«Тики Ту»

Тики Ту (fb2) - Тики Ту [SelfPub] 1157K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Владимирович Баев

Алексей Баев Тики Ту

Тем, кто не верит

На картинах Святых я незримый намёк на движенье, В новостях CNN я черта, за которой провал; Но для тех, кто в ночи, я звезды непонятной круженье, И последний маяк тем, кто знал, что навеки пропал… Борис Гребенщиков

Первая часть Потерявшаяся в себе

Глава первая Декодер Агафонов

* * *

«В минувшую пятницу в подвале одного из общежитий на территории Кембриджского кампуса найдено обезглавленное тело очередной — уже одиннадцатой по счёту — жертвы бездушного кровавого маньяка, получившего в широких кругах циничное прозвище „Охотник за головами“. Опознание крайне затруднено. Голова несчастной, как и в предыдущих случаях, унесена, по-видимому, самим преступником. Одежда на теле отсутствует, украшений ни на трупе, ни возле него не обнаружено. Татуировок и других особых примет также не имеется. Однако из компетентных источников нам стало известно, что накануне — в четверг — поздно вечером, в полицейский участок обратилась некто М., студентка философского факультета, которая сообщила, что около четырёх часов назад её соседка по комнате, Шейла Ф., 19-ти лет, уроженка Окленда, Новая Зеландия, пошла в душ, расположенный в блоке, откуда уже не вернулась, хотя незадолго до этого имела твёрдые намерения выехать в компании друзей на вечеринку в Лондон. В настоящее время ведутся активные следственные мероприятия и по факту предыдущих аналогичных преступлений…»

«The Guardian», April 27, 200…

* * *

«Уважаемый Михаил Михайлович!

Очень Вас прошу — прочтите моё письмо до конца, а потом сами решайте, по адресу я обратилась или нет.

Извините, что беспокою Вас по столь странному поводу, но у меня осталась единственная надежда. И связана она только с Вашей многообещающей, как я слышала, методой. Я неоднократно обращалась в Институт мозга, а также к ведущим психиатрам России и Европы, не побрезговала услугами всевозможных гадалок, экстрасенсов и прочих адептов и медиумов, но, увы, всё безрезультатно. А недавно совершенно случайно наткнулась в журнале на Вашу статью и интуитивно почувствовала, что Вы именно тот человек, который может реально решить нашу проблему.

Размер гонорара не имеет значения. В средствах я практически не ограничена.

Только помогите!

Теперь более подробно о самой проблеме.

Речь идёт о моей единственной дочери Дарие. Дело в том, что она около двух лет назад, как бы это ни странно звучало, ушла в себя. Видимо, ей там настолько комфортно, что Дария решила остаться. Навсегда. Во всяком случае, об этом свидетельствует записка, оставленная дочерью. Я её сохранила.

Всё последнее время дочь находится дома в состоянии похожем на кому. Почему — в похожем? Не знаю, как это происходит, но иногда она, не приходя в сознание, берёт с прикроватной тумбы карандаш и блокнот и пишет краткие послания.

И ещё. Дария иногда с кем-то говорит вслух, называя невидимых собеседников по именам или прозвищам. При этом ни меня, ни сиделку, ни других её в реальности окружающих людей не видит и не слышит.

В общем, описывать многочисленные странности поведения дочери можно бесконечно долго. Если Вас, уважаемый Михаил Михайлович, хоть немного заинтересовал наш случай, вам лучше всё увидеть своими глазами.

Чтобы исключить недомолвки, хочу оговориться сразу: профессор Клюжев из выше упомянутого мной Института мозга (он посещал нас некоторое время назад), да и остальные медицинские светила считают мою дочь обычной симулянткой, попросту издевающейся над матерью. И это несмотря на тот факт, что в комнате дочери практически с самого начала этого ужасного явления (простите, других слов подобрать не могу) установлены камеры видеонаблюдения, фиксирующие все действия в моё отсутствие. Никаких конкретных признаков симуляции никто из числа тех же докторов выявить не смог.

Да. Один факт. Когда я, кажется, уже смирилась с бедой и решила довериться судьбе, надеясь лишь на счастливый случай, дочь вдруг позвала меня. Это произошло в прошлый четверг. Как раз в тот момент, когда я находилась в её комнате. И ещё на щеках Дарии были слёзы. Обрадовавшись такому проявлению чувств, я подумала, что наконец-то всё закончилось. Однако ошиблась. Ровным счётом ничего не изменилось. Больше того, сердцем чувствую, что ей сейчас особенно плохо.

Что происходит на самом деле в душе дочери, я не имею ни малейшего понятия, но откуда-то знаю, что если Дарию в ближайшее время не вытащить из этого кошмарного состояния — „из себя“, как она написала — всё закончится трагически.

Уважаемый Михаил Михайлович, пожалуйста, свяжитесь со мной. Вас это, поверьте, ни к чему не обяжет, но даст мне надежду.

Заранее благодарна.

С уважением,

Светлана Аль-Заббар»

Письмо пришло по электронной почте утром. Хотя была суббота, в приёмной толпилась целая толпа клиентов, записанных каждый на определённое заранее время. Миша попросил секретаршу любой ценой сдерживать натиск всё сильнее нервничающей публики. Мол, дойдёт до скандала, или, не дай Бог, до рукоприкладства — даже деньги, полученные авансом, возвращай и гони всех к чёртовой бабушке. Но Михаил Михайлович просит не беспокоить, у него серьёзный случай. Или что-нибудь в этом духе. Выворачивайся, как хочешь. Можешь даже врать. В конце концов, детка, это твой хлеб.

Светлана Аль-Заббар… Уж не та ли это самая «металлургическая мадам», вдова Шаха Шамси — гражданина вселенной, мультимиллиардера, сделавшего своё состояние на поставках стали оружейникам третьего мира? «Размер гонорара не имеет значения». Мать твою! Похоже, она и есть. Да, неисповедимы пути твои, Господи, и милость Твоя безгранична.

Нет, в историю, приключившуюся с дочерью миллиардерши, Миша поверил сразу. Случай, увы, не единичен. Бегством от реальности в наше сумасшедшее время никого не удивишь. Странно другое — симптомы (во всяком случае, если несчастная мать описала их точно), пожалуй, не совсем характерны. Или уж человек, «уйдя в себя», погружается в кому и неподвижным овощем «дозревает» на койке до полной кондиции и умирает, или со временем приходит в себя. Резко и одномоментно. Так… В себя… И всё-таки странно — блокнот ещё, карандаш, записки… Забавно, ничего не скажешь… О чём они, эти записки? Ерунда какая-то, честное слово.

Ещё любопытно, они сейчас в Москве или придётся ехать за границу? Кажется, где-то писали, что Аль-Заббары постоянно квартируют в Лондоне. Нет? Ох, как это некстати. Скоро свадьба. На Маринку всё оставлять? В жизни ж не простит. Что делать? Хотя… «Размер гонорара не имеет значения». Весомый аргумент. Особенно для невесты. Самому-то бабла хватает. Заработок тут приличный, да и старая фирма пока (дай Бог ей и дальше) процветает. А таких интересных случаев больше в жизни может и не представиться. Надо ехать. Пусть даже и за бугор. Работа, что делать?!

— Люда! — громко крикнул Миша, пренебрегая селекторной связью.

В кабинет вошла смазливая волоокая брюнетка, затянутая в узкие кожаные брючки и белую облегающую водолазку. Вот, зараза. Подруга, невесты, так тебя! Ещё и ресничками хлопает, кукла чёртова. Ну как её не…

— Да? Михал Михалыч, я вас слушаю? — произнесла Людмила ангельским голоском.

Мише же послышалось: «И как я тебе сегодня? Может, прямо сейчас займемся любовью?»

— С удовольствием, — на автомате кивнул Миша, но тут же опомнился: — Простите. Люда, кто у нас там из буйных?

— Лидия Освальдовна и этот… Полковник-афганец. Грузовиков, кажется.

— Самосвалов, Люда!

— Точно, Самосвалов, — подтвердила секретарша и плотоядно облизала языком пухлые губы цвета перезрелой вишни. Будто оправдываясь, пояснила: — Холодно сегодня, обветрели.

— Хорошо, — пропустил последнюю реплику Миша, — Капустинайте и Самосвалова попридержи. Перед остальными извинись. Скажи, что пришёл срочный вызов на симпозиум. Через недельку вернусь, приму обязательно. Естественно, распиши всех по новым датам. Действуй.

— Вы уезжаете?

— Люда!

— Простите, Михал Михалыч. Кого приглашать первым?

— Давай Капустинайте, иначе девятый вал её депрессии разнесёт стены нашего офиса.

— Вы такой шутник, — улыбнулась Людочка, повернулась спиной и, эротично вильнув предполагаемым хвостиком, покинула кабинет, из-за двери которого тут же донёсся пронзительный окрик: — Так, господа! Минуточку внимания!

«Это ж надо, как меняется человек в зависимости от обстоятельств, — подумал Миша. — Знала б Маринка, как окручивает меня её приятельница, точно не стала бы упрашивать взять её на работу. Эх, женщины вы, женщины…»

В кабинет ввалилась тучная Капустинайте. Ещё не переступив порога, она нараспев заголосила поставленным контральто:

— Михал Михалыч, дорогоуй, я всем тэлом чуйствую приближжэние этого ужжасного пэриода! Моя жжизнь грозит полностью развалиться под беспощадными уддарами проклиатой физиуологии. Мишенька! Дискомфоурт, испытываемый…

— Во-первых, здравствуйте, Лидия Освальдовна, — прервал Миша трагическую арию знаменитой пациентки. — Во-вторых, присядьте и успокойтесь. А в-третьих, скажите, вы выполняете те рекомендации, которыми я снабдил вас во время предыдущего приёма?…

* * *

Михаил Агафонов лет пятнадцать назад окончил с красным дипломом строительный факультет одного из провинциальных вузов политехнического профиля. Научный руководитель, тогдашний «хозяин» облгражданпроекта, прочил своему талантливому ученику место, близкое к собственному телу не только на работе в качестве зама, но и в престижной по меркам города семье.

Дочь профессора, безусловно, очень симпатичная, хоть и чересчур уж приторная Ритуля, дольше отведённого родителями срока засиделась в девках. И Пётр Ильич, сердобольный папаша, но при этом наигнуснейший сводник, «наконец-то» нашёл Маргарите в лице Миши, как ему должно быть тогда казалось, достойную партию. А что? Вовсе не глуп, не дурён собой, хваток, по-хорошему беспринципен. По-деловому. Таким сейчас везде дорога.

Агафонов насчёт строительства жизненных катакомб и карьерных пирамид был мнения полностью противоположного. Он к тому времени уже давно решил не связываться с тёзкой знаменитого композитора, а, получив диплом, под шумок слинять в столицу. Постсоветское муниципальное пространство Москвы стремительно застраивалось вычурным (типа)элитным жильём, а Мише, так он тогда полагал, было что предложить. Продвинутый, каковым он сам себя на тот момент считал, архитектор должен быть немедленно по приезде оценён новыми русскими москвичами на вес уж если не золота, то хотя бы его полновесного инвалютного эквивалента.

А гражданпроект в занюханной провинции? Да кому он нужен со своей дурацкой трёхкопеечной зарплатой и загаженными мухами кабинетами, обитыми «в честь солидности» воистину совковыми полированными панелями? И Рита, конечно, хоть и королева красоты, но уж больно королевство-то захудалое. Да и бесперспективное.

В общем, уже на следующий день после вручения корочек и многозначительных обменов взглядами с бывшим научным руководителем, Агафонов скидал необходимые вещи в сшитую матерью из сахарных мешков сумку типа «На Стамбул!», обнял обескураженных новостью предков и, пообещав им незамедлительной («как только, так сразу») материальной поддержки, отправился на вокзал, где десять минут спустя запрыгнул в первый вагон электрички, следующей до станции Москва-Казанская.

Так началась самостоятельная «взрослая» жизнь.

В первую же неделю пребывания в столице юношеские мечты рассыпались в труху под жёсткими ударами твердокаменных бланков кадровых анкет. Как оказалось, молодых архитекторов — талантливых и не очень, но со связями — здесь пруд пруди, а заезжего политеховского отличника без опыта работы абсолютно никто (вот удивительно!) не ждёт. За три дня посетив с полсотни строительных контор и фирм, занимающимся проектированием сооружений, и не найдя ни толики взаимопонимания с их руководством, Миша, вконец расстроенный, купил на последние деньги, не считая тех, которых должно было хватить на билет домой, пару бутылок пива и уселся на гранитный парапет набережной. На вокзал, где из экономии пришлось ночевать всё это время, идти уж совсем не хотелось.

Отхлёбывая из горлышка кисловатое пойло, отдалённо напоминающее замечательный напиток (и то лишь запахом), и полностью погрузившись в невесёлые думы, Агафонов, разумеется, не обратил внимания на то, как прямо за его спиной остановился автомобиль, и кто-то уже почти минуту нервно сигналит. А когда на плечо опустилась чья-то вовсе не тяжёлая рука, и незадачливый ловец столичной синей птицы соизволил, наконец, поинтересоваться столь наглым вторжением в личное пространство, вонзив в нахального субъекта возмущённый взгляд, то чуть не рухнул в воду. Рядом, открыто улыбаясь, стояло такое миловидное рыжее создание, что ещё минуту назад мысль о бренности жизни, «на века» засевшая в мозгу двадцатитрёхлетнего доморощенного философа, тут же растворилась в загазованной московской атмосфере.

Девушка, которая представилась Леной, мягко, но довольно настойчиво попросила Агафонова помочь ей разрешить небольшую проблемку за скромное вознаграждение в «три центнера гринов». Суть задания обещала рассказать по пути к родительскому гнезду, при этом Мише было твёрдо обещано отсутствие наличия в предприятии какого-либо риска физического насилия. Усевшись на переднее пассажирское сидение новенького «гольфа», наш продвинутый архитектор, пусть и несостоявшийся, весь обратился во внимание.

Проблема оказалась до ужаса примитивной и даже банальной. Рыжая Лена, любимая и единственная дочка ну очень богатого промышленника, приехав на каникулы из Швейцарии, где абы как постигала азы наук в известном на весь мир колледже, познакомилась в клубе на дискотеке с каким-то смазливым кислотником, который утром исчез из её постели в неизвестном направлении, попутно прихватив из папиного секретера «пять тонн укропа». Шутника знакомые кабаны довольно скоро вычислили и отловили, «бабло вытрясли и по шарам козлу вонючему надавали». Тут бы, кажется, и сказочке конец. Но папик, получив в лапы «взятые Цветочком взаймы для своего фючер-хусбанда» деньги (кто ж ему, болезному, правду-то скажет?), изъявил страстное желание с потенциальным зятем познакомиться поближе. Ха! А зятя-то и нет… Те дочкины приятели, которые обрабатывали подонка, рожами ну уж совсем не вышли. Да и знакомы отцу с «не самой правой стороны». А Леночка, «дура чокнутая», сказала, что мальчик — интеллигент…

Короче, Агафонов очутился в нужное время в нужном месте. Не слишком обеспеченный молодой человек при мятом костюме и с теми самыми интеллигентскими замашками, а именно — одиноко попивающий пиво на набережной в самый прайм-тайм (между пятнадцатью ноль-ноль и шестнадцатью тридцатью, как сказала Леночка-цветочек-дура-чокнутая) подойдёт вполне, тем более что время уже ой как поджимает. Пока Миша вникал в суть дела, автомобиль плавно вкатился в пространство за чугунными воротами изысканного полунебоскрёба — средне-безобразного вида десятиэтажки со скромными «кремлёвскими» башенками по всем восьми углам.

Папа оказался вполне типичным полукриминальным воротилой, а узнав, что будущий зять ещё и начинающий талантливый архитектор, бравший денег исключительно на открытие собственного бизнеса, тут же, будучи человеком до мозга костей прагматичным, дал ему реальный заказ на проект «конкретной бунгалы» с обязательными в таких случаях сауной, зимним садом, бильярдной и бассейном. И выплатил в аванс приличную сумму на неотложные нужды. Да ещё поручил своему шофёру отвезти «прораба» на место и заселить его в какую-нибудь хибару.

Огнегривая «Цветочек», присутствующая при «фатальном базаре», не будь дурой, устроила прямо в папином кабинете безобразную сцену и порвала с женихом, сэкономив триста обещанных последнему долларов, а также отказалась от притязаний несостоявшегося мужа на собственные душу, тело и, наверное, совсем не бедное приданое. Мол, люди, добровольно идущие в рабство к бессовестным королям-кровососам, не достойны целовать белых ручек скромных принцесс…

В общем, всё обернулось к лучшему и как нельзя кстати. Все трое остались вполне довольны. Лена решила свои моральные проблемы, её папа почти даром получил «классного прораба», а Миша — прилично оплачиваемую работу всего в тридцати километрах от Москвы. А если учесть, что «какой-нибудь хибарой» оказалась вполне сносная двухэтажная дачка (пусть без сауны, зимнего сада, бильярдной и бассейна, но со всеми прочими удобствами, включая забитый под крышку холодильник), то можно считать, что сама госпожа Удача выбрала нашего провинциального делягу в собственные протеже. Методом слепого тыка.

Так Агафонов осел в Москве.

А вскоре он стал знаменитым «бунгалопроектором» и «виллостроителем». Ефим Сергеевич Быкарь, отец рыжей интриганки и первый его заказчик, остался работой, с которой Миша таки справился «на десять баллов по шкале Рихтера», очень доволен. И заказы посыпались от Ефимкиных друзей, врагов и прочих завистников…

Прошло двенадцать лет.

Михаил прикупил квартирку в Марьиной роще, чуть подержанный, но очень солидного вида белый «джип», который позже сменил на новенький «бмв», построил благоустроенный домик по Ярославке, куда перетащил на поселение своих стариков, и начал сильно скучать по «нормальной» полноценной жизни.

В своё архитектурное бюро нанял директором бывшего однокурсника, которому и передал все дела, оставив, естественно, за собой парадные бразды правления и нерушимое право на львиную долю прибыли. Сам же решил попутешествовать по миру. Поглядеть, как говорится, белый свет.

И глядел целый год. Не отрываясь. Нельзя сказать, что другие страны и города произвели на него впечатление большее, чем Москва, но он хотя бы отдохнул и понял, что «практическим домостроем» дальше заниматься вообще не хочет.

Пришла пора окунаться в сферы иные, менее приземлённые. Но что бы такое придумать? Стать художником? Экстрасенсом? Астрологом? Алхимиком? А что, денег теперь вполне достаточно. Можно посвятить остаток жизни поискам философского камня и рецепта эликсира бессмертия. Тем более, что жизнь семейная, тихая и уютная, особо Агафонова не прельщала. И детей он не хотел. Впрочем, и не любил. Орут и в штаны гадят, а вырастут — только бабки и клянчат. А ещё дочь может забеременеть. Скажем, лет в четырнадцать. Или, если сын, то попадёт в дурную компанию… Да и жену нормальную попробуй теперь найди. «Домашние козы» нынче пошли какие-то слишком уж меркантильные. В таком стаде супругу выбирать — себе ж дороже. Нет, если клюнет в известное место птица-любовь, будем думать и о семье, и о потомстве. А не клюнет, так всё, что ни делается, как известно, к лучшему. В общем, как карты лягут. Слава Богу, подружек и без претензий по клубам тусит о-го-го сколько.

Убедившись, что фирма в его отсутствие не развалилась, Михал Михалыч, только так его теперь звали сотрудники, предложил перерегистрировать её в акционерку. Чтобы потешить наёмное руководство демократическим решением. Контрольный пакет взял, понятно, себе. А что? Негоже терять средства, необходимые «на сосуществование с гармонией». Сам же собрался посвятить небольшой период жизни образованию. Домашнему. Высших, пожалуй, хватит и так.

Теперь Агафонов почти год читал книги. Художественные, а также по оккультизму, психологии, разный второсортный научпоп (лихо переименованный хитровыделанными издателями в «нон-фикшн»). Попутно просматривал газеты бесплатных объявлений. Чего там Миша искал, он бы и сам тогда сказать затруднился, но старания увенчались безусловным, хоть и неожиданным успехом. А именно, Михаил понял, какой сектор научно-прикладной романтики в Москве, да и в России до сих пор «не окучен». Во всяком случае, подобных предложений на рынке «оккультно-психологических услуг» он пока, как ни искал, не обнаружил.

Суть идеи состояла в следующем. Все вокруг только и делают, что кодируют человека, у которого что-то в жизни не заладилось. Программируют на успех, на деньги, на счастье, на любовь. И тадэ, и тапэ. Развелось всяких нейролингвистов, психоаналитиков, экстрасенсов и прочих долбил, как священных коров на улицах Агры. А кто потом мозги на место вправлять будет? То-то и оно. Неизвестно. Заколбасить живое мясо всегда намного проще, чем какую-нибудь «докторскую специальную» обратно разложить на свинину, сою и туалетную бумагу. Так? Естественно! Вспомнить хотя б ту же нашумевшую в своё время историю о легендарных военных шифровальщиках, что не могли прочесть собственные кодограммы.

Короче, дело, которое придумал себе неугомонный Агафонов, хоть и отдавало за не одну сотню вёрст обыкновенным шарлатанством, обещало нескучное времяпрепровождение и вполне могло претендовать на новомодную затею без всяких тяжёлых последствий с осчастливленной стороны. Только нужно до мелочей продумать «систему снятия отрицательных кодов», благодаря которой Миша начнёт возвращать людей в состояние, близкое к исходному. То есть, к тому, которое они имели при явлении на свет божий. Иными словами — дарить истинную свободу, так необходимую для духовного роста личности. Нормально? А то! Классная фишка. На такую сто пудов купятся. А главное, самому интересно. Только надо всё грамотно оформить и подать заявку на изобретение. Или где там подобные бумажки лепят? Уж эксклюзив, так стопроцентный. Конкуренция в таком деле на начальных этапах совсем не в тему. Только монополия, и точка.

Ещё через пару месяцев, сняв небольшой офис в одном из переулков близ Покровки — рядом с юридической консультацией, в которой ему и сделали все необходимые для резервирования авторского права документы, — Агафонов открыл контору под интригующей вывеской «Центр психологического декодирования». И ниже, маленькими золотыми буковками на тёмно-зелёном фоне: «Снятие духовных барьеров и блоков, расшифровка и нейтрализация психологических кодов, устранение последствий экстрасенсорного воздействия. Приём строго по записи».

Первой пришла Марина. И Миша понял сразу — пациентка ещё рта раскрыть не успела — вот она, нежданная птица-любовь. Так и клюнула ведь, сволочь.

Девушка стояла такая тоненькая и грустная, в легкомысленном молочно-белом платьице, а в глазах… Ах, о чём это мы?

Маринина проблема заключалась в следующем. Девчонка наивно полагала, будто её намеренно сглазили, поэтому в жизни всё не то и всё не так. Из университета с четвёртого курса вышибли за неуспеваемость, парень, с которым три года любовь неземная вихрями кружилась, ушёл к лучшей подруге, на работе шеф домогается… Короче, вполне обычная, хоть и затянувшаяся депрессия. Этот «психологический код» Агафонов нейтрализовал за пару недель, потаскав девчонку по кабакам, концертам и клубам. И, наконец, когда почувствовал, что пора — признался в собственных воспылавших чувствах. А по ходу дела предложил руку, сердце и перманентное место в собственной постели.

С другими пациентами, которых сначала было немного, дело обстояло посложнее. Но, то ли Миша оказался прирождённым психологом, то ли за время работы в строительстве неплохо научился разбираться в людях, а также, будучи человеком весьма эрудированным и свободно владеющим «профессиональными» терминами (не всегда точно зная их истинный смысл), он потихоньку начал действительно людям помогать, докапываясь до первопричин их проблем, страхов и неудач. Вот удивился бы Агафонов, узнай он, что неплохо овладел методой небезызвестного в определённых кругах господина Бёрна. Но Миша, естественно, об этом даже не догадывался. Как не догадывались и его клиенты.

И действительно, через пару-тройку месяцев Михаил Михайлович стал одной из самых модных столичных фигур в оккультно-психологической отрасли шоу-бизнеса. Записаться к нему на приём теперь можно стало только по электронной почте, изложив при этом суть проблемы. Просто с улицы в «Центр психологического декодирования» попасть стало решительно невозможно. Пришлось даже вывеску снять и, чтобы избежать несанкционированного интереса разных мудрил от медицины, взять в долю самую серьёзную на районе «охрану».

Профессор Клюжев из Института мозга, хитростью прорвавшийся на приём к Агафонову, быстро разоблачил шарлатана, но, посмеявшись вместе с модным «психдекодером», и выпив с ним прекрасного кофе с не менее восхитительным сингл-молтом, пообещал «куда надо» не стучать. Мол, вреда вы, молодой человек, людям не приносите, даже наоборот, но моего имени, прошу вас, в разговорах всё же не упоминайте. Я с подобной вам публикой, понимаете ли, лично незнаком. Договорились?

Пожав друг другу руки, они распрощались, причём Миша обещал Фёдору Алексеевичу рассказывать о наиболее интересных случаях, которые можно будет уложить в очередную толстую умную книгу, что «в простонародье» зовутся монографиями. В общем, расстались добрыми приятелями.

Тем временем во всю шла подготовка к свадьбе. Пока Миша вёл приём в своём центре, контролировал архитектурное бюро, в общем запасался необходимой финансовой прочностью, Маринка шастала по торговым центрам и сметала с полок дорогущих бутиков всё самое блестящее и кричащее, запас прочности будущей семьи без всякого зазрения совести разнося в щепки. Агафонов однажды попытался вмешаться в ход разбазаривания нажитых непосильным трудом капиталов, но получил такой агрессивный отпор, что не будь он по уши влюблён в эту стерву, лететь бы той сейчас в родной Энгельс Саратовской губернии на троллейбусный завод, где честно трудились все предыдущие поколения её предков. Но то-то и оно, что любовь, как говорится, зла. Нда…

* * *

И вот теперь, получив это нервное письмо о странном состоянии, в котором уже два года находится бедная девушка с мелодичным восточным именем, и написанное самой мадам Аль-Заббар — «Стальной Леди», как двусмысленно звали миллиардершу все без исключения средства массовой информации, Миша понял, какую серьёзную игру он однажды затеял, по собственному скудоумию взявшись за нелёгкий труд «раскодирования» человеческого разума. Но в то же время инстинктивно почувствовал, что справится. У него обязательно получится вывести девчонку… из себя? Странно звучит. Как каламбур. Но встречаться с клиентом сейчас, не имея на руках достаточно информации и не проанализировав похожие случаи хотя бы поверхностно, ни в коем случае нельзя. А кто может дать хоть маленькую наводочку? С чего-то начинать надо, верно?

Агафонов ещё раз — наверное, уже в десятый — взялся перечитывать письмо. И тут его осенило. Вот же! Вот! Как сразу-то не обратил внимания? Госпожа Аль-Заббар пишет, что у них был…

Миша снял с телефонного аппарата трубку и набрал номер Клюжева. Гудок… Господи, только бы он оказался на месте… Ещё гудок… Ага!

— Алло, Фёдор Алексеевич?

— Да, с кем имею честь?

— Это Агафонов. Ну… помните?

— А, Миша? Не узнал вас, богатым будете. Здравствуйте, как успехи на поприще спасения заблудших душ? — Агафонов почувствовал, что Клюжев улыбается в трубку.

— Спасибо, нормально, Фёдор Алексеич. Есть парочка интересных пациентов. Материалы, как я вам и обещал, обязательно завезу… Но сейчас звоню по другому поводу. У вас немного времени найдётся?

— Ну… в принципе…

— Это очень важно.

— Важно?

— Да. Вы знакомы со случаем Дарии Аль-Заббар?

Профессор аж закашлялся.

— Это вы про дочь Свет… той Стальной Леди? — голос Клюжева стал вдруг не просто серьёзным, а напряжённым, что ли. — Не стану скрывать, я был у них… позав… То есть, в позапрошлом году. А что, она так до сих пор и не вышла из…?

— Нет, Фёдор Алексеевич, не вышла. Как вы считаете, что произошло с девушкой?

Секунд десять трубка молчала.

— Знаете, Миша, — наконец зазвучал динамик, — приезжайте-ка сегодня вечерком ко мне домой. Если вам действительно интересны детали, то разговор получится не на пять минут. Ну как, появитесь?

— Да, да, конечно, — напряжение профессора передалось Агафонову.

— Вот и славно, а теперь записывайте адрес. Карандаш под рукой?

Глава вторая Дарька

(ИНВЕРСИЯ)

…Теперь ей оставалось отправиться только в Там-Сям. Нет, не потому, что далёкие воспоминания до сих пор отдавались в голове звоном многопудовых колоколов. Просто ни в одном пункте, даже Кое-Где, у Дарьки не выгорело.

Попутчиками оказались яркая брюнетка и двое темнокожих мужчин, один из которых — натуральный прощелыга в радужном берёте, словно близнец похожий на давно усмирённого смертью Боба Марли, — вовсе не утруждал себя традиционным «здрасьте, разрешите представиться…» Налил полный стакан чёрного рома и так же молча протянул ей. Теперь она уже почти ничему не удивлялась. Взяла, мельком глянула в бессовестные глаза «покойного музыканта» и, резко, как заправский алкаш, выдохнув, вылакала содержимое большими глотками. Потом поморщилась, взяла со столика дольку шоколадки и, не переодевшись, прямо в уличной обуви, ловко забралась на верхнюю полку. А через минуту уже спала.

Разбудила толстая тётка в синем кителе с золотыми аксельбантами, висящими почти до колен. «Проводница, — несмотря на дикое внутреннее состояние, догадалась Дарька. — Мамочки, неужели я снова в поезде?» И мысли побежали. Запрыгали, сволочи!

Зачем? Куда? Почему? От кого?

Понемногу туман в голове рассеивался, и все произошедшие за последние месяцы события оформились в архивные папки и самостоятельно разлеглись на нужных полочках.

Всё, Дарька. Понимаешь? Всё. Это последнее место в мире. Поздравляю, теперь твой дом здесь. Может, постоянный… Здесь?… Дом?

Ощущение чего-то нового, неизведанного, приятного и, в то же время, пугающего сначала наполнило грудь. А потом будто тисками сдавило.

— Девушка, такси! Берём такси. Вам в какой район? — на перроне прямо перед ней вырос толстый усатый татарин в лихо заломленной на затылок тюбетейке. — По Центруму — почти даром, Гималайка — вдвое дороже…

Знакомое название резануло слух. Как он догадался?

Кажется, так называли одну гостиницу…

— Простите, вы про Гималайку спросили…

— А, это стандарт, — ответил толстяк.

Сидя за рулём вполоборота к пассажирке он лихо разворачивал свою «волгу» на привокзальной площади, стремясь первым вырваться из хаотичного потока конкурентов.

— У нас в ту сторону всегда много пассажиров. Сами-то откуда к нам?

— Кое-Откуда.

— Ясно, я и сам недавно Там был. Типа, к тёще ездил…

Водитель что-то без умолку рассказывал, смеялся, останавливаясь на светофорах, оборачивался к ней, как бы извиняясь за то, что во время поездки вынужден сидеть спиной к такой миловидной пассажирке. Она улыбалась, вежливо кивала и иногда вставляла дежурные «да», «нет» или «не знаю». Думать не хотелось, да и слушать — не слушалось. Как там Эрно говорил? Расслабься и получай удовольствие? Расслабилась, в общем. Вот только удовольствие получалось какое-то сомнительное.

Миновав перекрёсток, со всех сторон окружённый высокими бетонными заборами, «волга», урча голодным до гонки мотором, взобралась на стену и понеслась вдаль. Набрав скорость, перепрыгнула на фасад дома, потом на следующий, следующий, следующий…

Совсем обалдел, чудила!

Дарька с хохотом повалилась на дверь. Не, реально клёво!

— Достали меня эти пробки! — эмоционально пояснил водитель свои манёвры. — Эх, Ильдарчик, однажды докуролесишь. Поймают злые гайцы, заставят курить анашу.

— Курить анашу? — девушка не поверила, но рассмеялась ещё громче.

— И ничего тут смешного нет, — вздохнул таксист и понёс вообще какую-то околесицу: — Нововведение. Мэр решил, что штрафы малоэффективны. Типа, на них здоровья не купишь. А менты у нас жуть какие чахлые. Мол, во всём асфальтовые испарения виноваты. Бензолы, понимаешь! Вот теперь и заставляют нарушителей пускать марихуанный дым в лицо служителям правопорядка. Типа, они от этого пухнут и веселеют, а мы… Жестокость неслыханная! Чёрт, надоело мне всё это. Соберёмся с мужиками, возьмём за жирные анналы свой профсоюз и эмигрируем всем скопом Кое-Куда. Посмотрим, как запоют ублюдки, лишившись в городе такси. Тогда-то уж они…

Впрочем, Ильдарчик не договорил. Машина, ловко спрыгнув на землю, резко затормозила на площади перед громадной гостиницей. Увеличенной раз в десять, а то и все двадцать, копией питерской «Прибалтийской». Над парадным подъездом переливались бликующим серебром гигантские буквы: ХОТЕЛ «ЭВЕРЕСТ». Чуть ниже буквы поменьше — зеленоватые, бронзовые. Ппохоже, перевод. Gostinizza «Jomolungma».

Дария, выбравшись из автомобиля, по привычке легонько толкнула дверь. Та не закрылась. Пришлось повторить, приложив усилие. Видимо, сил не рассчитала — машину тряхнуло так, что боковое зеркальце заднего вида жалобно дзынькунуло и вывалилось из оправы, расколовшись на асфальте почти ровно пополам.

Девушка виновато глянула на словоохотливого водилу. Тот встал, как вкопанный, потянувшись рукой к затылку. От души почесался, выдав пространству звук, похожий на скрежет металла. Засаленная тюбетейка съехала на лоб.

Да, как-то глупо получилось.

Чёрт, зеркало! Она разбила зеркало. Это совсем не есть хорошо.

— Эх, безобразница, — вздохнул таксист и несильно пнул по тугому скату. — Ладно, особо не переживай, всё равно этот сухопутный металлолом давно пора на свалку…

Не сказать, что Дария была такой уж избалованной. Да, её с раннего детства окружали и вниманием, и роскошью. Да, её образованием занимались лучшие педагоги, а здоровьем — самые авторитетные доктора. Да, престарелый отец души не чаял в своём единственном, но очень позднем ребёнке, поэтому позволял девочке практически всё.

Но то ли гены передались от родителей, людей хоть и неординарных, а потому своеобразных и своевольных, то ли воспитание не позволяло, Дарька росла человечком замечательным. Близким на радость. И милая, и симпатичная, и обаятельная, даже заботливая. Порой чересчур. Что ещё? Завистники, конечно, могут сказать, что при таких-то капиталах… Да что вы! Оглянитесь вокруг. Оглядитесь. Сосредоточьте внимание на других детках из золотой когорты. Пьянки, гулянки, бабки, тачки, цацки. Одни понты, короче. С непредсказуемыми последствиями.

Дарька ж искренне стеснялась своего происхождения. Ей всегда хотелось быть обычной девочкой — простой и не очень заметной. Но, понятное дело, не судьба.

Она родилась, когда отцу, Шамсретдину Аль-Заббару, было уже под семьдесят. А когда ей самой исполнилось четыре года, папы не стало. Третий инсульт. Мать тогда не скрывала, что отец умер. Да, это было жестоко. Но уж лучше так, полагала Светлана. Чем врать ребёнку с самых ранних лет. Пусть растёт честной и порядочной. Семейный бюджет, слава Всевышнему, такую роскошь может себе позволить. А от душевной травмы, полученной в столь нежном возрасте, только крепче станет…

Дария крепче не стала. Удивительно, но она до сих пор помнила отца, которого до сих пор же безумно любила (не его самого, конечно, лишь память). Сидеть на папиных коленях тёмными зимними вечерами и слушать волшебные сказки было так здорово и весело…

Господин Аль-Заббар, будучи человеком крайне жёстким в бизнесе, никогда не показывал своего делового характера дома. Светлана, когда она с ним только познакомилась, наивно полагала, что «старый тюфяк» — заурядный рохля, получивший от какого-нибудь дяди миллионное наследство. Нет, позже-то она узнала, что Шах Шамси — так звали Шамсретдина в деловых кругах — сам создал ту гигантскую металлургическую империю, которой сейчас владеет. И что вовсе никакой он не тюфяк, а просто без памяти влюбился в диковатую комсомолку, прикатившую в Югославию по премиальной путёвке обкома. Тогда, в семьдесят пятом, ему уже было хорошо за пятьдесят, а ей лишь недавно стукнуло двадцать. И почти десять лет Шамси, рискуя пустить дела на самотёк, по два раза в год мотался в СССР, всеми правдами и неправдами выбивая визы в не очень дружелюбную страну. Подкупал таможенных чиновников и посольских работников, позже — вынужденно сотрудничал со зловещим КГБ, но своего добился. Света, наконец, сдалась.

Нет, о её святости или даже целомудрии говорить вовсе не приходилось. Светлана Сабельникова к тому времени уже и замуж «сбегала», и даже не без шумного скандала развелась. И от депрессии, вызванной жизненными неурядицами, успела полечиться в известной закрытой клинике. Да, да, чуть было не спилась самым наипошлейшим образом. И выглядела теперь далеко не так, как в середине семидесятых. Но Шамси Аль-Заббар, известный во всех светских салонах мира как принципиальный холостяк, по-прежнему буквально терял голову, лишь снова видел её. И успокаиваться, пока на ней не женится, не собирался…

Свадьбу сыграли в Москве. В «Метрополе», естественно. Дабы начавшаяся Перестройка позволяла нынче хоть не всё, но многое.

А тут и новая беда. Будущее бизнес-империи Аль-Заббара оказалось под большим вопросом. Света оказалась бесплодной. Последствия давнего аборта, сделанного на квартире «специалистом» ещё во времена бурной молодости.

Однако и эта проблема оказалась вполне разрешимой. Светлану прооперировали. Пусть за огромные деньги, но зато в одной из лучших европейских клиник. Правда, предупредили, что гарантированно родить та сможет всего раз. Один, запомните! За это доктора ручаются. Мол, захочется повторить, это уж на свой страх и риск. Последствия могут быть самыми печальными…

А ещё через год, летом, в одном из московских родильных домов на свет появилась Дарька.

Светлана, не обращая внимания на мольбы и уговоры любящего супруга, рожать поехала на родину, объяснив безумный свой поступок тем, чем обычно объясняют своё поведение беременные женщины. «Мне. Так. Хочется». Ну что ты на это возразишь?!

Описывать Дарькино детство особой надобности нет. Обычное настолько, насколько может быть обычным детство отпрыска миллиардера. Резиденции во всех концах света. Бесконечные круизы и диснейленды, мамки, няньки, яхты, лимузины, дорогие подарки, престижная гимназия, неискренние подружки. Что ещё? Пожалуй, всё.

Но мать и тут отчебучила.

Оставшись после смерти мужа во главе транснационального концерна, она его вовсе не разорила, как предсказывали «самые авторитетные аналитики». Наоборот. Оказавшись прекрасным управленцем, расширила сеть предприятий и значительно приумножила капиталы. А теперь, после окончательного падения «железного занавеса», пора было включать в список деловых приоритетов и Родину.

В общем, Светлана Аль-Заббар решила вернуться в Россию. В Москву. И сюда же перенести головной офис корпорации, который с момента основания находился в Лондоне. И не скажешь ничего, смелое решение. Ну, и дочь с собой привезла. Тем более, та особо не возражала.

В общем, Дария завершала своё школьное образование в российской столице. Конечно же, не в среднестатистическом рассаднике малолетней преступности, детской проституции и наркомании, а в одной из престижных частных гимназий. С математическим уклоном. Вполне, а что? Будущее за «цифрой». Какую профессию выбрать? Естественно, программиста.

Так и случилось. Первого сентября третьего года нового тысячелетия Дарька похвасталась перед матерью новеньким, ещё пахнущим типографской краской студенческим билетом самого престижного технического вуза страны.

Но учиться здесь оказалось делом не простым. Точнее, дисциплины давались способной девушке без особого труда, а вот взаимоотношения с однокурсниками не сложились с самого начала. Ещё бы, дочь миллиардерши! Кто-то Дарию ненавидел открыто, кто-то тайно завидовал, с плохо скрываемой фальшью набиваясь в друзья, но абсолютно все смотрели на неё искоса. И от этих взглядов новоиспечённая студентка ёжилась, как под колючим ледяным покрывалом. Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц…

Терпения хватило на семестр. Вечером, когда был сдан последний экзамен первой сессии, Дария приехала к матери в офис, уселась напротив её стола на жёсткое кресло и тоном, не терпящим возражений, потребовала перевести себя в один из «нормальных» университетов. Туда, где бы она не выглядела белой вороной.

Светлана, откуда-то знавшая заранее, что так и будет, в ответ только кивнула.

И через пару недель Дарька была уже в Англии. Мистер Скопперс, европейский директор концерна Аль-Заббаров, взялся лично помочь с устройством хозяйской дочки в любой университет. Узнав, что та выбрала один из колледжей Кембриджа, решил проблему в один день.

Лично встретив девочку в Хитроу (от телохранителя та решительно отказалась; мол, если в России всё было нормально, то уж тут-то…), Джерри, минуя Лондон, отвез её прямо в кампус, на окраине которого заранее снял и обставил согласно переданным пожеланиям небольшую квартирку. Потом вручил визитку с собственными координатами, пару банковских карточек с ограниченным кредитом (так велела миссис Аль-Заббар), накормил в кафе традиционными «фиш-энд-чипс». И, наконец, познакомил с ректором, не без облегчения отметив, что Дария Аль-Заббар уже внесена в списки студентов.

Дария, которая выросла в Англии, не только прекрасно знала язык, но и традиции этой страны, чувствовала здесь себя гораздо свободнее, чем на родине матери. В первый же час она наладила контакт с домохозяйкой — одинокой и вполне добродушной пожилой валлийкой, а потом пошла по соседям. Знакомиться.

В одной из трёх сдаваемых квартир уютного особнячка жили второкурсницы, весёлые тройняшки из ЮАР. В другой — двое парней с «прикладной математики», одним из которых оказался — и это стало самым большим сюрпризом — Эрно…

Да, да. Тем самым.

Ужасно стеснительный и краснеющий по любому поводу, но в то же время далеко не глупый и очень симпатичный финн по имени Эрно был, наверное, единственным человеком на всей Земле, которого Дария была рада видеть всегда. И везде. Без всякого преувеличения.

Они познакомились на Шри-Ланке чуть меньше пяти лет назад. Дарька, будучи на каникулах, путешествовала туда вместе с матерью. Пока Светлана занималась делами, девочка под ленивым присмотром местного секьюрити отдыхала вовсю — каталась на слонах, резвилась на пляжах, пробовала лазать по скалам и заклинать змей. И даже посещала уроки чайного купажа. Юный Эрно, чей отец как раз и работал технологом в фирме, осуществляющей поставки чая по всему миру, летом от нечего делать обучал замаявшихся от безделья туристов искусству смешивания чайных сортов. Это занятие, если не считать убийства долгих однообразных дней, приносило мальчику неплохой доход. Ну и в плюс — знакомства. С разными, порой, довольно интересными людьми.

Несмотря на то, что застенчивый финн старался избегать внимания ровесниц, с Дарькой они подружились чуть ни с первых минут. Должно быть, благодаря открытому характеру девочки. И расставаясь всего через неделю, они запросто обменялись номерами телефонов и адресами электронной почты, обещая переписываться не реже раза в три дня и обязательно увидеться в зимние каникулы, во время которых Эрно с родителями поедет в Европу.

Детям свойственно быстро налаживать контакты. Но так же быстро эти контакты и теряются. К зиме Дарька уже почти забыла смешного финского мальчишку, с которым познакомилась на тропическом острове. Номер телефона, естественно, потеряла, на два последних письма не ответила, поленилась. И обещания так бы и остались просто словами, кабы они с матерью не поехали на рождественские каникулы в Стокгольм, куда по невероятному совпадению в то же самое время прибыла буквально на пару дней из родного Эспоо семья почти забытого уже приятеля.

Дарька с Эрно встретились на центральном городском катке, где наша героиня, серьёзно увлёкшаяся в то самое время фигурным катанием, развлекала нарядно-праздничную публику почти двойными тулупами и неловкими акселями, а цейлонский приятель, впервые вставший на коньки, цепко держался за бортик и изо всех сил старался устоять на ногах. Конечно же, несмотря на царящий повсюду хаос и довольно высокую плотность катающихся, они узнали друг дружку сразу. И обоюдная радость от столь неожиданного свидания затмила остальные впечатления, дарованные столицей гостеприимной Швеции.

А ещё через полгода отца Эрно перевели из Коломбо в лондонский офис компании. И Дарька, у которой было здесь полно приятелей, с удовольствием ввела в свой круг юного финна.

Они стали практически неразлучны. Более того, глядя на дружбу детей, начали общаться и родители. Светлана Аль-Заббар, никогда не кичившаяся своим исключительным положением, в общении вне бизнеса оставалась почти такой же естественной, как и до знакового замужества. Родители же Эрно, довольно милые люди, поначалу жутко комплексовали перед новой знакомой. Но со временем и они пришли в себя. Во всяком случае, от приглашений госпожи Аль-Заббар больше не отказывались. Даже куда-то ездили все вместе. В Париж, кажется. Или в Вену…

И когда Аль-Заббары перебрались в Москву, связи уже не оборвались. Дарька с Эрно катались друг к дружке каникулы, а следующее лето вообще собирались провести вместе на Шри-Ланке, где у финнов остался небольшой дом…

Эрно с десяти лет серьёзно увлекался компьютерами и мечтал после окончания школы продолжить обучение в одном из хороших европейских университетов, чтобы стать профессиональным программистом. Он-то и подсадил Дарьку на «виртуал». Впрочем, девочка, более склонная к точным наукам, нежели к гуманитарным или естественным, сама давно подумывала о продолжении образования в сфере высоких технологий, потому подобный оборот нисколько не обескуражил Светлану. И когда дочь, вернувшись с Цейлона к началу учебного года, объявила, что через год намерена поступать в Бауманку, то мать лишь предложила — может, подумаешь? Не легче тебе будет в каком-нибудь Оксфорде или, например, Гарварде? Однако ставшее невероятно упрямым детище сумело настоять на своём.

О том, что из этого получилось, поведано выше.

Да и Эрно, поступивший после школы в университет Хельсинки, провёл там лишь полгода. Потом же, посчитав, что гораздо больше сможет получить в неплохо теперь знакомой Англии, перевёлся в Кембридж. Не без труда, надо сказать. Помогла чайная компания, где отец, будучи уже директором по качеству, сумел-таки оформить для сына целевое направление. С квартирой просто повезло. Встретился товарищ по работе на Шри-Ланке, чей ребёнок тоже учился в Кембридже и не смог ужиться в общаге. К тому же, оплачивать приличное жильё из одного кармана оказалось предприятием не из дешёвых…

3 [Два года назад] Продюсер

Дарие всегда нравилось работать на компьютере, но, программиста — в этом она прекрасно отдавала себе отчёт — из неё б не получилось. В привычном, в классическом значении слова.

Нет, те задания, что поручались и предлагались студентам, девушка выполняла безупречно. Более того, подходила к их решению творчески, что профессуре, конечно же, нравилось. Но сделать нечто по-настоящему своё ей никогда не удавалось. Да, её гораздо больше привлекали не оболочки, чем, в сущности, и являются компьютерные программы, а то, как эти оболочки можно использовать. И правда — стоит ли изобретать велосипед, когда гораздо приятнее на этом велосипеде просто катить вперёд, открывая новые горизонты?

Сначала Дарька увлеклась статичной компьютерной графикой. Она с детства неплохо рисовала, поэтому, достаточно быстро освоив нужные программы, девушка отпустила на волю фантазию и начала набрасывать такие картинки, что, размещённые однажды в Интернете, они довольно быстро разбежались по сети, поражая зрителей не только замысловатыми сюжетами, но и мастерством самого художника. Через некоторое время её работы заметил и по достоинству оценил известный музыкальный продюсер, который и сделал Дарие пробный заказ на оформление нового альбома известной рок-группы. Да и результатом остался доволен. Более чем.

Спустя полгода предложения о сотрудничестве сыпались со всех сторон, но теперь сама Дарька вдруг решила, что графика её больше не увлекает. Нет, она продолжала брать заказы, выполняла их в срок и без явной халтуры, но, скорее, чтобы потешить собственное самолюбие и приобрести некую материальную независимость от матери, с внятным успехом доказывая, что и дочь кое на что способна.

Новым пунктиком стала музыка. «Слепив на коленке», как ей тогда казалось, довольно простенькую, но принципиально новую и кое в чём уникальную программу, Дария занялась сочинением мелодий и последующей их аранжировкой. И опять тот же продюсер, что открыл в ней талант серьёзного иллюстратора, оказался во главе отряда страждущих. Оговорив условия, он записал и выпустил небольшим тиражом её первый диск. И снова Фортуна не выпустила Дарькину руку. Дебютный альбом «электронщицы» доиздавался раз десять и раскупался с такой скоростью, что — не прошло и трёх месяцев — серьёзно пригрозил конкурентам выбить их с вершин чартов.

И теперь Макферерли, так звали продюсера, был конкретно шокирован. «Взбалмошная девчонка», заглянув к нему в офис, чтоб подписать финансовые документы, радостно объявила:

— Простите, Фергус, но я поняла: музыка — это несерьёзно. Я и прежде не собиралась становиться композитором или профессиональным исполнителем. Мне просто хотелось проверить собственные способности. Записей больше не будет.

— Дария, милая! — воскликнул Макферерли. — У вас же талант! Прошу вас, не зарывайте его в землю. Растите, хольте, лелейте, и он однажды принесёт такие плоды, что…

— Я всё уже решила, — спокойно перебила его Дария.

Продюсер побледнел. Чёрт! Те грандиозные песпективы, что он, должно быть, строил на сотрудничестве с Аль-Заббар, рушились прямо на глазах. Впрочем, потеряно далеко не всё. Голова у девчонки работает, талантов море. Надо лишь прозондировать направление, которым та собирается идти.

— Но как же так? — по инерции пробормотал он, однако тут же откинулся на спинку кресла и плотоядно улыбнулся. — Да, умеете вы преподносить сюрпризы. Ладно, давайте на время оставим музыку. На время! Но скажите мне, милая Дария, чем вы теперь собираетесь заняться? Снимать кино? Организуете собственный театр?

— Фергус! — рассмеялась Дарька. — Я обычный программист. Ну, может, не совсем обычный… Но игровое кино и театральная сцена лежат вне области моих интересов. Как и работа с коллективами.

— Неужели? — саркастически произнёс Макферерли. — А я полагал, что столь экспансивной особе всё по плечу. Получается, ошибался?

— Кто знает? — загадочно ответила Дария, пожав плечами. — Может, и не ошибались. Но уж если вы интересуетесь моими дальнейшими планами, скрываться не стану. Но только от вас. Только не смейтесь, хорошо? Если да, то хотя бы не слишком громко.

— Как скажете, — улыбнувшись, проговорил продюсер. — Выкладывайте на стол карту своих прожектов. В конце концов, мой опыт может вам пригодиться, не так ли?

— Пожалуй, — кивнула Дария. — Я решила попробовать себя в художественной анимации, но…

— Но?

— Но не знаю с чего начать. Вы сами, Фергюс, подобными проектами случайно никогда не интересовались?

— Нет. Пока не интересовался, — отрицательно покачал головой заинтригованный продюсер. — Пока! Но ведь на свете нет ничего невозможного, вам ли этого, моя милая, не знать? Кем вы были пару лет назад? Простой наследницей фамилии, студенткой престижного университета? Так?

— Ну…

— Так, так, — продолжал Макферерли. — А кто сейчас? Знаменитый музыкант, известный график. Почему бы не попробовать себя в новом амплуа? Знаете, Дария, я редко ошибаюсь в людях… Профессия не позволяет. И сейчас мне кажется… Да что — кажется, я уверен — всё у вас обязательно получится. Зелёного старину Шрека давно пора отправить на пенсию — с каждым новым фильмом он выглядит всё более усталым. Зачастую так бывает, когда сюжет уходит в серию. Персонажи начинают раздуваться от собственной значимости, шутки становятся площе. А всё почему?

— Почему? — улыбнулась Дарька.

— Да потому что талантливые некогда сценаристы со временем превращаются в обычных дельцов. Творчество больше не имеет значения. Только успех! Только признание! — продюсер встал с кресла и прошёлся по кабинету. — Понимаете, Дария, сценарист в нашем случае — тот же художник. Чтобы творить, ему не нужно ничего, кроме новых впечатлений.

— То есть, художник должен быть голодным. Так? — с издёвкой проговорила девушка.

— Да что вы в самом деле?! — рассмеялся продюсер, не уловив в голосе собеседницы сарказма. — Грешен. Признаюсь, что и сам раньше так считал, но глядя на вас… Да, да, не смейтесь! Глядя на вас, я готов полностью признать ошибочность — даже нелепость — своего первоначального мнения. Вы ж никогда не голодали, как тот же Хемингуэй. И не держали голову в бочке с ледяной водой, рискуя оглохнуть, чтоб всего лишь уловить новую мелодию… А ухо? Признайтесь, не пытались его себе оттяпать? Тупыми ножницами? А?

— Нет, не пыталась, — засмеялась и Дария.

— Вот! — продюсер поднял указательный палец. — И, тем не менее, всё, что вы мне приносите — великолепно. И, что не менее важно, востребовано.

— Хорошие вы делаете выводы, Фергюс, — вздохнула Дария. — А вы не боитесь заразить меня своими речами? Говорят, звёздная болезнь — недуг малоприятный. Особенно для окружающих.

— Не боюсь, — спокойно ответил Макферерли. — Гордыня и тщеславие — удел глупцов и самовлюблённых бездельников. Ну и, буду до конца откровенен, непризнанных гениев. Вы ж, моя милая, из иной когорты. Я абсолютно спокоен, оперируя смелыми сравнениями. Спокоен относительно вас… Простите, но речь шла немного о другом. Я говорил, что художнику, чтобы он рос, постоянно нужны яркие впечатления. И совсем не важно — отрицательные или положительные. Вы со мной согласны?

— Допустим, — кивнула Дария. — Но к чему вы клоните? Я ж поделилась с вами одними только планами. И уж точно не собиралась лезть в философские дебри. Однако даже по вашей личной теории о взаимосвязи творчества и впечатлений я поступаю, как мне кажется, верно… Собираясь уйти из одной сферы — музыки, в другую. Всего лишь спросила совета…

— Да я понимаю, — перебив её, кивнул продюсер. — И пытаюсь ответить, как могу. Нет, каких-то конкретных рекомендаций вы от меня не дождётесь. Я ж не в теме художественной, как вы говорите, анимации. Но касательно любого творчества одно знаю совершенно точно. В него надо вкладывать душу. Нарисовать мультфильм — не проблема. В мире полно людей, которые с бескорыстной радостью или за хорошие деньги — тут уж как повезёт — помогут вам создать приятную упаковку. Форму, антураж. Прорисовать детали… Но как вы собираетесь воодушевлять своих персонажей? И как, простите, за откровенность, этими персонажами вы воодушевите зрителя? На что? Хотя, возможно, вы ограничитесь «покемонной» механикой. Броской, техничной, но при этом совсем бездушной… Ох, не знаю… Сами-то вы, мисс Аль-Заббар, как себе новую затею представляете?

— Да я пока в такие джунгли и не лезу, — отмахнулась Дарька. — Вы, Фергюс, человек, безусловно, очень опытный и далеко не дурак. С чутьём. Сразу во всём ищете суть. Мне ж, глупой девчонке, пока ваше воодушевление без надобности. Интереснее как раз форма. Хотя то, о чём вы сейчас говорили, в моих извилинах точно засядет. И я, естественно, постараюсь, работая над новым проектом, сделать персонажей насколько возможно живыми. Давайте так — вы пока думаете, как нам привлечь партнёров, а я детально проработаю концепцию идеи. Договорились?

— Договорились… Меня тут, кстати, тоже одна идейка посетила, — улыбнулся Макферерли. — Только что. В общем, перед тем, как засядете за сценарий… Простите, вы же сами будете его писать?

— Наверное, — пожала плечами Дарька. — Пока ещё об этом не задумывалась.

— Так вот, перед тем, как начнёте его писать, пообщайтесь с одним человеком, — сказал продюсер.

До сих пор расхаживающий по кабинету, он вернулся к столу и уселся в кресло. Взял листок, ручку, быстро что-то нацарапал и протянул записку девушке.

— Вот, возьмите. Здесь электронной адрес. Человека зовут Вадим Терпилов. Верно, он русский. Джазовый музыкант. С недавних пор — профессиональный. Живёт в Англии. Если ничего не путаю, в Манчестере. Очень интересный персонаж. Пережил такое… Впрочем, не стану раскрывать интригу. Может быть, вам и не удастся с ним переговорить — Вадим не сильно любит вспоминать прошлое с малознакомыми людьми. Но если вы, моя милая, сумеете его чем-то зацепить, считайте, что сценарий, о котором другие могут только мечтать, у вас в кармане. История была — загляденье! Уверен на сто процентов, что вам понравится.

— Уверены? Да ещё и на сто процентов? — вскинула брови Дария.

— Нет, конечно. Не на сто, — подмигнул ей Макферерли. — На все двести. Не поленитесь, милая моя, напишите ему сегодня же. Только придумайте для встречи какой-нибудь интересный повод, иначе ответа будете ждать целую вечность.

— Спасибо, — кивнула заинтригованная Дарька, пряча в сумочку записку с адресом «очень интересного персонажа». — Но чем я могу его зацепить? Хоть намекните. Фергюс?

— Давайте подумаем… — произнёс продюсер, положив подбородок на подставленные ладони. — О! Кажется, есть одна тема!

Он встрепенулся. Повернулся к сейфу, стоящему за его спиной, набрал комбинацию на кодовом замке и открыл толстую дверь. Через секунду посреди стола на стопке бумаг возвышался усечённым конусом небольшой колокол.

— Ваш музыкант собирает колокольчики? — улыбнулась Дария.

— Это рында, — сказал Макферели. — С парохода «Гермес». Ей, между прочим, больше ста лет. Полагаю, что такой подарок, да ещё и переданный от одного старого знакомца с просьбой о прощении, с искренним раскаянием, не оставит господина Терпилова совсем уж безучастным. Сейчас я быстренько набросаю ему письмецо. Пару минут подождёте?

— Конечно, — ответила Дарька. — А вы перед ним в чём-то провинились?

— Не в чём-то, а очень-очень сильно, — вздохнул Макферерли. — С другой стороны, всё обернулось к лучшему. И, в первую очередь, для самого Вадима. Надеюсь, он оценил. Минуточку тишины, ладно? Боюсь написать лишнее.

Когда письмо было вложено в конверт, продюсер передал его Дарьке. Нажав на селекторе клавишу вызова, пригласил секретаршу и указал ей подбородком на колокол.

— Сара, будьте добры, упакуйте этот предмет так, чтобы мисс Аль-Заббар могла нести его в одной руке. Не мне вас учить. И да, сделайте нам по чашечке того замечательного кофе.

Когда секретарша вышла, Макферерли откинулся на спинку, заложил руки за голову и, улыбнувшись вполне довольный собой, подмигнул Дарие.

— Такого вы точно нигде не пробовали, мисс Аль-Заббар. Этот кофе подают лишь в трёх заведениях на одном крохотном островке во Французской Полинезии. Его надо пить чуть охлаждённым и непременно с морской солью…

Глава четвёртая Ненаучная гипотеза

(ИНВЕРСИЯ)

В Там-Сям так же, как и в других пунктах, в которых она побывала за последнее время, никто о чёртовом адресе слыхом не слыхивал.

Случается, что врут топографические карты и ошибаются карты гадальные, всезнающий Интернет тоже не всегда располагает достоверной информацией, но кто-нибудь из местных старожилов обязательно вспомнит давно переименованную улицу или разрушенный дом, который живёт лишь в потерявших яркость воспоминаниях. Адреса «Tiki, 2» здесь не знали.

И как только Дарька убедилась в этом окончательно, вера её пошатнулась.

Ещё бы! Москва, а потом Манчестер и Мумбаи, Париж и Нью-Йорк, Стокгольм и Вена, Коломбо и Лондон, Петербург… и даже жестокий Кое-Где, а теперь вот и невообразимый Там-Сям ответили одинаково: «НЕТ. ЭТОТ ОБЪЕКТ НАМ НЕ ИЗВЕСТЕН».

И что теперь? Что?!

Так, спокойно… Главное, без паники. Может, ты упустила в своём списке какое-нибудь местечко, где была проездом, и просто его не помнишь? А вдруг это… не на Земле? Или… Или вообще не следует хаотично колесить по географическим объектам, а искать другим способом? Вопрос: каким? Нет, что-то здесь не так. Эрно никогда не бросал слов на ветер. Он просто не мог ошибиться. Эх, если б кто-нибудь дал знак! Ну? Смелее, силы небесные!

Дария, покинув гостиницу, направилась к стоянке такси, выбрала машину поприличнее и уселась рядом с водителем.

— В Центрум, — скомандовала она.

— Бут сделано! — весело гаркнул истомившийся в ожидании таксист.

Новенький жёлтый «порш» с чёрными шашечками на дверях взревел мощным мотором и, презрев бесконечный поток машин, смело выскочил на дорогу.

— Вы летать не боитесь? — поинтересовался водитель, когда они минут через десять всё-таки завязли в пробке.

— Я-то не боюсь, — ответила Дарька. — Как бы вас самого на анашу не подсадили.

— Ничего, — улыбнулся таксист. — Гаишникам на своих чугунных «крокодилах» меня не догнать. Тачка — зверь. С титановыми винтами и двойным турбонаддувом. Тяга сумасшедшая. Вам в Центрум куда надо?

— Если б только я знала… — тихо пробормотала девушка, но тут же опомнилась: — А давайте-ка, уважаемый, на вокзальную площадь!

Клюжев жил не слишком далеко — на Земляном Валу, в знаменитом гэбэшном доме. Миша, оставив машину возле офиса, решил отправиться на рандеву пешим ходом. А что? Разминочка.

Зайдя по пути в магазин, он выбрал бутылку хорошего вина и, укладывая её в портфель, подошёл к книжному развальчику.

Издание бросилось в глаза сразу. С белой глянцевой обложки на Агафонова, хитро ухмыляясь, смотрел хвостатый лысый толстячок, облачённый в растянутый зелёный свитер и потёртые голубые джины. Но не столько он привлек Мишино внимание, сколько заголовок: «Демон в её голове». Имя автора ни о чём не сказало.

— Почём? — ёмко спросил Агафонов у продавца, указав на книжицу пальцем.

— Двести в переплёте, сто двадцать в обложке, — ответил откровенно скучающий дедок. — Довольно милая фантазия, да и слог ничего. Возьмите. Не понравится, кому-нибудь подарите. Или выбросите. Чай, не Достоевский.

— Давайте, — кивнул Миша.

— В мягкой? — уточнил дед.

— Мелочи нет. Возьму в переплёте, — сказал Агафонов. — Если вещь действительно неплохая, дольше проживёт. Если хрень — вы правы — подарю.

— Разумно, — согласился продавец и, получив деньги, протянул Мише книжку. — Спасибо за покупку, заходите ещё.

— Всенепременно, — ответил Агафонов и, спрятав сдачу в бумажник, покинул магазин.

До назначенного времени оставалось минут сорок, а дом профессора уже виднелся. Погода располагала и радовала. Миша, перейдя улицу, свернул в клюжевский двор, выбрал лавочку под старой раскидистой липой, уселся на неё и раскрыл книгу на титуле.

«Все описываемые события происходили в реальности, — прочитал он. — Имена и адреса во избежание возможных недоразумений изменены».

Хм… Возможных недоразумений? Так себе формулировочка.

Достав сигареты, Агафонов прикурил, выпустил изо рта струйку дыма и ещё раз взглянул на обложку. Чёртик, который вначале показался ему прикольным, теперь почему-то таковым не выглядел. Миша сомкнул веки. «Собственно, почему я принял его за чёрта? — подумал Агафонов. — Из-за хвоста? Так и он-то не… чертовский? Больше похож на кошачий. Ни рогов, ни копыт… Ассоциация с названием? Скорее всего».

— Мишенька! А я иду и смотрю — вы ли? — знакомый голос заставил его прервать ход размышлений и открыть глаза.

Напротив стоял Клюжев и улыбался во весь рот, демонстрируя ровные и белые не по годам зубы. Интересно, фарфор или пластик?

— Здравствуйте, Фёдор Алексеич, — приветствовал его Миша, поднимаясь на ноги и протягивая руку. — Я сегодня не на колёсах. Вот, не рассчитал время.

— Ничего, ничего, — жестом усадил его Клюжев. — Вы ж в квартиру ещё не поднимались? А я как раз с работы иду, сворачиваю во двор и… Впрочем, коль вы не против, я приземлюсь рядом с вами. Вечер сегодня чудесный!

— Май, — улыбнулся Миша.

— Точно, май. Настоящий, — профессор откинулся на спинку и завёл руки за голову. — Соловей, слышите? Нет, это удивительно — в центре Москвы до сих пор поют птицы… По всем прогнозам они должны были вымереть ещё в конце прошлого века.

— Это ещё почему? — удивился Агафонов.

— Экология, Мишенька, экология, — сладко потянулся Клюжев. — Вот мне лишь чуть больше шестидесяти, не курю, бегаю по утрам, а одышка временами, как у хронического астматика. Но мы-то, люди, привыкли выживать в экстремальных условиях, птички ж — создания Божьи. Если им плохо, они не то что петь не будут, жить не станут… А этот, слышите? Какие трели выводит! Прям, филармония.

— Натурально, — весело согласился Агафонов.

Потушив бычок о край лавочки, он кинул его в урну и снова раскрыл книгу. Клюжев молчал, наслаждался соловьиным пением и ласковым вечерним солнцем. Решив не тревожить профессора, Миша уже собрался взяться за чтение, но тут птаха смолкла. Фёдор Алексеевич словно очнулся. Поднялся с лавочки.

— Ладно, хорошенького помаленьку. Пойдёмте ко мне, — позвал он и сам первым направился к ближайшему подъезду. — С утра лифт не работал. Если не починили, придётся на шестой этаж топать пешком. Не слишком затруднит?

— Не слишком, — ответил Миша. — Я нынче на восьмом живу, а лифт только до одиннадцати. Представляете? Это у них называется заботой о тишине.

— А вы, как я понимаю, частенько задерживаетесь дольше установленного времени? Завидую вам. Точнее, вашему возрасту, — засмеялся Клюжев. — Вы не представляете, Михал Михалыч, как мне порой не хватает этих ночных кутежей и весёлых компаний!

Вошли в подъезд. Лифт починили, поэтому наматывать на ноги подъёмные метры лестничных маршей не пришлось.

— Кстати, Миш, супругу мою зовут Татьяна Власовна. Она незнакомому человеку может показаться немножко… эээ… со странностями. Не акцентируйте внимания, хорошо? И ещё. Пожалуйста, в её присутствии не рассказывайте никаких скабрезных анекдотов и сальных историй, — попросил профессор. — А если представитесь интеллигентно — но, главное, без жеманства, а естественно, — расположите её к себе на всю оставшуюся жизнь.

— Я вас понял, Фёдор Алексеевич, — успокоил профессора Агафонов.

Двери разъехались в стороны.

— Буду несказанно вам обязан, — кивнул Клюжев, пропустив Мишу вперёд.

Секунд десять после звонка жизни за дверью не ощущалось. Но вот откуда-то издали послышался цокот каблучков. Наконец, щёлкнула задвижка, створка распахнулась и на пороге выросла стройная фигура. Да, женщина внешне приятная, хоть и старая. Нет, не очень. Скажем, пожилая. В отличие от жизнерадостного колобка Фёдора Алексеевича, Татьяна Власовна выглядела зимней берёзой — такая же тонкая, высокая и вся какая-то монохромная в своём чёрно-белом «шахматном» платье.

Впрочем, скажем справедливости ради, Агафонов и сам недолюбливал полутона.

— Вот, Танечка, познакомься. Мой коллега из смежного ведомства. Михаил Михайлович. Прошу любить и жаловать, — представил Мишу профессор.

— Очень, приятно, — проговорила Клюжева, и Миша готов был поклясться, что она своим взглядом просверлила в его черепе дыру. Даже боль почувствовал. — Татьяна Власовна.

— Агафонов, — чётко произнёс Миша, вытянувшись в струнку и отвесив лёгкий поклон. Только каблучками не щёлкнул. — Наслышан о вас от Фёдор Алексеича. И давно мечтал с вам познакомиться, Татьяна Власовна.

«Берёза» расцвела. Но это стало видно лишь по глазам, выражение которых изменилось. Появился блеск. А странная заинтересованность и так была. Вполне искренняя, между прочим. С чего бы вдруг?

— Прошу вас, проходите прямо в гостиную. Фёдор Алексеич проводит, — пригласила Татьяна Власовна. — И да, Михал Михалыч. Не разувайтесь. У нас домработница… Правда, я её уже отпустила, потому на стол накрою сама.

— Что вы, Татьяна Власовна! — попробовал было протестовать Агафонов. — Не стоит так беспокоиться. Я исключительно по работе и не отниму у вашего мужа много времени.

Но Клюжев, цепко ухватив Мишу под локоток, уже увлекал его по длинному мрачному коридору в сторону высокой двустворчатой двери. Со стен из тонких рам на них равнодушно посматривали многочисленные медицинские светила. Агафонов узнал лишь Ибн-Сину — благодаря чалме. И Боткина. Портрет этого недавно видел в журнале.

— А что так? Отужинаете с нами, — говорил меж тем профессор. — Мы будем только рады. Катюша, наша горничная, прекрасно готовит…

Гостиная по контрасту с прихожей и коридором выглядела вполне современно. Дорогая мягкая мебель, журнальный столик стекла и хрома, справа огромная плазменная панель, слева — над диваном — вполне достойные копии полотен Филонова и Модильяни… Вино!

Миша, рассматривая интерьеры, настолько отрешился от проблемы, обсудить которую пришёл, что из забытья его вывел деликатный зов вина, вполне ко времени булькнувшего в портфеле.

Расстегнув и откинув клапан, Агафонов достал бутылку и протянул её Клюжеву.

— Это к столу, Фёдор Алексеич.

— Отлично, Мишенька, — кивнул профессор, принимая подарок, и повёл носом. — Угадали. Судя по запаху, сегодня у нас на ужин запечёная оленина. И ваше «Бордо» придётся как нельзя кстати… Но вы ж явились по делу, не так ли? Давайте-ка мы не будем тратить драгоценное время. Как я понял из нашего сегодняшнего разговора, к вам обратилась за помощью госпожа Аль-Заббар. Ничего не путаю?

— Нет, Фёдор Алексеич. Ничего не путаете, — покачал головой Агафонов. — Вот это пришло мне сегодня на электронную почту. Прочтёте?

— Давайте лучше вы сами. Вслух.

Пока Миша читал письмо, профессор вытащил из своего кейса потёртую картонную папку и, развязав тесёмки, зашелестел листами.

— Ну и что вы на это можете сказать? Как профессор Института мозга? — полюбопытствовал Агафонов.

— Как профессор Института мозга я на это сказать ничего не могу, уж простите, — ответил Клюжев. — Дело в том, Миша, что в случае с Дарией Аль-Заббар ортодоксальная медицина выказала всю свою некомпетентность. На мой, естественно, взгляд. Вот, послушайте. Они делают выводы, от которых мне, честно говоря, становится стыдно. Итак, «…случаи летаргии — не редкость. Пограничное состояние, сходное с комой, вызванное болевым или психическим шоком, общей усталостью организма, критическим перенапряжением, стрессом, тяжёлыми заболеваниями и иными причинами не имеет временного континуума и может продолжаться сколько угодно долго. Для поддержания жизнедеятельности организма…». Так, это не то… А! Вот: «состояние пациентки, Дарии Аль-Заббар, не следует считать комой. Скорее, это лёгкая форма летаргии, спровоцированная тяжкими переживаниями после смерти близкого человека. Физическое состояние органов в норме, деятельность головного мозга идентична деятельности человеческого мозга во время сна»… Идентична! Представляете? С точки зрения моих коллег Дария просто заснула. Но когда проснётся — неизвестно. Поймите правильно, Миша — природа данного феномена до сих пор не исследована, но…

Профессор сделал многозначительную паузу и поднял указательный палец.

— Но моя супруга выдвинула однажды… эээ… гипотезу. Она не имеет ничего общего с трудами наших учёных светил, однако я взял на карандаш. И решил её немножко проработать. В тайне от всех. Даже от Татьяны Власовны. Только прошу вас, дорогой мой, если вы согласитесь её выслушать, никому и никогда не говорите.

— О чём? — не понял Агафонов.

— Как о чём? О том, что я беседовал с вами на эту тему совершенно серьёзно. Ведь репутация учёного и врача не позволяет, знаете ли…

— Да вы не беспокойтесь, Фёдор Алексеич, — успокоил его Михаил. — Я и так понял, что здесь полно загадок. Какой-то, если так можно выразиться, нестандарт. Иначе б вы пригласили меня на работу, а не домой. Верно?

— Безусловно, — кивнул Клюжев. — И можете считать меня старым маразматиком, но я вам всё-таки скажу, почему, на мой взгляд, Дария Аль-Заббар спит два года… Моей жене кажется, что девочку… Как бы это сказать-то, чтоб не выглядеть совсем уж идиотом?

— Да говорите, как есть, — подбодрил профессора Агафонов. — Я ж обещал!

— Ладно, — вздохнул Клюжев. — Только воздержитесь, пожплуйста, от смеха… В общем, мне тоже кажется, что девочку бросил ангел-хранитель.

Миша честно пытался сдержаться. Но не смог. Нет, смеяться он не стал. Брезгливо поморщился.

— Профессор, с вами точно всё в порядке? — обеспокоено спросил Агафонов.

— Ну вот! — всплеснул руками Фёдор Алексеевич. — Я ж говорил вам, что гипотеза совершенно не научна… Впрочем, давайте обо всём немедленно забудем. Хорошо?

— Ну уж нет, — покачал головой Михаил. Подмигнув, потребовал: — Зря что ль я на вино тратился? Выкладывайте, профессор, детали, на основании которых вы… эээ… с супругой пришли к таким ненаучным выводам. В конце концов, если б я услышал про ангела из уст священнослужителя, я б воспринял это несколько иначе. Но я читал ваши работы. И знаю вас, Фёдор Алексеич, не первый год. Как серьёзного учёного знаю, между прочим. Поверить, что вы ударились в сказки или просто слушаете, простите, бредни своей супруги, увы, не могу… Или всё-таки Альцгеймер?

— Да какой Альцгеймер, Миша? Типун вам на язык, — отмахнулся Клюжев, вставая с дивана. — Если б у меня на руках были материальные доказательства гипотезы, я б стал академиком. Или на весь остаток дней своих загремел в психиатрическую клинику… А так… Только догадки… Они, правда, основаны на вполне серьёзных наблюдениях… Но кому и как я смогу всё это доказать? А?

Профессор подошёл к окну, отдёрнул занавеску и загляделся на улицу.

— Мне доказывать ничего не надо, Фёдор Алексеич, — ответил Миша.

Удивительно, но он заинтересовался. Поднявшись с кресла, подошёл к профессору. Встал рядом.

— Просто расскажите то, что знаете. А потом покумекаем, что можно сделать. Вместе подумаем. Договорились?

— Договорились, — отозвался всё ещё раздраженный Клюжев. — Только давайте после ужина. И Татьяне Власовне пока ни единого слова… Ох, ты. По запаху чувствую, что стол уже накрыт.

И точно. Не прошло пяти секунд, дверь в гостиную отворилась, и на пороге выросла «Берёза».

— Мужчины, прошу к столу. Буду вас кормить запечёной олениной.

5 [Два года назад. Продолжение 1] «Очень интересный персонаж»

Решили совместить полезное с приятным. Полезное для Дарии и приятное для Эрно.

«Юнайтед» вечером принимал у себя «Арсенал», и молодой человек, будучи ярым болельщиком последнего, даже обрадовался, узнав, что подруга собирается в Манчестер.

Дарька даже к стадиону его не повезла — настолько вымотала дорога. Высадила возле шумной толпы лондонских фанатов, которые шли в нужную сторону, сама же, крутанув пятака, покатила в сторону клуба, в котором и должна была пройти встреча. Слава Богу, тот находился недалеко. Иначе сошла б с ума, продираясь сквозь нескончаемые красно-белые стада, гремящие трещотками и вопящие кричалками.

Ей повезло. На парковке перед заведением было пусто, если не считать антикварного чёрного «мерседеса» с левым рулём. Его машина? Поставив свой крошечный «мини» на соседнее место справа, Дария глянула в зеркальце, поправила макияж и, подхватив сумочку, вышла из машины. Открыв багажник, достала упакованную Фергюсовой секретаршей посылку.

В небольшом уютном зальчике джаз-клуба за стойкой сидел всего один посетитель. Бармена тоже не наблюдалось. Даже на горизонте. Футбол!

— Здравствуйте, — сказала Дарька по-русски, подойдя к мужчине. — Вадим, если не ошибаюсь?

— Вовсе нет. Не ошибаетесь. Дария? — повернул голову тот и улыбнулся. Правда, как-то вымученно.

Вообще, выглядел «очень интересный персонаж» совершенно неинтересно. Потухший взгляд уставшего от жизни человека, седая шевелюра, тонкие жилистые запястья, выглядывающие из широких рукавов потёртого замшевого пиджака. В ладонях зажат высокий бокал с апельсиновым соком.

— Что-нибудь выпьете? — поинтересовался Терпилов.

— От кофе б точно не отказалась, — кивнула Дарька. — Столько времени за рулём… Это, кстати, вам.

Она поставила тяжёлую посылку на табурет.

— И это тоже.

Конверт с письмом от Макферерли перекочевал из рук в руки.

— Спасибо, — произнёс Терпилов.

К коробке он не притронулся, но письмо быстренько пробежал взглядом. Оторвав голову от бумаги, включил кофе-машину, стоявшую справа от него на стойке. И улыбнулся девушке уже гораздо приветливее.

— Похозяйничаю, пока Фил пялится в ящик. Через минуту, Дария, будет вам эспрессо, — проговорил Вадим, снимая с табурета посылку. — Вы присаживайтесь. Открою?

— Конечно, — сказала Дария, устраиваясь рядом. — Коллекционируете корабельные колокола?

— Нет, что вы, — отозвался русский, вынимая рынду с «Гермеса». — Просто господин Макферерли действительно знает, какой подарок от него будет мне приятен. Извинения тоже приняты, можете так и передать. Нда… Водопроводчика из него не вышло, решил переквалифицироваться в продюсера? Что ж, наверное, это более безопасно для окружающих. И, безусловно, полезнее. Современную музыку давным-давно пора начать изничтожать, а он в подобных операциях — непревзойдённый мастер. Можно сказать, эксперт.

Терпилов вновь улыбнулся и легонько щёлкнул ногтем по колоколу. Тот загудел.

Дарька насупилась.

— Это ещё почему? — возмущённо спросила она. — Если вам не нравятся современные стили, совсем не значит, что вся планета должна слушать ваш допотопный джаз.

— Не обижайтесь, Дария. Вовсе не хотел вас задеть, — извинился Терпилов. — Но вот вам непрошенный и бесплатный совет: если хотите серьёзно заниматься музыкой — немедленно смените продюсера. Этот обязательно втравит вас в какую-нибудь авантюру.

— Зря вы так. Перестаньте, — попросила Дария. — Между прочим, я с музыкой завязала.

— Великолепно! — от души рассмеялся Терпилов. — Вы даже не представляете, как вы меня обрадовали этим известием. Чего ж вы от меня-то хотите?

— Великолепно? — совсем рассердилась Дарька, беря со стойку чашечку, подвинутую ей Вадимом. — Нет, вы это серьёзно?

— Более чем, — кивнул Терпилов. — Вы ждёте от меня каких-то объяснений?

— Вообще-то я ехала сюда за другим. За вашей историей. Фергюс сказал мне, что по ней можно… Впрочем, не важно. И теперь — да. Я жду от вас объяснений, — потребовала девушка, чувствуя, что еле сдерживается, чтобы не вылить кофе на голову этому самодовольному хаму.

— Мою историю мог бы вам поведать и сам Макферерли, — совершенно спокойно ответил Вадим. — Он в курсе абсолютно всех деталей. Я всё-таки думаю, что вы, Дария, оказались здесь совсем по другому поводу… Этот… эээ… Фергюс, которого вы натурально боготворите, ничего не делает просто так.

— Допустим, — ухмыльнулась Дарька. — И для чего ж я тогда тащилась через полстраны? Чтобы услышать, как вам не нравится моя музыка? Прекрасно! Вот честное слово, ушла б сейчас и на прощанье хлопнула дверью. Но мне ещё как минимум пару часов надо торчать в вашем городишке. Да и устала… Так что наслаждайтесь обществом. Одиночество ж невыносимо, правда?

Терпилов с интересом посмотрел на собеседницу. А девчонка-то с характером. Может, зря он с ней так?

— Простите меня, Дария, — произнёс Вадим совершенно серьёзно. — С хорошими манерами у меня и правда напряг. Кстати, насчёт вашей музыки. Не то, чтобы она мне не нравится… Но чего-то в ней не хватает. Вопрос — чего?

— Наверное, энергетики? — предположила чуть успоковшаяся Дарька.

— Что-что? — рассмеялся Вадим. — Энергетика необходима тяжёлой и лёгкой промышленности. Людям важнее совсем другое.

— И что, например?

— Например, душа, — пожал плечами Терпилов. — Безусловно, ваши цифровые эксперименты далеко небезынтересны, но если б вы решили продолжать в том же духе, то второй диск не собрал бы десятой части тех поклонников, что нашёл первый. Как-то всё у вас там не слишком естественно. Механически… Простите… А хотите наглядный пример?

— Пожалуйста, — попросила Дарька, она совсем перестала обижаться.

Слушала не без интереса. И понимала, что Терпилов был почти прав. Почему «почти»? Ну, уж нельзя, наверное, говорить, что, записывая музыку, она не вложила в неё ни капельки души. Хотя, Макферерли тоже о чём-то таком говорил…

— Подождите пару минут, — попросил Вадим и, спрыгнув с высокого с табурета, пошёл к выходу.

Как и обещал, вернулся через две минуты с громоздким чемоданом. Положив его на стол, открыл. Достал сверкающий полировкой чёрно-белый аккордеон. Накинув на плечо ремень, уселся на стул. Кашльнув, спросил:

— Готовы?

— Вполне, — ответила девушка, повернувшись к стойке спиной. — Что вы собираетесь мне сыграть?

— Давайте так, — попросил Вадим. — Сначала исполню одну вещицу, а потом вы скажете мне название. Или хотя бы имя композитора. Условия принимаются?

— Принимаются, — насторожённо улыбнулась Дарька.

— Тогда поехали.

Терпилов играл минут пять. Дария, чтобы не отвлекаться на зрительные образы, прикрыла веки и совершенно искренне попыталась всем своим существом прочувствовать музыку. Подходя к эксперименту скептически, она собиралась разнести Вадима в пух и прах, но уже через несколько секунд волны экспрессии, выдуваемой мощными мехами под быстрыми пальцами виртуоза, лёгкий свист верхних нот и густые трубы басов захлестнули её в водовороте ощущений. Мелодия, выдаваемая Терпиловым то как бы порционно, то накатами, казалась смутно знакомой, но назвать имя композитора…

Нет, даже гадать не стоит. Просто слушай!

— Ну и что это? — голос Вадима, закончившего играть, донёсся словно из другого измерения. — Узнали?

— Что? — переспросила девушка, открыв глаза. — Вы что-то сказали?

— Я спросил — вы узнали мелодию? Кто композитор?

— Что-то знакомое… — пробормотала Дарька. — Но… Нет, я точно её слышала, однако сказать с полной уверенностью, кто сочинил… Франсис Лей? Ошиблась, да?

Терпилов оглушительно расхохотался. Но через минуту опомнился. Выдохнул. Отхлебнув сока, произнёс.

— Нет, Дария, это вовсе не Лей. Это вы. Композиция № 4 с вашего собственного альбома. «Яблоко раздора», кажется?

У Дарьки потемнело в глазах.

Какой позор! Не узнать собственную вещь… Она чувствовала, что от обиды на этого провокатора и, что гораздо более чудовищно — на саму себя, сейчас потеряет сознание. Видать, почувствовал это и Вадим. Девушка ощутила на своих плечах чужие руки.

— Что с вами? — голос Вадима звучал встревожено. — Вам плохо?

— Ннн… нет… — промямлила девушка. — Мне… мне стыдно…

— Что ж… Уже нечто, — кивнул Терпилов, разжал руки и подал ей чашечку с так и не выпитым кофе. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, что слова о душе — не пустой звук.

— Понимаю, — вздохнула Дарька, отхлебнув из чашки. — Да, уж. Умеете вы вернуть человека на землю… Спасибо.

— Да не за что, — пожал плечами Терпилов. — Если понадоблюсь, обращайтесь… Историю-то рассказывать? Или как-нибудь потом?

— Точно не сейчас, — девушка вымучила из себя подобие улыбки. — Боюсь, мне и так есть над чем подумать. Да… Мне б хотелось вас спросить вот о чём…

Дарька сделала паузу, собираясь с мыслями.

— Внимательно, слушаю вас, Дария, — подбодрил её Вадим. — Не стесняйтесь. Уместны любые вопросы. Обещаю, что никакого разглашения…

— Вадим, — перебила его Дарька, вы видели мои рисунки?

— Конечно, — кивнул Терпилов. — Ими весь Интернет завален.

— И… — Дарька ужасно волновалась, — и… что скажете? Только честно.

— Честно? — переспросил Терпилов. — Хорошо. Скажу то же самое, что и про музыку. Мастерское исполнение, очень техничное. Даже не без идеи. Но в них не чувствуется …

— Души? — догадалась девушка.

Вадим кивнул, печально улыбнувшись.

— Не обижайтесь на старого зануду, — проговорил он. — Со временем вы поймёте, что я не так уж и неправ. Вы, Дария, пока ещё очень молоды. Но это, к счастью, не недостаток. Великолепную картинку может написать даже талантливый ребёнок… Но чтобы создать шедевр, нужен опыт… Вы непременно должны пережить что-то, что захватит вас целиком и полностью. Оказаться внутри переживания, понимаете? Пропустить его через себя. Нет, это нечто вовсе не обязано быть плохим и безрадостным. Но без глубокого погружения в тему в искусстве делать нечего. Делать мир ярче — очень сложно. Те же «Битлы» уже в начале шестидесятых выдавали на гора стопроцентные хиты, но чтобы создать великого «Сержанта», им пришлось испытать немало. Шедевры не даются непосвященным… И ещё один совет, можно? Пусть на первый взгляд и глупый… Выберите какое-нибудь одно занятие. В крайнем случае — два. Петь, как Шаляпин, играть, как Вэн Клайберн, рисовать, как Гоген и писать, как Гоголь научиться, конечно же, можно. Но не одномоментно. Да, талантливый человек талантлив во всём, простите за банальность. Вот только человеческая жизнь, боюсь, слишком коротка, чтобы объять необъятное… Впрочем, всё у вас впереди. Может, получится, а? Всё-то охватить? Главное, не торопите время. Оно так быстро летит…

Столько пафоса. Кошмар!

Дарька сидела в машине недалеко от стадиона и под шум трибун курила одну сигарету за другой, выбрасывая окурки в раскрытое окно прямо на мостовую. И не обращая внимания на констебля, стоявшего в каких-то двадцати шагах. Страж порядка всё видел, но не подходил и замечаний не делал. Чувствовал, что с девчонкой что-то происходит? Психолог чёртов…

Через полчаса пока ещё тонкими ручейками потянулись к пабам опечаленные «гунерс» с помятыми флагами. Продули, засранцы. Эх, и Эрно не в настроении придёт. Да что за день-то такой?!

К чёрту всё это искусство. И к чёрту погружения! Главное, университет закончить. Есть, в конце концов, семейный бизнес. Что я, глупее матери? Варим сталь, делаем прокат, зарабатываем деньги. Много-много денег… Разве плохо?

Зазвонил телефон.

— Алло?

— Ты где? — спросил Эрно.

Точно. Продули. По голосу ясно.

— На Тэлбот, возле крикетной площадки.

— На Тэлбот? Это мне куда идти?

— Иди ты куда подальше… Прости, пожалуйста. Держи на юг. Тут совсем рядом. Честер пересечёшь и… А лучше спроси у кого-нибудь. К стадиону я не поеду. Не самоубийца.

Да уж… Интересный персонаж. Какого чёрта, Фергюс?

Глава шестая Первое погружение

(ИНВЕРСИЯ)

Но на вокзал Дарька так и не попала. Расплатившись с лихачом, вышла из машины, и её взгляд тут же упёрся в яркую светящуюся вывеску на противоположной стороне улицы.

ДАРИЯ

Вот он, знак! Просить столько месяцев, и наконец-то допроситься. Спасибо вам, Небеса! Или это никакой не знак? Или…

Спустившись в подземный переход, она чуть не бегом бросилась на ту сторону и спустя минуту стояла перед входом. На двери трепетал под ветром замызганный бумажный листок, гласивший: «Если ты ещё не лошадь, заходи скорей, выпей свежего пивка — станет веселей!»

Дьявол! Обычная забегаловка.

Накатила волна разочарования. Да так, что подогнулись колени. Дарька упала бы, наверное, прямо на тротуар, но взгляд сместился правее и замер на маленькой пластмассовой табличке, привёрнутой к стене ржавыми шурупами:

ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ ПИВБАР

(напитки, закуски и оракул — круглосуточно)

Рука сама потянулась к железному кольцу и с силой дёрнула. Тяжёлая дверь со скрипом поддалась, и в воздух улицы из помещения вырвалось густое смрадное облако табачного дыма. Дарька, помедлив пару секунд, зажмурилась, шагнула внутрь и, приоткрыв глаза тонкой щёлочкой, попробовала сделать рекогносцировку.

Огромный зал пивнушки был заставлен бесчисленным количеством низких деревянных столиков, за которыми прямо на полу сидели посетители. Голоса, смех, стоны и неизвестно откуда доносившееся конское ржание сливались в невыносимый гул, от которого сразу же засвербело в ушах. Превозмогая отвращение и накатившую дурноту, она брезгливо коснулась плеча сидевшего к ней спиной полного мужчины, собираясь узнать, где можно найти оракула.

— Простите, — прокричала Дарька, пытаясь заглушить гам, — вы не подскажете, где я могу…

Толстяк повернулся, и его потная не совсем трезвая физиономия расплылась в добродушной улыбке.

— Кого я вижу?! Безобразница! — проорал он в ответ, с трудом подымаясь на ноги. — Каким ветром тебя сюда-то занесло?

— Ильдарчик? — искренне удивилась Дарька, узнав добродушного таксиста, встретившего её на вокзальной площади Там-Сяма.

— Он самый, — не переставая улыбаться, картинно поклонился толстяк. — Скажи мне, о, чудо-дева, неужели эта отвратительная помойка может привлечь своей мерзкой кухней и вульгарными интерьерами столь очаровательную особу?

— Нет, конечно, — покачала головой Дарька. — Я зашла по другому поводу. Ты не подскажешь, где я могу найти оракула?

— Оракула? — глаза Ильдарчика полезли на лоб. Он взял со стола грязную тюбетейку и водрузил её на затылок. — Слушай, давай-ка выйдем на воздух, я тебе кое-что объясню. На пальцах. Булды?

— Давай, — с радостью согласилась Дарька, которая чувствовала, что ещё чуть-чуть, и её вырвет прямо на собеседника.

Покинув мерзкое заведение, девушка некоторое время приходила в себя. Терпеливый таксист стоял рядом, не говоря ни слова. Заметив, наконец, что Дарька отдышалась, взял её за плечо и пристально посмотрел в глаза.

— Зачем тебе оракул, милая? — абсолютно трезвым голосом спросил он.

— Я… — девушка, похоже, не ожидала такого перехода, потому смутилась, — мне… мне нужно найти одно место, которое я ищу уже много месяцев. Вы, Ильдар…

— Ильдарчик, — поправил её толстяк. — Меня зовут не Ильдар, а Ильдарчик. И это принципиально.

— Правда? — улыбнулась Дарька. — Извините…

— К делу, милая, к делу, — почему-то торопил её таксист, — объясняй скорее.

Девушка подчинилась, хотя и не понимала, зачем она должна выкладывать первому встречному детали своей проблемы.

— В одном месте меня давно ждут, — ответила она. — Но как попасть туда, я не знаю. Может быть ты, Ильдарчик, что-нибудь слышал про Тики-Два?

— Вы ничего не путаете? — толстяк отчего-то перешёл на «вы».

— Да вроде бы нет.

— А я полагаю, что да, — серьёзно произнёс Ильдарчик. — Никакого Тики-Два во Вселенной сроду не было. Уж поверьте мне на слово.

— Но…

— И никаких «но» тоже. Вы, юная леди, ищете Тики Ту, — толстяк сдвинул тюбетейку на брови. — И теперь я вижу, что вам действительно нужен оракул. Пойдёмте, Дария. Отведу вас туда, куда надо.

— Вы… — девушка не верила своим ушам. — Вы знаете моё имя.

— Здесь все его знают, — нагнувшись к самому её уху прошептал Ильдарчик. — Но никто старается не произносить.

— Почему? — ещё сильнее изумилась Дарька.

— Потому, — эхом отозвался таксист. — Потому что это ВАШ собственный мир, госпожа… Стоит кому-нибудь вас обидеть, пусть даже словом, и он тут же исчезнет или превратится в какую-нибудь вошь. Или в пшик. У госпожи просто невероятная фантазия и настолько живой внутренний мир, что… Огромный, кстати. Натурально безразмерный мир, в котором её и саму отыскать практически невозможно. Не так ли? Тем не менее, вы всем здесь хозяйка, уважаемая Дария. Вы в себе… В СЕБЕ, запомните. А окружающие… Окружающие — лишь плод вашего воображения… Но, пожалуй, достаточно слов. Идёмте скорее. Оракул дожидается вас уже целую вечность…

Миша позвонил домой и предупредил Маринку, что ночует на работе. Та вовсе не удивилась, потому что подобное случалось и раньше. Да и шпионка Людочка, должно быть, докладывала подруге о каждом шаге своего шефа, поэтому подозревать его в измене у невесты повода не находилось. Если, конечно, он не кувыркается с самой секретаршей, что, конечно, запросто. Но тут уж простите…

Покинув квартиру Клюжевых, Агафонов поймал такси и через четверть часа уже сидел в своём кабинете за рабочим столом. Людмила, прождавшая шефа до половины одиннадцатого, была одарена внеплановым выходным, поэтому покинула офис вполне счастливой.

Заперев за ней дверь, Миша остался в одиночестве. Он прекрасно понимал, что надо сосредоточиться на проблеме Аль-Заббаров, однако в голове царил сумбур. Все мысли перемешались, и кончик ниточки, за который надо потянуть, чтобы клубок размотался, спрятался неведомо где. Впрочем, Стальной Леди в любом случае надо дать ответ. Бедная женщина ждёт уже почти сутки.

Открыв почтовую программу, Агафонов мельком просмотрел новые входящие и, не найдя ничего интересного, принялся за сочинение.

«Уважаемая госпожа Аль-Заббар», — начал он и «завис» минут на пять. Из головы не выходил разговор с Клюжевым. Не без труда сделав над собой усилие, продолжил:

«Во-первых, извините, что отвечаю не сразу. Надо было собрать максимум информации по вашему вопросу. К сожалению, её оказалось не так много. Однако я уверен, что и та, которая теперь есть, пусть в малой мере, но поможет в решении проблемы.

Да, Вы правильно поняли. Я согласен. И в ближайшее время собираюсь отложить иные дела. От Вас, госпожа Аль-Заббар, мне нужен точный адрес, где сейчас находится Дария. И время, когда мы с Вами можем встретиться. А также, если таковой имеется, личный архив Вашей дочери (дневники, записки, фотографии и т. п.).

В ожидании скорейшего ответа, с уважением,

Михаил Агафонов»

Перечитав письмо, Миша поставил на него галочку важности и немедленно отправил по адресу Светланы Аль-Заббар. Не успев заварить чай, услышал, как пискнул динамик компьютера.

Пришёл ответ. Стальная Леди писала:

«Огромное Вам спасибо, уважаемый Михаил Михайлович!

Удобное время выбирайте сами. Личный архив дочери начну собирать немедленно. Дария в настоящее время находится вместе со мной в нашем загородном доме по адресу: п. Малаховка, ул. … На всякий случай, оставляю Вам номер сотового телефона: … Звоните в любое время суток.

С уважением, Светлана Аль-Заббар»

Агафонов не стал откладывать дело в долгий ящик и тут же набрал указанный номер. Уже после первого гудка из динамика раздался очень приятный голос. Но холодный, отстраненный.

— Слушаю вас.

— Здравствуйте, госпожа Аль-Заббар, это Михаил Агафонов. Ничего, что беспокою вас в столь поздний час?

— Что вы? — голос стал заметно теплее. — Я так рано не ложусь. Очень рада, Михаил Михайлович, что вы не стали тянуть со звонком. Да, зовите меня Светланой Владимировной. Так поменьше официоза.

— Хорошо, Светлана Владимировна, — улыбнулся в трубку Агафонов. — Завтра воскресенье, и у меня день свободен полностью. Я, если вы не возражаете, хотел бы подъехать к вам часиков в одиннадцать. Удобно?

— Вполне, Михаил Михайлович. Только скажите мне марку и номер вашего автомобиля, чтобы я предупредила охрану.

— Тёмно-синий «бмв», ха-шесть-три-три-…

— Спасибо, записала. Что ж, завтра в одиннадцать я вас жду, Михаил Михайлович.

— До свидания, Светлана Владимировна.

— Всех благ.

Миша положил трубку на аппарат. Отхлебнув горячего чаю, потянулся к портфелю. Зачем? Сам не понял. Тем не менее, вытащил купленную намедни книжку. «Демон в её голове».

Хм… Что ж, наверное, это не случайно. Кто-то, помнится, говорил, что если путаются мысли, надо на время от них отвлечься. Забыть. Переключиться на другое занятие.

Почитать, что ли?

Бросив в чай пару кубиков рафинада, Миша открыл книгу и с первой же страницы погрузился в «реальные события»…

Чай давно остыл. Сквозь жалюзи проникли первые — ещё розовые — лучи восходящего солнца, когда Агафонов почувствовал, что если он тотчас же не заснёт, ни к каким Аль-Заббарам точно не поедет. Будет элементарно не в состоянии. Глянув на часы, немедленно захлопнул недочитанную книгу, выбрался из кресла и, достав из шкафа дежурный комплект белья, быстро постелил себе на диване. Сняв костюм и рубашку, он аккуратно развесил их на плечики и убрал в гардероб. Установив будильник в телефоне на половину девятого, Миша забрался под тонкое шерстяное одеяло и через минуту уже похрапывал…

Михаилу показалось, что сон одолел его только что, когда пронзительно запищал будильник. Мало что понимая спросонок, он, тем не менее, усилием воли перевёл собственное тело в вертикальное положение и нащупал ногами обувь.

Боже, уже полдевятого!

Сознание возвратилось. Почти. Надо умыться.

Натянув туфли, он бегом миновал холл, заскочил в санузел и, открыв кран, плеснул в лицо пару горстей холодной воды. Вернувшись в кабинет, Агафонов открыл гардероб, сдвинул костюм в сторону, вместо него достал чёрные джины, чистую белую футболку и лёгкую спортивную куртку. На ходу допивая вечерний чай, Миша рассовал по карманам документы. Кинув книгу и телефон в портфель, взял со стола связку ключей. Заперев офис, на пару мгновений остановился — соображал, не забыл ли чего и, оставшись вполне довольным собственной собранностью, пиликнул брелоком сигнализации.

Сперва он хотел ехать в Малаховку сразу, но минут через десять бешеной гонки по довольно свободным воскресным улицам понял, что если не выпьет горячего кофе и не закинет в желудок пару бутербродов, мозг в нормальном режиме работать не начнёт.

Припарковавшись возле крохотного кафе, Миша выбрался из машины, зашёл внутрь и, улыбнувшись заспанной девице за стойкой, заказал двойной эспрессо в комплексе с лёгким завтраком. А через пять минут с аппетитом наворачивал овощной салат, закусывал его тёплым хлебом с ветчиной и запивал ароматным кофе.

В голове прояснялось. Вспомнились даже детали последнего сна, в котором точно присутствовали отчего-то слишком уж весёлый профессор Клюжев, его жена Татьяна Власовна в белых туфельках на высоком каблуке, а также полупрозрачная, словно привидение, художница Наташа из купленной накануне книги. И демон оттуда же. Но не такой, как на обложке, а высокий, тощий, страшный… Как же его звали-то? А, чёрт… Дурацкое какое-то имя… Конь что ль в пальто? Нет… Ёкарный Бабай, эсквайр. Точно! Так он и представлялся. Почему, интересно, эсквайр? Хотя, сон же. Всякая хрень в башку лезет…

Агафонов, погружённый в свои мысли, презрительно усмехнулся. Однако девушка за барной стойкой, принявшая столь явное выражение чувств на свой счёт, немедленно повернулась к зеркалу. Поправила причёску и, всхлипнув, выскочила в служебную дверь.

Впрочем, Миша на её поведение внимания не обратил, потому как на него вдруг накатило.

И накатило серьёзно. Словно по голове со всей дури жахнули.

«Катализатор… Найди катализатор… — услышал он сразу со всех сторон десятки голосов. — Ищи… Ищи его внимательно… Он зажат… Есть… Только пальцы…»

Кто?! Кто это говорит? Какой, к дьяволу, катализатор? Химики чёртовы.

Но сдавило виски. И сдавило так, что рот раскрылся и вилка из руки выпала.

— Не н-нааадо… — простонал Агафонов, — прошу… н-не…

Отпустило. Резко. Голоса стихли.

Тьфу, наваждение…

Агафонов открыл глаза, встряхнул головой и посмотрел перед собой. В чашке плавал кусочек булки. Изо рта выпал? Во время приступа?

Приступ? О, Господи! Что вообще это было?

Вместо ответа снова ухнуло. Чуть барабанные перепонки не разорвало.

Теперь перед глазами встала чёрная пелена… Но никто ни о чём больше не кричал. Не говорил даже. Лишь из непроглядной тьмы выскочил вдруг маленький самолётик, который, натужно потрескивая мотором, вытянул за собой из крохотного резинового облачка развевающееся белое полотнище с намалёванным на нём лозунгом… Лозунгом? Ой…

С лозунгом??? Нет, это же… Подсказка?

«ПОСМОТРИ В РУКЕ».

В какой руке? В чьей? Что посмотреть? Вот зараза!

Нда… Работать надо поменьше. И спать дома. Дома!

Иначе и сбрендить недолга.

7 [Два года назад. Продолжение 2] Осмысление

Дарька погрузилась в депрессию. В глубочайшую.

Встреча с Терпиловым, от которой она ждала всего лишь увлекательной истории для будущего сценария, обернулась тяжким душевным расстройством. Юная мечтательница — по сути ребёнок, — видевшая ещё вчера за каждой яркой звёздочкой в небе красивую волшебную сказку, была насильно подведена вплотную к кипящему котлу нравственных страданий. Да, пока на экскурсию. Но даже те переживания, которые Дария испытывала в раннем детстве, когда умер отец, и три года назад, когда её не приняли московские однокурсники, казались ей теперь мимолётными огорчениями. Тогда она здорово расстраивалась, но о том, чтобы оказаться на краю пропасти — чёрной бездны сомнений, не могло быть и речи. Сейчас же вера её в окружающих, а главное — в саму себя, здорово пошатнулась.

Дарька целыми днями лежала на кровати, уставив отсутствующий взгляд в потолок. Не отвечала ни на телефонные звонки, ни на стук в дверь. Не открывала никому, кроме курьеров. Даже Эрно. Питалась какой-то дрянью, изредка заказывая её через Интернет. За неделю она ни разу ни то что не приняла душ, даже зубов не почистила. Живые мысли, разросшиеся чудовищным спрутом из внушения, сделанного странным русским, сейчас не просто одолевали крайне впечатлительную особу. Они натурально сводили с ума. Медленно, но верно.

Откуда-то из глубины подсознания то и дело доносились слабые голоса: очнись, встань, дёрни себя за волосы, стукнись головой о стену — сделай хоть что-нибудь, но выйди на свет. Наплюй на всё и живи… Просто живи… Однако сил противостоять легионам сомнений и порождаемых ими чёрных мыслей не было. Не осталось…

Тогда-то и явился Макферерли.

Продюсер, не на шутку обеспокоенный долгим молчанием своей любимой протеже, покинул, наконец, задыхающийся в горячей пыли Лондон и примчался в зелёный Кембридж. Без труда отыскав дом, где квартировала Дария, поднялся на второй этаж и громко забарабанил в дверь. Ответа не последовало.

Тогда, заручившись поддержкой Эрно, выглянувшего на шум из соседней квартиры, он буквально вытряс из того всю нужную ему информацию и немедленно выстроил в собственной голове простой, но — коль всё пойдёт, как надо — эффективный план действий.

Поначалу надо было проникнуть внутрь. Да хоть и топором дверь взломать. Есть у вас в доме топор? Прекрасно. Поехали.

И… раз!

Сказать, что в Дарькиной комнате дурно пахло — ничего не сказать. Здесь при закрытых окнах стоял такой смрад, что он буквально валил с ног. Девушка лежала на кровати в верхней одежде. В той самой, в которой ездила в Манчестер. Только теперь в мятой и замызганной. И в кедах, что, наверное, уже приросли к ступням. На вошедших ноль внимания.

Макферерли жестом тормознул нетерпеливого Эрно, готового немедленно броситься к подруге, и молча указал ему подбородком на стоявший возле двери пылесос. Сам же первым делом распахнул окна, впустив в комнату потоки свежего воздуха, потом прошёл в ванную, откуда минуту спустя вернулся с тряпкой и ведром, наполненном водой.

Капитальная уборка, что, казалось, займёт не один день, длилась меньше часа, по истечении которого и полы, и мебель, и стёкла сверкали бриллиантовой чистотой. Отослав послушного Эрно из квартиры, Макферерли плотно прикрыл за парнем дверь и, подойдя вплотную к кровати, на которой всё так же, не показывая никакой реакции на происходящее вокруг, продолжала страдать девчонка.

Усевшись на тумбочку, продюсер плотоядно оскалился, несколько раз провёл ладонью перед глазами «потерпевшей» и вдруг ухватил её пальцами за нос. Сильно. И, должно быть, больно.

Дарька чуть до любимого потолка не подпрыгнула.

— Вы что, с ума сошли?! — заорала она, срывая голос на фальцет.

— Я-то в полном порядке, — как ни в чём ни бывало улыбнулся Макферерли. — А вот что происходит с вами, моя милая, понять не могу. Честное слово. Вы с Вадимом-то встретились?

— Лучше б не встречались… — уныло пробормотала Дарька. — Чтоб он сдох, ваш Терпилов.

— Ну, ну, ну. Так уж сразу и сдох, — проговорил продюсер отчего-то по-русски и перешёл «на ты»: — Ты желания-то контролируй. Сбываются ведь… Мультик делать ещё не раздумала?

— Мультик? — не сразу поняла девушка, о чём речь. — А-а…

— Что, а-а! — передразнил её продюсер. — Между прочим, от тебя несёт, как от лошади после бегов. Ну-ка быстренько встала и шагом марш в душ. Ну? Кому говорю?! А я пока что-нибудь перекусить соображу… Нет, планы меняются! Сходим в кафе. Я знаю неподалеку одно спокойное местечко…

— Какое местечко, Фергюс? — не без основания возмутилась Дарька. — Вы не видите, в каком я состоянии?

— Прекрасно вижу, — кивнул Макферерли. — Но ведь должен явиться кто-то, кто тебя из него выведет, врно? Вот я и здесь. Между прочим, целую неделю ждал, пока ты, моя милая, сама объявишься. А то, что тебе наговорил Терпилов… Он ведь стал причиной твоего морального разложения?

— Ну…

— Понятно, он, — вздохнул продюсер. — Ладно, что случилось, то случилось… Так вот, то, что наговорил тебе Вадим, раздели-ка ты, госпожа Аль-Заббар, пополам. Он человек опытный и далеко не глупый, но по натуре полный… Скажем, несколько тяжеловат характером. Не все его выдержат… И ещё. Если ты, моя милая, будешь принимать к руководству пожелания каждого, кто убедительно говорит, рано или поздно загонишь себя в угол. Понимаешь, о чём я?

— Угу, — мрачно пробормотала Дарька, но в глазах промелькнул живой огонёк.

Уже что-то.

— Всё. Хватит болтовни. В душ! — скомандовал Макферерли. — И зубы не забудь почистить, а то изо рта такой штын, что мухи на лету дохнут. Я дверь пока починю.

Дария появилась минут через сорок. Чистая и румяная, в свежем халате, с полотенцем, намотанным вокруг головы. И с улыбкой. Ну, слава Всевышнему!

— Смотрю, тебя отпустило, — улыбнулся в ответ продюсер. — Ты, давай, собирайся потихонечку. Не особо торопись, но и не рассиживайся. Я в машине подожду.

— Спасибо вам, Фергюс, — кивнула Дарька. — Вы такой…

— Знаю, милая, знаю, — не дал ей закончить продюсер и, щёлкнув вновь исправным замком, вышел из квартиры. Уже издали, с лестницы, наверное, Дария услышала: — Надеюсь, двадцати минут вам хватит? У меня в четыре встреча в Лондоне, не хотелось бы опаздывать.

Продюсер снова был с ней «на вы».

— Меньшего хватит! — крикнула Дарька и, сняв с крючка фен, скинула полотенце на пол…

Сидя в уютном французском кафе в центре города, Дария с аппетитом уплетала воздушные круассаны, не без удовольствия запивая их ароматным какао. Макферерли, раскинув руки на спинке диванчика, беспрестанно говорил, каким-то чудом удерживая в зубах огромную сигару. Белый дымок тянулся тонкой струйкой в щербатую пасть старенького кондиционера, оставляя за собой лишь невидимый шлейф терпкого аромата.

— Терпилов испытал нечто, — рассказывал девушке продюсер, — что дано пережить далеко не каждому смертному. Справедливости ради, его характер и раньше не отличался лёгкостью, но теперь стал абсолютно невыносимым. Временами, конечно. Вы не можете представить, что когда-то этот средней паршивости музыкант был очень крутым бизнесменом. Не таким, конечно, как ваши родители, но… Весь северо-запад России ел его бананы. В смысле, им импортируемые. Жена, умница и красавица, куча денег, статус. Дорогие костюмы, чёрный «мерседес», весь набор…

— Чёрный «мерседес» и сейчас есть, — улыбнулась Дарька, отхлебнув горячего шоколада. — Причём, очень дорогой, антикварный.

— Серьёзно? — вполне искренне удивился Макферерли. — Нет, так я совсем перестану верить в людей. Похоже, они и в самом деле не сильно меняются… Впрочем, должны же остаться и в новой жизни метки из прошлого? Нельзя ж черпать вдохновение только в предвкушениях, не правда ли? Опыт — полезная вещь. Отказываться от него глупо. Насчёт этого Терпилов прав на сто процентов. Да и вообще… Многое из того, что он говорил вам, близко к истине. Вот только всё подано было не под тем соусом.

— То есть? — не поняла девушка.

— То есть, — повторил за ней Фергюс, — не учтён один фактор. Немаловажный, кстати. Ваш, простите за прямоту, нежный возраст. Руку даю на отсечение, будь вы лет на восемь-десять постарше, терпиловские инсинуации не ввергли бы вас в депрессию. Переживания вообще свойственны человеческой душе. Особенно, душе творческой. Уж я то, как никто другой, знаю. Но не обо мне сейчас речь… То, что в вашей музыке нет души — полная чушь. Не верьте. Он же сам вам её играл. На аккордеоне. Былодело?

— Было, — кивнула Дарька.

— Ну и нечего расстраиваться по пустякам! — воскликнул Макферерли. Он вытащил изо рта сигару и взмахнул ей, словно дирижерской палочкой. — Неважная с точки зрения профессионала аранжировка — вовсе не повод рассуждать о безжизненности и абсолютной механистичности самой музыки… Знаете, моя милая, душа есть в любом плоде творчества. Если, конечно, этот плод рождался с любовью. Даже комиксы можно нарисовать так, что ими будут восхищаться не меньше, чем полотнами Рубенса. Поверьте на слово, я лично видел такие работы. Другое дело, что выражение чувств на холсте, в нотах или в печатном слове — великое чудо, которое постоянно нужно подпитывать новыми впечатлениями. Эти самые впечатления дают ощущение лёгкости и одновременно вызывают глубокие чувства, которые художник трансформирует в сюжеты и краски. Конечно же, если б вы испытали что-то поистине ужасное и пугающее, те же краски стали бы интенсивней, от чего ваши поклонники только б выиграли… Но вы сами… Готовы ли вы, моя милая, пережить страдания, достойные великих мастеров? А? Да хотя бы для того, чтобы подарить миру новую Мону Лизу? Или свою Лунную сонату? Вот вопрос, да? Терпилов прав. Шедевр — товар штучный. Даже не товар, нет. Он же не на продажу. Скажем, изделие. Но кто ждёт от вас шедевра? Кто?! Творите. Просто творите! На радость и себе, и людям. Самовыражайтесь. И делайте, что хотите — рисуйте, пишите музыку, снимайте мультфильмы. Этим вы доставите удовольствие прежде всего себе самой. И если кто-то ещё останется неравнодушен к деткам вашей фантазии, считайте это приятным бонусом. Главное, ничего не бойтесь — ни дурных слов, ни дурных людей. А желчная критика? Да это просто обычный враг художника, которого, как вы знаете, обидеть может каждый. Всегда помните об этом и не расстраивайтесь. И ещё. Если вам суждено нечто испытать — испытаете обязательно. Как бы, моя милая, вы этого ни сторонились. Вы ж слышали народную мудрость? Кирпич падает на голову лишь избранным. Ну? Успокоил я вас хоть чуточку?

— Вы меня здорово успокоили, Фергюс, — совсем смутилась Дарька. — Наверное, Терпилов прав, но правы и вы. А моя проблема в том, что я всё принимаю слишком близко к сердцу. К новой информации лучше относиться, как к дополнительным знаниям, а не как руководство к действию. Я права?

— На все сто, моя милая, — кивнув, улыбнулся Макферерли и снова задымил сигарой. — Творите, мисс Аль-Заббар. Но творите лишь тогда, когда почувствуете, что без творчества вам не жить. И присутствие души в ваших произведениях станет очевидным и бесспорным. Каждому! Глядишь, и появится новый шедевр… В Британском музее, а? Или, к примеру, в московской Третьяковке. Кто знает?

Дарька звонко рассмеялась. Теперь, после общения с продюсером, она окончательно пришла в себя.

— Спасибо, мистер Макферерли. Я постараюсь, — проговорила она, но тут вспомнила ещё кое-что: — Кстати, Фергюс, можете мне ответить ещё на один вопрос? Он не касается темы, но…

Дарька замолкла. Ну кто тебя за язык дёрнул, курица?!

— Давайте скорее ваш вопрос. Отвечу, но кратенько, — не заметив смены её настроения, кивнул Макферели. — Всё-таки время на Земле бежит неумолимо.

— Ладно, — решилась Дария. — Терпилов сказал, что вы стали продюсером, потому что из вас не вышло водопроводчика. Я б подумала, что он просто шутит, если б не видела в тот момент выражения его глаз. Или таки он пошутил?

— Отчего же, — ответил продюсер, — Вадим говорил вполне серьёзно… Вот только слова выбрал… Скажем, немного издевательские. Я б сказал так: не получилось из меня ни нормального ангела, ни приличного демона. Решил попробовать стать человеком. Но то, моя милая, была совсем другая история. И как раз сейчас у меня нет никакого желания о ней вспоминать. В конце концов, ошибки допускает каждый. А коль нет возможности их исправить, о них стоит забыть и продолжать жить дальше… Если вам, мисс Аль-Заббар, претят мои методы раскрутки таланта, вы всегда можете найти себе нового продюсера. Я, естественно, попереживаю недельку-другую, но, будьте уверены, переживу обязательно. И, надеюсь, добрых отношений мы с вами не потеряем в любом случае?

— Что вы, Фергюс! Не собираюсь я ни к кому уходить. Вы мне ужасно нравитесь. Правда! — совершенно искренне воскликнула Дарька. — Вы — замечательный человек!

— Хм… — вскинул брови Макферерли. — Ого! Вы первая, кто назвал меня человеком.

Дарька рассмеялась. Ох уж эти оговорочки! «Наверное, он хотел сказать, что я первая, кто назвал его замечательным», — подумала девушка. Но вслух сказала:

— Смешной вы, Фергюс.

— Нисколько не смешнее вас, моя милая, — отчего-то печально проговорил Макферерли. — Ладно, пойдёмте уже. Отвезу вас домой и тоже поеду. Опаздываю дико.

— Не беспокойтесь, я пешком, — сказала Дарька, вставая из-за столика. — Такое впечатление, что на улице лет сто не бывала. Погода-то… Чудо!

— Да, весна нынче прекрасная, — согласился продюсер, выходя следом. — Что ж, тогда до свидания. И не теряйтесь больше. Нельзя так пугать. Хорошо?

— Хорошо, Фергюс. Больше не потеряюсь, — улыбнулась на прощание Дарька.

Серебристый «ламборгини» продюсера взревел мощным мотором и резко сорвался с места. Через пять секунд и звук двигателя стих вдали.

Какой всё-таки славный человек!

Глава восьмая Клятва

(ИНВЕРСИЯ)

Они не стали возвращаться в зал, а свернули за угол, обогнули дом и поднялись на высокое крыльцо по литым чугунным ступеням. Открывшаяся сама собою тяжёлая кованная дверь противным скрежетом резанула слух, и Ильдарчик первым проник в темень помещения. Дарька решительно пошла следом.

Натыкаясь в душном сумраке на расставленные по полу коробки, ящики и пивные кеги, они миновали несколько поворотов и, наконец, упёрлись в тускло освещённые двери лифта, которые, так же, как и входная, раскрылись не дожидаясь, пока кто-нибудь нажмёт на мерцающую оранжевым пластмассовую кнопку, стёртую почти до спрятанной в себя лампочки.

Внутри кабинка выглядела по меньшей мере странно. Никогда раньше Дарька не слышала, чтобы лифты выкладывали из кирпича, и никогда ещё она не видела столько клавиш в подъёмниках даже самых высоких небоскрёбов. Пардон, но как же работает сие чудо техники?

Словно прочитав мысли девушки, таксист пояснил:

— Это не совсем лифт. Скорее, портал. Но к оракулу по-другому не попасть.

— Портал куда? — изумилась девушка. — Мне казалось, что я видела на вывеске…

— То, что вы видели на вывеске — ваше собственное, — пояснил Ильдарчик, — Для обычных посетителей. Оракул из кафе — простая говорящая лошадь, раскладывающая карты перед легковерной и скучающей клиентурой. Неужели вам интересны бредни старой, выжившей из ума кобылы? Я думаю, что нам следует обратиться вовсе не к ней.

— К кому тогда? — ещё сильнее удивилась Дарька.

— Терпение, Дария, терпение, — попросил её Ильдарчик. — И вот ещё что. Если со мною что-нибудь случится, и вам придётся выбираться одной, нажмите кнопку 33-Т. Окажетесь здесь. Запомнили?

— Тридцать три «Т». Но что с вами может произойти?

— Да что угодно, — нахмурился Ильдарчик. — Никогда не знаю, чем закончится мой очередной визит к этому… оракулу. Впрочем, до сих пор всё обходилось. Не беспокойтесь заранее. Не во мне причина, а в… Не важно. Ну что, жмём?

— Жмём, — кивнула Дарька и набрала в грудь побольше воздуха.

Таксист пристально посмотрел на табло и неожиданным резким движением вытянул вперёд руку, коснувшись кнопки, номер которой девушка заметить не успела. Что-то щёлкнуло, ухнуло, раздались какие-то голоса — будто заоблачные, и двери кабинки плавно разъехались в стороны, открывая перед путешественниками живой пейзаж.

В центре торчал пупом Земли зелёный холмик, залитый ярким полуденным солнцем. Высоко в небе, пытаясь догнать лёгкие перистые облака, живыми стрелами носились стрижи. Невдалеке справа, не подчиняясь ветрам, зависла неподвижная низкая тучка, словно скомканная из грязной ваты. На толстой ветке единственного дерева у подножия возвышенности восседала древняя горбатая старуха и костяным гребнем расчёсывала свои длинные золотые волосы, которым без сомнения позавидовали бы и наследная принцесса, и признанная фотомодель.

На вершине холма спиной к вошедшим сидел широкоплечий рыжеволосый человек, державший высоко над головой внушительного размера пиалу.

— Чай на солнце кипятит, — прошептал Ильдарчик. — Не признаёт, понимаешь, ни газа, ни электричества.

Дарька улыбнулась, но таксист тут же нахмурился, показывая всем своим видом, что вольности в присутствии оракула недопустимы. Или хотя бы нежелательны.

— Идите, — тихонько подтолкнул он её в спину. — Мне, пока не позовут, нельзя. Я вас здесь подожду. На всякий случай повторюсь — кнопка номер 33-Т.

— Я запомнила, — шёпотом отозвалась Дарька и не спеша двинулась в сторону оракула.

Старуха перестала расчёсываться и призывно замахала рукой толстяку. Ильдарчик махнул в ответ и сразу же направился к дереву. О чём они там говорили, девушка уже не слышала, потому что напряжённо сосредоточилась. До рыжего оставалось с десяток шагов.

— Эй, — тихонько позвала она, приблизившись ещё немного, — к вам можно?

— Естественно! — прозвучал знакомый до боли голос и рыжий оракул, отшвырнув в сторону пиалу с недогретым чаем, резво вскочил на ноги. Повернулся к посетительнице.

Его крепкие босые ноги, затянутые в закатанные до колен хорошо потёртые голубые джины, плавно переходили в широкий торс, налитые мышцы которого играли под зелёной нейлоновой майкой, наглядно демонстрируя физическую мощь человека. Бородка клинышком смешно подёргивалась, а хитрые светло-серые глаза выбрасывали на Дарьку из-под густой и такой же огненной шевелюры фонтаны невидимых, но обжигающе-ледяных искр.

Мгновенно узнав хозяина холма, девушка от неожиданности села прямо на траву.

— Фе… Фергюс? — изумлённо пробормотала она.

— Да, моя милая. Вы знаете меня под этим именем, — весело улыбался оракул. — Но подавляющее большинство обитателей всех известных миров предпочитает другое. Ферериус, к вашим услугам. Бывший демон, некогда построивший и не без удовольствия разрушивший Вавилонскую Башню, а также изобретший декоративную косметику. И некогда же вполне влиятельный ангел, открывший целый сонм замечательных талантов… Впрочем, нынче я вживаюсь в роль обычного прорицателя из дивизии посредственных экстрасенсов. И если вам трудно менять привычки, называйте меня по-прежнему. Фергюсом. Возражать ни в коем случае не стану…

Светлана Аль-Заббар оказалась вполне миловидной женщиной. И нисколько не «стальной». Ярко-синие живые глаза её светились искренностью, но были в то же время глубоко печальны. Даже чёрная старуха Беда, проникшая в её дом и хозяйничающая здесь долгое время, не смогла до конца высосать из хозяйки всех жизненных соков.

Миша, прибывший в Малаховку чуть раньше назначенного срока, хотел было подождать невдалеке от ворот и уже припарковал машину под раскидистой сосной, но Светлана Владимировна, заметившая автомобиль из окна, тут же набрала его номер. Мол, ничего страшного. Не стесняйтесь.

Агафонов был приятно удивлён и поведением хозяйки, и самим «поместьем». Он, направляясь сюда, ожидал увидеть этакий «дом поросёнка», что, как известно, должен быть крепостью — из красного кирпича, за высоким глухим забором… Или — ещё вариант — готический «нотр-дам» с горгульями по периметру крыши. Каково же было изумление, когда пред глазами бывшего, но не утратившего профессиональных навыков, архитектора предстал лёгкий двухэтажный дом. Довольно большой, деревянный, выстроенный в канадском стиле — с невысокими, но очень широкими окнами и подчёркнуто неровно-длинными концами венечных бревен. Великолепный ландшафтный парк вокруг главного строения отнюдь не скрывался от глаз случайных прохожих. Располагался за изящной кованой изгородью. Единственный видимый охранник — молодой и улыбчивый крепкий парень — стоял на пороге будки с пультом, сигналом с которого и распахнул перед Мишиным автомобилем ворота. Да ещё и обратился по имени-отчеству.

— Здравствуйте, Михаил Михайлович, можете припарковаться прямо здесь. Светлана Владимировна сейчас выйдет.

— Спасибо, — поблагодарил Агафонов, выбравшись на дорожку.

Ключ оставил в замке зажигания.

Аль-Заббар действительно показалась через минуту. Одета была по-домашнему. В тёмно-синий спортивный костюм, выгодно подчёркивающий достоинства и скрывающий недостатки фигуры. Которая была, да. Миша оценил. Как и причёску — густые русые волосы мягкой волной спадали на узкие, чуть острые плечи. И лицо очень приятное. Чуть припухлые губы, тонкий прямой нос, высокие скулы. И глаза… Огромные, лазоревые… В таких утонуть можно, если вовремя не вырвешься из глубин. Сколько ж ей лет? Должно быть, за пятьдесят, судя по «официальной» биографии. Нда… Всем бы так выглядеть в этом возрасте.

— Добрый день, Михал Михалыч, — приветствовала Светлана Владимировна, спустившись с крыльца. — Очень рада вас видеть.

— Здравствуйте, Светлана Владимировна. Приятно с вами познакомиться, — улыбнувшись, сказал Агафонов. — Прекрасно выглядите.

— Спасибо.

— Вообще, здорово у вас тут, — произнёс Миша. — Дом просто великолепен. И парк впечатляет. Цените гармонию?

— Ещё как! — негромко рассмеялась Аль-Заббар, ничуть не смутившись. — Я, кстати, не завтракала. Составите компанию?

— Даже не знаю, что и ответить, — развёл руками Агафонов. — Вроде б не голоден, ел недавно. Но от чашечки кофе не откажусь.

— С круассанами, Михал Михалыч?

— Пожалуй, — кивнул Миша. — Можно просто Михаил.

— О'кей, Михаил, — легко согласилась Аль-Заббар. — Чтоб не нарушать любимую нами гармонию, тогда и я просто Светлана. Терпеть ненавижу условности.

Они расположились на веранде в лёгких плетеных креслах за круглым столиком.

— Каков план наших действий, Михаил?

Да, деловая баба. Сразу быка за рога.

— Архив, что вы просили, я собрала. Или, может, сначала поднимемся к Дарьке? Посмотрите на неё?

— Обязательно, — ответил Агафонов. — Но давайте поступим так — вы спокойно завтракаете, а я пью кофе. С круассанами. Одновременно рассказываете мне о том, чего я не найду в дневниках. Есть же какие-то нюансы, правильно? Чтобы решить проблему, надо получить максимум информации, и начинать лучше с доступной. Я так полагаю. Не согласны?

— Почему же? — пожала плечами Светлана. — Вы — специалист. Вам виднее. Более того, с вами я всегда на связи. Если позже захотите уточнить, ни в коем разе не стесняйтесь. Звоните немедленно. Или пишите. Не в каменном веке живём.

— Договорились, — согласился Агафонов.

— Отлично. Вы какой кофе предпочитаете? Лимон? Корица? Мёд? Сливки?

— Обычный. Чёрный и крепкий. С сахаром.

— Нина! — крикнула Аль-Заббар куда-то через Мишино плечо, и когда из окна выглянула девушка, попросила: — Эспрессо свари. И круассаны принеси, хорошо?

— Хорошо, — отозвалась Нина. — Завтракать там будете?

— Да, Нин. На веранде в такую погоду приятнее, чем в доме, — громко сказала Светлана и вновь посмотрела на Мишу. — Она у меня умница. Готовит — пальчики оближешь, а уж кофе какой варит… В такой-то машине!

И негромко рассмеялась. Агафонов тоже улыбнулся.

— Редко, когда со слугами такие отношения, — сказал он. — Обычно хозяева держат их на расстоянии. И строят. Умницами уж точно не называют.

— Что вы, Михаил, какие слуги? — вскинула брови Аль-Заббар. — Ниночка Клюжева — моя племянница. Крутая! Характерная! Поссорилась с матерью, хлопнула дверью. Вот… Не брошу ж я девочку на улице? Живёт у меня. Пока не помирятся. А кухня — её собственная инициатива. Типа, чтоб не совсем нахлебница. Ох, дети…

Реплику про «ох, дети» Миша пропустил мимо ушей. Резанула слух знакомая фамилия.

— Клюжева? — встрепенулся Агафонов. — Простите, она никем не приходится профессору… Фёдор Алексеичу? Из Института мозга?

— Приходится, — кивнула Светлана. — Дочь. Вы знакомы с Федей?

— Причём, неплохо, — не стал темнить Миша. — Как раз вчера был у него. Консультировался по поводу вашего случая.

— Да что вы говорите? — саркастически воскликнула Аль-Заббар. — Ой… Извините меня, Михаил. Просто Фёдор — я надеюсь, это останется между нами — обычный карьерист от медицины. Плюс — непроходимый тупица. При том, самовлюблённый до ужаса. Если б не его отец, который был действительно выдающимся психиатром, Клюжев в лучшем случае сидел бы сейчас на телефоне доверия и убеждал депрессивных юнцов поверить в тот факт, что жизнь намного приятнее смерти. Простите ещё раз. Кстати… Вы с Таней… С его женой насчёт Дареньки не говорили?

— Нет, — покачал головой Агафонов. — А она в теме?

— Понимаете, Михаил, — Светлана Владимировна на пару секунд задумалась. — Как бы это вам сказать-то?… Таня — неплохой человек, но, занявшись несколько лет назад этими своими штучками… какой-то прикладной магией, что ли? — она здорово изменилась. В общем, я склонна полагать — и не бездоказательно, заметьте, — что несчастье, произошедшее с Дарией — её рук дело.

— Её рук дело? — не поверил Миша.

— Я имею в виду вот что. Сестра здорово поспособствовала тому, чтоб Дарька погрузилась в себя, — пояснила Аль-Заббар. — Она… Раньше я не верила во все эти бредни с чернокнижничеством, но теперь, после всего, даже не знаю, что и думать.

— Татьяна Клюжева ваша родная сестра? Или двоюродная? — уточнил Миша, вспоминая вчерашнюю «Берёзу».

Боже, как они со Светланой непохожи.

— Единоутробная. У нас приличная разница в возрасте, — ответила Аль-Заббар. — Наша мама вышла замуж за моего папу, когда Тане было лет восемь. Там вообще была жуткая история. Её первого мужа, Власа Степановича, огульно обвинили. По обычному доносу, кажется. Погиб в лагерях… Время такое было. Страшное… Мой папа всегда относился к Танюшке, как к родной. На моей памяти ни разу ни то, что не прикрикнул, неласковым взглядом не обидел. Даже я, дурочка сопливая, иногда ревновала… Но гены…

— Гены? — переспросил Агафонов.

Он здорово заинтересовался семейной историей. Более того, интуитивно почувствовал, что между нынешним состоянием Дарии и фамильными тайнами имеется какая-то связь. Как бы всё осторожненько выведать? И с «Берёзой» надо поговорить. Без Фёдора Алексеевича. Но. Нужен. Повод.

На веранду тем временем вышла чуть полноватая румяная девица в шортах и футболке. С каким-то невероятно огромным подносом. «С матерью ничего общего. На отца похожа», — отметил про себя Миша.

— Здравствуйте, — поздоровалась Нина, составляя с подноса посуду.

— Добрый день, — улыбнулся в ответ Агафонов.

Нина поставила перед Агафоновым большую фарфоровую чашку на блюдце и тарелочку с выпечкой.

— Приятного аппетита, — пожелала девушка и обратилась к Аль-Заббар: — Тёть Свет, сразу предупреждаю, омлет получился так себе. Может, бутербродов настрогать?

— Ничего, Нинок, плюшками компенсирую, — успокоила племянницу Светлана. — Ты сегодня здесь?

— Не-а, сейчас переоденусь быстренько, и в универ смотаюсь, — ответила Нина. — Шеф звонил, звал на консультацию.

— А-а. Ну, давай. Слушай, может, машину-то возьмёшь? Боюсь я… Не хватало мне ещё одной, — в голосе Светланы почувствовалось беспокойство.

— Сплюньте, тёть Свет, — отмахнулась девушка. — Ничего со мной не случится. Ну не могу я на машине! Не могу, понимаете? Пробки реально достают.

И убежала.

— На мотоцикле ездит, — вздохнув, объяснила Аль-Заббар, когда девушка скрылась в доме. — Гоняет, как сумасшедшая. Вот вам, Михаил, ещё одно доказательство, что Фёдор — дурак. Нормальный отец подарит родной дочери спортивный байк?

— Можно, не отвечу? — улыбнулся Миша.

— Да можно, конечно…

Кофе оказался и правда хорош. Машина варила безупречно. Пока Светлана завтракала, Агафонов пытался подобрать нужные слова, чтоб заговорить о Клюжевых. Точнее, о Татьяне Власовне. Какие у них с Дарией были общие интересы? Упомянутое «чернокнижие»? Что-то иное?

Но Аль-Заббар, отставив пустую тарелку в сторону, сказала сама:

— Таня раньше как Нинка была. Такая же лёгкая, естественная… А после аварии… Может, конечно, и не гены. Выжить, несколько недель находясь на грани, и не измениться? Такого, наверное, не бывает. Или всё вместе. Впрочем, вы ж Татьяну и сами видели. О чём разговор?

— Да, общего мало. Скорее уж, в отца девочка… — согласился Миша, но тут же заговорил о деле.

То есть, не совсем о деле. И пока даже не о старшей Клюжевой, о которой намеревался разузнать как можно больше.

— Слушайте, Светлана, а не могли б вы мне рассказать о Власе… Как его? Степановиче? Об отце вашей сестры… Если, конечно, здесь нет секрета.

Чёрт! И на кой эти фамильные тайны? Словно кто-то за язык дёрнул.

— Да какой секрет, Михаил? — немедленно отозвалась женщина. — Нет никаких тайн. Просто я сама почти ничего не знаю. Мама почти никогда о нём не рассказывала, а я не интересовалась. Зачем? Кабы родной человек был, а так… Теперь и мать не спросишь, умерла. Таня, естественно, кое-что знает, вот только мы с нею с некоторых пор не общаемся. Помню, в детстве слышала, что Влас Степаныч был неплохим художником. Даже на какую-то премию выдвигался, чуть не на Сталинскую, но потом отчего-то впал к властям в немилость. Посадили. Точно не знаю, что там произошло, но якобы он, выпивая с приятелями, шутки ради нарисовал на бумажке Иосифа Виссарионовича в обнимку с чёртом. А кто-то эту бумажку прихватил. И показал кому надо. Ну, и понеслась… Правда? Вымысел? Легенда? Поди теперь, разбери… Но картины его я видела. Не так давно — тому с полгода, наверное, — у Тани появились два полотна. Где она их откопала — понятия не имею. Говорит, что купила в салоне. Чувствую, что врёт, но выспрашивать не хочу.

— А это точно его работы? — спросил Миша.

— Точно. К сожалению… Я сама на экспертизе настояла, когда их только увидела. Заказывала не где-нибудь, а в Третьяковке, — сказала Светлана. — Влас Якушев. Сто процентов. Мол, его рука, даже вопросов нет. Только… Только сюжеты такие, что мороз по коже. Брр…

Светлана действительно поёжилась.

— Нормальный человек подобное писать ни за что не станет. Детей ими пугать… И некоторых взрослых. Меня, например, — улыбнулась Аль-Заббар. — А у Клюжевых они в спальне висят. Поэтому вы их вряд ли видели.

— Да, только в спальню меня и не приглашали, — ухмыльнулся Миша.

— И слава Богу, — негромко засмеялась Светлана. — Так вот, о картинах. На одном из полотен двое архангелов в обагрённых кровью одеждах мётлами метут зал, по которому разбросаны человеческие кости. Называется оно «Чистый четверг». Представляете? Это ж каким больным надо обладать воображением, чтобы так извратить христианский сюжет? Нет, возьмём того же Босха, там тоже… Но Босх когда жил?

— Во времена мрачного средневековья, — не без иронии ответил Агафонов.

— Правильно. Мрачного, — подтвердила Светлана. — Хотя… при Сталине тоже, полагаю, не сильно ярко солнышко светило. В переносном смысле.

Взяв стакан с соком, она сделала небольшой глоток. Замолчала.

— А вторая? — спросил Миша.

— Какая вторая? — не поняла Аль-Заббар.

— Вы сказали про две картины, — напомнил Агафонов.

— Ой, простите, — извинилась Светлана. — Про вторую-то не рассказала? А вся интрига как раз в ней. Сейчас исправлюсь… Там, в принципе, ничего особенно жуткого, если…

— Если?

— Если не знать моей дочери, — закончила предложение Аль-Заббар и вновь поёжилась. — Понимаете, Михаил… Девочка, что изображена в центре композиции — вылитая моя Дарька. До мельчайших деталей. Она стоит посреди большого круга, образованного опять же архангелами, которые… Почему-то их лица под капюшонами. Или это не архангелы? Какие-то монахи в балахонах. Не знаю, не специалист. Так вот, рядом с Дарией… то есть, с девочкой мужчина. Очень высокий. Широкоплечий. Этакий сказочный богатырь. В руке меч, на шее компас.

— Компас? На шее у богатыря? — негромко хохотнул Миша.

— Ну да, самый обычный компас, — улыбнулась в ответ Светлана. — Я ж говорю, больная фантазия… Всегда было интересно, что за черти водятся в душах художников? Того же Дали вспомните.

— А как она называется? — спросил Агафонов, пропуская Дали мимо ушей.

— Называется… О, Господи! Это ж надо, из головы вылетело… Пафосное какое-то название. Что-то морское… А! — Аль-Заббар подняла палец. — «Пришёл навигатор». Точно! Насколько я помню, навигаторами ж в древности называли штурманов?

— Лоцманов, — поправил Миша.

— Извините. Лоцманов, конечно, — согласилась Светлана. — При чём тут богатырь с компасом?

— Не знаю, — пожал плечами Агафонов. — Но вы меня заинтриговали. Хотел бы я посмотреть на эти полотна. Особенно, на второе… Скажите, а Дария не похожа на Татьяну Власовну? В юности, естественно.

— Ну… — на мгновение задумалась Аль-Заббар, — что-то общее, безусловно, есть. Но вообще, не очень. Скорее нет, чем да. А у вас появились какие-то мысли?

— Вот именно. Какие-то, — поморщился Миша. — Правда, они пока не до конца оформились. Но уже сейчас чувствую, что связь тут имеется. Между Дарией, Татьяной Власовной и этими полотнами… Посмотреть бы на них… Навигатор с компасом на шее… Интересно… Ладно, Светлана. Спасибо за кофе. Может, сходим к вашей дочери?

Аль-Заббар первая поднялась из-за стола.

— Пойдёмте, — сказала она, увлекая за собой Агафонова. — Только прошу вас, Михаил, не пугайтесь. Дария сейчас выглядит совсем не так, как при жизни… О, Боже! Что за чудовищный вздор я несу?!

Светлана остановилась в дверях и прислонилась к дверному косяку.

— Так, спокойно, — проговорил Миша, встав рядом. — Всё нормально, Светлана. Это всего лишь оговорка. Не надо придавать ей значения. Вытащим мы вашу девочку. Вы-та-щим! Верите?

Аль-Заббар закрыла лицо руками и молча покачала головой. Похоже, и вправду не сильно верит в успех. Это плохо.

— А я вам обещаю, что вытащим, — негромко произнёс Агафонов и ужаснулся собственным же словам, которые выдал следом: — Жизнью клянусь! Теперь верите?

Светлана отпустила руки и взглянула Михаилу в глаза. Пристально.

— Верю, — прошептала она одними лишь губами. — Вам, Миша, верю.

9 [Два года назад. Продолжение 3] Молись…

Вечером того же дня Эрно сделал ей предложение.

Нельзя сказать, что Дария не догадывалась о чувствах самого лучшего друга, но никогда даже не задумывалась, что может провести с ним всю жизнь. Как жена.

— Давай, может, подождём? — ответила она не слишком решительно. Всё-таки обижать его не хотелось. — Нам всего по двадцать. Зачем спешишь?

— Но я люблю тебя. И не переживу, зная, что однажды могу тебя потерять! — воскликнул Эрно. — Вдруг найдётся какой-нибудь красавчик, в которого ты без ума влюбишься?

— Эрно! — рассмеялась Дарька. — Если такой, как ты говоришь, красавчик и найдётся, то никакое замужество не станет мне помехой. Я ж своевольная и непредсказуемая… Да не делай ты такие глаза, шучу же! А если серьёзно, то я слишком ценю твою дружбу, чтобы вот так взять и всё испортить. Честно говоря, не представляю, каким ты будешь мужем и… И ещё больше не представляю, какая выйдет из меня жена. Не обижайся, пожалуйста. Просто я пока не готова.

Эрно насупился.

— Ладно, — пробормотал он. — Будешь готова, предупредишь.

— Обязательно! — рассмеялась Дарька.

Финн сидел в её квартирке за рабочим столом, и теперь, густо покраснев, отвернулся к ноутбуку, нажал кнопку запуска и, когда дисплей засветился, начал что-то быстро набирать на клавиатуре, ежеминутно цокая языком или причмокивая губами.

Дарька, поднявшая было телефонную трубку, чтобы заказать пиццу, подпрыгнула на диване, когда радостный вопль приятеля выбил из её головы все мысли.

— Ага! Вот она! — кричал Эрно. — Я нашёл её. Слышишь?! Нашёл!

— Кого ты там нашёл? — спросила Дарька, спрыгнув с кресла и приблизившись к столу.

— Ошибку, из-за которой прога лагала. — Казалось, он даже не помнил, о чём шла речь каких-то пару минут назад. — Вот здесь, видишь?

Палец парня чуть не воткнулся в экран и быстро забарабанил по пластику дисплея ногтем.

— Ну я и кретин… Всего одна опечатка, и работа насмарку. Ох… Хорошо, заметил, а то уж всё затереть собрался. Ну что, запустить попробуем?

— Ну… Я не знаю, — пожала плечами девушка. — Может, завтра?

В глазах её читалось сомнение. А надо ли вообще это делать?

— Неужели ты сможешь дотерпеть до завтра? — изумился Эрно. — Нет, я запущу её прямо сейчас. В конце концов, всю работу сделал я.

— А что, идеи уже ничего не стоят? — возмутилась Дарька.

— Прости, — вновь смутился Эрно. — Ляпнул, не подумав. Мне очень важно твоё мнение. Если ты хочешь завтра, то запустим завтра.

Дарие стало стыдно.

Совсем парня затюкала. Да ты натуральная стерва, подруга.

Девушка подвинула к столу второй стул, уселась на него и взяла парня за руки.

— Это ты меня прости, хорошо? — улыбнулась она, глядя Эрно в глаза. — Сама не знаю, что со мной в последнее время происходит.

Тот собирался что-то ответить, но Дарька приложила к его губам свой палец и отрицательно покачала головой.

— Не перебивай, хорошо? — попросила она. — Дай мне закончить. Сначала насчёт предложения…

Щёки Эрно мгновенно залились краской.

— Знаешь… До встречи с тобой я никогда никого не любила, — говорила девушка. — И ты единственный человек, кроме мамы, конечно, который мне по-настоящему дорог. Без всяких условностей. Случись что с тобой, не знаю, смогу ли я это пережить. Вот как ты считаешь, это не любовь?

— Ну… я… — пробормотал Эрно.

— А я думаю — любовь, — совершенно серьёзно сказала Дарька. — Но создавать семью рано. Я уже сказала тебе, и повторюсь снова. Я не готова. И вовсе не хочу, чтобы наши с тобой отношения были съедены бытом. Что тебя сейчас-то не устраивает? Тусишь у меня постоянно, видимся чуть не каждый день. Если б не твои эти исчезновения «по делам», то вообще каждый бы виделись… Тебе нужен статус? Бумажка? Это ж формальность. Давай-ка, дружочек мой, тормознём. Хотя б до окончания университета. Хорошо?

— Да что ты со мной как с маленьким?! — не выдержал парень и вырвал руки. — Очень нужны мне твои разъяснения и утешения!

— Что ж, не нужны так не нужны, — усмехнувшись, прошептала Дарька. — Я первый раз в жизни кому-то призналась в любви, а этот замечательный кто-то принял мои слова за разъяснения. Нормально.

— Ой, вот только не надо ловить меня на слове! У тебя своё мнение, у меня своё, — жёстко проговорил Эрно. — Наши папы-мамы воспитывали нас в разных традициях. Я прекрасно понимаю, что Аль-Заббары — убеждённые космополиты. Вам всё равно, имеет значение регистрация брака или нет. Но мои родители каждое воскресенье водили меня в церковь. С детства только и слышал: это хорошо, а то плохо. Дарь, может, я и не прав, но, извини, и ты… Такая же бездушная, как все эти… Ладно, всё. Давай закроем тему, а то перессоримся. Не хочу. И пиццу не заказывай. Пойдём лучше в кафе.

— Пойдём. Весь вечер дома сидим, хоть воздухом подышим, — согласилась Дарька и, поднявшись со стула, чмокнула Эрно в затылок. — И тему закрыли. Согласна.

— Схожу к себе, переоденусь, — сказал Эрно, выбравшись из-за стола. — Ты, наверное, тоже не в халате пойдёшь? Когда за тобой зайти?

— Ну, не знаю, — пожала плечами Дарька. — Минут десяти, думаю, хватит… А какое кафе выберем?

— По дороге решим, — улыбнулся Эрно, открывая дверь.

Но, выходя из квартиры, запнулся о порог и вылетел в коридор. Что-то ухнуло. Упал?

Дарька рассмеялась.

— Вот видишь! — весело крикнула она вдогонку. — Я права! И твой воскресный бог тебе об этом только что дал понять!

Эрно не ответил. Всё ещё обижается? Да и пусть!

Дария плечом толкнула дверь, и когда та захлопнулась, скинула на кровать халат. Сняв с вешалки слишком узкие джины, без труда в них влезла. Да, за неделю, проведённую в обществе госпожи Депрессии, исхудала здорово. Но разве это плохо? Вон какая талия!

Сняв с плечиков любимую ковбойку, просунула в рукава руки и уже потянулась к пуговицам, когда заметила, что двух не хватает. Поморщившись от неудовольствия, отбросила рубашку и взяла полосатую толстовку.

В дверь постучали. Странно. Эрно обычно пренебрегает — входит запросто.

— Открыто! — крикнула она. — Входи, я почти готова.

Она быстренько нырнула в рубашку и, когда высунула голову из горловины, увидела соседку. Та стояла в дверях. Чем-то обескураженная, что ли?

— Дария, — произнесла она тоном, который Дарьке совсем не понравился, — а что с Эрно?

— С Эрно? — переспросила Дарька. — Да ничего. Так, отношения выясняли. А что, нахамил тебе? Не обращай внимания, скоро остынет.

— Он… — Саманта вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. — Он там, в коридоре. В стельку пьяный валяется. Стонет, тебя зовёт. Выйдешь? Или…

Но договорить подруга не успела.

— Пьяный? — чуть не задохнулась Дарька и босиком бросилась к двери. — Чёрт! Ты не знаешь, что он капли в рот не берёт?

Саманта посторонилась, и Дарька пулей вылетела из квартиры. Запнувшись о ногу приятеля, и сама чуть не грохнулась. Вовремя ухватилась за стену.

Эрно лежал в трёх шагах от выхода в какой-то странной позе, неестественно вывернув голову назад. Изо рта доносился слабый хрип. Дария упала на колени и схватила парня за руку.

Пульс еле прощупывался.

— Саманта! — громко крикнула Дарька.

Это оказалось лишним. Соседка стояла за спиной.

— Что с ним?

— Бегом за мистером Барри! Быстро!

Больше не теряя ни секунды, Саманта кинулась к лестнице, и, не прошло, наверное, пары минут, вернулась в сопровождении невысокого здоровяка с дежурным чемоданчиком. Доктор Барри, ныне частный практик, а в прошлом военный хирург, жил в соседнем доме. Повезло, что он оказался на месте.

Только заметив Эрно, врач прикрикнул на девчонок:

— Ну-к брысь отсюда! Обе. И вызовите скорую. Срочно!

Дарька не шелохнулась. Как стояла перед Эрно на коленях, так и осталась.

— Я кому сказал? — проговорил мистер Барри, опускаясь рядом. — Ты ему всё равно не поможешь, а мне нужно место… Вивьен, отведи её…

— Я Саманта, — поправила та, не отрываясь от телефонной трубки.

— Какая мне разница? — поморщился врач. — Уведи её к себе и дай успокоительное. В кейсе зелёная коробка с голубой полосой. Скорую вызвала?

— Да, только что, — ответила Саманта…

* * *

Доктор появился в квартире минут через двадцать. Дарька сидела на кровати, согнув ноги и положив на колени подбородок. В голове было пусто. Успокоительное подействовало.

— Твой приятель жив, но у него тяжелейшая травма, — громко сказал Барри. — Хорошо, что реанимобиль прислали быстро.

— Он не умрёт? — негромко спросила Дария.

— Скорее всего, нет, — ответил врач, но голос его дрогнул.

— Правда? — похоже, Дария не очень-то поверила.

— Шансы у парня есть, пусть и не самые большие, — честно сказал доктор. — Но я не оракул, мисс Аль-Заббар, чтоб давать точные прогнозы. Если ты не против, я буду держать ситуацию под контролем. И операции такие делал… Опыт, в общем, неплохой.

— Я не против, — отозвалась Дарька. — Вам я доверяю.

— Вот и договорились, — кивнул мистер Барри. — А сейчас мне лучше отправиться в больницу. Позвоню их главному, попрошу, чтоб собрали консилиум.

— А мне что делать? — спросила Дария.

— Молись, — ответил доктор и вышел из комнаты.

— Молись… — повторила девушка. Тихо и в пустоту.

Как? Знать бы хоть одну молитву…

Глава десятая Находка

(ИНВЕРСИЯ)

— С вашего позволения дам вам один совет, моя милая, — менторским тоном говорил «оракул», — а уж воспользуетесь вы им или нет — дело сугубо ваше. Бросьте искать Тики Ту и возвращайтесь. Всё равно там, скорее всего, вашего друга нет и в помине. Зато есть нечто, с чем бы лучше не встречаться. Никому.

— Но… Но Фергюс… Ферериус… — Дарька заметно взволновалась. — Эрно оставил послание, и я должна… Понимаете, я должна найти этот проклятый Тики. Тем более, я в своём мире. Что мне здесь может угрожать?

Ферериус нахмурился.

— Кто вам сказал, мисс Аль-Заббар? — процедил он сквозь зубы.

— Кто? — девушка пожала плечами. — Да ваш помощник. Ильдарчик. Да вон же он!

Дарька повернулась в сторону дерева и указала рукой на таксиста, о чём-то оживлённо спорящего со златовласой старухой.

— Помощник? — рассмеялся Ферериус, но быстро утих. Сказал совершенно спокойно: — А ведь действительно, помощник. Но одновременно он… Как бы это сказать-то вам, чтоб не напугать?

— Да говорите, как есть, — вздохнула Дария. — Теперь меня уже ничем не испугаешь.

— Хорошо, — кивнул Ферериус. — Ильдарчик, как вы его называете, это ваш персональный демон-подстрекатель… с некоторыми моральными отклонениями.

— Кто?! — девушка встрепенулась, и, прищурившись, недоверчиво посмотрела «оракулу» в глаза.

Тот, вместо того, чтобы пуститься в пространные объяснения, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Старуха с толстяком вздрогнули и, подняв головы, обратили взоры на макушку холма. Ферериус махнул им рукой, и таксист, сняв каргу с ветки, осторожно поставил её на землю. Странная парочка медленно заковыляла на верх. Дарька напряглась.

— Потерпите минуточку, моя милая, — негромко произнёс Ферериус, ласково погладив её по голове. — Сейчас всё разъясним. Эх… Эх, как жалко, что я не ангел. И в вашем мире не могу вас сопровождать. Пока этот зелёный уголок — то единственное место, где мы можем встречаться. Но ничего, он скоро явится и обязательно поможет, уж если сами вы не способны найти сил…

— Кто явится? — не поняла Дарька. — Демон? Так он уже…

И точно, Ильдарчик со старухой уже доковыляли. Остановились в пяти шагах, не смея подойти ближе.

— Да какой демон? — отмахнулся Ферериус, но тут же обратился к таксисту: —Здравствуй, Бабай. Природу-то свою мог сюда и не тащить. Рано вам объединяться.

— Мог, — кивнул Ильдарчик. — Но уж больно соскучился. Демон без Демонической Природы, это ж нонсенс, Ферериус. Хоть тут-то вспомнить себя настоящего, а? Имею право?

Девушка такой перемены в облике знакомого не ожидала. Действительно, таксист теперь совсем не походил на добродушного толстяка. Узкие, заплывшие жирком глазки налились кровью, плотно сжатые кулаки чётко отбивали по воздуху неслышный, но очевидный ритм. И хвост из-за спины выглядывал. Насторожённый. Словно прислушивался к разговору.

— Имеешь, дружище. Имеешь, — успокоил его Ферериус. — Объяснишься девочке? Полагаю, время самое подходящее. Скажи ей, кто ты есть такой?

— Я? — изумился Ильдарчик, но как-то неестественно. — Обычный проводник. Что-то не так?

Ферериус отпустил Дарькино плечо и сделал несколько быстрых шагов в сторону толстяка. Легонько оттолкнув старуху, он взял своей мощной рукой Ильдарчика за шиворот и с лёгкостью оторвал его от земли. Потряс.

— Эй! Ты поосторожнее! — вознегодовал таксист. — У меня, между прочим, дети. Если я задохнусь, кто их кормить будет?

— Хватит паясничать, демон! — потребовал Ферериус. — Тебе трудно поговорить серьёзно?

— На ноги поставь, тогда и поговорим, — попросил толстяк. — И с Природой моей будь впредь корректнее. Видишь же, совсем стала хрупкая.

Ферериус опустил Ильдарчика на землю. Тот, ощутив под ногами твердь, потёр рукой налившуюся кровью шею, крякнул и поднял к небу указательный палец.

— Только давай без пафоса, Бабай, — отмахнулся Ферериус. — Не люблю самодеятельности…

— Ладно. Без пафоса так без пафоса. Жаль, конечно, но если сам прапос просит, — недобро ухмыльнулся таксист, однако руку опустил. — Короче так, Дария Шамсретдиновна. Я твой личный демон. Имя — Йокарный Бабай. Ближайшая тактическая цель — помочь найти Тики Ту…

— Цель меняется, — перебил его оракул. — Тики Ту найден, сам не знаешь? Но, как оказалось при ближайшем рассмотрении, сия находка вовсе не к счастью. К огромному сожалению. Там слишком опасно. И я, как Полномочный Разводящий Посол Обеих Сфер, строго запрещаю тебе приближаться к указанному объекту на расстояние ближе ста грязных мыслей!

Старуха вновь стояла рядом с Ильдарчиком. Или как его там? С Йокарным Бабаем?

И демон, видимо, почувствовал поддержку своей Природы.

— Ой, как страшно, — мерзко хихикнул он. — Запрещает! Да кто ты такой, прапос? Не можешь решить проблему без моей помощи — засунь свои Сферы знаешь куда? Дальше этого места тебе всё равно не проникнуть. Ты мне в девчонкином мире не указ. Как она сама решит, так и будет. Да и ты в силах лишь рекомендовать… Запрещает он!

Ферериус, похоже, такого оборота не ожидал. Привык, что ему никто не прекословит. И теперь, почувствовав назревающий бунт, заметно разволновался. Дарька это почувствовала и поспешила прийти на помощь.

— Фергюс, — твёрдо сказала она. — Мне отчего-то кажется, что присутствие персональных демонов в моём мире излишне. Ты сможешь его ликвидировать? По моей просьбе?

«Оракул» просиял.

— Запросто, — зловеще прошептал он. — Хотите прямо сейчас, моя милая?

— Эй, эй, эй! — запротестовал Йокарный Баба. — Что это вы задумали? Ей нельзя без меня! Она пропадёт!

— Да что ты говоришь? — зловеще процедила сквозь зубы Дарька. — Это ещё почему?

— Да потому… — Йокарный Бабай, казалось, замялся, но через секунду выкрутился: — Да потому, что своего Эрно ты без моей помощи никогда не найдёшь.

— Не слушай его, — вклинился Фереиус.

Но Бабай, почувствовав, что ухватился за нужную нить, продолжал.

— Между прочим, я тебя и сюда-то привёл только для того, чтобы показать его несостоятельность и бесполезность, — говорил демон Дарие, тыкая пальцем в грудь Ферериуса. — Без твоего разрешения он — пустое место. Лимонадный пшик. Залез на холм и ничего дальше своего носа не видит. И этому типу я верил! Верил, Дария, слышишь?! Между прочим, Тики Ту не просто рядом, а совсем рядом. Я знаю, где находится его преддверие. Вот только открыть без бала…

— Не гово… — попытался перебить его Ферериус, но Дарька знаком приказала ему замолчать.

— Продолжай, демон, — потребовала она.

— Открыть двери без… подготовки невозможно. Но мы ведь что-нибудь придумаем, правда? Послу как никому другому известно, что твой приятель унесён в Тики Ту. Просто он не желает, чтоб вы встретились.

— Но почему, Фергюс?! — изумилась девушка.

— Да потому, моя милая, — с печалью в голосе ответил Ферериус, — что Эрно был при жизни вовсе не тем, кого ты в нём видела. Кого хотела видеть… Но, слава Всевышнему, он умер. Слышишь? Умер! И ты, к счастью для тебя же, не сможешь вернуть его на Землю. Даже не пытайся. А вот ему утащить тебя за собой труда не составит. И это уже очень серьёзно. Главное, не поддавайся. Живи. Остались считанные часы, когда всё вернётся на круги своя. Просто сиди спокойненько и жди Навигатора. Он поможет возвратиться домой… А Эрно забудь. Навсегда.

— А если она не хочет его забывать? — прищурился Йокарный Бабай.

— Да уж помолчи ты, демон! — потребовал Ферериус.

— И правда, сынок. Помолчи, — неожиданно поддержала посла Демоническая Природа. — Хорошей работы лишишься. Кто его знает, к кому тебя прицепят после девчонкиной кончины?

— И ты туда же! — гневно воскликнул Бабай. — Хуже не будет, к кому б ни прицепили.

— Спасибо, старая, — улыбнулся Ферериус. — Извини, что толкнул.

— Принято, прапос, — обнажила беззубый рот в страшной, но вовсе не злобной улыбке Природа. — Не трожь сына. Пусть девка сама решает. Она должна выбирать. Она!

— Хорошо, пусть выбирает, — тяжело вздохнул Ферериус.

— Только давай по-быстрому. Надоело всё, — устало сказал Бабай

Все в ожидании уставились на Дарьку.

Та немного растерялась. Чтобы не встречаться с напряжёнными взглядами, повернулась спиной и подняла глаза к небу.

Стрижи, кружившие высоко над головой, радовались солнцу. Лёгкие перистые облака стремительно двигались к горизонту. Неожиданно раздался треск мотора, и с подветренной стороны из одинокой и отчего-то неподвижной серой тучки вылетел древний аэроплан, который теперь медленно приближался к холму.

Когда низко летящий самолёт оказался почти над Дарькиной головой, девушка услышала доносившуюся с него музыку. Громко пела весёлая цыганская скрипка, ей, чуть импровизируя на ходу, вторил надменный аккордеон. Но вдруг эти инструменты резко смолкли, и из-под самых крыльев застучало ударное соло: «Тс, тс, тс, тс… Ту, ту-ту, ту-ту, ту-ту… Тс, тс, тики-ту… Тс, тс, тики-ту… Тики-ту, Тики-ту, Тики-ту, ту, ту…»

Удивительный аэроплан уже почти достиг горизонта, а у Дарьки в ушах до сих пор звенели медные тарелки и эхом отдавались гудящие удары бочки. Девушка повернулась к застывшим в ожидании решения «оракулу» и демону.

— Извините, Фергюс, — решительно проговорила она, — но я дала себе слово. Нарушить его не могу… Пойдём, Бабай.

Дарька приблизилась к демону, взяла его под руку и повела вниз. Туда, где тускло поблёскивали хромом раздвижные двери портала.

— Дария! Милая моя! — услышала она сзади совсем не весёлый оклик Ферериуса.

Остановилась. Повернулась голову

— Только одна просьба, девочка моя. Если вы твёрдо решили идти в Тики Ту, обещайте её непременно выполнить. Ради себя. И… ради меня. Это очень важно!

— Хорошо, Фергюс, обещаю, — кивнула Дарька. — Я вас слушаю.

— Обязательно дождитесь Навигатора. Без него не ходите, — проговорил «оракул» и в изнеможении уселся на траву.

— Скажите ему, что дождётесь, а сами рванем немедленно, — прошептал демон в самое ухо.

Но Дарька окатила его таким ледяным взглядом, что Бабай тут же заткнулся. И побледнел. Что, совесть проснулась? У демона? Ну-ну.

— Ферериус, — спокойно и решительно произнесла она. — Я обещаю вам дождаться Навигатора. Даю слово. Вы довольны?

— Вполне, — печально улыбнулся Полномочный Разводящий Посол Обеих Сфер. — Теперь мне будет за вас чуточку спокойнее.

Они поднялись на второй этаж и вошли в светлое просторное помещение. Сиделка, повинуясь одному лишь взгляду Светланы Владимировны, встала с кресла и тихонько выскользнула за дверь.

Миша, пройдя на середину комнаты, взглядом окинул обстановку. Ничего лишнего. Кровать в дальнем углу с неподвижно лежащей на ней девушкой. Рядом капельница — наверное, с питательным раствором. Диванчик, два кресла, большой письменный стол у окна. На столешнице невысокая стопка книг и тонкий, отделанный жёлтой кожей, лэптоп. Простой стул на колёсиках. У одной стены массивный книжный шкаф. Застеклённый. У другой — его близнец с глухими дверцами. Должно быть, гардероб. Рядом с дверью на стене небольшая картина в тонкой рамке — уходящая вдаль песчаная береговая полоса и волнующееся море. Жутковатое. Тёмно-коричневое, словно свежая пашня. И буксировочный катер с бортами, местами покрытими ржавчиной.

— Остров Котлин, — сказала Аль-Заббар, проследив за Мишиным взглядом. — Дарькино последнее приобретение. За пару дней дня до её… погружения мы были в Доме художника на выставке современной живописи. И дочери почему-то ужасно понравилась именно эта картина. Она сказала, что никогда не видела моря бурого цвета, но не единожды слышала, что в непогоду оно именно такое. Вот только не помню, кто художник. На обороте написано, можете посмотреть.

Светлана Владимировна достала из кармана платок. Промокнула им глаза.

— Без надобности. Это Мария Гуляева, — произнёс Агафонов. — Из авторской серии «Балтийские острова». Тоже был на той выставке и тоже купил её картину. «Гогланд». Только там море тёмно-зелёное, как цветущее болото. Впечатляет. Вроде б обычный пейзаж, но есть что-то неуловимое, благодаря… О, Боже, вы это видели?

— Что вы сказали? — встрепенулась Светлана Владимировна, которая, похоже, ушла в свои думы.

— Вы название буксира видели? — Агафонов подошёл к полотну почти вплотную.

— Да как-то не обращала внимания, — пожала плечами Аль-Заббар. — А что?

— Да так… — отозвался Миша. — Просто в тему. «Навигатор».

Светлана Владимировна приблизилась к Агафонову и встала рядом.

— Не забивайте себе голову всякой ерундой, Михаил, — сказала она совершенно спокойно. — Не стоит искать знаков там, где их нет. Обычное совпадение.

— Возможно, вы и правы, — кивнул Миша. — Вот только я не ищу знаков. Они сами меня находят. А сейчас, когда вопрос касается состояния вашей дочери, мне интересна любая информация. Любая мелочь. Поэтому я и здесь.

— Простите, Михаил, — устало вздохнула Аль-Заббар. — Делайте, что хотите. Давайте-ка я оставлю вас на время. Боюсь, что со своими комментариями могу лишь помешать. Вы тут лазьте везде, смотрите. Можете открывать ящики, шкафы. Никаких секретов, в общем. Работайте.

Они стояли уже возле кровати, когда Аль-Заббар решила выйти из комнаты.

— Одну минуту, Светлана, — попридержал её Миша, обратив внимание на руку девушки. — Почему у Дарии правая рука сжата в кулак, вы не в курсе? Смотрите, аж пальцы посинели.

— Ответа нет, — Аль-Заббар присела на корточки и нежно погладила дочь по коротко остриженным волосам. — Это с того самого дня, когда её нашли… Многие пытались разжать — и доктора, и сиделка, да и я пробовала… Но чем больше мы старались расслабить руку, тем сильнее ногти впивались в ладонь. И ещё, они… В смысле, ногти, почему-то совсем не растут. Волосы стрижём каждый месяц, а ногти… Парадокс.

Миша взял женщину за плечи, помог ей подняться и усадил в кресло.

— Если попыток и так было много, то, может, разрешите мне ещё одну? — попросил он.

— Пожалуйста, — кивнула Светлана Владимировна. — Думаю, что Дареньке хуже от этого не станет.

Агафонов повернулся к постели и осторожно, чтобы не уронить капельницу, сел на самый её краешек. Чтобы дотянуться до правой руки девушки, ему пришлось изогнуться чуть ли не змеёй. Но стоило маленькому кулачку спящей оказался в Мишиных ладонях, его настойчивость была вознаграждена.

Аль-Заббар, наблюдавшая за манипуляциями Агафонова, не смогла сдержать улыбки, когда тот, наклонившись, поднёс губы к пальцам и зашептал дурацкие заклинания, делая после каждого паузу:

— Абра-кадабра… Трах-тибидох-тибидох… Сезам, откройся… Ну откройся же!.. Чёрт!.. Пришёл Навигатор…

Удивительно, но после этих слов в пальцы, ещё секунду назад синие от напряжения, начался приток крови. Сначала они побелели, потом приобрели розовый оттенок и ослабли настолько, что ногти больше не касались ладони.

Светлана Владимировна, не веря глазам, встала с кресла и подошла ближе.

— Вы волшебник, Михаил, — прошептала она. — Настоящий волшебник… Что там? Есть что-нибудь?

Миша тем временем осторожно отогнул все пальцы и замер, не смея пошевелиться.

— Смотрите, — негромко произнёс он.

На вполне ожившей от бурного притока крови Дарькиной ладони лежал маленький, размером с фасолину, жёлтый полупрозрачный камешек, очень похожий на янтарь. Минерал весело переливался в лучах солнца, проникавших в распахнутое окошко. Миша очень осторожно взял его двумя пальцами и тотчас выронил на пол.

— Чёрт! — воскликнул он. — Горячий, как утюг!

— Горячий? — удивилась Аль-Заббар. — Но как тогда… Посмотрите, ожога нет?

Агафонов взглянул на Дарькину ладонь, которая до сих пор была в его руке, и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Даже минимального. Удивительное дело!

Светлана опустилась на корточки и, осторожно прикоснувшись к камешку, резко отдёрнула палец.

— Ух ты! — вскрикнула она. — И правда, горячий. Говорите, нет ожога?

— Нет, — повторил Миша.

Ему в голову неожиданно пришла мысль.

— Светлана, найдите мне какую-нибудь ёмкость. Только не пластиковую, боюсь она расплавится.

Та поняла. Встала, подошла к столу, открыла верхний ящик и вытащила баночку с таблетками.

— Подойдёт?

— Думаю, да, — кивнул тот.

Высыпав таблетки из пузырька на салфетку, протянула Агафонову. Тот, положив Дарькину руку на постель, взял, потом послюнил пальцы и быстрым движением переложил камень с пола в стекляшку. Камушек оказался не только горячим, но и тяжёлым. Как слиток свинца. Нет, это не янтарь. Сто процентов. И ещё — стекло даже через минуту не нагрелось. Странно.

— Вы точно волшебник, — ещё раз сказала Аль-Заббар. Искренне. — Я даже и не надеялась когда-нибудь…

Но недоговорила. Замерла, обратившись во слух.

— Михаил, вы ничего не слышали? — встревожено спросила она. — Мне показалось или…

И тут Агафонов и сам разобрал слова. Тихие, словно шелест листвы.

Говорила Дария:

— Обещаю… вам… дождаться… Навигатора… даю… слово… вы… довольны…

Минуты две они молчали. Ждали. Но девушка тоже умолкла. Похоже, больше ничего говорить она не собиралась.

— Мне кажется, мы на верном пути, — улыбнулся Миша. — И нас с вами ждёт ещё немало сюрпризов.

11 [Два года назад. Продолжение 4] Игра со Смертью

Миновала декада.

Эрно в сознание так и не пришёл.

Дарька дежурила в больнице у его постели по двенадцать часов в сутки, меняясь с матерью парня, которая прилетела в Англию немедленно, только узнав о трагедии. Отец тоже был, но всего пару дней. Проклятая работа!

Девушка, вызвавшись отвезти его в аэропорт, уже там, в зале терминала, не смогла сдержаться и, всё ещё сжимая руку мужчины, упала головой ему на грудь. Разрыдалась.

— Ну что ты, Дария? Не надо, — мужчина тепло обнял её за плечи и, успокаивая, произнёс: — Я уверен, что всё обойдётся. Мой сын — крепкий парень. Обязательно выкарабкается.

— Вы и правда так думаете? — Дарькин голос заметно дрожал.

— Конечно, правда, — совсем невесело улыбнулся отец Эрно и, отстранив подругу сына, встретился с ней глазами. — Бог милостив. Он не оставит мальчика. На-ка, возьми. Положишь ему под подушку.

Он достал из кармана маленький жёлтый камешек, очень похожий на янтарь, но слишком тяжёлый.

— Что это? — спросила Дарька, взяв камень пальцами.

Тот был не только весьма увесист для своего размера, но и невероятно горяч. Впрочем, не до такой степени, чтоб нельзя было удержать его в руке.

— Гелиолит, — ответил отец Эрно. — Солнечный камень. Чуть больше двадцати лет назад, перед самым рождением сына, я нашёл его на Шри-Ланке… Старик из местных, у которого мы тогда снимали комнату, почитался в деревне чуть ли не за главного святого. Был кем-то вроде и шамана, и знахаря одновременно. Увидев мою находку, он и сказал, что такие минералы встречаются повсюду. Мол, эти камни — духовное начало космоса, остатки Великого Взрыва. Из этого материала состоят каркасы всех обитаемых небесных тел во Вселенной. Наша Земля — не исключение. Тем не менее, найти гелиолит гораздо труднее, чем крупный рубин или даже алмаз. Но вовсе не потому, что он — геологическая редкость, а из-за того, что он слишком хорошо прячется… Ерунда, конечно. Но я в эту ерунду отчего-то верю… Тот старик говорил, что если я смог найти этот камень и удержать его в руках, то в жизни мне здорово повезёт.

— И как, повезло? — улыбнулась Дарька.

— Очень, — совершенно серьёзно ответил мужчина. — Но теперь не время думать о себе, правда? Сыну он сейчас гораздо нужнее. Сделаешь, о чём я тебя попросил?

— Конечно, — кивнула девушка и ещё раз посмотрела на гелиолит, — если вы в него так верите.

— Всей душой верю, — подтвердил тот. — Ладно, Дария. Давай прощаться. Я очень тебе благодарен за всё, что ты делаешь для Эрно. Никогда не забуду.

— Я делаю это вовсе не для благодарности, — сказала Дарька. — Просто я люблю Эрно.

— И всё равно. Спасибо…

Вечером того же дня, сменив у постели парня его мать, Дарька спрятала гелиолит под матрац.

Уткнувшись в захваченную с собой книжку, она просидела так, наверное, целый час, если не больше. А когда встала, чтоб размять затёкшую спину, увидела, что Эрно лежит с открытыми глазами. Дария хотела немедленно позвать доктора, но буквально онемела, когда молодой человек резко согнул руку и красноречивым жестом поманил девушку к себе. Сперва она даже испугалась за него — всё-таки серьёзная травма позвоночника, но через секунду выдохнула.

— Ну, наконец-то ты очнулся, — улыбнулась Дарька, усевшись на краешек постели. — Пришёл в себя — это уже неплохо. Идём на поправку, да?

В это очень хотелось бы верить, вот только Эрно совсем не выглядел выздоравливающим. Он с трудом — было видно по неимоверным усилиям — указал на тумбочку и вновь сомкнул веки.

Записная книжка и огрызок карандаша? Точно, он же не может говорить. Наверное, хочет что-то черкнуть.

Дария аккуратно вложила карандаш в холодные пальцы больного и подсунула под грифель блокнот. Эрно, сделав несколько быстрых движений одной лишь кистью, отключился. Рука упала на одеяло, карандаш выпал из пальцев и скатился на пол.

Так, что он там написал? Почти не разобрать… Нет! Прочесть можно, только свету мало.

Дария включила настольную лампу на тумбочке. Ага, нормально видно. Слава Богу, не по-фински. На английском.

«Прогу не смотри. Работает. Затри её. Уйду через неделю. В Тики Два. Захочешь встретиться, сходи в себя».

Дарька не сразу уловила смысл. Но когда до неё, наконец, дошло, ужаснулась. Через неделю? Программа… работает?

Попросив у доктора, чтоб её на пару часов подменил кто-нибудь из персонала, Дария бегом бросилась из клиники. Хорошо, что приехала на машине. Пока такси поймаешь!

Ноутбук включаться не желал. Минут десять Дарька убила только на то, чтобы проверить провода, аккумулятор, блок питания. А когда компьютер завёлся, почти сразу подвис. Ну что ты будешь делать!

Дария уже хотела всё бросить и вернуться в больницу, даже встала из-за стола, когда лэптоп зашуршал вентилятором. Заработал. Ну слава Богу!

Вновь усевшись, она навела стрелочку курсора на крохотную белую черепушку в левом верхнем углу и дважды кликнула мышкой. Секунд через пять по экрану поползла мерцающая бегущая линия: «Приготовьтесь, приготовьтесь, приготовьтесь… ИГРА СО СМЕРТЬЮ запущена…»

По спине поползли отвратительные мурашки. Брр…

«Что я делаю? — бубнил внутренний голос. — Эрно просил уничтожить программу, а я её запустила. Дура! Останови и удали. И кэш вычисти. Немедленно!»

Программа «Игра со смертью», которая изначально, должно быть, задумывалась другом, как шутка, чтобы попугать Дарьку в те редкие моменты, когда та становилась невыносимой, со временем захватила всё его сознание. Талантливый программист, Эрно просто не мог однажды не понять того, что спрогнозировать — пусть с небольшой погрешностью — можно абсолютно любое явление. Всё. Даже человеческую смерть. Он несколько месяцев чуть не каждый вечер вечерам скачивал из Интернета информацию о несчастных случаях, жертвах жестоких преступлений, природных и техногенных катастроф, локальных конфликтов и мировых войн и тому подобное. Формировал огромную базу данных. Анализировал её. Конструировал оболочку.

Хоть идея создания нечто подобного и принадлежала самой Дарьке, почему Эрно, зная характер девушки, загружал всю эту мерзость именно в её компьютер? Просто чтоб позлить? Нет, ну не садист же он, в самом-то деле?

Дарька недолго позлившись, махнула рукой. И особо не возражала. Решила оставалась равнодушной к новому хобби. И сердиться себе запрещала. Училась быть терпимой. Может, готовилась к семейной жизни? Подсознательно? Кто его знает?

Тем временем бегущая строка унеслась за рамку, а на экране высветились краткая инструкция и форма для заполнения. Дарька, не вполне сознавая, что делает то, чего бы делать совсем не стоило, быстренько вводила в пустые окошечки данные Эрно. Имя, фамилия, дата и место рождения, возраст и имена родителей, профессиональные интересы… Всего тридцать с лишним пунктов. Когда незаполненных граф не осталось, курсор в нерешительности остановился под кнопками. «ОК» и «Отмена». Ну? Какую нажать? Немного поёрзав вправо-влево, стрелочка ткнулась в левую. «ОК».

Долгих десять секунд всё на дисплее оставалось неизменным, и Дарька уже стала подумывать, что программа сглючила. «Вот и прекрасно, — обрадовался внутренний голос. — Сейчас сотру её быстренько и поеду в больницу». Но вдруг изображение «поплыло». На чёрном фоне кровавыми потёками выступили жуткие слова: «Вы готовы узнать время прихода смерти?»

И снова выбор. «Да» и «Я пошутил».

К горлу подступил комок. Голова закружилась… «Я пошутил».

Я пошутила!

Дарька почувствовала, что может упасть в обморок и с силой ударила себя по щеке. Ещё раз. Ещё! По второй… Изображение на экране покосилось и, словно радивый ученик смывает со школьной доски записи чистой тряпкой, начало исчезать. Штрихами. Дышать тоже стало полегче.

«К чёрту такие забавы, — сказал окрепший внутренний голос. — Завязывай».

Однако экран вновь выдал сюрприз.

Поле вновь почернело, а кровавые буквы, выползающие теперь из-под рамки гадкими пауками, быстро складывались в слова: «ЗАПОМНИ: СО СМЕРТЬЮ НЕ ШУТЯТ». И ниже:

«ВАШ ДЕНЬ: …мая 20… года

СПОСОБ: несчастный случай

ПРИЧИНА: её душа

ПОГРЕШНОСТЬ: 0,00013 %.

ТЕПЕРЬ ТЫ ЗНАЕШЬ. ДОВОЛЕН?

АРХИТЕКТОР ЖИЗНИ»

Кто? Архитектор жизни? И почему «её». Его! Точнее — твоя. Ох, Эрно… Какая бредятина!

Но внутри всё будто перевернулось. Никакого сарказма в словах не ощущалось. Никакого бреда тоже. Повеяло ужасом. Диким и первобытным.

И Дарька, понятно, испугалась. Всерьёз.

Программа выдала результат, предсказанный другом в записке всего какой-то час назад. И способ совпал. Несчастный случай… Вот только причина вызывала недоумение. Ну что это такое — «её душа»? Чушь. Или ошибка? Зато значение погрешности страшило не по-детски.

Боже, неужели всего тринадцать стотысячных процента остались на то, что можно всё исправить?

— Эрно… — застонала Дарька. — Скажи мне, почему? Что я могу сделать?

«Сотри её… Сотри её… — вновь забубнил внутренний голос. — Сотри её… Сотри её…»

— Нет, я поступлю радикально, — зловеще процедила Дарька.

Захлопнув ноутбук, она выдернула из него провода, схватила двумя руками и подняла над головой.

— Значит, говоришь, с тобой не шутят? — громко спросила она, обращаясь к невидимой смерти, и с силой обрушила лэптоп на столешницу.

Прочный алюминиевый корпус выдержал. Тогда Дария раскрыла компьютер, бросила его на пол и принялась яростно топтать, приговаривая:

— Не шутят! Что ж, ты права. Я с тобой играть и не собираюсь. Кончились шуточки. Эрно тебе у меня не забрать! Сама сдохну, но тринадцать стотысячных выцарапаю. Выгрызу из тебя, проклятая! Он будет жить, слышишь? Будет! Это со мной играть нельзя, гадина! Это со мною…

Клавиши разлетались по полу. Дисплей треснул и, сменив цвет на буро-зелёный, жалобно скрежетнул. А Дарька всё била по раскуроченному ноутбуку пяткой и приговаривала. Что-то обидное и злое, как ей казалось. Но каждый новый удар был слабее предыдущего, а слова становились бессмысленнее и тише…

Глава двенадцатая Не самый хороший расклад

(ИНВЕРСИЯ)

Спустившись во двор по чугунным ступеням, Дарька остановилась и, дождавшись, пока Йокарный Бабай обратит свой взор к ней, ещё раз пристально взглянула ему в глаза. На секунду показалось, что не было никакого Ферериуса. И никакого зелёного холма тоже не было. Настолько демон выглядел вновь своеобычно. Таксист и таксист. Добродушный толстый татарин.

— Не верь глазам своим, — ухмыльнулся Ильдарчик.

— Там или здесь? — с издёвкой спросила Дарька.

— Всегда и везде, — загадочно пояснил Бабай, но тут же сменил тему. Он снова был с ней на «вы». — Слушайте, Дария, уж если вы твёрдо решили дождаться Навигатора, можно я вернусь в кафе? Пива хочется, сил нет!

— Вы вольны поступать, как вам вздумается, — пожала девушка плечами. — Тем более, что в назначенный час обязательно явитесь пред мои… слишком уж доверчивые очи. Я вас правильно поняла, Ильдарчик? Или таки Йокарный Бабай?

— Давайте остановимся на Ильдарчике, — вздохнул демон. — Незачем привлекать ненужное внимание. А насчёт того, явлюсь я или нет — решать вам. На сегодняшний день я ваш демон. Персональный, как говорилось выше. И да, простите за ту комедию на холме. Когда мы рядом с моей Природой, натурально с ума схожу. То есть, в себя прихожу. Да и сферических, если честно, недолюбливаю. Один пафос. Тьфу!

— Каких ещё сферических? — не поняла Дарька.

— Ну… этих, — Ильдарчик сдвинул тюбетейку на лоб, — которые из Высших и Низших Сфер. Вы, люди, принимаете их за посланников Небес или Преисподней… На самом деле меж ведомствами идёт давняя борьба за власть. За души, если угодно. Планетные аборигены для этих сверхсуществ лишь предметы наблюдения и инструменты для достижения… Но для меня лично вы…

Бабай замолк. Стушевался? Вот так демон!

— Что же вы замялись, продолжайте, — ободряюще улыбнулась девушка.

— Для меня, Дария, вы единственная и неповторимая. И напрасно вы считаете, что я собираюсь подвергнуть вашу душу опасности. Если только капельку развратить…

Ильдарчик снял тюбетейку и прижал её к груди.

— Ферериус прав: Тики Ту — не то место, куда вам след идти… Но такова ваша воля. И я, простите, воспротивиться ей не имею права. И ещё. Я никогда б не стал возражать послу Сфер, если б не чувствовал, как вам необходимо обязательно увидеться с вашим Эрно. Попробуйте только скажите, что я покривил душой.

— Отчего же, — пожала плечами Дарька. — Всё верно. Но скажите, Ильдарчик, почему вы не открылись мне сразу?

— Потому что вы были немного не готовы, — туманно ответил демон и вновь сменил тему: — Кстати, пока мы тут с вами философствуем, там пиво киснет. Может, по пинте примем, а? В Там-Сям вашего мира варят настоящий йоркширский лагер. Портер хуже, но…

— Нет уж, спасибо. Лагер под настроение, которого сейчас нет, а портер я никогда не любила, — покачала головой Дарька, однако тут же встрепенулась. — Да! Я бы очень хотела взглянуть на говорящую лошадь, которая гадает на картах. Это возможно?

— Естественно, — улыбнулся Йокарный Бабай. — Идёмте, я вас представлю.

— Пошли, — согласилась Дарька и решительно взяла толстяка под руку.

Когда они обогнули дом и подошли ко входу в кафе, демон остановился.

— Но сразу предупреждаю: Лошадь — особа несколько странная и весьма эксцентричная. Не воспринимайте всё происходящее серьёзно, смотрите на действо, как на цирковое представление. Чуть не забыл! Купите ей ведро любого пива, а помощнику ампулу глюкозы и пачку анальгина.

Ильдарчик сжал её руку, потому что Дарька начала озираться по сторонам.

— Не ищите аптеку, в Там-Сям их нет. Зато всё есть в меню забегаловки. Идём?

— Ага.

На высокой дощатой двери у дальней стены зала висела на грязной верёвке фанерная табличка с трафаретными словами:

ПРИЁМ ВЕДУТ:

Оракул — Л. Харизматичная

Ассистент оракула — М. Иваныч

Такса: ведро пива + ампула глюкозы + анальгин (10 таб.)

(посетители без таксы обслуживаются вчера и позавчера)

Первым вошёл Йокарный Бабай. Поставив тяжёлое ведро на пол, он посторонился, пропуская вперёд спутницу и, дождавшись, пока их удостоят вниманием, произнёс:

— Мадам, разрешите вам представить…

— Ступай уже, Ильдарчик, — прогудел густой бас хозяйки. — Дарию я знаю с пелёнок… Да, если тебе не трудно, пиво ко мне поближе подвинь.

— Как скажете, Харизматичная, — пожал плечами демон.

Посреди комнаты на каком-то невероятно огромном и грязном диване возлежала в позе рембрандтовской Данаи ужасно толстая вороная кобыла с белой звездой во лбу и золотыми, инкрустированными бриллиантами подковами на всех четырёх копытах. Не успел Бабай поставить перед её мордой пиво, Лошадь опустила в ведро обвислые губы и с шумом отхлебнула такой глоток, после которого сам чёрт не устоял бы на ногах.

Ильдарчик почему-то на цыпочках вернулся к двери и немедленно покинул помещение, оставив Дарьку наедине с удивительным оракулом. Впрочем, не совсем наедине. На журнальном столике гордо восседала смешная мартышка в белом костюмчике-троечке, которая окатила посетительницу с ног до головы холодным презрительным взглядом. Перед обезьяной лежало несколько запакованных колод гадальных карт.

От души нахлебавшись пива, Лошадь громко и с удовольствием икнула и, обратив взгляд на Дарьку, ласково пробасила:

— Проходи, деточка, располагайся в кресле. Да, глюкозу с анальгином отдай Макак Иванычу. Такова его мартышкина доля.

Протянув ампулу с пачкой таблеток обезьянке, девушка не без удовольствия отметила, что взгляд Макака с презрительного немедленно поменялся на заискивающий. Плюхнувшись в глубокое, мягкое, но такое же грязное, как и диван Лошади, кресло, Дарька, собираясь задать вопрос, открыла рот, но хозяйка, подняв одно из передних копыт, её остановила.

— Помолчи, детка, — прошептала она. — Давай-ка сначала посмотрим расклад, а уж потом, если возникнет необходимость, побеседуем. Макак Иваныч, будь добр, распакуй колоду.

Мартышка сорвала с одной пачки бумажную обёртку и с ловкостью заправского каталы принялась быстро тасовать карты. Дождавшись момента, когда Харизматичная поставила ей на голову подкованное золотом копыто и закатила глаза, начала раскладывать на столике нечто, напомнившее Дарьке пасьянс «Солитер» из компьютерно-офисных развлечений. Когда последняя карта коснулась полированной столешницы, Лошадь сняла копыто с головы ассистента, задумчиво почесала им звезду на собственном лбу и, наконец, изрекла:

— Что ж, девочка, я полагала, что будет хуже.

Подобного резюме Дарька не ожидала, поэтому вскинула брови.

— Хуже? — переспросила она. — Объясните, пожалуйста, по существу.

— Й-ооо! — весело расхохоталась Харизматичная. — Хочешь по существу, иди к психиатру! Нам, честным оракулам, престало говорить загадками. Иначе кто ж нас станет воспринимать всерьёз?

— Но… — Дарька просто не верила собственным ушам, — но вы ничего не сказали! Это ж натуральное мошенничество!

— Учись внимательно слушать, детка, — в голосе Лошади послышалось плохо скрываемое раздражение. — По-моему, я сказала, что ждала худшего. Нет? Всё, сеанс окончен, можешь быть свободна и… И, если тебе не трудно, захвати с собою пустое ведро и пригласи следующего клиента…

Уж чего-чего, а таких перемен в собственной жизни Агафонов не ожидал.

Покинув особняк Светланы Аль-Заббар, он вернулся на работу. Когда отпирал офис одновременно пытаясь удержать коробку с архивом Дарии, из кармана запиликал телефон.

— Вот чёрт, кто там ещё на мою голову? — в сердцах выругался он, опустил ношу на ступеньку и достал мобильник. — А, Марин? Слушаю тебя, дорогая.

— Миня-а, — раздалось из динамика. — Ты сегодня-то объявишься? Или снова в офисе спать будешь? Я соскучилась!

— Не знаю, Марин, — ответил Миша. — Работы вагон. Натурально зарываюсь. Впрочем, давай так: я приеду, но попозже, хорошо? Устал дико, но мне ещё нужно кое-что посмотреть.

— А попозже — это во сколько? — спросила Марина.

— Ну… — Агафонов глянул на часы. — Давай часиков в десять. Или в одиннадцать. Я выходить буду, звякну. Договорились?

— Ага, — Миша почувствовал, что невеста улыбнулась. — Минь, я люблю тебя. Ты у меня самый, самый, самый!

— Я тебя тоже люблю, — улыбнулся в ответ Агафонов. — До вечера.

— Чмоки-чмоки…

Не заправленный с утра диван с причудливо скомканным одеялом был похож на толстого верблюда. Нет, скорее, на горбатую лошадь. Тоже толстую.

— Нда… Натуральный зверинец, — задумчиво проговорил Миша.

Поставив коробку с бумагами на стол, быстренько сложил постель и спрятал её в ящик. Потом зажёг настольную лампу, уселся на рабочее место и плюхнул перед собой пачку девчонкиных дневников, перевязанную красной тесёмкой. Развязав узел, раскрыл верхнюю тетрадку…

«17 ноября.

Нет, они меня скоро окончательно достанут. Брошу всё и уеду обратно в Англию. Ты идиотка, Дарька! А вот мама, как всегда, оказалась права. Вышку лично мне лучше получать за границей. Кто-нибудь скажет, почему люди такие завистливые? Откуда в мире столько нечисти?

18 ноября.

Сволочи! А сучку Соломину надо вообще мордой об стол. Чтоб в следующий раз неповадно было. Точно знаю — это она всем раструбила, что у меня будто бы роман с философом. А Илья Фёдорович, между прочим, милейший человек и очень приятный собеседник. Да, да, просто собеседник. Не слышали, такого слова? Очень жаль.

Почему вокруг столько грязи? Я что, кому-то мешаю?

Всё. Решено. Сдаю сессию, и перевожусь в Оксфорд. Или в Кембридж. Бауманку ненавижу. НЕНАВИЖУ! И зачем только я переехала с мамой в Россию? Здесь столько завистников. Просто волосы дыбом!»

Миша на минуту оторвался от записей и задумался.

В чём-то она, безусловно, права. Завистников полно. Но разве только здесь? Нет, детка, в России жить тоже можно, просто надо привыкнуть. И виной всему вовсе не ты, а твои бабки. Миллиарды Аль-Заббаров. Кто виноват, что мама не медсестра с копеечной зарплатой? Не ты, конечно. Вовсе не ты…

Быстренько пролистав дневник, Агафонов открыл его на последней странице.

«1 февраля.

Ура! Я в Кембридже. И снова здравствуй, Англия! Милый мой Эрно, привет! Я очень-очень счастлива. Это просто невероятно — столько радости и в один день!»

Миша взял вторую тетрадку. Что за чёрт? На английском? А языков-то, кроме русского, в багаже знаний и нет. Хреново.

Агафонов просмотрел остальные дневники. Та же история. Переводчика нанимать? Хотя… Марина ж есть. Шпрехает и на инглише, и ещё на каком-то, как на родном. Нормально? Отлично! И домой пораньше, опять же… Рука потянулась к телефону, но на полпути застыла в воздухе. Нет, лучше сделать сюрприз…

Большая стрелка приближалась к семёрке, когда Миша вышел из лифта. В левой руке портфель и пакет из супермаркета. С хорошим вином и её любимыми конфетами. В правой — букет длинноногих роз.

Нажав кнопку звонка, подождал. Прислушался. Вышла из дому? Да нет, вроде шебуршит кто-то? Позвонил ещё раз. Ну что ж ты не открываешь-то?

Наконец, не прошло и часа, щёлкнула задвижка и дверь распахнулась. На пороге застыла Марина в небрежно запахнутом халатике. Удивлена, что так рано?

— Ми… Миша? — запнувшись, пробормотала она.

— Точно. Ми-миша, — подмигнул Агафонов, чмокнув невесту в губы. — Не ждала так рано? Вот, решил сделать тебе приятное. Сделал?

Да уж, похоже, сюрприз удался. Отчего-то всё ему стало ясно и без слов. И будто в подтверждение мысли из глубины квартиры раздался оклик. Голос мужской, нетерпеливый:

— Котёнок, ну где ты там? Иди скорее ко мне!

Щёки Марины залились густой краской. Она посторонилась, пропуская Агафонова в квартиру.

— Я так понимаю, что оправдываться бесполезно? — негромко проговорила она.

— Знаешь, а ты невероятно сообразительный котёнок, — сохраняя внешнее спокойствие, ответил Миша и, кинув цветы в угол, прошёл в кухню.

Марина тенью проследовала за ним.

— И что мы будем делать? — нерешительно спросила она, прислонившись к косяку.

— А ты сама-то как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Агафонов.

— Ну… — Марина жалобно улыбнулась. — Ты меня теперь выгонишь, да?

— Отчего же, — хмыкнул Миша, развернулся и пристально посмотрел ей в глаза. — Можешь остаться. И *баря твоего, если ему жить негде, приютим. Нормальный вариант? Как он тебе, котёнок?

— Правда? — чуть не вскрикнула Марина.

Обрадовалась? Наивняк. Детский сад какой-то, честное слово.

— Дура, что ли? — огрызнулся Агафонов и устало опустился на табурет. — Проваливай. Полчаса тебе на сборы. Время пошло.

— Ясно, — прошептала Марина и исчезла из поля зрения.

Агафонов достал из холодильника пузырь «антистресса», налил полный стакан и залпом его осушил. Закусывать не стал. Нет надобности. Из коридора раздались быстрые гулкие шаги. Хлопнула входная дверь.

— Минус один, — вслух сосчитал Агафонов и подошёл к окну.

Через минуту из подъезда выбежал парень, запрыгнул в чёрный внедорожник, который немедленно сорвался с места.

За спиной ощутил присутствие. Обернулся. Марина, одетая в брюки и лёгкий джемпер, сидела на табурете.

— А ты поговорить не хочешь? — чересчур уж спокойно спросила она.

— Не-а, — покачал головой Миша. — Твой поступок красноречивее слов.

— Ну что ж, — кивнула Марина, поднимаясь на ноги. — Тогда я пошла?

— Не смею задерживать, — ответил Агафонов. — Переночевать-то есть где?

— Угу, я Людке позвонила… А что? — в голосе её прозвучала слабая надежда.

— Ничего, — пожал плечами Миша. — Просто… Нет, ничего. А ты что, уже собралась? Быстро. Мне показалось, прошло минут пять.

— Нет, я ещё не собралась, — ответила Марина. — Но… Но я подумала, что, может, можно ещё всё поправить? Ну… не сейчас, конечно. Я всё понимаю… Прости, такая дура… Но ты ж постоянно на своей работе! А я всегда одна… Минь, ну извини меня, а? Я больше не буду!

Агафонову стало настолько смешно, что он даже не попытался сдержаться. Расхохотался.

— Больше не будешь? Слушай, неужели ты и впрямь идиотка? — отсмеявшись, проговорил он. — Ты серьёзно думаешь, что я женюсь на бабе, которая изменяет мне за неделю до свадьбы? Марина, ау-у! Очнись! Я от тебя не жду ни оправданий, ни извинений. И даже осуждать тебя не собираюсь. Что сделано, то сделано. В конце концов, ты — свободный человек и вольна поступать так, как тебе вздумается. Единственное, о чём прошу тебя — не тупи! Выберись из плена иллюзий. Бабки нужны, возьми. Знаешь, где лежат. Шмотки и цацки, что я тебе дарил, тоже забирай. Но только уйди с глаз долой, хорошо? Видеть тебя не могу, честное слово!

Марина ничего не ответила. Только вновь покраснела. А через полчаса на кухонный стол перед Мишей легли ключи.

— Ты не поможешь мне вынести сумки? — спросила Марина.

— И много их набралось? — вздохнул Агафонов.

— Четыре, но тяжёлые. Да… Я там из комода три тысячи долларов взяла. Можно?

— Можно, — кивнул Миша. — Что-то ещё?

— Сумки.

— Ах да, сумки…

Проводив теперь уже бывшую невесту до такси, Агафонов заперся в сразу опустевшей квартире и почти три часа провалялся в ванне, постоянно добавляя горячей воды и отхлёбывая водку прямо из горлышка. Но — вот зараза! — абсолютно не пьянел.

Злости и обиды почему-то тоже не было. Однако дикая усталость, вдруг горой обвалившаяся на плечи, делалась всё тяжелее и тяжелее. Неотступные мысли, вначале блуждавшие вокруг Марины и её предательства, постепенно ушли, уступив место воспоминаниям о событиях последних дней. Всплыли в памяти слова Фёдора Алексеевича: «Её покинул ангел… Я знаю человека, который поможет его вернуть… Только не смейтесь, прошу вас… Да, Татьяна Власовна… Поговорю с ней… Но нужен катализатор, Мишенька. Иначе все усилия впустую… Что? Что может им быть? Да всё, что угодно. Я не представляю… Теряюсь в догадках…»

Из-за стенки соседской квартиры, усиленный мощными динамиками, раздавался голос Б.Г.:

— С арбалетом в метро,

с самурайским мечом меж зубами,

в виртуальной броне, ну а чаще, как правило, без…

Оборвав замечательную песню на полуслове, мерзко загудели трубы. Затрещали. Кто-то ленивый сверху или снизу, включил воду на полную мощность, забыв отрегулировать кран. Неужели трудно вызвать сантехника, коль у самого руки не из того места растут? Однако скоро гул стих. А Гребенщиков, грассируя, уже тянул:

— Навига-а-атор, пропой мне канцону другую…

— Ты лопух, Агафонов, — пробормотал Миша. — Ты большой зелёный лопух!

Контрастный душ вывел из состояния полузабытья за пару минут.

Камень! Горячий камешек из девчонкиной руки. Это ж он и есть. Он? Вне всяких сомнений. Мы нашли его, профессор. Мы нашли ваш катализатор…

Но проклятый червь сомнений, увы, ещё не насытился.

Миша после разговора с Аль-Заббар чувствовал, что больше не может доверять Клюжеву. Нет, Светлана пристрастна, тут к гадалке не ходи. Она имеет право не любить мужа своей сестры. Впрочем, как и саму сестру, с которой неплохо было бы пообщаться наедине. Но почему Фёдор Алексеевич не упомянул о родственных связях? Какой смысл в сокрытии информации, если понимаешь, что не сегодня — завтра она станет доступной? Выползет… зла… Выползла-зла!

Ты чего-то боишься, Клюжев? Или кого-то?

В этой истории вообще сплошные недомолвки. Плохо. Даже Аль-Заббар всего не говорит.

Эй, вы вообще хотите вернуть Дарию? Или, может, всем — даже матери — выгоднее похоронить девочку? Какие свои делишки вы пытаетесь прирыть?

Но тогда зачем просить о помощи? Для самоуспокоения? Мол, даже этот оказался бессилен…

Верить в подобный расклад отчаянно не хотелось.

Не самый хороший расклад. Это уж точно.

13-я глава Изощрённое милосердие

Если вы не человек, то, будьте уверены, и муки вас ожидают нечеловеческие.

Смысл этого выражения Ферериус испытал на себе. Буквально.

Сначала три тысячи лет прожить без соли, от чего не то что ангел с его терпением, высший демон сойдёт с ума. А потом ещё и суровое наказание понести. За свои же собственные душевные страдания. За физические и нравственные. Как вам такое понравится?

Нельзя сказать, что Ферериус, получив по истечение столетнего заключения в высоковольтно-пропановой камере растянутого времени должность Полномочного Разводящего Посла Обеих Сфер (прапос) на Земле (обитаемая планета № 33 по объединённой классификации Высших Сфер и Мерцающей Бездны), сильно изменился. Нет, он остался таким же «недоделанным» серафимом или, если угодно, «урождённым демоном нестандартного мировоззрения», как было записано в характеристике, ныне хранящейся в Сферическом архиве. Но в застенке произошло нечто, от чего Ферериус вернулся на хорошо известную ему планету без какого бы то ни было отвращения.

Итак, во-первых, отвалился надоевший за долгие века хвост. И, похоже, отвалился навечно. Но это не главное, хоть и радостное событие затмило другое замечательное избавление — проклятие солью, наложенное давным-давно мстительным Владыкой Мрака, полностью потеряло свою власть над истерзанной душой. Что на это повлияло — действие беспрестанных электрических разрядов или газовое удушье — сказать трудно, но факт остаётся фактом: Ферериус больше не боялся плавать в океане, который ещё не так давно собирался опреснить. Более того, любимый деликатес — малосольная селёдочка — вернулся в его ежедневный рацион чуть не главным блюдом.

Да, да. Так уж получилось, что характер Ферериуса стал гораздо приятнее не вследствие испытанных в камере нечеловеческих мук, а из-за побочного действия, которое эти самые муки доставили.

По истечении срока наказания Ферериус предстал перед объединённым Советом Ангелов и Демонов под совместным председательством Всевышнего и Повелителя Бездны. Ожидая худшего, а именно — мелкой должности в какой-нибудь бухгалтерии или в отделе снабжения, он с нескрываемым изумлением выслушал приговор, лично зачитанный Великим Владыка Мрака.

— Сомнительно, — Повелитель Бездны начал речь с излюбленного слова. — Сомнительно, что Ферериус при всей непредсказуемости его поведения может занимать какую бы то ни было значимую должность в одной из наших Сфер. Но и памятуя о его немалых заслугах пред Верхом и Низом, мы не имеем права оставить судьбу столь неоднородной фигуры без подобающего внимания. Посовещавшись с Сиятельным Всевышним, мы пришли к выводу, что Ферериус, без сомнения, может быть полезен как Высшим Сферам, так и Мерцающей Бездне на планете номер тридцать три, где он вполне освоился.

При этих словах Владыка, смотревший до сих пор на Совет, повернулся к Ферерусу, одиноко сидящему на жёсткой скамье в первом ряду и, не стесняясь присутствующих, подмигнул. После чего продолжил:

— Сомнительно, что сия неординарная сущность, за многие тысячелетия так и не выбравшая Сферы собственного руководства, может считаться полноценной демонической или ангельской. И мы, проявляя изощрённое милосердие, постановили: назначить Ферериуса Полномочным Разводящим Послом Обеих Сфер на вышеупомянутой планете с целью разрешения межведомственных конфликтов неглобального характера на месте. Итак, с настоящего часа господин Ферериус обременяется должностью прапоса на Земле. Настоящий пост учреждён Объединённым Советом Ангелов и Демонов накануне и подкреплён совместным Указом от имени Всевышнего и меня лично. Со своими должностными инструкциями господин прапос обязан ознакомиться под роспись в отделе кадров Высших Сфер немедленно после заседания Совета.

Ферериус не верил своим ушам. Вот это удача!

— Искренне благодарю вас, — пробормотал он, поднимаясь со скамьи. — Можно вопрос?

— Можно, — снисходительно улыбнулся Всевышний.

— А скажите… — начал было он, но всезнающий Всевышний остановил его жестом:

— Вопрос ясен, господин прапос. Все ваши духовные и материальные накопления, сделанные за тысячелетия планетарной деятельности, остаются при вас. Место резиденции, земное имя и род отвлекающих занятий подбираете сами с учётом собственных же интересов и вкусов. Однако! — Всевышний поднялся со стула и вознёс над головой Указующий Перст. — Отныне вы не имеете права вмешиваться в судьбы аборигенов и проникать в их личные миры — за исключением спецотсеков — без соответствующих санкций. Вам ясно?

— Да, ясно, — поклонился Ферериус.

— Ещё вопросы? — спросил Повелитель.

— Нет, вопросов больше нет. Всё довольно прозрачно, вот только…

— А сказали, что нет вопросов, — поцокал языком Всевышний. — Уговорили, поясняю. Вы возвращаетесь на Землю после ознакомления с инструкциями в день и час, когда началась реализация неудавшегося, слава Нам с Владыкой, проекта. Надлежащий приказ по этому поводу Управлению Обитаемыми Пространствами и Мирами ниспослан часом ранее. Надеюсь, вы удовлетворены ответом?

— Вполне, — робко улыбнулся Ферериус. — Мне… Мне можно…

— Да, мы вас больше не задерживаем, — махнул рукой Повелитель Мрака в сторону выхода. — Только попрошу вас, прапос… Лично от себя. Будьте, пожалуйста, скромнее. Не стоит переоценивать собственные возможности и недооценивать Наши.

— Конечно, — тонкий намёк Владыки на своё прежнее поведение Ферериус оценил по достоинству.

И, более не задерживаясь, покинул зал заседаний Совета.

«Что ж, — думал он, идя по коридору в сторону отдела кадров. — Это не так уж и плохо — быть самим собой. Во всяком случае, гораздо приятнее, нежели притворяться серафимом, пусть даже вполне искренне. Итак, господин прапос, отныне вы — мировой судья и почти свободный… почти человек».

Ферериус весело расхохотался, отчего по обеим сторонам галереи открылось несколько дверей. Показались изумлённые ангельские лики.

Инструкции запомнить оказалось не сложнее, чем соорудить селёдку под шубой, и уже через час, телепортированный на Землю серафимом по персоналу, он сидел в водительском кресле любимого «диабло», не слишком осмотрительно припаркованного на углу Декабристов и набережной Пряжки под знаком «STOP». Санкт-Петербург. Вечер. Метель.

Бросив взгляд на лежащую на торпеде свежую газету, определил число. 10 ноября 200… года. Что ж, в Сферах не обманули. Вернули в тот самый момент. Нет ещё никаких «водяных». И теперь не появятся. А надо? Дурацкий вопрос!

Повернув ключ в замке зажигания, Ферериус прислушался к двигателю, сладко потянулся и… в ту же секунду в окошко постучали.

Нажав кнопку стеклоподъёмника, прапос нехотя впустил в тёплый салон вихрь мокрых снежинок и суровый голос гайца:

— Вы припарковались в неположенном месте. Ваши права, пожалуйста.

Ферериус открыл бардачок и вытащил пухлый кожаный бумажник. Отыскав пластиковый прямоугольник нужного документа, высунул его в окно и услышал нравоучительное:

— Ай, ай, ай, господин Ферер, а ещё иностранный гражданин! Мало нам своих нарушителей?

Вступать в перепалку не хотелось.

— Сто долларс вам хватить? — зевнув, спросил Ферериус, протянув гаишнику сложенную пополам купюру.

— Ну… — пробормотал милиционер, — не знаю, что вам и ответить.

— Ответить: спасибо, господин Ферер. И вернуть права, — ответил с улыбкой прапос.

— Спасибо, господин Ферер, — безропотно подчинился гаишник, взял банкноту, сунул её в карман, вернул права и, козырнув, заспешил прочь.

— Обожаю коррупцию, — негромко произнёс Ферериус, закрывая окно. — Искренне жаль, что не я первый до неё додумался.

Глянув на себя в зеркальце заднего вида и вполне справедливо решив, что внешность эксцентричного американского миллиардера при нынешней должности ему не совсем подходит, прапос лишь вздохнул. Потом опустил рычаг ручного тормоза, выжал сцепление и вдавил до упора педаль газа. Серебристый «ламборгини» самостоятельно вырулил в нужную сторону и через пять минут затормозил возле парадного подъезда отеля «Астория», в котором снимал номер Фредерик Ферер.

Поднявшись на четвёртый этаж в роскошном лифте, Ферериус заказал в номер ужин и, дожидаясь пока его доставят, придирчиво осмотрел себя в зеркало.

Нет, это никуда не годится. Прапос должен выглядеть иначе. Да и переезд в более гостеприимный город совсем бы не помешал.

Читая за ужином свежую прессу, он восстанавливал в памяти события столетней (по собственному исчислению) давности, которые ещё не произошли и теперь — Ферериус знал это определённо — никогда уже не произойдут. Время, повёрнутое ненадолго вспять, оправилось от испуга и идёт своим ходом по вновь назначенной траектории. Неплохо.

В комнату постучали.

— Да, — крикнул Ферериус и на всякий случай добавил. С акцентом Ферера: — Мошно войдите, плис.

В номер, отчего-то смущаясь, робко вступил невысокий полный гражданин в хорошо поношенной пуховой куртке цвета хаки и грязной тюбетейке на затылке.

— Не конспирируйтесь, уважаемый господин посол. Свои, — немного смущаясь, пробормотал гость. — У меня тут проблемка образовалась. Но во Мраке сказали, что на Земле такие вопросы теперь решаете вы. Прапос.

— Проходите, демон. Присаживайтесь, — пригласил Ферериус. Происхождение гостя было заметно без вспомогательных приборов. — Кушать будете?

— Нет, благодарю, — покачал головой толстяк, усевшись на предложенный стул. — А спирту с вашего позволения хлопну. Можно?

— Спирта нет, возьмите в баре водку, — кивнул Ферериус.

Такой наглости от мелкого демона он не ожидал. Но сдержался. Всё-таки первый посетитель.

Не очень стеснительный гость запросто выкушал всю бутылку без закуски. Поставив опустевшую посудину обратно в бар, вернулся. Уселся на стул и без предисловий принялся излагать суть проблемы.

Ферериус и сам не заметил, как ленивое равнодушие, с которым он принялся было выслушивать просителя, переросло в неподдельный интерес.

Дело заключалось в следующем.

Йокарный Бабай, так звали визитёра, является личным демоном-подстрекателем некоей Дарии Аль-Заббар — человека женского пола, восемнадцати лет от роду, студентки Кембриджского университета (Великобритания), дочери ныне покойного сталепромышленника Шамсретдина Аль-Заббара и его вдовы Светланы Аль-Заббар (в девичестве Сабельниковой). Мол, где-то в Высших Сферах произошла досадная накладка, и к душе названной особы при рождении не прикрепили хранителя. Таким образом, сам он, Йокарный Бабай, урождённый и заветопослушный демон, вынужден вопреки собственному назначению исполнять не только свои прямые обязанности, но и обязанности представителя конкурирующей Сферы, что в корне противоречит Основному Уставу Мерцающей Бездны. Жалобы и неоднократные обращения в бюрократические инстанции Обеих Сфер остаются без внимания и результата не приносят. Между тем, в судьбе подопечной в ближайшие годы назревают крайне неблагоприятные перемены, которые по всем признакам могут привести не только к летальному исходу материальной оболочки, но и полному истреблению якобы бессмертной души. А это уже прецедент. Если и не первый вообще, то первый задокументированный. Чем это грозит Обеим Сферам? Элементарно, господин прапос. Запросто может рухнуть вся система провозглашенных моральных (и аморальных, кстати, тоже) ценностей. И не только здесь, на Земле, но и в прочих мирах, подконтрольных Великому Эксперименту…

Ферериус и сам чувствовал, что суть проблемы, изложенной мелким демоном действительно серьёзна. Положение дел требует немедленного вмешательства.

Но кто? Кто допустил такую оплошность, что душа девочки не была наделена при рождении ангелом-хранителем? О подобном происшествии и подумать-то страшно, а тут — на тебе! Живой человек. И демон, который вместо того, чтобы искушать, подстрекать и возбуждать низменные инстинкты, вынужден уродовать собственную Мать-Природу, охраняя душу ребёнка от того, чему должен способствовать. Кошмар!

— Да, Йокарный Бабай, вам действительно не позавидуешь, — произнёс Ферериус, выслушав исповедь демона. — Ваша проблема требует немедленного устранения. Однако я нахожусь в должности прапоса лишь первый день и пока ещё не знаю всех ходов-выходов… Придётся чуток потерпеть. Ну да ничего. Полагаю, всё исправим. И довольно скоро. Где вы, говорите, нынешнее место проживания подопечной?

— Англия, — ответил демон. — Город Кембридж, университетский кампус.

— А сами вы когда возвращаетесь обратно?

— Немедленно, — сказал Йокарный Бабай. — Вообще-то я стараюсь никуда не отлучаться, пока Дария бодрствует. Но узнав о вашем назначении, примчался сразу, дабы не стоять в очереди. Как оказалось, не зря. И надеюсь, что за время моего отсутствия ничего фатального с вверенной душой не произойдёт.

— Хорошо, демон, — сказал Ферериус, вышел из-за стола и протянул посетителю руку. — Очень рад нашему знакомству и благодарен вам за всё, что вы делаете, дабы сохранить незыблемыми провозглашенные Обеими Сферами ценности. Я оперативно соберу необходимую информацию и в ближайшее время извещу вас о ходе дела.

— Было б замечательно, прапос, — впервые улыбнулся Йокарный Бабай и, пожав руку, сиганул в форточку. И только откуда-то снизу, словно из-под земли, донеслось затихающее: — До встреее…

На гравитационных волнах ушёл. Как стинный сын Мрака. А мог бы и молнией рвануть, бедный хранитель. Удивительная личность…

— Вот тебе и подсказочка, дружище, — пробормотал Ферериус, обращаясь к собственному отражению в зеркале. — Кем ты будешь прикидываться, пока не знаю, но в каком направлении начинать двигаться уже более-менее понятно. Завтра же отправляемся в Англию. А по пути кидаем в Сферы запрос на информацию о душе Дарии Аль-Заббар. Ясно?

— Яснее не бывает, — отчего-то закашлявшись, ответило отражение. — Насчёт того, кем прикидываться, есть у меня одна мыслишка. Ещё помнишь, что мы с тобой хотели попробовать себя на благородно распаханных просторах шоу-биза?

— Точно! — восхитился Ферериус собственной памяти. — А ещё я мечтал натянуть на себя оболочку стопроцентного кельта. Рискнём?

— Да запросто! — искренне обрадовалось отражение. — Мне будет чертовски приятно видеть тебя рыжим. И имечко уже наготове.

— Да ну?! — не поверил Ферериус.

— Серьёзно, — кивнуло отражение. — Фергюс Макферерли. Как тебе?

— Великолепно! — восхитился прапос. — С приснопамятного средневековья обожаю Шотландские горы… Единственное, чего не слишком хочу — рассекать среди людей в юбке. Килт — не наш стиль. Согласен?

— Согласен. Не наш, — засмеялось отражение. — Ходи уж лучше в джинах. А вот свитер свой немедленно выкинь. И эти ужасные кеды тоже. Примерь бархатный пиджак, приличную обувь. В конце концов, ты собираешься предстать человечеству знаменитым продюсером или аниматором в курортном доме терпимости?

— Ладно, так уж и быть, — вздохнул уязвленный Ферериус. — Уговорил. Гардеробом займусь завтра же.

— Вот и умничка, — похвалило отражение. — В кои-то веки я увижу в себе приличного джентльмена. А теперь быстренько дуй в ванную и ложись баиньки. Надо набраться сил. И прошу тебя — не думай сейчас о бедной девочке и её несчастном демоне. С проблемой, чтоб её побыстрее решить, надо переспать. Возражать будешь?

— Попробуй себе возрази, — подмигнул отражению Ферериус.

И скинув с себя осточертевший свитер прямо на пол, раскрыл дверь в ванную комнату.

«Я» безусловно прав. Имидж пора сменить…

Глава четырнадцатая «Сосед»

(ИНВЕРСИЯ)

Весь вечер Дарька безвылазно просидела в номере. События сегодняшнего дня не то что ошеломили её, но сотворили какую-то невообразимую путаницу в мыслях.

Добродушный Ильдарчик, оказавшийся на поверку персональным демоном, оракул-продюсер Фергюс Макферерли на зелёном холме, безумная, опившаяся хмельного Лошадь с мартышкой-ассистентом, какой-то там ещё Навигатор, который якобы должен помочь ей отсюда выбраться… Зачем выбираться?

Да! Был же ещё дурацкий музыкальный самолёт, летающий со скоростью прогулочного велосипеда. Но он, наверное, вообще не при делах.

Кстати, если даже Фергюс и не соврал, и загадочный Навигатор действительно явится, можно ли ему вот так сразу довериться? А вдруг он тоже… Тоже — кто? Эх, сплошные вопросы и ни одного толкового ответа. А что, если чокнутая Лошадь права? Не стоит никого ни в чём обвинять и надо просто учиться слушать?

Спать не хотелось.

Дарька встала с кресла и подошла к окну. За стёклами низко висело тяжёлое, ставшее уже привычным тёмно-коричневое ночное небо, какое она видела только здесь, в Там-Сям. С восемьдесят восьмого этажа люди и машины казались не больше мелких муравьёв. Тухляк… Ничего интересного. Хоть бы авария какая произошла…

Кстати. Если Йокарный сказал правду, и это действительно мой мир, то я вольна делать всё, что захочу? А не проверить ли гипотезу? Ха!

Она не привыкла откладывать дел в долгий ящик. Но не зная с чего начать, решила импровизировать. Достав из гардероба роскошное вечернее платье цвета запёкшейся крови, Дарька скинула на кровать пыльные джины и несвежую футболку и прямо так, даже не ополоснувшись в душе, переоделась. Распустив волосы, Дарька несколько раз прошлась по ним острозубым серебряным гребнем, защёлкнула на шее увесистое рубиновое колье и, брезгуя какой бы то ни было обувью, вышла в коридор. Приближающаяся горничная, увидев столь ошеломляющее явление из обычно тихого номера 88-13-11, всплеснула руками, выронила ношу, и высокая стопка полотенец мягко и непринужденно, не растеряв ни одного яруса, тут же выросла игрушечным небоскрёбом посреди ковровой дорожки.

— Хочу вечеринку, — потребовала Дарька у служащей. — Немедленно! За счёт отеля.

Горничная низко поклонилась и, оставаясь в таком виде, отчеканила:

— Слушаюсь, госпожа Аль-Заббар. Банкетный зал будет готов к приёму гостей через полчаса. Простите, сколько народу приглашено?

— Выпрямись, кукла! — Дарьке определённо нравилась роль повелительницы. — Собирай всех, кого увидишь. Кого не увидишь, тоже. Если мне понравится праздник, назначу тебя управляющей отелем. Всё ясно?

Горничная разогнула спину и быстро закивала головой.

— Да, ещё одно! — вспомнила Дарька. — Попрошу вас как можно скорее доставить в гостиницу оракула Лошадь Харизматичную из пивнушки «Дария». Я собираюсь явиться в банкетный зал верхом.

— Будет исполнено, моя госпожа, — снова склонилась горничная. — Разрешите выполнять?

— Так и быть, разрешаю, — махнула Дарька рукой, отпуская служку, но тут же спохватилась: — Тебя как звать-то, милочка?

— Барбара, госпожа, — робко улыбнулась горничная. — Можно просто — Кукла Барби.

Дарьку чуть не придушил приступ смеха, но она изо всех сил постаралась взять себя в руки.

— Ладно, Барби, действуй! Жду Лошадь в номере. Если кобыла не влезет в лифт, пусть подымается по лестнице. А теперь ступай, строй себе карьеру. И оставь ты эти дурацкие полотенца! Кто-нибудь да уберёт.

— Слушаюсь, госпожа, — расцвела лицом Кукла Барби и, повернувшись, быстро засверкала пятками в сторону поста, выкрикивая на бегу: — Все на бал! Быстренько все на бал! И немедленно пришлите сюда мистера Кто-Нибудь, госпожа приказала ему убрать полотенца!

Дарька скрылась в номере, захлопнула за собой дверь и прислонилась спиной к стенке. Она была в полном восторге. Ну, я им сейчас покажу, кого тут раком зимуют! Хозяйка… Супер!

Девушка подошла к бару, достала бутылку шампанского, с весёлым хлопком выпустила пробку в потолок и, обливая руки пеной, наполнила пивную кружку искрящейся жидкостью. Сквозь стены было слышно, как загудела Гималайка. Администраторы и горничные колотили в двери номеров — в спешном порядке будили постояльцев, сгоняя всех на праздник, устраиваемый госпожой Аль-Заббар. Минут через двадцать из дальнего конца коридора, оттуда, где находились лифты, послышался медленный тяжёлый цокот копыт.

«Приковыляла, дорогуша, — злорадно подумала Дарька. — Будешь знать, хамка, как мне лапшу на уши вешать в моём собственном мире. Чёрта лысого в любовники не хочешь?»

В дверь робко постучали.

— Входи! — крикнула девушка.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель робко просунул голову Макак Иваныч.

— Давай, давай, мартын. Без церемоний, — кивнула ему Дарька. — И Харизматичная пусть заходит. Протиснется?

Макак Иваныч услужливо кивнул и распахнул дверь, в которую тут же заглянула удивлённая чёрная морда с белой звездой во лбу. Лошадь, окинув глазами обстановку номера, остановилась взглядом на Дарьке, сидевшей верхом на барной стойке с кружкой шампанского и весело болтавшей босым ногами.

— Деточка, что всё это значит?

— Ровным счётом ничего, — улыбнулась Дарька и по-мультяшному захлопала длинными ресницами. — Просто мне стало скучно, и я решила собрать вечеринку. Кстати, Лошадь! На моём празднике пива будет немерено. И вам, Макак Иванович, доставят глюкозы с анальгином в любом количестве, в каком вы только пожелаете. Ну что, едем?

Харизматичная, волоча по полу раздутое брюхо, еле втиснулась в номер.

— Пиво и глюкоза с анальгином — это, конечно, неплохо, — ухмыльнувшись, произнесла она. — Но поясните мне, юная леди, ваши слова насчёт едем. Я не ослышалась?

Дарька отбросила кружку в сторону и резко соскочила со стойки. Подойдя вплотную к Лошади, она яростно сверкнула глазами и, чеканя каждый слог, твёрдо и с неумолимой внутренней угрозой произнесла:

— Учись слушать, животное. Сегодня ты не оракул, а средство передвижения. Ещё вопросы будут?

— Н-не-е-ет, — жалобно заржала Лошадь и в рабском почтении склонила голову. — Как прикажете, хозяйка Аль-Заббар…

Ночью Мише снилась Марина. Бывшая невеста, стоя в метро спиной вперёд на спускающемся эскалаторе, робко улыбалась, но ничего не говорила. И Агафонова это натурально взбесило. Он с яростью пнул девушку в живот, и та, кувыркаясь, как Джеки Чан, стремительно полетела вниз, вскрикивая при каждом соприкосновении со ступенями. Но вскоре исчезла из поля зрения. И декорация сменилась.

Теперь Миша стоял посреди какой-то средневековой площади, облачённый в тяжёлый грубой выделки кожаный камзол и такие же штаны. Бросив взгляд на ноги, отметил, что обут в остроносые сапоги красного цвета, в каких обычно ходят сказочные Иван-царевичи. От каменной стены одного из старых домов, окружающих площадь, отделилась фигура, которая быстрым уверенным шагом направилась в Мишину сторону. Скоро стало возможным разобрать облик незнакомца — был тот высок, статен и мускулист. Густые рыжие волосы топорщились в разные стороны, острая бородка клинышком, зелёный бархатный пиджак, подогнанный по фигуре. Подойдя ближе, мужчина поклонился и протянул Агафонову на вытянутых руках длинный меч. Отполированный, играющий бликами в лунном свете.

— О, великолепный Навигатор, предстоит тебе кровавая битва. Прими же в помощь от воинства небесного в дар сие оружие — Звенящий Панасоник, что станет тебе товарищем на все времена вплоть до исхода. Отринь любое желание, и сохранишь её душу. Сражайся насмерть, и выживешь. А решишь подумать, иди от ворот…

Рыжий продолжал нести околесицу, но Миша слов его более не слышал, потому что с высокой колокольни зазвонили в многоголосье колокола, отдававшиеся в голове острой болью…

Проснулся. И, резко откинув одеяло, сел на кровати. Старинный чёрно-золотой телефон разрывался на тумбе от звона, а похмельная башка — от боли. Не без труда дотянувшись до аппарата, трясущейся рукой поднял трубку и услышал голос секретарши:

— Алло! Вы как, Михал Михалыч?

— Да как вам сказать, Люда, чтоб никого не обидеть? Что-то случилось? — пробормотал он в трубку.

— Вы на работу-то приедете? С вами всё в порядке? — в голосе секретарши звякнула тревожная нотка.

— Да, Люд, спасибо. Почти в норме… А вот с работой… — Миша задумался. Несмотря на дикое внутреннее состояние, мозг вроде функционировал. — Давайте поступим таким образом. Вы сегодня же обзвоните всех, кому назначено на эту и следующую недели и согласуете с ними перенос на более позднее время. У меня появилась неотложная проблема, решением которой я и собираюсь заняться. Понимаете?

— Понимаю и осуждаю, — твёрдо ответила Люда. — Не берите в голову, Михал Михалыч. Маринка — гадина, я в курсе. И пустила я её всего на одну ночь. Пусть квартиру снимает!

— Люда! — Миша нашёл в себе силы улыбнуться. — Вы ж её подруга. Не ссорьтесь из-за пустяков. Люди сходятся, люди расходятся… Это нормально. А насчёт проблемы вы всё не так поняли. Это конкретно по работе. Помните, я вам рассказывал о Дарие Аль-Заббар?

— Конечно, Михал Михалыч. Я помню.

— Так вот, я взялся. Но пока не знаю, сколько времени это может отнять. Кстати, Людочка! — Агафонову пришла в голову удачная мысль. — Вы ж отлично знаете английский, не так ли?

— Ну… — замялась секретарша, — не то чтобы отлично, но, в общем, да. Неплохо. Вам что-то перевести?

— Да, Люд, я вам буду обязан, если вы посмотрите дневники девчонки. Там только первый на русском, а всего их семь. Возьмётесь? За дополнительную плату?

— Конечно, Михал Михалыч, — запросто согласилась секретарша. — Я сейчас в офисе. Вы их завезите, хорошо? Или с курьером отправьте. А я постараюсь быстренько перевести. Думаю, что пары-тройки дней мне хватит.

— Вот и замечательно, — ответил Агафонов. — Завезу сам. Сделаете эту работу и проведёте переговоры с клиентами, сходите в двухнедельный отпуск. Во внеочередной, но оплачиваемый. Денежку завезу вместе с тетрадями.

— Вы лапочка, Михал Михалыч! — воскликнула Людочка, оглушив бедного шефа. — Маринка — полная дура. Во сколько вас ждать?

— А сейчас сколько натикало? Простите, нет под рукой часов.

— Без пяти двенадцать.

— Сколько-сколько???

— Да не волнуйтесь вы, Михал Михалыч, с сегодняшними я уже разобралась. Вы ж знаете, что можете на меня положиться, — успокоила его секретарша. — Так в котором часу вы будете?

— Давайте… эээ… в районе двух. Плюс-минус.

— Отлично, — ответила Люда. — До встречи.

— Пока, — Агафонов положил трубку на аппарат и, собрав оставшиеся силы, пошёл в ванную.

Продержав голову под холодной струёй добрых три минуты, он накинул на макушку полотенце и поплелся в кухню. Пакет прокисшего кефира оказался очень кстати. Миша выпил бы чего покрепче, но через час предстояло садиться за руль, посему пришлось довольствоваться этой мерзостью. И парой таблеток анальгина.

Уговорив себя поесть, Миша кинул в чашку пару ложек растворимого кофе, кубик сахара и включил чайник. Пока тот закипал, был разболтан гоголь-моголь о трёх яиц. Ох, гадость, но сытная. Отвратный кофе вкусом и запахом тоже не вызывал энтузиазма, однако бодрил отменно. Сидя на табурете и мелкими глотками попивая его, Агафонов размышлял над первоочередной задачей. Надо как можно скорее встретиться с Татьяной Власовной.

Из прихожей зачирикал сотовый. Кто там ещё? Номер незнакомый. Новый клиент? Если по рекомендации…

— Агафонов, — произнёс Миша в трубку.

— Здравствуйте, Миша. Это Татьяна Клюжева, — раздался знакомый голос.

Агафонов ошалело посмотрел в зеркало. Ого. Как говорится, на ловца и зверь!

— Добрый день, Татьяна Власовна, — пробормотал он. — Чем обязан?

— Давайте не будем играть в кошки-мышки, хорошо? — спокойно проговорила Клюжева. — Мне только что звонила Светлана. Сказала, что вы решили заняться Даренькой. Это правда?

— Это правда, — эхом отозвался Агафонов. — А Фёдор Алексеич вам ничего не говорил?

— Нет, Миша. Фёдор молчит, как рыба… Хоть я и начала кое о чём догадываться, когда вы появились у нас дома. Знаете, мне кажется, что нам с вами необходимо ещё раз увидеться. Пообщаться, так сказать, тет-а-тет. Не возражаете?

— Нет, конечно, — сказал Агафонов, решив не кривить душой. — Если честно, сам собирался вам звонить. Где мы можем встретиться? И когда?

— Давайте сделаем так, — немного помолчав, ответила Клюжева. — Фёдор Алексеич сегодня едет в Санкт-Петербург. В командировку. Поезд отправляется в где-то районе пяти. Катю я вечером тоже обычно отпускаю. Приходите, скажем, часиков в шесть. Вас устроит?

— Вполне, Татьяна Власовна, — улыбнулся Миша. — В шесть я у вас.

— Вот и прекрасно, Михал Михалыч. Буду ждать.

Потирая от удовольствия руки, Миша вернулся на кухню и взял со стола чашку с остывшим кофе. Быстренько допил, скинул с головы полотенце и, сняв с подоконника брошенный вчера портфель, проверил всё ли на месте.

Через полчаса, гладко выбритый, одетый в дорогой костюм и белоснежную сорочку при галстуке, он вышел из подъезда. Машина, отозвавшаяся на сигнал, пущенный с пульта, весело пиликнула, моргнула фарами и щёлкнула разблокировавшимися замками.

Не дойдя до неё нескольких метров, Агафонов резко остановился. Из-за поднятой вертикально двери припаркованного рядышком «ламборгини» показалась сначала лохматая рыжая шевелюра, а затем и сам её обладатель — высокий жилистый мужчина лет сорока-сорока пяти. Бородка клинышком, зелёный бархатный пиджак поверх нейлоновой клубной майки. «Chelsea». Чёрт! Рожа знакомая… Где мы с ним виделись?

— Михаил Михайлович Агафонов, если не ошибаюсь? — голос незнакомца был низок и полнозвучен. Хороший голос. Приятный.

— Он самый, — кивнул Миша. — С кем имею честь?

— Меня зовут Фергюс Макферерли. Я продюсер, — сказал рыжий без всякого акцента, вышел из-за машины и протянул Агафонову ладонь.

Рукопожатие вопреки ожиданиям оказалось вовсе не крепким. Но и не вялым — тоже приятно. Что ж, добрый знак. Предлагает держаться на равных?

— Хотите записаться ко мне на приём? — Агафонов не особо удивился такому явлению. Он привык, что некоторые потенциальные клиенты сначала пытаются навести мосты к нужному им и такому модному нынче «декодеру».

— Нет, Михал Михалыч, я совсем по другому вопросу, — улыбнувшись, ответил продюсер. — Мне стало известно, что вы занимаетесь проблемой Дарии Аль-Заббар. Так вот, это дело в некоторой степени касается и меня.

— Но…

— Поверьте, я не отниму у вас много времени, — Макферерли смолк и повёл носом. Скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс: — Пили накануне. Не садитесь за руль, опасно. Ставьте машину на сигнализацию. Я отвезу вас по любому адресу. Заодно и поговорим. Идёт?

Миша пожал плечами. Интрига? Похоже на то. И, пожалуй, это даже неплохо. Какого чёрта отказываться от получения информации?

— Вот и хорошо, — улыбнулся Макферерли. — Сначала, полагаю, едем Покровку? В офис?

Миша вскинул брови.

— Не удивляйтесь, господин Агафонов, — быстро среагировал продюсер. — Просто я совсем недавно звонил вам на работу, и секретарша сказала, что вы пока дома, но к двум обязательно будете. А так как мы с вами — вот чудо! — совершенно случайно живём в соседних домах, я решил не только с вами пообщаться, но и сделать доброе дело.

Миша не поверил ни единому его слову. Он прекрасно знал все приличные автомобили, парковавшиеся на стоянке меж двух домов. Серебристого «диабло» здесь никогда не было. Впрочем, какая разница, где он живёт? Не хочет говорить о себе всей правды? Пусть. Главное, чтоб оказался полезен.

— Правильно. Главное — польза делу, — негромко пробормотал Макферерли, устраиваясь в водительском кресле и наблюдая, как Миша располагается рядом. — Тем более, что на своём автомобиле вы б обязательно застряли в пробке. Хоть на Мира, хоть на Олимпийском. Понедельник. Заторы сегодня жуткие. А я уж точно поспею ко времени. Можете поверить. Сигару не желаете?

15 [Два года назад. Продолжение 5] «Чокнутая эзотеричка»

Дарька не успела.

Не упустить шанс в тринадцать стотысячных процента? Реально? Ну-ну. Попробуйте сами.

Эрно скончался через неделю, не приходя в сознание. Не в силах оказались помочь ни опытный доктор Барри, ни материнская любовь, ни «волшебный» камень гелиолит.

Придя по просьбе обессилевшей матери вечером того же дня в клинику за вещами покойного друга, Дария первым делом заглянула под матрац. Солнечный камешек лежал там, где она его оставила. Вспомнив, что тот был каким-то невероятно горячим, девушка, прежде чем взять его, послюнила пальцы. Но почувствовала лишь холод. Мёртвый.

Гелиолит остыл вместе с Эрно…

Светлана прилетела в Лондон следующим утром на своём самолёте и, сопровождаемая встретившим её мистером Скопперсом, примчалась в Кембридж. Дарьку она застала в квартире. В состоянии, близком к помешательству.

Дочь, толком не спавшая больше двух недель, выглядела, конечно, получше лежавшего в гробу Эрно. Но ненамного.

— Девочка моя, мне очень жаль, что произошло такое несчастье. Но, прости, я тебя здесь не оставлю ни на день. Сегодня же вечером мы вернёмся в Москву.

— Мама, — застонала Дарька. — А похороны?

— Я вчера говорила по телефону с отцом Эрно, — ответила Светлана. — Твоего друга похоронят на родине. Его тело сегодня же отправят в Финляндию… Извини, что перескакиваю на другую тему, но по поводу учебных документов не беспокойся. Джерри уже договорился насчёт академического отпуска. Если хочешь, переведёмся в Оксфорд. Или, может, в Сорбонну?

— Мама! — вскрикнула Дарька и отстранилась от Светланы. — Оставь меня в покое со своими университетами. Я вообще больше не собираюсь нигде учиться!

— Ну, ну, ну… Прости меня, пожалуйста. Я вовсе не хотела тебя обидеть, — сказала мать, открыла шкаф и начала складывать вещи. — Поверь, я знаю, какой ад — потеря близкого человека. Поэтому и прилетела тебя поддержать… Когда умер отец, со мной осталась только ты… Такая кроха… И несмотря на то, что утешить словами ты меня не могла, одним своим взглядом вселяла надежду… Сейчас, Даренька, ты можешь злиться на меня, негодовать по поводу принимаемых мною решений, но, извини, я лучше знаю, что делать. Не поддавайся отчаянию, дочь. Жизнь, какой бы мрачной она тебе сейчас ни казалась, продолжается. Конечно же, всё совсем не весело, но постарайся принять факт, что Эрно уже не вернуть.

Дарька слушала мать с внутренним напряжением. Она стояла сейчас посреди комнаты и не знала, куда деть руки, которые не слушались посылов мозга и постоянно пытались за что-то ухватиться. Но последняя реплика, ввергла девушку в неистовство.

— Не смей, — тихо отчеканила она.

— Ты что-то сказала? — повернулась Светлана, держа в руках плечики с блузками.

— Не смей говорить, что Эрно нельзя вернуть, — грозно прошептала Дарька. — Да, он умер. Но я найду способ… Есть ещё шанс. Маленький. Ничтожный. Но есть. И я обязательно им воспользуюсь… Я верну его, вот увидишь! Чего бы мне это ни стоило… Поняла?

— Конечно, вернёшь, — ободряюще улыбнулась Светлана.

Сейчас с дочерью лучше было не спорить. Бросив кофточки в кресло, мать подошла к Дарьке и нежно прижала её к себе.

— Но тебе надо набраться сил. Поверь мне… Не как матери. Как женщине… Даже твой Эрно, будь он сейчас жив, вовсе не пришёл бы в восторг от твоего вида. Не думай, что я просто пытаюсь тебя успокоить. Я и сама верю, что шанс повернуть время вспять отыскать можно. И порой даже смерть может не выдержать натиска сильной воли. Сколько случаев, когда человек, считавшийся умершим, являлся к своим, как ни в чём не бывало? Немного, да. Но они были! Это общеизвестный факт… Поможешь собрать вещи?

Хоть Дарька сейчас и не была склонна соглашаться со Светланой, выслушала её терпеливо. Понимать-то она понимала, что мать желает ей исключительно добра, но сердце всё равно разрывалось.

— Помогу, — выдавила из себя Дарька.

— Вот и славно, — ободряюще улыбнулась мама. — Вдвоём мы управимся гораздо быстрее…

В аэропорту — Дарька только-только вышла из машины — ждал сюрприз.

— Ну, разве не чудо, что мы встретились именно здесь и именно сейчас, мисс Аль-Заббар?

Она подняла глаза и тупо уставилась на цветущую физиономию. Кто там ещё?

Наконец сбросила наваждение. Узнала.

— Фергюс?

— Собственной персоной, моя дорогая, — развёл тот руки в стороны. — Гляжу, вы не одна? Провожаете подругу?

— Не льстите мне, мистер… Макферерли? — улыбнулась Светлана. Оценила комплимент. — Не ошиблась насчёт имени?

— Не ошиблись, госпожа Аль-Заббар, — ответил продюсер на чистом русском. — Искренне рад нашему знакомству. А я тоже лечу в Москву. Правда, через Триполи. Надо уладить кое-какие дела в Африке… Так что с вами, моя милая, — обратился продюсер к Дарие, — мы теперь будем видеться пореже. Но ведь есть Интернет. И телефон, не правда ли? В двадцать первом веке живём.

— Дочь летит со мной, — ответила Светлана. — Ей после всех этих событий совсем не желательно оставаться в одиночестве. Да и в Кембридже… Дабы не бередить. А ваш русский достоин самой высокой похвалы.

— Спасибо, — улыбнулся Макферерли. — Я некоторое время жил в Санкт-Петербурге, там и подучил. Но позвольте узнать, о каких-таких событиях речь? Должно быть, я не в курсе…

— Эрно погиб, — перебила его Дарька и отвернулась.

— Не может быть! — совершенно искренне изумился продюсер. — Это тот замечательный юный финн, что помог мне взломать вашу дверь во время приступа депрессии? Ужасно… Примите мои соболезнования, мисс Аль-Заббар. Как жаль. Как жаль…

— Прошу вас, не надо, — взяла его руку Светлана.

— Да, да, конечно, — покраснел Макферерли. — Извините, так неловко… Пожалуй, я вовсе не тот человек, с которым вы хотели б сейчас общаться.

Он полез в карман и достал бумажник. Вытянув за уголок визитную карточку, протянул её Светлане.

— Госпожа Аль-Заббар, возьмите. Здесь есть номер моего московского телефона. Если ваша дочь или вы сами захотите со мною поговорить, буду искренне рад. И давайте без условностей. Я на связи круглосуточно.

— Спасибо, мистер Макферерли, — ответила Светлана, пряча визитку в сумочку. — Мы обязательно позвоним, как только Даренька хоть немного придёт в себя.

Светлана, поманив продюсера взглядом, отвела его на несколько шагов.

— Мне очень приятно, — сказала она негромко, — что в Москве моя дочь будет не одна. Так получилось, что, прожив на моей родине несколько лет, она совсем не завела там друзей. Даренька не раз говорила, как вы к ней добры. И я очень вам благодарна, Фергюс. Это ж вы открыли публике её таланты?

— Можно, конечно, сказать и так, — пожал плечами продюсер. — Но, во-первых, я не люблю слово «публика». А во-вторых… Мисс Аль-Заббар самостоятельно открыла в себе способности к творчеству, а я лишь немного помог им расцвести и показал результат людям.

— Да уж, совсем немного, — с сарказмом проговорила Светлана. — Вы интересный человек, мистер Макферерли. Я б и сама с удовольствием с вами пообщалась. Так что, до встречи?

— До встречи, госпожа Аль-Заббар.

«А он забавный», — подумала Светлана, вернувшись к дочери.

«Какая женщина!» — вполне искренне восхитился продюсер…

Дария более или менее пришла в себя недели через две. Нет, она ни на минуту не забывала об Эрно и прекрасно помнила данное себе же обещание найти неведомый «Тики Два».

Но аппетит вернулся. Да и сон тоже. В подмосковном доме был чудесный воздух.

Пару раз в компании матери Дарька выбиралась в город. Просто погулять. Они не без удовольствия посетили выставку русского авангарда в Третьяковской галерее. Были в кино, где чуть не два часа безудержно хохотали над вполне остроумными проделками героев новой комедии. Ходили в Кремль полюбоваться соборами и сокровищами Оружейной палаты. Ездили в Царицыно, в парк. На ВДНХ побывали…

Раза три или четыре в Малаховку наведывались Клюжевы — материна сестра с мужем и дочерью. Добродушный дядя Федя почему-то сразу не понравился Дарие, но с тёть Таней и Ниной общаться было приятно. Двоюродная сестра — Дарькина ровесница — сочетала в себе такие несовместимые на первый взгляд качества, как пацанскую брутальность и просто какую-то нереальную сентиментальность. Гипертрофированную. Даже летом ходила в кожаной косухе, в берцах, чуть не летала на мощном спортивном байке, покуривала в форточку «беломор» и в то же время не пропускала ни одного романтического сериала, рыдала над которыми чуть не в голос.

Тётка тоже — человек неординарный и во многих отношениях замечательный. «Чокнутая эзотеричка», как звала её мама, была не такой уж и чокнутой. С тонким чувством юмора, очень стильная и невероятно эрудированная… Может быть, она поможет разобраться в предсмертной записке Эрно? Расшифровать? И найти сведения о Тики Два? А что? Надо ж кому-то довериться…

И доверилась. Начали общаться. Вполне откровенно.

Тётя Таня, казавшаяся человеком не от мира сего — но только на первый взгляд, — при ближайшем рассмотрении здорово меняла о себе мнение. Она весело и даже с каким-то упоением рассказывала, как шарахаются от неё соседи. А как же — чернокнижница! Всегда в странных нарядах, подчёркнуто вежлива, ни сплетнями, ни коммунальными проблемами не интересуется. А разные тёмные личности? Те, что бесшумно проникают в квартиру Клюжевых в отсутствие Фёдора Алексеевича… Кто они?

Несколько лет назад Татьяна Власовна попала в страшную автоаварию, после которой, пролежав чуть не месяц в коме, открыла в себе дар. Начала лечить людей. Не совсем традиционными методами, ясное дело. Муж, естественно, не одобрял «шарлатанской» практики, но, будучи форменным подкаблучником, протестовать не смел. Да и вид пациентов Татьяны Власовны — «до» и «после» — исключал любую возможность подобных протестов. Тётка реально помогала людям. Даже тогда, когда бралась за заведомо безнадёжные случаи.

После отца Эрно тётка оказалась вторым человеком, который знал о существовании солнечного камня. При этом тётя Таня не только верила в чудесные свойства гелиолита, но могла извлекать их. И применять. Она и показала племяннице несколько простейших приёмов, с помощью которых человек погружался в глубокий транс, а гелиолит открывал своему «клиенту» многие тайны, помогая ответить на сложнейшие внутренние вопросы.

— Частенько бывает, что человек и сам не знает истинных причин своих переживаний, — рассказывала Татьяна Власовна. — Потому и причину болезни найти очень трудно. Но её ж надо как-то устранить, дабы победить хворь, не так ли? Порой, чтобы помочь, надо сделать больно. Очень больно. А что может быть больнее, чем столкновение человека с его же природой? С его собственной личностью — изначальной сутью, если угодно, — о которой он, скорее всего, давным-давно позабыл… Вот только представь, Дария, что утверждение о споре, в котором рождается истина — верно. Я не говорю, что это так, но гипотетически… Смотри, что получается: некоему Иванову судьбой предначертано быть великим композитором, а он всю жизнь протирает штаны за банковской конторкой, считая чужие деньги. Сидит на попе ровно, мурлычет под нос какие-то известные лишь себе мелодии, которые переложить бы на ноты, сделать аранжировку… Нет. Иванов даже не задумывается о своём таланте. Банкноты ж считать куда полезнее. И геморрой нынче вполне себе операбелен… Или возьмём, скажем, условную Петрову. Она, когда ей было пять лет, рассердившись на какую-то ерунду, пнула котёнка, а у того вследствие травмы наступил паралич конечностей. Ну, пнула и пнула! Ребёнок неразумный. Благополучно забыла. Но вот нашей Петровой исполнилось сорок, и у неё без видимых причин начинают отниматься ноги. Как же так? Питается правильно, в фитнесс-клуб ходит, кроме ветрянки в детстве и сезонной простуды ничем не болела. Медицина разводит руками… И подобное, увы, далеко не редкость. Но официальная наука разбираться в первопричинах не желает. Зачем выстраивать логические цепочки, когда есть легкообъяснимые факты. Типа, опухоль мозга? Ну, природа рака пока загадочна. Возможно, вирус. Или следствие травмы. Диабет? Нервы. Или много сладкого ешь. Эпилепсия? Закупорка сосудов. В общем, надеюсь, понятно… А человек тем временем строит свой персональный ад, в который погружается и страдает, страдает, страдает… Вздыхая, успокаивает себя. Мол, судьба такая. Нет?

— Наверное, так всё и есть, — пожимала плечами Дарька, но вскорости уже смеялась: — Тёть Тань, но вы ж сами себе противоречите себе. Погрузитесь в глубокий транс и найдите причины…

Тётка лишь улыбалась.

— Говорить, девочка, это одно, — отвечала она. — А вот исполнить! Я — жуткая трусиха. Что касается кого другого — всегда пожалуйста. Помогу с радостью. Но ты не представляешь, насколько я боюсь остаться наедине с собой. Полное одиночество… Это ж так страшно… А вдруг подумают, что я умерла? И похоронят заживо? Нет, Даренька, опыты над собой я проводить не отважусь. И тебе не советую. Рядом должен находиться человек, который в курсе твоих манипуляций. Человек с набором необходимых знаний. Который, если что, поможет… Кстати, ты меня в прошлый раз здорово заинтриговала. Я про записку Эрно. Тут кое-что произошло совсем недавно… Тебе интересно?

— Конечно, — кивнула Дарька.

— Тогда внимание. Ты же знаешь в общих чертах историю моего отца?

— Да, вы рассказывали.

— Рассказывала. Да, как оказалось, не обо всём. Я на неделе рылась в своих записях, литературу просматривала, но ничего подходящего не нашла. Хотя в голове свербела мысль, что есть… Есть решение. И даже как будто я его должна знать… Но, увы. И в минувший вторник, представляешь, мне звонят из Центрального Госархива и сообщают, что при разборе документов, не так давно переданных туда из одного более не существующего объекта ГУЛАГа, был обнаружен дневник некоего заключенного. Власа Степановича Якушева. Мол, они навели справки и установили, что я его единственная ныне живущая родственница. И если интересно, то могу хоть завтра подойти к ним и взять ксерокопию документа. Подлинник, к сожалению, отдать не имеют права. В общем, вот.

Татьяна Власовна раскрыла сумку и достала целлулоидную папку.

— Только с возвратом, хорошо? Думаю, тебе будет любопытно. Там, кстати, и про гелиолит есть. Очень интересно. Единственная просьба, — произнесла тётя Таня и пристально посмотрела племяннице в глаза. — Не принимать папины слова как руководство к действию. Всё-таки человеком владело чувство безысходности. Надеюсь, понимаешь? Ты — девочка умная. Обойдёмся без глупостей? Обещаешь?

— Конечно, — ответила Дарька, принимая папку. — Обещаю.

— Впрочем, я, наверное, напрасно беспокоюсь, — улыбнулась в ответ тётка. — Даже если б ты и захотела, всё равно не смогла бы воспользоваться его рецептом. Тут опыт нужен. И подходящая ситуация…

«Опыт — дело наживное, — почему-то подумала Дария, — а уж ситуацию смоделировать…»

Но вслух сказала:

— Тёть Тань, не нагнетайте. Я ж пообещала!

Глава шестнадцатая Экспресс-инструктаж

(ИНВЕРСИЯ)

Грузовой лифт выдержал.

Не прошло получаса, Дария верхом на Харизматичной, ведомой под уздцы безропотным Макаком Иванычем, явились восторженным взорам публики, согнанной служащими отеля в Большой Банкет-Холл на первом этаже. Помещение размером с полноценную спортивную арену изысканностью интерьеров вряд ли уступало парадным залам дворцов российских императоров, но использовалось сейчас исключительно по назначению, заключенном в названии. И даже тот факт, что уродливая Лошадь, волочившая теперь омерзительно бултыхающееся пузо по мягким ворсистым коврам, статью своей напоминала скорее беременного гиппопотама, нисколько не умалял торжества момента.

Ещё в номере Дарька под влиянием собственного переменчивого сегодня настроения переоделась в короткую белоснежную тунику. Тяжёлые рубины на её шее уступили место крохотным изумрудам, искусно рассыпанным мастером-ювелиром по изящной оправе колье, а заплетённые в тугую косу иссиня-чёрные волосы украсил благоухающий венок, свитый умелым Макаком из маленьких белых розочек, совсем недавно расцветших в горшочке на подоконнике. Даже стройные босые ножки, которым в гардеробе не нашлось подходящей обуви, при таком наряде отнюдь не выглядели ни смешно, ни вульгарно.

Дарька и сама собой восхищалась. Еле от зеркала оторвалась.

Когда золочёные ворота бесшумно сомкнули высокие свои створки за спиной хозяйки, все смолкли. Застыли, раскрыв рты. Боялись даже вздохнуть.

Полные, цветущие сытой жизнью джентльмены, затянувшие животы во фраки, декольтированные леди с коралловыми и жемчужными ожерельями и высокими причёсками, прыщавые юнцы в манерно порванных джинах и мятых футболках, цветущие девицы в еле различимых бикини, надменные старики в широких бриджах и мультикарманных жилетах, колченогие старухи в разноцветных париках, пляжных шортах и с неизменными биноклями на дряблых морщинистых шеях, по-театральному оборванные нищие профи с серебряными кружками для подаяний и даже сам некогда покойный, а теперь вполне живой и довольный Джон Рокфеллер-старший за пуленепробиваемым стеклом старинного золотого «роллс-ройса» — все как по команде склонили головы перед хозяйкой своего мира и этой сногсшибательной вечеринки.

Дария, окинув разношёрстную толпу покровительственным взглядом, властно махнула рукой и сдержанно улыбнулась. Одними губами. Взгляд остался напряжённым. Устроительница праздника прекрасно понимала, что все ждут её слова. Нет, просить о нём, естественно, никто не станет, но ритуал, рождённыё в незапамятные времена, того требует. И должен быть соблюдён в любом случае.

— Леди и джентльмены! Мадам и месье! Дамы и господа! Мои вассалы и спродвижники, добрые друзья и непримиримые враги! — торжественно начала Дария. — Я, Дария Аль-Заббар, бесконечно рада приветствовать всех вас на торжественном приёме, посвященном мне самой — создательнице вашего безумного мира. Искренне прошу вас — ничего и никого не стесняйтесь! Забудьте о нормах приличия! О морали и принципах! Хотя бы на время. Веселитесь и пейте, ешьте и танцуйте, пойте, кричите, деритесь и совокупляйтесь! Любите друг друга и ненавидьте. От души! Дайте волю своим чувствам! Разбудите самые тёмные свои инстинкты! Сегодня! Можно! Всё!.. Ура?

— Ура! Ура! Ура! — раздалось со всех сторон. — Урррааа…

Гости, вняв столь пламенному призыву, пошли в отрыв. Немедленно. Не давая опомниться ни Дарьке, ни себе.

Дария видела, как некая нарядная дама схватила со стола высокую бутылку, зубами сорвала из неё пробку и присосалась к горлышку. Краснощёкий джентльмен в высоченном цилиндре, до сего момента вполне мирно стоявший рядом, тоже схватил бутылку, но не для того, чтобы наполнить бокал, а, размахнувшись, с силой треснул соседку по голове, отчего та, забрызгав окружающих кровью и ошмётками мозговой ткани, грузно осела на пол… Высокий тощий старик, плотоядно причмокивая сморщенными губами рвал артритными пальцами купальник на хохочущей субретке, а жирный подросток в пижаме с котятами вывалил из штанов невообразимых размеров детородный орган и, ничуть не смущаясь, мастурбировал правой рукой, не выпуская из левой огромный же — размером с праздничный торт — гамбургер, безуспешно пытаясь запихнуть его в рот целиком… Двое нищих, высыпав из кружек мелочь, наполнили их коньяком, выпили и пошли друг на дружку, размахивая костылями… Золотой «роллс-ройс» Рокфеллера бесшумно тронулся с места, поехал кружить по залу, подминая под тяжёлый бампер и колёса всех, кто оказывался на пути…

Крики боли и радости, отчаянья и торжества, стоны, хохот… Всё смешалось, вылившись в поток отвратительной какофонии. Разгул первобытной жестокости, неконтролируемой похоти, безудержного пьянства, безумного чревоугодия, сопровождаемый оглушительными взрывами вывобождаемых чувств, рвал праздничную атмосферу на мелкие лоскуты ничего не значащих, но оттого не менее красочных трагикомедий…

Дарька, до сих пор восседающая на Лошади возле парадных ворот, взирала на страшную картину с брезгливостью. Но глаз оторвать не могла. Очумевший от ужаса Макак Иваныч, испуганно выл, пытаясь укрыться за одной из ног свой Харизматичной бизнес-партнёрши. Сама же кобыла, совершив немыслимое усилие, повернула к наезднице голову.

— Деточка, ты же больная на всю голову, — произнесла она с дрожью в голосе. — Показаться бы доктору…

— Заткнись, животное, — злобно огрызнулась Дарька. — Будешь говорить, когда тебя попросят.

— Правильно, агрессию в себе копить нельзя, — послышался справа знакомый голос.

Йокарный Бабай? А он-то что тут делает? Да ещё в таком виде. Хоть бы пуховик зашил.

— Полностью поддерживаю вас, владычица, — восторженно говорил меж тем демон. — Ни лошадям, ни прочим скотам слова вообще лучше не давать. Нет, это поистине гениальная идея — уничтожить весь сброд его же собственными руками. Удивляюсь, почему я не додумался до этого сам? А Рокфеллер-то, Дария Шамсретдиновна! Вы только посмотрите, что он вытворяет, мерзавец! А? Вон, глядите! Эта старая дура, что зацепилась клешнёй за бампер, волочится за ним уже третий круг. Башка давным-давно оторвалась, а она всё никак не отцепится. Просто какая-то удивительная настойчивость, не находите?

Тем временем в их сторону направились трое джентльменов с длинными тесаками. Глаза, налитые кровью, решительная поступь.

— Ох, какие грозные! — весело воскликнул Ильдарчик, распахнул куртку и вскинул ствол огнемёта. — Сразимся, что ли?

И послал воющую огненную струю навстречу храбрецам. Запахло паленой плотью.

— Шикарно горят, скажите! Шашлычок-с готов. Отведаем?

Дарьку вырвало прямо на ковёр. Извергнув из себя сгустки желчи, она в изнеможении упала на шею Лошади и закрыла глаза. Кобыла попятилась и упёрлась задом в зарытые двери.

— Вы-то тут какими судьбами, Бабай? — не поднимая век, через силу выдавила из себя Дария.

— Да так, мимо проходил, — ответил демон. Соврал, ясное дело. — Послушайте-ка, уважаемая Дария, вы, конечно, здесь полная и безраздельная хозяйка, но мне кажется, сейчас самое время нам сваливать. Хвостом чую, скоро явятся лиссы… И накроется ваша чудесная вечеринка большущим медным тазом. Вместе с вашей бессмертной душой.

— Какие ещё лисы? — не поняла Дарька. — Я о них в жизни и не думала. Людей хватает.

— Да не лисы. Не лисицы, в смысле, а… — хотел поправить Ильдарчик, но смолк.

Девушка, приложив заметные усилия, открыла глаза и выпрямила спину.

— Смотрите-ка, Бабай, — изумлённо произнесла она. — Кажется, к нам на пати ангелы пожаловали.

И точно. Из открывшихся боковых ворот, не касаясь пола, выплыли две тонкие высокие фигуры. В белых балахонах с капюшонами, скрывающими лики.

— Дура, — с дрожью в голосе прошептал Йокарный Бабай и, крепко схватив мало что понимающую Дарьку за руку, стащил с Лошади. — Никакие это не ангелы, милая моя. Чёрт! Валим! Валим скорее!

Не отпуская Дарию, Ильдарчик другой рукой схватился за створку и с силой рванул её на себя. Та даже не шелохнулась. Заперли? Но кто?

— Кажись, приплыли, — тяжело вздохнул Бабай. — Надо было пораньше… мимо проходить.

— О чём ты, Ильдарчик? — не поняла Дария.

— Да так, ни о чём, — устало произнёс демон. — Ты, помнится, очень хотела попасть в Тики Ту? Считай, твоё желание исполнилось. А мне — уж прости, дорогуша, — делать там нечего. Отойди, пожалуйста. И ты, Харизматичная, проваливай! Иначе ожгу.

Сказав это, демон отбежал на десяток шагов, повернулся к дверям и направил на них жёрло огнемета…

Миша взглянул на часы.

Без пятнадцати два. А Макферерли по делу не произнёс ещё ни слова. Рассказывал какие-то дурацкие анекдоты, весело ругался на встречных водителей, на чью полосу его «ламборгини» нередко выносило, но про дело Дарии так и не заикнулся. Может, это просто предлог? Но для чего? И не знает он ни черта. Тогда какого, простите…

— Знаю, Михал Михалыч. При том, неплохо, — слова из уст Фергюса прозвучали хоть в высшей степени странным, но всё-таки ответом на Мишины мысли. — Просто ждал, пока вы сконцентрируетесь. Теперь чувствую, вы готовы внимать речи. Итак, начнём. Только не перебивайте, хорошо? Все вопросы после. Кстати, у вас есть диктофон?

— Да, в телефоне, — ещё не совсем осмыслив такой резкий переход, кивнул Миша.

— Включайте. То, что я вам сейчас скажу, может показаться несколько необычным или, скажем, несерьёзным, поэтому послушаете на досуге ещё разок. Считайте, что это экспресс-инструктаж. Готовы?

— Инструктаж? — переспросил Агафонов, не выказав большого удивления.

Он достал телефон и, отыскав в меню нужную функцию, нажал кнопку.

— Что ж. Пожалуй, готов.

— Итак, — начал Макферерли — Сегодня же вечером вы отправитесь в мир Дарии Аль-Заббар…

— Куда я отправлюсь? — не понял Миша.

— Чёрт бы вас побрал, Агафонов! — воскликнул Макферерли. — Я ж просил не перебивать. Повторюсь — слушайте и записывайте. Все вопросы потом. Ясно?

— Хорошо, Макферерли. Слушаю и повинуюсь. В смысле, записываю.

— Итак, — повторил удивительный продюсер. — То, что я вам сейчас скажу, вы могли бы услышать от Клюжевой и прочитать в дневнике её отца. Но с Татьяной Власовной вы никогда не увидитесь, она через тринадцать минут умрёт от разрыва сердца, а дневник сам по себе вызовет у вас массу вопросов, на которые ответа вы не получите. Увы. Поэтому я — тот единственный, кто сможет дать необходимые инструкции. Короче, сосредоточьтесь. Сегодня вечером вы отправитесь в мир Дарии Аль-Заббар. Чтобы это сделать, необходимо находиться рядом с самой девушкой. Возьмёте её за руку, в другой руке сожмёте гелиолит. Это тот самый камень, что вы извлекли из её кулака накануне. Гелиолит — проводник. Или катализатор, если угодно… Идём дальше. Инвертировав свою душу в иное измерение, вы начнёте путь оттуда же, откуда начала его сама девушка. Не удивляйтесь, там всё так же реально, как и здесь. Дух определяет сознание. Помните? Посему, встречаясь с… скажем, с не совсем привычными явлениями или личностями, не особо задумывайтесь над их природой. Только засорите себе мозги. Запомните: в том мире, где вы окажетесь, может быть всё, что угодно. Личная стихия Дарии Аль-Заббар не самая многоуровневая, но и она достаточно серьёзно устроена. И запросто может свести с ума… неподготовленного. Непросвещённого. Посему я как раз сейчас вас и просвещаю. Если ещё короче и совсем уж конкретно, то просто доверьтесь своим ощущениям и действуйте инстинктивно. Но не совсем бездумно… Итак, вы начали путь с пункта отсчёта. Все места, в которых жила Дария, вам посещать необходимости нет. Да и время нас поджимает. Ограничьтесь транспортными узлами. Аэропортами и вокзалами. Но не очень-то доверяйте расписаниям движения самолётов и поездов. Нужное вам направление вы без труда определите по компасу. Миновав около десятка точек, вы непременно попадёте в Там-Сям… Чему вы улыбаетесь? Поверьте, это совсем не смешно.

— Простите, Макферерли. Просто название такое… — пожал плечами Агафонов.

— Обычное для тех краёв название. Так вот… В Там-Сяме вас встретит один субъект. На вид… Среднего роста, довольно полный, на голове носит тюбетейку. Колоритный тип. Узнаете его легко. Представится как Ильдарчик. Или Йокарный Бабай. В общем, зовите как хотите, отзывается на оба имени. Отметьте для себя, что этот самый Бабай — не человек. И даже не воспоминание о человеке. Это личный демон девушки. Он там реален так же, как мы с вами здесь. Бояться его не стоит. Демон — наш союзник. На сегодняшний день… Во всяком случае, он в том мире выведет вас на меня. Только он. А там уж мы вместе определимся, какие действия предпринять… Чтоб спасти девчонку. Это пока всё. Записали?

— Да, — кивнул Миша. — Если я сейчас не в состоянии измененного сознания, удивлюсь. Можно?

— Можно, — кивнул Макферерли. — Только побыстрее приходите в себя. Насчёт вопросов… Прежде, чем задавать их, подумайте, а стоит ли это делать прямо сейчас? Или подождать до вечера, когда впечатления немного остынут. Будь у нас времени побольше, я б вёл себя по-другому. Надеюсь, понимаете. Но, увы. Сюсюкать некогда. Забивать вам голову лишними знаниями тоже. Ну что, есть срочные вопросы?

— Много. Но задам пока только один, — сказал Агафонов. — Мне показалось или вы упомянули Татьяну Клюжеву? Ну, что она якобы умрёт через тринадцать минут. Это как понимать?

— Так и понимайте. Только не якобы, а совершенно определённо, — ответил Макферерли. — И кстати, не через тринадцать, а уже через семь. Это факт, с которым не поспоришь. Простите, но будущее подавляющего большинства людей вполне предсказуемо. И мне, если того пожелаю, становится известно.

Миша задумчиво почесал переносицу.

— Кто вы такой, господин Макферерли? Колдун? Ясновидящий?

— Какая вам разница, Михал Михалыч? — откликнулся продюсер. — Могу сказать, что моё настоящее имя — Ферериус, но оно ни о чём вам не скажет, не так ли? Давайте оставим объяснения до лучших времён. Сейчас задавайте вопросы по существу.

— Хорошо, — ответил Агафонов.

Миша готов был поклясться, что заметил, как Ферериус отпустил руль, и «диабло», войдя в небольшой дрифт, на огромной скорости сам свернул на Покровку. И сам же — без помощи водителя — припарковался в переулке у крыльца офиса. Но выходить Агафонов не торопился. Стараясь не думать о личности странного типа, попытался сосредоточиться на его посылах.

— Скажите, Ферериус, как я узнаю направление моего маршрута? Кажется, вы упомянули какой-то компас. Нет?

— Упомянул, — кивнул продюсер. — В бардачке гляньте. Он должен лежать прямо за хьюмидором… Есть?

— Да, — ответил Миша.

Открыв дверцу, Агафонов покопался несколько секунд и вытащил за шнурок массивный золотой прибор. Явно старинная работа. Сломанный? Стрелка быстро нарезала круги, даже не собираясь останавливаться.

— Не волнуйтесь, он исправен, — успокоил Ферирус, заметив недоумение на лице визави. — Когда возникнет необходимость, компас выдаст вам всю нужную информацию. Перед тем, как погрузиться в мир Дарии, повесите его себе на шею и спрячете под одежду. Совсем не обязательно, чтобы Светлана Владимировна задавала нам лишние вопросы.

— Ясно, — кивнул Миша. Неожиданно ему в голову пришла совершенно дикая мысль. — А… как там с товарно-денежными отношениями? Всё бесплатно? Или у меня будут наличные? Простите, но мы ж с вами деловые… люди. Ой, извините. Похоже, не в ту степь понесло.

— Да всё нормально, — рассмеялся Ферериус. — Насчёт средств не беспокойтесь, всем необходимым обеспечит вас гелиолит. Способности этого камня в том мире поистине безграничны. Да, вот ещё что! Предупредите Светлану, чтоб никто и ни при каких обстоятельствах не вынимал камень из вашей руки. Это вопрос жизни и смерти. Вашей собственной. Я не шучу. Смотрите, какая штука… Стоило вам вчера извлечь гелиолит из руки Дарии, как она там, у себя, натурально пошла вразнос. И заодно полезла в такие дебри, из которых невероятно трудно выбраться… Впрочем, до четверга время ещё есть, посему пока не будем беспокоиться. В любом случае, девочка ждёт появления Навигатора. И он придёт. Ведь придёт?

— Это вы про меня? — спросил Миша. — Нет, я догадывался, но… Почему — я?

— Ну, это уж совсем просто, Михал Михалыч, — улыбнулся Ферериус. — Во-первых, вы оказались самым доверчивым… То есть, вы поверили. А во-вторых… Во-вторых, только вы, Агафонов, смогли извлечь гелиолит из её руки. Поверьте мне, солнечный камень кому попало в руки не даётся. И помогает далеко не каждому — это уж сто процентов… Только, умоляю вас, не считайте себя его хозяином. Упаси вас Всевышний от подобных мыслей! И не стройте иллюзий. Вы ж не ангел, правда?

— Нет, я точно не ангел, — улыбнулся, наконец, и Миша. — Простите, ещё вот о чём хочу спросить… Мне тут одну идейку подсунули. Не знаю, как к ней и относиться…

— Излагайте вашу идейку, — позволил Макферерли.

— Глупо, наверное… Но мне сказали, что все беды у Дарии Аль-Заббар от того, что её покинул ангел-хранитель. Ерунда, конечно, но всё-таки… Что вы думаете по этому поводу?

— Да нет, вовсе не ерунда, — совершенно спокойно ответил Ферериус. — Но это не совсем верно, что случилось с Дарией. Тут мы имеем более сложный случай. У неё персонального ангела никогда и не было. Только демон. Не знаю, с чем это связано, но с рождения жить без хранителя не просто страшно… Я не первый год стараюсь решить эту проблему, но… безрезультатно. Надеюсь, что пока. Представляете, меня даже слушать не хотят! Как знать… Как знать, Михал Михалыч, может, найти ей ангела получится у вас?… А давайте-ка не будем торопить события… И вот ещё что. Дневники, которые вы собираетесь отдать на перевод, бесполезны. Как, впрочем, и весь архив, переданный вам Светланой Владимировной. Не мучайтесь. Коль уже приехали, зайдите в офис. Выдайте Люде деньги, и отправьте её в отпуск. Она и вправду этого заслужила. Заберёте коробку с Дарькиными вещами, возвращайтесь. Я вас дождусь. Надо ж ещё к Клюжевым съездить, бумаги взять… Диктофон-то выключите. Сейчас вам Фёдор Алексеевич позвонит.

— Кто? — не сообразил Миша.

И в ту же секунду мобильник зачирикал. Клюжев!

— Слушаю вас, Фёдор Алексеич.

— Мишенька, — голос профессора дрожал. — Приезжайте скорее ко мне. Не на работу. Домой.

— Что-то случилось?

— Таня… Татьяна Власовна умерла… Она для вас какие-то бумаги оставила… Боже, ну за что мне всё…

— Мне очень жаль, Фёдор Алексеич. Соболезную вам. Буду через… — Агафонов посмотрел на Ферериуса.

— Четырнадцать минут двадцать две секунды, — пошептал тот.

— Буду минут через пятнадцать-двадцать, — сказал Миша. — Держитесь…

(ИНВЕРСИЯ)

Началась паника.

Заметив появление лиссов, все, кто ещё мог держаться на ногах, бросились к многочисленным дверцам и щелям, прикрытым портьерами. Тяжелораненные пытались ползти или перекатываться. «Роллс-ройс» заглох, и Рокфеллер, на чьём лице застыла маска ужаса, судорожно старался выбить заклинившую дверь. Безрезультатно.

Лошадь Харизматичная, на спину которой взобрался поседевший в мгновение ока Макак Иваныч, довольно резво галопировала в дальний конец зала, где зиял в стене чёрной брешью служебный выход — такой же широкий, как и парадный, но пока ещё открытый.

Сами лиссы, чьи зловещие полупрозрачные фигуры неистово метались по залу, обращали одним своим прикосновением всех, даже пока ещё живых, в кучки чистых, словно обглоданных пустыней, белых костей. Кровавые потёки со стен исчезали. Как и лужи с пола. От одних только взглядов незваной нечисти. Взглядов, невидимых из-за низко опущенных капюшонов, но страшных, жутких, кошмарных. Ощущаемых не только гостями, но и самим пространством зала.

Золотой «роллс-ройс», дождавшийся своей очереди, на глазах застывшей в ужасе Дарьки осыпался вниз жёлтой пылью. Толстые тяжёлые стёкла его, оставшиеся без поддержки рам, с глухим гулом рухнули на пол, разбив несколько мраморных плит. Владелец ещё минуту назад самого роскошного автомобиля в мире, теперь смотрел на Дарию пустыми глазницами черепа и скалился, обнажив натуральный жемчуг вставных зубов.

Вскоре всё было кончено.

В опустевшем зале осталась только она, ветер и лиссы, застывшие в центре зала.

Дарька опустила веки. И руки.

Всё… Это всё. Чего они ждут?

Давайте же! Ну? Думаете, я стану защищаться? Как? Как вам противостоять?!

Тишина зазвенела. Оглушительно.

Тс, тс, тс, тс… Ту… ту-ту, ту-ту, ту-ту… Тс, тс, тики-ту… Тс, тс, тики-ту… Тики-ту, Тики-ту, Тики-ту, ту, ту…

Тишина звенит?

О, нет. Нет!

Открыв глаза, Дария увидела то, что и ожидала.

Под самым потолком возле гигантской люстры неподвижно завис самолёт. Тот самый старенький аэроплан, который пролетал над холмом «оракула». Лиссы исчезли.

— Тебе здорово повезло, путешественница, что сегодня среда, — раздался справа голос.

Обычный, мужской. Не высокий, но и не низкий. Притом, абсолютно спокойный.

Дарька повернула голову. Рядом стоял рослый мужчина в грубом кожаном камзоле. На поясе его, чуть не касаясь пола, висел, спрятанный в инкрустированные самоцветами ножны, длинный меч. Незнакомец, заметив, что на него обратили внимание, обезоруживающе улыбнулся, игриво подмигнул и произнёс, весело шмыгнув носом:

— Среда — это неплохо. Для нас, во всяком случае. Тут все говорят, что необратимые явления происходят только по четвергам, которые случаются далеко не каждый год…

Вторая часть Чистый четверг

Глава семнадцатая Град Обретения Душ

* * *

«Два относительно спокойных года прошло со времени обнаружения последней жертвы „Охотника за головами“. Напомним, этот крайне жестокий и абсолютно бездушный маньяк бесчинствовал в течение предшествующих полутора лет на территории кампуса Кембриджского университета. Жертвами стали одиннадцать студенток. Непонятно, какая сила остановила безжалостного извращенца, но после его исчезновения подобных преступлений в Великобритании зафиксировано не было. Однако следует отметить, что злодей по сей день не пойман и не призван к ответу. Возможно, он перебрался в другую страну или затаился в глухой провинции. Может быть, попал в тюрьму по обвинению в ином, менее тяжком, преступлении. Или погиб. Или даже умер естественной смертью. Кто знает? Боимся, загадка отвратительной личности преступника так и останется неразгаданной…»

«The Guardian», April 24, 200…

* * *

В маленькой каменной будке возле самых ворот сидел, ссутулившись, худощавый человек неопределённого возраста. Одет был просто, если не сказать плохо. Рваная стёганая телогрейка на голое тело, лоснящиеся на бёдрах брюки, пыльные валенки. Если б кому-то вздумалось перекрасить густой и снежно-белый ёжик его волос, покрывающий бугристый череп, и чуть разгладить глубокие морщины, прорезавшие бороздами лоб, мужчине можно было бы дать лет тридцать-тридцать пять. Нынче же вряд ли кто рискнул бы сказать, что ему меньше семидесяти.

Чёрные глаза до поры не выражали ни единого чувства, тупо уставившись в одну точку, а именно — на маленькую красную кнопку, мерцающую меткой лазерного прицела на стене возле не застеклённого оконного проёма. Мужчина, видать, крепко задумался, потому что далеко не сразу услышал из-за стены окрик, адресованный непосредственно ему. И только когда гул от мощного удара в окованный металлом створ завибрировал в воздухе и начал быстро разноситься послезвучием грозового грома над Приёмной площадью, привратник словно нехотя вытянул перед собой костлявую десницу и коснулся кончиком длинного и, на удивление, ухоженного ногтя светящейся метки.

Минуты через две створки широченных ворот плавно разъехались в стороны на такое расстояние, чтоб сквозь открывшийся проём мог проникнуть средних размеров смерч. Мужчина отпустил кнопку и негромко зевнул. Приветственно помахал рукой влетевшему в крепость аэроплану. Кивнул следовавшей за ним парочке тварей. При этом, ничуть не смущаясь, скорчил брезгливую гримасу. Вновь нажав клавишу запуска привода ворот и не дожидаясь, пока те сомкнут створки, привратник, кряхтя, поднялся на ноги и сладко потянулся.

Тем временем твари, не касаясь земли ногами, уплыли в один из бесчисленных переулков-близнецов, расходящихся от площади лучами. Самолёт же, зависнув на пару-тройку секунд над самой брусчаткой, резко, словно живой, встал на дыбы, повернув винт в небо, стремглав взмыл в облака, и через минуту камнем рухнул на мостовую. Но не разбился. Лишь обернулся при ударе неким крылатым субъектом вполне приятной наружности.

Привратник ещё раз потянулся, и, шаркая по неструганным доскам пола подошвами стоптанных валенок, выбрался сквозь узкую, никогда не закрывающуюся дверь наружу.

— Моё почтение, — легко поклонился он.

— Здравствуйте, Архитектор, — улыбнулся оборотень. — Поздравляю. Вы своим воображением сконструировали настоящую червоточину, сквозь которую можно проникнуть куда угодно. Почти… Кто б в Сферах мог подумать, что нашему неведомому коллеге и такое под силу?

— Перестаньте, мой небесный друг, — лениво отмахнулся привратник. — Уж вам ли не знать, что все мы — творцы. В разной степени, конечно.

— Ну-ну, — ухмыльнулся оборотень, секунд пять помолчал, стряхивая невидимые пылинки с плаща, затем продолжил: — Знаете, Влас Степаныч, по-моему, нет ничего удивительного в том, что самые необузданные, как вы говорите, творцы конструируют самые же инфернальные миры. Вы мечтаете, материализуете новые пространства, совершенствуете старые… С вашей точки зрения… Простите, а не боитесь ли вы, господин исправитель ошибок Всевышнего, что рано или поздно ваши эксперименты приведут к необратимым последствиям? Есть у меня один знакомый демон — кстати, это по его милости я составил вам компанию — так он…

Привратник достал из правого кармана телогрейки тонкую хромированную фляжку, отвинтил крышечку и уселся на ступеньку.

— И не надоело вам нести всякий вздор, Предо? Вы ж прекрасно знаете мою точку зрения на процессы. Зачем снова начинать бесплодную полемику? Просто сделайте то, о чём я вас прошу. И всё — вы свободны. Поверьте, коль я мог бы справиться сам, то к вам бы ни за что не обратился… Спирт будете?

— Увольте, Влас Степанович, — поморщился тот. — Вы же в курсе, что я его на дух не переношу. Что касается вашей просьбы — я, по-моему, близок к цели. В любом случае, до истины докопаюсь обязательно, даже если… Впрочем, не будем о грустном. У нас ведь четверг запланирован уже на послезавтра? Вот и не переживайте. Время терпит. Плюс — вы прекрасно осведомлены о моих возможностях. Не так ли?

Привратник молча кивнул, затем улыбнулся, хлебнул из фляжки и, крякнув, занюхал грязным рукавом. Достав из левого кармана бледное яблоко, поплевал на него, вытер о штаны и с хрустом откусил. Оборотень, понимая, что другого ответа не дождётся, медленно развернулся на каблуках, поправил на голове ослепительно-белую шляпу, сунул руки в карманы длинного чёрного плаща и, насвистывая под нос Шестую симфонию Бетховена, побрёл по центральному проспекту в сторону высившейся над домами колокольни с облупленной голубой луковкой.

* * *

Предо и сам толком не понимал, как оказался в этом малопонятном мире, созданном или, скорее, лишь упорядоченном воображением Власа Степановича. Последнее, что он помнил из «реальной» жизни, это свои пылающие крыла и промелькнувшую — горькую, словно сок полыни — мысль о том, как бездарно приходит конец всему, во что он верит. Потом последовал сильнейший электрический разряд — сразу несколько молний ударило в шпиль Петропавловского собора и мгновенно отскочило от позолоченного собрата прямо в темечко. Было что-то ещё… Но что? Как хранитель ни пытался напрячь извилины, ничего кроме сильной головной боли не чувствовал. Беда.

В какой-то момент Предо показалось, что он очутился на Перекрёстке Третьей Вечности, куда вынесли его каратели всесильных Сфер, но внимательно приглядевшись к толпе вяло зазывающих торговцев и нерешительных покупателей, не обнаружил ни тщательно спрятанных под плащами крыл, ни замаскированных под пояса и ремни хвостов. Да и лики — не лики. Лица. Стало быть, окружающие — люди, а сам он где-то на Земле или…

Впрочем, первые же разъяснения последовали незамедлительно.

Продовольственно-вещевой рынок — именно это предприятие напомнило хранителю о Торговом Перекрёстке возле Великой Преграды — оказался замечательно структурированным. Несмотря на внешний хаос, здесь всё было продумано до мелочей. Ничего подобного ни в одной цивилизации, подконтрольной Великому Эксперименту, Предо не видел ни разу. А ведь был практически везде. Всевышний каждый век устраивал ознакомительные туры для сотрудников. Мультигалактические, между прочим. Ну, да ладно. Отдельная тема.

По всему выходило, что боевые молнии, зацепившие его ненароком, закинули в воображаемое измерение какого-то субъекта. Но какого? Терпилова? Карины? Вряд ли. При всей аналитической состоятельности этих индивидов, даже им было не под силу создать столь чётко организованный мир. О прочих и речи нет.

Идеально ровные ряды витрин, палаток и магазинчиков. Чисто вымытые проезды и проходы, сверкающие полированными гранитными плитами. Неправдоподобно белые фартуки продавцов и ослепительные, не знакомые с кариесом, улыбки. Начищенные до зеркального блеска туфли покупателей. Чёрно-белые рекламные постеры с допотопными лозунгами типа — «Колбаса от Моссельпрома — главное украшение стола» или «Сгущённое молоко — это не только вкусно, но и питательно», — недвусмысленно… Нет, даже не намекали. Кричали без всяких намёков:

ЭТОТ МИР СКОНСТРУИРОВАН НЕОРДИНАРНЫМ ВООБРАЖЕНИЕМ, СОЧЕТАЮЩИМ НЕДЮЖИННЫЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ И СТРЕМЛЕНИЕ К МАТЕМАТИЧЕСКОМУ СОВЕРШЕНСТВУ. ВООБРАЖЕНИМ ПАРАНОИКА.

И параноика без всякого преувеличения гениального.

Из накопленного за десятки веков опыта Предо прекрасно знал, что хозяин Мира должен находиться где-то поблизости — ни одной живой душе не удалось бы столь серьёзно подойти к строительству собственного рая дистанционно. Да и зачем? Впрочем, рай раем, а уж коль судьба занесла его в эти края, надо было как-то обустраиваться. Тешить себя надеждами, что отсюда можно легко выбраться, не приходилось. Такие хозяева — жуткие сквалыги, личной выгоды они точно не упустят. Скажите, часто ли к вам в плен попадают почти всесильные обитатели Сфер?

— Простите, вы не подскажете, как мне добраться до ближайшего отеля? — обратился Предо в полукруглое окошечко старомодной, но чистенькой справочной конуры.

— Выйдете через центральный вход, увидите высокую колокольню, увенчанную голубым куполом. Это и есть гостиница. «Приют одинокого Ангела», — ответил любезный женский голос.

— Спасибо, — поблагодарил Предо и резко выпрямился.

На губах мелькнула понимающая улыбка. Хранитель почти не удивился.

Чудненько. Значит, ждали. Что ж, тем лучше.

Естественно, никакого портье в огромном холле (глядя снаружи и не подумаешь, что внутреннее пространство настолько расширено) за не без труда, но беззвучно открывшейся дубовой дверью не было. Впрочем, не было видно и самой стойки администратора. Зато на высоком, до блеска отполированном бронзовом зеркале, висевшем в противоположном конце круглого зала шелохнулся приклеенный куском чёрной изоленты разглаженный лист папируса.

«Здравствуйте, — гласила записка (формата небольшой афиши). — Располагайтесь и устраивайтесь, уважаемый Ангел. Надеюсь, Вам понравится моя лучшая гостиница. С нижайшим поклоном, Влас Якушев, Архитектор жизни».

Точно, параноик. Какой нормальный человек присвоит себе такой нелепый и пугающий титул? Нет, уважаемый господин Якушев, и не мечтайте, что ангелы будут плясать под вашу дудку…

Впрочем, Предо ошибся. Позже ему пришлось не только плясать под дудку сумасшедшего, но даже выполнять его дикие желания. Какая-то необъяснимая сила согнула железную волю хранителя пред волей же — «еще более железной» — неадекватного всего лишь человека, заставляя совершать такие деяния, о которых ангел раньше и помыслить бы не решился…

Но всему своё время.

Нынче же Предо нашёл жильё вполне приличным. Конечно, хранителю жутко не хватало общества любимой подопечной — Маши — бедной девочки, оставшейся без небесного покровителя. Ну и здорово недоставало книг из милой сердцу библиотеки в заброшенной башне Великой Китайской Стены. Отчего-то вспомнились чернокрылый балбес Иуру и великосветский опреснитель Ферериуса, чьими стараниями — пусть косвенными — он сам здесь и оказался. А ещё жутко раздражало то, что в мире «Архитектора жизни» совсем не действовали Сферические законы. Ну что этот такое — даже курьерской молнии не послать!

Однако холодильник на втором ярусе колокольни — в большом светлом зале, отведённом, видимо, под столовую — оказался забит деликатесной снедью, бар — коллекционными винами и выдержанными дистиллятами, а чудесная духовка, встроенная в неглубокую стенную нишу, сама замешивала и выпекала восхитительные ржаные хлебцы с хрустящей корочкой. Да и мебель, тяжеловесная и неказистая на вид, оказалась вполне удобной: обеденный стол именно той высоты, что нужно, стулья — в меру мягкие. А как понравится кровать в одной из комнат на третьем этаже, оборудованном под спальню? Окажись она в более приятном месте, какие бы сны могли на ней сниться!

Из узких окон-бойниц самого верхнего яруса открывался прекрасный и в то же время — пусть парадоксально — довольно унылый вид на огромный город, окружённый где-то перед самыми линиями горизонта величественной крепостной стеной с причудливыми башенками. Ровные ряды улиц с разновысокими добротными домами под чистыми оцинкованными крышами, идеально круглые площади, геометрически-правильные сады и скверы, старых моделей чистенькие автомобили, двигающиеся с одинаковой скоростью и на одинаковых же дистанциях друг от друга. И красиво, и скучно. «Архитектор жизни», похоже, всё-таки немного перестарался. Не даром говорится: стремление к совершенству — кратчайшая дорожка в дурдом.

В юности Предо и сам стремился упорядочить мир и через это сделать его лучше. Но спустя сотню-другую лет понял, что гармонию гораздо приятнее искать в уже созданных вещах и явлениях, нежели насильно «гармонизировать» живое и неживое окружение. Господин Якушев, судя по увиденному, был мнения если не противоположного, то иного. И вскоре тому появились новые подтверждения.

Слегка перекусив и вздремнув часок-другой, Предо решил прогуляться по городу, осмотреться. А если получится, то и встретиться и с самим Архитектором.

Погода испортилась. Похолодало. С неестественно-бесцветного неба заморосил унылый осенний дождик, поэтому сейчас долгополый плащ и фетровая шляпа пришлись как нельзя более кстати. От пристрастий в одежде, дурных ли, хороших, отказываться трудно. Даже ангелу.

Спустившись в холл, Предо мимоходом бросил взгляд на своё чуть искаженное полированным металлом отражение, улыбнулся ему одними глазами и, скрипнув дверью, вышел на опустевшую от непогоды улицу. Игнорируя призывный клаксон красного автобуса, остановившегося на проезжей части в десятке метров от хранителя и гостеприимно распахнувшего двери, Предо, сунув руки в глубокие карманы, неспешно проследовал мимо и взял курс на маячивший блёклой зеленью скверик, поверх густых насаждений которого высился фаллообразный обелиск в духе мемориальных ценностей последних (слава Всевышнему, минувших) столетий.

Минут через десять ровный асфальт плавно перешёл в аккуратную, любовно посыпанную кирпичной крошкой дорожку, а однообразные дома, скучавшие по обеим сторонам улицы, — таким же унылым, одинаково постриженным под шары, липам и клёнам. Ещё шагов с тридцати Предо заметил, что к стеле, увенчанной где-то под самым небом блестящим золотым шаром, привинчена на уровне глаз беломраморная доска с выбитыми на ней письменами. Тоже золотыми. Достигнув обелиска и поднявшись на полдюжины чёрных базальтовых ступеней постамента, ангел оказался наедине со словами, аккуратно вырезанными в камне:

ТИКИ ТУ

град обретения душ

АРЖ 9:11 «И возвёл он ошуюю и одесную от врат стену, над которой не пролетит ни птица, ни иная тварь алибо вещь; и построил за стеной град чистый, убежище от напастей прошлых и будущих; и отверзли врата отринутым и преданным и дали им счастие надежды; и склонили пред ним головы свои в знак повиновения; и стало то в Первый Четверг»

Нда… С самооценкой у нашего параноика, похоже, полный порядок.

— Здравствуйте, уважаемый, — раздалось из-за самой спины.

Предо инстинктивно отшатнулся. Быстро повернувшись на голос, хранитель увидел высокого худого человека неопределённого возраста в длинном синем пальто, из-под которого виднелись кривые пальцы босых ног.

— Здравствуйте, — кивнул хранитель.

Он сделал шаг в сторону и уже приготовился пройти мимо экстравагантного сумасшедшего, коих немало в любом мегаполисе, но человек заслонил своей фигурой дорогу.

— Не торопитесь, — печально улыбнулся он. — Полагаю, что вы, уважаемый небожитель, хотели бы получить ответы на интересующие вас вопросы, а посему приглашаю вас к себе в гости. Кстати, как вам понравился мой город? А гостиница? Если чего-то не хватает, прошу не стесняться. Любой каприз, как говорится.

Мужчина легко потрепал Предо по плечу и загадочно подмигнул.

— Вы…

— Он самый. Я. Разрешите представиться? Влас Степанович Якушев, нынешний Архитектор жизни.

Хранитель усмехнулся, но Якушев не обратил на это внимания. Или сделал вид, что не обратил.

— Пойдёмте, — потянул он хранителя за рукав. — Холодает. А я, как видите, снова забыл надеть обувь. Совсем рассеянным становлюсь…

Предо приготовился было вырвать руку, но заметил вдруг, что на круглую площадь выплыло, не касаясь ногами земли, несколько бледных тонких фигур в подпоясанных верёвками балахонах. Лица странных тварей скрывались в тени глубоких капюшонов, но холодный ужас, которым веяло из этих чёрных дыр, на время подчинил волю ангела, и тот, с трудом переставляя ватные ноги, поплелся рядом с настойчивым Архитектором жизни.

Глава восемнадцатая Откуда растут крылья?

Йокарный Бабай, чье щекотливое положение Феририуса раздражало не меньше, чем удручало, последнее время вёл себя не просто вызывающе. Демон всем своим видом выказывал форменное неуважение. На грани презрения.

Да и прапос чуть не каждый день думал о том, в кого он сам превращается. Не без внутреннего содрогания.

Некогда грозный демон-разрушитель, один из ближайших сподвижников самого Владыки Мрака, потом — добрых три тысячи лет — влиятельный серафим, «малая правая рука» Всевышнего, Ферериус нынешний, втихомолку спрашивающий совета своего отражения, вызывал у многих обитателей обеих Сфер лишь насмешки. И прижизненные соболезнования, что ещё неприятней.

Должность Полномочного Разводящего Посла вопреки надеждам не вернула былого влияния, не принесла желаемой свободы. И совсем уж не обеспечила пробивной силой, необходимой для решения серьёзных вопросов. Порой Ферериусу казалось, что наказание за в общем-то невинную шалость — неудачную попытку опреснения мирового океана Земли, — начавшееся в пропановой камере с искусственно растянутым временем, не только не закончилось, но даже ещё толком и не началось.

Демоны-подстрекатели и ангелы-хранители, основные его клиенты, шли со своими проблемами беспрерывным, хоть и не очень бурным потоком. Жалобы их были похожи друг на дружку, как солдаты армии клонов из кадров известного фильма — все без исключения касались профессиональной деятельности. Где-то низший превысил относительную вседозволенность и вышел за рамки должностной инструкцией, где-то крылатый пренебрёг высокой моралью… Такие конфликты решались прапосом на раз. Заявление потерпевшего снабжалось нужной резолюцией, ответчику «ставили на вид» или давали выговор (пару раз одного и того же хранителя от души высекли розгами — заслужил) и возвращали к месту службы.

Но разрешение единственной настоящей проблемы — вывода из неопределённого состояния Дарии Аль-Заббар и её личного демона — с мёртвой точки за четыре земных года так и не сдвинулось. Девушке стало только хуже. А последнее время она жила вообще не поймёшь где и как. Вроде б и на Земле, но в то же время в своём внутреннем мире. Да ещё имела твёрдые намерения отправиться в Тики Ту. Кошмар? Кошмар. Ужас? Ну, типа того.

Йокарный Бабай, единственный во Вселенной демон-хранитель, спрятавший свою чахнущую природу от любопытных глаз, вообще старался не покидать личного пространство подопечной. И не только из-за души девчонки, но дабы не унижаться во время случайных встреч с теперь уже бывшими своими приятелями.

Официальные молнии, направляемые Ферериусом во всевозможные инстанции Высших Сфер вплоть до Совета Ангелов, возвращались. С грифом «Решить по месту жительства». А как же решать на месте, когда хранители прикрепляются к подопечным ещё до рождения опекаемых, в Сферах? Где ж на Земле-то найти свободного? Да если и отыщется вдруг какой забулдыга, то разве согласится принять он под своё крыло почти сформировавшуюся душу взрослого человека? Нда…

Стараясь отыскать необременённого ангела, Ферериус год назад инкогнито посетил Третий Перекрёсток. В порыве отчаяния, естественно. После ухода Атония за этой Вечностью присматривал старый знакомец и некогда вполне благообразный архивариус. Серафим Люпио. Но и он, заслышав о беде, предложил выход простой и понятный. А именно — залить горе цистерной доброго вина. И даже подарил какую-то дурацкую чашку, собственноручно вырезанную то ли из вербы, то ли вообще из липы. Совсем очеловечился, подонок. Даже лик в лицо превратился. Больше — не в лицо, а в бесформенную морду хронического алкоголика и деграданта.

Вот тогда-то Ферериус окончательно и понял, что рассчитывать ему не на кого. Нет, сочувствующих было хоть отбавляй, но союзников… Только Йокарный Бабай. Который, увы и ах, находился в незавидном положении. Он, конечно же, мог поддержать несчастного прапоса, однако сам пребывал в состоянии ещё более худшем. Да и, оставаясь чистокровным демоном, доброго слова выжать из себя элементарно не мог. Постоянно хамил, огрызался. Впрочем, Ферериус на слова бедолаги не обижался, всё понимал. И вполне искренне ценил самоотверженность хранителя-подстрекателя…

А с некоторых пор на плечи навалилась ещё одна напасть.

Ферериус, как ранее упоминалось, был урождённым демоном. Много столетий назад он переметнулся в стан Всевышнего и дослужился до чина серафима-надзирателя. Но, творя на Земле многообещающие блага, он тогда так и не смог до конца избавиться от хвоста — наследия Бездны. Не прижились и дарованные Всевышним крыла, которые приходилось постоянно подвязывать стропами. И вот теперь, когда все мучения со Сферической атрибутикой, казалось, закончились навсегда, прапоса одолела бессонница. И не оттого, что никак не давалось решение проблемы «Дарии Аль-Заббар — Йокарного Бабая». Хотя, из-за неё тоже, не будем лукавить. Но главное — теперь по ночам нападали нестерпимые приступы чесотки. Зудела, правда, только спина. И только в области лопаток.

Поначалу Ферериус был склонен списывать зуд на нервное расстройство. Однако, когда бугорки на лопатках набухли и стали похожими на подушечки для иголок, диагноз пришлось пересмотреть.

Да. Тот самый Ферериус, о чьём самолюбовании в обеих Сферах ходили чуть не самые древние легенды, стал вдруг до такой степени порядочным — совестливым и милосердным, — что даже его Демоническая Природа махнула на своего хозяина рукой и сдала позиции Ангельской.

У прапоса резались крылья. Свои собственные, заметьте.

Кто бы мог подумать, что зловредное извержение Туманного Ничто, даровавшее миру такие жуткие термины, как «иностранный язык» или «декоративная косметика», и поспособствовавшее досрочному лишению плоти миллионов земных аборигенов, способно полностью переродиться?

Тем не менее.

От навязчивых мыслей трясло и самого Ферериуса. Колебало волю, как говорится, не по-детски. Нет, от былого строительно-карьерного рвения не осталось и следа. Не хотелось больше угождать ни Мраку, ни Свету. Даже великолепная коллекция живописи и скульптуры, собранная за тысячелетия земного существования и надёжно укрытая в собственном дворце, замаскированном под гору в одном из укромных уголков Сахары, не радовала. Как и любимый океан, плескаться в котором, не боясь соляных ожогов, можно было вновь до бесконечности.

Всё ж наладилось! Образовалось всё. А тут крыла эти проклятые…

В один из уикендов, лёжа на надувном матрасе и раскачиваясь на волнах где-то в экваториальной части Тихого океана, прапос размышлял о нежданном вираже, в который выкинула его Судьба. Переполняли неведомые ранее чувства.

Как же так?! Почему к душе девочки не прикрепили ангела-хранителя? Отчего демона заставили служить на благо Высших Сфер? О, Всевышний…

О, Всевышний! Зачем наказываешь ты меня так изощрённо. На кой мне дарованное умение сострадать? Да ещё и кому? Людям! Этим лживым и порочным животным, что вечно просят у Тебя самого лишь денег и власти. И побольше, побольше, побольше! На кой этим тварям вообще хранители? Пусть живут, как хотят…

О, Всевышний… Как же ты прав. Как? Как всегда. Люди не так и плохи… И девочка очень хорошая. Она не заслужила той участи, которую ей приготовили. И не важно — по ошибке или намеренно. Найду я ей ангела. Найду… Чего бы мне это ни стоило. И не для того, чтобы доказать Тебе, что и сам я достоин понимания. Просто мне это нужно. Зачем? Не знаю. Но надо… Надо…

Под аккомпанемент сбивчивых мыслей Ферериус уснул. Ласковый сегодня океан не спеша нёс его матрас к какому-то невидимому отсюда острову. Три зубастых кита, застывшие чуть на глубине, отгоняли от лёгкой добычи кровожадных акул. Но тихо и осторожно. Так, чтобы самим не нарушить покой измученного прапоса…

А тому снился Несгибаемый Атоний. Давний друг, погибший так нелепо, снова был жив. Великий серафим-созидатель — высокий и сильный, с расправленными за спиной шестью радужными крылами — стоял на вершине высочайшей египетской пирамиды. Глас его — низкий, глубокий, мощный, что боевой оркестр Иерихонских труб — разносился над безбрежными песками, унося праведные души в Рай:

— Фер, дружище… Никогда не сдавайся. Не надо идти против себя… Кто знает, какова твоя истинная природа? Владыка? Всевышний? Возможно… Но они дали тебе главное — волю. Вспомни, ты и раньше творил, что хотел… Оглянись вокруг, Фер! Посмотри на людей… На их прекрасных женщин… Это ты! Ты сделал их красавицами… Не дай ты им однажды косметики, добрая половина никогда б не нашла себе мужей и не познала радости материнства… Взгляни на людские страны, на их города… Все разные и все великолепные… И это тоже благодаря тебе, Ферериус… Не разрушь ты Вавилонскую башню, мир бы никогда не увидел ни Парижа, Рима, ни Нью-Йорка, ни Москвы, ни Пекина… Ты всегда нёс благо, Фер… Пусть никогда об этом не задумывался… И это тоже во благо…

— Атоний, прошу тебя, — застонал Ферериус. — Не надо меня мучить. Повелитель разгневается, и тогда…

— Поверь, Он не разгневается, — рассмеялся Атоний. — Просто поверь… И всегда оставайся собой… Кто знает, может пора им уже вырасти? Крыльям…

* * *

Светлана Владимировна позвонила в начале июня.

Сказала, что Дария более-менее оклемалась после той трагедии.

Может, увидимся? Просто так. Чтоб продолжить знакомство.

— Завтра в Доме художника на Крымском валу открывается большая выставка современной русской живописи и скульптуры. Если вы с Дарией не против, я бы пригласил вас посетить её, — предложил продюсер.

— Современная живопись? — скептически переспросила Светлана Владимировна. — Вы думаете, это интересно?

— Безумно интересно! — не сдержавшись, воскликнул Макферерли. — Понимаете, какая штука… Искусство постоянно ищет новые пути самовыражения. Изображения тех полотен и изваяний, что вы увидите, если только не откажетесь, не пропечатаны пока ни в одном каталоге. Я, к сожалению, не знаю ваших личных вкусов, госпожа Аль-Заббар, но ваша дочь, поверьте мне, придёт в восторг от моего предложения. За то время, что мы с ней знакомы, я неплохо узнал её предпочтения. Ну так как, ждать вас у входа в ЦДХ? Или будем вкушать деликатесы в каком-нибудь ресторане?

— По-моему, одно другому не мешает, — улыбнулась в трубку Светлана Владимировна. — Если вы, господин Макферерли, считаете, что Дарьке должна понравиться выставка, я возражать не собираюсь. Когда встречаемся?

— Давайте завтра в три. Прямо там, на месте. Вас устроит? — спросил продюсер.

— О'кей. Мы будем, — согласилась Светлана Владимировна. — До встречи.

— Всего наилучшего…

Прапос и ныне старался не пропускать подобных мероприятий. Скольких великих мастеров открыл он миру! Считать замучаешься… Чем бы ни занимался Ферериус, исполняя свои должностные обязанности, живопись влекла его со времён появления наскальных рисунков. И теперь, когда повсюду в мире искусство стало общедоступным (условно, конечно), бывший демон отдался любимому хобби всей душой.

Обширные залы собственной галереи, построенные руками умелых рабов душки Ганнибала на заре современной цивилизации в самом сердце цветущей тогда Сахары, постоянно заселялись великолепными (а порой и простыми, но трогательными) экспонатами. Коллекция пополнялась ежегодно. Как и совершенствовались системы кондиционирования и освещения. Рафаэль и да Винчи, Брейгель-старший и Брейгель-младший, Рубенс, Рембрандт, Модильяни, Айвазовский, Ван Гог, Куинджи, Кандинский, Шагал, Дали, Пикассо, Малевич, Шульженко, Церетели, Неизвестный… Всех не перечислить. Да и нет нужды. Только подлинники. Только шедевры. Третьяков с Гуггенхаймом нервно курят на вершине ближайшего бархана…

Пару залов ещё предстояло заполнить. Нет, в уголке одного из них уже что-то было. Пара десятков работ манежных «пидарасов им. Хрущева», фрески Бэнкси, аккуратно срезанные прямо со стен домов в нескольких европейских столицах, керамика Платона Фаустова, акварели Чан Со Юн, пупырчатый акрил Зверева, ещё что-то… Но места оставалось полно. Да и пусть. Как говорится, не один век живём. Хуже, когда наступит время расширяться. Строят нынче не на века. Да и не рабы. А заживо хоронить вольных гастарбайтеров, чтобы только сохранить тайну местоположения — времена не те. Жаль, конечно. Но проблемы решаются по мере их появления, не так ли?

Но что-то отвлеклись. Речь-то о российской столице в дне сегодняшнем.

Нынешняя выставка в ЦДХ была для прапоса особой. Вовсе не потому, что она невиданным досель размахом и представленными здесь творческими направлениями превосходила предыдущие. Просто впервые широкой столичной публике должны были явиться живописные полотна Марии Гуляевой — недавней тайной протеже Ферериуса, которая таки сумела вырваться из болота рутины. И не столько благодаря его личным стараниям, сколь вопреки им. Да, Маша заслужила персональное уважение Высших Сфер. Что само по себе нынче, увы, «антикварная» редкость. И посмотреть работы такого художника (а если удастся, и приобрести) было б большой удачей.

Как и предполагал Ферериус, гуляевские «Острова» произвели впечатление на публику. И на критиков, что не менее ценно. Нет, работы понравились далеко не всем — были и такие, что ругали стиль, сюжеты, обвиняли в заимствованиях и прочих грехах. Но равнодушных, кажется, не осталось. Макферерли, который хотел приобрести всю серию, опоздал к открытию выставки всего на пару часов, и ему из двенадцати полотен достались лишь два. Естественно, о том, чтоб разрушить экспозицию, не могло быть и речи. Просто возле каждого купленного полотна немедленно крепилось о том объявление.

Оформив приобретение, Макферерли взглянул на часы. Ага, Аль-Заббары должны явиться с минуты на минуту.

И точно. Не успел он выйти на крыльцо, как к тому плавно подкатил небесно-голубой «бентли», из-за руля которого вышел громила со статью истинного Минотавра. Это «порождение древнегреческого ада», никуда не торопясь и стреляя по лицам зевак профессиональным взглядом, обогнуло автомобиль и, открыв дверь, помогло выбраться женщинам.

— Здравствуйте, господин Макферерли, — приветствовала тут же заметившая продюсера Светлана Владимировна.

— Моё почтение, — легко поклонился тот. — Искренне рад видеть вас обеих. Прекрасно выглядите.

— Фергюс! — вскрикнула Дарька и, наплевав на приличия, бросилась Макферели на шею. Звонко чмокнув его щеку, восторженно проговорила: — Вы просто супер! Если б не вы, я об этой выставке даже и не узнала б. А не выбраться сюда — настоящее преступление.

Ферериус улыбнулся. Осторожно отстранив девушку и поставив её на землю, произнёс:

— Зная ваши вкусы, моя дорогая, я просто не смог придумать лучшего предлога, чтоб с вами увидеться. Смотрю, вы возвращаетесь к жизни? И правильно. Это чудесно. Просто чудесно.

Все трое двинулись ко входу. Телохранитель последовал было за ними, но Светлана Владимировна, обернувшись, приказала:

— Филипп, не ходите за нами. Полагаю, что с мистером Макферерли мы будем в полной безопасности.

— Это точно, Филипп, — кивнул продюсер. — За дам головой отвечаю. Договорились?

«Минотавр» лишь рот раскрыл, да так и застыл на месте. Вместо него ответила Светлана Владимировна.

— Договорились.

И взяла продюсера под правую руку. Слева пристроилась Дарька…

Позже, прокручивая в памяти события того дня, Ферериус вспомнил, как Дария, стоило им только войти в зал, сразу же направилась к гуляескому «Острову Котлину». К одному из тех полотен, что он сам приобрёл каких-то полчаса назад. Когда они со Светланой догнали девушку, та стояла растерянная и такая же бледная, как в день вылета из Англии.

— Представляете, её уже купили, — дрожащим голосом сказала Дарька. — Выставка первый день, а её уже…

— Ну, ну, ну… девочка моя, — встревожилась Светлана Владимировна. — Ну-ка не расстраивайся. Купили? Дело поправимое. Мы сейчас же найдём организаторов и через них свяжемся с владельцем. Если ты хочешь непременно эту картину, обещаю — она будет твоя.

— Присоединяюсь к обещанию, — улыбнулся Макферерли.

Ему, безусловно, было жалко расставаться с полотном, но чего не сделаешь ради близкого человека?

— Поступим проще, — сказал он. — Никого мы искать не будем, ни с кем связываться тоже. Дело в том, что эту картину приобрёл я… Вам в подарок, мисс Аль-Заббар. Оставались сомнения, понравится ли…

— Фергюс, — похоже, ни девчонка, ни её мать не могли поверить в его слова.

— Единственное, — как ни в чём не бывало продолжал продюсер, — полотно взять сразу не получится. По условиям организаторов, экспозиция должна оставаться неизменной до самого закрытия. Пару-то недель, надеюсь, потерпите?

— Да. Пару-то недель как-нибудь потерплю, — вновь засияла Дарька.

— Мистер Макферерли, признайтесь — вы волшебник? — улыбнулась Светлана Владимировна.

— Не поверите, с момента рождения, — совершенно серьёзно ответил продюсер.

Но тут же рассмеялся.

— Хотите, угадаю ещё одно ваше желание? — подмигнув, спросил Макферели.

— А хочу! — потребовала Дарька.

— Мороженое, — произнёс продюсер тоном, не терпящим возражений. — Вы, кажется, предпочитаете эскимо?

— Феноменально, Фергюс! — чуть не ахнула Дария. — Из всех лакомств, которые есть на свете, вы выбрали именно то, которое я по-настоящему ненавижу.

Через пару часов они сидели в тихом ресторанчике неподалеку от Калужской заставы и разговаривали на отвлечённые темы. Попивая восхитительное молодое вино под какие-то лёгкие закуски…

Ферериус чувствовал… Нет, не чувствовал. Знал. Это последний вечер, когда они вот так, запросто, сидят втроём, смеются, болтают ни о чём…

Сегодня ночью Дарька прочтёт дневник Власа Якушева и послезавтра уйдёт в себя. Надолго. Если не навсегда…

Он надеялся, что проклятые бумаги, которым правильное место — в костре, сгорят на самом деле. Исчезнут, обернутся в прах, испарятся, наконец… Надеялся, но не верил. Потому что соперничать с ним — с Тики Ту, с его каким-то феноменально-чудовищным магнетизмом в одиночестве не с руки. Даже полномочному послу Сфер. И мелкий демон-хранитель тут совсем не подмога.

Да. Можно дневник уничтожить. Можно. И отсрочить неизбежное тоже. Но преодолеть влияние этой страшной силы… Увы…

Глава девятнадцатая Две картины

В произошедшее невозможно было поверить, но факт — вещь упрямая.

Татьяна Власовна Клюжева действительно умерла. Ровно через тринадцать минут, предсказанных Ферериусом. И от разрыва сердца.

Миша, который не раз видел чужую смерть, сейчас, при виде бездыханного тела «Берёзы», ёжился и откровенно чего-то побаивался, ощущая в душе нечто, что, должно быть, некогда испытывали несчастные рабы, которых должны похоронить в одной могиле с усопшим хозяином. Агафонову казалось, что временно невменяемый Клюжев, стоящий теперь на коленях рядом с диваном, на котором до сих пор лежало остывающее тело его супруги, поднимет вдруг голову и метнет в него из глаз парочку убийственных молний.

Но обошлось.

— Михал Михалыч…

Миша вздрогнул, почувствовав, что кто-то дёрнул его за рукав. Нина?

— Пойдёмте в другую комнату. Папе надо побыть одному.

Точно. Нина. Глаза сухие, непроницаемые. И чёрные, как безлунная ночь. Траур даже в них…

— Да, конечно, — негромко отозвался он, как только сообразил, чего от него хотят.

Они на цыпочках вышли в коридор, и Агафонов осторожно, чтобы не дай Бог не скрипнуть петлми и не хлопнуть, прикрыл за собой дверь. Нина не отпустила рукав его пиджака, и теперь тянула Мишу за собой с яростной настойчивостью. Списав такое поведение на состояние девушки, которая, похоже, только недавно и ещё не до конца оправилась от шока, Агафонов сопротивляться не стал. Несколько шагов по коридору, ещё одна дверь, ещё… И вот они стоят на пороге тёмно-зёленой комнаты с огромной кроватью.

— Тётя Света подъедет попозже, — прошептала Нина. — Ей надо договориться о похоронах… Это она попросила меня показать вам картины деда. Сказала, что для дела.

— Да, для дела, — кивнул Миша и тут же смутился: — Нина, простите, мне очень неловко…

— Ничего страшного, — печально усмехнулась девушка. — Мне намного легче оттого, что я сейчас в квартире не одна. Папа — не в счёт, сами понимаете… Он… очень любил маму, хоть они и ссорились из-за каждого пустяка. А я… Я такая сволочь, Михал Михалыч… Отец позвонил, сказал, что мама умерла, а я тут была, в соседнем подъезде, у подруги…

Голос младшей Клюжевой дрогнул.

— И рассмеялась… Представляете? Позлорадствовала… Сука… Я такая сука, Михал Михалыч!

Нину передёрнуло от собственных чувств и слов, но ни одной слезинки из её глаз так и не выкатилось. Девушка, всё держась за Мишин пиджак, замерла посреди комнаты в каком-то совершенно нелепом наряде. Вся в чёрной коже. Куртка, штаны, берцы… Взгляд затуманен. Тонкие губы искривлены в безумной улыбке. На левом мизинце покачивается маятником кольцо с ключами. Влево-вправо, влево-вправо, тик-так, тик-так…

Нда… А ведь у девчонки горе. Что б сказать-то такое? В утешение? Чёрт… И слов не подобрать…

На помощь пришёл зуммер звонка. Натуральный треск, прогремевший откуда-то издали. Откуда? Да из прихожей, вот откуда.

— Извините, — прошептала Нина, резко дёрнувшись.

Пиджак освободился. Связка ключей грохнулась на пол.

— Кто-то пришёл. Наверное, Катя. Я пойду? Открою?

Подняв упавшие ключи и протянув их Нине, Агафонов кивнул.

— Конечно.

Оставшись в одиночестве, Миша вздохнул с облегчением. Огляделся.

Спальня как спальня. Довольно уютная и какая-то… тёплая? Пожалуй. Дерево и зелень. Приятные оттенки… Бельевой шкаф, туалетный столик, пара стульев — всё старинное, с любовью отреставрированное. Не пошлый новодел, видно. Эпоха элегантного «мастера Гамбса»… Только шторы новые. И кровать из «Икеа». Но стиль выдержан. Со вкусом… Так. А это что?

Ох, ты! Это ж как раз они. Те самые…

Два полотна работы Власа Якушева, репрессированного отца Татьяны Клюжевой, о которых намедни рассказывала Светлана Аль-Заббар, впечатляли поболее прочих единиц интерьера. Старыми они не выглядели. И подвешены были странно. При том, что стенное пространство вполне позволяло разместить их где угодно, и «Навигатор», и «Четверг» втиснулись в довольно узкий простенок меж двух окон. Одно полотно над другим.

Миша почему-то раньше решил для себя, что картины эти будут огромными, давящими на психику не только сюжетами и тонами, но и размерами. Теперь же, заметив два небольших квадрата — сантиметров сорок на сорок, наверное, да ещё и в тоненьких светлых рамках, он сначала почувствовал нечто вроде разочарования. Однако, приблизившись вплотную, впечатление изменил. Кардинально.

Да. Их стоило рассмотреть. Во всех деталях.

Верхнее полотно — «Явился Навигатор», как гласила прикрученная к нижней планке рамы табличка, при всей сказочности сюжета смотрелось очень реалистично. Как-то даже слишком фотографично. Будто художник поймал момент и зафиксировал его в течение одного мгновения. Но это ж невозможно, правда? Неужели постановка? Но как… Откуда на старой картине Дария Аль-Заббар? Она ведь? Она. Одно лицо. Как на снимках в альбомах у Светланы Владимировны. Или обычное сходство? Но тогда просто какое-то поразительное, если не сказать — мистическое. Только глаза полные страха… Навигатор же (и это не менее удивительно), если не брать в расчёт его исполинского роста и дурацкого прикида, вылитый он сам. Да, да. Михал Михалыч Агафонов. Обленивший архитектор и модный «декодер»… Чудны дела Твои, Господи… Господи? Хм… А вот с арханглами что-то не то. Нет, длинные белые балахоны вполне каноничны. Иконописцы такие любят. Но крылья где? И почему спрятаны лики? Какой-то массовый фэйспалм, честное слово! И ногти нестрижены. Ф-фу… Так. Стоп. Показалось… или… Нет, всё верно. У всех разное количество пальцев. Пять, три, семь… А что, если это код?

Миша, не сопротивляясь отозвавшейся интуиции, достал из внутреннего кармана дежурный блокнотик и авторучку. Начав подсчёт их пальцев с самого левого «архангела», быстренько записал: «3-5-3-7-3-9-3-7-3-5-3». И, немного подумав, отчеркнул «примечание» — «всего — 11, 3п. — 6, 5п. — 2, 7п. — 2, 9п. — 1».

«Чистый четверг» выглядел попроще. Если можно так говорить применительно к живописи.

Агафонов машинально посмотрел на кисти рук тамошних персонажей — парочки, старательно выметающей кости из бального зала. У этих были обычные руки. Человеческие. Даже с подобием маникюра. Во всяком случае, никаких когтей. Ногти. Стриженные. И лиц никто не скрывал…

Почему ж их Светлана архангелами-то назвала? Левый — толстый, низенький. С усиками a’la Чингисхан. Правый — высокий и жилистый. Лысый. В зубах дымящаяся сигара… Архангелы? Да нет! Просто оговорилась. Мужики как мужики. И не в балахонах, а в обычных длинных халатах. Пусть и уляпанных, но не кровью, а обычной краской. Это ж дворники! Точно. Уборщики. С какого-нибудь мясокомбината. Или с фермы. Кости-то не человеческие. Лошадиная черепушка, скелет какого-то мелкого зверька… Кролика. Или мартышки. Ха! А бальный зал при чём? Да ни при чём. Имеет художник право на домысел? То есть, на этот… На замысел? Ещё как! Он же художник!

Ну что, Влас Степаныч, я тебя разгадал?

— Почти! — раздался из коридора мужской голос.

Агафонов от неожиданности чуть не подпрыгнул, но мгновение спустя улыбнулся. Нет, это не Якушев. Клюжев.

— Нина! — вновь раздался крик Фёдора Алексеевича. — Твоя любимая тётя Света сказала, что она почти всё решила. Почти! Как тебе это нравится? И какого чёрта, спрашивается, звонить, чтобы сообщить… Нет, я понимаю, что человек якобы занят нашими проблемами. Всё для нас делает и…

— Папа! Прекрати немедленно психовать, — это уже Нина. — Она же хотела, как лучше!

— Только поступила, как всегда, — истерично взвизгнул Клюжев.

Хлопнула дверь. Аж стёкла задребезжали. Вернулся в гостиную?

Миша спрятал блокнот с ручкой в карман и осторожно выглянул в коридор. Никого. Стараясь ступать потише, вышел.

Нина сидела на кухне в компании незнакомки. Домработница? Девушки пили кофе. Молча. Расположившаяся лицом к двери гостья при бесшумном появлении Агафонова от неожиданности вскрикнула и уронила чашку себе на колени. Нина тут же обернулась.

— Посмотрели, Михал Михалыч? — вымученно улыбнулась она.

— Да Нин, спасибо, — кивнул тот. — Ну… я пойду?

— Подождите секунду.

Клюжева-младшая встала из-за стола и взяла с подоконника коричневую дерматиновую папку. Протянув её Мише, сказала:

— Вот, возьмите. Папа сказал, что это мама хотела передать вам. Понятия не имею, что там внутри и… И, если честно, мне не интересно… Знаете, Михал Михалыч, мне совсем, совсем, совсем их не жалко. Ни её, ни его…

Последние слова прозвучали неискренне и абсолютно неубедительно, но Агафонов возражать не решился. Да, каждый переживает горе в свойственной ему манере. Разве за это судят? Нина, похоже, вовсе не нуждалась в сочувствии чужого человека…

* * *

Ферериус, заложив руки за голову, сидел на знакомой лавочке под липой и держал в зубах длинную толстую сигару.

Миша сразу вспомнил недавно виданный «Чистый четверг». Похож? Не очень. Хотя… если этому черепушку побрить…

Улыбнулся.

Макферерли, заметив вышедшего из клюжевского подъезда Агафонова, приветливо махнул рукой. Мол, иди сюда.

— И как вам его картины? — спросил продюсер, когда Миша уселся рядом.

— Симпатичные. Но немного странные, — пожал плечами Агафонов. — Техника — ничего особенного. А так, в принципе, любопытно. Сюжеты нетривиальные. У меня даже сложилось впечатление, что…

— Влас Степанович писал их с натуры, — закончил фразу этот странный человек. — Вы, Михал Михалыч, скорее всего не ошиблись. Сюжеты действительно слишком уж реалистичны… И на верхнем полотне — Дария. Вне всяких сомнений. Впрочем, загадка в другом. Сколько я ни силился, до сих пор не могу понять, как Якушев, являясь обычным человеком, смог проникнуть в чужое будущее… Вы ведь не станете возражать, что Навигатор с картины вам знаком?

— Не стану, — покачал головой Миша и ещё раз вгляделся в лицо собеседника.

Нет, похож. На лысого из «Четверга». Очень похож.

— Не просто похож, — кивнул Ферериус, словно вновь прочитал мысль. — Вылитый. А второй, толстяк с усиками, как раз и есть Йокарный Бабай. Демон Дарии, о котором я вам намедни упоминал… Вообще, не слишком всё это приятно. Обычно подобные тайны — для меня и не тайны вовсе. Читаются на раз. А эта… Да-а… Тики Ту — загадочное место. И оттого — пугающее.

— Тики Ту? — переспросил Миша.

— Ну да. Тики Ту, — кивнув, подтвердил Ферериус. — Я б рассказал вам про него подробнее, но и сам почти ничего не знаю. Человеческие души оттуда не возвращаются, демонам и ангелам вход закрыт. Я пытался пробраться. Увы, не смог. Наложены заветы. Так что… Рад бы вам помочь с информацией, но снова увы. Всё, что мне известно о Тики Ту, скоро станет известно и вам. Отсюда.

Продюсер постучал костяшками пальцев по папке, лежащей на Мишиных коленях.

— Времени у вас, Агафонов, совсем немного. Я б даже сказал — катастрофически мало. В одиннадцать вы должны начать погружение, а вам ещё разбираться с записями и вообще собираться в путешествие. Давайте-ка я отвезу вас домой. А в десять заеду. Нормально?

— Боюсь, за час мы до Малаховки не доберёмся, — ответил Миша. — Может, пораньше?

— Михал Михалыч, давайте так, — прищурился Ферериус, глядя Агафонову в глаза, — вы занимаетесь своими делами, а транспортными проблемами голову себе не забиваете.

Продюсер достал из кармана брелок автосигнализации, нажал кнопку, и в ту же секунду перед лавочкой словно из-под земли вырос сверкающий полировкой серебряный «диабло».

— Ещё одна просьба, — снова заговорил Ферериус. — Моменты, касательные лиссов читайте особо внимательно. Поясню. Лиссы — это как раз те самые «архангелы» с верхнего полотна. Вы у них ещё пальцы считали. Поняли, о ком я?

— Я… считал пальцы? — Миша не верил собственным ушам.

Точно. Читает мысли, гад. Телепат хренов!

— Ой, успокойтесь уже! Никакой я не телепат, — отмахнулся Ферериус. — Так вот, лиссы. Важна о них любая информация. Почему? Потому что природа сиих субъектов нам неизвестна, а дело с ними иметь, как ни крути, придётся. И вам, Михал Михалыч, и, чую, мне самому. Какая-то от них исходит непонятная угроза… Подвох чувствую, а в чём он скрыт — понять не могу. Напрягаю интуицию, напрягаю…

— Да ладно вам, Ферериус, — произнёс Миша, вставая со скамейки, — не напрягайтесь. И не паникуйте раньше времени. Разберёмся по ходу жизни, если по-другому не получается. Поехали уже. Времени реально в обрез.

Глава двадцатая Дневник Власа Якушева

Миша посмотрел на часы. Без пяти восемь. Что ж, время ещё есть, а новых мыслей… Сумбур какой-то, честное слово.

Во-первых, дневник репрессированного художника таковым назвать можно было с огромной натяжкой. Ни дат, ни мест, ни реальных имён. Записки о наболевшем? Интересно, слов нет! Но в чём польза?

Во-вторых, цифры. По всему получалось, что бессмысленную на первый взгляд цепочку, которую Агафонов составил из нумерации глав дневника, он видит не впервые. Но когда? Где? Чёрт… Блокнот же!

Миша вытащил из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, записную книжку и сравнил выписки. В точку. Те же самые — 3-5-3-7-3-9-3-7-3-5-3. Не Фибоначчи, конечно, но последовательность есть. Что ж, спасибо тебе, Влас Степанович. Шифр твой прост, как крестики-нолики. Так и задумано?

Агафонов взял из папки стопку листов и повернул к себе титулом, на котором размашистым рабоче-крестьянским почерком было нацарапано: «з/к Якушев Влас Степ., Кир. лаг. о/н, Но.-57975; 1/VI-1920 г. — 1/VI-1952 г. Завал. в шахте Но.-4. Пров.: серж. Гулькин В.И.»

Значит, говоришь, завалило тебя в четвёртой шахте первого июня пятьдесят второго года? В возрасте тридцати двух лет… Ты смотри-ка, ровно тридцать два. День в день… И тело твоё, похоже, никто не искал. Так, сходил на место происшествия ленивый сержант Гулькин и поставил чёрную галочку… А что, если ты выбрался, Влас Степаныч? А? Куда б ты подался? Не обратно ж в лагерь?

Миша снял со стопки титульный лист и отложил его в сторону. Следом, одна за другой легли внимательно отсортированные главы. Довольно объёмные, начатые со стилизованных под готику троек (или букв «З»?). Тут скрупулезный Якушев описывал быт и нравы безымянных лагерных обитателей. Что ж, ценно и для историков, и для «благодарных потомков».

Минут через десять в руке осталось всего пять листов. Здорово измусоленных. Похоже, Татьяна Власовна насчёт шифра пришла к тому же выводу, что и Агафонов. Её отец значимые заметки поместил под цифрами из своего лагерного номера. Нормально. Простенько и со вкусом. Нда… Надо бы их ещё разок перечитать.

За окном быстро темнело. Включив настольную лампу, Миша внимательно вгляделся в строки, написанные отрывистым, ровным и вполне разборчивым почерком. Жаль, подходящей атмосферы нет. Ну, да ладно…

5. Сегодня мне приснился тот же самый сон, что и за месяц до ареста. Чувствую — скоро что-то произойдёт. Может, меня выпустят? Оправдают? Ведь я… Впрочем, стоит ли тешить себя надеждами? Сомнительно, чтобы Там кто-то вспомнил об отверженной душе сидельца… Очень сомнительно. И потом, лиссы (кажется так, с двумя «с») никогда не приходят с хорошими новостями. Их опять было двое.

Двое? Эх, Влас. Неужели ты лишился рассудка? Твои фантазии становятся навязчивыми кошмарами. Плохо.

Если меня привели к воротам ада, почему над ними висел плакат: «Тики Ту»? Лиссы — это такие… даже не знаю, как и сказать… Черти? Ангелы? Непонятно кто, но летают живенько. И пахнут — натурально пахнут тайной. И первобытным ужасом. Нет, «пахнут» — не то слово, но как выразиться поточнее, никак не соображу. Надо ли? Наверное, нет.

Кстати, почему — Тики Ту? Черти любят пошутить? Ох, сомнительно.

Люба больше не пишет. Интересно, Танечка выздоровела или… Впрочем, какое мне дело до Любы с Танечкой? Всё равно я их больше не увижу. И лиссы это знают. Они всегда молчат, но и как бы говорят, вживляя свои мысли тебе прямо в мозг: «Товарищ Якушев, не верь никому. Сомнительно, чтобы ты выжил. Пойдём лучше с нами прямо сейчас. В Тики Ту очень много работы. Интересной и нужной. Там хорошее общество, много интересных личностей. Почти таких же, как ты…»

Врут, сволочи. Каждый человек уникален, и таких, как я уж точно больше нет… Или есть?

Вот ещё что. Архитектор. Мой? Персональный? Он якобы засиделся в нетерпении. Лиссы говорят, что душа его рвётся домой. Не понимаю. И почему — Архитектор? Кто это такой? И какое мне до него дело? И ему до меня? Персональный!

Нет, я решительно сомневаюсь, что они говорят правду. Очень сомневаюсь. В конце концов, я могу просто проснуться и… оказаться снова в лагере. Выбор? Выбор. Диалектический? Да, диалектический. Притом, весьма сомнительный.

7. Сегодня в шахте я нашёл странный камень. Он маленький и очень горячий. Похож на янтарь, но массой гораздо тяжелее урана. Осколок размером с воробьиную голову, который я положил на ладонь, весит не меньше кирпича. Неужели это гелиолит? Сейчас не вспомню от кого, но я точно слышал, что гелиолит, или солнечный камень, если только он — не плод чьей-то фантазии, может исполнить самую заветную мечту. Смешно? Смешно, понятно. Не в сказке живём… Или попробовать? А что, спрашивается, я теряю? Чем чёрт не шутит, может, всё правда? Как бы пронести его в барак…

Стоп, Влас. А зачем его вообще сюда нести? Можно ведь попробовать на месте. Охрана к нам не спускается, боится обвалов. А нашим наплевать, чем я буду заниматься. Лишь бы норму выполнить, иначе накажут всех. Отлично. Так и сделаю. Сперва — уран, потом — эксперимент с гелиолитом. Если времени хватит. А вдруг… Нет, очень сомнительное предприятие. Надо придумать, как пронести камушек сюда.

Да, вот ещё что! Чуть не забыл. Когда я взял камень и зажал его в ладони, на меня словно кто-то посмотрел. Очень сильное чувство. Нет, взгляд шёл не из штольни, а откуда-то… Как бы это сказать-то? Глупо, наверное, но как будто бы я наяву стоял перед теми самыми воротами в Тики Ту. Из собственного сна. Только в реальности.

Всё, пора спать, иначе точно свихнусь.

Боже, как хочется рисовать! Господи, ответь мне, пожалуйста, почему ты лишил мою жизнь красок? Ты же знаешь, как я ненавижу серость. Или нет? Если ты вообще есть.

Откуда столько сомнений? Кто скажет?

9. В первый раз за полгода пришло письмо от Любы. Танечка здорова, и это замечательно. Но Люба мне уже не жена. Я-то, дурак, думал, что у меня всё будет иначе! А она тоже отказалась. Что ж, когда вся страна — предатели, чего ты ждал от измученной бабы? Отпустим, Влас? Конечно. Отпустим и забудем. Вот только Таня. Неужели она так и забудет, кто её настоящий отец? Вовка Сабельников — прекрасный человек. Люба как-то говорила, что у них был роман ещё до меня. Так вправе ли я обижаться? Не надо. Не плачь о своей судьбе. Лучше пожелай им счастья и посмейся.

Чёрт! Отчего-то совсем не смешно. Не весело.

Да! Я перестал сомневаться, что тот горячий камень — гелиолит. Но нормально испытать его силу пока не могу. Сегодня весь день пахал, как два быка в одной упряжке, а сэкономил только пятнадцать минут. Разве за такое время сосредоточишься на мечте? В барак пронести — никакой возможности, обыскивают так дотошно, будто мы добываем не уран, а золото.

Снов больше не вижу. И солнечный камень никаких галлюцинаций не вызывает. По-моему, он нагрелся ещё сильнее. И вот что странно — жжёт нестерпимо, а ожогов на руках не оставляет. Эх, и показать-то его никому нельзя. Сомнительно, чтобы кто-то поверил. Скажут — сбрендил ты, Влас Якушев. Пора тебя на тот свет посылочкой оформлять. Чтоб больше не мучился.

А я и не мучаюсь. Люба замуж скоро выйдет, и теперь меня никто не ждёт.

Как хочется рисовать! Если когда-нибудь отсюда выйду, первым делом куплю краски. Или сворую. А если не выйду?

Надеюсь, в Тики Ту не откажут.

7. Ко мне вернулись сны.

Вот только снова снились лиссы. И опять меня гложут сомнения. Жестокие и бездушные.

Сегодня сэкономил полчаса, но камень, как я его ни умолял, мечты мои исполнять не торопится. Вновь отправил меня в тот самый мир, где ворота в Тики Ту. Да, я снова их видел. Только теперь во всех деталях. А лиссы, похоже, мной больше не интересуются. Или просто не заметили.

Вообще, приснилось нечто весьма интересное. Попробую описать, хоть и сомневаюсь, что у меня это получится. Мне б нарисовать, но карандашом — невыразительно, а красок, увы, нет.

Значит, случилось всё так. Я, выполнив выработку, устроился в нише, зажал камень в руке и закрыл глаза. Попробовал расслабиться и тут же провалился в сон. Может, просто устал, но, скорее всего, это всё-таки подействовал камень. В общем, я оказался в огромном зале на каком-то безобразном празднике, где все друг друга калечили, насиловали и убивали. На ужасно толстой лошади сидела какая-то юная особа в тунике, голова увенчана живыми розами. Девчонка, похоже, всем кошмаром и командовала.

Но тут открылась боковая дверь, и в помещение влетели лиссы. Кровавый бал с их появлением кончился. Началась паника. Все бежали прочь, пытаясь скрыться от незваных гостей, но не всем это удалось. За каких-то пять минут в зале кроме девушки в тунике никого не осталось. Остатки жестокой оргии вынесло в окна и дыру в разверзшемся потолке налетевшим ветром. В окно же влетел ещё один интересный экземпляр — поющий самолёт. Он завис над полом между двумя лиссами, которые, похоже, собирались пленить чокнутую барышню.

Странно, но мне её стало по-настоящему жаль. Я хотел даже броситься девчонке на помощь, но какая-то сила прижала меня к стене. А один из лиссов достал из рукава кнут и начал раскручивать его над головой. Всё, подумал я. Бедняге конец. Однако в этот самый момент за спиной барышни открылись ворота, и в зал быстро вошёл высокий мужчина. Весь в коже, в красных сапогах. Я отчего-то понял — это явился Навигатор… Навигатор? С чего я так решил?

Не знаю. Но дальше всё произошло очень быстро. Мужик в коже ловко перехватил за конец запущенный лисом кнут, вырвал его у того из рук и чуть не бегом бросился к самолёту. И — о, чудо! — лиссы испугались. Растворились в воздухе. И аэроплан взмыл к потолку, где спрятался за гигантскую люстру.

Каково, а? Это ж не один сюжет для картин. Целая серия. И пусть, что сказочная. Васнецов, вон, тоже вождей не писал.

Да. Жаль, что до конца не досмотрел. Витёк растолкал. Сказал, что начинается землетрясение, и нам надо скорее выбираться. Кому охота сгинуть под завалом?

Но вот что я скажу. Кто-то может сомневаться в моей нормальности, однако чувствую, что шахту трясло нечто, проникшее… скажем, оттуда. Из мира, где ворота в Тики Ту. И мне сегодня нестерпимо хочется туда попасть. Только страшно немного. А вдруг обратного пути не будет? Надежда-то пока не умерла.

5. Уже ни капельки не страшно.

Нет. Обманываю себя. Одна капелька страха есть. Проклятая червоточинка.

Но послезавтра день моего рождения. А сегодня мне снился тот самый Архитектор. Он сказал, что если я решусь на погружение, то пусть сначала шахту все покинут. Мол, обязательно произойдёт обвал, и спастись никто не сможет.

Я решился. Тем более лиссы будто бы дали мне право передать две картины для Танечки. Я напишу их уже в Тики Ту, и они сами найдут способ доставить их дочери. Что ж, это лучше, чем ничего. Вряд ли я долго проживу в лагере. Сил почти не осталось. Проклятый уран высосал из меня всю жизнь. И всю веру.

Однако нет худа без добра. Я полон другого богатства. Миллионы сомнений. А сомнение, как известно, мать творения. Спорно? Пусть так. Но никогда не сомневаются лишь идиоты.

Не скажу, что не боюсь смерти, но жизнь стала ещё хуже. Она невыносима… А говорят, что выбор есть всегда. Проклятая диалектика.

Вот что странно — уже два дня в голове свербит одна и та же мысль: «Без сомнений в Тики Ту не попасть, без веры — не выбраться». Архитектор сказал, что самое страшное может произойти в четверг, если останется хоть крупица грязи. Да, так и сказал. Про четверг и грязь. Я, конечно, толком ничего не понял, но не всё ли теперь равно?

Одни вопросы. Одни вопросы! Чёрт. Неужели нет ни рая, ни ада, а конечный мой пункт — проклятый Тики Ту? Кто такие лиссы? Что будет с моей Танечкой? А Архитектор с Навигатором? Кто они? Зачем приходят и куда ведут? И право на две картины? Как? Кто? Что будет со мной? Душа бессмертна? И есть ли она вообще — эта самая душа?

Мамочка моя. Голова сейчас лопнет. В прямом смысле. Взорвётся от всего этого.

Пожалейте, а? Я так больше не могу!

Послезавтра…

Господи, помоги мне. Пожалуйста! Я так хочу рисовать…

Миша выключил лампу. Тёмно-серые сумерки, заполнившие комнату, настойчиво звали к размышлению, но ничего нового в голову не приходило. Дневник, на который Агафонов возлагал столько надежд, не помог разобраться в ситуации. Ясно было лишь одно — Дария ушла в себя, чтобы найти Тики Ту, а Влас Степанович рванул к цели сразу.

Боже, сумасшедший дом какой-то.

Впрочем, сейчас об этом лучше не думать. А о чём? О чём тогда думать? Ясно лишь одно: о том, чтобы уйти в себя, как это сделала девчонка, Якушев даже не помышлял. Так? Похоже…

Миша взял со стола баночку из-под таблеток, отвернул крышку и вывалил себе на ладонь гелиолит, добытый из кулака младшей Аль-Заббар. «Размером с воробьиную голову, а тяжёлый, как кирпич», — вспомнил он слова Якушева.

Точное сравнение. И ещё — «жжёт, но ожогов не оставляет».

Опять в яблочко…

Вот только… сомнительно?

Слово, часто употребляемое в записках сгинувшего под обвалом художника, молнией сверкнуло перед глазами.

Сомнительно!

Конечно же, вот он! Вот тот самый ключ, который нужно было найти.

Сомнительно!

Миша вновь включил свет и, отыскав нужный листок, перечитал: «Без сомнений в Тики Ту не попасть, без веры оттуда не выбраться».

Агафонов, который принадлежал к породе тех людей, которые сначала действуют, а потом думают, как свои действия оправдать, был почти всегда чужд колебаний. Он твёрдо верил в свою счастливую звезду, а временные неудачи предпочитал списывать на случайности и «обстоятельства непреодолимой силы». Сомнения ж прятал глубоко в душе. Так было легче жить. Даже последний свой провал — измену Марины — Миша трактовал однозначно: «Женщина, которую любил, на поверку оказалась рядовой блядью». Никаких причин, почему такое положение вещей стало вообще возможным, Агафонов искать не хотел. Начнёшь копаться в себе — обязательно вылезут сомнения.

Сомнения… Появятся сомнения — пропадёт вера. А вера исчезнет — жить расхочется? Не это ли произошло с Власом Якушевым, когда тот решил покинуть реальную Землю и уйти в придуманный им (Или не придуманный? Или не им? Или…) Тики Ту. «Не скажу, что не боюсь смерти, но жизнь стала ещё хуже». Нет, вовсе не уран его высосал… Художник. Творческая натура, чёрт её дери. Ты, Влас Степанович, стал рабом собственных сомнений. Так?

А если так, то отсюда и вывод: верь и действуй, Мишаня. Действуй и верь.

Каким же нужно быть слабаком, чтоб подчиниться собственным сомнениям? Или отчаяние таки может вызвать полную безысходность? Может?

Агафонов перевёл взгляд на стену. И белые обои, украшенные крохотными чёрными квадратиками, кружками и треугольничками, как бы это странно ни прозвучало, дали ответ: «Твоя вера непоколебима, потому что ты, братец, не признаешь полутонов. Белый — хорошо. Чёрный — плохо».

А если серый? Хуже хорошего, но лучше плохого? Да пошло всё! Главное — вера непоколебима. Пусть и монохромна.

Моно… что? Постой, постой, постой… Ты ж, парень, тянешься к свету, даже не пытаясь вкурить, что белый луч истины раскладывается на многия цвета спектра её поисков. Ничего не упустил?

Да ты, чудак, элементарно слеп! Не видишь оттенков жизни — ни значения поступков, ни разных подходов, ни неоднозначности решений, ни простого человеческого счастья, наконец. Да! Ты веришь! Но ты, Агафонов — примитив. Знаешь, почему Навигатором выбрали именно тебя? Потому что ты… лишён сомнений? Нет, ты, братан, не творец. Ты обычный проводник.

Ты сможешь вытащить Дарию. Только ты. Ты, возможно, сможешь проникнуть и в Тики Ту. Или… А не боишься ли ты, Мишаня, что на кладбище веры, которое ты сейчас обустраиваешь собственными мыслями, возникнет нечто другое? Непонятное и… ужасное?

Миша схватился за пульсирующие виски и с трудом поднялся со стула. Подошёл к зеркалу. Из-за стекла на него глянул вполне приятной наружности крепко сложенный блондин среднего возраста. Белый спортивный костюм, украшенный чёрными полосками. Белая футболка с тремя чёрными звёздочками в области сердца. Белые кеды с чёрными стрелками по бокам…

Твою ж мать! Любимые цвета.

Нет, врёшь. Машина тёмно-синяя… Врёшь? Да не обманывай себя, парень. Ты прекрасно помнишь, как было дело. Хотелось купить именно эту модель… а в наличии были только красная и цвета «ночное небо». Лучше не сомневайся, а просто согласись: ты, Михал Михалыч, не созидатель. Ты, брат, всего лишь оживший путеводитель. Вот и гордись своей нерушимой верой.

Ты ж Навигатор, мля. На-ви-га-тор.

Но как быть с картинами? С живописью?

Нет, Мишань, ещё не всё потеряно. Ты любишь краски. Любишь. И не только масляные, акварельные… Какие там ещё? А море? Лес? Архитектура, наконец… Вспомни свои же эскизы! И перестань. Не унижайся перед собой… Навигатор!

Всё нормально. И ты — нормальный человек. Даже творец. Пусть, всего чуточку.

Вот в это и верь. И в себя.

Глава двадцать первая Сомнения

Без пяти десять Миша вышел из квартиры и запер за собой дверь не на один замок, а на оба, что делал лишь в исключительных случаях. Когда уезжал больше, чем на два дня.

Будучи человеком самодостаточным и даже самоуверенным, Агафонов не был лишён тщеславия, посему размышления часовой давности не только не возбудили предательских сомнений, но лишь раздразнили аппетит. Неуёмный. Приятно ж попробовать новое блюдо. Ну, если это, конечно, не жаренные на солидоле тараканы.

В конце концов, тотальная поляризация мира — не такая уж бредовая идея. Краски красками, оттенки оттенками, но есть чёрное и есть белое. Есть. А неверие в собственные силы — непозволительная роскошь. Тем более сейчас, когда девчонку надо вытаскивать из её дурацкого состояния. В себя она ушла! Нет, дело не в деньгах, которые заплатит щедрая мамашка за спасение единственного чада. Хотя, если не кривить душой, в них тоже. Но главное в другом. Взялся решать проблему — реши её. Любой ценой. Бросать на ветер обещания — это ж терять авторитет. Не только в чужих глазах, но и в собственных. Плохо. «Чёрное».

Серебристый «ламборгини» нервно подрагивал у подъезда, нашёптывая урчащим, голодным до гонки мотором техногенные сказки московской ночи. Ферериус, оперевшись локтем на крышу, стоял лицом к подъездной двери и докуривал сигару, крохотный огрызок которой мерцал на фоне чёрного неба далёким красным карликом, обволакивая светом и дымом шевелюру продюсера (или кто он там?) в мистический кокон.

— Добрый вечер, — поздоровался Миша. — Едем? Или постоим, подождём падающей звезды?

— Да будет вам известно, Михал Михалыч, что в это время года звёзды падают крайне редко, — саркастически заметил Ферериус. — Если вообще звезда способна упасть… Вы хотите загадать желание? Изложите его мне. В письменной форме и в двух экземплярах. Постараюсь исполнить.

— Вы серьёзно? — не смог сдержать улыбку Миша.

— Абсолютно, — театрально склонил голову Ферериус, впрочем, тут же всё испортил, выплюнув окурок на землю. — Не дождётесь. Ладно, пора ехать. Вам дверь открыть?

— Если не затруднит, — пожал плечами Агафонов. — Впрочем, я могу и на капоте. Как свадебная кукла.

Ферериус ничего не ответил. Пристально посмотрел Мише в глаза, потом уселся на водительское место и нажал кнопку подъёмника.

— Садитесь, Михал Михалыч, — произнёс он и, дождавшись, когда Агафонов разместится рядом, продолжил: — Я прекрасно понимаю, что вам немного не по себе, потому попрошу сразу: не надо раньше времени драматизировать ситуацию. Вы компас не забыли?

— Я и не драматизирую, — ответил Миша. — Компас при мне, камень тоже.

— Великолепно, — кивнул Ферериус и включил первую передачу.

Машина плавно тронулась с места, и, обогнув дом, выехала на проспект. Продюсер сменил скорость, отпустил руль, достал из кармана новую сигару и, сорвав с неё фольгу, зубами откусил кончик.

— Вечно теряю щипчики, — пояснил он. — Да не смотрите вы так на меня! В машине бортовой компьютер и новейший датчик препятствий. Программа заложена заранее, автопилот довезёт нас до Малаховки в полчаса. Сомневаетесь?

— Нет, Ферериус. Верю, — улыбнулся Миша. — Это ж проверочка. Так?

— Так, — не стал лукавить продюсер. — А вы гораздо умнее, Михал Михалыч, чем я мог подумать до нашего с вами личного знакомства. Просто удивительно, что человек, обладающий такими способностями как вы, практически не испытывает сомнений. Это дар, Агафонов. Редкий дар. Я бы сказал — уникальный. Другие умные люди постоянно колеблются, подвергая давно изложенные и доказанные истины собственному анализу. Безоговорочно верят одни кретины. Скажите, как вам удаётся совмещать в себе… эээ… несовместимое?

— Понятия не имею, — пожал плечами Миша и тяжело вздохнул. — Я и сам только сегодня дошёл до этого. Немножко кретин, наверное. Говоря вашим языком. Впрочем, меня сейчас волнует другое. Называйте мои чувства как вам хочется — колебания, сомнения… Но впервые в жизни я не могу разгадать простейший вроде б ребус, загаданный этим чудаком. Художником. Мол, в Тики Ту без сомнений не попасть, а без веры оттуда не выбраться… Это вообще как?

— Если б я знал ответ на этот вопрос, Михал Михалыч, — поцокал языком Ферериус, — боюсь, справился бы без вашей помощи. Но не унывайте, Агафонов! Коль даже в вашей воистину квадратной голове возникло пусть такое, но сомнение, ворота этого проклятого Тики Ту перед вами откроются непременно… Я надеюсь. Другой вопрос — нужно ли туда идти? Девчонку б уговорить… Кстати, она пока снаружи. И что нам с ней делать — ума не приложу. Обещанье она дала! Себе! Найти покойного друга. Вы только влушайтесь: покойного! Чушь какая-то… Ладно, пока вы будете догонять Дарию в её мире, я попытаюсь подсобрать ещё кое-какую информацию. Когда мы с вами там встретимся, постараюсь дать более развёрнутые инструкции. Согласны?

— А я могу не согласиться? — улыбнулся Миша.

— Вы можете отказаться от предприятия в любой момент, — серьёзно проговорил Ферериус. — Я-то знаю, как и чем вы рискуете, поэтому уговорил Светлану Владимировну не настаивать на выполнении данной вами клятвы. Я и сам не догадываюсь, кто такие лиссы, о которых вы недавно прочли в дневнике. Никогда их не видел, но…

— Но?

— Но чувствую серьёзную угрозу, исходящую от этих тварей. И себе, и вам, Михал Михалыч, но более всего — девочке… Я не говорил, что пытаюсь помочь ей уже больше четырёх лет? Этот кошмарный сон, в котором она застряла на последние два — лишь следствие чьего-то дурного упущения. Причина бед — вы об этом тоже упоминали — отсутствие за её душой хранителя… Вот вы, Михал Михалыч, задумывались о том, отчего всё у вас в жизни так ладится? Не обижайтесь, но, по большому счёту, кто вы? Простой парень из рабочей семьи с довольно средненьким, хоть и высшим, образованием. Этот парень приезжает в один из величайших городов мира и сам, без протекции богатых родственников, без связей, без особого таланта — да, да, без особого! — делает великолепную карьеру. Становится известным, пусть и в определённых кругах, архитектором. Казалось, жить бы парню да радоваться, но он вдруг круто меняет свои приоритеты и теперь пытается проникнуть в такие дебри человеческой природы, что самые именитые и опытные психотерапевты давно б спасовали. А парень? Ничего… Идёт себе своей дорогой, помогает людям, причём — вполне эффективно, становится знаменитостью, пусть не мировой, а в тех же определённых кругах… Почему, Агафонов? Отчего у вас всё получается?

— Вы думаете, у меня есть какие-то тайны? Разочарую вас, Ферериус, — тихо рассмеялся Миша. — Всё элементарно. Просто я всегда верил в себя и собственные силы. Верил и действовал.

— А почему вы верили в себя? — не отставал продюсер. — Знаете, мой дорогой… Верить в себя невероятно легко, когда всё получается с полпинка. Ваши редкие неудачи настолько смехотворны, что вы попросту не придавали им значения. Но представьте ситуацию, которая вполне могла бы быть. Итак: вчера вы выгнали Марину, вашу невесту, которую, возможно, любили, и которая изменила вам перед самой свадьбой. Это было на самом деле, а дальше дадим волю фантазии. Хотите, дадим?

— Давайте, — весело согласился Миша. — Не люблю недосказанностей.

— Продолжаю, — улыбнулся Ферериус. — Итак, с невестой мы покончили.

— Эй, эй, эй! Осторожней в выражениях, — не слишком серьёзно вознегодовал Миша.

— Хорошо, — согласился Ферериус, но тут же повторил: — В общем, с невестой мы покончили…

Миша махнул рукой. Уставился в окно. Продюсер сделал вид, что не заметил. Он говорил:

— Назавтра вы узнаёте, что сгорел дом у родителей. Слава Всевышнему, старики остались живы. Вы бросаете все дела и несётесь к ним. Забираете отца с матерью к себе в квартиру и начинаете поиски недвижимости. Деньги пока есть. Но ещё дней, допустим, через пять, звонит директор вашего архитектурного бюро и докладывает, что предприятие обанкротилось. Неприятно, конечно, но вы пока не унываете. Контора на Покровке функционирует и даёт неплохой доход. Ипохондриков и меланхоликов, хвала Всевышнему, всегда хватало — без клиентов не останетесь. Вы так думаете… Но Самосвалов… Вам знакома эта фамилия? Вижу, что знакома. Так вот, Самосвалов, на которого курс вашей терапии не подействовал, начинает бучу. Громкую. Поверьте, ему не привыкать. Возмущения отставного вояки улавливает вездесущая Капустинайте, которая в три дня разносит по столице слух, что никакой вы не декодер, а обычный шарлатан. А тут и на недавно выкупленное помещение, в котором расположена ваша «психдекодерная», неожиданно находится настоящий хозяин, наследник того мордатого купчины, которому принадлежала некогда находившаяся здесь лавка. Про грядущую реституцию слыхали? Начинаются суды, проверки, беготня по инстанциям… Расходы, нервы, усталость… Мама тяжело переживает, отца разбил паралич — отнимаются ноги. Дом, в котором ваша квартира, признали аварийным и через неделю начнут расселять…

— Достаточно, — перебил его изменившийся в лице Миша. — Не пойму, к чему вы рассказываете все эти страшилки?

— К тому, Агафонов, — потёр переносицу Ферериус, — что ваша вера в собственные силы родилась не на пустом месте. У вас, мой дорогой, как говорят индусы, лёгкая карма. На самом же деле к вам приставлен очень порядочный и трудолюбивый ангел-хранитель, который работает, как ему и полагается, раздвигая перед вами новые и новые горизонты. Вы просто идёте по жизни и совсем не задумываетесь, что кому-то успехи подобные вашим стоят, увы, не только седых волос и бессонных ночей, а здоровья или даже самой жизни… Вы б хоть в церковь сходили, свечку ему в знак благодарности поставили. Или так, дома, сказали перед сном: спасибо тебе, дружище! А вы, Михал Михалыч… Верю! В себя! Я сам!

Ферериус замолчал. Миша тоже задумался над словами собеседника. А что, если он прав?

— Не если, а бесспорно, — ответил на Мишины мысли продюсер. — Но вы не обижайтесь. Я всё это говорил не к тому, чтобы пошатнуть вашу веру. Слава Всевышнему, что почти всё в вашей жизни ладится. Просто мне хочется, чтобы вы, Михал Михалыч, когда встретитесь с Дарией Аль-Заббар в её мире, вспомнили — у девочки такого ангела-хранителя, как у вас, нет. И даже не просто не такого, а никакого. И никогда не было. Демон, который не очень успешно пытается оградить её от опасностей, остался почти без сил. Я в том измерении крайне ограничен в возможностях. На вас вся надежда. Да, да, на вас, Агафонов. И пожелаете вы отправиться с ней в Тики Ту или нет, сейчас совершенно неважно… Вытащить Дарию из её собственного плена — вам по плечу, знаю это точно и определённо… Но настоящая задача в другом, Миша… Девочке нужно найти ангела. Хранителя её души. Если вы вернёте Дарьку в том состоянии безысходности, одиночества и надуманной собственной вины, в котором она пребывает всё последнее время — усилиям вашим грош цена… Понимаете? И, да. Поменьше сомневайтесь. Не здесь. Там. Ваша вера уже сделала вас… почти непобедимым.

— Почти? — переспросил Агафонов, повернувшись к собеседнику. — Что ж, почти непобедимым быть не так уж и плохо… Да ладно вам, Ферериус, чай не пальцем деланный. Всё понял. И решу всё, что смогу… А насчёт моего хранителя вы, скорее всего, правы.

Миша сделал паузу. Улыбнулся. И произнёс:

— Встретите его, передайте от меня самый низкий поклон. Договорились? Теперь касательно дела. Много лишней информации мне не надо — мозги не резиновые. Но если вы найдёте сведения о лиссах, пока я догоняю Дарию, буду благодарен. Серьёзно. Якушев меня заинтриговал.

— Договорились, Михал Михалыч, — ответил Ферериус и взялся за руль.

Потерявший самостоятельность «диабло» уже скатывался со МКАДа, а с момента начала поездки прошло лишь двадцать минут…

Глава двадцать вторая Архитектор жизни

Пролетело семь недель, а Предо до сих пор так толком и не понял, что за роль уготована ему здесь. В Тики Ту. Он так и жил в оборудованной под апартаменты колокольне, совершал ежедневные моционы в парках, бродил по улицам, вечера просиживал в очень даже неплохих ресторанчиках, где его кормили и поили совершенно бесплатно. О, Всевышний! Даже покуривать начал. От безделья. Нет, вы представляете себе ангела с сигаретой? Ужас!

Воспоминания о том, настоящем мире, где осталась его Маша, посещали хранителя всё реже и реже. Они больше не вызывали острых приступов беспокойства за родную душу. Наоборот, вся прошлая жизнь казалась теперь бесконечной борьбой за существование своих подопечных, наполненной бессмысленными тревогами или непредусмотренными случайностями.

Что делать, нездоровый дух Архитектора сотворил и впрямь идеальный мир. Без войн, террористических актов, офисных интриг, финансовых кризисов и любовных треугольников. Не было в Тики Ту ни нищих, ни бомжей, ни разбойников, ни даже пьяниц и проституток. Все жили одинаково — не завидуя друг другу, не претендуя на власть, не кидая под ноги окружающим окурки, петарды или пустые бутылки. Местное телевидение не выдавало ежедневных сенсаций, по радио не крутили новых хитов (да что там новых, даже старых шлягеров на здешних волнах было не поймать), театры и киностудии все как один выдавали на гора десятки и сотни похожих друг на дружку постановок из разряда «простых человеческих историй». И все о жизни счастливых горожан. С «правильной» моралью. Картинная галерея пестрела мастерски выполненными урбанистическими пейзажами и портретами местных жителей, не оставляя, тем не менее, в ангельской душе ни отклика, ни, тем более, восхищения. На рынке не торговались, митинги на площадях не собирали, забастовки на предприятиях не устраивали, водители и коммунальщики избегали аварий, чиновники не брали взяток. Даже гаишники вдоль дорог не колядовали. Их тут вообще не было… И так далее, и тому подобное.

Сколько ни искал Предо в облике Тики Ту какого-нибудь видимого, а после — и тайного — изъяна, так ничего и не нашёл. Даже лиссы, изредка мелькавшие среди людей тревожными тенями, вскоре перестали вызывать тревожное чувство, что здесь творится «что-то не то».

Поистине, Влас Степанович сотворил чудо, навеки успокоив в своём городе толпы отвергнутых на Земле, дав им главное — стабильность. И уверенность в завтрашнем дне.

Знакомясь в парках с молодыми дамами, а в кабачках с подвыпившими джентльменами, Предо, вспоминая дни собственной юности, не раз пытался подбить людей хоть на какое-то, пусть даже самое ничтожное безрассудство, как то — бросить конфетную обёртку на газон или устроить пьяную потасовку, но ни разу его старания не увенчались успехом. Тикитуанцы смотрели на него, как на психа, искренне не понимая, зачем, например, бить по морде соседа, у которого в сортире забилась и лопнула канализационная труба и теперь из подъезда на всю улицу разит нечистотами. И действительно, зачем? Ведь скоро придёт сантехник и приведёт трубы в порядок. А там и радивые дворники подоспеют. На поливальной машине. От дерьма ни следа не останется. Ну и лиссы без работы не останутся. Обязательно вычислят истинного виновника аварии и уведут в загадочное Место, откуда тот в ближайшее время не вернётся.

Одно время Предо был склонен думать, что жизнь в Тики Ту настолько правильна благодаря сознательному или бессознательному страху перед неизбежной карой. Но вскоре, увидев сцену, как лиссы уводили гражданина, обронившего на отполированную мостовую яблочный огрызок и решившего его не поднимать, разуверился и в этом своём предположении. Пленник, которого ждала казнь, следовал под конвоем с такой же бесцветной улыбкой, которую, должно быть, не снимал с лица все свои годы жизни в странном городе.

— У вас что, нет семьи? — спросил Предо нарушителя, приблизившись к нему на достаточное расстояние. — Или вам нечего терять?

— Почему же, — ответствовал тот, — есть жена, да и терять что, пожалуй, найдётся. Но я виноват, и лиссы безоговорочно правы, направляя меня в Место.

— Простите, а вы знаете, что вас там ждёт? — не унимался Предо.

— Откуда ж мне знать? — ровным голосом отвечал гражданин. — Этого никто не знает. Кроме лиссов. Но они всегда молчат.

— И вам не страшно?

— Нет, — покачал головой человек. — Просто так положено.

Всю оставшуюся дорогу процессия молчала. А минут через пять беднягу привели на одну из десятков похожих друг на дружку круглых площадей, и парочка лиссов не без усилий откинула тяжёлый чугунный люк с обычной земной надписью — «ЧЕМЕТ». Двое других подтащили к отверстию мужчину и, подняв его за локти, бросили в чёрную зияющую пустоту. Вытесненный телом, падающим на огромной скорости, воздушный поток запел долгое, леденящее кровь, но постепенно стихающее в бездонной глубине: «Ту-у-у-у-у-у-у-у…».

Туууууууууууу… И всё. Как говорится, был человек…

Ночью Предо вернулся к пункту экзекуции с украденным на рынке ломом. Пропыхтев с полминуты, он всё же выдернул крышку люка из тонких пазов и отбросил её в сторону. Не долго думая, прыгнул в дыру и крепко зажмурился, но через доли секунды ступни его коснулись твёрдого пола. Разверзнув очи, ангел огляделся, однако в свете неизменного ацетиленового фонарика, предусмотрительно захваченного для ночного похода, разглядел лишь скудную панораму, обычную для канализационного тоннеля. Никаким загадочным Местом здесь и не пахло, зато разило вековой плесенью и слегка отдавало обычным для подобных подземелий метаном.

В течение следующей недели Предо проверил ещё около сотни колодцев, но, увы, тоже безрезультатно.

Не пренебрегал хранитель и иными способами достичь желаемого. Чем плохи намеренные правонарушения? Предо специально бросал мусор мимо урн, ломал ударом ноги водопроводный кран в туалете ресторана, стеснительно наглея на виду у лиссов, шлепал по мягкому месту симпатичных горожанок, громко ругался матом в автобусе и даже украл в дорогом магазине женскую шубу из соболя. Но — вот беда — ничем так и не вызвал неистового гнева безмолвных охранителей порядка. Те лишь бесшумно подбирали за разбушевавшимся Предо окурки, приводили безропотного сантехника, заглушали сквернословие громкой рекламой каких-нибудь киевских котлет… А за дурацкую шубу расплатились вскладчину из собственных карманов, чем выбесили ангела окончательно.

Оставалось одно — идти на приём к самому Архитектору жизни.

Найти Власа Степановича оказалось совсем несложно. Стоило хранителю подумать о встрече с этим параноиком, немедленно, словно из-под земли вырос указующим перстом вездесущий лисс (один из, конечно же) и, подав недвусмысленный знак, повёл Предо за собой. Никуда не сворачивая с проспекта, минут через двадцать оба достигли знакомой уже сторожки у главных городских ворот. Архитектор жизни Тики Ту, облачённый в лагерный ватник и обутый в стоптанные валенки, сидел на ступеньках каменной будки, держа в руке плоскую стальную фляжку довольно грубой работы. Самодельную.

— Доброго вам здоровьица, — приветствовал он ангела, хитро прищурившись. — Вот уж не чаял увидеть вас так скоро. Что ж, гляжу, период вашей адаптации в Тики Ту подходит к концу. Скоро вы станете таким же спокойным и счастливым, как остальные горожане. Вот тогда-то я и предложу вам работу, от которой вы не сможете отказаться.

— Да уж лучше бы получить её прямо сейчас, — буркнул Предо. — Знаете, Архитектор, я никогда не думал, что можно с ума сойти от совершенства. В идеальном мире, в котором ничего не происходит и царит гармония поступков и отношений, жить, оказывается, не так уж просто. Вам самому-то не скучно?

— Мне? — рассмеялся Якушев. — Что вы, уважаемый Предо? Разве скучно смотреть на похождения одного… Видели б вы только со стороны свои приключения. Я не говорил? Да, да, весь город неплохо просматривается посредством тысяч скрытых камер. Так-то… Нет, право, наблюдать за вами истинное удовольствие. Побаще самых изысканных синемафильм. Плюс, кроме вас у меня каждый день прибывает по нескольку новобранцев. Конечно же, они не такого высокого ранга, но каждая особь интересна по-своему. Думаете, не весело приводить всех, таких разных, неповторимых и самобытных, к единому знаменателю? Отнюдь.

Архитектор жизни отвернул с горлышка крышку и сделал внушительный глоток. С силой выдохнув, достал из кармана большое зелёное яблоко, дохнул на него, протёр о лоснящиеся штаны и с хрустом закусил. Через минуту разговор продолжился.

— Вы просто сумасшедший. Духовный извращенец, — презрительно проговорил ангел. — То, чем вы здесь занимаетесь, называется в нормальной среде бесчеловечным экспериментом. Сталин и Гитлер со своими концлагерями по сравнению с вами — невинные младенцы. Цена построенного вами идеального мира — миллионы уничтоженных уникумов. И всё ради вашей собственной, господин психопат, забавы. Нет, конечно же, вы не вгоняете им под ногти раскалённые иглы, не тушите сигареты о веки, не расстреливаете на глазах у жён их мужей, не морите ни голодом, ни холодом, ни болезнями. Вы просто вся и всех обезличиваете. Превращаете пусть отверженные, пусть непонятые, но личности в какую-то бесформенную био-, или, точнее, психомассу. Опровергните, если не прав.

— Отчего же? Вы, Предо, в какой-то мере правы, — спокойно ответил Влас Степанович.

Сладко потянувшись, поднялся на ноги и скрылся в будке, откуда спустя пару минут явился взору ангела переодетым в длинное синее пальто и переобутым в прекрасные лёгкие туфли крокодиловой кожи. После затянувшейся паузы, заговорил:

— Вы правы, Предо. Все несчастные, отвергнутые вашим Всевышним личности, как вы их изволили назвать, попадающие в Тики Ту, становятся, как снова вы же выразились, безликой психомассой. Но в чём криминал? А? Полагаете, обрести душу можно без труда и покаяния? Увы. Ваше ангельское руководство позаботилось о рае для праведников и преисподней для грешников. Но куда деваться им, моим бедным сущностям? Кроме того, я неплохо справляюсь со своими обязанностями. И, конечно же, воплощаю в жизнь свою давнюю мечту.

— Простите? — не понял ангел. — Кому — им? И в чём же она заключается ваша мечта, уважаемый Архитектор жизни?

— Возможную реплику на первый вопрос я всё ж опущу. Не в моей компетенции давать вам ответы на загадки, которые ангел вашего уровня в состоянии разгадать сам. Просто будьте внимательней. Вы меня понимаете? Что же касается второго вопроса, отвечаю просто и без обиняков: моя мечта — общество без насилия, — улыбнулся Влас Степанович. — Без насилия внешнего и внутреннего. Без принуждения действием, без понуждения силой обстоятельств, без жестоких приказов, без отравы никчемными суетными желаниями. Без жажды власти и наживы, без измен и страстей, без всего того, что делает человека незащищённым перед роком. Очищение должно исходить изнутри. Граждане Тики Ту по-настоящему счастливы. И они знают об этом. А счастье дарую им я. Насильно осчастливить нельзя? Глупость. Несмотря на видимые вами несуразности и странности, мои подданные идут к своей цели. Добирается не каждый, но стараются все… Почти все… Для остальных есть Место… Оно, увы, существует. Существует для бунтарей. Не я его создал, не мне оно подконтрольно… Да, насильно осчастливить человека трудно. Невероятно трудно. Но, вопреки расхожему мнению, всё-таки возможно. Впрочем, выбор, многоуважаемый ангел мой, есть всегда… Ну так как, будем дискутировать и дальше или, может, сходим пообедать?

— По-моему, одно другому не мешает, — пожал плечами Предо.

— Отлично, — кивнул Архитектор и взял ангела под руку. — В таком случае приглашаю к себе. Мой повар в своём ремесле настоящий кудесник. Я думаю, его шедевры вас нисколько не разочаруют. Так на чём мы остановились?

Они шли по проспекту в обратном направлении. Лиссы, оставшиеся у городских ворот, следом не полетели.

— Вы говорили о том, что даруете своим гражданам счастье, — напомнил Предо. — Но! Но также вы, Влас Степанович, упомянули о бунтарях и, простите, о загадочном для меня Месте? Если это не тайна, может быть, поясните?

— Что ж, — потерев подбородок, отозвался Якушев, — если вы настаиваете. Дело в том, Предо, что бунт в большей или меньшей степени присущ любой человеческой натуре. Это ещё раз доказывает, что я не вытравливаю из своих людей внутреннюю свободу. Должно быть, повторюсь, но выбор есть всегда. Пусть даже диалектический. Поверьте, никто здесь не останется по принуждению и лишнего часа. Если гражданин Тики Ту готов добровольно отказаться от всего, что он заслужил безупречным поведением, он немедленно будет возвращён на Землю. Пусть и в ином воплощении. Только он вернётся туда через Место. Наверное, вам будет сложно понять, что Место — это не какой-то реальный карцер или, тем более, агрегат, сооружённый задолго до меня для казни неугодных. Место, мой дорогой, это вакуум безнадёги, которого достоин каждый неисправимый тикитуанец. Это его собственный ад. Персональный, если угодно. Или рай. Кто знает? Неужели вы думаете, что какой-то психопат (Архитектор с улыбкой похлопал себя ладошкой по груди) способен уничтожить или исковеркать то, что создал Всевышний? Нет, Предо, моя воля не безгранична. Более того, она и не бесконечна. Возможно, когда мне надоест работа в Тики Ту, я найду способ выбраться отсюда… Но возвращаться в ваш лицемерный мир? Пока не хочется. Честно. Что ждёт меня там? Набор пороков, толпы предателей и нечеловеческие муки? Вам, уважаемый ангел, кажется, что идеальное общество, сотворённое моими усилиями в Тики Ту похоже на сгусток безликой биомассы? Пусть так. Но вы, заботясь последнее время о людях неординарных, совершенно забыли обо всех остальных. Помните, при нашей первой встрече вы рассказывали мне, что долгие столетия опекали всяких крестьян, бюргеров, лесорубов, моряков, купцов? А ведь есть ещё разбойники и воры… Да что — воры. Как быть с патологическими насильниками, убийцами, маньяками? В ад? Увольте. Преисподняя — она ж для душ, пусть и грешных. Ответьте мне, Предо, как быть с теми, кому ваш драгоценный Всевышний вообще не дал души? Ни праведной, ни грешной — никакой. А жизнь в тело вложил. Куда этим тварям Божьим прикажете деваться?

— То есть? — изумился Предо. — Это как — не дал души?

— А так. Не дал, и всё. Побрезговал. Или забыл, если хотите. Может, случайно. Большой поток, сами понимаете. Потом, не станете ж вы отрицать, что у Бога свои причуды. Вот только нам с этим жить, — Архитектор заскрежетал зубами. — Вы слышали такое выражение: «бездушный человек»? О чём я спрашиваю! Конечно же, слышали… Так вот, дорогой мой, этот термин, чтоб вам было понятней, вовсе не метафора, а самый что ни на есть конкретный факт. Бездушных людей на Земле полно. Гораздо больше, чем вы можете себе представить. И после смерти им не светит ни Эдем, ни Преисподняя. Все попадают…

— Стоп, стоп, стоп, — не сразу сообразил Предо. — Вы хотите сказать, что…

Предо поднял на Архитектора изумлённые глаза. Влас Степанович опустил веки и кивнул.

— Именно так, уважаемый ангел… Именно так. А вы думали — почему Тики Ту называется градом обретения душ?

— Ну-у…

— Вот вам и «ну-у»… Чтобы получить собственную душу, надо хорошенько потрудиться. Не всем, конечно. Но многим… Увы, очень многим… И я, Предо, стараюсь, как могу… Впрочем, повторюсь: для тех, кто недоволен, всегда есть Место. И после жизни на Земле — очередной гадкой или невероятно тяжёлой, кстати — бездушный бедолага всё равно вернётся сюда. Так-то…

Хранитель надолго замолчал. Он шёл рядом с Архитектором, погружённый теперь в не очень весёлые мысли. Правдива ли информация, которую он сейчас получил от Власа Степановича? И, если да, то почему сам он, ангел далеко не последнего ранга, никогда ничего не слышал ни о Тики Ту, ни о бездушных людях? Как такое вообще возможно?

Немыслимо…

— И много их?

— Кого, бездушных? — Якушев улыбнулся. — Гораздо больше, чем можете себе представить. Не меньше четверти миллиарда. На Земле. И примерно столько же здесь.

— Сколько-сколько? — не поверил собственному слуху Предо. — Вы хотите сказать, что Всевышний вот так, запросто обделил душой пятьсот миллионов землян?

— Ну-у… я точно не подсчитывал, — ответил Влас Степанович, потерев переносицу. — Но в общем и целом — да. Где-то так и получается. А чему вы, собственно, удивляетесь?

— Не слишком ли много?

— Не знаю, — пожал плечами Архитектор. — В Сферах свои заморочки. Возможно, такое положение дел связано с перенаселением Земли… Или вселенские чёрные дыры негативно влияют… Всё возможно. Ясно одно — бездушные являются неотъемлемой частью Великого Эксперимента. Они нужны для контраста, как бы чудовищно это ни звучало. Выполняют вполне определённый Высший замысел, искореняя видимые одухотворённым пороки, чтоб было неповадно… Иными словами, жестоко уничтожая самое себя. И расправляются друг с дружкой, заметьте, без малейших угрызений совести. Буйные вырезают латентных… Ужас, да? Нет, это ещё не ужас… Настоящий кошмар ситуации заключается в том, что любое разумное существо, одухотворённое оно или нет, рано или поздно начинает задумываться о бессмертии своей души. Вы только вдумайтесь — о бессмертии души! Такой вот парадокс… Нда… Всевышний не прост… Обрети душу, а уж потом думай о вечном… Но я не об этом. А о том, что кто-то должен помочь несчастным. Хотя б наставить на путь истинный… Кто? Вы б согласились?

Предо вновь замолчал. Он брёл рядом с Власом Степановичем, переваривая услышанное и мало что замечая вокруг.

— Послушайте, Архитектор, — наконец, вымолвил он.

— Да? — повернул к нему голову Влас Степанович.

— Если то, что вы мне рассказали — не фантазия, то кто такой вы? На самом деле? Демон? Серафим? Брат Всевышнего? Или Повелителя Мрака? Хоть убейте, но не верю я, что простой смертный по доброй воле может попасть в общество бездушных. Да ещё и на такую должность! Это ж надо — помогать беднягам обрести душу… Вы что, в сговоре со Сферами? Какой-то контракт?

Архитектор, остановившись, громко и весело рассмеялся.

— Ой, Предо… Нет, право слово, — наконец произнёс он. — Ни с кем я не в сговоре! Просто кто-то же должен делать работу, которая необходима, но от которой все воротят нос. Поверьте, Тики Ту — далеко не самое худшее место во Вселенной. К нему очень легко привыкаешь. Больше того, его можно совершенствовать до бесконечности… Чем ваш покорный слуга и занимается всё последнее время.

При этих словах Влас Степанович легко поклонился.

— Простите, господин Якушев, — не выдержал Предо, — но лично вам-то зачем это нужно? Вам! Неужели Всевышний после кончины вашего тела на Земле, не пустил вас в рай? Не поверю ни за что на свете!

— Понимаете, дорогой Предо… — Влас Степанович остановился посреди дорожки и мягко улыбнулся собеседнику. — Помочь обрести человеку душу — немыслимое наслаждение. Награда, а не наказание. Это же высшая ипостась творчества, с которым не сравнится ни живопись, ни музыка, ни литература. Архитектура жизни, дорогой мой ангел, величайшее из искусств… Оно изысканно и многогранно, но постичь его, увы, дано далеко не каждому творцу. Мне (почему мне, не знаю; не спрашивайте) просто дали шанс. Наверное, один на миллиард. И я им воспользовался. Разве это аморально?

Глава двадцать третья Сумочка

Самочувствие было таким, будто накануне упился самогоном на курином помёте. Нда… Пробовал когда-то сию амброзию языческих богов. Во студенчестве. На «картофельной практике».

Башка раскалывалась и вообще ничего не соображала. Руки тряслись, ноги подкашивались, веки еле разлепил. И самое непонятное — как он вообще оказался в зале ожидания аэропорта? В «Шереметьево-2». Да ещё и в спортивном костюме. И в кедах. На босу ногу.

Великолепно!

Сердобольная тётка, низкорослая — чуть выше пояса — мордатая, кругленькая, словно тот Винни Пух, в старомодной абрикосовой кофточке на пуговицах, протянула Мише початую бутылочку пива, и когда тот, собрав в кулак все оставшиеся силы, сделал пару глотков, сочувственно покачала головой:

— Ну что, сынок, маленько отпустило? Что ж ты, милый, так накачался-то перед вылетом? Стошнит ведь… Эх, молодежь.

И отошла.

«Что она несёт? — промелькнуло в чуть прояснившейся голове. — Перед каким вылетом?»

Только сейчас он заметил, что перед ним на барной стойке лежит неправдоподобно маленького формата загранпаспорт с вложенным в него билетом.

Миша накрыл документы ладонью и, допив одним глотком остатки пива, отставил бутылку в сторону. Не раскрывая паспорта, он вытащил из него билет, и, отслюнявив обложку, пробежал глазами по записи. Всё правильно, чужое. Билет принадлежал человеку по имени Michael Navigator. Рейс: Moscow — London. Паспорт был оформлен на этого же Майкла, но фото, вклеенное в документ, принадлежало самому Агафонову.

«Надо бы взять ещё пивка», — пронеслось в голове.

Миша, спрятав в карман паспорт с билетом, небрежно обыскал себя. Потом ещё раз — гораздо тщательнее. Что за чёрт? Где бумажник? Мобила? А ключи где? И что это за хрень шею трёт?

Руки тряслись, но не сильно. Молния на олимпийке поддалась довольно быстро — не прошло минуты. Увесистый предмет на массивной золотой цепи, въевшейся в кожу, оказался компасом. Правда, компас тот был какой-то необычный — по кругу отмечены не стороны света, а разбегались от оси к краям названия городов. Ажурная стрелка, почти не колеблясь, целилась сейчас всё на тот же «London».

Миша отпустил компас, закрыл глаза и напрягся, пытаясь припомнить, что же с ним произошло накануне. Обрывки воспоминаний, в которых мелькали то рыжий верзила в серебристой спортивной машине, то коротко остриженная спящая девушка, то постельное бельё в каких-то козликах или барашках полной картины не восстановили. Однако внедрённое кем-то знание того, что необходимо предпринять в первую очередь, всплыло горящими буквами. «Дуй в Лондон».

Чёрт! На кой хрен? А, плевать! Надо так надо.

С трудом оторвавшись от стойки, Миша повернулся в сторону электронного табло. Рейс на британскую столицу должен был отправиться в 15.15 по московскому. На часах было всего 11.26… Так… 11.27. Прекрасно. Времени скататься домой и нормально собраться — вагон… Ну, хорошо, хорошо. Полвагона…

Но не всё оказалось так просто. Ни один таксист везти в Москву без денег под залог паспорта не согласился. В аэроэкспресс тоже не попасть. Менты и контролёры… Контролёры и менты…

Нет, если ехать рейсовым автобусом, с кондуктором, конечно же, можно договориться, а в метро, вспомнив молодость, перепрыгнуть через турникет, но тогда… Тухло. Времени не хватит. На Ленинградке вечно пробки. Лучше уж не рисковать… С другой стороны, без гроша в кармане. А спортивный костюм? Мля, не в Анталью же. В Лондон! Стрёмно…

Что делать? Что? Пивка бы, так денег нет. Стрельнуть у кого? Ну уж!

Миша вернулся в зал ожидания и, найдя свободное место, осторожно присел. Они что, озверели? Раньше нормальные кресла были, а сейчас какие-то стульчики для гномиков. Совсем с ума посходили со своей экономией…

Более-менее прояснившаяся голова начала работать, выдавая один план за другим. Правда, все они при детализации начинали выглядеть ерундово. Можно было звякнуть на работу, да только Люда в отпуске… Позвонить ей или кому другому домой или на сотовый, но записная книжка с номерами осталась в телефоне. Сколько Агафонов ни напрягал мозг, ни одного номера так и не вспомнил, кроме…

— Девушка, — выдавил он из себя жалобную улыбку миниатюрной соседке справа, — вы не одолжите мне на минутку телефон? Понимаете, меня обокрали, все бабки вытащили. И сотовый до кучи, а у меня через три часа рейс. Я только родителям наберу и…

— Пожалуйста, пожалуйста, — юная особа, добродушно улыбнувшись, протянула ему трубку. — Звоните. На мошенника вы не похожи.

— Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарил Агафонов, взял крохотный телефончик и набрал домашний номер родителей.

Гудки… Никого?

Ну всё, трындец. Полный и безоговорочный.

Миша вернул аппарат девице и, вздохнув, сомкнул веки. Оставалось одно — надеяться на чудо. И чудо не заставило себя ждать.

— Мужчина, — Агафонов почувствовал, что его теребят за рукав. Открыл глаза.

Чего-то хотела та самая пигалица, у которой он минуту назад брал телефон. Знакомство продолжить? А что, ничего такая. Повыше б росточком…

— Мужчина, — повторила девушка, когда Миша встретился с ней взглядом. — А вы случайно не в Лондон летите?

Размечтался! Обычная передатчица.

— Ага, в Лондон, — поморщившись, кивнул Агафонов. — Бомбу взять на борт?

— Ой, скажете тоже — бомбу! — засмеялась девица. — Нет, конечно. У меня к вам предложение. Деловое.

— И? — всё ещё мучился в догадках Миша.

— Слушайте, сами сказали, что обокрали, — не выдержала девчонка. — Вы денег заработать хотите? Не особо напрягаясь? Ну? Соображайте побыстрее. Такие предложения делаются раз в жизни.

Миша и сам не понял, как кивнул.

— Денег? Не напрягаясь? — улыбнулся он. — Конечно. Что надо сделать?

Девушка встала, одёрнула юбчонку и поднесла губы к самому уху Агафонова.

— Захватите с собой сумочку, — прошептала она. — В Хитроу вас встретят, отдадут расчёт. С меня аванс. Идёт?

Миша посмотрел под ноги. Хрена себе сумочка! Натуральный баул.

— Там что, наркотики? — так же тихо прошептал он.

Незнакомка вновь негромко рассмеялась.

— С ума сошли? — резко ответила она и вновь перешла на шёпот. — Там опытные образцы новейших баскетбольных мячей, заказанные одной известной британской фирмой нашему дизайнерскому бюро. Если они попадут в руки конкурентов, заказчик понесёт огромные убытки. А мы вообще разоримся.

— Но почему я? — Миша поднялся с неудобного кресла.

Девушка, как и давешняя тётка с пивом, оказалась ему по пояс. Не выше пупка.

— Вот вам и ответ, — улыбнулась пигалица. — Рост подходящий. И прикид в тему. Нам в вас подходит абсолютно всё.

Незнакомка оценивающе оглядела Мишу с головы до ног.

— Сколько в вас, два-двадцать? Двадцать пять?

— Да что вы! — рассмеялся Агафонов. — Метр-восемьдесят. И ни миллиметром больше.

— А вы шутник, — хмыкнула девушка. — Почему-то всегда считала, что огромные люди напрочь лишены чувства юмора… Типа, медленно доходит. Как до жирафа.

Только сейчас Миша обратил внимание, что все в этом гигантском зале значительно ниже его. Лишь немногие мужчины едва доставали ему до плеча. А кресла? Они… нормальные? Просто сам? Дела…

Вспомнилась и недавняя бутылка пива. Так вот почему она полностью уместилась в ладони. И паспорт, и телефон, и билет… А ты, Михал Михалыч, похоже, здорово вырос в своих глазах. И в чужих, кстати, тоже…

— Эй, вы вообще сейчас где? — из состояния задумчивости вывел оклик девицы.

— Простите… Всё как-то неожиданно, — промямлил Агафонов. — А аванс… большой?

— Нет. Аванс небольшой. Но на полдня вам хватит, — ответила деловая незнакомка.

Решив, что договор состоялся, полезла в сумочку, достала оттуда пухлый розовый бумажник и, раскрыв его, отсчитала банкноты.

— Полторы тонны стерляди. При встрече получите ещё три с половиной. Нормально?

— Пять тысяч фунтов? За мячики?! — ошеломленно воскликнул Миша.

— Да тише вы, обормот! Сейчас всё дело мне завалите, — зашипела пигалица. — Повсюду шпионы.

— Вас понял, — прошептал в ответ Агафонов. — А кому их передать в Англии?

— Вас встретят. С табличкой… Если что, мужика узнаете. Высокий, почти как вы, лысый, тощий, в очках. Имя — Майкл Джордан. А вас, кстати, как звать? Мне ж надо отзвониться… Чтобы он табличку для вас сделал.

— Майкл Джордан? Тот самый? — присвистнул Миша. — Но почему… лысый и в очках?

— Да, да, тот самый, — отмахнулась девица. — Он, между прочим, всегда был лысым, тощим и в очках. С рождения, если угодно. Так как ваше имя?

— Миша… то есть… этот… Майкл.

— Фамилия?

— Агафонов… Нет. Чёрт… Вот. Сами смотрите, — ответил Миша, выдернув из кармана паспорт.

Девчонка взяла документ, раскрыла, глянула на фото, потом на Михаила. Снова на фото. Прочла.

— Так Навигейтор или… как вы сказали? Агафонов? — девушка подозрительно посмотрела ему в глаза.

— Трудно объяснить… — замялся Миша. — В общем, здесь я — он, а там он — здесь… То есть, я тут этот… Агафонов… Слушайте, вам какая разница? Взялся — довезу. Отвечаю. Ещё вопросы? Если что, не в розыске. И не привлекался. А документы — личное дело каждого.

— Да мне, в принципе, пофигу на обе ваши фамилии, — ответила девица. — Табличку рисуем на Навигейтора. Ок? И ещё… Ни в коем случае не сдавайте сумочку в багаж. Приличные авиакомпании обычно разрешают профессиональным спортсменам возить инвентарь ручной кладью. И это… Много не пейте. Договорились?

— По рукам, — кивнул Миша и протянул девице свою лопатообразную ладонь. — Вас саму-то как зовут?

— Дарья, — вновь улыбнулась девушка, легко коснувшись своими пальцами поданной руки. — Можно — Даша… Ну что? Я, пожалуй, пойду? Мне здесь особо светиться не стоит. Будьте осторожны, Майкл. В ваших руках будущее мирового баскетбола. Удачи!

— Да, да, конечно, — рассеянно кивнул Агафонов и, подняв с пола баул, который оказался не по размерам лёгким, проводил взглядом чудесную спасительницу.

Даша… Дарья…

Дария! Точно… Имя девчонки — Дария. Она… в себе? А я… в ней, получается? Получается.

Агафонов расхохотался. Да так, что весь огромный зал тут же притих. Люди разом обернулись и уставились на гиганта в спортивном костюме.

— Простите, господа! — крикнул Миша и, не найдя лучшей отговорки, добавил: — Просто анекдот на память пришёл. Про авиакатастрофу. Рассказать?

Движение в терминале возобновилось. Мол, бывает. Нервы сдают. Аэрофобия…

Дария… Девочка, что ушла в себя.

Да. Он вспомнил.

И сразу же понял, как и почему оказался в Шереметьево. Без денег, без телефона и с документами на чужое имя. Готовый лететь в далёкий Лондон по странному зову, идущему из глубин подсознания. А гигантский рост… Что ж, чего не бывает? В чужом-то мире.

На оставшийся до начала регистрации час Миша засел в баре, предварительно разменяв в обменнике пятьдесят фунтов. Эспрессо с коньяком под тихую ненавязчивую музыку сделали своё дело — память о событиях минувших дней возвратилась полностью.

Теперь Агафонов знал, что ему предстоит в ближайшее время буквально не вылезать из самолётов и поездов, чтобы как можно скорее оказаться в загадочном пункте Там-Сям, которого он так и не смог найти в подробном атласе, купленном в сувенирно-газетной палатке. Ничего, компас выручит. Должен выручить. Ферериус ручался.

Сейчас стрелка прочно застряла на Лондоне, а что она покажет дальше… Так, не торопись. Всему своё время. И пять тысяч фунтов-стерлингов — вполне приличная сумма…

Вдруг Миша почувствовал, как в спину ему упёрлось что-то твёрдое и зловещий шёпот, прозвучавший сзади, приказал:

— Не поворачивайся. Убери копыто с сумочки и останешься в живых.

Ага, деньги за так не дают. Нормально.

Времени на долгие раздумья не было.

Решив, что в данный момент лучше подчиниться, а потом сориентироваться по обстановке, Миша медленно снял ступню с лежавшего на полу драгоценного баула. В ту же секунду кто-то маленький и юркий схватил кладь и молнией рванул к выходу из бара. Три с половиной тысячи расчёта уплывали сквозь пальцы.

В затылок больше никто не дышал, поэтому Агафонов, действуя на одном инстинкте, схватил со столика увесистый коньячный графинчик и, развернувшись, с силой швырнул его грабителю вдогонку. Поразившись собственным и сноровке, и меткости — снаряд таки достиг цели, — Миша медленно встал со стула, под прицелом любопытных взглядов в несколько шагов приблизился к неудачливому вору и присел на корточки. Без сознания. Осторожно перевернул на спину.

— Даша? — от изумления его глаза чуть не вылезли из орбит.

Агафонов схватил с ближайшего столика бутылку с минералкой и плеснул девчонке в лицо. Та застонала и, морщась от боли, открыла глаза.

— Ну у вас и реакция, Майкл, — потирая затылок, еле слышно произнесла. — Хорошо, что я в шапке, иначе…

— Но зачем? Вы же… вы… — Миша одной рукой помог ей подняться, другой подхватил чёртов баул.

— Проверка, — поморщилась Даша. — Обычное дело. Должна же я знать, кому доверила ценнейший груз. Ой… Теперь я… Ой, как больно-то… Но теперь я спокойна.

— А если б я вас убил, — вконец расстроился Агафонов, помогая девушке усесться за столик. — Эй, виски принесите! Лучше — двойной. И шоколадку какую-нибудь… Эх Даша, Даша. Я ж обещал, что доставлю ваши мячики в целости и сохранности. Глупая вы.

— Глупая, — согласилась девушка, взяла с подноса подошедшего официанта стакан и залпом осушила.

Потом, сорвав фольгу, откусила от плитки кубик шоколада. Прожевав, повторила:

— Глупая. Но уверенная в своём выборе. Майкл, вы — супер! Реальный Джеймс Бонд. Слушайте, а чем вы занимаетесь?

— Я? — Миша пожал плечами. — Обычный психотерапевт, если вам интересно. Избавляю людей от нежелательных кодов. Снимаю с крючка зависимости. Понимаете, о чём я?

— Догадываюсь, — кивнула Даша и не без труда поднялась на ноги. — Ну что, Майкл, проверку вы прошли. Теперь я удаляюсь насовсем… Чёрт, ну у вас и бросок! Вы точно не баскетболист? Чуть башку не снёс… И всё равно… Будьте, пожалуйста, осторожны. Хорошо?

Даша достала из кармана визитную карточку и протянула её Агафонову.

— Вернётесь в Москву, обязательно позвоните, — загадочно улыбнулась она. И тут же всё опошлила. — Встретимся в неформальной обстановке, нажремся в говно. Прошвырнемся по клубам, трахнемся по-человечески. Вы как?

— Я? Да нормально, — осоловев от такого предложения, кивнул Миша. — До… До встречи.

— Удачи, Мишок!

И девица растворилась в облаке табачного дыма. Будто её никогда и не было…

Регистрация прошла без эксцессов. Баул, просвеченный рентгеновскими лучами, сотрудники аэропорта разрешили взять на борт лайнера ручной кладью. Повозмущались, конечно. Но так, больше для виду.

Полёт, в котором Агафонов думал исключительно о своей новой знакомой, абсолютно не концентрируясь на предстоящем решении проблемы, тоже прошёл спокойно.

Обменяв в Хитроу «сумочку» на расчёт — у того самого лысого-тощего-очкастого-с-рождения Джордана, — Миша вышел из зала прибытия на стоянку такси и, расстегнув олимпийку, взял в руку компас. Стрелка, нарезавшая безумные круги, остановилась где-то секунд через двадцать. Но когда она застыла на следующем пункте назначения, Агафонову стало по-настоящему дурно.

Миша, надеясь, что прибор просто заклинило, постучал по стеклу ногтем, потом пару раз сильно тряхнул, однако зловредный указатель не сдвинулся ни на миллиметр. Название точки, в которую должен был немедленно отправиться измученный приключениями и дорогой Навигатор, перепутать было решительно невозможно. Компас издевался. Тонко.

Москва?

Москва… Как много в этом слове…

Агафонов от души выругался. Вслух.

Глава двадцать четвёртая Прости, братан!

Посадка на московский рейс должна была начаться через час. Миша, планировавший вылететь из Лондона куда угодно, только не обратно, сидел в баре, поправляя гадкое настроение джином. Размышлял о превратностях судьбы. Нда… Занесло же.

Аэропорт британской столицы выглядел точно так же, как в том, настоящем мире. Агафонов, попавший сюда не совсем обычным способом, сейчас сомневался — а не спит ли он до сих пор? Или, может, тупо попал под раздачу? А что? Укололи какой-то гадостью, вычистили карманы и отвезли в Шереметьево. Покуражились типа. Прикололись. Хотя… У них два года девчонка в ауте, а они шутки шутят? Нереально. Да и не солидно. Аль-Заббар — серьёзная тётка. Продюсер, хоть и с прибамбахом, но с другим. Чувак конкретно завёрнут на эзотерике. Ему-то такое баловство зачем? Нет, легче поверить, что прибор сбрендил.

Миша посмотрел на компас. Без изменений. Стрелка застыла на точке «Москва». Чёрт! Вот была охота туда-сюда мотаться!

За соседним столиком общалась немолодая русскоязычная пара. Экспрессивно. Громко. Не замечая окружающих. Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей и вызываемых ими всё новых и новых сомнений, Агафонов прислушался.

— Ты, безусловно, права, родная, — говорил мужчина, — но мне-то что прикажешь делать? Понять и согласиться? Да ни в жисть! Паршивка и так отбилась от рук. Это ж надо, в её-то возрасте и третий развод. Знаешь, как такие дамы в приличном обществе зовутся? Нет, если отбросить в сторону ваше… эээ… видение, то Павел — абсолютно нормальный мужик. А её уколы из разряда — не там сидит, не так свистит — обычные бабские придирки. Она ж так оправдывает перед тобой свой поступок? Дурной, между прочим. Любовь любовью, родная, но есть ещё и дети. Наши с тобой внуки, между прочим.

— Да что ты говоришь! — с сарказмом отвечала дама. — А ты знаешь, что твой абсолютно нормальный Павел уже месяц не ночует дома? И правильно Ленка делает, что уходит от него. Конечно! Так, как сейчас, всем удобно. Всем. И ему, и тебе. Тебе — особенно. В баньке попариться, пулечку расписать, бутылочку распить, на рыбалочку смотаться… Вот подожди, я ещё и до тебя доберусь, козёл старый. Мир не без добрых людей. Будь уверен, дорогой, скоро всё-всё-всё разузнаю о ваших совместные делишках. Все вы одинаковые… Только речь сейчас не о вас с ним, а о Лене. Надо имущество делить. Дом. А как это сделать? Она там даже не прописана… Ох, бедная моя девочка…

Слова зависли в воздухе и эхом откликнулись в голове.

Ох, бедная девочка…

Агафонов поставил на столик только что поднятый — полный — стакан и закрыл глаза.

Образ Дарии Аль-Заббар, вызванный в памяти, медленно оживал.

Несчастный ребёнок, потерявшийся в себе. Худой, бледный, с тифозной стрижкой… Вот он стоит в одной пижаме, босиком, посреди бескрайней пустыни. Тянет руки к небу, молит Бога о помощи, зовёт Навигатора… А этот самый Навигатор сидит на жопе ровно и тупо бухает в баре аэропорта. Лопает джин, закусывает икрой, сетует на судьбу. За бугор его отправили! На карманные расходы пять тысяч фунтов дали… Ай-ай-ай, какие все вокруг негодяи! Только и думают, чтоб погонять бедного несчастного Мишеньку по кругу. Лондон-Москва-Лондон-Москва-Лондон…

Стало противно. И стыдно. За малодушие, за сомнения, за всё. Ты чего, Агафонов? Ты ж за дело взялся. Пообещал результат. Так выполняй! Иначе кто ты такой вообще?

По груди стукнуло. Не сильно, но ощутимо. Миша очнулся.

Компас?

Точно. Компас ожил. Он, словно живой, пульсировал под курткой, словно призывал обратить на себя внимание. Агафонов потянул вниз собачку молнии и взял прибор в руку. Стрелка, ещё совсем недавно призывавшая Навигатора вернуться в Москву, сейчас исчезла. Всё исчезло. На стекле сверкала красными диодами надпись: «TABLO».

Что? Что это за хрень?

О, Господи! TABLO — это ж табло и есть! Только латинскими буквами.

Миша огляделся вокруг, ища поблизости названный объект. Ага, вон он. Справа. И…

Над расписанием бегущей строкой ползли буквы. Кириллические.

«ВНИМАНИЕ НАВИГАТОР! ВНИМАНИЕ НАВИГАТОР! ЗЕЛЁНАЯ „СЕССНА-208“ ЛЕТИТ НА МАТЕРИК. ЗЕЛЁНАЯ „СЕССНА-208“ ЛЕТИТ НА МАТЕРИК. ВНИМАНИЕ НАВИ…»

Твою дивизию! А приборчик-то гораздо умнее, чем выглядит. Отзывается на мысли. Думал о Москве? Получите и распишитесь. Стоило вернуться к нужным… Нет, ты понял?!

Должно быть, последнюю фразу он произнёс вслух, потому что соседи притихли и повернули к нему головы.

— Вы что-то сказали? — нервно поинтересовалась дама.

— Нет, простите, — стушевался Миша. — Это я так… Вслух рассуждаю.

— А-а, — улыбнулся мужик и, сразу потеряв к нему интерес, отвернулся.

— Ну так вот… — попыталась продолжить речь дама, однако нить беседы, похоже, потеряла. — Коля, о чём я только что говорила?

Миша, миновав таможенный контроль с билетом на московский рейс, не стал дожидаться приглашения на посадку. Вышел на лётное поле через служебную дверь. Лёгкий одномоторный самолёт цвета весенней листвы с двумя золотыми полосками по фюзеляжу он нашёл довольно быстро. «Сессна» стояла в ряду небольших — должно быть, частных — машин на специально оборудованной для парковки площадке близ взлётной полосы. Дверь в кабину была открыта. Пилот, сидевший на своём месте, углубился в чтение газеты.

Приближаясь к самолёту, Агафонов подыскивал в уме нужные английские слова для общения с лётчиком, но скудный багаж познаний, оставшийся от школьного и интституского курсов иностранного так и остался нетронутым. Приблизившись, на достаточное для общения расстояние, Миша даже обрадовался, увидев на первой полосе газеты хорошо знакомое название — «Московские новости».

— Здравствуйте, — приветствовал он пилота.

Тот отложил чтиво в сторону и ослепил Агафонова белоснежной рекламной улыбкой.

— Хай. Ви руски? — старательно выговаривая слова, произнёс лётчик.

— Да, я из России, — кивнул Миша. — Мне б слетать кое-куда…

Мужчина ловко спрыгнул на землю и, не переставая улыбаться, протянул Агафонову ладонь.

— Ноу проблема! Отшень хорошоу! Отшень! — весело воскликнул он. — Ви есть последний пассажир для полний набор! Мой такси восемь мест, а пассажир севен… Семь! Ви есть восемь! Сори мой рашн. Скоро учить.

— Прекрасно, — улыбнулся Миша. — А когда отправляемся?

— Момент, — попросил пилот, заглянув в салон. — Все пассажир есть. Ви… ммм… да. Ви летать рядом с я. Кам! Эээ… Просить!

Миша проследовал за воздушным таксистом к нужной двери, забрался на соседнее с пилотским место и разместился в удобном кресле. Единственное, что немного смущало — колени почти упёрлись в приборную панель. И голова в потолок. Тихонько выругавшись, пока застёгивал ремень безопасности, Агафонов, тем не менее, не услышанным не остался.

— Хрена се, ещё один наш! — раздался голос сзади. — Эй, шпала, ты тоже в Копенгаген? Понеслась метель по кочкам!

Миша повернул голову и присмотрелся к улыбчивым мужикам. Русские, никаких сомнений. Оскалился в ответ. Все, кроме одного, были довольно молоды, коротко стрижены и одеты, как и сам Агафонов, в спортивные костюмы. Старший, широкоплечий хмурый старикан лет семидесяти, сверкал холодными синими глазами и такого же цвета топазом массивной золотой заколки на алом в белую полоску галстуке, небрежно спрятанном за лацканы мягкого коричневого пиджака.

— Баскетбол, — скорее утвердительно, чем вопросительно изрёк он.

— В прошлом, — не стал спорить Миша. — А вы?

— Армрестлинг. Сборная, — негромко ответил старший и уткнулся в книжку, которую, видимо, читал и до появления в салоне последнего пассажира.

Остальные, как по команде воткнули в уши наушники плееров и, откинувшись на спинки кресел, закрыли глаза.

Агафонов отвернулся. Негромко обратившись к пилоту, поинтересовался о стоимости перелёта.

— Твенти… тысяч на эйт… восемь пассенджер, — открыто улыбнулся тот. — С вас две тысяч. Им летать… эээ… далеко.

— Отлично… эээ… файн, — кивнул Миша, отсчитывая требуемую сумму.

Лёгкий самолёт вырулил на взлётку, быстренько разбежался и взмыл в фиолетовые небеса. Летел весело. Словно играя, постоянно проваливался в глубокие воздушные ямы. Сзади кого-то тошнило. Улыбчивый пилот смотрел только вперёд, постоянно переговариваясь с невидимым собеседником — должно быть, с диспетчером — через радиогарнитуру. Агафонов, понимая, что лишними вопросами профессионала лучше не отвлекать, пялился в окно на бушующее внизу серое море.

Прошло около часа, когда снова дал о себе знать умный компас. В который раз Миша потянулся к молнии. Сейчас чудесный прибор уже не сообщал названия пункта прибытия, а лишь констатировал факт: «ПОДЛЕТАЕМ. НАПОМНИ ПИЛОТУ».

Агафонов повернулся к воздушному таксисту и осторожно похлопал того по руке:

— Э-эй, — осторожно проговорил Миша, когда фарфоровая улыбка лётчика ослепила его глаза. — Мне кажется, мы уже должны быть на месте.

Тот кивнул.

— Я знать! Посадка есть трудно. Кое-где встречаться нет аирпорт. Иметь под кресло парашют.

Миша кивнул и, отстегнув ремень безопасности, нащупал под сиденьем большой твёрдый мешок. Пилот продолжал инструктировать:

— Надевать… Так… Застегнуть вис… этот… э-э…

— Понял, — Миша взял пряжку.

— Ес. Да-а! В этот дверь нельзя! Идти в салон. И джамп… эээ… прыг. Я сказать. Громко! Драть за этот ринг… э-э… кольцо. О'кей?

— О'кей, — улыбнулся Миша.

Пилот попридержал Агафонова за руку, когда тот уже собирался встать.

— Плас халф таусенд. Сори… Парашют.

— Один момент, — кивнул Агафонов и, вытащив деньги, отсчитал пятьсот фунтов. — В расчёте?

С трудом протиснувшись по узкому проходу меж пассажирских кресел, он перебудил всю команду армрестлеров и, согнувшись, встал возле двери.

— Эй, баскетболист, — окликнул Мишу тренер. — Ты раньше-то с парашютом прыгал?

— Нет, а что? — откликнулся Агафонов.

— Получше оттолкнись от порога и рви кольцо на счёт три, понял? А будешь приземляться, напружинь и седи ноги, согни их в коленях. Иначе комперессионка тебе обеспечена.

— Спасибо, — поблагодарил Миша. — Желаю вам победы!

— Понял, — первый раз улыбнулся суровый тренер. — И тебе ни пуха.

— К чёрту.

— Джамп! — скомандовал пилот.

Агафонов нажал на ручку и с силой рванул дверь. Та плавно ушла вверх. Шумящая бездна, дохнувшая в салон ледяным всхлипом, вырвала Мишу из самолёта и закружила в бешеной свистопляске. Потеряв на несколько мгновений ориентацию в пространстве, он, не выпуская из ладони затворного кольца и превозмогая нахлынувший вдруг дикий страх, попытался сосчитать до трёх. Но не выдержал, запаниковал. И рванул. И только когда свист в ушах начал потихоньку затихать, а обжигающие скулы воздушные потоки стали чуть ласковей, раскрыл глаза.

Холмистая равнина, словно укрытая качественным и дорогим зелёным велюром, медленно приближалась, открывая Мише с каждым его вдохом всё новые и новые подробности. Вот показались вдалеке прямо по курсу серые очертания большого города, зажатого меж двух высоченных скал под снежными шапками. Вот зазмеились чёрные ленточки кривых просёлочных дорог. Вот проявилась в сплошном изумрудном ковре играющая под ветром буйными кронами небольшая рощица…

Агафонов при приземлении сделал в точности так, как учил тренер армрестлеров, но ступни отшиб здорово. Не помогли и кеды на мягкой подошве. А в довершение ко всему ещё и проклятые стропы чуть не придушили. Но в целом по району, как говорится, всё обошлось более-менее благополучно. Только штаны разошлись на заднице. По шву. Жаль. В остальном же…

Миша поначалу и не верил, что сможет самостоятельно подняться на ноги. Не без усилий, но смог. Теперь он шёл, чуть прихрамывая, по грунтовке в сторону города. И надеялся на попутку. А вдруг проедет? Остановится? Возьмёт пассажиром одинокого странника?

Но прошёл час, а ни одной попутки так и не появилось. Как не попалось ни одного автомобиля и навстречу. Ослепительное солнце, которое должно было давно сесть за горизонт, до сих пор стояло в зените. Дивная природа, свежий воздух и весёлые трели птиц совсем не радовали. Ноги ныли, голова гудела. Жалобную песню завёл пустой желудок… А город, до которого по прикидкам идти-то было километров пять-семь, упорно не хотел приближаться, всё так же маня к себе лишь далёким и размытым своим силуэтом.

«Какого дьявола он выкинул меня так далеко? — думал Агафонов об улыбчивом пилоте зелёной „сессны“. — Или, может, что-то делаю неправильно я сам? Хоть бы компас показал направление, что ли?»

Словно в ответ на груди запульсировало. Ожил! Не теряя времени, Миша слишком резко дёрнул за язычок собачки, отчего тот сорвался, выпал из пальцев на дорогу и печально звякнул о камешек где-то под ногами. Компас же — последняя надежда, зажатая в огромной ладони — издевательски начертал:

«ПОМОЧЬ НЕ В СИЛАХ. КОНСТАТИРУЮ ФАКТ: МЫ ЗАБЛУДИЛИСЬ, НАВИГАТОР. ПРОСТИ, БРАТАН!»

Глава двадцать пятая Как заморить червячка?

Миша прекрасно помнил, как укладывался спать под высоченным разлапистым кедром. Но… Но что случилось потом?

После «констатации факта» идти куда-то совсем расхотелось. Да и отдохнуть совсем не помешало бы. Агафонов, расположившись на мягкой хвое, заснул практически сразу. Сколько времени провёл в отключке, сказать бы он затруднился. Час? Три? Двенадцать? В конце концов, какая разница, когда пробуждение случилось в таком месте.

В каком?

Ну, во-первых, ни солнца над головой, ни пушистых кедровых ветвей тут не наюлюдалось. Вместо них грязный, обсиженный мухами потолок. Во-вторых, спина лежала на чём-то твёрдом и холодном. Точно не лапник. Пол. Бетон? Плитка? И, в-третьих, почему вокруг так шумно?

Эти три вопросительных пункта просвистели в голове пулей. В следующее мгновение непутёвый Навигатор был уже на ногах.

Боже…

Словно оказавшись в «типовом» ночном кошмаре, Агафонов стоял посреди большого душного помещения, хаотично заставленного столами, стульями, шкафами, кулерами, принтерами и прочими атрибутами офисной жизни. Но то был не офис какой-нибудь бизнес-конторы, а самый настоящий ад. Иными словами — полицейский участок. Не, не родное ментовское отделение, а самая натуральная Америка. Сконструированная в лучших традициях фабрики грёз.

Повсюду сновали грозного вида мускулистые мужчины и агрессивного вида женщины. В форме и с дубинками на поясе. Они орали, пили кофе из бумажных стаканов, чистили пистолеты, что-то распечатывали, смеялись, ругались, хлопали по столам папками… Гвалт стоял такой, словно тут и не полицейский участок, а костюмированная вечеринка на тему: «Как сделать жизнь Агафонова невыносимой». И посреди всего этого бардака — в самом центре зала — огромная металлическая клетка. От пола до потолка. А в клетке… Правильно. Михаил Михайлович собственной персоной. Ну, и ещё с десяток бедолаг, сидящих тут и там прямо на холодном кафельном полу.

— С добрым утром, спортсмен, — оскалила златозубый рот немолодая размалёванная мадам, обратившись к Мише. — Ты-то за что загремел?

— Кто? — не сразу понял Миша, а когда до него, наконец, дошло, что «мамочка» говорит конкретно с ним, пожал плечами. — Я? Да понятия не имею. Устал, прилёг отдохнуть. Очнулся — гипс. То есть, проснулся здесь.

— Бродяжничество, — понимающе кивнула старая шлюха. — Не повезло тебе, мужик.

— Почему? — громко спросил Агафонов.

Двое задержанных, до сих пор довольно агрессивно выяснявшие между собой отношения, разом притихли и с интересом воззрились на Мишу. Мадам хрипло хохотнула.

— В натуре, не могу! Он не знает!

— А что я должен знать? — искренне удивился Агафонов.

— Ты чето, нэ мэстный? — спросил кто-то из-за спины.

— Нет, не местный, — покачал головой Агафонов. — Мы вообще где?

— Где, где? Кое-Где! — рассмеялся ещё кто-то. — И у нас в Кое-Где больше всего не любят бродяг. Так что, ты попал, здоровяк. Сейчас ублюдки переоденут тебя в кожаный костюмчик и отведут заморить червячка.

— Заморить кого? Червячка? — переспросил Агафонов и тотчас почувствовал жалобное урчание пустого желудка. — Давно пора, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

— Идиот. Он не врубается, — шлюха достала из кармана красного жакета носовой платок и шумно высморкалась. — Это не тебя кормить поведут, чудила. А тобой. Нормально? Но ты, дружище, раньше времени не расстраивайся. Вон ты какой здоровый. В отчаянье не впадай, не паникуй, спроси у конвоя меч. Типа — последнее желание. В городе балакают, что некогда червячка уже разок победили… Чёрт его знает… Может, врут? Но ведь надежда умирает последней, правда?

Сокамерники оглушительно захохотали. Все, кроме мадам.

Миша не сразу переварил её слова. Но когда до него, наконец, дошёл смысл сказанного, и без того гадкое настроение испортилось ещё сильнее.

— Так это что же… Меня поведут к кому-то на съедение? — чтобы подтвердить или опровергнуть наихудшие опасения переспросил он.

Мадам скроила кислую мину, но кивнула. Нда… Красноречиво.

— Хорошо… Очень хорошо… — прошептал Агафонов. — Просто чудесно.

Почесав затылок, он уселся. Потом вновь поднялся на ноги. Проверил карманы. Ни паспорта, ни денег не было. Значит, ни отбрехаться, ни откупиться не получится. Великолепно! Спросить у компаса? Чёрт, и его сняли.

А как там начет выбора? Который всегда есть? Или как там Якушев в дневнике написал — диалектический? Дождаться, пока отведут на прокорм какому-то червячку или по пути убиться башкой об стену? Вариант, кстати. Запаниковать, что ли? От нечего делать? Дать выход эмоциям?

Мише вдруг безумно захотелось жить.

Слов нет, скучно без приключений. Но иногда можно обойтись и без них. Да что — можно? Нужно. Тридцать семь лет — совсем не возраст, потому что жизнь прекрасна и удивительна. Сколько в мире волшебном чудес и загадок… мирного характера. Сколько красот и неизведанных далей! А вот умирать, к тому же в желудке какого-то монстра, неприятно. Более того, противно и омерзительно…

— Насчёт меча вам дамочка дело говорит, — произнёс кто-то из сокамерников. — Вы б прислушались к умному человеку.

— Что? — откликнулся Агафонов и выдавил из себя подобие улыбки. — А-а, меч. Да, спасибо вам… Послушайте, ребят… Кто-нибудь расскажет мне, как выглядит эта тварь? Ну, которой меня должны скормить?

— Из простых людей его никто не видел, — пожала плечами мадам. — А кто видел, того уж нет на белом свете. Но все знают, что живёт червячок во внутреннем дворе полицейского управления. Вот и всё. Минимум информации, понимаю. Но большего никто и не скажет.

— Почему — не скажут? — откликнулся один из бедолаг. — Скажут. Многие думают, что вообще никакого червячка нет. А бродяг просто выводят во внутренний дворик, ставят к стеночке и тихонечко… Ну, ты понял?

— А останки? Куда девают в таком случае трупы? — дёрнулась шлюха.

— Мы — честные воры, а не ясновидящие, — ответил один из оборванцев. — Откуда нам знать, куда девают покойников? Может, сжигают, а может, вывозят куда. Кто их разберёт?

— Стоп, пацаны. Если б вывозили или сжигали, слух бы обязательно прошёл. А так… — замолчала шлюха и, вновь достав платок, шумно высморкалась. — И потом, на кой ляд перед управлением каждый день стоит машина, в которую грузят навоз? Здесь что, ферма? Нет, нет, нет, парни. Червячок есть. В натуре. Мамой Чоли клянусь.

— Конечно, есть! — весёлый жизнерадостный баритон прозвучал слева.

Вслед за ним послышался лязг металла. Тучный полисмен отпер замок в клетку, открыл скрипучую решётчатую дверь и подошёл к сидящему на полу Мише.

— Ну что, дружище, пойдём что ли? — кивнул он, пристально глядя Агафонову прямо в глаза. — Заморить червячка нам необходимо ровно в девять, а сейчас уже половина доходит. Тебе ж нужно переодеться, позавтракать, винца хлопнуть для храбрости. Да и тварь любит, когда мясцо сочное. Вот скажи мне, чудила, какого рожна ты стал бродягою? Ведь все прекрасно знают закон…

— Я не знаю! — крикнул Миша. — Я вообще не местный.

— Не знает он… Поднимайся давай. Вставай, — поторопил служитель закона. — Незнание не освобождает… Ну что, сам пойдёшь? Или помочь?

Жирный покрутил перед носом Агафонова электрошокером.

— Сам пойду. — Миша, опираясь спиной о железные прутья клетки, поднялся на ноги.

— Вот и славно, — кивнул полицейский. — Вот и хорошо. Ненавижу таскать на себе вонючих бродяг. Ты хоть мылся-то когда в последний раз? Разит от тебя, как из выгребной ямы. Всё управление провонял, козёл.

Миша промолчал.

— Базар фильтруй, начальничек, — без всякой робости проговорила мадам. — Это вашими проклятыми законами тут воняет. Парень, запомнил, что я сказала?

— Запомнил, спасибо, — кивнул Агафонов. Даже силы нашёл на улыбку, пусть и вымученную. — Давайте, бедолаги. Не поминайте лихом.

— Удачи тебе, бродяга! — в один голос крикнули сидельцы.

Мишу вывели из клетки и заперли решётку. Впереди шёл толстяк, по бокам и сзади пристроилась троица конвойных, а помещение так и кишело полицейскими. Шальную мысль о побеге, промелькнувшую было в голове, Агафонов отбросил. Дохлый номер.

Из офиса они вышли в широкий сводчатый коридор, стены, пол и даже потолок которого были выложены серой плиткой. Дешёвой и прочной. Расстрельной.

— Интерьерчик ничего себе. Дизайнерская работа? — притворно весело спросил Агафонов.

Охвативший всё его существо панический страх подгибал колени, тряс руки, колол под ложечкой, рвал мозг.

— А ты, бродяга, шутник, — громко рассмеялся один из конвойных. — Червячок таких любит.

— Молитесь, чтобы ваш червяк от хохоту не лопнул, — дрожащим голосом огрызнулся Миша.

Его ввели в небольшую белую комнатку, посреди которой стоял богато накрытый стол с приборами на пятерых. На низенькой кушетке у стенки лежали коричневая кожаная куртка, такие же штаны, рядом на полу возвышались красные ковбойские сапоги сорок последнего размера.

— Быстренько переодевайся в пищевую оболочку, — кивнул жирный конвоир на одежду, — и приступим к трапезе.

— В пищевую оболочку? — переспросил Агафонов. — В кожу? А не всё ли равно вашему червячку, в чём он меня съест?

— Э, приятель, не скажи, — покачал головой полицейский. — Нужно всё натуральное, а на тебе сплошь синтетика. У монстра может случиться несварение. Ты даже представить себе не можешь, какое неприятное это зрелище, когда его тошнит. Кошмар! А убираться? Тебе-то хорошо. Тебе всё это дерьмо, прости, грузить не придётся.

Конвойные дружно рассмеялись. «Всему этому дерьму» ближайшая перспектива совсем не улыбалась. Оно молча скинуло с себя изорванный спортивный костюм и не спеша облачилось в кожаные доспехи. Всё в пору. Даже сапоги нужного размера подобрали. Предусмотрительные, сволочи.

— А что, здоровяк, тебе идёт! — жирный полицейский критически осмотрел новый облик бродяги.

— Хорошо сидит костюмчик! — поддакнул другой. — Жаль, дружище, что тебя в нём никто кроме нас не увидит.

— Кто знает? — пожал плечами Миша.

Удивительно, но страх, ещё минуту назад терзавший душу, бесследно исчез. Сомнения по поводу того, останется ли он жив, тоже испарились. Былая уверенность в своих силах и волю случая, присущая «декодеру», вернулась, остановив маятник колебаний в положении «висеть и не колыхаться».

Сейчас Навигатор не чувствовал ничего. Кроме голода.

— Ну что, шмотки обсуждать будем или перекусим? — спросил он окрепшим голосом у жирного, который, судя по всему, был здесь главным. — Сколько времени осталось?

— Минут двадцать, — посмотрел тот на часы. — Что ж, ты прав. К столу, господа.

Миша с удовольствием поглощал великолепно прожаренное седло барашка под острым соусом, заедая его мягким душистым хлебом и свежими овощами. Превосходное красное вино, постоянно доливаемое ему в бокал одним из конвоиров, исчезало, словно по мановению волшебной палочки. Маринованные анчоусы, солёные грибочки, паюсная икра… Навигатор ничем не брезговал. Желудок громко урчал от удовольствия. Полицейские, которые до сегодняшнего дня ни разу не видели, как обречённый на смерть человек с аппетитом расправляется с богатой снедью, приготовленной на пятерых, молча пялились на довольного бродягу и отказывались верить собственным глазам.

— Кстати, — проговорил Навигатор, опрокинув в глотку очередной бокал красного, — вы случайно моих вещей не брали? Компаса там, паспорта, денег?

— Они в моём сейфе, — ответил жирный.

— Не забудьте потом вернуть, — улыбнулся Навигатор. — Да! Давно хотел спросить! Мне полагается последнее желание?

— Конечно, — пожал плечами один из конвоиров. — Что мы, звери зверские?

— Прекрасно, — кивнул Навигатор. — Когда поведёте меня к своему червячку, дайте какую-нибудь саблю. Или меч. Можно?

— Можно-то можно, парень, — вздохнул жирный. — Да только толку от твоей сабли никакого. Ты уж мне поверь. На эту тварь с гранатомётом идти надо… Ну и законы у нас, кто их только выдумывает? Смотрю на тебя — приличный, вродь, человек. Какого рожна ты в бродяги-то подался, а? Жил бы себе как все нормальные люди, работал где-нибудь, да хоть и у нас… Несёт вас, люди, мотаться по белу свету. Свободу им подавай! Волю вольную… Ладно, приятель, время. Заканчивай трапезу, пойдём.

Навигатор взял из вазочки пару салфеток, вытер рот, руки и откинулся на спинку стула.

— Хорошо у вас готовят, — довольно произнёс он. — Повару респект.

— Передам, — кивнул жирный и, грузно опустившись на колени, пошарил рукой под кушеткой, на которой недавно лежала новая Мишина одежда.

Через несколько секунд полицейский вытащил на свет пыльную палку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась как будто бы старинным артиллеристским палашом.

— Держи свою саблю.

Навигатор бережно взял из рук полицейского оружие, вытащил палаш из простеньких ножен на пару дециметров и с изумлением прочитал выгравированную на клинке надпись. Вслух:

— «Panasonic. Made in PRC». — Улыбнулся. Поднял глаза на конвойных. Уточнил: — Китайский?

— А где ты другие видел? Пошли, три минуты осталось, — махнул рукой старший конвоир, с трудом подняв своё жирное тело с колен. — Если опоздаем, червячок выть начнёт. Оглохнут все.

— Пойдём быстрее, пойдём, — заторопили Навигатора и остальные конвойные.

Они покинули трапезную. Двинулись по коридору к дальней двери, из-за которой раздавались звуки, напоминающие удары гигантского молота, вбивающего в землю бетонные сваи. Когда створка под мощным ударом ноги тучного конвоира распахнулась наружу, Навигатора вытолкнули в просторный внутренний двор полицейского управления. Через пару секунд он услышал из-за спины звук задвигаемого засова.

Навигатор вынул из ножен палаш. Осмотрелся.

Высокие голые стены. Ни окна, ни выступа, чтоб забраться повыше. Посреди площадки высоченная, с трёхэтажный дом, куча желеобразной красноватой массы. Где же монстр?

Удары молота, тем не менее, здесь звучали гораздо громче, чем в коридоре. Но откуда они доносились, было непонятно — слишком путала звонкая акустика ограниченного пространства. Впрочем, догадаться о том, где обитает чудовище, труда Мише не составило. Он настороженно держа на изготовке палаш и в любой момент ожидая нападения, двинулся к подрагивающей желейной массе. Только б со спины не заполз.

Ну, давай же! Покажись из своей пещеры, гадёныш!

Постояв с полминуты в десятке шагов от кучи, Навигатор, непрерывно озираясь, на цыпочках двинул в обход. Когда противоположная стена двора открылась его взору полностью, стала понятна и природа грохочущих звуков. Из желейной массы торчал склизкий и толстый, метра два в диаметре, хвост дождевого червя. Невиданных, правда, размеров. Он то взлетал в воздух, то шлепался на брусчатку, оставляя после каждого удара всё более глубокую канаву. Значит, вот ты где, мерзота.

— Ну что? Я здесь, дружище! Выползай! — громко крикнул «обед». — Посмотрим кто кого!

То, что произошло дальше, Навигатор позднее вспоминал не без леденящего кровь ужаса. Нет, полагая, что грохочущий отросток, разбивающий мостовую и есть хвост твари, он не ошибся. Подвох крылся в другом — мерзкий червяк не прятался внутри желеобразной кучи, а сам был ею. Кучей.

Не прошло пары секунд после бравого клича, груда заколыхалась гораздо активнее и начала быстро опадать. Хвост выпрямился и медленно, то, сжимаясь в гармошку, то, вытягиваясь в бревно, пополз к стене. Достигнув преграды, повернул обратно и двинулся к месту, где стоял загипнотизированный зрелищем Навигатор с опущенным к земле палашом. Гигантский червь разматывался, словно живой клубок. Совсем скоро мягкая гора исчезла совсем, а почти всё пространство двора заняла устрашающая, хаотически двигающаяся кольчатая биомасса, ни начала, ни конца которой обескураженный воитель не видел. Но чувствовал, что монстр, разматывая кольца свои и коленца, готовится к нападению. Вот только откуда его — этого самого нападения — ждать?

Надо было начинать как-то реагировать. Срочно.

Навигатор закрыл глаза, несколько раз сильно встряхнул головой, после чего разомкнул веки, поднял палаш и с силой рубанул им по ближайшему из движущихся сегментов червя. Острая сабля отлетела от упругого тела монстра, как палочка от барабана, не причинив твари никакого вреда. Жирный был прав — с холодным оружием здесь делать нечего. Гранатомёт бы точно не помешал.

Но ведь нельзя же сдаться просто так? Без боя?

Почувствовав, что сейчас вновь запаникует, Миша оглушительно заорал и, то ли от страха, придавшего ему сил, то ли от нахлынувшего от безысходности воодушевления, совершил немыслимый прыжок с места, взлетев совершенно чудесным образом на тело монстра. Он и не предполагал, что приземлится на тот самый хвост, который ещё несколько минут назад с грохотом разрушал площадку. И тем более не думал, что это обстоятельство невероятным образом спасет ему жизнь.

Чтобы хоть как-то удержаться на черве, Навигатор, вложив в удар всю мощь своего отчаяния, вонзил клинок в тело твари между живых колец — там кожа оказалась значительно мягче — и крепко, обеими руками ухватился за рукоять. Оглушительный, просто какой-то невероятный по силе крик боли, вырвавшийся из пасти чудовища, которая, потянув за собой всю ненасытную тушу, волной взмыла в воздух и зависла над Мишиной головой, заставил потрескаться штукатурку на серых стенах здания. Ужасный, раскрытый зев монстра, утыканный острыми и длинными, как пики амазонок, отростками источал оглушительное зловоние. Вот-вот, и эта смрадная живая пещера камнем рухнет вниз и схватит несчастного Навигатора, разорвёт его тело, превратит в колбасный фарш.

Однако подобная прыть червю оказалась чужда. Нелегко гигантам быстро маневрировать, знамо дело. Монстр плавно оторвал от земли хвост с всадником и, одновременно опуская голову, понёс их навстречу друг дружке. Когда зубастая зловонная пасть была в полуметре от Мишиной головы, Навигатор, рискуя свалиться на брусчатку с пятиметровой высоты, выдернул палаш, и, балансируя на теле твари, лихо сбежал на ту его часть, что лежала на тверди. После чего спрыгнул на площадку.

Получилось ловко. И красиво.

Тем временем глупый червяк, не заметив подвоха, заглотил собственный хвост и сейчас медленно, но неотступно втягивал в пасть себя самого. Как шланг помпы всасывает набравшуюся в трюм воду.

Миша, ловко проскользнув под изгибом исполинского тела, бьющегося в первых и редких пока конвульсиях, достиг стены и осторожно, бочком, добрался до угла двора, в котором и застыл в относительной безопасности. Как оказалось, и этот манёвр Навигатор совершил не зря. Чудовище, поняв, что пожирает самое себя лишь тогда, когда было проглочено с десяток метров живой плоти, попыталось рвотными движениями вытолкнуть хвост обратно. Но то ли острые наросты пасти не дали этого сделать, или просто червячку не хватило сил, но вскоре он, задыхаясь, отчаянно забился, разнося высокие стены ударами тугого перекрученного кольца ожившей «ленты Мёбиуса». Громадные куски кирпичной кладки и целые пласты штукатурки сыпались вниз, покрывая трещинами асфальт площадки, и если бы Агафонов остался посреди двора или просто прижался к стене, он бы точно погиб. В угол же долетали лишь относительно мелкие осколки, которые даже боли не причиняли. «Натуральная оболочка» удар держала не хуже рыцарских доспехов.

Всё закончилось минут через десять.

Жуткие холмы ещё подёргивающейся, но быстро коченеющей плоти монстра образовали во дворе полицейского управления весьма странный ландшафт. Не без труда преодолевая все эти кочки и канавы, к Навигатору пробирались десятка два полицейских. Первым, с удивительной прытью для своей комплекции, двигался тот самый толстяк, что передал Навигатору таки пригодившийся «Панасоник».

Агафонов, до которого, наконец, дошло, что всё уже позади, выронил палаш, сполз по стеночке на корточки и закрыл лицо руками. Тело его пока ещё тряслось в конвульсиях рыданий — то ли от пережитого страха, то ли от возбуждения, — но голова уже соображала.

Хотел заморить червячка? Ты его заморил. Можешь радоваться, Михал Михалыч. Только тихонечко, ок? Чтоб не сглазить…

Глава двадцать шестая Семь пятниц на неделе

Давно стемнело, а Предо всё сидел на скамеечке в парке и размышлял, прикуривая одну сигарету от другой. Та информация, что выдал ему Архитектор жизни, постепенно вырисовывалась в голове в картину. Законченную, впечатляющую замыслом и размахом, но, увы, не слишком-то вдохновляющую на продолжение творчества.

Бесспорное существование до сих пор неведомых хранителю бездушных людей казалось теперь настолько очевидным, что стыд за собственную недальновидность коробил всё существо небожителя. Разъедал ангельскую натуру подобно разлитой концентрированной кислоте, пожирающей плоть.

И ещё проблема. Где-то поблизости металась живая душа, неизвестно зачем стремящаяся сюда.

С одной стороны, ничего невозможного в том, чтобы отвратить её визит в Тики Ту нет — достаточно сбить с курса… С курса, который она пока прокладывает на удивление легко. С другой… А почему стоит ей вообще мешать?

Почему? Нет, наверное, всё-таки стоит. Итак.

Во-первых, человеческой душе в Тики Ту не место. Как божий день ясно. Последствия явления такого рода непредсказуемы для Бытия.

Во-вторых, лиссы. Что это вообще за твари такие? Каковы их функции, кроме надзора за порядком, установленным Архитектором жизни? От этих существ настолько веет опасностью, что хорошего не жди. И потом, Якушев говорил, что ещё до его появления в Тики Ту и до начала строительства града обретения душ — стало быть, вообще во времена бездушного хаоса — лиссы уже были… Нда… Хорошая загадочка. Как бы её разгадать? Побыстрее и без ущерба.

В-третьих, сам Тики Ту. Как этот мир мог оказаться в самом средоточии сокровенных мыслей простой девочки? Или, может, это её собственные мысли занесло в опасную близость от Тики Ту? В любом случае, собрать информацию надо. Надо!

Какой кошмар…

Предо скомкал пустую сигаретную пачку и швырнул в ближайшую урну. Попал.

На улице холодало. Но идти в колокольню-гостиницу пока не хотелось. Чем там можно заняться? Дружить весь вечер с телевизором? Или дежурить возле бара? Сидеть, сложа руки? Спать? Ох, совсем не до сна сейчас. Навязчивые мысли даже отдохнуть толком не дают.

Может, стоит вернуться к Архитектору? Отбросив гордыню, упасть пред ним на колени, попросить выпустить его отсюда? Хм… За просто так? Нет. Дохлый номер. Не отпустит. Бесплатный сыр только в мышеловке. А свободу надо завоёвывать. Или зарабатывать. Эх, знать бы как!

Влас Степанович с конкретикой будущего задания, которое наконец-то озвучил, торопиться, похоже, не собирается. О, Всевышний… Сколько можно ждать?

Ждать… ждать… ждать…

Наступил день. Серый, как жизнь в больничной палате.

Предо, который накануне не мог заснуть до рассвета, пробудился ближе к полудню. Стоя перед окном и отхлёбывая мелкими глотками только что сваренный кофе, он невидящим взглядом скользил по тоскливой панораме бездушного мегаполиса, рассуждая всё о том же, о чём и накануне вечером… Вот на кой Архитектору тащить сюда живую душу? Чем девчонка так его привлекла? И ещё. Нахрена, извините, привлекать к своим планам — к пустяковой, в общем-то, операции — ангела-хранителя? Да ещё и такого высокого уровня. Кто-нибудь скажет?

Предо интуитивно чувствовал, что попал в Тики Ту не просто так. Но кто приложил к этому попаданию руку? Архитектор жизни? Или, может, сам Всевышний? Хм… Был ведь ещё Ферериус… Или… Почему, собственно, был? А вдруг есть? До сих пор? А что — отделался лёгким испугом. Или очередным выговором. Запросто. С его-то послужным списком…

Вообще, все эти закулисные игры раздражали давно и неимоверно. Но в то же время суть интриги, затянувшей хранителя в град обретения душ, оставалась настолько тщательно запрятанной, что было даже интересно. И Предо каждым пёрышком своих крыл чувствовал — откажись он участвовать в начавшейся трагикомедии, потом будет непременно жалеть. Не исключено, что сильно. И всю оставшуюся жизнь.

Загадок, конечно, много больше, чем хотелось бы. Но и разгадки оказываются куда более неожиданными, чем можно предполагать. Та же природа Тики Ту… Это ж надо — бездушные. Бездушные люди! Буквально.

А как вам понравится местный календарь?

* * *

Вообще, с днями недели в Тики Ту наблюдалась серьёзная путаница. Несусветная.

Первые месяцы такое безобразие здорово веселило скучающего ангела. Он даже — и не без удовольствия — посвятил недели полторы разбору численников. Надеялся, что вот-вот… ещё чуть-чуть и всё в его голове встанет на свои места. Увы. Так ничего и не понял. И начал раздражаться.

На отрывном календаре, висящем на стене в столовой его колокольни, каждый следующий день значился пятницей. На плакатах магазинов и ресторанов постоянно чередовались субботы с воскресеньями. Над проходными заводов застыли на электронных табло исключительно понедельники. Часы в парках указывали, что сегодня, де, вторник, а музеи и выставки, работающие без выходных, как, впрочем, и все остальные заведения и предприятия, гласили объявлениями: «День для посещений и экскурсий — среда».

На деле получалось, что каждый тикитуанец вправе выбрать себе день по вкусу и жить этим днём столько, сколько пожелает. Предо, которого, понятно, смущало, что у него семь пятниц на неделе, причём не в переносном, а в самом, что ни на есть прямом, буквальном смысле, пытался найти новый ритм жизни. Он то ускорялся, завтракая, обедая и ужиная по три раза на дню, то решительно тормозил, не вставая с постели по двое суток. Однажды хранитель взял в книжной лавке несколько традиционных на первый взгляд календарей, но стоило принести их в колокольню и сорвать упаковочную плёнку, как тут же оказалось, что еженедельные семь пятниц его тикитуанской жизни никуда не пропали. Всё в силе.

Да, вынужденное безделье и постоянные сомнения не очень-то радовали. И когда Архитектор жизни во время их вчерашнего рандеву обмолвился, что через недельку придёт всеобщий Чистый Четверг — день, непосредственно касающийся всех и каждого, — хранитель почувствовал облегчение.

— Понимаете, дорогой мой Предо, — говорил Влас Степанович, — такая календарная система, как в Тики Ту, смешна только на первый взгляд и только тем сущностям, что обладают собственной душой. На самом деле подобное временóе ноу-хау является частью Архитектуры здешней жизни. Можете не верить, но моим подопечным очень удобно. Возьмём, к примеру, понедельник — первый день рабочей недели. До выходных далеко, и трудящимся ничего не остаётся, как идти на работу. Это разве не нормально?

— Ну, с субботами и воскресеньями ресторанов и торговых заведений всё более или менее понятно, — улыбнулся ангел. — Народ отдыхает — выручка растёт. Так?

— В общих чертах — верно, — кивнул Якушев. — А вот со вторниками и средами я здорово помучился. Пока не сообразил, что если в музеях выходной — вторник, то они обязательно должны быть открыты по средам. Во вторник же перед вами раскрыты ворота всех скверов и парков. Нечего сидеть в духоте! Наслаждаемся свежим воздухом!

— Но зачем? — Предо не понимал самого смысла такой расстановки. — Почему, дорогой Влас Степанович, вы не взяли за основу земную систему? Она ж максимально проста и невероятно удобна. Какой работяга, скажите мне пожалуйста, переживёт тридцать понедельников один за другим? И кто из нормальных людей будет сидеть в кабаке изо дня в день, оправдываясь, что в выходные он имеет право? Кто?

— Э-э, уважаемый Предо, тут не всё так просто. Здесь вам не Земля. Здесь, если хотите, исправительное учреждение нового типа. И потом, у каждого в квартире есть индивидуальные календари, — рассмеялся Архитектор жизни. — Их они придерживаются в повседневной жизни. Ещё одно моё ноу-хау. Если календарь отдельного индивида показал, что сегодня суббота, какой ему смысл идти на работу, где всегда понедельник?

— Всё равно ничего не понимаю, — отрицательно покачал головой хранитель.

— А вам и не надо ничего понимать, — пожал плечами Влас Степанович. — Примите как данность. В нашем городе каждый индивид старается обрести душу. Старается, между прочим, изо всех сил. Повторяю, Тики Ту — не курорт и не санаторий. Тики Ту — тюрьма! Как бы странно это сейчас ни звучало. А в любой тюрьме, как известно, есть режим. У меня в городе не человек выбирает день, когда ему поработать или отдохнуть, а календарь, подстраиваясь под индивидуальные особенности человека, напоминает ему, чем сегодня заняться. Разве плохо? Вот, смотрите… Просыпаетесь утром и чувствуете себя таким же измождённым от непосильного труда, как и накануне вечером, отрываете очередной листочек с календаря, и — бац! — на вас обрушился вторник. Ага, сразу всё ясно — пора отдохнуть, освежиться. Но не в рюмочной, а на свежем воздухе. И человек идёт в парк. На одном инстинкте. Каково, а?!

— А на заводе в это время простаивает его станок, — скептически произнёс Предо.

— Отчего же простаивает? За станком тот, у кого вчера был выходной, — улыбнулся Архитектор. — И не переубеждайте меня! Умный календарь — одно из полезнейших изобретений, позволяющих жить моим бездушным бедолагам без особого внутреннего напряжения. Вы ведь не можете не согласиться с тем фактом, что кому-то двух выходных мало, а другим, наоборот, и одного много?

— Пожалуй, — кивнул Предо. — Но у меня есть ещё парочка вопросов. Можно?

— Да сколько угодно. Валяйте.

— Отлично, — поблагодарил хранитель. — Итак, вопрос первый. Почему же у меня в календарях семь пятниц на неделе?

— А вы до сих пор не поняли? — весело рассмеялся Влас Степанович. — Право, не разочаровывайте меня, дорогой Предо. Вы ж не какая-то бездушная тварь. Вы — ангел. И пусть невольный, но гость. Это нынешние тикитуанцы в своих земных воплощениях были насильниками, убийцами, разбойниками, хроническими завистниками, стукачами и прочими вероломными ублюдками. Теми, кого все одухотворённые ненавидели. И, надо заметить, небезосновательно. Хоть их личная вина в совершенных ими же злодеяниях минимальна. Бездушные, они ж как дети. Их личный кодекс морали не включает в себя общечеловеческих ценностей. Если он — этот кодекс — вообще есть. Потому что ваш дорогой Всевышний сам отказался признать их своими детьми. Он их бросил, а не они отказались от Бога. Понимаете? Они б, может, и помолились, задумались бы о бессмертии души, но… — Архитектор стал серьёзным. — Давайте ваш второй вопрос.

— Второй так второй. Будем считать, что на первый вы ответили, — пожал плечами Предо, но вдруг почувствовал резкую боль, что пронзила основания его крыл. Превозмогая тяжесть приступа, он всё же выдавил из себя: — Почему в ваших календарях, добрейший Архитектор, совсем нет четвергов?

Влас Степанович встал с кресла и подошёл к высокому застеклённому бару, откуда достал бутылку дорогого марочного коньяка. Вернувшись на место, откупорил и разлил напиток по рюмкам.

— Давайте-ка выпьем, уважаемый ангел, — предложил он. — А потом я постараюсь объяснить и эту… эээ… скажем, несуразицу.

— Давайте, — согласился Предо.

Приступ боли постепенно отпускал. Они молча подняли рюмочки, пригубили коньяк, и Влас Степанович задумчиво провёл пальцем по переносице.

— Самому удивительно, но некоторые вещи здесь, в Тики Ту, — заговорил он, — лежат вне пределов моего понимания… Когда я разрабатывал свою календарную систему, четвергу отдавалась роль «чистого» времени. По моей задумке горожане в этот день должны были делать уборку в своих домах, ходить в бани, благоустраивать парки и улицы… Но лиссы, которые — да вы и сами заметили — здесь чересчур самостоятельны и тоже следят за порядком, меня слушать отказались. Они… принимают мои… эээ… чудачества. Но только до тех пор, смею вас уверить, пока мои планы не входят в противоречие с их. Вы ж видели, Предо, какая здесь чистота? Больше скажу, такой же безупречный порядок и в квартирах жителей… Иначе они рискуют оказаться в Месте. Лиссы всё видят… Общественных бань они тоже открыть не позволили. Мол, зачем? Ведь в каждом доме есть ванные комнаты, и с гигиеной у тикитуанцев полный в порядок… Эта поистине маниакальная страсть лиссов к безупречному порядку меня самого порой пугает. Я не могу найти ей сколько-нибудь приемлемого объяснения… А насчёт четверга… В новом Уставе города, который я написал самолично лет этак несколько тому назад, на следующее утро невесть откуда взялся пункт, к которому я не имею никакого отношения. Представляете?! Параграф этот идёт под четвёртым номером и дословно гласит: «Учредить один раз в некоторое несоменнное время день Чистый, именем Четверг». Некоторое несомненное время! О как! И, кстати, дорогой мой уважаемый ангел, через несколько суток нам с вами представится возможность впервые стать непосредственными участниками этого невероятного события.

— Через несколько дней? — удивлённо переспросил Предо. — Впервые? Простите, но, насколько я помню, вы покинули своё земное воплощение более пятидесяти лет назад. Не ошибаюсь? Неужели ж на вашей памяти ни разу не было подобных «праздников»?

Архитектор жизни вновь наполнил рюмки, взял свою и, выдержав паузу, произнёс еле слышным шёпотом:

— Приведите в Тики Ту девочку, уважаемый ангел. Помогите мне заполучить её душу. Отыщите её до четверга и, умоляю… Не делайте глупостей.

— Хорошо, допустим, — кивнул Предо. — Но у меня есть третий вопрос…

— Да? — насторожился Архитектор.

— Вам-то, Влас Степанович, какое дело до души какой-то там девчонки из ныне чуждого вам мира, а? Чем она так вас привлекла? Не такая, как все? С изъяном? Или, наоборот, настолько зеркально чистая, что вам не терпится её залапать? Не объяснитесь?

— Это личное, — потупившись, ответил Архитектор.

— Что ж, — пожал плечами Предо, — тогда и я до завтра возьму тайм-аут. Принять решение вот так сразу, пардон, я не могу. Если бы вы были более откровенны со мной…

— Не могу я вам всего сказать! Не могу, понимаете?! — вскрикнул Архитектор. — В конце концов, ответ на этот вопрос лежит за пределами ваших интересов. Так что…

Замолк. Выпил. Продолжил немного спокойнее. И как-то устало:

— Это ж у вас, Предо, семь пятниц на неделе, а у меня каждый новый день — понедельник. Просто представьте, что душа девчонки — ключ. Найдите его, и замок на двери, за которой вас дожидается ваша же собственная свобода, разомкнётся. Неужели вам всю оставшуюся жизнь… заметьте, очень долгую жизнь ангела-хранителя, очень-очень долгую, почти вечную… Неужели вы хотите провести её в обществе… параноика и толп бездушных ублюдков? Решайте до завтра, если вам так хочется. Но только решите, пожалуйста. Неопределённость убивает… И уясните себе, что в случае вашего отказа мне придётся действовать самому. Грубо и неаккуратно… А это — никому не нужные жертвы. Много жертв… Архитектура жизни — страшная сила. И, если б не один законченный психопат, каковым вы меня, я знаю, считаете, она оставалась бы бесконтрольной. Неупорядоченной. Дикой. Не стоит пренебрегать хорошим к себе отношением, уважаемый Предо. Не надо.

Последние слова Влас Степанович произнёс очень тихо. Почти неслышно. Потом опустил голову и уставился в пол.

— Ступайте уже, дорогой мой ангел, — прошептал он. — Оставьте меня хотя бы до завтра…

* * *

Кофе давно остыл.

Предо отвернулся от окна и не спеша, словно опасаясь ловушки, подошёл к висящему на стене численнику, на котором подрагивал от сквозняка вчерашний ещё листок с надписью: «25 мая. Пятница».

Простояв с поднятой рукой в нерешительности должно быть целую минуту и сосредоточившись на мысли, что решение принято — он сегодня же даст Архитектору согласие на поиск и доставку в Тики Ту души Дарии Аль-Заббар — ангел взял за уголок листа и осторожно потянул его вбок. Бумага треснула, поползла, и спустя пару секунд открыла глазам хранителя новое число. Его новый день.

«26 мая. Пятница»…

Глава двадцать седьмая Попутчики

В это не до конца ещё верилось, но полицейские сдержали слово. При том, легко.

Жирный запросто вернул и паспорт, и деньги. И компас со стрелкой, направленной теперь на «Вокзал». Правда, так никто и не объяснил, каким-таким образом Миша, заснувший под деревом у дороги, проснулся на полу в «обезьяннике». Ну, да ладно. Другой мир — другие законы и правила. Мож, они телепортируют нарушителей. А? Дистанционно. Ерунда, конечно, но информации всё равно нет. Пусть так.

Навигатор, облачённый в кожаные доспехи — порванный спортивный костюм остался в мусорном баке, — с ножнами на поясе, вышел из кишащего копами здания полицейского управления. Хорошая паника. Заслужили, суки! Чешите теперь репы, как убирать эту гору дерьма. Людей они, понимаешь, заживо скармливают. Ублюдки…

Транспорта долго ждать не пришлось. Прямо у выхода стояло несколько такси. Открыв дверь первого — огромного грязного рыдвана, Миша спросил у водилы:

— На вокзал поедем?

— На какой? — отозвался тот.

— А у вас их много?

— Ну-у… Штук сорок железнодорожных и сотни две автобусных. Который нужен?

— Сколько-сколько? — Навигатор не верил своим ушам.

— Садись уже, рыцарь, — рассмеялся таксист. — Один у нас вокзал.

— Весельчак ты, однако, — покачал головой Миша, устраиваясь на пассажирском месте.

— Ага, весельчак, — не стал спорить водитель…

Город своими пейзажами напоминал растянувшуюся на десятки километров промышленную зону. Узкие дороги, зажатые с обеих сторон высокими бетонными заборами, не ремонтировались, должно быть, лет десять. «Почти как на родине», — удовлетворённо подумал Навигатор. Верхние этажи строений, выглядывающие из-за оград мрачными потрескавшимися фасадами, лишь отдалённо напоминали жилые дома — и то лишь вывешенным на балконах бельём. Изредка попадающиеся безыскусные небоскрёбы зияли мёртвыми глазницами не застеклённых окон и щетинились сотнями антенн, похожих на листья стальных папоротников.

— Мрачный у вас городок, — не смог удержаться Миша.

— Мрачный, — согласился таксист. — Зато безопасный. Сам-то откуда?

— Москва, — не стал таиться Агафонов.

— Чего сказал? — переспросил водила.

— Из Москвы, — повторил Миша. — Москва, Россия. Ты что, с Луны свалился?

— Ну ты, рыцарь, загнул! — рассмеялся таксист. — Ни разу не встречал ментов с чувством юмора! Не хочешь — не говори. Я понимаю, оперативное задание там, легенда, все дела… Но я это… молчок. Договорились?

— Договорились, — не стал разубеждать его Навигатор.

Он не собирался задавать лишних вопросов, но сам факт, что здесь, видимо, считали Москву не настоящим, а каким-то выдуманным городом или не знали такового вовсе, таки задел за живое.

Тем временем таксист плавно остановил свой драндулет перед высокими железными воротами, одна створка которых была распахнута, но въезд заграждал толстенный полосатый шлагбаум, аляповато выкрашенный матовыми белилами и блестящим битумом.

— С тебя пятьдесят таньга, рыцарь, — повернулся к пассажиру водитель.

Миша достал из нагрудного кармана куртки свёрнутые в трубочку деньги и, сняв с них резинку, взялся за уголок одной купюры.

— Таньга у меня нет, фунтами возьмёшь? — негромко спросил он.

— Естественно, товарищ, — заговорщически прошептал таксист, и в его руке немедленно появился калькулятор, на котором он тут же отстучал расчёт. — По нашему курсу будет… будет по нашему курсу… семнадцать паундов, семнадцать пенсов.

Агафонов выдернул из всё ещё приличной пачки две десятки и протянул их таксисту. Когда тот взял банкноты осторожно, словно заразные, двумя пальцами, Мише пришла в голову полезная мысль.

— Слушай, приятель, а ты мне ещё денег не поменяешь? — собравшись с духом, спросил он.

— Отчего же нет? Поменяю, — подмигнул таксист. — Нет, рыцарь, ты не мент… Сколько тебе надо? Сотню, две, три?

— Пять… Осилишь?

Водитель достал из кармана пачку денег и, быстро пересчитав банкноты, отрицательно покачал головой.

— Нет, не осилю, — всё так же тихо проговорил он. — Только на три сотни наскребу. Будем меняться?

— Давай, — кивнул Миша и отдал деньги.

— Держи, — тот в ответ протянул местные мятые бумажки. — Здесь косарь, можешь не пересчитывать.

— Спасибо, — кивнул Навигатор, спрятал деньги в карман и открыл дверь. — Доброй охоты.

— И тебе, рыцарь, — снова подмигнул водитель, а потом невпопад, снова перейдя на шёпот, добавил: — Москве, России, привет. Будешь на Луне, целуй принца.

Миша понимающе улыбнулся и, выбравшись из автомобиля, захлопнул дверь. Рыдван резко сорвался с места и рванул прочь от вокзала, окутав Агафонова вонючим чёрным облаком.

Навигатор постоял с минуту на месте, рассматривая ворота, шлагбаум, вооружённого автоматом человека, прохаживающегося возле будки и невысокое безобразное здание казарменного типа, растянувшееся во дворе за широким пустым плацем. На вокзальную площадь пейзаж никак не тянул. Скорее, на воинскую часть в безлюдной степи. Нда… Странный город.

Подойдя вплотную к шлагбауму, Миша окликнул постового:

— Эй, приятель, где у вас тут на поезд сесть можно?

Тот остановился, пристально посмотрел на Навигатора и пожал плечами:

— Как где? Здесь. Плати и проходи.

— У вас что, и вход платный? — изумился Миша.

— Естественно, — улыбнулся военный. — А где по-другому?

— Не знаю, — растерялся Навигатор. — А сколько стоит вход?

— Ну ты, мужчина, даёшь! — присвистнул постовой. — У нас Кое-Где, как везде. Косарь таньга и ни наношекелем меньше. Но и не больше.

Тяжело вздохнув, Навигатор достал только что выменянные банкноты и протянул их через шлагбаум. Солдат взял купюры, тщательно пересчитал и, свернув пополам, спрятал в сапог. Из другого сапога достал тоненькую книжечку, авторучку, что-то накарябал, оторвал листок и протянул его Мише.

— Держите, — серьёзно сказал он. — Всё включено. Билет в течение суток действителен на любое направление… Секундочку подождите, я бревнаум подниму.

— Благодарю, — кивнул Навигатор, принял листок и, дождавшись, пока постовой справится с «бревнаумом», шагнул во двор.

Пересекая плац, Миша чуть не провалился в прекрасно замаскированный растянутой газетой открытый канализационный люк. Если б его не схватил под локоть невесть откуда взявшийся чернокожий парень с пёстрой лентой вокруг кучерявой шевелюры и зачехлённой гитарой на плече. Нога уже по колено ушла в провал и, случись беда, коль не перелома, то растяжения можно было ожидать стопроцентного.

— Будь осторожнее, балбес, — нравоучительным тоном произнёс спаситель, когда Миша поднялся с колен. — Повсюду ловушки.

— Спасибо, дружище, — легко поклонился Навигатор. — Если б не ты…

— Конкретно в курсе, — отмахнулся тот. — Далеко отъезжаешь, брат?

Миша посмотрел на компас, который выдал очередной перл и дословно повторил подсказку прибора:

— «До конечной».

— Аналогично, — обрадовался чернокожий. — Шевели булками, балбес. Двигаем места забивать, иначе придётся спать на крыше. А там тоскливо, брат. Ни одного стакана, в натуре…

Проходя через зал ожидания, Агафонов бросил взгляд на табло отправления поездов. Все строки были заполнены чудесными названиями пунктов назначения: Туды-Сюды, Почём-Знаю, Туда-Вам, Куда-Нам и Там-Сям. Время отправления напротив каждого значилось одно — 13.13.

И на путях стоял только один поезд, составленный из пяти разноцветных вагонов. Парень уверенной походкой двинулся к первому, красному, на котором широченными белыми буквами, намалёванными с помощью кисти безыскусной рукой, значилось: «Кое-Где — Там-Сям». Допотопный паровоз, впряжённый в короткий состав, нервно вздрагивал и пускал в небо антрацитовые кольца тяжёлого дыма, осыпающиеся на перрон мелкой сажей. Стоящая возле открытой двери тощая проводница в респираторе и кителе с длиннющими — почти до колен — аксельбантами, мельком глянула на билеты и с возгласом: «Начальные две камеры забиты бронёй, их не замать!», пропустила пассажиров в вагон.

Миновав запретные купе, чернокожий, а следом и Миша, втиснулись сквозь узкую дверь в третье, и уселись на полки.

— И долго нам ехать? — спросил Агафонов у попутчика.

— Кто его знает, брат? — пожал плечами парень. — Иногда минут четыреста, а бывает, что и неделю. Там-Сям, брат, город, в натуре, иррациональный. На месте не стоит. Столица ж!

— Понятно, — кивнул Миша, хотя ровным счётом ничего не понял. — Тебя как звать-то?

Гитарист был на кого-то здорово похож. На кого?

— Дык Джеми, — протянул левую руку парень. — Джеми Хендрикс. Слыхал, балбес?

— Естественно, — изумился Миша, но руку пожал. — А я — Миша… Майкл. Не знал, что вы так говорите по-русски.

— Нормально, брат, — подмигнул Хендрикс. — Всё путём.

В это самое время в вагоне послышались шаги и голоса, и через несколько мгновений в купе протиснулись ещё двое мужчин.

— Привет, бродяги, — весело поздоровался первый, тоже, как и Джеми, темнокожий, но в тёмных очках и с длинными дрэдами, висящими из-под радужного берета. — На гастроли?

— Какие гастроли, брат? В гараж выбрался, не видишь? Хай, Бо. Со свиданьечком, — Хендрикс вальяжно поднялся на ноги и манерно обнял первого вошедшего, как близнец похожего на реггей-идола Марли.

— Джеми, брат, это мой новый аниматор.

Бо повернулся боком ко второму вошедшему, пожилому элегантному мужчине в широкополой шляпе и похлопал его по плечу. — Брандо. Марлен Владленович. Знакомы?

— Наслышан, — кивнул Хендрикс и, достав из внутреннего кармана кожаного пальто тоненькую фляжку. — Виски?

— Нет, спасибо, у нас своё, — поблагодарил Брандо, расстегнул пряжки большого саквояжа и достал оттуда четыре бутылки ямайского рома.

— А где, брат, твоя прежняя постановщица? Кажись, Маринка?

Миша насторожился.

— Не Маринка, брат. Мáришка.

Навигатор расслабился.

— Да ну её, — отмахнулся Бо. — Надоела, брат. Ну, я её и затрахал до смерти. В прямом и переносном смысле.

Оба от души расхохотались.

— А с тобой кто, ниггер? — отсмеявшись, спросил Бо.

Он внимательно оглядел Мишу с головы до ног.

— Стильный прикид. Жаль, размерчик не в натуре. Балбес, шузы продашь?

— Отстань от баклана, — ответил Джеми и выдал приятелю лёгкий хук в челюсть. — Это Майкл. Типчик реально заморил червячка. Сегодня. Я не попутал, балбес?

— Не попутал, — кивнул Навигатор, удивляясь, как быстро по городу расползлись слухи о недавней битве с полицейским чудовищем.

— Ну, ты монстр, балбес! — восхищенно закивал Бо. — Ну, ты, в натуре, титаник! Ну, мы сейчас это сбрызнем! Марлен Владленыч, мальчик мой, виндуй за стаканами. И пусть там Эта закуски какой-нибудь изобразит. Райт?

— Может, когда тронемся? — робко возразил Брандо.

— Да ты уже тронулся, пацан, — цыкнул на него Бо. — Виндуй, я велел!

— Слушаю и повинуюсь, босс, — аниматор, скорчив брезгливую гримасу, поклонился, спрятал за пазуху только что раскрытый журнал и нехотя встал. — Чем закусывать изволите?

— На твой нюх, — отмахнулся Джеми и тут же переключился на Мишу. — Тóлкни нам, балбес, о славном своём подвиге. Система жаждет хавать мыла.

— После второго стакана, — весело отмахнулся Миша.

Музыканты опять расхохотались. Не успел затихнуть последний всхлип, в купе появился Брандо с тремя гранёными стаканами в одной руке и большим блюдом с закуской в другой.

— Вау, Марлен Владленыч, а ты конкретный, в натуре! — похвалил помощника Бо. — Ну-ка посмотрим, чего ты тут притащил? Колбаска «докторская», сырок «дружба», хлеб «бородинский», огурчики «ярославские»… Нет, я не понял, мальчик мой! Что за нах? А где шоколад?

— Спокойно, босс, — невозмутимо ответил Брандо и, поставив все на столик, вытащил из кармана пару плиток «Особого». — Такой подойдёт?

— Не, ты, белоснежка, надо мной реально прикололся, — набычился Бо.

— Шутка, босс, — улыбнулся аниматор, спрятал горький шоколад обратно в карман и достал оттуда же пару плиток «Алёнки».

— Ты так больше не шути, чел, — облегченно вздохнул Бо. — Вспомни Маришку, чел.

— Совсем, в натуре, мальчика запугал, — встрял в перепалку Хендрикс. — Налей братьям…

Поезд тронулся. Хлипкий на вид паровоз развил такую скорость, которой позавидовал бы и «Сапсан», и японский синкансэн. После второго стакана Миша под монотонный стук колёс, как и обещал, поведал попутчикам о своём утреннем поединке с червём. Бо с Джеми только присвистывали и выдавали реплики типа «в натуре, даёшь!» и «круть, балбес!». Марлен Владленович Брандо, отхлёбывая мелкими глотками остывший чай, скептически морщился, но не перебивал, а через пять минут после начала рассказа вообще достал из своего безразмерного кармана мятый «People» и зашуршал страницами. Впрочем, никто кроме Миши на него внимания не обращал.

Когда первые четыре бутылки рома были прикончены, на столике выросло ещё столько же. Таких же. Откуда ни возьмись, соткалось прямо из воздуха новое блюдо с закуской. Аниматор, укутавшийся в табачный дым, чудился Мише дрессированным белым медведем в шляпе, а чернокожие музыканты, безостановочно о чём-то спорящие, смеющиеся и размахивающие руками — цирковыми шимпанзе. Навигатор, чей мозг был напрочь убит чудовищным количеством алкоголя, провалился в мутную бездну сна, которая, однако, довольно скоро расцветилась радужными вспышками, из которых одна за другой возникали женщины. Знакомые и незнакомые, но все голые. Марина, стыдливо прикрывающаяся двумя тяжеленными чемоданами, секретарша Людочка на офисном столе с высоко поднятой в руке настольной лампой, Светлана Владимировна с бейсбольной битой на берегу заросшего рогозом пруда, какие-то две юные студентки в очках и с картонными папками подмышками. И все хотели его — Навигатора. А у него лишь судорожно тряслись руки, из безвольного рта текли слюни и с пульсирующей болью то расширялась, то сужалась собственная голова, требуя ведро аспирина и кружку холодного пива… Пива светлого… Пива тёмного… Пива…

— Так светлого или тёмного, брат? — громкий вопрос прозвучал в самое ухо, отчего тяжёлый колокольный язык шандарахнул по мозгам с такой дикой силой, что раскрывшиеся вмиг глаза чуть не вылезли из орбит.

— Пожалуйста, потише, — шёпотом произнёс Навигатор и приложил к губам дрожащий указательный палец.

— Бери портер, балбес. Получится гуманнее, — сквозь туман улыбался Джеми, протягивая высоченный бокал. — Пинта, брат. И не дэцелом меньше.

Миша трясущимися руками взял бокал и, поднеся его ко рту, не отрываясь вылакал содержимое. Полегчало практически сразу. Только боль ушла не совсем.

— Повторить? — весело подмигнул Бо, но затем констатировал факт: — Да, балбес, бухалово, в натуре, не твоё. Может, травки?

— Повтори, — еле слышно произнёс Навигатор.

После второго бокала стало вообще хорошо.

В купе вошёл свеженький аниматор.

— Эта сказала, что через час приземляемся. Кофе будете, босс?

— Тебя будем, мальчик, — засмеялся Бо. — Тащи свой кофе. И шоколад не забудь.

Когда Брандо вышел и тихонечко прикрыл за собой дверь, Джеми, словно эхо, повторил реплику Бо:

— Да, балбес, бухалово, в натуре, не твоё… Кстати, Бо, ты помнишь ту девчонку, с которой мы катили в Там-Сям пару месяцев назад?

— Какую девчонку, брат?

— Ну, ту? Которая тоже конкретно вырубилась, брат? Ну? Со стакана?

— А-а, мелкая? — Бо, кажется, что-то припомнил. — И, в натуре?

— Так это, брат. Типа сама Хозяйка. Сечёшь?

— Какая хозяйка, брат? — не понял Бо.

— Такая, брат. Конкретная, в натуре! — аж присвистнул Джеми. — А мы её ромом, сука. Дурак ты, брат. Имбецил и укурок. И я с тобой, до кучи. Шампанского надо было брать.

— Да ты гонишь, ниггер, — отмахнулся Бо, пропустив слова о шампанском. — Если б цыпа была Хозяйка, она б с нами не ехала. Типа, охрененное счастье — с балбесами вроде нас в паровозе бухать.

— Ну, типа, и? — пожал плечами Джеми. — Только мне Эта с аксельбантами шепнула. А ей таксист, что в Там-Сяме до Гималайки девочку вез. За что взял, брат, за то и толкаю. Типа, Хозяйка сбрендила. Хочет в Тики Ту. Потому и это… Инкогнито, в натуре.

— Тише ты, балбес, — зашипел Бо. — Вспомни Тики, глаза выпадут. Помалкивай, ниггер.

Миша навострил уши.

— Тики Ту? — переспросил он.

— Тс-с, чучело, — в один голос зашипели на него музыканты. — Беду накличешь.

— А что я такого сказал? — удивился Миша, который окончательно ожил.

— То, что сказал, повторять не стану, балбес. Запомни, брат — здесь так, как Хозяйка захочет. Андестенд? А с тем местом, которое ты назвал, не ясно ни хрена. Живых душ оттуда не выходит.

— Почему? — не понял Агафонов.

— Захочешь, узнаешь, — хриплый голос прозвучал, как гром среди ясного неба. — Потерпи до завтра.

Навигатор и не заметил, как в купе вошёл Брандо. Он теперь стоял у двери, балансируя четырьмя чашками на блюдечках.

— Мальчик, чёрт! — в один голос выругались Джеми и Бо.

— Что-то случилось? — их тревога передалась и Мише.

— Пока не случилось, балбес. Но как только, так сразу, брат. Непременно и обязательно, — поник головой Бо. — А не к дьяволу ли наши гастроли, Джеми? Может, ну его этот Там-Сям, брат? Дырявая голова, столько бухать… Это ж надо — забыть про Чистый Четверг… Чёрт!

— Да, братишка Бо, влипли мы с тобою по самое не бренчи, — печально кивнул Джеми.

— Попали, попали, — весело и как-то слишком уж радостно, по-детски, запел Марлен Владленович, — ах, как мы попали!

Глава двадцать восьмая Там-Сям

Пункт назначения встретил путников холодной и какой-то слишком осенней, несмотря на начало лета, изморозью. Бо с Джеми, хлопнув на прощанье Мишу по спине, скрылись за тонированными стёклами припаркованного у выхода с перрона длинного белого лимузина о шести парах колёс. Марлен Владленович, постояв напротив Навигатора с минуту и чуть не просверлив взглядом в его лбу дырку, сунул в руку Миши шоколадку «Вдохновение», так же молча повернулся на каблуках и проследовал за музыкантами.

— Твои попутчики, парень, всего лишь иллюзия. Хорошо срежиссированный обман.

От этих слов, прозвучавших из-за спины, но обращенных явно к нему, Миша вздрогнул.

Резко обернувшись, он увидел невысокого полного мужчину в хорошо потёртой джинсовой куртке на рыбьем меху и засаленной тюбетейке, с равнодушным видом расчёсывающего чуть тронутые сединой усы а-ля Чингисхан. Стоптанные штиблеты колоритного персонажа не знали ни крема, ни щётки с момента выхода из стен обувной фабрики. Зато штаны, штопаные и заплатанные где только можно, встречались с иголкой и ниткой, должно быть, не реже двух-трёх раз в неделю.

— Вы и есть её де… — начал было говорить Навигатор, но замолк на полуслове.

Он прекрасно помнил инструкции Ферериуса и с нетерпением ожидал встречи с личным демоном девочки. Но даже предположить себе не мог, что тот выглядит настолько не по-демонически. Совершенно непрезентабельный дядька. А он ли это вообще?

— Я, — кивнул мужчина. — Йокарный Бабай. Или Ильдарчик. Как тебе будет угодно. Отзываюсь на оба имени.

— Очень приятно, Ильдар…

— Не Ильдар, а Ильдарчик, — нахмурился Бабай. — Это принципиально.

— Извините, — стушевался Миша.

— Принято, — снова кивнул Бабай и, кряхтя, наклонился. Спрятал расчёску за резинку носка. — А ты, однако, быстро прибыл. Я ждал тебя не раньше сегодняшнего вечера. Признавайся, шельмец, нашёл короткий путь?

— Да просто так получилось, — пожал плечами Навигатор. — Понимаете, я летел на самолёте из Лондона…

— Да знаю я. Знаю, — перебил Бабай, взял Мишу под локоток и повёл с платформы. — Ну и вонища у тебя из пасти. Какую гадость ты пил с этими недостойными внимания привидениями? — Демон указал рукой на отъезжающий со стоянки лимузин.

— Ром. Чёрный, — честно признался Миша. — А проснувшись, пивом поправился… Послушайте, Ильдарчик, почему вы сказали, что они не настоящие?

— У нашей девочки очень богатое воображение, — ответил Бабай, — а тебе, чудак, следовало бы знать, что короткие пути наиболее опасны. Тебя что, не инструктировали, что надо лететь через Коломбо и Стокгольм? Рискуешь, парень, не только собой. Посмотри. Все утренние газеты вышли с описанием твоего подвига… Кстати, как в натуре этот их червячок? Давно мечтал на него посмотреть, да теперь, видать, не судьба.

— Обычный червячок, — покраснел Навигатор, — только большой очень. А насчёт инструкций… Мне было велено придерживаться указаний компаса, а он…

— Этого что ли? — Бабай остановился и, повернувшись лицом к Навигатору, взял в руку прибор, болтавшийся у того на шее. — Дешёвая поделка с Перекрёстка. Вот, жмот. Не мог дать нормальный аппарат.

— С какого ещё перекрёстка? — не понял Миша.

— Всё с того же. С Перекрёстка Третьей Вечности. Поговаривают, что там и Копьё Судьбы взять можно. За пару тысяч мыслей, — хихикнул демон. — Только мир, парень, ты с таким оружием не завоюешь. И не надейся. Ты это… голодный?

Копьё Судьбы? Тысяча мыслей? Перёкресток Третьей Вечности?

— Перекусить бы точно не отказался, — впервые улыбнулся Навигатор, решив пока не задавать лишних вопросов.

— Пойдём, — сказал Бабай, вновь взял Мишу за локоть и потащил к подземному переходу. — Тут есть одна чудесная тошниловка. Дёшево и сердито.

— Ильдарчик, а деньги здесь поменять можно? А то у меня нет местной валюты.

— Она тебе и не нужна, — на ходу ответил демон. — Все расходы за счёт принимающей стороны. Не боись, Навигатор, со мной Ферериус не такой жлоб, как с тобой. Монет подкинул достаточно. Голодным-то точно не останешься… Эээ… а какая у тебя валюта?

— Британские фунты.

— И много? — присвистнул Бабай.

— Чуть больше тысячи, — не стал скрывать Миша.

— Удвоить хочешь?

— А что?

— Да так, — ответил демон, и лоб его почему-то покрылся испариной. — Понимаешь, тут неподалеку есть одна Страна Дураков…

— Понимаю. Там Поле Чудес, — рассмеялся Миша. — Вечером деньги закопаешь, а наутро вырастет дерево…

— Откуда знаешь? — искренне удивился Бабай.

Он аж остановился, и, повернувшись к Навигатору лицом, пристально посмотрел ему в глаза.

— Просто догадался, — пожал тот плечами. — У меня тоже неплохое воображение. Вы, Ильдарчик, если нуждаетесь в валюте, так не стесняйтесь, говорите. Она мне теперь всё равно без надобности.

— Ну… если без надобности, то давай её сюда, — протянул руку демон.

Навигатор вытащил из кармана куртки заметно истончавшую пачку банкнот и вложил её в руку Бабая.

— Ну, ты и человечище! — восхитился Бабай. — Слушай, с этой минуты можешь обращаться ко мне «на ты». Я серьёзно. Это ж надо, какой бескорыстный! Друзья?

— Друзья, — ответил Миша, с трудом удерживаясь, чтобы вновь не рассмеяться.

Демон с Навигатором быстро миновали трубу подземного перехода и выбрались с обратной стороны привокзальной площади. Прямо перед дверьми забегаловки.

— «Дария», — вслух прочитал Миша, — эзотерический пивбар… Занятно.

— Ничего занятного, — хмыкнул Бабай, который уже тянул на себя дверь, — обычная пивнуха с лёгким флёром романтики. Но публика, дружище, здесь собирается самая замечательная. Впрочем…

— Тоже ненастоящая, — понимающе оскалился Навигатор.

— Хм… В точку, — невесело хмыкнул демон.

Они проникли в густо задымлённый зал и уселись в углу под неработающим кондиционером прямо на пол. За низенький дубовый столик.

— Гарсон! — громко крикнул Бабай и поднял над собой руку.

Не прошло пяти секунд, перед новоиспечёнными друзьями возник долговязый тип — не то мужчина, не то женщина — седой, длинноволосый, в сером халате, с обвисшими коленями синих треников, торчащими из-под обтрёпанного подола. И в войлочных домашних туфлях на босу ногу.

— Как обычно? — голос «гарсона» тоже не позволил идентифицировать его половую принадлежность.

— В двойном ударе, Маруся, — скомандовал демон, и странный субъект тут же растворился в белёсых клубах табачного смога.

— Значит, женщина, — тихо проговорил Миша. — Почему «гарсон»?

— Кто, Маруся? — прищурился Бабай, но через мгновение заливисто расхохотался. — Иди ты! Маруся — женщина? Совсем даже наоборот! Ты даже не представляешь, какой у него прибор… Жаль, не работает.

— А вы… ты-то почём знаешь? — подозрительно глянул в глаза демону Навигатор.

Тот сразу стушевался.

— Я? Так это… говорят…

— Понятно, — усмехнулся Миша.

— И хрена ль тебе понятно? — обиженно потёр нос Ильдарчик. — Знаешь, парень, меня предупреждали, что ты привык делать скорострельные выводы. Да-да. И теперь я в этом убедился. Между прочим, настоящих в этом мире всего трое — я, девчонка и ты… С большим натягом. Так что помалкивай о том, о чём представления не имеешь. Разумеешь?

— Разумею, — ответил Миша, продолжая улыбаться. — Однако ты и сам-то, Ильдарчик, не слишком похож на настоящего. Демон, по моему понятию, должен выглядеть несколько иначе.

— Должен, — тяжело вздохнул Бабай и опустил плечи. — Должен… да не должен. Знаю. Весь шарм растерял. Думаешь, легко делать чужую работу, когда надежда на справедливость давно сдохла? Ты, Навигатор, не поймёшь. Безусловно, человек ты не только щедрый, но и отважный, и решительный. Всегда поступаешь согласно своим убеждениям. Своевольный, в общем. Молод, обаятелен и вполне уверен в себе. О чём с тобой говорить? Таким, как ты, друг, трудно постичь суть неизбежности.

— Почему это? — искренне удивился Миша.

— А потому, — нервно отмахнулся Ильдарчик. — Неизбежность, дружище, есть игра в одни ворота… В настоящем случае — в мои. Я… урождённый демон, записанный каким-то идиотом из Сфер в ангелы-хранители, третий десяток лет вынужден делать то, от чего страдания мои только усиливаются. Усугубляются. Человечный демон — это… это… это как клубничное пиво… Как привокзальный чебурек из свежей говядины. Как ромашка, благоухающая мокрой псиной. Нелепица, одним словом. Понимаешь?

— Не очень, — пожал плечами Миша.

— Да тебе и не надо, — поморщился Ильдарчик. — Ладно, проехали.

Над столиком повисла тяжёлая пауза. Её, впрочем, вскорости нарушил неопрятный «гарсон» Маруся, прикативший устрашающего вида скрипучую тележку, с которой ловко снял и поставил на столик два больших глинянных горшка с, судя по запаху, жарким, небольшое ведёрко с напитком (по виду — компотом), армейский алюминиевый половник, блюдо с ржаным хлебом, деревянные пивные кружки и глубокие резные ложки, расписанные «под Боттичелли».

— Маруся, пунш-то свежий? — повёл носом Ильдарчик.

— Обижаете, уважаемый Ильдарчик, — на глазах официанта действительно выступили слёзы обиды. — Когда у нас другой-то был?

— Да ладно, приятель, — подмигнул ему демон. — Пошутить нельзя? Иди, давай. Не раздражай нам тут свою конъюнктиву. Счёт, как обычно. Пришлешь по почте.

— Опять по почте? — с негодованием фыркнул Маруся. — Желаю вам подавиться, уважаемые!

И тут же исчез. Словно в воздухе растворился.

— Жаркое из жор-птицы. Дико калорийное. С одной порции наешься на неделю, — провёл быстрый экскурс Ильдарчик. — Фенхуёвый пунш обильно продезинфицирован чистейшим техническим спиртом, поэтому за моральное здоровье тоже особо не беспокойся.

Следующие двадцать минут они молча поглощали плотный обед, запивая его странным напитком, который на вкус оказался гораздо более приятным, чем на вид. Жаркое из «жор-птицы» подозрительно напоминало жирную свинину с горохом. Однако Миша об ассоциациях решил умолчать. Дабы лишний раз не раздражать хамовато-ранимого демона.

Когда с трапезой было покончено, Навигатор, тяжело дыша, откинулся спиной на стену и неожиданно для самого себя громко испортил воздух. Густо покраснев, он тут же опустил глаза. Но никто, даже демон, на конфуз, похоже, и внимания не обратил.

О, времена! О, нравы! Нда… Богатый внутренний мир!

— Ну что, усугубим быстренько и пойдём к Ферериусу? — скорее утвердительно произнёс Ильдарчик, вытирая руки о живот.

В руке демона откуда-то возникла открытая чекушка, которую он тут же ловко располовинил по кружкам.

Миша поморщился:

— Может, не стоит?

— Как хочешь, — пожал плечами демон и быстро, одну за другой принял обе дозы. После чего благородно откашлялся и резво вскочил на ноги. — Пошли?

— Пойдём, — кивнул Навигатор.

Так же ловко подняться не удалось. Еле-еле выкарабкавшись из-за столика, кряхтя и постанывая, он, наконец, тоже встал. Калорий в «жор-птице» действительно оказалась с избытком.

На улице стало поприятнее. Как после грозы пахло озоном. Выкатившееся из-за тяжёлой фиолетовой тучи тусклое зеленоватое солнце грело слабо, но внушало надежду, что скоро станет теплее. Пока же кожаный костюм, натянутый на голое тело, согревал так себе.

— Слушай, Ильдарчик, а разве сейчас не лето? — вдруг вспомнил о календаре Миша.

— Лето, лето, — скороговоркой проговорил демон и потянул Навигатора за рукав в грязную подворотню. — Некогда нам о погодах трындеть. Шевели копытами.

Они проникли в заваленный пустыми коробками двор и стремительно достигли чуть тронутой ржавчиной тяжёлой кованной двери, ведущей, должно быть, в подсобку недавно покинутой пивной. Внутри тёмного помещения густо пахло подгнившими овощами и прокисшим пивом, но длинный коридор довольно быстро вывел путников к освещённому изнутри зеву лифта, стены которого были выложены из кирпича и сплошь покрыты мигающими кнопками.

— Запомни, Навигатор, если придётся возвращаться без меня, жми на 33-Т. Вот на эту, — демон мельком указал на одну из кнопок и, чуть прикоснувшись к другой, привёл в движение запорный механизм дверей.

Не успели створки сомкнуться, тут же поползли обратно.

— Не работает? — сочувственно кивнул Миша.

— Сам ты не работает, — постучал себя по лбу Ильдарчик. — Выходи уже. Прибыли.

Но всё же что-то было не так.

Бабай, вытянув спутника за собой наружу, тут же затолкал его обратно в кабинку и, осторожно высунув голову, огляделся. Вместо привычного зелёного пейзажа, взгляду его открылась пустая широкая круглая площадь, вымощенная щербатым булыжником. Дующий вдоль высокой стены ветер, носил по мостовой с ощутимой даже кожей угрозой пустые пластиковые бутылки, смятые сигаретные пачки, конфетные обёртки, рваные пакеты… Мусор.

Навигатор из-за спины демона окинул взором неласковый пейзаж. Его передёрнуло. Как-то здесь не слишком уютно.

Демон развернулся к пульту и резко ткнул в светящийся кружочек. «33-Т». Когда портал открылся в знакомую подсобку, Бабай стащил с затылка тюбетейку и задумчиво почесал затылок.

— Что-то случилось? Где Ферериус? — с тревогой спросил Миша.

— Чёрт его знает, — задумчиво ответил Бабай. — Давай-ка попробуем ещё разок.

Он снова приложил палец к кнопке, ведущей в доступную область Сфер, и снова двери разъехались на знакомой теперь площади. Только сейчас она не выглядела столь пустынной.

Посреди огромного пространства стоял старенький биплан с серебристыми крыльями, рядом с которым припарковался громадный современный авиазаправщик с красной надписью на цистерне: «Полукеросин — полуНennessy XO». Рядом невысоко над землёй парили две тощих твари в балахонах. С капюшонами, надвинутыми на самые лица. Разматывали топливный шланг. Почуяв спинами застывших в дверях портала незваных гостей, они бросили свою работу, повернулись и начали преображаться.

Сначала прибавили в росте. Раза в полтора. Потом в объёме, раздувши грудные клетки до ширины двустворчатых шифоньеров. Белая ткань балахонов тоже засверкала. Стальная чешуя? Ого! В руках соткались из воздуха и выросли длинные копья со зловещими крючковатыми наконечниками.

Превратившись в грозных воителей, твари медленно поплыли в сторону раскрытых дверей портала.

— Ох, чую, не на пирушку нас звать идут, — усмехнулся Навигатор, ухватившись за ручку палаша, болтающегося в ножнах на поясе.

— Валим, валим, валим, — затараторил вышедший из оцепенения Ильдарчик. — Твою ж Мерцающую Бездну!

Он быстро коснулся нужной клавиши и створки мгновенно захлопнулись. Не открывались долго. Минуты три. А когда, наконец, разошлись в стороны, взглядам предстала та же самая подсобка, но преобразившаяся настолько, что её было решительно невозможно узнать.

Теперь, каких-то пять минут назад вонючее и грязное, заваленное пустой тарой, помещение сверкало чистотой и поражало порядком. Ярко горящие под потолком лампы дневного света работали все до одной, открывая глазам ровные ряды металлических стеллажей с ящиками, полными всевозможных продуктов и напитков. Туда-сюда сновали, но вовсе не суетились грузчики в чистых комбинезонах. Сверялись с накладными, выбирали, перекладывали на тележки и везли на улицу благородные вина, выдержанные коньяки, виски, лучшие сорта шнапса и граппы, водки, рома, текилы. Восхитительно пахло хамоном и свежими овощами, какой-то благородной рыбой, ананасами…

Ильдарчик, первым покинувший лифт, обратился к ближнему рабочему:

— Уважаемый, что тут вообще творится-то?

Тот, осторожно подвинув демона в сторону, взял коробку со «снаткой» и, взгромоздив её на плечо, быстро проговорил:

— Хозяйка устраивает пати. Ты б, мужик, не лез под руку. Времени и так в обрез.

Йокарный Бабай повернулся к Мише, сдвинул на лоб тюбетейку, почесал подбородок и, наконец, изрёк:

— Идём-ка, Навигатор.

Дмон вновь схватил Мишу за рукав, и они по стенке выскользнули во двор. Оказавшись на воздухе, Ильдарчик не остановился и, увлекая за собой товарища, чуть не бегом бросился сквозь арку на улицу.

Тут тоже творилось невообразимое. Из питейного зала «эзотерического пивбара» маленькая обезьянка, похожая на старенького гномика, одетого в белоснежный костюм-тройку, выводила под уздцы уродливую и неимоверно толстую вороную кобылу с золотыми копытами, инкрустированными самоцветами.

— Эй, Харизматичная! — крикнул демон, обращаясь к лошади. — Вы куда намылились?

— В Гимал-л-лайку, — жалобно всхлипнуло бедное животное. — Хозяйка требует, будь она…

— Эй-эй-эй! — грозно поднял кулак Бабай. — Я те дам, «будь она». Базар фильтруй!

— Простите, — понуро промямлила лошадь, шевельнув обвислыми губами, и обречённо двинулась вслед за обезьянкой к поджидавшему их грузовому такси.

— Во дела! — присвистнул Ильдарчик.

Вновь поёрзав на голове тюбетейкой, он подтянул штаны, смачно сплюнул на асфальт и только потом повернулся к Мише.

— Кажись, приехали, Навигатор. Начинается заварушка. Смотри, не отставай. Погнали!

— Но… — начал Миша, попытавшись что-то спросить, однако Йокарный Бабай уже нёсся во весь опор к стоянке такси прямо через площадь, запруженную толкущимися в заторе автомобилями.

Навигатору ничего не оставалось, как устремиться в нужном направлении. И он побежал.

Только через подземный переход.

* * *

Удивительные картинки порой рисует наше воображение. Если бы человеческая природа однажды изменилась, и на свет явился некто Человек Всемогущий, который занялся бы планомерным воплощением в материальные образы всех своих мечтаний и грез… Интересно, обрадовался бы он полученному результату? Или двинулся б рассудком от созерцания собственного внутреннего мира?

И слава Богу, что вопреки многочисленным ныне домыслам (а порой и утверждениям), мысль — субстанция всё-таки нематериальная. Нет, миллиарды персональных преисподних, впрочем, столько же личных, и все, как одна, весьма сомнительного качества — это усжас. Причём, вовсе не тихий.

С другой стороны, человек обыкновенный, привыкший жить в аду собственных переживаний, несомненно легче переносит ад окружающей его действительности. Скажите, какое дело какому-нибудь среднестатистическому трамвайному кондуктору до какого-нибудь цунами в каком-нибудь же Пхукете? Ну, кроме зрелищного интереса?

Миша, который, бодро шагая по жизни, на этом ходу нередко конструировал те или иные места и ситуации — возможные, конечно же, теперь с большим трудом, но и плохо контролируемым страхом представлял собственный внутренний мир. Да, в проекции. Погрузившись в пространства, созданные мыслями девчонки, он до сих пор не ощутил того неизвестной природы счастья, которое испытывает практически любой путешественник, созерцая невиданное, пересекая параллели и меридианы, меняя часовые пояса. Чудовищный мир, построенный беспредельным воображением Дарии Аль-Заббар, вызывал разные эмоции. Нет, не всегда резко отрицательные, но совсем уж приятных, увы, отчего-то не было.

Вот и теперь, распахнув высоченные, но на удивление лёгкие ворота в бальный зал, сильнее всего он чувствовал тошноту, подступившую к горлу.

Сама девчонка стояла прямо перед ним. Шагах в пяти.

Лица Миша не видел — Дария была повёрнута к нему спиной. Фигурка хорошая. Но сама девушка… Маленькая, худенькая — в чём только душа держится? Опустив руки вдоль тела, босиком, в одной лишь коротенькой белой тунике, забрызганной кровью, да в нелепом веночке из убогих розочек, она даже не пыталась ни бежать, ни прятаться. А стоило бы.

Прямо на неё надвигались двое. Те самые — или такие же — твари, что Навигатор намедни видел из-за дверей испортившегося портала. В чешуйчатых стальных балахонах с мордами, скрытыми под глубокими капюшонами, они парили над полом в их — в её — сторону. Нет, копий в руках не было. Одно чудище сжимало в руках (или в лапах?) устрашающего вида мясницкий топор, другое методично пощёлкивало по каменному полу длиннохвостым кнутом.

Йокарный Бабай, выскочивший из залы в холл, стоило Мише открыть двери, теперь прятался за его спину. Икал, всхлипывал, что-то бубнил, находясь, по-видимому, на грани нервного срыва. И, что самое неприятное, постоянно подталкивал.

— Бейся уже, Навигатор… Ну? Пропадём же ни за фунт денатурата… Ох, будь оно всё…

— Слушай, вали уже отсюда! — не выдержал, наконец, Миша. — Пропадём, если ныть не прекратишь.

Сказав это, Навигатор почувствовал вселившийся в него боевой дух. Сродни тому, что владел им во время битвы с червячком.

Ильдарчик стих. Или вообще благоразумно отвалил, как ему и было велено. Вовремя. Потому что в этот самый момент тварь с кнутом подняла своё оружие над головой и начала медленно раскручивать длинный хвост.

Навигатор, действуя, скорее, на инстинкте, выхватил из ножен палаш, чиркнул остриём клинка по полу, отчего сталь зловеще звякнула — громко, кровожадно, а потом решительно двинулся навстречу угрозе. Не успел он встать рядом с девочкой, в воздухе засвистело и…

Миша сам не понял, откуда у него появились такие навыки. И такая реакция.

Длинный кнут твари, разогнавшийся в свистящем вихре, выстрелил, словно пулю, конец, который достиг их в мгновение ока. Но тут же, отрубленный «панасоником», упал на каменные плиты, а потом, извиваясь, словно змея, быстро пополз обратно. К хозяину.

Откуда-то из-под потолка застучала ударная установка.

Тс, тс, тс, тс… Ту… ту-ту, ту-ту, ту-ту… Тс, тс, тики-ту… Тс, тс, тики-ту… Тики-ту, Тики-ту, Тики-ту, ту, ту…

Батюшки святы! Самолёт? Нет, кажется, такие штуки звали аэропланами. Ай, какая разница — аэроплан, самолёт?

Миша улыбнулся. Подняв палаш на уровень груди, провёл по лезвию ногтем. Клинок зазвенел. Весело. И так громко, что, казалось, завибрировали даже стены. Да и твари — о, чудо! — оказались чересчур чувствительными. Бросив своё оружие, они начали уменьшаться, попутно трансформируя броню одежды в обычную ткань. Потом подняли лапы (или руки?), взмыли вверх и, не достигнув люстры, растворились в воздухе.

Нда… Что-то уж больно лёгкая победа.

Хм… А победа ли?

Плевать. Главное, всё обошлось.

Девчонка долго не шевелилась. Так и стояла с закрытыми глазами. К смерти приготовилась? Ну-ну. Жди её теперь.

Миша, собираясь спрятать клинок в ножны, кинул на них взгляд и обмер. Вместо плашек, обёрнутых в чёрную кожу, на поясе висело настоящее произведение искусства. Золото, драгоценные камни, тонкая резьба по слоновой кости… Да и сам палаш сейчас выглядел иначе. Тонкий длинный меч. Лёгкий, ручка эбенового дерева, великолепная гарда. Жаль, гравировка эта дурацкая никуда не исчезла. «Panasonic. Made in PRC». Навигатор аж поморщился. Как-то дёшево. На таком-то оружии. Не находите?

Справа почувствовалось движение. Лёгкое. Миша посмотрел на девчонку. Та стояла с открытыми глазами и смотрела на аэроплан. В себя-то пришла? Или… как это говорят? Нужно время?

— Тебе здорово повезло, путешественница, что сегодня среда, — спокойно сказал Навигатор.

Дария повернула голову. Но смотрела пока диковато. Словно только что очнулась. Может, так оно и было? Мордашка ничего так, приятная. Носик тоненький, губки бантиком. Глаза красивые, глубокие. Только какие-то не слишком живые. Или просто печальные? Господи! Ну откуда такая вселенская тоска? Ответь, Тебя спрашиваю!

Несерпимо захотелось ей чем-то помочь. Хоть воодушевить немножко. Для начала-то. А?

Миша ободряюще улыбнулся, подмигнул и сказал. Просто и весело:

— Среда — это неплохо. Для нас, во всяком случае. Тут все говорят, что необратимые явления происходят только по четвергам, которые случаются далеко не каждый год.

И тут же смутился.

Твою ж маму! Необратимые явления… Попроще-то выдать ничего не мог?

— А в-вы… кто? — прошептала девушка.

— Я? Так этот, которого вы ждёте, — ещё больше смутившись, ответил Миша. — Навигатор, короче.

— Навигатор? — переспросила Дария, переводя взгляд с Мишиного лица на его грудь.

Что она там увидела? А, чёрт! Компас!

— Он самый, — кинул Миша. — Приборчик в тему, правда? Теперь не заблудимся… Надеюсь.

— И я… Надеюсь, — отозвалась девчонка.

— Надежда умирает последней, — услышали они из-за спины знакомый голос. — Много болтаете. А мне почему-то кажется, что радоваться пока рано. Вон, смотрите!

Вставший между ними Йокарный Бабай указал рукой вверх.

— Смотрите, смотрите. Там ещё один!

Из-за огромной люстры, негромко потрескивая винтом, на них пялился — Миша мог руку на отсечение дать, что он действительно смотрит — давешний аэроплан с серебристыми крыльями.

— Вы б не могли к нам спуститься? — громко крикнул Навигатор. — Ну? Смелее! Просто поговорим. Без насилия!

А про себя подумал: «Допрыгался. С машинами общаюсь. Как чёртов терминатор»…

* * *

Да, они успели. Хоть и не без труда.

Чуть только пустившись в гонку до «Гималайки», старая Ильдарчикова «волга» разломилась пополам на первом же вертикальном повороте.

— Да что ты будешь делать?! — только и успел крикнуть демон, схватив Навигатора за руку и буквально выдернув его за собой.

Миша при падении здорово приложился затылком о стену. Чтобы привести его в чувство, Бабаю потребовалась не одна минута. Да ещё и стражи дорожного порядка наседали на горе-водителя со всех сторон.

— А я-то тут при чём? Я-то? — яростно отбивался Ильдарчик от окружавших его гайцов. — Все вопросы к хозяину таксопарка, господа менты! Теперь вы видите, на какой рухляди нам приходится работать?

— Заняв вертикальную полосу, вы нарушили правила! — пытался кто-то урезонить демона.

— Какие правила? — громко возмущался Йокарный Бабай. — Я вас, господа хорошие, спрашиваю — какие? Нет, вы ответьте дураку! Вы сами-то хоть раз в глаза эти правила видали? Сначала напишите, потом покажите, а уж после — требуйте… Лучше б воды дали. Не слышали? Я воды попросил! Водыыы… Не видите, пассажиру плохо?

Полицейские такого натиска со стороны нарушителя не ожидали. Опешили. Один — самый молодой — протянул демону минералку. Ильдарчик ногтем большого пальца сковырнул пробку и, резко встряхнув бутылку, направил шипящую струю газировки Мише в лицо.

Тот, наконец, открыл глаза и осоловелым, абсолютно ничего не понимающим взглядом окинул собравшуюся вокруг себя группу людей.

— Давай-ка приходи в себя, друг, и быстренько отсюда сваливаем, — шикнул на него Йокарный Бабай, для убедительности пнув под ребро.

— Куда сваливаем? Кто вы?

Похоже, от удара Навигатор потерял память.

— Твою преисподнюю! — не выдержав, крикнул Ильдарчик. — Вставай, я сказал! По пути разберёмся…

Схватив Мишу за руку, демон сильным рывком поднял его на ноги и, расталкивая свободным локтем гаишников, быстро потащил за угол. При этом бормотал под нос что-то нелицеприятное о хозяине таксопарка, правилах дорожного движения, заслугах отечественного автопрома и самом Навигаторе. «Будь он неладен». Удивительно, но факт: преследователи зазевались и далеко не сразу кинулись в погоню.

Этих мгновений хватило. Свернув за угол, парочка пулей влетела в открытую дверь какой-то забегаловки. Демон выхватил из рук официантки бутылку текилы и, оттолкнув бедную девушку плечом, стремительно выволок Мишу на улицу сквозь развёрстую дыру чёрного хода.

Так, сцепившись за руки, пыхтя и отплевываясь, они и бежали сквозь проходные дворы-колодцы. Заскакивали в тёмные загаженные подъезды, забирались на чердаки, прыгали по крышам, ломая собственным весом грохочущую ржавую кровлю, скрывались в раскуроченных оконных проёмах, слетали вниз по скользким от жира и влаги бесконечным лестничным маршам…

Этот сумасшедший полумарафон длился, наверное, минут двадцать, пока обессиленный демон не выпустил Мишину руку и, задохнувшись, не плюхнулся на истоптанную скамейку в каком-то зачуханном скверике.

Ничуть не притомившийся — наоборот, полностью пришедший в себя — Навигатор остался стоять рядом. Теперь он сорванным лопухом стирал с камзола и штанов следы грязи, оставшиеся от падения. Проверял на прочность крепление ножен.

— Глотнёшь? — отдышавшийся Ильдарчик протянул Мише украденную текилу.

— Опять бухать? — возмутился тот. — Пошли-ка, Бабай. Надо тачку поймать.

— Какую ещё тачку? — демон, таки приложившись к бутылке, нехотя поднялся с лавочки и постучал по лбу костяшками пальцев. — Ты в своём уме, друг? Нас сейчас на всех дорогах ищут. Свидетелей — десятки. Мы ж с ДТП смылись! Нет, Навигатор. Придётся двигать пешим ходом.

— А нам далеко? — спокойно спросил Миша.

— Далеко, — ответил Йокарный Бабай и цокнул языком. — Боюсь, опоздаем.

— Ты ж знаешь, что опаздывать нельзя. Не поймут, — усмехнулся Навигатор. — Может, есть варианты?

— Вариантов нет, — вздохнул демон, вновь приложился к бутылке и, когда та опустела, запросто выкинул её в кусты. — Ладно, пошли.

Столь колоритную парочку на открытых пространствах было видно, должно быть, за целую версту, поэтому им пришлось пробираться глухими переулками и заросшими бурьяном пустырями. И это, отнюдь, не сокращало пути. Да и сил не прибавило.

Шли почти час. Быстро и молча. И только когда за очередным поворотом из серо-жёлтой массы стареньких пятиэтажек словно вросла чудовищная гора отеля, Бабай раскрыл рот:

— Это она, друг. «Гималайка». Каких-то десять минут, и мы на месте.

— Ничего себе! — аж присвистнул Миша. — Я и на Земле-то таких громадин не видел.

— Здесь тебе не Земля, — отмахнулся Ильдарчик. — Не обращай внимания на всякую ерунду. Упустишь главное.

И действительно, минут через десять перед демоном и Навигатором открылись стеклянные двери гостиницы.

— Вон он, банкетный, — сказал Йокарный Бабай, ткнув пальцем в сторону высоких нарядных ворот в глубине холла. — Нам туда. Слушай, я пойду переоденусь, захвачу кое-что, а ты пока не входи к ним, ладно? Лучше просто послушай, что там творится… Эй, служивый, Хозяйкин банкет давно начался?

Последние слова были адресованы пожилому швейцару — высокому, как и сам Навигатор, обряженному в расшитую золотом зелёную шинель и таких же цветов форменную фуражку.

— Да уж с час-то будет, барин, — поклонился тот. Но не демону, а Мише. — Экий на тебе добротный костюмчик-то. А сапожки-то, сапожки… Не уступишь? Хорошую цену дам.

— Пшёл вон, гарсон! — крикнул демон, походя ударил бедолагу под дых и скрылся за дверью с надписью «Гримёрная».

Миша поддержал швейцара за плечо, чтоб тот не упал от хамской выходки Бабая и, когда дед поправил фуражку, спросил:

— Народу-то много?

— Тьфу-тьфу-тьфу на этот народ! — в негодовании сплюнул и перекрестился старик. — Эких подлецов токмо в Там-Сям и носит. Публичный дом терпимости нравов-с… А барышня Хозяйка-то… На скотине явимшись! Нет, ну разве ж так можно? Чай, не ферма, а хотел мирового уровня. Приличное место, барин. Шесть звёзд. С четвертью.

— Шесть с четвертью? — улыбнулся Миша. — Это серьёзно. Высокий класс… Пойду послушаю.

Последнюю реплику Навигатор кинул уже на ходу, направляясь к парадным воротам банкетного зала. Швейцар тенью следовал за ним.

Прижавшись ухом к узенькой щели, Навигатор слышал истошные вопли — радостные и не очень, шум работающего автомобильного мотора, звон бьющейся посуды… Наблюдая одним глазом за дверью гримёрной, за которой уже довольно долго пропадал измученный долгим переходом демон, Миша ни на минуту не прекращал аудионаблюдение.

Не сказать сколько точно прошло времени, но в какой-то момент Навигатор почувствовал, что настроение по ту сторону ворот изменилось. Крики уступили место воплям — хотя, в чём отличие? И, тем не менее, сейчас там вопили. Как будто от ужаса. Что-то грохотало, взрывалось, а потом… наступила тишина. Мёртвая. Лишь изредка разрываемая каким-то отдалённым и заунывным звуком, похожим на свист ветра в аэродинамической трубе.

Нет, больше ждать было нельзя. Ну где этот чёртов демон?!

Миша, быстро оглянувшись, решился. Он схватился за громадные ручки и толкнул ворота внутрь. Те даже не шелохнулись. На себя? Тот же результат.

— Барин! Ба-арин, — услышал Миша из-за спины швейцара.

— Да? — обернулся он.

— Там у их справа такая пимпочка есть, — старик указывал рукой на неприметный рычажок в стене. — Ты её на себя дёргни, а уж потом дверцы-то и ташши. Разумеешь?

— Спасибо, отец, — кивнул Миша и ухватился за рычажок.

Манипуляция удалась.

— Спасибы мало, — засмеялся старик.

Створки поддались…

* * *

— Это тот самый… Что на холме, — испуганно прошептала Дария. — Он из Тики Ту… мне кажется.

Ни Миша, ни Бабай ничего не ответили. Замерли в ожидании. И дождались.

Нет, аэроплан определённо был живым. Он как будто выглянул из-за люстры, потом ненадолго спрятался и, наконец, показался полностью. Надумал?

Неторопливо нарезая круги под потолком огромного зала под аккомпанемент невидимого ударника, он спускался всё ниже и ниже, пока не задел колёсами шасси каменного пола. Прокатившись с дюжину метров в сторону ждущих его «переговорщиков», остановился и затих.

Биплан стоял так с минуту, натурально разглядывая мужчину, девушку, демона. А потом вдруг шевельнулся и…

…звонкий звук хлопка напомнил вздрогнувшему от неожиданности Мише взрыв новогодней петарды. Сходства добавил и едкий удушливый дым, быстро затянувший всё пространство огромной залы.

Агафонов с Дарией зашлись кашлем.

Демон зловеще расхохотался. О, Великий Мрак! О, Зловонная Бездна! Наконец-то… Но ошибся. Потому что через секунду все трое услышали:

— Простите великодушно, господа. Клапана не отрегулированы. Ни Архитектор, ни лиссы, ни даже Ферериус ни черта не понимают в механике. А где он, кстати? Должен быть здесь…

Глава двадцать девятая Прояснение

С незапамятных времён известно, что слабое место истинного раба вдохновения — его эмоции. Точнее, эмоциональная неустойчивость. Помните: художника обидеть может каждый? Так вот…

Ферериус — личность, с какой стороны ни посмотри, творческая, пусть и нечеловеческой натуры — был подвержен частым переменам настроения. Уж вроде и широкого признания — в своих, естественно, кругах — добился, и имя его в Обеих Сферах было постоянно на слуху, и величайших, хоть и былых, его заслуг никто не отменял и не умалял, но обижался на всякую ерунду. Прям, как дитя малое, лишённое конфетки за баловство. Нда… Удивительное для урождённого демона качество. Обидчивость. Да и для благовоплощённого ангела, коль на то пошло, тоже.

Нет, мстить Ферериус больше никому не собирался. Хватит уже. Намстился так, что на сто веков вперёд отрыжка. Но обида за то, что подсунули ему в Сферах громкую, но пустяшную должность, с которой сами же теперь не считаются, засела в душу глубоко. В её самую суть проникла.

Мечтал, понимаешь, Полномочный Разводящий Посол Обеих Сфер, вступая в немыслимую ранее должность, что любой вопрос, любая проблема будут решаться с его подачи в считанные секунды. Ан нет, бюрократы проклятые. Оказалось не всё так просто.

И к Повелителю Мрака он на рандеву летал в самую глубь Бездны, и у Всевышнего в заоблачной приёмной целую неделю в очереди просидел. На одном сухпайке, между прочим — просфоры ржаные да просфоры пшеничные. Ну ладно, вода была. Из кулера. Святая… Но результата-то ноль. По делу Дарии Аль-Заббар. Нет, ноль целых, пять десятых. Одну таки уступку всё ж выторговал. Получил в бессрочное пользование новейшей модификации компактный личный портал для мгновенных перемещений. Штуку сложную, дорогостоящую, но невероятно полезную. И очень стильную. Гаджет!

Если раньше Ферериусу, чтобы попасть в Сферы, или на Перекрёсток Третьей Вечности, или в те же мысли человеческие, приходилось молнией мчаться на Памир, там несколько часов карабкаться на злосчастный Пик Коммунизма, то сейчас… Раскрыл хитрый чемоданчик — этакий атташе-кейс — титановый, с гравировкой, — нажал нужную кнопочку, и ты на месте. Удобно и практично. Что б там всякие ретрограды под нос себе ни бубнили.

А работа бывшему серафиму досталась та ещё. Если б не переносной портал, совсем бы с ног сбился. И сотрудников Управления транспортными молниями перемучил бы. Причём, за зря.

Где только ни побывал Ферериус за последних четыре земных года. Каких только мест в нашей необъятной вселенной разнесчастный прапос не посетил. И легитимные гуманоидные миры исследовал. И прочие, населённые неподконтрольным разумом. Даже газовые гиганты сотен звёздных систем, где могли скрываться нерадивые хранители, отлынивающие от выполнения должностных обязанностей. Третий Перекрёсток исколесил не только вдоль и поперёк, но и вглубь. И ввысь. Ни одной забегаловки не пропустил, ни одной палатки. И в архивах Обеих Сфер все более или менее толстые папки перетряс. А что? Бывали редкие случаи, и там бездельники прятались. Пусть в пыли спали, но зато и в тишине… Ноль. Или нуль. Тут уж кому как больше нравится. Суть одна — даже самого заплесневелого, не закреплённого за душой, «бронзовика» в рваной пижаме не выявил.

С одной стороны, этот факт и ему самому, и в Высших Сферах, куда был отправлен контейнером увесистый (мягко сказано), в семьдесят шесть томов, отчёт, таки доставил моральное удовлетворение. Мол, прапос при деле. И хранители тоже. В основном. Работают, трудяги крылатые. С разным накалом, но пашут и сеют светлое-доброе-вечное.

С другой же — коль нет во всём необъятном Вселенском Пространстве, подотчётном Сферам, ни одного свободного ангела-хранителя, то как быть с воплощёнными душами? Отчего б там не пройтись частыми граблями?

Это только в гуманитарном обществе, неизменно наивном со времён аж начала Творения, существует расхожее мнение, что душу, мол, и продать можно. И заложить. Нет, можно то можно, вот только процесс этот невероятно трудоёмок и грозит серьёзными осложнениями. Не только обладателю. Да, да, не ослышались. Отказавшись от собственной души всерьёз, выполнив точно по инструкции все обряды (сложные и весьма, к слову, отвратительные), индивид теряет с душой и наставников из обеих Сфер. Им — хранителю из Высших и подстрекателю из Мрака — при нынешнем-то планетарном перенаселении, заняться кем обязательно найдётся. Свято место, как известно, пусто не бывает. Потому, наверное, и отказников Ферериус ни в одном мире не встретил. А искал хорошо, да. Сторонние организации нанимал. Умолчим, какие. Дабы не смущать никого…

В общем и целом выходило, что Дария Аль-Заббар — случай поистине уникальный и в своём роде Абсолютный Нонсенс. Да и личный демон девчонки — пусть хамоватый, но невероятно совестливый Йокарный Бабай — в том же Нонсенсе чужой уголок захватил. Без принуждения. Что и для Мрачных Концепций отвратно. Как Владыка терпит?

Устроить судьбу этой парочки оказалось для Ферериуса делом гораздо более сложным, чем некогда разработать стратегию охоты на ведьм. Про крестовые походы и говорить нечего. Тьфу, а не работа. По сравнению с нынешней. Да и перспективы там светили чудесные. Плохо, конечно, что надежды не оправдались.

Всё чаще жалел Ферериус, что самоличными амбициями и друга своего самого древнего изничтожил. Многомудрого Атония. Этот бы помог. И не только советом. Да и Передо, сгоревший по милости нынешнего прапоса на крыше Нарышкина бастиона, откликнулся б. Неординарный был хранитель. Уникальный, можно сказать.

Эх, Предо… А сгинул ли ты в Сверкающее Небытие? Или, может, занесло тебя огненным вихрем куда? Туда, например, откуда и молнией не добраться? Хорошо б, коль так. Но отчего-то не верится. Уж больно фейерверк был ярок. Что ангельские крыла против белого фосфора?! Или…

Как всякая личность, временами склонная к анализу, Ферериус раз в неделю серьёзно задумывался. Вот и сейчас, разложив на тумбочке свиток и самопишущее перо, как некогда учили на курсах переподготовки, он улёгся в горячую, благоухающую серой ванну и занялся осмыслением фактов. А что? Полезное с приятным.

Начал по порядку. Итак…

Факт первый. Подопечная Предо душа ныне оберегаема другим. Бывшим чернокрылым островитянином, а ныне полноценным «серебряком» — Иуру. Посему, тут старого знакомца точно нет. Минус.

Факт второй. После грозо-временного удара Предо не превратился в каменное чучело. И в Сферы его не вынесло. Во всяком случае, Совет Ангелов не в курсе. Там сами с ног сбились, даже поисковый спецотряд организовали. Минус.

Факт третий. На Перекрёстке Третьей Вечности хранитель тоже не объявлялся. К букинистам бы точно заглянул. Те ждут, помнят. Товар для него по старой привычке придерживают. И Люпио — старый болтун — точно б проговорился. Язык, что твоё помело. Минус? Однозначно.

Факт четвёртый. А мог он спрятаться у чернокрылых на затерянном тихоокеанском острове? Эти ж не выдадут… Но тут такая штука — их юный соплеменник, пусть и вернувшийся в главный ангельский социум, остался без наставника. Карьеру-то сделал, а практики никакой. Этак и на табу влететь можно. Или как у них там подобное положение называется? Прокалывается по мелочам. То у подопечной выставку перенесут. На неопределённый срок. То картину за бесценок купят. Уж кто-кто, а Предо бы от таких недоразумений уберег. Снова минус? Впрочем, этот факт можно дописать подпунктом к номеру первому… Ай, пусть остаётся. Черкать ещё!

Факт пятый. Решил отдохнуть в необитаемых мирах? Нет, это совсем ерунда. Во-первых, вычислили бы как миленького — нынешние поисковики не те, что прежние. И радары у них, и сонары, и вакуумные эхолоты всякие. Даже на Земле двадцать первый век, а уж в Сферах… Эра прогресса, короче. Во-вторых же, Предо — трудоголик. Стал бы он скрываться столь долго? Нет. Минус…

Вода почти остыла, и Ферериус напряг мысль, чтоб сделать погорячее, волей крутанув вентиль. Однако из крана вместо струи вырвалось мощное воздушное «ту-у-у-у» в сопровождении облачка пара. Так вас всех! Опять авария. Ну что ты поделаешь? Пнуть, что ль, водопроводчиков? Да пошли они куда подальше. Не до них.

Прапос, не выдернув пробку, выбрался из ванны и завернулся в махровую простыню. Нормально. Прогрелся достаточно — ворсистая ткань осталась сухой и тёплой. Выйдя в кухню, прикурил от раскалившегося ногтя сигару, бросил в турочку пару ложек кофе, залил ключевой водой из автономного, оставшегося с почти полностью изничтоженных времён, родника и поставил посудинку на ладонь. Всяко быстрее, чем на плите…

Исчёрканный неровными строчками лист со списком «фактов» валялся на столе и более не представлял интереса. Ни одной зацепки отыскать не получилось. Нет, какая-то надоедливая, но совершенно неоформленная мысль постоянно свербела в мозгу. Словно кончик ниточки уже показался наружу — осталось лишь за него потянуть… Но ухватиться не получалось. Короток конец. Или пальцы толстые?

Кофе давно сварился и даже успел остыть. Недокуренная сигара погасла. А Ферериус, сомкнув веки, сидел в глубоком кресле. Час… два… три…

И думал… думал… думал…

Он настолько погрузился в себя, что сразу и не понял, откуда донёсся этот звук. «Тики… тики… тики». А когда дошло, что из ванной — точно, кран-то так и не закрыл! — поднялся на затёкшие ноги. Потянулся, громко зевнул.

Теперь «тики» стали быстрее — «тики-тики-тики-тики». Ага, сейчас и воду дадут. И точно. Перед тем, как хлынуло, труба дала предупредительный гудок.

Кран во избежание закрыл. Рукой. Волю ещё напрягать! Но в мозгу как будто засела заноза. То есть, заноза-то засела давно. Теперь кольнула. Больно. Что?

— Ну? — спросил он у собственного отражения, заглядевшись в зеркало.

— Трубы гну, — усмехнувшись, ответило то.

— И что это значит?

— А ты интуицию напряги, — сказало отражение, постучав себя по лбу. — Включи приёмник сигнала.

— Трубы, говоришь? — задумался Ферериус. — Трубы…

Теперь кончик ниточки не просто показывался. Он торчал. Извивался. Сам лез в пальцы… Ну? Тики-тики-тики-тики…

Есть!

Отражение улыбнулось. Подмигнуло.

— Молодец, Фер, — сказало оно.

— Спасибо тебе, я, — кивнул прапос.

— Не за что. Обращайся.

Ну конечно! Не может ангел бесследно исчезнуть. Не-мо-жет! С чем связано больше всего загадок? О, Всевышний! О, Повелитель! Неужели Предо занесло в…

Ферериус сорвал с себя простыню и, не прошло минуты, стоял в кабинете в обычной своей одежде. Перед чудесным порталом. Чуть поколебавшись, нажал клавишу срочной связи с Мерцающей Бездной и послал Владыке Мрака искусственную экспресс-молнию с нижайшим запросом о немедленной встрече.

«Жду», — пришёл мгновенный ответ…

Они сидели на каменном диване в чистилище, без всякого интереса наблюдая за приведением душ в подобающий вид. Пили ради разнообразия палёную незамерзайку, закусывая шпротами в томате.

— Твоё предположение, Фер, любопытно, — говорил Повелитель. — Но я тебе не помощник. К великому сожалению, Тики Ту — не моя юрисдикция. И не владения Всевышнего, кстати. Если на Перекрёсток Атония мы закрывали глаза… Хорошо, хорошо. Делали вид, что закрывали, то тут… Совсем иная ситуация. Мы там не были. Никогда. Честно. Поэтому действовать в Тики Ту тебе придётся самостоятельно. Демонов не дам. Ангелов, думаю, Всевышний тоже туда не отправит. Не потому, что жалко. Просто очень уж сомнительно, что нас там ждут с распростёртыми объятиями. Разные компетенции, Фер. Извини.

— Простите, Повелитель, — сказал Ферериус, — но неужели у вас нет совсем никакой информации по объекту? Ни за что не поверю, что вы никогда им не интересовались.

— Не веришь? — ухмыльнулся Владыка Мрака, подцепив на вилку сардинку. — И правильно делаешь. Ладно, уломал. Слушай. Тики Ту нам с Всевышним не слишком интересен потому… — Повелитель сделал паузу, во время которой отправил рыбёшку в рот. Проглотив, продолжил: — Потому что Тики Ту — место не просто странное и невесть кем сотворённое… Там, Фер, огромное количество бездушных сущностей. Потому и говорю — чужая вотчина. Нас с Высшим интересуют исключительно души. Доступно объяснил?

— То есть, как это? — поморщился Ферериус.

Владыка рассмеялся.

— Да так, — сказал он. — Ты что-нибудь слышал про ИИ?

— Про ИИ? — переспросил прапос. — Искусственный интеллект, что ли?

— Он самый, — кивнул Повелитель. — Хотя я предпочитаю термин «искусственный разум». Но это вопрос вкуса и пристрастий, как понимаешь. Нет, предвосхищая твой вопрос. Ни к машинам, ни к прочей робототехнике Тики Ту не имеет никакого отношения. Искусственный разум — один из плодов малого эксперимента Всевышнего в рамках нашего общего Эксперимента Великого. Я в своё время думал, что плод этот заведомо мёртворождённый, однако он жив. Более того, неплохо себя чувствует. И даже размножается, как видишь. Словно вирус…

Владыка разлил по стаканам «синьку». Поднял свой.

— Но зачем? — искренне удивился Ферериус, забыв обо всём другом. — Почему он оставил его?

— Да так, — пожал плечами Повелитель, — из шалости. Или от скуки… Душа, Фер, очень сложный саморазвивающийся объект. И если душу лишь холить и подстрекать на шалости, она станет безынициативной, инертной. Пропадёт интрига в конкурентной борьбе Мрака и Света. Исчезнет сам смысл существования обеих наших Сфер. А с ними и всего, что мы воплощаем. Не понимаешь? Хорошо, скажу проще. Любой душе нужно показывать не только хорошие примеры, но и отвратительные. Ужасные и кошмарные. Только тогда она не закоснеет.

— А Бездна? Мерцающая Бездна занимается не этим самым? — опешил Ферериус. — Вы не толкаете души на преступления?

— Да что ты, Фер? — усмехнулся Повелитель. — Мы и преступления? Ты ж сам из наших! Нет, детка, одно дело — растлять душу и тем самым подталкивать её на стезю порока, во грехи, и совсем другое — принуждать. Всё дело в наличии выбора. Я его всегда предоставляю. Всевышний тоже.

— Допустим, — согласился прапос. — Но при чём тут Тики Ту?

— Вовсе ни при чём. Честно говоря, я толком и сам не знаю, откуда он взялся, — ответил Владыка. — Нам во Мраке любопытны только бездушные. И то не поштучно, а как явление. Это они — самые жестокие преступники и первостатейные подлецы, это с их помощью Бездна провоцирует чистые души, обрекая их на мучения во грехе. Помнишь поговорку: дурной пример заразителен? Как раз об этом и речь. А Тики Ту… Прости, это лишь догадки, Фер. Домыслы… Тела бездушных тоже умирают. Вот только продолжают жить не души, а сущности. Несовершенные духи, насыщенные примитивными аморальными мыслями и невоплощёнными желаниями. Однако рано или поздно, что тоже удивительно, и они начинают задумываться о душе… Где-то ж сущности должны обитать и… надеяться? Нам с Всевышним обеспечивать их жильём? Ну уж! Слишком их много. Я, кстати, не исключаю, что кое-кто мог и воспользоваться таким… предложением. Будь жив Атоний, подумал бы на него. Тот ещё был гуманист. Или… на тебя.

— На меня? — переспросил Ферериус.

— А что, поступочек в твоем духе, — улыбнулся Владыка. — Да знаю, знаю, что не ты. Вижу тебя насквозь. Ещё о чём спрашивать будешь?

«Диабло» летел серебряной молнией с запредельной скоростью, нарезая круги по ночному МКАДу. Распугивал припозднившихся водителей и сонных инспекторов оглушительным рёвом мотора и сдувая дорожные знаки аэродинамическими вихрями. Ферериус, откинувшись на спинку водительского кресла, опять размышлял.

Сколько всего во Вселенной… Удивительного, неизведанного, а порой и непонятного… Место обретения души… Вот это да! Узнай кто из рядовых крылатых или хвостатых, ни за что не поверят. Да и шут с ними…

А что прикажете делать с Дарией Аль-Заббар? У девчонки-то душа есть… Любопытно, кто ж её туда ведёт? И зачем? Уж не Предо ли? Нда…

И ведь началось-то всё четыре года назад… И для меня, и для него.

Можно ли верить в такие совпадения?

Глава тридцатая Аэроплан. С музыкой

Аэропланом Предо пожелал стать сам.

Уж коль подписанный им контракт не оставлял выбора, хранитель неожиданно для себя решил хотя бы посмеяться над раздутым эго Архитектора жизни. Пусть даже и таким способом. Однако и кое-какие идейки имелись. Ну, касательно трансформации и использования даруемых ею возможностей.

Начиналось всё так.

За неделю до Чистого Четверга Предо, проснувшись утром, почувствовал, что сегодня всё как-то иначе. По-другому. И первым подтверждением заработавшей интуиции стал календарь, известивший, что наступил понедельник. И это после бесконечных «пятничных» месяцев. Понедельник! Здорово. Ну и смешно, конечно.

Отдавая себе отчёт в том, что иной возможности выбраться за стены Тики Ту у него нет, иначе как дать согласие на сотрудничество с Архитектором, Предо таки взялся за выполнение поручения Власа Степановича. Пусть с условием, что тот предварительно раскроет карты. Хотя бы частично.

Похоже, Якушев и сам здорово устал от загадок. Любой тиран, какими бы благими намерениями он ни руководствовался, не чужд самолюбования. Факт известный. А перед кем тут распускать хвост? Перед безмолвными лиссами? Перед бездушными сущностями? Не оценят же!

— Я очень рад, дорогой мой Предо, — говорил Архитектор на утренней «понедельничной планёрке» в гостиной собственного особняка, — что вы избрали верный путь. На самом деле я вовсе и не собираюсь с вами секретничать. Отвечу абсолютно на все, даже самые бестактные, ваши вопросы. Итак, во-первых, вы хотите знать, зачем мне понадобилась душа Дарии Аль-Заббар. Не так ли?

— Вы настоящий провидец, — с напускной серьёзностью подтвердил хранитель.

— Что ж, понимаю ваше любопытство, — не заметил сарказма в голосе Влас Степанович. Или сделал вид. — Тем более, как участник операции, вы должны быть осведомлены о том, что живая душа, доставленная в Тики Ту небожителем, будет иметь гораздо больше весу. А значит, и перспектив. Понимаете, какая штука, Предо… В городе сейчас проживает около двухсот пятидесяти миллионов сущностей. Представляете, это почти как население Советского Союза до его распада. Очень много граждан. Очень! И всей этой, как вы некогда выразились, психомассой надо как-то управлять.

— Мне казалось, вы только этим и занимаетесь, — пожал плечами хранитель.

— Верно, занимаюсь, — согласился Якушев. — И собираюсь ещё… эээ… некоторое время. Меня такое положение дел на сегодняшний день устраивает… В некотором роде. Но есть одно пожелание. Понимаете, ангел, я прежде всего художник. Творец. А занимаюсь административной работой. Рутина страшная! Засасывает, засасывает… Разве это нормально?

— А разве нет, о, великий Архитектор? — усмехнулся Предо.

— Да перестаньте вы надо мной издеваться, — спокойно попросил Якушев. — Повторю, если вы не услышали: я по сути художник, а вовсе не администратор. И мне…

— Да понял я, понял, — перебил его Предо. — Но вспомните-ка и вы некоего австрийского художника, который тоже сперва ушёл на административную работу, а потом возмнил себя создателем нового мира.

— Интересные у вас параллели, хранитель, — покачал головой Влас Степанович. — Но в высшей степени некорректные. Я в отличие от вашего непризнанного гения прежде всего люблю людей. Даже таких непутёвых, как граждане Тики Ту. И не делю их на сорта. Имперских амбиций у меня тоже нет. Не верите? Вот вам слово великого Архитектора жизни!

Обя засмеялись.

— Продолжайте, Степаныч, — через минуту выдавил из себя Предо, вытирая выступившие из глаз слёзы, — продолжайте. Приятно видеть вас в хорошем настроении.

— Спасибо, — кивнул Якушев. — О чём бишь я? А! О работе! И теперь, когда я вам сказал, что хочу больше времени уделять чистому творчеству, давайте посмотрим на ситуацию в новом свете. Есть факт: сюда, в Тики Ту, стремится чистая живая душа. Она идёт к цели, не взирая ни на какие на препятствия. Вопрос: стоит ли ей мешать? И, собственно, зачем? Я уже не слишком молод и при том здорово устал. Совмещать обязанности с живописью становится всё труденее и труднее, а выбрать что-то одно не могу. Бросить управление городом? Об этом и речи быть не может. Завязать с творчеством — выше моих сил. Мне, уважаемый Предо, нужен помощник. И преемник. При том, срочно. Это вы, небожители, живёте веками, я ж просто человек. Хоть и поставленный обстоятельствами в несколько иные рамки, нежели прочие мне подобные. И, увы — или к счастью — не вечен. Нет, мы можем отвратить душу девочки от визита сюда. Вы можете! Но кто заменит меня? Может, вы согласитесь? Ох, что-то я сильно сомневаюсь!

— И правильно делаете, — кивнул ангел. — Не соглашусь. У меня тоже есть обязанности. Но, говоря о необходимости вам помощника-преемника, вы, Влас Степанович, упускаете одну деталь.

— Какую же? — вскинул брови Якушев.

— Есть некая живая душа, которая, попади сюда, немедленно окажется за конторкой и начнёт разгребать ту самую повседневную рутину, которая, простите, лично вам осточертела, дорогой мой художник, — совершенно серьёзно проговорил Предо. — А не приходило ли вам в многомудрую голову, что душа та может оказаться творчески одарённой не меньше, а, может, и побольше вашего? Насколько я помню, вы говорили мне о совсем юной особе. Ох, что-то я не верю, что она, узнав все тонкости вашего административного ремесла, согласиться остаться здесь добровольно на долгие-долгие годы. А это значит, что без насилия мы не обойдётся. Так?

— Ну почему же?

— Так, так… Уж поверьте мне. Вы, Архитектор, без сомнения гениальны, но не уникальны. Люди вашего типа попадались мне и раньше. Прикрываясь благими намерениями, они рано или поздно становились тиранами. Или сходили с ума, — сказал Предо и тяжело вздохнул. — Но есть и ещё кое-что. Ответственность. Насколько я знаю, вы возложили её на себя добровольно. Сами ж мне говорили. Было?

— Было. И?

— Нет никакого «и». Есть хитроумная ловушка, в которую вы заманиваете душу. Прикрываясь словами о собственной усталости, вы просто мечтаете переложить ответственность на чужие плечи. На хрупкие, заметьте. И не спросив о желаниях возможного преемника. Потом, если вы не вечны, то как быть с самим Тики Ту? Ведь до вас-то, до вашего тут появления он как-то существовал? Может, не нужны ему никакие правители-архитекторы? Может, напридумывали вы себе невесть что, а потом в это поверили? А местные законы и правила? Это вы их установили? Ой, только не надо лапши!

— Лапши не будет. Установил законы не я, — вздохнул Якушев. — И Тики Ту до меня был, тут вы правы. Жил своей собственной жизнью… Вы, Предо, очень непростой собеседник. С такими умниками очень трудно вести беседу.

— Да неужели? — искренне изумился хранитель. — Мне всегда казалось, что трудно разговаривать с дураками. Я, уважаемый Архитектор, прекрасно понимаю ваши чувства. И вашу усталость от ответственности, кстати, тоже вижу. Ангелы, как вы сами сказали, живут гораздо дольше людей, и с каждым прожитым годом, с каждым новым заданием мы накапливаем определённый опыт… Вот что я вам скажу: если вы действительно художник, каковым себя считаете, взмахните кистью! Отрекитесь вы от власти, Якушев! Добровольно! И несите ответственность только за собственную душу. За плоды своего художественного творчества. А? Ну поверьте мне, Архитектор, Тики Ту без вас не развалится и не пропадёт! И бездушных не станет меньше. Увы.

— Увы. Не станет. И не пропадёт, — вынужденно согласился Влас Степанович. — Но… Но без Архитектора здесь вновь воцарится хаос. Вы даже не представляете, Предо, каким этот мир был когда-то.

— Прекрасно представляю, Архитектор, — без всякой иронии улыбнулся ангел. — Прекрасно! Но кто сказал вам, что хаос — это плохо. Сама Вселенная, если угодно, возникла из хаоса. И Солнечная система. И Земля. И люди. Без хаоса нет порядка, как без порядка — хаоса. Это ж закон бытия! И сколько бы вы этот закон не… эээ… скажем, не украшали блёстками и рюшечками, лучше он от этого не станет. Да и хуже. Великий Эксперимент продолжится в любом случае. Вне зависимости от ваших желаний и ваших же заслуг. Вы — даже не винтик, Якушев! И не молекула. Вы — атом. Как, впрочем, и я.

— Опять лезете в философские дебри, Предо, — печально проговорил Влас Степанович. — А я хочу от вас лишь одного. Доставьте сюда душу Дарии Аль-Заббар. И будете свободны. Ну что, будем подписывать контракт?

— Опять двадцать пять! — воскликнул Предо. — Значит, не убедил я вас. Ладно, упрямец, довайте ваш договор. Подпишу. Только сначала прочту. Внимательно…

Подписываясь под контрактом простыми чернилами, Предо понимал, что нарушить его условия сможет запросто. И никаких кар небесных не понесёт. Да вот только и коварный Архитектор, подсовывая документ, прекрасно знал, что в Высшем мире, выходцем откуда и был его невольный сподвижник, честь — не пустой звук.

Что ж, игра начинается. На кону — живая душа. Да, да, живая и бессмертная. Которой здесь, в Тики Ту, уж точно не место. Это во-первых. А во-вторых, врождённое любопытство просто не могло отпустить Предо из града обретения душ до наступления Чистого Четверга, пропустить который было б вообще глупо. Где ты ещё увидишь подобное шоу? А представление обещает быть запоминающимся. Столько шума вокруг него!

Ну и, в-третьих, лиссы. Природу этих загадочных тварей разгадать пока так и не удалось. А хотелось бы. Очень. До зуда в крылах. Если не для пользы, хотя бы просто для галочки. Пренебрегать знанием — это отвратительно!

Да, образ аэроплана Предо выбрал сам.

Пункт контракта о том, что хранитель не может покидать пределы Тики Ту в ангельском обличье, можно было исключить вообще. Якушев бы громко не возражал. Ясное дело, тот в глубине души побаивался смущения сопредельных миров. Мол, как это так — они уже и обитателей Сфер пленят?! Совсем офонарели! Хотя, по большому гамбургскому, Архитектору чужое мнение было безразлично… В общем, параграф оставили. Пусть страхуется. Может, есть тут рациональное зерно. Кто знает?

Почему, собственно, самолёт?

Потому что автобусы не летают. Ответив так, Предо, естественно, шутил. Однако с подвохом. Аэроплан — какое-никакое, но транспортное средство. Хранитель, включив интуицию, чувствовал, что скоро придётся заняться пассажирскими перевозками. И отказываться от крыл было б недальновидно…

Первый «рейс» состоялся в тот же «понедельник». Практически сразу после подписания контракта. Архитектор жизни лично открыл ворота Тики Ту и выпустил Предо за границы города.

Ангел, впервые за несколько лет покинув пределы комфортабельной, но всё же тюрьмы, поначалу даже немного растерялся. Он, не без удовольствия чихая маломощным мотором, планировал вдоль стены Тики Ту, пытаясь за малое время постичь искусство высшего пилотажа в новом, механическом облике. Безусловно, небожителю было полегче, чем некогда ныне легендарным Нестерову и Уточкину. Всё-таки врождённые навыки укрощения нисходящих и восходящих воздушных потоков никуда не девались. Хуже, что аэропланное тело приёмы выполняло как-то неуклюже и криво. Но безумную и безудержную, по-настоящему искреннюю радость от свободного полёта не могли испортить даже такие мелочи.

Выписывая очередную мёртвую петлю, Предо с лёгкой грустью вспоминал раннее детство, когда он, крохотный купидончик, только-только возникший из Сверкающего Небытия, кувыркался и резвился на просторах пушистого облака в компании себе подобных карапузов, подбрасываемых чуть ни до звёзд могучими дланями шестикрылого наставника — незабвенного серафима Атония…

Потеряв под влияниемо потока светлых воспоминаний связь с реальностью всего на мгновение, Предо еле вышел из крутого пике. Но опомнившись, напря все свои лошадиные ныне силы, взвыл мотором, опустил закрылки и, отчаянно заскрипев такелажем, таки развернул винтокрылый нос в разноцветные небеса.

Ранее всего надо было навестить Машу…

Далеко не все миры, окружавшие Тики Ту, были похожи друг на дружку. Одни, напоминающие мрачные и наполненные событиями и всевозможными монстрами лабиринты, простирались на бессчётное количество мыслевёрст. Другие походили и видом, и размерами на развалившиеся чемоданы, в который дураковатые хозяева кое-как скидали барахло — лишь бы добраться до ближайшего мотеля. Третьи не выходили за пределы плоских и абсолютно бесцветных треугольников, квадратов и прочих полигонов с аккуратно подписанными вершинами: «дом», «работа», «дача», «магазин», «любовница», «вечер-пятница-стакан»… Таких было большинство. Подавляющее.

Даже удивительно, что отыскать богатый внутренний мир Дарии Аль-Заббар оказалось делом совсем не простым. Но, тем не менее, вот и он. Чем-то неуловимо похожий на огромный старинный глобус ручной работы. Маленькая планета. Живая. Города с известными и незнакомыми названиями, разноцветные реки, текущие в произвольных направлениях, холмы, леса, горы, моря и океаны, острова и материки… Многое здесь напоминало Землю, но ещё больше с той же Землёй разнилось. Москва, например, была размером с большой посёлок. Хоть и со вполне достоверным Кремлём. Лондон — разноцветная и невероятно весёлая помойка. Стокгольм — огромное ледяное поле, окружённое декорациями из плоских фанерных домов… Однако неведомые в привычной реальности города с уморительными названиями Почём-Знаю, Кое-Где, Там-Сям и прочими подобными вызвали в душе хранителя неподдельное любопытство. Наряду с людьми обитали здесь и ожившие супергерои комиксов, и монстры из компьютерных игр, и сказочные животные, и мультяшная смерть с косой, и даже зелёные человечки всех мыслимых видов и оттенков — от нежно-салатового до иссиня-изумрудного.

Однако проплутав целый день по миру Дарии, Предо так и не смог отыскать сокровенного угла с душой самой хозяйки. Изрядно устав и решив продолжить экспедицию следующим утром, вернулся в Тики Ту.

Архитектор жизни вновь лично открыл ворота. Встретив хранителя, от вопроса не удержался.

— Вы нашли её? — хитрый Якушев выбрал интонацию, близкую к равнодушию.

Если бы Предо не знал, как волнует Власа Степановича душа девчонки, можно было предположить, что не больно-то он заинтересован в её поисках. А так — показуха!

— Пока отыскал лишь мир, созданный её воображением.

— Ну и как он вам? — поинтересовался Архитектор.

Ба! Выдал себя блеском глаз.

— Интересен, богат, самобытен, — пожал плечами обернувшийся в себя настоящего Предо. — Мир настоящего художника.

— Боже… — только и вздохнул Якушев, скрывшись за дверью будки.

Однако вскоре вернулся в пространство Приёмной площади, переодевшись из «рабочего» в «цивильное», привычно взял ангела под локоток и повёл в сторону своей резиденции.

Минут пять шли молча, разглядывая под ногами шлифованный гранит новой мостовой. Первым после затянувшейся паузы открыл рот Влас Степанович.

— Предо! — воскликнул он с интонацией Архимеда, открывшего очередной закон физики. — А не добавить ли нам немного музыки?

— Музыки?

Хранитель замер и, повернув голову к собеседнику, с удивлением воззрился тому в глаза.

— На кой вам музыка-то?

— Да не мне! Понимаете, дорогой мой Предо… — чуть замялся Якушев. — Я полагаю, что девочка, обладая неким творческим даром, не оставит без внимания эм-м… музыкальный аэроплан… Она сама вас заметит.

Ангел рассмеялся.

— Знаете, а мне нравится ваша идея, — сказал он. — Мы добавим музыки…

Звуковое сопровождение и впрямь помогло.

Если б не оно, не нашёлся бы Ферериус. Во всяком случае, не так быстро.

Демон здорово изменился. Нет, не внешне. Хотя, выглядел он тоже неплохо — высокий, подтянутый, стройный. Не слишком модное, но вполне приличное облачение, на ногах вместо привычных драных кед дорогущие туфли дизайнерской работы. Но главное — взгляд. Разной степени лукавства вплоть до полного отсутствия совести раньше, сейчас очи Ферериуса мерцали до конца не понятной, но очень человечной тревогой. Почти родительской.

Несмотря на «механический» образ хранителя, демон узнал его легко. А узнав, приветственно помахал рукой и манящим жестом пригласил на посадку, выстелив парой мыслей среди пологих зелёных холмов вполне сносную взлётно-посадочную полосу. Пусть и грунтовую.

— Вообще-то мне запрещено такое самоуправство в чужом мире, — вместо приветствия произнёс Ферериус, когда Предо благополучно приземлился и принял свой обычный облик. — Но чего не сделаешь ради старого приятеля?

— И давно мы с вами числимся в приятелях? — саркастически усмехнулся хранитель.

— Да брось ты, — отмахнулся демон, — не цепляйся к словам.

— Я и не цепляюсь, — оскалился Предо. — Просто попытайтесь угадать, по чьей милости я тут оказался.

— Извини. Так уж получилось, — вздохнул Ферериус. — Все сто лет, что задыхался в пропановой атмосфере камеры растянутого времени, я думал над свом поведением. Прости меня, хранитель. Был не прав.

Услышать такие слова из уст любого демона, а уж из уст самого Ферериуса, зная его болезненно-кровоточащую гордыню и всегдашнюю уверенность в непогрешимости собственных поступков, было для Предо в диковинку. Он даже растерялся.

— Да, да, хранитель, — покачал головой Ферериус, — я уже не тот. Смотри!

Бывший разрушитель скинул на землю зелёный пиджак, стащил с торса облегающую майку и повернулся к хранителю спиной. Тот, увидев крохотные белые крылышки, смешно топорщащиеся из лопаток, не остался равнодушным к демонстрации. Даже «на ты» перешёл.

— О, Всевышний, — тяжело вздохнул он. — Эко тебя занесло. Что происходит, Фер?

Прапос вновь натянул майку и печально улыбнулся.

— Времена меняются, Предо, — просто сказал он. — А порой и мы меняемся. Вместе с ними.

— Я в курсе, — согласно кивнул хранитель и, сняв с головы шляпу, нервно смахнул с неё прилипшую сухую травинку. — Но почему, Фер? Неужели у тебя получилось?

— Нет-нет, это не то, что ты думаешь, — ответил Ферериус. — Приличного ангела из меня не выйдет. Уж это-то я усвоил. Было время. А крыла? Чёрт его знает, откуда и на кой ляд они проросли… Ты б нашим пока не говорил, хорошо? Может, чайку заварим?

— Неплохо бы, — ответил Предо.

Он скинул плащ, и, взмахнув крылом, создал из воздуха лёгкий деревянный стол и пару удобных шезлонгов, на одном из которых сам и разлёгся. Ферериус щёлкнул пальцами, и на столе выросли дымящийся самовар, заварочный чайничек под гжель, расписные узбекские пиалы и чудовищное стеклянное блюдо с уродски-кособокими, но душистыми баранками.

Им было о чём поговорить.

Чтобы никто ничего не заподозрил, взлётную полосу быстренько свернули в рулон, над импровизированной чайной натянули сетчатый камуфляжный тент, а время замедлили настолько, что минуты в буквальном смысле растянулись в часы…

Весь обратный путь Предо переваривал в мозгу полученную от Ферериуса информацию. Но только на подлёте к Тики Ту, ангела, наконец, озарило. Сложив имеющиеся «кирпичики», он отчётливо увидел всё здание, построенное хитроумным Архитектором жизни. Хм… А всё ли?

Что ж, такая игра стоила не только свеч. И условности надоели. До чёртиков.

Прости, о, Всевышний, за подобные выражения…

Глава тридцать первая Последний понедельник

Самолётом оказался некий Предо. Ангел-хранитель в забытье и изгнании, как он сам себя представил. Швейцаром — Ферериус. Страховка «под прикрытием». Нельзя сказать, что Миша об этом не догадывался, но события последних дней научили его особо ничему не удивляться.

До поздней ночи они просидели в номере Дарии.

Первый час Феририус при поддержке Ильдарчика уговаривал девчонку отказаться от затеи проникнуть в Тики Ту. Но аргументы — мол, слишком опасно, да и Эрно там всё равно нет — действия не возымели. Дарька, полностью оправившаяся от испуга, слушала прапоса с демоном, не перебивая. А когда те умолкли, произнесла негромко, но твёрдо:

— С вами или без, я туда пойду. Слово дала. Себе.

Это казалось странным, но её горячо поддержал Предо. Более того, вызвался доставить. «В лучшем виде». И в компании с Навигатором — какая-никакая, а защита. Ферериус с Бабаем останутся здесь. Глупо кидаться в омут всей толпой. Да и аэроплан, рассчитанный на два посадочных места, будучи перегруженным обязательно вызовет ненужные подозрения у Архитектора.

— А скажите-ка, Предо, что там делают со шпионами? — спросил Ильдарчик.

— Понятия не имею, — пожал плечами хранитель. — Казнят, наверное. Сами-то как думаете?

Теперь Ильдарчик откровенно радовался. Иногда просто подождать гораздо приятнее, нежели лишиться собственной головы. Пусть и из благородных побуждений. Ферериус же негодовал. Вполне искренне, но недолго. Понимал, что хранитель прав.

— Что нам-то всё это время делать? Пока вас ждём? — вздохнул он, когда все вновь спустились в банкетный зал.

С этажа взлететь не представлялось возможным — коридоры оказались слишком узкими. Плюс — зал имел ещё одно неоспоримое преимущество. Отсюда путь до места назначения был гораздо короче, чем даже с улицы. И Предо его знал.

— Можем перекусить, господин прапос, — ухмыльнулся Ильдарчик, взглянув на частично сохранившиеся столы.

— Или навести марафет, — улыбнувшись, предложил Навигатор. — Вон, смотрю, и инструмент какой-то добряк принёс.

И правда, рядом с парадной дверью лежали на полу две первоклассные метлы с лакированными черенками. На спинках стульев висели рабочие халаты. Тоже два. Будто специально приготовили.

— Хорошая мысль, — кивнул Предо. — Дария Шамсретдиновна оставила после праздника ужасный бардак, а незваные помощники из Тики Ту уборку, увы, не закончили. Михал Михалыч спугнуть изволили-с. Заметьте, в самый канун Чистого Четверга.

Йокарный Бабай собрался возразить, нет — возмутиться, но Ферериус уже поднял метлу.

— И то дело, — произнёс он. — Негоже во внутреннем мире оставлять такой беспорядок…

* * *

Аэроплан, зависнув над самой землёй, громко чихнул, выпустив с выхлопом ядовитое облако. Привратная площадь на целую минуту спряталась в тумане. А когда тот разнесло ветром, на месте посадки стоял Предо.

— С возвращением, дорогой ангел, — поздоровался Архитектор, показавшись в дверном проёме будки. — Накоптили-то! Чем вы заправляетесь?

— Керосинно-коньячной смесью, — улыбнулся хранитель. — Но вы, пожалуй, правы. Топливо надо менять. И мотор перегревается, и клапана перегорают, и экологии внутренних миров невосполнимый урон.

— Нашли девочку? — спросил Влас Степанович.

— Практически, — кивнул Предо. — Мне не хватило буквально двух-трёх часов. Жаль, что четверг уже наступил…

— Он ещё не наступил, — перебил его Архитектор. — Четверг придёт перед самым рассветом. Вам не помешало б быть порасторопнее. Могли и задержаться на пару-то часов. Душа Дарии утром должна быть здесь. Или хотя бы днём. Вам напомнить условия контракта?

— Не переживайте, Якушев, — проговорил хранитель. — И договор я прекрасно помню, и девочку привезу. В конце концов, вы-то что теряете, господин созидатель? Ну, не она — что маловероятно, — так я стану вашим администратором. Награду вы получите в любом случае. А сейчас немножко отдохну. Можно? Устал дико.

Привратник молча кивнул, затем хищно оскалился и достал из кармана фляжку. Понимая, что разговор окончен, Предо развернулся на каблуках и пошёл в сторону своей гостиницы-колокольни. Сегодня лиссы отчего-то его не сопровождали даже на отдалении…

Если кто не знает, керосинно-коньячная смесь — прекрасное средство для создания дымовой завесы. Достаточно одного аэропланного выхлопа, чтобы незаметно передислоцировать целый взвод спецназа. Главное, чтоб никто не задохнулся или не выдал присутствия кашлем. Но ведь зачем-то придумали противогазы, правда?

Дария и Навигатор ждали в холле.

— По-моему, он нас не заметил, — сказал Миша, когда за хранителем бесшумно закрылась массивная дверь.

— Я б на вашем месте раньше времени не радовался, — осадил его Предо. — У Архитектора прекрасно развита интуиция. Он может нагрянуть сюда в любую минуту. И не один.

— И где нам тогда спрятаться? — в волнении спросила Дария.

— Не будем мы нигде прятаться, — загадочно улыбнулся Предо. — Вы ж проникли в Тики Ту не за этим.

— Нет, не за этим, — покачала головой девушка. — Вот только где мне отыскать Эрно? Вы ж сами сказали, что здесь сотни миллионов душ.

— Бездушных сущностей, — поправил её хранитель. — На их фоне живая душа должна сверкать… А вы твёрдо уверены, Дария, что у вашего друга она есть… была?

— Да. Уверена… Наверное, — с сомнением проговорила Дарька. — До сегодняшнего дня представить не могла, что бывает иначе.

— Ладно. Не стоит гадать. Коль душа есть, ничего с ней не случилось. И тут всего одно место, где она может скрываться. Исключая эту башню, — ответил Предо. — Пойдёмте-ка наверх. Выпьем чаю. Немножко времени в запасе у нас имеется.

Предо водрузил в центр стола чайник, вазу с вареньем и корзиночку с тостами. Потом принёс поднос с четырьмя чашками на блюдцах. Ложек было тоже четыре.

— Разбирайте посуду, господа. Сегодня у нас самообслуживание, — произнёс он.

— А для кого четвёртый прибор? — спросила Дария.

— Для меня, — раздался голос со стороны входа.

Девушка с Навигатором обернулись.

В дверях стояли двое. Первый — худощавый седой мужчина в старомодном синем пальто, с допотопным жёлтым портфелем. С ним молодой человек в смокинге при бабочке. В глазах старшего играл хитрый огонёк. Младший застыл на месте в неестественной позе манекена. Он устремил поверх голов абсолютно отсутствующий взгляд. В сторону оконного проёма. И, тем не менее, Дарька, вскочив из-за стола, бросилась именно к нему.

— Эрно… Боже, наконец-то я тебя нашла, — прошептала она, упав парню на грудь.

Тот повёл себя странно. Взяв девушку за плечи, он отстранил её от себя. Даже не отстранил, а довольно легко поднял в воздух и поставил рядом. Как торшер. И снова уставился в окно.

— Эрно? — проговорила обескураженная Дарька и перевела взгляд на седого. — Что вы с ним сделали? Зазомбировали? Вкололи наркотик?

— Ничего я с ним не делал, — пожал плечами тот. — Вы лучше присядьте, милая. До его души вам всё равно не достучаться. Её нет. И не было. А у сущностей несколько иное восприятие реальности. Даже здешней.

Мужчина взял девушку под локоток и подвёл к столу.

— За вами поухаживать?

— Н-нет… С-спасибо, — чуть заикнувшись, отозвалась Дария.

Она ещё с минуту смотрела на парня, оставшегося возле двери. Потом обвела взглядом остальных.

— Что всё это значит? — негромко спросила она.

— Это значит, что тот, кого вы считали своим другом или даже будущим мужем, попал сюда совершенно заслуженно, — ответил Предо. — Влас Степаныч, отпустите его. Хватит терзать душу девочки.

— Как скажете, дорогой мой, — кивнул седой. — Дария, вы не возражаете?

Девушка ничего не ответила. Лишь ещё раз посмотрела в сторону молодого человека. Тот остался безучастен.

— Я вас более не задерживаю, — обернувшись, сказал Влас Степанович. — Идите вон.

Парень покорно кивнул, развернулся и вышел. Так ни одного слова и не произнёс.

— Совсем плох, — пояснил Влас Степанович, расстёгивая портфель. — Боюсь, он здесь застрял надолго. Полнейшее равнодушие к чужим жизням… Вот, возьмите. Вы ж по-аглицки читаете? Там нужные вам заметки обведены карандашом. Столько мерзости… Удивляюсь вам, милая. Зная человека много лет не замечать очевидного? Должно быть, вы его и вправду любили. Ну, да ничего. Отойдёте…

Он положил перед Дарией подшивку «Гардиан».

Пока девушка листала страницы, вчитываясь в обведённые красным карандашом заметки, пока переваривала информацию, Влас Степанович говорил с Предо.

— Что ж, дорогой мой ангел, контракт выполнен безупречно. Единственное, о чём я хочу попросить вас напоследок, так это…

— Стать для Дарии хранителем, — закончил реплику Предо. — Если вы думаете, что я не догадался о ваших планах, Архитектор, вы здорово ошиблись. Я и раньше подозревал, что все ваши слова о помощнике лишь прикрытие. Цель в ином. И да, ваше стремление обеспечить девочку ангелом достойно самой высокой похвалы… Но ничего не получится. Я б с радостью. Честно. Но у меня уже есть подопечная. Всё-таки у ангелов имеются некие обязательства не только перед…

— Вот зря вы не дослушали, — заговорил Влас Степанович. — Простите, что перебил. Но сделал это исключительно вам в отместку.

Он налил себе чаю и, встав из-за стола с чашкой, подошёл к хранителю вплотную.

— Я прекрасно знаю ваши обязательства и перед вашей подопечной, и перед Сферами. Понимаете, Архитектура жизни — наука не столько сложная, сколько предвосхищающая любые неожиданности. Да, не стану с вами спорить, что изначально план был как раз таков. Согласитесь, в Тики Ту не часто заносит ангелов. Тогда-то я и задумался, к чему бы это? И простая ли это случайность? Тогда же нашёл и душу Дарии. Это было совсем не сложно, учитывая то количество моих потенциальных питомцев, что тёрлось поблизости от неё. Гораздо труднее было установить связь… Но мне помогли. За что я безмерно благодарен Всевышнему.

— Чего ж вы тогда от всех нас хотите? — спросил Предо.

— Да, чего? — подал голос и Миша.

Только Дария промолчала. Она сложила газеты и, опустив лицо на руки, так застыла. Неужели, это всё Эрно? Разве можно в такое поверить?

— Не хотите, не верьте, — обратился к ней Влас Степанович. — Пройдёт год-другой, полицейские соберут улики, эксперты подтвердят доказательства, и всё встанет на свои места. Кого действительно жаль в этой ситуации, так это родителей… Но, видать, и с ними что-то не так, если в семье однажды появилось чудовище. Впрочем, это дела Сфер. Так, Предо?

— Безусловно, — подтвердил хранитель. — И всё-таки? Чего вы хотите от нас?

— А вы не заметили, что в Тики Ту совсем не осталось лиссов? — вопросом на вопрос ответил Архитектор.

Навигатор встал из-за стола и в компании Предо с любопытствующим Навигатором подошёл к окну. Посмотрев вниз, где чуть не вся улица под колокольней кишела тварями, хранитель обернулся.

— Опять ваши розыгрыши, — вздохнул он. — По-моему, ваших лиссов, которых, кстати, в последние дни я практически не видел, сейчас стократ больше чем год назад.

— Не моих, дорогой мой ангел, — улыбнулся Влас Степанович. — Мои последние были развеяны в банкетном зале. Вы ж видели, как это произошло… А толпа внизу — это лиссы нового Архитектора. Его тайные сомнения, поднявшиеся с глубин души. И их придётся побеждать. Иначе из Тики Ту не выбраться. Вопрос веры… Кстати, за разговорами вы и не заметили, что Четверг уже наступил. Можете сорвать лист с численника. Календарь никогда не ошибается.

Предо подошёл к стене и, взявшись за верхний листок — «31 мая, понедельник», осторожно потянул его в сторону. Когда тот оторвался настолько, что стало видно нижний, прочёл вслух:

— Первое июня, четверг… С днём рождения, что ли? Влас Степанович? Не ошибаюсь?

— Скорее, с днём возрождения, — отозвался бывший Архитектор жизни. — Но всё равно, спасибо. Говорить, кто сменит меня в должности? Или сами уже догадались? Михал Михалыч, вам интересно?

Агафонов вернулся от окна к столу и, грузно опустившись на стул, сорвал с шеи компас.

— Я б, наверное, водки выпил. Литр. Или два… — произнёс он, теряя последние силы. — Но… почему я?

— Потому что только вы, явившись сюда добровольно и весь в сомнениях, позволили покинуть пределы Тики Ту Власу Степановичу. На этот раз я не ошибся? — усмехнулся Предо. — Потрясающая комбинация, господин Якушев. Или как вы там говорите? Архитектура жизни? Низкий поклон вы заслужили. И шквал аплодисментов. Да… Михал-то Михалычу тут долго командовать?

— Не имею ни малейшего представления, — пожал плечами Влас Степанович. — Позапрошлый Архитектор проторчал здесь полтора века. Между Четвергами того, которого сменил я, прошло меньше трёх лет. Сам же, как видите, задержался здесь на пятьдесят четыре года… Всё зависит только от вас, Миша. Старайтесь, работайте. Придумайте что-то новое, но не бесполезное. Сделайте хоть что-нибудь, что поможет сущностям обретать себе души быстрее. И увидите сами, как возрождается ваша истинная вера. И в себя, и в людей… Архитектор без войска сомнений Тики Ту не интересен… Это ж наши лиссы охраняют здешних обитателей. Точнее, надзирают за ними. Не останется стражи, город быстренько подыщет вам замену. Удачи вам, господин Агафонов… Дария, девочка моя, поднимайтесь. И пойдёмте. Уважаемый ангел вернёт вас… Нас. Домой летим самолётом? Предо?

Глава тридцать вторая Встреча

Без пятнадцати восемь.

Фёдор Алексеевич вышел в семь-тридцать. Как обычно. Катя тоже появится не раньше десяти. К началу приёма.

Что ж. Если он не опоздает, времени должно хватить…

Из прихожей раздался звонок. Нет, не телефон. В дверь. Он?

Татьяна Власовна убрала камень в яшмовый ларчик и встала из-за стола.

А, может, ну его? Может, и так всё обойдётся? Страшно…

Нет. Столько усилий. И теперь всё насмарку? Нет. И ещё раз нет. Всё получится…

Да, это был он.

Молодой-то какой… Лет тридцать пять, не больше. Только весь седой. И морщины.

— Здравствуй, Танечка, — робко улыбнувшись, проговорил Влас Степанович. — Кажется, я мечтал об этой встрече целую вечность.

— Здравствуйте… папа, — прошептала она.

В горле пересохло. Ноги подкашивались. Боже, только обморока сейчас не хватало.

Отец успел подставить свободную руку. Удержал.

Ладно. Дальше будет легче…

И правда, потом стало легче.

Они сидели на кухне, пили чай с кремовыми трубочками. Говорил отец.

— Честно говоря, Танюш, я тогда сразу и не понял, что меня зовёшь ты. И не ожидал, что на Земле прошло столько времени… Ты такая…

— Старая? — улыбнулась Татьяна Власовна.

— Нет, ну что ты? — смутился отец. — Большая. Взрослая… Да я и сам… Боже, за что нам такие испытания? Володя-то тебя не обижал?

— Нет, пап. Владимир Сергеевич относился ко мне, как к родной дочери, — ответила Татьяна. — Они и поженились-то только тогда, когда из лагеря пришло известие о том обвале, в котором ты… Ты ж помнишь, что дядя Вова работал в госбезопасности? Мама говорила, что он, пытаясь вытащить тебя из лагеря, и сам чуть не попал в мясорубку. Повезло — Сталин умер. Вон, даже квартиру не отобрали… Да, каких-то трёх месяцев не хватило…

— Я б всё равно оттуда не вернулся, Танюш, — вздохнул Влас Степанович. — А если б и вернулся, то только на собственные похороны. Уран почти съел меня, дочка… Так что, поблагодари Всевышнего, что всё случилось так, как случилось. Пути ж неисповедимы, давно доказано…

— Неисповедимы, пап, — кивнула Татьяна Власовна.

Минуты две-три молчали. Пили чай. Лакомились пирожными.

— Ладно, дочка, — наконец прервал затянувшуюся паузу Влас Степанович. — Давай-ка мы обсудим наше дело. А потом, если останется время, ещё поболтаем. Хорошо?

— Хорошо…

* * *

Она работала фельдшером на скорой помощи. Тем утром — смена уже заканчивалась — поступил вызов. Инсульт. Если б на станции была хоть одна другая бригада, не поехали б. До пересменки на адрес никак не успеть. Но делать нечего. Не оставлять же человека в беде.

Серебристый спортивный автомобиль выскочил из подворотни на такой скорости, что водитель скорой, пытаясь уйти от столкновения, резко свернул в сторону и сходу въехал в столб. Ни он, ни медсестра серьёзно не пострадали. Только фельдшерица, в запарке забывшая пристегнуться, вылетела сквозь разбитое лобовое стекло и угодила головой в бордюрный камень.

В коме провела почти месяц. Никто, честно говоря, не верил, что она когда-нибудь из неё выйдет. В организме начались необратимые изменения. В мозге. После удара возникла и с каждым днём разрасталась опухоль. Неоперабельная.

Но однажды в реанимацию прорвался мужчина и незаметно вложил ей в руку камень. А на следующий день Татьяна очнулась. И опухоль прекратила рост, даже уменьшилась. Врачи разводили руками, говорили, что чудо. Только старенькая медсестра, которая и рассказала ей о посетителе, тяжело вздыхала.

Мол, не радуйтесь. То к вам чёрт приходил. С хвостом и рогами? Да что вы! Двадцать первый век на дворе! На вид — обычный мужик. Худой, высокий, в зелёном свитере. Говорил с иностранным акцентом. О чём? О том, что сожалеет. Виноват. Мол, это он сидел за рулём той машины, что спровоцировала аварию. Ненамеренно, конечно. Но ведь всё, что ни делается, для чего-то да надо? Ох… Был бы человек, а не чёрт, можно было б поверить в раскаяние. А так… Видели б вы его глаза — мрачная бездна. Холодная сталь…

Кто б другой послал старую дуру куда подальше. Выдумала тоже. Чёрт! Мрачная бездна!

А она поверила. Не в чёрта, конечно. В чудо. И не словам. Или не только словам. Камень в руке. Маленький — с фасолину, но тяжёлый, как кирпич. А на вид обычный янтарь. И горячий, словно живой. Но не обжигает. Удивительный минерал. Хотелось показать его геологом, чтоб выяснить название или природу происхождения, да только внутренний голос сказал: «Не надо. Используй сама. Во благо»…

На скорую не вернулась. Получила первую группу инвалидности. И к пенсии по возрасту, на которую оформилась ещё до аварии, получила неплохую прибавку. Однако сидеть дома было скучно. Невыносимо чувствовать себя никому ненужной. Вон, и дочь уже выросла. Студентка. Самостоятельная.

Можно было устроиться в районную поликлинику, там вакансии всегда есть. Не фельдшером, так медсестрой. Но что-то остановило. Что?

Она начала читать. Много. И чувствовала в себе силы. Мощные и какие-то неземные, которые были теперь… Нет, не подвластны. Но в союзниках.

И эти союзники помогали видеть многое. Проникать в суть явлений и поступков. Видеть корни болезней. «Используй сама. Во благо»…

Сначала пациентов было немного. В основном из тех, кто не особо верил ортодоксальной медицине. По разным причинам. Не отказывала никому. Помогала справиться с разными болезнями. Мигрень, подагра, геморрой, почечные колики… Потом, когда поток людей пошёл серьёзный, бралась только за сложные случаи. Неоперабельная язва, диабет, эпилепсия… Нет, стопроцентного результата, конечно, не было. Всё-таки много зависит от самого пациента. А если тот лишь надеется на чудо, не прилагая никаких усилий, то… Сами понимаете.

Камень помогал. Но не так, как волшебная палочка. Он, стоило сосредоточиться на каком-то вопросе, словно указывал направление поисков. И почти никогда не ошибался. А однажды вспомнилось детство. Отец, осуждённый на лагеря и погибший при обвале шахты…

Влас Степанович пришёл той же ночью. Во сне. Сидел за столом и сбивчиво рассказывал о какой-то живой душе. Близкой. Нет, не ему, а ей — Татьяне. Мол, ангела-хранителя нет. Надо помочь найти. Или обрести. Иначе нечисть, что с каждым годом в окружении души становится только больше, рано или поздно её разрушит. А при том потенциале, что имеется в реальном мире, это грозит страшными катастрофами. Всем. Гитлер со Сталиным дворовыми шалопаями покажутся…

Что за близкая душа? Кто? Какой потенциал? Какая нечисть?

Теперь отец приходил каждую неделю. Ночами. Со среды на четверг. Так же, во сне, естественно. В той, в своей жизни, которую он звал Тики Ту, он был Архитектором. Рассказывал, какие строит… нет, не только дома, чаще — задачи, чтоб его несчастные подопечные быстрее обретали души. Кто они — эти «несчастные подопечные» — не объяснял. Упомянул однажды, де, обычные люди, потерявшие веру и застрявшие в плену сомнений. Бесцветные сущности. Сам же постоянно интересовался, нашла ли она ту живую душу, что без хранителя?

Она искала. Точнее, пыталась. Простите, но ангелы не сидят на плечах и не стоят за спинами, чтоб вот так просто их заметить. А если и маячат поблизости, людям не видны. Как искать иглу в стоге сена, если даже слабенького магнита не дали?

Он тоже искал. И тоже безрезультатно.

Три года прошло, пока не забрезжил тоненький лучик. Путеводный.

Однажды, пролистывая какой-то журнал, она наткнулась на переводную статью. Интервью с известным британским психиатром, который рассказывал о поведении маньяков. В числе прочего доктор приводил пример. Мол, сейчас на территории кампуса Кембриджского университета творятся ужасные вещи. Какой-то подонок убивает девушек. Лишил жизни уже восемь человек, всем отрезал головы. И вот такая нечисть живёт…

Нечисть? В кампусе Кембриджа?

Боже, там же Светина дочь сейчас. Дарька! «Близкая душа. Не ему, а ей».

Всё сошлось. Даже «невиданный потенциал». Эта прожектёрка и да при поддержке капиталов Аль-Заббаров, направь её энергию не в то русло, таких дел натворить может. О, Всевышний…

Теперь они с отцом, наконец-то, взялись за работу серьёзно. Архитектор жизни свою должность получил, видать, не зря. Построить — не накидать на бумажке, а именно выстроить — такой план, тут надо быть не просто большим талантом…

* * *

Всё было оговорено. Учтена каждая мелочь.

Они сидели друг напротив дружки молча. И у того, и у другой лились из глаз слёзы. И он, и она даже не пытались их ни скрыть, ни промокнуть.

— Время, — наконец сказал отец.

— Время, — прошептала, кивнув, Татьяна.

Уже в прихожей он отдал ей свёрток.

— Они написаны там. Сегодня. Портреты — с натуры… Но этих событий ещё не произошло.

— Такое может быть?

— О, Архитектура многое позволяет… Жаль, не всё. Ведь как-то я выбрался в ваш мир, правда? — печально улыбнулся Влас Степанович. — Навигатора я тоже на тебя выведу… Единственное, Танюш… Личность жертвы меня смущает… Может, ты найдёшь кого другого? Да хоть из своих пациентов? Нет, ну есть же среди них кто-то, кому жить осталось всего ничего? Танечка, поищи, пожалуйста. Целых полгода ж в запасе. А?

— Нет, пап, — покачала головой она. — Вопрос решённый… Тебе ли не знать, что смерть — это далеко не конец… Мы увидимся?

— Да, — прошептал Влас Степанович, пытаясь сглотнуть комок, вставший поперёк горла. — Но не здесь… Я люблю тебя.

И вышел.

Ушёл в свой бездушный мир…

33 Ты, главное, верь!

«Вчера ночью вышла из состояния летаргии дочь госпожи Аль-Заббар, наследницы и нынешней владелицы трансконтинентальной металлургической империи, некогда созданной Шахом Шамси. Двадцатидвухлетняя Дария Аль-Заббар провела в бессознательном состоянии долгих два года. Теперь ей предстоит длительный курс реабилитации. Авторитетные доктора и крупнейшие мировые учёные сходятся во мнении, что случай девушки уникален…»

«The Guardian», June 2, 200…

— А скажи-ка нам Яко, зачем тебе понадобилось сооружать такую громоздкую конструкцию? Неужели нельзя было обратиться напрямую к Всевышнему? Молитв не знаешь?

Ферериус с Предо переглянулись, и прапос, опять подначивающий раздражающегося по любому пустяку Степаныча, весело подмигнул приятелю.

— Сколько раз вам говорить, балбесы зловредные: не в молитвах дело! Надо ж было потихонечку… Чтоб душу не изранить, — отмахнулся Яко. — Честное слово, достали вы меня своими издёвками. И вообще, не умеешь достойно проигрывать — не играй!

Степаныч с грохотом перевернул шахматную доску и, скидав внутрь фигуры, с треском её захлопнул.

— Давай, давай. Научи нас афоризмам, хранитель, — весело рассмеялся Ферериус.

— Да отстань ты уже, рыжий… Ох, мужики, засиделся я с вами, — улыбнулся отходчивый Яко. — Надо мне девчонку проведать. Посуду помоете сами, ладушки? А я полетел.

Степаныч осторожно, чтоб не звякнуть и не скрипнуть, открыл самое неприметное чердачное окно, оглядел Лаврушинский, убедился, что никто из редких прохожих на него не смотрит, нацепил шапку, расправил маленькие, только отросшие серебряные крылышки и выпорхнул наружу. Словно вороватая синица прошмыгнула в форточку.

— Японский городовой, холодно-то как. Брр! А снег перестал… — оставшиеся услышали удаляющийся голос.

— Ещё б не холодно. Новый год скоро, — отозвался в ночную пустоту Предо.

— Как думаешь, справляется? — Ферериус собрал со стола тарелки и отнёс их в раковину, замаскированную под вентиляционную трубу.

— Пока ему, конечно, не легко, — ответил Предо, развалившийся в антикварном кресле на салазках, — но дальше станет проще. Сам же видишь, ещё не всю суть познал. Трансформация — процесс болезненный и долгий.

— Уж кто-кто, а я-то в курсе, — шмыгнул носом Ферериус.

— Уж кто-кто, а я-то в курсе, что ты в курсе, — засмеялся Предо. — Главное, что у Дарии появился хранитель.

— Это да-а, — довольно откликнулся прапос.

Он домыл тарелки и вернулся к столу.

Усевшись в такое же кресло-качалку, в каком кайфовал Предо, спросил:

— Слушай, а как тебе удалось Его уломать?

— Кого?

— Кого-кого… Его!

— Со Всевышним проблем не возникло. Старик так обрадовался моему возвращению, что был готов подписать любую бумажку, — ответил Предо.

Он взял со стола малюсенькую рюмочку с коньяком и, принюхавшись, поставил обратно.

— Конкретное палево. Ты брал?

— Обижаешь, — артистично надул губы Ферериус. — Степаныч из супермаркета приволок. Живёт в тех ещё реалиях. Мол, если в солидном магазине, всё по ГОСТам.

— Из супермаркета? — рассмеялся Предо. — Ну и ну… Весело у вас в Москве. Надо почаще наведываться.

— И я о том же, — кивнул Ферериус. — Совсем забыл старого друга… Кстати, давно тебя хотел спросить — Влас-то Степаныч отчего в ангелы решил податься? Яко… Хорошее имя. Почти шекспировское… И всё-таки, Предо? Девочку пожалел?

— Пожалел, Фер. Хорошая девочка, — ответил хранитель. — Но это главная причина. А есть ещё одна. Понимаешь, он слишком долго просидел в Тики Ту. Какой смысл ему был возвращаться в люди? Единственная дочь и та умерла.

— Мог бы в Сверкающее Небытие уйти, — пожал плечами прапос. — Я б с Владыкой договорился в обход чистилища пропустить. За такие-то заслуги.

— Э, тут вот ещё какая штука, дружище, — произнёс Предо, поднимаясь на ноги. — Жизнь-то он свою не прожил. Какое ему Небытие, когда до Предела ещё полвека написано? Вопрос выбора, Фер. Сильная вещь… И я считаю, что выбор Влас Степаныч сделал правильный. Да и Всевышний так посчитал. Всем лучше стало. Даже тебе и Бабаю… Как он, не знаешь?

— Лучше всех, — улыбнулся Ферериус. — Воссоединился со своей демонической природой. Штаны новые украл, тюбетейку выстирал, с денатурата на текилу перешёл. Намедни новенький «майбах» угнал. В Кое-Где. Таксует в Там-Сяме, клиентов шкурит. Расслабляется, в общем. Повелитель ему три года отпуска дал. В качестве премии.

— Посмотри-ка, из Мрака и такое милосердие, — искренне восхитился хранитель. — Прям, ангельское.

— Тише ты, дурак, — зашипел прапос. — Давно крыл не лишался? За такие-то слова…

— Да ладно тебе, шучу же…

Они стояли у окошечка и смотрели на знаменитый «Дом писателей».

— Вот бы кого нам с тобою прощупать, а? На предмет богатства внутреннего мира? — улыбнулся Ферериус.

— Думаешь, там кто-нибудь из них ещё живёт? — скептически отозвался Предо. — Центр Москвы, Фер. Двадцать первый век. Впрочем, проверить можно… Слушай, а давай-ка мы лучше, уж коль я в столице, слетаем в ЦДХ? Слышал, там сегодня открылась новая выставка. Не ходил?

— Да что ты! Весь день текучку разгребал. В Дом художника завтра собирался.

— Завтра мне надо быть в Питере, — вздохнул Предо.

— Атониевы бомжи? — сочувственно спросил прапос.

— Они, — кивнул ангел.

— Получается?

— Медленнее, чем хотелось бы.

— Ладно, уломал. Свожу тебя прямо сейчас.

Ферериус отошёл от окна и достал из-под стола титановый чемоданчик.

— Порталом хочешь? Но в ЦДХ… — Предо не успел закончить реплику.

— Есть уже и там. Я их везде, где нужно раскидал. Попросишь вежливо, и тебе подарю, — подмигнул Ферериус, на секунду оторвавшись от прибора.

— Совсем не меняешься, Фер, — беззлобно усмехнулся ангел. — Признавайся, технологию на Перекрёсток слил?

— На Перекрёсток нынче с таким соваться небезопасно. Люпио Всевышнему постукивает. Однако и на Земле есть племя больших умельцев. Китайцами называются, — широко улыбнулся прапос. — Серьёзные ребята. Деловые. Со временем до ума доведут, и уж тогда-то я…

— То есть? — не понял Предо.

— Да не беспокойся ты, всё нормально. Просто пока период обкатки, аппараты изредка глючат, — пустился в объяснения Ферериус. — Недельку назад, к примеру, заказывал Сахару, а вынесло в пригород Твери. В санаторий «Сахарово». Но это ж мелочи, согласись? И потом, люди не знают истинного назначения… Кстати! Мне только что в голову пришла одна идейка…

* * *

Дарька скинула на диванчик в холле лёгкий полушубок и, переобувшись из валенок в мягкие овчинные тапочки, поспешила по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, в свою временно занятую комнату.

Приоткрыв дверь, заглянула в помещение, укутанное мягким светом зелёного абажура. Сиделка, средних лет миловидная женщина, увидев младшую хозяйку, раскрасневшуюся с мороза, непроизвольно улыбнулась.

— Добрый вечер, Валя, — улыбнулась в ответ девушка. — Ну, как он?

— Здравствуйте, Дария, — ответила Валя. — Всё без изменений. Кстати, вам Фёдор Алексеевич звонил, сказал, что ваш мобильный не отвечает.

— Спасибо, я перезвоню, — привычным уже полушёпотом поблагодарила девушка. — Трубку дома забыла. Вы, наверное, устали? Идите, отдыхайте. Дальше уж я сама.

— Да что вы? Какая усталость?

— Идите, идите. Поздно уже…

Когда сиделка покинула комнату, Дарька присела на краешек кресла, стоявшего возле кровати и взяла в свои ладони холодную руку мужчины, сжатую в кулак.

— Эх ты, Навигатор мой непутёвый, — ласково проговорила она. — Полтора года прошло, а ты до сих пор не выбрался… Горе ты моё, горе…

За спиной раздался стук раскрывшейся форточки, и атмосфера комнаты мгновенно заполнилась запахом свежей выпечки.

— Привет, Яко, — не оборачиваясь, сказала Дария.

— Кхе-кхе, здравствуйте, — последовал ответ. — Ужас, какая холодрыжина. Так и пневмонию подхватишь, не заметишь. Как вот они с этими молниями управляются?

Степаныч на полусогнутых вышел в центр комнаты, под самый абажур, стащил с головы кроличью ушанку, и в нерешительности разминая её в руках, посмотрел на подопечную.

— Кхе-кхе… Не вернулся? — прокашлявшись, спросил он. Скорее из вежливости.

— Любите ж вы задавать глупые вопросы, уважаемый хранитель, — хихикнула Дарька. — Вы что, так и будете стоять посреди комнаты?

— Простите, кхе-кхе, — снова откашлялся ангел, со скрипом придвинул к Дарькиному креслу массивный стул, присел на него и, засунув руку за пазуху, достал оттуда объёмистый бумажный пакет и следом большую бутылку колы. — Перекусить не желаете, Дария Шамсретдиновна?

— Слушай, Яко, мы ж «на ты» перешли, — сделав сердитое лицо, проговорила девушка, но долго сдерживать гримасу не смогла. — А чего у тебя в пакете? Плюшки?

— Догадливая, — улыбнулся новыми фарфоровыми зубами ангел. — Но не плюшкой единой… Там ещё и эти… Слоечки с повидлою.

— С повидлом, Яко!

— С повидлом, с повидлой, какая разница? Всё одно — свежие. Прямо с пекарни.

Хранитель поставил бутылку с газировкой возле ног, взял со стола глубокую керамическую плошку, разорвал пакет и вывалил в посудину выпечку. В комнате запахло сдобой ещё сильнее.

— Ох, Степаныч, — вздохнула Дарька, — совсем я с тобой растолстею. Михал Михалыч проснётся, меня не узнает. Скажет: это что за корова?

— Не скажет, Дарька, — улыбнулся хранитель и, отломив от плюшки добрую половину, засунул её в рот.

Тихонько запиликал телефон.

Дария выпустила Мишину руку, встала с кресла и подошла к тумбочке у двери, на которой стоял аппарат. Взяв трубку, ответила в микрофон:

— Алло… Да, я… А, здравствуйте дядь Федя, Валя сказала… Ага… Я только пришла… Да, дома забыла… Мама в Лондоне, завтра утром прилетает… В одиннадцать, думаю, уже будет. Вы с Ниной к нам на Новый год-то приедете?… Да-да… Что? Какие картины… Слушайте, может не надо? Они ведь… Ну, ладно… Да, спасибо, до свидания.

Девушка положила трубку и вернулась на место.

— Дядя Федя сказал, что твои картины он отдаст мне, — отчего-то смутилась Дарька.

— Что ж, это хорошо, — кивнул Яко, тоже отводя взгляд. — Танечки всё равно уже нет… Тебе-то они нравятся?

Девушка пожала плечами. В уголках её глаз показались блестящие слезинки.

— Ну что ты, ну-ну…

Ангел поставил блюдо со сдобой на стол, и, подавшись вперёд, по-отечески погладил Дарьку по голове.

— Успокойся, дорогая моя… Выберется твой Михал Михалыч… Он же Архитектор жизни. На эту должность кого попало не берут. Я-то знаю…

Дарька вытерла рукавом слёзы и, улыбнувшись, покачала головой.

— Это уж точно, — сказала она, всхлипнув. — Одни уникумы… А ты чего, пошёл уже?

— Прости, Дарька. Дел много, — ответил Яко, напяливая на голову ушанку. — Мне ж, чтоб нормальным хранителем стать, надо работать, работать и работать. Те же молнии осваивать, ещё там кой-чего… Завтра залечу. Или ты ко мне приходи, а? Выходной как раз. Я вахтёру морок наведу, сам тебе открою. По залам погуляем. У нас, кстати, Врубеля обновили… Придёшь?

— Ну, если Врубеля обновили, то обязательно, — вполне серьёзно ответила Дария. — Маму только встречу. Часика в два или в три. Нормально?

— Более чем, — кивнул Яко.

Дария встала с кресла вслед за Степанычем, тепло обняла его и резко отстранилась.

— А он точно не умрёт?

— Будет жить, девочка. Вернётся как миленький, — ответил ангел, звонко чмокнул её в лоб и, комично взмахнув крохотными крылышками, пулей вылетел в форточку. — Ты, главное, верь!

Последние слова донеслись откуда-то издали. Из самой глубины чёрного неба…

* * *

После песни прозвучало два рекламных объявления:

— Есть карбованцы в кармане? Чебуреки от «Армани».

— Небоскрёбы, бани, дачи! Стройкомпания «Версаче».

Он сидел в студии новенькой радиостудии за пультом. Прочистив горло, надел наушники, включил микрофон и принялся с выражением читать написанный накануне текст:

— Доброе утро, дорогие мои горожане! На всех волнах звучит радио «Тики Ту». С вами, как всегда, я — единственный и бессменный ведущий — Михаил Агафонов, известный всем как Архитектор жизни. Сегодняшний наш эфир посвящён скуке. Да, да, вы не ослышались. Именно скуке. Что я хочу сказать, произнося это ужасное слово? Тоскливо живём, господа! И от этого все наши беды. Серая череда бесконечных понедельников многих вводит в уныние. И дело даже не в ожидании выходных — таких же, между прочим, серых и безрадостных, всё отличие которых от будней состоит в том, что не надо идти к станку или за прилавок. А суть, господа, в следующем: в Тики Ту ровным счётом ничего не происходит. Имею ввиду, ничего нового. И ничего глобального. Так вот… Всю прошлую декаду ваш покорный слуга убил на то, чтобы обойти книжные магазины. Ну захотелось мне ознакомиться с ассортиментом! Согласен, блажь. Но никакого ж криминала, правда? Ха, ещё б я соврал… Что мне бросилось в глаза — это полное отсутствие литературы на иностранных языках. И словарей нет. Ни англо-французских, ни русско-немецких, ни испанско-китайских. Никаких! Что это значит? А значит это то, дорогие мои горожане, что все мы с вами говорим на одном языке. Нет, я понимаю, что русский признан в Тики Ту единственным языком межвидо… простите, единственным доступным языком, который понимают… Но это же форменное безобразие, граждане мои! И лишний повод задуматься, а полноценна ли наша жизнь? Только представьте, какой стимул получит ваша сущность в обретении души, увлекись она японской, например, икебаной. Или, наоборот, скандинавским ландшафтным дизайном. Или ещё чем. Неужели, заходя в кинотеатр, вы хотите смотреть то же самое унылое, простите, дерьмо, которое видели уже не одну сотню раз? Что нового вы вынесете из кинозала? Какими зарядитесь эмоциями? Скука… Тоска смертная. Вот я чего и подумал по этому поводу… Так как в нашем городе нет ни одного не то что приличного — никакого — преподавателя иностранного языка, я лично предлагаю с завтрашнего же утра начать строительство… эээ… — тут звучат бурные аплодисменты — Вавилонской башни… Ура? Естественно, ура. Наше сегодняшнее начинание по завершении возведения обязательно упрётся всеми своими антеннами прямо в Высшие Сферы. А нет — тоже не беда. В Тики хотя бы появится языковое разнообразие. Да, чуть не забыл! Консультант, любезно согласившийся нам помочь и с проектом, и с подбором стройматериалов — господин Ферериус. Он уже… эээ… скажем, имеет некоторый опыт в строительстве подобных сооружений. И уговорить его было, поверьте, крайне непросто. В общем, объявление такое… Внимание, дорогие мои! Завтра, первого января, ровно в девять ноль-ноль все граждане Тики Ту собираются в Большом Бездушном сквере в районе пересечения Елисейских Полей, Бродвея и Ленинского проспекта. Повторяю! Завтра в девять утра в Большом Бездушном сквере. Явка строго обязательна. С кирками и лопатами. Предупреждаю: ослушники отправятся в Место. Искренне надеюсь, таковых не найдётся. Почему? Потому что желательно нам бы управиться до первого июня. Господа, мы же справимся? Верю, что да. Даже не сомневаюсь. А чтобы настроить вас на нужный лад, ставлю композицию из популярного мюзикла «Метро». Она так и называется — «Вавилонская башня». И будет сегодня звучать в эфире девяносто девять раз подряд. Итак… Слушаем и воодушевляемся!

Агафонов нажал клавишу пуска, снял наушники и весело оскалившись, повернулся к гостю.

— Ну, как вам моя речь, продюсер? — спросил он.

Тот от души расхохотался.

— Михал Михалыч, вы неподражаемы, — наконец, отсмеявшись, сказал он. — Вот только боюсь, строительством придётся руководить новому Архитектору.

— Ну, для меня-то главное — стоящую идею в будущие души заложить, — всё ещё улыбаясь, проговорил Агафонов. — Эх, скорей бы уж он пришёл… Вы, кстати, не посчитали по дороге — сколько там моих лиссов? Трое? Или уже двое? Такое впечатление, что я последнюю неделю ни в чём не сомневаюсь. Даже в том, что пора домой. Хотя…

Ферериус, услышав это «хотя» весь напрягся. Но Миша, заложив руки за голову, сладко потянулся и уверенно проговорил:

— Нет, точно не сомневаюсь.

— Ну, вы, Агафонов… — только и произнёс вздохнувший с облегчением прапос, после чего кивнул на стену. — Вы календарь вообще смотрите? Ваших лиссов нет с утра. Зато есть новый Архитектор, что дожидается за дверью. Он из Брюсселя, кстати. Так что Тики Ту с завтрашнего дня полным составом переходит на французский… А знакомый вам аэроплан дожидается нас на Приёмной площади. И времени у Предо ровно час, половина из которого, заметьте, уже прошла. Так что давайте преемнику кратенький инструктаж — по-русски он не говорит, но всё понимает — и поскакали. На родине вас конкретно заждались. Ох, даже не представляю, как бы она всё это выдержала, если б не утешитель Яко со своими плюшками…

Апрель 2004 — апрель 2016.

Оглавление

Первая часть Потерявшаяся в себе

  Глава первая Декодер Агафонов

  Глава вторая Дарька

  3 [Два года назад] Продюсер

  Глава четвёртая Ненаучная гипотеза

  5 [Два года назад. Продолжение 1] «Очень интересный персонаж»

  Глава шестая Первое погружение

  7 [Два года назад. Продолжение 2] Осмысление

  Глава восьмая Клятва

  9 [Два года назад. Продолжение 3] Молись…

  Глава десятая Находка

  11 [Два года назад. Продолжение 4] Игра со Смертью

  Глава двенадцатая Не самый хороший расклад

  13-я глава Изощрённое милосердие

  Глава четырнадцатая «Сосед»

  15 [Два года назад. Продолжение 5] «Чокнутая эзотеричка»

  Глава шестнадцатая Экспресс-инструктаж

Вторая часть Чистый четверг

  Глава семнадцатая Град Обретения Душ

  Глава восемнадцатая Откуда растут крылья?

  Глава девятнадцатая Две картины

  Глава двадцатая Дневник Власа Якушева

  Глава двадцать первая Сомнения

  Глава двадцать вторая Архитектор жизни

  Глава двадцать третья Сумочка

  Глава двадцать четвёртая Прости, братан!

  Глава двадцать пятая Как заморить червячка?

  Глава двадцать шестая Семь пятниц на неделе

  Глава двадцать седьмая Попутчики

  Глава двадцать восьмая Там-Сям

  Глава двадцать девятая Прояснение

  Глава тридцатая Аэроплан. С музыкой

  Глава тридцать первая Последний понедельник

  Глава тридцать вторая Встреча

  33 Ты, главное, верь! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg