«Корона Подземья»

Корона Подземья (fb2) - Корона Подземья (пер. Валентина Сергеевна Сергеева) (Магия безумия - 2) 1134K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - А. Г. Говард

А.Г. Говард Корона Подземья

Великолепной Семерке: Каре Клоптон, Шэрон Купер, Бетани Крэнделл, Терри Говард, Крису Лейплу, Джессике Нельсон и Марлене Рагглз. Каждый из вас сделал все возможное и невозможное, поддерживая меня на моем пути к изданию книги. Эта книга для вас. Люблю вас всех!

Глава 1 Кровь и стекло

Мой учитель рисования твердит, что настоящий художник отдаст всю кровь ради своего дела, но он никогда не говорил, что кровь может стать рабочим материалом, обрести собственную жизнь и повлиять на чье-либо искусство самым неприятным и мрачным образом.

Я откидываю волосы за плечо, колю указательный палец стерильной английской булавкой, которую ношу в кармане, кладу на место последнюю стеклянную бусину и жду.

Прижимая прозрачную бусину к влажному белому гипсу, я вздрагиваю от постепенно охватывающего меня ощущения. К кончику пальца, которым я прикасаюсь к стеклу, словно присосалась пиявка – она втягивает мою кровь и выпускает ее под бусину, так что образуется ярко-алая лужица. И на этом дело не заканчивается.

Кровь танцует… движется от бусины к бусине, обводя их снизу пунцовой линией и создавая рисунок. Затаив дыхание, я жду, когда линии соединятся… мне интересно, какой результат получится на сей раз. Надеюсь, это не будет опять она.

Звенит звонок с последнего урока, и я накрываю мозаику защитной пленкой, боясь, что кто-то может увидеть процесс преображения.

Это – еще одно напоминание о том, что история Страны Чудес реальна, что я потомок Алисы Лидделл, а значит, непохожа на других людей. Как бы я ни отнекивалась, я навечно связана со странными и зловещими волшебными существами, которые называются подземцы.

Мои одноклассники собирают рюкзаки и учебники и выходят из класса, награждая друг друга тычками и обсуждая на ходу планы на День памяти [1]. Я сосу палец, хотя кровь больше не идет, а потом, перегнувшись через стол, выглядываю на улицу. Облачно, и окна покрыты каплями измороси.

Утром у моего «Гремлина» спустило колесо. Поскольку мама водить не умеет, папа подвез меня по пути на работу. Я сказала, что обратно доберусь сама.

В лежащем на полу рюкзаке гудит мобильник. Из-под сетчатых перчаток я вытаскиваю телефон и читаю сообщение от Джеба: «Спортсменка… я на парковке жду не дождусь. Мейсону привет».

У меня перехватывает дух. Мы с Джебом встречаемся уже почти год, а до того шесть лет были лучшими друзьями, но в последний месяц в основном общались эсэмэсками и редкими звонками. Мне не терпится снова увидеть его вживую, но, как ни странно, я нервничаю. Боязно, что теперь, когда Джеб живет жизнью, в которой я не принимаю участия, между нами всё будет по-другому.

Взглянув на мистера Мейсона, который с кем-то разговаривает в коридоре про рисовальные принадлежности, я набираю ответ: «Ага, страшно соскучилась. Пять сек, кое-что закончу».

Я кладу телефон в рюкзак и приподнимаю пленку, чтобы взглянуть на мозаику. Сердце уходит в пятки. Даже знакомый запах краски, меловой пыли и гипса не в силах меня успокоить, когда я вижу, как рисунок обретает форму: Червонная Королева буйствует в безрадостной, гибнущей Стране Чудес.

Совсем как в моих недавних снах…

Я расправляю пленку, не желая признавать, что это может значить. Гораздо проще спрятаться.

– Алисса…

Ко мне подходит мистер Мейсон. Его яркие ботинки на фоне белого линолеума напоминают расплавленную радугу.

– Я хотел спросить… ты согласна ехать в Миддлтон-колледж?

Я киваю, подавив волнение. «Если папа позволит мне отправиться в Лондон с Джебом».

– Очень хорошо. – Мистер Мейсон широко улыбается, обнажая расщелину между передними зубами. – Талантливый человек должен хвататься за любую возможность. А теперь давай посмотрим, что у тебя получилось…

Прежде чем я успеваю его остановить, он стягивает пленку и прищуривается. Из-за розоватых очков мешки под глазами учителя кажутся больше. Я облегченно вздыхаю, убедившись, что превращение завершилось.

– Восхитительно переданы цвет и движение. Как всегда.

Он нагибается над столом, потирая острую бородку.

– И, как всегда, тревожно.

От этих слов мне становится не по себе.

Год назад, когда я составляла мозаики из насекомых и сухих цветов, мои работы оставались оптимистичными и красивыми, несмотря на зловещий материал. А теперь, когда я стала пользоваться иными средствами, всё, что я делаю, выглядит мрачно и жестоко. Больше я, кажется, не в состоянии изображать свет и надежду. И я даже перестала бороться. Просто уступаю крови.

Хотела бы я вообще разучиться делать мозаики. Но это желание, которому невозможно противостоять… и что-то подсказывает, что здесь и кроется основная причина. Причина, которая не позволяет мне уничтожить все шесть мозаик, разбить гипс на тысячу кусков.

– Купить еще красных стеклышек «под мрамор»? – спрашивает мистер Мейсон. – Вот только совершенно не помню, где их взял. Я поискал в сети и ничего похожего не нашел.

Он не знает, что стеклышки изначально были прозрачными, что последние две недели я пользуюсь только бесцветными бусинами и что образы, которые, по его мнению, я создаю, педантично подбирая цветные прожилки в стекле, возникают сами собой.

– Все нормально, – отвечаю я. – Это из моих персональных запасов.

В буквальном смысле.

Мистер Мейсон несколько секунд внимательно смотрит на меня.

– Ну ладно. Но в моем шкафу уже не хватает места. Может быть, заберешь что-нибудь домой?

При этой мысли я вздрагиваю. Если я буду держать мозаики дома, кошмары не прекратятся. Не говоря о том, что станет с мамой. Она и так провела изрядную часть жизни взаперти из-за своих фобий, связанных со Страной Чудес.

До конца занятий надо что-то придумать. Мистер Мейсон не захочет держать мои работы у себя все лето, тем более что я учусь в выпускном классе. Но сегодня у меня другие заботы.

– Может быть, еще одна туда влезет? – спрашиваю я. – Джеб приехал за мной на мотоцикле. Я всё заберу на следующей неделе.

Мистер Мейсон кивает и переносит мозаику на свой стол.

Я наклоняюсь, чтобы убрать вещи в рюкзак, и вытираю потные ладони о свои полосатые лосины. Юбка длиной до коленей кажется такой непривычной. Без подъюбника, который ее приподнимал, она длиннее, чем я привыкла. С тех пор как мама вернулась домой из лечебницы, мы постоянно спорим насчет моей одежды и макияжа. Мама говорит, что мои юбки слишком коротки и что она хочет, чтобы я носила джинсы и платья, «как нормальные девочки». Она думает, я выгляжу совсем дико. А я сказала, что именно поэтому надеваю лосины или чулки – из скромности. Но мама не желает и слушать. Она как будто хочет компенсировать одиннадцать лет своего отсутствия, с головой уйдя во всё, что касается меня.

Сегодня утром мама одержала верх, но только потому, что я проспала и торопилась. Не так легко встать вовремя, если всю ночь ты боролась со сном, боясь кошмаров.

Я надеваю рюкзак на плечи и киваю, прощаясь с мистером Мейсоном. Мои туфли на платформе стучат по выложенному плиткой безлюдному коридору. Отдельные листки из альбомов и тетрадей валяются на полу, напоминая камни в пруду. Несколько шкафчиков распахнуты, как будто кто-то не пожелал потратить лишнюю секунду и запереть их, прежде чем разойтись на выходные.

Запах сотни разных духов, одеколонов и пота еще витает в школе, смешиваясь со слабым ароматом выпечки из столовой. «Пахнет, как от юной феи». Я качаю головой и улыбаюсь.

К слову, о феях, школьный совет трудился не покладая рук, чтобы развесить на всех углах напоминания о выпускном бале. В этом году он состоится в пятницу, накануне церемонии вручения аттестатов. Через неделю.

ВСЕХ ПРИНЦЕВ И ПРИНЦЕСС

МЫ ПРИГЛАШАЕМ НА СКАЗОЧНЫЙ

БАЛ-МАСКАРАД 25 МАЯ.

ЛЯГУШКАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Я улыбаюсь, прочитав последнюю строчку. Моя лучшая подруга Дженара подписала ее зеленым маркером в конце каждого объявления. Она потратила на это целый час во вторник и вынуждена была три дня отсиживать после уроков.

Но оно того стоило – видели бы вы выражение лица Таэлор Тремонт. Таэлор – бывшая девушка Джеба, звезда школьной теннисной сборной и председатель школьного совета. А еще – именно она в пятом классе разболтала наш фамильный секрет, связанный с Лидделлами. Мягко говоря, у нас натянутые отношения.

Я провожу ладонью по одному из объявлений, которое отклеилось с угла и висит на стене, как длинный белый язык. Оно напоминает мне о змееобразных языках брандашмыга, с которым я столкнулась прошлым летом. Я содрогаюсь и касаюсь двумя пальцами, большим и указательным, ярко-рыжей пряди в своих светлых волосах. Это – знак на память, как и бугорки над лопатками. Там дремлют мои крылья. Как бы я ни старалась отдалиться от воспоминаний о Стране Чудес, они всегда рядом и отказываются уходить.

Отказывается уходить и еще кое-кто.

Горло сжимается при мысли о черных крыльях, бездонных глазах, украшенных татуировками, и лондонском акценте. Морфей уже завладел моими ночами. Я не позволю ему захватить и дни.

Открыв дверь, я выхожу на парковку, и меня охватывает порыв холодного сырого воздуха. Лицо покрывает мелкая изморось. На парковке стоят несколько машин, ребята болтают, собравшись кучками. Одни, скорчившись, натягивают на лицо капюшоны, другие как будто не обращают внимания на холодную не по сезону погоду. Дождь в этом мае идет часто. Метеорологи говорят, что нынешней весной в городе Плезанс, штат Техас, выпало самое большое за последние сто лет количество осадков.

Мои уши машинально прислушиваются к голосам насекомых и растений на раскисшем футбольном поле неподалеку. Их шепот смешивается, превращаясь в сплошной гул и потрескивание, наподобие радиопомех. Но, если постараться, можно разобрать отдельные фразы, адресованные мне.

«Привет, Алисса».

«Отличный денек для прогулки под дождем».

«Ветерок в самый раз для полета».

Было время, когда я ненавидела эти невнятные приветствия – настолько, что ловила насекомых и убивала их. А теперь белый шум успокаивает. Насекомые и цветы стали не врагами, а союзниками, приятными напоминаниями о скрытой стороне моей натуры.

О той стороне, о которой не знает даже мой парень.

Я вижу его в другом конце парковки. Он стоит, облокотившись на свою винтажную «Хонду СТ70», и болтает с Корбином, начинающим полузащитником и новой пассией Дженары. Джен и Корбин представляют собой странную пару. У сестры Джеба розовые волосы и облик стимпанковой принцессы – полная противоположность простому и незатейливому техасскому парню. Но мать Корбина – дизайнер по интерьерам, известная своим эксцентричным стилем, поэтому он привык к неординарным творческим личностям. В начале года эти двое оказались за одним лабораторным столом на уроке биологии. Они сошлись – и с тех пор неразлучны.

Джеб смотрит в мою сторону и выпрямляется, заметив меня. Его жесты недвусмысленны. Даже издалека огонь зеленых, как трава, глаз обжигает мое тело под кружевной блузкой и клетчатым корсажем.

Джеб прощается с Корбином, который отводит с глаз прядь рыжеватых волос и машет мне, а потом присоединяется к компании футболистов и чирлидеров.

По пути Джеб сбрасывает куртку, обнажив мускулистые руки. Его черные армейские ботинки стучат по мокрому асфальту, оливковая кожа блестит от дождя. На нем темно-синяя футболка и потертые джинсы. На груди – фотография группы My Chemical Romance, диагонально перечеркнутая резкой алой линией. Я вспоминаю свое кровавое творчество и вздрагиваю.

– Ты замерзла? – спрашивает Джеб, набрасывая на меня куртку, еще хранящую тепло тела.

Я чувствую запах его одеколона – смесь шоколада и мускуса.

– Просто радуюсь, что ты вернулся, – отвечаю я, положив ладони ему на грудь и наслаждаясь его силой и надежностью.

– Я тоже рад, – отвечает он и смотрит на меня, лаская взглядом, но сдерживаясь.

Он подстригся, пока был в отъезде. Ветер треплет темные пряди, спускающиеся чуть ниже ушей. На темени и затылке волосы еще достаточно длинные, чтобы виться; под мотоциклетным шлемом они спутались. Они непослушные и буйные – именно такие, как я люблю.

Мне хочется броситься к Джебу и обнять его, а еще лучше – поцеловать в мягкие губы. Страстное желание компенсировать потерянное время охватывает меня с такой силой, что я готова завертеться, как волчок, но стыдливость пересиливает. Я смотрю через плечо Джеба, туда, где возле серебристого «РТ Круизера» стоят четыре девушки и следят за каждым моим движением. Мы с ними вместе занимаемся в художественном классе.

Джеб прослеживает мой взгляд, берет меня за руку и целует каждую костяшку. Прикосновение лабрета вызывает приятный зуд, который охватывает всё тело с головы до ног.

– Поехали отсюда.

– Я тоже так думаю.

Джеб ухмыляется, и при виде ямочек у него на щеках в моем животе начинают бешено порхать бабочки.

Мы идем, держась за руки, к мотоциклу. На парковке между тем становится почти безлюдно.

– Ага… похоже, сегодня твоя мама победила, – говорит Джеб, указывая на мою юбку.

Я закатываю глаза.

Улыбнувшись, он помогает мне надеть шлем, поправляет волосы на спине и извлекает из них рыжую прядку. Намотав ее на палец, Джеб спрашивает:

– Ты делала мозаику, когда я прислал эсэмэс?

Я киваю и застегиваю под подбородком ремешок шлема, не желая, чтобы разговор и дальше шел в этом направлении. Не знаю, как сказать Джебу, чту стало происходить с моими мозаиками в его отсутствие.

Джеб поддерживает меня под локоть, когда я забираюсь на мотоцикл, оставив впереди место для него.

– И когда я увижу новую серию твоих работ?

– Когда закончу, – неохотно отвечаю я.

Это значит – когда я буду готова к тому, чтобы позволить ему понаблюдать за процессом.

Джеб не помнит нашего путешествия в Страну Чудес, но он заметил некоторые перемены во мне, в том числе ключик, который я ношу на цепочке, не снимая, и бугорки вдоль лопаток, которые я называю нашей фамильной странностью.

Мягко говоря.

Целый год я пыталась придумать, как рассказать Джебу правду, чтобы в процессе он не счел меня ненормальной. Если что-нибудь и способно убедить его в том, что мы отправились в мир Льюиса Кэрролла, а затем вернулись назад во времени, как будто никуда не пропадали, то это мои мозаики, созданные магией и кровью. Просто нужно набраться смелости и показать их Джебу.

– Когда закончишь, – говорит он, повторяя мой загадочный ответ. – Ну ладно.

А затем качает головой и натягивает шлем.

– Художники… Вечно вы все усложняете.

– На себя посмотри. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, есть новости от твоей нынешней поклонницы?

Готическая фея Джеба привлекла массу внимания, с тех пор как он начал выставлять свои работы. Несколько картин он продал – и за одну получил три тысячи долларов. Недавно с ним связалась некая дама-коллекционер из Тосканы, которая увидела работы Джеба в сети.

Джеб роется в кармане и показывает мне номер телефона.

– Вот, смотри. Надо запланировать встречу, чтобы она могла выбрать одну из картин.

Я читаю: «Роза Майя».

– По-моему, это ненастоящее имя, – говорю я, поправляя лямки рюкзака под курткой.

Отчасти мне хочется, чтобы она сама оказалась ненастоящей. Но надеюсь я напрасно. После небольших поисков в интернете выяснилось, что это вполне реальная (и очень красивая) двадцатишестилетняя аристократка. Искушенная жизнью, богатая… как и все женщины, которые в последнее время окружают Джеба. Я возвращаю ему бумажку, пытаясь подавить тревогу, которая угрожает прожечь дыру в моем сердце.

– Неважно, – говорит Джеб. – Пусть имя выдуманное, лишь бы деньги были реальные. В Лондоне я приглядел одну очень милую квартирку. Если она купит картину, сложу эти деньги с теми, которые накопил. И как раз хватит.

«Нужно еще уговорить папу, чтобы он позволил мне поехать».

Я не хочу озвучивать свои сомнения. Джеб и так чувствует себя виноватым, что между ним и папой возникло некоторое напряжение. Конечно, Джеб сделал ошибку, когда втайне от родителей отвел меня в тату-салон. Но он же поступил так не для того, чтобы их позлить. Он сделал это вопреки собственному убеждению, только потому, что я настояла. Потому что я хотела выглядеть такой же опытной и дерзкой, как те люди, с которыми он теперь общается.

Джеб тогда же сделал себе татуировку – на внутренней стороне правого запястья (этой рукой он рисует). Ему накололи латинские слова Vivat Musa, что означает «Да здравствует муза». А у меня на левой лодыжке маленькие крылышки, которые скрывают родимое пятно – метку подземца. Еще я попросила мастера сделать надпись Alia Volat Propriis, что переводится как «Она летает на собственных крыльях». Эти слова служат напоминанием о том, что я держу темную часть своей души под контролем, а не наоборот.

Джеб убирает телефон богатой наследницы в карман джинсов. Кажется, его мысли витают где-то далеко.

– Держу пари, старушке захотелось свеженького мясца, – говорю я шутливо, надеясь вернуть своего парня с небес на землю.

Не сводя с меня глаз, Джеб натягивает фланелевую рубашку, которая висит на руле «Хонды».

– Розе еще нет тридцати.

– Ну, спасибо, утешил.

Знакомая лукавая улыбка успокаивает меня.

– Если тебе от этого станет легче, можешь присутствовать при нашей встрече.

– Договорились, – отвечаю я.

Джеб садится впереди. И мне плевать, что кто-то нас видит. Я прижимаюсь как можно теснее, обхватив Джеба руками и коленками и уткнувшись лицом ему в шею чуть ниже шлема. Его мягкие волосы щекочут мой нос.

Как я соскучилась по этому ощущению.

Джеб надевает солнечные очки и наклоняет голову набок. Мне слышно, как он говорит, заводя мотор:

– Давай где-нибудь побудем вдвоем, а потом я отвезу тебя домой, чтобы ты приготовилась к свиданию.

От радостного предвкушения у меня закипает кровь.

– Что ты имеешь в виду?

– Предлагаю вспомнить старые добрые времена, – отвечает Джеб.

И, прежде чем я успеваю понять, к чему он клонит, мотоцикл срывается с места.

Глава 2 Труба

Я рада, что у «Гоблина» спустило колесо, потому что ехать с Джебом на мотоцикле – это ни с чем не сравнимое ощущение.

Мы покачиваемся туда-сюда, преодолевая повороты. Дорога скользкая, и Джеб ведет осторожно; он медленно лавирует среди машин, чтобы успеть затормозить, не вылетев на перекресток. Но, как только мы добираемся до исторической части города, где транспорта мало, а светофоры стоят далеко друг от друга, он жмет на газ, и мы набираем скорость.

Дождь тоже усиливается. Куртка Джеба защищает мою юбку и корсаж. Случайные капли бьют по лицу. Прижавшись левой щекой к спине Джеба и крепче обвив его руками, я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущениями: как перекатываются мускулы Джеба, когда мотоцикл входит в поворот, как пахнет мокрый асфальт, как урчит мотоцикл (этот звук заглушен шлемом).

Мои волосы треплются вокруг нас, потому что ветер дует со всех сторон. Максимум приближения к полету в мире людей. Бугорки над лопатками чешутся, как будто крылья при одной мысли об этом готовы прорваться.

– Ты там не заснула? – спрашивает Джеб, и я замечаю, что мы замедляем ход.

Я открываю глаза и опираюсь подбородком о его плечо, так что голова и шея Джеба заслоняют меня с одной стороны от мелкой мороси.

Становится ясно, что значит «вспомнить старые добрые времена»: я узнаю кинотеатр, в который мы часто ходили, когда я училась в шестом классе.

Я не бывала здесь с тех пор, как три года назад его закрыли. Окна заколочены, в углах, как будто пытаясь скрыться от непогоды, валяется мусор. Техасские ветра сорвали овальную оранжево-синюю неоновую вывеску над входом; теперь она висит боком, напоминая треснутое пасхальное яйцо. Больше она не гласит «Кинотеатр «Восток». Можно разобрать только «…сток». И это грустно.

Здесь – конечная точка нашего пути. Мы с Джебом и Дженарой часто просили родителей свозить нас сюда, но, кроме того, кинотеатр играл роль убежища для подростков, которые хотели на несколько часов вырваться из-под родительского надзора. Мы собирались в огромной сливной трубе на дальнем конце парковки, где бетонный спуск переходил в площадку со стенками. Она тянулась метров на двадцать и представляла собой идеальную рампу для катания на скейте.

Никто никогда не волновался, что нас затопит. Этот сток сделали, чтобы сливать излишки воды из озера на другой стороне – озера, которое постепенно, год от года, пересыхало.

Поскольку внутри сток совершенно сухой, он служил укрытием для влюбленных и граффитчиков. Мы с Дженарой бывали здесь не так уж часто: за этим следил Джеб. Он говорил, мы слишком невинны, чтобы наблюдать то, что творится в глубине.

Но сегодня он привез меня именно сюда.

Джеб едет через замусоренную парковку и пустое поле, преодолевает спуск на мотоцикле. Когда мы катимся под уклон, я крепче сжимаю колени, снимаю руки с талии Джеба и вскидываю их в воздух. Бугорки на лопатках зудят, я хохочу и взвизгиваю, как на американских горках. Смех Джеба присоединяется к моему хихиканью. Но мы слишком быстро оказываемся внизу, и я снова хватаюсь за него: колеса скользят в лужах, пока мы зигзагом движемся к трубе.

Мы останавливаемся у входа. Туннель заброшен, как и кинотеатр. Подростки перестали тусоваться здесь, когда «Подземелье» – ультрафиолетовый парк развлечений и спорта, который принадлежит родителям Таэлор Тремонт, – стал самым популярным местом сборищ в западной части города. Дождь усиливается, и Джеб придерживает мотоцикл, чтобы я могла слезть. Я поскальзываюсь на мокром бетоне.

Он обхватывает одной рукой мою талию и, не сказав ни слова, притягивает меня к себе, чтобы поцеловать. Я беру Джеба за подборок и заново вспоминаю, как перекатываются под пальцами его мускулы, как его жесткое тело идеально прилегает к моему, более мягкому.

Капли дождя скользят по нашей коже и просачиваются между губами. Я забываю, что мы по-прежнему в шлемах, что лосины стали холодными и мокрыми, а туфли отяжелели от влаги. Наконец-то он со мной, и точки соприкосновения наших тел кажутся раскаленными добела – это единственное, что я сейчас сознаю.

Наконец мы отстраняемся – оба мокрые, раскрасневшиеся и запыхавшиеся.

– Мне до смерти хотелось это сделать, – хрипло говорит Джеб и пристально смотрит на меня своими пронизывающими зелеными глазами. – Каждый раз, когда я слышал по телефону твой голос, я только и мечтал к тебе прикоснуться.

Наши сердца бьются в такт, и от слов Джеба в моем животе всё скручивается. Я облизываю губы – это негласное признание, что я думала то же самое.

Вместе мы заводим мотоцикл в туннель и прислоняем к изогнутой стенке. Потом стаскиваем шлемы и встряхиваем головами.

Я снимаю куртку и рюкзак.

Не помню, чтобы раньше здесь было так темно. И вдобавок небо затянуто облаками. Я делаю осторожный шаг в глубину, и меня оглушает тревожный шепот пауков, сверчков и прочих насекомых, которые таятся во мраке.

«Подожди… не наступи на нас… скажи ему, чтобы убрал свои огромные ноги».

Я испуганно останавливаюсь и спрашиваю:

– У тебя есть фонарик?

Джеб подходит сзади и обвивает мою талию руками.

– Есть кое-что получше, – шепчет он, оставляя теплый отпечаток чуть пониже моего уха.

Что-то щелкает, и на стене туннеля загораются огоньки. Гирлянда висит на стенке, как виноградная лоза. Лампочки светят не так уж ярко, но я вижу, что здесь больше не валяются чужие скейты. Раньше ребята оставляли в туннеле старые доски, чтобы другие тоже могли покататься после кино. Мы тогда жили по неписаным правилам. Скейты редко крали, потому что все хотели, чтобы свобода длилась вечно.

Мы были так наивны и думали, что в мире людей есть хоть что-то вечное.

На стенах мерцают флуоресцентные граффити – попадаются и неприличные слова, но чаще всякие романтические надписи. Любовь, смерть, анархия, мир. Рисунки с изображением разбитых сердец, звезд, каких-то лиц.

«Черный свет». Я вспоминаю неоновые виды «Подземелья» и Страны Чудес.

Одно изображение выделяется на фоне прочих – это ультрафиолетовый рисунок феи, сделанный в четыре цвета (оранжевый, розовый, синий, белый). Ее крылья распростерты за спиной, яркие, украшенные драгоценными камнями. Фея похожа на меня. Столько времени прошло, но я по-прежнему удивляюсь, когда вижу рисунки Джеба. В точности так я выглядела в Стране Чудес, включая радужные крылья и узоры на лице – черные изогнутые линии, запечатленные прямо на коже. Как будто продолжение ресниц.

Джеб видит глубины моей души, даже не сознавая этого.

– Что ты сделал? – спрашиваю я, приближаясь к рисунку и в то же время стараясь не раздавить никого из насекомых.

Джеб берет меня за руку, помогая удержать равновесие.

– Несколько баллончиков краски, молоток, гвозди, гирлянда на батарейках.

Он включает туристический фонарь, который освещает плотное одеяло, расстеленное на бетоне. На нем стоит корзинка для пикников. Насекомые, увидев свет, стихают.

– Тебе же вечно некогда, – замечаю я, садясь и принимаясь рыться в корзине.

Там лежит бутылка дорогой минеральной воды, а еще – сыр, печенье и клубника.

– Ну, у меня было много свободного времени, пока у вас сегодня не кончились уроки, – отвечает Джеб, запускает плейлист и кладет айпад на рюкзак.

Из крошечных динамиков льется проникновенная музыка.

От его слов я начинаю чувствовать себя маленькой неопытной девочкой. Стараясь не обращать на это внимания, я достаю из корзинки несколько белых роз. Джеб всегда дарил мне розы – с того самого дня, когда мы поговорили начистоту о наших чувствах. С того дня, когда я вернулась из Страны Чудес. Утром после прошлогоднего выпускного бала.

Я нюхаю цветы, пытаясь отогнать воспоминания о других белых розах, там, в Стране Чудес, которые Джеб окрасил собственной кровью.

– Я хотел сделать тебе особый подарок, – говорит Джеб, стаскивает мокрую фланелевую рубашку и тоже садится на одеяло, выжидающе глядя на меня.

Эхом в моей голове отдается: «Хотел сделать тебе особый подарок».

Цветы выскальзывают из моих рук и рассыпаются по земле, выговаривая мне за ушибленные лепестки.

– О, – говорю я, пропуская их шепот мимо ушей. – Значит… вот что это.

Он улыбается, и я вижу знакомый левый резец, который слегка заходит на передний зуб.

– «Это»?

Джеб берет из корзинки клубничину. Свет фонаря отражается от глянцевитых пятен – следов сигаретных ожогов – у него на предплечьях. Перед моим мысленным взором встают и другие шрамы, скрытые под футболкой. Это воспоминания о несчастном детстве.

– Хм. «Это».

Джеб подбрасывает ягоду в воздух, откидывает голову назад и ловит клубнику ртом. Жуя, он смотрит на меня, как будто ждет следующей реплики. В этом ракурсе щетина у него на подбородке кажется бархатной, хотя, конечно, она совсем не мягкая, а жесткая на ощупь.

Я чувствую, как в животе становится горячо, и отвожу взгляд, стараясь не замечать все те сексуальные мелочи, которые сводили меня с ума, пока мы не виделись.

Мы обсуждали следующий шаг наших отношений по телефону и эсэмэсками, иногда лично. Поскольку Джеб вечно занят, мы оба отметили на календаре день выпускного бала.

Может быть, он решил, что не желает так долго ждать? А значит, придется сказать ему, что сегодня я не готова. Самое плохое – нужно будет объяснить почему.

Я совершенно не готова, дико напугана, причем не по какой-то обычной причине. Легкие сжимаются, в том числе от сырости в туннеле… Здесь пахнет краской, мокрым камнем и пылью. Я кашляю.

– Эй, спортсменка… – голос Джеба звучит очень серьезно.

Он произносит мое прозвище так ласково и тихо, что оно почти теряется на фоне музыки и шумящего снаружи дождя.

– Что?

У меня дрожат руки. Я сжимаю кулаки, так что ногти впиваются в старые шрамы на ладонях. Шрамы, которые, как думает Джеб, я получила, попав в детстве в аварию. Разбившееся ветровое стекло якобы изрезало мне руки. Это лишь один из моих многих секретов.

Я не могу дать Джебу то, что он хочет. Не могу отдать всю себя. Во всяком случае, до тех пор, пока я не объясню ему, кто я такая. Что я такое. Плохо, что до выпускного осталась всего неделя. Но я не готова излить душу сегодня, после того как мы столько времени провели в разлуке.

– Слушай, расслабься, – просит Джеб, разжимая мои кулаки и прижимая ладони к своим ключицам. – Я привел тебя сюда, чтобы подарить вот это.

Он проводит моей рукой по своей груди – и я нащупываю что-то твердое, размером с монетку, спрятанное у него под футболкой. Потом замечаю на шее тонкую цепочку…

Джеб вытаскивает ее и подносит к свету. На цепочке висит медальон в форме сердечка, с замочной скважиной посредине.

– Я нашел эту штуку в маленьком антикварном магазине в Лондоне. Если не ошибаюсь, твоя мама подарила тебе ключик, который ты постоянно носишь, да?

Я вздрагиваю. Мне до боли хочется поправить Джеба. Нет, это не тот самый ключик, который сохранила для меня мама, хотя он отпирает дверь в тот же странный и безумный мир.

– Так вот… – Джеб протягивает руку и надевает цепочку на меня.

Медальон повисает точно поверх ключа. Джеб высвобождает мои волосы и укладывает пряди так, чтобы они покрыли обе цепочки.

– Я подумал, что это будет символично. Медальон сделан из такого же металла, как твой ключик. И тоже выглядит старинным. Вместе они обозначают то, что я всегда знал. С тех пор как мы приходили сюда в детстве.

– И что же это?

Я смотрю на Джеба и любуюсь тем, как свет, пробивающийся в туннель, окрашивает одну сторону его гладкого лица легкой синевой.

– Что только у тебя есть ключ от моего сердца.

Эти слова застают меня врасплох. Я опускаю голову, чтобы Джеб не увидел бурю чувств в моих глазах.

Он сердито фыркает.

– Глупо получилось. Наверное, надышался краской, пока рисовал.

– Нет. – Я привстаю на колени и обвиваю руками его плечи. – Это было искренне. И очень при…

Джеб прижимает палец к моим губам.

– Я клянусь, что буду принадлежать тебе одной. Надо расставить все точки. Перед балом, перед Лондоном. Прежде чем между нами что-то произойдет.

Я знаю, что Джеб вполне искренен, но то, что он говорит, не вполне правда. Он принадлежит и своей карьере. Джеб хочет, чтобы у его мамы и у Дженары было много красивых вещей; он хочет оплатить учебу в колледже сестре, мечтающей стать дизайнером, и сделать так, чтобы в Лондоне я ни в чем не нуждалась.

И есть еще одна скрытая причина, по которой он так предан искусству. Причина, о которой Джеб никогда не говорит.

Я не вправе ревновать Джеба к его намерению пробиться, доказать самому себе, что он лучше своего отца. Я просто хочу, чтобы он обрел душевное равновесие и успокоился.

Но кажется, что с каждым новым знакомством, с каждой проданной работой его аппетит разгорается, превращаясь в настоящую зависимость.

– Я скучала по тебе, – говорю я, притягиваю Джеба ближе и обнимаю. Одеяло под нами мнется.

– Я тоже скучал, – отвечает Джеб мне на ухо и отстраняется.

Увидев мой взгляд, он тревожно хмурится.

– Ты что, сомневаешься?

– Ты почти неделю не звонил.

Он поднимает брови, как будто слегка обидевшись.

– Извини. Сети не было.

– Есть домашний телефон и электронная почта, – отвечаю я – увы, с ощутимым раздражением.

Джеб постукивает по корзине мыском ботинка.

– Ты права. Но на той неделе я был страшно занят. Ждал последнего аукциона. Ну и всякие светские тусовки…

То есть он развлекался с элитой. Я смотрю на него. Очень внимательно. Джеб трет большим пальцем мою нижнюю губу, словно пытаясь превратить мрачную мину в улыбку.

– Слушай, не надо так глядеть. Я не напивался, не принимал наркотики, не изменял тебе. Чисто деловые встречи.

У меня перехватывает дыхание.

– Знаю. Но иногда я волнуюсь.

Я беспокоюсь, что он начнет стремиться к тем вещам, которых я еще не испытала в жизни. В шестнадцать лет Джеб лишился невинности с девятнадцатилетней официанткой в ресторане, где он подрабатывал мойщиком посуды. В прошлом году, когда он встречался с Таэлор, они не занимались любовью; пробуждающиеся чувства ко мне мешали Джебу перейти эту черту. Но и без того неприятно знать, что до меня у него была какая-то «женщина постарше», что она лишь один пример тех искушений, которые теперь окружают Джеба каждый день.

– Из-за чего ты волнуешься? – интересуется Джеб.

Я качаю головой:

– Так, глупости.

– Нет, объясни.

Я выдыхаю, сбрасывая напряжение.

– Мы с тобой сейчас живем совсем по-разному. И я не хочу оставаться в прошлом. В этот раз мне показалось, что ты так отдалился… что мы живем в разных мирах.

– Нет, – отвечает он. – Я видел тебя во сне каждую ночь.

Его ласковый ответ напоминает и мне о моих снах и о той жизни, которую я скрываю от Джеба. Какая же я лицемерка.

– Осталась всего одна неделя до выпускного, – говорит Джеб, поигрывая кончиками моих волос. – А потом мы поедем в Лондон, и ты сможешь везде бывать со мной. Пора вывести и твое искусство в мир.

– Но папа…

– Я уже придумал, как все уладить.

Джеб отпихивает стоящую между нами корзину.

– Что? Как?

– Я серьезно, Эл. – Джеб ухмыляется. – Ты хочешь говорить о папе, когда мы можем заняться вот этим?

Он встает и притягивает меня к себе, крепко обвив руками. Я прижимаюсь к нему, и мы танцуем под музыку из айпада. Наконец-то гармония. Я забываю обо всем, кроме покачивания наших тел. Наш разговор течет по знакомому руслу. Мы смеемся и шутим, наверстывая упущенные за последние несколько недель приятные моменты.

Начинает казаться, что всё идет как всегда. Мы сливаемся друг с другом, и всё внешнее исчезает.

Играет следующая песня, ритмичная и страстная, и мои пальцы в такт скользят вдоль позвоночника Джеба, пробираясь под футболку. Я легонько провожу ногтями по его смуглой спине и целую в шею.

Джеб издает тихий стон, и я улыбаюсь в полумраке, ощутив явную перемену. Перемену, которую я запустила. Джеб вместе со мной опускается на одеяло, укладывая меня на спину. Тихий внутренний голос уверяет: хватит говорить о вещах, которые кажутся незаконченными. Но, главное, я люблю Джеба таким, сосредоточенным только на мне. Он нависает надо мной, одновременно успокаивая и требуя.

Опираясь локтями на одеяло, он целует меня так нежно и глубоко, что я чувствую вкус клубники, которую он недавно съел.

Я едва дышу, голова кружится… я парю высоко-высоко и едва замечаю, что ему на телефон пришло сообщение.

Джеб слегка напрягается и откатывается в сторону, чтобы достать мобильник из кармана джинсов.

– Прости, – говорит он и проводит пальцем по экрану, чтобы прочесть эсэмэску.

Я ворчу, желая вернуть его тепло и приятную тяжесть.

– Это журналист из «Нуара». Говорит, они готовы предоставить мне двухстраничный разворот, если я смогу перенести съемку в галерее на сегодня. А потом они приглашают меня на ужин, чтобы взять интервью…

Заметив разочарование в моих глазах, Джеб добавляет:

– Прости, Эл. Но двухстраничный разворот… это серьезно. До конца выходных я твой, с утра до вечера, каждый день. Ладно?

Я хочу напомнить, что мы не виделись целый месяц и сегодня рассчитывали побыть вдвоем, но прикусываю язык в начале тирады.

– Конечно.

– Ты супер. – Джеб целует меня в щеку. – Можешь сама тут всё собрать? Мне надо позвонить мистеру Пьеро, чтобы он вынес работы в выставочный зал.

Я коротко киваю, и Джеб идет к выходу, чтобы договориться со своим боссом, владельцем художественной галереи, где он хранит старые работы в промежутках между выставками. Нас разделяет темнота; скорбные тени за пределами досягаемости фонаря кажутся такими же бесприютными, как и я.

Я сажусь и собираю корзину, изо всех сил вслушиваюсь разговор. Что-то про то, в котором зале лучше всего свет для съемок… и я не замечаю, что насекомые стали шептать громче. Их голоса сливаются в единый призыв: «Нужно было его послушать. Он предупреждал тебя во сне… теперь все твои сомнения развеются».

Кап. Кап. Кап.

Я поспешно поднимаюсь, услышав за спиной, в темноте, капанье. От этого звука у меня волосы встают дыбом.

Кап. Кап. Кап.

Мне хочется позвать Джеба, чтобы он взглянул, в чем дело, но тут мое внимание привлекает ярко-синий кончик крыла, нарисованного на стене, сразу за пределами круга света. Странно, что я не заметила его раньше.

Я медленно подхожу к сияющему в потемках рисунку и несколькими резкими рывками сдираю со стены гирлянду. Шнур падает и тащится за мной, а я придвигаюсь все ближе к загадочным граффити, с шумом волоча по бетону блок с батарейками.

Кап. Кап. Кап.

Я заглядываю в непроницаемую темноту в дальнем конце туннеля, но пока что меня больше интересует рисунок. Намотав провод на пальцы, я подношу эту импровизированную световую перчатку к нарисованному крылатому существу и освещаю его, фрагмент за фрагментом, как будто складываю головоломку.

Я узнаю это лицо и обрамленные драгоценными камнями глаза. Узнаю растрепанные синие волосы и губы, у которых вкус шелка, корицы и опасности.

Желание и ужас смешиваются в моей душе. Он всегда производил на меня такой странный эффект.

– Морфей, – шепотом говорю я.

И насекомые отвечают хором:

– Он здесь… он управляет дождем.

Мне словно втыкают копье в спину. Я застываю на месте.

– Беги! – кричит Джеб, и я прихожу в себя.

Он бежит ко мне, шлепая по воде, которая как-то незаметно собралась у меня под ногами.

– Потоп! – орет Джеб, спотыкаясь в разделяющей нас темноте.

Я испуганно шагаю к нему, но гирлянда лампочек вдруг оживает в моей руке. Извиваясь, как змея, она оборачивается вокруг моих запястий и стягивает их вместе, потом обвивает лодыжки. Я борюсь с ней, но оказываюсь в плену, прежде чем успеваю закричать.

Из темноты вылетает волна и сбивает меня с ног. Я падаю на живот. Холодная грязная вода плещет в лицо. Я кашляю, стараясь держать нос над водой, но гирлянда не позволяет мне даже шевельнуться.

– Эл!

Испуганный крик Джеба – последнее, что я слышу. Вода захлестывает мое связанное тело и уносит прочь.

Глава 3 По воде в Страну Чудес

Гирлянда, обвившаяся вокруг моих лодыжек и запястий, тащит меня против течения, в глубину туннеля, где вода кажется черной. Я как будто погружаюсь в холодные чернила. Изо всех сил стараюсь держать голову над водой, но не могу. От холода тело немеет, отчаянно не хватает воздуха.

Джеб догоняет меня, хватает под мышки и приподнимает настолько, что я успеваю сделать глоток воздуха, но очередная волна отбрасывает его назад, к выходу из трубы, а я продолжаю двигаться в противоположную сторону. Судя по отдаленным крикам, у Джеба не получается последовать за мной. Я рада, что течение оказалось сильнее. Он будет в безопасности, как только поток вынесет его наружу.

Вещи, которым я научилась в Стране Чудес год назад… умения, которые практиковала в одиночестве, в своей комнате, чтобы мама не застала меня и не испугалась… всё это накатывает с такой же силой, с какой гирлянда затягивает мое тело в глубь пенящейся воды.

Я расслабляю мышцы и сосредотачиваюсь на виниловом шнуре, представляя его живым. В моем воображении электрический ток, который течет по проводу, превращается в плазму и питательные элементы. Фонарики откликаются, как живые существа. Они разгораются так, что я начинаю видеть под водой. Проводки оживают. Проблема в том, что в своих действиях я непоследовательна: хоть я и оживила гирлянду, но контролировать ее не удается. Как будто она начала жить собственной жизнью.

А может быть, на нее воздействует кто-то еще.

Корчась от удушья, я заставляю себя держать глаза открытыми. От холода они болят. Меня тащит в дальний конец туннеля, как будто я еду на водной колеснице, запряженной электрическими угрями. Я оказываюсь возле дверцы – маленькой, старой на вид, утопленной в бетонной стене. Она покрыта мхом и кажется странно неуместной в мире людей. Но я уже видела ее раньше. Ключ от этой двери висит у меня на шее.

Как-то странно, что она здесь, так далеко от кроличьей норы в Лондоне – единственного портала, ведущего в Страну Чудес из нашего мира.

Я бьюсь в путах. Я не сплю, так что это не сон. Но я не хочу входить в эту дверь в реальности. Я еще не оправилась с прошлого раза.

Легкие сжимаются, отчаянно требуя воздуха, и выбора не остается. Войти – единственный способ спастись. Единственная возможность дышать и жить. Борясь с гирляндой, стягивающей мои запястья, я сгибаю руки, чтобы дотянуться до груди. Обеими руками срываю ключик, по пути оттолкнув медальон, подаренный Джебом. Течение ударяет меня головой о бетонную стену. От виска к шее простреливает боль.

Я бью ногами, как русалка хвостом, чтобы оказаться точно перед дверью. Всовываю ключ в скважину и поворачиваю его, изогнув запястья. Замок открывается, и вода устремляется наружу. Я слишком велика, чтобы протиснуться в отверстие, но потом то ли дверь увеличивается, то ли я уменьшаюсь: каким-то образом я в нее пролезаю.

Я вплываю в дверной проем вместе с водой и высовываю голову, чтобы глотнуть воздуха. На пути попадается какой-то бугорок, достаточно твердый, чтобы вышибить весь воздух из легких. Я лежу, кашляя, в грязи, горло и грудь горят, запястья и щиколотки ободраны от борьбы с гирляндой.

Я переворачиваюсь на спину и дергаю ногами, пытаясь избавиться от пут. Тень огромных черных крыльев наползает на меня, заслоняя от грозы, собирающейся в небе.

Небо рассекают неоновые вспышки молний, окрашивая всё вокруг необыкновенными оттенками. Едко пахнет гарью. Фарфоровая кожа Морфея – гладкое лицо и смуглая грудь, виднеющаяся из-под полурасстегнутой рубашки, – сияет в свете молний, как луна.

Он нависает надо мной. Внушительный рост – единственное, что роднит Морфея с Джебом. Черные крылья спускаются до земли. Морфей протягивает руку, и из рукава пиджака свешивается кружевной манжет.

– Как я тебе и говорил, малютка, – звучит у меня в ушах его сочный акцент. – Если ты расслабишься, магия откликнется. Ну, или лучше оставайся связанной. Я подам тебя к столу во время следующего банкета. Ты знаешь, что мои гости предпочитают, когда закуска трепыхается.

Я прикрываю саднящие глаза и издаю стон. Иногда, когда я расстроена и взволнованна, я забываю, что у моих волшебных сил есть один фокус. Глубоко вдыхая носом, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, я рисую себе солнце, которое отражается от плещущих морских волн, а потом выдыхаю ртом. Через несколько секунд провод слабеет и сваливается.

Я морщусь, когда Морфей рывком поднимает меня на ноги. Утомленные от борьбы с водой, мои колени подгибаются, но он и не думает помочь. Как это типично для него – надеяться, что я сумею сама устоять.

– Иногда я тебя ненавижу, – говорю я, опираясь о стебель гигантской маргаритки. Она безмолвно подается под моим весом, и у меня возникает какое-то странное ощущение. Я не понимаю, почему она не толкается и не жалуется.

– Иногда. – Морфей надевает черную бархатную ковбойскую шляпу. – Относительно недавно ты решительно сказала «всегда». Через несколько дней ты признаешься в вечной…

– Ненависти? – перебиваю я.

Провокационно улыбаясь, он залихватски заламывает шляпу, и гирлянда мертвых бабочек, которой она украшена, трепещет.

– В любом случае я всегда с тобой. Значит, я победил.

Он постукивает длинными изящными пальцами по своим красным замшевым брюкам.

Как ни досадно, меня тянет улыбнуться в ответ; я с необыкновенной остротой ощущаю тот эффект, который его намеки производят на темную сторону моей натуры – она сворачивается клубком и осторожно потягивается, словно кошка, которая греется на нагретом солнцем карнизе. Ей и хочется подвинуться к теплу, и боязно свалиться.

– Ты не имеешь никакого права переносить меня сюда днем, – говорю я и выкручиваю мокрый подол блузки, затем принимаюсь распутывать волосы.

Порывы ветра подхватывают их. Мокрые и скользкие пряди шлепают по шее и по лицу. Под одеждой все мое тело покрывается мурашками. Я дрожу и обхватываю себя руками.

– И вообще, как ты это сделал? Есть только один вход в Страну Чудес… нельзя передвинуть кроличью нору куда вздумается. Что случилось?

Морфей окутывает меня крылом, заслоняя от ветра. На лице у него нечто среднее между неприязнью и веселым удивлением.

– Волшебник никогда не выдает свои секреты.

Я хмурюсь.

– И я не помню, чтобы мы уславливались насчет какого-то конкретного времени суток для наших встреч, – продолжает он, не обращая внимания на мой недовольный вид. – Ты можешь бывать здесь в любое время, когда захочешь. В конце концов, здесь тоже твой дом.

– Значит, ты настаиваешь, – говорю я и отвожу глаза, чтобы Морфей не успел зачаровать меня взглядом.

Я рассматриваю окружающий хаос. Никогда еще не видела такого в Стране Чудес.

Темно-лиловые облака несутся по небу, напоминая жирных полупрозрачных пауков. За ними остается темный след, как будто они на лету выпускают паутину. Грязь под ногами хлюпает и стонет. Появляются и лопаются коричневые пузыри. Я могла бы поклясться, что под землей кто-то дышит.

Даже ветер обрел голос, громкий и печальный. Он свистит между стеблями в саду цветов-зомби, которые некогда стояли гордые, как вязы. Обычно они приветствовали меня колкими репликами и удостаивали презрительной беседы. А теперь цветы ежатся, сгибаются на своих стеблях, прикрывая иссохшими руками лепестки, усаженные сотнями закрытых глаз.

Эти многоглазые подземцы перестали бороться… утратили душу.

Морфей натягивает узкие красные перчатки.

– Если, по-твоему, это грустно, видела бы ты, что происходит в сердце Страны Чудес.

Мое собственное сердце сжимается. Страна Чудес всегда была такой прекрасной и живой, хотя в то же время эксцентричной и жуткой. И все-таки мне не стоило так сильно пугаться при виде того, как она рассыпается на части. Ее постепенную гибель я наблюдала во сне последние несколько недель.

Но я надеялась, что это просто мое воображение. Или сонный бред. Но если кошмар происходит на самом деле и Морфей говорит правду, я обязана вмешаться. Это мой мир.

Проблема в том, что Морфей редко говорит правду. И у него всегда есть скрытые интересы. За исключением одного-единственного раза, когда он действительно совершил ради меня самоотверженный и непредсказуемый поступок…

Я вновь смотрю на Морфея и замечаю, как подергивается жилка у него на шее. Красноречивый знак, что он глубоко задумался. Неприятно сознавать, что я так много знаю о его характерных черточках. Но гораздо неприятнее то, что мне нравится о них знать.

От осведомленности Морфея никуда не денешься. С тех пор как я была невинной пятилетней девочкой, он каждую ночь навещал мои сны. Когда подземец вот так принимает облик ребенка, в душе он тоже становится ребенком. То есть мы практически выросли вместе. После того как мы с Морфеем вновь увиделись прошлым летом, на некоторое время наши пути разошлись. Я попросила оставить меня в покое, и он послушался. Но теперь он вновь нашел дорогу в мои сны. Он приходит каждый раз, когда нет Джеба, и составляет мне компанию, хоть я об этом и не прошу.

Когда ты делишь подсознание с кем-то, то невольно узнаешь о нем многое. Иногда начинаешь испытывать к гостю какие-то чувства, даже если пытаешься с ними бороться.

Морфей стискивает зубы. На лице у него такой же узор, который был и у меня в Стране Чудес. Красивый темный рисунок, похожий на длинные загнутые ресницы. С той разницей, что узор Морфея дополнен сверкающими драгоценными камнями. Они переливаются разными цветами – серебристым, синим, бордовым, – так что у него на лице буквально играет поток эмоций. Я научилась расшифровывать их.

– Тебе не кажется, что пора положить разрушениям конец, Алисса?

Я провожу пальцами по двум цепочкам, которые лежат у меня на ключицах. Приподняв медальон, подаренный Джебом, я прижимаю сердечко к губам, чтобы ощутить вкус металла, и вспоминаю клятву верности, которую принес Джеб в туннеле. Я бросила его в воде, и он не знает, где я. Надо вернуться к нему, убедиться, что он цел и невредим.

– Если ты беспокоишься о своем парне, с ним всё нормально. Гарантирую.

Неудивительно, что Морфей легко читает мои мысли. Он знает меня так же хорошо, как я – его.

– Сосредоточься на том, что происходит здесь и сейчас.

Я гневно щурюсь.

– Почему тебе так хочется меня втянуть?

– Я пытаюсь остановить войну. Иначе ты погибнешь. Червонная Королева была частью тебя, пусть всего на несколько часов, но она оставила свой отпечаток. И ты на ней – тоже. Ты – единственная, кто сумел ее победить.

Я прищуриваюсь.

– А ты?

Морфей слегка улыбается.

– Да, но это была слепая удача плюс стрижающий меч. А ты нанесла необыкновенно точный удар – с ее точки зрения, предательский, потому что вы были связаны.

– Ты всё еще не доказал мне, что именно она виновата в происходящем. В последний раз ты уверял, что душа Королевы находится в груде вянущих сорняков.

– Видимо, она нашла здоровое тело какого-то подземца и переселилась в него.

При этой мысли я вздрагиваю.

– Откуда я знаю, что ты не выдумываешь? Ты уже врал мне раньше. Помнится, ты составил замысловатый план, чтобы заставить меня прыгнуть в кроличью нору. Но больше я не буду твоей пешкой. Где доказательство, что ты не пытаешься заманить меня в Страну Чудес и оставить там?

– Доказательство… – нахмурившись, Морфей высоко поднимает крылья, и я вновь оказываюсь на ветру. – Перестань вести себя как подозрительный и зашоренный обитатель мира смертных. Ты предназначена для большего.

Я смотрю на него сквозь треплющиеся на ветру волосы.

– Ты ошибаешься. Мое предназначение – жить в мире смертных. Я выбрала это, – говорю я, указывая на дверь. – Я хочу получить всё то, чего была лишена Алиса.

Морфей обращает лицо к небу.

– Боюсь, что ошибаешься именно ты, если думаешь, что я позволю Стране Чудес погибнуть, лишь бы ты, моя маленькая девственница, могла шалить со своим игрушечным солдатиком?

У меня загораются щеки.

– Ты следил за нами? Так, погоди. Это ты вызвал потоп. Ты хотел сорвать наше свидание.

Подойдя вплотную, он окутывает крыльями нас обоих. Я защищена от ветра, погружена в полумрак и не вижу ничего, кроме Морфея.

– Вовсе не я положил конец этой жалкой попытке соблазнения. Джебедия всё сделал сам.

Морфей выхватывает у меня обе цепочки и туго натягивает тонкие звенья, так, что я не могу сопротивляться, не опасаясь их порвать.

– Ему следовало бы чуть больше думать о тебе, а не о своей драгоценной карьере, – произносит Морфей, кладет подвески на ладонь и двумя пальцами подносит крошечный ключик к замочной скважине в медальоне. – Может быть, тогда он бы знал о твоих нуждах и желаниях…

Не сводя с меня взгляда, он делает вид, что зубчики ключа не подходят к форме замочной скважины.

– Кажется, здесь нужен другой…

В моей голове что-то мерно и низко гудит, как будто под черепом хлопают крылья. Это откликается подземец, живущий в моей душе. Морфей умеет его пробуждать.

– Отпусти, – требую я.

Морфей дерзко усиливает хватку.

– Джебедия хоть раз удосужился заметить перемены в тебе? Спросить, почему ты больше не составляешь мозаики из насекомых и цветов? Или почему ты перестала бояться высоты и невзлюбила зеркала?

Я стискиваю зубы.

– Он спрашивал. Но очень трудно объяснить, что я накрываю зеркало в моей комнате одеялом, потому что боюсь слежки со стороны одного крылатого извращенца.

Морфей ухмыляется.

– Это говорит девушка, у которой буквально чешутся крылья.

Неприятно признавать, но он прав.

– Тебе нужен мужчина, который знает и понимает тебя, Алисса. Кому открыты обе стороны твоей природы. Партнер. – Он тянет за цепочки, заставляя меня подойти ближе. – Тот, кто равен тебе во всём.

Мои ноздри наполняет запах лакрицы: видимо, незадолго до моего появления Морфей курил кальян. Тело предает меня, напоминая о том, каковы на вкус эти пахнущие табаком поцелуи.

Морфей выпускает цепочки и касается ладонью моего подбородка. Перчатки у него холодные, но магия темных, загадочных глаз согревает тело с головы до пят. Я почти поддаюсь этим чарам, почти забываю о себе и о своем выборе… Но я должна быть сильнее соблазна.

Я вырываюсь и толкаю Морфея в грудь, так сильно, что он пошатывается. Хотя его дурацкие крылья путаются под ногами, он тут же обретает равновесие.

Хихикнув, Морфей делает шикарный жест и раскланивается.

– Ты победила. Отныне и навсегда, равная мне во всем.

Его самодовольная дразнящая улыбка полна обещаний и намеков.

– Это не игра. Джеб мог утонуть!

Я бросаюсь к Морфею, но он заслоняется крылом. Я бью руками по черной атласной преграде и рычу:

– Ты слишком далеко зашел! Не смей больше беспокоить меня днем!

Я поворачиваюсь к двери. Лучше выбираться по затопленной сточной трубе, чем провести здесь еще хоть секунду.

– Мы не закончили, – говорит у меня за спиной Морфей.

– Нет, закончили!

Отчасти я беспокоюсь о Стране Чудес сильнее, чем готова признать вслух. Но если Морфей это поймет… он убедит меня остаться и бороться. Когда я год назад столкнулась с Червонной Королевой, она наполнила мое сердце ужасом. Судя по тому, что происходит с этими краями, Королева стала еще сильнее, чем раньше. Я снова подавляю дрожь. Для битвы таких масштабов я совершенно не готова. Я подземец лишь наполовину, а она целиком. Силы не равны.

И никогда не сравняются.

В нескольких шагах от двери хлопок ладоней, обтянутых перчатками, заставляет меня остановиться.

Я слышу какой-то зловещий шелест, как будто ветер гонит листья по могилам, и поворачиваюсь, но недостаточно быстро. По моим ногам ползут лозы и туго стягивают их. Мышцы икр сводит от давления. Используя свою недоразвитую магию, я пытаюсь воздействовать на растения. Лозы пульсируют, но отказываются меня отпустить.

– Жаль, что ты так долго пренебрегала своей лучшей стороной, – дразнится Морфей, подходя ближе. – Если бы ты чаще практиковалась, то научилась бы расслабляться… и тебе было бы проще уговорить свою силу повиноваться.

Я рычу. Верхняя половина туловища у меня свободна, и я бью его кулаком в живот. Морфей охает, но не перестает ухмыляться. Он кивает – и маргаритка, на которую я недавно опиралась, вытягивается и скручивает мне локти. Ее руки, похожие одновременно на человеческие конечности и на ветки, держат крепко. Я пытаюсь вырваться, и она предостерегающе шипит.

Подавив вопль разочарования, я встречаю взгляд бездонных глаз Морфея.

– Я хочу вернуться домой.

Он оправляет рубашку там, где я ее смяла.

– Продолжай и дальше игнорировать свои обязанности, и у тебя вообще не останется дома.

Я качаю головой.

– Сколько раз надо повторять? Мой дом – в мире людей, а не здесь.

Отчасти это ложь. Я не в силах смотреть на хаос вокруг. Но Морфею необязательно знать о моих метаниях.

– С чего ты взяла, что я имею в виду «здесь»? – спрашивает он, прислонившись к стволу настурции.

В этой позе вроде бы нет ничего угрожающего, но за спиной Морфея поднимаются крылья, черные, кажущиеся огромными на фоне грозового неба, и от дурного предчувствия я ежусь. Пытаюсь освободить локти, но маргаритка сильнее меня. Даже сквозь длинные рукава блузки ее веткоподобные пальцы впиваются в тело.

– Я требую встречи с Гренадиной и Королевой Слоновой Кости, – говорю я.

Морфей отрывисто смеется.

– Ты «требуешь»? Решила все-таки вспомнить, что ты королева?

У меня что-то сжимается в груди.

– За порталы, ведущие отсюда в мир людей, отвечают они, а не ты.

– Да, но здесь-то и заключается проблема. Некоторые области Страны Чудес уже подпали под власть Червонной Королевы. Она намерена вернуть себе трон, свергнуть Королеву Слоновой Кости и получить доступ к обоим порталам. Ты знаешь, как бессильна и забывчива твоя заместительница Гренадина.

Снова сверкает молния, озаряя всё вокруг зловещим светом. Грязь у меня под ногами делается мягче, и я увязаю на дюйм, потом на два. Я рассердила Морфея. Дело плохо.

– Ты врешь.

– Правда – в крови. Твои мозаики врут?

Я хочу отругать его за то, что он следил за мной в школе, но не поспоришь: Морфей прав. Пусть даже я не могу до конца расшифровать жестокие сцены в моих кровавых мозаиках, но всё-таки вижу достаточно, чтобы догадаться: в Стране Чудес что-то не так. И, возможно, за этим стоит Червонная Королева.

Грязь колеблется подо мной. Я погружаюсь еще глубже – в буквальном и переносном смысле.

Маргаритка разжимает свои шершавые руки, и лозы тянут меня вниз. Холодная слизь хлюпает вокруг голеней. Я поворачиваюсь верхней частью туловища к гигантскому цветку.

– Ты ведь мой друг. В прошлый раз, когда я была здесь, мы играли в карты, помнишь? Не позволяй ему так поступить со мной…

По-прежнему молча маргаритка обращает сотни глаз на Морфея, словно в ожидании приказа.

– Ты забыла, Алисса? Одиночки вроде нас верны только самим себе – ну, или тем, кто больше предложит.

Морфей подходит ближе, почти погрузив мыски ботинок в грязь. Мое лицо – на уровне его бедер, но дотянуться до Морфея я не могу.

– Жаль, что ты не постаралась изучить их подлинную натуру. Это напомнило бы о том, кто ты такая.

Он хлопает в ладоши, на сей раз дважды.

Насколько хватает глаз, поднимается лес цветов. Они вытаскивают свои гигантские корни из земли. Появляются покрытые листьями руки и ноги. В сердцевине каждого цветка – раскрытый рот. Чудовища стонут, обнажая острые белые зубы. Корни, извиваясь, как щупальца, несут их вперед. Вскоре меня окружают ряды моргающих глаз.

Я замираю от ужаса. Эти мутанты только казались сонными и слабыми… они просто выжидали в засаде. Я угодила в подготовленную ловушку.

Извиваясь в грязи, они забираются в мою могилу; стебли-тела плотно прижимаются друг к другу, погребая меня среди ворсистых лепестков и листьев. Я извиваюсь, но мои руки прижаты к телу и буквально вдавливаются в ребра. Под дополнительным весом множества цветов я погружаюсь на добрых шесть дюймов в грязь. Теперь мои глаза – на уровне коленей Морфея. Меня охватывает приступ клаустрофобии.

Я подавляю панику, напомнив себе, кто я такая и как спаслась отсюда в прошлый раз.

– Да ладно, – говорю я, изображая уверенность. – Если Червонная Королева не сумела превратить меня в марионетку, ты правда думаешь, что сможешь сделать это с помощью каких-то водорослей?

Один из цветов оскорбленно шипит.

Молния рассекает небо. Морфей смотрит на меня, склонив голову набок.

– Ты не марионетка, цветочек. Но – да, ты пленница. Хотя, кажется, ты не понимаешь, кто на самом деле держит тебя в плену.

Он присаживается, так что мы почти соприкасаемся носами.

– Я был очень терпелив.

Обтянутые перчаткой костяшки скользят по моей щеке, потом по шее. Драгоценные камни под глазами Морфея горят фиолетовым цветом волнения.

– Но у нас больше нет времени. Червонная об этом позаботилась.

Я пытаюсь не обращать внимания на то, как реагирует мое тело на его прикосновение: меня буквально тянет к Морфею, словно гвоздик к магниту. Пригвожденная к месту, я могу лишь откинуть голову назад, чтобы разорвать контакт.

Сидя на корточках, Морфей прищуривается.

– Сбрось оковы, которые ты сама на себя наложила. Прими корону и освободи безумие Подземья в своей душе.

– Нет. Предпочитаю быть человеком.

Эти слова жгут мне язык, а грязь поднимается всё выше. Я похожа на мышку, которую глотает змея. Грязь сжимает грудную клетку, затем шею. Я задыхаюсь. Интересно, как долго Морфей намерен блефовать?

Он ложится на живот. Крылья стелются по земле и напоминают блестящие лужицы нефти. Он сейчас похож на того проказливого мальчика, каким был когда-то. Подперев подбородок кулаком, Морфей внимательно смотрит на меня.

– Я не стану умолять. Даже ради тебя, моя драгоценная королева.

Резкий порыв ветра сшибает с него шляпу. Морфей успевает поймать ее, прежде чем она унесется в расколотое пополам небо.

Он поворачивается ко мне, и его сияющие синие волосы треплются вокруг лица.

– Если ты откажешься остаться здесь и спасти Страну Чудес, я принесу свой личный хаос в мир людей. Сражайся за нас – или прими последствия.

Цветы подталкивают меня к нему; их грубые, покрытые листьями руки царапают мне шею и щеки, хватаются за волосы на затылке, чтобы я не могла отстраниться. Морфей улыбается. Он так близко, что я чувствую на лице жар его дыхания.

– Я тебе этого не позволю. Не пущу тебя в мой мир, – говорю я.

– Слишком поздно, – негромко произносит он, и мое тело отзывается эхом. – Когда они найдут твой труп, я уже буду там.

Глава 4 Между дьяволом и морем грязи

«Найдут труп»? Я хочу закричать, но не могу издать даже стона: мой рот залепляет чья-то ветвистая рука.

Морфей встает, свесив крылья до лодыжек. Он поправляет шляпу, что-то приказывает цветам жестом и превращается в ту самую бабочку, которая не дает мне покоя во сне: черные крылья, синее туловище. Махаон размером с птицу.

Лозы тянут меня вниз, грязь напоминает липкий сироп. Все внешние звуки кажутся приглушенными. Ничего не осталось, кроме моих собственных рыданий и биения сердца. Ничего, кроме дрожания в горле и в груди.

Невозможно поднять веки. Ресницы приклеились к щекам так крепко, что я не в силах открыть глаза. Предметы одежды давят, как будто они намазаны клеем. Я парализована.

Не только физически, но и психологически.

Слишком тесно… слишком давит. Клаустрофобия, которую я, казалось, победила год назад, обрушивается на меня волной.

Чернота. Мертвая тишина. Беспомощность.

Я стараюсь не дышать, боясь, что грязь забьется в нос. Но она в любом случае просачивается в ноздри. Я давлюсь и чувствую, как сжимаются легкие, когда грязь проникает в них. Пытаюсь барахтаться, двигать руками и ногами, но получается только судорожное подергивание. От моих движений грязь лишь плотнее смыкается вокруг, как зыбучий песок.

Сердце колотится, все нервы вопят от страха.

«Не делай этого!» – мысленно кричу я Морфею.

Я никогда не думала, что он зайдет так далеко. Я, как дурочка, верила ему, когда он говорил, что неравнодушен ко мне.

«Разве ты что-нибудь исправишь, убив меня?» – пытаюсь я урезонить Морфея.

Но тут включается логика. Морфей ничего не делает без причины. Он провоцирует. Ожидает, что я попробую освободиться.

«Морфей!» – мысленно зову я еще раз.

Эхом отзывается бешеное биение пульса.

Нарастающее давление в легких мучительно. Под сомкнутыми веками собираются слезы, которые не могут пролиться. Тело, сдавленное грязью, болит. Голова кружится, я уже ничего не понимаю…

Измучившись, я начинаю терять сознание. Так безопаснее. Нет ни боли… ни страха…

Мышцы расслабляются, и боль отступает.

Меня пробуждает крик, который раздается в моей голове:

«Ты будешь бороться или нет?!»

Я снова напрягаюсь.

«Но как? Я в ловушке».

«Будь находчивее, – голос Морфея звучит ласковее – нежно, хотя и побудительно. – Ты не одна там».

Разумеется, я одна. Зомби-цветы ускользнули, как только затянули меня вниз. Несомненно, они сейчас на поверхности и смеются вместе с Морфеем. Единственные живые существа, разделяющие со мной мою могилу, – это насекомые, которые копошатся вокруг.

Насекомые…

Много лет я слушала их шепот, но никогда не пыталась с ними разговаривать, по-настоящему общаться. Может быть, они не откажутся помочь, если я попрошу.

Достаточно одной мысли, проблеска надежды, немой мольбы выкопать меня – и тут что-то пробуравливает грязь вокруг.

Насекомые ползут по моим ногам. Давление слабеет. Я уже в состоянии двигать ступнями. Потом обретают свободу запястья. И наконец, руки и ноги. Я копаю вверх, пробиваясь сквозь толщу земли.

Вверх, вверх, вверх. Грязь становится жидкой, и я плыву.

Но что-то идет не так. Насекомые и черви разворачиваются и забиваются мне в ноздри. Мое горло переполнено ползущими, извивающимися телами. Я давлюсь, пытаясь вместить их всех…

Морфей снова кричит: «Борись… борись, чтобы жить! Дыши! Дыши!»

Нет, это не Морфей. Это Джеб. И я плыву не в грязи. Меня окружает вода. Я вижу облачное небо и врачей. В глотку мне что-то суют. Я судорожно делаю вдох – и втягиваю сквозь трубку кислород. В следующее мгновение я уже лежу на носилках, накрытая одеялом, и меня катят к машине «Скорой помощи».

Я дрожу и хлопаю мокрыми ресницами – это единственная часть моего тела, которой не слишком больно двигать.

Надо мной возникает размытое лицо Джеба – он сидит рядом. Наши пальцы переплетаются. С его волос мне на руку течет вода. Глаза у Джеба красные то ли от слез, то ли от борьбы с потоком.

– Эл… прости.

Он утыкается лицом мне в плечо и всхлипывает.

– Прости…

И замолкает.

Я хочу сказать Джебу, что он не виноват, но трубка в горле не позволяет говорить. Да это и неважно. Всё равно Джеб не помнит, кто такой Морфей. Он решит, что у меня бред от недостатка кислорода. Поэтому, вместо того чтобы ответить, я соскальзываю в беспамятство.

Такое ощущение, что кто-то касается родимого пятна у меня на лодыжке. Всё тело охватывает тепло. И тогда я просыпаюсь – в больничной палате.

Вдоль правой стены тянется окно. Сквозь жалюзи льется закатный солнечный свет, розоватой дымкой озаряя радужную гирлянду из воздушных шариков с надписью «Поправляйся скорей!», мягкие игрушки, букеты, цветы в горшках на полочке.

Все остальное кажется бесцветным. Белые стены, белая плитка, белые простыни и занавески. В воздухе витает запах дезинфекции, а еще – фруктовый аромат маминых духов. Он смешивается с запахом лилий на подоконнике.

Свежесрезанные цветы ворчат, что ваза слишком тесная, но их заглушает мамин голос:

– Ему нечего околачиваться здесь день и ночь. Выйди в коридор и скажи, чтобы он ушел.

– Перестань, – отвечает папа. – Он ее спас.

– Да, а сначала чуть не убил. Ничего бы не случилось, если бы он не повез Элли туда, чтобы…

Мама понижает голос, но мне все равно слышно.

– Бог знает что они там собирались делать. Если ты не велишь ему уйти, то велю я.

Джеб. Я вздрагиваю, и трубка капельницы натягивает нежную кожу на предплечье.

Такое ощущение, что я в плену. Как в грязевой могиле. Борясь с неприятным ощущением в животе, я хочу попросить родителей вынуть иглу, но горло горит и связки не слушаются. Трубки, которую всунули мне в трахею, уже нет, но от нее осталась память.

Родители продолжают спорить. Очень приятно слышать, что папа защищает Джеба, но я закрываю глаза и надеюсь, что они уйдут и оставят меня наедине с шепчущимися растениями. Особенно с белыми розами в вазе. Необязательно читать прикрепленную к букету открытку, чтобы догадаться, что это от Джеба.

– Мама… – Я сама не узнаю звук, который срывается с моих губ. Он больше похож на свист воздуха, выходящего из проколотой покрышки, чем на голос.

– Элли?

Светлые, длиной до подбородка волосы обрамляют мамино лицо, когда она склоняется надо мной. Она всегда выглядела моложе своего возраста. Тридцать восемь лет – и ни одной морщинки. Черные ресницы обрамляют синие глаза, испещренные бирюзовыми крапинками – точь-в-точь павлиний хвост. Белки обведены красными кругами – ясно, что мама устала или плакала. Но она по-прежнему красива – хрупкая, гибкая, горячая, как будто внутри у нее солнце.

Так и есть. Там светится магия, которой она никогда не пользовалась.

Та же магия, что и во мне.

– Милая моя девочка…

Ее нежные черты расслабляются от радости. Мама гладит мою щеку, и от этого прикосновения становится так хорошо… Много лет она боялась ко мне прикоснуться… боялась причинить вред, как в тот раз, когда ранила меня ножницами.

– Помидорчик, дай лед, – говорит мама.

Папа выполняет ее просьбу и стоит рядом, пока она пластмассовой ложкой кормит меня из картонного стаканчика. Лед тает, и горлу становится легче. Вода на вкус как амброзия. Кивком я прошу еще.

Они оба молча и встревоженно наблюдают, как я глотаю лед, чтобы умерить боль в горле.

– Где Джеб?

От усилия горло саднит, и морщусь. Мамино лицо напрягается.

– Он был со мной в воде, – продолжаю я. – Я должна знать, что с ним всё в порядке.

Для пущего эффекта я кашляю, хотя ощущаю не притворную, а настоящую боль.

– Пожалуйста…

Папа кладет руку на мамино плечо.

– Джеб цел и невредим, Бабочка. Позволь нам сначала позаботиться о тебе. Как ты себя чувствуешь?

Я расправляю ноющее тело.

– Всё болит.

– Да уж наверное.

Темные папины глаза полны слез, но он блаженно улыбается, когда, протянув руку, гладит меня по голове.

О лучшем отце не стоит и мечтать.

Если бы только бабушка с дедушкой дожили до моего рождения. Они гордились бы своим сыном, таким заботливым и верным.

– Я скажу Джебу, что ты очнулась, – продолжает папа. – Всё это время он был здесь.

Невозможно не заметить, что мама тычет папу локтем под ребра, но он ничуть не смущается. Проведя рукой по своим темным волосам, папа выходит в коридор и закрывает за собой дверь, прежде чем мама успевает возразить.

Она вздыхает, ставит чашку на тумбочку у кровати, придвигает из угла зеленый мягкий стул и садится, оправляя шелковое платье в горошек.

Когда ее только выпустили из лечебницы, мама буквально не отходила от меня, наверстывая всё то время, которое мы упустили. Мы вместе готовили, занимались стиркой и уборкой, возились в саду. Вещи, которые большинство людей сочли бы скучными и неприятными, казались сущим чудом, потому что наконец я делала их с мамой.

Однажды в субботу я привела ее в «Нити бабочки» – винтажный секонд-хенд, где я работаю. Там мы вместе перебирали вешалки с одеждой.

Большинство нарядов в магазине – в моем вкусе, и мы спорили чуть ли не над каждой вещью, пока не нашли оригинальное атласное темно-фиолетовое платье в горошек с ярко-зеленым поясом и точно таким же подъюбником, выглядывающим из-под подола. Я уговорила маму его купить. Она привезла платье домой, но до сих пор не желала его носить, пусть даже папе оно безумно понравилось. Мама утверждала, что она в нем слишком бросается в глаза. Я спросила, почему она не хочет порадовать папу хотя бы одной мелочью после всего, что он для нее сделал. Тогда мы впервые поссорились после ее возвращения из больницы. Теперь я уже потеряла счет нашим стычкам.

Не могу не заметить, что мама надела это платье сегодня.

– Привет, мам, – хрипло говорю я.

Она улыбается и заправляет прядь волос мне за ухо.

– Привет.

– Отлично выглядишь.

Она качает головой и подавляет всхлип. Прежде чем я успеваю понять, что сейчас будет, мама вдруг наклоняется и утыкается лицом мне в живот.

– Я думала, что потеряла тебя…

Ее голос звучит сдавленно, неровное горячее дыхание проникает сквозь одеяло.

– Врачи никак не могли привести тебя в чувство.

– Ох, мама… – говорю я и глажу мягкие волосы у нее на виске, там, где их держит блестящая фиолетовая заколка. – Всё хорошо. Благодаря тебе. Понимаешь?

Она смотрит на меня и приподнимает левую руку, на которой виднеется родимое пятно, похожее на круглый лабиринт. Точно такое же – у меня на левой лодыжке, под татуировкой. Соединяя их, мы способны исцелять друг друга.

– Я поклялась, что больше никогда не буду пользоваться своей силой, – шепчет мама.

Она имеет в виду прошлый год, когда вылечила мою растянутую лодыжку и спровоцировала некоторые неожиданные события.

– Но ты так долго лежала без сознания. Все боялись, что ты не выйдешь из комы.

То небольшое количество макияжа, которое есть у нее на лице, стекает тонкими ручейками по коже. От этого зрелища мне становится не по себе: размазанная тушь слишком похожа на узоры, которые проявились у меня в Стране Чудес. Но я отгоняю воспоминания. Сейчас не время для откровенных разговоров о том, что произошло год назад.

– Как долго я была без сознания? – спрашиваю я.

– Три дня, – немедленно отвечает мама. – Сегодня понедельник. День памяти.

От ужаса у меня перехватывает горло, которое и без того болит. Всё это время я спала без сновидений, погрузившись в темноту. Странно, что Морфей не появился, пока я лежала в коме.

– Прости, что напугала тебя, – шепотом говорю я. – Но… ты неправа.

Обводя пальцем жилки на моей руке, от которой отходит трубка, мама вопросительно наклоняет голову:

– В чем я неправа?

– Насчет Джеба.

Ее розовые губы искривляет гримаса. Мама переворачивает мою руку и рассматривает шрамы. Некоторое время назад я спросила, почему она сама не залечила мне ладони – тогда, в детстве. Мама сказала, что слишком испугалась, когда ранила меня, и ни о чем не могла думать.

– Джеб хотел, чтобы мы побыли вдвоем, – продолжаю я. – Он принес мне подарок. Подвеску…

Я нащупываю цепочку, но ее нет. Мой взгляд лихорадочно мечется по палате.

– Успокойся, Элли, – говорит мама. – Твои подвески в полной сохранности. Обе.

Ее голос дрожит. Не знаю, в чем дело – в моих шрамах или в подвесках. Мама предпочитает не вспоминать о безумии, кроющемся за дверью, которую отпирает мой рубиновый ключик. Но она не станет и отбирать его, особенно после того как мы поссорились из-за яшмовой гусеницы, которую мама попыталась спрятать.

– Мы поехали в старый район, – говорю я, полная решимости доказать, что у Джеба были благородные намерения. – Потому что он знает, как я люблю этот заброшенный кинотеатр. Пошел дождь, и в поисках укрытия мы забрались в трубу.

– А поблизости не было какого-нибудь магазина или другого общественного места, куда бы ты могла зайти, чтобы не промокнуть? – насмешливо спрашивает мама. – Парни не затаскивают девушек в сточную трубу ради чего-то приличного.

Нахмурившись, я прячу руку под одеяло. От локтя до запястья простреливает горячая боль.

– Он хотел уединения, но не для того, о чем ты думаешь.

– Неважно. Он подверг тебя опасности. И будет то же самое, если ты поедешь с ним в Лондон.

Я стискиваю зубы.

– Что? Ты теперь будешь проедать нам мозг? Конечно, папа предпочтет, чтобы я надела колечко, прежде чем с кем-нибудь съезжаться. Для него я по-прежнему маленькая девочка. Но ты всегда говорила, что не надо торопиться со свадьбой. Что сначала нужно попробовать жизнь. Ты что, передумала?

– Дело не в этом.

Мама протягивает мне картонный стаканчик, встает и подходит к цветам на подоконнике. Она гладит коралловые лепестки лилии. Раньше сквозь жалюзи лился розовый свет, теперь его сменили сумерки, которые окрасили мамины волосы в фиолетовый – под цвет платья.

– Ты слышишь их, Элли?

Я чуть не давлюсь льдом.

– Цветы?

Она кивает.

Я слышу, как лилии мурлычут в ответ.

– Они молчат.

– Сейчас да. Но они разговаривали, пока ты спала. Насекомые тоже. И мне не понравилось то, что они говорили.

Я жду объяснений. Мы с мамой уже заметили, что порой слышим разные вещи. Как будто растения и насекомые могут индивидуализировать свои послания, говорить с нами порознь, в зависимости от того, чем они хотят поделиться.

– Они предупредили меня, что самый близкий к тебе человек совершит ужасное предательство.

– И ты решила, что это Джеб? – недоверчиво спрашиваю я.

– А кто еще это может быть, если не он? С кем ты еще проводишь всё время, когда не спишь? Разговариваешь с ним, гуляешь, думаешь о нем…

Когда не сплю. Ни с кем, кроме Джеба.

Но во сне…

Я закрываю глаза. Конечно, речь о Морфее. Он уже однажды совершил предательство, попытавшись вторгнуться в мою жизнь среди людей. Он хотел завлечь меня в Страну Чудес и втянуть в войну, которую я не в состоянии выиграть.

В моей душе поселяется страх, от которого начинает болеть голова.

– Джебедия был с тобой в прошлом году, когда ты спустилась по кроличьей норе, – говорит мама, стоя у окна.

Порыв воздуха из кондиционера раскачивает лилии и доносит до меня их сладкий аромат.

– Страна Чудес, возможно, воздействовала на него. Не исключаю, что ее магия… ждала. Ждала, когда представится случай до тебя добраться.

Я фыркаю.

– Чисто технически его там не было. То, что ты говоришь, нелогично.

Мама поворачивается, шурша юбкой.

– В Стране Чудес нет логики. Ты это знаешь, Элли. Никому не удается выбраться оттуда без клейма. Пребывание там… меняет любого. Особенно если он целиком и полностью человек. Джеб не говорил, что ему снятся странные сны?

Я качаю головой.

– Мама, ты всё усложняешь.

– Не я, а ты. Почему ты не хочешь остаться в Америке? В Нью-Йорке есть прекрасные художественные колледжи. Позволь Джебедии ехать в Лондон одному. Вам обоим так будет лучше.

Я ставлю стакан на тумбочку.

– Позволить ему? Но я им не управляю. Он сам решил подождать, пока мы не сможем поехать вместе.

Мама стискивает рукой подоконник.

– Если хочешь жить нормальной жизнью, придется оставить в прошлом всё, что ты пережила. Всё, что хоть как-то с этим связано.

Судя по решительно выдвинутому подбородку, мама не намерена уступать.

Я даже не пытаюсь сдержаться, хотя горло и возражает.

– Он не по доброй воле отправился туда! Нечестно с твоей стороны ненавидеть Джеба!

Краем глаза я замечаю какое-то движение, поворачиваюсь и вижу Джеба, стоящего на пороге. Мы не слышали, как он открыл дверь, но, судя по уязвленному выражению лица, Джеб, видимо, слышал мой хриплый крик.

Вопрос в том, что еще он услышал.

Глава 5 Спутанная паутина

За спиной у Джеба появляется папа. Хотя он на несколько сантиметров ниже моего возлюбленного, именно Джеб кажется маленьким и беззащитным, когда вот так стоит на пороге, как будто сомневается, хотят ли его здесь видеть.

Мама разглядывает подол платья. Кто-то кашляет в палате напротив, по внутренней связи раздается голос медсестры. Единственные звуки, нарушающие неуютную тишину.

– Медвежонок, – говорит папа маме, беря ситуацию в свои руки, – мне кажется, пора выгулять это платье. Как насчет ужина?

Он стискивает плечо Джеба и проходит мимо, погладив меня по лодыжке по пути к окну.

Между папой и Джебом что-то явно изменилось. Они снова стали добрыми приятелями, совсем как раньше.

– Пусть они побудут вдвоем, – просит папа.

Мама начинает возражать, но он смотрит на нее так, что она заставляет себя улыбнуться и берет его за руку. Папа целует ее запястье.

Мама кладет телефон на тумбочку рядом с картонным стаканчиком.

– Если что-то будет нужно, позвони папе, – говорит она, не глядя на нас с Джебом. – Посещения разрешены до восьми, Джебедия.

Джеб заходит в палату, пропуская их. Папа одобряюще хлопает его по спине и закрывает за собой дверь.

Сунув руки в карманы, Джеб смотрит на меня зелеными глазами, полными муки.

– Прости…

Я пытаюсь придумать извинение. Если он слышал мамины слова насчет Страны Чудес, мне придется отвечать на непростые вопросы. Невозможные вопросы.

Джеб качает головой:

– Не тебе надо извиняться.

Он не сводит с меня взгляда. Джеб садится в кресло, где раньше сидела мама, и мы сплетаемся пальцами. Он подносит мою руку к своим теплым, мягким губам.

– Это я должен просить прощения. Я обещал всегда ставить тебя на первое место, но отошел ради какого-то идиотского звонка, а ты чуть не погибла.

Его губы плотно сжимаются, пальцы тоже.

– Нет, Джеб, нет, – отвечаю я, гладя его лицо, нежное как шелк.

Он чисто выбрит и к тому же одет наряднее обычного – серые брюки, черная спортивная рубашка с коротким рукавом. Видимо, пытается завоевать мамино расположение. Единственная дань обычному небрежному стилю – высокие армейские ботинки.

Да уж, Джеб привел себя в порядок. Проблема в том, что маму меньше всего заботит, как он выглядит.

Я провожу пальцем по его подбородку; Джеб внимательно наблюдает за мной. Я задерживаю палец на латунном лабрете под губой. Он размером с божью коровку, но, если присмотреться, у него форма кастета. Я подарила эту штуку Джебу два месяца назад, на день рождения, сказав в шутку, что ему нужно что-нибудь гангстерское, чтобы выглядеть по-настоящему крутым.

Впрочем, Джеб всегда был крут, пусть даже теперь он беззащитен, как маленький мальчик. Как-то раз он отлупил одного парня, который обозвал меня любовницей Мартовского Зайца. Джеб служил мне опорой каждый раз, когда я чувствовала отсутствие мамы. А когда Джеб последовал за мной в Страну Чудес – взял и прошел сквозь зеркало, даже не задумавшись, – он чуть не расстался с жизнью ради моего спасения. Жаль, что Джеб не помнит о своем тогдашнем самопожертвовании, тогда бы он прекратил упрекать себя.

– Ты ни в чем не виноват, – говорю я. – Папа сказал, ты спас меня. Поэтому я должна тебя поблагодарить. Иди сюда.

Я беру Джеба за ворот рубашки, притягиваю ближе и прижимаюсь губами к его губам.

Он опускает длинные ресницы, касается свободной рукой моей шеи, зарывается пальцами в волосы. Этот поцелуй с закрытым ртом болезненно нежен, как будто Джеб боится, что я сломаюсь.

Он отстраняется и прижимается ко мне лбом, так что мы соприкасаемся носами.

– Я никогда в жизни так не боялся, Эл. Никогда. Даже когда мой отец…

Он замолкает. Но Джеб может и не договаривать. Я знаю, что ему пришлось перенести. Нельзя жить в двухквартирном доме и не быть в курсе соседских проблем. Разве что ты сознательно их игнорируешь.

– Так что случилось в трубе? – спрашиваю я, держа его за руку. – Я не помню ничего после того, как хлынула вода.

Джеб опускает голову.

– Когда гирлянда обвилась вокруг твоих ног, я тоже в ней запутался. Она связала нас вместе. Я плыл на спине, пока не оказался у выхода из трубы, где воды было меньше, потом подтянул тебя. Но ты…

Он вздрагивает и бледнеет.

– Ты была вся синяя. И не приходила в себя. Не двигалась. Не дышала.

Голос Джеба обрывается. Он смотрит на наши руки, всё еще сцепленные.

– Я пытался сделать искусственное дыхание, но это не помогло. Я никогда так не пугался…

На самом деле Джеб просто не помнит. Был один случай, когда я чуть не утонула… и тогда он попросил меня никогда больше так его не пугать. В другое время, в другом месте.

– Я теперь всё время это вижу, – негромко произносит он. – Как страшный сон, от которого не могу очнуться.

Сон.

– Подожди, – перебиваю я. – Я не понимаю. Ты не терял меня в воде? Я никуда не пропадала, а потом не возвращалась к тебе?

– Я всё время тебя видел. – Джеб замолкает, и челюсти у него словно сводит судорогой. – И зачем только я заставил тебя прибираться? Если бы ты не осталась одна в туннеле, то не запуталась бы…

– Джеб, перестань. Ты меня не заставлял.

Он внимательно разглядывает мое лицо, словно отмечая, пункт за пунктом, все ли его черты остались прежними.

– Ты, наверно, ударилась головой, когда хлынула вода. Твоя одежда вздулась и держала тебя на плаву… – Джеб с трудом сглатывает. – Но ты продолжала тонуть. Я не выпускал провод…

Он смотрит на меня еще пристальнее.

– Ты это понимаешь? Я бы ни за что тебя не выпустил.

– Понимаю, – отвечаю я, тычась лицом ему в ладонь.

Значит, то, что произошло со мной и Морфеем, было просто сном. Ну конечно. Он не в силах передвинуть кроличью нору. Никто этого не может. И я не воспользовалась ключом, чтобы отпереть портал. Я без сознания бултыхалась в воде. Мне померещилось, что я вошла в Страну Чудес.

А значит, то, что я видела, неправда. Значит, дела не так плохи, как пытался представить Морфей.

А главное, он соврал, и его нет в моем мире.

В кои-то веки я радуюсь, что Морфей врет. Я не обязана чувствовать себя виноватой. Потому что всё это ложь.

«Твоя мозаика лжет?» – всплывает на поверхности моего сознания вопрос Морфея. Мои работы – тоже ложь, да? Он каким-то образом стоит и за ними?

Я слышу, как поворачивается дверная ручка. Джеб, очевидно, тоже это слышит, потому что откидывается на спинку кресла. Входит медсестра, привлекательная молодая женщина с каштановыми волосами, в очках, украшенных стразами. Вместо халата на ней белое платье, похожее на маскарадное, только не такое короткое и облегающее. Я впервые вижу в реальности такую униформу. Если бы не брошка с американским флагом на лацкане, это была бы воплощенная мужская фантазия, помесь строгой библиотекарши и шаловливой медсестры. Она пишет свою фамилию на дощечке и представляется приятным голосом.

Мы с Джебом переглядываемся и улыбаемся.

– Ванну? – шепотом спрашивает он, поигрывая бровями.

Я закатываю глаза и сдерживаю хохот. Если Джеб дразнится, это хороший знак. Значит, он пытается простить себя.

Сестра Терри подходит к кровати. За стеклами очков я вижу серые глаза. В них грусть, которая вселяет в меня желание сделать что-нибудь, чтобы приободрить ее. И вскоре я уже встаю. Пол холодит босые ступни. Каждая мышца ноет после борьбы с потоком. Ноги дрожат, и я придерживаю края больничной рубашки, волнуясь за трубки, которые торчат из руки. Джеб подмигивает и выходит в коридор, чтобы поискать бесплатный телефон.

Когда он уходит, я отправляюсь в ванную и отваживаюсь взглянуть на себя в зеркало. Отчасти я боюсь, что в отражении позади меня окажется Морфей. Но его там нет, и я чувствую огромное облегчение, пока не замечаю рыжую прядь, которая, точно пламя, выделяется на фоне моих платиново-светлых волос. Это единственное напоминание о воздействии Страны Чудес на мою жизнь, которое мама не в силах игнорировать. Мы пытались обесцветить прядку, но напрасно. Срезбли, но она отрастала, оставаясь такой же яркой. И мама, в общем, смирилась.

Но она не в состоянии принять мою эмоциональную связь со Страной Чудес. Принять, что даже теперь я иногда скучаю по хаотическому подземному миру. Если я скажу маме об этом, она сойдет с ума от беспокойства.

В моей груди оживает чувство вины. Возможно, Морфей и пытался одурачить меня, показывая гибнущую Страну Чудес, но это не значит, что там правда не происходит чего-то очень плохого. Я не могу просто взять и отказаться от волшебного мира; не могу позволить ему погибнуть под пятой Червонной Королевы. Не могу покинуть тех, кто мне дорог там. Я не знаю, как следовать одной стороне своей натуры, не отринув другую.

Я плещу себе в лицо холодной водой.

«Поправляйся скорей, выйди из больницы и узнай правду». Тогда я решу, что делать.

Когда я возвращаюсь в постель, сестра Терри приносит пригоршню травяных леденцов от кашля. Я сую один в рот не колеблясь, просто чтобы увидеть ее улыбку. Ваниль и вишневая свежесть успокаивают горло.

Она берет у меня немного крови для анализа. Я задерживаю дыхание, боясь, что моя темная сторона оживет, как во время работы над мозаикой. Но сестра Терри без проблем наполняет и закупоривает три пластмассовые колбочки, и я выдыхаю. Она обещает скоро прийти и принести мне бульон и печенье.

Пока я жду возвращения Джеба, снаружи поднимается ветер. Я слышу его завывания сквозь стекло – к этому звуку все в Техасе привыкли, но сегодня он тревожит меня. Я смотрю на свою руку и наблюдаю за тонкой красной струйкой крови, которая течет по прозрачной пластмассовой трубке. Струйка дрожит, как бечевка воздушного змея. Я уже собираюсь нажать кнопку вызова медсестры и спросить, когда из меня вынут иголку, но тут входит Джеб.

– Привет еще раз, – говорю я.

– Привет, – отвечает он и закрывает дверь.

Сев, Джеб берет меня за руку и опирается локтем о подушку. Свободной рукой он перебирает мои волосы, разметавшиеся по простыне. Измученное тело испытывает несомненное удовольствие. Мне нравится безраздельно пользоваться вниманием Джеба – настолько, что я не сразу решаюсь задать следующий вопрос. Но все-таки я должна знать.

– Как там твое интервью?

– Перенесли, – отвечает Джеб.

– Но двухстраничный разворот… это серьезно.

Джеб жмет плечами, хотя очевидно, что его беспечность напускная.

Я прикусываю губу и пытаюсь сменить тему. Найти что-нибудь позитивное.

– А вы с папой помирились.

Джеб вздрагивает.

– Да… но твоя мама меня просто ненавидит.

Я смотрю в окно у него за спиной.

– Ты же знаешь, это гиперопека.

– Только не надо лгать в мою защиту. Я слышал, что ты сказала.

Я хмурюсь.

– А что ты слышал?

– Ты прикрыла меня. Сказала, что я оказался там не по своей воле. Но мы с тобой оба знаем, что это я всё устроил. Я привез тебя туда, даже не подумав про дождь – и про то, что может случиться.

Я стискиваю его руку, отчасти от безысходности, отчасти от облегчения.

– Она злится не поэтому.

– А почему тогда?

Я смотрю на мягкие игрушки на окне – медвежонок, огромный клоун в клетчатой шляпе на затылке, коза, жующая жестянку с надписью «Поправляйся скорей!». Клоун выглядит зловеще знакомым, но я решаю, что это из-за неверного света молний. В палате царит полумрак, и кажется, что у игрушек не хватает глаз, рук или ног. Я вспоминаю кладбище Страны Чудес и вздрагиваю.

– Эл, – говорит Джеб, слегка подталкивая меня. – Ты не хочешь рассказать, почему вы с мамой ссорились, когда я вошел?

– Мама хочет, чтобы я думала о своей карьере и не отвлекалась. Она считает, что потеряла талант фотографа после того, как побывала в лечебнице. Дело не в тебе. Просто ей кажется, что я должна реализоваться, но мне что-то мешает.

Я тереблю край одеяла. Лгать отчего-то до отвращения легко.

Джеб кивает.

– Но я же не мешаю, а помогаю. И я не меньше, чем твоя мама, хочу, чтобы ты добилась успеха.

– Знаю. Просто она смотрит на вещи по-другому.

– Сегодня я встречусь с Розой и получу столько денег, что нам хватит на первое время в Лондоне. Это будет доказательство того, как сильно я хочу тебе помочь.

Моя рука вздрагивает в его ладони. Вот почему Джеб побрился и нарядился. Чтобы произвести хорошее впечатление на богатую клиентку. В памяти всплывает мамино предупреждение о предательстве, но я отгоняю эту мысль. Я знаю, что могу доверять Джебу. И все-таки, прежде чем я успеваю спохватиться, с моих губ срывается:

– Ты бросишь меня ради работы в первый же вечер, после того как я вышла из комы?

В моем голосе звучит такое отчаяние, что самой тошно.

Джеб накручивает мои волосы себе на пальцы.

– Твоя мама сказала ясно. Я должен уйти до восьми. Роза в городе, поэтому я с ней встречусь и покажу картины, чтобы она могла выбрать. Она нечасто здесь бывает. Надо пользоваться такой возможностью.

– Но сегодня выходной. Разве галерея не закрыта? Мистер Пьеро ждет тебя там?

– Нет. Но он дал мне ключ от выставочного зала.

Я поджимаю губы. Мне не нравится, что Джеб пойдет туда один, хотя ума не приложу почему. Может быть, дело в моей темной стороне. Недаром эмоции кажутся одушевленными… телесными. Темный, слепой инстинкт, размывающий узы доверия, которые мы выковали за минувший год.

Джеб мой. Мой, мой, мой.

Губы искривляются в злой усмешке, но я ее подавляю. Да что со мной такое?

Игрушечный клоун с металлическим лязгом падает на пол, и мы с Джебом оба подскакиваем.

– Хм, – говорит Джеб, подняв клоуна и усадив его на подоконник.

Он щупает причудливую клетчатую шляпу.

– У него в голове что-то железное. Вот он и опрокинулся.

– От кого эта игрушка? – спрашиваю я.

– От одного парня, который помог мне в пятницу, когда я вытащил тебя из трубы. Я пытался сделать тебе искусственное дыхание, а он появился как будто из-под земли… сказал, что видел в конце улицы «Скорую помощь» и помахал ей, чтобы она подъехала. Мобильник я потерял в трубе. В общем, он сделал то, что не смог сделать я.

Есть что-то такое в этом клоуне. Помимо того, что он выглядит странно знакомым… и что он больше других игрушек. Он кажется почти живым. Я всё время жду, что он сейчас шевельнется.

Клоун смотрит на меня, и выражение его лица как будто меняется. Вместо улыбки – злобная ухмылка. Даже виолончель в руках не делает его добродушнее.

Минутку.

Моя подозрительность тянет за еще одну нитку. Виолончель – единственный инструмент, на котором я умею играть и к которому не притрагивалась с прошлого лета. Откуда незнакомцу это известно?

Джеб сказал – он появился как из-под земли…

Я чувствую внутреннюю дрожь.

– Как зовут того парня?

– Не знаю, – отвечает Джеб. – На открытке написано: «Надеюсь, ты скоро станешь такой же, как прежде». Без подписи. Мы всех расспросили – никто из наших знакомых ее не посылал. Так что, наверное, это он.

Черные глазки-бусины, похожие на тараканов, смотрят на меня.

– Такой, как прежде, – бормочу я. – Странное пожелание от незнакомца, тебе так не кажется?

Джеб жмет плечами.

– Ну, может быть, в Англии так принято говорить.

Мое сердце начинает отбивать бешеный ритм.

– В Англии?!

– Да. Когда «Скорая» уехала, этот чувак помог мне вытащить из воды мотоцикл. Он приехал по обмену, будет учиться в нашей школе. По-моему, как-то бессмысленно приезжать на одну последнюю неделю. Но его родители настояли.

Ноги у меня слабеют.

– Он сам сказал, что он англичанин?

– Зачем? Я и так понял, по акценту.

Угроза Морфея звучит в памяти в полный голос. «Когда они найдут твое тело, я уже буду там».

С колотящимся сердцем я отбрасываю простыни.

– Я должна выбраться отсюда!

– Эл!

Джеб пытается уложить меня обратно. Но я хватаюсь за его руку и использую ее как рычаг для того, чтобы подняться.

– Пожалуйста, Джеб, мне надо домой!

– Что? Нет, нет. Тебе будет хуже. Лучше ляг.

Он удерживает меня; я начинаю кричать – и выдергиваю трубку из вены, прежде чем он успевает что-либо предпринять. Кровь течет по тыльной стороне руки, капает на одеяло и простыню, пачкает пальцы Джеба, который пытается остановить ее и одновременно жмет кнопку вызова медсестры.

Приходят мама и папа. Мама бледнеет при виде окровавленных простынь и бросается к Джебу.

– Уйди, – приказывает она.

Я кричу:

– Нет!

На самом деле я хочу сказать, что моя паника никак не связана с Джебом, что всё дело в некоем подземце, который сыграл ключевую роль в том, что мама оказалась в лечебнице двенадцать лет назад.

– Никому не надо уходить, – вмешивается папа.

Это голос разума посреди хаоса.

Приходит сестра Терри, и ее печальные серые глаза внушают мне, что надо быть паинькой.

Они с папой укладывают меня в постель. Сестра Терри говорит что-то про запоздалую реакцию на шок и трехдневную кому. Она вставляет трубку на место и вкалывает дозу успокоительного.

Я смотрю на иглу, пронзающую прозрачную трубку, и хочу уже попросить сестру не оставлять меня беспомощной во сне. Или по крайней мере унести этого жуткого клоуна. Но язык заплетается, а мысли бешено несутся.

Через пять минут я начинаю задремывать. Джеб целует мне руку, говорит: «Я тебя люблю» – и уходит. Мама гладит меня по голове, собирает вещи и идет в ванную. А потом, несмотря на все свои усилия держать глаза открытыми, я их закрываю.

Не знаю, в котором часу я просыпаюсь. Я радуюсь, что вообще проснулась.

Запах дезинфекции напоминает мне, где я. В палате темно. Свет не пробивается сквозь жалюзи, не сочится из коридора. Наверное, мама заложила щель под дверью скатанными полотенцами. Она лучше спит в замкнутом пространстве – эта привычка появилась у нее в лечебнице. Каждый вечер мама проверяет все уголки и щелочки, от пола до потолка, в поисках насекомых. Убедившись, что никого нет, она затыкает щель под дверью наволочкой.

Жарко. От горячего воздуха у меня начинается одышка. Нужно убрать полотенце из-под двери, чтобы был приток воздуха. Я отбрасываю одеяло и потихоньку двигаю ноги к краю кровати, но вдруг замираю, не успев сесть.

Ветер трясет раму… громче, чем раньше. Этот жуткий вибрирующий гул похож на пение. Даже растения и цветы на подоконнике молчат, точно прислушиваются. Палату озаряет внезапная вспышка света. Я не сразу понимаю, что это молния. Но дождя не слышно. Наверное, электрическая буря.

Вспышка вновь освещает всё вокруг. Я вижу, что толстая паутина тянется от изголовья кровати к подоконнику и дальше к потолку, как будто гигантский паук устроил здесь ловушку.

Я сажусь, и клейкие нити прилипают к моему рту. Еще одна вспышка – и они делаются толще, душат меня. Я срываю паутину и кричу, зовя маму, но не вижу ее; слишком густое плетение разделяет нас. Тогда я выдергиваю трубку и спрыгиваю с постели.

Из моей руки снова течет кровь, но не так, как раньше. Она поднимается вверх толстой струей и превращается в пламенеющий алый меч. Инстинктивно я хватаю его и рассекаю нити, прорубаясь сквозь липкое волокно к маминой кровати. Ее тело завернуто в плотный кокон из паучьего шелка.

Красное сияние, исходящее от моего меча, озаряет мягкие игрушки и кукол, которые висят на блестящих нитях вокруг. Игрушек в палате стало больше, чем раньше. Они хватают меня за волосы, кусают, царапают, пока я прорубаюсь к маме, закутанной в кокон. За секунду до того, как я успеваю к ней приблизиться, на пляшущей ниточке передо мной повисает клоун. Он играет на виолончели, смеется, дразнится. То, что я слышала раньше, не было воем ветра… Это пела виолончель.

Своим кровавым мечом я бью клоуна, и он падает к моим ногам. Музыка затихает, хотя его руки продолжают водить смычком по онемевшим струнам.

Наконец я добираюсь до кокона и рассекаю белые нити. Страшно заглянуть внутрь. Паутина раздвигается, но передо мной вовсе не мамино тело.

Это Джеб, который смотрит на меня мертвыми глазами.

Серое лицо, покрытое ранами. Рот, который открывается и издает вопль.

Я кричу в унисон, и наши голоса, соединившись, звучат так пронзительно, что мне приходится зажать уши.

Наступает тишина, и в моем сознании раздается чей-то бесплотный шепот: «Всё закончится именно так, если ты не будешь бороться. Займи свое место. Проснись и сражайся. Сражайся!»

Я просыпаюсь, судорожно глотая воздух. Волосы облепили лицо. Я убираю их, чтобы видеть хоть что-то. Сквозь жалюзи сочится лунный свет. Никакой паутины в палате нет.

Мое сердце начинает биться ровнее, когда я вижу маму, которая спокойно спит в своей кровати. Игрушки сидят на подоконнике – все, кроме одной. Клоун смотрит на меня с тумбочки. Его рука медленно водит смычком по струнам в такт ветру, завывающему за окном.

Я издаю приглушенный стон и сбрасываю массивную игрушку на пол. Она падает со странным бряканьем и остается лежать неподвижно, однако намек ясен: Морфей здесь, в мире людей, и все, кого я люблю, в опасности, если только я не найду его, не заявлю о своих правах на трон и не сражусь с разгневанной Червонной Королевой за Страну Чудес.

Глава 6 Похититель душ

Клоун больше не преследовал меня после того кошмара. Я сунула его в мусорный бак, под использованные бумажные полотенца и старые журналы, пока мама спала. Игрушка оказалась тяжелее, чем я думала – весом почти как ребенок, – и она словно извивалась у меня в руках. Мне стало еще беспокойнее, чем раньше: я поняла, что определенно видела этого клоуна где-то, только не могла вспомнить где. Маме я сказала, что отдала игрушку няне и попросила отнести ее в детское отделение, потому что, мол, не хочу хранить подарок от незнакомца.

Незнакомец. Идеальное описание Морфея. Он не похож ни на одного человека, ни на одно существо из тех, что я знаю. А мне есть с кем сравнить.

Утром в среду папа высаживает меня у школы за двадцать минут до звонка.

Сил нет совсем. Выйдя во вторник из больницы, я отказалась принимать успокоительные, которые прописал врач. Боль от ушибов, мысли о клиентке Джеба и страх перед оглушительным вторжением Морфея в мою повседневную жизнь лишают меня сна.

– Ты даже с макияжем совсем бледная, – говорит папа и протягивает мне рюкзак, когда я, выйдя из машины, ступаю на асфальт парковки. – Надеюсь, ты не переутомишься.

Невозможно объяснить ему, почему в моем лице ни кровинки. И папины тревоги – ничто по сравнению с тем, как волновалась мама, когда я вернулась домой из больницы. Она никому не позволяла меня навещать, утверждая, что мне нужен отдых, поэтому я даже не смогла увидеть Джеба и Дженару. Поскольку мой новый мобильник не заряжен, пришлось обойтись коротким и малосодержательным разговором по домашнему телефону с ними обоими. Джеб рассказывал о встрече с богатой наследницей как-то уклончиво, предлагая обсудить всё при встрече. Меня это ничуть не успокоило.

Когда утром я выходила из дома, мама сказала вдогонку:

– По-моему, так рано идти в школу – плохая идея. Лучше пропусти один день, тем более что колесо пока не сменили.

Но я все-таки уговорила папу меня подвезти – и теперь не спешу уходить.

– Папа, пожалуйста, перестань приписывать маминой паранойе какие-то реальные основания. Персефона на целую неделю отпустила меня с работы. Мне надоест сидеть дома. Кроме того, надо готовиться к экзаменам. Летом я заниматься не собираюсь. Я хочу сдать экзамены вместе со всеми.

Я принимаю решительную позу. Победа должна остаться за мной. Если я не разыщу Морфея сегодня, он явится к нам домой. Маме это нужно меньше всего.

Папа крепче стискивает руль. Солнечные лучи пробиваются сквозь ветровое стекло, отражаясь от обручального кольца и серебристого логотипа на рабочей футболке.

– Не сердись на маму. Ты нас всех перепугала. Она с трудом пришла в себя.

Я прикусываю губу.

– Да, понимаю. Но она так и стоит у меня над душой, хотя опасность уже миновала.

Неправда. Она ждет, затаившись, совсем рядом.

– Я сильнее, чем вы оба думаете.

Папа немного расслабляется.

– Прости, Бабочка. Иногда я забываю, как ты выросла за минувший год.

Наконец он улыбается по-настоящему.

– Приятного дня. Держись там на экзаменах.

– Спасибо. – Я стискиваю папину руку и захлопываю дверцу машины.

Я улыбаюсь и машу ему вслед, хотя моя уверенность в изрядной мере напускная. Я постоянно гадаю, какие еще козыри припрятаны в атласном рукаве Морфея.

Когда подземцы выходят в мир людей, они должны соблюдать правила. Если только они не желают, чтобы их увидели как есть, в странном нездешнем обличье, они должны принять для маскировки человеческий облик – поменяться с кем-то местами. И тот бедолага будет вынужден оставаться в Стране Чудес, чтобы по миру смертных не расхаживали два одинаковых человека; он не сможет вернуться на землю, пока его двойник не сбросит чужую личину. Только тогда он получит обратно прежний вид и прежнюю жизнь.

Следовательно, Морфей вынудил кого-то прыгнуть в кроличью нору. А еще это значит, что, возможно, я не сразу его узнаю; иными словами, у Морфея есть ощутимое преимущество.

Как будто у него и так их мало.

Небо ясное, солнце греет спину. Я победила в утреннем споре с мамой у гардероба и надела темно-розовую тюлевую мини-юбку, приталенный серый пиджак, чулки с индийским узором и черные, высотой до колена, сапоги на шнуровке. Я шагаю к двери, убеждая себя, что готова к встрече с Морфеем.

Пробираясь среди машин – в одних кто-то сидит и громко играет музыка, другие пусты, – я вижу ржавый оранжевый «Шевроле» Корбина. Корбин и Дженара страстно целуются в ожидании звонка.

В любое другое время я бы прошла мимо и оставила их в покое, но сегодня мне нужна информация о нашем новом ученике по обмену. Джен знает всё обо всех в школе.

Из приоткрытого окна льется мелодия кантри. Кашлянув, я стучу по стеклу ладонью. Митенки заглушают звук.

Корбин резко открывает глаза, отстраняет Дженару и указывает ей на окно. Джен взвизгивает, распахивает дверцу, втаскивает меня на сиденье рядом с собой и обнимает, пихнув Корбина, чтобы подвинулся. Тот старается спасти стакан с колой, который зажат между его бедром и дверью.

– Прости, – говорю я ему через плечо Дженары.

Корбин кивает и улыбается – застенчиво и выжидающе. Несомненно, он ждет, что я поприветствую его, как обычно, и шутливо намекну на братскую любовь между ним и Джебом. Их объединяет увлечение машинами, и они часами обсуждают грядущий ремонт «Шевроле». Жаль, что Джеб никак не может выкроить время, чтобы вместе с Корбином повозиться в гараже. «Добро пожаловать в мой мир, Корб».

– Как здорово, что ты пришла! – говорит Дженара, прижимая меня к себе. Я вдыхаю запах ее шампуня. – Я видела тебя в больнице, всю в трубках…

Она отстраняется, чтобы окинуть меня взглядом, и на ее лице я читаю неподдельное сочувствие.

– Как будто воплотился твой самый большой кошмар.

Хотя подруга имеет в виду мой давний страх оказаться беспомощной и связанной в сумасшедшем доме, лично я думаю про разрушения, которые показал мне Морфей, когда я лежала без сознания, и про паутину, проникшую в мой сон, который стал еще глубже под действием лекарств. Дженара понятия не имеет, в какой мере она права насчет воплотившихся кошмаров.

– Я уже в порядке, – отвечаю я, похлопывая ее по руке.

Она отводит с моего лица прядь волос.

– Просто больше не надо делать ничего такого, ладно?

– Да, да, – произношу я с улыбкой. – Ты говоришь совсем как твой брат. Кстати, он не рассказывал про свою встречу с той дамочкой, богатой наследницей? Вчера Джеб отказался обсуждать это по телефону.

Подведенные черным глаза Дженары сужаются. Они словно видят меня насквозь.

– Не волнуйся. Ты – весь его мир… ты его муза. Так, Корбин?

– А? – Корбин отрывается от трубочки, через которую тянет колу, и нараспев отвечает: – Ну конечно. Он думает только о тебе.

Корбин ободряюще улыбается. Веснушки у него вокруг носа напоминают созвездие.

Раздается первый звонок, и мы вылезаем из машины. Джен скручивает между пальцами прядь розовых волос и закалывает ее над ухом жемчужной шпилькой, в тон полупрозрачной юбке цвета слоновой кости, надетой поверх узких джинсов. Она протягивает рюкзак Корбину. Занятые разговором, мы вливаемся в толпу школьников.

– Кстати, Джеб рассказал вам про того парня, который помог ему вызвать «Скорую»? – спрашиваю я. – Кажется, он будет учиться здесь…

– Ага, – отвечает Корбин после очередного глотка. – Он приехал вчера. Живет в Англии, в Чешире.

В Чешире.

– Ну конечно, – негромко произношу я.

Пора выяснить, чье обличье он позаимствовал для этой игры.

– Как его зовут? – спрашиваю я.

– Эм, – отвечает Дженара.

– Эм, типа Эммет?

– Нет. Эм – как буква в алфавите.

Я не знаю, смеяться или пугаться.

Мы заходим в коридор. Плитки кажутся необычайно гладкими под ногами по сравнению с асфальтом. К нашему маленькому трио пристают другие; меня засыпают вопросами: «Каково это, почти умереть? Ты видела души мертвых, когда лежала в коме? А рай – он такой, как показывают в кино?»

Это все очень странно, но в кои-то веки не так уж плохо побыть в центре внимания. Со мной заговаривают не из-за того, как я одета, не из-за того, кто мои предки, и я чувствую себя почти нормальной… принятой в круг ровесников.

Когда любопытные одноклассники удовлетворяются моими сдержанными ответами и уходят, Дженара продолжает:

– Я знаю, что у новенького второе имя – Льюис.

Я морщу лоб, мысленно вертя это слово так и сяк. Льюис. Ну конечно. Его зовут, как Кэрролла. Морфею неведомы тонкости.

– Ты бы видела, какая у него клевая спортивная машина, – добавляет Корбин. – И он всем дает покататься. Вчера я возил на ней Дженару обедать.

Я стискиваю зубы. Вот придурок. Даже не пытается затаиться. Он бахвалится тем, как близко ему удалось подобраться к людям, которые мне дороги, и демонстрирует, как легко влиться в мой мир. Это – предупреждение.

Надо бы посоветовать обоим держаться от него подальше, но как я объясню свою просьбу, учитывая, что мы с Эм – теоретически – еще не виделись?

– Кстати, Эл, – говорит Джен, сияя, – у него сногсшибательный стиль! Мертвые бабочки. Просто блеск.

Корбин закатывает глаза:

– Ну, началось.

Джен тычет его локтем:

– Замолкни. Эл поймет.

Она берет меня под руку.

– Он хочет быть энтомологом, ну или что-то типа того. И теперь я думаю про новый бренд. Линялые джинсы, ботинки из змеиной кожи и ковбойская шляпа…

– С гирляндой из бабочек, – договариваю я, и мое сердце пропускает пару ударов.

Джен и Корбин в немом восхищении глядят на меня.

– Как ты догадалась? – спрашивает Корбин.

– Джеб говорил, – вру я и откашливаюсь для пущего эффекта.

– А.

Глаза Дженары – такие же зеленые, как у брата, – сверкают, обведенные серыми тенями.

– Ну и вчера на шестом уроке я уже кое-что придумала. Ты прокатишься с нами после школы?

Я киваю.

– Посмотришь рисунки. Эм мне попозировал. У него потрясающий андрогинный типаж…

– В том-то и дело. – Корбин похлопывает Джен по заднице ее же рюкзаком, прежде чем отдать его. Опытной рукой он бросает пустой стаканчик из-под колы в мусорный бак, стоящий в нескольких шагах от нас, и попадает в цель.

– Сопляк твой англичанин. Всё дело в руках, – говорит Корбин, шевеля пальцами. – А я кое-что умею делать, как настоящий мужчина, детка.

Дженара фыркает.

– По-моему, кое-что ты умеешь делать, как хороший уборщик, – шутит она.

Корбин смеется и исчезает за углом. Дженара обнимает меня, и мы расстаемся на первый урок.

Я сажусь за парту. Морфея нигде не видно, хотя он тема всех разговоров и записок моих одноклассниц. Мне даже удается прочитать одну из них через плечо соседки: «Говорят, он поругался со своими богатенькими английскими родственниками, и его послали сюда посмотреть, как живут обычные люди. Да здравствуют американские крестьяне! Его назвали Мортом в честь папы, но ему не нравится, поэтому Эм. Ыыыы».

Значит, он не только богач и эксцентричный англичанин, но к тому же плохой мальчик и бунтарь. Великолепно. Снова Морфей крутит людьми как хочет.

Я отсиживаю три мучительных урока, из них два экзамена и одну подготовку, ни разу не увидев Морфея. Может быть, он составил себе расписание таким образом, чтобы не пересекаться со мной – и чтобы я лишний раз поволновалась, где он и что затеял. Еще одна уловка, чтобы лишить меня равновесия.

По пути на четвертый урок я решаю забить на контрольную работу. Буду заглядывать во все аудитории, где сидят старшеклассники, пока не найду его. Я хочу увидеться с Морфеем до большой перемены. Меньше всего мне хочется сталкиваться с ним в переполненной столовой.

Я проскальзываю в женскую душевую, чтобы дождаться, когда прозвенит звонок и коридор опустеет. Это маленькое серое помещение находится прямо под раздевалками, в полуподвале. Вдоль грязно-белого потолка тянутся старые трубы. Потеки ржавчины напоминают желто-коричневые вены. Густо пахнет плесенью.

Трубы в спортзале этажом выше обязательно протекут, это лишь вопрос времени; вот почему деньги, которые наш класс собрал на подарки, пойдут на новую латунную водопроводную систему, которую установят летом.

Наконец звенит звонок. Я жду, когда голоса стихнут, а двери закроются. Полосы солнечного света проникают сквозь откидное окно под потолком. Фрамуга слегка приоткрыта, чтобы впустить струйку свежего воздуха – ровно столько, чтобы можно было дышать.

До меня доносится шепот насекомых и растений; их голоса сливаются в бессмысленный шум. На раме висит паутина, которая колышется на ветерке, как будто кто-то машет призрачным носовым платком.

Я смотрю на свое отражение в пыльном зеркале, сосредоточившись на рыжей прядке волос, и представляю, что она движется, как паутина на окне. Словно к ней привязана невидимая нитка, которая заставляет прядку танцевать. Я концентрируюсь, и она начинает двигаться и изгибаться.

Мои мышцы напрягаются. Небезопасно пользоваться магией здесь, в школе, и взывать к тому, что я месяцами с таким трудом удерживала на расстоянии. Если я не остерегусь, результат может получиться взрывоопасный.

Не обращая внимания на страх, я сосредотачиваюсь сильнее и вызываю волну магии. Мои волосы вьются и шевелятся, а рыжая прядь оказывается под прямым углом к остальным, напоминая кровавый меч, который я видела в том ужасном сне в больнице.

Словно вызванное этим воспоминанием, в зеркале что-то шевелится. Я отвлекаюсь, и прядь волос безжизненно падает. За моей спиной виднеется нечто смутное, в бело-красно-черную клетку – и наконец появляется игрушечный клоун. Он маячит там, непропорционально вытянутый, как будто я смотрю в кривое зеркало. Клоун трясет стеклянный шар и улыбается, обнажая острые зубы. Мои колени подгибаются, но я не уступаю, убеждая себя, что мне мерещится.

Если я обернусь, он пропадет.

«Пожалуйста, исчезни… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Набравшись смелости, я поворачиваюсь.

Ничего, кроме стен и раковин. Я делаю вдох и снова смотрю в зеркало. Клоуна за моей спиной нет.

Может быть, папа прав. Наверное, я переутомилась…

В коридоре хлопает дверь, и я вспоминаю, зачем спряталась здесь. Морфей.

Это его очередная игра.

Я жду, когда всё затихнет, и осторожно выхожу. Но мне удается сделать лишь два шага, когда тишину вдруг нарушает знакомое хихиканье Таэлор Тремонт. Кто-то шикает на нее, и снова слышится ехидный девичий смех, который я знаю лучше, чем шрамы на собственных ладонях.

Вцепившись в лямки рюкзака, я осторожно выглядываю из-за угла.

Там, спиной ко мне, всего лишь в нескольких шагах, стоит Морфей. Высокий и гибкий. В кожаном жилете и футболке, облегающей широкие плечи. Ноги обтянуты узкими джинсами. Чье бы тело он ни украл, оно похоже на его собственное, хотя волосы у Морфея теперь короче. Со спины их не видно под полями ковбойской шляпы.

Он прижимает к стене плакат, на котором написано: «Подарите игрушку, чтобы сказка закончилась хорошо! Больному ребенку нужен счастливый финал». Это напоминание о благотворительном сборе, который организует наш выпускной класс и который продлится до пятницы. Чтобы попасть на бал, каждый гость должен пожертвовать новую игрушку для местной детской больницы. У стены стоит коробка для пожертвований, уже наполовину полная.

Четыре девочки из школьного совета окружают Морфея, подсказывая, как лучше повесить плакат. Таэлор и Твайла спорят, кто его приклеит скотчем. Большую часть времени они ссорятся или соперничают, но утверждают, что лучшие подруги. Это сродни симбиозу между акулой и рыбой-прилипалой. Я так и не поняла, кто из них прилипала.

Кимбер и Дейрдра стоят по бокам, держа катушки скотча. И все четверо пускают слюни, как будто перед ними представитель королевского дома. Морфей в школе всего лишь второй день, и он уже добился большего успеха, чем я за много лет. Я подавляю зависть.

Как будто почувствовав мой взгляд, он поворачивается и на мгновение кажется другим, совсем не знакомым человеком. Но тут же становится всегдашним Морфеем – с узорами вокруг глаз, с драгоценными камнями, которые отражают его настроение…

У него за плечами, осеняя моих одноклассниц, вздымаются темные крылья. Ахнув, я прячусь за угол и прижимаюсь к стене, чуть не расплющив рюкзак о холодную плитку.

Я думала, что готова, но, увидев в моем мире Морфея, который вносит хаос во всё, что прежде было нормальным, и обнажает то, что я пыталась скрыть, я словно цепенею. Я затаила дыхание и с горящими ушами жду воплей ужаса. Сейчас они поймут, кто он такой… кто я такая.

Но вместо этого до меня вновь доносятся игривый шепот и хихиканье.

Я набираюсь смелости и опять выглядываю. Таэлор и остальные роковые красотки поднимаются по лестнице.

– Не забудь, – говорит Таэлор Морфею самым соблазнительным тоном. – Ты сказал, что на большой перемене дашь мне поводить свою клевую машинку.

Девушки исчезают из виду.

«Почему они не заметили то, что совершенно очевидно для меня?»

Морфей снова поворачивается ко мне, широко раскинув крылья. В коридоре больше никого нет, но мое сердце колотится о ребра так, как будто мы на виду у всех. Как будто наши секреты открыты целому миру.

Попятившись, я ныряю обратно в душевую. И, прежде чем дверь успевает захлопнуться, Морфей решительно шагает за порог. Полосы солнечного света из окна подчеркивают его красиво обрисованные темные глаза. Это – единственная черта, которую я в нем узнаю. Его лицо и тело, хотя и очень похожие, принадлежат какому-то другому человеку, которого я никогда не видела.

Морфей напоминает античную вазу. Изящные угловатые черты, тонкий шрам, который тянется от левого виска до подбородка… Нечто надтреснутое, но всё еще прекрасное. Кожа золотистая, а не алебастровая, как раньше. На подбородке ямочка, совсем как у меня. Он примерно моего возраста и выглядит как обычный старшеклассник.

Морфей снимает шляпу, и я вижу коротко стриженные волосы, выкрашенные в синий цвет, такой яркий, что они буквально сияют.

– Алисса…

Это его голос, совершенно точно. Низкий, чувственный, с недобрыми нотками.

– Ты выглядишь гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи. Хотя, нужно признать, мокрая одежда тебе к лицу.

Мне отчаянно хочется схватить Морфея и трясти, пока у него не переболтаются все внутренности. Я-то надеялась, что у меня есть шанс на нормальную жизнь, но он пришел и всё испортил. Я бросаю рюкзак на пол и с трудом выговариваю:

– Я не могу… не стану спрашивать.

Угол его полных губ приподнимается – лукавая улыбка выглядит на них незнакомо, но бесит она ничуть не меньше.

– Тогда позволь мне спросить тебя.

Он поднимает взгляд к покрытому ржавыми пятнами потолку.

– Что прелестная королева делает в этой вонючей дыре? – интересуется Морфей, морща нос.

– Хватит! – отрезаю я. – Нет ничего смешного в том, что ты сделал. Парень, чье тело ты украл… он кто?

Морфей надевает шляпу и сдвигает ее набок. С края свисает гирлянда из мертвых белых бабочек.

– Его зовут Финли. Нелюдим. Неудавшийся музыкант. Я нашел его обколотым до беспамятства в Гримсби – это старый рыбацкий городок в Англии.

– До беспамятства? Значит, так ты и убедил его отправиться в Страну Чудес?

– Особых убеждений не понадобилось. Он был несчастлив здесь, в мире людей. Посмотри, сколько раз он пытался поставить точку.

Морфей демонстрирует мне внутренние стороны обеих рук. Под четырьмя кожаными браслетами я вижу две татуировки в виде змей, которые тянутся от запястий до локтей. Они отчасти прикрывают следы попыток суицида и точки от уколов, а еще маскируют родимое пятно Морфея, единственное напоминание о Стране Чудес, которое остается с ним, даже когда он принимает чужое обличье.

Я думаю про собственное родимое пятно на левой лодыжке, которое всегда останется со мной, сколько бы татуировок я ни сделала, сколько бы чулок ни надела, чтобы скрыть его.

У меня перехватывает горло. Становится трудно дышать.

– История маленькой Алисы ничему тебя не научила? Нельзя просто оторвать человека от тех, кому он дорог. Обязательно будут последствия.

Морфей задумчиво теребит кожаный шнурок от шляпы.

– Я тщательно выбирал. У Финли нет близких. Я оказал ему услугу. Может быть, даже спас его.

В висках бьется кровь.

– Нет, нет, нет. Так нельзя. У Финли была своя жизнь, которую он должен был провести здесь, и неважно, что до сих пор ему не везло. Что-то наверняка изменилось бы, и он выбрался бы из ямы. А ты лишил его шанса спастись…

– Одна пострадавшая душа в обмен на тысячу жизней подземцев. Что тут плохого?

Я хмурюсь. Хоть мне отвратительны подлые уловки Морфея и его беспечность, я понимаю, что он верен Стране Чудес и своим тамошним друзьям. Но почему он не сочувствует тем, кому я верна в нашем мире?

– Не волнуйся за Финли, – говорит он, смягчаясь. – О нем позаботятся. Я подарил его Королеве Слоновой Кости в качестве игрушки.

Я понимаю, что дошла до предела.

– Она не согласится.

– Правда? Ты забыла, как ей недостает спутника? Я объяснил Королеве ситуацию – сказал, что в мире людей этот человек умирал от одиночества и что его может исцелить только любовь. Когда знаешь чью-то слабость, всегда проще манипулировать. Ты-то хорошо знакома с этой стратегией, не так ли?

Вспомнив сон в больнице – крики Джеба, эхом отдающиеся в голове, – я вздрагиваю.

Морфей подходит ближе.

– Каждый делает всё возможное, чтобы защитить тех, кого любит.

Лицо у него искреннее, и в глубине чернильно-черных глаз кроется что-то непонятное. В словах Морфея явно кроется не только намек на Страну Чудес. К сожалению, само его присутствие слишком сильно отвлекает меня и не дает задуматься.

Я упираюсь рукой ему в грудь, словно пытаясь создать между нами барьер.

– Послушай, если ты намерен гостить в моем мире, есть некоторые правила, которым нужно следовать. Во-первых, штука под названием «личное пространство». Если ты общаешься с кем-то, включая меня, представь, что он находится в непроницаемой коробке. – Я жестом рисую линии вокруг себя свободной рукой. – Нельзя заступать за черту. Всё ясно?

Мускулы на груди у Морфея вздрагивают под моей ладонью; он подходит ближе, скрипя ковбойскими ботинками по грязному полу.

– Видимо, твои смешливые подруги сегодня забыли свои коробки дома.

Я с отвращением гляжу на него.

– Они не мои подруги. И что это ты там устроил? Показал всему миру, кто ты есть? Так нельзя. Не понимаю, почему они не заметили, но больше так не делай!

Морфей фыркает.

– Да ладно, Алисса. Только ты видишь мое истинное лицо.

Он поддевает ногой лямку моего рюкзака, лежащего на полу, и подтягивает его ближе. Я пытаюсь выхватить рюкзак, но Морфей оказывается проворнее. Расстегнув молнию, он роется среди книжек и тетрадей.

– Если бы вместо этой бессмысленной чуши ты изучала Страну Чудес, то знала бы, как работают чары.

Морфей достает учебник по биологии и перелистывает несколько страниц, пока не добирается до рисунка с изображением человеческого тела. Он поворачивается ко мне.

– Чтобы стать Финли, пришлось наложить его облик на мой, прежде чем пройти через портал в ваш мир. Почти все силы я трачу на то, чтобы удерживать чужое обличье. Если я хоть на мгновение ослаблю чары, оно спадет, и мне придется снова навестить Финли.

Он захлопывает учебник.

– Но ты… Есть моменты, когда ты можешь распознать правду, проникнуть в бреши и увидеть меня таким, какой я есть. Потому что ты научилась смотреть глазами подземца.

Хотелось бы мне видеть его таким, какой он есть, вместо того чтобы постоянно гадать, что он затеял!

– Давай просто покончим с этим. Я устала от твоих игр.

Морфей склоняет голову набок, как щенок, пытающийся понять желание хозяина.

– Я ни в какие игры не играю.

– Допустим.

Мне очень хочется припомнить Морфею клоуна, но нет смысла тратить время, выслушивая отговорки. Лучше отделаться от него, сделав вид, что я готова сотрудничать.

– Как именно я должна помочь тебе в борьбе с Червонной Королевой, чтобы ты вернул Финли на прежнее место? – спрашиваю я, меряя Морфея взглядом.

Звенит звонок, эхом отдаваясь в моих костях. Сквозь окно доносятся разговоры и смех. В щели под дверью мелькают тени проходящих мимо.

Морфей кладет учебник обратно и застегивает рюкзак.

– На большой перемене у меня свидание. Поговорим завтра. На том же месте в тот же час. До тех пор лучше разберись со своими мыслями – и с мозаиками. Они кое-что пытаются сказать тебе. С небольшой помощью магии я помогу расшифровать их послание. Тогда мы отправимся в Страну Чудес.

Двадцать четыре часа, чтобы попрощаться со всеми, кого я люблю? Ни за что.

– Подожди, Морфей. Нам надо поговорить.

– Меня зовут Эм, – поправляет он. – И говорить нам не о чем.

Я качаю головой, раздосадованная не только его хамством, но и дурацким именем, которое он себе придумал.

– Почему ты не назвался именем Финли?

– А вдруг встречу кого-нибудь, кто с ним знаком?

– Ага! – говорю я, грозя пальцем. – Значит, у него есть родные.

Морфей хватает меня за запястье.

– У каждого человека в вашем мире есть семья, Алисса. К несчастью для Финли, его родные больше не заботятся о том, где он. Зато такой, как он, просто обязан завести врагов. Мне не нужны неприятности. Поэтому я принял его облик. Но не стал им.

– Мне тоже не нужны неприятности, – отвечаю я, вырываюсь, поднимаю рюкзак и шагаю к двери. – Я не готова отправиться в Страну Чудес. Здесь у меня дела.

Морфей с безразличным видом поворачивается к зеркалу, чтобы поправить шляпу.

– Ах, ты занята. Тогда, может быть, пока ты не выкроила время для Страны Чудес, я развлекусь с прелестной малюткой Джен, у которой розовые волосы и яркие зеленые глаза… – его голос звучит низко и с намеком. – Глаза совсем как у брата.

От дурного предчувствия у меня перехватывает горло, и я резко разворачиваюсь.

– Держись подальше от тех, кто мне дорог. Слышишь?

Морфей не отвечает, и я хватаю его за локоть, чтобы повернуть к себе.

Прежде чем я успеваю опомниться, он ловит меня за талию и усаживает на холодную раковину. Оказавшись лицом на уровне его груди, я пытаюсь вывернуться, но Морфей наваливается своим весом, держась руками за раковину, – и от этой близости мне неуютно.

– Посмотрите-ка, – насмешливо говорит он. – Кажется, твои границы резко сократились.

Я оглядываюсь, но отодвинуться некуда – иначе я свалюсь в раковину.

– Если ты действительно хочешь защитить тех, кого любишь, – продолжает Морфей в прежнем издевательском тоне, – придется внимательно послушать. Или твое спокойствие дороже их безопасности?

И тут до меня доходит, ясно и горько.

– Ты говорил не о Финли, так? Это я – душа, которую ты желаешь принести в жертву ради Страны Чудес. Верно?

Наши взгляды встречаются, и его решимость лишь укрепляет мой страх.

Поигрывая моим шарфом, Морфей выпячивает губы.

– Война не бывает красивой, Алисса.

Я подавляю рыдание. Мама не ошиблась, говоря, что цветы и насекомые предостерегают меня. Я вновь стала козлом отпущения.

– Ты знаешь, что я бессильна, и все-таки гонишь меня сражаться с Червонной Королевой!

Я толкаю Морфея, но он не двигается с места.

– Или ты отправишься к ней, или она придет к тебе. Лучше пусть битва состоится в Стране Чудес – по крайней мере твои родные и близкие не окажутся на линии огня.

Морфей рассматривает мою шею, на которой висят ключик и медальон, подаренный Джебом.

– Вспомни, что случилось с твоим парнем в последний раз, когда он в это вмешался. Как близко он подошел к…

– Не надо, – умоляюще говорю я.

Морфей жмет плечами.

– Я просто напоминаю. Если он вновь окажется в Стране Чудес, может быть, ему уже не повезет.

Край раковины врезается мне в бедра.

– Отойди.

Мой голос, негромкий и ровный, эхом отзывается в пустой душевой.

С серьезным и внимательным видом Морфей помогает мне слезть с раковины, поднимает с пола мой рюкзак и надевает на меня, как мать, собирающая ребенка в садик.

– У нас много дел впереди. Нужно подготовить тебя к встрече с Червонной Королевой, – говорит он, и его дыхание греет мой затылок. – Ты еще не готова к схватке. Но будешь готова. Не забывай: ты лучшее, что есть в обоих мирах. Надо только поверить в себя.

Не сказав больше ни слова, Морфей выходит. Дверь за ним захлопывается.

Я рассматриваю колышущуюся паутину на окне. Если вспомнить дешевый фокус, который я пыталась проделать со своими волосами, Морфей прав. Я совершенно не готова к магической битве.

Но вдруг он тоже ошибается? Каким образом половинка может быть лучше целого? Никакая подготовка, никакая вера в себя не поможет мне оказать достойное сопротивление Червонной Королеве, набравшейся новых сил.

Меня охватывает дурное предчувствие. Путешествие в Страну Чудес будет концом всему. Снова ввязавшись в это дело, я потеряю не только возможность жить нормальной, обычной жизнью.

На сей раз я потеряю голову. И всё остальное.

Глава 7 Убежище

Папа говорит, что на ужин я могу заказать что угодно – в награду за то, что сегодня сдала два экзамена. Поскольку это, возможно, наш последний семейный ужин, я прошу папиных знаменитых блинчиков с кленовым сиропом и большой стакан холодного молока.

Надев синие клетчатые лосины и серебристый свитер, я пробираюсь на кухню и наблюдаю, как родители вместе готовят. Они так делают каждый вечер. Мама, держа чашку муки, чихает. Белая пыль покрывает папино лицо, и на кухне разыгрывается настоящее сражение. Оба, засыпанные мукой, смеются. Папа притягивают маму к себе, аккуратно вытирает ей губы полотенцем и целует.

Я отступаю в тень, улыбаясь так, что щекам больно. Когда я вижу, что они флиртуют, как школьники, у меня буквально сердце разрывается. После стольких лет разлуки они это заслужили. И я не хочу, чтобы сегодняшний день был последним, когда я видела их счастливыми.

Мы садимся за стол. Блины легкие, ноздреватые, щедро политые сиропом. Это вкус дома, уюта, безопасности. Я глотаю блины, наслаждаясь каждым куском.

Пока родители моют посуду, я ухожу в спальню и кормлю ручных угрей мелко нарезанным крутым яйцом. Афродита и Адонис изящно танцуют, свиваясь, и подхватывают кусочки, совсем как влюбленная парочка, которая ловит снежинки на язык.

Эта сцена напоминает мне стеклянный шар, который в моем сегодняшнем сне держал в руке клоун, и тут же меня накрывают воспоминания, такие яркие, что кажется, будто я вновь попала в Страну Чудес. Я, пятилетняя девочка, смотрю на моего восьмилетнего друга и наставника и чуть не плачу, ведь он держит в руках стеклянный шар, не позволяя до него дотянуться.

В тот раз мы с Морфеем посетили Лавку Человеческих Причуд. Во сне он всегда переносил меня в Страну Чудес, но мы редко общались с другими подземцами. Без позволения Морфея они не могли заглянуть за завесу сна, разделяющую нас. Зато мы могли наблюдать за ними, как за рыбками в аквариуме.

Но в тот день Морфей хотел, чтобы я кое-чему научилась, поэтому он временно снял завесу.

– Я занят, – сказал он своим нахальным детским голосом, снова тряся передо мной стеклянным шаром. – Хочешь игрушку? Найди к ней дорогу.

Мазнув черными крыльями по моим босым ногам, он повернулся спиной ко мне и принялся рассматривать магазин.

– Но я ведь не умею летать, – буркнула я, засовывая кончик косички в щель между передними зубами.

Морфей посмотрел на меня через плечо и закатил глаза, обведенные черными узорами; тогда я поняла, что он уже всё решил. Я окинула взглядом свою красную пижаму. Штаны были покрыты пятнами грязи – недавно мы играли в салочки под гигантскими грибами. Морфей выиграл, даже не запачкав белую атласную рубашку и черные бархатные брючки. Как надоело вечно проигрывать!

Надувшись, я принялась бродить по магазину. Потолок представлял собой переплетение веток и гниющих листьев; пол и стены были сложены из потрескавшегося камня. Сквозь расщелины пробивался мох. Здесь пахло сыростью, ногам было холодно.

Массивные деревянные полки стояли рядами, образуя проходы. На них теснились блестящие новенькие тарелки, столовые приборы, лампы, зубные щетки, гребни и тысячи других вещей из мира людей. Наши обычные предметы высоко ценятся в Стране Чудес.

Мое внимание привлекла верхняя полка в дальнем углу магазина – слишком высоко, чтобы дотянуться. С края свесилась красивая муслиновая лоскутная кукла с глазами, как васильки, и блестящими розовыми губами. На семи нижних полках тоже лежали блестящие новенькие вещицы – серебристый елочный шар, увеличительное стекло, чучело канарейки в клетке (так искусно сделанное, что птичка казалась живой), белые глиняные кувшины, на которых были нарисованы улыбающиеся божьи коровки, затейливые пузырьки из-под духов, дверная ручка, конфетницы с кукольными головками на крышечках. Но всё это было гораздо менее притягательным, чем лоскутная кукла.

Морфей ушел к другим полкам, нарочно не обращая на меня внимания.

Я робко иду туда, где за кассой сидит Овца. Это странное существо как будто слеплено из тех диковинок, которые стоят на полках. Ее почти человеческое лицо покрыто бело-серыми заплатками, как плесенью; губы, брови и волосы состоят из грибов, зеленых и ворсистых, как потертый фетр, а туловище – старый манекен – снабжено двадцатью парами тонких, как карандаш, ручек и ножек, прикрепленных к телу при помощи петель и ржавых гвоздей.

– Мисс Овца, я нашла игрушку, которая мне нравится. Пожалуйста, достаньте ее, – говорю я самым вежливым голосом.

Нижняя часть ее туловища, полая и плоская, покачивается на высоком табурете. Овца смотрит на меня сквозь квадратные очки своими острыми, блестящими, как морские камушки, глазами. И резко отвечает:

– Нет.

В ее латунных пальцах щелкают спицы; она вплетает бабочкины крылья в полосы сверкающего радужного полотна. С помощью многочисленных конечностей Овца прибавляет всё новые спицы, и вязание растет с угрожающей быстротой. Груда крыльев, которая касалась потолка, когда я вошла в магазин, теперь лишь чуть выше ее головы. Я с тоской смотрю на них, мечтая о паре крылышек, хотя и знаю, что мне никогда не придется ими воспользоваться, потому что я боюсь высоты.

– Мое дело… – гортанный голос Овцы отдается у меня в ушах. Такое ощущение, что кто-то ногтями скребет по крышке гроба. – Мое дело – следить, чтобы клиентов не покусали. Забрать покупку – твое дело. И смотри, не обижай полки. Они сделаны из дерева тумтум. А теперь ступай. Я занята – вяжу себе новое платье.

Я задумываюсь, что такого необычного в дереве тумтум и почему клиентов здесь могут покусать. Но у меня проблема посерьезнее. Единственный способ добраться до игрушки – влезть на шкаф, но мне делается дурно всякий раз, когда я куда-то поднимаюсь.

По лабиринту полок я вернулась к кукле. Мягкая и чистенькая, она смотрела на меня. Ее хорошенькое личико сулило уйму интересных игр дома. В моей душе что-то пробудилось – тихая уверенность, что я справлюсь с поставленной задачей.

Я осторожно встала босыми ногами на нижнюю полку, цепляясь руками за следующую. Я лезла медленно, словно карабкалась по приставной лестнице. Две полки, четыре, шесть. Мерное пощелкивание спиц в руках у Овцы задавало ритм моим движениям.

Не осмеливаясь посмотреть вниз, я сосредоточилась на своей цели, до которой оставалось всего две полки. В их глубине мне мерещились норы, которые я замечала только краем глаза. Стоило посмотреть прямо, и я видела только темный узор древесных волокон.

Наконец я добралась до самого верха. От волнения у меня дрожали руки. Чтобы подбодрить себя, я погладила волосы куклы, сделанные из мягкой пряжи. От нее пахло стиральным порошком и ванилью. Я улыбнулась и тут заметила рядом клоуна, который сидел, прислонившись к задней стенке полки. Чем-то его веселая улыбка привлекла меня. Я потянулась к клоуну, ногтями свободной руки вцепившись в дерево, чтобы не потерять равновесие.

– Ты щиплешься! – раздался крик из-за спины клоуна, строгий и хриплый. Он звучал так, как будто кто-то потер друг о друга два куска наждачной бумаги.

Темные линии, которые я по ошибке приняла за древесные волокна, приобрели форму губ. Они раздвинулись, превратившись в огромную пасть с зубами, похожими на щепки, и бугристым серым языком. У полки был рот…

– Эй, полегче, слышишь? – рявкнула она.

От испуга я чуть не упала, но вовремя вцепилась в полку обеими руками, еще крепче прежнего.

– Решила похулиганить, да? – завопила та.

Из пасти пахло, как из выгребной ямы. Неровные зубы, сидящие в черных деснах, без предупреждения выскочили из дерева, точь-в-точь вставные челюсти. Ухватив обе игрушки, они вернулись на место; тряпичная кукла и клоун исчезли. И рот тоже – остались только древесные волокна и пустая полка.

От ужаса я потеряла равновесие. Морфей поймал меня в воздухе, прежде чем я успела закричать. Пока мы спускались, зубастая пасть как будто гналась за нами, перескакивая с полки на полку и проглатывая всё, что там лежало.

– Обязательно надо было разбудить полки, – ворчливо говорит Морфей, когда мы приземлились. – Ты разве не знаешь, что дерево тумтум самое обидчивое из всех? Теперь надейся, что игрушки, которые ты так отчаянно хотела заполучить, не будут тебя преследовать.

– Преследовать? – повторяю я, еще не придя в себя от страха. – Но их же съели!

– Нет. Эта пасть – двусторонний портал в другое измерение, в мир под названием Гдетотам… мир Зазеркалья.

Морфей нервно постукивает пальцами по коленке.

– Вещь, которая прошла через портал, могут отвергнуть у ворот. Тогда она вернется обратно, но вряд ли останется такой, какой была. Она изменится. Навсегда.

– Черт побери! – доносится до нас недовольный голос Овцы.

Мы не видим ее за разделяющими нас полками, но щелканье спиц затихло, и механическое гудение тоже. Железные ступни скребут по каменному полу: Овца появляется из-за угла.

Она бросает взгляд на пустые полки, а затем сразу несколькими латунными пальцами указывает на дверь и требует:

– Убирайтесь вон!

Чье-то громкое рыгание за нашими спинами заглушает эхо ее голоса. Мы поворачиваемся к нижней полке и видим, что на ней появился рот. Рыгнув еще раз, она выплевывает то, что проглотила.

Игрушки изуродованы и чудовищно изменились. Елочный шар обуглился, в середине появился огромный, налитый кровью глаз, который злобно смотрит на нас. Шар катится ко мне, но Морфей отпихивает его прочь. Увеличительное стекло разбилось, и из трещин сочится кровь. Серебристая дверная ручка завывает так, что меня охватывает дрожь. Чучело желтой канарейки – теперь розовое и без перьев – открывает клюв и издает пронзительный крик. В основании клетки появляются восемь проволочных ножек, и разгневанная птица приближается к нам.

Мы пятимся. Овца произносит слово, за которое мама бы наверняка ее отшлепала, и возвращается к кассе, бормоча что-то про сети.

Морфей взлетает, оставив меня одну среди полок.

– Помоги мне! – кричу я.

Сердце бешено колотится, так что трудно дышать.

– Я не всегда буду рядом, чтобы унести тебя, – говорит он, и драгоценные камни у него под глазами горят синим цветом искренности. – Ты сама должна придумать, как спастись.

Кто-то клюет меня в ногу. Я с криком отскакиваю, увидев отчаянно вопящую канарейку, и отталкиваю клетку. Та опрокидывается, железные ножки дергаются в воздухе, всё вместе напоминает перевернутую на спину черепаху.

Меня окружают новые и новые чудища.

Из белых кувшинов лезут тысячи жуков, щелкающих клешнями; они ничуть не похожи на веселых божьих коровок, нарисованных снаружи. Дверная ручка превратилась в старческую руку, которая подползает ближе и ближе, помогая себе скрюченными пальцами. Кукольные головки на крышках конфетниц лязгают зубами, крохотными и острыми, как булавки.

Я боязливо отступаю на несколько шагов, к двери магазина, стараясь не выпускать чудовищ из виду.

– Морфей! – снова кричу я, но его нигде не видно.

Изуродованные вещи расступаются, образуя проход. Появляются моя лоскутная кукла и клоун – они пришиты друг к другу окровавленной ниткой, как будто над ними поработал спятивший хирург. Вместо четырех глаз у них на двоих – три. На четвертый пришелся шов.

– Помоги мне найти глаз! – умоляет кукла. – Пожалуйста! Пожалуйста! Мой глаз!

От ее детского голоска и от приглушенного смеха клоуна меня пробирает дрожь. Я всхлипываю и, ослепленная слезами, пячусь дальше.

Овца стоит на прилавке и расправляет большую сеть.

– Прячься, глупая девчонка! – кричит она.

– Алисса, сделай что-нибудь! – возникнув над головами жутких тварей, приближающихся ко мне, кричит Морфей. – Ты – лучшее, что есть в обоих мирах. Используй то, что есть у тебя – и чего нет у них! Сделай что-нибудь, спаси нас всех!!!

В поисках убежища я ныряю за груду бабочкиных крыльев. Вязальные спицы валяются на полу, и я, протянув руку, хватаю несколько штук. Сидя в своем ненадежном укрытии, я не обращаю внимания на приближающиеся завывания и лязг. Я беру два крыла, прикладываю их к спице и представляю, что они срастаются. Получается совершенно новая порода бабочек – с металлическим туловищем, острым и смертоносным.

Бабочка-спица оживает в моих руках и трепещет крыльями. Ахнув, я выпускаю ее, и она летит к наступающим чудовищам. Я слишком потрясена, чтобы двигаться.

Крики Овцы вновь побуждают меня к действиям. Я делаю всё новых и новых бабочек, отправляя их вслед за первой.

Мои бабочки бомбят наступающих жуков, загоняя их обратно в кувшины; они пикируют на кукольные головки, хватают их за волосы и дергают.

Вскоре все мутанты отступают, шипя и ворча. Сидя в своем укрытии, я представляю, что оставшиеся крылья, прикрепившись к моей пижаме, могут поднять меня. И уже через несколько секунд я парю в воздухе рядом с Морфеем, закрыв лицо руками, чтобы не смотреть вниз.

– Ты это сделала, – говорит он и обнимает меня.

Я не вижу гордость в его глазах, зато слышу в голосе.

Прежде чем Морфей вновь окутывает нас пеленой сна, Овца кричит «ура» в честь моих стальных бабочек.

Я спасла ее. Я спасла всех.

Водяная помпа в аквариуме булькает, и я возвращаюсь в настоящее. У меня подгибаются ноги, и я упираюсь руками в шкаф, чтобы устоять. Вот почему Морфей прислал мне клоуна, точную копию того, что я видела в лавке Овцы. Это должно было оживить мою память.

Я отхожу от шкафа и сажусь на кровать, совершенно потрясенная. Поскольку я была совсем маленькой, когда Морфей впервые начал меня навещать, и по большей части он являлся во сне, наши приключения хранятся глубоко в недрах моего подсознания.

Он мастерски умеет вызывать их.

Очень хочется поговорить с мамой. Выяснить, знает ли она что-нибудь про дерево тумтум. Может быть, она сумеет объяснить, отчего Морфей напоминает мне о нем теперь.

У них с Морфеем тоже было общее прошлое, прежде чем его настойчивость привела маму в лечебницу. Но я не знаю, навещал ли он ее во сне или просто общался с ней через цветы и насекомых. Я нередко задумывалась, какого рода воспоминания их связывают.

Мама никогда не бывала в Стране Чудес. Сама мысль о том, чтобы спуститься по кроличьей норе, приводит ее в ужас. Это страх неведомого. Вот почему я никогда не настаивала, чтобы она рассказала о своих впечатлениях. Мама всегда казалась такой хрупкой. Поэтому выяснить нынешние мотивы Морфея – моя задача.

«Пользуйся тем, что имеешь, – сказал он. – Тем, чего нет у нас».

Но он себе противоречит. Если подземцы, по словам Морфея, так могучи, каким образом люди могут обладать чем-то, чего нет у них?

Я встаю и роюсь в ящике, где лежат старые книги Льюиса Кэрролла. Я открываю «Алису в Зазеркалье». В отличие от «Алисы в Стране Чудес», в которой мама оставила множество пометок и примечаний на полях (они выцвели и сделались неразборчивы), в этой книге страницы чистые. От старости они пожелтели.

Я просматриваю стишок о Бармаглоте в поисках упоминаний дерева тумтум, но там ничего не говорится о летающих зубастых пастях, которые выплевывают проглоченное в жутком виде. Добравшись до третьей главы и зазеркальных насекомых, я ищу хоть какие-то намеки на Гдетотам – альтернативное измерение, которое упомянул Морфей. Опять-таки – ничего.

Наконец я дохожу до пятой главы – «Вода и вязание». В этой главе Алиса заходит в магазин Овцы. Я вижу некоторое сходство с тем местом, которое посетила во сне, но есть и разница. Разумеется, всё не совсем так, как у Кэрролла. Полных совпадений никогда не бывает. В прошлом году я узнала, что его книги – приглаженная, менее жуткая версия подлинного безумия Страны Чудес.

В варианте Кэрролла магазин держит овца, которая любит вязать. А я помню хозяйку Лавки Причуд по фамилии Овца, которая буквально одержима вязанием. Полки играют шутки с клиентами, совсем как в книжке, хотя шутка, жертвой которой стала я, оказалась гораздо страшнее, чем у Кэрролла.

Звонят в дверь, и я захлопываю книжку. Я пригласила Джеба на ужин. Сунув книги обратно в ящик, я выбегаю в коридор.

Мои ноги всё еще подгибаются, и мама успевает первой.

Джеб ждет на крыльце, под фонарем. Мы встречаемся взглядами; очевидно, что он хочет вбежать и обнять меня, точно так же как я хочу броситься к нему. Мы не виделись целую вечность, и беда в том, что и правда может пройти вечность, прежде чем я увижу Джеба вновь.

Мама вклинивается между нами.

– Извини, Джебедия. Элли сегодня достаточно поволновалась. Поговорите по телефону.

Я махаю из-за ее плеча, чтобы привлечь внимание Джеба. Подняв ладонь с растопыренными пальцами, я беззвучно произношу: «Убежище».

Он кивает, вежливо желает маме приятного вечера, спускается с крыльца и исчезает в сумерках. Мама закрывает дверь и идет вслед за мной в гостиную. Я вытаскиваю из рюкзака учебник по химии.

– Как это было вежливо с твоей стороны, мама, – ворчу я.

Не хочу ее обижать, но, если я не притворюсь сердитой, она может заподозрить неладное.

– Твой парень должен помнить, что иногда тебе нужен отдых, – отвечает она.

– Он не единственный, кому надо об этом помнить, – отвечаю я и весьма убедительно хмурюсь. – Ладно. Пойду в сад готовиться.

В последние несколько месяцев мы с мамой потратили уйму времени, чтобы создать лунный садик, который светится ночью. Мы посадили лилии, жимолость и серебристую лакрицу. Есть даже маленький подсвеченный фонтан. Плеск воды помогает заглушать шепот насекомых и растений. Этот садик – мое любимое место, чтобы заниматься и думать.

Мама хочет последовать за мной, но я резко поворачиваюсь.

– Мне не нужно сопровождение. Пожалуйста.

– Тебе нужна помощь по химии, – настаивает она.

Я хмурюсь.

– Я вполне способна справиться в одиночку.

Папа выходит из кухни, с посудным полотенцем на плече. Его одежда по-прежнему в муке. Он переводит взгляд с мамы на меня.

Я прикусываю губу, изо всех сил стараясь не взорваться.

– Пожалуйста, можно мне чуть-чуть побыть одной, чтобы развеяться перед экзаменами?

Этот вопрос обращен к папе.

Мама вытирает руки о фартук.

Через кухонную дверь видны настенные часы в виде кошки – ее хвост дергается, отмеряя секунды. Нельзя, чтобы мама потащилась за мной. Я не могу завтра спуститься в кроличью нору, не поговорив с Джебом. Не оказавшись еще раз в его объятиях.

Папа, наверно, видит, что я на грани срыва.

– Пусть идет, Медвежонок, – говорит он. – Завтра ей некогда будет уединяться.

Наконец мама соглашается, настояв, чтобы я взяла второй плед, потому что погода сырая и вечера сделались холоднее, чем обычно. Но у меня свои планы.

На заднем дворе стоит увитая фонариками беседка, в которой висят качели. Из заднего окна внутренность беседки просматривается плохо.

Я взбиваю подушки на качелях и накрываю их одеялом, которое уже там лежит. Потом пристраиваю сверху книжку. Если мама выглянет из окна, она увидит за решетчатой стенкой беседки смутный силуэт и подумает, что это я.

Прихватив плед, я спускаюсь с крыльца. В сыром воздухе сильнее чувствуется аромат цветов. Лунный свет и сияние фонариков отражаются от бледных лепестков и листвы. Всё кажется расслабленным и сонным. Полная противоположность тому, что я чувствую.

Я расстилаю плед в самом темном уголке двора, чтобы не было видно из окна и с крыльца. Это – единственное место, не заросшее цветами и травой. Ветви плакучей ивы спускаются пологом, образуя пещеру. Они свешиваются над забором, который разделяет наши с Джебом дворы. Мама неоднократно пыталась там что-нибудь сажать, но цветы не приживались, и она решила, что под ивой слишком темно.

Она понятия не имеет, сколько раз мы с Джебом проводили ночи под этим деревом, выбравшись из дома после того, как родители отправлялись спать. Мы разговаривали, считали звезды и так далее…

Тут наше убежище.

Мы вытаптывали здесь все семена. И я об этом не жалею.

Я ложусь и сжимаю в кулаке медальон, подаренный Джебом.

Лунный свет струится сквозь переплетение ветвей над головой, шумит фонтанчик. Всё напоминает о том, отчего год назад я предпочла остаться в мире людей, отчего мне нравится быть человеком. А Морфей хочет, чтобы я это бросила ради битвы в подземном королевстве.

Я начинаю понимать, что он прав. Если я хочу спасти тех, кого люблю, придется пойти с ним.

Но сначала надо поговорить с Джебом. Я не хочу больше скрывать правду. Возможно, потому, что знаю: он попытается убедить меня, что никуда отправляться не надо. Во всяком случае, что мне не нужны опасные приключения. Такие, из которых я могу не вернуться. Пусть даже я надеюсь на лучшее.

Моя рука касается цепочки с ключом, и в голове возникает образ гибнущей Страны Чудес. Сердце ноет – так мучительно, как будто рвется посередине.

Где-то слева слышится пение сверчка. В промежутках он поддразнивает меня. «Подбодрись, Алисса. Тебя ждет много перемен… самых невероятных. Они пробудят в твоей душе королеву».

Я замираю, схватившись за обе цепочки. Какой-то стук по ту сторону забора заставляет сверчка замолчать. Надо мной шуршат листья. Несколько штук слетают вниз, щекоча мое лицо. Я отмахиваюсь от них и замечаю темный силуэт на заборе.

– Ты потрясающе выглядишь в лунном свете, – голос Джеба, низкий и шелковистый, отгоняет эхо дурных предчувствий, которые пробудили слова сверчка.

Я прячу подвески под ворот свитера и чувствую, что мне недостает сил ответить.

Ветки разделяются, и я вижу лицо Джеба и его растрепанную шевелюру. Он улыбается – лукаво и сексуально.

– Я знаю, что опоздал на две минуты. Надо меня отшлепать.

Я фыркаю, окончательно успокоившись.

– Считай, что тебе повезло.

Я справлюсь. Всё расскажу ему. В конце концов, это же Джеб.

Он хватается за ветку одной рукой, повисает и спрыгивает, изогнувшись в воздухе. Это приемчик, который он использовал, когда мы в детстве играли в «царя горы».

Одно ловкое движение – и Джеб оказывается сверху, прижав меня к мягкому пледу.

– Ничего? Я не слишком тяжелый?

Я крепко обхватываю его руками, пока он пытается сохранить равновесие, стоя на четвереньках.

– Так и оставайся.

Он садится на пятки, и я радостно ерзаю. Нет ничего приятнее и уютнее, как лежать под ним, затаив дыхание.

Рука Джеба скользит по моей грудной клетке, останавливаясь на каждом ребре, как будто он хочет удостовериться, что я цела и невредима.

– Наконец ты в моем распоряжении, – шепчет он, и я чувствую его горячее дыхание и запах одеколона.

– Джеб, я должна кое-что тебе сказать.

– М-м… слушай, спортсменка, а подождать это никак не может?

Он касается губами моей шеи.

Услышав свое прозвище, я таю – и притягиваю Джеба к себе, чтобы поцеловать. Один-единственный раз – прежде чем я до основания разрушу то, во что он верит. Мои пальцы путаются у него в волосах. Джеб перекатывается, так что я оказываюсь сверху. Мы лежим так. Я прижимаюсь к нему всем телом и касаюсь губами шеи, ушей, лица. Мы целуемся под звездами, за гранью мира, и не прекращаем, пока оба не выбиваемся из сил.

Тяжело дыша, мы отстраняемся и смотрим друг на друга, переполненные эмоциями и драматическими событиями последних нескольких дней. И вот-вот станет еще хуже.

– Ну? – Джеб первым прерывает молчание. – Ты просто решила отвлечь меня, чтобы выиграть?

Я улыбаюсь при этом воспоминании.

– Всё настолько очевидно?

Джеб притягивает меня к себе, укладывает рядом на одеяло, отводит волосы с лица.

– С ума сойти, мы часами играли в шахматы под этим деревом, пока твой папа был на работе.

– Ты злишься, потому что я всегда выигрывала.

Он кладет голову на вытянутую руку.

– Оно того стоило, потому что потом я тебя щекотал.

Джеб проводит пальцем по моим губам.

– Приятно было иметь повод прикоснуться к тебе.

Я целую его палец.

– Ты даже тогда думал, как бы меня потрогать?

– Когда проводишь целый день в окружении рисунков, для которых ты послужила музой, трудно думать о чем-то еще.

Я подавляю тоску при мысли о той простой жизни, которую мы когда-то вели. В те времена я и понятия не имела, как легко нам жилось.

Как сказать Джебу, что я ухожу? Разве можно проститься в такую минуту?

Я обвожу пальцем его ухо, подбирая слова.

Он вздрагивает и смеется.

– Кстати, о рисунках, – произносит он, прежде чем я успеваю начать. – Надо поговорить насчет Розы. Мы слегка ошиблись насчет денег, которые она готова выложить.

Я поджимаю губы, когда слышу имя богатой клиентки. Неудивительно, что по телефону Джеб был так уклончив. Он рассчитывал, что этот гонорар поможет нам начать новую жизнь в Лондоне.

Отличная возможность. Сейчас я скажу, что это неважно. Что деньги – меньшая из проблем.

Я открываю рот, но Джеб укладывает меня на лопатки словами:

– Она предлагает на десять тысяч больше.

Он садится и смахивает с футболки и джинсов листья.

Я с трудом поднимаюсь. Голова кружится. Свитер сползает с плеча, и оно начинает мерзнуть.

– Двадцать тысяч баксов?! За один рисунок?

Джеб проводит пальцем по моему плечу.

– Не совсем. Она хочет серию… три новых рисунка. Погорячее.

Когда Джеб рисует меня, то помогает принять нужную позу, изучает все контуры моего тела, наблюдает, как свет и тени скользят по коже, и зачастую вместо сеанса мы начинаем заниматься совсем другими делами. Я скучаю по нашим сессиям. Было бы так здорово снова их начать. Я думаю об этом, и мне совсем не хочется никуда уходить.

Я сглатываю, собираясь попрощаться. С огромным сожалением.

Джеб наклоняется, чтобы поцеловать мое обнаженное плечо – нежно, тепло, ласково. Потом он возвращает сползший рукав на место и говорит, глядя мне в глаза:

– Но есть одно условие. Роза просит, чтобы я нарисовал ее. Она хочет быть моей моделью.

Глава 8 Марионетки

Я отгоняю от себя все мысли о Стране Чудес и магических войнах.

– Роза хочет позировать тебе?

Джеб, конечно, должен рано или поздно получить заказ, но я морально не готова к тому, чтобы это произошло сегодня.

Он молча смотрит на меня.

– И что значит – погорячее? – продолжаю я.

– Ну, у Розы есть очень красивое платье. Она пришла в нем в студию. Оно немного откровенное, но… – Джеб скребет подбородок пятерней. – Никакого ню, честное слово. Я сразу сказал, что этого не будет.

Я благодарна ему за великодушие, но утешительного мало. При мысли о том, что Джеба день за днем будет искушать опытная, взрослая, полуобнаженная женщина, у меня всё в животе переворачивается.

– Эл, тебе надо с ней познакомиться. Ты успокоишься, когда поймешь, как серьезно она относится к искусству. У Розы потрясающие идеи… очень оригинальные. И она верит в перерождение, как мы с тобой.

«Перерождение». Довольно и того, что она богата и красива. Она не должна нравиться Джебу как человек!

Сердце у меня уходит в пятки. Буквально мешает ходить. Я слышу навязчивый мотив: мой, мой, мой.

Листья вокруг начинают шелестеть, хотя ветра нет. Я сосредотачиваюсь на ветвях ивы, передавая им свои чувства. Они обвиваются вокруг плеч Джеба, как будто беря его в плен, превращая в марионетку, готовую выполнять мои приказы.

Он вскакивает, и ветви распускаются. Посмотрев на качающуюся крону, Джеб хмурится. Он не понимает, что это я заставила иву двигаться, что во мне пробуждается нечто, остававшееся скрытым почти год. Нечто, что я не желаю подавлять сейчас, потому что от неистового гнева все мои слабости по части магии кажутся несущественными, и это, в свою очередь, вселяет в меня ощущение силы.

Когда я вижу замешательство на лице Джеба, мою душу охватывает ледяной стыд. Я подавляю злобу и ревность. Ветви вновь повисают неподвижно.

Джеб смотрит на меня.

– Ты это видела?

С бешено бьющимся сердцем, я спрашиваю:

– Что?

Он проводит рукой по волосам.

– Я готов поклясться…

И замолкает.

– Наверно, просто ветер.

Я не отвечаю. Ужас, как легко моя темная сторона вышла из контроля. Так сильно я хотела взять верх над Джебом. Овладеть им.

Наверное, он замечает раскаяние на моем лице, потому что берет меня за руку. Наши пальцы переплетаются.

– Прости, что заговорил с тобой о Розе. Но надо дать ей ответ. Она приехала всего на неделю. Если я откажу, это повредит моей репутации.

Джеб рассматривает наши сцепленные руки.

– Коллекционеры и обозреватели решат, что я умею только повторять один типаж.

– Я понимаю, – бормочу я, стараясь удержать эмоции под контролем.

Если бы он хотя бы притворился, что для него это нелегкий выбор! Но лицо Джеба полно надежды. Очевидно, он хочет, чтобы я сказала: «Да, я совершенно не возражаю, и неважно, ради чего это нужно – ради денег или ради твоей карьеры». Но мне больно, пусть даже я понимаю, что обижаюсь зря. Я всегда вдохновляла Джеба, и история с Розой доказывает, что он больше не нуждается во мне… во всяком случае, в художественном смысле.

Честно говоря, такое ощущение, что Джеб отдаляется от меня. И вот это по-настоящему обидно.

Фонарики над крыльцом мигают: родители намекают, что пора отложить книги и вернуться в дом. Как невовремя.

Джеб помогает мне встать, наклоняется и целует в лоб.

– Поговорим завтра.

Я отступаю на шаг, но он ловит меня за ворот свитера и за цепочку, на которой висит медальон, и притягивает обратно.

– Эй, не забывай, что я тебя люблю.

– И я тебя тоже.

Я удерживаю руку Джеба у себя на груди. Листья вокруг вновь начинают шелестеть, прежде чем я успеваю овладеть собой.

Подозрительно посмотрев наверх, Джеб обнимает меня и целует. Потом протягивает руку к ветке, чтобы влезть на дерево.

– Подожди, – говорю я и хватаю его за ремень джинсов.

Ничего не будет. Я могу сделать так, что Джеб навсегда забудет о Розе и о предстоящих сеансах, если открою ему правду о Стране Чудес, о себе самой.

– Можешь завтра забрать меня из школы?

Нависая надо мной, Джеб хмурится.

– Не уверен, что смогу вырваться пораньше…

От разочарования я скриплю зубами.

– Ну ладно, – говорит Джеб, явно не желая ссориться. – Ладно, я что-нибудь придумаю.

– Отлично. Потому что я хочу показать тебе свои мозаики.

Надеюсь, он к этому готов.

Утром в четверг я не трачу время на споры с мамой. Я выбираю одежду, которую она одобрит – лосины в тонкую полоску и двухслойную пышную юбку из органзы, длиной ниже колен. В класс я вхожу, когда звенит первый звонок, и дописываю контрольную по химии, прежде чем остальные успевают сделать хотя бы половину. В результате еще два мучительных урока я сижу и ломаю голову, как бы сказать Морфею, что я не покину мир людей, пока не налажу отношения с Джебом.

И Морфей не намерен упрощать задачу.

Несколько раз на переменах я замечаю его в коридоре, в окружении толпы девчонок. Он проходит мимо, не говоря ни слова, с презрительным видом, но каждый раз умудряется по пути коснуться моей руки или волос. Почему-то это больно.

Наконец заканчивается четвертый урок, и я запираюсь в пустой душевой, чтобы подождать его. Звенит звонок, и вскоре коридор пустеет.

Солнечный свет пробивается сквозь приоткрытую фрамугу, но в остальном в душевой серо и тихо. Сегодня насекомые шепчут, не умолкая, как будто вчерашний сверчок подбил их на бунт: «Они здесь, Алисса… им нечего здесь делать… отправь их назад».

Я прислоняюсь к раковине.

– Кто? – шепотом спрашиваю я.

Мне надоели эти смутные предостережения.

В одной из кабинок раздается шорох. Я испуганно втягиваю воздух, бросаю рюкзак и, стараясь не коснуться волосами сырого кафеля, наклоняюсь, чтобы заглянуть под металлическую дверь.

– Кто там?

Тишина. Никаких ковбойских ботинок не видно. Это не Морфей – если только он не взобрался с ногами на унитаз. Набравшись храбрости, я распахиваю дверь.

Меня приветствует булькающее шипение, и я вижу искаженное лицо клоуна. Он стоит на крышке унитаза. Я вскрикиваю, пячусь, спотыкаюсь о рюкзак и сшибаю локтем держатель для бумаги. Коричневые квадратики усеивают пол вокруг.

Спрыгнув на пол, безумная игрушка торопится ко мне, щелкая острыми, как бритва, зубами. Клоун поскальзывается, наступив на бумагу, и падает, но тут же, не замедляя хода, принимается ползти. С бьющимся сердцем я оглядываюсь по сторонам и ищу хоть какое-нибудь оружие, чтобы защититься от этой рычащей пасти.

Рюкзак слишком далеко, в пределах досягаемости ничего нет. Мой взгляд падает на грязный белый потолок и полосы ржавчины, похожие на вены. Я пытаюсь успокоиться, глубоко дышу и воображаю, что эти полосы на самом деле – вьющиеся стебли.

Увернувшись от взбесившейся игрушки, я продолжаю рисовать себе картинку… И тогда стебли пробиваются сквозь штукатурку и спускаются вниз. Я сосредотачиваюсь еще сильнее и заставляю их обвиться вокруг ног и рук клоуна. Они вздергивают его над полом, как марионетку.

Теперь я им управляю.

Страх превращается в гнев; я заставляю жуткое создание танцевать в воздухе, затем представляю, как стебли желто-коричневым коконом обвивают клоуна. Издав вопль, клоун разрывает путы рукояткой виолончели, прежде чем лозы успевают полностью его обмотать, и торопливо ковыляет к выходу. Он выскальзывает в коридор, и дверь захлопывается.

Вся дрожа, я сползаю по стене на пол. Лихорадочное биение пульса отдается в шее. Полосы ржавчины, на которые я перестала обращать внимание, возвращаются на потолок и занимают прежние места.

Я испугана, потрясена и одновременно полна восторга. Когда я отчетливо представила, во что должны превратиться потеки на потолке, моя сила немедленно откликнулась. У меня получается всё лучше и лучше.

Но почему я вынуждена пользоваться магией в мире смертных? Почему клоун Морфея по-прежнему здесь? Разве он не сыграл свою роль?

Щеки горят, и я прикладываю к ним прохладные ладони, пытаясь справиться с нахлынувшим адреналином.

Проходит несколько минут, и дверь начинает медленно приоткрываться. Я подтягиваю колени к груди и готовлюсь вновь пустить магию в ход.

Но тут я замечаю мысок ковбойского ботинка. Появляется Морфей.

Меня охватывает облегчение, а потом досада.

Увидев, что я сижу на полу, в окружении разбросанных бумажных полотенец, Морфей вопросительно поднимает бровь:

– Вьешь гнездо? Совсем не обязательно превращаться в птицу только потому, что у тебя есть склонность к полетам.

– Просто заткнись, ладно?

Я пытаюсь подняться, но подошвы скользят по кафелю. Морфей протягивает руку; я неохотно принимаю помощь и встаю.

Прежде чем я успеваю отстраниться, он хватает меня за кисть и поворачивает ее в тусклом свете, рассматривая блестящую кожу. Это – внешнее проявление моей магии… результат использования волшебной силы.

– Так, так. Что ты тут затеяла? – спрашивает он, ухмыляясь.

В его лукавых глазах виден проблеск гордости.

– Как будто ты не знаешь.

Я вырываю руку и хмурюсь, одновременно глядя через плечо в зеркало, чтобы убедиться, что у меня не проявились узоры вокруг глаз.

– Что ты пытаешься доказать? – интересуюсь я, с облегчением убедившись, что по-прежнему выгляжу нормально, хотя чувствую себя сильно за гранью нормы. – Зачем ты постоянно подсовываешь мне эту штуку?

Молчание. В зеркале я вижу, как Морфей смущенно хмурится, и начинаю закипать. Он умеет выглядеть совершенно невинно, даже когда я точно знаю, что он нашкодил.

Я поворачиваюсь к Морфею.

– Если ты не приносил ее сюда, то по крайней мере видел!

– Ее, – повторяет Морфей.

– Эту чертову игрушку!

Он улыбается. Знакомая улыбка на незнакомом лице Финли.

– Ну, поскольку по всей школе стоят коробки с игрушками, то, наверное, да. Я видел кучу разных игрушек.

– Блин, я говорю о клоуне, которого ты прислал мне в больницу. И не притворяйся, что ты тут ни при чем.

– Я не посылал тебе в больницу никаких игрушек.

Я тихонько рычу. Конечно, Морфей не признается в этом. И тем более в том, что принес клоуна сюда.

Я отталкиваю его и выглядываю за дверь. Смотрю в одну сторону, потом в другую. Никого и ничего, кроме коробок с игрушками. Надо выйти и порыться в них. Если я суну улику Морфею под нос, ему придется сознаться.

Морфей хватает меня за локоть, втягивает обратно и становится между мной и дверью.

– Ты никуда не пойдешь. Нам нужно расшифровать мозаики и выиграть войну.

Я сердито смотрю на него.

– Я их не принесла.

– Что-что? – переспрашивает Морфей.

Он говорит так гневно, что я отступаю к стене, скользя по разбросанным бумажным полотенцам.

– Я попросил тебя сделать одну-единственную вещь. Одну. Ты понятия не имеешь, как это важно.

Решительно расправив плечи, я качаю головой.

– Всё равно. Пока что я никуда не собираюсь. Поэтому перестань меня запугивать.

– Запугивать?

Я вижу подлинное лицо Морфея, чуть заметно проступающее сквозь черты Финли. Драгоценные камни вокруг глаз горят, как будто кто-то вживил ему под кожу разноцветные диоды. Темные узоры по сравнению с ними – просто тусклые тени, эхо той величественной тайны, имя которой Морфей.

– Мне нет нужды тебя запугивать. Ты отправишься в Страну Чудес. Сердцем и душой ты уже там. Как ни старайся, ты никогда не сможешь полностью покинуть мир, который отзывается в твоей крови. Отказаться от силы, которая просится на свободу.

Я вздрагиваю, вспоминая свой причудливый танец с клоуном всего несколько минут назад и инцидент с ивовыми ветвями накануне.

– Встретимся после уроков на парковке, – продолжает Морфей. – Принеси мозаики. Мы расшифруем их и определим наш следующий шаг. Больше никаких отговорок. Теперь ты принадлежишь Стране Чудес.

Я вздергиваю подбородок.

– Я принадлежу себе. И никуда не уйду, пока не буду готова.

Морфей хмурится, и драгоценные камни становятся оранжевыми – это цвет отваги и нетерпения. Он рассматривает медальон, подаренный Джебом.

– Принадлежишь себе, да? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто твой игрушечный солдатик тут ни при чем?

– Нет, я имею в виду Лавку Человеческих Причуд.

Обведенные темным узором глаза Морфея прищуриваются, в них мелькает любопытство.

– К тебе пришло воспоминание?

– Как будто ты не знаешь, кто его вызвал.

– А, – говорит он, и на его лице появляется мечтательное выражение, которое не опровергает и не подтверждает сказанное мною. – Хорошие были времена. Мутанты, бабочкины крылья, полки из дерева тумтум.

Я раздраженно смотрю на него.

– Вот именно. При чем тут полки из дерева тумтум? Почему именно это?

Морфей качает головой.

– А почему ты спрашиваешь меня? Не мое, а твое подсознание предпочло о них вспомнить. Наверное, дело не в самих полках, а в том, как ты одержала над ними верх. Мм?

– Перестань увиливать. Я хочу знать… почему быть половинкой лучше, чем целым?

Морфей поджимает губы.

– Будучи чистокровным подземцем, Червонная Королева превосходит тебя, – признает он, и я подавляю вспышку раздражения, слыша эти надменные слова. – Но слабость может быть обращена на пользу, если правильно ею распорядиться. Чистокровные подземцы пользуются только тем, что находится прямо перед ними. Червонная Королева способна оживлять ветви растений, цепи и другие вещи. Но ты способна вдохнуть жизнь в безжизненное совершенно иным образом. В раннем детстве, будучи невинным и полным фантазий ребенком, ты научилась использовать воображение. Это то, чего не умеем мы.

У меня кружится голова, пока я пытаюсь осмыслить его объяснения. Это полностью соответствует тому, что произошло несколько минут назад, когда я превратила ржавые потеки в стебли, чтобы захватить клоуна в плен. А в Лавке Причуд я создала железных бабочек.

– Никогда этого не понимала. Почему у подземцев не бывает обычного детства?

Это скорее риторический вопрос. Не стоит ожидать объяснений.

Темные глаза Морфея наполняются невиданной прежде тоской.

– Возможно, однажды мы поговорим об этом. А сейчас просто помни, что я верю: ты в силах встретиться с Червонной Королевой лицом к лицу и победить ее. Когда это я отправлял тебя навстречу поражению?

Я открываю рот, чтобы начать зачитывать перечень, но Морфей касается пальцем моей нижней губы. Я закрываю рот и задумываюсь, не укусить ли его. Меня останавливает только то, что, скорее всего, Морфею это понравится.

– Ты всегда выходила победительницей, – настаивает он. – С блеском.

– Не благодаря тебе, – ворчу я.

Морфей цокает языком.

– Перестань злиться. Ты знаешь, как это на меня действует. Я не могу сосредоточиться.

Он удерживает мой взгляд достаточно долго, чтобы я успела разглядеть слабый пурпурный отблеск у него вокруг глаз. Это цвет привязанности.

– Самый большой недостаток человеческого происхождения – что ты становишься рабом своих смертных привычек. Вот над этим и придется поработать, прежде чем мы отправимся в Страну Чудес.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить Морфея коленом.

– И как ты намерен над этим работать?

– Предоставь техническую сторону мне.

Дверь душевой распахивается.

Морфей притягивает меня ближе, держа за талию. Я пытаюсь вырваться, но уже слишком поздно. Хотя из коридора падает яркий свет, я могу разглядеть на пороге женский силуэт и светлые волосы.

– Эм? – слышится голос Таэлор. – Зачем ты хотел, чтобы я пришла сюда?

Она шагает за порог, и на ее лице появляется потрясенное выражение, когда она узнает меня.

Губы Морфея изгибаются в улыбке, выражающей глубокое удовлетворение.

Кровь приливает к моим щекам.

Он всё подстроил.

Прежде чем я успеваю вырваться, он целует меня в лоб.

Я вытираюсь ладонью и подавляю яростный крик. Меньше всего я хочу собрать толпу зрителей. Морфею это очень понравится.

– Ненавижу тебя, – произношу я одними губами.

– Прости, красавица, – говорит Морфей, обращаясь к Таэлор, но не сводя с меня глаз. – Алисса сама пришла сюда за мной. Ну и нам пришлось познакомиться поближе.

У Таэлор отвисает челюсть. В ее карих глазах я вижу шок и ненависть.

Схватив рюкзак, я выхожу и на мгновение задерживаюсь на пороге, лицом к ней.

– Это не то, что ты думаешь.

Наконец она закрывает рот и мрачно улыбается.

– С тобой никогда не поймешь. Ты и Джеба одурачила. Маленькая невинная девочка.

В словах Таэлор столько яда, как будто она намочила язык в мышьяке.

За ее спиной маячит крылатый силуэт, который виден только мне. Морфей слегка кланяется, как кукольник, представляющий очередную марионетку. Таэлор целый год мечтала отомстить мне за то, что я увела у нее парня, и Морфей нашел идеальный способ сделать так, чтобы никто не вмешался в его планы принести меня в жертву.

В груди всё горит. Убедить Таэлор в моей невиновности невозможно, поэтому я просто иду к лестнице, сосредоточенно переставляя ноги и пытаясь не обращать внимания на их разговор. Я и так знаю, что Таэлор выпытывает у Морфея, насколько близко мы с ним знакомы. Если он хотел найти невольную сообщницу, то не мог сделать лучший выбор; к тому же Таэлор первая сплетница.

К концу перемены случившееся в душевой станет достоянием всей школы. К концу уроков об этом услышит Дженара. А к вечеру Джеб узнает про мой грязный секрет, которого на самом деле не было.

Глава 9 Летучие мыши на крыше

На восьмом уроке (рисование) мы работаем в группах – делаем украшения для выпускного. Наша задача – создать декорации «волшебного леса» для фуршета и фотографической кабинки.

Семье моего одноклассника принадлежит яблоневый сад; они подарили школе почти три десятка шестифутовых «деревьев», сделанных из раскидистых веток. Последние две недели мы красили их в белый цвет, посыпали блестками и втыкали в керамические горшки, полные прозрачных стеклянных бусин.

Было весело. До сих пор.

После того как Таэлор застала нас в душевой, я не в силах присоединиться ни к одной из групп. Вот результат моего отшельничества. Никто меня как следует не знает – никто вообще меня не знает – и не выступит в мою защиту, когда поползут слухи.

Я делаю вид, что мне нехорошо от запаха краски, и, сидя в одиночестве за своей партой в углу, отправляю сообщение Джебу. На уроке не разрешается пользоваться мобильником, но мистер Мейсон на минутку вышел. Его временный заместитель то ли боится старшеклассников, то ли ему просто наплевать: я не единственная в классе, кто держит в руках телефон.

Я пытаюсь принять некоторые меры защиты – пишу Джебу, что странным образом столкнулась с новеньким, и прошу не сердиться, пока я сама всё не объясню.

Дженаре я отправляю такое же сообщение.

Они с Корбином удрали с уроков сразу после большой перемены, чтобы отправиться на презентацию к его маме. Но это лишь вопрос времени: скоро кто-нибудь напишет Дженаре или позвонит, чтобы рассказать последние новости. Пусть уж она сначала услышит обо всем от меня.

В классе летает муха. Она садится на мое плечо и шепчет, щекоча мне ухо:

«Исправь ошибку, Алисса. Цветы в опасности. Останови их».

Я осторожно смахиваю муху. Надоели невнятные загадки. У меня и без того достаточно забот.

За партой напротив слышится хихиканье. Четыре девочки, на класс младше, отводят глаза, когда я смотрю на них. Они притворяются, что заняты фонариками, которые мастерят из пропитанных клеем кружевных салфеток и белых чайных свечек. Две салфетки надо связать вместе, чтобы получился домик. Хихиканье усиливается. Это та самая компания, которая глазела на Джеба в прошлую пятницу, когда он приехал за мной на мотоцикле. Я не знаю, обсуждают ли они то, что, предположительно, делали мы с Морфеем, или говорят, какая я дура – обманывать такого шикарного парня, как Джеб. В любом случае начиная с пятого урока тема всех разговоров – я.

Шея и щеки у меня горят.

Телефон гудит. Я читаю ответ Джеба.

«С новеньким? Поподробнее плз».

Он то ли ревнует, то ли торопится.

Прикусив губу, я пишу то, что придумала во время прошлого урока: «Оказалось, его родители хорошо знают лондонских Лидделлов. Всё объясню, когда ты за мной приедешь».

И не просто объясню. Я создам мозаику в присутствии Джеба. Пусть увидит магию моей крови в действии. А потом, когда Джеб придет в себя от испуга, может быть, мы вместе придумаем, как избежать встречи с Червонной Королевой и защитить тех, кого любим.

Телефон вновь гудит.

«Не могу сегодня, интервью перенесли на вечер. Попроси Джен!»

О нет. Обидно до слез. Я готова попросить Джеба, чтобы он бросил всё и приехал ко мне теперь же, но, прежде чем я успеваю написать эсэмэс, открывается дверь и входит мистер Мейсон. Полкласса торопливо прячут мобильники. Мистер Мейсон что-то негромко говорит заместителю и отпускает его.

Сев за стол, мистер Мейсон вытаскивает из ящика каталог художественных принадлежностей. Подавив желание съежиться за партой и слиться с окружением, я вскидываю руку. Подняв глаза в розоватых очках, учитель замечает меня и жестом просит подойти.

Я выхожу из-за парты и замираю, услышав какое-то шипение. Точно такой же звук издавал клоун в душевой. Словно закоченев, я поворачиваюсь и вижу в дальнем углу двух девушек, которые красят «дерево» белой краской из баллончика.

Я продолжаю двигаться вперед. В животе у меня всё переворачивается, когда девчонки вновь принимаются хихикать. Их взгляды словно обладают свинцовой тяжестью: мои шаги становятся тяжелыми и неуклюжими.

Мистер Мейсон смотрит на меня и поправляет очки.

– Алисса, я хотел поговорить с тобой про твои мозаики.

Я киваю и указываю на шкаф.

– Да. Может, завернем их в бумагу и я отнесу всё домой?

Он удивленно открывает рот, но тут же приходит в себя и встает, опираясь на стол.

– А твоя мама тебе не сказала?

– Что именно?

– Она позвонила мне из больницы. Она захотела посмотреть твои работы, поэтому я отвез их ей в субботу вечером.

На шее у меня начинает биться жилка. «Кто рассказал маме про мои мозаики?» Сердце колотится еще быстрее, когда я представляю, что мама увидит разрушения, учиняемые Червонной Королевой.

– Значит, мозаики у мамы?

– Только три. Они слишком тяжелые, чтобы донести от машины все сразу. Я отнес в дом часть, вернулся за остальными… и оказалось, что они пропали. Кто-то их украл.

От цинизма случившегося я леденею и думаю про клоуна и про сон, полный паутины. За этим наверняка стоит Морфей. Неважно, признается он или будет всё отрицать. Значит, он был в больнице, наблюдал за мной из темноты, дергал за ниточки. Он, наверное, слышал телефонный разговор мамы и мистера Мейсона. А значит, Морфей украл три мозаики и знает, что остальные три – у мамы. Поэтому он и попросил меня принести их – за здорово живешь. Снова этот гад лезет мне в голову.

Я не желаю больше терпеть. Если Морфей откажется говорить начистоту, сегодня я не пойду никуда, кроме как домой.

– Ты не представляешь, как мне стыдно, – продолжает мистер Мейсон. – Я не понимаю, как это произошло. Машина новая, сигнализация самая современная. Но каким-то образом вор открыл дверь, и система не сработала.

Покраснев, он берет со стола каталог.

– Я обязательно найду те бусины с красными прожилками. Надо же возместить тебе ущерб. Конечно, я не смогу компенсировать все материалы, но…

Звенит звонок, так что я подпрыгиваю.

Ребята собирают вещи и идут к двери. В животе у меня такая тяжесть, как будто я проглотила камень. Я думаю лишь об одном: мама всё знает. Она знает, что мысленно я по-прежнему в Стране Чудес. Но до сих пор мама молчала…

Я забираю у мистера Мейсона каталог и кладу его на стол.

– Вы не найдете такие бусины, какие я использовала.

Как в тумане, я возвращаюсь к своей парте и беру рюкзак.

– Не волнуйтесь. Делать эти мозаики было не так сложно, как вы думаете.

Я слышу какое-то гудение, словно в каждой щелочке, под каждым шкафчиком сидят насекомые и все шепчут одновременно. Когда я шагаю по людным школьным коридорам, моя голова полнится этим шумом, который заглушает прочие звуки.

Таэлор и ее свита глазеют на меня, когда я прохожу мимо, но между нами как будто стоит невидимая стена. Дверцы шкафчиков шелестят, как бумажные веера, болтовня и смех кажутся незначительнее мышиного писка. Я так далеко от всего этого…

Остался только гнев. Морфей и мама оба что-то скрывают от меня.

Не знаю, кто рассказал ей про мозаики, но одно я знаю точно: если мама психически достаточно устойчива, чтобы увидеть мои зловещие картины, не заработав полноценный нервный срыв, и умолчать об этом, она далеко не такая хрупкая, как я думала.

Мы поговорим о ее прошлом сегодня же.

Я выхожу, радуясь теплому ветру и солнцу. Гудение в голове становится тише и превращается в белый шум. Как будто насекомые занялись чем-то другим. А может быть, они наконец дали мне передышку.

Я намеренно иду кружным путем, удлинив дорогу на добрых восемь минут. Парковка уже почти опустела. Морфей ждет там, где сказал, рядом с мусорными баками, где избегают парковаться школьные звезды.

Похоже, после нашей печально знаменитой встречи в душевой он тоже перешел в разряд социальных парий: Морфей один. Впрочем, он, кажется, не возражает. Увидев меня, он поправляет темные очки, и на украденном лице расплывается лукавая улыбка.

Я думаю о бедном Финли и с дрожью представляю, какие ужасы он сейчас, наверное, переживает, придя в себя в Стране Чудес.

По крайней мере Королева Слоновой Кости его утешит.

Морфей жестом указывает на стоящую рядом с ним машину.

– Улучшенный «Мерседес-Бенц», – говорит он. – Думаю, ты такого никогда не видела.

Я останавливаюсь в двух шагах от машины. Нет поводов впечатляться. Сомневаюсь, что Морфей заплатил за нее хоть цент. Скорее всего, он просто заморочил хозяину мозги и уехал с парковки на чужой машине.

У автомобиля стильный вид; он черный, но не блестящий, как будто кто-то натер его поверх краски копиркой. Даже диски колес – матово-черные. Если заглянуть в тонированные окна, видны красные кожаные сиденья. Я притворяюсь, будто не замечаю, как эта машина подходит Морфею – такая она красивая, готичная и оригинальная.

Если я хочу узнать правду, нужно взять над ним верх. Морфей обожает внимание, неважно, позитивное или негативное. Он упивается моей ненавистью к нему, точно так же как нечастыми приступами восхищения. Но равнодушия он не в силах вынести.

Значит, Морфей зависим и, в свою очередь, уязвим.

И именно это он и получит. Полное отсутствие интереса.

Я старательно избегаю его взгляда и рассматриваю капот, на котором, как полированный оникс, сверкает одна вертикальная полоска. Мои губы плотно сжаты – я ни слова не скажу про мозаики, которые находились у него всё это время.

От столь явного равнодушия улыбка Морфея вянет, и я чувствую глубокое удовлетворение. С подавленным видом он нажимает какую-то кнопку.

Замки щелкают. Обе двери плавно отъезжают вверх, словно несомые потоком воздуха. В открытом виде они напоминают вскинутые крылья. Машина кажется удивительно живой, она похожа на летучую мышь… или гигантскую бабочку.

В это мгновение я забываю, что нужно притворяться.

Морфей сверкает ослепительной улыбкой. Я вижу его собственные крылья – тонкую черную пелену, похожую на дым. Они изящной аркой вскидываются у него за спиной, подражая дверцам машины и в то же время затмевая их.

– Я пущу тебя за руль, детка.

Его низкий голос проникает в мою душу. Воплощенное искушение. Морфей держит ключи и выжидающе поднимает бровь под полями шляпы. Драгоценные камни вспыхивают слабым золотым светом по краям солнечных очков.

Я хочу только одного – найти проселочную дорогу и разогнаться так, чтобы деревья мелькали мимо, чтобы Ньютонов закон ускорения сдавливал грудь. Тогда я открою окно и отдамся пронизывающему ветру.

Быстрая езда сродни полету.

В крови вспыхивает радостное волнение, пробуждаемое живущей во мне тьмой. Тьмой, которая любит поездки на мотоцикле из-за ощущения силы, свободы и чувственного удовольствия и заставляет бугорки на лопатках чесаться от предвкушения. Это – часть моей натуры, которую я редко выпускаю на волю.

Плевать на Страну Чудес, пропавшие мозаики, мамину ложь и странные игры Морфея. Плохая девчонка хочет повеселиться. Я делаю шаг вперед и выхватываю у Морфея ключи.

– Куда едем? – спрашиваю я.

Он ухмыляется.

– Решай сама. В какое-нибудь уединенное местечко, где мы сможем заняться мозаиками.

Я стискиваю зубы, готовясь разыграть свой козырь.

– Какими мозаиками? Теми, которые хранятся у моей мамы или которые прячешь ты?

Морфей снимает очки и тупо смотрит на меня. Очень приятное зрелище. Кажется, он и правда удивлен.

– Надо быть идиотом, чтобы думать, что я не догадаюсь, – продолжаю я.

Прежде чем я успеваю миновать его и подойти к дверце, Морфей хватает меня за талию, разворачивает и прижимает спиной к своей груди. Он притягивает меня ближе, держа за лямки рюкзака, наклоняет голову и шепчет в ухо:

– Плохая шутка, радость моя.

Его горячее дыхание щекочет кожу под волосами. Рюкзак соскальзывает, и я поворачиваюсь, чтобы взглянуть своему противнику в лицо.

– Не забывай про невидимую коробку, Морфей, – напоминаю я, скрестив руки на груди.

– Не забывай мое здешнее имя, Алисса.

Он хмурится и взвешивает на руке рюкзак, как будто прикидывая, что внутри. Хмурый вид сменяется тревожно-сердитым.

– Их тут нет.

– Перестань изображать удивление, «Эм».

Я обхожу его и сажусь на водительское место. Теплая кожа создает ощущение роскоши. Сиденья как будто созданы в соответствии с контурами моего тела. Я застегиваю ремень безопасности и случайно зажимаю край непривычно длинной юбки. Пытаюсь высвободить ее, но от скомкавшейся ткани кнопку заело. Я не хочу просить помощи у Морфея. Подумаю об этом потом.

В машине пахнет кальяном, и от этого мое раздражение только усиливается. Я вставляю ключ и поворачиваю его, затем изучаю приборную панель, блестящие серебристые экранчики и прочие прибамбасы.

Морфей бросает рюкзак за мое кресло и присаживается рядом, придерживая дверь у себя над головой и шаркая ногами по асфальту.

– Ты серьезно? Половина твоих работ пропала?

Я вздыхаю и включаю радио, наблюдая, как оживает экран размером с айпад.

– Ради бога. Мы оба знаем, что ты был в больнице и шпионил за нами.

Из динамиков рвется альтернативный рок. Ритм упрямый и яростный, он соответствует моему настроению. Я нажимаю на кнопку, чтобы убавить звук.

– Ты подождал, пока мистер Мейсон занесет в дом первую половину мозаик. Тогда ты стащил остальные. Кто еще мог вскрыть машину так, чтобы сигнализация не сработала?

– Черт, – ворчит Морфей.

Меня обдает порывом воздуха, когда он резко отталкивается и встает. Я наблюдаю, как Морфей поспешно обходит машину, но тут мой взгляд привлекает искусственный хвост енота, который висит на зеркальце заднего вида. Он отливает то черным и рыжим, то оранжевым и серым, слегка покачиваясь на ветерке, который дует сквозь открытые двери. Этот хвост кажется смутно знакомым. Я хочу до него дотронуться, но тут Морфей втискивает свое длинное тело на пассажирское сиденье и нажимает кнопку, заставляя двери закрыться. Потом он снимает шляпу и бросает солнечные очки на приборную доску.

Я даже не успеваю ничего сказать, когда он кладет мою руку поверх ключа зажигания и заставляет его повернуть. Мотор включается, издав урчание, которое отдается в моих икрах и бедрах. Гигантский зверь, готовый повиноваться приказу.

Я в замешательстве смотрю на Морфея.

– Мы нанесем твоей маме визит, – говорит он. – Поехали.

Я не собираюсь спорить. Я тоже хочу поговорить с мамой насчет мозаик, хотя не уверена, что стоит это делать в присутствии Морфея. Хотя она и не такая хрупкая, как кажется, я сомневаюсь, что она останется спокойной, увидав его.

Я выкатываю с парковки и еду по главной улице, которая ведет через жилые районы. Примерно через полмили начинается пригород, с извилистыми грунтовыми дорогами и железнодорожной веткой. Этим путем до моего дома далеко.

Но у меня будет время расспросить Морфея о волшебных мозаиках и о том, почему они так важны для него и для спасения Страны Чудес.

Холодный воздух из кондиционера треплет мои волосы. Я поправляю зеркало заднего вида, чтобы было видно пассажирское кресло, где сидит Морфей. Переливающийся хвост енота качается туда-сюда, пока я еду.

Я останавливаюсь на перекрестке, где больше никого нет, и поворачиваюсь к своему пассажиру.

– Значит, ты пытаешься мне внушить, что никак не связан с пропажей мозаик.

Морфей молчит. Он смотрит прямо вперед, напрягшись, и держит шляпу на коленях. Он явственно что-то скрывает. Продолжая смотреть на него, я начинаю отпускать тормоз. Морфей предостерегающе кладет руку мне на колено и указывает вперед.

По переходу едет ребенок на трехколесном велосипеде. Мое сердце начинает бешено колотиться, руки, вцепившиеся в руль, тяжелеют. Меня охватывает паника. Я бы сшибла этого малыша, если бы Морфей не вмешался. Я могла его убить…

– Не понимаю, – шепотом говорю я, чувствуя, как пульс возвращается к норме, когда ребенок, целый и невредимый, въезжает на тротуар.

– Чего ты не понимаешь, любовь моя? – спрашивает Морфей, не сводя с меня угольно-черных глаз.

– Ты мог бы позволить мне переехать этого мальчика. Он ведь тебе совершенно не нужен. Ничего не стоящий смертный. Вроде Финли.

Он принимает привычный небрежный вид.

– Не хотелось пачкать машину.

Потрясенная его бессердечием, я моментально забываю, что нахожусь на перекрестке. Нам кто-то сигналит, и я жестом показываю: «Проезжайте».

– Ты совсем не знаешь сострадания? – хмуро спрашиваю я, глядя на отражение Морфея.

Он смотрит на меня в зеркале и тоже хмурится. Его рука по-прежнему лежит на моем колене, тяжелая и теплая – я чувствую это сквозь лосины.

– Можешь отпустить, – говорю я.

Морфей на мгновение сжимает пальцы, прежде чем убрать руку.

– Внимательнее. Водить машину – это большая ответственность.

– Как скажешь, бабуля, – говорю я и тру ногу, чтобы уничтожить следы его прикосновения. – Я за рулем гораздо дольше, чем ты. И еще жива.

Я направляюсь к жилым кварталам, и в голове у меня возникает план. Осознание того, что Морфей ценит свою машину выше человеческой жизни, – полезный козырь.

Появляется вывеска – «Роскошь и доступность: теплые винтажные дома». На заброшенной стройке в небо вздымаются остовы крыш. Издалека доносится свисток поезда… печальный одинокий звук.

– Мы едем куда-то не туда, – замечает Морфей, и я слегка улыбаюсь.

– Да? Ну, я решила немного поиграть, – говорю я, поддразнивая его. – Ты всегда говорил, что игры – это весело.

Свернув на первую же грунтовку, я жму на газ.

Морфей застегивает ремень безопасности и хватается за приборную доску. Костяшки пальцев у него белеют.

– Эта игра мне как-то не очень нравится.

Драгоценные камни у него вокруг глаз слабо вспыхивают темно-синим цветом беспокойства.

Я жму на газ сильнее. Стрелка спидометра переползает с отметки 23 на 76 меньше чем за минуту. Вокруг вздымается пыль. Я бесчисленное множество раз носилась по этой дороге на мотоцикле с Джебом. Здесь нет копов. Грунтовка пустынна и несколько миль, до пересечения с железной дорогой, идет прямо. Идеальное место для бешеной гонки. Я снова давлю на педаль, и стрелка перескакивает на 80.

– Блин, Алисса! – Морфей одной рукой цепляется за дверь, а другой за приборную доску. – Осторожно!

Машина влетает в выбоину и подскакивает. В животе всё скручивается, когда нас заносит. Папа учил меня водить в гололед, и его уроки оживают в памяти. Я выворачиваю руль в сторону заноса и через несколько секунд возвращаю себе контроль над машиной.

Морфей хватает ртом воздух, а я стараюсь не улыбаться, слыша это. Мы влетаем в еще одну яму. Передний бампер ныряет, рассекая высокую траву на обочине. Чертополох скребет по днищу, как ногти по стеклу, пока машина скачет по неровной поверхности.

Морфей взвизгивает.

Когда мы возвращаемся на дорогу, я смотрю на него в зеркало заднего вида. Его драгоценная шляпа скомкана и прижата к груди. Если он так волнуется из-за царапин и вмятин, почему не заставит меня остановиться и не отберет ключи?

Тут я понимаю: Морфей не просто боится за машину. Это неподдельный ужас.

Вот почему он позволяет другим водить «мерс». Сам он боится. Приняв обличье Финли, Морфей не может использовать крылья или превратиться в махаона. Ему никогда не приходилось полагаться только на собственные силы при перемещениях, и он не в состоянии рассчитать силу инерции, сидя в машине. Он чувствует себя так, как будто сидит в бочке, которую спустили с утеса и которую нельзя остановить. Значит… лучше посадить за руль того, кто знает, что делает.

Впервые, сколько я себя помню, Морфей оказался вне своей стихии. Впервые, сколько я себя помню, контроль в моих руках.

Много раз он дразнил и подначивал меня, когда мы собирались летать. Много раз заставлял противостоять жутким тварям и выпутываться из пугающих ситуаций, от которых я цепенела. Морфей не знал жалости.

Пора преподнести ему урок и получить кое-какие ответы.

Нажав на газ, я улыбаюсь – как Чеширский Кот.

Коричневая пыль стучит по стеклам и бокам машины так громко, словно мы попали под град. Включив щетки, чтобы почистить ветровое стекло, я издаю радостный вопль.

– Отлично прокатились! Правда, Морфей? Не хуже полета. Да?

Он, сжавшись, сидит рядом и старается скрыть панику. Лицо у него зеленое. Даже драгоценные камни приобрели какой-то болезненный, гнилостный оттенок.

– В чем дело? Животик бо-бо? А разве ты сам не говорил, что адреналин позволяет тебе почувствовать себя живым?

– Заткнись! Лучше смотри, куда едешь! – вопит Морфей, перекрикивая свисток поезда, который звучит всё громче.

Я смеюсь и смотрю на дорогу – там, впереди, переезд, а дальше мой район.

– Вот что я тебе скажу. Я буду ехать тихо и гладко при двух условиях. Во-первых, ты сам объяснишь Джебу, что случилось сегодня в душевой. А во-вторых, я хочу знать правду о моих мозаиках. Иначе…

Я жму на педаль, и машина делает рывок.

– Ладно! – Морфей стискивает шляпу дрожащими пальцами.

– Оба условия. Поклянись.

Он прижимает ладонь к груди, повторяет мои требования и неохотно ворчит:

– Клянусь жизненной магией.

– Прекрасно. Итак, мозаики.

Морфей бьет себя шляпой по бедру.

– Ты правда думаешь, что я единственный, кто обладает способностью незаметно забраться в машину с включенной сигнализаций? Кое-кому эти мозаики нужны не меньше, чем нам. Она сделает что угодно, лишь бы их заполучить.

– Она? – Я качаю головой и сбрасываю скорость до сорока миль в час. – Но мама была со мной в больнице. Как она могла…

Положив смятую шляпу на колени, Морфей бросает в мою сторону взгляд, по сравнению с которым кипящая лава – ничто. Затем он смотрит на подвеску-ключик.

– Червонная Королева, – шепчу я, и при этой мысли у меня начинается мигрень. – Она здесь. В мире людей.

Глава 10 Зеркало, зеркало

Морфея как будто снова мутит, но на сей раз быстрая езда ни при чем.

– Если Червонная действительно здесь, – говорит он, – всё хуже, чем я думал. Порталы в обоих королевствах защищены от нее. Чтобы пройти через портал, она должна захватить один из дворцов – Червонный или Белый. И это изменит баланс мира. А если она видела часть того, что известно тебе, то захочет раздобыть и остальные мозаики, чтобы сложить головоломку до конца. Нужно постараться, чтобы она их не получила. Нельзя, чтобы она расшифровала твои видения первой.

Я заставляю себя смотреть вперед, лишь изредка взглядывая в зеркальце заднего вида.

– Мои видения? В смысле?

Морфей скрипит зубами, и шрам на виске Финли шевелится.

– Поскольку ты – последняя коронованная особа из Червонного рода, магия короны теперь течет в твоей крови и принадлежит тебе, даже когда ты не носишь венец. Она достигает максимума, если королевство в опасности, и обладает способностью показывать будущее. Поскольку в Стране Чудес назревает война, магия бьет через край. Твоя кровь больше не в силах ее удерживать, и она нашла способ вырваться наружу, используя стекло в качестве передатчика. Мозаики, которые ты сделала, – это видения. Червонная Королева не хочет, чтобы ты расшифровала их раньше нее. Она боится, что ты воспользуешься ими, чтобы победить ее, точно так же как она может обратить их против тебя.

Я крепче сжимаю руль – так сильно, что чуть не заставляю машину свернуть.

– Значит, если она заполучит мою кровь, то сможет сама сделать мозаику и прочесть ее?

– Нет. Магия всегда выбирает уникальный способ, отдельный для каждой носительницы короны. Для тебя – это искусство. Червонная Королева – чистокровный подземец; она лишена возможности пользоваться воображением и подсознанием. Ты наполовину человек – и к тому же художник. Творчество – твоя сила. Сила, которой она завидует, но которую никогда не сумеет обрести. Впрочем, если Королева украдет то, что ты уже сделала, и расшифрует…

У меня перехватывает дыхание. Район, в котором я живу, находится примерно в полумиле от переезда, по другую сторону железной дороги.

– Поэтому она сделает что угодно, чтобы заполучить мозаики, – говорю я и чувствую, как страх сковывает мое сердце.

Морфей кивает.

– Теперь ты понимаешь, почему мы должны поехать к тебе?

В это мгновение начинает опускаться шлагбаум на переезде. Раздается предостерегающий звонок.

Я забываю про свое намерение расслабиться и не напрягаться. Я вжимаю педаль газа в пол, стремясь опередить поезд и поскорее добраться до мамы. Я слишком озабочена ее благополучием, чтобы думать о чем-то еще.

Мотор ревет, и машина на полной скорости несется вперед, но вдруг под капотом раздается глухой стук. Дрожа, «Мерседес» замедляет ход и останавливается. Мотор глохнет прямо посреди переезда.

Мигает светофор.

– О нет, – говорю я. – Нет, нет, нет…

Я поворачиваю ключ и жму на газ. Ничего не меняется.

– Заводи машину! – требует Морфей, бросив отчаянный взгляд в окно справа.

К нам несется грузовой поезд.

Я поворачиваю ключ, и еще раз, и еще, но мотор не заводится.

– Ну же! – кричит Морфей.

– Не могу! Не понимаю, что случилось!

Поезд свистит – уже не печально, а зловеще.

– Выбирайся! – Морфей расстегивает ремень.

Негнущимися дрожащими пальцами я жму на кнопку, но в ней застряла юбка. Ремень заело.

Я всхлипываю и, напрягая все мускулы, отчаянно тяну ткань. Морфей вклинивается между мной и приборной доской. Сначала он пытается порвать юбку. Это не удается, и он кричит, чтобы я ее сняла.

– Застряла как раз молния! – отвечаю я и чуть не задыхаюсь при мысли, что мы оба сейчас умрем. – Времени нет!

Рыча, он кладет руки поверх моих, и мы вместе тянем ремень, но он не поддается.

– Используй магию, Алисса!

В панике я пытаюсь представить хоть что-нибудь, способное нас выручить. Но ужас завладел моим мозгом, изгнав все прочие мысли. Я дрожу и бьюсь лбом о плечо Морфея. У меня вырывается пронзительный вопль:

– Беги!

От грохота приближающегося поезда дрожит металлический корпус машины, и я снова кричу Морфею, чтобы он спасался.

Потом все ощущения меркнут. Поезд в нескольких метрах от нас, но единственный звук, который я слышу, – это биение сердца, отдающееся в ушах. Даже когда Морфей выкрикивает: «Чешик, помоги!» – его голос доносится до меня как из-под воды.

Я прищуриваюсь и вижу, что хвост енота, теперь оранжево-серый, исчезает. Из-под капота доносится громкий лязг. Мотор оживает. Я держусь за руль, но не могу пошевелиться. А поезд приближается, он уже в шаге.

Морфей, поставив ногу поверх моей, жмет на газ. Колеса крутятся, мы срываемся с рельсов и выезжаем на дорогу. Поезд проносится мимо, по-прежнему свистя. Мы разминулись на считаные секунды.

Морфей снимает ногу с педали и ставит машину на ручной тормоз. Мотор тихонько работает вхолостую. Мы не двигаемся. Морфей по-прежнему сидит, привалившись ко мне боком, и держит руки на руле поверх моих. Я слышу его неровное дыхание. Звуки, ощущения, свет – всё постепенно возвращается, пока мир вокруг не становится слишком ярким, слишком живым.

Волна эмоций – запоздалый ужас, смятение, сожаление… слишком много и слишком быстро. Я дрожу, не в силах сдержать слезы.

Морфей обнимает меня.

– Всё хорошо, цветочек, – говорит он на ухо. – Ты сможешь вести?

Я шмыгаю носом и киваю.

– Вот и хорошо.

Он садится на место и берет меня за подбородок, заставляя развернуться к себе.

– В следующий раз, надеюсь, ты сама сумеешь выпутаться. Как положено подземцу.

Мои слезы, смешанные с макияжем, мочат и пачкают его руку.

– Ты меня не бросил, – недоверчиво говорю я. – Я думала, ты улетишь…

Морфей выпускает мое лицо и смотрит в другую сторону, вытирая руку о джинсы.

– Чушь. Я остался только ради машины.

Прежде чем я успеваю ответить, из вентиляции начинает сочиться оранжевый туман. В воздухе появляется улыбка, которую я, помнится, видела в Стране Чудес.

– Чешик? – спрашиваю я.

Передо мной возникает создание размером с хомяка, которое выглядит именно так, как я помню – кошачья мордочка, крылья, как у колибри, оранжево-серое тельце, как у енота. Чешик подлетает к приборной доске, усаживается и начинает вылизывать пушистую шерстку, испачканную машинным маслом и смазкой. Точь-в-точь белка.

Я качаю головой.

– Погоди… это был ты? Ты залез под капот и починил мотор?

Чеширский Кот чихает и подмигивает большим зеленым глазом.

– У Чешика есть дар планирования, – бесстрастно говорит Морфей, продолжая смотреть в окно. – Он может мысленно начертить диаграмму и придумать лучший способ решения проблемы. Он замечает то, чего не видят остальные, ну а потом доводит дело до конца.

Взмахнув хвостом, Чешик возвращается на зеркальце заднего вида. Верхняя половина его туловища исчезает, и он снова превращается в контрафактное украшение салона.

Я вытираю слезы и макияж со щек.

– Ты припас еще какие-нибудь сюрпризы? – спрашиваю я у Морфея.

Расправляя помятую шляпу, он хмуро отвечает:

– Я начинаю бояться, что их запас недостаточен. Хотя подземцы хорошо умеют наводить порядок.

– Да-да, и создавать бардак тоже, – замечаю я.

– Согласен. Некоторые способны создать очень большой бардак. – Он с намеком смотрит на меня и расстегивает ремень безопасности. – Например, кто-то чуть не попал в аварию. Пожалуйста, теперь будь поосторожнее. Мы не поможем ни твоей маме, ни Стране Чудес, если погибнем.

Я доезжаю до дома благополучно, хотя еще не отошла от шока. Когда машина вкатывается на дорожку, я с облегчением замечаю, что всё выглядит вполне обычно и мирно, по крайней мере внешне.

Я вновь пытаюсь поблагодарить Морфея за смелость, которую он проявил, но он отмахивается и твердит: «Я остался только ради машины».

Верится с трудом. Морфей не впервые жертвует собой ради меня. И я начинаю подозревать, что он не позволил мне сбить мальчугана на перекрестке по той же причине – у него есть слабые места, которые он предпочитает скрывать.

Если бы только Морфей был последователен и не менялся так часто.

Я выключаю зажигание и глажу качающийся хвост Чешика.

– Ты тоже можешь войти, если не будешь показываться.

Мягкий мех оборачивается вокруг моего пальца, как пушистая змея, слегка стискивает его и отпускает. Мне делается тепло и спокойно.

– Он не нуждается в приглашениях, – насмешливо говорит Морфей. – Если Чешик захочет войти, никто ему не помешает.

Я принимаюсь расстегивать ремень.

– Я опять забыла, что застряла.

Морфей придвигается и берет меня за руку.

– Может, попробуем снять юбку? – игриво спрашивает он. – Сейчас нам некуда спешить.

Не знаю, правда ли он имеет в виду всё то, на что намекает интонациями, но поскольку это Морфей – наверное, да.

– Проехали. Сама разберусь.

Я пытаюсь отстраниться, но Морфей берется за застежку. Удерживая мою руку, он зубами вытаскивает ткань и одновременно возится с кнопкой. Через пару минут юбка высвобождается – помятая, но целая.

– Спасибо, – шепотом говорю я.

– Не за что.

Мы встречаемся взглядами; он подносит мою руку к своим губам и переворачивает ее внутренней стороной вверх. Его дыхание касается кожи. Это так приятно, что у меня в ответ ноет всё тело. Но тут Морфей разжимает мои пальцы, забирает ключ и отодвигается. Прежде чем я успеваю опомниться, он уже сидит на прежнем месте.

Я прижимаю измятую юбку большим пальцем. Жаль, что чувства не приведешь в порядок так же быстро, как ткань.

– Послушай… – говорю я. – Прости, что напугала тебя быстрой ездой. Не нужно было бить по больному.

Он открывает дверцу. Когда та поднимается, Морфей опускает ноги на землю и оглядывается на меня.

– Ты извиняешься? – с улыбкой спрашивает он. – За что? У всех есть слабости, которые могут быть обращены против них. Ты отказалась от свойственного тебе сострадания и воспользовалась моей слабостью, чтобы получить то, что ты хотела. Отличный план. Ты последовала инстинктам и отбросила внутренние запреты без всяких понуканий с моей стороны. Это хорошо. Потому что единственный способ победить Червонную Королеву – научиться быть безжалостной. Состраданию не место на поле битвы, магической или любой другой.

Морфей вылезает из машины. Он пошатывается, как будто после пережитого не сразу может оправиться.

– Ты умеешь манипулировать мной, а я тобой. Значит, мы равны.

Нет. Мы никогда не будем равными.

Мы всегда будем пытаться переиграть друг друга. Я не скажу этого вслух – и не признаюсь, что мне это нравится. Какая-то первобытная и мощная часть моей души жаждет вызова и борьбы, и так было всегда.

– Подожди, – говорю я, выхожу из машины и закрываю дверцу. – Прежде чем мы увидимся с моей мамой, давай обо всем договоримся. Ты – ученик по обмену, из Англии, тебе хочется посмотреть мои работы. Так мы и дойдем до тех мозаик, которые она забрала.

Опираясь на крышу машины, Морфей смотрит на меня, и драгоценные камни посверкивают в тени широких полей шляпы.

– А если она увидит правду? У нее ведь твоя кровь.

– С этим как-нибудь разберемся, – отвечаю я, хотя и знаю, что задача перед нами стоит непростая.

Мы шагаем к гаражу, но оклик с соседнего крыльца нас останавливает:

– Привет!

Подбегает Джен, с кофром на плече и сумкой в руке. Я совершенно забыла, что мы хотели внести кое-какие изменения в выпускное платье, которое она сшила для меня.

Джен оглядывает Морфея с ног до головы.

– Эм?

Вид у нее озадаченный, но она, похоже, не злится. Скорее всего, Джен еще не успела услышать о нашем предполагаемом рандеву на большой перемене.

– Привет, – говорю я, теребя лямку рюкзака на плече и стараясь не смотреть на Морфея. – Ты получила мою эсэмэску?

– Ой. Извини, – отвечает Джен. – У меня телефон сдох в школе. Он сейчас заряжается.

Она снова смотрит на Морфея, и ей явно очень любопытно.

– Добрый вечер, зеленоглазка, – говорит он, прикоснувшись к шляпе, и щеки Джен становятся такими же розовыми, как волосы.

– Разве не Джеб должен был забрать тебя сегодня? – спрашивает она, обращаясь ко мне.

По крайней мере не приходится изобретать оправдание и снова лгать.

– У него перенесли интервью. Мор… Эм предложил меня подвезти. Оказывается, он старый друг нашей семьи.

Да уж, старый – это еще мягко сказано. Но «друг»? Не самое подходящее слово.

– Я имею в виду, наши семьи много лет были знакомы.

Точнее сказать, он много лет нам докучал.

Я опускаю глаза.

– Я пригласила его зайти и поздороваться с мамой. И всё.

– Да что с тобой? – спрашивает Джен. – Ты ведешь себя так, как будто я застала вас, когда вы неизвестно чем занимались в машине.

Морфей смеется.

– Да уж, время я рассчитал отлично.

Джен поворачивается к нему:

– В каком смысле?

Морфей не сводит с меня глаз.

– Если бы ты вышла на две минуты раньше, ты бы нас застукала. Я как раз лез ей под юбку.

Джен смотрит на него убийственным взглядом, а потом, нахмурившись, изучает мою помятую одежду.

– Эл, что происходит? Почему ты в таком виде?

Я подавляю желание врезать Морфею.

– Представляешь, мистер Мейсон потерял три мои работы, – говорю я, чтобы Джен перестала глядеть на меня с упреком. – Я расстроилась.

В знак доказательства я указываю на потеки макияжа. Джен слегка смягчается и касается моего испачканного лица большим пальцем.

– Но все-таки при чем тут твоя юбка?

Я смотрю на Морфея так пристально, что от меня буквально жар идет. Я сама виновата. Я заставила его пообещать, что он помирит нас с Джебом, но о Дженаре речи не шло. А значит, он вполне может воспользоваться ею, чтобы вести свою игру в мире людей.

– Она застряла в застежке ремня безопасности. Эм помогал мне ее вытащить.

Дженара фыркает.

– «Полез под юбку». Очень смешно.

И уже без всякого сарказма она поворачивается к Морфею:

– Слушай сюда. С Джебом я этой шуткой делиться не стану, у него не такое чувство юмора. Он сначала врежет, а потом будет задавать вопросы.

– Я в курсе, что насчет Алиссы он как бешеный, – отвечает Морфей.

– Откуда? – спрашивает Джен, оборачивая чехол для платья вокруг шеи, как боа. – Ты видел его только один раз, и не в самый удачный день. Эл тогда чуть не утонула.

Морфей снимает шляпу и крутит ее в руках с самым невинным видом. Он играет свою роль прекрасно, но я-то знаю, что он врет.

– Ну конечно. Воплощенная забота и нежность.

Он бросает взгляд в мою сторону.

– Не сомневаюсь, что ради нее он дойдет до края земли.

От тоски у меня перехватывает горло.

– И я сделаю то же самое ради Джеба.

– Поэтому вы – такая отличная пара, – говорит Джен, улыбается и берет меня под руку, вновь сделавшись моей беззаботной подружкой. – Ну, ты готова увидеть платье? Только что из химчистки, ждет не дождется последней примерки.

Морфей надевает шляпу и сдвигает ее набекрень. Он совершенно спокоен. Почему? Присутствие Джен усложняет ситуацию. Теперь мне придется по секрету попросить маму, чтобы она поддержала мою ложь насчет давней дружбы наших семей. А для этого я буду должна честно рассказать, кто такой Морфей. Прибавьте сюда возможное присутствие Червонной Королевы в нашем мире и битву, к которой я совершенно не готова. С ума сойти.

Чувствуя, как на лбу собирается пот, я первой шагаю к гаражу и набираю комбинацию на замке. Морфей задерживается, чтобы посмотреть на ведерки, в которых лежат садовые принадлежности.

Джен останавливается рядом с ним.

– Раньше Джен делала из этих ведер ловушки, чтобы ловить насекомых для своих мозаик. До того как она начала работать со стеклянными бусинами.

Морфей молча разглядывает ведерки.

– Знаешь, они не такие удобные, как кажется, – произносит он с кислым видом.

Он намекает на ту ночь, которую провел в моей ловушке в обличье бабочки, год назад. Но Джен этого не знает.

Она хихикает.

– Правда? Тебе жуки рассказали? Ты с ними общаешься?

– Они, несомненно, говорили об этом Алиссе, – отвечает Морфей. – Но она предпочитала не слушать.

Джен смеется.

Лицо у меня вспыхивает, когда несколько насекомых, спрятавшихся в гараже, хором принимаются ворчать:

«Мы говорили ей, это так. Но она никогда не слушала. Мы до сих пор пытаемся сказать… Цветы, Алисса. Ты же не больше нашего хочешь, чтобы они победили. Ты королева… останови их».

А я думала, что цветы и насекомые действуют сообща. Они вместе много лет служили мне связью со Страной Чудес. А теперь они борются друг с другом?

Наверное, это как-то связано с бунтом Червонной Королевы.

Джен протискивается мимо и заходит через гараж в дом. Морфей изящным жестом, который так меня бесит, прикасается к шляпе и отступает, давая мне дорогу.

Такое облегчение – закрыть дверь и больше не слышать насекомых. Но длится оно недолго: я замечаю, что гостиная пуста. Из кондиционера на стене дует сыростью. Обшитая деревянными панелями комната кажется маленькой и темной. Чистые полотенца и кухонные прихватки висят на папином любимом кресле – вельветовом, потертом, украшенном нашитыми маргаритками. В нем мама когда-то прятала сокровища из Страны Чудес. Их уже нет; только книги Кэрролла я храню в спальне.

– Мама?

Я кладу рюкзак на пол и заглядываю на кухню. Там пахнет шоколадным печеньем, которое остывает на столе.

– Интересно, где она, – рассеянно говорю я, но мои гости уже перебрались в коридор. Там на стене висят мои мозаики с насекомыми.

Папа вывесил их, после того как они получили несколько наград на окружной выставке, и отказывается снимать, как бы мы с мамой ни просили. Он сентиментален в худшем смысле слова, а мы не можем объяснить причину нашего отвращения, поэтому папа всякий раз одерживает верх в споре.

– Я же говорила, что она талантлива, – заявляет Джен, поправляя ремешок сумки.

Морфей молча кивает.

Джен останавливается у своей любимой мозаики – «Сердцебиение зимы». Перекати-поле и серебристые стеклянные бусины выложены в форме дерева. На кончике каждой ветки – сухая ягода остролиста, как будто дерево истекает кровью. Фон – блестящие черные сверчки.

Морфей легонько прикасается к ягодам, словно пересчитывает их.

– Похоже на необыкновенный сон, – говорит он и через плечо смотрит на меня.

В его голосе – гордость и грусть.

Это самое дерево растет в Стране Чудес. У него алмазная кора, а с ветвей стекают жидкие рубины. Морфей привел меня туда во сне, когда мы оба были детьми. Я создала «Сердцебиение» несколько лет назад, воплощая подсознательный образ, полузабытое воспоминание.

Все мои работы – это пейзажи Страны Чудес и подавляемые воспоминания о встречах с Морфеем. Несомненно, его самолюбию приятно, что он вдохновляет мое искусство. Ну, или просто не дает мне вздохнуть.

Скорее второе.

– Так. Ладно, Эл, – говорит Джен и направляется к моей спальне. – Бал завтра, а платье само себя не дошьет.

Прежде чем последовать за ней, я заглядываю в комнату родителей. Мамы там нет, и в ванной тоже. Странно. В комнате пахнет ее духами, как будто она была здесь минуту назад.

Мама всегда дома, когда я прихожу из школы. Она не водит машину, а значит, кто-то за ней заехал.

Или, хуже, кто-то ее похитил.

Я мысленно сигналю Морфею. Полностью погруженный в свои мысли, он осторожно водит пальцем по «Лунному свету убийцы», стараясь не касаться синих бабочек. Я кашляю.

Морфей поднимает голову.

– Ты что-то хотела, детка?

Я смотрю через плечо. Джен уже открыла швейную сумку и выложила на мою кровать сантиметр, мелок, наперсток и коробку с булавками. Повернувшись к Морфею, я вижу, что он рассматривает последнюю мозаику.

– Червонной здесь не было, – говорит он, прежде чем я успеваю озвучить свои тревоги. – Всё слишком аккуратно. Ты сама знаешь, какой хаос остается после нее. И потом, она хочет прочитать твои мысли. Если бы Червонная нашла твой дом, мозаики бы пропали.

Мои страхи мгновенно рассеиваются. Но все-таки я не готова оставить его одного.

– Морфей, – шепотом зову я.

Он поворачивается.

– Ничего тут не трогай. Обещай.

Морфей хмурится, словно это предположение его оскорбляет.

– Клянусь. Отвлеки свою подружку, а я пока погуляю здесь. Может быть, твоя мама оставила записку.

Не без некоторого колебания я оставляю Морфея осматривать дом, а сама захожу в комнату и закрываю дверь. Солнечные лучи льются сквозь полуприкрытые жалюзи, и в воздухе видны пылинки. Всё на своих местах: трюмо в углу, рисунки Джеба на стенах, угри в тихонько гудящем аквариуме. Однако я не в силах успокоиться. Мамиными духами здесь пахнет сильнее, чем в других комнатах. Такое ощущение, что она стоит прямо передо мной, только я ее не вижу.

Я вздрагиваю.

– Да, я тоже так подумала, – с улыбкой говорит Джен, доставая платье из полиэтиленового чехла. – Получилось даже лучше, чем в кино, правда?

Она прикладывает платье к груди.

Оно именно такое, как я представляла. Я испускаю восхищенный вздох. Когда мы с Джен придумывали себе костюмы для «сказочного бала», я точно знала одно: я не надену ни кринолин принцессы, ни расшитую блестками юбочку феи Динь-Динь.

И я вспомнила одно платье из дурацкого ужастика, который мы смотрели с Джебом, Корбином и Дженарой – «Зомби-невесты в Лас-Вегасе». Оно было изящное, с открытой спиной, узким корсажем и длинной юбкой, элегантно порванное и покрытое серовато-синими пятнами замогильной плесени. Оно совершенно необъяснимо понравилось мне.

Джен – моя сообщница во всех ненормальных и прекрасных затеях – настояла на том, чтобы сделать точную копию. Используя в качестве образцов картинки, которые мы нашли в сети, она нарисовала несколько эскизов и отнесла их в магазин к Персефоне. Там искала похожие свадебные платья на распродажах всякий раз, когда отправлялась пополнять ассортимент, и наконец нашла одно за двадцать баксов – без бретелек, белое, атласное, вышитое блестками и жемчугом… воплощение винтажного шарма. У него был даже длинный, волочащийся по земле шлейф. А главное, оно было лишь на размер больше, чем я ношу.

При помощи ножниц, нескольких стежков, пульверизатора, позаимствованного у Джеба, и краски цвета увядших незабудок Джен превратила платье в шедевр.

Она вырезала подол снизу так, чтобы получился узор зубчиками. Потом обожгла края ткани, чтобы атлас не сыпался, – зубчики получились сморщенные, похожие на увядшие лепестки. В качестве финального штриха Джен нанесла краску, смешанную с блестками, на края вырезов, на ворот, на шов в том месте, где корсаж соединяется с юбкой.

В результате получилось нечто блестящее, таинственное, заплесневелое.

Джен крутит платье туда-сюда, шелестя подолом. Я испытываю ощущение, которого давно уже не бывало, – радостный трепет от возможности принарядиться.

– О-о… у нас проблема, – дразнится Джен, заметив мое немое восхищение. – Кажется, я вижу восхищение на твоем лице. Алисса Гарднер, которой не терпится надеть платье и тиару и потусить с ровесниками? Да это же конец света…

Ухмыляясь, подруга расстилает платье на постели и вытряхивает из полиэтиленового пакета фиолетовую сетчатую нижнюю юбку. Она похожа на дымку, которая повисает на горизонте после дождя, прежде чем рассеются тучи и покажется солнце.

– Знаешь, Эл, я очень рада, что ты не отказалась.

Она ошибается. Я отказываюсь. Но не по своей воле.

Ничто не способно успокоить мои разгулявшиеся нервы. Я беспокоюсь из-за мамы, из-за мозаик, из-за Червонной Королевы… боюсь, что придется сказать Джебу правду и оставить его одного – и тогда он будет проводить время с Розой, а не со мной. Я волнуюсь из-за всего.

Меньше всего я хочу танцевать, заниматься глупостями и развлекаться. Я просто не в силах притворяться, что всё нормально.

– Так, давай посмотрим обувку, – говорит Джен, имея в виду сапоги на платформе, которые я купила в интернете месяц назад.

Двигаясь как автомат, я достаю их из шкафа. Раздевшись до белья, натягиваю через голову нижнюю юбку и поправляю эластичную резинку на поясе. Потом влезаю в платье, и Джен застегивает его сзади.

Сев на край кровати, я надеваю левый сапог и провожу рукой по искусственной коже. Она такого же серовато-синего цвета, как и краска на платье, платформа высотой в восемь сантиметров, вдоль голени идут удобные застежки. Идеальный вариант.

– Что скажешь? – нерешительно спрашиваю я у Джен, надев оба сапога и натянув до локтей лиловые кружевные перчатки без пальцев.

Она улыбается – гордо и таинственно.

– Скажу, что все эти розовенькие принцессы лопнут от зависти, когда увидят тебя.

Джен смеется, помогая мне встать. Я стараюсь изобразить беззаботный смешок, но он звучит фальшиво и натянуто.

Джен поправляет прозрачный эластичный лифчик, который она вшила, чтобы корсаж не съезжал, и надевает мне на голову венец, сделанный из искусственных незабудок и нитей перекати-поля. Она тщательно воспроизвела мельчайшие детали, даже поддельную паутину, которая окутывает цветы и спускается на шею, как вуаль.

Когда Дженара поворачивает меня лицом к зеркалу, я перестаю дышать. Восхищенное лицо подруги за моим плечом говорит, что она впечатлена не меньше.

Платье точно такое, как я надеялась, и даже лучше, потому что Джен осовременила его, вырезав подол спереди в виде фестонов. Длиной до колен, он выгодно подчеркивает сапоги. А благодаря пышной нижней юбке сзади платье едва касается земли, и я не споткнусь, когда буду танцевать.

Точнее, я не споткнулась бы, если бы действительно собиралась на бал.

Я вытаскиваю из-под корсажа медальон, подаренный Джебом. Цепочка с ключиком цепляется за него и тоже вылезает. Рассматривая обе подвески, я удивляюсь, как перепутались цепочки – они буквально неразделимы, как две половины моей души.

Джен поправляет на мне тиару.

– Ну, скажи, что ты думаешь.

Я не намерена разочаровывать ее, хотя и знаю, что вскоре уйду и весь ее труд пропадет даром. Столько времени она вложила в этот шедевр, столько дружеских чувств…

– Ты просто гений, – шепотом говорю я. – Идеальное платье.

Джен взбивает складки сзади.

– Подожди, ты еще маску не надела.

Я смотрю на лежащую на кровати полумаску из белого атласа, которая сбрызнута краской в тон платью.

– Ты будешь похожа на ожившую фею с рисунков Джеба. Не удивлюсь, если вас в конце бала выберут королем и королевой.

Слова подруги переносят меня в прошлое, в тот день, когда я была одета в платье, расшитое драгоценными камнями, а за плечами вздымались прозрачные крылья. В тот день, когда меня короновали как настоящую правительницу темных волшебных существ. Право, не знаю, какой титул – школьной королевы или подземной – предполагает больше почета, пристального внимания и постоянного стресса. Та минута в Стране Чудес изменила мое будущее и прошлое… и то, кем я являюсь в настоящем. Я надеялась, что выпускной бал станет таким же поворотным моментом. Мы с Джебом наконец-то будем во всех смыслах вместе.

Но это всё иллюзия. Джеб не знает настоящую меня – только половинку. С другой половиной я еще не примирилась сама. А до тех пор как могу я надеяться на искреннюю связь с кем бы то ни было?

Хватит тратить время зря, мечтая о чувствах, которые теперь кажутся совершенно недосягаемыми.

– Как там замогильный смокинг Джеба? – спрашиваю я, стараясь не поддаваться страху.

В конце концов, надо развлечь Джен.

– Нужно его еще немного привести в беспорядок, – отвечает та, смешно приподняв левую бровь. – Подумать только, ты всегда твердила, что в день выпускного тебя разве что трупом занесут в школу. Бери свои слова обратно: вы с Джебом будете самой клевой мертвой парочкой на балу.

В зеркале я замечаю, что моя рыжая прядь запуталась в вуали и стала похожа на кровавый меч, которым во сне я освобождала тело Джеба из кокона. Я подавляю рвущийся всхлип.

Заложив складку рядом с молнией, чтобы подтянуть платье на талии, Джен через мое плечо смотрит на изображение в зеркале.

– Странная эта история с Эм, – говорит она, роясь в коробке с булавками. – Я думала, ты никого не знаешь в Лондоне. А он ничего не сказал Джебу. Но, оказывается, он ваш старый знакомый…

Джен берет булавки в рот и принимается подгонять корсаж, вынимая их по мере надобности.

– Ну, моя мама виделась с ним, когда была маленькой…

У Джен глаза лезут на лоб, и я живо замолкаю. Поверить не могу, я проболталась.

– То есть с его папой, конечно. А мы с Эм никогда не встречались, вот он меня и не узнал.

Врешь, врешь.

– А, – мычит Джен с закрытым ртом.

Она тянет за платье, чтобы убедиться, что складки заложены надежно, выплевывает оставшиеся булавки в коробку и выпрямляется.

– По-моему, этот хорошенький англичанин сходит по тебе с ума. Будет очень интересно, когда на горизонте появится Джеб. Парни такие штуки просто носом чуют.

Вот прекрасный повод рассказать ей о встрече в душевой. Идеальный момент, чтобы сочинить еще одну ложь и замести следы.

– Не думаю, что всерьез ему нравлюсь. Он просто… странный.

Джен собирает швейные принадлежности и смеется.

– Как скажешь. Ты гений отрицания.

Прежде чем я успеваю ответить – солгать или наконец сказать правду, – подруга выходит.

Обремененная тайнами, которые хранила почти год, и новыми секретами, появившимися в последнее время, я смотрю на себя в зеркало, надеясь увидеть что-нибудь еще, помимо красивого платья. Потому что сейчас я себе исключительно не нравлюсь.

Вокруг моего отражения плавают пылинки, окрашенные оранжевым светом заходящего солнца. Они похожи на волшебный порошок. Я хотела быть антипринцессой бала, поэтому решила нарядиться подземцем – полной противоположностью всей этой ерунде из волшебных сказок.

До меня доходит, что, может быть, поэтому маме и не нравится, как я одеваюсь. Потому что я становлюсь похожа на них.

Я вздрагиваю. Вовсе не Морфей насильно соединяет две части моей натуры, а я сама. И так было всегда. Похоже, это не добровольный выбор, а необходимость.

Я так глубоко задумываюсь, что не замечаю, как пылинки, собравшись облачком, образуют в воздухе кошачий силуэт. Хлопанье крыльев выводит меня из транса.

Рядом со мной повисает Чешик. Его острозубая улыбка любопытна и заразительна. Я подавляю вскрик и желание захлопнуть дверь – на тот случай, если Джен вдруг вернется, прежде чем я уговорю Кота исчезнуть.

Шурша атласом и нижней юбкой, я поворачиваюсь к нему.

– Нельзя, чтобы кто-нибудь тебя увидел, – шепчу я. – Давай найдем какое-нибудь укромное место, ладно?

Я подставляю ладонь в перчатке, и Чешик устраивается на ней – теплый комочек блестящего рыже-серого меха, цвета потухающих углей. Большие зеленые глаза смотрят на меня, пока я несу его к комоду и открываю ящик. Я устраиваю Чешика на чистых носках и глажу по крошечной головке. Но, прежде чем я успеваю закрыть ящик, он взмывает в воздух, трепеща крыльями. Блестя широкой улыбкой, он манит меня передней лапкой и протискивается сквозь трюмо. Его хвост – последнее, что я вижу, перед тем как он окончательно исчезает.

На мгновение передо мной появляется картинка: железный мост над темной туманной долиной, затейливая деревушка на другой стороне. Потом стекло трескается, и остается только мое расколотое изображение.

Несмотря на внутренний сигнал тревоги, я протягиваю руку к пересечению трещин и отшатываюсь, едва коснувшись зеркала. Хоть я и знаю, что разбитое стекло на ощупь будет как металл, а на вид как замысловатая замочная скважина, все-таки оно меня пугает. Я давно уже не путешествовала таким образом.

В мире людей зеркало может перенести тебя в любое место, лишь бы там, куда ты желаешь попасть, было второе зеркало, достаточно большое, чтобы сквозь него протиснуться.

В Стране Чудес тоже путешествуют с помощью зеркал, но правила там другие. Зеркало переправит тебя куда угодно в пределах подземного королевства, вне зависимости от того, есть там второе зеркало или нет.

Есть одно незыблемое правило: нельзя пользоваться зеркалом, чтобы попасть из нашего мира в подземный. Путь в человеческий мир из Страны Чудес лежит через два портала – один находится в замке Королевы Слоновой Кости, другой в Червонном. А единственный способ попасть в Страну Чудес – кроличья нора, маршрут в одну сторону.

Зная всё это, я вроде бы не должна нервничать. Куда бы ни звал меня Чешик, это место, во всяком случае, находится в мире людей. Дрожащими пальцами я снимаю ключик с шеи. На цепочке болтается медальон в форме сердечка. Увидев его, я живо представляю, что сказал бы Джеб.

«Чешик – правая рука Морфея. Это наверняка ловушка».

Но я просто взгляну одним глазком. Суну в зеркало голову, а ногами останусь в комнате.

– Представь, куда ты желаешь попасть, – произношу я, вспомнив, чему учил меня Морфей.

Закрыв глаза, я рисую себе мост и деревушку, которые видела, прежде чем зеркало треснуло. Затем вставляю ключ в скважину и поворачиваю.

Когда я открываю глаза, стекло делается жидким. За ним – железный мост. Звезды отражаются в текущей внизу реке, такие блестящие и ласковые. Что бы это ни было за место, оно очень красиво.

Мое внимание привлекает фигура женщины вдалеке. Она спускается с травянистого пригорка, направляясь к мосту. Я испуганно замираю. Даже при лунном свете я узнаю этот черно-синий спортивный костюм. Он был на ней утром, когда я отправилась в школу.

Мама.

Глава 11 Расколотые картинки

Когда я вижу маму в зеркале, сердце начинает трепыхаться, как крылья Чешика.

– Как ты туда попала? – спрашиваю я, хотя и знаю, что она не видит и не слышит меня.

Я трогаю ключ на шее; готова поклясться, он в единственном экземпляре. Может быть, маму заманила туда Червонная Королева?

При этой мысли я вскрикиваю вслух.

Но мама не выглядит расстроенной или напуганной. На плече она несет большую парусиновую сумку – в нее мы складывали пляжные полотенца, совочки и ведерки, когда отправлялись на озеро. Я имею в виду – раньше, когда я была маленькой. До того как мама попала в лечебницу. Я обожала эти семейные пикники…

Мама идет решительным шагом, направляясь к мосту. Она что-то задумала. Что-то хочет сделать. Когда светящийся силуэт Чешика возникает рядом с ней и присаживается на сумку, мама не пугается, как будто она его ждала.

Хватит. Мне всё равно, где они. Я должна пойти туда и выяснить, что творится.

– Пожелай этого от всей души, – напоминаю я себе. – А потом ныряй.

Я поднимаю ногу, сую ее в прохладную пустоту на той стороне… и замираю. Кто-то крутит дверную ручку.

– Эл, почему ты заперлась? – спрашивает из коридора Джен. – Здесь Джеб. У нас проблемы. Таэлор позвонила ему прямо на работу. Они с Эм во дворе…

Нет. Я не могу сейчас отвлечься. Надо узнать, что задумала мама.

– Я занята!

– Занята? – взвизгивает Джен. – Блин, ты шутишь?! Джеб его убьет! Выходи немедленно! Сейчас же!

– Черт, – бормочу я.

Словно в ответ на утрату концентрации портал покрывается рябью, как вода в ведерке. Если я собираюсь на ту сторону, это надо сделать сейчас же, пока он не закрылся. Я борюсь с собой, отчаянно желая раскрыть мамину тайну. Но здешняя жизнь не отпускает меня.

Секундное колебание решает дело. Мнимая жидкость вновь превращается в гладкое стекло. Я успеваю выдернуть ногу за секунду до того, как зеркало закрывается, отделив меня от мамы и от секретов, которые она скрывает.

Оставшись в платье и тиаре, чтобы не тратить времени, я бегу по коридору, а Джен сыплет вопросами, допытываясь, что же произошло в школе. Я понятия не имею, что говорить, поэтому просто отталкиваю ее и выскакиваю на лужайку, ожидая увидеть там кровопролитие.

Но вместо драки парни стоят в тени открытого капота «мерса». Они даже не подозревают, что у них появились зрители.

Джеб, видимо, приехал прямо с интервью. Он по-прежнему одет, как для фотосъемки: черные джинсы, черное трикотажное поло с короткими рукавами, которые подчеркивают мускулы, бордовая футболка внизу, свободно повязанный галстук с японским орнаментом.

– Что, мотор просто взял и сдох на улице? – спрашивает Джеб, не поднимая голову.

Морфей кивает.

– Очень неудобно получилось, честно скажу.

«Мягко говоря».

Джеб облокачивается на капот и начинает ковыряться в моторе.

– Не пойму, что за ерунда. У этой модели единственный поликлиновый ремень; если он слетает, мотор глохнет. Но тогда вы бы вообще не завелись.

Он продолжает возиться под капотом, пачкая руки смазкой.

– Хотя ремень немного потерся, правда. Придется скоро менять.

Морфей задумчиво постукивает пальцем по краю шляпы.

– И как это всё работает?

У меня перехватывает дыхание. Надо радоваться, что они не пытаются убить друг друга, но я просто не в силах это осмыслить. Моя мать отправилась на прогулку в Зазеркалье… слишком много странностей за раз.

Я поворачиваюсь и сердито смотрю на Джен, которая торопится следом.

– Ты сказала, что они дерутся, – шепчу я.

Она жмет плечами.

Морфей, очевидно, сдержал клятву и каким-то образом всё уладил с Джебом. А значит, я вольна отправиться за мамой. Вне себя от волнения, я делаю шаг к дому.

И тут Дженара кашляет.

Джеб и Морфей поворачиваются. Я замираю.

Они стоят и как будто целую вечность глазеют на меня. Вечернее солнце так и печет, и в многослойном платье мне делается жарко. Вокруг такая тишина, что я с болезненной остротой слышу молчание вездесущих насекомых. Они как будто покинули свой пост. В последнее время они либо жалуются на цветы, либо… молчат.

Джеб захлопывает капот. Я прикусываю губу, когда он приближается, вытирая смазку с рук банданой, которую достает из кармана.

– Ого, – говорит он и внимательно рассматривает меня. В его глазах я читаю ненасытное и грубое желание прикоснуться ко мне – Джебу до боли этого хочется…

Никогда еще я не видела такого пристального взгляда. Мои ноги как будто превращаются в мягкую глину.

Он берет меня за руку, обтянутую кружевной перчаткой, привлекает к себе и обнимает.

– И я должен ждать конца выпускного бала, в то время как ты такая прекрасная? – шепчет Джеб мне на ухо и целует в висок.

У меня захватывает дух. Если бы только я могла радоваться его словам. Я гляжу через крепкое плечо Джеба и замечаю, что Морфей наблюдает за нами. Он снимает шляпу, и блестящие черные глаза свидетельствуют, что он тоже одобряет мое платье.

Я хмурюсь и взглядом приказываю ему: «Не трать время! Верни маму! Найди Червонную Королеву, чтобы мы могли загнать ее обратно!»

– Настоящая фея-невеста, – говорит Морфей, и я понимаю, что на сей раз он не слышал моих мыслей. – Не хватает только крыльев.

Джеб крепче обнимает меня. Вот оно – то напряжение, которое я ожидала почувствовать, выйдя из дома. Оба ведут себя очень вежливо, но мир может рухнуть в любую минуту.

Дженара делает шаг вперед, заслонив Морфею обзор.

– К слову, о крыльях… господин энтомолог, мне нужен ваш совет по поводу костюма. Может, погрызем печенье и устроим мозговой штурм?

Морфей следует за ней, в последний раз взглянув на нас через плечо.

Как только они скрываются в доме, Джеб шепотом говорит:

– Я думал, они уже никогда не уйдут, – и наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Я отступаю к двери.

Джеб, нахмурившись, следует за мной.

– Ты сердишься, что я не подвез тебя из школы? Но я нарочно сократил интервью, чтобы приехать сюда. Мне нужно будет встретиться с репортером еще раз. Разве это не считается?

При виде его обиженного лица у меня внутри всё скручивается.

– Да, то есть нет. Я не злюсь. Я думала, это ты злишься. Джен сказала, что Таэлор…

– Морт всё объяснил, – отвечает Джеб, убирая бандану.

– Морт? Он разрешает так себя называть?

– А я не спрашивал разрешения.

Я задумчиво склоняю голову набок.

– Значит, мир?

– Ты написала, что вы как-то странно встретились. Морт сказал, что хотел, чтоб Таэлор приревновала. Он притворился, что ухаживает за тобой, а она раздула из мухи слона, потому что разозлилась… короче, всё сходится. Хотя и жаль, что он теперь нажил себе врага. Таэлор – не тот человек, с которым стоит ссориться.

– Да уж, – отвечаю я и ускоряю шаг.

Джеб идет следом.

– Ты бы слышал, какие слухи она распускает в школе.

– Ну, завтра он всё сам объяснит. Знаком он с твоей семьей или нет, он не имеет никакого права так легкомысленно порхать и подставлять тебя. Мотра, блин.

Я замираю на месте и леденею. Нет, Джеб вряд ли помнит, что Морфей умеет превращаться в бабочку.

Строго говоря, он не был в Стране Чудес, и этим воспоминаниям неоткуда взяться… Разве что мама не ошиблась, когда сказала, что Страна Чудес оставляет след на каждом, кто ее посетит. Может быть, подсознание Джеба каким-то образом воскрешает то, что он не пережил?

– Как ты сказал? – переспрашиваю я дрожащим голосом… в нем звучит надежда.

– Мотра, – повторяет Джеб. – Помнишь? Главный враг Годзиллы. Потому что этот тип просто помешан на бабочках.

Он хитро улыбается, глядя на меня.

– Ты что, не обратила внимания на его шляпу? И на дверцы машины? Когда они обе подняты, то похожи на бабочкины крылья.

– А.

Ну конечно, он не помнит. И мои мысли вновь возвращаются к маме и ее секретам.

– Давай зайдем в дом, мне надо переодеться.

– Подожди.

Джеб берет меня за руку и кружит, так что развевается юбка, вырезанная фестонами. Когда я вновь оказываюсь к нему лицом, он качает головой.

– Морт прав. Ты похожа на фею, которая собралась замуж. Я хочу еще немного на тебя полюбоваться…

Он так ласково просит, что его голос кажется нежнее шелка. Джеб целует мою руку сквозь перчатку.

Мы останавливаемся на газоне у крыльца. Из-за двери доносится смех Морфея. И от этого звука на лице Джеба вместо восхищения появляется ярость.

– Когда я сюда приехал, то готов был ему голову оторвать.

Я прослеживаю взгляд Джеба и вижу мотоцикл, неловко брошенный возле подъездной дорожки. Он даже не удосужился поставить его как следует.

– Я прижал чувака к капоту и пригрозил украсить его личико еще одним шрамом.

Так приятно наконец-то всецело пользоваться вниманием Джеба, но именно сейчас меня разрывает пополам. Тянет и к нему, и в дом…

Он прижимает мою руку к груди.

– Морт сказал, что с его лицом я могу делать что угодно. Главное, чтобы не портил машину. Это единственное, что осталось ему от умершего отца.

Джеб проводит большим пальцем по кружеву перчатки у меня на запястье.

– Я видел его шрамы, Эл. Татуировки их не скрывают. Ты знала, что он пытался покончить с собой?

Я киваю. Неохота поощрять в нем жалость к Морфею, но я ведь не смогу объяснить, что эти шрамы принадлежат другому человеку.

Джеб смотрит на машину.

– Он сказал, отец до самой смерти его ненавидел. И главное, зачем он приехал в Штаты, – это чтобы увидеться с твоей мамой. Посмотреть на своего старика чужими глазами. Может быть, наконец примириться с воспоминаниями…

Джеб смотрит на меня, его лицо полно сочувствия, и в моей груди что-то сжимается. Нечестно, что Морфей тянет за известные ему ниточки, а Джеб об этом даже не подозревает. Но я не вправе судить, потому что я тоже манипулятор и лгунья.

– Поэтому, если он будет уважать тебя, – продолжает Джеб, не догадываясь о моей внутренней борьбе, – я постараюсь относиться с уважением к нему.

Он говорит напряженно, но с полным самообладанием. Он долго работал над собой, чтобы не быть таким же жестоким, как его отец. И я горжусь Джебом, потому что он вырос честным и сострадательным человеком вопреки всем усилиям, которые прикладывал папаша, чтобы убить в нем чувства. И никогда еще я не чувствовала себя настолько недостойной Джеба.

Я подношу его руку к своим губам и целую татуировку на запястье, выглядывающую из-под рукава. Что бы он подумал обо мне, если бы узнал, что я постоянно ему лгу? С тем же успехом в зеркале, в другой части света, могла быть я, а не мама – настолько я далека от Джеба.

– Слушай, – говорит Джеб, высвободив руку, и ставит меня на ступеньку. Сам он остается стоять на газоне, и наши глаза оказываются вровень. – Что-то ты всё время молчишь. Ты бы ведь рассказала, если бы было что-нибудь еще, правда?

Что-нибудь еще есть. Мне нужно выяснить, отчего я видела маму в зеркале, а потом победить ненормальную волшебную королеву. Просто я не знаю, как об этом рассказать.

Мои глаза наполняются слезами.

Хмурое лицо Джеба искажается.

– Почему ты плачешь? Таэлор была права?

Его глаза вспыхивают.

– Этот тип тебя лапал? Пытался поцеловать?

Черт возьми.

– Нет, ничего такого. Просто… ну, наверное, ты понимаешь теперь, что я чувствую насчет Розы. Почему я сомневаюсь.

Джеб искоса смотрит на меня.

– Это совсем другое дело.

Рассматривая пряжки на сапогах, я пытаюсь подобрать правильные слова. Надо поскорее разобраться с Джебом, а потом побежать к себе и заняться всем остальным.

Он ступает на крыльцо.

– Эл, это работа. И всё. И я уже согласился.

Мои эмоции делают полный разворот. Я уже не волнуюсь – я возмущена!

– Я думала, мы сначала поговорим!

– Сегодня она уехала обратно в Тоскану и вернется только в конце месяца. Я должен был дать ей ответ до отъезда. Это же нужно нам обоим, разве ты не понимаешь? Мы не будем нуждаться в деньгах весь первый год в Лондоне и еще немножко. Это настоящие деньги – доказательство того, что я чего-то стою!

– Ну конечно, стоишь, – отвечаю я, подавив нарастающее в горле рыдание. – Ты самый талантливый художник.

– И ты тоже, – говорит Джеб и слегка отстраняется, чтобы взглянуть на меня. – Не надо больше плакать, ладно?

Я шмыгаю носом.

– Но тебе надоело меня рисовать…

Какая я жалкая. Мама где-то на другом конце света, а я тут плачу перед своим парнем из-за того, что перестала быть его моделью.

Но прямо сейчас Джеб – единственный оплот стабильности. А я собираюсь с ним расстаться, пускай этого мне хочется меньше всего.

– Надоело?.. – Он морщит лоб. – Ты шутишь? Мне никогда не надоест рисовать тебя. Это платье… – Он гладит жемчуг и блестки у меня на боках. – Я нарисую новую серию: соблазнение феи при луне. Начнем после выпускного.

Да. Выпускного, которого не будет. Я прикусываю губу, чтобы не закричать.

Джеб наклоняется, так что наши лбы соприкасаются.

– Не могу дождаться, – говорит он, просовывая палец под бретельку платья. Моя кожа так и вспыхивает. – Сегодня я загляну в студию, которую сняла Роза. Там есть второй этаж. По-моему, это идеальное место, чтобы нам с тобой побыть вдвоем после бала…

Мне до боли хочется сказать: «Но я не пойду на бал!»

Дверь распахивается, и я не успеваю сказать правду.

– Привет, пташки, – с улыбкой говорит Дженара.

Она протягивает Джебу печенье и разглядывает нас, очевидно понимая, что прервала процесс.

– Извините, что помешала, но пришла твоя мама, Эл.

– Да?

– Она в доме. Оказывается, она возилась на заднем дворе и не знала, что мы тут.

Я чувствую, как ускоряется пульс. Мама наверняка вернулась через зеркало. Я должна выяснить, куда она ходила.

– Погоди… ты оставила ее наедине с ним?

Дженара стряхивает крошки с рваных джинсов. Вид у нее растерянный.

– С кем, с Эм? Он пошел в туалет еще до того, как я ее увидела…

Вечернюю тишину разрывает грохот. Потом раздается мамин крик. Перебросив шлейф через руку, я бегу в дом. Джен и Джеб следуют за мной.

Морфей стоит на пороге спальни, с вдумчивым видом заглядывая внутрь. Я огибаю его и осторожно подхожу к маме. Она стоит на коленях среди бесчисленных осколков стекла. Рядом лежит мое трюмо, точнее – пустая деревянная рама.

Заправляя цепочку за ворот спортивной куртки, мама поднимает голову и смотрит на меня. Я даже не в состоянии спросить, где она взяла ключ. Она кажется такой маленькой и хрупкой в этой слишком просторной куртке. Солнце отражается в битом стекле, усеивая всё вокруг яркими точками света.

Я присаживаюсь рядом, стараясь не порезаться.

– Ты цела?

Мама прячет одну руку за спину.

– Я пыталась передвинуть зеркало… но оно стукнулось о комод, и стекло вылетело.

Она оглядывается на зрителей.

– Это он виноват.

Сначала мне кажется, что мама имеет в виду Джеба, но тут в комнату заходит Морфей.

– Неправда, – говорит он и садится на кровать. – Вы разбили зеркало еще до того, как увидели меня. По-моему, вы сделали это нарочно, хотя я понятия не имею зачем.

– Эй! – Джеб тоже заходит и смотрит на Морфея раздраженно и озадаченно. – Не хами.

Морфей мрачно глядит на него в ответ и встает. Оба стоят глаза в глаза.

– Человек должен сначала заслужить мое уважение.

Губы Джеба изгибаются.

– Не бери кусок не по себе, парень. Ты тут гость, не забывай.

Он проталкивается мимо, не замечая тени крыльев, которые вздымаются за спиной у его противника.

Мама ахает – и это доказательство того, что она видит крылья и знает, что наш гость не тот, за кого выдает себя. Видимо, она узнала Морфея в ту секунду, когда он появился на пороге.

Джеб опускается на колени и касается маминой руки.

– Миссис Гарднер, можно посмотреть? – мягко спрашивает он.

Мама, точно в трансе, показывает ладонь. Из глубокого пореза, который тянется от основания большого пальца до мизинца, течет кровь.

В животе у меня стягивается узел.

– Мама, ты поранилась!

Джен вскрикивает и зажимает рот. Хотя моя подруга может спокойно смотреть ужастики хоть двадцать четыре часа подряд, реальной крови она не выносит. Кровь напоминает ей виденные в детстве сцены.

– Сейчас принесу пластырь, – говорит она и, дрожа, направляется в ванную.

– Наверное, придется зашить, – говорит Джеб, помогая маме встать и подводя ее к кровати.

Он перевязывает руку чистой стороной банданы. Мама как будто ни на что не обращает внимания, и мое тело буквально ноет от тревоги. Я начинаю подбирать с пола осколки.

Хочется остаться с ней наедине, успокоить, прижаться своим родимым пятном к ее пятну, чтобы исцелить рану. Но как избавиться от зрителей? Я крепче сжимаю в пальцах осколок стекла, пытаясь вернуть себе контроль над жизнью, летящей под откос.

Морфей отступает в сторону и поворачивается спиной к Джебу и маме. Он достает из комода бумажные салфетки и протягивает мне, подбородком указав на мой стиснутый кулак.

Из него капает кровь, пачкая валяющиеся на полу осколки. Указательный палец болит. Я разжимаю ладонь и вижу царапину – тонкую, как порез от бумаги. Наверное, я слишком сильно сжала стекло. Я заворачиваю палец в салфетку, чтобы не испачкать кровью перчатку.

У меня перехватывает дыхание, когда я вновь смотрю на пол. Моя кровь перескакивает с осколка на осколок, как прыгающая в волнах прибоя галька. За ней остается тонкий след. В результате на полу появляется алая стрелка, которая указывает на шкаф.

Я оставила дверцу приоткрытой, когда доставала сапоги. В щелку я замечаю внутри какое-то движение. Из темноты на меня смотрят два светящихся розовых глаза.

Глава 12 Незнакомцы

Я узнаю этот пронизывающий взгляд где угодно. Его обладатель первым приветствовал нас с Джебом, когда в прошлом году мы прыгнули в кроличью нору.

– Белл Кроллик, – негромко говорю я.

Морфей, кажется, при виде подземца взволновался не меньше, чем я. Значит, это не его затея.

В прошлом году Кроллик, в качестве королевского советника, принес клятву верности мне и Гренадине. Может быть, он пришел предупредить меня, что в Червонном королевстве случилась беда. Наверное, он испугал маму, и она разбила зеркало.

Я радуюсь, что четверг – инвентарный день в папином магазине. Он вернется не раньше семи. Возможно, до тех пор я успею со всем этим разобраться – с помощью Морфея. И я имею в виду не только битое стекло.

Вбегает Джен с аптечкой, и я поспешно принимаюсь бинтовать мамину руку, одним глазом наблюдая за шкафом. Как будто поняв, что его заметили, Кроллик пятится глубже. Рогами он цепляется за вешалки, и они гремят.

Джеб оглядывается на звук, продолжая придерживать мамину ладонь, которую я перевязываю.

– Ребята, вы слышали…

– Я ее отвезу, – перебивает Морфей, давя стекло ботинками.

Он протягивает маме руку.

– Мы с Алиссой отвезем вас в больницу.

Джеб, покачав головой, встает.

– Нет, лучше я. У вас же проблема с машиной. Дай ключи, Морт.

Мама приходит в себя и поднимается.

– Алисса может вести.

Она возвращает Джебу испачканную кровью бандану.

– Спасибо вам обоим, но Морт всё равно что член семьи. Пускай он поможет.

Она врет с пугающей легкостью. Видимо, они с Морфеем успели пообщаться, прежде чем мы вошли. Тогда понятно, откуда ей известна наша выдумка.

У Джеба делается такое обиженное лицо, что мне становится больно. Если бы только он знал правду… если бы знал, как мама ненавидит Морфея и как ей трудно притворяться.

– Конечно. Мы не будем мешать.

Джеб хватает сумку сестры, пока та собирает остальные вещи.

Я поспешно провожаю их до двери. Мне боязно оставлять маму наедине с нашими потусторонними гостями, хотя я подозреваю, что она боится их меньше, чем я думала.

Дженара забирает у Джеба сумку и выходит на крыльцо.

– Мне надо съездить запереть магазин. Можешь привезти платье потом. Несколько минут, и я всё закончу.

Я киваю – и жалею, что мне не доведется вновь его надеть.

Джен стискивает мою руку, и ее лицо смягчается.

– Я знаю, ты беспокоишься из-за мамы. Но она здорова, иначе ее бы не выпустили из клиники. Она сказала, зеркало разбилось случайно. Я уверена, что так и есть. Всё обойдется, слышишь? Напиши или позвони, если я буду нужна.

– Спасибо.

Я сжимаю руку подруги в ответ, глубоко растроганная, пускай Джен совершенно не понимает причины моего волнения.

Когда она уходит, Джеб обвивает меня обеими руками и притягивает к себе.

– Ты точно уверена, что не надо вас сопроводить? У Морта машина ненадежная.

Я рассматриваю жилку, которая пульсирует у него на шее, и прижимаю ее кончиком пальца, чтобы ощутить биение.

– Ты сомневаешься в нем, а не в его машине.

– Он не имеет права так разговаривать с твоей матерью. Вот придурок.

«То же самое ты сказал, когда увидел его впервые». Так больно, что Джеб этого не помнит…

Я заставляю себя выговорить:

– Я люблю тебя за то, что ты беспокоишься обо мне. Но, честное слово, всё будет хорошо. Я позвоню папе и попрошу его встретить нас у больницы. Ладно?

Джеб не отвечает и уходить, кажется, тоже не намерен. Страстно желая поскорее вернуться к маме и залечить ей руку, я говорю то, что, по моему мнению, заставит Джеба уйти:

– Тебе разве не надо встретиться с человеком из журнала? Ты сказал, вы не закончили интервью.

Лицо у Джеба делается именно таким, как я думала: он не знает, куда кинуться.

– Расскажи потом, как дела. Позвони. Я хочу слышать твой голос.

– Обязательно.

Он поворачивается, чтобы уйти, но я ловлю его за руку.

– Спасибо, что приехал. Спасибо за помощь.

– Я всегда буду рядом.

Он смотрит на меня так, что я буквально таю, и целует на прощанье.

Я едва успеваю запереть дверь, как в кухню врывается мама.

– И не прикасайся больше ко мне! – кричит она через плечо, обращаясь к кому-то в гостиной.

Она снимает с руки повязку, и я вижу целую и невредимую ладонь.

Из гостиной появляется Морфей.

– Ты неблагодарная девчонка, Элисон, – говорит он, не удостоив меня и взглядом. – Я не собираюсь стоять и смотреть, как представитель моего народа истекает кровью.

Он бросает шляпу на стол. Из окон льется солнечный свет, и под заимствованным обличьем Финли хорошо виден облик подземца. Крылья высоко вздымаются, узоры вокруг глаз как будто делаются еще темнее, драгоценные камни переливаются то алым, то черным.

– Элли могла бы отлично меня исцелить, – парирует мама.

Ухватившись за косяк, я безмолвно наблюдаю за ними. Мама лопаточкой перекладывает остывшее печенье в пластмассовый контейнер, как будто события последнего часа – это повседневные мелочи.

Почему она не боится Морфея? Разве ей не следовало поинтересоваться, что он и Кроллик делают в моей спальне, вместо того чтобы злиться из-за вылеченной руки? А главное, разве мама не должна рассказать мне, куда она отправилась с помощью моего зеркала и где спрятала мозаики?

Мама слизывает с пальца шоколад и грозит Морфею.

– Мы не в прошлом. Я стала старше. Умнее. Больше я не нуждаюсь в твоей помощи.

Ее глаза синие, как никогда, щеки горят. Мама источает энергию и силу. Морфей пробудил в ней нечто, точь-в-точь как во мне. Остается лишь гадать, каковы их подлинные отношения. Признавался ли он когда-нибудь ей в любви? Может быть, Морфей соблазнил всех моих предшественниц?

От этой мысли мне становится нехорошо.

– Я тебе не нужен, да? – спрашивает Морфей.

Он придвигается к маме, но не вплотную. Похоже, он уважает ее невидимые границы. Морфей берет печенье и присаживается на край стола, взмахнув фантомными крыльями.

– Что ж, наверное, ты права. Ты превосходно воспользовалась моими сведениями. Я рассказал тебе про мозаики, чтобы ты могла найти для них безопасное место. И тут я узнаю от Алиссы, что ты попросила этого дурака учителя привезти их, и половину он оставил без присмотра. Поэтому мне кажется, что ты, черт подери, таки нуждаешься в моей помощи!

Подчеркивая свои слова, он сует в рот печенье.

– Подожди-ка, – говорю я, заходя на кухню. Ничего не понимаю. – Это Морфей рассказал тебе про мозаики? Ты знала, что он здесь? Я думала, что защищаю тебя… а ты всё это время что-то скрывала от меня?

Плотно сжав губы, мама бросает противень в раковину и включает воду.

– От мозаик нет проку, если они разрознены, – говорит она, обращаясь к Морфею и игнорируя меня. – Я позаботилась о тех трех, которые достались мне. Спрятала их в безопасном месте. Там, где ни один из вас не посмеет к ним прикоснуться.

Я вспоминаю то, что видела в зеркале.

– Поэтому ты была там… возле моста? В той сумке лежали мои мозаики?

Мама стремительно поворачивается ко мне.

– А. – Морфей смотрит то на нее, то на меня. – Элисон отправилась к железному мосту? Великолепная стратегия – вот так удрать в Лондон.

Железный мост… Морфей когда-то говорил, что подземцы питают отвращение к железу. Каким-то образом оно искажает их магию. Впрочем, подробностями он не делился.

– Это единственный способ сохранить мозаики, – отвечает мама, словно прочитав мои мысли.

– Ну конечно, – издевательским тоном говорит Морфей. – Ты побывала в наших любимых уголках в Железном ущелье? Прокатилась на поезде и оживила забытые воспоминания?

Он нехорошо прищуривается.

– Вот почему ты разбила зеркало. Чтобы замести следы.

Мама снова начинает греметь посудой в раковине.

– Если бы я только могла закрыть порталы, ведущие в Страну Чудес и оттуда, – бормочет она, скорее обращаясь к себе, чем к нам. – Тогда Червонная Королева и все остальные, кто желает повредить Элли, остались бы сидеть в подземном королевстве. Как оно и должно быть.

– Как будто ты это допустишь, – говорит Морфей и надевает шляпу. – Ты говоришь о нас так, как будто мы тебе совсем чужие. Но ты – нашей крови. Злая… властная… немножко сумасшедшая. Ты больше подземец, чем человек, Элисон. Ты не переживешь, если не оставишь себе возможности вернуться туда, где обитает твое сердце.

Я бью кулаком по столу, чтобы привлечь внимание.

– Кто-нибудь может объяснить, что происходит?!

Мама молча оттирает губкой присохшие крошки. Перед ней плещется мыльная вода.

Морфей вытирает губы углом скатерти.

– Элисон тебя обманула, заставила думать, что она беззащитный маленький цветочек. Но это всё притворство, Алисса. Твоя мать безжалостна. Из нее получилась бы отличная Червонная Королева. По правде говоря, она хотела получить рубиновый венец. И подошла очень близко. Но потом познакомилась с твоим отцом… и не выдержала испытания. Иначе она бы ни за что не отказалась от короны, не осталась бы в мире людей. И ты, любовь моя, – он не сводит глаз с моего лица, и драгоценные камни делаются черными, – ты никогда бы не родилась.

Мой язык делается тяжелее камня. Все те вопросы, которые я должна задать, застряли во рту. Я отступаю в утешительный сумрак коридора, подальше от Морфея и его безобразных обвинений.

Нет. Не может быть, чтобы мама хотела стать королевой. Это значило бы, что она знает правду. Что всё, о чем мы говорили в день моего возвращения из Страны Чудес – и вся та нежность, которая охватила нас, когда я, пробравшись в лечебницу, объяснила маме, что наша семья вовсе не проклята, – было притворством.

Это значило бы, что мама притворяется, будто ничего не знает.

А если так, о чем еще она солгала?

Морфей пытается вклиниться между нами. Я ему не позволю.

– Нет, – говорю я и поворачиваюсь к Морфею. – Ты… ты говорил, что я первая после Алисы, кто прыгнул в кроличью нору.

Он воздевает палец.

– Не совсем. Я сказал, что ты первая после Алисы, кому хватило ума обнаружить кроличью нору своими силами и спуститься. Я отвел твою мать к кроличьей норе и отнес ее вниз. Она была не такая смышленая, как ты. Наверное, это и послужило причиной поражения. Ну и абсолютное отсутствие верности.

Мама мрачно смотрит на него.

Я подавляю всхлип.

– Но Первая Сестра там, на кладбище, сказала… что я была первой, кто пришел и попытался добиться короны.

Мама и Морфей многозначительно переглядываются.

– Наверное, потому что твоей маме не удалось забраться так далеко?

Морфей предлагает вопрос в качестве ответа. Верный знак, что он что-то скрывает.

– Неважно, – отвечаю я. – Первая Сестра следила за моими успехами всё время, пока я была в Стране Чудес, потому что она сама многое приобрела бы, если бы я прошла испытания. Значит, она наблюдала бы и за мамой. Нет, – говорю я, обращаясь к маме. – Ты никогда там не была. Ты думала, что Лидделлы прокляты. Ты не знала правды, не знала, для чего нужны эти испытания, пока я тебе не сказала. Так, мама? Так?

Она вытирает руки кухонным полотенцем и направляется ко мне.

– Элли… я должна объяснить.

Морфей движется следом, ехидно изогнув губы.

– Ты должна не только объяснить. Неплохо бы еще и извиниться за то, что ты столько лет обманывала ее.

– Это ты говоришь мне про обман? – гневно спрашивает мама.

– Та-ак…

Одним изящным движением Морфей припирает маму к стене, даже не притронувшись к ней. Он соблюдает дистанцию. Есть какая-то незримая черта, которую он не смеет пересечь.

– Ты позволила мне взять на себя вину за то, что Алисса угодила в Страну Чудес. За все проблемы в ее жизни. Но это ты отказалась от своих обязанностей. Ты сделала сознательный выбор, который изменил бы будущее любого ребенка, рожденного у тебя и твоего «Помидорчика». И пора тебе это признать.

В сумерках мамины светлые волосы светятся и извиваются, как ожившие лунные лучи – или как цветы в нашем садике, когда дует ветер. Я так внимательно смотрю на нее, что не обращаю внимания на Морфея, пока он вдруг не издает рычание.

Бабочки на шляпе словно оживают. Они поднимают ее, и ему приходится подпрыгнуть, чтобы вернуть беглянку. Уголки маминых губ слегка трепещут, подавляя довольную улыбку.

Она управляет ими.

Я подавляю крик, не в силах отрицать то, что происходит прямо у меня перед глазами: ее магия (которой, как я думала, мама никогда не пользовалась) жива. Потому что она побывала в Стране Чудес… и вернулась.

Я вспоминаю первый разговор с волшебными цветами в Стране Чудес – они сказали, что я похожа на «сама знаешь кого». Я всегда думала, что они имели в виду Алису или Червонную Королеву. Но это не так. Они говорили про мою маму.

Я вжимаюсь спиной в стену – изо всех сил, чтобы удержать крылья под кожей.

– Размытые записи на полях «Алисы в Стране Чудес», – говорю я чуть слышно. – Их стер не Морфей, а ты. Ты не хотела, чтобы я догадалась, что ты была там.

Морфей возвращает шляпу на место и приваливается к стене в нескольких шагах от меня, упершись каблуком в плинтус.

– Твоя мама вступила со мной в союз с самого начала, когда в тринадцать лет впервые услышала зов Подземья. Вот как сильно она желала получить корону. Мне было нужно лишь придумать, каким образом выполнить немыслимые задания Червонного Короля. Чтобы формально исполнить его требования, в течение трех лет я разрабатывал альтернативные испытания, играл с определениями, которые он дал, и на каждом этапе добивался ее согласия…

– Ты решилась впустить в себя живую Червонную Королеву? – перебиваю я, недоверчиво глядя на маму.

– Не совсем, – огрызается Морфей. – В отличие от тебя Элисон собиралась использовать свое желание как положено – навсегда изгнать Червонную Королеву из Страны Чудес. И мы никогда не оказались бы в столь затруднительном положении, если бы ты предпочла поступить именно так, вместо того чтобы спасать ничего не стоящую жизнь своего парня.

При этих словах мне хочется содрать с его лица все драгоценные камни, но я стою неподвижно.

Морфей машет рукой.

– Сейчас уже неважно. Я сделал фатальную ошибку, не заставив твою мать поклясться жизненной магией, что она закончит начатое. Элисон – предательница. Она отступила, потому что познакомилась с твоим отцом. Впрочем, она сохранила все фамильные ценности, позаботившись о том, чтобы никто другой не сумел воспользоваться подсказками, которые я ей дал. Может быть, Элисон надеялась, что однажды получит еще один шанс побороться за корону.

– Нет, не поэтому, Морфей, – шипит мама. – И ты это знаешь.

Я качаю головой.

– А где Кроллик?

За нашим безумным разговором я и забыла, что он остался один в моей комнате.

– Я его связала, – отвечает мама. – Пусть твои угри с ним развлекутся. Немножко шоковой терапии. В наказание за то, что произошло с тобой прошлым летом.

Пораженная ее бессердечием, я хочу броситься наверх, но Морфей преграждает путь.

– С ним всё в порядке, – уверяет он, положив руку мне на плечо. – Электричество на нас не действует.

Я отбрасываю ее и кричу:

– Да, но угрям это может быть вредно! Они испугаются насмерть!

Морфей и мама смотрят на меня как на ненормальную. Но если я схожу с ума, кто виноват?

– Вытащите Кроллика! Скажите ему, что я желаю знать, почему он здесь.

Морфей вопросительно поднимает бровь. А затем, обожающе сверкнув глазами, снимает шляпу и кланяется.

– Как пожелаете, ваше величество.

Он многозначительно косится на маму.

– А ты бы попробовала в кои-то веки поговорить с дочерью начистоту. Ты сумела расшифровать мозаики, прежде чем спрятать их?

Мама пожимает плечами. Лицо у нее кислое.

– Расскажи, что ты видела… а заодно и то, что скрывала до сих пор. Алисса не переживет встречи с Червонной Королевой, если не узнает правду.

Морфей снова смотрит на меня – драгоценные камни горят синим светом сочувствия – и надевает шляпу. Его ботинки глухо стучат по линолеуму.

Как только он скрывается в гостиной, я поворачиваюсь к маме и жду объяснений.

– Мозаики, – произношу я, хотя это не единственный вопрос, на который хотелось бы получить ответ.

– Я успела расшифровать одну. Там были три Червонные Королевы, которые сражались за корону, и еще какая-то женщина, которая наблюдала за ними, стоя в тени, под нависшими ветвями. Она явно была заинтересована в исходе… для нее многое стояло на кону. Я видела ее глаза. Грустные, пронизывающие. Но я торопилась. На большее времени не хватило.

В Стране Чудес действительно три обладательницы рубинового венца – я, Гренадина, которую я назначила править в мое отсутствие, и собственно Червонная Королева.

Вопрос: кто такая эта четвертая женщина, стоявшая в тени?

Мама наблюдает за мной, пока я перебираю в голове варианты. Ее мрачное нахмуренное лицо становится сочувствующим, и я вижу в ней прежнюю маму – ту, которая готовила фруктовый лед, чтобы охладить больное горло; которая поцелуями лечила синяки и пела колыбельные; которая пожертвовала собой, чтобы спасти меня от Страны Чудес.

Но мама, которую я помню, вовсе не она. У нее продолжают светиться волосы, а кожа блестит, как снег под луной. Эта обитательница Подземья… совершенно мне незнакома.

– Ты была в Стране Чудес, – говорю я дрожащим голосом.

– Всё произошло не так, как он сказал, – шепчет она. – Я стерла записи на полях, но только потому, что я встретилась с твоим отцом и решила навсегда положить конец этой истории.

Мама оборачивает полотенце вокруг рук.

– Я пыталась решить, что сделать с фамильными ценностями. Вот почему я их спрятала. Я не могла просто выбросить их – нужно было принять меры, чтобы никто из моих потомков никогда не оказался в Стране Чудес.

Ее слова эхом отзываются в тесном коридоре. От них по моему позвоночнику ползет холод.

– Ты знала про испытания. Что еще хуже, ты и послужила их причиной. Из-за тебя Морфей выдумал все эти безумные истории, которые я пережила в Стране Чудес. Чтобы ты могла стать королевой. Но ты отступилась, и я стала твоей заместительницей.

Мама продолжает мять полотенце.

– Мы составили этот план до того, как ты родилась, Элли. Я… я не знала, что будет именно так.

– Серьезно? – мой голос звучит пронзительно и сдавленно. – Ты уходишь от самого главного! Ты была в Стране Чудес – и ни разу не сказала мне! Ты пережила то же, что и я! Ты хоть представляешь, как отчаянно я нуждалась в том, чтобы знать это? Знать, что я не одна такая?

Мамино лицо меркнет, но она по-прежнему молчит, и меня это бесит.

– Почему ты ничего не сказала тогда, в клинике, когда я изливала тебе душу?

Рыдания, которые я до сих пор удерживала, нарастают, и горло болит сильнее, чем когда в него засовывали дыхательную трубку.

– Или даже раньше. Если бы ты была откровенна со мной с самого начала, когда выяснила, что я умею слышать насекомых и растения…

У меня вырывается двойной всхлип.

– Мы могли всё изменить. И в Стране Чудес не случилась бы беда, потому что я бы ничего не испортила…

Мама цепляется за полотенце, как за спасательный круг.

– Виновата не ты, а Червонная Королева.

– Но я выпустила ее на волю, – отвечаю я. – А значит, я должна исправить ошибку.

– Детка, нет…

Она бросает полотенце и тянется ко мне. Загнанная в угол, я не могу сбежать – и просто отталкиваю мамину руку.

– Элли, пожалуйста…

Ее голос обрывается.

Я едва его слышу. Я понимаю лишь одно – передо мной предатель. Это на маму намекали лилии в моей больничной палате. Именно она предала меня самым страшным образом.

– Поверить не могу, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – И ты хотела избавить нас от проблем? Ты, которая так боится всего, что связано со Страной Чудес. Ты, которая думала, что наша семья проклята, пока я тебя не разубедила. Ты, которая прошла сегодня через зеркало с помощью ключа, который хранила много лет. Зачем? И вообще – ты собиралась рассказать папе, прежде чем уйти?

Она открывает рот, чтобы ответить, но я продолжаю:

– Всё это время ты ругала меня за одежду и макияж… не потому, что я выглядела странно или нескромно, а потому, что слишком сильно походила на подземца. Я напоминала тебе о том, чего ты лишилась. Так?

Мама шмыгает носом – и молчит.

– Ты твердила, что не хочешь, чтобы я повторила твои ошибки: влюбилась слишком юной и отказалась от своего призвания. Я не понимала, почему ты сама не попыталась начать сначала, после того как вышла из клиники. Ты ведь еще могла сделать карьеру, о которой всегда мечтала. Но речь ведь шла не о фотографии. Папа помешал тебе стать королевой. А теперь корона у меня. Наверное, ты ненавидишь нас.

– Нет, Элли.

Но я глуха к ее словам. Я всюду слышу ложь.

– Как ты можешь злиться на папу? Он замечательный человек… он был верен тебе одиннадцать лет. Папа ждал, когда ты поправишься. Он столько раз сидел вечерами один в гостиной и тосковал по жене… глядя на эти дурацкие маргаритки, под которыми ты спрятала свои секреты. Он заслужил правду, мама, – у меня вырывается еще один всхлип. – Мы оба заслужили!

В тусклом свете по маминому лицу текут слезы.

Она отправилась в сумасшедший дом, чтобы защитить меня, когда я была маленькой. Эти воспоминания грозят умерить мой гнев. Но откуда я знаю, почему мама поступила именно так? Может быть, она просто не хотела, чтобы я стала королевой вместо нее, и пыталась лишить меня связи со Страной Чудес. Может быть, в мозаике – она сама. Стоит в тени, наблюдает и ждет, когда ей выпадет шанс украсть корону.

Растущее недоверие кладет конец сочувствию. Я выпаливаю самое тяжкое оскорбление, какое только могу придумать:

– Я не знаю, кто ты. Я знаю только одно. Ты врешь мне еще больше, чем Морфей.

Глава 13 Курс на столкновение

Не в силах видеть опустошенное мамино лицо, я отталкиваю ее в сторону, подбираю шлейф платья и выхожу в коридор.

Она остается стоять, и тихие всхлипы кажутся громче любых воплей… громче свистка поезда, который сегодня чуть не раздавил нас. Было бы лучше, если бы я погибла. Мгновенная боль… а потом она бы прошла и не пожирала меня заживо, как теперь.

Бедный папа. Поверить не могу, мама и ему лгала – человеку, которого поклялась любить и никогда не покидать. И я тоже делаюсь похожа на нее – вру парню, которого люблю. А я так надеялась никогда больше этого не делать…

Мама уныло бредет через гостиную; я слышу, как захлопывается задняя дверь. Вместо того чтобы пойти за мной, она отправилась в сад излить горе своим болтливым цветам. Неудивительно. Они знают ее лучше, чем я.

Я приваливаюсь к стене возле спальни, пытаясь унять дрожь перед разговором с Морфеем. Едва дыша, со слезами на глазах, я заглядываю в комнату.

Вокруг аквариума – несколько лужиц. Угри, кажется, в порядке, они плавают, как будто ничего не произошло.

На моей кровати сидит Белл Кроллик, завернутый в полотенце. Видна только лысая голова этого крохотного подземца – розовые оленьи глаза и сморщенная, белая, как у альбиноса, кожа. За человеческими ушами торчат покрытые пухом белые рога.

Он чудовищно неуместен здесь. Ему нужно вернуться. Проблема в том, что я осталась без трюмо, и в доме нет другого достаточно большого зеркала, чтобы отправить его в Лондон, где находится кроличья нора. Страна Чудес снова держит меня в руках из-за своих правил и «билетов в один конец». Порталы в Червонном и Белом королевствах ведут из Страны Чудес в наш мир; кроличья нора ведет только в Страну Чудес. Неужели нет способа обойти этот закон?

Хотела бы я быть такой же беззаботной, как Морфей.

Он сидит, скрестив ноги, перед Кролликом, и эта сцена выглядит до странности мило – один друг утешает другого. Морфей надел на Кроллика наушники. Старообразное лицо советника полно изумления; он покачивается в такт музыке.

Меня охватывает сочувствие к Кроллику и Чешику, ко всем обитателям Страны Чудес, но тут же я начинаю злиться на Морфея. Он внушил мне, что использовал маму, чтобы связаться со мной много лет назад, поскольку отчаянно хотел освободиться от собственного проклятия. Я смирилась с этим, в каком-то смысле даже соболезновала Морфею. Нас объединяет страх оказаться в плену – в любом смысле, телом, духом или сознанием.

Теперь я подозреваю, что он хотел отомстить маме – ведь она его кинула. И этого я не могу простить.

Морфей протягивает Кроллику что-то блестящее, серебристое. Это наперсток. Видимо, Джен забыла его, когда торопилась собрать вещи и уйти. Кроллик пытается съесть наперсток, но Морфей не позволяет.

– Согрей эту штуку, – советует он.

Кроллик сосредотачивается, и его сверкающие радужки начинают источать настоящий жар. Наперсток под пристальным взглядом подземца становится оранжевым.

Морфей надевает его, как крохотную перевернутую чашечку, на один из четырех отростков левого рога Кроллика. Оранжевое сияние словно впитывается в покрытый шерсткой рог, испаряя всю влагу по пути. Как будто по телу советника прокатывается волна жара.

– Ну, еще семь раз, и ты согреешься и обсохнешь, – говорит Морфей и смеется, когда Кроллик аплодирует, стуча костяными ладонями.

Я не знаю, что и думать, видя, как мой темный мучитель заботится о сородиче – ласково и шутливо. Со мной он тоже иногда так себя ведет.

Слезы затуманивают глаза. Я совсем одна и в растерянности. Но королева не позволяет себе выказывать слабость.

Я вхожу и откашливаюсь.

Морфей поднимает голову. Его подлинная сущность едва виднеется под обличьем Финли, но я замечаю слабый свет драгоценных камней. Они дымчато поблескивают лилово-серым. Мое платье такого же оттенка. Это цвет смущения, как будто Морфей сочувствует моему замешательству. Хотя он сам изначально приложил к нему руку.

– Что мама рассказала тебе про мозаики? – интересуется Морфей.

Я уклоняюсь от вопроса и спрашиваю, указав на Кроллика:

– Что он тут делает?

Не уверена, что стоит открывать Морфею сказанное мамой или делиться с ним моими сомнениями насчет ее мотивов.

Прежде чем Морфей успевает ответить, Кроллик замечает меня. Его розовые глазки становятся размером с монету.

– Ваше величество, я ваш отныне и навеки!

Он сбрасывает полотенце и наперсток. В нос мне ударяет запах рыбы и пыльных костей.

Кроллик подбегает к краю кровати, скатывается на пол и кланяется. Наушники выскакивают и путаются в рогах. Морфей ловит Кроллика за край мокрого жилета, чтобы тот не ткнулся лицом в усыпанный стеклом ковер.

– Каюсь я, – говорит Кроллик, сплетая костяные пальцы, как на молитве.

На губах у него выступает белая пена.

– В чем? – осторожно спрашиваю я.

Сверкающие глазки медленно обводят валяющиеся на полу осколки.

– Не рушил я врата.

Я хмурюсь.

– Знаю. Зеркало разбила мама.

Кроллик склоняет голову.

– Я предал свое королевство… так говорит Королева Гренадина.

Он протягивает мне красную ленточку, завязанную бантиком.

Гренадина от рождения страдает неизлечимой амнезией. Бантики, которые она носит на пальцах рук и ног, зачарованы – они обладают способностью напоминать ей о важных вещах, о которых иначе бы она забыла.

Я прижимаю бархатистую ленточку к уху и слышу шепот:

– Червонная Королева жива и жаждет истребить предательство.

Отпечаток напротив сердца – тот, который оставила в прошлом году в знак предупреждения Червонная Королева, – вспыхивает. Острая боль вышибает воздух из легких. Я роняю ленточку, и она куда-то отлетает. Морфей смотрит на меня, подняв бровь, так что шрам на виске Финли изгибается.

– А при чем тут ты? – спрашиваю я у Кроллика, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Заточить вы велите меня, так говорит Королева Гренадина.

Стуча костями, он протягивает ко мне руки, словно ждет, что на него наденут кандалы.

– Оковы за тебя стану я носить, королева Алисса. Сокрушаться я буду, – говорит Кроллик, падая на колени.

Я морщусь, когда он со стуком опускается на битое стекло, но контролирую себя. Кости нечувствительны к поверхностным порезам.

Морфей снимает шляпу и стоит, возвышаясь над Кролликом.

– Что ты об этом знаешь? – спрашиваю я.

Тень крыльев искривляет пространство у него за спиной, совсем как исходящий от горячего асфальта жар.

– Он помог Червонной Королеве обрести тело. Именно из-за Кроллика ее дух выжил.

Я смотрю на своего коленопреклоненного подданного.

– Зачем? Ты клялся мне в верности.

Кроллик дрожит, и его кости стучат друг о друга, как ветви на ветру.

– Иные обязательства осквернили благие намерения…

Он со стоном опускает голову, так что рога закрывают лицо.

– Как ты помнишь, Червонная Королева когда-то спасла ему жизнь, – объясняет Морфей, надевая шляпу, и проводит пальцем по гирлянде бабочек, свисающей с края. – Кроллик должен был вернуть ей долг. Только она могла его освободить.

– Освободить? – уточняю я.

– Чтобы впредь быть хорошим подданным, Кроллик заключил сделку. Жизнь Червонной Королевы в обмен на возможность беспорочной службы. Чтобы впоследствии всегда хранить тебе верность, он должен был предать тебя один последний раз.

Логика пополам с бессмыслицей. Норма для Страны Чудес.

– Значит, Червонная Королева здесь? – спрашиваю я, борясь с ужасом, который сжимает мое сердце.

Кроллик не отвечает. Всё, что произошло сегодня: Таэлор, которая застукала нас с Морфеем, пропавшие мозаики, приключение на переезде, мамина ложь, – нависает надо мной гневной черной тучей. Сила, заключенная внутри меня, молит, чтобы ее выпустили. Она обещает сделать так, что Кроллик заговорит. Что он повинуется.

Я сдаюсь – и представляю, что наушники поднимаются и извиваются, как кобры. Играющая в них музыка делается пронзительно-громкой. Кроллик затыкает уши, воет и пятится. Но наушники ползут за ним и атакуют. Они жестоки, хотя у них нет ни клыков, ни яда.

Морфей, с изумленным выражением лица, отходит в сторону. Кроллик карабкается на кровать. Черные шнуры лезут за ним.

– Насекомых слушать ты должна! – кричит Кроллик, когда наушники делают бросок и обвиваются вокруг его рогов. Рывок – и он падает на живот.

– Молю, ваше величество!

Я поднимаю руку, и наушники падают.

– Я спросила: Червонная Королева здесь?

Сила, звучащая в моем голосе, удивляет даже меня.

Кроллик отрицательно качает головой. Морфей помогает ему распутать наушники.

– Цветок она выбрала. Подговорила лес на бунт. Всем раздала увеличивающие пирожки. Шипы размером с драконьи когти. Сначала пробудить мертвых. Потрясти основания, освободить священное.

Белая пенистая слюна вскипает у него в уголках губ.

– Потом разделить и завоевать живое. Поработить всех.

Ужас, темнее воронова крыла, застилает мои мысли. Вот, значит, что пытались сказать насекомые. Они имели в виду цветы не здесь, в мире людей, а те, что растут в Стране Чудес. Червонная Королева собрала армию гигантских цветов.

– Но ведь у нее ничего не получится, так? – спрашиваю я у Морфея, который убавляет звук и снова убеждает Кроллика надеть наушники. – Кладбище – священная земля. Никакой чистокровный подземец не может пройти за ворота. Ты сам мне сказал.

Морфей берет полотенце, подходит к аквариуму и начинает вытирать лужицы.

– Это справедливо для живых, – отвечает он, не поворачиваясь, – но Червонная Королева – мертвец, обитающий в живом теле. Она больше не подчиняется нормальным законам нашего мира.

Когда он называет законы Страны Чудес «нормальными», я фыркаю.

– Червонной нетрудно пройти за ворота кладбища, потому что она отчасти принадлежит ему, – продолжает Морфей. – Если она проникнет внутрь, то сможет освободить мертвых, потому что знает секреты лабиринта. Но ей придется миновать Сестер. Это нелегко.

– Я помню, – отвечаю я, и у меня подгибаются ноги при воспоминании о паучьих туловищах, скрытых под платьями.

Первая Сестра по-своему обаятельна, но Вторая…

Я побывала в ее владениях и ощутила леденящий холод лезвий на шее, когда она угрожала мне своей чудовищной рукой. Я стояла под деревом, увешанным игрушками, в которых обитают духи умерших… Никогда не забуду, с какой мукой они смотрели на меня.

– Если Сестры объединятся, – говорит Морфей, – это будет непобедимая, самая грозная сила в Стране Чудес. Единственный шанс с ними справиться – поссорить их, чтобы они перестали действовать сообща. Но, поскольку обе Сестры ненавидят Червонную Королеву за ее удачный прошлогодний побег, сомневаюсь, что она сумеет их расколоть.

Слово «сомневаюсь» Морфей произносит тихо, водя по стеклу аквариума. Лицо у него встревоженное. Мои угри следят за его пальцем, как зачарованные.

Морфей любит свой мир. Вот почему он намерен добиться моей помощи. Я видела гибель Страны Чудес во сне и жестокость Червонной Королевы, воплощенную в мозаиках. Было бы ужасно, если бы такая красивая и необычная страна подпала под ее власть.

Меня начинает мутить. Всё случившееся – моя вина. В прошлом году я положила начало этому кошмару, когда осушила море и открыла цветам-зомби путь к сердцу Страны Чудес. И когда освободила дух Червонной Королевы с кладбища, так что она смогла вселиться в новое тело.

Я, шатаясь и спотыкаясь о шлейф, подхожу к кровати. Морфей тут же оказывается рядом и помогает мне сесть рядом с Кролликом.

Тот роняет наушники на пол, подбирается ближе и гладит мою обтянутую перчаткой руку, цепляясь костяными пальчиками за кружево.

– Ваше величество, – воркует он. – Прошу вас… не изгоняйте Белла из рода Кролликов. Я ваш верный подданный. Всегда с вами буду.

Он лезет в карман сырого жилета и достает ключ, похожий на мой, с рубиновой головкой.

– Ты не останешься здесь, – отвечаю я, плотно сжав его пальцы вокруг ключа, и указываю на шкаф у нас за спиной. – Лезь туда, а мы придумаем, как вернуть тебя домой.

Розовые глаза Кроллика перестают блестеть, как будто заволакиваются пеленой. Он сует ключ во внутренний карман. Беднягу бьет дрожь.

– Кроллику мокро.

Тронутая его страданиями, я протягиваю маленькому подземцу наперсток.

– Сушись и сиди там тихонько.

В глазах Кроллика вновь загорается свет.

– Дорогой подарок! О, щедрая!

Он надевает наперсток на рог, подползает к краю кровати, спрыгивает и прячется в шкаф, оставив меня наедине с Морфеем.

– Ты сказала «домой», – говорит Морфей, с надеждой глядя на меня. – Вот ты и признала это. Страна Чудес – твой дом.

Я качаю головой:

– Я имела в виду, что это его дом.

«Правда?»

Отогнав сомнения, я вновь задумываюсь, какова во всем случившемся роль Морфея.

– В моем сне, когда я тонула, ты был заодно с цветами.

Я многозначительно смотрю на него.

Он отступает и хмурится.

– Очевидно, тогда Червонная Королева еще не успела подкупить их, чтобы они перешли на ее сторону. Не ищи поводов усомниться во мне. Мы должны действовать сообща.

Мои пальцы обводят жемчужины на платье. Эти гладкие, прохладные бугорки действуют успокаивающе.

– Я не знаю, как это.

– Ты знала, когда в детстве мы играли вместе, – отвечает Морфей, и лицо у него становится почти униженное.

Я сжимаю ткань платья в кулаках.

– До того как я узнала, что ты врешь. Ты и моя мама. Так ведут себя все подземцы. Единственные люди, на которых я могу положиться, это… люди. Папа, Джеб, Дженара. Они не подводили меня. В отличие от тебя.

Взгляд черных глаз смягчается, и это удивительно. Морфей, кажется, и правда уязвлен.

– Наверное, потому что ты по-другому меня оцениваешь. Я не пользуюсь презумпцией невиновности, в отличие от них. Ты ведешь себя так, как будто я никогда не делал ничего хорошего.

Я рассматриваю собственные руки. Морфей познакомил меня с обитателями Страны Чудес и научил выживать в подземном королевстве. Он спас мою жизнь, рискуя погибнуть под поездом… и это не первый раз, когда Морфей смотрел в лицо смерти, чтобы этого не пришлось делать мне.

Он бывает храбрым, нежным, даже самоотверженным. Но иногда он, не задумываясь, подвергает риску что угодно и кого угодно, если взамен может получить то, что хочет. Я поднимаю глаза и смотрю на Морфея.

– Заслужи мое доверие.

– Как? – спрашивает он.

– Расскажи правду. Что было у тебя с моей мамой? Ты соблазнил всех женщин из рода Лидделлов? Ты говорил им те же красивые слова, что и мне?

Я поджимаю ноги под платьем, из-за одного лишь вопроса чувствуя себя маленькой и беззащитной.

Морфей отбрасывает осколки мыском ботинка, опускается на колени и берет меня за руку.

– Я знал три поколения женщин из семьи Лидделл. Считая тех, что в Лондоне, всего их было около двадцати. Большинство ничего не понимали и были недосягаемы – они не слышали зова Страны Чудес. Другим недостало бы сил, чтобы узнать правду и не повредиться в уме. Что касается Элисон, мы с ней заключили деловой договор. Ничего другого между нами не было. Есть только одна мисс Лидделл, о которой я мечтаю, только одна, которой я безгранично предан…

Он просовывает палец в прорезь кружева у меня на локте и стаскивает перчатку.

– Та, которая была моим лучшим другом… которая приняла удар, направленный на меня.

Я затаиваю дыхание, когда Морфей проводит пальцем по шрамам на моей ладони.

– Но я же не знала, что делала. Я была просто глупой маленькой девочкой, которая хотела защитить свою ручную бабочку.

– Не верю, – говорит Морфей, удерживая мою руку. – Самопожертвование свойственно тебе от природы. Твоя мать хотела получить корону ради власти, но ты прошла все испытания, чтобы спасти близких. Ты схватилась с брандашмыгом ради Чешика, а потом с Червонной Королевой… ты противостояла ей, одна-одинешенька, ради Джебедии. Разве ты откажешься сразиться с ней в последний раз, вместе со мной, ради Страны Чудес?

Я пытаюсь высвободить руку, но он крепче сжимает пальцы.

– Пожалуйста, достаточно.

– Никогда не будет достаточно, – говорит Морфей и кладет мою ладонь к себе на грудь, так что я слышу гулкие удары сердца. – Я не замолчу, пока ты не станешь вечной правительницей Червонного двора. Пока не вернешься к нам, туда, где твой дом.

– Там не мой дом.

– Неправда. Потому что ты – это ты. Потому что ты – такая. Наполовину полная темными причудами, с неутолимым интересом ко всему странному и безумному.

Он прикусывает нижнюю губу – чуть заметно, так что, может быть, мне померещилось.

– Ничто не разорвет цепей, которые ты наложила на мое сердце. Потому что ты и есть Страна Чудес.

Бесконечная глубина его глаз одновременно зловеща и спокойна. Свет отражается от осколков стекла на полу, испещряя отблесками лицо Морфея, словно он окружен звездами. В глубине памяти я вижу его именно таким – волшебным ребенком, который сидит под нездешними созвездиями и говорит мне эти самые слова: «Ты и есть Страна Чудес. Такова твоя природа. Прими ее, и ты сможешь править нашим миром…»

Такие воспоминания – живые. Они захлестывают душу – не жгут, но леденят кровь.

– Алисса, – негромко говорит Морфей. – Мы вместе выросли. И я ждал тебя дольше, чем ты знакома со своим смертным рыцарем.

Я не в силах вновь встретиться с ним взглядом… не в силах столкнуться с Морфеем – и с искушением, которое он пробудил. Мне хочется покориться, принять его, Страну Чудес, ее милых, хоть и жутковатых обитателей, ухватить всю эту странную красоту и силу, которая ждет меня там… ухватить и никогда не отпускать.

Но так же нельзя. Это не то будущее, которое я планировала для себя. Мое место – здесь, вместе с Джебом и другими людьми, которых я люблю.

Я высвобождаю руку. Только гул аквариума и бульканье пузырьков, вырывающихся из фильтра, нарушают тишину.

Морфей вздыхает.

– Довольно медлить. Пора нам отправиться в Страну Чудес.

– Я не уйду, пока не найду способ рассказать Джебу правду, – говорю я. – Я хочу, чтобы наше с ним будущее было основано на доверии. Он должен знать, почему я ухожу… и куда. И когда вернусь.

Морфей хмурится – не зло, но упрямо.

– Ты и так уже прождала слишком долго, пытаясь игнорировать то, что происходит. Если Червонной Королевы еще нет здесь, то скоро она появится… и все смертные, которые тебе дороги, окажутся в опасности. Ты этого хочешь?

Издав стон, я закрываю лицо руками и отвечаю сквозь пальцы:

– Нет, конечно.

– Твоя обязанность – надеть венец и стать королевой. Червонная Королева не должна победить, – твердит Морфей. – На сей раз это не игра, а вопрос жизни и смерти.

На сей раз это не игра.

На сей раз.

Я берусь руками за край кровати и встаю. Морфей, явно озадаченный, следует моему примеру. Хотя я едва достаю головой ему до груди, негодование словно прибавляет мне росту – сантиметров на пятнадцать по крайней мере.

– То, что ты в последний раз назвал игрой, чуть не стоило мне жизни, – рычу я. – Вы с моей мамой двигали меня, как пешку. Сообща у вас хватило бы магии, чтобы победить Червонную Королеву. Почему это я обязана отказаться от всех своих планов и снова рисковать жизнью?

Морфей мгновенно делается из ласкового грозным. Он хватает меня за подбородок, так что я не могу отвернуться. Странно, что руки у Финли не такие мягкие и изящные, как у Морфея. Они по-человечески мозолистые, совсем как у Джеба.

– Ты ответственна не меньше, чем мы, – говорит Морфей. – Ты не выполнила мои указания буквально. Предпочла земные сантименты своему магическому гению. Ту же самую ошибку сделала Элисон, когда встретила твоего отца. Ты разочаровала меня один раз, Алисса. И попробуй только сделать это снова.

Я вырываюсь.

– Я разочаровала тебя?

Как отвратительно его высокомерие!

– Уходи. Я больше не хочу видеть твою физиономию.

Он улыбается, злобно сверкнув белыми зубами.

– Физиономию Финли, ты имеешь в виду?

Я вздрагиваю, снова вспомнив о человеке, оказавшемся в плену в Стране Чудес.

– Убирайся, – требую я. – Уходи, пока не вернулся папа.

Морфей не двигается. Тогда я оживляю наушники и приказываю им обвить его ноги.

Он отбрасывает их пинком.

– Неизобретательно, детка. Выдумай что-нибудь получше, если хочешь победить меня. Для Червонной Королевы все эти штучки не страшнее комариного укуса.

Он прав. Но я эмоционально и физически измучена. Сердце ноет, и это ощущение распространяется на мускулы, кости и сосуды.

– Мне надо подумать. И отдохнуть, – шепотом говорю я.

Никаких больше откровений, никаких споров.

– Уходи. И не являйся сегодня в мои сны.

Морфей фыркает и направляется к двери.

– В этом виде я и не могу.

Он уже почти в коридоре, когда я хватаю его за локоть.

– В каком смысле?

Напрягшись, Морфей поворачивается.

– Я трачу все силы на то, чтобы удерживать чертово обличье Финли. Я не бывал в твоем сознании – во сне или как-нибудь еще – с тех пор, как ты чуть не утонула.

– Врешь.

Он вырывается, берется рукой за дверной косяк и зажимает меня между собой и стеной.

– С чего ты взяла, что я приходил к тебе во сне?

Драгоценные камни под зловещими бездонными глазами горят оранжевым. Это цвет опасений.

– Во-первых, потому что ты прислал клоуна в больницу.

– Я уже сказал, что не присылал тебе никаких игрушек.

– Но он был всюду, где и ты. Он маячил в зеркале в душевой и тряс стеклянный шар, который я когда-то видела в Лавке Человеческих Причуд. И кровавый меч, который мне приснился… на нем были твои отпечатки.

Морфей придвигается ближе.

– Тебе приснился сон про твою кровь? Почему ты не сказала?

– Потому что ты и так уже знал!

Я впиваюсь ногтями себе в ладони, подавляя желание удушить его.

– Нет, Алисса, не знал. Этот сон может быть символическим… вызванным магией короны. Не исключено, что твою кровь используют как оружие… возможно, против тебя самой.

– Нет. Ты сказал, что Червонная Королева не сможет использовать мою кровь, потому что она не человек.

Стиснув зубы, Морфей крепче хватается за косяк.

– Ты самое невыносимое существо из всех, кого я имел несчастье знать!

Я опускаю глаза. Что-то щекочет мне ухо. Оказывается, Морфей поймал рыжую прядку и тянет ее, чтобы привлечь мое внимание.

Его лицо смягчается.

– Я никогда не утверждал, что достоин доверия, – спокойно заявляет он. – Но есть одна вещь, которую я могу сказать с полной искренностью. Я всегда направлял тебя к твоему благу.

Я фыркаю.

– Ага. Пусть даже ценой моей жизни.

Морфей качает головой:

– Нет. Наши судьбы сплетены. И это незыблемая правда – с тех самых пор, когда мы играли вместе. Логично, что я хочу видеть твою победу.

Выдернув свою прядку у него из пальцев, я толкаю Морфея кулаком в грудь.

– Ни в тебе, ни в Стране Чудес нет никакой логики. И «незыблемая правда» заключается в том, что жизнь стала намного проще, после того как я забыла про твое чудовищное себялюбие и про то, что другой мир вообще существует!

Его лицо искажается от дрожи. Поначалу легкая, она делается всё сильнее. Мускулы подергиваются под футболкой так, что я ощущаю легкий зуд в руке.

– Ты хочешь, чтобы меня не существовало?

Прежде чем я успеваю ответить, Морфей отступает и сдергивает шляпу с головы. Потом стаскивает жилет и футболку и бросает их на пол к моим ногам. Затем ожерелье и браслеты – и стоит передо мной полуголый.

Грудь и живот у Финли смуглые, мускулистые, покрытые шрамами. На груди еще одна татуировка – оскаленный череп со скрещенными костями. Но сквозь всё это виднеется гладкая фарфоровая кожа Морфея.

Я подозрительно смотрю на него.

– Ты что делаешь?

– Расчищаю путь для своего чудовищного себялюбия.

Переступая длинными ногами, он подходит ближе – и обвивает руками мою талию. Я пытаюсь освободиться, но Морфей поднимает меня и прижимает к стене, так что наши подбородки почти соприкасаются.

Я сглатываю, опускаю глаза и упираюсь в его мускулистые плечи.

Он склоняет голову, словно для поцелуя.

Я застываю.

– Морфей, нет.

Он медлит, а потом, выругавшись, опускает меня. Атлас и сетчатая нижняя юбка цепляются за стену. Когда мои ступни наконец касаются пола, платье оказывается задрано до бедер. Ноги обнажены гораздо выше, чем мне бы хотелось. Покраснев, я одергиваю платье.

Морфей ухмыляется, и я делаю рывок, чтобы пощечиной стереть самодовольство с его лица. Он ловко уклоняется и выходит в середину комнаты.

– Лучше стойте, где стоите, ваше величество, если не хотите попасть под перекрестный огонь, – говорит он, прежде чем я успеваю сделать хоть шаг.

Он поднимает руки, и на пальцах вспыхивают огненные шары. Синие электрические нити тянутся во все углы комнаты. Стекло на полу бренчит и подпрыгивает, как будто началось землетрясение. Мои угри ныряют в укрытие, Кроллик хнычет в шкафу.

Призрачные крылья вздымаются за плечами Морфея; они окутывают его, заворачиваясь внутрь, как лепестки луноцвета под палящими лучами солнца. Вскоре Морфей окружен облаком, густым как туман и пахнущим кальяном. Внутри перебегают синие молнии.

Еще мгновение – и крылья распахиваются во всей красе. Они рассекают дымку, разгоняют ее, обнаруживая Морфея в его подлинном обличье: безупречная бледная кожа, узоры под глазами, похожие на извилистые побеги плюща. Драгоценные камни в форме слез блестят ярко и ослепительно, переливаясь всеми цветами радуги. Оттенков столько, что настроение невозможно угадать.

Коротко стриженные волосы Финли сменились густыми синими локонами до плеч, спутанными от обилия электричества, которое по-прежнему источают пальцы Морфея. Крылья раскинуты за спиной, одновременно великолепные и грозные.

Все очарование пропадает. Это Морфей как есть. Я прислоняюсь к стене, чувствуя, как зудят бугорки на лопатках – моим крыльям тоже хочется поучаствовать в преображении. С предплечья у Морфея исчезла татуировка, и родимое пятно слабо светится синим: под кожей, как змея, извивается кольцами магия.

Мои пальцы подергиваются, вспоминая, как прикасались к этому пятну прошлым летом… как Морфей исцелил меня.

Сделав широкий жест, Морфей гасит свечение.

– Посмотрим, как ты справишься одна, – произносит он хрипло и обиженно. – Лично я считаю, что завтра еще не успеют закончиться уроки, как ты приползешь на коленях, умоляя, чтобы я вернулся.

Он швыряет ключи от машины на пол, поверх шляпы и одежды.

А затем превращается в огромного махаона и зависает в воздухе. В моем сознании звучит голос: «Я не стану искать тебя в твоих снах, ни сегодня, ни когда-либо впредь. Теперь тебе самой придется найти меня. Я буду ждать среди утраченных воспоминаний. Спи крепко, детка».

Взмахнув крыльями, Морфей покидает мой дом – и мою жизнь. Так же стремительно, как он в нее ворвался.

Глава 14 Доказательство

Когда Морфей улетает, меня охватывает сожаление. Чем больше я об этом думаю, тем яснее становится, что он не посещал моих мыслей с тех пор, как показался Джебу в обличье Финли. Даже в том сне, в больнице, это был не его голос. Я слышала шепот, который мог принадлежать кому угодно, хотя бы и мне самой.

Морфей говорил правду. Он открыл свою душу, а я ударила по больному. Он всего лишь хочет спасти Страну Чудес, а я веду себя как последняя трусиха.

Солнце льется сквозь жалюзи и отражается от осколков на полу, отбрасывая розовые пятна на стены. Эта безмятежность совершенно противоположна тому, что я чувствую. Я не в силах подобрать осколки: слишком многое разбилось сегодня. Столько, что я даже не знаю, с чего начать.

От угрызений совести меня отвлекает чей-то храп. Я подхожу к шкафу. Там, свернувшись клубочком, лежит Кроллик. Свалившейся с вешалок одеждой я накрываю его – для маскировки. Он чмокает губами и глубже зарывается в обувные коробки и ремни. Хоть Кроллик жутковат, когда бодрствует, в спящем виде он трогателен и беззащитен.

Его безопасность – моя первая задача. Нужно отправить Кроллика обратно – через нору. Иначе на него наткнется папа или кто-нибудь другой.

В «Нитях бабочки» на всех стенах висят большие зеркала. Если я скатаюсь туда на машине Морфея, прежде чем папа вернется с работы, то выиграю немного времени и придумаю, как объяснить, что он у нас делает.

Кроллика можно спрятать в магазине. Он такой маленький, что поместится в рюкзаке. Я приеду до того, как Джен закроет магазин. Я возьму с собой выпускное платье и предложу подменить ее, чтобы она могла уйти пораньше и доделать то, что ей нужно.

План безупречен. Но проблема в том, что случится после того, как я отправлю Кроллика восвояси. Морфея нет. Значит, придется обратиться к маме и поверить ей. Может быть, она знает, как остановить Червонную Королеву и ее зомби-цветы.

А еще надо рассказать всё Джебу, как я и собиралась. И мама поможет мне убедить его, хочет она того или нет.

Я забираю из гостиной рюкзак и останавливаюсь у заднего окна, чтобы посмотреть на маму. Она сидит на травке перед клумбой с серебристой лакрицей и что-то нашептывает в ее перистые ушки. По маминому лицу катятся слезы.

Если бы только она доверилась мне или папе в той же мере, в какой доверяет цветам! Все эти годы они знали маму, как никто другой. Я прикусываю губу. Даже я не настолько далеко зашла, чтобы не понимать, как глупо ревновать к цветам.

Вернувшись к себе, я вынимаю из рюкзака два учебника и кладу их на стол, оставив внутри только полупустую бутылку воды и мобильник. Я звоню Джебу, чтобы договориться с ним – пусть приедет вечером. Слышу автоответчик. Не решившись начитывать сообщение дрожащим голосом, пишу эсэмэс.

«Я пыталась тебе позвонить, как ты просил. Мама в норме». Я медлю. Невозможно написать Джебу, что я еду на работу, чтобы выпустить через зеркало лысое, скелетообразное существо. Приходится импровизировать.

«Я устала… позанимаюсь, потом посплю. Напиши, когда освободишься. Нам надо увидеться сегодня».

Отчасти то, что я сказала, – правда. Я действительно устала. Нужно принять душ, чтобы взбодриться.

Войдя в мамину перламутрово-розовую ванную, я снимаю бальное платье и белье. Захожу в душ и включаю режим массажа. Тепло творит настоящие чудеса с моими усталыми костями и мышцами.

От меня пахнет сладким печеньем, когда я выхожу и вытираюсь. Голова ясная, но тело по-прежнему тяжелое и вялое. Некогда краситься и сушить волосы, поэтому я заплетаю их в нетугую косу, оставив только рыжую прядку свободно висеть спереди. Натягиваю узкие джинсы, с узором из вертикальных красных и черных полос по всей длине. Это рождественский подарок от мамы. Сегодня – первый раз, когда я их надела. Джинсы, и никакого макияжа.

Она бы гордилась мной.

Надев дырявую черную футболку поверх фиолетового топика и зашнуровав высокие сапоги, я вешаю на шею обе цепочки.

Вернувшись в спальню, я убираю платье в чехол, вешаю его в ногах кровати и заползаю под одеяло – прямо в одежде и в сапогах. Неважно, что простыни сырые и пахнут старыми костями и водой из аквариума. Я слишком измучена, чтобы об этом думать.

Слипающимися глазами я смотрю на часы, которые стоят на тумбочке. Там горят красные цифры: 6.15. С трудом нажимая на кнопочки, ставлю будильник на 6.45.

Быстренько вздремнуть… Я успею до папиного возвращения. И буду достаточно свежая, чтобы отвезти Кроллика в «Нити бабочки».

Как только мои глаза закрываются, мозг принимается усиленно работать. Я всё время думаю: а вдруг Морфей прав и мою кровь могут использовать как оружие против меня? Он дитя снов. Он знает, как их толковать. И если Морфей не присылал мне клоуна, кто же это сделал?

Кто породил тот жуткий кошмар, когда я увидела в паутинном коконе тело Джеба?

Если бы сестра Терри не накачала меня в тот вечер успокоительным, я бы не чувствовала себя как пьяная. Если бы не эти грустные глаза, глядя в которые так хотелось ее порадовать…

Вдох-выдох… стоп.

Я вспоминаю мамино описание: три Червонные Королевы сражаются за рубиновый венец, а еще одна женщина следит за ними, стоя в тени, за пологом ветвей. «Я видела ее глаза. Грустные, пронизывающие».

Сестра Терри… и ее странная белая униформа. Она не походила на других медсестер. А вдруг это был переодетый подземец? Она могла войти в мою палату, могла принести зачарованного клоуна. Могла, наконец, услышать про мозаики и украсть их из машины мистера Мейсона… и заполучить мою кровь.

Но, будь она подземцем, я бы увидела проблески ее подлинного обличья сквозь чары, как это было с Морфеем.

Как же всё непонятно. Но в одном я уверена: в игре есть еще один участник. В мире людей болтается кто-то, кому здесь делать нечего. И я не могу отправиться в Страну Чудес и принять бой, в то время как мои родные и друзья останутся без защиты, рядом с загадочным подземцем на вольном выгуле. При мысли о том, что они, возможно, уже познакомились, я покрываюсь мурашками.

Если я пройду через зеркало и окажусь у железного моста, то, вероятно, смогу расшифровать мозаики, которые спрятала мама, и выяснить, кто мне противостоит. Я сжимаю висящий на шее ключ, размышляя, не позвать ли Морфея.

Он не придет. Я ранила его гордость. Он сказал, что теперь мне придется найти его. Он будет прятаться среди забытых воспоминаний, что бы это ни значило.

Еще одна загадка, которую предстоит решать самой.

Как ни странно, именно эта мысль меня убаюкивает. Как будто я с рождения готовилась к тому, чтобы самой во всем разобраться. Если подумать – наверно, так оно и есть.

– Бабочка?

Я испуганно просыпаюсь, услышав в темноте папин голос. Из-за приоткрытой двери пробивается луч света: папа заглядывает в комнату.

Мне не сразу удается побороть дрему, вспомнить, где я… и что собиралась сделать в папино отсутствие.

Заслышав низкое похрапывание Кроллика в шкафу, я вскакиваю, словно подброшенная пружиной, вскрикиваю, чтобы разбудить моего спрятанного гостя, и сажусь.

– Ого. Извини, что напугал, – говорит папа, заходит и прикрывает дверь, чтобы свет не резал глаза.

Он садится на край кровати и гладит меня по голове, как в детстве. Кроллик затихает, и я удовлетворенно вздыхаю.

– Почему ты легла одетая? – интересуется папа.

Я тру лицо и зеваю.

– Одетая?

– Ты что, так и уснула вчера? Мама сказала, что тебе нездоровится, поэтому я не стал мешать. Но я помню, что у тебя сегодня последний экзамен. Вот я и решил проверить, в каком ты виде и готова ли идти в школу.

– В школу? – повторяю я, как попугай.

И смотрю на светящийся циферблат. 6.20. Только теперь я замечаю, что выставила будильник на 6.45 утра, а не вечера.

Мой пустой желудок переворачивается. Я проспала двенадцать часов. Морфей сдержал слово и не стал появляться в моих снах, поэтому я спала крепко. Слишком крепко. Я не успею до начала занятий отправить Кроллика обратно или поискать мозаики.

Отдохнувший мозг резво принимается соображать, и я придумываю новый план. Можно выйти пораньше и воспользоваться большим зеркалом в раздевалке. Придется сунуть Кроллика в рюкзак и взять с собой в школу. При мысли о том, чтобы еще сильнее вмешать Страну Чудес в мою реальную жизнь, мне делается очень тревожно, тем более что из-за Морфея придется вдобавок разбираться с Таэлор и остальными.

Но это неважно. Нельзя медлить.

Папа протягивает руку, чтобы включить свет.

– Что там хрустит под ногами…

Он поворачивает выключатель, прежде чем я успеваю его остановить, и видит рассыпанное по полу стекло. У папы отвисает челюсть.

– Что тут было?..

Попалась.

Я едва сдерживаю стон.

– Мама тебе расскажет.

Ужас, как быстро я ее предала, хотя в глубине души я чувствую себя отомщенной. Пусть объясняется за разбитое зеркало. Пусть теперь маму, а не меня, расспрашивают с пристрастием. Она, как оказалось, умело врала много лет.

Папа присаживается на корточки рядом с кроватью, стараясь не напороться коленом на стекло. Он еще не в рабочей одежде – видимо, готовил завтрак. Мама, наверно, спит.

Он трогает осколок, покрытый засохшей кровью.

– Элли, ты поранилась?

– Нет. Мама…

И я замолкаю. Папа смотрит на мои ладони. Ну конечно. Он вспомнил тот случай, когда она меня ранила.

– Папа, всё хорошо, – говорю я, сбрасываю одеяло и встаю.

Он ошалело глядит на мои сапоги.

Я наклоняюсь и подтягиваю шнурки, как будто проснуться обутой – это норма.

– Мама случайно толкнула зеркало, когда убиралась. Оно стукнулось о комод и разбилось. Она немного порезалась. Совсем чуть-чуть. Поверхностно. Сейчас уже всё нормально.

Тревога не сходит с папиного лица, пока он подбирает осколки один за другим, стараясь не пораниться.

– А я не заметил у нее никаких порезов. Почему она мне не сказала?

– Наверное, подумала, что я уже прибралась.

Я наклоняюсь, чтобы помочь ему, но папа предостерегающим жестом вскидывает руку:

– Лучше я сам, Элли.

Он всегда это делает – заботится о нас. А мы только храним секреты…

Бросив последний осколок в мусорное ведро и поставив пустую раму прямо, папа поворачивается ко мне.

– Прости, детка. Просто… я испугался, что это снова началось. Она постоянно била зеркала. Нарочно. И никого не подпускала к тебе, с самого твоего рождения.

Встает солнце, и оранжево-розоватый свет смягчает черты папиного лица. Он кажется таким же молодым, как мама. Папа никогда не рассказывал подробно, как это было, когда Элисон «начала сходить с ума». Страшно подумать, что он пережил.

– Папа… – Я касаюсь его руки, глажу изношенный свитер.

Он накрывает мою ладонь своей.

– Я не вынесу, если это случится опять. Я больше не могу без нее.

Кивнув, я осмеливаюсь задать вопрос:

– А мама когда-нибудь объясняла свое отвращение к зеркалам? Ты хоть раз спрашивал?

Папа садится на край кровати. Снова бросив удивленный взгляд на мои сапоги, он жмет плечами.

– Она что-то такое говорила. Нельзя сказать, что ее слова звучали здраво.

Разумеется, слова Элисон показались бы бредом любому, кто не знал правды. Но почему она не попыталась всё объяснить папе, когда я была маленькой, показать ему свою силу? За столько лет мама могла бы и сообразить, как это сделать.

– Если бы она доказала тебе, что Страна Чудес существует на самом деле, – осторожно говорю я, – ты бы поверил ей… да?

Папа качает головой.

– Я помню кровь на ее руках, которые она изрезала о зеркало. Кровь на руках моей маленькой девочки, на которую она напала с садовыми ножницами…

Он смотрит на меня с мучительным выражением лица.

– Элли, это было реально. На полном серьезе. И никаких других доказательств мне не требовалось. Ты просто не знаешь.

Папа трет лицо и прикрывает глаза ладонью.

– Она кричала, что должна «починить» тебя. Как будто ты вазочка, которую можно склеить. Но твоя мама вела себя так странно, так нервозно… и она причинила тебе боль, поэтому… я боялся оставить ее рядом с тобой. Это была последняя капля, хотя всё стало плохо еще задолго до того. Даже мне стали сниться кошмары о Стране Чудес. Я знал, что надо обратиться за помощью… тебе был нужен хотя бы один вменяемый родитель. Тот, кто мог тебя защитить.

Так вот почему мама не исцелила меня тогда. Моя обида тут же тает и превращается в ничто.

Папа наклоняется, чтобы подобрать чехол с платьем. Видимо, вчера вечером он свалился на пол. Папа кладет его себе на колени.

– Ты видела, как она налетела на зеркало?

Он проводит пальцем по молнии на чехле.

– То есть… я не понимаю. Нужно было с размаху толкнуть его об шкаф, чтобы оно разлетелось на такие мелкие кусочки.

Папа смотрит на мусорное ведро.

– Может быть, маме нужно поговорить с врачом.

При этих словах я вздрагиваю. Я не позволю, чтобы ее опять затянули в смирительную рубашку и обкололи успокоительными. Я люблю маму, и неважно, какой ширины пропасть между нами. Элисон уже выстрадала достаточно.

– Подожди, папа. – Я сажусь рядом и пускаю пробный шар. – Я должна кое-что тебе рассказать… просто я не знала, как ты к этому отнесешься.

Глядя на валяющиеся на полу наушники, я задумываюсь, не оживить ли их. Пусть потрутся о папину ногу, как любвеобильная кошка…

– Элли, ты меня пугаешь. В чем дело?

Стук сердца отдается в ушах. Я близка к тому, чтобы сорваться и показать папе свою магию. Провод наушников дрожит – слегка, так что это замечаю только я. Но потом я пугаюсь и перевожу взгляд на угрей. Момент упущен.

– Мы с мамой вчера поссорились, – говорю я. – Я… я толкнула ее, и она упала на зеркало. Вот почему оно ударилось о шкаф. Потом я заперлась в комнате. А мама сказала тебе, что я нездорова, чтобы ты меня не наказал. И мне правда очень стыдно.

Папины щеки делаются темно-розовыми.

– Ты толкнула мать?

Его глаза наполняются разочарованием и тревогой, и моя уверенность уменьшается до размеров муравья.

– Что у тебя за вспышки ярости?

– Вспышки? Это была первая.

– Неправда. Я слышал, как ты кричала на маму в больнице. Вы снова поругались из-за Джеба? Ты что, вчера тайком выбралась, чтобы повидаться с ним? Поэтому ты заснула обутая?

Папино лицо уже не розовое, а почти фиолетовое.

Я встаю.

– Нет! Джеб тут вообще ни при чем.

Нельзя, чтобы папа опять усомнился в Джебе, особенно теперь, когда они наконец помирились.

– После ссоры с мамой я приняла успокоительное. Наверное, оно подействовало, прежде чем я успела раздеться.

Стопроцентная ложь.

Папа смотрит на меня недоверчиво, и я добавляю:

– Я очень сожалею, что мы поссорились. И что мама чуть не поранилась.

И что я теперь защищаю ее, тогда как именно она должна перед нами оправдываться.

Папа барабанит пальцами по чехлу, бессознательно попадая в такт своему нервно подергивающемуся веку.

– А из-за чего вы поссорились? Это, наверное, было что-то серьезное, если ты толкнула мать.

– Ну, я не то чтобы толкнула ее…

Хотела бы я сказать больше, но в голову ничего не приходит.

Папу вдруг как будто осеняет.

– Подожди. Это из-за той машины?

– Что?

– Из-за «Мерседеса», который стоял перед домом, когда я вернулся.

– Э…

Я не знаю, что сказать. Мама, очевидно, что-то придумала, и нужно придерживаться той же версии.

– Твоя мама сказала, что ты отказалась дать ей ключи, когда она их попросила.

Я мельком смотрю в угол за дверью, где вчера остались лежать кучкой вещи Морфея: жилет, футболка и шляпа. Они исчезли, ключи тоже, а мама преподнесла мне алиби на блюдечке.

– Она сказала, что пыталась забрать у меня ключи, а я не позволила? – осторожно спрашиваю я.

Папин взгляд становится жестче.

– Нет.

– Я их просто выронила, а она потеряла равновесие.

– Ты хочешь сказать, что мама именно так и упала на зеркало?

Я киваю, презирая себя за это.

Стиснув зубы, папа смотрит на меня.

– Слушай, я согласен с мамой. Очень великодушно со стороны вашего новенького предложить тебе свою машину, пока не починят «Гоблина», но водить ее ты не можешь. Если на ней окажется хотя бы царапина, он может передумать и потребовать столько денег, сколько стоит твоя учеба в колледже.

– Да, – шепотом отвечаю я, радуясь, что не придется объясняться из-за машины.

Но это – единственное облегчение, потому что папа смотрит на меня как на бомбу, которую нужно обезвредить.

– Папа, я поняла.

– Сомневаюсь, – отвечает он, качая головой. – Кажется, ты думаешь, что мама чересчур разнервничалась из-за какой-то машины.

– И из-за всего остального, – бормочу я.

– Ну, на сей раз у нее есть повод. Когда мы только начали встречаться, я попал в аварию. – Папа смотрит на свои ноги, обтянутые шерстяными носками. – У меня была спортивная машина… не такая крутая, как эта, но тоже ничего. Я слишком быстро вошел в поворот и врезался в дерево. Машина разбилась, а я несколько месяцев лежал в коме.

Мне становится трудно дышать. Я не рискую сделать слишком глубокий вздох и упустить хоть слово. Это нечто священное – часть истории, которую родители утаили.

– Ты всегда просила, чтобы я рассказал что-нибудь о своих родителях, – продолжает папа.

Внезапная смена темы пугает меня.

– Папа, я понимаю, почему ты не хочешь.

– Это из-за той аварии, Элли.

Я тупо смотрю на него, пытаясь соединить все точки.

– Они были с тобой в машине?

Он никогда не рассказывал, как умерли бабушка и дедушка…

Кофр шуршит, когда папа усаживается, скрестив лодыжки.

– Нет. Из-за той аварии… я не помню их. Если бы не твоя мама, я бы вообще ничего не знал о своем детстве. Она собрала фотоальбом, чтобы я знал, как выглядели мои родители, потому что они умерли до того, как мы познакомились. Я не помнил, что у меня нет братьев, сестер и других близких родственников. Не помнил даже, как мы с твоей мамой впервые встретились. Вот как серьезно я пострадал. Моя жизнь до аварии, до встречи с Элисон… она просто исчезла. Как будто этих лет не было.

Я чувствую болезненный укол, словно в мое сердце изнутри вонзается шип.

– Прости, папа.

Любые слова прозвучат мелко. Воспоминания драгоценны. Бесценны. Мне всегда было грустно сознавать, что Джеб забыл всё случившееся в Стране Чудес. Но папина история… она намного хуже.

– Ты никогда не говорил.

– У тебя и без того было тяжелое детство, и я не хотел дополнительно его обременять. Ты нуждалась по крайней мере в одном родителе с приблизительно нормальным прошлым. Согласна?

Я жму плечами, хотя и не знаю, согласна ли. Возможно, мы могли бы помочь друг другу, если бы оба были честны с самого начала.

– Ну, теперь понимаешь? – спрашивает папа. – Понимаешь, почему она не хотела, чтобы ты садилась за руль? Когда в твоем распоряжении неограниченная сила, слишком легко забыть, что ты уязвима. Легко принять опрометчивое решение, которое изменит всё твое будущее.

Его слова бьют в точку. Как будто это недостающие фрагменты моих собственных мыслей и страхов.

– Я настаиваю, чтобы ты помирилась с мамой, прежде чем пойти в школу, – решительно говорит папа. – И впредь постарайся с ней ладить. Она так старается ради тебя…

У папы вздрагивает челюсть.

– Я хочу гордиться тобой, Алисса.

Он не называл меня полным именем с тех пор, как в девятом класс я пришла домой с тройкой по геометрии. Это хуже, чем если бы папа кричал и ругался.

– Ладно, – буркаю я.

– Собирайся в школу, – говорит он, встает и бросает на кровать ключи. – Можешь взять мою машину. Я попрошу кого-нибудь подвезти меня в шиномонтаж. Они должны закончить с «Гоблином» сегодня. Кстати, вчера я поставил «Мерседес» в гараж, чтобы с ним ничего не случилось. Позови своего приятеля после уроков, чтобы он его забрал. Ладно?

– Ладно, – отвечаю я, хотя понятия не имею, как это сделать.

Папа, видимо, собирается уйти. Но вместо этого останавливается и берет с кровати мой чехол.

– Там то, что я думаю?

Поначалу я не понимаю, что он имеет в виду. Я, кажется, и сама нетвердо помню, что внутри. Потом я киваю.

Он открывает молнию и вытаскивает маску и краешек платья.

– Значит, ты серьезно намерена пойти сегодня на бал?

Папа подозрительно близок к радости. С тех пор как я перешла в старшую школу, он каждый год уговаривал меня сходить на бал. Когда папа узнал, что я дала Джебу согласие, они с мамой тут же записались дежурными, но, очевидно, он не верил, что я доведу дело до конца.

Он кладет чехол с платьем обратно на постель и смотрит на цветочную тиару, которая торчит на вешалке. На его губах появляется знаменитая «улыбка Элвиса».

– Ты наденешь корону? Ох, Элли, ты будешь похожа на настоящую принцессу. Как в детстве, когда ты наряжалась и играла.

Глуповатая папина улыбка полна светлой грусти, и мне хочется заплакать. Папа гладит голубоватую ткань маски.

– Ну-у… на принцессу, у которой были некоторые жизненные трудности. Мне очень нравится.

– Спасибо, – говорю я, натянуто улыбаясь, убираю платье обратно в чехол и застегиваю молнию. Страшно жаль, что я снова его разочарую и не пойду на бал.

Между папиными бровями появляется тревожная складка. Он берет меня за руку, притягивает к себе и обнимает. Я прижимаюсь к нему, чувствуя себя под надежной защитой. Мой папа… мой рыцарь. Самая большая мамина любовь. С ума сойти, она столько для него сделала. Собрала альбом и вернула папе прошлое. Не похоже, чтобы она сожалела о своем браке. Может быть, она действительно предпочла папу короне. Может быть, в этой истории есть что-то еще. Нужно поверить маме и выслушать ее – если только у нас будет шанс поговорить.

– Слушай, Бабочка, – шепчет папа, уткнувшись мне в волосы. – Ты сама на себя не похожа, но я всё понимаю. Ты заканчиваешь школу. Экзамены, выпускной… и вдобавок ты чуть не утонула. Я прекрасно понимаю, что ты слегка выбита из равновесия. Тебе, случайно, не нужно с кем-нибудь поговорить… кроме меня и мамы?

Я чувствую жжение в желудке и, отстранившись, сердито смотрю на папу.

– Типа с психологом? Нет, папа. Я не схожу с ума, правда.

– Я не это имел в виду. Сходи к школьному консультанту. По-моему, ты немного растерялась. Но мы можем помочь. Просто скажи, что тебе нужно.

Звонит будильник, выставленный на 6.45, и мы подскакиваем.

Я переползаю через кровать, чтобы его выключить.

– Давай поговорим об этом потом? Мне надо собраться.

– Конечно, – отвечает папа.

Он останавливается на пороге.

– На кухне ждет яичница. И не забудь извиниться перед мамой. Я пойду в душ и не буду вам мешать.

Я обещаю ему, что всё улажу. Я правда хочу поговорить с мамой – по очень многим причинам, – но, как только папа закрывает дверь, понимаю, что не смогу. Только не сейчас… надеюсь, это получится днем, после того как я позабочусь о королевском советнике.

Я прячу ключи от папиной машины в карман и открываю шкаф. Кроллик стоит там, сплетя на груди костяные руки; наперсток болтается на роге, а на ушах висят непарные носки. На мгновение он и правда кажется похожим на Белого Кролика, о котором я читала у Кэрролла.

Хотя я страшно взволнована, но не могу сдержать улыбку.

– Спасибо, что сидел тихо. Ты молодец.

Я глажу маленького подземца по лысой голове.

Советник смотрит на меня розовыми глазками.

– Белл Кроллик голоден.

Открыв пустой рюкзак, я предлагаю ему забраться внутрь. Надеюсь, подземцы не возражают против яичницы на завтрак.

Глава 15 Вторжение

Оказывается, что подземцы действительно любят яичницу, во всяком случае такую маслянистую, какую готовит мой папа. После завтрака я кладу немного яичницы в пластмассовый контейнер и прячу в рюкзак вместе с пакетиком маминого печенья и бутылкой воды, чтобы королевскому советнику было чем заняться по пути в школу.

При его размерах у Кроллика отличный аппетит – и огромные познания по части внутренней политики Страны Чудес. Я веду машину, а он сидит на полу под пассажирским креслом, подальше от любопытных глаз. Уплетая яичницу, Кроллик отвечает на все мои вопросы.

По закону Страны Чудес, есть три случая, в которых кровный потомок подземной королевы может потерять трон после коронации: смерть, изгнание или поражение в магическом поединке с другим кровным потомком. Я передала трон Гренадине, но это не считается официальным отречением. Гренадина лишь временный заместитель, потому что она не из нашего рода. И теперь, когда Страна Чудес в опасности, я должна вернуться, надеть корону и победить Червонную Королеву. Как и сказал Морфей тогда, в машине: я единственная, кто способен освободить и укротить магию, ставшую частью моей крови.

Значит, я прикована к Стране Чудес пожизненно – и это то, о чем Морфей забыл упомянуть, когда прошлым летом возлагал на мою голову корону.

Но опять-таки, теперь, когда я смирилась со своим происхождением и новыми обязанностями – и с их неизбежным вмешательством в здешние дела, – я бы не стала передавать магию кому попало, даже если бы это было возможно. Преемник должен желать блага как Стране Чудес, так и миру смертных.

Если бы только я могла разделиться пополам и сделаться двумя людьми! Моя смертная половина осталась бы здесь, с Джебом и родителями, а волшебная правила бы Страной Чудес и железной рукой поддерживала в ней мир.

Парковка пуста, не считая двух машин. Я узнаю обе. Одна из них принадлежит директору, а другая – новенький автомобиль мистера Мейсона с прискорбно неэффективной сигнализацией.

Пусть даже Морфей держит слово и не лезет мне в голову, я чувствую на заднем фоне его присутствие. Он наблюдает, как я справляюсь. Совсем как в те времена, когда мы были детьми. Хоть он и страшно злился, когда мы расстались, я не сомневаюсь, что Морфей хочет, чтобы я победила. Кроме того, он хочет, чтобы я его нашла. Он ничего не делает без причины. Очевидно, для меня важно самой выяснить, куда он делся.

Нужно просто понять, что он имел в виду, когда сказал: «Я буду ждать среди потерянных воспоминаний».

Прежде чем войти в школу, я в последний раз пытаюсь дозвониться до Джеба. Как-то непохоже на него – не подавать о себе вестей. Может быть, он вчера вообще не получил мою эсэмэску? Но если так, отчего Джеб не позвонил, чтобы узнать, как дела у меня и у мамы? Ему что, всё равно? По крайней мере Роза уехала, и мне больше не нужно беспокоиться из-за нее.

Я снова слышу автоответчик – и на сей раз оставляю сообщение. «Я в школе. Напиши. Нам надо поговорить».

Я смотрю на экран. Кое-что продолжает меня тревожить. А именно сестра Терри.

Списка сотрудников Медицинского центра университета Плезанс в сети нет. Повинуясь интуиции, я начинаю искать униформу медсестер одновременно с названием клиники. Появляется объявление, размещенное на страничке новостей неделю назад: «В День памяти, чтобы почтить наших ветеранов, сотрудники Медицинского центра университета Плезанс наденут старинную врачебную и сестринскую форму. Все, кто потерял близких людей на минувших войнах и хочет поучаствовать в нашем проекте, пожалуйста, пишите в отдел кадров Луизе Колтон. Вам выдадут форму соответствующего вида и размера. Прокат костюмов оплачен Католическим центром по оказанию помощи семьям военнослужащих».

Я закрываю окно. Теперь понятны костюм сестры Терри и – отчасти – ее грустные, безутешные глаза. Возможно, я поспешила с выводами. Она такая добрая и услужливая. Но как же быть с клоуном и с мозаиками, украденными из машины мистера Мейсона? Неужели где-то рядом есть еще один подземец, которого я не заметила?

Застегнув рюкзак, в котором сидит Кроллик, я шагаю к двери. В классе горит свет, почти не видный в лучах утреннего солнца. Снаружи школа выглядит точь-в-точь как всегда, пусть даже внутри всё изменилось. По крайней мере для меня. Морфей об этом позаботился.

Я крадусь по безлюдному переходу и вдыхаю запах дрожжевого теста и сладких пряностей, доносящийся из столовой. Из рюкзака вдруг раздаются вопли зомби и надоедливая музыка. Я сделала ошибку, научив Кроллика играть в игры на мобильнике. Испугавшись, я расстегиваю рюкзак и отключаю звук, прежде чем вернуть телефон советнику.

Я ныряю в темный спортзал. Чтобы добраться до раздевалки, включаю фонарик, который висит на одной цепочке с папиными ключами. Надо шагать осторожно, чтобы не оставить сапогами черных полос на нашем школьном символе – огромном оранжево-синем баране, который нарисован на полу в центре зала.

Когда я огибаю загородку и вхожу в раздевалку, в нос ударяет запах грязных носков и сырого кафеля. Я щелкаю выключателем, и над головой с гудением зажигается флуоресцентная лампа. Передо мной – целая стена зеркал в полный рост.

Я расстегиваю рюкзак. Кроллик, у которого рот набит печеньем, вылезает. Он нажимает кнопки на телефоне в отчаянной попытке поубивать всех зомби. Я осторожно вытягиваю мобильник из костяных пальчиков и кладу его обратно в рюкзак.

– Готов? – спрашиваю я, но это риторический вопрос.

По пути в школу я дала Кроллику прямой приказ отправляться в Червонное королевство и не покидать Гренадину, пока я не приду.

Кроллик роется в карманах. Наперсток с лязгом катится по полу. Он подбирает его и снова продолжает искать ключ.

– Всё в порядке, вот он, – говорю я, вытягиваю цепочку и, глядя в ближайшее зеркало, рисую себе солнечные часы близ Темзы.

В стекле появляется размытое изображение каменного мальчика, скрывающего от людских глаз кроличью нору. Так, как я его помню.

Я жду, когда зеркало расколется. Как только появляются трещины, мое сердце начинает бешено колотиться. Я там же, где и год назад, – на пороге безумия. Только на сей раз я хорошо знаю, что ждет на той стороне.

Преодолев сомнения, я прижимаю ключ к пересечению трещин, напоминающему замочную скважину. Портал открывается, и мои волосы треплет прохладный ветер, который несет с собой аромат цветов и трав.

Я беру Кроллика за костлявую ручку. Мы уже собираемся пройти сквозь зеркало, но я вдруг замираю. Земля вокруг солнечных часов движется, колыхаясь, как море. Темное и сердитое, оно бьется о подножие статуи.

– Что это? – вполголоса спрашиваю я.

Кроллик заглядывает в портал, стуча костями.

– Огненные клешни. Ущипните себя, ваше величество.

Я придвигаюсь ближе и понимаю, что это действительно море. Море огненных муравьев, которые отливают красным и черным. Они стремятся в кроличью нору. Их достаточно, чтобы покрыть участок размером с футбольное поле. Тысячи и тысячи насекомых…

Интересно, видит ли их кто-нибудь, просто так пришедший полюбоваться солнечными часами?

Некогда осматриваться и выяснять это; надо отправить Кроллика вниз. Но ступить некуда. Неважно, что мы с муравьями каждый день по-дружески болтаем; они не задумаются пустить в ход жвалы, если рассердятся или захотят добиться своего, особенно если я окажусь у них на пути. Вдобавок это огненные муравьи. Самые агрессивные и ядовитые.

Если бы мне не нужно было вести себя тихонько, я бы обратилась к ним. Муравьи не могут победить армию цветов-зомби. Но тем не менее они, очевидно, решили попытаться.

Неожиданные голоса в спортзале заставляют меня отвлечься. Я отскакиваю от зеркала, и портал закрывается. Тогда я загоняю Кроллика в рюкзак и прячу его в шкафчик.

– Не вылезай, пока я не узнаю, что там такое, – говорю я и протягиваю ему пакет с печеньем. – Когда я вернусь, мы придумаем, как договориться с муравьями.

Дверца шкафчика, в котором лежит рюкзак, не закрывается на защелку, и я оставляю ее приоткрытой. Выключив свет, выглядываю из-за загородки в зал.

На потолке сияют многочисленные светильники. Я моргаю от неожиданно яркого света. Бурная деятельность в зале меня пугает. Несколько человек вносят блестящие белые деревца и фонарики из кружева. Следом другие тащат огромные коробки, полные белых кружевных салфеток, гофрированной бумаги и прочих праздничных украшений.

У меня сердце уходит в пятки. Это члены школьного совета и устроители бала, которые готовятся к сегодняшнему сказочному маскараду. Я выбрала самое неудачное время.

Несколько парней покрупнее разбирают трибуны и оттаскивают их к стенам, чтобы освободить место для танцев. Большинство девушек возятся в другом конце зала, устраивая фуршет и импровизированную сцену для музыкантов и ведущих. А еще на нее выйдут король и королева бала.

Я издаю стон, когда в зал входит еще несколько человек. Никаких шансов отправить Кроллика сквозь зеркало до начала уроков. Кто угодно может забрести в раздевалку в ту самую секунду, когда мы шагнем в портал. Я думаю, не спрятаться ли в душевой кабинке, чтобы дождаться, когда все отвалят, но какое-то движение в толпе заставляет меня замереть.

– Эй! – кричит Таэлор, вскинув руку.

Меньше всего я хочу общаться с ней. Я ныряю за загородку – и тут же облегченно вздыхаю, поняв, что она обращается не ко мне. Она машет рукой какому-то темноволосому парню с детским лицом, который стоит в противоположном углу. Он только что поставил на пол дерево, и, прежде чем бедняга успевает опомниться, Таэлор, Твайла и Кимбер окружают его.

– Надо оставить место для садовой скамейки, на которой будут фотографироваться парочки, – сердито говорит Таэлор. – Дерево отнеси на другую сторону, к столу с едой.

Парень ошалело хлопает глазами, потрясенный то ли ее красотой, то ли тем, что к нему обратилась старшеклассница.

Таэлор вздыхает и принимается сама тащить дерево, не обращая никакого внимания на черные полосы, которые остаются на тщательно натертом полу от кадки и ее черных ковбойских сапог.

Секундочку. Ковбойские сапоги?

Таэлор, судя по всему, принарядилась, чтобы поразить какого-нибудь энтомолога. На ней серебристое мини с развевающимися рукавами, похожими на крылышки. Возможно, она надеется, что Морфей примет ее за бабочку и насадит на булавку.

Я улыбаюсь при этой мысли. Говорят, Таэлор порвала с парнем, с которым изначально собиралась пойти на бал, после того как ее пригласил «Эм». Мне и в голову не приходило спрашивать, правда ли это, но Морфей вполне способен выкинуть что-нибудь в таком роде – соблазнить Таэлор просто по приколу. Бедняжку ждет разочарование.

– Ух… – выдыхает она, стоя в нескольких шагах от меня.

Я отступаю еще дальше в тень, но так, чтобы видеть Таэлор. Ее руки, загорелые и мускулистые от неустанных теннисных и волейбольных тренировок, поблескивают в свете ламп, когда она вновь берется за кадку.

– Тяжело.

Придя в себя, парень краснеет и бросается на помощь. Он удостаивается ослепительной, хотя и саркастической улыбки.

– Спасибо, супермен, – мурлычет Таэлор и выпускает край кадки.

Когда он следует за Таэлор, я буквально вижу, как у него на подбородке пробивается щетина, двигая его ускоренными темпами к половой зрелости.

Они проходят мимо, и я ныряю за загородку.

– Эл?

Это Дженара. На руке у нее висит корзинка, в которой постукивают друг о друга фонари. Продевая через них веревку, она делает гирлянды, которые потом развесят на деревьях.

– Мне показалось, что ты тут прячешься, – говорит она. – Что случилось? Я не видела твоего имени в списке помощников.

– А я вообще-то и не подписывалась, – говорю я многозначительно.

Джен ухмыляется.

– Ага. Я тоже. Заставили отрабатывать за то, что я изуродовала афиши. Как будто их можно было сделать хуже.

Ее старательно подведенные глаза тревожно прищуриваются.

– Твоя мама…

Вопрос повисает в воздухе, заглушенный голосами наших занятых делом одноклассников на заднем плане.

– Нет, с ней всё нормально.

Я неохотно выхожу из-за спасительной загородки в зал, надеясь, что Кроллик не вылезет из укрытия.

– Кое-что случилось, когда мы вернулись домой из больни…

– Ни-ичего себе! – перебивает Джен, как только я выхожу на свет. – Ты не накрасилась?!

И только тогда я вспоминаю, что действительно обошлась без макияжа. Впервые со дня перехода в старшую школу я появилась на людях без защитной брони.

Я подавляю инстинкт, который приказывает бежать, достаю из корзинки фонарик и веревку и тоже начинаю делать гирлянду, с тоской вспоминая те времена, когда нанизывала на нитку мертвых бабочек – с Морфеем, в Стране Чудес. Тогда я обходилась без всякой защиты.

– Тихо, Джен. Я чувствую себя уродиной.

Она кладет гирлянду в корзинку и ласково пожимает мою руку.

– Я ничего такого не имела в виду, правда. У тебя прекрасный цвет лица и идеальные черты. Просто… это как будто не ты. И волосы… – Джен трогает рыжую прядку, выбившуюся из моих спутанных волос. – Ты что, так и спала?

Прежде чем я успеваю ответить, она вдруг резко втягивает воздух сквозь зубы.

– О господи…

Корзинка сваливается с ее руки и переворачивается, фонари высыпаются на пол. Не обращая внимания на бардак, она хватает меня за плечи. На губах Джен появляется слабая улыбка.

– Ты наконец это сделала!

Ее возглас оказывается громче болтовни вокруг. Сразу несколько человек поворачиваются к нам. Твайла и Дейрдра перестают устанавливать на мольберт рядом со скамейкой для фотографий ярко-синий указатель с серебристыми буквами из фольги. Они шепчутся и указывают на нас; затем Твайла спешит к двери, где стоит Таэлор. Та копается в пожертвованных игрушках и слишком занята, чтобы заметить меня.

– Ты очень деликатна, Джен, – нахмурившись, говорю я.

Она смотрит через плечо и понижает голос до шепота:

– Прости. Но… но это так круто!

– Ты о чем?

– Ты провела ночь с Джебом, я права? Вот почему он не отвечал на звонки, после того как отправился в студию. И не приехал домой ночевать. Ха! Я знала, что, как только он увидит тебя в этом платье…

– Джеб не ночевал дома? – перебиваю я.

У меня вспыхивают щеки, когда я понимаю, что говорю очень громко. Теперь нас слушают почти все. И Таэлор тоже. Они с Твайлой пробираются сквозь толпу. Судя по самодовольному лицу Таэлор, она прекрасно слышала мои слова.

Но меньше всего я беспокоюсь из-за нее. Я бросаю свою гирлянду на пол рядом с фонарями, валяющимися под ногами у Джен, и шепотом говорю:

– Я не была с ним. Думаешь, Джеб провел ночь в студии?

Джен мрачнеет.

– Я… я просто предположила.

– Ты не знаешь? А разве ваша мама не волновалась?

– Она вчера работала допоздна и рухнула спать, как только вернулась. Я сама не знала, что Джеба не было дома, пока утром не заглянула к нему в комнату. Постель не смята.

Моя первая мысль: «Роза». Что, если она только сказала, будто уезжает? Я знаю, конечно, что Джеб не стал бы мне изменять. Но за этой мыслью – не мой рассудок, а инстинкты подземца. Темная сторона моей натуры понимает, что здесь что-то не так.

Может быть, я не просто ревную из-за того, что Джеб будет рисовать Розу. Она появилась в самое неподходящее время, когда Морфей начал посещать мои сны с известиями об опасности, грозящей Стране Чудес. Роза, конечно, реальный человек – я видела ее в сети, – но мы никогда не встречались. Не исключено, что какой-нибудь подземец похитил Розу и с помощью чар принял ее облик, точь-в-точь как Морфей поступил с Финли. Возможно, это то самое существо, которое таится в тени на моей мозаике. То самое, которое велело клоуну преследовать меня.

Почувствовав, как кровь стынет в жилах, я хватаю Джен за руку.

– Надо его найти…

Она кивает, и мы поворачиваемся к двери, но остальные стоят стеной, глядя то на нас, то на Таэлор. Пройти к выходу невозможно. Во мне начинает закипать ярость. Я хочу крикнуть: «Убирайтесь с дороги!» – но прикусываю язык, как только вижу Таэлор.

У нее в руках клоун – тот самый, который не давал мне покоя, вместе с виолончелью и странной квадратной шляпой.

Мир как будто съеживается.

– Очень мило, Алисса, – говорит Таэлор, подходя вплотную. – Мы просим новые игрушки, а ты принесла какое-то барахло. Чем эта штука набита, камнями?

Она бросает клоуна на пол к моим ногам. Он падает на пол с металлическим лязгом. Костюмчик в красно-черно-белую клетку испачкан.

– Где ты его взяла? – с трудом спрашиваю я дрожащим голосом.

Я не в силах отвести от игрушки взгляд – из опасения, что она начнет двигаться. Черные бисерные глазки издевательски смотрят на меня.

– Не изображай дурочку. На нем наклеен ярлычок с твоим именем.

Я молчу, и Таэлор закатывает глаза.

– Не думай, что все тут такие дешевки, как ты. Типа принесла этот хлам и сможешь пройти на бал? Мы же ясно написали – «новые игрушки». А не мусор, который не приняли в секонд-хенде. Кстати, ну и видок у тебя. Ты что, ночевала в шкафчике? Выглядишь еще хуже, чем обычно.

Я не сразу понимаю, что Таэлор имеет в виду мою мятую одежду и ненакрашенное лицо. Но клоун пялится на меня, и я не в силах ответить.

Джен становится между нами.

– По крайней мере она не меняет стиль каждую минуту, – говорит она, указывая на ковбойские сапожки Таэлор.

Слышатся смешки. Таэлор гневно оглядывается.

– Вам всем заняться нечем? По-моему, у нас есть список заданий. Разучились читать, что ли?!

Ребята расходятся, и Таэлор обменивается самодовольной улыбкой с Твайлой. А затем вновь поворачивается ко мне:

– Значит, Джеба всю ночь не было дома, так? Ну, наверное, бедняжке надоело, что ты ему изменяешь.

Я по-прежнему не могу свести глаз с клоуна. И говорить он мне тоже не дает.

Джен не ждет, когда я соберусь с силами:

– Эл не изменяет Джебу. Красавчик англичанин пытался привлечь твое внимание. Так что отвали.

– Допускаю, что твой брат достаточно наивен, чтобы поверить этой ерунде. Но я не верю.

– Правда? Тогда почему же ты до сих пор пытаешься закадрить Морта? – с нажимом спрашивает Джен.

– Потому что он секси и машина у него стоит больше, чем весь ваш дом, – огрызается Таэлор.

Джен стискивает зубы.

– Ах ты мелкая…

– Перестань.

Я наконец отрываю взгляд от клоуна и смотрю на Таэлор.

– Иди приставай к кому-нибудь другому.

Я хочу произнести речь о самоуважении, о том, что парня надо оценивать не по внешним признакам, а по тому, как он с тобой обращается. Но гораздо важнее найти Джеба, потому что случилось что-то плохое.

– Мне пора.

Я отталкиваю Таэлор в сторону.

Она толкает меня в ответ.

– Поздновато.

Ребята, которые начали было рассеиваться по залу, снова сгрудились вокруг, хотя и держатся на некотором расстоянии.

– Ты не вызывалась помогать, – рычит Таэлор. – Так зачем же ты пряталась в раздевалке? Снова хотела испортить бал?

– Ты о чем вообще?

Глаза у меня делаются сухими и горячими, а сердце рвется к Джебу.

– Мне некогда слушать эти сказки.

– Сказки?

Таэлор краснеет – с румянцем на щеках она сделалась бы еще красивее, если бы не ненависть в глазах.

– Сказки, кажется, должны заканчиваться хорошо. Поверь, нет ничего приятного в том, чтобы стать королевой бала, если твой король ушел, чтобы провести время с другой! Держу пари, ты порадовалась, когда узнала, что я стояла на сцене одна!

Таэлор стискивает зубы.

– Единственный раз я уговорила отца где-то побывать – и он увидел, что меня выставили полной дурой!

Я переминаюсь с ноги на ногу и чувствую, как по шее ползет неприятный жар.

– Джеб знает, что поступил не лучшим образом. Ему стыдно. Он ведь пытался извиниться.

Таэлор фыркает.

– Не нуждаюсь в его жалости.

– Таэлор, забудь уже наконец, – вмешивается Дженара. – Это был всего лишь какой-то дурацкий бал.

– Для тебя – возможно. Но когда твоя семья… – Таэлор плотно сжимает губы, словно преграждая словам путь. – Короче. Я просто хочу, чтобы у меня осталось одно приятное воспоминание, прежде чем я свалю отсюда навсегда. Поэтому не становись больше на моем пути! Не вздумай опять испортить мне праздник!

Ее слова повисают в воздухе. Увидев круглые глаза слушателей, Таэлор закрывает покрасневшее лицо руками и стремительно бежит в раздевалку. На мгновение безупречная маска спбла. Я-то привыкла быть постоянным объектом критического внимания, а для Таэлор это внове.

Сердце у меня начинает колотиться, когда я вспоминаю, что Кроллик сидит в шкафчике. Таэлор может его заметить. Я разрываюсь между ним и Джебом, но все-таки решаю заняться тем, что ближе, и бегу в раздевалку вслед за Таэлор.

– Ну нет! – кричит Твайла, обхватив меня сзади.

Дженара вмешивается, и они обмениваются толчками. Несколько человек бегут к двери, остальные подбадривают соперниц.

События развиваются так быстро, что у меня раскалывается голова. Я припускаюсь вдогонку за Таэлор и, схватив ее за локоть в нескольких шагах от входа в раздевалку, разворачиваю к себе.

Глаза у нее влажные. Она беззащитна и похожа на ту девочку, с которой я когда-то играла в начальной школе. Я пытаюсь подыскать подходящие слова, чтобы не пустить Таэлор в раздевалку, но чуть не глохну от чьего-то пронзительного вопля.

Я оглядываюсь и ищу Джен. Внимание всех, включая ее и Твайлу, обращено на что-то у меня за спиной.

– Что это? – кричит кто-то и тычет пальцем.

Опасаясь худшего – что на пороге стоит Кроллик во всем своем безобразии, – я оборачиваюсь.

Раздается крик:

– Муравьи!

Черно-красный поток стремится из раздевалки к нам.

У меня перехватывает горло. Не может быть. Я же закрыла портал.

Спотыкаясь, ребята несутся к выходу. В зале остаемся только мы с Таэлор – и синхронно пятимся. Муравьи окружают нас, мы в ловушке…

– Эл! – зовет с порога Джен.

– Не подходи! – отзываюсь я.

– Я бегу за помощью! – кричит она и исчезает в коридоре.

Муравьи что-то шепчут, но из-за воплей Таэлор я ничего не слышу. Она топает ногами, убивает их и калечит.

Я затыкаю уши от предсмертных криков.

Они окружают нас плотнее.

– Отойдите! – кричу я. – Она просто испугалась… она больше не будет!

– С кем ты говоришь? – визжит Таэлор и снова заносит ногу.

– Не надо!

Я удерживаю ее, поднимаю с пола гирлянду фонариков и разметаю ею наступающую армию муравьев, не причиняя им вреда. Потом хватаю Таэлор за руку и лезу на стол, таща ее за собой.

Едва обретя опору, она вырывается.

– Это ты их притащила! Вот зачем ты пряталась в раздевалке!

– С ума сошла?

– Ты всегда была помешана на букашках! Собиралась выпустить их вечером, да?!

– Нет! Послушай…

Мой голос обрывается. Какое объяснение я предложу взамен? Правду?

– Слушай, ты, – мрачно говорит Таэлор. – Я сожалею, что всем рассказала про ваш фамильный секрет, но сколько еще ты будешь на меня злиться?

– Замолкни! – кричу я, роняя гирлянду на стол. – Мне надо их послушать!

Таэлор смотрит на меня, выпучив глаза. Я пригвождаю ее к месту гневным взглядом, одновременно прислушиваясь к муравьям.

«Беги… беги… беги! Кроличьей норы больше нет!»

Они бежали не к нам, а от чего-то – пока Таэлор не принялась их давить. Мое внимание привлекает какое-то слабое царапанье в раздевалке. Пять тонких пальцев хватаются за косяк. Это просто тень… или нет. Пальцы длинные, текучие, словно состоящие из густой жидкости. Капли скатываются по стене и собираются в лужи на полу, темные и блестящие, как нефть. Ногти, похожие на когти, появляются на кончике каждого пальца. Их становится больше и больше. Через несколько секунд руки облепляют весь порог. Они хватаются за него, точно пытаются перетянуть какую-то огромную тяжесть на другом конце.

Всё мое тело немеет. Я не желаю знать, к чему присоединены эти полужидкие отростки.

– Ты видишь? – шепотом спрашиваю я, больше обращаясь к самой себе.

Надеюсь, Таэлор ничего не видит. Единственный раз, когда я предпочитаю, чтобы у меня были галлюцинации.

Она не сводит глаз с муравьев. Островок вокруг стола уменьшается: они подползают всё ближе.

– Что? – огрызается Таэлор. – Тварей, которых ты выпустила? Да, вижу. Здесь понадобится бочка дихлофоса!

Она пинает муравьев, которые карабкаются на стол, цепляется каблуком за гирлянду, теряет равновесие и пытается выпрямиться. Ей под пятку подкатывается стеклянный шарик, и Таэлор поскальзывается.

– Осторожно!

Я выбрасываю руку вперед, но промахиваюсь совсем чуть-чуть.

Она падает спиной на стол и со стуком ударяется головой о край. Глаза у нее тускнеют и закрываются.

– Нет, нет, нет…

Я опускаюсь на колени, краем глаза следя за призрачными руками в дверях раздевалки, и осторожно касаюсь ее щеки.

– Таэлор, ты меня слышишь?

Словно удовлетворившись ее поражением, муравьи возвращаются в раздевалку.

«Спаси наш мир, Алисса. Изгони захватчиков».

Они вытекают в коридор, и я спрыгиваю со стола. Шепот муравьев смолкает, и в зале становится тихо.

Я поворачиваюсь к призрачным рукам и давлюсь собственным дыханием. На пороге раздевалки стоит клоун. Он держит заложника – Белла Кроллика. Смычок от виолончели прижат между подбородком и костяной шеей советника.

Высоко над ними с косяка капает черная жидкость. Она течет по лицу клоуна, пачкая его глаза и зубы.

– Ваше величество, жаль мне… – скулит Кроллик, и на его уродливом лице я вижу раскаяние.

В одной руке он сжимает ключ, в другой пустой пакетик от печенья. На полу валяются крошки. Видимо, Кроллик открыл портал и попытался подкупить муравьев, чтобы попасть в Страну Чудес, как я и хотела. Но вместо этого Страна Чудес пришла к нам сама.

Я начинаю думать, что она была здесь всё время, просачиваясь в наш мир с тех пор, как я чуть не утонула. Тогда и появился этот одержимый клоун. Червонная Королева могла найти его на кладбище и послать за мной.

Я не позволю чокнутой игрушке забрать Кроллика.

– Отпусти его! – кричу я.

Издав зловещий назойливый смех, похожий на звук расстроенной виолончели, клоун еще сильнее сжимает шею Кроллика.

Маслянистые пальцы хватаются за порог и оставляют отпечатки на бетонной стене. К чему бы они ни крепились на той стороне, оно не пускает их дальше. Раздаются сдавленные крики и стоны, гораздо неприятнее тех, что я слышала на третьем этаже психиатрической лечебницы, где помещались пациенты, запертые в одиночках.

Этот звук проходит по нервам, эхом отдается в костях. Я падаю наземь, обхватив голову руками, и лежу, пока он не затихает.

Я так измучена, что у меня едва хватает сил приподняться. Огромная черная тень протискивается в дверь, оттолкнув клоуна и Кроллика. Она взрывается, разлетевшись, как куча тряпья. Ее клочья постоянно меняют форму, словно клубы живого дыма, вопят, поднимаются к потолку и просачиваются в лампочки, наполняя их чернильной жидкостью, пока все они поочередно не лопаются. Свет гаснет. Эффект домино.

Я вскрикиваю, стаскиваю безжизненное тело Таэлор на пол и заталкиваю ее под стол, чтобы укрыть нас обоих от разлетающихся осколков стекла. Когда лопается последняя лампочка, в зале темнеет – остается только свет из коридора, который косо падает через входную дверь.

Я снова слышу крики. Одна из теней скользит по полу к выходу, оставляя за собой жирный черный след. Она снимает ограничитель, и дверь захлопывается, так что мы оказываемся в полной темноте.

Клоун шипит. По моему позвоночнику ползет ужас, и я притягиваю Таэлор ближе, цепляясь за нее, как за спасательный круг. Ее теплое дыхание щекочет мне шею, пульс бьется ровно. Хорошо, что она без сознания. Я бы в жизни не сумела объяснить, что такое творится вокруг.

– Кроллик, что это? – кричу я.

Мне надо услышать его знакомый голос в темноте, понять, что он по-прежнему здесь.

– Мюмзики… – негромкий ответ Кроллика так странно контрастирует с громким стуком костей. – Мова.

Глава 16 Огонь внутри

И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове.

Это строчки из стихотворения «Бармаглот». И я совершенно не удивляюсь, что безобидные на слух мюмзики выглядят именно так. Морфей когда-то о них упоминал.

Но если в варианте Кэрролла всё казалось безобидным, то в реальности они оказываются жуткими призрачными тварями. «Мова» значит «далеко от дома», а «мюмзики» – такие птицы. Они издают душераздирающие крики.

Больше я ничего не помню. Но я не могу позволить им вырваться в коридор и перепугать всю школу. Нужно удержать их, пока я не придумаю, как с ними справиться.

От их воя и стенаний у меня разбегаются мысли. В лицо бьют порывы холодного воздуха, пахнущие угрозой и липким потом. Я прижимаю Таэлор к себе, чтобы запахом дорогих духов перебить эту вонь. Я никогда не думала, что буду так ее защищать. Но рядом с Таэлор сейчас нет никого другого. На мне лежит огромная ответственность.

Мое внимание вновь привлекает хохот клоуна.

Кроллик кричит:

– Ваше величество!

Его умоляющий голос доносится из недр раздевалки, и я понимаю, что он пропал – беднягу утащили куда-то за пределы моей досягаемости.

– Стойте! – кричу я.

Нельзя просто сидеть и ничего не делать. Вопреки собственному желанию оставаться с Таэлор я прислоняю ее к ножке стола и принимаюсь слепо щупать пол вокруг, надеясь не наткнуться на что-нибудь, способное в ответ меня схватить. Моя рука скользит в масляной луже, я вытираю ее о джинсы и продолжаю поиски. Наконец мне попадается фонарик.

Я тащу его под стол и, некоторое время повозившись с выключателем, зажигаю. Мягкий янтарный свет струится сквозь кружевные прорези, как в театре теней. Это было бы красиво, если бы не жуткая сцена, открывшаяся передо мной.

По стенам стекает густая маслянистая слизь, собираясь лужицами на полу. В воздухе скользят какие-то призрачные силуэты, то ныряя, то поднимаясь выше, совсем как привидения на кладбище. Я словно попала в фильм ужасов. Не хватает только старых могильных плит.

Мой желудок скручивается от страха.

– Морфей! Вернись, пожалуйста, – с трудом выговариваю я, надеясь, что он услышит.

Что он не настолько обижен, чтобы игнорировать меня.

По сравнению с воплями привидений молчание Морфея кажется просто оглушительным.

Мой крик эхом отдается от стен:

– Морфей, мне нужна твоя помощь!

Призраки шипят в ответ, и один из них ныряет под стол. Разделившись надвое, он превращается в пару перчаток, которые облекают чьи-то бесплотные руки. Они хватают Таэлор за лодыжки и пытаются оттащить от меня.

– Не смейте!

Я бросаю фонарь и тяну Таэлор, ухватив ее под мышки и поперек груди. Это напоминает какую-то зловещую игру. Вложив в рывок весь свой вес, я дергаю так сильно, что с Таэлор слетают сапоги. Спиной я бьюсь о ножку стола. Призрачные руки отскакивают по воздуху в противоположную сторону и сливаются, обретая прежний бесформенный вид.

Я ищу фонарик – и понимаю, что другие призраки его утащили. Тот, что напал на Таэлор, видимо, нарочно отвлек меня. Тени вливаются в светильник сквозь кружевные прорези, и он гаснет.

Черная пустота тяжела, как мокрое одеяло. Я держу безжизненную руку Таэлор. Может быть, Морфей действительно ушел насовсем. Никогда бы не подумала, что он способен оставить меня в безвыходной ситуации. Даже если он сильно злится и хочет сделать мне больно, то, разумеется, рано или поздно вернется. Ему нужна моя помощь, чтобы спасти Страну Чудес.

Словно в ответ на мои мысли, в раздевалке появляется свет, маленький и лучистый, как зажженная римская свеча. Он колышется в воздухе и увертывается от пикирующих призраков, а затем опускается на колено Таэлор.

Свет меркнет и обретает форму. Передо мной существо ростом в несколько сантиметров, с женским телом и зеленой кожей, обнаженное, если не считать блестящих чешуек, прикрывающих стратегические места. Выпуклые глаза пристально смотрят на меня. Как будто я играю в гляделки со стрекозой.

– Паутинка, – говорю я, удивившись и в то же время испытав огромное облегчение при виде феи. Она некогда была самой красивой и любимой спутницей Морфея, пока не предала его.

Или она здесь по собственному почину, или искупает свою вину.

– Королева Алисса… – отзывается феечка, кланяясь, и ее покрытые пушком крылья трепещут.

Обернувшись, Паутинка смотрит на призраков.

– Сейчас темно, – произносит она звенящим голоском.

– Да, – отвечаю я, стараясь говорить спокойно и по-королевски величественно. Но тут же терплю крах: – Это Морфей тебя послал?

– Да, – отвечает Паутинка. – Он услышал твой призыв.

Я делаю глубокий вдох, уверившись, что он не окончательно меня покинул.

– Ну и что я должна делать? Как победить мюмзиков?

– Никак. Верни их домой.

– В Страну Чудес?

– К ее основанию. В основе Страны Чудес – детские сны. Ты же хорошо знаешь книгу. Помнишь стихи?

Алиса, сказку детских дней Храни до седины В том тайнике, где ты хранишь Младенческие сны… [2]

Мы обе пригибаемся, когда мимо проносится мюмзик.

– Э… да, – говорю я. – Но тут все как-то по-другому, чем я помню.

Неудивительно.

– Правда всегда есть, если ее поискать. В каждом детском сне – две половинки. Зелюки – легкомысленные и проказливые, к их помощи прибегает Вторая сестра, чтобы отвлекать и занимать злые души. Но мюмзики – это ужасная половина, ночной кошмар. Они охраняют кроличью нору и не позволяют обитателям Страны Чудес сбежать, ну, или притаскивают обратно тех, кто уже вырвался. Они живут в земле. Но, видимо, место их упокоения осквернено…

Я вспоминаю сон с участием Морфея, который видела, когда тонула: про то, как земля начала дышать и пузыриться у меня под ногами. Может быть, там кишели мюмзики? Потом я думаю про муравьев – они ведь, как никакие другие живые существа, включая червей, способны перемещать с места на место груды земли. Они, видимо, разрушили основание Страны Чудес и запустили защитный механизм, который призван помешать армии цветов прорваться сквозь кроличью нору.

Крылья Паутинки трепещут, превратившись в размытое пятнышко. Она висит в воздухе напротив моего лица. Ее зеленая кожа поблескивает.

– Мюмзики похожи на потерявшихся детей, тем более что они от них и рождаются. Они боязливы и нервны, если только не покоятся на своем месте. Если их потревожить, больше всего они желают сделать дело и вновь вернуться в безопасные логовища. Они жаждут безопасности, которую некогда обеспечивали их светлые половинки, зелюки. Поэтому мюмзики тянутся к свету – и к тебе. Твоя магия не позволяет им тронуть тебя, но они думают, что это ты призвала их сюда. Поскольку они не обнаружили здесь ничего принадлежащего Стране Чудес, то пришли в замешательство. Теперь они ожидают, что ты осветишь им путь и отведешь обратно.

Я смотрю на бесформенные извивающиеся тени за спиной у Паутинки. Они придвигаются ближе к нам, словно пытаясь понять, к какому миру она относится. Свет, который излучает фея, видимо, гипнотизирует их и сбивает с толку.

– И поэтому они разбили лампочки и украли мой фонарь? Они хотели подобраться ближе к свету?

Паутинка кивает.

– Ты должна проводить их к кроличьей норе.

– А ты почему не можешь? Пусть идут за твоим светом.

При этом предложении фея вздергивает нос.

– У меня нет таких способностей. Свет, который ты зажжешь, должен быть достаточно ярким, чтобы осветить путь и помочь им вернуться на место, но в то же время пусть он сотрет следы, чтобы они не вернулись по ним сюда.

Я издаю стон. Еще одна загадка.

– У них даже ног нет.

Паутинка садится на мое бедро, где я оставила масляный отпечаток собственной пятерни. Она опускается на четвереньки и водит по пятну ладошкой размером с божью коровку.

– Следы у каждого существа свои.

Я смотрю на маслянистые потеки, которые остались на стенах и на полу.

– Используй то, чему научил тебя мой господин, – продолжает Паутинка.

Голос феи звучит тепло; видимо, Морфей простил ее. Это дает надежду, что он простит и меня.

– Отошли их домой.

Она взвивается в воздух.

Когда Паутинка отлетает, тени придвигаются ближе. Я закрываю голову руками. Пусть даже я знаю, что мюмзикам нельзя меня трогать, мне всё равно страшно.

– Подожди! Не улетай! Скажи Морфею, что я прошу прощения. Я сожалею, что обидела его! Передай, что он нужен здесь. Пожалуйста! Это очень важно.

– Я должна вернуться, иначе мюмзики утащат меня силой. Морфей позаботится о безопасности Кроллика. По-твоему, разве это неважно?

Пристыженная, я оставляю ответ при себе. Я действительно готова упасть на колени и молить Морфея о возвращении… как он и сказал.

– Когда ты закончишь с мюмзиками, найди его, – говорит Паутинка и улетает в раздевалку, оставив меня наедине с Таэлор и призраками.

Две стороны моей натуры неразрывно сплелись. Только сумасшедшая стала бы надеяться, что их можно удержать на расстоянии друг от друга.

Раздается первый звонок, в пять минут девятого, и кто-то дергает дверную ручку. Крики в коридоре делаются всё громче.

– Дверь заклинило! – кричит директор.

– Сейчас позову уборщика, – отвечает кто-то из учителей.

У меня пульсируют виски. Мысли прыгают в голове, как шарики для пинг-понга, пока я пытаюсь придумать хоть какой-нибудь план.

Мюмзики воют и вопят, напуганные человеческими голосами. Они треплют мне волосы, втягивают глотками мое дыхание, рвут легкое платье Таэлор, превращая рукава в лохмотья. Я отмахиваюсь и кричу. Призраки съеживаются, но я знаю, что это лишь временное отступление. Чем дольше они тут торчат, тем меньше становятся похожи на испуганных детей. Скорее они напоминают крылатых чудовищ.

Нужно убрать их отсюда, пока кто-нибудь из школьного персонала не открыл дверь и не заработал сердечный приступ.

Я тянусь к гирлянде фонариков, чтобы «осветить им путь», но понимаю, что они только перебьют лампочки. Как же отправить этих тварей домой, если они сводят на нет мои попытки помочь?

И тут я чувствую, как пробуждается во мне чутье подземца, словно что-то трепещет у меня в голове, приоткрывая логику нелогичного. Только одна вещь способна устоять перед живыми тенями. Живой свет.

Огонь дышит. А еще он способен пожирать различные виды масла, например керосин. Если масляные потеки, оставленные мюмзиками, могут гореть, это и есть ответ на загадку Паутинки.

В мире людей освещать путь, в то же время уничтожая его, невозможно и бессмысленно. Но только не в Стране Чудес. И теперь, когда она раздвинула свои границы, это сделалось вполне разумным и логичным даже тут.

Идея безумная и опасная. Я могу спалить школу дотла. Но других вариантов нет, не говоря уже о том, что сама мысль об огромной силе, которая лишь ждет сигнала, слишком соблазнительна, чтобы устоять.

Мое тело гудит от предвкушения, от неутолимого желания принять вызов, доказать Морфею, что я могу с этим справиться, что он был прав, доверившись мне.

Я вылезаю из-под стола и стою в темноте, заткнув уши, чтобы не слышать пронзительных воплей мюмзиков. Закрыв глаза, я сосредотачиваюсь на гирляндах, которые висят на деревьях и валяются на полу. Я их не вижу, но знаю, что они там, и представляю, как крошечные лампочки оживают. Они начинают дышать и загораются, как настоящие свечи. Мой пульс замедляется и делается ровнее. Так, в тишине и мраке, я вселяю жизнь в безжизненное.

Когда я вновь открываю глаза, фонарики горят мерцающим оранжевым светом. Мюмзики парят над ними, но не нападают, а как будто ждут указаний.

Теперь огню нужно коснуться маслянистых следов. Я заставляю свет внутри фонарей вырасти – и они взрываются, превращаясь в огненные шары. Нити, соединяющие фонарики, воспламеняются – это похоже на китайского новогоднего дракона. Сыплются оранжевые, желтые, алые искры.

Еще усиливая эффект, я представляю, что горящие нити способны двигаться. Они соскальзывают с деревьев, поджигая окрашенные ветки, и ползут по полу, чтобы присоединиться к тем, которые уже лежат внизу. Нити распространяются, не оставив без внимания ни одной лужицы, ни одного пятна.

Несколько секунд – и все следы загораются, а мюмзики выстраиваются в ряд.

– Ступайте домой! – кричу я. – Здесь вам нечего делать!

По горящим следам они возвращаются в раздевалку. Маслянистые потеки сгорают у них за спиной, жирные черные линии исчезают. Когда последний призрак исчезает за загородкой и из раздевалки доносится звук трескающегося стекла, я чувствую огромное удовлетворение.

Я это сделала. Я отправила заблудившихся защитников Страны Чудес домой и одновременно спасла своих учителей и одноклассников.

Осталось только прибраться.

Спортзал горит. Мне следовало бы испугаться, но я чувствую гордость. Этот огонь – мое детище, порожденное магией.

Пламя с деревьев перекидывается на скатерти и салфетки… цепная реакция, такая прекрасная и ужасная, что я мучительно хочу стать ее частью… пожирать, уничтожать, наслаждаться добычей.

И я способна это сделать. Встать посреди языков пламени, позволить им лизать мою кожу, смеяться, отрицая смерть – потому что огонь принадлежит мне. Я могла бы наблюдать гибель мира и танцевать, торжествуя, под снегопадом из пепла.

Нужно лишь выпустить силу на волю. Сбросить цепи человеческого происхождения, отдаться безумию. Если я забуду всё, кроме Страны Чудес, то стану прекрасным апокалипсисом.

Пламя вздымается выше… искушает… соблазняет…

Зал наполняется дымом, серым, гибким, прелестным в своем смертоносном изяществе. Он тянется к огню и превращается в крылья… черные и величественные. Появляется мужская фигура, которая простирает ко мне руки.

Это Морфей или видение?

Мысленно я возвращаюсь к нашему танцу в звездном небе над Страной Чудес. Как прекрасно было чувствовать себя свободной. Интересно, каково будет танцевать с Морфеем посреди раскаленного ада, имея в распоряжении огромную силу, которая дышит и растет по нашему желанию?

Раздается звонок – раз, другой, третий. Это сигнал пожарной тревоги. Но я не беспокоюсь. Пусть простые смертные бегут от огня. А я шагну прямо в него.

Наслаждаясь жаром, который усиливается с каждым шагом, я подхожу ближе к призрачным крыльям и манящим рукам – и замираю, когда сквозь эйфорию пробивается какой-то слабый звук.

Таэлор кашляет.

Я медлю. Прислушиваюсь. Вспоминаю.

Она не убежала вместе с остальными. Ей грозит опасность.

Я стряхиваю щупальца, обвившие мое сознание, отгоняю тиранические желания. Дымные крылья и мужской силуэт исчезают. Не знаю, были ли они на самом деле. Несмотря на жар, я дрожу. Просто ужас, с какой легкостью я чуть не отказалась от своей человеческой природы.

Я не вижу Таэлор, потому что между нами вздымается пламя, но слышу кашель. Или она очнулась, или ее легкие инстинктивно пытаются избавиться от раздражителя. Что бы там ни было, она нуждается в помощи. Я глотаю горячий воздух. Глаза болят и слезятся.

Чтобы спасти Таэлор, нужно потушить огонь, который я породила. Я замираю на долю секунды, охваченная какой-то странной материнской тоской.

Если мне удастся устроить дождь, я быстро уничтожу пламя. Оно потухнет, прежде чем успеет испытать боль. Я вспоминаю заплесневелую душевую, где встретилась с Морфеем, – в подвале под спортзалом. Все эти дырявые заржавленные трубы находятся прямо у меня под ногами.

Я представляю, как они оживают, вытягиваются и извиваются, словно саламандра, которая приходит в себя после спячки в гнилом бревне. Гибкий металл стучится в пол снизу и проникает сквозь подошвы моих сапог. Вода просачивается между деревянными половицами и собирается вокруг. Металлический звон отдается эхом, когда трубы лопаются. Из всех трещин с шипением бьют струи – сначала они устремляются вверх, а затем падают, истребляя пламя.

Ад сокращается, и в зале становится темнее. Я шлепаю по воде, и мокрая, холодная одежда липнет к телу. Чуть не поскользнувшись, я останавливаюсь возле стола.

Таэлор стонет и трет глаза. Я помогаю ей приподняться и встать, опираясь на край стола. Она снова кашляет. Я не брошу ее. Она едва держится на ногах.

Дверь распахивается от удара. Заходят несколько пожарных, сверкая фонарями. Они останавливаются на пороге, ошеломленные тем, что видят.

В неверном свете открывается устроенный мной разгром: обгорелое дерево, бумага и краска, грязные лужи, сплошь покрывающие пол, и где-то подо всем этим – оранжево-синий баран, изуродованный до неузнаваемости, обугленный и почерневший.

– Что тут было? – с трудом спрашивает Таэлор и налитыми кровью глазами осматривает обезображенный зал.

Она стоит по щиколотку в черной воде. Ее сапоги кучкой дымящихся лохмотьев лежат неподалеку, и от запаха горелой кожи меня мутит.

Вместо ответа я приваливаюсь к столу рядом с ней. Я – как огонь. Обессиленная. Выгоревшая. И я еще даже не начала сражаться, поскольку битва, которую я только что выиграла, схватившись со Страной Чудес и с собой, ничто по сравнению с обвинениями, с которыми мне предстоит столкнуться. И с вопросами, на которые я не сумею ответить.

Ветер треплет мою разлохмаченную косу, когда я стою на парковке, между «Гоблином» и папиной машиной. Я залпом допиваю воду и бросаю бутылку в мусорный бак. Мой взгляд скользит по утреннему небу, потом падает на машину водопроводчика, стоящую у заднего входа.

В ушах раздается тихое гудение насекомых: «Отлично, Алисса… еще одна битва, чтобы спасти нас всех».

От этого предостережения я ощутимо напрягаюсь. Они правы. Я еще далеко не в безопасности, как и все люди, которых я люблю. Теперь моя основная цель – Джеб.

Пожарные и полиция уехали пять минут назад. Но у меня перед глазами еще сверкают их фонари. А может быть, это языки огня. Не удивлюсь, если пережитый ад никогда не уйдет из моей памяти. Неизгладимое воспоминание о той минуте, когда я забыла о себе-человеке и одним махом загубила свои школьные дела и отношения с папой.

Папа как раз собрался забрать «Гоблина» из мастерской, когда ему позвонил директор школы. Он в жизни бы не догадался зачем.

– Если приедешь домой первая, – говорит папа, – подожди меня. Я хочу сам сообщить твоей матери, что тебя временно исключили. Договорились?

Его голос дрожит, как будто он старательно сдерживается, чтобы не закричать на меня. Папа думает, я слишком напугана, чтобы справиться с бурными эмоциями.

Вид у него уничтоженный. Он стоит, привалившись к машине, в рабочем костюме. Папа – как и все, кроме Дженары, – уверен, что я притащила в школу миллион муравьев, чтобы выпустить их вечером, а потом случайно подожгла зал, когда пыталась исправить последствия своего глупого розыгрыша.

Папа не верит, что это вышло случайно, хотя он ничего не сказал ни полиции, ни мне. Но я вижу сомнение в его глазах. Он думает, что я разбила зеркало в раздевалке, как и трюмо в спальне. Он не желает верить, что зеркало нагрелось от огня и треснуло, когда его облили холодной водой, как – якобы – и лопнувшие лампочки.

По крайней мере не придется объяснять, откуда взялась вода. По словам пожарных, огонь нагрел деревянные половицы, и они сдавили проржавевшие трубы, так что те лопнули. Чистая удача.

О да.

Меньше всего можно сказать, что мне повезло.

Я не отрицала муравьев, потому что в какой-то мере действительно виновата. Папа перестал настаивать, чтобы я поговорила со школьным консультантом; он уже назначил встречу с психиатром. Он считает разбитое зеркало началом того же самого пути вниз, который проделала мама. С его точки зрения, я просто пассивная жертва.

– Алисса. – Папа настоятельно ждет ответа.

– Да, – отвечаю я. – Если вернусь первая, то буду молчать как могила.

Это шутка, но папа не смеется, наверное, потому, что он никогда не встречал некоего нахального подземца, склонного к черному юмору. В неловкой тишине я откашливаюсь. Горло саднит от дыма.

– Тебе очень, очень повезло, что директор счел это несчастливой случайностью, – говорит папа, давая понять, что пускай он и не понял шутки, зато заметил мой сарказм. – И что они приняли во внимание твое многолетнее хорошее поведение. Однодневное исключение – сущий пустяк за то, что ты чуть не сожгла школу. Случайно это произошло или нет, но они могли подать в суд, и тогда последний экзамен ты бы сдавала не здесь, а в колонии.

Я прикусываю губу. Конечно, я рада, что в моем послужном списке не появится запись о вандализме. Мне даже позволено прийти в субботу и получить аттестат вместе с одноклассниками. При одном условии: на выпускном балу я сегодня не появлюсь.

Родители Таэлор предложили устроить бал в «Подземелье», раз уж спортзал разрушен. Что самое удивительное, Таэлор предпочла не подавать в суд. Она, видимо, подсознательно помнит, что я пыталась ей помочь. Она попросила лишь, чтобы на меня наложили временное ограничение – запретили подходить к «Подземелью» ближе чем на пятьдесят метров.

Я изгнана с собственного выпускного бала. Год назад я бы закатила вечеринку, чтобы это отпраздновать. А теперь? Я по-настоящему разочарована.

Пусть даже в глубине души я знала, что бала не будет. Идет война, и медлить больше нельзя. Если я не спущусь по кроличьей норе в ближайшее время, Червонная Королева и ее армия пройдут сквозь портал – если они уже этого не сделали. И тогда случившееся в спортзале покажется Диснейлендом.

– Возьми. – Папа даже не смотрит на меня, протягивая ключи от «Гоблина». – И умойся, когда приедешь домой. У тебя весь макияж поплыл.

Видимо, я перепачкалась копотью (ведь никакого макияжа нет).

– Помоги, пожалуйста, вытереться.

Что угодно, только бы папа взглянул на меня.

Тот отводит глаза.

– Посмотри в боковое зеркальце.

Его пренебрежение ранит больнее, чем грубое слово или разочарованный вид. Папа поворачивается, чтобы сесть в машину, и дает мне последнее наставление:

– Сегодня ты не выйдешь из дома. И никаких гостей. Тебе еще надо сдать последний экзамен. И извиниться перед матерью. Езжай прямо домой. Поняла?

Я киваю. Это ведь не вполне ложь. В конце концов, он не уточнил, куда именно домой.

Я не тратила время зря, пока сидела в медпункте, а папа общался с директором и школьным консультантом. Я узнала у мистера Пьеро адрес студии Розы и забила его в мобильник.

Как только я выеду с парковки, то примусь за розыски Джеба, моих мозаик и Морфея. Буду на коленях молить его о помощи, если придется. А потом встречусь с Червонной Королевой в Стране Чудес.

Так что – да, папа, я возвращаюсь домой.

Только не туда, куда ты думаешь.

Глава 17 Бедный художник

Ответив на встревоженную эсэмэску от Дженары и пообещав найти ее брата, я жду, когда папа уедет. Не хочу, чтобы он последовал за мной. Не берусь представить, как он разозлится (ну или испугается), когда я не появлюсь дома. Но если я сейчас вернусь, у меня никогда не хватит смелости сделать то, что нужно.

В попытке выглядеть занятой я расплетаю косу и провожу пальцами по волосам, чтобы их распутать, затем наклоняюсь к зеркальцу заднего вида, чтобы вытереть лицо. Один взгляд – и мне становится дурно.

Это вовсе не сажа. На лице снова появились узоры, как у Морфея, только более женственные по очертаниям и без драгоценных камней. Наверное, это случилось, когда я начала утрачивать связь со своей человеческой половиной. Неудивительно, что в кабинете директора все смотрели на меня так странно.

Я осмеливаюсь еще разок посмотреть на узоры и замечаю рыже-серый полосатый хвост, свисающий с зеркальца.

– Чешик?

Пушистый хвост подергивается.

Папа, выезжая с парковки задом, многозначительно смотрит на меня, и я притворяюсь, будто достаю из бардачка салфетки. Папа выкатывает на дорогу, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что вокруг никого нет, а потом касаюсь пальцем хвоста Чешика. Он обвивается вокруг пальца и превращается в оранжевый туман.

Когда маленький подземец материализуется в воздухе, я подставляю ладонь. Он садится на нее мохнатый, подвижный и теплый.

– Сейчас угадаю. Морфей хочет, чтобы я его нашла, – говорю я.

Блестящие зеленые глаза Чешика изучают меня целую минуту, после чего он подлетает к окну и, подышав на стекло, когтистым пальчиком выводит на нем слово «п-а-м-я-т-ь».

Я вставляю ключ в замок зажигания.

– Да, знаю. Он ждет среди забытых воспоминаний. Послушай, мне некогда сейчас ломать голову над загадками.

Включается мотор.

– Я нужна Джебу.

Чешик качает головой и дышит на ветровое стекло, прямо у меня перед глазами. На сей раз он рисует поезд и два крыла.

Я вздыхаю.

– Да, ты спас нас от поезда. Я помню. Спасибо. А теперь возвращайся и скажи Морфею, что ему придется еще немножко подождать.

Я стираю конденсат со стекла салфеткой.

Чешик порхает вокруг и хмурит белые пушистые брови.

Я отмахиваюсь от него и надеваю солнечные очки.

– Я не передумаю. Сначала Джеб. Ты можешь ехать со мной, но только если не будешь мешать.

Крохотное существо, скрестив лапки на груди, плюхается на приборную доску. Его обычная зубастая улыбка превращается в мрачную ухмылку, длинные усы обвисают.

Когда я поворачиваю на дорогу, мимо проезжает пикап. Водитель глазеет на Чешика и чуть не пропускает поворот.

– Лучше тебе сделаться… чуть незаметнее, – советую я.

Чуть слышно вздохнув – совсем как котенок чихает, – Чешик опускается на четвереньки, подвернув хвост. Он прижимает крылья к спине и расслабляет голову, так что она качается в такт езде. Точь-в-точь автомобильный болванчик.

Я бы засмеялась, если бы не волновалась так из-за Джеба.

Чтобы найти студию, уходит двадцать минут. Она находится в конце безлюдной грунтовки, в восьми милях к югу от того квартала, который мы с Морфеем проезжали вчера.

Я останавливаюсь на пыльной парковке, которая заодно служит подъездной дорожкой. Как только мотор затихает, Чешик перестает качать головой и с шипением возвращается на зеркальце заднего вида.

Я снимаю очки. Мне так страшно, что самой впору зашипеть. Убогий домик с плоской крышей окружают полдесятка вялых мескитовых деревьев. Их стволы и ветви скрючены. Они как будто вросли в стены. Можно подумать, что деревья нападают на дом. Вид не очень приветливый.

Стены сбиты из потрепанных фанерных щитов. Единственное, что кажется новым, – дверь, которая выкрашена в темно-красный цвет и снабжена блестящими латунными петлями и причудливым молотком. На фоне полуразвалившегося домика она выглядит неуместно.

Окон нет – во всяком случае, на фасаде. Но разве в доме без окон может быть достаточно света для рисования? Я начинаю опасаться, что свернула не туда, но вдруг замечаю «Хонду» Джеба, стоящую рядом с каким-то строением, которое напоминает развалившийся крольчатник. Теперь это просто куча досок и проволоки.

Когда я вижу мотоцикл, мой самый сильный страх подтверждается: Джеб действительно провел тут всю ночь. Либо он один и без всякой защиты, либо не один – и это еще хуже.

Страх и вина наполняют мое сердце. Надо было сказать Джебу правду с самого начала. Если бы он обо всем узнал прошлым летом, то был бы готов.

У меня звонит телефон, и я пугаюсь. Это папа. Я отключаю звонок и посылаю ему сообщение: «Я скоро буду дома. Пожалуйста, не волнуйся. Мне просто надо побыть одной, немного подумать».

Он, конечно, разозлится и немедленно начнет меня искать, но по крайней мере надеюсь, не будет сильно волноваться.

Я кладу телефон в рюкзак и поворачиваюсь к домику. Не стоит пугаться какого-то убогого строения после того, что я совсем недавно видела в школе. Но не исключено, что здесь находится Червонная Королева – одна из немногих подземцев, которых боится даже Морфей. Я дрожу при мысли о том, что Джеб столкнулся с ней в одиночку.

Ветер швыряет в ветровое стекло коричневую россыпь пыли. Чешик снова шипит, и я вспоминаю, что по крайней мере не одна.

– Мне придется зайти.

Он хватает себя за хвост и крутится, заворачиваясь в него с головой, словно в попытке спрятаться.

– Что, у тебя есть идеи получше? – спрашиваю я.

Чешик выглядывает, снова дышит на стекло и пишет кончиком хвоста: «Найди М».

Я прищуриваюсь.

– Мы найдем Морфея, когда разберемся вот с этим. Ну? Ты со мной?

Чешик хмурится. Шерсть у него встает дыбом, как у испуганного кота. Он качает головой.

– Ладно. Тогда сиди здесь один.

Как только я открываю дверцу и выхожу, трепещущие крылья Чешика касаются моего уха. Он опускается на плечо и зарывается под волосы.

Я испытываю огромное облегчение. Чешик, конечно, маленький, зато он умеет исправлять разные неполадки и владеет магией. Всё лучше, чем идти одной.

Подходя к двери, я сжимаю в кулаке его хвост в качестве поддержки. Под ногами хрустят пыль и камушки. Вокруг шепчутся насекомые. Не знаю, подбадривают они меня или предостерегают; голосов слишком много, чтобы разобрать отдельные слова.

Поднявшись на шаткое крыльцо, я смотрю на латунный дверной молоток. Он имеет форму садовых ножниц.

Я покрываюсь мурашками и перевожу взгляд на свои покрытые шрамами ладони. Кто бы ни повесил здесь этот молоток, он знал, что я приду… Они со мной играют. Я стискиваю зубы. Это неважно. Я не уйду без Джеба, и плевать, насколько могуществен его похититель.

Дверная ручка легко поворачивается; я открываю дверь, но сама остаюсь на крыльце. Сначала лучше заглянуть внутрь. Дом кажется необитаемым, и я вдруг понимаю, что найти здесь Джеба – не самое страшное. Будет хуже, если я его не найду.

Я просовываю голову за порог. В нос шибает кислый запах краски и металла. И какой-то еще – тошнотворно сладкий, фруктовый… такой знакомый, что у меня увлажняется рот, но я никак не могу вспомнить…

Солнечный свет льется из слухового окна под потолком. Паутины, полные мертвых насекомых, свисают со стекла. Местами они спускаются до пола, блестя, как гротескные свадебные вуали, украшенные драгоценностями. В доме всего одна большая комната. Слева лестница на чердак, справа ванная. Там, сразу за открытой дверью, я вижу высокий шкаф, в котором штук пятьдесят или даже больше маленьких ящичков. Обтянутые холстом стены выше, чем казались снаружи. Нет никакой мебели, кроме складных стендов, прислоненных к стенам. Солнце свободно отражается от пыльного деревянного пола.

Всё очень яркое и бесплотное… как на небесах. Я понимаю, почему Роза выбрала эту студию. Оставив дверь приоткрытой, я на цыпочках обхожу какие-то художественные принадлежности. Чешик напрягается у меня на плече.

Повсюду картины – на мольбертах, прикрытых пыльной тканью, на стенах. Я поворачиваюсь на скользком деревянном полу, чтобы разглядеть их все.

Мое дыхание учащается, когда сюжеты картин становятся ясны. Садовые ножницы, окровавленная детская рука, осьминог, которого пожирает устрица, лодка на романтической звездной реке, двое, катящиеся на досках по песчаной дюне, истекающие кровью розы, коробка с головой внутри. Наши с Джебом воспоминания о Стране Чудес. Воспоминания, которые больше не принадлежат ему. Но я узнбю эти зловещие и прекрасные образы где угодно. Джеб великолепно проиллюстрировал наше путешествие. Видимо, он безостановочно трудился ночь напролет.

Каким-то образом он всё вспомнил.

Я пячусь и натыкаюсь ногой на свернутый холст. Разворачиваю его и вижу рисунок, на котором Джеб взламывает машину мистера Мейсона на больничной парковке, а рядом стоит и ждет медсестра в белом платье.

У меня кружится голова.

Значит, сестра Терри действительно сыграла какую-то роль в похищении мозаик и Джеб помогал ей?

Я вспоминаю слова Морфея: «Ты думаешь, я единственный, кто способен незаметно проникнуть в машину с включенной сигнализацией?» Он был прав. Даже некоторые люди на это способны, если они разбираются в машинах.

Но не исключаю и вполне невинное объяснение. У мистера Мейсона новенькая машина, которую Джеб никогда не видел. Сестра Терри могла соврать ему, сказать, что это ее машина, что она забыла внутри ключи… Джеб отпер дверцу и ушел. Тогда она украла мои работы – возможно, по приказу другого подземца. Тогда понятно, почему я не увидела в ней ничего волшебного.

Разумеется, всё было именно так. Потому что Джеб никогда бы меня не предал.

Но Морфей прав и еще кое в чем. Я действительно сужу его и Джеба по-разному. В одной и той же ситуации я не удостаиваю своего темного мучителя презумпции невиновности.

– Джеб! – кричу я, подавляя рыдание. – Ты здесь?

Нет ответа. Только эхо моего отчаянного голоса.

Чешик выпутывается из волос.

– Он на чердаке… больше негде, – говорю я вслух, чтобы утешить себя, но тщетно.

Я поднимаюсь по лестнице. Ступеньки скрипят под моим весом.

Я останавливаюсь, поднявшись достаточно высоко, чтобы обозреть второй этаж. Там сильнее чувствуется сладкий фруктовый запах. На полу, опрокинутый, лежит огромный стеклянный графин, и из широкого горлышка капает что-то вроде темно-лилового вина.

Но Джеб не стал бы пить. Он почти совсем не пьет, особенно когда рисует.

Всё, включая голые деревянные стены, покрыто густой непроницаемой паутиной с какими-то выпуклостями. В дальнем углу я вижу маленький холодильник и торшер. На полу, рядом с лестницей, лежит матрас. Я отгоняю от себя кошмар, который видела в больнице, – тело Джеба на постели, окутанное паутиной. Матрас пыльный и старый, но на нем ничего нет.

Похоже, тут вообще несколько лет никого не было. Я начинаю спускаться, но вдруг что-то замечаю – черную рубашку и японский галстук, который Джеб надел вчера для интервью. Они валяются в углу возле лестницы. Затаив дыхание, я поднимаюсь на предпоследнюю ступеньку, протягиваю руку и тяну вещи к себе. Из-под рубашки показываются три мои пропавшие мозаики.

Я захлопываю рот ладонью. Этот звук разносится по пустой комнате. Чешик тут же оказывается рядом.

Как и в школе, я мало что могу разобрать, кроме – как мне кажется – разоренной Страны Чудес и разъяренной королевы. Интересно, как мама смогла увидеть что-то еще.

Чешик порхает вокруг, словно пытаясь что-то сказать.

Морфей говорил, что его дар – умение найти наилучший выход и решить проблему. Возможно, к волшебным картинам это тоже относится.

– Ты знаешь, как надо их читать? – спрашиваю я. – В зеркале ты сидел на плече у мамы, чтобы помочь ей с ними разобраться, так?

Словно до сих пор он ждал, когда я соединю всё точки. Чешик вдруг растворяется в облаке серого дыма и оранжевых искр. Он парит над стеклянными бусинами и, словно фильтр, делает яснее все очертания. Как будто я смотрю черно-белый фильм. Сначала гигантский паук гонится за цветком; потом Червонная Королева стоит посреди хаоса и разрушения; и на последней мозаике я вижу одинокую королеву, у которой верхняя половина туловища обернута чем-то белым, вроде паутины.

Тревожные знаки, которые я не в состоянии сложить воедино.

Дрожа, я спускаюсь, оставив мозаики на месте.

Внизу я подношу рубашку Джеба к свету. Спереди она покрыта чем-то темным. По запаху оно напоминает кровь. Я подавляю стон.

– Мы должны его найти…

Я смахиваю слезы с лица и отбрасываю рубашку.

Чешик зависает возле одного из накрытых мольбертов. Может быть, оставшиеся картины расскажут нам, где Джеб.

Я киваю, дав моему волшебному спутнику позволение сделать то, для чего я сама слишком испугана.

Ухватив край ткани лапками, Чешик бьет крыльями и открывает картину. Но вместо натянутого на раму холста я вижу стекло, покрытое засохшими брызгами красной краски. Я рассматриваю текучие линии – несомненно, это работа Джеба.

До меня доносится тот же медный запах, который исходил от рубашки Джеба. Словно по наитию, я соскребаю со стекла немного краски и пробую ее на язык.

Кровь.

Мое сознание сваливается в какое-то темное и ужасное место, но я возвращаю его обратно и заставляю себя крепиться. Ради Джеба я должна быть сильной. Неужели он, как прошлым летом в Стране Чудес, пожертвовал своей кровью, чтобы получить краску? Но один раз Джеб это пережил. Переживет и снова. С ним всё в порядке. А как же иначе?

Я смотрю на рисунок внимательнее. Он знаком мне не только потому, что это стиль Джеба. Передо мной – абстрактная версия одной моей мозаики, из числа тех, которые сейчас лежат спрятанные где-то под мостом в Лондоне. Чешик помогает снять ткань с другого мольберта. И это тоже – моя мозаика, перенесенная на стекло. На последнем мольберте стоит лист стекла, а рядом – три пустые пластмассовые бутылочки. Те самые, которые сестра Терри в больнице использовала для набора крови.

Моей крови.

Морфей сказал, что, даже если Червонная Королева получит мою кровь, у нее недостанет воображения, чтобы оживить увиденное. Поскольку я отчасти человек (и художник), моя сила – творчество.

Джеб тоже художник. И он стопроцентный человек. Морфей не ошибся: моя кровь может быть использована как оружие против меня. А Джеб, сам того не зная, владеет мечом. То есть кистью.

Опять у меня кризис личности, а он оказался в самом эпицентре.

Мои глаза наполняются слезами, но плакать некогда.

Чешик моргает и ждет. Я разрешаю ему помочь мне с расшифровкой.

Он вновь превращается в магическое облачко, чтобы оживить рисунки на стекле. То, что было одной неподвижно стоящей посреди хаоса королевой, становится тремя сражающимися, как и описывала мама. Они движутся по стеклу и стараются магией и хитростью победить противниц, чтобы заполучить корону. Четвертая женщина наблюдает за ними, притаившись за пучком из восьми тонких лоз.

Чешик проводит лапками по сухому осадку на первом стекле и размазывает его по следующему, словно перенося магию с картины на картину. На сей раз только две королевы сражаются за корону, а третью пожирает живьем какое-то отвратительное существо. Таинственная женщина, которая наблюдала из-за куста, удаляется. Она уходит, и лозы ползут вместе с ней. Они как будто выходят из нижней части ее туловища. Она вовсе не пряталась за каким-то растением – они представляют единое целое. Верхняя ее половина человекообразна, в отличие от цветов-зомби, так что это не может быть Червонная Королева.

Чешик, материализовавшись, садится мне на плечо. Я слишком потрясена, чтобы поблагодарить его за помощь. Мало приятного в моих открытиях, поскольку я не понимаю, что они значат. Ясно лишь одно: это доказательство, что Червонная Королева использовала мою кровь, чтобы получить перевес в битве. Что еще хуже, Джеб в ее руках. Он пропал.

Сердце болит, и от этого у меня перехватывает дыхание. Не в силах устоять на ослабевших ногах, я с размаху сажусь на пол и обнимаю колени. Такое ощущение, что грудина вдавилась куда-то внутрь. Столько времени я пыталась защитить Джеба от своего прошлого, скрывая его. А теперь он в плену у моего будущего.

Я знаю, что должна мыслить за рамками мира людей, думать о том, что это значит для Страны Чудес. Червонная Королева на шаг опережает меня. Она видела пять или шесть мозаик. Я могу лишь надеяться, что она не сумела их расшифровать, ведь они показывают исход войны, которая только-только начинается. Королева хочет изменить ее итог в свою пользу, и я должна разыскать последнюю мозаику, чтобы оказаться впереди.

Но она заполучила Джеба.

Я подношу медальон к губам, чтобы ощутить вкус металла. Волосы занавесью закрывают мое лицо. Наша поездка в Лондон, планы на совместную жизнь… возможность стать всемирно известным художником… не может быть, чтобы всё это погибло.

Если так, я не знаю, как двигаться дальше.

Дверь захлопывается, и я подскакиваю. Отведя волосы с лица, поднимаю голову. И чуть не вскрикиваю, когда вижу Джеба.

Я немедленно поднимаюсь с пола. На нем вчерашние черные джинсы – и больше ничего. Он босиком. Волоски на мускулистой груди поблескивают в солнечном свете. Оливковая кожа блестит от пота, торс покрыт разноцветными пятнами краски, под которыми прячутся шрамы. Ничего магического в Джебе нет, однако это самое завораживающее зрелище, какое я когда-либо видела.

Я уже собираюсь прыгнуть на него и обнять, но инстинкт подземца велит мне остановиться. Что-то здесь не так. Джеб не узнал меня.

В его руках извивается грязный белый кролик, завернутый в футболку с длинным рукавом, которую Джеб обычно надевает под поло. Судя по траве, запутавшейся в волосах Джеба, он был на улице и гонялся за кроликом. Он так поглощен своей добычей, что больше ничего не замечает.

– Джеб?

– Мне нужна краска, – говорит он, но его слова обращены куда-то в пространство. – Она оставила слишком мало.

Голос Джеба звучит хрипло, как будто ему больно говорить. Он теребит уши кролика, не обращая внимания на то, что зверек пытается вырваться. Тот уже высвободился из футболки, в которую был завернут, и оставляет кровавые царапины у Джеба на груди и на предплечье.

– Нужно больше краски. Чтобы доказать, что я художник.

Что-то здесь не так. То, как он говорит, как движется.

Я осторожно придвигаюсь ближе. Джеб как будто в трансе.

Я замечаю, какого неестественного цвета у него губы – темно-фиолетовые.

Оборачиваюсь, ищу Чешика. Он порхает возле люка в потолке и смотрит на Джеба огромными любопытными глазами.

Джеб поднимает кролика, одной рукой обхватив его за шею.

– Это будет быстро, ты ничего не почувствуешь.

Я реагирую, не успев задуматься:

– Джеб, нет!

Мой крик пугает кролика. Он дергает задней лапой и оставляет ссадину на подбородке Джеба. Тот, выругавшись, роняет зверька, и кролик скачет ко мне. Я едва успеваю отпрыгнуть, когда Джеб бросается следом, стуча по полу босыми ногами. Он врезается в мольберты и опрокидывает их. Стекла падают и разлетаются сверкающими осколками.

Это до странности знакомая сцена. Джеб полон решимости и сосредоточен. Когда-то я, точно в таком же состоянии, гонимая неутолимым голодом, гналась за мышью по столу, накрытому к чаю. Но голод бывает разный. Мне хотелось еды и новых ощущений. А Джеб жаждет искусства – и мечтает доказать, что он лучший.

Он кое-как сохраняет равновесие и продолжает преследовать кролика, который мечется из угла в угол. Охваченный азартом, Джеб даже не замечает, что вот-вот пробежит прямо по стеклу и изрежет ноги.

– Джебедия Холт!!

Я никогда раньше не называла его полным именем. Оно кажется сухим и неестественным, как будто я лизнула вату. Джеб вскидывает голову и притормаживает – как раз достаточно, чтобы я успела на него прыгнуть. Спиной он бьется о стену. Я врезаюсь ему в грудь, и мы оба вскрикиваем от удара.

– Эл?

Джеб ласково обхватывает мое лицо ладонями, пытаясь прийти в себя, хотя он по-прежнему где-то далеко.

– Мне очень…

– …хочется есть, – договариваю я, ощутив знакомый, сладкий, фруктовый запах, который я почуяла, когда только вошла в дом.

Вот что было в графине на чердаке. Джеб выпил сока ягод тумтум. С его помощью Червонная Королева превратила мечту Джеба о самовыражении в ненасытную, лихорадочную художественную страсть. Вот почему он рисовал всю ночь безостановочно и не ночевал дома, не писал и не звонил.

Только одно может избавить его от эффекта сока – нужно съесть несколько ягод тумтум целиком.

– Чешик, – зову я, стараясь говорить твердо. – Ягоды тумтум. Посмотри в холодильнике.

Чешик летит на чердак и через несколько секунд возвращается с пустыми руками.

Кролик скачет мимо, изящно лавируя среди осколков и умудряясь не порезаться. Я с размаху сажусь на пятую точку, когда Джеб отталкивает меня и несется прямо по стеклу. Я не успеваю остановить его.

Я сосредотачиваюсь на осколках и намагничиваю их, так что они липнут друг к другу. Получается что-то вроде чешуйчатого крокодильего хвоста. Он убирается с дороги каждый раз, когда босая ступня Джеба оказывается рядом. Путь расчищен, и Джеб вот-вот настигнет кролика.

Тот скачет к двери. Я кое-как поднимаюсь и оказываюсь там первая, как раз вовремя, чтобы распахнуть дверь и выпустить перепуганного зверька. А потом я захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной, не позволяя Джебу последовать за своим потенциальным донором.

– Уйди с дороги, – хрипло произносит он.

Джеб не сводит с меня глаз, но взгляд у него расфокусированный. Как будто он смотрит сквозь меня. Плотно сжав челюсти, он скрипит зубами.

– Чешик! – кричу я. – Ягоды!

Чешик ныряет в ванную и исчезает в приоткрытом ящике. Слышен стук: он роется в содержимом, потом прыгает в следующий ящик. Еще сорок восемь.

Джеб хватает меня за плечи, впившись ногтями в нежную кожу сквозь рукава, и, напружив мышцы, пытается отодвинуть от двери. Ему ничего не стоит приподнять меня, как будто я ничего не вешу, но на сей раз я представляю, что дверная ручка за моей спиной – это рука, вроде той, старческой, которую я видела в Лавке Человеческих Причуд. Она разжимает пальцы, и холодные металлические штыри крепко хватаются за пояс джинсов, удерживая мое туловище на месте.

Джеб сильнее напрягает мускулы. Он явно раздосадован.

Отчаявшись его остановить, я привлекаю Джеба к себе и целую – ласково и просительно.

Мои губы говорят: «Возвращайся ко мне».

Джеб крепко смыкает губы и продолжает бороться, пытаясь меня отодвинуть. Я слышу, как что-то рвется: металлические пальцы начинают слабеть. Я хватаюсь за обнаженные плечи Джеба и притягиваю его так близко, что между нами совсем не остается свободного пространства. Мы стоим грудь к груди. Я целую Джеба в шею и даже сквозь многослойную юбку чувствую неестественный, опаляющий жар его тела.

Он напрягается, и я чувствую, как что-то изменилось. Он не сдался, просто его энергия направилась в другое русло. Руки Джеба скользят вверх по моим ребрам и останавливаются под мышками. Я перестаю сосредотачиваться на дверной ручке, и стальные пальцы, вернувшись на место, снова делаются неподвижными. Я отрываюсь от пола – Джеб поднимает меня и прижимает к двери.

Никакой нежности. Теперь я рискую пасть жертвой его неутолимого голода.

В ванной гремят ящики.

– Чешик, скорее! – с трудом выговариваю я.

Под пристальным взглядом глаз Джеба (они горят зеленым огнем, таким ярким, какого я никогда не видела) у меня буквально плавятся кости.

Чешик выскакивает из шкафа и дымком просачивается через щели слухового окна. Видимо, он решил воспользоваться зеркалом машины. Ему придется спуститься по кроличьей норе за ягодами.

Но, кажется, мне всё равно, найдет он их или нет. Наконец-то я пользуюсь неограниченным вниманием Джеба – и радуюсь этому.

У него вырывается низкое рычание. На сей раз Джеб целует меня первым. Наши языки соприкасаются и вступают в борьбу. На губах у Джеба осталось достаточно сока ягод тумтум, чтобы зажечь огонь в моем животе. Это – вкус мятежа и страсти, порочный и сладкий. Вкус Страны Чудес – и всего остального, связанного с Джебом. Я понуждаю его углубить поцелуй. Он обвивает мои ноги вокруг своей талии, действуя чисто инстинктивно – ни романтики, ни осторожности, только вожделение, подстегнутое мощным волшебным опьяняющим соком.

Я тону в ощущениях. Это необузданная страсть, которую Джеб приберегает для картин. Он не сдерживает желания, не испытывает нужды защищать меня, не беспокоится, что я хрупкая и ранимая. Он умирает от голода – и предлагает мне сравняться с ним в ненасытности.

Он запускает пальцы в мои волосы и царапает лабретом подбородок, так что остаются ссадины. Его поцелуи жгут, как каленое железо, и я обжигаю Джеба в ответ.

Он хватает меня за запястья, прижимает их к стене и наконец отрывается от моих губ. Мы оба тяжело дышим; его рот скользит по моей шее. Зубами он касается яремной вены. От болезненного укуса я дергаюсь, вырываю руку и толкаю Джеба в лицо. На нижней губе у него кровь. Я, в шоке, трогаю ноющую шею в том месте, где он прокусил кожу.

Джеб проводит языком по губам, испачканным моей кровью. Он никогда еще не был настолько груб, чтобы оставлять на моем теле следы; видимо, сделав мне больно, он очнулся. Всё еще прижимая меня своим весом к стене, Джеб подносит руки к моей шее.

Я жду, что он извинится или приласкает меня. Но вместо этого Джеб смыкает пальцы, перекрыв мне доступ воздуха. Я хватаю его за запястья, но он слишком силен. Дыхание замирает в моей груди; я не могу сделать ни вдоха, ни выдоха.

Ногтями я впиваюсь ему в руки, ногами стискиваю талию, пытаясь привести Джеба в чувство.

– Краска, – бормочет он и снова облизывает губы.

Его взгляд опять делается отстраненным, и в глазах Джеба я вижу замысел убийства.

Меня охватывает ледяной ужас.

Он думает, что я кролик.

Вот о чем предостерегали мамины цветы. Мои жизнь и смерть – в его руках. Он никогда не простит себе…

Надо остановить Джеба.

Я пытаюсь издать хоть какой-то звук, чтобы вывести его из транса, но хватка чересчур крепкая. Большие пальцы Джеба еще сильнее сдавливают мою трахею. От давления ноют позвонки.

Я в панике… не могу сосредоточиться… не могу призвать свою силу… не могу даже посмотреть в одну точку…

Всё передо мной застилает черный туман.

– Я должен закончить то, что начал, – механическим голосом произносит Джеб.

Тоном маньяка.

– Это будет быстро. Ты ничего не почувствуешь.

Глава 18 Скитания и переговоры

Мертвая хватка усиливается.

Мое тело обмякает, но тут мимо проносится порыв воздуха.

– Игра закончена, – резко говорит Морфей, и я мгновенно открываю глаза.

Сердце бьется о ребра, радуясь возможности остаться в живых. Я никогда не думала, что буду так счастлива слышать британский акцент.

Морфей разжимает пальцы Джеба и оттаскивает его от меня. Я падаю на колени и хватаюсь за шею, кашляя и глотая воздух. Дышать больно; я всхлипываю при каждом вздохе и все-таки наслаждаюсь этой болью, которая течет по ободранной трахее в ноющие легкие.

Я хочу попросить Морфея, чтобы он не причинял Джебу вреда, но сил нет. Всё тело, от шеи до пят, болит. Я приваливаюсь к стене, подтягиваю колени к груди и утыкаюсь в них лицом, пытаясь унять дрожь.

Какое-то рычание заставляет меня поднять голову.

Морфей стоит на коленях над лежащим навзничь Джебом. Он удерживает его, поставив колено на грудь, и запихивает ему в рот ягоды тумтум. Я испытываю огромное облегчение. Морфей помогает Джебу, вместо того чтобы драться.

Я как будто смотрю фильм про Джеймса Бонда. Морфей, в черных брюках, темно-сером жилете и классической рубашке в черную полоску с тонким красным галстуком, мог бы сойти за стимпанкового секретного агента, который наконец поймал своего врага. Густые синие волосы касаются плеч, спускаясь из-под серой твидовой кепки, крылья стекают по спине и ниспадают до пола, время от времени трепеща, когда Морфей преодолевает сопротивление Джеба и пытается сохранить равновесие.

Из всех потрясений, которые я переживала в последние несколько дней, это – самое невероятное. Темный соблазнитель становится моим рыцарем, а мой рыцарь – преследователем. Это, конечно, временный перевертыш, но я никогда не забуду, каким алчным ярко-зеленым огнем горели глаза Джеба… или каково было, когда он отбросил сдержанность и потребовал, чтобы я отдала ему всё. Я и не хочу забывать, потому что мы были соперниками, но в то же время партнерами.

Пока он не попытался убить меня.

Ягоды оказывают свое действие, и Джеб постепенно перестает сопротивляться. Наконец он обмякает.

– Когда ты немного поспишь, – говорит Морфей грубо и отрывисто, – мы обсудим те синяки, которые ты наставил Алиссе.

Он похлопывает Джеба по щеке черной кожаной перчаткой, которую вытаскивает из кармана. Несильно, но с нескрываемым бешенством. Видно, как стянуты мышцы у него под челюстью.

Рядом со мной появляется Чешик – мелькающие крылья, мех и лапы. Он приземляется на мое плечо и нежно тычется носом в шею – в том месте, где остались следы зубов.

– Спасибо, что привел Морфея, – говорю я.

Такое ощущение, что вместо языка во рту ворочается наждак. Услышав мой кашель, Морфей поднимается. Его дорогие черные туфли останавливаются рядом со мной. Я ничего, кроме них, не вижу, пока он не опускается на колени. Недавно Морфей курил: меня окутывает запах табака.

– Присмотри за смертным, слышишь, Чешик? – говорит он, натягивая кожаные перчатки на руки, испачканные соком ягод.

Крохотный подземец срывается с моего плеча и садится на неподвижного Джеба.

Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть Морфею в глаза, и мое покрытое синяками, израненное тело отзывается болью. За спиной у Морфея светит солнце, пробиваясь сквозь люк в потолке и окружая голову подземца золотым ореолом.

– Я так рада, что ты не причинил ему вреда, – произношу я, не в силах говорить громче, чем хриплым шепотом.

Морфей гневно хмурится.

– Если бы это был кто-то другой, а не тот парень, который отдал всю свою кровь ради тебя в Стране Чудес, я бы убил его голыми руками. Без всякой магии.

Взгляд Морфея леденяще жесток, и я наконец признаю то, что так долго отрицала: на свой лад он тоже мой рыцарь. У него не такие чистые намерения, как у Джеба, он не всегда честен и самоотвержен, но бдителен. Это нужно признать.

– Ты был прав, – говорю я, подавив гордыню. – Прав, что мою кровь использовали как оружие против меня. Что я сужу тебя не так, как других. По крайней мере я могла бы чуть больше тебе доверять. Извини. Я попробую что-нибудь с этим сделать.

– Да уж пожалуйста, – хотя голос Морфея звучит резко, выражение его фарфорово-бледного лица отнюдь не сурово.

Я сразу вспоминаю своего давнего товарища по играм, который так старался заслужить мое доверие и восхищение. Он что угодно был готов сделать ради этого. Морфей может и не говорить, что я прощена или что он тронут моими словами. То и другое отражается цветными вспышками драгоценных камней у него на лице.

Я рассказываю ему всё, что знаю, – то, что увидела на своих мозаиках, лежащих на чердаке, и на картинах, которые Джеб нарисовал на стекле моей кровью. Я делюсь с Морфеем подозрениями: что Червонная Королева здесь, в мире людей, и что она со мной играет.

Он качает головой:

– Непохоже. Тонкости – не ее конек.

– А садовые ножницы на двери? – настаиваю я. – Кто-то ведь сделал это, чтобы напугать меня.

Морфей искренне озадачен.

– Я вошел не через дверь, а через приоткрытый люк в потолке. Ты уверена, что видела именно ножницы?

– Иди сам посмотри, если не веришь.

– Я верю, но это же бессмысленно. Червонная предпочла бы загнать тебя в ловушку, захватить врасплох. Твоего парня она использовала не только ради его воображения, но и из-за связи с тобой. Он был приманкой. Она заманила тебя сюда, а значит, сама собиралась быть здесь, чтобы нанести удар. Но что-то ее спугнуло, и, как бы мне ни хотелось думать, что это сделала ты, я знаю, что причина в ком-то другом.

Сердце у меня колотится, когда я пытаюсь вообразить, кто или что в состоянии отпугнуть столь могущественное существо, как Червонная Королева.

– Думаешь, это была та загадочная женщина с мозаики? Та, которая пряталась в тени? Женщина с щупальцами…

– Может быть, ответ кроется в последней мозаике. Нужно ее найти. Но сначала давай посмотрим на твои боевые шрамы.

Он берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по ссадинам, которые оставил лабрет Джеба.

– Ты, и не умоляя, заставила меня вернуться. Наверное, ты гордишься собой.

От его ласковых поддразниваний сердце начинает биться ровнее. Я успокаиваюсь.

– Так ты вернулся, чтобы помочь мне? А я думала, просто соскучился по машине.

Губы Морфея вздрагивают – это почти улыбка. Он запрокидывает мою голову, чтобы получше осмотреть шею. Мускулы отзываются болью, и я вскрикиваю.

– Прости, любовь моя.

Вздрогнув, Морфей выпускает мой подбородок и постукивает пальцем вокруг того места, где остался след укуса. Перчатки у него прохладные, прикосновение успокаивающее.

– Впрочем, думаю, ты выживешь.

Он изучает мое лицо, и в темных глазах я вижу уважение.

– Похоже, у тебя был нелегкий день в плане волшебства.

Я тру узоры на лице.

– Ты это знал. Ты велел Паутинке и Чешику наблюдать за мной.

– Таким образом я мог оставаться в стороне, пока ты меня не найдешь. Но, как всегда, ты полна решимости сорвать мои планы.

– Ну, если тебе от этого будет легче, – говорю я, щупая шею там, где до сих пор горят отпечатки пальцев Джеба, – я догадалась, где ты. Я бы тебя нашла.

Морфей склоняет голову набок.

– Правда?

Я киваю и указываю на картины вдоль стен.

– Когда я увидела потерянные воспоминания Джеба, то вспомнила, что рисовал Чешик на окнах машины по пути сюда – поезд и тебя. И слово «память». После того как моя мама побывала в Лондоне, ты спросил ее, прокатилась ли она на поезде, чтобы оживить утраченные воспоминания. Ты ждал у железного моста, ведь так? Вот почему ты прислал Чешика. Ты ожидал, что я приду туда за мозаиками, и знал, что мне понадобится его помощь, чтобы их прочесть.

– Я потрясен.

– Поэтому ты и хотел заманить меня туда? Из-за мозаик?

– Отчасти. Но, главное, я хотел, чтобы ты прокатилась на поезде.

Я хмурюсь.

– Так он настоящий?

Морфей снимает кепку. Его блестящие синие волосы как будто шевелятся, радуясь свободе.

– А что такое для тебя «настоящий»?

Я обвожу глазами комнату. Мой взгляд останавливается на спящем Джебе.

– То, что вечно меняется.

Крутя шляпу на пальце, Морфей кивает.

– Как и должно быть. Это подземная пассажирская ветка рядом с мостом. Много лет назад люди забросили ее и закрыли. Но у подземцев есть товарный поезд, который ходит по ней. Он возит особенно дорогой груз. В поезде есть пассажирские вагоны, куда открыт доступ тем, кто лично в этом заинтересован. Я раздобыл для нас билеты.

– То есть ты тоже собираешься прокатиться? Но ты же боишься ездить в машине. Неужели поезд лучше?

Он смущенно жмет плечами.

– Этот поезд на самом деле не двигается.

– Но ты сказал, что он ходит по туннелю.

Морфей небрежно машет рукой.

– Нужно попробовать, чтобы понять. Ты должна это увидеть. Его груз – воспоминания, которые не принадлежат тебе, но, так или иначе, тебя сформировали. Воспоминания, которые не оживали много лет. Их нужно вернуть, прежде чем ты встретишься с Червонной Королевой.

Его ответ подстегивает мое любопытство.

– Не понимаю. Поезд нагружен воспоминаниями?

– Да, утраченными воспоминаниями.

– Но как?

– Давай просто скажем, что человеческие представления о грузовом поезде так же ошибочны, как и о шляпах.

Он протягивает мне свою кепку. Озадаченная, я беру ее. Впервые я вижу у Морфея головной убор без украшений из бабочек. Я подношу кепку к свету. Ткань вовсе не похожа на твид. Она шелковистая и как будто дышит и движется у меня в руках. Ничего не понимая, я смотрю на Морфея.

Подмигнув, он забирает кепку, водружает ее на голову и легким движением проводит над ней рукой. Она превращается в живых бабочек, которые срываются с головы Морфея и порхают вокруг нас, а затем, повинуясь свисту, торопятся на место, соединяются и вновь становятся кепкой. Я улыбаюсь, а Морфей сияет от гордости.

– И что это за шляпа? – спрашиваю я, не в силах устоять.

Морфей просто очарователен, когда хвастается своим гардеробом. Он похож на щенка, который демонстрирует новый фокус. Хотя я соблюдаю осторожность, зная, что в мгновение ока он может стать волком.

– Шляпа Скитаний, – отвечает Морфей.

– М-м?

Он обнажает в улыбке белые зубы.

– Скитаний. Это вроде экскурсии… или путешествия.

– Тогда почему бы не назвать ее Шляпой Путешествий?

– Тогда она перестанет быть темой для разговора, не правда ли?

Я поднимаю бровь.

– Вообще-то твоя кепка интересна только потому, что она сделана из живых бабочек.

Морфей смеется. В кои-то веки наши отношения кажутся приятными, дружескими. Нет ничего похожего на его обычные заигрывания и угрозы.

– Так, насчет поезда, – говорю я, прерывая эту по-настоящему приятную беседу.

Морфей открывает рот, чтобы ответить, но тут раздается стон. Джеб просыпается. Морфей начинает подниматься.

– Подожди, – прошу я, схватив его за галстук.

Даже сквозь рубашку я ощущаю под пальцами мощный изгиб ключицы. И вспоминаю, как Морфей выглядел у меня в спальне – полуобнаженный, такой прекрасный, с высоко вскинутыми крыльями, словно какое-то небесное создание. Изящество, сила и свет. Нечто невозмутимое, не знающее стыда, уверенное. Воплощение качеств, о которых я мечтаю.

В месте укуса бешено бьется пульс.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, прежде чем Джеб очнется и поймет, что случилось.

Морфей вновь опускается на колени рядом со мной.

– Что? Чтобы я поцеловал там, где бо-бо?

Он урчит, но в его голосе скорее насмешка, чем соблазн.

Я закатываю глаза.

– Исцели меня.

Морфей хмурится. Всю игривость как рукой сняло.

– Ну нет. Джебедия должен увидеть, что он сделал с тобой.

– Он никогда не набросился бы на меня, если бы не был под действием сока. Так зачем тыкать его носом в то, что он совершил? – раздраженно спрашиваю я. – Ты сам настаивал, чтобы я держала Джеба в неведении. Что изменилось?

– Ты должна понять, как опасно ему окунаться в мир за пределами человеческих рамок. Ты от сока тумтум всего лишь сделалась ненасытной, а Джебедия чуть не стал убийцей. Он помеха. Если ты втянешь его в эту войну, он станет причиной твоего поражения. Гарантирую.

У меня отвисает челюсть. Поверить не могу, что минуту назад изливала Морфею душу.

– Нет. Ты хочешь, чтобы Джеб усомнился в себе. Чтобы он поверил, что становится таким же, как отец. Ты намерен им манипулировать, потому что ты всегда так делаешь. Ты обращаешь слабости людей против них самих.

Морфей внимательно смотрит на меня. Его длинные черные ресницы остаются неподвижны. Это молчаливое подтверждение.

– Ну а я не позволю его мучить, – завершаю я. – А теперь помоги мне.

Морфей, рыча, пытается отстраниться, но я не выпускаю галстук.

Тогда он вскидывает крылья, накрывая нас обоих гигантской синей тенью. Если он воспользуется ими, то вырвется и наверняка откажется выполнить мою просьбу. Но, опять-таки, теперь, когда моя магия сделалась сильнее, может быть, я сумею одолеть Морфея в поединке воли. Стоит только подумать об этом, и я ощущаю в душе радостное волнение.

Мы не сводим друг с друга глаз. К моему удивлению, Морфей опускает крылья.

– Что ты готова отдать? – спрашивает он.

Я выпускаю галстук и хмурюсь. Вопрос явно с подвохом.

– Что ты готова отдать за спокойствие его души?

– Всё, – отвечаю я и в ту же секунду понимаю, что совершила ошибку.

Задумчиво наморщив лоб, Морфей садится по-турецки, кладет кепку на колени и заставляет бабочек вновь разделиться и порхать вокруг. Сняв перчатку, он поднимает руку, и с кончиков пальцев начинает струиться синий свет, соединяясь с бабочками. Морфей перебирает пальцами, и, повинуясь магическим нитям, бабочки принимаются летать по кругу. Похоже на миниатюрную карусель.

Его лицо, озаренное синим, становится мечтательным.

– Один день и одна ночь, – говорит он, не глядя на меня, поглощенный своей игрушкой.

Я сглатываю.

– Что?..

– Такова цена.

Морфей по-прежнему смотрит на бабочек. Поток магии усиливается, и они начинают двигаться быстрее.

– Если я помогу защитить слабую психику твоего игрушечного солдатика, ты подаришь мне один день и одну ночь, как только завершится битва с Червонной Королевой. Двадцать четыре часа, которые ты проведешь со мной в Стране Чудес.

Я смотрю на него. Неужели он всерьез?

Словно поощряемый моим молчанием, Морфей останавливает течение магии. Бабочки слетаются, вновь превращаясь в кепку. Он надевает ее и устремляет на меня внимательный взгляд. Драгоценные камни меняют цвет – от страсти до неповиновения. Выразительная и угрожающая комбинация.

– Предупреждаю: я намерен извлечь максимум. Я буду нежен, но джентльменского поведения не обещаю. Ты станешь центром моего мира. Я покажу тебе чудеса Страны Чудес, а когда ты упьешься красотой и хаосом, о которых мечтаешь всем сердцем, я возьму тебя под крыло и заставлю забыть о существовании мира людей. Ты больше не захочешь покидать Страну Чудес – и меня.

Я чувствую, как в голове что-то пульсирует – воскресает моя темная сторона. Слышен такой же мощный гул, как в ту минуту, когда я стояла в горящем спортзале. Но человеческая половина предостерегает меня. Морфей – самое сильное и обаятельное существо из всех, кого я знаю. И за пределами сна я никогда не проводила наедине с ним больше двух-трех часов подряд. Как устоять против тьмы, которую он пробуждает во мне, если мы пробудем вместе целые сутки?

Я заглядываю Морфею под левое крыло, чтобы посмотреть на Джеба. Он подергивает ногой и перекатывается на живот, что-то бормоча. Через несколько минут он полностью придет в себя.

Взгляд Морфея падает на отпечатки пальцев у меня на шее.

– Я жду ответа. Или я разбужу твоего парня и позволю ему полюбоваться его последним шедевром.

– Ладно, ладно, – отвечаю я.

А вдруг я вообще не переживу битву с Червонной Королевой, и до того, чтобы провести сутки с Морфеем, не дойдет. Кто поручится, что именно я последняя королева на моей мозаике? Может быть, это мое тело покрыто паутиной. Ну, или я та, кого пожирает какое-то неизвестное чудовище.

Есть о чем задуматься. Если я не выживу, Джеб не должен страдать от мысли, что он унаследовал отцовскую жестокость и причинил мне боль. Такой подарок я вполне могу ему сделать.

– Поклянись, – требует Морфей. – И чтобы это было серьезно.

С пылающими щеками, я прижимаю руку к сердцу.

– Я клянусь своей жизненной магией, что проведу с тобой один день и одну ночь, как только мы победим Червонную Королеву.

– Договорились.

Не меняя выражения лица, Морфей снимает вторую перчатку.

Когда он начинает стягивать пиджак, я привстаю на колени и тяну за лацканы, торопя его. Соединенными усилиями мы высвобождаем руки Морфея из рукавов. Хоть я и пытаюсь оставаться исключительно в деловых рамках, интимность происходящего ошеломительна: я раздеваю Морфея, пока Джеб лежит без сознания на полу. Если он проснется и увидит…

На спине пиджака сделаны две прорези для крыльев. Одно из них касается моей кисти, и бугорки над лопатками начинают зудеть. Я неловко ерзаю. Морфей внимательно наблюдает за мной. В животе у меня стягивается узел, когда я беру его за руку, расстегиваю манжет рубашки и закатываю рукав до локтя, чтобы обнажить родимое пятно на предплечье. Кожа у Морфея мягкая и теплая.

Я расшнуровываю сапог и открываю щиколотку.

Сев на пятки, Морфей щурится.

– Столько раз ты раздевала меня в моих фантазиях, но никогда еще я не чувствовал себя таким… неудовлетворенным.

– Морфей, пожалуйста, – прошу я, слыша, как шевелится на заднем плане Джеб.

– Ах, эти восхитительные слова, – говорит Морфей и дерзко улыбается. – Я всегда их слышу, когда мечтаю.

Я гневно смотрю на него.

– С ума сойти…

– А это всегда говорится в самом конце.

– Заткнись.

Я подношу его руку к своему родимому пятну.

Морфей отдергивается, прежде чем наши тела успеют соприкоснуться.

– Минутку, пожалуйста. Позволь мне насладиться твоей преданностью.

Он имеет в виду татуировку у меня на лодыжке.

Я краснею.

– Я тебе сто раз говорила. Это просто крылья.

– Чушь, – ухмыляясь, говорит Морфей. – Их я узнаю где угодно.

Я издаю раздраженный стон, и он наконец подчиняется, позволив мне приложить наши родимые пятна друг к другу. Между нами проскакивает искра, и в моих жилах начинает бушевать огненный шторм. Морфей не сводит с меня глаз; их бездонная глубина переливается, как черные облака, озаряемые молнией. На мгновение я оказываюсь совершенно беззащитна. Он заглядывает в мою душу, а я – в его. И вижу пугающее сходство.

Я отвожу взгляд, разрывая мысленную связь. Шея перестает болеть, горло успокаивается, руки и ноги начинают гнуться. Я расслабленно приваливаюсь к стене.

Бледная кожа Морфея раскраснелась. Он отнимает руку от моей лодыжки. Я вижу в его глазах нечто новое – решимость – и понимаю, что минуту назад продала свою душу.

Присев рядом со мной, он запускает пальцы в мои волосы по обе стороны лица и смотрит на меня с неподдельным уважением.

– Ты была сегодня восхитительна, мой цветочек. Я сожалею о том же, о чем и ты. Что мы не смогли потанцевать вдвоем в пламени.

Я открываю рот. Значит, он был в школе утром и заманивал меня в огонь, подбивая отдаться тьме. Прежде чем я успеваю ответить, между нами проносится Чешик – и в ту же секунду кто-то отталкивает Морфея в сторону.

– Отвали от нее!

Джеб швыряет его через всю комнату. Он удивительно силен для человека, который минуту назад лежал без памяти. Морфей падает на пол и катится. Крылья работают подушкой безопасности. Кепка ударяется о стену и рассыпается на отдельных бабочек. Одни взлетают к потолку, другие устремляются в ванную, третьи на чердак.

Джеб пошатывается, пытаясь обрести равновесие. В широко раскрытых глазах – изумление. Он смотрит на Чешика, который кружится под потолком вместе с бабочками.

– Оно… настоящее.

– Гениальное наблюдение, – говорит Морфей, встает и отряхивает крылья.

– Что… это такое? – спрашивает Джеб, глядя на него.

– А ты не помнишь? – говорю я и указываю на картины вокруг.

Джеб поворачивается на пятке, разглядывая их, и бледнеет.

– А!

Он вдруг стискивает виски и валится на пол.

Я, в ужасе, присаживаюсь рядом и кладу его голову к себе на колени. Он скулит.

– Джеб, открой глаза, пожалуйста.

Он сжимает виски побелевшими пальцами. Лицо искажено от боли.

– Что с ним такое? – кричу я Морфею.

Тот неторопливо отряхивается, как будто вопли Джеба – это минимальное неудобство.

– Он рисовал не свои воспоминания, а твои, оставшиеся у тебя в крови. Вероятно, ее частицы на кисточках смешались с обычной краской.

Джеб стонет и сворачивается клубочком. Он дрожит, мышцы у него на груди и на руках судорожно сокращаются.

Мое тело ноет от сострадания, как будто суставы и сухожилия опутаны колючей проволокой, которая стягивается от движений Джеба.

– Что с ним? – со слезами спрашиваю я.

Морфей равнодушно смотрит на бабочек, бьющихся о стеклянный люк в потолке. Он морщится от солнечного света.

– Увидев твои воспоминания, он подсознательно ощутил, что в его памяти есть дыры. Наверное, мучительно иметь вместо мозга швейцарский сыр. А теперь, если ты не возражаешь, я займусь своей шляпой.

Я усилием воли удерживаю гнев.

– Кому есть дело до твоей дурацкой шляпы! Хоть раз подумай о ком-то, кроме себя!

Моя вспышка привлекает внимание Морфея. Он с любопытством, слегка отстраненно, смотрит на меня.

– Помоги Джебу. Если я тебе дорога, – настаиваю я, чувствуя лишь мимолетный укол совести за то, что эксплуатирую его чувства.

В конце концов, Морфей сам научил меня пользоваться чужими слабостями.

Его равнодушие – это маска. Он торопливо подходит, присаживается рядом и прикладывает ладони к вискам Джеба. Синий свет растекается по его телу, от головы до ног, и Джеб расслабляется.

Кашлянув, Морфей встает и отходит.

– Я усыпил твоего парня. Пока что он не будет чувствовать боли. Но единственный способ спасти Джебедию от безумия – соединить его с утраченными воспоминаниями. Это значит поехать на поезде. А я не сяду в поезд без Шляпы Скитаний.

С помощью Чешика он приманивает испуганных бабочек и по кусочкам восстанавливает свой головной убор. Некоторых бабочек не хватает: в кепке зияют заметные дыры. Они с Чешиком отправляются в ванную, чтобы вернуть беглянок.

Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются в кожу, и подавляю желание упрекнуть его за тщеславие. Ведь от этого не будет никакого проку. Морфей есть Морфей. По крайней мере он успокоил Джеба.

Я отвожу прядь темных волос, которая упала Джебу на глаза, наклоняюсь и целую его в лоб.

– Прости. Я должна была всё тебе рассказать. Больше никогда не стану скрывать от тебя правду.

Это значит, что мне придется рассказать ему о сделке с Морфеем и о том, что ей предшествовало. Джеб в конце концов узнает, что напал на меня, а значит, я заключила договор без всякого смысла. Но больше я не могу лгать Джебу.

Я ногой подтягиваю к себе брошенную рубашку и делаю из нее импровизированную подушку. Джеб во сне произносит мое имя, когда я устраиваю на ней его голову. Потом я накрываю своего парня до плеч куском ткани, чтобы он не замерз, и говорю, гладя Джеба по волосам:

– Мы тебя исцелим.

Я встаю и завязываю шнурки, чувствуя, как растет нетерпение. Джебу нужны его воспоминания, а я должна расшифровать последнюю мозаику, чтобы встретиться с Червонной Королевой. Первая задача – найти достаточно большое зеркало, чтобы в него пролезть.

Но Морфей слишком упрям, чтобы уйти без шляпы. Пока он гремит ящиками в ванной, я подхожу к лестнице. Несколько бабочек точно улетели на чердак.

Две порхают в солнечном свете, когда я поднимаюсь наверх. Они садятся на матрас. Я подбираю их и выпускаю через перила, направляя к Чешику.

– Еще одной не хватает, – говорит снизу Морфей.

– Она здесь, – отвечаю я. – Запуталась в паутине.

Бабочка кричит, дергаясь в липких нитях, беспомощная и напуганная. Я освобождаю ее, шепча слова утешения и стараясь не помять крылья. Выпустив бабочку, я замечаю в дальнем углу, где паутина гуще всего, что-то странное. Подхожу ближе. Глаза начинают привыкать к темноте.

Мне становится дурно, когда я распознаю очертания тела – тела, завернутого в кокон.

– Морфей… – с трудом выговариваю я.

Словно откликнувшись на мой голос, тело шевелится под плотной белой оболочкой. Воздух в моих легких леденеет. Я приподнимаю ногу, чтобы отступить назад, но тут чья-то рука, холодная как лед, прорвавшись сквозь паутину, хватает меня за запястье.

Глава 19 Сладкий яд

Я издаю дикий вопль и, разом получив огромную дозу адреналина, срываю холодные пальцы со своей руки.

Морфей подлетает ко мне. Мы переглядываемся и рассматриваем паутину вдоль стены, а затем разрываем кокон и освобождаем пленника.

На руки Морфею валится женщина. От нее пахнет чем-то тонким и сладким, кажется грушами. Кожа блестит, как замерзшее озеро в лунном свете, а за спиной висят огромные белые крылья.

Она похожа на снежного лебедя. Я бы узнала ее где угодно.

– Королева Слоновой Кости, – шепотом говорю я.

Понятия не имею, почему она здесь и в паутине.

Морфей бледнеет. Он поднимает ее и несет на матрас, оттолкнув по пути торшер. Там он осторожно укладывает Королеву. Белое кружево выглядывает из-под паутины, приставшей к платью. Серебристые волосы, длиной до пояса, обернуты вокруг длинной изящной шеи.

Присев на край матраса, Морфей снимает липкую паутину, которая облепила ей рот и нос. Королева Слоновой Кости жадно глотает воздух. Белые ресницы и брови дрожат, сверкая, как хрусталь.

Я опускаюсь на колени у ног Морфея и беру ее за руку. Королева кашляет, приходя в себя.

– Не пытайтесь говорить, ваше величество, – произносит Морфей, хотя я чувствую в его голосе не только заботу, но и некоторое напряжение. – Алисса, принеси ей что-нибудь попить. Наверное, у тебя в машине есть вода.

– Нет, – вмешивается та и хмурится, глядя на Морфея. Затем поворачивается ко мне. Черные узоры у нее на висках сверкают под лучами солнца. Они покрыты прожилками, как крылья бабочки.

– Королева Алисса, простите меня.

Ее светло-голубые глаза почти бесцветны.

Я сжимаю ей руку, чтобы успокоить бедняжку.

– За что?

– За то, что подвергла опасности вашего смертного рыцаря. Я и не думала, что события настолько выйдут из-под контроля. Мы найдем его… вернем.

Королева явно запуталась. Неизвестно, сколько времени она провела в паутине. Я бросаю взгляд через перила. Джеб лежит на полу. Чешик, на страже, порхает вокруг.

– Он никуда не делся. Он внизу, спит.

– Вторая Сестра не забрала его? – спрашивает Королева.

– Вторая Сестра? – повторяет Морфей, кажется, испуган не меньше меня.

И вдруг он издает стон.

– Дверной молоток. Загадочная женщина на мозаиках Алиссы. Та, которая пряталась в тени…

– Ну конечно, – шепотом отвечаю я, и перед моим мысленным взором вновь возникает эта картина.

Восемь живых лоз, соединенных с нижней половиной туловища той женщины… это были не щупальца, как мне показалось, а паучьи ножки. И дверной молоток служил напоминанием не о шрамах на моих ладонях, а о ее чудовищной руке.

– Но при чем тут Вторая Сестра? – вслух размышляю я. – Почему она оказалась там же, где пряталась Червонная Королева? Она ненавидит Червонную за то, что та в прошлом году сбежала с кладбища.

– Червонной Королевы никогда здесь не было, – отвечает Королева Слоновой Кости.

Морфей откашливается, и их взгляды встречаются. Они, видимо, понимают друг друга без слов.

– Значит, это Вторая Сестра держала Джеба в плену? – спрашиваю я. – Это она дала ему сока ягод тумтум и заставила его рисовать всю ночь? Но зачем?

Королева Слоновой Кости пытается ответить, но вновь закашливается.

Морфей легонько толкает меня в плечо.

– Алисса, воды.

Королева с усилием сглатывает и крепче стискивает пальцы, когда я пытаюсь встать.

– Не нужно. Она имеет право получить ответы на свои вопросы.

Морфей хмурится.

– Сомневаюсь, что сейчас самое время.

– А когда еще, Морфей? – сердито спрашивает Королева Слоновой Кости. – Алиссы это касается больше, чем любого из нас. Вторая Сестра оставила здесь дверной молоток в знак предупреждения для вас обоих. Она знает, что Первая Сестра много лет назад предала ее.

Взгляд Королевы обращается на меня.

– И Элисон тоже.

Я пытаюсь дойти до сути этих загадочных слов.

– Ты имеешь в виду, что моя мама тоже пыталась стать королевой? Но при чем тут Вторая Сестра?

– Черт возьми! – восклицает Морфей и присаживается рядом со мной на пол.

Опершись локтями на матрас, он обхватывает голову руками и массирует виски.

– Значит, сестры поссорились… и кладбище охраняется лишь отчасти. Если Червонная прорвется туда, она призовет армию духов. А затем придет сюда. Этого не должно было случиться…

Губы и щеки Королевы Слоновой Кости делаются из белых бледно-розовыми.

– Тебе следовало остаться в Стране Чудес… и встретиться с Червонной Королевой, как она хотела.

– Ты знаешь, почему я не мог.

У Морфея чуть заметно дрожит подбородок.

– Так кто же рассказал секрет Второй Сестре? Знали только мы трое.

Королева Слоновой Кости хмурится.

– Нет, знали четверо. Червонная тоже знала. У Первой Сестры идиотская привычка поверять секреты душам умерших, ухаживая за ними. Это не подпадает под условия клятвы – «не говорить ни одной живой душе».

– Превосходно, – ворчит Морфей.

– Червонная Королева пыталась прорваться на кладбище сегодня утром, – продолжает Королева Слоновой Кости. – Сестры поймали ее и уже собирались изгнать из цветка, чтобы навечно заточить в игрушку. Но тут она рассказала Второй Сестре про Элисон. Тогда Вторая Сестра в ярости набросилась на Первую, и Червонная в суматохе сбежала. Вторая Сестра пришла сюда, чтобы найти замену тому, что, так или иначе, украла у нее семья Алиссы. Таковы были ее последние слова, когда она заматывала меня в паутину.

Я качаю головой:

– Не понимаю. Она до сих пор злится из-за улыбки Чешика или из-за того, что я случайно помогла Червонной Королеве сбежать в прошлом году? Но при чем тут моя мама?

– То, за что Вторая Сестра хочет возмещения, произошло вовсе не случайно, – отвечает Королева Слоновой Кости. – И цена будет высока. Она намерена в качестве компенсации забрать твоего смертного рыцаря.

Я по-прежнему не понимаю, что происходит, но страх, сжимающий грудь, превосходит любопытство.

– Джеб был на улице, когда я пришла сюда, – говорю я, пытаясь побороть ужас. – Видимо, это его и спасло. Вторая Сестра решила, что он уехал.

– Да, – отвечает Морфей. – Парень спасся, потому что гонялся за белым кроликом. Какая ирония судьбы. Правда?

Мы с Королевой Слоновой Кости гневно смотрим на него.

– Я просто пытаюсь слегка вас развеселить, – замечает Морфей, помрачнев.

– Нет ничего веселого в угрозах Второй Сестры, – сердито говорит Королева. – Смертный рыцарь Алиссы сейчас в большей опасности.

– Сейчас? – переспрашиваю я. – Да нам уже неделю угрожает Червонная Королева. Она преследует нас. В школе, в больнице. А еще она выдает себя за любительницу живописи – так ей и удалось заманить Джеба сюда.

Оба молчат.

Я перевожу взгляд с Морфея на Королеву. Они о чем-то умалчивают, а я устала от двусмысленных откровений.

– Вы вторглись в мой мир. Моя жизнь испорчена, и мои близкие оказались в самом эпицентре. Я имею право знать, что происходит.

– Да, имеет, – настаивает Королева Слоновой Кости.

– Она знает всё, что ей нужно знать, – отвечает Морфей.

– Да будь ты проклят, Морфей. – Королева говорит именно то, что я думаю. – Мы играем с человеческими жизнями. За это придется дорого заплатить.

Она поворачивается на бок, шурша кружевами и атласом, чтобы мы не видели ее лица.

– Неужели я никогда не научусь? Снова и снова ты предлагаешь мне капельку любви и дружбы, а я слишком слаба, чтобы тебя прогнать.

Морфей протягивает руку и поворачивает Королеву лицом к себе.

– Это не так. На сей раз капельку любви предложила именно ты.

Он вытирает ледяные слезы костяшкой пальца.

Между ними происходит что-то глубоко личное, что я не могу расшифровать. Как будто Морфей мысленно передает ей какое-то сообщение. Я сама привыкла получать его безмолвные послания, и теперь так неуютно быть просто зрителем.

– Что такое? – спрашиваю я с нескрываемым подозрением.

– Ты, кажется, собиралась поработать над доверием, – напоминает Морфей.

Я смотрю на него, не мигая, до рези в глазах.

Королева Слоновой Кости похлопывает меня по руке.

– Ты нас неправильно поняла. Я позволила Морфею заглянуть в его будущее. Нечто, что явилось мне в видении…

– Достаточно, – перебивает он, и от его угрожающих интонаций у меня буквально волосы встают дыбом.

Она хлопает глазами.

– В благодарность за помощь Морфей предложил мне спутника. Но не себя. Молодого человека из вашего мира, который нуждается в любви так же сильно, как я.

– Финли.

Я уже почти забыла того парня, которого Морфей похитил из мира людей.

– С ним всё хорошо?

Королева кивает:

– Он в безопасности, у меня во дворце, под охраной моих рыцарей. Хотя Морфей прислал его с одним условием. Я должна расплатиться услугой за услугу, поэтому я здесь. Он ничего не делает задаром. Ничего.

– Да-да, вот откуда берутся проблемы с доверием, – говорю я, глядя на Морфея.

Он обводит пальцем дырку на матрасе, пропуская мои слова мимо ушей.

Королева Слоновой Кости подает ему руку, и он помогает ей сесть. Она берет меня за локти, заставляя придвинуться, гладит по голове и продолжает. Ее голос делается нежнее.

– Есть одно, в чем Морфей не обманет. Он верен тебе. Именно желание быть с тобой заставляет его пускаться в отчаянные авантюры.

Морфей встает, шелестя крыльями и одеждой, и поворачивается к нам спиной. Его крылья понуро повисают.

– Нет никакого отчаяния в том, чтобы прибегнуть к помощи Алиссы. Это ее мир. Она обладательница рубинового венца. Страна Чудес – ее дом, как и наш, хоть она это отрицает. Вот я и сделал так, чтобы до Алиссы дошло.

Я резко встаю.

– То есть ты солгал?

Морфей молчит в ответ, не удосужившись даже посмотреть через плечо.

Кровь приливает к моим щекам. Я больше всего злюсь на себя за то, что поверила ему. Я подхожу к перилам и многозначительно смотрю на Королеву Слоновой Кости. В голове вырисовывается неприятное объяснение.

– Настоящая Роза никогда не видела картин Джеба, так?

Королева кивает.

– Не нужно было принимать ее обличье с помощью чар. Достаточно реального имени на тот случай, если мы проверим в сети. Это ты встретилась с Джебом в художественной галерее.

Я стискиваю зубы. Никто из них ничего не отрицает.

– Он был просто потрясен твоим великолепным «платьем». А тебе даже не понадобилось прибегать к магии. Ты удержала Джеба здесь прошлой ночью. Зачем?

Королева смотрит на кружева и паутину, которые метут пол. Длинные ресницы белой занавесью заслоняют глаза.

– Только те, в ком течет королевская кровь, могут с помощью Чеширского Кота читать видения. Морфей нуждался во мне, чтобы расшифровать мозаики. А поскольку твоя мать спрятала остальные, надо было сделать копии. Время истекало.

В моем животе стягивается узел.

– Что за спешка? Вы сказали, что Червонной здесь нет.

Морфей заметно напрягается при этих словах, хотя продолжает молчать. Что за игры?

Королева отвечает:

– Морфей хотел знать, может ли спастись Страна Чудес, если он проигнорирует угрозы Червонной Королевы. Она выдвинула ультиматум: сдаться и принять смерть или увидеть, как его мир погибнет у него на глазах.

Я думаю про ленточку Гренадины, которая шепнула мне: «Червонная Королева жива и жаждет истребить предательство».

– В конце концов, она охотится за Морфеем, а не за мной. Это он, с ее точки зрения, предатель.

Морфей молча толкает ногой графин, в котором раньше был сок ягод тумтум. Графин катится по полу и останавливается рядом с моими похищенными мозаиками.

– Я спасся от проклятия Червонной Королевы, не позволив ей занять трон. В ее представлении я нарушил условия и должен расплатиться жизнью.

Глядя на неподвижное тело Джеба, который спит внизу, я сжимаю кулаки.

– Ты поклялся рассказать правду про мои мозаики. И солгал.

Морфей фыркает.

– Ты не уточнила, какую правду. Вот я и рассказал тебе про их происхождение… и силу. Но я не говорил, что они у Червонной Королевы. Это ты первой назвала ее имя.

У меня подгибаются ноги. Я сажусь на пол, проехавшись спиной по перилам.

– Значит, Червонная вызвала тебя на драку, а ты сбежал. Свою войну ты притащил в мой мир.

– Твой мир, – презрительно повторяет Морфей.

Он смотрит на меня, и его изящные черты складываются в высокомерную усмешку.

– Я показал тебе правду в твоих снах. Опустошение, которое сеяла Червонная Королева. Но поскольку застоявшийся прудик, который ты зовешь домом, от этого не колебался, ты не желала слушать. Просто выкинула из головы то, что увидела. Внушила себе, что ты в это не веришь. Я знал, что тебе плевать на мое благополучие. Но я надеялся… надеялся, что ты не откажешься сражаться за Страну Чудес.

Я хочу сказать, что готова была сражаться за него, поскольку я в долгу у Морфея. Поскольку помню, что он сделал ради меня. Поскольку отчасти я неравнодушна к товарищу моих детских игр, пусть даже он вырос и превратился в обаятельного эгоиста. Но я бы не попала в Страну Чудес и не помогла бы ему спастись, если бы он не заманил меня туда в прошлом году под ложным предлогом. Готова ли я столкнуться с существом, которое внушает мне дикий ужас, чтобы вновь выручить того, кто так легкомысленно распоряжается моей жизнью?

– Не смей переводить стрелки, – говорю я – не только Морфею, но и себе. – Речь о том, что ты сделал.

– Я сделал единственное, что мог, чтобы добиться от тебя реакции. Украденные мозаики, пузырьки с кровью, зачарованная медсестра, волшебный клоун…

– Ага! – восклицаю я. – Теперь не отопрешься. Ты сказал, что не посылал мне никаких игрушек.

– Герман Болванс – не игрушка. Он актер высочайшего уровня благодаря своему изменчивому лицу. И я его не посылал. Он отправился к тебе по доброй воле, чтобы оказать мне услугу.

Я опускаю голову на руки. Теперь понятно, почему у клоуна была такая странная тяжелая шляпа. Это та металлическая штука, которая растет у Шляпника прямо из головы.

– Я так понимаю, Кроллик тоже вам помогал.

И это больнее всего.

– Нет, – отвечает Морфей. – Он искренне предан тебе. Его участие здесь чисто случайно.

– А мой кошмар? – спрашиваю я, подняв голову.

Морфей качает головой:

– Он был порожден твоим подсознанием. Ну… с небольшой помощью галлюциногенов, которые мы подмешали в лекарства.

– Зачем? – рычу я.

– Нужно было внушить тебе, что Червонная грозит смертью Джебедии. Тогда бы ты вернулась, чтобы вместе со мной спасти Страну Чудес. Единственный способ до тебя достучаться – создать угрозу для твоего игрушечного солдатика. И это прекрасно работало, пока он снова всё не испортил.

– Ах ты сволочь!

Развернувшись, как пружина, я вскакиваю, чтобы наброситься на него. Но, вместо того чтобы заслониться, преградив мне путь, Морфей шагает вперед. Высоко поднятые крылья распахнуты. Он вытягивает руки, словно подзадоривая меня войти в клинч. Королева обхватывает мою талию и тянет к себе.

Я пытаюсь вырваться из ее объятий, но она, оказывается, удивительно сильна для существа, хрупкого как ледяная скульптура.

– Ты примчался сюда, притворяясь героем, – в бешенстве говорю я Морфею, – хотя с самого начала был виноват, что Джеб оказался в таком состоянии. А теперь ему грозит реальная опасность!

– Мы планировали лишь несколько рисунков на стекле, – отвечает Морфей бесстрастно. – Сок должен был помочь Джебедии сосредоточиться. Я и не думал, что он спятит, ну, или что ты приедешь сюда и угодишь ему в лапы…

Выражение его лица меняется, делаясь угрожающим.

– Я не думал, что, если Королева Слоновой Кости оставит его на час-другой, он слетит с катушек и примется рисовать твои воспоминания – те самые, которых он лишился. Он оказался заперт в аду, который создал своими руками.

Морфей прищуривается.

– Или, может быть, твоими? У тебя был целый год, чтобы всё ему рассказать. Если бы он знал правду, то не стал бы для меня легкой добычей. И, возможно, теперь за ним бы не охотилась Вторая Сестра.

Я вырываюсь из хватки Королевы, но не могу встать с матраса. Морфей прав. Уязвимость Джеба – моя вина.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю я. – Каким образом всегда обращаешь ситуацию к своей выгоде? Как манипулируешь даже теми, кто тебе не доверяет?

Морфей жмет плечами.

– Такова моя сила. Моя магия. Дар убеждения.

– Нет, твоя сила – яд.

Моя гордость вновь поднимает голову.

– Просто чтоб ты знал – есть одна вещь, которой ты от меня не добьешься никаким убеждением.

Он с самодовольным видом прищуривается.

– И какая же?

– Любовь.

Драгоценные камни на лице Морфея делаются бледно-синими. Это цвет страдания, и я радуюсь, что сумела его осадить.

– Никогда не говори «никогда», – негромко произносит он.

Я пристально смотрю на него, так что глаза щиплет, будто от яда.

Морфей первым отводит взгляд, подходит к лестнице и изящно прыгает вниз, широко раскинув черные крылья. Он легко приземляется на пол, машет бабочкам, собирая свою кепку в единое целое, и наклоняется, чтобы взвалить Джеба на плечо.

Я вскакиваю, подбегаю к перилам и кричу:

– Положи его на место!

– Здесь небезопасно, – отвечает Морфей, свободной рукой подбирая футболку и ботинки. – Мы должны найти зеркало и посадить его в поезд. Или ты хочешь волочить Джебедию до машины сама?

Я решаю не спорить. Морфей нестерпимо надменен, но он прав: я не обойдусь без помощи, если хочу сесть в поезд.

– Ключи, – требует он.

Нахмурившись, я бросаю их вниз. Чешик ловит ключи в воздухе.

Королева Слоновой Кости – воплощенное изящество – встает и подходит ко мне, опустив крылья, похожие на плащ из перьев.

Морфей смотрит на нее через мою голову.

– Возвращайся через кроличью нору и охраняй свой замок. Предупреди Первую Сестру, что Вторая вышла в мир смертных. Пусть внимательно следит за темной стороной кладбища. Мы с Алиссой скоро придем. Нельзя тратить время даром.

– Ага, – говорю я. – Теперь, когда ты выманил одного из самых опасных и жутких подземцев в мир беззащитных людей, время стало поджимать, да?

Морфей поудобнее устраивает Джеба на плече.

– Не сказать, что мы совсем уж в невыгодном положении, Алисса. У Второй Сестры, как и у каждого, есть свои слабости и слепые пятна. Загнав добычу в угол, она не замечает ничего вокруг. Поэтому, раз уж нас двое, мы можем действовать сообща, чтобы победить ее и отправить обратно в Страну Чудес.

– О да, – отвечаю я. – И ты снова будешь великим героем. Ты решишь проблему, которую сам и вызвал.

Морфей, не отвечая, шагает к двери. Чешик мельком смотрит на нас и следует за ним.

– Ты слишком резка, милая, – замечает Королева Слоновой Кости.

Стиснув кулаки, я поворачиваюсь к ней.

– Джеб стал мишенью для женщины-паука, достаточно большой, чтобы сожрать лошадь, и сейчас он лежит без сознания и даже не может себя защитить. Не говоря уже о людях, которые сегодня чуть не сгорели. И всё из-за дурацкого плана Морфея.

– Он не думал, что в это ввяжется Вторая Сестра. И к событиям в школе он тоже не имеет отношения. Насекомые прослышали о союзе Червонной Королевы с цветами. Они испугались, что, уничтожив Страну Чудес целиком, она приведет свою армию в ваш мир, где цветы-зомби будут питаться как насекомыми, так и людьми. Они выпустили мюмзиков в попытке защититься от пришельцев из Страны Чудес.

– Это уже мелочи, – отвечаю я.

Ее спокойные рассуждения лишь усиливают мой гнев.

– Разве тебя не смущает, что Морфей всегда выходит сухим из воды? Он не может прибегнуть к магии, потому что должен удерживать чужое обличье, поэтому тебе, Болвансу и сестре Терри пришлось выполнять всю грязную работу. А значит, каждый раз, когда Морфей говорил мне, что ничего такого не делал, он имел возможность врать в лицо. Чистая совесть, в стиле Страны Чудес!

– Не было у него чистой совести. Он страдал. В его изначальные планы не входило использовать твоего смертного рыцаря.

– Ну конечно. Не сомневаюсь, Морфей хотел пожертвовать жизнью ради Страны Чудес, ведь он настоящий мученик.

Королева хмурится. Бледно-розовые губы поблескивают на солнце, как лепестки цветов.

– Да, именно этого он и хотел.

Я хочу рассмеяться, но меня останавливает искреннее выражение ее ледяных глаз. Я знаю, что Королева Слоновой Кости всегда говорит откровенно, когда оправдывается.

– Ну, попробуй меня убедить.

– За неделю до того, как Морфей начал вновь посещать твои сны, он явился в мой замок и рассказал об ультиматуме Червонной Королевы. Он попросил меня воспользоваться магией короны, чтобы заглянуть в твое будущее и убедиться, что, если он выполнит приказ Червонной Королевы и сдастся ей, она удовлетворится, и тогда тебе и Стране Чудес больше ничего не будет угрожать. Но то, что я увидела… оно изменило все замыслы Морфея.

Она протягивает ладонь, и на ней появляется шарик. Он размером с апельсин, только прозрачный и светящийся.

– Поклянись, что никогда никому не расскажешь о том, что я тебе сейчас покажу.

Я стою молча и гляжу на шарик, в котором начинает появляться какая-то размытая картинка.

– Поклянись, – настаивает Королева.

И я клянусь. Две клятвы жизненной магией за один день. Да я становлюсь настоящим специалистом по части сделок в духе Страны Чудес.

Продолжая держать шарик на ладони, Королева Слоновой Кости наклоняется к моим мозаикам и соскребает немного серого порошка, который оставил Чешик, когда летал над ними в виде сверкающего облачка. Она посыпает им затвердевший шарик и оживляет сцену, которая выглядит пугающе знакомой. Я не только вижу происходящее, но и слышу, чую, ощущаю.

Я – королева. Я сижу на троне во главе накрытого стола, с молотком в руке, готовая пристукнуть главное блюдо. Пахнет вином из клевера, лунным печеньем и фруктами. Кругом блестящие тарелки и хрустальные бокалы.

За столом сидят самые странные существа – одни одеты, другие обнажены, и все скорее звери, чем гуманоиды. Это мои подданные, и я искренне привязана к ним – за их странность, безумие и верность.

Мы говорим, шутим и торгуемся с главным блюдом. Сумасшедший смех эхом отдается в мраморных залах, и он сладок для моих ушей.

В дверях пиршественного зала я вижу какое-то движение. Вбегает ребенок с моими глазами, но у него синие волосы и крылья. Он невинно смеется. Держа его за руку, появляется Морфей в рубиновой короне.

Червонный король. Мой король.

Шарик лопается, видение пропадает. Не остается ничего, кроме моего удивленного «ах» и струйки серого дыма.

– Ты видишь, – говорит Королева Слоновой Кости, – как только Морфей узнал, что однажды ты будешь принадлежать ему, а он тебе и что у вас будет ребенок, он утратил желание умереть, чтобы спасти Страну Чудес. Но он не уверен в твоих чувствах. Морфей боится, что ты откажешь в помощи. Поэтому он составил новый план, хотя и небезупречный.

Я вспоминаю сцену в школьной душевой и слова Морфея: «Каждый делает всё возможное, чтобы защитить тех, кого любит». Я знала, что тут что-то кроется, но понятия не имела, насколько это важно.

Мне трудно дышать.

– Сын, – говорю я, вспоминая правильное личико ребенка.

Королева ослепительно улыбается.

– Необыкновенное создание. Первый ребенок, родившийся от двух подземцев, у которых было общее детство. Страна Чудес основана на хаосе, безумии и магии. Невинности и воображению там нет места. Поэтому у нас не бывает детей, во всяком случае в вашем человеческом представлении. Из-за этого мы утратили способность видеть сны и мечтать. Но Морфей переживал всё это с твоей помощью – каждый раз, когда вы с ним играли вместе в твоих снах. Благодаря твоему ребенку Страна Чудес будет процветать, обретя новую магию и силу. Твои потомки будут настоящими детьми; они научатся видеть сны. И наш мир исцелится…

– Нет, – отвечаю я.

Усилием воли я выкидываю этого теоретического ребенка из головы. Я не готова принести такую жертву. Главное – Джеб, мои родители и друзья, мое будущее в мире людей.

– Это неправильно. Я хочу остаться здесь.

Я смотрю на то месте, где лежал Джеб, и чувствую страшную пустоту внутри.

Королева Слоновой Кости хватает меня за руки и стискивает их.

– Но ты вполне можешь соединиться со своим смертным рыцарем! Выйти за него. Родить детей. Здесь.

Голова идет кругом. Ничего не понимаю.

– Но как?

– Поскольку у твоей натуры две стороны, у тебя два потенциальных будущих. Однажды смертные, которых ты любишь, состарятся и умрут. Ты тоже будешь стариться и в конце концов пройдешь иллюзию смерти. Но корона обеспечит тебе вечность в Стране Чудес. Ты воскреснешь в том возрасте, в каком была, когда венец возложили на твою голову. И тогда начнется твое второе будущее, твое вечное правление в Червонном королевстве. И, как ты видишь, Морфей сыграет в этом ключевую роль.

Такое ощущение, что меня ударили под дых.

– Я не могу жить с тем, кому не доверяю. С тем, кто не доверяет мне.

Королева сжимает мое плечо.

– Вы научитесь понимать друг друга. Слова Морфея редко бывают правдивы. Его поступки – вот где кроется правда. Прежде чем видение сбудется, может пройти много, много лет. Постепенно твое отношение к Морфею станет другим. Вероятно, за это время успеет случиться множество мелочей, ну, или Морфей совершит один серьезный поступок, на который, как ты думала, он не способен. Что бы там ни было, ваши отношения изменятся навсегда.

Королева делает шаг назад.

– Алисса, тебе дали редкий шанс – две жизни и две любви. Это почти чудо. Береги свой дар. Скоро увидимся – в Стране Чудес.

Ее крылья взмывают над головой, огромные и прекрасные. Королева Слоновой Кости накрывает ими себя; в облаке белого света и сияющей пыли она превращается в лебедя и изящно вылетает в дверь.

Я стискиваю зубы. От эмоций кружится голова. Сердце разрывается при мысли о том, что я переживу Джеба и всех остальных, кого люблю: маму, папу, Дженару, собственных детей. Даже в лучшие дни я была бы не в силах это вообразить. А сегодня день на редкость неудачный.

Мало того что в будущем сплошные печали, так еще и в настоящем дикая путаница.

Как я могу быть с Джебом, зная, что в один прекрасный день выйду замуж за Морфея? Как я могу подарить ему день, который обещала, и хранить после этого верность Джебу, памятуя, что Морфей видел то же, что и я?

Я сажусь на матрас. Морфей выманил у меня эти двадцать четыре часа, потому что он не хочет, чтобы я к чему-то привязывалась в мире людей. Он не намерен ни ждать, ни делить меня с другим мужчиной. Он желает начать наше совместное будущее немедленно.

Я хватаюсь за подвеску и стараюсь отпутать цепочку от рубинового ключика. Морфей не вправе претендовать на время, которое я могу провести с Джебом. Я против.

В дверях слышится шорох. Я встаю и вижу на пороге Морфея.

– Нам пора, – говорит он.

– Нет, – резко отвечаю я, слишком захваченная чувствами, чтобы сказать что-то еще.

Я хочу проклясть Морфея за его ложь, но перед моим мысленным взором продолжает стоять наш ребенок. У Морфея были причины так поступать, сами по себе неплохие, вне зависимости от количества обмана, которое понадобилось, чтобы донести их до меня. Морфей – вовсе не черно-белый рисунок. Он размытый портрет, состоящий из всех оттенков серого.

Взмахнув темными крыльями, он оказывается на чердаке, рядом со мной.

– Что значит «нет»? Нам некогда заниматься глупостями, Алисса.

– Освободи меня от клятвы, – требую я, заставив себя заглянуть ему в глаза. – Мы оба знаем, что я никогда тебя не полюблю. Так зачем же играть в эти игры? Между нами ничего нет.

Если я скажу это напрямую, возможно, так оно и будет.

Морфей наклоняется, и его крылья заслоняют нас обоих. Драгоценные камни блестят ярко-красным.

– Я докажу, что ты ошибаешься. Как только война закончится, ты окажешься в моем распоряжении на двадцать четыре часа. И никогда уже не усомнишься, что между нами что-то есть.

– Нет. Я расторгаю договор.

– Прекрасно. Нарушай клятву. Теряй силу. Тогда ты никого не сможешь обвинить, кроме себя самой, когда Вторая Сестра обмотает Джебедию паутиной.

Я вспоминаю свой ночной кошмар: тело Джеба в коконе.

Я быстро шагаю к Морфею. Он перехватывает меня, прижимает к стене там, где паутина гуще всего, и вертит, как волчок, пока мои руки не оказываются притянуты к телу липкими волокнами. Я вырываюсь, но паутина Второй Сестры прочна, как шпагат.

Морфей пригибается, так что наши глаза оказываются на одном уровне.

– Почему ты так настаиваешь на том, чтобы связать свое сердце? В кои-то веки успокойся и послушай. Слушай зов Подземелья!

Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, Морфей проводит пахнущими лакрицей губами по моему лбу – чуть ощутимо. Его теплое дыхание касается узоров у меня над левым глазом, щеки, края губ. Уголок моего рта зудит, когда губы Морфея скользят рядом; его дыхание замирает над моим подбородком.

Ладонями он опирается о стену по обе стороны моей головы. Паутина служит ему вместо рук, дыхание – вместо губ. Он удерживает меня и целует, даже не прикасаясь. Я закрываю глаза, когда его губы оказываются в миллиметре от моих век. В голове начинает звучать знакомая колыбельная, но в ней появляются новые слова:

Вот и попался мой нежный цветок, Скрытен отныне будь и жесток, Гневом величия пышно одет, Власти иной над душой моей нет.

Я пытаюсь отстраниться, не слушать, но песня влечет меня в Страну Чудес, ныне израненную и искалеченную.

Под сомкнутыми веками собираются слезы, когда я наблюдаю за ее гибелью.

В моей душе просыпается беспокойство, в голове слышится знакомый стук. Чем больше я борюсь, тем сильнее горит кровь. Это желание мстить за страдания подземного мира и сочувствие к его измученной душе.

Морфей наконец прикасается ко мне, и я возвращаюсь к реальности. Обхватив ладонями мое лицо и слегка надавив большими пальцами на веки, он заставляет меня открыть глаза, а потом отодвигается и устремляет в них проникновенный взгляд, запечатлевая в моем сердце послание: «Сбрось оковы, Алисса. Освободи свою магию».

Откликаясь на его немую мольбу и на ярость в адрес Червонной Королевы, учинившей разгром, бугорки над лопатками чешутся и болят. Давление становится нестерпимым.

Я вскрикиваю от удивления и испуга, когда крылья прорываются сквозь кожу, разорвав блузку и паутину. Паутина липнет к стене и к моей груди. Толстые нити прикрывают наготу.

Освободившись, я отхожу от стены. Крылья одновременно кажутся тяжелыми и легкими.

Морфей наблюдает за мной. Драгоценные камни переливаются фиолетовым цветом гордости и триумфа, насыщенным как никогда. Медленно-медленно его губы складываются в улыбку.

– Прекрасно, моя королева, – говорит он, отступая и поправляя кепку. – Твоя сила обретает полное могущество, когда ты перестаешь сопротивляться зову крови.

Морфей подходит к моим мозаикам и останавливается рядом с ними, не сводя с меня глаз.

– И еще кое-что. Страна Чудес и я неразделимы. Любишь одно, люби и другое. Ты тоже Страна Чудес. А значит, мы идеально подходим друг другу, настолько, что ты даже себе не представляешь. Когда война закончится, я с огромным удовольствием это тебе докажу.

Сердце у меня так бьется, что я не в силах говорить.

Морфей забирает мозаики и направляется к лестнице. К моим ногам он бросает ключи от «Гоблина».

– Не медли. Память твоего смертного друга надо оживить поскорее. И Страна Чудес тоже ждет.

Он спрыгивает вниз, а я остаюсь стоять на чердаке, чувствуя, как тело гудит от прилива силы. Я королева подземного мира, вырвавшаяся из кокона паутины и зачарованная несостоявшимся поцелуем моего демона.

Глава 20 Волнения

Когда Морфей закрывает за собой дверь, я отлепляю от груди паутину и заворачиваюсь в кусок холста, чтобы прикрыть лифчик. Импровизированным поясом мне служит веревка; она удерживает под холстом прижатые к спине крылья.

Я чувствую себя Квазимодо.

Морфей оставил на полу свой длинный блейзер. Эта штука с прорезями для крыльев подошла бы идеально, но я не хочу радовать Морфея и надевать его одежду. Выглянув за дверь, я обнаруживаю, что он стоит, привалившись к «Гоблину» и разложив по капоту крылья во всей их темной красе. Хорошо, на дороге ни души.

На Морфее мои солнечные очки, волосы треплются на ветру. Он болтает с Чешиком, спокойный, собранный, самоуверенный. Кажется, он совсем не волнуется из-за предстоящей встречи с Червонной Королевой и Второй Сестрой. Морфей слишком занят – он сияет.

Я издаю раздраженное шипение. Хотелось бы мне по-настоящему разозлиться на то, что он заставляет меня лгать о моих чувствах. А главное – что он заставил мои крылья прорезаться, и теперь я мучаюсь, пытаясь загнать их обратно под кожу. Но, надо признать, погружение в собственную силу пьянит. Трудно злиться на Морфея, который всего лишь пытался показать, какая я сильная.

Вообще-то он всегда именно это и делает.

И все-таки я не позволю ему считать себя победителем. Если в каком-то неизмеримо далеком альтернативном будущем Морфей станет королем, мы заключим союз равных. Но правят именно королевы. И мне придется доказать, что к манипуляциям я способна не меньше, чем он.

Я беру ключ и блейзер, потом засовываю стеклянный графин под самодельный пояс, между крыльев.

Когда я выхожу из дома во двор, Чешик подлетает ко мне и садится на голову. Он запускает когти в мои волосы и мнет их, как настоящий кот.

Морфей обозревает мой наряд, когда я протягиваю ему блейзер.

– Что, мы играем в Древний Рим? – спрашивает он.

– Я бы на твоем месте не улыбалась, – отвечаю я, швыряя ему ключи. – Твоя жизнь в моих руках, если ты забыл.

Эту фразу я произношу, подражая его акценту, и попадаю в точку.

– Прости, детка, я тебя разочарую, – произносит Морфей и бросает блейзер на пассажирское сиденье. – На сей раз доберусь своим ходом.

Он превращается в махаона; кепка разлетается на множество маленьких бабочек, которые взмывают в воздух. Морфей присаживается на капот. Мои темные очки лежат рядом, и в них отражается солнце. Я делаю вид, что тянусь к ним, и, прежде чем Морфей успевает разгадать мои намерения, хватаю его за крыло. Он бьется, пытаясь вырваться, и хлопает меня свободным крылом по пальцам.

Я достаю из-за пояса графин и запихиваю Морфея туда, осторожно сложив крылья. Незачем причинять ему вред. Я просто хочу его переиграть.

Как только он оказывается внутри, я затыкаю горлышко бумажным полотенцем. Теперь нестрашно, что он задохнется. В конце концов, Морфей в прошлом году провел ночь в ловушке для насекомых и выжил.

– Ты попал в зону турбулентности, – говорю я сквозь стекло.

В голове у меня отдается его гневный рык. Я не отвечаю, и тогда Морфей зовет Чешика. Тот подлетает к машине, садится на боковое зеркальце и начинает облизывать лапу. Ему интересно, но принимать чью-то сторону он не желает.

Я поднимаю графин, чтобы поближе взглянуть на Морфея.

– Я победила, детка. Ты понимаешь, что я одержала верх над тобой как человек, да? Без всякой магии.

В отличие от настоящей бабочки, которая до изнеможения билась бы крыльями о стекло, он с достоинством зависает под изогнутым горлышком, гневно глядя на меня выпуклыми глазами. Если бы вместо хоботка у махаона был рот, я могла бы понять, скалится он или гордо улыбается. Зная Морфея – не исключено ни то, ни другое. Скорее всего, оба варианта сразу.

И я ощущаю некоторое удовлетворение.

Я надеваю очки. Они нагрелись от солнца, но меня охватывает дрожь, когда я вижу Джеба, свернувшегося на заднем сиденье. Морфей надел на него футболку и ботинки, и благодаря этой маленькой любезности моему крылатому сопернику обеспечена безопасная поездка.

Джеб что-то бормочет, когда я сую графин ему в ноги. Там он точно не скатится. Я целую Джеба в лоб и сажусь за руль.

Трудно принять удобное положение, когда сидишь на собственных крыльях. Наконец я перебрасываю их оба за правое плечо, и под моей накидкой образуется бугор неправильной формы. Придется ехать в город круговым путем: если кто-нибудь меня увидит, он решит, что я везу труп.

Чешик присаживается на приборную доску, дважды хлопает глазами и исчезает в зеркальце заднего вида. Он отправился в Лондон, к кроличьей норе.

А для нас первой остановкой будут «Нити бабочки». Там стены увешаны зеркалами в полный рост и полно одежды, хоть и придется внести в нее некоторые креативные изменения, чтобы пристроить крылья.

Всего десять минут первого. Когда у Персефоны не хватает сотрудников, она закрывает магазин на обед с двенадцати до часу.

Я заталкиваю блейзер Морфея в рюкзак и проверяю мобильник. Две эсэмэски от Дженары и три голосовых сообщения от папы.

Я отвечаю Джен: «Нашла Джеба. Расскажу потом. Он в порядке. Будь дома».

Затем прослушиваю последнее папино сообщение:

– Элли, я беспокоюсь. Хватит гулять, слышишь? Езжай домой. Мы поговорим. Всё наладится.

Голос у него звучит сдавленно. Несомненно, папа напуган. Он, видимо, дома. Судя по словам «я беспокоюсь», он еще не рассказал маме о случившемся. И хорошо, потому что если она узнает о событиях в школе, то сложит два и два и выкинет что-нибудь неожиданное. Я не хочу, чтобы и мама попала в беду.

Папа сказал: «Всё наладится». Я знаю, что это значит: вернувшись, я попаду под домашний арест. Лишусь машины, телефона, компьютера и встреч с друзьями до понедельника, то есть до встречи с маминым психиатром. Сомневаюсь, что папа вообще позволит мне получить школьный аттестат в субботу вместе с моими одноклассниками.

Наверное, есть какие-то способы выпутаться, но у меня нет ни времени, ни умственных сил, чтобы сейчас этим заниматься. Когда Червонная Королева будет побеждена, а Вторая Сестра отвяжется от Джеба, я вернусь из Страны Чудес и как-нибудь со всем разберусь.

Если выживу.

От угрызений совести, страха и сомнений в горле становится комок. «Надеюсь, скоро увидимся», – пишу я в ответ, искренне желая, чтоб так оно и было.

А потом делаю глубокий вдох и выключаю телефон.

В половине первого мы подъезжаем к торговому центру со стороны проулка за «Нитями бабочки». Там можно оставить машину, перед тем как отправиться на другой конец света.

Под колесами «Гоблина» хрустит гравий. Я торможу возле мусорных контейнеров у задней двери магазина, для маскировки приткнув машину между компрессором и трехметровой кирпичной стеной. Красный автомобиль Персефоны не стоит на своем обычном месте, свет в магазине не горит. Если мы поторопимся, то успеем до того, как она вернется.

Я снимаю солнечные очки, беру графин с Морфеем и вылезаю из машины. Неохота выпускать его, но нужно, чтобы он помог мне вытащить Джеба и отпереть заднюю дверь магазина.

Выпуклые глаза махаона смотрят на меня сквозь стекло. Морфей слегка позеленел: поездка по неровным дорогам взяла свое.

Я встаю между мусорным баком и стеной, чтобы нас не заметили, и, затаив дыхание от вони гниющего мусора, озираюсь: надо убедиться, что в проулке мы одни. Жаркое солнце отражается от решетки машины, стоящей поодаль, но в салоне никого нет. Тогда я открываю графин.

Морфей протискивается в горлышко и балансирует на краю, словно пытаясь сориентироваться. Наконец он взлетает, трепеща синими крыльями, и предстает передо мной в виде зловещей тени, которая заслоняет солнце. Меня охватывает холод.

– Моя Шляпа Скитаний, – рычит он, поправляя галстук и жилет и покачиваясь на нетвердых ногах.

Я указываю на бабочек, сидящих на крыле «Гоблина».

– Нескольких сдуло ветром. Извини.

– Потрясающе…

Нахмурившись, Морфей подходит к машине и взмахивает над бабочками рукой, заставляя их превратиться в кепку. Не хватает козырька. Он всё равно надевает ее и поворачивается ко мне.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Морфей прищуривается.

– Не надо баловаться, ягодка моя. Хотя твоя шутка была восхитительно злой, я все-таки остаюсь главным… ведь у меня есть крылья.

Он заглядывает мне за плечо.

Подземец в моей душе поднимает крик. Я больше не желаю скрывать свою истинную суть. Окинув взглядом пустынный переулок, я перетягиваю веревку таким образом, что она надежно удерживает холстину на груди, оставляя спину открытой. Крылья высоко и свободно распахиваются позади – матово-белые, покрытые многоцветными драгоценными камнями, вроде тех, что украшают лицо Морфея.

Он тоже вскидывает крылья, и мы молча смотрим друг на друга. Перемирие заключено. Пока что.

Мы заходим в магазин через заднюю дверь. Нас приветствуют шум кондиционера и лавандовый запах последнего увлечения Персефоны – ароматерапии в виде соевых свечек без фитильков.

Морфей сваливает Джеба у стены и закрывает дверь, а я включаю свет. Зажигаются сотни крошечных лампочек, которые висят на стене, как паутина, сплетенная из янтарных рождественских фонариков.

– Мне надоело таскать твой багаж, Алисса, – жалуется Морфей, усаживая Джеба. – И он весь грязный. Пусть уж наденет мой пиджак.

Поморщившись, я откладываю рюкзак и опускаюсь на колени перед Джебом.

– Это ты виноват, что его приходится удерживать во сне и что он в таком виде.

Я стаскиваю с Джеба окровавленную футболку, убираю ее в рюкзак и надеваю на него блейзер Морфея. Прикусив губу, провожу пальцем по давним следам сигаретных ожогов на обнаженной груди. Так часто я желала, чтобы дурные воспоминания сменились хорошими, совместными. Но теперь я с особой остротой понимаю, как важно любое воспоминание, плохое или хорошее, потому что именно наша память делает нас теми, кто мы есть.

Безжизненные руки Джеба трудно продеть в длинные рукава. Странно видеть его неподвижным. У него такое сильное, мускулистое тело; Джебу прекрасно удается всё, ездит ли он на мотоцикле, катается ли на скейте, рисует или лазает по горам. Или поднимает мне настроение. Когда я вижу Джеба настолько беспомощным, то вспоминаю опасности, с которыми он столкнулся в Стране Чудес прошлым летом, и гадаю, что ждет впереди нас обоих теперь, когда я вновь его в это втянула.

Я стараюсь двигаться быстрее. Джеб в плечах шире Морфея, но прорези для крыльев дают небольшой допуск и позволяют застегнуть пиджак на животе. Я провожу пальцами по волоскам у Джеба на груди и жалею, что нельзя поговорить с ним.

– Если бы ты только мог меня услышать, – шепчу я скорее себе, чем Джебу. – Если бы только я могла сказать тебе, как сожалею.

Морфей постукивает ногой по полу.

– Наверно, пора признаться, что я мог бы пробудить его, оставив в состоянии грезы, чтобы он не испытывал боли.

У меня отвисает челюсть.

– Что? Всё это время Джеб мог бодрствовать и не страдать? Ты что, ненормальный?

Морфей поджимает губы.

– Хм. Что бы я предпочел – видеть, как Джебедия вздыхает по тебе в полусонном состоянии или как он лежит без сознания и пускает слюни? Как тут у вас говорится… выбор очевиден.

Я стискиваю зубы.

– Морфей! Честное слово, ты исключительный…

– Тс-с, – говорит он, закатывая рукава черной сорочки. – Не говори ничего, о чем я заставлю тебя пожалеть. Я просто решил немного развлечься, потому что, честно говоря, мне надоело твое ворчание.

– Это чувство на сто процентов взаимно, – гневно отвечаю я.

Морфей, с самодовольным видом, проводит пальцами, сияющими синим светом, надо лбом Джеба.

– Спящий, проснись, но оставайся во сне. Твои мысли – тени, заслоненные солнцем.

Джеб что-то бормочет, но не просыпается.

– Подействует через несколько минут, – говорит Морфей и отходит, чтобы посмотреть на персональное святилище Персефоны, которое она устроила в честь «Ворона» – фильма девяностых годов. Он глядит в глаза изображенному на плакате Брендону Ли, как будто смотрится в зеркало.

– Сейчас найду какую-нибудь одежду, и отправимся, – говорю я.

– Поторопись. Когда Джебедия придет в себя, это всё равно будет временное состояние. Реальность начнет просачиваться в его сознание, так что мы выиграем совсем немного.

– Хорошо.

Морфей вновь продолжает рассматривать Брендона Ли.

– Неплохо. Жаль, что у него нет крыльев.

Я качаю головой и подхожу к плечикам, на которых висит всякая необычная одежда, ожидающая, когда ее выставят в магазине. Коллекция реквизита для витрины добавляет жути: скелет с одной ногой, который сидит в сломанном старинном кресле, скрестив руки на груди, как хранитель склепа; сверток холста; чемодан, полный поломанных масок и потертых маскарадных костюмов; пенопластовые болванки, на которые надеты парики самых разных цветов и стилей; разные электроприборы, в том числе фонарики и миниатюрная дым-машина…

Я останавливаюсь у вешалки с бракованной одеждой. Не лучший выбор для путешествия в Лондон, но раз Персефона всё равно выкинет большую часть этих вещей, как только спишет их с баланса, я не буду чувствовать себя воровкой.

Я нахожу мини-платье из фиолетового стреч-бархата, с рукавом в три четверти, узким корсажем и расклешенной юбкой. Рукава и подол отделаны бирюзовым кружевом. Платье длиной до середины бедра – идеально, чтоб сойти за тунику поверх рваных джинсов. На левом плече оно разорвано. Я раздираю шов дальше – это будет прореха для крыла, – затем то же самое проделываю справа.

Мельком взглянув на Джеба, я ныряю в крошечную ванную, запираю дверь и кладу рюкзак на пол. Развязываю веревку, и холст падает. Я остаюсь в лифчике, джинсах и сапогах. Из вентиляции над раковиной дует холодным воздухом. Крошечная люминесцентная лампочка едва освещает ванную и искажает мое отражение в зеркале.

Я провожу пальцами по спутанным волосам, поражаясь тому, какой у меня дикий вид.

Я настоящий подземец: узоры на лице, блестящая кожа, растрепанные, непослушные волосы, которые шевелятся, как живые.

А самое потрясающее – за моей спиной вздымаются крылья. Они сверкают, точно покрытые инеем. Сочетание драгоценных камней и паутины.

В прошлом году я стояла здесь, боясь превратиться в то, кем считала маму, – в сумасшедшую, затянутую в смирительную рубашку и запертую в палате с мягкими стенами. Теперь я совершенно другой человек, наполовину подземец, наполовину смертная. Но вопросов меньше не стало.

Кто я такая на самом деле? Мощное, но сломленное существо, как моя мать? Или нечто большее? Королева, которой предназначено править Страной Чудес, бок о бок с самым загадочным и надоедливым из всех ее обитателей, и однажды родить сына, который каким-то странным образом послужит спасением для безумного подземного мира?

Нет. Не могу. Я опускаю взгляд. Хватит пялиться в зеркало. Хватит строить догадки. Я потрясена, точнее, охвачена ужасом при мысли о том, что моя жизнь уже настолько изменилась. И я не в состоянии уложить в голове, что она вот-вот кардинальным образом изменится вновь.

Нужно вспомнить хоть о чем-то нормальном. Устойчивом. Джеб воплощает то и другое. Надо помочь ему и самой вернуться к реальной жизни. Жизни, в которой между нами больше не будет тайн.

Одеваться с крыльями нелегко, но тянущаяся ткань облегчает дело. Когда я возвращаюсь в магазин, Джеб стоит, привалившись к стене, с растерянным видом, хотя, кажется, ему не страшно и не больно.

Сердце у меня подскакивает, когда я вижу его в полном сознании, пусть даже он и в полудреме.

Морфея нигде нет, а угол, где висит «Ворон», неуловимо изменился. Я пытаюсь понять, в чем дело, но тут в магазине слышится какой-то шорох, и я догадываюсь, что Морфей пошел туда, вероятно, чтобы проверить наличие зеркал на стенах. Надо бы позаботиться, чтобы какой-нибудь случайный прохожий не заметил его в окне, но я так рада, что мне наконец выпала возможность поговорить с Джебом. Пока что я не в силах от него оторваться. Вчера у нас наконец состоялся хороший разговор, но это как будто было давным-давно.

– Джеб…

Он вздрагивает, заметив меня. Теперь, когда Джеб стоит, черный блейзер, распахнувшийся спереди и обнажающий грудь, смотрится на нем еще лучше. Полы спускаются до бедер. Джеб отталкивается от стены и смотрит на меня, как на картину. Под его пристальным взглядом я ежусь, не зная, как реагировать на это после того, что случилось совсем недавно. Он, конечно, не причинит мне вреда, но…

Джеб осторожно подходит, как будто я – робкое животное, которое может испугаться и сбежать. Или – не я, а он.

Я не двигаюсь с места. Придется как-то замаскировать крылья и узоры на лице, прежде чем мы отправимся в Лондон, но сейчас я не желаю их прятать. Хватит.

Я вздрагиваю, когда Джеб тянет руку к моей шее.

– Эл?

И я таю. В его голосе только нежность и любовь, к которым я привыкла. Во взгляде нет ни кровожадности, ни безумия. Я с разбегу обнимаю Джеба – именно так, как мне хотелось в ту секунду, когда он вошел в домик.

Джеб пятится, но все-таки ему хватает сил. Он подхватывает меня и обнимает в ответ, пытаясь пристроить руки там, где нет крыльев.

– Сегодня получилось по-другому, – шепотом говорит Джеб; кажется, он не особенно взволнован или испуган. – Раньше мне никогда не снилось, чтобы это было в магазине.

Я отстраняюсь и с улыбкой смотрю на него. Морфей не шутил, когда сказал, что Джеб будет как во сне.

Он улыбается в ответ, и лабрет блестит. Даже в полумраке я вижу красные ссадины от кроличьих когтей на подбородке.

– Прости, – говорю я и провожу по ним кончиком пальца, хотя имею в виду далеко не только его физическое состояние. – Тебе больно?

Джеб позволяет мне немножко над ним похлопотать, а потом вспоминает, что он мужчина.

– Я ничего не боюсь, когда со мной моя маленькая фея.

Не отводя взгляда, он обхватывает меня за бедра и притягивает ближе, вплотную.

– Ты знаешь, как я люблю тебя такую…

Он касается узоров на моем лице, и я чувствую его горячее дыхание.

Это дорогое признание, но хотела бы я знать, повторит ли он то же самое, когда выйдет из транса.

– Я готов, – говорит Джеб.

В его голосе звучит ласковая настойчивость, от которой у меня пересыхает во рту. Он вновь становится голодным художником, только в смягченной версии, и думает только обо мне.

– К чему готов? – спрашиваю я.

– К тому, чтобы ты окутала меня своими крыльями, – хрипло отвечает он. – А я покажу тебе, как летают, не отрываясь от земли.

Он касается губами моей шеи, и мне делается жарко. Тело, от пальцев ног до кончиков крыльев, трепещет от удовольствия, но я отстраняю Джеба на длину руки, держа его за лацканы пиджака. Морфей сказал, что это временное состояние. Надо торопиться.

– Послушай, Джеб. Это вообще другой сон. В нем будет много странного.

Я отступаю к двери, ведущей в главный зал магазина, где возится Морфей. Нам пора.

Джеб следует за мной, склонив голову набок, и призывно смотрит на меня.

– Клянусь, я что угодно выдержу.

– Я бы на твоем месте не была так уверена, спящий красавец, – слышится от двери женский голос, сухой и сиплый. Его звук напоминает шелест опавших листьев на могильной плите.

Вторая Сестра.

Сердце подступает к горлу, и я чуть не задыхаюсь.

Паутина наполняет весь магазин – призрачные нити тянутся от пола до потолка. Как будто передо мной внутренность тыквы-альбиноса, из которой еще не вычистили волокна. Паутина окутывает вешалки и прилавок, даже витрину, перекрывая доступ дневному свету. Поэтому в помещении царят зловещие и невнятные серые сумерки, словно на улице собирается гроза. Непонятно, откуда доносится голос хранительницы кладбища.

Я кричу:

– Морфей!

Нет ответа.

– Кого ты зовешь? – спрашивает Джеб, подходя и касаясь моего крыла.

По мне словно проскакивает электрический разряд.

Я поворачиваюсь и толкаю его к ванной.

– Ты в опасности. Она тебя не найдет.

Я заставляю Джеба шагнуть за порог. Он спотыкается о мой рюкзак, но тут же обретает равновесие.

Его глаза – сплошной вопрос. Но тут я захлопываю дверь.

– Эй! Выпусти меня, Эл!

Крепко держа дверную ручку, я обвожу комнату глазами и останавливаюсь на скелете. Переведя дух, чтобы успокоиться, я чарами заставляю его двигаться, как марионетку без веревочек.

Он скачет на одной ноге, скрипя и стуча костями, и останавливается рядом в ожидании приказа.

Мы меняемся местами, и костяные пальцы хватаются за дверную ручку. Я в растерянности смотрю по сторонам.

– Не выпускай его и не впускай никого, кроме меня, – говорю я через плечо, хотя и не знаю, способен ли этот мешок с костями понимать слова.

Я еще не до конца привыкла к магии.

Джеб начинает громче колотить в дверь.

Подавив страх, я выхожу в магазин и останавливаюсь рядом с пологом паутины.

– Добро пожаловать, сказал паук мухе, – чей-то шепот леденит мне ухо и наводит на мысль о свежевскопанной земле. Моя душа словно съеживается.

Я поднимаю голову. Вторая Сестра висит вверх ногами прямо надо мной. Она шипит, и я отступаю, едва дыша.

Она даже не пытается скрыть свое чудовищное тело под платьем. Верхняя половина туловища – женская. Лавандовые губы, худое лицо, израненное и окровавленное, серебристые седые волосы, которые, свисая, почти касаются моего носа. А нижняя половина – брюшко «черной вдовы», размером с диван, на котором могут усесться шесть человек. Паучьи лапы цепляются за паутину, которая выходит из прядильных органов и крепится к потолку. Восемь блестящих лап обвиваются вокруг нее, странно изящные, как у гротескного циркового акробата, который висит на канате.

Щелк, щелк, щелк. Без предупреждения.

Я отскакиваю, когда чудовищная рука рассекает воздух рядом с моим лицом, бросаюсь на пол и заползаю под прилавок, не поднимая головы, чтобы не коснуться свисающей паутины.

– Морфей! – меня охватывает ледяной ужас. – Где ты?

– Он не ответит, маленькая мушка.

Вторая Сестра торопливо спускается по стене; ее ноги, снабженные когтями, стучат, как дождевые капли по стеклу.

– Он тебя бросил, ибо он трус. Нас здесь только трое. Долг твоей матери да будет уплачен.

Она кивком указывает в сторону ванной, где Джеб продолжает барабанить в дверь и кричать.

– Ты врешь, – говорю я, пытаясь отвлечь ее внимание, – Морфей не бросил бы меня.

– Я встретила его в другой комнате. Он превратился в бабочку, и я погналась за ним, – отвечает Вторая Сестра и помахивает нормальной рукой, обтянутой резиновой перчаткой. – А потом – пуф! Его здесь больше нет. Так ведь? Он исчез. Не повезло тебе…

Я вылезаю из-под прилавка, глядя в ее серо-голубые глаза и словно предлагая Сестре последовать за мной. Надо увести чудовище подальше от склада, сделать так, чтобы она сосредоточилась на мне как на добыче. Это единственный способ заставить Вторую Сестру забыть про Джеба.

Она спешит следом. Я спотыкаюсь о вешалку и, пытаясь обрести равновесие, цепляюсь крылом за липкую паутину. Попалась! Сердце колотится о ребра.

Вторая Сестра делается выше. Ее суставчатые ноги, похожие на палки, вытягиваются одним плавным движением. Она приближается, так что мы оказываемся нос к носу.

Я не позволю панике взять над собой верх. Если я хочу, чтобы Джеб остался жив, надо оттянуть внимание Сестры на себя.

– Зачем ты здесь? Что за долг? – спрашиваю я, припомнив, что Морфей и Королева Слоновой Кости уклонились от этих вопросов.

Но я готова услышать ответы.

– А, теперь тебе стало любопытно?

Откинувшись назад, она смеется. Как будто ржавая дверь поворачивается на петлях. Пряди волос падают Второй Сестре на глаза, и она отводит их рукой-ножницами. Из свежего пореза капает кровь, но она словно этого не замечает.

– Зря я не убила ее, когда у меня была такая возможность. И тогда ты не родилась бы, не украла улыбку и не освободила дух Червонной Королевы. Какова мать, такова и дочь. Хотя она сделала хуже, чем ты. Она забрала мальчика с его снами.

Мальчика с его снами?

Паутинка что-то говорила про сны, когда объясняла мне про зелюков и мюмзиков, которые уравновешивают друг друга.

– Они нужны тебе на кладбище, чтобы успокаивать злые души, – произношу я.

– Да. Сны – невозобновляемый ресурс. А поскольку наш народ не видит снов, мы крадем человеческих детенышей, достаточно юных, еще не утративших воображения. Они защищают кроличью нору и даруют мир моему саду.

У меня что-то обрывается в животе.

– Вы воруете человеческих детей? Похищаете их?

Вторая Сестра прищуривается.

– В твоем дыхании чую я презрение. Твоя мать была очень похожа на тебя. Она с неуважением относилась к нашим порядкам. Но правила установлены не просто так. Чтобы наш мир мог выжить, кое-кому в вашем мире приходится страдать. И наоборот, не правда ли?

Я слишком потрясена, чтобы ответить. Я всей душой хочу полюбить Страну Чудес, но разве можно любить тех, кто похищает детей из родного дома?

– После того мальчика у нас были и другие человечки, – продолжает Вторая Сестра, с восторгом на окровавленном лице. – Но он был не таким, как все. Даже когда он повзрослел, его сны оставались великолепными. Десять лет он принадлежал мне, и всё это время мои подопечные были на диво спокойны…

Она зубами стаскивает перчатку. Резиновая оболочка, щелкнув, соскакивает, и я вижу вместо пальцев хвосты скорпионов, заканчивающиеся жалами.

Меня мутит.

Но надо что-то придумать, чтобы продолжить разговор.

– Кто был этот мальчик?

Хотя в глубине своей напуганной души я начинаю подозревать, что уже знаю ответ.

Сжимая и разжимая свои ядовитые пальцы, Вторая Сестра склоняется надо мной.

– Что тебе в его имени? Того мальчика уже давно нет. Ты вполне можешь прожить до конца дней, не зная ответа. Всё, что тебе нужно знать, – это что я заберу твоего смертного рыцаря, чтобы он стал нашим новым сновидцем. У него душа художника. Я видела его картины. Много лет покоя и увеселения он дарует моим мертвым…

– Нет, пожалуйста, не причиняйте вреда Джебу!

Я пытаюсь выбраться из паутины, но она еще крепче стягивается вокруг моего крыла. Кровь холодеет от страха, и я дрожу.

– О, не беспокойся, маленькая мушка, он не будет сознавать, что страдает.

Ладонь Второй Сестры касается моего лица. Я хватаю ее за запястье и борюсь с ней, но восемь ног позволяют паучихе надежно упереться.

– Уйди! – рычу я сквозь стиснутые зубы и начинаю мыслить как подземец.

Я вспоминаю, что у Второй Сестры есть слепое пятно. Тогда я мысленно приказываю скелету выйти из другой комнаты и напасть на нее сзади.

– Я не отдам тебе Джеба без боя.

Я вздрагиваю, когда жало прикасается к щеке, грозя прорвать кожу. С его кончика сочится яд и каплет на мое лицо.

– Я на это рассчитывала, мушка, – отвечает Вторая Сестра. – Люблю, когда добыча слегка сопротивляется.

– Хочешь сопротивления? – доносится из другого угла голос Морфея.

Я отвлекаюсь, и в соседней комнате слышится грохот костей – скелет падает.

– Возьми меня вместо нее.

Моя душа воспаряет… и вновь уходит в пятки, когда я понимаю, что он предложил. Я едва могу разглядеть Морфея сквозь паутину – виден только крылатый силуэт на фоне витрины.

– Морфей… – шипит Вторая Сестра.

Оттолкнув меня, она случайно освобождает мое крыло из паутины.

Я вытираю яд с лица и обретаю равновесие.

Крылья Морфея движутся медленно и осторожно.

– Я здесь, моя прекрасная пакостница. Мне было так одиноко. Всю свою великолепную ярость ты направила не туда. В конце концов, я виноват в пропаже мальчика не меньше Элисон. Ты, наверное, уже это знаешь.

Шипя, Вторая Сестра торопится к Морфею.

– Алисса, – говорит он, не двигаясь с места, – тебя ждет путешествие. Всё, что нужно, в моем пиджаке.

Подождите-ка… вот почему он велел надеть пиджак на Джеба. Чтобы билеты остались у меня, если мы разделимся. Испачканная кровью футболка тут ни при чем. Морфей думает, что я сяду в поезд без него.

– Нет, – говорю я. – Без тебя я не поеду.

– Ты принесешь в жертву смертного, которого любишь, ради подземца, которого ненавидишь? – спрашивает Морфей, и уверенность в его голосе сродни удару под дых.

Трудно сказать, что хуже – что Морфей, после стольких повторений, поверил в мою ненависть или что я начинаю понимать, как это далеко от правды.

Я медлю, надеясь, что сумею спасти обоих. Это большой риск – и если моя попытка провалится, Джеб не выстоит против Второй Сестры.

С другой стороны, Морфей справится сам.

Со слезами на глазах, я бегу в другую комнату – и, к сожалению, напоследок оглядываюсь. В это мгновение Вторая Сестра набрасывает на крылатый силуэт сеть, и я взвизгиваю.

– Беги, Алисса! – кричит он.

Его голос звучит сдавленно. Наматывая кокон по пути, Сестра подтягивает Морфея к себе.

Я бегу, потому что должна, потому что Джеб нуждается во мне и у Страны Чудес осталось мало времени. Хотя от каждого шага, который я делаю, рана в моем сердце становится всё глубже и глубже.

Глава 21 Лондонские мосты

Некогда прятать крылья.

Из соображений безопасности мы с Джебом отправляемся в Лондон через зеркало, которое висит над раковиной. Джеб делает всё, что нужно, и не задает вопросов, когда я вставляю ключ в потрескавшееся стекло и открываю портал, ведущий к мосту. Отчасти обзор закрывают какие-то доски, как будто на той стороне, сразу за зеркалом, – закрытые ворота.

Я залезаю на раковину, протягиваю руку сквозь зеркало и толкаю створки, потом протискиваюсь сама. Меня тошнит точно так же, как в первые разы, когда я путешествовала через портал. Наверное, сказывается недостаток опыта.

Придя в себя, я встаю и разглядываю то, что находится по ту сторону портала, – почти двухметровое садовое зеркало с деревянными створками, которые и создают иллюзию закрытых ворот. Вокруг никого, и я облегченно вздыхаю.

Солнце висит низко над горизонтом, окрашивая ясное небо в оранжевый цвет. На другой стороне реки раскинулась деревушка. Я вижу людные улицы и очаровательные домики, которые лепятся друг к другу, как в конструкторе «Лего». На холме, на котором я стою, растут деревья, отбрасывая густую синюю тень на землю, покрытую травой. Неподалеку от меня – кирпичный коттедж. Хотя он и выглядит заброшенным, сад вокруг живой и ухоженный.

Гардении, дельфиниум, гиацинты наполняют воздух сладким ароматом. Вокруг лепестков и листьев вьются пчелы и бабочки. До меня доносится их общий шепот: «Ты не первая, кто сюда попал. Твоя мать уже была здесь».

Да. Вчера, когда она прятала мозаики. Я хочу спросить, не видели ли они случайно, куда именно она их девала, но тут сквозь зеркало прыгает Джеб с моим рюкзаком. Он покачивается, но принимает всё происходящее спокойно, полагая, что ему это снится.

О, если бы так.

Я снова чувствую, как на глаза навертываются слезы. Надеюсь, с Морфеем ничего не случится. С ума сойти, он сдался Второй Сестре, чтобы я могла вытащить Джеба. Конечно, он хочет, чтобы я нашла последнюю мозаику и спасла Страну Чудес. Возможно, есть и другие далеко идущие планы, какая-то тайная схема. Когда речь идет о Морфее, я ни в чем не могу быть уверена.

И все-таки для этого была нужна смелость. А еще он намекнул, что поучаствовал в похищении у Второй Сестры мальчика-сновидца. Если речь именно о том, о ком я думаю, это кардинально меняет все мои представления о маме… о нашей жизни… и даже о Морфее.

– Эй, – произносит Джеб, коснувшись моей щеки.

Он отводит руку и рассматривает слезинку, которую я даже не заметила.

– Что-то здесь не так. В моих снах ты никогда не плакала.

– Ерунда, – отвечаю я и вытираю лицо. – Просто дождь.

Он смотрит вверх.

– На небе ни облачка.

Джеб окидывает взглядом то, что вокруг нас.

– Где мы? Мне это место раньше никогда не снилось.

– Может быть, ты попал в мой сон, – произношу я, стараясь говорить спокойно. – Ну да. Мы вместе его смотрим.

Джеб с сомнением глядит на меня. Нужно двигаться к мосту, пока он окончательно не проснулся, но я медлю, надеясь, что Морфей вот-вот появится. Вторая Сестра не найдет нас. Морфей изо всех сил старался скрыть, куда мы направились.

Но Морфея нет. Я подавляю неприятное ощущение в груди и прикрываю деревянные створки, чтобы замаскировать зеркало.

А потом беру Джеба за руку. Наши пальцы сплетаются.

– Пойдем.

– Секунду, – говорит он и ловит меня за локоть свободной рукой. – Я страшно голодный. Это как-то странно для сна, ты не находишь?

Его взгляд становится не по-хорошему пытлив.

– Что происходит на самом деле?

Он выходит из транса. Когда Джеб придет в себя, то не поверит в мои неуклюжие объяснения: для этого он слишком умен. У нас мало времени – иначе вся боль утраченных воспоминаний обрушится на него. И тогда я решаю прокатиться на поезде, прежде чем отправиться за мозаиками.

Морфей сказал, что заброшенная станция лежит где-то под землей. Понятия не имею, где секретный вход. Я надеялась, что Чешик отведет нас туда.

– Вскоре ты всё поймешь, – говорю я Джебу. – Я найду какую-нибудь еду, как только мы доберемся куда надо. Просто поверь мне. Ладно?

Джеб кивает, но заметно мрачнеет. Надо поторопиться, пока он опять не свернулся клубочком. Мост так далеко. Не уверена, что у Джеба хватит сил. Если бы я только могла перенести его туда, не опасаясь попасться на глаза кому-нибудь на другом берегу реки! Но даже будь сейчас ночь, проблема бы не решилась: Джеб для меня слишком тяжел. Я помню это по прошлому опыту.

Прежде чем что-нибудь сделать, надо понять, как найти подземную станцию.

– Поищи в карманах, – говорю я. – Там где-то лежат билеты.

Может быть, на них указано направление или на обороте есть карта.

Джеб хмурится, словно впервые заметив, что на нем чужая одежда. Но все-таки он роется в карманах, не спросив, чей это пиджак, и вытаскивает пригоршню грибов размером с десятицентовые монетки.

– Это такие жвачки, которые светятся в темноте? – спрашивает он.

В его голосе я слышу настороженность – и молчу, не решаясь сказать Джебу, что это настоящие грибы из Страны Чудес. Они маленькие, светящиеся, похожие на леденцы. Одни ярко-оранжевые, другие зеленые, но у всех шляпка наполовину твердая и гладкая, а наполовину – покрытая мелкими розовыми точками. Точно такие же грибы, только большие, растут в логове Морфея.

Я обшариваю внутренний карман пиджака в поисках билетов. Что-то шуршит у меня под пальцами. Я вытаскиваю и разворачиваю листок бумаги. Это рисунок вроде тех, что мама прятала в книжке. На рисунке – гусеница, которая лежит на грибе и курит кальян.

Дым складывается в слова: «Откусишь с одной стороны – вырастешь, с другой – уменьшишься».

Это цитата из повести Льюиса Кэрролла, когда Алиса жалуется Гусенице, что хотела бы немного подрасти, а та советует ей откусить от гриба, но не объясняет, какая сторона для чего нужна.

Я сминаю листок, раздосадованная очередной загадкой.

– Где билеты? – обращаюсь я в пространство. – Он сказал, что всё необходимое – в пиджаке!

Огромная бабочка-данаида подлетает ко мне и усаживается на плечо. Трепещущее крыло щекочет мою шею. Бабочка шепчет:

– Билет – это твой рост, глупенькая. Ты ни за что не поместишься в поезд, оставшись как есть.

Я смотрю в ее выпуклые глаза.

– Не ешь их, они старые, – предупреждает Джеб.

Я поворачиваюсь к нему. Он что-то жует.

– Джеб!

Я хватаю грибок, который он держит двумя пальцами. Гладкая сторона шляпки откушена, осталась только пятнистая.

– Выплюнь!

Я так тороплюсь, что случайно смахиваю все грибы с его ладони. Они летят наземь.

Джеб глотает и смотрит на меня. Прежде чем я успеваю что-либо сделать, он уменьшается – тает, тает, пока не становится размером с жучка. Сходство еще усиливается крошечным рюкзачком на спине.

Именно этого недостает, чтобы Джеб окончательно пришел в себя. Он сворачивается клубочком и вопит. Хоть он и крошечный, его крик оглушает меня. Я нагибаюсь, чтобы поднять Джеба, но бабочка успевает первой: она хватает его лапками и зависает вне моей досягаемости, на уровне глаз.

– Эй, отдай!

Рюкзак сваливается с плеч Джеба и падает наземь.

Я не решаюсь прихлопнуть бабочку. Если Джеб упадет с такой высоты, то погибнет.

Бабочка грациозно танцует в воздухе и шепчет:

– Из твоего парня цветок гораздо лучше, чем из тебя.

– Что?

– Каждый мудрый цветок знает: тянись к солнцу и прячься от тени.

И она летит к мосту, унося стонущего Джеба.

В панике, я уже собираюсь взвиться в небо на глазах у всей деревни, когда до меня доходит: билет – это наш рост; чтобы сесть в поезд, надо уменьшиться. Вот для чего нужны грибы. Судя по словам бабочки и превращению Джеба, та сторона, которая обращена к солнцу и покрыта веснушками, увеличивает, а гладкая сторона, повернутая в тень, уменьшает.

Я запихиваю оставшиеся грибы в карман джинсов, кроме одного. Раньше я уже уменьшалась, но при помощи бутылочки, на которой было написано «Выпей меня». Моя одежда и остальные предметы, которые прикасались ко мне, тоже уменьшились.

Я откусываю половину шляпки, стараясь не задеть пятнистую сторону. Сначала гриб на вкус сладкий, как бумага, вымоченная в сахарной воде; потом он делается шипучим, и мой язык немеет.

Мышцы сокращаются, кости сужаются, кожа и хрящи натягиваются. Всё стремится вверх, цветы становятся размером с деревья, а деревья превращаются в небоскребы. Вокруг меня сгибаются травы. Я как будто попала в джунгли.

Когда превращение заканчивается, я отгоняю дурноту, надеваю рюкзак на плечо и расправляю крылья – именно так, как мечтала месяцами. Я обхватываю руками плечи и выгибаю спину; мышцы начинают работать без особых усилий. Это кажется совершенно естественным, как катание на скейте.

Волосы бьют по лицу. Вверх, вверх, вверх, сквозь траву и вздымающиеся цветы, к кронам гигантских деревьев. Я касаюсь их ногами. Высота опьяняет. При этом я достаточно маленькая, чтобы в деревне меня не заметили.

Я догоняю бабочку. Джеб стонет и обмякает в ее лапках. Как по команде, мы спускаемся, поймав нисходящий поток воздуха. Я пробираюсь вслед за бабочкой в трещину кирпичного фундамента, на котором стоит мост. Мы пролезаем сквозь щелку и оказываемся на заброшенной площадке, где пассажиры с прибывающих поездов когда-то ждали лифта, чтобы подняться к деревне. Сквозь вентиляционные отверстия доносится приглушенный шум машин и людских голосов. Я зависаю в воздухе рядом с бабочкой, не теряя Джеба из виду.

Туннель освещен движущимися канделябрами, которые вращаются, как миниатюрные колеса обозрения, перемещаясь по выгнутому каменному потолку. Когда они приближаются к нам, я понимаю, что это скопища светлячков, связанных вместе. Каждый их оборот освещает грязные стены, выложенные плиткой, и вылинявшие объявления эпохи пятидесятых. Они огромны по сравнению со мной – большие, как дома.

Поезд, с другой стороны, как раз нужного размера, и становится очевидно, что имел в виду Морфей. Он стоит в темном уголке – ржавый, жестяной, игрушечный – и сам под завязку набит игрушками. Я вижу деревянные кубики, вертушку, фрагменты головоломки, несколько резиновых безделушек. Все они либо забыты, либо брошены детьми, которые десятки лет назад ждали здесь со своими родителями лифт. Над грудой игрушек висит огромная вывеска. Но надпись «Потерянные вещи» вычеркнута, вместо нее написано: «Поезд мысли».

К поезду прицеплены платформы, товарные и пассажирские вагоны. Они идеально соответствуют нашему нынешнему росту. В полумраке я едва могу разглядеть название «Волшебная лента памяти», которое черными буквами выведено на красном паровозе.

Бабочка опускает Джеба рядом с одним из пассажирских вагонов. Я спешу за ней, в процессе вспоминая, как приземлиться. Дверь в вагон открывается. Нечто напоминающее ходячий коврик в черной кондукторской фуражке выходит оттуда и втаскивает Джеба внутрь. Я пашу землю ногами, чтобы затормозить, и роняю рюкзак. Поблагодарить бабочку не удается, потому что она улетает, а я слишком занята: я пытаюсь не упасть.

Коврик-кондуктор начинает запирать дверь.

– Подождите! – кричу я, бегом пускаясь к поезду, и взбираюсь на площадку.

Я стучу кулаком в дверь, и обтрепанное создание отпирает. Оно стоит на пороге, и я не могу заглянуть в вагон.

– Назовите имя и цель поездки, – произносит кондуктор пронзительным трескучим голосом.

Янтарный свет из вагона озаряет его. Я вижу шесть похожих на палочки ножек (две из них служат руками), фасеточные глаза, перекрещенные челюсти, которые щелкают, когда он говорит, овальное брюшко, скрытое под шкурой из мохнатого коврика.

– Шерстяной жук… с ума сойти, – говорю я.

Кондуктор опускает челюсти, как будто хмурится.

– Предпочитаю называться ковровым жучком, мэм. Если я повстречал дерево тумтум, был проглочен и отвергнут у ворот Гдетотам, это еще не дает вам право говорить со мной пренебрежительно. Думаете, вы будете выглядеть лучше, если вас проглотят и выплюнут?

Он фыркает, а может быть, хмыкает – трудно сказать, поскольку двигается всё его лицо.

– И уж точно вы ведете себя не так, как тот, кто желает сесть в этот поезд!

– Извините, пожалуйста, я совершенно не хотела вас обидеть.

В Лавке Человеческих Причуд, насколько я помню, игрушки и прочие вещи возвращались из пасти тумтумовых полок страшно изменившимися. Но я понятия не имела, что это происходит и с живыми существами.

– Как будто я самое странное, что может получиться после встречи с деревом тумтум.

Ковровый жучок достает миниатюрный пылесос из сумки на боку и включает его. Тот свистит и гудит, всасывая пыль из ковра.

– Вы что, никогда не встречали древоточца? – спрашивает он, перекрикивая шум пылесоса и продолжая чиститься. – Всё его тело состоит из плотницких инструментов. У него пила вместо руки! Попробуйте с ним поздороваться, не лишившись пальца. А уховертка? Ее туловище – сплошное ухо. Она питается через старый слуховой рожок. Со мной по крайней мере приятно пообедать. А жук-бомбардир? Каждый раз буквально перепонки лопаются! Я хотя бы самый пристойный из всех зазеркальных отверженцев. И самый опрятный, надо сказать.

Удовлетворенный проделанной работой, он выключает пылесос и убирает его в сумку.

Зазеркальные насекомые…

И снова капельку не так, как у Кэрролла. Тот упомянул в своей книге баобабочку, стрекозла и бегемошек. Может быть, их тоже выплюнули тумтумовые полки – в странном и ужасном виде.

– Ну, последний шанс, – говорит ковровый жучок. – Имя и цель поездки. Побыстрее.

Он тонкой ножкой переворачивает страницы маленькой тетрадки, стараясь не уронить еще две.

– Я уже внес всех пассажиров в путевой лист. Они ждут отправки. Время уходит.

– Меня зовут Алисса. Я здесь с одним из ваших пассажиров. С парнем, которого вы только что втащили в вагон.

Я пытаюсь заглянуть через его ворсистое плечо, чтобы найти Джеба, но кондуктор заслоняет обзор.

Он закрывает тетрадку.

– Вы сказали – Алисса? Вас зовут, как королеву Алиссу?

– Да… это я, – осторожно говорю я.

– Ну так почему же вы сразу не сказали? Я ждал вас. Сюда.

Двумя передними лапками он указывает мне дорогу.

Я вхожу. Пассажирский вагон роскошен. На потолке сияют люстры из светлячков (неподвижные). На стенах висят темно-красные бархатные драпировки, пол выложен черно-красной плиткой. В передней части вагона – ряды пустых белых сидений, как в обычном пассажирском поезде. Задняя часть разделена на отдельные купе. Снаружи они черные, блестящие, с запертыми красными дверями. По три купе на каждой стороне вагона, а между ними узкий проход. Я шагаю по нему вслед за кондуктором.

– Морфей сказал, вы придете в интересах некоего смертного, – объясняет жук.

Мое сердце подпрыгивает, ощутив прилив надежды.

– То есть Морфей здесь?

– Был здесь, – отвечает кондуктор. – Утром. С тех пор я его не видел.

Надежда гаснет.

– Но он сказал, что я приведу с собой смертного? Откуда он знал?

– Нет, я этого не говорил. Он предупредил, что вы придете в интересах некоего человека. Морфей назвал мне имя, чтобы я приготовил воспоминания для трансляции.

– Джебедия Холт?

Кондуктор останавливается в проходе между купе, поворачивается и чешет ковер под фуражкой. Он явно озадачен.

– Как-как вы сказали?

– Это и есть тот человек, который появился тут со мной. Тот, которого сбросила бабочка несколько минут назад. Где он?

– Парень, который сел в поезд незадолго до вас… ах да. Он там.

Кондуктор указывает на первую дверь справа, на которой (как и на всех остальных) висит латунная табличка. На ней написано: «Без имени». Я берусь за ручку. Дверь заперта. Я пытаюсь открыть ее силой, наваливаюсь плечом.

– Нет, нет, мы этого не потерпим, – говорит кондуктор, схватив меня тонкой лапкой за запястье, и я вздрагиваю от его холодного, колючего прикосновения.

Я отдергиваю руку и хмурюсь.

– Я должна убедиться, что он в порядке.

– Всё будет хорошо.

– Разве вы не должны по крайней мере написать имя на двери?

– Воспоминания могут найти его сами, раз уж он здесь. В конце концов, они ждут. Но поскольку вам предстоит увидеть чужие воспоминания, нам нужно имя, чтобы приманить их.

Я оглядываюсь через плечо на купе Джеба, пока мы шагаем по проходу. Мне не нужны больше ничьи воспоминания, я не желаю знать больше никаких секретов, я просто хочу удостовериться, что мой парень в норме. Горло у меня сжимается, когда мы подходим к последнему купе слева. Заставляю себя прочесть имя на табличке: «Томас Гарднер».

Я ахаю, хотя отчасти именно этого и ожидала.

Кондуктор открывает дверь и вводит в меня в маленькое помещение без окон, где пахнет миндалем. Над кремовым шезлонгом висит гобелен цвета слоновой кости. Рядом стоит фигурный латунный торшер, озаряя купе мягким светом. Возле другой стены я вижу небольшую сцену с красным бархатным занавесом, который, кажется, готов раздвинуться в любой момент. Не удивлюсь, если за ним окажется серебристый киноэкран.

– Садитесь. Шоу вот-вот начнется, – говорит жук.

– Так. Шоу.

Я сажусь в кресло, разложив крылья по обе стороны. Слева от меня маленький столик, на котором на кружевной салфетке лежит лунное печенье. У меня текут слюнки. Я беру целую пригоршню и глотаю сразу три штуки, а потом замечаю пристальный взгляд фасеточных глаз.

– Извините, – говорю я, жуя.

Серебристые лучи вырываются у меня изо рта, освещая комнату.

– Я проголодалась.

– Да, да, именно для этого они и предназначены. Но я ожидал от королевы чуть больше изысканности.

Я прикрываю рот, чтобы подавить икание. Между пальцами вспыхивает свет.

Жук откашливается.

– Нужно выбрать, в чью голову поедем. – Он заглядывает в путевой лист. – Предпочитаете мать или отца?

– У вас в списке моя мама? А я думала, это папины воспоминания, – в замешательстве отвечаю я.

– Нет, их общие. Фрагменты наблюдений вашей матери, наложившиеся на то, что видел он. Перспектива зависит от того, чьими глазами вы будете смотреть.

Я прикусываю губу. Вот мой шанс. Уникальная возможность понять, что произошло много лет назад и почему мама сделала именно такой выбор. Я узнаю правду, потому что воспоминания не лгут.

– Хочу увидеть это с маминой точки зрения, – хрипло отвечаю я, понятия не имея, что сейчас произойдет и как можно проникнуть в чужое прошлое.

– Замётано, – говорит кондуктор и что-то записывает, а затем нажимает тонкой ножкой на кнопку в стене.

Занавес расходится.

– Вообразите ее лицо, глядя на пустой экран, и вы переживете чужое прошлое, как если бы это происходило сегодня.

Он приглушает свет и закрывает дверь, оставив меня одну. Я делаю как велено, рисуя себе моложавое мамино лицо. Я представляю, как она рассматривает фотографии, сделанные много лет назад, когда они с папой ходили на свидания. Когда ей было шестнадцать, когда она попала в Страну Чудес.

На экране оживает яркая картинка, но, вместо того чтобы оставаться на месте, она тянется ко мне… и поглощает. Я чувствую, что буквально лопаюсь по швам – клетки и атомы разлетаются и некоторое время парят по отдельности, а потом собираются воедино. Я смотрю на всё мамиными глазами, разделяя ее мысли и ощущения.

Мы – в саду душ. Она одна – и идет, следуя инструкциям Морфея. Всего две клетки отделяют маму от королевского венца.

Я понятия не имела, что она так далеко зашла…

– Обуздай силу улыбки, – шепчет она себе под нос. – Где ты, Чешик?

Я узнаю то, что вижу вокруг, хотя для нее всё ново. Она свернула не туда и еще не поняла этого. В саду – застоявшийся морозный воздух, снег покрывает землю. Везде тихо – ни криков, ни причитаний, которые я слышала во время своего визита. Сухие плакучие ивы, скользкие ото льда, увешаны бесчисленными игрушками: плюшевыми мишками, пластмассовыми клоунами, фарфоровыми куклами, которые качаются на тонких нитках. Каждая вмещает беспокойную душу, но сейчас они мирно спят.

Мама должна добыть корону. Последние три года она ни о чем другом не думала. Решимость в ее торопливо стучащем сердце перевешивает страх, и она заходит во владения Второй Сестры дальше, чем даже зашла я, мимо деревьев и дремлющих игрушек. Она ищет источник сияющих нитей, которые соединяют каждое дерево и каждую ветку. Свет пульсирует мерно, напоминая биение сердца.

Она подходит к стене плюща. За ней виден густой слой паутины, которая светится и дышит. Мама приближается, испуганная и заинтригованная человекообразным силуэтом, который темнеет внутри. Нити крепятся к его голове и груди. Они точно выкачивают из этого существа свет.

Обернувшись, чтобы убедиться, что она одна, мама снимает паутину с его лица. И замирает, затаив дыхание. Это не человекообразное существо, а реальный человек. Юноша примерно одних с ней лет.

Мой папа.

Но мама понятия не имеет, что влюбится в него. Пока не имеет. Она лишь понимает, что он прекрасен.

Она проводит пальцем по его щеке. Ресницы юноши дрожат, веки поднимаются, открывая вдумчивые карие глаза. Он, кажется, не видит перед собой девушку. Он ничего не видит.

Но в папиных глазах – то самое одиночество, от которого мама страдала всю жизнь, когда скиталась из одной приемной семьи в другую, одновременно пытаясь скрыть от окружающих свою непохожесть. Здесь, в Стране Чудес, маме кажется, что она может обрести дом и больше не быть изгоем. Для папы это не так. Он всеми покинут и напуган, пусть даже сейчас, находясь в трансе, ничего не понимает. Но одиночество невозможно скрыть.

За маминой спиной хрустит снег; она поворачивается и видит Первую Сестру – добрую.

Прозрачное лицо хранительницы кладбища раскраснелось. Сестра запыхалась. Подол длинной полосатой юбки намок от снега.

– Тебе не следовало приходить сюда, – сердито говорит она, переводя дух и отводя с лица пряди серебристых волос. – Ты должна разбудить мертвых в моих садах. А я – отдать тебе улыбку.

Мама сглатывает.

– Кто это?

Первая Сестра смотрит на жертву в коконе.

– Человеческий детеныш моей сестры. Его сны не дают душам волноваться. Морфей, конечно, рассказал тебе, как живет кладбище?

Мама стискивает зубы.

– Знать, как тут всё происходит, и видеть это собственными глазами – две совершенно разные вещи.

Первая Сестра словно становится выше: из-под юбки виднеются кончики ее восьми ног.

– Думай о своей цели, маленькая Элисон. Если ты станешь королевой, то будешь должна принять наши правила. Некоторые вещи нельзя изменить, не опасаясь ужасных последствий.

Мама снова смотрит на юношу в паутине.

– Но он почти мой ровесник. Морфей сказал, когда дети делаются слишком взрослыми, чтобы грезить, твоя сестра убивает их ядом и отдает тела пикси.

– Да. Из костей те делают ступеньки на лестницах, а плотью питают волшебные цветы. Всё для чего-то нужно, ничто не пропадает даром.

– Ничто, кроме человеческой жизни.

Мама удивлена собственной реакцией. Ее переполняют презрение и отвращение. Она думала, что сможет принять темные, мрачные обычаи этого мира, но сердце твердит свое.

– Разрешите, я его заберу! Вторая Сестра ведь всё равно намерена от него избавиться. Он уйдет со мной в мир людей и будет жить.

– Ну нет! Мне и так предстоит столкнуться с гневом сестры из-за улыбки, которую я должна украсть для тебя. А ты хочешь, чтобы она разозлилась еще сильнее, потеряв любимца? Она дорожит этим человеческим детенышем больше, чем сотнями других, которые тут были раньше. И я не уверена, что Вторая Сестра собирается от него избавляться. Возможно, она будет пользоваться им, пока его сердце не остановится, пока он не станет трупом, не способным видеть сны. Грустно. Но ничего не поделаешь.

Мама выпрямляется, полная решимости.

– А насколько это отличается от того, что ты делаешь сейчас? Ты ведь крадешь для Морфея, так?

Первая Сестра поджимает губы.

– Не задаром! В обмен на нечто очень ценное. Самая трудная часть моей работы – выслеживать заблудшие души. Он это знает. Я никогда и никого не хотела сердить, особенно сестру, но ради этих душ…

Мама кладет руку на грудь.

– Я могу тебе заплатить. Если ты позволишь мне забрать его… клянусь жизненной магией: когда я вернусь, чтобы предъявить права на корону, то поддержу тебя всей своей королевской властью. Мои стражи будут в твоем распоряжении, чтобы выслеживать преступные души – в любое время, по первому зову. И тебе никогда больше не придется заключать сделки с кем бы то ни было.

Прежде чем я успеваю услышать ответ Первой Сестры, картинка вокруг растягивается и размывается. Я вылетаю из маминого воспоминания и падаю в кресло, окруженная темнотой. Я едва успеваю отдышаться, когда появляется следующее воспоминание – яркие пятна заполняют комнату и снова втягивают меня внутрь.

Моя мама – в стеклянном замке Королевы Слоновой Кости. Она стоит перед порталом, готовая шагнуть в наш мир. Морфей стоит рядом, держа папу на плече. Тот всё время на грани сознания. На нем белая рубашка с прорезями на спине и черные брюки, которые длинноваты на пару дюймов.

Королева смотрит на них, величественная и блистающая, как кристаллы льда на стеклянных стенах.

– Ты правильно поступил, приведя ее сюда, Морфей. Твоя доброта будет вознаграждена.

Он закатывает глаза.

– Посмотрим.

Королева Слоновой Кости нежно улыбается ему.

– Я лично заверяю тебя, что так и будет.

Он смотрит на нее так долго, что она краснеет – и поворачивается к маме.

– Чтобы защитить рассудок этого юноши и обезопасить наш мир, – объясняет Королева Слоновой Кости, – мне придется стереть его воспоминания. Все девятнадцать лет жизни. Даже память о том, что было до того, как попал в плен к Второй Сестре, поскольку мы не знаем точно, когда и как это произошло. Когда воспоминания «отменяются» с помощью магии, остается пустота, которая для людей невыносима. Так пусть лучше он и не знает, что они у него были. Если он когда-нибудь увидит подземца в настоящем обличье или хоть проблеск здешней магии, то, возможно, поймет, что чего-то не помнит. И тогда начнется эффект домино. Сделай, как говорит Морфей. Оставь юношу в какой-нибудь больнице и возвращайся, чтобы продолжить борьбу за корону. Забудь, что ты вообще его видела.

Мама кивает, но в ее душе что-то меняется. Что-то, что она еще даже не осознает.

Они с Морфеем проходят через портал и оказываются в спальне. Морфей кладет папу на кровать и подходит к большому зеркалу, которое висит на двери.

– Послушай, – говорит мама, сидя на кровати, – я хочу по крайней мере выяснить, кто он такой. Мы можем посмотреть его воспоминания. Сядем в поезд…

Морфей, опустив крылья, глядит на нее через плечо.

– Ты дала ему шанс жить. И хватит. Это больше, чем сделал бы любой из нас.

Мама отводит дрожащей рукой прядь волос с папиного лба.

– Просто взять и бросить его одного? Он же совсем растеряется.

Морфей поворачивается на каблуке. Драгоценные камни вспыхивают алым.

– У нас мало времени. Нужно короновать тебя, пока на кладбище не разверзся ад. Еще до исхода дня Вторая Сестра поймет, что парень пропал, и усилит охрану. Тогда мы не сумеем похитить ни улыбку Чешика, ни Червонную Королеву. Забудь о нем. Не заставляй меня жалеть о том, что я помогаю тебе, Элисон.

– Именно так, – произносит мамин голос – одновременно с тем, что я слышу с экрана, – и за моей спиной вдруг зажигается свет.

Занавес сдвигается; я возвращаюсь в реальность и падаю на шезлонг.

Я поворачиваюсь и вижу маму, которая стоит у стены, возле закрытой двери. Она босиком, в моем любимом платье в горошек. На плече у нее пляжная парусиновая сумка. Я понятия не имею, когда она вошла и как долго оживляла воспоминания вместе со мной.

– Я заставила Морфея пожалеть об этом, – говорит она, – и посмотри теперь, что стало со всеми нами.

Она падает на пол, подогнув свои изящные ноги, в ворохе фиолетового атласа и ярко-зеленых оборок. В ее глазах столько горя, что хватит на целое море слез.

Глава 22 Второй взгляд

Я не в силах удержать рыдания, которые рвутся из груди. Спрыгнув с шезлонга, я за четыре шага пересекаю комнату и сажусь рядом с мамой, сложив крылья сбоку. Она протягивает руки, и я прижимаюсь к ней, ухватившись за скользкую ткань платья, приникаю лицом к груди, вдыхаю запах духов.

– Всё хорошо, милая, – шепчет она и целует меня в лоб, оставив теплое пятнышко. – Всё будет хорошо.

Я крепче прижимаю маму к себе. Именно я должна ее утешать, но сейчас я чувствую себя маленькой девочкой, которая смотрит, как мамочка уезжает в сумасшедший дом.

– Я думала, это из-за меня, – с трудом выговариваю я. – Но ты отправилась в лечебницу в том числе из-за папы.

Мамино тело дрожит: она с трудом переводит дух.

– После того как ты родилась, всё изменилось. Я не справлялась, теряла контроль. Ему начали сниться сны о Стране Чудес… он, очевидно, искал воспоминания, которые давно утратил.

Она гладит меня по голове.

– Твой отец был особенно дорог Второй Сестре. Он каким-то образом проник в Страну Чудес сам, когда был ребенком. Она нашла его – впервые ей не пришлось красть человеческое дитя, чтобы обзавестись сновидцем. Второй Сестре никогда не нравилось воровать. Впрочем, она не чувствует себя виноватой, – в мамином голосе звучит горечь. – Это просто неудобство.

Я слизываю слезы с губ.

– И папа ничего не помнит?

– Как будто этого никогда и не было. В тот день, когда ты выбежала за бабочкой… – ее голос обрывается, и мы обе всхлипываем, – я хотела тебя исцелить. Но не могла. Иначе он бы окончательно лишился покоя. Поэтому мне пришлось уехать. От вас обоих. Чтобы вы были в безопасности.

– Прости, что сомневалась в тебе, – говорю я. – Что наговорила много ужасных вещей.

Горячие слезы обжигают щеки и ямочку под носом.

– Нет, – говорит мама, и ее дыхание греет мне макушку. – Это я должна просить прощения. Если бы только я рассказала правду с самого начала. Но я продолжала надеяться, что зов Подземелья обойдет тебя стороной. А когда этого не произошло… я перепугалась. Не знала, что делать. Но я не хотела, чтобы ты угодила в ловушку.

Перед моими глазами встает картинка из будущего, описанная Королевой Слоновой Кости. Как ни странно, там я не чувствовала себя пленницей. Я была счастливой, могучей и любимой. Хочется поделиться этим откровением с мамой, но я поклялась никому не говорить. Наверно, так оно и лучше. Единственный секрет, который я могу хранить, не чувствуя себя виноватой, потому что не рискну потерять свою силу, нарушив клятву.

Мамина рука проводит по моей спине до основания правого крыла. Пальцем она касается его тонкой, как паутинка, поверхности. Я чувствую легкий зуд в лопатке.

– Почему они появились? – спрашивает она.

На сей раз в ее голосе нет ни упрека, ни тревоги. Только любопытство.

Мои всхлипы эхом отзываются от стен, пока я пытаюсь придумать ответ. Что я могу рассказать маме про Морфея, который лгал и манипулировал – и все-таки заставил крылья пробиться? Как я отвечу, когда Джеба в соседнем купе терзают полузабытые образы, которых он никогда не видел в действительности? Это похоже на предательство.

Я прижимаю к груди обе цепочки с подвесками.

– Неважно. Они часть меня. Как и эта прядь в моих волосах. Как магия в крови. Они достались мне по женской линии, от тебя. Пора их принять. Нам обеим пора.

Мама крепче обнимает меня.

– Я покажу, как втягивать крылья обратно под кожу. И как убирать узоры на лице. Это умеют только полукровки. Тут есть небольшая хитрость.

Так странно говорить с мамой о наших нездешних чертах точно таким же тоном, каким мы обсуждаем моду и косметику.

– Может быть, потом. Сейчас я рада, что всё это у меня есть.

Она прижимается губами к моей макушке, а я перебираю цепочки с подвесками, чтобы услышать звяканье. Какая ирония судьбы: маме, очевидно, было так же трудно принять свою человеческую природу, как мне – волшебную.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в лицо. Мама недавно прибегала к помощи магии. Кожа у нее блестит, волосы шевелятся, как водоросли. Я касаюсь платиновой прядки.

– Не понимаю. Ты поклялась Первой Сестре своей жизненной магией и нарушила клятву. Почему же ты не лишилась сил?

– Я не нарушала клятвы, – говорит мама и улыбается. – Всё дело в формулировке. Я сказала: «Когда я вернусь, чтобы потребовать корону». Теоретически я так этого и не сделала.

Ее умение играть словами поразительно – мама мыслит точь-в-точь как подземцы, принимает всё буквально, искажает смыслы так и сяк, пока сказанное не начинает значить именно то, что ей нужно. Морфей был прав. Из мамы получилась бы превосходная Червонная Королева.

– Ты отказалась от короны ради папы.

Теперь каждый раз, глядя на маму, я представляю ее на троне.

– Ты отказалась от того, о чем мечтала всей душой, ради человека, которого даже не знала.

Она касается ямочки у меня на подбородке. Такой же, как у папы.

– Неправда. Я узнала его, как только заглянула ему в глаза. А потом он проснулся на моей кровати, растерянный и испуганный, и посмотрел на меня. И протянул руку. Очень спокойно. Как будто всю жизнь этого ждал. Как будто мы были давно знакомы.

– И ты притворилась, что это действительно так.

Ее улыбка делается мягче.

– Я сочинила твоему папе прошлое, чтобы у него могло быть будущее. А он дал будущее мне. Он принимал меня и любил безо всяких условий. С ним я всегда чувствовала себя как дома. Ни в каком другом месте и никогда такого не было. Всё бледнело рядом с Томасом. Даже магия и безумие Страны Чудес.

На мои глаза вновь наворачиваются слезы.

– Это похоже на сказку.

Мама принимается рассматривать горошек на платье.

– Да, наверное. А ты – ее счастливый конец.

Она опять переводит на меня взгляд, полный любви. И стирает слезы с моей щеки.

Мы держимся за руки, и происходит что-то необыкновенное. Я никогда не позволю этому воспоминанию стереться… никогда не забуду, каково это – смотреть на маму и понимать ее целиком и полностью. Наконец-то, после стольких лет.

Теперь я хочу понять и папу.

– Ты жалеешь, что не заглянула в папино прошлое… не нашла его семью?

Мама смущается.

– Ох, Элли, я это сделала.

– Что?

– Я видела некоторые его воспоминания один раз, когда носила тебя. Я наконец поняла всю важность семьи, потому что она у меня появилась. И мне захотелось вернуть Томасу его прошлое. Я даже собиралась сказать ему, что у него была амнезия, когда мы познакомились. Что я солгала, будто мы знакомы, просто чтобы увидеть, как он воссоединится с родными.

Она замолкает.

Я касаюсь ее руки.

– Мама, расскажи, что ты видела.

Она шмыгает носом.

– Твоему отцу было девять, когда он угодил в логово Второй Сестры. Поэтому я заглянула в его прошлое за год до того, ожидая увидеть там типичную жизнь маленького мальчика. Я надеялась узнать фамилию, название родного города, хоть что-то…

Мама качает головой и судорожно сжимает кулак.

Я жду, боясь торопить ее. Сама не знаю, хочу ли я слушать дальше.

– Наверное, я заглянула недостаточно далеко, – продолжает она. – Но я никогда больше не стану на это смотреть. Он бывал в разных местах, Элли. Даже в восемь лет. В тех местах, где нечего делать людям. Там, куда подземцы надеются никогда не попасть.

У меня пересыхает в горле.

– То есть?

– Зазеркальный мир – Гдетотам… Морфей рассказывал тебе о нем?

– Да, но не всё.

Очевидно.

– Туда отправляют изгнанников из Страны Чудес. Там должна была оказаться и Червонная Королева, если бы не сбежала. Гдетотам находится под железным куполом, который не позволяет обитателям разбежаться. Каждые ворота стерегут два рыцаря, один Червонный, другой Белый. Это – Страна Чудес, только еще преувеличенная. Животные и земля… – мама бледнеет, – там всё дикое и буйное, искаженное до неузнаваемости. Неудивительно, что сны твоего отца так очаровывали беспокойные души. То, что он видел в Зазеркалье, очевидно, утоляло их жажду свободы и жестокости. Боюсь представить, как ужасны, скорее всего, были его кошмары. Никогда кроличья нора не находилась под столь надежной защитой, как в то время, когда он породил мюмзиков.

Мне становится очень неуютно, когда я вспоминаю призраков, которых усмирила в спортзале. Меня охватывает дрожь при мысли, что папины кошмары были еще страшнее.

– Но как он мог проникнуть в зазеркальный мир в детстве? Я думала, единственный путь туда лежит из Страны Чудес.

– Морфей когда-то говорил мне, что есть другой путь – из мира людей. Каким-то образом можно открыть зеркало и без ключа. Но этот древний способ известен только посвященным рыцарям.

Я встаю. Если я еще немного посижу неподвижно, меня вырвет.

– Значит, ты думаешь, что папа, когда был ребенком, прошел через зеркало, оказался в Гдетотам и добрался до ворот, ведущих в тумтумовый лес… изнутри Страны Чудес?

Мама жмет плечами.

– Тогда понятно, как он попал к Второй Сестре. Ответ – в его утраченных воспоминаниях. Но я не буду их пересматривать. Мне всегда казалось, что я предаю Томаса, когда наблюдаю сцены из его жизни, которые ему недоступны. Так нельзя. Нужно двигаться вперед. Теперь мы семья, и этого достаточно.

Я снова сажусь и пытаюсь переварить услышанное. Тишина становится невыносимой. Я с особой остротой сознаю ход времени – и то, что в соседнем купе голова Джеба наполняется забытыми воспоминаниями. Сейчас я ничего не могу сделать с злополучным прошлым моей семьи. Нужно найти мозаику и выиграть войну.

– Ты права, – говорю я, чтобы вернуться к теме. – Нужно двигаться вперед. Почему ты здесь? Папа рассказал тебе, что случилось в школе?

Мама кивает и теребит лямки парусиновой сумки.

– Я поняла, что он что-то скрывает. И наконец добилась правды. Он хотел, чтобы я поехала с ним искать тебя, потому что боялся оставлять меня одну. Но я настояла на том, чтобы остаться: мало ли, вдруг ты вернешься домой. Когда твой отец уехал, я позвала Чешика. Он привел меня сюда.

– Но дома у нас нет зеркал. А ты не водишь машину.

– Зеркало стоит на чердаке, Элли. У подземца всегда есть запасной план. Не сомневаюсь, это один из первых уроков, которые преподал тебе Морфей.

Я грустно улыбаюсь. Надеюсь, он помнит собственные уроки, и у него тоже есть запасной план, чтобы вырваться из паутины Второй Сестры.

Я думаю, не рассказать ли маме, что он соврал мне, что это из-за Морфея в человеческом мире возник такой хаос. Но я вспоминаю, что он помог моему отцу – а мама предала его, как бы я ни радовалась ее выбору, и прихожу к выводу, что не могу позволить ей упрекать Морфея.

Теперь я понимаю, почему он хотел, чтобы я сама увидела папины воспоминания. Морфей понимал: я бы ни за что не поверила, если бы он просто мне рассказал. Так трудно принять в нем хоть что-то хорошее!

Но это уже начинает меняться.

Я понимаю, почему в прошлом году он многое скрыл насчет испытаний. Почему держал меня в неведении, пока я шаг за шагом выполняла его план. Морфей когда-то был честен с мамой и полагал, что она поможет ему, но та в последнюю минуту отказалась.

Он побоялся, что я сделаю то же самое – а ведь на кону стояло посмертное благополучие его души. Хотя это и не оправдывает манипуляции Морфея, но, во всяком случае, ему можно посочувствовать.

Он человечнее, чем сам посмеет признать.

– Что в сумке? – спрашиваю я, когда мама берется за лямки.

Она вытаскивает три мозаики.

– Чешик сказал, ты нашла остальные. Но он не сказал где.

Она делает паузу, как будто ожидая ответа. Но я молчу, и мама продолжает:

– Это – те, которые я спрятала.

У меня колотится сердце. Я опускаюсь на колени, чтобы помочь выложить их.

– Мама, ты супер.

Она сияет.

Кое-где на них осталась сверкающая пыль Чешика. Подражая Королеве Слоновой Кости, я размазываю пыль по одной из мозаик, которую еще не успела расшифровать.

Передо мной какое-то празднество. Среди обнаженных деревьев проходит толпа существ. У одних короны, у других клювы или крылья. Все в масках. Некоторые скользят над землей, словно летят на коврах-самолетах. И вдруг кошмарные игрушки, вырвавшись из тени, нападают на них, и разверзается ад.

Меня охватывает ужас. Картинка меркнет. Я смотрю на маму, которая наблюдает за происходящим из-за моего плеча.

– Червонная Королева, – говорю я.

Сжав рот в нитку, она убирает мозаики в сумку.

– Я ошиблась, – говорю я, кусая губы. – Я думала, что оставшаяся мозаика покажет конец войны. Но хронологически это – первая, которую я сделала. Значит, нам показали самое начало. Ты была в Стране Чудес и видела места, которых не видела я. Ты можешь сказать, где это происходит?

– Похоже на какой-то лес, – отвечает мама дрожащим голосом. – Но я его не узнаю.

Она трет виски.

– Не понимаю, как Червонная Королева сумела освободить беспокойные души. Вторая Сестра – не из тех, кто теряет бдительность. Особенно после того как она лишилась Томаса.

Я сглатываю. Мама не знает, что Вторая Сестра выяснила, кто похитил ее добычу.

Я беру ее за руки и принимаю смелый вид, чтобы мама не заметила мой страх.

– Вторая Сестра перестала сторожить кладбище и покинула Страну Чудес. Она здесь. Ей известно, что это ты забрала папу много лет назад.

Мама бледнеет. Ее пальцы делаются вялыми, и мне кажется, что она сейчас упадет в обморок.

– Сестра пришла за Томасом? – шепотом спрашивает мама.

– Папа в безопасности. Никто не знает, кем стал мальчик-сновидец, когда вырос, кроме Морфея и Королевы Слоновой Кости. Вторая Сестра просто хочет отомстить, – говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – У нее есть виды на Джеба.

– Ну нет. – Мама мрачнеет еще больше. – Мы вместе защитим его.

Это предложение очень много значит, тем более что раньше она всегда старалась нас разделить. Теперь-то я понимаю, в чем причина. Джеб напоминает ей моего папу – смертный юноша с благородным сердцем в жестокой Стране Чудес.

– Всё хорошо, – говорю я. – Джеб здесь, в поезде. Он получил шанс мысленно пережить прошлое лето. Будет лучше, если воспоминания к нему вернутся.

– Этого не должно было случиться…

Мама, кажется, вот-вот разрыдается вновь.

Нет времени для сожалений. Я встаю и протягиваю руку.

– По-моему, Морфей надеялся, что я прощу тебя, если увижу папины воспоминания, а ты простишь себя и мы обе найдем путь друг к другу. Он хотел, чтобы мы действовали сообща. Это единственный способ остановить Червонную Королеву и отправить Вторую Сестру обратно. Ты готова?

Мама хватается за мою руку и кивает. За те несколько секунд, которые нужны ей, чтобы встать, страх и трепет исчезают с ее лица. Она выглядит решительно и величественно. Мамина уверенность поддерживает меня, и мы выходим в коридор, держась за руки.

И я врезаюсь прямо в мускулистую грудь Джеба. Он стоит, привалившись к стене, напротив нашей двери. Один взгляд на его лицо – и я понимаю, что он вспомнил всё.

Джеб не двигается, не здоровается с мамой – он просто смотрит сначала на мои крылья, потом на узоры вокруг глаз.

Мама сжимает мою руку.

– Я отвлеку кондуктора. Но это ненадолго. Нам нужно выяснить, куда Червонная Королева пошлет свою армию.

Прежде чем уйти, она касается плеча Джеба. Их взгляды встречаются, и между ними проскальзывает что-то невысказанное. Затем мама шагает в переднюю часть вагона, что-то шепчет кондуктору и уводит его на площадку.

Без единого слова Джеб берет меня за руку и ведет в свое купе. С каменным лицом, он закрывает за нами дверь. Купе точно такое же, как мое, только к запаху миндаля примешивается аромат одеколона Джеба. И тарелка пуста, не считая нескольких крошек печенья. Занавес еще открыт, как будто кто-то готов запустить воспоминания на экране вновь.

Я смотрю на Джеба и вздрагиваю. От его молчания мне неуютно. Но я тоже не могу заговорить, как ни пытаюсь. Что сказать? Как объяснить ложь длиной в год, изменившую всю нашу жизнь?

Джеб подходит ближе, легонько касается узоров на моем лице, потом неожиданно поворачивает меня спиной. Он трогает крылья, благоговейно их расправляет, совсем как шлейф дорогого свадебного платья. А затем притягивает меня к груди и утыкается лицом в спутанные волосы на затылке.

– Я никогда к ним не прикасался, – произносит Джеб сдавленным голосом. – Ни разу. А он – да?

Как я отвечу? Хорошо, что я стою спиной и Джеб не видит моего лица. Страшно подумать, чту оно может ему выдать.

Он едва ощутимо гладит крылья, и все нервные окончания в моем теле отзываются.

– Скажи мне, что больше он ничего не трогал, Эл.

Джеб проводит ладонью вдоль крестообразного пересечения жилок, слегка касаясь драгоценных камней.

Мое сердце замирает.

– Мы целовались.

Жестоко признавать это вслух, но я больше не в силах лгать.

– Я пыталась забрать свое желание, чтобы спасти нас.

Джеб издает страдальческий звук, что-то среднее между затрудненным вздохом и рыком. Мне нужно видеть его лицо – пусть даже это значит, что он увидит мое.

Он отходит от меня – спине и крыльям становится холодно. Я поворачиваюсь, и Джеб заметно напрягается. Ворча, он отталкивает шезлонг, и тот ударяется о стену, по пути перевернув стол. Пустая тарелка летит на пол. Раздается лязг, и я каменею.

– Морфей… – гневно произносит Джеб, словно выплевывая это имя. – Он посещает твои сны и летает с тобой. Разве смертный способен с ним соперничать?

– Это не соревнование, – отвечаю я. – Я сделала свой выбор.

– Поэтому ты лгала так долго? – спрашивает Джеб, глядя не на меня, а на свои ботинки. – Потому что «сделала свой выбор»?

Он с такой силой стискивает зубы, что я вижу, как движутся мускулы под кожей.

– Нет. Ты лгала, потому что я просто тренер. Просто художник. Мне нечего предложить. А он может подарить тебе сколько угодно волшебства и красоты. Целый мир.

Джеб медленно поднимает голову. Его зеленые глаза напоминают лес, измятый бурей.

– Мир, которым ты предназначена править.

Слова замирают во мне. Я в таком бешенстве, что готова его ударить.

Как? Джеб посмотрел всё, но проглядел самую важную часть нашего путешествия? То, что мы узнали о самих себе и друг о друге?

Нет. Он посмотрит это кино во второй раз, и уж я позабочусь, чтобы мы с Джебом увидели одно и то же.

Я обхожу его и поворачиваю рубильник на стене, чтобы приглушить свет. Загорается экран. На сей раз я принимаю точку зрения Джеба, смотрю на происходящее его глазами. Сражаюсь с цветами-зомби, побеждаю осьминоржа, придумываю, как разбудить гостей Мартовского Зайца.

Есть кое-что новенькое – например, как Джеб поворачивает меня к себе, когда я сплю в лодке, гладит по голове и обещает хранить от опасностей. Или как феи убаюкивают его, когда нас разлучили в жилище Морфея. Как они пытаются сделать так, чтобы он забыл меня, но мое лицо постоянно является ему во сне. Как отчаянно он пытается сбежать, пока сидит в клетке, а я борюсь за корону.

А потом начинается самая жуткая сцена, которую я воображала лишь в худших кошмарах.

Паутинка проскальзывает в клетку. Теперь они с Джебом одного роста. Присев на лежащий на боку ломтик груши, она рассказывает Джебу о моей судьбе. Я ощущаю его ужас и беспомощность, когда он вскакивает, полный отчаянной решимости найти меня, и бьется головой о прутья, рассекая кожу.

Слова Паутинки останавливают Джеба.

– Ты готов умереть за нее, смертный рыцарь?

Вцепившись руками в решетку, он смотрит на фею. Кровь затекает ему в глаза.

– Если это поможет Алиссе вернуться домой.

Паутинка, не моргая, глядит на него.

– А готов ли ты пережить нечто худшее, чем смерть? Быть потерянным для всех, даже для самого себя, оказаться там, где воспоминания смывает черная волна? Ведь, чтобы освободить Алиссу, тебе придется занять место Королевы Слоновой Кости в бормоглоте.

Джеб колеблется. Я это чувствую: его сердце начинает биться прерывисто, а мозг – лихорадочно подыскивать иные варианты. Но вот оно вновь стучит спокойно и решительно.

– Да. Я это сделаю.

– И придется.

Они вместе вылетают из клетки, и Паутинка подводит его к оловянной коробке размером с большой шкаф.

Джеб гладит гигантские белые розы на боках бормоглота и рассматривает всплывшее на поверхность лицо Королевы. Потом достает из кармана нож. Закатывает рукав и проводит тупой стороной лезвия по предплечью, разглядывая розы. Свой будущий холст. И уныло сутулится.

– Но тут понадобится всё, до капли.

– Разве не в этом подлинный смысл самопожертвования? Отдать больше, чем у тебя есть, чтобы спасти того, кого любишь? – спрашивает из-за спины Паутинка.

Джеб стискивает зубы.

– Где кисть?

Фея протягивает ему кисть.

Он сосредотачивается. Руки дрожат, против его воли.

– Я… я не могу успокоиться.

Паутинка сжимает запястье Джеба.

– Можешь. Ты художник. И это – самая главная картина в твоей жизни.

Джеб стирает капли пота, выступившие на лбу.

– Мой старик никогда не думал, что я чего-нибудь добьюсь живописью.

Паутинка грустно улыбается и зависает в воздухе, давая ему место.

– Значит, каждым движением кисти ты будешь доказывать, что он неправ.

Джеб скрипит зубами от боли, пока снежно-белые розы делаются красными…

Картинка гаснет, занавес падает, включается свет. Мы с Джебом поворачиваемся друг к другу.

– Ты говоришь, – произношу я, – кто может с ним соперничать?

Слезы наворачиваются на глаза, но я их удерживаю.

– Просто художник. Своей кровью ты нарисовал мою свободу. Просто тренер. Ты перелетел через пропасть на доске, чтобы спасти меня. Тебе не нужна магия, Джеб.

Я касаюсь его лица, и он приникает щекой к моей ладони. Гнев и боль исчезают.

– Что бы ни случалось с нами, ты стоял на своем, используя только свою человеческую смелость и изобретательность. Ты мой рыцарь. Больше не нужно никому ничего доказывать. Ни твоему отцу, ни моей маме, ни Морфею, ни мне. Ты уже доказал, что ты именно такой, каким я тебя всегда считала. Ты человек, которого я люблю.

Темные глаза Джеба темнеют от желания. Он с силой притягивает меня к себе, целует сначала узоры на лице, потом губы, нежно поглаживая большими пальцами мои виски. У него вкус лунного печенья – смесь миндаля, сахара и магии.

Джеб обнимает меня и держит так крепко, что я едва дышу. Я глажу мягкие волоски на груди, в том месте, где распахнут пиджак. Пусть даже в душе у нас – буря эмоций, теплые объятия Джеба – самое спокойное место на свете. Совершенно не хочется их покидать.

– А что произошло потом? – спрашивает он, уткнувшись губами мне в макушку, таким тоном, что мое блаженство тут же проходит. – Я должен знать, что отдала ты, чтобы вытащить меня из коробки. Наверное, нечто большее, чем поцелуй.

Джеб отстраняет меня на длину руки.

– Скажи, Эл.

Мы подходим к перевернутому шезлонгу. Джеб ставит его на ножки, и мы садимся. Я рассказываю всё: как использовала свое единственное желание, как сражалась с Червонной Королевой и что сделал Морфей, чтобы я могла вернуться домой. Потом я сдаюсь и рассказываю, как Морфей вернулся. Как он обманул меня. Но причину я не открою, поскольку поклялась жизненной магией.

– Значит, Червонная Королева тоже вернулась, – бормочет Джеб.

– Она хочет уничтожить Страну Чудес. Я – единственная, кто способен ее остановить.

На лице Джеба отражается такой ужас, что у меня кровь застывает в жилах.

– Почему ты? Пусть с ней сражается Морфей.

– Морфея здесь нет. Он встал между Второй Сестрой и нами, чтобы я могла переправить тебя в безопасное место.

Меня вдруг охватывает тревога. Почему Морфей еще не появился?

Джеб трет лицо ладонью.

– Ладно. Допустим, он совершил пару благородных поступков. Но Морфей втянул тебя в эту историю, манипулируя мной. Ты покинула Страну Чудес. Выбрала человеческую жизнь. Предпочла остаться в мире людей. А он отказался уважать твой выбор и вновь сделал тебя частью своих планов. Ты не можешь туда вернуться. В прошлый раз ты чуть не погибла, когда приняла участие в этом маскараде с короной…

Всё, что Джеб говорит дальше, проходит мимо моих ушей, поскольку в голове, как удар гонга, звучит одно слово. «Маскарад».

Моя мозаика.

Существа, которые шествуют по обнаженному лесу, одни в коронах, другие с клювами или крыльями. И у всех – маски. Это же маскарад. Крылья и клювы – часть костюмов. Сказочных костюмов. И лес не настоящий. Может быть, его сделали из остатков, которые удалось собрать в сгоревшем школьном спортзале. Существа, скользящие на коврах-самолетах, на самом деле едут на скейтах.

«Подземелье».

Благотворительный сбор для сиротского приюта – идеальное прикрытие для армии игрушек-зомби.

Мое лицо вспыхивает.

– Надо найти маму. Сейчас же.

Я хватаю Джеба за руку, заставляю его встать и тащу к двери.

– Зачем?

В моей памяти мелькает ленточка Королевы Гренадины с ее странным посланием: «Червонная Королева жива и жаждет истребить предательство».

– Истребить предательство, – повторяю я, взвешивая каждое слово. – Червонная Королева хочет отомстить миру, который я предпочла. Для нее это и есть то, что вынудило меня предать ее. Моя нормальная жизнь. Она собирается развязать войну прямо на выпускном балу!

Глава 23 Жало

В поезде мы потеряли счет времени. Ночь уже накрыла Лондон, когда мы, в тусклом свете звезд, летим обратно в сад с зеркалом. Мама не может воспользоваться крыльями, чтобы не испортить платье, поэтому их с Джебом несут бабочки. По пути мы придумываем план.

Чтобы папа сидел дома и не волновался, мама подбросит ему снотворное. Никто из одноклассников не видел мое платье, кроме Джен. Если я надену маску, то проберусь на бал неузнанной, а мама и так уже записалась в дежурные. У Джеба остался ключ от «Подземелья», где он работал в прошлом году. Он проведет нас туда, прежде чем соберутся остальные. Удивительно, но Джеб не стал спорить насчет моего участия. Возможно, потому что его сестре грозит опасность. Какой бы ни была причина, очень здорово, что Джеб прикроет мне спину, не встав при этом на пути.

Если мы не найдем ничего подозрительного до начала бала, то смешаемся с толпой и будем наблюдать за зеркалами на танцполе. Надеюсь, нам удастся остановить Червонную Королеву, прежде чем она сумеет прорваться и начать войну. Если мы не позволим сбыться событиям с первой мозаики, может быть, не случится и всё остальное. Самая большая проблема – наше слабое человеческое зрение. «Подземелье» погружено в полумрак.

Стоя у садового зеркала, мы откусываем по половинке неонового гриба, чтобы обрести прежний рост. Я втягиваю крылья, и мы прыгаем в портал, ведущий домой через мамино зеркало на чердаке. Сейчас начало пятого. Три часа до бала.

Мы спускаемся по лесенке в гараж. Дверь открыта, на подъездной дорожке рядом с «Мерседесом» Морфея стоит папина машина. Нет смысла притворяться, что мы всё время были здесь. Что еще хуже, «Гоблин» тоже стоит на месте, значит, папа съездил в «Нити бабочки» и узнал, что я побывала там. Интересно, кто ему помог отогнать «Гоблина». У меня начинает кружиться голова, когда я пытаюсь понять, что еще папа выяснил и сколько людей в это втянуто.

По гаражу проносится ветерок. Веет сыростью. Старые газеты в углу шелестят. Стягиваются грозовые облака, поэтому на улице гораздо темнее, чем обычно в этот час. Я вздрагиваю.

Джеб берет меня за руку и целует тыльную сторону кисти.

– Всё будет хорошо, – шепотом говорит он и кладет мой рюкзак у двери.

Мама идет в гостиную, а мы с Джебом тащимся за ней.

Папа стоит на пороге между кухней и гостиной. Лампа рядом с креслом включена, но он находится за пределами круга света. Тень искажает его черты. Он с кем-то говорит по телефону. Увидев нас, папа убирает мобильник и заходит в гостиную. На лице у него – смесь облегчения и гнева.

– Я искал вас обеих два часа! – почти кричит он. – Уже собирался звонить в полицию. Где вы были?

Мама торопливо подходит к нему.

– Всё в порядке, Элли была у соседей.

Она умоляюще смотрит на Джеба.

– Что? – переспрашивает папа. – Как…

Джеб делает шаг вперед.

– Это правда. Эл была у меня.

Папа хмурится и рассматривает наряд Джеба.

– Но я заходил к вам. Твоя мать сказала, что тебя нет дома.

Джеб переглядывается со мной.

– Мы пришли несколько минут назад. Потому что… мы прятались в студии.

– Ты прятал мою дочь?

Папа смотрит на Джеба так, как не смотрел никогда – с разочарованием и презрением. Хуже, чем в тот день, когда мы сделали татуировки.

– Я столько раз тебе звонил. Ты знал, как мы с ее матерью волнуемся. Я считал тебя взрослым человеком, Джеб.

Джеб, стиснув зубы, смотрит в пол.

– Итак, вы врали и прятались от меня, – продолжает папа. – Теперь еще и вандализм. Что дальше? Ограбление банка?

Хотя папа обращается к Джебу, я качаю головой.

– О чем ты? Джеб не имеет никакого отношения к тому, что случилось утром в школе.

– Я говорю про «Нити бабочки». Кто-то влез в магазин через заднюю дверь. Весь пол, потолок и вещи в какой-то липкой гадости. Персефона обнаружила в проулке «Гоблин». Что ты на это скажешь?

Он по-прежнему обращается к Джебу, как будто я слишком далеко зашла, чтобы отвечать за себя.

Я подхожу ближе, вынуждая папу взглянуть на меня.

– Я слишком перенервничала, чтобы вести машину. Поэтому я позвонила Джебу и попросила приехать за мной. Но он не заходил в магазин.

Это не совсем ложь: Морфей внес его туда.

У папы делается такой вид, как будто он получил удар под дых.

– Элли, но почему? От Персефоны ты видела только хорошее. Она даже помогла мне отогнать «Гоблин» и пообещала не вызывать полицию. Отчего ты закатываешь сцену за сценой?

Его левое веко дергается. Верный знак, что папа на грани.

– Забудь о том, чтобы завтра пойти за аттестатом. Получишь его по почте. Я не выпущу тебя из-под надзора, пока ты не побеседуешь с психиатром.

Мама охает, а я стискиваю зубы.

– Подождите, мистер Гарднер. – Джеб пытается вмешаться, но я хватаю его за локоть и удерживаю.

– А тебе лучше пойти домой, Джебедия, – папины карие глаза холодеют. – Это касается моей семьи.

Я чувствую боль в груди. Конечно, папа вне себя, но он говорит жутко обидные вещи. Джеб тоже член нашей семьи. С ним всегда обращались именно так.

– Да, сэр, – хрипло отвечает Джеб и шагает к двери.

Мама провожает его, и они тихонько разговаривают на крыльце, пока мы с папой гневно меряемся взглядами.

От раската грома комната дрожит.

Папа прислоняется к стене, и морщинки у него вокруг рта углубляются, словно какой-то художник, рисуя лицо, переборщил с тенью. Я многое узнала о нем сегодня – больше, чем когда-либо, больше, чем он сам знает о себе, – но папа смотрит на меня как на чужого человека.

Не в силах выносить обвиняющий взгляд, я иду к себе.

– Алисса, – негромко зовет папа, – ты бы хоть смыла макияж. И что у тебя с одеждой?

Я замираю рядом с мозаиками в коридоре, спиной к папе. Прохладный воздух холодит лопатки сквозь прорези для крыльев. Я жму плечами.

– Очень содержательный ответ, – горько произносит папа.

Такое ощущение, что по струнам моей души провел смычком неумелый скрипач.

– Я даже не знаю, кто ты теперь.

Я стискиваю висящие на шее цепочки.

– Ничего, – шепотом говорю я, так, чтобы он не расслышал. – Зато наконец я это знаю.

Я закрываю дверь спальни и, не включая свет, надеваю домашние шорты и кружевную майку. Жаль, нельзя сбросить все тревоги вместе с одеждой.

Сквозь занавески пробивается достаточно света. Я заменяю швейные булавки, которыми Джен заколола мое выпускное платье, на английские и расправляю складки и оборки, чтобы прикрыть их.

Кто-то стучит. Заглядывает мама.

Я жестом приглашаю ее зайти.

– Где папа?

– Я предложила ему немного проветриться. Он пошел купить что-нибудь к ужину. Когда вернется, подброшу ему снотворное.

Я киваю и, совершенно не чувствуя голода, размышляю про наш план. Мы хотим усыпить моего отца без какой-либо благовидной причины. То же самое годами делали с мамой в клинике.

Судя по поджатым губам, ей эта идея не нравится точно так же, как и мне.

Мы сидим на кровати. Свет выключен, аквариум светится синим. Угри грациозно плавают, совсем как водяные ангелы. Какой разительный контраст с бурей эмоций в моей голове. Отдаленный гром вторит им.

– Прости, – говорит мама, взбивая мою пышную нижнюю юбку. – Твой отец… он просто вне себя от беспокойства. Когда всё это закончится, он помирится с Джебом. Я не позволю, чтоб ты пережила то же, что и я. Он не отправит тебя в клинику. Понятно?

Я очень хочу поверить ей, но меня постепенно начинает охватывать глубинное дурное предчувствие.

– Почему мы не можем вернуть папе его воспоминания? Он перестанет думать, что мы сошли с ума. Сегодня мы могли бы прибегнуть к его помощи, раз Морфея нет.

При этом имени мой голос вздрагивает.

Папа не упоминал, что в паутине обнаружили чьи-либо трупы, будь то гигантские насекомые или кто-нибудь еще.

– Детка, не надо впутывать твоего отца. От этих воспоминаний ему будет слишком больно.

– Больнее, чем сейчас?

Мама задумывается.

– Я даже не в состоянии описать те ужасы, которые увидела, когда заглянула в его прошлое. Не представляю, что еще он мог пережить.

Я молчу, хотя и не согласна с ней. Если папа в детстве выжил, побывав в зазеркальном мире, теперь-то он наверняка сильнее, чем мы думаем.

Я начинаю что-то говорить, но мама прерывает меня:

– Джеб хотел тебя видеть. Он ждет под вашей любимой ивой.

Я роняю челюсть. Мама всё это время знала про наше убежище?

Та касается пальцем ямочки у меня на подбородке, чтобы привести рот в нормальное состояние.

– Элли, я не настолько забывчива. Я прекрасно помню, что такое быть влюбленным подростком.

Она подмигивает, и я улыбаюсь в ответ.

– Пока пойду в душ и переоденусь. Пожалуйста, не попади под дождь. И вернись в дом, прежде чем придет папа.

Я натягиваю сапоги и куртку с капюшоном и шагаю через сад. Растения и насекомые зловеще молчат. Над головами кружатся облака, похожие на серую пену. Такое ощущение, что сейчас не полпятого, а шесть. Холодный ветер подхватывает и треплет волосы. Он так завывает, что даже не слышно журчание фонтана.

Джеб уже ждет. На нем облегающая футболка и джинсы; очевидно, ему не терпелось сбросить пиджак Морфея.

Он придерживает ивовые ветви, и я ныряю под зеленый навес.

Присев на корточки, я обнимаю Джеба.

– Извини. Мой папа не хотел тебя обидеть.

– Я знаю.

Джеб целует меня в висок и отгребает листья, чтобы я могла сесть.

– Почеши мне за ушком и подними настроение.

Я выдавливаю улыбку.

– Тебе понравится.

Джеб ухмыляется.

– Я бы предпочел поцелуй.

Тусклый свет струится сквозь листву, озаряя ямочки на щеках и лабрет. Джеб кажется проказливым мальчиком, хотя его голос полон напряжения.

Мы оба делаем вид, что мир в полном порядке, хотя всё хуже некуда. Мы с ума сошли. Джеба вообще не нужно было в это втягивать. Если Вторая Сестра сумела победить Морфея, сколько шансов у смертного уцелеть в этой битве?

– Не ходи сегодня никуда, – выпаливаю я. – Позвони Дженаре и уговори ее тоже остаться.

– Шутишь? Да я с большей вероятностью погибну, если встану между Дженарой и школьным балом.

– Перестань смеяться. Это не шутка.

Джеб хмурится.

– Да. Как в тот раз, когда ты столько времени скрывала от меня правду, потому что боялась, что я пострадаю.

Ох.

– Или мы пострадаем, – говорю я.

Джеб хватает меня за локоть и притягивает ближе. Мы соприкасаемся лбами и носами.

– Мы теперь сильнее. И мы гораздо лучше действуем сообща, когда мыслим вместе. Если один из нас пытается защитить другого, взвалив всё на себя, тогда и начинается бардак. Тебе так не кажется?

Я вздыхаю и неохотно отвечаю:

– Ну да…

– Сегодня я не буду вставать у тебя на пути. Делай что должна. Но большего не требуй. Договорились?

– Но то, с чем мы столкнемся…

– …это то, с чем я уже сталкивался. И, как ты выразилась, для смертного я неплохо справился. Не беспокойся о Джен. Я уведу ее, если мы не сумеем удержать Червонную Королеву.

Я касаюсь его губ.

– Всё так запутано. Выпускной бал должен выглядеть иначе.

Джеб целует кончик моего пальца.

– Возможно, бал и не получится. Но, когда мы прогоним этих уродов, у нас еще будет ночь…

Пусть даже Джеб всего лишь пытается поднять мне настроение, хотя сам встревожен не меньше, его оптимизм заразителен.

Ничего не получится, даже если наш план каким-то образом сработает и мы победим Червонную Королеву. Я не смогу провести сегодняшнюю ночь с Джебом. Ведь я дала клятву Морфею. Возможно, мне было бы проще, если бы он действительно погиб, если бы Вторая Сестра поймала его и опутала паутиной. Но я не позволяю себе об этом думать. Я хочу, чтобы Морфей выжил.

Вокруг шелестит листва. Земля дрожит от грома.

– Надо спешить, – говорит Джеб и достает пластмассовую коробку.

Внутри лежит браслет, сделанный из миниатюрных белых роз. Они перевязаны темно-синей лентой с бантом и сбрызнуты фиолетовой краской, как и кружевные перчатки, которые я надену.

Затаив дыхание, я рассматриваю браслет вблизи. Дженара пообещала мне его сделать. Но я не ожидала увидеть в серединке одной из роз серебряное кольцо. На нем блестит выложенный крошечными бриллиантами узор – крылатое сердце.

Мое тело сначала как будто делается тяжелее, а потом разом теряет вес.

– Это?..

Темные ресницы заслоняют глаза Джеба.

– Идея про крылья – это благодаря моим рисункам. Я до сегодняшнего дня понятия не имел, насколько они уместны, – он сглатывает и продолжает: – Я собирался подарить его тебе в студии, сегодня после бала. Но если…

Джеб замолкает, словно худшие опасения могут сбыться, если он их озвучит.

Он открывает коробочку, достает колечко и приподнимает меня, так что мы оказываемся глаза в глаза. Стук сердца отдается в ушах. Трава щекочет коленки, но я не смею почесаться, потому что Джеб пристально смотрит мне в глаза, и лицо у него серьезное как никогда.

– Алисса Виктория Гарднер…

Когда я слышу, как он произносит мое полное имя, от радостного предвкушения поджимаются пальцы на ногах.

– Там, в лодке, в Стране Чудес, ты когда-то сказала, что хочешь иметь двух детей и жить за городом, чтобы слышать свою музу и откликаться на ее зов. И сейчас, в нашем убежище, я обещаю, что, когда ты будешь готова… я хочу стать тем человеком, который даст тебе всё это.

Он ждет, полуоткрыв рот; слегка изогнутый резец отбрасывает тень на соседний зуб. Всё, что так хорошо мне знакомо, мелькает в памяти: зеленые глаза, которые видят меня насквозь, руки, которые сулят защиту каждый раз, когда заключают в объятия.

Только Джеб, с его человеческими изъянами и слабостями, подходит моей человеческой природе. Он собирался сделать это предложение еще до того, как всё узнал, и до сих пор не передумал.

Что касается меня, я со времен нашего первого лета, много лет назад, знала, как глубоки мои чувства. Да, я готова провести с Джебом всю жизнь. Но у меня два возможных будущих. Две жизни. Две части души. Как я могу к чему-либо привязаться, пока всё не обдумаю?

Тут на поверхность неожиданно выплывает еще одно сомнение. Кое-что, о чем я до сих пор не вспоминала.

– Подожди. Это вы с папой так решили? Ты сдался и пообещал ему, что женишься на мне, прежде чем мы поедем в Лондон. Да?

Лицо Джеба, исполненное надежды, меркнет.

– Нет. Не… Ладно. Да, и это тоже. Но ты же знаешь, Эл. Я сам этого хочу. И всегда хотел. Общего будущего. Жизни с тобой, моей прекрасной феей. До конца дней.

«Всегда говорил… что этот парень… ловко играет словами».

Мое сердце замирает, когда я слышу знакомый британский акцент.

Под зеленый полог ныряет бабочка, окруженная синим сиянием. Она борется с ветром, и сияние делается всё шире. Оно поднимается до кроны, как будто для того, чтобы удержать бабочку на месте. Мы с Джебом пятимся, а она превращается в человека и падает наземь. Он дышит затрудненно, крылья плащом закрывают тело.

– Сукин ты…

– Морфей! – вмешиваюсь я, не позволяя Джебу договорить, и приподнимаю атласное крыло, чтобы увидеть лицо Морфея.

Я страшно рада, что он жив, но вид у него такой, словно он долго не протянет.

– Привет, любимая, – говорит он сквозь густые пряди синих волос. – Надеюсь, я… помешал.

Он подтягивает колени к груди и кашляет.

Листья над головой шумят: начался дождь.

Я трогаю лоб Морфея и пугаюсь: такой он горячий.

– Он весь горит. Придется занести его в дом.

Джеб колеблется, и на его лице я вижу недоверие.

Я кладу ладонь ему на плечо.

– Сегодня нам пригодится любая помощь.

Я не могу сказать Джебу, что меня волнует не только это. Сейчас не до разбирательств. Нам некогда.

Скрипнув зубами, Джеб снимает подвеску с сердечком с моей шеи и надевает на цепочку кольцо. Затем возвращает мне.

– Оставишь пока у себя? Потом поговорим.

Я киваю и надеваю цепочку.

Джеб вытаскивает Морфея из-под веток и взваливает на плечо.

– Подбери их, Эл, – говорит он, жестом указав на крылья, которые волочатся по земле.

Я подхватываю крылья и пытаюсь обернуть их вокруг тела Морфея, чтобы он не промок. Мама стоит у задней двери, в халате. Вид у нее, как и у меня, растерянный и напуганный, но все-таки она впускает нас в дом.

– Отнесите его в комнату Элли. Быстрей. Томас только что приехал. Я дам ему снотворное. Будем надеяться, что оно подействует быстро. У нас в запасе только час.

Мы крадемся по коридору, оставляя на ковре мокрые следы. Крылья Морфея задевают за стену и перекашивают мозаики. Мама идет следом и закрывает за нами дверь моей комнаты.

Я включаю свет и бросаю чехол с платьем на кресло. Джеб кладет Морфея. Роскошные крылья безжизненно раскидываются по матрасу. Жутко видеть неизменно энергичного подземца таким неподвижным и беспомощным.

Я опускаюсь на колени рядом с кроватью и отвожу волосы с его лица. Морфей дрожит. Глаза у него закрыты, драгоценные камни переливаются болезненным серовато-зеленым цветом – они не сверкающие, а тусклые, как стоячая вода в болоте. Черные, похожие на вены прожилки вздуваются и движутся под бледной кожей, словно там извиваются змеи. Синяя магия пульсирует, пытаясь справиться с ядом, но черные пятна множатся.

У меня всё переворачивается в животе.

– Это сделала Вторая Сестра?

Морфей приоткрывает один глаз, кивает и кашляет. Он вскрикивает, когда черные жилки стягиваются в узел на шее. У меня начинает ныть тело, как будто и я впитала яд. Так больно видеть его страдания.

– Ш-ш, – говорю я, сжав руку Морфея. Ладонь у него холодная и влажная. – Нельзя шуметь. Понимаешь? Мы же не хотим, чтобы пришел мой папа.

Морфей стискивает зубы и снова дрожит.

– Всегда знал, что в конце концов окажусь в твоей постели… и услышу именно эти слова.

Он с трудом ухмыляется.

Джеб подкладывает подушку под шею Морфея и ворчит:

– Невероятно. Он на пороге смерти – и всё равно валяет дурака. Заткнись, а? Мы пытаемся тебе помочь.

Морфей слабо смеется, и его кожа вспыхивает синим.

– Может быть, Алисса чем-нибудь займет мой рот? – спрашивает он, прерывисто дыша.

Джеб нехорошо щурится.

– А может быть, я заткну тебе пасть кулаком?

Морфей фыркает и опять закашливается.

Я в бешенстве гляжу на обоих.

– Ребята, вы издеваетесь?

Покачав головой, я закатываю Морфею рукав, чтобы обнажить родимое пятно, и вздрагиваю: черные змееподобные прожилки ползут к месту прикосновения. Как будто мои движения их притягивают.

Сев на постель, я начинаю стаскивать сапог.

Джеб кладет руку на застежку и останавливает меня.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– Я должна его исцелить.

– А если ты заразишься?

По крыше и по стеклу барабанит дождь, словно подчеркивая тревогу Джеба.

Я молчу.

Джеб сердито смотрит на Морфея, который вновь затих.

– Эй… – Он похлопывает его по лицу, точно так же, как это сделал Морфей в студии.

Тот открывает глаза.

– Эл хочет исцелить тебя, – говорит Джеб. – Это не опасно?

Морфей стонет.

– Жало… в животе… сначала вытащите, – снова кашель. – И утопите.

Я принимаюсь расстегивать черную рубашку, но Джеб отстраняет меня и берется за дело сам.

Морфей перехватывает руку Джеба и приоткрывает глаза.

– А, мой славный мнимый эльф, – он с трудом делает вдох. – Думаешь, сейчас самое время говорить о наших невзаимных чувствах?

У Джеба краснеют уши. Он уже собирается ответить, но тут Морфей опять сгибается пополам и стонет. Джеб с трудом удерживает его на кровати, пока я расстегиваю пуговицы до конца.

На животе – колотая рана размером с монетку. Оттуда по телу растекается чернильно-черный яд. Синий волшебный свет моргает один раз и меркнет, словно признав свое поражение.

Я содрогаюсь.

– Осторожнее, – бормочет Джеб.

Я киваю, оборачиваю пальцы бумажной салфеткой и вытаскиваю жало. Оно извивается в моей руке, точно стараясь вырваться. Снова вздрогнув, я бросаю его в стакан с водой, который стоит на столике. Жало шипит, погружается на дно и через несколько секунд растворяется. Черные прожилки под кожей Морфея бешено извиваются, будто пытаются выжить, лишившись источника. Он закрывает глаза и мучительно скрипит зубами.

Не в силах выносить чужую боль, я прижимаю лодыжку к его предплечью. Между нами вспыхивает жар. Черные прожилки движутся всё медленнее и наконец меркнут – больше нет ничего, кроме следа от укуса. Снова появляется синее свечение – оно пульсирует в ране, и остается лишь серебристый шрам.

Меня охватывает эйфория, когда кожа Морфея обретает естественный цвет. Он открывает глаза, обретая силу с каждой секундой, и пристально смотрит на меня, пока я щупаю ему лоб. Жар спал. Внимательный взгляд Джеба обжигает мне спину, и я отдергиваю руку.

Морфей хватает меня за лодыжку, прежде чем я успеваю слезть с кровати, и проводит пальцем по татуировке. От этого прикосновения чешутся бугорки над лопатками.

– Бабочка, – одними губами произносит он.

Прежний Морфей вернулся – он смеется и дразнится, напоминая мне о моей клятве.

Джеб подходит к нам и отталкивает ладонь Морфея.

– Руки прочь, ты, птичий корм.

Парни обмениваются сердитыми взглядами, пока я слезаю с кровати. Джеб надежно держит меня за талию. Приятно видеть, что некоторые вещи остаются неизменными.

Морфей садится и разворачивает крылья. Он потягивается, мягко и грациозно, и спускает ноги на пол. Драгоценные камни переливаются зеленым. Опуская рукав и застегивая рубашку, он смотрит на меня.

– Спасибо, Алисса. А с тобой, Джебедия, я думаю, мы квиты.

– Ни в коей мере, – отвечает Джеб. – Ты притащил сюда Червонную Королеву. И теперь поможешь отправить ее обратно.

Я кладу ладонь на грудь Джеба.

– Подожди. Сначала расскажи, что случилось со Второй Сестрой.

Морфей вздыхает.

– Всё шло так хорошо. Она попалась на удочку и вместо меня схватила того картонного чувака.

– Силуэт Брендона Ли из «Ворона»… ну конечно!

Я улыбаюсь.

– Впечатляюще.

Морфей небрежно жмет плечами, хотя он явно доволен собой.

– Пока она заматывала его в паутину, я превратился в бабочку и материализовался у нее за спиной. Я завернул Вторую Сестру в ее собственную сеть и протащил через зеркало, а потом вниз по кроличьей норе. Там она вырвалась и пустила в ход жало.

Он смотрит на шрам и застегивает последние две пуговицы.

– Вторая Сестра бросила меня, приняв за мертвого.

– Но ты выбрался и прилетел сюда, – говорю я.

– У меня был серьезный повод, – отвечает Морфей, встав и оправляя рубашку. – Я скучал по своей машине.

Я разражаюсь смехом, а Морфей ухмыляется. Джеб молча смотрит на нас.

Мой легкомысленный порыв проходит, когда я задумываюсь о последствиях этой стычки.

– То есть Вторая Сестра вернулась в Страну Чудес? Она опять сторожит кладбище?

Это решило бы все проблемы. Возможно, Червонная Королева еще не успела добраться до беспокойных душ.

– Хотел бы я так думать, – отвечает Морфей. – Но нужно держать ухо востро. Особенно тебе, Джебедия.

Дверь открывается, и мы замираем. Появляется мама, и мы дружно испускаем вздох облегчения.

Туже затягивая пояс халата, она осматривает Морфея с ног до головы, и он отвечает тем же. Ясно, что эти двое не испытывают друг к другу теплых чувств.

– Элли расшифровала последнюю мозаику, – говорит мама. – Червонная Королева собирается прорваться в наш мир во время бала. Мы придумали, как остановить ее. Расскажу, когда переоденусь.

Морфей смотрит на меня и Джеба.

– О, восхитительное чувство опасности.

– Мы не шутим, Морфей, – говорит мама, с досадой взглянув на него, и поворачивается к Джебу: – Помоги перенести Томаса в спальню. Он не совсем заснул, но почти ничего не соображает.

– С ним всё будет хорошо? – спрашиваю я.

Выражение маминого лица слегка смягчается.

– Таблетки безвредны. Так он точно будет в безопасности.

Я киваю, хоть мне неприятно думать, что с папой обращаются как с пешкой.

Мама выходит в коридор, и Джеб следует за ней. На пороге он останавливается и многозначительно смотрит на Морфея.

– Следи за собой, пучеглазый.

– Непременно. – Морфей касается отсутствующей шляпы.

Стиснув зубы, Джеб выходит.

Морфей устремляет на меня хищный взгляд и улыбается.

– Отрицаешь собственные чувства, цветочек?

– Не понимаю.

– М-м. Ты так изящно врешь. Становишься настоящим подземцем.

Он подходит, гибкий и грозный, как пантера, опирается о стенку над моей головой и окутывает меня крыльями, заслоняя всё вокруг.

– Когда мы слились, я заглянул в твое сердце и увидел, как ты встревожена.

Я поджимаю губы, надеясь, что больше он ничего не увидел.

Его взгляд падает на мои подвески. Лицо Морфея каменеет, когда он поддевает кольцо мизинцем.

– Это никуда не годится. Ты, очевидно, не сказала нашему мнимому эльфу про клятву, которую дала мне.

Теперь тем более невозможно дать Морфею то, что он просит. Я лихорадочно ищу какой-нибудь способ добиться его сочувствия. Я знаю, он умеет сострадать. Я сама это видела.

– Я кое-что узнала о тебе сегодня.

Морфей заинтересован. Он втягивает меня в бездонные пучины своих глаз.

– Что же?

– Каждый раз, пытаясь поступить правильно, ты оказываешься жертвой обмана.

В ответ на мое замечание – тишина. Морфей поддевает вторую подвеску и зажимает в кулак ключ, сердечко и кольцо.

Я с трудом перевожу дух и чувствую, как рвано бьется сердце. Нелегко разгадать Морфея.

– Трудно сделать выбор, да? – спрашиваю я.

Морфей самодовольно улыбается.

– Трудно – это если бы мне было не всё равно. А я уже давно перестал о чем-либо волноваться.

– Твои поступки свидетельствуют о другом. Я знаю, что ты сделал в «Нитях бабочки». Вторая Сестра зашла на склад, пока я переодевалась в ванной. Ты выманил ее в магазин, превратившись в махаона, чтобы спасти Джеба.

Морфей ерзает.

– Я просто решил немного развлечься.

– А как насчет того, что ты сделал для моей мамы? Хотя она и предала тебя, ты не сказал Второй Сестре, что мой папа и есть ее похищенный мальчик-сновидец.

– Я же поклялся жизненной магией.

– Неправда. Я спросила у мамы. Формулировка клятвы не требовала держать в тайне папину личность.

Он опускает глаза, словно подыскивая ответ.

Пальцем я приподнимаю его голову за подбородок.

– Знаешь что? Если ты и впредь будешь следовать добрым побуждениям, какими бы незначительными они ни казались, я не подведу тебя, как остальные. Я вернусь.

Я прикусываю язык – вовсе незачем сразу выкладывать все козыри. Морфей не знает, что я видела наше будущее, ему известно лишь, что я веду учет прошлого.

Он смеется.

– Вернешься?

– Когда-нибудь.

– А может, тогда ты будешь мне не нужна. Может, я устану ждать.

Я подавляю гордость.

– Тогда настанет моя очередь завоевывать тебя. Я к этому готова.

Морфей ухмыляется – язвительно и с явным удовольствием.

– Естественно.

И притягивает меня ближе за цепочки, которые сжимает в кулаке.

– Но я не откажусь от дня, который мы проведем вдвоем после победы над Червонной Королевой, ради нескольких красивых слов и пустых обещаний.

Я прикусываю язык, подавляя гнев. Эмоции только подхлестнут его тщеславие.

– В таком случае ты поступаешь неправильно, – спокойно говорю я.

Морфей надувает губы.

– Да? Но мои добрые побуждения говорят мне, что самое правильное – заставить тебя сдержать клятву. Так что придется тебе проглотить пилюлю и рассказать своему игрушечному солдатику про наш договор.

Я бью его по крыльям в попытке выбраться. Они остаются неподвижны.

– Ты меня с ума сведешь!

Глаза Морфея вспыхивают и блещут, как ониксы, на фоне фиолетовых камней.

– А ты воспламеняешь мою душу.

Он стискивает мои подвески. Сквозь пальцы пробивается синий свет.

– Спросите себя, ваше величество. Вы сердитесь на меня – или на то, что ваша хитрость вышла боком и я не поддался на уговоры?

Я смаргиваю слезы.

– Это никакая не хитрость. То, что я сказала, – правда.

Он фыркает и сердито смотрит на меня. Но в глазах Морфея я вижу то же сомнение, которое слышала в его голосе, когда он велел нам бежать. Вижу и еще кое-что – раненое и заколдованное волшебное существо, которое, позабыв об эгоизме, ради меня столкнулось с брандашмыгом, чуть не попало под поезд, встало между Джебом и Второй Сестрой. И спасло моего папу, из которого по капле высасывали жизнь.

Я охвачена состраданием, благодарностью и еще каким-то чувством, которое не могу назвать. Надо убедить Морфея, что и для него в моем сердце есть место.

Но не сейчас.

Я смотрю на крылья, окутывающие меня, на сильное тело, которое не двигается ни на йоту, встаю на цыпочки и касаюсь гладкого лица Морфея обеими руками. На мгновение тот опасливо напрягается, но постепенно расслабляет мышцы. Они, одна за другой, обмякают, пока я глажу его по щекам.

– Я просто прошу немного подождать, – шепотом говорю я. – Разве вечность того не стоит?

Не дав ему времени ответить, я касаюсь губами щеки Морфея – в знак обещания. Одно прикосновение – для друга детства, второе – для мужчины, которого я лишь начинаю узнавать.

Морфей успокаивается, в кои-то веки позволив мне вести. Одна его рука касается волос у меня на затылке, а другая, в которой он сжимает подвески, буквально накаляется.

Это легкий поцелуй, искренний и невинный, но тут Морфей без предупреждения поворачивается и ловит мои губы своими. Они теплые и шелковистые, и от них пахнет табаком. Он стонет и сливается со мной, захлестывая меня волной страсти.

Боясь утонуть, я отталкиваю Морфея. Губы пульсируют; я не в силах выговорить ни слова. Его драгоценные камни – настоящий фейерверк эмоций. Морфей удивленно смотрит на меня. Он необыкновенно похож на мальчика из моих снов – в те редкие разы, когда мне удавалось победить в игре или состязании. Его крылья повисают. Больше они не окружают нас стеной.

С порога доносится приглушенное ругательство. Я поворачиваю голову и вижу Джеба, бледного как смерть. Взгляд у него яростный и в то же время скорбный. Такого уязвленного выражения я не видела с тех пор, как был жив его мучитель-отец.

Я замираю.

– Джеб…

Он молчит. Не набрасывается на Морфея. То, что он делает, намного хуже.

Джеб просто уходит.

– Подожди!

Мне как будто воткнули нож в живот. Боль такая, что ноги подкашиваются.

Морфей прижимает меня кулаком к стене, не позволяя броситься за Джебом.

– Какая жалость, – говорит он и проводит костяшками свободной руки по моей щеке. – Извини, что пришлось сделать ему больно, детка. Но, право, так лучше. Он не будет злиться, что тебя придется на сутки уступить мне. После этого ваши отношения уже никогда не стали бы прежними. И потом, впереди битва. Ты, возможно, спасла Джебедии жизнь.

Мои щеки вспыхивают.

– Нет. Всё должно было закончиться не так. Это время принадлежало нам!

Морфей выпускает меня и отступает на шаг.

– Время… В Стране Чудес ты не будешь знать никаких ограничений. Пусть это тебя утешит. А теперь соберись. Надо приготовиться к битве.

По пути к двери Морфей останавливается и гладит жемчужины на моем выпускном платье, которое висит на кресле. Он ласково улыбается. Я знаю, что он вспоминает видение, показанное Королевой Слоновой Кости, – ребенка с волосами, как у него, и глазами, как у меня, который научит обитателей Страны Чудес видеть сны, так что необходимость похищать человеческих детей наконец отпадет.

Напоследок взглянув в мою сторону, Морфей уходит.

Я сползаю на пол. Между ключицами, где покоятся подвески, синие и горячие от волшебного прикосновения Морфея, до сих пор чувствуется жар. Ключ, сердечко и кольцо сплавились вместе, превратившись в комок металла, такой же бесполезный, как любое объяснение, которое я могу предложить Джебу.

Я этого не предвидела. Но никто, кроме меня, не виноват. Я предала сама себя самым страшным образом.

Глава 24 Апокалипсис на балу

Собраться не так просто.

После заезда в папин спортивный магазин, где надо захватить кое-какие вещи по списку, составленному Джебом (два комплекта раций, десять сеток для футбольных мячей, четыре пары охотничьих очков для ночного видения, два пейнтбольных ружья и запас белых и желтых шаров с краской), мы с мамой добираемся до «Подземелья» всего за полчаса до запланированного начала бала. Члены школьного совета и дежурные уже прибыли. У входа десятка полтора машин, одна из них принадлежит Таэлор. Вечер становится всё лучше и лучше.

Центр развлечений находится в огромной подземной пещере с каменным потолком, который местами достигает высоты в пятнадцать метров. Вход – через маленькое здание, похожее на купол, с неоновой надписью «Подземелье» (оранжевыми, красными и фиолетовыми буквами) и двойной дверью, как в спортзале. Сразу за ней начинается уклон, который ведет в основное помещение, где можно предаваться разным развлечениям в потустороннем свете. Там есть рампа для катания на скейте, миниатюрное поле для гольфа, галерея игровых автоматов, кафе. Есть и танцпол, размером примерно со школьный спортзал, с зеркальными стенами. Он, конечно, круче школьного зала, потому что вместо традиционного освещения в «Подземелье» – светящиеся флуоресцентные росписи на стенах. Идеальное место для волшебных сказок и маскарадов.

За задней дверью – маленькая раздевалка, где сотрудники оставляют сумки, верхнюю одежду и прочие личные вещи. Еще там есть грузовой лифт, который нужен для того, чтобы спускать вниз еженедельный запас еды и всё остальное.

Там ждет Джеб, чтобы впустить нас. Мы спустимся на лифте, войдем через кафе и запросто смешаемся с остальными.

Джеб не отказался помогать нам, хоть я и разбила ему сердце. Не потому, что его сестра может оказаться в опасности, а просто потому, что это Джеб. Он всегда защищает слабых.

Точно так же как я должна была защитить его – и не сумела.

Я загоняю «мерс» Морфея на задний двор. Мама сидит на переднем сиденье, а Морфей в виде бабочки летит за окном. Сегодня он будет присутствовать на балу под видом британского ученика по обмену. Таэлор придет в восторг. Во-первых, «Эм» вернулся, а во-вторых, мы с Джебом вылетели из списка.

Идеальный выпускной.

В свете ультрафиолетовых ламп подлинное обличье Морфея сойдет за маскарадный костюм. Поэтому и я тоже выпустила крылья. Мама помогла мне обернуть их возле основания фиолетовой сеткой, которую заколола спереди блестящей брошкой, как шаль, чтобы скрыть, что они растут из тела. Если бы я не расстраивалась так из-за Джеба, я бы с удовольствием выставила напоказ и крылья, и узоры на лице.

Мы оставляем машину рядом с мотоциклом Джеба. Когда я вижу его, мое сердце надрывается еще немного.

Он приехал пораньше, как мы и договорились, и обошел «Подземелье», до того как гости съехались. Джеб прислал эсэмэску: «Ничего подозрительного». Коротко, точно и бесстрастно. Я ее удалила. Она неуместна среди его игривых, искренних, романтических посланий, которые хранятся у меня на мобильнике.

Браслет, надетый поверх фиолетовой перчатки, – издевательское напоминание о том, как Джеб подарил мне кольцо, а заодно и всю свою жизнь. Кольцо, которое теперь сплавилось вместе с сердечком и ключом. Я сжимаю металлический комок, висящий на цепочке, и прячу его под сетчатую накидку.

Я бы заплакала, но слез уже нет. Глаза горят и зудят, как будто в них насыпали песку.

Держись, Алисса. Это не Морфей, а я сама обращаюсь к себе. Надев полумаску с серебряной бахромой, я завязываю ленту на затылке.

Мы с мамой выходим из машины. На задней парковке нет никого, кроме нас. Одно нажатие на кнопку – и дверь отъезжает. Порыв прохладного воздуха треплет мои крылья и зубчатый подол. Я наклоняюсь, чтобы поправить платье, которое зацепилось за застежку сапога.

Гроза прошла, оставив после себя персиковый закат, гравий переливается, как неоновые блестки, но это всё внешнее. Под напускной безмятежностью кроется что-то темное, древнее, угрожающее, чего не видят люди.

Насекомые вернулись – они больше не выкрикивают предупреждения, а поддерживают меня. Белый шум сливается в единое: «Мы здесь, Алисса. Спаси наш мир. Если будешь нуждаться в нас… позови».

Мама подходит ко мне, чтобы поправить тиару и вуаль, похожую на паутину. Она приглаживает парик, который одолжила Джен. Серебристые, прямые, блестящие пряди ниспадают до бедер. Эта штука скрывает мои волосы. Голова под ней чешется.

Джеб сказал Дженаре, что мы собираемся побывать на балу инкогнито, поскольку он не хочет, чтобы я его пропустила. Он сделал вид, что у нас всё в порядке. Джен пришла в восторг и решила нам подыграть. По моей просьбе она принесла для мамы вечернее платье с открытой спиной.

Длина до середины икры очень ей идет, как и многочисленные шифоновые оборки, и легкие рукава-крылышки. Джен помогла маме заплести волосы на висках и закрепила их фиолетово-розовыми хрустальными заколками. Волосы у нее блестят, как и кожа. Мама выглядит потрясающе.

Жаль, что папа не видит.

Прежде чем выйти из дома, я загнала его машину в гараж, поставив ее рядом с «Гоблином», чтобы с улицы казалось, будто никого нет дома. При мысли о том, что папа там совсем один, мне вновь делается грустно.

– Знаю, Элли, – мамины глаза, синие как небо, внимательно смотрят на меня сквозь прорези розовой маски. – Мне тоже неприятно его вот так обманывать. Но других вариантов я не вижу.

Морфей, в виде бабочки, спускается и зависает рядом со мной, одним крылом игриво касаясь щеки. Я отмахиваюсь и подавляю гнев, который сдерживаю с той самой минуты, как мы поцеловались. Из-за Морфея финал получился совсем не таким, как я рассчитывала.

Подозреваю, он сделал это нарочно. Намеренно опустил крылья, чтобы Джеб нас увидел.

Морфей возникает в шаге от меня.

– Алисса, нет слов, чтоб описать твою красоту.

Он изящно кланяется.

– Замолкни, Морфей.

Он, ухмыльнувшись, выпрямляется. Крылья величественно возвышаются над головой. Я мрачно рассматриваю его костюм. Как типично для Морфея. Смесь средневекового антуража и стиля рок-звезды – кожаные коричневые наручи с заклепками, белая рубашка с кружевными манжетами, бордовый камзол, длиной до бедра, отделанный золотым кружевом. Из-под камзола видно облегающее бордовое трико, заправленное в коричневые, до колена, сапоги. Никакого простора для воображения. Что хуже всего, на Морфее корона.

Он одет королем фей. Какая ирония.

Я хмурюсь.

– Какие-то проблемы, детка? – спрашивает он, глядя на меня из-под золотистой кружевной полумаски и поправляя руками в бархатных перчатках рубиновую корону на синих волосах.

В рубинах застыли крошечные тельца бабочек, как окаменелости в янтаре.

Я качаю головой.

– Наверняка ты тут единственный, кто додумался надеть штаны с гульфиком. Обязательно надо привлечь к себе всё внимание, да?

– Уверяю тебя, это только начало.

Мы с мамой одновременно закатываем глаза, и ухмылка Морфея делается шире. Потом мы, все трое, достаем из багажника спортивные сумки, набитые разными вещами, и шагаем к задней двери.

Джеб уже там – он держит дверь открытой. Он зловеще красив, со своей поддельной паутиной, пыльными разводами и стратегическими прорехами в смокинге, сделанными Дженарой. В темно-синем пиджаке с застежками-петлями он кажется еще шире и выше, просторные брюки подчеркивают мускулистые бедра. Фиолетовая рубашка и полумаска в тон подходят к оливковой коже и темным волнистым волосам. Глаза Джеба кажутся зелеными в серую крапинку. Атласный галстук с восточным узором сочетает все эти цвета.

Он выбрит и с лабретом в виде кастета, но это не ради меня. Просто Джеб собирается драться с зомби.

– Джеб…

Он смотрит в сторону.

– Поживее. Надо кое-что обсудить.

Он обращается к нам как к единому целому, и это сродни пощечине. Джеб до боли близко, и я никуда не хочу идти. Морфей обвивает меня рукой, чтобы стронуть с места, и Джеб смотрит на его ладонь там, где она касается моего тела, а затем отводит взгляд, так крепко стиснув зубы, что они чуть не трескаются.

Мы кладем вещи на деревянную скамейку рядом со шкафчиками. Джеб открывает сумки, чтобы проверить, всё ли на месте, и одновременно излагает свой план.

– Игрушки нельзя убить. Обездвижим их и загоним обратно. Для этого нужны сетки.

Он достает рации, проверяет и бросает нам.

– Разделимся. Жучара со мной, а вы вместе. Связь с напарником держите по рации.

Рация не больше мобильника, и я прячу ее в декольте.

– Вокруг танцпола стоят огромные деревья в кадках, – продолжает Джеб. – Как настоящий лес. Будет трудно что-нибудь сквозь них увидеть.

Он достает очки для ночного видения и пейнтбольные ружья, смотрит на нас и хмурится.

– Я же сказал – четыре комплекта очков.

– Больше не было, – отвечает мама.

Джеб мрачнеет.

– Ладно, обойдемся. Остались две коробки с пожертвованиями, которые я еще не проверил. Наша первая задача – осмотреть их на предмет каких-нибудь старых игрушек. Если ничего не найдем, будем сторожить зеркала на танцполе.

– А если мы что-нибудь найдем, мой капитан? – саркастически интересуется Морфей.

Джеб заряжает пейтбольное ружье и направляет ствол ему в грудь.

– Тогда я выстрелю в этого гада, мы проследим за ним в ультрафиолетовом свете, поймаем его и загоним в ту дыру, откуда он выполз, навсегда.

Морфей и Джеб пристально смотрят друг на друга. Напряжение физически ощутимо. Я понятия не имею, как они будут действовать сообща. Не знаю, как сама это переживу, учитывая, насколько уже всё испортила.

Мама становится между ними и наклоняет ружье к полу. Она смотрит на нас троих, и я вижу, как мама мысленно производит подсчеты.

– Прежде чем начнется стрельба, нужно будет вывести отсюда людей.

Джеб внимательно смотрит на маму. Я никогда еще так ей не завидовала.

– Правильно. Включим спринклеры, чтобы здесь стало мокро. Они сработают, если разбить стекло. Вы с Эл сумеете это сделать с помощью магии? Запустить все спринклеры и поскорее выпроводить людей? Тогда мы забаррикадируем зал. Жучок присмотрит за входом, а я коротну лифт.

Мама кивает.

– Мы справимся, да, Элли?

Она смотрит на меня, беспокойно склонив голову набок. Я знаю, что мама читает мои мысли.

– Конечно, – отвечаю я.

План Джеба превосходно продуман, но, с тех пор как мы расстались, я не породила еще ни одной связной мысли. Очевидно, наш разрыв не повлиял на его творческие способности в отличие от моих.

Мы вызываем огромный лифт. Джеб стоит с сумками в дальнем углу и нажимает на кнопки. Морфей становится между мной и мамой. Когда мы добираемся до нужного уровня, Джеб удерживает кнопку закрытия дверей и впервые за вечер смотрит на меня. Мое сердце пускается в пляс.

– Будь осторожна, – говорит он тихо и хрипло. Его переполняют эмоции.

– И ты, – негромко отвечаю я.

Крылья Морфея взмывают в воздух. Это явное напоминание о том, что недавно произошло между нами.

Я хмурюсь, когда Джеб отворачивается и открывает дверь. Он первым выходит из лифта, больше не обращая на меня никакого внимания. В углу сложено приготовленное угощение. Еще там стоят полдесятка бильярдных столов, обтянутых темным сукном. Они почти невидимы. Неоновые шары, лузы и кии так и манят поиграть.

В буфете в большой чаше для пунша бурлит какое-то светящееся синее варево, столы уставлены кексами с неоновой глазурью. Мы прячем сумки под свисающую скатерть – их не видно, но легко достать.

Пора смешаться с толпой и приняться за поиски.

Мы прекрасно вписываемся в ультрафиолетовое окружение. Люди вокруг выглядят так же причудливо, как мы с Морфеем. Некоторые мои одноклассники даже смастерили из проволоки и марли, покрашенной флуоресцентной краской, крылья и усики, как у стрекоз.

Деревья, о которых говорил Джеб, действительно выглядят как настоящие – они минимум в три раза больше тех, что мы делали на уроках рисования. У них толстые стволы и длинные ветви, которые торчат пучком, как волосы Медузы. Они покрашены в белый цвет и под лучами ультрафиолетовых ламп создают фантасмагорическое ощущение.

Я вздрагиваю.

Мама отводит меня в сторонку и шепчет на ухо:

– Я вижу, что у вас с Джебом что-то происходит, но, пожалуйста, не отвлекайся. Единственный способ пережить битву – отстраниться от своих чувств. Будь беспощадна и хитра. Мысли как королева Подземелья. Хорошо?

Я киваю. Мама целует меня в висок, окутав запахом духов, и покидает нашу компанию, чтобы отметиться у столика дежурных. Ее платье и маска как будто плывут в темноте – ярко-розовая ткань обвивает темно-синий силуэт. Дежурный у столика вручает ей флуоресцентный бейджик и картонную корону с блестками. Мама надевает то и другое и направляется к стоящей неподалеку коробке с игрушками. Она поворачивается спиной, и тут же рация у меня за корсажем оживает:

– Я проверю эту коробку, ты посмотри другую. Отбой.

Слышится потрескивание, практически неразличимое на фоне музыки восьмидесятых, которая рвется из динамиков под потолком.

– Мы на месте, – говорит из-за спины Джеб. – Иди на танцпол. Надо занять позицию, прежде чем появятся все остальные.

– Да, – отвечаю я.

Морфей, проходя мимо, проводит бархатным пальцем по моей руке, от плеча до локтя.

– Не теряй голову, Алисса. Я не переживу.

Намек на некоторые события Страны Чудес сродни ножу, воткнутому в живот.

Морфей направляется к миниатюрному полю для гольфа.

Джеб переступает с ноги на ногу, как будто собирается уйти, но медлит – и тут в динамиках слышит треск, и музыка обрывается.

– Через пять минут мы откроем двери! – объявляет бодрый девичий голос. – Дежурные, займите места! Члены школьного совета, встаньте у входа, чтобы приветствовать наших сказочных гостей и принимать пожертвования!

Мы с Джебом ждем, когда толпа поредеет. Меня беспокоит, что до сих пор мы не нашли ожившие игрушки. Я надеялась, что нам удастся это сделать в отсутствие Дженары, Корбина и остальных. Я нервно вздрагиваю, касаюсь крылом живота Джеба и краснею.

Он наклоняется, и его дыхание обжигает мне шею.

– Ты молодец, спортсменка, – ласково шепчет он и трогает кончик крыла, так что по всему моему телу пробегает теплая волна.

Он верит в меня, несмотря на то что я заставила его пережить. Это так неожиданно, что я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить Джеба. Но он уже отошел – в темноте едва виднеется его спина. Мое крыло приятно ноет от прикосновения.

Стиснув зубы, я направляюсь на свой пост, огибая по пути одноклассников в разноцветных костюмах. Стараюсь не терять из виду фантастические деревья. Как только я окажусь в лесу, мое платье, волосы и крылья сольются с сияющими белыми стволами и ветвями. Издалека кажется, что деревья хмурятся – жутковатый эффект, который создают древесные волокна. Это зрелище вызывает в памяти отдаленно знакомую тревогу.

По рации слышится мамин голос. Она сообщает, что не нашла в коробке с игрушками ничего странного, и Морфей тоже. Люди смотрят на мою говорящую грудь из-под масок, украшенных блестками или ключами. Их лилово-синие силуэты так же неузнаваемы для меня, как и я для них. Я ни на кого не обращаю внимания и продолжаю двигаться в сторону танцпола и зеркальной стены.

Посмотрев через плечо, я замечаю вдалеке фигуру Джеба, темнеющую на фоне ярко-оранжевой рампы для катания, которая вздымается у него за спиной. В ее низком конце поставили временную металлическую перегородку, выкрашенную в тот же цвет, что и рампа, и высотой примерно вполовину, чтобы влюбленные парочки не пытались забраться внутрь.

Рядом с Джебом останавливается призрачная принцесса в расшитом блестками красном платье, с роскошными, похожими на языки пламени крыльями, которые сверкают у нее за плечами. Она кладет руку ему на лацкан и поглаживает ткань. Этот жест я узнаю где угодно. Таэлор нашла Джеба – и она страшно рада, что он пришел один.

Вспомнив мамины слова и предупреждение Морфея, я отгоняю ревность и направляюсь на свое место. Когда я прохожу через галерею – в нескольких шагах от белого леса, – то слышу какой-то шорох, как будто шуршит на ветру полиэтилен.

Я останавливаюсь и заглядываю внутрь. Темное помещение полно бодрой музыки, странноватых звуковых эффектов и мерцающих огней. Но шорох продолжается, и я захожу в галерею. Миную вереницу игровых автоматов, краем глаза замечая яркие картинки на экранах. Но я сосредоточена на шуме. Он исходит оттуда, где можно бросать мячи в обмен на призы – около пятидесяти игрушек в целлофановых пакетах свисают с дальней стены.

Пакеты надуваются и сдуваются, как будто кто-то внутри них дышит. Пульс начинает бешено колотиться, когда я подхожу ближе, и сквозь обертку становятся хорошо видны плюшевые мишки и другие зверюшки, резиновые клоуны и фарфоровые куклы, все побитые молью или безглазые, с набивкой, торчащей из швов на шее и под мышками, из пустых глазниц…

«Беспокойные души».

– Вот гады, – шепчу я и дрожащими руками достаю рацию.

Попятившись, наступаю на шлейф и роняю ее. Рация разбивается о каменный пол.

– Блин.

Я наклоняюсь, чтобы подобрать кусочки, которые валяются возле небольшого цветка, который я раньше не замечала. Это лютик, странно неуместный здесь; его желтые лепестки отражают ультрафиолетовый свет. Он похож на дорожный знак в сиянии фар. Внутри горшка, на земле, тоже что-то светится. Я наклоняюсь и обнаруживаю полусъеденный гриб. Недостает пятнистой половинки.

– Мое дитя… – доносится хриплое рокотание из середины цветка.

Один из листков хватается за серебристую прядь парика, прежде чем я успеваю отстраниться, и удерживает меня на месте. На каждом лепестке открываются и моргают ряды глаз.

– Червонная Королева… – произношу я.

Она начинает увеличиваться вместе с горшком – медленно и мучительно. Во рту обнажаются крошечные зубы.

– Давай-ка посмотрим на тебя, – говорит она.

Королева уже высотой мне почти до пояса и продолжает расти. Зеленые руки вытягиваются и вцепляются в мой парик, удерживая меня совсем рядом с ее ужасным лицом.

– Что случилось с твоими волосами? – ворчливо спрашивает Королева, явно рассерженная.

От нее пахнет увядшими цветами.

– Как ты посмела ограбить мое вместилище?

– Я не твое вместилище!

Я вырываюсь. Маска и парик слетают. Мои настоящие волосы падают на плечи спутанной массой. Я делаю шаг назад, но моя рыжая прядь дергается, подтаскивая меня к Червонной Королеве. Она словно напоминает мне, кто ее создал, и требует вновь впустить Королеву внутрь. Я замираю – это воспоминание лишает меня сил.

– А, так-то лучше, – тонкие, покрытые слизью зубы Червонной Королевы обнажаются в улыбке. Она делается такой большой, что может посмотреть мне в глаза. – Я ждала этой встречи.

Она ловит беспокойную прядку покрытой листьями рукой.

– Я всегда буду частью тебя.

Такое ощущение, что она выкачивает из меня кровь и взамен вливает свою.

Собравшись с силами, я толкаю стебель, и Королева опрокидывается. Упав на пол, она выпускает мои волосы; горшок переворачивается, листья шумят. Наша ментальная связь разорвана.

– Ты никогда больше не будешь частью меня, – говорю я, пресекая попытку завладеть мной.

Рыча, она катится по полу, а потом упирается руками, похожими на лозы, и ползет ко мне. Из перевернутого горшка сыплется земля. Королева останавливается и смотрит на нее. Гневный взгляд сотен глаз обращается на меня.

– Помоги мне – или испытай мою ярость.

– Ну да, – саркастически бормочу я – подземец в моей душе берет верх.

В памяти воскресает воспоминание о стычке с цветами в Стране Чудес год назад.

– Ты можешь вытащить корни, но не можешь двигаться, не касаясь земли. Не самый лучший выбор – появиться в пещере с бетонным полом, – говорю я, уклоняясь от рук Королевы.

В моем сердце появляется надежда. Вот почему она не привела армию цветов… вот почему предпочла игрушки.

– Лежи здесь и сохни.

Кипя гневом, Королева вытягивает руки. Листья, торчащие из них, бьют по полу рядом с моими ногами – не хватает всего нескольких сантиметров. Я отодвигаюсь дальше и наблюдаю за противницей, почти сочувствуя ее бессилию. Но не стоит обманываться. Королева отнюдь не беспомощна, и жалости нет места на поле боя.

Надо избавиться от Червонной Королевы навсегда, отправить ее на кладбище, где она пребудет вовеки, хоть я и не знаю, как это сделать. Может быть, у Морфея есть план. Как-нибудь я обезврежу Королеву… удержу здесь, пока он не придет на помощь.

Сорвав со стены провод, я отступаю за пределы досягаемости и мысленно направляю его так, как будто забрасываю удочку. Я ловлю Королеву и обматываю ее проводом, чтобы она не могла пошевелиться. Очень приятно в кои-то веки оказаться охотником, а не жертвой.

Она рычит и рвется из пут.

– Упрямая дурочка! Я не враг тебе. Разве ты не понимаешь? Я – твоя единственная возможность сохранить Червонное Королевство. Твоя мать мечтает украсть его у тебя. Все эти годы она лгала. Она хочет получить корону. Она уже пыталась ею завладеть. Ты этого не знала, не так ли?

– Я знаю всё про свою семью.

Благодаря Морфею.

Я продолжаю обматывать Королеву проводом. Если бы я не видела воспоминания родителей, то, может быть, поверила бы этому вранью. Но теперь лживые обвинения Червонной Королевы лишь усиливают мой гнев. Я бы шарахнула ее током, если бы он ей хоть как-нибудь повредил.

Червонная Королева гневно ворчит, когда я завязываю узел и отступаю еще на шаг.

– Паук прячется в тени. Она хочет устроить твоему сказочному принцу другой финал. Освободи меня, и я скажу, где она прячется.

Вторая Сестра?

Я подбираю платье и выбегаю из галереи, оставив Червонную Королеву связанной.

– Поймайте девчонку и разбудите деревья! – кричит она.

«Разбудите деревья». Мои недавние опасения подтверждаются. Хмурые лица, которые я видела, – это не просто узор древесных волокон.

Джеб видит, как я выбегаю из галереи, и пытается лавировать в толпе. Нет времени искать маму. Нужно всех отсюда убрать, пока игрушки не выбрались на свободу и деревья тумтум не сожрали людей.

Я смотрю на фиолетовые флуоресцентные лампы на бесконечном потолке, представляя их розовыми бутонами в саду, готовыми распуститься. Я рисую себе освежающий дождь. Лепестки открываются, начинают жить…

От одной стены до другой прокатываются легкие хлопки. Сверху льется холодная вода. Мои волосы и одежда прилипают к телу. Толпа реагирует мгновенно. Девочки визжат, парни ругаются, одни проталкиваются к рампам, другие бегают вокруг, пытаясь спасти костюмы и еду.

Дежурные пытаются ввести хаос в какие-то рамки и направить всех к выходу. Я прячусь за вывеской игровой галереи; когда последний дежурный выбегает из зала, Морфей набрасывает на дверные ручки цепь и блокирует вход.

Потоп прекращается по маминой команде.

– Армия Королевы – в галерее! – кричу я.

Мы, все четверо, снова собираемся вместе. Кожа, волосы и одежды у нас мокрые.

– И следите за деревьями… это тумтум!

Джеб явно не понимает, в чем дело, но мама и Морфей обмениваются тревожными взглядами из-под масок.

Армия старых игрушек, ковыляя, выбирается из игровой галереи и направляется к деревьям, стоящим у танцпола. В темноте не видно их безобразия в полной мере. Но это неважно. Я так и помню, как они выглядели в своих пакетах – моргающие несчастные глаза кукол, лица клоунов, искаженные болью и гневом, мишки и ягнята, с торчащей из дыр набивкой… и в каждой игрушке заключена душа, страстно мечтающая о свободе.

Маленькие темные фигурки спотыкаются и скользят на мокром бетоне. Озадаченные и сбитые с толку, они ворчат. Это выглядело бы смешно, если бы не было так зловеще.

– Сумки! – кричит Джеб.

Морфей взлетает, и его корона с металлическим лязгом падает на пол. Я следую за ним. Маска, камзол и белая рубашка хорошо видны; всё остальное – трико и крылья – теряются в темноте. Джеб и мама – розовое платье и фиолетовая маска – следуют за нами пешком. Много лет катания на скейте дают себя знать. Джеб впечатляющим образом скользит по мокрому полу, одновременно удерживая маму, чтобы она не упала.

Из динамиков доносится только треск. Хлопая крыльями, я рассматриваю темноту внизу. Ее рассеивают лишь светящиеся платформы в центре, настенные росписи и призрачные деревья, которые скоро оживут. Всего в нескольких метрах от меня – игровая галерея. Я вздрагиваю. Сверху «Подземелье» похоже на гигантский автомат для пинбола. Я гляжу на бильярдные столы с сияющими шарами, и мне в голову приходит идея…

Морфей вмешивается в мои мысли, крикнув через плечо:

– Где Червонная Королева?

Волосы развеваются от порывов воздуха, отбрасываемых его крыльями.

– Лежит на полу связанная и ест землю.

– Это ненадолго.

В кои-то веки он очень серьезен.

И неудивительно. Я только-только сумела убрать отсюда людей и выиграла для нас немножко времени. Королеве нужны мое тело и голова Морфея на блюдечке. Она постарается придумать, как получить то и другое. Но по крайней мере сейчас Королева обездвижена, а значит, главное – найти Вторую Сестру. Я содрогаюсь, вспомнив реакцию Морфея на ее яд. Без магии, способной с ним справиться, у человека нет шансов выжить.

Мы с Морфеем первыми добираемся до буфета. Он ловко приземляется, немного проезжает по полу и останавливается. Я неуклюже опускаюсь на стол, угодив левым сапогом в раскисший светящийся кекс.

– Практика, детка. Тренируй лодыжки, – говорит Морфей, вытаскивая из-под стола сумки.

Я отряхиваюсь и спрыгиваю, используя крылья в качестве балансира, чтобы не поскользнуться на мокром бетоне.

Наши напарники присоединяются к нам обходным путем: Джеб по пути успел остановить лифт. И теперь он в боевом настроении.

– Давай подержу твою шаль, – говорит он, подходя ко мне и сбрасывая пиджак.

Я расстегиваю брошь.

– Джеб… – произношу я, когда он поворачивает меня, чтобы распутать сетку.

Мама и Морфей тем временем выгружают вещи из сумок.

– Да? – сосредоточенно отвечает Джеб.

– Эти деревья… они всё глотают. И либо выплевывают в виде чудовищ, либо их жертвы попадают…

– В Гдетотам. Твоя мама мне объяснила.

Он деловито возится с сеткой.

– И здесь Вторая Сестра.

Джеб останавливается.

Я смотрю на него через плечо, и в горле становится комок.

– Ты придумал отличный план, но это не твоя война. Ты не готов сражаться с такими чудовищами.

Даже через маску уязвленный взгляд Джеба пронизывает меня.

– А он готов, да?

Я гляжу на Морфея. Крылья заслоняют его и маму, пока они распутывают сетки.

Я поворачиваюсь к Джебу.

– Думай что хочешь насчет того, что у нас с ним было, но я люблю тебя. У нас общие боевые рубцы, общая душа. Я не хочу это терять.

Джеб рассматривает оплавленный комочек металла, висящий у меня на шее.

– Да уж, я вижу, как хорошо ты позаботилась о моем сердце.

Я вздрагиваю от пронзительной искренности, которая прячется за насмешкой.

– Но ты теперь, наверное, уже поняла, что я никогда не сдаюсь без боя.

Он берется за цепочки, подтягивает меня ближе и целует. Это вызов Морфею – поцелуй, полный вкуса и страсти. Отпустив меня, Джеб упрямо выпячивает челюсть.

– Мы с тобой еще далеко не закончили.

Я слишком потрясена, чтобы ответить.

Наш тет-а-тет прерывается, когда игрушки-зомби будят деревья. На стволах широко разеваются рты, змееподобные ветви дрожат. Как и Червонная Королева, деревья привязаны к своим кадкам, к земле. Но я хорошо помню их подвижные зубы и десны, которые некогда видела в магазинчике Овцы. Если игрушки сумеют улизнуть от нас и забежать в лес, мы пропали.

Разбудив деревья, игрушки вновь скрываются в тени. Прерывистый плеск воды, зловещее хныканье и стоны – единственные знаки их присутствия. Временами там и сям мелькают фигурки; не считая этого, маленьких чудовищ почти невозможно разглядеть – они совсем близко к полу.

Не сказав больше ни слова, Джеб скатывает сетку для прочности и обвивает ею грудь и плечи, наподобие перевязи. Он достает из сумки очки для ночного видения и снимает маску. Берет пейнтбольное ружье и запихивает все шары с краской в сумку, которую вешает на плечо.

А потом подходит к Морфею, хватает его за руку и разворачивает.

– Ну-ка, прокати. Силенок хватит?

Морфей фыркает.

– Как два пальца. Хотя мягкой посадки не обещаю.

Эта угроза не пугает Джеба. Он становится так, чтобы Морфей мог ухватить его за «перевязь».

– Морфей… – Я многозначительно смотрю на него, надеясь получить заверение, что он будет осторожен.

Но оба парня не смотрят на меня. Надеюсь, они сумеют сработаться и не поубивают друг друга.

– Мы их пометим, – говорит Джеб сверху, когда Морфей взлетает вместе с ним, с такой силой хлопая своими мощными крыльями, что поднимается настоящий ветер. – А вы сажайте тварей в мешок.

Мама протягивает мне сетку, а парни взмывают к потолку. Рубашка Джеба кажется в темноте светящимся лиловым пятном. Мысль о Второй Сестре, которая где-то притаилась, постоянно беспокоит меня, но давать волю панике нельзя. Нельзя, чтобы от страха за Джеба я лишилась сил, иначе окажется, что Морфей был прав: Джеб послужит причиной моего поражения.

Я не позволю этому сбыться. Он мой верный спутник. И так было в Стране Чудес.

Даже если я утратила его доверие.

Джеб стреляет в темноту, и слышится шлепок. Жуткие игрушки выбираются из укрытий, воют и стонут. Краска помечает их – я вижу, как неоновые пятна мечутся там и сям.

Мы с мамой пригибаемся и ныряем, увертываемся и отскакиваем, слыша со всех сторон щелканье зубов и сердитое рычание. Стоя на мокром полу и отбиваясь, мы едва можем удерживать равновесие, не говоря уж о том, чтобы переловить игрушки сетью.

– Если мы хотим победить, – кричу я, перекрывая шум и отшвыривая сразу несколько мелких зомби кием, – надо подняться в воздух.

Мои крылья так и чешутся от желания взлететь.

Я взбираюсь на стол. Мама смотрит на меня с явным опасением.

– Я не так хорошо это умею…

Она, кажется, испугана, совсем как я в ту минуту, когда мы с Джебом летели через пропасть на волне устриц. Но Джеб настоял, и мы справились. Я тоже должна быть сильной – ради мамы.

Полдесятка испачканных краской игрушек ковыляют к нам, пыхтя и испуская пену.

Я заставляю ее влезть на стол.

– Давай, мама.

Закусив губу, она кивает. Шшшух! – распускаются крылья, почти такие же, как у меня. После сегодняшних событий – после того, как я увидела это, – вряд ли мама когда-нибудь будет возражать против моих мини-юбок.

Из динамиков доносится техно, следом слышится злобный смех. Игрушки, видимо, забрались в радиорубку.

Мы с мамой взмываем в воздух, держа в руках сетки, в ту самую секунду, когда несколько чудовищ вскарабкиваются на стол. Заплесневелый медвежонок и розовый одноглазый котенок хватают меня за руки и за волосы и пытаются подтащить к деревьям, которые разевают пасти и машут ветками. Взлетая, я отбрасываю их кием.

Мама набирает высоту недостаточно быстро. Поеденная червями резиновая кукла повисает у нее на ноге и вцепляется зубами в лодыжку. Мама кричит и снижается. Стекая по туфле, на стол капает кровь.

Я бросаюсь к ней и бью куклу кием. Та с воплем отлетает в темноту. Я вижу, как она белым пятном проносится в воздухе, ударяется о верхнюю часть рампы, съезжает по оранжевому спуску и останавливается. Кукла пытается взобраться наверх, но всё время соскальзывает. Из мокрой бетонной чаши невозможно вылезти.

Идея, которая начала у меня вырисовываться, наконец обретает форму.

– Поиграем в пейнтбол! – кричу я маме.

Мы обе поднялись так высоко, что крыльями чуть не касаемся ультрафиолетовых ламп на потолке.

Она смотрит вниз и не вполне меня понимает.

Чтобы проиллюстрировать свой замысел, я сосредотачиваюсь на бильярдном столе и представляю, что шары – это клубки перекати-поле, подхваченные техасским ветром. Они начинают крутиться, а потом подкатываются к краю и сыплются со стола светящимся радужным водопадом.

По пути они подхватывают несколько игрушек. Двигая эту массу при помощи воли и воображения, я направляю ее в сторону скейт-парка. По пути шары бьются о деревья и другие препятствия, но не разлетаются. С высоты кажется, что идет игра сразу на сотне пейнтбольных автоматов.

Мама присоединяется ко мне и берется за соседний стол. Пол покрыт светящимися шарами и потерявшими равновесие игрушками. Мы объединяем нашу силу и потоком отправляем шары и игрушки в бетонную чашу. Мамины белые зубы блестят в темноте, и я улыбаюсь в ответ. Мы побеждаем.

Краем глаза я замечаю Джеба и Морфея. Они рядом с галереей игровых автоматов. Пейнтбольные шары, гудя, так и летят. Парни отправились за Червонной Королевой. Я отгоняю тревогу, стараясь сохранять бесстрастие, и продолжаю действовать вместе с мамой, пока большинство игрушек не оказываются в чаше. Немногие уцелевшие скрываются в лесу.

Я сооружаю гигантский сачок из кия и сети. Снизившись почти к самой чаше, я опускаю его. Игрушки молча лезут внутрь. С первой попытки удается захватить сразу штук пятнадцать. Их тяжесть служит противовесом, когда я затягиваю сетку сверху. По пути к буфету я бросаю ее и беру следующую. Схватив два кия, вручаю один маме, когда она подлетает ко мне. Она уносится, а я лезу под стол, чтобы достать последнюю сумку.

Что-то рассекает мне запястье через перчатку. Вскрикнув, я отдергиваю руку. Кровь капает на пол. С другой стороны скатерть распарывают садовые ножницы, и из-под стола появляется Вторая Сестра. Она выпрямляется в полный рост и бросается на меня с обнаженными жалами.

Глава 25 Темная ночь и странный свет

Ахнув, я отбиваю кием ее ядовитую руку.

Она взвизгивает, когда один ноготь застревает в деревяшке. Я бросаю кий и бегу, чувствуя, как бешено колотится сердце на каждом шагу.

Сквозь машущие белые ветви деревьев никто не видит меня – ни Червонная Королева, ни парни, ни мама, – но я их вижу. Джеб и Морфей приземлились и окружают испачканные светящейся краской игрушки – те, которые ускользнули от нас. Морфей при помощи магии заставляет их шагать к Джебу, а тот, размахивая клюшкой для гольфа, отправляет маленьких чудовищ в открытую сеть. Парни всегда готовы превратить смертельно опасную ситуацию в игру. Они неподалеку от входа в галерею – и от Червонной Королевы.

Мама – чуть дальше, она подбирает игрушки из бетонной чаши и тоже ничего не замечает. Я хочу оторваться от земли, чтобы поскорее добраться до нее, но ножницы Второй Сестры вонзаются в мое правое крыло.

От лопатки до позвоночника простреливает острая боль. Колени подгибаются, и я падаю на мокрый бетон. Я хочу закричать… предупредить остальных… но боль проникает вглубь, вытесняет воздух из легких, перекрывает гортань.

Вторая Сестра спешит ко мне, и ее восемь ног выстукивают жуткий ритм.

Мое крыло разорвано. Драгоценные камни, сверкая ослепительно белым светом, сыплются вокруг, как снег в ночи.

– В тот день, когда ты ступила на мою священную землю, я сказала, что пущу тебя на конфетти. Радуйся, что я ограничилась этим.

Вторая Сестра тычет в мое крыло кием и бросает его рядом со мной на пол, пока я корчусь в агонии.

– Раз уж ты собрала разбежавшиеся души и вернула мне Червонную Королеву, я решила оставить тебя в живых. Но смертный сновидец и твоя мать… я заберу их в качестве возмещения. Считай, что долг уплачен.

Я пытаюсь подняться. Нет. Пожалуйста, не забирай их. Мольба бьется в моей груди, как птичка в клетке, но ни звука не срывается с губ.

Вторая Сестра выпускает в воздух паутину и поднимается, почти незаметная в темноте и смертельно опасная. Она то появляется, то скрывается – так высоко, что ее едва можно разглядеть.

Из похожего на пещеру входа в галерею слышится злобный смешок Червонной Королевы, и я изгибаю шею, чтобы посмотреть на нее. Теперь она сделалась выше Морфея. Очевидно, игрушки помогли ей избавиться от пут. При помощи своих длинных рук она ползет вперед, приподняв горшок над полом и размахивая им. Королева похожа на орангутанга. Она выпускает побег и ловит Джеба. Морфей окружает ее синим светом в надежде удержать, пока он не разберется с игрушками-зомби, но Королева слишком сильна – и он тоже оказывается в плену.

Я вскрикиваю – наконец-то голос вернулся.

Полная решимости помочь им, я преодолеваю мучительную боль в спине и в крыле; мне почти удается встать, но тут же я снова падаю на живот от жгучей боли, которая пронизывает позвоночник. Неужели так чувствовали себя насекомые, которых я протыкала булавками?

Я хнычу – жалкая пародия на королеву, дочь, возлюбленную и друга. От разорванного крыла расходятся горячие спазмы, прокатываясь по телу взрывной волной. Я дрожу, мои мышцы подергиваются. Вокруг хлюпает вода, и мне делается еще холоднее.

Мозг отказывает. Я погружаюсь в беспамятство, как тогда, несколько дней назад, когда меня засасывал песок. Я вспоминаю голос Морфея, который слышала, когда тонула. Он велел мне выбираться. Сказал, что я не одна. И я спаслась, когда обратилась за помощью к насекомым.

Когда мы впервые попали в Страну Чудес, насекомые пообещали мне верность и помощь. Они сказали: «Позови нас». Именно это я и делаю сейчас – мысленно обращаюсь к ним, молю вновь разбудить мюмзиков, потому что нет другого способа спасти мир людей.

Я слышу утвердительный шепот, едва различимый сквозь громкую музыку. Как будто насекомые-разведчики ждали всё это время в «Подземелье» моего сигнала. Меня охватывает облегчение. Муравьи разбудят призраков. Мюмзики придут и заберут с собой то, что должно находиться в Стране Чудес.

Тут до меня доходит неприятная мысль. Они утащат и Морфея. Его унесет в Страну Чудес вместе с Червонной Королевой. Он по-прежнему будет в опасности.

– О нет, – говорю я и поднимаюсь на четвереньки, стараясь не обращать внимания на боль.

Высоко под потолком Вторая Сестра воровато подбирается к парящей в воздухе маме.

– Мама! – кричу я, но паучиха лишает ее равновесия, прежде чем мама успевает спохватиться.

Она летит прямо в кучу игрушек-зомби, копошащихся в бетонной чаше. Шифоновое платье напоминает роскошный розовый водопад. Обезумевшие игрушки набрасываются на нее.

– Не трогайте маму! – кричу я.

Чудовищный вой несется над танцполом – он заглушает и мой голос, и треск, который теперь раздается из динамиков. За белыми деревьями, в одном из зеркал на стене, открывается сияющий в темноте портал. Оттуда сочится черная маслянистая жидкость. Мгновение – и она превращается в призраков, которые поднимаются в воздух, точно дым.

Оставляя за собой маслянистые следы, они проносятся надо мной и принюхиваются; их вопли отдаются у меня в костях и заставляют крылья дрожать. Я плачу и ползу вперед, к маме, погребенной под игрушками-зомби. Нельзя, чтобы мюмзики сочли ее одной из них. Но Джеб и Морфей тоже нуждаются в моей помощи.

Я делаю ошибку – оглядываюсь на галерею. Оба по-прежнему связаны зелеными побегами. И тут Вторая Сестра набрасывается на Червонную Королеву. Та выбрасывает еще несколько лоз, подтягивая себя ближе к деревьям. Вторая Сестра бежит за ней – паук, гонящийся за цветком, совсем как на моей мозаике. Я ахаю, догадавшись, что задумала Королева. В ту самую секунду, когда Вторая Сестра выпускает паутину, чтобы накрыть ею Джеба, свой бесценный трофей, Червонная Королева ныряет в разинутую пасть дерева тумтум, увлекая обоих за собой.

Джеб и Морфей исчезают.

Я падаю на живот, не веря своим глазам, а потом, справившись со слезами, смотрю на дерево и жду.

– Пожалуйста, не возвращайтесь… пожалуйста, не надо, – шепчу я, не в силах представить Джеба и Морфея изуродованными, как остальные изгои зазеркалья.

Секунды кажутся долгими, как часы. Я закрываю глаза, борясь с желанием посмотреть. Но перед моим внутренним взором – их лица, чудовищно обезображенные.

Я едва дышу.

Побуждаемая воплями мюмзиков, я открываю глаза и выдыхаю. Пасть дерева по-прежнему закрыта. Джеба, Морфея и Червонной Королевы нигде нет. Но мое облегчение окрашено страхом. Их обоих, очевидно, не прогнали от ворот, а значит, они в плену Гдетотам, вместе с тысячами преступников из Страны Чудес.

Мюмзики носятся у меня над головой – их столько, что они кишат, как стая гигантской саранчи. Я дрожу от ужаса, думая о судьбе Джеба и Морфея. Надо будет помочь им – потом. Наверняка есть какой-то способ.

А сейчас в опасности моя мама.

Глубоко удрученная, я ползу к краю бетонной чаши. Мамы не видно под игрушками, которые собрались внутри. Подобрав кий, который она уронила при падении, я тычу им игрушки. Они рычат и расступаются. Мамино платье разорвано, маска съехала, но она в сознании. Она отталкивает игрушки, которые хватаются за нее, и протягивает руку к кию. Под ее весом мое плечо чуть не вылетает из сустава; такое ощущение, что спина рвется.

Но за секунду до того, как мама успевает уцепиться за край чаши, ее подхватывает поток воющих мюмзиков, которые кружатся над нами, издавая душераздирающие вопли. Меня обдает холодным ветром.

– Стойте! – кричу я, накрыв голову руками. – Она не из вашего мира!

Они не обращают на мои слова внимания и летят вниз, наполняя чашу. Поборов нестерпимую боль, я заставляю себя встать.

– Возьмите и меня! – умоляю я.

Кружащееся, воющее облако всасывает всё вокруг: сияющие деревья тумтум, игрушки-зомби, цепляющиеся за маму, Вторую Сестру с ее паутиной. Я хромаю к зеркалу, вдогонку за циклоном, который втягивается в портал, оставляя за собой лишь маслянистые потеки.

Надеясь нырнуть в зеркало, прежде чем портал закроется, я бросаюсь к нему, но уже слишком поздно. Я ударяюсь об стекло в ту секунду, когда проход закрывается. Зеркало, холодное, неподатливое, трескается, изрезав меня. Всё, что я могу, – это истекать кровью и наблюдать за кошмаром, который я сама вызвала и который разыгрывается передо мной в разбитом стекле.

Мюмзики со своей добычей летят в Страну Чудес, и кроличья нора взрывается изнутри, как будто не выдержав напора. Ничего не остается, кроме взрытой земли и разрушенных солнечных часов.

Входа больше нет.

Не считая меня и моей сиделки, никого нет. Я сижу за черным железным столиком, как в бистро, в забетонированном дворике, которому придан вид мощеного.

Ножки мебели уходят в бетон на тот случай, если вышедший из-под контроля пациент попытается в припадке ярости швырнуть стулом. В середине стола, как гигантский гриб, торчит черно-красный зонтик в горошек, который заслоняет половину моего лица. На столике стоят серебристые чашечки и блюдца. Два прибора – один для меня, другой для папы.

Я здесь, потому что потеряла голову. Мой разум расстроен. Так говорят врачи.

Папа верит им. А почему бы нет? У полиции есть доказательства. Разоренное «Подземелье» выглядит точно так же, как моя комната, «Нити бабочки» и школьный спортзал. Кровь на скатерти соответствует маминой ДНК; моя кровь – на футболке Джеба, которую нашли в моем рюкзаке в гараже.

Маму и Джеба не могут отыскать уже месяц. Я не столько подозреваемая, сколько жертва. Какого-нибудь культа, например. Или банды. Это был темный ритуал. Или припадок жестокости, вызванный промывкой мозгов. Но наверняка мне кто-то помогал. В конце концов, разве может одна слабая девушка учинить такой хаос собственными силами?

Никто не заставит меня говорить об этом. Слыша вопросы, я впадаю в ярость, как дикое животное – или необузданный подземец.

Когда спасатели нашли меня в разгромленном «Подземелье», я была сломлена, не считая искалеченного крыла, которое я успела втянуть, не считая порезов от разбитого стекла. Я не могла произнести ни слова, только вопила и плакала.

Папа не позволил сотрудникам клиники вколоть мне успокоительное. И я благодарна ему за это. Поскольку меня нельзя было усмирить лекарствами, я оказалась в комнате с мягкими стенами, чтобы не навредила себе. Я неделю просидела, скорчившись, в углу, измученная, вялая, в окружении одной лишь бесконечной белизны. Она напоминала о деревьях тумтум, населяющих мои кошмары. Я мучила себя, вспоминая о мозаиках, о том, как все они сбылись в ту роковую ночь.

Не было никаких трех сражающихся королев. Были только Червонная Королева и я, две половинки моей души, которые я изо всех сил старалась разделить. Червонную Королеву заживо сожрала какая-то злобная тварь – дерево тумтум, – и волшебная часть меня осталась стоять посреди бури и хаоса, а человеческая оказалась закутана во что-то белое, вроде паутины. Это – мой рок, смирительная рубашка.

Теперь самые темные ночи минули. Две половинки моей души соединились. Я выпускаю свою магию на волю – тайком, осторожно, неторопливо, чтобы умерить тупую боль в сердце. Правое крыло еще не зажило, но каждый день я его разминаю, и оно потихоньку приходит в норму.

Клаустрофобия больше не имеет надо мной власти. Я научилась манипулировать застежками на смирительной рубашке. Открывать их силой мысли. Освободив руки, я накрываю рубашкой камеру наблюдения над дверью, выпускаю крылья и, полуголая, танцую по мягкому полу, представляя, что я снова в Стране Чудес, в полном подушек домике Первой Сестры – ем сахарное печенье и играю в шахматы с яйцеобразным человечком по имени Шелти. Когда сотрудники лечебницы замечают, что камера не работает, я втягиваю крылья, надеваю смирительную рубашку и вновь сижу в углу, скорчившись, молчаливая и ни на что не реагирующая.

По ночам, когда всюду тихо и спокойно, я выбираюсь из палаты. Я наблюдаю за спящими людьми, изучаю их слабости и наслаждаюсь осознанием того, что больше никогда не буду такой беспомощной, как они.

Я безумна – и не спорю с этим. Безумие – часть моего наследия. Оно привело меня в Страну Чудес и помогло получить корону. Оно заставит меня в последний раз столкнуться с Червонной Королевой – и останется только одна из нас.

А до тех пор я – королева, которая не может вернуться в свои истекающие кровью владения. Мои два верных и любимых рыцаря, Джеб и Морфей, застряли в Гдетотам – зазеркальном мире, обители изгнанников и чудовищ. А моя мама – одна в Стране Чудес, во власти Второй Сестры. С этим невозможно смириться. Я вернула ее не для того, чтобы снова потерять.

Кроличья нора обрушилась, а мой ключ превратился в бесполезный комочек металла. Но у меня есть другой ключ – живой, – который способен открыть путь в Гдетотам сквозь зеркало в нашем мире. И я знаю, что предложить взамен.

Вчера ночью после отбоя я пробралась в прежнюю мамину палату, чтобы посмотреть, пустует ли она.

От рисунка герани на стене исходило какое-то странное слабое сияние, заметное только для того, кто умеет находить свет в темноте.

Тот же самый рисунок висит во всех палатах, но конкретно здесь цветы светились – ярко-зеленым, оранжевым, розовым. Повинуясь предчувствию, я отодвинула рамку и обнаружила, что рисунок местами протерт до бумажной тонкости. Что было еще загадочнее, в стене я увидела дыру размером с кулак; в ней оказались земля и живые неоновые грибы.

Мама выращивала грибы из Страны Чудес, пока находилась здесь в заточении. Она имела в виду именно это, когда говорила, что у подземцев всегда есть запасной план.

Некоторое время я сидела на кровати, держа в руке грибы и размышляя, как часто мама использовала их, когда хотела выбраться на волю. Приятно знать, что у нее была эта возможность и, главное, что она поделилась со мной.

– Привет, Элли, – папин голос врывается в мои мысли.

Я вдыхаю уличный воздух и ощущаю прилив энергии. Половину моего лица припекает солнце, и я отодвигаюсь глубже в тень зонтика.

– Привет, – говорю я и возвращаюсь к разговору с двумя бабочками, которые порхают вокруг цветов в вазочке.

Они просят поторопиться, потому что лететь до Лондона далеко и лучше делать это при дневном свете.

Папа наблюдает за нами, усталый и подавленный.

– Элли, милая, можешь сосредоточиться? Это важно. Надо найти твою маму и Джеба. Они в опасности.

О да, папа. Ты даже не представляешь в какой.

– Если ты отошлешь сиделку, – произношу я рассеянно и певуче, – я расскажу тебе всё, что помню.

Я беру ложечкой кусочек стейка из чашки и отправляю солоноватое мясо в рот, позволяя подливке стечь по подбородку. Теперь я ем только так – из чайных чашек. И каждый день одеваюсь, как Алиса. Я знаю, как имитировать безумие. Меня научил мастер.

Больно видеть папино лицо, когда он просит сиделку уйти. Он боится оставаться наедине со мной. Трудно его винить. Но я отгоняю человеческое сочувствие. Папа должен быть сильным: его ждет долгое путешествие. Ему придется подвергнуть испытанию собственный рассудок, если он хочет спасти маму.

Ничего страшного. Я верю в него.

Мой папа – ключ ко всему. И, чтобы он подошел к замку, я буду сражаться и хитрить за двоих.

Левое веко у папы подергивается. Он смотрит на меня.

– Так, Элли. Мы одни.

Я изображаю безумную улыбку.

– Прежде чем мы поговорим про выпускной, съешь хоть кусочек. Это вкусно.

Прищурившись, он лезет вилкой в свою чашку и сует мясо с грибами и соусом в рот.

Я ставлю локоть на стол и опираюсь подбородком на руку.

– Пока ты ешь, можно я задам один вопрос?

Мой голос даже мне самой кажется безумным и неестественным. Тем лучше. Надо вывести его из равновесия.

Папа глотает и качает головой.

– Элли, брось эти игры. Мы даром тратим время.

Я надуваю губы.

– Если ты не хочешь поиграть со мной, я попрошу других гостей.

Я наклоняюсь и шепотом обращаюсь к цветам на столе, краем глаза наблюдая за папой.

Он чуть не давится и слегка зеленеет.

– Хорошо! Что ты хочешь знать?

– Мне просто любопытно…

Я сжимаю в кулаке светящиеся грибы, которые лежат в кармане моего фартука, завернутые в салфетку. Папа не в курсе, что я сдобрила наш стейк грибным крошевом. Через несколько секунд мы уменьшимся до размера муравьев и полетим на бабочках.

– Как ты относишься к поездам?

Примечания

1

День памяти погибших в войнах – государственный праздник в США, отмечается 30 мая (прим. пер.).

(обратно)

2

Пер. Нины Демуровой.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Кровь и стекло

Глава 2 Труба

Глава 3 По воде в Страну Чудес

Глава 4 Между дьяволом и морем грязи

Глава 5 Спутанная паутина

Глава 6 Похититель душ

Глава 7 Убежище

Глава 8 Марионетки

Глава 9 Летучие мыши на крыше

Глава 10 Зеркало, зеркало

Глава 11 Расколотые картинки

Глава 12 Незнакомцы

Глава 13 Курс на столкновение

Глава 14 Доказательство

Глава 15 Вторжение

Глава 16 Огонь внутри

Глава 17 Бедный художник

Глава 18 Скитания и переговоры

Глава 19 Сладкий яд

Глава 20 Волнения

Глава 21 Лондонские мосты

Глава 22 Второй взгляд

Глава 23 Жало

Глава 24 Апокалипсис на балу

Глава 25 Темная ночь и странный свет Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg