остановилась в проходе, окинула всех взглядом, задержавшись на мне. На лице отобразилась лёгкая улыбка, в то время как глаза, наоборот, были напряжённые, словно готовые к выстрелу револьверы. Сами же эти глаза неуловимо меняли цвет в зависимости от освещения. Вот сейчас они кажутся голубыми, а при свечах и полумраке – зелёными. На улице, напротив, наполнятся серым. Сколько смотрел, никак не мог привыкнуть к этому.

– Садитесь, Ольга Ивановна, – произнёс я, решив придерживаться во что бы то ни стало официального рабочего тона.

Ольга, стерев с лица улыбку и поджав губы, прошла к свободному месту, оказавшись слева от меня. Я невольно сопроводил ее взглядом. Она была весьма недурна собой в свои тридцать лет. Тёмно-русые волосы сплетались в греческую причёску и подхватывались ободком. Ровная спина положительно подчёркивалась плавной женственной походкой. Лицо утончённое, правильное, с небольшим прямым носом и пухловатыми губами.

Моя-не-моя жена очень хорошо попадала под тип приветливой дамы, особенно когда улыбалась, а на щеках появлялись небольшие ямочки.

Я невольно задержал на ней взор, и это не осталось без внимания. Ольга едва заметно улыбнулась и стала неспешно завтракать, а я отвернулся и стал зачитывать вступительную речь.

– Я уверен, что все вы друг с другом уже познакомились, а обо мне рассказали слуги, так что не буду останавливаться на этом. Но отныне вы члены подразделения Тайной Канцелярии. Можете называть себя охотниками на попаданцев. Озвучу распорядок дня. В восемь завтрак, в девять начало служебных дел, к коим по первости будут относиться учебные занятия и тренировки. Будем учиться пользоваться приборами, заниматься стрельбой, ездить верхом и прочим. Кроме того, у каждого будут дополнительные занятия по специальности. В два пополудни обед. В восемь вечера ужин.

Я выразительно посмотрел на Сашку.

– Ты постоянно со мной. Для тебя главное – быстрее освоиться в нашем мире.

– А что в нем осваиваться? Это как глушняк на отшибе вселенной, а так городок неплохой.

– Глушняк? В смысле, глухомань? – уточнил я.

– А что? В моем мире на этом месте мегаполис стоит. Полтора ляма человек. Это я точно помню. А вот как он называется, не помню. Но точно не Новообск. Что-то Ново, но не обск.

Я задумчиво потёр подбородок. Петроград с Москвой по численности населения примерно такие, а у них уездный город на полтора миллиона душ. Сколько же человек в их столице? Не меньше двадцати миллионов, поди. Муравейник, не иначе.

– Хорошо, – произнес я, а потом перевёл взгляд на Анну и достал из папки с документами старую потёртую тетрадь и колоду игральных карт. – От вас, Анна Дмитриевна, будет требоваться прочесть рабочие заметки одного из ваших предшественников. Он в вашем деле лучший, из тех, кого я знаю. У вас, должно быть, много вопросов, но я сам не провидец, не могу ответить на них.

– Но ведь вы видите, – осторожно спросила девушка, наклонив голову и исподлобья оглядев всех присутствующих.

Она это произнесла так, словно была заговорщицей, или говорила о чем-то крайне непристойном. Ещё бы, Илья Семёнович в прошлую бытность мою в столице, когда напивался, часто повторял, что чуть вены не вскрыл, когда дар стал проявляться в полную силу. Тут немудрено сойти с ума. Именно поэтому я говорил о даре как о само собой разумеющемся, дабы не прививать девушке состояние ущербности.

– Видеть и быть провидцем немного разные вещи. Это как уметь держать в руках пистолет, и другое дело попасть с него в монетку на триста шагов. Может быть, я неправильно выразился. Может быть так, что я имею пистолет и могу выстрелить, а вы обладаете винтовкой с оптическим прибором. Не знаю, но все провидцы стоят на учёте Тайной канцелярии. Кого выявили, разумеется. Могу посоветовать несколько упражнений, которые ваш коллега делал. Тасуете колоду и пытаетесь угадать, какую карту вытянете. Потом пытайтесь ходить по помещениям и на улице с закрытыми глазами. Говорят, очень действенно. А ещё приглядывайтесь к людям. Просто пробуйте угадать их настрой. Для начала так.

Девушка сидела тихо, но я прямо отсюда слышал, как тяжело она дышит, и даже как дрожат ее пальцы. Она пытается принять своё проклятье, вспоминает свою жизнь и думает, что все безумие не более чем дар провидения. Ничего, пусть свыкнется. В этом деле лучше не торопить.

– А что мне скажешь? – негромко спросила моя жена, гоняя в блюдечке кусочек хлеба вилкой.

– От его светлости пришли рекомендации почитать некого доктора Фрейда. Говорят, восходящая звезда психиатрии. Не знаю.

– А, Зигмунд Фрейд! – воскликнул Никитин. – Не помню, кто он, но помню, что его у нас знают все.

Я ухмыльнулся и продолжил.

– Раз знают, тогда тем более нужно прочитать. А ещё займитесь одеждой. Советуют, что барышня в чем-то похожем на форму вызывает больше доверия, чем просто прохожая.

– Вульгарность, – буркнула Ольга, ткнув вилкой в несчастный кусок.

Ее, видимо, больше разозлило моё обращение на «вы», чем упоминание о форме. Пусть свыкнется. Я не могу пересилить себя, чтоб назвать на «ты», а тем более «дорогая» или «любимая».

– Что касается вас, моё юное дарование, – произнёс я, немного наклонившись в сторону, чтоб лучше увидеть целительницу, – то вам надлежит после обеда убыть к доктору Преображенскому, главному врачу городской больницы.

– А чё он будет делать? – дрогнувшим и осипшим голосом спросила Настя.

Она словно боялась, что ее резать станут.

– Учиться вас определит на курсы сестёр милосердия. И ещё. Я должен убедиться, что вы та, за кого я вас принял.

Все уставились на меня, ожидая интригующих вопросов о прошлом и тайном. Но вместо этого я взял со стола нож. Обычный кухонный с тонким лезвием, каким рыбу филируют.

Я положил на столешницу левую ладонь и, уперев кончик лезвия, стал давить на рукоять. Потекла кровь, а нож вскоре стукнулся о дерево с другой стороны.

Ольга ахнула, а Настя громко завизжала.

– Вы чё?!

Она вскочила с места и подбежала ко мне, боясь подступиться к ране, а я спокойно вытащил нож и положил в тарелку из-под бекона с омлетом. Боли я не чувствовал, а с моей живучестью рана затянется через пару дней. Тут главное было не порезать сухожилия.

– Вот отморозок, – проронил Сашка, глядя на происходящее с вытянутым лицом. – Даже не поморщился.

Я вытянул руку, с которой на паркет потёк тонкий и ленивый ручеёк багряного цвета.

– Лечи.

Настя сдавленно пискнула, подпрыгнула на месте и протянула руки к моей ладони. Но не смогла дотронуться и отдёрнула пальцы, сжав их в кулачки и тряся ими, словно обожглась об угли.

– Вот вы зачем? – снова произнесла-простонала она, а потом, почти плача, одним решительным рывком схватила мою ладонь и начала шептать какие-то заговоры.

И тут мне стало больно. Я давно не чувствовал настоящей боли, с тех пор как попал в этот мир. Не головной во время приступа, а обычной. И это нечто обожгло рану так, что я лишь стиснув зубы, заставил себя не вырваться из пальцев целительницы.

Пытка лечением продолжалась около минуты. Вскоре на месте раны остался свежий шрам. К вечеру и он рассосётся.

– Ваше! – раздался встревоженный крик дежурного пробойщика, закончившийся недоуменно, – высокоблагородие.

– Что?

– Пробой, – произнёс Иван, а потом поправился: – Два. Сразу.

– Два? Твою мать! Где?! – выдёргивая окровавленную ладонь у Насти, выругался я, а потом прорычал на латыни, – Semper in excremento, sole profundum qui variant.

«Постоянно в дерьме, только глубина меняется».

– Один у центрального рынка, а второй на набережной Каменки. Там, где она в Обь впадает, – ответил Бычков.

– Сколько времени у нас есть? – уточнил я, достав из кармана едва слышно тикающий хронометр с призрачно сияющими стрелками.

– Нарастание сигнала небольшое, Евгений Тимофеич, около часа будет до первого. Они почти одновременно начались, но тот, что у реки, неспешнее.

Я секунду обдумывал, а потом хлопнул крышкой на часах, убрал прибор в карман, встал и на ходу отдал распоряжения.

– Все в машину! Александр с радиостанцией на переднее сиденье. Барышни все вместе – на заднее. Иван, позвони в полицию, пусть наряд на всякий случай на рынок направит, а то кирасиров нам не дадут. Два пробоя одновременно. Это ж какая гадость редкостная.

Я не стал объяснять, что подождать машину лучше у караулки, а не лезть в сад. Как и то, что в такие моменты нужно взять оружие, медикаменты и многое другое. Не знают они пока этого, а вот первых таких попаданцев им лучше всего увидеть сразу, чтоб не питали иллюзий. Близко я их все равно не пущу, сам буду работать.

Из помещения выскочили одним махом. Каждый по своим комнатам, дабы схватить верхнюю одежду. В гостевом зале Иван уже орал в трубку телефонного аппарата.

– Дежурный! Ало! Ало! Да чтоб твою мать эту связь!

Я не стал слушать гневную тираду тощего оператора. А пошёл быстрым шагом к двери под лестницей, ведущей прямо в задний двор. Горничная Даша с криками: «Евгений Тимофеевич!» догнала меня и передала пальто, трость и шляпу.

Расселись быстро. Сашка держал на коленях громоздкий передатчик. Девушки немного потеснились на заднем сиденье. В середину посадили хрупкую Настю, которая замерла, как мышка, осознавая себя между двух «благородий» да ещё и в дорогущем электромобиле.

Старый открыл воротину, и я собирался уже выехать, но нам навстречу вполз трактор с прицепом, груженным по самый верх большими ящиками. На ящиках сидели три солдата в шинелях с винтовками, изображая из себя бдительных дозорных.

– Вам приказали доставить! – выкрикнул один из них, видимо, старший, но я лишь махнул рукой.

– Потом! – и резко выжал педаль контроллера электромотора.

Автомобиль дёрнулся, бросив из-под колёс мелкую щебёнку, которой были засыпаны специальная дорожка и площадка перед гаражом.

– А что это они приволокли? – оживился Сашка.

– Ты ещё лезешь, – буркнул я.

Настроение, и так не задавшееся со вчерашнего вечера, испортилось окончательно новостью о двух пробоях. Но все же я ответил, быстро вращая при этом руль и ругаясь на прохожих, слишком медленно уступающих место нашему транспорту. – Кирасы и оружие привезли.

– Да?

Никитин повернулся на сидении, и я подумал даже, что свернёт себе шею.

– Успеешь наглядеться. Ещё ненавидеть начнёшь.

– Не думаю, – с улыбкой до ушей ответил мне здоровяк.

Электромотор гудел, как рассерженная пчела. Авто нещадно подкидывало на выбоинах и кочках, а из-под колёс вылетали брызги не до конца высохших луж. Все же дороги, даже городские, в России всегда были предметом нелюбви и насмешек.

Какая-то дурная шавка с истошным лаем, словно ее в кипяток собирались сунуть, едва не бросилась под колеса и долго бежала следом. Промелькнула даже мысль остановиться и пристрелить эту псину, грязную, как кусок половой тряпки. Все сидели напряжённые и хмурые.

Чем ближе подъезжали к центру города, тем оживлённее становилось на улицах. Среди двухэтажных деревянных и трёхэтажных кирпичных домов сновали мещане, спешащие на работу. Сам центральный рынок не отличался ничем от тысяч таких же, разбросанных по городам и сёлам громадной империи.

Я остановил авто в нескольких метрах от ближайшего ларька.

– Что дальше? – негромко спросила Ольга, явно выражая общую заинтересованность.

– Ждем, – ответил я, вслушиваясь в шум толпы, которая гудела на сотни голосов, как пчелиный рой.

Часто над этим гулом взлетали выкрики зазывал и брань торговцев между собой. «Мясо! Свежее мясо!» «Куды прёшь?! Не видишь, телега полная?!» «Любка, а Любка, а ты со мной вечером пойдёшь?!»

Я сидел, водя большими пальцами по лакированному рулю, словно стараясь отполировать его ещё больше. Обычно в таком людном месте при появлении попаданца толпа либо замолкает в недоумении, либо наоборот, начинает шуметь ещё сильнее. Сейчас же все было тихо.

Я потянулся к радиостанции и, проверив, что цифры выставлены верно, снял трубку и нажал на клавишу вызова.

– Дай операторскую. Ало, Ваня, что с пробоем?

– Сейчас должен быть, – ответил парень, но я это и так понял по слышному в трубке тонкому писку.

Два свиста накладывались друг на друга режущим ухо диссонансом. Я положил трубку, а потом вышел из авто и достал револьвер, проверив щелкающий под пальцами барабан. Все гнезда заряжены. Не хотелось бы его использовать, но случаи с террористами и дикарём говорил об обратном.

А потом произошёл хлопок, сменившийся истошным мужским криком. Глаза сами собой выискали источник звука. А прямо над рынком падал человек. Он барахтался в воздухе, возникнув на высоте трёх сотен метров над землёй, и орал.

– Твою мать! – выкрикнул Сашка, а я молча бросился туда.

Обречённый вопль вскоре оборвался с грохотом упавшего тела и треском чего-то деревянного, но в противовес ему истерично завизжала толпа. Добежал я до места за несколько секунд.

Попаданец лежал на грязной земле в неестественной позе изломанной игрушкой. При падении он задел прилавок молочника, и теперь из окровавленного и смятого бидона по утоптанному грунту текло молоко, смешивающееся с ручейками багряной жидкости. Упавший был совершенно обнажён и являлся мужчиной примерно сорока лет. Никаких особых примет я у него не увидел. Человек как человек.

Скорость падения оказалась такова, что та нога, которой он задел и сломал столешницу молочника, висела на лохмутах мяса, являя всем сломанную кость и рваные жилы.

– Да-а-а, короткое у него попаданство, – протянул вполголоса за моей спиной Никитин.

Я обернулся, увидев хмурого парня и трёх барышень моего отряда. Настя непрерывно крестилась, повторяя как заведённая: «Господи, Господи, Господи». Анна сперва зажала ладонями рот, а потом отвернулась и согнулась пополам. Ее вырвало.

А вот Ольга, хоть и бледная стала, как мел, подняла стиснутый в дрожащих пальцах фотоаппарат с большой лампой вспышки, и щёлкнув диафрагмой объектива, стала крутить трещотку фотоплёнки, перематывая ту на чистое место для нового кадра.

Я ещё раз оглядел окружившую тело толпу.

– Следуйте за мной.

– Куда? – тут же уточнил Никитин, бросая хмурый взгляд на тело.

Он, видно, представлял, что сам мог быть таким распластанным на дороге, как жаба, попавшая под колеса.

– У нас ещё один пробой будет. Нужно успеть, – ответил я, убрав револьвер и достав на секунду хронометр.

– А этот?

– Этот уже никуда не сбежит. После, в мертвецкой пообщаюсь с ним.

Сашка ухватил Настю, а я взял под руку шатающуюся Анну и повёл к авто. Пришлось протиснуться через кольцо толпы.

– И так постоянно у тебя на службе? – догнав меня, спросила Ольга.

Она одной рукой придерживала фотоаппарат, а второй подол тёмно-синего платья с кружевными рукавами и воротом. Платье мешало ей быстро бежать, но она очень старалась.

– Нет, – произнёс я, – в Москве и в Петрограде падающие с высоты через одного бывают, словно там земля выше нашей, а тут такое редкость. Я так вообще одного видел, что прямо в заборе оказался. Лежит человек, корчится, а сквозь тело кованая решётка проходит. Думал сперва, что проткнули его, а нет, снизу забор вкопан в землю, а сверху завитки и поперечины мешают. Просто он с забором совместился как-то. Но то совсем редкость дикая. Не передумали ещё с нами быть?

Ольга не ответила, и даже не сбавила шаг, услышав обращение на «вы». А я надеялся, что этот случай отвадит ее от меня.

Мы быстро сели в машину и снова помчались. Благо дорога проходила совсем близко к нужному месту. Правда, пришлось потом продираться через плотные заросли клёна и ивы, чтоб оказаться у самой реки, но и ждать пришлось недолго.

Попаданец преподнёс нам очередной сюрприз. Нет, никто ниоткуда не свалился, просто хлопок пробоя почти сразу сменился плачем ребёнка-грудничка.

Глава 9 Бронеледи и этикет

Как бы то ни было, ребёнку я был рад. После того несчастного на рынке мои барышни могли впасть в такое уныние, что привести их в чувство стало бы немыслимо тяжёлой задачей. Но маленький крепыш с серыми глазами, заливавшийся от голода криком и весь красный от натуги, стал спасательным кругом. Темноволосый мальчик, укутанный в серо-бурую звериную шкуру, при себе имел только дикарский амулет на шее да охотничий нож, спрятанный в складках шкуры вместе с кожаными ножнами грубой работы.

Вопреки ожиданиям опеку над малышом взял Никитин, отпихнув девушек в сторону. Через плечо ему постоянно лезла с советами Настя, тогда как Анна лишь испуганно пялилась на дитё. Девушка, всю жизнь проведшая в стенах института благородных девиц, не имела никакого представления о том, что делать с младенцем.

Ольга, молча поджав губы, глядела на мальчика. Не имея своих детей, она очень этим тяготилась, и в ее взгляде читались тоска и зависть.

– Да как ты его пеленаешь? – бурчала Настя. – Туже надо.

– Не надо, – ответил ей Сашка. – Шкура толстая и грубая, натереть может.

– Надо. И покормить его надо.

– Слышь. Отцепись. Я двух племянниц и дочку нянчил. Я и так знаю, что кормить надо.

Сашка легко приподнял мальчика, придирчиво покрутив в целях осмотра шкуры в руках.

– Не сломай его, – выдавила из себя Анна, охнув от такого обращения мальцом.

– Ещё одна, – буркнул Никитин. – Если бы дети были как фарфоровые куклы, человечий род давно вымер бы. Этот пацан попрочнее тебя будет.

– Хватит, – произнёс я, устав наблюдать за картиной о няньках. – Мне нужно донесение написать по двум случаям за сегодня. И посылку разобрать.

Никто возражать не стал, и мы дошли до авто, где расселись по своим местам. Никитин с младенцем рядом со мной впереди, барышни сзади.

– Куда его теперь? – тихо спросила Ольга, когда машина почти бесшумно начала двигаться по разбитой дороге.

Она тоскливо глядела то на дитя, то на меня.

– В приют. Мы не можем его у себя оставить, – ответил я. – Но обещаю, за ним там хорошо приглядят.

– А имя у него есть?

Я пожал плечами. Имя-то у него было, но мы его никогда не узнаем. Впрочем, какая разница.

– А давайте назовём его Конан, – громко произнёс Никитин, обернувшись к девушкам, ютившимся на заднем сидении.

Те даже немного растерялись.

– Как Артур Конан Дойль и его «Затерянный мир»? – спросил я, несколько раз нажав на клаксон, когда какие-то старушки даже не изволили обернуться при появлении авто, не то, чтоб с дороги уйти.

Старушки закудахтали и начали, бурча свои проклятия, ковылять к покосившемуся заботу старого дома.

– Почему Дойль? – удивился Сашка. – Конан-варвар. Вон какой здоровяк, и меч есть. То есть нож.

– Какой варвар? – опешил я в свою очередь.

Никитин смотрел на меня с открытым ртом, наверное, с минуту, прежде чем продолжить.

– Ну, герой такой есть. Его ещё этот играет, блин, здоровый такой. Блин, не помню фамилии. Или у вас его нет?

Я вздохнул, но не ответил. Попаданцы часто всякие несуразицы несут. Никитин среди этой братии просто верх адекватности и благообразия.

Авто ехало долго, я старался не гнать его без нужды, да ещё с младенцем в качестве пассажира. Я ехал, а сам думал. Два попаданца сразу – весьма редкое событие. Редкое даже для столицы, притом, что там порой бывали весьма разные случаи. И вдвойне страннее, что пробои случаются только в черте города. В Петрограде, помнится, специальные конные разъезды были для ловли тех, кто далеко от людей возникал. Там-то провидцы особо и пригождались. Попробуй, найди без них иголку в стоге сена. То леса, то болота.

К приюту приехали через полчаса. Была в пути возможность позвонить, а раз есть возможность, грех не воспользоваться, я выкрутил на панели рукоятки, выставив номер коммутатора, а потом долго орал в трубку: «Ало, барышня! Мне детский приют. Начальника. Да! Да!»

С приютом я раньше не работал, но смог докричаться, чтоб господин начальник не убежал раньше нашего приезда. Помогли волшебная фраза – Тайная канцелярия, и сотрясание воздуха от имени барона Бодрикова, которого как раз знали все казённые учреждения.

Начальник, пожилой мужчина в стареньком, стиранном на сто раз сюртуке встретил нас холодно. Он постоянно ссылался на то, что мест нет, и лишь обещания, что окажем приюту посильную материальную помощь, возымели эффект. Благо что с тем, куда определять младенца, вопросов не было. Записали его как солдатского сироту. Мол, отец пал во время провокации врага. Имя так и оставили двойное, Артур Конан. С фамилией тоже вопросов не возникло. Я просто вспомнил одного из погибших при взрыве кирасиров.

До усадьбы доехали молча. Так же молча пополдничали бутербродами с сыром.

Лишь однажды Ольга Ивановна изволила нарушить безмолвие, спросив у Никитина один-единственный вопрос, от которого тот сник и стал совершенно хмурым с лица.

– Развёлся-то из-за чего? С детьми ведь ладишь.

– Да, из-за хрени, – уклончиво ответил парень, уставившись на некоторое время в пустоту.

Было видно, что это тяготило Сашку. Так, в общем, и доехали. Шум начался потом, когда я распорядился всем прибыть в гостевой зал, где половину места загораживали громадные ящики с клеймом армии Российской Империи. Моя группа по женскому обыкновению собралась далеко не сразу. Они сначала, к моему глубочайшему недовольству, долго переодевались в домашние платья, пудрили носики и занимались прочей, неведомой для мужчин ерундой, которую мы склонны считать верхом несуразицы. Даже деревенская девчонка долго ковырялась в своём сундуке, что-то проверяя.

– Александр! – позвал я своего гренадёра-связиста.

Тот сидел в кресле, обычно служившем сонным троном Старому, и листал какую-то газету. По моему зову он оторвался от своего занятия и ловко вскочил.

– Поднимись в мой кабинет и принеси оптифон. Он стоит на журнальном столике. Только не сломай. Дорогая вещь. Из Германии выписал.

Никитин потянулся, хрустнув суставами, и лёгким бегом умчался по лестнице. А я подошёл к ящикам и начал срывать пломбы.

Вскоре на лестнице снова загромыхало, и мой помощник притащил большую лакированную коробку с позолоченными защёлками.

– Куда?

– На стол дневального, – указал я рукой, а потом добавил, – открывай. Думаю, сообразишь, что к чему.

Сашка осторожно поставил оптифон. Было слышно, как он сначала клацнул защёлками, а потом восхищённо выругался.

– Это что, пластинки проигрывать? Охренеть! Он ламповый! Охренеть! Это не пластинки, это лазерный диск! Стеклянный!

– Ага, – не поворачиваясь, ответил я. – Немцам повезло получить оптическое устройство записи. Оно сильно оплавлено было. Я представляю, как они намучились с логическими лампами, но результат того стоит.

– А что за музыка?

– Там написано.

– Я не читаю по-немецки, – не унимался Никитин.

– Вагнер. Что же ещё немцы могли записать из музыки?

Щелкнули кнопки, и зал заполнила медленная красивая музыка. «Тристан и Изольда». Как мотыльки на свет, на мелодию известного композитора вышли наши девушки. Как раз в этот момент я открыл первый ящик и злорадно улыбнулся, доставая оттуда светло-серую одежду, похожую на толстое мужское нательное. Простёганные льняные рубахи и такие же подштанники. В комплект входили ещё носки и небольшая шапочка с завязками. Все прошито прямоугольным шитьём, как ватный матрас.

– Поспешили вы, барышни. Сейчас вам опять переодеваться придётся.

– В мужское? – брезгливо спросила Ольга, пришедшая в зал последней. – У меня уже есть белье под платьем. Зачем ещё одно. В доме тепло.

– Не-е-е, – протянул я, повернувшись и кинув Никитину один комплект.

Тот поймал его налету, и пощупав ткань с видом знатока, потрогал толстые ватные подкладки на плечах. Было видно, как у него загорелись глаза, и сразу после этого парень бросился наверх, в свою комнату.

– Барышни, это не под платья. Вы сейчас переодеваетесь и выходите в этом без платьев, – продолжил я.

– Оно же мужское. Да ещё и исподнее, – покраснев, высказалась Анна.

– А чё, – пробормотала Настя, – когда за дровами зимой ходила, братовы подштанники надевала. А то весь срам отморозить можно.

– Барышни, – зловеще произнёс я, достав из потаённой кобуры, спрятанной под сюртуком, револьвер. – Через два часа я буду в вас стрелять. По-настоящему.

– Зачем? – спросила Ольга, пристально глядя на оружие в моей руке.

– Развестись хочу, – буркнул я. – Слишком много вопросов. Идите, переодевайтесь!

Барышни только начали подниматься по лестнице, а вниз уже мчался Никитин. И если бы не мой своевременный нахмуренный взгляд, съехал бы по перилам, как подросток-гимназист.

– Я готов!

– Вижу. Другие не готовы.

Пришлось ждать ещё четверть часа, пока не появились девушки. Они стыдливо жались, прикрываясь руками, хотя стёганка закрывала все тело от головы до ног.

– Значит, так, – начал я первое в их жизни специальное военное занятие, убрав револьвер и вытащив из ближайшего ящика деталь. – Это механическая кираса. Она работает по принципу усиления движений членов человеческого тела. В ранце расположены силовые электрические катушки. Они приводят в движение тросики, а те, в свою очередь, крепятся к суставам. Само движение ощущается логическими лампами с помощью миниатюрных пружинно-электрических датчиков. Вся эта конструкция призвана сделать солдата сильнее, чтоб он мог нести больше брони, оружия и припасов к нему.

– Долго в неё одеваться? – спросила насупленная Ольга, сложив руки на груди.

– Долгие только первая сборка и подгонка. Потом достаточно пятнадцати минут.

– Шеф, – задал свой вопрос Никитин, – а нужду как справлять? Вон, водолазы тоже в свои скафандры по полчаса экипируются. А в бою помощников может не найтись.

– Это не водолазный костюм. Он не герметичен. Силовой каркас идёт по внешнему краю тела, броня просто навешана сверху. Так что, для нужды требуется только отщёлкнуть броневые сегменты спереди или сзади. Они висят на манер подола рубахи или короткой юбки. А там отстёгиваешь специальные пуговицы и справляешь нужду.

– Блин, – пробубнил Никитин, – перчатки так просто не снимешь. Так и хозяйство можно оторвать этим… как его… вспомнил – экзоскелетом.

– А в этом и заключается, дорогой мой Александр, мастерство кирасира. Солдаты именно так и проводят ритуал прописки в кирасиры. Пьют хмельное, а потом нетрезвые отливают на угол казармы. Так сказать, твёрдость руки проверяют. Чтоб не дрогнула.

– Круто! А что ещё они могут?

– Опытный кирасир может броневыми перчатками достать спичку из коробка и чиркнуть ею, не сломав ни того ни другого. И курение среди них тоже распространено. Хвастаются. Но мы курить не будем. Я вам потом другой ритуал покажу. Столичный. Как юнкера императорского кирасирского училища отмечают выпускной.

– Ва-а-ау! – восторженно произнёс Сашка, – «Вархаммер» отдыхает.

Я не знал, что такое «Вархаммер», но снял с себя сюртук, кобуру с оружием и ботинки, вытащил брючной ремень, который может мешаться. Бросил все это на кресло и достал из ящика рамку наплечников, к ней крепились все остальные детали. От неё, так сказать, приходится плясать при сборке кирасы.

Рамку я положил на шею, примерив по ширине плеч, а потом снял и раскрутил винт регулировочного штифта.

– А переодеваться не будите? – спросила Анна, тоскливо глядя на кучу непонятных для неё железяк.

– Я сейчас покажу вам, а подгонку по-боевому проведу вечером. Кстати, ваши кирасы не войсковые, а учебные. В них юнкера тренируются, – ответил я, вставляя в паз шарнир плечевого сустава. – Они немного легче. А ещё батарея меньшей мощности, но нам марш-бросок делать не предстоит, так что вполне хватит. Настоящие кирасы только для нас с Никитиным.

Я долго прицеплял шарниры, пружинки и крепежи тросиков. Долго застегивал ремни ранца и закручивал крепления электрических кабелей.

Нарочито долго и медленно, чтоб все успевали за мной. Я наслаждался моментом и музыкой немецкого композитора, записанной на оптической пластинке. Что ни говори, но звук был чище и сочнее, чем от обычных виниловых, да к тому же оптическая пластинка в отличие от виниловой не портилась со временем, ведь по алюминиевой подложке стекла бегала не звукосъёмная игла, а лучик сфокусированного линзой света.

Перед самой сложной процедурой, а именно надеванием броневых элементов, пришитых к толстой брезентовой основе, я прошёлся и проверил затяжку ремней на своих подопечных. Также проверил несколько болтов у Ольги.

– Если не затянешь сейчас, то в самый ненужный момент рамка может схлопнуться, и руку сломает, как спичку.

Она хмуро и неуклюже потянулась рукой, пристёгнутой к каркасу, и только с пятого раза смогла дотянуться до нужных винтов. Это легко можно было бы сделать при включенных механизмах, но сейчас они только мешали движениям.

– Не поможешь? – зловредно спросила Ольга.

Она пыталась общаться со мной, как со своим мужем. Но вот я не являлся им.

– Сама справитесь, Ольга Ивановна.

Она скрипнула зубами, но промолчала. При этом ее взгляд готов был меня испепелить.

Следующей была Настя. Тут вообще пришлось почти во все тыкать пальцем и пояснять. Она не знала простейших понятий механики.

В какой-то момент даже получился конфуз. Я подошёл к Анне и без всяких мыслей начал поправлять лямки.

– Это лучше ослабить, не то натрёт.

Я осёкся на полуслове, сообразив, что моя ладонь в этот самый момент лежит прямо на женской промежности. Анна закусила нижнюю губу, покраснела, как варёный рак, но смолчала и лишь бросила на меня испуганно-растерянный взгляд, смешанный ещё с чем-то, чего я не совсем правильно понял. А руку отдёрнул так, словно сам обжёгся о раскалённую печку. Мне не то, чтобы стало особо стыдно. Нравы на родине у моего альтер эго были более свободными, чем здесь, но вот обвинений в необузданном распутстве, пребывая в должности начальника, не хотелось.

Я сдержанно кашлянул и стал показывать, как крепятся броневые пластины и бригантные прошивки из зелёного прорезиненного льна и стальных гнутых квадратиков между слоями плотной ткани. Многие было достаточно раз надёжно прицепить, чтоб потом снимать вместе с доброй половиной доспеха. Последними шли перчатки с наручами.

– Я готов! – выкрикнул Никитин, щёлкнув каблуками тяжёлых сапог со специальными стременами под механизмы. – Как включать?

Я поглядел на тяжело дышащих, уставших барышень, по щекам которых текли тонкие струйки пота. Они весьма намаялись с непривычки.

– Слева на поясе потайной рубильничек в прорезиненном ложе.

Сашка потянулся рукой, несколько раз шкрябнул по утопленной в коробочку рукоятке, пытаясь ее зацепить, а потом в ранце загудели логические лампы и зажужжали электрические катушки. Никитин сделал шаг назад и чуть не упал навзничь, не рассчитав силы. Чтоб не рухнуть, он вцепился в стойку дневального. Под пальцами механической перчатки затрещало дерево. Одна из реечек сочно лопнула.

– Оптифон не урони! – закричал я.

К прибору подскочил дневальный и быстро взял музыкальный аппарат на руки, отчего я облегчённо выдохнул.

– Ух ты, блин, – скороговоркой пробубнил Сашка, неуклюже выровнявшись.

Он стал делать осторожные шажочки, отчего казалось, что нагадил в штаны и боится уронить все это богатство в обувь. Впрочем, я сам в первый свой раз так же ходил.

Настя просто стояла на месте, боясь шелохнуться. И, по-моему, она хотела разрыдаться. А Ольга с Анной взялись за руки и, придерживая друг друга, начали идти к стенке зала.

– Надо было в саду обучать, да только в исподнем вас туда не смог бы выгнать ни за какие коврижки, – пробурчал я, а потом громко выкрикнул, обращаясь к барышням. – К лестнице не идите! Рановато!

Те остановились и как две пьяные алкоголички начали разворачиваться в другую сторону.

– В ютубе бы это выложить! – весело усмехнулся Сашка и сразу после этого грохнулся на четвереньки.

– В ютубе? Это газета такая? – спросил я, направившись в обеденный зал.

– Не помню! Наверное! Помню, что туда приколы выкладываются! – донеслось в спину, а я открыл холодильник и достал оттуда ведёрко со льдом и бутылочкой шампанского.

Вынув зелёную стеклянную ёмкость, подошёл к столу и, выдернув одним движением пробку, стал разливать игристый напиток по подготовленным горничной бокалам. Потом подцепил пальцами бронированной перчатки специальный поднос с высокими бортиками и вернулся в гостевой зал.

– Ну, что ж вы заслужили.

Я взял свой бокал и приложился к нему. Я не очень любил шампанское, предпочитая обычное белое вино, слегка разбавленное на греческий манер чистой водой, ну или чуть-чуть сладким фруктовым компотом, зачастую яблочным. Да, дикие у меня вкусы, что в оформлении рабочего места, что в еде. Разве что с кофием я не проводил экспериментов. Он и так хорош.

Бокалы, причитающиеся моим помощникам и помощницам, я протянул по очереди, ухмыляясь в ожидании очередного зрелища.

Сашка схватил фужер первым, и хрустальный столовый прибор лопнул под его пальцами, обдав всех мелкими брызгами ароматного напитка. По перчатке потекла белёсая пена.

– Ух, блин, – только выдохнул мой связист-гренадёр.

Настя побоялась повторить ошибку Никитина и совершила другую. Фужер выскользнул из ее неплотно сжатых пальцев, разлетевшись осколками на полу.

– Я нечаянно, барин! – заголосила она, словно ее сейчас будут розгами бить. – Я куплю! Обещаю!

– Ты научись пользоваться кирасой, тогда прощу, – ухмыльнувшись, ответил я.

Следующей была Анна. Она смогла удержать бокал в руке, но стоило ей чуть шевельнуться, как ножка переломилась пополам, а хрустальный прибор повторил судьбу предшественников.

А вот Ольга смогла не только не разбить бокал, но и поднести его ко рту. Но при попытке выпить шампанского завизжала, так как жидкость полилась мимо рта по подбородку и прямо за шиворот.

Я же неспешно допил свою порцию и осторожно поставил фужер на стойку дневального.

– Ну, что, дамы и господа. Теперь вы знаете, к чему нужно стремиться.

Глава 10 Кровь и вино

Я сидел в обеденном зале, неспешно побрякивая серебряной ложечкой по стенкам чашки с кофием. Стараясь не отставать от меня, тикали стоящие в углу часы. Большой маятник ходил туда-сюда, отмеряя миллиметры, которые положено было пройти грузикам в виде еловых шишек, опускающихся под своим весом. Удивительно, что мы смогли создать электрические кирасы, построить паровозы, одолевающие по полторы сотни километров за час, смастерить ламповые логические аппараты, считающие быстрее человека в десятки и сотни раз, но так и не сумели отойти от примитивных хронометров. Доставшиеся нам от потеряшек приборы, выполненные с использованием сверхминиатюрных счётных устройств, все как один оказывались безнадёжно испорченными.

Я сидел и отбивал ложечкой ритм, а в зал вползали уставшие барышни. Они были одеты в стёганные поддоспешники. Уже третье утро я заставлял их снарядиться в броню и ходить по кругу на заднем дворе. Само по себе это занятие не сложное, но, не имея навыков и сноровок, они ползали как сонные мухи, попавшие в липкое варенье. С каждой сходило по литру пота. А вот Никитин слег в постель, как пророчил доктор. У Сашки поднялся жар, потекли сопли ручьём и пропал голос. Умеющая исцелять раны Настя оказалась тут бессильна. Никитин шутил над ней, что она хилер первого уровня, и навыки не прокачаны. Когда я попросил пояснить сии слова, он сказал, что Настя – странствующий герой-целитель, имеющий ранг подмастерья. Снова смутные понятия, но дальше спрашивать не захотел, так как могло стать ещё запутаннее.

Но ещё я приметил, что после каждого применения своих умений Иголкина опустошала холодильник и сидела на кухне, уплетая сдобные булочки, посыпанные сахаром, в неимоверном количестве, а потом долго спала беспробудным сном.

– Сколько нам можно мучиться? – тяжело сев на стул, спросила Ольга.

Она откинулась на спинку, уронила руки и вытянула ноги, но через несколько мгновений сделала глубокий вдох и через силу приняла позу, подобающую благовоспитанной даме.

– Каждый день, – спокойно ответил я, обратив внимание на Настю.

Девушка шумно швыркала прописанный ей горячий сладкий какао из большой кружки.

– До каких пор?

– Пока не научитесь. И смею заметить, вы, Ольга Ивановна, задаёте слишком много вопросов для лица на испытательном сроке.

Ольга замерла с вилкой в руке, а потом медленно опустила прибор на стол. На лице возникло совсем уж удручённое выражение, отчего я срочно отвёл взгляд. Нет, я не имел привычки наслаждаться мучениями этой дамы, но и высказать свои терзания не имел права. Лучше уж так.

– Анна Дмитриевна, – позвал я Кукушкину, – научите Настю правилам поведения за столом. Пусть для начала выучит столовые приборы, научится пользоваться салфетками вместо замызганного кухонного полотенца и есть вилкой и ножом, а не грызть кусок, как голодная собачонка.

– Я? – удивлённо спросила Анна, оторвавшись от омлета с колбасками.

Я сразу приметил, что ест она немного, но старается заказывать как можно более разнообразные блюда. Она словно пытается заполнить брешь в своей жизни. Это и немудрено. Я знал, что в институте благородных девиц их держали чуть ли не на воде и чёрном хлебе, а уж вороватые повара вовсе доводили скудность меню до абсолютизма.

– Вы! – слегка повысил я голос. – Вас учили быть гувернантками, экономками и воспитателями. Технические предметы преподавали хуже, чем гимназистам.

Все сникли. Ольга, обиженная моим холодным отношением к ней, Анна – сравнением с глупой кокеткой, а Настя просто нагоняем за бестолковость, впрочем, она не сильно-то и поняла, на что я сердился. Да уж, вывести девушку из деревни куда проще, чем деревню из девушки. Учить, учить и учить. И обязательно полюбопытствовать, умеет ли эта рыжая ведьмочка проклятия творить, а то поймаю порчу и буду думать, чего это я такой невезучий.

– Ладно! – произнёс я, вставая из-за стола, – пойду жалование на вас получать в казначействе!

Юная целительница сразу оживилась, радостно заблестев глазами, Кукушкина словно и не услышала, продолжая ковыряться вилкой в омлете с грустным взором, а моя, так сказать, жена кисло улыбнулась.

Перед тем как выйти, я взял с камина колоду игральных карт, вытащил несколько, сложив веером и обратив рубашкой к провидице.

– Анна Дмитриевна. Анна!

Девушка вздрогнула и подняла взгляд на меня. Помнится, именно в рассеянном состоянии провидцы лучше всего видят сокрытое.

– Это какая? – спросил я, дотронувшись до шестёрки пик.

– Чёрная.

– Точнее не можете?

– Извините, Евгений Тимофеевич, нет.

– Эта, – прикоснулся я к девятке бубей.

– Не вижу.

– Соберитесь, – ласково промолвил я, а потом достал валета пик.

– Пшеничная.

– Почему? – опешил я, уставившись на карту.

Я совершенно не улавливал ни логики, ни иной связи. Девушка тоскливо пожала плечами.

– Ладно, пусть будет по-вашему. А эта?

– Шотландия.

Я несколько раз пощёлкал пальцем ногтем по тузу бубей, а потом достал даму червей.

– Белое полусладкое, – произнесла Анна, не дожидаясь вопроса, а потом добавила: – Простите. Плохая из меня провидица. Такая же плохая, как и гувернантка.

Я вздохнул и поднял десятку крести. Девушка в самом деле устала и специально произнесла глупости, чтоб отвязаться от меня побыстрее. Я уже хотел положить карты на место, но девушка вдруг подавилась испуганным вздохом, а потом закатила глаза и рухнула со стула на пол, загремев серебряной посудой и разбив фарфоровую тарелку. Недоеденный омлет теперь казался кухонной тряпочкой, а не едой.

– Анна? Анна! – вырвалось у меня, и я бросился к Кукушкиной. Все повскакивали с мест, а на мой крик в двери вбежали дневальный и кухарка Маша. – Нашатыря! – заорал я ещё громче, дотронувшись до тонкой шеи с просвечивающими через бледную кожу венами в поисках пульса.

Живая. Это хорошо.

– Вот нашатырная соль, – подбежала испуганная Машенька.

Я выхватил коробочку из ее рук, открыл и поднёс к лицу Анны. Девушка сморщилась, застонала, а потом дёрнулась, развернувшись лицом вниз, и изогнулась. Ее вырвало.

– Да что же это? – раздался растерянный голос Ольги.

Я не ответил, лишь подхватил тонкую девицу на руки и понёс в ее комнату. Под ногами хрустнули фарфоровые обломки, и чавкнул омлет.

Анна была не тяжёлой, посему я быстро взбежал наверх, где горничная открыла дверь, и положил девушку на кровать. В дверном проёме собрались все сочувствующие. Они охали, качали головами и тихо перешёптывались. Я ещё раз посмотрел на бледную Кукушкину и вышел в коридор.

– Ольга Ивановна, присмотрите, пожалуйста, за ней.

– Хорошо, – ответила женщина. Она приподняла руку, намереваясь дотронуться до моей руки, но потом остановилась. – Может, хотя бы просто Ольга? Без отчества. Пусть не Оленька, как раньше, но и не официальным тоном.

– Не сейчас, – произнёс я, а потом быстрым шагом направился в операторскую, стараясь, чтоб это не казалось бегством.

Причём я сам не знал, это было бегство от неё или самого себя. А в операторскую нужно обязательно заскочить, прежде чем убыть по делам.

Набитая лампами, гудящими в своих свитых из проводов гнёздах, комната с плотно задёрнутыми черными портьерами встретила полусонным дежурным. Тот услышал скрипнувшую дверь и тут же выпрямился, таращась на меня, как сова в полдень.

Следовало его выдрать, но после утренних неприятностей с Анной и Ольгой я был слегка растерян.

– Не спи, замёрзнешь, – буркнул и направился к двери.

Уже у выхода меня остановил короткий писк, раздавшийся из аппаратуры. Он был похож на сигнал пробоя, но куда короче, почти без начальных тонов и исчез практически мгновенно.

– Что это? – спросил я, вернувшись к круглому бледно-зелёному блюдцу экрана и опершись руками на край стола.

Дежурный рассеянно почесал висок прежде чем заговорить.

– Помехи, – протянул он.

– А если нет? – скрипнув зубами, спросил я, глядя при этом в кинескоп.

– Они пять-шесть раз в неделю бывают. И никаких потеряшек нет. Никого не ловили. Никого не видели. Я наших обзванивал и в Томске, и в Екатеринбурге, там тоже тишина. Это просто помехи.

– Где показывало? – зло спросил я, потянувшись за картой.

– Вот тут что-то мелькнуло, – ткнул Иван пальцем в выпуклый зеленоватый экран.

Я приложил мятый лист к стеклу, вычитывая названия. Если дежурный правильно показывает, то это у химического завода, где аммиак делают для рефрижераторов. Обязательно сделаю крюк и посмотрю. Пусть лучше совесть будет спокойная, чем пропущенный пробой. Если никого не найду, то, значит, в самом деле помехи.

Вот только идти пешком придётся. Ничего, ходить полезно.

С такими мыслями я вышел из операторской и направился к выходу. Пальто, шляпа и трость ещё с завтрака ожидали меня на стойке дневального. День выдался прохладный, хотя по приметам обещается потепление.

Идти пришлось долго, а путь нужно было срезать через дворы и проулки между одноэтажных домов, чтоб потом идти вдоль блестящего полированным железом трамвайного пути с торчащей между шпал чахлой травой ещё три километра. Один трамвайчик долго и истерично звенел мне, требуя уйти с дороги. Его кондуктор, злой как чёрт, запертый в табакерке, беззвучно ругался на меня сквозь стекло, мол, шатаются всякие уроды. А пассажиры лишь лениво рассматривали. Какое им дело до какого-то прохожего. Я ограничился недовольным взглядом, а потом нырнул в прогалину в зарослях клёна, убираясь прочь. Тем более что сложенные из потемневшего от времени кирпича здания находились именно в том направлении.

Завод встретил глухим забором с многочисленными заплатами из разносортного кирпича. Тыльная сторона, однако. И обходить придётся по кругу. Зайду, опрошу сторожей и работников.

Так думал я, направляясь вдоль забора и тщательно глядя под ноги, чтоб не вступить новыми блестящими ботинками в человеческое дерьмо. А оно здесь присутствовало, равно как и выцарапанные гвоздями на кирпиче похабные словечки и рисунки.

Из-за забора доносились приглушенные голоса, тихое шипение газов и металлический звон, словно кто-то бил молотом по железяке. Под ногами хрустели сухие ветки и шуршали жухлые листья.

Нырнув в очередную прогалину в густых зарослях, я замер. Впереди отчётливо слышался стон. А ещё через десяток быстрых шагов передо мной оказался лежащий на земле мужчина в грязных одеждах. Его приспущенные штаны ясно давали понять, что он пришёл сюда справить нужду. Это был то ли работник, то ли бездомный. Но судя по небритому опухшему лицу – второе. И ещё я увидел кровь на руках и одежде. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у мужчины прострелен живот. Лицо бродяги было бледное, как мел, и мокрое от испарины.

– Помогите. Холодно, – простонал он, и я наклонился к раненому, а потом осмотрел рану, отвернув грязный кафтан.

Плохо дело. Пуля пробила верхнюю одежду и вошла в бок там, где была печень и, судя по месту попадания, осталась где-то в кишечнике. Ни доктора, ни знахари не могли бы ему сейчас помочь. Мне только и оставалось, что взять его за руку и начать спрашивать.

– Кто это тебя? – отчётливо проговаривая слова, произнёс я и поправил шнурок с деревянным нательным крестом, заметив, что мужчина ощупывает грудь трясущимися руками.

– Черт, – пошептал умирающий, сжав крестик в кулаке. А ещё я почувствовал сильный перегар от дешёвой пшеничной водки и запах чеснока. – Черт, – продолжил мужчина, испуганно глядя на меня, да так, словно нечистая сила пугала его больше приближающейся смерти, – я по нужде, а он из воздуха вышел. Раз, и все.

– Черт? – осторожно переспросил я, обернувшись, а после встал и потянулся за револьвером.

Но никого рядом не было. Лишь клёны, рябина и грязный забор.

– Не может человек из воздуха так. И выстрел. Тихий такой.

Раненый вцепился мне грязными пальцами в штанину, прошептал: «Черт», и обмяк. Я сглотнул, некоторое время ещё молча посидел рядом с умершим, а потом провёл ладонью по его лицу, закрывая остекленевшие глаза.

Мысли поскакали чехардой. Быстрый пробой, возникший из воздуха человек и труп. Они все связаны. Если отбросить все самое невероятное, то получается, что попаданец возник в месте, позволяющем спрятаться от излишнего внимания людей, а когда его заметили, то решил замести следы. Он мгновенно принял решение убить свидетеля. Только так и не иначе. Но получается, что те быстрые пробои не помехи. До шести в неделю, и ни одного случайно пойманного потеряшки. Что же тут происходит? Срочно нужно к Бодрикову!

Я резко выпрямился и со всех ног помчался обратно, стремясь как можно быстрее попасть к барону, плевав на приличия и надеясь только на то, что он на своём обычном месте. Конечно, следовало сообщить об убийстве в полицию, но терять драгоценные минуты и секунды было непростительной роскошью.

Мимо промелькнули трамвайные пути, дома и недоумевающие люди. Я то бежал, то переходил на быстрый шаг, чтоб перевести дыхание. Мешающую шляпу сжимал в руке, а трость держал за середину параллельно земле.

Нет, паники не было. Рассудок оставался холоден и пытался просчитывать варианты событий, но все сводилось к двум вещам – целенаправленному проникновению и терроризму. В любом случае нужно доложить. Не исключено, что именно эти люди устроили взрыв у больницы. А если это проникновение в наш мир, то лучше бы это были просто террористы.

– Смотри, куда прешь! – раздался голос, и я поднял глаза.

Передо мной стоял рослый городовой, с которым я чуть не столкнулся во время своего размышления.

– Извините, – бросил я и пошёл дальше.

Нужное здание было совсем близко. Всего в сотне шагов.

– Э! Не так быстро! – снова повысил голос городовой в чине унтер-офицера, положив мне руку на плечо. – Документы покажите.

Полицейский явно не собирался меня отпускать, что немудрено при моих испачканных кровью руках и одежде, отчего я вздохнул и бросил взгляд на большое здание городской управы. Рука потянулась в карман, но одновременно с этим появилось понимание, что документы я оставил на камине в столовой, там же, где игральные карты.

Видимо, это отразилось на моем лице, так как городовой злорадно улыбнулся.

– Очень плохо, что у вас ничего нет. Следуйте за мной.

Я ещё раз поглядел на унтера, который был выше меня на полголовы, а потом вздохнул и взмахнул тростью, словно хотел ударить в лицо. Городовой прикрылся руками, и я со всей силы саданул ему коленом в живот. Городовой подавился воздухом, отошёл на шаг и потянулся за шашкой, висевшей у него на перевязи поверх серой шинели.

– Гнида, – через силу и зло процедил он.

– Мне некогда, – хмуро произнёс я и снова ударил городового, сдерживая закипающую ярость.

На этот раз по предплечью. От тяжёлой дубовой трости наверняка рука отсохнет на пару минут, а на коже останется большой синяк. Ничего, потом все объясню начальству. Дело действительно важное. Я отступил на шаг, но в то же время неподалёку раздался звук свистка, и стал виден ещё один полицейский, бегущий к нам.

– Вот черт, – бросил я.

С двумя городовыми точно драться не стоит. Придётся бежать, словно я преступник, а они после того взрыва на взводе. Хорошо, если не вооружены огнестрельным оружием.

Полицейские стоял так, чтоб при необходимости можно было помешать бегству. Я стиснул трость. Против этих дуболомов револьвером лучше не пользоваться, поубиваю на хрен.

Случайные прохожие вокруг нас расступились, перешёптываясь и тыкая пальцем. Слышно было тяжёлое дыхание городовых. Они оба обнажили шашки.

– Бросить оружие! Лечь на землю! – прорычал первый детина, делая шаг и отводя руку с шашкой для удара.

Я стоял и смотрел. Чтоб я подчинился какому-то унтеру? Да не бывать такому! Секунды медленно вытягивались в долгие минуты вместе с шёпотом редких зевак. Сейчас я находился в ситуации, о которой можно выразиться шахматным термином «пат». Взять меня городовые не решались и оттого тянули время, видимо, ожидая подкрепления. Я же не хотел убивать этих блюстителей порядка, но и голыми руками мало что мог сделать. Поэтому пришлось просто выгадывать подходящий момент. Можно сделать отвлекающий манёвр, бросив трость в лицо одному из городовых. Можно спустить с цепи ярость, хотя пистолет был бы гуманнее. А потом затянувшийся бой, переросший в хмурые гляделки, оборвался вместе со словами, произнесёнными новым действующим лицом.

– Господин коллежский асессор! Его превосходительство вас ждёт.

Я бросил взгляд в сторону, стараясь не пропустить резких движений со стороны городовых. А когда понял, что к нам подошёл адъютант Бодрикова, то расслабился. Тощий подпоручик с наиважнейшим видом приблизился и небрежно ткнул двум полицейским корочки, зажатые в руках, с таким видом, словно таракана раздавливал.

– Тайная канцелярия, – чопорно произнёс адъютант, а потом развернулся и пошёл к городской управе. Через три шага остановился и сделал пол-оборота. – Вы идете-с или вас оставить с этими двумя мужланами?

– Иду, – усмехнулся я.

Терпеть не мог этого зануду, и в первую очередь за содомию, притом, что барон ценил его за феноменальную пунктуальность и исполнительность. Однако вынужден признать, что сейчас этот голубчик вовремя.

Через пять минут я уже сидел в кресле рядом со столом Бодрикова. Подпоручик поставил на стол поднос с двумя чашками кофе и удалился из кабинета, презрительно хмыкнув в мой адрес напоследок. У нас была взаимная нелюбовь.

Барон отложил стопку бумаг и молча глядел на меня. Оказывается, он узрел мою потасовку в окно и отправил адъютанта.

А я рассказывал, одновременно с этим помыв руки в принесённом тазу с тёплой водой. Про странный пробой, про труп, про свои соображения. Рассказ вышел куда короче самих событий, и я уложился в три минуты.

– Мда-а-а, – протянул Бодриков, вставая со стула, спинка которого была довольно-таки высока. Казалось, барон хотел высотой спинки и её вычурностью компенсировать свой невысокий рост. – Тут без чего-то покрепче не разберёшься.

Он подошёл к сейфу, с силой провернул лязгнувшую железом рукоять и скрипнул дверцей. А после этого на белый свет появилась большая бутылка из зелёного стекла с яркой этикеткой. Следом барон подцепил две маленькие рюмки, зажав их ножки между пальцев.

– Вот, взятку мне предлагали.

– И вы согласились?

– Дело пустячковое. Всего лишь подписать ходатайство о премии. А это, между прочим, настоящий шотландский виски.

Барон поддел ножом сургуч на горлышке и аккуратно откупорил бутылку. В рюмки полилась жидкость характерного насыщенного цвета и запаха. Вообще-то, виски не так пить положено, но другой посуды могло попросту не оказаться.

– Ты пока никак себя не проявляй, – ровным голосом продолжил барон, явно имея в виду случившееся. – Делай своё дело. Все нехарактерные всплески записывай в отдельный журнал. По возможности проверяй места, но не сразу. Иначе можешь вызвать подозрения. Отмечай, что есть между точками общего. Его светлости я доложу в кратчайшее время. Лично. Дело действительно важное.

Барон протянул мне рюмку, а потом звякнул по ней своей и опрокинул содержимое в рот. Пришлось повторить за ним, и в нос ударил резкий запах.

– Самогон, да и только, – выдавил из себя я, ставя рюмку на стол.

– Элитный шотландский самогон, – крякнув, поправил меня начальник и поспешил запить виски порцией кофе.

– Хорошо, – произнёс я, поморщившись и тряхнув головой. Не любил крепкие напитки. Только с бароном и пил. – А что если наткнусь на этих?

– Веди себя как с обычными попаданцами. Конечно, если будет понятно, что это пришлые. Может быть, даже притворяйся дурачком. В общем, по ситуации.

Барон сжал губы трубочкой и посмотрел на бутылку виски, а потом поднял золочёную трубку телефона, крутанул ручку и произнёс: «Зайди».

В кабинет снова чопорно проник адъютант, неся несколько пухлых конвертов.

– Машину вызови, – коротко распорядился Бодриков, приняв конверты, а после обратился ко мне: – Это жалование. Там подписано, кому что. Я от себя немного добавил. И смотри, чтоб рыжая не надорвалась. Говорят, есть сие у ведьм. Жалко будет такой самородок потерять.

Я кивнул. Схлынувшее нервное напряжение переросло в апатию. Я даже не сильно запомнил, как доехал до усадьбы на авто Бодрикова. Разве что удивился сумме, которую барон добавил. Было больше табельного жалования в пять раз.

Часовой у калитки вытянулся по струнке. В усадьбе же ноги сами понесли меня в аппаратную. Под ногами привычно проскрипели ступени, а помещение с мерно мерцающим экраном встретило обыденным гулом ламп.

Иван опять спал, положив руки на столешницу и уронив на них голову. Он даже не проснулся при моем появлении. Перед глазами встал образ мёртвого бродяги. Вспомнились слова: «Черт. Не может человек просто из воздуха появиться». Может. И мы его просто проворонили.

Во мне закипела злость. Я с силой хлестанул тростью по столу, отчего она прогрохотала, как выстрел. На пол с шелестом полетели листы писчей бумаги.

– Встать!

Ванька подорвался и, вытянувшись передо мной, стал таращиться красными сонными глазами. Он сейчас явно ничего не понимал.

– Ещё раз не доложишь о чём-то подозрительном, я тебя вдоль хребтины отхожу вожжами. Понял?!

– Так точно, ваше высокоблагородие! – выкрикнул испуганный оператор.

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, а потом выдохнул. Нужно сохранять спокойствие. Все это обыденные неурядицы, и их нужно решать по мере поступления. Ничего этот труп не доказывает, бездомный мог нажраться пшеничной сивухи до чёртиков и не признать обычного бандита, а если я сейчас буду лютовать на пустом месте, ничего хорошего не случится.

Я снова втянул носом воздух, переводя дух. Кажется, к обеду успеваю.

Ноги снова понесли по лестнице, но уже не вверх, а вниз. Из столовой раздавались женские голоса и звон посуды. Дверь была приоткрыта.

– Нет. Вилку – в левую руку. Нож – в правую.

Это была Анна Кукушкина. Ее слова звучали так, словно являлись калькой с множества других таких гувернанток-воспитательниц, обитающих в широченной империи. Не хватало типовых «Вам надлежит», «Вы обязаны» и «Недопустимо» со всеми прилагающимися инструкциями. А подобный наставительный тон им, сразу видно, прививали с пелёнок.

– Так, неудобно же, – заканючила Настя в ответ.

– Мало ли что неудобно. Вы обязаны вести себя подобающе.

Я криво улыбнулся и вошёл, держа в руках пухлые конверты. При моем появлении все замолчали и посмотрели на меня. Даже шмыгающий носом Никитин, который до этого молча хлебал жидкий бульон.

– Дамы и господа, вот ваше жалование. Можете сходить по магазинам, закупиться. Анна, я предлагаю вам приодеть Настю. Барон премию добавил, посему думаю, на причитающиеся ей двести рублей есть куда размахнуться.

– Двести рублей?! – воскликнула юная ведьмочка, засверкав глазами и вскочив с места. – Столько же папка за год зарабатывает. Он сам хвалился, что продал товару на двадцать рублёв в том месяце.

– Составишь компанию? – с улыбкой спросила у меня Ольга, а глаза ее глядели с некой затаённой надеждой. – Мне бы тоже обновки не помешали.

Я потупил взор. Я не знал, что ей ответить. А она вздохнула, встала из-за стола и направилась к двери. Проходя мимо меня, остановилась.

– После той бойни три года назад ты изменился. Ты перестал со мной разговаривать. Отдалился одним разом, словно за единый день мы стали совсем чужими людьми.

Ольга говорила тихо и без истерии, но слова уставшей от всего женщины падали тяжёлым молотом в мою душу.

– Я копалась в себе, искала причины. Даже с хандрой слегла на долгие месяцы. А потом пришла к твоим друзьям. Оказывается, ты разом порвал не только со мной, но и с ними. Ты даже свои любимые лошадиные скачки забросил. Я специально попросилась у Бодрикова на работу. Я хотела выяснить, что случилось, но снова натыкаюсь на стену. Я устала, Женя. Или правильнее Евгений Тимофеевич? А может, ваше высокоблагородие?

Ольга замолчала и пошла дальше. За спиной хлопнула дверь. Я молча поднял глаза. Все сидели с огромным осуждением во взорах, и тут напряжение дня вместе с той тайной, что я хранил и прятал долгие годы, вырвались наружу, как перезревший гнойник.

– Я не имею права. Слышите, я не имею права быть рядом с ней.

Голос дрожал, становясь все громче и громче.

– Её муж умер, а я по какой-то нелепой случайности занял его место. Слышите, я тоже попаданец. И я не ее муж. Я просто не имею права быть с ней, даже если она восхитительная, красивая, умная и благовоспитанная. Моё присутствие может сделать ей только хуже. Я лишний в ее жизни!

Слова кончились, оставив тяжёлое дыхание и гудение газоразрядных ламп. Оставив вместо нарыва пустоту, которую нечем было заполнить.

– Вы весь чернилами и кровью запачканы, – ни с того ни с сего просипел больным горлом Сашка.

Я сделал шаг и посмотрел в настенное зеркало. И вправду чернилами испачкан. Наверное, когда на Ваньку ругался, чернильницу расплескал.

– Извините. Зря я это. Всё зря, – проронил я и вышел.

Уже в кабинете сбросил одежду, сменив на принесённый туда халат. Ванная комната была напротив, и я не замедлил ею воспользоваться. У самой чугунной ванной я долго стоял под шум бегущей воды, опершись руками на край и опустив голову. На душе скребли кошки, которых никак не получалось отогнать, душили сомнения, обычно не свойственные мне. Вода лилась, разбрасывая горячие брызги в разные стороны. Только потом, тряхнув головой и отгоняя дурные мысли, я сел в горячую негу, вытянувшись в полный рост. Какое все-таки счастье – теплородный котёл.

Вода все ещё лилась, и потому я не сразу услышал лёгкий скрип открывающейся двери и тихий щелчок закрывшейся щеколды. А когда смекнул, то повернул голову. Это оказалась Ольга. Она была одета в белый махровый халат и держала в руках откупоренную бутылку и два фужера. В ее глазах читалась странная решимость.

– Вы что здесь делаете? – ошарашено спросил я, прикрыв срам ладонями и поджав колени, которые оказались над водой.

Ольга поставила бокалы на край ванной, быстро налила в них вино, а потом одним движением скинула халат. Я замер с открытым ртом, разглядывая аккуратную грудь нерожавшей женщины, тонкую талию с красивыми бёдрами, ровные ноги и тёмный треугольник низа живота. А Ольга с лёгким всплеском села ко мне в ванную и подхватила бокал. Кажется, даже ее глаза снова изменили цвет с голубого на зелёный.

– Ну, давай знакомиться, – выпалила она, – я Ольга Ивановна Тернская. А ты?

Я поднял фужер, подержал немного, думая вылить его или выпить, а потом приложился к хрустальному краю.

Недурственное вино. Белое. Полусладкое.

Глава 11 Секс, Марк Люций и тайное общество

Я лежал на полу кабинета. Лёгкий сквозняк, мягко скользящий по паркету и взбирающийся на толстую медвежью шкуру, ставшую для нас тёплым ковром, едва заметно шевелил бурый звериный мех. Шкура до этого валялась свёрнутая сверху на шкафу в ожидании своего часа быть расстеленной перед рабочим столом или повешенной напротив трофеев. Я лежал на этой шкуре и глядел на свою коллекцию оружия. За каждой саблей, каждым мечом, каждым амулетом была своя история, своё приключение. Своё ожидание чуда и избавления.

Я лежал, ощущая рядом приятное тепло женского тела, цветочный аромат духов и лёгкий запах вчерашнего вина.

– Так как мне тебя все-таки звать? – тихо спросила Ольга, подняв руку и проведя кончиками пальцев по моему плечу.

– Марк Люций – это имя из прошлой жизни, которую уже не вернуть, – ответил я, переведя взгляд чуть правее.

Там висели две едва просохшие черно-белые фотографии. На одной была толпа, склонившаяся над еле заметным средь людей телом. Фотография, полная тоски и одиночества. Человек вошёл в мир и тут же умер. На другой – младенец, завёрнутый в шкуры. Его держал на руках тепло улыбающийся Александр. Фотокарточка новой жизни, новых возможностей, новой судьбы. Это были не мои трофеи, а Ольги. Под фотографией младенца на криво вбитом гвозде висели амулет и нож.

Мы, пьяные от вина и секса, полночи их проявляли и чуть не разломали фотостол. Ее стон слышали, наверное, все в этой усадьбе. Но нам было плевать.

А сейчас мы валялись нагишом на мягкой медвежьей шкуре.

– Марк Люций Евгений. Красиво звучит, – произнесла женщина, чьим трофеем я сейчас стал. Она вытянула обнажённую ногу, согнула в колене и положила мне на бедро. – А на руке у тебя даже шрама не осталось. Наша ведьмочка хорошо поработала.

– Шрама бы и так не осталось. Это родовое. У нас особый мир. Затянувшееся Возрождение. Когда Средневековье начало сдавать позиции, несколько родов пришли к старому храму и то ли в шутку, то ли в серьёз поклялись возродить величие Римской Империи. Только умирающие старые боги восприняли это как правду. Люди заключили сделку с Юпитером, Аресом, Фебом-Аполлоном и Минервой и получили силу. А потом выполнили обещанное. У нас Великий Рим во главе с императором и сенатом охватывает всю Европу, север Африки, Азию до Дальнего Востока, кроме Китая и Индии, Северную Америку. Жаль сила разлилась как-то неравномерно. Император условно бессмертен. Сенаторы и генералы не чувствуют ядов и почти мгновенно залечивают все раны, от которых не умирают сразу, при условии, что раны получены чем-то не из чистого серебра. Патриции победнее, такие как я, умеют восстанавливаться очень быстро. Если мне отрубить руку, а потом приложить обратно, то есть шанс что приживётся. У одного знакомого было так. И хотя пальцы потом плохо слушались, но все же рана зажила, и рука была на месте. Внутренние органы, кроме сердца, через неделю станут как новые. Даже если мне вырвать печень, вырастет другая. Если же мне отрезать голову, прострелить ее или пробить сердце, то я умру, но император и после такого жив останется.

– Так уж он и бессмертен? – хмыкнула Ольга, повернувшись на спину.

Я слегка улыбнулся, положил ладонь на ее правую грудь и стал водить большим пальцем по розовому соску, который быстро набух и стал твёрдым.

– Не надо, – прошептала она, но руку не убрала, – хорошего понемногу. Оставь на вечер.

Я поцеловал ее в шею и продолжил рассказ.

– Есть легенда, что мойры, богини, плетущие нити судьбы, в своём странствии по мирам обронили ножницы. И ножницы нашли смертные. Умелые чародеи сделали из них клинки, несущие смерть бессмертным. Из одних ножниц ведь можно сделать сразу два клинка.

– Дай угадаю. Императорская задница заполыхала огнём в желании найти это оружие.

– Да. И были созданы отряды, ведущие поиски. Во главе каждого отряда стоял патриций. Я был одним из них. И я много где побывал. Кстати, в нашем мире здесь огромное мелководное Сиберийское море, граничащее с Северным океаном. Оно мелкое настолько, что в отлив вода отходит на сотню метров. Летом оно тёплое, как парное молоко, а зимой промерзает на несколько локтей. А ещё там тысячи островов, поросших берёзами, клёнами и соснами, и на месте Новообска стоит портовый городок.

Ольга открыла рот, но лишь после небольшой паузы задала очередной вопрос.

– Что случилось с Евгением? Ведь не может быть так, что вы похожи как два брата-близнеца.

Я убрал руку и пристально вгляделся в ее глаза.

– Мы вообще не похожи. Я был на дюйм ниже, темноволосый, нос с горбинкой и карие глаза. Мы наткнулись на старый храм на берегах Ладожского моря. Там нашли артефакты. И как полагается, влипли в засаду из фанатичной секты нордов. Все в шкурах и обожравшиеся какого-то дурмана. У меня была целая центурия. Сотня отборных легионеров-триариев. И не тех, что в старой античности, а со стальными доспехами и мечами. Десяток арбалетчиков, два десятка лучников. Но силы оказались неравны. А на руках у меня куча древних побрякушек. Когда меня насадили на копья, они сработали. Уж какие именно, не знаю, может, все разом. В итоге мир дал трещину, и я увидел, что мы все находимся в совсем другом месте. Вместо ранней осени под ногами лежал снег, быстро оросившийся кровью. А потом я осознал себя стоящим с револьвером в руках и со стрелой в печени. Я стал Евгением, и в тот миг прежний Евгений Тимофеевич Тернский умер. Как и весь его отряд и прибывшая на помощь полиция. Две сотни фанатиков смог уничтожить только поднятый по тревоге пехотный батальон.

– Он умер, а Марк Люций остался жить в его теле, – печально подвела итог Ольга.

– Не совсем. Марк Люций тоже умер. Ты правильно сначала сказала, что я Марк Люций Евгений. Они оба перемешались в одно целое, ушедшее странным сном в туман, как полагается памяти попаданца. В результате этого сбитня получился нынешний Тернский. Я помню отца своего Клавдия, и я помню отца своего Тимофея Валерьевича. Я чуть с ума не сошёл. Но это потом. Прежнее тело Люция умерло с пробитым сердцем, а новое выжило, переняв вместе с душой Люция ее дар живучести. Правда, с тех пор я не чувствую боли и временами мучаюсь бессонницей. А ещё бывают приступы, когда тело совсем перестаёт слушаться.

– Внутри, – улыбнулась Ольга. – И ты помнил меня, но решил, что я не твоя. А ты был женат?

Вопрос оказался столь неожиданным, что я опешил.

– Я был помолвлен. Родители настояли на политическом браке, но невесте исполнилось всего двенадцать. Нужно было ждать, когда подрастёт. Правда, у меня имелись две наложницы.

– Кобель! – буркнула Ольга, легонько стукнув меня кулаком в бок, и потом сама ткнулась лицом в плечо.

– Это было в другом мире, женщина! – повысил я голос, обняв ее.

– Кто ещё знает?

– О девках?

– О твоём прошлом.

– Бодриков знает. Я не смог скрыть таких перемен, – ответил я, ещё раз улыбнувшись. – Но он хитрый лис. Ему хотели в подчинение дать неугодного человека, и барон решил задачу так, что я буду Евгением и буду слушаться беспрекословно. К тому времени я встал на ноги. И вот уже три года притворяюсь кем-то другим.

Мои руки скользнули на упругие женские ягодицы, а потом прижали тёплое и пьянящее тело к себе.

– Я снова тебя хочу, – сорвалось с моих губ.

Ольга улыбнулась, отчего на ее щеках появились красивые ямочки, а потом закусила нижнюю губу, глядя на меня с озорными искрами в глазах.

И в этот момент в дверь начали часто и сильно стучаться.

– Евгений Тимофеевич! Ваше высокоблагородие! – был слышен на грани истерики голос одной из горничных. – Евгений Тимофеевич!

– Что?! – зло и громко спросил я, проклиная эту дуру.

– В барона Бодрикова стреляли! Старый на телефоне сидит, ждёт, когда сообщат, куда повезут его превосходительство!

Я выругался и вскочил на ноги, начав поднимать с пола свою одежду. Ольга подтянула к себе халат, накинув, как одеяло. В то время мои пальцы уже застёгивали пуговицы на сорочке, все же армейская муштра, которой меня мучил в своё время барон, не прошла даром. Ноги по очереди нырнули в ботинки. Пару секунд на шнурки. Секунда на новомодную «молнию» на кафтане.

Кровь кипела от недавней несостоявшейся страсти и злости на мир. Это придавало сил и торопило время.

Я поглядел, чтоб Ольга не была обнажённой, и осторожно скользнул в приоткрытую дверь, сразу же захлопнув за собой. Пальцы хотели повернуть язычок приспособления для опечатывания, но вовремя остановились. Теперь эту привычку придётся бросить.

Уже сбежав с лестницы, я закричал.

– Дневальный! Оповести всех! Полная готовность! Группе подготовить кирасы, надеть по дополнительной команде!

Коридор, подлестничная клеть и двор промелькнули перед взором одним разом.

– Где он? – только и спросил я, остановившись на пороге чёрного хода и быстро обернувшись.

– В городской больнице, – ответил Старый.

В тот момент, когда я прыгнул в автомобиль, дневальный, прибывший на смену Старому, но не успевший того сменить, уже открывал ворота. Утро выдалось прохладное, и выезжая со двора я пожалел, что не прихватил перчатки и пальто. Авто было крыто только тентовой крышей, и в бок задувал лёгкий ветер. Изо рта клубилось едва заметное облачко пара, а пальцы быстро онемели. И несмотря на то, что боли я не чувствовал, холод хорошо ощущал.

Я выжимал педаль контроллера электродвигателя до упора. Руль бил по пальцам, играя вместе с ямками и кочками. Несколько раз узкие колеса с шумом поднимали комья густой грязи из почти высохших луж.

Первый раз я радовался тому, что это не столичный Петроград, а маленький уездный городишко, где можно до любого места при желании доехать за неполный час.

Больница встретила меня серыми стенами, вытоптанными скрипучими ступенями и половцами, от которых эхо разлеталось звонко и далеко. Казалось, ты уйдёшь из этого заведения, а шаги ещё долго будут скакать от стены к стене безумным призраком, пытающимся докричаться до всякого, чтоб не шумели.

Постовая сестра милосердия только успела открыть рот, когда я опередил ее.

– Где его превосходительство?!

– Извольте сообщить, кто вы, – испуганная моим тоном, разродилась она требованием.

– Тайная канцелярия! Где господин барон?!

Сестра быстро открыла книгу и стала водить пальцем по строкам, щурясь и шевеля губами. Но ответила не она.

– Не шумите-с, – раздался рядом знакомый голос, – его превосходительство ждёт вас.

Я повернул голову, увидев Бодриковского адъютанта, хмурого и серого, как с перепоя дешёвой водкой, хотя я знал, что этот голубчик лишь изредка позволяет себе шампанского.

– Идемте-с, – продолжил подпоручик, протерев лицо ладонью.

Мне даже показалось, что в уголках глаз блеснули слезы, как у кисейной барышни.

Под растерянно-испуганный взгляд сестры мы прошли длинными узкими коридорами с их высоченными казёнными потолками, рождая эхо уже вдвоём.

Пришлось проскрипеть по лестнице на второй этаж и пройти ещё несколько поворотов и переходов между пристройками. При нашем появлении в конце коридора выпрямился по стойке смирно часовой, одетый в гимнастёрку, штаны-галифе и фуражку с козырьком. На ногах новые, хорошо начищенные сапоги. Серая, аккуратно свёрнутая солдатская шинель лежала на подоконнике.

Он поправил винтовку и с суровостью на лице оглядел нас обоих. Конечно, он узнал адъютанта, который наверняка был здесь с самой первой минуты, но порядок требовал проявить бдительность.

Дверь скрипнула, и мы вошли в большую светлую палату. В углу, на полу у стола разместилась сотовая радиостанция. Сам стол был завален бумагами. Их, видимо, принесли в спешке и не успели разобрать.

Барон лежал на большой кровати с резными ножками и спинкой. Под голову подложили не меньше трёх пуховых подушек. Ноги прикрывало стёганое одеяло. Причём, не казённое, а домашнее. Плечо барона было замотано бинтами, сквозь которые выступила свежая кровь.

– Заходи, – тяжело дыша, произнёс Бодриков. – Я знал, что ты примчишься.

– Что случилось? – спросил я, пододвигая к себе стул.

Барон отвернулся, посмотрел на окно, а потом кивнул в сторону двери.

Адъютант приоткрыл ее и высунул голову, где позвал часового.

– Любезный, иди, постой в начале коридора.

– А как же его превосходительство? – заартачился часовой.

– Тут два вооружённых сотрудника Тайной канцелярии. Он под надёжной охраной.

Часовой заскрипел новыми сапогами не хуже половиц, удалившись в указанном направлении.

– Они не имели намерения меня убить, – произнёс барон. – С двух шагов сложно промахнуться. А вот полицейскому исправнику повезло меньше. Ему влепили в голову три пули. И сдаётся мне, этот тот самый убийца, о котором говорил твой бродяга у химического завода.

Я открыл рот, но барон сморщился, застав меня замолчать.

– Что мы имеем. В городе орудует целая группа иномировых боевиков с неизвестной нам целью. Все остальные попаданцы им и в подметки не годятся. Уездный исправник и его заместитель убиты. Полиция обезглавлена. Я выведен из строя. По имеющимся данным, теракты в других городах устроили они же. И что нам тогда нужно?

Барон замолчал, а потом пробормотал.

– Максимилиан, дай пить.

Адъютант подскочил к столу и налил из графина воды.

– К черту воду. Дай тот самогон из Шотландии.

– Вам нельзя, ваше превосходительство, – с какой-то осудительной интонацией произнёс подпоручик.

– Дай!

– Ну нельзя же, – понизив голос, повторил адъютант.

– Максимилиан, дай.

Подпоручик скривился и вылил воду в графин, а потом достал из спрятанного под стол саквояжа большой бутыль. Янтарная жидкость наполнила гранёный стакан, и адъютант подал его барону. Тот одним залпом опрокинул сосуд, сдавленно вдохнул и протёр ладонью рот.

– Значит, так. Я при смерти, но жив. Значит, другого не назначат. А они именно этого и хотят. Они пытаются просчитывать ходы. Повторюсь, их цели нам не известны, но можно ожидать других неожиданностей. Твоя задача – прочёсывать город. Просто вести поиск попаданцев и не кидаться в атаку. Быть на виду. Вести бурную хаотичную деятельность. Нам нужна статистика. Посещаешь все места коротких пробоев, полностью записываешь, фотографируешь и уходишь. За местом будет скрытое наблюдение. И я запрещаю тебе геройствовать! Слышишь?! Запрещаю! Задерживаешь только тех, кого поймал при явном пробое. Точка.

– А в это время кто-то будет собирать остальные сведения? Кто-то очень осторожный, – предположил я.

– Да. Нам нужно знать, насколько быстро они его вычислят. Это очень важно. Тогда в будущем мы сможем действовать на опережение. Это самый первый шаг. Его светлость дал нам карт-бланш на любые действия. И помни, официально все ищут террористов.

Я кивнул. В этот момент сработал звонок на сотовом. Удивительно, но словечки, привнесённые Никитиным в наш коллектив, оказались ужасно прилипчивы.

Максимилиан подошёл к аппарату и снял трубку, вслушиваясь в щебечущий голос.

– Вас, господин асессор, – произнёс он, вытянув руку с трубкой.

Я подошёл и принял переговорную эстафету.

– Да.

– Евгений Тимофеич, – произнёс Иван, – пробои. Опять два. Обычные.

– Черт. Где?

– Один всего в километре от усадьбы в сторону рынка, второй в районе Заельцовского кладбища. Это за городом.

Я посмотрел на барона, который, морщась, приподнялся на локтях. Хорошо, никаких геройств. Пока. Но раз на виду, значит на виду.

– Передай Ольге… – начал я ставить задачу, запнулся на секунду, а потом продолжил, – Ивановне, она за старшую. Пусть выдвигаются туда и ждут меня. Я скоро. Выдвигаются в броне! Слышишь? В броне!

– Так точно. В броне, – подтвердил голос.

Я положил трубку.

– Ваше превосходительство, с вашего позволения.

Дверь за мной скрипнула петлями. В голове кружились фрагменты мозаики. Но они были слишком разрозненными, чтоб сложиться в какую-либо маломальскую картинку. Они были просто осколками цветного стекла, разбросанного по полу. И нам предстояло сложить из них витраж.

Я снова прыгнул в авто, и снова помчался по городским улицам, сигналя неспешным бабкам и наводя переполох среди дворовых псов. Снова дрожащий под замёрзшими пальцами руль. Снова грязные лужи, в одну из которых ухнул, чуть не оставив там колесо.

Прибыл я раньше остальных. Доехав до места, поставил электромобиль так, чтоб его было видно издалека, и в то же время самому можно обозревать окрестности. Правда, обозревать было особо нечего. Вокруг стояли только жмущиеся друг к другу деревянные двухэтажные домики с небольшими палисадниками. Кое-где заборы заботливо окрашены, кое-где покосились или прибиты наспех кривыми гвоздями. Несколько раз в окнах мелькали взволнованные лица, после чего быстро шторы задёргивались. Заливались истеричным лаем две мелкие шавки и один большой пёс, гремящий цепью о края будки, на которую он взобрался и выглядывал поверх штакетника. Откуда-то с соседней улицы им вторил сиплым басом простуженный волкодав. Мелькнула мысль, что в нашем деле собака тоже была бы полезна. А ещё, что наш отряд уж точно не вызовет опасений у неведомых вторженцев. Может быть, в том и состоял замысел барона? Мол, бегает шальной начальник, не то асессор, не то списанный майоришка, в окружении девочек-припевочек, шутом работает. А что, с обычными потеряшками и институтка справится, а с опасными пусть кирасиры разбираются. Ну, да. Матерых волкодавов они бы перестреляли сразу, как барона. Или взорвали, как… как прежний мой отряд. Совпадение это, или нет? Тут никто толком не скажет. Даже если совпадение, то барон решил с толком использовать ситуацию.

Наверняка. Иначе бы он отверг все кандидатуры и выписал людей из столицы. Ну, ничего, мы им ещё покажем.

– Евгений Тимофеевич! – раздался издали голос Сашки Никитина, и я поднял голову.

Четвёрка снаряжённых в механические кирасы медленно, но уже более-менее уверенно шла сюда. Что примечательно, Никитин прихватил с собой сотовый. Похвально.

Время шло, а пробоя все не было и не было. Мои подопечные прибыли на место. Лица раскраснелись, а по вискам и лбу текли струйки пота, словно в раскалённой бане.

– Ну, ты и изверг, Женя, – произнесла Ольга, тяжело дыша. – Как в них вообще можно ходить?

Я прищурился и выскочил из машины, а потом подбежал к жене. Да, пусть она будет женой. Не любовницей же ее называть, все же штамп в паспорте стоит.

– Извини, – пробубнил я, нырнув к ранцу и щёлкнув толстый рычажок утопленного в небольшую нишу переключателя. Одновременно с этим силовые катушки взвыли громче, а тон их стал выше, – они на тренировочном режиме. Это только четверть полной мощности. Забыл совсем.

– Ну, ты и засранец! – воскликнула Ольга и толкнула меня рукой. Вроде бы в шутку, но меня откинуло шагов на пять. – Ой, извини!

– Ничего, – пробормотал я, вставая и отряхивая штаны и рукав, который теперь ещё и зашивать придётся.

А на локте наверняка синяк будет. Заметно было, что Сашка быстро щёлкнул этот тумблер у всех, а ему щёлкнула Аннушка.

Я встал, шагнул и наклонился за тростью, в это время рядом хлопнуло куда громче обычного. И не то что бы рядом, а прямо в двух шагах. Хлёсткий хлопок ударил по ушам, оставив противный металлический звон.

Я резко обернулся, увидев большой железный сейф с открытой дверью и пятую точку паренька в синих штанах, роющегося в содержимом этого несгораемого шкафа.

А парень тем временем, что-то бормоча и схватившись за уши, вылез из сейфа. Он повернулся и замер, уставившись на нас, а мы на него. На вид это был не то киргиз, не то калмык. Во всяком случае, раскосые карие глаза, смуглая кожа и чёрная густая шевелюра намекали на это весьма явственно.

– Это чё за нахер? – воскликнул оглушённый паренёк.

Ему в сейфе наверняка очень сильно хлопнуло по ушам. Что интересно, Сашка и тот младенец появились почти беззвучно, но это особенности миров, из которых они пришли. Примета такая же верная, как отпечатки пальцев человека.

Я посмотрел на Ольгу и кивнул на парня, мол, твой выход.

Приветливая дама, сглотнула и развела в стороны руки.

– Здравствуй.

– Слышь, краля, чё за нахер, я спрашиваю? – перебил её парень. – Где я? Кто вы? Что за шалавы в скафандрах?

Ольга растерянно замерла, зато заголосила Настька, уперев руки в боки.

– Это кто это шалавы? Ты берега попутал? Я щас тебе накостыляю по самое не хочу! Я наших пацанов только так буцкала!

В голосе целительницы прозвучали противные высокие нотки, слово у торговки на рынке, я даже поморщился, когда полез в карман за револьвером. По видимости, нам попался малолетний уголовник.

– Я джиу-джитсу знаю, – выкрикнул подросток и встал в стойку.

Да, карате он действительно знал, вот только и наши городовые тоже не лаптями щи хлебали. Помнится, петроградские полицейские ездили в империю Нихо́ и заняли там первое место по единоборству, обойдя тамошних. Неужто парень японец? Да не. Уж шибко хорошо по-русски калякает. Точно киргиз обрусевший, или казах.

– Я сейчас покажу тебе жижицу! – снова заголосила Настька так, как это умеют только базарные девки.

Она сделала шаг к парню и протянула руку. Тот попытался провести какой-то приём, но что такое голыми руками на броневик кидаться? Кирасир, во-первых, весит под два центнера, а во-вторых, сильнее в несколько раз обычного человека.

Простого толчка хватило, чтоб парень кубарем покатился по земле, при этом очень сильно матерясь.

– Все, хватит! – рявкнул я, выставив вперёд револьвер. – Лечь на землю! Руки за голову!

Парень замер, глядя на оружие, как кошка на змею, а потом вдруг нырнул за сейф, одновременно с этим вскинув руки. В лицо нам полетел песок с пылью и мелкими камешками. Я зажмурился и тряхнул головой, а когда открыл глаза, то увидел, как парень перемахнул через ближайший забор и исчез за домом.

– Шустрый, гад! – вырвалось у меня. Я хотел броситься вдогонку, но ушибленная нога хоть и не болела, но подволакивалась и явно не предрасполагала к бегу. – Точно собаку заведу. Добермана. А лучше двух.

– Видели? Вы видели, как я его? Нет, ну, вы видели? – повторяла Настя, глядя на свои руки, закованные в механические перчатки.

Она просто светилась изнутри.

– Видели, – пробурчал я. – И этого медвежатника упустили. Да и черт с ним. Пусть теперь им полиция занимается. Саша, сотовый.

Никитин подошёл ближе, и я снял трубку, щёлкнув рукоятками с номерами.

– Ало, Ваня, там водитель с трактором ещё на месте? Я понял, что он Машке глазки строит, пусть выгоняет свой пароход. Да, к месту пробоя. Поедем к другому, а то пешком до вечера не управимся, но сперва металлолом погрузим. Нет, с девочками все хорошо.

Трактор ждали почти четверть часа, пока он не подъехал, пыхтя и пуская клубы пара. Сейф загрузили быстро. Просто все вчетвером подхватили его и, жужжа силовыми катушками, закинули в телегу. Следом забрались сами.

И опять же долго ехали. Я стоял на подножке кабины. Сашка столбиком торчал на телеге, ухватившись руками за борт, а девушки сидели сзади, свесив ноги. Для них это было забавное приключение, которое наверняка запомнится на всю оставшуюся жизнь. Они потом будут сидеть у камина либо у самовара, и рассказывать байку, приукрашая подробности небылицами. Ну и пусть.

Мы ехали долго, а потом прибыли к воротам кладбища, распахнутым настежь. Я приказал трактористу не останавливаться, и мы так и въехали.

А от открывшегося вскоре вида стало тошно даже мне.

Глава 12 Зомби и чёрная птица

Я стоял на подножке трактора и глядел на старую могилу. Каким-то вялым отголоском мелькнула мысль, что она принадлежит богатому человеку, во всяком случае, над могилой склонилась статуя, изображающая бесконечно тоскливого ангела. Полные скорби глаза смотрели вверх, а руки застыли, сложенные в молитве.

Вот только в эти руки сейчас была вложена человеческая голова с вырванными глазами, а лицо ангела испачкано кровью так, словно он недавно ел человечину, но услышав наше приближение, замер, пристыженный своей страшной трапезой. Тело, которому голова ранее принадлежала, было брошено тут же вместе с мусором и палыми листьями. Серая казённая шинель с унтер-офицерскими погонами промокала от темной загустевшей крови. А сверху были цинично воткнуты за хлястик на спине два цветка, трепещущих подвявшими лепестками, словно в страхе от пережитого.

Над телом быстрым хороводом беззвучно кружились и мерцали алым жирные мухи – духи-падальщики, подъедающие крупицы сил, оставшихся в трупе после исхода души. На кладбище им самое место.

В тишине, нарушаемой лишь стрекотанием черно-белой сороки, прыгающей неподалёку по утоптанной траве, да шелестом ветра в листве клёнов и берёз, было слышно, как кто-то некоторое время тяжело дышал, а потом этого кого-то шумно вырвало.

Я хотел повернуться, но не мог оторвать взора от пустых глазниц мёртвого городового. Лёгкий ветер доносил до меня запах крови и горелого пороха.

– Господи Боже. Господи Боже, спаси и сохрани, – залепетала за моей спиной Настенька.

Ее дрожащий голос вырвал из оцепенения. Я многое повидал и во время поисков сокровищ, и в должности охотника на потеряшек, но никак не мог привыкнуть к такой бессмысленной жестокости. Помню, был в стране Бхаратов, то бишь Индии, так там довелось увидеть человеческое жертвоприношение. Многое забыл, но это помню хорошо. Так вот, есть что-то в этом похожее.

И всех жрецов в том приношении я без всякой жалости и угрызения заколол, потому что бой – это бой. В бою либо ты, либо тебя. В бою меч против меча, копье против копья, злость против злости, но не так, на алтаре, как забойная скотина.

Рядом, часто дыша, встала Ольга. В кирасе она была мне вровень по росту. На ее бледном лице испуганно блестели глаза, ставшие темно-серыми и с большими зрачками.

Но заговорила не она. Сзади раздался возглас Сашки.

– Эй, народ, это что за зомби такой, нахрен?!

– Кто? – переспросил я, обернувшись.

Парень стоял в телеге от трактора, вцепившись рукой в борт. Да так, что деревянная доска под его пальцами треснула. Второй рукой он показывал куда-то в сторону.

– Ой! – пискнула Настенька, а я повернул голову.

Из-за густой заросли рябины шаркающей походкой вышел ещё один городовой.

– Господи, – послышался тихий голос Аннушки, – пустота.

Мне не надо было даже переспрашивать, что она имела в виду. Пустота сочилась из этого худого высокого полицейского, видимая даже невооружённым взглядом. Сочилась вместе с замершим в безразличии взглядом, сочилась вместе с тонкой струйкой слюны из приоткрытого как у дебила рта. Слюна пачкала подбородок и отворот шинели.

Городовой медленно шёл к нам, ни разу не моргнув, а в какой-то момент начал неспешно поднимать руку, в которой был зажат табельный револьвер, прицепленный к табельному оранжевому шнуру.

– Э! – снова выкрикнул Сашка, – этот зомбак щас шмалять будет!

– Закрыть лица рукой! В укрытие! – заорал я, бросившись за трактор, как за щит, упав на одно колено и достав из-за пазухи наган.

Рядом на траву бухнулся тракторист. Он спрятался за широкое колесо, нервно глядя на меня.

– Эта чё, ваш бродь? – затараторил он, – нежить, чё ли? Я такое первый раз вижу.

Я пожал плечами. Не верил я в ходячие трупы. Ну, раньше не верил.

С другой стороны резво-резво забежали девчата, прижавшись спинами к борту телеги. Причём так резво, словно не было до этого неуклюжих походок и жалоб на неудобства. От каждого их движения телега раскачивалась, словно детская коляска.

Сашка, недолго думая, нырнул за стоящий в телеге сейф.

Я выглянул из-за своего колеса. В это же время сумасшедший городовой выстрелил. Пуля с лязгом ударила в боковину трактора. Пришлось спрятаться. А полицейский не прекращал огонь. Шаг. Выстрел. Шаг. Выстрел.

– Котёл, тварь! Котёл заденет! – прокричал тракторист, быстро вскочив на ноги и стараясь не высовываться, дотянулся рукой до сиденья и достал оттуда обрез старой охотничьей одностволки.

Когда патроны у сумасшедшего кончились, он продолжал нажимать на спусковой крючок, отчего стали слышны звонкие щелчки курка, монотонные, как тиканье часов. Хороший наган, офицерский, с самовзводом.

Я сунул руку во внутренний карман и достал зеркальце, которое таскал с собой, и высунул из-за укрытия. Было видно, что этот псих выпустил из рук упавший в траву револьвер и достал шашку. Что с ним делать, непонятно. С нежитью я никогда не встречался, но это не значило, что ее не могло существовать. После своего перемещения сначала из мира в мир, а потом из тела в тело, я был готов поверить во что угодно. Честно. При виде этого городового, обнажившего окровавленную шашку, которой он, наверное, убил и изуродовал своего коллегу, было страшновато. А что, если пули не смогут причинить ему вреда?

Тем временем городовой подошёл к трактору и стал методично бить по нему своим табельным клинком. Раздавались удары железа по железу, эхом отдающиеся от ближайших деревьев. Он бил и бил, не переставая, так что я рискнул высунуться.

Городовой не обратил на меня никакого внимания, продолжая вялыми ударами бить ни в чем не повинную боковину трактора. На нем осталось уже с десяток-другой сколов и маленьких вмятин. Иногда шашка попадала по каучуковому колесу, почти беззвучно отскакивая обратно.

Я огляделся по сторонам. Ведь мы прибыли сюда в ожидании пробоя, но ни мёртвый городовой, ни этот псих не были похожи на попаданцев. На кого угодно, вплоть до упырей, но не на потеряшек.

– Ну, точняк зомби, – произнёс сверху с телеги Сашка, – а он не заразен? А то начнём друг друга убивать и мозги есть.

– Мозги? Йисть? Человечьи? Как этот сейчас? – сдавленно спросила Настенька, а потом прикрыла рот механической перчаткой.

Ее тело слегка дрогнуло, и девушку вырвало одной желчью. Я ещё раз оглянулся в поисках признаков попаданцев. На этот раз внимательнее. Неподалёку от нас палые листья были сграблены так, что освободили небольшую полянку, а на голой земле угадывались затоптанные символы.

Культисты? А при чем тут попаданцы? При чем тут этот сумасшедший? Ничего не понимаю.

– Ну, что? – раздался тихий голос Ольги, которая подкралась ближе, вернее, подползла на четвереньках.

Я первый раз видел, чтоб кирасиры ползали, как малые дети. Только ее ладони и коленки оставляли на прошлогодней, и оттого бурой, палой листве небольшие рытвины.

Я посмотрел на монотонно бьющего трактор городового, а потом вздрогнул и скривился. Потому что Ольга громко, прямо в ухо, вскрикнула и вцепилась механической перчаткой мне в руку. Если бы я мог чувствовать боль, то заорал бы. Бронированная леди чуть не сломала мне кость.

Рядом бахнул выстрел, и городовой замер, с тем, чтоб упасть навзничь, как опрокинутый манекен.

– Господи Боже, – запричитал сидящий между трактором и телегой тракторист, державший безумца на прицеле. Он начал усердно креститься, не выпуская из левой руки обрез, – Я не хотел. Оно само. Она как завизжит, и я выстрелил. Я не хотел. Прости Господи.

– Отпусти, – тихо произнёс я, задрав голову.

Под пальцами Ольги хрустнуло. Нет, руку она не сломала, но попавшая под перчатку и прилипшая к ней щепка, треснула и сильно впилась в бицепс, пропоров толстую ткань сюртука.

– Кар! Кар! – раздалось сверху вместе с хлопаньем крыльев и скрежетом когтей по жести.

Это на кабину трактора села большая угольно-чёрная ворона. Она вращала головой и с живым интересом разглядывала нас всех. Птице явно не сиделось на месте, так как она прыгала то вправо, то влево, находясь в странном возбуждении, словно мы для неё добыча, и ей не терпелось что-то украсть.

– Кыш! – закричал тракторист, взмахнув рукой, – кыш, окаянная. Тебя только тут не хватало.

– Отпусти, – повторил я, повысив голос и обращаясь к Ольге, но девушка смотрела на ворону, закусив губу.

Да, точно. Память с некой заминкой преподнесла то, что знал прежний Евгений. Оля панически боялась птиц. Она боялась, в общем-то, любую крупную птицу. Ворон, гусей, сов, орлов, даже домашних петухов, хотя мелкие певчие ей нравились, но даже в этом случае она избегала их трогать, при том, что мышей и крыс совершенно не опасалась. «Фобия», – как-то сказал один знакомый доктор про похожие страхи.

– Уходим! – громко произнёс я, наконец высвободившись от хватки «приветливой дамы». – попаданца нет, а тела заберут санитары из мертвецкой. Полиция осмотрит все. Нам здесь нужно поменьше топтать.

– Это я щас, – затараторил тракторист, прыгнув в кабину и посмотрев на приборы. – Не спускает пар. Не пробил. Уволюсь. Ей-богу уволюсь. Я с нежитью биться не хочу. А то ещё ночью придёт мстить.

Тракторист быстро перекрестился. В то же время Сашка поочерёдно подал руку девушкам и помог им залезть в высокую телегу. Мне без кирасы было бы это затруднительно.

Только Аннушка стояла, замерев, как деревянный манекен.

– Уходим, – повторил, а потом шагнул ближе, стукнув ее по наплечнику.

Но девушка ничего не видела и не слышала, глаза ее закатились, отчего были заметны только белки, а полуприкрытые веки быстро-быстро дёргались, как у человека, видящего дурной сон. Я пару раз наблюдал раньше полное погружение в транс, и то, что происходило с нашей провидицей, было очень похожим.

– Анна, – ещё раз негромко позвал я, но девушка снова не шевельнулась, что-то сильно сжимая в руке.

– Блин, чего такого нужно обожраться, чтоб совсем зомби стать? – громко спросил Никитин, ни к кому конкретно не обращаясь, он перегнулся через борт и глядел на тело городового. – Нарки, блин, обдолбаные.

– Не знаю, – ответил я, не сводя глаз с провидицы, лицо которой побледнело, как у покойника.

Только через пять минут она дёрнулась и шумно вдохнула воздух. Из пальцев на траву упала небольшая вещица, блеснув металлом. Наверное, ворона именно к ней приглядывалась, а может, обронила при выстрелах и хотела вернуть украденное добро.

– Всё хорошо? – спросил я у девушки, которая озиралась по сторонам, словно не понимая, где находится. – Анна, все хорошо?

– Да, – выдавила она из себя, несколько раз быстро кивнув.

– Тогда в телегу, – произнёс я, подхватив вещицу и вскакивая на подножку трактора.

Дождавшись, когда Сашка втянет наверх Анну, машина ритмично зашипела выбрасываемым из клапанов паром и покатилась задним ходом, где тракторист ловко ее развернул. Версия о химическом препарате или дурманящей траве казалась разумной. Было даже досадно, что мне самому такое в голову не пришло.

– Кыш!

Нужно в полицию заехать. Нужно Бодрикову донесение написать. Нужно отряд вооружить. И нужно котят купить. Профессор Крылкин ещё для прошлой группы советовал. Говорил, стресс снимают хорошо.

И Собак. Доберманов. Двух.

Так я думал, глядя на небольшой значок, который обычно прикалывают к шинели и сюртуку на манер ордена. Значок представлял собой небольшой треугольник со слегка сглаженными углами, а на самом значке была изображена змея, свитая в форме восьмёрки, положенной на бок, или знака бесконечности на фоне нескольких шестиугольников пчелиных сот.

* * *

Большая чёрная ворона сидела на толстой ветке, хохлясь, ворча и покачиваясь на лёгком ветру. За полвека ей всё уже надоело. Как говорится, и жить тошно, и умирать страшно.

Ворона каркала и, казалось, ворчала, как старая бабка, ругающая ветреных девок, сидя на завалинке. А десяток людей в обычных рабочих сюртуках, какие можно увидеть на грузчиках или ямщиках, без единого слова готовили место. Работали слаженно, как единый организм. Порой даже передавали друг другу вещи, не глядя при этом на товарища.

Ворона давно привыкла к похоронным процессиям и плачущим поминальщикам. Лишь иногда залётные сороки и галки тревожили ее покой, норовя утащить то, что полагалось ей по праву.

– Отпустите, пожалуйста, отпустите! – разнеслось по тишине кладбища.

Ворона повернула голову, разглядывая новое действующее лицо. Дюжий молодец тащил к пентаграмме кладбищенского сторожа. Он держал бедолагу за шиворот, а ещё один шагал позади, наставив на него пистолет со странным длинным стволом.

– Отпустите, – лепетал сторож, – Христом Богом прошу.

Дюжие молодцы молча дотолкали беднягу до пентаграммы. К тому времени сторож уже рыдал, ковыляя на ватных ногах.

Ворона замерла в ожидании. Очень редко на кладбище происходило что-либо действительно интересное. А тут такое!

Эти вообще не проронили ни слова, будто вовсе не нуждались в людской речи. Они вскоре встали в круг и от одного к другому быстро начал передаваться нож. Мрачные типы по очереди легко оцарапывали себе ладонь, делали шаг и прикасались к лицу дрожащего сторожа, оставляя на коже кровь.

– Что тут происходит?! – раздался громкий хриплый выкрик.

Ворона быстро обернулась. Могила находилась с дальней стороны кладбища, там до примыкающей к крайним оградкам убогой дороги было всего шагов двадцать. И сейчас там стоял конный разъезд из двух городовых. Одетые в серые шинели с шашками на перевязях и кобурами на портупеях, они вели себя как опытные кавалеристы.

Сектанты даже не повернулись. Лишь тот, что с длинным пистолетом, поднял холодные глаза на верховых. Он отвёл в сторону руку и один из молчунов полоснул ножом по его ладони. Стрелок, оставив кровавый след, быстро провёл по лицу сторожа, который к тому времени уже стоял с мокрыми от страха штанами.

– Я повторяю! Что здесь происходит?!

В это время сторож дёрнулся и повёл плечами. Выражение его лица сменилось с испуганного на брезгливое.

– Неудобное тело, – протянул он.

Молодчик с пистолетом отпустил сторожа и сделал шаг назад, а конный наряд приблизился к сектантам ближе, достав при этом оружие.

– Мы выполнили часть сделки, – раздался голос. От неожиданности ворона даже каркнула. Оказывается, молчуны умеют говорить. По крайней мере, тот, что с пистолетом. – Теперь твой черед.

– Ваш. Не твой, а ваш, – почти вежливо поправил его сторож, наклонив голову сначала вправо, а потом влево, словно разминая.

– Твой! – громко произнёс пистолетец. – Не надо шутить с Единством! Исполняй договор!

– Да твою мать, что происходит?! – закричал городовой, привстав на стременах.

С одной стороны, ничего страшного не случилось. Все живы и здоровы. Но сатанинские штучки говорили об обратном.

– Я сейчас объясню, – ласково произнёс сторож.

Он шагнул мимо расступившихся молчунов. С очередным его шагом лошади встали на дыбы. Один из всадников не удержался и упал с седла. Он тотчас выгнулся на траве, так как ударился спиной и отбил дыхание. С губ срывался сдавленный хрип.

Сторож подошёл ещё ближе, и лошадь сперва замерла, а потом упала набок, подмяв под себя второго седока. По кладбищу разнёсся протяжный крик боли. Лошадь брыкнулась и быстро встала на ноги, а после они обе с пеной у рта и с ужасом в глазах умчались восвояси, оставив своих седоков валяться на земле.

Ворона перепрыгнула с ветви на ветвь. Зрелище было поистине знатным. Один из демонов преисподней заключил сделку с какими-то молчунами, что смели грубо тыкать ему. И все это прямо сейчас.

Сторож с дикой усмешкой подошёл к тому, кто отбил спину, и наклонился. Он дотронулся ладонью до лица городового, а потом медленно поднял руку с растопыренными пальцами. От ногтей к лицу тянулись тонкие, как паутина, мерцающие жёлтым нити. Секунду спустя они растаяли, а городовой замер с ничего не выражающим лицом юродивого.

Сторож ласково поглядел на второго всадника, орущего и держащегося за ногу. Первый молча встал и достал шашку.

– Никодим! Помоги! – орал раненый, но его товарищ без слов подошёл и взмахнул клинком.

Ворона с замиранием сердца глядела, как один полицейский увечит другого с монотонностью нежити, хотя он точно был жив.

– Достаточно! – прокричал пистолетец. – Твои действия нецелесообразны!

– Все имеет смысл, – ласково произнёс сторож. – Я ещё улыбку не вырезал. Это же так весело.

– Уходим!

Молчуны и выродок бездны ушли, оставив ворону в одиночестве. Но вскоре тишину нарушило пыхтение паровой машины. На дороге появился трактор, на подножке которого стоял высокий светлый мужчина в сюртуке. Другой сидел в кабине, и ещё один парень ехал в телеге вместе с закованными в броню барышнями.

Зрелище продолжалось.

Глава 13 Кровавые тортики

– Это что за зайка?!

С такими словами и ещё с гневным выражением лица влетела ко мне в кабинет Ольга. Дверь с шумом ударилась о стенку, а из коридора прозвучало затихающее эхо.

Влетела она, одетая в голубую шёлковую ночную рубаху, подол которой касался пола, и лишь изредка показывал домашние тапочки, скромно прячущиеся от всего мира на ногах своей хозяйки.

Прошло всего два дня с момента обновления наших отношений, а Ольга уже полностью обосновалась в моем холостяцком жилище, наполнив его своими вещами.

– Кто она?! – жена быстро подошла к столу и швырнула на столешницу конверт, проскользнувший по лакированному дереву и упавший мне на колени. – Я требую объяснений! Кто она?!

В тишине помещения было слышно, как часто и тяжело дышит Ольга. Ее грудь то поднималась, то опускалась, словно супруга пробежала целую версту. В то же время губы были поджаты, а глаза метали молнии. Казалось, от разрядов ярости на столе вспыхнут бумаги.

В свете настольной керосиновой лампы, разгоняющей полумрак опускающегося на город весеннего вечера, искры злости смешивались в широких зрачках с бликами дрожащего огня. Это придавало ее облику немного мистицизма. Даже непонятно, кто из девочек в самом деле ведьма.

Я поглядел на часы, показывающие почти полночь и поднял конверт, который оказался на поверку уже открытым. На жёлтой почтовой бумаге помимо черных и синих штемпелей каллиграфическим почерком было выведено: «Женечке Тернскому от его Заики», а ещё конверт едва уловимо пах женскими духами.

Я вытряхнул из конверта одинокий листок, развернул и прочёл.

«Папеньке плохо. Проститься хочет. Я вся в горе и слезах».

– Ну! – снова заговорила Ольга, а потом понизила голос и процедила сквозь зубы. – Ничтожество. Обманщик. Кобель похотливый.

На ее глаза навернулись слезы, которые она не скрывала, а я встал из-за стола, держа в руках письмо, и подошёл поближе.

– Не нужно читать моих писем.

Мой голос был спокоен, а вот Ольга сорвалась на крик.

– Провались ты пропадом!

Ее рука взметнулась, норовя ударить по щеке, но я успел перехватить за запястье. У меня перед глазами слегка поплыло и начало двоиться, в висках стал слышен стук. Как всегда бывало при несильном приступе, когда мои внутренние «Я» не могли поделить мой разум и тело.

– Отпусти! Подлец! Женя никогда не опустился бы до такого. А ты… ты выродок! Знать тебя не желаю! – продолжала выкрикивать Ольга.

Я вздохнул, собирая мысли воедино, и поднял бумагу на уровень лица.

– Во-первых, это не Зайка, а Заика. От слова заикаться. Максимилиан Заика. Это адъютант Бодрикова. Я ему как-то рожу набил, он, видимо, так отомстить решил. Но само письмо требует срочно прибыть к барону. А во-вторых, не надо истерии. Я не тот Женя, каким был раньше.

– Тебе плевать на меня, – зашмыгала носом Ольга. – Я три года не знала, как мне быть. Я ждала случая, а ты… тебе лишь бы под юбку залезть.

– Мне сейчас тяжело, – медленно начал я, тщательно подбирая слова. – Я три года пытался собрать из осколков душ двух человек что-то похожее на целое. А сейчас ты врываешься и пытаешься разбить это.

– Женечка любил меня, – тихо заплакала Ольга, – а ты не он.

– Тот Евгений Тернский, часть которого внутри меня, сейчас упал бы на колени и стал целовать твои руки. Он неисправимый романтик и идеалист. Тот Марк Люций, что тоже во мне, сейчас бы ударил тебя по лицу, а потом взял силой, потому что ты ему тоже нравишься. Из-за всего этого я стараюсь жить рассудком, и не надо делать так, чтоб грань треснула. Ведь я сейчас мистер Хайд и доктор Джекил во плоти. Недавно даже городового избил.

Я придвинул к себе руку своей-не своей женщины и легонько поцеловал кончики пальцев, а потом горько усмехнулся и легонько шлёпнул листом бумаги по ее щеке, словно прогоняя муху.

– Вечером я буду и Люцием, и Евгением, кем захочешь, но обещай, что больше не будет истерик. И не бери больше моих писем.

Ольга кивнула и после небольшого колебания уткнулась мне в плечо. Тело ее затряслось от рыдания.

– Я не хочу больше быть одна, – выдавила она, хлюпнув носом.

– Тогда пойдём, навестим барона вдвоём.

Ольга смахнула кулаком слёзы и кивнула. Несмотря на взрослый возраст, выглядело это совершенно по-детски. Хотя, наверное, в каждой женщине до самой старости есть маленькая девочка, когда капризная, а когда беззаботно-радостная. Одни женщины ее старательно прячут, выгуливая только тогда, когда никто не видит, другие специально выставляют напоказ.

Ольга по своему обыкновению хотела казаться взрослой и серьёзной. Ее маленькая девочка выглядывала только в кругу самых близких людей. Выглядывала, когда хотела, чтоб ее пожалели, прижали к себе, погладили по головке и дали вкусную конфету или рассказали сказку. Жаль, что сказки у меня не детские. Все больше про разврат, кровавые бои и холодные дождливые ночи, которые я проводил под открытым небом. Можно вспомнить те, где я отдыхал от долгих походов в именном особняке. Роскошь и пафос. Женщины и вино.

Нет. Это не те сказки. Придётся придумывать самому, чтоб обязательно добро побеждало зло, забыв, что я сам был на стороне зла. Где прекрасные дамы дарили улыбку в обмен на розу, а не те, где насиловал дочку вождя в захваченной деревне. Романтик Евгений брезгливо посмотрит на Люция и что-нибудь придумает. Он умеет, чтоб красиво.

– Пойдём.

Я обнял Ольгу, и мы вышли из кабинета, почти сразу же стыдливо нырнув в мою спальню. Жена скинула ночнушку, показав красивое тело. Его не портили даже несколько длинных узких шрамов на животе, спине и правом бедре. Они белели как память о той трагедии, когда поезд сошёл с рельсов.

Ольга была в последнем вагоне, и потому пострадала не так сильно, как могла. Передние вагоны разорвало в клочья вместе с пассажирами. А когда рванул паровой котёл, сдобренный почти чистым теплородом, останки разбросало на сотни метров. И меня рядом не оказалось.

Сейчас Ольга стояла ко мне спиной, и я не удержался и положил руки на тонкую талию. Ладони скользнули вверх и остановились на грудях, а губы поцеловали шею.

– Мы к барону, – прошептала женщина, – не забыл?

– Я помню. Но ведь можно немного потрогать.

Ольга улыбнулась и скользнула из моих рук, подхватив повешенную на край специальной ширмы одежду. Ширму только вчера привезли по моему заказу. Послышался шелест ткани и свист новомодных застёжек-молний.

Через пятнадцать минут она была готова, а ещё через пять мы сидели в электрическом авто. Но поехали, вопреки обещанию, не вдвоём, а прихватили с собой Сашку. Взяли его не только потому, что носильщик для радиостанции нужен, а ещё и для того, чтоб обвыкался. Неунывающий парень заскочил на заднее сидение, положив тяжёлый сотовый рядом. Парень сидел и загадочно улыбался, глядя в сторону. Жар и сопли у Никитина совсем прошли, и он перестал хлюпать носом.

Вечер был тёплым. Звезды, пробивающиеся через фиолетовую густоту неба, только начали разгораться. Край неба тлел далёким пожарищем севшего в бесконечные сибирские леса солнца. Ещё чуть-чуть и оно погаснет окончательно.

Ольга половину дороги разглядывала меня, словно пытаясь узнать, что во мне чужое, а что знакомое по давнему браку. Но угадать сложно. Это как смотреть на картину, где художник-халтурщик смешал два сюжета, и они стали третьим, самостоятельным.

А потом она повернулась к Сашке, заговорив ехидно, как это умеют только женщины.

– Говорят, ты с Дашей допоздна засиживаться стал?

Сашка сначала вскинул брови, словно приходя в себя после странствия по грёзам, а потом широко улыбнулся.

– Я ваще словно в анимеху попал! Эти две няшки-близняшки глазки строят. Экшен сплошной, зомби, приключения, особняк богатых чуваков, тайная служба императора, экзоскелеты на лампах. К тому же все это стимпанк, смешанный с фэнтези. Анна ваще такую мистику выдаёт, что закачаться можно. И эта сельская лоли-ведьмочка, Настька которая, тоже не промах. Вселенского зла не хватает с вампирами в главной роли.

Я слушал речь Сашки, понимая через слово. Кто такие няшки? Что за лоли, стимпанк и анимеха? Чудные слова приковывали внимание, а воодушевление, с которым он рассказывал, заставляло улыбнуться.

– Вселенское зло? – пробормотал я, – сдаётся мне, что и вселенское зло уже на подходе.

– Да? Хочется верить в хеппи-энд, а не в мои потроха, съеденные ходячими мертвецами.

– Это не театр, если я правильно понял твои словечки. Это жизнь, и у неё свои правила.

За такими разговорами к больнице приехали быстро. Так же быстро нам навстречу вышел адъютант барона. Ольга смерила его презрительным взглядом, а Сашка нахмурился и, перехватив лямку с сотовым, подался ближе ко мне и спросил громким шёпотам, заставив поручика дёрнуть щекой.

– А это что за тёмный дворецкий?

Я кашлянул в кулак, оставив вопрос без ответа, и дальше мы без лишних слов прошли по наполненным эхом коридорам, и миновав пост караула, учтиво постучали в дверь.

– Заходите, – произнёс барон и с порога поманил меня рукой, а потом увидел мою спутницу. – Ну что ж, буду вести себя учтиво. Максимилиан, подай даме стул.

Адъютант с выдержанностью механизма выполнил поручение и отошёл в дальний угол, где стояла радиостанция. Наш аппарат, к которому намертво приклеилось слово «сотовый», Сашка поставил у входа.

– Его светлость сильно озабочена, – начал барон без предисловия. – Твои сведения об архибыстрых пробоях сейчас проверяются по всем городам. Как и информация о шпионах и террористах из другого мира.

– Вы думаете, их здесь что-то интересует? – уточнил я.

– Да, – бросил Бодриков, а потом добавил, – Максимилиан, дай ещё подушку. И виски.

Я поглядел на недовольного адъютанта, а потом полез в карман сюртука, вынув оттуда большую плоскую фляжку. Я специально ее подготовил и взял с собой.

– Настоечка. На лимонах с имбирём. Старинный рецепт.

– Благодарствую.

Барон взял фляжку и отхлебнул от неё большой глоток, довольно крякнув.

– Замечательная вещь. Но продолжим. Убито ещё несколько высокопоставленных чиновников от полиции и жандармерии. Завтра полк поднимают по тревоге. Официально на манёвры. Они будут прочёсывать пригород на предмет всего необычного. И ещё. Сыщик, занявшийся расследованием убийства на кладбище, застрелился. Причём есть множество свидетелей.

– Там разве не городовой сошёл с ума? – осторожно переспросила Ольга.

– Перед смертью, говорят, моя милостивая государыня, сыщик обмолвился, что что-то нашёл, – ответил барон моей жене, а потом снова перевёл взгляд на меня. – Вашего взломщика пока не нашли, но если он обычный потеряшка, то это дело времени. Дальше. Его светлость приказали наводить шорох. Пришлые должны совершить ошибку. Ваша группа должна быть на виду. Есть попаданцы или нет, неважно. Дальше. Завтра с утра вам привезут новинки нашего промысла. Посмотрите, что нужно, а что нет. Опытной базы пока нет, пришлют все, что есть. Сами будете испытывать. И напоследок, завтра вечером все вы приглашены на приём к новому полицейскому приказнику́. Точка.

Барон словно завершил диктовать телеграмму с указом и откинул голову на подушку, глядя то на меня, то на Ольгу, то на Никитина. Тишина звенела некоторое время мелким комариком, попавшим в палату через форточку. Нудным таким, как попрошайка. Мол, дайте крови, вам что, жалко, что ли?

А я стоял и размышлял. Размышлял о том, что не видел своей роли в развитии всех этих событий. Работать пугалом? Слишком просто для целого отряда Тайной канцелярии. Хотелось что-то предпринять самому. Все же вторженцы из другого мира как раз по моему ведомству. Но вот что? Все точки выхода я и так уже отметил на карте. Между ними нет никакой связи.

Среди раздумий я не сразу услышал писк радиостанции. Максимилиан схватил трубку, бурча короткие «да» и «нет».

– Из полиции, ваше превосходительство. Говорят, в центральном парке опять какая-то бойня была. Шестеро погибших. Почерк похож на того психа на кладбище, только ещё жёстче.

Мы переглянулись, а барон протяжно вздохнул.

– Мда-а-а, нужно думать. Просто так это гнездо не переворошить.

Снова запищала радиостанция, но этот раз не его превосходительства, а наша, заставив меня наклониться и поднять трубку, которую я приложил к уху.

– Тернский у аппарата.

– Алё, Евгений Тимофеевич, – быстро затараторил оператор Дмитрий. – Аннушка пропала. Три часа уже нет. Она к своей подруге на именины ходила. Но мы туда звонили, говорят, давно ушла.

Я замер. В голове вертелась нехорошая картина. Представлялась Анна с отрубленной головой и пустыми глазницами. Представлялись духи-падальщики, кружащиеся над остывшим телом.

– Неужели они начали охоту на нас? – на выдохе озвучила мои мысли Ольга.

Я поглядел на неё.

– Едем.

Через пять минут мы втроём уже сидели в авто. Я до упора выжал педаль контроллера электродвигателя, заставив вылететь из-под колёс мелкие камушки и подняться туче пыли. Авто рвануло с места. Фары выхватывали из ночной тьмы случайных прохожих, лошадиные упряжки и стены домов. Ночной город освещался тусклыми фонарями у подъездов и ещё более тусклым светом из окон. Исключение составляли лишь здание консерватории и сам парк со спрятанным в его глубине маленьким театром. Они горели новыми газоразрядными лампами, перемешанными с чередой тусклых электрических колб накаливания, бросая многочисленные тени.

Центральный парк был не очень большим. Пересечь его можно буквально за десяток минут неспешным шагом, а добраться до середины и того меньше. Я выскочил из авто, а потом помог выйти Ольге, и мы поспешили, держась за руки. Сзади топал солдатскими сапогами Александр.

Пройти мимо места происшествия было сложно. Там уже суетились городовые, держа на расстоянии группу поздних зевак и описывая место происшествия.

– Тайная канцелярия! – выкрикнул я, проскочив мимо одетого в серую шинель городового, который хотел преградить нам путь.

– Ужас, – выдохнула Ольга, когда мы подошли ближе.

– А вот и хоррор начался, – буркнул за спиной Никитин, шмыгнув носом.

Я кивнул, переводя дыхание и начиная рассматривать то, что случилось. Анны видно не было, и от этого на душе стало легче. Да, у меня душа сшита колдовскими нитками из черно-белых кусков, но она болела и переживала за члена команды.

К нам подошёл поручик, и вспомнилось, что раньше его видел. Кажется, он из уголовного сыска.

– Здравствуйте. Полное дерьмо, – с порога начал он. – Тут какой-то потрошитель поработал. Вон тому оторвали руку. А тому вывернули голову как у совы. На горле есть отпечатки пальцев. У убийцы силища такая, что кадык сломан.

– А девушки никакой не было? – осторожно спросил я, разглядывая размазанный по мостовой тортик.

На него кто-то наступил, оставив отпечаток сапога. А ещё к нему тянулась тонкая струйка крови, нашедшая свой путь к сладкому между втоптанными в землю камнями.

– Нет, – неуверенно пожал плечами сыщик. – Вечером много кого ходит, но не видели. Тут на шум почти сразу сбежались. Но может, боятся. Расспросы вести надо.

Мы ещё немного постояли, разглядывая мертвецов. Было в произошедшем что-то жуткое, нечеловеческое, особенно странно и неуместно выглядел тортик, залитый кровью. Ольга постоянно прижимала ко рту платок и старалась держаться так, чтоб между трупами и ней был я. Да и вообще, обилие попаданцев в последнее время, особенно ненормальных, превосходило все мыслимые пределы. Даже в столице пробои случались раз в две недели, а тут вал какой-то.

– Евгений Тимофеевич?! – раздался сзади знакомый голос, и мы с Ольгой разом обернулись.

На дорожке парка стояла целая и невредимая Аннушка. Она прижимала руки к груди, а городовой из оцепления придерживал ее ладонью, чтоб не пустить к месту происшествия.

– Анна! – воскликнула Оля, помахав рукой, – Ну, слава богу! Мы уже обыскались.

Городовой, видя, что мы знакомы, пропустил девушку, и та мелким шажками побежала к нам.

Я расслабленно выдохнул и закрыл глаза. Так уж устроен человек, что на одну и ту же ситуацию он может глядеть с разных сторон. Трупы – плохо. Это горе и беда. Но если среди них не нашёл тело близкого человека, то это становится счастьем. Я глубоко вдохнул, а потом услышал возглас «Ой», шум падения тела, смешанный с влажным шлепком и голос Ольги.

– Аннушка, осторожнее!

Девушка упала на четвереньки. Поскользнувшись на этом проклятом тортике.

– Простите, пожалуйста, – пробормотала она, когда я помог ей встать, придерживая за локоть. – Я всего три фужера, а оно опьянило. Простите.

Анна выпрямилась и вытянула перед собой руки. По тонким пальцам бежала кровь, в которую упала ладонями девушка. Я ожидал от провидицы, как от обыкновенной институтки обморока или истеричного визга, но она тихо рассмеялась, заставив меня опешить.

– Я не сумасшедшая, – забормотала она, – Я не сошла с ума. Я это уже видела. Мне было видение. Я на самом деле провидица. Значит, и другие видения тоже могут быть правдой!

Она подошла ко мне и взяла окровавленными пальцами мою руку, сжав изо всех девичьих сил.

– Я думала, что там, на кладбище, у меня просто галлюцинации, а это все может быть на самом деле.

– Какое видение? – осторожно спросил я.

– Как из сторожа сделали демона, и он убил полицейских. Там ещё убийца был с пистолетом. Он такой с длинным стволом. И он, когда вёл сторожа, то раз выстрелил в воздух. И выстрел тихий такой. И ворона большая.

– Какая ворона?

– Большая такая. Вы мне верите?

Я посмотрел в глаза Аннушки, которые просто молили, чтоб ей поверили. Такие же глаза были у пьяного провидца из моей предыдущей группы в столице. Хорошего провидца, он тоже всё твердил, что не сумасшедший.

– Значит, сторож. Пожалуй, с него мы и начнём. Сами. Ведь вторжение из другого мира – наша юрисдикция.

Так произнёс я, сунув руку в карман и нащупав там треугольный значок, о котором не стал рассказывать барону.

Глава 14 Багровая тьма и богатый улов

Утро было для меня нехорошим. Утро разбудило тупой болью приступа, тьмой в глазах и падением в никуда. Я сжал ладонями виски, и кажется, даже заорал. Вместо потолка и стен вокруг были лишь смутные, невероятно сочные по цвету пятна.

Вон тот уходящий в бесконечную высоту столб бирюзового света – наверное, окно, а чёрная клякса в противоположной стороне – дверь. Что-то вцепилось в меня острыми когтями и начало трясти так, что казалось, голова оторвётся. Воздух наполнился протяжным нечеловеческим стоном, а потом я нырнул с головой в багровую полутьму. Сквозь алую пелену возникали и исчезали черные силуэты.

Я отпустил голову и вытянул руки перед собой. Пальцы обожглись обо что-то мягкое, податливое, но отдёрнуть их не хватало сил. Что-то схватило меня за запястья и едва не выдернуло кости из суставов. Я не был уверен, так как во время приступа все ощущения неверные. И возможно, я ощущал руками запахи, а слышал прикосновения.

Багровая тьма, наконец, дёрнулась и стала отступать. Сквозь туманную пелену проступили контуры человеческого лица и глухой, как из колодца, голос.

– Женя, Женечка, что с тобой?

Я с силой зажмурился, а потом открыл глаза.

– Я сейчас, – сорвался слабый голос с моих губ.

Даже сам едва узнал его, настолько он был в этот миг чужд и далёк от меня.

– Я сейчас за лекарем отправлю, – снова прозвучал голос, и лишь через несколько секунд пришло понимание, что это Ольга.

Зрение окончательно вернулось, и прищурившись, я увидел жену, сидящую на краю кровати. Она придерживала рукой отворот наброшенного на голое тело махрового халата, чтоб тот не раскрылся, а в дверях стоял оператор Дима. Сухой, высокий и всегда молчаливый. Он почти не моргая смотрел на меня, будто змея на смотрителя, сидящего за стеклянной стенкой ее террариума. Вроде бы и не укусит, а все равно неприятно.

– Не надо лекаря. Сейчас отступит.

– Что это было? – снова спросила Ольга, взволнованно вглядываясь в мое лицо.

– Болезнь. Я же говорил, что моя душа сродни разбитой амфоре, склеенной из разных кусков. Иногда трещины начинают болеть, – едва шевелящимися губами ответил я, а потом показал на прикроватную тумбу. – Воды.

Ольга, все так же придерживая халат, протянула мне обычный гранёный стакан. Прохладная жидкость прокатилась по горлу, казалось, впитываясь в тело раньше, чем достигала желудка.

– Евгений Тимофеевич, – сухо заговорил стоящий в дверях Дмитрий, – там к вам посетитель. Очень настаивает.

– Кто? – выдавил из себя я и встал, поправив белые подштанники.

Дрожащие пальцы притронулись к завязкам на поясе коротких, до середины голени, солдатских бумазейных кальсон. Я как-то выиграл спор у ротного кирасиров, что заточу в кирасе перочинным ножом карандаш, и тот в качестве презента преподнёс ящик казённого нательного. А почему нательного? Просто мы были пьяны, и я поспорил на то, что в ящике, не глядя. Там оказалось нательное, а так как я не имел предрассудков хвастаться нижним бельём, то весьма полезный, хоть и неказистый выигрыш пришёлся к месту. Хотя если бы знал, что в соседнем ящике лежит новенькая электрическая печатная машинка, поспорил бы на неё.

– Штабс-капитан из полиции. Некий Семён Баранов. Просить?

Я неспешно встал, скользнув ногами в тапки, и поставил на тумбу пустой стакан.

– Пусть обождёт немного, – протянул я. – Внизу. Сейчас спущусь.

Дима кивнул и молча удалился.

– Может, завтра? – произнесла Ольга. – Сегодня к лекарю сходишь. Отлежишься.

– Не помогут тут лекари. Нужно искать средство меж пришлых. Хотя я три года уже ищу без результата.

– Но все же…

– Сейчас пройдёт. Оно всегда быстро проходит.

Я вздохнул, тряхнул головой и взял с плательного шкафа вешалку с вещами. Пальцы тряслись, и потому не с первого разу получилось застегнуть пуговицы на сорочке, а потом попасть концом застёжки «молнии» на сюртуке в паз.

Ольга тоже начала одеваться, но к этому моменту я уже вышел из комнаты.

А в парадной зале меня уже ждал невысокий мужчина лет двадцати пяти в полицейской форме. Белый двубортный китель с серебристыми пуговицами и синие галифе с оранжевой выпушкой по шву были тщательно выглажены, а высокие хромовые сапоги начищены до зеркального блеска, словно воронёная ружейная сталь. В левой руке он держал белую фуражку с лакированным козырьком. А на поясе висела отнюдь не шашка, а настоящий драгунский палаш, похожий на тяжёлую шпагу. С другой стороны виднелась большая деревянная кобура. Ещё одной отличительной чертой полицейского были пышные рыжие усы, которые он пригладил пальцами при моем появлении.

– Разрешите побеспокоить, господин коллежский асессор, – произнёс он, рассматривая меня с лёгким прищуром.

– Можете называть без чинов, – произнёс я, подавая ему руку.

– Тогда представлюсь, – ответил полицейский, пожав мою ладонь. – Семен Петрович Баранов. Штабс-капитан. Уголовный сыск.

Я кивнул, а потом показал на обеденный зал, войдя туда, громко позвал кухарку.

– Маша, два кофия. И гренки, жаренные на постном масле.

Кухарка выглянула из боковой двери и коротко кивнула, прежде чем исчезнуть.

Мы сели за дальнюю часть стола, ожидая лёгкий не то завтрак, не полдник. Причём остальные мои подопечные уже откушали.

– Уголовный сыск нечастый гость у нас. Чем обязан?

Штабс-капитан открыл рот, чтоб ответить, но замер, уставившись на дверь. А так как я сидел спиной ко входу, то пришлось развернуться. Зрелище открылось прелюбопытнейшее.

В парадный зал по лестнице спускалась Аннушка. Все бы ничего, но девушка, одетая в лёгкое ситцевое платьице голубого цвета, шла, выставив вперёд руки и натянув на глаза толстый чёрный шарф. И шла она босиком.

Я сначала не понял, а потом вспомнил свой совет тренироваться в хождении по помещению с закрытыми глазами. Вот уж не думал, что недавнее уверование в свои силы сделает ее настолько старательной в обучении.

Анна осторожно спустилась, на несколько мгновений замерла, а потом повернулась в сторону обеденного зала. Она вытягивала вперёд ногу, делала небольшой шаг и замирала на мгновение с тем, чтоб повторить действие. Губы ее шевелились, словно она шептала что-то.

Мы молча сидели и глядели, а она прошла в обеденный зал. Прошла, однако, не с первого раза, а сначала упёрлась руками в косяк, ощупала его, улыбнулась, а потом снова двинулась дальше, шепча под нос. В какие-то моменты казалось, что она просто играет в обычную детскую игру, однако дойдя до стола, остановилась.

– Сейчас брякнет, – пробормотала она и вытянула ладонь с растопыренными тонкими пальчиками, толкнув спинку свободного стула, отчего тот легонько проскрипел ножкой по паркету.

– Ага, – снова произнесла она и повернулась влево, обходя длинный, покрытый белой скатертью стол.

Босые ноги тихонько шлёпали по прохладному деревянному полу. Дойдя до поворота, она снова замерла.

– Упадёт.

Я сперва не понял, а потом перевёл взор на простенький натюрморт, висящий на стене. Наверное, его она имела в виду. И ведь правда, если продолжит идти в том же направлении, то уронит картину на пол. Та и без того плохо держится.

Девушка повернула и почти на цыпочках прошла ещё пять шагов, прежде чем опять остановиться.

– Звякнет, – прошептала она, отведя правую руку в сторону.

Ее пальцы задели серебряную ложечку, стоящую в неубранной после завтрака чашке какао, и та уподобилась колокольчику.

– Гладкое, холодное.

Правая рука дотронулась до кафельной плитки, которой был облицован камин.

Я поглядел на штабс-капитана, легонько улыбнувшись тому, какое у того было сейчас вытянутое в недоумении лицо. Для него сие зрелище являлось, наверное, совершенной дикостью. Хотя я тоже был не частый свидетель подобного, но все же довелось созерцать. Как-то даже имел возможность подглядеть, как опытный провидец ножи метал в доску.

Через несколько шагов Аннушка дошла до нас, высунув от усердия кончик языка, как гимназистка на диктанте. Босые ноги мягко ступили, и девушка, не дойдя всего одного шага, нахмурилась, а потом нерешительно подалась вперёд, коснувшись плеча штабс-капитана. Полицейский деликатно кашлянул, и Анна отдёрнула руку, а затем резко стянула с глаз повязку. Лицо девушки покрылось густой краской румянца. В этот момент она очень походила на тургеневскую барышню, как их изображают в театре и книгах. Лёгкую, светлую, невинную.

– Сударыня, – начал штабс-капитан, пригладив усы, и привстав, – ваше присутствие подобно явлению ангела господня.

Анна покраснела ещё больше и бросилась к двери. На самом выходе она остановилась, и, не оборачиваясь, бросила через плечо тихие слова.

– Красивые. И пахнут чудесно.

– Что она имела в виду? – сев на место, спросил штабс-капитан, когда девушка покинула помещение.

Он все ещё глядел на дверь, ведущую из обеденного зала. Я пожал плечами.

– Государственная тайна. Но все же вернёмся к цели вашего визита.

– А, – повысил голос полицейский, – так, вашего клиента поймали.

– Какого? – нахмурился я.

– Ну, не каждый день находят взломщика, который сидит посреди дома с надутым видом, а на допросе говорит, что ничего не помнит.

– И как он выглядит?

– Да казашонок вроде бы. Или киргиз. Но матерится знатно. Я даже слова за ним приказал записывать, уж на что я любитель порой словечко загнуть, но половины точно не слышал. Вот, скажите мне, Евгений Тимофеевич, что значат слова пруфы и дауны?

– Сейчас, Семён Петрович, – с улыбкой произнёс я, а потом откинулся на спинку стула, но, наверное, слишком быстро, так как перед глазами промелькнули тёмные круги, оставшиеся от приступа. – Дневальный! Никитина кликни!

– Да, – продолжил полицейский, немного ёрзнув на стуле, – у меня просьба будет деликатная. Мы контрабандиста хотим задержать, но вот подозрений маловато. Нам бы его под видом вашего клиента взять.

– Это как?

– Ну, видите ли. Подойти к нему, окружить, как вы это обычно делаете с пришлыми, мол, хотим проверить, из той ли вы Швейцарии, что у нас есть. Документики и прочее. Сказать, что вы, господин, обшибались миром, пройдёмте в участок. А там, оп, а паспорт-то поддельный. Да и проще извиняться придётся за конфуз перед иностранным гражданином, ежели вдруг промашка, – бодро высказал штабс-капитан, словно гордится своей придумкой.

– Я даже не знаю, что ответить, – начал я.

Совершенно не хотелось лезть в уголовный сыск. Грязи потом не оберёшься. Одни уголовники потянут за собой других. А наша задача ловить только попаданцев. Безобидные они или нет, это уже другой вопрос, но бегать за убийцами, насильниками и прочей мразью? Нет, извольте.

Видимо, это читалось на моем лице, так как штабс-капитан криво ухмыльнулся и скис.

– Жаль. Я думал, получится. А то он горазд лампами торговать. Логическими. Да и откуда их берет, непонятно. Но хорошие, черт возьми. Прямо ювелирная работа. Хотели его взять, а он успел сбросить товар в реку и уйти сам. Три ящика выловили. Может, вам немного подарим? – с надеждой протянул штабс-капитан.

Я опустил глаза. Ламп действительно не хватало. Часто дублирующие системы поиска простаивали по месяцу, прежде чем с Петрограда пришлют. А ждать, если сломаются основные, не хотелось, вдруг появится тот самый, что поможет с приступами.

– А когда оно будет? – неуверенно произнёс я.

– В обед. Он на поезде прибывает. На вокзале брать будем. Мы даже петарду подготовили. С помпой встречать будем.

Я вздохнул. Заманчиво, но все же не хотелось с уголовниками заниматься.

Размышления прервал голос Сашки Никитина.

– Звали, вашество?

Я повернул голову и опешил. Александр стоял снаряжённый в кирасу, но суть удивления была не в этом. Он ее разукрасил. Наплечники сверкали сплошной позолотой, а сверху благородного блеска чернели двуглавые имперские орлы, увенчанные коронами. Все грани механического доспеха сверкали тонкой золотой линией. С правого наплечника свисало несколько оранжевых полицейских аксельбантов. На нижнем краю левого наплечника на обыкновенный сургуч крепилась тесьма цветов имперского флага. Три черно-жёлто-белые ленты. На сургуче стояли оттиски печати для почтовых пакетов, которая хранилась у связистки. В сочетании с остальным доспехом цвета хаки это смотрелось по-средневековому пышно и пафосно.

– Ты что сделал? – ошарашенно спросил я.

– Не нравится? Я закрашу тогда?

– Ты просто объясни. Зачем?

– Ну, мы ж не солдаты и не спецназ, – начал оправдываться Сашка, – мы лицо нашей галактики. Вдруг послы с Альфа-Центавра придут, а мы как непонятно кто?

Я закрыл глаза и сосчитал до трёх. Хотелось отвернуть ему голову прямо в кирасе.

– А мне нравится, – вдруг вступился за Никитина штабс-капитан. – Молодец-удалец, пойдёшь со мной вечером посла встречать?

– С шампанским? – оживился Сашка.

– Нет. С наручниками.

– Хватит! – повысил я голос, – пойдём все вместе. И ящика – два.

– Добро! – гаркнул полицейский и хлопнул в ладоши, а потом несколько секунд потёр их друг о друга. – А что с киргизиком делать?

– Пусть посидит недельку. Все равно от него толку уже не будет, – отмахнулся я и встал.

Но в этот момент Маша принесла кофий и гренки, и я со вздохом сел обратно.

– Да, добрый молодец, – позвал Сашку штабс-капитан, приняв угощение от кухарки, – что значит пруфы и дауны?

– Ну, пруфы – это линки на файлы, у которых плюс сто пятьсот авторитета. А даун – это у которого ДНК корявая, от этого чуваки с нулевым КЭШэм мыслей рождаются.

– Объяснил, – буркнул я, – а теперь по-людски.

– Ну, это доказательства и умственно отсталый. А что, того хакера с чугунным лут-боксом взяли? Не тянет он на урку, так, задрот, который крутым типом притворяется. Урка бы по-другому выражался.

– Полиция разберётся, – ответил я.

Сашка исчез, а его место в дверях занял оператор Дима.

– Пробой, – коротко произнёс он.

– Да что ж за утро, – пробубнил я и посмотрел на поднос, где красовались три золотистые гренки и маленькая чашка почти чёрного кофия.

Но отказываться от пробоя не хотелось.

– А можно с вами? – тут же спросил штабс-капитан.

Он уже доел завтрак и теперь вытирал усы салфеткой от кофия.

Я поглядел на палаш в ножнах и маузер в кобуре, а потом кивнул.

– Только не мешайтесь без необходимости, – вырвалось у меня. – Дневальный! Сбор!

Через четверть часа я уже стоял на подножке трактора. На другой приютился штабс-капитан Баранов. В телеге сидели Никитин с сотовым и барышни. В отличие от полицейского мы были хмурыми. Сказывался случай на кладбище. Лицезреть кровавую бойню никому не хотелось.

Доехали быстро, но все равно опоздали. Пробой свершился. Впрочем, ничего страшного не случилось. Самым средоточием зла были старые бабки, разглядывающие через забор из дальнего огорода какого-то чудака. А тот стоял в зарослях малины в рванине и орал на всю улицу.

– Я великий чародей, обучавшийся у сильнейших магов всех миров! Если приблизитесь, я явлю вам свой гнев и спущу с цепи могучего зверя!

Мы сначала смотрели на это несуразное человеческое существо, на шее которого болтался медный рабский ошейник с больши́м кольцом и несколькими звеньями ржавой цепи. Небритый совсем.

Сразу стало понятно, что спешить некуда.

– Чего он спустит? – переспросил Никитин, наклонившись через борт телеги, отчего та накренилась.

– Сашка, не опрокинь! – звонко воскликнула Настя и начала осторожно слезать на землю.

Кираса все ещё не давалась ей, хотя девушка очень старалась.

– У-ух! – выкликнул парень и, качнувшись разок, сиганул через борт в своём раскрашенном доспехе, но все же не удержался и упал на пятую точку.

Сошедший ранее полицейский галантно подавал девушкам руку. Смотрелось это забавно. Офицер в белом кителе и дама в механической броне.

– Сударыня, нас не представили, – заговорщически произнёс он, когда вниз сошла Анна, – Семён Петрович Баранов. Уголовный сыск.

– Анна Дмитриевна, – ответила девушка и попыталась сделать лёгкий реверанс, но при этом задела телегу.

– Опрокинешь! – донёсся крик Ольги, которая стояла на краю и глядела то на меня, то на полицейского, приложившегося к механической перчатке Анны губами.

Тоже мне Казанова нашёлся. Но отставать не хотелось, и я тоже подал руку, встав так, чтоб спрыгивающая жена не сломала мне ногу или что иное. Броня весила изрядно.

– Ольга Ивановна, моя супруга, – представил я Олю, тоже подавшую руку полицейскому для поцелуя.

В следующий момент к штабс-капитану подошла наша юная ведьмочка.

– Настька я! – громко произнесла она, заложив руки за спину и закачавшись на месте.

Кажется, даже глупо хихикнула.

– Рад знакомству, сударыня.

– Про потеряшку не забудьте, – произнёс я и подошёл ближе к дому, в палисаднике которого засел ободранец.

– Не подходите! – заорал тот, подняв на вытянутых руках нечто рыжее и лохматое. – Я зверя спущу.

– А шавка-то дохлая, барин, – высказала Настя, встав рядом со мной. Она уже успела освоиться и перестала бояться, что отдадут на опыты. – Ужо кости в дырках шкуры видны.

– Я чары апокалипсиса знаю! – надрывался бедолага. – Я прошёл путь от раба до высшего чародея!

– Психический, – брезгливо произнесла Ольга, а потом достала с телеги фотоаппарат с большой лампой-вспышкой.

Она, не обращая ни на кого внимания, шагнула к самому забору и щёлкнула прибором.

– Я сейчас прокляну вас! – не унимался ободранец. – А Рауль разорвёт вас на куски!

– Что с ним делать? – спросил Сашка.

Но парень был не один, кто задумывался над этим вопросом. Оборванец выглядел умалишённым окончательно и бесповоротно. Мне сразу вспомнился Бен Ган из книги «Остров сокровищ». Именно так я себе и представлял брошенного на необитаемом острове пирата. Худой, небритый, грязный и в лохмотьях. Жаль, сундука с пиастрами нет.

– Я победитель дракона! У меня его сила! – все ещё голосил потеряшка осипшим голосом.

– Саша, сходи в лавку. Купи колбасы, хлеба, сыра и вина, – произнёс я, засунув руку во внутренний карман и достав ассигнации.

Никитин взял бумажные деньги и побрёл вдоль улицы, а я снова обратил внимание на горемыку.

– И так всегда? – с небольшим скепсисом в голосе спросил штабс-капитан.

Он явно разочаровался в увиденном.

– Уж поверьте, лучше так, чем недавний случай.

– А что произошло?

– Погибло пять человек. Трое из которых – подготовленные кирасиры.

Штабс-капитан прищурился и ещё раз посмотрел на пришлого.

– Может, вырубить?

– Нет, я мирно хочу.

Мы с минуту стояли и смотрели, как Ольга сделала ещё несколько фото. Спешить было некуда, до обеда далеко, а навестить кладбищенского сторожа я хотел вечером. Приборы от Бодрикова тоже ещё не привезли.

– Вашество! – раздался голос Сашки. – Вот!

Я обернулся. Никитин держал в руках корзинку с указанными продуктами.

– Только это, я без сдачи, – продолжил парень, – я ещё за дверь отдал.

– За какую?

– Ну, я дверь не в ту сторону открыл в магазине. Ну и, в общем, косяку тоже северный полярный лис пришёл.

– Не понял, – произнёс я, нахмурившись.

– Ну, сломал я его.

Я вздохнул и взял корзину.

– Ольга, приступай. Ты же у нас приветливая дама.

Моя жена положила фотоаппарат в лежащий на телеге чемоданчик и приняла еду. На всякий случай я достал из внутреннего кармана наган и убрал за спину. Штабс-капитан поглядел на меня и тоже подготовил маузер.

А Ольга осторожно подошла обратно к забору и, разок обернувшись на нас, начала вести беседу.

– Здравствуй… путник… ты, верно, голоден.

– Я могучий чародей всех стихий! – дрогнувшим голосом продолжил свою речь оборванец.

Ольга тяжело вздохнула, посмотрела на меня и положила корзину на чахлую траву, растущую у дроги.

– Я так не могу, – развела она руками, а потом пошла вперёд.

От толчка механической кирасы хлипкий заборчик с треском разлетелся на штакетины, а под ногами жены захрустела грядка с морковью. Сразу же истерично заголосил потреяшка, тряся дохлой собакой перед собой.

– Рауль! Фас! Убить их всех!

Ольга быстро преодолела расстояние между забором и зарослями и попросту схватила попаданца за руку. Тот заорал от боли, выронил труп несчастного животного и вцепился свободной рукой в колючий стебель малины. От этого он заорал ещё громче, а Ольга поволокла его к нам.

Потеряшка упал на землю и стал волочиться, словно привязанный к трактору тюк сена.

– Раульчик! Мой Рауль!

Ольга подтащила верещащего бедолагу к телеге и приподняла над землёй.

– Давай, у нас Сашка будет приветливой дамой, – пробурчала она. – У меня терпения не хватит.

– Сударыня, вы меня удивляете, – протянул штабс-капитан.

– Предлагаю без комплементов, – с толикой ревности произнёс я. – Саша, корзинку прихвати.

Через пять минут трактор попыхтел обратно. Всю дорогу Ольга придавливала не замолкающего сумасшедшего рукой ко дну телеги. Тот истерично верещал проклятия, и поэтому путь до психушки профессора Крылкина показался очень долгим.

Там мы вручили бедолагу двум могучим санитарам и поскорее покинули обитель светила науки и последователя доктора Фрейда.

Время уже подходило к обеду и потому мы поспешили на вокзал. Одноэтажное деревянное здание, стоящее у железнодорожного пути, было заполнено людьми. Разного чина люди ждали прибывающий паровоз. Одни чтоб покинуть город, другие – встретить гостей. На нас косились с любопытством, но без страха. Мещане, служивые и прочий народ больше беспокоились за свои вещи, нежели ожидали зла от нас. Тем более, что с нами был полицейский офицер. Во время ожидания он построил пятёрку городовых и долго их инструктировал, что и как делать, после чего те разошлись по разным входам.

Наконец, появился поезд. И если раньше столб дыма был виден издалека, то паровозы с теплородными котлами кроме чистого пара ничего в воздух не выбрасывали.

Громыхающая стальными колесами на стыках рельсов громада с мерным «чух-чух-чух» подкатилась ближе, а потом заскрипела тормозами. Пятёрка деревянных вагончиков с узкими окошками качалась всё медленнее, а на подножках уже стояли проводники.

Люди поспешили ближе к поезду. В воздухе поднялся шум и гам. Одни махали руками и кричали начавшим выходить приветствия, другие тащили вещи, будто не успеют, хотя поезд точно простоит полтора часа.

– Вот он, – подавшись ко мне, произнёс штабс-капитан, – господин в белой шляпе и с толстым саквояжем.

– Тут таких трое, – огрызнулся я.

– У него бакенбарды. Видите?

Я кивнул и пошёл ближе, проталкиваясь сквозь толпу. Моим подчинённым было проще, толпа сама расступалась перед бронированными барышнями, а уж перед Сашкой и подавно.

Когда подошли совсем близко, я заметил, как какой-то паренёк бросил в толпу картонный цилиндрик и почти сразу грохотнуло.

– Попаданец! Попаданец! – заорал паренёк, указывая на мужчину в белой шляпе. – Кто-нибудь, позовите полицию!

Толпа шарахнулась в разные стороны. Мужчина хотел убежать, но брошенные людьми котомки и чемоданы попались ему под ноги, и он чуть не упал.

Он выпрямился, а заозиравшись, увидел выскочивших со свистком двух городовых. От этого он побежал в другую сторону. Прямо ко мне.

– С дороги! – прокричал он, но я подхватил его под локоть.

– Вы, верно, заблудились. Этот мир непривычен для вас, но я вам все расскажу.

– Отстаньте! – заорал человек, уронив шляпу на перрон.

Он ещё раз дёрнулся, но тщетно.

– Не волнуйтесь, здесь вас не обидят.

– Вы меня не за того приняли!

– Вы не волнуйтесь, – мягко ответил я, – пришлые из других миров – наша специальность.

Пока он брыкался, со всех сторон его обступили городовые. Моя команда тоже встала рядом.

– Отцепитесь! – дёрнулся мужчина, – я подданный Швейцарии.

Он попытался вывернуться, и о кирпичи перрона звякнуло железом. Я сначала подумал, что это деньги. Взгляд машинально проследил предмет, и я замер. Прямо у моего ботинка лежал треугольный значок со змеёй.

Я быстро наклонился и, не выпуская человека, подобрал вещь. Внутри все заколотилось. В точности такой же значок я нашёл на кладбище, где на нас напал зомби. Ну, теперь точно не выпущу.

Я злорадно посмотрел на мужчину, а тот побледнел и замер, а потом вдруг выгнулся дугой, точно от эпилептического припадка.

– Единство все равно весь ваш мир… – прохрипел этот неведомый человек.

Глаза его закатились, а тело начало трястись в припадке. Изо рта пошла пена. Судороги становились сильнее и сильнее, пока, наконец, он не дёрнулся и не обмяк. Я только и успел подхватить падающее тело.

– Что это с ним? – быстро спросил штабс-капитан, подскочив ко мне. Он сноровисто положил ладонь на шею, прощупывая пульс. – Мёртв.

Я осторожно опустил тело на перрон и сжал в руке значок. Теперь у меня их два, а мужчина оказался настоящим попаданцем. И это было совсем не к добру.

Глава 15 Наваждение первой ласточки

Барон глядел на меня, сверкая злым взглядом. Казалось, даже хотел испепелить. А я смотрел в ответ, подмечая на периферии восприятия притихшего адъютанта. Тот сгорбился и отошёл в самый дальний угол, стараясь не попадаться на глаза и не дышать лишний раз.

Пахло хлоркой и лекарствами. Пахло недавним обедом, который, видимо, приносили его превосходительству в палату, и особенно сильно пахло чесноком. От приоткрытого окна доносилось чириканье самых разных птиц.

– Тебе мало простой просьбы? – процедил Бодриков. Он тяжело дышал и держался рукой за бок. – Тогда я тебе приказываю! Не лезь никуда! Лови своих потеряшек, и ни во что другое не лезь! Мало тебе погибшей группы?!

– Та группа погибла как раз-таки из-за потеряшек, – насколько возможно спокойно произнёс я в ответ.

– И ты хочешь ещё одну потерять?

– Нет.

Губы барона затряслись от злости, и он вытянул в мою сторону указательный палец, которым погрозил в воздухе.

– Тогда не лезь! Тот труп был заботой полиции!

– Он оказался пришлым.

– Пробой был?! – вдруг взорвался барон пуще прежнего.

Он даже подался вперёд.

– Нет.

– Так, какого черта ты полез?! – произнёс Бодриков, закашлявшись после своей тирады. – Максимилиан, виски!

Адъютант быстро открыл тумбу и достал стакан и бутылку, а потом налил, едва не расплескав янтарную жидкость. Мне показалось, что он откровенно паниковал. Неужели барон в такой ярости, что может что-то сделать со своим верным помощником?

Максимилиан подал стакан и все же умудрился пролить немного на одеяло, которым укрывался барон, на что тот скрипнул зубами, но смолчал.

– Мы Тайная канцелярия, – парировал я.

– И что?! Будешь соваться не в своё дело?! – рыкнул барон, а потом опрокинул стакан в рот, лишь слегка поморщившись. – Ты ставишь под угрозу жизни людей!

– Никто не пострадал.

– Не лезь, – процедил Бодриков, и добавил осипшим голосом: – И не забудь, что вечером приём у нового начальника полиции. Максимилиан, проводи господина Тернского.

– Да, ваше превосходительство, – тут же отрапортовал адъютант, ловко обогнув кровать и подбежав ко мне. – Ваше высокоблагородие, прошу покинуть помещение.

Я глянул на начальника, сжал кулаки, да так, что костяшки хрустнули, и вышел. Максимилиан последовал за мной, то ли убедиться, что я покинул больницу, то ли из простой вежливости. В его сопровождении я пошёл по коридору. В голове крутились нехорошие мысли. Никогда не видел Бодрикова таким взбешённым. Совершенно никогда. А тут он словно с цепи сорвался. И этот содомит тоже хорош. При воспоминании о скандале с Ольгой я скривился, а потом поглядел вперёд. В коридоре было пусто. Часового, как повелось, отправили на время аудиенции прогуляться. Тишину нарушал лишь отдалённый кашель, доносящийся из-за поворота.

Я остановился и, резко обернувшись, схватил тощего щёголя за ворот, а потом подтянул к себе. У подпоручика вес был небольшой, и он при всем желании не смог бы вырваться. Максимилиан лишь пискнул, как барышня, и замер, уставившись на меня округлившимися от страха глазами. Лицо его побледнело, а губы посинели.

– Какого черта ты мне шлёшь записочки? – прорычал я ему прямо в лицо, для чего пришлось даже наклонить голову.

Казалось, поручик сейчас обмякнет, упав в обморок.

– Какие? – выдавил он из себя.

– Где ты представился моей зайкой, – процедил я. – Мы пришли, а в итоге выслушали пустую речь, которую можно было по телефону рассказать. А из-за твоей записки я чуть не поссорился со своей женой. Или барону ещё и мозги прострелили?

– Вы не понимаете, – вдруг пролепетал адъютант. – Вы должны были прийти. Нас предупредили о теракте. Я боялся за барона. Я хотел, чтоб кто-то был рядом, потому что не смогу помочь ему в нужную минуту. Но потом случилась бойня в парке. Они убили секретаря городской управы и всех, кто находился рядом в тот момент. Не знаю, зачем он был нужен, но догадываюсь, что он что-то знал.

Я несколько секунд стоял, переваривая услышанное, а потом поглядел в сторону палаты барона, прислушиваясь к шорохам и кашлям больных.

– Кто предупредил?

– Не могу сказать. Он работает через подставных лиц.

Я ещё раз вгляделся в лицо поручика, рассматривая так, словно в первый раз видел. Почему-то казалось, что он не договаривает.

– Предупредил тот тайный наблюдатель, о котором говорил барон?

– Не знаю, – прошептал Максимилиан, – Христом-богом клянусь.

Я ещё раз бросил взгляд в сторону палаты начальника и брезгливо разжал пальцы, выпуская свою жертву из рук. Бог ему судья. Все боги всех миров.

– Иди. Хотя нет, постой. Ты видел что-либо похожее на вот это?

Я достал из кармана значок со змеёй и сунул под нос Максимилиану. Тот сперва отшатнулся от неожиданности, а потом замер и медленно кивнул.

– Таким же оттиском был опечатан конверт с сообщением о готовящемся теракте, – облизнув пересохшие губы, ответил адъютант, а я прищурился и скрипнул зубами.

Картинка перестала сходиться. Сперва кладбище, где мы нашли первый значок. Потом контрабандист, угрожающий всему миру неизвестными карами. Теперь это. Сначала казалось, что это знак секты, но теперь я не знал, что думать. Нужно искать.

– Если расскажешь барону о нашем разговоре, то я тебе оторву голову. Знаешь, как-то нечаянно, – процедил я, ткнув напоследок в тощую грудь пальцем.

Уже идя по коридору, думал, как быть дальше. Внутри просыпался азарт. Хотелось вопреки приказу разгадать все самому. Романтик Евгений шептал внутри меня: «Загадка, тайна, приключение». А циник Марк Люций лишь зло ухмылялся, предвкушая охоту на двуногую дичь.

Я выбежал на улицу. Мысли мчались, выстраиваясь в боевые порядки. И первая из них гласила, что нужно навестить сторожа. Если Анна права, и он убийца, то наверняка должен знать обо всем. Я опрошу его с пристрастием, как умеет только патриций Нового Рима, а потом отдам в полицию. А если он сбежал, то обыщу жилище.

Мимо меня спешили по своим делам люди, не обращая внимания. Впрочем, я и не ждал от них каких-либо действий. Пусть идут своей дорогой.

Я быстро дошёл до машины и сел в неё, щёлкнув рубильником, но вместо того, чтоб помчаться искать сторожа, крутанул руль и развернул авто в сторону особняка. До этого я уже хотел посмотреть непонятный пробой в одиночку, и ничего хорошего тогда не получилось. Нужен помощник, хотя бы один.

Машина, шелестя каучуковыми шинами, покатила. Путь, хоть и не самый близкий, я одолел незаметно. И что примечательно, ни одна старушка не хотела перебежать дорогу прямо перед мордой авто, ни одна собака не бросилась с лаем под колеса. Они все лаяли через высокий забор, что собаки, что старушки.

Вскоре часовой на проходной козырнул мне, и я быстрым шагом ступил в дом. Машину загонять не стал, оставив у ворот.

– Где Ольга? – спросил я с порога у совсем ещё молодого дневального, заступившего в этот день.

– Они изволили прогуляться, – вытянувшись передо мной, ответил он.

– Кто, они? – переспросил я, глянув на лестницу.

– Ольга Ивановна и Анна Дмитриевна.

– А Настя?

– Анастасия убыла на занятия в больницу.

Я скривился, мысленно чертыхнувшись. Вполне мог прихватить ее, выходя от Бодрикова, но из-за этого Максимилиана совсем забыл про занятия. Впрочем, отрывать ведьмочку от них не стоило, я же не самодур какой.

– А Сашка?

– Александр здесь, – ответил дневальный, нерешительно ткнув пальцем в дверь обеденного зала.

Я вручил ему трость и направился в указанно направлении, громко закричав на весь особняк.

– Сашка! Сбор по тревоге!

Но когда же открыл створку двери и переступил порог, то слегка растерялся, так как весь стол сейчас занимали всевозможные приборы и устройства. И Сашка с задумчивым видом читал какой-то пожелтевший лист бумаги. При моем появлении он поднял глаза.

– Вашество, тут всякой хрени понавезли, что даже не знаю.

Я подошёл ближе и стал разглядывать. Разгильдяй Александр разложил все по категориям и видам. Рядом с каждым прибором лежала инструкция. Все было очень аккуратненько, и удивительно. Настолько, что я поднял глаза на попаданца и почти с минуту глядел на того, открыв в человеке новую грань.

– И что скажешь? – спросил я наконец и поднял со стола пачку с патронами к нагану.

Вот только вместо свинца я увидел там каучуковые шарики.

– Травмат, – произнёс Сашка, легонько указав на поднятые мной боеприпасы. – Это чтоб не насмерть валить, а накладывать баф хромоты. В моем мире такие есть. Вот, как увидел, сразу вспомнил, что есть.

– Что за ерунду несёшь? – переспросил я, не поняв выражений.

– Ну, заряд пороха меньше, и шарики запрессованы. Они не пробивают кожу, но вот синяк хороший оставят. А вон то – газовые с «черемухой».

– Потом разберёмся, – скривившись, ответил я, взяв со стола горсть небоевых патронов. – Хватай все, что считаешь нужным. Будем кладбищенского убийцу искать.

– И это тоже брать? – хитро спросил Сашка, подняв с дальнего края трость.

Шикарнейшую, между прочим, трость, сделанную из чёрного ореха, покрытого лаком. Самый низ был обит полированной латунью примерно на палец от пяты. Чуть выше шло толстое белое стекло, похожее на отрезанное бутылочное горлышко высотой с пол-ладони. Оно блестело в свете лампы и вместе с жёлтым металлом создавало некую композицию, что очень непривычно, но интересно выглядело. Набалдашник тоже был необычным. Он походил на логическую лампу с таким же толстым стеклом, что и снизу. Внутри него темнели металлические нити и сеточки. Ниже набалдашника на дереве имелись четыре овальные выемки размеров оливки. В пазах блестел чёрный лак.

Я взял трость в руки, она оказалась немного тяжелее, чем я ожидал, но очень удобно лежала в руках.

– Она с секретом, – все так же хитро произнёс Сашка. – Сам не видел, но прочитал.

– Добро. Поехали.

– Кирасу надевать?

– Нет. Так справимся.

Мы так и вышли. Я на ходу взял из стойки дневального ещё один наган, бросив Никитину.

– Заряжай.

– Чем? У меня патронов нет.

– Этими, травматными.

– Щас, шеф, захвачу.

Я крутанул трость в руке, примеряя, насколько хорошо ей будет ударить, и не лопнет ли стекло. Не должно. Горлышко от бутылки из-под шампанского очень сложно разбить, а тут не тоньше будет.

Красивая, однако, чертовка.

И что примечательно, любовь к тростям разного рода у меня не от прежнего Евгения, который зачитывался Жюлем Верном, собирая книги, и не от Люция, копившего оружие и прочие трофеи. Она пришла несколько позже.

Сашка догнал меня, неся по привычке сотовый. Мы бросили его на заднее сидение вместе с тростью, а сами уселись на переднем.

Машина тронулась, и пока ехали, Никитин пытался зарядить револьвер. Пришлось подсказывать.

– Там справа дверца каморы барабана. Откидываешь её и засовываешь патроны по одному.

– А я думал, он откидывается или сам револьвер раскрывается как охотничье ружьё.

– Нет. У нагана барабан жёстко сидит на оси. Патроны пулей вперёд подаёшь с тыльной части. Прокручиваешь руками. А если надобно вытащить патрон с осечкой или стреляную гильзу, то оттягиваешь вперёд шомпол, и, не снимая, поворачиваешь, а потом словно спицей выкалываешь из барабана нужное.

– Неудобно.

– Привыкнешь, – усмехнулся я, глядя, как Сашка пытается освоиться с непривычным для него оружием.

К тому же машина во время езды слегка тряслась на кочках и выбоинах, отчего патроны не всегда попадали в гнезда с первого раза.

Никитин хмурился и пыхтел.

– Вы думаете, сможем найти этого сторожа? – спросил Сашка, с выдохом щёлкнув дверцей каморы. – Там наверняка полиция все уже обшарила.

– А тебе самому неинтересно? – не повернув головы, спросил я, и стиснул пальцами руль. – Ты же видел этого… как ты его тогда назвал?

– Зомби.

– Пусть будет зомбий. Появление этого зомбия неслучайно.

– Не зомбий, а зомби. Это слово не склоняется, – произнёс Сашка, – но всё равно, там уже все истоптали.

– Неважно. Мы сами всё осмотрим.

Сашка пожал плечами и сжал в лапище револьвер. Я не видел в его лице энтузиазма. Он, видимо, в самом деле не верил в успех нашего предприятия. Вот только я отступать не хотел.

Остаток пути я размышлял. Вот мы приедем. Вот осмотрим. А что дальше? Дальше по ситуации. Я столько раз в прежней жизни разграбливал разные могильники и склепы, оказывающиеся на поверку бесполезным, заполненными лишь ветхими скелетами, разными горшками и бусами из ракушек, что сам не надеялся на скорую удачу. Но нужно думать не так, как полиция.

Что сделает уголовный сыск? Они перероют сторожку, потом дом, где живёт предполагаемый убийца. Потом обыщут место убийства, собрав улики. Возможно, выставят секрет, ожидая, что преступник вернётся на место преступления, но вряд ли надолго. Начнут расспросы всех, кто был рядом. А куда они не пойдут? И ведь там тоже далеко не глупцы работают.

К кладбищу мы приехали в хмуром расположении духа. В глубине, меж деревьев, виднелась процессия, обступившая какое-то место, видимо, свежую могилу. Доносился певучий голос, читающий молитву. Не иначе священник.

Я поставил машину, не доезжая полусотни метров до сторожки. Сашка понуро вылез из авто вслед за мной.

В сторожку мы зашли очень аккуратно, словно кто-то мог на нас броситься из глубины тёмного помещения с плотно задёрнутыми шторами. Лишь несколько лучиков пробивались через щели, высвечивая рой неспешных пылинок и роняя яркие пятна на пол.

Пахло кислятиной, словно молоко пропало.

– Черт, фонарь забыл, – сквозь зубы выругался я, прищурившись и вглядываясь в темень.

– Вашество, нажмите на кнопки в трости.

Я удивлённо посмотрел на Сашку, а потом поднял вещь и вдавил палец в паз. Тихо щёлкнуло, и нижняя стекляшка вспыхнула белым светом, оказавшись такой своеобразной газоразрядной лампой. В самой трости наверняка спрятана батарея.

Я ухмыльнулся и протянул вперёд конец трости, освещая пространство вокруг нас. Комнатушка выглядела заброшенной. Что примечательно, сторож жил именно в ней. Во всяком случае, стопка грязной посуды на пыльном столе и закопчённый чайник на печке-буржуйке явственно говорили об этом. Про скисшее молоко я тоже оказался прав. Оно стояло на столе в покрывшемся шапкой плесени горшке.

Ничего необычного видно не было.

– Пойдём, прогуляемся, – со вздохом произнёс я, ещё раз щёлкнув кнопкой на трости и гася светильник.

Замечательная вещь.

– Да глупо это, шеф, – пробурчал мой помощник, – нет тут ничего.

– Да, – буркнул я в ответ, – но уходить не хочу. Хоть у процессии спросим для очистки совести. Там работники должны быть, что могилу закапывать будут. Может, что и видели.

– Да их уже опросили сто раз.

– Опросили, – кивнул я, – но не мы. Идём!

Сашка вздохнул и пошёл следом, а я повёл его кратчайшим путём – тропинками между старых могил. Пришлось даже огибать большой склеп с дверью. Он выглядел как миниатюрный каменный дом с печальной статуей у входа. Над дверью висела табличка с именем усопшего.

А процессия вдалеке рыдала на разные голоса.

Уже проходя мимо этого склепа, я обратил внимание, что рукоятки у него отполированы, ступени чистые, а на петлях выступила свежая смазка. Дверь была опечатана, а на деревянном слепке выжжено квадратное клеймо необычного вида. Никогда такого не зрел раньше.

Я усмехнулся. Наверное, долго сыщики выпрашивали разрешение на вскрытие склепа.

– Саш, глянь, забавная вещица.

– Где? – спросил мой помощник, повернув голову.

– Вот, – произнёс я, остановившись и ткнув концом трости в слепок.

Сашка снова повёл головой и пожал плечами.

– Ну-ка, ещё раз посмотри, – негромко протянул я, неотрывно наблюдая за лицом помощника.

Тот повернул голову. В какой-то момент его глаза полуприкрылись, взгляд стал блуждающим, а зрачки сузились, став размером с маковое зёрнышко. Лишь когда он отвёл взгляд, все стало прежним.

– Нет, Александр, во-о-от сюда.

Никитин снова повернул голову, и все повторилось, а я провёл тыльной стороной ладони по губам. Если так, то и полицейские могли недосмотреть склеп. Сдаётся мне, что сейчас я наблюдаю что-то вроде отвода глаз. Вот только на меня это почему-то не действует. Может, потому что я не обычный человек, а наполовину патриций нового Рима?

Неважно. Главное, есть зацепка.

Я взялся за слепок и, сорвав его, положил в карман. Следом потянул за ручки дверей, а потом замер, так как внутри раздался щелчок. Этот звук сложно с чем-то спутать, так как это был взведённый курок револьвера.

Я толкнул Сашку в сторону, а потом сам бросился от двери. Однако выстрела не последовало, а Никитин удивлённо уставился на меня.

– Шеф, что стряслось?

– Тс-с-с, – прошипел я, приложив палец к губам, а потом махнул помощнику, чтоб он не совался и не суетился.

Внутри меня закипел азарт. Ведь я нашёл то, чего не могли увидеть сыщики, и теперь доведу это до конца. Эх, надо было все же Сашку в кирасу снарядить.

Мысли снова начали выстраиваться в боевые порядки, а кровь закипать.

Дверь явно заперта изнутри, раз там кто-то спрятался. И наша задача – достать этого ублюдка из его норы. Но я не хочу рисковать жизнью помощника, так что буду действовать сам.

– Саша, сейчас мы будем ломать дверь. Ты встанешь прямо за углом, и как только я брошусь внутрь, начнёшь стрелять из твоего нагана травматическими пулями. Стреляй, не высовываясь сам.

– А если вас задену?

– Мне больно не будет. К тому же я брошусь к стенке, и только потом на противника.

– Шеф, а если их несколько?

– Не бойся, – зловеще прошипел я и отошёл от двери для разбега.

Ну что, теперь не стоит сдерживаться.

Я ещё раз глубоко вздохнул и достал свой револьвер, а потом почти в упор несколько раз выстрелил по нижней петле.

Наверное, лучше было бы вызвать полицию, дождаться подмоги в кирасах, но я хотел сделать всё сам.

С такими мыслями я отошёл и выломал несколькими ударами ноги штырь из ближайшей оградки. Получился плохенький лом.

Была надежда, что неприятель внутри запаникует, но он все молчал. В любом случае отвод глаз не мог стоять на простой могиле, и даже если я ошибся, и склеп пуст, заглянуть в него стоило.

Я вернулся и подцепил прутом край.

– Шеф, – позвал меня Никитин.

– Не сейчас, – бросил я через плечо.

– Шеф, я газовые патроны захватил.

– И? – протянул я, глянув на помощника.

– Можно через щель выстрелить. В замкнутом помещении они будут как обкумаренные. Это же слезоточивый.

Сашка оживал на глазах, кажется, азарт охоты перекинулся и на него. Ещё бы, азарт всегда заразителен.

– Ещё раз. Я не понял.

– Ну, шеф. Это как красного перца туда бухнуть.

Я улыбнулся ещё более зловеще, и начал бить ломом по одному месту, так, чтоб образовалась дырка, а когда дело было сделано, мой помощник протянул свой револьвер.

Я приложил ствол к самой дырке и нажал на спусковой крючок. Сухо хлопнуло, и я поймал себя на том, что выстрелы куда тише, чем обычные.

Внутри отчётливо стали слышны хрипы. И значит, ошибки не было. Там точно кто-то есть.

Я вставил ломик рядом с петлёй и с силой надавил на него. Но лопнула не петля, а начало крошиться дерево, из которого полезли гвозди. Ещё одно усилие, и дверь повисла на одной петле, приоткрывшись. Мелькнул обычный, не до конца закрытый засов, и я нырнул в темноту помещения, выставив вперёд ломик, как незрячий трость. Нырнул, как в прорубь с ледяной водой, так как давняя фобия заставила часть меня сжаться от неприятного чувства. Но все же азарт перевешивал.

Сразу раздались выстрелы. Но я был готов, и, несмотря на то что в плечо попала одна пуля, бросился вдоль стены в глубь склепа. Под ногами захрустело стекло.

На глазах начали наворачиваться слезы, а в горле встал сухой ком. В сумраке склепа я едва разглядел фигуру человека, но мне этого хватило.

Противник расстрелял все, что у него было, и теперь щелкал курком по стреляным гильзам.

Я подскочил ближе и наотмашь ударил по рукам. Что удивительно, противник смолчал, словно не чувствовал боли, как и я. Либо он был таким, как тот полицейский во время бойни. Зомби.

Я занёс прут ещё раз для удара, но зацепился им за что-то, а в следующий миг между рёбрами мне вошло лезвие ножа. Я выпустил импровизированный лом и подался ещё ближе, а потом спустил с цепи ярость, вцепившись в горло.

– Твоя ошибка в том, что ты не знаешь, на что я способен, – прорычал я, напрягая мышцы. Наверняка некоторые из них сейчас порвутся от нечеловеческого усилия. Наверняка лопнут некоторые связки, но это уже не имело значения. – Ты даже не представляешь, что может выжать из человеческого тела патриций Нового Рима.

Под ногами хрустело стекло. В глазах щипало от перцового газа. А через несколько секунд борьбы под пальцами противно треснула челюсть, и я потянул врага на свет, как речного рака из норы в илистом берегу. Он молча отбивался, но я был сильнее.

– Шеф! Трость! – закричал Сашка, когда я вышел наружу.

– Так справлюсь!

– Шеф! – снова выкрикнул Никитин, а потом что-то сделал с тростью, и она коротко пискнула.

Когда писк исчез, помощник ткнул латунным концом в висящего на моих руках врага. Тот дёрнулся и обмяк.

Я разжал пальцы. Жилистый чернявый мужчина в замызганном сюртуке и грязных штанах рухнул мне под ноги.

– Шеф, все в порядке?

Я протёр глаза от слез, хотя всё вокруг до сих пор было размытым, а потом пощупал плечо. Так и есть. Одна пуля попала в мясо, но не задела кость.

Не страшно. Главное, первые результаты есть.

Есть первая ласточка.

Глава 16 Стерильная душа и блюдо из собаки

Часы неспешно отмеряли секунды тишины парадного зала. Казалось, с каждым тик-тик-тик, они становились громче, задевая струнки нервов и хрупкое терпение.

Я сидел на стуле, скинув сорочку и терпеливо ожидая, пока надо мной хлопотала Настя, и смотрел перед собой. На точно таком же стуле в пяти шагах от меня сидел связанный сторож кладбища. Позади него стоял часовой, направив винтовку в спину. Часовой уже устал, переминаясь с ноги на ногу и бросая взгляд то на меня, то на пойманного человека, то на остальных членов отряда. Порой его взгляд падал на часы и был при этом таким красноречивым, что в нем явственно читалось, что он лучше бы сейчас сидел в сторожке у печурки с греющимися на ней котелками с кашей, или просто торчал на проходной, наблюдая за проходящими мимо людьми.

Я тоже хмурился. Из сторожа невозможно было вытянуть ни слова, и не потому, что он был фанатиком или несведущим, а потому как передо мной сейчас сидел зомбий. Именно так отозвался про него Сашка, когда мы только начали допрос. Не знаю, что значит слово «запрограммированный», но сторож сидел с безразличным ко всему взглядом, пуская слюну изо рта. Стоило ему вложить в пальцы незаряженный револьвер, как человек вскидывал руку и начинал методично нажимать на спусковой крючок, щелкая курком. Словно мозги хлоркой промыли начисто.

На пленного мрачно поглядывали абсолютно все. И Ольга, сидящая в мягком кресле, и Анна, стоящая у входа в обеденный зал, и Настя, пытающаяся бинтовать меня, и Никитин, стоящий рядом с дневальным, опершись локтями на стойку.

– Барин, вы смерти моей хо́чите? – загоношилась Настя, наматывая на моё плечо бинт. Девушка глядела в лежащий на табурете врачебный справочник и суетливо тянула моток. – Я вам руку в тот раз едва залечила, а потом была не лучше этого.

Она кивком подбородка показала на сторожа, который не шевельнулся за все это время ни разу и лишь противно скрипел сломанной челюстью да изредка моргал. Я легонько улыбнулся. Есть такой тип людей. В новой обстановке среди незнакомых людей скромницы скромницами, а как освоятся, розгами не утихомиришь. Так и сейчас, Настя бурчала, как старая бабка, у которой соседские мальчишки всю брюкву повыдергали. Одним словом, ведьма. Юная, а уже ведьма.

– Вам нож чуть лёгкия не вспорол. Были бы как заяц, давеча батькой стреляный. Он с дробиной в грудине ещё десять вёрст бегал, а потом издох. Так и вы бы.

– Прям десять? – спросил я, подняв глаза на хмурую до серости Ольгу.

Она молча сидела на своём стуле, крутя в руках платок, не останавливаясь ни на секунду.

– Мож, двацыть, – тут же отозвалась Настя, прежде чем поддеть зубами край бинта и разорвать марлевое полотно. – Батька тады так напился, что мог провялиться под кустом в ожидании, пока заяц не подойдёт и не попросит добить яво из жалисти, а уж соврать и вовсе легче лёгкага. И вы тоже хороши. Я вам загово́ром кровь сдержала. Завтра ещё пошепчу и бинты сменю.

– Завтра уже не надо будет. За неделю заживёт все.

Настя ещё раз глянула в пожелтевший справочник с потёртыми страницами, шевеля при этом губами так, словно читала по слогам, а потом начала заматывать концы бинта, фиксируя повязку. На очереди был бок.

Я поглядел на сторожа и печально вздохнул. Идеальное заметание следов. Этот тип не то что о преступлении рассказать, имени своего назвать не может. И непонятно, как его так обработали.

– Дневальный, позвони штабс-капитану Баранову. Он с удовольствием свалит на этого зомби все нераскрытые убийства в городе.

– Он не такой, – подала голос стоящая у двери Анна, отчего я посмотрел на девушку через плечо. Кукушкина опустила взгляд в пол и покраснела. – Ну, я думаю, что он не такой.

– Барин! Не вертитесь! – звонко выкрикнула Настя, а потом насупилась, поймав мой недовольный взор. – Извините, – буркнула она и повернулась к провидице. – У него взгляд блядский. У Петьки-гармониста такой же был. Так он трёх девок обрюхатил на сеновале, а потом укатил на паровозе. Только его и вида́ли. И этот тожа такой, поди.

– Ничего он не такой, – пробубнила красная, как варёный рак Аннушка, а потом отвернулась от всех и начала разглядывать вид за окном.

Я только сейчас приметил, что Анна уже переоделась в скромное, но при этом симпатичное бежевое платьице с накрахмаленным белым воротничком. Осталось надеть перчатки и шляпку, и готова красавица на бал.

– Может, не поедем на приём к приказнику́? – подала тихий голос Ольга. – Ты сейчас не в том состоянии, чтоб ехать.

– Нормальное у меня состояние. Бричку вызовем, и все.

– Шеф, – встрял в разговор Никитин, время от времени тыкающий в спину сторожу принесённой из обеденного зала кочергой. А ещё он в руке держал серебряную вилку. – Я за руль сесть могу.

– Ты?

– А что сложного? Газ и тормоз. Поедем-то небыстро, и гаишников у вас нет. Это же не двести по встречке.

– Двести по встречке? – не понимая, переспросил я, хотя догадывался, что встречка это когда друг на друга прут.

– Ну да. Я тут вспомнил внезапчайно. У нас тачки летают по трассе, только свист стоит. Не помню подробности, но перед глазами стоят обтекаемые, блестящие на солнце силуэты. И рёв движков.

– Двести, это чего?

– Километров в час.

Я нахмурился, пытаясь представить такую умопомрачительную скорость. А потом воображение нарисовало, как два таких авто могут столкнуться. Результат, наверное, будет таким же, как у аэроплана, рухнувшего на землю. Куча разрозненных обломков, разорванное тело пилота и вспаханное поле.

– Я бы запретил так быстро ездить.

– Ну, у нас и так запрещают, а толку-то? Лихачи всегда найдутся.

Я кивнул и поднял руку, так как Настя начала обматывать мою грудину, в которуюугодил нож сторожа. Благо нож был коротким, а то бы, в самом деле, мог сердце зацепить.

И я ещё перед этим овощем тирады пафосные произносил, с обидой подумалось мне. Знал бы наперёд, просто расстрелял сквозь дверь, и дело с концом.

– Я против, – произнесла Ольга, – ты ранен. Вдруг раны откроются?

– Не страшно. И не в такие передряги попадал. Но мы должны пойти. Может случиться так, что помощи будем просить у него. И надо начинать с вежливого визита.

– Я все равно против, – с отзвуками металла в голосе произнесла Ольга.

Слова хоть и были негромкими, но могли порезать кожу, будь они материальными.

– Мы не на войну. Всего лишь отужинаем, – ответил я. – Или ты не хочешь наверстать упущенное за три года?

Жена опустила глаза и горько ухмыльнулась.

– Если бы ты погиб или подал на развод, то навёрстывать не пришлось. А так я уже привыкла все больше по врачам да в одиночестве, чем по приёмам. Хотя, будь по-твоему.

– Шеф, а почему нельзя прийти, схавать самые ништяки, ручки этому начальнику поцеловать, а потом, типа ой, у нас опасный попаданец, и свинтить? Там же все придурки соберутся. Будут с умным видом хрень обсуждать. Скука.

– Откуда ты знаешь? – с усмешкой спросил я, глядя на Никитина.

– Ну, у нас так же было. Это потом на корпоративе можно гульнуть, а официальные приёмы нужны только для того, чтоб пересчитать тех, кто потом будет либо выпрашивать что-нибудь, либо подхалимством заниматься. Некоторые для отчётности придут и через часок свалят. Так что мы не единственные, кто свинтят под хорошим предлогом, типа, любимая кошка рожает, нужно лично держать за лапку и кричать: «Тужься, тужься».

Я посмотрел на Ольгу, и та кивнула. Нет, я, конечно, мог стукнуть кулаком по столу, мол, я так сказал, но светские мероприятия и мне были не совсем по душе.

– Дорогой Александр, – заговорила моя жена, ласково улыбаясь, но при этом создавалось впечатление, что она сейчас начнёт с нашего попаданца кожу снимать живьём. – Нам весьма импонирует ваша непринуждённость и жизнерадостность. При всём этом вы порой на грани того, чтоб переступить черту приличия. Я понимаю, что вам немного страшно, и вы пытаетесь как-то вжиться в чужой мир и казаться своим парнем, но вы и так уже свой. Отбросьте излишние словечки. Вы же образованный человек.

– Да, да, – поддакнула Настя, – и у него тоже взгляд блядский.

– Вас это тоже касается, Анастасия! – слегка повысила голос Ольга. – Вы не Золушка! Вам до этого ещё работать и работать над собой. А то вместо принца вам конюх достанется.

На несколько минут в воздухе повисла тишина. Никитин замер с вытянутым лицом, словно его макнули в холодную воду. Настя насупилась, складывая бинты, ножницы и справочник в небольшой, видавший виды саквояж. А я тяжело вздохнул. Те куски памяти, что достались от прежнего Евгения, подсказывали, что Ольга раньше такой не была. Впрочем, три года – достаточный срок, чтоб человек изменился.

Однако стоило мне открыть рот, как зазвонил телефон. Дневальный тут же поднял трубку, чирикнувшую едва различимым голосом, а потом доложил.

– Штабс-капитан Баранов прибыл.

Я поглядел сперва на Ольгу, а затем на связанного сторожа и только потом ответил.

– Проси.

Мы не успели встать, как в дверь, сияя белым парадным кителем с аксельбантом на оранжевом шнуре, вошёл штабс-капитан уголовного сыска. Оранжевый цвет полагался всем сотрудникам полиции по табелю, но сейчас витой шнур казался самым оранжевым из возможных. Не иначе из Европы травленный в химических красках заказал. И на этот раз при нем не было пистолета, только палаш парадный в ножнах.

Баранов щёлкнул каблуками, щеголевато пригладил костяшкой указательного пальца усы, а потом сделал несколько глубоких кивков.

– Сударыни. Господин коллежский асессор.

Взгляд его хитро и оценивающе остановился на стороже, а потом на моих бинтах.

– Быстро вы, – произнёс я, глянув на часы, встав со стула и подойдя к гостю, чтоб пожать руку. – И пяти минут не прошло.

– Дело нехитрое, особенно если быть одетым и к тому же жить на соседней улице.

– Странно. Я вас не замечал ранее.

– Служба, однако. Утром уже по делам убегаешь. Вечером приползаешь по темну, – ухмыльнулся штабс-капитан.

– И все же, – протянул я.

– Я только несколько недель как перебрался в новую квартирку. В старой с владельцем не сошёлся. Он цену непомерно задрал.

Я кивнул в знак того, что понял.

– А это, вестимо, давешний убийца, – произнёс Баранов, сделав шаг к пленнику.

– С чего вы так решили?

– А нам уже донесли, что вы на кладбище перестрелку устроили. Сначала списали на ловлю попаданцев, но потом опросили чернорабочих, и они опознали в том, кого вы увезли, сторожа. Наши склеп обыскали уже. Нас же всего трое из уголовного сыска на этот городишко, и новостями делимся быстро.

– Быстро же вы. И что же нашли? – поинтересовалась у штабс-капитана Ольга, наклонив голову и прищурив глаза.

– А ничего. Пятна крови, ведро с водой и битое стекло, словно кто-то уронил ящик с лампами.

– Забирайте, – указав рукой на связанного и пускающего слюну сторожа, произнёс я.

Баранов протяжно вздохнул, снял перчатку и взял пленного за подбородок. Противно скрежетнула сломанная челюсть, и все скривились от отвращения. Сам же зомби лишь неспешно моргнул.

– Прелюбопытнейше, – протянул штабс-капитан, отступив на шаг и обведя взором всех присутствующих. – И ещё любопытнее, что нам запретили заниматься этим делом. Говорят, это дело контрразведки.

Он замолчал, ожидая моей реакции, а я сделал шаг поближе.

– Знаете, а нам тоже.

Баранов вскинул брови и выпрямился.

– А не сходить ли нам завтра на природу? – заговорчески протянул он. – Свежий воздух, вино, печённое на углях мясо. Обсудим кое-что.

– С удовольствием, Семён Петрович, – с улыбкой ответил я. – Если дождя не будет.

– Не будет! – в голос выкрикнули Анна с Настей.

Мы все разом обернулись, уставившись на девушек, кто с улыбкой, кто с недоумением. Баранов коротко глянул на меня, пытаясь уловить суть забавы, которая произошла, но кроме нелепицы с барышнями ничего не увидел. А мы-то знали. Аннушка порой видела разное наперёд, а Настя ещё вчера подошла ко мне сообщить, что умеет погоду чуять. За это ее Сашка тут же прозвал филиалом какого-то гидрометцентра. В общем, ведьма, она и есть ведьма.

Я вздохнул, а Аннушка тут же покраснела и едва слышно пробормотала.

– Я сама.

– Что вы сами? – переспросил я.

Анна наклонила голову, сжала губы и стиснула в кулаке левой руки указательный палец правой.

– Кофием пахнет. Ну, будет пахнуть.

Она покраснела ещё больше, хотя казалось, что больше уже нельзя, стрельнула исподлобья глазами в штабс-капитана и легко ускользнула в дверь обеденного зала. Я же поймал себя на мысли, что нужно провести с Анной беседу. Всем известна проблема институток, заключающаяся в том, что они придумают себе образ рыцаря в сверкающих доспехах, а потом заочно охают по нему, вытирая бегущие в три ручья слёзы. Штабс-капитан видный молодой человек, но все же, они познакомились совсем недавно, и она его не знает.

Я вздохнул и посмотрел в сторону. Баранов проводил девушку взглядом, а потом приоткрыл рот, словно намереваясь что-то спросить, но передумал, да так и замер. Лишь десяток секунд спустя он вся же высказался.

– Прелестное создание. И весьма необычное.

– Не трогайте ее, Семён Петрович, – произнесла Ольга, которая пересела на мой стул, стоявший поближе к центру событий. – Этот цветок настолько экзотичен, что вам с ней не совладать. Для неё причина и следствие – весьма условные понятия. И вы никогда не сможете понять ход ее мыслей.

Несколько секунд спустя супруга уже держала в руках ажурный голубой зонт, бывший родней моей новой трости. Та же логическая лампа на рукояти и тот же фонарь у обитой латунью шпильки. Те же кнопки и наверняка та же способность бить током неприятеля.

Баранов снова открыл рот, собираясь возразить, но их спор так и не начался, так как на лестнице появился оператор следящего устройства.

– Евгений Тимофеевич, пробой.

Я вопросительно поглядел на Ольгу.

– Ну что, на приём или на охоту?

– Шеф, – подал голос Никитин, – а можно я сам на охоту? Ну, один. Обещаю, в перестрелки не полезу. Я справлюсь. Чесслово. Шеф.

Я ухмыльнулся и кивнул.

– Захвати Настю. Ей все равно по бала́м ещё рано.

– Ничо не рано, – шмыгнув носом, ответила рыжая девушка. – Я, эта, готова к балям. Щас тока сарафан поярче надену.

– Настя, – со вздохом произнёс я, – приказник – это не просто полицейский. Это одно из первых лиц города. Его чин приравнен к полковничьему. И там вам будет не совсем удобно. А если хотите высокого общества, то чем вас наше завтра на фуршете не устроит?

– А там, на фаршете, можно будет фотографью сделать? Я маме пошлю. И этих, устриц с шампанским. Можно? И этих, ананасов с рябчиком.

Я усмехнулся и кивнул.

* * *

Александр дождался, пока вся процессия не уйдёт переодеваться, а потом закричал на весь зал, потирая ладони.

– Настюха! С меня закусон и пивас! Собирайся! Мы махыч в стиле вахи сорок тыщ устраивать будем!

Парень вприпрыжку помчался наверх, расстёгивая пуговицы гимнастёрки. Влетев в комнату, он скинул с себя солдатскую форму и сапоги, и, прыгая на одной ноге, нацепил специальные подштанники, а потом и все остальные элементы хлопчатого поддоспешника.

– Ага, как же, без драки, – бормотал он под нос, – а если там какой уродец?

Одевшись, Никитин схватил из-за шкафа свой двуручник, а потом поддел им паркет в углу. Деревянные досочки подскочили, показав небольшую полость со спрятанным в нем ключом.

– Шеф меня убьёт, но если не поймаю попаданца, точно выгонит взашей. Это же грузчиком идти или в психушке лежать. Хорошо ещё до этой… торговли почками не додумались.

Парень помимо всего прочего выхватил из шкафа солдатский вещмешок, заткнув на плечо, выбежал со своим оружием на лестничную площадку и помчался в другое крыло, промелькнув мимо горничной, которая прижалась к стене со стопкой полотенец и скатертей при виде здоровяка. Сашка только и сделал, что бросил короткое «Пардон», чуть не сбив девушку, а пробежав три шага, остановился и повернулся.

– А в щёчку поцеловать?

– Ты с Глашей тоже целуешься? – обиженно пробурчала горничная.

– А что, я вас ещё и различать должен? – шмыгнув носом, уточнил парень.

Даша схватила полотенце и попыталась со всей злостью хлестануть им добра молодца, но тот увернулся и помчался дальше.

На улице уже начинало неспешно темнеть и потому лампы дневного света, приделанные вдоль потолка, оказались весьма кстати. Впрочем, в коридоре и без этого было темновато. Днём светло только от двух окон, расположенных в противоположных углах коридора, да от лестницы гостевого зала, разделяющей коридор на две равные части.

Никитин был выше Тернского и шире, но почему-то Сашке казалось, что этот отморозок запросто разделается с ним при желании. Вон какие номера отмачивает. То руку себе ножом проколет, не поморщившись, то зомби голыми руками из склепа вытащит. И даже клинок между рёбер не помеха.

С такими мыслями парень подбежал к комнате Насти. После нескольких жалоб ее с Анной все же расселили по разным помещениям. Колхозная барышня даже не роптала, когда ей выделили крохотную каморку. У родителей судя по рассказам вовсе была отгороженная занавесью комнатушка. Сашка прикинул размер прежнего жилья, придя к выводу, что оно имело размеры чуть более плацкартного отсека.

Парень дёрнул за ручку двери и вбежал внутрь, сразу услышав вопль Насти.

– Я не одета!

– Да забей, – буркнул он, проскочив к узкому окошку мимо девушки, которая только успела нацепить подштанники и сейчас держала в руках специальную рубашку, прижимая ту к груди.

Попаданец прильнул к стеклу, всматриваясь во двор, так как с этой стороны дома был виден гараж с конюшней. Из дома вышли четыре тёмные фигуры, и только попав под свет фонаря, дали себя разглядеть.

Тернский в чёрном фраке с тростью, его няшка Ольга в тёмно-синей накидке с меховым воротником и шляпке с вуалью, Анька в сером пальтишке попроще, но тоже в шляпке, и этот, штабс-кэп из оперов. Парочками идут к машине. Анька, прям отсюда видно, сияет красным лицом, как стоп-сигнал автомобиля.

Сашка развернулся и подбежал к Насте.

– Руки вверх.

– Я кричать буду.

– А то я девок голых не видел, дура. Руки вверх, одеться помогу, – навис над ней Никитин.

– Я сама.

– Нос откушу! – прорычал Сашка, а потом выхватил спецрубаху из рук девушки. Настя испуганно задрала руки вверх, и парень один махом нацепил на неё поддоспешник, а потом шмыгнул. – Есть у сисек потенциал. Подрастёшь, женюсь.

– Правда? – опешила девушка, а потом сообразила и хлопнула маленькой ладошкой по плечу здоровяка. – Кобель!

Парень присел, подцепил Настю за попу и закинул на плечо.

– Отпусти! – взвизгнула ведьмочка, несколько раз стукнув по широкой спине кулачками.

– Время дорого! – выкрикнул он и выскочил в коридор, а потом помчался сперва к лестнице, а потом и вниз к хранилищу, держа в одной руке меч, а второй придерживая девицу.

Уже внизу их встретило смешливое кряканье Старого, только заступившего на ночное дежурство. Дневальный с прищуром проводил парочку до двери к хранилищу и ещё раз крякнул.

В хорошо освещённом, немного прохладном помещении он поставил ведьмочку на ноги и открыл шкаф с оборудованием, выхватив оттуда батареи.

– Эти… как их… Ну, неугомонные… А, вспомнил. Кролики дюрасиль, только каждый в своём танке, – пробормотал он и бросил прямоугольники на деревянный ящик со всякими запчастями.

Следующим шагом Никитин подцепил лёгонькую девушку под мышки и поднял в воздух. Та только и успела взвизгнуть, как парень поднёс ее к раскрытой кирасе и вложил внутрь.

– Прищемишь волосы! – завизжала Настя.

– Первый готов! – выкрикнул он, выправив косу поверх брони, и потянул за торчащие на плечах тросики, захлопывая откидной ранец, играющий роль дверцы.

Не закрытой осталась только голова с рыжей шевелюрой.

Потом он быстро нацепил на специальные защёлки наплечники и поднял громоздкие механические перчатки.

– Не, ну точно игр насмотрелись, – произнёс он, нацепив бронерукавицы на девичьи руки. – Или у дураков мысли схожи, или идея непрямого управления и без того лежит на поверхности.

Перчатки были чисто механическими, а вот внутри полых наручей лежали другие перчатки – с датчиками аналогового управления пальцами и кистью. Получалось, что в случае, если кирасиру оторвёт пальцы, родные останутся целыми.

– Всё, теперь я! – выкрикнул Никитин, подбежав к своей разукрашенной кирасе. На все про все у него ушло ненамного больше времени. Нырнуть в паз поверх откинутого ранца, дёрнуть тросики, нацепить наплечники и бронеперчатки. И батареи. Шлемы с собой. – Настя, не спи!

Парень включил кирасы и схватил девушку за руку, потянув к выходу.

– Я не успеваю! – визгливо взмолилась рыжая ведьмочка.

– Ничо, мы не пешкарусом. Щас грузовое такси вызовем. Ну, или из конюшни чё стырим. Ты права и страховку на лошадь имеешь?

– Чего имею?

– Забей. Телега есть? А то тракториста не дождёмся. Он в магаз утопал.

– Есть, – кивнула Настя и показала на конюшню. – Гнедыша можно быстренько запрячь в таратайку. Только не сломается ли она?

– Не сломается. Веди. Я в лошадях ни бум-бум.

Парочка в кирасах подскочила к конюшне, и парень быстро стал открывать ворота, в то время как девушка подвела жеребца к повозке и начала надевать на него хомут.

– Ну чё, всё? – нетерпеливо спросил Сашка, стоя рядом.

– Нет ещё, – огрызнулась Настя, застёгивая ремешки.

– Все?

– Нет! Ты так думаешь, легко с застёжками возиться в этих перчатках?

Спустя долгих пятнадцать минут они влезли в скрипнувшую и просевшую таратайку. Настя шмыгнула носом, сдула выбившуюся чёлку и легонько хлопнула коня по крупу длинной хворостиной.

– Но, Гнедыш.

Конь вздрогнул, фыркнул и послушно направился к открытым воротам.

– Куды ехать-то? – спросила девушка, когда они выкатились на улицу.

– Знач так. Туда, у магазина с колбасками направо до церкви, потом налево и до конца улицы. Потом через мост и опять до конца.

Настя нахмурилась, а потом хлестанула коня посильнее.

– Это же, почитай, у меня дома!

– Ну, так едь, – неуклюже махнул парень закованной в броню рукой, а потом потянулся и щёлкнул небольшой тумблер.

Прогресс принял весьма специфичные формы, и таратайка вспыхнула огнями крохотных ламп накаливания, запитанных от небольшого аккумулятора, спрятанного под днищем повозки. Сзади вспыхнули красные неоновые огни, сбоку гирлянда жёлтых, а на груди коня загорелся большой белый фонарь, убранный в частую стальную решётку. На улице хоть и сияла полная луна, но фонарь знатно выручал.

– Стимпанк, мать его, – буркнул Сашка, получив со стороны Насти полный непонимания взгляд.

А потом они ехали молча. Никитин лишь вглядывался вперёд и пытался уловить хлопок пробоя. Но из-за цоканья подков и скрипа перегруженной тележки ничего не было слышно.

Парень жевал губу и думал, как быть дальше. С одной стороны, он уже видел разное, а с другой, боялся всё сделать не так. Он гадал, кто же может попасться на этот раз.

Нудисты без парашюта были, киргизские гопники были, дети были, даже зомби были.

Таратайка время от времени прыгала на ухабах, а конь фыркал и взмахивал хвостом. Дома с тусклыми огнями в окнах неспешно плыли мимо, словно ехали не на телеге, а на тихоходном троллейбусе по частному сектору. Впрочем, на такой дороге и спорткар будет еле теплиться.

– А у меня честно сиськи красивые? – задала Настя настолько неожиданный вопрос, что Никитин даже растерялся, а потом посмотрел туда, где под кирасой была скрыта девичья грудь, словно мог рассмотреть сквозь защиту.

– Да. Отпадные яблочки. И мордаха прикольная.

Настя улыбнулась и прикусила губу, а через несколько минут потянула поводья на себя.

– Приехали.

Сашка вздохнул и слез с повозки, а потом помог сойти Насте. Девушка привязала коня к ближайшему забору, щёлкнув напоследок небольшим замочком, а парень вслушивался. Хлопка пробоя не было слышно. Тишину нарушали лишь редкие взбрехивания собак, мычание скотины, да фырканье Гнедыша. Где-то двери скрипели петлями, и слышался плач младенца.

Настя подошла к Никитину, протяжно вздохнула, а потом подняла руку и показала вдоль улицы.

– Глянь. Там дом с электрической лампой под навесом. Это мой. Мамка, поди, пироги стряпает. А папка опять с полотенцем на голове, и ходит да ворчит. Требует, чтоб мамка ему чуток налила.

– Зайдём потом?

– Да не-е-е, – отмахнулась девушка, – потом как-нить.

Они замолчали, а потом вздрогнули.

Неподалёку раздался собачий визг, да такой истошный, словно ее заживо лапами в мясорубку засунули. Следом ей завторили завывшие и залаявшие соседские псы, и крик какой-то женщины.

– Демоны! Демоны! Люди, помогите!

Собака визжала, что было сил.

Сашка взял меч, ухватил Настю за руку и побежал в направлении визга. Пришлось миновать бочком проулок между дворами, который был настолько узким, что многие штакетины и колышки отрывались от заборов.

Визг приближался, а вскоре стал виден его источник.

– Господи! – на выдохе прижав ладони к лицу, выкрикнула Настя и встала, как вкопанная.

– Нахрен такой Голливуд! – выругался Сашка.

Под небольшой рябиной стояла тварь с большими глазами и хитиновым панцирем. В членистых зазубренных лапах дёргалась собачонка, которую тварь, методично шевеля жвалами, поедала живьём. В темноте не было видно крови, но судя по ране, ее должно пролиться изрядно.

Тварь больше всего походила на выросшего до размеров небольшой лошади богомола. Она ела собаку и равнодушно взирала на людей.

Сашка посмотрел круглыми глазами на свой меч и, нервно сглотнув, поднял его перед собой.

– Я думаю, тут разговоры не нужны, – пробормотал он и стал осторожно приближаться к монстру.

Тварь замерла и шевельнула головой, а потом повернулась всем корпусом к непрошеным гостям.

– Бошку. Бошку ему руби! – закричала девушка.

– Легче сказать, – огрызнулся Сашка. – Я тебе что, Геральт из Ривии, чтоб нечисть кромсать направо и налево?

– Бошку надо.

Парень сделал ещё шаг, приподняв двуручный клинок. А следом ещё один.

Тварь замерла, а потом, не выпуская шавку, бросилась наутёк. Двигалась она на своих длинных ногах весьма резво, перемахивая через изгороди.

– Уходит! – закричал парень и бросился за монстром.

Под массой механической кирасы хилые заборчики начали разлетаться в щепки. Под ногами захрустели ломаемые заросли малины и прочие кустарники.

Тварь в очередной раз перемахнула через изгородь, за которой раздались испуганный детский вопль и отборная мужская брань. Никитин повернулся плечом, а потом снёс забор, угодив ногой в деревянное корыто, и чуть не упал.

– Держи его! – орала бегущая за ним Настя.

Вскоре огороды кончились, и монстр выскочил на широкую улицу, где тут же заржала случайная лошадь, развернувшись и помчавшись куда глаза глядят. А всадник рухнул на землю и стал выть, держась за ногу. Но лошадь испугала тварь, заставив помчаться в другую сторону.

– Да когда же она выдохнется, – запыхавшись, пробурчал Сашка.

Бег продолжался ещё долго, а потом вдруг тварь замерла. Раздались возгласы вперемешку с отборным матом. И все это время скулила подыхающая псина.

– Васёк, твою богу душу мать, это что за хреновина?!

– Да идрить твою налево!

– Господи, ну и хрень!

Посреди улицы стоял десяток одетых в серые шинели солдат, тащивших ружья, свёртки с палатками и котелки. Наверное, шли с манёвров в расположение.

Никитин остановился. Его шатало от такой нагрузки, и то, что бежать пришлось в экзоскелете, нисколько не радовало. Было жарко и тяжело. По спине ручьём стекал пот. Парень сплюнул слюну и, глубоко вдохнув, выкрикнул.

– Охотники! На попаданцев! Вали эту тварь!

– Какой, нахрен, валить?! Мы без патронов! – заорал в ответ старший, наверное, унтер.

– Да все не слава Богу, – выругался парень и начал неспешно наступать на монстра, выставив вперёд меч.

Солдаты стояли и пялились, пока унтер не отвесил ближайшему подзатыльника.

– Штыки к бою!

Тогда десяток начал разворачиваться в шеренгу, сбросив имущество и выставив вперёд штыки. А десяток штыков – это уже много.

Тварь повращала головой и приняла решение броситься на прорыв мимо Сашки. Сорвавшись с места, богомол попытался проскочить между ним и забором, а парень в ответ с криком «Тварь!» попытался достать ее мечом, но промахнулся. Уже понимая, что упустил монстра, Никитин услышал гул и удар. А когда повернул голову, то увидел Настю, стоящую с длинной оглоблей в руках, и чудовище, пятящееся назад, и со скрежетом сверчка-переростка трясущее головой.

– Получай! – завизжала девушка и ещё раз ударила тварь оглоблей.

Та заскрипела сильнее, выронила замолкшую шавку и бросилась к забору.

– Не уйдёшь, гадина! – закричал Никитин, выпустив меч, прыгнул и схватил существо руками за заднюю лапу.

Тварь дёрнула конечностью, но парень вцепился в хитиновую ногу механической перчаткой намертво. Другая лапа несколько раз ударила в нагрудник, наплечники и чуть не угодила в лицо.

– Коли́! – раздалась команда унтера, и подбежавшие солдаты начали всаживать в мягкое брюхо существа штыки и бить прикладами.

Тварь все не хотела подыхать, и лишь через долгие пять минут перестала дёргаться.

– Саша, все, – раздался рядом голос Насти, – оно сдохло. Отпускай.

Парень разжал пальцы, и протяжно выдохнув, рухнул на спину. Его трясло, а сердце колотилось, как стимпанковский паровой молот на кузне у гномов. Лишь некоторое время спустя он смог, заикаясь, заговорить.

– Без пирожков твоей мамки не уйду ни в жисть. А ещё водки. Литр. Не меньше.

– Мы его догнали. Догнали, – бормотала усталая Настя.

– Ещё бы. Ты ваще крутая. Прям валькирия. Это же надо, демона оглоблей замочить.

Девушка неспешно села рядом с Александром, а потом они рассмеялись.

Глава 17 Ламповый песец

– А они такие, что за хрень такая? – рассказывал Сашка, оживлённо размахивая руками.

Мы стояли на берегу широкой сибирской реки. Следующий день оказался действительно погожий, и над нами сейчас было выцветшее от яркого полуденного солнца бело-голубое небо без единого облачка. Кухарка Маша, которую мы взяли с собой, сейчас под небольшим навесом накрывала на стол. Из горячих блюд нам предстояло отведать только насаженного на короткие шпажки мяса, печёного на углях в небольшой переносной жаровне. Вода тихо плескалась вдоль песчано-глинистой полосы берега. Вода в Оби была по обыкновению мутная и серая, и в это время года ещё холодная. Над небольшими волнами, больше похожими на крупную рябь, поднимаемую едва заметным прохладным ветром, порхали стрекозы и мелке духи воздуха, похожие на поденок. От реки едва заметно пахло тиной.

Неподалеку от нас, примерно в полусотне метров стояли два рыбака, закидывая удочки. Порой что-то да вытаскивая. На противоположном берегу едва угадывались крохотные точки таких же рыбаков, но то, что они делали, дорисовывало скорее воображение, нежели видели глаза. До того берега был почти километр. По воде плыли немногочисленные лодки, и баржа с песком, толкаемая паровым катером с теплородным котлом. Если бы катер был на угле, то над водой стелился бы чёрный дым, которого сейчас не было.

Сашка рассказывал, а я с лёгкой улыбкой глядел на своего помощника, сумевшего одолеть опасного монстра из других миров. Пусть не в одиночку, но зато не спасовал и бросился на него практически с голыми руками. Я таких чудовищ в первый раз видел, при том, что попадаются порой всякие.

Монстра поутру сфотографировали и отправили профессору Крылкину на изучение. Тот пришёл в совершеннейший восторг, словно ребёнок, которому вручили дорогую игрушку на именины.

– А потом Настя его херакс оглоблей! – продолжил Сашка, изобразив удар длинным предметом сверху вниз. – И сразу минус стопятьсот очков здоровья и дебаф на скорость.

Никитин замолчал, а потом повернулся к нашей малолетней ведьмочке.

– Настюха, а ты в самом деле умеешь в реале кастовать минуса́ к статам?

– Чаго? – переспросила Настя, оторвавшись от небольших птичьих тушек, насаженных на шпажки вперемежку с круглыми дольками ананасов.

С птиц на угли с шипением капал сок, а на очереди была свинина, маринованная луком.

– Ну, проклятия насылать умеешь?

– Так это же грех. Колдовство вообще грех, но я же лечу на благо, потому молитвами по вечерам прощения выпрашиваю.

Я усмехнулся, а Сашка картинно задрал голову, посмотрел в небо, а потом снова заговорил.

– И чё, эс-эм-эс приходит, что молитва рассмотрена?

– Чего? – снова переспросила Настя, насупившись, как маленький ребёнок.

– Ладно, про эс-эм-эс забей. А про проклятия ты не ответила.

Настя надулась и промолчала, а Никитин шмыгнул носом. Мне тоже подумалось, что она умеет. Просто не может не уметь, но до последнего будет скрывать это. Ведьма всё же.

Разговор про колдовство зашёл в тупик, но ситуацию спас штабс-капитан Баранов, хлопнув бутылкой шампанского. Он разлил игристый напиток по бокалам, а потом посмотрел на меня.

– Евгений Тимофеевич, позвольте вас на минутку.

Я кивнул и последовал за офицером уголовного сыска. Беседа намечалась весьма занимательной. Собственно, ради неё мы убыли на это мероприятие.

Отойдя на десяток шагов к самой воде, Баранов заговорил, держа в руке фужер, от которого отпил только один небольшой глоток.

– Вам не кажется странным, что и в склепе, и у контрабандиста были логические лампы? Если и есть какая-то связь, то только эта.

– Да? – переспросил я, поглядев на ближайшего рыбака сквозь жёлтую жидкость шампанского с тонкими ниточками мизерных пузырьков, поднимающихся со дна к поверхности. Рыбак выглядел не то искажённым подобием человека, не то чуждым монстром, держащим кривой прут в изогнутых лапах. – Я не придал этому значения.

– Потому что у вас нет опыта в этом, – усмехнулся штабс-капитан. – А мы сверили номера партии на осколках ламп из склепа и номера на изъятых у того умершего на вокзале. Они совпадают.

Я кивнул, пытаясь сопоставить факты. Если номера одинаковые, то связь между контрабандистом из другого мира и зомбиями с кладбища точно есть. Но какая? И самое главное – чего они хотят? Точно не того, чтоб фанатично сдохнуть, торгуя обычным контрафактом из другого мира.

Надо копать под лампы.

Баранов словно почувствовал мои мысли, понизив голос и заговорив.

– Меня каждая собака уголовного мира здесь знает. Поэтому хочу вам предложить опросить кое-кого.

– И кого же?

– В городе есть по меньшей мере два магазинчика, где торгуют лампами разного толку. Вот с них и нужно начать.

Я покачал головой.

– С моим-то лицом? Они все тут же увидят во мне сотрудника Тайной канцелярии.

– Ну, у вас есть же помощники.

Я ненадолго задумался, а потом посмотрел на членов своей группы. Настя бегала вокруг жаровни, споря с кухаркой, как лучше мясо готовить, и судя по всему, выигрывала бой. Александр тоже участвовал в этой кулинарной баталии, утверждая, что они ещё не пробовали какой-то глютамат натрия добавлять. Ольга с Аннушкой стояли у воды, закрывшись от палящего солнца ажурными зонтиками. Провидица глупо улыбалась, время от времени поглядывая на штабс-капитана.

– А чё, правда што ли, што ананасы – это африканская кочерыжка? – громко задала вопрос Настя, грызя сочные дольки жёлтого цвета. – А я-то зрю и думаю, а где зерна-то? А это не плод, а редька заморская. А что там ещё есть такого необычного?

Я ухмыльнулся, бросив взгляд на молчащий сотовый. Пока была полная тишина.

– У меня есть другое предложение. Мы разделимся. Александр пойдёт с Ольгой по магазинам, а мы с вами посетим завод барона Бодрикова. Там тоже лампы делают. Можно найти специалиста.

– Справятся? – спросил Баранов.

– Думаю, да. Супруга – упертая до ужаса, а парень имеет некоторые знания, ставящие его выше простого обывателя.

Баранов на несколько секунд задумался, а потом кивнул. Наш небольшой заговор, замаскированный под отдых и пиршество праздного любопытства, начинал вступать в силу. Я залпом допил шампанское и подошёл к жаровне, сняв с него одну шпажку с мясом, стараясь, чтоб капли не попали на одежду.

– Ай, горячее! – выкрикнул Никитин, глядя на меня и решив повторить мой поступок.

Он чуть не выронил палочку с мясом, перекидывая его с руки в руку.

– Мы еще и не такие каштаны будем сегодня из огня таскать, – усмехнулся я, подцепив пальцами небольшой тлеющий уголёк из тех, что сбоку, и сжал его в кулаке.

Зашипело, и запах печёной свинины смешался с вонью палёной человечины.

– Барин! – выкрикнула Настя, держа в руках румяную тушку рябчика. – Вы опять моей смерти хочите? Я же с ожогами не умею.

– Учись, – усмехнулся я, раскрыв ладонь и протянув ее ведьмочке. На покрасневшей коже показались два волдыря, а чёрный уголёк упал в сочную береговую траву. – И проклятья тоже повтори. Может, пригодятся.

* * *

– Ольга Ивановна, – произнёс Никитин, идя вслед за женой шефа, – а к чему такие сложности? Он что, не может заявиться туда с ордером на обыск?

Парень панибратски относился ко всем. Даже Евгения Тернского называл не иначе, как шеф. Но вот с госпожой Тернской вёл себя как студент-первогодка перед ректором. Он ее откровенно побаивался. Дама во всех отношениях красивая, что лицом, что бархатным голосом, немного походила своей энергетикой на пантеру. Казалось, она сейчас начнёт рассказывать сказку про огненный цветок, гипнотизируя и завораживая, чтоб потом выложить какую-нибудь колкость. Так и подмывало назвать ее Миледи. Хотя все же в голосе проскакивали не свойственные той актрисе высокие нотки, особенно когда хотела привлечь к себе внимание громким возгласом. И вот тогда чувствуешь себя уже бандерлогом.

– Не может. Если делом запретили заниматься, то и ордер не дадут, – ответила Ольга Ивановна, одетая в чёрное чопорное платье с белым ажурным воротом-стоечкой.

Из-под подола мелькали лакированные полусапожки на шнуровке. В руках разложенный зонт-шокер, закинутый на плечо. На голове чёрная шляпка с небольшой вуалью. Только пышное, раскрашенное в жёлтый цвет перо, вставленное в головной убор, отметало ощущение траура и занудности.

Сам же Никитин топал в ставшей ему привычной солдатской форме цвета хаки.

– А если запретили, зачем тогда занимаемся? Мы же не эти… которые с улицы разбитых фонарей.

– Потому что опасные попаданцы – это наша головная боль. Они убивают, и где гарантии, что мы не будем следующие.

– Понятно, что ничего не понятно, – ответил Сашка, вздохнув и окинув взглядом улицу.

Двухэтажные кирпичные домики пестрели яркими вывесками, а в отличие от его родного начала двадцатого века имели ещё и яркие неоновые лампы. Новые технологии слились с царским режимом в причудливый невероятно затягивающий узор. Словно атлас истории разорвали на множество цветных кусочков, а потом склеили в новый, странный рисунок.

– Не спи, – проронила Ольга Ивановна, когда подошли к небольшому магазинчику, имеющему звучное название «Газовое сияние».

Сашка, поглядел на витрину, где лежали многочисленные стеклянные лампы. Звякнул колокольчик, и Ольга Ивановна вместе с Сашкой нырнули в полутёмное помещение, где под потолком горели неяркие колбы. За прилавком сидел и, вдев в правый глаз пенсне со свисающей золотой цепочкой, читал газету пожилой мужчина с седой клиновидной бородкой. Одет он был в серые штаны и серый жилет. На локтях бежевую рубашку прихватывали широкие резинки.

При нашем появлении мужчина педантично свернул газету и встал.

– Чем могу быть полезен-с? – произнёс он.

Ольга Ивановна вдруг захлопала ресницами, старательно изображая из себя дурочку, и достала из сумочки платок с осколками стекла и почерневшим нутром логической лампы. Она ее специально раздавила до этого каблуком, и сейчас вынула подготовленные обломки.

– Извините за беспокойство, но этот остолоп уронил оптифон. А он между прочим выписан из Швейцарии. Муж сердится, а этого холопа пришлось выручать. А то убьёт же.

Сашка замер с открытым ртом, действительно ощущая себя остолопом от таких разительных перемен в барышне. А та ещё несколько раз похлопала ресницами, состроив лицо наивной домохозяйки, воспитанной любовными романами и избалованной многочисленными котиками.

– Посмотрите, пожалуйста, может, найдутся похожие. Или хотя бы расскажите, где такие найти. И вы представляете, разбилась моя любимая оптическая пластинка. Я даже плакала. Мне ее на рождество сам губернатор подарил. Теперь придётся слушать другое.

Сашка переводил взгляд то на Ольгу Ивановну, то на торговца. А пожилой мужчина снисходительно улыбнулся и взял со стола большую лупу.

– Сейчас, сударыня, посмотрим. Я в этом хорошо разбираюсь. Уж поверьте.

– А ещё говорят, они опасны и могут взрываться, это правда? – почти шёпотом спросила Ольга, словно стесняясь своей трусости.

– Что вы, сударыня, – с улыбкой ответил торговец, – они не взрываются. Там нечему взрываться.

– А я так боялась. Я к разбитому отпифону только к вечеру подошла. А этот тоже хорош. Виноват, барыня, я его щас гвоздями сколочу. Дурень деревенский. Он ещё и горшок с мимозой разбил. Третий за месяц. Представьте?

Торговец снова ухмыльнулся и прищурился, разглядывая блестящее стекло лампы.

– Ну, что я скажу. Лампа очень качественная, но совершенно обычная. Можете у меня такую же купить. Похуже, но вполне будет заменой.

– А что это вообще?

– Это обычный сумматор на четыре логические дорожки. Может складывать простые числа от нуля до пятнадцати. Шестьсот тысяч мерцаний в секунду.

Сашка подпрыгнул на месте и подался вперёд.

– Охренеть, это она четырёхбитная что ли?

– Ну, судя по всему, ей и без биты хорошо досталось, – не поняв выражения, ответил торговец.

– Ольга Ивановна, можно купить тут всяких? Я потом отдам. Я хочу порыться в этом. Может даже этого… «Супермарио» забабахаю. Это же охренеть можно, настоящий ламповый проц можно собрать. Я сдохну, но приобрету такое.

Ольга, насупившись, словно старающаяся понять книгу Карла Маркса принцесска, поглядела на Сашку.

– Никита, это же не осветительный прибор. Эта лампа для электрического счётного прибора.

– Ну пожалуйста.

Ольга скорчила недовольную физиономию, словно ей надоело, что ее постоянно упрашивают, пользуясь тем, что говорить слово «нет» она не умеет.

– А может, кто еще спрашивал такие лампы? – вдруг спросила сударыня, наивно хлопнув ресницами. – Я бы с господами пластинками попробовала поменяться.

– Да, ходил тут один господин, но я его не видел ранее.

– А если увидите, узнать сможете?

– Непременно, сударыня, – ответил торговец, умилительно улыбнувшись. – Вам какие лампы?

– Все по две.

– И ещё могу предложить очень любопытный экземпляр. Он по почте пришёл на мой адрес, но за посылкой никто так и не явился, а на коробке обратного адреса не было. Отдам совершенно бесплатно.

После таких слов торговец улыбнулся, потёр руки и начал снимать с полок коробки. Сашка брал их в руки, как ребёнок стеклянные ёлочные игрушки.

Ольга же печально вздохнула, отсчитав сто два рубля, и они вышли, ещё раз звякнув колокольчиком.

На выходе едва не столкнулись с молодым человеком, одетым, как работник библиотеки.

– Ну и зачем тебе этот хлам нужен? – спросила Ольга, стоило им оказаться на улице.

С ее лица словно по щелчку рубильника слетело глупое и наивное выражение, сменившись ехидно-снисходительным. Спина Тернской выпрямилась, из движений исчезла детская неуклюжесть, а глаза наполнились ироничной глубиной.

Сашка даже замер на секунду, думая, что только такая женщина и могла быть у шефа. Только такая и могла его приручить. И не удивительно, что она все это время была одна – мало кто ей ровней будет.

– Ну, если есть процессоры, то слова о наступлении на этот мир полчищ белых полярных лисичек – реальность вполне суровая.

– Причём тут песцы? – нахмурившись, спросила Ольга Ивановна.

– Просто есть такое понятие как вирусняк, и он такого может наворотить, что страшно. У нас тоже конец света обещали. Типа адские хакеры всё обнулят. Но обошлось, хотя многие обосрались не на шутку.

– Можно без пошлости, – выдавила из себя Ольга, а потом вздрогнула, так как из помещения раздались выстрелы.

Сашка стиснул зубы, разрываясь между желанием аккуратно положить коробки и бежать вмести с ними.

Ольга же сложила зонт и нажала на кнопку, отчего тот коротко пискнул зарядившимся шокером.

– Может к черту их? – с надеждой спросил Никитин, поглядев на бегущую в конце улицы лёгкой рысью лошадь с бричкой и кучером.

– Я устала сидеть, ждать и уговаривать себя, что жизнь бесконечна. Вперёд!

Она задрала подол, выхватила из-за подвязки небольшой двуствольный пистолетик и сунула его Никитину. Тот едва успел положить коробки на землю и принять дамское оружие, утонувшее в его лапищах.

А Ольга перехватила зонт в левую руку и задрала другой край платья, выхватив ещё один дамский пистолет.

Сашка глубоко вздохнул, зажмурился и с силой ударил ногой в дверь. От удара армейским сапогом дверь с грохотом ударилась об стенку, а парень заорал что было сил.

– Стоять! Руки за голову! Тайная канцелярия!

Юноша в опрятном сюртуке стоял перед прилавком и щелкал револьвером. Стенка напротив была забрызгана кровью, а сбоку из-за прилавка виднелись ботинки торговца, лежащего на полу.

– Оружие на пол! – снова выкрикнул Никитин, но парень не отреагировал, все так же щелкая курком.

– Саш, – негромко произнесла Ольга, неотрывно глядящая на убийцу, – это опять зомбий.

Никитин кивнул, принимая информацию к сведению. А раз зомби, то их догадки правильные. Значит, ламповый заговор не пустой звук.

Глава 18 Расстроенные чувства и инспекция

Аннушка стояла на крыльце особняка, держа в руке старый потрёпанный блокнот и глядя на разговаривающих Евгения Тимофеевича и Семёна Петровича. Высокий, светлый коллежский асессор и темноватый штабс-капитан с задорными усами смотрелись сейчас забавно. Они словно пара детективов из книг, пытающихся разгадать невероятно запутанное преступление. Впрочем, так оно и было с той лишь разницей, что это вполне даже шпионский заговор неведомых сторонников какого-то Единства, да ещё и из другого мира.

Это было опасно и волнительно. Но оба мужчины явно пребывали в приподнятом состоянии духа, уверенные в том, что могут все. Анна улыбнулась и провела пальцами по побеленному изваянию льва, отчего на подушечках осталась известь. Тернский очень тщательно и придирчиво следил за фасадом особняка, заставляя дневальных чуть ли не каждую неделю мазать свежей известью стены, перила и скульптуры. На созданиях, похожих больше на крупных гривастых лаек, чем на царей зверей, уже лежал изрядный слой побелки.

– Ольги что-то долго нет, – произнёс Тернский, поглядев на сторожку подле входа резиденцию.

После решения разделиться для опросов госпожа Тернская с Александром были доставлены в центр города, где располагался один из магазинчиков с лампами разных сортов. Там им предстояло зайти сначала в одно заведение, а потом в другое. Сами же мужчины готовились к поездке на завод господина барона.

Штабс-капитан проследил за взглядом Евгения Тимофеевича, а потом задал вопрос.

– Они справятся?

Господин асессор замер на секунду.

– Не знаю, но лишать ее каких бы то ни было попыток показать себя не собираюсь. Пусть обожжётся один раз. Потом другой. Вскоре либо начнёт дуть на горячее, либо поймёт, что это не ее. В качестве просто жены она меня тоже вполне устроит. А на должность приветливого встречающего действительно можно поставить Никитина. У него невероятная харизма.

– Мы сейчас прямиком к заводу? – снова спросил Семён Петрович.

– Да.

– Барону не будете говорить?

– Нет. Не хочу его беспокоить.

Анна слушала их вполуха. Барона Аннушке было жалко. Она не знала почему, но почему-то возникал образ сгорбленного кашляющего Бодрикова, обнимающего невысокого худого паренька, словно тот был самым дорогим для него человеком. Лицо барона тогда казалось раскрасневшимся от сдерживаемых слез. Сам же незнакомый парень стоял с полным отрешением во взгляде. Нет, не как давешние зомбии, а как человек, безмерно уставший от чего-то.

А вот новый начальник полиции наоборот вызывал отвращение. После посещённого приёма она долго пыталась оттереть салфеткой руку, которую тот поцеловал с деликатнейшим видом. Вроде бы и вежливый, и приятный внешне, но оставалось поле него ощущение, как от ядовитой гадины. От такого только и можно, что ждать подвоха. До сих пор казалось, что кожа ощущала липкую, словно смешанную со свежей кровью слюну. Холодную и отвратительную.

Анна вздохнула. После того как она поступила на службу в отряд, ей стало значительно легче. Люди хорошие. Работа интересная, но главное – она могла разобраться в себе.

Девушка раскрыла блокнот на зелёной шёлковой закладке и ещё раз прочитала запись одного из ее предшественников: «Научись отличать видения от реальности. Это может стоить рассудка, а то и жизни». Но сказать было легче, чем сделать. Проще научиться идти в полной темноте.

Анна зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Порой могло минуть много времени прежде чем что-то приходило. Порой они отказывались появляться, а бывало, что врывались без приглашения.

Но сейчас видения пришли. Издалека покатилось эхо, теряясь в шуме непонятных и приглушенных, словно слышных через дверь, чуждых звуков. Эхо постепенно приближалось, и вскоре можно было уже различить скрип и знакомый голос. «Разрешите, сударыня».

Анна улыбнулась, а за ее спиной едва слышно скрипнула дверь.

– Разрешите, сударыня, – попросился оператор Иван, ставший очень исполнительным и вежливым после недавнего нагоняя, полученного от Тернского.

Впрочем, нагоняй был вполне заслуженным.

Аннушка сделала шаг в сторону, а Иван проскользнул мимо неё и подбежал к Тернскому.

– Разрешите, ваше высокоблагородие!

– Опять пробой? – с сокрушённым видом спросил Евгений Тимофеевич, явно расстроенный тем, что предприятие с посещением завода придётся отложить.

– Никак нет-с, инспекция!

Тернский замер на мгновение, а потом зло сплюнул на землю.

– Лучше бы пробой. Когда будут?

– С управы отзвонились! Они только что выехали к нам! – отрапортовал Иван, вытянувшись по струнке и ожидая распоряжений начальника.

Но слово взял штабс-капитан.

– Ну что ж, – произнёс он, – не смею вам мешать. Инспекция – дело первостепенной важности, но как только освободитесь, обязательно сообщите. Буду ждать с нетерпением.

Тернский молча кивнул, а Семён Петрович бросил взгляд на Аннушку. Внутри девушки прокатилась волна тепла и обожгла краской смущения щёки.

Штабс-капитан, кивнув Евгению Тимофеевичу, сделал несколько быстрых шагов в сторону Анны и остановился на нижней ступени невысокого крылечка.

– Сударыня, – тихо проговорил он.

Аннушка почувствовала, как в груди затрепетало сердце, и протянула руку, потупив взгляд. А Семён Петрович легонько подхватил и приложился к самым кончикам ее пальцев. А потом еще раз, но к губам какой-то девушки с короткой стрижкой, лицо которой Анна не могла различить. Он стоял на коленях перед расправленной кроватью, а на самой кровати сидела эта незнакомка, склонившись вперёд и лаская волосы на голове штабс-капитана.

Видение было столь ярким, что его реальность не могла ставиться под сомнение. Все внутри сжалось, а штабс-капитан все целовал и целовал ту, другую, лицо которой никак не получалось различить со спины.

Виднелась погруженная в полутьму комната. Большая, сидящая на прикроватном столике кукла в ярком наряде и с искусно исполненным фарфоровым лицом. Бессовестно сброшенное на край кровати платье. А ещё были видны большие, похожие на оспины шрамы на обнажённой девичьей спине.

С губ девушки слетали стоны и жаркий шёпот, слов которого Анна не могла различить, как не могла увидеть ее лица.

Внутри все сжалось в ком, а в грудную клетку воткнули небольшой холодный ломик, мешающий дышать. Он был невидим, но от этого не менее осязаем.

Анна прикусила губу. Это выдернуло ее из видения в действительность.

– Что с вами? – спросил нахмурившийся офицер уголовного сыска, стоя на нижней ступени крылечка.

– Ничего, – ответила она, чувствуя подступающее изнутри опустошение. – Просто дурно что-то.

Штабс-капитан некоторое время всматривался в глаза девушки, а потом кивнул.

– С вашего позволения.

И молодцевато развернувшись, быстро направился к выходу. А Анна проводила его взглядом, ощущая наворачивающиеся на глаза слёзы.

– Дура, – прошептала она, – дура. Зачем я себя обманываю? Он же ни разу не обмолвился, есть ли у него кто или нет.

Бессилие и безразличие накатились на девушку большой волной, что захлёстывает утлую прогулочную лодочку, оставленную в шторм на воде. И волна была такой же серой, холодной и сбивающей с ног.

Анна закрыла глаза, чувствуя, как по щёкам побежали солёные капли. Она развернулась и вошла в дом, а потом, все так же не открывая глаз, направилась к лестнице. Ноги сами собой нашли ступени, и она, даже не споткнувшись ни разу, поднялась наверх, где зашла к себе в комнату и, не разуваясь, рухнула на кровать поверх покрывала, уткнувшись лицом в подушку, и уже тогда разрыдалась во весь голос.

* * *

Я тяжело вздохнул. Я совершенно не любил комиссии. Во время комиссии имеет обыкновение случаться то, что в обычные дни не бывает. Порой даже самая большая нелепица оказывается прямо перед носом у ревизоров. Вот ходишь ты изо дня в день и не замечаешь, а они с порога увидят. Так было всегда, что в этом мире, что в Старом Риме. Отличается лишь место действия.

С очередным вздохом я поглядел на сторожку у ворот.

– Часовой! Часовой, твою мать!

Из полосатой будки вынырнуло лицо молодого солдата, часто моргающего с видом испуганного щегла.

Я погрозил ему кулаком.

– Если ревизоров провороните, семь шкур спущу.

Часовой быстро кивнул и исчез в сторожке. Но стоять и ждать времени не было. Я плюнул на землю и зашёл в дом.

Первым же делом нежданных гостей нужно напоить-накормить. И потому я сразу нырнул в обеденный зал.

– Маша!

Кухарка появилась не сразу, а минуты через две. Однако внимание моё приковала не обстановка в помещении, а Настя, сидящая за столом с огромным куском хлеба, разрезанным повдоль. На кусок было обильно намазано варенье, едва-едва не капающее на бежевую льняную скатерть. Тут же на столе нашлась большая кружка чая, от которой наша ведьмочка отливала на небольшое блюдечко и явно с превеликим удовольствием шумно швыркала кипяток.

На девушке был яркий незабудковый сарафан, а волосы подхватывал красивый тонкий ободок. В длинной рыжей косе полыхал, как цветок мака, небольшой бант.

– Настя, – понизив голос, произнёс я, – а ты что сейчас делаешь?

– Чай пью, – довольно ответила девушка, – мамки с папкой дома не было, а я из погреба три горшка варёной ягоды с сахаром умыкнула. Чё я ее, зря собирала, чё-ли?

– А что ты должна делать? – совсем снизив голос, спросил я.

– А чё делать-та? В больнице занятий сегодня нету, этих, как его, пропаданцев нет, уборку и ту делать не нужно.

– Настя, к нам вот-вот инспекция прибудет.

Девушка тут же закашлялась, подавившись надкусанным хлебом, побледнела и выпучила глаза. Только схватив большую кружку обеими руками и приложившись к ее краю, она смогла выдавить из себя несколько слов.

– Барин, чё мне делать-та?

– Для начала приведи себя в божеский вид и оденься в костюм сестры милосердия. При инспекции улыбайся и делай только то, что я скажу. Ясно?

Настя испуганно кивнула и быстро пробежала мимо меня, чуть не сбив. При этом она только и делала, что шептала: «Господи, господи, господи».

Я вздохнул и поднял глаза на появившуюся из боковой двери Машу.

– Ревизоры к нам сейчас нагрянут. На стол накрой самого лучшего. Водки там, икры, мяса. Суп понаваристее сделай.

Кухарка повела взглядом по сторонам зала, словно соображая, что можно использовать под значением слова «там», а потом пожала плечами и исчезла в своей двери.

Выйдя из обеденного зала, я шагнул к стойке дневального, который уже чистил на своём ремне пряжку. Мне только и осталась, что смерить его с ног до головы взглядом, а потом поднять телефонную трубку.

– Дай вызов.

Дневальный оторвался от самозабвенного полирования пряжки и покрутил ручку на телефоне. Из аппарата сразу донёсся мелодично-противный голос нашей телефонистки. Есть такие. Вроде бы все при ней. И внешность, и голос, а все равно возникает ощущение казённой стервы.

– Нуль семь тридцать два, Валентина, слушаю.

– Проверка связи.

– Слышу и разбираю хорошо, – тут же отчеканила телефонистка.

Осторожно положив трубку, я, придирчиво оглядел прихожую, а потом подошёл к двери, ведущей в оружейную. Замок был на месте. Слепок тоже. После того как находчивый Сашка подобрал ключ к помещению, я сперва ругался, на чем свет стоит, пригрозив попаданцу челюсть сломать, а потом вручил парню отдельную печать. Вполне так может статься, что меня не окажется на месте, а отряд снарядить нужно будет.

Кроме того, ко всеобщему удивлению, парень назубок рассказал обязанности дежурного по роте, какие изучали в его мире. Заставив записать слова в тетрадь, я сделал опечатываемую коробку, которую теперь следует сдавать дневальному. А ещё теперь Сашка собственноручно моет пол в оружейке.

Ещё раз проверив слепок, я пошёл наверх. Вроде бы порядок. Вроде бы и придраться особо не к чему. Я только позавчера все проверял сам. И помещения, и учётные книги, и оружие.

В операторской к самому экранцу прилип Иван, щелкая рукояткой регулятора. На самом сказочном блюдце с голубой каёмочкой яркая точка скакала из одной стороны в другую, словно шальная блоха. По полутьме помещения разливался странный звук. Свист, характерный для пробоя, то набирал силу, то снова спадал, почти исчезая. Силу и тон он менял хаотически, словно стонущее привидение в заброшенном замке. Хотя можно было его сравнить с воем ветра в слуховом окне.

– Сломалось, что ли? – буркнул я сквозь зубы.

Ванька быстро поглядел в мою сторону, а потом вскочил, вытянувшись по струнке.

– Не могу знать, ваше высокоблагородие! Уже час, как такая ахинея. Если не настрою, придётся все лампы по одной проверять.

– Да как оно все не вовремя, – снова процедил я, покачав головой, словно она у меня разболелась. – Прямо во время инспекции.

Зазвенел телефон, и я взял трубку.

– Ало, Евгений Тимофеевич, они уже здесь.

– Проклятье, – буркнул я, ещё раз бросив взгляд на бегающую истеричной белкой точку, и направился к лестнице.

Лишь у самых ступеней изменил решение и пошёл к комнате Анны. Всевидящую тоже нужно озадачить.

Пройдя немного дальше, остановился перед дверью и занёс руку, дабы постучать, но не успел. Изнутри щёлкнул затвор, и дверь неспешно распахнулась.

На пороге стояла зарёванная Кукушкина. Она прижимала к груди небольшую подушку и глядела пустыми глазами перед собой.

– Анна? – тихо позвал я, пытаясь понять, что произошло.

Никогда не видел ее такой. Неужели обидел кто? Девушка покачала головой, все так же глядя в пустоту.

– Все хорошо.

– Хотелось бы верить, – произнёс я. – Вы-ы-ы…

– Я сейчас спущусь. Они ведь тоже. И этот толстый. Зачем ему Вероника? Он же ее не любит. А у него жена красивая, которая его ждёт, – пробормотала Анна, не дав мне договорить.

Казалось, она сейчас находилась в каком-то своём мире. В мире, где прошлое, настоящее и будущее сплетены в одно целое. В мире, в котором людям не место.

– Может, приляжете? – спросил я, бросив взгляд на заправленную кровать со смятым покрывалом.

– Я вниз. Должен же кто-то с револьвером сыграть, – пробормотала девушка, а я провёл перед ее лицом ладонью.

Анна даже не моргнула, а ее глаза теперь казались двумя мокрыми стекляшками.

– Я в порядке, – снова произнесла она.

Я покачал головой. И это тоже во время комиссии. И это тоже не вовремя. Что ещё будет? К чему готовиться? И Ольга что-то запаздывает. Надеюсь, она сейчас чаи с торговцем пьёт, а не ругается с ним. Она же нетерпеливая.

Я быстро пошёл к лестнице, и проскочив половину пролёта, увидел комиссию. Три человека. И все типовые до неприличия, словно комиссии штамповали на заводе с новомодным конвейером.

Вот большой и важный начальник, одетый в дорогую тройку. На большом пузе, соперничающим по величине только с поселившимся на обрамлённом холеными бакенбардами лице пренебрежением, висела золотая цепочка с карманными часами. В руках он держал дорогую трость, купленную специально для таких вот поездок – впечатлять проверяемых. Не удался у него в этот раз фокус-покус. Моя-то трость получше будет, ехидно подметил я.

А вот бегающий с испуганными глазками писарь, держащий в руках небольшой саквояж. Он слегка сутулился и бросал взгляды своего начальника, словно собачонка на привязи.

Третьим был высокий вояка, озирающий помещение с таким видом, словно его насильно запихнули в это болото, и что он не проверяющий, а так, случайно оказался. Но именно такие больше всех роются в грязи.

Я невольно ухмыльнулся. В Старом Риме тоже были такие.

– Здравствуйте, любезные, – сделав улыбку пошире, начал я спускаться к ним.

Члены комиссии напыжились, придавая себе ещё больший вид, а потом дверь в зал распахнулась, и в помещение влетел взлохмаченный Сашка, неся на плече связанного человека, а в руке большую, позвякивающую стеклом коробку.

– Шеф, мы еще одного зомби поймали! – закричал он, растолкав комиссию локтями. – Он лампочника грохнул! Ну, мы чутка лут присвоили. Я к вечеру антивирусник спаяю. Мир спасать будем.

Я вздохнул, увидев на дорогом сюртуке проверяющего грязный след, оставленный ботинками пленника.

– Да дай ты пройти, хоббит, – крякнул Никитин, толкнув писаря.

Следом в помещение элегантно вошла Ольга.

– На ступени его.

Под взглядами ничего не понимающей, но закипающей в гневе комиссии Сашка посадил пойманного молодого человека на нижние ступени лестницы.

Мне ничего не оставалось делать, как спуститься ниже.

Хотелось выругаться, но все желание улетучилось, когда зомби вдруг дёрнулся и простонал.

– Помогите.

Он ещё раз дёрнулся и обмяк.

Глава 19 Ева о семи клыках

– Господа, я требую объяснений, – высоким голосом произнёс толстяк, глядя на упавшего набок парня, которого притащил Александр.

Парень лежал у подножья лестницы без каких-либо движений, наводя на мысль, что с ним случилась та же история, как и с контрабандистом на перроне.

Я сделал несколько шагов вниз, обдумывая ситуацию. Вот лежит у меня труп, и что делать с ним, я не знаю. Вернее, знаю, что делал бы, не будь здесь комиссии.

Пока я глядел на молодого человека, к тому подошёл Сашка. Мой помощник потрогал шею, помолчал, а потом радостно воскликнул.

– Жив, засранец! Парочка хитпоинтов в этом мобе ещё осталась! Отхилим и допросим. Мля, первый раз говорящего зомби вижу.

Я вздохнул, не разделяя оптимизма моего подопечного, и перевёл взгляд на комиссию, которая топталась на месте, пыжась и создавая вид великих начальников. Но на деле никто из них кем-то выдающимся не был. Если бы с ними сюда пришёл кто-нибудь уровня Бодрикова, я бы уже был распят на двери ржавыми гвоздями.

– Господа, – наконец произнёс я, указав рукой на обеденный зал, – милости прошу отобедать. А то, что вы видите – лишь небольшие неприятности. У нас городок маленький, поэтому приходится помогать полиции, а они в ответ помогают нам. Сейчас поймали преступника.

– В чем его обвиняют? – спросил толстяк, взявший на себя все представительские функции.

В то время, когда он спрашивал, Никитин искоса поглядывал на гостей, а Ольга стояла у дверей.

– В убийстве, – как можно небрежнее произнёс я, сочиняя сказку на ходу. – У нас секта завелась. Ловят ее, но пока без результатов. Но не стойте, прошу вас за стол.

Толстяк улыбнулся, задрал голову и пафосно вытягивая слова, заговорил.

– Любезные, а разве это в вашей компетенции? Или у вас своих дел нет?

Мне как-то очень сильно захотелось, чтоб я имел право скрутить и повязать сего ревизора, как барашка, ну или как давешнего зомбия. Может быть, я даже и сделал бы так, если бы не раздавшийся сзади голос горничной.

– Евгений Тимофеевич, стелить прикажете, или поздно?

Повернувшись, я увидел горничную, покрасневшую от натуги. Она держала в руках красную ковровую дорожку, свёрнутую толстым рулоном. Коврик был явно тяжеловат для хрупкой девушки.

– Стели уж, – пробурчал я, а потом повернулся к комиссии, вспоминая, о чем те спрашивали: – Тренируемся. Если уголовника сможем сыскать, то и попаданца тоже.

– Никодим Сергеевич, – заговорил хриплым басом высокий отставной вояка, имеющий право на ношение формы, – я предлагаю отобедать. Я последний раз в поезде ел.

– Ну, хорошо, – снисходительно произнёс толстяк, в голосе которого прозвучали нотки женской истерики.

Он явственно хотел казаться самым умным и главным. Даже главнее, чем есть на самом деле. И они, оказывается, не ладят между собой, раз каждый тянет на себя одеяло. Или выслужиться хотят, или тут виноваты детские обиды, взращённые взрослым человеком у власти.

Я спустился в гостевой, а потом вытянул руку в сторону обеденного зала.

– Господа, извольте располагаться поудобнее, я к вам присоединюсь через пять минут.

Инспекторы, смерив меня разными взглядами, протопали в открытую дверь. Я же не скрывал своего раздражения. От этого толстяк демонстративно поморщился, словно перед ним был строптивый холоп.

Отставной вояка в чине капитана хмыкнул, скользнув ехидным взглядом по Никитину и Ольге, мол, ну и подчинённые у тебя, отбросы, да и только. От такого взгляда я сжал перила лестницы, на которую положил ладонь, до хруста суставов. Стоило больших усилий, чтоб не съездить ему кулаком в лицо.

Третий чинуша лишь коротко поднял на меня боязливый взгляд и быстро засеменил вслед за толстяком, надрываясь тяжёлым саквояжем.

Стоило им уйти, как я повернулся к своим помощникам и заговорил вполголоса.

– Зачем вы его притащили? Вам что делать нечего?

– Шеф, а это что за перцы? – тут же решил осведомиться Никитин, бросая взгляд то на меня, то на дверь в обеденный зал, откуда слышался голос кухарки Маши и звяканье фарфоровых тарелок.

Оттуда же потёк аромат куриного супа. Но если эти уродцы заявят, мол, курица – еда простолюдинов, напомню им, что так же говорил Наполеон, прежде чем его попёрли на историческую родину, провожая дубинками. Так клокотал внутри благородным гневом Евгений. А Марк Люций просто тихо сдерживал своего внутреннего зверя, вспоминая, что в голодные походные дни не гнушался и лягушками. А в огонь подливало масло присутствие Ольги, которую хоть и без слов, но все же оскорбили.

– Ревизоры, – с сарказмом произнёс я, – так что это за падаль вы притащили?

– Этот молодой человек прямо на наших глазах расстрелял торговца лампами. Мы едва успели его опросить, – ответила Ольга, – пойду, приведу себя в порядок. Надену что-нибудь с глубоким декольте.

Она, не дожидаясь моего разрешения, грациозно начала подниматься по только что расстеленной на ступенях красной дорожке. Лишь пройдя немного выше, обернулась и положила руку на лакированное дерево перил.

– Не убей никого, мой дорогой. А то вижу, что хочешь им оторвать что-нибудь, чем они думают. И кстати, у тебя сейчас глаза карие.

Я вздохнул и повернулся к Сашке.

– Что за бред ты сейчас нёс?

– Про вирусняк? – захлопав глазами, уточнил Никитин.

Если он хотел состроить из себя дурачка, то не получилось.

– Мне без разницы. Что за бред?

– Ну, шеф, в моем мире есть такая проблема, как особые… – он замолчал, подбирая слова для явлений, которых здесь никогда не было, – логические задачи. Они направлены на шпионаж или диверсию. Распространяются по средствам связи. Хочу произвести проверку своей теории, а то вдруг те шизики такую заразу подкинули.

– Александр, не мудрите там, где не надо, – прошипел я, переходя на «вы», как всегда, когда был действительно зол. – Наши логические лампы хоть и умны, но не настолько, чтоб подхватить бешенство или тиф. Шпионом может быть только человек, сидящий на этих средствах связи.

Сказав так, я замолчал. Зубы сами собой скрипнули.

– Шеф? – осторожно спросил Никитин, чувствуя себя неуверенно под моим взглядом.

А я чуть ли не дырку в Сашкиной гимнастёрке просверлил за несколько секунд раздумий. Как же я сразу не подумал о таком. Но с другой стороны, я не ждал подвоха. Мы же не контрразведка, а ловцы попаданцев. Хотя если у нас тайное вторжение, то им впору заниматься именно контрразведке.

Впрочем, если в каждом прохожем шпиона видеть, то можно паранойю заполучить.

Но все же.

– Попробуй с лампами, – процедил я, – чем больше конструкция получится, тем лучше. Испробуй все.

Сашка опустил взгляд на лежащего у наших ног парня. Никитин не дурак. Далеко не дурак. Ему не хватает навыков высокой подковёрной политики и серьёзности, но зато есть смекалка.

– Да шеф, – произнёс мой помощник, – а этого куда?

– Этого в каморку с уборочным инвентарём. И караульного одного позови.

Никитин кивнул, подхватив бессознательного молодого человека, а я пошёл к инспекторам. Те уже сидели за столом и черпали серебряными ложками суп из фарфоровых тарелок. По небольшим хрустальным стопочкам уже была разлита водка из стеклянного графина. К моему появлению Маша начала таскать второе блюдо. Сашка недавно показал новую закуску на скорую руку, когда на обычный хлеб кладут кусочки копчёного мяса, а сверху трут сыр. Все это быстро греется на противне в печи. Сыр тает, накрывая мясо.

На полноценные печёные блюда времени не было.

– Господа, позвольте полюбопытствовать. С какой целью вы нас инспектировать будете? Если имущество сличать по описям, то я учётные книги принесу, – спросил я, опершись рукой на край столешницы, застеленной новенькой белоснежной скатертью.

– Нет, – произнёс толстяк, опрокинув стопочку в рот. Он скривился и крякнул. – Нас направили проверить вашу компетентность. Дай сюда.

Толстяк небрежно протянул руку, а писарюшка тут же достал из саквояжа желтоватый конверт, опечатанный несколькими сургучными печатями.

– Это предписание на проверку. Ваш отряд понёс потери. Новые сотрудники не справляются, и совершеннейшим образом вызывают недоверие. И мы произведём проверку вашей деятельности.

– Это как? – спросил я с ехидцей. – Будете ждать попаданца? Так он может месяц не возникать.

– Нет, что вы, – самодовольно произнёс инспектор. Он потянулся за графином с водкой, чтоб налить себе добавки. – Мы наняли артиста из местного, так сказать, театра. Он изобразит пришлого, а вы будете его ловить. Возможно, по результатам ревизии вас передадут из Тайной канцелярии в подчинение полиции. Тогда и будете уголовников ловить, сколько вам влезет.

Я промолчал, хмуро глядя на инспектора, а тот продолжил.

– Представьте нам вашу группу. Мы же должны видеть, с кем работаем.

– Разумеется.

Я выпрямился и вышел в общий зал, где сразу подозвал к себе дневального и дал команду на общий сбор.

Первым по лестнице спустился Никитин, одетый, как всегда, в гимнастёрку и сапоги. Мне даже казалось, что он уже и не хочет расставаться с этой формой. Потом почти одновременно пришли Настенька и Аннушка. Ольга же что-то задерживалась.

Мои подчинённые встали в рядочек, после чего я их придирчиво осмотрел.

Если со слегка улыбающимся Сашкой все было нормально, и я только указал ему рукой на расстёгнутую пуговицу, то с остальными творилось что-то неладное.

Одетую в черно-белый наряд сестры милосердия Настю колотило самым натуральным образом. Лицо бледное, губы синие и трясущиеся, зубы стучат. Большие, по пять копеек, ярко-зелёные глаза бегали туда-сюда.

– Что с вами? – мягко спросил я, наклонившись к девчурке.

– Они. Это. Они меня не сожгут? – заикаясь, спросила Настя, у которой под платьем тряслись коленки.

– С чего бы это? – опешив, спросил я, коротко бросив взгляд на дверь в обеденный зал.

– Ну, они ж эти… инспекция. Они ведьм жгут. А я ведьма.

Я замер, пытаясь понять ход мыслей девочки, а рядом, зажимая рот и давясь от смеха, согнулся пополам Никитин.

– Тоже мне, экзорцисты нашлись, – выдавил из себя парень.

Он хотел сказать ещё что-то, но подавился новым приступом смеха.

– Настенька, – произнёс я, растянув губы в снисходительной улыбке. – Вы путаете инспекцию с инквизицией.

– Чё, правда, чё ли? – пискнула юная ведьмочка. – А я-то думала. Вот я дура! – воскликнула девушка, на лице которой почти мгновенно заполыхал сочный румянец.

Она вздохнула, а потом выдала скороговоркой такую тираду нецензурной брани, что даже мне стало любопытно, откуда столь юная особа знает эти слова. Впрочем, Настя в деревне росла, а не в институте благородных девиц, там все бранью владеют.

Кстати, об институтках. Я сделал шаг в сторону, остановившись перед Аннушкой.

– А с вами что? – спросил я, вглядываясь в потухший взгляд красных, готовых намокнуть горючими слезами глаз.

Девушка медленно покачала головой.

– Тоже дура, – тихо произнесла она.

– Вы сговорились? Тоже инквизиция?

– Нет, – тихо ответила девушка, глядя в пустоту, – просто я дура.

Я вгляделся в полное безразличия лицо. Марк Люций внутри меня молчал. Этот циничный патриций понятия не имел о сострадании и сопереживании. Зато зашептал Евгений. Романтик от природы, он трепетно относился к противоположному полу, посему мог быть искренне деликатным и внимательным.

И как я не сошёл с ума в первые годы? Они же разрывали меня на куски в своём молчаливом противостоянии. Тёмная и светла половинки. Сейчас их уже не разделить, они слились воедино, но по первости я просиживал в кабинете, обхватив голову руками или нарочно старясь обжечь пальцы о горячую лампу. Мне казалось, что это дурной сон, от которого я не мог никак пробудиться.

– Давайте потом обговорим, а сейчас соберитесь. Договорились?

Аннушка кивнула, а я поправил у неё на платье кружевной ворот.

– Пойдёмте, – произнёс, глянув на лестницу в ожидании Ольги, но той не было.

Мы быстро вошли в обеденный зал, где ревизоры уже доедали горячую закуску и допивали графинчик с водкой. Как оказалось, Маша им шепнула, что это напиток из другого мира, и те просто не смогли устоять, чтоб не вылакать всё, хотя бутылку я приобрёл в магазинчике неподалёку.

– Кто у нас здесь? – протянул своим высоким голосом толстяк, доставая из подставленного ему саквояжа бумагу с печатями. Я думал, что он спрашивает, но оказалось, вопрос был риторическим, так как он продолжил свой монолог. – Евгений Тимофеевич Тернский, руководитель отряда, а заодно и Новообского отделения. Тут написано, что вы потеряли в ходе своей деятельности двух сотрудниц и несколько приданных вам кирасиров. И все из-за вашей же некомпетентности. Что скажете?

– У нас была непредвиденная ситуация, – негромко произнёс я. – Пришлые были крайне зло настроены и сильно вооружены.

– Это не оправдание, – с ухмылкой ответил толстяк.

А я в сей миг думал, что фарс с проверкой был неспроста. Так кричала интуиция, но фактов нет, и потому мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий.

– Ладно, – довольный собой продолжил толстяк, – Анна Дмитриевна Кукушкина, провидица.

Ревизор достал из саквояжа колоду карт и две игральные кости с точками на гранях, а я вздохнул. Это не самые любимые предметы для Аннушки. Сама же девушка отрешённо смотрела в пол.

– Ну-с, приступим, – ухмыльнулся ревизор и, открыв неновую, однако, пачку, достал карту рубашкой к девушке.

А я стиснул кулаки. По результатам этой проверки Анну можно запросто подвести под увольнение, но она же очень сильный провидец. Зачем карты?

Кукушкина подняла глаза на проверяющего, а потом перевела взгляд на карту. Минуты две она молчала, прежде чем заговорить. Было слышно сопение толстяка, вздох Сашки и шмыганье носом Настеньки.

– Ева о семи клыках, – тихо произнесла Анна.

Толстяк озадаченно скривился, совсем как я недавно, когда сам показывал карты своей помощнице.

– Почему? – спросил он, повернув карту, на которой была изображена дама червей. – Еву ещё могу понять, но клыки тут при чем?

Девушка пожала плечами, а ревизор достал следующий глянцевый прямоугольник, выжидающе глядя на девушку. Анна снова сделала паузу, прежде чем заговорить. Но когда заговорила, то с ее губ сорвались рифмованные строки.

Воздух, скованный стеклом. Демон, нитью упоенный. Одна душа на всех притом. Единством проклят обречённый. Твердыня камня, всполохи огня. Долина зверя, кругом очертанья. Свет голодный, яростная тьма. Рыцарь лампы, леди состраданья. Блеск клыков и гордость стали. Дым, огонь и радуга пера. В бездну воды рек упали. Треснул мир, пришла пора.

Все замерли. Такого даже я на своей памяти не видел, чтоб провидцы стихами излагали. Зачастую они и сами не понимали всего из того, что наговорить могли. Порой за каждой строкой скрывался свой кусок пророчества, а порой все стихосложение было одним большим пророчеством. Но пока не свершится, никто ничего не поймёт.

– Вы с ума сошли?! – повысил голос ревизор, и Анна опустила глаза, лишь легонько улыбнувшись. – Пётр Иванович, запиши, непригодна к службе.

Писарюшка быстро достал толстый блокнот, оглянув зал, а потом замер с раскрытым ртом, глядя в сторону двери.

– Ну ты что, уснул? – снова повысил голос толстяк, но писарь лишь толкнул своего начальника в бок.

Все уставились на дверь, а там стояла Ольга. Она была совершенно обнажена, отчего я невольно пробежался взглядом по упругим грудям с розовыми сосками, тонкой талии, красивым бёдрам и тёмному треугольнику внизу живота. Можно было бы пошутить, что с глубиной декольте вышел явный перебор, вот только моя супруга прижимала к виску ствол револьвера. Лицо было дико перекошено, глаза остекленели, а из прокушенной губы по подбородку стекала кровь, капая на левую грудь.

Ольга сделала шаг босыми ногами, двигаясь при этом словно деревянная кукла, словно марионетка в трясущихся руках кукловода.

– Оля! – выкрикнул я, подавшись вперёд.

Супруга сделала ещё один шаг, а потом едва слышно процедила сквозь стиснутые челюсти.

– Помоги.

Глава 20 Проклятая жадность

– Я больше не могу его сдерживать, – сквозь зубы прошептала обнажённая Ольга, держа наган у своего виска и глядя остекленевшим взглядом прямо перед собой.

Её лицо покраснело от натуги, а на шее, под светлой кожей, выступили синие ниточки вен. Палец дрожал на спусковом крючке.

В опустившейся тишине были слышны тиканье часов да звон телефона, доносящийся сверху на самой границе слышимости. Я бросил взгляд на замерших проверяющих и на членов моего отряда, ведь не каждый день происходят такие события.

Времени думать не осталось. Я быстро подскочил к Ольге и положил ладонь на револьвер, сунув большой палец под курок. Палец супруги тут же дёрнулся, нажав на спусковой крючок, а курок ударил мне по ногтю. Она нажала снова, а потом нажимала ещё и ещё. Заставляя крутиться барабан с семью длинными тонкими патронами. Почему-то пришло понимание, что именно вот эту ситуацию имела в виду Аннушка, произнося слова о Еве и семи клыках. Супруга действительно сейчас была в костюме Евы, и способных разорвать хрупкую плоть патронов тоже было семь.

– Всё, всё, – прошептал я, отводя в сторону женскую руку с зажатым револьвером.

Все это время Ольга стояла и часто дышала, а в её глазах проявились тонкие красные паутинки лопнувших от натуги капилляров.

– Сашка помоги, – бросил я, не оборачиваясь, а потом начал по одному разжимать стиснутые пальцы.

Подбежавший Никитин держал отогнутые до тех пор, пока не получилось неспешно перехватить наган в свою ладонь с тем, чтоб не сломать тонкий, с длинным ногтём указательный палец.

– Что это значит? – раздался тонкий, с ноткой истерики голос ревизора.

Я не ответил, направив оружие в пол. И начал быстро нажимать на спусковой крючок сам. Нажимал до тех пор, пока револьвер стрелял, оставляя в пакете маленькие пулевые отверстия. Лишь когда вслед оглушительным выстрелам не последовали семь щелчков ударяющего по стреляным капсюлям курка, отбросил наган ближе к камину.

– Я требую объяснений, – снова произнёс ревизор.

Я не ответил, а сделал шаг к столу и одним движением сорвал со стола белоснежную скатерть, отчего по полу зазвенело упавшее столовое серебро и бьющиеся фарфор и хрусталь. Скатерть я накинул на Ольгу, почувствовав тяжёлую дрожь по всему женскому телу.

– Это возмутительно! – заорал проверяющий, словно истеричная барышня, которую облил грязью проезжающий мимо автомобиль.

– Постыдились бы пялиться, – буркнул я, прижав к себе Ольгу, а потом быстро проронил команду: – Сашка, Настя за мной.

Мы все втроём выбежали из обеденного зала, где поднялись по лестнице. Все это время я соображал, как сделать, чтоб выкрутиться из ситуации. Потому как признаться, что сам мало что понимаю, будет совершенно лишним. И это не небольшая описка в бухгалтерской книге. Это проблема, выходящая за пределы разумного. Если ничего не предпринять, то нас точно расформируют, как отряд, передав дело ловли полиции, мол, обычный городовой справится.

Заскочив в нашу с Ольгой комнату, я положил хрупкую женщину на кровать. К тому времени она обмякла, став безвольной тряпичной куклой и потеряв сознание. Пришлось даже потрогать шею, чтоб убедиться, что она жива.

– Сидишь рядом с ней, – произнёс я в сторону Никитина, – и никуда не отлучаешься. Если ещё раз попытается что-то такое вытворить, свяжи простынями.

– А если по нужде надо будет? – бегая глазами по кровати и простыням, спросил Сашка.

– Крикнешь дневального, он тебе ведро принесёт, – процедил я, а потом ткнул своему помощнику под нос стиснутым до хруста кулаком. – Головой отвечаешь.

– А может, девок сюда? А то как-то не айс с чужой голой женой в одной комнате.

– Дашу с Глашей позови, но сам не отлучаешься. Они не удержат её в таком состоянии. Понял?

– Угу, – буркнул Сашка.

Я ещё раз глянул на попаданца, а потом выбежал в коридор, поманив Настю за собой. Растерянная ведьмочка, сверкая огромными испуганными глазами, засеменила за мной, подхватив руками подол немного великоватого для неё платья сестры милосердия.

В следующую секунду я дёрнул за ручку дверь своего кабинета, а в моей голове окончательно созрел план. План настолько безумный, что самому до конца не верилось в его осуществление, но если получится, то проблема объяснений решится. И вопросов к нашей деятельности больше не возникнет.

Забежав внутрь, я быстро оглядел стену с висящими на ней артефактами. Ну хоть какой-то толк от этих бесполезных игрушек должен быть. С такими мыслями я схватил снятый недавно с младенца неказистый амулет, а также маску и нож дикаря. Почему их? Просто это последние полученные, да и выделялись необычными внешним видом. Все остальное было хоть и чуждым, но либо откованным из обычной стали, либо отлито из обычной бронзы.

– Сейчас лечить меня будешь, – произнёс я, повернувшись с предметами в руках к Насте.

– Чё? – переспорила девушка.

– Только не подведи. Ты меня лечила уже несколько раз, и теперь получится. А не получится, точно сожгут на костре.

– Я не хочу, – испуганно пискнула рыжая девчонка.

– Я тоже. Пойдём!

Мы снова выскочили в коридор, где я уловил отголоски меняющего тональность писка прибора поиска пробоя. Наверное, Иван так и не смог устранить неполадки. Хотелось зайти и осведомиться о ходе ремонта, но времени как раз не было. Потом зайду. Все равно ремонт ламповых машин процесс небыстрый.

Мы быстро спустились, неся охапку моих трофеев. Сжимая амулет и нож, я подскочил к молчаливому дневальному.

– Дай револьвер.

Получив оружие, сунул его во внутренний карман и сразу же вбежал в обеденный зал, а за мной с круглыми глазами заскочила Настя. Взгляд пробежался по комнате, отметив хмурую до невозможности Анну. Не знаю, что было в моё отсутствие, но, судя по всему, ее пытались расспрашивать. Хотя нет, скорее всего, жирдяй поливал нас словесной грязью, вываливая это на беззащитную жертву.

Нужно было срочно принимать меры, пока эти не опомнились.

– Я до сих пор жду объяснений! – почти фальцетом прокричал толстый ревизор.

Он смотрел на нас, надменно выпятив губы, словно на уже уничтоженную жертву. Писарюшка глядел то на нас, то на своего шефа, словно собачонка. Хвостика не хватает, чтоб вилять. А отставной вояка облокотился на стол и слегка улыбался, ожидая, как мы будем выкручиваться. Его эта сцена откровенно забавляла. Вряд ли он желал нам зла, но и молчать о недостатках не станет. Каждый ведь думает только о своей карьере, о своём благополучии. И если без ситуации с Ольгой ещё можно было бы их напоить, то сейчас только радикальные меры. В теорию заговора они уж точно не поверят, так что нужно врать и импровизировать.

– Нам порой попадаются опасные артефакты, – нарочито торопливо произнёс я, словно оправдываясь. – Порой возникают неурядицы. Сейчас покажу.

Я поднял на ладони амулет, найденный с тем младенцем.

– Предположительно, там крупица философского камня. Не больше макового зерна, но и это весьма любопытно.

Вояка хмыкнул, а толстяк скривился и напыщенно начал говорить, словно плюясь словами.

– Вы думаете, я вам поверю? Вы сами себя-то слышите, любезный? Или вы сумасшедший, ищущий то, чего нет?

Я не ответил, лишь положил артефакты на стол. Следующим с лёгким стуком железа о дерево был наган. А потом я быстро пробежался пальцами по пуговицам сюртука, расстегнул и сорочку. Одежду, включая тонкое нательное, которое я надевал под низ, скинул прямо на пол, оставшись стоять с голым торсом.

Ревизоры замерли, а я взял со стола револьвер, приложил к плечу, выбирая место получше, а потом нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Взвизгнула Настя. Ревизоры выпучили глаза. Я же скривился, словно мог чувствовать боль, и зажал рану рукой.

Второй рукой быстро схватил амулет со стола и вручил девушке.

– Приложи к ране и лечи.

– Божечки, божечки, – пролепетала Настенька, а потом трясущимися руками ткнула артефакт мне в плечо.

Постаралась она на славу, так как боль пришла от ее ворожбы на самом деле. Я не выдержал и заорал во весь голос. Из глаз сами собой хлынули слезы. Рана пульсировала в такт биению сердца, как маятник.

Тук-тук-тук, бился пульс в висках, подражая барабанам диких племён. «Раз-раз-раз», – отдавалось нестерпимо болью в плече. Так тянулось около двух десятков секунд, а потом все прошло. Настя, побледнев, как мел, отступила с окровавленными руками, с которых на паркет падали тёмные капли. Было видно, что девушка выжата досуха.

Я вздохнул и быстро обернулся, увидев забрызганную красным стенку. Сама собой промелькнула мысль, что придётся делать ремонт. Ладонь опустилась, открывая вид раны. На месте пулевого отверстия остался едва заметный, круглый, как оспина шрам. Все же Настя схалтурила, а может, слишком спешила.

– Невероятно, – выдавил из себя ревизор, стоя с открытым ртом. – Невозможно.

Вояка молча стоял с вытянутым от удивления лицом. И все бегали глазами по окровавленному плечу.

– Вы позволите? – проронил вояка, подойдя ко мне и прикоснувшись пальцами к затянувшейся ране. – Так не бывает, – едва слышно прошептал он, – это действительно философский камень. Так просто не бывает. Я отказываюсь верить.

Он с силой надавил на шрам, ища подвоха. Но подвох был совершенно не там, где он искал. Подвох заключался не в амулете, а ведьме, которая была у меня в команде.

– А что-либо подобное у вас ещё есть? – вытягивая слова, спросил жирный ревизор.

Его глазки бегали, а на лице было написано, что он решает какую-то задачку. Скорее всего, такую, где можно извлечь выгоды. Обойдётся, скажу, что вещь требует длительного отдыха, или что пользоваться ею можно только раз в год.

Но конечно, я так не ответил, лишь пожал плечами и взял со стола нож чёрного дикаря, застреленного мной на кирпичном заводе. Клинок лёг в ладонь, и я его несколько раз неспешно потряс, словно погремушку. Что ещё можно придумать? Разве только всякую ерунду. В запасе больше не было фокусов, похожих на тот, что только что провернули. Соврать, что это кинжал против ходячих мертвецов? Может быть. В памяти всплыл тот момент, когда клинок мне достался.

– Идемони! – выкрикнул я, взмахнув оружием наискосок сверху вниз.

Худой ревизор отскочил от меня с выпученными глазами, Настя взвизгнула, а я сам чуть не выронил артефакт. Клинок с тихим гулом вспорол воздух, и по тому быстро пробежалась едва заметная, сияющая голубоватым цветом волна, словно я провёл лезвием не по воздуху, а по водной глади. Волна прошлась по широкому кругу, будто я стоял в центре большого мыльного пузыря трёх или четырёх метров в поперечнике.

– Невероятно! – выкрикнул толстый ревизор. Он сперва опустил глаза, а потом снова поглядел на меня. На лице медленно расползлась самодовольная ухмылка. – И вы хотели скрыть такие вещи?

– Они ещё не до конца изучены, – хмуро процедил я.

– Изучение уж точно не в вашем ведении. Ну да я спасу вашу шею от виселицы. Сейчас изымем сии чудные артефакты иных миров, и я обещаю, что лично их преподнесу его светлости. Возьму, так сказать, удар на себя.

Я хмуро поглядел на толстяка. Как же, спасёт. Он возьмёт все привилегии себе. И если с амулетом я бы расстался легко, посмеявшись вслед этому выскочке, то кинжал отдавать совершенно не хотелось. После такого-то.

Толстяк ещё раз самодовольно улыбнулся, а потом протянул руку к чудом оставшемуся на столе без скатерти бутерброду. Тот даже не перевернулся вверх тормашками. Ревизор подхватил его, а потом отправил в рот. Однако, вместо того, чтоб проглотить, вдруг схватился за горло и стал кряхтеть.

– Ваше высокоблагородие, что с вами?! – закричал писарь, а толстяк выпучил глаза и продолжал кряхтеть.

Он покраснел и выпучил глаза. Худой инспектор тоже подскочил к начальнику и стал его бить по спине, но безрезультатно. Евгений внутри меня хотел было помочь человеку, но лишь стиснул зубы, так как Марк Люций норовил рассмеяться и плюнуть под ноги. Они ныне одно целое, как два полушария мозга, но иногда все же можно отличить, какое желание из тех, что поярче, кому принадлежало.

Попытки спасти толстяка не увенчались успехом, и он вскоре совсем посиневший упал на пол и задёргался в конвульсиях.

Стоящая у камина Аннушка побледнела, прижав руки к лицу. Она наблюдала за всем этим с откровенным ужасом, оцепенев, как изваяние. А вот Настенька вдруг попятилась, а потом выскочила из зала. Я бросился следом, успев схватить девушку за руку у самой лестницы.

– Пустите, барин, пожалуйста! – залепетала рыжая девчушка.

По щекам хлынули слезы.

– Тебе сейчас не стоит быть одной, – выпалил я, стискивая тонкое девичье запястье.

У неё не хватит сил, чтоб вырваться. И оставлять ее нельзя. Только не одну.

– Вы не понимаете, – давясь слезами, продолжила девушка.

– Чего не понимаю?

Настя замерла на мгновение с трясущимися губами, а потом выдавила из себя ответ.

– Это я его убила. Я пожелала, чтоб он подавился, и он сделал это. Я чудовище. Я богомерзкая тварь.

– Это просто совпадение, – ровно произнёс я.

– Не просто. Я знаю. Это все я! – сорвалась в крик девушка.

Мой взгляд пробежался по зарёванному лицу, и я настойчиво притянул к себе Настю, сильно, но осторожно обняв, как недоверчивого котёнка.

– Мы поможем тебе. Обещаю. Мы помолимся вместе с тобой. Ты не убийца.

– Убийца, – прошептала девушка, всхлипывая, но не вырываясь.

Она действительно хотела остаться. Такая же одинокая душа, как и мы все. Что я с двумя душами, что Ольга со своей ношей, что оторванный от дома Никитин, что истязающая сама себя Анна со своим даром.

Я выпустил девушку, но она так и осталась стоять, уткнувшись мне в грудь и всхлипывая. Лицо её и платье испачкались в крови, которая все ещё осталась на моем теле, но она не обращала внимания.

– Не убегай, договорились? – ласково произнёс я, а потом посмотрел на дневального и легонько указал кивком головы на девчушку.

Тот стоял с выпученными глазами, но все же кивнул в ответ. А я осторожно взял Настю за плечи.

– Посиди здесь, на лесенке. Договорились?

Юная ведьмочка опустилась на ступени, уронив лицо в ладони. Она все ещё плакала, отчего сквозь пальцы проступали капли слез, смешанные с моей кровью. Я не верил, что она могла кого-то сознательно убить, даже если обладала нужной силой. Это как выстрелить в стену, а пуля, срикошетив, попадёт в недруга.

И я ее не брошу. Она член моей команды. Мой друг. И ни Евгений Тернский, ни Марк Люций не способны бросить друга.

Слушая истеричную перебранку оставшихся ревизоров, я сел рядом с Настей на ступени. Как-то все слишком сильно закручивается. И эти зомбии, и умирающий от проклятия ревизор, и Ольга с револьвером, и непонятный клинок. Не хватало в этот момент пробоя с таким же, как у Сашки монстром для комплекта. Впрочем, выследить его с неисправной машиной будет задача очень тяжёлая даже в таком маленьком городке.

– Ваше высокоблагородие, – раздался сзади голос Ивана, отчего я тихо выругался и плюнул прямо на красную ковровую дорожку, а потом растёр ботинком.

– Что ещё? – зло спросил я, чувствуя надвигающиеся неприятности.

– Я все проверил. Машина исправна. Все лампы целые. Это фиксируется такой сигнал.

Я поджал губы, и без того слыша доносящийся с верха лестницы истошный писк приборов.

Исправно, значит. Нехорошо это все. Ой, нехорошо.

Когда лестница подо мной дёрнулась, словно авто на кочке, я даже не встал, лишь поглядел на качающуюся и тихо звенящую хрустальную люстру. Толчок повторился, и с потолка с грохотом упал большой кусок штукатурки, обнажив потолочное перекрытие.

От третьего стоящая в углу статуя упала набок, сломав мраморную руку. С потолка рухнула ещё штукатурка, порвав обивку дорогущего кресла. По стене пробежала длинная трещина. Лопнуло одно окно, осыпавшись большими кусками стекла. Пропал свист поисковой машины, а с улицы ему на смену стал нарастать мощный отдалённый гул, словно где-то у черты города появился громадный водопад.

– Треснул мир, пришла пора, – на выдохе процитировал я Аннушку, вставая с лестницы. – Что ещё она там напророчила?

Глава 21 Бездна

Пронзительно зазвенел-задребезжал телефон, продолжая потом долго и настойчиво звать к своей великой персоне. Я поднял глаза на аппарат, лежащий на стойке дневального, желая только одного – послать звонившего подальше, а потом поднялся со ступней. День начался крайне неудачно. Сперва комиссия, один из членов которой решил скончаться, потом Настя вбила себе в голову, что это из-за ее проклятия, а следом землетрясение неизвестной природы. В окрестностях Новообска такое явление подобно выражению, когда рак на горе свистнет.

– Возьми трубку, – буркнул я в сторону дневального, а сам начал подниматься по ступеням.

Нужно проверить, как там Ольга. Тот факт, что все ставшие зомбиями люди превратились в безумных, лишенных человеческого рассудка тварей, ложился на сердце тяжёлым грузом. И Евгений и Марк Люций были в этом отношении солидарны.

– Вас! – громко произнёс хмурый дневальный, зажимая рукой трубку.

– Кто? – обернувшись, спросил я, совершенно не желая с кем-либо разговаривать.

– Господин барон!

Я снова поглядел на верхний пролёт лестницы, ведущий к жилым комнатам. Пальцы стиснули перила в желании послать даже начальника, но все же, после нескольких секунд колебаний ноги понесли меня вниз. Глаза при этом ещё раз пробежались по опавшей штукатурке, лопнувшему стеклу и небольшой трещине вдоль стены. Впрочем, вряд ли серьёзной. Скорее всего, на ладан дышащая штукатурка отошла. Дом крепкий, даже такой толчок не сможет его обрушить. Нужно нечто более серьёзное, нежели сейчас.

Подойдя к стойке дневального, я нехотя вырвал у того из протянутой руки трубку и приложил к уху.

– Тернский у аппарата.

– Женя, – тут же заговорил прибор голосом Бодрикова, – у вас все в целости и сохранности?

– Если не считать инспекции, то да, – ответил я, не решившись больному барону докладывать о ситуации с толстым ревизором.

– Инспекции? – переспросил Бодриков. – У нас не должно быть никакой инспекции.

Я глянул в сторону двери в обеденный зал, немного пожевав губу. Инспекции не должно быть, но все же она тут. Занятно.

– Они с конвертами. Все опечатано казёнными печатями официальных должностных лиц. И предписание имеется, и удостоверения подлинные.

– Ладно, потом разберёмся, – произнёс барон. – Мне уже радиограммы пришли. Все спрашивают, требуют немедленных ответов. Я знаю только, что телефонная линия на западное направление оборвана, а пробой фиксировали даже в Томске и Тобольске. Значит, слушай меня, ты должен стать моими глазами. Незамедлительно отправляйся по окрестностям, выясни, что произошло. Доклад также должен быть незамедлительным. Ты понял?

– Да, – буркнул я, положив трубку и снова направившись наверх.

На этот раз никто не помешал моему восхождению. После толчка писк от приборов, слышный до этого по всему особняку, сменился звоном тишины в ушах и лёгким скрипом половых досок под ногами. До наших апартаментов дошёл в тяжелейшем состоянии духа. Дверь была слегка приоткрыта, отчего виднелась небольшая щель, и опять же тишина.

Смазанные петли ни капельки не скрипнули, когда я потянул за ручку, а глазам открылся вид укрытой одеялом Ольги, мерно сопящей в глубоком сне, горничной Даши, сидящей подле неё с полотенцем в руках, и Сашки. Наш балагур уселся на табурет, прислонился спиной к дальней стенке и тоже спал, открыв рот, как малое дитя.

– Как она? – тихо спросил я, подойдя поближе.

– Жар у неё. Бредила. Вас звала, пребывая не в сознании, – ответила горничная.

– Попыток самоубийство не было?

– Нет, ваше высокоблагородие. Только жар. Она словно борется с недугом.

Я кивнул, а потом сделал ещё пару шагов и, склонившись над кроватью, поцеловал супругу в щеку.

– Не сдавайся.

– Ваш высокоробродь, – раздался из щели в приоткрытой двери тихий голос дневального. – Вас ревизоры требуют. Этот жив оказался. Они его водой отпоили как-то там, понятно. Ну, жив он.

– Понял, – с облегчением буркнул я, а потом вышел из комнаты и направился к лестнице.

Только сейчас пришло осознание, что руки до сих пор стискивают загадочный клинок, оставлявший сияющие волны в воздухе. Однако спустившись, я подхватил шляпу, трость и пальто.

– Вызови часового, – приказал я дневальному, который успел сбежать по лестнице быстрее меня и занял полагающееся ему место.

Минуту спустя в дверь вбежал боец в серой шинели и винтовкой на плече. Он молодцевато щёлкнул каблуками юфтевых сапог и замер по стойке смирно. Я поманил его пальцем, а сам вошёл в обеденный зал. Толстый ревизор, держась за грудь, хрипло дышал. Он взгромоздился на кресло и сидел там весь бледный и в испарине, словно чудом избежал смерти. Впрочем, так оно и было.

– Господа, – громко произнёс я, – до выяснения обстоятельств столь загадочного происшествия, я не рекомендую вам покидать это помещение. Для вашего же блага вас будет охранять часовой.

– Вы себе много позволяете, – надменно произнёс отставной вояка, взяв на себя роль старшего.

– Это для вашего же блага. Выпить и поесть вам будет предоставлено, – с нажимом повторил я, а потом поманил рукой, подзывая стоящую у камина Аннушку и вышел.

Та сменила хмурое состояние на немного растерянное, но заметив мой жест, ловко выскочила из зала.

– Ну, – обратился тем временем я к сидящей на крыльце зарёванной Настеньке, – ты так и будешь заниматься самобичеванием, или все же осознаешь, что произошедшее – лишь глупая случайность и нелепое совпадение?

– Это не совпадение, – прошептала юная ведьмочка, вскакивая со ступеней и одёргивая подол длинного черно-белого платья.

– Он живой, так что без разницы, – буркнул я.

– Живой? – просияла Настя, подняв голову и поправив выбившуюся из причёски чёлку.

В неё словно вдохнули жизнь. А я улыбнулся. Она пока ещё девица-подросток и смена чувств и настроения для неё явление одного мгновения. Вот она прыгает босиком по лужайке, а через секунду уже печалится и ревёт в три ручья о том, что она некрасивая или непутёвая. Спустя минутку опять прыгает по траве с ещё большим остервенением, словно пытаясь наверстать те мгновения, что была в тоске.

– Пойдёмте, – по возможности поласковее поманил я девушек.

Наверное, не стоило их брать с собой, но и оставлять с ревизорами тоже нельзя. Съедят.

Мы быстро выскочили во внутренний двор, а там и в гараж зашли. Дверь в хранилище авто я старался открывать и закрывать сам. Это время экономило, да и слепок на воротах проверить нужно. Караул караулом, да только не доверял я эту ценность никому.

Звучно клацнув рубильником и отсоединив разъем зарядного кабеля от машины, я хотел было сесть на водительское место. А потом остановился с открытой дверцей, положив на неё ладонь. Машина по ухабам городка едет неспешно. Ненамного шустрее, чем быстрая бричка. Управление тоже несложное. Рулевое колесо да две педали – контроллеры электромотора и тормозов.

Я притронулся к рулю. Передние колеса послушно повернулись вправо с легким шуршанием каучуковых шин. На машине имелся такой чудный прибор, как электроусилитель. Что-что, а эта новинка, доставшаяся нам от попаданцев, быстро нашла любовь и признание в среде водителей.

– Аннушка, садитесь на водительское место, – произнёс я, доставая револьвер и упаковку патронов из кармана, которые я взял у дневального.

Оружие нужно было проверить и зарядить. А делать это и рулить одновременно – то ещё удовольствие.

– Я? – опешила девушка.

– Да, – ответил я, обходя машину и с неким ехидством садясь на пассажирское место справа от водителя.

Аннушка нахмурилась, а запрыгнувшая сзади Настя замерла в предвкушении зрелища. Наконец, провидица, несколько раз качнувшись на месте с вытянутым лицом, села на кожаную сидушку. А там уставилась на приборную панель. Для выпускницы института благородных девиц аппарат был непривычен, как мужику пяльцы для вышивки, но это лечится сарказмом и инструкциями. Все равно обслуживать не ей.

– Аннушка, я не могу сейчас сам. Сашка за Ольгой следит. Водителя нам в штат не дают.

– Я тоже не смогу, – ответила барышня, поджав руки.

Она явно боялась.

– Сможете. Не могу же я всегда просить Баранова. Он не наш сотрудник.

При упоминании о штабс-капитане Аннушка стиснула зубы, заставив меня нахмуриться. Уж не между ними ли произошёл какой непонятный инцидент? Может, он непристойности предложил?

– Что делать? – тут же спросила провидица.

– Сейчас руль ровно, а как выедете из гаража, выверните налево, к воротам. Авто неширокое, прекрасно проходит в створки. Чтоб тронуться, опустите рукоять ручного тормоза, а потом выжмите ногой правую педаль. Только не сильно, а то не управитесь.

Анна с диким выражением лица положила руки на руль, втянув при этом голову в плечи, а потом нажала на педаль. Клацнул контакт, двигатель легонько загудел, но машина не тронулась с места.

– Ручной тормоз, – мягко повторил я, откинув дверцу барабана револьвера и со щелчками провернув его. Не хватало всего нескольких патронов, которые я ловко вытащил из пачки и сунул в каморы. – Справа от сидения. Да, этот рычаг.

Механизм легонько щёлкнул, и не перестающее гудеть двигателем авто дёрнулось с места. Анна взвизгнула и, бросив руль, закрыла ладонями лицо. А я вздохнул. В том, чтоб посадить девушку за руль, не было совсем уж большой необходимости, но мне нужно ее чем-то занять. Может, я и глупость совершаю, но хотелось какую-нибудь хорошую глупость. Обе половинки души хотели.

– Еще раз, но спокойнее.

Аннушка зажмурилась и снова положила дрожащие руки на руль. Я усмехнулся и вытянул шею, смотря вперёд, чтоб она носом не зацепила ничего. Но проем ворот почти в полтора раза шире авто, не должна зацепить.

– Не брякнет. Не брякнет. Не брякнет, – монотонно забормотала она, а машина медленно и рывками начала ползти вперёд.

– Эй! – раздался сзади звонкий голос Насти, – А чё она с закрытыми глазами?!

Я резко повернул голову, и оказалось, что Аннушка действительно сидела плотно зажмурившись.

– Смотрите, куда едете, – по возможности мягко произнёс я, скрипнув при этом зубами, но в действительности хотелось заорать и отобрать руль.

Лишь в последний момент я сдержался, хотя сердце внутри сжалось от неприятного предчувствия. Водитель-провидец. На это стоило взглянуть, но краской запастись для царапин на машине тоже придётся. Равно как и запасными частями.

– Не брякнет, – повторила Анна и облизала пересохшие губы.

– Да вашу мать, – выругался я, – на дорогу глядеть надо.

Девушка подняла веки, да вот только остекленевшие глаза с сузившимися до размеров булавочного острия зрачками все равно ничего не видели.

– Анна, с вами все хорошо?

– Да, – сухим голосом ответила она, а лицо ее покраснело, под платьем ходуном заходила грудь, словно от сильнейшего возбуждения. – Не брякнет. Не брякнет, – повторяла она, как заклинание.

Я стиснул край двери пальцами и глядел то вперёд, то на девушку. Авто тем временем плавно повернуло, ведомое находящейся в трансе девушкой.

– Одна-две секунды хватит? – вдруг спросила Анна, не поворачивая головы. – Я дальше глядеть не смогу.

– Чего?

– Кочка, – нервно сглотнув, вместо ответа произнесла девушка, и машина действительно дёрнулась, провалившись колесом в выбоину на дороге, стоило ей миновать открытые створки выездных ворот.

Что-то внутри меня кричало, что это дурная затея. Но отступать тоже не хотелось.

– Барин, можа я пешая? – пискнула сзади Настя, но я не ответил, вращая головой, готовый выхватить руль из тонких девичьих пальцев.

Хотел бурных эмоций, получай, как на заказ. Анна сделала глубокий вдох. Ее зрачки быстро увеличились, почти вытеснив радужку, а потом так же быстро сжались, став точкой.

– Вы только не спешите, – протянул я, стискивая дверь рукой и нервно сидя на кожаной сидушке.

– Куда? – сухим голосом спросила Аннушка.

У неё словно выключили мешающие дару чувства.

– Направо, – только и выговорил я. – И понежнее. Как с любимой кошкой. Или как с любимым мужчиной.

Наверное, зря я это сказал. Анна не изменилась в лице, но выжала педаль контроллера до упора. Авто дернулось, шаркнуло шинами по дороге и начало быстро набирать скорость. А машинка-то хорошая, до сорока верст в час может разгоняться на такой дороге. На мягонькой, укатанной грунтовке вдоль пшеничного поля или по хорошей асфальтовой дороге так и вовсе до семидесяти.

– Бух, – выдохнула Аннушка, и авто снова нырнуло в ямку, сильно ударив по копчику.

– Тут, вообще-то, тормоза есть! – заорал я, понимая, что сейчас до девушки можно только докричаться.

В следующую секунду мой нос чуть не соприкоснулся с ветровым стеклом, так как авто с визгом клюнуло носом, и прокатившись юзом около метра, замерло. Я обернулся. На заднем сидении с выпученными глазами застыла, сжалась в комок, Настя. Рядом с ней лежало радио, которое я старался теперь держать всегда в готовности. Тем более передатчиков у нас было несколько, и жмотничать не стоит.

– Так не надо! – выкрикнул я, а потом показал рукой вперёд. – Потихоньку.

Однако это слово явно не относилось к Анне, так как машина снова завыла электромотором, ещё раз дёрнувшись, на этот раз на каком-то булыжнике, попавшем под правое колесо.

– И руль тоже есть, – буркнул я. – Кочки объезжать можно по кругу.

Я снова вздохнул, не зная, каким богам молиться. А девушка повела машину вперёд. Мне только оставалось вовремя указывать направление. Благо улица была пока прямая и безлюдная. Но стоило разогнаться и немного успокоиться, как авто снова юзом пошло по дороге, поднимая пыль.

– Что на этот раз? – выкрикнул я, уже откровенно начиная выходить из себя.

А из узкой подворотни почти под колеса выскочил какой-то карапуз, следом за которым с воплем: «Куда?!» – выбежал паренёк постарше, ухватив дитя под руки и исчезнув обратно в подворотне.

Я сидел и, часто дыша, скрипел зубами. Внутри колотилось сердце. Ребёнка невозможно было увидеть. Совершенно невозможно. Разве только предвидеть события на несколько секунд вперёд. Не об этом ли она говорила?

Машина дёрнулась и снова покатилась вперёд, на этот раз мягче и плавнее. Я шмыгнул носом и провёл влажной ладонью по лицу.

– До конца и налево.

Почему туда? Просто с той стороны доносился гул водопада. По мере нашего приближения шум падающей воды становился все громче. И любопытство со временем перевесило чувство недовольства Анной за рулём, тем более что ощущение неправильности происходящего придавало всему нотку сюрреализма.

– Налево! – прокричал я, показав рукой в сторону широкого проулка между одноэтажными домиками.

А как миновали, сразу показался берег реки, а потом и то, отчего все невольно застыли.

Стоило Аннушке остановить авто, как я выскочил, испачкав ботинки в мокрой грязной траве. На берегу стоял народ. Некоторые крестились, некоторые причитали, но из-за рёва воды слов не было слышно.

А примерно в одном километре от нас Обь обрывалась в огромный разлом. Какой он был глубины, узнать не представлялось возможным, но судя по тому, что с момента землетрясения прошло достаточно много времени, а провал до сих пор не заполнился, то очень глубокий. В трещину шириной в добрые триста метров с двух сторон падали сте́ны мутной, поднимающей радужные брызги воды, одна с нашей стороны, а другая с той, отчего ниже по реке течение повернулось вспять.

Я хотел было приблизиться, но на том краю реки берег лопнул, и кусок его огромным оползнем сошёл в бездну, уволакивая с собой небольшой домишко вместе с пристройкой и половиной огорода, хорошо, если без людей. Желание приближаться сразу пропало.

Сам провал тянулся поперёк реки, начинаясь справа у лопнувших холмов и уходя куда-то влево, огибая город. И хорошо, что земля лопнула не посередине Новообска, а аккурат по северному его краю, где и домов-то было негусто.

За рукав меня кто-то дёрнул, и я повернулся.

– Радива, пищит! – перекрикивая водопад, сообщила Настя.

Я ещё раз обернулся на чудовищный пролом и подошел к машине, где, вытянув руку, подхватил телефонную трубку.

– Тернский у аппарата! Что?! Не слышу! Ещё раз! Какой ещё, к черту, замок?! В смысле, каменный с башнями?! Где?!

Глава 22 Дозор против дозора

Я стоял на берегу разорванной пополам реки и глядел на ревущие серой мутной водой водопады. Внутри росло непонятное беспокойство, рождаемое интуицией. А интуиция уподобилась раскрашенным черными и белыми красками уличным мимам, что без слов пытались показать картинки бытия в надежде, что зрители их с радостным восторгом угадают. Однако единственным зрителем моей кривляющейся интуиции был только я, и я совершенно не мог разгадать ее послание, отчего помимо мима внутри потихоньку просыпался мистер Люций-Хайд, пока мягко, но настойчиво отодвигающий в сторону Евгения Тернского. Нет, тот не был доктором Джекилом, породившим самодовольное и жестокое чудовище. Он был случайным прохожим, попавшим в тайную лабораторию и выпившим по неосторожности зелье чужой смерти.

И все мы трое – Евгений, Марк Люций и интуиция – сплелись в единой пантомиме, именуемой «В ожидании Армагеддона». Замок, о котором сообщил барон, неуловимые убийцы из числа пришлых, разлом реки и частые потеряшки, не связаны ли они вместе?

Я вздохнул, переводя взгляд. Над набравшей скорость рекой роем кружились большие, сияющие сине-зелёные стрекозы. Они не были простыми насекомыми, а являлись духами. Элементарные сущности не всегда чётко привязаны к какой-либо стихии, а могли существовать как переходные формы. Например, вот эти крылатые создания эфира являлись частично воплощениями воздуха, частично воды. Их ещё иногда называли духами речной сырости. Встретить таких в большом количестве можно вдоль рек, ручьев, озёр и болот.

Одна из стрекоз пронеслась прямо сквозь меня, едва ощутимо оцарапав нутро. Те, кто видел духов, могли ощущать их физически, но не сильно. Так, в пальцах их не удержать, просочатся через плоть. Все же, они творения не корпускул, а эфира.

Говорят, на северах духи морозного воздуха сбиваются в многомиллиардные стаи, поднимаясь во время полярных сияний высоко в небо. Не видел, не знаю. В Петрограде такого нет.

Я ещё раз вздохнул, соображая, как проехать. Дорога там была, но насколько сие чудо далеко от оной, я не представлял. Со слов барона можно судить, что от того места, где я сейчас, получалось не больше пяти километров.

– Анна, что там вы говорили про пришедшую пору? – позвал я девушку, но, не услышав ответа, повернулся.

Кукушкина уронила голову на руки, сложенные на рулевом колесе, и спала.

– Аннушка, – ещё раз громко позвал я, но та даже не шелохнулась.

Её не разбудил даже ревущий поток уходящей в бездну воды.

– Эта, барин, она в этом, истошновении. То есть, истощении, – произнесла сидящая на заднем сидении Настя, а потом пояснила. – Ну, нам это на обучении рассказывали. К тому же я помню, как соседка Марфуша неделю в лесу плутала, покуда нечайна на лесничего не вышла. Тот ее едва живую в город принёс.

Я с сомнением поглядел на девушку, и та продолжила.

– От неё такой же прохладцей тянуло. Не могу рассказать. Но очучения те же. Лёгкой пустоты жизни, чё ли, – скривившись и втянув голову в плечи, добавила рыжая ведьмочка.

Я вздохнул и кивнул в знак того, что слова к сведению принял, а потом подошёл к другой стороне машины и, открыв дверцу, осторожно взял лёгонькую Аннушку на руки, после чего переложил на заднее сидение, велев Насте пересесть вперёд вместе с радиостанцией. Та покряхтела, перетаскивая тяжёлый аппарат, но потом с удовольствием плюхнулась на мягкую сидушку.

– А мы куда поедем?

– Куда глаза глядят, – с хмурой усмешкой ответил я.

Как ей объяснить, что самому ничего не понятно. Впрочем, дорога в указанном направлении только одна, так что на машине особого выбора не было. Если уж и там не получится, то придётся возвращаться и брать лошадей, дабы верховыми пробираться. Округа города при всей его оживлённости до сих пор не сильно обжита. Деревни есть к югу, на Алтай. А к северу только лесопильни.

Пальцы привычно легли на руль, скользнув по полированному дереву. Глянув на неподвижную Аннушку и всматривающуюся в водопад Настю, я выжал педаль контроллера двигателя, и машина быстро набрала ход. Электромотор тихо гудел, колеса шуршали на грунтовой дороге, где иногда попадалась колея засохшей грязи, на которых авто нещадно подкидывало.

Всю дорогу я вглядывался вперёд, выискивая признаки попаданства. Ожидал упавшие с неба горы трупов и руины крепости, стойбище пещерных людей, растерзанное проявившейся вместе с ними тварью, на худой конец каменное здание с блуждающей вокруг него кучкой людей.

Однако показавшееся впереди зрелище превзошло все мои самые смелые фантазии. Взобравшись на пологий взгорок, первым делом я увидел не замок и не крепость, а круг земли, похожий на огромный арбуз, разрезанный пополам и воткнутый в грязь по самый срез. Но не ровно, а под небольшим углом, отчего один край возвышался на добрые десять метров над верхушками сосен, а другой, напротив, углублялся вниз. Были видны идеально ровные края этого кругляка, а сам он имел в поперечнике около восьми километров.

Посередине этого круга стояло несколько больших холмов, на которых торчал шпилем небольшой средневековый замок с деревушкой на два десятка маленьких домов неподалёку от оного. Все было серое и неказистое. Замок явно не представлял собой столицу, а являлся либо сторожевым форпостом, либо провинциальным поселением. Может, и тем и другим сразу.

Между деревней и замком виднелось пустое русло небольшой речушки, но так как клок земли наклонился примерно на пять градусов, то вся вода из неё утекла в сторону, оставив полными лишь несколько больших омутов. Наверняка там, где круг чужой земли ниже уровня нашей, в скором будущем образуется озеро в форме полумесяца, и весьма большое, заполнив добрую треть этого места.

Сидящая рядом Настя шмыгала носом и пялилась на это чудо, как на дивный аттракцион.

– А сколько там народу-то? – спросила она, когда я притормозил.

– Не знаю, – ответил я, отметив, что с дорогой нам повезло.

Она пролегала там, где земли были почти вровень. Во всяком случае наши деревья и их верхушками почти не разнились.

Сзади раздался топот копыт, и я обернулся. К нам приближался конный разъезд, все по полной выкладке, с шинелями в скатку, шашками и карабинами, фляжками и прочим необходим при рейде имуществом. На каждом скакуне позади седел виднелись подсумки с батареями, а на сбруе несколько мелких лампочек накаливания, призванных не столько светить, сколько служить габаритными огнями. На груди скакунов виднелась зарешеченная лампа-фара со светомаскировочным устройством, представлявшим собой накидной светофильтр синего цвета и козырёк, мешавший обнаружению с аэроплана или аэростата. А у унтера ещё была такая же радиостанция, что у меня сейчас на заднем сидении, и хороший бинокль.

При виде меня отряд из шести человек, разом натянувших поводья, остановился. У одного конь взбрыкнул, но всадник сноровисто его осадил, а потом похлопал по шее, успокаивая.

– Кто такие будете?! – привстав в стременах, спросил унтер, а его подчинённые вскинули карабины.

Причём у каждого было не по одному, а по два. Один привычный, представлявший собой укороченную трёхлинейку с электромеханическим перезарядом, а второй очень сильно походил на то оружие, что я видел у черных попаданцев, уничтоживших мой первый отряд. Вскинули солдаты, конечно, привычные трёхлинейки.

– Коллежский асессор Тернский, Тайная канцелярия! – так же громко и чётко ответил я, стараясь лишний раз не дёргаться.

Разведчики хоть и дисциплинированы, но если примут нас за опасных чужаков, то пристрелят без разговора.

– Пачпарт покажи! – снова выкрикнул унтер.

Я покачал головой. Опять паспорт на камине забыл.

– В штаб радируй, мол, Тернский, охотник на попаданцев. Там пусть командиру полка доложат.

– Не доложат, – с усмешкой ответил унтер. – В запое полковник вместе с начальником штаба.

– Так он же не пьёт! – воскликнул я, действительно поражённый такой новостью.

Командир полка вёл наитрезвейший образ жизни. А может, это проверка?

– Ну, раньше не пил, а третьего дня как начал, так до сей поры и не закончил. Нас дежурный отправил, – произнёс старший конного дозора, а потом повернулся к своим подчинённым. – Отбой парни. Свои.

Я усмехнулся, ведь было понятно, что дозорный сразу узнал меня, просто решил перестраховаться, опасаясь нагоняя от Тайной канцелярии за разгильдяйство.

Унтер легонько хлопнул пятками по бокам коня и неспешно направил его поближе к нам. Поравнявшись, он сначала отдал воинское приветствие, а потом подмигнул Настеньке.

– Здра жлаю, ваше высокобродь. Нас отправили поглядеть, чего там приключилось. Впервой такую круговерть вижу. Мы сперва с того края зашли, но лишь спугнули каких-то подозрительных личностей. Из наших. Не из ихних. Следы вели со стороны города. А вот второй отряд вступил в короткую перестрелку с пришлыми. Потерь нет ни у нас, ни у них, лишь вспугнули. Но у них явно есть гранаты неизвестной конструкции. Лошадь пополам разорвало. А еще Васька божился, что на лошади следы клыков остались. То есть, граната хлопнула, а на лошади следы зубов, как если бы волк резал, да только укусы как калёным железом сразу прижгли. Я Ваське верю, он почём зря брехать не станет, но и такую ерунду плохо представляю.

Я слушал разговорчивого унтера, поглядывая то на возвышающийся замок, то на вояку. Всякое может быть. Откидывать даже самые бредовые версии не стоит. Но меня больше всего беспокоило не это. Один потеряшка, начав забывать свою жизнь, может наворотить дел в состоянии паники. А целый гарнизон, да ещё и с кусачими гранатами и подавно бед принесёт.

– Напомни, тебя как звать? – спросил я у него.

– Ситников Михаил, – тут же отозвался унтер.

– Евгений Тимофеевич, – ответил я, протянув конному разведчику руку, отчего разведчику пришлось склониться, чтоб достать своей рукой мою. Машина-то куда ниже лошади. – Раз нам по пути, тогда отправимся туда вместе. С Тайной канцелярией всяко ловчее дозор организовывать.

Унтер усмехнулся, оглядев дорогущее электрическое авто и двух моих барышень.

– А что, согласен, ваш высокобродь, – ответил он. А потом повернулся к бойцам. – Димка, вперёд на полста метров, Иван, на полста назад. Ты вправо, ты влево. Круговой обзор.

Разведчики тут же сноровисто перестроились, выставив авангард и арьергард. Получается, что с нами помимо унтера осталось ещё два бойца. Как только отряд занял позиции, я легко надавил на педаль контроллера. Сейчас авто быстро гнать не стоило, лошади, может быть и успеют по такой дороге за мной, да выдохнутся быстро. Машина снова начла трястись на ухабах, отчего зыркающая на конный дозор Настя молча подпрыгивал на своём месте.

Проехав около полукилометра, я окликнул унтера.

– Миша, а что у вас за ружья странные?

– Какие? – тут же отозвался словоохотливый разведчик, поравнявшись со мной.

Конь под ним был вышколенный и послушный. Так что двигаться бок о бок было несложно.

– А вот эти, – показал я на скорострельные карабины, виденные мной раньше у черных пришлых.

– А-а-а, эти. Это нам на эту, как её, апробацию прислали. В первом пехотном батальоне целый взвод перевооружили. Говорят, хотят проверить, хорошо ли придумали.

«Как же, придумали, – усмехнулся я про себя, – скорее всего, перед постройкой заводов разослали по войскам мелкую партию пробных копий с того оружия. Если хорошее, то примутся штамповать. Там тоже не дураки сидят, они все оружие до винтика разбирают, а потом решают, что с ним делать. Если штука не сложная в изготовлении, то вполне могут обозвать в честь императора или, например, карабин Мосина скорострельный».

Но я ничего не сказал, а разведчик стал травить какую-то байку про казарменную жизнь, которую я пропускал мимо ушей. Чужая земля приблизилась, а дорога оборвалась, уперевшись в небольшой, не более локтя высотой, бортик. Наш лес тоже кончился, уступив место чужому. Вместо привычных сосен с красноватыми облупленными стволами за стыком миров росли непривычные деревья.

– Эта чё? – прошептала Настя, в то время как утомлённая Анна до сих пор спала беспробудным сном. – Впервой вижу, чтоб на берёзах хвоя росла. Да ещё костяника на ветках берёзы горстями, как облепиха.

Я вздохнул. Девушка словно читала мои мысли. Дерево действительно было непривычным. А уж какими непривычными были заросли высоких тонких растений, перемежающихся с этими хвойными белоствольными берёзами. Они словно сошли с иллюстраций книги «Затерянный мир». Хотелось их назвать либо пальмами, либо древовидными папоротниками. Только не припомню, чтоб на пальме у основания больших, в три метра длинной, листьев росли кедровые шишки.

Там, где прошлась граница миров, не только земля была аккуратно располовинена. Деревья тоже щеголяли ровными срезами ветвей и косо росших стволов, являя полированные годичные кольца. И если берёза была обычной, то папоротники-пальмы показывали нам благородную тёмную древесину.

– Ну что, ваше высокобродь? Что дальше? – спросил у меня унтер, глядя на этот лес.

– Вперёд, – тихо ответил я. – Оставь трёх бойцов рядом с машиной. Мы впятером отправимся дальше. С пришлыми нужно наладить контакт как можно быстрее.

Унтер раздал команды, и один боец спешился, отдав мне серую в яблоках кобылу, ещё двое воинов спрыгнули на землю и привязали своих скакунов к бамперу машины такими узлами, что их дёрнешь, и они сразу развяжутся, а лошади сами не смогут отвязаться.

Я вскочил в седло, и мы впятером направились туда, где с пригорка виднелся замок. Глупо идти напролом, но сейчас другого пути не было. В непривычный лес поглядывали напряжённо, оборачиваясь на каждый шорох. Разведчики держали карабины на изготовку к стрельбе, а я принял у унтера необычное оружие пришлых, которое оказалось удивительно простым в обращении.

Мы двигались по полупустому подлеску. Если гнать лошадей быстрее, сломают ноги, несмотря на то что подстилка представляла собой рыжую, так сказать, «берёзовую» хвою, перемешанную с жухлыми темно-бурыми, почти черными, листьями пальмового папоротника. Когда вышли на открывшуюся нам широкую поляну, то не успели дойти до середины, как почти из ниоткуда перед нами оказались около двух десятков воинов в кольчугах и серых шерстяных накидках, стоящих у стволов деревьев на противоположном краю прогалины. На голове у каждого – конический шлем с кольчужной бармицей. На ногах у большинства – привычные лапти из бересты, и лишь у некоторых – кожаные сапоги. В руках разнообразное холодное оружие и длинные каплевидные щиты с изображением солнца. Такое солнце рисовали наши предки в эпоху язычества, только здесь оно делилось вертикально пополам. Одна половина изображена красной краской. Другая синей. У многих были луки, хотя имелись также клевцы, топоры и копья, с мечами никого. Я обвёл их взглядом, не сомневаясь, что есть ещё воины, спрятанные неподалёку.

– Сотоя́ти! – грубо выкрикнул хриплый громкий голос, казалось, его владелец имел лужёную глотку.

– Стою! – ответил я, подняв руки.

– Вы их понимаете, ваше высокобродь? – прошептал вопрос унтер.

– А что тут не понять? – не отводя глаз от чужих воинов, ответил я.

– Ну да. Как бы приказ остановиться.

Он замолчал. Я тоже. Противники также что-то медлили с переговорами или боем. Так тянулось несколько минут, прежде чем из-за спин не вышел ещё один воин. Он был ниже ростом и облачен в дорогую броню. Во всяком случае, полная кираса, больше присущая европейским рыцарям, нежели славянским или тюркским войскам, выглядела очень дорогой. А уж про вычеканенный в железо узор из красноватого золота и странного голубоватого металла можно и вовсе молчать. На голове был остроконечный шлем с ярко-красным воланом из крашенного конского хвоста. Лицо прикрывала полированная до зеркального блеска маска, изображающая лицо юного безусого парня.

Приглядевшись к их предводителю, я заметил, что узоры из голубоватого металла представляли собой незнакомые руны, и металл едва заметно светился. Как только предводитель вышел, по бокам от него встали два рослых громилы, на фоне которых знатный воин казался ребёнком. А может, так оно и было. Откуда мне знать их обычаи.

– На́м потребено би́ти их, – хрипло произнёс стоящий по левую руку от предводителя воин, наклонившись к нему, именно он и был обладателем лужёной глотки. – О́нисуть лазунцы́.

Слова были незнакомыми, но в них смутно угадывался смысл. Речь не походила на то, что есть в нашем мире, видимо, их мир достаточно далеко отстоит от нашего. Как-то я был на лекции, где профессор выдвигал теорию о расхождении миров. Чем дальше мир от нашего, тем меньше он похож на наш. Впрочем, мне ли об этом не знать. Сам пусть только наполовину, но из другого, и отличия видел сам.

Вожак повернул к говорящему голову, потом поглядел на нас. Все войско противника замерло в ожидании слов их воеводы. Наверно, принц какой-нибудь. Или графинчик.

– Бити онех, конезица. Дай указ, – снова заговорил горлопан, наклонившись к предводителю.

Но тот вместо ответа отвёл левую руку и взял воина за ворот. Руны на броне конезицы вспыхнули ярким синим огнём, и невысокий человек приподнял над землёй горлопана, а потом швырнул на добрый десяток метров в сторону.

– Матерь божья! – вырвалось у находившегося рядом со мной унтера. – Это как он так?!

Тем временем конезица неспешно приложил ладони к шлему и снял его. Ещё до того, как я увидел спрятанное за маской лицо, у меня дёрнулся край глаза. Прямо на испещрённую сияющими рунами броню упала длинная русая коса с яркой красной лентой на конце. А потом нам предстало молодое женское лицо с большими серыми глазами.

– Я не зрю де́вы во ря́де вас. Я конезица Огнеми́ла. я буду глаголити только с девой, что есть чистой кры. Стопайте прочь, докуда я милосерденна.

Я вгляделся в сосредоточенное лицо этой девушки, а в голове всплывала строка из данного Аннушкой пророчества.

«Леди милосердия». Так кажется.

Ну, жди меня, красотка. Уж одну строчку предсказания и точно сам могу исполнить.

Глава 23 Воздух, скованный стеклом

Оставив позади конезицу Огнемилу, мы вернулись к авто. По пути не было проронено ни слова, при этом, все мы обменивались многозначительными взглядами, в которых читалась богатая палитра чувств, от недоумения до любопытства.

Анна до сих пор спала, укрытая на этот раз серой солдатской шинелью. Настя по-прежнему сидела в машине, а к приборной доске с любопытством во взгляде склонился боец, на носу которого появились очки в круглой оправе, которые боец постоянно поправлял.

– Великолепнейшее авто, – бормотал он, а увидев меня, выпрямился и задал вопрос: – А какая максимальная скорость?

– Если по паспорту, то восемьдесят на ровном асфальте, но по нашим разбитым дорогам больше тридцати разве разгонишься, – хмуро ответил я, думая отнюдь не о машине, а о том, что можно сделать прямо сейчас.

– Миль или километров?

– Что? – переспросил я, а потом повернулся к унтеру: – Перекройте дорогу, чтоб ни одна тварь не просочилась.

– А если они в обход попрутся? – тут же уточнил командир разведывательного отряда, обернувшись в сторону чужого леса.

– Я не о них. Я о любопытствующих лбах. Они всяко по дороге пойдут. Нам только конфликта из-за скудоумков не хватало.

– А ежели приказ отдадут возвращаться? – как-то неуверенно переспросил унтер.

Ему явно не хотелось попадать между двух огней. С одной стороны, Тайная канцелярия, а с другой – отцы-командиры. И боялся он отнюдь не командира полка, а ротного капитана, который, ежели не понравится чего, может и в зубы дать кулаком.

Я сперва опустил глаза вниз, размышляя над задачкой, а потом потянулся к карману и достал из него портмоне с ассигнациями. При виде толстой пачки денежных знаков унтер шмыгнул носом, а солдаты вытянули шеи. В пачке было около сотни рублей, в то время как жалование унтера составляло всего двадцать пять, а у солдат-рекрутов и того меньше.

Я послюнявил палец и отсчитал мятых сине-жёлтых пятирублёвых купюр на сумму сорок рублей, а потом, подумав, добавил ещё десяточку рубликов.

– Будь сделна, – выпалил унтер, приняв от меня ассигнации.

Я не сомневался, что простые парни справятся с такой важнейшей задачей. К тому же не думаю, что кто-то попрётся через лес пешком. А дорога одна, так как мост через Ельцовку тоже был только один.

Я опустил капот авто и сел за руль. Солдаты теперь перекроют по мере возможности подход к самому опасному направлению, не впуская и не выпуская никого. Если раньше я жалел машину, то теперь просто не было времени ее жалеть, и авто помчалось по колдобинам, трясясь, как пуговица на стиральной доске.

* * *

Сашка сидел на стуле, глядя в окно. Ольга Ивановна все так же без сознания лежала на двуспальной кровати. За все время она ни разу не пошевелилась, отчего отправленная для оказания помощи горничная Даша несколько раз переворачивала ее с боку на бок, мол, чтоб пролежней не было.

Сейчас же Даша сидела на стуле и тихонько щелкала спицами. Она вязала обыкновенный шерстяной носок белого цвета. Но в отличие от привычной Сашке синтетической нити, грязно-белая шерстяная пряжа пахла животным. Наверное, овцой. Пахло неприятно, хотя и не сильно. Память о синтетике пришла сразу, как только парень увидел шёрстные клубки.

Спицы в сноровистых руках девушки мелькали с большой скоростью, а на колени спускался наполовину изготовленный элемент гардероба.

– Скучно, – произнёс Никитин, откинувшись назад.

Ноги он положил на подоконник, а сам стал балансировать на задних ножках стула.

– Сломаешь, – пробурчала Даша, боясь говорить громко в присутствии хозяйки.

Ее так и воспринимали все, как хозяйку.

– Не сломаю. Он дубовый.

– Ага. Как и ты, – огрызнулась горничная.

Сашка качнулся на стуле, а потом резко с него вскочил.

– Ты чего? – снова проговорила девушка, не прекращая щелкать вязальными спицами друг о друга.

– Да все никак не могу понять, – потянувшись, произнёс Сашка и с прищуром поглядел на горничную.

– Чего?

– Вот вы две близняшки. Одинаковые как под этот… ксерокс. И понять, кто из вас лучше целуется, не могу.

– Урод! – воскликнула Даша, подхватив лежащее рядом мокрое полотенце и швырнув его в сторону улыбающегося парня.

Она хотела было вскочить, но потом поглядела на Ольгу Ивановну и осталась на месте, сверля Сашку злым до невозможности взглядом.

– Люблю хороший троллинг, – протянул парень и быстро проскочил мимо девушки, которая попыталась достать его спицей.

Никитин выскочил в коридор, закрыв за собой дверь, и быстро промчался в сторону зала, где остались ящики с лампами. Сашка не привык сидеть на месте и хотел скоротать время разбором этих непонятных электрических приборов. Подобных ламп в его родном мире не имелось, да и здесь их было не так много. У входа в обеденный зал стоял часовой, прислонившись к дверному косяку, но при этом не выпуская из рук винтовки. За столами сидели хмурые ревизоры, перед которыми на скатерти стояли тарелки с супом и большие кружки с черным чаем.

Сашка ухмыльнулся и подхватил ящик, после чего поднял его наверх в спальню Тернских, где его снова встретила злобным взглядом надутая Даша. Парень поставил на пол ящик. Потом снова выбежал в коридор, но направился уже в аппаратную.

– Димас, дай паяльник с приблудами, моток проводов и штук пять лампочек для фонарика!

Сухой оператор молча повернул голову в сторону рослого парня, потом перевёл взгляд на зеленоватый экран, где, хаотично прыгая, мерцала тусклая точка, а потом без слов показал на высокий поцарапанный шкафчик.

– Окей, – выкрикнул Никитин, тут же скрипнув дверцами и сунувшись в отдел, откуда были извлечены все указанные принадлежности.

Сашка схватил их в охапку, а потом выпрямился, соображая, что ему ещё надо.

– А это что за приколюха такая? – спросил он у оператора, показав кивком головы на круглый экран.

– Неправильно показывает, – сухо ответил Дмитрий, – чинить надо.

– А-а-а, – протянул Сашка, – баги пофиксить.

Парень выбежал в коридор и быстро умчался в комнату, где Даша осторожно поправила одеяло мерно дышащей Ольги Ивановны. При появлении Никитина она нахмурилась и сложила руки на груди.

Сашка же быстро воткнул паяльник в единственную в комнате розетку и начал разбирать своё электрическое барахло. Ламп было много и среди них завалялся и блок питания, занимавший половину всего объёма. Вскоре запахло нагретой канифолью.

– Ты что удумал? – тихо спросила Даша, разглядывая манипуляции парня.

– Простенькие схемки спаяю. Уж очень любопытные лампочки. У нас таких не было.

– А для чего они?

– Это логические, – ответил Сашка, щелкунов большой кнопочкой на блоке питания. Тот сразу загудел, как большой деловитый шмель, а на верхней панели отклонилась стрелка индикатора вольтметра, замерев в районе ста вольт. – Да-а-а, слабовато у вас напряженнице, – пробурчал Никитин и стал перебирать лампы.

– Я знаю, что они логические. А для чего они вообще?

– Ну как тебе сказать? Например, вот эта складывает два маленьких числа, – ответил парень, покрутив небольшую лампу перед собой. – А вот эта…

Он замолчал, вчитываясь в предлагающуюся к прибору инструкцию, после чего удивлённо вскинул брови. Сама лампа была тонкой и длинной, как огурец с грядки.

– Это она что, почти полкилобайта запоминает? Охренеть. Я такой фиговины никогда не видел. Это в каком же мире лампочки вместо кремния в ход пошли. Да ещё так далеко шагнули.

Даша скривилась, но ничего не ответила. Она в этих вещах совершенно не понимала, а слова про кремний и полкилобайта казались ей далёкими и пустыми.

– Саш, – вместо этого начала она, – а ты с Глашей честно целуешься?

Никитин пожал плечами.

– Я ваще с ней не целовался. Только с тобой.

Даша поджала губу.

– Ты со мной не целовался ни разу. А ты нас совсем не различаешь?

– Значит, это не ты? Тогда это был дневальный.

Даша подняла на парня хмурые глаза, несколько секунд просто смотрела, а потом улыбнулась и приосанилась. Сашка ухмыльнулся и вернулся к лампам. После долгого перебора приборов достал одну без опознавательных знаков. Ему было интересно самому узнать, на что способна эта чудная ламповая электроника. Лампа оказалась очень своеобразная. Она походила на обычную трубку лампы дневного света, толщиной около трёх сантиметров и в длину десяток. В прозрачное, без какого-либо напыления стекло была впаяна тонкая серебристая проволочка, похожая на свёрнутую пружинкой паутинку. Между витками оставалось примерно пять миллиметров. Кстати, именно эту лампу с большой скидкой предлагал расстрелянный тем зомби торговец.

Дашам тем временем начала перебирать свою косу. Расплела конец и начала медленно заплетать по-новому.

– Саш, а что ты будешь делать потом?

– Не знаю, – ответил парень, потянувшись за паяльником, – подключу их по одной. Гляну, что какая может, а потом буду в блок собирать. Каждая из них лишь кусочек процессора, счётчики, генераторы, память, их нужно синхронизировать, проверить цепи.

– Я не о том. Ты дом свой не хочешь? Чтоб не в служебной каморке жить, а в своём.

Никитин замер и поглядел на конец паяльника, от которого пахло канифолью и тянуло лёгким жаром.

– Я здесь ничего не знаю. Я не умею топить печь, ухаживать за коровами, держать огород. Разве что в лампах разбираюсь. Если поднаторею, то смогу свой магазин открыть. Тут интернет-доставки нет и ближайшие полста лет не будет, даже при наличии примитивных компьютеров. Не знаю.

– А если кто поможет? – тихо спросила Даша, робко глядя на Никитина.

Она нервно сглотнула, ожидая ответа.

– Мне нужно привыкнуть к самым простым вещам, – протянул Сашка, водя взглядом перед собой, словно по панели выбора диалога, но не находил нужного варианта.

– Тебя никто не торопит. Но если нужна помощь, скажи, – совсем перешла на нервный шёпот Даша.

Она ещё раз сглотнула, а потом отвернулась, якобы глядя на хозяйку. И при этом едва заметно прикусила губу.

Сашка тоже застыл. Он был не дурак и понял, к чему клонит девушка. А ещё он очень боялся спугнуть то простое везение, которое было с ним. Ему повезло, что он не упал с высоты, не оказался за полярным кругом, что на пути попался нормальный человек, а не людоед-уголовник, и почти сразу взяли на хорошую работу. Предоставили служебную жилплощадь. И сейчас ему на серьёзные отношения намекает очень приятная девушка.

Конечно, в книгах попаданцы становятся князьями и лордами, могучими чародеями и победителями драконов, и даже если на пути все не так гладко, сражают полчища, добиваются принцесс и гор золота. А если отбросить крайности? Там был работником начального звена, и здесь работник низкого чину. Там был холостяком, здесь холостяк, зато с перспективами жениться на горничной. Горничная, конечно, не принцесса, но и не сифилисная шлюха. К тому же очень симпатичная и весьма неглупая в житейском плане.

Можно до бесконечности искать себе влюблённую царевну, готового проиграть в битве дракона и бесхозные горы золота, но ведь это не сказка, это просто жизнь. И вот такая жизнь не отстой, а вполне нормальная житуха. Тихая и спокойная. Порой скучная, но ведь можно и хобби найти. Всяко лучше, чем сдохнуть в пасти монстра.

Сашка вздохнул.

– Скажу, ещё руку и сердце попрошу, – прошептал парень и приложил паяльник к ножке лампы.

Вверх потёк тонкий серый дымок. Запах канифоли усилился. В медленнотекущей, как этот самый дымок, тишине Никитин допаял провода, а потом покрутил регулятор блока питания, выставив на самые малые токи.

– Ну, проверим.

После щелчка тумблера лампа тихо тикнула, вспыхнув на контактах внутри стекла едва заметным бледно-зелёным огоньком. Те горели ровно, без всяких вспышек или иных частотных процессов.

– Значит, просто декоративная лампа, – пробормотал он, – ну, усилим напрягу.

Сашка выкрутил регулятор, заставив лампу вспыхнуть призрачным, как полярное сияние, светом. Сразу после этого парень выругался. Лампа одним рывком оторвалась от стола и повисла на проводах, как воздушный шар, наполненный гелием и привязанный к ниточке.

– Это что за хрень? – выругался он, отскочив от стола и глядя на колышущийся в воздухе стеклянный стержень.

– Господи боже, – пробормотала Даша и перекрестилась.

Она тоже вытаращила глаза на это зрелище. А ещё одновременно с этим сдавленно закричала Ольга Ивановна. Она выгнулась дугой и схватилась за голову.

– Нет. Нет. Нет, – зашептала женщина, плотно зажмурившись, как от сильной боли.

Сашка быстро щёлкнул тумблером и едва успел подхватить лампу, которая чуть не брякнулась об столешницу. Она оказалась холодная, даже холоднее воздуха, словно побывала в морозилке.

Ольга Ивановна со стоном обмякла, а потом, морщась, положила ладони на лицо.

– Саша, где Женя? – осипшим голосом спросила она.

– Поехал разбираться с концом света.

Женщина поглядела на парня, словно стараясь спросонья понять, шутит тот или нет. Она подняла голову, увидела горничную, а потом снова уронила голову на подушку.

– Пить.

Даша сразу же протянула ей стакан с водой, к которому Ольга Ивановна жадно припала.

– Саш, – снова заговорила женщина, – у нас оружие есть? Такое, чтоб одну тварь в клочья можно было разорвать.

– Разное есть, – уклончиво ответил парень.

– Отвернись. А ты помоги одеться, – произнесла Ольга.

Даша подскочила, схватила сложенное на стуле белье и халат.

Сашка отвернулся, слушая шуршание одежды, вздохи хозяйки и бормотание Даши, мол, не торопитесь, осторожнее.

– Сашка! – донёсся из коридора громкий голос, в котором безошибочно узнавался шеф. – Сашка, твою мать!

Шаги в коридоре стали отчётливее, и вскоре в дверь вошёл Тернский собственно персоной.

* * *

Дорога все это время была к нам нещадна. Казалось, спицы колёс не выдержат постоянных колдобин, а по днищу били комья засохшей грязи и камни. Лишь когда пришлось сбавить ход в черте города, авто покатилось плавнее, да и дорога здесь временами получше, чем за городом. Даже окраины, где улицы не вымощены мелким плоским сланцем или булыжниками, а всего лишь очищены от камней, а ямы засыпаны выкидываемой горожанами золой, были лучше загородной дороги.

Анна от тряски проснулась, но все ещё была как сонная кукла. Она устало смотрела вперёд, сидя посередине заднего сидения, и держалась за живот руками. Настя же вцепилась в края сидушки и всю дорогу молчала.

Уже перед самым особняком меня посетил небольшой приступ. Он возник как всегда внезапно и принёс с собой небольшое помутнение в глазах и противный высокий писк в ушах. Верх поменялся с низом, отчего казалось, что я еду вверх ногами по своду огромной пещеры, а внизу голубая бездна. Казалось, что авто вот-вот оторвётся от тверди и рухнет вместе с нами в бесконечное ничто. Приходилось постоянно себя убеждать, что это иллюзия, созданная приступом боли, текущей из трещин между осколками души.

Когда приступ испарился, оказалось, что я еду не быстрее черепахи. Пришлось тряхнуть головой.

– Что-то дурно мне. Укачало, наверное, – простонала сзади Анна.

Я неспешно повернулся. Провидица была бледная, и сидела, приложив пальцы к вискам. Моё затуманенное сознание звякнуло колокольчиком интуиции, но не смогло понять, что именно не так. Может, посадить девушку в следующий раз на переднее сидение или гнать авто не так быстро?

Сидящая рядом Настя несколько раз перекрестилась.

– Когда ангелы плачут, колдунам и ведьмам всегда плохо, – ответила она, едва слышно.

Я ещё раз тряхнул головой, отгоняя туман приступа и останавливая электромобиль у самой караулки, а потом обернулся к девушкам.

– Настя, отведи Анну в ее комнату. И лучше всего вам вдвоём там побыть пока. Выпейте горячего сладкого чаю. Мяса поешьте. Как нужны будете, позову, – произнёс я, обернувшись к девушкам, а потом быстро распахнул дверцу и выскочил из машины.

Часовой в будке вытянулся по струнке, когда я быстро прошёл мимо него, но это я отметил лишь краем глаза.

Войдя в гостевой зал, быстро глянул на обеденный. Поймав мой взгляд, часовой сразу отрапортовал, хотя я от него этого не требовал.

– Ваше высокоблагородие, господа ревизоры два раза отлучались только по нужде. Более никуда.

Я кивнул и поднялся по лестнице. Уже подбежав к комнате, дёрнул ручку, которая не поддалась.

– Сашка! Сашка, твою мать! – вырвалось у меня, и я ещё раз дёрнул дверную ручку, отчего пискнули выдёргиваемые из дерева гвоздики, держащие небольшую, закрытую изнутри щеколду, и дверь поддалась.

Там я увидел стоящего в углу Никитина, который сперва дёрнулся, дабы повернуться, а потом остановился, так как в это время одетая только в ажурные панталоны Оля держала в руках нижнюю сорочку. Рядом стояла горничная Даша, готовя подать тёмно-синее платье.

При моем появлении Оля бледная, как смерть, улыбнулась.

– Здравствуй.

– Как ты? – спросил я в ответ, бегая глазами по усталому лицу.

– Не для того я шесть лет боролась со своими страхами и нервозами, чтоб просто так сдаться, – с усмешкой ответила Оля. – И спасибо, что не дал выстрелить.

Я несколько мгновений ещё стоял и молча глядел на жену. А когда она надела на себя через голову платье, позвал Никитина.

– Сашка, краска у тебя ещё есть?

– Да хоть задницей жуй, – отозвался повернувшийся парень с улыбкой.

– Тебе три часа, чтоб разукрасить оставшиеся механические кирасы на тот манер, что до этого себе сделал.

– Я не успею! – выкрикнул Сашка, изобразив на лице недоумение. – Только разве наплечники. И ещё сургучом ленты прикрепить смогу. И то если поможет кто.

– Дарью в помощницы возьми. Мы будем рыцарями святой лампы, – с усмешкой ответил я. – А пока будешь малевать, я на завод смотаюсь. Не хочу, чтоб из-за всей этой постоянной неурядицы дело с зомбиями затормозилось.

– Сделаю, шеф, – отозвался парень, а после него сразу взяла слово Оля.

– Покажи, – произнесла она, указав кивком на стол, где лежали инструменты для пайки и лампы.

Никитин сделал шаг и щёлкнул тумблером. Подключённая к тихо гудящему блоку питания лампа вспыхнула ярким сине-зелёным светом. Одновременно с этим мир дёрнулся приступом. На этот раз мир не потемнел. А наоборот, стал сочным, как подсвеченный прожектором витраж, а вот звуки погрузились в глухую вату.

Но все равно я заметил, как Ольга схватилась за виски и поморщилась. Заметил, как лампа взметнулась вверх, словно хотела покинуть грешную землю и спрятаться от нас в небесах, но мешали потолок и провода. А ещё я увидел истерично бьющуюся внутри пылающей лампы бело-голубую, как электрическая искра, большую бабочку. То был дух воздуха.

Сразу захотелось с ещё большим пристрастием допросить сотрудников лампового завода.

– Воздух, скованный стеклом, – прошептал я слова из пророчества Анны.

Глава 24 Кровавый зверь в библиотеке

Спустя несколько минут я выбежал из особняка и сел в авто. Пальцы сжимали странную лампу, внутри которой метался мотылёк воздушного духа. Создание при всей своей эфемерности не могло вырваться из колбы с серебряной паутинкой. Впрочем, это не ново, давно всем известно, что создания эфира неравнодушны к белому благородному металлу. А вот то, что, при пропускании через такую колбу электрического тока, получается отрицательный вес, являлось мне очень прелюбопытной деталью. А также было любопытным то, что мои приступы по времени совпали с этой странной электрической оказией. Два подряд, и оба раза в тот момент, когда Сашка пропускал ток через лампу с духом.

Бежать сломя голову к Бодрикову и рассказывать ему об открытии не было совершенно никакого желания. Хотелось всё распутать самому. По обыкновению, две половинки души, сшитые безымянным артефактом воедино, как незримый монстр доктора Франкенштейна, имели свои собственные бессловесные мнения. Евгений разворошил память о прочитанных в детстве книгах. И теперь внутри роились фрагменты произведений Жюля Верна. Роились подобно поднятым порывом ветра осенним листьям. Марк же видел перед собой добычу. Настоящую, достойную патриция Нового Рима. И он ни за что не желал терять след, хотел догнать и взять, вырвав у врага вместе с кадыком.

Ольга меня отпустила. Она хоть и ослабла, но при этом прекрасно понимала, что сея́ загадка должна быть разгадана. А после пробуждения она тоже чувствовала приступ, словно неведомый кукловод оставил разрыв на душе, как на бумажном листе. Разрыв не столь сильный, как у меня, но тоже существенный. Её приступ проявился в виде дикого свиста, стоящего в ушах и терзающего слух до боли.

Перед убытием я оставил с ней горничную Дашу, которой приказал отчитываться перед Сашкой каждые полчаса. Не хватало ещё возвращения недавнего умалишённого состояния. Кстати, тот студент, коего связал и притащил в особняк Никитин, тоже очнулся, но всё бормотал со слезами на глазах о голосе, который кричит у него в голове: «Убей! Убей! Убей!». Парня покормили, но при этом оставили связанным. Как говорится, во избежание. Всё же свидетель. Причём важный.

Вот только выскочив из особняка, я поехал не на завод, а в полицейское управление. Чтоб учинить обыск на заводе, нужен как минимум городовой в сопровождении, а желательно кто-то постарше чином. Наша контора хоть и относилась к Тайной канцелярии, но не имела права вламываться в частные владения.

Ехать к зданию полиции было недалёко, поэтому уже через пять минут я прибыл на место. Полицейское управление встретило меня серой дверью и табличкой, украшенной государственным гербом. Казённые учреждения всегда похожи, что в этом мире, что в Новом Риме.

В памяти всплыл Первый Преторианский легион, стоящий в предместье Вечного города. Железная дисциплина, единообразные казармы, шаблонные вал и ров. Всё строго по уставу. Конечно, скептики назвали бы этот легион придворным усмирительным, а обитатели Петроградской империи, как я сам для себя называл мир, где нахожусь сейчас, обозвали его жандармским, но суть это не меняет.

Оставив авто у самого порога, я постучал в дверь. Сразу открылось небольшое окошко. Совсем ещё молодой городовой быстро глянул на меня, пробежался взглядом по лицу, а потом лязгнул засовами.

– Кто там? – раздалось из глубины помещения.

– Господин Тернский, – ответил городовой.

– Да твою мать, Гриша, я сколько раз тебе говорил, чтоб ты докладывал обо всех прибывших, а не мчался открывать дверь сломя голову без разрешения! – раздался изнутри грозный крик, а потом я увидел седого поручика, стоящего посередине небольшого коридора с кипой бумаг под мышкой.

А ещё я увидел нескольких разнорабочих в испачканных кафтанах. Все с засученными рукавами. На полу стояли многочисленные ведра, несколько банок с краской, мешок извести и малярные кисти. Работники сдвинули в сторону всю мебель, накрыв при этом газетами, и белили потолок. Не иначе новый исправник решил навести здесь порядки. Это хорошо. Сам любил, когда всё вычищено и побелено.

– Ну я же знаю господина Тернского, – ответил Григорий, невинно похлопав ресницами, аки красна девица.

– Гриша, – протянул поручик, – ты неисправимый тупица.

Он перехватил пачку бумаг, ожидая ответа на невысказанный вопрос. А вопрос был таков: «Какого чёрта Тернский сюда припёрся?»

– Могу ли видеть штабс-капитана Баранова? – осведомился я, решив не затягивать драматическую паузу, не в театре.

– Кого? – переспросил молодой городовой, серьёзно нахмурившись.

– Бегает где-то, – вмешался поручик, скривившись, как от зубной боли. – Исправник вообще его хочет отослать обратно в столицу. Всё равно толку от него нет.

– Это почему? – удивлённо вскинул я брови.

Тот факт, что мою персону дежурный знал, а Баранова нет, весьма озадачил.

– Он же прикомандированный. Прислали невесть зачем, выслать некому, – отозвался офицер и тут же буркнул, понизив голос, когда в дверь постучали, а дежурный открыл окошко, в котором показалось усатое лицо: – Лёгок на помине.

Поручик хоть и был ниже по чину, но не стеснялся показывать недовольство. Впрочем, ему простительно, поручик работал в этом городке уже лет двадцать, считая себя старослужащим.

– Открой, – выдавил он, наконец, кивнув на дверь.

Дежурный тут же щёлкнул массивной задвижкой, впуская невысокого штабс-капитана.

– А-а-а, господин коллежский асессор! – воскликнул прибывший полицейский. – А я иду и вижу, стоит ваша приметная машинка прямо у порога. Думаю, не иначе помощь понадобилась.

Он оглядел помещение и с сарказмом добавил:

– У нас тут конец света, а они ремонт затеяли.

– Это исправник приказал. Мол, всё по распорядку, – тут же отозвался дежурный.

Я обернулся, скользнув по нему взглядом, а потом снова обратился к Баранову.

– Был у кромки чужих земель. А вы где?

– Разлом пытался обогнуть. Он длинный. Весьма длинный. Железная дорога разорвана. На восстановление уйдут месяцы, а может быть, и годы, так как ставить мост через такой пролом весьма затруднительно, я бы даже сказал нереально. Придётся в обход тянуть и делать новый мост через Обь.

– Да, нехорошая перспектива, – произнёс я, когда штабс-капитан договорил.

– Могло быть и хуже. Но проложить окружную просеку и навести паромную переправу недолго. Так что, на той стороне смастерят полустанок, где всю почту, все товары и всех пассажиров переместят на машины.

Я кивнул, а потом сделал несколько шагов и крепко пожал протянутую Барановым руку.

– Семён Петрович, не окажете ли одну услугу? – произнёс я, пристально всматриваясь ему в лицо.

– Какую? – тут же осведомился штабс-капитан, бросив косой взгляд на хмурого поручика с кипой бумаг и дежурного.

– Вам понравится, – уклончиво ответил я, подхватив полицейского под локоть, и потянув на улицу.

Тот не сопротивлялся, а позволил себя вывести, прищурившись от любопытства.

– Ну-с, – протянул штабс-капитан, когда мы вышли и приблизились к машине.

Казалось, у него есть другие дела, которые он считает не менее важными, чем моя просьба, но при этом обязательно анализирует и значимость сказанного.

– Хочу посетить завод господина Бодрикова. Есть пара вопросов, – ответил я, машинально прикоснувшись к слегка оттопыренному карману брюк, где лежала лампа с пленённым духом воздуха.

Это не укрылось от цепкого взгляда штабс-капитана. Сперва он пригладил неспешным движением пальцев свои усы, а потом посмотрел куда-то вдаль, и в итоге кивнул.

– Зачем?

– Интуиция, – пожал я плечами.

Не говорить же ему в самом деле об эфирных созданиях.

– Может, вы и правы, – пробормотал Баранов, – может, стоит взглянуть.

Он сделал быстрый, но глубокий вздох, а затем посмотрел мне прямо в глаза.

– А сам господин барон осведомлён о вашем визите?

– Его превосходительство пока лучше не беспокоить, – уклончиво ответил я, – болен, знаете ли.

Баранов кивнул, бравым шагом обошёл машину, и не спрашивая разрешения, сел на пассажирское сидение. Глаза его при этом смотрели в пустоту, как у манекена, а губы сжались Штабс-капитан словно на секунду забылся, и из-под маски показалось истинное лицо, хищное и опасное.

Впрочем, мне ли говорить о сокрытом.

Я вздохнул и занял своё место. Пальцы привычно погладили лакированное дерево рулевого колеса, а нога надавила на педаль контроллера электромотора, и машина тронулась.

Всю недолгую дорогу мы молчали, и было даже немного обидно, ведь Баранов не стал спрашивать о том, что я видел в чужих землях. Он словно уже знал, но забыл состроить невинную мордаху неосведомлённого поручика Ржевского.

Завод находился от управы недалеко. Не было никакой нужды объезжать половину города, дабы пересечь вечно разбитый мост через речку Каменку, или мчаться в предместья Новообска, огибая многочисленные кирпичные мануфактуры.

Огороженная высоким забором территория располагалась на самом берегу реки Обь. Вверх уходили две высоченные трубы, закопчённые до черноты. Виднелись крытые выцветшими до серости досками здания.

Бродить вокруг да около мы не стали, остановив авто у самой походной, и сразу же удостоились цепкого взгляда охранника, положившего руки на подоконник и прилипшего к окну. Здоровенный громила с пудовыми кулаками недоверчиво нас рассматривал через многочисленные квадратики плохенького стекла, вставленного в деревянные рамки. Но как только мы подошли к двери, громила ударил небольшим молоточком в гильзу, отчего послышался противный дребезжащий звон.

– Любезный! – позвал я сторожа, но тот лишь несколько раз кивнул, продолжая разглядывать нас. – Любезный! – ещё громче повторил я.

Хотелось окрикнуть детину и в третий раз, но в этот момент мне ответили. Нет, не сторож, а другой человек открыл дверь и вышел на крыльцо проходной, вытирая руки о грязную тряпицу.

– Не трудитесь. Он немой, – произнёс вышедший.

– А вы нет? – с некоторой издёвкой спросил я, разглядывая этого человека.

– Нет, – с совершенно серьёзным видом отозвался тот.

– Тогда нам главного.

– Не положено, – тут же ответил вышедший.

– Ты кому, собака, дерзить вздумал?! – выкрикнул рядом штабс-капитан Баранов, изображая из себя важного самодовольного чинушу. Он словно достал третью маску, быстро нацепив её на лицо. – Сказано, главного, значит, главного!

– Не положено, – совершенно не изменившись в голосе, ответил наш собеседник.

– Полиция! – закричал Баранов.

– Тихо, тихо, – произнёс я, заметив, как немой громила в окне потянулся за висящим на вешалке ружьём. – Давайте в другой раз. Спрошу у господина барона кого-нибудь в сопровождение, и вернёмся. Сейчас нам лучше уйти.

– Без ордера на обыск вам действительно лучше уйти, – вслед за мной повторил мужчина, который до сих пор протирал руки тряпкой.

– У-у-у, морда, – процедил Баранов и сунул кулак под нос неразговорчивого мужика, – я тебя запомнил.

С такими словами мы отошли от сторожки и сели в машину, а после хмуро переглянулись, и я надавил на педаль, отправляя авто в путь. Однако, едва вырулив за поворот, прижал машину к обочине.

– Туда нужно попасть прямо сейчас, – проронил Баранов, – не знаю, что там, но у вас, господин асессор, есть интуиция, и у меня тоже. Что-то нечисто с ними. Вот чует моя задница, нечисто.

Я кивнул, соглашаясь.

– Нужно. Но вам, сударь, не достанется на орехи? Всё-таки превышаете полномочия. Я-то ладно, скажу Бодрикову, что его парни препятствовали поиску попаданца. Отмашусь как-нибудь.

– Не влетит, – отмахнулся штабс-капитан. – Никто ведь не узнает.

Мы дружно переглянулись и улыбнулись. Я скинул с себя сюртук, небрежно швырнув его на заднее сидение, а из-под водительского достал тот странный клинок, который достался от убиенного дикаря и умел оставлять волны на воздухе, как на воде. Не хотелось бросать такую вещицу дома, а уж без присмотра в авто тем более. При этом было заметно, как Баранов пристально наблюдал за мной. Но сейчас не имелось никакого желания размышлять о том, что он за человек такой.

Благо, что там росли клёны и берёзы, закрывая обзор. Можно свободно спрятаться от чужих глаз и свершить своё правое дело. А в том, что оно правое, я не сомневался ни капельки. Мы одновременно вышли из машины и направились к тыльной стороне заводского забора.

Когда небольшой зазор в молодой поросли остался позади, а старые, полуживые деревья погрузили нас в тень, внутри закипела борьба между двумя моими половинками. Они боролись не словами, а желаниями и призывами к делам и мыслям. И лишь потом начинали приходить рассуждения. Марк Люций хотел рвануть вперёд, невзирая ни на что, перемахнуть забор, всадить в противника нож и нагрести полную охапку трофеев. Прыгнуть, даже если порвутся жилы.

Но в этот раз был настойчивее Евгений, привнеся в оценку обстановки долю здоровой осторожности.

– А если завод охраняется по всему периметру? – спросил я, положив ладонь на чистый кирпич забора.

Он был не новым, но старательно отмытым даже снаружи. И характерных для таких мест залежей человеческого и собачьего дерьма не было. Бодриков, конечно, чистюля, но не до такой же степени.

– Пока не поглядим, не узнаем, – тихо отозвался штабс-капитан.

Он стоял, осматривая прилегающую к ограждению территорию.

– Когда заглянем, можем сразу нарваться на охрану, – снова выразил я сомнения, поглядев наверх, выискивая место, где удобнее всего будет схватиться.

– Тогда сразу соскочим и убежим, – снова парировал Баранов, отойдя в сторону, и с кряхтением подцепив большую корягу.

– Но они будут знать, что к ним проявляется совсем уж повышенный интерес.

– Господин асессор, – вскинув брови, произнёс штабс-капитан, – я вас не узнаю. Обычно вы вперёд ломитесь, а сейчас топчетесь на месте, как стеснительная барышня.

– Не хочу добычу спугнуть, – тихо огрызнулся я, встав на подложенную корягу и взяв в правую руку кинжал.

Деревяшка немного качнулась, отчего пришлось балансировать, дабы не свалиться.

– Ну, с богом, – тихо произнёс офицер уголовного сыска.

А я сделал вдох, а потом прыгнул. Пальцы вцепились в край забора, сердце забилось в ритме барабанов дикарей, вышедших на тропу войны, а вниз по рыжим кирпичам потекла тонкая струйка крови.

Отступать не было никакого желания, поэтому я подтянулся и тихо выругался, ведь по всей верхушке забора обильно посадили на смолу обыкновенное битое стекло, и сейчас несколько крупных осколков прорезали кожу и мясо на левой руке. Один даже торчал из ладони, проткнув её насквозь. Всё же хорошо, что я не умел чувствовать боль.

Другой человек на моём месте тут же спрыгнул бы обратно, ухватившись за раненую конечность, ревя от боли или изрыгая нецензурную брань. Я лишь перехватился поудобнее и, облокотившись на край, подтянулся ещё выше, сжимая в руке кинжал с серебряными загогулинами на стальном клинке.

Стекло прорезало белую ткань рубахи и кожу, отчего на рукаве тут же проступили алые пятна.

– У вас всё хорошо? – осведомился готовый полезть следом штабс-капитан.

– Да, – шёпотом ответил я, разглядывая открывшийся вид.

Впрочем, рассматривать-то особо нечего было. За стенкой забора стоял обычный деревянный барак, до которого всего пара метров. Зато в глаза сразу бросилась хорошая лазейка – приоткрытое окно. При этом охраны не наблюдалось.

Я ухмыльнулся и подался вперёд, а потом замер. Буквально в трёх дюймах от лица едва заметной ловчей сетью повисло несколько рядов проволочек. Они были тонкими, да к тому же светились охристо-оранжевым огнём, как нить накаливания тусклой лампы. А ещё они оказались не настоящими. Эти паутинки представляли собой эфирные субстанции, что сродни бесплотным духам природы.

Стоило податься немного назад, как нити исчезали, став совершенно невидимыми.

Я перехватился поудобнее и снова медленно стал тянуться вперёд. Паутинки ожидаемо вспыхнули, но притом не только они. Символы на кинжале тоже засияли, совсем как фосфорные.

Интуиция зашипела, как рассерженная кошка, и я после недолго раздумья вытянул вперёд остриё кинжала. Руны засияли ещё сильнее. А стоило металлу коснуться охристых ниточек, как те лопались, уподобившись разорванной гитарной струне.

Я замер, вслушиваясь в промышленный шум, но оттуда доносились только эхо приглушённо звякающего металла, едва заметные шаги и рёв водопада, который стал значительно тише, наводя на мысль, что провал всё же не бездонный и скоро наполнится до краёв, и река продолжит свой бег по прежнему руслу. Ни криков сторожей, ни лая цепных собак, ни иных признаков тревоги не было. А это значит, те, кто поставили эфирное охранное устройство, слишком на него рассчитывали и не ожидали, что кто-то может сие узреть, а то и вовсе сломать.

Марк Люций зловеще внутри меня ухмыльнулся и стал по одной поддевать сияющие паутинки. Те беззвучно лопались и таяли.

– Ну что там у вас? – нетерпеливо уточнил Баранов.

– Всё просто замечательно, – ответил я, приподнялся на вытянутых руках, закинул на край забора ногу и быстро спрыгнул на тщательно убранную землю, а когда за спиной зашуршало, обернулся.

Штабс-капитан показался над кромкой забора. Так же пристально разглядывая вид, как я до этого. Единственным различием между нами было то, что он предусмотрительно надел на руки толстые кожаные перчатки. Мне только и оставалось, что с досадой поглядеть на свои окровавленные ладони и рубашку, у которой теперь красными стали не только рукава, но и пузо.

Штабс-капитан исчез, а через несколько минут вернулся, перекинув через забор верёвку с большими узлами, по которым можно без проблем забраться наверх. Верёвка, между прочим, была моя, буксирная.

– Когда вы всё успеваете? – прошептал я, вытерев окровавленные руки о рубашку, которую, без сомнений, придётся выкинуть.

– Пообщался раньше с разными уголовными элементами, нахватался приёмов, – ответил Баранов и осторожно спрыгнул вниз. – Куда дальше?

– Вон в то окно, – показал я.

– Какое? – тут же переспросил мой спутник, разглядывая барак.

– Вон то, – снова вытянул я руку в сторону темнеющего проёма.

– Вы шутите? – уточнил штабс-капитан.

При этом было заметно, как его зрачки то сужались, то расширялись, точь-в-точь как у Сашки Никитина возле склепа. Полицейский в упор не видел заговорённый оконный проём. И не увидит, покуда колдовская печать не будет сорвана.

Я вздохнул и провёл ладонью по лицу.

– Пойдёмте, – поманил я полицейского, и мы осторожно приблизились к окну, при этом Баранов до сих пор озадаченно водил головой и пытался рассмотреть объект моего внимания, но не мог.

При нашем приближении кинжал выдал новый фокус. По оконной раме пробежали всполохи тлеющего синего огня, высветив аккуратные квадратные печати по углам косяка.

– Что это? – тут же подался вперёд Баранов. – Что за иллюминация? Откуда здесь окно? Его же не было.

– Было, вы просто его не видели, – сухо ответил я, – это всё колдовство.

– Колдовство, – недоверчиво пробурчал полицейский. – Оно же должно быть незримое.

– Как видите, нет, – усмехнулся я и ткнул кончиком кинжала в пылающую печать.

Но та не растаяла и лишь на секунду вспыхнула ярче. Я стукнул клинком ещё раз. И снова без результата.

Что же не так делаю?

С таким вопросом мысли начали строить и рушить предположения.

Это колдовство сильнее заложенного в руны моего оружия? Нет, иначе бы печати не засверкали.

Этот нож не умеет с ними бороться? Тоже вряд ли.

Что не так? Размышления стали отматывать воспоминания назад, как бумажную ленту телетайпа с текстом.

Вот уколол клинком – нуль. Вот поддел остриём нити – они растаяли, впрочем, паутинки и так были очень слабы. Вот взмахнул клинком – вокруг побежали воздушные волны.

Я медленно провёл кинжалом перед собой, но ничего не произошло. Значит, не так. А как тогда?

– Идемони, – слетело с моих губ.

Нож вспыхнул. С острия сорвалась беззвучная молния, ударившая в деревянный косяк. В этом всполохе колдовского огня родился большой сноп радужных искр, упавших в коротко стриженную траву и быстро там растаявших.

Я проводил их взглядом, а потом посмотрел по сторонам. Но нет, такое световое представление не привлекло никого. Да и внутри помещения тоже ни души. Иначе сюда сбежалась бы многочисленная охрана.

– Предлагаю не медлить, – пробурчал Баранов, и мне показалось, что колдовство сильно сбивало его с толку.

В его мир эфирные конструкции и эфемерные духи никак не входили. Самое удивительное, что никто не делал из всего этого большого секрета. Есть официально учтённые провидцы, существуют ведьмы, попадались пришлые с чародейскими возможностями, но люди упорно отмахиваются от того, что не могут узреть своими глазами, а когда приходится сталкиваться нос к носу, то твердят, мол, так не бывает.

Я же постоянно мог наблюдать чудеса эфира, потому привык к ним. Ну, духи, так они вместо сверчков и моли. Ну, колдунья, и что с того?

– Соглашусь с вами, – ответил я на слова Баранова и перелез через подоконник в большую комнату, стараясь не шуметь.

Я ожидал бухгалтерию, склад продукции либо материалов, но это больше походило на музей. На многочисленных стеллажах лежали аккуратно разложенные вещи. Разнообразная одежда непривычного фасона, горшки с диковинными цветами, статуэтки с незнакомыми мотивами, всякие странные безделушки и книги. Всё необычайно интересное, но в то же время совершенно бесполезное для нас.

И ни одной пылинки, словно тут каждый день по три раза наводили идеальный порядок.

Я обернулся. Штабс-капитан молча смотрел на всё это, перегнувшись через подоконник. Он явно не собирался залезать, а поймав мой взгляд, скривился и вздохнул.

И тут злой рок решил, видимо, над нами пошутить, мол, кончилось ваше везение. Дверь в комнату резко открылась, и в проёме показался широкоплечий парень, держащий большую коробку. Увидев нас, он на мгновение замер, а потом с силой зажмурился, словно песком в глаза швырнули. Над заводом сразу же взвыла сирена, и казалось, её включили одним лишь усилием воли.

– Вот гад! – вырвалось у меня.

Парень выпустил из рук коробку. Та упала на дощатый пол, из неё высыпались обычные детские игрушки, изображающие разных зверюшек.

Плюшевые безделушки упали, а руки парня потянулись к висящей на поясном ремне кобуре.

В секунду опасности внутри меня Евгений сделал шаг назад, уступив место Марку Люцию. И зверь, имя которому руководитель экспедиционной центурии и длань безжалостного императора, сверхчеловек и патриций Нового Рима, бросился вперёд с недоступной простому смертному скоростью.

Сейчас было не до раздумий, и колдовской клинок, разрушающий заклятья, уподобился простой рыцарской мизерикордии и вошёл точно в глазницу парня. Чужак, а это был несомненно он, стал молча заваливаться назад, как мешок с мукой. Тело ещё только начало падение, а я со всей силой ударил его в грудь коленом. Хрустнули рёбра. Хрустнуло колено. Труп вылетел в коридор. Может быть, если бы он не решил воспользоваться оружием, я бы пощадил его, просто отправив в нокаут. Но он сам себе вынес смертный приговор.

Размышлять и строить гипотезы не оставалось времени, поэтому я просто бросился к окну, схватив на бегу первое, что попало под руку, и этим чем-то оказалась толстенная книга.

– Бежим! – прокричал я, а сзади клацнуло металлом, и музейную стерильность помещения заполнила частая-частая очередь, не менее тысячи выстрелов в минуту.

Что-то несколько раз ударило меня в спину, заставив кашлянуть кровью. Но сердце задето не было, голова тоже, значит, жить буду.

Глядя, как Баранов быстро карабкается по верёвке, словно по стремянке, я встал справа от окна. Под мышкой книга, в руке окровавленный кинжал, пылающий алым. Я не размышлял. Я действовал на одних только инстинктах.

Всего мгновение спустя из окна высунулся стрелок, похожий как две капли воды на того парня с игрушками.

Но удивляться некогда. Я со всей силы взмахнул клинком. Преследователь безмолвно замер, опустив растерянный взгляд на отрубленную руку и хлещущую из запястья кровь.

На орошённую багровым траву упал странный пистолет, похожий на маузер, разве что магазин был очень длинным.

А потом я снова взмахнул, перерезая горло нашему преследователю. Стрелок молча обмяк и начал оседать, заливая подоконник горячей кровью.

Зверь во мне уходил от погони. Зверь клацнул челюстями, перехватывая кинжал зубами. Зверь ринулся вперёд, не жалея мышц, рвущихся от запредельных усилий. Зверь одним движением уцепился рукой за край забора, и не обращая внимания на стёкла, перемахнул через препятствие. Зверь домчался до электромобиля, где уже ждал Баранов. А потом зверь устало ушёл, уступив место Евгению.

– Вы вообще человек? – как-то контуженно спросил штабс-капитан, время от времени глядя на мою спину и держась за край дверцы, так как авто неслось по колдобинам с бешеной скоростью.

– Да, – снова кашлянув кровью, ответил я.

Более сложных фраз теперь будет сложновато дождаться моим собеседникам.

Баранов замолчал и всю дорогу что-то соображал, а я думал, что как ни хотелось бы, а задачку с крепостью конезицы Огнемилы отложить на потом не получится.

Значит, сменю рубашку, умоюсь и снова вперёд.

Глава 25 Яростная тьма в женской личине

Даже когда машина остановилась рядом с караулкой, я и Баранов долго сидели на местах и глядели вперёд, словно пришибленные. Штабс-капитан всё это время жевал какую-то веточку. Непонятно где поднятую, а я тихонько покашливал, вытирая губы от крови. Часовой смотрел в нашу сторону, замерев как истукан, и лишь глаза бегали туда-сюда.

– Говорите, это вотчина господина барона? – наконец, произнёс он, медленно взяв веточку в пальцы, а потом кинув ту на брусчатку, которой была вымощена улица.

– Да, – выдавил из себя я.

При том, что боли не чувствовал, внутри возникла дикая усталость. Тело восстанавливалось, пожирая внутренние запасы сил. После каждого пулевого ранения терял около килограмма веса, а тут вовсе изрешетили.

Пальцы помимо воли потрогали сорочку. Сквозных ран не было, а это значит, пули засели внутри. Будут долго выходить, если не вырезать. Девять граммов свинца моё тело растворяет за две недели. Железный наконечник стрелы за полторы, довелось убедиться и в том, и в другом. Потом придётся пить красное вино и настойки для кровообращения. Радует, что алкоголизм не заработаю, и печень не испортится.

– Задать бы ему пару вопросов, – снова пробормотал Баранов, а потом поглядел на меня. – А с чего вы решили, что это чужаки? оружие могло быть заграничной разработкой. Барон – либо шпион, либо прячет подпольное производство чего-то, запрещённого для контрабандного экспорта. Или вот, в том годе был умелец, кустарно деньги делал, неотличимые от настоящих.

Я на секунду задумался, а потом потянулся на заднее сидение. Там лежала схваченная в том странном музее книга. Я взял её и положил на колени штабс-капитану, а следом ткнул пальцем в обложку, где красовалась змея и пчелиные соты.

– Такую вот эмблему я нашёл на кладбище, где городовых убили. Подобную же поднял на месте теракта в парке, и очень похожую отобрал у контрабандиста. Он, кстати, покончил с собой, когда я эмблему отнял.

– Не берегут они свои реликвии, разбрасываются, – пробормотал Баранов. – Или я чего-то не понимаю.

– Предлагаю вам попозже подумать, так как сейчас на очереди целая крепость с попаданцами. Их как-то цивилизовать нужно, – в очередной раз кашлянув кровью в ладонь, произнёс я.

– Я с вами, – тут же выпалил штабс-капитан, открыв книгу.

Как оказалось, это был обычный фотоальбом, современный такой, с гербарием. Разноцветные фотокарточки изображали незнакомые пейзажи, которые, впрочем, не сильно отличались от наших. А вот что разнилось, так это люди в странной одежде. Причём казалось, что все они в казённой униформе: женщина в светло-зелёном халате, мужчина в чёрном комбинезоне, дети в блекло-сером. Одеты, как будто всех нарисовали под копировальную бумагу. Да и сами люди со спокойными лицами похожи между собой, словно их обладатели поголовно братья и сёстры. На каждом комбинезоне бирка с самыми обыкновенными цифрами. Такие же номера были на серых бетонных сооружениях, назначение которых угадать не представлялось возможным. Среди фотокарточек попадались очень аккуратно и заботливо засушенные, а потом приклеенные к страницам листочки незнакомого дерева.

Да, это чужаки, но найденного альбома мало, чтобы доказать их инородность. Недостаточно и оружия, которое они применяют. Нужно что-нибудь более весомое.

– Оружие не смертельное, – медленно произнёс Баранов, рассматривая мою окровавленную спину.

А я думал, что теперь придётся отмывать авто, а то и вовсе обивку кресел менять.

– Ага, – кивнул я, не имея никакого желания переубеждать и объяснять, кем являюсь на самом деле и почему не сдох на этом заводе.

– Барона нужно допросить, – продолжил размышления вслух штабс-капитан, – если замешан, то обратиться за содействием к вышестоящему руководству.

– Ага, – снова поддакнул рассуждениям я.

– И машина приметная. Все эти пришлые теперь на ушах. Вот же придурки, напролом полезли. Нужно было другой подход к ним искать.

– Какой, например?

– Подослать своего человека, подкупить их работника, на худой конец, поймать в подворотне одного из них и испугать.

– Не выйдет, – покачал головой я, посмотрев на альбом фотокарточек.

Интуиция шептала, что эта пухлая кипа изображений не просто так собрана. Шептала и колола шилом в бок, но ничего внятного предложить не могла.

– Почему?

– Это не совсем люди. Их не испугать, не подкупить, не подослать чужого. Единство. Именно так произнёс контрабандист на перроне, перед тем как покончил с собой.

– Тогда, может, и правильно, что залезли на завод. В любом случае первая зацепка – барон.

– Вам-то какой прок? – тихо огрызнулся я.

Он указал взмахом руки назад, словно завод находился за спиной.

– Прок есть. Вся контрабанда идёт через этих. Я хочу майора получить, или хотя бы полноценного капитана, а без этого дельца – никак.

– Нужно с повинной идти к Бодрикову, – произнёс я нахмурившись.

– Вы сдурели?! – повысил голос Баранов. – Вы двух человек убили.

– Скажем, что ошибка вышла. Недоразумение.

– Два трупа, это недоразумение?

– Да, – кивнул я, – если его превосходительство работает с пришлыми, то поднимать шумиху ему не захочется. А отстранять от дел и заменять другим человеком – это возможность лишней огласки. Тут проще списать на идиотизм подчинённых.

– Не уверен, – протянул штабс-капитан.

– Другого выхода нет. Я не предполагал, что нас попытаются убить охранники. Сразу, без предупреждения.

– Тогда поедемте к барону, – тут же выдал Баранов, а глаза его бегали так, словно он строил комбинации, просчитывал ходы в партии или же искал скрытые подвохи.

– Не сейчас. К барону нужно ехать, только разобравшись с крупной проблемой. Если что, он сам выйдет на нас. Поэтому – Огнемила.

– Кто? – переспросил штабс-капитан.

– Предводительница большой кучи проблем.

С такими словами я открыл дверь машины и вышел, не забыв подхватить сюртук и альбом.

Часовой на калитке сразу вытянулся по струнке и вжался в стену, разглядывая залитого кровью начальника. Ага, небоевое оружие, подумалось мне. Вся спина разбита в кашу, даже двигаться неудобно. Но как это обычно было, когда я находился во власти дикого звериного азарта, отступать не хотелось. Тем более что я напал на след.

В прихожей всё оставалось так же, и трещина в штукатурке на стене, и часовой у входа в обеденный зал, где сидели охмелевшие ревизоры.

Я кашлянул и вытер рукой окровавленные губы. Багряной жидкости было меньше, чем в другие разы, а это значило, что тело понемногу начало восстанавливаться.

– Сашку вызови, – не имея возможности громко говорить, выдал я в сторону дневального.

Тот испуганно кивнул и быстро сорвался с места, умчавшись наверх.

Следом за мной в особняк вошёл Баранов, глянув с интересом на моих именитых пленников. А увидев, и, наверное, узнав, штабс-капитан резво промелькнул мимо приоткрытой двери, словно не хотел, чтоб его заметили, а потом начал неспешно подниматься по ступеням.

– Семён Петрович, – недовольно окликнул я полицейского, – вы далеко?

– Анну Дмитриевну хочу навестить, – отозвался тот, обернувшись стоя на середине нижнего пролёта.

– Не самый подходящий момент. Сударыня Кукушкина сильно на вас осерчала.

– За что? – с неподдельным удивлением переспросил штабс-капитан, а потом бегло глянул наверх.

– Позже осведомлюсь. Но сейчас не лучшее время для визита, – произнёс я, подняв глаза на громкий топот солдатских сапог.

Мгновение спустя на лестнице появился Никитин. Парень был весь испачкан в краске, словно вытирал недавно грязным рукавом лицо, и пребывал в весьма взволнованном состоянии.

– А, шеф! – закричал он и остановился, увидев кровь на моей одежде, – я всё сделал! Только подсохнуть успело. Хорошо в заначке краситель для растворимого в керосине лака нашёлся. Оно почти полностью просохло.

– В чьей заначке? – уточнил я, отлично помня, что подобная краска давно закончилась.

– У меня, – осторожно разглядывая мою рваную и испачканную сорочку, ответил парень.

На его лице читалось, что он гадал о том, сколько человек я принёс в жертву древним богам, и каким образом это сделал. Не иначе ещё живым бедолагам зубами сердца вырывал и горло перегрызал.

– И ты успел покрасить все механические кирасы? Нас всего чуть больше двух часов не было.

– Шеф. Ну так Ваха в реале. Я, это, ваще, устоять не мог. Я её ещё позавчера грунтовать начал. А сегодня по готовым трафаретам успел нанести чуток краски на наплечники. Осталось сургучом ленточки прикрепить, и считай, дедлайн вовремя пройден.

Я закрыл глаза, помассировал кончиками пальцев виски, а потом процедил сквозь зубы:

– Если бы это сейчас не было на руку, прибил бы.

– Ну так, пригодилось же, шеф, – тут же парировал наш неисправимый балагур и оптимист.

– Веди, показывай, – буркнул я, а потом добавил: – Что с Ольгой?

– Нормалёк с ней. Ваще нормалёк. Живее всех живых, – отмахнулся Никитин, словно не хотел продолжать тему, а я переборол в себе желание подняться в нашу комнату, дабы самому убедиться в сказанном.

Но появляться в непотребном виде перед ней не стоило. Разволнуется, чего доброго, и хуже станет. Сперва принять работу, потом переодеться, и лишь затем посетить опочивальню.

– Пойдёмте, шеф, – радостно спустился с лестницы Никитин, поняв, что взбучки не будет, а из бунтаря и подпольного художника он превратился в добросовестного исполнителя.

Казалось, парень, скатится по полированным перилам, насвистывая незатейливую мелодию, как непутёвый гимназист. Я накинул на себя сюртук поверх окровавленной сорочки, пряча её от испуганных взглядов горничных, вынырнувших со второго этажа и замерших на верхних ступенях. Потом Сашка повёл меня в оружейную комнату, а когда открыл дверь, то в нос ударило резким запахом керосина. То, что в прихожую не натянуло, можно объяснить разве только направлением сквозняка да чудом.

При нашем появлении врассыпную бросились духи сырости. Уподобившись полупрозрачным тараканам, проглотившим яркую изумрудную искорку, они пробегали некоторое расстояние по стене, а потом впитывались в цельный кирпич. Можно было даже заметить, как эфирные создания вспыхивали напоследок зелёным огоньком.

Поморщившись от резкой химической вони, я стал разглядывать четыре механические кирасы, стоящие вдоль стенок и готовые к тому, чтоб люди решили залезть в них, как рак-отшельник в панцирь морской улитки. И если ламповый доспех Никитина я уже видел, то остальные вызывали неподдельное любопытство.

– Вот это Ольги Ивановны, – произнёс он, показывая на первый образец своего творчества.

Кираса была выкрашена в белое, её грани и крепёжные винты подведены голубым, а наплечники красовались завитками салатовых цветов и стилизованными бутонами роз кораллового оттенка, словно те росли на зелёной клумбе. Рисунок создавал ощущение лёгкости и праздности, подобно натюрморту. Впрочем, для приветливой барышни стиль подходил как нельзя кстати.

– А вот это Насти, – дождавшись, когда я перестану придирчиво разглядывать первый образец, продолжил Александр. – Подумал, что тут нужна строгость и в то же время открытость. К тому же все попаданцы так или иначе знакомы с общими принципами скорой помощи. Поэтому у белой брони подвёл тонкими чёрными линиями грани, на левый наплечник нанёс позолотой древнегреческий посох асклепия, а на правый – жирный красный крест.

Я окинул взором раскрытую, словно устрица, кирасу и перевёл взгляд на крайнюю. Она тоже была белой, а вот наплечники походили на расписанный гжелью сервиз, разве что посередине голубых узоров темнели синие двуглавые орлы. По одному на каждое плечо.

– Это для Аннушки? – тихо спросил я.

Никитин кивнул, прикусив губу.

– А где тогда мой?

– Шеф, тут такое дело, – протянул он, словно извинялся за какую-то оказию.

– Не доделал? – снова спросил я, посмотрев на зашедшего в оружейную комнату штабс-капитана Баранова.

А тот с любопытством начал разглядывать творения нашего домашнего художника.

– Доделал, – уклончиво протянул Сашка, – но это. Его взяли.

– Кто? – нахмурившись, переспросил я, а следом услышал выстрелы, словно из револьвера.

Штабс-капитан тоже насторожился.

Выстрелы стихли, а несколькими секундами спустя сменились коротким, но яростным рёвом картечницы, выставленной на максимальную скорострельность.

Безо всяких раздумий я выскочил из оружейной комнаты в гостевой зал, оставив в ней для охраны Никитина. Когда рёв повторился, стало понятно, что он доносился из-за двери, ведущей на задний двор.

Я метнулся туда и вылетел на открытое пространство, увидев фигуру, закованную в воронёную механическую броню. Человек держал в руках картечницу, направив быстро замедляющий своё вращение блок стволов в сторону холодной каптёрки, пристроенной к гаражу. Побеленная стенка сейчас была покрыта оранжевыми язвами обнажившейся кирпичной кладки, охристая крошка устилала бетонный отмосток сплошным слоем, а в воздухе держалась медленно оседающая пыль.

Я замер, напряжённо разглядывая стрелка, и тот вскоре повернулся, сверкнув золотыми орлами на наплечниках, и геральдические птицы казались фениксами, восстающими из пепла.

Перекошенное от ярости бледное лицо Ольги казалось неестественным на фоне зловещей черноты кирасы. Словно прожектор во мраке.

– Пристрелю эту тварь, – сдавленно прорычала супруга, часто и отрывисто дыша.

Она шмыгнула носом и снова повернулась к пристройке, игравшей роль тренировочной мишени.

– Какую? – тихо спросил я, сделав осторожный шаг вперёд.

– Этого ублю…

Слова́ потонули в грохоте шести трёхлинейных стволов, изрыгающих пламя. Да и сама Ольга превратилась в клок яростной тьмы, вырвавшейся из заточения.

– Какую тварь? – повторил я вопрос, когда рёв прекратился, оставив металлический звон в ушах.

– Он до сих пор тянет ко мне свои нити, словно думает, что марионетка опять начнёт прыгать по его указке! – прокричала супруга, резко обернувшись ко мне, а я уставился на тонкие струйки сизого дыма, истекающие от замерших стволов. – Только он не угадал! Он, как зараза, которой стоит переболеть и приобретается иммунитет! Я больше не в его власти!

– Хорошо, – неспешно отозвался я, не рискуя перебивать вооружённую фурию. На роль благообразной дамы она сейчас совершенно не могла претендовать. Только валькирия, и никак иначе. – А как мы его найдём?

– Я его чую, – зловеще прошептала Ольга в вернувшейся на задний двор тишине. – Я ухватилась за ниточку и могу по ней выйти на этого урода.

– Хорошо, но сейчас нам надо решить вопрос с замком и его обитателями. Пусть месть немного подождёт. Договорились?

– Да, – хмуро ответила супруга, опустив глаза на оружие.

Она явно не хотела откладывать сие дело в долгий ящик, но в то же время голос разума не покинул её. И это было просто великолепно.

– Мы тогда отправимся за город улаживать проблему. Ты с нами?

– Да, – шмыгнув носом, ответила Ольга, – не оставляй меня больше одну. Знаешь, как страшно держать пистолет у виска, понимая, что чуть ослабишь сопротивление, пальцы станут чужими и нажмут на этот чёртов спусковой крючок? Это как балансировать над бездной.

– Не брошу и не оставлю, – тихо ответил я, а Ольга положила на землю картечницу и сделала несколько неровных шагов ко мне.

Она обняла меня, и казалось, кости треснут под её руками, усиленными на сей момент электрическими катушками, и благо, что она старалась прижать меня не в полную силу.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Оля, только сейчас заметив мою красную от крови рубашку, выпустив меня из объятий и сделав шаг назад.

– Ничего, – криво улыбнувшись, ответил я, а потом тихо выругался, так как услышал рядом осторожный голос оператора Ивана.

– Ваше высокоблагородие, я прошу меня простить, но вы нужны.

– Только не говори, что пробой? – зло прошипел я поворачиваясь.

– Пробой, – кивнул Иван.

– Вы надо мной издеваетесь? – процедил я, сверля оператора взглядом. – Нет, вы явно надо мной издеваетесь. Будто мне мало целой крепости в пригороде. Где он?

– Около места впадения Ельцовки в Обь, – протараторил вжавший голову в плечи парень.

– Понял, – проскрипел я зубами, – по пути к Огнемиле заберём. Дай команду на общий сбор.

Глава 26 Девушки и тентакли

– На, – бодро произнесла Анастасия Иголкина, протягивая Аннушке большой румяный пирожок, взятый из плетёной корзинки.

Рыжая девушка глядела на бледную провидицу, сидящую сейчас на заправленной пледом Настиной кровати. Комнатушку освещала неяркая, испускающая желтоватый свет лампада. Настя не любила яркие газоразрядные трубки, бьющие в глаза, как полуденное солнце, даже шить и штопать предпочитала в таком освещении.

Кукушкина вяло приняла угощение, а потом откусила с краю.

– Вкусно, – выдавила она из себя и сразу сглотнула слюну.

Руки Анны затряслись, словно она голодала целую неделю. Глаза жадно заблестели.

– Это ещё чё, а вот мамка печёт, аж слюной можно подавиться, – ответила Настя и улыбнулась.

Ведьмочка ещё раз поглядела на усталую провидицу. Ей думалось, что дар бывает разный. Вот, например, Кукушкина умеет общаться с великой силищей эфира. Ей врач, тот, что учит лечебному делу сестёр милосердия, называл нама-как-то-там. Настя нахмурилась, вспоминая непривычное слово. Ноосфера. Мол, всё в этом мире едино и связано, живое и неживое, прошлое, будущее и настоящее. Девки перешёптывались, что старик совсем тронулся умом, но сейчас юная ведунья готова поверить, что сие правда, а не выдумки пожилого дурака. Только все видения Аньки словно отражаются в кривом зеркале.

Что касается остальных, то сама Настя видела нечисть, могла лечить людей и животину, чуяла колдовство. Барин тоже был непростой. Он казался Настеньке оборотнем, который всё время терпит и держит ярого зверя в себе. Но в добром расположении духа похож на большого служебного пса, такого побитого, с подранным ухом, готового порвать чужака на мелкие кусочки, но который хочет уткнуться носом в ладони и со вздохом улечься у ног. И чтоб обязательно спину поглаживали. Но не дай боже кто-то решит с ним как с малым кутёнком поиграться, зарычит грозно.

Барыня тоже стала другой. Раньше обычной, а ныне эта ноосфера коснулась и её. Так, краешком, но этого достаточно, чтоб человек уже не был прежним.

– Вкусно-о-о, – снова протянула Анна, жадно взявшись за следующий пирожок. – А они с чем?

– Щавель, – произнесла довольная Настя, а потом спохватилась. – А ты чё, щавеля ни разу ни ела?

– Неа, – покачала головой Кукушкина, – маменька преставилась, когда я ещё в самом нежном возрасте была. Нянечка готовить не умела толком, да и папенька тогда беден был. А когда отдали в институт благородных девиц, там нас ежедневно кормили дешёвыми постными блюдами. Даже курицу и ту по праздникам.

– Бедная, ты бедная, – покачала головой Настя.

Ей стало жалко провидицу. И хотя Анна была старше ведуньи на несколько лет, по-житейски Иголкина считала себя более опытной. Она чё? Да ничего не видела, ничего не умела. Скотину, поди, только через забор, пареные овощи на столе, даже мужика голого, поди, не видела. Ей-то негде было в баню подглядывать. И на речке не купалась, поди. А Настя даже с Васькой, что через улицу живёт, целовалась, покуда его в рекруты не забрали. Ох и влетело тогда всем вожжами. Мать всё допытывалась, на каком сеновале они кувыркались. А вот пущай выкусит, не кувыркалась. Даже повитуха поддакивала, когда осмотрела.

– Ну, я ела бутерброды с икрой, и ещё шампанское, – немного смутившись, начала оправдываться Анна. – Ещё калачи с сахаром люблю. А вот ты лимон ела?

– Ха, – уперев по-хозяйски руки в боки, захорохорилась Настя. – И лимоны, и паласины с мандаринами, и этот… вонялин. Я ж не из глухомани выползла. А икру так вовсе ложками. Брат, покуда не забрали на службу, наловит, было, карасей с окунями. Икру и сикарасиков на постном масле нажарит, объеденье.

Настя вздохнула, вспомнив старшего братишку, и поставила себе в памяти зарубку, чтоб допроситься у барина свою кровинушку выручить. Брат хоть и звал её Наськой-маляськой, но ежели кто обидит, накажет подлеца. Помнится, Прошка напился и стал зажимать Анастасию за сарайкой. И ведь сей выродок только для похабного дела и перелез через забор. Увидел её у кустов смородины и забрался. Брат услышал крики, прибежал и давай лупить пропойцу по роже. Насилу оттащили.

– А я не люблю рыбу, – опустив взор в пол, произнесла Анна, – она белая и безвкусная. Как мертвечина.

– Кто? Рыба? – усмехнулась Настя. – Я тебя потом печёной щукой угощу, копчёным язём, и ухой со свежим судаком. Здеся на рынке купим. Пальчики оближешь. А вот чё!

Настя подскочила и открыла небольшой шкап, который ей поставили в комнатке. Оттуда девушка достала большую потрёпанную книгу, на которой значилось название: «Заморския кушанья. Рецепты со всего свету».

– Вот! У Машки выпросила.

Ведунья села на место, положила книгу на колени и открыла первую страницу. После начала водить пальцем по строчкам и читать по слогам, беззвучно шевеля губами.

– Вот! Пицца называется. Говорят, её папа римский йисть любит. Она как ватрушка, только сверху окрошку сыпят и запекают.

– Окрошка же – первое блюдо такое, – нахмурилась Анна.

– Чиво-о-о? – недоумевая, округлила глаза Настя. – Окрошка – это кады всё покрошили ножом. И мясо, и овощи, и варёные яйца, кому как нравится. А вот ежели заправить простокишей или квасом, тады суп будет. А если просто маслицем полить, ну или ложку сметаны шлёпнуть в кучу, то салат. Слушай, а ты этих… калимаров ела?

– Нет.

– А давай купим потом. Страсть как хочу попробовать.

Они бы ещё долго обсуждали кулинарные хитрости, соблазняя друг друга, но в дверь постучали.

– Настя, Анна с тобой? – раздался голос Никитина.

Девушка поглядела на свою собеседницу, а потом подошла к двери и отворила её.

– Чё? – выпалила она, глядя на Сашку снизу вверх.

– Пять сек на сбор, цундэры вы наши. Мы в рейд по проклятым землям пойдём. Нам без лечилки и псионика никак.

– Да идрить твою налево! – воскликнула Настя. – Барин сколько раз говорил, чтоб ты по-нашенски выражался! Переводи, а то щас тапком кину!

Сашка улыбнулся от уха до уха и сделал шаг вперёд, нависнув над рыжей ведьмочкой, но та упёрла руки в боки, как всегда делала при выходках брата, а потом топнула ногой в пол.

– Не ниверируй, окаянный!

– Окей, – рассмеялся Никитин, – только правильно произносится «не нервируй», и поживее.

– Всё одно, всё едино. А не хочешь толковать – проваливай, мы переодеваться будем.

Сашка поглядел на хмурую Аннушку, потом попятился к двери.

– Шеф внизу уже ждёт, вредины вы наши.

– Ща прокляну, – зашипела Анастасия, действительно рассердившись.

Сашка перестал улыбаться и выскочил в коридор. Настя же подошла к шкапу и быстро стянула с себя через голову сарафан, оставшись в исподнем. Благодаря муштре, которую проводил Евгений Тимофеевич, она без затруднений облачилась в извлечённый на свет божий набор особой одёжи под броню.

– Барин осерчает, – произнесла юная ведьмочка, повернувшись к Аннушке, которая так и сидела на кровати с пирожком в руках. – Ты бы пошла к себе, переоделась.

– Палёным пахнет, – тихо произнесла по-прежнему бледная провидица вместо ответа.

Настя после этих слов принюхалась, а потом, недоумевая, нахмурилась. Совершенно не пахло, даже пирожки не подгорели, а в самый раз подошли. Разве что с кухни могло дымом нанести, так как барин любил, чтоб на огне готовили. Он так и говорил, что на электрической печи и суп не суп, и жаркое не жаркое.

– Не чую, – пожав плечами, ответила Настенька.

– Палёной человечиной пахнет, – промолвила Аннушка и встала с кровати.

Провидица, всё так же не выпуская из рук пирога и находясь в расстроенных чувствах, отправилась к себе, оставив за спиной нахмурившуюся подругу.

* * *

Я стоял во внутреннем дворе и глядел на трактор, который пыхтел на месте, готовый двинуться в дорогу. У телеги откинули борта, чтобы удобнее было размещаться во время пути в кирасах. Просто сесть на край, спиной к спине.

– Помочь? – спросил я у Ольги, которая наотрез отказалась снимать мою чёрную кирасу, говоря, что не хочет менять боевую на юнкерскую.

Как я ни убеждал, супруга всё одно осталась в ней.

– Чем? – хмуро уточнила облачённая в броню женщина.

Силовые катушки едва слышно жужжали, когда она забрасывала в телегу радиопередающее устройство и ящик с боеприпасами.

– Ну мало ли, – пожал я плечами.

В голове мелькнуло, что самому надевать разукрашенную розами кирасу совершенно не к лицу будет. Вот если представить на секунду, командир отряда Тайной канцелярии и в цветочной броне. А ещё мелькнуло, что придётся перераспределять задачи в группе. Нет, конечно, Анна останется провидицей, Настя – сестрой милосердия, а я командиром, но вот Ольгу с Александром придётся поменять ролями. Её – связистом-гренадёром, его – приветливым встречающим, благо харизма и темперамент Никитина благоприятствуют. Хотя не думаю, что парня поставлю на более высокий оклад, сместив супругу. Так озадачу.

– Ничем не поможешь, – тихо ответила Ольга. – Ты только рядом всегда будь, я не хочу больше оставаться одна.

Она замерла с застывшим в тоске взглядом, а потом вздохнула и осторожно протёрла ладонью лицо, словно желая отогнать от себя глупые мысли и плохое настроение.

– А это что за бабочки такие? – спросила женщина, показав в сторону теплородного котла. – Никогда раньше не замечала.

– Это? – уточнил я, обернувшись. Над котлом действительно кружился целый рой пылающих рубиновым цветом созданий. Но это оказались духи огня, притягиваемые сильным жаром. – Да так, мелочь всякая.

То, что Ольга теперь могла видеть эфирных существ, было весьма любопытно, но не настолько значимо, чтобы бросить всё и заняться новым феноменом. Мне, между прочим, предстояло ещё и попаданца по пути перехватить.

– Шеф! – раздался сзади голос Никитина, обрывая мои размышления. – Шеф, мы готовы!

Когда я обернулся, то увидел оставшуюся троицу, экипированную в разноцветные кирасы. При этом Настя тащила большую сумку с вышитым сбоку красным крестом. Смотрелось дико и непривычно, и при этом хотелось надеяться, что подобная затея окупится хоть малой толикой пользы. Хотя, краску не жалко. Краска не кровь, железо не человеческая плоть.

Следом за ними вышел штабс-капитан, заседавший до этого в столовой. Он долго разговаривал с ревизорами, уверяя, что полиция разберётся с таким вопиющим недоразумением, и просил их не покидать особняк. Фактически убедил инспекторов остаться под арестом, но уже как защищённых законом свидетелей. Я слушал весь разговор из-за двери, не имея желания показываться на глаза. Но чем дальше, тем больше Баранов казался мне каким-то странным. В нём чувствовался подвох. Будь моя воля, как патриция Нового Рима, подвесил бы на дыбе и хорошенько отхлестал бичом, дабы разговорить язык.

При таких размышлениях внутри промелькнула брезгливость. Это изначальный Тернский был недоволен Марком Люцием. Оставалось тряхнуть головой, взбалтывая мысли, не то опять свет отделится от тьмы, и придётся совершать лишние остановки на бессловесные споры самим с собой.

Я легонько протёр лицо и встряхнул пальцы, будто на них были капельки воды, или капельки напряжённости. Внутренние разногласия почти осязаемыми брызгами упали на выложенную мелким щебнем дорожку, смочив камешки мешаниной злости и усталости. Меж тем тело делало своё дело, и раны начали потихоньку затягиваться. Двигаться стало легче.

– Вы с нами? – спросил я у штабс-капитана, пристально глядя в глаза.

– Конечно, – усмехнувшись, ответил тот. – А после хотел бы попросить об одолжении.

– Каком?

– Вашего начальника допросить надо. С вами сподручнее будет.

– Барона Бодрикова?

– Угу.

– Думаете, получится именно допросить? В лучшем случае он хлопнет перед вами дверью, сославшись на неотложные дела. Он из Тайной канцелярии, не забывайте, – протянул я, глядя, как на телегу забирался мой отряд.

Настя поставила сумку наверх, а потом полезла по металлической подножке, специально по этому случаю приваренной. Электрическая сварка в последнее время получила прямо-таки взрывной прогресс, вследствии более доступных источников тока.

– Угу, получится, – снова кивнул Баранов, а я вздохнул и прыгнул на подножку трактора справа от водителя, который только и делал, что молча глядел на происходящее, положив руки на регуляторе пара.

– Весьма самонадеянно, – буркнул я и похлопал по плечу тракториста. – Куда двигаться Ванька сказал?

– Да.

– Поезжай.

Паровая машина зашипела и тронулась. Под толстыми чёрными колёсами захрустел гравий.

Ехали долго. За это время я успел бы домчаться на авто раза два, не меньше. Но пешком в кирасах было бы ещё дольше. К тому же катились не налегке, а с больши́м грузом, ведь помимо оружия, боеприпасов и запасных батарей мы взяли с собой запас еды и палатку на случай, если переговоры затянутся, а пришлые окажутся негостеприимны. Город неспешно пропускал нас по широким не в пример теснящейся Европе улицам. Недостатком была невозможность покрыть всё булыжниками либо иными способами сделать нормальные дороги. Даже новомодный асфальт только начали осваивать в столице, чего уж говорить про уездный город. И это несмотря на то, что попавшие к нам потеряшки и их вещи дали громадный толчок для развития науки и техники. Экономика и промышленность просто не успевают за ними.

Через двадцать минут мы вырулили на Имперский проспект, а там направились на север. Присыпанная в центре щебёнкой улица быстро сменилась простой землёй, вытоптанной до совершенно голого вида, и хорошо, что сейчас не было дождя, а то по раскисшей каше неприятно ни ходить, ни ехать, а грязь здесь отменная, жирная, не такая, как в Европе. Чуть наступишь, и на сапогах её уже целый пуд, да к тому же смывается из рук вон плохо.

Я же ехал и думал. Но не о пробое или Огнемиле, а том, какие города стоят в иных мирах на этом месте. На родине Марка Люция здесь был большой морской порт. А Сашка рассказывал о редких воспоминаниях, из которых следовало, что где-то на расстоянии вытянутой руки и тонкой грани меж вселенными здесь высятся дома под полсотни этажей, всё закрыто асфальтом, а под землёй электрические поезда ходят. А еще он рассказывал, что сейчас стояли бы в заторе из множества машин, так как не вмещаются они на улицах.

Эх, взглянуть бы хоть одним глазком на такое чудо.

Ещё через пятнадцать минут мы переехали по деревянному намосту через железнодорожные пути, а следом направились влево вдоль них, в сторону Оби. На разбитой грунтовке трактор качало безбожно, и не верилось, что тут всего-то гужевые повозки да редкие грузовые авто проезжали.

– Всё, спешиваемся! Сашка, за мной! Будешь учиться встречать потеряшек, – прокричал я и хлопнул водителя по плечу, а потом спрыгнул.

С левой подножки соскочил штабс-капитан Баранов.

– А чё я-то, шеф? – тут же спросил Никитин, а потом бегло глянул на хмурую Ольгу и со вздохом спрыгнул на землю, качнув телегу.

Тяжёлая кираса ухнула кованными ботинками о грунт, словно кувалдой ударили. Парень выпрямился и последовал за мной.

Я же шёл к речке Ельцовке, внимательно прислушиваясь. Неизвестно, был пробой или нет, а если и был, то где этот неведомый попаданец. Да и кого искать-то?

Вокруг кроме кваканья лягушек, щебета птиц и треска насекомых, ничего слышно не было. Даже городские шумы, казалось, не хотели настигать нас, хотя мы были всего-то в полукилометре от крайних улиц, и всего-то перебрались через железную дорогу.

– Шеф, ну чё? – прошептал тихо лязгающий бронёй Никитин.

– Тс-с, – прошипел я в ответ.

– Евгений Тимофеевич, – донёсся голос Баранова, который решился догнать нас.

Вот неймётся же ему.

– Вы можете оба потише? – процедил сквозь зубы я, заставив моих спутников замолкнуть.

А потом мы обогнули заросли невысокого ивняка и вышли к берегу. Тот был глинистый, с глубокими отметинами следов приходивших на водопой коров. Лезть в такую кашу не было ни желания, ни смысла.

– Значится так, – протянул я, глядя на медленно текущую воду неширокой речушки, поросшей кое-где камышами. – Сашка стоит здесь и ждёт сигнала.

– Типа, тактический резерв? – тут же уточнил Никитин, заставив меня вздохнуть, а штабс-капитана усмехнуться.

– Да. А вы пойдёте направо, не более, чем на сто метров. Я налево. Таким образом, мы сможем охватить большую площадь.

– А барышни? – осведомился полицейский.

– Нечего им в грязь лезть. Сами управимся.

Но двинуться в заданном направлении не пришлось, рядом сильно хлопнуло, и со стороны реки послышался громкий всплеск, словно что-то рухнуло с небольшой высоты в воду.

Обернувшись, я увидел волны, расходящиеся от места падения, а секунду спустя над речкой пронёсся шумный кашель, смешавшийся с барахтаньем. Над мутными от поднятой грязи волнами то появлялись, то исчезали человеческие голова и руки. Недолго думая, я бросился вперёд и сразу увяз до середины голени в чавкающем под ногами глиняном берегу, отчего пришлось приложить усилие, чтоб добраться до воды, не потеряв обуви, но и там лучше не стало. Дно речушки было совсем уж вязким от ила.

Вопреки ожиданиям отправиться вплавь вода доставала мне только лишь по пояс. Речка сама по себе неширокая, и до попаданца я добрался быстро, подхватив под мышки горемыку, потерявшего пространственное ощущение и совершенно грязного до невозможности узнать, кем он являлся. Но вытянуть его удалось не сразу, что-то мешало. Я даже сперва испугался, что человек при перемещении совместился в пространстве с корягой. Впрочем, это была глупость, в воздухе коряги не летают, а человек упал с высоты.

После изрядных усилий дело пошло, и я, поднимая грязные волны и брызги, вышел на берег, где чуть не поскользнулся и не рухнул на свою ношу. И благо, что попаданец весил немного.

Выйдя из реки, я упал на колени в мокрую траву. С одежды тёк мутный поток, мыслей в голове не было, и до усталого рассудка не сразу дошло, что с берега о чём-то наперебой кричат. Вскоре ко мне подбежал Никитин и потряс за плечо.

– Шеф, – взволнованно произнёс он. – Гляньте!

Я сделал глубокий вдох, повернул голову и тихо выругался. На берег выползало нечто. Огромная ажурная и стеклянистая раковина с торчащими в разные стороны тонкими шипами и длинные полупрозрачные тентакли, которыми тварь слепо ощупывала землю перед собой, делали создание похожим на смесь морского ежа и осьминога. Тварь, внутри которой просвечивали бьющиеся сердца и пульсирующие пузыри, имела размеры большой собаки и поочерёдно выбрасывала вперёд щупальца, а следом подтягивала себя.

Из-за своей полупрозрачности казалось, что сущность сродни холодцу или желе, решившему полакомиться поваром.

Я вздохнул. Конечно, было неприятно, что вместе с очередной потеряшкой к нам попала эта мерзость. Святые отцы заклеймили их ярлыком бесовских отродий и демонической заразы, а учёные мужи называли сущностями, живущими между мирами. Но никто не знал, чем они являлись на самом деле. По большому счёту всё равно. Твари всегда были голодны и безумны. Часто пожирали бедных потеряшек, имевших несчастье оказаться с ними в одном месте. А через месяц подыхали почти так же, как больные бешенством звери и люди – в муках и ярости.

Они всегда были разные, и нам не повезло в том, что пробой не был чистым, но повезло, что тварь не самая опасная. Порой приходилось гоняться за ними по всему городу, как это случилось с Сашкой и Настей.

– Пристрели, – протянул я на выдохе, вставая с колен.

– Не смогу, – растерянно ответил Сашка.

Я скривился и достал из кобуры наган. Подняв оружие, шагнул к твари, выглядывая, куда лучше всадить пулю. Тем временем создание в очередной раз выбросило тентакли вперёд, приблизившись на опасно близкое расстояние. Одно из щупалец задело мою ногу и стало резво обвиваться вокруг голени.

Я поднял револьвер, прицелился и выстрелил. Тварь беззвучно задёргалась и начала втягивать отростки под раковину. Они всегда всё делали в тишине. Даже умирали. Я выстрелил ещё раз.

Свинцовая пуля калибра три линии пробила ажурный панцирь, оставив глубоко внутри след из вспененной плоти, и разорвала в клочья одно из сердец. Тварь снова задёргалась, а я выделил второе сердце и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела отскочил эхом от деревьев, и тварь обмякла. Через час она протухнет и начнёт таять. Через день от неё не останется ничего, кроме стеклянного панциря.

Я закрыл глаза. На меня всем грузом тяжёлого дня навалилась усталость. Раны, полученные на заводе, были далеки от того, чтоб зажить, вытягивая силы, а ведь ещё нужно двигаться к Огнемиле.

Рядом раздался щелчок диафрагмы фотоаппарата, и я заставил себя поглядеть на этот бренный мир. Вокруг нас столпились все, даже водитель трактора.

– Девка. Точно девка, – выкрикнул Никитин, а Ольга ещё раз щёлкнула фотографическим аппаратом, запечатлевая убитую тварь.

Передо мной действительно лежала девушка, тоненькая и светленькая, словно волосы отбеливателем чистили. На вид лет шестнадцати. Из одежды на ней было только непривычное светло-серое исподнее. И в то же время на ногах имелась уличная обувь незнакомого фасону.

– Саш, – тихо спросил я, – тебе что-нибудь знакомо?

Тот пожал плечами, насколько это вообще было возможно в тяжёлой механической кирасе.

– Шорты, топик, кроссовки. Она запросто могла попасть из моего мира. Ну, я помню такие вещи.

Пока говорили, девушка откашлялась и теперь, трясясь от холода, таращилась на нас.

– Ты нас понимаешь? – тихо спросил я, попытавшись изобразить на лице улыбку.

Потеряшка быстро заморгала и провела тонким пальцем в воздухе сверху вниз. Замерев на секунду, она повторила действо, а потом глаза её расширились от ужаса, и девушка начала водить пальцами в воздухе, словно царапая его. После очередного раза она с обидой и отчаяньем прижала левую руку к груди, а костяшку правой укусила зубами. На глазах навернулись слёзы.

Я сел на колени в мокрую траву и дотронулся ладонью до своей груди.

– Евгений.

Девушка вытерла кулаком слезы, вздохнула, через силу сдерживая приступ плача, и открыла рот.

– Эу-э-ни, – по слогам выдавила она из себя, а потом дотронулась до своей груди. – Ло.

– Блин, – пробурчал стоящий рядом Никитин, – тоже мне русалочка респавнилась. Если она ещё и говорить не умеет, то назовём её Ариель.

Я вздохнул, вставая на ноги.

– Мне сейчас не до шуток. В телегу её. После возвращения из замка Огнемилы разбираться будем.

Глава 27 Блеск огненных клыков

– Шеф, – позвал меня Никитин, а когда я обернулся, то увидел, что парень оперся на передний край телеги.

– Чего тебе? – хмуро спросил я, стоя на подножке трактора.

Тот, мягко качаясь и попыхивая вырывающимся из клапанов паром, катился по неразбитой, пружинящей под колёсами грунтовой дороге. Светленькая потеряшка сидела в кузове на ящике с боеприпасами и тихо хныкала. Из неё так и не получилось выдавить ни слова. Она только время от времени царапала пальцами воздух, словно перед ней находилась незримая дощечка или невидимый колокольчик. Девушку укрыли грязным полушубком, который имелся у тракториста на всякий разный случай, например, подстелить на землю. Чистой одежды у нас с собой не было, а так хоть не замёрзнет.

– Шеф, – продолжил Сашка, – Я вот чё думаю. Мы же сейчас на этом детище стимпанка катимся без угля и дров, а про теплород мне никто толком ничего не рассказал. Может, вы знаете?

Я несколько секунд глядел на парня. В запасе у нас было ещё не менее десяти минут, прежде чем приблизимся к срезу чужого мира. Так почему не рассказать?

– Мы сами до конца не знаем, что это. Известно лишь, что есть некая субстанция, несущая в себе теплоту. Она легко растворяется в металлах, но очень тяжело в иных материях. Известно, что корпускулы теплорода очень маленькие и почти ничего не весят, при этом имеют постоянную теплоту. Они словно связаны между собой, равномерно распределяя термические колебания между всеми своими корпускулами. Разные профессора спорят о сути сего явления, но приходят к одному общему выводу, что основная масса теплорода сокрыта в ядре планеты, а поскольку оно раскалено, то и все остальные частицы теплорода горячие, словно только что из доменной печи.

– Шеф, а как же тогда находят эту замечательную прелесть?

– Как все природные ископаемые – из земли. Самые богатые месторождения теплорода у нас на Камчатке в вулканических породах. Повезло Норвегии, Италии, Японии. Там тоже богатые залежи, – пояснил я и поглядел вперёд, где уже приближалась кромка чужого леса.

– А если его извлечь не могут, то как хранят?

– В металле. Он лучше всего в серебре растворяется. Если взять расплавленную мешанину и кинуть туда немного серебра, то бо́льшая часть теплорода впитается именно в серебро. Так, собственно, его и обогащают. Потом серебро разбавляют обычной медью, доводя до нужных пропорций. Самый чистый идёт в паровые машины, победнее в кухонные печи и согревающие конструкции. Например, у меня есть жилетка на зиму, под сюртук, и в неё вшиты бляшки из теплородной меди.

– Крутяк. Шеф, а можно я тоже такую же куплю?

– Можно, но она дорого стоит. Примерно, как три твоих оклада.

– А чё так дорого? Вон у нас целый пароход на колёсах есть. Катаемся туда-сюда.

– Ты про трактор? Он тоже больших денег стоит. Обычный электрический дешевле.

– Хай энд технологии, – усмехнулся Никитин и замолчал.

А тем временем показались разведчики, которых мы оставили.

Парни окружили старенькую телегу, пегую лошадь и нескольких человек, что-то отчаянно жестикулирующих. Когда приблизились, то стал понятен смысл перепалки, возникшей между бойцами и мужиками. Жители расположённой в лесу заимки хотели пройти привычной дорогой, а их не пускали. Я решил было объяснить им, что пути больше нет, а потом задумался. А есть ли теперь сама заимка?

– Чем обязан? – по возможности вежливо спросил я, когда подъехали вплотную, при этом спрыгнул с подножки трактора в траву.

На штанах и обуви остались серые следы. Мелькнула в голове мысль, что длинные сухие листья и коленчатые стебли слишком пыльные для дороги на отшибе города.

– Дык, ваш блародь, – начал мужик, опасливо поглядывая на упрятанных в броню людей. Но удивление, наверное, больше вызывало то, что три из четырёх были барышнями. – Нам ехать надобно, а эти не пущают. У нас там Тихон. Его же проведать надо. А то эта бесовая напасть сложилась. А он зело старый сам уйти.

– Поезжайте в город, – произнёс я, подбирая слова, – здесь небезопасно.

– Но ведь Тихон.

– Поезжайте. Если он там, то привезём его в больницу сами.

– Но как же, ваш блародь?

– Езжай! – повысил я голос, а потом махнул рукой, подзывая разведчика. – Никого больше не было?

– Были. Какая-то парочка верхом. Они нас увидели и сразу исчезли.

Я кивнул. Стена чужого леса начиналась в полусотне метров от нас.

– Ваш блародь, – не унимался мужик, поглядывая на своих сотоварищей, – может, проедем?

Он стоял и мял клетчатую кепку. А ведь мужики не из самых бедных, подумалось мне. Брюки из хорошей ткани заправлены в чуть стоптанные солдатские сапоги. На коричневом сюртуке красовалась новомодная застёжка-молния, которая попалась московским охотникам около пяти лет назад и начала завоёвывать сердца не только элиты, но и простого люда. Телега снабжена фонарями и хорошим аккумулятором. Да и в самих путниках было нечто особенное. Говорил только один из них, а остальные молчали с отрешённым взглядом, словно под опиумом находились. Видел я в столице тех, кто курил эту гадость. В губерниях-то больше горькую любят.

– Нельзя, – со вздохом ответил я.

Тем временем крайний слегка вздрогнул, несколько раз сонно моргнул, а потом неспешно развернулся к трактору и подошёл к прицепу. Моя интуиция зарычала диким зверем, заставив внутренне собраться.

Мужик слегка вытянул шею и пристально уставился на нашу новенькую добычу. Девушка всхлипнула и замерла. Она улыбнулась, словно узнала человека и даже подалась немного вперёд. Их взгляды встретились.

Простой человек не обратил бы внимания, а вот Марк Люций во мне, по-прежнему создавая насупленный вид и слушая вполуха говоруна, краем глаза наблюдал за этим событием.

Меж тем, белобрысая девушка и мужик молча застыли, глядя друг на друга. Зрачки потеряшки расширились до невозможного, но минуту спустя тот странный парень резко обернулся и сделал несколько быстрых шагов к говоруну.

А девушка замерла и побледнела, а потом затрясла головой и вытянула руку в сторону странного человека. Зрачки снова стали нормальными.

– Ня, – пролепетала она, – ня.

– Ваш блародь, – продолжал тем временем мой собеседник, – мы мухой, туды и обратно. Тихона заберём, и всё.

– Говорю же, нельзя, – ответил я, сам наблюдая за тем парнем, которого прозвал для себя опиумщик.

– Но ваш блародь.

– Если ты думаешь, что самое опасное там, то глубоко ошибаешься, – произнёс я и неспешно достал из потайной кобуры свой наган.

Сзади к говоруну подошёл опиумщик. Было бы правильно, если бы тот начал отоваривать болтуна от затеи, но вместо этого он едва различимым шёпотом произнёс одно слово.

– Внесистемная.

Я услышал. А говорун тут же смолк. Будто у патефона кончилась пластинка.

– Ладны, – бросил он, непонятно кому отвечая, то ли мне в ответ на угрозу, то ли своему попутчику.

Только они разом развернулись и направились по дороге в город. Один подцепил под узды лошадь, остальные почти в ногу пошли так, что между нами и ними была телега, груженная объёмными, но при этом лёгкими мешками. Сие было заметно по тому, как кобыла почти без натуги потянула гуж.

Я сделал вид, что остался доволен результатом, и отвернулся от ходоков, в то время как нутро выло от предвкушения нехорошего. Но постояв несколько секунд, бросился к трактору.

– К бою! Прикройте светлую!

Среди моей группы и среди разведчиков заминка была всего на секунду, сказались занятия. Быстрее всех сработала Ольга, подняв со дна телеги штурмовой кирасирский щит и прикрывшись им, как переносной стальной стеной. Эту дуру железа простому человеку поднять было не под силу.

Вторым среагировал конный разведдозор. Они выхватили свои карабины, коротко пискнувшие конденсаторами досыльных механизмов, и подстегнули коней, чтоб броситься врассыпную. Между деревьев сложнее попасть даже в такую мишень, как всадник со скакуном.

Тракторист выпрыгнул на дорогу и рухнул под свой аппарат. Молчавший и не вмешивающийся до этого штабс-капитан Баранов выхватил свой маузер и залёг за колесом рядом с трактористом.

Я едва успел добежать до укрытия, как мужики, начали в нас стрелять. Огонь они вели из того же странного оружия, что и охранник завода.

* * *

Аннушка едва успела укрыться, как раздались выстрелы и засвистели пули. Конь одного из солдат дико заржал, а потом встал на дыбы и рухнул, подмяв под себя седока. Разведчик закричал, словно попал в жернова.

– Помогите! Помогите! А-а-а! Больно!

Аннушка замерла в растерянности. Рядом с телегой матерились, как последнее отребье, господин Баранов на пару с господином Тернским.

Госпожа Ольга ничуть не отставала в этом деле от своего супруга и ругалась так, как совершено не подобало благовоспитанной даме. Она схватила Александра за плечо и с силой притянула к себе.

– Держи щит! – прокричала ему Ольга Ивановна, коротко глянув на саму Аннушку, Настю и светленькую немую девушку, которую так и тянуло назвать Белоснежкой.

– Окей! – выкрикнул парень, подхватывая со дна телеги ещё один большой железный квадрат, и продевая руку в специальные петли. – Танковать, так танковать!

Аннушка сидела посреди телеги, полностью оцепенев. Вокруг неё царил хаос. Стрельба, крики, шипение пара из пробитого котла трактора. Лошадь врагов с треском ломающихся оглоблей упала набок и задёргалась в агонии. И даже когда в наплечник что-то несколько раз ударило со звоном железа о железо, а рядом раздался вопль: «Пригнись, дура!», девушка не знала, что делать. Растерянность и страх завладели ею.

– Да пригнись ты! – закричал Никитин, надавив на плечо провидицы.

Девушка глядела вперёд, где засели убийцы. Пули не пробивали их мешки, и недруги прятались за ними, как за хорошей стеной, стреляя в ответ.

– На, держи! – прокричала Ольга Ивановна, сунув Анне карабин.

Девушка хоть и знала, как им пользоваться, но совершенно растерялась и просто сжала оружие в железных пальцах механической кирасы.

Выстрелы не смолкали, и пули свистели совсем рядом. А потом девушка увидела, как один из убийц быстро привстал, держа на плече нечто, похожее на тубус для больших чертёжных листов. Но он не был инженером, не был и художником. Он был террористом.

Что-то с рёвом сорвалось с этого приспособления, а затем раздался грохот. В следующий миг перед глазами Аннушки промелькнула разорванная, словно попавшая на стол мяснику беленькая попаданка. И казалось, незримый мясник долго и остервенело бил тесаком по беззащитному тельцу. Мелькнул держащийся за плечо и орущий дурниной Никитин, сквозь его пальцы хлестала кровь, а левой руки не было вовсе. Она так и отлетела вместе со щитом. Мелькнула Ольга Ивановна, лежащая ничком на мешках и ящиках. Лицо превратилось в одно сплошное кровавое месиво, лишённое глаз и челюсти. Мелькнула Настенька, которой отлетевшим щитом срезало голову, совсем как французской гильотиной на рисунках с казнью Робеспьера. Девочка рухнула с телеги, обдав багряными брызгами Аннушку. Кровь потекла по светлому доспеху, оставляя красные дорожки, тянущиеся за тяжёлыми каплями.

Анна глядела на всё это, держа в трясущихся руках карабин. В ушах стояли металлический звон и противный свист. А потом взорвался котёл трактора, обдав болью спину. Не помогла даже кираса.

– Да не стой ты, дура! – закричал Никитин, и Анна тряхнула головой, отгоняя видение. Боль того, что ещё не случилось, до сих пор жгла кожу.

Но ведь это случится, думала она. Через мгновение.

Анна затравленно поглядела на Александра, который прикрывал щитом Настю и немую Белоснежку, а затем перевела взор на Ольгу Ивановну, склонившуюся над картечницей. Та зацепилась лямками за ящик и не хотела поддаваться. Госпожа Тернская разразилась новой порцией отборной ругани. Причём делала это изысканно, а не как портовые грузчики. Не было в её лексиконе грязных слов. Она и обычными вполне справлялась.

– К чертям собачим эту безделицу! – орала Ольга. – К чертям эти лямки! Пусти, зараза дурацкая!

Супруга Евгения Тимофеевича хотела отцепить оружие, но пальцы механической перчатки не желали слушаться.

Аннушка затравленно глядела на своих товарищей. Она не успеет объяснить, что произойдёт. Просто не успеет.

Глаза провидицы защипало от слёз отчаяния, а потом девушка вскинула карабин. Она сама должна всё сделать.

Анна положила палец на крючок, который, кажется, звался спусковым, и направила ствол в сторону врагов. Слёзы мешали точно прицеливаться, но глаза сейчас были не самыми нужными. Мир вокруг смолк, погруженный в транс провидца. Лишь эхо одинокого выстрела отражалось от стволов деревьев, подобно бильярдному шару от бортиков игорного стола. Оно приближалось быстро и неумолимо. Анна вспоминала, где и как видела того злодея с опасным тубусом, водя слегка подрагивающим стволом. Вскоре к звуку выстрела добавился крик боли. Он то обрывался, то возникал вновь, словно кто-то поочерёдно зажимал и отпускал пальцами пластинку для граммофона. Крик приближался, срываясь с места строго в одном положении прицела.

На дрожащих губах девушка почувствовала солёные слёзы, а когда эхо приблизилось совсем-совсем близко, зажмурилась и нажала на крючок. Эхо будущего выстрела набросилось на карабин и дёрнуло оружие, родившись по-настоящему. Смерть явилась в этот мир, как ей и полагается, с криком боли. Тишина перестала существовать, окунувшись в реальность. Очереди из карабинов, одиночные выстрелы пистолетов, свист пара из котла и ржание испуганных лошадей снова смешались в единую какофонию.

Стрелок с тубусом упал за телегу на землю, а следом огромный взрыв обволок повозку пылью и ворохами сухой травы. В воздух взметнулись деревянные обломки, разорванные мешки, человеческие потроха и лошадиная нога.

– Вот это я понимаю, хедшот! – облизнув губы, произнёс Никитин.

Он тяжело дышал и глядел круглыми от испуга и возбуждения глазами на то, что недавно было врагами.

Ноги Анны подкосились, и она села на дно прицепа, держа в ослабевших в единый миг руках карабин. «Вот бы графиня Санникова и Лизонька увидели, – мелькнула в голове девушки мысль. – Что бы они сказали? Ведь я только что убила человека. Злого, но всё же человека. А интересно, господин штабс-капитан видел? Хотя нет, лучше не думать о нём».

Анна закрыла глаза, а в следующий миг сзади опалило нестерпимым жаром, словно кто дверцу в полыхающую печь открыл.

* * *

Настя сидела на коленях за спинами своих спутников и сжимала в трясущихся руках моток бинтов и жгут. Её так научил цельный профессор медицины. Он так и говорил: «Если кто-то стреляет, не поленитесь, сударыни, взять бинты. Уверяю, они пригодятся».

Ведьмочка по юности лет не боялась быть убитой. Она как-то не верила, что пуля может в неё попасть. Только боялась подвести своих товарищей, боялась, что в нужный момент не сможет сделать всё так, как требовалось, и как учили.

– Всё хорошо, – бормотала Настенька, глядя на немую девку в исподнем.

Сперва ей хотелось обругать ту за то, что она совсем бесстыжая. Вот не ходют в таком виде по улицам. Токмо в баню, и то сверху простыню накинуть надобно. А потом она задумалась, что девку-то, чем чёрт не шутит, могло из постели и выдрать, а потом швырнуть незнамо куды.

– Всё хорошо. Всё образумится.

Девка совсем не слушала и только сидела, обхватив себя руками, совсем понурая. Даже красные от слёз глаза были пусты, как у Гришки-звонаря, которого апоплексический удар хватил тем летом. Гришка совсем плох сделался и даже разговаривать разучился. Может быть, и эта дурёха после удара?

Когда бой смолк, Настя не сразу поняла. Просто грохотнуло сильно, а потом перестали стрелять. Но всё ещё слышались крики раненого бойца, только уже ослабевшие и часто переходящие в громкий стон.

Настя быстро оглянулась, убедившись, что опасности нет, и хотела было уже спрыгнуть с телеги и помочь раненому, но застыла. Все смотрели туда, где взрывом в клочья разнесло тех выродков. Все напряжённо вглядывались в останки людей и животины. Да, знатно разворотило, даже дырка в земле появилась, шириной как дверь. А ещё ей казалось, что эти уроды хотели не их перебить, а вот эту девку. «Ну, точно, – думала Настя, – как они в гляделки поиграли, так всё и завертелось. Выродок-то узнал немую, и чем-то она им не угодила, вот и хотели порешить её. Ну, так и есть. Я ж не дура».

Настя шмыгнула, поборов желание утереться рукой. Если нос утереть этой железякой вместо пальцев, то можно и вовсе без лица остаться. А потом она снова поглядела на раненного. Хотя к тому уже подбежал сослуживец, без… как её там Сашка назвал? Лечилкой? Да, без лечилки не обойтись.

Девушка потянула руку к Сашке, чтоб тот помог спуститься, но замерла. Из леса начали выходить странные люди. Они словно ряженые были. Все в старинных доспехах. Кто в кольчужных рубахах со шлемами, а кто просто в кожаной жилетке и с маленьким железным колпаком круглого вида, похожий на поварёшку без ручки, только самое темечко прикрывать.

Меж тем, один из воинов был одет побогаче, да и большое зерцало на грудине поверх состоящей из бляшек брони имелось. Он достал из-за пояса пращу, вложил в неё какую-то ерундовину, а потом сноровисто крутанул и пустил снаряд.

– Барин! – сразу заголосила Настя. – Барин! Вона сзади напасть!

Вот только люди не успевали повернуться. Снаряд упал рядом с трактором и сразу вспыхнул оранжевым большим цветком, а потом из этого вороха искр вырвалось нечто, похожее на сотканного из огня медведя. Клыки и когти – как раскалённые добела гвозди. Глаза – как угли. Размытый и дёргающийся, словно языки пламени, зверь заревел в бешенстве и бросился в сторону трактора, да так резво, что глаз едва мог уследить. Тварь несколько раз ударила лапищами. От трактора брызнуло множеством искр, а на остывающем железе остались оплавленные следы когтей.

После очередного взмаха лопнул котёл, и со страшным свистом вырвался на свет божий перегретый пар, погрузив существо в белое облако. Но это не остановило чудовище, и то всё било и било. Лапы мелькали с невиданной скоростью, покуда не оторвало трактору колеса, разворотило кабину и выворотило остатки котла. И всё время края рваных дыр раскалялись докрасна, а потом медленно остывали. На всё это у огненного зверя ушли считаные мгновения. Настя один раз видела, как на курсах сестёр милосердия учебное кино быстро-быстро перематывали. Вот так же и зверь бил. А потом он вдруг сжался в яркую точку и исчез.

– Не буде мы дозволяти вас на землице нашей! И не кой не буде да разговору с конезицей, псы поганые! Промеже собай бьётеся, а още до нас идити бо хотети! – прокричал воин и плюнул под ноги.

Кто-то из разведчиков выстрелил, но вокруг воина вспыхнуло сине-зелёное сияние, и пуля с жужжанием рассерженной пчелы улетела в сторону. А воин расхохотался.

– Глупцы.

Глава 28 Месть глупца

У меня сейчас не было ни малейшего настроения спорить с этим гостем из другого мира, жаждущим развязать конфликт. Хотелось врезать ему по роже и связать, и спровадить этого гостя не было никакой возможности. Он тут надолго, а может, насовсем.

Я поглядел на дымящуюся и окружённую обломками и частями тел воронку, оставшуюся после взрыва ручной безоткатной мортиры, на придавленного лошадью дозорного, к которому уже подбежали товарищи, на залёгших под изувеченной странным созданием паровой машиной тракториста и штабс-капитана. Один крестился и бормотал молитвы, другой трясущими пальцами держал маузер и пытался его перезарядить. Баранов, кажется, всю эту потустороннюю атаку матерился на чём свет стоит и стрелял в огненную тварь.

Я задумался. Мы шли для простого контакта, а получили бой с неизвестными сектантами некого Единства, и если покопаться, то наверняка можно найти те же значки с сотами и свёрнутой восьмёркой змеёй. Получили негостеприимную встречу попаданцев, и на этот раз не получится приманить их колбаской, или просто огреть кулаком под дых. Получили нечто, выходящее за пределы наших возможностей, но отступать не хотелось. Марк Люций зло хрустнул костяшками кулаков и зарычал, как зверь, а прежний Евгений Тернский поглядел на уцелевший прицеп, ища трость с электрическим ударником. «А вот герои Жюля Верна не отступили бы! И мы не должны!» Да, наверное, но тут впору достать не приключенческую книжку, а средневековый «Молот ведьм», а то и вовсе напутствие искателю, составленное бессмертным императором Нового Рима: «Если враг слаб, напугайте его, если враг силён, узнайте его слабую сторону и раздавите. Ваша сила бесконечна! Вы бессмертны! Ибо вы есть Рим!»

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, а потом посмотрел на улыбающегося мужчину с пращёй и странным стеклянным горшком, сияющим, как подсвеченный изнутри аквамарин. Пули его не возьмут, это уже проверено, но он явно боялся, раз взял защиту, намного превосходящую наши силы. Ведь пришлый ожидал стрелы, таких же вот пылающих зверюг и что-то несложное метательное, например, камней из пращи или дротиков. Он и сейчас боится, ибо видел взрыв, не уступающий мощи его оружия, но не понимал сути. А раз боится, то можно усилить его страх. А ещё можно надеяться на небольшое чудо, которое было сейчас у меня с собой. На него, и на то, что я приобрёл в этом мире, надежду на простое, но такое волшебное слово: «Авось».

– Почему, пёс шелудивый, я должен слушать тебя?! – громко и чётко произнёс я, обращаясь к мужчине.

– Умолкни! Выродок! – сразу сорвался пришлый, отчего я едва не улыбнулся.

Раздразнить его оказалось ещё легче, чем думал. Пришлый привык, что его слушают и даже опасаются, а тут какой-то выскочка ему указывает.

Я неспешно подошёл к уцелевшей телеге от трактора и дотянулся до уложенной там трости. Пальцы привычно легли на толстое стекло набалдашника. Ну, чьё колдовство будет сильнее?

– Разговор будет только между мной и конезицей! Ты же – червь, что недостоин лизать ни её ноги, ни мой зад! – пафосно, насколько это было возможно, продолжил я, развернувшись и неспешно направившись к ним.

Под пальцами медленно разгорелась логическая лампа набалдашника, тихо тренькнула газоразрядная трубка внизу трости, а потом пискнул накопителем ударник.

Пришлый, может, и не понял всех слов, но легко мог уразуметь по интонации, что я его откровенно оскорбляю. Он выпучил глаза и часто задышал, как конь после бега.

– Я тебе кол во гнилое гузно воткну! – закричал он в ответ.

– Попробуй.

Я размеренно пошёл в его сторону, заметив, как мужчина сжал в руке сине-зелёную склянку и немного выставил перед собой. Значит, его защита не безгрешна. К тому же три лучника, что стояли рядом с ним, не стреляли. Возможно, защитное сияние не позволяло поразить им меня изнутри.

Я шёл, немного выставив вперёд трость, держа конец на пару дюймов выше земли, словно слепец с клюкой. Когда до воинов осталось около десяти шагов, ощутилось тугое сопротивление. Это походило на то, когда два магнита пытаются приблизить одинаковыми полюсами, и те отталкиваются. Сила была большой, но всё же трость медленно начала проходить через заслон, а вокруг места проникновения потекли светящиеся радужные разводы, как на мыльном пузыре. Потекли прямо по воздуху, и сдаётся мне, что чем медленнее идти, тем легче это дастся, а быстрая вещь вовсе не сможет пройти воздушный заслон. Хорошая защита, такую с наскоку не одолеешь, пока враг протискивается к тебе, можно успеть перехватить раньше, чем станет опасным.

Вскоре волны свечения перекинулись и на меня. У мужчины забегали глазки, и он вручил свою пращу стоящему рядом воину и выхватил взамен короткое копьё, сноровисто выставив вперёд.

– Еже един шаг буде совершал, аз буде проколот до смерти! – прокричал он.

– Попробуй, – ухмыльнулся я и шагнул прямо на остриё.

Тонкое, предназначенное для пробития кольчуг жало начало погружаться в живот. У мужчины округлились глаза от ужаса. Он даже сделал шаг назад, вытащив окровавленное оружие из раны.

– Стреляйте! – заорал он, и три лучника тут же всадили в меня по стреле.

Я улыбнулся и сделал резкий выпад. Мне не нужно было его сильно ударять, только коснуться кончиком трости, что я и сделал. Между металлической пятой и железом нагрудного зерцала проскочила с сильным треском электрическая дуга. Неприятель дёрнулся и мешком рухнул на траву. Окружающие нас воины начали растерянно глядеть то на меня, то на своего предводителя.

А я мысленно выдохнул. Если бы он воспользовался топором или мечом и саданул по моей бестолковой голове, всё кончилось бы совсем по-другому, но зато возник вопрос, что делать дальше.

– Довольно! – раздался стороны звонкий девичий голос, уже слышанный мной раньше.

Повернув голову, я увидел вышедшую из-за зарослей высокой крапивы невысокую девушку, одетую на этот раз в платье. В целом это походило на расшитый золотом красный сарафан, одетый поверх белой рубахи, но в отличие от виденного мной национального русского костюма у рубахи был жёсткий воротник стоечкой. Он был тоже красного цвета, но золота на ткани было так много, что казался оранжевым. На плечах висел рысий полушубок с белоснежным горностаевым воротником, и естественно, всё усыпано золотом и жемчугом. А вот пуговицы блестели синим. На ногах сапоги с загнутыми носами. На голове небольшая шапочка, скорее всего, из покрытого шёлком войлока, тоже красная. При виде этой барышни, несмотря на обилие драгоценных камней и металлов, создавалось впечатление делового костюма, не сильно вычурного, удобного и достаточно самобытного. А если бы не сарафан, то можно было подумать, что это подобие гусарского костюма, какой носили в войне с Наполеоном.

– Не гоже семи́г воевать! Семиг гоже молвить! – продолжила барышня.

Если я её правильно понял, то она призывала не к войне, а к переговорам. Загадочное слово «семи́г» могло означать «сейчас».

Девушка, соблюдая достоинство, подошла к лежащему на траве слишком разговорчивому мужчине, и наклонившись, подняла склянку с синим сиянием. Она притронулась к нему пальцами, и огонь затих, а внутри осталось создание, похожее на большую улитку, медленно шевелящую рожками. Одновременно с этим исчезла радужная плёнка воздушного заслона. И если я правильно понимал суть происходящего, то это был один из духов, у нас такие же обитают у водоёмов в сырых зарослях высоких трав или в подстилке леса.

– Я тоже так думаю, конезица, – произнёс я, пристально вглядываясь в лицо этой особы, и вытягивая из себя стрелу с гранёным бронебойным наконечником.

Был бы срезень или с зазубринами, пришлось бы вырезать ножом. Нет, при необходимости наше ведомство, даже не привлекая сил из других городов, может смести эту кучку пришлых, стереть в порошок, несмотря на их колдовские фокусы. Одни кирасиры чего стоят. Но это же какой трофей, ни у кого нет целой крепости с сотней человек. Посему, только мирное решение вопроса, к тому же интуиция шептала – пригодятся.

– Мстислав, ты скрытно сие позади мои плечама взяши, – вздохнула девушка и поставила ногу на грудь мужику. Тот едва слышно застонал и шевельнул рукой. – Ты решаши войну начати, дабы смуту посеяти, супротив меня народ подняти? Сам возжелаху правити?

Конезица покачала головой, поглядела на меня, а потом и на моих спутников.

– Ты еси зряч. Духов зриши, – протянула та, – И твои подможники тоже.

Я кивнул, бросив под ноги вторую стрелу и ожидая продолжения, а конезица неспешно приблизилась ко мне и притронулась к моей ране на животе. Она в раздумьи свела губы дудочкой и поглядела на кровь, окрасившую её тонкие пальцы.

– Не хочу вести тебя бо своему люду, до пока сама всё не узрю, посланец.

– А почему ты решила, я посланец? – с лёгкой усмешкой спросил я. – Я не назвался тебе раньше.

Конезица сперва нахмурилась, а потом улыбнулась.

– Сие не есть наш свет. Но ты не еси удивил себя, когда узреша меня в первы раз. Ты еси знал заведомо и ждаху нас. Ты еси ставил дозор. И ты еси людин, особливо учен. Я зретихо посланцев, коих встречаху моя мать. Они суть таки же. Не ликом, ни одёжей. Но речами и взорами. Дозволеши?

Я поморщился. Предложение было слишком длинным, и понять с наскока его получалось с трудом, но всё же смысл вполне вырисовывался: «Это не наш мир. Но ты не удивился, когда увидел меня в первый раз. Ты заведомо ждал наше появление. Ты оставил охрану. И ты ведёшь себя, как человек, специально наученный. Я видела послов, которых встречала моя мать, они такие же. Не лицом и одеждой, но речами и взглядом. Можно?»

Конезица притронулась к моей трости и снова озадаченно скривилась.

– Не есть колдунства бо твоею вещи.

– Не колдовские это вещи, – согласился я.

Мне становилось всё интереснее и интереснее общаться с этой особой. Она строила из себя многоопытную королеву, а сама была ещё ребёнком. Не скрою, некая голубая кровь в ней ощущалась.

Конезица повернулась и махнула рукой. Из чуждого леса вышли три фигуры. Два дюжих молодца в кольчугах и девушка в такой же одежде, что и сама Огнемила, разве что сарафан был не красным, а серым, да полушубок на плечах девушки из обычной овчины. Парни при этом вели под узды по две лошади, снаряженные для поездки. Все эти трое, явно бывшие приближёнными, поклонились и застыли за спиной своей госпожи в ожидании приказов.

– Мы только хоте́ти зрити, – произнесла княжна.

– А что мешает мне тебя убить или взять в плен? – усмехнулся я такой самоуверенности.

– Ты не сделаша этого по задне, и не буде делати потом. У тебя не есть подобны думы.

– Ладно, – ответил я, повернулся к своим и медленно отправился к товарищам, которые молча стояли и ждали.

Только Настя что-то шептала над раненым, разливая рубиновый свет из-под ладоней, которыми дотронулась до живота солдата.

Ольга держала в руках картечницу, которую наконец-то смогла достать. Никитин стоял возле исковерканного трактора и помогал стоять испуганной потеряшке, которая всё норовила сесть на землю, так как ноги совершенно отказывались держать девушку. Немногим лучше была Аннушка, обнимающая с красными от слёз глазами карабин, словно сестрица Алёнушка на берегу пруда в печали по братцу Иванушке. Штабс-капитан Баранов, который обычно был сосредоточенным и совал нос в каждое место, сейчас держал перед собой маузер и щёлкал предохранителем.

На их лицах явно читался немой вопрос: «Что собственно происходит, и что делать дальше?»

Я ещё раз оглянулся на княжну и после небольшой паузы произнёс.

– Занимаемся своей обычной работой и делаем вид, что их нет, и что это просто обычные гости из соседнего города.

– И трактора тоже нету? – спросила Ольга, указав рукой на останки паровой машины.

– Да, нету, – ответил я, позвал Никитина за собой, и мы подошли к останкам телеги и напавших на нас людей.

Из троих террористов больше всего сохранилось тело того говоруна, который всё расспрашивал, да пытался мимо дозора пройти. Он лежал, уставившись стеклянными глазами в небо, и словно брезгливо морщился от его вида. Хотя, это могла быть игра моего воображения.

– Это, шеф, как нам теперь вещи домой тащить? – тихим голосом спросил у меня Сашка, но я не ответил.

Я поднял с земли окровавленное оружие и принялся рассматривать. Небольшое, удобное, явно предназначенное для боя в городских условиях. Все механизмы интуитивно понятны, а вот надписи были незнакомы. Это не арабская вязь и не китайская закорючечная грамота. Это буквы незнакомого вида. О значении цифр, находившихся на прицельной планке, которая совершенно не отличалась от таковой на маузере или винтовке, можно только догадываться. Пальцы свободной руки легли на небольшой рычажок справа и дёрнули его, отчего на траву упал патрон, обычный такой, с тупоконечной пулей калибра около десяти миллиметров. Точнее можно будет сказать, только измерив инструментом.

– Эт чё? – с любопытством спросил Никитин.

– Не знаю, – ответил я, пожав плечами, а потом направил оружие в сторону ближайшего толстого ствола сосны.

Лесная поляна наполнилась быстрым треском.

– Около тысячи выстрелов в минуту, – растерянно вмешался Баранов. – Позволите? Я люблю оружие, особенно новодельное.

Я показал ему на второй валяющийся неподалёку образец. Не хотелось сейчас выяснять отношения с помогавшим нам человеком. Пусть берёт. Нам и оставшихся экземпляров хватит для составления отчёта. Остальное поднятое оружие я отдал Никитину, а сам подошёл к бесполезному прицепу трактора, вещи в котором уже перебирали мои спутники, и начал думать. До усадьбы идти пешком очень далеко, и даже если взять у дозорных лошадей, то толку не будет, кирасиры настолько тяжелы, что ни одна лошадь не снесёт. Хотя…

– Выродок! – раздалось сзади, а потом дополнилось звонким голосом конезицы: – Не делай!

Когда я развернулся, то увидел лишь летящий в мою сторону бутыль, Мстислава с пращей, и лучника, который целился в меня.

Сосуд разбился в четырёх шагах от прицепа. Возникшее из ярко-жёлтой вспышки создание, походившее на некую химерическую помесь льва и гориллы, быстро расправило руки-лапы. При этом она ударила наотмашь телегу, отчего та начала быстро разгоратся, словно была облита чем-то горючим.

Потом тварь подняла руки вверх, сложила кулаки в замок и обрушила свою мощь на несчастного тракториста, оказавшегося ближе всех к существу. Человек беззвучно упал. Ниже живота у него ничего не осталось, окромя обугленных костей. Тракторист обмяк сразу, не выдержав умопомрачительной боли.

Рядом взвизгнула Анна. Это тварь ловко развернулась на месте и задела девушку длинным пылающим хвостом. У провидицы брызнул искрами ранец с логическим лампами и батареей, и из него вырвалось короткое пламя. Одновременно с этим разразилась громким рёвом картечница. Ольга водила вращающимся блоком стволов, поливая и создание, и стоявших за ними недругов свинцовым потоком.

Я сорвал с себя сюртук и накинул на голову Анне, которая не могла пошевелиться из-за выгоревшего аккумулятора. Больше не было электрической силы, и кираса превратилась в очень сложную консервную банку. Потом я дотянулся до утопленных в броню рычажков быстрого раскрытия, и механическая броня распахнулась. Мне осталось только выдернуть девушку.

Огненная тварь ещё раз ударила пылающий прицеп и исчезла, сжавшись в яркую точку. Искра подобно светлячку совершила несколько витков вокруг некой точки и исчезла, не оставив следа.

– Срочно в город! – прокричал я и, подбежав к ближайшей лошади дозорных, посадил на неё Аннушку. Девушку трясло, словно от сильного озноба. – Настя, займись!

Вот так мы и двинулись, потеряв двух человек – убитого монстром тракториста и раздавленного лошадью разведчика. Лошадь в попытке встать перекрутилась вокруг себя, перемолов парню рёбра, которые пробили лёгкие, и кровотечение не удалось остановить. Потеряли трактор с прицепом. Потеряли радиопередатчик, сгоревший вместе с мелочами в том же прицепе. Но зато нашли пятерых новых спутников и очередные неприятности.

Глава 29 Боевые потери и боевые находки

– Что с Анной? – тихо спросил я, перехватив правой рукой электрическую трость за середину и поравнявшись с Настей, которая уже приловчилась передвигаться в механической кирасе.

Девушка даже перепрыгивала небольшие колдобины и промоины на дороге вместо того, чтоб обходить или осторожно перешагивать. Порой уходила в сторону и играючи ломилась через заросли шиповника, прикрывая рукой лицо. Воистину беззаботная девчонка.

– Ничё с нею не случилося. Опять переутомилася где-то, а ожогов нет. Разве чё волосы покороче подстричь придётся. Но это не позор. Это же, как её там… боевая потеря.

Я улыбнулся, отстал от девушки, а потом поглядел на ноги. Штаны и ботинки были испачканы грязью и кровью настолько, что их, наверное, придётся выбросить. Но тут ничего не поделаешь, тоже боевые потери. Однако настоящие потери сейчас тащили скакуны. Трупы раздавленного разведчика и разорванного пополам тракториста положили поперёк лошади. На другую лошадь посадили светленькую девушку-потеряшку, которая вцепилась в седло так, словно ни разу в жизни не то что верхом не ездила, но и кобылу живой не видела. Хотя, вполне может быть.

Они с Анной сидели на одной кобыле. Благо обе невесомые, как Дюймовочки.

– Шеф, – окликнул меня Никитин, ему я поручил нести неисправную Аннушкину кирасу, – а чё, по рации нельзя вызвать подмогу, ну или там грузовое такси?

– Рация сгорела вместе с телегой. Да и пока выпрошу у вояк транспорт, весь день пройдёт.

– Жаль, а то даже в экзоскелете тащить тяжело.

– В чём? – переспросил я.

– Слово вспомнил. У нас такие кирасы только проектируются. Работающих нет. Надо же. На Луне побывали. Всю Солнечную систему перефотали, а экзоскелеты у вас раньше получились.

Сашка вздохнул и замолчал. А я подошёл к сидящей в седле конезице, на которую хмуро поглядывала Ольга, не выпускающую из рук свою картечницу. Она шла там вместе с разведчиками, разве что один вели под узды лошадей с трупами. Кобылу с барышнями вёл под узды Баранов. Он всё время бросал виноватый взгляд в сторону Анны, словно согрешил в чём.

Надо признать, что спутники конезицы тоже спешились, сопровождая свою госпожу. А сама Огнемила с любопытством поглядывала на всех нас. Её можно понять, чужой мир, чужой язык, чужие люди. Мне-то проще было, я имел половину местного жителя в себе, будучи коктейлем из двух несмешиваемых, но и не разделимых на части душ.

– Далече до дому твоёгу? – спросила она, вглядываясь в показывавшиеся впереди трубы заводов и крыши многоэтажных домов.

– Нет. Всего десяток вёрст.

Конезица кивнула в ответ и снова вгляделась в приближающуюся верхушку города. Всё это время она сжимала в руке небольшую склянку, похожую на ту, что защищала Мстислава от пуль. Иногда задумавшись о чём-то, начинала теребить кожаный шнурок, один конец которого был намотан на горлышко, а второй можно было повешать на шею. Видимо, слово «оберег» для них не пустой звук.

– Шеф! – снова позвал Никитин, – там развилка. Нам же налево?

– Прямо пойдём! – прокричал я. – Там переброшен деревянный мосток через речку. Пешими быстрее здесь будет.

Вскоре двойная колея превратилась в широкую тропу без следов телег или машин, а навстречу попался грязный мальчишка-пастушонок, машущий длинным прутиком. Он пас трёх испачканных коз, которые деловито и самозабвенно жевали траву. При нашем появлении мальчик замер с открытым ртом. Ещё бы, и кирасиры, и странно одетая процессия были незабываемым зрелищем.

Через две сотни метров мы вышли к широкому оврагу, где текла Малая Ельцовка. Вот только моста через неё не существовало. Были голые сваи, вбитые в дно илистой речушки, была тропа, прерываемая неспешным потоком мутной воды, и уходящая вверх по крутому противоположному берегу. А моста не было, словно его разобрали.

– Возвращаться придётся, – буркнул Сашка.

Его оптимизм пропал, словно испарившись вслед пророненной крови и потерянным жизням после недавних событий.

Я поглядел на новенькие гвозди, торчащие из свай, а потом опустил взгляд на оружие пришлых террористов, которое висело на плотном тряпичном ремне у меня на шее. Их мы тщательно осмотрели, прежде чем двинуться в путь, и ничего подозрительного не нашли, но мне не давало покоя слово, произнесённое одним из них. Внесистемная. И бой они начали после того, как поиграли в молчаливые гляделки с девушкой. Они друг друга узнали, и молчаливая Белоснежка, как начали величать пришлую за цвет волос, на что-то надеялась, но те решили по-другому.

А если так, то и мост разобран не просто так. Вполне возможно, что на большой дороге нас подстерегают. Но если не начали новый штурм сейчас, то возможно, сил у них не столь много, чтоб распылять их по всему берегу.

Я обернулся, вспоминая грязного пастушка. Не мог он далеко отойти от дома. А это значит, что короткий путь на ту сторону есть.

– Идём вброд! – громко произнёс я.

– Как вброд? – удивился Никитин, поглядев на камыши, глиняный скат оврага, разрезанный тропой, и тихо журчащую воду.

– Ты не знаешь, что такое брод? – переспросил я и направился к сваям пропавшего мостка.

Вода была не тёплой, но и не ледяной. Ноги промокли сперва до колен, а потом и до паха. Костюм точно придётся выбросить, такой не отстирается никогда.

Сзади раздалось недовольное ржание и всплески. Лошадь, что несла трупы, не очень сильно жаловала переправы. Особенно такие, как здесь, с илистым, вязким дном.

Перебрались быстро. А потом ещё топали по широкой тропе больше километра, прежде чем вышли к железной дороге.

Я подождал, когда подтянутся все, и подошёл к Ольге, у которой после долгого пешего марша в полной броне со лба текли ручьи пота, а волосы стали мокрые, хоть выжимай, как мочалку в бане. Она тяжело дышала, а лицо её раскраснелось, но с таким румянцем ей шло куда больше чем с болезненной бледностью.

– Как ты? – спросил я, достав из внутреннего кармана сюртука чистый платок.

– Сам не видишь? – тихо огрызнулась супруга, дунув на прилипшую чёлку.

Я взял тряпицу и осторожно протёр Оле лицо.

– Держись, мы скоро придём.

– Я устала, – вдруг произнесла Оля, поджав губу. – Давай, когда прикончим ту тварь, съездим на отдых в столицу. Высший свет поглядим.

– Тебе обязательно убивать кого-то?

– Ты не понимаешь, – прошептала она. – Пока эта тварь жива, я буду у него на крючке. Я в любой момент могу приставить к виску пистолет, выпить яду, шагнуть под поезд.

– Тоже мне, Анна Каренина, – ухмыльнулся я, подавшись вперёд и легонько поцеловав супругу в солёные губы. – Ты поезд на скаку остановишь, в горящий Зимний войдёшь.

– Чудище! – раздался рядом женский вопль. – Володычица, чудище полозети!

Я обернулся, думая, что это кричит Огнемила, но оказалось, орала её служанка.

– Пойду вразумлять гостей, – произнёс я на ухо Ольге и отправился вперёд, к самой железной дороге.

Не дойдя до рельсов около пяти метров, остановился и развернулся. Конезица сидела на своей лошади, вытаращив глаза на железного монстра, несущегося к нам. Телохранители и служанка побледнели до состояния китайского фарфора и бросали взгляды то на меня, то на свою повелительницу.

– Добро пожаловать в наш мир! – произнёс я, разведя в сторону руки, и в этот момент за спиной пронёсся тысячетонный паровоз, обдавая меня порывами ветра, заглушая всё стуком железа о железо и рёвом гудка.

Казалось, лошади пришлых взбрыкнут и сбросят своих седоков на поросшую густой травой землю или пыльную тропинку.

– Что сие есть такое? – стараясь держать себя в руках, спросила Огнемила.

Она направила свою кобылу ко мне поближе, но та испуганно дёргалась и перебирала ногами на месте.

– Паровоз, – с ухмылкой ответил я, – большая машина.

– Паровоз. Машина. Что сие? – поиграв словами на языке, переспросила попаданка.

А я даже не знал, как ей это объяснить.

– Это огромный котёл на колёсах. В нем кипит вода, вырывается паром наружу, но перед тем, как стать свободным, двигает и сам паровоз, и все большие телеги за ним.

– Аз есмь думахо, что сие есть дух ручный, – поглядев вслед убегающему к горизонту поезду, протянула Огнемила. Она сжала в кулаке склянку, которую таскала с собой. – Духо многие суть сьдесе. Суть многия и многия тьмы. Леготно их приручати, но такого духа, что двигати сей воз, приручати не льга. Мочи такой не есть.

– Сил нет на таких могучих духов? – вслух перефразировал я, поставив галочку напротив слов о том, что эфирных созданий у нас не просто много. А очень много. – Нет. Мы не пользуемся духами.

– Пошто? – удивилась Огнемила. – Они суть много. Пошто не пользуете?

– Не умеем, – виновато улыбнувшись и пожав плечами, ответил я.

Конезица замолчала, обдумывая мои слова, изобразив при этом такую физиономию, словно решала в уме задачку «Казнить нельзя помиловать». Она разжала кулак, оставив лежать на подставленной ладони склянку с эфирным созданием, а потом состроила ехидную рожицу.

– А иже ты, Евгене Тимофеявиче, подмогу мне буде свершил, аз буде учила тебя. Духи многия деяния могут свешити, многия помощи содеяти. Они моути оберегти, да искати и бити недругов. А еще они могути шептати. Шептати о ворогах, как тот, что семиг за нами зрит, и нас хочет убити.

Девушка приложила свой оберег ко лбу, закрыла глаза и замолчала на несколько секунд, а потом бросила талисман на землю. Склянка упала в придорожную траву, вспыхнув изумрудным пламенем. Из этого сверхъестественно костра возникло быстрое создание цвета свежих листьев. Оно походило на громадного зелёного волка.

Одновременно с этим Анна, сидящая по-женски боком на лошади, вскрикнула и толкнула светленькую попаданку, отчего та упала в пыль почти под копыта.

– Усме́рти! – заорала конезица, указав пальцем куда-то в сторону, и громадный волк размазался в воздухе, метнувшись к зарослям ракиты неподалёку.

В следующую секунду вопль боли разрываемого на куски человека смешался с выстрелом.

Анна замерла и кулём упала вслед за девушкой-попаданкой. Спина нашей провидицы была сплошь покрыта кровью, словно в неё попали картечью из охотничьего ружья.

– Настя! – закричал я. – Настя! Лечи!

Все бросились к нашей юной сотруднице. Ближе оказался штабс-капитан, который, не задумываясь, разорвал на девушке белый поддоспешник, в который та была одета. Он освободил Аннушку от одежды и взял на руки, прижав к себе. Было видно, что его глаза на секунду остановились сперва на безвольном лице провидицы, потом на небольших, но аккуратных белых грудях.

– Быстрее, Настенька! – закричал он.

Я встал рядом. Сейчас от меня помощи никакой не было. Я мог убивать, мог сам лезть под пули и на штыки, мог без отдыха идти по следу не хуже легавой, но вот вытаскивать кого-то с того света не умел. Только и оставалось, что стоять и глядеть с пустеющим сердцем на умирающую девушку.

Одетая в кирасу Настя упала рядом с ней на колени, подняв огромной механической тушей пыль и сломав торчащие у дороги листья лопуха. Она попыталась сперва сдёрнуть механические перчатки, а потом зарычала, как рассерженная куница, и перевернув Анну на живот, положила на кровоточащие раны руки прямо так – в броне, и стала что-то торопливо бормотать.

Что сталось с тем стрелком, думать не хотелось. Наверняка ничего хорошего. Если огненный медведь превратил громадный трактор в кучу оплавленных обломков, то эта зелёная зверюга шансов точно не даст.

А упомянутый зверь, всколыхнув пространство, возник рядом со своей госпожой, облизнулся прозрачным изумрудным языком и сжался в точку. Этот светлячок совершил несколько размашистых зигзагов, обогнул лошадь с хозяйкой и нырнул в неразбившуюся склянку, как восточный джин.

Конезица подняла руку, и один из её телохранителей подхватил из травы колдовской бутыль, а потом вложил в руку Огнемиле. Да, если меня научат таким трюкам, будет весьма нелишне.

– Не смей дохнуть! – вдруг закричала Настя.

По её перчатке проскользнула рубиновая молния, перепрыгнув на белую кожу. Мгновениями спустя под пальцами вспыхнул алый свет, гудящий, как электрическая дуга. Кожа на спине Анны пошла волнами. Из ран толчками потекла тёмно-красная густая кровь с неприятными чёрными комками. Приглядевшись, в этом месиве можно было разглядеть смятые картечины.

Вскоре сияние утихло, а целительница безвольно уронила окровавленные руки вдоль тела. На перчатки сразу налипла хищная до всего жидкого пыль, и пыли было всё едино, что вода, что слёзы, что кровь. Она все их в равной мере сделает грязью.

Белобрысая попаданка сидела рядом на коленях, прижав руки к груди и не шевелясь. А глаза её, наверное, хотели превратиться в большие блюдечки. Столь велики они были. На лице поселилось полнейшее неверие в реальность происходящего.

– Усё, – пробормотала Настя, устало глядя перед собой. – Кончилося.

– Что всё?! – чуть не сорвался в крик Баранов, до сих пор держащий на руках неподвижную девушку.

– Варенье у меня усё дома кончилося, – уныло произнесла рыжая ведьма и тяжело вздохнула. – И какава кончалась.

– Какие, к чёрту, какао и варенье?!

– Обычное, – выдохнула Настя. – Жрать хочу, мочи нет.

– Что с Анной Дмитриевной?! – прокричал Баранов, уже не стесняясь того, что перед ним девушка.

– А паровоз уже был, или ещё будет? – раздался тихий, усталый шёпот. – Всё так запутанно.

Я поглядел на провидицу, которая через силу облизала посиневшие, как на промозглом холоде, губы. И все дружно выдохнули.

– Живая, – протянул Баранов, задрав лицо к небу, – а я хотел на фильму пригласить. Наверное, не время.

– А как же… – начала Аннушка, а потом поморщилась, и по её щекам потекли слёзы. – Пока все предвидения сбывались. Почти все.

Она замолчала, а потом повторила часть своего пророчества в стихах.

Долина зверя, кругом очертанья. Свет голодный, яростная тьма. Рыцарь лампы, леди состраданья. Блеск клыков и гордость стали. Дым, огонь и радуга пера. В бездну воды рек упали. Треснул мир, пришла пора.

– Не понимаю, – произнёс Сашка, слушавший тихое бормотание Аннушки через моё плечо.

Если вздумает на него навалиться, будучи в кирасе, то точно пару-другую костей сломает.

– Что непонятно? – спросил я, вспоминая все события, которые произошли с нами.

– Всё непонятно.

– Долина зверя, кругом очертанья – это земли конезицы Огнемилы. Они же круглые. Зверей ты уже видел. Свет голодный – это Настя с её целительной волшбой и вареньем, Яростная тьма – Ольга в моей чёрной кирасе. Рыцарь лампы – это я. Леди состраданья – наверное, опять конезица. Тут сам не понял. Блеск клыков ты только что видел. Гордость стали – проехавший паровоз, когда я представлял наш мир. Дыма и огня было много – особенно когда рванула та ручная мортира террористов. Радуга пера – это расписанные тобой кирасы. Про бездну и треснувший мир объяснять, думаю, не стоит.

– А там ещё было что-то.

– Воздух, скованный стеклом, ты сам к электричеству подключал. Там дух воздуха запрятан, – продолжил я пояснять, и показал на Ольгу. – Демон, нитью упоенный. Его надо найти, но сперва визит к господину барону совершим. Про остальные строки я пока не понял. Они могли свершиться без нас, а могли пока ещё не свершиться.

– Не сбылось, – сквозь слёзы прошептала Анна.

– Что не сбылось?

– Другая не сбылась. Она ещё будет.

– Какая другая? – снова вмешался Баранов.

– Не надо фильму, – всхлипнула Аннушка, – потому что другая будет.

Штабс-капитан, нахмурившись, поглядел на меня.

– Вот ровным счётом ничего не понимаю.

Я протяжно вздохнул, ставя себе задачи на ближайшее будущее. Барон. Кукловод. Огнемила. Пришлые террористы.

– Конезица, ты с нами?

Девушка поглядела вперёд, где красовались верхушки домов и трубы заводов, а над леском словно мыльный пузырь плыл одинокий цеппелин. Там был разлом и сейчас велась оценка ущерба и примерная смета на строительство обходного пути и нового моста.

– Аз зело позрети на сии чуды хочу, – кивнув, ответила девушка.

Глава 30 Старый лис и три волкодава

Одиннадцать лет!

Я глядел на конезицу Огнемилу, едущую на своей лошади. Именно столько она взращивала своего пылающего зверя, и ещё год подходящего искала до этого. И получается, если ей сейчас около девятнадцати, то своего пёсика она подобрала в восемь лет. С её слов тот монстр, что раскурочил трактор, убил тракториста и исчез, натаскивался на убийство полгода. Чем проще задачи стоят перед духом, тем меньше нужно времени на их подготовку, что вполне естественно и для животных, и для людей. Но все надежды на скорейшую помощь рухнули в одно мгновение. У меня в запасе не то что десятка лет, даже месяца нет. За то время, что имею, можно научить создание более или менее сносно узнавать меня среди других людей, и даже отпускать нельзя – исчезнет, чуть почуяв волю.

Меж тем конезица с жадным любопытством разглядывала город, в который мы вошли. Её интересовало всё – от фонарей, до редких авто, что иногда попадались навстречу. День был в самом разгаре и множество разного народу, наполняющего Императорский проспект, также разглядывало нас, окровавленных, несущих с собой два трупа, а ещё и странно одетых. Тут даже нельзя было выделить, на кого больше внимания обращали, так как и размалёванные кирасы, и чудно одетые пришлые были сродни бродячим скоморохам. Медведя на привязи не хватало.

Та моя половина, которая Марк Люций, хотела вырезать всем встречным-поперечным глаза, чтоб не пялились, а та, которая изначальный Тернский, сквозь зубы шептала: «Не надо. Успокойся».

– Дай ответ мне, Евгене Тимофеявиче, – заговорила Огнемила, когда мы миновали базарную площадь с ее многочисленными торговцами и покупателями, – аз не чую во всехо кудесах духов. Како оные светильники сияют, а телеги едут?

– Конезица, до этого ты мне молвила, что одиннадцать лет взращивала своего верного помощника. Сейчас же я отвечу тебе, что много лет приходится постигать науку, чтоб добиться хоть малой крупицы всего этого. Много людей положило жизни на алтарь знания. Посему я не смогу так вот запросто тебе ответить.

Она замолчала, и так мы доехали до усадьбы. Дозорные сразу ж забрали своего убитого товарища вместе с останками несчастного тракториста и убыли в расположение полка, сказав, что по пути занесут убиенных в мертвецкую.

Ворота нам открыл ошарашенный часовой, пялившийся на пришлых. В ответ он удостоился совсем уж уничижительного взгляда, но не конезицы, а Ольги, которая чуть не плечом толкнула ничем не повинного солдата. А потом прошли в гостевой зал особняка. Я хотел уже расслабиться и выдохнуть, но этому не суждено было осуществиться. В столовой сидели злые, как черти, ревизоры, они до сих пор не могли покинуть особняк, находясь под прицелом часового. Я остановился посередине, снял с головы испачканную шляпу и провёл ладонью по волосам. Хотелось просто закрыться у себя в кабинете и послать всех к лешему.

– Ваше высокоблагородие, – скромно позвал меня часовой. – А этих господ сколько ещё стеречь?

– Пока не сдохнут, – буркнул я под нос, а потом окинул взглядом лестницу, на верхнем пролёте которой с опаской во взглядах стояли горничные и дежурный оператор.

Молча сверлил меня взглядом дневальный, стоящий на своём месте у входа. Можно было послать к чёрту и их, но я начальник и подавать виду, что устал, не должен. Я должен принимать решения, отдавать приказы и всем своим видом показывать, что всё под моим контролем. От осознания этого я сделал глубокий вдох и постарался придать себе подобие сосредоточенной уверенности и спокойствия.

– Дарья, прими шляпу и сюртук, – произнёс я, а потом повысил голос, так как горничная не шелохнулась, разглядывая новых действующих лиц, коих стало столь много, что впору справочник заводить.

Мол, вот эта особа – благородная дама из иного мира, вот эта – тоже из иного, но уже не благородная, а в одних панталонах щеголяет. И всех их разместить надобно, и ублажить.

Горничная подбежала и выхватила одежду из моих рук.

– Сейчас сложим броню, и пойду умываться, – продолжил я отдавать распоряжения служанке. – Приготовь чистую сорочку, бордовый галстук, серую тройку. Ботинки новые достань, эти промой и высуши. Господин штабс-капитан, попрошу вас побыть пока при гостях.

Договорив, я достал из кармана свой комплект ключей и направился к оружейной комнате. Возле неё уже стояли мои помощники и помощницы. И если Сашка был усталым, но держался на ногах, стойко перенося возникшие тяготы, то девушки просто выжаты. Им бы день-другой отоспаться, понежиться в кроватях.

Я звякнул ключом и шагнул внутрь. По стенам сразу забегали светло-зелёные духи сырости, изображая жирных тараканов. Они всё так же прятались прямо в стены.

И всё же, как можно приручить этих эфирных созданий, ведь они не обладали ни малейшей крупицей ума, свойственного тем же собакам, лошадям или кошкам. Да что там говорить, даже почтовый голубь в сотни раз сообразительнее.

За такими думами мои пальцы сами взяли из сейфа патроны к нагану, положили их на стол и принялись по одному извлекать выколоткой стреляные из барабана. Мелькали думы о том, что неплохо бы взять что-то более мощное и скорострельное, но мы всё же не на поимку собрались, а на беседу к начальнику, пусть и имели претензий вагон и маленькую тележку.

За спиной раздались девичьи вздохи и причитания, щёлканья кирасой и приглушённый звон металла. Зарядив наган, я развернулся и замер. Сашка и Настя уже вылезли из своих кирас, а вот Ольга, напортив, только копошилась с картечницей, видимо, не сумев разобраться с устройством замены ленты.

– Помочь? – тихо спросил я у неё, но супруга, не обратив внимания на мои слова, подошла к стойке с кирасами и дёрнула за рычажок на левом боку.

Из паза выскочила батарея. Без электрического питания броня потеряла свою управляемость, отчего моя женщина стала неуклюжей и медлительной. Но Ольга с настырностью положила батарею на специальную подставку, после чего взяла свежую, защёлкнув её в паз.

Сразу после этого супруга схватила из пирамиды скорострельный карабин.

– Ты куда?! – быстро спросил я, встав у женщины на пути.

– Я пошла искать того выродка, который меня заставил ствол к голове приставить, – зло ответила Ольга.

– Я тебя никуда не отпущу, – со звоном металла в голосе ответил я.

Оба моих воплощения были в это мгновение солидарны в желании остановить жену.

– Извольте отойти, – сделав шаг вперёд, процедила Ольга, а когда я выставил перед собой руку, то она стиснула её в механической перчатке на запястье.

Под стальными пальцами легонько хрустнуло.

– Я тебя не отпущу.

– По какому такому праву?

– По праву того, что ты моя жена, и я не позволю, чтобы ты делала глупости.

– Это не глупости! – сразу сорвалась в крик Ольга, а под её пальцами ещё раз хрустнуло. – Я не успокоюсь, пока эта тварь не сдохнет!

– Хорошо, – ответил я. – Но сперва нужно решить вопрос с теми двумя сотнями несчастных, что попали к нам вместе с замком.

– Значит, проблемы твоей жены тебя интересуют меньше, чем эти? – выпустив из механических пальцев мою опухшую и покрасневшую руку с быстро проявляющимися синяками на запястье, она показала в сторону входа в оружейную комнату.

– Ты мне нужна, – тихо продолжил я, не сходя с места, понимая, что жена, будучи экипированной в кирасу, с лёгкостью столкнёт меня с пути.

А чтоб этого не случилось, нужно срочно найти подходящие слова.

– Я должна прикончить эту тварь!

– Во-первых, бегать по городу и вламываться без согласования полиции в жилища – преступление. Тебя посадят в кутузку вместе с убийцами, воровками и бродяжками. Во-вторых, ты даже не знаешь, где его искать. В-третьих. Я хочу, чтоб ты оставалось с конезицей, пока мы будем решать проблемы.

– Во-первых, мне плевать, так как собственный муж, если он имеет право зваться таковым, ставит преграды. Ты хоть бы раз услышал меня! Я не изнеженная барышня, а ты сам говорил, что не совсем Евгений. Во-вторых, я его чую. Это похоже на игру «горячо-холодно». Чем ближе к нему, тем сильнее злость и некое давление в голове. В-третьих, я не буду помогать с проблемами, пока не помогут мне!

Я замолчал, чувствуя закипающую внутри злость. И эту злость нужно было сдержать всеми силами, не то наломаю дров. А так хотелось сказать супруге в лицо, что на родине Марка Люция женщины даже имён не имели, лишь номер по старшинству, да и у мягкого Евгения Тернского тоже есть предел терпения. Хотелось, но лучше порой промолчать.

– Ольга, дорогая моя государыня, – процедил я, – сделаем по-другому. Сейчас ты переоденешься, как это подобает светской даме, умоешься и вместе с нами проследуешь к господину барону. Потом мы, любезно отпив с ним чаю, откланяемся и пойдём искать того, кого ты хочешь убить, вместе. Договорились?

Сказав так, я положил на полку рядом с аккумуляторами свой револьвер и немного подвинул в сторону своенравной женщины.

Супруга засопела, но посверлив меня недовольным взглядом около дюжины секунд, развернулась и дёрнула за рукоятку раскрытия панциря. Я криво улыбнулся, ведь эта женщина никогда не признается в том, что неправа, а если и признается, то всё равно в этом будешь виноват ты. Но спор спором, а дела решать нужно. Я обвёл взглядом своих подчинённых, решая, как быть. Хотел Ольгу оставить с пришлыми, но раз пошло такое веяние души, лучше в самом деле взять её с собой.

– Настасья, – позвал я целительницу, которая уже собиралась проскочить мимо меня к выходу из оружейной комнаты.

– Да, барин! – тут же выпалила ведьмочка, начав теребить кончик рыжей косы и поглядывая в сторону двери.

Одетая в белый, мокрый от пота поддоспешник девчурка изобразила на лице удручённую покорность, смешанную с некой суетливостью, и казалась от этого очень забавной, как кошка, которая пытается тиснуть кусок колбаски с хозяйского стола. И сдаётся мне, что на кухне она и будет проводить остаток времени.

– Пригляди за Анной и новенькой.

– Да, барин, – снова выпалила Настя и тут же исчезла в стороне обеденного зала.

Наверное, будет трескать варенье и чай с сахаром.

– Александр!

– Шеф? – отозвался парень, растеряно глядя на меня и гадая, что перепадёт ему.

– Ты за старшего. Займи конезицу с её помощниками, размести эту… белобрысую запри у себя. Вызови профессора Крылкина. И этого… студента-зомби. Вызови городовых. Пусть запрут в кутузке, а то совсем забыли про него, – перечислил я важнейшие распоряжения и подобрал с полки трофейное оружие.

Оно скорострельное и может быть достаточно легко спрятано под одеждой.

– Шеф, а чё я-то? – изумился Никитин, уставившись на меня как вошь на гребешок.

– А кого ты предлагаешь?! – вспылил я. – Горничную? Кухарку? Дневального?

– Шеф, я здесь без году неделю. Я ничего не знаю, – продолжил протестовать Никитин. – Ну. Хоть Ваньку.

– Оператор должен быть на посту! А мы с Ольгой отправимся по важному делу. Больше некому.

Никитин вздохнул и почесал затылок, как тот Балда, которого поп Дуралей озадачил с чертей оброк за тринадцать лет взять.

Я развернулся и вышел вслед за Ольгой. Поднявшись в свою комнату, увидел, что на спинке стула уже висит чистая одежда, а стоило раздеться, как в комнату скользнула Ольга, завёрнутая в халат. Она быстро его скинула, оставшись в костюме Евы, разве что на бедре висела подвязка, за которую был заткнут миниатюрный двуствольный пистолет системы Деринджера. Маленькая огнестрельная игрушка при перезарядке переламывалась, как охотничья вертикалка, была проста, надёжна и дешева.

– Я уже отдал распоряжение подготовить авто, – произнёс я, тоже поднимая халат.

Ольга не ответила, лишь сверкнула взглядом, потянувшись за нижним бельём. Прежний Тернский не узнавал в супруге тонкую, лёгкую и очень благоразумную барышню. Он проявлял недовольство поведением сударыни, мчащейся куда-то кому-то мстить, стреляющей направо и налево из оружия и ругающейся не подобающей барышням бранью сквозь зубы. А Люций был восхищён. Прежние его женщины воспитывались в строгих правилах подчинения мужчинам, зажатые и отказавшиеся от своего «я» ради некой эфемерной великой цели служения и самоотречения. Дерзкая и сильная, она хоть и вызывала регулярное желание применить силу и поставить на место, но вместе с тем была неимоверно привлекательна.

– Ты и в ванной была с ним? – спросил я уже на выходе, за что получил ещё одну порцию негодующего взгляда в спину.

Привёл я себя в подобающий вид весьма скоро, лишь ополоснувшись. Бриться было не нужно. Оделся тоже быстро. Ольга уже ждала внизу, одетая в чёрное платье с глухим, украшенным жемчугом воротом, тонкие чёрные перчатки и широкополую чёрную шляпку с пышным ярко-жёлтым пером. Сборы вообще были недолгими. Через половину часа мы находились во дворе, где к нам присоединился штабс-капитан Баранов. Быстро сели в авто, разогнав мелких мошек – духов предвестников грозы, которых становилось всё больше и больше последнее время. Они даже в ясную погоду садились на провода и едва заметно светились крохотными бело-голубыми искорками, как огоньки, взлетающие над тлеющей бумагой.

Несмотря на то, что ехать было недалёко, мы, откровенно говоря, нервничали. Ольга держала руку на сумочке, в которой в дополнение к её крохотному дерриджеру лежал мой револьвер. Баранов задумчиво крутил кончик своего уса. А я сосредоточенно глядел вперёд и стискивал лакированное дерево рулевого колеса. Оно билось на камушках и ухабах, передавая спешность и психическую дрожь дороги пальцам. Две мои разночинные сути сейчас двигали мною в едином порыве, как бойцы, шагающие в ногу на боевом марше. Под стук походного барабана – сердца.

Когда же подъехали к больнице, то в дверь зашли торопливо, чуть ли не бегом. Сестра милосердия даже пискнуть не успела, а мы уже были в коридоре. Звенящее нервное молчание смешивалось с гулкими шагами подкованной обуви по жалобно скулящим доскам пола, словно шепчущим: «Ну сколько можно ходить? А ведь ходят и ходят».

Выйдя за поворот коридора, мы остановились. У входа в палату господина барона стояла пара громил под два метра ростом. Похожих друг на друга, как братья. Оба были в длинных плащах, из-под которых топорщилось нечто, похожее на оружие.

Громилы молча поглядели на нас, и из палаты вышел третий, неспешно и небрежно прикрыв дверцу, клацнувшую замком. Я посмотрел на Баранова. Тот сперва с вытянутым лицом осторожно положил руку на кобуру маузера, а потом медленно убрал.

Я понимал его. Вступить сейчас в схватку было бы безумием. Если противник имеет в своём арсенале то же автоматическое оружие, что и предыдущие враги, то несдобровать будет даже мне, не говоря уже об Ольге и штабс-капитане. И даже попытка задержать до выяснения – смертельно опасное предприятие, уж слишком не равны силы. А то, что это были именно враги, сомневаться не приходилось. И даже их мирное на сей момент поведение не могло изменить ничье мнение. Ведь часового у входа не было. И за углом не было. А ведь не мог не быть.

Громилы, не произнеся ни единого слова, двинулись в нашу сторону. Я стиснул набалдашник своей электроударной трости, коротко пискнувшей, и сообщив тем самым, что она готова к применению.

С каждым шагом неприятеля напряжение росло. Баранов сжал до хруста кулак. Ольга закусила губу, совсем как в тот раз, когда она голая держала ствол у виска, разве что крови сейчас не было. А у меня внутри Марк Люций зло отодвинул в сторону Евгения и приготовился к худшему.

– Вы позволите? – вдруг произнёс один из громил.

От неожиданности я даже не сразу понял, чего они хотят, а потом сделал шаг в сторону. Молодчики дружно сделали едва заметные кивки и прошли мимо.

Мы стояли и смотрели им в спину, пока те не шагнули за поворот, а потом бросились к палате господина барона. Дверь впустила нас внутрь, и мы остановились. Помещение было пустым. Только тумбочка и заправленная кровать.

– Чёрт! Чёрт! – вырвалось у Баранова.

Штабс-капитан выскочил в коридор и прильнул к окну, откуда можно было видеть вход в больницу, а потом ударил ладонью по подоконнику и в сердцах выругался совсем уж грязно, упоминая маму этих молодчиков и дефекты младенчества.

– Ну что, – начал я, обратившись к Ольге, – ты ещё хочешь сама искать того кукловода?

Она ещё раз поджала губу и решительно кивнула. Я вздохнул, а Баранов бросился по коридору к лестнице. Мы последовали за ним.

– На чём они убыли?! – заорал штабс-капитан на сестру, сбежав вниз. Та в испуге захлопала глазами, а Баранов взял её за белый ворот и подтянул поближе. – На чём они убыли?!

– Кто?

– Сейчас! Трое мужиков!

– К крыльцу подъехал небольшой грузовичок. Они в него прыгнули, – заикаясь, пролепетала сестра.

Она глядела на полицейского широкими, как два блюдца глазами, в уголках которых начали наворачиваться слезы.

– А Бодриков?! Живее отвечай!

– Его превосходительство час назад изволили выписаться. Доктор был против, но его превосходительство решительно настояли.

– Старый плешивый лис, – буркнул я.

Баранов коротко бросил на меня напряжённый взгляд, а потом схватил медсестру под руку.

– В участок отправимся. Свидетельницей будешь! – рявкнул полицейский и выскочил на улицу.

Нам ничего не оставалось делать, кроме как последовать за ним.

– Зачем она вам?

– Пока память свежая, опишет грузовик, – пробурчал штабс-капитан.

Он подвёл испуганную сестру милосердия к нашему авто и небрежно затолкал на заднее сидение, усевшись туда же.

Я провёл ладонью по лицу. Марк Люций нехотя уступал место Евгению, а как следствие – рассудительности. Молодчики явно приходили за господином бароном, а раз тот ударился в бега, и ниточка оборвалась, придётся ковырять этот осиный рой с непонятной сектой Единства, ошивающейся вокруг завода. Зато можно выписать разрешение на обыск.

Посадив Ольгу на переднее пассажирское сидение, я направил авто к полицейскому участку. По хорошей дороге это заняло у нас меньше пяти минут. У ворот управления полиции по городу Новообску я остановил машину. Баранов сразу выскочил, таща за собой испуганную почти до обморока сестру милосердия, мы же остались ожидать его здесь.

Томительное ожидание затянулось на целых полчаса, в течение которых Ольга держала нервно трясущимися руками револьвер.

– Он здесь, – наконец разорвала она гнетущее молчание.

– Кто? – переспросил я, глянув на здание полиции.

– Кукловод. Я его чую.

– Ты уверена?

– Да, – прошипела супруга, сжав тонкими пальцами рукоять нагана.

Она открыла рот, чтоб продолжить, но в этот момент из здания выбежал злой, как чёрт, штабс-капитан. Подойдя к нам, он разразился отборной бранью и, хлопнув дверью, сел в авто.

– Этот самодовольный индюк сказал, что у нас недостаточно оснований, чтоб искать грузовик и трёх человек, не совершивших ничего предосудительного. И связь их с террористами вряд ли возможна. Вы представляете себе, Евгений Тимофеевич? Он мне отказал!

Я поглядел на хмурую Ольгу и зажатый в бархатных перчатках револьвер и улыбнулся. А ведь наоборот, картинка-то складывается. Но об этом я сообщу нашему полицейскому чиновнику попозже, не то он в негодовании пойдёт выяснять отношения.

Я нажал ногой на педаль контроллера электромотора и авто покатилось вперёд, к нашей резиденции.

Глава 31 Тайна его превосходительства

Зайдя в особняк, первое, на что я обратил внимание – это на отсутствие часового у входа в обеденный зал, а второе – на громкий смех и до боли знакомые голоса. Из-за эха не совсем понятно, что обсуждалось, но беседа была весьма оживлённой и дружеской. Мои внутренние сущности в который раз проявили полное единодушие, пребывая в недоумении. Может, сдружатся наконец.

Я положил шляпу на стойку дневального, которого тоже не было, и снял сюртук, перекинув через локоть левой руки. В ладонь, по возможности сделав незаметным, вложил револьвер и тихо щёлкнул курком, поставив его на взвод. Зашедший вслед за мной штабс-капитан молча встал рядом с дверью, так, чтоб можно было укрыться от выстрелов, а потом положил ладонь на кобуру своего маузера. Ольга замерла у входа в гостевую, устало и растеряно бегая взглядом по большому помещению, освещённому мерно гудящими газоразрядными лампами.

Я приложил палец к губам и осторожно подошёл к обеденному залу, покрепче сжал набалдашник тихо пискнувшей электроударной трости, и плавно открыл дверь. В поле зрения сперва попали три ревизора с улыбками на лицах и наполненными питьём рюмками в руках, а потом стал виден тот, за которым мы бегали всё это время – барон Бодриков собственной персоной. Он сидел рядом с Огнемилой, рассказывая какую-то байку и размахивая перед собой кусочком красной рыбы, нанизанным на серебряную вилку.

За спиной конезицы стояла её служанка, а у дальнего края стола присел один из телохранителей. Она их звала гриднями, то бишь это приближенные помощники не знатного происхождения. Второго видно не было. Особнячком за столом ютилась и сжимала ложку, горбясь над тарелкой, Белоснежка. Возле девушки с неимоверно чопорным видом сидел Максимилиан. Беленькая девушка бросала на него взгляды и старалась держаться за столом как адъютант его превосходительства, при этом постоянно принюхивалась к наваристому супу. Создавалось впечатление, что она никогда не ела такую пищу.

Я осторожно сделал шаг внутрь помещения, сразу удостоившись внимания.

– А! Евгений Тимофеевич. Наконец вы нас пожаловали своим визитом. Заждались уже, – обратился ко мне барон. – А я тут рассказываю о ваших подвигах, в бытность ещё в столице.

– Извольте объясниться, – негромко протянул я, заметив краем глаза второго гридня, стоящего так, что можно перехватить любого входящего в зал.

В руке он держал небольшую, безобидную с виду склянку, водя пальцем по стеклянной поверхности. Но я-то знал, что за этим может скрываться такая жуть, что живых в зале, в случае чего, не останется буквально через мгновение. Причём избирательно. Конезица и её свита будут невредимыми, а остальные – перемолоты в фарш или сожжены дотла. Не стоит его сейчас провоцировать.

– О чём вы? – ухмыльнулся барон, неспешно отправив в рот кусочек и потянувшись за новым.

Глаза у него при этом были колючими и сосредоточенными.

– Мы вас ищем, а вы тут, – немного поразмыслив, ответил я.

Не хотелось с места переходить в карьер, а потом быть, как взмыленная лошадь, не вынесшая такого быстрого бега. А то и вовсе пасть загнанным раньше времени.

– Да вот, полегчало. Решил навестить, а то, поди, совсем от рук отбились, пока я на больничной кровати отдыхал. И что ты мне не сказал, что у вас в гостях такие почтенные господа?

Я застыл с полнейшим недоумением. Я не понимал игры, которую затеял барон. То он сам приказал задержать, а потом сетует, что не предупредили об их появлении. Интуиция шептала, что он опять будет разгребать угли чужими руками. Пальцы вспотели, стискивая набалдашник-лампу, но через несколько секунд размышлений я стукнул в дверь за собой обитым концом трости. В помещение вошли Баранов и Ольга.

Увидев штабс-капитана, барон покрутил вилку с закуской перед собой, а потом встал и обратился к ревизорам.

– Господа, я распорядился подать экипаж. Прошу вас простить, но неотложные дела. Увы. И уверен, ваша докладная будет отражать всё в лучшем свете. Сами видите, мы работаем на износ. Люди устали. Ресурсов не хватает. Времени тоже.

– Всенепременнейше, – улыбнулся толстый инспектор, и все они встали.

Пришлось убраться в сторону, дабы пропустить этих господ. Вслед за ними вышел Максимилиан, приветливо улыбаясь. В прихожей ещё слышно было переговаривающихся инспекторов и заверения адъютанта, а потом дверь хлопнула, и всё смолкло. Но ненадолго. Послышались другие голоса.

Секунды тишины лопнули, разорванные криком Бодрикова.

– Какого чёрта ты полез на завод?! Ты, идиот, зачем полез?!

– Мне показалось, что там есть террористы, – ровным голосом ответил я, чувствуя закипающую внутри ярость.

Марк Люций сейчас рычал подобно дикому зверю, и только стиснувший всю волю в кулак Евгений сдерживал сатанеющее альтер эго от того, чтоб не выстрелить в барона.

– Террористы?! Ты вообще ничего не понимаешь! Ты полез туда, как слон в посудную лавку! Ты чуть всё не испортил! Ты просто не понимаешь!

– Ну так просветите, – подал голос штабс-капитан.

Я обернулся, успев заметить Никитина, заглянувшего в дверной проём.

– А ты кто такой, чтоб с меня спрашивать?! – продолжал яриться Бодриков. – Ты просто дознаватель уголовного сыска! Я не обязан перед тобой отчитываться.

– Я имею право, – тихо ответил Баранов, покраснев как рак и играя желваками. Сейчас, наверное, у всех нервы на взводе. Огнемила нахмурилась, но старалась не вникать в чужие разбирательства с подчинёнными. – И я спрошу, – продолжил штабс-капитан.

– Пшёл вон! – роняю слюну, совершенно взбеленился барон.

– Позвольте представиться, – с какой-то ехидной улыбкой, медленно и злорадно растянув губы, произнёс мой спутник. – Штабс-капитан Баранов Павел Алексеевич, его императорского величества контрразведка.

Барон замер с недосказанным ругательством на языке, а потом выставил перед собой руку, словно призывал к тишине, и взор его забегал по помещению, не видя ни нас, ни предметы, а сам барон сейчас, наверное, просчитывал кучу вариантов развития событий. Спустя несколько долгих секунд он облизнул губы и сел на место.

– Я прошу вас, дражайшая конезица, простить за столь неподобающее поведение, но на то есть обстоятельства.

Судя по нахмурившемуся лицу, Огнемила ничего из сказанного не поняла. Разве что слово «простить» могла разобрать.

Барон снова ткнул вилкой в красную рыбу, запил водкой из рюмки.

– Я распорядился, чтоб нам доставили оружие и десять кирас, – заговорил начальник как ни в чём не бывало. – Мы обсудили с конезицей этот момент. Её дружина для приобщения к нашему миру будет посменно нести службу в качестве часовых и дневальных в особняке. Поставим их на постоянное жалование. Конезице нужно укреплять позиции в нашем мире. А для этого необходимы связи и деньги. Я могу предоставить в обмен на услуги и то и другое. Сменим охрану, обучим операторов и телефонистов. Их цивилизация иная, но ненамного отличается от нашей в культурном плане. А то не доверяю сейчас никому.

– А им доверяете? – легонько переспросил я.

Но барон словно и не услышал колкости, продолжив рассуждения вслух.

– Инспекторам дал денег, способных полностью покрыть расходы и моральный ущерб. Сам видел их довольные рожи. Донесение они, конечно, напишут, но не настолько плохое, чтоб это могло помешать нам.

Штабс-капитан кашлянул в кулак, явно ожидая не такую речь.

– По заводу я переговорю, – продолжил Бодриков. – Заверю, что это было просто недоразумение.

Баранов снова кашлянул, пристально глядя на его превосходительство.

– Разве не вы хозяин завода? – спросила стоящая за спиной Ольга.

Я почувствовал, как её пальцы легли на мою левую руку, ту, которой я по-прежнему держал наган под сюртуком.

– Они пришли ко мне три года назад. Мол, хотят арендовать цех для своих нужд. Они-то думали, что я просто купец. Что можно посулить деньги, ничего не объясняя, или припугнуть. Я отказал. Я не знал, ни кто они, ни чего хотят. А потом пошли убийства, которые выглядели как несчастные случаи. Перебили всех основных помощников на производстве. Через месяц эти, – он указал рукой в сторону окна, – снова заявились ко мне, но уже с целью шантажа. Я должен был решать все внешние проблемы по заводу и не вмешиваться в их дела. Взамен оставят в живых моего сына, которого держат где-то у себя.

– Какого сына? – немного опешив, переспросил я. – У вас же только дочери.

– Представь себе, был, – немного грубо ответил барон, – на стороне. Дочерей я успел подальше отправить. В Париж. С сыном возникли затруднения, не успел. Я с ним часто общался. Устроил в городскую управу. Ума не приложу, как эти его нашли. Да, тот теракт в парке – напоминание для меня – погибли хорошие друзья моего сына. После теракта пришла записка, мол, для нас нет ничего невозможного.

– Чего они хотят? – хмуро спросил Баранов.

Он подошёл к столу, сел и налил себе немного беленькой.

– Не знаю. Я даже не представляю, зачем им мой завод. Они исправно выдают минимальную норму обычных осветительных газоразрядных и несложных логических ламп, передавая мне на реализацию. Но в цеха не пускают.

– Зато, кажется, я знаю, – сорвалось у меня с губ.

Все дружно уставились в мою сторону.

– Сашка, принеси ту странную лампу и цепи для подключения.

Никитин молча умчался, а через пять минут принёс преобразователь электричества и лампу, поставив оборудование на обеденный стол. Пока он тянул провода, я начал говорить.

– Мне тоже казалось, что всё дело в наших логических лампах. Мол, если есть возможность путешествовать между мирами, то можно заработать на передовых технологиях иного света. Обычные уголовники с необычными способностями. Пусть даже сектанты. Неважно. Но есть один момент. Когда мы встретили нашу дражайшую конезицу Огнемилу, то самолично убедились, что духи, которых некоторые не считают даже действительно существующими, могут представлять собой весьма большую силу. Сама же Огнемила заметила, что у нас духов очень много и они легкодоступны.

– Ну даже если так, – произнёс штабс-капитан, – при чём тут лампы?

– Сашка, давай.

Никитин повернул переключатель. Одновременно с этим странная лампа с заточенным в ней духом засветилась и взмыла вверх. Только натянутый провод не дал ей умчаться дальше и удариться в потолок. Она так и осталась висеть, подёргиваясь на высоте двух с лишним метров.

Вместе с полётом стеклянного сосуда у меня слегка потемнело в глазах, мир качнулся, подёрнутый лёгкой рябью, а на языке возник привкус переспелой черёмухи. Стоящая рядом со мной Ольга быстро прижала пальцы к вискам.

– Пошто есть нужда так сего духа мучати? – выдавила из себя Огнемила, скривившаяся, как от очень кислого лимона. – Он пискит, мочи слышати не есть. Сие есть, как пёса бить вожжами.

Сашка выдернул шнур из разъёма и подхватил падающую погасшую лампу.

Все замолчали. У каждого были свои мысли. Лично я думал, что мои приступы происходили от куда более зверского издевательства над эфирными созданиями. Или массовыми. И если эта лампа могла летать, тогда что же можно делать при помощи куда более мощного устройства? Эфирный дирижабль? Может быть.

– А кукловод тоже с ними? – тихо спросила Ольга, слегка проморгавшись после ушедшей боли.

– Мне кажется, он с ними заодно, – произнёс я, поглядев на погасший набалдашник своей электрической трости.

– Естественно, – кивнул немного приостывший штабс-капитан. – Но у нас нет никаких доказательств.

– Значит, будут, – пожал плечами я. – Значит, будут.

– Непременно. Господа, – тут же вставил своё слово барон. – Но нужно выполнить первый пункт замысла – разместить конезицу и её людей. Обезопасить себя.

– Вы уже и план составили, ваше превосходительство? – с лёгкой улыбкой уточнил я, глядя на этого старого лиса.

– Эх, молодёжь, – выдохнул Бодриков, сев на своё место и потянувшись за серебряной вилкой. – Всегда дерзите. И не умеете думать наперёд. Конечно, есть. Максимилиан, налей мне ещё этой инопланетной водочки откушать. Хороша зараза.

Я улыбнулся. Хоть в чём-то, а в такой мелочи, как обман с водкой из соседнего магазина, которую я выдал за зелье из чужого мира, он попался.

– Мене налий, – произнесла Огнемила, щёлкнув пальцами и указав на графин. Её челядинка сразу наполнила рюмку госпожи и пододвинула тарелку с закусками. Конезица долго и придирчиво понюхала угощение, а потом спросила: – Что сие есть?

– Оливка солёная, моя драгоценная, – тут же отозвался барон, общаясь с гостьей, как со старинной знакомой.

– Ваше превосходительство, может, огласите план? – осторожно уточнил я.

Начальник наполнил себе ещё водки, опрокинул в рот, крякнул и только потом ответил.

– А что тут неясного? Спасаем Васеньку, переворачиваем завод вверх дном, а потом прижимаем того кукловода из полиции. Вот только в толк не возьму, как он смог так хорошо спрятаться среди всем известных людей? Ума не приложу. Тут должна быть какая-то особая хитрость.

– А мне другая хитрость непонятна, – вдруг заговорила за моей спиной Ольга. – Почему пришлые хотели убить ту девчонку?

– Внесистемная, – тихо произнёс я.

– Что? – нахмурился барон, пристально вглядываясь мне в лицо.

– Внесистемная. Так её назвали, прежде чем напасть. Они не бежали. Они готовы были умереть, но убить её, – пробурчал я, а потом из некого злорадства повернулся к стоящему у двери гридню.

Тот пафосно изображал из себя каменную статую древнего воина, и лишь брови немного нахмурил. А я направил на него руку, в которой держал спрятанный револьвер.

– Бах! Бах! И ты труп.

Воин нахмурился ещё сильнее и немного отвёл в сторону руку со склянкой, мол, только попробуй.

– Могута! – раздался звонкий голос конезицы, услышав который, воин недовольно скривился и положил склянку в кошель на поясе.

Кошель, один из нескольких таких же, был сшит из цельной шкуры белки и вывернут мехом внутрь. Наверное, чтоб не разбить колдовскую гранату.

И что они её слушаются-то? Тот же Могута легко ей шею свернёт при надобности.

– Евгений Тимофеевич, – повысил голос барон, – у нас серьёзное дело, а вы играться вздумали!

– Хорошо. Только не мешайтесь, ваше превосходительство, вы и так серьёзных дел наворотили.

Я бросил сюртук на спинку ближайшего стула и сунул револьвер в потайную кобуру за пазухой, глядя при этом на барона, который побагровел, но не взорвался от возмущений.

– Когда кирасы подвезут?

– Должны скоро уже, – выдавил из себя начальник, налив себе ещё водки.

Он прекрасно понимал, что выливать на меня сейчас ведро словесных помоев и отстранять – самое последнее дело. Он на волоске от того, чтоб не быть обвинённым в пособничестве террористам и шпионаже, а ещё сына ему нужно выручать. Так что потерпит.

– Сашка, – позвал я Никитина, – ты будешь инструктором.

– Я? – удивился парень, – Я же сам тут без году неделя.

– А у нас мода пошла – пришлым доверять. Ты не исключение, так что ждёшь гридней конезицы и учишь их стрелковому оружию, обращению с кирасами, переодеваешь в солдатские шинели для маскировки. Поздравляю с повышением. Проставишься потом.

Сашка хмуро улыбнулся. А потом вдруг тряхнул головой. В глазах загорелся мальчишеский азарт. Наверное, он думал, что попаданцу нужно иметь силу сотен воинов, драконью кровь в жилах, колдовские способности и прочие особые возможности? Нет. В первую очередь ему нужно иметь голову на плечах. А у Никитина она есть, так что ничего удивительного, что он в вскоре и до офицерского чину может дослужиться, карьеру сделать и скопить состояние. Не император Вселенной, но ведь и не подлиза у смотрителя борделя для мужеложцев. Там-то ума много не надо. Кстати, о мужеложцах.

– Сашка, будем уплотняться в расселении. Свою комнату отдам господину барону, с Ольгой переедем в кабинет. У тебя поселится Максимилиан, но ты малость свою мужскую четь побереги, а то он такой.

– В кирасе спать? – растянул губы в улыбке Александр и поглядел на сконфуженного адъютанта его превосходительства.

– Как хочешь. Эту бледную внесистемную поселишь к Насте и Анне. Конезица будет жить пока в Аннушкиной комнате. Гридни – в комнате отдыха дневального. Фрейлина конезицы с горничными-близняшками поживёт.

– Мене надобно наказы дати своима челюдям, и свои вещи из терему взяти.

– Добро, конезица, – кивнул барон, – Завтра начнём все остальные дела.

Глава 32 Ночная погоня

Сашка глядел на молодого паренька лет пятнадцати, которого конезица приставила к нему для оказания помощи, фактически сделав подмастерьем. Она вообще интересно распределила народ, поставив старших в охрану, а младших на внутренние, весьма сложные для неокрепшего рассудка задачи.

Подгридней, эдаких юнг и пажей в одном флаконе, привели тем же вечером. Конезица каким-то образом сумела, минуя телеграф и радиосвязь, отправить им сообщение, и к тому времени, когда шеф с хмурым Могутой прибыли на границу владений Огнемилы, те уже ждали в полной готовности, с вещами и оружием.

После того, как проводили ревизоров, барон, шеф и штабс-кэп заперлись в кабинете и долго обсуждали. Бодриков был под подозрением в шпионаже и всячески отнекивался, во всяком случае из-за двери один раз донесся очень громкий вопль: «Господи, помилуй! Вы что, всерьёз решили, что я иномирный агент?!». После этого вызвали Дашу с сердечными каплями, мол, его превосходительству дурно. «Но тут не дурно, тут хреново по полной программе», думалось Сашке.

Завершив допрос, Баранов свинтил в участок, где был намерен приглядываться к крысе. Он не сильно верил во всякое потустороннее, но версия с некой шишкой из полиции, которая, в самом деле шпион и вставляет палки в колёса, казалась весьма правдоподобной.

Шеф же сейчас, на ночь глядя, принялся инструктировать новых операторов, у одного из которых уже был хороший фонарь под глазом, оставленный в качестве двойки за пройденный материал одним из помощников Огнемилы. Он не церемонился и давал тумаки направо и налево. Старшим и над глядунами и над телефонистами поставили Ваньку. Шеф сказал, что только ему мог доверять полностью, так как знал его ещё студентом. Для глядунов задача была не сложная – если возникнет на «сиятельном зерцале» яркая точка, позвать Ивана и ткнуть пальцем в то место, где точка была. Для связистов, совершенно не умеющих читать, провода подвязали разноцветными шёлковыми лоскутами. Там само по себе не сложно: идёт звонок, поднимаешь трубку и кричишь: «У аппарата!». Скажут соединить с кем-то, перетыкаешь шнуры по цвету и крутишь ручку. Парни тупили по-страшному, но кулак гридня и упорство Ваньки играли свою роль. Не сложнее, чем чукчу обучить. А эти хоть и через слово, но понимают сказанное.

Сашка опять поглядел на худенького веснушчатого паренька с подрубленными под горшок соломенными волосами. Со своим могучим ростом Никитин на голову возвышался над этим полуросичем, как он сам для себя прозвал этих пришлых. Сам-то он себя уже считал почти местным, ну что с того, что недавно, зато свой.

– Тебя как звать-то?

– Имя? Меня кликают Третьяком. Меня матька есть родила третимо, – ответил парень, переодетый в солдатскую гимнастёрку вместе со всеми своими товарищами.

Вот чего-чего, а формы барон накупил за свой счёт много. Конезицу тоже отправляли переодеваться вместе с Ольгой Ивановной по магазинам готового платья и портным. Будут из неё польско-чешско-словенскую панночку делать для конспирации. Женщины задержались с примерками и вернулись затемно.

– Да уж, не заморачивались твои родители с именем, – буркнул Сашка.

– Мене по осени буде давати взросло имя. Отец строг яго наказ есть дал, ежи аз буде учил премудрости, буде дано имя Мирослав.

– А кто у тебя папка?

– Могута.

– Блатной, значит, – усмехнулся Сашка, но парень его не понял, лишь нахмурился, заставив пояснить сказанное. – Ну, не из простых.

– Знано сие, – ответил Третьяк, – отец при конезице о правуея руку сидит. Княжий стременной он. Есть гласил, аз есмь должен быти лучшим, да не посрамити рода нашаяго.

Никитин смотрел на этого шалопая, которого к нему юнгой приставили, и внутри него просыпался азарт, последний раз посещавший парня ещё по срочке, когда тот уже перед дембелем получил духов в подчинение. Азарт не злой, но задорный.

– Ну чё, салага, бум из тебя следопыта сотого уровня делать?

– Не уразумел, – растеряно отозвался юнга.

– Го за мной. Щас будем очки опыта и репутации зарабатывать.

Сашка бодро поднялся по лестнице и подскочил к бывшей комнате шефа, занятой сейчас бароном. Подождав, пока его не догонит Третьяк, парень постучался в дверь начальника. Ту почти сразу открыл Максик, уставившись на незваных гостей, как вошь на гребешок.

– Чего стучитесь, как полоумные? Ночь уже, – тут же выпалил адъютант, через небольшую щёлочку.

– Я к боссу.

– К кому? – тихо переспросил подпоручик, скривившись, как от кислого лимона.

– К превосходительству.

– В приличном обществе, к коему ты не относишься, принято говорить: «Доложите-с его превосходительству о нашем прошении принять на аудиенцию», – зашипел адъютант словно кошка, которой на хвост чуть наступили.

– Мы к евошеству. Срочно, – улыбнулся Сашка.

Ему уже доставляло удовольствие бесить этого прихвостня. Так же он донимал одного ботаника в институте, который возомнил себя пупом земли и центром солнца. Здесь немного иная ситуация, но параллели всё же есть.

– Вам не назначено. Если разбудите господина барона, вас высекут, как вороватых крестьян, – буркнул адъютант и попытался закрыть дверь, но Никитин подоткнул створ концом сапога, заставить Максимилиана побагроветь от бешенства.

А сам Александр думал, что, если это утырок вякнет что-то в стиле «вам, быдло, не назначено», то сломает ему рожу кулаком. Прямо тут.

– Не высекут. Мы по поводу его сына, – с улыбкой продолжил Сашка.

– Извольте убрать свой лапоть, – выдавил из себя адъютант, пытаясь надавить на дверь, дабы выпроводить непрошенных гостей.

– Не изволю.

– Максимилиан! – раздался изнутри голос барона, – впусти.

– Да, ваше превосходительство, – ответил ему подпоручик и открыл дверь, отойдя в сторону.

Никитин злорадно улыбнулся и прошёл внутрь, позвав за собой Третьяка, который старался делать такой вид, словно все разборки его не касаются, и он здесь мимо проходил, но так уж вышло, что заблудился.

Барон полулежал на кровати, укрытый одеялом. Видимо, рана давала о себе знать, а после пережитого бегства и потрясения боль навалилась вдвойне.

Возле кровати по разные стороны стояли тумбочка с зажжённой настольной лампой и журнальный столик с кучей бумаг, а Бодриков, одетый в белую нательную рубаху, держал в руках желтоватый листок, испещрённый мелкими строчками.

При появлении гостей барон скомкал лист и бросил на небольшую латунную жаровню, на которой жгут письма. Такую Сашка в кино видел. Она, типа, удалить файл и отформатировать флэшку предназначена.

– Что хотели сказать? – устало спросил он, с прищуром глядя на вошедших в комнату парней.

– Это, вашество, – начал Никитин, подойдя поближе, – я тут покумекал немного.

Барон молча перевёл взгляд на Третьяка, а потом снова поглядел на Александра. Наверное, он уже устал бороться с безобразием, что сейчас творится, и разбор полётов произведёт позже, думалось Сашке.

– Я, это, уточнить хотел, – начал изъясняться парень, – Если здесь есть всякая паранормальная фигня, то может, получится и вашего сына отыскать при помощи сверхъестественного? Ну, вон Анька отжигает всякие приколюхи.

Барон опустил взгляд и некоторое время молча глядел на смятое письмо в жаровне. Лишь минуты три спусти он снова поднял глаза на парней.

– Я днём уже спрашивал у Аннушки, и у других провидцев тоже, – ответил Бодриков и сложил губы трубочкой. – Никто ничего не может сказать толком. Те, что из других городов, говорят, что он в нашем уезде. Аннушка пожимает плечами и говорит, что видит разрозненные картинки и не может понять, прошлое это или будущее. Да и ненадёжно оно. Нужно самим искать, а не надеяться на эфирные видения.

– Ну так, после того, как Аньке влепили картечью, она боится ошибаться. Девку-то белобрысую она лишь перед самым выстрелом сбросила с прицельной линии.

– Аннушка пока ещё учится, но предел ее возможностей уже скоро будет достигнут. Она сможет чётко видеть происходящее не далече, чем за несколько минут. Остальное будет смазанным, как у близорукого человека на прогулке – дальше вытянутой руки туман, а то, что зримо чётко, приходит кусками мозаики, которую ещё умудриться собрать воедино надобно. Ноосфера не всем легко даётся.

– Так мы это, ещё попробуем, – не унимался Сашка.

Барон вздохнул, потянулся к тумбе и достал из верхнего ящика черно-белую фотографию, на которой изображался парень в форме гимназиста. Она была потёртая, с загнутым уголком и сделана, видимо, достаточно давно. Бодриков осторожно протянул ее, при этом скривился и болезненно зашипел, словно рана начала ныть.

Никитин схватил фотку и вышел из комнаты, поманив за собой Третьяка.

– Ну чё, следствие ведут колобки! – выкрикнул он, торжественно направившись в женскую комнату, расположенную в другом крыле особняка.

– Как сие есть, колобоки? – спросил юнга-полуросич.

Он шёл рядом, оглядывая обстановку помещения, к которой до сих пор не привык.

– Не бери в голову, – отмахнулся Сашка и запел песенку, которая сама ему пришла в голову из прошлой жизни: – Хорошо живёт на свете Винни Пух. Оттого поёт он песни вслух.

– Кто есть Винипух? – снова задал вопрос парень, остановившись возле рубильника, включающего тусклые коридорные лампы.

Они были не газоразрядными, а обычными, со спиралями накаливания, потому в коридоре царил полумрак, впрочем, здесь и не нужен яркий свет.

– Медведь такой, из детской сказки.

Третьяк промолчал, а Никитин остановился возле двери и громко в неё постучал.

– Есть кто живой?

– Нету, – ответил оттуда голос Насти.

– Как нету? А с кем сейчас разговариваю?

– Да ты ж, полоумный, всех живых распугал!

– Открывайте, а то ломиться буду!

Внутри послышалась лёгкая брань, а потом щёлкнула задвижка и дверь приоткрылась. В щёлочку выглядывала одним глазом Настя, одетая в ночную рубаху. Девушка прикрывала ладонью грудь, которая просвечивала через тонкий ситец, и метала в нарушителей спокойствия молнии из глаз.

– Тебе что надо, окаянный?

– Так, это, мы квест делаем.

– У меня дрожжей нету, спроси у Машки, – сонно огрызнулась девчурка и хотела уж было захлопнуть дверь, но Сашка просунул в щель руку и снизив громкость голоса, заговорил.

– Настюша, толкани Аню, нам бы её суперспособности немного поюзать.

– А чей-та ты за супом, да еще и юзом ползать решил? Уже темно на дворе. Али ты чего недоброго умыслил? А то я вас знаю, вы сперва сладкое слово, а потом сильничать.

Девчонка нахмурилась ещё сильнее.

– Да ты чё, сдурела?! – воскликнул Сашка, – Нам бы ей только фотографию показать баронского сынка.

– Цыц, не кричи, – шикнула Настя, а потом обернулась в глубь комнаты. – Чуть не разбудил всех. А что она должна по фотографии сделать?

– Ну, она же экстрасенс. Должна как ищейка носом нюхать, только в своём эфирном пространстве.

– А-а-а, – протянула Настя, – человека по вещи найти. Ясно теперь. Обожди.

Девушка закрыла дверь. Из-за неё стал слышен шорох. А через пять минут дверца приоткрылась и из неё тихонько выскользнула Настёна, одетая в домашний сарафан и с мягкими турецкими тапками, которые купила недавно.

– А где Анька? – недоумевая спросил Никитин, глядя на рыжую ведьмочку.

– Спит. Она больная, раненая и уставшая.

– Ну, Настя, – всплеснул руками Сашка, – она нам нужна, а ты говоришь, спит.

– Я попробую.

– Ты?

– Бабка моя умела, а я чё, хуже, что ли? Токмо не здесь. Пойдём в обеденную.

Девушка, держа в руках фотку, быстро пошла по коридору, а потом начала спускаться по лестнице. Сашке ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Настя почти беззвучно сбежала вниз и проскочила мимо дневального, который подметал пол веником. Проходя мимо него, Сашка заметил, что и этот парень, из подгридней конезицы, был одарён добротным синяком. При появлении полночной троицы он поправил непривычную одежду и исподлобья зыркнул на Третьяка. Не иначе, это его батька тумаки раздаёт. Но сейчас идут притирания пришлых людей с новыми реалиями, и старые привычки придётся отбросить, заменить их новыми, иначе все они обречены на вымирание, как мамонты.

Сашка зашёл в обеденный зал, заметив, что Настя достала из шкафа небольшую банку с вареньем и села за стол, где принялась открывать крышку. Шедший сзади юнга остановился в дверях.

– Нам бы поимети такия светильни, – пробормотал он, разглядывая газоразрядные лампы, жужжащие под потолком, как встревоженные пчёлы.

– Поимеете, – усмехнулся Никитин, сев за стол и обратившись к уплетающей сладкое девчурке: – Ну, экстрасенса ты наша, кады химичить бушь?

– Обожди, – отозвалась та с полным ртом.

– Ты когда колдовать будешь?

– Я уве колвую, – сунув в рот ложку со сладким, ответила Настя. – Нитка есть, но ее сложно ухватить. Одно пока скажу – он живой.

Юная ведьма продолжала есть сладкое и разглядывать фотографию. Сашка недовольно качался на стуле и вертел в руках оставленную кем-то чайную ложку. Не иначе в особняке имеется не одна ночная жрушка, любящая сладкое в потёмках точить. Ему эта затея уже самому начинала казаться глупостью. Настюха не экстрасенс, она знахарка, и будь ее бабка хоть трижды победительницей шоу «Битва экстрасенсов», сама могла и не уметь ничего. Часы потихоньку тикали, отмеряя пройденное после полуночи время. Третьяк, тоже севший за стол и положивший голову на скатерть, начинал уже моргать через раз.

– Настя, ты скоро? – спросил Сашка, а потом взглянул на девчурку и замер.

Та сидела с ложкой недоеденного варенья навесу, ничего не выражающим лицом и остекленевшими глазами. Зрачки сузились до размеров острия иголки.

– Настя? – неуверенно позвал ведьмочку Никитин и толкнул Третьяка, который уже начал сопеть.

Парень сонно охнул и завертел головой, соображая, что случилось. Тем временем Настя медленно и плавно, то ли как робот, то ли как лунатик, встала из-за стола и пошла на выход. У двери она остановилась перед проёмом, медленно повернулась, постояла секунду и только потом двинулась дальше.

Дневальный, сидевший за стойкой, недоуменно проводил барышню взглядом, но вмешиваться не стал, видимо, решив, что в этом доме так заведено. А девушка заводной куклой начала подниматься по лестнице.

– Ой, не к добру это, – пробубнил Никитин, последовав за ведьмочкой.

Та поднялась наверх и, пройдя по коридору, остановилась перед дверью, где обитал барон. Одетая в светло-серый домашний сарафанчик, она сейчас казалась привидением, решившим побеспокоить обитателей дома. А когда девушка молча вытянула руку и притронулась к двери, то ситуация вообще походила на фрагмент из триллера. Можно было бы попытаться разбудить, но ведь она находилась в трансе. И если у Аннушки подобное состояние проходило легко и бесследно, то с Настей такое в первый раз, мало ли что может случиться. Так думал Никитин, которому ничего не оставалось, кроме следования по пятам за девушкой.

А Настя плавно развернулась и пошла опять к лестнице, но внизу не остановилась, а направилась к выходу.

– Вот жесть, – произнёс Сашка, а потом почесал в затылке и повернулся к Третьяку: – У тебя оружие есть?

– Лук бо охоты, кистень, мала секира, копие да скляниц с огневиками вот сколько, – ответил парень, подняв ладонь с пятью оттопыренными пальцами, кроме большого, что означало число четыре. – Оне со того лета суть вылежаны. Аз есмь пока плох во сём деле. Слабы суть оне.

– Пять сек тебе взять всё, кроме копья. Одна нога там, другая здесь, – бросил Сашка, и сам метнулся наверх, в свою комнату.

Там уже поставили вторую кровать, но адъютанта до сих пор не было, наверное, он следит за здоровьем барона и пичкает его сердечными каплями. А может, пиявок прикладывает. Да хрен его знает, чем они там лечатся.

Никитин быстро сунул руку под подушку и достал оттуда револьвер, оставшийся после бойни на краю круглого куска чужого мира. Он его подобрал, когда лошадь раздавила конного дозорного. В нагане ещё оставалось пять патронов, и этого должно было хватить отстреливаться или сигнал подать. Вообще, он не верил, что дойдёт дело до боя, ведь на штурм цитадели зла никто не собирался, но обезопасить себя от гопников на всякий случай надо. Эта публика даже в приличном городе может водиться.

Схватив револьвер, шинель и фуражку, Сашка сломя голову спустился в гостевой зал, где его уже ждал Третьяк. Если бы не спешка, то можно было бы посмеяться над тем, как экипирован полуросич. Поверх солдатской шинели нацеплен колчан с луком и стрелами, на поясе висели меховые мешочки с завязками и небольшой боевой топорик.

– За мной! – бросил Сашка и выбежал на улицу, откуда потянуло ночным холодком.

Домчавшись до караулки, он остановился, вглядываясь в темноту. Яркие фонари висели только вдоль забора усадьбы, а дальше было хоть глаз выколи. Горожане экономили электричество и лишь в отдельных окнах тускло горел огонь, может, от свечей, а может, и от керосинок. Насти же не было видно.

– Куда девчонка пошла? – подскочил к часовому и спросил Никитин, заметив, что и этот дружинник ходил с синяком, видимо, прогресс прививался очень уж медленно и скрипуче, раз Могута раздавал тумаки направо и налево.

– Туды, – махнул часовой, держа в руках такой же лук, что и у Третьяка.

Не винтовка, конечно, но если попасть по незащищённому бронёй человеку, то и этого хватит.

Сашка махнул рукой своему юнге и побежал следом, но вскоре остановился. В такой темени можно ноги переломать.

– Вот черт, – пробубнил он, – фонарь не взял, даун я тупорылый.

– Свет есть нужен? – тут же спросил Третьяк и на ходу полез за пазуху.

– У тебя с собой чё, факел или светодиодный прожектор? – с некоторой издёвкой спросил у него Сашка, вглядываясь в темноту и пытаясь угадать, где может быть Настя, но та ушла в бесшумных тапочках, и на улице, где только и слышен лай собак, найти ее по звуку – дохлый номер.

И псины шелудивые воют со всех сторон. Не метаться же по всему городу на каждый выброс гавканья в собачий чат.

А Третьяк достал из внутреннего кармана что-то едва заметно поблёскивающее.

– Что это?

– Огниво.

Сашка секунду стоял, замерший без каких бы то ни было мыслей, а потом хотел выругаться, но смолчал. И хорошо, что вокруг темно, так как на лице у парня отражалось огромное желание придушить своего компаньона.

Третьяк же с силой ударил кремнём по железке, высекая искры. Сашка набрал воздуха в грудь, чтоб смачно выругаться, но после очередного удара искра не погасла, а осталась дрожать на кончике слегка заострённого камня, становясь всё ярче и ярче.

– Светочь, – пояснил сын Могуты, – сие есть дух огня, и прячется в камени. Сей камень аз есмь нашёл давным-давно. Камень есть ручной, и дух есть ручной.

Сашка глядел на потустороннего светлячка, разинув рот. Он в первый раз видел настоящего духа. Ведь та хрень, что сожрала трактор вместе с трактористом, и пёс Огнемилы – не в счёт. То монстры, а вот такой эфирный светлячок – диковинка.

– Круто, – протянул Никитин, а Третьяк усмехнулся и ответил, поднимая огниво над головой, чтоб дальше осветить дорогу.

– Аз токмо мелких духов могу звати. Конезица Огнемила тако духа за день приручит, и духов поболее приручит, и всяк дух ея любит.

Сашка улыбнулся тому, как этот шаман-заклинатель первого уровня, несмотря на восхваление хозяйки, гордо напыжился, словно он уже апнулся до хай левела и всю легендарку нашёл.

– Окей, – торопливо произнёс Никитин, выискивая взглядом ведьмочку, так как та ушла совсем далеко, и надо ее догонять во всю прыть. – Третьяк, свети вперёд!

Улица хоть и освещалась огнивом, но все равно не больше, чем фонариком с лампочкой накаливания. Неподалёку послышались стук копыт и грохот колес по брусчатке, а потом показалась небольшая бричка с неспешно бредущей лошадью. Извозчик уронил голову на грудь и храпел на всю округу. Наверное, был в стельку пьян.

Сашка в очередной раз выругался, так как хотел уже спросить у этого мужика, не видел ли он чего, но у такого алкаша нихрена не узнаешь.

– Туды! – показал пальцем, воскликнул Третьяк, а там в самом деле мелькнуло что-то похоже на белое привидение.

Они рванули вперёд, но скоро сбавили шаг. Настя, до сих пор находясь в трансе, стояла перед большим деревянным бараком, в каком обычно обитают работники железных дорог или иной артели. Барак был двухэтажный, серый, с закрытыми на ночь ставнями на окнах.

Саша хотел позвать ведьмочку, но в этот момент Третьяк оглянулся и потянул Никитина за рукав, и лицо у него было такое, словно он призрака увидел.

Сашка проследил за его взглядом и увидел глухонемую попаданку, идущую в трёх метрах позади них, причём одетую в одну только ночнушку.

– Да какого хрены эта шизофреничка здесь делает?! – вырвалось у него.

– Юродивая? – спросил Третьяк.

– Ага, – буркнул Никитин. – Из-за топота наших сапог ни хрена не услышали ее. Она-то босиком.

Сашка протёр лицо ладонью, выругался сквозь зубы, скинул с себя шинель и подойдя к девчонке, нацепил на неё свою одёжу.

– Вот какого хрена ты за нами увязалась? Вот какого хрена эти дебилы тебя выпустили! Я, блин, шефу кляузу напишу, он их там всех вывернет наизнанку!

Он ещё раз процедил проклятия, а потом пошёл к находящейся в трансе Иголкиной, потянув Белоснежку за собой, бурча, что ему только такого геморроя в жизни не хватало, и на кой хрен он решил проявить такую дурную инициативу.

– Настюха, – осторожно позвал девушку Никитин, когда подошли совсем близко, но та только подняла руку с вытянутым указательным пальцем. – Ну нахрена мне такое шоу экстрасенсов? – выругался Сашка. – И почему в этой усадьбе все шизанутые, и один я нормальный? Их там что, по справке от психиатра подбирали? А может, мне подключиться к этой долбанной ноосфере, как к вайфаю?

В доме послышалось шевеление в виде скрипов и топота шагов нескольких человек.

– Всё, валим отсюда.

Никитин, державший за руку немую попаданку, попытался схватить ещё и Настю, но в этот момент немая прижала к голове руки и упала на колени, выскользнув из Сашкиных пальцев.

– Да вы сговорились, что ли? Третьяк, держи эту, а я Настю на плече понесу. Убираться надо, пока шум не подняли. А, да к чёрту вас, гаси свет.

Никитин подцепил поперёк тела Белоснежку, закинув на плечо, а потом схватил за вытянутую руку Настю и поволок обоих в потёмках, но не домой, а чтоб спрятаться за другой похожий барак.

Когда присели у деревянной стены, замерли и прислушались. Неподалёку скрипнула дверь, и лязгнул затвор. Этот звук вообще сложно с чем-либо спутать.

Сашка осторожно опустил рядом с собой светленькую и достал из-за пазухи револьвер, угадав по едва заметным движениям Третьяка, что тот вынул из петли топорик. Ну и правильно, с такой ношей сильно не побегаешь, поэтому придётся только надеяться, что искать не будут. Но звуки шагов не прекращались и наоборот приближались.

– Отползаем, – прошептал Никитин и потянул своих спутников.

И если Настя сейчас была как безвольная кукла-лунатик, то светленькая сжалась в клубок на земле и по-прежнему прижимала ладони к голове.

Сашка попытался поднять девушку, но та дёрнулась и неожиданно для всех произнесла ровным и неживым голосом:

– Нейрокэш. Загрузка. Ждать.

– Охренеть, заговорила, – прошептал парень. – Ты что, типа к вайфаю подключилась? Ай, да ладно.

Он стиснул револьвер. Не факт, что Настя привела к нужному месту, и не факт, что это иномировые сектанты, а не обычные сторожа. Никитин протёр лицо рукой. Вот что можно в такой момент делать? Убить невиновного? Ждать, пока стрелять не начнут? А шаги-то приближаются, и на руках две девичьи тушки.

– Сейчас бы чем-нибудь ослепить их, – пробурчал Сашка, – да в табло кулаком зарядить.

Не успел он произнести это, как Третьяк достал из мешочка какую-то склянку и бросил из-за угла, и вместе со звоном бьющего стекла улицу озарила яркая бело-голубая вспышка, как от дуговой сварки, вычертив резкие тени на заборах, деревьях, стенах домов и плохенькой брусчатке. Никитин не стал спрашивать у полуросича, откуда взялась такая фиговина, все равно тот ответит, что духа припахал, к тому же действовать нужно было быстро. Оба парня не сговариваясь бросились из-за угла, где в свете почти погасшей и трясущейся в агонии искры держались за глаза два здоровенных бугая. Сашка сам не маленький, но эти хлопцы выглядели немного покрепче его. Одно радовало, что те ничего не видели сейчас.

Недолго думая, Никитин саданул ближайшего преследователя под дых кулаком, а когда тот согнулся, врезал коленом по лицу. Рядом что-то сочно стукнуло, подозрительно похожее на удар камнем по голове, отчего пришлось резко обернуться и вглядеться в рухнувшего громилу. Рядом с ним с топориком в руках стоял Третьяк. На немой вопрос юнга пожал плечами и тихо промолвил:

– Аз не смертным боем есть битиши яго́. Обухом.

Сашка, тяжело сопя от нервного напряжения, бросился обратно за угол и попытался подхватить трясущуюся, как в эпилептическом припадке, светленькую попаданку, но та в полубреде начала вырываться, роняя рваные фразы, словно меню операционной системы.

– Нейрокэш. Загрузка. Загрузка.

– А, блин, – прорычал Никитин, едва не стукнув кулаком по стене.

Было слышно, как дверь скрипнула, выпуская из барака ещё одну порцию преследователей. Снова тихий лязг предохранителей и затворов, топот тяжёлой обуви. Но на этот раз нападавшие действовали по-другому. Судя по звукам, они перемещались перебежками, как профессиональные спецназовцы, и при этом не издавали ни слова. Наверняка ещё и в обход кого-нибудь послали.

– Ещё пальницу бросити? – едва слышно спросил Третьяк, но Сашка покачал головой.

Нужно было срочно уходить, и на этот раз вспышка не поможет.

– Похоже, мы с тобой влипли в рейд, который нам не по зубам, – прошептал он. – Не видать нам левел апа. Бежим к тому дому, напротив. В темноте могут не попасть.

Рядом раздался тихий всхлип, а следом голос Насти.

– Сашка? Что я здесь делаю? Где мы?

– В заднице мы, – прошипел парень, а потом подхватил на руки Белоснежку, которая все так же пыталась вывернуться.

– Загрузка. Пятнадцать секунд.

– Нету у нас их, – чуть не выкрикнул Сашка, нервно прикусив губу, а девчонка, словно сжалившись, сменила число:

– Тринадцать секунд.

Топот преследователей приближался, и одновременно с этим стал слышен лязг зубов Насти, которую сейчас трясло. Вскоре топот прекратился, и Сашке показалось, что в темноте кто-то быстро глянул из-за угла и спрятался.

– Семь секунд.

Вот только не было этих семи секунд. Никитин прошипел проклятье, а потом глянул на забор соседнего дома и достал из внутреннего кармана револьвер. Оставалось только надеяться, что дальности инопланетного вайфая хватит, чтоб завершить всю процедуру во время бегства, а то мало ли что с этой припадочной может случиться.

– Бежим, – бросил он, положил вырывающуюся беленькую попаданку на плечо, а затем начал стрелять в воздух и дико орать: – А-а-а!

Револьверные выстрелы звонким эхом прокатились по пустой улице, всполошив всевозможных собак, отчего поднялся многоголосый лай. Сзади почти в ультразвуке завизжала Настя, и все помчались в сторону забора, за которым был едва угадывающийся в темноте сад. А следом начали раздаваться короткие очереди выстрелов. Одно радует, что попасть по движущейся в темноте мишени совсем не так легко, как пишут в книжках. Из пистолета можно с пяти шагов промахнуться, а с автомата на полсотни шагов.

Что-то несколько раз просвистело совсем рядом, тихо ойкнул Третьяк. Спустя пару секунд все быстро перескочили через низенький заборчик из штакетины и с треском вломились в кусты. Выстрелы смолкли, сменившись топотом совершающих перебежки недругов, перемешивающихся с собачим лаем. Какая-то шавка неподалёку истерично заливалась и лязгала цепью.

– Ты как? – спросил Сашка у сына Могуты, который прерывисто цедил воздух через зубы.

– Рука, – коротко ответил тот.

– Настя, подлечи.

– Я не могу. Саш, я не могу, – пролепетала ведьмочка дрожащим голосом.

– Ну, тогда хоть прокляни их, – вырвалось у Никитина.

– Как?

– Не знаю. Просто прокляни.

Топот приблизился, скрипнула калитка, и преследователи затихли. Они были где-то рядом, готовясь добить.

«Но вот что мы им сделали? – думал Никитин. – Мы же просто подошли к дому. Или у них инструкция, уничтожить при первой же возможности?»

Рядом дёрнулась беленькая девчурка.

– Нейродрайвер. Загрузка.

Сашка чуть не взвыл от досады, а около калитки в темноте кто-то зашуршал травой. И ничерта не было видно.

– Чтоб тебя. Чтоб тебя. Чтоб тебя, – затараторила шёпотом Настя одну и ту же короткую фразу, словно молитву.

Шелест кустов в темени то обрывался, то снова приближался на несколько шагов.

– Чтоб тебя. Чтоб тебя.

А потом раздался звонкий металлический щелчок. Сашка не сразу понял, что это осечка.

Преследователь с тихим лязгом передёрнул затвор, отчего было слышно упавший во мрак патрон, и враг снова нажал на спусковой крючок.

И снова осечка.

Сашка, недолго думая, швырнул на звук бесполезный револьвер и бросился сам. Он не занимался каратэ, но простейший приём в виде прямого удара ногой выполнить смог. Солдатский каблук встретил преграду в виде человеческого тела, и враг с выдохом отлетел назад, с треском сломав подвернувшиеся цветы. Никитин подскочил поближе и наугад несколько раз пнул сапогом туда, где должно быть лицо неприятеля. Преследователь молча вцепился парню в голенище, и тогда Сашка ударил кулаком, заставив недруга обмякнуть.

– Настя, насмерть прокляни их, – бросил парень через плечо, вслушиваясь в топот тяжёлой обуви, смешанный с несмолкающими лаем и воем.

– Я не могу, – на грани истерики ответила ведьмочка, но все же начла шептать: – Сдохните. Сдохните.

В темноте послышалась непонятная возня.

– Вот видишь, можешь же.

– Сдохните! – во весь голос, с надрывом прокричала девчурка, подскочив с колен и сделав шаг вперёд.

На секунду в воздухе повисла полная тишина, а потом улицу озарило яркое пламя, и эту самую тишину разорвал рёв картечницы с темпом не менее пяти тысяч выстрелов в минуту и грохот потока падающих гильз. Через пять секунд всё смолкло, а следом раздался голос Тернского.

– Эй, все живы?!

Глава 33 Призраки и бластеры

В дверь громко постучали, вырывая меня из той полудрёмы, в которую я провалился совсем недавно. Вылезать из-под одеяла не хотелось совершенно, тем более что день выдался очень тяжёлый. За окном царила темень, разбавляемая только светом фонаря. Жёлтый свет, падающий на потолок, разбивался на квадратики рейками, держащими оконные стёкла. Плавающие в воздухе пылинки придавали лучам объём, и казалось, если кинуть подушку, свет спружинит, отбросив ту обратно.

В стекло бился одинокий мотылёк, тщетно стремящийся вырваться из жилого помещения на свободу. Он был самым обычным насекомым, и просочиться сквозь прозрачную преграду или же разбить её было для трепещущегося создания совершенно невозможным.

За стеной, в моём бывшем кабинете громогласно храпел барон. Если бы по храпу меряли здоровье человека, то его превосходительство был бы мало того, что совершенно здоров, так ещё и бессмертен.

Снова постучали. Я поглядел на лежащую рядом Ольгу, а та во сне скривилась и потянула на себя сползшее одеяло. Мне же пришлось осторожно слезть со слегка скрипнувшей кровати, накинуть халат и обогнуть ширму, которую специально поставили между дверью и нашим ложем.

Когда я открыл дверь, то на пороге стоял один из дружинников Огнемилы, переодетый в серую шинель, перевязанную вместо солдатского ремня цветным шитым поясом, словно человек не хотел расставаться с ним, как с оберегом, ни при каких условиях. Он шмыгнул носом и провёл рукой по разбитой губе, отчего на ладони осталась кровь.

– Боярин, та́мо вас зело просит быти Могу́та, – произнёс он, слегка шепелявя.

– Что случилось? – переспросил я, глядя на мужика сверху вниз.

– Беглые, – снова шмыгнув носом, ответил тот.

– Какие ещё беглые? – нахмурился я, совершено не понимая в чём дело.

Пленников, тем более способных надавать по лицу подготовленному воину, мы не держали.

Прямо в халате я спустился вслед за гонцом, оставив спящую Ольгу во власти доносящегося через стену храпа. Всё одно супруга не слышала его.

В гостевом зале по паркету ползал кашляющий ратник, а над ним со зверским лицом склонился, уперев прямые руки в колени, Могу́та. При виде меня он выпрямился и показал в сторону двери.

– Сей дурень позво́ляша белой поло́нице ухо́дити! – прорычал гри́день Огнеми́лы, а потом пнул провинившегося под рёбра.

– Она не пленница, – ответил я, насупившись.

При этом внутри уже был готов ко всякому. О девушке совершенно ничего не было известно, ни откуда она, ни чего хочет, ни даже имени.

– Глаголи, падаль! – закричал Могу́та на дружинника, когда тот прокашлялся и сплюнул слюну на паркет.

Евгений Тимофеевич внутри меня скривился при виде избитого человека, которого пинали без суда и следствия, а Марк Люций скривился от того, что паркет был дорогим, и знал на себе кровь, вино и грязь чужих миров, а вот плевок для него был непозволительным оскорблением.

– Боярин, твой гри́день Саша, и Третья́к, сын Могу́ты, и ведуни́ца Настя суть уходили ужо потемну. Оружными суть уходили. А во след за ними есь уходила бела дева. Нагая есь уходила. Нагая, аки новорождённая. Я позво́ляши им ухо́дити, ибо ду́маши, так здесь обычно. Я не есь знал, что сие нельзя.

– Давно ушли? – спросил я, в то время как Марк Люций отодвигал в сторону рассудительного Евгения и быстро закипал от ярости.

– Так, деревянная куку́ха тогда голосила, – быстро ответил воин и поглядел на часы.

Механическая птица куковала ровно в двенадцать, а сейчас десять минут первого. Значит, уже могли пересечь половину городского района.

Я скрипнул зубами и, действуя по наитию, ринулся в оружейную комнату, а потом ударил кулаком по обитой железом двери, сообразив, что ключи у меня не с собой. Новым дневальным, навязанным мне приказом его превосходительства, я хоть и старался довериться, но ключи от такого важного объекта не решился оставить. Пришлось бегом подняться в комнату.

Ольга до сих пор не проснулась, и я осторожно взял связку из стола, а на выходе вовремя спохватился и не хлопнул дверью. Когда спустился, в гостевом зале уже собрались воины. Выглядели они непривычно, в шинелях и с луками, мечами и топорами. На поясах меховые мошны с боевыми склянками, причём чем выше статус ратника, тем больше мешочков у него имелось, и тем качественнее те были изготовлены. Тот же Могу́та в противовес многим прицепил аж десяток таких подсумков для колдовских гранат.

Я быстро открыл оружейку и, переодевшись в поддоспе́шник и бросив халат на стол для чистки оружия, нырнул в чёрную кирасу. Благо что уговорил Ольгу вернуть причитающуюся мне броню в обмен на обещание раскрасить её розовую юнкерскую в благородный багряный цвет и нанести узоры позолотой. Кирасу подогнал днём во время занятий с нашими диковатыми новобранцами.

Металл захлопнулся на мне, клацнув застёжками. Завыли силовые катушки, словно приветствуя меня и соскучившись по хозяину. Что я могу в ней делать? Не только держать фужер. Рука потянулась к полке и взяла оттуда медный пятак, а потом пальцы начали гонять монету между костяшек механических пальцев. Я могу тасовать колоду карт, могу бриться опасной бритвой, могу заряжать патроны в револьвер. В прошлом, когда был командиром столичной группы перехвата особо опасных попаданцев, доводилось проводить много времени в полном снаряжении.

Пальцы перехватили пятак и щелчком подбросили к потолку, а когда монета стала падать обратно, стальной кулак ударил по ней, отправив в полёт к дальней стене. Я многое умел, а сейчас к знаниям и сноровке Тернского добавилась ярость и реакция патриция Нового Рима. Ядрёная смесь.

Монета ещё звенела на полу, а я уже подхватил обрез скорострельной винтовки, сунув её в притороченный к бедру чехол, и взял со стеллажа картечницу, закинув ранец с патронами на правое плечо и сунув в разъём оконе́чник жилы, питающей раскру́точную катушку картечницы. После пол-оборота, сделанного серебряным штырём в гнезде, тот надёжно зафиксировался, и вырвать получится, только приложив изрядную долю усилия. На оружии, рядом с небольшой, выгравированной на воронёном железе молнией начал тлеть крохотный оранжевый огонёк.

При моём появлении воины Огнеми́лы немного нахмурились. Если винтовку я им показывал, и даже давал подержать в руках, то картечницу нет, и оружие с таким количеством стволов их удивило.

Всего дружинников было восемь. Я лишь мельком окинул их взглядом и вышел на улицу, остановившись только у караулки, где спросил, куда пошли эти дурные потеря́шки.

Под тяжёлыми подкованными ботинками хрустели камни, катушки тихо жужжали в такт моим движениям, легонько подрагивала лента картечницы. Фонарь, прицепленный к шлему, бросал слабый жёлтый свет мне под ноги, и казалось, что если пойти быстрее, то можно прищемить этот клочок электрического сияния, но беда в том, что он всегда был проворнее и успевал ускользнуть из-под подошвы. Следом, тихо переговариваясь, шла восьмёрка воинов. Несмотря на личную подготовку, строем они ходить совершенно не умели.

Я не знал, куда направляться, но оставаться в усадьбе тоже не мог. А по мере того как шёл по ночным улицам, желание оторвать голову Никитину становилось всё сильнее. Он даже не удосужился сказать кому-либо о своём намерении. Найду дурня, точно рожу набью.

– Евгене Тимофеиче, – произнёс Могута, когда я остановился на очередном перекрёстке, выискивая глазами хоть какие-то признаки наших приключенцев.

К тому же я не до конца уверен, что ушедшая в чём мать родила попаданка сейчас с Никитиным, а не у своих сородичей. Оставалось надеяться, что они всё же вместе.

– Евгене Тимофеиче, – повторил дружинник, обращаясь в потихоньку вымирающем звательном падеже, но Марк Люций настолько сильно завладел моей сутью, отодвинув хмурого Тернского на задний план, что даже не сразу пришло осознание, что зовут именно меня.

Нет, конечно, никто никого не отодвигал и не толкал, но желания и стремления патриция Нового Рима всё чаще преобладали в моменты ярости, азарта, опасности, отступая в мирной жизни и отдавая в рутине инициативу коллежскому асессору. Они потихоньку распределяли сферы влияния, и это было хорошо, так как постоянно слышать того психопата, которым был Люций – то ещё удовольствие.

– Что? – огрызнулся я, резко повернувшись к Могуте, и тот даже отступил от меня на шаг с растерянным видом.

– Аз разумею, ищейца по следу пустити надобно. Он хотя и есть дурень, но хуже не будет.

– А что сразу не предложил?

Ратник нахмурился и пожал плечами.

– Он есть редкая тварь, и не есть послушен да умён покуда ещё учится.

– Спускай, – кивнул я, а Могута достал из мехового подсумка что-то и подул на него.

Это нечто быстро разгорелось вишнёвым, как цветной уголёк. А потом на землю упала яркая искра, принявшая форму небольшого псового, возможно, шакала. Контуры создания подрагивали, и оно само то исчезало, то вновь появлялось на том же месте, меняя позу и шевеля ушами.

– Сие есть сделано.

– Это ищеец? – уточнил я, разглядывая мутную прозрачную фигурку зверька.

Тот в ответ уставился на меня, поочерёдно наклоняя голову с острой мордой и большими ушами то на один бок, то на другой, при этом его контуры стали чёткими.

– Да, аз есмь поил его кровью щенов и своей кровью восемь месяцев.

Я вспомнил зверя Огнемилы, которого та прикармливала много лет, но уточнять, чем именно конезица кормила изумрудного монстра, не стал, зато спросил другой, более важный сейчас интерес.

– Что не ищет?

Могута открыл рот для ответа, но в этот момент до нас донеслись выстрелы и крики. Стреляли недалеко, и скорее всего, из пистолета или револьвера, а несколько секунд спустя раздались очереди скорострельного оружия. Завыли на разный лад дворовые собаки. Я бросил взгляд на дружинника и побежал в сторону перестрелки. Налобный фонарь сперва выдёргивал из мрака деревья, заборы, калитки, а порой и оставленные на улице телеги, а потом я его погасил и бежал, надеясь лишь на интуицию Марка Люция.

В темноте раздалось ещё несколько выстрелов, сменившихся вознёй где-то слева за кустами в палисаднике, больше похожей на драку. Ещё мгновением позже из тех же зарослей раздался крик, по которому я узнал Настю.

– Сдохните!

Это значило, что наши приключенцы спрятались в зарослях от погони, а те, чьи едва различимые силуэты отступали к бараку – злодеи. Неважно, кто они были, они напали на сотрудников Тайной канцелярии. Это в любом случае преступление. Я щёлкнул переключатель картечницы с нуля на среднее значение оборотов стволов и нажал на электроспусковую клавишу на рукояти. Грозное оружие сразу же начало изрыгать оранжевое пламя, освещая улицу и дома. При всём безумии Марка Люция, стрелять вдоль улицы я не решился, потому что можно было задеть случайных прохожих или выглянувших из окон зевак. Но и так я зацепил двоих недругов, упавших мешками на плохо присыпанную мелкой галькой землю. Краем глаза заметил, что ратники вскинули луки. С лёгким треньканьем тетивы и свистом во тьму ушли стрелы. Кто-то протяжно застонал.

– Эй, все живы?! – выкрикнул я в сторону палисадника.

– Шеф?! – раздался оттуда голос Никитина. – Да, живы! Мы все тут!

Я сам себе кивнул и начал обходить дом по кругу, держа на прицеле. С Сашкой позже разберусь, сейчас нужно поймать этих террористов.

– Могута, отправь троих туда, – показал я рукой в сторону угла барака, – пусть следят за окнами, но внутрь не лезут.

– Ты, ты и ты, – отозвался ратник, ткнув пальцем в своих помощников и кивнув на здание, – начните делати, аки есть сказано.

Три фигуры убрали луки и достали топорики, направившись в нужном направлении. Я же пошёл в сторону двери, но не дойдя примерно двадцати шагов, остановился и закричал.

– Именем его императорского величества, приказываю выйти и сложить оружие!

Сперва было тихо, словно мы перебили всех имеющихся террористов, а потом почти одновременно произошли две вещи. Во-первых, голову кольнуло, как при очень коротком приступе, а во-вторых, внутри дома что-то сухо хлопнуло, и ставни на одном из окон начали очень быстро рассыпаться вспыхнувшими головнями, словно кто жаровню опрокинул. Я нацелился и нажал на спусковую клавишу. Ночь снова разорвала очередь картечницы, оставив после себя тихий звон в ушах и тлеющий на оружии огонёк, означающий, что лента кончилась.

В окне что-то мелькнуло, и один из ратников выбежал из-за моей спины с зажатой в руке склянкой. Я же быстро провернул и выдернул из разъёма оконечник питающей картечницу жилы, нажал на защёлки от лямок ранца, отчего тот в экстренном порядке рухнул за спиной на землю, и положил у ног саму картечницу.

На шинели бегущего мужчины возник пляшущий изумрудный солнечный зайчик, к которому из окна тянулся зелёный лучик, а потом опять коротко кольнуло в голове, и в ратника с приглушённым треском ударила молния ярко-жёлтого, как подсолнух, цвета. Мужчина даже не успел ничего выкрикнуть, как завоняло палёным мясом, и тело упало навзничь. На месте головы, груди и плеч остался только обугленный костяк, словно дружинника на всю ночь до пояса сунули в кузнечный горн. Целыми остались ещё и руки ниже локтей. На утоптанную землю с лёгким позвякиванием упала склянка.

Я выхватил из чехла на бедре обрез скорострельной винтовки и пошёл вперёд, стреляя короткими очередями. У трупа остановился и подобрал выпавшую склянку, а потом бросил в темнеющий на фоне тлеющих остатков ставней проём. Мало ли, вдруг поможет. Однако эффект превзошёл все ожидания.

Внутри здания что-то утробно зарычало. В окне показался террорист, которого с силой отбросило на подоконник.

– Сдавайся! – выкрикнул я, но не успел ничего произнести больше.

В темноте раздался чавкающий треск, и под ноги мне упало обкушенное до пояса тело, сжимающее в руках нечто, похожее одновременно и на короткоствольное ружьё, и на большой револьвер с барабаном под патрон большого калибра. Из окна наружу протянулась длинная жилистая лапа. Она была полупрозрачно-стеклянистая, многосуставчатая, едва заметно фосфоресцирующая, как диковинная глубоководная рыба, и с острыми когтями-крючьями на тонких пальцах. Лапа лениво пощупала превратившиеся в угли ставни и втянулась обратно, немного не дотянувшись до судорожно дёргающейся в агонии жертвы.

Потом три раза подряд кольнуло голову, и до слуха из-за угла барака донеслись человеческие крики. Я со скрипом зубов поглядел на чавкающую тьму в окне и побежал вокруг здания, а завернув за угол, чуть не сбил с ног Могуту, который держал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой, вот только вместо железного наконечника на ней была крохотная стекляшка, поблескивающая в свете огня.

Из круглой дыры в стене, похожей на ту, в которую превратился предыдущий оконный проём, вырывалось пламя. Оно уже норовило дотянуться до крыши. Пожарище, которое мы не в силах были остановить, освещало трёх ползающих по земле дружинников, причём один из них держался за ногу, а двое других за животы, но вроде бы все были целы.

Мы с Могутой не сговариваясь подбежали к воинам. Я сунул в чехол обрез, подхватил двоих за капюшоны и поволок подальше от огня, надеясь, что ткань не порвётся. Оттащив, остановился, переводя дыхание. Всё одно, террористов больше не было, а все улики сгорят в пожаре.

– Что случилось? – спросил я у того ратника, который сам встал с земли, держась за живот руками.

– Мы заходиши округ терема и ждаху. А после огонь кусаши стену, и чёрные люди там.

– Это они чем вас таким вдарили? – спросил я, глядя на раненых. – Кувалдами, что ли?

– Так, большая телега. Она сама выезжаши, без коней. Она нас и есть ударила, аки тараном. Чёрные люди в неё прыгаши и сундук кидаши, – ответил воин, сплюнув под ноги.

Я крепко выругался. Это получается, в перестрелке мы не услышали подъехавший грузовик, который сбил вояк, и на котором умчались террористы. Да уж, против такого их луки и мечи с секирами бесполезны. Они могли, конечно, применить склянку с духом, но это как с гранатой – может выйти себе дороже. По мере успокоения сердцебиения Марк Люций начал уходить в тень, давая волю рассудительному Евгению.

– Шеф, – раздался сзади голос Никитина, – я бластер подобрал.

Я повернулся. Никитин с виноватым видом шёл ко мне, держа на руках завёрнутую в солдатскую шинель белую попаданку, которая, судя по всему, была без сознания. А на его плече, на ремне болталось то самое странное револьверное ружьё, стреляющее жёлтыми молниями и способное обуглить человека в одно мгновение. Сашка назвал его бластером, ну, пусть будет бластер, неважно. Сейчас важно не выпустить повторно на волю Люция, иначе тот забьёт Никитина до смерти, или бросит в пожарище, чтоб парень заживо сгорел.

– Рассказывай, – процедил я сквозь зубы, заметив, что из темноты вынырнула Настя, идущая рядом с отпрыском Могуты.

– Так, это, шеф, я хотел, чтоб Анька поколдовала над фоткой и нашла баронского сынишку, а тут Настюха. Она, типа, сама может. Ну и пошла как лунатик, а мы за ней.

– Почему не остановил? – прорычал я.

– Ну, думал, она нас куда надо приведёт. Мы же не хотели в драку лезть. Мы только подошли, и они начали стрелять. Чес слово, мы ничего не делали. Шеф, вы нам верите?

Я поглядел на бесчувственную беленькую.

– Отчего же не верить? Верю.

– Правда, шеф?

– Да, – произнёс я, размышляя вслух, – они просто так напали в лесу. Просто потому, что эта особа была с нами. Они чувствуют друг друга. Вот хотел бы я знать, почему они её боятся. Кстати, что с ней?

– Шеф, не знаю. Но если бы она была киборгом, то я бы сказал, что палёных обновлений нахваталась.

Я тряхнул головой.

– Кто такие киборги? Что за палёные обновления? Потом объяснишь. А сейчас запомни. Если хоть на миг выпустишь её из виду, спущу живьём шкуру. Ты понял?

– Так точно, шеф! – выкрикнул Никитин, вытянувшись по струнке и чуть не выронив из рук объект своего наблюдения.

Я покачал головой и обратился к Могуте.

– Можешь пустить по следу своего ищейца?

– Он есть глуп, аки мал щенок, коего в первый раз на дичь травят. Но попытатися можно.

Правая рука Огнемилы достал из подсумка уже виденный мной грубо обтёсанный кусок стекла, и воин подул на него. Перед нами возник тускло сияющий призрачный зверёныш. Было видно, как на него, раскрыв рты, уставились Сашка и Настя. А Могута присел на корточки, прикоснулся к едва заметным следам колёс грузовика и бросил коротко слово.

– Ищи!

Зверёныш принюхался к следу и замер, а потом контуры тела дрогнули, и призрачный ищеец исчез, словно испарился.

– Ну что? – переспросил я.

Могута пожал плечами.

– Ждати надобно.

– Ну, ждать так ждать, – вздохнул я. – А долго?

Гридень снова пожал плечами.

– Может, до утра.

Мы замолчали, зато голос подал Никитин.

– Шеф, а я это, пленного взял…

Глава 34 Полночные догадки

На часах гостевого зала, освещённых мертвенным светом мерно жужжащих газоразрядных ламп, было уже шесть утра, а мы до сих пор не ложились спать, пребывая в препаршивейшем состоянии загнанных до полусмерти гончих собак. Никитин стоял в углу с серым, осунувшимся лицом, и выводил пальцем на стене непонятные, видимые только ему закорючки. Растрёпанная Настя с осоловевшими от усталости глазами тихонько хлопотала над ранеными, едва слышно бормотала под нос и периодически сдувала падающую на лицо чёлку. И шептала она не заклинания или не молитвы, а всякую ерунду, чтоб не заснуть. С её слов получалось, что у одного дружинника от наезда небольшого грузовичка оказались сломаны обе ноги, и даже следы протектора остались на расцарапанной коже. У второго чудовищным ударом разорвана селезёнка, а у третьего, лежащего сейчас на полу на спине с болезным видом, треснуло ребро. Но если подумать, то это они ещё легко отделались, так как с машиной не пободаешься, и с голой шашкой на неё не кинешься, будь ты хоть сто раз смельчак. Машина, бывало, насмерть человека могла раздавить, как глупого щенка, бросившегося с лаем под колёса телеги.

В кресле лежала укрытая шинелью Белоснежка. Она тяжело дышала, не приходя в сознание, и изредка вздрагивала, словно видела дурной сон.

Серый с лица Могута вместе с ожидающим своей очереди для перевязки сыном сидели у стены, вытянув ноги. Юнец время от времени клевал носом, а потом шипел от боли и откидывал голову к побеленной стене, на которой остались кровавые отпечатки ладоней и тёмные потёки.

Наверху лестницы стояла Ольга, сжимая пальцами ворот белого махрового халата, чтоб тот не распахнулся. Из-под подола выглядывали домашние туфли. Супруга стояла нарочито строго, словно гувернантка на картинах художников, а покрасневшие от долго сдерживаемых слёз глаза смотрели вниз устало и отрешённо. Когда мы вернулись, женщина, ожидавшая нас на крыльце усадьбы, уткнулась в жёсткую броню кирасы и тихо спросила: «Почему не разбудил? Почему не взял с собой?» Я тогда просто промолчал, хотя мог бы до утра говорить, а разговоры свелись бы только к тому, что не хотел рисковать ею. Как-то внезапно она ворвалась в мою жизнь, и вот вместо избеганий я тепло прижимал её к себе, пребывая в искренних переживаниях. А недавняя моя пассия Светлана как-то выветрилась из памяти, оставив там лишь несколько образов, похожих на чёрно-белые фотографические карточки, которые можно положить в дальний ящик, знать, что они там, но никогда больше не доставать на свет.

Сейчас же я сидел на нижних ступенях под светом проклятущих ламп, дающих ложное ощущение дня и режущих глаза свей неестественностью. Я сидел и глядел на мертвеца, которого Сашка до этого отправил в нокаут удачным попаданием кулака. Я смотрел на него с некой отрешённостью и тоской и крутил в руках оружие, подобранное в зарослях после полуночной стычки. Были огромные надежды на допрос террориста, и уже виделись радужные перспективы разоблачения, публичных арестов и прочей мишуры, но пленник, едва придя в себя, откусил сам себе язык и захлебнулся кровью. Сложно представить, что человек в здравом уме может совершить такое, но результат налицо. Вот он, мертвец на полу нашего особняка, прикрытый окровавленной простынёй.

Обыск его одежды не дал ничего. Карманы серой обезличенной робы были совершенно пусты, в них не нашлось ни бумажек, ни личных вещей, ни денег. Необычным было только оружие, обозванное пистолетом-пулемётом, и работавшее по принципу свободного хода затвора, а калибр равнялся восьми миллиметрам, из-за чего у нас не найдётся к нему патронов.

Впрочем, это оружие оказалось не таким странным, как то, что я вертел в руках, и из которого стрелял пришлый, раскушенный пополам тем монстром. Это действительно обрез ружья револьверного типа с барабаном на пять камор под обычный охотничий патрон двенадцатого калибра. Под стволом в цевье был выточен продольный паз, в котором крепилась обычная цилиндрическая батарея от скорострельного карабина Мосина, и разве что электрическая катушка с толкателем затвора отсутствовали за ненадобностью. А ещё к батарее крепился фонарь с зелёным стеклом.

Я щёлкнул выключателем, и на стене возник изумрудный солнечный зайчик, словно в фонаре имелась зелёная фокусирующая линза, собирающая лучи в узкий пучок. Глядя на этот огонёк, я подозвал к себе Никитина.

– Почему ты назвал это оружие бластером?

Сашка пожал плечами.

– Я это… увидел, как оно стену прожгло, и вспомнил. У нас в книжках часто описывают такую придуманную фигню. Она чистой энергией стреляет, и мощнее обычного оружия. Ну, прям, бах, и человек в пепел, – парень опустил глаза и сглотнул, – как тогда. Ему бластером голову сожгло. Жесть, – протянул Сашка.

Я кивнул, понимая, о чём тот говорит, и в то же время легко ухмыльнулся. Порой Никитин выражался так, что не всякий человек из высшего общества может, а порой опускался до уровня дикаря с его непонятными полусловами-огрызками. Жесть, окей, кайф, лол, имхо. Но слова – это показатель мышления не только отдельного человека, но и общества, в котором тот живёт. Вместо: «Осмелюсь предположить, что ситуация весьма прискорбная», он бросит короткое: «Ваще жесть». При всём этом жизнь у них отнюдь не дикая, но ритм она имеет не в пример быстрее того, что течёт у нас. Не знаю, смог бы я сам бы жить в том мире, из которого он прибыл? В мире, где скорость общения важнее наполнения, где счёт времени идёт не на часы, а на секунды. В мире, где не успевают жить.

– А что ты там говорил о киборгах? Кто это вообще такие?

Сашка посмотрел на лежащую в кресле Белоснежку и скривился, будто не мог правильно подобрать слова.

– Ну, если она кибер-тян, то лишь наполовину живая, а наполовину машина. Она может быть запрограммирована на какие-то действия, ну там, три закона робототехники или ещё какая-нить фигня, типа она терминаторша, но чес слово, не знаю, где могут юзать такую кибер-няшку, если только она не секс-бот.

Я потёр ладонью усталое лицо, пытаясь собрать разрозненные мысли воедино. Я ведь всего лишь попросил рассказать, кто такие киборги, а на мою голову вывалилась мешанина из ещё большего количества неизвестных слов.

– Саша, в очередной раз прошу тебя, изъясняйся по-человечески.

– А, ну да. У нас есть такое понятие, как кибернетические организмы. Это когда живое тело смешивают с механизмами. Но это из раздела фантастики. У нас такое только в книжках описывают.

Я вздохнул.

– Кто такие терминаторши? Жена терминатора? Кто тогда сам терминатор?

– Терминатор – киборг, имеющий приказ на убийство. Фактически, военная человекоподобная машина. А терминаторша – это киборг-убийца в бабской оболочке, – попытался пояснить парень, заставив меня снова вздохнуть.

Что такое секс-бот, я уже не стал спрашивать. Даже не зная таких слов, из контекста можно было догадаться. Тем более что я помнил, как он назвал мою супругу няшкой, что было синонимом красавицы.

– А что значит палёные обновления?

Сашка устало моргнул и начал вываливать на меня ещё одну порцию непонятного.

– Ну, по идее киберам время от времени нужна дозагрузка оси, на которой они работают. Ну там, добавление новых полезных функций, устранение багов и прочие приколюхи.

Я покачал головой, бросив безуспешную затею научить Сашку правильно высказывать свои мысли, извлёк из каморы патрон, подняв на уровень лица, и начал крутить его в пальцах. Отличие от обычного охотничьего заключалось в том, что внутрь него была вставлена узкая длинная склянка, похожая на лабораторную пробирку. И в полости этой пробирки шебуршилась жёлтая, слегка светящаяся пчела. Я нажал на рычажок фонарика, заставив того вспыхнуть зелёным, и призрачное насекомое начало биться о запаянную верхушку пробирки, стремясь к изумрудному огоньку.

Вот тебе и разгадка бластера. Может, настоящий бластер и существует где-нибудь в бесчисленных мирах, но это больше похоже на дрессированного духа, которого натравливают на цель. И оружие делают у нас, на Земле. А контрабанда оружием – уже посерьёзнее подпольного изготовления логических ламп. Вот тебе и улика.

– Саша, – начал я, поглядев на Белоснежку, – не так я себе представлял роботов. Думал, это неуклюжие железные существа с кучей лампочек и шестерёнок. Ноги и руки – гофрированные шланги со щипцами-захватами. Глаза стеклянные. А она совсем как человек. Но если я правильно понимаю, то машины должны кого-то слушаться. Кому-то принадлежать. Так?

– Да, – неуверенно кивнул парень.

– Тогда нужно найти того, кто стоит за этим. А роботов просто выключить.

Никитин пожал плечами.

– Не факт, что хозяева здесь. Они могут быть автономными.

– Тогда просто нужно найти рубильник их подзарядки.

– И сервер вырубить? – переспросил парень. – А это варик. Тока его найти нужно.

– Не знаю, что такое сервер, но голову на отсечение даю, что он на заводе. Негде больше. Я уже звонил Баранову, чтоб он выписал предписание на обыск и назначил несколько городовых. А этого отдадим на анатомирование, узнаем, киборги они или нет, – добавил я, указав на труп.

Мы замолчали, и тишина затянулась на добрые пятнадцать минут, разбавляемая только шипением Третьяка, которого начала бинтовать Настенька. Рана у парня оказалась несерьёзная, пуля лишь оцарапала руку, и крови было больше, чем реального вреда.

Часы показывали уже половину седьмого утра, когда в дверь постучали, а потом показалась голова новоиспечённого караульного.

– Боярин, тамо людин есь пришёл и глаголет, что до тебя есь пришёл.

– Проси, – произнёс я, достав на всякий случай из внутреннего кармана наган.

Все эти бластеры и пистолеты-пулемёты хоть и мощнее были, но револьвер привычнее.

– Чего просити-то? – недоумевая, высказал караульный, переводя взгляд то на Могуту, то на меня.

– Пропусти, – вздохнув, ответил я, и дружинник исчез.

Вот, придумал барон поставить на службу пришлых из чуждого нам средневековья, а мучиться с ними мне. Хотя ненамного-то они и дремучее крестьян из дальней деревни, разве что говорят по-иному да эфирных тварей наблюдать умеют. И между прочим, у них – это признак благородства, чернь и простые купцы духов не видит. Приближённые к конезице гридни – это воины-духодеи, а есть простые солдаты – войцы. Слово было придумано их народом, хотя смысл его понятен.

Тем временем дверь снова открылась, и в неё зашёл штабс-капитан Баранов, держа в руках большой свёрток из жёлтой обёрточной бумаги. Он оглядел всех, остановив на некоторое время взгляд на трупе, а потом подошёл ко мне и сел рядом на ступени. А я неспешно убрал револьвер обратно во внутренний карман.

– Нехорошие новости у меня для вас, Евгений Тимофеевич, – без предисловий начал он. – Отказали мне в предписании на обыск завода. Говорят, нет оснований. Мол, охрану сами спровоцировали на нападение, а в книжках разных нет ничего предосудительного. Налоги платят, порядок не нарушают, доказательств, что имеют связь с террористами, тоже нет.

– Мы ночью были в перестрелке, – проронил я, указав рукой на труп мужчины.

– Ну да, вас весь город слышал, – излишне резко ответил штабс-капитан. – Пожарные все утро постройки рядом с бараками разбирали, чтобы пламя на никуда не перекинулось.

Он замолчал, а потом стиснул кулак и начал им трясти перед собой, словно муху в коробочке, которая всё не жужжит.

– Вот, я им говорю, что есть связь, а начальник полиции ни в какую. Мол, нет связи. И ведь, зараза, нет на него ничего кроме нескольких небольших взяток и одного мордобоя.

Я молча глядел на штабс-капитана, а тот понизил голос и продолжил.

– Мной была отправлена телеграмма с запросом по некоторым моментам. Не имею права раскрыть всё, но есть то, что вас заинтересует. Для вас, кажется, запретили выделять поддержку от кирасирской роты пехотного полка? Так вот, есть основания считать, что приказ подложный. И человек, подготовивший его и подписавший от высокого имени, недавно скончался. А знаете, как? Вскрыл зубами вену и выпил сам себе кровь. Ничего не напоминает?

Я опустил глаза и начал размышлять. Ведь можно было донести новость до командования полка, но на это уйдёт слишком много времени, которого у нас и так нет. Придётся обходиться своими силами.

– Хозяин этих роботов старается, – сорвалось непроизвольно с моих губ. – Маньяк какой-то.

– Что? – переспросил Баранов, перехватив свёрток в другую руку. – Каких роботов?

Я вздохнул и поглядел на Никитина, решив попросить парня рассказать историю сначала для агента контрразведки, но потом передумал. Сашка пустится в дебри непонятных слов и всё запутает, поэтому изъяснился сам.

– Мы пришли к мнению, что труженики завода и контрабандисты – не люди. Это сложные механизмы, неотличимые от людей. И у них есть хозяин, который тянет их за ниточки, как марионетки. А также тянет некоторых людей. Помните кладбище? Зомбий-городовой. Зомбий-сторож. Зомбий-студент.

– Не сходится, – покачал головой Баранов, сосредоточенно глядя перед собой. – Либо люди, либо механизмы. Лично я не особо верю в такое. Но даже если можно создать подобных роботов, то как быть с городовыми? Они, несомненно, люди. У них жёны, дети, родители.

– Можно подменить человека, – раздался голос Никитина, – ну дубликаты смастерить, а потом их запрограммировать на всякое.

– Бред, – сморщившись, произнёс Баранов, – полный бред. Любой здравомыслящий преступник просто прикончит свидетелей, а городовые и сторож – свидетели. Всякие сложности излишни. Такое может делать только психопат. Опять же, ваша супруга – её невозможно было подменить. Вы бы заметили подмену. И эти ваши роботы. Они не будут кончать с собой с пафосными речами на устах. Они, ну, как авто, которое стало ненужным – перестанут работать спустя некоторое время. Это просто сектанты с влиятельным покровителем, и я намерен вести дело в этом ключе.

Я подбросил в воздух патрон с огненным духом, а поймав, встал с места.

– Давайте условимся, мы будем исходить из ситуации, что замешано нечто сверхъестественное, а вы будете решать проблему традиционным способом.

Баранов погладил усы, размышляя над чем-то своим. Он явно был не в восторге от нашего предприятия.

– Как?

– Эфирные вопросы требуют эфирных же решений, – с улыбкой ответил я штабс-капитану, чувствуя, как Марк Люций во мне начал расправлять плечи.

В этой задаче было слишком много неизвестных, но ниточки в клубке торчали, их нужно просто осторожно потянуть, распутывая. Возможно, мы вытянем лишь никуда не ведущий клочок, зато это нам даст пространство для манёвра. Пресловутая бритва Оккама действует в любой ситуации.

Баранов некоторое время глядел на труп, лежащий на полу. Он умел скрывать свои чувства, но не сейчас. Брезгливость с неким налётом скепсиса явственно позволяла понять, что он пытается найти хоть какой-нибудь довод в пользу теории о человекоподобных механизмах.

Штабс-капитан со вздохом покачал головой, а потом поднял голову и посмотрел на верх лестницы, где находилась моя молчаливая супруга, которая присела на ступень и тихонько клевала носом, проваливаясь в краткие мгновения небытия.

– Ольга Ивановна, – позвал Баранов, а когда та, вздрогнув, открыла глаза, немного приподнял свёрток перед собой, – я буду признателен, если вы немного поможете мне. Право сказать, уж не знаю, почему Анна Дмитриевна на меня осерчала, но может, этот небольшой подарок сгладит мою вину.

Ольга несколько раз сонно моргнула, облизала пересохшие губы и кивнула, после чего штабс-капитан быстро поднялся к ней и осторожно передал свёрток. Тот был не очень тяжёлым, но объёмным, и видимо, содержал в себе нечто весьма хрупкое.

В этот самый момент на ступенях показался молодой дружинник, сломя голову вылетевший откуда-то сверху.

– Боярин, боярин, – голосил он, – тамо тебя Иван кличет. Тамо волшебское зыркало зелены огнями пылает!

Я едва сдержался, чтоб не выругаться. Вот только попаданцев мне сейчас и не хватало. Мало, что ли, за последние несколько дней этих приключений. То чудовища, то живые роботы, то зомбии, то дикари с проклятыми вещами. А может, не ворошить этот осиный улей? Пускай вывозят себе на родину эфирных тварей, жалко, что ли? Их и так пруд пруди.

Но с другой стороны, именно в их непонятных манипуляциях заключается причина моих приступов. И оружие. Если они делают его тайком, то нет гарантий, что оно против нас же не обернётся. Если бы всё ограничилось лампами, то я оставил бы затею ловить этих заводчан, лишь изредка поглядывая на их сумасшедшую деятельность. А так не получается прекратить это дело, да и Ольга не утихомирится, пока не найдём кукловода.

– Боярин? – снова позвал меня назначенный в наблюдатели парень.

– Иду, – огрызнулся я, а потом поглядел на Никитина и кинул ему ключи от оружейной комнаты. – Сашка, одевайся в броню.

– Шеф, вдвоём пойдём? – поймав связку, спросило он.

– Да, вдвоём. Сейчас не до большой команды. Если что-то опасное, просто пристрелим.

А сам я быстро поднялся в операторскую.

Над экраном склонился сонный Иван, прикладывая карту и тыча в неё карандашом. На столе перед ним стояла кружка с холодным кофием, оставленная, видно, с вечера. Место пробоя было недалеко – всего в двух километрах от нас, придётся просто пройти через узкий деревянный мостик по речке Каменке и оказаться в Закаменском районе города. Там среди трущоб и будет пробой. Самый обычный, медленно нарастающий.

Когда я спустился, Сашка уже был готов, и мне самому пришлось потратить десяток драгоценных минут, чтоб облачиться в механические латы.

На улице только светать начало.

* * *

Аннушка открыла глаза. В комнату сквозь занавески пробивался едва брезжащий серый свет, падая размазанными тусклыми полосками на соседнюю кровать, на которой приходилось опочивать Анастасии. Эта неугомонная особа набросала поверх тёплого лоскутного одеяла стопку из трёх взбитых подушек, считая, что именно так заправляют постель. Впрочем, было некое очарование в этой пахнущей молоком, сдобой и лесными травами деревенской простоте, а само толстое одеяло вызывало желание закутаться и проваляться в нём до самого вечера. Аннушка неловко развернулась в поисках прикроватной обуви, и спину потянуло от тупой боли.

Провидица положила руку на плечо и сморщилась. Да, в неё попали из ружья, поранив не менее, чем дюжиной картечин, но Настя их вытащила, долго и упорно шепча свои наговоры. Боль от выползающих из живого мяса свинцовых комочков до сих пор витала в воздухе, отражаясь от прошлого криками и причитаниями.

Анна отдёрнула руку от плеча и дотронулась до коротких волос, опалённых и наспех подрезанных хоть для какого-то приличия в стрижку каре. Повинуясь внутреннему порыву, девушка поглядела на запертую дверь и скинула с себя ночную рубаху, обнажив бледную кожу, небольшие груди с розовыми сосками, узкую талию и неширокие бёдра. Анна осторожно встала со скрипнувшей кровати и подошла к небольшому трюмо, стоящему на узком столике у ширмы для переодевания. Места в комнате было мало, и приходилось смотреть под ноги, чтоб не споткнуться о ножки стульев.

Аннушка повернулась к зеркалу и поглядела через плечо. Стали заметны крупные, похожие на оспины, шрамы от картечи, и некрасивая, похожая на арестантскую стрижка. Они уродовали девушку. От ощущения ненужности и брошенности защемило в груди, а на глаза навернулись слёзы. Ей хотелось бросить всё это и уехать как можно дальше. Хотелось просто забыть, остаться одной.

Девушка прикусила губу, а потом подняла глаза. В серости комнатушки сквозь солёную влагу она разглядела большую, красочно разряженную куклу с фарфоровым лицом, сидящую на тумбе возле её кровати, и вазу с пышным букетом роз.

Анна ещё раз положила руку на обнажённое плечо, а из памяти вырвалось недавнее видение: незнакомка с круглыми оспинами-шрамами на спине и короткой стрижкой, целующий бледные девичьи плечи и груди штабс-капитан, протяжные и самозабвенные стоны вожделения, когда мужские руки опустились к женскому лону. А ведь это была она сама. Нет. Это будет она сама. Она просто не смогла узнать собственное отражение из грядущего.

Девушка улыбнулась и вытерла ладонями слезы, а потом на цыпочках подошла к цветам, не отрывая от них глаз.

– Красивые. И пахнут чудесно.

Глава 35 Ошибки рассудка

До места пробоя мы добрались весьма споро. Точка на приборе высвечивалась стабильно и не скакала с места на место, давая весьма точное место предстоящих событий. Равномерное усиление сигнала тоже говорило в пользу самого обычного события.

В итоге мы стояли на узенькой, разбитой колёсами телег улочке между покосившимися плетёными изгородями трущоб. Казалось бы, город не такой старый, как Москва, Рязань или Новгород, и даже моложе Петрограда, но выгоревшие до серости, утопленные по самые окна в земле домики с ущербными крышами и кривыми ставнями выглядели так, словно им исполнилось в обед пятьсот лет. Только один из них был более или менее свежим, и то из законопаченных щелей между брёвен торчало столько мха и пакли, отчего казалось, что древесину пилили вусмерть пьяные мужики. Даже глиной поверх не замазали, а уж про побелку и говорить нечего. Маленькие огородики хоть и были ухожены, но кроме морквы и капусты на их ничего не росло, ни ягодных кустов, ни цветов, ни иной путной рассады. А вот вдоль заборов наоборот, росла высокая, никем не прибранная трава, смешанная с жухлой прошлогодней. Со всех сторон противно надрывались сиплыми криками петухи, которые тоже казались пьянью, как и многие из здешних хозяев, да испуганные грязные собаки тихо подгавкивали, просунув морды через прутья плетней.

Это так разительно отличалось от широких мощёных улиц и трёхэтажных кирпичных домой на том берегу, и от этого казалось, будто мы находимся в совершенно другой местности, а то и пребываем в чужом мире. Даже расположенный в другом краю этого района, в крестьянской общине, Настин дом, тщательно побеленный, с красиво раскрашенным крыльцом и чисто вымытыми окнами казался настоящими купеческими хоромами по сравнению с этим убожеством.

Я поглядел на растерянного Сашку, а потом ещё раз обвёл злым взором навевающую тоску и брезгливость улочку. В нескольких грязных окнах мелькнули хмурые обитатели халуп. Взгляд сам собой зацепился за ярко-синие глаза какого-то растрёпанного мальчонки лет трёх, высунувшегося поглядеть на закованных в механическую броню людей, а потом из глубин дома вынырнула женщина и, схватив пацана поперёк тела, утащила это глазастое чадо подальше.

– Шеф, чё бум делать? – спросил Никитин, держа в опущенных руках винтовку с примкнутым штыком.

– Пробоя ещё не было, – ответил я, повернувшись и поглядев на другой конец улицы.

Мои механические пальцы легли на рукоять карабинного обреза, торчащую из набедренного чехла на тот манер, как его таскают пастухи из Нового Света, зовущиеся ковбоями. На другом бедре висели ножны с кинжалом, режущим заклинания. В голове несколько раз прокрутилось слово «Идемони».

– Шеф, а если эт киллеры?

– Кричим «Ни с места», потом стреляем в воздух, а если не послушается, то насмерть, – произнёс я и добавил: – Ты в воздух, я в цель.

– Окей, шеф, – с готовностью кивнул Александр.

Я вздохнул. Как-то Никитин назвал пробой киндер-сюрпризом, мол, хрен знает, что оттуда вывалится, и что за тройное удовольствие такое, топать по ночи хрен знает куда. Я так и не понял причём тут детская неожиданность, но нечто, имеющее гадостный душок нестираных пелёнок, тут было.

Ожидание затягивалось, а шумящие петухи с шавками начинали выводить из душевного равновесия. Брезжащий рассвет потихоньку становился ярче, но солнце ещё не выглянуло из-за горизонта. Притихшие собаки в какой-то момент начали лаять с новой силой, и я оглянулся в поисках того, что их могло растревожить. Это мог быть как попаданец, вынырнувший из почти бесшумного пробоя, так и дурная кошка, возвращающаяся с ночной прогулки. Взгляд несколько раз пробежался по пустой улице, ничего не находя, а потом на самой периферии восприятия мелькнула прозрачная, вишнёвого цвета фигурка. Я прищурился, вглядываясь в фантомное создание, похожее на небольшого шакала, и стоящее у заборчика в двух десятках шагов от нас. Это был ищеец, которого спустил на поиски Могута.

Я поглядел на Никитина, который не мог, в отличие от меня, видеть это существо. Парень глубоко зевнул и тряхнул головой.

– Шеф, чёта пробой затягивается, – произнёс он и попытался почесать сквозь броню ногу, а потом тихо выругался, так как это у него, само собой разумеется, не получилось.

– Ждём, – тихо ответил я и сделал несколько осторожных шагов к ищейцу.

Призрачное создание облизало длинным языком морду и отбежало на несколько шагов. Оно продолжало глядеть на меня и словно звало за собой. Я снова поглядел на Никитина, а потом позвал. Начавший стоя спать парень вздрогнул и попытался потереть лицо, но вовремя передумал, иначе бы нос механической перчаткой сломал или челюсть вывихнул.

– Ну-ка, прикрой меня, – протянул я и, не отрывая взгляда от существа цвета вишни, пошёл вперёд.

Ищеец снова отбежал от нас и замер у самого входа в узкий проулок между двумя домами.

– Шеф, попаданец?

Я молча покачал головой. Объяснить не умеющему видеть эфирных созданий в чём суть – то же самое, что показать глухому на пальцах игру на дудочке. Он поймёт, о чём речь, но вот саму музыку никогда не услышит.

Тем временем существо опять сорвалось с места и исчезло в проулке. Когда же я собрался протиснуться между хлипких жердин, рядом раздался сочный хлопок пробоя, заставив вздрогнуть и вытянуть шею в поисках источника звука. После пробоя собаки взвыли на разный лад, а я достал из чехла обрез, сняв его с предохранителя и нажав на рычажок перезаряда. Клацнул толкаемый электрической катушкой затвор, досылая патрон в ствол. Ищеец явно не был связан с переходом из мира в мир, а это значило, что нужно, не теряя драгоценного времени, решить проблему попаданца и последовать за существом. И даже если эта оказия окажется пустышкой, упускать возможность проследить за столь высокоорганизованным эфирным созданием не стоило.

Глаза напряжённо вглядывались в убогие огородики и пустую унылую улицу в поисках пришлых, но ничего не находили.

– Стой на месте, – приказал я Сашке, а сам повёл затёкшей от напряжения шеей и двинулся вдоль домов, держа оружие перед собой на манер дуэлянтов пушкинской эпохи, расходящихся на дистанции выстрела во время сатисфакции с кремниевыми пистолетами в руках.

А ещё на всякий случай я достал левой рукой из ножен кинжал. Клинок тонул в широкой механической перчатке и казался перочинным ножиком.

– Шеф, – позвал Сашка, но я цыкнул, чтоб тот замолчал.

Пройдя несколько десятков шагов, я так и не мог найти попаданца. Он как сквозь землю провалился. Неужели в самом деле это профессиональный убийца, тихо уходящий от нас? Тогда наша миссия провалилась.

– Шеф, – снова произнёс Никитин, – нашёл.

– Где? – резко обернувшись, спросил я, а парень показал пальцем вверх, заставив меня задрать голову.

На крыше ближайшего дома сидела худая-прехудая старуха. В том, что она из иного мира, можно было даже не сомневаться. Женщина была совершенно черна кожей, как мавританка. Седые волосы сплетались в десяток-другой тонких длинных косичек. Морщинистая кожа покрыта многочисленными шрамами, складывающимися в хитрые узоры. Пёстрая одежда, похожая по покрою на индийские сари, казалось, состояла из ярких лоскутов жёлтого, чёрного и красного цветов, а на руках и ногах красовались полированные медные кольца. Лоб женщины был обильно выкрашен охрой.

Когда старуха поняла, что её увидели, то испуганно прижалась к дощатой крыше, жалобно глядя на нас. Мне же ничего не оставалось, кроме как громко и протяжно выругаться. На эту пожилую попаданку терять время совершенно не хотелось, но и бросать на произвол судьбы тоже не стоило, несмотря на то что прок от неё вряд ли будет. Мне уже попадались люди из этого мира, и их сложно перепутать с выходцами из какой-нибудь иной вселенной. По-русски не говорят, высоких технологий не имеют, а самое развитое, что у них есть – литьё чугуна да ковка неплохого железа кустарным способом. Ни новых знаний, ни даже новых кухонных рецептов от неё узнать не получится.

– Саша, постучи в окно. Пусть мужики сами снимут.

Никитин оторвал любопытный взгляд от старухи, подошёл к чахлой калитке и потянулся к задвижке. В следующий миг деревяшка хрустнула под его пальцами, а сама калитка повисла на одной ржавой петле. Парень сконфуженно скривился, протиснулся внутрь и подошёл к окну.

– Есть кто живой? – прокричал он, а потом решился постучать в окно.

Но это у него не получилось, поскольку парень просто выбил его закованной в броню рукой, а вместо стеклянных осколков на раме повисли ошмётки слюдяных квадратиков. Изнутри послышалось недовольное бормотание, и Никитин растерянно поглядел на меня.

– Так, если никто сейчас не выйдет, – прокричал я, – то мы сами будем снимать пришлого с вашей крыши, и не дадим обязательств, что не проломим до самого погреба! Считаю до трёх!

– Иду, иду, ваш блародь, – раздался из раскуроченного окна обречённый пропитый голос, а следом скрипнула дверь, и на крыльцо вышел хмурый мужик в серой длиннополой рубахе, холщовых штанах и лаптях на босу ногу. Хозяин дома поглядел на крышу, а потом перекрестился. – Матерь Божья, первый раз такую страхолюдину вижу.

– Отведёшь в полицейскую управу, скажешь, от коллежского асессора Тернского, попросишь пять рублей ассигнациями.

– А дадут? – тут же оживился мужик, выпрямив спину.

Он, видимо, уже пересчитывал в уме шуршащие бумажки. Пять рублей – деньги немалые, к примеру, на сорок рублей можно месяц жить, покупая всё нужное на рынке, ещё и останется.

– Дадут, при виде этой непременно дадут, – ответил я, заметив, как из дома выскочила наспех одетая баба.

– Дурень, живей её сымай оттедава! – заголосила она на мужа, и тот, неуклюже ковыляя, побежал куда-то за избу.

В иной раз я бы посмеялся, но время не ждало, и я быстро направился к проулку, из которого нетерпеливо выглядывал эфирный ищеец. Создание при моём приближении скрылось, зовя за собой.

– Шеф, куда мы? – донёсся до меня вопрос шумно пыхтящего Никитина.

– Самому бы знать, – пробурчал я.

Внутренний голос настаивал бежать за эфирной тварью, и не было ни одной причины ему возразить. Интуиция, знаете ли.

Скоро дома кончились, и впереди мелькнул глинистый обрыв противоположного берега реки Каменки, поросший бурьянами и невысокими ивами. А ещё через десяток шагов показалась и водная гладь речушки с порослями камышей, пышной прибрежной травой и круглыми листьями кувшинок. В сторонке паслась одинокая коза, привязанная к колышку толстой верёвкой. Тропинка выводила к широкому омуту, где имелся небольшой мосток, с которого местные обитатели набирали вёдрами воду и рыбачили. Из-за вязкого илистого дна купаться было тем ещё удовольствием, но наверняка в сильную жару в омут прыгали мальчишки.

Ищеец на несколько мгновений потерялся из виду, а потом нашёлся в сотне метров от нас ниже по течению. Эфирное создание встало на задние лапы, как суслик, а через несколько секунд без следа растаяло в воздухе. Я быстрым шагом проследовал к месту последнего пребывания существа, но, не дойдя пары десятков шагов, замер. На берегу под ивой стоял мужчина в серой спецовке и пистолетом-пулемётом в руке. Сомнений в том, что это один из пришлых террористов, не было.

Я быстро оглянулся назад и, увидев сосредоточенное лицо Никитина, прошептал:

– Займи позицию для стрельбы здесь. Я подойду ближе.

Александр кивнул, сглотнул слюну и направил винтовку на человека в сером. Я же сделал ещё несколько шагов, держа серого на прицеле.

– Стоять! Стрелять будем без предупреждения!

Пришлый вздрогнул и медленно повернулся, обведя нас каким-то растерянным взглядом, а потом к растерянности добавился испуг. Молодой парень, которому ещё и двадцати лет не было, попятился и чуть не поскользнулся на мокрой траве.

– Бросить оружие! – снова прокричал я, выставив вперёд левую руку с зажатым в ней кинжалом и положив поверх упрятанного в броню запястья цевьё обреза.

Пришлый опустил глаза и начал рассматривать свой пистолет-пулемёт так, словно в первый раз в жизни его видел.

– Брось его и руки за голову!

Парень разжал пальцы, позволив воронёному оружию упасть в грязь под ногами, а я осторожно подошёл поближе, внимательно рассматривая задержанного. Сразу бросилась в глаза кровь, пропитавшая левый рукав, и узкий тонкий разрез на ткани, словно его чем-то распороли. Форма была грязная и мокрая, словно пришлый кубарем скатился по глинистому берегу в реку. Сам он был бледный и тяжело дышал. Наверное, пострадал во время ночной стычки. И ещё мне подумалось, что он не был похож на робота. Даже такого совершенного, что может притворяться человеком.

– Зачем я здесь? – вдруг произнёс пришлый, и от такого вопроса я сам растерялся.

Неужели он попал под попаданческую амнезию? Тогда он должен быть на нашей Земле совсем недавно.

– Ты помнишь, кто ты? – сделав ещё один шаг, спросил я.

– Да.

– Как тебя зовут?

– У меня нет имени, – ответил парень, пожав правым плечом, а потом сморщился и приложил ладонь к левой руке.

– Ты его забыл?

– Нет. У меня никогда не было имени, только персональный мнемокод, – негромко ответил пришлый, а потом повторил свой вопрос: – Зачем я здесь?

– Значит, ты не помнишь, как здесь оказался?

Парень поглядел по странам, словно собираясь с мыслями, а потом ответил.

– Я всё помню. Ночью вы пришли. Привели внесистемную. Мы должны были убить её и вас. Потом эвакуация подсистемы. Потом сбой обновления мотиваторов, – произнеся ровным усталым голосом свой монолог, он замолчал на секунду, а потом поднял на меня глаза и спросил: – Зачем я должен был вас убить? Я не понимаю.

– Я думал, это ты мне расскажешь, – хмуро процедил я сквозь зубы, так как ситуация начинала раздражать всё больше.

Ведь вместо ответов получаю только скупые и абсурдные вопросы, и непонятно, он так хорошо прикидывается дурачком, или действительно не понимает сути происходящего.

– Я не знаю, – продолжил парень, начав перечислять незнакомые понятия: – Ошибка обновления блока мотиваторов. Ошибка блока самоликвидации. Ошибка обновления нейродрайверов. Запуск резервной процедуры самоликвидации.

Закончив говорить, пришлый уставился сперва на валяющееся у него под ногами оружие, а потом на ствол моего обреза, и медленно наклонился, взяв пистолет-пулемёт.

– Эй! Брось его! Стрелять буду! – закричал я, сморщившись от легкой головной боли, так как в этот момент Марк Люций внутри меня опешил и отступил на задний план.

Он привык убивать, и смерть врага для него так же естественна, как дыхание, но сейчас была ситуация, в которой жизнь врага ценнее смерти. А ведь если он направит оружие в мою сторону, я вынужден буду убить важного свидетеля. Оставшийся в неком подобии одиночества и вышедший на передний план Евгений Тимофеевич лихорадочно соображал, как поступить. Парень же тем временем приставил ствол к виску.

– Почему я должен умереть? – вдруг произнёс пришлый дрожащим голосом. На его глаза навернулись слёзы, а дыхание стало частым и прерывистым. – Я не хочу умирать.

Нелепость происходящего была совершенно немыслимая. Он не хотел стреляться, но при этом держал ствол у виска и шептал о самоликвидации. Полный абсурд.

Времени на размышления больше не оставалось. Я выдохнул, сдвинул ствол левее, и выстрелил. Пришлый вскрикнул и выронил оружие, а потом схватился левой рукой за правую ладонь, только что простреленную насквозь. В следующий миг я бросился вперёд и сшиб этого дурного попаданца с ног. Парень отлетел в траву, как бильярдный шар, по которому попали кием.

– Сашка, держи его!

Никитин понял меня правильно, и быстро подскочив к горе-террористу, придавил оного, уперев ему в грудь приклад длинной винтовки. Я же дёрнул за рукоятку срочного сброса кирасы и выскочил на сырую траву. Ноги сразу намокли, но я не обратил на это внимание, и вынул из ослабшей хватки механической перчатки клинок, надрезал рукав и с силой дёрнул его. В пальцах остался клок светло-серой плотной ткани, а из-под содранного ногтя большого пальца потекла кровь. И в такие моменты я очень радуюсь, что не чувствую боли.

Потянув ткань за края, я оторвал от неё длинную полосу, на которой остались красные капли. Полученный лоскут упорно не хотел залезать пленнику в рот, а при процессе разжатия челюстей казалось, что он откусит мне пальцы. Засунув кляп, я прижал раненую руку пришлого к земле коленом и начал наматывать на неё тугую повязку, позволяющую остановить кровотечение. Пленник попытался вырваться, но не смог, будучи придавленным Сашкой, который опустился на колени и упёрся в террориста ладонями. Вылезти из-под кирасира было равнозначно тому, чтоб сдвинуть в сторону сейф.

Я наклонился над лицом пришлого, который мычал сквозь кляп и дёргался, а потом похлопал по его щеке.

– Ну всё, парниша, сейчас ты от нас никуда не денешься.

Глава 36 Адская паутина

К тому моменту, когда мы донесли пленного до особняка, все, кто спал, проснулись и собрались в столовой. Кухарка Маша бегала на кухню и приносила тарелки, кружки, кастрюли с разной едой. Ольга с некой толикой безразличия ковырялась в омлете с ветчиной. Анна ела картофельную толчёную картошку со свининой поджаркой и оливками из моего запаса. Воспитанница института благородных девиц пыталась наверстать упущенное в учебном заведении время и попробовать всё вкусное. Настенька залила манную кашу знатной порцией вишнёвого варенья и запивала всё это сладким какао. Мужчины больше налегали на котлеты. Перекрученное на мясорубке мясо было для них в новинку, как и диковинная картошка. Огнемила сидела и чинно пила кофий из моей, между прочим, чашки, и с умным видом листала шуршащие свежей бумагой утренние газеты. Не знаю, умела ли она читать наше письмо, но фотографии разглядывала очень внимательно.

При нашем появлении все замерли и с любопытством уставились. Я осторожно, чтоб не сломать стулья, протопал в грязной кирасе к дальнему углу и пододвинув ногой стул, посадил на него парня, связанного обычной бельевой верёвкой, сорванной нами с жерди в одном из дворов трущоб. Тот со стоном чуть не завалился набок. И пришлось от этого придерживать пленника за плечи. Зашедший следом Сашка, тоже испачканный размазанной травой и жирной грязью, особенно на коленях и локтях, нёс его оружие.

– Могута, – произнёс я, присев на табурет, жалобно скрипнувший от веса стальной туши кирасира. Было удивительным, как он не соизволил сломаться, а выстоял перед невзгодами. Когда гридень встал с места, прихватив серебряную вилку с наколотой на неё котлетой, я продолжил: – Вытащи ему кляп.

Могута подошёл к парню, меланхолично глядящему на всех, и положив левую ладонь на один из своих подсумков, потянул за кусок белой ткани, бывшей когда-то рукавом моей сорочки. Пленник продолжал смотреть на нас, облизывая пересохшие губы, а мне не верилось, что он мог быть машиной. Уж слишком по-человечески выглядел. Он дышал, он нервничал, и он слепо щурился в ярком помещении. А до этого он плакал. Не могут быть машины столь человечными.

За моей спиной кто-то несколько раз стукнул вилкой по тарелке, а потом с шумом швыркнул горячим питьём. Парень быстро перевёл взгляд на едока и сглотнул. В тишине раздалось громкое урчание его живота. Он был бледен от некоторой потери крови, вздрагивал и морщился от боли в простреленной ладони, но при этом очень сильно хотел есть. Я ухмыльнулся и сделал пол-оборота, поискал глазами Машу, а потом поднял руку, поманив её к себе.

– Две чашки кофия, две яичницы с беконом и бутыль той самой инопланетной со шкаликами. Будем разговор вести.

Кухарка кивнула и быстро спряталась в ведущей на кухню двери. Я же развернулся к пленнику.

– Ну, безымянный, помирать ещё будем?

Тот слегка покачал головой и снова сглотнул.

– Я не хочу. Я жить хочу.

– А почто на берегу стреляться вздумал? – произнёс я, внимательно вглядываясь в лицо парня.

– Так требовала системная процедура, – ответил тот.

– А сейчас не требует?

– Сбой процедуры. Пакет мотиваторов деактивирован, – произнёс пленник, бросая голодные взгляды на открытую дверь кухни, откуда доносилось быстро усиливающееся шкворчание бекона на сковороде, к которому добавился стук разбиваемых о край яиц.

– Так, на меня смотри, – пощёлкал пальцами я перед лицом парня. В механических перчатках это было весьма нелегко, но при должной сноровке сухой стук каучуковых накладок на кончиках пальцев воспроизвести можно. – Почему ты должен был умереть?

– Загрузка процедуры из подсистемы на возможное возникновение непредвиденной ситуации, предполагающей разглашение закрытой информации.

– Ты робот?

Парень покачал головой.

– Я живой.

– Хорошо, – со вздохом протянул я, – тогда начнём с самого начала. Что вы делаете в нашем городе?

– Я не знаю, – ответил парень, глядя на меня голубыми, не по годам детскими глазами.

Если глаза – зеркало души, то душа у него чистая. Не пустая, а именно чистая, как у новорождённого.

– Как не знаешь? Ты же участвовал в ночной перестрелке?

– Процедура физической ликвидации? – переспросил парень, нахмурившись, а потом кивнул. – Да.

Я вздохнул. Разговор перетекал в непонятное мне русло. Проще было договориться с дикарём, чем с этим не роботом. Но отступать я был не намерен совершенно.

– Допустим, мы говорим об одном и том же. Зачем ты стрелял ночью?

– Я не знаю. Мне был приказ.

– И тебе даже не было интересно?

– Интересно. Я подал запрос. Подсистема дала ответ. Это задача безопасности.

– Так, я уже ничего не понимаю. Чьей безопасности? Какая подсистема? Что вы там делаете?

– Безопасности Единства. Подсистема – это подсистема. Я не знаю, – делая паузы между предложениями, ответил пленник на вопросы в порядке их очерёдности.

– Но, вы же прибыли к нам! – начал закипать я. – Значит, есть цель!

– Я не помню. Я не знаю, – так же односложно ответил пришлый, потихоньку заставляя меня злиться.

– Евгене Тимофеиче, дозволи, яз ему вдарю? – с протяжным выдохом произнёс Могута, стиснув пальцами вилку.

От этого пленник очень быстро сменился в лице. Глаза раскрылись, зрачки расширились, а дыхание участилось, как у загнанного в угол кота. Кажется, что ещё чуточку, и он зашипит.

– Нет, мы по-другому сделаем. Сашка, иди сюда!

Сразу после этого, громыхая стульями и тихо ругаясь, приблизился Никитин.

– Чё, шеф?

– Саш, поговори с ним ты. У меня терпения не хватит.

Мой помощник бочком протиснулся мимо меня, при этом чуть не собрав со стола всю скатерть своей кирасой. Ну, не хватало парню сноровки.

– Доступ к подсистеме! – громко произнёс Никитин, наклонившись к пленному.

– Отказано! – так же быстро ответил допрашиваемый.

– Кто имеет права доступа?!

– Система!

– Характеристика системы! – продолжал непонятный допрос Сашка, выкрикивая странные рваные фразы.

– Запрос неясен. Система – это система.

– Что из себя представляет система?

– Система – это мы, – ответил пленник, и я окончательно перестал понимать суть происходящего.

Подсистема приказывает таким, как он, и даже может заставить совершить самоубийство. Подсистема подчиняется системе. Но при этом система – это сами пришлые. Бред какой-то.

Я поднял со стола салфетку и осторожно поднёс к лицу, держа в механических пальцах, а потом потёрся об неё лицом, не рискуя сломать нос или челюсть. А когда Сашка открыл рот, чтоб задать ещё один вопрос, остановил его.

– Мы пойдём другим путём, – произнёс я, а потом снова обратился к пленному: – Ты мне скажи, ты человек?

– Да.

– Ты из другого мира?

– Да.

– Ты знаешь, зачем ты здесь?

– Да.

– Зачем?

– Выполнять приказы.

– Чьи?

– Подсистемы.

– Чего хочет подсистема?

– Не знаю, – ответил парень и прикусил губу.

Разговор не шёл. Мы опять приходим к тому, что этот пришлый всего лишь кукла в чужих руках. А то и в самом деле сложный робот.

Я глядел на него, не зная, как быть. Сзади слышались перешёптывания членов моего отряда и подданных Огнемилы. Кто-то хотел отмутузить этого дурачка, кто-то предлагал сдать в сумасшедший дом. Но всё это было лишь проявлением чувств, не помогающих решить задачку.

Вскоре затянувшиеся гляделки оборвались тихо подошедшей Машей, которая поставила на краешек стола поднос с двумя порциями яичницы, кофием и бутылкой водки с хрустальными шкаликами. Когда кухарка удалилась, я осторожно, дабы не раздавить стекло усиленными механическими пальцами, взял бутылку и медленно наполнил обе рюмки.

– Могута, развяжи его.

Гридень хмыкнул, но подвинул стул с поморщившимся от боли пришлым, а потом начал распутывать узы.

– Аз его не развязаши бы. Аз подвесиши бы его на дыбе, – долго ворчал Могута, но всё же снял верёвку и сел на своё место.

Я не обратил внимания на это тихое недовольство, а вместо этого положил на край одной из тарелочек с яичницей вилку и нож. Не тупой масляный, а настоящий. Положил специально, так как мне это оружие было не страшно, но ненормальный пришлый может подумать, что с одним только ножом у моего горла сумеет запугать и заставить отпустить. Я пытался сподвигнуть его на дурость. Но парень вдруг закрыл глаза и начал раскачиваться на месте, словно медиум на спиритическом сеансе.

– Ты кушать будешь? – нахмурившись, спросил я и сам потянулся за чашечкой кофия.

– Я не умею, – ответил пришлый, сглотнув и открыв глаза.

В животе у него снова громко заурчало.

– Чего не умеешь?

– Пользоваться этим инструментом. Нет нужного нейродрайвера. И подсистема не отвечает.

– А они так нужны? И что это, собственно говоря, такое? – переспросил я, слегка обернувшись и поглядев на остальных людей, собравшихся в зале.

– Перечень драйверов! – вдруг вклинился в наш диалог Никитин, подавшись вперёд и чуть не опрокинув поднос с принесённой едой.

– Базовый набор обязательный, речь жителей пятой локации – необязательный, пространственные перемещения при отсутствии нейрометок – необязательный, владение стрелковым оружием – необязательный, владение автотранспортом пятой локации – необязательный, использование не имеющего нейроконтроллеров инструмента – необязательный, – перечислил пришлый.

– Как это, речь, и необязательно? – уточнил я, снова нахмурившись.

– Нам не нужна речь для общения между собой. Мы единство, – ответил пленник.

– Хорошо. Расскажи о доме.

– Я не помню, – отозвался парень и попытался взять вилку, но это у него получилось не лучше, чем у маленького ребёнка, впервые пытающегося самостоятельно кушать кашу.

– Да как ты не помнишь?! – вырвалось у меня. – Любой попаданец помнит хоть что-то, а ты не помнишь! Так не бывает! Вспоминай!

– Я не помню, – поджав губы, как обиженный ребёнок, произнёс парень. – Подсистема решила, что это лишнее, и пакет личных воспоминаний был помещён в архив. Но произошёл сбой, и всё пропало. Я теперь никогда не вспомню, кем был раньше.

– Шеф, спросите про базовый пакет, – прошептал Никитин, который уже что-то жевал.

– Ты его лучше спроси про кукловода, – подала голос надутая Ольга, до сих пор ковырявшаяся в своей тарелке.

– Не вижу смысла. Он ничего не помнит, – ответил я, потянувшись за шкаликом водки.

Не любил я пить крепкое, предпочитая столовое вино, но тут без горячительного не разберёшься. Хмельное прокатилось по горлу, не оставив горечи и жжения, ибо я не чувствовал их, равно как и боль, хотя хмельное немного пьянило. Но право, чтоб меня напоить, нужно куда больше, чем обычному человеку. Печень, доставшаяся от патриция Нового Рима, позволяет даже чистый спирт пить, как воду.

– Я помню, – обиженно протянул пленник, – мы заключили сделку с жителем междумирья, который имеет возможность перехватывать нейроконтроль над организмами. Это уже здесь произошло.

Раздался звон посуды, а обернувшись, я увидел, что Ольга встала с места и, сжав вилку так, что костяшки побелели, направилась к нам. Она шла вокруг стола к пленному, словно кошка, которая готовилась прыгнуть на добычу, даже глаза блестели, как у хищного зверя. Сидевшие на стульях гридни Огнемилы только и успевали отодвинуться с её пути.

– Кто он? – почти рыча, выдавила моя супруга, а подойдя к пришлому, склонилась к тому и поднесла дрожащие пальцы к самому его лицу, но так до конца и не решилась дотронуться. – Господом Богом прошу, ответь, кто он?

– Не могу описать, но он в здании полицейского управления.

– Я так и знала, – прошептала Ольга, а потом выпрямилась и повторила в полный голос: – Я знала! Я не сумасшедшая! Я чувствовала, что он там!

Супруга закрыла глаза, подняла лицо к потолку и тихо всхлипнула. Так она простояла несколько мгновений, в напряжённом течении которых в моей голове крутилась мысль о том, что в отряде и без неё нормальных не сыскать. А самый психически здоровый – это попаданец Сашка Никитин.

Настя – малолетняя ведьма, боящаяся, что её будут препарировать, будто обычную лягушку. Анна – находящаяся на грани нервного срыва провидица, порой теряющаяся в видениях прошлого и будущего. Сама Ольга – одержима некой силой. И даже я – имею душу, склеенную из осколков душ двух человек. И все эти ненормальности липнут и липнут, как мокрый снег, нарастая большим комом. Ведь встретить духоловов с Огнемилой во главе посчастливилось не кому-нибудь, а именно мне.

– Я пойду туда и убью эту тварь. Прямо сейчас пойду, – произнесла Ольга, а открыв глаза, направилась к выходу.

– Ну и как ты его найдёшь? – спросил я, провожая супругу взглядом, а табурет подо мной жалобно заскрипел, но упорно не хотел ломаться, держа натиск тяжёлой механической туши, как спартанец.

– Ты разве не пойдёшь? – поджав губы и напряжённо выпрямившись, словно в спину вбили лом, ответила вопросом на вопрос Ольга.

– Пойду, – произнёс я, – конечно, пойду. Но как ты решила его найти? Уж если целое полицейское управление не смогло различить подмену, то сомневаюсь, что тебе это удастся.

– Найду, – процедила супруга. – Я чую его.

– Попробуем, – неуклюже пожал плечами я.

Это действо вообще в кирасе было затруднительным, равно как и поднять руки прямо над головой.

Ольга холодно кивнула и, развернувшись на каблуках так, что подол домашнего платья взметнулся пёстрым веером, выскочила в дверь. Но через мгновение она появилась снова, стоя в проёме сосредоточенная и полная решимости к действиям.

– Дай ключ от оружейной кладовой.

– Не дам, – спокойно ответил я, – ты всё испортишь появлением в полной боевой амуниции, поэтому пойдём налегке.

– Дай, – скрипнув зубами, повторила Ольга.

Я со вздохом встал и подошёл к супруге. Евгений сейчас был на переднем плане, устало пытаясь решить возникшую перед ним сложную задачу, а Марк Люций тихо поглядывал из своего закутка и скалил зубы. Сей психопат из иного античного мира словно терпким вином наслаждался диким темпераментом этой женщины, способной дать ему отпор. Пресытившись покорными дочерями Нового Рима, умеющими только живой тенью следовать за своими мужами, он находил Ольгу чем-то средним между гладиаторией – девой-гладиатором из числа автократов – свободных добровольцев, бьющейся на песке Колизея, и свободолюбивой афинской гетерой, способной на равных вести спор с влиятельным сенатором. Не шлюхой, но гордой гражданкой.

– Не отдам, – ответил я, за что заслужил удар женской ладошкой по грудному панцирю и полный злости взгляд больших пронзительных глаз.

– Если ты меня любишь, то дашь прикончить эту тварь.

– Дам, но не так. Мы не будем вламываться в полицейское управление, как кучка террористов. Нужно сперва-наперво доподлинно узнать, кто он.

Ольга смерила меня недовольным взором, а потом кивнула.

– Я переоденусь, как подобает, – тихо произнесла она и снова гордо удалилась.

В это же время я буквально спиной почувствовал всю гамму взглядов, которую можно получить от товарищей, от ухмыляющихся до немного сконфуженных, а когда развернулся, то оказалось, что так оно и было. Одна только Настя самозабвенно уплетала очередную порцию каши с мёдом, как бы не располнела не по годам, но, с другой стороны, целительство выжимает из неё все соки до единой капли.

– Сашка, тоже переоденься. С нами пойдёшь – отдал я указание, а потом поглядел на Огнемилу: – Конезица, я прошу дать мне пятерых гридней, которые будут караулить снаружи участка, а если что-то пойдёт не так, выручат нас.

– Карауляти? Участка? – переспросила девушка, а я на секунду зажмурился.

Она права, я пытаюсь с ней общаться как соотечественницей, а конезица со свитой лишь пленники нашего мира.

– Стеречь, у главного дома стражи.

– Стеречь от стражи? – с улыбкой переспросила Огнемила, а потом повернулась к помощникам: – Могута, возъяти четырях молодцев да следуй за Евгенем Тимофеичем.

Гридень кивнул, перечислил имена и пододвинул к себе тарелку с остатками котлет. Он был до невозможного невозмутим и самоуверен.

Я же быстро поднялся по лестнице, громыхая тяжёлыми ботинками по деревянным ступеням, которые недовольно скрипели в такт каждому шагу, словно старухи на завалинке, мол, ходят тут всякие. Но направился не в кабинет, а к своей бывшей комнате, где лечился Бодриков. На шум выглянул Максимилиан, смотря на меня в едва приоткрытую щель хмуро и осуждающе. Ведь несмотря на то, что господина барона немного подлатала Настя, возраст брал своё, и его превосходительству ещё предстояло долгое выздоровление.

– Что вам? – прошептал адъютант, щуря красные от недосыпа глаза.

– Что с шефом? – спросил я, решив в разговоре с этим прихвостнем избегать титула его хозяина и прочих условностей согласно табелю о рангах, а привнесённое Никитиным в нашу речь слово «шеф» было здесь как нельзя кстати.

И несмотря на то, что подпоручик ничего плохого мне не сделал, пусть немного побесится.

Максимилиан украдкой глянул в комнату, а потом ответил:

– Отдыхает.

– Перо и бумагу. Нечего ему отдыхать, – тихо прорычал я, наклонившись к тощему чиновнику, который испуганно забегал глазами и подался немного назад, но всё же собрался с силами и не спрятался.

– Ему не здоровится, – пролепетал Максимилиан.

– Ему ещё больше не поздоровится, если ты не принесёшь писчие принадлежности.

– Вы забываетесь, – прошептал адъютант.

– Ага, – процедил я и просто толкнул прихвостня внутрь ладонью.

Тот исчез из виду, но судя по тому, что грохота не было, на ногах удержаться сумел. Через пяток секунд дверь снова приоткрылась, и ссутулившийся Макс протянул мне перо, чернильницу-непроливайку и листок писчей бумаги.

– Чернила сам подержи.

Я осторожно, самыми кончиками пальцев механической перчатки взял перо за ручку, прижал ладонью лист к двери и начал, время от времени макая важнейший инструмент летописцев и чиновников в синие чернила, выводить дюймовыми буквами записку, начинавшуюся со слов: «Срочно примите меры».

Пока писал, даже вспотел, ибо делать это в кирасе – верх сложности. А закончив, подкинул перо, поймал его всей пятернёй и с грохотом воткнул в дверь. В разные стороны полетели щепки и тонкий наконечник железного пера, помятый ударом до полной негодности, а лист остался висеть, пригвождённый обломком дорогого красного дерева.

– Макс, что там случилось? – сразу раздался изнутри сонный голос барона.

– Господин Тернский случился, ваше превосходительство.

– Чего хочет?

– Передал корреспонденцию-с, – невозмутимо, насколько это было возможно, ответил адъютант.

Я ухмыльнулся и протопал к кабинету, который осторожно открыл. Внутри царил серый утренний полумрак, а посредине комнаты спиной ко мне стояла обнажённая Ольга, прижимая к груди шёлковую нательную рубаху. Она словно специально ждала меня вот такая, прекрасная и соблазнительная, сделавшая при моём появлении пол-оборота на кончиках пальцев. И лишь белая кружевная подвязка, за которую был заткнут золочёный двухзарядный пистолет да нательный крестик на шёлковом шнурке были на ней контрастными украшениями, шедшими ей больше, чем иные бриллианты и злато с серебром. Та моя часть, что Евгений, хотела сделать тонкий комплимент, но вмешался Марк Люций. Губы растянулись в хищной улыбке, а после я подошёл к Ольге и осторожно сжал тонкие белые плечи в тисках механических перчаток.

– Гемма дигнус император. Драгоценный камень, достойный императора, – упали тихие слова.

– Только лишь императора? – с лёгкой усмешкой спросила она.

– А чем я хуже? – ответил я, притянул Ольгу к себе и легонько поцеловал в сочные тёплые губы.

– Ты ведь сейчас тот, другой, – произнесла супруга, глядя мне в глаза, которые сейчас наверняка были карие в противовес голубым очам Евгения.

С лёгкой усмешкой я кивнул.

– А как же Евгений?

– Ты нас не разделяй. Мы одно целое, мы просто разные грани одного и того же Марка Люция Евгения, – с улыбкой ответил я и отпустил супругу.

– Синяк будет, – со вздохом поглядев на плечо, произнесла она.

– Его никто кроме меня не увидит, – ответил я и дёрнул за тросик раскрытия кирасы.

Время не ждало, и потому нужно было быстро смыть с себя пот и облачиться в выходной костюм-тройку. Ольга перехватила мой взгляд, ставший серьёзным, и с улыбкой хищницы, из когтей которой не смогла вырваться причитающаяся по закону добыча, ускользнула за раскладную ширму.

Через четверть часа я был готов и прилаживал шляпу-котелок, а после взял со спинки стула чёрные перчатки и подхватил электрическую трость, проверив заряд. Револьвер и без того лежал в потайной кобуре рядом с тремя склянками, извлечёнными из патронов «бластера». Ольга не отставала от меня, облачившись в платье цвета кофия с глухим воротом, а на голове красовалась широкополая шляпка с пышным белым пером. От супруги пахло дорогим парфюмом.

Вниз мы спустились, держась рука об руку. В гостевом зале нас уже ждали Сашка и Могута с гриднями, все одетые в солдатские шинели. Пришлых вооружили пехотными винтовками с примкнутыми штыками. Сейчас оружие было завёрнуто в широкие холстины и перемотано бечёвкой, дабы не смущать встречных горожан. Сама по себе Мосинка с катушкой электрической перезарядки рассчитана на рекрутов из глухих деревень, и настолько проста, что освоить её мог любой буквально за полчаса. Разумеется, для точной стрельбы на средней и большой дистанции требовалось долго учиться, но просто направить ствол в сторону врага и нажать на спусковой крючок, паля в упор, был способен любой, если он не полнейший идиот, а гридни Огнемилы таковыми не являлись.

Я выкатил электромобиль, усадив Ольгу на переднее сидение рядом со мной, а Сашка с Могутой устроились на заднем. Остальные вскочили на подножки, держась за дверцы. Авто изрядно просело и жалобно загудело электрическим мотором, но всё же покатилось вперёд. Не зря я брал дорогую вещь, обычный электромобиль либо сломался бы, либо просто застыл на месте с перегоревшими от чрезмерной натуги предохранителями.

До полицейской управы, расположенной рядом с вокзалом, катились долгие десять минут. Авто я остановил не возле нужного здания, а в переулке, где спешился и вместе с Ольгой и Никитиным направились к дубовой двери под большой надписью «Полиция».

Шедшая рядом супруга тяжело дышала, стиснув пальцы у меня на локте.

– Он там, – прошептала женщина, когда мы приблизились.

– Ты, главное, не впади в глупую импульсивность. Испортишь ведь всё, – тихо ответил ей я.

– Помню, – огрызнулась Ольга и поджала губы.

– Мы просто пройдём к начальнику полиции и побеседуем с ним о разном. В основном о вопросах взаимодействия. Будем очень любезны и скажем, что нашли свидетеля, который готов дать показания якобы о том, что руководство Новообской полиции сотрудничает с террористами. Скажем, что у неё псевдоним Внесистемная. Мол, глупости всё это, но дело стоит рассмотреть. Если он действительно из пришлых, должен занервничать. Обычно это действует.

– В детективных романах? – хмыкнув, уточнила Ольга.

– А у нас есть выбор? – поглядев на идущего рядом сконфуженного Никитина, ответил я.

– Я его и так почую, – отозвалась супруга, а перед самой дверью глубоко вздохнула и состроила такое невинное лицо, что я даже готов был поверить в то, что она наивная дама, начитавшаяся любовных романов и выходящая в свет только для званых ужинов и примерки платьев.

Поверил бы, если бы не видел, как она ломится в кирасе, ломая заборы, как яростно расстреливает стену кладовой из картечницы, как засовывает под подвязку на бедре пистолет.

На стук дверь открыли быстро, и дежурный, отворявший засовы, сразу молча уселся на своё место. Где у него стояла тарелка с кусочками мяса. Он наколол один на железную вилку и отправил в рот, начав сосредоточенно жевать.

– Любезный, – произнес я, оглядев заставленное канцелярскими столами помещение, на которых сквозняк колыхал документы, – нам надо попасть к уездному исправнику.

– Его превосходительство в отлучке, – тут же отрапортовал дежурный, продолжая есть.

В иное время я бы его отругал, но не сейчас.

– А скоро будет?

– Не ведомо.

Я поглядел на Ольгу, которая недовольно сложила губы трубочкой и играла желваками. Просто получается, что мы зря пришли, да к тому же её чутьё подводит. А обманутой дурой она ой как не хотела быть.

– Тогда мы записку оставим, – произнёс я, подойдя к столу.

Уже потянувшись за бумагой и пером, замер. По спине пошли мурашки, а Марк Люций рванул на передний план, переходя в боевую готовность, глядя при этом краем глаза на дежурного, который с остекленевшим взором и сжатыми до размеров острия иголки зрачками, ткнул вилкой в опустевшую тарелку и, не заметив этого, начал жевать воздух.

– Шеф, а где все остальные городовые? – понизив голос, спросил Сашка, а я стиснул в руке трость.

В коридоре послышались приближающиеся к прихожему залу шаги. Интуиция Марка Люция истерично завопила, требуя действий, и я нырнул в сторону, направив на звук шагов оружие. Буквально через долю секунды раздались выстрелы, а дежурный даже не вздрогнул, продолжая жевать воздух.

Я пригнулся и рванул вперёд. Перед глазами встала тощая фигура с вытянутыми вперёд руками, в них было зажато по револьверу. Это оказался тот киргизик-попаданец, убежавший от нас при попытке задержания у сейфа, и которого поймала полиция. Я уже и забыл про этого горемыку, а он вот он.

Я снёс смуглого парня, как кеглю, но тот оказался невероятно проворен, и в последний момент вывернулся и ушёл от удара тростью. Казалось, я даже услышал хруст его рвущихся от усилия мышц. Потом он снова выстрелил, и я почувствовал пули, вошедшие мне в живот. Сделав вид, что сейчас упаду, я согнулся пополам и приложил левую руку к ране. Парень замер с направленными на меня стволами, глядя отрешённо и не моргая, точь-в-точь, как зомбий на кладбище.

Но это ты зря.

Рассвирепевший Люций сделал пол-оборота и глянул назад. Пули никого больше не задели, и даже дежурный всё так же тыкал вилку в пустую тарелку.

Зря ты это.

Моё тело само, словно получив собственную волю, рвануло вбок, уходя от очередной пары выстрелов, а потом на пороге возможного для человека ткнуло концом трости в грудь зомбию-киргизику. Удар был сильный, на грязной рубашке парня даже выступила кровь, а самого его откинуло к стене. Но зомбий, даже падая, палил в мою сторону, отчего ещё одна пуля оцарапала мне бедро.

Сделав быстрый шаг в сторону, я схватил табурет и отправил его в полёт. Табурет попал зомбию в руки и с грохотом упал на пол. Хрустнула кость, но этот киргизик даже не заметил. Он быстро вскочил на ноги. Сломанная рука повисла, как тряпка. Из быстро намокшей от крови ткани торчал обломок кости, но пальцы всё сжимались, достреливая оставшиеся патроны прямо под ноги зомбию.

Я припал к самому полу, уходя с линии выстрела здоровой руки, и кинул в киргизика трость из столь неудобной позиции. Та попала парню прямо в лицо, вырвав со щеки клок кожи с мясом. Но тот опять не заметил ранения, щёлкая опустевшими к тому времени револьверами. Из ран хлестала кровь. Я опять сделал прыжок вперёд, а зомбий нечеловечески быстро ушёл в сторону и попытался ударить меня рукояткой револьвера в висок, но я уклонился. Теперь я был у стены, а он на открытом пространстве, лишая меня места для манёвра. Вот только он действовал, как заведённая кукла, и не рассчитал одной мелочи. Из-за угла коридора выскочил Никитин и, закричав благим матом, опустил на голову зомбия стул. Киргизик рухнул на пол, как подкошенный.

– Ненавижу таких, нахрен! – выругался Сашка, тяжело дыша.

Я снова приложил руку к ранам на животе, которые уже перестали кровоточить, но успели полностью испачкать новенький костюм-тройку. Сейчас не стоило делать резких движений и дать телу зажить, но время не ждало. И всё же, на что рассчитывал неведомый кукловод, ломая рассудок этим несчастным? Что за ловушка такая?

Размышляя, но не находя объяснений, я подошёл к тычущему вилкой в пустую тарелку дежурному и сжал окровавленной рукой кисть городового. Тот застыл на мгновение, а потом встал по стойке смирно. Через секунду зрачки его расширились, заняв почти всю радужку, а лицо исказилось в зловещей самодовольной гримасе.

– Не лезь не в своё дело, двуликий, – произнёс он, а потом с ехидным прищуром поглядел на стоящую у входа Ольгу и плавно приставил к виску пальцы свободной руки, сложив их пистолетиком, – а то я завершу начатое. И отдай мне внесистемную.

– Не отдам, – процедил я.

– Ну как знаешь, – усмехнулся городовой, а потом вдруг дёрнулся и начал моргать, словно на него вылили ушат ледяной воды. – Господи боже, – пролепетал он совсем другим голосом и испуганно заозирался. – Евгений Тимофеевич, я ей-богу только на секундочку заснул. А как же это? Господи, что с этим бедолагой? А вы ранены?

Казалось, кукловод выпустил нить, дав жертве свободу.

– Где уездный исправник? – закричал я, отпуская руку городового, и тот тут же перекрестился.

– Не знаю, господом богом клянусь, не знаю. А что с ним?

Я прикусил губу и глянул ставшую белой как мел, Ольгу.

Она стояла и испуганно хлопала глазами.

– Стреляют, – вдруг произнёс Никитин, подойдя к открытому окну, а потом резко развернулся и прокричал: – Это со стороны усадьбы!

Я лишь на секунду замер, складывая одно с другим, а потом бросился к выходу, хватая по пути Ольгу за руку, а за спиной раздался полный боли вопль киргизика, которого выпустил из незримой хватки неведомый кукловод.

Глава 37 Семь огненных смертей и ангел

Выстрелы, раздающиеся со стороны усадьбы, заставили ранних прохожих, спешивших по своим делам, робко вглядываться вдоль улиц, жаться к стенам домов и оградам палисадников и испуганно креститься. Женщины перешёптывались между собой или выглядывали в окна, а на людских лицах явственно читался вопрос, мол, что опять случилось-то? Только недавно был ночной бой, напоминанием о котором служил уныло черневший остов сгоревшего барака. Пожарные едва-едва предотвратили распространение пламени на другие постройки. И снова стрельба.

Мещане испуганно промелькнули перед моим взором, когда я гнал авто к нашей штаб-квартире. На нас самих же люди бросали быстрые взгляды, видя солдат, стоящих на подножках дорого автомобиля, злого, как чёрт меня, и бледную Ольгу. Этот неведомый кукловод смог напугать её до жути. Даже мне сейчас было не по себе, ибо ни Евгений Тернский, ни Марк Люций, ни мы оба воедино не сталкивались с подобным. Но сразу стало понятно, зачем совершались теракты, зачем убили начальника полиции и откуда взялись зомбии. Тогда на кладбище городовые и сторож стали случайными свидетелями того, как заводчане свершали договор с кукловодом, и этот… я не знал, какое слово подобрать к существу из междумирья, и, наверное, лучше назвать его демоном. И демон вывернул рассудок несчастных наизнанку. А потом эта тварь подменила начальника полиции, продолжая плести адскую паутину, в которую попадало всё больше и больше людей.

Но почему он не заставил застрелиться меня? Сил мало? Не думаю. Скорее всего, не все люди подвержены его влиянию. Из моего окружения только Ольга попалась ему в подчинение.

Авто тряхнуло на кочке и сбавило ход, тем более что до усадьбы осталось всего ничего. За это время гридни Огнемилы во главе с Могутой скинули чехлы с винтовок, и те блестели штыками в рассветном солнце.

И всё же, почему только Ольга? Наверное, все, кто имеет хоть какие-то сверхъестественные способности, не подвержены. Тогда почему не попал под влияние Никитин? Или барон с адъютантом? Или кто-то из моих горничных или дневальных?

Я остановил авто перед перекрёстком, за которым уже будет видна наша резиденция, и открыл дверцу. Гридни спрыгнули на землю.

Выстрелы раздались совсем близко, и я достал из потайной кобуры револьвер. Пальцы по привычке откинули зарядную дверцу камор, блеснувшую медными капсюлями центрального боя на патронах, и с треском прокрутили барабан.

– Евгене Тимофеиче, – послышался голос Могуты, а когда я поднял глаза, то он кинул мне небольшую склянку.

– Что это? – спросил я, поймав вещицу и всмотревшись в стекло.

– Ракушка, – ответил он, – я разумею, что пули свинцовыя для пистолетов хоть и суть сильнее пуль для пращи, но сие тоже пригоже.

Я поглядел на сделанную из плохого стекла ёмкость с медленно шевелящей рожками улиткой внутри. Помнится, у подсиживавшего Огнемилу предателя тоже была такая. Стоящая вещь, но уповать на неё, как на панацею от всех опасностей, не нужно.

Я подбросил вещицу на ладони, а потом отдал Ольге. Та сперва равнодушно покрутила склянку в руках, а потом положила себе на колени. Духов после вторжения демона в её рассудок видеть она начала, но вот значения этим эфирным созданиям не придавала. Оставалось надеяться, что мы не окажемся в той ситуации, когда придётся проверить эффективность защитного артефакта на собственной шкуре.

Я снова оглядел улицу, опустевшую после начала стрельбы, а потом достал из внутреннего кармана маленькое круглое зеркальце, которое всегда таскал с собой. Вещица не раз проверена в самых разных ситуациях. Во всяком случае, оно надёжней духа в банке. Гридни, державшие винтовки словно копья, молча глядели на то, как я подошёл к углу двухэтажного дома. Извёстка в этом месте облупилась, обнажив рыжий кирпич, да и само казённое здание, принадлежавшее какой-то небольшой счётной конторе, устало от своего бытия, обветшав непогодам. Но это не мешало ему быть хорошим убежищем от пуль.

Я высунул из-за стены зеркальце. То слегка подрагивало, но в него всё равно можно было различить усадьбу, валящегося без движения у караулки часового и нескольких городовых, прячущихся в кустах у дровника. Они время от времени выныривали и палили из револьверов в сторону нашей резиденции. В ответ тоже скромно постреливали, и судя по отсутствию раненых и убитых – без результатов. Попасть в человека, спрятавшегося в подобном укрытии на большом расстоянии – мизерный шанс.

– Идиоты, – прошептал я, – идиоты.

«Вот какого чёрта они отстреливаются? – думалось мне. – Чего барон не выйдет к полицейским и не попытается решить вопрос полюбовно? Даже если городовые работают по указке демона, просто так убить высокопоставленного чиновника из Тайной канцелярии – это привлечь к себе огромное количество ненужного внимания. Можно затянуть всю процедуру дознания, привлечь связи, донести нужное до его светлости. Он не дурак, примет правильное решение по произволу полицейского чиновника, пусть тот и уездный исправник».

Так размышлял Евгений, а вот Марк Люций потихоньку зверел, оглядывая диспозицию. Одна из групп прячется в проулке между домами справа от нас. Они устроились удобно, и сзади не видно, и с усадьбы не обстреляешь. Другая группа залегла в саду у соседского дома. Наверняка был ещё отряд, зашедший со стороны речки Каменки. Тогда дом окружён. И хорошо будет, если городовые не зомби, как тот несчастный казашонок в полицейском участке, иначе придётся туго.

Внутри щёлкнула мысль, и я убрал в карман зеркальце, достав револьвер. А ведь демон-кукловод этого и добивается, чтоб барон вышел к нему. Для того чтоб опутать человека своими чарами, ему нужен прямой контакт, а ни барон, ни его адъютант не были в управлении полиции, Сашка тоже не пошёл с нами тогда на приём, а вот Ольга была, и исправник даже ей руку целовал. Чёрт! Тогда барон всё верно делает, забаррикадировавшись в усадьбе. И из больницы он бежал не от убийц, а от участи стать марионеткой. И если демон завладеет и его превосходительством, то останется просто смириться с полным провалом, а то и вовсе бежать из города. Старый лис мог не знать наверняка о подобных перспективах, но интуитивно догадывался. Тогда нужно устранить полицию, а там жизнь покажет. Устранить, но не убивать.

Марк Люций зловеще ухмыльнулся, сжав в руке револьвер.

– Могута, пусть твои парни немного постреляют. Пусть просто пошумят, заставив недруга попрятаться по укрытиям, а я займусь делом.

Помощник Огнемилы кивнул и с некоторой заминкой щёлкнул предохранителем на винтовке. Тяжело им, всё-таки далёким от наших технологий людям, обращаться с незнакомым оружием.

– Береги себя, – прошептала Ольга.

Я поглядел на супругу, и наши взоры встретились. Мой, балансирующий между этим миром и иным, и её, полный какой-то тоски, словно долгожданные надежды на избавление вот-вот рухнут, и останется только шаг в бездну саморазрушения. Это был взгляд сильной женщины, которая устала быть сильной, которая хочет мира и покоя.

От этого взгляда я улыбнулся и сделал шаг к перекрёстку, и Евгений Тернский во мне тоже сделал шаг в сторону, давая пройти Марку Люцию.

Засевшие в кустах слева находились в невыгодной позиции, с точки зрения атаки на них, ибо их защищал дровник с высокой стопкой поленьев и небольшой, но добротный заборчик, и брошенный у этого забора гужевой фургон. Заросли мешали прицельной стрельбе. Вторая группа, та, что в переулке, находилась под прикрытием первой. И если бы я засел там, то вломился бы в квартиру первого этажа и занял наивыгоднейшую позицию. Городовые глупцами не были, а это значит, что нужно рассчитывать на этот вариант. Ни вдоль реки, ни вдоль улиц к ним не подступить. Попытка обойти со смежных проулков – тоже глупая, так как соседский сад позволял быстро сосредоточить огонь на новом противнике, оставаясь в укрытии.

Остаётся только атака в лоб. Для обычного человека – это чистой воды самоубийство, для обычного, но не для меня. И я намерен воспользоваться этим преимуществом.

– Могута, – произнёс я, а потом убрал в карман зеркальце, снял сюртук с жилеткой и перехватил поудобнее трость в левую руку и револьвер в правую, – можете шуметь.

Одновременно с этим я вынырнул из-за угла и помчался к фургону – он был единственным возможным укрытием для меня на пути к противнику. Всего-то каких-то сто метров.

Сзади раздались выстрелы, причём один из гридней умудрился выставить огонь на скорострельный, ударив в стену дома длинной тяжёлой очередью, от которой звякнуло разбитое окно, а на извёстке появились рыжие пятна битого кирпича, похожие на кровоточащее раны. Сходство усилилось осыпавшейся из пробоин пылью, испачкавшей землю грязно-оранжевым.

Я рванул вперёд, видя, как городовые начали быстро перебегать от одного угла дровника к другому. Сбоку и сзади по-прежнему раздавались выстрелы, но попасть по бегущему из револьверов – сложная задача. Это только в приключенческих книгах да синематографе бравые вояки, ведя беглый огонь по противнику, уничтожают того сотнями, и потому ни одна пуля, даже случайная, не настигла меня.

Сердце шумно стучало, гоняя кровь по жилам, под ногами скрипели мелкие камушки, шелестела шёлковая сорочка.

Кто-то из гридней совсем разошёлся, ведя стрельбу очередями, и было видно, что городовые не стремились вылезти из укрытия, лишь изредка высовываясь для пальбы. Сто метров я преодолел очень быстро, спрятавшись за фургоном так, чтоб не оказаться продырявленным лишний раз. Нужно сделать короткую передышку и рвануть снова, всего-то на десяток метров. А там просто вырубить полицейских кулаками и тростью. Лишние трупы блюстителей порядка ни к чему.

Что-то толкнуло правую ногу в области щиколотки, а опустив глаза, я увидел, как штанина начинала пропитываться кровью, а сама нога стала плохо слушаться.

– Ур-роды, – процедил я и, хромая, побежал к забору.

Один из городовых перебежал от дровника к толстой липе, спрятавшись за стволом. Будь у меня сейчас кираса, я бы проломил забор и, не боясь быть убитым из револьвера, просто повалил полицейского наземь, но всё это было пустыми мечтами.

Забор я преодолел плохо. Раненая нога подвела, и я чуть не соскользнул в траву, к тому же ещё одна пуля оцарапал мне правое бедро.

– Стоять! – донёсся до меня крик городового. – Ни шагу дальше!

– Катись к чёрту! – прорычал я и ударил вытянутой тростью в торчащее из-за ствола плечо.

Человек вскрикнул и отскочил в сторону, а я ещё раз ударил, но на этот раз по пояснице. Городовой подставил руку и снова заорал, когда я попал по ней. Кость сломана не была, но наверняка боль неимоверная, так как у моего нынешнего противника выступили слёзы на глазах.

Справа раздались звонкие щелчки и отборная брань, что весьма своевременно для меня, у второго городового кончились патроны в оружии, и он сейчас судорожно потянулся за шашкой, висящей на перевязи. И вот за это Марк Люций любил сей мир – раны от пуль очень быстро заживали на его теле, тогда как рубящий удар сулил мало приятного, но местные вояки очень плохо обращались с клинками.

Я вскинул револьвер и выстрелил городовому в ногу выше колена, в мякоть. Тот завопил, выпустил шашку, и схватившись руками за простеленное место, упал набок. Я же повернулся к первому противнику и опять выстрелил, на сей раз в правое плечо.

Всё, одна засада обезврежена и можно попытаться проскочить в дом, где засел второй отряд. После я сделал несколько шагов, спрятавшись за дровник, а потом услышал громкий знакомый голос.

– Какая прелесть, господин Тернский, вы не находите?!

Я аккуратно выглянул из-за поленницы, на белом спиле свежих дров которой красовались кровавые брызги. А выглянув, нахмурился. В проулке стоял уездный исправник собственно персоной, а рядом с ним топал здоровенный детина в форме городового и нёс картечницу. Ума не приложу, как неэкипированный человек может утащить эту махину, но судя по стеклянным глазам несчастного, он был сейчас обращён в зомбия, и наверняка часть его мышц либо порваны от чрезмерного усилия, либо затекли до деревянного состояния, но в любом случае человек не чувствовал сейчас ничего. А то, что на меня направили шесть стволов этого адского механизма, было плохо.

Артиллерист подошёл к стене и уперся в неё спиной так, чтоб отдача не могла его опрокинуть. Залп из картечницы превратит меня в лохмуты, и никакая сверхживучесть не поможет. А даже если каким-то чудом не преставлюсь, то добить меня, превращённого в решето, не составит труда.

– Какая изумительная ловушка получилась, – продолжил урядник, – тебе шах и мат.

– Пока ещё не мат, – ответил я, глядя из-за укрытия на начальника полиции, или того, кто занял его место.

– Мат, – с улыбкой кивнул тот, а потом вежливо показал сначала направо потом налево. Я оглянулся и скрипнул зубами. С одной стороны ко мне шёл штабс-капитан Баранов, направив на меня свой маузер, а с другой – Ольга с винтовкой в руках. Оба они были со стеклянными глазами, словно фарфоровые куклы. – Мат, – повторил урядник.

Я молча глядел на приближающуюся Ольгу. Та шаталась, словно пьяная, но шла вперёд. Винтовку она положила на сгиб левой руки, а в ладони сжимала склянку с духом.

В голове крутились возможные варианты событий, и самым возможным был выстрел в урядника. Но нет гарантий, что зомбий с картечницей не начнёт стрельбу сам. Нет гарантий, что в меня не начнёт палить невменяемая супруга.

– И что ты хочешь? – спросил я у начальника полиции.

– Я? Убить тебя. Но просто так будет скучно. Поэтому я хочу насладиться неким красивейшим зрелищем.

Урядник важно взмахнул рукой, и Ольга подошла ещё ближе, направив на меня штык винтовки.

– Если ты дашь себя прикончить, я, так и быть, отпущу эту куколку. Человеческая самка мне без надобности, зато она будет мучиться до конца своих дней, что укокошила собственного самца. Заставить человека умереть вот так, без нитей контроля, не это ли высшее мастерство?

Он так и произнёс: «самка», «самец». Я промолчал, стискивая в руке револьвер, и поглядел на Ольгу. Если бы Ольга была мне безразлична, то просто прикрылся бы ею как щитом, но нет, и я замер в ожидании броска, потому как сейчас не стоит рушить надежды недруга на мою смерть.

Супруга подошла совсем близко, двигаясь, как набитая ватой кукла, по лицу бежали слёзы, а с трясущихся губ срывался сдавленный не то стон, не то плач. Я глядел, а она уткнула мне в грудь штык и начала на него давить. Пальцы её левой руки дрогнули и разжались, позволив склянке свободно лежать на ладони.

Кончик штыка как-то разом проткнул ткань сорочки, и та быстро пропиталась кровью. Я легонько кивнул, глядя супруге прямо в глаза.

– Я… не… в… сер… це, – прошептала она сквозь стиснутые зубы и надавила ещё сильнее.

Штык вошёл на всю, глубину, заставив меня кашлянуть кровью.

– Прелестно, просто прелестно! – произнёс урядник, похлопав в ладоши, словно на представлении в театре.

Я ещё раз кашлянул и увидел, как Ольга выдохнула и закрыла глаза, а потом сделал шаг влево, словно шатаясь в предсмертном мучении, и теперь стоя к нему спиной.

– Ну, как тебе? Ты был словно заноза, но теперь ты сдохнешь, двуликий, и я поставлю на место охотников свою марионетку.

– Я не просто охотник, и не просто двуликий, – процедил я, прикрывая собой Ольгу, и стискивая пальцы, на склянке с духом-улиткой. – Я ещё и патриций Нового Рима, урод.

– Что?

Я сделал шаг назад, соскальзывая со штыка и быстро разворачиваясь. Было видно, как исказилась в злой гримасе рожа урядника, а парень с картечницей нажал на спусковую клавишу. Оранжевое пламя, изрыгающее пули на наибольшей скорострельности, смешалось с радужным сиянием амулета, которое обволокло меня. Я, хромая на раненой и оттого непослушной ноге, подбежал поближе и выстрелил из револьвера в плечо артиллеристу. Тот дёрнулся, смещая линию огня, и позади меня раздался вопль, заставив на бегу оглянуться. То на земле катался, схватившись за ноги, один из городовых, которому и без того досталось, а он просто оказался на линии огня. Странно, что он ещё и их не сделал зомбиями.

А потом я выстрелил в урядника.

– Всё равно тебе мат, – прошептал тот, взявшись руками за простреленную грудь.

Я же поднял ствол револьвера выше и выстрелил два раза в голову. К тому моменту между нами осталась всего пара шагов.

Тело рухнуло на пыльную землю. Стоящий рядом зомбий всё ещё нажимал на клавишу картечницы, но та уже вращалась вхолостую, ибо патроны кончились. Как кончилась эта неурядица с урядником.

Я устало склонился над телом, глядя в застывшее лицо, и даже не сразу услышал разъярённый женский вопль, а подскочившая Ольга со всей силы ударила труп прикладом по лицу, ломая нос и срывая с кости кожу.

– Он мёртв, – произнёс я, отрешённо глядя на тело, а супруга с криком ударила ещё раз, а потом ещё и ещё, обезображивая мертвеца.

– Тварь! Выродок! Скотина! Урод! – кричал она. – Сдохни же наконец!

– Он и так мёртв, – повторил я, когда треснул череп и что-то неприглядное вывалилось на землю, смешиваясь с грязью.

Ольга не слушала, она била и била. Я сунул в карман брюк погасшую склянку и перехватил окровавленную винтовку посередине.

– Он мёртв, прекрати!

Супруга, тяжело дыша, поглядела на меня, а потом процедила:

– Он ещё жив. Понимаешь?

Я кашлянул, сплюнул кровь под ноги и снова посмотрел на изуродованное тело. А что если урядник – тоже лишь марионетка кукловода? Тогда кто он на самом деле? И где он?

Озарение пришло само, когда я поглядел сперва на упавшего в бессознательном состоянии детину с картечницей, а потом на хлопающего глазами, словно спросонья, штабс-капитана. Всё лежало на поверхности, но уловить простую истину, скрытую под картонными вывесками, не всегда получается.

Я сунул за пазуху револьвер, шагнул к Баранову и пощёлкал перед его лицом пальцами.

– Вы как себя чувствуете?

– Вполне сносно, – ответил тот, хлопая ресницами.

– Ну и хорошо, – произнёс я и ткнул в него трость, нажав клавишу электрического удара.

Баранов дёрнулся и упал на пыльную улицу, словно брошенный с телеги мешок с зерном. Я покачал головой, присел на корточки, положив трость рядом с собой, и выдернул из брюк штабс-капитана кожаный ремень.

– Зачем? – устало протянула Ольга, сделав несколько шагов ко мне.

Я не ответил, перевернув бесчувственного Баранова лицом вниз и связав руки. Брючный ремень как нельзя лучше подходил на роль наручников. После я дёрнул несчастного за ворот, отрывая от сорочки длинный клок ткани, который затолкал в рот своей жертве. А закончив, с усилием заставил себя встать. Тело не чувствовало боли, но усталость и потеря крови делали своё дело, превращая меня в размочаленную тряпку. Кончик трости проскрежетал по мелким камушкам, словно умоляя об отдыхе.

– Зачем? – повторила супруга.

– Потому что мне нужно будет оправдываться за убийства, а контрразведчик подходит для этого как никто другой. Уж ему-то поверят и о заговорах тёмных сил, и о том, как мы доблестно с ними боролись.

– А связывать зачем?

Я дёрнул себя за тот рукав, что был почище, оторвал, и подняв перед собой, задал Ольге вопрос.

– Если ты ощущаешь демона, то почему не сказала, что он остался в полицейском участке?

– Не знаю. Этот зомби, и ваша драка. И выстрелы со стороны усадьбы. Я растерялась, – поджав губу ответила Ольга.

– Ты же не хочешь откусить себе язык?

– Что? – не поняв, коротко переспросила она, а на лице супруги отразилось полнейшее недоумение.

– Кукловод же ещё жив, – произнёс я и ткнул электрической тростью в живот женщине.

Ольга охнула, дёрнулась и упала навзничь. Я сделал несколько шагов и, вяло упав на колени, склонился над пребывающей в обмороке супругой.

– Так надо, – прошептал я и легонько поцеловал её в губы. – Ещё два шага осталось, и отдохнём, обещаю. Ведь я тоже устал от сих передряг. Они слишком тягостны даже для тех двух сущностей, химерой которых я являюсь.

Я оторвал второй рукав, связав руки супруги за спиной. Мне стоило больших усилий снова встать и отнести сначала жену, а потом и штабс-капитана к забору, где крепко привязал к штакетинам в сидячем положении. Так они не смогут вырваться или выпутаться. Может, кукловод и не станет сию же секунду тянуть за незримые нити, но перестраховаться надо.

Из усадьбы в нашу сторону выбежали Настя, Анна и несколько человек из числа помощников Огнемилы. Со стороны электромобиля, пошатываясь, брёл Никитин. Парень держался за голову, а сквозь пальцы текла кровь, заливая лицо и одежду.

– Шеф, – протянул он, когда приблизился, – там Могута убит. Ольга Ивановна его в упор пристрелила. И одного из гридней тоже. Три других ранены. Я их того… этого… перевязал, как мог.

– Сам как себя чувствуешь?

– А как люди себя чувствуют после того, как отхватят прикладом по башке? – усмехнулся Александр, и поморщившись, поглядел на свою испачканную кровью ладонь. – Надеюсь, Настюха швы накладывать умеет.

– Погляди за ними, – бросил я и, прихрамывая, направился к авто.

Никитин молча проводил меня взглядом. А я тряхнул головой и ускорил шаг. Возле электромобиля действительно лежали два тела. Один из гридней подполз к своему товарищу и бормотал сейчас нечто, похожее на молитву. В другой ситуации я бы остановился и помог несчастным, но не сейчас.

Сейчас нужно было спешить, пока тварь не опомнилась. Пока она думает, что подставила всех, и ехидно потирает руки или пьёт коньяк. Не знаю, что там по случаю победы делают демоны.

Испачкав приборную доску, руль и обивку сидения кровью, я уселся в авто и выжал педаль контроллера. Электромобиль послушно, как хорошо выдрессированная лошадь, покатился вперёд. На кочках пришлось сбавлять ход, так как начинало мутить от усталости и истощения организма. Тело не успевало восстанавливаться, а его уже кидали в новую передрягу.

Один раз, чуть не потеряв сознание, я едва не въехал в телегу с сеном, в которую была запряжена испуганная пегая кобыла. Та заржала и шарахнулась в сторону. Люди смотрели на меня с недоумением во взглядах и торопливо уходили с дороги. Даже сигналить клаксоном не пришлось.

Вскоре показался полицейский участок, и остановившись в ста метрах от него, я вышел, взял с сидения оставленный там ранее сюртук, а потом пощупал внутренний карман с трофеями.

У здания стоял одиноки городовой и переминался с ноги на ногу. Увидев меня, он выхватил револьвер с привязанным к тому уставным оранжевым шнуром и закричал.

– Ни с места, стрелять буду!

А я зловеще улыбнулся и шагнул вперёд. Некогда белая сорочка теперь была полностью красной, а нога непослушно подволакивалась. На лице молодого паренька, одетого в немного помятую солдатскую гимнастёрку с пришитыми к ней оранжевыми галунами полицейского ведомства, отразился испуг. Можно было бы его убить, но не хотелось множить и без того большое количество смертей, да и жалко парня, не ведающего, под чьим началом он находился последнее время. Не виноват он.

– Стрелять буду! – повторил он, а потом нажал на спусковой крючок.

Грохотнуло. В плечо несильно ударила пуля, выжимая из меня ещё больше крови. Следующий выстрел попал в живот. А я шёл дальше, даже не поморщившись. Сейчас уже не было Марка Люция, не было Евгения Тернского. Был Я, целый и неделимый.

Городовой выстрелил ещё несколько раз, но промахнулся, а я уже не улыбался, просто дошёл до трясущегося служивого, который держал револьвер в двух руках и смотрел на меня как на демона.

Я положил ему на плечо руку, сплюнул кровь, которой и так было в избытке, под ноги и хрипло процедил:

– Пшёл прочь.

Городовой судорожно кивнул и бросился наутёк. Проводив его взглядом, я шагнул к двери и толкнул её. Дверь оказалась не заперта. Внутри царила та же разруха, что мы оставили меньше часа назад. Пожалуй, только несчастного казашонка не было видно, наверное, его дежурный утащил куда-то, или он сам уполз за угол. Мне было плевать.

Я достал из внутреннего кармана сюртука склянку с пчелой и с силой бросил в угол. Звякнуло битое стекло, загудел вырвавшийся на свободу огненный дух, и под самый потолок потянулись языки жаркого пламени.

– Ну, выродок междумирья, – закричал я, задрав голову, – инквизиция по твою чёрную душу пришла!

Я бросил ещё одну склянку в другой угол, поджигая здание. Пламя быстро охватило шкаф с бумагами и вешалку с чьим-то оставленным пальто. Пламя было голодным и бросалось на всё и вся.

– Выползай, тварь!

Достав последнюю склянку, я вышел на улицу и похромал вокруг участка, а зайдя за угол, выстрелил в целое окно кабинета урядника и швырнул туда мензурку с огненным духом.

Где-то вдалеке зазвенел колокол пожарной тревоги, но они не успеют. Я выполню свою задачу, невзирая ни на что.

До уха донеслись звуки ударов и звон стекла, словно кто-то разбил окно и пытался вылезти.

– Не уйдёшь, гадёныш, – процедил я и насколько было возможно быстро направился во внутренний двор полицейского участка.

Зайдя за поворот, ухватился взглядом за убегающего человека в грязной робе, несущего нечто большое, завёрнутое в простыню.

– Врёшь, не уйдёшь.

Я бросился вслед за беглецом, держа перед собой наган. Мир перед глазами поплыл, отчего пришлось ухватиться за край калитки и тряхнуть головой. Человек убегал, и медлить нельзя. Не для того я сжигал здания, шёл под пули и ждал, покуда в меня не всадят штык, чтоб сдаться.

Новый спринтерский рывок на двести метров отозвался кровью во рту и кругами перед глазами, но зато я смог приблизиться к своей цели. Человек нёс нечто весьма объёмное и тяжёлое. Оно мешало ему двигаться быстро, и наши силы и шансы были равны.

Я остановился, сделал выдох, прицелился и выстрелил. Мимо.

Ещё выстрел.

Беглец дёрнулся и пошатнулся, но продолжил путь.

Я усмехнулся, а потом оттолкнулся локтем от забора и сделал ещё один рывок, сокращая дистанцию.

Неприятелю логичнее было бы двигаться в сторону людного места, где я не смог бы стрелять, но он вышел на дорогу, ведущую к речке. Либо он несусветный глупец, либо именно там было то, что даст преимущество, которое позволит оторваться от погони.

Встречный народ испуганно крестился и шарахался в сторону.

Дистанция в этой погоне полуживых быстро сокращалась, но и речка уже была совсем близко. До крайних домов осталось всего сотня метров, а там высокий обрыв, камыши и мутная вода.

Я снова остановился и, прицелившись на выдохе, выстрелил. Человек застыл, несколько секунд постоял, а потом, шатаясь, продолжил путь. Он влез в затрещавшие заросли осоки, репейника и огромных лопухов. А потом вдруг упал, словно в батарейке заряд кончился. Эти несколько десятков метров я преодолел на одном дыхании, не обращая внимания на то, что плохо видел из-за пелены перед глазами.

Беглец лежал на животе, свернувшись в позу младенца, сжимая пустую простыню, а когда я склонился над ним, несуразно для умирающего ухмыльнулся и прошептал.

– Шах и мат тебе, двуликий.

Он выдохнул и обмяк. Глаза остекленели, а ноги дёрнулись в предсмертной судороге.

– Тварь, – выдавил я и заставил себя подойти к оврагу.

А там среди высокой травы ползло нечто, совершенно не похожее на человека. Скорее это была огромная полупрозрачная мокрица, имевшая размеры годовалого поросёнка. Тварь блестела стеклянистым панцирем и перебирала многочисленными суставчатыми ножками, упорно двигаясь к воде.

Так вот как выглядел кукловод на самом деле. Я усмехнулся. Это же тварь междумирья, она и должна быть такой. А я-то искал человека.

Трясущиеся руки подняли револьвер, и я выстрелил оставшимися двумя патронами, но промахнулся. Чудовище уходило. Неужели действительно шах и мат?

Пальцы зло надавили на спусковой крючок, заставив провернуться опустевший барабан и вхолостую щёлкнуть курком по смятому капсюлю стреляной гильзы.

– Ур-род, – снова процедил я, готовый сам скатиться по глине обрыва вслед за тварью, а потом по пояс в грязной воде искать его на ощупь.

Внутри клокотала обида, и я не сразу услышал голос, зовущий меня.

– Шеф, вы в порядке?! Шеф, что это за хрень?!

Я повернул голову и сперва увидел тяжёлый кирасирский ботинок, а посмотрев вверх – окровавленное лицо Никитина с повязкой, похожей на белый марлевый тюрбан. Мгновением позже взгляд упёрся в шесть стволов калибра три линии.

– Саша, давай, – со злорадной улыбкой прошептал я.

Никитин кивнул, и картечница заревела, выплёвывая жаркое оранжевое пламя и свинцовый рой, вспенивая воду и разрывая грязный берег в клочья, поднимая в воздух брызги, перемешанные с травой и ошмётками прозрачной плоти и предсмертным визгом твари из междумирья.

– Шах и мат, – прошептал я, почувствовав, как меня подхватили механические руки.

Перед глазами встало веснушчатое лицо Насти, её изумрудные глаза, озорная рыжая косичка с вплетённой туда алой лентой.

– Барин! – громко закричала она, отчего я даже сморщился. – Барин, кирасиры осадили завод! Яво превосходство с полковником долго орали друг на друга и там щас вся кирасирская рота. В городе объявили это… как его… военное положение. Полковник весь в расстроенных чувствах, что его выставили дураком перед его светлостью. Мол, как дитя попался на поддельную грамоту. Лютует. Барин, мы их выбьем, как барсука из норы.

– Надо быть там, – не узнав собственного голоса, произнёс я.

– Барин, вы же на ногах не стоите.

– Плевать. Ведите. Потому как барсук может и собак порвать. Это его нора, и никто не знает, что там.

Сашка и Настя дали опереться на их руки.

Оказывается, они быстро экипировались и помчались на таратайке, в которую был запряжён гнедой конь. Меня усадили на лавочку. Рядом залезла Настя, а Сашка положил нам в ноги картечницу, взял жеребца под уздцы и быстрым шагом направил его к месту событий.

Путь был долгий, но, наконец, стали видны стены и сооружения завода, а также настоящая баррикада из телег и разного лома, а за всем этим прятались вооружённые винтовками и экипированные щитами кирасиры. Не вся рота, но полноценный взвод, человек на тридцать, тут был.

Когда я сполз с сидушки таратайки на землю, ко мне из строя подбежал полуротный подпоручик.

– Ваше высокоблагородие, готовим штурм. Барон требует переговоров, чтоб отпустили заложника.

Я кивнул. Информация короткая, но весьма полная.

– Кирасу мне. Сам буду с этими сектантами общаться.

– Вы сейчас не в том состоянии, чтоб идти туда, – попытался возразить подпоручик.

– Кирасу, – прорычал я, подавшись вперёд.

А потом чуть не упал, так как помогавшая мне Настя выпустила мою руку, с визгом подпрыгнула на месте и бросилась куда-то в сторону. Пробежав грациозно, как металлический слоник, она с воплем бросилась на шею какому-то молодому кирасиру.

– Братик!

Было даже забавно наблюдать, как обнимаются два человека, одетые в механические доспехи.

– Братик! – вопила и визжала Настенька.

Все кирасиры повернулись к ней и вытянули шеи. Кто-то улыбался. Кто-то в недоумении раскрыл рот. Я усмехнулся и снова обратился к подпоручику, бросив короткое и ёмкое слово.

– Кирасу!

Полуротный поджал губы, быстро окинул взглядом своих подчинённых и поманил к себе какого-то бойца. Вскоре я уже облачился в новенькую броню. Солдат оказался моей комплекции и подгонять не было нужды.

Долгие и нудные переговоры? Как бы не так.

Я поднял с земли тяжёлый стальной щит, отобрал у полуротного обрез винтовки и пошёл к воротам завода.

Эти психи не в том положении, чтоб торговаться, и даже заложники не должны быть для них спасением. Слишком многие погибли, чтоб откладывать штурм или вести нудный диалог о цене спасения. И если не сделать это сейчас, то погибнут многие. И пусть барон будет лютовать или препятствовать моим делам, но цена одного отпрыска знатного человека уже стала ниже тех потерь, что были принесены на алтарь безмолвия. Если бы его превосходительство не решил молчать, а поделился хотя бы со мной, многое можно было бы предотвратить. Потому что терроризм – не та вещь, с которой нужно договариваться.

Тщательно выкрашенные в серую краску створки приближались под звук моего тяжёлого дыхания и скрипа гравия под толстой подошвой кирасирских ботинок. Завод хранил молчание, не было слышно ни человеческих голосов, ни звуков рабочих инструментов или станков. Он словно вымер.

Подойдя к воротинам, я с силой постучал в них кулаком. От каждого удара тонкий метал с лязгом начинал ходить волнами, а цепи и замок на запоре громыхать.

– Именем его Императорского Величества приказываю открыть!

В ответ была тишина.

– Ну, гадёныши, сами напросились.

Я развернулся и выцепил глазами членов моей команды. Сашка, сидя на корточках, быстро менял ленту в ранце от картечницы, а рядом с ним стояла раскрасневшаяся Настя, бросающая взгляды на такого же рыжего, как и она сама, паренька, стоящего в оцеплении улиц. Полуротный матом разогнал всех кирасир по своим позициям, еле оторвав целительницу от братишки. Рядом с Никитиным была и мертвенно-бледная Аннушка, тоже засунутая в свою бело-голубую механическую броню, и прижимающая что-то к груди ладонями, наверное, распятие. Провидице не след было сюда приходить, но раз пришла, то грех не воспользоваться её умениями. Она уже не раз доказала, что видениям можно доверять.

Я быстро подошёл к троице.

– Сашка, идёшь позади на три десятка шагов, а в случае непредвиденности создаёшь заградительный огонь, давая мне возможность сбежать или занять нужную позицию.

Парень бросил взгляд на вход в завод, коротко кивнул и лязгнул крышкой картечницы, а после выпрямился и закинул ранец с патронами на плечо.

– Настя, будь в готовности, если кого ранят. Анна, сейчас попробуйте поглядеть в будущее, что оно нам сулит.

Девушка поглядела на меня глазами, наполненными какой-то растерянностью, а потом медленно ответила.

– Я с утра молюсь только о том, чтоб ангел успел к началу ада.

* * *

Анна глядела на Евгения Тимофеевича.

Тернский, не поняв этих слов, нахмурился, несколько мгновений смотрел на провидицу, а потом повернулся и пошёл к растаявшим от неимоверного жара воротам, петли которых до сих пор держали комки металла, а вокруг кипел ад.

Видение того, что могло случиться, выдёргивало из ноосферы вероятность бытия. Камни оплавились, как воск, а на них самих остались чернеть человеческие тени. Кирасиры в раскалённых докрасна механических доспехах с воплем пытались закрыть лица обугленными пальцами. Они так и застыли в этом положении, дымясь отвратительной вонючей гарью, несущей запах палёного человеческого мяса. Трава и листва в единый миг стали белым пеплом, медленно отрывающимся от земли и поднимающимся к небу. Деревья полыхали огненными кронами. Горели дома вместе с их обитателями. Над заводом ревел огненный вихрь, в котором угадывались черты какого-то существа, похожего на дракона.

Охваченный пламенем Тернский, набирая ход, шёл к пустому проёму, а потом с разбегу ударил ногой туда, где должны быть створки. Он прикрылся потёкшим от жара щитом и шёл к самому основанию вихря, где стояла едва заметная фигурка, похожая на не до конца кремированный труп. Мертвец поднял руку с зажатым в ней предметом.

– Ещё один шаг, и дух огня, вскормленный пудом чистейшего теплорода, сожжёт всё живое в пределах трёх вёрст, – громко произнёс кремированный мертвец.

– Так я и поверил, – зло ответил Тернский и подняв раскалённый от жара ствол разорванного обреза, выстрелил пепельному скелету в ногу, сделал шаг и несильно ударил того коленом.

Когда человек упал, коллежский асессор наступил на сломавшуюся под тяжестью кирасы руку.

– Всё равно единство вас всех поимеет! – прокричал распадающийся на смешанные с золой остатки сожжённых костей пришлый, а из огненного вихря на землю опустился сотканный из языков огня и брызг металла дракон.

Громадные крылья твари расправились, задев забор. Ярко вспыхнула и тут же испарилась подобно перегоревшей нити в электрической лампе колючая проволока. Словно вулканическая лава потёк кирпич. Дракон и Тернский встретились взглядами, а потом чудовище подалось вперед и сомкнуло челюсти на человеке, спрятанном в полыхающую кирасу.

– Верь ему! – закричала, надрывая ослабший, рвущийся из опалённых лёгких, голос Аннушка.

Она верила, что ангел уже близко. Она не знала, кто он, но его сияние маячило на грани восприятия.

– Ещё один шаг, и дух огня, вскормленный пудом чистейшего теплорода, сожжёт всё живое в пределах трёх вёрст, – громко произнёс немолодой, убелённый сединой человек, одетый в безликую робу.

Он глядел на возвышающегося над ним Тернского с мрачной решимостью в глазах. В проём выбитых ворот с не меньшим напряжением всматривались кирасиры, иные даже старались не дышать. Стоящий неподалёку полуротный вздрогнул, когда Анна набрала в лёгкие воздух и закричала.

– Верь ему!

Тернский поднял руку с обрезом, замер на мгновение, а потом опустил оружие. Будущее сменилось другим, тем, в котором не было выстрела и упавшего пришлого, будущее, в котором город не горел, как Помпеи у подножья Везувия. Будущее, в котором ещё был шанс успеть.

– Чего вы хотите?

– Мы хотим, чтоб вы нас оставили в покое, – ответил человек, держа на уровне лица кулак с зажатым в ней каким-то прибором.

– Неверно! – прокричал коллежский асессор в ответ. – Вы пришли к нам без спросу. Убиваете людей, призываете адских тварей, крадёте наше достояние, а теперь приказываете вас не трогать?!

– Вы низшие существа, – произнёс человек, глядя на Тернского, но не видя его. Он смотрел в пустоту перед собой и читал заученный текст. – Вы обречены на вымирание. Единство займёт ваше место.

– И ты готов пожертвовать жизнью ради этого?

– Единство всё равно вас поимеет, – ответил ровным голосом человек.

Он выглядел уставшим, как актёр крепостного театра после сотого представления подряд. Ему было всё равно, умрёт ли он.

– Вам некуда бежать, – процедил Тернский, – только в ваш мир, но мы будем готовы к войне. Мы уже предупреждены, а значит, вооружены.

– Эта война сожрёт вас, – ответил пришлый, а потом улыбнулся.

По крыше одного из заводов побежал парень в робе. Он то нагибался, замерев на мгновение, то снова бросался вперёд. С очередной остановкой пришлый подцепил пальцами тонкий чёрный шнур, похожий на тоководную жилу, и побежал вдоль него, словно ища обрыв.

– Огонь! – закричал полуротный.

Стоящие на подходе к заводу кирасиры вскинули винтовки, прицелились и начали стрелять очередями по бегуну. Казалось, пули должны были разорвать человека, но вокруг фигурки возникло блёклое сине-зелёное сияние, какое было у духа-защитника. Человек сделал ещё дюжину шагов под шквальным огнём, припал на колени и начал обкусывать зубами медную жилу, после чего смотал её и выпрямился во весь рост, безвольно застыв, как выполнившая свою роль и ставшая ненужной марионетка. Сияние погасло, и человек упал на черепицу, скошенный пулями трёхлинеек. Над городом на несколько секунд повисла тишина, а потом крыша заводского здания с грохотом взрыва десятка тротиловых шашек взлетела в воздух мелкими обломками. И среди этих обломков пропало тело пожертвовавшего собой электрика. Пыль не успела осесть, а из раскуроченной крыши в воздух взлетел катер. Он плавно вынырнул из чрева здания, громадный, сияющий фиолетовым призрачным огнём вокруг множества больших ёмкостей, похожих на баллоны со сжатым воздухом, приваренных наспех к железным бортам.

Кирасиры замерли с раскрытыми ртами, а иные даже перекрестились.

Катер же с тяжким гудением пчелиного роя развернулся на месте и поплыл прочь.

– Ну вот и всё, – произнёс пришлый с устройством в руке, – процедура эвакуации подсистемы выполнена.

Он разжал пальцы и над заводом расправил крылья огненный дракон, а мир вокруг вспыхнул от нестерпимого жара.

– Верь ему! – прокричала сгоревшими вмиг губами Аннушка, а потом раскрыла прижатые к груди ладони, на которых лежал амулет Огнемилы. – Взять!

Воплощение пламенеющей стихии снова исчезло в неслучившемся будущем, забрав с собой оплавленные камни, вопли сгорающих заживо людей и тени человеческих душ на кирпичах.

Подле Анны из воздуха возник огромный зелёный пёс Огнемилы, и размазавшись в пространстве, материализовался прямо перед забравшимся на крышу парнем в безликой робе, преградив тому путь, как хорошо обученная овчарка. Электрик застыл в недоумении. Ибо рассчитывал на стрельбу, погоню со стороны людей, но не ручного духа.

Тернский опустил обрез, поглядел на бегуна, застывшего на крыше, а потом разжал пальцы. На гравий заводского двора упал обрез, Евгений стряхнул с локтя тяжелый щит, а следом по нему покатился шлем. Человек с детонатором меж тем глядел на бегуна так, словно прощался с родным сыном, которому суждено умереть.

– Ты готов безвольно послушать свою подсистему и погибнуть, но готов ли ты пожертвовать жизнями своих друзей? – спросил Марк Люций Евгений, разведя в стороны пустые руки. – Готов ли ты? Ведь я понял, что такое единство. Это когда у вас одна душа на всех, но эта душа душевно больна. Уж прости за каламбур. Мы готовы помочь излечиться, но вы должны сами сделать шаг.

Мужчина вздрогнул, посмотрел на Тернского, а потом схватился за запястье руки, в которой был детонатор, свободной. Из прокушенной губы потекла кровь.

– Я не могу ослушаться, – выдавил человек и закричал во весь голос: – Я не могу сказать нет! Я должен умереть!

– Я помогу, – произнёс Тернский, сделал шаг и сжал механической перчаткой кулак человека. – Я не устану. Я не выпущу.

– Помоги! – закричал мужчина и начал дёргаться, словно попавшая на крючок рыба. – Я должен умереть, но я не хочу! Помоги!

Тернский держал руку с зажатым в ней детонатором, но смертник в какой-то миг закричал, словно разрываемый на части, и вцепился в кирасирскую перчатку. Захрустели кости, но подверженный некой силе, как одержимый, смертник начал разжимать механические пальцы.

– Придурок! – закричал Евгений Тимофеевич. – Я сейчас тебе руку оторву! Стой, недоумок!

Все замерли. Кирасиры не знали, что могло случиться, они ведь не видели будущего.

– Прицельно! По врагу! – начал кричать полуротный, готовясь отдать команду «Огонь!».

Он выждал, пока солдаты не вскинут винтовки, и набрал уже воздух в лёгкие для последней команды. Анна знала, что смерть этого пришлого тоже призовёт огненного дракона и все умрут. Ибо это было не возможное будущее, а то настоящее, что творится сейчас.

– Не стрелять! – воскликнула она и бросилась вперёд, – не стрелять!

– Короткими очередями! Рота! – продолжил подпоручик.

Он не успел отдать приказ, а ангел успел.

– Именем аварийного администратора приказываю запустить процедуру экстренного отката! – раздался позади сильный звонкий, но незнакомый голос.

Все обернулись.

У ближайших домов стояли, держась за руки, двое – Ольга и та незнакомка, которую охотники на попаданцев прозвали Белоснежкой. Внесистемная.

Ангел успел вовремя.

Эпилог

Белоснежка, которая смогла развязать Ольгу и объяснить ей, в чем суть проблемы во время нашего штурма завода, сейчас сидела за столом обеденного зала и листала альбом с фотографиями, тот, что я утащил из музея завода во время дурной вылазки. Она сидела и печально глядела на людей, изображённых на карточках. Народу в зале было немного. Штабс-капитан Баранов тихо позвякивал ложечкой в чашке с кофием, осторожно дотрагиваясь время от времени до разбитого лица. Господин барон просто откинул голову, прислонив затылок к стене, и глядел в потолок. Сашка наклонился к большой кружке горячего молока, обхватив ту обеими ладонями. Рядом со мной сидела Ольга, положив руку мне на колено. А надо мной, тихо бормоча свои заклинания, трудилась Настя. Целительница перебинтовывала раны, в то время как я сам сидел на табурете, выпрямившись, как манекен.

У стены стояла хмурая Огнемила. Конезица то открывала ладонь, и тогда над ней вспыхивал маленький язычок оранжевого пламени, словно там была невидимая свеча, то сжимала, заставляя огонёк гаснуть.

Аннушка держала в руках вилку и ложку и тихонько соприкасала их между собой с закрытыми глазами, заставляя столовые приборы едва слышно побрякивать серебряным звоном.

– Мы создали эфирное, то есть нематериальное устройство, позволяющее сплотить нацию, – заговорила Белоснежка, перелистнув очередную страницу, – для этого с самого рождения мы подключались к этой субстанции, прозванной нами Системой. Это что-то вроде приручённой ноосферы. Она у вас тоже есть, но дикая и необузданная. Так вот, это казалось панацеей от всех войн и всех недоразумений между людьми. Ведь Система позволяла слать мысли напрямую, без лжи, без недоверия. Можно общаться с любым человеком на любом расстоянии, обмениваясь увиденными образами и кусочками души. Можно получить какие угодно знания и умения, зачерпнув их из общего кеша. Утопия.

А потом мы открыли возможность путешествия между мирами, и стали нужны добровольцы, дабы идти в неизведанное. Недостатка в них не было, и лучшие из лучших ступили за кромку миров. Но оказалось, что выращенные в системной утопии люди разучились самостоятельно думать, да к тому же теряли память при переходе. Кстати, этот альбом – наследие первопроходцев, предназначенное для сохранения хоть какой-нибудь возможности возвращения к нормальной жизни. Осознав проблему, мы создали несколько Подсистем, дающих возможность функционировать в отрыве от основного мира.

– Это чё, локальный сервер для суперкоммунистической социальной сети? От каждого по возможности. Каждому по потребности. Зря вы это, – усмехнулся Никитин, а потом начал булькать молоком, как ребёнок.

Из чашки даже пузыри полезли. Я оглянулся на помощника, а потом снова посмотрел на Белоснежку.

– Продолжайте.

– Система безупречна, но вот при переходе сходят с ума не только люди, но и куски нашей ноосферы. Они постоянно находятся на грани того, чтоб не быть растворенной местной. И от этого не выдерживают.

– Бйосим свои души в пожайище йеволюции, товайищи, – зачем-то прокартавил Никитин, вытянув вперёд одну руку, а второй взявшись за отворот гимнастёрки.

– Сашка! – повысил я голос.

– Всё. Молчу, молчу.

– Всего мы отправились в четыре мира, включая ваш. И везде подсистемы сходили с ума. В одном мире они начали готовить плацдарм для переселения, отказавшись принимать отличные от людей формы жизни за разумные. Там целая война была развязана с геноцидом местного населения. В войну включилось ещё два мира. В общем, нам теперь туда можно только лет через триста, покуда страсти не утихнут. Во втором подсистема просто растаяла, бросив людей посреди диких мест. Тысяча переселенцев погибли, не умея заботиться о себе. В третьем – подсистема решила, что всё в мире не имеет смысла, и тысяча человек совершила коллективный суицид. Вы четвёртые – тут она решила, что местные люди варвары – с которыми можно разговаривать только языком силы.

– А вы кто? – тихо спросил я.

– Когда началось повальное сумасшествие, Система приняла решение готовить аварийных администраторов, которые могут действовать автономно, – ответила Белоснежка. Не имеющая своего имени девушка с радостью приняла такое. Да и нам было проще. – Администраторы должны исправить сбой в подсистеме прежде, чем случится непоправимое. И следить за подсистемой постоянно, так как местная ноосфера всё время норовит растворить кусок пришлой в себе.

– И почему не торопились? – недовольно покачав головой, уточнил я.

– Подготовка человека, отвыкшего от самостоятельности – небыстрый процесс. Даже при наличии необходимых пакетов готовых знаний и умений. Я до сих пор отстаю от вас по всем пунктам, хотя умею самостоятельно принимать решения.

– Почему вас хотели убить?

– Подсистема решила, что только она знает, что лучше для нас. Она решила не допускать сброса установок.

– Значит, банальный бунт сумасшедшего сверхчеловека, эдакого подростка. Пусть я сдохну, но буду прав, – пробормотал я. – Зачем вы пошли за Никитиным ночью?

– Мне требовалось хоть как-то подключиться к ней. Но я не знала города, не знала, как вообще это делать. Она сузила радиус доступа для снижения энергопотребления, и нужно было подойти очень близко. И в итоге я едва смогла сама переварить ту кашу из неправильных блоков мотиваторов, которыми она пичкала людей. Еле успела вовремя. Спасибо вам.

– Ну, всё же хорошо кончилось. Дипломатические миссии – дело времени.

Белоснежка закрыла альбом и уткнулась лицом в ладони.

– Мы всегда мечтали найти братьев по разуму, но когда нашли, оказалось, что мы сами себя заперли в родном мире. Мы сходим с ума в сто раз быстрее остальных. Мы не приспособлены к переходу между мирами. А что касается технического обмена, то замечательные логические лампы – наши. Больше нам нечего вам дать. В остальном мы даже отстаём от вас. У нас такой мир, что сложные устройства не очень охотно работают.

– Но ведь система – это же какой уровень технологий! – воскликнул Никитин, отрываясь от кружки.

– Это магия, – усмехнулась Белоснежка, – как ваши духи.

Я поднял руку, когда Настя начала мне бинтовать бок, а потом вздохнул.

– Вы неправы. Ваша трагедия и рассказ о ней – самый большой дар, что вы можете дать. Мы сделаем выводы и примем нужные меры. Не допускать того, чтоб наступить на чужие грабли – это одна из наших обязанностей. Нас – охотников на попаданцев.

Конец

Оглавление

Глава 1 Новое начало

Глава 2 Пробой

Глава 3 Здоровенный детина

Глава 4 Прелести попаданства

Глава 5 Провидица

Глава 6 Лекарь

Глава 7 Полный комплект

Глава 8 Галопом по Европам

Глава 9 Бронеледи и этикет

Глава 10 Кровь и вино

Глава 11 Секс, Марк Люций и тайное общество

Глава 12 Зомби и чёрная птица

Глава 13 Кровавые тортики

Глава 14 Багровая тьма и богатый улов

Глава 15 Наваждение первой ласточки

Глава 16 Стерильная душа и блюдо из собаки

Глава 17 Ламповый песец

Глава 18 Расстроенные чувства и инспекция

Глава 19 Ева о семи клыках

Глава 20 Проклятая жадность

Глава 21 Бездна

Глава 22 Дозор против дозора

Глава 23 Воздух, скованный стеклом

Глава 24 Кровавый зверь в библиотеке

Глава 25 Яростная тьма в женской личине

Глава 26 Девушки и тентакли

Глава 27 Блеск огненных клыков

Глава 28 Месть глупца

Глава 29 Боевые потери и боевые находки

Глава 30 Старый лис и три волкодава

Глава 31 Тайна его превосходительства

Глава 32 Ночная погоня

Глава 33 Призраки и бластеры

Глава 34 Полночные догадки

Глава 35 Ошибки рассудка

Глава 36 Адская паутина

Глава 37 Семь огненных смертей и ангел

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg