«Итан слушает»

Итан слушает (fb2) - Итан слушает [litres] 1437K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Катрина Кейнс

Катрина Кейнс Итан слушает

© Катрина Кейнс, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Моей семье, моим друзьям и всем,

кто верил в Итана больше, чем я сама.

#Пролог

Мы этого, конечно, не замечаем, но для того чтобы произошла история, Мирозданию иногда приходится хорошенько потрудиться.

Рассыпать звезды по небу, чтобы морякам было легче ориентироваться.

Приготовить самые быстрые тучи и спрятать их за горизонтом.

Вселить во множество сердец надежду на чудо.

Наградить ее любопытством, а его – жаждой приключений.

Направить молнию в нужную доску обшивки…

Но может получиться и так, что героев истории вообще не окажется даже близко к месту, где они должны быть. Или все произойдет еще проще: она испугается огней, а он – высоких волн и соленой водной толщи. И не выйдет никакой истории.

Да только моя история – не о них.

* * *

Твоя могила.

Выбито имя бесстрастно.

Ни тебе цифр, ни эпитафий.

Лишь крест над холмом, который

Дожди поливают день изо дня.

Но ты никогда громких слов не любил.

Зачем? Они мешают сути самой.

(Надпись на камне у самого северного перекрестка)

История первая Мертвая девочка и серый мальчик

#Глава 1

В одну ничем не примечательную среду, где-то около шести, ветер спустил с Моста Желаний серый шарф с вышитыми на нем красными розами. Следом упала Кэйлин. Теперь уже Мертвая Кэйлин.

Почему небольшой мост через разливающийся каждый год ручей назвали Мостом Желаний, никто уже толком и не помнил. На прутьях, которыми скреплялись каменные блоки, висели замки с намалеванными на них именами: считалось, что это поможет сохранить любовь на века или хотя бы до тех пор, пока замок не разомкнется. На осыпающихся камнях многие тоже выводили свои имена, – чтобы затеряться в истории хотя бы разноцветным пятном. У старой ивы, склонившейся над водой, листьев не было видно из-за разноцветных ленточек: их привязывали к веткам на счастье.

Мост Желаний был излюбленным местом мэпллэйровской молодежи.

Пока по нему не проложили дорогу.

* * *

В четверг вечером – уже довольно много времени спустя – над Мэпллэйром прошел дождь из конфет.

Для той части страны, где ютился городок на восемь тысяч жителей, не редкостью были и дожди из лягушек (что легко объяснялось близостью Ванахеймских болот), и дожди из пауков (что было прямым следствием забастовки в северном Сити, известном странными экспериментами). Но дождя из карамелек, тянучек и мармелада никто не ожидал. Никто, кроме Элизабет Рихель, невысокой темноволосой дочери местного священника. Не то чтобы Элизабет недоедала конфет – ей часто покупали сладкое. Просто малыш Лиам Брэйвхарт с Маковой улицы, курносая Дороти Гейл из-за Моста и добрая половина их друзей месяцами не видели больше одного просроченного батончика «Плутон». А папа учил Элизабет делиться и совершать как можно больше хороших поступков.

Ранним утром в пятницу люди в Мэпллэйре стали чуточку счастливее, по крайней мере, те, у кого подрастали дети. Сладкого, высыпавшегося на газоны и тротуары, крыши домов и ступени магазинов, было не столько, чтобы обеспечить работой всех дантистов в городе, но достаточно для появления улыбок даже на самых угрюмых лицах. Бакалейщик Джули, вовремя схватив грабли, ненадолго расширил ассортимент своей лавки.

Радовалась даже Мертвая Кэйлин, которая, конечно же, сыграла не самую маленькую роль в произошедшем.

Ведь ей пришлось умереть, сразу после того как Элизабет Рихель загадала свое желание.

На вопрос «Что с тобой случилось?» Кэйлин обычно отвечала, что с ней случился Мост. Если вообще отвечала.

Умирать было страшно. Почти каждый раз. Поначалу.

Несомненно, многое зависло от способа, но чаще всего смерть оборачивалась сюрпризом, поэтому в какой-то момент Кэйлин перешла грань обычного страха. Появился новый – с примесью обреченности, щепоткой рутинности и долей любопытства.

В неудачные дни Кэйлин могла умереть раз десять. В начале, сразу после Моста, число было намного больше, однако, умирая чаще и чаще, Кэйлин приобретала определенный опыт. Нельзя не освоить парочку трюков, если часто проделываешь один и тот же фокус. Некоторые желания Кэйлин научилась игнорировать: в хорошем расположении духа исполняла особо понравившиеся, в плохом – не слышала ни одно. Желаний было много: разной силы, разного рода, разного происхождения. Вскоре Кэйлин поняла, что может сопротивляться почти каждому, которое слышит. Те же, что оставались недоступны для ее обострившегося неживого слуха, влекли за собой очередную неожиданную смерть.

Элизабет Рихель возникла перед Мертвой Кэйлин сразу после того, как та очнулась в кустах под фонарным столбом. Очередное неслышное, удивительно сильное желание привело к тому, что автобус восемьдесят восьмого маршрута сбил Кэйлин, торопившуюся на свое ежедневное созерцание закатного солнца. Водитель даже не заметил глухого удара: ему давно мерещилось, будто он чуть ли не еженедельно кого-то сбивает, так что пришлось походить к психотерапевту. Доктор Рита Шпенцель убедила его, что во всем, конечно же, виноват его отец. Узнай это Мертвая Кэйлин, она бы только посмеялась: она неплохо знала родителей этого парня, они часто давали ей деньги за уборку осенней листвы с лужайки.

Маленькую Элизабет Кэйлин тоже знала довольно давно: они жили на одной улице. Отец девочки Кэйлин не нравился – насчет лучшего мира он слегка приврал, – но сама мисс Рихель была разумной леди, что и доказала сразу же, едва увидела хромавшую за забором знакомую в забрызганной кровью юбке и порванной рубашке.

– Лиам рассказал, как тебя на заднем крыльце его дома загрыз волк. Клялся, что клыки были «вот такенные» и кровь повсюду… Еще и заикался. Я думала, он не врал.

– Привет, Элиза! – Кэйлин знала, что Элизабет не любит, когда ее имя сокращают до почти вульгарного «Бэтси» или «Лиззи». – Лиам, конечно, славный мальчик, но воображение у него чересчур богатое.

– У тебя тут стекло торчит. – Элиза пальцем указала себе на висок.

Кэйлин, словно в этом не было ничего необычного, вытащила из головы осколок. Автобус задел ее лишь слегка, но как же неудачно разбилось зеркало заднего вида.

– О, спасибо.

– Так ты мертвая?

– Скорее умирающая. По несколько раз на дню… Умирающий джинн Мэпллэйра. Хех. Сейчас вот отец Тома слишком сильно захотел новую жену, например…

– Так на тебя загадывают желание, и ты… – Элизабет изобразила накидывающуюся на шею петлю. – Как падающая звезда.

Кэйлин невольно улыбнулась и тут же поморщилась – парочки зубов не хватало. Но сравнение ей понравилось.

– Звезда… Окровавленная и в порванной майке… Прямо как в шоу-бизнесе. Забавно. Как твои кошки, Элиза?

Мисс Рихель кинула взгляд на белый забор, который огораживал участок ее дома: там рядом были похоронены Снежинка и Бабочка. Их тени гонялись по траве друг за другом неподалеку от надгробий; под призрачными лапами не пригибалась ни одна травинка.

– Пушок совсем старый. Думаю, скоро будет играть на полянке вместе со Снежинкой и Бабочкой. – Элиза вздохнула.

– Жаль его… – Кэйлин чуть-чуть помолчала, а потом задумчиво стала накручивать на палец локон светлых волос, не замечая, что тот пачкается в крови. – А я вот зрение никак не разовью. Слышать умею, а видеть – нет, сэр. Повезло тебе.

Элизабет пожала плечами.

– У меня на глазах умерла мама. Не думаю, что этому стоит завидовать.

Кэйлин поперхнулась – то ли воздухом, то ли остатками страха.

– Прости, я не… – Она услышала громкое мяуканье, потом шипение. – Можешь загадать желание за мою бестактность.

…Элизабет Рихель была странным ребенком – а то и самым странным жителем Золотой улицы, – но помочь ей Кэйлин считала довольно благородным делом. В конце концов, разве можно судить о чьей-то странности, если ты мертвый джинн с кучей проблем? И умирать в этот раз было даже не больно: по воле Провидения Кэйлин просто перестала дышать на несколько минут.

* * *

Мертвая Кэйлин регулярно посещала свою могилу.

Вот и теперь ноги – окровавленные, со сломанными от удара ногтями, обутые в рваные чешки, – сами привели ее на мост. Серый бетон и выпирающие железные штыри заливал оранжевый свет заходящего солнца; пыльные листья поникли от выдыхаемых машинами выхлопов. На бордюрах прибавилось надписей, но в целом мост ничем не отличался от того, с которого потерявшая (или так и не нашедшая?) смысл Кэйлин упала несколько лет назад. С тех пор она не выросла ни на дюйм, не проспала ни часа, но все так же жила в доме на холме и ходила в университет. Словно ничего не изменилось.

За спиной вдруг раздались шаги. Кэйлин обернулась и услышала незнакомый голос:

– Это вы Кэйлинна Нод? Та самая, про которую говорят… Мне нужна ваша помощь.

Последнее предложение незнакомец выдохнул совсем тихо, словно ни разу в жизни ничего ни у кого не просил.

Солнце зашло, и Мэпллэйр нырнул в чернильные сумерки.

Все здесь частенько начиналось с моста.

* * *

Итану было шестнадцать; он не расставался с солнцезащитными очками, а под кроватью в его маленькой квартирке в Бэй-Сайде вместо порножурналов аккуратными стопками лежали комиксы, в основном, – рисованные от руки. Он с маниакальной скрупулезностью выкупал их по интернету в те времена, когда у него еще водились деньги. Когда он жил с тетей Сарой.

В покрытом ржавчиной зеркале с отколотым краем отражались широкие плечи, всклокоченные волосы цвета подгнивших ростков пшеницы, пустые глаза – словом, то, что в целом и было Итаном Окделлом. На серые уродливые пятна, расползающиеся по плечу, левой стороне груди и под скулами, он старался не смотреть.

…Первыми были глаза: однажды их радужки просто потеряли свой синий цвет, через пару часов поблекли и зрачки. Остались только белки́ с еле заметными сеточками сосудов. Итан тогда испугался: спиной задел шторку в ванной, рухнул в нее сам, и по лбу ему ударила тяжелая перекладина. Почти сразу Окделл купил себе очки – стильные, как те, что он видел на одном ночном киносеансе на бульваре Санрайз, – но они совсем ему не шли. Итан не зарабатывал на хорошего врача, а тот, к которому он мог бы обратиться, не вызывал доверия. К тому же само зрение не пострадало. Да и общее самочувствие Итана никак не изменилось.

Вскоре шкафоподобный коллега, Теренс, отмочил какую-то зверски смешную шутку про раннюю седину: волосы Окделла тоже начали терять цвет. Той же ночью Итан решил, что Вселенная попросту стирает его, как нечто лишнее: сначала обесцветит, потом уберет контуры, и он распадется на черточки, от которых проку будет наверняка чуточку больше, чем от цельного Итана.

Через неделю появилось первое серое пятно.

За их ростом невозможно было уследить, равно как и найти хоть какую-то закономерность в их появлении. Итан продолжал выцветать. Приходилось надевать глухую водолазку – старую, с радужным единорогом, потому что другой не нашлось, – чтобы спрятать пятна. Никакого недомогания не чувствовалось и в помине, это вряд ли было заразно, к тому же, Окделлу очень не хватало денег. Все равно за целую смену он видел только Теренса – охранника, которого прозвал ифритом[1], и водителя Грегсона. Они всегда стояли в отдалении и попыхивали самокрутками, глядя, как Итан нагружает машину ящиками.

Как же Итан ненавидел запах этих сигарет…

* * *

– Ит! Эй, Ит! Сигаретку? – Теренс протянул Окделлу дымящуюся «раковую палочку». Грегсон захихикал. Из его ноздрей рывками вылетал дым.

Итан промолчал, сосредоточившись на ящике, который пытался сдвинуть с места уже несколько минут. Он был подозрительно тяжелым, хотя маркировка на крышке не отличалась от той, что красовалась на остальных, уже выгруженных из машины. На оранжевом фоне – этот цвет заставлял Итана болезненно морщиться всякий раз, когда попадал в поле зрения, – белела надпись «Макарошки Джибса», и ниже – «Лучшие в городе!». Итан сильно сомневался, что Грегсону можно доверить перевозку хоть чего-нибудь «лучшего в городе», и потому коробки не вызывали доверия. Да что такое с этим проклятым ящиком?

Водитель и охранник захрустели арахисом. Они, похоже, делали ставки на то, сорвет ли Окделл спину. Грегсон никуда не спешил и потому пожертвовал целых две монеты. Итан в конце концов попросту выпинал коробку ногами.

– Нечестно, – буркнул Грегсон, но деньги все-таки отдал. «Ифрит» довольно осклабился, предвкушая баночку прохладного «Обета молчания» по приходе домой.

Грузовик завелся не сразу: натужно заревел, чихнул выхлопной трубой и оставил после себя облако коричневого дыма.

– Затащишь эти вот под прилавок – и можешь идти. – Грегсон сплюнул, расплющил ботинком окурок и хлопнул дверцей. Машина жалобно скрипнула, но мужчина уже ни на что не обращал внимания: на его любимом радиоканале начиналась передача «Для одиноких сердец», и сейчас ведущий как раз выслушивал первого дозвонившегося.

«Понимаете, – выдал из динамиков дрожащий голос, – все пошло наперекосяк сразу после выпускного…»

Итан посмотрел на коробки и вздохнул. Спать хотелось невероятно.

Он еще не знал, что в эту ночь поспать ему вряд ли удастся.

* * *

Мистер Петерсон был не первым и, увы, не последним жителем Мэпллэйра, который обращался к Кэйлин с подобной просьбой. Это случалось сплошь и рядом, – желания, которые не могла исполнить даже мертвый джинн.

Верните мне любимую, верните маму, верните дядю Мартина, тетю Келли, Спарки, верните хомячка и колонию рыжих муравьев!

Но никого кроме себя самой Кэйлин возвращать не умела.

Судя по состоянию когда-то, вероятно, медно-рыжей шевелюры, мужчина поседел за очень короткое время, – и вскоре Кэйлин узнала, почему.

Петерсоны, довольно успешная семья, уважаемая соседями, жили на площади Кирхе, сразу за большим новомодным супермаркетом. Двадцать четыре часа в сутки неоновые вывески привлекали покупателей, умоляя купить упаковку чеснока по цене упаковки лука, обменять купоны на стаканчик мороженого и заглянуть на игровую площадку с настоящим пони, а Петерсоны жили себе спокойно, посещая, как и прежде, бакалейную лавку Джули и – в выходные – магазинчик Тевинтера. Сын приносил из школы неплохие отметки, мама увлекалась садоводством, а отец собирал марки, и все шло неплохо (особенно выплаты по кредиту), пока маленькому Петеру не пришло в голову притащить домой упаковку петард. Он вместе с остальными мальчишками собирался вволю повеселиться на пустынном поле за старой заправкой, да только на ярко-розовую упаковку со стилизованной надписью «Бабах!» случайно попала искра из камина. В гостиной никого не было: мистер Петерсон читал газету, сидя со спущенными штанами в уборной на втором этаже, миссис Петерсон подводила глаза в прихожей, а их сын искал в кухне кроссовки. Стену между ней и гостиной снесло начисто, обломками завалило входную дверь, и в результате выбраться из моментально загоревшегося дома успел лишь отец семейства. Сказал бы кто, что жизнь ему спасет решение все-таки прочесть спортивную колонку до конца, он бы долго смеялся. Хотя после того дня мистер Петерсон вообще не смеялся.

При экспертизе в упаковке петард обнаружили какие-то опасные взрывчатые вещества, и мужчина начал судебную тяжбу с супермаркетом, сверкающим своим лозунгом «Три по цене двух!». Но никакая компенсация уже не сделала бы его жизнь лучше.

Отказывать Кэйлин умела; она умела практически все, в чем у нее хватало времени практиковаться. Чего она не ожидала, так это спрятанного в грязном, замызганном рукаве Петерсона туза, выглядевшего точь-в-точь как большой мясницкий нож…

От боли Кэйлин на какое-то время отключилась. Говорят, в такие моменты – после смерти – можно увидеть светящийся туннель, а в нем – умерших друзей и родных. Они должны радостно махать, тянуться к тебе, обнимать, ласково трогать за волосы и улыбаться, неизменно улыбаться. Кэйлин никогда не попадала в такой туннель. Бампер машины, столкновение с асфальтом, соленая или совсем неприятная грязная вода, яд, укус или, как в нынешнем случае, нож взбешенного маньяка приводили ее к нему.

Он был необъятным и крошечным, белым и черным, добрым и… нет, злым, пожалуй, не был. Он всегда молчал, поворачивал голову, завязывал шнурки на кроссовках, пытался свистеть – у него плохо получалось – словом, делал все, чтобы только не замечать растерянную, испуганную и чаще всего окровавленную Кэйлинну Нод. Через какое-то время – вечность или, может, пару секунд – он вежливо кивал ей, как старой знакомой, поводил плечами и уходил. Кэйлин никогда не видела, где они находятся, – в лесу, в помещении, на улице, по колено в воде, – просто потому, что ее зрение странным образом сосредотачивалось на том, кто на нее и внимания-то не обращал. Приходя в себя после очередной смерти, живой, относительно целой и здорово отдохнувшей, Кэйлин начисто забывала об игре «Заметь меня» с незнакомцем. Или все-таки уже знакомым?

Сейчас все было немного иначе: Кэйлин открыла глаза и не увидела ничего. Привыкнув к обволакивающей темноте, она все же разглядела потолок дюймах в двух от своего лица. Хотелось потянуться и попробовать этот потолок на прочность, но она почему-то не могла пошевелить и пальцем. Тогда она решила крикнуть. Ничего более конструктивного и уместного, чем «Эй!», в голову не пришло. В ответ сверху послышался какой-то шорох, потом Мертвая Кэйлин крикнула погромче, потом еще чуть громче, и – слава небесам! – внезапно стало очень светло.

* * *

Итан Окделл открыл коробку. Заглянул в нее. А потом медленно, очень медленно, вынул светловолосую голову Кэйлинны Нод из коробки «Макарошек Джибса».

* * *

Издалека казалось, что на деревьях развешаны рождественские гирлянды, – но к чему украшения, если до зимы еще долго? Тонкие веточки высохшей рябины подрагивали от ветра, заставляя растянутые на них ленты искриться. Если бы не отчетливый красный цвет, можно было бы списать все на балующуюся с кассетниками детвору. Вот только в эту часть города не заходил ни один ребенок.

Над улицами и скверами здесь постоянно висел туман, и тонущие в нем зеленые фонари были похожи на огромных светляков. Сразу за широкой дорогой, упирающейся в белое марево, раскинула свои лапищи Ванахеймская топь. Шоссе вело из Мэпллэйра в Сити, но только теоретически: на деле дорога имела нездоровую привычку копить на своих поворотах брошенные машины. Патрульные стражи порядка, бывало, натыкались на них в темноте или нерассеивающейся мгле – шоссе номер двадцать девять было не прочь полакомиться и фирменным государственным транспортом. К тому же мигалки частенько делали свою грязную работу, привлекая заблудившихся в тумане водителей.

Хаммер Грегсон был из тех немногих счастливчиков, которым ненасытное шоссе милостиво позволяло проезжать до указателя «Пэлэс Рок, … миль». Число миль стерлось, но поворачивающая налево дорога была куда дружелюбнее шоссе номер двадцать девять, и расстояние уже не имело особого значения. Кузов своего дряхлого грузовичка Грегсон опустошил еще в городе, и теперь машина резво подпрыгивала на ухабах, а одинокий гаечный ключ жалобно позвякивал от ударов по каркасу. Радио заикалось в такт прыжкам, резиновый крокодил с выпученными глазами громко стукался о приборную доску, а Грегсон пытался подпевать хриплому голосу из колонок.

«Где-то двадцать семь годков тому назад Я был не ра-а-а-ад, я был не ра-а-а-ад. Когда к колодцу шел большой парад, Я был не ра-а-ад, я был не ра-а-ад…»

На очередном «ра-а-ад» автомобиль опять подпрыгнул и вдруг начал сбавлять скорость. Грегсон вдавил педаль газа до упора, но мотор заглох, и машина остановилась. Водитель чертыхнулся, вываливаясь из кабины.

Если бы он успел заметить, как довольно осклабился резиновый крокодильчик на приборной панели, он остался бы на месте.

#Глава 2

Итану раньше не приходилось видеть живых трупов. В смысле, где-то еще, кроме страниц комиксов или случайных выпусков новостей. Хотя к нынешней ситуации слова «живой труп» подходили пугающе точно. И все же к странным вещам Итан относился как-то спокойнее, чем к расчлененке. А вот возможность понять, как эти вещи подействуют на него одновременно, подвернулась слишком неожиданно.

Окделл даже не успел толком удивиться, когда отрубленная голова, из которой бордовыми нитями свисали артерии с запутавшимися в них макаронами, открыла рот и произнесла:

– Где я, черт побери?

Только после того как Итан тихо сообщил «В магазине братьев Лавре на площади Кирхе», рефлексы все-таки отработали свое и заставили разжать руки. Голова упала обратно в коробку, подняв целый фонтан из сухих макарон, перепачканных кровью. Последовавшая за этим ругань сопровождалась странным гортанным звуком – именно с таким кто-нибудь мог бы выплевывать попавшие в горло жесткие макаронины.

Итан окинул взглядом помещение склада – просто на всякий случай. Кто знает, вдруг ему пригодится монтировка? Из всего виденного и слышанного про зомби (а кем еще могла быть говорящая голова?) Итан почерпнул одно: скорее всего, монстру понадобятся его мозги. Что такого привлекательного находили мертвецы в этой серой, неприятной на вид массе, оставалось загадкой, однако предусмотрительность еще никому не повредила.

– Я тут подумала… – глухо донеслось из коробки. – Я ведь могла тебя в какой-то мере… эээм… напугать?

Итан прикидывал, как быстро сможет при желании добраться до большой биты в витрине спортивных товаров. Ему вдруг отчетливо представилось, как он бьет по голове зомби деревянной палкой на манер клюшки для гольфа, и он фыркнул, сдерживая смех.

– Прости, парень. Я же не со зла. Просто понимаешь… Когда обнаруживаешь себя лежащей в коробке с макаронами, да еще и без тела… Представь себя на моем месте.

С воображением у Итана проблем никогда не было.

– Ты меня слушаешь вообще? Или убежал за помощью?

До биты оставалось недалеко.

– Эй? Парень? Если ты еще тут, вынь мою голову из этой проклятой коробки, я больше здесь не могу… – В оранжевом ящике глубоко вдохнули и выдохнули. Звук при этом получился очень смешной. – Кажется, у меня начинается клаустрофобия…

* * *

У Кэйлин потемнело в глазах, – так резко ее подняли. Горсть макарошек жалобно стукнулась о паркетный пол. Незнакомый парень молчал, хотя держал голову Кэйлин аккуратно: по крайней мере, в волосы больно не вцеплялся. Что-то в нем было странно, но что именно, никак не получалось понять. Может, водолазка с радужным единорогом?

– Знаешь, в той же коробке лежат твои руки. Это ведь твои, с черными шнурками на запястьях?

– Да! – Кэйлин слегка воодушевилась. – А остальное? Посмотри, а?

Парень сощурился.

– Ты мозги ешь?

– Чего? – Кэйлин вытаращилась на него. Вопрос чуточку ее испугал.

– Да так, ничего. Побудь пока здесь. – Парень положил ее голову на прилавок. Сделать это достаточно ровно не вышло, и он заранее извинился.

При более тщательном осмотре коробки он обнаружил все двенадцать оставшихся частей тела, вместе с порванной одеждой, – только чешек нигде не было видно. Будь у Кэйлинны Нод руки, она бы с удовольствием ими всплеснула, но пришлось ограничиться словесным выражением радости.

– О да, я вся здесь, это просто отлично! Пазлы любишь?

– Что?

– Будет совсем славно, если ты аккуратно сложишь мои… э-э-э… части в правильном порядке. И выбежишь минут на десять в соседнее помещение.

– Зачем?

– Если бы я могла это объяснить… Нормально объяснить.

Парень нахмурился и метнул взгляд в сторону биты за стеклом. Кажется, на ней был автограф какого-то знаменитого игрока из великого прошлого.

– Дай мне собраться, у меня стресс… – Кэйлин закусила губу. – И будь так любезен, подними меня, не могу больше смотреть на тебя из этого положения. Глаза слезятся…

* * *

Итан и сам не понял, что заставило его поступить в точности так, как велела зомби-девушка в рваном окровавленном тряпье. Тем не менее он терпеливо вынул руки, ноги, туловище – все двенадцать частей – и разложил их прямо на паркетном полу, ничуть не беспокоясь о том, что скажут хозяева магазина. Меньше всего он сейчас думал о Франце и Дерби Лавре.

Вытащив из кровавых обрубков застрявшие макароны – наверное, все еще «лучшие в городе», даже после окропления кровью, – Окделл поймал благодарную улыбку и поспешно вышел из магазина через заднюю дверь.

Звезды никогда не казались такими далекими, как в эту ночь. Итан подумал бы, что это романтично, одиноко стоять под сумеречным небом и ждать девушку, – если бы не близость помойки и не тот факт, что девушка слегка мертва. Выпасть из реальности ему помешала сама незнакомка, появившаяся как раз в тот момент, когда Итан начал размышлять о песчинках и макаронах. Девушка была совсем целой и уверенно держалась на ногах. Единственное неудобство ей, похоже, причиняли рваная одежда и отсутствие обуви.

– Да ты ниже меня, хм… – Она оглядела Итана с ног до головы, будто увидела в первый раз. – Спасибо. Может, расскажешь, что это у тебя за серость на пол-лица, и проводишь меня до дома?

– Только если ты объяснишь, что это такое творилось в магазине.

Кэйлин сделала вид, что усиленно думает. Через несколько секунд она протянула Итану руку, на которой не хватало парочки ногтей.

– Кэйлинна Нод. Мертвый джинн, или что-то в этом роде.

– Итан Окделл… – Он пожал ей руку. – Джинн? В каком смысле?

– Малыш, сегодня ты услышишь удивительную историю об удивительно глупой девочке…

Кэйлин приобняла Итана за плечи и повлекла за собой, слегка путаясь в ногах, словно русалочка из сказки. Получалось, что не Итан провожал ее домой, а она тащила его в гости. Развороченный магазинчик с окровавленным паркетом был моментально забыт.

* * *

Мертвый джинн, конечно, не всю жизнь ютилась в подвале, но какой выбор остался у нее сейчас? Самое удивительное, что семья у мисс Нод была: отец, мать и младший брат, и все почти знали, что внизу, под самыми их ногами, живет упавшая с моста Кэйлин. Более того, они сами помогали ей обустраиваться.

Когда Итан поинтересовался, а в курсе ли родители «той штуки, что с тобой происходит», ответил отец Кэйлин – высокий худой мужчина, чем-то неуловимо похожий на зонтик. Он как раз спускался по лестнице и очень емко смог выразить всю переполнявшую его гордость, смешанную со страхом и тревогой за дочь.

– Это же так круто! – сказал мистер Нод и чуть-чуть погодя добавил. – Надеюсь, сделала она это не из-за нас.

Кэйлин фыркнула и подбоченилась. Она уже успела переодеться в длинную юбку, навскидку ничем не отличавшуюся от предыдущей, и корсет. Итан подивился такой ловкости: Кэйлин влетела в одежду минут за пять, хотя, судя по количеству шнуровки на корсете, это никак не могло ей удаться.

– Здорово пошутил, молодец. Я скоро поднимусь за чаем, маме скажи.

– Хорошо. – Мужчина начал было подниматься по лестнице, потом остановился, словно вспомнил что-то, и обернулся. – Не шалите тут!

Тяжелый взгляд Кэйлин был красноречивее любых слов. Почти пропищав, что это шутка, ее отец чуть ли не бегом бросился наверх.

– Забавный у тебя папа. – Итан плюхнулся на пыльный диван, повидавший многое за свою, несомненно, длинную жизнь, и приготовился слушать.

* * *

История ее была банальной, как слезливая школьная драма, снятая плохим режиссером, и недалекой, как среднестатистические подростковые стихи. Как и многие люди со своеобразными интересами – например, смотревшие в детстве «Бухту Кэндл»[2] и устраивавшие на заднем дворе археологические раскопки, – она прожила старшие классы незаметно, прячась за стеной знаний и черной одеждой. В университете ей показалось, что жизнь сделала крутой поворот, но это было вовсе не так.

Все шло по-прежнему, день за днем, и можно было только догадываться, что именно привело Кэйлин на Мост Желаний. Ведь прыгнула она не сама. Позже, уже после смерти, она созналась, что и в мыслях никогда не совершала подобного. У нее не хватило духу даже посмотреть вниз, слишком она боялась высоты, – что и говорить о прыжке?

Не то чтобы Кэйлинна Нод считала себя трусихой… или особенно храброй. В конце концов, свести счеты с жизнью может лишь законченный трус или отчаянный храбрец. Но одно дело – искать смерти, жаждать ее до такой степени, что и в кровавой ванне искупаться не страшно, и совсем другое – относиться спокойно к тому факту, что рано или поздно смерть появится на твоем пороге и уведет тебя за собой. Впрочем, о последнем Кэйлин уже не волновалась: ни костлявой старухи, ни угрюмого жнеца, ни крылатой тени она не видела ни разу.

В воспоминаниях мост остался серой полосой с зеленой кромкой и ворохом ощущений: тянущего ожидания и желания кричать одновременно от радости полета и страха. Ничего более нелепого она в жизни не испытывала. Ну, разве что тот клубок чувств, который вспыхнул, когда один мальчик из класса донес ее портфель до дома. Противоречивых ощущений была масса, потому что потом он в этот же самый портфель напихал снега.

Очевидцев произошедшему почти не было, – а если и был кто-то кроме девятилетней девочки, прыгавшей через скакалочку, то он наверняка сказал бы, что Кэйлин бросилась с моста сама. Задумчиво глядела на воду, грустила о чем-то, бросила сначала стянутый с плеч шарф, а потом резко перегнулась через перила и исчезла за краем. Однако в голове у Кэйлин мелькали мысли вовсе не о лучшей жизни на том свете: она как раз закончила вспоминать темные кудри Энтони Скалкера и всерьез задумалась, живут ли под Мостом Желаний тролли… А после мир полетел кувырком.

Ее выловили браконьеры. Каждый год находилась парочка умников, которые расставляли на местной речонке сети, хотя закон на этот счет высказывался достаточно резко. После того как бледная, кое-где покрытая илом и чешуей девушка вдруг открыла глаза и поднялась, парни больше никогда не рыбачили. И не пили.

Кэйлин не сразу поняла, в чем дело. Высвободившись из сетей и безуспешно попытавшись догнать убегающих (и истошно вопящих) браконьеров, она попробовала добраться домой. В нескольких милях от города она поймала попутку: добродушный рыжий мужчина лет сорока всю дорогу рассказывал о временах, когда компьютеры были размером с комнату, а перфокарты – с разделочную доску. Грузовик домчал ее прямо до дома на холме. Кэйлин как раз подоспела к своим поминкам. Она отсутствовала уже больше месяца.

Гости кричали, мать упала в обморок, отец чуть не последовал за ней. Ведь вернувшаяся Кэйлин вся была в грязи, тине и чешуе; от нее невыносимо пахло разложением и смертью; правый глаз отсутствовал, а она этого даже не заметила. Эван, младший брат Кэйлин, затянутый в строгий костюм с узким, неправильно завязанным галстуком, подскочил, схватил ее за бледную мокрую руку и потащил к задней двери. За домом у семейства Нод был небольшой садик. Эван шмыгнул в кусты, проволок через них сестру и чуть не врезался в дверь старого сарая, в котором вот уже несколько лет сваливали ненужный хлам.

– Кэй, что ты здесь делаешь? – Эван сдвинул брови. Голос его звучал почти обвиняюще, словно он делал выговор. Вряд ли такой реакции следовало ждать от человека, который только что увидел вернувшегося с того света родственника. Может, на лице должно было быть больше ужаса и удивления?

– Я… Эван, я что… мертва? – надтреснуто произнесла Кэйлин и тут же заплакала.

Еще в доме она углядела на столе фотографию, перетянутую черной лентой. На ней Кэйлин пыталась не захохотать в голос, потому что у фотографа задралась рубашка, и из-за резинки сиреневых трусов выглядывали заткнутые за нее широкие полосатые семейники. Эту фотографию Кэйлин просто ненавидела: ее заставили смыть почти весь макияж, убрать челку, а потом повезли на скучнейшую экскурсию в Сити.

От сестры пахло рыбой и смертью, но Эван обнял ее – в свои шестнадцать он был на голову выше и без труда мог поднять Кэйлинну на руки. Она плакала и плакала, плечи ее тряслись, Эван молчал, не в силах подобрать слов. А когда из дома послышались панические крики и Кэйлин отстранилась от брата, выглядела она уже совсем как раньше. И даже запах смерти исчез.

Эван и Кэйлин пришли из сада вместе. В газетах появились заголовки вроде «Чудесное спасение» и «Вернувшаяся с того света». Кэйлин надавала кучу интервью, пыталась объяснить, что ничего не помнит и не сбегала из дому. Про рыбаков она молчала, про водителя, не заметившего ран и запаха разложения, тоже.

А Эван мрачнел с каждым днем. Однажды он рассказал ей о своих снах, в которых человек с развязанными шнурками на кроссовках говорил о Кэйлин – о том, что она умерла, но вернется, что будет умирать и возвращаться, и снова умирать.

И это действительно случилось: Кэйлинна Нод умерла через пару дней. И с тех пор не переставала этого делать.

* * *

Не то чтобы он был кем-то особенным – человек, от желания которого все пошло наперекосяк. Его звали Джон, или, может быть, Джек, и фамилия его была незапоминающаяся, словно приехал он издалека, и предки его были из страны вроде Гилики или Княжества Морь. Работал он охранником в маленьком городском университете – честно говоря, не лучшая работа. Платили скромно, зато напрягаться не приходилось, и Джон видел множество человеческих лиц. Поначалу они казались разными: каждый человек светился уникальностью. Но потом архитекторы, учителя, бухгалтеры, юристы слились в сплошную массу: когда начинаешь видеть только руки и пропуска, пропуска и руки. Заусенцы, шрамы, ядовито-красный и черный маникюр, кольца, пятна от ручки… Так случилось и с Джеком.

Однажды, когда проходная пустовала, к турникетам подбежала девушка. Полы ее распахнутого плаща хлопали как крылья: для нынешней погоды одежда была слишком теплой, но Джек не успел обратить на это должного внимания. Так вышло, что именно в ту секунду он вспомнил о своем детстве, – очень эта девчонка напомнила ему старую знакомую – и совершил неосторожность. Ту самую, из-за которой девчонка поскользнулась буквально на ровном месте и неудачно упала прямо в готовящийся захлопнуться турникет.

Стены, створки и автомат пришлось долго отмывать. А Джек – или, может быть, Джон – ушел с работы. И отправился на север.

* * *

После того как Кэйлин в буквальном смысле расплющило, родители перестали ее замечать. Они могли столкнуться с ней в коридоре, рассеянно сказать «Привет», за ужином поинтересоваться, как дела в университете, или выгнать ее из ванной. Но если Кэй не было поблизости, – она сама проверяла, подслушивая за углом, – родители считали, что их дочь погибла. Когда мать начинала плакать, Кэйлин старалась тут же появиться в поле ее зрения. Тяжело было видеть, во что горе превратило близких ей людей.

А вот Эван, как ни странно, никогда не забывал, что в доме живет исполняющая желания сестра, которая теперь частенько играет роль трупа в какой-нибудь подворотне или на дороге. И когда он напоминал маме и папе о том, что пора бы навестить дочку, они не бежали на кладбище, а тут же спускались в подвал. Кэйлинна не стала возвращаться в свою старую комнату: теперь все там казалось до такой степени фальшивым и ненужным, что она не могла заснуть. Впрочем, она и так почти не спала – потребность в отдыхе была скорее привычкой. Равно как и еда.

Университет она тоже посещала по привычке – иногда даже тихо сидела на лекциях. Ее все равно никто не замечал…

#Глава 3

Кэйлин закончила рассказ, который прерывала дважды, – родители, видимо, по просьбе брата, приносили в подвал чай и несколько тарелок тарталеток, – и улыбнулась.

– Вот так все и случилось… Так теперь все устроено, и я вообще-то давно свыклась с этим.

– Так что же… Все о тебе забывают?

– Практически все, да.

– Значит, стоит мне пойти домой, хорошенько выспаться, и завтра я так и не вспомню, за что меня, скорее всего, уволят?

Кэйлин озадаченно посмотрела на Итана, а потом, видимо, вспомнила про усыпанный кровавыми макаронами пол.

– Неловко, конечно, вышло, но для тебя жизнь на месте не стоит. В отличие от меня… – последнюю фразу она пробурчала себе под нос.

Повисло неловкое молчание. Чай стыл. Итан не притронулся даже к тарталеткам. Он почему-то забыл, что новая знакомая в еде не нуждается, и как всякий джентльмен ждал, когда дама первой пригубит чашку.

– Знаешь что? Раз уж я тебе все выложила – твоя очередь. Мне жуть как интересно, отчего ты весь такой… гм… серый.

Итан вздохнул, растягивая рукава своей детской водолазки, и вперился взглядом в пол.

– …

– Повтори-ка?

– Не знаю я, – проговорил Итан более отчетливо и все-таки взял маленькое, совсем безобидное на вид ядовито-зеленое угощение. – Живу один, к врачу не сходить – у меня даже электричества уже пару дней нет.

Кэйлин замерла, глядя в стену, а потом вдруг подскочила, кинулась к старому шкафу в углу и из-под вороха какого-то тряпья выудила видавший виды сотовый телефон. Он был облезлым, розового цвета, и на крышке красовались красные блестящие наклейки.

– Вот. – Она сунула телефон Итану в руки. – Завтра позвоню и свожу тебя к доктору. Знаю одного неплохого. В этом городе перебор со странностями, но поседевшего в свои неполные семнадцать человека с серой кожей я вижу впервые.

– Но…

– После ты меня снова забудешь, и тебе даже благодарить меня не придется… А потом я помогу тебе найти работу! Все же просто! – вдохновенно продолжала Кэйлин, не переставая бегать по комнате.

– Но я же…

– Не надо мне твоих «Не стоит, я сам», «Ой, как неудобно». Понял? И ешь ты уже эти проклятые…

Какая-то тень вдруг шмыгнула к Кэйлин от стены – Итан успел только заметить, как сверкнуло что-то металлическое.

Он бросился наперерез ножу практически инстинктивно, ничуть не задумываясь.

И точно никак не ожидал, что, ударившись о его предплечье, лезвие разлетится на несколько неровных частей.

* * *

Мистер Петерсон осел на разноцветный половичок, так и не успев понять, что с ним приключилось. Кэйлин сжимала в руках остатки табуретки, а Итан так и сидел, стискивая руку и хлопая глазами.

– Я в порядке, – как во сне, медленно и с расстановкой проговорил он, переводя взгляд с обломков ножа, похожих на серебристые конфетти, на остатки рукояти в ладони Петерсона. – Кто это?

– Джефри Петерсон, да и черт бы с ним… Что с тобой-то, чудо-мальчик?

– И все же чего он от тебя хотел?

– Того, чего я сделать не могу, я не боженька, чтобы мертвых воскрешать.

Кэйлин откинула в сторону обломанные деревянные ножки и присела рядом с Итаном. На его серой коже не было никаких ран. Кэйлин присвистнула.

– А ты не инопланетянин? Серые неуязвимые человечки, все такое…

Глаза Итана скрывали темные очки, но Кэйлин готова была поклясться, что они расширились от ужаса. Если Окделл и был пришельцем, то этот факт явно его не радовал.

– Да шучу я, шучу…

На счастье, именно этот момент выбрал Эван, чтобы проверить, что там в подвале за шум, – родители успели напрочь забыть о своей дочери.

– Братик, звони в полицию, у нас тут взлом и… – Кэйлин покосилась на остатки ножа, – покушение на мертвого человека, которое никак не докажешь.

* * *

В доме Нодов полиция бывала всего дважды: сначала из-за пропавшей без вести дочери, затем – из-за ее чудесного возвращения, о котором вскоре забыли даже газеты. Кстати, в публичной библиотеке Мэпллэйра, странном месте, похожем одновременно на рог изобилия и критский лабиринт, можно было отыскать последние номера́ «Кленового вестника» – и все они содержали по несколько пустых страниц. Любой любопытствующий, будь то школьник, которому задали доклад, журналист, поднимающий старые дела, или бог знает как забредший в тихий непримечательный городок секретный агент, даже не обратил бы на эти желтоватые листы внимания. Кто-то старательно сглаживал все неровности, отводил глаза от простого факта, что практически по всем параметрам мертвая Кэйлин разгуливает среди живых.

В Мэпллэйре даже полицейские напоминали роботов. Или зомби. Так что немногословный офицер, полноватая темноволосая дама с самым суровым лицом, какое только доводилось видеть обитателям дома на Золотой улице, просто задала несколько вопросов, произвела арест и увезла мистера Петерсона в сторону двадцать девятого шоссе.

Наручные часы, стекло которых покрывала паутина трещинок от удара о гвоздь, показывали около двух часов. Итан все еще неосознанно поглаживал то место, куда пришелся удар ножом, и периодически впивался в кожу ногтями, чтобы в очередной раз убедиться, что он ничего не чувствует. Не из-за этого ли тетя Сара так оберегала его? И, страшно подумать, не из-за этого ли так неожиданно, рано умерла?

– Меня бы все равно не убили. Вернее, я бы все равно потом вернулась.

Кэйлин сидела на деревянных перилах своего крыльца и мотала туда-сюда ногами. Окделл вышел подышать свежим воздухом и прийти в себя, но новой знакомой было слишком сложно унять не оставившее ее и после смерти любопытство.

– Это такое спасибо? – Итан сцепил пальцы в замок и подумал, что беспечная мисс Нод скоро шлепнется вниз, на клумбу с белеющими в ночи орхидеями.

Кэйлин, словно прочитав его мысли, перестала покачиваться и поменяла положение, сев к саду спиной.

– Пожалуй, да. Спасибо. Я просто не привыкла, что кто-то кроме брата и Элизы может обо мне заботиться. Родители не в счет, они обо мне не помнят большую часть времени.

– Наверное, имею полное право ответить «Не за что», – хмыкнул Итан, стягивая темные очки.

В кустах чирикнула какая-то беспокойная птица. Далеко за холмом завыла собака, и ее вой подхватила другая, ближе к лесу.

– Итан, мать твою, ты себя в зеркало видел?

Окделл рассмеялся. В темных очках особо не побреешься, поэтому свои белесые глаза он видел достаточно часто.

– Тебя даже линзы не спасут. И как ты все видишь, с такими-то зрачками?

– Вероятно, благодаря тем же законам, что и тебе позволяют умирать каждый день.

– И что, ты теперь расскажешь, как это с тобой приключилось? Или все-таки убедишь, что не помнишь?

Итан и вправду ничего толком не помнил. Все детство, проведенное в Сити, самом большом поселении северной части страны, представляло собою белую широкую ленту – такую же, как пустые газетные страницы и его выцветшие глаза. Образы родителей не представали в воображении даже неясными тенями. Лента переставала быть белой только с появлением тети Сары.

Тетя Сара была ярой защитницей прав животных, проводила экологические пикеты и устраивала налеты на лаборатории, в которых мучили бедных кроликов, мартышек и прочую живность. В прошлом она сама была ученым, причем довольно известным, и потому ей пришлось бежать из Сити в место более спокойное – такое, чтобы никто не смог ее найти. Окруженный болотами Мэпллэйр, с его Хищным шоссе, серым воздухом и всего одной главной улицей, оказался идеальным.

Окделл помнил дверцу машины: так четко, что мог бы ее нарисовать, вплоть до поцарапанной ручки и обивки, на которую пролили сладкую воду. Он помнил белый свет, нестерпимый, режущий глаза, и помнил красную стрелку внутри своей головы, которая все норовила указать на юг… Помнил множество кружевных нитей паутины с самыми разными узорами: на каждой сидел неповторимый восьминогий паук, и от их цвета рябило в глазах… Потом Итан помнил только тетю Сару.

Именно она сообщила ему его имя, сам он не мог вспомнить, как ни старался. Она научила его писать: со счетом и чтением обстояло лучше, это было похоже на умение ездить на велосипеде – раз научившись, уже не разучишься. Она же познакомила его с миром книг, и Итан впитывал тексты Нила Геймана, Стивена Кинга, Михаэля Энде и Корнелии Функе как губка. Комиксы стали его вторым увлечением: Нил Гейман когда-то создал сюжеты для мрачной серии графических новелл о Песочном Человеке.

В школу Итан не ходил: тетя Сара вполне успешно учила его дома. Она оставалась рядом до самого конца, до больничной палаты на окраине города, где никто не задавал вопросов. Она сгорела, как свечка, за одну ночь. Словно Вселенная выжгла ее – так же, как теперь пыталась избавиться от самого Итана. Только гораздо медленнее.

– Я действительно почти ничего не помню. – Итан сдвинул очки на лоб и уставился в небо.

Звезды отражались в его белых, кажущихся слепыми глазах, и, наверное, даже Мертвой Кэйлин сделалось жутко от этой картины.

* * *

Из тумана вырвалась машина; в свете фар серые клочки на мгновение превратились в крючковатые пальцы с острыми когтями. Дорога с явной неохотой отпускала своего пленника – а ошалелый автомобиль только того и ждал. Мотор ревел, как дикий зверь, колеса жаждали мчаться вперед, и лишь сила этого желания толкала железное чудовище.

Оно еще не осознало, что осталось без седока.

Офицер Моралес включила мигалки, когда впереди замаячили огни чужих фар, но машина промчалась мимо полицейской, словно и не услышала предупредительной сирены. Водитель почти наверняка был пьян – так петлять мог разве что наглотавшийся пива храбрец, которого вдруг потянуло на подвиги. Моралес выругалась, глянула в зеркало заднего вида – оттуда на нее испуганно таращился мистер Джефри Петерсон – и крутанула руль. Радио вдруг включилось само по себе, из динамиков полилось: «Детка, детка, о нет, только не этот поворот! Это поворот не к нашей любви – он дальше на север, правее бери!» Офицер Моралес ненавидела эту песню: на выпускном балу именно она гремела в колонках, когда одноклассник, Саммерс, назвал ее свиньей. Одно утешало: вскоре Моралес засадила Саммерса в тюрьму, когда парень слишком подналег на наркотики.

Машину с предположительно пьяным водителем офицер догнала через пару десятков миль: она стояла на обочине, дверцы были открыты, сидения выломаны и разложены вокруг, капот и багажник пустовали. Даже мотора не было. Моралес шикнула на Петерсона, взяла фонарик и пошла к разграбленному автомобилю: должны же были мародеры или хозяин оставить следы, хотя бы какие-нибудь документы в бардачке.

Через три минуты, когда офицер скрылась в наползающем на дорогу тумане, Петерсон спокойно открыл дверцу, вылез из черно-белого автомобиля и, пошатываясь, побрел назад.

Туда, где в белых клочьях он видел играющих в догонялки жену и сына.

* * *

«Утро добрым не бывает», – любила говорить тетя Сара и в какой-то своей изощренной манере была права. Она ненавидела вставать раньше десяти, в отличие от Итана, который никак не мог избавиться от привычки просыпаться с первыми лучами солнца. Неизменно, даже если солнце скрывали тучи, даже если до этого он полночи читал, даже если работал в ночную смену. Так было и сегодня.

Итан потянулся и сбегал умыться, стараясь не рассматривать серые пятна, которые разрастались с огромной скоростью. Потом он вытащил из шкафа свежую рубашку и джинсы, причесался, оделся и унесся в кухню. Готовить он любил, но толком не умел, поэтому по утрам обходился овсянкой и стаканом молока. Похоже, скоро придется потуже затянуть поясок: вряд ли новую работу удастся найти быстро. Итан замер, прокручивая в голове последнюю свою мысль. Невероятно!

* * *

Для Кэйлин утро перестало быть прежним довольно давно, но ночь – или, по крайней мере, большую часть ночи – она предпочитала проводить в своем подвальчике. Спать, как все живые люди, Кэйлин разучилась, но давать отдых мозгу, который каким-то чудом все еще работал, могла. Сном это состояние называть было никак нельзя – гораздо больше оно походило на медитацию. Протяжный звук «Ом», кстати, действительно помогал.

Мисс Нод сидела в полуразвалившемся кресле. Эван нашел его в садовом домике и притащил, решив, что оно как нельзя лучше подойдет для мертвой сестрички. Когда-то кресло, может, и выглядело внушительно, но теперь позолота облетела, обивка стерлась, и все очарование сводилось к изогнутой спинке и колоссальным размерам. Зато во времена своего блеска кресло наверняка могло служить седалищем для какого-нибудь телевизионного злого гения с котом наперевес.

…Кэйлин слушала мертвых. Это оказалось не так уж и трудно, после того как она сама умерла: жалобные шепотки, шарканье ног, обреченное дыхание – они были повсюду. Любой бы удивился, узнав, как много существ предпочло остаться на земле, а не идти дальше: то ли их слишком страшила неизвестность, то ли какая-то сила не отпускала их, но факт оставался фактом. Кэйлин слышала, как вздыхают безымянные боги, давно забытые своими верующими, как плачут жертвы насильственных смертей, как поют задавленные птицы и стрекочут прихлопнутые кузнечики. Однако видеть призраков Кэйлинна так и не научилась. Надо было все-таки расспросить об этом Элизабет – как-то поделикатнее… Кэйлин очень хотелось увидеть хотя бы неясные очертания тех, кто ходил когда-то по болотистой земле Мэпллэйра.

Звон литавр и яростные скрипки заставили Кэйлин подпрыгнуть на месте – она чуть не свалилась с кресла, но в последний момент зацепилась за подлокотник. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда доносится мелодия.

Письменный стол был завален книгами, кусочками сургуча, перьями, ручками – как дверными, как и пишущими – и залит воском, лимонадом и пивом. Его уже давно использовали не по прямому назначению. Звук, все нарастающий, шел именно оттуда, из-под кипы непрочитанных и неотправленных писем. Кэйлин швыряла все, что попадалось под руку, высоко вверх – вещи летели через комнату и приземлялись на одном из половичков. Наконец она откопала среди гор хлама серебристый светящийся булыжник – свой старый телефон. Боги, как давно она никому не звонила!

– Алло! – почти взвизгнула Кэйлин, лишь с третьей попытки попав на нужную клавишу. Услышанное заставило ее плавно опуститься на диван и расплыться в довольной улыбке.

– Кэй, кажется, я тебя не забыл!

История вторая Настоящая любовь

#Глава 1

– Ит, кажется, у тебя телефон…

Героическая музыкальная тема из недавно вышедшего фильма набирала громкость. Окделл даже вспомнил название: он недавно пробрался тайком на ночной сеанс и целых два часа наслаждался зрелищем поступков, на совершение которых никогда бы не решился.

– Брось, у меня же нет… Ах, да.

К музыке добавился дребезжаще-гудящий звук: похоже, мобильник отчаянно вибрировал. Итан исчез под кроватью, через пару минут выудил сотовый на свет, и его приятель Брайан еле удержался от смеха. Говорят, мобильные телефоны похожи на своих владельцев. А вот Итан никак не вязался с розовым в стразах кирпичиком «неубиваемой» марки.

Итан шикнул на Брайана и раскрыл телефон.

– Да?

– Итан, как там с работой?

Ни тебе «здравствуй», ни тебе «как дела?». Кэйлинна пустилась с места в карьер.

– Э-э-э… ты о чем?

– Макароны, пол, кровь… Ничего не нашли, так ведь?

Итан провел рукой по волосам, взъерошивая жесткие пряди. Если хозяева магазина прислали Брайана, то увольнять его действительно никто не собирался.

– Похоже на то.

– Какая я молодец! – Итан знал мертвого джинна Мэпллэйра всего ничего, но уже мог представить, как именно она улыбается в этот момент. – Тогда позвоню позже, у меня есть пара идей насчет нашего непростого положения.

Итан даже попрощаться не успел – в трубке уже послышались гудки.

– Что-то важное? – Брайан облокотился на тумбочку, заваленную журналами.

В полумраке квартиры его кожа казалась фиолетово-черной, а тени на лице придавали сходства с каким-нибудь злодеем из низкобюджетного ужастика. Брайан не был другом Итана в полном смысле этого слова, – у него вообще не было друзей – но был единственным, кто хотя бы заходил к Окделлу. Каждую неделю этот узкоплечий высокий юноша с ослепительной улыбкой и жгучим взглядом (девчонки от такого сочетания просто с ума сходили) приносил Итану зарплату. Поначалу с Окделлом всегда рассчитывались на месте, на складах, но потом поймать его стало сложнее, игнорировать туман с Хищного шоссе тоже, и потому хозяева припрягли своего племянника. В задачу Брайана также входило разузнать о «подозрительном мистере Окделле» чуть больше, чем он поведал на собеседовании: хозяева не слишком придирались к тем, кого нанимали, но так им было спокойнее. Слегка подружиться Брайан и Итан смогли на почве общей любви к комиксам. Теперь Брайан частенько захватывал с собой стопку книжек – и, конечно, конверт с деньгами.

– Не то чтобы… – Итан сунул телефон в карман джинсов и закусил губу.

Что ж, дважды повторять не придется.

– Славно, тогда я пошел. – Брайан оттолкнулся от тумбочки и зашагал к двери. – И избавься ты от этой дурацкой привычки носить везде темные очки. Раздражает.

Одновременно с тем, как хлопнула дверь, телефон Окделла зазвонил вновь.

– Итан, надеюсь, ты сидишь…

* * *

Офицер Моралес не хотела признаваться, что заблудилась. Ни себе, ни тому, кто следил за ней из тумана.

С собой у нее были фонарик, табельное оружие, наручники и пара батончиков «Плутон», которые она вытащила утром из ящика стола, а ранее сняла с крыши патрульной машины. В день, когда на Мэпллэйром просыпался конфетный дождь, сотрудники полицейского участка оправдывали все стереотипы.

В отличие от большинства местных детективов Моралес поддерживала на рабочем месте относительный порядок. Она не любила в этой жизни не так много вещей, но хаос, несомненно, был в их числе. Туда же входили реклама перед киносеансами, факт, что в магазинах почти не найти вещей по размеру, апельсины и родной городок.

Эва Моралес пересекла черту города в пять лет, когда погналась за подозрительной разноцветной собакой, укравшей ее тряпичную куклу, и с тех пор постоянно переступала всякие черты. Это было похоже на страсть коллекционера: пересеки как можно больше всяческих условностей – и получишь моральное удовлетворение в качестве приза. Еще, конечно, сможешь хвастать своей коллекцией на вечеринках и сборищах родственников: обычно это куда безопаснее, чем обсуждать политику и нового кавалера бабулиты. «И нет, Эва, никогда нельзя быть достаточно старой для новых кавалеров!» Эва подозревала, что и на том свете за бабулитой будут увиваться сотни душ. Такая уж она была, бабушка Моралес.

Пересекать границы было нетрудно. Особенно если эти границы – уважение к старшим, забор соседского сада или какая-нибудь нестрашная заповедь. В церкви Эва всегда думала о том, что провернет в понедельник. Начало недели идеально подходило для всяческих пересечений: городок и его жители словно просыпались после сытого обеда – выходных – и только набирали обороты. Продавцы в магазинах не успевали нажать тревожные кнопки. Старушка Эсте дремала в тенечке и не следила за своими посевами. И даже глава семейства Моралес не находил в себе сил ругаться и размахивать руками. Понедельники были днями Эвы.

Она сама до сих пор не понимала, как умудрилась стать полицейской. Сбежать из родного городка (в понедельник) было не труднее, чем перечить бабулите. Через границу страны Эва перебралась вплавь, документы купила за утащенные в магазине сережки (из той коллекции, где все камни распределяют по знакам Зодиака), некоторое время работала в разного рода забегаловках… А однажды утром оказалась достаточно наглой, чтобы заполнить заявление на поступление в полицейскую академию.

Конечно, Моралес не проучилась там и дня. Возможно, в тот день она была немного не в себе, иначе ни за что бы такого не учудила. Но впереди ее ждал Мэпллэйр. И его катастрофическая текучка полицейских кадров.

Кажется, дежурный глянул только на нее саму – в сторону документов даже головы не повернул. А начальник лишь приоткрыл дверь, даже не пустил Эву внутрь, чтобы задать пару необходимых вопросов, – даже его внешность она почему-то совсем не помнила. А через полгода Моралес стала офицером. Единственным в участке офицером, который проработал там больше четырех месяцев. И теперь ей приходилось заниматься тем же, чем и в детстве – пересечением границ. Правда, в Мэпллэйре это были границы другого рода.

– Я знаю, что ты здесь, – произнесла Моралес тем голосом, который сама вылепила специально для работы, долгими тренировками перед зеркалом. Звучало внушительно. – Выходи с поднятыми руками!

На самом деле Эва ни на что не рассчитывала. Она знала: скорее всего, за ней наблюдают местные. А с местными приходилось обходиться особенно деликатно: на прошлой неделе Моралес арестовала человека-невидимку, и над ней даже не смеялся весь отдел. Только начальник через дверь глухо сообщил, что такими делами они не занимаются.

Можно было подумать, что он имеет в виду выпивку. Но в «такие дела» входили любые странности, с которыми детективы сталкивались чуть ли не каждый день. Человек-невидимка, конечно, был галлюцинацией из-за переутомления, хотя Эва помнила, как защелкивала на незримых запястьях наручники. Вампиры всегда оказывались решившими подурачиться подростками с накладными зубами. Загадочные смерти находили легкие, но иногда чересчур дикие объяснения.

Эва старалась просто плыть по течению. Срок ее фальшивых документов давно вышел, но мэпллэйровцам было на это плевать. У Моралес все еще была крыша над головой, работа, пусть и странная, и не менее странное уважение местных жителей. Например, в прошлом месяце – Эва готова была поклясться – ей поклонилась одна из высаженных у церкви елей. Моралес еле удержалась, чтобы не поклониться в ответ, а в участке выпила двойную порцию кофе. И все пошло своим чередом.

Сейчас Эва не надеялась, что ей ответят. Но из тумана вдруг выросла темная фигура – с поднятыми руками, все как и заказывали, – и произнесла:

– Добрый вечер, офицер!

Моралес не была уверена, наступил ли вечер. Или раннее утро. В тумане на шоссе номер двадцать девять всегда было одно время суток.

Незнакомец подошел достаточно близко для того, чтобы Моралес отметила его до странности незапоминающуюся внешность. Идеальна для того, кто пересекает границы. От такой бы она и сама не отказалась.

– Может, я опущу руки, а вы – фонарик? И поговорим?

Эва перевела взгляд на собственную руку: она действительно сжимала выключенный фонарик на манер пистолета. Батарейки что ли сели?

– Прошу прощения. – Моралес заткнула бесполезный фонарь за пояс и кивнула, когда ее собеседник (явно не местный) начал опускать руки. – Куда направляетесь?

– Не куда, а откуда, офицер. Из Пэлэс Рока к лучшей жизни.

Моралес снова кивнула. Соседний городишко был не самым благополучным, и она никогда в жизни бы там не обосновалась. Туман немного рассеялся: по крайней мере настолько, чтобы Эва заметила отсутствие у незнакомца обуви. Видимо, ему пришлось действительно несладко.

– Тут неподалеку брошенная машина. Не заметили ничего необычного?

Мужчина чуть склонил голову. Эва поймала себя на мысли, что никак не может рассмотреть его глаза. Не то чтобы цвет или отражающиеся в них эмоции, а даже просто поймать взгляд.

– Разве что тварь у вас за спиной, – спокойно заявил он.

Эва вдруг почувствовала, как из нее словно выливаются все ощущения и остается только страх.

Она схватилась за кобуру и обернулась.

Позади нее был только туман.

Она повернулась обратно, но незнакомец, конечно, уже исчез.

Пальцы все еще подрагивали, когда она включила фонарик – он зажегся мгновенно, словно никогда в жизни ее не подводил. Эва Моралес чертыхнулась и отправилась искать место, где сможет пересечь очередную границу и выйти с двадцать девятого шоссе. В мир, где светит солнце.

Она не заметила, что свет фонарика – по-болотному зеленый. В ее голове билась одна-единственная мысль: незнакомец сказал правду.

* * *

Туман был похож на море. Ласковые волны окутывали с головы до ног, холодили затылок, запястья и щиколотки. Ступать по асфальтированной дороге было неприятно, но подходящих сапог он так и не нашел.

На обочине мигали красные и синие огоньки. Странник прищурился, прикрыл глаза рукой, и огни тут же погасли. Шоссе было благосклонно к незнакомцу. Может быть, он ему даже нравился.

Хлопнула задняя дверца машины. Между сиденьем и решеткой нашлась подходящая по размеру пара сапог. Указатель, выплывший из тумана, сообщал, что до Мэпллэйра оставалось совсем ничего.

* * *

Еще несколько месяцев назад Лиз Ольсен была готова до хрипоты спорить с теми, кто холодно утверждал, что любви нет. Теперь же она с радостью открывала бы глаза всем, кто не понимает очевидного. Любви действительно не существует – настоящей, верной, светлой. Есть только множество подделок: эгоистичная любовь, любовь безумная и уничтожающая, любовь, не видящая дальше своего носа, и любовь слабая, тайная, снедающая изнутри… Хотя называть все это любовью глупо – нельзя же тень человека назвать человеком?

Лиз возвращалась домой. Злая, немного уставшая после работы, она чеканила шаг, и стук ее подбитых железом каблучков отдавался в подворотнях звонкими колокольчиками. На красной сумке Лиз остались следы – она выдирала ее из рук своего парня, когда тот зачем-то пытался ее удержать.

Он встретил ее сразу после работы. Лиз была помощником редактора в местной газете, и ее парень невероятно гордился этим фактом, почти так же сильно, как она сама. Лиз знала себе цену – только в этом она была по-настоящему уверена – и потому довольно долго не могла найти «того самого». Да, однажды ты просто устаешь искать принца на белом коне и тогда начинаешь искать того самого, который хотя бы приблизительно подходит под описание идеального парня. Два месяца Лиз приценивалась, приглядывалась и изучала мистера Шелли, прежде чем согласиться пойти с ним в ресторан. Спустя пару недель, шесть (нет, семь) букетов цветов и одно приглашение в театр она решила, что не прогадала.

Сегодня Шелли тоже встречал ее с цветами: купил персиковые розы, как она любила. И почему все называют их чайными, если цвет самый что ни на есть персиковый? Лиз радостно приняла букет, зашуршав упаковкой, поцеловала Шелли в губы – совсем легонько, словно даря обещание, – и именно в этот момент вдруг поняла, что любви не существует.

Тени в проулках за кирпичными стенами зашипели, сплетаясь в клубок: им не нравился стук каблуков. По сути, это было единственное, что они по-настоящему в этом мире ненавидели.

А вот пустые сердца им приходились очень даже по вкусу.

* * *

Итан чувствовал себя совершенно незащищенным, стоя вот так, на пересечении центральных улиц города. Он был как на ладони. Прохожие оборачивались, шептались за его спиной и пожимали плечами. Серость действительно бросалась в глаза. Окделл попытался слиться с ближайшей стенкой, но не посмотрел под ноги, и пришлось отдирать от подошв целый ворох блестящих на солнце лент. Интересно, что это была за кассета, раз кто-то так яростно выдрал и выбросил все ее содержимое? Какой-нибудь христианский рок? Итан еще раз обеспокоенно огляделся. Оставалось надеяться, что Кэйлин не опоздает, хотя по всему выходило, что она уже почти это сделала. Часы показывали четыре минуты двенадцатого: близилось время обеда, и Окделл начинал нервничать. Людей на улице ощутимо прибавилось.

Он простоял еще десять минут, прежде чем понял, что за ним наблюдают. Темные очки, к счастью, скрывали глаза Окделла, и он смог разглядеть незнакомца, не опасаясь себя выдать.

Если бы Итана спросили, он бы с полной уверенностью ответил, что так одеваются только бездомные: коричневое пальто висело на мужчине, как на вешалке, голенища сапог были расплющены, и оставалось загадкой, как он вообще не теряет обувь. На голове у незнакомца красовалась клетчатая кепка, из-под которой торчали медные вихры, руки он держал в карманах. Сходство с бродягой довершал совершенно неуместный яркий шарф, обернутый вокруг шеи. И все же одежда была слишком чистой для того, кто ночует в парке.

Мужчина уже несколько минут не двигался: буравил Итана взглядом, прислонившись к фонарному столбу. Когда Окделл сощурился, пытаясь разглядеть черты лица незнакомца, тот вдруг отмер и решительным шагом направился навстречу. Походка мужчины была немного пружинистой, спина совсем не сгибалась, словно он проглотил палку, и Итан сам не заметил, как сунул руки в карманы, повторяя эту напряженную позу. Как будто было в карманах что-то, что могло помочь в экстренной ситуации. Кроме розового мобильного монстра.

Мужчина приблизился почти вплотную. Итан готов был уже задать парочку вопросов вроде «Что вам от меня нужно?», но незнакомец даже не остановился – прошел мимо, задев Окделла плечом. Итана развернуло: он увидел, как бездомный помедлил на углу Бирюзовой Аллеи и скрылся за парикмахерской миссис Бэрис.

Да ты параноик, Итан.

Кэйлин налетела на него так неожиданно, что Окделл чуть не врезал ей между глаз, схватив за куртку и вывернув руки.

– Полегче, герой! – просипела Кэй, пытаясь удержаться на ногах. – Я, конечно, мертвая, но это, знаешь ли, всякий раз больно.

– Прости. – Итан выпустил ее и смущенно улыбнулся. – Ты что-то говорила насчет пропавшей девушки? И при чем тут я?

– Так это ж просто – я хочу, чтобы ты ее нашел.

Итан потерял дар речи. Мертвая девушка, которую он вчера выудил по частям из коробок с макаронами, предлагала ему заняться поисками неизвестной особы! Разве это не работа полиции?

Окделл повторил вопрос вслух, и Кэйлин округлила глаза.

– Итан, полицейские тут бесполезны! Элиза шепнула, что девушку унесли тени.

– Кто?

– Элизабет Рихель, с моей улицы. Маленькая, странные волосы, неправильный прикус…

– Да я не о том… Кто унес?

– Тени, Итан, т-е-н-и.

– Как эти? – Окделл указал на темные пятна у их ног.

– Как те, что появляются ночью, господи… – Кэйлинна прикрыла глаза ладонью в знак того, что сдается. – Работаешь в ночную смену и никогда не слышал о тенях?

Итан не слышал. О плотоядных ночных тенях – точно никогда.

– Так… так… хорошо. Я, конечно, понимаю, что мы живем не в самом логичном месте на земле, но хищные тени?

– То есть Хищное шоссе тебя не удивляет уже, а тени…

– Какое шоссе?

Кэйлин отчаянно зарычала. Итан на всякий случай отодвинулся подальше. Похоже, мисс Нод очень расстраивала его неосведомленность об обыденных, на ее взгляд, вещах.

– Так, ладно, об этом после поговорим. Тени.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Загадал желание, конечно!

* * *

Странник глянул в зеркальную витрину магазинчика, носящего гордое название «От трусов до линейки. Каплан и сыновья», и щелкнул языком. Не то чтобы открывшийся вид сильно радовал… но, в конце концов, могло быть гораздо хуже. Похоже, никто в городе не видел того, что на самом деле отражали зеркала, и это пришлось как нельзя кстати.

Мэпллэйр при беглом осмотре оказался куда более интересным, чем странник мог предположить: всего за два квартала он повстречал нескольких мертвых котов, гоняющихся за бабочками, зарастающего мхом бога и парня, страдающего идиопатической невропатией[3], которая была приправлена еще чем-то, чего опознать не хватало ни сил, ни умения. Убегая именно сюда, на юг, странник и предположить не мог, что подобная удача свалится ему прямо в руки. Он уже довольно давно скучал, и городок такого рода мог привнести в его жизнь уйму новых ощущений.

Пожалуй, стоило начать со знакомства. Мужчина поправил клетчатый берет, подосадовал из-за утерянной пуговицы на пальто и зашагал в сторону ряда одинаковых белых домиков. Над одним из них раскинул крылья Трехглавый Зверь: можно было услышать, как шипит вечный огонь на его левой голове.

Грех было не поздороваться с тем, кто сам до конца не представлял, что мешает ему ринуться за океан в поисках лучшей доли.

Странник очень любил разговоры. Они помогали ему побольше узнать о тех, кто в ближайшем будущем могли бы стать его врагами.

* * *

– Кого ты хочешь из меня сделать? Супергероя?

Бинго. Судя по искоркам, вспыхнувшим в глазах Кэйлин, он попал в точку. Итан с тоской вспомнил стопку комиксов под кроватью: такая жизнь была не столько заманчива, сколько опасна.

– Частного детектива? Консультанта по чрезвычайным обстоятельствам? «Супергерой» звучит не то чтобы очень точно. – Кэй опустилась на корточки и уверенно начала сдирать с кирпичной стены остатки какого-то объявления. – Непробиваемая кожа – это круто, но я не думаю, что выдержу тебя в трико.

– Даже не начинай про трико…

– Поздно, уже упомянула. Считай, долг выполнен! – Она поднялась, отряхнула юбку и разгладила оторванный кусочек бумаги. – Тени были багрового цвета… Любопытно.

– Тени что? Цве́та?

– Ну да, знаешь, они оставляют после себя такой… пепел, что ли. Господи, Итан, такое ощущение, что ты здесь… Постой, а давно ты в Мэпллэйре?

– Несколько лет, – уклончиво ответил Итан, внимательно рассматривая свои кроссовки. Его новая знакомая всегда умудрялась незаметно подбираться к теме его жизненных обстоятельств. Это напрягало.

– Спрашивается, почему же я веду себя так, словно ты тут всю жизнь торчишь?.. С местными легендами я тебя позже ознакомлю. Элиза в этом большой мастак, поговоришь с ней пару часиков – будешь знать больше, чем даже мог представить. А теперь давай!

– Что?

– Итан, не придуривайся! Давай, загадывай! Я готова! – Кэйлин даже закрыла глаза и расправила плечи, всем своим видом выражая готовность.

– Стой… Не хочу я, чтобы ты на моих глазах умирала.

– Брось, будет весело!

– Весело?

– Ты меня четвертованной – или сколько там частей было? – видел! А в этом проулке мне разве что кирпич грозит. Или штырь какой в голову.

– Штырь? – Итан посмотрел вверх. Пожарная лестница ничуть не обнадеживала.

– Давай-давай, Лиз долго ждать не сможет! Багровые тени! – Кэйлин помахала зажатой в руке бумагой и вновь прикрыла глаза.

Окделл вздохнул. Кэйлинна успела рассказать, что пропавшую зовут Лиз Ольсен, что она работает редактором в газете и что недавно рассталась со своим парнем. По всякому выходило, что девушка могла спокойно уехать к маме на несколько дней. Выглядело это куда убедительнее, чем версия с прожорливыми тенями.

– Я жду. – Кэйлин приоткрыла один глаз и тут же зажмурилась.

Желание, значит. Найти Лиз. Найти Лиз Ольсен. Хорошо бы до наступления темноты. Итан на всякий случай прикрыл глаза и отвернулся.

– Итан?

– Я загадал.

– Старайся лучше!

Окделл постарался еще раз. И еще. И еще. После нескольких тщетных попыток представить себе мисс Ольсен и какие-то смутные загадочные тени сдалась даже Кэйлин.

– Из всех людей в этом совершенно повернутом городе только ты, Итан, вообще никак на меня не влияешь! Поразительно!

– И почему я чувствую себя виноватым?

– Потому что найти Лиз станет сложнее… Придется идти по следу.

– Тени еще и след оставляют?

Кэйлинна бросила смятое объявление в мусорный бак и зашагала к ржавеющей решетке в конце проулка.

– Будешь меня прикрывать, мистер Непробиваемый. Хм… Непробиваемый и Неубиваемая…

– Только не говори, что ты теперь будешь искать нам псевдонимы.

– Почему нет? – Кэйлин проскользнула под отогнутым краем забора и придержала решетку, чтобы Итан смог пробраться следом. – Капитан Камень и Леди Джинни… Стальной парень и Черная Смерть…

– Грейбой и Дэдгёрл[4], ага, – проворчал Итан, поправляя темные очки.

– О, попридержи мысль, мне нравится! – Кэйлин щелкнула пальцами. – И костюмы… Не бойся, трико отпадает.

– Кэй, прекрати… Мне шестнадцать, и я считаю это идиотской идеей – это о чем-нибудь говорит?

– Ты вообще читал комиксы? Что там в них говорится насчет большой силы? Твоя вот – насколько большая?

– Не больше твоей.

К сожалению, Окделл отлично понимал, что имеет в виду мисс Нод. Ответственность. Но Мэпллэйр – тихий городок, они же не в каком-нибудь мегаполисе, где преступления совершаются на каждом шагу!

– Тем более… Надо было встретить серое чудо, чтобы понять, чего мне не хватало! Кто бы мог подумать? – Кэйлин ускорила шаг, ее каблучки застучали чаще. – Пошевеливайся, кажется, мы на ве…

Договорить она не успела.

Багровые тени глотали любые звуки, стоило подойти к ним достаточно близко.

#Глава 2

Брайан нервно пригладил волосы, хотя они и так с самого утра идеально лежали. Братья Лавре вечно подтрунивали над своим племянником из-за его отношения к собственной внешности – но, узнай они, сколько девушек готовы бежать за Брайаном хоть на край света, сами бы устроили в своей квартире склад всяких косметических примочек. Брайану было не в тягость следить за внешним видом: в конце концов, он не переусердствовал. И теперь смотрите-ка, свидание днем! А значит, вечер вполне мог освободиться для пары часов за книжками или видеоигрой. Первые свидания все еще оставались довольно свободными – и к тому же редко длились долго.

Брайан остановился у палатки с цветами, выбрал три розы – красную, чайную и белую, никогда ведь точно не угадаешь, какая даме больше по душе, – и помчался к парку.

Лиз Ольсен должна была ждать его у поворота на Ривер-роуд.

* * *

Трехглавый Зверь был слеп. На все головы. И это хотя бы объясняло, почему он ни разу не попытался изменить собственную жизнь. Его народ всегда стремился прыгнуть выше голов – наверное, потому теперь выжившие и доживали свой век в местах, подобных этому. Местному Зверю еще повезло: не каждый день встретишь городок с выкрученными наизнанку судьбами, дорогами и пространством. И забытые боги сюда стягивались именно поэтому.

Странник с севера был рад, что пришел сюда раньше других Бригадиров. Это давало больше простора для деятельности.

Зверь рассказал, что на центральной улице живут две девочки с пустыми судьбами. Вернее, у одной судьба еще не опустела, но все к этому идет. Еще он рассказал, каких камней, почтовых ящиков и домов на деревьях остерегаться, – умирающие божества всегда выбирали странные места для жилья или для капищ. Странник покивал, махнул рукой на прощание, и Трехглавый Зверь свернул прозрачные кольца на крыше особняка с флюгером и красной черепицей.

Осталось передать привет тем, кто обитал в пещерах и на болотах. С шоссе поздороваться уже получилось.

* * *

Чего Итан не ожидал, так это того, что тени будут похожи на, собственно, тени от домов. Они тоже стелились по земле, и от обычных их отличал только цвет. Алый, багровый, бордовый… Словно кто-то пролил краску.

– Не двигайся, – прошептала Кэйлин, раскинув в стороны руки и пытаясь сохранить равновесие. Она сделала один осторожный шаг назад, и тени двинулись следом.

– Кажется, им не нравится звук твоих каблуков.

– Кажется, им вообще не нравится, что мы сюда сунулись… О чем я думала? – Кэйлин подняла глаза и горестно всхлипнула. – О, постой, чего мне бояться? Я же…

Она сделала еще шаг назад, ближе к Итану. Багровые тени мгновенно оказались прямо под ее ногами, и она ухнула вниз, словно асфальт был водой.

– Кэй! – Итан дернулся в ту сторону, где еще секунду назад стоял мертвый джинн Мэпллэйра. А после тоже исчез в асфальте.

* * *

Здесь пахло не только сыростью, тиной и тухлыми яйцами: странник отчетливо различал еще запахи грибов, яичницы и чеснока. Кто бы ни жил в маленькой пещерке за городским указателем, он готовился к обеду.

– На всех не хватит! – раздался из глубины пещеры нестройный хор.

– О, я не голоден, – произнес странник, в очередной раз удивляюсь собственному голосу. Каждый раз приходилось привыкать заново.

– Голоден, мы отсюда чуем, – возразил все тот же хор. – Правда, омлет этот голод вряд ли утолит, не так ли?

Странник предпочел пропустить вопрос мимо ушей.

– Могу ли я разделить твое тепло, твою кровь и твой кров?

– Как официально, надо же, словно мы король… Мы не король, знай! Впрочем… Дели кров, дели кровь, а насчет тепла мы подумаем.

Странник ступил в небольшой каменный зал. Стены здесь были разрисованы коричневой и белой краской, посередине горел зеленым пламенем костер, а над ним возвышался обладатель множества голосов. Он был большим, жилистым и, кажется, врастал прямо в потолок. Повелитель Игнес Фатуи, болотных огоньков – по сути, просто огромный рой заблудших детских душ – готовил на собственном пламени грибы с яйцами.

Этот городок действительно был очень интересным.

– Ты… Бригадир? – Светящиеся глазницы расширились. – Пришел убить нас?

Но, даже задавая этот вопрос, хозяин пещеры продолжал помешивать свой обед, как будто ответ его вовсе не волновал. Иногда выдержка растет вместе с годами.

– Я пришел говорить правду. – Странник опустился на влажный мох, скрестив ноги. – Думал, смогу поживиться здесь. Смешные у вас места.

– Уже видел пустые судьбы? – Движением пальцев повелитель Игнес Фатуи погасил костер и поднес сковороду к пустому провалу своего рта. – Не самые интересные, на самом деле. – Одним могучим глотком он проглотил все, что приготовил. – Мы давно хотим уйти отсюда, да не пускает, никак не пускает… Держит. Душит. Потому нас тут так много.

– Для одного маленького городочка – чересчур.

– Ты еще не видел ее. Даже она запуталась и ждет. Иногда мы жалеем, что сюда не пришла чума.

– Стало бы легче?

– Стало бы тише…

Едва произнеся это, повелитель Игнес Фатуи вдруг мелко задрожал и рассыпался на сотни светящихся шариков.

– Пора вести, – пропищал высоким голоском один из них и вылетел из пещеры. За ним почти сразу последовали остальные.

Зеленый свет болотных огоньков, отправившихся заманивать путников в трясину, овраги и на оживленные трассы, пропал, но странник с севера продолжал сидеть в темноте. Он все еще видел рисунки на стенах и начинал понимать, что это за она, про которую говорили Игнес Фатуи. Но продолжал теряться в догадках, откуда же у огоньков сковородка.

* * *

Это совсем не напоминало смерть: не было ни незнакомца с развязанными шнурками, ни боли, ни привычного облегчения. Значит, Кэйлинна Нод осталась жива. Вот только где именно она осталась жива?

Глаза не скрывала повязка, вокруг совершенно точно не было тьмы – ее ощущаешь сразу, она давит и манит. Тем не менее Кэйлин не видела ничего, кроме какой-то красной пелены. Кровь, застилающая глаза? Определенно, нет. Что же тогда?

Когда Кэйлин перебрала в голове даже самые невероятные варианты, темнота вдруг спа́ла, и мертвый джинн Мэпллэйра увидела ту же подворотню, где они с Итаном встретили тени. Правда, отсюда почему-то не было видно неба. А в углу, на мусорном баке, сидела Лиз Ольсен и с диким бессмысленным остервенением пережевывала что-то, подозрительно похожее на кровоточащий кусок мяса.

– Итан? – Кэйлинна попятилась и вскоре уперлась спиной в решетчатый забор.

Кусок мяса повис в зубах Лиз – со стороны казалось, будто девушке оторвали челюсть. Ее деловой костюм был весь покрыт багряной коркой; при каждом движении он хрустел и сыпал на асфальт красноватый пепел. Мисс Ольсен потихоньку превращалась в тень.

Кэйлин снова позвала Итана, на этот раз тише, стараясь не помешать чужой трапезе.

Но Окделл ее не услышал. Не мог услышать, потому что разговаривал с Королевой.

* * *

Когда Итан очнулся, его окружали стены: десятки, может, сотни, поставленные так хаотично, что получившееся сооружение даже лабиринтом нельзя было назвать. Панели, блоки, пол и потолок – все казалось кружевным, шершавым и неровным, как поеденный мышами диетический хлебец. Разве что хлебцы не отличались таким насыщенным красным цветом.

Итан попытался дозваться Кэйлин, но его крик словно умер у первой же стены. Тогда он двинулся вперед, надеясь, что куда-нибудь выйдет. Ничего большего ему не оставалось.

На ощупь стены походили на кораллы, только были не такими хрупкими. Маленькие выступы царапали Итану руки, лицо и шею, но он ничего не чувствовал. Был все-таки свой плюс в этой дурацкой серой коже.

На одном из поворотов Итан потерял очки – и там же заметил, что одежда его скоро превратится в лоскуты. Странно, он даже не слышал, как трескалась ткань. Сколько прошло времени, как близко к выходу он находится и существует ли вообще этот чертов выход, Итан не знал. Единственное, что он знал наверняка: над этой архитектурной насмешкой нет неба. И еще он совершенно выбился из сил.

Странное место, этот Мэпллэйр. Итан совсем не помнил, какой жизнь была в Сити, ведь судить по дверцам машины, слепящему белому свету и явно привидевшимся паукам не стоило. Тетя Сара забрала его оттуда, освободила от боли – значит, повернула его судьбу в лучшую сторону? Вот только теперь в Мэпллэйре происходило что-то, что нельзя было назвать безопасным.

Или нет… Нет. Это давно происходило в маленьком сером городке, просто Итан ничего не видел и ни о чем не знал. А потом он встретил Кэйлинну Нод, мертвого джинна Мэпллэйра, и все изменилось. И она тоже когда-то была самой обычной девушкой. Как и Мэпллэйр был самым обычным городом.

А теперь она исполняла желания ценой собственной жизни, поначалу даже самые маленькие. Раз за разом умирала, как в какой-то видеоигре, где каждый раз сообщается: «У вас осталось столько-то жизней». Красные сердечки в правом верхнем углу экрана. Сколько их осталось у Кэй? Или их столько же, сколько звезд на небе? Но даже их можно сосчитать.

Почему Итан Окделл, серый мальчик, покрывшийся пылью Мэпллэйра, не может загадать ей свое желание? Не смог бы, даже если бы попробовал другое, не навязанное, не касающееся Лиз Ольсен, а то самое, сокровенное, лежащее на сердце нерожденной птицей? Город еще не принял его как своего полноправного жителя? Или у Итана не только кожа непробиваемая, но и разум? Или неправильные законы болотистой местности не подчиняются грузчикам, которые любят комиксы?

Итан вздрогнул и инстинктивно зажмурился: он вдруг ощутил чье-то болезненно горячее прикосновение. Для человека, который уже довольно долго не мог почувствовать холод, жар, удар ножом и прочие радости обычных живых существ, это было словно озарение. Как сюрприз на день рождения, о котором не догадываешься до последней секунды. Итан открыл глаза и увидел чужие – янтарно-оранжевые, с красными прожилками и черной сетью сосудов. Совершенно без зрачков. Но внимательно его рассматривающие.

– Привет, – прошептал Итан и не услышал собственного голоса, словно воздух вокруг крал все звуки.

«Целый», – зазвенело прямо у него в голове. Чужие мысли. Мысли этого существа, словно сотканного из тех же кораллов, что и стены, и красной маслянистой краски? Глупый вопрос, тут же больше никого нет. – «Целый, потерянный и такой милый…»

Странно, но даже в собственной голове Итан различал тембр голоса, который мог бы все это произносить. Если бы у красного существа был рот.

Такой чистый и высокий голос вполне мог принадлежать ребенку.

Существо отошло от Итана – или, точнее, отползло, потому что у него не было привычных рук или ног, только множество щупальцев. Наподобие тех, что сразу бросаются в глаза при взгляде на кальмара.

«Целый. – Существо одним из щупалец указало на Итана, поднимающегося на ноги. – Королева». – Теперь оно указало на себя.

– Итан, я Итан. – Окделл потер ушибленный затылок. Сколько, интересно, он пробыл без сознания? – Ты королева? Королева чего?

Существо покачало головой – словно в такт музыки, а не в знак несогласия.

«Целый, Королева пойдет далеко. – Щупальца устремились к потолку. – Где небо».

Отлично.

Кажется, она – Королева – хотела уйти отсюда. У Итана цель была та же, в этом им повезло.

– И ты знаешь, где выход?

«Ты знаешь».

– Разве?

«Ты пришел сюда – и выйти сможешь. Ты – целый, я – Королева. Я долго ждала…»

Отлично.

Нужно как-то выбраться из кораллового лабиринта, но теперь еще и вместе со странной тварью с голосом ребенка. Хорошо, что происходящее казалось таким нереальным, что Итан воспринимал все почти как сон. Сон, который ему снится как раз после ночных переживаний в магазине братьев Лавре. Может, и Кэйлин – тоже часть сна? Как раз после ее появления он перестал удивляться. Или еще раньше – перед зеркалом в ванной, когда на коже появились странные серые пятна?

– Тогда идем. – Окделл протянул ладонь. Королева схватилась за нее скользкой алой плетью.

«Я – Королева теней, сестра Царицы-Над-Улицами. Отведи меня к ней, пожалуйста».

И когда она научилась так складно говорить? Поначалу ведь нельзя было сказать, что ей хорошо знаком хоть какой-нибудь язык. Наверное, к ней давно не заглядывали гости.

– Кажется, там впереди что-то блестит… – Итан сощурил глаза и потянул Королеву за собой. Через несколько шагов руку начало покалывать, словно от ожога, но это было не страшно. В конце концов, Итан хотя бы снова чувствовал чужие прикосновения.

* * *

Лиз втянула жилку, упавшую на мусорный бак, будто обычную спагеттину. Кэйлин скривилась, но все же сделала шаг навстречу девушке. Почему-то всегда кажется, что вытянутые руки могут оградить тебя от опасности. И мисс Нод проверяла это на практике.

– Лиз, милая? Я вроде как помочь тебе хочу. Ты меня понимаешь?

Ольсен проглотила последний кусочек мяса и спрыгнула с бака. Теперь, когда Лиз выпрямилась, она казалась почти нормальной.

– Лиз, слышишь меня? – Кэйлинна подошла еще ближе. Какой-то идиотский рефлекс не позволял ей опустить руки.

Лиз Ольсен посмотрела себе под ноги – алые тени начали наползать на ее туфли и за пару мгновений покрыли всю фигуру. Выглядело это так, словно на девушку набросили плотную блестящую ткань. Когда тени снова исчезли, Лиз Ольсен удивленно глянула на Кэй, которая все еще стояла напротив в защитной позе, и спросила:

– С вами все в порядке?

* * *

Мистер и миссис Нод никогда не вспомнят этого разговора, чего нельзя сказать про любопытного мальчишку, кажется, их сына, который стоял за углом дома все то время, что Бригадир выяснял некоторые интересующие его вещи. Занятно. Печать смерти прочно обосновалась на дверях этого небольшого милого жилища типичных представителей среднего класса и не могла не подействовать на всех, кто обитал под этой черепичной крышей. Зверь говорил только о пустых судьбах двух девчонок, но разве мог старый слепой Трехглавый почуять потенциал? О, им тут обладали многие. Хороший город. Сам тоже с потенциалом. Может, не с таким, как у Хейма за океаном или Сороковорота в княжестве Морь, но весьма и весьма надежным.

Бригадиру здесь нравилось.

Он поблагодарил супружескую пару за уделенное время, улыбнулся – одной из тех потрясающих улыбок, какими пользовались актеры прошлого, – и начал спускаться по ступеням крыльца. На последней он замер и кинул быстрый взгляд на паренька, выглядывающего из-за угла. Никаких болезней – по крайней мере, таких интересных, как идиопатическая невропатия, – но какой потрясающий запах. Запах, который Бригадир всегда находил там, куда держал путь: жасмин, земля и металл.

Парфюм самой смерти.

* * *

– Брайан!

Улыбка была такой теплой и искренней, что он чуть не потерял голову тут же, прямо на улице. Такой хотелось верить. Такую ждешь всю жизнь, пока мимо проносится череда почти одинаковых подружек. Группа поддержки, самоуверенные молоденькие студентки, дамы постарше – и у всех улыбки наклеенные. Потрясающее невезение Брайана Лавре, кажется, только что закончилось.

Девушка приняла цветы, радостно защебетала о том, что всегда любила персиковый цвет, и они направились в глубь парка, к рядам лавочек у утиного прудика.

* * *

В той самой подворотне, где пропала Лиз Ольсен, в неестественной позе, словно сломанная кукла, лежала Кэйлин. Из раны на ее груди лилась темная кровь и смешивалась с багровыми тенями, стайкой ползающими неподалеку.

Они ждали свою порцию опустошенных сердец.

* * *

В какой-то момент стены просто перестали быть: это как думать о чем-то постоянно, видеть это перед глазами, а потом переключиться на что-то другое и забыть о том, что прямо под носом.

Итан Окделл обнаружил себя на углу улицы Кирхе, у старого фонтана, изображающего битву грифона с огромной змеей. Власти города нашли статую на болотах, она неплохо сохранилась для своего запредельного возраста и теперь украшала собой маленькую площадь перед церковью Святого Петра.

В руках Окделл почему-то держал моток магнитной ленты из аудиокассет. В детстве он сотворил кучу разных фигурок, используя подручные материалы – в том числе и старые кассеты. Глядя на пленку, Итан чувствовал себя так же, как тогда, немного всемогущим и очень счастливым.

Он уже не помнил, что заставило его швырнуть моток прямо в фонтан.

* * *

Бригадир сидел на крыше, самой высокой, которую только смог найти. В Мэпллэйре это оказалась колокольня, и факт, что она давно сгорела, нисколько ему не помешал. Призрачный силуэт деревянного здания с огромным серебряным колоколом все еще висел в воздухе, и забраться на него было делом двух минут. Немного мешал главный атрибут Бригадира, но с этим ничего нельзя было поделать: часть своей сущности приходилось таскать постоянно. Ведь это самое страшное – забыть, кто ты на самом деле. Любой Бригадир не был изначально Бригадиром – и в знании этом его настоящая сила.

Туман шоссе номер двадцать девять довольно заурчал и выплюнул на соседнюю дорогу пустые машины, – полицейские Мэпллэйра привыкли их подбирать. Стайки Игнес Фатуи выглядели отсюда, сверху, словно кучка светофоров, разрешающих проезд. Один из них сейчас как раз вел домой офицера полиции. Маленький район городка – возле парка – залило красной краской. Впрочем, последнее могло быть и простой игрой воображения.

Когда приходишь говорить правду, – лучше всего начать с тех, кто ее уже знает. Церквушка, в которой наверняка не было пола, как раз для этого подходила. Бригадир поправил пальто, заправил штаны в сапоги и спрыгнул с колокольни.

Колокол пробил один раз. Игра началась.

#Глава 3

– Собрала?

«Да, все до последней капли».

Голос Королевы звучал прямо в голове – и эхом отдавался от стен церкви Святого Петра. Удивительное создание. Впрочем, как и многие в этом городе.

Широкоплечая женщина, одетая в черное платье с кружевным передником, подошла к большой чаше в углу зала. Темная поверхность чего-то, что заполняло эту чашу до краев, сильно бурлила и пенилась. Хороший получился год.

– Ты молодец. – Женщина протянула к Королеве руку. Бряцнули многочисленные металлические браслеты. Их приходилось носить, чтобы сдерживать рвущуюся наружу силу.

Сердца, в которых умирала любовь, приобретали одно удивительное свойство: они способны были создать настоящее чувство. Такая вот противоречивая шалость бытия. И теперь этих сердец наконец собрали достаточно. Если бы Королева не заблудилась в паутине последнего страха, страха ее жертв, все бы закончилось намного раньше. Как же кстати появился этот серый мальчик…

Маленькое красное существо с янтарно-оранжевыми глазами заурчало и потянулось вперед всеми щупальцами.

– Ты молодец, сестренка… – повторила женщина в черном и убрала с лица прядку вьющихся темных волос. – Теперь мы будем в безопасности.

* * *

Ноги сами привели Итана в парк. Сначала он честно пытался добраться туда, где потерял Кэйлин, но что-то внутри вдруг шепнуло: «Ты должен быть именно здесь». Волноваться же за мертвого джинна было бы даже глупо, – если бы Окделл не помнил, где очнулся сам после попытки выследить багровые тени. И эта Королева… Ее не оказалось рядом, когда Итан очнулся у фонтана, но, как она и обещала, выход он нашел. Правда, совершенно забыл, как именно ему это удалось.

Окделл всегда старался не пить: однажды попробовав пиво, он понял, что такие развлечения явно не для него. К тому же тетя Сара была замечательным примером человека, живущего полноценно и без спиртного. Но сейчас в голове тяжелыми пластами оседал туман, – такой вполне мог вызвать алкоголь – и Итан уже не был так в себе уверен. То ли винить во всем Королеву, то ли тени, то ли сон – ведь оставалась вероятность, что все происходит не наяву. По крайней мере, он очень надеялся на эту вероятность.

Ясная погода, жужжащие пчелки и радостное кряканье уток на пруду никак не вязались с мрачной подворотней и коралловыми архитектурными безумствами, сквозь которые пришлось продираться. В воздухе парил светоносный ореол, какой бывает только поздней весной или ранним летом, когда солнце тает, как расплавленное золото. На деревьях прямо над Итаном пели птички. Еще никогда Окделл не чувствовал себя таким чужим на этом празднике жизни. Он словно осквернял собой всю тишь и благодать – заявился сюда в изодранной одежде, с мутной головой и… О, боже, даже без очков. Первая же встреченная мама с коляской припустит от него бежать. И Итану очень повезет, если на бегу она не вызовет какую-нибудь необходимую в подобной ситуации службу.

Надо же было оставить розовый подарок Кэйлин дома! Итан не доверял мобильным телефонам, но не признать их полезности не мог. Если бы у него была возможность позвонить Кэй, он бы перестал беспокоиться. Хотя бы чуть-чуть.

– Итан? Итан!

Если бы не чья-то рука, схватившая Окделла за шиворот, он бы тут же ухнул за ограждение, прямо в утиный прудик, и распугал бы всех птиц.

– Ты чего тут делаешь? – Итана развернули, и он сполз по бетонной стеночке прямо на парковую дорожку. Пришлось поскорее прикрыть глаза – главное, не дать никому увидеть эти чертовы выбеленные зрачки и полнейшее отсутствие радужек.

– Ты… В порядке?

– Милый, пошли отсюда, он же пьян!..

– Подожди, я его знаю.

Итан отнял руку от лица. Над ним стояли Брайан и Лиз Ольсен. Та самая, на поиски которой они с Кэй и отправились. И что хуже всего, – под каблучками Лиз бурлили красными раскаленными красками живые тени.

* * *

Настоящая любовь. Ха. Ха. И еще трижды «ха».

Бригадиры ведали многое, многое повидали, прожили столько жизней, что хватило бы и божеству. И они знали, что встретить настоящую любовь сложнее, чем найти самого себя. Наверное, именно поэтому почти все Бригадиры были мужчинами. Женщины же – даже самые могущественные – продолжали верить и искать. В старых сказках, в заброшенных замках, в пробуждающих поцелуях, в каплях яда на губах влюбленных, в своих и чужих сердцах… Царица-Над-Улицами подошла к проблеме практически буквально. И, несмотря на жестокость действий, у нее кое-что получилось.

Ее собственное сердце так разрослось, что теперь совершенно свободно стояло рядом, шевелило щупальцами и сверкало оранжевыми глазами. В тех местах, где маслянистое красное тело касалось пола, от плит шел пар. Горячее сердце, молодое. Не Данко, конечно, – силой солнца тут и не пахло, Бригадир бы заметил. Зато в воздухе витала другая сила, терпкая, с горчинкой, пьянящая. Такую вполне можно было считать если не настоящей, то почти настоящей любовью.

– Назвалась Царицей, – готовься царствовать? – Странник шутливо поклонился, сообщая наконец о своем присутствии.

Женщина вздрогнула. Она, конечно, не заметила, что за ней давно наблюдают.

– Ты еще кто… – Она прищурилась, словно пыталась разглядеть створки дверей у незнакомца за спиной, а потом осеклась. – Человек без сердца.

– Не совсем верно. – Странник почти упал на скамью для прихожан и принялся разглядывать потолок, словно не замечая, как сердце Царицы, красная Королева, поползло вдоль стены. Готовилась защищаться, какая умница.

Багровая тень метнулась к скамье – Бригадир по-прежнему и не думал спасаться. Красное щупальце беспомощно разбилось об атрибут его истинной сущности – старый звериный череп, который скрывал лицо. Никакое сердце не сможет коснуться странника – даже такое могучее, как сердце Царицы-Над-Улицами. У Бригадиров много секретов.

– Просто не там ищешь, дорогая.

Женщина кинулась к Королеве, которая жалобно скулила, поглаживая покалеченную конечность. Неприятно, когда болит собственное сердце, пусть и не бьется при этом о ребра.

– Чего тебе нужно?

– Для начала я бы выпил. – Бригадир в мгновение ока оказался у чаши, в которой закипала любовь. – Правда, у тебя тут только концентрированные чувства, слишком крепко на голодный желудок. Тебе так не кажется?

Царица-Над-Улицами испуганно распахнула глаза.

– Нет… стой! Давай договоримся!

Она вскинула руки в защитном жесте, пытаясь закрыть распростертую на полу Королеву теней. Но Бригадир был быстрее. Да и долго думать не любил.

* * *

Итан считал, что все это выдумки. В фильмах частенько используют такой прием: все действия на экране происходят в несколько раз медленнее, чем должны, время для главного героя почти замирает, и он успевает в последний момент… Неважно что. Поймать любимую девушку, перерезать нужный провод, остановить поезд, машину или самолет, спасти Вселенную. Пусть даже сделать еще один вдох. Мир словно дарит ему пару лишних мгновений. И, кажется, ровно то же самое произошло сейчас с Итаном Окделлом, серым мальчиком, не помнящим своего прошлого.

Он видел, как покрывается красной костяной коркой лицо Лиз. Как по ее рукам словно бы течет краска. Как хищно открывается рот, обнажая окровавленные зубы. И как острые иглы когтей готовятся ударить.

С мистером Петерсоном было не так – он все-таки оставался человеком. А вот назвать человеком Лиз Ольсен уже не получалось. К тому же теперь Итан точно знал, что мало какое оружие причинит ему вред. Иглы когтей яростно врезались Окделлу в лопатку; он услышал лязг и сразу же – дикий крик девушки. Скорее всего, она сломала не только когти – сила удара была не маленькой.

Брайана Итан успел отпихнуть в сторону газона. Было бы не очень приятно, если бы он не рассчитал и перекинул приятеля через ограду в пруд, с другой стороны, – все лучше, чем лежать на дорожке хладным трупом с огромной дырой в груди.

Итан схватил Лиз за руку – ту, которая не пострадала, – и завел ей за спину. Наверное, это было следствием чтения комиксов про полицейских, а, может, просто рефлексом. Правда, коп бы спокойно застегнул на преступнице наручники, Окделл же понятия не имел, что делать дальше. Долго держать извивающуюся и кричащую девушку он не мог. Чудо, что поблизости все еще никого не было и на улицах не выли сирены.

Тени наконец додумались попросту утопить своего противника: Итан начал погружаться в асфальт. Но когда он ушел в багровую массу уже по щиколотки, Лиз вдруг прекратила дергаться и просто обмякла. Тени мгновенно слились с тенями обыкновенными, кровавая корка с костюма девушки пропала. Итан аккуратно опустил ее на дорожку.

Только теперь он поймал ошарашенный взгляд Брайана, который все еще лежал на траве и тяжело дышал. Похоже, Итану предстояло многое объяснить. Если все случившееся не окажется частью сна, конечно.

* * *

Вкус у настоящей любви оказался еще интереснее, чем аромат. Бригадир узнал горечь шоколада, кровавое железо, сладкую патоку и какие-то травы. В чаше было около семи пинт, но Бригадир осушил ее чуть ли не единым глотком. Такие дела не терпят промедления.

Он оторвался от сосуда и вздохнул.

– Такое ощущение, будто просмотрел штук двадцать ромкомов[5]. Запить бы чем…

Позади, на длинном церковном ковре, выла и корчилась Царица-Над-Улицами. Она сжимала в руках маслянистые отростки щупальцев Королевы и рыдала. На вкус ее сердце было похоже на то, на что похожи все людские сердца. На мясо.

– Только не говори, что у меня еще и усы остались. – Бригадир провел рукой по губам, стирая остатки жидкости. – Я из-за них не пью молоко.

Он проверил на всякий случай потайную нишу за алтарем, – некоторые знакомые священники хранили там вино – но ничего не обнаружил. Дурацкий собор. Под стать самоназванной царице.

Он поправил звериные кости на правом плече, со всей аккуратностью, на которую был способен, погладил сосуды, тянущиеся к затылку, и, перешагнув через продолжавшую рыдать женщину в черном, направился к выходу. Он решил пока вернуться к колокольне – она ему понравилась. Они с серебряным колоколом, кажется, нашли общий язык.

* * *

Все должно было закончиться не так.

Царица-Над-Улицами… Нет. Нет, это началось давно, когда у нее еще было имя, которое она не боялась называть всем, кто спрашивал.

Мэри Ридли. Мэри Галадриэль Ридли, потому что у ее родителей, как и у большей части того поколения, было время, когда они верили в лучшее будущее, творили, что хотели, и называли детей в честь явлений природы или любимых персонажей. В конце концов, какой может вырасти Галадриэль? Не обойдут ли девочку, будто не принадлежащую этому миру, все его ужасы? Почему бы не попробовать и не выяснить наверняка?

Мэри всегда любили, и она любила в ответ. Любила неумело, ошибаясь и спотыкаясь, как и любой начинающий. Ее вырастили в теплой атмосфере, без сильных потрясений, подальше от несправедливостей. Родители даже пытались удержать брак – с помощью детских ручек Галадриэль, которая улыбалась каждому из них с одинаковой искренностью.

Все закончилось если не катастрофой, то чем-то к ней близким. В системе координат Мэри Ридли не было места ошибкам, и в разводе родителей она обвинила себя. Ее сердце разбилось в первый раз. И с тех пор не переставало этого делать.

Мир оказался куда огромнее и равнодушнее, чем думала маленькая Галадриэль. Она моталась по стране от отца к матери, встречала людей, делала ошибки и старалась не разувериться в настоящей любви. Так старалась, что однажды решила находить ее буквально.

Ей подсказало это собственное сердце, которое однажды развернуло щупальца и заговорило. Мэри не удивилась, она вообще перестала удивляться, после того как ее мать посадили в тюрьму, а отец переехал в Мэпллэйр.

Чужие сердца разбивались еще проще, чем ее собственное, и пахли так остро, что учуять их можно было из любой точки города. У Королевы был отличный нюх и цепкие плети. А у Царицы-Над-Улицами – всеми улицами, потому что скрыться от нее невозможно, – безумная целеустремленность и собственная церковь.

И теперь все пошло прахом из-за кого-то более могущественного. Проклятого. Разве может хоть кто-нибудь жить без сердца? Даже Галадриэль?

Мэри Ридли плакала по настоящей любви и не знала, что меж ее ребер уже начал пробиваться росток – темный и плотный, как тени, которые прячутся по тупикам и подворотням.

* * *

– Кэй? – Голос у Итана был почему-то хриплым, но вполне узнаваемым. – Ты как?

Кэйлин открыла глаза и увидела асфальт, кровь и грязные ботинки Окделла.

– Сердце на месте?

– Что?

– Мое сердце на месте? Кажется, Лиз его вырвала…

Итан немного склонил голову.

– На месте. Его уже почти не видно, но, несомненно, на месте.

– Мне можно встать? Ничего не выпадет?

Итан поднялся с колен и подал ей руку.

– Нет, все хорошо.

Мисс Нод схватилась за серую ладонь и вновь оказалась в вертикальном положении.

– Что я пропустила?

– Я нашел Лиз. Она в порядке. Сейчас в больнице.

– Значит, все веселье… Драться пришлось? Как ты прогнал багровые тени? Встретил еще кого-нибудь?.. Итан?

Окделл вскинул голову. Кажется, он слишком задумался и пропустил все вопросы.

– Прости… просто… Я все жду, когда проснусь.

Кэйлинна грустно улыбнулась.

– Я тоже ждала, что проснусь однажды и буду вполне себе живая… – Она взяла Окделла под локоток и вышла вон из злосчастного переулка. – Не дождалась.

Почти минуту они шли в молчании. Что тут скажешь? Оба в крови – Кэйлин в своей, Итан в чужой. Грязные, немного пошатывающиеся и дезориентированные. Знакомые чуть меньше суток, но уже способные молчать вместе – так, что тишина эта казалась уютной.

Тем не менее сказать хотелось многое. Очень многое.

«Знаешь, я рада, что встретила тебя».

«Кажется, теперь ты мой единственный друг».

«Знаешь, все равно было весело».

«Мне страшно. Черт побери, мне страшно. Я все еще хочу проснуться».

«Знаешь, рядом с тобой не страшно умирать».

«Я хочу знать, что со мной происходит. Что с тобой происходит. Что не так с этим городом».

– Знаешь, я рада, что ты потерял очки. Они тебе совершенно не шли.

Окделл в ответ только хмыкнул.

Хорошо, что дом семейства Нод находился недалеко от парка. Может, хотя бы там Итану удастся проснуться?

История третья Лошадка для Элизабет

#Глава 1

Коты привычно гоняли бабочек-капустниц, прыгая сквозь маленькие надгробия с выбитым на них «Снежинке, Бабочке и Пушку. Спасибо, что вы были в нашей жизни». Солнце едва успело выкатиться из-за горизонта, а мистер Рихель уже выскочил из дома, по пути налетев прямо на призраков своих домашних животных. Естественно, он совсем ничего не почувствовал, даже холодка, который обычно обещают телесериалы. Элизабет проводила отца грустным взглядом.

На завтрак у нее были хлопья – цветные звездочки, которые рекламировал забавный песик в балетной пачке, – и стакан теплого какао. Обычно по утрам Элизабет ела овсянку, но сегодня был особенный день – день, когда не нужно заботиться о цвете своей пищи. Воскресенье.

Через пятнадцать минут по улице прокатил разносчик газет и ловко бросил свежий выпуск «Мэпллэйр Мэйл» на ступени дома семьи Рихель. Младший Билли Хостен решил подзаработать и теперь частенько гонял на велосипеде по важным поручениям редакции и почты. Элизабет, как обычно, вышла на крыльцо и забрала пахнущие типографскими чернилами листочки и письма. Она любила порядок и потому корреспонденцию складывала в специальный ящичек в прихожей.

Сегодня Элизабет собиралась в библиотеку. На днях она дочитала седьмую книгу о приключениях – вернее сказать, злоключениях – Тирании Тэррибл и решила, что пора найти себе нового героя. Тирания, конечно, была хороша, но почему, спрашивается, героини девчачьих книжонок обязаны покорять стаи парней и бегать от злобных тетушек в попытках сохранить наследство? Почему главная героиня книги не может, например, видеть и слышать тех, кто давным-давно почил на ближайшем кладбище?

Из этого можно было развернуть неплохую историю, а Элизабет прекратила бы переживать, что не обладает навыками вроде Идеального похлопывания ресницами или Спринта с важными документами в кармане.

Элизабет Рихель действительно видела мертвых. И речь не о Кэйлинне Нод, которую видели все, кто только поворачивался в ее сторону. А о тех, кто действительно умер.

Началось это в тот вечер, когда у мамы Элизабет, Памелы, случился инфаркт. Все произошло быстро: никто не успел с ней попрощаться, никому не пришлось сидеть возле ее постели и лить слезы. Памелы Рихель просто не стало, в один миг, словно кто-то задул свечу ее жизни. Элизабет и ее отцу пришлось тяжело. А еще тяжелее Элизабет пришлось, когда она вдруг заметила, что мама стоит в углу гостиной и печально качает головой.

Призрак не заговорил, но и этого хватило. Элизабет смогла сказать матери «Прощай», смогла сказать, как любит ее, как ей плохо и грустно. Потребовалось несколько истерик, чтобы понять: никто кроме нее не видит бесплотную тень. А после похорон мама ушла дальше. Ее увела щуплая тень в кроссовках с развязанными шнурками.

С тех пор Элизабет встречала немало призраков: дедушку Вэнити Ирвинг, родителей бедного Элвина Карвина, множество домашних животных, лихача Хаммера Грегсона, подружку Милли Растенкович и – однажды – целую вереницу теней, закутанных в плащи. Они прошествовали по улице – медленно, словно пробовали на устойчивость каждый камешек на дороге, покачивая желтыми фонарями на длинных жердях, которые несли с собой. Элизабет не могла к этому привыкнуть. Каждый раз, – особенно когда появился тот «парад» привидений, – душа уходила в пятки.

Внешне Элизабет старалась казаться спокойной. Это был своего рода защитный механизм: она не хотела, чтобы кто-то волновался, особенно отец, ему и так приходилось несладко. Он пропадал на работе, но Элизабет его не винила. К тому же ей всегда было, с кем пообщаться и поиграть: давно умершие Снежинка, Бабочка и совсем недавно почивший Пушок оставались во дворе. Выйти за его пределы они не могли.

Это воскресенье ничем не отличалось от прочих, и потому следующим в планах Элизы было чтение газеты. В «Мэпллэйр Мэйл», естественно, печатали местные новости, но иногда сюда попадали и происшествия в Сити или Пэлэс Роке. Сегодняшний номер сообщал о внеочередной очистке куска Ванахеймских болот, о закладке фундамента нового полицейского участка и о возвращении Лиз Ольсен. Элизабет вздохнула, пролистала сразу до раздела с рекламой и принялась рассматривать то, чем жил ее город. Ведь ничто не расскажет о городке лучше, чем рекламные объявления. Ну, разве что меню придорожных кафешек.

Люди продавали квартиры, предлагали работу, искали дом и деньги, кошек и собак, сообщали, что скупят все старые гвозди, снимут порчу или нашлют ее. Куча различных мест, от заправок до парикмахерских, предлагали свои услуги, завлекали красочными описаниями, картинками и цветными купонами на скидку. Мистер Поделескью продавал кактусы. Миссис Бэннер пыталась найти потерянных морских свинок и обещала в награду свои золотые серьги: старые леди особенно привязываются к живым существам, которые могут их терпеть. Супружеская чета Нод устраивала «подвальную» распродажу (которая ничем не отличалась от гаражной, просто продавались как раз вещи из подвала) – похоже, снова забыли, что их дочь не совсем мертва. Братья Лавре искали продавца на утреннюю смену. Гостиница «Гарантированный отдых» набирала персонал для новой прачечной. Какой-то Итан предлагал «избавить от проблем, которые сложно объяснить».

Вот это было странно. В смысле, нормально для Мэпллэйра, если знать, под каким углом на него смотреть. И потому особенно странно. Элизабет положила газету на стол, расправила листы и прочла объявление полностью, от начала и до конца.

«Появились проблемы, о которых не расскажешь соседям? Столкнулись с чем-то, чего не можете объяснить? Повстречали призрака, заглянули в логово теней или впали в немилость, прогневав канализационных монстров?

Сохраняйте спокойствие и звоните Итану. Он поможет».

Под объявлением значился номер телефона.

До раздела «Юмор» оставалось еще как минимум три страницы, Элизабет собственноручно проверила. Она закрыла газету, потом вновь открыла ее на разделе «Реклама», но объявление о сверхъестественных проблемах и не думало исчезать.

Элизабет пожала плечами и направилась к двери. В конце концов, у нее на заднем дворе играли с бабочками уже давно умершие кошки. Кто она такая, чтобы судить?

* * *

Кэйлин радостно улыбалась, подперев подбородок кулаками. В ее глазах горело предвкушение. Окделл не знал, что ей сказать.

– Ты решила вернуться к версии с детективом?

Кэй поднялась и присела рядом, расправив газетный лист.

– По-моему, вышло неплохо. Фамилию я твою не указала, а телефон…

– …знаешь ты одна, действительно.

– Ну, где твои бурные аплодисменты и благодарность?

Такой же полной энергии мисс Нод была тогда, когда потащила Итана к доктору, как и обещала. Вот только на месте его кабинета зарастал бурьяном фундамент, и под кустом репейника валялась металлическая табличка. Ни имени, ни должности там уже нельзя было разобрать, словно солнце и дождь старательно стирали их в течение многих лет. Других вариантов не нашлось: официальные медицинские учреждения Кэйлин называла бесполезными и обходила по широкой дуге. Зато новая знакомая увлеченно занялась другим вопросом – начала искать для Окделла работу мечты. И почему-то считала, что нашла.

Итан глянул на Кэйлин исподлобья – впрочем, по его белесым глазам, наверное, сложно было понять, как и куда он смотрит. С языка рвалось «Ты издеваешься?», но… насчитывалось достаточное количество этих «но», чтобы спросить о другом.

– Ты и вправду думаешь, что кто-нибудь позвонит? И потом, я же понятия не имею, как помогать людям в таких… случаях.

– Итан, да о чем ты? Мы же нашли Лиз и разобрались с тенями! Ты знаешь, что этих багровых тварюшек с тех пор никто не наблюдал?

– А как много человек наблюдали их до пропажи Лиз?

Кэйлинна задумалась, но лишь на секунду.

– Где-то около семи, включая меня.

– Серьезно?

– Точно тебе говорю. Я, потом Тощий Ирвинг, Кла…

– Хорошо-хорошо, я доверяю твоей памяти. Возвращаясь к вопросу. Ты хочешь, чтобы я избавлял людей от монстров? Как та девушка из сериала про носферату или Константин?

– Какой Константин? – Кэй нахмурила брови. – Не помню никого с таким именем.

– Это фамилия[6]. Хотя сравнение неудачное, у нас тут не демоны и одержимые.

– До такого еще не дошло, городу и без того хватает… Хотя насчет некоторых я бы засомневалась…

– Кэй, подожди… – Итан закрыл газету и положил ее на спинку дивана. – Пусть будет пока по-твоему, но если никто не позвонит в течение дня – прикрываем лавочку. Идет?

Он должен был насторожиться, еще когда Кэйлин охотно пошла на сделку. Но в тот момент его гораздо больше тревожила возможность повторения эпизода с багровыми тенями и их Королевой.

* * *

Сила Бригадиров могла быть разной: у кого-то – в музыке, у кого-то – в ударах, у кого-то – в правде. Слабость у Бригадиров тоже была – одна на всех. Ничего общего с серебряными пулями для вервольфов или осиновыми кольями для вампиров она не имела. Никому еще не удалось использовать эту слабость против Бригадиров или хотя бы передать свое драгоценное знание кому-то еще. Все было до того просто, что превращалось в трудновыполнимое, почти непосильное задание.

Из-за напитка с послевкусием слезливых мелодрам странник с севера поначалу ощущал себя слегка… странно. Несколько часов, – сразу после того как он нетвердой походкой покинул собор Святого Петра, – ему хотелось научиться летать. Не то чтобы это было совершенно невозможно, но со стороны (что он сам потом и понял) выглядело до неприличия глупо. Настоящая любовь, ее экстракт, выделенный из страха, крови и темноты, пьянил похлеще выдержанного виски. Бригадиру даже захотелось петь. И именно тогда он вспомнил, что иногда стоит все-таки подумать, прежде чем что-то сделать.

Помогла, как ни странно, яичница. Та самая, приготовленная коллективным разумом зеленых светлячков с болота. Пожаренное на зеленом же заблудившемся огне, приправленное мелко нарезанными местными грибами, блюдо совершило истинное чудо. Заставило Бригадира задолжать Игнес Фатуи услугу. А услуги Бригадира дорогого стоят.

* * *

Элизабет вздохнула пару раз так, как учила ее новомодная медитативная программа. Пара мелких выдохов, глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Не помогло. Внешне Элизабет оставалась, как и всегда, спокойной, но внутри била тревогу. Призраки… Призраки – это раз плюнуть, это ничего. Но то, что появилось на ее заднем дворе, в углу, за могилами кошек, было явно не призраком. Чем-то другим, чем-то, чего она не могла понять.

Ее рука сама потянулась к телефону, набирая заветные цифры из странного утреннего объявления.

* * *

Итану позвонили через час после утреннего кофе в доме Нодов. Воскресенье, похоже, переставало быть выходным.

Ведь для мэпллэйровских «проблем» выходных не существовало вовсе.

#Глава 2

Книга о городских легендах Мэпллэйра была намного тоньше телефонного справочника с желтыми страницами. Это могло показаться странным, но только поначалу, потому что все легенды маленького городка на окраине Ванахеймских болот происходили здесь и сейчас. Никто еще не начал вести какое-то подобие хроники. А газетные статьи об огромных камнях, которые катились сами по себе, о звоне давно упавшего колокола или возвращении из мертвых часто воспринимались людьми как очередная удачная выдумка. Обыватели были убеждены, что каждая такая история обеспечивает журналиста на несколько месяцев вперед. Они не хотели вдаваться в детали, чтобы вдруг не разубедиться в своих четких, логичных доводах.

Библиотекарь в Мэпллэйре существовал в единственном экземпляре, как, собственно, и библиотека. Мало кто в нее заглядывал: в основном студенты да сотрудники полиции или редакции. У детей и преуспевающих взрослых были дела поважнее – потому Эвермор Купер и нес свою вахту лишь время от времени. Библиотека открывала свои двери, когда Эвермор просыпался после очередной полной событий ночи, – то есть после обеда. А уже через несколько часов работы Куперу становилось скучно, он бесцеремонно выгонял посетителей и шел домой или в ближайший бар.

Итану и Элизе повезло: они подошли к темному зданию библиотеки как раз после обеда. Оно напоминало карикатурное изображение поместья доктора Джекилла со старых иллюстраций, и девочка мрачно взглянула на Окделла, словно бы вопрошая, зачем они вообще здесь оказались.

Поначалу они, конечно, пытались найти информацию более быстрым и удобным способом: воспользовавшись компьютером Эвана Нода. Отец Рихель считал компьютеры творением дьявола и дома такой опасной техники не держал, Итан даже не задумывался особо о ненужном ему, по сути, агрегате – и только родители Кэйлин не отставали от технического прогресса. Но даже «волшебная коробка» не дала никакой подсказки. Нечто, найденное Элизабет во дворе, оставалось неизвестным.

Кэйлинна сама вызвалась остаться и посторожить: она единственная подвергалась минимальному риску, умереть-то она не могла. Впрочем, никто и не считал, что странное существо способно убить. По крайней мере, не в нынешнем состоянии. Разве что мысленно, если оно вообще способно думать. Так что мертвый джинн Мэпллэйра расправила белую юбку, присела прямиком на мокрую траву, ничуть не заботясь о внешнем виде, и помахала Итану и Элизабет ручкой. Окделл горестно вздохнул, взял девочку за руку и зашагал в сторону Магнифисент-Роуд. Кэйлин и не собиралась скрывать, что счастлива до безумия. Она была уверена, что кто-нибудь обязательно откликнется на объявление. Хотя даже она не ожидала, что это случится так скоро.

* * *

Некоторых детей называют в честь знаменитых спортсменов, политиков или хотя бы событий. Эвермора Купера же мамочка назвала в честь строки из своего любимого стихотворения[7]. Читала она неважно – когда к тридцати осилила первую часть словаря, радовалась как дитя, – и потому имя сына тоже получилось не совсем таким, каким задумывалось. Миссис Купер еще и обладала воистину ужасным почерком: в роддоме все даже привыкли звать малыша Эверноуп. Потом, получив по коробке дорогих заморских конфет, врачи, конечно, осознали свою ошибку, но было уже поздно. Любимым словом сына четы Купер стало слово «нет».[8]

Эвермор часто и со вкусом отказывал.

Отказывал детям в помощи с поиском интересующей книги. Отказывал пунктуальности и чувству долга, когда каждое утро выключал будильник. Отказывал себе в десерте. Отказывал девушкам. И парням. И вообще любому, что осмеливался заговорить с ним о личных отношениях. Вся его жизнь сводилась к чтению, единственной настоящей любви. Иногда, выпив лишнего, он признавался, что любовь эта вполне взаимна, начинал вещать что-то об убежище, которое книги могут подарить, о страстных и страшных ночах… В такие моменты его приятели – удивительно, но на вечер ими становились все, кто заходил в тот же бар, – одергивали Эвермора, надевали ему на голову старый изодранный козырек и отправляли домой отсыпаться.

Эвермор Купер был странным даже по меркам Мэпллэйра. Он, конечно, не носил на голове гнездо и не доказывал всем, что устрицы завоевывают мир, зато предпочитал обычной одежде шарф с кисточками, ботинки с загнутыми носами и жилетку с медными пуговицами, хрустящую, словно бумага. А кепку-козырек, прожженную в двух местах сигаретой, он не снимал даже в помещениях. Шарфы Купер постоянно менял: у него были клетчатые и полосатые, с завитушками, морскими волнами и листьями.

Сегодня с темно-синего шарфа на хмурую Элизабет и немного взъерошенного Итана пристально смотрели вязаные совы. Элизабет моргнула и готова была поклясться: одна из сов подмигнула в ответ.

– Чем могу? – Библиотекарь отложил в сторону книгу, которая скрывала его длинный нос и острые скулы. Купер был похож на циркуль. На странно одетый, но вполне приятный циркуль с очками-половинками.

Итан открыл рот, но ничего многозначительнее мычания выдавить не смог. Элиза, успевшая снова взять себя в руки, помогла ему:

– Нам нужна книга о мэпллэйровских легендах.

Купер прищурил глаза, – в полутьме библиотеки они казались особенно яркими – а потом указал куда-то направо.

– Нижний ряд, полка сорок два, не шумите, – пробормотал он, вновь открывая книгу. Он продолжил чтение, даже не взглянув больше на посетителей. Может, он не стал бы отвлекаться, даже если бы они вдруг начали танцевать ламбаду.

Элизабет кивнула, взяла Итана за руку и потащила в указанном направлении. Отчасти это была маленькая месть за то, что всю дорогу до библиотеки он тащил ее, как на буксире. Она же не виновата, что была немного в прострации – в конце концов, не каждый день увидишь такое в своем дворе.

* * *

Кэйлин поерзала, удобнее устраиваясь на облюбованном куске газона. Ей давно уже хотелось как следует изгваздать эту чересчур светлую юбку – желательно в чем-нибудь не отстирывающемся. Гораздо проще было ее выкинуть, но Кэйлинна не искала легких путей. После смерти это потеряло не только шарм, но и смысл.

Утробное урчание, за которым последовали плеск воды и звук, похожий на равномерное постукивание камешками по стеклу, заставили Кэй подпрыгнуть на месте. Дрожь пробежала по спине, тихий внутренний голосок тревожно запищал: «Не оборачивайся!», но мисс Нод, к сожалению, была чересчур любопытной.

На месте того кошмара, что показала им Элизабет – переплетенных трубок, пластинчатых рогов, деревянных щепок, тонких цепочек, которые скреплялись друг с другом какой-то буро-синей дышащей массой, – лежал широкий кусок отмирающей голубоватой плоти, на которой…

Кажется, шутливое предположение Итана о яйце или зародыше внеземного происхождения оказалось недалеко от истины.

Хотя в Мэпллэйре истина всегда была где-то рядом.

* * *

– Кажется, я нашел. – Итан перевернул страницу, скинул лежащие на развороте обрезки магнитной пленки (и откуда только взялись?) и прочел предложение полностью.

Элизабет молча выслушала его, пару раз кивнула, а потом захлопнула пыльный томик, который читала сама. Она вернула книги на полки и протянула Окделлу темные очки: он снял их, чтобы лучше видеть старинный шрифт с загогулинками.

– Что ж, теперь мы хотя бы имеем представление о том, что…

Окделл не успел договорить – в тишине библиотечного зала разлилась телефонная трель. Музыкальная тема из фильма, его собственный звонок.

Эвермор Купер, казалось, телепортировался – иначе он бы просто не смог так быстро появиться за спиной Итана. Длинные пальцы библиотекаря схватили телефон, хлопнули розовой крышкой со стразами и кинули мобильный на пол.

– Эй! – Окделл начал было возмущаться, но Купер уже пнул мобильник ногой.

Тот с невероятной скоростью проскользнул в сторону выхода и стукнулся о тяжелые библиотечные двери.

– Вон, – тихо произнес Купер, посмотрев прямо в глаза затихшей Элизабет Рихель. – Извиниться можно на том же месте, в то же время.

Только оказавшись на улице, Элизабет наконец разрешила Окделлу говорить.

– Что это такое было?!

– Наш уважаемый безумный библиотекарь любит правила. Но только библиотечные. – Девочка фыркнула и поправила свою красную в горошек кофточку. – Нарушишь одно – можно извиниться. Два – еще куда ни шло. Но когда Купер потеряет терпение… В общем, лучше его не злить.

Итан обернулся на библиотеку. Ее темные окна словно пожирали дневной свет, а островерхая крыша, казалось, скоро сползет на мостовую. Наверное, стоило все-таки прислушаться к словам человека, который прожил в Мэпллэйре всю жизнь. Кэйлин не соврала насчет теней. Вряд ли Элизабет зря предостерегает насчет библиотекаря. Должен же быть у каждого уважающего себя городка свой сумасшедший.

– Он не показался мне безумным… – Итан осторожно озвучил одну из случайных мыслей, крутившихся сейчас в голове.

– Он читал книгу вверх тормашками, с закрытыми глазами и стоял за стеллажами все то время, пока мы искали информацию. Кстати, Купер ненавидит слово «информация». Лучше забыть о его существовании, когда находишься в радиусе мили от библиотеки.

Окделл не нашелся с ответом. На ум пришло только «Как маленькая девочка могла все это заметить? И как я мог все это проморгать?»

– И как перед ним извиняться?

– В баре, – незамедлительно ответила Элиза. – Выпивкой, историями или игрой на раздевание.

Эта девочка была слишком взрослой.

Кэйлин, напротив, была слишком маленькой.

А он… Итан был просто непробиваемым. Идиотом.

* * *

Бригадир задел пальцем паутинку, и она завибрировала, разнося по всей пещере высокий чистый звук «соль». В самой глубине, там, где густела и сворачивалась тьма, зажглись белесые огоньки. Клацнули чьи-то челюсти. Бригадир улыбнулся, продолжая идти вперед и задевать струны-паутинки, отзывающиеся целой гаммой нот. Было бы совсем забавно, если бы нити светились в темноте.

Порыв ветра ударил в нос запахом давно забродивших ягод и кипящего яда. Кожу защекотали чужие волосы, которые почти ничего не весили. Дыхание сквозь ряды острых зубов словно выжигало воздух.

– Тук-тук. – Бригадир поднял руки над головой, отцепляясь наконец от нитей гигантской паутины.

Сквозь рычание и вой тысячи голосов прорезалось ответное:

– Уходи, пока цел…

– Как-то неприветливо встречают гостей. – Бригадир пожал плечами. – А я ведь переполнен любовью.

Кто-то втянул в себя воздух.

– Не вру, правда – всех люблю, на веки вечные.

Его вновь обдало ветерком – молчаливое существо уже было сзади, за спиной. Что-то длинное, тонкое и острое коснулось раны на затылке Бригадира. А он-то думал, что хорошо ее спрятал.

– Ауч! Ладно, может, насчет веков я несколько недоговариваю.

Когти существа пробежались по жилам и артериям, тянущимся из проломленной головы к костяной медвежьей лапе, неспокойным грузом, подобием эполета лежащей на плече Бригадира.

Надо же, и это видит.

– Зачем ты пришел? – Бригадир снова уловил чужое дыхание в опасной близости от своего чувствительного носа. Парочка ядовитых капель, кажется, попали на одежду.

– Говорить правду, конечно, – осклабился он.

В следующую секунду медвежья лапа оказалась на его правой руке – на манер смертоносной перчатки Фредди Крюгера. К дыре в затылке от нее тянулись кровавые ленты. Костяные когти замерли в полудюйме от одной из нитей-паутинок.

Зловонное дыхание участилось.

– И ты меня даже выслушаешь, – довольно уточнил Бригадир.

Он чертовски любил эту работу.

* * *

– Что теперь? Ты… тебе нужна какая-нибудь помощь?

Итан замялся, не в силах подобрать нужных слов. Элиза вела себя слишком спокойно для девочки, на лужайке у которой призрачные кошки гонялись за существом, вылупившемся из портативной Преисподней. Впрочем, Кэй, с детской непосредственностью наблюдавшая за играми новорожденного, тоже не выглядела обеспокоенной.

– Пожалуй, нет. – Элизабет поправила выбивающуюся из прически прядь. – Теперь, когда мы знаем, что это, мне уже не так страшно. Да и моим кошкам он нравится.

Итан никак не мог привыкнуть к мысли, что девочка видит призраков. По сравнению с мертвым джинном это могло бы показаться сущим пустяком, если бы в какой-то степени не доказывало: жизнь после смерти существует, по крайней мере, для тех, кто чего-то не успел. И не только для людей, если вспомнить Снежинку, Бабочку и Пушка.

– Ты… – Итан покосился на остатки «скорлупы», из которой торчало что-то, похожее на рога изобилия со старинных картин, и лилась на газон какая-то мутная тягучая жидкость, – уверена?

В воздухе повисло суровое «мяу» – длинные тонкие ноги с перепонками и разветвленными копытцами подогнулись, и взъерошенный мокрый жеребенок упал на траву. «Инопланетное яйцо» оказалось пристанищем для маленькой водяной лошадки с синей шерсткой и огромными глазами, полными звезд. Таких существ называли келпи[9], и, судя по библиотечной книге, в Мэпллэйре их однажды уже видели. Больше трех сотен лет назад дочь местного фермера тоже нашла и выходила водяного коня. Он стал ее Буцефалом: до самой смерти защищал хозяйку от бед.

– Вполне. Можете подождать тут, я отцу позвоню. И заодно принесу воды. – Мисс Рихель поднялась с газона, направилась к дому, а потом все-таки уточнила еще раз: – Вы точно оба это видите?

Громогласное «Да!» Кэйлин совсем заглушило короткое «Угу» Итана. Наблюдая, как закрывается прозрачная дверь и темноволосая девочка исчезает в коридоре, Окделл в очередной раз подумал, что она все-таки слишком разумная для своего возраста.

Но все-таки каждый ребенок мечтает о пони, даже те дети, у кого отцы почему-то не жалуют животных. И Элизабет Рихель не стала исключением.

* * *

Орсо была ткачихой. Подобно мойрам или норнам[10], она разматывала клубок судеб, разъединяла жизни, обрывала существование, растила слабых и рубила сильных. Ее подземная пещера состояла из сотен миль сверкающих тоннелей, и она хранила там величайшее сокровище. Свою сеть.

Никто уже очень, очень давно не находил вход, скрытый когтями болотных деревьев. Мало кому это действительно было под силу. Дороги проводили мимо туристов, заблудившихся местных и любопытных детей, но обмануть Бригадира они не смогли.

– Никогда не понимала, почему все так боятся твоей правды.

В свет, пробивающийся внутрь пещеры, Орсо вползла, чуть покачиваясь, медленно перебирая всеми восемью суставчатыми лапами. Кожа ее была белой, как ангельские крылья, а редкая шерсть и волосы, обрамляющие узкое исхудавшее лицо, – ядовито-розовыми. По тому, как она передвигалась, как упиралась руками туда, где ее человеческая талия перетекала в громоздкое паучье тело, было ясно одно. Ткачиха судеб голодала.

Когда пропускаешь сквозь пальцы чужие судьбы, вытягиваешь нити жизней, сматываешь их в клубки, – обычных мух уже недостаточно. Под мухами подразумевались, конечно, заблудившиеся олени, стайки лягушек и прочие деликатесы, которыми Орсо привыкла питаться, пока кожа ее еще не обесцветилась. Но с каждым годом ей хотелось все больше и больше, пока однажды мясо не начало отдавать на вкус ядом, а кровь – гнилой водой. Бригадир знал таких и прежде. Это сложно – обладать огромной властью и не злоупотреблять ею. К счастью, задача Бригадиров чаще всего сводились именно к злоупотреблению. Клин, как говорится, клином.

– Правды все боятся. – Он пожал плечами и развел руки в стороны, вновь показав когти и алые жилы, на которых они держались.

– Тебе даже в глаза толком не посмотришь. Я думала, нужно смотреть прямо в душу, когда собираешь правду.

– Так тоже неплохо. Клыки-то мои ты видишь.

Орсо покосилась на звериный череп, который Бригадир носил на манер шлема. Из-под массивной челюсти была видна ухмылка. Вечная саркастическая ухмылка Бригадиров, приправленная расползающейся по подбородку любовью. Чертовски забавный эффект.

– И что ты пришел сказать? Или просто перережешь все мое кружево и спляшешь на его останках самбу?

– Паучиха Орсо. – Голос Бригадира вдруг потерял свою прежнюю насмешливость, стал глубже и вкрадчивее. – Ты пожираешь чужие судьбы. И я здесь именно поэтому.

Он не успел. Плотные белые нити – почти бинты – стянулись в кокон, задние лапы паучихи резко потянули назад, и Бригадир очутился под потолком, в плену клейких судеб.

Орсо закрыла два глаза – остальные шесть продолжили смотреть – и улыбнулась, ощеривая вторую челюсть.

Она была голодна. И почти уверена, что Бригадиры на вкус не хуже чужих судеб.

* * *

– Что это? – Итан принял из рук Элизабет черный шуршащий пакет.

– Не волнуйся, всего лишь парочка призраков на случай войны.

Итан разжал пальцы, и пакет плюхнулся на траву. Кэй захихикала.

– Ит, успокойся, она шутит! – Мертвый джинн Мэпллэйра подошла к водяному жеребенку и почесала его за гребешком. Синяя кожа была на удивление мягкой.

– Ты умеешь шутить?

Элиза нахмурилась.

– Я выгляжу достаточно оскорбленной, чтобы ты в это поверил?

– И что там? – Итан поднял пакет, все еще не решаясь его разворачивать. Судя по небольшому весу, внутри и вправду могла прятаться парочка эктоплазматических тварей.

– Благодарность. Залезла в копилку – все-таки вы мне помогли. Разделите сами, я в этом не мастер. – Элиза поправила бантик на подоле платья и взяла маленького келпи на руки. – Надо же, какой легкий и теплый!

Элизабет улыбнулась так искренне и по-детски, что Итан посчитал это куда лучшей наградой за свои труды. Впрочем, труды заключались в сдерживании паники и посещении библиотеки. По сравнению с багровыми тенями, охотящимися за чужими сердцами, дело было плевым.

– Элиза, не стоило. – Итан совсем смутился. – Всего лишь книжки…

– Глупости говоришь. Я знаю много легенд, но почему-то не слышала о всяких водянистых пони. К тому же мистера Купера я одна не выдерживаю…

Итан промолчал. Что тут скажешь? Библиотекарь и ему не особо понравился. Как вообще может понравиться парень, который тенью следует за тобой и бросается чужими телефонами? Повезло еще, что розовый подарок Кэйлин оказался совершенно неубиваемым.

– Тогда… – Итан поправил очки и покосился на жеребенка, который почему-то вперился в него немигающим взглядом. – Всего тебе хорошего, был рад познакомиться.

Элизабет с готовностью пожала протянутую руку своей маленькой ладошкой. Проводив друзей до низенькой калитки, Мисс Рихель рассеянно почесала келпи за напоминающим ракушку ухом и подумала, что Мэпллэйру повезло. Вряд ли еще какой городок в округе похвастается мертвым джинном и серым парнем, которые готовы за «спасибо» разбираться со всякого рода чертовщиной.

В это же мгновение маршрутный автобус на полной скорости выскочил из-за угла. Казалось, за ним гонятся: с чего бы еще водителю так нестись по главной улице, где и ограничения установлены? Кэйлинна среагировала мгновенно – сказывалась нежелательная практика. Параноиком тому, кто не способен до конца умереть, не стать, но вот внимательность сама стучится в двери.

Итан пулей выскочил на тротуар, – так сильно его толкнули – и бок автобуса ударил Кэй, которая, кажется, сама подставила плечо. Остановить автобус она все равно не смогла (в конце концов, на нее же не воздействовали гамма-лучи), и потому Окделл, обернувшись, увидел только белый кусок ткани на темном асфальте.

Кровь была повсюду. Бешеный автобус даже не остановился.

#Глава 3

Эва Моралес каждое утро просыпалась в своей постели. Выключала назойливый будильник, чистила зубы, выпивала чашку кофе и надевала форму: штаны, рубашку, куртку и кожаные сапоги. Пристегивала пистолет со звучным названием «Патриот» и проверяла нож в потайном кармане. Приводила в порядок вьющиеся каштановые волосы. Запирала дверь, здоровалась с соседкой, выгуливающей своего пса в шесть утра вот уже целых три года подряд, и переходила Драконий мост. Прямо за мостом, на пересечении Седьмой авеню и Хвойной улицы, находилось невзрачное здание, куда редко заглядывали гости. Оно и было постоянным местом работы Эвы, детектива местного отделения полиции под номером восемьсот восемь. Весь путь от дома занимал у нее не больше десяти минут, и потому ночевать в участке ей не приходилось. Хотя с таким уровнем преступности, как в Мэпллэйре, на работе вообще никому из отдела ночевать не приходилось.

– Йо, Эва!

Барон уже ждал на своем обычном месте, за углом. Штопаный цилиндр покачивался в такт его дерганым движениям, а рука с пустой консервной банкой дрожала. Видимо, давненько не колдовал.

– Барон! – Моралес отвесила шутливый поклон и пронесла руку над банкой.

Звякнула монета. Эва машинально заглянула внутрь – никаких денег. Никто и никогда не жертвовал Барону ни цента, тем не менее они всегда оседали на дне посудины из-под консервированных ананасов. Эва не любила ананасы. И не верила в вуду, хотя продолжала звать Барона Бароном. Это было так же естественно, как называть кофе без сливок черным.

– Сколько сегодня?

– Ровно на одного восставшего мертвеца. – Попрошайка качнул цилиндром, с которого тут же посыпалась какая-то зеленоватая пыль.

– Отличный улов, – одобрила Эва и прошла дальше. Она каждое утро играла в эту игру, и ей до сих пор не наскучило. Иногда рутинность была только на пользу.

Колокольчик над дверью участка захлебнулся собственным звоном и умолк. Синтия Таунт скосила на Эву глаза и поджала губы. Билл Вар отсалютовал чашкой и тут же опрокинул на себя кофе. Колоридж МакФэдью кивнул, не отрываясь от спортивной колонки в газете. Когда-то он был главой отделения – тогда его прозвали Бездушным – но из-за какой-то неприятной истории заслужил понижение и теперь сидел за столом напротив Моралес. Он единственный кроме начальника работал здесь чуть ли не с самого торжественного открытия.

Они не были напарниками, но Эва частенько прислушивалась к Колориджу: за его плечами осталась, может, и не самая успешная карьера, зато там же были бесценный опыт и стабильный брак. Свою жену Колоридж чуть ли не на руках носил уже почти двадцать пять лет. Прозвище ему подходило: рыжеволосый коп, любящий поорать, к тому же у рыжих, как известно, нет души. Нынешнему составу восемьсот восьмого отделения это прозвище не то чтобы нравилось, за исключением, конечно, Синтии: отвергнутая женщина могла бы называть МакФэдью и похуже. И всем с пеной у рта доказывать, что он действительно обделен такой тонкой материей, как душа.

– Как сыграли? – Моралес опустилась в кресло и скрестила на груди руки.

Колоридж был страстным фанатом хобгола – спорта, где две команды играют одна на земле, другая в воде, забивая на выделенные участки поля противника восемь мячей. Раунд здесь длился до последнего мяча на участке, а еще игрокам выдавались ласты: даже тем, чья половина поля находилась на суше. Спорт мог бы показаться странным и неприглядным, но коллега не пропускал ни одного матча, а матчи эти проходили каждый день. Так что заданный Эвой вопрос всегда был актуален.

– «Кленоломы» продули. А я на них полдоллара поставил.

Чашка карамельного латте. Большая потеря для мистера МакФэдью. Эва хотела посочувствовать, но тут к ее столу пролавировала Синтия – светловолосая и бледная – и грохнула на него тяжеленную папку. У Моралес были подозрения, что коллега носит эту папку с собой исключительно для того, чтобы стучать по столам. Хотя наверняка она с удовольствием опустила бы ее и на голову несчастного Колориджа МакФэдью, которому никак не могла понравиться. Даже после нескольких часов в пабе.

– Лавка Тайлер, – отчеканила Синтия, и Эва безуспешно попыталась подавить раздраженное «Да ладно!».

– Шутишь? – Колоридж оторвался от газеты и недоверчиво посмотрел на Таунт. Из-за очков и лысеющей макушки он походил на школьного учителя, которому очередной ученик рассказывал сказку о том, как его домашнее задание съела собака.

– Ограбление со взломом. Пропало…

– …четыре серебряных ложки, нефритовая статуэтка кота и камертон, – хором закончил весь отдел, даже Вар, очищающий рубашку от кофейного пятна.

Мисс Тайлер заявляла в полицию уже пятый раз за последние две недели. Список украденного никогда не менялся, детективы находили следы взлома, а затем и сами вещи, которые аккуратно стояли на полках. Создавалось впечатление, что соседские мальчишки просто повадились разбивать окна магазинчика, но мисс Тайлер клялась, что слышала внутри подозрительный шум. Отказать в помощи было невозможно: старушка приходилась родственницей кому-то наверху, и разгребать жалобы на неуважение к гражданам не хотелось. Особенно теперь, когда самым страшным преступлением месяца было преднамеренное убийство уток. Пусть и совершенное из мести. Виновный утверждал, что проиграл этим крылатым неудачникам все свои деньги и мстил за то, что они оставили его на улице и без гроша. Мужчина отправился в Мягкий Дом, а полицейские выудили из пруда кошелек, несколько отрезанных карманов и небольшой сейф, в котором плавали остатки облигаций одной из ведущих компаний по производству игрушек.

– Тем не менее то же окно, подозрительный шум и очень взволнованный голос. Разобрались бы. – Синтия бахнула папкой еще раз, видимо, для острастки, и удалилась в свой угол.

– Что ж, Эви, это на тебя. – Колоридж бесстрастно перевернул страницу газеты и снова углубился в чтение, судя по появившейся на лице скабрезной улыбке, анекдотов. – Передавай своему металлолому привет.

«Металлолом» коллеги называли бьюик Моралес. Он все еще был на ходу то ли чудом, то ли потому, что оставался единственной машиной, остов которой не вытаскивали периодически из тумана на двадцать девятом шоссе. Эва отточенным ударом подошвы врезала по ножке стула МакФэдью, и это заставило его снова оторваться от газеты.

– За правду не бьют, Моралес!

Крик МакФэдью догнал Эву уже на выходе в коридор, где она, поколебавшись, свернула налево и почти тут же услышала дикий визг колес. И крики.

* * *

А он-то надеялся, что хоть кто-нибудь в этом городишке его удивит.

Орсо попыталась его съесть. Подумать только, словно они в каком-то крупнобюджетном ужастике. Посмотрите, у режиссера даже хватило денег на полноценную действующую модель монстра. Именно из-за таких правдоподобных механизмов и уходят на пенсию в тридцатник.

Конечно, паучиха не была дорогим спецэффектом, но кое-что общее у нее с ними было. Красивый «пшик!», который в реальности не сотворит ничего разрушительного. Хранительница судеб чуть не сломала все свои зубы об истинную сущность Бригадира.

Нити действительно были очень прочными, как и любая паутина гигантского арахнида. Из такой не выбраться ни по мановению руки, ни по мановению волшебной палочки. Только не стоило забывать, что эти нити – прежде всего судьбы, линии жизни, испещренные неровностями и препятствиями. А ломать жизни Бригадир умел играючи.

Главное в таком деле – найти точку, с которой все пошло «не так». О, люди так любят винить обстоятельства! «Все пошло наперекосяк сразу после похорон Фредди». «Меня преследуют несчастья, с тех пор как я променяла парикмахерскую Мишель на другого мастера». «Во всем виноваты геомагнитные бури и вспышки на солнце, точно тебе говорю!» Еще смешнее, если клеветать начинали на саму судьбу. Да что она сделает, если это ты дурак, если это ты превратил себя в посмешище, если ты изменил жене с ее лучшей подругой? Судьба – всего лишь лента. Она не зря белая: на ней можно писать все, что угодно. Точки изменений? Скорее, необдуманные поступки, которые в масштабах одной жизни могут привести к краху. Например, вполне подойдет прилюдное оскорбление какого-нибудь родственника. Если он обладает неустойчивой самооценкой и тягой к драматизму, и его потом обнаружат висящим на люстре, то судьба не отвесит тебе хорошего пинка. Вполне возможно, этим займется карма – но судьба останется ни при чем. Она же лента. Она ждет твоих поступков, а не определяет их. Скорее всего, это твое внутреннее чувство вездесущей вины вдруг начнет выписывать кренделя, о которых сознание и не догадается. Каждое утро вина станет шептать: «Ты недостоин», а ты даже не будешь об этом знать. И вскоре ты лишишься работы, потом очнешься в грязном притоне со шприцем в вене и дилером между ног и вдруг поймешь, что сам вел себя к такому концу. Правда, одурманенный рассудок не запомнит этого осознания – и ты снова проклянешь судьбу.

Человек сам себя наказывает, не нужна никакая Вселенская воля. Она только делает расклад. Карты переворачиваешь ты сам.

Бригадиры не переворачивали карты. Они ими были, без сдающего и без шулера. Да и власть их распространялась не столько на людей, которые могли со всем разобраться сами, сколько на тех, у кого подсознание не обладало знанием Абсолютной справедливости. Вышедшие за грань – или из-за нее. Людям до таких существ один шажок – стоит только превратить свою чистую линию судьбы в клочки, которые случайным образом опустятся на дно. Дно – не всегда Тьма, не всегда ад и не всегда хаос. Дно – это основание. А от того, в какую фигуру сложатся обрывки белой ленты, зависит, насколько удачливым ублюдком ты станешь.

Люди со сломанными судьбами имели все шансы достигнуть дна – а заодно и лишиться покровительства собственной рассудительной души. В Мэпллэйре, как сказал Трехглавый Зверь, были такие жители. Бригадир еще непременно займется ими, а пока…

Паучиха шевелила культей, оставшейся от ее правой передней лапы, и молча плакала. Слезы лились из всех восьми глаз, застревали в шерсти и падали в лужу розовой крови. Да-да, у местной мойры была розовая кровь, как пунш на день Святого Валентина, – и почему-то это особенно забавляло Бригадира.

– Полагаю, ты теперь до конца своих дней будешь исправно сматывать нити в аккуратные моточки и станешь вегетарианкой. Совсем вегетарианкой. – Он провел рукой, на которой все еще держалась костяная лапа, по натянутой над землей паутине. Нити отозвались, словно струны.

– Ты проиграешь… – прошипели тысячи голосов паучихи Орсо, и волосы на затылке Бригадира помимо воли встали дыбом. Как было бы хорошо сейчас оказаться на сгоревшей колокольне, рядом с приятелем-колоколом.

– Конечно. – Мужчина осклабился, поправил сапоги, поплотнее завернулся в плащ и направился к свету. – Рано или поздно.

И кто сказал, будто в тоннеле нельзя идти на свет?

* * *

Если Кэйлин успела привыкнуть не только к смертям от колес автобуса, но и ко множеству других, Итан этим похвастаться еще не мог. Его трясло от одного взгляда на прошибленную девичью голову и лужу крови на асфальте, которая из-за темных очков казалась почти черной.

– Кэй?

У него и руки дрожали – ощутимо, как у заправского алкоголика. Кэйлин даже не удержалась от смешка и тут же закашлялась: один из выбитых зубов попал прямо в горло.

– Вот ведь… – просипела она, хватаясь за рукав рубашки Окделла и поднимаясь. – Ну и кто так сильно загадывал желание?

Элизабет как ни в чем не бывало подошла к истекающей кровью подруге и серьезно произнесла:

– Не я. Кажется, ты говорила, что научилась не слушать мою семейку. Единственное, чего действительно хочется, так это чтобы отец не задавал лишних вопросов про Билли.

– Билли? – Кэйлинна криво улыбнулась.

– Надо же было его как-то назвать. А это точно он, я проверяла.

Жеребенок хмуро молчал – нельзя было понять, как он относится к выбранному имени. А то, может, он всю жизнь мечтал быть Грозовым Мачо?

– Ты как? Ты что – умерла?

– На этот раз как-то быстро вышло, даже цвет шнурков не углядела, – задумчиво протянула Кэй, оценивая ущерб, нанесенный нелюбимой белой юбке. – Думаю, глубина дырки в моей голове сказала вам о многом.

Кусочек ее черепа медленно вернулся на свое законное место и начал обрастать кожей. Окделл почему-то вспомнил видео про рост цветов, которые в несколько раз убыстряют для передач о дикой природе. Мертвая регенерация Кэйлинны Нод была чем-то похожа на такие вот манипуляции.

– Очень больно? – В глазах Итана наверняка сверкала непритворная обеспокоенность, но, к счастью, по его глазам даже без черных стекол было сложно что-либо понять. Кэйлин вряд ли нужна была жалость. Она только-только втянулась в череду приключений. Инопланетное яйцо, милый маленький келпи и взбесившиеся автобусы – и все в один день. Да это ж праздник какой-то!

– Ит, прекрати, я в порядке! Мне весело! – Кэй окончательно поднялась на ноги и даже пару раз подпрыгнула, видимо, чтобы показать, насколько она довольна жизнью. – Только вот переодеться бы не помешало. Айда ко мне! Ах да…

Кэйлин уже сделала пару шагов по направлению к своему дому, но вдруг передумала, снова подошла к Элизе и наклонилась к ней. Девочка выслушала ее, кивая, а после, перехватив поудобнее водяную лошадку, скрылась на своем участке.

– Что ты ей сказала?

– Наш маленький медиум попробует отыскать источник. Было бы хорошо узнать, у кого такие неслабые желаньица. Я думала, что вычислила уже всех, кто на такое способен, и удачно обхожу их стороной. – Кэйлин посерьезнела и нахмурилась.

– Это может оказаться чем-то опасным?

– Возможно, все и элементарно, мой дорогой Ватсон! – Кэй поморщилась и выплюнула на ладонь осколок зуба. – И не стоит моего беспокойства. Хотя предчувствие у меня какое-то… нехорошее.

Если Итан и успел что-либо понять за свое недолгое знакомство с мертвым джинном, так это то, что лучше прислушиваться к ее внутреннему голосу.

* * *

Билли не мечтал стать Грозовым Мачо, но он не отказался бы от имени Ураган или какой-нибудь Росинант. Билли, впрочем, тоже было неплохо. Главное, чтобы Элизабет не тяготилась.

Келпи видел, как Кэйлин поднялась после неслабого удара автобусом. Не укрылась от его взгляда и фигура за домом напротив. На долю секунды он даже различил небритого мужчину в драном пальто. Таков был взор келпи – он мог смотреть на стену и видеть, как на соседнем стадионе играют в футбол.

Билли махнул хвостом, задев подбородок новообретенной хозяйки, но Элизабет только шикнула на него. Она привыкла говорить с мертвыми и не замечать живых.

Что ж, придется ждать, когда жизненный цикл доберется до точки, которая позволит Билли нормально, человеческим голосом, поговорить с Элизабет. Ведь все келпи были немного перевертышами.[11]

* * *

Эва не успела. Автобус умчался, оставив на асфальте кровавые следы шин, но ни следа пострадавших. И ни одного свидетеля, хотя совсем недалеко возвышалась громада остановки, созданной в рамках проекта «Современное искусство» группой студентов местного университета. Остановка эта меньше всего походила на остановку, хотя где-то в переплетении надрезанных консервных банок и резиновых жгутов, изображающих заросли терновника, виднелась табличка с расписанием маршрутов. Единственное, что офицер Моралес знала наверняка: автобус не опоздал. И не собирался опаздывать дальше.

Было бессмысленно сейчас же заводить бьюик и мчаться вдогонку. Зато перспектива провести вечер в автобусном парке, вместо того чтобы разговаривать с мисс Тайлер, которая не досчиталась своих ложек, выглядела неплохо. Еще бы не кровавое пятно посреди дороги… Впрочем, Эва была уверена: к вечеру никакого пятна уже не будет. В Мэпллэйре странности почти всегда убирали за собой.

* * *

Звонок застал Итана в туалете. Похоже, чужие проблемы любили сообщать о себе в личное время. Окделл ополоснул руки и принялся искать полотенце. Розовый монстр продолжал изрыгать из себя преисполненную героизмом мелодию.

– Да? – На дисплей попало несколько капель, но что такое вода для телефона, пережившего фирменный пинок Эвермора Купера?

– Господин Итан? – Голос неизвестного собеседника дрожал и постоянно менял тональность. Невозможно было с ходу определить, принадлежит он женщине или мужчине.

– Именно, – подтвердил Окделл, старательно не заглядывая в зеркало.

Лишний раз видеть свою серую физиономию и седые волосы не хотелось. Тотальная нечувствительность кожи беспокоила, но после приключенческих кульбитов как-то отодвинулась на второй план. В Мэпллэйре у Итана вряд ли была возможность узнать о себе и своем происхождении, да и… Не стоило слишком спешить с подобными вопросами. В комиксах герои, копавшиеся в своем прошлом, нередко потом по уши уходили в дерьмо. В свои шестнадцать Итан не был уверен, что готов к правде.

– Вы вправду помогаете при… гм… – звонящий замялся, – необычных случаях?

– Что у вас стряслось? – как можно мягче отозвался Окделл.

Признаться, он еще не отошел от тесного знакомства с плотоядными тенями, но… Но теперь он понимал, что действительно может помочь. Особенно с таким подкреплением. Ни один из героев комиксов, сваленных у Окделла под кроватью, не мог похвастаться знакомством с умирающим джинном и девочкой, видящей мертвых.

– Видите ли… Мое имя Элис. Элис Макмиллан. Я в городе недавно…

Значит, все-таки женщина. Элис. У этого города явно развивались маньячные наклонности.

– Верой в сверхъестественное не отличаюсь! – Голос снова скакнул на тон выше. – Но недавно… В общем…

– Успокойтесь, мадам Макмиллан. – Не было времени гадать, замужем ли она. – Объясните, в чем ваша проблема.

– Я вполне себе «мистер», господин Итан, но это не проблема. Проблема в том, что сегодня утром я кое-кого убил.

У Окделла перехватило дыхание. Сумасшедший? Кто в здравом уме будет сообщать о том, что убил человека? И, если уж задавать вопросы, какой родитель в здравом уме и твердой памяти назовет сына «Элис»?

– О… О! Мои слова прозвучали… Господин Итан, боюсь, это был… не человек. И… он исчез, понимаете? Исчез из моего сада – а я раскроил твари череп! Раз двадцать лопатой ударил!

– Не пробовали обращаться в полицию?

– Они мне не поверили! Прошу вас, дайте мне с вами хотя бы встретиться. Я постараюсь все объяснить…

Итан записал адрес на клочке туалетной бумаги карандашом для глаз, найденным в шкафчике. Он очень надеялся, что миссис Нод его потом не убьет.

* * *

Кэй ждала его в коридоре, сидя на низеньком пуфике. В недрах своего подвала она откопала какое-то совершенно дикое, но гармонично смотрящееся на ней платье и теперь развлекалась тем, что выковыривала блестящие камушки из зеркальной рамы.

– Наконец-то! Я уже начала подумывать, что тебя голгофианский демон[12] утащил!

– Я бы не сдался так легко. Ершик может стать неплохим оружием.

– Ты какой-то бледноватый…

Итан сдвинул брови. Шутка не пришлась ему по вкусу.

– Нет, правда, чуть ли не белыми пятнами пошел… – объяснилась Кэйлин. – Случилось что?

– Случилась ты. А потом случился мобильный. И теперь мы идем на место преступления. Как лучше добраться на Стоунвуд-Чейз?

– Автобусом. Забавно, но тем самым, что меня сбил.

– Что в этом забавного?

– Итан, брось, я привыкла!

– Тебя не беспокоит тот, кто сумел загадать на тебе желание?

– А тебя не беспокоит серая кожа? «Сохраняйте спокойствие» – это твой призыв. Можно и девизом сделать, кстати. Беспокойство никому еще не принесло мира.

Итан мысленно продолжил последнюю фразу Кэйлинны вопросом и не удержался от смешка. Похоже, пора ему завязывать с комиксами.

– Что смешного?

– Есть одна история… Про команду суперживотных. Тамошние акула и мышь в вечном идеологическом поединке, и мышь постоянно говорит про то, что жестокость не принесет акуле мира, и все это на фоне Карибского кризиса… – пробормотал Итан и снова фыркнул. – Не обращай внимания. Просто… Пошли уже. Позвонивший клялся, что замочил в своем саду инопланетянина…

Многовато инопланетян для одного дня. Пусть один из них и оказался келпи.

* * *

Паучья пещера осталась позади. Странник был уверен на все сто процентов: Орсо прекратит свои нелепые пиршества. Никто из встретившихся с Бригадиром не пропускал его слова мимо ушей. Хранительница судеб не была благоразумной; может, у нее и случится потом рецидив. Только к тому времени мужчина со звериным черепом на голове будет уже далеко отсюда. Когда он получит от города все, за чем пришел.

Свобода идти куда вздумается – это Бригадиры ценили. Очень ценили, хотя и знали, что земля сама зовет их. Камни дрожали от шагов, небеса стрелами молний указывали путь. Природа стремилась к хаосу, но не к тому, который, например, представлял собой Мэпллэйр. Город до самых краев был напичкан несуществующими вещами, и «стенки» его грозили лопнуть в любой момент. Идеальные условия для того, что случалось крайне редко. Так редко, что непонятно до конца, случалось ли вообще. Впрочем, Бригадиры были как раз доказательством. Но кто их видел? По-настоящему? Они как тахионы[13] – вроде бы почти уверен в их существовании, слышал что-то где-то, может, читал в газетах, но убедиться не можешь.

Колокольня и ее отлитый из серебра голос. Бригадир поприветствовал их как старых знакомых. Обветренная невидимая древесина под пальцами, неровно забитые гвозди, влажный мох… Потрясающий вид на город. Только отсюда видно, насколько Мэпллэйр на самом деле невелик.

Наверное, когда-то его задумали строить в виде веера. Короткая улица, следом улица подлиннее, потом еще длиннее – и авеню, пересекающие все улицы и сходящиеся в одной точке. С тех пор городок чуть-чуть вырос, и к первоначальному его облику добавились хаотичные районы, каждый из которых еще и подчинялся какой-то своей архитектурной идее. Церкви – на пересечении старых улиц, торговый район – словно раковина улитки, университетский городок чуть в стороне, квадратный, как знаменитая картина. Несколько жилых территорий – самая сложная часть города. Ни единой фигуры, ни замысла, множество прямых улиц и изогнутых авеню.

Что дарил Мэпллэйр? Богов, которые иногда говорили чушь, а иногда – что-то удивительно мудрое. Духов и энергетические линии. Существ из-за черты, из кошмаров и из дебрей насмешек природы. Еще немного времени, и мир бы сам избавился от такого противоречивого места. Но Бригадиры, к счастью, всегда приходят вовремя.

Идиопатическая невропатия… Паутина Орсо… Безумные ученые из Сити… Эта правда была, пожалуй, самой дорогой, но Бригадир знал, что стоит еще чуть-чуть подождать. Пусть дети со сломанными судьбами играют, пусть Смерть дергает за шнурки и радуется, пусть Игнес Фатуи путают дорожки и стирают следы… Пусть звонит телефон.

Странник слез с колокольни и направился в сторону жилых районов. Там зов был почти отчаянным, и игнорировать его дольше не было никакого смысла.

Асфальт под сапогами немного пружинил, – эйфория от любовного напитка не выветрилась до конца, да и вряд ли выветрится вообще, – и Бригадир шел вперед, широко улыбаясь. Он махал прохожим, здоровался с детьми, помогал пожилым леди донести пакеты до поворота. Он забежал в парикмахерскую и слегка подстриг непослушные вихры: работавшие там девушки даже не заметили, что джентльмен в рваном пальто не заплатил. Он долго шел вдоль витрин, удивляясь собственным глазам и кепке с козырьком, но, поднося руки к голове, с облегчением касался костяного символа своей истинной сущности. Никто вокруг не видел черепа-шлема. Как не видел ни дыры в затылке, ни жил, которые тянулись к покоящейся на плече звериной лапе, ни блестящих камешков стылой крови в рыжих волосах.

Зов привел Бригадира во дворик аккуратного, выкрашенного в зеленый цвет домика с ухоженным садиком. Через несколько минут лезвие лопаты раскроило Бригадиру шею.

Лежа в цветах – вокруг витал потрясающий запах эдельвейсов, – он слушал, как благодарят его корни древних деревьев. Их жажду наконец утолили. Когда-то давным-давно на их ветвях умирали преступники, и земля пропитывалась тяжелой, полной греха кровью. А потом все изменилось. Преступления не закончились – вовсе нет, но никто больше не наказывал по всей строгости, раз и навсегда.

Вязкая кровь Бригадира была почти так же темна и горька на вкус. Дриады вздохнули с облегчением и начали пить.

История четвертая Виселицы Макмилланов

#Глава 1

Элис Макмиллан оказался высоким, худым как щепка мальчиком лет четырнадцати. Он встретил гостей у старинной калитки – кованой, с изображениями фей и огромных цветков – и сразу пустился в объяснения. Голос его менял тональность даже чаще, чем по телефону, а теперь это еще и сопровождалось удивительно живой мимикой. Элис был похож на юлу, которая постоянно вертелась на одном месте и потому почти вросла в пол.

Его нисколько не обескуражил возраст «господина Итана», он наотрез отказался называть Окделла по имени. Даже к Кэйлин он обращался не иначе как «мисс Нод». Элис жил с родителями, но сейчас они отсутствовали: решили на пару дней съездить к тетке, на юг, и оставили своего крайне ответственного сына одного. Они знали, что их милый мальчик никогда не устроит пьяную вечеринку, не приведет в дом подозрительных личностей и даже подружку не притащит переночевать. Макмиллан действительно был очень серьезным и рассудительным.

Только, каким бы он ни был, встреча с «инопланетянином» напрочь разрушила его образ. Он запинался, постоянно переплетал пальцы и чуть ли не срывался на крик. Трудно сохранить хладнокровие, когда во дворике своего дома ты всего полчаса назад забил насмерть почти двухметрового пришельца. Элис упорно называл то, с чем столкнулся, именно пришельцем. Он утверждал, что видел какие-то трубки, шлем от скафандра и что-то похожее на третью руку. Так как вероятность приземления в саду потерявшегося астронавта была совсем смехотворной, Элис схватился за лопату. И правильно сделал: когда пришелец повернулся к нему лицом, оказалось, что лица-то там и нет вовсе.

Макмиллан ударил, даже этого не осознав. Он продолжал наносить удар за ударом, закрыв глаза и крича от страха, а когда осмелился посмотреть, «инопланетянин» уже не двигался. Перекрестившись, мальчишка вдруг вспомнил объявление, которое видел утром в газете. Прочитав его в первый раз, он скептично посмеялся, а теперь… Теперь он кинулся в дом быстрее пули, чтобы как можно скорее отыскать нужный номер.

Итан осмотрел лопату. Осмотрел сад. Подметил, что на деревьях нет ленточных украшений, – и тут же забыл об этом. Не нашлось также ни следа крови, хотя Элис упоминал, что ее было много, а цвет у нее был очень, очень темный. Вся ситуация напоминала о желтых «чужих», вылезавших из кадиллака[14], – только те растворялись, не выдерживая кислородной атмосферы. Но за полчаса… Окделл поймал себя на мысли, что верит Элису: пытается найти здравое объяснение пропажи «трупа», хотя гораздо легче было бы предположить, что парень обкурился травки до красивых глюков. Кажется, город окончательно принял его в качестве своего полноправного жителя: Итан больше не хотел проснуться. Он хотел разобраться, понять и найти. Тайны будоражили воображение, и теперь Итан не против был носить лупу или пряжку с эмблемой супергероя. Пусть даже в шутку.

Кэйлин отозвала Окделла в сторону – выглядела она несколько взволнованно.

– Может, попросим его загадать желание? Быстро и надежно, без особого риска…

– Никаких смертей в мою смену. Даже не уговаривай, – отрезал Итан.

– Ит, мне здесь… не по себе. Постоянно кажется, что за мной наблюдают.

Это уже было серьезно. Шальной автобус, сильное желание от неизвестного адресата, теперь вот слежка… Или Кэй заработала паранойю, или у нее появился личный сталкер.

– Откуда?

Кэйлин кивнула в сторону старых вязов, стеной стоящих на краю макмиллановского сада. Итан подозвал Элиса.

– А что за деревьями?

– Да ничего. – Тот нервно сунул руки в глубокие карманы джинсов. – Дорога какая-то. Вроде бы к шоссе.

– Часто ей пользуются?

– Ни разу не слышал машин. А что? Это важно?

Итан неопределенно помотал головой. Как ни прискорбно…

– Элис, мы тебе верим, но…

– Знаю я это ваше «но»! Целая жизнь, наполненная «но». «Иди погуляй, Элис, но к десяти будь дома!» «Конечно, поезжай на концерт, но возвращайся пораньше!» «Готовься к контрольной, но не забудь про работу по дому!» Вы же профессионал. Или объявление дали для смеха? А черные очки – что-то типа «смотрите, какой я крутой»?

Неслабая вспышка гнева для тихого паренька. Впрочем, у многих такое случается. Но если бы Итан был таким же темпераментным…

– Элис, успокойся. Мы обязательно все выясним. Кстати, ты ничего не читал в последнее время об автомобилях-порталах?

Макмиллан посмотрел как Итана, как на полоумного.

– Значит, нет…

– Итан! Глянь!

Кэйлин – и когда только успела? – крикнула это с одного из старых вязов. Два дерева плотно переплелись ветвями, и влезть на них было не так уж и сложно. Итану очень захотелось прикрыть лицо ладонью, но он каким-то чудом сдержал порыв.

– Тут, в кронах, куча веревок! – Кэй встала на ветку, держась за шершавый ствол. – И никаких преследователей! А это значит, что у меня паранойя.

Что у этой девчонки с настроением? Две минуты назад она хотела как можно скорее убраться отсюда, а теперь лазает по деревьям и ищет сталкеров.

– Веревки? Что за веревки? – Элис вдруг как-то весь подобрался, словно Кэйлинна сообщила о чем-то не слишком приятном.

– Толком и не разглядеть… Сейчас, попробую одну снять!

Она потянулась вверх. Ей пришлось встать на носочки. Подошвы тут же соскользнули с гладкой древесины…

Итан успел только дернуться с места, а Кэй уже поймали. Из земли, оттуда, куда уходили корни вязов, поднялась очередная шутка Мэпллэйра.

Келпи, тени, пришельцы, а теперь еще и вот это…

Странное кряжистое существо, державшее Кэйлинну на вытянутых «руках», было точно продолжением дерева.

* * *

Все автобусы оказались чистыми.

Все до одного, включая те, которые не выезжали из ангаров много лет и должны были бы покрыться толстым слоем пыли, почти неотличимой от плесени. Эве вдруг померещилось, будто в темном углу этого кладбища запасников свернулся клубком гигантский пернатый змей. Она поспешила назад, к дневному свету: на улице ее ждал глава парка.

Моралес снова ничему не удивилась. Но списывать все на переутомление ей тоже расхотелось. Еще после случая с пропавшим – или сбежавшим? – мистером Петерсоном, она внезапно поняла, что нужно что-то менять. Перейти еще одну границу – границу негласного договора с городом. Или ты принимаешь правила игры, или никогда не выберешься из тумана.

…Светофор поймал Моралес на обратном пути: у нее еще оставалось время на мисс Тайлер. Небо сегодня было каким-то особенно серым; не хватало только моросящего дождя и чашки горячего какао. Эва принялась рассматривать тротуары – прохожих не нашлось, не считая Эвана Нода, спешившего в сторону кладбища. Должно быть, он навещал могилу сестры. Та вроде бы упала с моста, еще до того как Эва поселилась в городе. Сложно поверить, насколько все-таки жизнь – шаткая штука.

Болотный огонек внутри светофора загорелся зеленым, и Моралес дала по газам.

О чем она думала? Зачем ездила в автобусный парк? Вроде бы хотела начать что-то заново. Что-то поменять… Эва предпринимала много подобных попыток. Ее новая жизнь начиналась с понедельника, вторника, четверга или субботы, с каждого дня недели и по нескольку раз. Но с понедельника, конечно, чаще. Она где-то прочла, будто чтобы закрепить какую-либо привычку, достаточно двадцати одного дня, и каждый раз с завидным энтузиазмом принималась строить фундамент этой своей «новой жизни».

Она десять дней бегала по утрам в парке напротив старой квартиры. Под кроссовками хлюпала грязь; музыка в наушниках никак не помогала проснуться, и на одиннадцатый день Эва проспала. Намеренно и с упоением. Она выращивала цветы. Ходила на вечеринки. Делала зарядку. Ставила таймеры и писала длинные списки дел. Разбирала старые вещи и часами сидела над коробками, чтобы понять, нужны ли ей бабушкины платья, в которых нельзя не то что наклониться, но даже сесть. Эва пыталась хорошенько заняться собой. Найти подходящее хобби и превратить его в дело жизни, – как делали все счастливые люди.

Заканчивалось все тем, что Эва в очередной раз лежала полу и жалела себя, слушая дорогие сердцу песни и прикрыв глаза. Она знала, что никто не поможет ей, кроме нее самой, и не оставляла попытки начать новую жизнь с понедельника.

Для офицера полиции в Мэпллэйре это было полезным качеством.

Эва глянула в зеркало заднего вида и вдруг заметила того подозрительного незнакомца, поймавшего ее в тумане с помощью самого простого трюка на свете – «Обернись!». Моралес затормозила. Даже если чутье ее обманывает – а за месяцы работы оно появится у кого угодно, – она хотя бы разузнает, что этому типу здесь нужно.

И откуда он раздобыл пару сапог.

* * *

Бригадир приладил последний осколок к черепу, и трещинки тут же затянулись. Почти ювелирная работа – а ведь приходилось действовать на ощупь.

Жрец, которого выбрали деревья, был что-то уж совсем щупленьким: столько махал лопатой, чтобы пустить страннику кровь. Да еще и кричал. От него несло страхом и решимостью. Забавное, на самом деле, сочетание. Если неправильно преподнести такому правду, из него может выйти очередной искатель совершенства, вроде Царицы-Над-Улицами. Та искала любовь, этот начнет собирать веру – по капельке, вытягивая ее из мозгов прихожан, сердец язычников и пяток воришек. Интересно, какой бы она была на вкус, вера? Точно не такой приторной, как любовь. Скорее вязкой, теплой, как кровь, и такой же металлической. С гнилым душком, морозной свежестью и обязательно белого цвета. Чистейшая вера на розлив, успевай встать в очередь!

Такой молодой жрец – вообще проблема. И надо же было прислушаться к этим умоляющим о помощи корням! Слушать – проклятие Бригадиров. Говорить – их благословение. Или все так лишь для одного из них?

Земля загудела очередным зовом. Город потихоньку узнавал странника, привыкал к нему, пытался использовать в своих целях… Зов шоссе и болота был самым звучным, мимо стонов пещеры с нитями судьбами невозможно было пройти, корневые дриады умоляли о крови, а теперь… теперь кто-то пел. Бригадир любил песни – особенно сейчас, когда то, о чем в них пелось, клокотало внутри розовой пеной. Настоящая любовь.

Он пару раз дернул на пробу головой, – не отлетают ли черепки? – а потом отворил утонувшую в тумане калитку.

Мэпллэйровское кладбище почти круглый год тонуло в тумане. То ли двадцать девятое шоссе исправно нагоняло сюда собственной дымки, то ли кусочек неба над усопшими договорился с погодой. Эффект был почти театральным: в любое время кладбище идеально подходило для съемок фильма ужасов. Или комедии, кому как больше нравится.

Бригадир пошел вперед. Полы его пальто завивали белесые струйки тумана в завитушки, а сапоги гулко ударяли по каменным дорожкам. Пение становилось все громче, и теперь даже удалось разобрать слова.

Глянь-ка – соленое, кислое, сладкое, Чувство, которое не описать. Тело холодное, ноги – как ватные. Нет, далеко от него не сбежать. Прячься в котельных, в подвалах угрюмых, В речке, в амбаре иль в темном пруду, Чувство настигнет, унизит прилюдно, И уведет на чужую на войну.

Голос замолк, когда Бригадир остановился у одного из надгробий. Оно было очень старым, таким старым, какими иногда бывают люди, у которых отобрали душу. Тело без нее ссыхается, гниет, обнажает костяной оскал… Так и этот могильный камень – болезненного цвета, с осыпающимися краями, весь в следах ударов, словно бы от меча. Создавалось впечатление, что надгробие очень хотело поскорее исчезнуть. Выбитые на нем слова, по какой-то иронии, проглядывали довольно четко.

«Во снах мы видим страну нашей смерти – только главного о ней так и не запоминаем. Я уснул и все вспомнил».

Бригадир покачал головой и стащил с плеча звериную лапу. С тонких жилок в туман упало несколько кровавых капель.

Как же это на них похоже.

– Обязательно было петь? Где же официальное приглашение?

И кладбище. Конечно: они, как никто другой, любили то, с чем их ассоциировали люди, даже поощряли непоколебимую веру ношением обязательных атрибутов. Половинки человеческих черепов, громоздкие сельскохозяйственные инструменты, жутко неудобная одежда. Образ в целом получался очень внушительным, тут нельзя не согласиться – но как все это терпеть изо дня в день? Даже Бригадиры таким терпением не отличались.

Туман вокруг странника молчал. Он забирался под звериные кости, холодил кожу и щекотал волосы у основании шеи. Сложно было не обращать на него внимания. Но нетерпеливые Бригадиры всегда проигрывали – этот урок был самым первым. Он шел сразу после болезненного посвящения и принятия некоторых фактов об устройстве мира.

На зверином черепе стали проступать коричневые линии – словно кто-то рисовал по кости хной. Они складывались в узоры – тоже плод людской веры, но на удивление действенный. Три пересекающихся дуги, замкнутые кругом. И еще раз. И еще. Всего четыре – по сторонам света. Своеобразное предупреждение о том, что Бригадир не собирается шутить.

– Не горячись. – Он вышел из тумана и оперся на старое надгробие, ничуть не заботясь о том, что от подобного жеста оно может осыпаться. – И не говори, что пение тебе не понравилось. Зря что ли те, кого я провожаю, называют меня ангелом?

На кого-на кого, а на ангела Смерть не тянул. Да и громкое «Смерть» ему ничуть не подходило. Всего лишь низенький паренек с нечесаной копной волос, в чьих-то старых шмотках, которые явно ему велики. Ни одного атрибута вроде балахона или косы – революционер в своем роде. Словно у Мрачного Жнеца в самом разгаре подростковый бунт.

Их – Жнецов – было немало, куда больше, чем Бригадиров. У каждого – свое географическое пространство, своя задача и свой набор заблудших душ. Странник знал, что рано или поздно наткнется на Жнеца и в Мэпллэйре: учуял его запах еще в первый день.

– Чего тебе от меня нужно?

Этот мелкий Жнец использовал зов, потому что намертво (ха-ха!) привязан к кладбищенской земле. Это объясняло туман – видимо, вестник смерти не любил гостей.

– Правда, Бьярндир[15]. Мне нужна правда. Вроде бы этим ты славен?

Бригадир замер, разминая пальцы, «одетые» в костяные когти. Если ударить сейчас, Жнец еще не скоро придет в себя, а там уже можно и не беспокоиться – главное, больше не приближаться к земле покойников.

– Судя по всему, ты со Жнецами дел никогда не имел. Мне открылось, как ты умер, едва повеяло твоим присутствием в городе. Могу и по имени называть. По любому из. Тебе больше какое нравится? Карху? Рычь? Карунак[16]?

Бригадир угрожающе рыкнул. Он успел забыть, как это неприятно – слышать из чужих уст то, что давно кажется полузабытым сном.

– Если не хочешь, чтобы я тебе глотку порвал и убрался подальше…

– Тогда буду звать тебя дядей Мишей? – Жнец уселся прямо на надгробие и принялся болтать ногами. Шнурки кроссовок стелились по земле, пятки ударялись в камень.

Бригадир несколько секунд молчал, а потом расхохотался. Если все Жнецы подобны этому – что вряд ли так, – то смерть становится чем-то куда более веселым.

– Правда? Чья же?

– Моя, конечно. – Жнец принялся заплетать из своих длинных волос косичку. – Я хочу знать, кем я был, до того как стал Жнецом.

#Глава 2

Элис грохнулся в обморок, и его не за что было винить: пришельцы в саду, лопата, превратившаяся в орудие убийства, а теперь и эти… существа. Они действительно казались продолжением корней, продолжением само́й древесной сущности и выглядел точно как сошедшие со страниц энциклопедии дриады. Не классические, порхающие в невесомых одеяниях по залитым солнцем лугам, не те, что отбивались от похотливых греческих богов, – более темные. «Более реальные», – хотелось сказать Итану. Сильно выросшие мандрагоры, которым все-таки удалось преодолеть зависть к человеку и уподобиться ему.

Кэй испугалась – конечно, испугалась, как не испугаться огромных, перепачканных землей монстров? – но лишь на мгновение. Когда ее поставили рядом с Окделлом, – при каждом движении древесные духи страшно трещали, – она уже как ни в чем не бывало отряхивала платье. И вовсю улыбалась.

– Благодарю! – Кажется, мисс Нод даже сделала неуклюжий реверанс. В довольно густой траве, среди комьев влажной земли, это было непросто.

Монстр, который успел поймать Кэйлин, отступил подальше и потянулся ввысь. Корни и земля совсем не стесняли его движений. Он был темным, темнее даже, чем окружавшая его грязь, и там, где у человека были бы глаза, у него зияли два неаккуратно вырезанных углубления. В них перекатывались угольки, то вспыхивающие, то потухающие вновь, и от взгляда холодела кровь. Какие боги могли придумать такое создание? У каких демиургов хватило сил вложить в него душу и разум?

Итан сжал плечо Кэйлин и выступил вперед. Все три вынырнувших из земли древесных твари тут же уставились на него. Ощущения были почти такие же, как от взглядов кукол с глазами-пуговицами.

– Привет?

Это частенько срабатывало в комиксах. Сталкиваясь с представителями внеземной цивилизации, с кружащими над ведьминскими кругами феями, с иностранцами и незнакомцами, человек всегда произносит это ненавязчивое и нехитрое «привет». Конечно, он не надеется всерьез, что его тут же поймут, – скорее отдает дань вежливости и устоям. Поклон сделать сложнее, к тому же ты не застрахован от того, что движение примут за акт агрессии. И потому Итан тоже произнес лишь одно вполне дружелюбное слово.

Дриады – за неимением лучшего сравнения, Итан решил называть их так, – зарокотали, потянулись еще выше. Теперь, чтобы видеть их лица, приходилось смотреть снизу вверх. Ниже скрученного из веток ко́рпуса у всех троих вились толстые корни, плотные, как спагетти в упаковке. Они перекручивались, сплетались, и оттого дриады походили на змей. Змей, к которым ради забавы приделали человеческие торсы.

Итан рискнул махнуть рукой, на что одно из существ тут же отреагировало, нависнув над ним. Деревянное лицо оказалось прямо напротив лица Итана. Может быть, от угольков шел жар, – этого Окделл не ощущал, – но огонь в грубо вырезанных глазницах не вселял уверенности.

– Ох, мальчишки… – пролепетала Кэйлинна, которая до этого завороженно наблюдала, как дриады сплетают свои корни. – Дай-ка мне.

Она уверенно отодвинула Итана в сторону и согнулась в поклоне. Затрещали ветки, посыпались комья земли, – три существа повторили движение мисс Нод. Пару минут все они просто не двигались: Кэйлин смотрела в глаза-угольки и тихонько чему-то посмеивалась, словно безумная, а древесные духи покачивались на ветру. Застонал Элис, и Итан с удивлением отметил, что успел совсем про него забыть.

В отличие от теней, дриады не пугали Итана и, что главное, не пытались его съесть или утопить. Эти мэпллэйровские шутки не казались особенно опасными. Получается, Элис напал на одного из них? Это объяснило бы наличие третьей руки и – отчасти – отсутствие лица. Пришелец оказался просто росшим за домом вязом.

– Скажите, что мне все это привиделось, – пролепетал Элис.

– Тебе все это привиделось, – с готовностью отозвался Итан, помогая ему подняться.

– Врете?

– О да. – Итан чуть кивнул в сторону скрипящих за его спиной дриад.

Глаза Макмиллана сделались размером чуть ли не с чайные блюдца – по крайней мере, именно так это выглядело бы на страницах комикса.

– Посмотри на все с хорошей стороны: получается, ты никого не убивал. Не думаю, что простая лопата может что-то сделать этим ребятам.

– Это… радует? – пискнул парень. Он явно пытался убедить себя, что в темноте вполне мог принять подобное деревянное лицо за шлем, а ветку – за третью руку.

– Хорошая реакция! – Окделл расплылся в улыбке.

Макмиллан наконец поднялся – нелепый в своей худобе, растрепанный и удивленный сверх всякой меры. У мэпллэйровцев была своя манера удивляться: для нее, пожалуй, стоило придумать отдельное название. Что-то вроде синдрома «потустороннего ух ты!» или «мистического вау». Ведь когда за каждым углом поджидает что-то поинтереснее, чем хот-дог на перекус, даже удивление переходит в разряд повседневности. Интересно, жители городка забывают о своих открытиях так же, как забывают о Кэйлин, или наоборот, помнят все до последней детали? А, может, помнит только какой-то процент «счастливчиков», к которым относится и Итан?

– Кто это? – Элис во все глаза таращился на шумящие человекоподобные деревья.

– О, у них нет названия.

Кэйлин обернулась, и Итан с Элисом тут же попятились – на месте ее глазниц зияли черные дыры, из которых сыпался пепел.

– Итан вроде бы называет их дриадами, но они вовсе не души деревьев. Они просто прикованные к ним люди. – Кэй рассказывала, а пепел окрашивал ее губы в серый цвет. – Висельники. У каждого на шее петля.

Висельники, выжигающие глаза. Багровые тени, съедающие внутренности. Что будет дальше?

Элис наконец заорал. Они с Итаном шлепнулись бы на землю, если бы за спинами у них обоих вдруг не выросло еще по одному «висельнику».

– Божеотпуститеменядомойябольшенебудуникомузвонить! – завопил Элис, выпутываясь из рук-ветвей, бережно поднимавших его над землей. – Господин Итан, пусть они меня отпустят!!! Господин Ит…

Макмиллан осекся на полуслове. В наступившей тишине только гулко трещали тела дриад. Темные очки Итана упали в траву, и на Элиса теперь смотрела пара абсолютно белых глаз. Похоже, стрессоустойчивость бедняги достигла точки невозврата: он не закричал еще громче, не свалился снова в обморок – более того, даже не попытался этого сделать.

– Вот дьявольщина, – совершенно спокойно выговорил Элис и прекратил вырываться из хватки переплетенных веток. – И вы тоже.

Кэйлинна уже оседлала одну из могучих рук третьего «висельника» и, кажется, обнаружила пропажу глаз. Она сидела на дереве, которое несло ее к другим старым вязам, и собирала осыпа́вшийся пепел ладонями.

– Вы не волнуйтесь! – Оказавшись рядом, она махнула руками; облако серой пыли тут же осело на Элиса. – Они ничего нам не сделают. Просто надо убрать пару веревочек.

– Кэй, ты… в порядке? – ничего более умного Итан не смог придумать.

– Я вижу, если ты об этом. Не переживай, скоро все придет в норму.

– И вы, – обреченно буркнул со своего места Элис. – Живая, надо же.

– О, нет, как раз таки мертвая. Но об этом в другой раз, идет?

Итан покачал головой. Судя по лицу Макмиллана, он будет избегать этого «другого» раза до конца своих дней.

Потрясающие выдались выходные.

* * *

Жнецы не появлялись из ниоткуда, – в этом они были схожи не только с Бригадирами, но и с любыми другими живыми существами. Или не очень живыми. Но «отбор» в ряды посланников смерти сильно отличался от того, который проходили Бригадиры. Никаких вывернутых сущностей, никакой волокиты и долгих ритуалов. Жнецов выбирали еще с рождения. Им могла стать любая душа, мало-мальски чувствующая грань, которую нельзя переходить, будь то грань закона или пресловутая грань потустороннего мира, неважно. Рамки, границы, умение сосуществовать с ними – вот что было основополагающим. Просто надо было еще и иметь желание от этих рамок избавиться.

Принимать правила, но всей душой желать им быстрого пути в Ад свойственно почти любому человеку. Но только тот, кто способен перешагивать разные грани несколько раз, и не в одном, а сразу в нескольких направлениях, – только тот и имел шансы стать Жнецом. Остальное решалось чисто географически. Если провожатых с косой не хватало в Гилике, сотни умерших насильственной смертью гиликанцев обзаводились черными балахонами. В княжестве Морь практиковали пожизненную подготовку Жнецов: отобранных учеников, прошедших курс, подводили к статуе верховной богини, и едва та давала добро, лишали их жизни. В тех краях круговоротом «смертельных кадров» заведовали языческие боги.

Мэпллэйр был мал, ему с лихвой хватало одного Жнеца. Да и тот был заперт на кладбище и выходил оттуда, лишь чтобы сопроводить за грань очередную душонку. Жнец в кроссовках так отчаянно скучал, что лично сопровождал не только людей, но и животных: к сожалению, исключительно домашних питомцев. Они, кстати, частенько воротили морды от дороги в лучший мир и оставались на Земле – путаться под ногами бывших хозяев и пугать новых зверей, которыми люди пытались возместить свою утрату. На одной только Золотой улице жило с десяток призрачных кошек, что говорить о целом городке.

И теперь этот тщедушный, но, надо признать, весьма забавный Жнец просил невозможного. Узнать о его прошлом было бы так же просто, как сосчитать песчинки на берегу местной реки: теоретически Бригадиру это под силу, но практически – у него нет на это времени.

– Ты хочешь узнать, кем был до?.. – Он неопределенно махнул рукой куда-то под ноги лохматому мальцу.

– До того как преставился, именно.

Бригадир обошел вокруг надгробия и постучал пальцем по черепу.

– Понимаешь, что можешь оказаться кем-нибудь… не очень? Сейчас тебе вроде неплохо живется, откуда такое желание?

Жнец опустил голову и перестал болтать ногами; его лицо почти скрыли нечесаные волосы, из-под которых торчала косичка. Бригадир был уверен, что в следующую секунду мальчишка что-то пробубнил.

– Что, прости?..

И снова. Что-то тихое, но гулкое, словно донесшееся из пустой грудной клетки, обтянутой кожей.

– Все-таки не расслышал… Может?..

– Не может! – Жнец соскочил с надгробия и принялся нервно обрывать хвою с ближайшей елки, которая едва-едва пробилась к свету, – едва доставала ему до колен. – Причины останутся при мне.

С такими перепадами настроения Жнец мог быть только подростком: минуту назад почти угрожал, а теперь яростно наносит увечья местной флоре. Бригадир вновь покосился на свою когтистую костяную лапу. Соблазн был так велик… а Жнец был так мал – никакого морального удовлетворения.

– И мне вовсе не «неплохо живется», знаешь ли. Я даже с кладбища выйти не могу. – Жнец выпрямился, пнул подвернувшийся под ноги гриб и зашагал по тропинке меж надгробий, которая еле угадывалась в траве. Туман тут же поглотил маленькую фигурку, и Бригадир, секунду подумав, отправился следом.

Надо же, «дядя Миша». Такой смешной и такой угрюмый парень. Интересно, много на свете таких Жнецов? Или только этот маленький выродок особенный?

Да и поет, засранец, просто удивительно. Словно при жизни учился.

* * *

Глаза мертвого джинна Мэпллэйра уже почти вернули свой прежний вид: только подпаленные шрамы на веках еще остались. Кэйлинна радостно сгребала в кучу ветхие куски веревок, из которых вязались висельные петли. Итан ругался, пытаясь отвязать особенно тонкую: узел попался сработанный на славу. Кому-то повезло умереть быстро.

Элис Макмиллан лихорадочно сдирал с ветки пеньковую перевязь и уговаривал себя не оглядываться. Позади дружным строем поднимались «висельники» – духи преступников, привязанных к месту своей казни. Их огненные взгляды отлично чувствовались спиной.

Элису еще никогда в жизни так сильно не хотелось, чтобы родители были рядом. От дома его отделяло всего несколько десятков метров, а он и шагу лишнего не мог сделать. Ошеломительное везение. Скажи кто, что в это воскресенье Элис убьет инопланетянина, – вернее, уже давно почившего духа – а после будет лазать по деревьям и отвязывать старые, почти незаметные в кронах веревки, он бы только посмеялся. Особенно громкий хохот пришелся бы на ту часть рассказа, где упоминаются мертвая девушка и серый парень. Те еще чудеса.

Петель оказалось гораздо больше, чем можно было предположить, – всего сто тридцать восемь штук, не считая тех, что рассыпались прахом, едва до них дотронулись. Целый ворох веревок, от соломенно-желтых до почернелых, лежал теперь у ног Кэйлинны Нод, которая медленно, покачиваясь с носков на пятки, пересчитывала трофеи. Нельзя было ошибиться, «висельники» выразились довольно четко: все до единой петли нужно снять.

– Снова считает… – протянул устало Элис и откинул голову.

Приближался закат. Птицы устремились поближе к высоким крышам, на окраину старого жилого района, и их резкие крики наполнили воздух. Солнце разлило по облакам красноту и синеву, перемешивая их до фиолетового, и небо постепенно потеряло своей чистый голубой цвет. Каждодневное сражение подходило к концу: солнечная колесница исчезала во мраке небесного океана.

* * *

– И ты всегда был таким… – протянул Элис, явно пытаясь подобрать слова, – ну, серым?

За несколько часов возни с веревками Макмиллан успел перейти на «ты». Наконец-то, а то Итану начинало казаться, что разница в возрасте между ними не в пару лет, а в целое десятилетие.

– Нет. – Окделл чуть приподнял воротник и обнял руками колени. – Недавно началось.

– Отчего?

– Кто бы знал…

– Тебе страшно?

Страшно, хм. Хорошенькое слово для подобных вечеров.

Что еще чувствовать, когда глядишь на трех деревянных монстров-«висельников», которые склонились над беззащитной девушкой? Казалось, она была так увлечена счетом, что вовсе их не замечала. От такого волосы на голове дыбом должны вставать! Впрочем… спрашивают же не об этом.

Что почувствовал шестнадцатилетний мальчишка, когда увидел на своей коже растущие серые пятна? Сколько ударов пропустило его сердце, когда он увидел, что его глаза побелели? Что вообще можно ощущать, когда тебя словно стирают из Мироздания? Будто ты никому здесь не нужен?

Окделл прислушался к себе. Страх был, несомненно, но он крошечным комочком съежился в уголке. Балом теперь правил трепет. Азарт. Восхищение. Они затапливали Итана с головой, и он, наверное, смог бы просидеть на заднем дворе дома Макмилланов целую вечность.

– Немного. Тебе?

Элис фыркнул:

– Больше я в жизни ничего не испугаюсь.

Это хорошо, подумалось Итану. Правильно, что он так думает. Пусть так, пусть он пока не представляет, каким может быть страх в своих худших проявлениях. Окделл знал. И слава всему выборному составу небесного правительства за то, что сейчас он об этом не помнил. Ничего, кроме пауков. Автомобильной дверцы. И белизны.

– …правда?

– Что? – Итан словно вышел из транса. Надо же, отключился настолько, что даже вопроса не услышал.

– Спрашиваю, это правда Кэйлинна Нод? Я теперь вспомнил, что читал о ней в газете… Давно. Она вроде как пришла на собственные поминки. Чудо, все такое.

– О ней все забывают. – Итан поджал колени к подбородку. – И ты забудешь, наверное. Кэй живет у родителей, а они вспоминают, что она жива, только видя ее рядом.

– Вот ведь черт… Несладко ж ей приходится.

Несладко… Интересно, как долго она к этому привыкала? Плакала ли? Проклинала ли судьбу? Винила ли Смерть?

– И что – она совсем не умирает? Даже если из пистолета пальнуть?

– В день нашего знакомства я нашел ее голову в коробке из-под макарон.

Макмиллан молчал целую минуту и наконец выдохнул:

– Это же почти суперсила! Как в комиксах.

Итан усмехнулся. Ему вдруг захотелось сделать то, чего он не делал уже очень, очень давно, – перед кем-то похвастаться. Окделл огляделся и увидел в траве идеально подходящий для этого предмет – погнутый гвоздь длиной никак не меньше трех дюймов. Итан распластался по земле, дотянулся до гвоздя и с силой – так, чтобы Элис видел, – всадил острие себе в руку. Гвоздь жалобно звякнул и погнулся. Звон был каким-то новеньким синдромом, но Окделл не придал этому особого значения: его изрядно позабавило то, что Макмиллан все еще умеет удивляться.

– Какого?.. Ни следа, вот дьявол!

– И не больно.

Элис схватил руку Итана, повернул ладонью вверх – ни одной царапины.

– А вот это уже совершенно точно суперсила. Неуязвимый! – Макмиллан перевел взгляд на Кэй, все еще считавшую веревки. – И Неумирающая.

– Та еще команда…

– Костюмы уже делаете?

– Эй, чем тебе моя куртка не угодила?

– Мне жаль прерывать ваше веселье, мальчики, – раздался знакомый голос, – но Ахоркадо[17] хочет кое-что обсудить с Элисом.

Кэйлинна стояла рядом – и когда успела подойти? – и вновь ловила ладонями падающий пепел.

– Только в глаза ей не смотри, – напутствовала мисс Нод.

– Ахоркадо?… Постой… ей?

– Ну да, надо же было как-то ее назвать. Она тут единственная девушка, пусть порадуется.

Улыбка у Кэй была самой что ни на есть настоящей и в сочетании с выжженными глазами смотрелась просто восхитительно.

– Я один не пойду. – Элис замотал головой, косясь в сторону скрипящих «висельников».

– Телохранители – шаг назад! – Кэйлинна рывком подняла Элиса с земли и подтолкнула его в сторону древесных духов.

– Ахоркадо? Серьезно? – Итан хмыкнул.

– Не смотри на меня так, в школе преподавали только один иностранный язык!

– Заткнитесь оба, пожалуйста, у меня голова раскалывается. Безумие какое-то… Точно! Может, я сплю? – Макмиллан ухватился за эту мысль как за соломинку. Очень знакомо…

– Вот и я на это надеялся… – прошептал Итан так тихо, что Элис вряд ли услышал.

А потом заговорила Ахоркадо.

* * *

Они пришли издалека.

Их души были темнее первозданной ночи, а помыслы такими же грязными, как подошвы их огромных сапог. Рогатые шлемы, крылатые мечи и горящие жаждой глаза выдавали в них тех, кто желал зла. С такими не церемонились. С таких сдирали шкуру живьем.

Но на этот раз все пошло иначе. Вихрь темных сил неизменно побеждал добро, ни один рогатый разбойник не предстал перед справедливым божьим судом. А тронный зал разбойничьего замка украсили черепа несчастных охотников за головами.

В замке среди черных скал правила разбойница – порочная, как сам грех, и гордая, как Брунгильда[18]. Она направляла свою маленькую армию крепкой рукой и железной волей, и они сжигали деревни, убивали, грабили и насиловали. Пока не пришли те, другие. Тощие, не носящие оружия, в одежде цвета молодой листвы.

Шарлатаны и бездельники, отправившие разбойников и их царицу на виселицу.

Они пели песни, ветвящиеся, как синие лабиринты на коже их богов, – песни, в которых глаза превращались в светила, мертвые становились волнами, а жестокость неизменно оборачивалась против тех, кто вздумал ей поклоняться. Царица заливала уши своих разбойников горячим воском, как делали когда-то моряки, попавшие в течения острова сирен. Царица приказывала стрелять на поражение и не щадить никого. Она чувствовала себя всемогущей, а потом какие-то шуты посмели напомнить ей о том, что в лабиринтах ее собственной души жила маленькая девочка, когда-то подарившая пленнице оленя, а затем потопившая свою душу в чужой крови.

Она была голодна до сих пор.

* * *

Элис – и откуда только силы взялись? – распахнул глаза и успел увидеть, как неподвижные тела Итана и Кэй исчезают среди вымазанных в земле корней. Он закричал бы, если б хлесткая ветвь не обернулась вокруг его горла. Макмиллан дернулся изо всех сил, выпутал руку и попытался прыгнуть, но корни уже обвили ноги и потянули обратно, во влажную темноту свежих могил. «Висельников» за домом Макмилланов теперь стало еще больше: они по одному выныривали из темноты под вязами, выбирали петлю из тех, что остались в траве, и ловко обертывали ее вокруг своей деревянной шеи.

Повешенные преступники освобождали сами себя.

* * *

Вопреки всяким ожиданиям, укрытием Жнеца был вовсе не склеп и не древняя крипта, а обычная спаянная из железок беседка с местами проржавевшим дном. Стены ее увивали какие-то фиолетовые растения, а под самой крышей одиноко болталась пустая клетка с погнутой дверцей – словно кто-то с силой вырывал ее, пытаясь подарить птице свободу. Или кого там еще могут держать в таких клетках… ящерицу? Хомячка?

Бригадиру пришлось наклониться, чтобы не задеть край жестяной крыши. Тот, кто проектировал беседку, кажется, не предполагал, что сюда могут прийти взрослые. До чего же странными иногда бывают люди.

– Стало быть, у тебя что-то осталось? Что-то… из той жизни?

Жнец не ответил – нырнул под лавочку, косо прибитую к невесть откуда взявшемуся здесь пеньку, – и запыхтел, расшвыривая какие-то вещи. Бригадир обвел беседку взглядом и поймал себя на том, что не запомнил ни одной детали обстановки. Не могло же их не быть вовсе! Пенек, злосчастная косая лавочка, ворох каких-то цветастых одеял, старые фотографии, пара книг на полке под потолком, что-то вроде… сковородки? Бригадир глянул на торчащие из-под лавки ноги – Жнец залез туда почти полностью – и вновь понял, что не может вспомнить ничего из того, что видел. Он и вправду слишком редко сталкивался со Жнецами, чтобы знать, как именно они могут защищать свой дом, даже такой, как беседка с… с… вот ведь черт! Со всем скарбом, что в ней есть.

Через несколько минут, когда Бригадир заскучал настолько, что начал насвистывать «У Мэри был барашек», Жнец поднялся с пола и торжествующе улыбнулся. Сквозь копну черных волос белозубая улыбка смотрелась настоящим вызовом.

– Это еще что… – Бригадир осекся на полуслове. Вещица, лежавшая на ладонях Сопровождающего за грань, была несколько… неожиданной.

Удачливые Жнецы могли захватить с собой ключ от дома, фотографию, золотые запонки или вешалку, удачливые привидения – своего душегуба. И даже клочок обоев или предсмертная записка смотрелись бы не слишком странно в этой похороненной в тумане беседке. Но красное кружевное белье с узором в виде крошечных снежинок было… было…

– Это ты смог умыкнуть? – Бригадир для уверенности указал на кусочек ткани пальцем.

Жнец приподнял одну бровь и кивнул.

– Из всего, что можно было забрать за грань, ты выбрал… это? – Бригадир не удержался: ухмыльнулся, показав мощные клыки, и хохотнул.

– Чего ржешь? Будто, когда умираешь, есть время подумать! – огрызнулся Жнец и отвернулся от пытающегося не засмеяться в голос странника.

– Нет… хо… ну просто… ха… просто…

Пол пошатнулся. Загудела земля. Зов разлился в воздухе таким гулом, что Бригадир чуть не заткнул уши. Даже сквозь туман прошло, как это возможно?

– Чувствуешь?

– Да. – Жнец обернулся и нахмурился. – Похоже, тебе надо идти.

Или бежать. Да-да, бежать в данном случае – куда более подходящее занятие. Казалось, если Бригадир прямо сейчас не припустит во весь опор, земля разверзнется, и Ад поглотит незадачливого распорядителя правды. Тут уже никакая любовь, ни жидкая, ни газообразная, не спасет.

Трусы Бригадир выхватил из рук Жнеца, уже не отдавая себе в этом отчета, – красная тряпочка беспомощно трепыхнулась и осела в пыльном кармане дырявого пальто. О ней он подумает как-нибудь потом. После того как найдет несчастного, так потерянно взывающего о помощи. Хотя, судя по силе зова, их там как минимум десяток.

Или парочка богов?

* * *

Кэйлин задыхалась. Повсюду была земля; влажная, жирная и холодная, она проникала под одежду, в ноздри, в рот, в уши и в глаза… Кэй тянуло вниз, и она вдруг отчетливо вспомнила, какой тяжелой была вода под Мостом Желаний. Ее ледяное течение тянуло за собой так же – вперед, быстрее, туда, куда не ступала нога человека! в смерть и ко второй звезде направо, до самого утра!

Она умирала. Кэйлинна Нод снова умирала, но на этот раз ей было по-настоящему страшно, потому что где-то совсем рядом умирали ее глупые мальчишки. А они умели погибать по-настоящему.

И во всем была виновата только она – мертвая девочка, которая поверила мертвым деревьям.

* * *

Офицер Моралес была героем.

Она знала это так же ясно, как цвет глаз своей бабулиты и слова песни о Люси в небесах с алмазами. Это подсказывал тот же внутренний голос, что подтолкнул ее в сторону полицейского участка. И это доказывал тот факт, что она стояла у самой кромки туманного моря, под которым скрывалось шоссе номер двадцать девять, и готовилась в него войти. Только герои могут быть такими глупцами.

Она всего лишь занималась своей работой: следила за подозрительной личностью и оберегала границы города. Эва чувствовала тех, кто, как и она, пересекает границы, которые им не дозволено переходить.

А потом задрожала земля. Загремело где-то у самого плеча, и офицер Моралес неосознанно ударила туда, назад и наверх. Кулак прошел сквозь завихрения тумана, который – Эва готова была поклясться – сам замер в оцепенении. А потом схлынул, как морской прибой, оставив дорогу у кладбища пустой и одинокой.

#Глава 3

Земля отказывалась их принимать.

Красные, пурпурные, ярко-оранжевые нити пульсировали артериями и сердцами: два горящих, одно потухшее. Слишком чистая кровь, слишком непривычное питье – не «висельникам» забирать жизни своих освободителей. Нет, разрытые, взрыхленные корнями могилы не принимали их.

Запертые в клетки деревянных ребер, окруженные трескучими ветвями и преступными помыслами, Элис, Итан и Кэйлин тонули в собственных снах.

* * *

Элис видел птичку – маленькую и яркую: она запуталась в кустах под окнами, а потом жила в клетке под самым потолком. Она не умела петь, но сердце мальчика трепетало от радости при виде пернатой пичуги. Только потом он узнал, что его радость была чужой неволей – самой настоящей тюрьмой.

Отец любил рассказывать старую легенду из мест далеких, как воды океана, о разбойниках, что жили в горах и умерли под древними вязами. Элис слушал ее, разрисовывая цветными мелками стены, слушал, съедая очередную ложку «за папу», слушал, когда готовился ко сну. Слушал так часто, что забыл ее. Разбойников прогнали шарлатаны, тощие и хитрые, как спасший Ирландию Рори[19]. Не так ли хитер был и род Макмилланов? Корни легенды уходили в глубь гор, ветвились, заражали все больше семей. Тайны «висельников», секреты малого народца и премудрости синих богов навсегда впечатались в буквы древнего имени. Макмилланы знали не многое, но все, не по кусочкам, а сразу. Дед учил внука, а отец – правнука, и так было всегда. Пока дерево рода не пересадили на более ленивую землю.

Родители Элиса не верили в дедушкины сказки. Они гостили в шумном курортном городке и пили текилу, пока их сын в исступлении царапал деревянные ребра и выплевывал комья влажной земли.

* * *

Итан видел металлические переборки и застрявшие в них, развевающиеся на ветру петли аудиокассетных лент. Они кольцами вились вокруг, сужаясь, и он почти поверил, что клаустрофобия добралась и до него. Металл холодил кожу и одновременно не чувствовался вовсе: привычка начала брать свое. Холода не существовало. Не существовало тепла. Итан отдал бы многое, чтобы не существовало и страха.

Дверца, паутина и белый свет кружились в калейдоскопе, а маленький Итан, чьи волосы были еще цвета мокрой пшеницы, старательно рисовал подарок ко дню рождения тети Сары. Она должна была вернуться с минуты на минуту – убежала в магазин, оставив племянника дома, и Итан высовывал язык и досадливо пыхтел каждый раз, когда писал букву не в ту сторону.

Пока тетя Сара умирала в больничной палате, Итан проваливался в чей-то желудок.

Он все еще ждал, когда же тетя Сара вернется из магазина. И верил, что она всегда будет рядом.

* * *

Кэйлин видела Энтони Скалкера. Она могла видеть что угодно, от какой-нибудь особенно увлекательной смерти до теплых детских дней, но почему-то перед глазами маячила эта сутулая фигура, темные кудри и взгляд в пол. Наверное, никто, кроме Кэйлинны, не знал, что глаза у Энтони синие, как ее выпускное платье. Она ни на что не надеялась – и в то же время твердо знала, что Скалкер пойдет туда с ней. А если не на выпускной, то хотя бы на любую из университетских вечеринок. Кэй пообещала себе, что обязательно с ним поговорит. И сейчас она видела его: у окна, в просторной аудитории на втором этаже, где преподавал профессор Уайми. И Энтони смотрел сквозь нее, потому что живые не видят мертвых.

Привыкни, Кэй. Ты должна идти дальше. Ты должна бросить супергеройский костюм и своего брата. Почувствуй и свою беспомощность. Как бы ты ни хотела уйти, ты не сможешь этого сделать, пока Смерти не надоест над тобой смеяться. Мертвый джинн Мэпллэйра, ты продолжаешь для чего-то возвращаться.

Пока аудитория наполнялась студентами, а Мэридит Гриди рисовала на доске цветы, Кэйлинна умирала, как и сотни раз до этого. А Энтони Скалкер провожал ее пустым взглядом.

* * *

Корни сплетались, ветви вздымались ввысь, – за домом Макмилланов рос висельный лес. Поднявшийся ветер донес до Золотой улицы тяжелый запах окровавленной земли. Келпи втянул ноздрями воздух и спрятался под клетчатый пледик. Призрачные коты перестали гонять бабочек и зашипели. Игнес Фатуи заинтересованно замигали на окраине города.

Королева разбойников посмотрела на свою армию, менее многочисленную, чем прежде, но более смертоносную. Их удел – искать горькую кровь и выпивать ее до капли, но разве это не отдает весельем?

«Висельники» загремели ветвями. Поднялся такой шум, словно над городом бушевала безумная гроза.

* * *

Бригадир остановился у аккуратного домика с зеленой крышей, скрестил руки на груди и сощурил глаза. За черепом, на котором ярко горели старые символы, этого, конечно, не было видно.

И как он сразу не догадался.

Зов повис в воздухе искристой вуалью – как запах духов и как тишина перед началом концерта. Оркестр на своих местах, дело за дирижером. Еще бы знать, на кого возложена эта непростая задача.

Когтистая лапа легко скользнула в левую руку: вытянулись жилы, лениво побежали по ним кровь и слизь. Пальцы, прикрытые частью настоящей сущности Бригадира, согнулись – этому он научился у одного старого знакомого, Рабэ-Хо. Про Рабэ-Хо говорили, будто он спас целый город еще при жизни, но история сохранила все иначе, и теперь эти заслуги приписывали каким-то гусям. Рабэ-Хо на них не обиделся, но Бригадир знал, как тот любит запекать гуся по праздникам. А праздник у Грайфа Рабэ-Хо был каждый день.

Черные когти сомкнулись, и Бригадиру захотелось ринуться вперед, как раньше, однако нынешнее его тело не слишком подходило для подобных порывов. Зато рычать получалось почти как прежде.

«Висельников» было много – тех самых несчастных, что умоляли Бригадира о грешной крови. Вчера они умирали от голода, а сегодня хватили лишнего: для десерта места уже не найти. Еще и собственного жреца утащили, ну что за дурной тон!

Лапа была для Бригадира лучшим оружием, ни один топор не сравнился бы с нею. А веревки оказались такими непрочными – сами напрашивались на острые когти. Но в ушах все еще звенел зов, громко, почти оглушительно, и от этого найти источник было сложнее. А через пару минут Бригадир порадовался, что не может посмотреть повешенным в глаза.

* * *

Элис, Итан и Кэйлин видели сны и не могли проснуться. Они тонули в воспоминаниях, царапая стенки камер, построенных из прошлого, а «висельники» вновь обрели свою силу. Казалось бы, простая веревка, простой узел, ничего больше, но в каждом – забытая ярость и ключик от замка́. Прежде плененные духи преступников могли восстать лишь в тени старых вязов Макмилланов. Теперь, с орудием своего убийства на шее, каждый мог гулять свободно.

Но странник, пришедший с севера, поймал их всех до единого.

В одном Бригадир был уверен: с таким удобрением земля сада либо не родит больше ничего, либо здесь вырастет небольшой дремучий лес. Самый обычный лес, который не будет пить кровь и выжигать людям глаза. Таких лесов много вокруг Мэпллэйра.

Кладбищенский туман неожиданно проявил любопытство: заглянул во дворы домиков по Стоунвуд-Чейз. Он скользнул над горстками пепла и телами «висельников», похожими на выкорчеванные пеньки, а потом растаял у корней нетронутых вязов. Бригадир в это время уже сидел на траве и чистил пальцы от ожогов. Они прекрасно соскабливались с непривычного тела и с забавным звуком шлепались на газон. Бьярндир морщился и клацал зубами, задевая особо болезненные участки.

Спасать людей в его планы поначалу не входило. Он, конечно, слышал зов, но никак не предполагал, что его могут издавать такие… такие… Во имя святой правды, да это были сопливые подростки! Парни – один щуплый, другой тоже не слишком крупный, но на удивление тяжелый – были без сознания, а вот девушка сама схватилась за скользкие пальцы Бригадира и выломала парочку ветвей. А когда она с ужасом уставилась на своего спасителя, Бригадир понял, на кого нарвался.

– Кто ты, мать твою, такой? – После всего случившегося девушка была явно настроена не особенно дружелюбно. Скорее всего, субъект с медвежьим черепом на голове не внушал ей ни капли доверия и пугал не меньше, чем кровожадные деревья.

– Пустая судьба, надо же… – прошептал Бригадир.

Рано. Еще слишком рано. Потемневшие ленты судьбы не должны были крутить колесо, не могли приблизить момент, не стали бы… Значит, во всем виноват тот, другой. Еще с целой лентой, не разорванной на куски острыми краями реальности.

– Что ты?..

– Я ожидал хотя бы «спасибо», мисс Нод.

Она отшатнулась, как от удара. Странная девчонка. Еще более нелепая в грязной, окровавленной светлой одежде и с растрепанными волосами, в которых застревали стрелы закатного солнца.

Недавно умершая, навсегда мертвая, скользящая по чужим сознаниям, как тень.

– Боишься меня? Правильно. Это пригодится.

Бригадир поднялся и аккуратно водрузил свое когтистое оружие на плечо. Линии трикуэтры[20] на черепе потускнели, готовые в любой момент исчезнуть, а красный свет солнца растворился в пустых глазницах. Девушка определенно видела его клыки и готова была услышать правду. Услышать – но не принять. И потому Бьярндир подошел к ней так близко, чтобы Кэйлин смогла увидеть другой, человеческий облик и крепко-крепко ее обнял.

* * *

Кэйлинна видела жилы, тянущиеся из огромной дыры на затылке мужчины, и одновременно – видела рыжие торчащие волосы. Видела костяной шлем с клыками – и широкоскулое лицо с выразительными глазами. Этот человек был как оптическая иллюзия. Висит портрет: посмотри на него слева – красивая молодая женщина с розой, зайди справа – скелет в платье и со змеей в руках. Увидев такое в детстве, она закричала и прижалась к папе, старательно отводя глаза. Теперь ей пришлось посмотреть страху в лицо.

Незнакомец отстранился, взял Кэй за плечи и поймал ее испуганный взгляд. Маска-череп и человеческое лицо с резкими чертами теперь наслаивались друг на друга. Запекшаяся кровь на потемневших волосах и чистые медные пряди. Приплюснутые крылья носа и темный провал в звериной кости. Мертвый зверь и человек, что-то бо́льшее, чем человек. Или что-то меньшее? От любого существа веяло силой. Даже от Кэйлин ею веяло. Этот же словно лишился чего-то важного, а потом получил замену – и не понять, что лучше.

Был ли это выбор? Было ли это принуждение? Была ли это боль?

– Видишь? Стоит бояться, правда? – Мужчина ухмыльнулся и опустил руки.

Взгляд Кэйлин скользнул вниз, чуть вбок, и в догорающем закате, словно созданном для правды, она произнесла:

– У тебя из кармана торчит женское белье.

Незнакомец рассмеялся и затолкал кусочек красной ткани подальше. Лучшего знакомства и не придумаешь.

Он назвался дядей Мишей и не сказал, откуда ему столько известно. Впрочем, мало ли в Мэпллэйре тех, о ком нельзя толком рассказать? Кэйлин уже слышала шепотки мертвых богов – может, она наконец-то научилась их видеть?

Он был страшный и забавный, и он всех их спас. Истинное зло не спасает, даже если у него есть на то веские причины.

А еще от дяди Миши пахло настоящей любовью.

* * *

Итан проснулся в своей кровати – той самой, под которой прятал горы журналов с комиксами. Голова не гудела, тело не ломило, воспоминания не возвращались с болезненным скрипом, и Окделл с облегчением выдохнул. Сон. Как ему и хотелось все это время… Или уже не хотелось?

На старом электронном будильнике светилось «7:17». Жаль, что он не показывает день недели – похоже, пора прикупить новый. Итан влез в валяющиеся у кровати тапочки, выхватил из шкафа полотенце и пошлепал в ванную.

Там, у раковины, лежал черный пакет – раскрытый и полный денег. На зеркале кто-то оставил записку со стрелочкой и надписью «Первая супергеройская зарплата».

И тогда Окделл окончательно проснулся.

* * *

Элис очнулся в своей кровати и не обнаружил поблизости ни следа висельников. Сад Макмилланов был чист, насколько вообще может быть чистым поле битвы, где танцевал Бригадир. Ничего больше не напоминало о кровавом закате и треске оживших корней – кроме того, что еще год Элис будет видеть кошмары.

А потом он однажды проснется с въевшимся в руку кольцом из плотной черной коры.

Дерево будет расти, опускаться все ниже, проникать все глубже в кости и мышцы. Элис Макмиллан, отмеченный печатью Ахоркадо, будет уходить в ночь, чтобы встретить чужие кошмары. Его мир преобразится, и наследие предков проснется. Оно дремало слишком много поколений, но теперь хитрые горные жрецы, юркие и жилистые носители мудрости затребуют свое: их не остановит океан, их не остановит время. Тех, кто познал тринадцать плотских смертей и тридцать три духовных, уже ничто не может остановить.

Но прежде чем Элис наденет широкополую шляпу, вырежет четки и щит-трикуэтру, пройдет много времени. Пока же Макмиллан не умеет искать тайных троп и не проглатывает отбившихся от стаи болотных огоньков. Ему четырнадцать, он влюблен в свою учебу и не хочет разочаровывать родителей. В конце концов, он может задвинуть подальше воспоминания о деревянных лицах без черт, сделать так, чтобы жили они только в его снах. Может даже забыть о сером мальчике с непробиваемой кожей и девочке, которая не умирает.

Двое странных ребят ведь ничего не потребовали – и не потребуют – взамен. Сколько раз Элис будет думать о том, чтобы прийти, оставить у кого-нибудь из них под дверью немного денег, торт, хотя бы новенькие кроссовки – а в результате не сделает ничего. Адреса рядом с телефоном в газетной заметке, конечно, нет. Потом Элис потеряет и номер.

А через пару месяцев его семья переедет на юг, в Эшвуд, и благодарность Элиса так и не станет материальной.

История пятая Танцуй, Кэйлин!

#Глава 1

Она была прекрасна.

Желтый цвет, холодный, совсем не солнечный, должен был сделать ее похожей на статую или труп, но на самом деле удивительно ей шел. Подчеркивал линии тела, оттенял темную бурю волос и пожар кожи. Может, все дело было в фасоне платья. Может, в ее голосе. А может, в том, что она не шумела в библиотеке.

Из стакана на Эвермора Купера глядели распавшаяся оливка и собственное отражение, из зеркала за спиной бармена – яркие глаза софитов. Свет со сцены пронизывал зал и, как зверь, выискивал жертву. Остановился на каком-то пижоне, который сыпал деньгами направо и налево, – тот что-то радостно проорал и сунул в рот новую сигару. Темноволосая обладательница самого прекрасного голоса на свете заказала темного пива. Эвермор хмыкнул и снова посмотрел на оливку. Целая. Новый бокал? Второй? Третий? Двадцать девятый? Он глянул в зеркало – софиты утихомирились, девушка в желтом медленно цедила свой напиток, а пижон жевал сигарету и рылся в карманах. Если бы он вдруг начал приставать к незнакомке, Эвермор дал бы свободу чесавшимся кулакам. Да и повод познакомиться получился бы куда более элегантным, чем простое «Добрый день, ваш голос хочется занести в библиотечный каталог».

– Ее имя Эва Моралес. Она из полиции. Пришла одна.

Бармен даже не поднял глаз, так и продолжил протирать свои блестящие стаканы. Зачем он все это рассказал? Пожалел библиотекаря, про легендарное отсутствие личной жизни которого знал весь город?

– Но тебе ведь это и так известно, да, Купер?

Эвермор нахмурился и посмотрел на девушку в желтом внимательнее. Без полицейской формы и неизменно строгого узла волос она казалась другим человеком.

Купер пробурчал что-то, отдаленно похожее на благодарность, бабочке бармена, которая тонким шелком скрепляла воротник. Сфокусировать взгляд на чем-нибудь еще у него просто не получилось. Слишком много оливок для одного вечера. Лавре сказал бы, что мартини – девчачий напиток. Шуточка к месту. Купер хрюкнул и сполз со стула. Пошатываясь, он добрался до стены, а оттуда каким-то чудом – до столика Эвы.

– Вы похожи на вампира, – выдохнул он, придерживая шарф и опускаясь на стул напротив.

Моралес приподняла брови и пробормотала в кружку пива:

– Поверить не могу, что меня оскорбляет библиотекарь.

– Почему сразу оскорбляю? – Эвермор неопределенно махнул рукой. – У вампиров пр…прийа… приятные голоса. У вас тоже.

– Купер, что тебе от меня нужно?

Эвермор поправил козырек и вновь пригляделся. Офицер Моралес выглядела уставшей. Нет, не просто уставшей – сдавшейся, словно марафонец, который всю жизнь готовился к забегу, но у самого финиша решил, что это пустая трата времени. Он пододвинул свой недопитый мартини поближе к ней.

– Кажется, вам это нужнее, чем мне.

Эва закатила глаза.

– Сколько бы я ни выпила, шансов у тебя все равно нет. Катастрофически не в моем вкусе. И даже не из-за этого твоего вросшего в лоб козырька.

– Офицер Мор…лез! – Эвермор оскорбленно поправил свою кепку. Похоже, она служила ему чем-то вроде шапочки из фольги. – Смею сообщить, что вы тоже не в моем вкусе. Слишком не похожи на книгу.

Эва уткнулась лбом в стол и пробормотала:

– Славно. Выпьем же за то, что мы друг к другу никогда не подкатим.

Эвермор выпил и сплюнул оливку в бокал. Офицер Моралес глотнула еще пива. На вкус оно, наверное, напоминало разочарование в себе.

– Вы собираетесь тут утопиться? Потому надели это платье?

– Не твое дело, Купер.

Над столиком повисло молчание. Со сцены полилось пение, которое завораживало еще больше, чем короткие фразы Моралес, заказывающей выпивку. Купер был почти готов ринуться к певцу и сообщить, что все банши в округе сдохли бы от зависти, но Эва вдруг заговорила снова.

* * *

– Я просто… Я должна была быть героем этой истории, так ведь? Новый офицер в странном городке, где все закрывают глаза на призрачную колокольню, на шоссе, которое жрет людей, и на то, что начальник полиции – скорее всего, какая-нибудь внеземная сущность. Или вообще не имеет тела. А я… Я только мечусь в тумане и не могу ухватиться за нужные ниточки.

Выпалив все это, Эва подняла глаза. Купер не отрываясь смотрел на сцену. Слышал ли он хоть слово? И все же он явно слышал.

– Думаю, офицер, более по-геройски было бы утопиться не в пиве, а в тумане. Или хотя бы в виски. Где, говорите, откопали это платье?

Эва ошалело моргнула, удивленная резкой сменой темы.

– Сшила. В магазинах на мои пропорции не найти даже…

– Серьезно? – Все внимание библиотекаря вновь переключилось на Моралес. – А жилетки шьете? Может, вяжете шарфы?..

Они проговорили об одежде – и немного о книгах – до самого закрытия бара. В ведьмин час на улицы Мэпллэйра не стоило выходить одному, и Моралес подвезла Купера на служебном бьюике до самой двери.

Утром она явилась на работу с жутким похмельем и новыми силами. Туман в ее голове мог бы быть братом туману на шоссе номер двадцать девять.

Главное теперь – пересечь нужную границу.

* * *

– Повтори-ка еще разок. Кажется, я немного не… – Итан неопределенно махнул рукой, предоставляя Кэйлин шанс объясниться.

Они сидели на крыльце дома Нодов – мертвая девочка и серый мальчик, два пятна на темном полотне Мэпллэйра. Кэй надела сегодня красное платье, которое, казалось, сшито из шторок – такого количества оборок Окделл не видел даже на праздничном торте. Старая водолазка с единорогом рядом с этим великолепием выглядела совсем блекло. Впрочем, Итан теперь мог позволить себе прикупить парочку новых, чем они с Кэй и планировали заняться после завтрака.

«Супергеройская зарплата», как это назвала Кэйлинна, перепала и ей тоже, и она отказывалась сообщать, откуда взялась такая куча денег. Ладно, пусть не куча – просто средняя месячная зарплата – но и не мелочь какая-нибудь! Итан смутно припоминал, что Элиза в то памятное воскресенье вручила ему какой-то черный пакет, но разве у маленькой девочки могла быть такая сумма в копилке? Кэй несколько часов потратила на то, чтобы убедить Окделла принять наконец деньги. Она поклялась, что они не краденые, не грязные и вообще самые что ни на есть честные. Итан сдался.

Кажется, теперь магазину братьев Лавре понадобится новый грузчик.

Кэйлин заправила за ухо прядь волос и терпеливо начала с самого начала – чтобы точно уж дойти до конца. Итан услышал странный рассказ про человека с двумя лицами, который и не был по сути человеком. Услышал про маску-череп, услышал про то, как Кэй, Эллиса и его самого спасли от неминуемой смерти. Что ж, значит, и со вторым позвонившим «клиентом» все обошлось.

– Хотел бы я увидеть этого парня с черепом, – хмыкнул наконец Окделл. Ему все еще слабо верилось в чудесное спасение – но, эй, это ж Мэпллэйр, здесь и не такое бывает!

– Чтобы поблагодарить?

– Чтобы узнать, как он нас отыскал.

– Тебя и вправду это так сильно волнует?

Итан поправил очки – новые, купленные в ларьке на площади Кирхе. Они, как и предыдущая пара, очень ему не шли.

– Это странно. Нас еще никто никогда не спасал.

– Брось, Ит, рано или поздно это должно было случиться! Осень почти…

Кэйлин вытянула руку, и на ладонь послушно опустился кленовый листок. Удивительно, как неумело и как трогательно Кэй иногда пыталась перевести неприятную тему. А, может, и не пыталась вовсе – просто потихоньку теряла рассудок и путалась в собственных мыслях. Листья падали. Прямо у крыльца Нодов рос клен, единственное дерево в округе, которое уже приобрело цвет пламени: ленты в его кроне заметить было довольно сложно. До осени оставались считаные дни. Последний месяц лета, вместе с серыми открытиями, алыми тенями, ужасами, радостями и новыми знакомыми, потихоньку уходил, укладываясь на полочках у Итана в голове. Он теперь мог свыкнуться почти со всем. Скажи кто, что в Белом Доме сидят марсиане, и он бы почти не удивился. В конце концов, уже несколько недель он неумолимо выцветал и словно бы превращался в человека из стали[21] – жаль, летать не научился. Да, определенно, Итан ко многому привык. Привык к розовому телефону, на который звонили встревоженные горожане. Привык к мертвому джинну, которая могла завалиться в его квартиру в любое время суток. Привык даже к существам, в которых прежде и верить не смел, и к силе, которая до сих пор ни разу его не подвела.

Они с Кэй действительно хорошо сработались: мисс Нод много знала об улицах Мэпллэйра и о его мистической стороне, а если не знала, то быстро находила тех, кто мог бы помочь. Ей же нужен был друг – такой, чтобы не побоялся гоняться за тенями или прыгнуть в пасть туманному червю. Наверняка она могла бы справиться и в одиночку, если б хотела. Но, кажется, мертвый джинн Мэпллэйра боялась сойти с ума. И ее можно было понять.

– Не думаю, что он хотел нам зла. Зло не спасает, даже если ему что-то нужно.

«Как раз наоборот», – хотелось сказать Итану, но в следующую секунду Кэй толкнула его в ворох листьев и, прежде чем он успел бы возмутиться, крыша крыльца рухнула вниз.

Вместе с сердцем Итана.

Он никак не мог к этому привыкнуть. Как вообще можно привыкнуть к смерти единственного человека, который относится к тебе с пониманием и принимает таким, каков ты есть? Брайан не в счет, он так ни разу и не появился на горизонте после произошедшего с Лиз Ольсен – а ведь мог хотя бы поблагодарить. В том парке он просто схватил девушку на руки и кинулся в больницу. Брайан, конечно, оглянулся тогда, но лучше бы и не делал этого: в его глазах было слишком много ужаса.

Откинув в сторону переломанную балку, Окделл вытащил Кэйлинну из-под обломков. Щепка размером с десертный нож торчала прямо у нее из шеи. В остекленевший взгляд медленно возвращалась осмысленность.

– Такое платье загублено, сама же шила… – обиженно пробурчала мисс Нод, высвобождая ногу из-под черепицы. Гвозди оставили на коже глубокие царапины, из-за деревяшки в горле голос Кэйлин немного «булькал», но, похоже, ее это почти не волновало. – Ты в порядке?

– Это я у тебя должен спрашивать! Кэй, мне бы ничего не сделалось, какого черта?

– Рефлексы! – Она улыбнулась и провела языком по зубам. – Все целы, надо же!

– Не представляете, как меня это радует, – раздался совсем рядом хрипловатый голос, от которого по спине прокатился холодок.

Итан и Кэйлин одновременно повернули головы. На остатках крыльца сидел мужчина в коричневом пальто, растянутых штанах, пыльных сапогах и ярком бирюзовом шарфе. В шлеме-черепе – для Кэйлинны. В клетчатом берете с козырьком – для Окделла.

– Ты! – Итан мгновенно вспомнил этого типа. Бездомный, встреченный на улице в тот солнечный день, когда Кэй решила искать Лиз Ольсен! Тогда Окделлу показалось, что незнакомец за ним следит. Получается, так и было?

– Я! – радостно отозвался незнакомец, поднимаясь с колен и раскидывая руки в стороны, словно собирался обниматься.

– Дядя Миша, здрасьте! – Кэй схватилась за край платья и присела в полушутливом поклоне. Похоже, ее дружелюбие все-таки не сменилось подозрительностью. Или это был отголосок все того же безумия? Неважно, Кэйлин – это Кэйлин, какой бы ни была.

– Леди. – Мужчина приложил руку к вороту и поклонился в ответ.

Итан в два счета преодолел расстояние до рыжего хмыря в поношенной одежде и схватил его за грудки. Черт, это было куда сложнее, чем казалось на первый взгляд. Словно попал в сумасшедший сон Алисы, и теперь приходится играть по его правилам. Хотя Мэпллэйр, похоже, и был этим сном. Стоило принимать все: от мстительных древесных духов до таких вот странных бродяг-спасителей.

– Не стоит благодарности. – Мужчина, казалось, ничуть не смутился. – Меня дядей Мишей зовут. Тебя?

– Он Итан – и, Итан, будь добр, отпусти его. – Руки Кэйлинны, кое-где еще покрытые кровью, мягко легли на серые кулаки Окделла. Он тут же их разжал.

– Всегда такой дерзкий? – «Дядя Миша» картинно стряхнул с пальто несуществующие пылинки.

– Очень надеюсь, что это не ты обрушил крышу.

– Позвольте! – Мужчина скрестил руки на груди. – И чем же я заслужил такое недоверие?

Итан фыркнул, не собираясь отвечать на дурацкий вопрос. Этот бездомный, хоть и напоминал героя комикса, но не самого располагающего к себе и едва ли положительного. Такой мог бы быть серийным убийцей или помешанным на справедливости психопатом. Конечно, были еще варианты – щедрые, уникальные, мэпллэйровские. Дух, бог, монстр из легенд – выбирай, что хочешь.

– О, я понял! – Мужчина всплеснул руками. – Мол, «Что это за тип, который появляется сразу после того, как мы во что-то влипаем»? Я угадал?

Итан сердито зыркнул на него, – сквозь темные очки этого не было видно, но дядя Миша тут же ухмыльнулся.

– Угадал, стало быть… Первое. – Он поднял указательный палец. – Считайте, что я альтруист. Работа у меня такая – сеять добро и причинять спасение. Или хобби…. В общем, перейдем ко второму… – Он разогнул еще один палец и замер. – Оооо…. А это интересно!

Так и не закончив фразу, он резко развернулся на сто восемьдесят градусов, припал к земле и потряс головой. Взрослый мужчина на четвереньках, что-то вынюхивающий, как самый настоящий пес, оказался зрелищем еще более неожиданным, чем живые тени; в этом Итан убедился тут же. Раздражение (и некая толика подозрений) куда-то улетучилось, стоило только этому «дяде Мише» зарычать и со всех ног броситься в сторону Берри-Роуд.

* * *

Бригадиру было даже немного стыдно – это ему-то, говорящему правду, тому, кто поставил на место саму ткачиху судеб! Но он ничего не смог с собой поделать: запах так невероятно манил, что он совсем потерял голову. Может, в этом частично была виновата до сих пор не выветрившаяся любовь. Может, слишком долгое бездействие. Может, что-то еще.

Знакомство с серым парнем, от которого правду пока приходилось скрывать, прошло не так хорошо, как с мертвой девушкой. Везде были свои проблемы и нюансы: красное белье Жнеца или вот, умопомрачительный запах и, как следствие, забег на всех четырех.

Зов этих двоих ребят сам по себе тоже сводил с ума: буквально тряс землю и заставлял стонать металл. Так произошло уже во второй раз, а ведь Бригадир как раз решил держаться пока подальше от пустых судеб. Не тут-то было. Перед таким зовом устоять было невозможно. Как и перед разлившимся по городу запахом.

Такой аромат мог источать только недавно умерший бог.

* * *

Как-то так вышло, что они побежали следом.

Подобному поступку должно было быть рациональное объяснение, хоть какое-нибудь, отличное от «так вышло», но Итан не смог придумать ни одного за время, пока они с Кэйлин изображали олимпийских спринтеров. Дядя Миша бежал очень быстро. Возможно, дело было в том, что двигался он на четвереньках, пусть даже в плаще и разношенных сапогах. Окделл и в своих фирменных кроссовках, которые давно уже стали маловаты, ни за что бы не угнался за Бригадиром. Зверский бег, иначе и не назовешь.

– Куда он делся? – Кэй, казалось, не запыхалась вовсе. А дышала ли она вообще? Может, по привычке? С другой стороны, кровь ведь бежит по ее жилам… так? Итан никогда этим не интересовался. Даже не задумывался. Для него мисс Нод была слишком живой.

– Кажется… – Окделл наклонился, переводя дыхание. – Дальше, к мосту.

* * *

Берри-роуд никуда не вела.

Некоторые улицы Мэпллэйра вели к церкви, другие – к бару или библиотеке, третьи – к огромным неприятностям. А иные не вели никуда. Их было три или четыре – улицы, которые заканчивались не тупиком, не рекой и даже не забором, за которым ютилась помойка. Они, вопреки всякому здравому смыслу, упирались в пустоту. Дойдя до определенного места на подобной улице, можно было очнуться на шоссе. Или в соседнем штате. Эдакие «Дороти мы-больше не в Канзасе» улицы. Место им в ковбойских стойбищах, а не в маленьких мрачных городах.

Берри-роуд продолжалась мостом. Если бы у детишек в Мэпллэйре было более развитое воображение, они бы живо представили, что под таким мостом непременно должны жить тролли. Они и жили. А потом Грайф Рабэ-Хо потанцевал на их каменных костях.

Грайф не планировал оставаться в городе. Честно говоря, его гораздо больше привлекали открытые пространства, ну или что-то вроде колокольни. Но единственная высотка Мэпллэйра уже давным-давно сгорела, и Рабэ-Хо, пыльным ветром пройдясь по улицам, направился было дальше на юг. Поговаривали, в южных прериях было чем поживиться. Остановило Грайфа любопытство. Когда живешь тысячи лет, это чувство – единственное, что еще может удержать тебя в реальности, пока «Титаник» разума не наткнулся на айсберг. Мэпллэйр в этом плане был уютной северной пристанью с дешевыми гостиницами и готовыми на все девочками из-за угла.

Если бы в тот день Рабэ-Хо сказали, как бесславно он закончит свое существование, Повелитель воронов и несчастных случаев ни за что бы не свил гнездо за Мостом Желаний. Он бы ни минуты более не оставался в этом городе – очень был суеверный. Даже с троллями разбирался по старинке, через кулаки и загадки, пуская перья в глаза. Вот именно, «был». В прошедшем времени. Теперь Грайф уже не прикинется вороном и не постучит в чьи-нибудь двери, прокаркав «Никогда!». Не полакомится останками нежных-нежных наяд. И не расправит крылья, ловя ими темноту ночи.

Грайф Рабэ-Хо был богом. Того и этого, всего по чуть-чуть. Он собирал бесхозные вещи, как сорока, – чтобы иметь хоть какие-нибудь атрибуты. Проблема богов нередко состоит вовсе не в числе верующих, а в тех вещах, которые готовы хранить в себе силу поклонения. Некоторые божества привязываются к камням у дороги, другие – к деревьям или святилищам. Но Рабэ-Хо не мог себе этого позволить. Если у тебя есть крылья, ты ни за что не усидишь на месте. Птица не может не летать, если размах позволяет. К тому же приходилось постоянно подкармливать любопытство; для Грайфа оно было почти наркотиком, как для иных людей – толченые останки животных или поддельная пыльца фей.

Конечно, нашлось множество вариантов: он пробовал таскать свои амулеты на шее, складывал их в капищах и во временных пристанищах. За тысячу с небольшим лет накопилось изрядное количество хлама. Кое-что быстро превращалось в пыль, кое-что сохранялось дольше. Коллекция росла, за ней тянулся хвост из древней пыли. Иногда казалось, что Рабэ-Хо пришел конец, как тогда, в неблагодарное начало века, когда люди слишком заботились о самих себе и совсем забыли о богах. Грайфа спасла музыка: он прикарманил только зародившийся стиль, на который еще никто не позарился. Музыка эта пережила несколько десятилетий, и это вполне устраивало бога. В коллекцию добавилось несколько пластинок и маленькая губная гармошка с неумелым изображением ворона.

Сегодня треснула последняя банка, которая еще хранила в себе крохи веры в вороньего бога. Какая-то старушка складывала туда пуговицы – все они были когда-то глазами игрушечных зверюшек – и верила, что за душами их прилетает щеголеватый ангел с клювом и хвостом. Этот образ был последним воплощением Грайфа Рабэ-Хо.

Он испустил дух неподалеку от места, где жил – на краю дороги, утопавшей в колючем кустарнике и высокой траве. Не было ничего драматичного: ни света с небес, ни явления мстительных духов, которым когда-то насолил пернатый бог, ни даже раскатов грома. Грайф Рабэ-Хо, сгорбленный, с натянутой на кости бронзовой кожей, в черном плаще и парадной маске чумного доктора пытался поймать попутку до площади Кирхе. Его мутило, и путь, который предстояло пройти пешком, казался ему лестницей в Преисподнюю. В которую он, кстати, не верил.

Маску, естественно, не мог заметить никто из водителей: Рабэ-Хо носил ее по старой памяти. Когда-то он был так силен, что ходил крыло об руку с величественной Женщиной, держащей в страхе множество народов. Она походила на Смерть, которая для каждого являлась в разном обличье, но, конечно, вовсе ею не была. Грайф гордился своими связями. Он сам придумал эту маску и нацепил однажды, чем рассмешил свою спутницу до слез. Кажется, она даже начала звать доктора.

У Чумы было прелестное чувство юмора. И ценил его, кажется, только Рабэ-Хо, владыка мусорных куч и падальщиков.

* * *

Бригадир опустился на одно колено перед кучей черных тряпок, из которых торчали тлеющие перья.

– Вот это и называется «сгорел на работе». – Он взялся за клюв и перевернул чумную маску. В ней горстками собиралась черная вязкая жидкость.

Одно дело – по следам чудесного запаха смерти пойти на зов собственной жажды, и совсем другое – найти мертвым того, кто когда-то практически научил тебя ходить. Забавно. Орсо, наверное, сейчас злобно хихикает где-то в своей пещере судьбы.

Бригадир вздохнул и поднес маску ко рту.

* * *

Это было плохой идеей.

Если бы Итан вспомнил, он бы не помчался к бетонным перекладинам моста. Если бы он увидел выражение лица Кэй, он бы хотя бы притормозил. Но не случилось ни того, ни другого. Окделл вбежал на Мост Желаний и схватился за перила, пытаясь перевести дыхание.

– Знаешь… я… начинаю… ухуу-у-у-у… думать… – после каждого слова Итан делал резкий и шумный вдох, – что… зря… я… сразу… мхэ-э-э…

Окделл оперся на бетонный блок и лишь теперь посмотрел на Кэйлин.

Она стояла у границы моста и смотрела на эту самую границу, как на ядовитую змею.

– Кэй?

– Рушить мосты – это как строить мосты, только наоборот, – прошептала Кэйлин, сжимая пальцами подол красного платья. – Раз смерть, два смерть, три – смотреть…

– Кэй! – Итан повысил голос. Он видел, как шевелятся губы подруги, и, черт побери, это было до ужаса жутко.

– Пять – смерть опять, шесть – смерть, потом семь раз отрезать и в восьмой – отмерить…

Уши словно заложило ватой. Мертвый джинн Мэпллэйра не видела ничего, кроме потрескавшегося асфальта прямо под своими ногами – и, кажется, развязанных шнурков…

– Кэй!

Она подняла голову. Успела сделать пару шагов навстречу Окделлу и развернуть его спиной к городу. А потом витой штырь ограждения угодил прямо ей в затылок.

Это уже было слишком.

#Глава 2

Итан держал ее за плечи – удивительную мертвую девочку, изо рта которой лилась кровь.

– Ну вот, – раздраженно прохрипела мисс Нод, вытирая подбородок. – Опять зашла. И опять неудачно.

И только тогда Итан вспомнил, как именно Кэйлинна умерла в первый раз.

– Это что… тот самый мост? – Окделл, хоть у него и дрожали руки, пропустил вопрос, все ли у подруги в порядке. Она явно была благодарна за это.

– Как бы, – снова пробулькала Кэй.

Не пришлось бы ей булькать каждый день. А ведь к этому все и идет.

– Ох, – только и смог ответить Итан, отшвыривая ржавый штырь подальше, в придорожные кусты.

Хрустнула челюсть – Кэйлин привычным уже движением поправила кость.

– На этот раз парочки зубов все-таки не хватает… Они так забавно растут! – Кэй улыбнулась, и Итан убедился в правдивости ее слов. Кости тоже выправлялись на глазах – поднимались, как дрожжевое тесто.

– Раз мы упустили дядю Мишу… Может, по магазинам? – Мисс Нод пригладила прическу и как ни в чем не бывало зашагала по асфальтированной дороге. – Или все-таки попробуем его поискать?

– Кэй… Господи, Кэй, ты… – Итан тоже провел рукой по своим волосам, наоборот, взъерошивая их.

– Ты делаешь так каждый раз, когда волнуешься или не знаешь, как поступить…. Тогда выбираю я! – Она даже подпрыгнула на месте, видимо, предвкушая возможность что-нибудь выбрать.

– А ты не волнуешься? – Итан вздохнул. – Я имею в виду… Для тебя это все уже в привычку вошло – умирать, но тебе не кажется, что…

– Два раза – просто совпадение, – пробурчала себе под нос Кэй, увлеченно отрывая заусенец.

– Что, прости?

Из кустов вдруг появился дядя Миша в своем нелепом бирюзовом шарфе.

– О, я вас нашел! – Он растянул губы в улыбке. – Леди, дорогая, мне кажется, или на вас прибавилось крови?

– Ты! – Тревога Итана тут же превратилась в недовольство, и он снова принялся наступать на странного нового знакомого. – Что это ты устроил?

– Опять тот же спектакль… Да сколько можно повторять, что я проходящий мимо альтру… Слышите? – Мужчина поднял взгляд и сделал вид, будто прислушивается.

– Нет уж, второй раз у тебя это не пройдет! – рявкнул Окделл, подходя вплотную. – И чем от тебя тащит? Словно дохлая крыса…

– Попрошу не отзываться о моем наставнике в подобном тоне.

– Что…

В ту же секунду раздался выстрел. Дядя Миша обернулся так резко, что, кажется, чуть не сломал шею. Итан же и так прекрасно увидел, как шагнувшая вперед Кэйлин оседает на землю, одновременно вытаскивая из груди пулю.

– Успела, – проговорила Кэй, посмотрела на блестящий цилиндрик, зажатый меж пальцев, и упала без сознания. Слишком часто умирать – вредно для здоровья. Даже для того подобия здоровья, которое осталось у мисс Нод.

* * *

Стрелка́ было прекрасно видно: высокий, широкоплечий, он походил на какого-нибудь вышибалу из клуба. Дядя Миша догнал его в несколько своих странных «звериных» прыжков, схватил за шиворот и с удивительной легкостью поднял над землей, как котенка.

– Чего с ним сделать? – рявкнул мужчина. Наверное, он и сам удивлялся, почему вдруг принялся по-настоящему защищать едва знакомых детишек. Итан – так точно удивлялся.

Окделл не отвечал до тех пор, пока Кэйлин не открыла глаза.

– Бум-с, – произнесла она. – Три – уже не совпадение. Он целился в тебя. В серого неуязвимого мальчика, – продолжила мурлыкать Кэйлинна, наматывая на палец кусочек красного кружева.

Окделл понял, что его наконец настигло прошлое. Почему-то оно всегда настигает героев комиксов, вот только до сегодняшнего дня Итан надеялся на подобные приключения лишь в своих мечтах. Теперь же, когда его зачем-то попытались убрать, пожалуй, стоило прекратить мечтать и начать бояться. Но… почему вообще это произошло? Итану отчаянно захотелось поговорить с тетей Сарой – единственным человеком, чье прошлое хоть как-то переплеталось с его собственным. Но как сделать это, если тети Сары уже нет? Есть только мертвая девочка, которая не задумываясь прыгает под пули и штыри. И еще есть бездомный, умеющий бегать на четвереньках. и точно: они – все трое – словно сошли со страниц дешевого комикса.

Незадачливый убийца ничего не знал. По крайней мере, он уверял, что ничего не знает, и Итан склонен был ему поверить. Верзила попытался описать человека, всучившего ему пистолет, но получалось плохо: поначалу он говорил про высокого худого типа, похожего на палочника, потом про парня, которого можно было назвать Сеньором Помидором[22], а через минуту просто испуганно таращился на дядю Мишу и бормотал что-то про инопланетян. Он оказался психопатом, самым что ни на есть настоящим. Таких в Мэпллэйре должно было быть предостаточно, и Итан удивлялся скорее тому, что не встретил настоящего сумасшедшего раньше. Мистер Петерсон был немножко не в счет.

– Толку от него… – сокрушенно покачал головой дядя Миша. Он уже отпустил стрелка, и тот вдруг начал рыдать и ползать по асфальту. – Даже мне ничего не добиться. Для сумасшедших правда всегда выглядит не так, как должна.

Все это время Кэйлинна так и сидела посреди дороги в луже собственной крови, словно примагнитилась. Итан попытался поднять подругу, но она потянула его вниз, и в конце концов он сдался, опустившись рядом. Кэй била дрожь. Бригадир тоже присел: расправив пальто, опустился тяжело, будто ноги затекли, и уставился на засланного – или все-таки случайного, если принять во внимание явное безумие? – убийцу, изображавшего червя.

– И кто из нас еще всякую хрень устраивает? Разве я?

– Заткнись, – огрызнулся Итан, прижимая к себе и тихонько покачивая Кэй, декламирующую «Бармаглота».

– И, знаешь, надо бы поза…

Бригадир осекся на полуслове. Он принюхался, качнул головой и вскочил на ноги.

– Засиделся я!

С этими словами он просто сунул в руку Итана пистолет и большими скачками ринулся в кусты. Поодаль уже заверещали полицейские сирены. В ближайших домах наверняка слышали выстрел.

Окделл размахнулся, швырнул пистолет в реку и принялся уговаривать Кэйлин подняться. Когда у моста остановилась черно-белая машина стражей правопорядка, на дороге остался только катавшийся по асфальту шкафоподобный псих.

* * *

Мэпллэйр не хотел, чтобы Эва Моралес становилась героем. Как еще объяснить факт, что она с того самого разговора с библиотекарем не могла отыскать целое шоссе? Сворачивая с Золотой улицы на Маковую и потом еще раз на северном перекрестке, бьюик Эвы не выезжал на шоссе номер двадцать девять, укрытое одеялом тумана. Чаще всего она оказывалась на площади Кирхе, иногда – у Моста Желаний, а пару раз – у восемьсот восьмого участка или прямо у своего дома. Ее больше не посылали забирать брошенные машины. И на серьезные вызовы вроде пропажи целого этажа в строящемся доме. Потому удивительно, как Эва вообще умудрилась услышать про психа, устроившегося стрельбу.

Билл Вар говорил об этом по телефону, и поначалу Моралес подумала, что речь о ее босом незнакомце. Как иначе? В Мэпллэйре любая история развивается чуть ли не по книжным законам, об этом рассказывал пьяный Эвермор Купер, которому она раскроила пару жилеток. Она даже вязать решила научиться, но ему, конечно, не призналась. Петли у нее выходили пока неважно: Эва терялась в них так же, как на улицах города.

Психа, стрелявшего на Мосту, не отпустили. Его сразу перевезли в тюрьму на юге – по специальному приказу начальника, который так и не показался из кабинета. Интересно, есть ли у него руки, чтобы подписывать документы? Или он делает это щупальцами? Усиками? Клешнями?

Эва прочла отчет Билла – совершенно бесполезный – и отправилась бесцельно патрулировать улицы. Может, ей хотя бы удастся снять с дерева котенка?

* * *

Мальчишка не просто выжил.

Всемогущая наука, этот тараканишка все-таки получился! Лабораторная мышь не откинула лапки! Но… чертовы защитники прав животных, чертово их нападение, треклятый погром. Они не могли выбрать день лучше.

Интересно… каково было этим хиппи, когда вместо несчастных измазанных помадой обезьянок они нашли неудавшиеся эксперименты доктора Скальпеля? Мистера «Я единственный и неповторимый гений»? Светлейшего ума Сити?

Некоторые из тех экспериментов уже успели рассыпаться в пыль. Другие были еще живы, но постепенно теряли рассудок и прежний облик. Третьи умоляли о смерти.

И был, конечно, мальчишка.

Чудесная, сказочная авария! Она случилась так вовремя. Она перетянула нитку судьбы в нужном месте, она сместила нужные позвонки и перебила нужные нервы. Доктор чувствовал себя так, словно Санта вдруг вспомнил обо всех задолженных подарках. Настоящее Рождество! Только без имбирного печенья.

Все подходило: каждая цепочка, каждая схема, группа крови и даже цвет глаз. Выкрасть никому ненужный полутруп было делом совсем легким. Почешите нужным людям спинки, помашите перед их глазами взрослыми конфетами – и сиротку с идиопатической невропатией прикатят хоть к вам в дом. На каталке – как на блюдечке.

Слишком многое не получалось прежде, слишком много было ошибок. Взрослые, выписанные из тюрем и колоний, погибали почти сразу, в большинстве случаев от интоксикации. Дети превращались в то, что вообще уже нельзя было назвать человеком. Женщины переносили инъекции легче, но почти ни одна не пережила пересадку.

А потом – такой подарок судьбы.

На этот раз они были почти уверены в успехе. Никаких проволочек: инъекции прошли удачно, ткани наложились на первоначальный каркас почти идеально… и как никому раньше не пришло это в голову? Людей с той же атрофированностью нервов, что и у мальчишки, было не так много, но при желании их удалось бы отыскать.

Найти можно лишь то, что ищешь: никто и не подумал об идиопатии.

А потом пришли защитнички – с краской, газом и оружием. Они, подобно ничего не соображающим древним варварам, разгромили лабораторию и навсегда окончили карьеру гениального доктора. Сломали почти все его гениальные пальцы.

После этого ни один психотерапевт не признал бы доктора вменяемым. Его надолго заперли в больнице, но теперь… теперь, когда он смог отыскать след этой гадины Сары Окделл, укравшей его творение, все снова придет в норму. Все.

Все картины, нарисованные доктором в больнице – для терапии, – он собственноручно сжег. Все керамические поделки – с огромным удовольствием разбил. Мания уничтожать то, что создавали ныне изуродованные руки, стала смыслом его жизни. И мальчишка – недоделанный, незавершенный, неидеальный… Не было ничего, что доктор хотел бы уничтожить так же сильно.

Из-за мерзкой девчонки в ярком тряпье ничего пока не вышло. Она выглядела как кукла, а может, и была ею. Доктор видел, как она вынимала из горла щепки, из затылка – металлический штырь, а из груди – пулю. Последняя предназначалась мальчишке, но эта чертовка его опередила. Впрочем…

Впрочем, доктор знал еще немало сумасшедших, готовых выбежать на улицу с ружьями. А его желание уничтожить серого мальчика было слишком сильно́.

И надо же, какой щедрой стала в последнее время судьба! Ведь встреча с тем, другим, парнем, случившаяся возле крохотной квартиры Сары Окделл, тоже явно была подарком.

* * *

Брайан Лавре хотел… черт, ну для начала извиниться.

Он плохо представлял, что будет дальше: это зависело не от него, а от Итана. Если бы Окделл сказал что-то вроде «Пошел к черту», Брайан бы не обиделся. В конце концов, это не Итан игнорировал его последние несколько недель, и не Итан уже пару десятков раз, листая контакты в телефоне, надолго зависал над номером, шедшим сразу за «Изольдой (фантастическая укладка!)». Едва Брайан убедился, что позвонить – не только непосильно, но еще и недостаточно, он пришел сюда, на крошечную улочку в западном Мэпллэйре, пропахшую рыбой, дымом и солью. По иронии судьбы, дом, на первом этаже которого ютилась квартира Итана, своей серостью очень походил на хозяина.

На ступенях откуда-то взялся песок: каждый шаг отдавался под ногами хрустом. Брайан постучался в дверь, заглянул в окно – без особой надежды застать хозяина дома – и ринулся обратно, на спасительную лужайку с кривоватым садовым гномом. Если бы Брайан не знал, он бы подумал, что Сара Окделл сама слепила эту дрянь. На самом деле была виновата распродажа в «Уолмарте».

Брайан приходил сюда уже в пятый или шестой раз – и каждый раз позорно сбегал. Кинув очередной взгляд на хитро прищурившегося гнома, Брайан решил, что на сегодня с него довольно беготни. В конце концов, когда-нибудь Итан вернется домой?

Когда рядом вдруг раздалось «Не Итана ли ждете?», Брайан еще не знал, что попал в новый виток красочных чужих приключений.

* * *

Кто-то загадывал желания.

Теперь Кэйлин чувствовала их: во рту появлялся привычный уже вкус крови, и она понимала, что скоро умрет. Но эти желания были какими-то неправильными; они словно пытались вывернуться наизнанку и прыгнуть выше головы. Ощущения от них вообще были такими, словно они уже сбылись и вместе с тем никак не могут прийти к завершению. Это были неисполнимые желания. Но мертвый джинн Мэпллэйра все равно за них платила.

* * *

Итан с Кэй сидели на скамейке в парке, и было в этом что-то от дежавю. Солнечный день, немного прохладный – напоминание о наступающей осени – и застывающая кровь на платье мисс Нод. Впрочем, водолазка Окделла тоже была безнадежно испорчена. По-хорошему, пойти бы переодеться, но оба словно вовсе об этом забыли.

Они оставили того, кто всадил в Кэйлин пулю, на дороге. Оставили больного человека, оставили того, кто мог быть связан с… Итан все еще не мог поверить, что кому-то всерьез выгодна его смерть. Да у него и друзей-то толком нет, не то что врагов!

– Он знает… – прошептала Кэй, положив голову на изогнутую спинку скамьи.

– Ты что-то сказала?

– Я…

Зазвонил телефон – розовый со стразами, тот, который можно было считать рабочим. Итан глянул на дисплей и застыл. Такого поворота он точно никак не ожидал.

– Ответь же, ну! – Кэйлинна, увидев его колебания, выхватила мобильник, раскрыла и поднесла к уху Окделла.

– Да? – произнес он.

– Итан Окделл?

Мобильный обманул его – никакой это был не Брайан. Голос по ту сторону трубки казался старше и тоньше, словно принадлежал привидению или библиотекарской тени. И еще этот голос звучал очень, очень знакомо… Словно Итан уже слышал его по телевизору. Или во сне.

– Откуда у вас этот телефон?

– Оттуда же, откуда твоя кожа, Итан. Я его украл.

Тонкая игла аккурат между глаз. Яркая вспышка на страницах комикса. Резкий выдох и медленный-медленный вдох.

– Если… – начал было Окделл, но его тут же перебили:

– Мальчик мой, давай-ка вместе помолимся за спасение твоей души. В женском племени – корень зла, не приноси змею в святое место. Мы тебя ждем.

Короткие гудки возвестили об окончании разговора. Помолчав несколько секунд, еще раз глубоко вздохнув, чтобы собраться, Итан наконец выдавил:

– Кэй, думаю, тебе стоит пойти домой.

– М-м-м? – Кэйлинна безмятежно болтала в воздухе ногами, будто и вовсе ничего не заметила. – Зачем это?

– Нужно забежать в магазинчик… Ну, помнишь, к макаронам, и… – начал вдохновенно врать Итан, но тут Кэйлинна вышла из оцепенения.

– Стоп-стоп! Никуда я не пойду! Тебя же пытаются… – Она красноречиво провела пальцем по шее.

«Все равно не смогут» – подумал Итан, вспомнив, как разлетелся на кусочки нож мистера Петерсона, и сказал вслух:

– Да меня ничем не возьмешь. Я ж как долбаный Супермен.

Вот оно. Мистер Итан, не раздулось ли ваше самомнение?

– Сходи домой, надо же как-то объяснить, что случилось с крыльцом.

Кэйлин задумчиво склонила голову набок. Секунду она просто смотрела в пространство, а потом согласно закивала:

– Заодно забегу к Элизабет, расскажу ей про дядю Мишу. Интересно, он уже мертвый или нет, раз ты его тоже видишь?

Кэйлинна Нод была совсем, совсем не в порядке, но прямо сейчас Итану пришлось закрыть на это глаза. Смутно знакомый голос упомянул его кожу. Сказал, что Итан ее украл. И Окделл должен был узнать, есть ли в этой чуши хоть доля правды.

…Мэпллэйр был странным настолько же, насколько не был устойчив разум любого из его жителей. Белыми лентами по пещере Орсо тянулись их судьбы. И каждый выбирал для себя. Можно было не замечать того, что творится прямо у тебя под носом, и жить спокойно, забывая любую противоестественную мелочь. Можно было с головой окунуться в око мистической бури, поплыть по бушующим волнам потерявшейся логики и причалить к самым странным берегам, – песок там неизменно серый. Но невозможно жить в подвешенном состоянии. Либо оставайся чистой белой лентой, либо опускайся на дно, пеплом к пеплу предыдущих смельчаков, и варись в общем котле.

Лента Итана, похоже, начала провисать. А теперь его догоняло собственное прошлое. Что, если он вовсе не Супермен? Или хуже: что, если он совсем как Супермен?

#Глава 3

Руки дрожали. Дрожали постоянно, независимо от того, держал ли он изуродованными пальцами вилку или скальпель, за виртуозное использование которого и получил свою кличку. Из-за дрожи было сложно закинуть вихрастого парня за алтарь, и еще сложнее – набрать нужный номер на крохотном новомодном мобильнике. Доктор сотню раз проклял прогресс, которому поклонялся, а потом опустился на пол и стал ждать.

В груди словно распускался огненный цветок. Как было приятно услышать испуганный голос мальчишки, который когда-то кричал под белым светом лабораторных ламп. Даже идиопатия, даже поврежденные нервы не спасли его от боли, которая острыми коготками вцеплялась в каждую клеточку кожи. Волокна паутины ложились ровно, как идеально подобранные детали пазла. Доктора ободряюще улыбались друг другу сквозь маски. Кожа выписанного чуть ли не из морга сиротки стремительно белела, словно покрывалась инеем, а потом все залило краской… Доктор сжал край холодной ступени и ожесточенно скрипнул зубами. Проклятые защитники животных! Проклятая Сара!

Он вскочил и с силой пнул ближайший подсвечник. Конструкция зашаталась и осыпала потертый ковер восковыми палочками. Мелкая церквушка под сенью болотного леса уже давно служила пристанищем для ветров, а не для людей. Здесь никто и никого не будет искать. Здесь можно вволю попинать подсвечники и поговорить со своим прошлым.

Доктор видел Итана только издалека и всего пару раз. Единственное, что можно было сказать о парнишке с точностью: он не любил, когда кто-то смотрел ему прямо в глаза. Эти темные очки, самая примитивная защита! Кожа его на вид была куда болезненнее, чем хотелось бы, но это Скальпеля вовсе не удивило. Ведь, по сути, кожа эта и не принадлежала тому, кто ее носил. Она была чужой мечтой.

Мечтой целой группы блестящих ученых, одной из секретных разработок бизнес-воротил Сити. Кто в здравом уме откажется от прочной каменной шкуры, ничем по виду не отличающейся от обычной кожи? Никаких больше ненавистных телохранителей за спиной: люди ненадежны. А если бы разработки пошли дальше, отпала бы потребность и в ядоискателях и, кто знает, может, даже в препаратах, замедляющих старение?

Конечно, не было смысла посвящать денежные мешки во все тонкости своих планов, в ту гигантскую сеть возможностей, которая разворачивалась, как паутина под умелыми пальцами… Ха-ха, паутина. С нее все началось. Ею бы все и закончилось: упорядоченными коконами, тянущими за собой нужных людей. Невидимый контроль, ходячие эпицентры жизненных катастроф, может, даже судьбоносные повороты – если бы долгосрочные наблюдения дали свои плоды. Властям есть дело только до мгновенного результата, до супероружия и до того, что можно использовать для сохранения собственных шкур. Никакого терпения. Никаких шагов назад, чтобы охватить взглядом всю картину…

Жаль амбициозного многообещающего хирурга от сумасшедшего старика отделял всего один шаг: разбитое окно, бросок засохшей краской, погром. Было в этом что-то очень ироничное.

Доктор Скальпель бормотал про себя приветствия, скалился и жалел, что с самого начала не додумался решить проблему собственноручно. Даже если пальцы твои дрожат, всегда вернее сделать работу лично, а не полагаться на всяких знакомых сумасшедших. Пропал неплохой пистолет и целый моток драгоценных нитей. Их оставалось так мало – пауки стало гораздо осторожнее теперь, когда их могли видеть даже те, кто не должен был. Этот идиот-верзила, скорее всего, забыл о них и оставил в кармане плохо подбитой куртки. Как же надо отвлечься на свои ничтожные воспоминания, чтобы доверить цель жизни какому-то… червю?

* * *

Брайан очнулся на пыльном холодном полу, и в голове его резво танцевали кадриль лобстеры. Они гремели панцирями, задевали стенки черепа и старались показать, как должна быть важна для их хозяина реальность. Брайан сопротивлялся. От привкуса крови во рту ужасно тошнило, а взгляд никак не удавалось сфокусировать. Наконец Брайан увидел тусклый металлический крест, а потом светлый силуэт Итана, подошедшего к алтарю.

Темный доктор с поломанными пальцами тоже был здесь: стоял прямо под разбитым витражом. Брайан попытался подняться, но смог только рвано втянуть воздух. Слух возвращался медленнее зрения.

Итан и доктор заговорили.

* * *

Человек, замерший перед оконным проемом, был похож на паука. Казалось, за своей сгорбленной спиной он прячет оставшиеся лапы, чтобы напасть в самый неожиданный момент. Но к чему-то подобному Итан уже мысленно подготовился: он видел кровожадные тени и бродягу на четвереньках, а еще сумасшедшего библиотекаря и мертвую девушку. Что ему старый паук из прошлого?

– И-и-и-итан… – Отвратительный голос вытягивал имя, как вырванные из шеи артерии, и Окделлу немедленно захотелось бежать без оглядки. – Ты поверишь, если я скажу, что всю жизнь ждал этой встречи?

Усилием Итан заставил себя остаться на месте.

– Почему вы назвали меня вором? Откуда у вас чужой мобильный? Какого вообще черта…

Мужчина шагнул в сторону, заглядывая Окделлу за спину, – и тут же сдернул с его лица темные очки. Сделал он это так быстро, что Итан не успел даже отпрянуть. Из груди «паука» вырвался восхищенный стон.

– У нас все-таки получилось! Ох, если бы…

Окделл шагнул вперед и с силой впечатал мужчину в покрытую золоченой резьбой колонну. Терпение его отбросило хвост и иссякло.

– Кто вы? Что вы со мной сделали?

Но незнакомец лишь расхохотался.

* * *

Это было так волшебно – видеть, как его творение выходит из себя, как медленно начинает все понимать, как в белых, надо же, абсолютно белых глазах разгорается гневное пламя. Свирепого зверя интереснее загонять. Но оставить в неведении – о, это еще лучше. Неведение разрывает душу. Неведение порождает слишком много придуманных ответов. Неведение пожирает правду.

– Эти руки уже ничего не могут. – Доктор Скальпель улыбнулся и приподнял кисти с изломанными пальцами. – Даже завершать начатое не могут. Почти.

У него все еще были силы, а в кармане лежал охотничий нож. И когда лезвие не оставило на серой коже ни следа, губы сами расползлись в ухмылке, обнажая широкий оскал.

* * *

Итан не почувствовал ни удара, ни острого лезвия, ни даже толчка. Он понял, что его пытались порезать, только очутившись на полу и увидев дыру на водолазке. Веселый радужный единорог, напечатанный на ткани, лишился рога.

– Ух ты! – выдохнул мужчина, убирая бесполезный нож. – Так это даже больше, чем я ожидал! Сара, поганая дрянь, знала бы, что крадет…

– Тетя Сара?

– Тетя? Ха! Да никого у тебя не осталось, вшивая серая мышь! Пусть ты и величайшее мое творение – но, увы, я бы хотел видеть это творение в гробу. Знал бы заранее, что пули бесполезны, не посылал бы Винни. И что за девчонка вокруг тебя вьется?

Прошлое оказалось безумцем, который не отвечал на вопросы. Прошлое обесцветило Итана и наградило его неуязвимостью. А теперь прошлое хотело его убить. Но Итан собирался вытрясти из этого старого «паука» все, что сохранил его сумасшедший разум.

Супермену не пристало бояться ножей, пуль и тем более сломанных пальцев.

* * *

Брайан отчаянно пытался подняться. То, что он слышал, ему не нравилось; то, что он видел, приводило его в ужас. Но тело не слушалось: он и пальцем не смог пошевелить, когда Доктор Скальпель достал из нагрудного кармана ножницы.

Ничем не примечательные хирургические ножницы.

Покрытые кое-где остатками ваты и потерявшие свой блеск.

От их вида Брайану захотелось кричать.

Но голосовые связки словно утопали в крови.

* * *

– Значит, никакого черепа? Красивого такого, с узорчиками? – Кэй очертила неровные линии вокруг собственной головы и выжидающе посмотрела на Элизабет.

Та покачала головой.

– Вот ведь черт, и не проверишь теперь, на самом деле оно есть или мне все привиделось… – Кэйлин нахмурилась и отхлебнула чая из принесенной подругой чашки. В маленьком блюдечке на столе лежали остатки давнего конфетного дождя.

– Приведите в следующий раз в гости, – познакомимся, вместе чаю выпьем. Спросишь прямо, – предложила дочка священника.

Она рассеянно поглаживала синюю шерстку келпи. Тот был еще совсем маленьким и с легкостью помещался на коленях. Большую часть дня он спал, словно какая-нибудь кошка. Отцу, возможно, и казалось, будто Билли был кошкой. Мистер Рихель и в лучшие-то времена не мог отличить белку от бурундука.

– Хорошая идея, взрослый наш гений. Боюсь только, дядя Миша не похож на того, кто любит гонять чаи с маленькими девочками.

– Предпочитает компанию маленьких мальчиков?

Кэйлин даже выплюнула чай обратно в чашку и закашлялась. Элизабет аккуратно переложила Билли на подушку рядом с собой, вскочила и похлопала подругу по спине.

– Все-все, – прохрипела Кэйлинна, поднимая ладонь вверх. – Уже все, спасибо.

– Пей аккуратнее, чай-то вкусный, – заметила Рихель с легким упреком и поднесла ко рту свою чашку с нарисованным Винни-Пухом.

– А ты выбирай выражения! Умру тут от шока, желание пропадет впустую.

– А что я такого сказала-то?

Лицо у Элизабет было такое, что не поймешь толком: то ли она и вправду ничего не поняла, то ли проверяет тебя на прочность. Из этой девочки получился бы отличный судья, хотя она, кажется, совсем не интересовалась юриспруденцией. Кэйлинна предпочла не отвечать на невинный вопрос и вернулась к чаю – и в самом деле очень вкусному.

– А что там с этими невыполненными желаниями? Ну, для которых ты танцуешь?

С танцами Кэй сама сравнила безумие последних дней. Это походило на какой-нибудь жестокий вальс. Или на партию в шахматы? Но в шахматы Кэй играла плохо, а танцевать вроде бы умела. Приходилось в невообразимых па уворачиваться от сильных желаний и умирать, не отдавая взамен ничего. Смеяться в лицо партнеру и вести самой.

– Они слишком злые, чтобы их выполнять.

Кэй пробормотала это совершенно бездумно, но тут же поняла, что попала в точку. Таких злых желаний она еще не встречала. Людьми могла двигать корысть, страсть, жадность и зависть, тоска, скорбь, гнев или что-то светлое. На самом деле, чем чернее было чувство, тем сильнее обычно получалось желание. Но эти были на памяти мисс Нод самыми сильными. Это были желания человека, который лишился больше чем всего.

– Хорошо. – Элизабет допила свой чай, потянулась за трюфелем и…

Тонкий фарфор не пережил столкновения с кофейным столиком; остатки чая расплескались по скатерти. Кэйлин вдруг явственно ощутила, что снова умирает, но через секунду поняла, что это не так. Сердце билось о ребра. Но легкие наполнялись водой, и Кэй казалось, что она падает. После Моста она ни разу не тонула. Умирала сотни раз, захлебывалась собственной кровью, но никогда – мутной речной водой. Да и откуда в гостиной Рихель взяться реке?

Из-под ватной толщи воды и смерти ее вытащила бледная Элизабет. Она хватала ртом воздух, словно тоже только что познакомилась с каким-то чудовищем из своих кошмаров. В ее карих глазах бесновался страх.

Ощущения были такие, будто судьба окунула их обеих в невидимую прорубь с ледяной водой. Бросила туда головой вперед.

* * *

…Земля под ногами Бригадира покачнулась. Зов хлынул разом со всех сторон: какофония звуков, будто грянул нестройный оркестр. Струнные мешали духовым, одиноко позвякивал колокольчик, а ударные точно пытались расколоть публике черепа. Бригадир привалился к кладбищенской ограде – ну почему его постоянно тянуло к местам упокоения? – и захрипел. Как же ему хотелось, чтобы этот дикий вой исчез, чтобы больше никогда не появляться. Но вместо этого вой гнал вперед и заставлял передвигать ноги.

…На центральном кладбище Мэпллэйра взъерошенный Жнец спешно выныривал из чужого сна, попутно пытаясь вытащить из тела фантомный гарпун. Еще секунду назад он был китом, бороздившим небо, – а в небесах не бывает китобоев.

…В аккуратненьком домике на Стоунвуд-Чейз Макмилланы тихо шептались, сидя на кухне. Элис спал наверху. Только что с ним вдруг случился какой-то припадок; падая, он разбил спиной буфет и жутко напугал родителей. Они как раз решили, что Эшвуд – весьма неплохой городок, чтобы встретить там старость.

…Офицер Моралес чуть не упала с ветки, когда потянулась за котом мисс Тайлер: на секунду Эве показалось, что внизу раскинулись щупальца знакомого тумана, в любой момент готовые ее поймать, но потом наваждение пропало. Испуганный кот сам запрыгнул ей в руки. Благодарная мисс Тайлер уговорила Эву остаться на чай, – хотя той совсем не сиделось на месте, – и подарила одну из вечно пропадающих серебряных ложек.

…Брайан Лавре не почувствовал ничего: только лобстеры в его голове затанцевали еще быстрее. Но через несколько минут, когда зрение и слух вернутся к нему, он услышит низкое шипение, в котором невозможно будет разобрать слова, а потом увидит огромного медведя, доламывающего похожего на паука доктора Скальпеля.

На шерсти зверя будут ярко пылать неизвестные Брайану символы.

* * *

Боль была сладкой. Она ворвалась в серое бесчувствие фейерверком ощущений. Итан даже обрадовался ей – как радуются оказавшемуся на пороге потерянному щенку. Только щенок этот из безобидного комка шерсти с глазами-пуговками превратился в грима[23] с призрачным взглядом и капающей с чудовищных челюстей слюной.

Опустив голову, Итан уперся взглядом в скрюченные от ярости руки – страшные, узловатые, с проступающими венами. Неправильные. Но у этих вышедших из строя орудий гениального хирурга хватило силы всадить Окделлу под ребра безобидные с виду ножницы. Они не погнулись, не отскочили и не разлетелись на кусочки. Они вошли в серую плоть, как и подобает остро заточенному инструменту. А потом все померкло.

Искаженное триумфом лицо мужчины сменилось ослепительным светом и ржавыми петлями автомобильной двери. По ручке и прикуривателю ползли вереницей маленькие паучки. В разбитое стекло били тяжелые хлопья снега: они появлялись из темноты ночи, как чудесные мушки, и окрашивались в красный, прилипая к корпусу машины.

…На браслете на чьей-то руке виднелась надпись: «Милостью Господней да ос…». Украшение было единственным, что Итан мог разглядеть, кроме снега и дверцы, и никак не получалось повернуть голову, чтобы прочесть окончание фразы. Справа почудилось какое-то движение, а потом дверца распахнулась и Итана подняли на руки.

Наверное, это была мама.

* * *

Дядя Миша появился прямо у кофейного столика. Череп с ярко-горящими знаками трикуэтры с бешеной скоростью менялся на клетчатую кепку, а потом обратно, и у Кэй зарябило в глазах. А потом мужчина выпалил:

– Я хочу загадать желание.

История шестая Сказка об Огнеглавом

#Глава 1

Итану Окделлу снился сон.

Он слишком долго мечтал проснуться, вынырнуть из окружающего безумия, и теперь сон стал для него почти наградой. Награда могла оказаться тяжелее наказания, а могла и навсегда облегчить жизнь. Потому что прошлое теперь с сонной ясностью проступало из белого света. Воспоминания обретали четкость.

Итан увидел свою семью – лишь на мгновение, но картина уже никогда не сотрется из памяти. Улыбчивые молодые родители и немного хмурый младший брат. В тот вечер он приклеился языком к водосточной трубе, и Итан с хохотом вызволял его из ловушки.

Итан? О, вовсе нет. В том, ярком, полном красок мире даже его имя звучало по-другому, объемнее и живее. Он слышал, как обращается к нему отец, быстро оглядываясь, и как мама просит не отвлекаться от дороги. Папа все равно успел еще пару раз подмигнуть. Брат сосредоточенно расковыривал болячку на руке: когда его пытались отодрать от трубы, он немного ушибся об стену.

Мама устала следить за отцом и улыбнулась детям. На ней была желтая шуба, которая так приятно пахла духа́ми, и браслет, подаренный дедушкой. Однажды сыновья заглянули в мамину шкатулку и смогли прочесть выгравированную на украшении надпись.

«Милостию Господнею да освятится каждая судьба».

Непонятно, для кого делали этот браслет – для христианина, или ярого фаталиста, или обоих в одном лице, – но тогда это и не имело значения. Слова, навеки запечатленные в золоте, были загадочными и оттого необыкновенно важными.

А потом пришла темнота. Ни криков, ни визга тормозов, ни скрежета металла.

Когда в сознании маленького неИтана снова включился свет, перед глазами расплывались очертания дверцы и бледной руки, закованной в золотые священные слова. Непонятно, почему он решил, будто именно мама вытащила его из машины, ведь он видел край шубы, окрасившийся в алый, а от несущего его человека вовсе не пахло парфюмом. На самом деле от него и человеком не пахло.

НеИтан открыл глаза. Он не пошевелился, ничего не спросил и даже не повернул голову – просто продолжал лежать, невидящим взглядом уставившись вверх.

К докторам он попал уже после аварии, почти ничего не соображая. Дети, в памяти которых красочным полотном застыла гибель их семьи, вообще редко что-нибудь соображают. Они словно заворачиваются в кокон: больше не дети, но еще и не взрослые.

Он не помнил боли – ее не было, по крайней мере, поначалу. Что-то случилось с его нервными окончаниями, что-то перемкнуло в нем тем вечером, под тяжестью машины и осознания. И именно это помогло ему принять блестящие нити как часть себя. На паутине, широкими лентами обмотанной вокруг стерильных штырей, сидели обычные пауки, но сама она явно не была обычной. Темнея, она становилась неотличимой от лент, в гневе выдранных из надоевшей аудиокассеты. А еще она была живой. Живее ползающих по ней пауков. Живее шныряющих по лаборатории докторов. Живее самого неИтана.

Если бы не тетя Сара, он бы обесцветился еще тогда, под режущим светом ламп и взглядами ученых. Она дала ему отсрочку, дала новое имя, надеясь, наверное, подарить и новую судьбу. А страшный клубок воспоминаний, все невысказанное осталось заперто там, среди разбитого стекла и перевернутых операционных столов.

Теперь этот клубок ему вернули. И Итан еще не понял, благодарен ли он или бесконечно, непоправимо опустошен. Из-за легкости эти чувства иногда бывают очень схожи.

* * *

Тело нашли в церкви. То, что осталось от тела.

Эва уже знала, что напишут в отчете; строчки насмешливо плясали перед ее глазами. «Бездомный. Личность не установлена. Нападение дикого зверя. Дело закрыто». Но Моралес никогда в жизни не видела настолько громадных медвежьих следов. Такой зверь должен был быть размером с небольшой грузовик, не правда ли? Смог бы раздавить ее бьюик ударом одной лапы и раскрошить человеческую голову, как орешек.

Эва потеряла целое шоссе. Боялась обернуться и увидеть за спиной обещанную тварь. Но она могла хотя бы ворваться в кабинет своего начальника. Офицер Моралес была очень зла, так зла, что в волосах ее мог бы вспыхнуть метафорический гневный пожар. В конце концов, быть героем можно по-разному. И если ей суждено стать еще одним клише – полицейским, ушедшим в отставку, потому что невозможно больше терпеть грязные делишки, проворачиваемые руководством, – так тому и быть.

Утром Эва встретила у дома Барона с пустой кружкой. Тогда в ней и поселилось предчувствие – недоброе, конечно. Если в кружке Барона не звенят монеты, быть беде. У Эвы, как назло, не было с собой вообще никакой мелочи. В карманах – жвачка, сторожевой значок офицера и батончик «Плутон», наверняка просроченный.

Офицер Моралес поставила бьюик сразу на несколько парковочных местах, хлопнула дверью и ворвалась в участок, подобно воплощенной неизбежности. Она не стала стучаться – сразу дернула дверь с облупившей табличкой «М. И. Стеллар»…

…И очутилась на двадцать девятом шоссе.

* * *

– Отправили домой? – Брайан вытаращился на Кэйлинну, тут же прекратив разминать затекшую руку. – Вот так просто?

Мисс Нод пожала плечами.

– Мне бы после такого захотелось побыть одной.

Брайану еще никогда в жизни не хотелось ударить женщину. Ровно до этой секунды.

– Да неужели?! И часто твой мир переворачивается с ног на голову?

– Каждый день. – Кэй беззаботно пожала плечами и принялась считать печенья, рассыпанные по столу.

– Чокнутая!

Это Брайан выкрикнул уже с порога. Стеклянная дверь распахнулась настежь, занавески забились под порывами ветра, и в окна уже начинало стучаться небо.

Лето заканчивалось. Наступал сезон серых дождей.

…Очнуться в доме преподобного Рихеля – рядом с трупом девушки, миниатюрной синей лошадью и невозмутимой малышкой Элизабет – было странно, куда более странно, чем обнаружить у своего друга отсутствие зрачков и непробиваемую кожу. Но, вопреки всем позывам, Брайан воздержался от крика, не сбежал и спокойно выслушал все, что вывалил на него внезапно оживший труп. Брайан вспомнил «чудесное воскрешение», о котором писали газеты, едва мисс Кэйлинна Нод заговорила. И окончательно перестал удивляться, когда в своем рассказе она дошла до какого-то «дяди Миши».

«Он не то чтобы сильно хороший, понимаешь, – сказала она, – но он точно что-то большее, чем все мы вместе взятые. Он приволок сюда вас обоих – вас с Итаном – и загадал желание. Кстати, да, я исполняю желания, но для этого мне приходится умирать. Мертвый джинн, круто, правда? Загадал – и я тут же откинулась. Остановка сердца. Даже не поняла, что именно он загадал. А еще он мне шепнул, что Итан теперь все вспомнит. Правда, он мне и так ничего толком не рассказывал».

И когда этот мертвый джинн вдруг сообщила, что Итана отвезли в его квартиру и оставили там одного, Брайан вспылил. Ну да, кто еще, кроме хрипящего за алтарем Лавре слышал разговоры этого психа с ножницами? О, он говорил не только с Итаном, он с удовольствием общался и сам с собой.

Наверное, именно прежняя глупость сделала Брайана Лавре таким понимающим.

Он больше не собирался бросать кого бы то ни было в подобном состоянии.

* * *

– Что с тобой, Бьярндир? – спрашивал странник у своих рук и снова устало откидывал голову назад. Над пальцами левой руки блестели его настоящие когти, но руки все равно продолжали мелко подрагивать.

Почему он вдруг отправил правду по почте? Да еще и с помощью девчонки? Сонные посылки – не самый надежный способ полакомиться клубком чужих потрясений. И пусть он перекусил по пути божественной сущностью… ничто ведь не могло сравниться с теми мгновениями, когда отдаешь своим жертвам горькую правду.

Она почти всегда горькая. Правда. В конце концов, это вам не пончик с глазурью. Да, у нее свои привкусы и полутона, но частенько некогда наслаждаться букетом вкуса.

Бригадир слишком поторопился; он должен был подождать еще. Довести до крайней точки, чтобы дальше – одна дорога, без вариантов и развилок. Теперь он успокаивал себя тем, что вдруг решил поиграть. Чем еще объяснить такой явный, напичканный прошлым сон? Это как письмо с подписью «С наилучшими пожеланиями, счастья-здоровья». Как подарок. А Бригадиры не делают подарков. По крайней мере, не выгодных им самим.

Поэтому Бьярндир предпочел списать все на скуку. Скука – вообще довольно приличное оправдание. Боги вон с каким размахом скучают: войны, засухи, природные катастрофы, кабельное телевидение…Чем Бригадиры хуже? Ответа два: «всем» и «ничем». При этом они друг друга не исключают, несмотря на все законы логики.

Винить во всем чересчур громкий зов было нелепо, всегда ведь можно и заткнуть уши. Не могло же это оказаться проявлением сострадания, правда? Бьярндир застонал, уткнувшись лицом в ладони. Череп стукнулся о когти, и странник тут же вскочил с места.

Что это с ним? Совсем расклеился? Если бы это было сострадание, он бы заодно и Жнеца попросил о маленькой услуге. А взамен бы даже разобрался с загадкой красного белья.

Это и вправду скука. Ведь теперь… теперь стало чуточку интереснее?

Губы Бригадира растянулись в улыбке. Где-то в тупике лабиринтов прошлого его истинная сущность обнажила клыки.

* * *

Зимой было особенно трудно. И не только потому, что постоянно хотелось спать. Все привыкли к законам природы: в белый сезон приходилось искать убежище. Ягоды у реки есть было нельзя. Сильный всегда подминал под себя слабого.

А самым сильным в чаще был Огнеглавый.

Он не жил здесь. Он приходил иногда: чаще всего зимой, во времена тишины, и уносил с собой много жизней. Тащил их за хвосты, бросал на свои страшные носилки, а порою почтительно перекидывал через плечо. Так простились с рогатой королевой; глупые рогачи уверились после этого, что Огнеглавого посылает Смерть. Кое-кто утверждал, что Огнеглавый и есть Смерть.

Ученик шамана в это не верил. Седеющий наставник не раз говаривал, что у жизни слишком много течений, а в чаще слишком много дорог, но даже это не делает все слухи правдивыми. Когда вокруг столько вероятностей, нельзя слепо верить в первую попавшуюся правду.

У ученика шамана было имя, и каждый обитатель чащи произносил его по-своему. В языке родного племени слышалось много хрипа и протяжной песни. Рогачи хрюкали, давясь слогами. Воришки цокали трижды, пичужкам требовалось чирикнуть всего раз, чтобы он повернул в их сторону свою косматую голову. А особенно длинно его имя звучало на языке ветра. Деревья молчали, но даже в их молчании ученик шамана безошибочно слышал обращенный к нему зов.

Чаща была хорошим домом даже страшной зимой, когда приходил Огнеглавый.

Но однажды тот, кто откликался на чужой зов, решил, что устал бояться. «Молодые часто совершают великие ошибки», – любил повторять шаман, а его ученик больше всего на свете жаждал совершить что-то великое, пусть даже и ошибку.

В белую тишину, когда сон и холод сковали чащобу, он вышел на тропу охоты. Он не спросил дозволения у своего народа, не посоветовался с духами и не спел ветру. Он не думал, захотят ли остальные знать правду так же сильно, как хотел он сам.

В морозное забвение он вышел навстречу своему величайшему страху и своей одержимости. Навстречу тому, в кого не верил. И высек из него красный огонь.

Если бы Бригадир помнил, он бы очень удивился тому, насколько каждое новое его лицо похоже на лицо Огнеглавого.

* * *

Лето закончилось, а с ним и долгая гонка, в которой прошлое никак не могло настигнуть своего хозяина и перед самым финишем вдруг подставило ему подножку. Итан Окделл, сирота, вскрытый скальпелями и ножницами, получивший непробиваемую кожу в секретной лаборатории, заново привыкал к жизни. За последние полгода привыкать приходилось уже во второй раз. И радости это не приносило никакой.

Привыкай к тому, что ты неуязвимый, Итан. Привыкай, что твоя подруга постоянно умирает. Привыкай, что за вами таскается сомнительный субъект, умеющий бегать на четвереньках. Привыкай, что у тебя была семья, которой тебя лишила авария. И привыкай, что за помощью ты теперь лазаешь в комиксы, но даже там не находишь ничего вразумительного.

Что делать? Несомненно, жить дальше. Как? На этот вопрос ответа не было. Была только Кэйлин, которая сходила с ума. Брайан, который уже сошел с ума, как иначе объяснить, что он пришел извиняться? И был дядя Миша, который появлялся иногда и начинал бормотать какой-то бред. Сам он называл это сказками, и Кэй всегда внимательно его слушала. Итан закатывал глаза, как бы отказываясь участвовать в этом балагане, но тоже невольно прислушивался. На волнах чужого голоса почему-то исчезала ноющая боль, которая, казалось, надолго прописалась теперь между ребер.

Итан знал, что дядя Миша снова спас ему жизнь: Кэйлинна сама рассказала, когда пришла наконец его навестить. Тогда она вела себя, как свихнувшаяся английская леди: постоянно просила чаю, говорила с еле уловимым акцентом, подносила к глазам несуществующее пенсне… в конце концов она очнулась, и Итан мгновенно забыл об этих странностях. Трудно вообще измерить «нормальность» того, чья жизнь зависит от чужих желаний. А вот когда дядя Миша рассказывал свои сказки, Кэйлин с ума вроде бы не сходила – оставалась все той же занозой, полной авантюризма и жажды приключений.

Однажды дядя Миша рассказал о ежике, который устал. Героями его историй всегда становились звери: то ли был в этом какой-то скрытый смысл, то ли он просто ассоциировал с ними своих знакомых, чтобы не называть имен. Впрочем, это было неважно.

Потому что ежик действительно устал.

«Жил он себе в лесу – не на самой уютной полянке, но все же – и немного беспокоился о тайнах. Ни у одного зверя в окру́ге не было столько тайн, сколько у ежа. Каждая тайна весила куда больше какого-нибудь яблока из сада, и вскоре случилась беда: груз стал непосильным, таким, что ежик уже не мог поднять на иголки даже никакой еды. Тогда-то он и устал. Настолько, что побрел, не разбирая дороги. И постоянно он утыкался в елочные иголки, и всякий раз, проходя мимо другого зверя, тяжко вздыхал.

Ежик шел, пока лапки его не начали кровоточить, шел, пока не забыл даже свой фыркающий язык. На каком-то повороте его встретила красивая Белая Леди в длинном пальто и элегантной шляпке. Она наклонилась к ежику, который совсем тяжело дышал, и сказала «Я могу забрать твои тайны с собой». Обрадовался поначалу еж, но потом увидел, что у красивой Леди расплывается на груди красное пятно, и мигом понял, кто перед ним. Поблагодарил он ее и поплелся дальше, пока не встретил лисицу. Хитрюга была странной, – сквозь нее иногда просвечивали деревья – но она согласилась нести часть груза, от которого ежик так смертельно устал. Вместе с лисицей они встретили потом еще нескольких зверей, и каждый остался рядом, разделяя с ежиком его ношу. А потом они встретили медведя.

Медведь сидел под осиной в позе лотоса и явно наслаждался погожим деньком и самим собой. Меж лап у медведя была развешана десятая часть Всего Мира, а в черных глазах отражались звезды, огоньки домов и лесные пожары. Медведь шевельнул ухом и сказал: «Я могу дать тебе силу – такую, что ты больше не будешь чувствовать усталости». Ежик фыркнул, покосился на мерцание меж медвежьих лап и ничего не сказал, потому что давно разучился говорить. Усталость он все еще чувствовал, но теперь с ним шли другие звери – и у каждого была своя усталость, часть которой еж тоже нес с собой. И тогда ежик решил ответить медведю потом, когда проводит всех – и лисицу, и ондатру, и зяблика, и остальных – до дома».

После этой сказки Итан стал иногда выходить из квартиры. А дядя Миша улыбался своим планам (или мухам вокруг, кто его знает), будто знал куда больше, чем всю правду на свете.

* * *

Он взял за правило пугать по пятницам уток в парке, а потом рассказывать сказки у фонаря, в который залетали иногда Игнес Фатуи. Хаос начал упорядочиваться, – такое всегда случалось, когда Бригадир хватался за нужную ленту и дергал из нее ниточки. Правда, с этой самой лентой были некоторые проблемы: она пряталась в ворохе других и упорно не давалась в руки. То, что нужно, – пустая и одновременно переполненная судьба. Как вишенка на торте Мэпллэйра. Только…

У Бригадира появилось слишком много свободного времени. Конечно, он постоянно бродил по улицам города: выкапывал из обычных людей крохи правды, рылся в карьерах в поисках крупиц тех самых настоящих чувств – любопытства, надежды, веры, – что могли заменить вкус истины. И все же… да. Что-то было не так.

Краем глаза он следил за серым мальчиком и мертвой девочкой. Они выходили в город с первыми лучами, под покровом ночи, в дождь и в туман – и искали свою правду. Утоляли любопытство. Отделывались от скуки.

Дети, которые перестали быть детьми, заново познавали мир.

Иногда старый колокол начинал привычно отбивать вечернюю, и тогда Бьярндир вспоминал родную чащу. Под аккомпанемент слышного ему одному звона Бригадир дремал.

И в эти короткие сны приходил Огнеглавый.

* * *

Та зима была мягкой, как пух в гнездах пичужек. Белыми лапами она гладила деревья, укутывала землю одеялом и чесала за ухом каждого обитателя чащи, у которого были уши.

Что его вело тогда? Любопытство и страх. Два самых жестоких спутника, когда дело касается нетерпения юного сердца. Любопытство спрашивало о Смерти, о том, может ли Огнеглавый и в самом деле быть ее посланником? А если так, то Смерть и решает, кому жить, а кому погибнуть? Страх действовал иначе. Он был одновременно противным и сладким, как перезревшие ягоды. Он пьянил и сбивал с ног. Из-за него душа робко спрашивала «Неужели я следующий?» Никто ведь никогда не знал, кого заберет Огнеглавый, на кого пошлет жгучее пламя волшебной ветки, чье сердце изжарит и съест на обед.

Он понял, что должен что-то сделать, когда впервые увидел, как Огнеглавый ест. Посланник Смерти с удовольствием обгладывал косточки и боязливо оглядывался. Но разве те, кому подвластны чужие жизни, не лишены страха?..

Огнеглавый ходил разными тропами, но выследить его оказалось легко. Не нужно было даже советоваться с деревьями: запах крови, разливающийся в воздухе, сам вел за Огненной Смертью. Снова рогачи, еще крохотные, с пятнышками на шкурках. Не те ли, которых старый шаман учил слушать музыку ветра? Ученик помотал головой, отгоняя горькие мысли. Разум и так полнился багровым туманом, никак не получалось успокоиться. В такие мгновения, – когда бурлят чувства, – и творят самые великие подвиги. И великие ошибки.

Огнеглавый, должно быть, почуял его издалека: сбросил на снег трупы оленят, схватился за волшебную ветку… и так и замер, пораженный.

Медведь был выше всех, которых ему доводилось видеть в этом маленьком лесочке: бурый красавец с рыжиной, настоящий король кадьяков. Он стоял на задних лапах, бесшумно выдыхал морозный воздух и даже не пытался ударить. То ли слишком молодой – но какие размеры! – то ли слишком глупый.

…Он смотрел прямо в глаза Огнеглавому – надо же, вблизи он не был таким уж страшным – и видел, как плещется в них море ужаса.

Огнеглавый не был Смертью. Огнеглавый был убийцей.

#Глава 2

– Ми-и-и-и-иша-а-а-а!

Бригадир чуть не упал с перекладины. Внизу, прямо около входа в колокольню, стояла маленькая девочка в желтых резиновых сапожках и голубом дождевике. В руках она держала закрытый зонтик-тросточку. Бьярндир поплотнее закутался в свое коричневое пальто и перевернулся на бок.

– Ми-и-и-и-и-и-иша-а-а-а-а!

Какая же настойчивая девчонка – и не скажешь, что дочь священника. Если она продолжит так вопить, Бригадир вскоре ощутит острую потребность кое-что ей рассказать. И к чертям, что это «кое-что» не предназначено для детских ушей.

– Ми-и-и-и-и-и-и-иша-а-а-а-а-а!

Бригадир чертыхнулся и неохотно спрыгнул с насиженного места. Он в два прыжка оказался на земле. Элизабет сузила глаза и хмыкнула.

– Чего тебе, мелочь?

– Помоги мне найти Билли. Как только начались дожди, он стал уплывать слишком далеко от дома.

Бригадир изогнул бровь. По выражению его лица наверняка можно было догадаться, что он подумывает, не послать ли девчонку известными дорогами.

– «Сохраняйте спокойствие и звоните Итану», – процитировал он газетное объявление и скрестил руки на груди. – Это, кстати, помогает, меня-то зачем дергать?

Моросящий дождик усилился, и Элизабет раскрыла зонтик. С цветной непромокаемой ткани на Бьярндира посмотрели грустные глаза ослика Иа.

– Они сейчас разбираются с Крысами, и я решила им не мешать. Красивая, кстати, колокольня, я ее раньше не замечала.

Бригадир невольно обернулся на свое временное прибежище, но очертания здания оставались все такими же призрачными. Как же девчонка его разглядела?

– С крысами?

– С Крысами, – с выражением повторила Элизабет. – Это надолго, у них целая популяция под магазином сладостей.

– Раз ты такая умная, чего не пошла с ними?

– С ними Брайан, – ответила Рихель, окуная в лужицу нос желтого сапога. – А мне надо найти Билли.

Бригадир вздохнул. Прилипчивая маленькая девочка, потерявшая… кого она там держит, келпи?

– О, у меня и деньги с собой! – Элизабет вынула из кармана мешочек, в котором радостно зазвенела мелочь.

– Разве ты не знаешь, что мне платят не деньгами? – Бригадир ухмыльнулся, обнажив медвежьи клыки. Может, хоть теперь она уйдет? Такой оскал мало кто выдерживает.

– Я много чего знаю. Например, что нельзя разговаривать с незнакомцами, хотя с вами-то я чуть-чуть знакома. Еще нельзя выходить одной в дождь, особенно когда тебе двенадцать. И доверять тому, у кого два лица.

Бьярндир глянул на девчонку по-новому, внимательнее. Она ответила ему таким же пристальным взглядом. Милая кареглазая малышка, которая видит его истинную маску. Еще одна пустая судьба? Развелось, как грибов после дождя.

– Последнее я придумала сама, – уточнила Элизабет.

– Хорошее правило. Возьми на вооружение.

– Так мы поищем Билли?

Бригадир вслушался в городскую музыку – ту, что звучала под асфальтом и в трубах, – и решил, что ему тоже не помешало бы иногда бороться со скукой.

…Они нашли келпи в бассейне за домом Кларенсов, а потом Элизабет пригласила Бьярндира на чай. Он и сам не понял, почему согласился. В конце концов, не в стиле Бригадиров помогать детишкам в поисках питомцев и гонять чаи из кружек с нарисованными диснеевскими персонажами. Но в доме Рихелей Бьярндир вдруг начал даже рассказывать сказку. То ли обстановка располагала, то ли Элизабет казалась каким-то особенным слушателем, но Бригадир погладил вырезанную на черепе трикуэтру и заговорил.

Об Огнеглавом.

* * *

– А дальше? Он был простым охотником, никакой не Смертью? – Элизабет поставила на стол пустую кружку и взялась за заварник.

Бьярндир словно выпал обратно в реальность. Голос маленькой девочки прозвучал над тропой, совсем рядом, и ученик шамана поначалу не смог понять, откуда он доносится. Дернул ухом, увидел, как его отражение в глазах Огнеглавого смешивается со страхом, и рухнул – резко, со всей силой, на какую тогда был способен. Кровь у Огнеглавого оказалась такая же красная и такая же теплая, как у любого обитателя чащи. Как у оленят, безвольными куклами сваленных в сугробе. Как у старого шамана.

– Да… обычный охотник.

– И что? Разошлись?

В этом сомнения нет: он пошел дальше, оставив позади изломанное тело. Это была месть, но ее не стоило выставлять напоказ, ведь когда в чаще узнали, что Огнеглавый не был богом, что, по сути, он был таким же куском мяса, как все земные твари, многое стало другим. Обретя правду, они – рогачи, пичужки, ревуны и костомолы – потеряли веру. А без веры… без веры они стали легкой добычей пустоты.

Когда умирал старый шаман, его ученик уже носил на себе черепа нескольких Огнеглавых и был уверен, что миром правит Правда. А следующей зимой, когда жители чащи разучились произносить его имя, за ним пришел Бригадир.

– Разошлись. Охотник исправился и больше никого не убивал. Конец, – скороговоркой произнес Бьярндир и поднялся из-за стола.

– Слабенькая какая-то мораль.

– Тебе так необходима мораль? В страхе нет никакой морали. Правда ценнее.

– Даже ненужная?

– Ненужной правды не бывает. – Бригадир подошел к стеклянной двери веранды, в которую бился холодный осенний дождь. – Она помогает бороться с хаосом.

Элизабет шмыгнула носом и промолчала. Хотя так ли хаос плох, если именно из него возникло все, включая и сам порядок?

* * *

Брайан увидел в конце зловонного тоннеля свет и прибавил шагу. Канализационная вода отвратительно хлюпала в кроссовках, но Лавре старался не думать лишний раз о ду́ше. Слишком приятные мысли, чего себя зря обнадеживать?

Он отстал от остальных сразу после того, как они поговорили со старой Крысой. Она была такой толстой и такой блестящей, словно съела весь мировой запас блесток. Голос ее оказался на удивление низким для грызуна, а рассуждения – невероятно здравыми. Договориться с ней не составило бы особого труда.

Если бы не Кэйлин, вдруг заявившая, что Крысе надо бы похудеть…

Брайан так и не понял, что не так с этой девчонкой. Ну, кроме того, что она мертва и умеет исполнять желания. Она то вела себя как само понимание, то превращалась в хихикающую фурию, главной радостью которой было лишний раз подергать опасное животное за усы. Она могла заговорить с валлийским акцентом, а в следующую секунду уже изъяснялась исключительно фразами из старых комиксов.

Итан мало что рассказал о своей подруге: Брайан знал лишь, что они познакомились в лавке его дядюшек, когда туда завезли макароны. О падении с моста и волшебной силе, а также о пережитых с того дня приключениях Брайан узнал от самой мисс Нод. С ней можно было совершенно спокойно говорить, пока она не… выходила из себя. Это не подразумевало приступов ярости, – просто Кэйлин немыслимым, невозможным образом менялась. Она была как радиоприемник, сигнал которого изредка глушили другие волны.

– Подтолкните меня! – проскрипела где-то неподалеку старая Крыса. Брайан замер. Подумать только, под городом живут сотни этих тварей, целая разумная армия (поумнее некоторых людей), но никто об этом даже не беспокоится. Или не знает?

Когда топот лап стих, Брайан продолжил путь. До конца трубы осталась всего какая-то пара метров…

– Брайан, эй, Брайан!

У выхода появилась улыбающаяся Кэйлинна, и Лавре от неожиданности стукнулся затылком о металлическую обшивку.

– Совсем сдурела? Приглуши звук! – зашипел он, цепляясь пальцами за край трубы и высовывая наружу голову. Канализационный лабиринт вывел их к заброшенному заводу в северной части города. и все же тут был свежий воздух. Благодать-то какая!

– Да ладно тебе, все хорошо. Крысы свое слово не нарушают.

Кэйлин как ни в чем не бывало стояла, скрестив руки на груди, и бубенчики, украшающие ее платье, тихо звенели на осеннем ветру.

– И о чем ты только думала, когда назвала ее «толстой»? – вздохнул Брайан.

– А о чем думал ты, когда забыл выключить мобильный? – парировала Кэй.

Укор был справедливым: Лиз позвонила, как раз когда нужно было тихонько прокрасться к люку и сделать ноги. Брайан невразумительно и невнятно огрызнулся, не найдя ответа, и спросил, чтобы хоть как-то переменить тему:

– Где Итан?

Кэйлин молча указала куда-то Брайану за спину. Тот обернулся и увидел Окделла, сидящего на самой верхней трубе. К уху друг прижимал розовый телефон, в темных очках отражалось тусклое осеннее солнце.

– Новый клиент? Так скоро? Я думал, мы и с Крысами-то не закончили.

– Больше они не станут барахтаться в городском пруду, все путем. Эта толстая кошелка не нарушит слово. Ты видел, как она пялилась на Итана?

Мертвая девчонка была права: старая Крыса смотрела на Окделла так, словно он был великой святыней их народа или чудесным сырным королем. Каждое его слово она ловила жадно, как крошки со стола, а ведь говорил он в последнее время не слишком много.

Брайан кивнул и сунул руки в карманы. Пальцы вляпались в противно хлюпнувшую жижу.

– Мать твою, – простонал Лавре, не обнаружив телефона. Лиз его убьет.

Рука Кэйлинны, затянутая в красную перчатку, коснулась его плеча.

– Можешь занести одежду мне, я постираю. Все равно ведь не сплю.

Странно, но, когда мисс Нод становилась сама собой, ее голос звучал, как запись на пластинке.

– И прости за то, что я наговорила. Чем бы оно ни было.

Брайан кинул на Кэй взгляд – та вымученно улыбалась.

– Что-нибудь помнишь?

– Сплошное кино и бестолковая блондинка в роли меня. Ужас просто, об Оскаре можно забыть.

Уильямс усмехнулся. Такая Кэй ему даже немного нравилась. Он надеялся, что именно эта часть ее личности была настоящей. Но не мог быть уверенным на сто процентов.

– Да все в порядке. На этот раз точно.

– Честер-Кроссинг, 19. Кэй, все прошло хорошо, не беспокойся.

Они и не заметили, что Итан уже слез с труб и стоит рядом, ежась от холодного ветра.

– Я один, что ли, мечтаю о душе? – нахмурился Брайан, оттягивая край куртки в доказательство своих слов.

Тень улыбки скользнула по лицу Итана.

– Ты сам вызвался помочь. Можем разойтись, дело неспешное.

Кэйлин попыталась закрепить отваливающийся от платья бубенчик, но он упал в ручей и тут же исчез под темной водой.

– Пять часов, время пить чай! – бойко скомандовала Нод голосом канарейки Твитти из мультфильма и зашагала в сторону проволочной ограды, в которой зияла дыра.

Безумный туман вновь опускался на планету Кэйлин.

– Крошки мои, за мной! – Она махнула рукой и топнула ногой по луже, подняв тучу брызг. – Где мой корсэт?

– Все чаще безумие, все короче просветления, – вздохнул Брайан и расстегнул испорченную куртку. – Жутковато как-то.

Итан промолчал.

Он уже говорил о том, что подруге нужен отдых, нужен сон и нужна нормальная жизнь. Но он понятия не имел, как она может все это получить. И серому неуязвимому мальчику явно не нравилось чувствовать себя беспомощным.

* * *

Бригадир был похож на оригами, сложенное из черной рисовой бумаги, хотя тогда ученик шамана понятия не имел ни о каких «оригами». Незнакомец сливался с тонким деревцем, на котором сидел, и оттого казался очень маленьким. На его шее висело ожерелье из скрюченных пальцев, и ученик шамана невольно сравнил эти «трофеи» со своей коллекцией черепов. Убитые Огнеглавые не были его триумфом, но убитые в их лице боги были. Он не боялся хвастаться своими деяниями перед всей чащей.

– Нашел правду, юноша?

Чужой голос эхом отдавался в голове. Хотелось, чтобы он поскорее исчез.

– Вижу, что нашел. Вижу, что тебе это нравится. Но ведь этого недостаточно для тебя, а, малыш?

Еще никогда его не называли «малышом»: он был самым большим, а теперь и самым великим кадьяком в округе. Да кто такой этот незнакомец, чтобы так начинать разговор?

– Ах, простите. – Бригадир слетел с ветки, и ученик шамана с удивлением понял, что он куда выше ростом, хоть и сутулится. – Выше головы прыгнул, развенчал убийц, молодчина.

И Бригадир протянул ему руку – плоскую, совсем черную, покрытую блестящими желтыми иглами. Такую очень хотелось пожать.

– Но! – Незнакомец отдернул ладонь и поднял указательный палец. – Разве ты думаешь, что это конец?

Конечно, он так не думал. За лесом лежало еще много поселений Огнеглавых, в дальних чащобах жили обманутые и запуганные твари, которым нужно было открыть правду. Вместе с алой кровью Огнеглавых на лесные тропы проливался свет истины, и прекраснее этого света не было ничего.

– Может, и не думаешь, – продолжал Бригадир. – Может, ты уже сложил самому себе алтарь из этих черепов. Если так, ты почти готов.

Тогда ученик шамана не знал, кто перед ним, и потому действительно сложил себе алтарь. Вскоре алтарь превратился в сокровищницу, а лапы кадьяка покраснели от отнятых жизней.

И тогда незнакомец вернулся и показал ему другую сторону Огнеглавых.

* * *

У него было всего одно имя, но тысячи языков искажали его на свой лад. Огнеглавые, разрозненные, потерянные, раскиданные по свету, как осколки храмового купола, называли его Карху. Называли Бьорном. Называли Медоедом. Сколько стран успело появиться из пучины земли, столько и слов составляли бригадирский щит. Лучше не придумать: немного найдется в подлунном мире тех, кто помнит праязык. А без основы, без самого первого Слова защита Бригадира остается неколебимой.

Одна слабость на всех – первородные Имена, выкованные в горне Создания.

Одна сила на всех – пусть источник ее у каждого свой.

Одна на всех бесконечность.

Ученик шамана видел, как сотни маленьких ножек стираются в кровь. Как тысячи маленьких ручек точат камень. Как миллионы тоненьких голосов умоляют о пощаде, и как молчат в ответ Жернова жизни. Белые ленты Огнеглавых перемалывались, падали в Бездонную Бездну и возвращались нитями из Высочайшей Выси. Жернова работали. Черный Бригадир скалился и шептал истории, от которых сердце обливалось кровью. Сказки на краю всего сущего.

– Нравится такая правда, а, юноша? Не жмет и не палит?

Иглы на запястьях Бригадира впивались в плечи, и ученику шамана хотелось отвернуться. Это стало его единственным желанием. Только сделать этого он не мог.

– Боишься, что они увидят твои трофеи? – прошелестел наконец Бригадир.

И тот, кто нашел правду, понял: он и в самом деле не хочет, чтобы эти слабые, беспомощные существа видели черепа на его шее. Маленькие Огнеглавые напоминали ему оленят, которых нес на плече поддельный посланник Смерти. Смерти, которой не было места в Жерновах жизни.

– Где правда? – проревел он. Непосильно тяжелыми показались ему вдруг собственные кости. – Где…

Знание яркой вспышкой пересекло сознание, на миг заставив померкнуть все остальные мысли.

– Где Он? – повторил ученик шамана, не в силах оторвать взгляда от жизней, сгорающих и тут же вспыхивающих вновь, никогда не отдыхающих, никогда не обретающих покой.

Бригадир поднял руку, изогнутую и обрамленную кровавыми сосудами, – и ученик шамана увидел рядом с Жерновами Часы.

В Часах не было белых нитей, не было широких лент, не было серого пепла. В них бежали антрацитовые песчинки – потоком, сворачивая куда угодно и когда угодно, останавливаясь, замедляясь… Он пытался уследить за этим движением, но руки, держащие Часы, постоянно их переворачивали, и путь песчинок оказывался бесконечным.

Как ни старался, ученик шамана так и не смог увидеть Того, кто держал Часы. Только руки – сильные руки с мозолистыми пальцами, руки Смерти – остались в памяти того, кто искал правду.

– Самая невероятная правда на свете. – Черный Бригадир назвал его настоящим именем, которое он сам тогда не смог бы выговорить, даже если бы очень постарался, и улыбнулся. – Ты ее не заслужил.

Он знал, что не заслужил. Он знал, что будет перемолот в Жерновах, а потом, стертый и изничтоженный, заново начнет свой бег. Но ему предлагали выбор: даже после великой ошибки, после украденной веры. Стоит только спросить «Почему я?», и белая лента зашуршит, направляя судьбу по нужной колее.

– Теперь я должен пойти с тобой, да?

Бригадир развел в стороны руки, и в то же мгновение исчезли Жернова и Часы, и мир снова обрел способность двигаться.

– Любопытство, – сказал он. – Любопытство – замечательная вещь. Оно пахнет как свежескошенная трава, а на вкус напоминает молочную пенку.

– Правда пахнет железом.

– Ее куют, а не выращивают, ничего удивительного, мальчик мой.

Вопрос вертелся на языке и заставлял шерсть вставать дыбом. Но из-за него белая лента побежала бы дальше, прямиком в Жернова жизни. Теперь Бьярндир знал, что ответа не существует. Бригадиры просто чувствуют это: слушают ветер, прижимаются ухом к земле и вспоминают песок в Часах Смерти.

Бесконечное движение, которое, если закрыть глаза, точно укажет путь.

Да и запах. Запах ни с чем не спутать. Жасмин, мокрая земля и металл.

Дорогами Смерти ходить сложнее, чем дорогами Жизни. Но у последних, Бьярндир знал наверняка, всегда есть конец. И дальше он предполагает не самое лучшее начало.

За черепа Огнеглавых пришлось заплатить, но не потому, что этого потребовал черный Бригадир, похожий на фигурку из бумаги. Так решил тот, кто искал правду, решил сам.

Рев кадьяка распугал всех пичужек в округе, но сползающая с костей плоть была не самым страшным. Когда под скелетом стал расти новый Бригадир, от его крика затряслись звезды.

* * *

Кто был первым Бригадиром? Уже не вспомнить. Столько двуликих ступило на дороги Часов, что и не сосчитать.

Почему они вдруг стали отыскивать чернеющие судьбы? Может, от скуки, а, может, от безысходности. В мире все еще слушали грохот Жерновов, а не шепот Песочных Часов. Может, Бригадиры просто следили за тем, чтобы Жернова не росли от питающей их крови. Может, они ждали – и ждут до сих пор – того, чьей лентой Жернова подавятся.

Уговаривать ступить на дорогу Смерти сложно, потому что ее все боятся. Об этом позаботилась Жизнь: может, там, откуда она пришла, мука́ стоит целое состояние.

Между Часами и Жерновами должно быть равновесие, но Бригадиры не умеют строить, – на то они и Бригадиры. Они – Итан, я и так давно уже мертва… – сказала Кэй из-за его плеча.

«Я так устала» он тоже услышал.

Она взяла его серые ладони в свои, – и Итан почувствовал мертвенный холод, обжигающий кожу. Он впервые заметил, какие удивительные у Кэйлин глаза – серые, как туман шоссе номер двадцать девять, как низкое небо над Мэпллэйром. Как кожа самого Окделла. Раньше он никогда не обращал на это внимания.

Кэй выпустила его руки и прошептала «До встречи, балбес!».

А потом она исчезла в тумане, словно и не было в городке Мэпллэйре никакого мертвого джинна.

* * *

Чтобы стать Бригадиром, нужно не только победить свой главный страх. Нужно умереть. Исчезнуть из Жерновов и появиться в Часах, пойти по другим дорогам. Отречься от того, что делает тебя тобой.

Медведь отрекается от своего медвежьего естества и носит только напоминание о нем.

Ворон отрекается от крыльев и носит перья на шее.

Человек, вопреки всякой логике, не становится зверем – он говорит «Прощай» себе самому. Воспоминаниям, фрагментам личности и тому необъяснимому предчувствию, которое никогда не обманывает. Остаются лишь жажда и дебри остаточных эмоций, – их не так-то просто выдрать из остова. Сосуд, наполненный правдой, а на стенках его еще осталось то, что совсем недавно вылили.

Стать Бригадиром может только тот, кого загнали в угол. Загнанное в угол существо покажет клыки и согласится существовать за чужой счет. Будет рыскать и выслеживать тех, кто нарушает правила, установленные Жерновами. Установленные Часами. Установленные тысячи лет тому назад.

Слишком много потерь за знание правды и силу, привязывающую к вечному голоду, – вот что думают люди.

Поэтому и нет ни одного Бригадира-Огнеглавого.

#Глава 3

Он знал ее сколько… месяца четыре? Пять? Казалось, целую вечность.

Она подарила им время. Итан знал, что нескоро поймет, как тяжело ей это далось. Куда тяжелее, чем всем остальным.

Самоубийство называют трусостью, а самопожертвование – подвигом. Как же назвать поступок девушки, которая упала в реку, а потом добровольно взяла Жнеца за руку?

Итан Окделл ничего не смог сделать, вся его невероятная неуязвимость оказалась совершенно бесполезной. Бьярндир не смог помочь. Никто не смог помочь. Даже Эван, который теперь знал о смерти куда больше их всех вместе взятых, не нашел лучшего способа, чем… чем то, что должно было произойти с самого начала.

На мосту.

* * *

Итан потерял хорошего друга. Бьярндир решил, что лучше момента просто не найти. И теперь Окделл шел вслед за Бригадиром, совсем как ребенок за Гамельнским Крысоловом. На самом деле, он, видимо, почти не соображал, что делает. Даже когда они оказались на болотах, а вокруг появились стайки вездесущих Игнес Фатуи.

Бьярндиру не хотелось идти к паучихе. Если честно, ему хотелось вернуться в город, влепить парню хорошенькую отрезвляющую пощечину и снова попробовать уйти, не обращая внимания на зов. Может, в последний раз посидеть на колокольне и перекинуться парой словечек с крошкой Рихель и Трехглавым Зверем. Но Жернова трещали так громко, что раскалывалась голова, и Бригадир брел дальше. К правде, которая сотворит еще одного Бригадира.

…Но, когда пришло время говорить эту правду, он не смог раскрыть рта.

– В тебе нити моей паутины, мальчик, – прошипела Орсо, постукивая челюстями. Она наклонилась к Итану, который изо всех сил старался не отводить взгляд. Розовые пряди коснулись его лба. – Вшиты в кожу, прорастают в мясо… М-м-м…. Мясо…

С челюстей, по обеим сторонам которых шевелились жвалы, закапала слюна.

– Эй, Орсо! – Бригадир махнул рукой, на которой красовалась костяная лапа. – Будь добра, не отходи от темы, родная!

Паучиха раздраженно зашипела.

* * *

Ох уж ей этот странник. Почему бы не использовать свой собственный рот, чтобы люди докопались до истины? Зачем все так усложнять? И серый мальчишка… От него несло смертью, вечной жизнью, чужими судьбами и самой Орсо – последнее было особенно неприятно, – а он дрожал. Боялся. Готов был развернуться и убежать. И как только умудрялся противостоять простейшим инстинктам?

– Моя паутина – чужие судьбы, – продолжила она. – Нити жизней и смертей. Падений и свершений. Это они защищают тебя. Вот тут.

Она опустила ладонь на серую шею – туда, где под лишенной чувствительности кожей вечно звали на помощь другие жизни и бежала алая кровь.

– Они и уничтожают тебя. Если честно, они и держат нас всех тут. В этом городе. Из-за тебя я сейчас ползаю тут, а не в своем Ткацком Цехе.

Мальчишка сглотнул. Взгляд красных глаз – всех четырех пар – наверное, не давал ему сосредоточиться.

Нужно было вслушиваться в слова… понимать их. Не просто пропускать через себя. Не просто дрожать от страха, в который, кажется, он полностью превратился. Наконец он заставил себя раскрыть рот.

– Из-за меня?

Голос прозвучал так сипло и так тихо, что Орсо засмеялась. Смех ее раскатился по пещере, подобно заблудившемуся грому.

– Они бесцельно зовут на помощь. Первого попавшегося домового. Призрака. Любого ткача. Кого-нибудь. Хоть кого-нибудь, кто может их услышать. И своих хозяев они тоже зовут… Только не могут дозваться…

Последнее предложение Орсо проговорила, уже отступая назад.

Убей она мальчишку – все равно бы не смогла уйти. Нити вплавлены намертво, будьте прокляты эти человеческие технологии, которые все делают слишком добротно и слишком неправильно. Да и потом, убей она мальчишку – и Бригадир лишил бы ее оставшихся ног.

Ни для себя, ни для клубочка похищенных нитей она ничего не могла сделать.

Семь щетинистых лап аккуратно ступали по каменистому полу и уносили мойру все дальше от растерянного мальчишки. Все ближе к спокойствию белых стен. Вплотную к панорамам чужих дорог.

* * *

– И что… что мне…

Итан замер – маленький серый мальчик под сводами колоссальной пещеры. Бригадиру даже стало его жаль. Окделл казался не просто потерянным… он выглядел совершенно выжатым. Как попавшийся под ногу помидор. Как человек, который узнал, что ему под кожу вшили волшебную паутинку. Как тот, кто готов разговаривать о правде.

Дядя Миша улыбнулся и соскочил с камня. Слезать с насиженного места не очень хотелось, но в воздухе потрясающе пахло птичьей кровью. Для Бьярндира это был запах абсолютной победы.

Рука – лапа – легла на поникшее плечо. Бригадир с привычным удовольствием заметил, что парень дрожит. Чересчур.

Чересчур – хорошее слово. Неоднократно улучшало Бригадиру жизнь. Или существование – так оно точнее будет.

Но когда Бьярндир начал говорить, он почему-то почти ненавидел себя.

* * *

«Вот твоя Главная Ошибка, мистер Окделл.

Знаешь, этот городок был совсем обычным. Тут даже дорогу все переходили в исключительно положенных местах. И дети выпивали молоко до последней капли, как советовали им взрослые, – верили, что вырастут быстрее. Тут ничего не слышали об оборотнях и вурдалаках, не запирали на ночь двери и спокойно оставляли бабушек в парке.

А потом появился ты со всеми этими чужими судьбами под кожей, свернутыми в жгуты, скрученными и надорванными. Тысячи нитей из разных судеб сплавлены в серую кожу, которую не пробить. Там Брайан Уильямс-Лавре, там Элизабет Рихель, там Элис Макмиллан, там Эвермор Купер… Там и Кэйлинна Нод. Ни один не может умереть, ни один не может уйти. Это не город не отпускает их, это ты, Итан, их не отпускаешь. И им приходится вариться в этом сверхъестественном супе, сносить все, что преподносит им судьба – одна общая, похищенная. Потому что нити вопят – на своем собственном языке, в надежде, что их услышат. Но даже те, кто слышит, не могут помочь.

И то, что ты пытаешься им помочь, Итан, не уменьшает твоей вины. То, что тебе везет, ничуть не делает Мэпллэйр лучше».

* * *

– Кто же ты такой? – спросил Итан и получил самый выгодный для Бригадира ответ:

– Тот, кто может подарить силу во всем разобраться.

Итан обернулся. Медленно, как во сне.

– Бригадиры… Супергерои… Один черт.

Бьярндир промолчал – теперь, когда Окделл мог рассмотреть его костяной шлем со всеми трещинками, слова больше не были нужны. Он нашел Бригадира, который остановит Жернова. Его привел к нему зов тысячи судеб.

– Правда, – сказал он. – Правда – замечательная вещь. Она пахнет, как железо, а на вкус…

– Как кровь.

Именно так, серый мальчик. Как кровь вперемешку с лучшими в городе «Макарошками Джибса».

Реальность застыла, и в темноте пещеры начали появляться песочные Часы и каменные Жернова. Потоки чужих жизней следовали по ним, сквозь них, в них, задевая струны паутины судеб: бесчисленные ленты обращались в прах, миллионы песчинок мерцали, как звезды, теряясь на поворотах. Нити под серой кожей Итана запели в тон тем, что ткала паучиха. Пустая судьба, переполненная чужими, могла вести только к одному концу.

Теперь наступит равновесие, и железный вкус правды потечет в горло, и горечь преумножит бригадирскую силу, и Мэпллэйр станет узелком на пути Жерновов Жизни…

– Теперь я должен пойти с тобой, да? Стать… как ты? Умереть?

План был хорошим: Мироздание получало невероятного Бригадира, Бьярндир – вдоволь правды… Но что получали другие? Нити, чужие белые судьбы так и останутся с серым мальчиком, стопоря Жернова и перевешивая некоторые порядки. Тысячи судеб просто застрянут навсегда в одной точке пространства – в Мэпллэйре, в городе, похожем на законсервированную банку, где свою вечность будут проживать те, чьи судьбы кричат о помощи. Конечно, Бьярндир тогда сможет уйти: зов другого Бригадира почти не слышен. Может, смогут уйти и те, кто подревнее, у кого еще остались силы. И те счастливчики, чьи судьбы остались нетронутыми. Но многие останутся. Останутся любители покормить уток в парке, останутся братья Лавре и их племянник (хотя Лиз сможет беспрепятственно уехать на своем «Вольво»), останется большая часть жителей Стоунвуд Чейз, останется Жнец, останется Орсо… останется маленькая Элизабет Рихель.

Бьярндиру нужно было бы лишь недосказать часть правды – о том, что все станет только хуже. Не солгать – конечно, нет. Бригадиры ведь не лгут.

– Нет.

Бьярндир качнул головой, жилы и сосуды гулко ударились о плащ, а Часы и Жернова исчезли. Итан поднял голову – белые глаза посмотрели прямо сквозь пустые глазницы черепа, в темные глаза настоящего Бригадира. Орсо рассмеялась, аккуратно перебинтовывая потерянную конечность, и тогда Бьярндир понял, что проиграл, как она и обещала.

Ежик обрел способность говорить, встряхнул мешочек, в который переложил свои тайны, и помахал Медведю лапкой. Конечно, это здорово, что Медведь мог бы раскрыть ему Величайший Секрет, но ежику вовсе не хотелось держать между лапок целую Вселенную. Слишком маленький. Да и колючий – как бы ненароком не пораниться.

В конце концов, у него уже есть груз, а с ним на месте не усидишь. Да и неудобно это.

А медведь… Медведь как-нибудь и сам разберется.

На то он и медведь.

* * *

Если живешь в одной квартире с целой сотней соседей, рано или поздно ты с ними заговоришь. Для начала, может, просто спросишь, нет ли у кого-нибудь лишней щепотки соли или спички. В следующий раз скажешь неловкое «Привет».

Когда живешь в пустой квартире и не знаешь, что совсем рядом притаилась целая сотня соседей, ты вряд ли попытаешься заговорить с воздухом. Но стоит тебе узнать – и просто так пялиться в пустоту будет неловко.

– Вы правда здесь? – спрашивает серый мальчик у белых тонких нитей, сплетенных то ли паучихой, то ли мирозданием.

– О, мы здесь, – тут же отзываются соседи, которым надоело молчать. – Боялись тебя напугать.

Жить с чужими судьбами под кожей – это как жить в доме с привидениями. Довольно дружелюбными, хоть и не похожими на Каспера.

– Я и вправду не виноват?

И соседи наперебой кричат, что не виноват. Пустые судьбы, вобравшие в себя столько чужих, что под ними почти погребена та, что была здесь с самого начала, конечно, притягивают неприятности. И охотников. Да и вообще смахивают на кусок вкуснейшего торта, который кто-то оставил без присмотра. Но владелец пустой судьбы умеет слушать.

Итан, ты не виноват в том, что Кэйлин уходила дважды. В первый раз она угодила в клубок развешанных под мостом судеб – уже «мертвых», уже прошедших – и вот что вышло в результате. Во второй раз…

Итан, ты волен уйти – никто не последует за тобой, никто даже ничего не почувствует. Кроме твоих друзей, конечно, ведь теперь они у тебя есть. Настоящие. Но ты волен и вернуться.

Умирать тебе не стоит. Это никого не освободит. И забывать – забывать тоже не стоит.

Охотники и неприятности будут всегда. Но ты ведь неуязвимый. Судьбы с тобой в безопасности – надо признать, гораздо большей, чем с Орсо. А когда придет время, нити распустятся. Нужное время всегда приходит. Ты заметишь, когда к коже начнет возвращаться здоровый цвет.

И ты умеешь слушать – а это важнее, чем ты думаешь, маленький Итан.

– А могу ли я вернуть вас всех?

Судьбы хихикают, перешептываются друг с другом и приглашают Окделла в путешествие. На север, в город, в котором родилась тетя Сара. Там можно найти много ответов. Там можно услышать правду не от всемогущего медведя.

Жаль, кстати, что никакой дядя Миша не оборотень. Но чертовски приятно, что он, кажется, совершил, наконец, правильную ошибку.

* * *

– Я ошибся… – пробормотал Бьярндир, опускаясь на камни и провожая взглядом серую фигуру Итана Окделла. – Ошибся? Или нет?

– Бригадиры редко ошибаются, – весело проклацала Орсо, отмеряя очередной виток паутины. – У него действительно интересная сила. Столько судеб, вплетенных под кожу, – и при этом он не сходит с ума. А знаешь, что бы все-таки свело?

Ответ пришел даже до того, как паучиха заканчила говорить. Та самая правда, с Часами, Жерновами и выбором. Что-то слишком далекое от людской жизни. И появился бы совершенно безумный Бригадир. Что бы он натворил?

– Но он все-таки помог нам всем.

– О чем ты? – спросил Бьярндир, думая о том, как весело было над ними потешаться. О вечерах на колокольне. О висельниках и обо всем, что было после. Об умершем боге, гулявшем бок о бок с Чумой. О маленькой Элизабет Рихель, которой он рассказал сказку о самом себе.

Нам всем. Даже Бригадиру.

– Бьярндир, брось.

И Бригадир бросил. Бросил медвежий череп на землю и улыбнулся.

Теперь ему не страшно было увидеть собственное отражение.

И, пожалуй, он подумывал о том, чтобы бывать в этом городе чаще.

* * *

Офицер Эва Моралес встретилась с босым незнакомцем, пересекающим все границы, в тумане. Ни он, ни она этому не удивились.

– Ах, офицер! Добрый вечер!

Здесь, в тумане, невозможно было понять, высоко ли солнце, какое сегодня число, месяц и год, какое столетие. Доплыли ли корабли до края света, нашли ли уже Новый Свет? Потревожили ли чужие цивилизации, которым суждено только погибнуть? Вырос ли в горах маленький городок, который Эва отчаянно ненавидела – и так же отчаянно любила?

Приключение потому прекрасно, что из него ты возвращаешься. Домой. В себя. В жизнь. Ты оставляешь его позади и одновременно прячешь в своем сердце. Оно меняет тебя, а ты взамен не изменяешь себе, и мир продолжает вращаться. Этим и хороши приключения. Потеря находится, поиск кончается, мальчик обретает храбрость, девочка становится рыцарем. Эгоистичный ребенок понимает несправедливость жизни и открывает в себе человека. Иногда приключения начинаются слишком рано, иногда – слишком поздно. Невнимательные их упускают, у нетерпеливых они выскальзывают из пальцев. Но и слепые, и зрячие, и удачливые, и не то чтобы, – все рано или поздно теряют себя. И теряются в тумане.

– Я думала… Я думала, что я в этой истории – герой.

– Так и есть, – откликнулся незнакомец.

Что-то в нем неуловимо изменилось, не только сапоги. Что-то… Эва прищурилась и вдруг поняла, что наконец-то может посмотреть ему в глаза. В них, конечно, тоже клубился туман.

– Каждый – герой собственной истории. Разве не этому учат нас книги по самопомощи?

Эва подумала, что неплохо бы уговорить Эвермора сжечь всю эту секцию в библиотеке. Славная получится прощальная вечеринка. Она даже снова наденет желтое платье. А вслух Моралес сказала:

– Но я думала, что я – герой этой истории.

Незнакомец грустно улыбнулся. Вышло у него почти убедительно.

– Правда, мисс Моралес, в том, что нет никакой этой истории. Есть великое множество тех. Целая паутина, если быть поэтичным.

Эва представила себя запутавшейся мухой. Потом – пауком. Случайно занесенным в паутину листиком.

– Ты ведь так и не выбралась из своего маленького городка.

Эва Моралес не ответила. Словно истончилась. Почти растворилась в тумане.

– Сидишь в саду под апельсиновыми деревьями и мечтаешь, как однажды уедешь оттуда и больше никогда не услышишь, как дядя Эстебан плачется о своем хозяйстве, как бабулита отвергла цветы от самого владельца продуктовой лавки, как дочь Клариты потеряла очередной молочный зуб… Ты мечтаешь. Этого у тебя никто не отнимет.

– Но я здесь, – выдохнула Эва вместе с клочьями тумана, похожими на сигаретный дым.

– Правда? – Бригадир изогнул бровь.

Эва Моралес посмотрела на свои руки, увидела сквозь них стайку болотных огоньков, сгрудившихся у ног, подняла взгляд и ухмыльнулась.

– Как будто сам не видишь, – сказала она и вышла из кабинета начальника.

Вар, МакФэдью и Синтия посмотрели на нее почти испуганно. Словно привидение увидали. Первой дар речи обрела Синтия; Эва даже удивилась бы, будь иначе. Все-таки мисс Таунт была во всех отношениях сильной женщиной. Кому-нибудь на такую не стыдно было бы и запасть.

– Как там босс? – спросила Синтия, выпрямляясь и прижимая папку к груди.

– Как обычно. – Эва пожала плечами. – Немного голоден. И чересчур молчалив.

Сотрудники полиции Мэпллэйра продолжали смотреть на Эву, как на восьмое чудо света, хотя сквозь нее больше нельзя было увидеть шкаф или стершуюся надпись на двери.

На выходе из офиса офицер Моралес остановилась и добавила:

– И да, если вас это волнует – дело закрыто.

История о том, что случилось потом

– Мам? Пап? Я готов!

Эван спустился в коридор с последней коробкой в руках и мысленно проверил вещи. Зубная щетка, книги, простыни, ноутбук, балахон… Балахон!

Эван метнулся в прачечную, очень осторожно и медленно сошел с лестницы, – в память об ударе об угол, – и уже собирался открыть входную дверь, когда в нее постучали. Стоящий на пороге Бьярндир крутил на пальце красное женское бельишко и скабрезно улыбался.

– Ничего не забыл?

Эван закрыл дверь, выдохнул все скопившиеся на языке гневные слова и снова распахнул створку. Красная тряпочка исчезла, и мистер Нод перестал чувствовать себя быком. Уроки Элизабет по обращению с Бьярндиром пошли всем на пользу. Правило номер четыре гласило «Не спеши ругать идиота».

– Бьярндир, какого черта?

– Вот так всегда… На кладбище ты бы такого не сказал.

– На кладбище у меня других дел полно, – пробурчал Эван, но все же смутился. Жнец из него действительно получался куда более вежливый, чем абитуриент.

– Уверен, что не будешь ей говорить, что уезжаешь?

– Нет необходимости. – Эван фыркнул, а потом обессилено опустил плечи. – Все равно буду возвращаться с туманом… по мере надобности. Она и не заметит даже.

Бьярндир нахмурился, но вместо закономерного вопроса задал другой.

– Родители как?

– Как и прежде. Время, знаешь ли, лечит. А у них его теперь с лихвой. Как бы она не перестаралась…

– Я передам.

Бьярндир уже сбежал вниз по ступенькам, которые отозвались деревянным гулом под его подошвами.

– И удачи тебе там, студент, – отсалютовал Бригадир через плечо и усмехнулся. – Письма пиши.

Эван хотел буркнуть спасибо, но мгновенно передумал и вернулся в гостиную. Нужно было перетащить все коробки в машину, и как можно скорее.

Единственный на свете живой Жнец решил, что и вправду будет писать.

Каждый день. Из вредности.

* * *

Элизабет Рихель заглянула за угол и с облегчением выдохнула: Билли носился вслед за призрачными кошками, и из-под его копыт летели во все стороны комья земли. Папа будет не в восторге, но это мелочь. Келпи уже позволял своей хозяйке залезать на синюю, слегка чешуйчатую спину, а буквально вчера научился выговаривать ее имя. Счастью девочки, видящей мертвых, не было предела.

Она вернулась в дом, устроилась за столом с чашкой чая и раскрыла свежую газету. Раздел объявлений в очередной раз привел ее в восторг, она улыбнулась, а потом вспомнила, что он уезжает.

Окделл заходил утром, вместе с Брайаном, который уже неделю ныл о том, что мало ценил Лиз и что зря ее бросил. Говорили о многом, – в том числе о библиотекаре, который теперь в самом буквальном смысле пропадал в книгах, – но разговор всякий раз рассыпался, как горстка риса, стоило только отвлечься.

Элизабет знала, чего хочет добиться серый мальчик, но ей, если честно, и так было неплохо. Когда нити твоей судьбы остаются с человеком, которому ты доверяешь, это не так уж и плохо. А уезжать из Мэпллэйра ей не хотелось. Слишком много чудес под боком.

Билли со всего размаха врезался в стеклянную дверь веранды, и Элизабет подавила смешок. Глупым келпи не был, но неизменно забывал об этих створках. Ну как от такого уедешь?

* * *

Офицер Эва Моралес сдавала значок.

Она купила Макфэдью кофе, посоветовала Синтии найти работу получше и оставила табельное оружие и ключи от бьюика на самом захламленном столе офиса.

Ей было все равно.

Правда оказалась не столько горькой, сколько полезной – как любое уважающее себя лекарство. Мэри Поппинс была не права: никакой подсластитель не поможет, когда твоя жизнь переворачивается с ног на голову.

– Эй, Моралес! – Дверь кабинета босса полиции, которого никто никогда не видел, приоткрылась на пару дюймов.

– Да? – отозвалась Эва, стараясь не слишком вглядываться в завихрения внутри кабинета.

– Спасибо за службу! – дыхнуло из проема, и дверь тут же захлопнулась.

Где-то позади Эвы присвистнул Вар и подавился кофе Макфэдью. Моралес улыбалась. Ничего не могла с собой поделать.

Она выскочила из здания восемьсот восьмого участка, перешла Драконий мост, который сердито на нее рыкнул, и провела рукой над консервной банкой Барона (сегодня из-под персиков). И она совсем не удивилась, когда об днище начали стучать монеты, столько монет, что хватило бы на целую армию восставших мертвецов. С ними Эве Моралес уже не придется разбираться. Она намерена подарить Эвермору Куперу новый шарф, синий с желтыми полицейскими звездами и туманом, пересечь еще пару неочевидных границ и – может быть, не сейчас, но скоро – вернуться домой.

* * *

Брайан Уильямс-Лавре чертыхался, пытаясь попасть рукой в рукав кожаной куртки. Он спешил – так, как можно спешить только на свидание всей жизни, – и оставил дверь лавки своих дядюшек открытой. Багровые тени потоптались у порога, а потом проплыли в глубь помещения и свернулись в углу рядом с упаковками колы.

В центральном парке Брайана ждала его единственная – по крайней мере, он так думал.

Подобные мысли будут посещать его много лет, люди в парке будут меняться, а потом к нему, наконец, подойдет и его судьба.

* * *

В квартире Итана Окделла, на подоконник которой ветер всегда наносит песка, пылились под кроватью комиксы. Погребенные под ними ножницы, отлитые из клинка, который был когда-то тюрьмой для чужой души, ждали своего часа, не зная, дождутся ли.

А моток белых паутинных нитей – совсем маленький, как заканчивающийся клубок для вязания, – затерялся среди изъятых у осужденного сумасшедшего Винни вещей. Однажды он попадет в недобрые руки, а пока будет хранить в себе кусочки чужих судеб и не привлекать внимания.

* * *

Все началось с желания… им и закончилось.

Конечно. Его желание. То единственное, которое Кэйлин все-таки услышала.

Туман окружил их со всех сторон – брата и сестру, живого и мертвую – и Кэй начала считать про себя невидимые звезды. Она закрыла глаза, чтобы не обернуться. Все истории, в которых герои, бредущие в страну смерти, оборачивались, ничем хорошим не заканчивались.

Кто-то изо всех сил желал ей обратного пути.

Она потеряла кого-то в тумане, а потом не могла вспомнить, кого именно. Темный асфальт и серые клочья вытолкнули ее на дорогу, проходящую по составленному из каменных блоков мосту. Из бетона торчали металлические прутья. Кэй оступилась, налетела на кого-то, но, когда повернулась, чтобы извиниться, вокруг снова сомкнулся туман.

Где-то в другом времени вода зажурчала и понесла свою добычу вниз по течению.

Потерявшаяся в тумане Кэйлинна Нод нащупала руками перила и посмотрела вниз. Тысячи законченных судеб посмотрели на нее в ответ. Паутина оборванных нитей, которые так и не стали пеплом и которые при другом свете походили на музыкальные магнитные ленты (интересно, как бы они звучали?), была слишком слабой, чтобы помешать падению. Но в них еще оставалось подобие жизни – им они и наградили ту, кого не смогли удержать.

Кэйлин дотянулась до серых нитей и принялась сматывать из них клубок. А когда закончила, туман снова чуть отступил назад, и тогда она увидела Жернова и Часы.

– Вот оно как, – произнесла Кэй и не узнала собственный голос. Теперь любой голос звучал бы для нее как чужой.

Пустая судьба, для которой загадали желание, вообще не могла вести к концу. Бригадира, которого искал Бьярндир, привели Игнес Фатуи. Вывели из тумана, как заблудившегося ребенка.

Она упала с моста – столкнула саму себя, заблудившись в тумане Хищного шоссе, – и одновременно выпала из жизни. Девочка, которая не хотела возвращаться в Жернова. Теперь эта девочка сама стала мостом.

* * *

Она стоит у края, такая крошечная, а за ее спиной светят фонари, за которыми начинается путь к Часам. Путь к настоящему Смерти, к тому, кто дарит бесконечную дорогу. Выбор за вами: можете менять жизнь, как перчатки, а можете плыть сквозь нее.

Петля или круг, безмятежность или борьба. В Часах Смерти песчинкам приходится несладко, но и в Жерновах Жизни тяжело гореть. Оставайся лентой или рассыпься песком. Никто не станет тебя осуждать, потому что правильного выбора нет.

…На ней черное платье с алыми лентами ночью и белое с синим кружевом днем. В волосах ее то цветут первоцветы, то путаются красные осенние листья. Она ободряюще улыбается и показывает Часы и Жернова. Последние теперь двигаются медленнее – тоже из-за нее. Нашлась все-таки лента, которая смогла их затормозить.

Она – Бригадир, который рассказывает о выборе и питается сомнениями. Жнецы приветливо кивают ей, когда подводят к мосту еще одного мертвеца. Посланники смерти теперь знают, что служат не только жизни. Они знают, что у Бригадира Моста есть брат – тот самый живой Жнец, который перешагивает границы.

Фонари на перекладинах моста раскачиваются под порывами несуществующего ветра. Куда на этот раз качнется маятник? В чью сторону? Какой выбор будет сделан?

Иногда Кэй отходит от края и отводит руку в приглашающем жесте. Добро пожаловать, это Часы.

Иногда Кэй скрещивает руки на груди и кивает в сторону тонкой грани, которую не могут перейти Жнецы. Добро пожаловать, это Жернова.

Спасибо за время, оно очень вкусное. Не травяное любопытство и не железная правда – время и сомнение пахнут чернилами, а на вкус напоминают жвачку.

* * *

Итан моргнул, и мир снова пришел в движение. Он стоял на вокзальной платформе Мэпллэйра, рядом лежала собранная впопыхах сумка, а под светом целого роя Игнес Фатуи стояла Кэйлин.

– Привет. – Она улыбнулась, и огоньки разлетелись по платформе, словно по команде.

– Привет. – Итан решил, что стоит улыбнуться в ответ, пока не поздно. – Что это было?

«Что ты здесь делаешь?» скрылось за другими, более легкими словами.

– О, это мост. И выбор. Забавная штука, еще попробуешь, когда придет время. Просто подумала, что ты бы захотел на это посмотреть.

Мисс Нод была единственным Бригадиром, у которого всего одно лицо – настоящее. Символ своей сущности – целую гирлянду исполненных желаний – она носила на поясе.

– Но я уже ничего не помню.

Кэйлинна ухмыльнулась.

– И никто не помнит. Говорю же, забавная штука.

«Как ты себя чувствуешь? Это не тяготит? Это не изнуряет? Ты в порядке?»

Итан не произнес ни слова. Где-то вдалеке послышался гудок паровоза.

– О, у меня же подарок! – спохватилась Кэй и потянулась к своему невероятному поясу. В руках у нее оказались аптекарские весы: на одной чаше лежал моток белых нитей, а на другой – темные очки. – Думаю, эти тебе подойдут.

– А что это?..

Итан коснулся клубка нитей и не закончил вопроса. Именно в узлах этих паучьих сетей Кэйлин запуталась, когда упала с моста. Эти ленты чужих судеб вернули ее к подобию жизни.

– О…

– Не бойся, они уже никому не нужны. А тебе могут пригодиться.

Конечно. Теперь, когда он узнал, что ему все-таки можно навредить, такая паутина пригодится. Лучше держать ее при себе.

Земля под ногами задрожала, и из-за поворота показался поезд, который увезет Итана Окделла прочь из Мэпллэйра. В Сити – туда, где все началось. Когда клубы дыма окутали платформу, Игнес Фатуи испуганно прижались к поясу Кэй. Колеса жалобно заскрипели, высекая из рельсов искры.

Объятия Кэйлинны Нод, мертвого джинна Мэпллэйра и живого одноликого Бригадира, пахли копотью, болотом и чернилами. И на этот раз Итан их почувствовал.

– Спасибо тебе, серый мальчик. За все, чего я не помню. Возвращайся скорей, – прошептала она, потом резво схватила сумку, сунула очки в руки Окделла и побежала искать нужный вагон.

* * *

Она не помнит его. Не помнит себя. Никого не помнит.

Когда она появилась на улицах Мэпллэйра, это было… это было как праздник. До тех пор, пока она не спросила «Кэй? Кто это такая?»

Но она все-таки вернулась. Пусть и частично.

У Кэйлинны Нод теперь тысячи имен, но она откликается и на то, которое, говорят, однажды ей принадлежало. Иногда на нее больно смотреть, а иногда она крадет чужое время. По чуть-чуть. Гораздо чаще, конечно, дарит.

Смешно, но она знает, что упала со злосчастного Моста Желаний. Прямиком в нити гигантской паутины. Один рыжий патлатый бродяга, загадочный тип, то появляющийся в Мэпллэйре, то исчезающий, долго ругал себя, когда услышал ее историю. Говорил, что поставил не на ту пустоту. Странный он, этот бродяга: тоже видит и Часы, и Жернова.

Неудивительно, что ее так тепло приняли в этом маленьком городке, куда приходит слишком уж много нарушителей Порядка. Говорят, она жила здесь когда-то. Говорят, даже помогала кому-то… Ей не вспомнить, но сердце при виде новых знакомых бьется так радостно, что мисс Нод знает: ее не обманывают.

Иногда Кэй сидит на сгоревшей колокольне – прямо как сейчас – и смотрит на звезды. Кажется, что они могут рассказать множество тайн, если к ним как следует прислушаться.

Белая лента вьется от горизонта – последний поезд бежит все дальше и дальше от крохотной станции и от маленького города.

Мэпллэйр умеет ждать, Итан.

#Эпилог

Белые ленты Часы обвивают, Скрипят песчинки на Жерновах. Не найти, кто прав, а кто виноват. Там – люди, не там – кто-то иной. Истории не заканчиваются на полпути – Их можно дальше и дальше вести. Куда? Тебе выбирать. (Надпись на камне, который съело шоссе № 29)

* * *

Человека, от желания которого все пошло наперекосяк, звали Джек. Или, может быть, Джон.

И фамилия у него была совсем простая и незапоминающаяся. Он работал тогда охранником на университетской проходной и как раз подумывал уехать из маленького сонного городка. Слишком размеренная жизнь была для него в тягость, а лица студентов и преподавателей начинали надоедать. За годы, прожитые в Мэпллэйре, он узнал почти всех, кто в нем жил, и теперь никаких приключений, кроме приездов странствующего цирка, не случалось.

В детстве у Джека была подруга, славная девчушка со слишком живым воображением. Вместе они переплывали моря, открывали новые континенты, летали на другие планеты – и все это, не покидая их маленькую улочку. Теперь Джон уже почти забыл, как это делается. Как жизнь вдруг становится такой, какой тебе хочется ее видеть.

Светловолосая девушка в расстегнутом пальто выскочила к турникетам, когда проходная пустовала. Джону она напомнила ту самую девчонку из детства, которая не раз спасала ему жизнь, то вытаскивая из зыбучих песков, то предупреждая о змее, то делясь кислородом из своего баллона. И тогда Джек подумал, что… вот бы Мэпллэйр стал чуть-чуть интереснее. Пусть здесь вдруг проснутся древние боги. Или кто-нибудь начнет видеть привидений. Или что-то не поддающееся описанию придет сюда в поисках силы. И потом обязательно появится герой, как в любой настоящей истории. Он решал бы проблемы, помогал бы городку и нашел бы друзей.

Охранник улыбнулся своим мыслям: детские глупые сказки, где добро всегда побеждает зло, потому что на самом деле нет ни того, ни другого. И тогда девушка, похожая на подругу Джона, поскользнулась, и створки турникета сомкнулись на ее шее. Джинн Мэпллэйра умерла, и желание Джека начало исполняться.

Он покинул город, Джек, или Джон, или, может, мистер Смит, и после его ухода в городе ожили тени, проснулись древние боги, дочь священника начала видеть призраков, а далеко на севере Бригадир услышал зов. Серый мальчик встретил мертвую девочку.

Иногда для того, чтобы история произошла, Мирозданию приходится хорошенько потрудиться. Рассыпать звезды по небу, чтобы морякам было легче ориентироваться, приготовить самые быстрые тучи и спрятать их за горизонтом, вселить во множество сердец надежду на чудо, наградить ее – любопытством, а его – жаждой приключений, направить молнию в нужную доску на обшивке…

Но может случиться так, что все решит одно маленькое человеческое желание. Его могут загадать со скуки или от безысходности. Могут долго вынашивать, а могут обронить неосознанно. Могут кому-то его подарить, а могут украсть или перепродать. Все это неважно, если желание услышали.

Не бойтесь, если когда-нибудь и на вашей дороге появится настоящая история, с ее лентами, песком, чудовищами и выбором. Просто сохраняйте спокойствие…

…и звоните Итану. Он поможет.

2011-2013Пенза – Грабово – П. Пелетьма

Сноски

1

Ифри́ты – сверхъестественные существа в арабской и мусульманской культуре. Проклятые Аллахом джинны, известные своей силой и хитростью. Огромные крылатые существа, сотканные из огня.

(обратно)

2

«Бухта Кэндл» – кукольный мультсериал ужасов, который транслировался в 70-х. В шоу рассказывалось о приключениях девочки и ее друзей-пиратов в Свечной Бухте, оно отличалось очень мрачным колоритом.

(обратно)

3

Идиопатическая (периферическая) невропатия – это нарушение передачи сигналов мозгом, вследствие повреждения одного нерва или группы. Омертвение отдельных участков тела и потеря чувствительности являются одними из главных ее симптомов.

(обратно)

4

Серый Мальчик и Мертвая Девочка (англ.).

(обратно)

5

Ромком – слово, образованное от сокращения словосочетания «романтическая комедия».

(обратно)

6

Джон Константин – детектив-оккультист, персонаж серии комиксов издательства DC Comics.

(обратно)

7

Речь о «Вороне» Эдгара По и строке:

Tell me what thy lordly name is on the Night’s Plutonian shore!

Quoth the Raven, «Nevermore».

(обратно)

8

Мама Купера писала имя сына так, что последний слог все читали как «ноуп» (англ. nope), что является разговорной формой «нет», что-то вроде «неа».

(обратно)

9

Ке́лпи – в шотландской низшей мифологии водяной дух, обитающий в реках и озерах. Является в облике пасущегося у воды коня, подставляет путнику свою спину и затем увлекает его в воду.

(обратно)

10

Норны – в германо-скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира.

(обратно)

11

Согласно шотландским легендам, келпи способен изменять свой лошадиный облик на человеческий. Превращается обычно в молодого мужчину с мокрыми всклокоченными волосами.

(обратно)

12

Голгофианский демон – чудовищное существо, состоящее из экскрементов. Фигурирует в культовом фильме Кевина Смита «Догма».

(обратно)

13

Тахионы – частицы, движущиеся быстрее скорости света.

(обратно)

14

Отсылка к популярному роману Стивена Кинга «Почти как бьюик».

(обратно)

15

Искаженное исландское «медведь» (bj;rnd;r).

(обратно)

16

Искаженное «медведь» на разных языках – финском, цыганском и эстонском.

(обратно)

17

Ahorcado (исп.) – повешенный.

(обратно)

18

Брунгильда (ок. 543–613) – могущественная и властная супруга Сигиберта I, дочь вестготского короля Атанагильда. Имя «Брунгильда» переводится с древневерхненемецкого как «Закованная в броню воительница».

(обратно)

19

Имеется в виду известная легенда «Рори спасет Ирландию!», рассказывающая о борьбе ирландцев с захватчиками.

(обратно)

20

В бронзовом веке трикуэтра – трилистник в круге – была одним из символов движения Солнца.

(обратно)

21

Человек из стали – одно из прозвищ Супермена.

(обратно)

22

Персонаж популярной детской сказки Джанни Радари.

(обратно)

23

Грим – в европейском фольклоре существо в виде собаки. Чаще всего описывается как огромная черная собака со светящимися красными или желтыми глазами, очень сильная и быстрая.

(обратно)

Оглавление

#Пролог

История первая Мертвая девочка и серый мальчик

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История вторая Настоящая любовь

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История третья Лошадка для Элизабет

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История четвертая Виселицы Макмилланов

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История пятая Танцуй, Кэйлин!

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История шестая Сказка об Огнеглавом

  #Глава 1

  #Глава 2

  #Глава 3

История о том, что случилось потом

#Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg