«Сновидения Ехо»

Сновидения Ехо (fb2) - Сновидения Ехо [сборник, litres] (Сновидения Ехо) 6860K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Макс Фрай

Макс Фрай Сновидения Ехо (сборник)

© Макс Фрай, текст

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

От автора

Есть несколько вещей, которые надо сказать прежде, чем приниматься за истории.

Меня зовут Макс, и сейчас я сижу за столом в своем кабинете – в башне на крыше Мохнатого Дома. Дом называют «мохнатым», потому что его снизу доверху оплело вьющееся растение, название которого я так и не смог выучить за долгие годы обладания этой недвижимостью. А теперь, мне кажется, это уже вопрос принципа – его не знать.

Важно, впрочем, не это. А то, что окно моего кабинета распахнуто настежь. Там, за окном, у нас сейчас осень. Там дует ветер с Хурона, еще не холодный, но уже свежий. Я рад за него. Я примерно представляю, как это приятно – дуть.

В отличие от ветра, я сижу за столом. И намереваюсь продолжать в том же духе еще какое-то время. Потому что рассказывать истории – это, как выяснилось, немаловажная часть моей работы.

Поскольку я вполне добросовестно занимаюсь этим уже не первый год, вы наверняка знаете обо мне даже больше, чем я сам, потому что моя память – не самая надежная штука. Местами такая цепкая, что я, к примеру, до сих пор могу практически слово в слово воспроизвести некоторые необязательные разговоры с малознакомыми людьми, зато если вы спросите, чем я занимался позавчера, велика вероятность, что я промычу что-то неопределенное, раздраженно махну рукой и умолкну – в точности как человек, который пытается вспомнить, что ему снилось.

Или кому снился он сам – это больше похоже на мой случай.

Со мной вообще все довольно непросто – в том смысле, что у меня даже биографий несколько. Все до единой правдивые, если верить моим воспоминаниям. А верить им приходится, если не хочешь вдрызг разругаться с собственной памятью.

Я – не хочу. У меня вообще не особо склочный характер, хотя я знаю пару-тройку человек, которые будут с удовольствием утверждать обратное. Но я настолько покладист, что не спорю даже с ними.

За свою сравнительно недолгую, но при этом, похоже, бесконечную, во все стороны сразу длящуюся жизнь я успел побывать целой толпой удивительных существ, спасти от неведомо чего пару-тройку реальностей и отдельных людей, увидеть овеществленными свои самые любимые сновидения и несколько раз сойти с ума, то от горя, то просто от избытка могущества, а потом прийти в себя – насколько это вообще возможно в моем случае.

А теперь я твердо намерен выкинуть все это из головы и снова попробовать стать старым добрым сэром Максом из Ехо, потому что нигде и никогда я не был так счастлив, как в его шкуре.

Самому интересно, что из этого получится.

Мастер ветров и закатов

«Создав новую Вселенную, я немного заскучал», – отличная, по-моему, первая фраза. Попадись мне в свое время книга, которая так начинается, я бы вцепился в нее мертвой хваткой и прочитал от корки до корки – просто из любопытства. А теперь я испытываю огромный соблазн начать так свою историю. Но мне не позволяет совесть.

Во-первых, мне все-таки кажется, что никаких новых Вселенных я не создавал. Честно говоря, я вообще не знаю, как это делается. С чего хотя бы следует начинать? Предложите мне создать еще одну Вселенную, и я тут же сяду в лужу на глазах у восхищенной публики. Ну или не сяду. Но только потому, что поневоле научился выкручиваться в безвыходных ситуациях. Человек, которого приперли к стенке, способен абсолютно на все. А я у этой стенки, можно сказать, живу.

Но в данном случае я и правда почти ни при чем. Просто город, который я часто видел во сне, вдруг решил овеществиться наяву. Сам решил, я его не заставлял, не стыдил, ногами не топал. Даже голос ни разу не повысил. А начав, он так рьяно взялся за дело, что отрастил вокруг себя целую новехонькую обитаемую реальность. Что, в общем, только к лучшему. Глупо было бы, если бы город остался болтаться в полной пустоте. И куда, скажите на милость, ездили бы его жители на выходные? С кем бы они торговали? И о чем рассказывали бы детям на уроках географии?

Вот и я не знаю.

Что касается меня, я просто при этом присутствовал. И рад, если сумел быть немного полезен. Хотя, с моей точки зрения, я всего лишь прекрасно проводил там время, сев на шею гостеприимным хозяевам «Кофейной гущи», ведрами хлестал божественный Франков кофе, встречался со старыми друзьями, по мере сил приводил в порядок голову и все, что к ней прилагается. Отличный вышел отпуск[1]. Если именно так создаются новые Вселенные, я готов заниматься этим и дальше.

Во-вторых, я вовсе не заскучал. Возможно, это случилось бы со мной чуть позже. Лет, например, через тысячу. Хотя, честно говоря, не представляю, как можно заскучать в новехонькой реальности, о которой еще ничего не знаешь. Где даже собственный город толком не изучил. До некоторых окраин, к примеру, так и не добрался. И даже к ближайшему морскому побережью не успел съездить. О каких-нибудь дальних странах вообще речи нет, их я не успел даже вообразить. Что совершенно не помешало им появиться – по крайней мере, на географических картах, а картам я верю свято.

В-третьих, если слово «заскучал» используется в смысле «затосковал по…», определение «немного» становится таким чудовищным преуменьшением, что впору приравнять его к клевете. Потому что моя тоска по Ехо была столь велика, что я ее почти не чувствовал, как не чувствует боль человек, потерявший от нее сознание. Моя тоска по Ехо не помещалась в меня, вот в чем штука. Счастье, что я научился ее игнорировать, а то бы не уцелел. А так думал – никогда не вернусь в Ехо, и ладно. Зато жив и даже более-менее в своем уме, зато коротаю дни на дне сладчайшего из своих сновидений, еще и друзья приходят навестить, таскают гостинцы, рассказывают свежие новости, а такого, пожалуй, даже с праведниками в раю не случается, одному мне повезло.

И только вернувшись в Ехо, я осознал, как сильно этого хотел. Сам думаю, что глупо так привязываться к городу, населенному пункту, который с точки зрения человека здравомыслящего вообще не субъект, а просто место действия. Но любовь – это, похоже, вовсе не вопрос сознательного выбора. Когда включается сердце, здравый смысл летит в тартарары, которые, по моим прикидкам, уже забиты им доверху.

А теперь, когда я объяснил, почему при всем желании не могу начать свою историю с эффектной фразы: «Создав новую Вселенную, я немного заскучал», – придется начать ее как попало. То есть откуда-нибудь с середины. Мне так легче, а у вас просто нет выбора. Все равно никто, кроме меня, вам этого не расскажет.

А я расскажу.

* * *

Утро началось с того, что на пороге спальни я споткнулся о собственный труп.

То есть поймите меня правильно. Я не самое изнеженное существо на обоих берегах Хурона. Нервы мои все еще отличаются от металлических тросов, но разница постепенно перестает быть существенной. К тому же трупы вызывают у меня скорее симпатию, чем негодование: обычно они смирно лежат на месте и жизнь окружающим особо не портят. Козней не строят, интриг не плетут, убегать не пытаются и даже над душой, требуя безотлагательно заняться их делами, не стоят. Все бы так себя вели.

Поэтому труп на пороге спальни – вовсе не тот предмет, который способен всерьез выбить меня из колеи. Но только при одном условии – если мне сперва дадут выспаться, а потом кружку камры. Или кофе, или крепкого чаю, да чего угодно – когда регулярно меняешь место жительства, перебираясь из одной реальности в другую чаще, чем с квартиры на квартиру, поневоле сделаешься неприхотлив. Лишь бы напиток, с которого начинается утро, был горячим и ароматным, а его вкус умело балансировал между сладким и горьким, как сама жизнь, очередной день которой только что начался.

После нескольких неторопливых глотков жизни, данной мне в приятных ощущениях, я готов окончательно продрать глаза и встретиться лицом к лицу с любым количеством трупов, в том числе похожих на меня как две капли воды. Двойники, кстати, даже лучше, чем незнакомцы, собственная рожа меня умиротворяет и успокаивает, как всякое привычное зрелище. Особенно если ее не надо вот прямо сейчас брить.

Однако этим утром обстоятельства сложились не в пользу раннего визитера. Поспал я всего пару часов, а это, на мой вкус, гораздо хуже, чем ничего. Потому что тот, кто не спит вовсе, по крайней мере избавлен от мучительного момента пробуждения. Жаль только, что этот аргумент совершенно не действует на меня в тот сладостный миг, когда голова касается подушки, лживо бормоча: «Я на секундочку». Впрочем, по ощущениям всегда выходит именно что «секундочка», и это обидней всего.

К тому же, кое-как продрав глаза, я не нашел у себя в спальне тонизирующего бальзама Кахара, который способен не только поднять мертвеца из могилы, но даже разбудить меня. Специально для подобных случаев я и держу его под рукой. Надо понимать, бутылку с бальзамом вероломно вынули из старого домашнего сапога, который я остроумно приспособил под ее хранение, и поставили, как говорят в таких случаях, «на место» – например, на одну из кухонных полок, или в кладовую на другом конце дома, или вообще унесли на чердак. Главное, чтобы владелец как можно дольше не смог добраться до нужного предмета и использовать его по назначению. В этом, надо понимать, и состоит тайный мистический смысл «наместа».

Всегда считал, что от уборки вреда больше, чем пользы. Чистота сама по себе штука приятная, но за наведение так называемого «порядка», на мой взгляд, следует отдавать под суд. Был бы я в Ехо, когда мои друзья вовсю развлекались поправками к Кодексу Хрембера, непременно внес бы соответствующее предложение. Однако возможность была упущена, и теперь уборку время от времени устраивают даже в моей спальне – в надежде, что я просто не замечу. Обычно я и правда не замечаю, но порой наступает момент, когда я оказываюсь лицом к лицу с ее трагическими последствиями. Как, например, сегодня.

Поприветствовав столь прекрасное начало дня приличествующими случаю трудновоспроизводимыми сочетаниями малоупотребительных слов, я побрел в бывшую Малую Летнюю кухню, а ныне подсобное помещение, куда обычно стаскивают остатки наших аскетических ночных пирушек в гостиной и прочие собранные по всему дому съестные припасы. Надеялся обрести там если не павший жертвой наведения порядка волшебный бальзам, то хотя бы холодные остатки вчерашней камры. От чашки кофе сейчас было бы больше толку, но добыть кофе в этом Мире можно только колдовством – сунув руку в Щель между Мирами, откуда лично я способен извлечь абсолютно все, что угодно, по крайней мере теоретически.

Вообще-то этот фокус уже давным-давно перестал казаться мне сложным. В нормальном состоянии я проделываю его почти машинально. Но спросонок, да еще и не в духе в Щель между Мирами мне лучше не лазать, это я твердо уяснил несколько лет назад, когда как однажды после очередной бессонной ночи извлек оттуда ядовитую жабу. Еще и ловить ее потом пришлось по всему дому. И руку от ожога лечить. И ощущать себя конченым придурком – тоже не сахар, особенно прямо с утра.

И спотыкаться о собственный труп с утра тоже не следует. Об одеяло, подушку или свернутый в рулон ковер – еще туда-сюда. Но труп – явный перебор. Невыспавшийся человек, лишенный единственного утешения в виде вкусных тонизирующих напитков, совершенно не способен оценить комическую сторону подобного происшествия. И какой тогда, скажите на милость, смысл все это затевать?

Ну, по крайней мере, я устоял на ногах. Ухватился за стену и остался в вертикальном положении. Поэтому неожиданно возникшее на моем пути препятствие разглядывал с высоты своего роста, а не лежа с ним в обнимку на полу. Что, в общем, к лучшему. Потому что вид собственного мертвого тела не вызвал у меня теплых чувств. Он, впрочем, и холодных чувств у меня не вызвал. Вообще никаких. Только сонное недоумение: «Зачем?» Поработав еще несколько секунд на предельной мощности, мой горемычный мозг осторожно уточнил: «Зачем это здесь?» Потом он вошел во вкус и породил несметное множество вопросов в диапазоне от: «Откуда оно взялось?» – до: «Ох, мамочки, делать-то что?!»

Приступить к выработке ответов бедняга не успел, потому что труп исчез, как это обычно случается с некачественными, наспех состряпанными наваждениями под пристальным взглядом любого мало-мальски сносного колдуна. А я как раз и есть сносный. Мало-мальски.

Сразу мог бы сообразить, в чем дело, и быстренько отвернуться, приберечь редкое зрелище для других желающих поглазеть на мой труп. Жестоко лишать ближних такого удовольствия. Но что взять с невыспавшегося человека?

Поэтому я даже сердиться на себя не стал. Бесполезно. Сперва кофе. То есть, тьфу ты, камра. И бальзам Кахара, если удастся его найти. А потом уже внутренний конфликт. Все хорошо в свое время.

Аккуратно переступив место, где только что лежал мой труп, я отправился дальше.

В последнее время Малая Летняя кухня стала одним из моих любимых убежищ, чем-то вроде дополнительной гостиной, которая выгодно отличается от настоящей тем, что о ее новом предназначении знаю только я. Никому кроме меня в голову не придет проводить здесь время. И уж тем более завтракать. Никто из уроженцев Ехо, включая портовых нищих, безбашенных провинциальных студентов и отставных мятежных Магистров, ни за что не станет есть в кухне, пусть даже бывшей. Это считается не просто проявлением невоспитанности, но варварством, деревенским дурновкусием и чуть ли не самым вопиющим попранием общественных устоев. Леди Меламори, в детстве последовательно нарушавшая все мыслимые запреты, рассказывала, что застукавший ее за поеданием пирога под кухонным столом отец в отчаянии воскликнул: «Лучше бы ты кого-нибудь убила!» А ведь Корва Блимм совсем не кровожадный человек, да и на правилах этикета помешан куда меньше, чем прочая столичная аристократия. Однако вот как его проняло.

Таким образом, завтракая в Малой Летней кухне, я убиваю сразу двух зайцев: получаю гарантированное одиночество, жизненно необходимое мне по утрам, и тешу анархическую часть своей натуры, требующую время от времени восставать против правил – все равно каких. Для государственных переворотов и продолжительных оргий в публичных местах я слишком ленив, поэтому завтрак в кухне, пусть даже давным-давно не использующейся по прямому назначению, – именно то, что надо.

Стоило мне добраться до кухни, как жизнь начала налаживаться. Во-первых, я сразу нашел там бутылку с бальзамом Кахара. Просто увидел ее на полке, даже к заклинанию, призывающему потерянные вещи, о котором вспомнил, пока брел по длинным коридорам Мохнатого Дома, не пришлось прибегать. Во-вторых, после глотка тонизирующего зелья я обнаружил на кухонном столе почти полный кувшин камры, оставленный для меня не то одним из ангелов-хранителей, не то кем-то из поклонников наведения порядка, стаскивающих в Малую Летнюю кухню все, хотя бы отдаленно похожее на еду, чтобы – совершенно верно! – ее там никто не ел. Однако счастливчикам вроде меня иногда и чужое злодейство идет на пользу.

Убежище мое хорошо еще и тем, что окна его выходят не на улицу, а во внутренний двор, куда, похоже, никто кроме меня никогда не выбирается. Думаю, о нем вообще забыли. От улицы и соседских палисадников двор отгорожен высоким забором, даже без намека на калитку. И из дома сюда можно попасть только через одно из окон Малой Летней кухни. Других выходов я не обнаружил, сколько ни искал. Друг мой Нумминорих, изучавший когда-то историю архитектуры, говорит, такие дворы называются «поварскими» и иногда встречаются в очень старых домах, построенных в те давние времена, когда полезной считалась только еда, приготовленная под открытым небом; в закрытых помещениях в ту эпоху варили исключительно яды. Черт его знает почему. Нынешние ученые считают, что все дело то ли в целительных свойствах некоторых местных ветров, то ли, напротив, в тяжелом характере камней, из которых строили дома предки нынешних угуландцев. Я же думаю, древние жители Ехо просто предвидели мое появление. И любезно приспособили свою архитектуру к моим будущим нуждам, в надежде, что у меня хватит ума поселиться в доме, достаточно старом, чтобы там был двор, заросший высокой травой, и толстое, в два обхвата, дерево вахари, под которым можно поставить кресло. Спасибо им, что тут еще скажешь. Почему-то именно в поварском дворе у меня на удивление неплохо работает голова.

Наверное, я – мыслящий омлет.

Вот и сейчас. Кувшин с камрой не опустел еще и наполовину, а у меня уже появились целых две версии, объясняющие как неожиданное появление моего трупа на пороге спальни, так и его быстрое исчезновение. Вторая нравилась мне гораздо больше, зато проверить первую было проще – достаточно консультации грамотного специалиста. Поэтому я послал зов Джуффину. Кому же еще.

Безмолвная речь, в общем, гораздо больше похожа на телефонный разговор, чем на какой-либо другой вид коммуникации. Только слова проговариваешь не вслух, а про себя. И реплики собеседника слышишь не то чтобы именно ушами. Сложно сказать, чем именно, но с собственными мыслями захочешь не перепутаешь – и на том спасибо.

Все это, как ни крути, требует очень высокой степени концентрации на разговоре. Поэтому я до сих пор терпеть не могу Безмолвную речь. Но пользуюсь ею по любому поводу, с упорством старательного троечника. И не только потому, что не люблю сдаваться. Просто внезапно обнаружил, что, разговаривая таким способом, начинаю мыслить более ясно и логично – вероятно, потому, что вынужден быть предельно лаконичным и не отвлекаться на пустяки.

Именно поэтому я не стал откладывать разговор, хотя дело перестало быть спешным сразу после исчезновения моего трупа. Показывать-то теперь всяко нечего. А обсудить причины происшествия можно и пару часов спустя, это ничего не изменит.

Но чего не сделаешь в борьбе за превращение своей глупой головы в хотя бы условно умную.

«Несколько минут назад на пороге спальни валялось мое мертвое тело, – не здороваясь, сказал я. – Сходство полное. Исчезло от пристального взгляда. Я спросонок вовремя не отвернулся, и сделанного уже не воротишь. Вопрос, собственно, такой: это может быть чья-то шутка? Теоретически? В смысле, кто-нибудь из моих знакомых умеет насылать такие наваждения? Это сложно? Или любому школьнику по плечу?»

«Не то чтобы очень сложно, – отозвался Джуффин. – Но довольно хлопотно и одновременно настолько бесполезно, что мне даже в голову не пришло бы кого-то специально этому учить. Ладно, давай подумаем. Ясно, что устроить тебе этот сюрприз вполне мог бы я сам. Но вряд ли мое наваждение исчезло бы так быстро. Сперва тебе пришлось бы побегать за ним по всему дому. И выслушать все, что оно при этом скажет. А некоторые пассажи, возможно, даже законспектировать на будущее. Я считаю, развлекаться – так уж развлекаться».

«Вот и я так подумал. Поэтому ты почти вне подозрений. А есть еще умельцы?»

«Кофа, безусловно, умеет и не такое. Но браться за хлопотное колдовство ради нелепого розыгрыша не станет, ты его знаешь. Если бы Кофа вдруг захотел испортить тебе настроение, он, можешь мне поверить, отыскал бы более эффективный способ, чем какой-то нелепый труп».

О да.

«Сэр Шурф тоже способен смастерить сколько угодно качественных наваждений, – продолжил Джуффин. – Чем только не забивали головы талантливой молодежи в Эпоху Орденов. Но до состояния, в котором это можно счесть хорошей шуткой, он на моей памяти в последний раз напивался еще в Смутные Времена. Так что, при всем моем уважении, вряд ли».

Если бы мы говорили вслух, я бы сейчас заржал. А потом сказал бы: «Так, может быть, он наконец-то устроил инвентаризацию Орденских погребов?» И Джуффин, несомненно, с удовольствием подхватил бы мое предположение. Или, напротив, опроверг. В любом случае, мне нашлось бы что ему ответить. И разговор надолго ушел бы в сторону. А сейчас я даже не попытался развить столь благодатную тему – вот вам еще одно преимущество Безмолвной речи. Ну или недостаток, это как посмотреть.

«То есть вероятность, что мой труп – просто милая дружеская шутка, невелика?» – спросил я.

«Совсем невелика, – согласился Джуффин. – И дело, честно говоря, не в наших умениях. Просто это как-то очень уж глупо – и в качестве шутки, и тем более как злодейство. Надо совсем тебя не знать, чтобы запугивать какими-то дурацкими мертвыми двойниками – а то ты ничего хуже в жизни не видел».

«Тогда хорошо, – сказал я. – Значит, это все-таки послание. Ответ на мою последнюю реплику, отправленную наудачу, практически в никуда. Неужели диалог продолжается? Это такая прекрасная новость, что я оказался к ней не готов. Отсюда дурацкие расспросы. Спасибо, что развеял мои сомнения».

«Шикарно, сэр Макс, – отозвался Джуффин. – Вот и ты дожил до такого дня, когда собственный труп на пороге спальни может оказаться прекрасной новостью. От души тебя поздравляю. И жду через полчаса, как договаривались».

И исчез из моей головы, оставив меня наедине с блуждающей по роже растерянной ухмылкой и вопросом: «Как я дошел до жизни такой?»

Вопрос, конечно, риторический. В какой момент его себе ни задай, ясно, что правильным ответом следует считать всю предыдущую биографию. Впрочем, в моем случае вполне можно ограничиться самым последним этапом, этакой финишной прямой протяженностью в две с небольшим дюжины дней, минувших с тех пор, как мы с Джуффином сидели у распахнутого окна его кабинета в Доме у Моста и смотрели на улицу, где, не обращая на нас ни малейшего внимания, творился восхитительный осенний день, теплый, пасмурный и немного чересчур яркий, как рисунок внезапно исцелившегося слепца.

* * *

Мы тогда, помню, долго глядели в окно и молчали. Так часто бывает, когда сказать нужно слишком много, и все одинаково важно, поди пойми, с чего начать. На моем плече дремал буривух Куруш, который так обрадовался встрече, что великодушно согласился использовать меня в качестве насеста. Подобная честь выпадает, прямо скажем, не каждому. Даже Джуффин, которого мудрая птица считает самым главным человеком в Мире, далеко не ежедневно наслаждается такими проявлениями фамильярности. Ну или нежных чувств.

– Все-таки очень странно я себя тут ощущаю, – наконец сказал я. – Как будто вернулся домой и одновременно – в полную неизвестность.

– Просто полная неизвестность – это и есть твой дом, – заметил Джуффин.

И конечно, был абсолютно прав. Он вообще всегда оказывается прав; порой это кажется совершенно невыносимым, но на самом деле здорово упрощает жизнь. Не знаешь, кто ты, откуда взялся, как устроен и на хрена тут нужен – спроси Джуффина, и все мгновенно прояснится, если, конечно, сумеешь ему поверить. Это бывает довольно непросто, но стоит затраченных усилий, потому что – повторяю припев – Джуффин всегда оказывается прав.

И в частности, был трижды прав, когда притащил меня в Ехо, утверждая, что именно это мне сейчас нужно для полного счастья. Когда я вернулся в этот город – тайно, под покровом ночи, как какой-нибудь мятежный Магистр, не дотянувший до окончания срока ссылки, – даже предположить было невозможно, как быстро я снова войду во вкус.

В тот момент я вообще не был уверен, что смогу задержаться в Ехо дольше, чем на несколько секунд. Предыдущая попытка вернуться с треском провалилась. У меня тогда сложилось впечатление, что этот Мир больше не готов соглашаться с фактом моего существования и предпринимает явственные усилия, чтобы я немедленно исчез. Что я, собственно, и сделал, благо был к тому времени достаточно опытным путешественником между Мирами. Закрыть глаза, шагнуть в дверной проем – и привет. Благо обитаемых миров во Вселенной предостаточно, причем в некоторых из них для меня всегда найдутся ужин и ночлег. Это довольно удобно.

Повторять попытку я не хотел. То есть мне казалось, что не хотел – до тех пор, пока сэр Джуффин Халли, время от времени навещавший меня в моем убежище, не принялся донимать меня разговорами о возвращении домой. Эти разговоры поначалу бесили меня до такой степени, что я сам себя не узнавал. И, будучи человеком честным, не мог не признать, что бесят они меня, как бесило бы умирающего предложение выбрать подходящий маршрут для совместного отпуска в будущем году. Зачем говорить о невозможном, да еще и делать вид, будто все зависит исключительно от моего решения? Примерно так я тогда обо всем этом думал.

Однако Джуффин не собирался оставлять меня в покое. Тормошил, интриговал – уж что-что, а это он умеет. Говорил, что я позарез нужен ему в Ехо. Твердо обещал, что с Миром я как-нибудь да помирюсь. Был чертовски красноречив и убедителен – вопреки здравому смыслу. И в конце концов предложил сыграть в карты, сделав ставкой в игре ближайшие сто лет моей жизни. Проиграешь – добро пожаловать обратно, на Королевскую службу, выиграешь – оставлю тебя в покое. В устах человека, имеющего твердую репутацию лучшего игрока в «Крак» за всю историю Соединенного Королевства, это было не слишком похоже на простодушный призыв довериться судьбе. О какой судьбе может идти речь, когда исход партии заранее предрешен.

Скажем так, почти предрешен.

Были времена, когда я безоглядно доверял сэру Джуффину Халли. Гораздо больше, чем какой-то там «судьбе». И безусловно больше, чем себе самому. Но эти времена прошли безвозвратно. Проблема не в том, что этот хитрец в любом деле преследует исключительно свои тайные цели, о сути которых лучше вообще не задумываться, если хочешь сохранить рассудок. Это я как раз знал уже давно; полному доверию такое понимание, надо сказать, совершенно не препятствовало – вероятно, потому, что самая моя жизнь тоже была одной из его тайных целей, и меня это устраивало.

Просто со временем стало понятно, что Джуффин, при всем его могуществе, тоже вполне способен совершить ошибку. По крайней мере, теоретически такое возможно. А значит, полагаться на него целиком в самых важных вопросах не следует.

Вот я и не стал полагаться – ни на картежное мастерство Джуффина, ни тем более на собственную судьбу, которую, уродись она человеком, деликатно называли бы «большой оригиналкой». Знаю я этих двоих: не договорятся, перемудрят, а мне потом расхлебывать. Поэтому я взял дело в свои руки. И всю игру аккуратно поддавался. На всякий случай. Потому что обычно я все-таки выигрываю у Джуффина примерно одну из полудюжины партий. Иногда даже чаще. Очень уж хорошо он меня в свое время научил. А значит, лучше не рисковать.

Уверен, что именно на это он и рассчитывал.

Из всего вышесказанного естественным образом следует, что я очень хотел вернуться в Ехо и добился своего, все танцуют. Но не все так просто.

Штука в том, что я уже привык жить с этим желанием, с болью от его несбыточности, с гигантской прорехой в сердце. Я вообще очень быстро ко всему привыкаю и не люблю перемен, в том числе – к так называемому «лучшему». Потому что когда изменяются внешние обстоятельства, вместе с ними меняешься ты сам, и никогда заранее не знаешь, понравится ли тебе быть этим новым человеком, таинственным незнакомцем, превращение в которого вот-вот начнется… да нет же, уже началось, пока ты топтался на месте, почти всерьез полагая, что все еще можешь затормозить.

Вот именно поэтому я и сел играть в карты с Джуффином. Сам ни за что не решился бы вернуться. А сэр Джуффин Халли – крупный специалист по выведению из строя моих тормозов. В любую неизвестность за ухо затащит, а потом сам же вытащит, но только потому, что в поле его зрения вдруг объявилась новая, еще более неизвестная – а ну-ка давай туда! Ужасный человек, но со мной иначе нельзя. Потому что, даже добровольно проиграв ту знаменательную партию в «Крак», я вовсе не был счастлив. А напротив, страшно зол, что все так быстро решилось, и отступать некуда. Настолько некуда, что уже полчаса спустя я шел по улице Медных Горшков. В Ехо была глубокая ночь, но лицо я все-таки закрыл тряпичной маской, которые к этому моменту как раз окончательно вышли из моды, так что выглядел я как безнадежный провинциал. Зато совершенно неузнаваемый. Этого я и добивался. Как будто пока никто, кроме Джуффина, не знает о моем возвращении, дело сделано только наполовину или даже вообще не сделано. А, например, сэру Джуффину Халли приснился странный сон.

И оказался вещим.

По крайней мере уже на следующий день мы сидели в его кабинете в Доме у Моста, и это определенно происходило наяву. Хотя, конечно, в таком деле никогда нельзя быть уверенным до конца.

Кое-как вынырнув из бурного потока собственных мыслей, я обнаружил, что Джуффин уже какое-то время увлеченно беседует с отсутствующим. То есть со мной.

– Боюсь, я все прослушал, – покаялся я. – Задумался. Пытался понять, сплю я или нет.

– И что решил? – заинтересовался он.

– Похоже, все-таки бодрствую. Как-то все слишком сложно – я имею в виду совокупность обуревающих меня чувств. Во сне я гораздо проще устроен. Всегда точно знаю, чего хочу. И радуюсь, когда удается добиться желаемого. Во сне я у нас молодец.

– Ты и наяву вполне молодец. По крайней мере, неплохо себя изучил. И, похоже, действительно нашел идеально подходящий тебе способ отличить сон от бодрствования, а это мало кому удается.

– Опыт – великое дело, – улыбнулся я.

– Согласен. Тем не менее знавал я опытных сновидцев, так толком и не разобравшихся, в чем именно состоит разница.

– Кашим Тушайна, – сонно пробормотал Куруш. – Валанта Валибапа, Эти Крумакаси, Логимар Пушина. И еще сто сорок имен, которые я готов огласить в том случае, если они вам понадобятся.

Это, надо понимать, были имена тех самых опытных сновидцев, знакомых Джуффина. Куруш спросонок решил, что без этой информации разговор зайдет в тупик, и великодушно пришел нам на помощь. Все буривухи обладают совершенной памятью. То есть они не просто могут запомнить, что следует, а совершенно не способны что-либо забыть. Затем этих птиц и держат в Доме у Моста; впрочем, сами буривухи полагают, будто Управление Полного Порядка создано исключительно ради их удовольствия и удобства, а умнейшие люди Соединенного Королевства собраны здесь специально для того, чтобы развлекать птиц новыми сведениями, содержательными беседами и глупыми вопросами.

– Спасибо, милый, – поблагодарил буривуха Джуффин. – Мы пока обойдемся без имен. Так вот, сэр Макс, все эти искушенные в искусстве сновидений дамы и господа так толком и не научились отличать сны от яви. Впрочем, думаю, им просто было плевать. А для тебя это – вопрос жизни и смерти. Для тебя вообще все – вопрос жизни и смерти, так уж ты устроен. Повезло.

– Да уж, – скорбно насупился я.

– Согласен, это не самая комфортная позиция. Зато максимально эффективная, и ты тому живой пример.

Может быть, и так. Но развивать эту тему мне пока не хотелось. Поэтому я спросил:

– Так о чем ты говорил, пока я не слушал?

– Будешь смеяться, но примерно о том же, о чем ты так крепко задумался. О снах и бодрствовании. В частности, о том, что сон – это свобода сознания от повседневных обязательств. Своего рода отпуск.

– Забавно сформулировано. И действительно похоже.

– Ну да. А отпуском, сам знаешь, все распоряжаются по-разному. Кто-то просто остается дома, кто-то отправляется путешествовать в дальние края, а кто-то – проторенным маршрутом, на какой-нибудь модный курорт. Так вот, с сознанием происходит примерно то же самое. Иногда оно просто перерабатывает дневные впечатления в умеренно фантасмагорические картины – это не очень интересно, и говорить тут нам с тобой не о чем. А иногда спящее сознание кидается в такие запредельные дебри, что проснувшись, мы не можем вспомнить ни единого эпизода. Даже я, уж на что вроде бы опытен в подобных делах, а до сих пор иногда просыпаюсь со смутным ощущением ускользающей тайны и мучаюсь потом от любопытства – что же такое удивительное случилось со мной во сне, если мой бодрствующий ум не способен вместить полученный опыт? Надеюсь, когда-нибудь мне все-таки удастся добраться и до этих тайн. Впрочем, ладно, речь сейчас не о том. А о модных курортах. Это нынче для нас с тобой главная тема.

Я адресовал ему изумленный взгляд. Потому что если сэр Джуффин Халли затеял разговор с целью порекомендовать мне приятную поездку на знаменитые Белые Пляжи Уриуланда или, скажем, в лесные купальни острова Римурех, это будет означать, что в его тело только что вселился какой-нибудь бездомный демон. Или мертвый мятежный Магистр. Или еще какая-нибудь неведомая, подозрительно добродушная хрень. Потому что долгие годы я был знаком с совершенно другим человеком. Способным решительно на все, но только не милосердно отправить меня отдыхать на следующий же день после возвращения в Ехо. Да хоть бы и после ста лет безупречной службы без единого Дня Свободы от Забот – все равно невозможно.

– О модных курортах сознания, – усмехнулся Джуффин. – Есть такие пространства, куда сознание спящего человека устремляется легко и охотно, не особо задумываясь, зачем ему это нужно. Потому что куда-нибудь метнуться все равно надо, а тут такой простой и понятный маршрут. И, в конце концов, так делают все! Тоже, знаешь ли, аргумент.

Я начал понимать.

– Ты имеешь в виду, что есть места, которые снятся очень многим людям, потому что увидеть их во сне проще, чем что-либо другое?

– Ну да.

– Это многое объясняет, – обрадовался я. – Такое, наверное, с кем угодно было – разговорился с незнакомцем, выяснил случайно, что вам иногда снятся одни и те же неведомые города, решил, что обрел родственную душу. А потом выясняется, что душа вовсе не родственная. Совершенно чужой человек! Ходишь как дурак, спрашиваешь себя: «Как же так? Почему? Кто из нас врал?» А никто не врал, просто по этим неведомым городам кроме нас еще полмиллиона человек гуляли. Потому что сны о них чрезвычайно популярны в этом сезоне. Как-то так?

– Именно. Моя аналогия с модным курортом не для красного словца. Просто в любой стране есть такие места, где все нормальные люди хоть раз да побывали. А кто еще не был, рано или поздно там окажется – сам не захочет, так приятели уговорят. Со сновидениями ровно та же история. И вот что особенно интересно: оказывается, увидеть во сне объективно существующую реальность гораздо проще, чем вымысел. Хотя, казалось бы, собственное внутреннее пространство всегда под рукой, вернее, под подушкой у спящего, а все остальное для него в этот момент как бы и вовсе не существует. Но нет. Человеческое сознание обычно так скупится на выдумку, что ему проще преодолеть расстояние между никогда не соприкасавшимися Мирами, чем породить пару-тройку новых иллюзий, хоть плохоньких, да своих. Такой вот удивительный парадокс. Поэтому когда вдруг выясняешь, что куче самого разного народу снилось какое-нибудь залитое водой поле, на краю которого растут белоствольные деревья, или, скажем, город, застроенный высокими зданиями без окон, можешь биться об заклад, что это поле и этот город где-нибудь да есть. И при удачном стечении обстоятельств их можно пощупать руками, в точности, как наш подоконник. – Джуффин для наглядности похлопал по отполированному временем темному дереву, всем своим видом приглашая меня присоединиться.

Я послушно положил ладонь на подоконник. Он был убедительно теплый.

– Ты когда-нибудь задумывался, как, собственно, модный курорт становится модным? – неожиданно спросил Джуффин.

– Не задумывался, – честно сказал я.

– Я, представь себе, тоже, – ухмыльнулся он. – Но это не мешает нам с тобой задуматься прямо сейчас. Взять хотя бы наше Уриуландское побережье. Оно все примерно одинаковое – относительно теплое море, чистый мелкий песок, густые леса и симпатичные рыбацкие деревушки. Однако бешеной популярностью пользуется только относительно небольшой участок, известный как Белые Пляжи. Почему?

– Наверное, там просто все обустроено для удобного отдыха?

– Теперь – да. Но в самом начале к услугам отдыхающих были только скромные комнаты в домах рыбаков. Комфортабельные виллы для гостей стали строить позже. А первый по-настоящему приличный трактир там открыли всего семьдесят с небольшим лет назад. Я почему так хорошо помню – Кофа досадовал, что туда сманили прекрасного повара из «Тряпичной Пумбы». А когда наш сэр Кофа в кои-то веки чем-то всерьез недоволен, это запоминается надолго. Магистры знают, почему – вроде бы ничего особенного он в связи с этим не вытворяет. Однако каждый его вдох и выдох звучат хуже, чем самый безобразный скандал… Впрочем, Магистры с ним. Лучше попробуй догадаться, с чего началась слава Белых Пляжей? Почему столичные жители вдруг толпами повалили именно туда, невзирая на неудобства?

– Реклама? Стали говорить, будто там, например, целебная вода. Или особо мягкий песок. И даже мох на камнях такой вкусный, что никаких трактиров не надо – знай себе обгладывай камни.

– Кстати, да, обычно подобная болтовня отлично работает. Но про Белые Пляжи, насколько я помню, особо не врали. Есть еще версии?

– Дорога? – сообразил я. – Туда по какой-то причине стало легко добраться?

– Именно. Превращение рыбацкой деревушки в модный курорт началось с братьев Буругайсов и их красных амобилеров.

– Анчара Буругайс, Лапта Буругайс и Вейди Буругайс, – не открывая глаз, подсказал Куруш. – Возможно, есть и другие члены этой семьи, но о них я никогда не слышал.

– Я тоже, дружок. Братьев всего трое. Энергичные рыбацкие сыновья, приехавшие в столицу на заработки сразу после войны за Кодекс. Не знаю толком, чем они тут занимались, но денег скопили изрядно, а друзей-приятелей завели еще больше. И стали возить их к себе на родину в гости – отдохнуть, искупаться, выпить местного мшистого вина. Между нами говоря, удивительная гадость, зато большая редкость, в Ехо такого нигде не достать – что еще нужно настоящему гурману для полного счастья? Столичным друзьям так нравилось на побережье, что в гости стали проситься их родственники и знакомые, прельстившиеся рассказами путешественников. Будучи людьми приличными, на шею сесть не норовили, а предлагали честно оплатить поездку, еду и жилье. Братья отвезли в гости одного, другого, третьего и смекнули, что из этого может выйти неплохой бизнес. Поначалу возили гостей сами, потом им пришлось арендовать новые амобилеры и нанимать помощников. Наконец они как-то договорились с Кепой Шалушухисом, Старшим Магистром Ордена Семилистника, и он проложил на Белые Пляжи открытый Темный Путь – ну, такой, о котором все точно знают, где он начинается, и куда ведет, и место первого шага с обеих сторон помечено, чтобы никто не промахнулся. Событие, на самом деле, выдающееся. Очень мало кто из колдунов старой школы согласится открыть свой Темный Путь даже близкому другу, а уж прокладывать его для всех желающих – это надо быть редким альтруистом. Дело не то чтобы сложное, и вреда от него никакого, просто у нас так не принято. Слишком свежа в памяти Эпоха Орденов, когда каждый был за себя, и это часто помогало выжить. Даже вообразить не могу, сколько братья заплатили Магистру Шалушухису, чтобы его уговорить. Но так или иначе, а дело свое старик сделал на совесть. И благодаря ему число любителей погреть кости на белом песке резко возросло. Ходить чужим Темным Путем, как ты сам не раз убеждался, гораздо легче, чем прокладывать его самостоятельно; это умеют, конечно, далеко не все, но большинство столичных аристократов худо-бедно справляются, их этому матери еще в раннем детстве учили, когда любая наука легко дается. Все-таки семейные традиции – великая вещь! А потом детки взрослеют и не упускают случая похвастать умением, подчеркивающим их принадлежность к высшему обществу, которая тем почетней, чем меньше от нее практической пользы. В общем, благодаря трудам Магистра Шалушухиса Белые Пляжи стали самым престижным местом отдыха столичной знати. На тех, кто никогда не просыпался среди рыбацких сетей с полной головой белоснежного песка и не клевал носом у костра в ожидании позднего ужина, смотрели со снисходительным сочувствием, примерно как сэр Мелифаро на наши с тобой наряды, вышедшие из моды, страшно сказать, еще позавчера. Ну а за аристократами потянулись богачи, эти всегда держат нос по ветру. Благо к услугам тех, кто не может воспользоваться даже чужим Темным Путем, остаются все те же красные амобилеры; они до сих пор курсируют между Ехо и побережьем, и отбор возниц, говорят, даже более строг, чем при Королевском дворе. Кстати, имей в виду, сэр Макс, у тебя никаких шансов. Безопасность пассажиров Буругайсы ценят гораздо выше, чем скорость передвижения.

– Ну вот, вечно так, – пригорюнился я. – Стараешься, спасаешь Мир, а потом тебя в этом спасенном Мире даже возницей в приличную контору не берут!

– Жизнь вообще несправедлива, – согласился Джуффин. – Но это не повод сбивать меня с толку. О чем я рассказывал?

– О том, что богачи рванули на Белые Пляжи вслед за аристократами.

– Именно. И вот тогда там действительно началось строительство роскошных вилл и гостиниц, открылись трактиры и лавки, местные рыбаки переоборудовали свои лодки для романтических прогулок, а пастухи принялись обучать говорящих коз сэйю чтению старинных стихов для просвещения столичной публики. А море, солнце, леса и песок были там с самого начала. Но сам понимаешь, окажись предприимчивые братья Буругайсы родом, скажем, из Куллари, мотались бы сейчас столичные жители отдыхать в Гугланд, хотя песок на том побережье темнее, и летние дожди идут гораздо чаще. Все равно люди с радостью поедут туда, куда их за умеренную плату повезут в удобных красных амобилерах или отведут за ручку Темным Путем. А что где-то погода лучше и вино вкуснее, даже не задумаются. Так вот, со сновидениями – ровно то же самое. Только, конечно, без амобилеров. Зато на чужой Темный Путь более-менее похоже. Уже догадываешься, к чему я веду?

Я кивнул.

– Ты говорил, что Ехо теперь снится куче постороннего народу, дрыхнущего в самых разных концах Вселенной и вообще не подозревающего о нашем существовании. Или даже не только Ехо, а вообще весь Мир. А кстати, действительно весь?

– Почти. Кроме разве что Арвароха. Там, как ты понимаешь, может происходить только то, что приятно местным буривухам, а птицы обычно не любят, когда на них пялятся, пусть даже во сне. И еще я совершенно уверен, что потомки древних кейифайских родов бдительно охраняют некоторые закрытые города Уандука, куда во сне действительно лучше не соваться. И наяву, кстати, тоже. Впрочем, нас с тобой тамошние дела пока не касаются. Можно сказать, исключительно повезло. А то ходили бы теперь вывернутые наизнанку, забыв все слова кроме своих тайных имен – как назло, совершенно непроизносимых. Древняя Уандукская Магия – это тебе не наша Очевидная, которая неизменно добра ко всякому новичку, а с ума сводит только самых опытных и могущественных колдунов. Своенравная кейифайская наука сперва переделывает ученика по своему вкусу, да так, что мать родная не узнает, а уже потом решает, допускать ли его до настоящего дела, или только на то и сгодится бедняга, что полоумным дурачком на площадях плясать во славу ее. Интереснейшая штука! Настолько, что лично я отложил ее изучение на черный день, когда иных тайн для меня в Мире не останется и я себе смертельно надоем.

Я смотрел на него, открыв рот. Таким невежественным болваном я не ощущал себя даже в самые первые дни жизни в Ехо. Конечно, в ту пору я знал о здешнем мироустройстве гораздо меньше, чем сейчас, зато новую информацию Джуффин вываливал на меня сравнительно небольшими порциями. И, скажем так, несколько преуменьшал степень непознаваемости окружающего мира, щадя мою бедную голову. А теперь, надо понимать, решил, что можно не церемониться.

– Процесс познания бесконечен, – хладнокровно заметил Джуффин. – Причем чем больше узнаешь, тем яснее видишь масштабы своего невежества. Время от времени это вызывает досаду, могу тебя понять. Но вот тебе добрый совет: выброси пока из головы все, что в ней не укладывается. Оно потом как-нибудь само. Ты и не заметишь.

– Потому что буду в этот момент плясать на площади, как полоумный уандукский колдун-неудачник, – ухмыльнулся я. – Ладно, договорились. Поехали дальше. Ваш… Наш Мир стал модным курортом для сновидцев. И что из этого следует?

– Из этого, во-первых, следует, что ты к нам вернулся. И лично я в связи с этим испытываю восторг оборванца, наконец-то сподобившегося заштопать давно прохудившийся карман: была дырка, и нету, ничего не вываливается, и думать больше об этом не надо, дело уже сделано, грешные Магистры, хорошо-то как! Да ради одного этого имело смысл выворачивать наизнанку шапку Датчуха Вахурмаха[2]. Знал бы, сам давно вывернул бы, не полагаясь на способную молодежь.

– Не знаю, зачем ты все это мне говоришь, – улыбнулся я. – Готов спорить, что с какой-нибудь хитроумной стратегической целью. Но выбираю верить, что ты просто действительно очень рад моему возвращению. Это, во-первых, приятно. А во-вторых, логично. В конце концов, ты же сам убедил меня вернуться. Было бы странно, если бы ты хлопотал лишь затем, чтобы испытывать невыносимые страдания от моего присутствия.

– Правильно делаешь, что веришь. Я вообще крайне редко вру. Просто, как правило, многое недоговариваю. В этом смысле со мной, конечно, нелегко – поди угадай, о чем я промолчал на этот раз? Вот и сейчас – теоретически, я же вполне мог заманить тебя в Ехо, чтобы зажарить и съесть в приятной домашней обстановке. Почему нет? В прежние времена некоторые стареющие колдуны действительно поступали так с вошедшими в силу учениками. Считалось – возможно, не совсем безосновательно – будто подобный режим питания чрезвычайно полезен для здоровья. Но и в этом случае моя радость по поводу твоего возвращения была бы совершенно искренней, никакого притворства. Поэтому мне действительно можно верить, сэр Макс. Запомни это раз и навсегда.

– Теперь точно запомню, – пообещал я. – Кому и верить, если не человеку, всегда готовому с аппетитом меня сожрать.

– Все-таки не всегда, – педантично поправил меня Джуффин. – А только на старости лет. Так что твои шансы на превращение в жаркое не слишком велики, не обольщайся.

– Ладно, – согласился я. – Жизнь полна разочарований. Не хочешь, не ешь, кто ж тебя заставит. Но тогда придется вернуться к моему вопросу. Мир стал новым модным курортом для спящих сознаний, а вся наша здешняя жизнь – фоном для чужих сновидений. Отлично. Но что в связи с этим следует делать мне? Вот прямо сейчас и в ближайшие сто лет, которые я опрометчиво проиграл тебе в карты?

– Скорее уж чрезвычайно дальновидно проиграл. Жить в Ехо стало гораздо интересней, чем раньше. А ты, насколько я помню, и тогда не особо жаловался.

– Не особо, да, – невольно улыбнулся я.

На какое-то время в кабинете воцарилось умиротворенное молчание. Не знаю, как Джуффину, а мне было о чем вспомнить.

– Ты вот спрашиваешь, с чего начать, – сказал наконец Джуффин. – А я и сам в растерянности. Потому что начинать, по-хорошему, следует со всего сразу. Жду не дождусь, когда ты вступишь в игру. Но все равно какой-то шаг должен быть самым первым. Ладно. Для начала тебе следует узнать вот что. Обычно сновидцы и порожденные их сознанием фантасмагорические образы остаются невидимыми, неслышимыми и неосязаемыми для обитателей реальности, которую видят во сне. И, следовательно, никому не мешают. Ну, то есть существует специальная методика, позволяющая вести за ними наблюдение, но ее прикладное значение столь невелико, что специалистов по пальцам пересчитать можно, причем большинство их проживает в Уандуке. Потомки кейифайев почему-то любят подобные развлечения.

– Да что ж такое! – изумился я. – Все самое интересное, оказывается, происходит в Уандуке. Переехать, что ли?

– Обойдешься. Да и незачем: у нас, в Ехо, спящих визитеров может увидеть и даже потрогать вообще кто угодно. Причина, как ты, наверное, сам догадываешься, в близости Сердца Мира: оно, особо не разбираясь, дает силу всему, что окажется рядом. Вот и люди, чье внимание устремилось сюда во сне, обрастают тут плотью – недолговечной, тонкой, почти призрачной, но на первый взгляд практически неотличимой от настоящей. И было бы неплохо, если бы для начала ты научился отличать тех, кому мы снимся, от обычных людей. Как по мне, нет ничего проще… Кстати, будет смешно, если вдруг окажется, что именно для тебя это проблема. Ты у нас всегда был с причудами.

Я слушал его, смотрел в окно и думал, что на самом деле для начала мне придется научиться спокойно дышать воздухом Ехо, не захлебываясь на каждом вдохе от счастья, столь острого, что менее опытный человек счел бы его сердечным приступом. Причем, похоже, на освоение этого искусства у меня уйдут годы.

Но не говорить же все это вслух. Проще одарить собеседника самой лучезарной ухмылкой из своего арсенала.

– Заранее уверен, что справлюсь. Как правило, спящий человек не способен контролировать свой внешний вид. Следовательно, выглядеть должен максимально нелепо. Поэтому вон тот чудак в коротком золотом лоохи, расшитом ужасающими лиловыми медузами, наверняка и есть искомый объект. Изловить его немедленно? Будем ставить опыты?

– Не хочу разбивать тебе сердце, но это просто наш сэр Мелифаро решил выгулять на службу свой наряд, сшитый по самой последней моде. А теперь благоразумно уходит в нем домой, осознав, что медузам в Управлении Полного Порядка не место. Тебя слишком долго не было в Ехо, и ты не в курсе новейших модных тенденций. Что, впрочем, к лучшему. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Это точно. Но вообще-то я пошутил.

– Я на это втайне надеялся. Но решил, лучше вот прямо сейчас показаться занудой, чем пару лет спустя случайно обнаружить, что ты действительно пользуешься именно этим критерием.

Ну кстати да. С меня бы сталось.

– На самом деле, – заметил я, – научиться отличать одних людей от других на абсолютно пустой улице несколько затруднительно, ты не находишь?

– В отличие от некоторых, – надменно ответствовал Джуффин, – я никогда не пасую перед трудностями.

И тут же, махнув рукой, рассмеялся.

– Это я, конечно, молодец, ничего не скажешь! Ладно, пошли.

– Куда?

– Да куда угодно. На первую попавшуюся людную улицу. Или на вторую попавшуюся. Да хоть на третью. Как пожелаешь.

– А если, к примеру, на Гребень Ехо? И практиковаться там всласть с видом на всю столичную красоту сразу.

Джуффин укоризненно покачал головой.

– Ты говоришь, как турист.

– И чувствую себя соответственно. Подозреваю, любой иноземный матрос уже через пару дней после прибытия ориентируется в Ехо более уверенно, чем я. Все так изменилось! Одни только прохожие, идущие по своим делам в полуметре от земли, чего стоят. Тоже небось просто новая мода, вроде коротких блестящих лоохи?

– Что-то вроде. Но шика в манере ходить, не касаясь земли, гораздо больше, чем в любых тряпках, поскольку это все-таки далеко не каждому по плечу. Впрочем, настоящие мастера полагают подобный выпендреж вульгарным. Поэтому если ходить обычным образом, по земле, но при этом глядеть на окружающих достаточно высокомерно, есть шанс сойти за совсем уж могущественного колдуна, брезгующего фокусничать на глазах у публики. В общем, все сложно.

– Всегда знал, что денди мне не бывать. Не умею ни того ни другого. Даже немного обидно.

– Ну, этому горю помочь нетрудно. Насчет выражения лица проконсультируйся у своего приятеля, Великого Магистра Семилистника, в этом искусстве ему до сих пор нет равных. А ходить, не касаясь земли, я и сам тебя научу, причем за пару минут. Техника-то несложная, а сил у тебя теперь, пожалуй, побольше, чем прежде.

– А знаешь, не откажусь. Пара-тройка простых, но эффектных фокусов мне сейчас не повредит. А то прошелся сегодня по городу, посмотрел, как детишки запускают в небо драконов прямо из рукавов, а их мамаши посылают на улицу толпы веселых разноцветных зверей, чтобы убедить чада вернуться домой пообедать, и почувствовал себя безнадежным провинциалом. Тем самым одичавшим варваром из Пустых Земель, за которого ты с переменным успехом выдавал меня поначалу… Слушай, а ты уверен, что меня не было в Ехо всего шесть лет? А не полторы тысячи?

– Я считал на пальцах, – совершенно серьезно ответил Джуффин. – Их у меня, как несложно заметить, гораздо меньше полутора тысяч, и в процессе подсчета они даже не успели закончиться. Просто это были довольно насыщенные событиями годы, сэр Макс. Так уж тебе повезло. Возвращаешься вроде бы просто домой, а тут – сюрприз, сюрприз! – совершенно новехонькая реальность, как специально для тебя старались.

– Я бы, честно говоря, предпочел быть свидетелем всех этих перемен. А еще лучше – деятельным участником. К чему угодно можно привыкнуть, пока делаешь это своими руками.

– Так-то оно так. Но быть Тайным сыщиком в тот момент, когда часть запретов на применение магии внезапно отменилась, часть осталась в силе, а регламентирующие этот бардак поправки к законодательству все еще редактируются и дописываются – незавидная доля. Окажись ты в Ехо, я бы практически каждый день будил тебя на рассвете. Причем не по злобе, а просто от безысходности. Ты не представляешь, что у нас тут творилось! При этом хитрый сэр Шурф, без которого я как без рук, заперся в Иафахе, завернулся в магистерскую мантию и наотрез отказался подрабатывать в Тайном Сыске в свободное от собственного величия время. Причем со свойственной ему злопамятностью утверждал, что стал Великим Магистром Ордена Семилистника не по собственному капризу, а по моей настоятельной просьбе. Что, к сожалению, чистая правда. Я, впрочем, с самого начала понимал, что он – отрезанный ломоть. В Иафахе к его услугам лучшая библиотека этого Мира и моя любезная подружка Сотофа, всегда готовая обучить любого желающего высокому искусству забивать на чужие проблемы. А сэр Шурф любит учиться, ты знаешь.

– Ну так надо было сперва сотворить его двойника, а потом отпускать, – рассудительно заметил я. – Уверен, у тебя получилось бы.

– Наверняка, – согласился Джуффин. – Однако некоторые особо чудесные предметы и явления должны всегда оставаться в единственном экземпляре, просто ради равновесия Мира и моего личного спокойствия. И сэр Шурф Лонли-Локли, безусловно, из их числа. Что весьма досадно: нам его до сих пор здорово не хватает, особенно в черные дни подготовки очередного годового отчета. А поначалу был просто кошмар. Сэр Мелифаро то и дело пытался подать в отставку, порой трижды на дню. Счастье еще, что он человек легкомысленный и быстро забывает о собственных решениях. Кофа угрожал навек удрать от нас в Куманский Халифат, а леди Кекки Туотли обещала в отместку выйти замуж за первого попавшегося красивого придворного; пока они спорили, город оставался без присмотра, и чего только там не творилось! Меламори же просто спала круглые сутки, то с закрытыми глазами, то с открытыми; впрочем, положение ее век мало что меняло. Никогда прежде не видел, чтобы чьи-то блестящие успехи в постижении Истинной Магии оказались настолько несвоевременными. Чем больше она училась, тем меньше пользы от нее было на службе, и тем хуже приходилось нам всем. Энтузиазм сохранял только Нумминорих. Он, по-моему, так и не понял, что работы стало слишком много. Решил, просто я наконец-то любезно согласился посвящать его в некоторые серьезные дела. Очень радовался, бедняга. Без него мы бы, пожалуй, совсем пропали. Но и с ним уцелели только чудом.

– Сейчас заплачу от зависти, – пригрозил я. – Чудом они уцелели, как же. Так и представляю летающие в воздухе пирожки, курьеров с кувшинами камры в два часа пополуночи и звон оконных стекол от вашего общего хохота.

– Не без того. А все-таки мы очень уставали, да и дела были по большей части самые что ни на есть рутинные. Очередной энтузиаст получил лицензию и тут же принялся досаждать ворожбой соседям, как будто разрешение применять магию автоматически позволяет использовать ее во вред другим людям; компания студенток отметила будущую свадьбу подружки совместным полетом над городом, применив на радостях восемьдесят первую ступень Черной Магии, которую пока даже теоретически никто не собирался разрешать; юный музыкант сочинил новую колыбельную, сыграл ее, сидя на крыльце, и целый квартал спит уже четвертый день кряду. Все редкостные молодцы, просто сердце радуется, и всех надо срочно арестовать, похвалить за успехи, отдать под суд и оштрафовать – а как еще наглядно продемонстрировать горожанам, что внесение поправок в Кодекс Хрембера вовсе не равносильно его полной отмене? Подобной рутины внезапно стало слишком много, а нас – несколько меньше, чем хотелось бы. Ты бы в такой обстановке быстро заскучал и испепелил столицу, а может, и весь Угуланд в придачу – просто чтобы тебе дали выспаться. Так что все к лучшему, сэр Макс. Город уцелел, ты не возненавидел всех его жителей разом, а я не свихнулся, расхлебывая еще и эту проблему. Прекрасный результат.

На радостях он вскочил со стула и жестом великодушного хозяина сокровищницы, решившего одарить гостя, распахнул дверь кабинета.

– Гребень Ехо, говоришь? Ладно, будь по-твоему. Пошли.

– Удивительные все-таки существа вы, люди, – укоризненно сказал Куруш, недовольный вынужденным перемещением с моего плеча на спинку кресла. – Почему вам необходимо снова и снова ходить туда, где вы уже однажды побывали?

– Ну, видишь ли, мы, люди, довольно привязчивы, – серьезно ответил Джуффин. – И когда нам нравится какое-то место, мы стараемся возвращаться туда почаще, желая убедиться, что оно никуда не исчезло.

– Да, это можно понять, – подумав, согласился буривух. – Ваш человеческий мир действительно не настолько постоянен и надежен, как того требует здравый смысл.

Я был с ним согласен, как никогда.

Мы шли по городу, и я снова, уже который раз за день, глядел по сторонам, разинув рот, как будто попал в Ехо впервые в жизни. Впрочем, если бы я действительно только что приехал в столицу Соединенного Королевства, удивлялся бы гораздо меньше. Сказал бы себе, что именно так и должны обстоять дела в городе, где магия доступна даже младенцам, и быстро перестал бы обращать внимание на местные странности.

Но штука в том, что я прожил в Ехо несколько лет и знал этот город, как свои ладони. Ну, то есть считал, будто знаю.

А теперь глазел на уличного фокусника, жонглирующего пузырями воды, внутри которых шевелили жабрами ошалевшие от такого обращения рыбы. Слушал, как негромко напевает под нос старое дерево вахари, не то заколдованное каким-то шутником, не то, напротив, наконец-то расколдованное – и тогда оно нам, конечно, еще покажет. Пересчитывал парящие в небе детские игрушки, то и дело уступал дорогу корзинам, самостоятельно ковыляющим с рынка вслед за беззаботными хозяевами, уворачивался от подносов с пирогами, летящими из трактиров прямо в распахнутые окна клиентов, невольно прикидывал – это сколько же курьеров потеряли работу с момента принятия поправок к Кодексу? Впрочем, вряд ли стоило о них горевать: с голоду в столице Соединенного Королевства захочешь не помрешь, зато интересных способов коротать досуг у горожан в последние годы явно прибавилось.

Я смотрел под ноги, на мелкие камешки, которыми вымощены тротуары улицы Медных Горшков, и чувствовал, что пропадаю. Влюбляюсь заново. По уши. И как всегда, навек. Любовь не лечится временем, и новой любовью она тоже не лечится. Вообще ничем, и, наверное, хорошо, что так. Этот город всегда имел надо мной куда больше власти, чем любой из людей, а теперь он, похоже, намеревался захватить еще несколько стратегически важных участков моего сердца. Или – чего мелочиться? – отобрать его целиком. И я не собирался сопротивляться.

Да и толку-то.

Чудеса были Ехо к лицу. Хорошо, что официальный запрет на них отменили. И как же все-таки жаль, что это случилось не при мне. Но тут уж ничего не поделаешь.

– На самом деле, это только начало, – сказал Джуффин.

Я не дрогнул. Даже не стал переспрашивать: «Начало чего?» Давно привык получать ответы на мысли, не высказанные вслух. Вокруг вечно толпятся ясновидцы, готовые читать меня как открытую книгу, то и дело беспардонно подглядывая в конец, а уж сэр Джуффин Халли, безусловно, абсолютный чемпион в этом виде спорта.

– Ты жалеешь, что не присутствовал в начале перемен, а на самом деле вот прямо сейчас и есть начало, – повторил Джуффин. – Оно еще на добрую сотню лет растянется. За годы, прошедшие со дня принятия Кодекса Хрембера, у нас выросло несколько поколений, почти не умеющих колдовать. А те, что постарше, утратили сноровку. Магия, как всякое искусство, не терпит отступничества, и многим законопослушным старикам теперь приходится начинать чуть ли не с нуля. Поэтому все, что ты видишь сейчас, – это еще цветочки. Оно к лучшему, будем привыкать понемногу. Все вместе. Я, знаешь ли, тоже постепенно забыл, каков этот город на самом деле. Что здесь считается нормой, и как эта, с позволения сказать, норма выглядит со стороны. И до сих пор глазам своим не верю. То есть верю, но через раз. Как в первые годы после переезда из Кеттари. Все эти милые мелочи, составляющие фон обыденной столичной жизни, совершенно меня тогда заворожили. И даже отчасти шокировали. Нечего и говорить, что я был сбит с толку и счастлив. Примерно как ты сейчас. И тоже влюбился в этот город по уши. Так что не переживай, ты не первая его жертва.

– Ни на секунду не сомневаюсь, что не первая. Кто ж перед таким устоит?

– Кстати, местные уроженцы к Ехо по большей части вполне равнодушны, – заметил Джуффин. – То есть они довольны, что родились не где-нибудь, а в столице, и охотно пользуются всеми преимуществами такого положения. Но сильная и глубокая любовь к своему городу среди них огромная редкость. Странно, да?

– Вообще-то не очень. Они с младенчества получают Ехо по чайной ложке в день. А мы – все сразу, внезапно, как именинный пирог с фейерверком. Конечно, у нас больше шансов потерять голову.

– Твоя правда. И в награду за житейскую мудрость вот тебе большой ломоть пирога сразу – Гребень Ехо. Мы пришли.

Мост Гребень Ехо разительно отличается от остальных мостов через Хурон. Он столь широк и прочен, что по краям его построены самые настоящие дома. В некоторых живут люди – на мой взгляд, фантастические счастливчики, вроде сэра Кофы Йоха, который, конечно, регулярно досадует на сырость и шум, но не променяет свою сравнительно скромную квартиру даже на дюжину окруженных садами особняков Левобережья. Впрочем, добрая половина зданий отведена под лавки и трактиры, по большей части обескураживающе дорогие. Ничего не поделаешь, за виды, открывающиеся из окон и с выставленных за порог кресел, готовы переплачивать даже столичные жители; о приезжих и говорить нечего. Скупцы же удовлетворяются возможностью курить трубки у перил моста, в редких просветах между домами.

Наше место было среди скупцов. И не потому что мы берегли свои кошельки. Просто людям, которых никто не замечает, в трактире делать совершенно нечего.

А нас сейчас не заметил бы даже самый внимательный к гостям трактирщик. Это была моя вина. В смысле, идея. Ну или, как выразился Джуффин, заскок. Я не хотел, чтобы о моем возвращении в Ехо стало известно кому-то кроме самого Джуффина. Я бы и ему какое-то время не показывался, будь моя воля. Но довольно трудно скрыть свое появление в городе от человека, который самолично тебя туда притащил, напоив собственной кровью – не то из магических соображений, не то просто для смеха, чтобы потом всю жизнь дразнить кровопийцей. И спать уложил в своем доме, твердо пообещав присматривать, чтобы я никуда не исчез. И с несвойственной ему кротостью сносил все мои капризы. Никому не говорить, что сэр Макс вернулся? Ладно, как скажешь. Хочешь гулять по городу, изменив внешность? Смотри, это делается так. Давно надо было тебя научить, да руки не доходили. Думаешь, надо еще и маску надеть? Вообще-то они уже вышли из моды, но поступай как знаешь.

И только когда я сказал, что маскировка у меня, конечно, неплохая, но теперь хорошо бы накинуть сверху Кофин укумбийский плащ-невидимку, Джуффин дал себе волю и смеялся надо мной добрых полчаса. Плащ, впрочем, принес – потом, когда устал ржать.

Человек, надевший такой плащ, становится невидимым – в том смысле, что его перестают замечать. Просто невозможно задерживать на нем внимание, даже если ты заранее предупрежден и очень стараешься.

Плащи эти – большая редкость, никто кроме укумбийцев таких не делает, а заниматься торговлей жителям Укумбийских островов не велят законы пиратской чести. Даже свою гордость, крепкий ароматный напиток бомборокки, от которого без ума весь Мир, им продавать нельзя. Впрочем, выход уже давно найден: время от времени крупные производители укумбийского бомборокки отправляются в море на утлых суденышках, под завязку нагруженных бутылками. Штука в том, что законы пиратской чести не запрещают укумбийцам быть ограбленными превосходящим по силе противником, даже если этот противник по счастливому совпадению окажется угуландским купцом, который, забрав ценный груз, случайно забудет в каюте пострадавшего туго набитый деньгами кошель. Приступу рассеянности способствует не только желание продолжать бизнес, но и присутствие поблизости до зубов вооруженных родственников и друзей жертвы на легких быстроходных шикках. Догнать же злодея и отобрать награбленное им мешает опасение, что, прослышав об этом, другие купцы перестанут бесчинствовать в Укумбийском море на столь выгодных условиях.

И ни слова о торговле!

К сожалению, тайная договоренность между пиратами и купцами не распространяется на другие товары. И уж тем более на такую редкость, как плащи-невидимки. Наш экземпляр достался Тайному Сыску случайно, можно сказать, чудом. Его тут же прибрал к рукам сэр Кофа, и с ним никто не спорил – ясно, что Мастеру Слышащему возможность в любой момент стать незаметным гораздо нужней, чем остальным. Впрочем, Кофа пользуется плащом очень редко; думаю, ему просто неинтересно быть невидимкой, которого, к тому же, ни в одном трактире не обслужат. Поэтому плащ почти всегда лежит в сейфе, и его можно позаимствовать, так уж мне повезло.

Став невидимкой, я полдня шатался по городу; наконец набрался решимости, явился в Дом у Моста, зашел в кабинет Джуффина и некоторое время сидел там на подоконнике, корчил рожи, наслаждаясь своей полной невидимостью, пока Джуффин не сказал, подняв голову от самопишущих табличек: «Ты что, правда думаешь, будто я тебя не замечаю? Хорош бы я был, если бы до сих пор не разобрался с этими укумбийскими чарами. И не делай такое трагическое лицо, я пока больше никого этому не учил. Не до того было».

Все к лучшему – по крайней мере, он меня покормил. Сделать это следовало давным-давно, но снять плащ-невидимку даже в самом захудалом трактире на окраине Старого Города я так и не решился.

И разговаривать с человеком, который тебя видит, все-таки гораздо приятней. Особенно если идешь при этом по улице. Я правда сперва помалкивал, опасаясь, что Джуффин будет выглядеть полным идиотом, оживленно болтая с невидимым собеседником, но быстро сообразил, что уж ему-то не составляет труда оставаться незаметным без всяких волшебных вещиц. И тут же убедился в своей правоте, наблюдая, как ловко грозный шеф Тайного Сыска уворачивается от хрупких старушек, прущих на него с безмятежностью стенобитных таранов.

– Ну а как я, по-твоему, ходил по улицам в Смутные Времена? – флегматично ответил Джуффин на мой невысказанный вопрос. – Когда каждая собака знала, что я наемный убийца? И тем более потом, когда все та же собака знала, что я – Господин Почтеннейший Начальник Тайного Сыска? Это я только в последние годы разленился, благо шарахаться от меня на улицах более-менее перестали. А когда-то было – все равно что тюрбан надеть.

Лучшее, что может сделать невидимка, угодивший в толчею Гребня Ехо, – вскарабкаться на первую попавшуюся крышу. Если, конечно, он способен ненадолго превратить гладкую стену в удобную лестницу. Лично я понятия не имею, как это делается, зато умею правильно выбирать спутников. Для Джуффина подобный фокус – привычный, не заслуживающий внимания жест, как дверь открыть. Поэтому минуту спустя мы уже свысока взирали на происходящее, совершенно неуязвимые для чужих локтей и сапог.

– Надеюсь, теперь ты не станешь жаловаться на недостаток учебного материала, – сказал Джуффин. – Здесь довольно людно.

– Звучит как непростительное преуменьшение.

– Вот именно. А теперь внимательно посмотри на прохожих. Как думаешь, кто из них сейчас спит у себя дома? Никаких идей? Правильно, их и не должно быть. На первый взгляд большинство сновидцев выглядят как обычные люди. Ну, скажем так, как обычные приезжие: глазеют по сторонам, распахнув рты, все им в диковинку. И они нам тоже в диковинку, можно сказать, честный обмен. На самом деле, твоя шутка насчет наряда сэра Мелифаро была вполне метким попаданием. Некоторым снится, будто они выглядят примерно как все вокруг, но большинство все-таки одеты по нашим меркам довольно нелепо. Как дома ходить привыкли, так и во сне проявляются, по крайней мере, поначалу. Спасибо им за это, очень оживляют городскую толпу! Но все же целиком полагаться на этот признак не следует, особенно тебе. Ты даже с нынешней столичной модой толком не освоился, а ведь, скажем, в том же Куманском Халифате она тоже меняется. Еще и почаще, чем у нас. Порой – радикально. И, подозреваю, ты до сих пор не имел возможности поглазеть на чангайца, или, скажем, умпонца. Выдающееся зрелище, верь мне! Уж на что я бывалый человек, а и то иногда вздрагиваю при виде их разноцветных фартуков и многослойных коротких штанов. Поэтому попробуем самый верный метод: боковое зрение. Нет ничего проще и эффективней. Когда смотришь боковым зрением, некоторые потаенные вещи просто не успевают от тебя спрятаться. И тогда тела сновидцев начинают мерцать, как луна. Точнее, как ее отражение в зыбкой воде. Впрочем, это уже поэтические тонкости. Мерцают – и ладно. Попробуй, сам увидишь.

Я попробовал. Поначалу, конечно, ни черта не получалось. Очень долго не получалось. Секунд двадцать. Или даже тридцать. Вполне достаточно, чтобы взбеситься от собственной беспомощности, потом решить, будто меня разыграли, и взбеситься снова, на сей раз адресно. И даже придумать отличный план мести. А потом увидеть, как мерцает контур силуэта молодой женщины в пышной красной юбке, каких в Ехо на моей памяти никогда не носили. И другая, пожилая, в не по сезону теплом коричневом лоохи до пят, сияет практически как гриб в светильнике. И мужчина в почти ташерских шелковых пижамных штанах, и толстая девочка в длинной голубой скабе, которая, скорее всего, просто ночная рубашка, и совсем юный солдат в форме неизвестной мне и вряд ли вообще существующей державы. И рыжая дама средних лет, что-то сосредоточенно рисующая в блокноте – вот это я понимаю, настоящий художник, даже во сне за работой. Впрочем, вполне возможно, наяву она рисовать как раз не умеет, вот и пользуется случаем. Кто их разберет, этих спящих.

– Мама дорогая, – наконец выдохнул я. – Это что же получается, чуть ли не каждый десятый прохожий на самом деле дрыхнет сейчас где-то дома и видит сон о прогулке по этому грешному мосту? Даже не верится! Их всегда столько, или просто я везучий?

– Ты, конечно, везучий. И место выбрал метко, наши мосты, как внезапно выяснилось, очень любят, когда их видят во сне. На улицах спящего народу поменьше, но все равно хватает. Сам убедишься. Знаю я тебя, теперь дни напролет всех разглядывать будешь.

– И что, всех этих красавцев мне придется ловить и будить? – мрачно спросил я. – Но это же нереально! Пока буду заниматься одним, еще сотня благополучно ляжет баиньки у себя дома и тут же свалится нам на голову. Или просто сколько успею? Что-то вроде лотереи – кто под руку подвернулся, тот и молодец?

– Ну что ты. Этих людей следует оставить в покое. Хотят видеть нас во сне – да на здоровье. Их можно понять, я бы на нас и сам с радостью поглядел, угоразди меня родиться в каком-нибудь другом месте. Тем более беспокойства от них особо нет, а удовольствия море. Нашим горожанам всегда нравились чудаки.

– Но ты же сам говорил…

– Нас с тобой интересуют совсем другие сновидцы, которые присутствуют здесь более-менее полностью. И действуют почти столь же осмысленно, как наяву, только с невиданной для себя легкостью. Ослепительная иллюзия всемогущества, им, в отличие от нас, даже магии учиться не надо. Можешь представить, в каком они восторге?

О да. Вопрос по адресу. Могу.

– При этом следует понимать, что некоторым удовольствие может стоить жизни. Кто, очаровавшись новыми возможностями, захочет остаться тут навсегда, скорее всего добьется своего. В том смысле, что больше никогда не проснется дома – там, где лежит спящее тело. Но и здесь сможет оставаться только до тех пор, пока оно живо. Смерть показывает людям совсем иные сновидения, улицы Ехо и прочих городов Мира в них, насколько мне известно, не фигурируют. Все-таки, при всем моем уважении к философам древности, любившим шокировать друг друга сенсационными гипотезами, у нас не «тот свет».

– Точно? – спросил я.

Хотел пошутить, но голос дрогнул в самый неподходящий момент, и вопрос прозвучал встревоженно.

– Точно, – совершенно серьезно подтвердил Джуффин. – Я проверял.

Я не стал спрашивать, как он это делал. Некоторым утверждениям сэра Джуффина Халли лучше сразу верить на слово, не требуя подробностей – если рассудок вам дорог.

– В общем, надолго у нас никто при всем желании не задержится, – заключил Джуффин. – Тело, конечно, может какое-то время протянуть без участия сознания, особенно если ему повезет, и найдутся знахари, которые захотят и сумеют поддерживать его физическое существование. Но такая удача – редкость.

– Редкость, – эхом повторил я.

– С теми, кто собирается тут погулять, а потом проснуться дома, тоже не так просто. Чем дольше человек видит один и тот же сон, тем глубже в него погружается. Чего доброго, начнет вспоминать свою здешнюю биографию, вернее, она сама вспомнится – вкрадчиво, постепенно. Только что казалась забавной фантазией, а уже засела в голове, как неопровержимый факт. В какой-то момент наш сновидец разворачивается и идет домой. По адресу, который знает, как нечто само собой разумеющееся, даже не обдумывает, откуда у него тут взялась квартира, и кто все эти славные люди, ожидающие его за обеденным столом. И привет, поди потом проснись, когда твоя настоящая жизнь – вот она, знакомая и привычная, никаких сомнений. Примерно так работают сонные наваждения; впрочем, ты и сам знаком с ними не понаслышке. А настоящих мастеров, способных держать сновидение под полным контролем и вовремя просыпаться в своей постели, куда бы ни занесло и что бы ни померещилось, мало в любом из Миров. Даже тут – при том что у нас-то всегда есть возможность научиться, были бы желание и интерес. Ни тайной, ни тем более запретной эта наука отродясь не считалась. И азы ее доступны абсолютно всем.

Он умолк и принялся набивать трубку. Не то чтобы дать мне обдумать услышанное, не то и правда захотел покурить, никогда не поймешь.

Поэтому услышанное я на всякий случай обдумал, чтобы пауза зря не пропадала. И, дождавшись, пока изо рта Джуффина кольцами полетит дым, спросил:

– А эти осмысленно спящие с виду хоть как-то отличаются от нормальных людей и прочих сновидцев? Тоже светятся? Но как-нибудь хитро?

– Хороший вопрос, – вздохнул Джуффин. – Ответов, на мой вкус, даже слишком много. Все правдивые, а в сумме чокнуться можно. Некоторые, видишь ли, светятся, а некоторые нет. Одни вообще неотличимы от обычных бодрствующих людей, другие имеют вид столь причудливый, словно только что выскочили из тюрбана уличного фокусника. Кого-то вовсе не разглядишь, зато иных видно вообще везде, сила Сердца Мира им для этого без надобности. Кто-то может показаться одним из призраков, наводнивших Ехо после отмены дурацкого запрета на их пребывание в столице, а кто-то заявится в облике зверя или в восемнадцати телах сразу – поди с таким договорись. Как только речь заходит о гении, да еще и не ведающем, что творит, все правила отменяются. И выкручивайся как хочешь.

Я хотел заорать во весь голос: «Так и знал!» – но вместо этого просто саркастически ухмыльнулся. Если уж природа одарила вас не в меру выразительным лицом, произносить вслух все, что на нем написано, – непростительное расточительство.

Но Джуффин и бровью не повел. Он, как рассказывают, даже гибель этого Мира однажды видел – в ту пору, когда она еще была наиболее вероятным будущим. Что ему какое-то там лицо.

Пришлось говорить человеческим голосом.

– Ты бы мне хоть одного показал для примера.

– Да я бы с радостью. Но здесь их, скорее всего, нет.

– Ладно, тогда не будем рассиживаться. Пошли поищем в городе. Хочу своими глазами увидеть, о чем речь.

– Желание гостя – закон. Так говорят у меня на родине в горах. Хотя на самом деле никто так, конечно, не думает. Обычная вежливая формула; когда гость этого не понимает, может получиться довольно неловко. Впрочем, ради тебя я и правда готов расстараться. Но учти, бродить по городу нам придется очень долго. Целый день или целый год, как повезет. И все равно не факт, что мы непременно отыщем интересующий нас образец.

«Что и требовалось доказать», – торжествующе подумал я.

– А, так вот в чем штука, – оживился Джуффин. – Ты думаешь, я просто сочинил проблему. Ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы заинтересовать тебя и заманить в Ехо. А на самом деле никаких сверхъестественных гостей, не умеющих проснуться дома, у нас тут нет. Ну или, может быть, есть парочка, но это случайное совпадение, и вообще несущественно. Так?

– Ну да, примерно. Впрочем, я этому рад. Ты правильно сделал, что притащил меня сюда. Сам бы не вернулся, я упрямый. Вернее даже упертый. И иногда это сильнее не только здравого смысла, но даже любви. А тебя я как-то привык слушаться. Полезный условный рефлекс. Ты сказал: «пошли», – и я пошел, предварительно вернув свое драгоценное мнение на его тайную мистическую родину. То есть в задницу. Ты все-таки очень хорошо меня знаешь.

– Еще как знаю. Но из этого вовсе не следует, будто я тебя обманул. Это просто не нужно. Если бы проблемы со сновидцами не было, я бы сказал тебе какую-нибудь другую правду, не столь причудливую, но оттого не менее драматическую. Например, признался бы, рыдая на груди, что не рассчитал свои силы, когда отправил совершенно незаменимого сэра Шурфа командовать Орденом Семилистника, а теперь поздно, дело сделано, его место пусто, и это надо как-то исправлять. Ты, конечно, тоже его не заменишь, зато будешь так нелеп в этой роли, что компенсируешь мне моральный ущерб и даже одинокие страдания над ежегодными отчетами. Впрочем, я мог бы вовсе обойтись без причитаний: ты проиграл мне в «Крак» сто прекрасных долгих лет, и теперь будь добр прожить их, как я пожелаю. Долг чести игрока. Зачем в такой ситуации что-то сочинять?

– Да просто для красоты, – ухмыльнулся я.

– Аргумент, – согласился Джуффин. – Тем не менее проблема действительно есть, так уж счастливо все совпало. Просто она пока не бросается в глаза. Гениальных сновидцев мало, как мало, скажем, по-настоящему могущественных колдунов – даже у нас в Угуланде, где сила Сердца Мира, теоретически, доступна всем желающим. А может, еще меньше. Лично я за все время встретил только троих. Впрочем, специально не искал, просто не до того было.

– И что? – жадно спросил я. – Какие они?

От моего увесистого, с любовью взлелеянного, щедро удобренного житейским опытом скептицизма к тому моменту остались рожки да ножки. Все-таки я очень любопытный.

– Да знаешь, ничего такого, чем можно поразить твое воображение. Одна женщина часто попадалась мне на глаза в городе, как будто нарочно. Смотрела так, словно хотела о чем-то попросить. Но при попытке завязать беседу шарахалась от меня, как от больного анавуайной. И исчезала, благо сновидцам это легче легкого, достаточно захотеть. Я, собственно, только тогда и сообразил, с кем имею дело, когда обратил внимание, что ее исчезновения происходят вовсе без применения магии. По крайней мере, без той магии, которая знакома мне, а я считаюсь довольно компетентным экспертом. Что же касается той женщины, понятия не имею, чем она тут у нас занималась; по крайней мере, за все это время не припомню ни одного необъяснимого происшествия. Скорее всего, просто ходила и смотрела по сторонам. Могу ее понять, Ехо и наяву ничего себе город, а сновидение из него должно получиться выше всяких похвал. В любом случае, эта женщина давно перестала мне встречаться. Надеюсь, проснулась. Но скорее всего, просто умерла – там, у себя дома.

– С чего ты взял?

Я сам удивился резкости своего тона. Очень рассердился, что он это сказал. И еще больше на себя – что не заткнул вовремя уши. Как будто судьба неизвестной и не факт что вообще существующей женщины зависела от решения Джуффина. Или даже от того, услышал ли я его слова. И теперь – вот именно теперь – для нее все кончено.

– Некоторые вещи не хочешь, а все равно знаешь, – пожал плечами Джуффин. – Надо же, как близко к сердцу ты принял ее историю. Совершенно от тебя не ожидал. И, честно говоря, очень рад. Прости, это сугубо стратегическая радость. Сами по себе твои страдания не доставляют мне наслаждения.

– Догадываюсь, – вздохнул я. – Ты уже представил, с каким энтузиазмом я стану носиться по городу, разыскивая кандидатов на счастливое спасение. Вероятно, так и будет. Один-ноль в твою пользу. Но ты говорил, что встретил троих? Что с остальными?

– Была еще одна женщина, довольно молодая. Эта по городу без цели не слонялась, а счастливо жила в просторном доме на берегу Хурона с мужем и детишками. Нечего и говорить, что и дом, и муж, и детишки – просто наваждение, зато очень качественное, муж даже нескольких приятелей успел завести, а детишки – допечь своими проказами соседей. На них случайно обратил внимание Кофа, чей знакомый как раз недавно приценивался к участку, где внезапно появился дом, и выяснил, что эта земля мало того что не продается, так еще и не годится для строительства, слишком уж близко к воде. Когда я начал понимать, что происходит, удивился, как давно не доводилось. И сдуру решил, что сперва следует спросить совета у более опытных коллег, а уже потом что-то делать. Но пока я наносил визиты, леди с семейством исчезли совершенно самостоятельно; как, куда и зачем, понятия не имею, поскольку не присутствовал при этом событии.

– Думаешь, ей тоже кирдык? – упавшим голосом спросил я. – Или просто проснулась?

– Честно? Не знаю. Зато с последним из троицы все точно в полном порядке. Забавный был тип: когда он говорил, из его рта вылетали птицы, часто довольно крупные. Вероятно, их вид и щебет должны были создавать какой-то дополнительный подтекст, но я, каюсь, не расшифровал. Зато довольно быстро смекнул, с кем имею дело. Если видишь человека, который творит чудеса, а Очевидной Магией при этом не пользуется, скорее всего, мы ему просто снимся. Единственная более-менее верная примета, сэр Макс, запомни ее, пригодится.

– Да как же я пойму, пользуется он Очевидной Магией или нет? – возмутился я. – Тоже мне, нашел специалиста.

– Специалист из тебя и правда никакой. Но, помнится, еще в самый первый день службы тебе выдали кинжал с вмонтированным в рукоять индикатором. Эта штука не только свидетельствует о применении магии, но и любезно сообщает ее ступень.

Ох, а ведь точно. Была у меня такая полезная вещь. Понять бы, куда она подевалась за время моего отсутствия. Или, будем честны, еще задолго до него.

– Догадываюсь, что ты его давным-давно посеял, – ухмыльнулся Джуффин. – Но по правде говоря, невелика беда. Я даже не оштрафую тебя за халатность, а просто выдам новый. Да хоть дюжину, не жалко. У нас этих индикаторов – завались. Ребята из Семилистника их в свое время столько наклепали, что до сих пор кладовые ломятся. Собственно, правильно сделали, потому что иного способа законно зафиксировать ступень применяемой магии так и не изобрели. А это до сих пор актуально. Многие ограничения все-таки остались.

– Тогда хорошо, – кивнул я. – А что стало с забавным типом и его птицами?

– Ничего из ряда вон выходящего. Он согласился поболтать со мной за кружкой камры, и я легко убедил его проснуться, пока не поздно. К счастью, этот сновидец вовсе не имел намерения задерживаться у нас навсегда. И платить за такое удовольствие жизнью определенно не собирался. Поблагодарил за предупреждение, вежливо пообещал еще как-нибудь нас навестить и проснулся совершенно самостоятельно, без посторонней помощи. Очень меня выручил. Я-то голову ломал, пытаясь понять, с какого конца браться за это дело.

– Э, стоп. Погоди. Хочешь сказать, ты не знаешь, как их будить?

– Не-а. На сегодняшний день у меня есть только одна идея: отправиться туда, где лежит спящее тело, и хорошенько его потрясти – с применением всех полезных навыков, которые я успел приобрести за несколько сотен лет изучения магии. Авось что-то да получится. Но как отыскать это грешное тело, пока не понимаю. В отличие от нормального путешественника между Мирами, сновидец не оставляет следов. Вообще никаких, прикинь.

– Ничего себе. И что я в таком случае буду с ними делать?

– По ходу как-нибудь разберешься, – беззаботно ответствовал Джуффин. – Ты у нас всегда специализировался на невозможном, изредка отвлекаясь на немыслимое. И именно это делало тебя счастливым. Надеюсь, так будет и впредь.

– Ладно, предположим, – неохотно согласился я. – Может, и разберусь. И возможно, это действительно сделает меня счастливым. Хотя вот прямо сейчас довольно трудно представить, откуда все это возьмется. Настолько беспомощным я себя давно не чувствовал.

И умолк, махнув рукой. Что толку спорить с Джуффином, если однажды все равно выяснится, что он был прав. Рано или поздно, так или иначе, возможно, через тысячу лет, но выяснится непременно.

Дело за малым: как-то пережить эту тысячу лет и не спятить.

– Беспомощность – это просто от усталости, – сочувственно сказал Джуффин. – Тебе, если по уму, после всех этих диких прыжков между реальностями и прочих приключений еще бы пару суток поспать. А ты по городу бегал. Еще и ко мне заявился в финале. Очень глупо с твоей стороны. Ясно же, что я сразу заведу разговор о делах и буду не в меру напорист и утомителен. Ты не первый день меня знаешь и сам мог бы сообразить, что наиболее разумный поступок в такой ситуации – спрятаться от меня в шкафу.

– Просто разумные поступки – не моя специализация, – объяснил я. – В отличие от невозможного и немыслимого.

– И то верно. Тогда разумным придется стать мне. Лучше поздно, чем никогда.

Я опомниться не успел, как он ухватил меня за шиворот, поднял на ноги, встряхнул, а когда отпустил, я шлепнулся в кресло, установленное в его гостиной. Когда тебя без предупреждения тащат куда-то Темным Путем, это выглядит именно так. И никаких мистических ощущений.

– До спальни-то сам доберешься? – заботливо спросил Джуффин.

– На кой черт мне спальня, – вздохнул я. – С ног валюсь, а все равно не усну. У меня голова от информации раскалывается. Там внезапно зародились мысли, умные и не очень. Топочут, как менкалы, роняют стулья и вопят друг на друга как портовые нищие в конце попойки.

– Не знал, что у тебя в голове есть стулья, – восхитился он.

– Да я и сам не подозревал. Пока эти гады не начали их ронять.

– Ничего, сейчас мы их утихомирим. Уж что-что, а усыпить я могу кого угодно, в любой момент, невзирая на обстоятельства.

– Наверное, так и надо со мной поступить, – согласился я. – Только сперва объясни мне вот что. Ты говоришь, что пока встречал только троих сновидцев, застрявших в Ехо. Но почему-то уверен, что на самом деле их больше. И что все они в смертельной опасности. И знаешь еще кучу подробностей: что выглядеть они могут по-разному, что способны на невероятные вещи – да вот хотя бы в восемнадцати телах по городу гулять. Но при этом понятия не имеешь, как им помочь. Зато заранее совершенно уверен, что я всех спасу. Все это настолько нелогично, что даже немного похоже на правду. И при этом не лезет ни в какие ворота. Скажи хотя бы, откуда у тебя такая информация? Только учти, если окажется, что ее ты тоже получил во сне, я чокнусь, не сходя с места. Хоть что-то должно происходить наяву! Мне так спокойнее.

– Не во сне, – улыбнулся Джуффин. – Я рад, что ты начинаешь хотеть мне поверить.

– Да я с самого начала этого хочу.

– Вполне возможно. Но еще больше ты хочешь чувствовать себя чрезвычайно умным и опытным человеком, который видит меня насквозь. А это несбыточная мечта, сэр Макс. То есть умный-то ты умный, не вопрос. Особенно в последнее время. На мой вкус, даже слишком. Но насквозь я и сам себя вижу, скажем так, с переменным успехом.

Это утверждение было похоже на правду даже больше, чем все остальное.

– Но вопрос ты задал хороший, – сказал Джуффин. – Я бы и сам на твоем месте об этом спросил. Впрочем, ответ тебе и так известен: у меня был отличный учитель. Ты с ним, хвала Магистрам, знаком и примерно представляешь, как мне в свое время повезло. Почти всем, что я знаю и умею, я обязан Махи, это не секрет.

Я был разочарован. Ясное дело, про Махи Аинти – чистая правда. Такой чему угодно мог научить. Но от этого мое разочарование только увеличилось. Получается, никакой сказки на ночь не будет. А я-то губу раскатал.

– А что, к вам в Кеттари тоже однажды забрел такой сновидец? – спросил я без особой надежды на продолжение, просто для порядка. – И Махи не смог разбудить его дома? Надо же. В голову не пришло бы, что он хоть чего-нибудь не умеет.

– В это и мне не верится, – согласился Джуффин. И помолчав, неохотно добавил: – Никто к нам на моей памяти не забредал. Некого было будить.

Я помалкивал, но чувствовал, что постепенно превращаюсь в гигантский вопросительный знак. Интересно, какая это ступень магии? И можно ли будет меня потом как-нибудь расколдовать?

– У меня в детстве был друг, – наконец сказал Джуффин. – Мальчишка с соседней улицы. Дом у них был синий, а стекла в окнах старинные, с дымом, чтобы с улицы не было видно, что внутри делается. Очень красивые. Мы потому и познакомились, что я ходил на их окна смотреть. Прикидывал, удастся ли мне разбить одно и успеть удрать с куском стекла. Очень хотел его заполучить. Но поскольку уродился не в меру разумным и основательным, долго пытался придумать идеальный план – чтобы шума поменьше, и осколков набрать побольше, и удрать незамеченным. Дело кончилось тем, что Шаршин меня увидел и позвал в гости знакомиться. Он был простужен, сидел дома один и скучал. А когда узнал, что мне нравятся их стекла, не раздумывая стукнул по окну молотком, собрал осколки, несколько отдал мне, остальные выбросил на улицу. Объяснил: скажу отцу, что выходил на кухню, а когда вернулся, окно уже было разбито, и вокруг никого. Я был потрясен, причем не столько его щедростью, сколько хитростью. То есть самой концепцией – говорить, что вздумается, вместо того, чтобы честно пересказывать известные тебе факты.

– Так вот кто научил тебя так ловко врать, – улыбнулся я. – А я-то думал, тоже Махи.

– Ха! Махи пришлось заново учить меня говорить правду. Точнее, доказывать, что иногда это имеет смысл. Потому что к моменту нашей с ним встречи я заврался настолько, что сам себе верить перестал. Но речь сейчас не о нем, а о Шаршине. Наша дружба – лучшее, что случилось со мной в детстве. Уж на что я в ту пору был мрачным хмырем, а с ним мне было интересно. Порой даже весело, по крайней мере, смеяться я выучился именно тогда. А прежде никак не мог понять, почему люди время от времени начинают трястись всем телом, издавая лающие звуки. И почему, ради Темных Магистров, считается, будто им в этот момент хорошо?!

– Ну ничего себе, – озадаченно сказал я.

– Таким уж я уродился, – пожал плечами Джуффин. – Понимаю, что сейчас в это непросто поверить. Но удивляться особо нечему: Истинная Магия кардинально изменяет людей. Меня же она переделала практически полностью. Ради одного этого имело смысл ею заняться. Оставаться таким, каков есть, в моем случае было бы глупо. Никакого удовольствия – ни мне самому, ни окружающим. Впрочем, Шаршина я вполне устраивал. И он оставался моим лучшим другом, несмотря ни на что. Втягивал меня в игры, подбивал на приключения, смешил и развлекал. До сих пор не знаю почему. Таких вопросов в детстве не задают, а взрослым он так и не стал. Потому что однажды уснул и не проснулся. Не смогли разбудить, как ни старались. Где-то полгода еще дышал, а потом перестал. Для меня это было огромное потрясение. И большое горе. Ты, кстати, второй человек, которому я о нем рассказываю. А первым был Махи. Когда я понял, что у него есть ответы вообще на все вопросы, меня было не заткнуть. С утра до ночи ходил за ним по пятам: «А это почему? А то? А где? А когда? А вот еще однажды был случай – это как понимать? Что делать? Кто виноват? Доколе?» И про Шаршина, конечно, тоже спросил. И тогда Махи рассказал, что порой случается с некоторыми талантливыми сновидцами, которым не повезло вовремя встретить толкового учителя. Как восхитительно они себя при этом чувствуют, на что оказываются способны, и чем обычно заканчивается этот праздник. Но живьем нам такие ни разу не попадались, наш Мир в ту пору еще не был «модным курортом», который снится всем подряд. Вот откуда у меня информация, сэр Макс. И вот почему ее недостаточно.

– И вот почему это для тебя так важно, – кивнул я. – Спасибо, что рассказал. Теперь все сходится.

– Думаешь, я настолько сентиментален? – удивился Джуффин. – Всегда был уверен, что произвожу несколько иное впечатление.

– Не сентиментален. Просто не любишь проигрывать. Настолько не любишь, что даже былые поражения стараешься отменить – отсюда, из сегодняшнего дня, задним числом. Однажды судьба отняла у тебя друга – давным-давно, когда ты не знал и не умел ничего такого, чтобы ей помешать. Друга не вернешь, и нового детства, которое можно было бы прожить вместе с ним, не будет, но если удастся разбудить и спасти хоть сколько-то других сновидцев, это в каком-то смысле сравняет счет. По крайней мере, ты покажешь этой засранке, кто в доме хозяин. В смысле, судьбе. Очень хорошо тебя понимаю. Сам такой. Есть в моей жизни несколько поражений, которые я тоже хочу отменить. Пусть задним числом, неважно, все равно. Понятия не имею, как это можно сделать, но не сомневаюсь, что однажды найду способ. Мало в чем я так уверен, как в этом.

– Зная тебя, заранее содрогаюсь, – совершенно серьезно сказал Джуффин. – И надеюсь не подвернуться под горячую руку. А теперь давай я тебя все-таки усыплю. Тебе правда надо выспаться, это я как знахарь говорю, а не как хозяин дома, желающий сэкономить на ужине.

– Ага! Так вот в чем интрига! – торжествующе воскликнул я.

– Можешь считать, это и есть тот самый коварный обман, которого ты ждал от меня весь день.

Я хотел возразить: «Всю жизнь», – но промолчал, побежденный собственным чудовищным зевком.

Когда я проснулся, было темно. Но из этого обстоятельства можно было сделать только один безошибочный вывод: окна спальни закрыты очень плотными занавесками. Отодвинув одну из них, я выяснил, что снаружи светло и так пасмурно, что время суток хрен определишь. Ясно, что не ночь, и на том спасибо.

В доме Джуффина, кроме него самого, обитают старый дворецкий Кимпа и маленький песик по имени Хуф. Оба мне чрезвычайно симпатичны, да и я всегда числился у них в любимцах. Однако сейчас я даже им не хотел показываться. Очень уж мне нравилось такое двойственное положение – судя по ощущениям, я тут, но с точки зрения окружающих меня сейчас вообще нигде нет. Когда еще доведется привести внешние обстоятельства в столь полную гармонию с внутренней правдой.

Опасался, конечно, что Хуф, наделенный острым чутьем, обнаружит меня сам и придет здороваться – поди такого не пусти, если начнет скрестись в дверь. Но, видимо, запах мой за последние годы изрядно изменился. Или же умный пес читал мои мысли с такой же легкостью, как его хозяин, и понял, что ко мне лучше пока не соваться. Так или иначе, но Хуф деликатно держался на расстоянии. С Кимпой было еще проще: ни один хороший дворецкий не станет заходить в гостевую спальню, пока не позовут. А Кимпа – лучший из лучших.

Это означало, что уединение мое не будет нарушено, пока я сам того не пожелаю. Небольшой минус: завтраком оно тоже не будет нарушено. И даже кружка горячей камры не потревожит мой покой. Мне как-то рассказывали, что в Куманском Халифате принято оставлять подносы с едой и напитками во всех комнатах дома, включая пустующие – для невидимых духов Красной пустыни, которые не то чтобы в таком уж восторге от человеческой пищи, зато чрезвычайно ценят внимание и заботу и при случае платят за них сторицей. Прекрасный обычай! Но не переезжать же из-за этого в Куманский Халифат вот прямо сейчас, даже не позавтракав. Мда, круг замкнулся.

Впрочем, для человека, способного достать из Щели между Мирами все что заблагорассудится, отсутствие завтрака – беда поправимая. Уже ради одного этого стоило изучать Истинную Магию. Она хоть и может свести с ума не хуже уандукской, которой Джуффин меня давеча стращал, зато если проявишь стойкость, в один прекрасный день сможешь получить чашку кофе на любом краю Вселенной, не интересуясь, выращивают его тут или нет.

В Мире кофе, кстати, даже в виде дикорастущего сорняка отсутствует. И до сих пор никому в голову не пришло исправить роковую ошибку местной природы. Чем все эти толпы могущественных чародеев были заняты на протяжение последнего миллиона – или сколько там было в их распоряжении – лет, ума не приложу.

А камра, при всей моей симпатии к этому напитку, кофе не заменит. Как я тут выживал в первое время, неведомо. Я – мученик и герой.

Но после того как сэр Маба Калох научил меня добывать все необходимое из Щели между Мирами, с героизмом и тем более мученичеством было покончено раз и навсегда. Вот о чем я думал, с удовольствием прихлебывая капучино, извлеченный буквально из-под подушки, под которую мне пришлось сунуть руку, чтобы как следует сосредоточиться на процессе. Опытные мастера говорят, на самом деле прятать руку совершенно не обязательно, но я так привык.

Еще я думал, что надо бы послать зов Джуффину и спросить, сколько я проспал. Неужели и правда сутки? Или даже больше? Или наоборот, всего полчаса, и вечер еще не успел наступить? Не то чтобы это действительно так уж важно, но любопытно.

А «любопытно» – наиважнейший для меня аргумент. Ради этого даже Безмолвную речь с утра пораньше вытерпеть можно.

«Меньше суток, – сказал Джуффин. – Ты взялся за дело, спустя рукава. И продрых какие-то жалкие восемнадцать часов. Не узнаю тебя, сэр Макс. Был такой старательный мальчик, вечно перегибал палку, а теперь…»

«А теперь повзрослел и расслабился, – согласился я. – Всюду палки недогнутые валяются, анархия и бардак. Но у меня есть смягчающее обстоятельство: я очень хорошо выспался. И похоже, даже готов жить дальше. Осталось вспомнить, как это делается».

«Строго говоря, жизнь – это непрерывное взаимодействие с реальностью. И людьми, как важной составляющей частью ее. Поэтому на твоем месте я бы для начала просто снял плащ-невидимку. Я-то связан по рукам и ногам законами гостеприимства, а потому не стал насильственно разлучать с ним твое спящее тело. Хотя Кофа может в любой момент обнаружить недостачу и потребовать свое добро назад. Впрочем, я отлично провожу время, сочиняя, как объяснить ему эту пропажу».

«Например?»

Спросил и тут же пожалел. Я уже говорил, как устаю от Безмолвной речи. И впредь постоянно буду на нее жаловаться, это моя любимая сиротская песня, честно выстраданный коронный номер. Потому что все эти красавцы, мои друзья и коллеги, часами могут так болтать, как школьницы по телефону, а я уже через несколько минут в обморок грохнуться готов от напряжения.

Джуффин, конечно, знает о моих затруднениях. И несмотря на это, никогда не упускает возможности поговорить со мной подольше. Вернее, не «несмотря», а как раз поэтому. Все-таки наемные убийцы «бывшими» не становятся никогда.

А тут я сам такой прекрасный повод дал. И он, конечно, принялся рассказывать очень подробно.

«Например, один мой приятель, вдохновенно экспериментируя с малоизвестными древними заклинаниями, нечаянно вызвал демона из иного Мира. Демон, на его счастье, оказался милейшим чудаком, добродушным, но любопытным до крайности. Очень обрадован, что все столь удачно сложилось, и наотрез отказывается возвращаться домой, пока не увидит, как тут у нас устроена жизнь. С одной стороны, пусть себе глазеет, не жалко. А с другой, облик его столь ужасен, что выпускать такого красавчика на улицу – преступление, причем в первую очередь против него самого. Детишки проходу не дадут, засмеют и испортят все впечатление от прогулки. Решили, пусть бродит невидимым, так будет лучше для всех. Убедительно звучит?»

«Вполне», – подтвердил я, ликуя, что монолог оказался довольно коротким. Но не тут-то было.

«А вот и нет! – огорошил меня Джуффин. – Очень слабая версия. Ну сам подумай, Кофа же наверняка захочет познакомиться с демоном. Он тоже любопытный, не хуже других. Тогда придется говорить, что демон ушел гулять в одиночестве и обещал объявиться не раньше, чем дня через три. А потом соврать, будто наш гость устал, новых знакомств заводить не желает и вообще уже смотался домой. Бессмысленное нагромождение бездарной лжи. Ну уж нет, так низко я падать не намерен».

«Ладно, не падай», – покорно согласился я.

«Зато вот тебе другой вариант: оказывается, на пришедшем вчера утром Шиншийском бахуне прибыл один из тамошних молодых принцев – тайком, инкогнито, просто по трактирам погулять. И только ступив на берег, бедняга понял, что костюм, заказанный специально для этого визита, за время пути вышел из моды. А такого позора он даже инкогнито не переживет. Пришлось одолжить его высочеству плащ-невидимку для похода по модным лавкам. Как только стащит себе что-нибудь подходящее, тут же вернет – и казенное имущество, и деньги за покупку. Это уже гораздо лучше, потому что если принц желает гулять по Ехо инкогнито, Кофа его беспокоить не станет. Благо, в отличие от меня, не связан с Шиншийской династией узами Третьей Тайной Дружбы».

«А ты связан? Причем не какой-нибудь, а именно «третьей» и «тайной»? Ну ничего себе», – изумился я.

«Так получилось. Это долгая история, – сказал Джуффин. И с откровенным ехидством предложил: – Хочешь, расскажу?»

«Хочу, – обреченно сказал я. И усмирив гордыню, поспешно добавил: – Только не прямо сейчас, если можно. А то у меня голова взорвется».

«Ладно, – милосердно согласился он. – Раз так, оставлю тебя в покое. Скажи только, что ты решил с плащом? Когда я смогу вернуть его Кофе? Потому что если не скоро, Шиншийского принца мне лучше не поминать. Не может же он годами выбирать себе одежду. У нас теперь даже на заказ шьют всего за час, хвала тридцать второй ступени Черной Магии и последним поправкам к Кодексу. Придется придумать что-нибудь еще».

«То есть ты не против, чтобы я побыл невидимкой подольше?» – обрадовался я.

«Против, конечно. Но это совершенно неважно. Как хочешь, так и поступай. В любом случае, я готов помогать тебе по мере сил. Комната в моем доме останется за тобой сколько пожелаешь. Если тебе приспичило жить невидимкой – ладно, Магистры с тобой, я готов соврать Кофе, будто уродливый демон из неведомого мира отправился домой в его плаще. Не со зла, просто по рассеянности. И мой приятель изо всех сил пытается вызвать его снова, но пока безуспешно, зато куча неведомой дряни не пойми откуда поналезла на заклинания, только успевай отбиваться. Но мы, конечно, не оставляем усилий».

«Спасибо, – сказал я. – Круто знать, что ты настолько за меня. Я на самом деле не очень долго собираюсь… Хотя… Или… Слушай, дай мне еще пару часов. Надо как следует подумать».

«Звучит угрожающе».

Безмолвная речь обычно плохо передает интонации, но я все равно чувствовал, что Джуффин улыбается. И был готов спорить, что он уже знает, кому придется думать вместо меня. И к чему приведут эти размышления. И как мы будем смеяться, вспоминая об этом дюжину дней или лет спустя. То есть я еще ничего толком не решил, а он все равно знает, и с этим ничего не поделаешь.

«Только не вздумай угонять мой амобилер, – сказал напоследок Джуффин. – Мне не жалко, просто амобилер, несущийся без возницы со скоростью, как ты любишь, сто миллиардов миль в час, по-прежнему не считается в Ехо обычным явлением. Несмотря на все поправки к Кодексу Хрембера и буйный расцвет любительского колдовства. Происшествие гарантировано попадет в обе газеты и, возможно, даже войдет в официальные «Королевские хроники особо досадных событий, омрачивших эпоху правления Его Величества Гурига Восьмого». Это будет воистину триумфальное возвращение, сэр Макс. Но я не уверен, что ты хочешь именно такого эффекта».

Ох нет.

Не так уж долго оказалось идти пешком от дома Джуффина на Правый берег. Чуть больше часа неспешным шагом, глазея по сторонам. Я почему-то думал, гораздо больше. Хотя в амобилере когда-то преодолевал это расстояние буквально за пару минут. Со скоростью «сто миллиардов миль в час», совершенно верно. Зачем мне был какой-то дурацкий Темный Путь? Неудивительно, что это полезное искусство я так толком и не освоил, только по чужим следам ходить могу, как юный столичный аристократ, сызмальства обученный следовать за матушкиной юбкой.

На Правый берег я шел не просто так. У меня был план. Прекрасный. В смысле, неописуемо идиотский. Самому не верится; до сих пор горжусь.

Сворачивая к Иафаху, я даже шаг ускорил – вот как был доволен собой.

При Великом Магистре Нуфлине Мони Махе Явные (то есть общедоступные) ворота главной резиденции Ордена Семилистника открывались только на рассвете и на закате. Причем для всех посетителей сразу, начиная с Королевских курьеров и заканчивая особо простодушными иностранцами, которые иногда приходят в Иафах как в музей, в надежде бесплатно поглазеть на знаменитых угуландских колдунов; еще и обижаются, когда им отказывают в аудиенции. Кроме них войти обычно желали любовницы и приятели адептов Ордена, пришедшие их навестить, торговцы с заказанным товаром, городские сумасшедшие, замыслившие покушение на Великого Магистра при помощи табурета с остро заточенными ножками, законопослушные граждане за разрешениями на разовое применение магии высокой ступени, юные карьеристы из провинции, жаждущие немедленно вступить в Орден, журналисты из «Королевского голоса», твердо намеренные получить официальный комментарий по очередному щекотливому вопросу, и до кучи какой-нибудь портовый нищий, имевший неосторожность проиграть в карты на желание и отправленный в Иафах за милостыней – в ту пору это была любимая штука городского дна; учитывая общеизвестную скаредность покойного Магистра Нуфлина, довольно злая.

Рассказывают, иногда у Явных ворот собирались здоровенные очереди; потом все посетители одновременно вламывались в приемную, и дежурный сходил с ума, пытаясь понять, кто все эти люди, или хотя бы разобрать, что они говорят.

Сэр Шурф Лонли-Локли, единственный известный мне человек, способный привносить в бюрократию здравый смысл, став новым Великим Магистром Ордена, первым делом прикрыл этот бардак. В смысле, издал соответствующее распоряжение, и Явные ворота теперь держат нараспашку круглосуточно. А на пороге всегда дежурит кто-нибудь из Младших Магистров. Ясно, что дальше приемной все равно почти никто не пройдет, но некоторых особо одаренных веселой природой визитеров и в приемную допускать не следует. Вот их-то и отсеивают прямо на входе.

Я очень надеялся, что не попаду в их число – плакал тогда мой замысел. И, что гораздо обиднее, труд. Тяжелый мучительный получасовый труд перед зеркалом, где я, тщательно выполняя только вчера полученные от Джуффина инструкции, пытался превратиться в согбенную старуху. В смысле, соответствующим образом изменить лицо. За тело я на этом этапе браться не решился бы; к счастью, здешняя одежда так хорошо скрывает подробности, что для маскировки вполне достаточно хорошенько ссутулиться и, скажем, слегка захромать.

Образ был выбран сразу по нескольким причинам. Во-первых, когда еще ни черта толком не умеешь, проще наворотить неведомо чего, чем аккуратно внести в свой облик небольшие, но значимые изменения. Чем нелепей результат, тем менее заметны ошибки, которых новичку не избежать. Одна глубокая складка на лбу должна выглядеть достоверно, зато когда морщин несколько сотен, никто не станет оценивать качество каждой из них. Мне, конечно, здорово не хватало соответствующего парика, но и тут нашелся выход – если скрутить из покрывала громоздкий тюрбан, достойный венчать голову любого городского сумасшедшего, никому в голову не придет приглядываться, торчит ли из-под него хоть одна седая прядь. По крайней мере, первые несколько минут. А дольше вряд ли потребуется.

Во-вторых, я решил, что так меня будет труднее всего узнать. Просто никому в голову не придет при взгляде на нелепо одетую старушенцию: «А уж не сэр ли Макс это случайно?» Я всегда считался довольно эксцентричным, но все же есть поступки, которых от меня не ожидает никто, даже люди, очень хорошо меня изучившие. То есть они – в первую очередь.

Ну и в-третьих, мне показалось, что так смешнее всего. На самом деле, одного этого аргумента было достаточно. Когда ты выбит из колеи, растерян, нервничаешь, устраивай балаган – такое у меня правило. Оно не настолько нелепо, как может показаться – хотя бы потому, что позволяет отвлечься. К тому же, пока я маюсь дурью, в жизни образуется своего рода пауза, в ходе которой взволновавшие меня обстоятельства вполне могут опомниться и стать более благоприятными; не сказал бы, что так случается всегда, но шанс есть.

Все вышесказанное более-менее объясняет, почему вместо того, чтобы просто послать зов самому близкому и надежному из своих друзей, сказать: «Я вернулся в Ехо, ай, не спрашивай, сам в шоке; мне срочно нужен совет и просто поговорить», – я решил устроить для него нелепый розыгрыш с переодеванием.

Хотя существует и альтернативное объяснение, короткое и внятное: я – придурок, каких свет не видывал. По крайней мере, иногда я точно он.

Это я не то чтобы сейчас, задним числом понял. А прекрасно осознавал и в тот момент, когда снимал плащ-невидимку, кое-как спрятавшись от любопытных глаз за чужим забором, буквально в квартале от Явного входа в Иафах. Плащ, скомкав, сунул за пазуху – если я у нас не старик, а старуха, значит, мне полагается бюст. И не те мои годы, чтобы окружающих могла смутить его, скажем так, не совсем классическая форма. Зеркала под рукой у меня, увы, не было, но я всласть налюбовался собой заранее, перед выходом, и воспоминание было еще свежо. Я твердо знал, что прекрасен – в своем роде, конечно. И совершенно не опасался быть узнанным. Никаких шансов. Сам бы не узнал.

– К сожалению, леди Сотофа Ханемер никогда не принимает посетительниц, пришедших к Явному входу, – вежливо сказал мне немолодой бородатый дежурный, до моего появления скучавший на пороге в полном одиночестве. И, подумав, добавил: – Леди, подобные вам, обычно находят какой-нибудь иной способ с ней связаться. Надеюсь, у вас тоже получится.

Судя по его реакции, маскарад мой удался даже лучше, чем я смел надеяться. Однако встреча с леди Сотофой в мои ближайшие планы не входила. Кому-кому, а ей на глаза в таком виде лучше не попадаться. Потому что проходу потом не даст, задразнит до полусмерти и будет знакомить со своими девочками: «А это у нас сэр Макс, старейшая безумная ведьма в Соединенном Королевстве». И так далее.

Поэтому я поспешно сказал, понизив голос до заранее отрепетированного хриплого шепота, который, теоретически, мог бы принадлежать простуженному человеку любого возраста и пола:

– Спасибо, детка, я знаю путь, которым ходят к Сотофе. Но нынче мне требуется потолковать не с нею, а с вашим новым Великим Магистром. Говорят, он смышленый мальчик.

Дежурный Магистр, надо отдать ему должное, держался молодцом. Проглотил и «детку», и панибратскую «Сотофу» без «леди». Но на «смышленом мальчике» все-таки сломался. В смысле, почти неуловимо дрогнул лицом. И вместо того, чтобы сразу послать докучливую старуху в моем лице подальше, застыл в нерешительности. Все-таки бабка молодец. То есть я.

Однако железо следовало ковать, пока горячо. Моя старушенция подошла поближе к бородатому «детке» и интимно прохрипела в самое ухо:

– Боишься, начальство рассердится, что его беспокоят по пустякам? Но тут совсем не пустяки! Просто передай ему, что город Кеттари внезапно исчез с лица земли. И я знаю, кто в этом виноват.

Я не сомневался, что на такую новость сэр Шурф примчится как миленький, как бы и чем бы ни был занят. Разбираться с городком Кеттари, который не то чтобы действительно исчез, но стал частью иного мира, а потому недостижим для путешественников, имеющих неосторожность отправиться туда без проводника, снабженного всеми необходимыми для успешного перехода волшебными амулетами, мы ездили вместе – так и хочется сказать, тысячу миллиардов вечностей, но на самом деле всего какую-то дюжину лет назад. Поездка вышла по всем статьям незабываемая – уже хотя бы потому, что меня по такому случаю превратили в юную леди по имени Мерилин. Начальство утверждало, будто делает это исключительно из соображений секретности, но я до сих пор уверен, что просто для смеха. И в этом смысле затея удалась – так много, как в те дни, когда меня готовили к поездке, мы, пожалуй, никогда не ржали.

Впрочем, и мое дурацкое преображение, и даже само по себе путешествие в иную реальность меркнут в сравнении с прочими событиями той экспедиции. С тех пор при всяком упоминании о Кеттари у меня случаются нервный тик и блаженная улыбка – одновременно. И у сэра Шурфа они тоже непременно случались бы, не уродись он образцом сдержанности и самообладания. Но будь ты хоть трижды образцом всего на свете, любопытства-то никто не отменял.

Этот благородный порок оказался, на мое счастье, присущ и дежурному Магистру. По крайней мере, он проводил меня в приемную. Большая победа! Пока я топтался на улице, было ясно, что начальство на встречу со мной не позовут. А теперь – как знать.

В приемной я немедленно уселся в самое удобное кресло и придал своему наспех состряпанному морщинистому лицу выражение, являющее достойный компромисс между «внимайте и трепещите, я открою вам все тайны вселенной» и «сейчас как укушу!». Я его и без всяких переодеваний регулярно применяю, идеальная маска для предъявления себя той части человечества, с которой тебе в данный момент решительно не о чем говорить.

Сэр Шурф появился на пороге много быстрей, чем я смел надеяться. То есть практически сразу же, я еще в кресле как следует устроиться не успел, а он уже вошел, зыркнул на меня надменно с высоты своего роста и почти сразу отвернулся, но я успел заметить, какими отчаянно круглыми стали его глаза. Собственно, ради этого мгновения все и затевалось.

– Неважно выглядишь, леди Мерилин, – наконец сказал мой друг. – Не выспалась, наверное? Или съела что-то не то? Не бережешь ты себя.

Это, конечно, был мат – не в три хода, в один. Иного я, впрочем, и не ожидал. Хотя в глубине души почему-то надеялся.

– Ты меня натурально убиваешь, сэр Макс, – сказал мой друг, запирая за нами дверь.

– Ты меня тоже. Мог бы милосердно прикинуться, что не сразу узнал. Представляешь, как я старался?

– Плохо старался, – безжалостно отрезал Шурф. – Никуда не годится. Достаточно одного взгляда, чтобы вывести тебя на чистую воду. Впрочем, справедливости ради следует признать, что моих дежурных ты все-таки провел. А они – люди довольно опытные. Спектакли с переодеваниями нам тут чуть не через день устраивают. Следовательно, твой маскарад вполне удался, и я зря придираюсь.

– Как всегда, – усмехнулся я. – Ничего страшного, меня это даже успокаивает. В тот день, когда ты наконец перестанешь придираться, я заподозрю, что попал в рай. И начну нервничать.

– Насколько я помню, согласно причудливой мифологии, к цитатам из которой ты прибегаешь несколько чаще, чем допускает мое старомодное представление о безупречном стиле, в «рай» попадают только после смерти? Тогда никакого рая. Даже и не мечтай. С твоим талантом рано или поздно получать желаемое подобные мечты до добра не доведут.

Он был строг, как лекарь, отнимающий конфету у склонного к ожирению сироты.

– Вообще-то до сих пор я и не мечтал. Но теперь вполне могу начать. Просто из чувства противоречия. Ты меня знаешь.

– Ты не учитываешь, что ситуация кардинально изменилась, – надменно ответствовал сэр Шурф. – Причем не в твою пользу. Нынче я любой запрет могу закрепить законодательно. Все предложенные мной поправки к Кодексу Хрембера до сих пор принимались без обсуждений, и я не вижу причин для изменения этой тенденции в дальнейшем. И если завтра в Кодексе появится новая статья, запрещающая гражданам Соединенного Королевства мечтать о рае, никто и бровью не поведет. Разве что попросят разъяснить значение термина отдельным развернутым комментарием. И я, разумеется, не поленюсь это сделать. После чего каждая мечта о рае обернется для тебя тремя годами в Холоми, сэр Макс. Или даже десятью, целее будешь.

– Шантаж, запугивание и угрозы, – мечтательно сказал я. – Как же я соскучился по такому скверному обращению! Все-таки ты до изумления злой колдун. Не хуже мятежных Магистров.

– Ну, строго говоря, я и есть один из них.

Историческая правда была на его стороне. Я махнул рукой и рассмеялся.

– Совершенно невозможно серьезно с тобой говорить!

– В твоих устах это очень высокая оценка. Даже не чаял ее заслужить, – церемонно ответствовал мой друг. – Тем не менее вынужден тебя разочаровать. Говорить со мной серьезно все еще можно. А время от времени, к сожалению, даже необходимо. Но я работаю над собой. Еще пара дюжин лет, и с этим недостатком будет покончено.

И наконец улыбнулся, давая понять, что спектакль в мою честь завершен. Теперь можно просто нормально поговорить.

– Ты когда вернулся-то? – спросил он.

– Прошлой ночью.

– И как себя чувствуешь? Мир больше не сопротивляется факту твоего существования?

– Да вроде не особо, – осторожно ответил я. И поспешно добавил: – Я не врал тебе, когда говорил, что физически не могу здесь находиться. Так было. Но Джуффин сказал, этому горю помочь несложно. Просто когда хочешь уладить отношения сразу со всем Миром, следует договариваться не с могущественными людьми и даже не с самим собой. А с его изнанкой. Все вопросы решаются там. И отправил меня на Темную Сторону, трижды напомнив, что там мои слова имеют силу заклинания. И, как всякое стоящее заклинание, неотменяемы. Велел очень осторожно формулировать. И я, представь себе, справился. В кои-то веки не стал выпендриваться.

– И что именно ты там сказал? Слово в слово? Помнишь?

– Просто: «Я хочу здесь жить». И все. Никаких подходящих к случаю двусмысленных афоризмов и мне самому непонятных терминов, если ты этого опасаешься.

– Очень хорошо, – кивнул он. – Можешь ведь, когда хочешь. За это могу угостить тебя камрой. Не смотри на меня с таким ужасом, ты все перепутал. Это при Королевском дворе камра хуже иррашийской. А в Иафахе, напротив, лучшая в столице. С тех пор как леди Теххи покинула город, у здешних поваров не осталось серьезных конкурентов.

– Правда, что ли? – изумился я. – А ну давай!

– …Прости, что сразу не предложил тебе камры, – церемонно сказал мой друг. – И не сообразил, что ты еще не обедал. И вероятно, даже не завтракал. И еще вопрос, ужинал ли вчера, – добавил он, наблюдая, с какой жадностью я тянусь к вазе с печеньем, которое, судя по твердости, исполняло сугубо декоративную функцию и благоразумно игнорировалось несколькими поколениями наших предшественников.

– Положа руку на сердце, я просто растерялся, – признался он. – Твое внезапное появление совершенно выбило меня из колеи.

– Не такое уж внезапное, – с набитым ртом возразил я. – К тому все шло. И мне кажется, ты понимал это лучше, чем я сам.

– Да, я был уверен, что рано или поздно Джуффин найдет способ притащить тебя обратно. Но все равно вышло совершенно неожиданно. Зная твое упрямство, я думал, это случится не так скоро.

– Еще несколько дней назад я был почти уверен, что этого вообще никогда не случится. Но потом легкомысленно проиграл Джуффину в карты ближайшие сто лет своей жизни. Теперь я у него в плену.

– Мы оба понимаем, что если бы ты не хотел проиграть, то и карт в руки не взял бы. Ты не настолько азартен.

– Ха. Я еще и поддавался на всякий случай. Ну вдруг ему перестало бы везти в самый ответственный момент? Всякое бывает.

– Очень разумно, – кивнул Шурф. – Я имею в виду твое стремление держать ситуацию под полным контролем. Раньше ты был фаталистом.

– Ну да. Вынужденно. Думаю, большинство фаталистов становятся таковыми только потому, что не умеют всерьез влиять на свою судьбу. И понимают, что не умеют. Что толку бессмысленно дергаться? Не можешь властвовать – доверяй. Это правило совсем не упрощает жизнь, зато экономит силы. Но стоит научиться отодвигать судьбу в сторону и добиваться своего, фатализма как не бывало.

– Однако для человека, добившегося своего, ты выглядишь недостаточно довольным, – заметил Шурф.

– Еще бы. Я же как – добился и сразу передумал. Обычное дело, ты меня знаешь. Но было уже поздно что-то менять. Оно и к лучшему, потому что, оказавшись в Ехо, я тут же снова передумал. В смысле, обрадовался. Чуть не помер на месте от счастья. Но потом немного успокоился и передумал опять. Целых полчаса был ничему не рад, прикинь. Но и это прошло. До такой степени прошло, что я был готов целоваться с булыжниками мостовых. О Темной Стороне даже не говорю, это всегда безусловное счастье. Но с утра я заново схватился за голову: «Что я наделал?!» А когда вышел на улицу, мне стало хорошо, как никогда прежде – часа на полтора. Потом опять захотел сбежать. Так и болтаюсь между этими двумя позициями. Поэтому решил: ладно, что сделано, то сделано, но хрен кто меня тут увидит. И тебе зов не послал, потому что пока даже ты не знаешь, что я в Ехо, меня тут как бы и нет. А если и есть, то не всерьез. Не считается. Так все-таки полегче привыкать. Вчера весь день ходил по городу – изменив лицо, надев маску и еще Кофин укумбийский плащ сверху. Чтобы уж наверняка никто ничего не заподозрил. И как же мне тут понравилось, знал бы ты! Даже больше, чем в самый первый раз. Только что не рыдал на радостях; впрочем, к тому шло. Но плащ не снимал. И даже маску на лице оставил, хотя зачем она невидимке? Правильно, я тоже не знаю.

– А что на это говорит Джуффин?

– Он много чего говорит. Основные тезисы таковы: я веду себя как кретин, но он все равно на моей стороне. Принуждать к вменяемости не станет, подождет, пока я сам возьмусь за ум. Ну или не возьмусь и навек останусь невидимкой. Он и к такому повороту, похоже, готов. И заранее прикидывает, как это можно будет использовать.

– Разумеется готов, – кивнул Шурф. – Как и к нашествию зеленых кошек-людоедов из страшных сказок для сельских детей, рождению властелина мира из индюшачьего яйца, сквашиванию Великого Средиземного моря в сметану и любому другому даже теоретически невозможному событию. Ясно же, что тебе быстро наскучит валять одного и того же дурака. И ты если не образумишься, то по крайней мере сменишь концепцию. На этот счет и я совершенно спокоен. Собственно, из твоего визита ко мне следует, что тебе уже надоело скрываться.

– Конечно, надоело. Еще вчера! Но я все равно не могу решиться вот так среди бела дня зарулить в Дом у Моста и сказать: «Привет». Хотя, по идее, это должен быть прекрасный момент, немая сцена совершенно в моем вкусе. Заранее предвкушаю. И все равно туда не иду. Ты знаешь меня лучше, чем я сам. Вот объясни: почему я такой придурок?

– Да не придурок ты, – мягко сказал сэр Шурф. – А в кои-то веки ведешь себя, как совершенно нормальный человек. Просто боишься, что все пойдет не так. В смысле, не так, как было раньше. И оттягиваешь этот момент, как можешь. Многие на твоем месте опасались бы ровно того же. И вели бы себя примерно так же, если бы в их распоряжении оказался укумбийский плащ.

– Да, наверное, – неохотно согласился я.

– А ко мне ты пришел, чтобы я тебя успокоил, – продолжил он. – Потому что с твоей точки зрения я надежен как скала. В некотором смысле, так оно и есть. И сейчас я тебя успокою, сэр Макс. Раз и навсегда. Тебе и правда совершенно нечего бояться. Но только потому, что все уже давным-давно пошло «не так». И «как раньше» гарантированно не будет. Что-что, а это я могу обещать тебе с полной определенностью.

– Успокоил, называется.

– Именно так это и называется, – хладнокровно подтвердил мой друг. – Страх проистекает из неуверенности и порожденной ею надежды на так называемое «лучшее». Как только один из воображаемых вариантов развития событий начинает казаться предпочтительным, появляется опасение, что реализуется какой-нибудь другой. А когда точно знаешь, как обстоят дела, бояться становится нечего. Вот и тебе – нечего. Все не так, как раньше, это уже свершившийся факт. И чем быстрее ты его осмыслишь, тем раньше поймешь, что «не так» – вовсе не обязательно означает «хуже». А потом, возможно, наконец вспомнишь, что ты, мягко говоря, не совсем беспомощен. Скорее наоборот. Как ты захочешь, так все и будет. Вот чем тебе следует заняться немедленно – сесть, собраться с мыслями и в кои-то веки захотеть чего-нибудь толкового. А не абстрактного: «Чтобы опять было интересно, ни хрена не понятно, и я посреди всего этого – самый крутой». Подобные сценарии если и доводят до добра, то окольными путями. И далеко не всех.

– Иногда мне кажется, что весь светлый ум, доставшийся мне по милости природы, каким-то образом попал к тебе на хранение, – вздохнул я. – И пользоваться им получается только в твоем присутствии. Вроде бы совсем простые вещи ты говоришь. И я сам прекрасно все это знаю. Но прояснилось в голове только сейчас. Как кнопку нажали. И всегда так! Главное, конечно, чтобы ты не слинял с этим ценным имуществом на другой край Вселенной. Хорош я тогда буду.

– Ну, по крайней мере, в ближайшие несколько дюжин лет я отсюда никуда не денусь, – серьезно сказал он. – И буду в твоем полном распоряжении. Да и потом как-нибудь договоримся.

– Звучит обнадеживающе, – улыбнулся я.

– Но на самом деле это все, конечно, чрезвычайно досадно, – неожиданно объявил сэр Шурф.

Я опешил.

– Что именно?!

– Твое возвращение в Ехо, разумеется.

– Спасибо, – ухмыльнулся я. – Всегда знал, что ты мне обрадуешься. Но даже не предполагал насколько.

– Ай, брось, – отмахнулся он. – Ясно, что я рад тебя видеть; это настолько само собой разумеется, что вряд ли заслуживает отдельного обсуждения. Иное дело, что я предпочел бы и дальше навещать тебя в доме нашего друга Франка. В первую очередь потому, что здесь у меня слишком мало свободного времени. Единственное, на что его до сих пор хватало – так это на путешествия между Мирами. Да и то только потому, что при должном самоконтроле и правильно сформулированной персональной концепции времени можно провести в иной реальности несколько дней, а потом вернуться обратно всего через полчаса после того, как ушел. В саду у Франка мы с тобой могли трепаться сутками напролет. А тут такой номер не пройдет. В частности, через десять минут у меня совещание по вопросам очередного малозначительного изменения в законодательстве. Оно проводится с участием представителей Главной Королевской Канцелярии, а значит, его нельзя перенести. Сразу после – ежедневное занятие с младшими Магистрами, провести которое кроме меня некому. Потом рассмотрение срочных апелляций; его, собственно, можно отложить, но максимум до утра. Что было бы роковой ошибкой: мое завтрашнее расписание еще плотнее сегодняшнего. И каждый день примерно так. Чем дальше, тем меньше понимаю, почему во всех Орденах велась напряженная борьба за мантию Великого Магистра. На мой взгляд, это просто разновидность каторжных работ, причем в большинстве случаев приговор пожизненный. Я хотя бы срок заранее оговорил, и это был самый разумный поступок в моей жизни.

– Да уж, – посочувствовал я. – Одна надежда, что остальные Магистры Семилистника не врубаются в ужас происходящего. И наивно организуют какой-нибудь дурацкий заговор, в результате которого ты будешь вынужден преждевременно подать в отставку. Удивительно, кстати, что они до сих пор не устроили переворот. Ты же на самом деле совершенно ужасный. Кого угодно достанешь.

– Поначалу и я втайне на это надеялся, – вздохнул сэр Шурф. – Но, увы, никаких шансов. Во-первых, общеизвестная часть моей биографии такова, что даже если бы я стал есть своих подопечных живьем, они бы решили, что могло быть и хуже. Во-вторых, на моей стороне Сотофа, и это делает невозможной саму идею сопротивления. А в-третьих, ужасен я, к сожалению, только с твоей точки зрения. Члены моего Ордена ее не разделяют – в сравнении с покойным Магистром Нуфлином я кажусь им идеальным начальством. Немного чересчур мягкосердечным, но с этим они готовы смириться.

– Тогда дело плохо. Впрочем, тебя, если верить Джуффину, даже горожане зачем-то полюбили, а это уже ни в какие ворота. Великий Магистр правящего Ордена – идеальный объект всеобщей ненависти, это же традиция, освященная веками! Куда катится мир?

Сэр Шурф только руками развел. Дескать, когда прикатится, тогда и разберемся.

– В любом случае, тебе следует знать, что я всегда в твоем распоряжении, – сказал он. – Насколько это физически возможно. По крайней мере, прислать мне зов ты можешь в любое время суток. Не стесняйся меня беспокоить и не бойся разбудить. Это, надеюсь, и так понятно, но некоторые вещи должны быть оговорены вслух. Просто для порядка.

– Ты крепко влип, – усмехнулся я. – Боюсь, в ближайшее время мне будет довольно трудно оставаться неназойливым.

– Поэтому и стараться не стоит. Кстати, ты говорил, что вчера весь день ходил, закутавшись в укумбийский плащ. Он сейчас при тебе?

– Да, а что?

– Не хотелось бы навязывать тебе свое мнение, но на твоем месте я бы надел его перед уходом, – вежливо сказал сэр Шурф. – Все-таки, при всем уважении к твоим первым успехам в искусстве изменения внешности, выглядишь ты не самым лучшим образом.

– А что со мной не так?.. Ай, ну конечно. Спасибо, что напомнил.

Я и правда совершенно забыл о своем маскараде. А развлекать прохожих в мои планы пока не входило.

Я достал из-за пазухи свернутый жгутом плащ, кое-как расправил его складки и уже собирался надеть, но Шурф меня остановил.

– Еще один вопрос, – сказал он. – Напоследок, чтобы закрыть тему. Твое явление в образе старой ведьмы, вещающей про сгинувший Кеттари, – это же, будем честны, не очень хорошая шутка. Совсем не остроумная. Обычно у тебя получается гораздо лучше. К тому же ты не мог не понимать, что я тебя узнаю. Тогда зачем?

– Да вот именно за этим, – улыбнулся я. – Чтобы ты меня сразу раскусил и поначалу глазам своим не поверил, потому что этого не может быть. А потом спросил, с какой стати я так глупо шучу. И раскритиковал все в пух и прах – начиная с качества бабкиных морщин и заканчивая помраченным состоянием моего рассудка. Чтобы стало как в старые добрые времена. Понятно, что всего на пару минут, но чтобы почувствовать под ногами твердую почву, вполне достаточно.

– Ну и как, почувствовал?

– Еще бы. До сих пор обеими ногами на ней стою. Подозреваю, что это пройдет, как только я покину твой кабинет, но во всяком случае я теперь точно знаю, куда возвращаться за столь прекрасным ощущением.

– Очень хорошо, – кивнул сэр Шурф. – Возвращайся.

Какую-то часть ненадолго обретенной твердой почвы я все-таки ухитрился захватить с собой. Во всяком случае, внезапно вернувшаяся способность ясно мыслить не оставила меня даже на улице, по которой я шел – такой же невидимый, как вчера, но уже полностью принадлежащий Миру. Потому что наконец твердо решил ему принадлежать. Я вернулся, и будь что будет.

А будет, конечно же, «интересно, ни хрена не понятно, и я посреди всего этого – самый крутой», спасибо Шурфу за формулировку. Очень смешная правда про меня, которая периодически приводила к совершенно ужасным последствиям. И наверняка еще не раз приведет. Но тут уж ничего не поделаешь.

Я послал зов Джуффину и спросил:

«Если я два часа назад изменил внешность, соблюдая все твои вчерашние инструкции, когда это пройдет? Примерно?»

«Будь ты нормальным начинающим колдуном, от твоих усилий уже следа бы не осталось. А так даже и не знаю. Ты же у нас очень могущественный, хоть и неумелый. Можешь и до ночи в таком виде проходить. Если не дольше».

Отличный повод отложить явление меня народу Тайного Сыска как минимум до завтра. Соблазн был велик, но я устоял. Решил так решил, точка. И нечего тормозить.

«А процесс можно ускорить?»

«Можно, конечно. Приходи, покажу, как это делается».

«Приду, – сказал я. – И плащ Кофе отдам заодно».

«Чтобы лишить меня невинного удовольствия наврать ему про Шиншийского принца в старомодном лоохи? Всегда знал, что ты жестокий и мстительный человек».

«Именно, – подтвердил я. – Трепещи. Я приближаюсь».

Окно в кабинете Джуффина было распахнуто, и я конечно не смог удержаться от очередной дурацкой выходки, вскарабкался на подоконник, произведя при этом столько шума, словно был целым стадом беспредельно неуклюжих менкалов. А в финале звукового шоу сбросил плащ-невидимку. Наградой мне стало изумленное лицо Господина Почтеннейшего начальника Тайного Сыска. В отличие от сдержанного сэра Шурфа он не поленился продемонстрировать всю гамму охвативших его чувств.

– Уже ради одного этого стоило возвращать тебя домой, – наконец сказал Джуффин. – Отныне я в твоей власти, сэр Макс. Не захочешь возиться со сновидцами – Магистры с тобой, забей. Начнешь пропускать совещания, я тебе слова дурного не скажу. Можешь вообще ничего не делать. Просто заходи иногда меня навестить. Этого совершенно достаточно для счастья.

– Надо же, какая благодарная бывает публика, – улыбнулся я. – А сэр Шурф сперва раскритиковал мою технику, а в финале спросил, с какой стати я вообще так глупо пошутил.

– Не просто глупо. Это, на мой взгляд, ярчайшее проявление безумия. И при этом даже ни намека на его запах. То есть с научной точки зрения ты как бы совершенно здоров. В голове не укладывается. Поразительный феномен! Загадка, над которой я могу безуспешно биться еще добрую сотню лет. Никто кроме тебя не способен настолько меня обескуражить. Давно забытое освежающее ощущение.

– А. Издеваешься, – сообразил я.

– Не без того. Но с восхищенным трепетом.

– Правильно ли я понимаю из вашей беседы, что это к нам пришел сэр Макс? – раздался голос свыше. То есть с верхней полки книжного шкафа, на которой удобно устроился Куруш.

– Ну да, – признался я.

– Люди, на мой взгляд, придают слишком большое значение своим нарядам, – укоризненно заметил буривух. – И при этом совершенно забывают приносить с собой угощение. Вот чего я никогда не пойму!

– Прости, – покаялся я. – В следующий раз непременно приду с пирожными.

– А когда наступит следующий раз? – взволнованно спросил Куруш. – Мне не придется ждать еще шесть лет?

– Не придется, – твердо пообещал я. – Я к вам надолго.

– Тогда ладно, – согласился буривух. И важно добавил: – Я беспокоюсь не столько о еде, которой у меня достаточно, сколько о соблюдении установившихся традиций.

Кто бы сомневался.

– Кстати, сэр Шурф совершенно напрасно придирался к твоей работе, – вдруг сказал Джуффин, все это время внимательно меня разглядывавший. – Отличная вышла старуха. Сколько времени на нее убил?

– Примерно полчаса. До Кофиных темпов мне пока далеко.

– Да, неблизко. Но для начинающего ты довольно быстро справился. Что, честно говоря, удивительно. Ты всегда легко учился сложным вещам и намертво застревал на пустяках. Даже камру варить толком так и не выучился. Несмотря на наши с Мабой нечеловеческие усилия.

– Просто у меня не было мотивации. Какой смысл возиться, когда можно в любой момент получить готовую, наилучшего качества? Да еще и кофе из Щели между мирами достать. Так что камра – не проблема. Зато все остальное…

– Что ты имеешь в виду?

– Всю остальную Очевидную Магию, которая теперь разрешена законом. Я же на самом деле очень мало умею, ты знаешь. Просто не успел выучиться. Вечно находилось что-нибудь более важное. И ты говорил: «Это ерунда, потом, успеется». И теперь на фоне бурно колдующих горожан я буду выглядеть довольно бледно. Плакала моя былая репутация. И твоя заодно. Все же знают, что я твой протеже. Внебрачный сын мятежного Магистра, собственноручно съеденного тобой живьем без соли, или сперва убитый, а потом воскрешенный демон-людоед с дальней окраины Вселенной – что там еще обо мне поначалу болтали? И вдруг такое позорище.

– Не преувеличивай, – отмахнулся Джуффин. – Нужным вещам я научу тебя очень быстро. А всему остальному… Да тоже могу, конечно. Но, честно говоря, сомневаюсь, что ты захочешь выступать с фокусами на площади Побед Гурига Седьмого.

– Это, конечно, вряд ли. Но я предпочитаю не выступать с фокусами только потому, что этого не хочу. А не потому, что не умею. Существенная разница.

– Твоя правда, – внезапно согласился он. – Собственно, я и сам, когда перебрался в Ехо, не успокоился, пока не освоил кучу местных трюков, по большей части совершенно бесполезных. Просто чтобы не иметь ни одного слабого места, даже воображаемого. И с чего я взял, будто ты должен быть мудрее меня? Ладно, тогда готовься к тому, что я превращу твою жизнь в… – И он умолк, задумавшись.

– В ад? – подсказал я.

– Вообще-то я вспоминал, в каком из наших Орденов жизнь послушников была особенно невыносимой. Водяной Вороны? Или все-таки Решеток и Зеркал? Но ладно, ад так ад. Пусть будет, как ты хочешь.

У сэра Джуффина Халли всегда был легкий, сговорчивый характер. Этого у него не отнять.

Для начала он научил меня избавляться от ставшей ненужной маски. Это оказалось немногим сложней, чем умываться. Но чтобы закрепить успех, мне приходилось снова и снова менять внешность. И это я, конечно, тоже делал сам. Никаких поблажек. Сказать, что с меня сошло семь потов, означало бы сильно приуменьшить трудности. Зато получалось у меня все быстрее и эффектнее. Под конец я был по-настоящему доволен результатом. И при этом совершенно забыл, зачем собственно явился в Дом у Моста. Даже не спросил, соберутся ли все наши на вечернее совещание, или мне придется ловить их поодиночке. Просто вылетело из головы.

Если в это трудно поверить, попробуйте, стоя перед зеркалом, максимально достоверно и технично нарисовать у себя на лбу любой воспроизведенный по памяти пейзаж, одновременно громко декламируя пословицы и поговорки на каком-нибудь малознакомом языке. Когда вам покажется, что вы уже неплохо справляетесь, начинайте повторять про себя таблицу умножения. Нет-нет-нет, ни в коем случае не прекращая рисовать и декламировать. В том и соль.

И так хотя бы пару часов кряду. Без перерывов на перекур. Причем не потому, что ваш суровый учитель запрещает сделать паузу в занятиях, а потому, что вы сами не вспомните о такой возможности. Ибо – напоминаю – вместо мыслей у вас в голове детали далекого пейзажа, иностранные поговорки и таблица умножения. Ну или, как в моем случае, новые, не вызубренные еще толком заклинания. Тоже не сахар.

Когда в кабинет Джуффина вошел сэр Кофа Йох, я как раз благополучно избавился от очередной фальшивой физиономии, на создание которой ушли мои последние силы. Даже немного жаль было с ней расставаться. Особенно с роскошным орлиным носом, из которого могло бы получиться отличное орудие убийства, так он был велик и остер. Собственный нос, невнятный и безобидный всегда казался мне совершенно неподходящим аксессуаром для физиономии человека, который вынужденно, по долгу службы притворяется могущественным колдуном. И, по идее, обязан выглядеть соответствующе.

Но ничего не поделаешь, надо – значит надо. Собрав волю в кулак, я отменил великолепный нос и все, что к нему прилагалось. И уже изготовился рухнуть в кресло, причитая: «Что ж я маленьким не сдох», – но не тут-то было. Дверь распахнулась, вошел Кофа и уставился на меня со смесью неодобрения и любопытства.

Вообще-то я ожидал, что он обрадуется. И даже открыл было рот, чтобы спросить: «Какого черта вы не восторге от чудесного возвращения такого прекрасного меня?» Но Кофа заговорил первым.

– Не самая удачная идея, – сказал он Джуффину. – Я, конечно, рад, что вы наконец перешли от слов к делу и отыскали нового сотрудника. И заранее не сомневаюсь в многочисленных достоинствах этого молодого человека, если уж на него пал ваш выбор.

На этом месте он умолк и отвесил мне поклон церемонный и одновременно иронический. Так старейшие придворные, заставшие еще деда нынешнего Короля, приветствуют молодых фаворитов, на которых делают тайные ставки, собираясь по вечерам в узком кругу ровесников: ну и сколько этот у нас продержится? Думаете, два года? Возможно, вы правы, но я буду снисходителен к молодежи и поставлю на полдюжины лет. Ну что вы смеетесь, жизнь удивительная штука, еще и не такое бывает.

Все, что я мог сделать в такой ситуации, – вспомнить дыхательную гимнастику, которой меня в свое время изводил сэр Шурф Лонли-Локли, жестокий деспот, злодей, тиран и, вероятно, сатрап. Что бы ни означало это слово. Однако приходится признать, что практическая польза от его занудных вдохов и выдохов с лихвой окупает страдания ученической поры. То есть в какой-то момент вдруг обнаруживается, что дыхание действительно успокаивает. А спокойствие – это такое удивительное мистическое состояние, находясь в котором, можно делать немыслимые вещи. Например, молча ждать дальнейшего развития событий. Очень долго! Иногда целую минуту.

Вот и сейчас я нашел в себе силы прикусить язык.

Джуффин, кстати, тоже помалкивал. И вид при этом имел вполне озадаченный. Ну или прикидывался таковым, кто его разберет.

– Однако придавать ему облик сэра Макса мне кажется совершенно нецелесообразным, – заявил Кофа. – Вы знаете, как высоко я ценю вашу изобретательность. И за годы совместной работы привык доверять вам настолько, что крайне редко выражаю вслух свое несогласие. Однако сейчас вы можете совершить роковую ошибку. Макс, хвала Магистрам, не покойник, а все равно его отсутствие – скверный повод для шуток. И этот мальчик, сам того не желая, окажется в положении самозванца, наступившего на такое множество мозолей, что пальцев на обеих руках не хватит сосчитать. Хотя, разумеется, его вины в этом нет. Любой на его месте выполнил бы распоряжение нового начальника, не задумываясь о последствиях.

С этими словами Кофа испытующе уставился на меня. Взгляд его постепенно становился все более благосклонным.

– А сама по себе работа очень неплохая, – наконец сказал он.

– О да, работа мастерская, – авторитетно подтвердил Джуффин. – С природой вообще мало кто может соперничать.

– С природой? – нахмурился Кофа. – Что вы хотите этим сказать?

– Ничего такого, чего не сможете сказать вы сами, если присмотритесь повнимательней. Как профессионал.

Кофа снова обернулся ко мне. Несколько секунд спустя, когда я почувствовал, что вот-вот начну дымиться от его пристального взгляда, он сказал:

– Дырку в небе над вами обоими. А я-то хорош! Нельзя даже посетовать, что вы меня провели. Сам справился.

– Вас можно понять, – заметил Джуффин. – Если бы я был знаком с собой так долго, как вы, я бы тоже вечно ждал подвоха.

– Вообще-то вы знакомы с собой еще дольше, – проворчал Кофа.

– Совершенно верно. Поэтому у меня для вас хорошие новости: еще лет пятьсот, и подвоха вы ждать перестанете. Я же перестал.

– Прости, сэр Макс, – сказал Кофа, заключая меня в объятия. – Надо было сразу тебе обрадоваться. Но меня, как видишь, сбили с толку. Сам представь: открываю дверь, Джуффин сидит с хитрющей рожей, и ты еще так подозрительно…

– Подозрительно похож сам на себя? – подсказал я.

– Подозрительно отворачиваешься от зеркала – руки на щеках, глаза мутные от переутомления, как у всякого новичка, только что закончившего работу над новым обликом, мне ли этого не знать. Только теперь сообразил, что это ты наоборот избавлялся от чужой рожи. Решил для начала прогуляться неузнанным? Очень хорошо тебя понимаю.

– Нет, просто он метит на ваше место, – ухмыльнулся Джуффин. – После того как я трое суток валялся у него в ногах, умоляя вернуться, сказал: «Ладно, но только Мастером Слышащим. Желаю жрать в трактирах за казенный счет, и точка».

Кофа и бровью не повел.

– Отличная новость. Еще один помощник мне не помешал бы. Кекки в последнее время внезапно увлеклась светской жизнью, и толку от нее стало несколько меньше, чем хотелось бы. Но по-своему девочка совершенно права: житейский опыт должен быть как можно более разнообразным, иначе в один прекрасный момент останешься наедине со своими домыслами и фантазиями, которые наивно полагаешь знанием жизни.

– Вообще-то это была чудовищная клевета, – сказал я. – На бедного беззащитного сироту в моем лице. Я потрясен таким вероломством.

– Что совершенно не отменяет того факта, что от лишнего помощника я действительно не откажусь, – пожал плечами Кофа. – Так что подумай. Ты не представляешь, как у нас теперь готовят – после того, как серьги Охолла и прочие ограничения на колдовство ушли в прошлое. И только не вздумай говорить, что уже все перепробовал. Места надо знать.

– Обойдетесь, – сурово сказал Джуффин. – Сэр Макс здесь не затем, чтобы жрать. А затем, чтобы спать. И видеть чужие сны.

– Тоже неплохо, – согласился Кофа. – Но знавал я великих людей, которым удавалось успешно совмещать эти непростые занятия.

Они бы, дай им волю, до ночи трепались. А я бы слушал и слушал. Ужасно соскучился, оказывается, по их пикировкам. А еще больше – по себе, слушающему Джуффина и Кофу с наслаждением, любопытством и тревогой: а ну как взаправду поругаются? Поди их разбери.

И вдруг оказалось, что старый добрый я – вот он, здесь, никуда не делся. Я бы обниматься с ним полез, но мое раздвоение личности, к сожалению, не зашло настолько далеко. Пока.

Что особенно прекрасно в старом добром мне – в отличие от нового, многоопытного и самодостаточного, он никогда не стеснялся обратиться за советом и помощью к старшим.

А в этом кабинете старших сейчас было целых две штуки, не считая задремавшего буривуха. Грех не воспользоваться.

– Слушайте, – сказал я. – Ради вас обоих я готов на все, в том числе жрать и спать, не покладая рук. Можно одновременно. Если это сделает вас счастливыми – не вопрос, договоримся, в лепешку разобьюсь. Но только давайте сперва вы придумаете, как мне появиться перед всеми остальными. С чего начать новую жизнь? Хочется, чтобы шума вокруг меня было поменьше – вернулся и вернулся, эка невидаль. Давно пора. И чтобы Меламори не откусила мне голову на радостях.

– А может? – изумился Кофа.

– Может. – Джуффин ответил вместо меня. – Во-первых, голова сэра Макса вкусна и полезна для здоровья, это знают все амбициозные юные ведьмы. А во-вторых, он столько раз убедительно излагал леди Меламори причины, по которым при всем желании не может вернуться в Ехо, что теперь его появление будет выглядеть, скажем так, несколько бестактно. Я, признаться, совершенно упустил это из виду. Вечно забываю, что в их возрасте люди способны сердиться и обижаться всерьез. С другой стороны, подумаешь – ну голова, ну откусит. Новая отрастет.

– Чужими головами разбрасываться дело нехитрое, – укоризненно заметил я. – Но на самом деле, я же не только Меламори говорил, что никогда не вернусь. Сэр Мелифаро, конечно, вряд ли станет покушаться на мою жизнь. Нумминорих – тем более. У него вообще легкий характер. А все равно им обоим будет обидно, потому что выйдет, как будто я зачем-то им врал. Как будто они не друзья, а чужие люди. Это только сэр Шурф у нас святой. Буркнул, что мое возвращение кажется ему чрезвычайно досадным событием, но он вполне готов это как-нибудь пережить. Вот уж кому можно говорить правду и только правду, с утра до вечера. И, слушайте, есть же еще другие люди. Все мои знакомые, начиная с Хейлах и Хелви и заканчивая Его Величеством. Я вообще не представляю, что в Ехо думают о моем долгом отсутствии. Что вы им говорили? И как мне следует теперь себя вести? Что рассказывать, чтобы не завраться до полного абсурда? Потому что говорить правду в моем случае было бы полным безумием. Да и не готов я продолжать быть человеком, с которым все это случилось. Пора бы мне от него отдохнуть.

– Желание понятное, – кивнул Джуффин. – Но, кстати, ты имеешь полное право загадочно помалкивать. Допрашивать тебя в любом случае никто не станет. У нас вообще не очень принято лезть в чужие дела. Разве что потихоньку собирать сплетни. Боюсь, ты этого не заметил, потому что связался со мной, а я – прискорбное исключение из общего правила.

– Так, стоп, – сказал Кофа. – На мой взгляд, Макс совершенно прав. Во-первых, даже я сам вряд ли готов услышать все то, что он мог бы рассказать. А значит, и другим об этом знать ни к чему. А во-вторых, если есть хоть малейшая возможность избежать обид и прочих недоразумений, ее надо использовать. Просто ради экономии времени и остальных ресурсов. Где там мой укумбийский плащ? Надень-ка его, сэр Макс, и если кто-то зайдет, сиди тихо. Будем думать.

– По идее, никто сюда в ближайшее время не зайдет, – зевнул Джуффин. – Я всех разогнал. В смысле, отпустил по домам сразу после обеда. Благо в городе наконец-то ничего не происходит. Подозреваю, это сказывается благотворное влияние сэра Макса. Население о его возвращении пока не знает, но сердцем чует. Ну или задницей, кто чем. Вот и присмирели от греха подальше. Страшнее сэра Макса, как известно, Темного Магистра нет.

– Это пока они не знают, что я даже в модном полуметре над землей ходить не умею, – проворчал я. – И лучше бы никогда не узнали. Потому что все-таки позорище.

И закутался в плащ-невидимку. Кофу надо слушаться, это правило я когда-то, в самом начале жизни в Ехо, усвоил одним из первых и ни разу о том не пожалел.

– На самом деле, тут и думать особо не о чем, – объявил Кофа. – Что там сэр Макс будет рассказывать, а о чем молчать, это вы сами как-нибудь сочините. Но вернулся он конечно же не по собственной воле. Сам не понял, как это случилось. Раз – и тут. Например, проснулся, а за окном вместо привычного не пойми чего почему-то Ехо. Такая вот неожиданность. Ничего из ряда вон выходящего тут нет, подобных случаев история знает немало. В старые времена с колдуном, который ни разу не исчезал на пару дюжин лет, чтобы потом внезапно объявиться невесть откуда, никто и говорить всерьез не стал бы. Технические подробности для заинтересованной публики с вас, Джуффин, я в этой вашей так называемой Истинной Магии слабо разбираюсь. Зато я разбираюсь в людях. И ясно, что в такой ситуации у некоторых наших общих знакомых не будет ни единого шанса обидеться, что Макс не внял их уговорам вернуться домой. Зато вас, – он выразительно посмотрел на Джуффина, – почему-то послушался. И кстати, если Макс при этом сделает вид, будто помнит события последних лет, как позавчерашний сон, никто не станет напряженно ожидать, что он по секрету поведает какие-то невероятные тайны. Мы же понимаем, что в большинстве случаев дело вообще не в тайнах как таковых. А в демонстрации особого доверия.

– Какие все же смешные проблемы мы собрались решать, – ухмыльнулся Джуффин. – Но вы абсолютно правы. И теперь я понимаю, почему сэр Макс так упорствовал в своем желании оставаться невидимым. Надо было сразу обсудить это со мной, а не загадочно хмуриться, – сказал он мне. – Есть вещи, о которых я совершенно не беспокоюсь. Хотя бы потому, что на твоем месте был бы в восторге от возможности наврать с три короба каждому, кто пожелает слушать. Ах, какие это были бы прекрасные короба! Но это вовсе не означает, будто я не готов пойти навстречу человеку с иной позицией. По крайней мере, если этот человек – ты.

– Да я сам толком не понимал, что со мной творится, – признался я. – Пока сэр Шурф не объяснил. Он всегда точно знает, что меня беспокоит. Даже когда мне кажется, будто вообще ничего. Очень удобно. Поговорил с ним и понял: ясно, конечно, что как раньше уже не будет. Но хотелось бы, если возможно, позаимствовать из прошлого некоторые прекрасные вещи. Например, относительную простоту человеческих отношений. Без всех этих неозвученных догадок, таинственных намеков, интригующих недоговоренностей, потаенных обид и порожденного ими отчуждения. Я в этом вообще не разбираюсь. И учиться не хочу. Я прост, как деревенский пирог: вот я, вот моя начинка, и на этом все. То есть действительно все! Никаких дополнительных слоев, тончайших нюансов и внезапного послевкусия, наступающего тридцать лет спустя.

– О таких рецептах, чтобы послевкусие аж тридцать лет спустя приходило, я и не слышал, – покачал головой Кофа. – А ведь было бы чрезвычайно интересно. Жаль, что до сих пор никто не пробовал поработать в этом направлении.

– Не отвлекайтесь, – попросил я. – Давайте сперва спасем мою личную жизнь. А потом подумаем о пирогах.

– По-моему, ты кощунствуешь, – ухмыльнулся Джуффин. – О пирогах – и вдруг потом!

– Ваша школа, – проворчал Кофа. – Ваших учеников всегда отличало недопустимое пренебрежение к материальной стороне жизни. И сэр Макс, конечно, апофеоз вашей бесчеловечной педагогической системы. Даже камру толком сварить не умеет. И ел всегда максимум дважды в день, если специально ему не напомнить. Как будто вся жизнь – одно сплошное ожидание момента, когда можно будет удрать на эту вашу Темную Сторону и там окончательно забыть о своей человеческой природе.

– Спасибо за высокую оценку, – поклонился Джуффин. – Если я и правда способен научить подобному отношению к жизни, я – великий педагог.

– Еще как способен, – вмешался я. – Например, сегодня я еще ни разу не завтракал. Об обедах уже и не говорю. И теперь близок к гибели, как никогда прежде. Надеюсь, эксперименты с моим воскрешением хоть немного скрасят ваш с Кофой вечер. Некоторые оживленные мертвецы очень забавно дергаются.

– Ты, наверное, думаешь, будто это хорошая шутка, – проворчал Кофа. – Но лично мне совершенно не смешно. Терпеть не могу столь легкомысленного отношения к своему здоровью.

– Действительно перебор, – согласился Джуффин. – Какой-то из ряда вон выходящий аскетизм.

Они еще долго меня отчитывали, пока не сообразили, что в сложившихся обстоятельствах разумней будет просто заказать обед из «Обжоры Бунбы» и закрыть вопрос.

Поднос с едой, кстати сказать, влетел в наше распахнутое окно без посторонней помощи. Я, гуляя по городу, уже не раз видел, как теперь доставляют еду на дом клиентам, но все равно остолбенел. А потом пожаловался:

– И даже этого я не умею! Хорош Тайный сыщик.

– Да, если захочешь в свободное от службы время подрабатывать мальчиком на побегушках в каком-нибудь приличном трактире, хрен тебя наймут, – пригорюнился Джуффин. – Ладно, научим. Что с тобой делать.

Поэтому наскоро покончив с едой, мне пришлось заняться этим грешным подносом. Сам напросился, некого винить. После получаса мучений мне удалось заставить поднос совершить показательный полет вокруг люстры. Еще несколько минут спустя я аккуратно, не уронив ни одной пустой тарелки, посадил этот дистанционно управляемый летательный аппарат на стол. И наконец храбро отправил его в дальний рейс, на кухню «Обжоры». Некоторое время мы с Кофой затаив дыхание ждали, не прибежит ли мадам Жижинда, разгневанная внезапной кончиной своего лучшего повара, зашибленного этим грешным подносом. И только Джуффин с демонстративной безмятежностью курил в своем кресле. Его вера в меня была как всегда безгранична. И в этом вопросе он, как ни странно, тоже вечно оказывается прав.

Ну а потом я наконец вернулся в Ехо. В смысле, официально вернулся, условно проснувшись в башне Мохнатого Дома. И почти не врал, когда на следующий день говорил всем желающим прикоснуться к моим чудотворным мощам, будто сам толком не понимаю, как это получилось. Потому что перед этим Джуффин, уединившись со мной на правах озабоченного моим состоянием знахаря, почти всю ночь честно выполнял обещание научить меня самым популярным столичным фокусам. Так что на рассвете я уже умел ходить не только в полуметре над землей, но и по потолку. И при этом с большим трудом вспоминал свое имя, не говоря уже обо всем остальном. Таково губительное влияние Угуландской Очевидной Магии на мой ослабленный волнениями и ночным обжорством организм. Ужасная наука, не зря ее столько лет запрещали!

Под утро я едва удержался от искушения послать зов Великому Магистру Ордена Семилистника и на правах гибнущего друга потребовать отменить все эти новомодные либеральные поправки к Кодексу Хрембера на хрен – ради спасения моей жизни и рассудка. Причем взял себя в руки вовсе не из соображений здравого смысла и даже не из сострадания к спящему, а просто сообразив, что спросонок мало кто бывает сговорчив. И решил отложить разговор до завтра.

Но назавтра мне, конечно, стало не до того. Потому что началась жизнь. Не «старая», не «новая», а просто моя.

Кофа был совершенно прав, когда предложил представить мое возвращение в Ехо необъяснимым мистическим событием, произошедшим помимо чьей бы то ни было воли. Даже не понимаю, как я сам не додумался до такой простой штуки. Впрочем, с гениальными идеями вечно так.

В результате мне очень обрадовались и при этом ни о чем не расспрашивали. Хитрый Джуффин строго-настрого велел окружающим беречь мою хрупкую психику, якобы подорванную годами бесприютных скитаний по иным мирам, а в особенности злоупотреблением кофе, который он, по-моему, вполне искренне считает опасным колдовским зельем.

Хвала Магистрам, все сразу же поверили в необходимость щадить мои расстроенные нервы. Великое дело репутация. Похоже, все предыдущие годы мои близкие нетерпеливо ждали, когда я уже чокнусь от обилия не в меру интересных приключений, и теперь наконец с облегчением перевели дух: свершилось. Даже Меламори не стала задавать вопросов, а ведь как я этого опасался. Потому что помалкивать о некоторых вещах за прошедшие годы худо-бедно научился, но лжец из меня по-прежнему никакой.

Я, собственно, потому и не рванул к ней в первый же момент, что не хотел ни врать, ни говорить правду, которая ей совсем не понравится: как ни крути, а в Ехо меня вернул Джуффин. Меламори хотела сделать это сама. И страшно злилась, что не знает даже, как подступиться к подобной задаче. На себя, меня и прочую Вселенную, которая с какого-то перепугу решила быть настолько сложно устроенной. Единственное, что ее немного утешало, – вернуть меня в Ехо не мог вообще никто. Значит, не она одна такая никчемная неумеха.

И тут вдруг выясняется, что у Джуффина все получилось. Как всегда! Что ни делай, а все равно выше него не прыгнешь. И как после этого жить?!

Раньше я подобных проблем вообще не понимал. У меня в этом смысле счастливый характер: я ни с кем не соревнуюсь всерьез. Даже в карты играю скорее из интереса узнать, какие комбинации сложатся на этот раз, чем из желания победить соперника. А когда вижу человека, который знает и умеет больше, чем я, мне и в голову не придет огорчаться. Напротив, радуюсь: «Надо же, как бывает! Я тоже хочу». Поэтому мне всегда было легко учиться у друзей и дружить со своими учителями. И трудно отличить одних от других. С другой стороны – а зачем?

Что большинство людей устроены иначе, я понял сравнительно недавно. После того как научился внимательно их слушать, не отметая непонятные мне мотивы как несущественные. Постоянное общение с могущественными колдунами, способными, в случае чего, не только закатить тебе сцену, но и испепелить взглядом – в прямом, не переносном смысле – способствует развитию уважения к чужим особенностям. Даже тем, которые кажутся тебе заскоками.

Меламори в этом смысле оказалась прекрасным учителем. И взглядом, если что, испепелит, и заскоков у нее предостаточно. То есть конечно же особенностей. В частности, победить она хочет всегда, всех и во всем. Желательно, прямо сейчас. В крайнем случае, завтра. Но уж тогда пусть все до завтра сидят тихо и не напоминают ей бестактно о своем возмутительном превосходстве. Звучит смешно, но для Меламори это действительно очень важно. Может быть, вообще важнее всего на свете. Она и меня-то, на ее вкус несколько чересчур немыслимого, терпит рядом только потому, что пару раз спасала мне жизнь. И, что еще важнее, однажды обогнала в гонках на амобилерах – после того, как я наконец догадался пощадить ее самолюбие и поддаться. Совсем чуть-чуть, потому что она же и правда отлично ездит. Отчаянная голова, а в таком деле это главное.

Поэтому сказать ей: «Сюрприз-сюрприз, Джуффин наконец-то притащил меня домой», – все равно, что дразниться: «Ты не смогла, а он смог!» Умом Меламори прекрасно понимает, что Джуффин вне конкуренции, с такими, как он, не соревнуются, а только благодарят судьбу, что посчастливилось жить с ними в одно время, да еще и учиться с утра до ночи, сколько хватит сил, но легче ей от этого не становится. И тут ничего не поделаешь. Сильных людей бесполезно перевоспитывать – если уж их сила решила, что ей угодно проявляться именно таким причудливым образом, значит, так тому и быть.

В общем, счастье для нас обоих, что Меламори не стала меня расспрашивать. Только и сказала: «Надо было не спорить с тобой, когда ты мрачно пророчествовал, будто никогда не сможешь вернуться в Ехо, а сразу заключать пари. Была бы сейчас богачкой».

Именно то, что надо.

И полудюжины дней не прошло, а я уже чувствовал себя в Ехо так, словно просто вернулся из отпуска, и незначительные перемены, произошедшие за время моего отсутствия, можно сосчитать по пальцам. Слезы восторга перестали то и дело наворачиваться на глаза, целовать в экстазе булыжники мостовых я больше не порывался, вместо того, чтобы пялиться на столичные новшества, как ошалевший турист, я оглядывал их с хозяйским снисходительным одобрением: молодцы, хорошо без меня поработали. Зато с неизменным любопытством косился на прохожих – а ну-ка, кто у нас тут настоящий, а кто сейчас дома спит? И по-детски радовался, встречая среди сновидцев знакомых, то есть тех, кого уже видел прежде и по какой-то причине запомнил. С рыженькой художницей, которая почему-то попадалась мне чаще прочих, даже здороваться начал; впрочем, она меня все равно не замечала – не то была полностью поглощена работой, не то я просто не помещался в ее сон. Если учесть, что сэр Мелифаро долгие годы дразнил меня Ночным Кошмаром, может, оно и к лучшему.

Я обедал четырежды в день, со всеми друзьями по очереди, устраивал для них вечеринки и сам ходил в гости, запоем читал старые номера «Суеты Ехо», казавшиеся мне сейчас самыми увлекательными в мире романами, разучил еще добрую сотню новых фокусов, чрезвычайно полезных для поддержания репутации могущественного колдуна и выступлений на детских утренниках, посетил поэтический вечер и с какого-то перепугу оперный спектакль, а ночами гулял по крышам Старого города, как самый настоящий бездомный кот, благо свежеприобретенные навыки бытовой левитации наконец-то лишили меня врожденного страха высоты. И ежеутренне скорбно сообщал Джуффину, что все еще не готов приступать к делам. Говорил: «Погоди, не торопи, мне сперва надо заново ко всему привыкнуть».

Врал, конечно, и мы оба это знали. Но Джуффин, вопреки обыкновению, милосердно делал вид, будто не только верит, но и сочувствует мне всем сердцем.

Было бы кому сочувствовать. Если бы в те дни в Соединенном Королевстве объявили конкурс на самого счастливого и безмятежного праздношатающегося бездельника, ходить бы мне в победителях. Прежние сомнения и тревоги вспоминал теперь как сон, причем даже не то чтобы страшный. Почти смешной.

Я вообще очень быстро привыкаю к новым обстоятельствам. А то, к чему невозможно привыкнуть, просто принимаю как должное. В моем положении – совершенно незаменимое свойство.

Одна из тех вещей, к которым совершенно невозможно привыкнуть и даже принимать как должное довольно затруднительно, – это, конечно, размеры Мохнатого Дома. Когда-то он был университетской библиотекой, но потом Королевский Университет разросся, и однажды начальство подсчитало, что если все шесть тысяч студентов вдруг одновременно захотят засесть в читальных залах, им не хватит мест. Я почти уверен, что ситуацию можно было бы спасти парой дюжин дополнительных стульев, но библиотекари предпочли переехать в новое здание, раза в четыре больше. Рассказывают, что это позволило им установить в некоторых читальных залах диваны для любителей читать лежа; с тех пор я умираю от зависти к столичным студентам. Не то чтобы кто-то запрещал мне валяться с книжкой у себя дома, но это, как мы понимаем, совсем не то.

В общем, библиотека переехала, и какое-то время Мохнатый Дом пустовал, поскольку являлся собственностью Короны, а Его Величество Гуриг Восьмой обычно не слишком активно занимается сдачей своей недвижимости в аренду. То ли потому, что и без дополнительных приработков считается самым богатым монархом Мира, то ли просто руки не доходят. У меня бы на его месте тоже не дошли, королевская жизнь – не сахар. А тяжелый физический труд. Одни только парадные утренние одевания чего стоят. Когда я в свободное от основной службы время подрабатывал царьком-самозванцем кочевого народа Хенха, и то волком выл, а ведь всего-то хлопот было – пережить пару-тройку официальных приемов в год и мужественно терпеть насмешки коллег все остальное время. Меня даже переодеваться ради встречи с подданными не заставляли. И никаких придворных на шею не посадили. Царствуй – не хочу.

Собственно, именно тогда мне и достался Мохнатый Дом. Он оказался отличной приманкой: я совершенно не собирался лезть в эту нелепую политическую авантюру и упирался как мог, но увидев свою будущую «царскую резиденцию», тут же согласился на все. Очень уж мне понравился дом, от земли до самой башенки увитый буйной ползучей растительностью, а иного способа там поселиться не было. И только заполучив вожделенную недвижимость, я осознал свою ошибку. Сразу можно было сообразить, что здание, которое немного маловато для шести тысяч студентов, окажется слишком велико для одного не очень крупного меня. Не рвущегося, к тому же, обзавестись толпой домочадцев.

С домочадцами меня тогда отчасти выручили подданные-кочевники, навязавшие мне трех девчонок, сестер-близнецов, из которых получились отличные фиктивные жены дикого варварского царька, а со временем – прекрасные друзья. От кочевников же мне достался огромный мохнатый пес по имени Друппи, а от Его Величества – целое полчище отлично вышколенных слуг и банда поваров-отравителей, производящих самую невкусную еду в Соединенном Королевстве, не со зла, а просто педантично следуя старинным дворцовым рецептам.

Я тоже сделал небольшой, но весомый вклад в увеличение числа обитателей Мохнатого Дома, поселив здесь кота Армстронга и кошку Эллу, таких здоровенных, толстых, шумных и непоседливых, что они, по идее, должны были заполнить собой все пространство. Но с Мохнатым Домом этот номер не прошел, хищники мои растворились в нем, как в джунглях, спасибо хоть пожрать в гостиную иногда приходили, а то бы я вообще забыл, что они у меня есть.

Это, собственно, касается и остальных домочадцев. Всякий, кто не обзавелся привычкой регулярно объявляться в общей гостиной и оставлять там явные и недвусмысленные свидетельства своего существования, может быть сочтен пропавшим без вести. В некоторых случаях это довольно удобно, но чаще просто обескураживает.

О дворцовых слугах, приставленных Его Величеством присматривать за домом – один из тех Королевских подарков, отказаться от которых при всем желании невозможно – я вообще постоянно забываю и до сих пор всякий раз вздрагиваю, случайно сталкиваясь с ними в коридорах. Хорошо хоть в голос не ору, но знали бы вы, каким напряжением воли мне это дается.

Потратив несколько лет на попытки приспособиться к Мохнатому Дому, я окончательно убедился, что толком обжить его невозможно, но и разлюбить уже не получится. И вопреки здравому смыслу оставил его за собой после того, как мое недолгое царствование завершилось заранее запланированным отречением от престола. Потому что как ни крути, а дом, в коридорах которого можно всерьез заблудиться, а для путешествия с этажа на этаж имеет смысл запасаться бутербродами – идеальное жилье для вечного бродяги вроде меня. Неудобное, зато точное и правдивое, а у меня слабость к хорошим метафорам.

К моменту моего возвращения Мохнатый Дом практически опустел. Постоянно там находились только Армстронг, Элла и толпа слуг, вынужденно посвятивших свои дни непрерывным погоням и, в случае редких удач, уходу за окончательно одичавшими на необъятных просторах кошками.

Пес Друппи, который в былые времена с удовольствием возводил домашний шум и бардак в непревзойденную степень, затосковал без меня и поселился со своим лучшим другом Дримарондо, говорящей собакой, чьим хозяином когда-то формально считался сэр Шурф Лонли-Локли. Однако после того, как Дримарондо с помощью приятелей-студентов, по очереди писавших под его диктовку, защитил блестящую диссертацию о родстве наиболее часто используемых ритмов современной угуландской поэзии с древними заклинательными песнопениями драххов и получил официальное приглашение читать соответствующий курс в Королевском Университете, подобная постановка вопроса окончательно стала невозможна для обоих. Дримарондо, по словам Шурфа, даже настоял на том, чтобы оплачивать из своего профессорского жалованья еду и аренду старого заброшенного дома с садом на Левобережье – неплохой ход для бывшей вечно голодной дворняги из графства Хотта. Совершенно невозможно было ему отказать, как и всякому разумному существу, стремящемуся к независимости, пусть даже несколько демонстративной.

Одну из сестричек, леди Кенлех, давным-давно сманил из дома сэр Мелифаро, всегда готовый заботливо избавить друга от лишней жены. А от двух других, Хейлах и Хелви, меня практически избавила леди Сотофа Ханемер. То есть она просто согласилась учить их магии, но подобные занятия обычно неважно сочетаются с домоседством. То превратишься сдуру в нечто не совсем антропоморфное, то с Темной Стороны вернешься на пару лет позже, чем планировал, то в ином Мире проснешься в чужой пижаме и полной уверенности, что так было всегда. Ну, то есть с девочками ничего такого пока, хвала Магистрам, не случалось, но внутренняя готовность к подобному повороту событий воспитывается загодя и меняет человека целиком.

Ну и дома они стали бывать гораздо реже, даже момент моего возвращения пропустили. Объявились только через несколько дней, когда я сам уже настолько привык к заново начатой жизни в Ехо, что в первую минуту даже не сообразил, чему они так бурно радуются.

Впрочем, когда у вас на шее, нечленораздельно вереща от счастья, висят сразу две прекрасные девицы, причина их восторга довольно быстро перестает казаться важной. Лишь бы и дальше оставались довольны. И при этом, если возможно, перестали колотить ногами по коленям, щипать до синяков и целовать в разные малоподходящие для этого места – например в глаз.

Наконец их восхищенные вопли стали чуть более разборчивыми.

– Ты наконец-то вернулся и теперь сможешь нас прогнать!

Мне сперва показалось, что я ослышался. Но когда вслед за восторженной Хелви эту же фразу повторила ее серьезная сестра Хейлах, я начал опасаться, что леди Сотофа, при всем моем уважении, несколько перегнула палку, обучая этих юных ведьм. И вот вам результат – девчонки чокнулись. Ничего страшного, говорят, так часто бывает, и Сотофа, безусловно, сама же быстренько приведет их в порядок. Но мне-то прямо сейчас что делать?

– Вообще-то я не планировал куда-то вас прогонять, – осторожно сказал я. – Тем более на ночь глядя.

– Ох, конечно, – вздохнула Хейлах. – Прости, мы ведем себя как идиотки. Но у нас сейчас все мысли только об одном. Я объясню.

– И тогда ты нас точно прогонишь, – подмигнула мне Хелви. – Просто не сможешь поступить иначе!

После этого мне сразу стало гораздо легче. Но не на душе, а потому что они наконец спрыгнули с моей шеи. И приняли вид настолько деловитый, что пришлось приглашать их в кабинет. Заодно вспомнил наконец, где он находится. И на всякий случай пометил путь стрелками на стенах, в Мохнатом Доме иначе нельзя.

– Просто мы уже давно хотим вступить в Орден Семилистника, – сказала Хелви после того, как они, благосклонно отпустив слугу, принесшего напитки, удобно расположились в креслах с кружками горячего медового сиропа, настолько сладкого, что я бы умер, наверное, уже после третьего глотка. А этим ведьмам все нипочем.

– Дело даже не в том, что мы хотим, – поправила ее Хейлах. – Леди Сотофа считает, что это необходимо для полного погружения в учебу. Потому что с какого-то момента практикующим следует жить вместе с коллегами. Во-первых, это дает дополнительную силу, а во-вторых, на этом этапе полезно находиться под постоянным присмотром.

– Да, – кивнул я. – Много раз слышал, что именно ради этого маги и стали объединяться в Ордена. Ну так за чем дело стало? Если уж Сотофа говорит, что так надо, и вы сами хотите?

– А вот тут, – драматически заламывая брови, объявила Хелви, – начинается самый ужас!

– Проблема в том, что мы замужем, – строго сказала леди Хейлах.

Я открыл было рот, чтобы спросить: «За кем?» и «Когда это вы успели?» – но вовремя вспомнил, в каком качестве девчонки в свое время попали в Ехо. Ну да, за мной. Следовательно, все в порядке.

– Ну мы же с вами понимаем, что это не считается. И леди Сотофа это понимает. Вообще не вижу проблемы.

– Все не так просто, – вздохнула Хейлах. – Никого не волнует, как оно там на самом деле. В данном случае важны именно формальности. Когда человек, состоящий в официальном браке, вступает в Орден, он должен сперва расторгнуть брак, точка. Никаких исключений из этого правила быть не может. Леди Сотофа сказала, что тут даже она ничего не может поделать, потому что каково бы ни было ее положение в Ордене Семилистника, а менять его устав она пока не готова. Поэтому продолжает учить нас, как раньше, в частном порядке. Но, честно говоря, мы уже довольно давно топчемся на месте. Потому что дальше в одиночку нельзя. И в Орден нам нельзя – было, до сих пор. Скажу тебе честно, сэр Макс, я была довольно близка к отчаянию. Потому что до недавнего времени считалось, что ты вообще никогда не вернешься.

– Так вполне могло случиться, – согласился я. – Странно однако, что вас не объявили моими вдовами.

– Без предъявления твоего мертвого тела это невозможно, – покачала головой Хейлах.

– Я сто раз предлагала смастерить копию твоего трупа и покончить с проблемой, – призналась Хелви. – Правда, мы сами этого пока не умеем. Но можно было поискать мастера…

– Не уверен, что мне нравится твоя идея, – растерянно сказал я. – Пришлось бы потом имитировать чудесное воскрешение. И как после такого людям в глаза смотреть?

– Все равно меня никто не послушал. «Так нельзя», и все тут. А почему нельзя? Да потому что нельзя, бу-бу-бу, и прочие смехотворные аргументы.

– Нельзя обманом поступать в Орден, – вздохнула Хейлах. – Потому что тогда ритуал вхождения в круг тоже будет обманом. И никакого от него толку. Ну что ты как маленькая.

Было заметно, что это очень старый спор. И она давным-давно от него устала.

– Но в Соединенном Королевстве очень легко развестись, – вспомнил я. – Достаточно желания одной стороны, вторая может при этом шляться где угодно. Правда, имущественные споры решаются потом отдельно, и это в случае конфликта интересов может растянуться на много лет, но у вас-то такой проблемы, как я понимаю, не было.

– Это так, – согласилась Хейлах. – Но мы стали твоими женами не по местным законам. А по обычаям Хенха. У нас разводов не бывает.

– Вообще, что ли? – ужаснулся я. – Без вариантов? Какой ужас.

– Ну почему, очень даже с вариантами, – улыбнулась она. – Например, муж может подарить свою жену, а жена мужа любому человеку, который согласится принять такой подарок. Как, собственно, ты в свое время поступил с Кенлех. Это считается правильным, достойным поступком, когда один из супругов находит новую любовь и хочет уйти. Таким образом соблюдаются интересы оставленного: в глазах остальных он выглядит не брошенным неудачником, оставшимся куковать в одиночестве, а истинным хозяином положения, да еще и щедрым дарителем.

– Вот оно как, – изумился я. – Очень гуманно, действительно. Надо же, а я в свое время и разбираться не стал. Подумал: «Что за дикие обычаи – жен дарить», – но сделал, что просили, и выкинул из головы. Вечно упускаю самое интересное! Так что, теперь я должен подарить вас леди Сотофе? Не вопрос, подарю. В нарядной упаковке и бантик сбоку. Какого цвета желаете?

Хелви рассмеялась, но Хейлах оставалась серьезной.

– Конечно, ты не можешь подарить нас леди Сотофе, Макс. Потому что она не имеет права на нас жениться. Она же сама состоит в Ордене!

– Действительно, – ухмыльнулся я. – Какое неожиданное препятствие для счастливого брака. И как нам тогда быть? Есть еще варианты?

– К счастью, есть. Надоевших жен и мужей вовсе не обязательно кому-то дарить. Их можно просто взять и прогнать навсегда! – торжествующе воскликнула Хейлах. – Вот о чем мы говорили с самого начала. Без объяснений это прозвучало очень глупо, согласна. Но оно на радостях само вырвалось. Просто, понимаешь, прогнать жену или мужа можно только лично. Ни письма, ни поручения не годятся, хоть у дюжины юристов их заверь. Если уж прогоняешь, то лицом к лицу и в присутствии уважаемого свидетеля, иначе никак. Поэтому мы так обрадовались, что ты вернулся. То есть не только поэтому, но…

– Понимаю, – сказал я. – У вас сейчас все мысли об одном: вступить в Орден и учиться дальше. Потому что иначе жизнь – не жизнь. Говорят, это называется «призвание», и когда оно находит человека, сопротивляться невозможно. Я, в общем, немножко знаю, как оно бывает.

– Да, – кивнула Хейлах. – Еще бы ты не знал.

– Так удивительно все складывается, – вдруг улыбнулась Хелви. – Я же помню, как нам, всем троим одновременно, стукнуло в голову, что надо уговорить старейшин выдать нас за тебя замуж. Зачем это нужно, никто из нас понятия не имел. Мы же в глаза тебя не видели, даже нарисованного портрета не было. А вдруг ты оказался бы жутким монстром, который даже сластями ни с кем не делится? И гулять женам не разрешает – ну, например. Вполне могло бы так случиться! Наши говорили, характер у тебя тяжелый. И в далекий большой город мы ехать боялись, по рассказам выходило, что это ужасное место, где стоят высоченные, до неба, дома, а по улицам ездят волшебные повозки без менкалов и толпами ходят злые колдуны. Мы, конечно, всему этому верили, как не верить, если старшие были в Ехо, своими глазами все видели, а потом чудом выбрались и вернулись домой, чтобы рассказать остальным, какие удивительные и страшные города бывают на свете. Слушали мы их и понимали: пропадем! Но все равно добились своего. Потом всю дорогу от страха ревели – по ночам, когда никто не видел. И постоянно спрашивали друг друга: «Что мы наделали? Зачем?!» И вот, оказывается, зачем – чтобы ты познакомил нас с леди Сотофой. А как еще мы могли к ней попасть? Она же в Пустые Земли с визитами не ездит и учениц там не ищет. Так все переплелось, столько всего случилось, но в итоге сложилось, как надо. С ума сойти можно, правда?

– Это точно, – авторитетно подтвердил я.

Будучи, несомненно, одним из крупнейших специалистов в этой области.

Помолчали, думая каждый о своем. Наконец я спросил:

– Сколько нужно свидетелей?

– Одного достаточно, – деловито сказала Хейлах. – Важно только, чтобы он не был ни твоим родственником…

– Это, прямо скажем, несложно, – ухмыльнулся я.

– …ни безумцем, ни заключенным преступником…

– Сейчас Макс скажет, что это уже труднее, – хихикнула Хелви.

– Ясновидящая, – одобрительно кивнул я.

Хейлах возвела глаза к небу с видом мученицы. Но продолжала говорить:

– …и мог, если вдруг понадобится, официально засвидетельствовать событие перед лицом любого усомнившегося. Но это, на самом деле, вряд ли случится, – добавила она. – У нас же нет родителей, которые могут приехать и начать разбираться, что да как и почему. А старейшинам после твоего отречения совать нос в наши дела даже по закону не положено.

– Ясно, – сказал я. – Ладно, устроим. Есть у меня на примете один свидетель. Безумный, конечно, где я вам других возьму? И бывший государственный преступник, таково уж мое ближайшее окружение. Но несмотря на это, вполне себе уважаемый человек. Особенно в вашем будущем Ордене. Сто лет его не видел. В смысле, целых четыре дня. А тут такой повод.

И отправил зов сэру Шурфу Лонли-Локли. Даже не потому, что он лучший в мире кандидат на должность официального свидетеля чего бы то ни было. Так засвидетельствует, что ни одна зараза больше ни в чем до конца жизни не усомнится. А исключительно ради драматического эффекта. Я надеялся, что, услышав от меня: «Мне срочно нужна твоя помощь, потому что я собираюсь на ночь глядя выгнать из дома своих жен», – Шурф удивится совершенно как в старые добрые времена, когда я был единственным человеком, способным поколебать его невозмутимость, иногда несколько раз на дню.

Но в ответ услышал: «А, значит, девчонки уже до тебя добрались. Ну отлично, Сотофа будет рада».

И только.

«Но вообще ты делаешь мне царский подарок, – неожиданно добавил он. – Если я скажу леди Сотофе, что полночи занимался делами ее учениц, она не пошлет меня подальше, когда я попрошу ее взять на себя часть моих хлопот. Тех, что с утра пораньше. И тогда…»

«И тогда – что? – заинтересовался я. – Ты сможешь лишний раз прогуляться на Темную Сторону? Или устроишь марафон по всем притонам Куманского Халифата? Или предашься самому низменному из своих пороков и засядешь в библиотеке?»

«Да, все это было бы неплохо. Причем именно в описанной тобой последовательности. Но сегодня я, пожалуй, просто посплю».

«Какой ужас, – искренне сказал я. – До чего тебя довели».

«Да не то чтобы совсем ужас. Бывали в моей жизни и более трудные времена».

«Когда ты не спал десять лет кряду?»

«На самом деле всего два года. Даже чуть меньше. Но да, пример подходящий».

Я даже не нашелся, что ответить.

И только полчаса спустя, после того как Хейлах и Хелви, осчастливленные ритуальными воплями: «Убирайтесь из моего шатра, верните мои одеяла, забудьте навек, какого цвета мои штаны», – умчались делиться радостной вестью с леди Сотофой, а сэр Шурф блаженно развалился в кресле, я наконец сказал:

– По-моему, тебя надо спасать.

– От чего это, интересно?

– От переутомления.

– А, – зевнул он, – это да, неплохо бы. Спасибо, сэр Макс. На сегодняшний день ты единственный человек в Мире, в чью голову пришла столь блестящая идея. Досадно, что при этом ты не входишь в число людей, от которых зависит мой рабочий график.

– А что нужно сделать, чтобы оказаться одним из них? – деловито спросил я. – Государственный переворот?

– Вовсе не обязательно доходить до таких крайностей. Достаточно подать прошение о вступлении в Орден Семилистника. Я его милостиво одобрю, не сомневайся. Быстрый карьерный рост тебе обеспечен. А вместе с ним – уникальная возможность взять на себя добрую половину моих дел.

Шутки шутками, но лицо его приобрело выражение столь мечтательное, что я всерьез перепугался. Искренняя готовность, если понадобится, умереть ради ближайшего друга вовсе не тождественна желанию как следует вместо него поработать. По крайней мере, в моем случае.

– Впрочем, забудь, – вздохнул Шурф. – Нет никакого смысла тебя мучить. Даже если мне удастся выкинуть из расписания добрую половину дел, это ничего не изменит.

– Их настолько много?!

– Скажем так, достаточно. При этом следует принять во внимание, что помимо дел существует библиотека Семилистника. Лучшее собрание книг в Соединенном Королевстве и, возможно, во всем Мире, хотя некоторые сведения о легендарной Небесной библиотеке Шиншийских Халифов делают это предположение спорным. Долгое время постоянный беспрепятственный доступ в библиотеку Иафаха казался мне неосуществимой мечтой; теперь же у меня есть полная свобода действий и тридцать с небольшим лет, чтобы ознакомиться со всем ее содержимым. Это только кажется огромным сроком, а на самом деле даже при моих темпах не так уж много – если учесть, что интересующие меня тексты обычно оказываются довольно сложны для понимания и требуют не только беглого конспектирования, но и длительного обдумывания.

– Понятно. Ладно, по крайней мере, ты умрешь счастливым. И довольно молодым, – мрачно резюмировал я.

– Это не входит в мои планы, – усмехнулся сэр Шурф. – Глупо было бы гнаться за новыми знаниями и при этом разрушать тело, которое необходимо для их накопления, обработки и практического применения. Из всей совокупности как общечеловеческого, так и моего персонального опыта следует, что ценность знаний, почерпнутых из книг, наиболее высока именно при жизни читателя. Поэтому я, разумеется, сплю. Хотя бы раз в несколько дней. Вполне достаточно, чтобы не нанести серьезный ущерб здоровью. Но несколько меньше, чем требуется для комфортного существования, это правда. Поэтому иногда я, можно сказать, срываюсь. И позволяю себе спать так долго, насколько это вообще возможно в моем положении. Поскольку все равно больше ни на что не гожусь. Сегодня как раз такой день. Тебе не повезло; мне, впрочем, тоже. Пренебречь возможностью провести с тобой несколько часов почти так же досадно, как отказаться от полноценного рабочего вечера в библиотеке. Но тут уж ничего не поделаешь, иногда тело требует соблюдения своих интересов и отказывается идти на компромисс.

И снова зевнул – видимо, в качестве наглядной иллюстрации. А потом добавил:

– Именно поэтому я сожалею о твоем возвращении. Оно совсем не в моих интересах. Пока ты жил в другом мире, и я мог наносить визиты…

И тут меня осенило.

– Так, стоп, – сказал я. – Вот же он, выход. Визиты! Никто не мешает тебе и дальше их наносить. Не мне, так Франку. Он всегда тебе рад, сам знаешь. И самое главное: при «Кофейной гуще» по-прежнему есть спальни для гостей. Помнишь, ты как-то спрашивал о количестве комнат в доме? И Франк ответил: «Столько, сколько необходимо в данный момент, и еще одна про запас».

– И что из этого следует? – флегматично спросил сэр Шурф.

И этот человек считался самым светлым умом – если не за всю историю Соединенного Королевства, то уж по крайней мере в своем поколении. Вот до чего доводит бессонница.

Но я не сдался.

– Из этого следует то, что тебе по-прежнему есть где выспаться. В любой момент! На максимально безопасном расстоянии от каждодневных дел и соблазнительных книг. Сам же говорил, что научился контролировать время возвращения из путешествий между Мирами. Вот этому умению я люто завидую! Сколько бы там ни шлялся, а все равно вернешься через полчаса или даже раньше. По-моему, отличный вариант. Даже удивительно, что ты сам не сообразил.

Он поглядел на меня с нескрываемым интересом.

– Думаешь, я могу вот так запросто заявиться в «Кофейную гущу»?

– Ну а почему нет?

– Раньше я был твоим гостем, а теперь этот номер не пройдет. Ты уже не там, и вряд ли твое отсутствие до сих пор не заметили.

– Не выдумывай. В самом начале я действительно был нужен, чтобы написать приглашение, которое проложило для тебя путь между Мирами. Один очень конкретный маршрут. Но потом-то ты уже сам приходил, без всяких приглашений. И уходил, когда пожелаешь. И не раз бывало, что я в это время где-то шлялся и узнавал о твоих визитах уже задним числом. И вроде никто тебя метлой за порог не гнал, отлично вы все там спелись… И кстати, сами по себе путешествия между Мирами – дело, требующее постоянных тренировок. После долгого перерыва начинать чуть ли не труднее, чем совсем с нуля, по себе знаю. Так что все сходится! В смысле, тебе надо продолжать навещать старых друзей. Это решит все проблемы сразу.

– А знаешь, очень может быть, – удивленно согласился сэр Шурф.

И зевнул так душераздирающе, что я счел за благо немедленно выставить его из дома. Разумеется, с воплями: «Забудь навек, какого цвета мои штаны!» – совершенно невозможно было удержаться.

– У тебя их вообще-то нет, – укоризненно сказал мой друг. – Но если хочешь, я могу забыть цвет твоего лоохи. Или скабы. На выбор.

– Лучше забудь, что ты самый выносливый человек на свете, – проворчал я ему вслед. – И дорогу в свою драгоценную библиотеку заодно, хотя бы на сегодняшний вечер.

– Никому, кроме тебя, в голову не приходит, будто я нуждаюсь в опеке, – укоризненно сказал он. – Даже леди Сотофа считает, что я сам как-нибудь разберусь со своим режимом дня. И вообще со всем на свете.

– Она же всемогущая, – отмахнулся я. – А значит, может все, в том числе ошибаться.

– А ты нет?

– Куда мне. Я-то пока не всемогущий. В том и штука.

Переспорить засыпающего на ходу человека всякий дурак может. Но я все равно был доволен, в кои-то веки оставив последнее слово за собой. И убежал в ночь дарить счастье людям. То есть вламываться в гостиные друзей с воплями: «Верните мои одеяла, забудьте навек, какого цвета мои штаны!» Благо обрести благодарных слушателей мне в ту пору было легче легкого. Все-таки по мне здорово соскучились и были готовы терпеть все мои дурацкие выходки, по крайней мере, на первых порах.

Это, как теперь получается, довольно важно – что я тогда шлялся по городу, а не сидел взаперти. Потому что именно в ту ночь впервые увидел, как небо над Ехо окрасилось в ярко-желтый цвет. Ненадолго, минут на пять, не больше. А потом всего на несколько секунд полыхнуло зеленым и тут же снова потемнело, как положено всякому уважающему себя ночному небу. Как будто и не было ничего.

«Небо видел?» – раздался в моем сознании голос Джуффина.

«Видел», – ответил я.

«И что думаешь по этому поводу?»

«Что было красиво. Особенно когда позеленело. А разве это какое-то особенное событие? Мне рассказывали, в Смутные Времена у вас так многие развлекались».

«Да не то чтобы многие. Специально обученные этому мастера. Ордена ими очень гордились. У ребят, насколько я знаю, даже никаких иных обязанностей не было. Раскрасил небо в Орденские цвета на целых пять минут – вот и молодец, день прожит не зря. Потому что это действительно довольно трудно. Восемьдесят седьмая ступень Черной Магии. Плюс семьдесят первая Белой. Плюс еще некоторые технические сложности. Сам можешь вообразить, насколько непросто удерживать внимание на всем обозримом пространстве неба одновременно, не отвлекаясь при этом ни на что».

«А может быть, это мои девчонки решили отпраздновать вступление в Орден? – предположил я. – В компании леди Сотофы, которая на радостях научила их новому фокусу. И, скажем так, немножко помогла. Я бы совсем не удивился!»

«А я бы удивился, – упрямо сказал Джуффин. – Впрочем, ты прав, с Сотофой действительно следует поговорить. И не только с ней».

Он распрощался, а я пошел дальше, обдумывая происшествие с небом. Вернее, развлекаясь подбором кандидатур гипотетических виновников и сочинением диковинных причин, побудивших их к столь эксцентричному поступку. В моем воображении величайшие колдуны древности и ссыльные мятежные Магистры буквально толпами прибывали в столицу Соединенного Королевства, где тут же начинали выступать с фокусами на рынках, утешать ревущих младенцев, ухлестывать за впечатлительными студентками и открывать платные курсы колдовства под девизом: «Овладение секретами Очевидной Магии за три дня».

Все это, впрочем, вылетело из моей головы сразу после того, как мне удалось убедить леди Меламори, что ей не следует вероломно оставлять меня одного в опустевшем доме, по коридорам которого, к тому же, бродят хищники. Вряд ли голодные, но в сытом состоянии мои кошки, честно говоря, гораздо опасней. Потому что, наевшись, они желают играть, и поди угадай, в какой момент и откуда тебе на голову свалится счастливый и дружелюбный мохнатый зверь весом хорошо если не больше пуда.

Для Меламори этот аргумент оказался решающим. Она сразу согласилась, что быть раздавленным собственным перекормленным котом – финал совершенно в моем стиле, идеальная гибель героя, бесстрашного и практически неистребимого, как кухонный таракан.

Поэтому от Армстронга и Эллы она меня в ту ночь милосердно спасла. Немудрено, что о разноцветном небе я не вспомнил даже наутро. То есть в полдень, когда пришло время идти пить камру с бывшими и одновременно будущими коллегами. И дразнить их своей довольной физиономией отлично выспавшегося бездельника.

Они, впрочем, тоже не особо надрывались на службе. После принятия поправок к Кодексу Хрембера в Ехо внезапно наступили очень спокойные времена, хотя поначалу многие предсказывали обратное, и даже у Джуффина, по его признанию, возникали порой подобные сомнения.

Однако когда сошли на нет неизбежные волнения, сопутствующие любым переменам, оказалось, что расчет был верен: чем меньше запретов, тем ниже уровень преступности. Люди умеют распоряжаться свободой куда лучше, чем обычно думают законодатели. Большинству она вообще нужна скорее для сохранения чувства собственного достоинства, чем для каких-то активных действий. Пока Кодекс Хрембера запрещал использование даже совсем невысоких ступеней Очевидной Магии, желающих нарушить закон было куда больше, чем мест в Королевской тюрьме Холоми, предназначенной для преступивших закон колдунов. И знали бы жители Ехо, как крупно им повезло с шефом Тайного Сыска, который хоть и слыл безжалостным людоедом, но в большинстве случаев предпочитал обходиться штрафами, а то и просто словесными предупреждениями. И наотрез отказывался вчетверо увеличить число тюремных камер за счет соответствующего уменьшения их площади, как не раз предлагал экономный Великий Магистр Нуфлин Мони Мах, счастливо живущий теперь в городе мертвых Харумбе. И надеюсь, еще не настолько доставший соседей и хранителей города, чтобы они решили вернуть это сокровище обратно. То есть нам.

Но речь сейчас не о Нуфлине. А о жителях столицы Соединенного Королевства, которые, получив официальное разрешение на использование магии до шестидесятой ступени, с удовольствием ограничиваются двадцатой – тридцатой. Потому что больше в повседневной жизни и правда не нужно. Да и доступно далеко не каждому. Зато Тайный Сыск раз и навсегда избавился от необходимости ловить студентов-экспериментаторов и прочих стихийных бунтарей. А мелкие жулики, использующие Очевидную Магию ради наживы, перешли теперь в ведение Городской полиции. На нашу долю остались только исключительные злодеи, хтонические чудища, незваные гости из иных миров и прочие подарки природы, которые, к счастью, обнаруживаются далеко не каждый день.

Поэтому моя довольная отдохнувшая рожа не приводила в бешенство лучших друзей. У самих были примерно такие же.

Так или иначе, но о вчерашнем происшествии с небом я благополучно забыл. И вспомнил только поздно вечером, когда меня настиг зов Джуффина.

«Ты сейчас дома?» – спросил он.

«Если грандиозный памятник архитектуры, в коридорах которого я до сих пор с трудом ориентируюсь, может считаться моим домом, то да», – согласился я.

«Отлично. А велики ли твои шансы быстро отыскать путь в гостиную?»

«Зависит от мотивации. Если очень припечет, найду».

«У тебя в гостиной сейчас очень хорошо, – сказал Джуффин. – Причем сразу по многим причинам. Например, на столе стоит кувшин горячей камры из «Обжоры». А в одном из кресел сижу я. Чем не мотивация?»

«Ого!»

– Ого! – повторил я уже вслух, входя в гостиную. Эти восклицания разделяла всего-то пара-тройка секунд. И даже не потому, что мотивация действительно была хороша, просто так уж счастливо совпало, что зов Джуффина застал меня практически на пороге.

– Это еще не «ого», – усмехнулся он. – «Ого» у нас с тобой нынче за окном. Выгляни и посмотри на небо. Если, конечно, это усилие не кажется тебе чрезмерным.

Я выглянул и обрадовался.

– Надо же, оранжевое! А вчера было желтое и зеленое. Ну слушай, ни хрена себе кто-то развлекается! Ты говорил, восемьдесят седьмая ступень Черной Магии? И еще какая-то Белой?

– Белой – семьдесят первая, – любезно подсказал Джуффин.

– Но так даже проще, да? Все умельцы не просто наперечет, ты их небось в лицо знаешь.

– Знаю, – согласился Джуффин. – И в лицо, и биографии, включая послужные списки кавалеров их прабабушек и нынешние адреса. Штука, однако, в том, что прямо сейчас в городе никто не колдует. И вчера вечером тоже никто не колдовал. Вернее, этим занимается куча народу, но все – по мелочи, не о чем говорить. Даже в Иафахе ничего особенного не происходит. Ну что ты так недоверчиво смотришь? Разумеется, я всегда знаю, колдуют ли в столице. Не детально, конечно, но общую картину вполне представляю. Мой организм очень чуток к проявлениям Очевидной Магии. Я сам его сознательно до этого довел. Когда в Ехо кто-то серьезно колдует, я заснуть не могу, так меня трясет. Довольно неудобно, но при моей профессии иначе нельзя: надо постоянно держать ситуацию под контролем.

– Точно, ты когда-то уже говорил, – вспомнил я. – Странно, но именно по этому пункту я тебе как-то не очень поверил. Наверное, потому, что сам не хотел бы всякий раз подпрыгивать из-за чужого колдовства. И мне было спокойнее думать, что это просто одна из традиционных баек для новобранцев. А на самом деле ни фига тебя от чужой магии не трясет. И со мной, значит, никогда ничего подобного не случится, можно не бояться.

– Ты себя недооцениваешь, – усмехнулся Джуффин.

Я не стал уточнять, что он имеет в виду. Вместо этого спросил:

– Так получается, у нас концы с концами не сходятся? Для изменения цвета неба нужна магия больших ступеней, при этом никто в городе не колдует, а небо все равно оранжевое.

– Получается, не сходятся! – жизнерадостно подтвердил Джуффин. – Все, как мы любим.

– А кстати, оно над всем городом оранжевое? Или только из моего окна?

– Вот это правильный вопрос, я его ждал. И заранее позаботился об ответе. Не знаю, над всем ли, но над моим домом на Левом берегу небо определенно оранжевое. И над Иафахом тоже, и над замком Рулх. И над домом Нумминориха в Новом Городе, и над улицей Трех Синих Дверей, по свидетельству Кофы, который сейчас там прогуливается. И еще над доброй дюжиной разных мест. Зато, скажем, над усадьбой сэра Манги Мелифаро оно совершенно обычное. Ясное и звездное. Из чего, скорее всего, вытекает, что вся эта красота – только для горожан, деревенским жителям ее не досталось. Хотя для полной уверенности следовало бы опросить побольше народу. Но я пока не успел.

– И сколько это продолжается?

– По крайней мере, я заметил перемену примерно четверть часа назад.

– Ясно. Получается, гораздо дольше, чем вчера. Слушай, а может быть, что это навсегда?

– Теоретически возможно вообще все, что угодно. Но на практике небо уже понемножку темнеет. Устал наш неизвестный мастер.

– Похоже на то.

Некоторое время мы молча смотрели в окно. Оранжевый постепенно становился кирпичным, потом бурым, темнел, пока не сделался обычным свинцово-чернильным цветом пасмурного ночного неба. Представление закончилось.

– Ну и что это вообще было? – озадаченно спросил я.

– Понятия не имею. Но подозреваю, это происшествие скорее по твоему ведомству, чем по моему.

Джуффин выглядел ужасно довольным.

– А что, у меня уже есть какое-то ведомство? – вскинулся я.

Он вздохнул.

– Сэр Макс, кончай притворяться одушевленной табуреткой. У тебя отлично выходит, вот что значит правильно выбрать амплуа. Но я совершенно точно знаю, что к твоему туловищу приделана совсем неплохая голова. Все ты прекрасно понимаешь.

Ну… да.

– Чудеса без Очевидной Магии? – спросил я. – Верный признак того, что за дело взялся человек, которому мы снимся?

– Рад, что ты все-таки запомнил тот наш разговор. Ты тогда был такой сонный и обалдевший от всего сразу, что я опасался, не придется ли рассказывать заново.

– Сонный и обалдевший – идеальное состояние для разговоров о спящих. И, надо думать, тоже обалдевших от всего, что им приснилось.

– Именно, – подтвердил Джуффин. И помолчав, добавил: – Прости меня, сэр Макс. Но сейчас я вынужден сказать ту самую ужасную вещь, которую ты каждый день боялся от меня услышать. По-моему, тебе пора приступать к работе. Причем учти, это даже не мое решение.

– А чье? – мрачно спросил я.

– Неизвестного автора. Того, кто так здорово разукрасил наше небо. Нам от его художеств никакого вреда, одно только удовольствие. По крайней мере, пока. А вот для него каждый день на счету. Впрочем, это я тебе уже объяснял.

– Ну и как, по-твоему, я буду его искать?

– Понятия не имею, – мечтательно улыбнулся Джуффин. – Собственно, это и есть самое интересное.

Иногда мне очень хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Но это совершенно бессмысленное действие. Поэтому мой рациональный ум протестует и не дает мне даже попытаться. Вот и на сей раз я только нахмурился, отвернулся, помолчал, подумал и сказал:

– Но учти, по утрам я никаких сновидцев искать не буду, хоть убивай. Мое слово твердо.

– Ладно, – легко согласился Джуффин. – Можешь искать после полудня. И начни, пожалуйста, с меня. Понимаю, это будет непросто, но я дам тебе подсказку: в полдень я обычно сижу в одном красивом доме, построенном незадолго до окончания правления династии Клакков неподалеку от Большого Королевского Моста…

Я невольно улыбнулся.

– Почему-то думал, что Дом у Моста построили еще при Халле Махуне Мохнатом, когда и города-то считай не было. У него такой важный вид, словно он был вообще всегда.

– Надо же, угадал, – фыркнул Джуффин. – У тебя настоящий талант к сыскному делу. Всегда это подозревал. Большая удача заполучить такого ценного сотрудника!

– Ты вообще везучий, – вздохнул я.

– Ты тоже, – очень серьезно сказал он.

И был, разумеется, прав. Как всегда.

Оставшись в одиночестве, я поставил жирный крест на своей вольной жизни праздношатающегося бездельника. И горевал по ней очень долго, минуты полторы, а может быть даже две. Сложно следить за временем, когда целиком погружен в бесконечную скорбь. А устав страдать, я разогрел остатки принесенной Джуффином камры и выпил ее, чокнувшись с собственным отражением в зеркале. У этого мерзавца, надо сказать, была чрезвычайно довольная рожа. В отличие от меня он уже сообразил, что для нас начинаются интересные времена. При этом право не подскакивать на рассвете мы выторговали заранее – о чем еще и мечтать?

Он меня убедил.

Самое разумное, что можно было сделать в сложившейся ситуации – устроить вечеринку по случаю окончания каникул. Беда в том, что вечеринка у меня сегодня уже была, и гости благополучно разъехались незадолго до появления Джуффина. Вряд ли идея собраться снова показалась бы им удачной. А Меламори, которая обычно готова ко всему хоть сколько-нибудь отличному от ровного течения жизни, нынче осталась ночевать в Мохнатом Доме только потому, что у нее не было сил добираться до собственной квартиры. Попросила запереть ее в самой дальней спальне, а ключ выбросить в Хурон. Ее можно понять, устать от меня довольно легко – как, впрочем, от всякого человека, который становится особенно весел, бодр и общителен ближе к полуночи.

Но совесть у меня все-таки есть. И инстинкт самосохранения тоже. Поэтому я не стал будить Меламори и провел остаток ночи в кабинете, заваленном подшивками старых газет, скопившихся за годы моего отсутствия, и книгами, которых в доме обнаружилось неожиданно много. Интересным мне в ту пору казалось вообще все, что попадалось на глаза, остановиться на чем-то одном было решительно невозможно. В итоге я читал все сразу, перебегая глазами от одной открытой книги к другой, от позапрошлогоднего «Королевского голоса» к «Суете Ехо» шестилетней давности, и в голове у меня закипала восхитительная каша из Королевских указов, криминальных происшествий, моряцких баек, философских рассуждений о методах познания, отчетов о городских праздниках, имен иностранных посланников, житейских премудростей хранителя Королевских гобеленов, сравнительных характеристик музыкальных инструментов разных континентов, сатирических заметок о современной моде и списков кораблей, прибывших в порт в восемнадцатый день давным-давно минувшего лета.

В общем, у меня была по-настоящему бурная ночь, как и положено накануне утраты свободы. И поутру я еле заставил себя подняться – всего за полчаса до полудня, но по ощущениям, в рань несусветную. Будь моя воля, спал бы еще и спал, до вечера, до конца года, всегда.

Поэтому в Дом у Моста я явился, во-первых, хмурым, во-вторых, изрядно помятым, в-третьих, небритым, в-четвертых, голодным, в-пятых, запыхавшимся от быстрой ходьбы, в-шестых, на четверть часа позже, чем обещал.

Сразу видно, что человек уже на службе, а не просто ради удовольствия к друзьям заглянул.

Но мне все равно обрадовались. Особенно Джуффин, по случаю моего долгожданного трудоустройства собравший в своем кабинете всех сотрудников, включая Луукфи Пэнца, который обычно сидит в Большом Архиве, кормит орехами буривухов и крайне редко вникает в наши дела. Он даже моему возвращению не особо удивлялся: «Сэр Макс, как же вы здорово загорели», – вот и все, что сказал. Я при этом был бледен, как простуженное привидение, сидящее на строгой диете, но, зная Луукфи, не удивился: он такой рассеянный, что вполне мог разговаривать с каким-нибудь будущим мной, который лет двадцать пять спустя вернется из отпуска в теплом Ташере – например.

Судя по тому, что в течение последних десяти минут шеф раз триста присылал мне зов, вежливо осведомляясь, не забыл ли я дорогу, он начал подозревать, что я обрел приют в трюме первого попавшегося корабля и в данный момент счастливо удаляюсь от улицы Медных Горшков со скоростью две дюжины узлов в час. Или три. На самом деле я понятия не имею, сколько этих самых узлов положено делать всякому уважающему себя судну, но когда это подобное невежество мешало качественно спрятаться в трюме?

В общем, ясно, почему Джуффин с таким энтузиазмом меня приветствовал. Я бы на его месте и сам ликовал.

– Моя жизнь закончилась, – мрачно объявил я с порога. Насладился немой сценой, рухнул в кресло, отхлебнул камры из чьей-то стоявшей поблизости кружки и объяснил: – Потому что началась работа. А вы что подумали?

– Что ты умер прошлой ночью, – невозмутимо ответила Меламори. – Но потом тебе стало скучно валяться мертвым, и ты пришел нам об этом сообщить. И проверить, достаточно ли горько мы будем рыдать. А что, имеешь полное право.

Ну кстати, да.

– Хочешь сказать, ты снова будешь дежурить по ночам? – восхищенно спросил Мелифаро. – Как ни в чем не бывало? В этой своей дурацкой Мантии Смерти до земли? И я смогу приводить сюда знакомых, желающих посмотреть на самого нелепо одетого человека в столице? И брать с них деньги за такое удовольствие? Вот здорово!

– Да, было бы неплохо, – согласился я. – Но нет. Никаких ночных дежурств. У меня другие планы.

– Ну и какой ты после этого Ночной Кошмар? – огорчился Мелифаро.

Мы с Джуффином переглянулись, пытаясь понять, кто рассмеется первым. Он победил. Ну или проиграл, это как посмотреть. Короче говоря, заржал. И я тоже – секунду спустя.

– Надо же, угадал!

– Угадал – что? – изумился Мелифаро.

– Именно этим я и собираюсь заняться, – объяснил я. – Стану самым настоящим ночным кошмаром. И мой зловещий хохот будет теперь каждую ночь раздаваться над городом.

– Вы учтите, я же все это запоминаю, – внезапно сказал Куруш, о котором мы забыли, поскольку до сих пор он мирно дремал на шкафу. – Причем сам догадываюсь, что не следовало бы. Но приходится.

– Ничего, – утешил его Джуффин. – Правильно делаешь, что запоминаешь. Все же исторический момент. Сэр Макс возвращается на службу в совершенно новом качестве. Ночного Кошмара, как уже было сказано. А что мы устроили по этому поводу балаган – ну, прости. Впрочем, мы его по любому поводу устраиваем, тебе не привыкать.

– Это правда, – согласилась мудрая птица. – Ладно, я запомню, что «ночной кошмар» – это больше не шутка.

– Это какой-то слишком сложный ребус, – сердито сказал Мелифаро. – Или просто настолько дурацкая глупость, что мой аналитический аппарат отключился, не желая принимать участия в ее обдумывании?

– Включи его обратно, – посоветовал я. – А потом просто сложи два и два. В крайнем случае, извлеки из их суммы квадратный корень. Или не квадратный. Какой хочешь, такой и извлекай, ни в чем себе не отказывай. У тебя достаточно данных, чтобы найти правильный ответ, вот что я хочу сказать.

Он одарил меня озадаченным взором и умолк надолго. Секунды на три, а такого результата добиться нелегко. Наконец растерянно сказал:

– До сих пор я думал, что от того, что толпы психов из иных миров вдруг стали видеть нас во сне, а мы их – на улицах, в нелепых пижамах, нет никакого вреда. А напротив, неплохое развлечение. Эти красавцы не устают радовать меня разнообразием своего гардероба. Что такого ужасного сделали эти бедняги, чтобы спускать на них тебя?

– Абсолютно ничего, – сказал я. – Я просто так буду их мучить. Видишь ли, в Мире должно быть место чистому, беспричинному, ничем не оправданному злу – просто для равновесия. А то как-то больно хорошо вы все в последнее время живете. И мы с начальством, посовещавшись, решили, что этим злом стану я. По крайней мере, я – знакомое зло. И ловить меня долго не надо, адрес известен всем. Идеальный вариант.

Ужас в том, что Мелифаро, похоже, поверил. Хочешь узнать, что о тебе думают лучшие друзья, – хорошенько оклевещи себя в их присутствии. И наблюдай потом, как на их доверчивых лицах отчетливо проступает выражение: «Ну вот, я так и знал!»

– Про знакомое зло смешно получилось, – неожиданно сказала леди Кекки Туотли. – А еще смешнее, что я сразу подумала: «По крайней мере, его нам искать не придется», – и ты тут же сам это сказал. Ясно, конечно, что ты издеваешься. Но лучше бы все-таки просто объяснил человеческим языком, где заканчивается шутка и начинается информация. Или наоборот. Вроде бы сперва так серьезно говорили. Про работу.

– Спасибо, друг, – улыбнулся я. – Всегда знал, что у тебя светлая голова. Всем бы такие раздать! Особенно некоторым. Как можно верить настолько глупым розыгрышам?

– Да запросто. Просто от тебя можно ожидать вообще чего угодно, – объяснила Кекки. – И от Мира, честно говоря, тоже. После нескольких лет работы в Тайном Сыске я начала понимать, до какой степени ничего не знаю о фундаментальных законах бытия, которым, хотим мы того или нет, подчинена вся наша жизнь. И с годами это понимание только крепнет. Вдруг для равновесия Мира и правда необходимо творить сколько-то зла? И без этого все рухнет? Вот совершенно не удивилась бы. И вы с сэром Джуффином придумали самый мягкий вариант – чтобы никого не убивать и даже особо не мучить. Просто пугать во сне. Подумаешь – сон. Проснулся, забыл, жизнь продолжается.

– Вот именно, – согласился я. – Важно, чтобы она действительно продолжалась, для всех. А сэр Джуффин говорит, что некоторые люди, увидев во сне таких прекрасных нас, больше не могут проснуться дома. И лежат там смирно под одеялами, пока не помрут. Человеческое тело не может спать бесконечно долго, хотя по утрам мне обычно кажется обратное.

– Сейчас-то ты не шутишь? – без особой надежды спросил Мелифаро.

Я адресовал Джуффину пламенный взор – дескать, будь человеком, подтверди. А еще лучше, объясни им все сам. Потому что моих скромных способностей пока хватает только на зубоскальство, да и то не сказать, чтобы шибко качественное. Отвык я на совещаниях выступать.

Ну и Джуффин не подвел. Добрых полчаса рассказывал своим сотрудникам о бедственном положении некоторых гениальных сновидцев и почти полной невозможности хоть как-то отличить их от нормальных людей. И что мы пока не знаем, как их будить, но делать это все равно необходимо, потому что сидеть, сложа руки, лично он не привык и нам не позволит.

Я, пока его слушал, чуть не зарыдал, снова ощутив себя беспомощным барахлом, которое понятия не имеет, как осуществить возложенную на него миссию. Не знает даже, с чего начинать. Разве только камры выпить. Беспроигрышный вариант, и вреда от него точно никакого. В отличие от любых других моих действий.

Когда мне протянули сразу шесть кружек, я понял, что сказал все это вслух.

– Тебе не позавидуешь. Найди не знаю кого, сделай с ним непонятно что, вдруг случайно от чего-нибудь спасешь, – сказал сэр Кофа, выразив таким образом общее отношение к ситуации.

– Да ну, – отмахнулся Джуффин. – Попомните мои слова, сэр Макс еще до конца года будет нам тут объяснять, что на самом деле все оказалось очень просто, даже непонятно, зачем было отвлекать его от вдумчивых прогулок по крышам и жарких ночей в обнимку с подшивками старых газет. Хотите пари?

Кофа задумался. Наконец неохотно сказал:

– Не хочу. Вынужден признать, что вы оказываетесь правы несколько чаще, чем допускает мой здравый смысл.

– Я хочу пари! – завопил я. – Ставлю сто корон – да хоть тысячу! – что в последний день года я буду таким же растерянным болваном, как сейчас.

– Договорились, – невозмутимо кивнул Джуффин. – Сто корон – хорошая ставка. Тысяча – это был бы грабеж среди бела дня. У меня, конечно, нет совести, но ее отсутствие отлично компенсирует чувство меры. Надеюсь, ты не станешь мухлевать?

– Больше всего на свете я хочу продуть эти сто корон, – вздохнул я. – Они уже жгут мне карман – несмотря на то, что его у меня нет. Эта ваша новая мода в могилу меня сведет. Что выглядим мы все в этих коротких лоохи как полные придурки – еще полбеды. Но карманы! Карманы зачем было отменять?

– Карманы портят линию силуэта, – объяснил Мелифаро. – Особенно когда набиты всякой ерундой. Поскольку невозможно законодательно запретить людям таскать в карманах добрую половину имущества, нажитого непосильным трудом нескольких поколений семьи, модельеры решили шить одежду вовсе без них. Можешь считать меня личным врагом, но я одобряю такое решение. На прохожих стало гораздо приятней смотреть. А кошелек и прочее барахло могут, если что, сами идти за тобой. Или лететь. Или просто появляться у тебя в руках по первому же зову. Зачем было отменять запреты на магию, если все ленятся колдовать? Вот тебе еще один аргумент в пользу отсутствия карманов.

Я не зарычал. Но только потому, что пил камру, а она сегодня как-то особенно удалась.

– Забавно, что, когда ты сердишься, ты начинаешь иначе пахнуть, – заметил Нумминорих. – У других людей, по моим наблюдениям, настроение совершенно не влияет на запах.

– О! – сказал я. И одарил Нумминориха просветленным взором.

То есть, если называть вещи своими именами, вытаращился на него, как кот на новую игрушку.

Не потому, что меня заинтересовала информация о собственном запахе. Я вообще стараюсь поменьше думать о своем непростом устройстве. Ну его к черту. Мне с собой еще наедине в темных комнатах оставаться.

Штука в том, что до меня вдруг дошло, что можно попробовать использовать чудесный нос Нумминориха в своих корыстных целях. Если уж он мое настроение способен унюхать, то…

Совершенно верно.

Это следовало проверить. Немедленно.

– Слушай, – сказал я, – вот ты-то мне, похоже, и нужен. А ну-ка пошли.

– Куда? – хором спросили Нумминорих и Джуффин. В голосе первого звучал энтузиазм, в голосе второго искреннее возмущение. Но не начальственное, а почти детское – дескать, я правильно понял, что некоторые самые интересные разговоры будут теперь происходить без меня? И кто вы оба после этого?!

Все-таки сэр Джуффин Халли – самый любопытный человек в этом Мире. И если бы у него не было никаких иных достоинств, одного этого хватило бы, чтобы растопить мое сердце.

Но не прямо сейчас.

– На улицу, – выпалил я. И милосердно дал Джуффину подсказку: – Прогуляемся до ближайшего моста.

Он торжествующе улыбнулся, а вслух равнодушно сказал:

– Дело хозяйское. Но имейте в виду, я только что заказал несколько пирогов из «Обжоры». И, по моим сведениям, они уже в печи. Ладно, съедим их без вас. Справимся как-нибудь.

– Оставьте нам хоть пару черствых корочек, проглоты, – крикнул я уже с улицы, в распахнутое окно.

– Тогда гуляйте подольше, – посоветовал Мелифаро. – Потому что за полчаса ни одна корка не успеет зачерстветь.

– Ничего, поворожите, – ухмыльнулся я. – Зачем было отменять запреты на магию, если все ленятся колдовать?

И быстро-быстро пошел в сторону Большого Королевского Моста. Не каждый день удается оставить за собой последнее слово.

Нумминорих не просто поспевал за мной, а давным-давно вырвался вперед. И теперь стоял в самом начале моста, всем своим видом спрашивая: «И чего теперь будет?»

Пришлось догонять.

– Такой вопрос, – сказал я. – Тебя кто-нибудь уже учил отличать сновидцев от нормальных людей?

– А зачем этому как-то специально учить? – удивился Нумминорих. – Их же и так видно. Во-первых, по одежде…

– Отлично, – ухмыльнулся я. – Мои слова, один в один. Но Джуффин говорит, тряпки не катят. Некоторым умникам, видишь ли, снится, что они выглядят, как все вокруг.

– …а во-вторых, они же пахнут не как люди, – закончил он. – Не совсем одинаково, но всегда чем-то абсолютно чужим. Такое ни с чем не перепутаешь. Вообще больше ни на что не похоже.

– Да?! Класс!

От избытка чувств я запрыгнул на перила моста и немного там потанцевал. Прохожие, впрочем, шли мимо, не обращая на меня никакого внимания. Привыкли уже, что на улице творится невесть что – младенцы колдуют, как старые Магистры, старые Магистры резвятся, как младенцы, и среди всего этого толпами бродят чужие сны. Что им какой-то мой танец на мосту, пусть даже очень дурацкий.

Впрочем, благодарная публика у меня все-таки была. В лице Нумминориха, который заинтересованно взирал снизу на мои прыжки.

– Штука в том, что именно об этом я и хотел тебя спросить, – объяснил я, немного успокоившись и спрыгнув вниз. – Как они пахнут – в смысле, спящие. Ужасно боялся, что вообще никак. Или просто окружающей средой – в трактире едой, у реки водой. Ну мало ли. А теперь получается, у нас есть хотя бы одна верная примета. Ну слушай! Так уже вполне можно жить. Можем идти обратно. Тем более там – наши пироги. Не отдадим их без боя.

– А ветер, смотри, почти как на Темной Стороне. Цветной, – вдруг сказал Нумминорих, когда мы подходили к Дому у Моста. – Не такой яркий, как там, но видно же, что вот тут, на уровне лица, идет зеленый поток. А выше – оранжевый. Это потому что ты рядом?

– Вот уж не знаю, – сказал я, недоверчиво приглядываясь к внезапно позеленевшему воздуху. – Да ну, вряд ли из-за меня. Мы же вчера с тобой вместе по городу ходили. И два дня назад. И раньше. И ничего.

– Вроде бы ничего. Но я все-таки больше тебя слушал, чем по сторонам смотрел.

– Нет, – подумав, сказал я. – Кто-нибудь обязательно заметил бы. Мы же долго шлялись. И я вовсю глазел по сторонам, мне так положено, я у нас пока почти турист, все в диковинку.

– По-моему, цвет становится ярче, – заметил Нумминорих.

– По-моему, тоже. С другой стороны, это же наверняка просто какой-нибудь очередной новомодный фокус, который мы с тобой пока не разучили. За нашими горожанами хрен угонишься, это я тебе говорю как бывший гений, а ныне главный тупица и двоечник в этом свихнувшемся городе. Придется утешаться пирогами, если, конечно, их еще не сожрали злые колдуны, которые почему-то считаются нашими коллегами.

Зря я беспокоился. С пирогами мы, можно сказать, столкнулись на пороге. Когда мы подошли к Управлению Полного Порядка, они как раз влетали в открытое окно Джуффинова кабинета, через которое я сам люблю туда проникать. Но на этот раз пришлось воспользоваться парадной дверью. Человек – царь природы и венец творения, негоже ему толкаться на входе с собственным обедом.

Когда мы вошли в кабинет, пироги уже смирно лежали на столе, распространяя аромат столь дивный, что я не понимаю, как выжил Нумминорих с его обостренным нюхом. Но вопреки логике, традиции, законам природы и требованиям человеческого естества пироги никто не пожирал. Вместо этого наши коллеги в полном составе толпились у окна. Причем Куруш восседал на тюрбане Джуффина, обеспечив себе таким образом идеальный обзор.

– Там что, еще один пирог? – спросил я. – Самый толстый и неуклюжий не может влететь? Или просто стесняется, и вы его уговариваете?

Ответом мне было полное молчание, что, честно говоря, вообще ни в какие ворота. Пришлось подойти к окну и хорошенько всех растолкать, чтобы протиснуться вперед и собственными глазами увидеть заворожившее их зрелище.

Снаружи, однако, не происходило ничего особенного. По улице Медных Горшков медленно тащился какой-то амобилер, рыжая девчонка с торжествующим визгом гналась за гигантской розовой жабой в полосатых панталонах, зеленый ветер рвал побелевшие осенние листья с дерева вахари – господи, да на что тут смотреть?!

Я так и спросил.

– Так ветер же, – лаконично ответил Джуффин. – Вы сами только с улицы, неужели не обратили внимание?

– Еще как обратили. Просто я подумал, что это теперь нормально.

– Нормально. Но не очень, – ухмыльнулся Кофа.

– Это легче, чем перекрасить небо, – сказал Джуффин. – Но ненамного. И – угадай, что мне нравится больше всего?

– Опять никакой магии? – сообразил я.

– Никакой Очевидной Магии, по крайней мере.

– То есть нам просто мерещится? – деловито спросил Мелифаро.

– Можно сказать и так, – согласился Джуффин. – Но только потому, что сказать можно вообще все, что угодно. Не следует поддаваться ложному ощущению, будто слово «мерещится» хоть что-нибудь объясняет.

– Вы как хотите, а я буду жрать, – сказал я. – Тайный сыщик не должен быть голодным. По крайней мере, если он – я.

– Все-таки иногда в тебе просыпается здравый смысл, – одобрил меня Кофа. И тоже двинулся к столу.

– Иногда?! – возмутился я. – Да он вообще никогда глаз не смыкает! И поэтому уже порядком одурел от бессонницы, такая с ним беда.

К тому моменту, как с пирогами было покончено, за окном носилось уже несколько ярких цветных вихрей. К зеленому присоединились лиловый и васильково-синий, а их оранжевый братец спустился пониже, сообразив, что вперемешку дуть веселее. В связи с этим на улице Медных Горшков жизнерадостно резвилась добрая половина личного состава Городской Полиции. Выскочили в цветной ветер, как дети под летний дождь. Вертели головами, смеялись, хватались за голову, выкрикивали какие-то счастливые глупости, а один бородатый здоровяк крутился вокруг своей оси, задрав голову к небу, и блаженно улыбался, словно весь Мир был создан в подарок лично ему.

Ужасно люблю, когда взрослые люди себя так ведут.

– Надо же, как они обрадовались, – озадаченно сказала Меламори. – С чего бы? Ну, то есть красиво и вообще здорово, но не настолько же, чтобы так скакать… Или настолько? В этом вопросе я явно не эксперт.

– Думаешь, эти цветные ветры еще как-то дополнительно воздействуют на людей? – нахмурился Джуффин. – А знаешь, и правда надо бы проверить. Но мне туда соваться бессмысленно, меня чужими фокусами не проймешь. Сейчас это даже немного досадно, я бы тоже, пожалуй, попрыгал от счастья. Давно этого не делал.

– Я проверю! – вызвался Нумминорих. – Я пока не очень могущественный, на меня что угодно подействует.

– Ты себя недооцениваешь, – усмехнулся шеф. – Впрочем, и правда выйди. Может, унюхаешь там что-нибудь интересное.

– И я с ним. – Кофа встал из-за стола. – Если с этим ветром что-то не так, я сразу пойму.

– И я, – вскочил Мелифаро. – Не знаю, нужно ли это для дела, но я так тут с вами засиделся, что мне любой повод размяться сойдет.

Они вышли, а мы снова дружно высунулись в окно, лично я – практически по пояс. Не то чтобы всерьез рассчитывал опьянеть от цветного ветра, но мало ли. Вдруг. Всегда надо быть готовым к неожиданному подарку.

– Ерунду я сказала, нет там никакого дополнительного воздействия, а то бы и мы уже этого веселья наглотались, – наконец признала Меламори. – Просто чужая радость всегда кажется мне подозрительной. То есть не сама радость, а ее свободное выражение. Особенности воспитания. Меня же с детства учили скрывать свои чувства. Потом я подросла и, конечно, научилась открыто их демонстрировать – не то чтобы сильно хотелось, просто назло. Теперь я демонстрирую чувства даже несколько слишком открыто, как некоторые из вас сейчас наверняка подумали. Я и сама знаю, просто учтите, для меня закатить скандал на пустом месте – такое же достижение, как, скажем, для придворных Его Величества навык лучезарно улыбаться на вечернем приеме, с утра похоронив половину своей семьи.

– Лично я учитываю это буквально с утра до вечера, – улыбнулся Джуффин. – И бесконечно уважаю тебя за каждое бранное слово, вылетевшее в не совсем подходящий момент. Конечно ты права. Наши полицейские просто от души радуются редкому зрелищу. И правильно делают. Но вообще мне кажется, это не частный случай, а уже тенденция.

– Что – тенденция? – оживился я. – Вольница в Городской Полиции? Генерал Бубута умягчился сердцем, утратил прежний пыл, забыл три миллиона фирменных ругательств на сортирную тему и окончательно распустил своих ребят? И где, кстати, он сам? Почему не грозит отправить всех чистить сортиры? Я, между прочим, соскучился.

– Ну кстати, да, Бубута действительно вполне притих, – согласился Джуффин. – Я ему такого заместителя подсунул, рядом с которым кто угодно «умягчится сердцем». И практически перестанет появляться на службе, убедившись, что все распрекрасно делается само.

– А, частный детектив из Тулана? – вспомнил я. – В смысле, профессиональный подозреваемый. Меламори о нем рассказывала.

– Что значит – Меламори рассказывала? – удивился Джуффин. – Хочешь сказать, вы еще не знакомы? Ну ты даешь!

– Просто люблю, когда все случается само собой, – объяснил я. – Например, идешь по улице, на тебя из окна вываливается человек, в вас обоих стреляют какие-нибудь неприятные типы, но, конечно, промахиваются, когда это злодеи были меткими? Потом начинается погоня с переодеваниями, сопровождаемая превращениями и интригами невиданной красоты, в результате которых через дюжину дней вы оба оказываетесь на необитаемом острове, куда прибыли, скрывшись в трюме попутной пиратской шикки. И тогда ты вежливо говоришь: «Кстати, если вдруг вам интересно, меня зовут Макс, очень приятно, вижу вас, как наяву». Вот как надо знакомиться, а не на пороге кабинета топтаться с официальным представлением, отрывая занятого человека от дел.

– Звучит отлично, – сказала Меламори. – Даже жаль, что мы с тобой уже знакомы. Я бы попробовала твой способ.

– Вы немного опоздали, ребята, – ухмыльнулся Джуффин. – В свое время я практически только так и знакомился. Но нынче времена уже не те. И вам с Трикки Лаем придется испробовать более традиционный вариант. Причем чем скорее, тем лучше. Коллег следует знать в лицо.

– Ладно, – вздохнул я. – В лицо так в лицо. Могло быть и хуже.

– Он отличный, – заверил меня Джуффин. – И кстати, именно благодаря Трикки мы сейчас лопаем пироги и глазеем в окно вместо того, чтобы, вывалив языки, носиться по городу за какими-нибудь грабителями и убийцами, которых вот уже полгода не могут поймать наши доблестные полицейские. Потому что теперь они могут практически все, как в старые добрые времена. Впрочем, речь сейчас не о том. Когда я говорил о тенденции, я имел в виду не поведение полицейских, а тот факт, что за последние годы общее настроение в городе изменилось. Неужели сам не заметил?

– Да вроде нет, – сказал я.

И тут же понял, что соврал. Еще как заметил. Просто, с моей точки зрения, в Ехо изменилось вообще все. И внешние перемены бросались в глаза гораздо больше, чем какое-то там «настроение». Хотя и дураку ясно, что оно важнее.

– Вот такого внезапного веселья на трезвую голову, – я махнул рукой в сторону счастливых полицейских, – на моей памяти действительно почти не случалось. А теперь каждый день что-нибудь подобное вижу, причем без всякого цветного ветра. Ходят вприпрыжку, напевают себе под нос, запросто знакомятся на улицах, устраивают то какие-то игры с вовлечением случайных прохожих, то танцы на площадях. Продавец в лавке может ни с того ни с сего прочесть покупателю стихи любимого поэта, а важные господа в дорогих лоохи вдруг останавливаются посреди квартала, чтобы поболтать с чужими детьми. Ты это имел в виду?

– Именно. Но не только. Я же, в отличие от тебя, еще и статистику городских происшествий знаю – просто по долгу службы. И вот что интересно. В Ехо почти не стало так называемых «преступлений дурного настроения»: побоищ с увечьями, поджогов, погромов, роковых проклятий и импульсивных убийств. Из мести или корысти все еще иногда убивают, но просто под горячую руку – уже практически нет. Не то чтобы все внезапно заделались законопослушными гражданами: воруют, жульничают и шантажируют примерно как раньше. Зато по пьяному делу даже портовые нищие и университетские профессора особо не дерутся. Внезапно разрешенную магию применяют к месту и не к месту, но я, знаешь, даже не припомню, когда у нас в последний раз кто-нибудь превращал своего врага в маловразумительную пакость, или хотя бы насылал на ненавистного соседа многолетний понос. И при этом, ты совершенно прав, все больше народу пляшет на улицах – просто так, внезапно, от избытка хорошего настроения. Не раз видел, что взрослые гоняются друг за другом, как дети, повара высовываются из окон, чтобы угостить печеньем первого попавшегося незнакомца, а мои соседи, левобережные богачи, устраивают в своих роскошных садах пикники для всех желающих, о чем заранее объявляют в газетах.

– Ага, даже мой отец в конце лета какой-то благотворительный ужас с оркестром у себя устроил, – вставила Меламори. – Представляете? Корва, который официально принимает гостей хорошо если раз в год. Причем обычно эти так называемые «гости» – его родной брат с парой приятелей. Я было подумала, у меня похитили отца. И мать с ним за компанию, если уж она не сожрала его живьем за дикую выходку. А вместо них подсунули каких-то нелепых самозванцев. Съездила к ним, проверила – нет, вроде все нормально. По крайней мере, моим внешним видом, родом занятий, моделью амобилера, планами на ближайший день свободы от забот, литературными вкусами и неопределенным семейным положением они были недовольны, как самые настоящие. Хотя ворчать им явно было очень лень. Но Корва с Атиссой молодцы, умеют себя заставить, когда надо. Успокоили меня. Видимо, и правда, какое-то новое общегородское безумие, а родители у меня люди чуткие, всегда держат нос по ветру.

– Кстати, о безумии. Сходить с ума у нас тоже практически перестали, – сказал Джуффин. – Всего два случая за последние три года. Причем в текущем пока ни одного, а уже середина осени, пора бы хоть кому-нибудь чокнуться.

Я хотел было вставить, что в этом вопросе можно целиком положиться на меня, но не стал сбивать его с толку.

– И самоубийства тоже прекратились, – подсказала молчавшая до сих пор Кекки.

– Совершенно верно, – кивнул шеф.

– А что, раньше такое случалось? – изумился я.

– Не то чтобы часто, но бывало. Но за последние три года ни единой попытки.

– То есть, говоря простыми словами, люди в Ехо стали счастливее, чем раньше? – подытожил я.

– Ты очень храбрый, Макс, – серьезно сказала Меламори. – Я то же самое хотела спросить, но постеснялась. Очень уж наивная формулировка. Почти глупая. И я прикусила язык.

Тоже мне великая храбрость – глупости говорить. Я, можно сказать, для того и на свет родился.

– Формулировка действительно не годится для заседания какого-нибудь ученого совета, – ухмыльнулся Джуффин. – И горе даже не в том, что она глупая. А в том, что она абсолютно точная. Все вот так сразу – хлоп! – и сказано. Не о чем больше сутками напролет спорить. Ни один ученый совет этого не вынесет. А я, как видите, ничего, устоял на ногах. Да, сэр Макс, люди в Ехо просто стали счастливее. Именно это и я пытался до всех вас донести.

– А с чего это вдруг?

Спросил и тут же сам сообразил.

– Магия, что ли, виновата? Все дело в том, что стали много колдовать?

– Именно, – подтвердил Джуффин. – У тебя нынче какая-то подозрительно светлая голова. Сперва Нумминориха на мост потащил сновидцев нюхать, теперь меня избавил от необходимости толочь воду в ступе. Похоже, ты становишься опасным интеллектуалом. Даже не знаю, как я переживу внезапную смену твоего амплуа. Но голову, так и быть, не откушу. Я тоже, знаешь ли, внезапно подобрел. Жить в городе, где много колдуют, оказалось на редкость полезно для характера. Ну или, наоборот, вредно – это как посмотреть.

– Получается, до принятия Кодекса здесь был вечный праздник? Ничего себе. Я, выходит, попал в Ехо в его худшие времена и все равно решил, что лучше не бывает? Какой я, однако, непритязательный… Но погоди, как в таком случае дело вообще дошло до войны Орденов? По идее, все эти ваши мятежные Магистры должны были благодушно загорать в садах своих резиденций и изредка отвлекаться на познание тайн Вселенной и фокусы для соседских детишек. Что пошло не так?

– Вот и мне тоже очень интересно, – подхватила Меламори. – Вообще-то, мое старшее поколение послушать, счастливыми те времена не назовешь. А ведь колдовали побольше, чем сейчас.

– И я, слушая деда, всегда радовалась, что так вовремя родилась, – сказала Кекки. – В смысле, уже после того, как Смутные Времена закончились и Ордена разогнали.

– Очень хороший вопрос, – кивнул Джуффин. – Сам много об этом думал. Все дело в страхе. В Эпоху Орденов его было слишком много.

– А откуда он взялся? – спросила Меламори. – Если все колдуют и счастливы?

– Отчасти это связано с тем, что страх неизбежно приходит к практикующему на определенном уровне обучения Очевидной Магии. На достаточно высоких ступенях, которые до сих пор запрещены практически для всех. Да и доступны они только самым талантливым. А в те времена для талантливых был один путь – в какой-нибудь Орден. Ордена давали начинающим колдунам практически все, что нужно – вкус могущества, новые знания, поддержку старших, чувство братства, возможность полностью посвятить свою жизнь призванию, не отвлекаясь на пустяки. Но только не бесстрашие. Страх помогает управлять и подчинять, это понятно любому, в том числе любому Великому Магистру. Поэтому в большинстве Орденов людей учили действовать, невзирая на страх – полезный на определенном этапе навык, не спорю. Но этого мало, надо идти дальше, чтобы в конце концов избавиться от самой способности испытывать страх. Быстро такие вещи не делаются, но постепенно, шаг за шагом это возможно. Более того, совершенно необходимо. Вхождение в состояние полного бесстрашия – обязательный пункт становления мага, без него – тупик. И в этом тупике оказались почти все мало-мальски стоящие колдуны той эпохи, кроме разве что ребят из Ордена Потаенной Травы. Великий Магистр Хонна – благородное сердце, великий учитель, вырастил несколько поколений бесстрашных весельчаков, себе под стать. Жаль, что всего один такой сыскался на весь Угуланд. И еще Сотофа, но она всегда занималась только своими девочками. А мужчинам Ордена Семилистника не повезло: уж кто-кто, а покойный Нуфлин умел и любил держать окружающих в страхе. Хуже него был только Лойсо Пондохва, сумевший превратить свой страх в ярость. Это лучше, чем ничего, но будем честны, ненамного. И все, что он мог сделать для своих учеников – держать их в постоянном страхе, рассчитывая, что лучшие смогут пойти его путем, а остальных, как он сам говорил, не жалко. Вот почему Лойсо – главный символ минувших времен, можно сказать, живой миф о разрушительном союзе могущества и страха. Он внес совершенно неоценимый вклад в создание особой атмосферы Эпохи Орденов, которая, если называть вещи своими именами, была эпохой всеобщего страха. Великие Магистры боялись темной пропасти на краю собственного сознания, к которой подошли слишком близко, и еще немножко – друг друга и Короля. Их подопечные – все той же пропасти и своего начальства в придачу. Нуфлин Мони-Мах – всего вышеперечисленного и еще конца Мира, который видел так же ясно, как мы с вами этот смешной разноцветный ветер за окном. Покойный Король благородно боялся не справиться со сложившейся ситуацией, а значит, подвести своих подданных, союзников и весь Мир сразу; впрочем, больше его ничего не страшило, нам всем очень с ним повезло. А простые горожане просто по-человечески боялись за свою жизнь, семьи и имущество. И нельзя сказать, что безосновательно. Поэтому обстановка в городе была соответствующая. Вспоминать интересно, рассказывать – еще интереснее. Но вернуться в ту эпоху и пережить ее еще раз я бы не хотел. При всей моей любви к развлечениям – нет, не хотел бы. Предпочитаю тут с вами поскучать.

– Хотите сказать, что сейчас никто ничего не боится? – изумилась Меламори. – Ну не знаю! Лично я иногда очень даже боюсь. Некоторых вещей, неважно каких. Я, что ли, последняя и единственная трусиха в Соединенном Королевстве? Верится с трудом.

– А что, было бы смешно! – обрадовался Джуффин. – Но увы, леди Меламори, при всем моем уважении, ты не настолько уникальна. Все люди чего-нибудь да боятся. Ну, скажем так, почти все. Но сумма всех наших общих страхов не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось в Эпоху Орденов, когда каждый человек, проснувшись, первым делом слал зов своим близким: все ли живы? А потом шел осматривать дом: цела ли крыша, не выбиты ли окна? Не исчез ли сундук со сбережениями по прихоти какого-нибудь небогатого, но умелого Орденского послушника? Не превращен ли в жабу любимый пес? И не явился ли с ближайшего кладбища труп его прабабушки, воскрешенный исключительно шутки ради компанией каких-нибудь подвыпивших юных гениев? Хвала Магистрам, хотя бы газет в ту пору не было. Представляю, что бы в них каждый день писали! И сколько ударов случалось бы ежедневно от чтения новостей. В общем, господа, все дело в пропорции. И ни в чем ином.

– То есть колдуют теперь примерно столько же, как тогда, а боятся гораздо меньше? – подытожил я.

– Причем настолько меньше, что смотри-ка, даже этот необычный цветной ветер никого не переполошил, – улыбнулся Джуффин. – Все обрадовались и побежали смотреть. Готов спорить, никому даже в голову не пришло спрятаться в подвале и подождать, чем все закончится. Разве что, паре-тройке полубезумных стариков, которым крепче прочих досталось в Смутные Времена. Да и то сомневаюсь. Люди сами не заметили, как разучились быть настороже и ждать отовсюду опасности. Потрясающий итог нашей с вами общей работы. Напиться, что ли, на радостях? И кеттарийские охотничьи песни потом орать, забравшись на крышу трактира.

– Тогда эпоха страха тут же вернется, – фыркнул я. – Особенно если я стану подпевать.

– И только мне одной сразу пришло в голову, что в цветном ветре может быть подвох, – мрачно сказала Меламори. – Получается, моя личная эпоха страха так и не закончилась.

Джуффин сразу стал очень серьезным.

– Хвала Магистрам, что пришло. При чем тут какая-то эпоха? Работа у тебя такая. Это я не пойми с чего расслабился, да и все остальные хороши. А ты молодец, забила тревогу. Взяла на себя мои обязанности и правильно сделала. Строго говоря, сейчас еще вполне может выясниться, что ты была права. Ну или нет, но это не имеет значения. Будут на нашем с тобой веку и другие необъяснимые события. И наше дело – всякий раз проверять, действительно ли они так безопасны, как кажется. А с радостными плясками на улицах горожане и без нас справятся. Без нас им, строго говоря, только лучше.

– Все в порядке с этим вашим цветным ветром, – сказал Кофа, входя в кабинет. – Просто красивое наваждение, нет от него ни вреда, ни дополнительной пользы. Но мальчики, конечно, решили воспользоваться возможностью слинять со службы. И отправились шляться по городу якобы с целью проверить, везде ли сейчас такая красота и какого она цвета в соседних кварталах. Хотя дураку ясно, что тут не гулять надо, а слать зов всем своим знакомым и спрашивать, где они сейчас находятся и что видят. Ладно, этим я сам займусь. Все равно собирался спокойно посидеть в кресле с трубкой. Когда и поболтать со старыми приятелями, если не сейчас.

– Вы правы, – кивнул Джуффин. – А я, пожалуй, к вам присоединюсь. Поболтать со старыми приятелями – отличная идея.

– И покурить – тоже отличная идея, – подхватила Меламори, заметно повеселевшая после его похвал.

– Если кто-нибудь одолжит мне трубку, я полсотни человек опрошу, – сказала Кекки. – Как минимум. Для начала.

Запасная трубка нашлась у Джуффина. После чего эти четверо уселись в кресла и задымили с видом настолько многозначительным – сразу ясно, что люди не просто так после обеда перекуривают, а спасают столицу, страну, Короля и человечество за компанию – сразу от всего!

Мне даже как-то неловко стало от собственного бездействия. Поэтому я уселся на подоконник и послал зов сэру Шурфу. Не то чтобы я думал, будто больше никто не поставит его в известность о происходящем. Просто вспомнил, что в последний раз отрывал его от дел аж позавчера. Непростительное равнодушие к судьбе друга!

«Прости, если не вовремя, – сказал я, – но у меня срочный вопрос. Выгляни, пожалуйста, в окно».

«При всем желании я сейчас не могу исполнить эту просьбу, – ответствовал сэр Шурф. – Только не подумай, будто я с недостаточным уважением отношусь к твоим причудливым требованиям. Проблема в том, что никакого окна в обозримом пространстве нет и в помине».

«Тебя наконец-то обезвредили и заперли в темном подвале? – восхитился я. – Кто эти прекрасные люди? Враги Ордена, Короля и всего живого? Или леди Сотофа решила, что ты с недостаточным энтузиазмом ешь ее фирменный кеттарийский суп с застенчивыми клецками и должен быть строго наказан? Или твои красавцы все-таки отважились на переворот, и тебя скоро отправят в отставку? Отлично, если так. То-то погуляем!»

«К сожалению, ничего настолько интересного со мной не происходит, – сказал он. – Мне очень не хочется разочаровывать тебя, сэр Макс, но в данный момент я просто лежу на дне моря, поэтому…»

«Как это – на дне моря? – опешил я. – Ты что, утонул?!»

«Я не могу утонуть, – напомнил Шурф. – Эта неспособность – естественное следствие моего обучения в Ордене Дырявой Чаши. Причем данную информацию я сообщаю тебе далеко не впервые. Но заранее уверен, что придется делать это еще не раз».

«Просто очень трудно удержать ее в голове, – объяснил я. – С виду-то ты вполне похож на человека, а повадки у тебя рыбьи. Такая неувязка».

«Справедливости ради следует сказать, что большую часть времени я все же провожу на суше, – заметил он. – Хоть и не уверен, что сделал правильный выбор».

«Но почему ты лежишь на дне моря именно сейчас? – перебил его я. – И какого, кстати, моря? Их много».

«На дне Великого Крайнего моря, если это тебе о чем-то говорит».

«Час от часу не легче. Впервые о таком слышу».

«Великое Крайнее море омывает берега страны Ташер, – сжалился он. – На твоем месте, сэр Макс, я бы все-таки подучил географию; впрочем, дело хозяйское. Не хочешь, не учи. Просто лично мне было бы довольно неуютно жить в Мире, карту которого я не представляю себе даже приблизительно».

«Не сомневаюсь. Но это совершенно не объясняет, какого черта ты сейчас лежишь на морском дне, на хрен знает каком расстоянии от Ехо. Дальше, по-моему, только Арварох. Это что, побочное следствие углубленного изучения географии?»

«На самом деле, я просто устал и сбежал от всех на пляж, – признался он. – Всего на полчаса, искупаться и помолчать. В середине дня это бывает жизненно необходимо».

«На полчаса, – повторил я. – На другой край Мира. Ни хрена себе! Красиво жить не запретишь. Ну да, ты же Темным Путем туда небось ходишь. Вот чему мне надо срочно научиться. Потому что именно сегодня я пришел в Дом у Моста сдаваться. В смысле, работать. И предчувствую, что буквально на днях мне тоже срочно понадобится искупаться и помолчать. Особенно второе».

«В это мне поверить непросто. Но наука и правда полезная. Заодно и географию подтянешь. Просто выхода другого не останется».

«Научишь?» – деловито спросил я.

«Если Джуффин откажется, научу. А если не откажется, то пусть лучше он. Технику показать может кто угодно, но чем могущественней учитель, тем легче учиться. В любом деле так, сам знаешь».

«Знаю, – сказал я. – Джуффин-то научит, он мне давно обещал. Просто я ищу подходящий повод с тобой увидеться. И никак не нахожу. Всех жен я уже выгнал, а редких книжек у меня больше нет – тебе же, собственно, их и отдал, еще в какой-то позапрошлой жизни. Проблема!»

«А зачем тебе какой-то повод?» – изумился он.

«Понятия не имею. Может быть, у меня каким-то образом отросло чувство такта? Или это называется «совесть»? Или «потребность быть уместным»? В общем, такая разновидность тихого безумия, которая мешает отрывать занятых людей от дел без достаточно веской причины».

«Даже не верится. Похоже, тебя заколдовали, – усмехнулся мой друг. – И кстати о веских причинах, сейчас-то у тебя что стряслось? Зачем мне надо было выглядывать в окно?»

«А! – вспомнил я. – Ну так у нас же тут цветной ветер дует. И я хотел спросить, виден ли он из окон Иафаха. И что ты о нем думаешь. И самое главное, это очень красиво. Будет обидно, если ты все профукаешь, лежа на дне морском».

«Как это – цветной ветер? – встрепенулся Шурф. – Как на Темной Стороне?»

«Не совсем. Но более-менее похоже. Воздушные потоки разных цветов. Зеленый, оранжевый, синий и…»

«Что ж ты сразу не сказал?»

«Потому что ты сбил меня с толку этим своим дурацким морским дном», – объяснил я.

Но мое оправдание досталось пустоте. Шурф уже исчез из моего сознания, спасибо хоть дверью не хлопнул.

Впрочем, я уже так устал от Безмолвной речи, что только обрадовался передышке.

– Пойду погуляю, если не возражаете, – сказал я коллегам. – Тоже хочу посмотреть, где какого цвета ветер. И как выглядит граница между его наличием и отсутствием – если я до нее доберусь. И что делается в городе. И вообще…

Ответом мне было гробовое молчание и дружное пыхтение трубок. Даже Куруш не обращал на меня внимания, видимо, уснул, утомленный зрелищами и хлебом, перепавшим ему с нашего стола. Так что я махнул на них рукой и, не договорив, спрыгнул с подоконника. Прямо в ярко-оранжевый воздушный поток.

Цветной ветер дул еще часа два. В надежде найти, где он все-таки начинается – или заканчивается? – я успел добраться до Ворот Кехервара Завоевателя. Сам не знаю, за каким чертом меня понесло именно туда, но факт остается фактом.

Цвет исчез мгновенно – раз, и все. Как будто ничего и не было. И я сразу почувствовал себя полным идиотом – забрел в экстазе на самый край города, выбирайся отсюда теперь. Можно, конечно, вызывать служебный амобилер, но ждать его придется в лучшем случае полчаса. Знаю я темпы наших возниц.

«Закончилось», – сказал сэр Шурф.

Я сперва даже не сообразил, что он просто прислал мне зов, и принялся вертеть головой – где прячется? Судя по громкости, совсем рядом должен быть. Вот уж никогда не думал, что способен перепутать Безмолвную речь с обычной. Только на второй фразе понял наконец, что происходит.

«Спасибо, что рассказал мне о разноцветном ветре. Это действительно очень необычное и красивое зрелище, которое обидно было бы пропустить, – говорил тем временем мой друг. – И как же я рад за наших горожан, что им выпало счастье стать свидетелями этого события! Особенно, конечно, за поэтов».

«Именно за поэтов? – удивился я. – А почему не за художников?»

«Да просто потому, что поэзия интересует меня гораздо больше, чем изобразительное искусство. Эгоистичное поведение в подобных делах вполне естественно для человека. Я всегда горько сожалел, что ни один из ныне живущих великих поэтов не обладает способностью проникать на Темную Сторону Мира – этот опыт мог бы их обогатить и самым неожиданным образом проявиться в новых работах. Джуффин утверждает, что невозможно провести на Темную Сторону человека, которого она не соглашается принимать, но я все равно планировал когда-нибудь попробовать. И, положа руку на сердце, надеялся, что ты не откажешь мне в помощи. Поскольку кого и просить о невозможном, если не тебя».

«Отличные у тебя были планы совместного досуга, – растерянно сказал я. – Даже не знаю, чего мне сейчас хочется больше: поблагодарить за доверие или стукнуть тебя как следует, чтобы даже мысленно не впутывал меня в свои безумные литературоведческие авантюры. Но поскольку в драке с тобой у меня никаких шансов, придется остановиться на первом варианте».

«Разумное решение, – хладнокровно заметил Шурф. И после некоторой паузы добавил: – Это были планы на настолько отдаленное будущее, что не имело смысла обсуждать их с тобой заранее. Я хочу сказать, в ближайшее время тебе не стоит опасаться никаких авантюр. В том числе литературоведческих. На них у меня просто нет времени. К тому же сегодня столичные поэты уже получили опыт, вполне сопоставимый с кратковременным визитом на Темную Сторону. Я вполне удовлетворен. Теперь можно начинать ждать первых результатов».

«Ну и хвала Магистрам», – вздохнул я.

По идее, вздыхать мне следовало с неописуемым облегчением. Но на самом деле огорчился, конечно. Вечно так.

Однако Шурф истолковал мою печаль по-своему.

«Слушай, ты действительно думаешь, что в моих устах выражение «просить о помощи» тождественно «требовать в ультимативном тоне»?»

Я задумался.

«Нннннннуууу… возможно, не всегда. Но это неважно. Мне же только подай дурацкую идею, остальное я сделаю сам. Так что проблема не в том, что ты тиран. А в том, что ты – опасный катализатор. Впрочем, если подумать, это тоже не проблема, а просто естественный ход моей жизни, в рамках которой опасным катализатором может стать практически все, что угодно».

«То-то же, – удовлетворенно заключил мой друг. – Тогда переходим к следующему вопросу. Чем ты сейчас занят? У меня есть примерно полчаса – не так много, как хотелось бы, но гораздо больше, чем ничего. По кружке камры выпить точно успеем. Строго говоря, даже по четыре, если специально задаться такой целью».

«Отличное предложение. Но за полчаса я до тебя даже не доберусь. Потому что решил пройтись через всю эту красоту и в экстазе добрался аж до ворот Кехервара Завоевателя».

«Неплохая прогулка».

«Да, ничего себе. Но как отсюда выбраться, вот вопрос. Никто не позаботился заранее проложить для сироты Темный Путь, а сам я разве что амобилер вызвать могу. И ждать, пока он приедет – как раз те самые полчаса, которые у тебя есть».

«А ты там где? У самих ворот?»

«Да, буквально в нескольких шагах. Здесь уже ни домов, ни даже мастерских каких-нибудь, только дорога и лес, который из вежливости прикинулся городским парком. Впрочем, я бы не сказал, что он очень старается».

«Ясно. Я сейчас».

Сказать, будто я сразу его узнал, у меня не поворачивается язык. Ну то есть узнал, конечно. Но только потому, что кроме нас возле этих грешных ворот не было ни одной живой души. Появись тут еще какая-нибудь деревенская старушка с мешком спелой пумбы на продажу или наряженный по ташерской моде лысый толстяк, я бы и то, пожалуй, засомневался, кому махать рукой. Потому что не может же быть этот нескладный белобрысый подросток сэром Шурфом Лонли-Локли, бывшим Мастером Пресекающим Ненужные жизни, а ныне временно исполняющим обязанности Великого Магистра Ордена Семилистника. Только и общего, что тоже долговязый. Рост труднее всего изменить, как объяснял мне Джуффин. То есть возможно, но так хлопотно, что ну его к лешему. Сэр Кофа это умеет, но тоже кстати проделывает далеко не каждый день, экономит время и силы. Так то Кофа, великий мастер преображения, лучший из лучших в этом ремесле. Остальным еще сложнее.

– На самом деле выглядеть подростком довольно просто, – сказал Шурф в ответ на мое немое изумление. – Вообще без магии можно обойтись. Достаточно соответствующим образом изменить мимику, походку и осанку. Подростки тем и отличаются от взрослых, что еще не освоились в своем внезапно выросшем теле. И никак не могут сообразить, куда девать эти неудобные длинные конечности. При этом сил и энергии у них невообразимо много, а понимания, что с этим делать, нет вообще. Прибавь к этому отсутствие четких представлений о Мире, правилах игры и даже собственном статусе – одни и те же люди с утра говорят тебе, что ты уже взрослый, а вечером называют тебя «ребенком». И ни то ни другое не похоже на правду. В силу всех изложенных причин походка становится дерганой и неуклюжей, жесты разболтанными и нелепыми, а выражение лица растерянным. То есть оно может быть каким угодно, но в фундаменте должна лежать именно растерянность. Такой, знаешь, немой вопрос Миру: «Где я вообще? Зачем? И что теперь делать?»

– Очень знакомое состояние, – усмехнулся я. – Однако ты даешь! Я ждал тебя, а все равно в первый момент засомневался. А ведь ты, похоже, даже с лицом ничего особенного не делал. В смысле, не менял его черты. А только вытаращился, как мои кошки на солнечный зайчик, и рот приоткрыл. И сразу вообще другой человек.

– Просто я уже довольно долго практикуюсь, – скромно заметил «другой человек». – Лет двести примерно. Было время отточить мастерство.

Дернул плечом, шмыгнул носом и одновременно смущенно почесал ухо. В исполнении сэра Шурфа Лонли-Локли, обычно практически лишенного мимики, это выглядело даже круче, чем ходьба в полуметре от земли, огненные фонтаны из рукавов, пробежки по потолку, так увлекшие меня несколько дней назад и прочие новомодные фокусы.

– Потрясающе, – вздохнул я. – Но зачем так стараться? Здесь же никого нет.

– «Нет» не тождественно «не может быть», – объяснил Шурф. – К тому же по дороге ездят амобилеры. И возницы наверняка прекрасно знают меня в лицо, как и все остальные жители Ехо. А быть узнанным в неподобающей обстановке – это не дело. Непрофессионально, я бы сказал.

Он смущенно переступил с ноги на ногу, обхватил себя руками за плечи, криво ухмыльнулся, сплюнул и мечтательно уставился в небо, словно бы внезапно забыл, что я все еще тут.

Надо же, такой потрясающий спектакль – и мне одному.

– Придется все-таки научить тебя ходить Темным Путем, – внезапно сказал этот незнакомый подросток. – Это, получается, в моих же интересах. Пить камру, сидя в кабинете, мне нравится несколько больше, чем бегать за тобой по городским окраинам, наспех прикинувшись малолетним балбесом.

– Правда, что ли, научишь? – обрадовался я. – А когда?

– Как – когда? Сейчас, конечно. Я рассчитывал оставить это удовольствие Джуффину, но если уж все так сложилось, почему нет. Тем более что я вдруг понял, как объяснить тебе основной принцип. Давай только отойдем от дороги и найдем какое-нибудь раскидистое дерево, на которое сможешь залезть даже ты.

– Это нужно для обучения? – изумился я, поневоле вспоминая все, что я знал о хождении Темным Путем и прикидывая, каким концом можно приспособить к этому процессу дерево.

В сознании вспыхивали картины настолько фантасмагорические, что впору было начинать искать на себе кнопку, которая отключает воображение. В некоторых ситуациях без него гораздо спокойнее.

– Ну что ты, – утешил меня сэр Шурф. – Просто я люблю устраиваться с комфортом, а сидеть на дереве гораздо приятней, чем болтаться у дороги, по которой то и дело проезжают амобилеры.

– Ага, с комфортом значит, – ухмыльнулся я.

Но на дерево, конечно, полез как миленький. С сэром Шурфом и так-то не особо поспоришь, а уж сейчас, когда он вдруг решил научить меня вожделенному трюку, я бы и под землю закопался, лишь бы он не передумал.

– Что такое Темный Путь, ты, хвала Магистрам, знаешь, поскольку уже не раз проделывал его по чужим следам, – важно сказал сэр Шурф, когда мы вскарабкались на дерево, которое он по какому-то недоразумению счел удобным.

То есть сказал это все тот же нелепый белобрысый подросток, одновременно дернув коленкой и почесав нос об плечо. Я предсказуемо заржал.

– Кончай дурака валять. Здесь-то нас точно никто не увидит. А пока ты так выглядишь, довольно затруднительно относиться к твоим словам всерьез.

– Сейчас мне следовало бы посоветовать тебе не уделять столь большого значения поверхностным впечатлениям от облика собеседника, – вздохнул Шурф. – Но, пожалуй, не стану. Не так много у нас с тобой времени, чтобы заниматься всем сразу.

И наконец-то стал похож сам на себя. То есть прекратил пучить глаза, дергаться и кривляться. И речь его сразу зазвучала гораздо более убедительно. Что и следовало доказать.

– Твое тело уже умеет ходить Темным Путем, – продолжил он. – По чужому следу, но это неважно, опыт есть опыт. Осталось научить сознание, как давать ему правильную команду. Собственно поэтому я и хотел, чтобы тебя учил Джуффин. С твоим сознанием договариваться – то еще развлечение. Все равно что пленного дикаря Энго приручать. Никогда заранее не знаешь, когда он спокойно возьмет еду, а когда цапнет тебя за палец.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил я, постаравшись вложить в это короткое слово все запасы отпущенного мне природой сарказма.

Зря старался, он и бровью не повел.

– Ты лучше слушай внимательно. Твой случай особый еще и вот почему. Обычно нормальное обучение мага происходит в следующем порядке. Сперва он учится ходить чужим Темным Путем. Это умеют не то чтобы вообще все, но довольно многие. А теоретически, научить можно кого угодно, это только вопрос времени и усилий. Следующий этап – научиться прокладывать собственный Темный Путь. На это уже способны далеко не все, даже потенциально. И хороший учитель сразу видит, из кого может выйти толк, а кого следует оставить в покое и не мучить понапрасну.

– Но из меня-то выйдет? – встревожился я. – Смогу?

Идея, что у меня может не получиться, мне совсем не понравилась. Я от такой постановки вопроса давно отвык.

Шурф только головой покачал укоризненно. Дескать, что за глупости.

Это меня несколько утешило.

– Обычно только после долгих лет практики Темного Пути приступают к путешествиям между Мирами, – продолжил он. – Общеизвестно, что этому мало кого можно научить. Только самых способных. Точнее, избранников Хумгата. Одних Коридор между Мирами принимает охотно, других после множества отчаянных попыток, а некоторых – никогда и ни на каких условиях. Причем, по моим наблюдениям, это редко бывает напрямую связано с талантами и умениями в других областях магии. Знавал я и могущественных людей, для которых путешествия между Мирами навсегда остались несбыточной мечтой, и совершенно бестолковых колдунов, которые, встретив хорошего наставника, мгновенно оставляли позади своих блестящих коллег, а потом и самого учителя. О большинстве из них уже, пожалуй, и не помнит никто, в Мире такие надолго не задерживаются, потому что их призвание – странствовать от одной неизвестности к другой.

– Здорово! – восхитился я.

И поймал себя на том, что отчаянно завидую этим странникам, совершенно упустив из виду, что путешествия между Мирами для меня уже давным-давно не проблема. Причем до такой степени не проблема, что мне до сих пор приходится контролировать себя, открывая всякую дверь – чтобы не угодить в какой-нибудь другой Мир случайно, по рассеянности.

Много раз слышал, что чужой пряник всегда слаще, но не подозревал насколько.

– Вот именно, – строго сказал сэр Шурф, не то беспардонно прочитавший мои мысли, не то просто угадавший их по выражению лица.

Второе более вероятно.

– Но почему ты мне все это рассказываешь? – спросил я. – Мы же с тобой не между Мирами бегать собрались. А всего лишь научить меня быстро перемещаться по городу. Ну и на пляж иногда отлучаться, по твоему примеру. Страшно подумать, сколько лет я не был на море.

– Сочувствую тебе всем сердцем. Море – лучшее, что может случиться с человеком. По крайней мере, ни одной стоящей альтернативы лично я до сих пор не нашел. А рассказываю вот почему. Обычно когда Хумгат принимает нового странника, оказывается, что хождение Темным Путем было отличной подготовкой к путешествиям между Мирами. Строго говоря, это просто две ступени одного упражнения. Причем Темный Путь – всего лишь подготовительная. Именно поэтому я уверен, что тебе будет очень легко научиться: по-настоящему сложную часть ты освоил давным-давно. Даже удивительно, что это не случилось до сих пор – как-нибудь само собой, без особых усилий, как у тебя заведено.

– Ну так мне же все уши прожужжали, как сложно прокладывать Темный Путь, – объяснил я. – Поэтому я даже и не пытался. Сидел, ждал, пока придет кто-нибудь умный и все объяснит.

– Да, это можно понять, – согласился Шурф. – Предубеждения связывают по руками и ногам. И обычно одного разговора по душам недостаточно, чтобы их рассеять. Хорошо, что ты целиком доверяешь мне в вопросах такого рода.

– В вопросах любого рода, – улыбнулся я. – Настолько, что уже дал себе слово купить какую-нибудь географическую карту и повесить в спальне.

– Только не «какую-нибудь», а настоящую, – серьезно сказал он. – Ты, наверное, не знаешь, а не так давно у нас вошли в моду декоративные географические карты. Это можно понять, потому что они действительно довольно красивы. Но знал бы ты, какие погрешности допускают художники ради улучшения композиции! Однажды я видел карту, на которой было целых два Арвароха, как я понимаю, просто для симметрии. Но даже она меркнет в сравнении с картой, на которой придворный рисовальщик расположил мелкие острова таким образом, чтобы из них складывалось имя Короля. Его Величество в ужасе, но виду не подает. Придворные подхалимы – нежные существа, беречь их нервы – важная часть повседневных обязанностей великодушного монарха.

– Хорошо, что предупредил. Но как отличить настоящую карту от такого украшения?

– Да просто покупай самую дешевую, для школьников. Им, хвала Магистрам, ради красоты композиции головы не морочат.

– Отлично, – обрадовался я. – Главное сделано, правильно выбирать карту Мира ты меня научил. Теперь бы еще с Темным Путем разобраться, и считай, не зря на дерево лезли.

– Несколько дней назад мне довелось услышать, как леди Сотофа наставляет своих учениц, – сказал Шурф. – Она говорила им примерно следующее: «Представьте, что эта стена черного живого света, которую мы всякий раз преодолеваем, вставая на Темный Путь – не стена, а бесконечное пространство, окружающее вас со всех сторон. Получается? Прекрасно. Те из вас, у кого достаточно живое воображение, уже знают, что такое Хумгат, примите мои поздравления. Остальным придется еще некоторое время мучиться любопытством». Сегодня я вспомнил ее формулировку и сообразил, что тебе можно сказать обратное: представь, что Хумгат, где ты чувствуешь себя как дома, стал просто двумерной стеной, преодолев которую, ты попадешь, куда пожелаешь. Главное, не забудь заранее решить, куда именно ты собирался. По правде сказать, этот момент беспокоит меня больше всего.

– Я все-таки не настолько рассеян, – невольно улыбнулся я. – Проблема в том, что ты помнишь меня молодым и глупым. То есть само по себе это не проблема, но ты из-за этого беспокоишься. И совершенно зря. В конце концов, не приду же я в два места сразу!

– А кто тебя разберет, – вздохнул он. – Лично я совершенно не удивлюсь. Будешь потом всю оставшуюся жизнь со своим двойником разбираться, кто из вас настоящий, знаю я тебя.

– Да я и без всякого двойника… – начал было я. И тут же прикусил язык. Но поздно. Что сказано, то сказано.

Сэр Шурф укоризненно покачал головой.

– Это, конечно, твое дело, как проводить свободное время, – сказал он. – И какой ерундой забивать свою многострадальную голову ты, безусловно, можешь решать сам. А все же мне кажется, что в данном случае ты выбрал не самую лучшую тему для размышлений.

– Знаю, – согласился я. – Только я не выбирал. Сама лезет в голову. Я ее оттуда выбрасываю, но пока с переменным успехом. Ладно, не беда. Голова у меня, хвала Магистрам, дырявая, и многие проблемы исчезли из моей жизни просто потому, что я о них забыл. И эту ждет та же участь. Лучше помоги мне спуститься на землю. Попробую применить на практике все, что ты мне рассказал.

– А чего тут помогать? – искренне изумился мой друг. – Спрыгни, да и все.

Тот факт, что сидели мы метрах в пяти от земли, совершенно его не смущал. Впрочем, надо отдать должное Очевидной Магии, она действительно приходит на помощь в подобных ситуациях. Научиться летать по-настоящему, говорят, так трудно, что проще считать это вовсе невозможным, зато превратить падение в неспешное планирование даже легче, чем ходить, не касаясь земли. Что, как ни странно, сложно только первые часа полтора, пока пытаешься научиться. А потом просто скучно, потому что по сторонам особо не поглазеешь и даже о делах не подумаешь, отвлекают. Ну и какой тогда смысл гулять?

– Порядок действий такой, – раздался глас свыше. То есть с дерева, откуда не спешил слезать сэр Шурф. – Сперва ты должен понять, где хочешь оказаться. И твердо решить оказаться именно там, а не где-нибудь еще. Визуализировать свою цель не обязательно. Нет, стоп, в твоем случае строго запрещено. Перепутаешь какие-нибудь детали интерьера, и только Темные Магистры знают, куда тебя тогда занесет.

– А как тогда я дам себе понять, что знаю, куда собрался?

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс. Такой вопрос мог задать только ты!

На радостях Шурф даже с дерева слез. Но гласом свыше быть не перестал – при его росте для этого пришлось бы присесть на корточки.

– На самом деле, отлично сказано, – признал он. – «Как я дам себе понять?» – надо запомнить. Потому что магия действительно всегда начинается с подобных переговоров. Ум принимает решения, воля их осуществляет, и если они с самого начала не договорятся о сотрудничестве, дело не пойдет. Если бы не ты, я бы так четко не сформулировал.

– А то ты без формулировки уже почти триста лет на свете маешься, ничего наколдовать не можешь.

– Я-то могу. Но в последнее время мне регулярно приходится излагать некоторые фундаментальные принципы магии людям, чье обучение только начинается. И неожиданно выяснилось, что именно самые простые вещи объяснить труднее всего. А без них не обойтись. Далеко не все с самого начала интуитивно чувствуют, как надо действовать. И человеку недостаточно компетентному такие люди могут показаться тупицами. Обычно их признают необучаемыми и отправляют прочь. А меж тем, если хорошенько повозиться с ними на старте, дальше особых проблем не будет, еще и обгонят остальных. Бездарностей вообще гораздо меньше, чем кажется. Просто плохих учителей больше, чем принято думать. Собственно, почти все никуда не годятся. Объяснять правила, хвалить способных и сетовать на бестолковость остальных любой дурак может. А вот найти подход ко всякому новичку, познакомить его с самим собой, объяснить фундаментальные вещи так, чтобы он понял, мало кто умеет. У меня хоть какой-то опыт есть – по крайней мере, я много лет знаком с Джуффином и хорошо знаю, что такое идеальный учитель. А вот как самому прийти к этому идеалу – вопрос.

– В идеале, – вежливо напомнил я, – надо бы все-таки вот прямо сейчас разобраться со мной и Темным Путем.

– Твоя правда. Вот почему трудно обучать друзей. Нет жесткого распределения ролей. Минуту назад ты был учеником, потом что-то сказал и сразу стал советчиком; при этом я помню множество ситуаций, в которых ты был старшим и чему-то меня учил. Очень хорошо для жизни, но скверно для обучения.

Я виновато развел руками. Дескать, ты с самого начала знал, с кем связался и чем это чревато. Так что давай, преодолевай трудности. Это, говорят, закаляет.

На всякий случай напомнил:

– Мы остановились на том, что цель путешествия надо знать, но не следует визуализировать. И я спросил, что в таком случае делать, чтобы мы с целью поняли, что именно она и есть цель.

– Цель следует сформулировать и очень четко проговорить про себя. А еще лучше – написать в той темноте, которая обступает тебя, когда ты закрываешь глаза. Неплохо бы огненными буквами, но, в общем, какими получится. Лишь бы четко и разборчиво. Ты, насколько я помню, с этой техникой уже знаком?

– Точно, я же так письмо мечу Короля Мёнина однажды писал, – вспомнил я. – Интересно, где он сейчас и как без меня поживает?..[3] Не смотри на меня зверем, я и сам знаю, что нельзя отвлекаться. Поехали дальше.

– А дальше ты вспоминаешь, что такое Хумгат, но прежде, чем он успеет обступить тебя со всех сторон, усилием воли превращаешь его в тонкую стену, делаешь шаг вперед, проламываешь ее, открываешь глаза и видишь, что уже пришел, куда собирался.

– Все?

– Если ты о теории, то да, все. А если о практике, так ты еще даже не начал.

– Ладно, – вздохнул я. – Куда идти?

– Для начала отправляйся в мой кабинет, – скомандовал Шурф. – У меня есть отличная камра и еще несколько минут, чтобы все-таки выпить ее в твоем обществе. Терпеть не могу менять свои планы.

До меня начало доходить.

– Так ты именно поэтому согласился научить меня прокладывать Темный Путь?

– Скажем так, это была одна из причин, – важно сказал Шурф. И, помолчав, добавил: – Но похоже, действительно основная. Иногда и я сам себе удивляюсь, не только ты.

Надпись в темноте перед глазами получилась у меня не огненной, а почему-то зеленой. Возможно, остальные мистические чернила в этот момент были просто разобраны – если предположить, что все мы, колдующие, берем их из одной и той же незримой кладовой. В остальном все прошло настолько легко, что я почти рассердился – ну и зачем было так долго рассказывать мне, как трудно самостоятельно прокладывать Темный Путь?

– Хвала Магистрам, ты здесь, – сказал Шурф, возникнув из ниоткуда прямо в своем кресле. – Все у тебя получилось. Как, впрочем, и следовало ожидать. Осталось рассказать тебе последнюю новость про Темный Путь. И тогда ты будешь знать о нем ровно столько же, сколько знаю я.

– Новость-то хорошая? – насторожился я.

– С моей точки зрения, как минимум неплохая. А понравится ли она тебе, сейчас выясним. Слушай меня внимательно. Существует распространенное и не совсем безосновательное мнение, будто Темным Путем можно ходить только на небольшие расстояния. То есть в пределах Ехо и ближайших пригородов – не вопрос, ходи на здоровье, даже если ты еще совсем новичок. Более-менее возможными – не для всех, но для многих – считаются перемещения Темным Путем внутри Соединенного Королевства. Хотя на моей памяти старшие обычно заклинали освоившую Темный Путь молодежь не соваться в Графство Вук и на другие окраины. И вовсе не потому, что в тамошних домах и даже дворцах нет обычных бассейнов для мытья, хотя как по мне, это единственный серьезный аргумент воздержаться от регулярных визитов в удаленные провинции. Однако считается, что такое перемещение отнимает слишком много сил. Будешь потом долго восстанавливаться, и неизвестно еще, вернешь ли былую форму. А о других странах и тем более материках даже помышлять не следует. Считается, что безумец, попытавшийся самостоятельно добраться Темным Путем, скажем, в Уандук, умрет на месте – не то в начале пути, не то все-таки в финале, тут мнения расходятся. Поэтому на подобные эксперименты издавна наложен строжайший запрет. И на моей памяти даже орденская молодежь уж на что была строптива, а все равно его соблюдала. Бесславно упасть замертво в самом начале путешествия – не та участь, о которой обычно мечтают в юности. Впрочем, в Орденах вообще крайне редко и неохотно учили ходить Темным Путем. В моем Ордене Дырявой Чаши и некоторых других это искусство находилось под запретом. Наши безумные старики утверждали, будто оно приводит к полному истощению и увлеченный Темным Путем колдун быстро станет больше ни к чему не пригоден. Невежество – основной и самый мощный источник страха, в этом я постоянно убеждаюсь. Но речь сейчас не о том…

– Но почему ты сказал, будто это неплохая новость? – перебил его я. – Что хорошего в том, что Темным Путем далеко не заберешься? И как тогда, собственно, ты?..

– Как я удираю на ташерский пляж? Да Темным Путем, разумеется. В том-то и штука. Просто хорошую новость я еще не успел тебе сообщить. Она, видишь ли, заключается в том, что все вышесказанное никак нас с тобой не касается. Как далеко можно уйти Темным Путем – вопрос личного могущества, и только-то. Меня учил Джуффин, который отлично понимает, кто на что способен, поэтому первый же наш урок завершился отличным ужином в Кумоне. У меня даже голова не закружилась, только спал потом чуть дольше, чем обычно, да и то скорее от избытка новых впечатлений, чем от потери сил. И ты можешь отправляться Темным Путем хоть в Арварох, никаких проблем. Хотя именно туда настоятельно не советую. В Арварохе совершенно неподходящая для тебя обстановка. Избалованному комфортом горожанину с тамошней фауной лучше не встречаться, даже если он очень грозный колдун. Да и флора, честно говоря, не подарок.

– Ладно, не стану соваться в Арварох, – пообещал я. – Флора – серьезный аргумент. Меньше всего на свете мне хочется бесславно погибнуть, поссорившись с каким-нибудь вспыльчивым кактусом… Но слушай, это же что получается? Весь Мир теперь мой? В смысле, я могу увидеть вообще все, что вздумается? В любой момент? Ничего себе дела!

– Теоретически, можешь, – согласился Шурф. – А на практике, боюсь, у тебя просто не будет на это времени – если уж сегодня вышел на службу. Сам, конечно, виноват. Мог бы еще потянуть паузу, ты всегда был великим мастером откладывать на завтра даже то, что уже произошло позавчера.

– Не мог, – вздохнул я. – Джуффин опять завел свою любимую песню про сновидцев, которые тут у нас порой застревают. И вот-вот помрут. Я в них, честно говоря, до сих пор не очень-то верю. Но это мои проблемы, я и в призраков не верил, пока своими глазами не увидел. Спасать-то людей все равно надо. А уже потом разбираться, есть они на самом деле, или нет.

– Очень разумный подход. А теперь давай я налью тебе камры, благо она еще не остыла. И несколько минут у меня по-прежнему есть.

Слушая его, я повернулся к окну, да так и застыл с открытым ртом. Наконец спросил:

– А ты уверен, что они у тебя есть? Потому что вообще-то уже закат. Не могу понять, как такое может быть, я же явился в Управление в полдень. И с тех пор прошло максимум часа три. Ну, может быть, с половиной. А так рано солнце даже зимой не садится.

– Как – закат?!

Мой друг даже не столько удивился, сколько возмутился. Выскочил из кресла, подошел к окну, посмотрел на пламенеющее небо, потом на меня, да так яростно, будто это я был солнцем, которому вдруг взбрело в голову удрать за горизонт на несколько часов раньше положенного.

– Этого никак не может быть, – наконец заявил он.

На месте солнца я бы не стал с ним связываться и тут же вернулся бы на небо. Но обнаглевшее светило и бровью не повело. Ну или лучом. Где было, там и осталось, только заалело еще ярче – нам назло.

– Слушай, а это не из-за меня? – спросил я. – В смысле, не из-за того, что я, намечая цель, не уточнил время? Ну, что хочу оказаться в твоем кабинете вот прямо сейчас, а не когда получится?

– Нет, сэр Макс, это полная ерунда. Во-первых, если бы для хождения Темным Путем нужно было бы уточнять время прибытия, я бы тебе об этом заранее сказал. Рассеянностью я, хвала Магистрам, пока не страдаю. А во-вторых, если бы даже ты в очередной раз нарушил все законы природы и появился в моем кабинете только вечером, сам-то я все равно пришел бы сюда вовремя. То есть долю секунды спустя. И провел бы, надо думать, худшие часы своей жизни, пытаясь понять, что с тобой стряслось и как в связи с этим следует действовать. Однако этого не случилось, и я оказался в кабинете чуть позже тебя. Следовательно, сейчас должно быть три с четвертью пополудни, и ни минутой больше.

Пока он это говорил, солнце окончательно скрылось за горизонтом. Но сумерки не начались. За окном был день, по-осеннему яркий и даже солне… Что?!

Совершенно верно, солнечный. Светило, только что лишившее нас равновесия преждевременным уходом, как ни в чем не бывало вынырнуло из-за туч и теперь делало вид, будто все это время находилось на положенном ему месте. И за нашу групповую галлюцинацию никакой ответственности не несет.

– Ну и что это было вообще? – жалобно спросил я.

– Скорее всего, явление того же порядка, что и разноцветный ветер, – неуверенно сказал Шурф. – Впрочем, пока это только предположение.

– Тогда давай пить камру, – вздохнул я. – Не пропадать же ей зря из-за какого-то дурацкого наваждения.

– Не дурацкого, а просто непонятного. Что, строго говоря, только повышает его ценность. По крайней мере, в моих глазах.

Ужас, однако, не в том, что с ним не поспоришь, к такому положению дел я уже давно привык. А в том, что, пока мой друг разливал камру по кружкам, солнце сделало какой-то хитрый финт ушами и снова оказалось у самого горизонта. Пылая всеми оттенками алого, как и положено на закате.

– Ты видишь? – спросил я.

– Разумеется, – хладнокровно подтвердил Шурф. Неторопливо раскурил трубку, выпустил несколько идеально круглых колец равномерно густого дыма и сказал с незнакомой мне доселе мечтательной интонацией: – Становится все интересней.

– Нннну… да, – неохотно согласился я. И, не удержавшись, язвительно добавил: – Зато поэтам сколько впечатлений, представляешь?

– Да, я тоже об них подумал, – оживился он, не заметив сарказма. – В этом смысле удивительно удачный выдался день. Сперва ветер, как на Темной Стороне, теперь эти закаты, один за другим. Я бы сам лучше не выдумал, будь у меня полная свобода действовать в собственных интересах. То есть в интересах современной литературы; впрочем, неважно. Ты понимаешь, о чем речь.

Я, конечно, уже давно знаю, что мой лучший друг – опасный маньяк. Но в некоторые моменты это знание становится свежим, как только что совершенное открытие.

И тогда я ему немного завидую.

Закатов в этот день было еще семь. То есть в сумме девять. Девятый, впрочем, наступил в свой срок и привел за собой положенную ночь.

В ходе третьего заката мы с Шурфом наконец допили камру, осуществив таким образом его план, и я наконец отправился в Дом у Моста, где мне, по идее, давным-давно следовало появиться.

Думал, Джуффин оценит, как лихо я теперь умею возникать из ниоткуда в самый неожиданный момент. Но он этого, увы, не увидел. И вообще никто, потому что, когда я шагнул из кабинета сэра Шурфа в Иафахе прямо на рабочий стол шефа – просто для пущего эффекта, – как раз начался четвертый по счету закат. И Джуффин с Курушем намертво прилипли к окну, а кроме них в кабинете никого не было. Так что мой спектакль был сорван – куда уж мне тягаться с солнцем, сразу мог бы сообразить.

Но главное, что у меня снова все получилось без сучка без задоринки. И теперь, пожалуй, можно было считать, что я действительно выучился самостоятельно ходить Темным Путем. Две удачи подряд на счастливую случайность не спишешь.

Но для закрепления успеха я попробовал еще раз. Заскочил – каким точным стало теперь это слово! – на минутку домой. Заодно переоделся, обнаружив, что вспотел от хождения Темным Путем как от хорошей пробежки. И вернулся в Дом у Моста в разгар пятого заката.

– Ты чего туда-сюда бегаешь? – спросил Джуффин, неохотно оторвавшись от окна. И тут же снова уставился на небо.

– Правильный вопрос не «чего», а «как», – гордо сказал я.

– «Как?» – рассеянно повторил он. – То есть я должен был спросить: «Ты как туда-сюда бегаешь?» Ну и какой в этой фразе смысл?

– Смысл не в вопросе, а в ответе. «Как?» – Темным Путем. Именно так я теперь и бегаю. Научился. Очень просто оказалось.

– Ну да, – флегматично согласился Джуффин. – Просто. Для тебя – просто. Я, в общем, так и предполагал.

– А почему не учил?

– Да просто не успел. Ты же все время требуешь разучивать с тобой новые городские фокусы. Пироги из трактиров на стол перемещать, по потолку бегать и прочую эффектную ерунду в таком роде. А мне не жалко. Да и не угадаешь заранее, что может понадобиться в первую очередь. Так что положиться на твою прихоть, которая вполне может оказаться интуицией, – самое простое решение. В любом случае, я рад, что с Темным Путем все устроилось; в ближайшее время тебе, похоже, будет не до вальяжных прогулок. Что ты думаешь об этой красоте? – и он выразительно кивнул в сторону вероломно алеющего неба.

– Думаю, что это зрелище чрезвычайно полезно столичным поэтам.

Вот теперь он наконец-то посмотрел на меня внимательно.

– Эй, ты в порядке?

– Безумием не пахну? – деловито спросил я.

– Да вроде нет.

– Ну, значит встреча с сэром Шурфом травмировала меня несколько меньше, чем следовало ожидать, – ухмыльнулся я. И объяснил: – Это я его цитирую. Сперва величайший из Магистров единственнейшего из Орденов объяснил мне, насколько может быть полезен поэтам разноцветный ветер. А в финале добавил, что несвоевременные закаты полезны поэтам ровно в той же степени. Я счел за благо сбежать подобру-поздорову, а он остался ждать расцвета современной угуландской литературы, который наступит, как я понял, буквально с минуты на минуту. Возможно, уже наступил, пока я переодевался… Ага, солнышко снова с нами! Как аккуратно оно выходит из-за тучи сразу после того, как исчезнет за горизонтом. Красивая работа.

– Да, очень грамотно сделано, – подтвердил Джуффин. – Я тоже обратил на это внимание. Такое впечатление, что человек, любезно пославший нам это наваждение, всю жизнь положил на подготовку. И теперь показал высший класс.

– Может, и положил, – вздохнул я. – Ты же думаешь, это мы чей-то сон видим?

– Не совсем так. Скорее, результаты действий человека, который видит сон о нас.

– Ужас какой, – искренне сказал я. – Правда ведь чокнуться можно.

– Да можно, кто бы спорил. Но возможности остаться в здравом уме тоже никто не отменял. На мой взгляд, так гораздо интересней.

– Интересней – не то слово. Но я понятия не имею, как со всем этим разбираться.

– Я тоже, – согласился Джуффин. – Давно забытое ощущение; честно говоря, оно оказалось не настолько приятным, как я почему-то ожидал. Единственный известный мне метод: жить дальше и ждать, что еще случится. Надеюсь, тебе он тоже подойдет. В конце концов, завтра может обнаружиться, что сновидцы тут вообще ни при чем. Вдруг это просто Магистр Хонна к нам с подарками вернулся? Или твой приятель Шаванахола. Или еще кто-нибудь из великих весельчаков прошлого, для которых на Очевидной магии свет клином не сошелся.

– То есть и так может оказаться?

Сказать, что я был окончательно сбит с толку – все равно что промолчать.

– Оказаться может вообще все, что угодно. И с каких, интересно, пор это для тебя новость?

Я не застонал. И даже не зарычал. Иногда мне бывает свойственно удивительное самообладание. Наверное, я титан духа.

– Ну зато и спрос с нас обоих пока невелик, – оптимистически заметил Джуффин. – На том, кто ничего не понимает, и ответственности никакой. Но я рад, что мне теперь есть с кем разделить это… эээ… отсутствие ответственности.

– Смешно, – мрачно сказал я.

– Надеюсь, что так. Постараюсь смешить тебя и впредь, считай это прибавкой к жалованью. Причем в обмен на щедрость даже не потребую от тебя немедленного результата. Я и от себя-то его не требую в кои-то веки. Мне, видишь ли, просто надоело ни хрена не понимать в одиночку. А ты – прекрасная компания. Другим я, пожалуй, даже объяснить не смогу, чего именно не понимаю. А ты – рррраз! – и сразу не понял ровно то же самое. Одно слово, гений. Все бы так.

Я невольно улыбнулся.

– Я и не боюсь, что ты назовешь меня тупицей и отправишь в отставку. Я – удачливый человек, но не до такой степени. Просто если некоторые сновидцы действительно умирают…

– Все, что мы с тобой можем сделать на данном этапе – дать им мизерный шанс, – перебил меня Джуффин. – Причем сейчас их шанс заключается в том, что мы оба об этом думаем. И хотим додуматься до чего-нибудь путного. А значит додумаемся.

– Рано или поздно, так или иначе? – уныло спросил я.

– Именно. Официально разрешаю тебе пристрелить из бабума[4] всякого, кто станет утверждать, будто это меньше, чем ничего.

– Если дать мне в руки бабум, будут жертвы среди мирного населения. Меткости мне не занимать – в том смысле, что занимать бесполезно. Прибавлять пришлось бы не к нулю, а к отрицательной величине.

– Вот чему, кстати, тебе действительно неплохо бы научиться, – оживился Джуффин. – Считается, будто Тайные сыщики владеют любым оружием лучше, чем Королевские гвардейцы. И в этом смысле ты, конечно, мой тайный позор и вечный повод для шантажа. Даже не буду требовать, чтобы ты немедленно исправился. Всегда хотел иметь какой-нибудь по-настоящему ужасающий секрет. А он у меня, оказывается, давным-давно есть.

– Следует ли классифицировать степень конфиденциальности этой информации как наивысшую и, следовательно, не подлежащую разглашению в присутствии любых лиц за исключением Его Величества – по особому требованию и только ради спасения государства и Мира? – деловито осведомился Куруш.

– Да, уж будь любезен, классифицируй, – ухмыльнулся Джуффин.

– Опять начался закат, – объявил я. – Интересно, у этих закатов, давешних ветров и разноцветного ночного неба один и тот же автор? Или куча народу по очереди развлекается?

– А ты как думаешь?

– Я пока вообще ничего не думаю.

– Ладно, но если бы я предложил пари? На что бы ты поставил? Вот прямо сейчас, не задумываясь?

– Наверное, на то, что один. Потому что этот «один» мне заранее симпатичен. И даже в каком-то смысле понятен. Вон как старается для сэра Шурфа и его обожаемых поэтов. Хотя, на мой взгляд, художникам повезло еще больше… Слушай, а может, он сам художник? Кто еще, внезапно обретя могущество, тут же побежит устраивать всякую непрактичную бессмысленную красоту? Вместо того чтобы попробовать завоевать приснившийся мир или хотя бы окружить себя путным гаремом.

– Да практически любой из стоящих магов древности, – усмехнулся Джуффин. – Но ты все равно прав, их вполне можно считать художниками. В своем роде, конечно. Но мне кажется, ты тоже говоришь вовсе не об умении рисовать… Посмотри-ка на небо!

Я выглянул в окно. С небом, на мой взгляд, не происходило ничего интересного, но я какое-то время прилежно его разглядывал.

– А что с ним не так на этот раз?

– В том-то и штука, что все наконец-то «так». Пока мы с тобой болтали, закаты закончились. Я насчитал восемь. Вроде бы ни одного не пропустил. Интересно, что дальше?

– Если мы и правда имеем дело с художником, он так быстро не угомонится. Ну, я бы на его месте точно не стал останавливаться на достигнутом.

– Вот и я думаю, что это только начало, – согласился Джуффин.

Продолжение не заставило долго себя ждать. Но сперва я все-таки успел добраться до дома и обнаружить, что он пуст и тих. Армстронг и Элла, надо думать, где-нибудь дрыхли, вышколенные при дворе Его Величества слуги успешно притворялись, будто их вовсе нет в природе, а друзья, вместо того чтобы воспользоваться моим отсутствием и устроить вечеринку с зажигательными плясками на потолке и битьем аккуратно расставленной там хозяйской посуды, шлялись не пойми где. Или вообще, страшно подумать, по домам сидели, с них станется.

Таким образом, моя потребность в уединении была удовлетворена на годы вперед. Это было замечательно. Но как назло, совсем не то, чего мне в данный момент хотелось.

Я так растерялся, что отправился навещать собак. Хотя был у них буквально вчера. И три дня назад тоже был. И вообще к ним зачастил.

Мои отношения с собственным псом были к тому моменту столь запутаны и драматичны, что впору писать о них любовный роман на восемьсот страниц. Поменять собачьи имена на человеческие, а дальше можно излагать документальную правду, исключая только некоторые специфические эпизоды вроде вылизывания моего носа и веселых пробежек за палкой.

Штука в том, что мой пес Друппи уже несколько лет жил со своим другом Дримарондо в заброшенном доме на краю Левобережья, который специально сняли для них Меламори и сэр Шурф. Потому что поодиночке Друппи и Дримарондо – отличные собаки, умные, спокойные и сговорчивые. Дримарондо вон вообще лекции в Королевском Университете читает, до чего я сам вряд ли когда-нибудь дорасту. Но собираясь вместе, эти двое превращаются в стихийное бедствие, которое умиляет только первые пять минут, да и то при условии, что за это время вас не успели сбить с ног и вывалять в грязи – не со зла, конечно, а от избытка дружелюбия. Это же так весело!

Но мы, люди, чудовищные зануды. И ничего не понимаем в настоящих развлечениях. Поэтому людям проще арендовать для своих любимцев полуразрушенный особняк с садом, в таком запущенном состоянии, что навредить ему уже практически невозможно, нанять какого-нибудь студента, чтобы ежедневно привозил собакам свежую еду, и забыть счастливую, заполненную веселыми играми совместную жизнь как страшный сон.

Друппи, конечно, обрадовался моему возвращению. Хорошо еще, что собаки в обморок от счастья не падают, а то добром бы мое первое появление в их доме не кончилось. Но обошлось.

В течение нескольких часов Дримарондо добросовестно рассказывал, как Друппи грустил без меня. И как его сперва невозможно было утешить, а потом стало возможно. И как весело они тут жили. Это вообще очень удобно – разговаривать со своей собакой через переводчика. Но когда этот переводчик – тоже собака, некоторые вещи все равно не объяснишь. Например, почему я не могу принять великодушное приглашение немедленно поселиться тут вместе с ними. Сколько не объясняй, что жизнь среди развалин на дальнем краю города не совсем подходит избалованному домашним комфортом и чрезвычайно занятому человеку, собаки в ответ на это только печально машут поникшими от расстройства ушами и говорят: «Ну, все понятно, тебе неинтересно с нами играть, наверное, ты нас не любишь». И хоть ты тресни.

Пришлось предложить собакам поселиться со мной в Мохнатом Доме. Не то чтобы я действительно был в восторге от такой перспективы, но сердце-то у меня есть. Друппи обрадовался и тут же согласился на все, включая отсутствие сада и прогулки под конвоем, но Дримарондо неожиданно отказался от приглашения наотрез. Дескать, с людьми он уже на своем веку пожил немало. И за это время понял, что даже лучшие из нас – существа с невыносимым характером. Взять хотя бы необъяснимую человеческую потребность командовать собаками! Совершенно непонятно, почему одно разумное существо считает возможным навязывать свою волю другому разумному существу, попирая таким образом его индивидуальные особенности и пресекая свободу самовыражения. Хотя любому дворовому псу очевидно, что всякий может быть по-настоящему свободен сам только в обществе других свободных существ.

Его анархические рассуждения лишили меня разумных контраргументов. Потому что я не способен возражать утверждениям, с которыми совершенно согласен, вне зависимости от того, выгодны они мне или нет.

Впрочем, решительный отказ Дримарондо был мне скорее на руку. Превращать Мохнатый дом в руины я совсем не спешил. Все-таки памятник архитектуры, обидно было бы лишить будущие поколения возможности его созерцать.

Кому в сложившихся обстоятельствах пришлось нелегко, так это Друппи. Который, с одной стороны, ужасно хотел поселиться вместе со мной, и чтобы все стало как прежде. А с другой – не мог оставить в одиночестве лучшего друга. И переубедить его тоже не мог. Дискуссии – не самая сильная его сторона. Друппи, конечно, умный пес, но совершенно не говорящий. И даже если бы в один прекрасный день заговорил, нахлебавшись какого-нибудь колдовского зелья, это мало что изменило бы. У этого пса слишком доброе сердце, ему проще согласиться со всеми, чем отстаивать свои убеждения. Которые, впрочем, умещаются в одной фразе: «Я хочу, чтобы всем всегда было хорошо».

Я, собственно, тоже хочу. Но в отличие от Друппи уже успел привыкнуть к тому, что так довольно редко получается.

В итоге мы договорились, что пока все останется как есть, а я постараюсь навещать собак как можно чаще. Ну и мотался теперь на Левый берег практически каждый день, потому что нет зрелища более душераздирающего, чем печальные глаза пса, который с какого-то перепугу вбил себе в голову, будто твое присутствие в его жизни – это и есть счастье. И переубедить его уже не сможет никто. Даже магия бессильна, я узнавал.

Что ж, по крайней мере, теперь стало гораздо проще добираться к ним в гости. Я, конечно, люблю управлять амобилером, а еще больше – хвастаться, какой я великий гонщик, но с возможностью мгновенно попасть куда угодно Темным Путем никакая лихая езда не сравнится. И Друппи повезло – полчаса моей жизни, не потраченные на дорогу, полностью достались ему. Потому что Дримарондо все-таки слишком интеллектуальный собеседник для человека, вконец ошалевшего от избытка дневных впечатлений.

К счастью, этим вечером выяснилось, что бегать за брошенной палкой Дримарондо все равно нравится. А играть в догонялки, то и дело переходящие в бег с барьерами, в роли которых выступает растянувшийся на мокрой траве человек, еще больше. И выдающийся интеллект делу не помеха. По крайней мере, под ногами он не путается – в отличие от пол моего старомодного лоохи, которое и правда не мешало бы укоротить, если уж все равно полгорода теперь так носит.

Я так не хотел возвращаться в пустой дом, что болтался с собаками почти до полуночи. И чуть было не дал им уговорить себя остаться ночевать в саду. Остановила меня только погода. Очень уж промозглая выдалась ночь, никакие одеяла не помогли бы приятно провести ее на сырой траве или в комнате с выбитыми окнами, а других в этом доме не было. Впрочем, не было тут и одеял. Я, честно говоря, даже насчет уборной не уверен – у меня ни разу не хватило духу спуститься по полуразрушенной лестнице в подвал, где, по идее, должны были находиться оставшиеся от прежних времен удобства. А что там творилось на самом деле, даже Темным Магистрам неведомо. По крайней мере, я бы на их месте предпочел ничего об этом не знать.

Поэтому я все-таки отправился домой, заранее прикидывая, куда бы еще податься и кому можно послать зов, если тишина в гостиной снова покажется мне невыносимой.

Но тишины я опасался напрасно.

Шагнув из душистого мокрого сада прямо в свою гостиную, я даже не успел порадоваться, что все снова получилось – уже шестой раз за день, превосходный результат! Потому что меня оглушил крик.

«Крик» – это вообще-то слабо сказано. Но я не могу подобрать синоним, хоть сколько-нибудь соразмерный эффекту этого пронзительного нечеловеческого рева. Хотя на самом деле конечно же человеческого. Даже, страшно сказать, девичьего.

Из услышанного я сделал ровно два вывода – оптимистический и не очень. Первый – что Меламори все-таки решила навестить меня нынче вечером. А второй – что она несколько не в духе. Потому что рев-то боевой. И предназначен вовсе не для уютных домашних скандалов, а для взаимодействия с настоящим врагом. Меламори своими воплями как-то раз даже гигантскую птицу кульох убила, представителя той самой опасной для нас, изнеженных горожан, арварохской фауны, которой давеча стращал меня сэр Шурф. И правильно делал, что стращал, это Меламори у нас герой, каких Мир не видывал, практически богиня охоты, а я при виде птички размером в два моих роста небось сразу в штаны наложил бы.

Возможность проверить это предположение на практике представилась мне практически незамедлительно. Потому что это я сейчас, задним числом, веселюсь, рассказывая о том вечере, а тогда, конечно, перепугался до такой степени, что даже не сообразил послать Меламори зов и выяснить, какого черта она так орет. А просто помчался на звук, хотя приближаться к эпицентру рева было делом вполне самоубийственным. Но тут уж без вариантов, лучше замертво свалиться на полдороги, чем благоразумно затаиться и никого ни от чего не спасти.

К счастью, рев умолк, когда я был еще на лестнице, ведущей в башню, которая теперь стала моим кабинетом, а тогда была просто самым труднодоступным местом в доме – в том смысле, что подниматься туда очень уж долго. Не научись я ходить Темным Путем, никакого кабинета в башне до сих пор не было бы, я все-таки трезво смотрю на вещи и не воображаю себя человеком, готовым бодро преодолевать сто двадцать восемь ступенек по несколько раз на дню.

Но тогда я пулей взлетел наверх, как миленький, и даже дыхание не сбилось – просто не до него было, особенно после того как Меламори перестала орать, и я поневоле начал подозревать неладное.

Зря, конечно. Ничего с нею не случилось. Просто никто не может вопить бесконечно долго, и Меламори в этом смысле не исключение.

Когда я наконец ворвался в башню, Меламори, подбоченившись, стояла на пороге и выглядела скорее довольной, чем сердитой. И красивой как никогда, охотничий азарт ей очень к лицу.

Объект упомянутого азарта занимал почти все остальное помещение. И выглядел при этом как гигантский индюк. То есть так мне сперва показалось. А потом я разглядел его получше.

Хорошая новость состояла в том, что гигантский индюк занимал далеко не всю комнату, а сравнительно небольшую ее часть. И был, строго говоря, не гигантским, а просто очень крупным. Если бы я встал на цыпочки, достал бы макушкой до его клюва, а такую разницу в размерах вполне можно пережить.

Вторая новость, положение которой на шкале «хороший – плохой» я до сих пор затрудняюсь определить, – это был не совсем индюк. Вернее, совсем не индюк, а чудовище с головой индюка, чешуйчатым рыбьим туловищем, вполне человеческими босыми ногами и пышным лисьим хвостом. То есть практически василиск. С индюшачьей головой, кстати, гораздо страшней, чем с петушиной, несмотря на огромные лучистые глаза, скорее кошачьи, чем птичьи.

Я так растерялся, что сказал вслух:

– Мамочки, василиск!

Потом вспомнил, что василиски убивают взглядом, и испугался по-настоящему. Но тут же сообразил, что если уж Меламори жива и здорова, то и я совершенно не обязан погибать во цвете лет от какого-то дурацкого индюшачьего взгляда. Подумаешь, взгляд.

– Ой, ты уже дома! – обрадовалась Меламори. – А что такое «василиск»?

– Мифическое чудище из другого мира, немного похожее на эту несказанную красоту. Только василиск взглядом убивает, а этот, получается, нет. По крайней мере, не всегда. Уже облегчение!

– Извините, пожалуйста, что встреваю в вашу беседу, – вежливо сказало чудище, – но вам, наверное, будет приятно узнать, что я никогда не убиваю взглядом. И вообще никого ничем не убиваю. А вы на меня так страшно кричали! Я чуть с ума не сошел.

– Я тоже чуть с ума не сошла! – огрызнулась Меламори. – Прохожу мимо дома, никого не трогаю, вижу свет в башне, поднимаюсь, чтобы устроить сюрприз, а тут вместо Макса ТАКОЕ! Ну, то есть ты… То есть вы. Тьфу! Все мое детство прошло в изучении дурацких правил дурацкого этикета, а как обращаться к незнакомым чудовищам, на «ты» или на «вы», так до сих пор и не знаю. Всегда была уверена, что самым полезным вещам родители не научат, хоть убей.

– Не надо никого убивать, пожалуйста, – попросил василиск. – У вас только и разговоров что об убийствах. А я, может быть, и так сейчас исчезну навсегда. Буквально с минуты на минуту! Очень не хочу исчезать.

– Тебя можно понять, – согласился я. – А почему ты исчезнешь?

– Я точно не знаю, – ответил он. – Может быть, и не исчезну. Но вообще-то, с такими, как я, подобные неприятности то и дело случаются. Исчезнуть нам гораздо проще, чем появиться.

– Такие, как ты, – это какие? – уточнил я.

– Существа, получившие жизнь благодаря свободному волеизъявлению и творческому самовыражению через магические действия, – как по-писаному отбарабанил василиск.

Будь я строгим экзаменатором, отправил бы его сейчас домой с «пятеркой», не задавая дополнительных вопросов. Но не с моим счастьем так легко отделаться от умненького чудовища, без приглашения вторгшегося в дом.

– Макс, это ты, что ли, наколдовал? – восхищенно спросила Меламори. – А давай тогда его оставим! Зачем такой красоте навсегда исчезать?

Она смотрела на меня с таким уважением, что мне даже захотелось соврать – а то, конечно, я! Где еще ты отыщешь могущественного придурка, способного каждый вечер радовать любимую девушку новеньким василиском.

Но чудище нам попалось говорящее, так что номер не прошел бы. Пришлось сказать правду.

– Я за весь день вообще ни одного внятного чуда не совершил, как-то не до того было. Только Темным Путем бегал туда-сюда, но вряд ли от этого в доме заводятся чудовища. По крайней мере, о таком побочном эффекте меня никто не предупреждал.

– Можете не беспокоиться, вы действительно не имеете никакого отношения к моему появлению на свет, – подтвердил василиск.

Ну, то есть не василиск, а созданное по схожему принципу чудище. Иначе говоря, химера.

На этом месте мне окончательно стало неудобно о нем думать, потому что я не знал, как его называть. Или ее? Слово «василиск» мужского рода, «чудовище» – среднего, а «химера» – женского, но вся совокупность моих скромных филологических знаний не давала возможности вот так, с ходу определить пол собеседника. К тому же не факт, что у этого чудища он вообще есть.

И вот как прикажете иметь дело с этим не пойми чем? Разговаривать – еще ладно бы, всегда можно сказать: «эй, ты». Гораздо хуже обстояли дела с обдумыванием. Мой конкретный ум требовал точного определения для внутреннего пользования, причем от неопределенного «оно» отказывался наотрез.

К счастью, мой ум – формалист, каких мало. Поэтому имени собственного ему обычно бывает достаточно, чтобы счесть всякий новый объект познанным, успокоиться и не мешать мне думать дальше. Поэтому я спросил:

– А как тебя зовут?

– Честно говоря, я не уверен, что меня хоть как-то зовут, – вздохнуло чудище. – Если даже человек, по чьей воле я возник из небытия, успел дать мне имя, он сделал это в мое отсутствие.

– Ладно, – сказал я. – Тогда будешь Базилио. – И, спохватившись, добавил: – Если ты, конечно, не против.

– Баааазиииилииииоооо, – мечтательно протянуло чудище. – Какое красивое, звучное имя.

Надо же, угодил.

– Как ты только такое выдумал? – изумилась Меламори.

– Не выдумал, а вспомнил. Просто у этого имени общий корень со словом «василиск», на которого похож наш гость. Сходство, на мой взгляд, недостаточное, чтобы назвать это существо просто василиском. Но и полностью его игнорировать у меня не получается. Поэтому – компромисс. А что имя из другого мира, так даже лучше. Будет подчеркивать его уникальность.

– Да ее и подчеркивать особо не надо, – заметила Меламори.

И, в общем, была права.

– Значит так, – сказал я. – Ты у нас – Базилио, договорились. Меня зовут Макс, эту прекрасную леди – Меламори. Вижу тебя как наяву. И ты нас, надеюсь, тоже. А теперь, когда мы все наконец знаем, как друг к другу обращаться, поведай нам, друг Базилио, откуда ты взялся в моей башне. И почему собираешься исчезнуть навек?

– Я не собираюсь, что вы! – испуганно сказало чудище. – Просто я чрезвычайно опасаюсь возможности подобного исхода.

– И я понимаю тебя как никто. Но все равно, рассказывай с самого начала.

– Я не знаю, как можно рассказать о собственном рождении, – вздохнул Базилио. – Сперва меня не было, и вдруг я появился! И сразу услышал крик: «Что это за хрень?!» – но не понял, что речь идет обо мне. Вокруг был такой яркий свет, что я зажмурился, но потом стал приоткрывать то один глаз, то другой по очереди и понемногу привык. Вышло так, что мне каким-то образом передались знания, которыми обладал мой создатель, – все или только некоторые, теперь можно только гадать. По крайней мере, я с самого начала знал, что появился на свет в результате его колдовства. И что таких, как я, вообще-то не бывает. И что я слишком большой и страшный, поэтому не подхожу – вот для чего конкретно не подхожу, я так и не понял, потому что очень огорчился и заплакал. А создавший меня человек этого не заметил. Он выглядел очень сердитым и ругался разными ужасными словами, которые я не решусь воспроизвести в вашем присутствии, потому что, к сожалению, отчасти понимаю их смысл. А в промежутках между ругательствами он повторял: «Как же сделать, чтобы эта хрень исчезла? Как же ее убрать?» Тогда я наконец понял, что «хрень» – это я. И заплакал еще горше. Мне совсем не хотелось вот так сразу перестать быть. Я еще даже толком не попробовал жить! Но уже успел почувствовать, что мне это скорее нравится, чем нет.

– Какой ужас, – сказала Меламори. – Бедный ты мой зверь! Только родился, и вдруг тебя сразу «хренью» обзывают и извести хотят. И вовсе никакая ты не хрень, а очень хорошее, умное, славное чудище. Так и знай. Скажи ему, Макс!

– Офигительное, – подтвердил я. – В жизни таких прекрасных чудищ не видел.

Ну и тут случилось то, чего следует опасаться, когда безответственно сюсюкаешь с малознакомыми химерами: Базилио зарыдал. Если вам кажется, будто рыдающий гигантский индюк с рыбьим туловищем – это очень смешно, я вас понимаю. И сам раньше так думал. Но на практике оказалось, что это довольно трогательно и одновременно куда более жутко, чем я способен вообразить. То есть наяву еще ничего, но во сне я бы такое увидеть ни за что не хотел. Пожалуйста, если можно.

– Вы такие добрые, – сквозь слезы пробормотал Базилио. – Я же знаю, что, с человеческой точки зрения, совершенно ужасен! А вы все равноооооо…

Конец фразы утонул в новом потоке слез. Но мы с Меламори мужественно дождались завершения рыданий и только тогда потребовали:

– Рассказывай дальше, дружище. Как ты к нам попал? Или твой создатель просто колдовал в этой башне? Он что, работает в доме?

Вот уж кстати совершенно не удивился бы. От слуг, которые никогда не попадаются на глаза, чего угодно можно ожидать.

Но Базилио отрицательно помотал своей нелепой индюшачьей головой:

– Нет-нет. Не в этом доме. В другом. Создавший меня человек еще немного поругался и куда-то убежал, а я увидел, что окно открыто, и вылетел…

– А ты можешь летать?! – хором спросили мы с Меламори.

– Просто у тебя же крыльев нет, – смущенно добавила она. – Извини, если это прозвучало обидно.

– Совсем не обидно, – сказал Базилио. – Только крыльев мне не хватало! А летать можно и без них.

– Ну да, – кивнула Меламори. – Ты же волшебное существо, а не обыкновенная птица.

– Волшебное существо, – повторил Базилио. – Волшебное существо! Так вот что я такое! А вовсе никакая не «хрень».

Я не стал говорить, что одно другому совершенно не мешает. Правда не всегда уместна. Вместо этого спросил:

– А здесь-то ты как оказался?

– Ну так окно в башне было открыто, – виновато потупился Базилио. – Оно, конечно, не очень большое, но я как-то смог протиснуться. Вы только не подумайте, что я хотел вас обокрасть!

Вот уж в голову не пришло бы.

– Просто я откуда-то знал, что в высоком доме с башней живет очень могущественный колдун, который может делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет, – сказал Базилио. – Наверное, это тоже одно из тех знаний, которые достались мне от моего создателя. Вы же и есть тот самый колдун?

– Нннннннуууу… – заблеял я.

Очень уж растерялся от такого определения. Хотя «делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет» – чистая правда. За этим – ко мне.

– Он, он, – подтвердила Меламори. – Ты в хороших руках.

Вид у нее при этом был бесконечно гордый. И я сразу растаял. Очень, оказывается, приятно, когда девушка хвастается тобой перед ужасным чудовищем. Даже если прекрасно понимаешь, что следующим шагом хитроумной девушки будет настойчивая просьба оставить чудовище в качестве нового домашнего любимца. Небось уже предвкушает, как будет ходить с Базилио в гости к родителям и прочим знакомым, только-только начавшим забывать те страшные времена, когда Меламори наносила визиты исключительно в обществе мохнатого арварохского паука и требовала, чтобы все его гладили.

– Это очень хорошо, что вы и есть могущественный колдун, – сказал мне Базилио. – Потому что вдруг вы сумеете сделать так, чтобы я не исчез? Пожалуйста!

– Макс, ты сумеешь? – встревоженно спросила Меламори. – Я надеюсь, тебя не придется уговаривать? Ты же сам понимаешь, что Базилио не надо никуда исчезать?

– Понимаю, – печально согласился я. – Но пока совершенно не представляю, как это устроить. Придется звать кого-нибудь еще более могущественного.

– Конечно! – обрадовалась Меламори. – Слышишь, Базилио? Не вешай нос, то есть клюв. Мы все уладим.

Я в это время пытался решить, кого позвать на помощь. Кандидатов собственно было всего двое: Джуффин и Шурф. Но поди выбери. Джуффин, ясное дело, старше, опытней и вообще немыслимо крут. С другой стороны, Шурф тоже, мягко говоря, не самое беспомощное существо. И при этом постоянно читает всякую заумную древнюю хренотень. И знает кучу удивительных вещей, о которых Джуффин, будучи человеком разумным и практичным, даже не слышал никогда – просто нужно не было. Однако если Шурф уже спит, очень жалко его будить. А Джуффина – не особенно. Этот злодей сам столько раз будил меня в совершенно неподходящее время, что…

Я так и не успел принять решение. Потому что в окне показалась голова. Хвала Магистрам, на этот раз человеческая. Мужская, растрепанная и вполне симпатичная, несмотря на обстоятельства ее появления.

– Это мое чудовище к вам залезло, – сказала голова. – Хвала морю созерцающему, вы в порядке. Простите меня, пожалуйста. Я его сейчас уберу… Наверное. Если получится. По крайней мере, я постараюсь!

Базилио в панике рванул ко мне, явно намереваясь спрятаться за мою спину. Чуть не сшиб с ног, но вовремя затормозил. В жизни не встречал таких аккуратных чудищ.

– Спасите меня, пожалуйста, если вам не трудно! – взмолился он.

Надо же, какой вежливый.

– Спасу, – твердо пообещал я.

И на всякий случай встал между чудищем и окном. Не то чтобы верил в эффективность такой защиты, зато Базилио сразу успокоился.

– Трикки, – изумленно сказала Меламори. – Дырку над тобой в небе! Так это что, твое чудовище? Но как?!. А почему ты залез в окно? Внизу дверь открыта, мог бы нормально зайти.

– Ну не спускаться же теперь вниз, – смущенно пожал плечами наш новый гость.

Он уже залез целиком и теперь сидел на подоконнике. И во все глаза разглядывал – причем не Базилио, а меня. Вот уж никогда не думал, что могу успешно конкурировать с василисками.

– Вы, получается, знакомы? – растерянно спросил я Меламори.

– Еще как получается, – усмехнулась она. – Это и есть Трикки Лай, заместитель начальника нашей полиции, с которым ты не спешил знакомиться в надежде, что он как-нибудь сам свалится тебе на голову, а потом будут драки, погони и необитаемый остров. Но и так тоже ничего, да?

Ох.

– Значит так, – сказал я. – Давайте сразу договоримся о дальнейших действиях. Сейчас мы все пойдем вниз, в гостиную, где можно спокойно сесть в кресла и выпить камры или еще чего-нибудь – там разберемся. При этом никто из нас не будет исчезать, убегать, уничтожать друг друга и выкрикивать подозрительные заклинания. Условия жесткие, согласен. Но, по крайней мере, у меня не запрещено курить. Базилио, вперед! Пока ты не сдвинешься с места, мы отсюда не выйдем, потому что ты заслонил проход.

Чудище послушно протиснулось в дверь и затопало вниз по лестнице трогательными босыми пятками. А мы следом. Красивая получилась процессия, жаль, никто не видел нас со стороны. Даже я только примерно представлял, как мы сейчас хороши.

В гостиной не было ни крошки еды, зато обнаружился почти полный кувшин камры из «Обжоры Бунбы», а у Меламори была с собой очередная бутылка какого-то безумного неземного вина из кладовых Семилистника, которое она регулярно получает от своего дядюшки Кимы, этими погребами заведующего. Благодаря ее вкладу, из меня получился неописуемо гостеприимный хозяин – нормальные люди таким вином даже с близкими далеко не всегда делятся. Жаль, Базилио не оценил. Прислушался к своим ощущениям и робко сказал, что никаких напитков ему, похоже, не хочется. И еды тоже, спасибо большое. То ли волшебным существам вообще не нужно ни есть, ни пить, то ли это была просто реакция на пережитый стресс. Поди пойми.

– Я должен все объяснить, – твердо сказал Трикки Лай, принимая из моих рук кружку с подогретой камрой.

– Безусловно, – согласился я. – Иначе будут жертвы.

– Какие жертвы? – встревожился он.

Бедняга Базилио задрожал и попытался спрятаться за креслом. Меламори погладила его как собаку и зашептала что-то утешительное в покрытый чешуей бок – выше просто не дотягивалась.

Надо же, какие все нежные.

– Я от любопытства помру, – объяснил я. – А больше никаких жертв. Это я так шучу. Привыкайте. Оба.

Базилио тут же успокоился и гортанно заклекотал, подставляя Меламори другой бок. Трикки Лай сдержанно улыбнулся краешком рта. И принялся рассказывать.

– Штука в том, что у нас послезавтра детский праздник.

Я чуть не поперхнулся.

– Да, начало неожиданное, я понимаю, – согласился он. – Тем не менее это так. Послезавтра будет большой праздник для детей полицейских. Я уже не первый год такие устраиваю, и это отлично работает на создание хорошей рабочей атмосферы, а она в нашем деле нужна даже больше, чем высокое жалованье и ежегодные награды для лучших сотрудников. Впрочем, сейчас речь не о том. Просто по сложившейся традиции наш начальник генерал Бубута предоставляет для праздника свой дом и сад, а я…

– Что?!

Я ушам своим не поверил.

– Дом и сад, – повторил Трикки Лай. – Ему, кстати, это очень нравится, генерал Бубута отлично ладит с детьми. У них, как оказалось, много общих интересов. А я отвечаю за официальную программу развлечений. Придумываю новые интересные игры, которым детей на улице не научат, и показываю фокусы.

– Фокусы? То есть Базилио – это твой фокус?! – изумилась Меламори. Ну или возмутилась. Похоже, она сама еще не решила, какое из чувств кажется ей более подходящим к случаю.

– Ты совершенно права, – кивнул Трикки Лай. – Я решил разучить к празднику какой-нибудь новый трюк. А то показываю каждый год одно и то же. А детишки растут и учатся, многие уже сами умеют не хуже. Значит, надо постараться их удивить.

– Удивить? Ну тогда да, все получилось, – вздохнул я, в который раз покосившись на совершенно человеческие босые ноги Базилио.

– Нет-нет-нет, – отчаянно замотал головой Трикки Лай. – Задумывалось совсем не то! Я же, понимаете, не так давно живу в Ехо. Всего несколько лет. И за это время довольно многому научился. Сэр Джуффин говорит, я очень способный, и, наверное, так оно и есть, потому что начинать мне пришлось вообще с нуля. У нас в Тулане даже Безмолвная речь – редкость, особое тайное искусство, которым все мечтают овладеть, но мало у кого получается. А тут без магии не прожить. О том, чтобы служить в полиции, колдуя хуже, чем средний горожанин, и речи быть не может. Поэтому я учусь до сих пор, буквально каждую свободную минуту. Самое необходимое, что мне по должности положено уметь, уже умею. Но сверх этого – почти ничего. Просто не успеваю пока.

– Я и сам оказался в сходной ситуации, – улыбнулся я. – Когда поступал на службу, Очевидная магия была под почти полным запретом. Не выше четвертой ступени Белой и второй Черной, если не ошибаюсь. Уже на моей памяти разрешили колдовать поварам – аж до двадцатой ступени! Это тогда казалось невиданным либерализмом. И на таком фоне моих скромных умений было более чем достаточно. К тому же я специализировался в… скажем так, несколько иной области. Поэтому все было хорошо. И вот я возвращаюсь после нескольких лет отсутствия, а тут такое творится! Колдовать внезапно разрешили, и население взялось за дело всерьез. Даже за школьниками поди угонись. И теперь я целыми днями пытаюсь наверстать упущенное, не разбираясь, насколько оно мне нужно.

– Вот это роскошь, – вздохнул Трикки Лай. – Не разбираясь, надо же! Я-то с нужным пока едва справляюсь. И вдруг эти грешные фокусы. Но развлекать детей на празднике – это тоже нужное дело. Я сперва хотел попросить сэра Джуффина чему-нибудь этакому меня научить, но постеснялся беспокоить его из-за пустяков. А тут еще книжка полезная по случаю в руки попала, я подумал: сам справлюсь. И вот результат.

Результат встревоженно моргнул и снова предпринял тщетную попытку спрятаться за креслом Меламори. Вот бедняга.

– Книжка значит, – ухмыльнулся я.

Не то чтобы я совсем не доверяю книгам, обучающим магии. Скажем так, я вполне доверяю им, когда они оказываются в руках искушенных экспертов, способных с первого взгляда отличить дельную вещь от диковинных фантазий безответственного автора, который за всю свою жизнь даже кастрюлю каши при помощи заклинаний ни разу не сварил. Но боюсь, чтобы сосчитать этих самых искушенных экспертов, хватит пальцев одной руки. Я сам, увы, не из их числа. И Трикки Лай, похоже, вряд ли.

То-то и оно.

– Это довольно старая книга, – принялся объяснять он. – Букинист на Сумеречном Рынке приблизительно датировал ее самым началом Эпохи Орденов. Называется «Веселая Магия для будущих послушников»…

На этом месте я не выдержал и заржал, Меламори тоже прыснула, но тут же была вынуждена успокоиться и объяснить Базилио, что такой громкий смех – это у нас просто способ выражения веселья. А вовсе не сдавленные рыдания и тем более не воинственный клич. Очень уж робкое чудище нам попалось. Что неудивительно: у него было тяжелое детство. Продолжительностью примерно в четверть часа.

– Просто, как я понимаю, в то время все дети мечтали поскорей подрасти и поступить в какой-нибудь Орден. И автор книги дает понять юному читателю, что описанные в ней фокусы – первый шаг к осуществлению этой мечты, – укоризненно сказал Трикки Лай.

– Да ясно! – сквозь смех сказал я. – Но все равно. «Веселая Магия»! «Для будущих послушников»! Грешные Магистры, так не бывает!

– Это еще что, – заметила Меламори. – Вот у меня в детстве была книжка «Увлекательные приключения без ложки и горшка». Угадайте, о чем.

Теперь заржал и Трикки Лай. Бедный Базилио. Трудно ему с нами.

– Скажи, что ты это выдумала! – потребовал я.

– Ничего подобного. Попрошу родителей ее отыскать, сам увидишь. Очень полезная, кстати, книжка. Она была написана в Смутные времена и должна была научить совсем маленьких детей выживать в экстремальных обстоятельствах. Ну, например, когда приходится жить в лесу, потому что твой дом разрушен. Или прятаться в подвале от пьяных Магистров, которые только что убили твоих родителей. Или оказаться на пустынном морском берегу, потому что перевернулась лодка, в которой ваша семья удирала в безопасное место. Такое в ту пору то и дело случалось. И книжка, во-первых, объясняла детям, что к подобным неприятностям надо относиться как к приключениям и не вешать нос. А во-вторых, учила нехитрой, но совершенно необходимой для выживания магии: как развести огонь, согреть воду, добыть плоды, не залезая на дерево, превратить кучу листьев в теплое одеяло, и так далее. Корва настаивал, чтобы я всему этому научилась – дескать, сейчас времена мирные, но что будет завтра, не знает никто, и лучше подготовиться к любому развитию событий. А я и не особо возражала: это было гораздо интересней, чем все остальные обязательные занятия. Кстати, потом в Арварохе эти знания очень мне пригодились. Потому что всю мою тамошнюю жизнь иначе как «увлекательные приключения без ложки и горшка» и не назовешь. Хотя нет, вру, ложка у меня все-таки была. Именная, с гравировкой, личный подарок Завоевателя Арвароха. Я с ней не расставалась, потому что пить кактусовый суп из раскаленного ведра – занятие очень на любителя… Но Магистры с ним, с Арварохом. Лучше рассказывай про свою книжку, Трикки.

– Ладно, – кивнул он. – Так вот, книжка эта хоть и старинная, но все-таки детская. Поэтому фокусы там действительно довольно простые, не выше тридцатой ступени, а с этим я уже справляюсь легко. И решил, что проблем у меня не будет. Выбрал фокус, который показался мне самым интересным: из ниоткуда появляется невиданное, ни на что не похожее чудище и через несколько секунд исчезает. Если наловчиться и проделать его хотя бы дюжину раз подряд, да еще чтобы чудища все время были разные, получится очень эффектное выступление, и дети будут довольны – так я рассудил. И решил хорошенько потренироваться. Но вчера на службе, как назло, выдался очень непростой день, а ночью мне пришлось возглавить большую портовую охоту на разрушителей кораблей, так что поспал я всего пару часов, на столе в своем кабинете, а это похоже на отдых больше, чем чангайская пытка пляской. Но ненамного. Сегодня работы было ненамного меньше, и домой я добрался только к ночи. Любой разумный человек на моем месте завалился бы спать, но у меня же детский праздник! Выступление послезавтра, а я еще ни разу не попробовал воспроизвести фокус из книжки. И я пошел тренироваться. Сколько раз мне говорили, что нельзя спросонок колдовать, а я не верил. Наверное, потому и получилась ерунда.

– Я не ерунда! – вдруг возмутился Базилио. – Я – волшебное существо.

Трикки Лай был совершенно потрясен. Похоже, до него только сейчас дошло, что кошмарное дело его рук обладает разумом, волей, да еще и чувством собственного достоинства в придачу.

Надо отдать парню должное, на обработку новой информации и полную смену концепции у него ушло секунды две, не больше. Иным на это и целой жизни бывает мало.

– Извини, – наконец сказал он. – Я не хотел тебя обидеть. Когда я говорил «ерунда», я имел в виду не тебя, а себя. Просто я плохо сделал свою работу, и у меня получилось не то, что было задумано. Так понятно? И не обидно?

– Понятно, – подумав, кивнул Базилио. – Но все равно очень обидно, что я – не то, что ты задумал.

– В этом нет ничего обидного, – принялся объяснять Трикки Лай. – Потому что я собирался просто сделать фокус. Пустяковую иллюзию, которая появляется и сразу исчезает. А ты получился живой и настоящий. И такой огромный! Согласно книжке, ты раза в три меньше должен быть. То есть не ты, а иллюзия. Неважно. Важно, что к твоему появлению я был совершенно не готов. Представляешь, как я испугался?

– Ты испугался? – переспросил Базилио. – Точно-точно? И поэтому захотел, чтобы я исчез? А не потому, что я тебе не нравлюсь?

– Ну конечно, – подтвердил Трикки Лай. – Просто от неожиданности. К тому же я не знал, что ты умный и с тобой можно договориться. Думал, ты улетел, чтобы нападать на людей. Может быть, даже сожрешь кого-нибудь, а этого я допустить никак не мог. Побежал за тобой. И когда увидел, что ты залетел в башню Мохнатого Дома, полез за тобой по стене. Решил, что так будет быстрей, чем стучать в дверь, ждать, пока откроют, и объяснять, что случилось.

– Надо было просто послать мне зов, – сказал я. – Мы, конечно, не были знакомы, но для Безмолвной речи это не обязательно.

– Да, я сразу так и подумал. Но… наверное, просто постеснялся. Бывают ситуации, когда проще залезть на стену, чем все объяснить.

О да. Еще как бывают.

– Ты же живая легенда, Макс, – сочувственно сказала Меламори. – Ты и при жизни имел ту еще репутацию…

– При жизни?!

– Ой, прости. Я хотела сказать, до того, как исчез на несколько лет. Мои собственные родители иногда рассказывали о тебе такие вещи, что, если бы мы с тобой к тому времени не были настолько хорошо знакомы, я бы пожалуй предпочла держаться подальше. Из, скажем так, уважения. А теперь прикинь, какими подробностями успели обрасти эти байки за время твоего отсутствия! Помнишь истории про короля Мёнина? Можешь гордиться, о тебе рассказывают не хуже.

– Ладно, – растерянно сказал я, – буду гордиться. Все лучше, чем запереться в спальне и рыдать.

– Поэтому многие люди будут тебя стесняться, а другие – бояться, и с этим ничего не поделаешь, – заключила Меламори. – Я знаешь сколько раз Трикки про тебя рассказывала? Ну, что ты отличный и с тобой легко иметь дело. И он вроде бы даже верил. А все равно на башню по отвесной стене полез, лишь бы с тобой не разговаривать.

– Просто я подумал, что первое впечатление от знакомства самое яркое, – признался Трикки Лай. – Ну и решил, пусть лучше я запомнюсь придурком, который внезапно появляется в окне и требует вернуть его чудовище, чем занудой, который среди ночи присылает зов незнакомому человеку и долго лепечет какую-то невнятную чепуху. – И, подумав, добавил: – Тем более что благодаря магии лазать по стенам стало гораздо легче, чем раньше. Но это случилось сравнительно недавно, поэтому все равно выглядит довольно эффектно. Грех не воспользоваться.

Надо же, какой честный.

– В общем, так, – я решил подвести итог. – Значит, наш Базилио появился на свет совершенно случайно, ты сам не знаешь, как это получилось и как долго продлится твое колдовство. Поэтому если мы хотим, чтобы он жил долго и счастливо…

– Мы хотим! – твердо сказала Меламори, главный друг и защитник всех беспризорных чудовищ.

– Тогда надо звать на помощь Джуффина, – заключил я. – Никто из нас троих не знает заклинаний, дарующих долгую и счастливую жизнь вымышленным существам, которых на самом деле не бывает. А Джуффин… Ну, он сам по себе заклинание. Самое действенное из всех, какие я успел вызубрить. Помогает вообще от всего.

«Если ты думаешь, будто жестоко разбудил меня среди ночи, причинив невыносимые страдания, оставь надежду, – весело сказал Джуффин. – Я мало того что не сплю, а еще даже не ужинал. И собираюсь заняться этим буквально с минуты на минуту. Присоединишься?»

«Лучше ты ко мне. Я сейчас сижу в гостиной Мохнатого Дома, и у нас тут нет ни крошки еды. Зато отличная компания. Я, Меламори и Трикки Лай, с которым ты велел мне немедленно познакомиться – ну вот, уже сделано. Я очень дисциплинированный. И с нами еще один… одна… одно… Слушай, даже не знаю, как сказать. Зато готов спорить, что ты в жизни такого не видел».

«Правда, что ли, готов спорить? – оживился Джуффин. – И какая будет ставка?»

«Да какая хочешь. Просто мне очень надо, чтобы ты срочно на это посмотрел».

«Ладно, – согласился он. – Но при одном условии: ты раздобудешь еду. И готовить ее будут не Королевские повара, окопавшиеся у тебя на кухне».

«Да что ж я, отравитель какой?»

– Не знаю, сэр Макс, не знаю. О тебе страшные вещи порой рассказывают, – ухмыльнулся Джуффин, входя в гостиную. – И ведь не зря рассказывают, – добавил он, во все глаза уставившись на нашего Базилио. – Интересных гостей ты принимаешь по ночам. Такого я действительно еще не видел, ты был совершенно прав. Но это не отменяет необходимости срочно меня накормить. Шли зов в любой трактир, пусть несут что угодно, лишь бы много и быстро.

– Хорошая ночь, – вежливо сказал Базилио. – Наверное, вам лучше сразу узнать, что я не питаю склонности к немотивированным убийствам и не ем людей. За этот вечер я уже не раз убедился, что моя внешность вызывает подобные подозрения. И хотел бы сразу их отмести.

– Это означает, мой друг, что тебя окружают плохие физиономисты, – утешил его Джуффин. – Мне бы в голову не пришло, что ты способен на такие ужасные вещи. Сразу видно, что ты – самое разумное и добродушное существо если не во всем городе, то в этом помещении – определенно.

– Спасибо! – воскликнул Базилио.

От избытка чувств он принялся подпрыгивать, мотая лисьим хвостом и всеми своими индюшачьими гребнями одновременно. Выглядело это, честно говоря, совершенно жутко, но мы не дрогнули. А я под шумок еще и заказ в соседний «Счастливый скелет» отправил. У них не самая изысканная еда в столице, зато доставка молниеносная. Их шеф-повар в детстве служил при кухне в Ордене Решеток и Зеркал и с тех пор очень хорошо понимает значение слова «быстро». Тамошний Великий Магистр, как рассказывают, за малейшее промедление превращал в камни не только наемных слуг, но и любимых учеников. А расколдовывал только под настроение, что означает – редко и неохотно.

– Мне бы очень хотелось узнать историю происхождения этого удивительного существа, – сказал Джуффин.

– Базилио! – хором выпалили мы с Меламори.

– Что?

– Его так зовут: Базилио, – объяснила она. – Макс придумал.

– Ясно. Очень мило с его стороны. Но это не ответ на мой вопрос.

Трикки Лай обреченно вздохнул и принялся рассказывать свою историю заново. Впрочем, Джуффину повезло: со второй попытки получилось совсем коротко и гораздо более внятно.

– Очень хорошо, – сказал Джуффин, дослушав его до конца. – И это тоже очень хорошо, – сказал он первому блюду с горячими пирогами, влетевшему в гостиную и аккуратно приземлившемуся на стол.

За блюдом следовала стайка тяжелогруженых коллег.

– А меня вы позвали только для того, чтобы удивить? Или просто соскучились? – спросил он, молниеносно расправившись с первой жертвой. В смысле, с пирогом.

– Удивить – это приз в качестве извинения за беспокойство, – объяснил я. – Базилио нужна помощь. Ну, какое-нибудь заклинание, чтобы он не исчез в любой момент. А то обидно получится – только родился, и уже надо исчезать. Я бы так не хотел, даже если бы был чу… в смысле, таким удивительным существом.

– Ты и так удивительное существо, – заверил меня Джуффин. – Хотел бы я посмотреть на того, кто станет утверждать обратное! Но суть проблемы я уяснил. А с чего вы взяли, будто ваш Базилио должен исчезнуть? По-моему, он производит впечатление вполне себе живучего материального объекта. Разве нет?

– Ну просто заклинание было такое, – смущенно сказал Трикки Лай. – Оно подразумевает, что объект появляется и тут же исчезает. Буквально через несколько секунд. Я, конечно, все на свете перепутал и невесть чего наворотил, но вдруг оно сработает, просто с опозданием? Теперь, когда мы с Базилио познакомились поближе и я оценил его душевные качества, хотелось бы этого избежать.

– Еще бы ты не оценил! – хмыкнул Джуффин. – Ладно, для начала мне нужно взглянуть на твою книжку. Где она?

– Дома, конечно. Принести? Я быстро…

– Быстро?! Отсюда до твоей квартиры, насколько я помню, четверть часа бегом в один конец. Ладно уж, сам схожу.

И исчез прямо из кресла. Не то что шагу не сделал, даже не привстал.

– Вот это класс! – восхитился Трикки Лай. И печально добавил: – А я пока только чужим Темным Путем умею ходить. Уже пять лет практикуюсь, и никакого прогресса!

– Всего пять лет, – поправила его Меламори. – Этому все долго учатся. Вот лет через сто можешь начинать жаловаться.

– Я сам только сегодня научился, – признался я.

– Ну ничего себе! – изумился Трикки Лай. – Так удивительно слышать, что вы чего-то не умеете!

– Все мы чего-нибудь да не умеем, – сказал Джуффин. – И это прекрасно. Иначе в жизни было бы гораздо меньше сюрпризов и смысла.

На этот раз он образовался не в кресле, а на столе. Сидел там среди тарелок как парадное блюдо и торжествующе размахивал добычей – тоненькой разноцветной книжонкой. Не слезая со стола, быстро ее пролистал. Одобрил:

– Вроде толковая. Мне бы такую в детстве! Где там твой фокус, Трикки? На какой странице?

– Номер восемь в разделе «Удиви всех».

– Ага, – кивнул Джуффин и уткнулся в книгу надолго. Секунд на двадцать. Давненько он на моей памяти так вдумчиво не читал.

– Ну так все ясно! – торжествующе объявил он, захлопнув книгу. И конечно, умолк – в лучших традициях ведения светской беседы.

Предполагается, что собеседники будут вежливо ждать продолжения и, не дождавшись, умрут от любопытства один за другим. Подозреваю, что в бытность свою наемным убийцей Джуффин добрую половину врагов этим способом в гроб загнал. А вовсе не каким-нибудь хитроумным магическим оружием.

К счастью, я не очень хорошо воспитан. Слышал когда-то краем уха, что понукать собеседника почти так же невежливо, как перебивать, и тут же выкинул эту ерунду из головы. Пренебрежение хорошим тоном не раз спасало мне жизнь и рассудок. Вот и сейчас, пока Меламори, Трикки Лай и Базилио умоляюще смотрели на Джуффина, я взял да и спросил:

– Что ясно-то?

– Как все получилось, – невозмутимо ответствовал Джуффин. И сжалившись над нами, наконец объяснил: – Просто Трикки нечаянно применил сто восемьдесят пятую ступень магии вместо восемнадцатой. Создание одушевленных иллюзий очень похоже на этот детский фокус, только силы вкладывать приходится гораздо больше.

– Как это может быть? – опешил Трикки Лай. – Я же не умею сто восемьдесят пятую ступень! Я и до шестидесятой пока толком не добрался.

– Это тебе только кажется. Все мы чего-то не умеем, как я уже говорил, но при этом способны на гораздо большее, чем ожидаем. Ты не первый, кто сам себя так удивил. Это довольно часто случается с могущественными, но не очень опытными людьми – когда они много выпьют или, скажем, сильно рассердятся. Или испугаются. Ну или просто очень устанут – бессонница в этом смысле ничем не лучше Джубатыкской пьяни, контроль утрачивается точно так же.

И укоризненно добавил:

– А ведь я предупреждал! Хотя, конечно, сам до сегодняшнего дня не подозревал, к какому потрясающему результату может привести твое упрямство. Ты сумел меня удивить, поздравляю!

– А я? – жалобно спросил Базилио. – Что будет со мной?

– Понятия не имею, – сказал ему Джуффин. – Потому что я – не предсказатель судьбы. Но что-нибудь обязательно будет, на этот счет можешь не переживать. Я хочу сказать, что бесследно ты не исчезнешь. Поблагодари сэра Макса, это он устроил.

Теперь пришла моя очередь не верить своим ушам.

– Вот этого точно не может быть! Потому что я вообще не колдовал с момента появления Базилио. Только зов послал – тебе, а потом в трактир. Но вряд ли это могло так подействовать на окружающую среду.

– Да, сэр Макс сразу сказал, что не знает, как мне помочь, – поддержал меня Базилио.

– Он, конечно, не знает, – согласился Джуффин. – Но все равно сделал все как надо. И колдовать не понадобилось. Сэр Макс дал тебе имя. А это самый верный способ удержать в Мире одушевленную иллюзию. В древности это было знание из разряда общеизвестных банальностей, а теперь оно принадлежит к числу удивительных тайн, которые мудрые старики вроде меня время от времени открывают трепещущим ученикам.

– Спасибо! – воскликнул Базилио. – Теперь я не исчезну! Как это прекрасно!

– И в связи с этим надо срочно выяснять, чем тебя кормить, – спохватился я.

– Ну как – чем, – укоризненно сказал Джуффин. – Волшебные существа едят волшебную еду. То есть появившуюся в результате колдовства. Придется вам дружно осваивать это тайное знание, – и он выразительно похлопал книжкой по столу. – Фокус номер восемь в разделе «Удиви всех», только вместо невиданного чудища визуализируем какую-нибудь еду. Вернее, не какую-нибудь, а чего Базилио пожелает. А его задача – быстренько проглотить результат, пока не исчез. По-моему, будет весело.

– Даже слишком, – растерянно согласился я. – Особенно если кое-кто опять переборщит с магией, и у меня в доме заведется одушевленный пирог. Станет скитаться по коридорам и уныло восклицать: «Ах, жизнь коротка, я уже черствею! Съешьте меня кто-нибудь!» А я буду рыдать от сострадания. Блестящая перспектива.

– Ничего, я сама научусь, – пообещала Меламори. – И с магией не переборщу, ты меня знаешь, я очень аккуратная. Не сидеть же Базилио голодным!

– Это – моя ответственность, – твердо сказал Трикки Лай. – Буду приходить к вам и кормить Базилио. Я бы забрал его к себе, да ему там будет тесно. У меня очень маленькая квартира. Нарочно такую искал. Сперва поселился в Новом Городе, в огромном красивом доме, лучшее жилье в моей жизни, всегда о таком мечтал. А в итоге, смешно сказать, спал там в шкафу. Просто с детства привык к тесным помещениям, и этого уже не изменить.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Меламори. – Базилио остается у нас! А кормить – корми, конечно, если сумеешь. Это честно. Но и меня научи. Чтобы можно было по очереди.

– Чего ты сейчас хочешь, Базилио? – спросил Трикки Лай. – Я тебе наколдую.

– Если можно, я бы съел селедочный торт с кремом, – робко промолвило чудовище. – Никогда прежде его не видел, но откуда-то знаю, что это – самая прекрасная еда в Мире.

– Точно! В детстве я их обожал, – согласился Трикки Лай. – Да и сейчас, честно говоря, ел бы и ел, только здесь таких не пекут.

– Вот это очень интересный момент, – заметил Джуффин. – Одушевленная иллюзия обычно наследует характер и склонности своего создателя. И его знания о Мире, по крайней мере, какую-то их часть. Поэтому Базилио знает о существовании туланских рыбных тортов и заранее уверен, что они ему понравятся.

– И вот откуда он знает все остальное, – кивнул я.

– И почему у него такой хороший характер, – добавила Меламори. – Ты отличный парень, Трикки. Я уже много лет собираюсь это тебе сказать, да как-то повода не было. А теперь, хвала Магистрам, есть.

– Спасибо, – хором ответили Трикки Лай и Базилио.

Потом мы умиленно смотрели, как Базилио клюет гигантский кремовый торт, возникший из небытия по воле его создателя, великого кудесника и прирожденного ведущего детских праздников. Честно говоря, я опасался, что бедняга на радостях обожрется до заворота кишок, но этого не случилось – буквально минуту спустя полуразрушенный торт исчез, как не бывало.

– Как, и все?! – разочарованно выпалила Меламори.

– Жизнь иллюзий недолговечна, – виновато объяснил Трикки Лай. – Обычно они существуют не дольше дюжины секунд. Мой торт продержался гораздо дольше положенного срока – я очень старался!

– Ты успел наесться? – спросила Меламори Базилио, который растерянно моргал, уставившись на пустое место, где только что был торт.

– Я пока не знаю, что значит «наелся», – ответило наше чудовище. – С другой стороны, я не испытываю неприятного чувства, хоть сколько-нибудь похожего на голод, как я его себе представляю. И я… наверное, это называется «счастлив»? Мне очень хорошо. И тепло внутри.

– Я буду делать тебе такой торт каждый день, – пообещал Трикки Лай. – Может быть, даже два раза – если со службы удастся вырваться.

– Я тоже могу делать селедочный торт, – сказала Меламори. – И вообще все, что захочешь. Ничего сложного в этом фокусе нет. Смотри!

И перед Базилио возник новый торт, больше прежнего, покрытый к тому же ярко-алым кремом.

– Правда, красиво? – гордо спросила Меламори.

Базилио с некоторой опаской клюнул ее угощение, после чего торт исчез.

– Ничего, следующий проживет дольше, – пообещала она. – Мне просто нужна практика.

– Надеюсь, вдвоем вы как-нибудь справитесь, – сказал я. – У меня всю жизнь были проблемы с готовкой.

– Конечно, мы справимся, – заверил меня Трикки Лай. – А если вы любезно проложите для меня Темный Путь из моего кабинета в свой дом, я смогу кормить Базилио почаще.

– Не вопрос. С Темным Путем мои отношения сложились гораздо лучше, чем с кулинарией.

– Ну тогда все улажено! – обрадовался он.

– Почти все.

Джуффин скорчил такую злодейскую рожу, словно внезапно вспомнил, что все присутствующие являются безжалостными похитителями младенцев, в связи с чем нас требуется немедленно допросить, предварительно как следует запугав.

– Дело за малым, – добавил он. – Осталось получить разрешение…

– Какое, к Темным Магистрам, разрешение?!

– Ну, видишь ли, содержание одушевленных иллюзий в доме, не оборудованном специальными охранными амулетами, препятствующими их свободному передвижению, вообще-то по-прежнему запрещено законом. Прогулки по городу, даже в сопровождении – тем более. – Джуффин виновато развел руками. – Честно говоря, нам просто в голову не пришло отменить этот запрет за компанию с прочими, потому что традиция создания подобной красоты, – он отвесил Базилио условно галантный поклон, – давным-давно… ну, не то чтобы окончательно утрачена, но, я бы сказал, зачахла. Некоторые направления практической магии, как ни смешно, порой просто выходят из моды, как одежда или, скажем, музыка. А потом вдруг снова входят; возможно, именно это сейчас и произойдет. И Ехо заполнится удивительными существами – если, конечно, сэр Макс сумеет добиться разрешения не только на содержание Базилио, но и на его прогулки.

– И тогда появятся еще такие, как я? – сообразил Базилио. – И я смогу с ними дружить? И ходить в гости? Это было бы прекрасно!

– Теоретически такая вероятность существует, – сказал Джуффин. – Но запасись терпением, обычно подобные перемены требуют времени. Так что привыкай пока дружить с людьми. Мы, конечно, не сахар, но с выбором у тебя пока не очень.

– Ну что вы, – вежливо возразил Базилио. – Люди – прекрасные существа. Мне ли, получившему от вас жизнь, сочувствие, приют и еду, жаловаться на судьбу?

Пока они обменивались любезностями, я обдумал внезапно возникшую проблему. И с облегчением понял, что на самом деле ее нет.

– Слушай, ну так выдай мне это разрешение, – сказал я Джуффину. – Сам видишь, какой прекрасный у нас Базилио. Какой от него может быть вред? Одна только польза и удовольствие.

– Так-то оно так. Да только я никаких разрешений не выдаю. То есть могу подарить тебе хоть мешок бумаг, мне не жалко, а толку-то от них. Подписанные мной разрешения не имеют законной силы. Я – не та инстанция.

– Погоди, – опешил я. – Как это? А кто тогда та?

– Сэр Шурф, конечно.

– А! – обрадовался я. – Тогда тем более никаких проблем.

– Боюсь, в ближайшее время тебе предстоит расстаться с некоторыми иллюзиями на его счет, – ухмыльнулся Джуффин.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут же его захлопнул. Потому что любое дело, в которое вовлечен сэр Шурф – уравнение с неизвестной переменной. Друг мой, конечно, надежен – даже не как скала, а как две скалы сразу. Но имя этим скалам Симплегады[5], вот в чем беда.

– Даааааа… – протянула Меламори, выразив таким образом полное понимание ситуации.

– Так или иначе, все будет хорошо, – твердо сказал я. – Базилио в обиду не дам. В крайнем случае, уйдем с ним вдвоем куда-нибудь на край Мира. Босые и с котомками.

– Вот хорошо, что ты напомнил, – спохватился Джуффин. – Никакого края! Базилио должен оставаться в Ехо. Вдали от Сердца Мира он мгновенно развоплотится, и никакое имя тут не поможет.

– Ой! – испуганно пискнуло наше чудище. – Развоплощаться я совсем не хочу!

– Ну так никто и не заставляет. Просто живи в Ехо, и все будет в порядке, – успокоил его Трикки Лай. – Не горюй, я и сам в таком же положении. Если уеду отсюда, сразу стану призраком, и привет. Нам с тобой еще повезло, Ехо – город большой, и жизнь тут интересная. Моря только нет. Но ладно, с такой рекой, как Хурон, вполне можно жить и без моря.

– Насчет интересной жизни – это ты в точку, – заметил Джуффин. – Выгляните-ка в окно.

Я думал, что уже примерно знаю, каких сюрпризов ожидать. Небо опять какого-нибудь не того цвета или ветер нам снова покрасили. Но нет, не покрасили. И небо было темным, как и положено ночью. Зато из него получился очень выгодный фон для многоцветной радуги, сияющей так ярко, что на улице стало светло, почти как днем. И, скажем так, довольно пестро.

– А все уже небось дрыхнут и не видят, – наконец сказала Меламори. – Хорошо все-таки не спать по ночам. Вся красота наша!

– Пошли наверх, – предложил я. – Представляете, как это выглядит из башни?

Но путь из гостиной был перекрыт. На пороге сидели Армстронг и Элла и во все глаза таращились на Базилио. На мохнатых мордах был написан немой вопрос: «Интересно, это оно пришло нас съесть? Или мы должны съесть его? И если да, то почему его не покрошили в наши миски заранее?»

– Ой, – сказало чудовище и попыталось спрятаться за наши спины.

– Это просто кошки, – сказал я. И, чувствуя себя последним лживым негодяем, добавил: – Они совершенно безобидные.

В ответ на мою клевету Элла взвыла страшным басом и пулей вылетела в коридор. Армстронг рванул за ней, задрав хвост трубой.

– Такие красивые, – печально вздохнул Базилио, глядя им вслед. – Жалко, что я им не понравился.

– Да им никто особо не нравится, – утешил его я. – Если только он не паштет.

Радуга исчезла уже под утро, когда небо понемногу начало светлеть, а воздух налился прозрачной синевой. И тогда мы наконец пошли спать. Причем Трикки Лай уснул прямо на диване в гостиной, и ни у кого не поднялась рука его разбудить. А мы с Меламори отправились в спальню в компании Базилио, который заявил, что ему страшно оставаться одному. Такого осложнения я, честно говоря, не предвидел, но перенес стоически. Хорошо хоть в постель это чудище брать не пришлось: Базилио устроился на подоконнике, как на насесте и сразу же уснул. Зато Меламори подскакивала каждые пять минут, чтобы проверить, не развоплотился ли ее любимчик. Не то чтобы она не верила Джуффину, но тревога часто оказывается сильнее самой крепкой веры, мне ли этого не знать.

Едва задремав, я тут же снова проснулся от странного шума. Спросонок подумал, что на улицу под нашими окнами пытается приземлиться вертолет. Потом сообразил, что я в Ехо, а тут нет никаких вертолетов. От удивления проснулся окончательно и только тогда обнаружил источник шума.

На подоконнике по обеим сторонам от Базилио лежали Армстронг и Элла и заливисто мурлыкали. Когда-то я каждую ночь засыпал под их умиротворяющий грохот, как миленький, но эти счастливые времена давно миновали. Кошки не то обиделись на меня за долгое отсутствие, не то просто забыли, кто я такой и какая от меня бывает польза. Еду из рук вежливо брали, иногда неохотно позволяли себя погладить, но спальню мою обходили стороной, благо масштабы Мохнатого Дома это позволяют.

И вдруг – здрасьте пожалуйста. Явились.

Но, увы, не ко мне.

– Это значит, что я им все-таки понравился? – шепотом спросил Базилио, приоткрыв один глаз.

– Понравился, не сомневайся, – зевнул я. – Спи уже, горе мое.

– Горе? – жалобно повторил он.

– Счастье, – вздохнул я. – Конечно же я хотел сказать «счастье». Перепутал, прости.

Всегда был уверен, что кутить ночь напролет следует именно в компании начальства. Тогда есть надежда, что завтра оно тоже опоздает на службу, а может быть, и вовсе не явится – это смотря как погулять. И некому будет вытаскивать тебя с утра пораньше из теплой спальни, до отказа набитой красавицами и чудовищами.

Мы-то как раз особо не кутили, но все равно так и вышло. Для начала мы дружно проспали. И никто не прислал нам зов, чтобы осведомиться, куда мы подевались. Даже Трикки Лая не разбудили и не потребовали срочно явиться в Дом у Моста, где без него, разумеется, все давным-давно пропало. По крайней мере, когда я около полудня спустился в гостиную, громогласно проклиная все на свете – не потому, что так уж плохо себя чувствовал, а просто в качестве любимой утренней разминки – он сидел на диване и растерянно оглядывался по сторонам, как и положено человеку, только что проснувшемуся в незнакомом месте.

– Это вы почему ругаетесь? – осторожно поинтересовался он.

Я задумался. А действительно, почему?

– Потому что жизнь прекрасна и удивительна, – наконец сказал я. – И кто-то должен уравновешивать это невыносимое счастье своим дурным настроением. В моем доме этот кто-то обычно я сам. Нельзя перекладывать ответственность за равновесие Мира на своих гостей.

Потом я угощал их с Меламори завтраком, причем не заказанным как обычно в ближайшем трактире, а добытым из Щели между Мирами. Если кто-то думает, будто я просто люблю пускать пыль в глаза, он совершенно прав. Очень люблю. Особенно когда есть возможность блеснуть перед людьми, которые только что у меня на глазах кормили иллюзорными пирогами заспанное чудище, настолько ужасное при ярком дневном свете, что я даже не рассмеялся, увидев на его ногах тряпичные домашние туфли, зеленую и голубую. Уж не знаю, где они с Меламори нашли эти сокровища, у меня таких отродясь не водилось. Но на то и Мохнатый Дом, сколько в нем ни живи, а неисследованных комнат и неизведанных шкафов, до отказа набитых удивительными предметами непонятного происхождения, на твой век хватит.

Зато Армстронга и Эллу облик Базилио совершенно не смущал. Они не отходили от своего нового кумира ни на шаг, игнорируя не только всех присутствующих, но даже миски с едой – событие совершенно беспрецедентное.

После завтрака я вдоволь набегался Темным Путем – в рабочий кабинет Трикки Лая и обратно, а потом к нему домой, чтобы он мог в любое время навестить своего питомца, не затрачивая времени на дорогу. Меламори тем временем принесла стопку старых газет, чтобы проверить, умеет ли Базилио читать. К счастью, знание алфавита он унаследовал от своего создателя в числе прочих. И пришел в восторг, обнаружив почти неисчерпаемый источник сведений о причудливой жизни удивительных существ, среди которых его угораздило оказаться. Поэтому мы устелили газетами весь пол в гостиной – листать их Базилио было очень неудобно, да и держать нечем. На мой взгляд, гостиной это пошло только на пользу, старые газеты выглядят гораздо элегантней, чем какие-то дурацкие ковры.

Утро, таким образом, прошло в приятных домашних хлопотах – как я их себе представляю. После чего Трикки Лай и Меламори все-таки отправились в Дом у Моста. А я послал зов Шурфу Лонли-Локли и сказал: «Обстоятельства сложились так, что мне надо срочно с тобой увидеться по самому настоящему важному делу. Как к тебе записываются на прием?»

«Через секретаря, разумеется», – невозмутимо ответил он.

Один – один.

«…и очередь, насколько мне известно, расписана на две дюжины дней вперед».

«Добивать поверженного противника нечестно, – возмутился я. – Лучше скажи, когда можно свалиться тебе на голову – так, чтобы не зашибить?»

«Да хоть сейчас, – неожиданно сказал Шурф. – Какая разница, как разговаривать? Времени что на Безмолвную беседу, что на обычную тратится одинаково. А тебе, насколько я помню, больше нравится вслух. Я сейчас в том же кабинете, где ты оставил меня вчера. Но буду вынужден покинуть его буквально через три минуты. Чем быстрее придешь, тем больше успеешь сказать».

– Все-таки Темный Путь – самое гениальное изобретение колдующего человечества, – торжественно провозгласил я, сделав шаг из своей гостиной прямо к его рабочему столу. – Раз – и все! Три минуты, говоришь? Ладно, тогда слушай внимательно. Мне нужно разрешение на содержание в доме одушевленной иллюзии. И еще на свободные прогулки этой иллюзии по городу. Но с этим, если что, можно немного подождать, а в доме она уже прямо сейчас сидит. И девать ее некуда. Вернее, его. Ай, неважно…

– Какая такая одушевленная иллюзия? – встревожился мой друг. – Что ты еще натворил?

– Не я. Ты меня переоцениваешь.

Пришлось совершить невозможное и втиснуть давешнюю историю в несколько коротких фраз.

– Ясно, – сказал Шурф. – Есть два варианта. Первый: я даю тебе это грешное разрешение прямо сейчас. Вернее, ближе к вечеру, когда у меня будет достаточно продолжительный перерыв в делах, чтобы его подготовить.

– Спасибо, дружище, – сказал я, мысленно показывая язык Джуффину, который стращал меня утратой иллюзий.

– Погоди, ты меня не дослушал. Второй вариант такой: я говорю тебе, что подобные дела решаются в установленном порядке, согласно законодательству, и исключений тут быть не может. После чего мы начинаем стандартный процесс легализации одушевленной иллюзии, который, по моим расчетам, имеет некоторые шансы завершиться еще до конца этого года. Ну или в начале нового, как пойдет.

– А смысл? – изумленно спросил я.

– Смысла абсолютно никакого, – усмехнулся Шурф. – Зато у меня будет несколько прекрасных поводов заявиться к тебе в гости. Причем не в кратких промежутках между делами, а в рабочее время. Исключительно по долгу службы. Это называется «составление экспертного заключения о безопасности магического объекта» и обычно отнимает несколько часов. После чего я могу назначить повторную экспертизу и снова ее провести. В некоторых особо сложных случаях доходит до полудюжины экспертиз, и я не вижу ни единой причины, почему бы вашему Базилио не оказаться самым сложным случаем в моей практике. Ты же, в свою очередь, можешь наносить мне ответные визиты: лица, чьи дела я веду лично, имеют право на прием вне очереди. То есть, если называть вещи своими именами, это я имею право послать в задницу всех, когда у меня в кабинете сидит такое лицо. Кроме разве что чиновников Королевской канцелярии и прочих придворных палачей, но они, хвала Магистрам, далеко не каждый день приходят пить мою кровь. Довольствуются малым. Ну что скажешь?

– Потрясающе, – вздохнул я. – Джуффин предупреждал, что, когда я приду к тебе за этой грешной бумажкой, мне придется расстаться с иллюзиями на твой счет. И был совершенно прав. Я-то наивно думал, что ты – бессердечный бюрократ-маньяк с обостренным чувством долга. И мужественно принимал таким, каков есть. А ты, оказывается, совершенно нормальный человек – разгильдяй, ловкач и пройдоха. Даже не знаю, как переживу такое открытие. Но заранее согласен на любую аферу.

– Прими во внимание, что в настоящий момент я – что-то вроде каторжника, – сказал Шурф. – А любой каторжник ради внеочередной прогулки мир перевернет.

Я сочувственно покачал головой. Что тут скажешь.

– А теперь, сэр Макс, исчезни, пожалуйста, как можно скорей, – велел он. – Я по твоей милости уже опоздал на совещание. Лучше приходи вечером, будешь писать заявление по всей форме. Думаю, это отнимет у тебя никак не меньше часа. А то и все полтора. И не вздумай заранее поужинать, у меня отличный повар. Будет обидно, если ты упустишь возможность…

– Провести экспертизу? – подсказал я. – И тут же назначить повторную? Договорились.

– Ты был совершенно прав, – сказал я Джуффину полчаса спустя. – Сэр Шурф – бюрократ, каких свет не видывал. Поэтому сегодня вечером мне предстоит писать заявление по всей форме. Заранее содрогаюсь. При этом он заявляет, что есть некоторые шансы завершить это дело до конца года. «Некоторые шансы», прикинь!

Я так старательно разыгрывал возмущение, что почти сам себе поверил.

– До конца года – это даже как-то чересчур быстро, – усмехнулся Джуффин. – Я, конечно, не предсказатель, но помяни мое слово, без непредвиденных задержек не обойдется. Думаю, тебе придется с утра до вечера обивать порог своего приятеля, чтобы ускорить дело. Впрочем, повар у них действительно прекрасный. За это многое можно простить.

– Тебя не проведешь, – разочарованно вздохнул я.

– Разумеется, нет. Но спасибо за попытку. Она меня развлекла. А теперь посмотри в окно.

За окном не происходило ничего особенного. Ну, кроме заката. Но после вчерашнего дня я уже не был уверен, что закат через два часа после полудня следует считать выдающимся событием. Ночь после него не наступила, значит, все в порядке. Теперь у нас – так.

– Похоже, закаты ему понравились, – наконец сказал я.

– Или ей.

– Или ей, – согласился я. – Просто «художник» – слово мужского рода. Кого угодно можно так называть.

– Думаешь, все-таки художник?

– Конечно, художник, – усмехнулся я. – Кто ж еще. Вон как зажигает… Если, конечно, это не кто-то из твоих знакомых развлекается, чтобы не дать нам заскучать. Ну или пари с кем-нибудь заключил, как долго будет водить тебя за нос.

– Все-таки вряд ли, – сказал Джуффин. – Я уже поговорил со всеми, кто хотя бы теоретически на такое способен Начиная с Сотофы и заканчивая самим Магистром Хонной, который вообще-то уже полторы сотни лет не отзывается ни на чей зов. Просто не хочет. Но я был очень назойлив. Сказал каждому из них: «Если это твои штучки, большое спасибо, продолжай в том же духе, пока не надоест. Только хотя бы намекни, что нам не нужно никого искать и спасать, потому что мы, честное слово, найдем, чем еще заняться». Но никто не признался. Напротив, говорят: нет-нет-нет, давайте ищите, спасайте! И, похоже, никто не врет. Ложь от правды я, хвала Магистрам, пока отличить умею, и расстояние тут совсем не помеха. Зато теперь всем, включая Хонну, который, по идее, давным-давно забил на наши дела, стало интересно, что это за гений такой выискался – мало того что заставил весь город смотреть его сон, так еще и всем угодил.

– А что, правда всем?

– Вроде бы да. За последние два дня не поступило ни единой жалобы на нарушение общественного спокойствия, ни одной анонимной просьбы проверить, не злоупотребляет ли недозволенной магией подозрительный сосед, по слухам, до сих пор не получивший лицензию. Хотя обычно подобные кляузы пишут и по гораздо меньшему поводу. Какое-нибудь дерево в парке заговорит по-иррашийски, и нам тут же приходит полдюжины писем с требованием угомонить неведомого безобразника, нарушившего священное право растения хранить молчание. Будь я так строг, как требуют некоторые благонамеренные горожане, из этого города давно сбежала бы добрая половина населения, а оставшаяся подняла бы бунт и была бы совершенно права… Но на ветры и закаты никто пока не жалуется. Даже, наоборот, порываются отблагодарить. Незадолго до тебя ко мне приходила делегация от столичного купечества. Сказали, что на общем собрании решили наградить неизвестного колдуна за доставленное удовольствие. Спрашивали, куда нести подарки. Еле отбился от них сто девятой статьей Кодекса – той, где говорится о праве всякого гражданина на сохранение в тайне любых своих дел и поступков, не вступающих в противоречие с законом. Все лучше, чем честно признаваться, что не знаю. Не знать мне по должности не положено. И, будешь смеяться, Его Величество тоже захотел отблагодарить неизвестного чародея за доставленное удовольствие. Мы с ним с утра разговаривали. Правда, Король сперва был уверен, что это ты устроил на радостях, в честь возвращения домой. «Я хорошо знаю сэра Макса и уверен, что это совершенно в его духе». Представляешь? Пока его переубеждал, чуть было сам не начал подозревать, что это ты развлекаешься.

– В некотором смысле Король прав, – сказал я. – То есть понятно, что не я такое устроил. Мы оба знаем, что такие штуки я делать не умею, по крайней мере наяву. А вот во сне… Знаешь, во сне вполне мог бы.

– Еще как мог бы, – согласился Джуффин. – Я же видел город, родившийся из твоего сна. Закаты там правда всего раз в день, в положенное время – недочет! Но спишем его на то, что ты тогда бы молодой и глупый. Не разошелся еще как следует.

– Вот-вот, – усмехнулся я. – К тому же кто знает, как там все происходило поначалу. Я уже и не помню… Так говоришь, этот сновидец может застрять у нас и никогда не проснуться? На его месте я был бы только рад. Ужасно тяжело было просыпаться после таких снов. Видеть ничего не хотел. И делать тоже. Только снова уснуть, желательно навсегда.

– Даже ценой жизни?

– А Магистры его знают. Наверное. Скорее всего, я бы просто не поверил, что умру. Или сказал бы – ай, плевать! Во сне я обычно храбрый.

– А знаешь, может быть, так будет проще, – вдруг сказал Джуффин.

– Как – «так»? И что – проще?

– Представить, будто нам нужно найти тебя. Ну, то есть кого-то очень похожего. Подумать, как бы ты себя вел, если бы это был твой сон. Чего хотел бы? Чего бы опасался? Чем мог бы заинтересоваться? На каких условиях согласился бы поговорить?

– Да на любых, – усмехнулся я. – Поговорить я готов вообще с кем угодно, без всяких условий. Зато на остальные вопросы ответов нет даже у меня. Во сне я бываю разными людьми. И некоторых из них мне не понять никогда. Но, наверное, ты правильно рассуждаешь. Будем считать, что ищем примерно такого же психа, как я. Иллюзия зацепки, наверное, тоже лучше, чем ничего… Ох, смотри!

Посмотреть действительно было на что. По улице Медных Горшков несся вихрь с рыбьей головой. То есть сравнительно небольшой воздушный поток, передняя часть которого была похожа на голову огромной рыбы. Наяву такое совершенно невозможно, зато во сне – в самый раз.

Ну, строго говоря, это и был сон. Просто чужой.

– Нет, он гораздо круче меня, – вздохнул я. – Или она. Какая разница. Но, кстати, знаешь что? Будь я на его месте, я бы сейчас крутился где-нибудь рядом и наблюдал за реакцией публики. Художнику нужен зритель, вот что я тебе скажу. Это даже не вопрос тщеславия. Просто искусство – это способ высказаться. И очень тяжело никогда не получать ответа. Мало кто долго выдержит… Так, стоп. А где у нас?..

– Ага, – кивнул Джуффин. – Именно! Нумминорих скорее всего в Зале Общей Работы. По крайней мере я его никуда не…

Я не дослушал. Пулей вылетел из кабинета и коршуном накинулся на Нумминориха, который, ясное дело, тоже прилип к окну – дурак он, что ли, такие зрелища пропускать.

– Бегом за этим вихрем, – сказал я.

Нумминорих тут же выскочил в окно и вприпрыжку помчался по улице Медных Горшков в направлении Большого Королевского Моста. Хвала Магистрам, что существует Безмолвная речь, а то пришлось бы за ним по всему городу гоняться, чтобы договорить.

«Учти, нас интересует не эта прекрасная рыбья башка, – сказал я. – А люди, которые крутятся рядом. Ну или просто глядят на нее из окон. А может быть, с крыш. Присматривайся ко всем. И главное – нюхай! Если среди них есть хоть один сновидец… Ну даже не знаю. Действуй по обстоятельствам. Лучше всего заговори с ним, а сам зови меня. Или в пригоршню его и бегом сюда. Или иди за ним следом. Или хотя бы просто запомни, как он выглядел. Или она, или они, если их несколько. Не знаю, что из этого получится, но…

«Ладно, – ответил Нумминорих. – Я ничего не понял, но постараюсь что-нибудь сделать».

Вот что значит легкий характер. Получи я сам подобное задание, дырку в голове начальства проел бы, выясняя, чего ему все-таки надо, как лучше и что будет, если я ошибусь.

Впрочем, если разобраться, примерно такое задание я и получил.

– Понятия не имею, что из этого выйдет, – сказал я, вернувшись в кабинет. – Ну зато мы наконец-то начали хоть что-то делать. Уже можно жить.

– Отличный подход, – кивнул Джуффин. – Что мне по-настоящему не нравилось в истории со сновидцами – это сидеть сложа руки и теоретически предполагать, что в беду попадут очень немногие. И, в любом случае, такова их судьба. Бывает, в конце концов, участь и пострашнее, чем умереть во сне – так я себе говорил.

– Не помогало? – понимающе спросил я.

– Если бы помогало, меня бы следовало гнать с моей должности в шею, – усмехнулся он. – Фатализм обычно свидетельствует о житейской мудрости и правильно выбранной философской позиции. Но с нашей работой он совершенно несовместим. Потому что в некотором смысле мы с тобой и есть судьба. Как минимум инструменты в ее руках. А инструментам положено действовать, а не утешать себя разумными рассуждениями.

– Тогда я тоже пойду пройдусь, – решил я. – В худшем случае порадуюсь, что удрал со службы, воспользовавшись первым же предлогом. А в лучшем дам судьбе шанс стукнуть кого-нибудь мной по голове. Если уж я – ее инструмент. На скальпель я мало похож, зато молоток из меня отменный.

– Возможно, даже целый топор! – сказал мне вслед Джуффин.

Это прозвучало столь утешительно, что я остановился и задрал голову, чтобы поблагодарить его за комплимент. Да так и застыл, разинув рот. Потому что увидел, как по небу бежит человек в синих штанах. Возможно, даже в джинсах, снизу толком не разглядишь. И лицо его тоже было неразличимо, только копна развевающихся темных волос. Но я до сих пор уверен, что он хохотал. Наверное, потому, что сам бы на его месте ржал как сумасшедший – просто так, от избытка сил и сладчайшей вседозволенности, перепрыгивая с одного облака на другое.

– Я ничего не унюхал, – печально сообщил Нумминорих.

Я не заметил, когда он появился. И вообще обо всем на свете забыл, таращась на прыжки патлатого небожителя.

– Этот ветер-рыба нырнул в Хурон, – рассказывал Нумминорих. – Ну и уплыл, наверное. Или просто исчез. Кроме меня это видели еще несколько прохожих, но они совершенно точно не сновидцы. Обычные горожане. Так что…

– Конечно, ты не унюхал, – согласился я. – Очень уж высоко забрался этот красавец. Смотри, где он!

Нумминорих тоже задрал голову и ахнул.

– Вот здорово! Это же ему снится, да? Какой отличный сон! Даже мне такие нечасто удается увидеть, а ведь я все-таки учился…

– И выучился на нашу голову, – проворчал я.

Ворчать у меня были все основания. Потому что именно во время своей учебы у Тубурских мастеров сновидений Нумминорих умудрился вывернуть наизнанку некую волшебную шапку, тамошнюю главную реликвию. И с тех пор к нам валом повалили сновидцы. Вероятно, потому, что в результате этой выходки наш Мир превратился в пространство сновидения, но о таких вещах я предпочитаю не задумываться. С ума я уже пару раз сходил, и мне совсем не понравилось.

Тем временем небесный человек совершил еще несколько головокружительных прыжков, остановился, помахал нам рукой и исчез, как не бывало.

– Красиво, да? – сказал Джуффин, аккуратно приземляясь прямо перед нами.

Я окончательно перестал понимать, что происходит.

– Так это ты, что ли, по небу скакал? В штанах?! А прическа?..

– И хотел бы сорвать аплодисменты, да не имею права, – усмехнулся он. – Я просто увидел, как ты пялишься в небо и рванул на крышу, чтобы обеспечить себе идеальный обзор. Из окна-то неба почти не видно. Отличное было зрелище, рад, что не пропустил. Ну, будем считать, познакомились с будущей добычей. Удачный день!

Иногда его оптимизм меня бесит – как бесит больного необходимость постоянно принимать лекарство, поддерживающее его жизнь.

– Задание в любом случае не отменяется, – сказал я Нумминориху. – Теперь твоя работа – гулять по городу в поисках необычных зрелищ, вроде этого ветра с рыбьей головой. Закаты и прочие масштабные явления не очень подходят, потому что на них толпы глазеют, за всеми не уследишь. Нам бы лучше какое-нибудь камерное событие, которое целиком помещается на одной улице. Держи связь с Кофой, он обычно первым о таких вещах узнает. Но и просто на удачу полагайся, она у тебя, как я помню, есть. И как только увидишь что-нибудь необычное, вынюхивай поблизости сновидцев. У меня, понимаешь, возникла идея, что автору всей этой красоты интересно смотреть на реакцию зрителей. Надеюсь, что это хотя бы иногда так.

– Ну так он же с неба смотрит, – вздохнул Нумминорих. – Там его не унюхаешь. И тем более не поговоришь.

– Сегодня с неба, а завтра, глядишь, захочет потолкаться локтями в толпе. Мне было бы скучно все время вести себя одинаково. Будем надеяться, ему тоже. Или ей. Этого я, честно говоря, так и не понял. Штаны кто угодно может носить, и волосы отрастить не проблема.

– Внешность – это вообще несущественно, – вставил Джуффин. – Во сне ее мало кто контролирует, а те, кому это удается, обычно развлекаются, меняя облик каждые несколько минут. Мы, кстати, вообще не можем быть уверены, что автор всех этих ветров и закатов непременно человек. Он вполне может оказаться кем угодно – хоть рыбой, хоть деревом, хоть драконом о восемнадцати головах. Во вселенной много разных Миров, и я не сомневаюсь, что где-нибудь непременно живут разумные рыбы, драконы, деревья и, к примеру, коты. И заодно чудища вроде твоего нового приятеля Базилио, – подмигнул он мне. – Любой из них может внезапно увидеть во сне, что выглядит как человек. И самые мужественные, возможно, как-нибудь это переживут. Не станут подскакивать с криком и требовать, чтобы их подержали за ручку… то есть за лапку. За ветку, за щупальце, за крыло. Что выросло, за то пусть и подержат, лишь бы поскорее забыть этот страшный сон о том, как был человеком, да еще и в штанах бегал, как ташерец какой.

– Рехнуться можно, – простонал я.

– Нельзя, – строго сказал Джуффин. – Я, хвала Магистрам, пока твой начальник. И запрещаю тебе сходить с ума.

Всегда догадывался, что он тиран, каких поискать.

– Ладно, – вздохнул я. – Нет так нет. Не очень-то и хотелось.

– А Базилио… Можно я посмотрю на Базилио? – спросил Нумминорих. – Меламори столько о нем рассказывала! Я буквально одним глазом быстренько на него взгляну, ладно? Хотя бы в замочную скважину. А потом сразу пойду искать чудеса и нюхать прохожих.

– Ладно, – сказал я. – Что с тобой делать. Пошли.

В Мохнатом Доме, как и следовало ожидать, было довольно людно. Если хочешь, чтобы друзья почаще тебя навещали, заведи дома чудище, чем страшнее, тем лучше – верный рецепт!

Пол в гостиной уже был покрыт газетами только отчасти. Прочитанные Базилио складывал на стол в аккуратную стопку. И даже кошкам не позволил ее раскидать. Удивительно чистоплотное чудовище мне досталось – как пример и живой укор.

Кроме газет на столе помещались несколько кувшинов с камрой. По крайней мере, мне хотелось думать, что именно с ней, рабочий день-то еще не закончился. Теоретически все присутствующие в любой момент могли быть призваны срочно спасать человечество или хотя бы отдельно взятого околдованного злой мачехой сироту.

Впрочем, содержимым кувшинов никто особо не интересовался. Меламори, Кекки и Трикки Лай сидели на полу, окружив Базилио и дремлющих у него в ногах условно мелких хищников, а сэр Мелифаро в ультрамодном лоохи, едва прикрывающем задницу, и ярко-зеленой скабе, которая, хвала Магистрам, все еще худо-бедно достигала середины икры, носился по гостиной, возбужденно выкрикивая:

– Только один! Можно достать только один!

– Да, спасибо, я уже понял, – вежливо отвечал ему Базилио. – А теперь, пожалуйста, дайте мне подумать.

– Чем это вы тут?.. – начал было я, но вся компания, включая Мелифаро, дружно на меня зашипела: «Тс-с-с-с-с-с-с-с!»

– Какие строгости, – проворчал я. Но очень тихо. Из меня получился бы очень покладистый демон, усмирить которого – раз плюнуть.

«А он что, из моря вышел?» – Нумминорих тоже мгновенно усмирился и перешел на Безмолвную речь, чтобы никому не мешать.

«Почему из моря? – удивился я. – Трикки его у себя дома наколдовал. Откуда там взяться морю?»

«Просто он пахнет морем, – объяснил Нумминорих. – И больше, кажется, вообще ничем».

«Спасибо, дружище. Еще одной неразрешимой загадкой стало больше. Хорошо хоть меня не заставляют ее разгадывать. Но бескорыстное любопытство никто не отменял. От него и помру».

– Значит так, – сказал Базилио. – Достаем один камень из шкатулки с надписью «Черный и белый». Не забываем о том, что все надписи лгут. Значит, в этой шкатулке камни одинакового цвета. Если мы достали белый, значит два белых, если черный – два черных. Дальше элементарно: у нас осталось всего две шкатулки, на каждой написана неправда, значит, на самом деле все наоборот.

– Молодец! – воскликнул Мелифаро. – Гений и вундеркинд. Я сам решал подобные задачки в раннем детстве, но все-таки не на следующий день после рождения. Горжусь знакомством!

Все остальные, включая только что вошедшего Нумминориха, дружно зааплодировали. И только я завис, пытаясь понять, каково было условие задачи.

– Есть три шкатулки, в одной лежат два черных камня, в другой два белых, в третьей черный и белый. Шкатулки надписаны, все надписи – ложь. Нужно достать всего один камень из одной шкатулки и определить, где какие лежат[6], – сказал Трикки Лай, заметивший мои интеллектуальные мучения. – Мелифаро уже полчаса изводит Базилио головоломными задачками.

– Он не изводит, – возразил Базилио. – Мне никогда в жизни не было так интересно!

Ну, с учетом того, что нашему чудищу еще и суток не исполнилось, вполне может быть.

– Ладно, – объявил я. – Базилио – слава! Возможно, даже вечная. А теперь небольшой перерыв на светскую жизнь. Базилио, это сэр Нумминорих Кута. Нумминорих, это Базилио. Ни на секунду не сомневаюсь, что вы оба видите друг друга как наяву. Правда, я уже могу наниматься церемониймейстером к Его Величеству? А, и самое главное! Вы все профукали совершенно офигительный ветер с рыбьей головой и пляску в облаках. Так случается со всеми плохими детьми, которые прогуливают школу. В смысле, службу. Сами виноваты.

– Это как – ветер с рыбьей головой? – изумился Трикки Лай.

– Невообразимо и неописуемо, – честно ответил я.

– А в облаках-то кто плясал? – нахмурился Мелифаро.

– Когда я смогу ответить на этот вопрос, стану самым счастливым человеком в Мире, – сказал я. – По крайней мере, сейчас мне так кажется. Нумминорих вам расскажет, он тоже все видел. Ему вообще-то надо работать, но думаю, большой беды не будет, если он задержится тут еще на четверть часа. И заодно объяснит вам, какой помощи мы сейчас ждем от всех присутствующих и отсутствующих. А еще больше – от милосердной судьбы; впрочем, по моему опыту, на эту даму надежды мало.

– Спасибо, – обрадовался Нумминорих.

– Да не за что. Вводить людей в курс дела – тяжкий труд. Считай, что я просто свалил его на тебя. Развлекайтесь дальше, а я пошел бесцельно бродить по городу, сверкая безумными очами. Потому что именно в этом заключается теперь моя работа.

– Смотри не надорвись, бедняжечка, – ласково сказал Мелифаро.

– Постараюсь, – невозмутимо ответствовал я. – Но твердо обещать не могу.

И уже на пороге хлопнул себя по лбу, вспомнив о главном.

– Только не вздумайте тащить Базилио на прогулку. Мне даже лицензию на его пребывание в доме еще не выдали. О разрешении на выход в город пока даже думать боюсь. Оно у нас, конечно, обязательно будет. Но, к сожалению, не прямо сейчас. И даже не послезавтра, это я нам всем гарантирую. Не грусти, Базилио, нагуляешься еще. Но пока придется потерпеть.

– Ничего страшного, – сказал Базилио. – Я уже понял, что мой облик кажется большинству людей неприятным и даже пугающим. И в связи с этим пока не уверен, что мне так уж хочется на улицу. Сожалею только, что из-за меня вам приходится хлопотать.

Ну просто ангел.

– Ничего, – утешил его я. – Хлопоты – не самое страшное, что может случиться с человеком.

– Шурф дорвался до бумажек? – понимающе спросила Меламори. – И хочет посвятить весь остаток твоей жизни их правильному заполнению? Страшный он все-таки человек.

– О да, – подтвердил я. – Совершенно ужасный.

– Совершенно ужасный ты человек, – сказал я Шурфу несколько часов спустя, когда пришло время «писать заявление по всей форме». В смысле, ужинать. – Знаешь, о чем мы не подумали? О твоей репутации. Меламори теперь всю жизнь будет считать тебя бесчеловечным монстром. И, подозреваю, не она одна. Если уж ты даже мне пустяковое разрешение на содержание безобидного чудища без бюрократических пыток не выдаешь – представляешь, какой вырисовывается образ?

– Вот и прекрасно. Именно этого я и добиваюсь. Не то чтобы мне потребовалось рассориться персонально с леди Меламори; впрочем, по моему опыту, несколько дней спустя ей надоест сердиться на человека, убить которого в порыве справедливого негодования довольно затруднительно, и она сама как-нибудь придумает мне подходящее оправдание. Но вообще репутация бесчеловечного монстра мне бы сейчас совсем не помешала! По моим наблюдениям, чем хуже думают о тебе люди, тем реже они вынуждают тебя подтверждать их опасения делом. В этом смысле, моя скверная репутация – залог спокойствия Соединенного Королевства. И моего личного заодно. Но зарабатывать ее по-настоящему неприглядными поступками я, разумеется, не могу. Ты со своей одушевленной иллюзией, по правде сказать, очень меня выручил. Все знают, что ты не только живая легенда и великий герой, по слухам, не то спасший Мир от невесть чего, не то, напротив, чуть было не погубивший его окончательно, но и мой друг. И если весь город, включая придворных Его Величества, будет судачить о том, как я заставил тебя побегать из-за пустяковой, в сущности, бумаги, число желающих сесть мне на голову несколько сократится. Или хотя бы перестанет стремительно возрастать. Что тоже неплохо.

– Да, идея отличная. Но боюсь, когда горожане наконец увидят Базилио, они поймут, что ты просто милосердно пытался спасти их задницы, – усмехнулся я.

– Он правда настолько ужасен?

– Кошки и леди Меламори считают, что прекрасней Базилио нет существа в этом Мире. А на мой вкус, хуже и выдумать трудно. Представь: голова индюка с круглыми глазищами, рыбья туша в чешуе, лисий хвост. И человеческие ноги, чтобы мало не показалось. Ну, правда, длинные и стройные. Но это совершенно не спасает ситуацию в целом. Что, кстати, обидно, потому что более деликатного существа я в жизни не встречал. И с головой там все в порядке. Нынче днем я застукал в своей гостиной Мелифаро, который пытал нашу иллюзию какими-то задачками для вундеркиндов. И представь себе, Базилио щелкает их, как орехи. Ума не приложу, как он будет жить дальше. Добросердечным умникам и в человеческой шкуре среди людей обычно несладко, а каково среди нас чудовищу, от которого все шарахаются?

– Иногда выглядеть чудовищем – это как раз спасение, – заметил Шурф. – Ладно, завтра же приду на него посмотреть. Около полудня не слишком рано?

– Не слишком, наверное. Хотя какое время теперь считать полуднем – отдельный смешной вопрос… Слушай, а ведь если так и дальше пойдет, скоро станет принято договариваться: «Встретимся сразу после четвертого заката». Вчера их было девять, а сегодня – целых одиннадцать, если я ничего не пропустил.

– Поскольку эти закаты случаются не в какое-то определенное время, а когда придется, новым дополнительным ориентиром во времени они вряд ли сделаются. Ну и в любом случае все это, как я понимаю, ненадолго. На годы не растянется.

– На годы не растянется, – повторил я. – И вряд ли это будет моя заслуга. Вообще не представляю, как договариваться с человеком, которому нравится плясать на облаках, пока по улице несется созданный им ветер с рыбьей головой…

– Ветер с рыбьей головой? Это как? – изумился Шурф.

– Невозможно пересказать, – вздохнул я. – Как, собственно, всякий сон. Обычное дело: для самого важного в языке нет слов, а все остальное звучит как нелепица. Ну, может быть, тебе повезет, и наш гениальный сновидец любезно повторит этот трюк прямо под твоими окнами. А рыба-ветер, пролетевшая мимо нас, по свидетельству Нумминориха, утопилась в Хуроне. Ну или, напротив, обрела там дом и теперь счастливо живет под корягой, кто ее знает. На самом деле неважно. Важно, что я примерно представляю, как сейчас себя чувствует создатель всех этих чудес. Он может все, переделывает реальность по своему вкусу, командует ветрами и закатами, развлекается на полную катушку, скачет по небесам, срывает аплодисменты и наверняка беспокоится лишь о том, как бы расширить свою аудиторию. Глупо же ограничиваться одним-единственным городом, когда ты практически сам Господь Бог, взбалмошный и добродушный. И наверняка амбициозный, как и положено большому художнику. Ты, кстати, не знаешь, как обстоят дела с закатами в других городах Соединенного Королевства? А в соседних странах? И на дальних материках? Жаль, мне раньше не пришло в голову разузнать. Хотя понятия не имею, какая польза от подобного знания. Но бескорыстное любопытство пока никто не отменял.

– Совершенно верно. Я задался тем же вопросом еще вчера. И согласно собранным мною сведениям, удивительные природные явления, которым мы стали свидетелями, пока можно наблюдать только в Ехо. Но это как раз понятно. Человеку крайне редко снится весь Мир сразу. Как правило, внимание сновидца способно вместить сравнительно небольшой фрагмент зримого пространства. Если исключения и встречаются, то не как следствие счастливой случайности, а в результате долгой целенаправленной работы.

– Вот совершенно не удивлюсь, если все, что сейчас творится в Ехо, и есть следствие такой работы. Творческий итог долгой жизни, посвященной сладким снам. Прощальная гастроль.

– Вряд ли. Серьезные мастера сновидений обычно иначе развлекаются, да и масштабы у них другие. Во всей этой избыточной красоте слишком много простодушного восторга, свойственного скорее новичкам. Но если ты угадал, тем лучше. Тогда и спасать никого не надо. Мастер сам разберется, какие ему видеть сны, что делать со своей жизнью и когда умирать. А больше никого его дела не касаются.

– Меня касаются, – твердо сказал я. – Мастер он там или нет, а я видел, как он скачет по облакам. И все остальное: оранжевое небо, ночную радугу, дурацкий ветерок с рыбьей башкой… И знаешь что? Я по-прежнему не особенно в него верю. Если завтра выяснится, что всю эту красоту устроил Джуффин, чтобы меня развлечь и заодно чему-нибудь этакому хитроумному научить, я первым заору: «Так и знал!» Но все равно плевать. Что бы я обо всем этом ни думал, а допустить его гибели уже не могу. Очень странное, знаешь, чувство – как будто мне надо спасать собственную жизнь. Хотя это, конечно, совершенно не так. В смысле, я вовсе не вообразил, будто помру в один день и час с этим неизвестным художником…

– Художником?

– Ты бы на моем месте сказал «поэтом». Неважно. Важно, что я собираюсь бороться за его жизнь как за свою. Потому что она и есть моя – в каком-то смысле бесконечно далеком от здравого… Нет, не могу объяснить.

Шурф посмотрел на меня очень внимательно. Не то как на редкую книжку, не то как на очередную одушевленную иллюзию, не то просто как на полного идиота. Но спросил, как совершенно нормального человека:

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Наверняка, – сказал я. – Только не знаю, чем именно. Сам придумай.

– Ладно, – невозмутимо кивнул он. – Тогда рассказывай, как ты собираешься искать этого своего «художника». Не может быть, что за все это время вообще ни одной идеи. Я тебя знаю.

– Пока только одна. Даже не столько идея, сколько надежда, что он будет крутиться в толпе, собравшейся поглазеть на очередное удивительное зрелище. И другая надежда: что наш художник пахнет как все остальные сновидцы – чем-то чужим. И что Нумминорих каким-то чудом окажется в нужном месте в нужное время и его унюхает. И не спугнет, и позовет меня. А я сумею убедить этого гения проснуться. Ну или заставить – понятия не имею как! Посмотрим по обстоятельствам. Как видишь, все очень зыбко. Зато Джуффин почему-то доволен. Иногда я начинаю думать, что у него действительно нет никаких своих идей. Хотя звучит, конечно, почти кощунственно…

– Ну, с Джуффином ты сам разбирайся. Я уже давно зарекся думать, будто способен догадаться, что творится у него в голове. А вот что касается этого мастера закатов. Ты, как я понимаю, сделал ставку на его желание увидеть реакцию публики. Это вовсе не лишено смысла…

– Да, не лишено. Я даже подтверждение тут же получил, – мрачно сказал я. – Он действительно пришел поглядеть, как нам понравился ветер с рыбьей головой. Только любовался эффектом с неба. Попрыгал по облакам, потом помахал нам на прощание и исчез. Таким образом, запланированный мной разговор по душам не состоялся по техническим причинам.

– У меня есть другая идея, – сказал Шурф. – Не стану утверждать, будто она непременно сработает. Но я успел неплохо изучить людей. В частности, многих ныне живущих поэтов. С некоторыми до сих пор дружен – насколько это вообще возможно в моем положении. И знаешь, что я заметил? Как бы высокомерен и самодостаточен ни был поэт, сколь бы искренне ни считал себя лучшим из лучших или даже единственным стоящим, он горячо интересуется чужими стихами. Самые первые чтения в «Трехрогой луне» начались чуть ли не сразу после войны. И я знаю нескольких поэтов, которые с тех пор не пропустили вообще ни одной встречи. Да и остальные не приходят только по очень уважительной причине – болезнь или отъезд. И потом жадно расспрашивают знакомых: «Как все прошло? Кто что читал? И как их принимали?» Понимаешь, к чему я веду?

– Пока не очень, – неуверенно сказал я. – То есть про поэтов-то ясно. Но что из этого следует?

– Что логично было бы не бегать по пятам за чудесами этого «художника» в надежде найти его где-нибудь поблизости, а устроить… Скажем так, аналог поэтических чтений. Нечто такое, что он не захочет пропустить. Что-нибудь в его вкусе. И как минимум столь же эффектное. Чтобы он увидел, восхитился и сам стал бы гоняться за тобой по всему городу – с родной душой даже во сне всякий захочет поговорить. Собственно, во сне тем более. Понятия не имею, что это могло бы быть. Но уверен, что придумать можно.

– Ого, – растерянно сказал я. И повторил: – Ого!

Был совершенно сокрушен необъятностью открывшейся мне задачи. Но и восхищен четкостью ее формулировки. Впервые за эти дни мне стало ясно, что нужно делать. А что оно пока кажется невозможным – не беда. Мне почти все сперва кажется невозможным, не привыкать.

– Я подумаю, – наконец сказал я. – И ты подумай, пожалуйста. Не факт, что получится, но… Слушай, как же мне нравится твоя идея! Знаешь, есть такая поговорка: «Не догоню, так согреюсь».

– Никогда не слышал. Но она прекрасно описывает суть и смысл магии. Именно так мы все и живем.

Домой я решил идти пешком. Плевать, что Темным Путем быстрее, зато на ходу мне лучше думается. Возможно, мой мыслительный процесс протекает в пятках, а голова нужна исключительно для приличия. Чтобы хоть что-то было как у нормальных людей.

«Например, светящиеся деревья, – думал я, ускоряя шаг. – Или нет, фигня какая-то. И не факт, что деревья захотят в этом участвовать, а без их согласия нехорошо… А может быть, пусть облака плывут не в небе, а над самой землей? Чтобы мы ходили, буквально касаясь их макушками. Или даже по пояс. Хотя, они же вроде бы только с виду пушистые, а на самом деле мокрые. Ай, какая разница, у нас-то будет просто иллюзия. Интересно, такое можно устроить наяву?.. О, или нет! Можно же небо сделать зеркальным. Это, пожалуй, покруче, чем просто цветное. Нет, стоп, от кого-то я уже о таком слышал. Или просто видел во сне? Ладно, какая разница, лишь бы этому гению понравилось… А еще круче, если бы весь город вдруг запылал как гигантский костер. Невероятная была бы красотища! Но за такие художества мне голову откусят и правильно сделают, все-таки огонь – не цветной ветерок и не дополнительный закат. Пока люди поймут, что он – просто иллюзия, полгорода сляжет с сердечными приступами, сам бы на их месте слег…»

Примерно на этом месте меня прервал Нумминорих. Вернее, его зов.

«На Площади Побед Гурига Седьмого ТАКОЕ ТВОРИТСЯ!» – выпалил он.

Когда голоса в твоей голове срываются на крик, Безмолвная речь становится непростым процессом. Поэтому я не стал расспрашивать, а ответил: «Сейчас», и шагнул прямехонько на площадь. Искусство Темного Пути прекрасно еще и тем, что позволяет до минимума сокращать Безмолвные разговоры.

Впрочем, тогда я об этом не думал. И вообще ни о чем. Не до того стало. На площади действительно творилось нечто неописуемое, было из-за чего так орать. Про себя я потом окрестил это зрелище «фонтаном ветров» – исключительно отдавая дань дурацкой потребности хоть как-нибудь все называть. На самом деле происходящее было почти целиком по ту сторону слов. Как, впрочем, и положено всякому качественному сновидению.

Из-под земли в самом центре площади вырывались ветры. Точнее, воздушные потоки. Некоторые по традиции были цветными, некоторые просто густыми, как туман. Один из ветров был похож на рулон узорчатой ткани – если только возможно вообразить рулон, находящийся в непрестанном движении и одновременно остающийся на месте. Еще один состоял из ярких светящихся точек, другой казался песчаным вихрем, третий – горизонтальным дождем. А самое невероятное, что все они при этом оставались ветрами и дули изо всех сил, раскачивая деревья и фонари на столбах. Зато были милосердны к собравшимся на площади зевакам – никого не сбивали с ног, а проносились над нашими головами, срывая тюрбаны и капюшоны с самых долговязых. Я выше среднего роста, но мой тюрбан все-таки уцелел, а вот Шурфу, окажись он здесь, пожалуй, не поздоровилось бы, если бы вовремя не пригнулся.

Вспомнив о нем, я послал ему зов, потому что нет на свете дел, ради которых можно пропускать подобные зрелища. Но он не отозвался. Словно и не было в Мире такого человека. Будь мы знакомы не так хорошо, я бы, пожалуй, переполошился, решив, что друг мой внезапно отправился в мир иной. Впрочем, скорее всего Шурф действительно туда отправился, но не в мрачном переносном, а в веселом буквальном смысле. Чтобы наконец-то как следует выспаться, не жертвуя ни делами, ни удовольствиями. Послушался меня, молодец.

Но как же не вовремя. Такое зрелище пропустить!

«Макс, ты уже здесь?» – снова раздался в моей многострадальной голове голос Нумминориха.

К счастью, он больше не орал, скорее говорил шепотом, насколько это вообще возможно, когда переходишь на Безмолвную речь.

«Здесь. Рехнуться можно, что творится, – откликнулся я. – А ты остальных уже позвал? Или мне?..»

«Это потом, – перебил меня Нумминорих. – Послушай. Я сейчас стою рядом с человеком, который совершенно точно из спящих. Очень сильно пахнет чем-то чужим. И у него пышные темные волосы, как у того, кто скакал по небу. И он плачет, поэтому я не решаюсь с ним заговорить. Не знаю, что можно сказать. Лучше ты, ладно? Приходи сюда. Мы там, где Меламорин любимый трактир с мороженым. Совсем недалеко от него».

То есть на другой стороне площади. Мне часто везет по большому счету и почти никогда в мелочах. Пришлось пробиваться через довольно плотную толпу. Столько народу в одном месте я не видел даже во время ежегодных карнавалов. Похоже, к этому моменту на Площади Побед Гурига Седьмого собралась уже добрая половина жителей Старого Города – те, кому недалеко добираться. И народу все прибывало.

Вот когда я пожалел, что больше не ношу Мантию Смерти. Столько лет мечтал от нее избавиться, потому что совсем не люблю, когда от меня шарахаются люди. А те, чьи нервы покрепче, просто делают такое специальное непроницаемое лицо, идеально подходящее для официальных переговоров с опасными маньяками и представителями власти. И поди пробейся к ним со своими дурацкими уверениями, что ты нормальный живой человек. Терпеть этого не могу.

Даже досадно, что за все годы, что я ходил в Мантии Смерти, мне ни разу не пришлось прокладывать себе путь через толпу горожан, не то чтобы невежливых, просто настолько увлеченных зрелищем, что перестали обращать внимание на все прочие раздражители вроде деликатного шепота: «Разрешите пройти», – и неназойливые движения локтей и колен, подтверждающие намерение протиснуться во что бы то ни стало. В прежние времена вокруг меня сразу образовалось бы пустота, и я бы наконец оценил убедительную силу своего наряда. А теперь пришлось полагаться исключительно на собственную пронырливость.

Что Темным Путем можно быстро пройти не только на другой край Мира, но на и столь незначительное расстояние, я, каюсь, сообразил уже гораздо позже. Поэтому потерял кучу времени. И когда наконец добрался до Нумминориха, никаких патлатых незнакомцев рядом с ним уже не было.

– Исчез, – коротко доложил тот. – Не ушел, а именно исчез. Буквально только что. По-моему, он заметил, что я за ним наблюдаю, хотя я старательно смотрел в сторону – ну, не совсем же я дурак.

– А почему ты думаешь, что заметил?

– Потому что он сам ко мне подошел. И сказал мне на ухо очень странную фразу: «Когда я был дитя и бог». А потом сразу исчез. Можешь не говорить, что надо попробовать пойти по следу, в смысле, по запаху. Я и сам так подумал, только никакого следа нет. Остался слабый запах в том месте, где он стоял. И все. Наверное, я просто перестал ему сниться. Да?

– Наверное, так, – кивнул я. И повторил: «Когда я был дитя и бог», в надежде, что произнесенная вслух эта фраза сразу станет понятной.

Но нет, не стала.

– Кажется, где-то я это уже слышал, – неуверенно сказал я. – Но где, от кого, при каких обстоятельствах? Глухо. Вот ведь дырявая башка!

Сновидец исчез, зато его фонтан ветров еще долго украшал собой площадь, и все срочно вызванные нами друзья успели вдоволь им налюбоваться. Леди Хенну, жену Нумминориха я привел из Нового Города Темным Путем, чтобы не теряла кучу времени на дорогу, остальные добрались сами. Даже Шурф как ни в чем не бывало объявился примерно четверть часа спустя, словно никуда не исчезал, и тут же завел свою песню о счастливой судьбе столичных поэтов – дескать, таких мощных источников вдохновения не было у их предшественников даже в древности, когда Мир, если верить сохранившимся документальным свидетельствам, изменял свой облик куда чаще, чем нынче. И все в таком роде. Я особо не прислушивался, потому что меня наконец-то осенило. Видимо, просто по ассоциации, иных объяснений у меня нет.

– Да это же Хименес! – вслух сказал я. – Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным, а белым чудом вне времен[7]…

– Что? Какой Могер? Кто такой Хименес? – неслаженным хором накинулись на меня друзья – те, кто стоял поближе и расслышал, что я бормочу.

– Неважно, – вздохнул я. – На самом деле совершенно неважно.

Хотя важнее этого открытия не было для меня ничего.

Пестрые ветры угомонились уже за полночь – не внезапно исчезли, а постепенно иссякли, так что в последние несколько минут «фонтан ветров» походил на маленький лесной родник, и слабое дуновение можно было ощутить только у самой земли, встав на четвереньки, словно собираешься напиться. Я и правда так поступил, просто не смог удержаться от искушения вдохнуть разноцветный воздух; думал, буду от него пьян до утра или всю жизнь, это уж как повезет, но обошлось. Я вообще ничего особенного не почувствовал. Зато укрепил свою репутацию самого храброго идиота в Мире, в любой момент готового сунуть голову в пекло, чтобы проверить, не жарят ли там случайно сладкие пирожки.

Люди, ставшие свидетелями этого невероятного зрелища – не меня на четвереньках, конечно, а фонтана разноцветных ветров, – слонялись потом по Старому Городу до самого рассвета, не в силах просто пойти домой и остаться там наедине с новым, навсегда изменившимся собой; трактирщики, по сведениям Кофы, заработали за эту ночь втрое больше, чем в самые многолюдные праздники.

Мы и сами, уж на что вроде бы привычные ко всему из ряда вон выходящему, тоже совсем не спешили расходиться по домам. Только железный сэр Шурф сразу откланялся, сославшись на неотложные дела, а Кофа покинул нас еще раньше, как только убедился, что бьющие из-под земли ветры – очередная иллюзия, красивая, безопасная и бесполезная, а значит, не входящая в сферу его профессиональных забот. Сразу видно, кто у нас взрослые бывалые колдуны, а кто восторженная молодежь.

Однако в рядах восторженной молодежи я оставался недолго. Будь моя воля, шлялся бы по Ехо до самого утра, очень уж давно, оказывается, не делал этого в большой компании друзей, которая теоретически как бы провожает друг друга домой, а на деле сворачивает в каждый второй трактир и застревает там у барной стойки – не столько ради возможности пропустить очередную рюмку, сколько чтобы еще раз обменяться восторженными взглядами, мечтательными улыбками и невнятными репликами: «Дааа… Это было – дааа…»

Но мое открытие оказалось сильнее меня. И теперь оно рвалось наружу. То есть к человеку, с которым я должен был его обсудить.

– Фантастическая красота нынче творилась на площади, – сказал Джуффин. – Но тебе, похоже, досталось еще кое-что сверх программы?

– Строго говоря, не мне, а Нумминориху. Он довольно долго стоял совсем рядом с нашим давешним прыгуном по облакам. А я как идиот пробирался к ним через толпу с другого края площади. Темным Путем пройти не сообразил, голову мне бы за это оторвать, согласен. Но пока новая вырастет, я буду не в форме, а это вряд ли поможет делу.

– Да ее и отрывать особо не за что, – отмахнулся Джуффин. – Ты просто еще не освоился с этой возможностью. На превращение нового умения в привычное действие всегда требуется время. А что рассказывает Нумминорих? Он уверен, что это был тот же человек, что и днем?

– Как он может быть уверен? Прическа такая же, это точно. И пах этот красавец, как положено спящему. Вот и все аргументы в пользу нашей версии. С другой стороны, когда все так шатко и зыбко, два совпадения гораздо лучше, чем ничего. Плюс еще один необычный момент: Нумминорих говорит, этот человек плакал.

– И что? Почему это кажется тебе необычным?

– Ты же сам видел эти бьющие из-под земли разноцветные ветры. Скажи на милость, где там повод для слез? Стоять, распахнув рот, бессмысленно улыбаться до ушей, обниматься от полноты чувств с незнакомцами, пускать по кругу прихваченную с собой бутылку вина – вот нормальная человеческая реакция. Люди, по чьим головам я пробирался через площадь, примерно так себя и вели. Плакать, мне кажется, мог только художник. В смысле, автор этого восхитительного безобразия. Я бы, может, сам зарыдал, если бы такое сотворил и своими глазами увидел, как оно работает. В смысле, как воздействует на людей.

– Учти, из этого правила довольно много исключений, – заметил Джуффин. – У меня есть знакомый, отставной генерал Гвардии Его Величества, прошедший все тяготы Смутных Времен, который всегда плачет в опере, причем совершенно вне зависимости от ее сюжета. Так уж на него воздействует эффект соединения инструментальной музыки и голосов. А одна из охранниц нашего речного порта счастливо рыдает всякий раз, когда к причалу подходит очередная укумбийская шикка. И вовсе не потому, что у леди был возлюбленный пират, погибший в какой-нибудь жаркой битве за полторы дюжины рулонов чангайского шелка. Просто сердце ее рвется на части при взгляде на совершенство корабельных форм. Скажу тебе по секрету, даже мой дворецкий вполне может украдкой пустить слезу, наблюдая за гонками амобилеров. То ли от умиления, то ли просто печалясь по тем временам, когда он сам лихо носился по полю для соревнований, рискуя свернуть себе шею на всяком крутом повороте. Кто его знает. Все люди разные, сэр Макс, и реакция даже на самые простые вещи бывает совершенно непредсказуемая.

– Вот как!

Я попытался представить плачущего Кимпу. Но ничего не вышло. Воображение отбивалось от меня руками и ногами, пронзительно вереща, что не позволит так зверски себя эксплуатировать. И его можно было понять.

– Тем не менее я согласен считать слезы третьим совпадением, – неожиданно заключил Джуффин. – Ты совершенно прав, пока все так шатко и зыбко, имеет смысл сперва хвататься за любую опору и только потом разбираться, что она собой представляет. Вот когда встанем на ноги потверже, сможем позволить себе быть придирчивей.

– И это еще не все! – торжествующе сказал я. – Перед тем как исчезнуть, этот тип шепнул Нумминориху: «Когда я был дитя и бог». Тебе эта фраза ни о чем не говорит? Правильно, и не должна. Это просто цитата. И я знаю, откуда он ее выдрал.

– Хочешь сказать?..

– Именно. Рядом с Нумминорихом стоял мой земляк. Его спящее тело лежит сейчас в мире, который я успел очень неплохо изучить. И стихотворение это помню – не целиком, фрагментами. Но это как раз совершенно неважно. И знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, там, у себя дома, он – старик.

– Из чего такой вывод?

– Из текста, конечно. Стихотворение написано от лица старика, скорбящего о временах, которых не вернуть. И об утраченной детской способности ощущать себя бессмертным, а мир – полным чудес. Понимаешь, если уж он стал цитировать эти стихи первому попавшемуся незнакомцу, значит, они все время крутятся в голове. Причем во сне. Наверное, очень много для него значат. Не знаю. Но пока мы только громоздим одно смутное предположение на другое, чем моя версия хуже прочих?

– Ничем, – согласился Джуффин. И ухмыльнулся: – Надо же! Меньше всего я ожидал, что ты станешь рассуждать о поэзии. Я, конечно, говорил, что мне очень не хватает сэра Шурфа. Но имел в виду вовсе не его удивительную способность незаметно свести любой разговор к лекции по литературе. И даже не неподражаемое умение носить свои убийственные перчатки так элегантно, словно они не вышли из моды полторы тысячи лет назад. А великий дар составлять годовые отчеты такой немыслимой красоты, что придворные бюрократы, собравшись в узком кругу, цитировали их друг другу, как древние поэмы. Вот чему тебе следовало бы у него учиться, а не всякой милой ерунде вроде литературоведческих исследований и прогулок Темным Путем! Впрочем, ладно. Я и сам понимаю, что хочу невозможного. Забудь.

Но я все равно скис.

– Думаешь, я говорю ерунду?

– Нет, что ты. Напротив. Довольно логичная вырисовывается у нас теперь картина. Какое отношение она имеет к реальности – иной вопрос. Время покажет. Но если доверять моему чутью, сейчас мы с тобой стоим на ногах куда крепче, чем нынче утром. Я и не надеялся. Только знаешь что? Если даже ты прав и этот человек действительно глубокий старик, вряд ли мы можем позволить себе расслабиться. Будить его надо все равно. Жизнь не становится менее ценной только оттого, что она коротка.

– Такая постановка вопроса мне и в голову не приходила. Жизнь человека, которому однажды приснилось, что он устроил всю эту красоту, – драгоценность. Я бы вообще с удовольствием сделал его бессмертным, да не умею. А ты?

Джуффин укоризненно покачал головой.

– Конечно нет. Я неплохо умею лечить болезни, а еще лучше – ранения, особенно нанесенные колдовством. И могу продлить почти любую жизнь – при условии, что ко мне более-менее вовремя обратились. Но бессмертие каждый добывает себе сам. В таком деле захочешь – не поможешь.

– Ну да, – вздохнул я. – Конечно, дурацкий был вопрос. Просто такой уж нынче выдался день. И такой вечер. И такая ночь пришла теперь им на смену, что я состою практически из одного сердца. А оно у меня гораздо глупее, чем голова. Хотя, казалось бы, куда еще.

– Ну что ты, – мягко возразил Джуффин. – Совершенству предела нет.

– Хумморих Лохматый, входивший в число первых мудрецов-покровителей Королевской Высокой Школы, утверждал обратное, – неожиданно вмешался Куруш, до сих пор спокойно дремавший на спинке кресла. – Он даже вывел математическую формулу, позволяющую вычислить предел всякого конкретного совершенства. Но к сожалению, я не могу вам ее процитировать, поскольку формула была утеряна задолго до того, как я вылупился из яйца.

– Когда это я тебе такую чушь рассказывал? – изумился Джуффин.

– Ты не рассказывал, – утешил его Куруш. – Просто окно часто бывает открыто, а некоторые прохожие довольно громко разговаривают. А забывать услышанное я, сам знаешь, не умею.

Вернувшись наконец домой, я застал в гостиной Трикки Лая, который сидел на полу практически в обнимку с Базилио и о чем-то с ним шептался. Их окружал своего рода магический круг, но не начертанный мелом, а образованный аккуратно разложенными стопками самопишущих табличек и книг.

– Вот так надо разрезать этот пирог, – возбужденно говорил Базилио, тычась клювом в лежащий перед ним рисунок. – В условиях задачи не сказано, что линии должны быть прямые!

– Ох, простите, сэр Макс, – встрепенулся Трикки Лай, увидев меня. – Я, конечно, непростительно засиделся у вас в гостях. Да еще и в ваше отсутствие. Но Мелифаро притащил Базилио целую кучу интереснейших задач. И мы как начали их решать, так теперь остановиться не можем.

– Ну так вы не у меня, а у Базилио засиделись, – улыбнулся я. – Он же тоже тут живет. А вы – его гость. И вообще создатель. Немилосердно было бы пытаться вас разлучить. Плохо другое: вам наверняка на службу с утра пораньше. Так что ложились бы вы спать. В этом доме много свободных комнат. На мой вкус, даже чересчур. Выбирайте любую.

– Спасибо, – сказал он. – Даже не стану пытаться вежливо отказаться. Сил на это никаких нет.

– Значит Трикки может остаться тут ночевать? – обрадовалось чудовище.

– Конечно. Чем он хуже тебя?

– И мне можно будет спать в его комнате? – Базилио даже подпрыгнул от восторга.

– Ну, это как договоритесь, – сказал я.

А сам чуть в пляс не пустился, сообразив, что наше компанейское чудище при всем желании не сможет обосноваться в двух спальнях одновременно. И кошки наверняка последуют за ним. Прекрасная, головокружительная перспектива!

Дух противоречия во мне силен необычайно. Иногда это бывает на пользу, но чаще приносит массу неудобств. Когда мой дом пуст, я теряю всякий интерес к одиноким размышлениям и отправляюсь на поиски подходящей компании. Но как только дом наполняется жизнью, все, о чем я мечтаю, – это провести утро в полном одиночестве. И едва разлепив глаза, с досадой морщусь при мысли о том, что в гостиной мне вполне может встретиться живая душа. Чья именно – не имеет значения. По утрам я предпочитаю любить всех заочно.

Однако в то утро мне повезло. Трикки Лай, надо полагать, давным-давно ушел на службу. Меламори, которая вчера вернулась даже позже, чем я, как ни странно, тоже успела смыться. Где находился Базилио, мне доподлинно не известно, однако подозреваю, что ночью он утащил с собой в спальню пару книжек с головоломками и теперь не объявится, пока их не победит. Тем лучше. Человек рожден для того, чтобы завтракать в одиночестве.

Судьба была ко мне настолько милосердна, что в дверь постучали только после того, как я успел выпить кружку камры и вдумчиво приступить ко второй. Стучали скорее настойчиво, чем деликатно; впрочем, возможно, я придираюсь.

Я сперва хотел было вовсе проигнорировать этот неуместный шум. Если кому-то угодно столь упорно стучаться в незапертую дверь – на здоровье, а я пока покурю. Но потом я вспомнил, что сэр Шурф собирался прийти знакомиться с Базилио. Полдень, правда, еще не наступил, но мало ли, как у него там перекроилось расписание. А что в дверь стучит вместо того, чтобы просто появиться в гостиной – так вполне возможно, этого требуют правила профессионального этикета, в которых я совершенно не разбираюсь. Он же не просто в гости собирался, а экспертизу проводить. И если в каких-нибудь неведомых инструкциях написано, что эксперту следует входить в помещение только по приглашению хозяина дома через парадную дверь, будет стучать, пока ее не высадит, я его знаю.

Поэтому я отставил кружку в сторону и пошел открывать.

Однако вместо Шурфа на пороге стояли Друппи и Дримарондо. Вид у собак был чрезвычайно решительный и деловитый. Друппи даже обниматься ко мне не полез, только приветливо замотал ушами. Невиданная сдержанность. Всегда бы так.

– Хвала Магистрам, ты не съеден и даже не искусан! – воскликнул Дримарондо. – А где чудовище? Мы пришли тебя от него спасти!

– Зачем спасать? Чудовище славное и совершенно безобидное. И наверное, еще спит. Впрочем, точно не знаю. Давайте заходите. Сейчас придумаю, чем вас накормить. Только чур никого не трогать. И даже не пугать.

Собаки переглянулись.

– Пошли в дом, – наконец сказал Дримарондо. – Там разберемся. Да и второй завтрак еще никому никогда не вредил.

Друппи пулей рванул вперед, сметая все на своем пути. Все – в смысле, меня. На ногах я устоял только каким-то чудом.

– Я думаю, он просто соскучился по дому, – смущенно сказал Дримарондо.

А я думаю, что кое-кто просто неуклюжий бегемот. Но говорить об этом вслух было бы, конечно, бестактно.

В ожидании угощения – я очень надеялся, что даже прошедшие суровую придворную школу повара не сумеют испортить мясо, которое не нужно готовить, только порезать на куски – Дримарондо объяснил причину их внезапного появления.

– В Университете сплетничают, что в Мохнатом Доме завелось какое-то чудовище. Я сперва подумал, что это ты просто решил попугать прохожих…

– Хорошего же ты обо мне мнения!

– Очень хорошего, – серьезно подтвердил Дримарондо. – Если время от времени пугать прохожих, прикинувшись чудовищем, это существенно снизит риск квартирных краж. Да и шуметь у тебя под окнами, возможно, станут несколько меньше.

Нельзя не признать, что в его рассуждениях был здравый смысл.

– Но потом я услышал, что чудовище вдвое выше человеческого роста. И вроде бы с птичьей головой.

– С индюшачьей, – подтвердил я.

– Я, конечно, знаю, что ты умеешь колдовать. Но все-таки птичья голова – это, на мой взгляд, как-то чересчур. К тому же вчера ты не пришел к нам в гости. И я подумал: вполне возможно, чудовище действительно есть. А вдруг оно удерживает тебя в плену? Я бы сразу побежал сюда, но ты знаешь, я довольно плохой боец. Поэтому позвал на подмогу Друппи. И вот мы здесь.

– Спасибо вам, – сказал я. – Еще никто никогда не пытался спасти меня от чудовищ. Здорово знать, что в случае чего у меня есть надежная защита! Но чудовище, которое поселилось в доме, обижать не надо. Базилио очень славный. И вежливый. И умный: головоломки решает лучше, чем я сам.

– Логическое мышление никогда не было твоей сильной стороной. Но у тебя много других достоинств, – утешил меня Дримарондо.

А Друппи в знак солидарности лизнул меня в нос.

– Не могли бы вы… Ой!

Я обернулся. На пороге стоял Базилио и таращился на собак. Наверное, с его точки зрения, они сами были чудовищами – как все достаточно крупные существа, которых видишь впервые в жизни.

Друппи озадаченно присел на задние лапы и зарычал. Кажется, просто от удивления. Дримарондо сказал:

– Похоже, я переоценил свою потенциальную способность сражаться с чудовищами. Извини, Макс, но я испытываю непреодолимое желание спрятаться под столом.

– Ни в чем себе не отказывай, – великодушно согласился я.

– Я тоже испытываю непреодолимое желание спрятаться под столом, – наконец вымолвил Базилио. – Но я там не помещусь. Можно я просто пойду отсюда?

– Конечно, можно, – сказал я. – Но не нужно, потому что это дру…

Заканчивать фразу было бесполезно: Базилио уже умчался. Я вздохнул – придется теперь искать беднягу по всему дому и утешать. Друппи был твердо намерен сопровождать меня в столь опасном мероприятии, но я убедил его, что Дримарондо гораздо больше нуждается в защите. Потому что будучи интеллектуалом с развитым воображением, он куда больше подвержен страхам, чем примитивные простодушные существа вроде нас.

К тому же из кухни наконец принесли еду для собак. К счастью, с мясом ничего особенно ужасного не сделали, только зачем-то посыпали сахаром и сушеными цветами, но я его быстро отмыл. Не о чем говорить.

Оставив собак наедине с завтраком, я отправился на поиски Базилио. Сунулся в пару ближайших спален, а потом сообразил, что сам на его месте наверняка спрятался бы в башне – на максимальном расстоянии от кошмарных гостей. И вылететь в окно, если что, всегда можно – тем же путем, что вошел.

Видимо, все чудовища рассуждают примерно одинаково. Во всяком случае, Базилио действительно сидел в башне. Хорошо хоть на замок не заперся; впрочем, без рук это довольно сложно. Клюв все-таки несовершенный инструмент.

Армстронг и Элла сидели рядом со своим любимчиком и утешительно мурлыкали. Но их усилия оставались тщетными – ни счастливым, ни умиротворенным Базилио, увы, пока не выглядел.

– Ну и чего ты испугался? – спросил я. – Это просто собаки. Такие же мои друзья, как и люди, которые сюда приходят. И договориться с ними ничуть не сложнее, чем с людьми.

– Запах, – коротко объяснил Базилио.

Грешные Магистры, еще один нюхач на мою голову!

– Тебе неприятен запах собак? – уточнил я.

– Не в этом дело. Просто по запаху можно определить, кто что чувствует. И твой большой белый друг был очень на меня сердит. А тот, что поменьше, больше испуган, чем сердит. Но страх – это тоже очень опасно. По-моему, они собирались затеять драку. Наверное, не хотят, чтобы я тут жил?

– Они просто еще не разобрались, – объяснил я. – Наслушались глупостей, решили, что ты взял меня в плен…

– А что, обо мне и такое рассказывают? – ужаснулся Базилио. – Плохи мои дела!

– Ай, ладно! Обо всех нас время от времени рассказывают всякую ерунду, – утешил его я.

Но Базилио совсем упал духом.

– Зря я родился чудовищем, – прошептал он.

И я не нашел, что на это возразить. Потому что, положа руку на сердце, совсем не хотел бы оказаться на его месте.

– Зато тебя кошки полюбили как родного, – наконец сказал я. – Ни на шаг не отходят. А этого еще никому не удавалось добиться.

– Я очень ценю их доброе отношение, – вздохнул Базилио. – Даже не знаю, чем я его заслужил. Этим господам уж точно все равно, как я выгляжу. Но остальным-то не все равно! Если хочешь дружить со всеми, лучше быть похожим на человека, чем на какое-то удивительное волшебное существо, это я уже понял.

Поди возрази.

– Пойдем вниз, – предложил я. – Собаки правда совсем не страшные. Если бы ты так быстро не убежал, сам бы в этом убедился. Но ничего не потеряно. Вы еще вполне можете подружиться.

Но Базилио упрямо помотал головой. Дипломатическая миссия моя, таким образом, зашла в тупик.

– Ладно, – сказал я. – Тогда посижу тут с тобой, если не возражаешь.

– Спасибо, – сказал Базилио. И помолчав, вдруг добавил: – Хотел бы я родиться человеком! Как же вам хорошо! Если ты человек, никто тебя не боится. И не рычит. И не хочет, чтобы тебя не стало. Никаких проблем!

– Тут ты крепко ошибаешься, – сказал Шурф. – Быть человеком – вовсе не такое большое удовольствие, как может показаться. И проблем хватает. Многие люди друг друга боятся, причем порой не без повода. А уж рычат на нас так часто, что мы даже внимания не обращаем на подобные пустяки.

Он, оказывается, уже какое-то время стоял на пороге. А я и не заметил.

– Значит, уже полдень, – констатировал я.

– Даже немного больше. Я потратил некоторое время, объясняя Дримарондо и Друппи, что у тебя, конечно, не в меру доброе сердце, но это не вина, а скорее беда. И наказывать тебя за гостеприимство, переворачивая все кресла в гостиной, не следует.

– А они уже перевернули все кресла?!

– К моменту моего появления только одно. Но лиха беда начало. Ты что, пригласил собак поселиться в Мохнатом Доме? На мой взгляд, это не самое разумное решение в твоей жизни. Хотя тебе, безусловно, виднее.

– Это не мое решение. Просто до Дримарондо дошли слухи о Базилио. И ребята пришли меня защищать. Защитили, как видишь. Базилио теперь наотрез отказывается спускаться в гостиную. И его можно понять.

– А почему вы нас не представили? – вдруг спросил Базилио. – У людей же положено знакомиться. Или не всегда? Или… – его голос дрогнул, – с такими как я… с чудовищами знакомиться не обязательно?

– Извини, пожалуйста, – сказал Шурф. – Знакомиться, безусловно, положено. И с людьми, и с чудовищами, со всеми без исключения. Просто я довольно бесцеремонный человек и порой забываю об элементарной вежливости. Но злого умысла в моем поведении нет, одна только безалаберность. Меня зовут Шурф Лонли-Локли. Вижу тебя как наяву.

По всей форме прикрыл глаза ладонью, а потом отвесил Базилио такой глубокий поклон, каких на моей памяти от него никому не доставалось. Чудовище тут же повеселело, а я начал понимать, почему моего невыносимого друга так внезапно полюбили горожане.

– Идем в гостиную, сэр Базилио, – сказал Шурф. – Я невольно услышал небольшую часть вашего разговора и считаю, что сэр Макс совершенно прав: вам с собаками следует установить добрые отношения. Ты теперь живешь в этом доме и в твоих интересах ладить со всеми, кто здесь хотя бы иногда появляется. И собаки заинтересованы ровно в том же не меньше чем ты. Чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше для всех. Пошли и ничего не бойся. Я на твоей стороне. И гарантирую твою безопасность.

Базилио кивнул и торопливо зашлепал за ним вниз по ступенькам. Кошки затопали следом. Я замыкал шествие, чувствуя себя чрезвычайно важной персоной. Кто еще может похвастаться, что его домашних питомцев мирит сам Великий Магистр Ордена Семилистника, Благостного и Единственного.

И ведь помирил.

Несколько минут спустя собаки и чудовище обсуждали, какие помещения в доме им следует совместно исследовать в первую очередь, а что можно отложить на потом. Кошки помалкивали, но всем своим видом выражали сдержанное презрение к любым действиям, которые будут предприняты без их участие. В ходе беседы Дримарондо то и дело безудержно похвалялся своими успехами в Королевском Университете, который поминал к месту и не к месту, а Друппи с удовольствием демонстрировал новому приятелю, как ловко он перепрыгивает через обеденный стол – в тех редких случаях, когда ему каким-то чудом удается не приземлиться в самом центре многострадальной столешницы. Но терпение и труд, безусловно, принесут свои плоды, в это мой пес верит свято.

– А теперь можешь гостеприимно предложить мне пустую кружку, – сказал Шурф после того, как вся компания удалилась осматривать подвал, где, по утверждению Дримарондо, можно было унюхать запахи из соседних домов и развлечься, отгадывая, кто в них живет и что готовят на обед.

– И себе возьми, – добавил он. – Потому что камру я принес с собой. Орденский повар изрядно меня избаловал, наш общий друг Франк тоже внес свою лепту в воспитание моего вкуса, поэтому пить что попало, как в прежние времена, я теперь не стану.

И вытряхнул из пригоршни специальный дорожный кувшин, плотно закрытый крышкой. Надо же, какой предусмотрительный.

– Однако лихо ты всех утешил и примирил, – сказал я. – Тебе бы дипломатическими переговорами ворочать.

– Ну так я ими и «ворочаю», – флегматично отозвался Шурф. – В свободное от возни с твоими собаками и чудовищами время.

– Ох, действительно. Прости. Никак не привыкну к твоей новой работе. И кстати о работе, как прошла экспертиза? В смысле, как тебе понравился Базилио?

– Очень понравился. Если бы ты не был моим другом, с которым я намерен еще неоднократно выпить камры в спокойной обстановке, я бы дал разрешение на его содержание прямо сейчас. И на самостоятельные прогулки тоже – после соответствующей подготовки.

– Какая тут может быть «соответствующая подготовка»? – изумился я. – И кого, собственно, следует готовить? Научить Базилио не бить витрины и не бросаться под амобилеры? Это будет совсем несложно. Гораздо труднее убедить возниц не терять сознание при виде такого прекрасного пешехода.

– Не преувеличивай. Его облик действительно довольно причудлив, но не настолько, чтобы терять сознание. Ты же не потерял – я имею в виду, когда впервые его увидел.

– Ну так то я.

– Ты действительно один из самых храбрых людей, каких я встречал в своей жизни, – серьезно сказал мой друг. – Но при этом твоя способность делать из мухи слона многократно превосходит скромные достижения среднего горожанина. Так что в сумме получается примерно одна и та же реакция. Ты выстоял, значит выдержат и остальные. Уверен, что после нескольких газетных публикаций о добром нраве и светлом уме удивительного чудовища, обитающего в Мохнатом Доме, сопровождаемых более-менее достоверными портретами Базилио, прохожие будут глазеть на него не со страхом, а просто с любопытством. Именно это я имею в виду, когда говорю о соответствующей подготовке. Ну и самому Базилио не помешало бы побольше узнать о людях и городской жизни – чтобы пореже попадать в неприятные ситуации, не обижаться на каждый неприветливый взгляд и не делать трагедию из пустого собачьего лая.

– Я бы на его месте, наверное, не справился, – признался я. – Очень трудно жить среди людей, для которых ты в самом лучшем случае – занятное зрелище. И уж точно не равный им, сколько головоломок ни реши. Окажись он, к примеру, демоном из другого мира, можно было бы просто помочь ему вернуться домой. А у одушевленных иллюзий, как я понимаю, и дома-то никакого нет. Иногда я думаю, что было бы милосердней дать ему исчезнуть. Но что сделано, то сделано.

– Выброси из головы эту чушь. Могущественному человеку вроде тебя нельзя иметь столь дикие представления о милосердии. Запомни раз и навсегда: всякое существо рождается для того, чтобы познавать мир. А не для того, чтобы всем в этом мире понравиться. С этой точки зрения Базилио находится в очень неплохом положении. Умственных способностей он не лишен, органы чувств, как я понимаю, у него работают даже лучше, чем у человека. Более того, у него с первого дня жизни есть кров, пища, интересные занятия и дружеская поддержка. Да он просто редкостный счастливчик!

Я не ожидал такого напора и совершенно растерялся.

– Кроме всего, – добавил Шурф, – Базилио, похоже, унаследовал легкий характер своего невольного создателя. Трикки Лай – отличный образец для подражания. Он умен, но при этом достаточно наивен, чтобы быть счастливым, невзирая на обстоятельства, тщательный анализ которых поверг бы в глубокую скорбь людей вроде нас с тобой. Видел бы ты его в те дни, когда он был призраком! Мне кажется, даже Джуффин поначалу не особенно верил, что бедняге удастся вернуть утраченную телесность. Зато сам Трикки не унывал. Еще и нас утешал, обещая, что все будет хорошо. Ежедневно обнаруживал какие-нибудь новые преимущества своего призрачного состояния и с таким энтузиазмом о них рассказывал, что впечатлительный сэр Мелифаро начал наводить справки, нельзя ли и ему стать призраком на некоторое время, сохранив возможность вернуться в тело, как только надоест. Едва его образумили… Так что Базилио не пропадет. Вот если бы его создателем был ты, это могло бы стать настоящей катастрофой!

Я невольно улыбнулся.

– Ну, по крайней мере, это ему точно не грозит. Уже родился, дело сделано.

– И я о чем. Говорю же, он редкостный счастливчик. А ты сразу – «исчезнуть»!

– Ты же понимаешь, – сказал я, – невозможно не примерять предстоящую ему жизнь на себя.

– Понимаю, – кивнул он. – И именно поэтому очень сержусь. А вовсе не потому, что подозреваю тебя в тайном намерении милосердно испепелить беднягу.

«Бедняга» как раз появился на пороге в сопровождении своих новых приятелей. Все выглядели чрезвычайно довольными жизнью в целом и друг другом в частности.

– Мы были на кухне, – доложил Дримарондо. – Люди, которые там хозяйничают, сперва вели себя очень странно и болтали ерунду.

– Что именно они вам наговорили?

– Будто слишком много есть вредно для здоровья. Впрочем, я вступил с ними в дискуссию, одержал победу и остатки мяса по праву достались нам. Но теперь я чрезвычайно обеспокоен обстановкой, сложившейся в доме за время нашего отсутствия. Сегодня эти люди отказывались кормить нас, завтра они начнут отнимать еду у тебя. Придется нам с Друппи немного здесь задержаться и присмотреть за хозяйством. Ты, сэр Макс, всегда был излишне мягкосердечен и не умел постоять за свои права, таким и остался. Тебе нужна защита.

Друппи коротко и решительно гавкнул, выразив таким образом полное согласие с позицией товарища.

– Лучше бы просто сказали, что Базилио понравилось с вами играть, и он упросил вас остаться, – проворчал я. – А повара пришли в восторг от того, что хоть кто-то в этом доме согласен есть их стряпню и твердо пообещали с утра до ночи пичкать вас деликатесами. Это был бы честный разговор. И я бы все равно сказал «да», потому что я и правда излишне мягкосердечен. Этого у меня не отнять.

– Ну видишь, все улажено, – бодро сказал Дримарондо, обращаясь к Базилио. – А ты переживал: «Не разрешит, не разрешит»…

– Когда моя жизнь окончательно станет невыносимой, пойду проситься к тебе в Орден, – сказал я Шурфу. – У вас же там каждому послушнику отдельную комнату дают, правда?

– И посторонних, включая детей и домашних животных, приводить туда строго запрещено, – кивнул он. – Очень предусмотрительно! Тот, кто когда-то придумывал Орденский устав, хорошо понимал, ради чего люди отказываются от мирской жизни.

– Представляешь, ни одного заката еще не было, – сердито сказал мне Джуффин.

Вообще-то в два пополудни подобные сетования звучат довольно смешно. Но мне было совсем не до веселья.

– Думаешь, все кончено? – спросил я. – Мы не успели?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Времени прошло совсем немного. Ну и потом, сновидцу вовсе не обязательно умирать, чтобы исчезнуть из нашего поля зрения. Он может просто мирно проснуться у себя дома – в любой момент. Вдруг рядом с ним оказался толковый знахарь? Или сам решил, что хватит с него. Всякое случается. Жаль только записку нам не оставил, гадай теперь, как у него дела.

– Слушай, а может, он просто устал после вчерашнего выступления? Представляешь, сколько сил ушло на эти ветры?

– Да почти нисколько их не ушло, – поморщился Джуффин. – Он же не колдует в поте лица, а просто видит сон. Во сне все легко удается. С другой стороны, в твоих словах есть здравое зерно: после такого грандиозного шоу обычный несвоевременный закат может показаться скучной ерундой. Хочется снова устроить что-нибудь невероятное, а в голову ничего не приходит. Думать-то во сне как раз гораздо трудней, чем действовать. Особенно сочинять.

– Наяву тоже не сахар, – заметил я. – Я вон вчера пытался придумать, что бы такого интересного натворить. И вместо гениальных идей в голову лезла полная ерунда.

– Погоди. А ты-то зачем придумывал? – изумился Джуффин. – Тоже собираешься заснуть покрепче и устроить нам веселую жизнь?

– Нет. Я собираюсь устроить веселую жизнь наяву. Не засыпая. Но пока не придумал, как она будет выглядеть. Поэтому и с тобой не спешил советоваться – не о чем пока.

– Ладно, не советуйся. Но все-таки поясни причудливый ход своей мысли. А то совсем изведусь.

– На самом деле это причудливый ход мысли сэра Шурфа, – улыбнулся я. – Он подсказал мне, что поэты обычно интересуются чужими стихами даже больше, чем аплодисментами собственным. Поэтому, может быть, имеет смысл ловить нашего художника на зрелища? Пусть знает, что он тут не один такой молодец. Может быть, сам бросится нас искать. Захочет, чтобы ему приснился задушевный разговор с тем, кто устроил такую красоту. И тогда кто-нибудь из нас тут же чудесным образом попадется ему на глаза. Не факт, конечно. Может быть, он псих-одиночка и терпеть не может конкуренции. Или просто сочтет нас бездарями, недостойными внимания. Но почему бы не попробовать?

– Почему бы не попробовать, – задумчиво согласился Джуффин. И помолчав, добавил: – Удивительные вещи мы все сейчас узнаем – о других людях и о самих себе. О том, чем нас можно удивить и растрогать. И чего мы на самом деле ждем от магии – когда творим ее своей волей и когда становимся свидетелями чужих деяний. И о награде, которую, сами того не подозревая, ждем за самые бескорыстные свои поступки. И еще о чем-то самом важном, что находится за пределами слов. Эти знания совсем не похожи на те, за которыми я гонялся всю жизнь. Чувствую себя так, словно весь долгий путь, пройденный мной, был проложен через узкий коридор, и вот теперь, когда я решил, будто зашел так далеко, что дальше, пожалуй, некуда, стены внезапно рухнули, и я оказался в поле, пересечь которое можно, только двигаясь во все стороны сразу. И вниз, и наверх. Потрясающее ощущение. Уже только ради него следовало заинтересоваться печальной судьбой некоторых сновидцев.

– Мне кажется, ты сейчас очень хорошо объяснил, что может сделать с человеком искусство, – улыбнулся я. – Хотя говорил совсем о другом, я понимаю.

– Прекрасно, если так. Потому что лично я пока сам толком не понимаю, чего тебе наговорил. Вдохновенная болтовня – не моя специализация, я предпочитаю хорошо продуманные реплики. Но похоже, пришло время осваивать и ее.

– Придумай тогда, чего бы нам тут устроить, – попросил я. – Чтобы вдохновение зря не пропадало.

– Лучше бы ты спросил об этом вчера днем, – вздохнул он. – Потому что я до хрена всякой красивой ерунды могу выдумать, не сходя с места. Но вся она ни в какое сравнение не идет с давешними ветрами на площади. Разве что… Вот! Представь себе: весь город вдруг начинает пылать как огромный костер…

Я расхохотался.

Джуффин удивленно покачал головой:

– Всегда знал, что у тебя хорошее чувство комического. Но даже не предполагал, что настолько.

– Просто пожар – это было практически первое, что пришло мне в голову, – объяснил я. – И я сразу подумал, что за такие штучки ты мне голову откусишь. Потому что пока горожане разберутся, что огонь – всего лишь иллюзия…

– Твоя правда, – печально согласился Джуффин. – В твоем воображении я гораздо разумней, чем оказался на деле. Интересно, хватит ли моего хваленого могущества на то, чтобы откусить голову самому себе? Надеюсь, что все-таки нет.

Вода пришла в город незадолго до заката. То есть, конечно, не вода, а иллюзия воды. Ноги мои оставались абсолютно сухими, когда я стоял на улице Медных Горшков, по колено в этой неосязаемой, но зримой сине-зеленой воде, которая стремительно прибывала. Сделав несколько шагов, я не почувствовал никакого сопротивления. Да и откуда бы ему взяться.

Дышать вода тоже совершенно не мешала – я предусмотрительно проверил это заранее, не дожидаясь, пока меня накроет с головой. Просто лег на согретые осенним солнцем мелкие камни мозаичной мостовой и смотрел из-под зыбкой толщи воды на поднимающиеся над ней островерхие крыши. И думал, как же, наверное, будет красиво, когда вода зальет их целиком.

Но она не залила. Похоже, наш неизвестный гений решил не пугать горожан, которых по идее должен был считать просто незначительными деталями своего сновидения. Или все-таки догадывался, что мы существуем независимо от него? Так или иначе, но вода перестала подниматься, едва достигнув моей груди. Невысоким людям она доходила до подбородков, и только детям не пришлось усаживаться на тротуар, чтобы оказаться под водой целиком. Но они-то как раз были от этого в восторге, а их родители если и беспокоились, то только первые пару секунд.

– Джуффин был прав, когда говорил, что из города ушел страх, – сказал сэр Кофа Йох, невесть откуда возникший рядом со мной.

Ну то есть понятно, что не «невесть откуда возникший», а просто пришедший не то со стороны «Обжоры Бунбы», не то от Большого Королевского Моста, просто я его не заметил.

– Штука в том, что подобный случай уже был на моей памяти, – продолжил Кофа. – Лет за двадцать до окончания войны за Кодекс Нинки Глекки, Старший Магистр Ордена Плоской Горы, устроил нам аналогичное представление – уж не знаю зачем, никакого практического смысла в нем и тогда не было. Правда, в тот раз под водой оказался не весь город, а всего пара дюжин кварталов в районе причала Макури. Оно и понятно, парень-то действовал наяву, а это гораздо труднее. Но речь не о том. Знал бы ты, какая тогда началась паника! Даже некоторые жители Левобережья стали спешно грузить детей и драгоценности в свои амобилеры, хотя казалось бы, где причал Макури, а где они. А бедняки с окраин драпали из города пешком, в чем были, причем некоторые так больше никогда и не вернулись в столицу, сказали – ну уж нет, хватит с нас того потопа, натерпелись! При том, что в тот день, как и сегодня, никто даже ног не промочил. И вот не прошло и полутора сотен лет, весь город залит точно такой же водой, а вместо паники у нас восторг и веселье. На набережной у Гребня Ехо уже начались танцы, даже музыкантов успели вызвать… Интересно, кстати, кто им заплатил? Или сами на радостях вызвались поиграть? Совершенно неважно, но очень любопытно. Ладно, выясню потом.

– Если бы я последние полчаса не занимался допросом двух бессовестных карманников, решил бы, что это я сам как-нибудь нечаянно наколдовал, – раздался голос сверху.

Мы с Кофой задрали головы и увидели Трикки Лая, который сидел на подоконнике своего кабинета, устроенного под самой крышей Дома у Моста. То есть на втором этаже. Вообще-то здание Управления Полного Порядка у нас самое многоэтажное в столице, просто нижний этаж находится так глубоко под землей, что туда как минимум четверть часа по лестницам спускаться приходится – это если очень спешить.

А между пятками забравшегося под крышу Трикки и землей было чуть больше полудюжины метров. По бокам от него на улицу таращились две пары любопытных глаз – видимо, те самые бессовестные карманники.

– Ты-то тут при чем, мальчик? – изумился Кофа.

– Просто это же моя самая большая мечта исполнилась, – смущенно объяснил Трикки Лай. – Еще раз увидеть море. Очень без него скучаю, а из Ехо мне уезжать нельзя, вы в курсе. И вдруг море само ко мне пришло! Но я тут действительно ни при чем. Просто получил подарок. Знать бы еще, кого за него благодарить. А вы уже знаете?

Кофа мрачно помотал головой. Думаю, ему было очень непривычно не знать имени виновника столь грандиозного происшествия. Вроде бы и понятно, что сновидцы из других миров – совершенно не его специализация, а все равно досадно.

– Если вдруг узнаю, обязательно скажу, – пообещал я.

В этот момент один из карманников решил воспользоваться благоприятной ситуацией и рванул с подоконника вниз. Явно не сообразил, что попадать в наши с Кофой объятия – то еще удовольствие. Я-то, положим, ладно, а Кофа – человек старой школы, он за такие сюрпризы и в ночной горшок может превратить. Или, к примеру, в сапожную щетку. Потом, конечно, расколдует, но неповторимых впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.

Однако вмешиваться нам не пришлось. Трикки Лай даже с места не двинулся, только протянул руку, что-то сказал – мне показалось, коротко выругался – и беглец снова оказался где ему положено. То есть на подоконнике рядом со следователем.

– Городские сплетни не врут, от меня действительно невозможно удрать, – ласково сказал ему Трикки Лай. – Это же вообще самое первое, чему я научился, прежде чем занять свою должность. Потому что какой смысл всех вас ловить, если удержать невозможно? Пустая трата времени и сил.

– Ого! – восхитился я. – Вот это класс!

– Да, очень неплохо, – подтвердил Кофа. – С мало-мальски умелым колдуном такой простой фокус, конечно, не пройдет, ну так полиция ими нынче и не занимается.

Ох. В мое время «простыми фокусами» у нас назывались совсем другие вещи. Но говорить это вслух я благоразумно воздержался.

Сказал:

– Пойду посмотрю, как пляшут на набережной. Когда еще доведется.

– Судя по тому, как развиваются события, еще неоднократно, – ухмыльнулся Кофа.

Но я все равно пошел в сторону Гребня Ехо. Пошатываясь, как пьяный от переполняющих меня противоречивых чувств, по грудь в сверкающей изумрудно-синей воде, которой на самом деле не было.

Которая одна только и была сейчас вокруг.

Музыку я услышал еще издалека.

Традиционная Угуландская танцевальная музыка проста, незатейлива и не сказать чтобы разнообразна – бесчисленные задорные вариации на тему хорошо если полудюжины популярных мелодий, как по мне, довольно навязчивых. Зато воздействие этих мелодий на слушателя таково, что ноги его сами пускаются в пляс, не спрашивая разрешения у головы, которая в это время вполне может порицать невзыскательный вкус местной публики. Остальному организму до ее мнения дела нет: ноги пляшут, руки размахивают им в такт, сердце ликует, а голос, страшно сказать, подпевает – если, конечно, их властелин не обладает железной волей, способной утихомирить тело.

Я – обладаю. Потому не приплясывал на ходу. Ну, скажем так, почти не. Тем более под водой это совершенно незаметно.

А оказавшись на набережной, я застыл, распахнув рот. И впервые за очень много лет пожалел, что у меня нет с собой фотокамеры. Ну, собственно, ее и быть не могло, местное человечество ничего подобного пока не изобрело и, как я понимаю, не планирует. Довольствуются простенькими волшебными зеркалами, в которых иногда застывают отражения, причем не по воле владельца, а когда зеркало само того пожелает; никогда заранее не знаешь, что в итоге получится – парадный портрет или злобная карикатура, которую следует как можно скорее расколотить, а осколки закопать в землю поглубже, чтобы никто никогда не нашел. Говорят, это и есть самое интересное – ждать сюрприза, гадая, кто из домашних отразится в зеркале последним и как при этом будет выглядеть. Мне такой фатализм совсем не близок, но сейчас я бы не отказался даже от дурацкого зеркала – вдруг повезет, и в нем навсегда отразятся смеющиеся люди в развевающихся одеждах, танцующие по горло в воде, которая не стесняет их движений.

Я стоял и думал, что счастье, конечно, бывает разным и со стороны выглядит тоже по-разному, часто вообще никак, но из открывшегося мне зрелища мог бы получиться отличный парадный портрет счастья. Вот так оно проявляется, когда хочет, чтобы его заметили, оценили и поняли все.

Ну, по крайней мере я заметил, оценил и понял. И жадно смотрел на мелькающие улыбки, взлетающие к небу руки, солнечные блики на поверхности воды – пока мне не закрыли глаза.

То есть натурально подошли сзади и закрыли глаза ладонями. Так школьницы часто делают: «Угадай, кто?»

Конечно, я угадал.

Вернее, не угадал, а просто сразу узнал. Некоторые прикосновения – это гораздо больше, чем голос и даже лицо, особенно в помешавшемся на магии Мире, где голоса и лица порой меняются по несколько раз на дню, зато тепло рук и тяжесть тени неизменны и выдают с головой – но только тем, кто очень хорошо нас изучил. И кому мы сами совсем не прочь показаться.

– Сейчас вы спросите, почему я до сих пор так и не зашел поздороваться, – сказал я. – А я не придумаю, что тут можно соврать, и честно отвечу, что боялся. А вы удивитесь, с каких это пор я вас боюсь. И тогда я, наверное, предложу: «А вот угадайте», – если, конечно, нахальства хватит. Что совсем не факт.

И тогда, как я и надеялся, раздался смех, негромкий, но такой звонкий, что заглушил даже музыку, звучавшую к тому моменту не только в моих ушах, но во всем теле. Хватка, удерживавшая мою голову, ослабла, я наконец обернулся и увидел девчонку-подростка – длинную, тощую и такую угловатую, словно тело ее состояло исключительно из нескольких дюжин острых локтей и коленок. Плюс коротко стриженная голова, украшенная широкими скулами, веснушчатым носом картошкой и огромными, в пол-лица фиалковыми глазищами в обрамлении рыжеватых выгоревших ресниц.

Уму непостижимо.

Ясно, что леди Сотофа Ханемер может изменять внешность, как пожелает – чем она хуже нас всех. Удивителен был не сам поступок, а легкомысленный полудетский облик, который выбрала для вылазки в город эта могущественная ведьма.

С другой стороны, вот и Шурф вчера прикинулся подростком. Может быть, это у них просто новая Орденская мода? И на тех, кто всегда появляется на людях взрослым человеком, смотрят сочувственно и снисходительно, как сэр Мелифаро на мое долгополое лоохи – дескать, дело хозяйское, но неужели ты сам не понимаешь, что выглядишь как болван, и это очень просто исправить?

– Потанцуй со мной, дяденька, – сквозь смех сказала эта тощая пигалица. – А там разберемся.

Я вообще-то совершенно не умею танцевать. Но об этом даже заикаться было бесполезно. Когда это леди Сотофу Ханемер останавливали подобные пустяки.

В любом случае могущества ее хватило на то, чтобы я не отдавил ей ноги. А большего и желать грешно.

– У тебя очень хорошие задатки, сэр Макс, – говорила Сотофа, пока я пытался справиться с ногами, руками и прочими частями тела, которые совершенно не привыкли кружиться, подпрыгивать и сгибаться в самых неожиданных местах. – Со временем из тебя вполне может получиться такой, знаешь, развеселый балбес, на которого, конечно, можно положиться, но только если успел изучить, как влияют на твое настроение фазы луны, изменения погоды, газетные заголовки и прочие обстоятельства. Идеальный характер для могущественного колдуна, чего еще желать.

– По-моему, я уже примерно такой и есть, – отвечал я немного нараспев, невольно стараясь попасть в такт.

– Ишь, размечтался! – смеялась она. – До подобного совершенства тебе еще расти и расти. Пока ты у нас серьезный, мрачный и не в меру ответственный мальчик, который, конечно, выучился более-менее успешно прикидываться, будто валяет дурака, но меня-то не проведешь! Я тебя насквозь вижу. Впрочем, старайся дальше, ты на верном пути. В один прекрасный день заиграешься, поверишь себе, и вот тогда игра наконец закончится, и начнется самая настоящая жизнь. Хорошая. Твоя. Тебе понравится, вот увидишь.

И я ей верил, конечно. Как не верить, когда самое могущественное существо из всех, кого ты когда-либо встречал, обещает тебе жизнь настолько прекрасную, что ты пока не в силах ее себе вообразить, но уже вполне в силах просто поверить на слово, не переспрашивая, не уточняя, не требуя ни гарантий, ни доказательств, соглашаясь со всем, что скажут: «Да. Спасибо. Да».

– Вода уходит, – неожиданно сказала Сотофа. – Пока почти незаметно, но скоро от нее не останется ничего, кроме прекрасных воспоминаний. Неудивительно, это наваждение и так продержалось гораздо дольше, чем можно было рассчитывать. Мы с тобой даже сплясать успели. Пора и честь знать. Закрой-ка глаза.

Я послушно зажмурился, а когда снова открыл глаза, мы стояли на пороге садовой беседки, где леди Сотофа Ханемер не раз принимала меня в гостях. Воды тут, кстати, не было – ни по пояс, ни по колено, вообще ни капли.

– Я не допускаю в свой сад чужие сновидения, – объяснила леди Сотофа. – Даже такие красивые, как это море, залившее город. В домашних делах должен быть порядок. На моей территории все только мое – и магия, и наваждения, и пирожки, и сны, и болтовня, и гости. Вот, к примеру, ты.

Я молча кивнул. Голова кружилась после давешних танцев, тут на ногах бы устоять.

Девочка-подросток заговорщически мне подмигнула, лихо крутанулась на пятке, и передо мной наконец оказалась более традиционная версия леди Сотофы Ханемер – маленькая пухлая старушка с добродушным румяным лицом. Ясно, что этот ее облик – даже большая ложь, чем все прочие, но к нему я, по крайней мере, уже давно привык.

– Давай заключим сделку, – сказала она. – Я угощаю тебя камрой, а ты рассказываешь, почему меня боишься. Терять тебе все равно нечего: ты в плену. На целую четверть часа, потом живи как знаешь.

– А я уже не боюсь, – сказал я, принимая из ее рук кружку. – Меня пугал только самый первый момент. Все почему-то представлял, как вы на меня посмотрите и спросите: «Эй, а это кто? А сэра Макса куда подевали? Такой был хороший мальчик».

– То есть ты почему-то решил, будто, увидев тебя, я на радостях тут же сойду с ума? – рассмеялась леди Сотофа.

Я помотал головой.

– Нет, конечно. Просто думал, что вы гораздо проницательней всех остальных, вместе взятых. И если вдруг я – не тот, за кого меня все столь любезно принимают, вы это сразу увидите. И вряд ли промолчите. А я ничего не хочу об этом знать. Потому что…

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс, – озадаченно промолвила она. – С какой стати ты вдруг «не тот»? Из какой щели между Мирами ты выцарапал эту безумную идею?

– Даже не знаю, – честно сказал я. – Не то чтобы я старался сочинить себе проблему позаковыристей. Но она все равно откуда-то взялась в моей голове. Просто столько всего случилось за последние годы. Джуффин рассказал, будто я появился на свет из-за его колдовства, но от этого мои воспоминания о детстве и юности, проведенных в другом мире, вовсе не перестали быть менее достоверными. И шрам на руке от ожога горящим бензином – веществом, которого здесь, в Мире, вообще нет – по-прежнему все тот же шрам, и плечо, сломанное, когда мне было двенадцать лет, по-прежнему ноет, если я неловко что-нибудь ухвачу, и книги, на которых я вырос, вполне себе объективно существуют в той реальности, где были написаны, время от времени я даже встречаю людей, которые их тоже читали. Да вот хотя бы этот неизвестный спящий художник, приведший в Ехо море, разноцветные ветры и ночные радуги, вдруг процитировал первому попавшемуся незнакомцу стихи, которые я когда-то знал наизусть, хорошо, что Нумминорих их запомнил… Но воспоминания – ладно, Магистры с ними, пусть будут. Я готов быть тихим скрытным безумцем, если так почему-то надо. Запаха нет, прохожие не шарахаются, к знахарям никто силой не тащит, вот и спасибо, остальное переживу. Но иногда я делаю вещи, на которые по идее человек вообще не может быть способен, каким бы хорошим колдуном ни был, а я ведь пока, будем честны, в магии совсем новичок, хоть и повезло мне с учителями безмерно. Но некоторым штукам меня совершенно точно никто не учил. Например, я довольно долго жил в городе, который когда-то мне снился. Что само по себе полбеды, Джуффин вон говорит, что люди часто видят во сне реально существующие места, а некоторые счастливчики даже прогуливаются там вполне себе во плоти, у нас сейчас как раз полно подобной публики. Гораздо более странно, что от моего присутствия этот город рос и обретал плоть. А я принимал в этом процессе деятельное участие, хотя теперь, наяву и в здравом уме сложно сказать, в чем именно оно состояло. Но и это не все. Время от времени мне грезятся не то сны, не то просто видения. О каких-то совсем других, чужих жизнях. Порой они бывают похожи на реальность куда больше, чем она сама. Чьи это сны? И чьи жизни? И кто, в таком случае, я? И куда подевался мой старый знакомый сэр Макс, быть которым легко и приятно? Мне, во всяком случае, нравилось. Иногда я вообще думаю, что он как сидел в Тихом Городе, так и сидит. Это очень страшная версия, однако на вопрос, откуда взялся я, она не дает ответа. Надеюсь, это – просто глупость, как и все остальное. И вы меня сразу признали, зря я боялся. Наверное, я – это все-таки просто я.

– Вот когда ты действительно станешь развеселым балбесом, которым сейчас с переменным успехом прикидываешься, подобные вещи перестанут тебя интересовать, – улыбнулась леди Сотофа. – Бедный мальчик! Давно надо было с тобой поговорить, но мне в голову не приходило, что за твоим отсутствием стоит нечто большее, чем обычное неумение планировать время, помноженное на стеснительность, которая всегда мешала тебе меня беспокоить без особо веских причин. Вечно упускаю из виду, что ты не девочка…

– Хотя это, в общем, не очень сложно заметить, – вставил я.

– Да. Особенно когда ты начинаешь говорить глупости, – рассмеялась она. – Ничего не поделаешь, сам виноват, что ведьмой не родился. Нам в этом смысле гораздо проще. Нам, девчонкам, совершенно все равно, кто мы. Вполне достаточно того, что мы есть. Воспринимаю, осознаю, действую – на том и спасибо. Какая разница, кем я была вчера и кем стану завтра, если сегодня я – это я. И это «сегодня» – мое. Навсегда.

Я озадаченно покачал головой. Нельзя сказать, что она меня успокоила.

– Да ты пей камру, – сказала леди Сотофа. – Остынет, придется подогревать, а это уже совсем не то. И выброси из головы свои печальные глупости. Жаль, конечно, что никто, включая меня, не сообразил вовремя сказать тебе, что у каждого настоящего мага несколько жизней, и мы проживаем их не последовательно, одну за другой, а одновременно. Все сразу! Другое дело, что поначалу никто из нас не выбирает, какую из жизней будет осознавать наиболее ярко и считать единственной. Потом начинаются все эти, как ты говоришь, сны и видения, похожие на реальность даже больше, чем она сама. Главное тут – сохранять любопытство и желательно невозмутимость; впрочем, не станем требовать от себя невозможного. Хочешь делать из этого трагедию – на здоровье, кто ж тебе запретит. Важно не то, как ты себя в связи с этим чувствуешь, а удивительный факт, что некоторым из нас удается научиться проживать все свои судьбы во всей полноте. И это становится дополнительным источником силы, да такой, что даже само Сердце Мира захочет держаться к тебе поближе – из тех же примерно соображений, из каких все прочие колдуны стараются жить рядом с ним.

Я слушал ее, распахнув рот и преданно моргая бессмысленными глазами, примерно как Друппи, когда я, забывшись, начинаю излагать бедном псу свои текущие взгляды на устройство Вселенной.

– Ты, конечно, ничего сейчас не понимаешь, – вздохнула Сотофа. – Оно и к лучшему, понимать подобные вещи тебе пока рановато. Просто имей в виду, что все, о чем ты рассказываешь, – нормальный этап становления мага. Мы все примерно через это прошли. Вернее, продолжаем идти, потому что это приключение длиной в жизнь. Любую, даже бесконечную.

– Спасибо, – сказал я. – «Нормальный этап становления» – это то, что я хотел услышать больше всего на свете. Особенно меня восхищает определение «нормальный». Очень соскучился по возможности принимать его на свой счет.

– Ничего, – улыбнулась леди Сотофа. – В юности мы все немножко чокнутые, это неизбежно. И только потом, задним числом, взглянув на свое прошлое со стороны, понимаешь, что это были вполне счастливые и беззаботные времена. Изнутри это, к сожалению, не так уж очевидно.

Она проводила меня за ограду. Сказала:

– Отсюда уже можно уйти Темным Путем. Из сада, впрочем, тоже не запрещено, просто мало у кого получается. Очень уж хорошо я его заколдовала в Смутные Времена. Теперь такие предосторожности вроде бы ни к чему. Но расколдовывать лень. Пусть уж остается как есть. Хорошего тебе дня.

– Спасибо, – поблагодарил я. – День и так-то складывался лучше некуда. А с вашим пожеланием – даже не знаю, чем он закончится. Но заранее рад, что прожить его предстоит именно мне. А не какому-то чужому дяде.

Леди Сотофа вдруг обняла меня – крепко и сердечно, как в старые времена, когда я чувствовал себя рядом с ней любимым внуком, приехавшим на каникулы. И тогда я окончательно понял, что вернулся. И не куда-нибудь в очередной из пригрезившихся мне Миров, а домой.

– Отлично мы с тобой потанцевали, – сказала она. – А теперь проваливай. У меня куча дел.

Темным Путем я так и не воспользовался. Пошел пешком в надежде, что это поможет собраться с мыслями. Потому что невыразимое счастье невыразимым счастьем, а необходимости найти и обезвредить, в смысле разбудить нашего гениального сновидца никто не отменял.

Однако как я ни пытался сосредоточиться, мысли мои норовили разбежаться в стороны и, по возможности, спрятаться где-нибудь под кустом. Их можно понять, уродись я сам столь неказистой немудреной мыслишкой, тоже предпочел бы скрыться от позора.

Брел, одним словом, как пьяный. Столько всего вдруг сразу со мной случилось – изумрудно-синее море, накрывшее город, музыка, этот нелепый танец с леди Сотофой, и разговор, освободивший меня от почти непосильного груза, который я, оказывается, все это время таскал за собой, сам того не замечая.

На мосту Кулуга Менончи меня поймала Меламори. То есть натурально изловила, как кошка замечтавшуюся птицу. Но есть не стала, просто обняла, прямо на глазах у прохожих и сновидцев; первым, впрочем, было пока не до нас, приходили в себя после давешнего наводнения. А что до вторых – кому какое дело, что им однажды приснились два человека в странных просторных одеждах, развевающихся на речном ветру, которые стояли обнявшись на мосту, и человек, что пониже ростом говорил:

– Я тебя искала – не по-настоящему, тогда бы послала зов. А просто играла с собой в такую игру: встречу, не встречу? Выиграла, как видишь. Только поздновато, вода уже ушла. Ну как ты? Что у тебя происходит?

Надо отдать мне должное, я почти сразу вспомнил, кто она такая. И не стал скрывать, что обрадовался. И даже отверз было уста, чтобы сказать – ничего особенного, встретил на набережной Сотофу, очень хорошо поговорили, поставила она мне голову на место, сразу же надо было к ней бежать, а я, дурак, как всегда…

Но вместо этого почему-то произнес:

– И все, чем смерть жива и жизнь сложна, приобретает новый, прозрачный, очевидный, как стекло внезапный смысл[8].

Глаза у Меламори стали круглыми, как у буривуха, в которого она умеет превращаться, по крайней мере, иногда.

– Макс, ты что, стал сочинять стихи?

Таким дрожащим голосом обычно спрашивают у героев: «Ты что, сражался с ядовитым драконом и теперь собираешься умереть от его укуса еще до ужина?»

Я помотал головой.

– Нет, так далеко пока не зашло. Просто цитирую чужие. Извини. Даже не понимаю, как это вышло. Просто ты спросила, как у меня дела, и я сказал явно не то, что планировал. Вернее, оно само…

– Это на тебя так наводнение подействовало? – понимающе спросила Меламори.

– Скорее леди Сотофа. Я ее встретил на набережной, а потом камру с ней пил. В общем, все вместе. Но я уже вполне взял себя в руки. Стихов больше не будет.

– Это как раз жаль, – улыбнулась Меламори. – Хорошие стихи. Поэтому собственно я за тебя так испугалась. Призвание не выбирают, а быть поэтом – совсем не сахар. Родители дружили с покойным Айрой Кори – знаешь его? Нет? Неважно, просто поверь на слово, что он один из великих. Классик. На века. И я однажды случайно услышала, как сэр Айра сказал: «Писать – все равно что всаживать меч себе в сердце и мучиться не столько от боли, сколько от того, что не можешь вонзить его еще глубже – вот на что уходят все силы». Я тогда маленькая была, но на всю жизнь запомнила, что быть поэтом очень тяжело. И вдруг узнаю, что ты так влип! Но если стихи чужие, тогда все хорошо. А кто автор? Кто-нибудь совсем молодой-неизвестный? Или сэр Шурф, на полчаса оторвавшись от своих возлюбленных бланков с печатями, кого-нибудь древнего и забытого в своей библиотеке раскопал? Потому что я его точно не знаю.

– Конечно, не знаешь. Он из другого мира.

– Ну надо же, – вздохнула Меламори. – Миры разные, а люди, в сущности, такие одинаковые. Мне сейчас так близко то, что он написал! Как будто перед этим мы с ним вместе стояли, укрытые этой бескрайней водой и смотрели из нее на солнце. У меня так и не хватило слов, чтобы рассказать самой себе, что на самом деле со мной случилось. А у него хватило. И он написал.

– Думаю, поэзия примерно для этого и нужна, – сказал я. – Чтобы мы наконец-то смогли рассказать самим себе, что с нами происходит.

Умиротворенные, мы пошли в сторону – не то Управления Полного Порядка, не то Мохнатого Дома. Я не знал, куда мне сейчас нужно больше. И решил, что это, наверное, выяснится как-нибудь само.

– Если вы с Джуффином все-таки найдете человека, которому снятся такие удивительные сны про ветры, закаты и воду, почитай ему эти свои стихи, – вдруг сказала Меламори. – И скажи, что он сделал с нами примерно вот это. Пусть знает. На его месте я бы хотела знать.

Я остановился прежде, чем понял, о чем собственно речь. Как громом пораженный – так в подобных случаях говорят. Хотя что тот гром в сравнении с молниями, которые иногда сверкают во тьме человеческой головы. Их обычно называют идеями, но потрясения от встречи с некоторыми из них это определение не передает.

– Ты чего? – встревоженно спросила Меламори. – Не хочешь читать ему стихи – не читай. Я не настаиваю.

– Нет уж, обязательно почитаю, – сказал я. – И чем скорее, тем лучше. Ты гений, знай об этом, пожалуйста. Я потом объясню, ладно? А сейчас побегу. Если получится, покорми Базилио этим вашим мистическим кремовым тортом, воняющим селедкой и стремительно исчезающим в никуда.

– Ладно, – пообещала она. – Хотя нынче с утра торт у меня исчезал уже не очень стремительно. Почти целую минуту продержался, Базилио большой кусок склевал. Но добавка ему не повредит. А мне – лишняя тренировка.

Я улыбнулся, помахал ей рукой и шагнул прямо в кабинет Джуффина, страшно довольный тем, что мне удался столь эффектный уход. Темный Путь – это не только удобно, но и чертовски красиво. Сообразил бы раньше, какие возможности он открывает человеку, который обожает выпендриваться, давным-давно научился бы.

Однако никакой иной пользы от моей поспешности не было. В кабинете сидел только Куруш, да и тот спал так крепко, что не обратил на мое красивое появление никакого внимания.

Тогда я послал Джуффину зов, но и тут не имел успеха. Причин для беспокойства, ясное дело, никаких – то ли на Темную Сторону по какой-то надобности отправился, то ли в другой Мир, то ли в Холоми по делам, то ли просто в карты играть засел и не хочет отвлекаться. Но как же не вовремя! Меня натурально на части разрывала идея, которую следовало немедленно обсудить. И тут же начать воплощать.

Затормозить мне в этот момент было примерно так же просто, как паровозу, несущемуся вниз с обледенелой горы. Хотя ни паровозов, ни даже ледяных гор в Ехо отродясь не было. Но когда это меня останавливало.

– Дело хозяйское, – сказал я опустевшему Джуффинову креслу. – Значит, будет тебе сюрприз.

И послал зов сэру Шурфу в надежде, что хотя бы он пока никуда не подевался из этого Мира. В конце концов, сам жаловался, что сидит в Иафахе как на каторге. И как минимум одна прогулка у него сегодня уже была.

«Будешь смеяться, – сказал я, – но ты мне снова нужен. И снова по делу».

«Если по неотложному, то ты пропал, – хладнокровно заметил Шурф. – Потому что вот именно сейчас у меня сидит личный церемониймейстер Его Величества. Этому доброму человеку кажется, будто я слишком хорошо живу. И чтобы исправить положение, он принес мне в подарок целых сорок восемь поправок к Кодексу Хрембера, касающихся применения магии в придворных ритуалах. Семнадцать мы уже подробно обсудили, можешь меня поздравить. Но раньше чем через два часа я из его лап не вырвусь. Столько твое дело терпит?»

«Дело-то терпит, – признался я. – В отличие от меня самого. Ладно, только один вопрос, чтобы я успокоился и не бегал по городу в поисках другого помощника. Ты умеешь писать на небе?»

«Умею», – коротко сказал он. И исчез из моего сознания, оставив меня погибать.

Погибать я пошел домой – в надежде, что застану там Меламори. Но поскольку снова воспользовался Темным Путем, изрядно ее опередил. Зато в гостиной присутствовал мой зверинец – весь, в полном составе. Базилио сидел на ковре, скрестив свои обескураживающе человеческие ноги, Армстронг и Элла блаженно дремали, прижавшись к его чешуйчатым бокам, а Дримарондо расхаживал взад и вперед с чрезвычайно недовольным видом. На мое появление обратил внимание только Друппи, бросился мне навстречу, восторженно мотая ушами, остальным было не до меня.

– Ну еще немного подумай, – говорил Базилио. – Это же очень простая задача!

– Я гуманитарий, – надменно ответствовал Дримарондо. – Мой ум создан для решения задач иного рода, и мне не следует без особых причин совершать над ним насилие. Вот когда ты будешь способен провести семантический анализ сочинений Тессара Лохрийского, я, так и быть, соглашусь вернуться к твоим пустяковым проблемам.

– Эту формулировку надо запомнить, – сказал я. – Теперь я знаю, как отвечать злодеям, которые то и дело пытаются принудить меня к тяжелой умственной работе: мой ум создан для решения задач иного рода, и точка.

– Сэр Макс! – Базилио наконец меня заметил и очень обрадовался. – Может быть, вы согласитесь решить эту задачу? Просто чтобы Дримарондо убедился, что ничего сложного в этом нет.

«Ой! – подумал я. – Надо же так влипнуть!»

Позориться перед не в меру сообразительной одушевленной иллюзией и собственными домашними животными мне совсем не хотелось.

– Я вообще-то тоже гуманитарий, – сказал я, отступая к выходу. – И как раз собирался заняться семантическим анализом. Давно пора! А то у меня сочинения Тессара Лохрийского уже дюжину дней не анализированы. Как людям в глаза смотреть…

– О, да ты тоже заинтересовался наследием великого Тессара? – обрадовался Дримарондо, внезапно обнаружив во мне родную душу.

И я окончательно понял, что пропал.

Ситуацию спасла Меламори, которая наконец до нас добралась. Удивленно поглядела на только что сбежавшего якобы по неотложному делу меня, но ничего не сказала. Наколдовала для Базилио отличный кремовый торт размером с половину обеденного стола, вонявший, как трюм старого рыболовецкого судна, который ни разу не пробовали отмыть, велела собакам проверить, что творится в кухне, и не подъедают ли злокозненные повара приготовленные для псов окорока, вероломно закусывая их кошачьим паштетом. Базилио вызвался оказать друзьям посильную моральную поддержку, сонные Армстронг и Элла преданно последовали за ним, гостиная опустела, и я перевел дух: пронесло! По крайней мере, на какое-то время.

– Еще немного, и Базилио принудил бы меня решать его дурацкие головоломки, – пожаловался я.

– Я так и поняла, – кивнула Меламори. – Меня он уже пытал утром, после того как Трикки сбежал на службу. Я кое-как решила одну задачку из трех и тоже быстренько смылась. Боюсь, в ближайшее время Базилио предстоит сделать пренеприятнейшее открытие: он гораздо умнее подавляющего большинства людей. Даже не знаю, как он с этим справится.

Сэр Шурф прислал мне зов не через два часа, как обещал, а всего через полтора: «Можешь приходить». Все-таки любопытство – страшная сила.

– По твоей милости господину церемониймейстеру предстоит сегодня нелегкая ночь, – сказал он. – У меня было всего два способа ускорить дело: принять все его поправки, не особо вникая в суть, или же отклонять все подряд. Первый способ гуманней и избавил бы нас обоих от пустых хлопот, зато второй безопасней для Соединенного Королевства и Мира в целом. Да и аргументировать отказ куда проще, чем оформлять одобренный документ. В итоге досточтимый сэр Кумалкаята отправился все переписывать, а у меня впервые за долгие годы появился самый настоящий личный враг.

– Слушай, – встревожился я, – и что теперь будет? Надеюсь, он не подошлет к тебе отравителей?

– Да хоть бы и подослал, что от них толку. Яды на меня все равно не действуют.

– И на том спасибо. Прости, что помешал тебе работать. Совсем не хотел доводить до таких крайностей!

– Какие же тут крайности? – удивился мой друг. – По-моему, все устроилось наилучшим образом. Человек моего положения просто обязан иметь врагов при дворе Его Величества. Вон покойного Магистра Мони Маха терпеть не мог сам Король. Для меня это, конечно, совершенно недостижимый уровень, но я готов довольствоваться малым. Рассказывай лучше, что именно ты собираешься писать на небе?

– Разумеется, стихи, – сказал я. – Прозу оставим для заборов.

– Надеюсь, с заборами ты как-нибудь справишься сам? – нахмурился Шурф. – Я не настолько ценю прозу, чтобы заниматься ее переписыванием.

– Если будет надо, справлюсь. Но сперва – небо. Хочу вступить в дружескую переписку с нашим благодетелем. После сегодняшнего пришествия большой воды я окончательно понял, что в зрелищах ему нет равных. Куда уж нам. Зато мы можем попробовать воздействовать на него силой слова. Но я писать на небе, сам понимаешь, не умею. И вдруг вспомнил, как ты однажды закрыл его облаками. А писать на нем слова, наверное, даже проще. Да?

– Не сказал бы, что проще, но сделать можно, – отмахнулся он. И помолчав, спросил: – Ты Джуффину успел рассказать?

Я помотал головой.

– Собирался. Но он очень некстати куда-то подевался. И до сих пор не откликается.

– Побег из Холоми, – коротко объяснил Шурф.

Я ушам своим не поверил.

– Из Холоми?! Это же невозможно!

– Теоретически – да. На практике же Хехта Сай, Старший Магистр Ордена Решеток и Зеркал, отбывающий пожизненное заключение за несколько сотен убийств, в том числе среди мирного населения, не участвовавшего в борьбе Орденов, сумел разжалобить камни, из которых сложены стены его камеры. Оказывается, если практически не умолкая жаловаться на судьбу полторы сотни лет кряду, у камней могут не выдержать нервы. Или сердце. Боюсь, моих познаний недостаточно, чтобы с уверенностью утверждать, на каком именно участке камня зарождается сочувствие к страдальцу. Так или иначе, камни Холоми позволили Хехте Саю выйти. Не на улицу, конечно, а на Темную Сторону, которая его приняла. Беспрецедентный случай! Джуффин, конечно, разберется – и с беглецом, и с камнями. Но какое-то время ему будет не до нас.

– Может быть, оно и неплохо, – сказал я. – А то раскритиковал бы мою идею в пух и прах, и я бы утратил энтузиазм. А без энтузиазма мне сейчас никак нельзя. Сразу вспомню, что совершенно растерян, понятия не имею, что делать и не верю в успех. А в таком состоянии – ну вот разве что камням жаловаться хорошо. У меня уже к завтрашнему утру весь дом рыдать будет. И спрашивать, чем мне можно помочь.

– К утру не будет, – совершенно серьезно возразил Шурф. – У камней, видишь ли, очень замедленное восприятие. Известно, что говорить с ними следует, растягивая каждый звук минимум на три часа, и только потом произносить следующий. И всякую фразу при этом приходится повторять не менее полусотни раз – на указанной скорости. Дальше сам считай.

Я прикинул, сколько времени может уйти на одно только лирическое вступление: «Я – человек-бедняжка», – и присвистнул.

– Похоже, этот Хехта Сай добровольно превратил свою жизнь в кошмар.

– Не преувеличивай. Почему сразу «кошмар»? – пожал плечами Шурф. – Вполне умиротворяющее занятие, если, конечно, как следует втянуться. И не смотри на меня как на палача, у меня и в мыслях не было предлагать тебе попробовать. Лучше скажи, что за стихи ты собрался писать на небе? С выбором я, сам понимаешь, могу помочь.

– Еще как понимаю. Но хочу начать с того, что ему знакомо и близко.

– А как ты выяснил, что именно ему знакомо? И тем более близко?

– Так он же… Ох, ну конечно! Этого я тебе еще не рассказывал. Потому что совсем дурак с дырявой башкой. Когда на Площади Побед бил фонтан ветров, Нумминорих стоял рядом с человеком, у которого есть некоторые шансы оказаться автором всех этих наших чудес. И тот сперва плакал, а перед тем, как исчезнуть, сказал Нумминориху: «Когда я был дитя и бог». Парень ни хрена не понял, но честно передал мне послание. И я опознал цитату. Я знаю этого поэта. И многих других, которых наверняка читал наш загадочный друг, большой любитель Хименеса.

– То есть можно более-менее уверенно предположить, что он твой земляк?

– Ннну… Да. Условно говоря, земляк. Во всяком случае, я в контексте. И это упрощает задачу до него достучаться.

– Не уверен, – неожиданно возразил Шурф. – По моему опыту, когда человеку снится что-то хорошо знакомое, он не обращает на это особого внимания. Вспомнилось и вспомнилось, ничего удивительного тут нет. Но когда читаешь во сне книги или слышишь стихи, которых не знал наяву, это производит очень сильный эффект.

– А у меня наоборот. Когда снится что-то новое, необычное и непонятное – это просто нормально. А когда во сне вдруг появляются знакомые люди, города и, например, стихи, это настораживает. Все люди разные. Осталось угадать, на кого из нас похож этот тип, цитировавший Хименеса.

– Не надо гадать, – вкрадчиво сказал сэр Шурф. – Просто послушай:

Только закрыв глаза на границе между Миром и грудой его веселых обломков, из которых складывают сновидения, можно вспомнить, что Тень твоя – ветер. Дует над степью, заросшей черной лиловой белой колючей сияющей красной горькой на вкус выгоревшей живой неназываемой непостижимой, а все-таки просто травой, на краю того Мира, что ты никогда не увидишь, даже если откроешь глаза.

– Удар ниже пояса, – признал я после того, как ко мне вернулся дар речи. – Совершенно невозможно с тобой спорить, когда в ход идут такие аргументы. Это случайно не Айра Кори? Меламори о нем сегодня рассказывала. Как он говорил: «Писать – все равно что всаживать меч себе в сердце и мучиться, что не можешь вонзить его еще глубже». С подобным подходом я бы не удивился…

– Нет, – перебил меня Шурф, – это были стихи Кибы Кимара. Просто первое, что пришло на ум. А Айра Кори писал вот что:

Когда я умер в городе, где хрустальные лестницы соединяют небо с землей, а в реках живут золотоглазые отражения тех, кто хотя бы однажды сидел у воды, многие плакали, когда я умер, открыл свои золотые глаза в городе, где только дожди соединяют небо с землей, а в реках живут молчаливые рыбы. Никто здесь не плачет, говорят мне: «Хорошее утро», думают, я проснулся дома.

– Ну ни хрена себе, – вздохнул я.

Ясно теперь, почему мой друг так помешан на угуландской поэзии. Сам бы на ней помешался, если бы время от времени что-то читал. И слушал хоть немного внимательней в тех редких случаях, когда мне удавалось добраться до «Трехрогой Луны», например.

Но я решил не сдаваться.

– Сбиться с дороги – это слиться с метелью, а слиться с метелью – это двадцать столетий пасти могильные травы[9].

– Ого, – удивился Шурф. – Это из другого Мира поэт?

– Ну да.

– Надо же, а так похож на наших. Если бы я разбирался в поэзии немного хуже и у меня был хоть малейший шанс не знать чего-то, заслуживающего внимания, вообще не усомнился бы, что это угуландец, причем скорее всего младший современник леди Уттары Маи. Это последняя четверть Эпохи Орденов. Считается, что именно Уттара Мая положила начало современной поэтической традиции, отказавшись от строгой рифмы, используя ритм, близкий к крэйскому заклинательному строю, и одновременно расширив поэтический словарь практически до разговорного.

– И как она писала? В смысле, что? – спросил я, уже почти забыв, ради чего мы на самом деле собрались.

– Ну вот например:

Смерть – это трава, которая прорастет сквозь твои руки в тот день, когда ты вспомнишь, что смерти нет.

Я довольно долго молчал, оглушенный явственным запахом свежескошенной травы, заполнившим не то кабинет, не то только мое внутреннее пространство; второе предположение выглядит более правдоподобным, но только с оговоркой, что никакой разницы на самом деле нет.

Но потом я встряхнулся и сказал себе: «Соберись, тряпка. Сейчас мы ему покажем, что бывают и другие поэты, ничем не хуже угуландских. Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнил!»

Память у меня скверная, но местами все же цепкая. Поэтому вспомнил кое-что. Хотя силы наши, конечно, были неравны – сэр Шурф знал несравнимо больше. Но порой милосердно умолкал, чтобы дать мне слово. Не такой уж он, в сущности, злодей.

Опомнились мы только час спустя. И только потому, что Шурфу прислал зов кто-то из помощников. По выражению его лица я понял, что наличие в Мире каких-то дурацких подчиненных и бессмысленных дел, о которых они своевременно напоминают, стало для моего друга крайне неприятным сюрпризом.

– Я только что отменил вечернее занятие с Младшими Магистрами, плановые консультации для Старших, внеочередную ревизию расходов провинциальных резиденций и три личных аудиенции разной степени важности, – наконец сказал он мне. – Понятия не имею, когда я все это буду наверстывать. Поздравляю, сэр Макс. Ты в хорошей форме. Тебе по-прежнему удается разрушать мои планы и превращать мою жизнь в хаос. И я по-прежнему испытываю благодарность вместо приличествующего в подобных случаях негодования.

– Из всего вышесказанного следует, что это скорее ты в хорошей форме, – заметил я.

– Да, в общем, оба вполне в порядке, – усмехнулся он. – Что не отменяет нашей с тобой основной проблемы: как мы будем выбирать?

– Выбирать – что?

– Стихи, конечно. Что именно мы будем писать на небе? Потому что если все сразу, получится слишком мелко. С земли не разобрать.

– Ой-е! – я схватился за голову.

Действительно проблема.

– Так, стоп, – сказал я минуту спустя. – А почему собственно надо выбирать что-то одно? Будем писать все, что вспомнили. Просто не сразу, а по очереди. И твое, и мое. Не знаю, проймет ли нашего сновидца хоть чем-то, зато общеобразовательная польза несомненна. Этакий небесный фестиваль поэзии разных Миров. Заранее завидую горожанам. Хотел бы я быть на их месте. Идешь по улице, задираешь голову к небу, а там внезапно стихи. И какие! А вечером уже новые. Ночью – опять. И уже начинаешь ждать – что дальше? Утром первым делом бежишь к окну – читать. По-моему, здорово.

– Звучит убедительно, – мрачно сказал Шурф. – Но с таким объемом работы я при всем желании не справлюсь. Один раз тебе помочь – не вопрос. Два или даже три – ладно, предположим. Хотя понятия не имею, как выкрою столько свободного времени завтра…

– Столько – это сколько? – растерялся я.

Почему-то был уверен, что написать стихи на небе можно за пять минут, на бегу, в перерыве между другими делами.

– Часа два, как минимум. А то и все три. Любая магия, изменяющая внешний вид небесного свода, требует немалых затрат времени и сил. Одна только предварительная подготовка занимает не меньше получаса. И сам процесс примерно вдвое-втрое больше, зависит от объема текста. А потом желательно немного поспать, чтобы восстановить силы. При этом у меня действительно есть дела, которые невозможно отложить. И довольно много. Я их не выдумал, к сожалению.

– Да ясно, что не выдумал, – вздохнул я. – Надо же, как все оказывается непросто. Ладно, тогда научи меня. Я у нас пока практически бездельник. Орденом руководить не надо, на службу с утра приходить не обязательно, и даже чудище, которое внезапно завелось в моем доме, любезно кормят другие люди. Вполне можно позволить себе расслабиться и писать стихи на небесах.

Шурф с сомнением покачал головой.

– Можно попробовать, – наконец сказал он. – Но тебе будет трудно. Ты же, насколько я знаю, даже Безмолвную речь до сих пор не любишь. А тут степень концентрации гораздо выше. И продолжительней по времени.

– Терпеть не могу Безмолвную речь, – согласился я. – Но использую же, когда надо. И вообще, мне не любить, мне – делать. Это разные вещи.

– Хорошо, попробуем, – согласился Шурф. И удивленно добавил: – Надо же, как тебя зацепило.

Я хотел было честно объяснить, что просто хватаюсь сейчас за призрачную возможность хоть как-то продвинуться в свалившемся на меня деле, скорее всего непосильном. Но вместо этого сказал:

– И все, чем смерть жива и жизнь сложна, приобретает новый, прозрачный, очевидный, как стекло, внезапный смысл.

– Что?

– Тоже стихи. Фрагмент, остальное я забыл; впрочем, неважно. Давай ты напишешь это на небе прямо сейчас. А дальше я сам, если смогу. Нет, не «если». Смогу. Куда я денусь.

– Ладно, – неожиданно легко согласился мой друг. – Пошли.

– Куда?

– На крышу, разумеется. Сидя в помещении, с небом ничего путного не сделаешь. Можно, конечно, и просто на улицу выйти, но некоторые исследователи небесных и облачных магических практик упоминают популярное в эпоху Короля Мёнина суеверие, согласно которому чем выше заберешься для колдовства, тем вероятней успех.

– Именно суеверие?

– Да. В основе его лежит наивное предположение древних крэйев, будто небо обладает индивидуальным сознанием и волей. И ему приятно видеть, как мы прикладываем усилия, чтобы к нему приблизиться. Ничем таким небо, конечно, не обладает, поскольку оно представляет собой всего лишь панораму воздушного пространства, открывающуюся при взгляде, направленном вверх. И наши усилия оценить некому, это ясно любому мало-мальски образованному человеку. Но в некоторых практических вопросах я суеверен, как дикарь. И это, скажу тебе по секрету, отлично работает.

Мы вернулись на землю не два, не три даже, а целых четыре часа спустя. Потому что процесс очень замедлился из-за моего обучения. Зато в итоге я почти все сделал сам – под руководством Шурфа. И чувствовал себя теперь так, словно все это время пил Джубатыкскую пьянь, и одновременно меня не слишком сильно, но настойчиво избивали палкой. Тело ныло от напряжения, голова была тяжелой и пустой, а перед глазами скакали огненные буквы – следы тех, которые мы так долго и упорно выводили на фоне ночного неба.

Чертовски красиво получилось, надо сказать. Мой наставник обещал, что надпись продержится как минимум часа три. Неплохо для начала.

– Ты очень упрямый, – сказал Шурф. – Если уж тебе в кои-то веки приспичило, вполне способен вогнать в гроб себя и всех, кто по милости судьбы оказался рядом. Для дела это просто отлично. А теперь плохая новость: пока тебе все-таки рано действовать самостоятельно. Нужно хотя бы еще одно занятие. Как минимум.

– Тоже мне плохая новость, – отмахнулся я. – Или ты хочешь сказать, что собираешься сбежать на край Мира, лишь бы больше никогда не иметь дело с таким настырным тупицей?

– Нет, побег на край Мира пока не входит в мои ближайшие планы. Ужас твоего положения состоит в том, что завтра свободное время у меня будет только рано утром. Если начнем примерно за полчаса до рассвета, есть шанс, что уложимся в срок.

– Да, – согласился я, – это достойная месть за все мучения, которые я тебе причинил. Сам лучше не придумал бы. А все равно хрен я от тебя отвяжусь. Благо бальзам Кахара никто не отменял. Выживу как-нибудь.

– Договорились, – кивнул он. – Тогда иди спать. Прямо сейчас. Если не отдохнешь хоть немного, не сможешь работать.

– Ну конечно, – сказал я вслух. А про себя упрямо добавил: «Держи карман шире!»

И дело даже не в том, что я такой уж истовый борец за личную свободу. А просто невозможно было удержаться от искушения прогуляться по городу и посмотреть на лица прохожих, которые, задрав головы к небу, сами себе не веря, читают начертанные нами огненные письмена: «…прозрачный, очевидный, как стекло внезапный смысл». И подслушать, о чем они после говорят. Или как молчат. Никогда себе не простил бы, если бы отказался от этой прогулки. А там хоть трава не расти.

Сквозь мои руки.

Проспал я в итоге всего часа два. Но был на месте вовремя. И действовал в этом состоянии столь эффективно, что управились мы даже быстрее, чем вчера, хотя выбранное Шурфом стихотворение Кибы Кимара было очень длинным. То есть всего двенадцать строчек, но когда пишешь их в небе, буква за буквой, это огромный объем.

Все это так меня вымотало, что я не рискнул возвращаться домой Темным Путем. И пошатываясь от усталости, побрел по утреннему городу – досыпать. И каким-то чудом туда пришел, ни разу не заблудившись, хотя глаза закрывались на ходу, а сонный ум то и дело пытался поднять себе настроение паническими воплями: «Ой мамочки, это где же я сейчас?»

Дома я успел забраться под одеяло, укрыться им с головой и уже почти провалился в сон, но тут откуда ни возьмись в моем сознании зазвучал жизнерадостный голос сэра Джуффина Халли. Как будто он все утро просидел в засаде, терпеливо выжидая, когда наступит самый неудачный момент для беседы.

И вот дождался.

«Стихи в небе – твоя работа?» – не здороваясь, спросил он.

«Моя, – сознался я. – Если тебе не нравится, можешь прийти и задушить меня подушкой. Только, пожалуйста, не буди».

«Обойдешься, – твердо сказал Джуффин. – Я только что вернулся с Темной Стороны. Я – герой, в очередной раз совершивший невозможное. И заодно столько возможного, что хватило бы на пару-тройку вполне достойных жизней, наполненных событиями. Единственная награда, которая меня удовлетворит, – завтрак в твоем обществе. Поэтому поспишь когда-нибудь потом».

Я был так потрясен его жестокостью, что даже забыл обрадоваться, что он вернулся. Хотя еще вчера ночью очень этого ждал. И мечтал расспросить – о сердобольных камнях Холоми, о похождениях магистра-убийцы на Темной Стороне, да вообще обо всем. Но не теперь же!

Большой глоток бальзама Кахара только примирил меня с неизбежным. Не более того.

– Признавайся, – сказал я, входя в почти пустой обеденный зал «Обжоры Бунбы» и усаживаясь напротив Джуффина, – ты же нарочно все это затеял.

– Я много чего нарочно затеял, – флегматично ответил он. – Ты сейчас о чем?

– Ну как же. Вывернул Мир наизнанку, заманил сюда толпы сновидцев, притащил меня в Ехо, внушив, будто их надо от чего-то там этакого хитровыкрученного спасать – и все это только ради того, чтобы снова получить возможность регулярно поднимать меня по утрам, примерно через три минуты после того, как я доползу до постели.

– Видишь ли, от некоторых пагубных привычек не так-то просто избавиться, – покаянно вздохнул Джуффин. – Но я не теряю надежду, что в один прекрасный день сумею взять себя в руки и обуздать эту страсть. И ты ее не теряй. А пока – терпи.

– Ты никогда не учил меня убивать, – мрачно резюмировал я. – И теперь ясно, почему.

– Не учил, потому что для убийства тебе достаточно плюнуть. Другое дело, что ты постоянно об этом забываешь. И правильно делаешь. Рассеянный убийца – это прекрасно. Он дарит людям радость и символизирует торжество жизни над смертью. Но учти, если ты немедленно что-нибудь не съешь, вскоре начнешь символизировать прямо противоположное. Я тебя предупредил!

Я внял и принялся уплетать омлет. Но не потому что позволил себя запугать. А просто от этого грешного колдовства жрать хочется даже больше, чем спать. Страшная штука.

– Стихи в небе – это вместо пожара? – спросил Джуффин, милосердно выждав, пока я утолю первый голод. – Чтобы художника приворожить?

Я молча кивнул.

– Великого Магистра небось припахал, выдернув из теплой постели? – ухмыльнулся он. – А сэр Шурф не успел тебе сообщить, что неприкосновенность его личности охраняется законом? И всякий, кто попытается силой или угрозами принудить его к действиям, выходящим за круг повседневных обязанностей руководителя Ордена, может быть объявлен государственным преступником.

– Правда, что ли? – изумился я. – Класс! Какой прекрасный закон! Только на месте Шурфа я бы внес одну небольшую поправку: «…к действиям, НЕ выходящим за круг повседневных обязанностей, бла-бла-бла», – далее по тексту. По-моему, давно пора – если ему дороги жизнь и рассудок. Но на небе я, кстати, сам писал. Великий Магистр только руководил процессом. И еще трубку курил. И выглядел страшно довольным: ночь, стихи, и надо мной можно издеваться сколько влезет. На правах строгого наставника. Думаю, именно так он и представляет себе счастье.

– Примерно, – кивнул Джуффин. – Но ты, однако, даешь! Предложи мне кто-нибудь спор, я бы без раздумий поставил на то, что ты сбежишь, проклиная все на свете, едва начав разучивать этот фокус. Утомительный и, прямо скажем, не самый нужный в жизни.

– В том-то и штука, что сейчас – самый. Я хочу, чтобы стихи на небе менялись как можно чаще. Никогда не знаешь, кого чем зацепит, это непредсказуемо. И выбрать совершенно невозможно – даже в одном Мире слишком много хороших стихов. А уж в двух сразу – страшное дело! И при этом сэр Шурф, как выяснилось, пока не готов посвятить их популяризации всю свою жизнь целиком и без остатка. Хорош любитель поэзии! Пришлось брать дело в свои руки. А то бы действительно сбежал, ты совершенно прав. Жуткая нудьга эти ваши небесные и облачные магические практики… Кстати, прости, что с тобой не посоветовался, прежде чем начинать. Меня в кои-то веки вдохновенно осенило, а ты исчез. Я бы взорвался, дожидаясь.

– И правильно сделал, что не стал ждать. Я же с самого начала сложил с себя ответственность, признался, что понятия не имею, как подступиться к этому делу. Поэтому, пока ты им занимаешься, я для тебя не столько начальник, сколько помощник.

– Помощник? – восхитился я. – Правда, что ли? И если я попрошу тебя написать на небе стишок – всего один, пока я посплю – ты согласишься? А дальше я сам. Честно!

– Ладно уж, напишу, что с тобой делать, – неожиданно согласился Джуффин. – Но только учти: выберу на свой вкус. Стихи – дело серьезное. И какие-то мальчишки, возомнившие себя великими ценителями, мне тут не указ.

– Ну так отлично! Вдруг у этого художника вкус как раз с твоим совпадает, а не с нашим? Всяко больше шансов.

Я так обрадовался, что окончательно проснулся. И, во-первых, сразу потребовал дополнительную порцию. А во-вторых, вспомнил, откуда Джуффин вернулся. И набросился на него с расспросами.

– Ну наконец-то! – проворчал он. – А я уже начал опасаться, что кроме стихов ты теперь больше ничем не интересуешься.

И мстительно принялся набивать трубку. Видимо, рассчитывал уморить меня паузой. Но я с честью выдержал испытание.

– Для начала скажи, что ты уже знаешь, – наконец смилостивился Джуффин.

– Практически ничего. Только что некий Магистр Ордена Решеток и Зеркал, отбывающий пожизненное заключение за кучу убийств, разжалобил камни Холоми, и они выпустили его на Темную Сторону. Еще я знаю, что выйти из Холоми без личного согласия коменданта невозможно. Но это уже, как я понимаю, устаревшая информация.

– Да не то чтобы устаревшая, – задумчиво сказал Джуффин.

Выпущенное им кольцо дыма дрогнуло, сложилось в вопросительный знак и принялось весело подскакивать над столом. Очень милый фокус. Но, на мой взгляд, несколько несвоевременный.

– Штука в том, что Хехта Сай не столько разжалобил камни Холоми, сколько обратился к их чувству справедливости, – наконец сказал он. – Рассказал им свою историю, а камни внимательно его выслушали. Что, будем честны, следовало сделать мне, причем еще полторы сотни лет назад. Правда, я не занимался его делом лично. Он был не моей добычей, а мне и со своими возни хватало. Но по большому счету это меня не извиняет.

– Его что, за чужие убийства засудили? – изумился я. – А как же магический жезл Канцелярии Скорой Расправы? Он же не загорится над невинным человеком, разве не так?

– Так, да не совсем. Хороший колдун может повлиять на жезл и подчинить его своей воле. Поэтому делами самых могущественных людей я всегда занимаюсь лично; другое дело, что Хехта Сай – не один из них. Впрочем, в его случае с жезлом все было в порядке. Магистр Хехта Сай действительно совершил все убийства, в которых его обвиняли. Формально все правильно. А на деле он не более виноват, чем камень, которым размозжили несколько сотен голов, прежде чем он понял, что происходит, треснул от горя и рассыпался на осколки.

– А что, и такое бывает? – изумился я.

– В истории Соединенного Королевства действительно зафиксировано несколько убийств, совершенных при невольном участии камней, обладающих сознанием. Последствия бывали разные, в том числе и такие, как я описал. Собственно, как я понимаю, именно этот аргумент помог Хехте Саю договориться с камнями Холоми. Такому несчастью камни вполне могут посочувствовать, даже если оно произошло не с одним из них, а всего лишь с человеком.

– И как он так влип?

– Рассорился с женщинами своего Ордена. Что в принципе вообще никому делать не рекомендуется. А если ты при этом состоишь в Ордене Решеток и Зеркал, подобный неосмотрительный поступок практически приравнивается к самоубийству. Их даже собственный Великий Магистр побаивался. И, на мой взгляд, правильно делал.

– Такие злющие тетки?

– Боюсь, сэр Макс, ты нашел самое точное определение. При всем моем уважении к этим могущественным леди, иначе и не скажешь.

– И так его достали, что решил – пропади все пропадом? – я исполнился сочувствия.

– Да не то чтобы. Просто бедняга совершенно не умел пить.

– В смысле? Быстро напивался и падал под лавку? Или песни орал?

– Хуже. От выпивки он быстро терял разум и становился буен, как бойцовый индюк. Лез в драку по всякому поводу, которые сам же и создавал. Рассказывают, что однажды, еще в юности, Хехта Сай по пьяному делу чуть не убил лучшего друга и после этого старался по возможности воздерживаться от выпивки. Что в его ситуации было чрезвычайно трудно – и даже не потому, что так уж хотелось напиться. Просто когда ты чрезвычайно способный молодой колдун, получивший звание Старшего Магистра в непростительно юном возрасте, любимец и личный ученик самого великого Эшлы Рохха, и всем вокруг известно, что у тебя есть одно-единственное слабое место, можешь быть уверен, что выпить тебе будут предлагать по дюжине раз на дню. В надежде, что рано или поздно ты совершишь роковую ошибку и твое теплое местечко освободится для других желающих.

– Понимаю, – кивнул я. – Хотя на самом деле совершенно не понимаю! Вроде бы взрослые люди, все как один могущественные колдуны собрались вместе, чтобы заниматься магией в хорошей компании – в этом же вроде бы смысл Орденов? И вдруг такую фигню творят – интриги какие-то, склоки, борьба за места. Ну вот как это возможно?!

– Ну так в этом и заключается главная трагедия Эпохи Орденов, – пожал плечами Джуффин. – И основная причина катастрофы, которой она завершилась. Очевидная магия, в отличие от Истинной, не изменяет самого колдуна, а, напротив, потакает ему во всем. Чем больше у тебя становится сил, тем ярче проявляются изначально присущие тебе достоинства и изъяны. А человек несовершенен – любой, в этом правиле нет исключений. Вот и прикинь, каков выходит итог.

– Печальный, – согласился я. – И что в итоге случилось с Хехтой Саем?

– После очередной попойки, от которой не удалось отвертеться, он спьяну забрел на женскую половину резиденции. Насколько я знаю, даже ничего особенного там не натворил – разве что бранился, пытаясь отыскать дорогу в свои покои. Но в Ордене Решеток и Зеркал на этот счет были строжайшие правила. Женщины Ордена яростно охраняли свою территорию от мужчин. Даже Великий Магистр не имел права посещать их без особого приглашения, об остальных и говорить нечего. Почему эти ведьмы просто не убили Хехту Сая на месте – отдельный вопрос. Уверен, это сошло бы им с рук, как уже не раз сходило. Но женщины Ордена решили обойтись с ним иначе. Сказали: заявился к нам пьяным, вот и оставайся таким навек. Наложили соответствующее заклятие и выставили беднягу вон. По их меркам это было чрезвычайно мягкосердечное решение. Великий Магистр Эшла Рохх самолично выразил благодарность женщинам Ордена за милосердие и выразил надежду, что однажды у них хватит великодушие простить молодого коллегу и позволить ему протрезветь. Думаю, в итоге этим бы дело и кончилось, если бы хмельной Хехта Сай не повадился буянить в городе. И внезапно оказался на удивление грозным драчуном – при том что в трезвом состоянии воинственностью не отличался, и все его многочисленные умения не имели никакого отношения к боевой магии. Однако первая же пьяная драка за пределами резиденции принесла ему легкую победу над двумя Младшими Магистрами Ордена Семилистника, с которым Орден Решеток и Зеркал уже тогда враждовал не на жизнь, а на смерть. Потом последовали другие убийства, причем настолько выгодные для дел и репутации Ордена, что Великий Магистр решил не лишать себя столь прекрасного бойца. И попросил женщин оставить все как есть. Уговаривать их, сам понимаешь, долго не пришлось. Таким образом, Хехта Сай несколько лет, не приходя в сознание, сражался с врагами своего Ордена. А что время от времени ему под горячую руку подворачивались простые горожане – да кого это в ту пору волновало? Уж точно не Эшлу Рохха. И не его коллег-соперников из других Орденов.

– Вот в это тоже трудно поверить, – вздохнул я. – То есть я не думаю, будто ты привираешь. Подозреваю, что наоборот, еще много не договариваешь, чтобы меня не шокировать. Но вообразить не могу, что еще совсем недавно в Ехо было вот так.

– Не можешь – и хорошо, – сказал Джуффин. – Не надо тебе ничего воображать. Сейчас не так, и хвала Магистрам. И мне с ними за компанию. И Кофе. И еще некоторым господам. Мы славно поработали, чтобы сперва закончить эту бессмысленную войну всех против всех, а потом привести Мир в порядок. До меня совсем недавно дошло, что все уже получилось, дело сделано, можно ставить точку и начинать новую игру. С тех пор хожу пьяный, почти как Магистр Хехта Сай. Только на радостях, а не от чужих чар. И драки не затеваю – это я, надо сказать, большой молодец!

– Да уж, – усмехнулся я.

– А похождения вечно пьяного Хехты Сая завершились почти одновременно с гражданской войной. Чуть раньше. Его, кстати, не кто-нибудь, а сэр Кофа поймал, обездвижил и лично отвел в Канцелярию Скорой Расправы – на суд. А оттуда – прямиком в Холоми. За такое число убийств всегда давали пожизненное заключение, смертная казнь в Соединенном Королевстве даже во время войны была запрещена. Другое дело, что убить преступника при задержании считалось обычным делом; с большинством так и поступали – в соответствии с тайным распоряжением Нуфлина Мони Маха, которое лично я предпочитал по возможности игнорировать. Кофа тоже. Впрочем, Хехту Сая он сперва хотел убить на месте, очень уж был на него зол. Но у Кофы в ту пору завязался роман с одной девицей из Канцелярии Скорой Расправы, и в тот день как раз было ее дежурство, а свежепойманный подсудимый – отличный предлог для внеочередного свидания. Ну и лишний раз похвастать хорошей добычей перед новой подружкой никогда не повредит. Так уж Хехте Саю в тот день повезло – остался жив и был со всеми удобствами размещен в тюрьме Холоми. Где, как ты понимаешь, внезапно пришел в себя.

– А почему?

– Ну как почему? Там же никакая магия не действует. Заклинание злющих, как ты выражаешься, теток благополучно перестало работать. Хехта Сай впервые за долгие годы трезво взглянул на Мир. И можешь себе представить, каково ему пришлось.

– Да, – вздохнул я. – Вот уж всем похмельям похмелье. Вроде бы чуть ли не вчера за праздничным столом сидел, потом, кажется, с кем-то подрался, дальше все смутно. И вдруг – трах, бац! – ты уже в Холоми, и вежливые люди в форменной одежде говорят, что сидеть тут ты будешь до самой смерти. Чокнуться можно.

– Примерно так. А со временем Хехта Сай сумел вспомнить разные интересные подробности. В частности, с чего все началось. Еще и не такие секреты можно выколотить из своей памяти, когда вся твоя жизнь – бесконечный досуг, из развлечений остались только сон и книги, а единственный собеседник – ты сам. Говорит, голову об стену разбить хотел, когда осознал, что много лет был пьян не по своей воле, а теперь до конца жизни придется расплачиваться за это сомнительное удовольствие. А еще труднее оказалось пережить, что Великий Магистр, учитель и, как казалось, близкий друг, даже не попытался снять с него заклятие. Если это не предательство доверия, то что тогда? И со всем этим теперь как-то надо жить – причем не в Мире, полном приключений и новых знакомств, а в одиночном заключении, которое никогда не закончится.

– Начинаю понимать, как этот тип разжалобил камни, – мрачно сказал я. – Мне уже тоже хочется зарыдать и выпустить его на волю. Или хотя бы узнать, что это сделал ты. Поймал его на Темной Стороне, выслушал, пожалел и отпустил. Эй, не смотри на меня на придурка! Я и сам понимаю, что такое невозможно.

– Разумеется, невозможно, – холодно подтвердил Джуффин. – Я действительно поймал этого красавца на Темной Стороне, куда он ухитрился пройти без опыта и учителя – с первой же попытки, прикинь. Ну правда, помощь камней Холоми дорогого стоит, даже не представляю, на что они на самом деле способны в тех редких случаях, когда чего-то захотят. Впрочем, поймать Хехту Сая было легче легкого – он даже не пытался спрятаться. Бродил по Темной Стороне, разинув рот, и плакал от счастья. Одно удовольствие иметь дело с такими беглецами! Воспользовавшись случаем, я устроил ему небольшую экскурсию, а потом вернул в камеру. Где помог написать апелляцию по всей форме. И уже отправил ее по инстанциям. В смысле, положил себе на стол.

Я ушам своим не поверил.

– Так его освободят?!

– Ну да. Думаю, уже нынче вечером – при условии, что ты хотя бы на время оставишь в покое сэра Шурфа, без чьей подписи дело не уладится. Еще и компенсацию за несправедливое наказание выплатят. Немалые, к слову, деньги. А чему ты так удивляешься? По закону человек не может быть осужден за преступления, которые совершил, находясь под воздействием чужого колдовства. Магистра Сая уже давным-давно освободили бы, если бы он вместо того, чтобы разговаривать с камнями, попробовал договориться с людьми. Письма-то из Холоми доставляют всем адресатам, включая меня и даже Короля. И добиться дополнительного разбирательства совсем не сложно.

– Тогда почему он даже не попытался?

– Ну, видишь ли, Хехта Сай не верит в правосудие и законность. Что совершенно нормально для человека, родившегося и выросшего в Эпоху Орденов. Ему просто в голову не пришло, что с тех пор все могло настолько измениться. Моим объяснениям бедняга удивился больше, чем всем чудесам Темной Стороны, вместе взятым. И еще долго тщился понять, в чем, собственно, состоит подвох. Которого, как ты понимаешь, не было. В камеру я бы его и без согласия приволок. И камни Холоми принесли мне торжественную клятву, что больше не станут вмешиваться в наши дела. Следовало, конечно, взять ее еще много лет назад, просто никому в голову не пришло, что по каким-то вопросам у камней может быть особое мнение, отличное от нашего.

– Ладно, – сказал я, – все хорошо, что хорошо кончается. Хотя если этот душевный человек, способный разжалобить камни, вдруг решит отметить счастливое спасение стаканчиком-другим, это может стать началом новой истории. Которая нам совсем не понравится.

– Все-таки вряд ли. Последняя вечеринка произвела на него неизгладимое впечатление. И в любом случае это не наша проблема. В тюрьму парень попал по ошибке, факт. Но закон о бессрочной ссылке для Старших Магистров особо опасных мятежных Орденов пока никто не отменял. Хехта Сай покинет Соединенное Королевство сразу после того, как переступит порог Холоми, я лично за этим прослежу. Ссылка пойдет ему на пользу. Пусть забудет пока об Очевидной магии и прочих развлечениях Сердца Мира и просто путешествует. Забавно, но почти никто из всех этих мятежных Магистров, чуть не погубивших Мир, никогда не высовывал носа за пределы Угуланда. О других странах и городах большинство знало, в лучшем случае, из книг. Могущественные, надменные, невежественные вечные подростки, так толком и не начавшие жить. Так досадно было их убивать! До сих пор сожалею о каждом, не дожившим до изгнания. Я, видишь ли, очень хозяйственный. Всякий человек кажется мне пустым мешком, который можно порвать на лоскуты и сжечь, а можно под завязку набить новым, невиданным, небывалым опытом. А потом забросить этот мешок куда-нибудь за пределы Мира и посмотреть, что случится – это, конечно, главное удовольствие для меня.

– То есть я правильно понимаю, что у тебя появился новый ученик? – улыбнулся я.

– Скорее всего. Темная Сторона его приняла, а это означает, что у меня нет особого выбора. Вернее, у нас обоих. Но есть еще два игрока – время и судьба. Теперь слово за ними.

– Отлично, – сказал я. – А пока все эти игроки раздумывают над очередным ходом, у тебя как раз есть пара часов, чтобы написать на небе обещанный стишок. Потому что я, честно говоря, совсем с ног валюсь. Отпустишь?

– Отпущу, конечно. Сразу после того, как задашь мне вопрос, которого я жду все утро.

– Какой вопрос?!

Я совершенно растерялся.

– Ну сам подумай, – вздохнул Джуффин. – Я видел надпись на небе и сразу выяснил, что ее сделал ты. При этом я достаточно опытный человек, чтобы иметь представление, сколько сил забирает подобный трюк, особенно у новичка. И прекрасно понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь и до какой степени нуждаешься в отдыхе. Но все равно выдергиваю тебя из постели для разговора. Ясно, что история Хехты Сая могла бы подождать до вечера. Да хоть до следующего года. Тебя она, строго говоря, вообще не касается – так, очередной любопытный эпизод. Но тогда зачем?

– Ну как – зачем? Чтобы причинить немыслимые страдания, – усмехнулся я.

Джуффин досадливо дернул бровью – дескать, не до шуток сейчас.

Ладно, нет так нет.

– Ты был на Темной Стороне, – сказал я. – Наверное, что-то там увидел? И мне по какой-то причине следует об этом знать?

– Ну наконец-то. Можешь ведь, когда хочешь.

– И что там было?

– А у тебя никаких идей?

Вот и первый стоящий повод процитировать умницу Дримарондо:

– Мой ум создан для решения задач иного рода, и мне не следует без особых причин совершать над ним насилие.

– На самом деле еще как следует. Но ладно, Магистры с тобой. Я решил поискать на Темной Стороне следы автора свалившейся на нас красоты. Ну вдруг он все-таки не сновидец с дальнего края Вселенной, а нормальный бодрствующий колдун из местных? Предположим, что все, кого я расспрашивал, были со мной честны и действительно пальцем о палец не ударили, чтобы нас развлечь; хотя твердо на это рассчитывать – все равно глупость. Но кроме моих знакомых в Мире есть и другие люди, способные насылать качественные наваждения. Теоретически какая-нибудь вдохновенная куманская принцесса, тубурский игрок в сновидения или, чем только Темные Магистры не шутят, юный арварохский шаман вполне могли бы оказаться в Ехо и устроить нам подобное представление. Их магия совсем не похожа на нашу, а значит, остается шанс, что я ее просто не замечаю. И хороши мы с тобой будем, пытаясь разбудить сновидца, которого на самом деле нет – примерно так я рассуждал. Ну и вообще, почему бы не воспользоваться случаем и не задать вопрос Темной Стороне? Она может промолчать, но когда отвечает, не врет. Никогда.

– И что? – с замирающим сердцем спросил я. – Кто это на самом деле чудит?

– Никто, – сказал Джуффин. – Вернее тот, кого с точки зрения Темной Стороны не существует. То есть все-таки просто человек, чье спящее тело лежит сейчас в какой-нибудь другой реальности. Как я и думал с самого начала. Поиски не отменяются. Но новость состоит не в этом.

– А в чем же?

– В том, что творца ветров, закатов и наводнений с точки зрения Темной Стороны нет в этом Мире, однако созданное им – очень даже есть. Все эти удивительные события оставили след на Темной стороне – даже более зримый, чем большинство так называемых реальных происшествий. Что совершенно невозможно, когда имеешь дело с обычными наваждениями. И неизбежно, когда речь заходит об Истинной магии. Которая, если ты помнишь, существует во всех Мирах и в пространстве между ними. Которая, строго говоря, и есть сама жизнь во всей своей полноте. Я не знаю, что тут еще можно сказать, сэр Макс. Разве что: «Так не бывает». Но в моих устах это прозвучит в лучшем случае смехотворно. Так что и пробовать не стану.

– Все-таки нам попался настоящий художник, – вздохнул я. – В юности был совершенно уверен, что искусство – разновидность магии. Ну, то есть настоящее искусство, а не всякая маскирующаяся под него халтура. И даже теперь так думаю – при том, что «магия» для меня уже давно не просто красивое слово, а набор совершенно конкретных действий и их результатов. Но все равно.

– Не уверен, что до конца понимаю значение, которое ты вкладываешь в слово «художник», – задумчиво сказал Джуффин. – Но мы безусловно имеем дело с выдающимся магом. И мы у него в долгу, потому что изменения, оставленные его деяниями на Темной Стороне, определенно пошли на пользу нашему городу и всему остальному Миру.

– Вот и выбери для него за это самый лучший стишок, какой сможешь вспомнить, – сказал я. – И напиши на небе разборчивым почерком. Не знаю, сможем ли мы спасти жизнь этого гения. Честно говоря, чем дальше, тем больше сомневаюсь. Чихать он хотел с дальних облаков на нашу спасательную экспедицию! Зато поблагодарить его можно прямо сейчас. Сказать, что мы потрясены и растеряны. И что Мир больше никогда не станет для нас прежним – после всего, что он тут натворил. Для художника это очень важно. Он обязательно должен знать.

– А кстати, почему бы прямо так и не написать? – спросил Джуффин. – Вот ровно этими простыми человеческими словами? Дело хозяйское, но, по-моему, так гораздо понятней. И побуждает к диалогу. Нет?

– Не знаю. Может, и так. Но, по-моему, простые человеческие слова – это слишком мало. И слишком понятно. «Спасибо»? Ну ладно, пожалуйста. И все, не о чем дальше говорить. А так – ну как минимум может стать интересно, с какой это стати во сне вдруг появились стихи, написанные на небе, знакомые и неизвестные, вперемешку. И почему именно эти? Кто их сочинил и кто выбирал? Я бы сам не отказался от такого сна. Впрочем, сейчас я бы даже от кошмара про школьные экзамены не отказался, лишь бы голова при этом лежала на подушке.

– Ладно уж, – усмехнулся Джуффин, – ступай. Ты свободен. И даже апелляций писать не надо, прикинь, как тебе повезло.

Да не то слово.

Домой я шел практически на автопилоте, но под ноги все-таки смотрел. Поэтому заметил, хоть и не сразу, что с тротуарами и мостовыми Старого Города что-то немного не так. И уже в нескольких кварталах от дома понял наконец, что именно – сквозь мелкие разноцветные булыжники стала прорастать трава. Тоже разноцветная. Черная, лиловая, белая, красная – в точности, как в стихах, которые были сейчас написаны на светлом пасмурном небе почерком не то чтобы каллиграфическим, но выгодно отличающимся от тех каракулей, которые получаются, когда я пишу пером или даже кладу руку на самопишущую табличку. Все-таки я молодец.

А уж он-то какой молодец, наш неведомый адресат! Прочитал стихи, которые вдруг появились на небе, и сразу подумал: «О, цветная трава, наверное, это красиво, а ну-ка попробуем». Или еще лучше – решил отправить нам ответное послание. «Я прочитал то, что вы написали, и мне понравилось», – как-то примерно так.

Я разрешил себе думать, что так оно и есть. Потому что, когда вам предстоит много тяжелого и скорее всего тщетного труда, заснуть счастливым дураком – не прихоть, а обязанность. Практически священный долг.

Человек, мирно уснувший в собственной спальне, расположенной на втором этаже огромного, почти пустого дома, вправе рассчитывать, что и проснется, как засыпал – в одиночестве. Но, видимо, только при условии, что этот человек – не я.

Потому что проснулся я от дружного смеха – как бы деликатно приглушенного, зато исходящего из нескольких глоток сразу. И помнится, спросонок сперва ужаснулся, решив, что не смог добраться до дома, уснул под каким-нибудь кустом, где меня обнаружили условно сердобольные прохожие. Теперь небось обсуждают – это сколько же надо выпить с утра, чтобы дойти до жизни такой. Интересно, они меня уже узнали? Или есть надежда сойти за человека, похожего на самого сэра Макса? Который, вероятно, и напился-то с горя, не в силах пережить столь роковое совпадение.

Но все-таки нет. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу не под кустом, а в собственной постели. В спальне на втором этаже Мохнатого Дома, как и было сказано. Только кроме меня здесь почему-то была еще целая толпа народу. Люди, звери и чудовища – все собрались.

На подоконнике сидели Меламори, Нумминорих и Трикки Лай. Сэр Мелифаро пока деликатно топтался на пороге, зато ржал громче всех – видимо, для компенсации. На краю моей постели возлежал Базилио, под боком у него мурлыкали Армстронг и Элла, на ковре устроились Друппи и Дримарондо, ради дополнительного удобства перетащившие туда большую часть моих подушек.

Впрочем, Магистры с ними, с подушками. Не жалко. А вот все остальное вызывало вопросы. Очень много вопросов, сливающихся в один, можно сказать краеугольный вопрос философии: «Какого черта?!»

Но задавать его я не стал, потому что все эти красавцы тут же дружным хором спросят, кто такой черт. А я им уже столько раз объяснял, что даже шутить на эту тему неинтересно. Особенно спросонок.

Поэтому я вежливо поинтересовался:

– А что, в доме больше не осталось свободных помещений?

– Прости нас, пожалуйста, – сказала Меламори. – Я сейчас все объясню!

– Даже не представляю, как ты справишься, – вздохнул я. – Потому что происходящее, на мой взгляд, совершенно необъяснимо!

– Да ну тебя, засоня, – встрял Мелифаро. – Неужели ты нам не рад?

– Рад, – сказал я. – То есть вообще, в целом, абстрактно – ужасно рад. Порой от счастья криком кричу, прикинь. Но вот прямо сейчас, здесь, в спальне – как-то не очень. Я и так едва жив. А мне еще всю ночь пахать и пахать.

– Она, кстати, уже довольно скоро наступит, – заметил Мелифаро. – В смысле, ночь. Так что, может быть, и к лучшему, что ты проснулся.

– К худшему, – твердо сказал я. – Причем для всех.

– Если собираешься испепелить нас гневным взором, учти, пожалуйста, что я пришел последним. И вообще не ведал, что творю. Просто шел мимо, увидел в окне ребят, Трикки мне помахал, я истолковал это как приглашение: «Давай, поднимайся», – кто же знал, что они засели в твоей спальне? А кстати, почему?

– Ответ на этот вопрос мне тоже хотелось бы получить.

– Ну просто в доме началась уборка, – объяснила Меламори. – В общем, ничего страшного в ней нет, но Базилио придерживается иного мнения. Он – прости, дружок, что выдаю твой секрет – немного побаивается слуг.

– Хотя по идее должно быть наоборот, – меланхолично заметил я.

– Ну что ты. Это же Королевские слуги. Пока они находятся при исполнении обязанностей, они ничего не боятся. Вот если бы Базилио пришел к ним домой, когда они отдыхают, мы бы еще поглядели, кто кого!

– Если можно, я все-таки пока воздержусь от визитов, – робко заметило чудовище. – Не хотелось бы зря беспокоить людей.

– Ладно, – великодушно согласилась Меламори. – Не хочешь – не беспокой.

– Уборка, – напомнил я. – Ты говоришь, в доме началась уборка. И что такое ужасное случилось потом? Они так старательно скребли и драили, что стерли Мохнатый Дом с лица земли? И кроме моей спальни от него ничего не осталось?

– Дом цел, – успокоила меня Меламори. – Просто Базилио спросил меня, где можно пересидеть уборку – так, чтобы его никто не видел и не трогал. Я посоветовала твою спальню. Потому что пока ты там дрыхнешь, она неприкосновенна.

– Неприкосновенна значит, – меланхолично повторил я, обводя взглядом собравшихся.

– С точки зрения слуг, безусловно, – подтвердила Меламори. – Но мы-то не проходили обучения при дворе Его Величества. Какой с нас спрос?

– Ладно, – сказал я. – Почему здесь оказался Базилио, мне ясно. Будем считать, он оправдан. Но все остальные?!

– Ну, положим, Армстронг и Элла пошли с Базилио сразу, – объяснила Меламори. – Они же теперь ни на шаг от него не отходят, сам знаешь. Какое-то время все было спокойно, я даже успела сходить на службу, поймать какого-то мрачного хмыря, без которого шеф жизни себе не мыслил, и вернуться, чтобы тебя проведать. А когда вернулась, обнаружила, что собаки тоже перебрались к тебе. Дримарондо говорит, чтобы охранять.

– Видишь ли, – рассудительно сказал Дримарондо, – нам показалось, что неразумно оставлять тебя в спальне наедине с чудовищем. При всем уважении к Базилио, вынужден признать, что информации об особенностях пищевого поведения подобных существ у нас пока явно недостаточно. Вполне возможно, раз в год – например, как раз в середине осени – ему необходимо съесть одного человека, чтобы подготовиться к зиме. Поймите меня правильно, я не утверждаю, будто дела обстоят именно так! Но твердых гарантий, что мое предположение ошибочно, у нас тоже нет. Поэтому мы с Друппи решили, что нам следует за тобой присматривать. Хуже-то всяко не будет!

– Очень мило с вашей стороны, – вздохнул я. – Не думаю, что представляю собой вкусную и полезную пищу для кого бы то ни было, включая Базилио. Но все равно приятно, когда тебя охраняют.

– Он и мне то же самое рассказал, когда я застукала их в спальне, – вставила Меламори. – Но я, честно говоря, подозреваю, что на самом деле ребята тоже решили спрятаться от уборки. Они у нас, конечно, самые храбрые в мире псы, кого хочешь от съедения спасут. Но уже успели отвыкнуть от этих наших человеческих глупостей с мокрыми тряпками, пока жили одни.

– Святые слова, – согласился Дримарондо.

Друппи взмахнул ушами в знак солидарности.

– В общем, я решила, что тоже вполне могу тут с вами посидеть, – сказала Меламори. – Уборка меня не пугает; к тому же она уже давным-давно закончилась. Но в жизни всякого сурового воина вроде меня должно быть место умилению. А тут как раз подходящее зрелище – ты и Базилио, практически в обнимку. И еще кошки с собаками. Когда еще такое увижу. Открыла окно, села на подоконник, набила трубку и принялась вами любоваться.

– И тебя можно понять, – признал я.

– А потом пришли Трикки с Нумминорихом, – сказал Трикки Лай. – Трикки решил покормить Базилио, а Нумминорих напросился посмотреть, как это происходит. Они собирались зайти как приличные люди, через парадную дверь в гостиную, но увидели в окне меня и решили продемонстрировать, как ловко они лазают по стенам. Я и глазом моргнуть не успела, а они уже были тут.

– Мы просто не поняли, что ты тут спишь, – вставил Нумминорих. – Не заметили под одеялами. И запах твой меня не смутил – ты же в этом доме живешь! Вполне естественно, что везде тобой пахнет.

– Очень неловко вышло, простите, – вставил Трикки Лай. – Если бы я знал, что вы спите именно в этой комнате, первым предложил бы отправиться в гостиную. Но я не знал. Меламори правда все время говорила: «Тише, тише», – но я думал, она просто опасается, что мы разбудим кошек, и тогда уже спокойно не посидишь.

– А потом я увидел всю эту компанию в окне, – сказал Мелифаро. – Трикки мне помахал, я зашел, подождал их в гостиной, понял, что спускаться никто не собирается, и отправился к ним сам. Захожу, и тут Меламори говорит: «Сейчас Макс каааак проснется! И всем полный конец обеда!» И мы заржали. Но это, оказывается, была не шутка, а страшное пророчество. Я потрясен.

– Правильно ли я понимаю, что неприятность случилась по моей вине? – внезапно спросил Базилио. И драматическим шепотом уточнил: – Означает ли это, что меня сегодня так и не покормят?

Вот теперь рассмеялся и я. Но оказался единственным бессердечным злодеем. Все остальные, включая моего защитника Дримарондо, бросились утешать бедное голодное чудовище, адресуя мне укоризненные взоры.

За это я прогнал их в гостиную. Но вместо того, чтобы добыть себе кофе из Щели между Мирами и насладиться наконец блаженным одиночеством, почему-то вскочил, быстро оделся и отправился за ними. Иногда я бываю чертовски непоследователен. Но тут уж ничего не поделаешь.

Зов Джуффина настиг меня примерно час спустя. Я как раз допивал доставленную из «Обжоры Бунбы» камру и безуспешно пытался убедить себя, что работать гораздо веселей и интересней, чем бездельничать в компании разнообразных чудовищ. То есть конечно же волшебных существ – людей, василисков, кошек и собак.

«Еще дрыхнешь?» – спросил шеф.

«Ну не то чтобы вот прямо дрыхну, – осторожно ответил я. – Скорее пребываю на границе между состояниями сомнамбулического одевания и осознанного поглощения завтрака. Возможно, существует какой-то специальный магический термин для обозначения этой ступени перехода от сна к бодрствованию?»

«Кончай трепаться, – нетерпеливо сказал он. – И если ты еще в Мохнатом Доме, дуй в башню и посмотри в окно. А то пропустишь самое интересное».

«В смысле, стихи, которые ты на небе написал?» – встрепенулся я.

«Это зрелище ты уже благополучно проспал. Давай бегом, поговорим потом».

– Шеф велел срочно подниматься в башню и пялиться в окна, – объявил я присутствующим. – Кто со мной?

Вот именно тогда, на сотой примерно ступеньке до меня наконец дошло, что в башню можно преспокойно ходить Темным Путем. Чем она хуже дальних стран и ближайших трактиров? Это несколько запоздалое открытие кардинально изменило к лучшему всю мою дальнейшую жизнь, но в тот вечер уже не пригодилось – я и так был почти на месте. И настолько выбился из сил, что распахнув окно и высунувшись в него чуть ли не по пояс, сперва не увидел ничего, кроме разноцветных огненных пятен, пляшущих перед глазами. Но потом перевел дыхание и понял, что огненные пятна – вовсе не послание из таинственной глубины организма, разгневанного столь жестокой эксплуатацией. А вполне себе объективная реальность.

За окном полыхал закат. Но вместо одного солнца к горизонту устремилась целая толпа светил. Я несколько раз начинал их считать и сбивался, не дойдя даже до второй дюжины. Потому что, во-первых, ума можно лишиться от такого зрелища, какая тут арифметика. А во-вторых, заходящие солнца были разные – побольше и поменьше, алые, золотые, лиловые, малиновые и зеленые, – но некоторые все же походили друг на друга, как близнецы. И к горизонту они продвигались с разной скоростью, одни плавно катились вниз, другие то застывали на месте, то обгоняли соперников стремительным рывками. Все это сбивало с толку и не давало их сосчитать.

Друзья мои, кажется, обменивались подходящими к случаю нечленораздельными восклицаниями и идиоматическими оборотами удивительной красоты – я не вслушивался. Из транса меня выдернул звонкий голос Базилио: «Ой, а у вас так часто бывает?» – и общий ответ, тихий как выдох: «Никогда».

– Никогда, – повторил я вслух. И послал зов Джуффину – просто чтобы поблагодарить.

Без него мы, балбесы, так и просидели бы в гостиной, не поинтересовавшись, что творится за окном. И все пропустили бы. И какой тогда вообще смысл.

«Сам знаю, что я молодец, – сразу сказал он. – И даже не потому, что позвал тебя смотреть на закат, это как раз дело нехитрое. А потому, что вся эта красота изготовлена по моему заказу».

«Это как?!»

«Приходи, расскажу. Только не ищи меня в кабинете. Я сижу на крыше Управления. Не лучшая точка обзора в Ехо, согласен, но соседние дома еще ниже, и река совсем рядом, так что вид вполне ничего».

– Действительно вполне ничего, – сказал я, усаживаясь рядом с ним. – Удивительно, что мы с тобой тут одни.

– Ну так я больше никого не пускаю, – пожал плечами Джуффин. – Официально считается, что крыша Управления Полного Порядка – общая территория Тайного Сыска и Городской полиции. Но меня такое положение дел совершенно не устраивает. И все об этом знают. Какой дурак захочет со мной связываться, сам подумай.

И то верно.

Мы немного помолчали, глядя на многочисленные солнца, уже почти достигшие линии горизонта.

– Ровно три дюжины, – сказал Джуффин.

– А я не смог сосчитать. Все время сбивался.

– Понимаю. Просто мне было очень важно выяснить, насколько точно выполнен мой заказ.

– Вот, да. Какой заказ? Почему заказ? И кому? То есть это уже не наш гений во сне развлекается, а кто-то из твоих приятелей наяву? Правильно?

– Неправильно, – ухмыльнулся Джуффин. – В том-то и штука.

– Ничего не понимаю.

– Совершенно верно, не понимаешь. А если бы прочитал, что я по твоей просьбе написал на небе, словил бы на лету. Но ты все проспал. Хотя бы цветную траву по дороге домой заметил?

– Точно, – вспомнил я. – Была же трава. Из стихотворения Кибы Кимара, которое мы с Шурфом на рассвете писали. Тех же цветов. И я еще подумал…

– Вот именно, – кивнул Джуффин. – И я подумал ровно то же самое. И решил, что такую игру грех не продолжить. И вспомнил подходящие к случаю стихи леди Кайвы Айтонхи – самые известные, про три дюжины солнц. Неужели не слышал? Хочешь сказать, что сэр Шурф никогда не привязывал тебя к стулу и не заставлял учить наизусть классические шедевры конца Эпохи Орденов? С ума сойти. Я-то думал, вы друзья.

– Ну, прежде чем привязать к стулу, меня еще поймать надо, – заметил я. – Не всякий справится с такой задачей. Зато ты ловко заманил меня в ловушку, сразу видно хорошего охотника. С крыши-то я гарантированно никуда не денусь, пока вся эта красота не закончится. Самое время заняться гуманитарным насилием. Лучше поздно, чем никогда.

Джуффин поморщился.

– Терпеть не могу читать стихи вслух. Впрочем, ладно.

Я приготовился почтительно внимать, но он просто достал из кармана самопишущую табличку, хлопнул по ней ладонью и протянул мне.

– Сам читай.

И я прочитал:

Тому, кто родился на рассвете, когда солнце поднималось над горизонтом, придется прожить три дюжины жизней. Плясать, убивать, исцелять, ошибаться, советы давать мудрецам, рыскать зверем по лесу, птицей летать, кричать под ножом мясника, носить драгоценности, ползти по речному дну, вдов утешать поцелуями, быть домом горящим и тем, кто из этого дома сбежал, и тем, кто не спасся, и тем, кто ликует на пепелище, и белым цветком, и демоном, посаженным на цепь, и королевской тенью. Когда, приплясывая от нетерпения, придет веселая смерть, за горизонт закатится не одно, а сразу три дюжины солнц.

– Действительно очень четкий заказ, – согласился я, дочитав. – И выполнен в точности. Захочешь, не спишешь на совпадение.

– На то и был расчет. Заодно мы убедились, что наш благодетель умеет считать. Понятия не имею, зачем нам такая информация, но пусть будет.

– Стоп, – сказал я. – Слушай, а ты можешь превратить эти закаты в рассветы?

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Джуффин.

– Заставить эти солнышки снова подняться на небо. Как будто рассвело. Хотя бы на несколько секунд. А потом пусть исчезают, я не против. Отменять ночь – это было бы слишком. Я ее люблю.

– Но зачем?

Я не успел пуститься в объяснения, Джуффин кивнул:

– Да, понимаю. Стихи о смерти. А ты хочешь перевернуть метафору по-своему, чтобы восторжествовала жизнь. Очень наивно, зато наглядно, согласен. Почему нет? Правда, я никогда не пробовал управлять чужими иллюзиями. Как-то не до того было, все больше с реальностью разбирался. Хотя по нынешним временам поди отличи одно от другого… Ладно. Дай только сообразить, с какого конца за это дело браться.

– Так, может быть, просто подождать, пока вся эта красота закончится, и тут же устроить свое представление? Так же, наверное, легче?

– Гораздо, – неохотно согласился Джуффин. – Но неинтересно.

– Ну извини, – вздохнул я. – Думал, что прошу практически о невозможном. А оказывается, это просто слишком скучная ерунда.

– Не слишком, – утешил меня Джуффин. – Умеренно скучная. Как-нибудь переживу.

Это, конечно, было очень здорово – когда все три дюжины солнц скрылись за линией горизонта и тут же снова принялись подниматься, озаряя наши многострадальные небеса разноцветными лучами небывалых оттенков. Я почти услышал, как весь город восхищенно ахнул, снова задирая головы вверх.

– Спасибо, – сказал я Джуффину.

– Да не за что, – отмахнулся он. – Самому нравится. Хорошо, что ты предложил. Что теперь?

– Попробую назначить свидание.

– Логично. Но как?

– А хрен его знает. Может быть, достаточно просто правильно выбрать стихи?

– Все может быть, – кротко согласился Джуффин. – Как скажешь. Всегда лучше попробовать, чем ничего не делать. Только я тебе в этом деле не помощник. Мне нынче еще узника из Холоми выпускать. И волочь его куда-нибудь на край Мира, где о поэзии пока слыхом не слыхивали. Блаженные должно быть края!

– Ничего, – сказал я. – По вопросам литературы у меня есть персональный консультант.

Вообще-то я уже начинал опасаться, что еще немного, и сэр Шурф станет реагировать на меня как на прочих докучливых посетителей – запираться в кабинете, окружив себя защитным барьером от Безмолвной речи. А секретарям велит внести мое имя в черный список нежелательных гостей, для которых он всегда занят. Или вообще умер, предварительно выйдя в отставку, мало ли, что в городе об этом пока молчат.

Но друг мой держался стойко. Вместо того чтобы бежать от меня как от чумы, предложил выпить камры. И как-то даже не особо бурно радовался, когда я, наскоро пересказав ему все новости, объявил, что мне надо спешить. Ночь на дворе, а на небе еще ни единого слова не написано. Где такое видано вообще.

– Только подскажи, что мне там написать, – попросил я. – Чтобы это выглядело… нет, даже не как просьба встретиться. А как полная уверенность, что иначе просто нельзя.

– В таком деле не может быть гарантий, что тебя правильно поймут, – заметил Шурф. – То есть ясно, что таких гарантий не может быть вообще никогда, даже если говоришь совсем простые вещи. Скажешь, к примеру, что погода нынче необычно теплая для осени, а собеседник вдруг решит, будто ты намекаешь, что он не по сезону одет, и начнет оправдываться или просто затаит обиду. Зря смеешься, на моей памяти множество дружб и любовных союзов давали трещину из-за подобных пустяков; рассказывают даже, что смертельная вражда между союзными когда-то Орденами Стола на Пустоши и Могильной собаки началась с того, что Великий Магистр Тотта Хлус пожаловался другу на скверное самочувствие, а Великий Магистр Махлилгл Аннох решил, будто его несправедливо обвиняют в предательском колдовстве. А уж поэзия – пространство настолько непредсказуемое, что даже о себе никогда заранее не знаешь, как в следующий раз отзовешься на знакомые с детства строки.

– Еще как знаешь! – упрямо сказал я. – Просто не головой. Сердцем. Или животом. А может быть, своей Тенью. Каким-то таким специальным местом, предназначенным для знания невыразимых вещей.

– И это тоже правда, – согласился он. – Ладно, хорошо. В таком случае попробуем снова положиться на леди Уттару Маю. Когда речь заходит про сердце, живот и Тень, за этим – к ней. Держи. Будем надеяться, это – то, что надо.

Вручил мне самопишущую табличку. Спросил:

– Уверен, что сам справишься?

– А куда деваться? – вздохнул я.

– На крышу, конечно.

Вот именно.

Три часа спустя дело было сделано. Усталый, но страшно довольный собой, я сидел на крыше Мохнатого Дома и наблюдал, как далеко внизу редкие ночные прохожие замедляют шаг, поднимают головы к небу, а потом останавливаются – одни буквально на секунду, другие надолго, хотя много ли нужно времени, чтобы прочитать сияющие строчки, занявшие почти все небо:

Я – пестрый дракон, вылетевший из правого рукава фокусника. Ты – из левого. С тех пор хожу по улицам, как по речному дну, а по речному дну – как по небу. Не знаю, кому из нас удалось сбежать с той ярмарки, где все так громко смеялись.

– Если не придешь, – сказал я вслух неведомо кому, – будешь совсем дурак. И я чего доброго перестану в тебя верить. Никогда не поздно решить, будто тебя выдумал Джуффин ради немыслимого удовольствия поводить меня за нос. На него вообще все, что угодно, можно свалить. Очень мне с ним повезло.

Не то чтобы я всерьез рассчитывал на эффект этого монолога. Но все равно немного огорчился, что ничего не произошло. Пришлось призвать на помощь здравый смысл и терпение, которые, положа руку на сердце, никогда не были моими близкими друзьями. Но этой ночью не бросили в беде.

Мне казалось, я просидел на крыше целую вечность. Хотя на самом деле не так уж долго – судя по тому, что надпись на небе выглядела как новенькая.

Сперва я ждал, что неизвестный сновидец появится буквально с минуты на минуту, потом сердился, что этого не случилось, потом развлекался, придумывая причины, по которым он тормозит. Представлял себя на его месте: ну вот, предположим, мне снится такой же сон. И что? Да все что угодно, на самом-то деле. Тут наяву не всегда знаешь, как себя поведешь, а уж во сне…

Потом я придумывал, как буду жить дальше, после окончательного и бесповоротного провала своего гениального плана. Но и тут получалось – да как угодно. Можно придумать что-нибудь еще, а можно просто забить. Сказать Джуффину: «Ты переоценил мои возможности, я не справляюсь». И пусть выкручивается сам, так будет лучше для всех.

А потом я выбросил из головы и надежды, и предположения, и опасения – чтобы не мешали подбирать очередной подходящий к случаю стишок. Решил: дождусь, пока эти строчки исчезнут, напишу что-нибудь новенькое и пойду спать. А завтра начну все сначала. Верить в успех приятно, но, к счастью, совершенно не обязательно. Действовать можно и без веры, по крайней мере, пока есть такое прекрасное топливо, как упрямство. А его мне не занимать.

– Эй, – негромкий, чуть охрипший, как бывает от долгого молчания голос раздался над самым моим ухом, – это же твои стихи там, на небе?

К стыду своему должен сознаться, что сперва решил, будто кто-то из соседей забрался на мою крышу, рассудив, что пора бы нам познакомиться. По нынешним временам дружба с владельцем настолько высокого дома – огромная удача. Приходишь в гости с коробкой домашнего печенья, и к твоим услугам лучшая в городе обзорная площадка. А что сосед – подозрительный хмырь, который когда-то несколько лет кряду вышагивал по городу в Мантии Смерти, так у каждого свои недостатки. За такую отличную крышу даже людоедство можно простить. Умеренное, конечно. В домашней обстановке, за правильно сервированным столом, с вином и гарниром. Всякой толерантности есть предел.

Я даже успел ехидно подумать, что моя дружба с соседями всегда должна начинаться знакомством с Базилио. Кто не убежит сразу, переходит во второй тур и получает пачку головоломок. А одолев их, тут же отправляется к Трикки Лаю на ускоренные курсы изготовления волшебных селедочных тортов. И только после этого может официально считаться другом дома. Потому что с человеком, который с честью выдержит все эти испытания, я и правда готов дружить. Он заранее мой кумир.

И только где-то на этом месте я наконец-то понял, кто ко мне обращается. «Мама дорогая, – с ужасом подумал я, – все получилось, я пропал! О чем я буду с ним говорить?!»

Сам, конечно, дурак, не позаботился заранее подготовить сценарий. Думал – главное, чтобы этот гений объявился, а там разберемся.

Ладно, на вопрос-то в любом случае можно ответить.

– Это стихи леди Утары Маи, – сказал я. – Я их только на небо перенес.

– Зачем?

– А зачем все эти ветры, закаты, радуги и разноцветные небеса?

– Они не «зачем», а «потому что». Просто потому что вдруг стало возможно все. Кто же удержится?

– Понимаю. Ну вот и стихи примерно поэтому. Друг научил меня писать на небе. Никогда прежде этого не делал и теперь не остановлюсь, пока не надоест.

И наконец посмотрел на своего собеседника.

Ночь выдалась совсем тихая, но его темные кудри все равно развевались словно бы на ветру – в точности как в тот день, когда он прыгал по облакам. Что же касается лица, его почти не было.

Ну, то есть как – не было. Когда вместо лица зияет пустота, это жуткое зрелище. Такое я однажды видел[10], и повторения, честно говоря, совсем не хотелось бы. А тут все на месте – лоб, глаза, нос, рот, уши и подбородок. Просто черты оказались настолько невыразительными, что их можно было вовсе не принимать во внимание. Отметить, что лицо есть, и заняться чем-нибудь более интересным. Например, взглянуть на аккуратный ворот серой сорочки, тонкое запястье, туго обтянутое линялой джинсой колено, наивно подивиться убедительной обыденности деталей и продолжить разговор.

– Глупо спрашивать во сне о таких вещах, – сказал незнакомец, – но я все равно спрошу. Все это существует независимо от меня? Ты, крыша, стихи на небе? Оно останется, если я проснусь?

– Спрашивать-то как раз не глупо. Зато глупо отвечать. Потому что сказать можно все что угодно, а доказать ничего невозможно. И как бы я ни старался, все равно останусь просто голосом в твоей голове, которому веры нет. Ну или есть – как решишь.

– Да. А все-таки как обстоят дела с точки зрения голоса?

– С точки зрения голоса, мы с крышей, небом и городом очень даже существуем и прекрасно себя чувствуем. Совершенно независимо от тебя и тысяч других сновидцев.

– Погоди. Почему – тысяч? Откуда взялись какие-то тысячи?!

Похоже, он всерьез огорчился. Мне бы, наверное, тоже было обидно внезапно выяснить, что я тут не единственный.

Пришлось объяснять, хотя углубляться в эти малопонятные метафизические дебри – сомнительная затея.

– Вышло так, что в последнее время куча народу стала видеть во сне этот город и всех нас. Мой друг говорит, у нас теперь что-то вроде модного курорта. Все любители интересных свиданий с подушками внезапно рванули к нам. Смешная на самом деле ситуация – сниться куче народу сразу, ничего специально для этого не делая… Но слушай, я же совсем не о том хотел с тобой говорить.

– А о чем?

– Прежде всего сказать тебе спасибо. Будет обидно, если тебе внезапно надоест сон о том, как мы сидим на крыше, и я не успею поблагодарить за события последних дней – все эти закаты, ветры, радуги, вышедшие из берегов неведомые моря и прочую красоту. Удивительная получилась штука. Наш город исполнен магии, и это совсем не метафора, магия тут самая что ни на есть практическая. Здесь младенцы умеют позвать няньку без слов, а подрастая, приучаются тихо играть на потолке, чтобы не путаться под ногами у взрослых; повара используют простенькие заклинания вместо соли и перца, старые дверные замки в голос орут, предупреждая о приближении чужаков, а пироги сами летят из кухонь на столы ленивых едоков. Но ничего подобного твоим чудесам никто до сих пор не творил. Никому просто в голову не пришло взять да и заняться преображением Мира – просто так, бескорыстно, ради удовольствия посмотреть, что выйдет. Правда, рассказывают, еще каких-то двести лет назад здешние колдуны постоянно перекрашивали небо, каждый – в свои цвета. Но это делалось не для красоты, ребята просто соревновались друг с другом, чей цвет дольше продержится, тот и молодец, всех победил. Поэтому они не считаются.

– Так, стоп, – сказал мой сновидец. Невнятные черты его лица заострились от напряжения, пальцы барабанили по разноцветной черепице, из-под них вылетали звезды, крупные, как воробьи, и совсем мелкие, как пыль, но он их не замечал. – Все это как-то слишком хорошо, чтобы просто взять и поверить. Но ладно, предположим, ты говоришь правду. И, что еще важнее, говоришь ее некий настоящий, хоть где-нибудь кроме моего сознания объективно существующий ты. Я этого хочу, поэтому пусть так. Но тогда получается, то, что мне удалось сделать во сне, видели настоящие живые люди? Существующие наяву? И это произвело на них впечатление?

– «Впечатление» – еще слабо сказано. Мы же теперь целыми днями как пьяные ходим, забросили неотложные дела, то и дело выглядываем в окна, чтобы ничего не пропустить. В городе только и разговоров, что о твоих выходках, и все, затаив дыхание, ждут: что дальше? Знахари рассказывают о больных, которые выздоравливают с невиданной скоростью, потому что чертовски обидно валяться в постели, пока все остальные гоняются за разноцветными ветрами и танцуют на набережных по горло в этой твоей неосязаемой, но явно дурманящей ум воде. Рассорившиеся друзья мирятся ради возможности обсудить происходящее, капитаны отменяют выгодные рейсы, поэты запираются на чердаках и пишут лучшие в своей жизни стихи, пожилые лавочники спешно передают дела наследникам, чтобы успеть насладиться разнообразием Мира, пока на это еще есть время и силы. И слушай, даже вообразить не могу, сколько в эти дни завязалось новых романов! Мало что так объединяет людей, как совместно пережитое чудо. Представляешь, во что превратилась из-за тебя наша жизнь?

Сновидец мой молчал, и я испугался было, что надоел ему со своей восторженной болтовней. Вдруг исчезнет – вот прямо сейчас? Навсегда решив для себя, что разговоры с незнакомцами вовсе не так интересны, как казалось, пусть больше никогда не снятся, ну их к чертям.

Но нет, он сидел рядом, сложив руки на коленях, внимательно слушал, глядя прямо перед собой. Наконец сказал:

– Вот именно чего-то такого я и хотела всегда. Больше всего на свете.

Вот те раз.

– Так ты девочка? – спросил я.

Почему-то именно так: «девочка», а не «женщина». Вероятно, сказалось влияние леди Сотофы, которая называет «мальчиками» и «девочками» вообще всех, невзирая на годы и чины.

– Да уж, девочка, – хрипло каркнул мой сновидец. Вернее, сновидица. – А что, незаметно?

– Не очень, – честно сказал я.

– Что, прямо совсем-совсем дядька? – внезапно рассмеялась она.

Я присмотрелся внимательней.

– Да тоже, пожалуй, нет. Такое, знаешь, очень нейтральное лицо. Я бы сказал, вообще никакое. Вспомнить потом захочу – не смогу. В жизни, наверное, не так?

– Вроде бы не так, – неуверенно сказала она. – По крайней мере, у меня слишком большой нос, это обычно сразу бросается в глаза. И еще веснушки. И такой дурацкий скошенный подбородок, его еще называют «безвольным»; в книжках такие обычно у второстепенных героев, трусов и подлецов. Господи, как же это меня всегда бесило!.. Но знаешь, сейчас дошло, что я до сих пор ни разу не вспоминала, как выгляжу во сне. Вообще об этом не думала. Как-то не до того было. И зеркала не попадались навстречу. Ну или я просто не хотела их замечать. По-моему, страшно было бы увидеть во сне свое отражение. В детстве я этого так боялась, что даже научилась определять, когда сплю – специально, чтобы в зеркало не посмотреться… Слушай, так, наверное, поэтому и лицо совсем никакое, что оно мне не снится? Как думаешь?

Я молча пожал плечами. Какой из меня специалист? Потом сказал – просто чтобы не затягивать паузу:

– То-то леди Сотофа обрадуется, когда узнает, что все это нам девочка устроила.

– Кто обрадуется?

– Одна моя знакомая. Самая невероятная ведьма в Соединенном Королевстве. Подозреваю, что и во всем Мире круче ее никого нет, хотя тут сложно утверждать наверняка. Международных соревнований у нас пока не устраивали. Ай, неважно. Просто ей нравится дразниться. Например, говорить, что девочки лучше мальчиков. И даже глупости у них в головах и вполовину не такие дурацкие, как у нас. Теперь ты станешь ее козырной картой на вечные времена.

– Надо же, – усмехнулась она. – А мне, сколько себя помню, пытались доказать обратное.

– Да, примерно представляю, – кивнул я.

– Откуда?

– Ну видишь ли…

Я на миг замешкался, но потом решил: когда не знаешь точно, о чем можно сказать, а о чем следует промолчать, лучше говорить правду. По крайней мере не запутаешься.

– Я долго жил там, где ты сейчас спишь.

– Как это? В моем доме?!

– Ну это все-таки вряд ли. Просто когда-то я был частью той реальности, которая для тебя явь. Одним из миллионов этих, знаешь, бессмысленных статистов, которыми заполняют улицы городов. Должен же кто-то там ходить – по крайней мере когда ты выглядываешь в окно.

– А в каком городе? – оживилась она. – И когда? До какого года?

– В разных городах. Очень давно. И все это совершенно неважно, – сказал я и сам удивился резкости своего тона.

Почему-то очень не хотелось обсуждать с ней подробности. Как будто разговор мог каким-то непостижимым образом вернуть меня обратно.

Хотя конечно же не мог.

Ну, по крайней мере она не обиделась. Наоборот, рассмеялась:

– Сейчас, чего доброго, выяснится, что ты тоже спишь и видишь сон. И больше всего на свете боишься проснуться – в точности как я.

Вот как. Больше всего на свете, значит.

– Когда-то этот город и правда мне снился, – сказал я. – Но попал я сюда гораздо позже. И уже наяву. Целиком, со всеми потрохами.

– Разве такое возможно?!

– Конечно нет. Но у некоторых людей иногда получается. Может быть, и у тебя…

Она не дала мне договорить.

– У меня уже все получилось. Я уже тут. Этого достаточно.

– Нет, – мягко сказал я. – Совсем нет.

Тогда она взяла меня за руку. Вернее, вцепилась мне в руку, да с такой силой, что потом долго еще оставались два бледных, но все-таки вполне заметных синяка.

Требовательно спросила:

– Вот видишь?

– Что?

– У меня настоящее тело. Мое оно, не мое, неважно, какое-то есть, и хорошо, сойдет. Главное, я – тут. Твердая, теплая, не призрак какой-нибудь дурацкий. И могу не только делать разные удивительные вещи, но и есть, и пить например. Я уже пробовала. Зашла в какой-то ресторан, пожаловалась, что голодна, и меня накормили. Сказали, за счет Короля – ну, на то и сон, чтобы все так просто решалось, правда?

– На самом деле сон тут ни при чем. У нас всех желающих за счет Короля кормят, – улыбнулся я. – А ты правда была голодна? Вот чего у меня совершенно точно никогда не бывает во сне, так это аппетита.

– У меня тоже не было. Просто захотела проверить, смогу ли я есть. Смогла. Это важно.

– На самом деле, к сожалению, неважно. Просто тебе снится, что у тебя есть тело, способное есть. И трогать других людей. И вообще на все что угодно способное. Но это не отменяет того факта, что твое настоящее тело сейчас лежит в постели. Или не знаю, где ты заснула. Но оно лежит там. И если ты еще какое-то время не проснешься, оно умрет. В этом, собственно, и заключается проблема. Зато у тебя вполне может получиться потом…

Но она снова меня перебила.

– Умрет – вот и отлично! Этого я и хотела.

– Смерть отличной не бывает, – сердито сказал я.

– Ну слушай. Ты же пока ни черта обо мне не знаешь. Да и нечего там знать. Если я скажу, что мне шестьдесят восемь лет, ты, конечно, и бровью не поведешь, потому что это мои шестьдесят восемь лет, а не твои. Чужая старость не тяготит. Это мне каждый шаг дается с трудом и болью – не такой сильной, чтобы орать во весь голос, но игнорировать ее тоже не получается. И дальше будет только хуже, наяву чудес не бывает, по крайней мере таких. Сам подумай, на хрена мне такое тело? Чтобы потаскаться с ним еще несколько лет, а потом умереть в муках? В бесплатной больнице, где персонал экономит на обезболивающих? Среди чужих людей, которые ждут, когда я уже наконец издохну и заткнусь? Спасибо большое, такая соблазнительная перспектива! Но если появился шанс умереть во сне прямо сейчас – беру, не задумываясь.

– Понимаю, – кивнул я. – Но…

– Даже это на самом деле фигня, – неожиданно сказала она. – Возраст, болячки, бедность. Все можно пережить, когда есть смысл.

– Смысл?! – изумился я. – Да у тебя во сне смысла больше, чем у всего остального человечества наяву.

– Вот именно, во сне. Только во сне, – яростно бросила она. – И всегда так было. Наяву я полная, безнадежная бездарность. Как бы художница – считается, что так. С настоящим дипломом! Сколько себя помню, рисую. Пейзажики, натюрмортики, иногда абстрактушечки – это у нас называется «для души». Хочешь честно скажу? «Для души» – это даже ужасней, чем честные кондовые пейзажики. Которые, кстати, довольно охотно покупают. За гроши, конечно, но больше я и сама бы за них не дала. Впрочем, я бы за них не дала вообще ничего. Зато отдала бы все на свете за то, чтобы эти бездарные картинки вдруг оказались чужими. Как будто я сошла с ума и зачем-то их присвоила, но теперь-то ясно, что я тут ни при чем. Уфф, пронесло! Но такому, конечно, не бывать.

– Ннно… – начал было я, но она не дала мне вставить ни слова.

– Я с детства знала, для чего нужно искусство. И каким должен быть художник. И зачем вообще это все. Чтобы изменять всякую человеческую жизнь, а через сумму таких изменившихся жизней – весь мир. Изменять – и даже не потому что такова моя воля. А потому что такова воля мира. Он всегда хочет меняться и зовет на помощь всех, кто окажется рядом. А настоящий художник просто стоит ближе всех, вот в чем секрет. Вечно подворачивается под руку в самый неподходящий, то есть наоборот, в самый нужный и самый прекрасный момент… Слушай, я же правда еще подростком все это поняла. Но понимание ничего не изменило. В своем воображении я связывала невидимые линии мира сладостным звенящим узлом. А на практике малевала дурацкие пейзажи, от которых не пахло свежей травой. И портреты, ни один из которых ни разу не заговорил. И даже не принялся стареть вместо хозяина, хотя, казалось бы, чего проще. «Миленько, – говорили мне. – Очень миленько». Страшный на самом деле приговор. Я думала – ладно, вырасту, научусь. Выросла, вот даже состарилась. Но научилась только халтурить, не особо мучаясь совестью, потому что какая разница, что намалевано красками по холсту? Художнику нужен совсем другой материал – тот, из которого сотканы воздух, звезды, вода. И вот этот незримый звенящий свет, заполняющий все живое. И сила, чтобы удержать все это в руках. И вдруг сбылось! Во сне, но это настолько больше, чем ничего, что грех привередничать. А если верить тебе – говорю же, очень хочу поверить! – все эти удивительные вещи происходят не только в моем сознании, но и для других людей. Отлично же, слушай! Просто отлично. И какой дурой надо быть, чтобы проснуться и променять все это на скучную жизнь бездарной старухи. Зачем?!

– Затем, что твое сознание может тут резвиться, только пока тело остается живым. Если бы дела обстояли иначе, не стал бы тебя искать…

– А ты меня искал? – удивилась она. Невнятные черты снова заострились от напряжения, сложились на миг в недоверчивое и, чего уж там, довольно неприятное лицо. – Надо же! А я думала, это я тебя нашла. Человека, который зачем-то пишет на небе стихи. Захотела и нашла, оказалась рядом. А стихи в небе – это, получается, была просто приманка?

«Идиот, – подумал я. – Боже, какой фантастический идиот. Кто за язык тянул?»

Надо было как-то выкручиваться.

– Стихи – это совершенно отдельно от поисков. Просто для собственного удовольствия. Ты меня вдохновила. Захотелось тоже сделать что-нибудь удивительное. Просто невозможно сидеть сложа руки, когда в городе такое творится.

Никогда не умел врать. Между Мирами путешествовать в сто раз легче. И даже камру варить.

Но по крайней мере она не ушла. Только спросила мрачно:

– Так зачем искал-то? Автограф хотел попросить? Чтобы еще больше вдохновиться?

Глупая, в общем, шутка. Но кто из нас может поручиться, что всегда удачно шутит во сне.

– Просто очень плохо будет, если ты где-то там скоро умрешь, – сказал я. – Совершенно ужасно. Абсолютно неправильно. Так нельзя. Я этого не допущу.

– Ты смешной такой, – вздохнула она. – Ведешь себя в моем сне, как хозяин положения. А может, ты и правда есть наяву? И все остальное тоже? Тогда примерно понятно, что происходит.

– Правда? – растерялся я. – И что же?

– Реальность всегда сопротивляется изменениям. Хочет их, но все равно сопротивляется. Это правило. Неизбежная двойственность бытия. И если, предположим, у меня действительно начало что-то получаться… Ха! Ну да, и тут в ответ на первые серьезные успехи сразу появляешься ты. И начинаешь уговаривать меня проснуться. То есть исчезнуть отсюда навсегда и больше ничего тут не делать. Конечно! Все сходится.

Совсем сумасшедшая, оказывается. С другой стороны, а чего я ждал? Нормального рассудительного человека, с которым можно вежливо поговорить о погоде, а потом приступить к обсуждению условий, на которых он согласится проснуться? Ну-ну.

От отчаяния я решил зайти с козырного туза. Которого у меня скорее всего не было ни в одном из рукавов. Но с этим, решил я, разберемся потом.

– Я помогу тебе сюда вернуться, – сказал я. – Полностью. То есть целиком. Не разбрасываясь спящими телами, постепенно превращающимися в трупы. Обещаю.

– Очень мило, – усмехнулась она. – Вернуться сюда в беспомощном теле больной старухи. Которая все равно скоро окочурится. Блестящее предложение. Почти невозможно отказаться! Но я, пожалуй, все-таки возьму себя в руки и воздержусь.

– Вообще-то здесь живут очень долго. По крайней мере я знаком с людьми, разменявшими уже не первую тысячу. И выглядят они при этом отлично; впрочем, выглядеть, как пожелаешь, вообще не проблема. Ни для кого. Смотри.

Я поднес руки к лицу, мысленно умоляя всех существующих и несуществующих богов: «Чуваки, пусть получится что-нибудь эффектное и достаточно обаятельное, мне же с этой рожей еще продолжать выступление!»

– Ну надо же! – изумленно воскликнула моя новая подружка, когда я отнял руки от лица. – Наверное, ты все-таки не мой сон. Я совсем другое загадала. Решила: пусть кожа у тебя станет зеленая, глаза квадратными, а посреди лба вырастет рог.

– Спасибо, – растерянно сказал я. – Встречались мне девушки с завышенными требованиями к внешности кавалеров. Но чтобы настолько…

Она коротко хохотнула.

– Извини. Просто не так уж много у меня способов разобраться, что происходит. А мне очень надо. Поэтому придумала наскоро диковинное чудище. Если бы ты в него превратился, все стало бы ясно: ты – мой сон. А у тебя только глаза увеличились и нос кверху задрался.

– На твоем месте я бы и сам старался понять. Но все равно нет никаких гарантий. Может быть, я просто такой неприятный сон, которым трудно управлять? Пока не проснешься, не узнаешь.

– Да что ж ты заладил – «проснешься», «проснешься». Не проснусь! Мое слово твердо.

Мать твою. Слово, видите ли, у нее.

– На самом деле ужасно обидно, – вдруг сказала она.

– Обидно – что?

– Эти стихи, которые ты написал на небе, про драконов из двух рукавов. Они выглядели, как обещание. Как призыв: «Я такой же как ты, я все понимаю, приходи». Ну, собственно, на то и был расчет, да?

– Не было никакого расчета.

Но она и слушать не стала. Говорю же, я совсем не умею врать.

– Можно понять, почему ты меня боишься, – торопливо говорила она. – Ты и, наверное, многие другие. У меня же такая власть над этой вашей реальностью! Такая безраздельная власть. Я сплю, вы бодрствуете, поэтому все тут будет по-моему – пока не проснусь. А значит, надо меня разбудить, да поскорей. Потому что – а вдруг завтра вода, пришедшая в город по моей воле, окажется не красивым наваждением, а настоящей мокрой водой, под которой скроется все? Или повинующиеся мне ветры начнут сносить крыши ваших уютных домиков и выдергивать с корнем деревья, а солнце зайдет навсегда? И вы ничего не сможете с этим поделать. Ни-че-го! Мне бы в голову не пришло причинять какой-то вред, но вы же меня совсем не знаете. Зато знаете, каковы люди – вообще, в принципе, в среднем. Каково большинство. Ломать, крушить, мучить – вот что станет делать рядовой представитель большинства, ощутив безнаказанность. Этим знанием о себе подобных обладает любой взрослый человек, если не совсем дурак. И оно не располагает к доверию. Ты хочешь, чтобы меня здесь не стало, и ты по-своему прав. Кто угодно на твоем месте решил бы, что так спокойней. Понимаю. Осуждать не могу. Но видишь ли, мой далекий несбывшийся единственный лучший друг, у меня в этом деле свои интересы. Просыпаться в постели, где лежит бессмысленная бесталанная больная старуха, я не стану.

– Сколько угодно можно воображать, что прекрасная всемогущая ты, пляшущая на облаках – отдельно, а спящая старуха – отдельно, поэтому долой ее навсегда! – сердито сказал я. – Но так не бывает. Ты – сумма слагаемых. И единственное, чего я действительно боюсь – что одно слагаемое сдуру угробит другое. И не останется вообще никого.

– Бойся чего хочешь. Твои страхи – не моя забота. Никакой суммой я быть не желаю. Я – это я, и никаких спящих старух! А ты можешь сидеть на этой крыше и бояться меня хоть до скончания своих дней. Если ты мой сон, это приговор, не подлежащий обжалованию, а если нет… ну, считай, что я просто хотела сказать что-нибудь обидное. Я очень сержусь на тебя за этот дурацкий стишок, который выглядел, как лучшее обещание в моей жизни. Но ты – не второй дракон, не моя тайная тень, не вечный близнец, о котором тоскует каждый, родившийся в одиночестве. С тобой даже поговорить толком не о чем. «Проснись» да «проснись». «Убирайся отсюда» – вот и весь твой разговор. Ладно. Считай, уже убралась.

И исчезла. Чего, собственно, и следовало ожидать. Еще удивительно, что так долго продержалась. Дипломатическими способностями я никогда не блистал.

«Надо было звать на помощь Джуффина, – уныло подумал я. – Сразу, как только она появилась». Вот это, кстати, отдельный интересный вопрос: почему я его не позвал? Хотел поболтать с гениальным художником? С родной душой? Наедине, без свидетелей? Ай молодец.

А теперь уже в любом случае поздно.

– Ты все равно не умрешь, – упрямо сказал я вслух. – Я этого не допущу. Только через мой труп, ясно тебе?!

Теперь, задним числом, мне кажется, что я услышал саркастический смешок – очень тихий, где-то далеко-далеко. Но это все-таки вряд ли.

В любом случае прозвучало мое заявление совсем неубедительно. Просто от бессилия вырвалось. И от нелепого желания оставить за собой последнее слово. Все-таки очень тяжело мне бывает проигрывать. Особенно когда ставка в игре – чужая дурацкая драгоценная жизнь. Которая только что ушла у меня из рук, потому что я – плохой охотник.

Строго говоря, не охотник вообще.

«Ты чем сейчас занят?»

Мне сперва показалось, что Джуффин стоит рядом, и я почти обрадовался: так он, получается, здесь? И слышал весь разговор? И не вмешивался, потому что уже придумал, что делать после того, как мои жалкие попытки договориться провалятся в тартарары? Или потому, что дело показалось ему совсем безнадежным? Да нет. Не может такого быть. Сейчас он…

Но потом до меня дошло, что шеф просто прислал мне зов. И пора бы уже хоть что-нибудь ответить.

«Сижу на крыше, оплакиваю свой провал».

«Какой провал?»

«Полный».

«Спасибо, что так подробно все объяснил».

«У меня было свидание, – сказал я. – Она пришла, представляешь? А я все испортил».

«Потрясающе, – откликнулся Джуффин. – Ты еще и личную жизнь успеваешь налаживать. Или, наоборот, разрушать? Неважно, факт, что успеваешь. Такому темпу можно позавидовать».

«Она – это художник, – объяснил я. – Наш сновидец, мастер ветров и закатов, гений, неоднократно облагодетельствовавший Мир и всех горожан за компанию. Совершенно безумная оказалась тетка. Прекрасная. Упрямая, как сто идиотов сразу. Прочитала мои стихи на небе. То есть не мои, а леди Уттары Маи. Неважно. Важно, что прочитала и пришла. А я оказался совершенно не готов. Лепетал какую-то неубедительную фигню. И тебя почему-то не позвал ее уговаривать. И провалил все дело. Она мне не поверила. Решила, я придумал такую хитрую хитрость, чтобы ее прогнать, потому что мы тут ужасно боимся чудес. Прям в голос кричим целыми днями от страха, бедняжечки. А она не собирается просыпаться. И, если что, заранее согласна умереть во сне. Говорит, только об этом и мечтает. Потому что все равно уже старая и не на что не годится – там, у себя дома, наяву. Ты не представляешь, как мне ее жалко».

«Ну почему же, примерно представляю, – сказал Джуффин. – Жалость – крайне незрелое чувство, мешающее как твоему внутреннему становлению, так и работе, которой ты сейчас занимаешь. Но настолько естественное в твоем возрасте, что я даже не стану морочить тебе голову соответствующими нотациями. Не можешь не жалеть – жалей на здоровье. Не убивать же тебя за это».

«Убивать – это, пожалуй, действительно было бы несколько слишком», – растерянно согласился я.

«Ну вот, хотя бы по этому пункту мы с тобой договорились. Теперь включи голову и слушай дальше. Во-первых, как бы ни хотелось тебе крупномасштабной драмы, забудь о своих амбициях. Ты провалил не все дело, а только первый раунд переговоров. Однако тот факт, что переговоры вообще начались, сам по себе – огромный успех. Я, признаться, не рассчитывал, что первое свидание состоится так быстро».

«Ну а толку от этого свидания».

«Толку?! Всего пару часов назад мы не знали о нашем госте вообще ничего. Теперь мы знаем, что он – гостья. Плюс кучу дополнительных подробностей; расскажешь как-нибудь потом. Какой тебе еще нужен толк?»

«Как – какой? Чтобы она проснулась. И осталась в живых».

«Прекрасная цель. Но кто сказал, будто она может быть достигнута мгновенно? Быстро, сэр Макс, только кошки родятся; впрочем, насколько я разбираюсь в сельском хозяйстве, даже на это требуется какое-то время».

«Слушай, – сказал я. – Ты вообще чего такой подозрительно спокойный? Что не ругаешь меня последними словами – ладно, положим, это вообще не твой метод…»

«Просто с руганью ты сам отлично справляешься. Зачем делать одну и ту же работу дважды?»

«Но ты у меня даже никаких подробностей не выспрашиваешь. Как будто тебе совершенно не интересно. «Расскажешь как-нибудь потом» – ничего себе! Это совсем на тебя не похоже. Выглядит, словно ты и так все уже знаешь. Но откуда? Это же не ты мне подослал не пойми кого, чтобы?..»

«Чтобы разыграть? – подсказал Джуффин. – Да, это было бы немного слишком. И смысла особого не вижу. Ладно бы розыгрыш мог пойти на пользу тебе или делу. А просто сбить с толку, запутать – зачем? Чтобы потом ты мне дырку в голове проел, трагически повествуя о своем провале? Мне не настолько скучно живется, сэр Макс. Скажу тебе больше, мне живется настолько нескучно, что разговор о твоем свидании действительно придется отложить на завтра. Или даже на послезавтра. Все зависит от того, насколько быстро мы разберемся с просьбой Короля».

«С какой еще просьбой?» – опешил я.

«С Королевской, – любезно повторил он. – Подробностей сам не знаю. Их нам изложат завтра утром. Его Величество утверждает, что дело совсем пустяковое, даже беспокоить занятых людей неловко, но придворные уговорили его прибегнуть к нашей помощи. Поэтому за два часа до полудня мы с тобой должны быть в замке Рулх. Соответственно, жду тебя в Управлении на полчаса раньше. И не вздумай опаздывать. У нас всего один Король. И он не так уж часто беспокоит тебя предложениями бросить все дела и выпить с ним камры».

Ну, в общем, да.

«Поэтому выброси пока из головы свою неудачу, – сказал Джуффин. – А также все эти закаты, ветры, радуги и прочую поэзию. И отправляйся спать. Вполне возможно, завтра утром тебе понадобится использовать голову по ее прямому назначению. Поэтому пусть она будет ясной».

«Все равно не будет, сколько ни спи. Утро – такое специальное неумеренно светлое время суток, которое следует уравновешивать помраченным рассудком. Я просто делаю посильный вклад в мировую гармонию. Но неблагодарное человечество с тобой во главе не ценит моих усилий».

«Так уже лучше, – обрадовался шеф. – Практически старый добрый сэр Макс, любитель остроумно ныть по пустякам».

«Я стараюсь, – вздохнул я. – Но мне пока очень хреново».

«Это нормально, – утешил меня Джуффин. – Так иногда бывает. Потом проходит. И однажды выясняется, что прошло навсегда. Просто дело времени, как и все остальное. Так что страдай на здоровье, пока получается».

Прекрасный, дельный совет.

Страдать я решил где-нибудь в городе. Потому что сидеть в гостиной с друзьями, чудовищами, и кто там еще в гости зашел, и принимать участие в общем веселье было сейчас невыносимо. Ворочаться с боку на бок в спальне – еще хуже. Зато ходить по улицам, бездумно глазея по сторонам – в самый раз. Пока не остановлюсь, можно вообще ни о чем не думать. А, например, просто считать шаги, очень внимательно, потому что уже на второй тысяче числа начинают путаться в голове, и остальные мысли благоразумно прячутся по самым темным ее углам. Они у меня совсем не любители арифметики.

Домой я вернулся уже под утро, доведя счет почти до пятидесяти трех тысяч, а организм – до состояния немого изумления масштабами собственной дури. Зато заснул раньше, чем голова коснулась подушки – шикарно вымотался.

А поутру я споткнулся о собственный труп, о чем уже рассказывал – прежде, чем принялся вспоминать, как дошел до такой жизни.

* * *

Джуффин, с которым мы только что распрощались, внезапно снова появился в моем сознании.

«Будешь смеяться, – сказал он, – но только что я тоже получил уникальную возможность споткнуться об твой труп. Он так удачно лежал прямо на пороге Управления! Правда, я не воспользовался шансом, а аккуратно его переступил. После чего твой труп мстительно исчез, не дав мне всласть им полюбоваться. Зато в кабинете меня поджидал второй точно такой же. Так мило с его стороны…»

«Так, стоп, погоди, – попросил я. – Ничего не понимаю. Еще два моих трупа?»

«Даже три. Третий лежит на мостовой улицы Медных Горшков, я его из окна вижу… Оп! Уже не вижу. Исчез. Какие-то они у тебя недолговечные. Впрочем, ты всегда отличался легкомыслием».

«Ничего не понимаю, – повторил я. – Кроме одного: надо срочно послать зов всем, кто может недостаточно сильно обрадоваться, увидев мое мертвое тело. И предупредить, что оно – бутафория. А то потом я же первым буду люлей получать за такие шутки. Из великого множества неиссякаемых источников. И поди докажи, что идея была не моя».

«Твоя правда, – согласился Джуффин. – Давай. Я возьму на себя Кофу, полицию и газеты, которым нынче верят больше, чем собственным глазам. Сколько бы твоих трупов ни валялось по городу, о них забудут еще до конца года – наваждением больше, наваждением меньше, невелико событие по нынешним временам. Но всего одна траурная статья в прессе, и от тебя начнут шарахаться, как от настоящего воскресшего мертвеца. Только учти, все это не должно помешать тебе быстро одеться и пулей лететь ко мне. Кстати, и Короля надо бы предупредить, что мы придем к назначенному часу. А то, чего доброго, обнаружит в замке несколько твоих мертвых тел и изменит планы. Например, отправится заказывать костюм для твоих похорон».

«Ого! То есть я вхожу в число лиц, на чьих похоронах обязан присутствовать Король?»

«Только если удастся доказать, что ты героически погиб ради блага Соединенного Королевства. Но не беспокойся, это я как-нибудь устрою, даже если ты однажды помрешь, подавившись супом».

Приятно знать, что твое будущее устроено.

Перед человеком, вынужденным срочно сообщить близким, что он жив, встает интереснейшая задача – решить, с кого начать. И у кого достаточно железные нервы, чтобы оказаться в самом конце списка утешаемых. Беда в том, что единственное правильное решение: «со всех сразу» – технически невыполнимо.

Впрочем, когда человек этот бегает по бесконечным коридорам огромного дома в поисках своей гардеробной, а потом тупо взирает на склад одежды, силясь понять, есть ли среди этих тряпок хоть что-нибудь достойное визита к Королю, за дело берется автопилот. Он гораздо умнее меня, а потому сразу связался с Меламори.

«Очень вовремя, – сказала она. – Я уже собиралась тебя будить. Спустись, пожалуйста, в гостиную. Тут Базилио рыдает».

«Наткнулся на мой труп? Я как раз собирался сказать, что это не то, о чем можно подумать… В смысле, ничего не значит!»

«Да с трупом как раз никаких проблем, – утешила меня Меламори. – Дримарондо первым нашел его у входа и объявил, что это полная фигня, раз ничем не пахнет. У нас другое горе: нынче ночью Базилио не спалось. Он много размышлял о жизни и окончательно решил, что хочет быть человеком. В смысле, выглядеть, как человек. Трикки, добрая душа, сразу честно сказал ему, что это совершенно невозможно, и сбежал на службу. А я осталась утешать беднягу Базилио. Но у меня ничего не получается! Попробуй теперь ты».

Ох. Только этого мне не хватало.

«Если я сейчас пойду утешать Базилио, рыдать станет Джуффин, – сказал я. – А вскоре к нему присоединится Король. Потому что у нас назначено свидание. Ужасно не вовремя, понимаю. Но меня просто поставили перед фактом».

«Да, – мрачно согласилась Меламори, – дело плохо. Король – это веская причина не прибегать к шантажу и угрозам. А я в кои-то веки была готова на это пойти, лишь бы свалить на тебя домашние проблемы. Ужасно обидно!»

«Просто скажи Базилио, что раз в тысячу лет приходит день, когда все чудовища превращаются в людей, – посоветовал я. – И при этом никто не знает, когда такой день был в последний раз. Из-за Смутных Времен, например. Предположим, тогда убили хранителя специального календаря, и все перепуталось. Поэтому надо просто ждать. Может быть, несколько сотен лет, а может быть, всего до конца года. Как думаешь, годится? Его это утешит?»

«Можно попробовать, – сказала Меламори. – Хуже-то всяко не будет. Но какой же ты, оказывается, потрясающий врун!»

«Я не врун, я фантазер. Примись я все это рассказывать, меня не только Базилио, а даже кошки сразу раскусят. Но, может, у тебя получится?»

«Может быть, – неуверенно согласилась она. – Правда, в последний раз я убедительно врала лет сорок назад. Родителям. Сказала им, что завела нового любовника, поэтому к ужину меня ждать не стоит. А сама отправилась обедать с Джуффином. С чего, собственно, и началась моя работа в Тайном Сыске».

«А на нового любовника родители были согласны?» – удивился я.

«Ну естественно. Некоторое число любовных связей считается не только допустимым, но даже в каком-то смысле обязательным для образованной юной леди из хорошей семьи. В отличие от государственной службы. Вот это был настоящий шок!»

С тех пор как я в последний раз наносил визит в замок Рулх, прошло много лет. И я успел совершенно отвыкнуть от всех этих придворных ритуалов, которые могут свести с ума неподготовленного человека. Переступаешь порог, и тут вдруг на тебя накидывают сеть, символизирующую абсолютную власть хозяина дома, а потом чуть ли не силой запихивают в паланкин и долго волокут куда-то по бесконечным коридорам, то поднимаясь на несколько этажей вверх, то снова спускаясь. Путешествие еще не завершилось, а собственный Мохнатый Дом уже стал казаться мне маленьким и уютным. В этом смысле очень удачно все сложилось.

Что еще мне понравилось в замке Рулх – по дороге мы ни разу не наткнулись на мой труп. После того как я нашел еще один в переулке Безмятежных Ткачей и парочку в коридорах Дома у Моста, это было особенно приятно.

Его Величество Гуриг Восьмой, которому этикет строго предписывает опаздывать на все встречи, включая официальные приемы в честь иностранных монархов, на этот раз выдержал не больше двух минут. Джуффин озадаченно приподнял бровь, а я взволнованно подумал: это что же такое ужасное у него стряслось, чтобы так спешить?

– Сэр Макс, – сказал Король, не утруждая себя церемонией приветствия. – Мы с вами непростительно долго не виделись. Все годы, что вас не было в Ехо, я надеялся, что ваше отсутствие – явление кратковременное. И, должен признаться, редких событий ждал с таким нетерпением, как вашего возвращения.

Я, признаться, даже опешил. Ну, то есть для меня не секрет, что Его Величество прекрасно ко мне относится. Думаю, мы могли бы стать хорошими друзьями – при каком-нибудь ином государственном устройстве. С действующим монархом все-таки особо не подружишь, слишком велика дистанция между ним и остальным миром. И сохранять ее – одна из Королевских обязанностей. Я, собственно, потому и удивился: совершенно не ожидал, что Гуриг так открыто и недвусмысленно мне обрадуется.

– С таким нетерпением я ждал разве что в раннем детстве, – говорил Король. – Особенно очередного визита посланника Куманского Халифа. Какие сладости он привозил, знали бы вы! С возрастом я стал к ним вполне равнодушен, но свой тогдашний восторг запомнил навсегда. Сэр Макс, вы уже догадываетесь, к чему я веду?

– Во всяком случае, если вы пожелаете меня съесть, я приложу все усилия, чтобы постараться вам в этом не препятствовать, – вежливо ответил я.

Король рассмеялся.

– Так далеко не зайдет! Вы мне нужны живым и здоровым. В частности, потому, что все эти годы я с нежностью вспоминал напитки, которые вы любезно доставали из Щели между Мирами в конце нашего совместного визита на Муримах. Помните?

Я начал понимать.

– Что именно вам тогда понравилось? Чай? Кофе? Какао?

– Все напитки были прекрасны. Но особенно мне запомнился такой светло-красный, прозрачный, под названием «клубничный компот». Я предлагаю сделку, сэр Макс. Мои придворные не станут пичкать вас камрой, приготовленной по старинному дворцовому рецепту – той самой горькой бурдой, которой в городе пугают непослушных детей. А вы за это добываете этот ваш клубничный компот и отдаете его мне. Ну и другие напитки не помешают, но ими я вполне готов делиться. Мы в полной безопасности: я распорядился запереть дверь, и начальник службы охраны не прибежит проверять, что за отравой вы тут меня пичкаете.

– Ого! – Джуффин изумленно покачал головой. – Вы теперь можете запереться в приемной с посетителями? Невероятное достижение.

– Не то слово, – усмехнулся Король. – Ломаю понемногу старые порядки. Еще лет сто, и я смогу делать невообразимые вещи. Например, есть бутерброды в спальне, посещать Квартал Свиданий в сопровождении всего лишь одного личного телохранителя и играть в «Крак» с кем пожелаю, а не только со специально обученными придворными в звании Королевского Товарища для Игр. Мое правление войдет в историю как великая битва за гражданские права царствующих особ, и потомки станут благословлять меня каждое утро – за кружкой камры, присланной из трактира, а не безнадежно испорченной по старинным рецептам моих непритязательных предков.

Пока Гуриг вдохновенно вещал, я успел добыть из Щели между Мирами не только литровую кружку клубничного компота, но и эспрессо для себя, и чай с лимоном для Джуффина, который обычно косится на кофе с таким видом, словно в младенчестве деревенская гадалка предсказала ему мучительную смерть от этого напитка. А к чаю на удивление лоялен – вот и поди его пойми.

Залпом выпив эспрессо, я приободрился и снова взялся за дело. Четверть часа спустя стол в Королевской приемной был заставлен разнообразными напитками так плотно, что я остановился, сообразив, что Королю до завтрашней ночи столько не одолеть. А мы, наверное, скоро уйдем. Или нет?

Ах, ну да. У Короля же к нам какое-то дело. Пустяковое, как он уверял Джуффина. Не то что жизненно важный компот.

На всякий случай я сказал:

– Я могу хоть каждый день добывать вам этот компот. И все остальное. Это, сами видите, отнимает совсем немного времени.

– Вижу, – кивнул Король. – И с радостью воспользовался бы вашим предложением. Но тут меня ограничивает закон.

– Закон запрещает вам пить клубничный компот чаще, чем раз в несколько лет?!

– Ну что вы, сэр Макс. К счастью, наши законодатели не знают о существовании такого напитка, в противном случае и правда могли бы запретить, им только волю дай. Но пока закон запрещает мне только использовать в личных интересах время и усилия государственных служащих, не занимающих соответствующие должности при дворе.

– Надо же, какие строгости!

Я был потрясен.

– Объективно говоря, закон довольно разумный, – вздохнул Король. – Никогда заранее не знаешь, какие прихоти обнаружатся у очередного монарха и какие страсти будут в нем кипеть. За нами, Королями, глаз да глаз! А то рано или поздно дело кончится тем, что мой гипотетический преемник заставит сэра Джуффина целыми днями играть с ним в карты, что, как мы понимаем, не совсем благоприятно скажется на деятельности Тайного Сыска.

– А что, совсем неплохо, – ухмыльнулся Джуффин. – Я хоть сейчас готов.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Гуриг. – Я, признаться, тоже. Но, к счастью, работа вашей организации и неприкосновенность нашей казны надежно защищены соответствующим законом. Я бы и сегодня не позволил себе отрывать от дел вас и сэра Макса, если бы не обстоятельства, которые дали мне формальное право на официальную встречу. Дело в том, что в замке Рулх появилась Королева.

– Уму непостижимо, – вздохнул Джуффин. – Не верю! Вас и на официальный брак, который, строго говоря, в интересах Короны, до сих пор никому не удавалось уговорить. А уж склонить к тайному, от которого никакой династической пользы…

– Правильно делаете, что не верите. Разумеется, я не заключал никаких тайных браков. С чего бы? Мне и так достаточно непросто живется.

– Но что же тогда?..

– Я так долго сокрушался, что все эти забавные сновидцы, наводнившие столицу, обходят мою резиденцию стороной, что судьба внезапно решила пойти мне навстречу. Очень мило с ее стороны. Впредь постараюсь быть несколько осторожней в своих желаниях.

Джуффин так оживился, что даже про чай забыл.

– Правильно ли я понимаю, что какой-то неизвестной девице снится, будто она Королева? И поэтому теперь она бродит по замку Рулх, где Королеве самое место? И ведет себя соответственно?

– Совершенно верно, – кивнул Гуриг. – Особенно забавно, что меня она считает самозванцем, который каким-то образом занял место ее мужа, законного Короля. Не то убил его, не то околдовал, не то просто в темницу упрятал. И придворные, мерзавцы такие, все как один на моей стороне. Но недолго нам осталось торжествовать! Она вернулась из продолжительного изгнания, и теперь всем покажет.

– Хорошего мало, – нахмурился Джуффин. – Хотя, конечно, смешно. И давно это продолжается?

Король задумался, что-то про себя подсчитывая.

– Сегодня восьмой день, – наконец сказал он.

– И вы только вчера ко мне обратились?!

– Ну, видите ли, поначалу я не рассматривал появление этой женщины как проблему. Напротив, она отлично нас всех развлекала. И в знак благодарности я по мере сил тоже старался сделать ее сновидения интересными и насыщенными. То грозил ей страшными карами, то признавался в давней безответной любви. Время от времени посвящал ее в страшные тайны своего правления, наскоро придуманные специально для этой цели. Придворные по моей просьбе подыгрывали как могли: обращались с ней, как с настоящей Королевой, сентиментально вспоминали о доброте ее мужа, прежнего Короля, обещали помощь, потом вероломно заключали ее под стражу и тут же, согласно моему сценарию, организовывали побег – до порога замка, дальше она идти отказывается. Я с удовольствием навещал эту леди несколько раз в день, чтобы выслушать очередную порцию гневных обвинений. Будучи человеком довольно мягкосердечным и к тому же связанным по рукам и ногам необходимостью соблюдать законы и правила этикета, я прекрасно осознавал, что она – мой единственный шанс побывать в шкуре жестокого и беспринципного мерзавца.

– Действительно увлекательная игра, – улыбнулся Джуффин.

А я только страстно закивал, всем своим видом выражая понимание, солидарность и легкую зависть.

– В любом случае, поначалу я был совершенно уверен, что это удовольствие очень скоро закончится, – сказал Король. – Человек обычно спит не слишком долго. Неизвестно правда, как идет время в той реальности, где находится сам спящий. Но я наводил справки, в том числе и у вас, – легкий поклон в сторону Джуффина, – и выяснил, что один и тот же сновидец обычно не задерживается в Ехо дольше чем на несколько часов. Хотя случаются исключения.

– Мне в голову не пришло, что за вашим вопросом стоит что-то кроме естественного любопытства к новому явлению, – заметил Джуффин.

– Я приложил немало усилий, чтобы мой интерес выглядел именно так, – признался Гуриг. – Рад, что у меня получилось. Во-первых, провести вас, даже по мелочи – повод для особой гордости. А во-вторых, я совсем не хотел, чтобы вы вмешались и положили конец моему невинному увлечению ролью самозванца, захватившего чужой трон. Очень радовался этой игре. И наша гостья, как мне казалось, неплохо проводила время. Люди любят, когда им снятся интересные, остросюжетные сны, в противном случае наши Мастера Сновидений, специализирующиеся на авантюрных подушках, не богатели бы с каждым годом. Но пару дней назад я начал беспокоиться о судьбе этой милой спящей леди: очень уж долго она находится в замке, не отлучаясь даже на полчаса. А значит, не просыпается. И я подумал: возможно, это не совсем полезно для нее?

Мы с Джуффином понимающе переглянулись.

– Возможно, не совсем полезно, – повторил он.

И тон его был чрезвычайно далек от оптимистического.

– Можно ли нам взглянуть на эту леди? – наконец спросил Джуффин. – Желательно, не показываясь ей.

– Конечно, – улыбнулся Король. – За ней ведется постоянное наблюдение. Потому что игра игрой, но вы сами говорили, что сновидцы бывают порой совершенно непредсказуемы и способны на немыслимые поступки. К счастью, до сих пор моя гостья довольствовалась разговорами и слезами. В противном случае я позвал бы вас гораздо раньше. Моя природная храбрость и склонность к авантюрам тоже ограничены соответствующим законодательством, увы. Заботиться о собственной безопасности я поклялся под присягой. И даже спасительная оговорка «по мере сил и необходимости» дает мне куда меньше свободы, чем хотелось бы.

Я опасался, что сейчас нас снова погрузят в паланкины и куда-то поволокут, безжалостно встряхивая на поворотах, но обошлось. В обществе Короля, оказывается, можно ходить по коридорам замка Рулх пешком, как по самому обычному дому. Какое облегчение!

Шли мы сравнительно недолго, всего-то раза три свернули да спустились по лестнице на один этаж. Возле одной из дверей Гуриг остановился, небрежно коснулся ее рукой, и дверь стала прозрачной, открыв нашим взорам роскошно обставленную комнату и сидящую за письменным столом изящную белокурую женщину в черном балахоне, отчасти напоминающем домашнее лоохи, в какие обычно кутаются после мытья.

– Она нас не видит, – сказал Король. – И не слышит. Думаю, ей вообще не до нас. Леди со вчерашнего вечера развлекается чтением документов, повествующих о гнусных злодеяниях моих наскоро вымышленных предков. Придворные историки постарались на славу; надеюсь, эти остроумные фальшивки еще не раз повеселят моих друзей. А пока ими наслаждается наша спящая гостья. Она очень довольна, что все так логично складывается: подлый захватчик престола родился и вырос в семье законченных мерзавцев. К тому же леди проговорилась слуге, завоевавшему ее доверие, что надеется обнаружить в этих бумагах какую-нибудь магическую тайну, которая поможет покончить со мной навсегда. Например, выяснится, что все в нашем роду умирали от удара в лоб засохшим печеньем из пумбы. Или бесследно таяли, облитые горячей водой.

Белокурая женщина тем временем подняла голову от бумаг и задумчиво уставилась в потолок.

– Какая красивая! – вырвалось у меня.

Хотя я, в общем, отдавал себе отчет, что собрались мы здесь вовсе не для вынесения оценок внешности Королевской гостьи.

– По-моему, это совершенно естественно, – заметил Джуффин. – Если уж тебе снится, что ты Королева в изгнании, глупо не выглядеть при этом ослепительной красавицей.

– А что, сновидец выглядит в своем сне, как сам того пожелает? – заинтересовался Король.

– По-всякому бывает. Но если для спящего это очень важно, то да – при условии, что он сумеет сосредоточиться на собственном облике. Внимание для сновидца такой же важный инструмент, как сила Сердца Мира для наших магов. Если выучишься им управлять, станешь властелином Мира. То есть, конечно, своего сновидения. Но пока спишь, ничего иного для тебя как бы и нет.

– Потрясающе интересно, – сказал Король. – Это и еще многое другое. Боюсь, самой долгой жизни не хватит, чтобы узнать все. Это меня иногда мучает.

– О! Долгие годы это мучило и меня, – оживился Джуффин. – Но с возрастом начинаешь понимать, что это скорее хорошая новость. Стань хоть трижды бессмертным, все равно не заскучаешь. Процесс познания бесконечен – хотя бы потому, что всякая новая ступень неизбежно влечет за собой перепросмотр всех концепций, усвоенных ранее.

– Так что с этой леди? – спросил я. – Когда я смотрю на нее боковым зрением, как ты учил, она то светится, то нет. Как будто сама не решила, как лучше. Обычно так не бывает, все, кого я до сих пор наблюдал в городе, мерцали более-менее равномерно. Еще одна не желающая просыпаться, на нашу голову?

– Или не умеющая, – пожал плечами шеф. – Результат все равно один. Поздравляю, сэр Макс! Вот мы с тобой и стоим в том самом тупике, куда с самого начала опасались угодить. Ясно, что барышню надо разбудить, чем скорее, тем лучше. И как мы будем это делать? Просто поговорить, как я понимаю, напрасная трата времени. Она решит, что мы подосланы самозванцем, и слушать не станет. А даже если выслушает – что с того? Чтобы проснуться по собственному желанию, надо быть настоящим мастером сновидений. Вряд ли мастер стал бы развлекаться, выдавая себя за Королеву, хотя, конечно, чего только не бывает… Кстати, Ваше Величество, а вы уже пробовали объяснять своей гостье, что она просто спит и видит вас во сне? На некоторых людей подобное открытие действует как будильник.

– К сожалению, леди не из их числа, – сказал Король. – Я уже неоднократно поднимал эту тему – сперва из любопытства, потом из милосердия – но моя бедная Королева только надменно хохочет: совсем плохи твои дела, супостат, если пытаешься обезоружить меня столь жалким аргументом!

– Ладно, – вздохнул Джуффин. – Значит, не повезло. Есть идеи, сэр Макс? Потому что у меня их по-прежнему нет. О чем я честно предупреждал тебя с самого начала.

– Может быть, попробуем как следует ее напугать? – предложил я. – Когда людям начинают сниться совсем уж страшные кошмары, они обычно просыпаются. Я сам сколько раз вскакивал среди ночи в холодном поту…

– На самом деле бывает по-разному, – возразил Джуффин. – Одни просыпаются, другие, наоборот, увязают еще глубже. Вторых, как ни странно, гораздо больше. У тебя счастливое устройство организма: страх не парализует сознание, а побуждает его к действию. Собственно, именно поэтому ты до сих пор жив.

– Невзирая на огромное число моих трупов, усеявших нынче улицы города, – невесело ухмыльнулся я.

– Здесь они тоже были! – оживился Король. – Придворные с утра нашли целых три, в разных концах замка. Правда, я сам ни одного не видел – не успел. Очень уж быстро они исчезают.

И адресовал мне укоризненный взор, как будто я нарочно сократил время существования своих трупов, чтобы лишить Его Величество изысканного удовольствия их созерцать.

Хотелось начать оправдываться, но это было бы настолько глупо, что я предпочел просто сменить тему.

– Может быть, все-таки попробуем напугать эту леди? Проснется – хорошо, не проснется – будем думать дальше. Хотите, покажем ей Базилио? Он – совершенно безобидное существо, но при первой встрече я чуть не обделал… Извините, Ваше Величество. Переволновался.

– Речь о чудовище, которое завелось в Мохнатом Доме? – обрадовался Король. – У нас тут в последнее время только и разговоров что о нем. И о том, как вероломно поступил с вами новый Великий Магистр Семилистника, заставив восемь раз переписывать прошение о разрешении на содержание в доме этого существа, пока не был удовлетворен не только формой, но и почерком. Поразительная душевная черствость! А ведь в прошлом, насколько мне известно, вы не раз спасали ему жизнь.

– Вероятно, после вступления в новую должность спасенная жизнь оказалась настолько тяжелой, что теперь он мне мстит, – предположил я.

И до крови закусил губу, чтобы не заржать. Однако горазд мой друг на себя клеветать! Впрочем, он прошел хорошую школу. Кофа в свое время немало потрудился, распространяя среди горожан ужасные слухи о Джуффине – начиная с того, что шеф Тайного Сыска питается вяленым мясом убитых врагов, и заканчивая подробными описаниями бесстыдных оргий в обществе мертвых магов древности. Или все-таки живых, зато на старейшем из городских кладбищ? Трудно вот так сразу вспомнить подробности; факт, что эти сплетни молниеносно разлетались по городу, становились прекрасной профилактикой мелких правонарушений и, таким образом, изрядно облегчали жизнь самому Джуффину и всему Тайному Сыску.

Но Шурф, конечно, превзошел своих великих учителей. Восемь раз переписывать прошение! Вот уж воистину история, леденящая кровь. Вяленым мертвецам и не снилось.

Джуффин понял, что я вот-вот провалю всю интригу и пришел на помощь.

– Сэр Шурф всегда был не без странностей, – холодно сказал он. – С другой стороны, пользы от них пока много больше, чем вреда, – это я говорю вам как государственный чиновник высшего ранга, заинтересованный в безукоризненном соблюдении законов и поддержании общественного порядка. А как частное лицо я, признаться, и сам шокирован.

– Так что, – спросил я, торопясь сменить опасную тему, – сходить домой за Базилио? Будем пугать спящую Королеву?

– Это прекрасное предложение, – вздохнул Гуриг. – Я бы очень хотел лично познакомиться с этим удивительным существом. Но, боюсь, особой пользы от него здесь не будет. Вынужден покаяться: прежде, чем воззвать о помощи, я попытался справиться с проблемой самостоятельно. И мне в голову пришла та же идея, что и вам – попробовать превратить сон бедной леди в совсем уж страшный кошмар. А поскольку мои придворные фокусники обычно занимают призовые места на общегородском конкурсе ужасающих иллюзий…

– А что, теперь и такой есть?

Перебивать, я знаю, невежливо. Но иногда совершенно невозможно держать себя в руках.

– Да, есть. Проводится в начале зимы, – подтвердил Джуффин. – Нынешний будет уже четвертым. И придворным фокусникам Его Величества действительно нет равных в этом забавном искусстве.

– В общем, показывать ей чудовищ мы уже неоднократно пробовали, – заключил Король. – Леди, конечно, очень их боится. Но держится молодцом. Говорит, что все равно не отступится от священной цели вернуть себе престол и мужа. И не просыпается, что хочешь, то и делай.

– Все-таки, по моему глубокому убеждению, будить человека следует там, где он заснул. Тело есть тело, с ним, в отличие от беспокойного сознания, всегда можно договориться, – сказал Джуффин. И мрачно добавил: – Осталось понять, как отыскать ее спальню. Мы с Максом как раз на этом месте и застряли.

– Если бы по следу спящих можно было отправить Меламори! – сокрушенно вздохнул я. – Но у них и следа-то нет – как нет, строго говоря, и их самих. Правда Нумминорих утверждает, что у сновидцев есть запах. Жаль, что по запаху нельзя пройти в другой мир…

Джуффин посмотрел на меня так, словно я внезапно превратился в Базилио. Или еще во что-нибудь интересное, имеющее все шансы получить приз на этом их ежегодном конкурсе страшилищ.

– А вы уже пробовали? – наконец спросил он.

– Пока нет, но…

Я не договорил, потому что и сам понял – никакого «но» быть не может. Пока не попробуешь, не узнаешь.

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – сказал вслух Джуффин, хитроумный похититель и талантливый популяризатор моих здравых мыслей.

– Хумгат его примет, если ты проведешь, это сейчас главное, – добавил Джуффин. – А там смотрите по обстоятельствам, как пойдет. Совершенно не представляю, что в Коридоре между Мирами могут быть хоть какие-то запахи. Но я и не нюхач.

Гуриг смотрел на нас во все глаза. Его можно понять: ужасно интересно быть свидетелем того, как свершаются великие открытия и затеваются опасные эксперименты. Я бы и сам с радостью оказался сейчас на его месте – в смысле, поглядел бы на нас с Джуффином со стороны. А не изнутри ситуации.

Но ничего не поделаешь, в подобных делах я вечно оказываюсь участником, а не счастливым зрителем в первом ряду. Такая судьба.

– Если я правильно понимаю, теперь вам придется вызвать в замок сэра Нумминориха, – сказал Король. – Вызывайте, я прикажу, чтобы его пропустили. А пока можем дождаться его в приемной. Не знаю, как у вас, а у меня там еще остался компот.

Считается, будто Нумминорих Кута, нюхач каких свет не видывал, в прошлом преуспевающий лавочник и вечный студент, любимчик Мастеров Сновидений, Темной Стороны, детей и домашних животных – мой ученик. Что, если хорошо знать нас обоих, звучит, мягко говоря, довольно забавно. Да что там, просто смехотворно звучит.

Потому что на самом деле я бы дорого дал, чтобы научиться быть таким, как он. Но для этого, как я понимаю, мне пришлось бы просто родиться заново, иных способов нет.

Нумминорих относится к той редкой породе храбрецов, которым не приходится преодолевать страх – они его просто не ведают. Если выскочить на такого в полной темноте с криком: «Буууууу!» – он не вздрогнет от неожиданности и не приготовится защищать свою жизнь, а обрадуется: «Ух ты, что-то интересное тут творится!» Потом, миг спустя, у него появятся и другие, менее оптимистические версии, Нумминорих – человек опытный и совсем не дурак. Но его первой естественной реакцией на любое событие всегда будет доверчивая благодарность Миру, который снова великодушно пригласил его в игру.

Мне Нумминорих доверяет ничуть не меньше, чем Миру в целом. Зря, конечно, но поди его переубеди. Уверен, предложи я ему прогуляться на тот свет, Нумминорих только обрадуется: «А что, разве туда можно добраться? Так пошли скорей!» И даже завещания перед уходом писать не станет. Потому что – ну ясно же, что всякого, кто связался со мной, ждут приключения, как в волшебной сказке. А у сказок всегда бывает хороший конец.

Ужасно жаль, что я сам не могу разделить этот его оптимизм.

Вот и теперь перед заинтригованным Королем, озабоченным Джуффином и чрезвычайно мрачным мной внезапно появился человек с сияющими глазами, заранее восхищенный заданием, которое ему предстоит получить.

– Надо кого-нибудь унюхать? – сразу спросил Нумминорих, привыкший к тому, что его талант нюхача оказывается востребован куда чаще, чем все прочие.

Ясное дело, с таким подходом он почти всегда угадывает, зачем его позвали. Вот и теперь угадал.

– Надо, – сказал я. – Еще как надо, – и покосился на Джуффина в надежде, что он сейчас четко и ясно все объяснит.

Но Джуффин сидел в кресле с таким видом, словно явился сюда только для того, чтобы стать свидетелем страстного Королевского свидания с клубничным компотом. И даже Безмолвной речью воспользоваться не поленился: «Твоя идея, ты и объясняй. Мне и самому интересно послушать».

– Дорогой мозг, – сказал я вслух, – ты мне нужен, как никогда прежде. Пожалуйста, соберись и сформулируй!

Все присутствующие уставились на меня с уважительным интересом – так обычно смотрят на ярмарочных заклинателей рыб и танцоров со змеями. Однако воззвание сработало, мне действительно удалось сосредоточиться – не знаю уж почему.

– Нам нужно разбудить одну барышню, – сказал я. – Очень долго не просыпается, наверное, не может сама. Штука в том, что никто из нас не знает, на каком краю Вселенной находится ее кровать. И мне пришло в голову, что если ты ее понюхаешь, а потом мы с тобой уйдем в Хумгат…

– Мы будем путешествовать между Мирами? Вот прямо сейчас? – восхитился Нумминорих.

От избытка чувств он вскочил с кресла, на краешек которого только что робко присел – куда только подевалась теперь эта робость. Насколько я знаю Нумминориха, на этом этапе подготовки к ответственному заданию он должен был сплясать на столе. Но вовремя спохватился, пробормотал извинения и снова уселся на место. Его главный подвиг дня был таким образом благополучно свершен. Все остальное – ерунда по сравнению с необходимостью сдерживаться в Королевском присутствии.

– В Хумгате тоже надо будет нюхать, – сказал я. – Мы пока совсем не уверены, что в Коридоре между Мирами есть хоть какие-то запахи. Поэтому если ты ничего не унюхаешь, мы спокойно вернемся назад и будем думать, что делать дальше. Но если вдруг все-таки унюхаешь, попробуй позволить запаху увести тебя к его источнику. Между Мирами обычно примерно так и путешествуют – соединяя волю Хумгата со своей. Если ты потеряешься, я тебя найду, обычно мне это удается. А если вдруг что-то пойдет не так, действуй по обстоятельствам. Не знаю, что еще тут можно сказать.

– Больше ничего и не нужно, – заверил меня Нумминорих. – «По обстоятельствам» – это мне как раз очень понятно.

Говорю же, это мне бы у него поучиться.

– Если что, я отыщу вас обоих, – неожиданно пообещал Джуффин. – Сновидцев я, положим, никогда в жизни искать не пробовал, зато за бодрствующими людьми между Мирами гонялся неоднократно. И всех, кто был мне нужен, благополучно поймал. Не в моих привычках позволять своим сотрудникам устраивать себе бессрочный отпуск в иных Мирах.

– В бессрочный отпуск я и сам не хочу, – серьезно ответил Нумминорих. – Я обещал Базилио, что вечером порешаю с ним головоломки. А послезавтра ко мне старый друг из Кумона приезжает, мы вместе когда-то учились. Лет тридцать уже не виделись, обидно было бы пропустить его визит.

В этом весь Нумминорих. Человек, твердо знающий, что, если уж ему приспичило пригласить в гости старого друга, Вселенная в лепешку разобьется, чтобы встреча состоялась в назначенный срок.

Ужас даже не в том, что подобное убеждение выглядит неописуемо глупо и самонадеянно. А в том, что оно работает почище любой охранной магии, сколько раз в этом убеждался.

Когда Король распахнул перед нами дверь, за которой томилась, вернее, наслаждалась увлекательным чтением узница своих фантазий и Королевского чувства юмора, вышел небольшой конфуз. Белокурая красотка, вместо того чтобы испуганно завизжать или надменно осведомиться, кто все эти неприятные люди и почему они сочли себя вправе нарушить ее покой, вдруг бросилась мне на шею с торжествующим криком: «Вернулся мой муж, мой пропавший Король!»

На миг я почувствовал себя самозванцем и без пяти минут захватчиком престола. Растерянно обернулся к своим спутникам:

– Я не…

Джуффин и Гуриг хохотали, сложившись практически пополам. Не знаю, кто громче, оба хороши. И только Нумминорих сохранял полную невозмутимость и смотрел на меня, ожидая дальнейших указаний.

Ради него пришлось собраться.

– Нюхай пока, – сказал я ему. – Запоминай ее запах. А вы, господа, избавьте даму от моего прекрасного тела. Мне нужна полная свобода передвижений.

– Многие женатые люди так говорят, – ухмыльнулся Джуффин.

Но все-таки отодрал от меня цепкую блондинку, самую красивую женщину всех Миров. Когда в ее безумных синих очах заблестели слезы, сердце мое дрогнуло, и по его наущению я пообещал:

– Я обязательно вернусь!

Пусть спит пока с надеждой на лучшее.

Потом я ухватил Нумминориха за руку, скомандовал: «Закрой глаза», – и шагнул в дверной проем, увлекая его за собой.

Я совсем не кокетничаю, когда говорю, что колдун из меня пока совсем плохонький. И, скажем, даже до уровня Трикки Лая, который попал в Ехо всего несколько лет назад, мне еще учиться и учиться. По крайней мере, на башню Мохнатого Дома залезть мне пока вряд ли по силам. И беглеца вернуть на место одним движением руки. Да что там, я даже над тортом этим дурацким, которые они с Меламори мастерят для прокорма Базилио, зачахну, и вовсе не факт, что доведу дело до конца.

Но некоторые вещи действительно даются мне так легко, что самому не верится. В частности, путешествия между Мирами – шаг за дверь, и я уже в Хумгате. Что в свое время было действительно трудно – научиться не попадать туда всякий раз, когда я переступаю очередной порог. Но с этим я худо-бедно справился, выработал полезную привычку тормозить у каждой двери, волевым усилием напоминать Миру, что я пока не собираюсь его покидать, и только потом идти дальше, по своим делам. Со стороны эта заминка уже почти незаметна – так все говорят.

То есть путешествовать между Мирами мне гораздо легче, чем этого не делать. Можно сказать, я всегда одной ногой там.

Все это я говорю к тому, что утащить Нумминориха в Хумгат мне было очень легко. В этом я с самого начала не сомневался. Но как пойдет дальше – этого даже весь мой богатый предыдущий опыт не мог подсказать.

Хумгат, или Коридор между Мирами, в нашей магической традиции принято описывать как некоторое непостижимое пространство, заполненное особой разновидностью пустоты, соприкасаясь с которой, человек как бы перестает существовать, но одновременно остается собой – даже в большей степени, чем в обычных обстоятельствах.

Я довольно много об этом думал и пришел к выводу, что Коридор между Мирами – это все же не столько пространство, сколько особое состояние сознания, находясь в котором, человек временно разрывает все связи с реальностью, как бы вовсе перестает быть, зато обретает способность переходить из одного мира в другой и даже подчинять эти перемещения собственной воле – при условии, что она достаточно сильна.

Моя воля, как выяснилось, сильна чрезвычайно. В обычной жизни она предпочитает проявляться как можно реже, тщательно замаскировавшись под обычное упрямство. Зато в Коридоре между Мирами из меня всякий раз вдруг вылезает самовлюбленный тиран с замашками властелина мира, заранее уверенный, что вся Вселенная только и ждет возможности подчиниться его очередному капризу. К счастью, ничего особенного я в этом состоянии обычно не хочу – только попасть в какое-то заранее выбранное место, желательно к определенному времени – как и любой путешественник между Мирами, стремящийся поскорей вернуться к привычному режиму бытия.

Хотя пару раз мне удавалось захотеть немного задержаться в этом немыслимом то ли состоянии, то ли все-таки пространстве. И теперь, задним числом, я понимаю, что провел там лучшие часы своей жизни. Или даже ее лучшие вечности. Но повторить эксперимент все равно пока не стремлюсь – такой вот парадокс.

В этом смысле Нумминориху со мной действительно повезло: я надежный спутник для путешествий между Мирами. И достаточно опытный, чтобы осознавать там присутствие другого человека. И даже поддерживать с ним связь – способом, немного похожим на Безмолвную речь, только вместо проговаривания слов приходится рисовать перед мысленным взором подвижные и переменчивые образы. Мне это почему-то гораздо легче дается. Может быть, потому, что в Хумгате мне все легко.

Вот и сейчас я сразу понял, что Нумминорих по-прежнему чует – если не запах нашей спящей Королевы, то нечто очень на него похожее. А значит, вполне подходящее, чтобы взять след.

В обычных обстоятельствах я бы крикнул ему: «Отлично, давай же, бегом туда!» А в Хумгате нет слов, зато есть воля и воображение, поэтому достаточно просто увидеть, как мы оба устремляемся по незримой, но отчетливо существующей тропинке, сотканной не из запаха, не из света, не из смутных чужих воспоминаний о себе, но из суммы этих слагаемых, разделенной на наши представления о том, как должен выглядеть путь.

Вообразить действие, находясь в Коридоре между Мирами, означает его осуществить. Поэтому следующим моим впечатлением был тусклый свет ночника и голос Нумминориха, который сказал:

– Грешные Магистры, какая же тесная каморка!

На самом деле обыкновенная комната, бывают и меньше. Просто уроженец Ехо, да еще и владелец дома в Новом Городе, где земля дешева, вполне может испытать приступ клаустрофобии в любом помещении, не дотягивающем размерами до спортзала.

Но у Нумминориха была проблема посерьезней.

– Макс, – деревянным голосом сказал он. – Ты не переживай, если я вдруг… немножко отключусь. Запах!

Я сразу сообразил, в чем дело. То, что для меня просто спертый прокуренный воздух запертой спальни, где, вероятно, уже не первый день лежит человек, недостаточно живой, чтобы проснуться, но недостаточно мертвый, чтобы не потеть, – довольно неприятно, но вполне выносимо – для нюхача почти смертельный удар.

Я метнулся к окну, дернул ручку, распахнул его настежь. Комната мгновенно наполнилась морозным, а потому очень свежим воздухом. Я силком подтащил к окну Нумминориха, который к этому моменту прислонился к стене и уже начал медленно сползать по ней на пол. Помог ему высунуться наружу, придерживал, чтобы не упал. За окном было темно, но судя по количеству людей и автомобилей на улице, далеко внизу, не ночь, а сравнительно ранний вечер.

– Так лучше? – спросил я. – Или тоже невыносимо?

– Вполне выносимо, – заверил меня Нумминорих. – Довольно тяжело, потому что все запахи незнакомые, не за что зацепиться. Но уже не тошнит, и в глазах не темно. И, слушай, так интересно!

В этот момент я окончательно перестал о нем беспокоиться. Когда человек говорит «интересно», – гибель ему явно не грозит.

Я оставил Нумминориха у окна, огляделся, оценивая обстановку – отдельная квартира-студия, кроме нас тут явно никого, входная дверь заперта, отлично, значит в ближайшее время нам никто не помешает – и подошел к разложенному дивану, где спала женщина, такая миниатюрная, что я не сразу разглядел ее в ворохе одеял. Выглядела она, прямо скажем, неважно – как всякий тяжело больной человек. Щеки ввалились, губы побелели, пересохли и потрескались, кожа приобрела землисто-зеленый оттенок. Но даже под этой предсмертной маской можно было разглядеть чрезвычайно симпатичную молодую девушку. Не настолько ослепительную красотку, как белокурая Королева, которой она была в своем сне, но таких, пожалуй, и вовсе не бывает. Я, по крайней мере, не встречал.

Только теперь я осознал, что оказался совершенно не готов к возложенной на себя роли знахаря. О летаргическом сне я знаю только из прочитанного в детстве романа Уэллса «Когда спящий проснется» и прочей художественной литературы. О том, как разбудить такого спящего, в книжках не говорилось ни слова – выходило, что нужно терпеливо ждать сто лет, пока он проснется сам. Такой подход совершенно меня не устраивал.

– Ну что? – спросил Нумминорих. – Она живая? Есть кого будить?

– Живая, – неуверенно сказал я. – Вроде дышит. Слушай, стыдно признаться, но я не понимаю, как ее будить. Просто потрясти, что ли? Почему-то боюсь к ней прикасаться. Хрупкая такая, еще сломаю что-нибудь. Или сердце остановится от страха. Не целовать же ее, как в сказках, какой из меня принц? Совсем я у нас нынче беспомощный дурак.

– А твоим Смертным Шаром ее нельзя стукнуть? – деловито спросил Нумминорих. – А почему? Они у тебя что, не действуют в других мирах?

Вы когда-нибудь видели осу, которая забыла, что умеет кусаться? Да, я тоже думал, будто такое невозможно. До этого дня.

– Ты гений, – сказал я. – А я по-прежнему дурак. Зато, хвала Магистрам, больше не беспомощный. Распрекрасно мои Смертные Шары в других мирах действуют. В отличие от головы.

– Ты стал совсем как Джуффин, – улыбнулся Нумминорих. – Хвалишь за всякую ерунду. И прикидываешься, что не знаешь, как быть, чтобы я сам подумал. Но я все равно рад, что правильно тебе подсказал!

Я так растерялся, что даже разубеждать его не стал. Да и не до того пока было. Друг с другом потом как-нибудь разберемся, а барышню надо будить прямо сейчас. Не раздумывая и не сомневаясь: «А вдруг я ее убью?» Никаких «вдруг» быть не может. Действуй уже, балда.

Смертных Шаров я не пускал уже очень много лет – просто как-то не было нужно. Потому собственно и забыл об их существовании. И о невероятных возможностях, которые они открывают передо мной.

Вообще-то Смертный Шар – это такое чрезвычайно эффективное магическое оружие. И в кобуре его за собой таскать не надо, потому что он всегда готов появиться на кончиках пальцев, только прищелкни правильным образом – и привет, уже полетел. Все нормальные колдуны используют это оружие, чтобы быстро и безболезненно убивать противников; отсюда, собственно, и название «Смертный Шар». И только я оказался исключением из этого правила. Мои Смертные Шары обычно никого не убивают. Зато дают мне абсолютную власть над любым человеком, живым и даже мертвым. Это, кстати, только звучит привлекательно, а на деле очень бывает неприятно, когда нормальный живой негодяй или труп, только что с достоинством возлежавший на полу морга, вдруг ползет к тебе на четвереньках, бормоча: «Я с тобой, хозяин». И покорно выполняет любые приказы – хоть от смертельной болезни излечиться, хоть голову самому себе откусить.

Если бы я с раннего детства мечтал стать властелином Вселенной, первый же опыт со Смертными Шарами излечил бы меня от властолюбия навсегда. Очень неприятно, оказывается, быть человеком, чью волю беспрекословно выполняют другие.

Но иногда выбирать не приходится.

Поэтому я прищелкнул пальцами левой руки, а потом долго, целую бесконечную четверть секунды смотрел, как маленькая шаровая молния летит прямо в лоб спящей красавицы, несбывшейся владычицы Соединенного Королевства Угуланда, Гугланда, Ландаланда и Уриуланда, а также графств Шимара и Вук, земель Благостного Ордена Семилистника, вольного города Гажин и острова Муримах. И растворяется в ее бледной коже, как шарик мороженого в кипятке. И бескровные губы спящей складываются в мечтательную улыбку и шепчут: «Я с тобой, хозяин».

– Слушай меня внимательно, – сказал я. – Когда я закончу говорить и замолчу, ты проснешься совершенно здоровой и хорошо отдохнувшей, как будто просто спокойно проспала одну ночь. И навсегда избавишься от моей власти. Ясно? Давай!

Только замолчав, я понял, что говорил с ней чересчур громко, практически орал. Наверное, потому, что мне надо было перекричать звонкий набат пустоты, шумящей в ушах, и грохот собственного сердца, внезапно ставшего таким огромным, что заполнило все тело и кажется даже перелилось через край.

И потекло куда-то как река.

Но, хвала Магистрам, ничего страшного от моих воплей не случилось. Даже Нумминорих не вывалился от неожиданности из окна. И прохожие внизу не принялись задирать головы в поисках источника шума. В конце концов я благополучно заткнулся, наша подопечная открыла глаза и с изумлением уставилась на меня.

– Слушай, да ты же мне снился, – наконец сказала она. – Я тебе обрадовалась, не помню сейчас, почему… Но это как раз неважно. Я что, все еще сплю?

– Нет, – ответил я. – Бодрствуешь. Я тебя только что разбудил. Не пугайся, если выяснишь, что проспала много дней. Не знаю, сколько именно. И не понимаю, как тебе это удалось. Ты одна тут живешь?

– Сейчас одна, – растерянно кивнула она. – Слушай, а ты вообще кто?

– Считай, что добрый волшебник из твоего сна, – усмехнулся я. – Настолько добрый, что решил тебя разбудить, потому что человек не может спать бесконечно долго. Умирает в какой-то момент, особенно если за ним не присматривают. Без воды ни один организм долго не протянет…

– Я настолько долго спала?!

– Говорю же, не знаю. Сама потом разберешься. И постарайся подстраховаться на будущее. Подумай, кому можно доверить ключи от квартиры и обязательно сделай это, пусть надежный человек проверяет, что с тобой, если вдруг снова пропадешь на несколько дней. Если уж у тебя однажды обнаружился талант так крепко засыпать, лучше позаботиться о безопасности. Обещаешь?

Она смотрела на меня во все глаза. К радостному удивлению постепенно прибавилось недоверие. Похоже, девочка начала задумываться, откуда взялся посторонний мужик в ее запертой квартире на черт знает каком этаже. И это она еще Нумминориха пока не заметила. Но, по моим расчетам, от этого знаменательного события нас отделяла буквально пара секунд. А два посторонних мужика, внезапно свалившихся тебе на голову – это достаточно веский повод заорать: «На помощь!»

Мне на ее месте, впрочем, и одного вполне хватило бы.

В общем, самое время отступать на заранее подготовленные позиции. В смысле, драпать сломя голову.

Но беда пришла, откуда не ждали.

– Я вспомнила, что мне снилось, – вдруг сказала девушка. – И думаю, что на самом деле оно не снилось. Это была моя настоящая жизнь. Мое королевство, захваченное врагом. И ты там был. Я сперва подумала, что ты – мой Король, но это только внешнее сходство, верно? Специально, чтобы меня обмануть и помучить. Ты – не он, ты – слуга моего врага, его придворный чародей. Вы наконец-то придумали, как от меня избавиться: отправить в ссылку куда-нибудь на самый дальний край Вселенной, лишить памяти, чтобы я поверила, будто всегда здесь жила, а мое королевство – просто несбыточный сон. Так? Скажи правду. Ты же видишь, я сейчас слаба и не смогу тебе отомстить. Но мне надо знать.

Вот это называется – приехали.

– Тут не место ссылки, а надежное укрытие, – внезапно вмешался Нумминорих. – Если бы мы не спрятали вас здесь, вас бы убили, это было уже решено. Мы успели буквально в самый последний момент.

Я уставился на него, разинув рот. Господи, что он несет? Зачем?!

Но сказанного не воротишь, а затевать спор на глазах у этой бедняги – верный способ окончательно свести ее с ума. Пришлось включаться в игру. И импровизировать на лету.

– Новая жизнь в удивительном волшебном мире, куда пока не знают дороги даже самые мудрые колдуны, – это гораздо лучше, чем смерть от руки Королевского палача, не так ли? – строго спросил я.

– Нннаверное, – неуверенно согласилась она.

– Вот и наслаждайся этим невероятным приключением. Твоя новая личность – прекрасная маска; надеюсь, жизнь этой милой девушки тебя развлечет и доставит немало приятных минут. И, пожалуйста, береги себя. Не выдавай себя ничем! Ни словом, ни жестом, ни намеком. Если твоя тайна будет разглашена, все наши усилия пойдут прахом, и палачи самозваного владыки встанут на твой след. Они чрезвычайно бдительны и столь проницательны, что умеют подслушивать разговоры о своих делах, на каком бы дальнем краю Вселенной они ни велись.

Я очень надеялся, что мой добрый совет поможет бедняжке избежать повышенного внимания психиатров, с которыми я, при всем уважении, не посоветовал бы связываться никому. Мятежные Магистры периода упадка Эпохи Орденов – и те куда больше годятся в качестве заботливых опекунов такой милой барышни. И вообще чьих угодно.

– Вам следует запастись терпением и дождаться лучших времен, – подхватил Нумминорих. – Не пренебрегая при этом возможностью взять от здешней жизни все радости, которые она вам предложит.

– А лучшие времена еще могут наступить? – дрогнувшим голосом спросила девушка.

Сэр Махи Аинти, который, в моем представлении, мало чем отличается от Господа Бога, да и то исключительно в выгодную сторону, однажды сказал мне, что надежда – глупое чувство. И вбил эту формулу в мою голову навсегда.

Но как же это глупое чувство может окрылить человека, видели бы вы.

Я был бы последним гадом, если бы честно сказал ей «нет». Поэтому ответил:

– Не знаю.

– Мы постараемся их приблизить, – пообещал Нумминорих.

Он говорил так уверенно, что еще немного, и я бы сам, чего доброго, начал верить, будто мы спасаем отрешенную от власти Королеву. А там вспомнил бы лица и имена остальных участников этого грандиозного заговора. И нерушимую клятву верности, которую мы, несомненно, принесли друг другу и загубленному супостатом Королю, собравшись на каких-нибудь священных развалинах, идеально подходящих для этой высокой цели.

В общем, надо было срочно уносить отсюда ноги – хотя бы во имя сохранения остатков собственного здравого смысла. Его у меня и так-то не то чтобы в избытке.

Поэтому я сгреб Нумминориха и увлек его к двери. Он не сопротивлялся – и на том спасибо.

– Пожалуйста, будьте счастливы! – торжественно провозгласил он, когда я взялся за дверную ручку.

– Я попробую, – прошептала не то наша вечная должница, не то жертва наихудшего из розыгрышей, в каких я когда-либо принимал участие.

Последним титаническим усилием, которое я проделал в ходе этой безумной экспедиции, стала возня с тугой щеколдой. В конце концов я ее одолел – не зря о моем могуществе слагают легенды.

Ох, не зря.

Чем еще хороши путешествия между Мирами – голову они знатно ставят на место. Не удивлюсь, если выяснится, что когда-то в далекой древности маги отправлялись в Хумгат специально для того, чтобы успокоить расстроенные нервы и избавиться от бредовых идей. А возможность попасть в какой-нибудь другой Мир – просто побочный эффект. Как тошнота и сонливость от таблеток.

По крайней мере, в Хумгате я настолько пришел в себя, что мимо цели не промахнулся. И даже с временем отлично справился – твердо решил, что в Ехо с момента нашего ухода должно было пройти не больше нескольких минут. И все получилось. Давно бы так.

– Ух ты! – восхитился Нумминорих. – А почему мы в моем саду? Я думал, если ушли из замка Рулх, туда и вернемся. Это не обязательно?

– Как видишь, не обязательно, – сказал я. – Мы в твоем саду, потому что я хочу с тобой поговорить.

– Тогда пошли в беседку. Мы с Хенной и детьми раз и навсегда договорились, что беседка – это вроде кабинета. Пока я там, меня трогать нельзя. Как будто меня вовсе нет дома.

– Отлично ты устроился, – одобрил я.

Но сердиться не перестал. И когда мы уселись в увитой яркой осенней растительностью беседке, спросил:

– На хрена ты ей наврал? И меня втянул в этот спектакль. А человеку теперь жить с нашим дурацким враньем в голове.

– Вот именно! – с энтузиазмом закивал Нумминорих. – Я тоже сразу подумал, что ей теперь с этим жить. То есть с воспоминаниями про сон, который она приняла за чистую монету. И переубедить ее шансов немного. Когда тебя заранее считают врагом, от правды обычно один вред, лучше сразу начинать врать. И тогда я представил себя на ее месте – чего бы я сам хотел? Уж точно не считать всю свою дальнейшую жизнь ссылкой и наказанием. Все, что угодно, только не это! Зато я был бы рад поверить, будто меня спасли от большой беды. Потому что, во-первых – ну спасли же! Я мог погибнуть, а теперь живу, вот как повезло. А во-вторых, у меня, оказывается, есть верные друзья. Даже если они где-то далеко, и мы больше никогда не встретимся, знать о них радостно. И в-третьих, если уж я не могу выбирать, в каком мире жить, пусть меня поскорее убедят, что я попал в чудесное место. И моя здешняя жизнь станет небывалым приключением. По-моему, если ты все равно обречен заблуждаться, то лучше – так.

Я растерялся. Потому что, с одной стороны, поди ему возрази. А с другой – все равно мы какую-то фигню устроили.

Или нет?

– Ладно, сделанного не воротишь, – вздохнул я. – Но по-моему, мы окончательно свели бедняжку с ума.

Нумминорих помотал головой.

– В том-то и дело, что не мы! Она сама. Да на ее месте кто угодно бы чокнулся. Представляешь, какой это был достоверный сон? И наверняка самое интересное, что случилось в ее жизни. Я бы, может, и сам решил, что вот это совершенно ужасное, зато значительное – правда. А остальное – чепуха, фальшивые воспоминания, результат чужой ворожбы. Потому что когда у человека появляется выбор, что считать правдой, он наверняка выберет ту версию, которая придаст жизни больше смысла. Ну, нормальный человек. Такой как мы с тобой.

– С этой точки зрения я не смотрел, – признался я.

Его наивное определение «такой, как мы с тобой» расставило все по местам. На месте этой барышни я бы тоже предпочел считать правдой удивительный сон об иной реальности. Строго говоря, вся моя нынешняя жизнь – следствие подобного выбора. Просто мне повезло: мои сновидения оказались большей правдой, чем вся предшествовавшая им жизнь, вместе взятая. Но…

– Кто сказал, будто правда превыше смысла? – произнес я вслух. – Наверное, ты прав, дружище. Скажем так, мне нравится быть человеком, который думает, что ты прав.

– Ну так и будь им, – обрадовался Нумминорих. – Ни в чем себе не отказывай! И мне хорошо: человек, которым тебе нравится быть, вряд ли откусит мне голову, как ты поначалу собирался.

Каков хитрец.

– Только в самый первый момент, – признался я. – Просто очень не люблю сюрпризов, если их устраиваю не я сам. Однако, слушай, ну и горазд же ты врать! Вот так на лету придумать убедительную байку – это…

– Для отца двоих детей это просто нормально, – усмехнулся он. – Сейчас-то мне живется полегче – я имею в виду, что могу хоть целыми днями скрываться на службе, пока сам не заскучаю и не захочу с ними поиграть. А когда-то мне приходилось сочинять по дюжине сказок в день, и слышал бы ты, какой поднимался рев, когда мне не удавалось быть достаточно убедительным! Со временем у меня развилась особая разновидность интуиции, свойственная, наверное, всем мало-мальски сносным рассказчикам: обычно я угадываю, что именно от меня на этот раз хотят услышать. Наверное, с этой леди тоже так получилось: я просто сказал то, чего она очень ждала.

Мимо беседки тем временем проплыло маленькое оранжевое облако, похожее на щедрую порцию сахарной ваты. За ним другое, чуть крупней, цвета старой бирюзы. Облака плыли совсем низко буквально в метре над землей. Не то очередное общегородское чудо, не то просто Нумминориховы детишки развлекаются. Подняв глаза к небу, я обнаружил, что оно окрасилось в лимонно-желтый цвет.

– Небо, смотри-ка, желтое, и облака разноцветные в траве путаются, а мы уже внимания не обращаем, – сказал я. – Буквально за пару дней привыкли к новому пестрому Миру. Жалко будет отвыкать.

– А придется? – огорчился Нумминорих.

– Еще как придется. И надеюсь, в самое ближайшее время. Потому что мы теперь знаем, как доставить нашу спящую девочку домой.

– Погоди. Откуда взялась еще одна спящая девочка?

– Откуда взялась, это мы потом будем разбираться. Гораздо важнее понять, как еще раз уговорить ее на встречу.

– Ты о ком сейчас говоришь?

– О загадочной особе, устроившей нам все эти ветры, закаты и наводнения. А теперь еще и разноцветные облака, спасибо ей за это. Помнишь человека, который бегал по небу, а потом плакал и говорил с тобой на площади? Оказался спящей художницей, которой надоели краски и карандаши – настолько, что умереть готова, лишь бы к ним не возвращаться. Беда с этими девочками! Одним снится, что они королевы в изгнании, другим и вовсе власть над миром, не ограниченная ничем, кроме возможностей воображения. Зато просыпаться без посторонней помощи мы, видите ли, не умеем. Да и не хотим. Вот что значит жить в мире, где нет леди Сотофы Ханемер, которая умеет занять их делом… Так, стоп. Сотофа же! Вот с кем мне надо было поговорить еще ночью!

– А с сэром Джуффином не надо? – осторожно спросил Нумминорих. – И с Королем? Прямо сейчас? Они же сидят в замке, ждут новостей и до сих пор не знают, что у нас все получилось.

Ой. Да.

– Давай так, – сказал я. – С Джуффином поговоришь ты. Отправь ему зов, расскажи, как все прошло. Какую версию излагать Королю, полную или сокращенную, пусть сам решает. И извинись от моего имени. Скажи, что меня внезапно осенило вдохновение, и я убежал вдаль, сияя безумными очами. Но твердо обещал связаться с ним, как только приду в себя.

– Ладно. Так и передам.

Я не кривил душой, когда говорил про вдохновение и безумные очи. Чувствовал себя натурально как художник, только что осененный новым замыслом и панически озирающийся по сторонам в поисках хоть какого-нибудь куска холста. Потому что если не начать вот прямо сейчас, можно взорваться.

Конечно, с леди Сотофой Ханемер мне следовало поговорить еще ночью – вместо того, чтобы бесцельно слоняться по городу, оплакивая свой провал и трагическую судьбу спящей упрямицы.

Вот о чем я думал, когда делал шаг из одной садовой беседки в другую. Из сада Нумминориха в Новом Городе на территорию Иафаха. И только оказавшись на месте, сообразил, что сперва надо было спросить разрешения. Во-первых, из вежливости, а во-вторых, ясно же, что в жизни леди Сотофы Ханемер могут найтись дела поважней, чем мои вдохновенные визиты. И если теперь мне придется трое суток ее дожидаться, сам буду виноват.

Секунды две я раздумывал, не следует ли мне смыться отсюда подобру-поздорову, пока не выставили за беспардонность? И начать как бы с чистой страницы, сделать все честь по чести: прислать зов, попросить об аудиенции, прийти в назначенный час. А потом леди Сотофа появилась на пороге беседки, и вопрос таким образом был закрыт.

– Извините, – сказал я. – Что-то я совсем ума лишился. Сперва пришел и только потом сообразил, что это невежливо.

– Удивительно вовсе не это, – усмехнулась леди Сотофа. – Никогда не считала тебя большим знатоком правил этикета и любителем их соблюдать. А вот тот факт, что ты тут преспокойно сидишь, вместо того, чтобы жалобно взывать о помощи, заслуживает некоторого внимания. Я же, помнится, говорила тебе, что в свое время очень хорошо заколдовала свой сад.

– Ой, – пробормотал я. – Как-то не подумал. Совершенно вылетело из головы. Простите меня, пожалуйста.

– Да нечего тут прощать, – отмахнулась она. – Жив, здоров, в пыль не рассыпался, голова на месте, и даже нога в стене не застряла – вот и отлично, чего еще желать. Большинство так называемых выдающихся деяний вы, мальчики, обычно совершаете по невежеству или рассеянности – когда то ли не знал, что речь идет о невозможном, то ли знал, но забыл.

– Похоже, это краткая история всей моей жизни, – невольно улыбнулся я.

– И я о том же.

Леди Сотофа села рядом со мной и сердечно меня обняла.

– Рада тебя видеть, сэр Макс, – сказала она. – Хотя даже вообразить не могу, что должно было случиться, чтобы ты вот так без приглашения ко мне вломился. Тебя обычно и пирогами-то не заманишь.

– Просто до меня кое-что дошло. Внезапно и при этом все равно гораздо позже, чем следовало бы… – пробормотал я, смущенный ее теплым приемом больше, чем любой выволочкой. И умолк, пытаясь сформулировать суть своего запроса.

– Сэр Макс, обо мне говорят, что я очень страшная! – леди Сотофа тихонько пихнула меня локтем в бок. – Просто самая кошмарная ведьма из всех, кого носила эта земля. И учти, это становится правдой в тех случаях, когда мне попадается собеседник, злоупотребляющий долгими паузами. Что, ради всех Темных Магистров, до тебя дошло?!

– Просто выяснилось, что гений, устроивший то прекрасное наводнение и прочую красоту – девочка! – выпалил я.

– Я это подозревала, – невозмутимо кивнула леди Сотофа.

– Почему? – удивился я. – Потому что все так красиво и романтично?

– Вот уж точно не поэтому! – рассмеялась она. – Наглядевшись, как мои ученицы украшают свои комнаты, я навсегда выбросила из головы дурацкую идею, будто женщины самой природой предназначены для создания красоты и, как ты выражаешься, «романтики». Удивительно, что она вообще у кого-то возникла, да еще и так прочно утвердилась в головах.

– Но почему тогда?

– Да просто из-за масштабов, – пожала плечами леди Сотофа. – Только почувствовала вкус вседозволенности, и ну сразу командовать стихиями да светилами. Причем ты учти, с ее точки зрения, это только начало. Разминка, так сказать.

– Разминка, – повторил я, вспоминая давешний разговор на крыше. – Да, похоже на то. Но разве это и есть типичный женский подход к делу?

– Именно! Женщины, по моим наблюдениям, вообще склонны к крайностям. Пока они молоды и глупы, готовы довольствоваться такой малостью, как любовь. То есть тем, что обычно называется «любовью», а на самом деле – просто неосознанное стремление к полной безопасности, которая, конечно, невозможна, зато кажется легкодостижимой в чужих объятиях, согласно формуле: «я нужна, значит, сегодня не умру». Ради этой иллюзии бедняжки и сами в лепешку расшибутся, и всех, кто подвернется под горячую руку, расшибут. Зато если девочке удается немного повзрослеть, поумнеть и помириться со своей смертью, тогда уж подавай ей весь Мир сразу, на меньшее не согласится. Поэтому, кстати, девочек гораздо легче учить магии. Как только поймет, что магия это и есть весь Мир – все, ты ее не остановишь. Ни на что не станет отвлекаться. Только и хлопот – следить, чтобы не чокнулась больше, чем полезно для дела. Безумие – обычная плата за чрезмерную целеустремленность и незнание меры, но с этим вполне можно справиться. А вот вас, мальчишек, отвлечь легче легкого, надо только угадать, кому чего предложить. Кому-то подавай корону, кому-то – просто шанс покрасоваться, кому-то – уверенность в своей правоте, кому-то – возможность спасать или, напротив, мучить других людей. Нашего общего друга Джуффина можно отвлечь любой интересной игрой, а тебя, есть у меня такое опасение, просто хорошей компанией. Если ключик подобран правильно, поворачивай его и любуйся, как очередной мальчишка сбился с пути. Потом, может быть, вернется – если, конечно, вообще вспомнит, куда и зачем поначалу шел. Впрочем, лучшие из вас всегда вспоминают и возвращаются. А то где бы уже был этот Мир.

– Но почему так? – спросил я. – Откуда взялась такая разница?

– Ну, видишь ли. Согласно одной старинной рукописи, которую откопал в нашей библиотеке твой приятель, в древности все люди были женщинами…

– Что?!

– …и все они были могущественными ведьмами, – невозмутимо продолжила леди Сотофа. – Просто страшно вообразить, насколько. Могли абсолютно все! Но почти ничего не делали, поскольку ничего не хотели. Их интересовал не результат, а процесс; беда, впрочем, не в этом, а в том, что даже вожделенный процесс давался им слишком легко. Пальцем шевелить – и то не обязательно. В итоге эти ведьмы так сами себе надоели, что придумали мужчин – специально для того, чтобы те создавали им всяческие помехи. И сперва отлично развлекались. А когда поняли, что несколько перестарались, было уже поздно что-либо менять. Так Мир пришел к нынешнему несовершенному состоянию. Из этой легенды следует, что мальчики таковы, поскольку их специально создали для того, чтобы все испортить. И вы отлично справляетесь!

Я смотрел на нее во все глаза.

– Неужели это может быть правдой?

Леди Сотофа всплеснула руками и звонко расхохоталась.

– Разумеется, нет. Это полная чушь! Но ты же поверил! Признайся, поверил?

– С огромным трудом, – сказал я. – И только потому, что услышал от вас.

– Спасибо за доверие, мальчик. Постараюсь больше никогда его не обманывать. Текст, о котором идет речь, действительно существует, но я хорошо знаю автора. Леди Иса Хум, исключенная из Ордена Решеток и Зеркал после того, как ее помешательство было признано неизлечимым. И учти, для этого надо было очень сильно постараться! Там у них от половины Орденских женщин безумием слегка попахивало, и это считалось особым шиком и чуть ли не главным признаком достижения определенного уровня могущества. Но леди Иса даже среди них не прижилась. Ну и как следовало ожидать, без защиты Ордена долго не протянула. Но прежде чем трагически погибнуть в уличной драке с Младшими Магистрами Ордена Потаенной Травы, которую сама же и затеяла, бедняжка успела написать несколько глав книги, которая должна была называться «Великая тайная истинная правда обо всем». Единственный экземпляр рукописи мне удалось присвоить. Вряд ли я могу считаться настоящим коллекционером, но чрезвычайно ценю подобные курьезные редкости. К тому же охранять Мир от бредовых теорий – часть моей работы.

– Ну хвала Магистрам, – вздохнул я. – А то как-то неуютно мне стало.

– Ай, ладно! Не преувеличивай, – отмахнулась леди Сотофа. – Неуютно ему… Просто ты спросил, откуда взялась разница между мужчинами и женщинами, а я этого не знаю. Не могла же я вот так сразу признаться в своем невежестве! Меня извиняет только то, что ответа на этот вопрос не знает вообще никто – кроме, конечно, мудрой леди Исы Хум. Вот я на нее и сослалась.

Я укоризненно покачал головой.

– На самом деле разница между нами почти несущественна в обычной жизни, – внезапно сказала леди Сотофа. – Но обычно довольно ярко проявляется, когда человек обращается к магии. Встречаются, конечно, исключения. Наш с тобой общий друг сэр Шурф почти такой же упертый, как его мать. А, скажем, леди Меламори, напротив, ведет себя, как настоящий мальчишка, то и дело отвлекаясь от своего подлинного призвания на всякую ерунду. Впрочем, посплетничать о знакомых мы с тобой всегда успеем. Ты пришел ко мне не за этим. А сообщить, что человек, великодушно развлекающий нас своими сновидениями, – женщина. Не думаю, что ты хотел просто порадовать меня столь лестной для всех женщин новостью. Ясно, что ты пришел за помощью. Я тебя внимательно слушаю.

Переход от болтовни к делу оказался для меня несколько чересчур внезапным, но я собрался с мыслями и более-менее подробно пересказал леди Сотофе, как приманил автора ветров, закатов и наводнений стихами, написанными на небе, как мы встретились на крыше Мохнатого Дома и о чем говорили. Как я надеялся, что смогу уговорить ее проснуться, поскольку не знал, как еще можно ее спасти. А теперь, так уж получилось, знаю. Но судя по тому, что утром город заполнился моими трупами, мы с этой леди в ссоре. И вряд ли она согласится снова со мной поболтать, хоть всю антологию современной угуландской поэзии на небо переписывай.

И так далее.

– Ясно. Ты научился разыскивать заплутавших сновидцев и теперь хочешь, чтобы я выманила для тебя эту женщину, – сказала Сотофа. – Не вижу ничего невозможного.

Я чуть не заплакал от облегчения. Вроде бы и знал, к кому иду с просьбой, а все равно, стыдно сказать, почти не надеялся.

– Но, видишь ли, я вовсе не уверена, что это нужно делать, – закончила она.

– Как это? – потрясенно спросил я. – Она же скоро умрет!

– Но она сама этого хочет, – пожала плечами леди Сотофа. – И в ее ситуации это вполне оправданное желание. Тебе никогда не приходило в голову, что чужую волю надо уважать?

– Просто я не думаю, что это и есть ее воля, – сказал я. – Мало ли, кто что говорит – в том числе, самому себе. Моя художница хочет умереть только потому, что уверена, будто это единственный способ избавиться от немощи. Если человек, страдающий мигренью, никогда не слышал о существовании лекарств от головной боли, рано или поздно он взвоет: «Отрубите мне голову!» – потому что она совершенно невыносимо болит, и иного средства прекратить мучения он не знает. Вопрос: следует ли мне уважать волю этого страдальца, когда у меня карман набит пилюлями от головной боли? Например.

– Пример удачный, – согласилась она. – Однако… Посмотри мне в глаза, сэр Макс. Ты правда уверен, что у тебя полный карман этих грешных пилюль?

Я много раз слышал от самых разных людей, что леди Сотофа Ханемер «совершенно ужасная». И всегда удивлялся, как подобное определение могло прийти кому-то в голову. Могущественная, непредсказуемая, непостижимая – согласен. Да какая угодно. Но ужас-то тут при чем?

А сейчас, когда она заглянула мне в глаза, я это понял. И дело вовсе не в том, что взор ее был суров, проницателен или что там еще говорят в подобных случаях. Просто глазами леди Сотофы на меня смотрело не человеческое существо. И даже не нечеловеческое. Вообще не существо. Словно бы сама сила, которая держит Мир, придавая ему форму и смысл, испытующе взирала на меня, прикидывая, чего я стою. И следует ли заполнять ли меня до краев, если уж выпал такой случай, или лучше поискать более подходящий сосуд.

И когда я был уже почти готов закричать то ли: «Не надо!» – то ли: «Давай уже, не тяни», – леди Сотофа улыбнулась, и все сразу встало на свои места.

– О полном кармане пилюль пока речи нет, – сказала она. – Но пара штук у тебя, пожалуй, найдется. Имеет смысл попробовать.

И, помолчав, добавила:

– Джуффину я отказала. Правда, он и хотел гораздо большего. Не просто посильной помощи в конкретном деле, а чтобы я бросилась спасать всех подряд. Я понимаю и глубоко уважаю его позицию. На самом деле большая удача для всех, что такой могущественный человек, ловкий пройдоха и лучший убийца в истории Соединенного Королевства, одержим идеей, будто всякая жизнь – драгоценность. А уж если ее обладатель раз в жизни сподобился случайно сделать нечто из ряда вон выходящее – да хотя бы в собственном сне застрять – все, выноси кровать из дома!

Я невольно улыбнулся незнакомому выражению, заранее прикидывая, как я его при случае вверну. Сотофа истолковала мое веселье по-своему.

– Да, – согласилась она, – для того, кто думает, будто хорошо знает Джуффина, это должно звучать забавно. Однако именно так обстоят дела. Он сам – из счастливчиков, чудом спасенных от судьбы, похуже обыкновенной смерти[11]. И в его положении естественно стремиться стократно оплатить этот счет. Однако у меня-то совсем иная судьба и другие счета, которые тоже надо оплачивать. И так сложилось, что в круг моих непосредственных обязанностей не входит возня со сновидцами, чье пребывание в Мире не опасно для его равновесия. Предвижу, что Джуффин очень обрадуется, узнав, что я согласилась тебе помочь. И не удивлюсь, если он станет через день присылать тебя с новыми поручениями, решив, что твое обаяние действует на меня сильней, чем его хитрющие глаза. Я, собственно, не против – люблю, когда ты меня навещаешь. Но предупреждаю: дело ограничится приятной болтовней за кружкой камры, это вам обоим лучше знать заранее. Сегодня я помогу тебе только по одной причине: женщина, чья участь так тебя занимает, заинтересовала и меня. Не все же одному Джуффину учеников в других мирах вербовать. Я тоже не прочь поразвлечься.

– Я именно так и подумал, – кивнул я. – Жалко, что не сразу. Не в тот момент, когда мы с ней сидели на крыше – вот бы тогда вас позвать! Но сделанного не воротишь.

– На самом деле, если очень захочешь, воротишь, – усмехнулась леди Сотофа. – Ничего невозможного вообще нет, привыкай понемногу к этой концепции, пора. Правда, вместо невозможного есть невообразимо трудное – тоже не сахар! И, положа руку на сердце, осуществить твой нынешний план действительно много проще, чем пересечь Мост Времени и вернуться во вчерашний день.

– Я уже столько слышал про этот Мост Времени. Но его концепция пока совершенно не укладывается у меня в голове.

– Вот именно поэтому тебе и не стоит пока пытаться его пересечь. Воображение – отличный помощник, и когда оно тормозит, лучше остановиться и подождать, чем пытаться справиться без него. А теперь давай поговорим о деле. Что тебе нужно для того, чтобы разбудить эту женщину?

– Просто оказаться рядом с ней – хотя бы на секунду. То есть оказаться рядом должен в первую очередь Нумминорих. Он хороший нюхач…

– Да, – кивнула Сотофа. – Я знаю.

– Нумминорих должен встретиться с ней, чтобы почуять и запомнить ее запах. Но и мне надо быть рядом, чтобы потом провести его в Хумгат. Там он отлично берет след, мы уже это проверили.

– Тогда вы должны постоянно быть вместе, – сказала леди Сотофа. – Я устрою тебе свидание, о котором ты просишь, сэр Макс. Но не могу заранее предсказать его время и продолжительность. Однако рассчитывать, что тебе удастся задержать ее, пока Нумминорих доберется до вас, скажем, из Нового Города, явно не следует.

– Да, это понятно, – кивнул я. – А когда начнем? С какого момента нам следует быть наготове?

– Будь на моем месте Джуффин, он бы сейчас напомнил тебе, что наготове следует быть вообще всегда, – улыбнулась леди Сотофа. – И был бы абсолютно прав. Но поскольку ты мне не ученик, а просто любимчик, могу сказать по секрету: до вечера вряд ли случится что-то интересное. Зато потом – в любой момент. Возможно, буквально на закате. А возможно, только дюжину дней спустя. Все зависит от того, насколько крепкие у нее нервы. Я ставлю на то, что не очень.

– Надеюсь, что так, – вздохнул я. – У нее же, наверное, буквально каждая минута на счету.

– Еще нет, – успокоила меня Сотофа. – Сил у нее пока предостаточно. Верь мне, в таких вопросах я, хвала Магистрам, эксперт.

Кто бы сомневался.

– Я что-нибудь еще должен делать? – спросил я. – Ну кроме того, что всюду таскать за собой Нумминориха и ждать?

– Больше ничего, – ответила она и поднялась, давая понять, что аудиенция окончена.

Я тоже встал.

– И не огорчайся, что никаких разноцветных ветров, наводнений и закатов сверх положенного больше не будет, – вдруг сказала Сотофа. – В Мире и без них хватает красивых зрелищ. А это самый эффективный способ…

– Эффективный способ – что?

– Больше не давать твоей подружке действовать. Точнее, не позволять ее иллюзиям овладеть городом.

Можно, конечно, сказать, что я был потрясен. Но это определение так же далеко от моего тогдашнего состояния, как понятие, описываемое словом «костер», от настоящего лесного пожара. А все остальные слова еще хуже.

Даже не знаю, почему это меня так задело. И чувства мои конечно же отразились на лице. Никогда не умел их скрывать.

– Да, довольно жестоко, – согласилась леди Сотофа. – Я отдаю себе в этом отчет. И сама не хотела бы оказаться в ее шкуре. Но тут ничего не поделаешь. Эту женщину интересует только власть над Миром – в той форме, в которой она ею сейчас обладает. На предложение вечной дружбы больше не отзовется, ты ее разочаровал раз и навсегда. Зато когда она поймет, что ей не дают творить все, что пожелает, придет к тебе договариваться. Или попробовать убить – после того, как твои трупы усеяли город, я уже ничему не удивлюсь. Но она придет к тебе, это факт. Потому что после вашего вчерашнего разговора ты для нее враг номер один. И номер два, и номер три тысячи шестьдесят пять. Все бесконечное число возможных врагов воплотилось для нее в твоем лице – потому что так проще. Талантливым девочкам вроде нее недосуг подолгу раздумывать о врагах, на эту должность просто назначается тот, кто первым под руку подвернулся. После чего его можно попробовать победить и жить дальше долго и… в общем, как получится.

– Понятно, – кивнул я.

– Сам уже не рад, что со мной связался? – невесело усмехнулась леди Сотофа.

– Наоборот. Очень рад. Тому, что вы на моей стороне – сейчас и вообще.

– Это так, – серьезно сказала она. – И никогда не изменится. А теперь иди.

Я снова сперва сделал шаг из одной садовой беседки в другую и только потом вспомнил, что так делать нельзя. У Сотофы же сад зверски заколдован!

Но особо переживать по этому поводу не стоило, поскольку я по-прежнему был жив, здоров, в пыль не рассыпался, голова на месте, и даже нога в стене не застряла. Просто нечаянно совершил очередное невозможное, которое получается у меня само собой, практически помимо моей воли. Это вам не камру варить и не из бабума стрелять.

Смешно я все-таки устроен. И довольно неудобно для повседневной бытовой жизни – даже в магической реальности.

– Ты уже вернулся. Здорово! – сказал Нумминорих.

Он все еще сидел в беседке. Повезло мне, не надо искать, ждать или догонять.

– Сэр Джуффин велел мне отдыхать, – бодро отрапортовал он. – Я вроде пока не устал особо, но начальство надо слушаться. Вот, сижу тут.

– Правильно делаешь, – сказал я. – Времени на отдых у тебя осталось – ровно до заката. После чего тебе придется не отходить от меня ни на шаг. Такая тяжелая начнется у тебя жизнь.

– Ух ты! – восхитился он. – А долго?

– Лет двести.

Нумминорих и бровью не повел. «Напугал ежа голой задницей» – так мы в детстве говорили по сходным поводам.

– На самом деле вряд ли насколько долго, – признался я. – Если очень повезет, нынче же ночью пойдем будить очередную засоню. Если не очень, то через пару дней.

– Я примерно так сразу и понял, – улыбнулся он. – Потому что если бы действительно двести лет, ты бы не выглядел таким довольным.

А я-то думал, что в кои-то веки демонически мрачен, хоть парадный портрет пиши.

– Ладно, тогда пойду поищу, кого еще можно запугать, – сказал я. – Если уж с тобой не вышло.

Но отправился при этом в Дом у Моста. Вопреки всякой логике.

– Ну? – спросил Джуффин.

Только что не облизнулся. Но я все равно почувствовал себя пирогом на его тарелке.

Причем очень голодным пирогом.

– Не жрал я с утра, вот чего, – сказал я.

– Это легко поправимо.

– Значит, мое дальнейшее существование имеет какой-то смысл. И кстати, о существовании, что там с моими трупами? Все еще валяются по всему городу?

– Уже нет, – утешил меня Джуффин. – Похоже, это было разовое кратковременное явление. Как ливень или град. Зато вышел экстренный выпуск «Королевского голоса» с гигантским заголовком «Сэр Макс жив!» Если подвернется под руку, не читай, стошнит. Там три страницы о твоих былых заслугах перед Соединенным Королевством.

– Ох.

У меня даже в глазах потемнело, поскольку услужливое воображение тут же подсказало, как это может выглядеть. Лучше бы оно Мост Времени научилось представлять, все больше толку. И меньше экзистенциального ужаса.

– А вечером выйдет «Суета Ехо», посвященная той же теме, – сочувственно сказал Джуффин. – Но там пафоса будет поменьше. И больше забавных историй о горожанах, которые находили твои трупы в собственных супружеских спальнях, уборных и амобилерах. Один, говорят, даже висел в Проломе Тойхи Менки и до обморока напугал какого-то гугландского фермера. Бедняга приехал отдохнуть в столицу и решил, что пока он гулял в придорожных трактирах, у нас тут начались новые Смутные Времена – если уж казненных мертвецов над въездом в город вывешивают. Крепись, сэр Макс. Это надо просто пережить. Уж лучше так, чем скорбные некрологи с последующим опровержением.

К счастью, именно в этот момент в окно влетел фирменный горшок трактира «Обжора Бунба» с еще булькающим жарким. После первого же проглоченного куска жить стало веселей. Подумаешь – какие-то газеты.

– Еще один вопрос, – промычал я с набитым ртом. – Ты пересказал Королю всю нашу историю? Без купюр?

– Конечно. Я, хвала Магистрам, убежденный монархист. И считаю, что ни один честный гражданин не вправе лишать своего Короля законного развлечения.

– Просто я подумал, что ему, может быть, неприятно…

– Что где-то в неведомой реальности живет юная барышня, уверенная, будто он лишил ее престола и любимого супруга? – подхватил Джуффин. – И казнил бы, если бы не могущественные друзья, сумевшие спрятать бедняжку на краю Вселенной? Плохо ты все-таки знаешь людей, сэр Макс! Король совершенно счастлив. Говорит, ничего подобного еще не случалось ни с кем из ныне живущих – стать героем мифов и легенд иного Мира, причем даже пальцем о палец для этого не ударив. Просто удачно приснившись хорошему человеку в нужный момент.

– Ну уж – мифов и легенд. Чтобы история стала мифом, ее нужно не просто кому-нибудь рассказать, но и добиться, чтобы она переходила из уст в уста, из поколения в поколение. А на это шансов немного. Я велел нашей бедной Королеве молчать. На самом деле чтобы в местный приют безумных не упрятали, но…

– Безусловно, она последует твоему мудрому совету, – ухмыльнулся Джуффин. – И будет молчать – три дня или даже целый год, это зависит от темперамента. Но рано или поздно проговорится, я тебя уверяю. И если ей придет в голову записать свою историю вместо того, чтобы просто жаловаться маме и подружкам…

– Да, об этом я не подумал.

– И если она окажется талантливой рассказчицей, у Его Величества появится шанс, – заключил Джуффин. – У него сегодня вообще чрезвычайно удачный день.

– Что-нибудь еще случилось? – насторожился я.

– Ничего такого, что входит в круг наших с тобой профессиональных интересов. Просто перед уходом я объяснил Королю, как получить доступ к твоему компоту, не нарушая законов. И с Базилио заодно познакомиться. В замок-то его захочешь, не приведешь. Хоть три дюжины разрешений из сэра Шурфа выколоти, а на присутствие овеществленных иллюзий в любой Королевской резиденции, включая временные дорожные пристанища, наложен строжайший запрет – как раз вскоре после того, как закончилось правление Короля Мёнина.

– Ну да, – фыркнул я. – Представляю, как он всех достал этими овеществленными иллюзиями! И не только ими.

– Да, насколько я знаю, овеществленные иллюзии – это было наименьшее зло. Но под указ о безопасности Королевских резиденций попали и они – за компанию с фэтанами, людоедами, лесными оборотнями, одухотворенными статуями, обладателями двух и более голов, говорящими животными, невидимыми подземными драконами и мертвыми рыбами.

– А мертвые рыбы чем не угодили?! – изумился я. – Какой от них вред?

– Просто у Короля Мёнина был специальный аквариум, где плавали исключительно рыбы, поданные к обеду и воскрешенные жалостливым Королем. Скажу больше, на заднем дворе толпами гуляли воскрешенные индюки и козы, а сколько дичи было выпущено в окрестные леса – не сосчитать! У Мёнина время от времени случались приступы любви ко всему живому, хорошо хоть сыр воскрешать не порывался. Но почему-то именно рыбы вызывали особую неприязнь придворных. Возможно, потому, что по городу ходили слухи, будто рыб кормят непокорными слугами? Полная чепуха, конечно. Общеизвестно, что мертвые рыбы питаются исключительно мелкими кладбищенскими камнями…

– Общеизвестно?!

– По крайней мере, было общеизвестно в ту эпоху. Однако после ухода Мёнина рыб изгнали из дворца.

– И куда подевали?

– Выпустили в Хурон. Где те отлично прижились и дали обильное потомство. Кстати, икра мертвой рыбы до сих пор – один из наиважнейших ингредиентов в некоторых знахарских снадобьях. На Сумеречном Рынке в хороший день стоит сорок корон за склянку – и моли при этом Темных Магистров, чтобы не всучили подделку! Отличить-то можно только по результату.

Я возвел глаза к небу, давая понять, что уже под завязку переполнен новой интересной, но совершенно бесполезной в настоящий момент информацией. Хватит пока с меня!

– Король, – напомнил я. – Король, компот и Базилио. Правильно ли я понимаю, что в ближайшее время мне следует ждать Его Величество в гости? Как ты это устроил?

– Просто напомнил ему, что какое-то время назад ты у нас числился царем народа Хенха. А закон не препятствует нашему Королю заводить личных друзей среди иноземных монархов, как действующих, так и отставных. В качестве друга он имеет право не только наносить тебе неофициальные визиты без сопровождения, но и принимать подарки. Например, поработивший его волю компот… – Джуффин наконец обратил внимание на выражение моего лица и добавил: – Надеюсь, это не слишком тебя стеснит?

Выглядел он, надо сказать, довольно виноватым. Впервые на моей памяти. Ради одного этого имело смысл корчить недовольные рожи.

– Ладно, – великодушно согласился я. – В Мохнатом Доме уже такое творится – Королем больше, Королем меньше, никто и не заметит… Вот кстати, надо бы туда зайти, проверить как там дела. У меня с утра чудище рыдало.

– Эй, стоп! – возмутился Джуффин. – Какое может быть чудище? Я тебя кормил, развлекал, милосердно не торопил, а теперь ты уйдешь, так и не рассказав мне, о чем договорился с Сотофой? Мы, конечно, знатно покромсали Кодекс Хрембера, но пытки в Соединенном Королевстве по-прежнему запрещены.

Пришла моя очередь выглядеть виноватым. Все честно.

– Просто мне вечно кажется, что ты и так все знаешь.

– Ну что ты. Когда-то я и правда старался почаще держать тебя в поле внутреннего зрения. И, что бы ты сам об этом ни думал, вовсе не из любопытства, а просто потому, что таков был мой долг учителя. Ты в ту пору обладал удивительной способностью влипать в дюжину историй за одну минуту. И я, при всей своей беспардонности, далеко не всегда успевал за тобой уследить.

– Ну не настолько все было страшно, – польщенно сказал я.

– Поверь мне, настолько. Со стороны, знаешь ли, виднее. Но те времена давным-давно миновали, я в твою жизнь без приглашения не лезу. Впрочем, что ты поговорил с Сотофой, не сомневаюсь ни на секунду, но это просто элементарная логика. Я бы на твоем месте давным-давно к ней обратился. И после того, как Нумминорих любезно сообщил мне, что ты убежал, сияя вдохновенными очами…

– Безумными, – педантично поправил я.

– Что?

– Очи были не вдохновенные, а безумные. Нумминорих неправильно меня процитировал. Или ты сам перепутал.

– Издеваешься?

– В основном над собой.

– Ну-ну. Ладно, какими бы очами ты не сиял, а я сразу понял, что ты наконец-то вспомнил о существовании Сотофы. И помчался к ней, взывая о помощи. Поздравляю! Лучше поздно, чем никогда.

– А почему ты раньше не подсказал?

– Потому что в число моих первоочередных целей не входит задача отучить тебя пользоваться собственной головой. Да и для дела лучше, что ты прибежал к ней, повинуясь порыву, а не моему разумному совету. Сотофа такие вещи очень хорошо чувствует. А импульсивность и искренность она ценит превыше всего. Она же в итоге согласилась тебе помочь?

– А это ты как вычислил? По моей довольной роже?

– Естественно. Не заручись ты поддержкой, продолжил бы сейчас ныть, что вчера провалил все дело. И Нумминориха позвать слишком поздно догадался, совсем беда! И – бах головой об стенку! Что делать, делать-то что?! Но вместо этого ходячего проклятия ко мне явился человек, вполне довольный собой и обстоятельствами. У которого всех забот – пожрать, да языком почесать.

– Ну это, положим, мое нормальное состояние, – ухмыльнулся я.

– Не льсти себе, – строго сказал Джуффин. – Лучше расскажи, на что именно ты ее уломал.

– Леди Сотофа твердо пообещала, что устроит мне еще одно свидание. И если рядом будет Нумминорих, сам понимаешь, абсолютно все равно, как оно пройдет. Нам и нужна-то буквально секунда – принюхаться.

– Ясно, – кивнул Джуффин. И, помолчав, добавил: – Похоже, этой спящей леди здорово повезло.

– Может быть, ей повезет, – осторожно согласился я. – Но прямо сейчас придется несладко.

– Что ты имеешь в виду?

– Не будет больше ни разноцветных ветров, ни пестрых облаков, ни этих безумных закатов. Ни, кстати, моих трупов, но это как раз скорее хорошая новость, особенно для странствующих фермеров из Гугланда.

– Ого. То есть Сотофа собирается наложить вето на зримое проявление чужих иллюзий? Она права, кто угодно занервничает, решив, что внезапно утратил силу. А после того что наша гостья натворила сегодня утром, у нее сомнений не возникнет, что это твоя месть, и надо идти мириться. Ну или, наоборот, ссориться. Сам бы устроил ей такую ловушку, если бы умел.

– А ты не умеешь? – удивился я.

Он помотал головой.

– Никогда не думал, что это может пригодиться. Обычно от иллюзий никакого существенного вреда, и они не настолько долговечны, чтобы всерьез с ними бороться. А в тех редких случаях, когда это не так, проще и эффективней сразу найти их создателя и разбираться непосредственно с ним. Это как раз моя специализация.

– Погоди, так получается, я зря морочил голову леди Сотофе? – спросил я. – Если ты можешь найти кого угодно…

– При условии, что он бодрствует, – напомнил Джуффин. – А для того чтобы найти спящего, надо ему присниться – без вариантов.

– Ну это ты точно можешь, – заметил я.

– Могу, – согласился он. – И собирался предложить тебе это как крайнюю меру, если все остальные способы не сработают.

– Но почему как крайнюю? – удивился я. – По-моему, это гораздо гуманней, чем…

– Чем заставлять нашу спящую колдунью пережить тяжелый момент полного бессилия? Не уверен. Мое появление в чужом сне – это серьезная встряска, сколь бы дружественно я ни был настроен. В свое время я успешно использовал этот метод как оружие.

– Ну не знаю, – с сомнением протянул я. – Мне-то ты снился…

– Вот именно что тебе. Тебе хоть солнце на голову урони – встанешь, отряхнешься, проворчишь, что паленым воняет, и пойдешь дальше.

– Тоже мне, нашел богатыря. На твоем фоне…

– Да забудь о фоне. Естественно, ты знаешь и умеешь гораздо меньше, чем я. Но только потому, что у тебя не было семисот с лишним лет, чтобы успеть научиться. А сила есть уже прямо сейчас – даже несколько больше, чем просто достаточно. Вот и все. У твоей новой подружки, кстати, тоже прекрасный потенциал. Но после того как ты сказал, что там, дома, у нее старое и больное тело, я решил не рисковать, пока мы окончательно не зайдем в тупик. И принялся ждать, чем закончится твой визит к Сотофе, до которого ты, по моим расчетам, все-таки должен был додуматься не позже нынешнего вечера.

– И толку дружить с самым хитрым человеком в Соединенном Королевстве, если думать все равно приходится самому? – вздохнул я. Но вполне притворно. На самом деле был рад, что не обманул его ожиданий.

– Зато очень полезно дружить с начальством, – подмигнул Джуффин. – Потому что ни один нормальный начальник, находясь в здравом уме, не отпустил бы тебя среди бела дня домой утирать слезы чудовищу. Лицензия на содержание которого, кстати, так до сих пор и не получена. А я отпущу.

– Спасибо, – сказал я.

И уже на пороге спросил, осененный внезапной надеждой:

– Слушай, а как ты думаешь, леди Сотофа может превратить Базилио в человека?

– Вот уж не знаю. Зато совершенно уверен, что она способна превратить в чудовище тебя, если ты сунешься к ней с такой дурацкой просьбой.

– Ладно, – вздохнул я. – Тогда сперва выпрошу у Шурфа лицензию на содержание в доме еще и меня. Потому что Меламори с документами возиться точно не станет. А я хочу быть законопослушным чудищем. Таков мой изысканный каприз.

Домой я решил пойти пешком – просто, чтобы перевести дух и подумать. А еще лучше – понять, что думать мне особо не о чем, и просто глазеть по сторонам. Заодно вспомнить, что Ехо и без разноцветных ветров – вполне ничего себе город. И бледное осеннее небо нравится мне ничуть не меньше, чем какое-нибудь оранжевое. Или зеленое. Например.

Подняв голову к небу, я застыл как вкопанный. Потому что на светло-сером, как старая упаковочная бумага, фоне снова появились стихи. Которых я определенно там не писал. И даже рассеянностью не объяснишь: такую кропотливую работу случайно, не заметив, не выполнишь.

Ну и потом, я их прежде никогда не слышал. А то бы, пожалуй, не забыл.

Белей костей мертвой рыбы на окраинном берегу последнего моря, холодней ее мертвых глаз, ясней удара птичьего клюва в пустую глазницу – свет, путь к которому лежит через такую темную тьму, где даже зажженный фонарь не увидит, не вспомнит себя.

Я их прочитал – раз, потом другой. И третий. И наверное, случайно выучил наизусть, потому что весь остаток пути бормотал вслух: «даже зажженный фонарь не увидит, не вспомнит себя», – на радость немногочисленным прохожим, которых судьбы послала мне навстречу. Вероятно, в наказание за какие-то неведомые мне, но явно беспрецедентные грехи.

Впрочем, прохожие не были шокированы моим безобразным поведением. Наверное, подумали, что это я просто накладываю на любимый город какое-нибудь страшное заклинание. Как и положено живой легенде, чья репутация на самом деле мало чем отличается от облика бедняги Базилио, даром что голова не индюшачья, и даже намека на хвост нет.

Но все равно эти добрые люди приветствовали меня добродушными улыбками. Некоторые даже говорили – дескать, как они рады, что я оказался жив. А я улыбался в ответ, как последний малахольный дурак, самый непутевый на свете ярмарочный шут, отставший от своего циркового фургона. Или как зажженный фонарь.

Впрочем, где-то на полдороги к дому я пришел в себя настолько, что прогнал с лица признаки избыточной экзальтации. А еще пару минут спустя включил голову. И послал зов главному подозреваемому в нарушении спокойствия – если не общественного, то моего.

«Стихи на небе – твоя работа?»

«Ну разумеется, – невозмутимо ответствовал сэр Шурф. – Я так понял, что тебе недосуг их писать. Или просто надоело. А о помощи не просишь, потому что я несколько сгустил краски, жалуясь на свою чрезмерную загруженность».

«Спасибо, – сказал я. – Это очень круто. На самом деле я, конечно, должен был еще вчера ночью сказать тебе, что стихи сделали свое дело и больше не нужны. Но сперва пожалел будить, а потом все так завертелось…»

«Да, после того как ты с утра пораньше прислал мне зов и попросил не обращать внимания на твои трупы, я сразу подумал, что тебе предстоит довольно насыщенный день».

«Довольно насыщенный, лучше и не скажешь. Хотя выкроить пару минут, чтобы поговорить с тобой, все равно было можно. Но теперь я даже рад, что так получилось. Не будь я разгильдяем с дырявой головой, не получил бы такого подарка. Эти стихи – ну вот прямо в сердце. Как нарочно для меня. Просто я тоже откуда-то знаю про этот свет. И про тьму, в которой даже зажженный фонарь себя не увидит… Ну, в общем. Ты меня сделал».

«Строго говоря, не я, а все та же леди Уттара Мая. Ты дал мне повод вспомнить ее стихи, которыми я когда-то зачитывался. Но потом появилось столько прекрасного нового, и я на какое-то время забыл, что тоже знаю про эти свет и тьму, которые, наверное, важнее всего в Мире. Важнее меня самого».

«Слушай, – спросил я, – а леди Уттара Мая – где она сейчас? Чем занимается?»

«Нигде, ничем. Она умерла совсем незадолго до начала Эпохи Кодекса».

«Была убита?»

«Да нет. Просто от старости. Ей к тому времени было уже изрядно больше трехсот».

«Всего-то?» – изумился я.

«Ну, строго говоря, для обычного человека это очень долгая жизнь».

«Так то для обычного. А она…»

«Понимаю. И отчасти разделяю твое возмущение. Просто «обычный» в данном случае означает – не посвятивший свою жизнь магии. Для хорошего колдуна и тысяча лет не срок, это правда. Но таких на самом деле довольно мало. Ты судишь по своему ближайшему окружению и упускаешь из виду, как обстоят дела для большинства».

«Да, – согласился я. – Наверное, так».

И поспешил распрощаться. Как-то я внезапно скис, хоть и сам понимал, что глупо так огорчаться из-за смерти незнакомой женщины, которая прожила долгую и наверняка счастливую жизнь. По крайней мере, в некоторые моменты очень счастливую – лучше вдохновения все-таки ничего нет. Разве только прогулки по Темной Стороне, да и то потому, что для них тоже требуется вдохновение.

Я уже подходил к дому, когда голос Шурфа снова зазвучал в моем сознании.

«Я не произвожу впечатление наивного простака, способного поверить в любую сказку, если она кажется ему утешительной?» – спросил он.

«Ты чего?» – изумился я.

«Просто хотел убедиться, что являюсь для тебя достаточно авторитетным источником информации».

«Дырку над тобой в небе! И надо было меня пугать? И так ясно, что ты просто образцовый авторитетный источник чего бы то ни было. Даже если завтра ты объявишь, будто Мир вылупился из индюшачьего яйца, мне придется взять волю в кулак и как-то уживаться с этой бредовой концепцией. Поэтому, пожалуйста, постарайся и дальше скрывать от меня эту страшную правду».

«Ладно. А теперь слушай меня внимательно. Поэты бессмертны. Не в том смысле, что мы знаем их имена и иногда вспоминаем стихи, а в буквальном. Их сознание неугасимо, вот что я имею в виду».

Я не стал спрашивать, откуда он это знает. Знает, и хорошо. Мне достаточно.

Только и сказал: «Спасибо». И вошел в дом.

И пал на пороге, сраженный любовью. В смысле, любовью Друппи ко мне. Пес мой, в общем, понимает, что несколько великоват и тяжеловат для того, чтобы позволить себе набрасываться с объятиями на такую неустойчивую конструкцию, как человек. Особенно с разбега. Но иногда все равно не может держать себя в руках. Особенно если очень соскучился.

А в состояние «очень соскучился» Друппи приходит примерно минуты за три разлуки. Будь я автором задачника, непременно спросил бы на этом месте: сколько раз в день хозяин дружелюбной громадины оказывается на полу?

Правильный ответ – очень много.

В общем, ситуация такова: Друппи регулярно сбивает меня с ног, ибо сердце его исполнено любви. А я в ответ на это всегда ругаюсь – не то чтобы последними словами, но, скажем так, предпоследними. Штука в том, что Друппи очень нравятся ругательства. Подозреваю, он прекрасно понимает значение всех этих слов, но волевым решением постановил считать их хвалебными и приятными. Поэтому когда я его браню, радостно мотает ушами, а иногда даже хвостом, хотя овчаркам Пустых Земель это вообще-то не свойственно.

Поэтому когда я возвращаюсь домой обычным путем, через дверь, мне всегда заранее известно, что меня там ждет. Это, наверное, и называется «стабильные отношения».

И на сей раз я от всей души костерил Друппи, а сам тем временем оглядывался, оценивая обстановку. В гостиной никого, даже Дримарондо где-то загулял. Не то в чулане спит, не то в Королевский Университет отправился лекцию читать, поди его разбери.

– А где Базилио? – спросил я.

Словами ответить Друппи, конечно, не мог. Зато тут же продемонстрировал готовность отвести меня туда, где грустит наше бедное чудище. Или уже не грустит? Я очень надеялся, что Меламори еще не разучилась врать, и моя байка про удивительный день, когда все подряд превращаются в людей, все-таки возымела терапевтическое действие.

Я кое-как поднялся с пола и последовал за Друппи, который, как это часто случается от чрезмерного желания угодить, сперва запутался и повел меня в направлении кухни, но тут же опомнился и поскакал обратно, к лестнице и вверх, перепрыгивая через четыре ступеньки сразу. Я мчался следом, мстительно бормоча: «А вот как сбегу от тебя во время прогулки Темным Путем, то-то ты тогда наплачешься!»

В общем, если вы ведете малоподвижный образ жизни и страдаете, не имея под рукой постоянного объекта для бессмысленных угроз, овчарка Пустых Земель – идеальная собака для вас. От всего сердца рекомендую.

Однако до нужной двери я все-таки добрался живым. И, как положено герою в финале трудного пути, узнал тайну. Даже целых две. Во-первых, у Базилио гость. А во-вторых, наше благовоспитанное чудовище принимает своих гостей в кабинете. В моем, конечно. Потому что выделить Базилио личный кабинет я пока не догадался. И совершенно зря – в отличие от меня, он знает, как следует использовать подобные помещения.

Впрочем, «мой кабинет» – это громко сказано. Пользовался я им за все время жизни в Мохнатом Доме раз десять от силы. Просто вечно забываю о его существовании. Да и зачем скитаться по коридорам, когда гостиная – вот она, сразу за входной дверью. Очень удобно, и никто не заблудится – так я рассуждал.

Но умница Базилио не привык пасовать перед трудностями. Поэтому сидел в кабинете. Правда, не в кресле, куда вряд ли втиснулись бы его рыбье тело, лисий хвост и неизменно следующие за ним Армстронг и Элла, а на подоконнике. Кресло же занимал седой старик в невзрачном сером лоохи. Умеет наш Король в гости наряжаться, что тут скажешь. Хорошо, что Джуффин меня заранее предупредил, а то в жизни не догадался бы.

Эти двое так увлеклись беседой, что не заметили нашего появления, благо Друппи не ринулся с ними обниматься, а преданно прижался к моей ноге.

– Так кто из драконов проглотил принцессу? – азартно спрашивал Базилио.

– Конечно, Крумби-Бо, – отвечал гость. – Поскольку очевидно, что один из пары Алай-Бар – Марги-Руш говорит правду, остальные, согласно условиям задачи, гарантированно лгут. И если Крумби-Бо прямо заявляет, что не глотал принцессу…

– Правильно! – Базилио на радостях чуть с подоконника не свалился. И одобрительно добавил: – Вы такой же умный, как сэр Мелифаро!

– Это сравнение чрезвычайно мне льстит…

В этот самый момент они меня и заметили. И оба ужасно смутились. Я почувствовал себя строгим отцом, не вовремя вернувшимся со службы и внезапно обнаружившим, что дома ему никто особо не рад.

– Это Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, – затараторил Базилио. – Он специально пришел со мной познакомиться, потому что обо мне, оказывается, рассказывают удивительные вещи. Представляете, сэр Макс?!

– Примерно представляю, – вздохнул я. И поспешно добавил: – Я очень рад. И ни за что не стал бы вас беспокоить, если бы не древняя традиция этого дома подавать всем гостям разнообразные волшебные напитки, которые я добываю из другого Мира. Вот так!

Быстренько сунул руку под ближайшее кресло, извлек из Щели между Мирами очередной кувшин клубничного компота и торжественно водрузил его на стол. Тщательно замаскированное Величество наградило меня таким взглядом, что я впервые в жизни ощутил себя спасителем отечества. Очень странное, надо сказать, чувство: как будто все дела на тысячу лет вперед, включая неотложные сегодняшние, уже сделаны, осталось быстренько посетить торжественную церемонию открытия собственного памятника, а потом – только возлежать на лаврах. Можно с книжкой.

– А вы посидите с нами, сэр Макс? – спросил Базилио. И тоном коварного соблазнителя добавил: – Мы решаем интересные задачки!

В принципе этого вполне достаточно, чтобы я пулей вылетел вон. Меня спас Король. Ласково сказал чудищу: «У сэра Макса полно дел, дружок. Поэтому придется нам с тобой его отпустить».

Только оказавшись в коридоре, я решился послать ему зов. Вообще-то беспокоить своего Короля Безмолвной речью – такое вопиющее нарушение этикета, что лучше уж сразу голым на парадном дворцовом столе сплясать. Желательно во время официального приема Арварохской делегации. Но не отблагодарить своего спасителя было бы еще большим свинством.

«Спасибо, – сказал я. – Совершенно не умею решать эти головоломки. А жить в одном доме с чудовищем, окончательно утратившим ко мне всякое уважение, было бы неуютно».

«Очень хорошо вас понимаю, сэр Макс, – отозвался Гуриг. – Я и сам в детстве терпеть не мог все эти хитроумные задачки. Настолько, что мечтал запретить их специальным указом, когда вырасту и стану Королем. Но потом, каюсь, забыл. Да и решать, как видите, со временем выучился. Сорок лет непрерывных тренировок – великая вещь».

Чем заняться человеку, в чьем доме Король и чудовище уединились ради совместного решения головоломок? Разумеется, ложиться спать.

Именно так я и сделал. И благополучно продрых почти до заката. Спал бы и дальше, если бы не голоса в голове. Вернее, всего один голос, принадлежавший Нумминориху, который дисциплинированно осведомился, куда ему приходить.

Хороший, кстати, вопрос. Где следует поджидать женщину, которой снится, что она на вас сердита? С одной стороны, какая разница. Захочет найти – из-под земли достанет, не захочет – хоть на главной площади брачный танец дикарей Энго исполняй, все равно не заметит. С другой – возможно, ей покажется логичным вернуться туда, где вы вчера поссорились? Пусть в ее безумном запутанном сне хоть что-нибудь будет просто. Например, выбор места действия.

«Давай на крыше Мохнатого Дома, – решил я. – Тебе далеко добираться?»

«Совсем близко. Я уже в Старом Городе. Слушай, а может быть, принести что-нибудь поесть? Не факт, что заказ из трактира сумеет залететь так высоко. Силы стандартного заклинания обычно хватает максимум до второго этажа».

«Тогда тащи всего да побольше, – решил я. – Если маленький румяный пирожок начнет с жалобным писком биться в запертые окна гостиной, у меня не выдержат нервы, я побегу его спасать и провалю все дело».

Нумминорих быстро обернулся, мы даже конец заката успели застать. Сидели, наворачивали фирменное блюдо нового шеф-повара «Ландаландского Корыта» под названием «грешный чох», на поверку оказавшееся просто гигантским тонким блином, в который завернули все вкусное сразу, смотрели, как стремительно темнеет небо и чувствовали себя натурально мальчишками, впервые в жизни отправившимися в поход до ближайшего озера, например.

Сколько ни путешествуй по дальним странам, иным мирам и чужим сновидениям, а пикник на крыше все равно кажется небывалым приключением – так уж счастливо устроен человек.

– Представляешь, – вдруг сказал Нумминорих, – смотрю на небо и думаю: «Какой цвет у него сегодня интересный, темно-синий, переходящий в лиловый, надо же было придумать!» И только потом сообразил, что это вообще-то нормальный цвет вечернего неба. Кажется. Или раньше у него все-таки был другой оттенок?

– Да он каждую ночь немного другой, – улыбнулся я. – Все же от погоды зависит – пасмурно, ясно. И от освещения, кстати. Одно дело, когда смотришь на небо из окна или с улицы, где горят фонари, и совсем другое – отсюда, с крыши. Но вообще ты очень интересную штуку сейчас подметил. Небо снова стало обычным, а мы больше не уверены, что оно было таким всегда. Вот что делает с людьми настоящее искусство: лишает уверенности, выбивает из-под ног твердую почву и дает потрясающий шанс ощутить себя новорожденным, который не знает пока ни единого правила бытия. И поэтому оно так важно. А вовсе не потому, что красиво.

– Магия, кстати, делает с людьми ровно то же самое, – заметил Нумминорих. – С тех пор как я впервые попал на Темную Сторону, дня не проходит, чтобы не спросил себя: «А сейчас-то я где?» Причем часто вообще ни с того ни с сего, на ровном месте, даже без намека на необычный запах. Просто потому, что теперь я знаю о существовании иных вариантов реальности. И о том, как быстро и незаметно они могут сменять друг друга. Потрясающий опыт, который меняет вообще все. И навсегда.

– Всегда знал, что искусство – это разновидность магии, – сказал я.

И ведь правда. Всегда это знал.

Я очень надеялся, что ждать придется недолго. Что любимый художник жителей столицы Соединенного Королевства и мой персональный кумир заявится на крышу еще до полуночи и устроит мне скандал с оплеухами; заранее решил, что пару-тройку придется стерпеть, лишь бы ей полегчало.

Очень надеялся, что у нее не хватит выдержки дождаться даже завтрашнего утра. Как только окончательно поймет, что даже ночное небо раскрасить больше не получается, так сразу и примчится выяснять отношения.

Надеялся, но совершенно в это не верил. И заранее прикидывал, как мы с Нумминорихом будем жить дальше. Завтра, послезавтра и, возможно, еще целую дюжину дней. Спать, понятно, можно по очереди и вовсе не обязательно на крыше. Не следует забывать, что этот наш пикник над городом – просто прихоть, а не дань суровой необходимости. Можно даже другими делами заниматься – теми, которым не помешает чужое присутствие. То есть далеко не всеми, но многими. Но отдельно интересно, как решать с туалетом и ванной? Деликатно ждать друг друга под дверью, морально приготовившись выскочить, если понадобится, в любой момент и, соответственно, в любом виде? Или лучше не рисковать, а ходить туда вместе?

Жизнь с каждой минутой размышлений казалась мне все более и более сложной штукой. Впрочем, с размышлениями вечно так.

К счастью, надежда победила веру – в этом конкретном раунде.

– Зря ты так, – произнес знакомый хрипловатый шепот.

Воцарилась мучительная пауза, в ходе которой я безуспешно сочинял ответ. Пока думал, она добавила:

– И я тоже зря. Это была плохая шутка. И пользы от нее никакой, и радости.

Я наконец обернулся и увидел то же, что и вчера: темные кудри, тонкие запястья, незапоминающееся лицо. Впрочем, сегодня на аккуратном носу вдруг появились веснушки. Интересно, это потому, что я вчера узнал об их существовании и мое внимание трансформировало внешность спящей? Или штука в том, что теперь она сама все время помнит о своих веснушках? Когда так мало понимаешь, почему-то нестерпимо хочется найти разумные объяснения хотя бы пустякам.

Строго говоря, ни слушать дальше, ни отвечать не было нужды. Художница пришла, Нумминорих ее понюхал, чего тянуть. Но я очень не люблю обрывать разговор на полуслове. Особенно когда мой собеседник в беде.

– Да, – согласился я. – Шутка с моими трупами вышла просто ужасная. Хуже всего, что из-за нее обо мне написали в газетах. Но это уже случилось, и я как-то пережил, так что забудь.

– Почему в газетах? Какие могут быть газеты? – неожиданно встревожилась она.

– Обыкновенные, ежедневные. «Голос Ехо» и «Суета Ехо». Мне еще повезло, что телевидения тут нет. А то бы до конца года по всем каналам мои трупы показывали на радость беременным женщинам и нервным ветеранам войны за Кодекс.

– Как тут у вас все, оказывается, сложно, – вздохнула она. – И интересно. Газеты выходят. И получается, совсем недавно была какая-то война. Ни за что бы не подумала.

– На самом деле война была довольно давно, – сказал я. – Больше века назад закончилась. Просто люди здесь живут лет по триста как минимум. Поэтому большинство участников войны до сих пор живы.

– Так жаль, что я ничего не знаю об этом месте. И наверное, уже не успею узнать.

– Успеешь, – твердо сказал я. – Гораздо больше, чем можешь вообразить.

Она отвернулась и теперь смотрела прямо на Нумминориха. Но не стала ни здороваться с ним, ни спрашивать меня, кто этот человек. Похоже, и правда, просто его не видела. Не ждала, что кроме меня ей приснится еще кто-то, вот он и не приснился. Чокнуться можно от такой логики, честно-то говоря.

Зато сам Нумминорих был в восторге.

«Надо же! – сказал он мне, деликатно перейдя на Безмолвную речь. – Сижу тут с вами как в плаще-невидимке. Очень странное чувство. И немножко смешно, как в детстве мамины разговоры с гостями подслушивать, спрятавшись под столом».

Вот уж кто ни от какой логики не чокнется никогда. И другим не даст. Очень мне с ним повезло.

– Я сперва так испугалась, что ничего не получается, – наконец сказала моя художница. – Думала, вот и все, наверное, я уже умираю, если даже собственный сон перестал меня слушаться. Но время шло, а я не умирала. Наоборот, чувствовала себя полной сил. И ходить, и летать по-прежнему было легко и весело. Ну то есть стало бы весело, если бы не страх и досада, что я больше ничего не могу сделать. И все оставалось на месте – город и небо над ним, и свет не мерк в глазах, звуки не гасли, предметы не распадались на части и не превращались во что попало, как это обычно случается во сне, когда над ним утрачен контроль. И я опять думала, что вы же правда вполне можете существовать сами по себе, независимо от моей воли. И этот город, и лично ты. Вообще все, что тут есть. Тогда получается, я еще не умираю, просто ты на меня рассердился и прекратил мои чудеса. Не знаю как. Но если подумать, я же вообще ничего не знаю – ни об этом месте, ни о тебе, ни даже о себе – о той части себя, которая живет здесь. И не понимаю, как вообще сюда попала. Точно не по собственному желанию! Просто в голову не пришло бы, что можно чего-то такого захотеть. Я когда-то запоем читала разные книжки про сновидения. Мне с детства иногда снились удивительные сны. Не такие, как этот, но яркие, достоверные, чуть ли не живее, чем сама жизнь. Решила разобраться, почему так. И что это вообще такое – наши сны? Откуда они берутся? Есть ли в них хоть какой-то смысл? Но от книжек только еще больше запуталась. Господи, чего там только не писали! Все – разное. Причем попадались довольно дельные вещи, вполне совпадающие с моим опытом. Но о том, что человек может увидеть во сне нечто настоящее, реально существующее, нигде не было сказано ни слова. Да я бы, пожалуй, и не поверила. Такая возможность совершенно не укладывается в голове!

– Она и в моей голове не особенно укладывается, – сказал я. – Что совершенно не мешает мне сейчас с тобой разговаривать. Я хочу сказать, практика превыше теории. Можно вообще ни хрена не понимать, а оно все равно будет с тобой происходить, и хоть ты тресни.

– И вот опять не сходится! – она сердито стукнула кулаком по колену. – Ты со мной так разговариваешь… Ну я же вижу, что ты совершенно не сердишься на дурацкую шутку с трупами. И чувствую, что ты мне не враг. А все равно такое устроил, не даешь мне ничего сделать. Почему? Какого черта? Сам же говорил, всем в городе нравятся мои чудеса, люди с нетерпением ждут, что будет дальше. И что – все? Больше не ждут? Или они обойдутся, потому что твоя месть важнее? Ты что, действительно самый главный тут?

– Нет, – сказал я. – Определенно не самый главный. Просто самый упрямый. Вбил себе в голову, что ты не умрешь, а уж если я чего решил, будет по-моему. Любой ценой. Но обычно выходит даже не слишком дорого. Я, видишь ли, еще и экономный.

И повинуясь какому-то нелепому, мне самому непонятному порыву, поцеловал ее в лоб, который оказался таким горячим, что обжег мне губы. Не всерьез, но довольно чувствительно, так что потом еще несколько дней было больно пить горячую камру.

Но в тот момент я не почувствовал ожога. Вскочил, помог подняться Нумминориху и увлек его за собой – не к двери, потому что их здесь не было, а к люку, ведущему на чердачную лестницу, в надежде, что он тоже подойдет.

Мне кажется, мы очутились в Коридоре между Мирами даже раньше, чем я успел просунуть в этот грешный люк хотя бы ногу. Очень уж я спешил.

«У нее такой запах, золотой и холодный, ни на что не похож, и идти за ним жутко и сладко, как будто я преследую свою смерть, которая так долго скрывалась от меня на краю Вселенной, что стала почти желанной», – думал Нумминорих, когда мы были в Хумгате.

То есть, пока нас не было вовсе нигде, и думать, строго говоря, тоже было некому.

Но он все равно каким-то образом думал. И я не мог об этом не знать, потому что в полном отсутствии всего даже тишайшая чужая мысль звучит как душераздирающий крик. И возвращает тебя к себе самому, только что утраченному навек, но уже обретенному, заново осуществившемуся в чужой комнате, залитой солнечным светом из распахнутого настежь окна.

– Ух ты, мне повезло! – восхитился Нумминорих, отпуская мою руку. – Здесь вполне можно дышать.

Воздух в комнате, на мой взгляд, был свежайшим, запах разогретых солнцем деревянных половиц смешивался с тонким ароматом почти отцветших на улице лип; впрочем, что для меня «тонкий аромат», для нюхача – практически удар кувалдой по носу. И еще великое множество ударов со всех сторон – запахов, неуловимых для меня, но острых и ярких для Нумминориха. И при этом совершенно незнакомых. Все – в первый раз.

Счастье на самом деле, что он такой выносливый.

Комната, в которой мы оказались, была почти пустой. Только стол в дальнем углу, задвинутый под него табурет, маленький одежный шкаф-чехол из белого полотна на жестком каркасе и узкая кушетка у окна.

И да, конечно. Никаких картин на стенах. Нигде никаких картин.

На кушетке, застеленной не простыней, а покрывалом из желтого искусственного меха, лежала женщина. Очень бледная, с пегими от седины волосами и обещанными веснушками на носу, действительно слишком крупном для такого маленького узкого лица. Вместо пижамы или ночной сорочки на ней было длинное темно-зеленое платье из тяжелого блестящего бархата, слишком нарядное даже для торжества. Разве только со сцены в таком выступать. На ногах – растоптанные домашние туфли из ярко-оранжевого войлока, украшенные голубыми помпонами, уже изрядно истрепанными. Убийственный на самом деле контраст.

Возраст ее выдавало не лицо, расслабленное глубоким сном, а потому почти молодое, и даже не седина, больше похожая на результат неудачной покраски, а сложенные на груди руки – по-мужски большие, морщинистые, с тяжелыми подагрическими пальцами.

Сначала мне показалось, она не дышит. Земля ушла из-под ног: выходит, мы все-таки опоздали. Но пока девяносто девять процентов меня готовились рыдать, сокрушая лбом стены, микроскопическая разумная часть сознания взяла управление в свои руки. Я лизнул ладонь, поднес к лицу женщины и спустя несколько бесконечно долгих секунд ощутил легкую прохладу. Все-таки дышит. Стало быть, живем. В прекрасном прямом смысле этого слова.

– Слушай, – сказал вдруг Нумминорих, – может быть, мне мерещится, а может быть, нет. Но лучше, чтобы ты знал. Оттуда, – он показал пальцем куда-то под стол, – пахнет…

Он запнулся и умолк.

– Пахнет – чем? – переполошился я.

– Сам толком не понимаю. Кажется, чем-то похожим на смерть. Но не мертвым телом, не кровью, не…

Дальше я не слушал. Метнулся к столу, опустился на корточки. Кроме табурета под ним стояла пластиковая корзина для бумаг. С точки зрения моего носа, оттуда не пахло вообще ничем. Я имею в виду, в ней не было ни гниющего яблочного огрызка, ни дохлой мыши, ни даже заплесневевшей хлебной корки. Только несколько кусочков полупрозрачного пластика и разноцветной фольги. Я не сразу понял что это такое – какой-то мелкий канцелярский мусор, зачем вообще было сюда лезть?

А потом до меня дошло. И я даже не поленился их сосчитать.

– Четыре больших упаковки снотворного сожрала, – сказал я. – А я, идиот, скорой смертью ее пугал.

– Чего? – удивленно переспросил Нумминорих.

Ясно, почему он ни черта не понял. Вообще-то в Мире тоже есть снотворные зелья. Их немного, и особым спросом они не пользуются – по крайней мере, у нас, в Ехо, где каждый второй с детства знает пару-тройку простеньких усыпляющих заклинаний, а остальные не удосужились их выучить только потому, что отродясь не испытывали проблем со сном. В любом случае, от наших снотворных захочешь не помрешь. Единственный способ причинить себе вред с их помощью – выпить залпом дюжину ведер и лопнуть. Да и то не факт.

– Пилюли, – коротко объяснил я.

– Яд?

– Смотря сколько сожрать. Если одну-две – просто средство от бессонницы, если очень много – умрешь.

– А она съела очень много?

– Да.

– Ну хвала Магистрам! – внезапно обрадовался Нумминорих. И в ответ на мой изумленный взгляд смущенно объяснил: – Значит, я не сошел с ума.

– А должен был?

– Надеюсь, что нет! Просто этот запах – он такой странный. Очень слабый, едва уловимый. Ни на что знакомое мне не похож, но в то же время почему-то заставлял меня все время думать о смерти. Хотя мертвое пахнет совершенно иначе, и я это знаю. Я, честно говоря, начал подозревать, что мне мерещится. Что накручиваю себя. Или так ловко прячу собственный страх, что ему приходится притворяться тревогой по поводу непонятного запаха? Или вдруг я просто немножко чокнулся от всех этих путешествий между Мирами? Трудно было понять. Хорошо, что тебе сказал, и все сразу выяснилось.

– Очень хорошо, – согласился я. – Пожалуйста, всегда так делай. Обо всем сразу же мне говори. Мерещится, не мерещится, вместе всегда проще разобраться. Хотя я и сам, конечно, тот еще лось.

– Кто?!

– Менкал, – усмехнулся я. – Стою посреди собственной жизни, как в бескрайней степи, дико озираюсь, ни хрена не понимаю, зато на рогах бубенчики звенят. Поэтому со мной весело.

– Не всегда, – честно сказал Нумминорих. – Зато так интересно, что иногда мне кажется, я сейчас взорвусь. Просто от избытка… Не знаю, чего именно. От избытка всего!

Надо же. Значит есть от меня какой-то толк.

– Сейчас разбужу нашу подружку, и станет совсем интересно, – вздохнул я. – Как думаешь, она сразу выцарапает мне глаза или сначала все-таки выслушает?

– Я бы на ее месте обязательно выслушал, – утешил меня Нумминорих. – А вдруг ты что-то хорошее расскажешь?

Все бы так рассуждали.

Смертный шар я метнул, и рука не дрогнула. Ни секунды не маялся своими обычными страхами – а вдруг что-то пойдет не так и я ее нечаянно убью? Очень уж был сердит. Не то на старую художницу, покусившуюся на жизнь удивительного существа, которым сама являлась, не то вообще на весь мир или даже на все обитаемые Миры сразу, чего мелочиться? И еще на себя, хотя даже придумать теперь не могу почему. Просто, что ли, за компанию?

На самом деле всегда бы так сердиться. Экономит кучу нервов, как выяснилось.

Когда маленькая шаровая молния коснулась лба спящей, та открыла глаза, внимательно посмотрела на меня и вместо ненавистной мне формулы «я с тобой, хозяин», нелюбезно спросила:

– Чего тебе?

Вот это, я понимаю, воля. Ну или гонор. Один, собственно, черт. Не зря она – мой кумир.

Но ей от меня требовались не восторги, а приказы. Вернее, технические задания. Главное тут – собраться, четко сформулировать и ничего не забыть.

– После того как я замолчу, ты проснешься абсолютно здоровой, без малейших признаков отравления, полностью сохранив память обо всем, что было с тобой во сне. После чего навсегда избавишься от моей безграничной власти. Это все.

Я умолк и только тогда заметил, как сильно у меня трясутся руки. Из чего, вероятно, следовало сделать вывод, что я боюсь предстоящего разговора чуть ли не больше всего на свете.

Но это я и так знал. Когда ты не столько человек, сколько шанс, уникальный, невозможный, один на сто миллиардов, о таких обычно и мечтать не смеют, пока окончательно с ума не сойдут – очень страшно, что тобой не воспользуются.

– Да что ж это такое. Куда ни плюнь, везде ты, – сердито сказала моя жертва.

Она смотрела на меня с такой откровенной неприязнью, что мне стало не по себе. Лучше бы и правда в драку полезла или крик подняла. Я вообще люблю бури: о бурях заранее известно, что они довольно быстро заканчиваются. Это знание меня успокаивает.

– Не любить меня можно, но совершенно бессмысленно, – сказал я. – Потому что от этого я все равно никуда не денусь.

– Да, я уже заметила, – усмехнулась она. – Слушай, а может быть, ты – просто мой персональный ангел смерти? Чего тогда тянешь? Давай забирай.

Это, кстати, был огромный соблазн – сказать: «Да, я ангел смерти. Снотворное жрала? Жрала. Значит, все в порядке, пошли». И утробно захохотать, как злодей в плохом кино.

Пока бедняга поймет, что происходит, я ее уже Сотофе на руки сдам. И пусть разбираются без меня. Я все-таки совершенно не гожусь на роль воспитателя неразумных юных девиц шестидесяти с лишним лет от роду. Особенно тех, которые думают, будто их жизнь уже кончена.

Но я твердо решил быть с ней честным. Сперва объяснить, что собираюсь сделать и зачем, а потом уже тащить в Хумгат. Если согласится, конечно. Откажется – будет полной дурой. Но свободу воли никто не отменял. Равно как и тот факт, что для некоторых людей она важнее самой жизни.

Нас, таких придурков, как минимум двое во Вселенной.

– Я не ангел, – сказал я. – И уж точно не смерти. Твой персональный не-ангел жизни – вот я сейчас кто. Кстати, ты была права, у тебя здоровенный нос. Совершенно потрясающий. Завидую. Будь у меня такой, я наконец-то стал бы похож на настоящего грозного колдуна, каковым являюсь по должности. Очень непрофессионально с моей стороны жить без такого носа. Отдашь мне его в обмен на путешествие в другой мир?

Теперь она смотрела на меня как на конченого психа. И нос свой драгоценный на всякий случай прикрыла рукой. Грешные Магистры, неужели решила, что я правда торгуюсь?

А ведь я просто хотел разрядить обстановку.

– Ладно, нос можно не отдавать, – вздохнул я. – Проведу тебя бесплатно, просто потому что обещал. Помнишь? Когда мы сидели на крыше, я сказал, что помогу тебе к нам перебраться. А ты не захотела или не поверила; впрочем, неважно. Имела полное право. И вообще спала, а значит, плохо понимала, что происходит. Теперь я тебя разбудил, но предложение остается в силе. Пока ты его не примешь, мы никуда отсюда не уйдем. Так и будем тут сидеть. Хотя боюсь, корзина с едой осталась на крыше. Очень глупо получилось. Придется теперь терпеть лишения.

После того как я сказал «мы», она наконец-то посмотрела на Нумминориха. И, как мне показалось, не очень ему обрадовалась.

Ну или я придираюсь.

– Вижу вас как наяву, – вежливо произнес Нумминорих, прикрыв глаза ладонью.

– Что ты сейчас сказал? – внезапно изумилась художница. – Видишь меня – как?!

– Вижу вас как наяву, – повторил он. – На самом деле это просто общепринятое выражение, никакого особого тайного смысла в нем нет. У нас так знакомятся.

Она тоже прикрыла глаза ладонью. Некоторое время молчала – то ли прислушивалась к своим ощущениям, то ли захотела повторить приветствие, но постеснялась. Наконец сказала:

– Из этой формулировки можно заключить, что вы живете во сне. И при этом очень честные люди, не прикидываетесь, будто есть какая-то явь. Мне это подходит. Именно то, что надо!

К счастью, Нумминорих не стал объяснять, что «наяву» в данном контексте означает «с открытыми глазами». То есть мы просто сообщаем новому знакомому, что запомнили его лицо и теперь способны воспроизвести его перед мысленным взором. Лично я при этом всякий раз радуюсь, что никто не устраивает проверок.

– Если подходит, тогда пошли, – сказал я.

– Куда?

Дырку над ней в небе. Мы же вроде бы только что обо всем договорились: другой Мир, я обещал, нос можно не отдавать, «именно то, что надо».

И вдруг опять двадцать пять.

– В тот Мир, который тебе снился, – терпеливо повторил я. – Откуда ты не хотела просыпаться. И я обещал…

– Так это все действительно было? – беспомощно спросила она. – И есть? Не просто мой счастливый бред? Но… Уже поздно! Где вы раньше шлялись со своим другим Миром, мальчики? Всего неделю назад?

И заплакала.

– Неделю назад мы о тебе вообще не знали, – сказал я. – Свинство, конечно, с нашей стороны. Но видишь, мы уже встали на путь исправления. Делаем, что можем.

– Но я же умираю, – бормотала она сквозь слезы. – Я пока ничего такого не чувствую, но точно знаю, что вот-вот умру. Иначе не может быть, я хорошо рассчитала…

– Ты очень хорошо рассчитала, – согласился я. – И нарядное платье надела, и окно открыла, чтобы в доме не воняло, даже если тебя не скоро найдут. Никогда не видел такого аккуратного и продуманного самоубийства, всем обычно плевать – чем хуже, тем лучше. Но тут пришел я и устроил бардак. В смысле, спас тебя, чтобы увести с собой в город, где несколько дней кряду дули твои разноцветные ветры. Не станешь же ты отказываться от гонорара за лучшую работу в своей жизни? Художник не должен быть голодным, ты в курсе? Поэтому просто позволь справедливости восторжествовать.

Она то кивала, то отрицательно мотала головой, хотела что-то сказать, но не могла перестать плакать, хотя очень старалась, я это видел. Ну или просто теоретически понимал.

– Макс, а можно будет вернуться отсюда прямо на твою крышу? – внезапно спросил Нумминорих. – Там в корзине осталось еще с полдюжины грешных чохов. Вот представляешь, тут такое творится: мы пришли в другой Мир, запахи сумасшедшие, за окном деревья, каких я в жизни не видел, небо слишком голубое, хуже, чем на картинках в детских книжках, человек чуть не умер и теперь плачет, тебя трясет, а я только об этих грешных чохах и думаю. Как будто нет ничего в жизни важней. Это от путешествий между Мирами так сильно хочется жрать?

– А кстати, да, – вспомнил я. – Зверский аппетит просыпается. После первых визитов в Хумгат я менкала был готов проглотить, не разжевывая, с рогами, сбруей и поклажей. Со временем, кстати, такая реакция проходит; вот интересно, почему?..

Но отыскать ответ на этот актуальный вопрос мне не дали.

– Ладно, если так, пошли, – сквозь слезы сказала художница. – Сколько можно тянуть. Жива я, мертва, сплю или нет – потом разберемся. У тебя мальчик голодный! Мучается из-за меня. Так нельзя.

Никогда не знаешь, какой аргумент может оказаться решающим. Никогда.

Я помог ей встать с кушетки. Она осторожно сделала шаг, потом другой. Испуганно посмотрела на меня.

– Ноги больше не болят.

– А надо, чтобы болели?

– Да не то чтобы надо. Просто как-то не похоже, что я проснулась. И что еще жива.

– Извини, – сказал я. – Нечаянно тебя вылечил. Сказал: «Ты проснешься здоровой», – и вот нам прискорбный результат, пациент не верит, что жив. Будет мне наука. В следующий раз скажу: «Проснешься со всеми болячками, которые были раньше». И все счастливы.

– Погоди, какой «следующий раз»? Почему «следующий раз»? Мне теперь все время придется?..

– Просыпаться в моем обществе? Ну что ты. Нет. Просто кроме тебя есть и другие слишком крепко заснувшие, которых надо будить.

– И ты?..

– Совершенно верно, работаю будильником. Буквально на днях устроился. Думал, непыльная работенка, посадил во дворе груши, приготовился их околачивать, а тут ты на мою голову… Руку давай.

– Зачем? – вдруг переполошилась она. И на всякий случай спрятала руки за спину.

– Затем, что мы не знаем дороги, – вмешался Нумминорих. – Только кажется, что просто добраться отсюда до крыши, где остывают наши грешные чохи, а на самом деле поди ее найди. А Макс дорогу знает. И нас туда отведет.

– Так вот как тебя, оказывается, зовут, – укоризненно сказала мне художница.

Как будто быть Максом – это такой неприятный порок, что-то вроде ночного храпа или пристрастия к чесноку. И порядочные люди заранее предупреждают об этом окружающих, чтобы те знали, чего следует ждать.

А я, негодяй, так долго скрывал.

– Бывает гораздо хуже, – сурово ответил я. – Даздраперма, Пучегор, Два Килограмма Риса. Или, к примеру, Гугимагон – тоже не сахар. А ведь какой великий был колдун!

Она бровью не повела. Сказала:

– Я – Анна.

– Не Кукуцаполь? Не Перкосрак? Не Миллианера? Ну и отлично. А теперь руку давай все-таки. И глаза закрой.

Я не настолько невежественен, чтобы не знать, что в Хумгат кого попало за руку не тащат. Коридор между Мирами принимает очень немногих, и это вопрос не личного могущества даже, а какой-то особенной разновидности удачи. Одни рождаются избранниками Хумгата, другие – нет. Ни о ком заранее не знаешь, какой билет он вытянул в этой лотерее. Ну, то есть опытные люди вроде Джуффина умеют определять такие вещи на глаз, а я нет.

И я не настолько псих, чтобы пренебречь этим знанием. Поэтому у меня был план – простой, прекрасный, легко осуществимый и совершенно беспроигрышный. В фундаменте его лежал нехитрый фокус, бывший в старину профессиональным секретом гильдии столичных грузчиков, потом ставший достоянием всех желающих, а с наступлением Эпохи Кодекса почти позабытый, поскольку требующаяся для его исполнения ступень магии немного превышала дозволенную тогдашними законами, а связываться с Тайным Сыском, особенно в лице его Почтеннейшего Начальника сэра Джуффина Халли никто особо не хотел. Репутация у него в начале мирных времен и правда была совершенно ужасная, это сейчас весело вспоминать.

Главное, что меня этому фокусу научили практически в первые дни моего пребывания в Ехо. И я так лихо с ним освоился, что до сих пор, обдумывая любую задачу, в первую очередь спрашиваю себя, нельзя ли решить ее, уменьшив кого-нибудь до практически полного отсутствия размера, спрятать в пригоршню и куда-нибудь отнести? Как ни странно, примерно в половине случаев оказывается, что это оптимальный выход. То ли задачи мне попадаются такие однотипные, то ли мой любимый прием действительно куда более универсален, чем принято думать.

Вот и сегодня, когда после разговора с леди Сотофой мне пришлось всерьез задуматься, как доставить разбуженную женщину из одной реальности в другую, я сразу сообразил, что ее можно просто пронести через Хумгат в пригоршне. Штука в том, что, когда человек настолько мал, на него невозможно воздействовать, будь ты хоть трижды неумолимым законом непостижимой природы. Просто объекта воздействия временно как бы вовсе нет.

Привилегию объяснить этот феномен я с легким сердцем оставляю ученым магам Соединенного Королевства; что касается меня, у меня даже местного высшего образования нет. И какое счастье, что на государственную службу я в свое время устроился по знакомству, а то клевать бы мне сейчас носом на задних лавках всех аудиторий, зарабатывая грозную репутацию самого тупого студента всех эпох.

Но, как я уже говорил, практика превыше теории. А практик я неплохой. И ни на секунду не сомневался, что нашел отличный выход. Я, собственно, до сих пор в этом не сомневаюсь, хотя опробовать свою идею мне так и не довелось.

Дело не в том, что я, как это со мной часто случается, так увлекся происходящим, что забыл о своих намерениях.

Не забыл. Просто передумал.

Решил, ей надо узнать, что такое Хумгат. А что там может с нами произойти – дело десятое. Ничего такого, с чем бы я не справился; а если не справлюсь, значит, это буду уже не я. И беспокоиться в таком случае совершенно не о ком.

Только в самый последний момент, уже приготовившись перешагнуть порог распахнутой двери, которая вела в маленькую темную прихожую, уставленную подрамниками, я сообразил, что кроме Анны со мной еще и Нумминорих. И если что-то пойдет не так, лучше бы ему в этом не участвовать.

Поэтому я сказал деловито и небрежно, невольно скопировав манеру Джуффина, в которой он когда-то давал мне самые безумные задания:

– Ты нас сюда привел, значит, и обратный путь найти сможешь. Просто по нашему запаху. Как раз на крышу и попадешь. Надеюсь, наши грешные чохи еще не остыли.

Глаза у Нумминориха стали совершенно круглыми. Но любопытства в них было куда больше, чем тревоги.

– А ты? – спросил он. – А вы?

– А мы придем сразу следом, – сказал я. – Поэтому если у тебя есть сердце, оставь нам хотя бы половину припасов. Собственно это просто проверка…

– Хватит ли у меня силы воли не съесть все? – восхитился он.

– Вот именно, – усмехнулся я. – А что ты сумеешь найти дорогу без моей помощи, я и так не сомневаюсь. Пошли.

Я отпустил руку Нумминориха в тот момент, когда исчезло все – включая его руку и меня самого. Но с опытом приходит умение отличать одно «ничего» от другого: вот эта пустота образовалась на месте меня, та – на месте Нумминориха, и сейчас она, ликуя, удаляется от моей, устремившись к далекому, в целом бесконечном шаге отсюда, дому. И есть еще третья пустота, самая важная для меня сейчас – там, где только что была художница Анна.

Конечно, она сразу поняла, что это и есть смерть. То есть подумала, будто поняла. Но какая разница, если она была в этом совершенно уверена.

Я уже говорил, что в полном отсутствии всего даже тишайшая чужая мысль звучит как душераздирающий крик. А как грохочут чужие панические мысли, и описать не возьмусь. Хочется сказать: лучше бы мне этого не знать. Но врать не стану. Знать – всегда лучше.

Я, можно сказать, тонул в океане, который был криком Анны. Вернее, множеством ее криков – отчаянных, панических и гневных. И слушая этот хор, в очередной раз поразился силе ее духа: чем дальше, тем громче, постепенно заглушая ужас и скорбь в этом хоре звучала несгибаемая воля продолжать быть – вопреки всему.

Хумгат принял мою спутницу. Если бы она оказалась здесь одна, я уверен, все равно нашла бы дорогу – не факт, что именно в Ехо, на крышу Мохнатого Дома, где уже ждал нас Нумминорих, но, несомненно, в какую-нибудь реальность, готовую радушно ее принять. Еще небось перессорились бы между собой, кому достанется моя Анна. Кто ж перед такой устоит.

И тогда наконец я позволил себе подумать: «Хвала Магистрам, ты можешь путешествовать между Мирами. Это очень хорошо. А теперь идем домой».

На крыше у Анны закружилась голова; счастье, что в том месте, куда мы шагнули, совершенно плоская площадка, специально для любительниц падать в обмороки, захочешь не скатишься. И Нумминорих вовремя подскочил, зажав в зубах кусок недоеденного грешного чоха, помог мне ее подхватить. Потому что я, конечно, величайший колдун всех времен – всякий раз, вернувшись из очередного путешествия между Мирами, я свято верю в это минуты полторы, потом попускает – но падающие тела ловить совсем не мастер.

Впрочем, она быстро пришла в себя.

Я бы после подобных потрясений устроил всем веселую жизнь; да я собственно и устраивал, золотые были времена.

А Анна только сказала насмешливо:

– Говорю же, куда ни плюнь, везде ты. Во сне и наяву, перед смертью и после…

– Да не было никакой смерти, – улыбнулся я. – Просто переход между Мирами. С непривычки вполне можно перепутать.

– Надо было предупредить, – сердито сказала она.

И была совершенно права.

Я спрятал руку под полой своего лоохи, выудил из Щели между Мирами чашку кофе. Очень хотел, чтобы кофе оказался с коньяком и, судя по запаху, все получилось. Протянул ей:

– Подарок от нашей трансцендентальной транспортной компании. Каждому выжившему грузу. В смысле, пассажиру.

– Господи, здесь и кофе есть, – изумилась она.

– Чего нет, того нет, – честно сказал я. – Приходится добывать колдовскими методами. Я, собственно, магией только ради этого всерьез занялся.

– Правда, что ли? – восхитился Нумминорих.

– Ну скажем так, когда мне показали, что при помощи магии можно добывать кофе и сигареты, энтузиазма у меня здорово прибавилось. Можешь себе представить, как я полтора часа кряду неподвижно сижу, засунув руку под подушку? Полностью сконцентрировавшись на вожделенной цели?

– Полтора часа?!

– Ну, заврался, – признался я. – Но минут по сорок в самом начале точно приходилось высиживать.

– Одно из двух, – внезапно сказала Анна. – Или я живая-здоровая сижу на крыше в городе из своего сна и пью кофе. Или я все-таки умерла и попала в рай. Причем кофе все равно пью! В любом случае жаловаться мне не на что. Ладно, идем дальше.

– Сейчас собственно и пойдем, – согласился я.

– Куда?

– Туда, где тебя очень ждут. Совершенно прекрасное место. Сам бы туда попросился, да не возьмут. Для этого девчонкой надо было родиться.

– То есть тебя там не будет? – недоверчиво спросила Анна.

– Не будет, к сожалению. Разве что в гости как-нибудь зайду.

– Ну тогда я точно в раю, – рассмеялась она.

А потом сразу заплакала. Вернее, зарыдала – громко, сотрясаясь всем телом, совершенно не обращая внимания на нас с Нумминорихом. И правильно, давно пора. Новорожденному младенцу положено немного пореветь. Хотя бы после порции кофе с коньяком, если иначе не получается.

Пока наша новорожденная проверяла силу своих легких, я послал зов леди Сотофе Ханемер.

«Можно я зайду к вам с подружкой? И оставлю ее у вас погостить? А то леди только что из Хумгата едва живая выбралась, а у меня дома, сами знаете, Базилио. В подобных обстоятельствах приглашать барышню провести ночь в моей спальне, по-моему, перебор».

«Я тебе дам «провести ночь»! – возмутилась Сотофа. – Хорошим девочкам в твоей спальне делать решительно нечего. Веди ее сюда немедленно».

«Только если вы не против, мы пойдем в Иафах пешком, – сказал я. – Потому что моя манера управлять амобилером – это ненамного лучше, чем Базилио».

«Это точно, – согласилась Сотофа. – Конечно, прогуляйтесь. Я никуда не спешу».

– Между прочим, я оставил вам целых два грешных чоха, – обиженно сказал Нумминорих. – А вы не едите.

Анна, всхлипнув напоследок, потянулась к корзине. Молодец, что тут скажешь. Все бы так стремительно адаптировались.

Прогуляться пешком в Иафах – это я здорово придумал. Ночной Ехо и старожилу-то может показаться лучшим из городов, а уж для человека, который до сих пор видел наши улицы только во сне, такая прогулка – совершенно сокрушительное переживание.

Особенно если этот человек – художник.

Анна смотрела по сторонам с жадностью ребенка, которого выпустили из дома после очень долгой болезни. Вдыхала ароматы осенних цветов, речной воды и дыма садовых факелов. Улыбалась в ответ на приветливые улыбки прохожих, с любопытством разглядывающих ее карнавальный по нашим меркам наряд. Почти все время молчала, только восклицала иногда: «Ой, это та самая площадь!» – не поясняя, чем ей запомнилось это место. А я не приставал с расспросами. Хватит с нее моей болтовни. На сегодня, да и вообще.

Уже на мосту Кулуга Менончи, который соединяет Старый Город с Иафахом, она вдруг спросила:

– Так почему ты не предупредил меня, что путешествие будет похоже на смерть? Из-за… Из-за таблеток?

– Совершенно верно, – кивнул я. – Очень на тебя рассердился. Всегда ненавидел самоубийства. Потому что бессмертие и без того проигрывает смерти на всех фронтах. Как бы стойко мы ни держались, рано или поздно приходит смерть и берет свое. Незачем добровольно ей помогать. Нельзя предавать своих.

– Каких это – «своих»?

– Живых, – сказал я. – Все живые – свои.

– Для ангела смерти у тебя весьма оригинальная позиция, – усмехнулась Анна. – Я бы даже сказала фрондерская.

– Будь я ангелом смерти, меня бы звали Самаэль[12] или Абаддон[13], – заметил я. – На худой конец, Анку[14]. А я – просто сэр Макс из Ехо, главный герой экстренных выпусков сегодняшних газет. Вот тебе кстати лишнее доказательство. Об ангелах смерти в газетах не пишут.

– Логично, – согласилась Анна. – А жаль! Большая потеря для человечества. Ты такое восхитительное трепло! В твоей компании умирать одно удовольствие.

– Жить тоже вполне ничего, – улыбнулся я. – Некоторые правда жалуются, что чересчур утомительно.

– Как же я их понимаю! Думаю, со временем мы с этими несчастными организуем в городе клуб пострадавших от встречи с тобой. Будем помогать друг другу восстанавливаться после травмы.

– Вот это была бы слава! – мечтательно вздохнул я. – Даже Королю Мёнину такая не снилась.

– Что именно не снилось Мёнину? – спросила леди Сотофа.

Она, оказывается, вышла нам навстречу. Стояла в тени деревьев, окружающих ограду резиденции, поди ее разгляди в безлунную ночь.

– Клуб пострадавших от встречи со мной, – объяснил я. – Анна собирается его организовать. И, вероятно, возглавить.

– Ты не поверишь, но Король Мёнин и тут тебя обскакал, – рассмеялась Сотофа. – Был одно время в Ехо закрытый клуб, основанный его бывшими придворными. Теми, кому пришлось подать в отставку по причине нервного расстройства… Ну и чего вы встали? Идите сюда.

Мы подошли ближе. Леди Сотофа внимательно посмотрела на мою спутницу и вдруг заключила ее в объятия.

– Добро пожаловать, девочка, – сказала она. – Я так тебя ждала.

– Я, наверное, тоже ждала, – прошептала Анна. – Всю жизнь. Только сама не знала, чего именно.

Они еще долго стояли, обнявшись. Ну и я тоже стоял – немного в стороне. Понимал, что больше им не нужен, но неловко было уходить, не попрощавшись. Вроде и ясно, что всем на самом деле плевать на этикет. А если что-то важное еще не было сказано, к вашим услугам Безмолвная речь. И целая вечность впереди, чтобы успеть наговориться. А все равно часами готов ждать возможности вежливо сказать: «До свидания». Удивительно все-таки устроен человек. По крайней мере, в моем лице.

– Знаешь, что я тебе скажу, сэр Макс? – внезапно спросила леди Сотофа. Анну она так и не отпустила, держала при себе, обнимая за талию, словно опасалась, что ее может унести любым порывом ветра.

Я отрицательно помотал головой. Дескать, откуда мне знать.

– Если ты когда-нибудь умрешь, как это с вами, глупыми мальчишками, то и дело случается, я лично прослежу, чтобы ты родился еще раз. Поселю тебя в тело какой-нибудь девчонки, тощей и страшной, как древний грех, чтобы женихи раньше времени голову не заморочили. И приберу к рукам, как только немного подрастешь. С превеликим удовольствием!

– Ну ни хрена себе у вас комплименты, – потрясенно пробормотал я.

– Я тоже подумала, что тебе понравится, – усмехнулась Сотофа. – Я у тебя теперь, видишь ли, в долгу.

«Сейчас или никогда», – подумал я. И сказал:

– Слушайте. Если про долг – не просто для красного словца, я знаю, как быстро сделать наоборот. В смысле, чтобы в долгу был я, причем всю оставшуюся жизнь. И в случае чего та тощая девчонка – тоже.

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс! Что такое ужасное ты намерен у меня выпросить? Абсолютная власть над Миром тебе не нужна, это я совершенно точно знаю. Свою Тень поиграть не одолжу, покойников воскрешать не стану, а по Мосту Времени каждый ходит в одиночку. Зато все остальное вроде бы не настолько сложно, чтобы начинать с такого вступления.

– Тем лучше, – сказал я. – Мне всего-то и надо – одно чудовище в человека превратить. Ну, то есть чтобы оно выглядело как человек. Хотя бы иногда, если постоянно никак. А то очень уж горюет. Я бы и сам на его месте целыми днями рыдал.

– Ну на своем же не рыдаешь, – заметила леди Сотофа.

Анна тихонько хихикнула. Ну, хвала Магистрам, спелись окончательно. Ничто так не объединяет девчонок, как общий объект насмешек, это я знаю еще со школьных времен.

– У меня голова не индюшачья, – объяснил я. – И туловище без чешуи. Для жизни среди людей это, как оказалось, чрезвычайно важно.

– Не поспоришь, – согласилась леди Сотофа. – Ладно, я подумаю, что тут можно сделать. Никогда в жизни не занималась подобными глупостями, но с кем поведешься…

– Спасибо, – сказал я. – И насчет того, что буду в долгу всю жизнь, я совершенно не преувеличивал.

– Ай, прекрати, – отмахнулась она. – Мне достанется неплохое развлечение, вашему чудищу – исполнение заветной мечты, а в долгу должен быть ты? Не вижу никакой логики. Ты мне лучше вот что скажи: тебя на кружку камры в сад зазывать? Или сегодня обойдешься?

– С кем бы я сейчас выпил камры, так это с вашим Великим Магистром, – вздохнул я. – Потому что после всего случившегося могу так зазнаться, что со мной на одной улице жить никто не захочет. А сэр Шурф в любой ситуации найдет, к чему придраться. Внимательно выслушает и убедительно объяснит, что я вел себя как идиот. Если понадобится, подкрепит свое мнение какими-нибудь убийственными цитатами из классиков теоретической магии, чьи имена я и выговорить-то только в горячечном бреду способен. И таким образом спасет Мир от превращения меня в самого надутого болвана на обоих берегах Хурона.

Леди Сотофа задумалась.

– Да, задача непростая, – наконец согласилась она. – Даже не знаю, как этот бедный мальчик будет выкручиваться. Но ты прав, кроме него некому. Придется ему расстараться. Ступай.

Я отправил им с Анной воздушный поцелуй и пошел по тропинке вдоль стены, раздумывая, следует ли вежливо спрашивать у Шурфа разрешения свалиться ему на голову или лучше просто вломиться без предупреждения, чтобы не отвертелся. Потому что он и правда был нужен мне позарез. И дело, конечно, не в наспех выдуманном приступе зазнайства.

Зная себя, я не сомневался, что буквально с минуты на минуту до меня наконец-то дойдет, что я сделал. И как сильно при этом рисковал. И услужливое воображение тут же начнет подсказывать ослабшему на радостях уму, к чему могли привести все эти мои вдохновенные пробежки через Хумгат в обществе Анны. И вот тогда наступит полный конец обеда, как говаривал один мой приятель[15]. Тоже, кстати, хороший поэт; следовательно, бессмертный.

Вовсе не факт, что сэр Шурф Лонли-Локли сможет предотвратить это бедствие. Зато он гарантированно способен его выдержать, не спятив и даже ни разу не попытавшись выкинуть меня из окна.

Я много раз проверял.

Друг оказался даже мудрей, чем я думал. Во-первых, сам вышел мне навстречу и вежливо осведомился, куда это я так резво бегу мимо Явного входа в Иафах. Если бы не он, я бы и правда проскочил, задумавшись, пришлось бы потом возвращаться.

А во-вторых, прямо на пороге кабинета он вручил мне почти полный стакан крепчайшего укумбийского бомборокки. Вообще-то обычно мне и половины этой порции достаточно, чтобы мирно уснуть под столом. Однако сейчас я просто немного расслабился. И уже несколько минут спустя обнаружил, что мирно сижу за столом, пью камру и вместо того, чтобы бить себя в грудь кулаками, источая запах безумия, совершенно спокойно и последовательно пересказываю Шурфу все события сперва вчерашнего, а потом и бесконечно долгого сегодняшнего дня.

Взрыв таким образом был предотвращен. А завтра мне будет уже не до того, я себя знаю.

Когда я умолк, небо за окном уже начало светлеть.

– Невероятная история, – наконец сказал Шурф, все это время молча меня слушавший. – Я рад, что принимал в ней участие. Не слишком активное, к сожалению, но хотя бы со стихами помог, уже хорошо… Но слушай, какой же ты идиот!

– Почему это? – возмутился я.

И только потом вспомнил, что именно за этим к нему и пришел. Ну, в частности, за этим. Хотел – получи.

– Зря ты вот так сразу потащил свою добычу к Сотофе, – сказал Шурф. – Это мог бы быть лучший роман в твоей жизни. Глупо упускать такие возможности. Судьба не так часто их нам подбрасывает…

– Что?!

Для меня в этот момент, можно сказать, Мир рухнул. По крайней мере, та его часть, которая только что находилась под моими ногами. То есть под ножками моего кресла. Но все равно.

Шурф закрыл лицо руками. Только несколько бесконечно долгих секунд спустя я понял, что он смеется.

– Просто я ничего больше не придумал, – сквозь смех объяснил он. – Сотофа прислала мне зов, предупредила: ты отправился ко мне в надежде, что я назову тебя идиотом. Сказала, вероятно, тебе это нужно, чтобы успокоиться, а то вот-вот взорвешься. Что касается предотвращения взрывов, лично я предпочитаю проверенные временем классические методы. Общеизвестно, что, когда человек на взводе, крепкие напитки не опьяняют, а, напротив, приводят в чувство. И ты, к счастью, не стал исключением из этого правила. Но пренебрегать заданием леди Сотофы все же не следовало. Поэтому я очень внимательно тебя слушал и искал, к чему тут можно придраться. Но, как видишь, не нашел. Пришлось импровизировать.

– По-моему, ты стремительно превращаешься в балбеса вроде меня, – фыркнул я.

– Не то чтобы стремительно. Но вектор моего намерения ты описал верно.

– Серьезный человек, которым ты был еще недавно, отругал бы меня за то, что я потащил Анну в Хумгат, – заметил я. – Это же правда был огромный риск, ничем кроме моего вдохновения не оправданный.

– Вот именно поэтому никаких претензий к тебе быть не может, – строго сказал Шурф. – Без вдохновения магия лишается сокровенного смысла. И становится в лучшем случае ярмарочным балаганом, а в худшем – войной, где каждый, едва ощутивший вкус силы, отстаивает собственную правоту, которой наспех заткнул дыру, образовавшуюся на месте смысла. Это мы уже проходили. Теперь все должно быть иначе.

– Не «должно быть», а уже есть, – улыбнулся я. – Дело сделано. Совершенная форма глагола. Самая совершенная из форм.

Слишком много кошмаров

Когда балансируешь над пропастью на узкой, скользкой от крови доске, ответ на закономерный вопрос: «Как меня сюда занесло?» – вряд ли принесет практическую пользу. Зато поиски этого ответа вполне могут немного отвлечь от неприятных размышлений на тему: «Что будет, если я сейчас оступлюсь?» Да ничего не будет. Потому что все сразу закончится. Давай, соберись, представь, что эта доска лежит на полу, пройти по ней – что может быть проще? Вдохни, выдохни, успокойся и сделай наконец шаг. Небольшой, не надо жадничать. Первый из полудюжины – всего-то. Давай. За это я притворюсь, будто верю в твои силы. В смысле в свои. Ну, в общем, ты понял.

А ведь буквально только что я шел по залитой послеполуденным солнцем улице, глазея по сторонам и пытаясь сообразить, где это у нас в Ехо такой симпатичный район и почему я до сих пор никогда тут не был. Может быть, где-то на Левом Берегу? Похоже на то, таких аккуратных маленьких домиков, окруженных большими садами, на Правом днем с огнем не сыщешь. А на окраине Левого попадаются целые кварталы.

Потом я зачем-то свернул за угол и внезапно оказался – даже не знаю, как правильно сказать: оказался ночью? в ночи?

В общем, там, за углом, была ночь. Не «внезапно наступила», а именно была – то ли просто задолго до моего прихода, то ли вообще всегда. Но это обстоятельство вовсе не показалось мне странным. С тех пор, как в Кодекс Хрембера внесли несколько сотен разнообразных увлекательных поправок, общий смысл которых сводится к тому, что граждане Соединенного Королевства снова получили полное право колдовать сколько влезет, от обычной послеобеденной прогулки по городу ждешь еще и не таких сюрпризов.

Поэтому я совершенно не удивился и принялся осматриваться – скорее в надежде, что все-таки опознаю улицу, чем с какой-либо иной целью.

Однако увиденное мне не понравилось. И дело тут, конечно, не в темноте. Я-то как раз люблю ночь – время, когда небо закрывает свой сияющий солнечный глаз и видит землю не наяву, как днем, а во сне.

Я хочу сказать, ночь – это время, когда мы снимся небу. Именно поэтому самые невероятные вещи происходят с нами по ночам. Даже в волшебных городах вроде Ехо, где жизнь и днем особо скучной не назовешь.

Но тут, за углом, я это сразу почуял, была какая-то не та ночь. Не такая, как надо. Похоже, про это место небу приснился кошмар, и теперь оно тревожно ворочалось у меня над головой, не зря же здесь дул такой ветер – не то чтобы очень сильный, зато как бы во все стороны сразу. С ног такой не собьет, зато с ума свести может запросто, все, что ему для этого нужно, – время. Возможно, не так уж много.

В мои ближайшие планы сумасшествие не входило. Быть безумным я уже пару раз пробовал, и мне совершенно не понравилось. Поэтому я принялся оглядываться по сторонам, пытаясь сообразить, как отсюда выбраться. Ясно, что проще всего было бы повернуть назад, но в подобных местах «назад» обычно не получается, потому что, оглянувшись туда, откуда пришел, обнаруживаешь тупик. Например, как сейчас, сплошную каменную стену – гладкую, не перелезть. И заклинание, позволяющее проходить стены насквозь, вылетело из головы, словно бы и не знал его никогда. А может, правда не знал? Только собирался выучить, да все откладывал на потом?

Ладно, что толку теперь локти кусать. Надо искать выход.

Пространство, где я оказался, выглядело как огромная стройка, заброшенная несколько лет назад, причем на таком неприятном этапе, когда старый квартал уже разрушен, жильцы уехали, побросав где попало ненужный скарб, окна в домах выбиты, крыши ободраны, деревья выкорчеваны с корнем, строительный мусор еще не вывезли, зато новые материалы уже начали доставлять, поэтому всюду громоздятся мешки, доски, камни и неожиданно аккуратные пирамиды условно новенькой черепицы. Прибавьте к этому сломанную мебель, разбитые лампы, щербатую посуду, старую обувь и ветхие игрушки, рассеянные по территории, и представшая мне картина будет восстановлена во всей своей удручающей полноте. В общем, даже хорошо, что темно, при дневном свете все это выглядело бы совсем ужасно. А так – ну, просто заброшенная стройка, постепенно превращающаяся в свалку. Есть на свете места и похуже. Хотя в такие я, будем честны, давненько не забредал.

За годы жизни в Ехо мое ночное зрение стало почти таким же острым, как у коренных угуландцев, в противном случае я бы вряд ли заметил узкий проход между двумя домами, не то будущими, не то все-таки бывшими. Обнаружив его, удивился: у нас, в Ехо, дома обычно или вплотную лепятся друг к другу, соединенные общей стеной, или стоят в гордом одиночестве, окруженные палисадниками. В разных кварталах по-разному, однако такого компромисса, как узкая щель между стенами соседних домов, я до сих пор, вроде бы, не встречал.

Все к лучшему – наверняка через этот проход можно выбраться на не затронутую ремонтом часть улицы. Где, будем надеяться, все еще день. Ну или хотя бы горят фонари. И жизнь похожа на жизнь, и ветер – на просто ветер, и я сам на себя.

Но уже пару минут спустя я понял, что это была плохая идея. Даже так: Очень Плохая Идея. С большой буквы. Любая идея, загоняющая вас в ловушку, безусловно, заслуживает этого почетного звания.

Штука даже не в том, что идти пришлось гораздо дольше, чем обычно рассчитываешь, ныряя в проход между домами на обычной городской улице. Ну или на необычной. Все равно почти бесконечный проход между зданиями – совсем не дело. Но с этим я бы еще как-нибудь смирился.

И не в том беда, что благоразумно повернув назад, я обнаружил там еще одну стену – снова тупик. Этого я, будем честны, заранее ожидал.

Даже тот факт, что внутри зданий, между которыми я пробирался, творились какие-то явно нехорошие дела, не особо меня огорчил. Рычание, вой и жалобные стоны, доносившиеся отовсюду, свидетельствовали, что посторонним сюда лучше не лезть – я и не собирался. А, заметив в оконном проеме анемичную блондинку, с аппетитом пожирающую человеческую ногу, загорелую, волосатую и на фоне бледной людоедки торжествующе живую, решил, что это меня не касается. В конце концов, мои ноги пока на месте, а барышне явно требуется усиленное питание. И вряд ли сейчас подходящий момент для урегулирования наших с ней гастрономических разногласий.

Больше всего мне не нравилось, что земля у меня под ногами постепенно переставала быть твердой. И вообще землей. Подо мной ходуном ходили какие-то шаткие гнилые доски, а этого я действительно не люблю. Предпочитаю твердо стоять на ногах во всех ситуациях и во всех возможных смыслах этого выражения. И когда это не получается, начинаю сердиться – верный признак, что я напуган.

А это уже никуда не годится. Как маленький, ей богу. Стыдись, сэр Макс.

Но для того, чтобы устыдиться, мне требуется хотя бы один свидетель. Желательно лучший друг. Ну или ладно, не лучший. На самом деле даже не обязательно друг. Кто угодно сойдет, потому что я стремлюсь выглядеть героем в глазах любого свидетеля. И обычно так хорошо вхожу в эту роль, что сам себе верю. Поэтому у меня репутация очень храброго человека.

Но на необитаемом острове я, вероятно, наложу в штаны от первого же подозрительного шороха. И буду проделывать эту негигиеничную процедуру примерно раз в полчаса, если только не появится хоть какой-нибудь заинтересованный зритель. Говорящий попугай, думаю, сойдет.

Поэтому, в общем, хорошо, что я вовремя заметил белокурую людоедку. Она не обратила на меня ни малейшего внимания, но ее присутствие где-то далеко за спиной все равно заставило меня держаться молодцом. То есть подавить в себе естественное человеческое желание заверещать от ужаса и попытаться залезть на стену. А вместо этого идти дальше твердой походкой человека, приготовившегося в любую секунду загреметь в ад и заранее уверенного, что адским обитателям крупно не повезло заполучить такого гостя.

Так я шел по стонущей, дрожащей, прогибающейся под моими ногами земле – не то тысячу лет, не то целых десять минут. В общем, очень долго. Пока не оказался на краю расщелины, довольно узкой, но все же не настолько, чтобы преодолеть ее в один прыжок. Внизу была подозрительно бездонная пропасть, а на другой стороне – город Ехо, хорошо мне знакомый и живущий нормальной будничной жизнью, по крайней мере, на первый взгляд. Я даже улицу узнал – Желтых Камней. Она в Новом Городе, я когда-то снимал там дом, и это были очень хорошие времена.

Сейчас, впрочем, тоже хорошие.

Дело за малым – вернуться в эти хорошие времена. То есть перейти мост.

Мостом служила переброшенная через пропасть доска. Даже не то чтобы какая-то особенно узкая. Самая обычная доска шириной в две моих ступни. Пройти по такой – плевое дело. Пока она лежит на земле. А когда такая доска переброшена над бездонной пропастью, почти невозможно заставить себя сделать хотя бы один шаг. По крайней мере, если ты человек с пылким воображением.

Мне не повезло, я – с ним.

Но в некотором смысле все-таки повезло: выбора у меня не было.

Только сделав первый шаг, я обнаружил, что доска еще и залита кровью – явно для поднятия у меня боевого духа.

Вообще-то я совершенно спокойно отношусь к крови. В смысле не падаю в обморок от ее вида. И даже настроение мне таким зрелищем особо не испортишь, по крайней мере, если кровь не моя. Но именно сейчас кровь была совершенно некстати, потому что доска, и без того не шибко устраивавшая меня в качестве моста, оказалась чертовски скользкой. И одновременно липкой. И мне, кроме всего, заранее страшно было подумать, в какое состояние придет моя обувь. Здесь, в Ехо, носят сапоги из тончайшей кожи, и подошва у них обычно тоже очень тонкая. Ходить в такой обуви неописуемо приятно – ровно до тех пор, пока не влезешь в грязь, которая мгновенно пропитает ее насквозь. Обычно о подобной проблеме даже не задумываешься, в Ехо грязь днем с огнем не сыщешь, разве что в Портовом Квартале бочка с вином треснет – тогда, конечно, лучше быстренько вспомнить нужное заклинание и продолжить путь в полуметре над землей. А тут вдруг кровь…

«Так, стоп, – сказал я себе. – Заклинание! Ты же можешь не идти по доске, а парить над ней. И все! Какие вообще проблемы?!»

Даже рассмеялся вслух от облегчения. И тут же взлетел, причем вообще без всякого заклинания. Просто не успел его прочитать.

И проснулся.

– …Ну и как тебе? – нетерпеливо спросил Нумминорих, помогая мне подняться с тротуара, на котором я зачем-то лежал. – Что ты видел? Или это секрет? Ох, ну конечно, это же твой сон и твоя жизнь! Прости, я любопытный дурак. Но тебе понравилось? Все будет хорошо?

– Погоди, – сказал я. – Дай сперва вспомнить, на каком я свете. И зачем я тут, собственно говоря, нужен. И кто все эти люди.

– Просто прохожие, которые ждут своей очереди к гадалке, – кротко объяснил Нумминорих. – Ты довольно долго спал, целых десять минут. Обычно у нее все быстро просыпаются. Только глаза закрылись, и тут же – хлоп! – вскочил, довольный увиденным. Ну или не очень довольный…

– Очереди к гадалке, – меланхолично повторил я.

Просто так повторил, лишь бы не молчать. Но это отлично сработало. Реальность, только что представлявшая собой неизъяснимый хаос, наконец собралась в кучку, настолько аккуратную, что я без труда обнаружил в ней свое место и текущий статус. Любопытный праздношатающийся горожанин в поисках развлечений – вот кем я сейчас был.

По моим меркам колоссальное достижение. Потому что обычно я или бегаю по городу с высунутым языком, света белого не видя (это состояние называется: «у меня очень много работы»), или брожу, как сомнамбула, ничего не замечая (под девизом: «у меня такой богатый внутренний мир, что уж лучше бы было просто много работы»). А праздно шататься по улицам, интересуясь колоритными персонажами и принимая деятельное участие в незначительных происшествиях, из которых, собственно, складывается повседневная городская жизнь – это совершенно новый уровень житейского мастерства. Даже не верится, что у меня наконец начало получаться.

Впрочем, моей заслуги в том не было. Просто сказывалось порочное влияние Нумминориха. Который формально зачем-то считается моим учеником, а на самом деле усердно занимается моим перевоспитанием. И уже достиг немалых успехов на этом поприще. По крайней мере, когда Нумминорих сказал, что в Новом Городе объявилась уличная гадалка, за небольшую плату насылающая на всех желающих какой-то особый «Пророческий сон», я не наградил его скучающим взором пожилого куманского принца, давным-давно изведавшего все мыслимые наслаждения Мира. И даже не пообещал, что непременно выберу время для ознакомления с предметом когда-нибудь потом. А напротив, бодро выскочил из-за стола, где стояли остатки не то позднего завтрака, не то все-таки раннего ужина, несколькими отработанными до автоматизма движениями рук сменил знакомое всему городу лицо на чужую невнятную рожу и потребовал: «Пошли, покажешь!»

Совершенно не похоже на того сэра Макса, которым я привык быть, большого любителя откладывать на неопределенное будущее все, что удастся, включая удовольствия и развлечения. Собственно, их – в первую очередь. Думаю, таким образом мое сознание просто защищалось от переизбытка новой информации. Но, хвала Магистрам, оно наконец-то уяснило, что сопротивление бесполезно – привыкнуть к удивительному процессу, который считается моей повседневной жизнью, невозможно, конца сюрпризам, переменам и потрясениям не видно, и вряд ли ситуация изменится в ближайшую тысячу лет. Осмыслив этот факт, сознание решило: ладно, раз так, будем брать все, что дают. Вот, например, гадалку по сновидениям. Заверните.

Гадалка, так уж совпало, облюбовала для своих сессий улицу Желтых Камней, ту самую, где я одно время снимал квартиру, вернее, огромный дом, который так толком и не обжил, потому что у меня вечно находились дела поинтересней. И спальни, ночевать в которых мне нравилось куда больше, чем в собственной. Вернее, всего одна спальня на соседней улице Забытых Снов; впрочем, неважно. Все равно улицу Желтых Камней я до сих пор считаю в некотором смысле «своей». А гадалку, толстую загорелую старуху, одетую по моде всех континентов сразу – стеганый жилет под коротким лоохи, пестрая юбка поверх кожаных матросских штанов и меховая изамонская шапка, лихо сбитая на затылок, – автоматически зачислил в «соседки» и проникся к ней необъяснимой, но вполне закономерной симпатией. Столько улиц в столице Соединенного Королевства, а она, гляди-ка, выбрала для работы мою. Ну, положим, бывшую «мою». Но все равно.

Улицу Желтых Камней сложно назвать многолюдной. Кроме жителей окрестных домов тут можно встретить разве что завсегдатаев трактира «Жирный индюк» и желающих заказать обувь у веселого рыжего сапожника, еще на моей памяти открывшего мастерскую в ярко-зеленом трехэтажном доме на углу. Однако гадалка вовсе не скучала в одиночестве. К ней даже очередь образовалась; впрочем, шла она довольно быстро. Старуха со своими клиентами особо не церемонилась: возьмет монетку, стукнет по лбу, придержит спящее тело, чтобы не рухнуло на тротуар, а буквально несколько секунд спустя жертва ее колдовства просыпается, удивленно хлопает глазами, встает и отходит в сторонку, переваривать впечатления. Следующий!

Я и заметить не успел, как подошла наша очередь.

– Давай ты, – великодушно предложил Нумминорих. – Я только сегодня утром попробовал и увидел совершенно замечательную погоню за злодеями в духе хроник Эпохи Орденов в изложении для младших школьников. Вряд ли с тех пор в моей судьбе произошли какие-то радикальные изменения. Зачем один и тот же сон дважды смотреть?

– Ну, хотя бы для того, чтобы убедиться, что сон действительно будет тот же, – возразил я.

Очень логично, как мне кажется, возразил. Однако Нумминорих не внял доводам разума, а деликатно подтолкнул меня к старухе, взиравшей на наши препирательства с невозмутимостью Королевского Церемониймейстера.

Теоретически еще можно было извиниться и уйти, вряд ли она за мной погналась бы. Но я заглянул в глаза гадалки – один цвета темного янтаря, второй светлого – и пропал. Можно сказать, влюбился. Только нормальный влюбленный обычно жаждет объятий и поцелуев, а я вдруг страстно захотел, чтобы она мне погадала. Немедленно, прямо сейчас. Что на самом деле свидетельствует вовсе не о моей потрясающей интуиции и не о каких-то сверхспособностях гадалки. А только о ее мастерском умении мгновенно расположить к себе любого незнакомца, совершенно бесценном для тех, кто вынужден работать на улице, где каждый равнодушный прохожий – упущенная выгода.

Забавно, что я не только прекрасно понимаю все вышесказанное, но даже техникой притягательного взгляда, которой часто пользуются уличные фокусники, гадатели и просто попрошайки, в свое время овладел. Не то чтобы она была мне жизненно необходима, но когда это я отказывался от возможности стать еще обаятельней?

Однако все это совершенно не помешало мне поддаться нехитрым чарам уличной гадалки и оказаться целиком в ее власти. Всего на несколько секунд, дольше это незамысловатое колдовство не действует, но их как раз хватило, чтобы протянуть старухе монету в полкоронки.

Так теория расходится с практикой. И посрамленный теоретик получает магический удар в лоб. И засыпает, как миленький, будь он хоть тысячу раз грозный сэр Макс – поделом ему!

То есть мне.

Тем более, что грозный я тоже только теоретически. А на практике – безобиднейшее существо. Вот и сейчас, даже сдачи не дал драчливой старухе. А безропотно погрузился в Пророческий сон.

Ни хрена себе пророчество получилось.

– Ни хрена себе пророчество! – сказал я вслух.

И тон выбрал самый что ни на есть скандальный. Не люблю чувствовать себя сбитым с толку, хотя за столько лет ежедневной практики мог бы и привыкнуть.

– Уж какое есть, – равнодушно откликнулась старуха-гадалка. – Все, что я могу, – это показать тебе небольшой фрагмент твоего будущего. И не моя вина, что ты до него доживешь.

На этом месте я простил ей все. И, можно сказать, заново влюбился. Обожаю чеканные формулировки.

– А что, твои сны действительно сбываются? – спросил я.

Старуха пожала плечами.

– Да кто ж их знает. Но до сих пор вроде никто не жаловался, – буркнула она.

И была чрезвычайно убедительна в своем нежелании убеждать.

Я достал из кармана корону и протянул ее гадалке. Та скорее удивилась, чем обрадовалась. Корона Соединенного Королевства – это, как говорил один мой знакомый, простодушный ландаландский оборотень, «большая деньга». На эту сумму можно, не особо себя стесняя, прожить целую неделю. Вернее, было бы можно, если бы в Соединенном Королевстве Угуланда, Гугланда, Ландаланда и Уриуланда, а также графств Шимара и Вук, земель Благостного Ордена Семилистника, вольного города Гажин и острова Муримах было принято измерять время неделями. Но такими глупостями мы тут не занимаемся.

В общем, столько денег уличным фокусникам и гадателям не дают даже подвыпившие столичные богачи. Я один такой идиот, да и то изредка, под настроение. Вот сегодня, например.

– Целая корона за плохой сон? – наконец спросила старуха. – Который, к тому же, вполне может сбыться? Ты настолько любишь кошмары?

– Терпеть их не могу, – честно признался я. – Но жив-то я там, по крайней мере, остался. Уже хорошо. Значит гуляем! Люблю быть живым.

– Очень разумный подход, – согласилась гадалка. – Ты на редкость здравомыслящий человек. Можешь не беспокоиться о своем будущем, таким, как ты, все впрок.

Ради столь духоподъемного комплимента стоило вставать из-за стола и отправляться в Новый Город. А я еще и такой увлекательный кошмар посмотрел. Самое настоящее зловещее пророчество! День определенно задался.

День, надо сказать, задался до такой степени, что домой я вернулся только около полуночи. Вошел через парадную дверь в полной уверенности, что гостиная моя в это прекрасное время суток будет безлюдна и уныла, как бескрайние равнины Пустых Земель, откуда я якобы родом – согласно одной из множества сложенных обо мне легенд.

Однако я ошибся. В гостиной было полно народу. И отчаянно воняло рыбой.

Источник запаха я вычислил сразу. За столом, уставленным тарелками и кувшинами, по большей части пустыми, Меламори и Трикки Лай с горящими азартом глазами состязались в производстве мистических селедочных тортов – чей просуществует дольше. Меламори пока проигрывала соревнование по прикладному чудотворству. Ее изделия отличались гигантскими размерами и причудливыми расцветками, но эти достоинства, к сожалению, совершенно не способствовали их долговечности. Даже минуты ни одному не удалось продержаться. Впрочем, я не сомневался, что еще пару дюжин попыток, дней или лет спустя Трикки придется нелегко. Меламори очень упрямая. И до сих пор не вывернула Мир наизнанку только потому, что никому не пришло в голову сказать, будто она нипочем этому не научится.

И хвала Магистрам, что так.

На ковре, скрестив длинные человеческие ноги, сидел мой домашний монстр и по совместительству всеобщий любимчик Базилио, как всегда окруженный сонно мурлыкающими Армстронгом и Эллой. Напротив него примерно в такой же позе устроился сэр Джуффин Халли. Только котов на его долю не хватило, у меня их всего две штуки. Я вообще суровый аскет.

Господин Почтеннейший Начальник Тайного Сыска держал в руках карты. Карты Базилио болтались в воздухе, прямо перед его клювом. Судя по выражению лица Джуффина, игра шла очень даже неплохая. Он не настолько вежлив, чтобы имитировать интерес.

На меня все они не обратили ни малейшего внимания. Только верный пес Друппи приветливо взмахнул ушами во сне – дескать, я тебе рад, но очень уж лень подниматься. А его приятель Дримарондо вообще не заметил моего появления. Потому что валялся на диване с книжкой и задумчиво скреб задней лапой за ухом. То ли к завтрашней лекции готовился, то ли просто наслаждался жизнью, со стороны эти два его состояния выглядят совершенно одинаково.

– Ты бы хоть однажды залаял в честь моего прихода, – укоризненно сказал я.

– Гав, – флегматично отозвался Дримарондо. И с подчеркнутой вежливостью поинтересовался: – Теперь ты вполне удовлетворен?

– Будем считать, что да, – вздохнул я.

Иногда я – сама кротость.

Отчаявшись привлечь к себе хоть чье-нибудь внимание, я присел на корточки рядом с Базилио и некоторое время наблюдал – не столько за ходом партии, сколько за самостоятельно взлетающими и укладывающимися на ковер картами.

– Как тебе это удается? – наконец спросил я.

Базилио неопределенно дернулся. Будь наше кошмарное чудовище чуть более человекообразно, можно было бы сказать, что оно пожало плечами. Но когда в твоем распоряжении гигантское рыбье туловище, к которому дивным образом прикреплены индюшачья голова, человеческие ноги и роскошный лисий хвост, пожимать плечами становится довольно затруднительно, потому что конструкцией даже малейший намек на них не предусмотрен. И живи как знаешь.

– Да было бы чему удаваться, – отмахнулся Джуффин. – Ерундовый в сущности фокус. Одушевленные иллюзии вообще очень легко обучаются Очевидной магии.

И наконец обратил ко мне затуманенный азартом взор.

С каждой секундой взор становился все более просветленным. Еще и минуты не прошло, а могущественный шеф Тайного Сыска наконец уразумел, что ему выпало немыслимое счастье лицезреть перед собой не кого попало, а именно меня.

– Ну наконец-то явился, – сказал он. – Где ты весь вечер шлялся?

– Предавался тайным порокам, – надменно ответствовал я.

Просто чтобы немного его порадовать.

– Каким именно? – деловито уточнил Джуффин.

Меламори и Трикки Лай бросили свои торты и с неподдельным интересом уставились на меня. Даже Дримарондо оторвался от книжки. И только Базилио напряженно пялился в свои карты. На его месте я бы сейчас тоже так пялился – насколько я успел заметить, дела его в этой партии были довольно плохи, но пока не настолько безнадежны, чтобы сдаться и начать новую игру.

И мне сдаваться тоже не следовало.

Я задумался, пытаясь припомнить, какие вообще бывают пороки. Вернее, что именно ими считается. Наконец сказал:

– Например, пьянству и разврату.

Боюсь, я был недостаточно убедителен. По крайней мере, Дримарондо снова уткнулся в книгу, Меламори быстренько произвела на свет очередной торт в зеленых кремовых завитушках, Трикки уставился на секундомер, чтобы выяснить, как долго ее изделие продержится в мире материальных объектов, Базилио горько засопел над своими картами, а Джуффин снисходительно уточнил:

– В смысле, сидел на Гребне Ехо со стаканом вина, которое даже не попробовал, и пялился на прохожих?

– Ну, предположим, попробовал, – возразил я. – Почти половину выпил. Довольно вкусное попалось. И вообще это было не на Гребне Ехо, туда я сегодня не дошел. А пялиться на прохожих с целью выяснить, кто из них видит нас во сне, а кто просто так по городу шляется, наиважнейшая часть моей работы. Скажешь, не так?

– Да кто бы возражал, – ухмыльнулся он. – Просто я так и не понял, в чем, собственно, состоял разврат.

– Ннну… Предположим, я представлял себе, что все прохожие голые.

Джуффин на секунду задумался, потом решительно помотал головой.

– Ну уж нет. У тебя не настолько крепкие нервы.

На моей памяти это был первый случай, когда сэр Джуффин Халли публично усомнился в моем всемогуществе. По идее, это следовало отметить, но идти на кухню за бутылкой мне было лень. А на столе ничего путного не осталось.

– Ладно, – вздохнул я, – твоя правда. Никого я голым не представлял. Зато назначал свидания разным легкомысленным девицам. Одну уговорил, сейчас придет.

– Ого! – уважительно хмыкнула Меламори. – Это что-то новенькое. А мы ей не помешаем?

– Это вряд ли, – честно сказал я. – Ей, я думаю, вообще никто в Мире не может помешать. К тому же свободных комнат в доме более чем достаточно.

Джуффин открыл было рот – вероятно, чтобы съязвить. Но тут Базилио сделал наконец ход, на мой взгляд, самый разумный из возможных в сложившейся ситуации. И шефу Тайного Сыска снова стало не до меня. Он погрузился в игру, да так глубоко, что не обратил внимания на хлопнувшую входную дверь.

А зря.

Потому что на пороге стояла самая прекрасная юная леди в этом Мире. Ну, по-своему самая прекрасная. В своей, так сказать, весовой категории сверхъестественно нелепых девиц.

Она была мала ростом, тоща, как ощипанный полудохлый индюшонок, зато надменна, как восемнадцатый помощник левой пятки дежурного Королевского секретаря в день раздачи ежегодных наград. Словно бы появилась здесь лишь для того, чтобы облагодетельствовать Мир своей неописуемой красотой: широкими скулами, веснушчатым носом картошкой и огромными, в пол-лица, фиалковыми глазищами в обрамлении пушистых выгоревших ресниц. Светло-рыжие волосы были заплетены в великое множество косиц, тонких и толстых, длинных и коротких. Половина их задорно топорщилась, а половина уныло свисала вдоль лица, нарумяненного, как у начинающей оперной певицы, гастролирующей по деревенским трактирам. В довершение всех бед полы ее остромодного ярко-розового лоохи заканчивались чуть ли не подмышками, открывая взорам и без того ошеломленной публики полосатую вязаную скабу, толстую, как зимнее одеяло и такую узкую, что ходить в ней можно было только совсем короткими шажками.

Я, конечно, успел послать зов леди Сотофе Ханемер, которая наконец выбрала время навестить нас с Базилио, и предупредить, что у меня полон дом народу. И услышать в ответ: «Тем лучше, люблю устраивать сюрпризы». И прикинуть, что это могут быть за сюрпризы, и многократно умереть от любопытства, благо делаю это обычно со скоростью тридцать три смерти в секунду. Но все равно совершенно не ожидал настолько эффектного появления. Думал – ветром влетит в окно, рыбой выпрыгнет из чьей-нибудь кружки или просто огненным фонтаном забьет посреди гостиной. Или еще что-нибудь такое простое и милое, в духе старинных легенд для самых маленьких.

Все-таки у меня совсем небогатое воображение, давно пора это признать.

Сюрприз вышел знатный, по крайней мере, Меламори и Трикки Лай смотрели то на девицу, то на меня, распахнув рты, как школьники, случайно попавшие на выступление придворного фокусника. Джуффин озадаченно хмыкнул – он-то, ясное дело, сразу узнал свою старинную подружку, но был столь впечатлен ее костюмом, что даже поздороваться забыл. А Базилио наконец отвлекся от карт, и они медленно спланировали на ковер. Хорошо хоть рубашками вверх, а то совсем было бы обидно.

– Какая вы красивая, – сказал он. И, вспомнив, как обычно на него реагируют при первой встрече, поспешно добавил: – Пожалуйста, не надо меня бояться! Я не убиваю и не ем людей. За свою недолгую жизнь я неоднократно убеждался, что мой облик может привести к подобным умозаключениям. Но я только с виду такое ужасное чудовище. Это нечаянно получилось, я не виноват.

– Это просто отлично, что ты не ешь людей, – откликнулась наша гостья. – Очень, знаешь ли, бывает обидно, когда приходишь к кому-нибудь по важному делу, а оно – ам! – и съедает тебя целиком, даже не раздев. Воскреснуть потом – дело нехитрое, хоть и хлопотное, а вот нарядов не напасешься.

Гребни Базилио трепетали, хвост панически метался из стороны в сторону, свидетельствуя о накале благородных страстей, бушующих в его нелепой груди.

– Так вы умеете воскресать? – наконец спросил он.

– Я вообще все умею, – без ложной скромности призналась леди Сотофа.

Джуффин скорчил совершенно умопомрачительную гримасу в диапазоне от «перед ребенком расхвастаться большого ума не надо» до «а я знаю один фокус, который, на что спорим, с первого раза не повторишь». Но, как ни странно, промолчал. Иногда он демонстрирует удивительное чувство такта – подозреваю, исключительно с целью шокировать тех, кто хорошо его знает.

Зато Базилио говорил, не умолкая, взволнованно размахивая хвостом.

– Так вы пришли ко мне? По важному делу? Как это поразительно! Наверное, вы тоже из числа придворных ученых? Мне казалось, они по ночам в гости не ходят. Как замечательно, что я ошибался!

Неудивительно, что у него сложилось столь благоприятное впечатление. Под видом «придворного ученого» Базилио периодически навещает сам Король, большой любитель экстравагантных знакомств, а он слишком деликатный человек, чтобы вламываться в чужие дома после полуночи – в отличие от всех остальных моих знакомых. И от меня самого.

– Можешь считать, что из ученых, – легко согласилась леди Сотофа. – А дело у меня к тебе настолько важное, что среди бела дня его даже обсуждать как-то неуместно. Недостаточно торжественная обстановка.

– Тогда мы можем отправиться в мой кабинет, – осипшим от волнения голосом предложил Базилио.

Я как раз только вчера догадался сказать чудовищу, что оно может спокойно присвоить помещение, прежде официально считавшееся моим кабинетом. И не спрашивать всякий раз разрешения его занять. Все равно я там никогда не сижу, а у Базилио каждый день важные гости. То Его Величество Гуриг Восьмой с анонимным визитом пожалует, то Господин Почтеннейший Начальник Тайного Сыска в картишки перекинуться пожелает, то Великий Магистр Ордена Семилистника притащит очередную тонну книг, совершенно, по его утверждению, необходимую всякой одушевленной иллюзии для получения начального домашнего образования. А теперь вот сама леди Сотофа Ханемер пожаловала. По всему выходит, что уродиться ужасающего вида химерой с добрым нравом и ясным умом – кратчайший путь к светскому успеху.

Но Базилио совсем не нужен светский успех. По крайней мере, не такой ценой. И я понимаю его, как никто. На его месте я бы уже давным-давно спятил от несоответствия чудовищного облика деликатному внутреннему устройству. А он только плачет тихонько время от времени, когда думает, будто все спят, и никто не услышит его жалобных всхлипов.

Но я, конечно, все равно слышу.

– Кабинет – это именно то, что надо, – согласилась леди Сотофа. – Нам с тобой многое надо обсудить. И кое-что сделать. Пошли.

Джуффин опять ничего не сказал. Но на лице его отразились вполне понятное мне чувство скорбного возмущения: «Как, все самое интересное вы будете делать без меня?!»

Мне тоже было обидно. Но ясно, что некоторые вещи не должны происходить на публике. Например превращение чудовища в человека. И, тем более, предваряющий это превращение задушевный разговор.

Когда что-то идет не так, Базилио чует это первым. Вот и сейчас растерянно покосился на меня. Дескать, чем вы все так недовольны?

– Проводи гостью в свой кабинет, – сказал я. – Чего ты ждешь?

– Да, – пролепетал Базилио. – Извините меня, пожалуйста. Идемте.

Они наконец удалились. Кошки растерянно переглянулись и затопали следом. А все остальные вопросительно уставились на меня.

– Я правильно понимаю, что теперь ты заманиваешь в дом незнакомых девушек, хвастаясь, что покажешь им чудовище? – наконец спросила Меламори.

– Почти правильно, – кивнул я. – Только почему это «хвастаюсь»? Чистую правду говорю, ни капельки не преувеличиваю. Да и девушка не то чтобы совсем незнакомая. Ты, кстати, тоже ее знаешь.

– Из моих знакомых это может быть разве что Мелифаро, – растерянно сказала она. – Больше никто не согласится в такой ужас одеться, хоть стреляй. А внешность изменить – дело по нынешним временам нехитрое. И сэра Кофу всегда можно попросить, если не получается… Но Мелифаро, по идее, сейчас должен быть очень занят. Все уши мне прожужжал своим скорым переездом в какой-то новомодный дом на Удивительной улице.

– Только я так и не понял, чем именно удивительна эта улица, – заметил Трикки Лай.

– Скорее всего, ничем. Просто так называется. Впрочем, я сама впервые узнала о ее существовании только сегодня. Это где-то по дороге в Новый Город, а в том районе даже старожилы слабо понимают, где у них что, и почему оно именно там. И на кой их всех вообще сюда занесло, и как они будут выбираться. Но судя по тому, что сэр Мелифаро твердо намерен туда переехать, место становится модным.

– Переезд пойдет ему на пользу, – заметил Джуффин. – По моим наблюдениям, чем дальше от Дома у Моста живут мои сотрудники, тем быстрей они осваивают искусство Темного Пути. Возможность сэкономить время на дорогу – куда более мощная мотивация, чем абстрактное стремление к совершенству.

– А мне этот красавец о переезде ни словом не обмолвился, – сказал я. – Хотя, по идее, должен был позвать на помощь. Я шкафы в пригоршне таскать умею. И смешить его жену. И отвлекать всех от работы. Глупо с его стороны не заручиться поддержкой такого могущественного человека, способного превратить любое рутинное дело в практически невыполнимую миссию.

– Сам виноват, – усмехнулся Джуффин. – Совсем неуловимым стал, хуже мятежных Магистров. Надо было не шляться весь день невесть где, а мирно бездельничать с нами в Управлении. Поседел бы от скуки, зато был бы в курсе всех новостей.

– Но с Мелифаро-то я только вчера ужинал.

– Ха – вчера! – фыркнула Меламори. – Целую вечность назад. Идея переезда осенила его только сегодня после обеда… Так что, получается, эта девица – не он? Тогда у меня никаких идей.

– Я, конечно, понимаю, что ты сейчас не на службе, – вкрадчиво сказал Джуффин. – Но голова-то все равно при тебе. И светлый ум наверняка по-прежнему плещется где-нибудь в ее потаенных глубинах, я в этом почти уверен. Можешь с чистой совестью использовать это бесценное достояние Соединенного Королевства в личных целях. Я не против.

– Что вы имеете в виду? – опешила Меламори.

– Ну ты же Мастер Преследования, девочка. Встань на след этой загадочной незнакомки и сразу все узнаешь. Зачем гадать?

– Да, действительно, – Меламори помрачнела. – Я должна была – не то чтобы даже сообразить, а просто сразу это сделать. Как совершенно естественный и даже единственно возможный в сложившихся обстоятельствах поступок. Теряю форму. Это не дело.

Она встала из-за стола, прошлась по гостиной, пытаясь отыскать место, где стояла наша гостья. И вдруг изменилась в лице.

– Ну ничего себе!

– Но в остальном ты была совершенно права, – примирительно сказал я. – Я действительно заманил ее в дом, чтобы познакомить с Базилио.

– А мне точно не следует знать, что происходит? – вдруг спросил Трикки Лай. – Если нет, то я, конечно, постараюсь воздержаться от вопросов. Хотя, если честно, немного беспокоюсь о Базилио, который ушел наверх с эксцентричной юной леди, чье имя, похоже, самая страшная государственная тайна этого сезона.

Еще бы он не беспокоился. Базилио появился на свет в результате его колдовства. Вернее, в результате совершенной спросонок роковой ошибки. И первые несколько минут счастливый создатель больше всего на свете хотел избавиться от ужасающего дела своих рук. Ну а потом, конечно, присмотрелся к Базилио получше и пропал навек. Как и все мы, взрослые занятые люди, могущественные колдуны и, страшно сказать, государственные служащие высшего ранга, с утра до вечера размышляющие, как сделать жизнь нашего подопечного чудища еще более приятной и интересной.

– Помнишь, как Базилио рыдал, когда выяснил, что не может стать человеком? – спросил я. – Ну вот, мне удалось уладить эту проблему. Потому что ничего невозможного нет – для некоторых отдельно взятых особо могущественных ведьм. А у меня врожденный талант к ним подлизываться.

Глаза у Трикки стали такие огромные, что я даже немного встревожился: а ну как сам во что-нибудь этакое превратится? От того, кто однажды уже становился призраком, чего угодно можно ожидать. С другой стороны, если уж должна стрястись такая беда, лучше действительно прямо сейчас, пока леди Сотофа находится в доме. Не придется второй раз за ней бегать.

Но Трикки Лай, хвала Магистрам, так и не утратил человеческий облик. А только спросил, почему-то перейдя на шепот:

– А почему ты не говорил?

– Чтобы все не начали волноваться раньше времени. И спрашивать меня: «Когда уже, когда?!» Или потому, что люблю сюрпризы. Ну или просто забыл. Выбирай любую версию. Все – чистая правда.

– Чего я никогда не пойму, так это как ты ее уговорил, – сказал Джуффин.

– Ну так меня же сам Коба в свое время побираться учил[16], – напомнил я. – С тех пор что угодно могу выклянчить. Подайте бедному сироте, и точка!

– Мама все-таки была права, – вздохнула Меламори. – Ты действительно совершенно неподходящая партия для леди из хорошей семьи. Даже в мимолетную связь высшего уровня необязательности с такими проходимцами лучше не вступать. Как же я низко пала, связавшись с тобой! Просто отлично получилось.

– Всегда к твоим услугам, – поклонился я.

– Хватит уже кокетничать, – неожиданно сурово сказал Джуффин. – Делом займись.

– Каким еще делом?!

– У меня партия по твоей милости не доиграна. Партнер сбежал – вон карты валяются. Подбирай и вперед. Зачем я тебя вообще на службу возвращал?

Резонный вопрос. Ну и потом когда так нервничаешь, игра – отличный способ отвлечься. Гораздо лучше, чем изготовление недолговечных волшебных тортов, к которому попытались вернуться Меламори и Трикки. Но благоразумно остановились сразу после того, как вместо торта у Трикки получился печальный лиловый моллюск размером с парадную люстру в Королевской приемной. Хвала Магистрам, он исчез буквально несколько секунд спустя, так и не успев нас очаровать. А то был бы мне новый домашний любимец и прилагающаяся к нему новая головная боль. Например, покупка гигантского аквариума и организация регулярных поставок свежей морской воды. Потом, вероятно, моллюск захотел бы превратиться в птицу и, выяснив, что это невозможно, ревел бы по ночам. А я ненавижу, когда ревут. И тут же начинаю переворачивать Мир, которому и без меня, будем честны, нелегко приходится.

Проводив в небытие горемычного моллюска, Меламори и Трикки объявили в соревнованиях технический перерыв и принялись набивать трубки, а я на нервной почве продул Джуффину целых три партии кряду. И четвертую тоже, несомненно, продул бы, но мы не успели ее начать, потому что дверь, ведущая на лестницу, распахнулась, и перед нами предстали целых две юных девицы. Их можно было бы назвать близнецами, если бы одна не была выше другой примерно на полторы головы. И причесана гораздо консервативней – всего шесть почти аккуратных косичек, не о чем говорить. Да и одета она была более чем прилично – в одно из моих лоохи, которое почти идеально подошло ей по росту. Ну, может, слегка коротковато. Совсем чуть-чуть.

– Учтите, это была не моя идея, – сказала та, что пониже. В смысле леди Сотофа. – Базилио сама захотела стать похожей на меня. Сколько я ни объясняла, что с таким высоченным ростом и покладистым характером гораздо удобнее выглядеть мальчишкой, она меня не слушала. Даже после того, как я превратилась в целую толпу образцовых красавчиков, на выбор, ни один облик ее не прельстил. Впрочем, подобное упрямство свидетельствует, что характер не настолько покладистый, как кажется поначалу. Так что ладно, пусть будет девчонкой. Возможно, мы все как-то переживем возможные последствия. А теперь предложите мне что-нибудь выпить. Я, будете смеяться, устала.

После такого ее заявления все присутствующие имели полное право и дальше наслаждаться жизнью. В смысле изумленно распахнув рты, пялиться на девицу, в которую превратился Базилио. А вот мне пришлось собрать волю в кулак и заняться исполнением своих хозяйских обязанностей.

С напитками в моем доме дело обстоит так: либо они уже благополучно откуда-нибудь взялись и стоят на столе, либо на столе ничего путного нет, и тогда приходится совершать чудеса. От самого простого – добыть нечто экзотическое из Щели между Мирами – до почти невозможного: отправиться в кухню и что-нибудь там найти. На последнее моего могущества хватает крайне редко. Но ради такой гостьи грех не расстараться.

Поэтому я как миленький встал и бодро пошел на край света. То есть в кухню. И не просто благополучно добрался туда в рекордное время, но и сразу вспомнил, в каком из шкафов у меня хранятся стратегические запасы редчайшего укумбийского бомборокки. И еще обнаружил на столе почти полный кувшин отличной камры из «Обжоры Бунбы». Понятия не имею, откуда он тут взялся и, самое главное, каким образом уцелел в доме, по которому вечно скитаются пожирающие все на своем пути толпы дорогих гостей и практически невидимых, но от этого ничуть не менее прожорливых слуг, любезно присматривающих за домом по приказу Его Величества. И в процессе присмотра азартно разоряющих мои заначки.

Впрочем, на то оно и чудо, чтобы не понимать, как оно могло случиться.

Вернувшись в гостиную, я ощущал себя величайшим героем всех времен. А мои гости бровью не повели – принес напитки, и ладно, давай их сюда. Оставаться недооцененным – удел всякого гения, я уже привык.

Леди Сотофа тем временем приняла свой обычный вид – надо понимать, для солидности, чтобы слушали внимательно. Потому что она как раз давала всем заинтересованным лицам инструкции по обращению с Базилио.

– Только не вздумайте кормить ее обычно едой, – говорила она. – От того, что девочка выглядит, как человек, она не перестала быть одушевленной иллюзией. И еда ей требуется как прежде, иллюзорная.

– Ничего, – отвечал Трикки Лай, сияющий как именинник, – я ее прокормлю.

– И я помогу, – вторила ему Меламори. – Я уже неплохо натренировалась.

– Только если можно, пусть теперь еда будет маленькими кусочками, – смущенно попросила дылда с косичками. – Клюнуть большой торт я еще хоть как-то успевал…

– Не «успевал», а «успевала», – поправила ее леди Сотофа. – Сама захотела быть девчонкой, теперь переучивайся.

– Да. Извините. Успевала клюнуть. Но в человеческий рот большой торт точно не поместится. И как от него откусить, я совершенно не представляю. А пока разрежешь, он уже исчезнет.

– Хочешь сказать, эти юные балбесы до сих пор не научились создавать еду, способную просуществовать хотя бы четверть часа? – изумилась леди Сотофа. – Не связывайся с ними, детка, вот тебе мой совет. Учись готовить сама. Ну, то есть, в твоем случае – колдовать. Всякий человек должен уметь себя накормить, это самый необходимый базовый навык, гарантирующий независимость от окружающих и обстоятельств. Все мои ученицы с этого начинают. А уж стоять у плиты или колдовать – каждый решает сам. Взять того же сэра Макса…

Все зачем-то посмотрели на меня. Как будто никогда прежде не видели.

– Пожрать он любит, а готовить – ни в какую, – продолжала леди Сотофа, – поэтому научился таскать еду из Щели между Мирами. И это правильный подход. Еда из иного Мира – лучшая диета для всякого колдуна. Но тебе она, к сожалению, тоже не подойдет. Слишком уж плотная и материальная, даром что добыта неведомо откуда.

– Пока Базилио будет учиться, я могу создавать для него… для нее совсем крошечные тортики, – сказал Трикки Лай. – На один укус. Не вижу никаких препятствий.

И тут же продемонстрировал свое умение. Взмахнул рукой, пробормотал короткое заклинание, и на стол плюхнулся торт настолько огромный, что всех нас можно было в нем утопить. И еще некоторых отсутствующих друзей позвать для компании. Чтобы не так одиноко было барахтаться в этом кремовом болоте, отчаянно воняющим рыбой, как и все произведения нашего чудо-кулинара, имитирующие Туланскую кухню, по которой он, страшно сказать, истосковался. Лично я бы на край света сбежал от таких деликатесов, но мое мнение в данном вопросе не стоит ничего. Лишь бы Базилио, унаследовавший это причудливое гастрономическое пристрастие от своего создателя, был доволен. То есть, тьфу ты, была. Я все-таки привык думать, что наше чудовище – мальчик. Причем только потому, что у него мужское имя. Которое, строго говоря, я же сам и придумал. Замкнутый круг!

Но теперь хочешь не хочешь, а придется переучиваться.

Исполинский торт тем временем стоял на столе, источая рыбный аромат. Все были настолько потрясены, что даже не рассмеялись. Только носы зажали – все, кроме Базилио, которая устремила на лакомство взор, исполненный невыразимой тоски.

– Считается, что это и есть крошечный тортик? – наконец несчастным голосом спросила она.

– Просто я перепутал, – смущенно объяснил Трикки Лай. – Задумал одно, а сделал прямо противоположное. Устал наверное. И волновался. Но ты не огорчайся, следующий получится как надо!

– А этот хоть когда-нибудь исчезнет? – осторожно поинтересовался Джуффин. – Есть надежда?

– Буквально через пару секунд, – пообещал Трикки.

Торт, хвала Магистрам, оказался покладистым созданием. Не стал восставать против своего творца, а трагически вздрогнул кремовыми боками и исчез. Все вздохнули – Базилио печально, а остальные – с нескрываемым облегчением. А я пошел открывать окна, потому что запах оказался гораздо долговечней своего источника.

Пока я возился с окнами, Базилио лопала пирожные, на этот раз действительно совсем крошечные.

– Так ты научишь меня их делать? – с набитым ртом спрашивала она. – Чтобы я сам… Чтобы сама!

– Научу, – пообещал Трикки. – У меня даже книжка про такие фокусы есть.

– Эта проблема, похоже, улажена, – резюмировал я, усаживаясь в кресло. – А других вроде бы и нет?

И вопросительно посмотрел на леди Сотофу.

– Так не бывает, – улыбнулась она. – Чтобы человек был, а проблем не было – о таком даже детских сказок не сочиняют.

И то верно.

– Но тебя, как я понимаю, интересуют в первую очередь те проблемы, которые могут стать твоими.

– Ну да, – кивнул я. – Главный вопрос: она теперь навсегда такая? Или может превратиться обратно, если нарушит какой-нибудь запрет? Ну, как в сказках обычно бывает – наденет в полнолуние красную скабу или ляжет спать головой на юг. Или с принцем каким-нибудь невовремя поцелуется. Чего только не бывает.

– Хороший вопрос. Что мне в тебе особенно нравится – ты всегда сразу схватываешь суть. Даже когда просто дурачишься.

– То есть ей действительно нельзя целоваться с принцами? – встревожился я.

– Нет, с принцами можно. А также с Королями, Королевами, мятежными Магистрами всех рангов, портовыми нищими, студентами, древними знахарками и такими же чудовищами, как она сама. Да вообще с кем угодно, лишь бы ей нравилось.

– Лучше скажите сразу, чего ей нельзя, – попросил я. – И мы немедленно вынесем это из дома. Даже если «этим» окажусь я.

– Ты?!

– Ну, вдруг у меня взгляд какой-нибудь особо тяжелый, – смущенно объяснил я. – Вредный для наваждений. У меня за годы, проведенные в Ехо, столько неожиданных свойств обнаружилось, что я бы уже ничему не удивился.

– Даже не смешно, – отмахнулась леди Сотофа. – Взгляд у него – ишь Могикла Барандакс выискался!

– Кто?

– Могикла Барандакс, – любезно повторила она. – Был во времена Короля Мёнина такой колдун. Не то чтобы особо могущественный; впрочем, на фоне Мёнина все остальные оставались недооцененными, так уж им не повезло с эпохой. Однако достоверно известно, что взгляда Могиклы Барандакса не могло выдержать ни одно наваждение. Сразу рассеивались, и делай что хочешь. А заколдованные люди, звери и предметы сразу принимали свою изначальную форму. Поэтому при дворе Мёнина Могикла Барандакс был самым полезным и востребованным колдуном. Чего бы ни наворотил молодой Король, можно быстро навести порядок. Очень удобно! Правда, в придворных хрониках Короля Мёнина говорится, что однажды в Могиклу Барандакса влюбился вызванный кем-то из Королевских приятелей огненноголовый демон и утащил его в свою вселенную, не слушая возражений. И тяжелый взгляд бедняге не помог, поскольку демон был самый настоящий, а не какое-нибудь дурацкое наваждение. Но тут уж ничего не поделаешь.

Я озадаченно покачал головой. Интересные, должно быть, были времена. И, пожалуй, хорошо, что они остались в прошлом. А то знаю я свою удачу, все огненноголовые демоны мои.

– Так что с нашим Базилио? – спросил я. – То есть с нашей. Чего ей нельзя делать?

– Да все ей можно, – огорошила меня Сотофа. – С чего ты вообще взял, что должны быть какие-то запреты? Ты меня, хвала Магистрам, не первый день знаешь. И, по идее, должен был заметить, что свободу воли я ценю превыше послушания и осторожности.

– Так-то оно так, – согласился я. – Но вы сами сказали, что я попал в точку. Вернее, схватил суть проблемы…

– В некотором смысле, – улыбнулась она. – Штука в том, что Базилио сама может решать, кем ей быть – человеком или чудовищем. Вернее, как выглядеть. И знает, что для этого делать. Девочка пока не верит, что может захотеть вернуть себе прежний облик, даже на пять минут. Что понятно: сейчас она счастлива, а подобное состояние не способствует дальновидности. Но это не беда, главное, что дальновидности хватило мне.

– На самом деле, пока мы шли из кабинета в гостиную, я придумала несколько ситуаций, в которых быть чудовищем действительно удобней, – смущенно сказала Базилио. – Например, когда нападают грабители. Трикки рассказывал, что это порой случается. Или если вдруг война, я читала, что и такие неприятности иногда бывают. Представляете: в порт приходят вражеские корабли, а тут я навстречу – привет, сейчас я вас съем! И враги бегут, город спасен. Или вдруг еще кто-нибудь случайно наколдует чудовище вроде меня, и оно будет грустить, что никто с ним не дружит. Тогда тоже можно превращаться, чтобы ходить к нему в гости. Мне было бы приятно, если бы ко мне кто-нибудь такой пришел… В общем, если что-нибудь подобное случится, я обязательно превращусь. Хотя очень не хочется. Мне так нравится быть человеком! С каждой минутой все больше. Особенно руки. Ужасно удобно, что их целых две. Не представляю, как я до сих пор без них жил… а.

Все присутствующие умиленно заулыбались. Кроме Меламори. Та, напротив, выглядела совершенно подавленной.

– Везет же! – наконец сказала она. – Я всю жизнь о таком мечтала.

– О чем? – изумленным хором спросили мы с Трикки.

Мудрые старики, в смысле Джуффин с Сотофой промолчали. Но заранее придали своим лицам строгое выражение. На всякий случай, вдруг воспитывать придется.

– Чтобы можно было превратиться во что-нибудь совершенно ужасное, – смущенно объяснила Меламори. – В любой момент, когда захочу! А потом обратно в человека, тоже когда захочу. Ух я бы тогда!..

Я смотрел на нее, натурально открыв рот. Вот так знаешь человека много лет, иногда засыпаешь в обнимку, говоришь взахлеб обо всем на свете, думаешь, что понимаешь лучше, чем себя, и тут вдруг выясняется, что все эти годы человек страстно мечтал превратиться в ужасное чудовище. А я, дурак, и не догадывался. Хотя вполне мог бы. Видел же, с каким энтузиазмом Меламори запугивала своих родственников и горемычных дежурных полицейских хубом, то есть большим арварохским пауком по имени Лелео, подарком ее тогдашнего ухажера. Больше всех я, впрочем, жалел самого Лелео: характер у него был робкий и деликатный, невзирая на устрашающую внешность. И от воплей очередной жертвы арварохский паук надолго терял аппетит. Меламори только это и останавливало, а то бы полгорода до сих пор от заикания у знахарей лечилось, знаю я ее.

И кстати, примерно догадываюсь, какие планы Меламори строила в связи с появлением Базилио. По крайней мере, шансов избежать знакомства с сэром Кимой и леди Атиссой Блимм у него практически не было. Вернее, у нее. Впрочем, в данном случае уж точно никакой разницы.

Но теперь-то наверное обойдется.

– Ты настолько любишь пугать людей? – спросил я. – В голову не приходило, что для тебя это так важно. Прости. Я бы помог, если бы знал. Хотя я-то как раз ужасно не люблю никого пугать.

– Спасибо, – вздохнула Меламори. – Ты настоящий друг. Но ты и так помог, даже не представляешь насколько! По крайней мере, с родителями. Я же не пугать люблю, а шокировать. И в этом смысле ты оказался козырной картой. Но учти, это я уже потом, задним числом сообразила. То есть изначально мои намерения были совершенно бескорыстны.

– Да ладно, – отмахнулся я. – Даже если бы и корыстны, я не против. В итоге-то все отлично получилось.

– Но зачем тебе это? В смысле зачем кого-то шокировать? – спросил Трикки Лай.

А Базилио ни о чем не спросила. Но смотрела на Меламори во все глаза, словно впервые увидела.

– Просто люди от этого становятся настоящими, – объяснила Меламори. – Все маски сразу долой. Сразу понимаешь, кто чего стоит.

– Ну, положим, для того, чтобы понять, кто чего стоит, совершенно не обязательно превращаться в чудовище, – наконец высказался Джуффин. – Я же как-то справляюсь.

– Конечно не обязательно превращаться в чудовище, когда ты и так – оно, – вставила леди Сотофа. – Но не всем настолько везет.

На Базилио уже жалко было смотреть, так она растерялась, слушая нашу болтовню. Неудивительно: пока она выглядела как черт знает что, мы вели себя в ее присутствии гораздо сдержанней и языкам воли не давали. Помнили, что рядом неразумное дитя. А теперь вдруг решили, будто она – такая же, как мы. Взрослая человеческая барышня, которой не привыкать к зубоскальству других взрослых людей. Хотя, строго говоря, в этом смысле ничего не изменилось, Базилио по-прежнему очень мало знала о Мире и каждом из нас. И разбиралась в наших делах не лучше, чем любой ребенок-дошкольник. Но мы вдруг перестали это учитывать.

Все-таки внешность собеседника имеет удивительную власть даже над самыми мудрыми из нас.

– Хотите честно? – улыбнулась Меламори. – На самом деле все эти разговоры про слетающие маски – только разговоры. Чтобы все присутствующие раз и навсегда уяснили, какая я сложная натура. А на самом деле мне просто хочется научиться превращаться во что попало. В этом мне видится такая свобода! От самой себя и от чужих представлений обо мне. И от связанных со мной ожиданий. Одним людям кажется, будто я симпатичная юная леди из хорошей семьи, другие знают, что я – лучший Мастер Преследования в Соединенном Королевстве. Несколько человек в курсе, что я ученица Арварохских буривухов и более-менее неплохая сновидица – когда по-настоящему припечет. Некоторые близкие знают, что я могу быть очень хорошим другом в плохие времена, причем чем хуже идут дела, тем больше от меня толку. И так далее. Все это правда обо мне, кто бы спорил. Но явно не вся. Иногда мне кажется, что, превратившись во что-нибудь совершенно немыслимое и непохожее на человека, я узнаю о себе недостающую правду. Познакомлюсь с той частью себя, которую пока не знаю. Или хотя бы удостоверюсь, что она действительно есть. Потому что, если, кроме той меня, с которой я уже знакома, ничего нет, все пропало! Этого просто недостаточно. Я не знаю для чего именно. Но недостаточно, и точка.

– Да, это действительно веская причина, – согласилась леди Сотофа. И задумчиво добавила: – Надо же, какие разнообразные формы принимает естественная человеческая потребность знать о своем бессмертии! Никогда не устану этому удивляться.

– Именно о бессмертии? – удивленно переспросила Меламори.

– Конечно. Рано или поздно ты и сама поняла бы, что именно тебя грызет. Просто до сих пор ни с кем об этом не говорила, вот и не успела сформулировать. Это понятно. Непонятно другое: если тебе так важно уметь превращаться, почему ты до сих пор не попробовала? Научиться изменять свой облик – не самая невыполнимая задача. А тебе это даже проще, чем другим. Оборотней среди твоих предков было предостаточно. И становиться птицей в сновидении ты, насколько мне известно, давным-давно научилась. Вообще не вижу проблемы освоить этот фокус еще и наяву.

Меламори выглядела совершенно потрясенной.

– Я не знаю, почему я не попробовала, – наконец сказала она. – Как-то в голову не пришло. Просто сперва я вообще не особо интересовалась магией. Думала, даже хорошо, что ее запретили законом, у меня-то явно никаких особых способностей. В Эпоху Орденов было бы очень обидно родиться такой недотепой, а сейчас – ладно, обойдусь. Потом на меня свалился присутствующий здесь сэр Джуффин и заявил, что я прирожденный Мастер Преследования. Я очень обрадовалась и начала учиться. Света белого не видела, ни на что не отвлекалась. Твердо решила преуспеть, если уж нашелся у меня хоть один талант. Потом вроде более-менее выучилась, начала понемногу смотреть по сторонам. И тут – трах, бах! Арварох со всеми вытекающими последствиями. В смысле с буривухами. Начала учиться у них. Не доучилась, о чем, наверное, всю жизнь буду жалеть. Но тут уж ничего не поделаешь, так сложилось. Неважно. Это я к тому, что все время была занята разными другими вещами и просто не успела сообразить, что оборотничеству тоже можно выучиться, как любому другому делу.

– А теперь я тебе подсказала, – улыбнулась леди Сотофа. – Видишь, как все удачно складывается.

– То есть в ближайшее время в этом доме снова будет обитать одно чудовище и всего одна красавица, – резюмировал я. – Оно даже и неплохо. Не люблю резких перемен.

– Ты забыл, что Базилио в любой момент может принять прежний облик, – напомнила Меламори. – К тому времени, как я чему-нибудь научусь, ей как раз надоест быть каким-то дурацким человеком. Так что в доме будет сразу два чудовища. И никаких красавиц, хватит с тебя.

– Мне не надоест быть человеком, – возразила свежеиспеченная красавица. – Одни руки чего стоят. И рот гораздо удобней клюва. И в кресле теперь можно сидеть, хвост не мешает. И главное, больше никто не станет думать, будто я его сейчас сожру. Между прочим, когда ты не можешь съесть не то что целого сырого человека, но даже маленький кусочек обычного, ненаколдованного пирога, подобные подозрения особенно обидны.

– Наколдованные пироги гораздо вкусней сырых людей, – неожиданно вмешался молчавший до сих пор Джуффин. – В этом смысле ты ничего не потеряла, верь мне.

– Он в этом вопросе великий эксперт, – подтвердила леди Сотофа.

– Вы глотали людей сырыми? – изумилась Базилио.

– Ну почему же сразу «глотал»? Я их очень тщательно прожевывал.

Базилио выглядела совершенно обескураженной. Пришлось вмешаться.

– Это они так шутят, – сказал я ей. – Привыкай. Теперь еще и не того наслушаешься. Когда становишься человеком, с тобой сразу перестают церемониться и начинают зубоскалить, тут ничего не поделаешь. По себе знаю: никогда в жизни со мной не обходились так деликатно, как в ту пору, когда я превратился в чудовище…

Присутствующие почему-то дружно заржали. Все, кроме Трикки Лая, который уставился на меня с недоверчивым интересом. Видимо эту байку ему еще не успели рассказать.

– А вы что, превращались в чудовище? – растерянно спросила Базилио. – А зачем? Или это тоже шутка? Все смеются, а я не понимаю. Похоже, из меня получился очень глупый человек.

– Не глупый, просто неопытный, – улыбнулся я. – Со временем это проходит, причем навсегда, поэтому наслаждайся свежестью восприятия, пока можешь. А в чудовище я действительно превращался. Честное слово! Но ненадолго и по работе. Не о чем говорить[17].

– Ладно, – вздохнула она. – Хорошо, что это была не шутка, а то я ума не приложу, в чем тут соль. Никогда не пойму, почему считается, будто решать головоломки сложно, а пить камру и болтать с друзьями просто и приятно. По-моему, все наоборот.

– Тем не менее, как минимум одна вечеринка с друзьями совершенно неизбежна, – заметил я. – Все, кто успел с тобой познакомиться, непременно захотят отпраздновать твое счастливое превращение. Подозреваю, завтра же. Поэтому готовься. Зато потом можешь с чистой совестью объявить, что ты у нас затворник и мизантроп. В смысле затворница и мизантропка. Мы смиримся – у всех свои причуды. И любить друг друга приходится вместе с ними.

– Пора и мне обратно в затворницы, – неожиданно сказала леди Сотофа. – Засиделась я тут с вами, как будто других дел нет. Проводи меня, сэр Макс. Желаю насладиться проявлением твоей галантности.

– Что, вот прям пешком через город пойдешь? – восхитился Джуффин. – Не Темным Путем, а своими ногами?

– Именно, – подтвердила она. – Иногда хочется просто прогуляться по улицам. А то я уже забывать начала, как выглядит Ехо. Давеча увидела на картинке, подумала: «Какой красивый город, интересно, где такой?» Потом, конечно, опомнилась. Но все равно это не дело.

Что бы там ни говорила леди Сотофа, а я был уверен, что она просто хочет побеседовать со мной без свидетелей. О том, как следует обращаться с Базилио. Или наоборот, как не следует. Есть же наверное какие-то совсем простые вещи, до которых я сам и за сто лет не додумаюсь, это любому ясно.

Но первые несколько минут мы шли молча. Леди Сотофа, похоже, и правда, давненько не выбиралась на прогулку и теперь с неподдельным интересом глазела по сторонам, как это обычно делаю я. То есть как заправский турист.

Наконец я не выдержал и спросил сам:

– Вы хотели поговорить со мной про Базилио?

– Да чего теперь о ней говорить, – отмахнулась Сотофа. – Дело сделано, пусть живет и радуется.

– То есть вы мне вообще ничего не посоветуете? – ужаснулся я.

– Зачем тебе какие-то советы? Судя по отзывам Хейлах и Хелви, ты – прирожденный опекун юных леди. Разговариваешь с ними на равных, покупаешь платья и пирожные, не обращаешь никакого внимания на нежные чувства, зато всегда принимаешь их сторону, каких бы глупостей ни натворили. Мне бы в соответствующем возрасте такого доброго дядюшку! Да и нынче вечером ты сразу взял верный тон. Вот и продолжай в том же духе. Обращайся с девочкой так, словно ничего не произошло.

– Как будто она по-прежнему трогательное ужасное чудовище, которому постоянно требуется защита и утешение?

– Именно. Такого отношения ей будет не хватать, особенно поначалу. Потом, конечно, привыкнет жить по-новому, войдет во вкус и пошлет тебя подальше. Тогда ты сможешь вздохнуть с облегчением и тут же завести себе нового домашнего питомца, просто чтобы не терять форму.

– Думаете, правда пошлет? – восхитился я.

– Конечно. Все юные леди делают это. В смысле рано или поздно посылают подальше своих заботливых опекунов. Обязательный этап становления, без него – никуда.

– Хотел бы я дожить до этого прекрасного дня.

– Все в твоих руках. Уверена, у тебя вполне хватит могущества, чтобы дожить до любого выбранного с этой целью момента.

– Ужасно интересно, что из нее в итоге получится, – вздохнул я.

– Мне тоже интересно – будет. Когда-нибудь потом. Например, через полчаса, после того как я вернусь в резиденцию. А сейчас я хочу просто идти с тобой по ночному городу, не отвлекаясь на размышления о юных девицах. Ты – отличный компаньон для прогулок, сэр Макс. Особенно для человека, умеющего смотреть на мир чужими глазами. Твоими – смотрела бы и смотрела. У тебя глаза влюбленного, а это большая редкость.

– То есть вы только поэтому позвали меня пройтись? А не ради какого-нибудь секретного разговора? С ума сойти. Думал, так не бывает.

– Ну, будем честны, примерно на середине пути я планировала вежливо спросить, как у тебя дела. Но можно и прямо сейчас, чего тянуть.

– Ну как, – растерялся я. – По-разному. Смотря какие дела. В глобальном смысле, наверное, прекрасно. А в деталях всего вот так сразу и не расскажешь. Просто непонятно, с чего начинать. При этом самое важное обычно вообще невозможно рассказать словами, а самым важным мне сейчас кажется все, включая погоду, которая этой осенью как-то удивительно удалась.

– Хороший подход, – улыбнулась леди Сотофа. – Однако ты переоценил масштабы моих требований к болтовне на ходу. Я хотела всего лишь расспросить тебя о работе. А погоду и прочее неизъяснимое можешь пока оставить при себе. О важных вещах я предпочитаю разговаривать сидя. Они требуют сосредоточенности, граничащей с самоотверженностью.

– О работе? Надо же, а мне и рассказать-то вам толком нечего. Потому что именно на работе ничего интересного со мной не происходит. Ну, то есть, как – на самом деле и это тоже интересно. Но, боюсь, только мне самому. Я сейчас целыми днями брожу по городу, по большей части, в компании Нумминориха Куты. Я разглядываю людей, которым мы снимся, а он их нюхает – просто чтобы не терять форму. Отлично проводим время. Сновидцы, надеюсь, тоже неплохо развлекаются. Выглядят, по крайней мере, вполне довольными. Если и есть среди них кто-нибудь уснувший навсегда и нуждающийся в срочном спасении, он себя никак не проявляет. Сэр Кофа обещал рассказывать мне обо всех мало-мальски необычных происшествиях, но пока молчит. И мое сердце молчит вместе с ним. А ведь оно – знатный паникер.

– Хвала Магистрам, если так. У тебя, я знаю, хорошее чутье. И если тебя действительно ничего не беспокоит, тем лучше для всех нас.

– На самом деле, кое-что беспокоит, – честно сказал я. – Уже целых полдня. Только это совсем пустяковая глупость. И вряд ли имеет хоть какое-то отношение к моей работе. Да и к прочей жизни тоже. Просто я впечатлительный. И местами совсем дурак. Но вы и сами в курсе, поэтому не очень стыдно признаваться.

– Вот как знала, все-таки что-то у тебя стряслось, – удовлетворенно улыбнулась леди Сотофа. – Выкладывай.

– «Стряслось» – это громко сказано. Просто сегодня Нумминорих потащил меня в Новый Город поглядеть на тетку, которая насылает на людей Пророческие сны. Отличная, кстати, оказалась. Очень мне понравилась, в отличие от сна, который…

– Погоди-ка. Пророческие сны? А как она выглядела? Толстая, смуглая? И одета, как пугало?

– Одета, скажем так, интересно и чрезвычайно разнообразно, – сдержанно согласился я. – И худой и бледной ее, при всем желании, действительно не назовешь. Зато какие же у нее глазищи! Желтые, как у буривухов. Один темный, другой светлый. В жизни ничего подобного не видел. Даже в зеркале, а ведь чего я там только не насмотрелся за эти годы…

– Ну надо же, точно Хайста, – обрадовалась леди Сотофа. – Грешные Магистры, Хайста Лек вернулась в Ехо! И, похоже, вовсю тут развлекается, умничка моя. А в гости не зашла, гордячка. Даже зов не прислала. Ждет, пока я сама о ней узнаю и позову. Как будто только и дел у меня, что ловить по всему городу старых подружек!

– То есть она ваша подружка? Ну, знаете, тогда, может быть, у меня действительно «стряслось». В смысле все гораздо серьезней, чем я думал.

– Хайста наслала на тебя Пророческий сон, и он тебе не понравился? Да уж, и правда не позавидуешь. Хайста свое дело знает, на шарлатанстве ее до сих пор никто никогда не ловил. В свое время по городу ходили слухи, будто Хонна, Великий Магистр Ордена Потаенной Травы распустил Орден и сам умотал на край Мира именно в результате Пророческого сна, подаренного ему Хайстой ко Дню Середины Года. Уверена, что это вранье, не такой характер у Хонны, чтобы повиноваться пророчествам. Скорее уж попытался бы сделать наперекор. Но о репутации Хайсты Лек эта сплетня дает наглядное представление.

– Ничего себе, – удрученно вздохнул я. – А мне по ее милости кошмар приснился. Не то чтобы по-настоящему страшный, скорее просто дикий и бессмысленный. Но все равно не сахар.

– Расскажи, – потребовала леди Сотофа.

И я пересказал ей давешний сон, стараясь не упустить ни единой детали.

– Надо же, какая неприятная ерунда тебе предстоит, – посочувствовала она. – Ладно, главное, что сам остался жив, город уцелел и Мир не рухнул. Все остальное – дело поправимое.

– У Нумминориха возникла прекрасная, все объясняющая идея: на самом деле мне просто скоро приснится страшный сон, – сказал я. – И пророчество было именно об этом, так уж мне повезло.

– Страшный Пророческий сон о будущем страшном сне? – рассмеялась Сотофа. – Остроумное решение. Никогда не слышала о подобных вещах, но чего только не бывает. Особенно с тобой. Ладно, поживем – увидим. Хайстины сны еще и тем хороши, что обычно сбываются довольно быстро. По крайней мере, не тысячу лет спустя, когда о пророчестве все давным-давно забыли.

– А бывают и такие пророчества?

– Чаще всего именно такие и бывают. Сотни пророков в свое время прослыли городскими сумасшедшими, поскольку вечно толковали о никому не известных королях и войнах с несуществующими государствами, сулили разрушение еще не построенных крепостей и скорое рождение героев, способных избавить Мир от никогда не случавшихся бед. А потом, спустя века, их предсказания сбывались с пугающей точностью. И потомкам насмешников приходилось приносить извинения на страницах исторических хроник, лично-то уже не с кем было разговаривать.

Воцарилось умиротворенное молчание. Но я был бы не я, если бы не нарушил его буквально минуту спустя.

– Слушайте, а можно бестактный вопрос?

– Грешные Магистры, ты и это умеешь?

– О, в этом деле я настоящий мастер. Был бы у нас Орден Бестактных Вопросов, меня бы немедленно назначили его Великим Магистром. Но и в качестве кустаря-одиночки я вполне ничего.

– Ты меня заинтриговал. Что за вопрос-то?

– Про леди Хайсту. Кто она? Откуда такая взялась? Почему я раньше ничего о ней не слышал? Если все это страшная тайна, тогда, конечно, ладно, переживу. Мне не для дела надо. Просто ужасно интересно, кем надо быть, чтобы стать вашей подружкой.

– Тоже мне бестактный вопрос. Нормальное человеческое любопытство, и ничего больше. Причем до ответа ты вполне мог бы додуматься сам. Подавляющее большинство моих подружек – могущественные ведьмы, которых я в свое время хотела переманить к себе, да не вышло. Но это не повод отказываться от дружбы, которая обычно зарождается в процессе долгих безуспешных переговоров. Хайста, впрочем, немного иной случай. К моменту нашего знакомства она как раз вышла из Ордена Потаенной Травы, в котором состояла без малого триста лет. Причем, чтобы утешить потрясенного ее решением Великого Магистра Хонну, добровольно принесла ему клятву никогда, ни при каких обстоятельствах не вступать в другие Ордена. Поэтому с Хайстой я подружилась совершенно бескорыстно. Просто по велению сердца. Она очень славная.

– А почему она ушла из Ордена? Чего не поделила со своим Великим Магистром?

– Да сущие пустяки. Всего лишь войну и мир. По остальным вопросам у них всегда было полное согласие.

– Как можно не поделить войну и мир?!

– Ну как. Просто они не сошлись во взглядах на этот вопрос. Вообще-то Великий Магистр Хонна никогда не отличался особой воинственностью, поскольку боевая магия, по его собственному признанию, нагоняла на него скуку и сонливость. Однако на заре Смутных Времен, когда отношения между магическими Орденами стали стремительно портиться, Хонна объявил во всеуслышание: «Если вам кажется, будто вы – наш враг, считайте, что вас уже нет». Весьма достойная, на мой взгляд, позиция, и все адепты Ордена Потаенной Травы были чрезвычайно последовательны в ее осуществлении. Они не нападали первыми и не провоцировали других, зато никогда не давали в обиду своих, включая дальнюю родню Орденской наемной прислуги. И защищались столь виртуозно, что немногие уцелевшие противники до сих пор время от времени вскрикивают во сне. И заикаются наяву.

– А вашей подружке казалось, что этого мало?

– Ну что ты. Напротив. Хайста считала, что маги вообще не должны воевать друг с другом. Ни при каких обстоятельствах, ни на каких условиях. Она заявила, что если магия привела к войне, значит это фуфловая магия. И лично она больше не станет этим заниматься, хоть убей. Вышла из Ордена и подалась в уличные гадалки. Говорила, по крайней мере, такие фокусы даже до драки редко доводят, значит можно считать их вполне достойным занятием. Удивительно, правда?

– Честно говоря, удивительно не это. А то, что она одна такая была.

– Ну почему же одна? Вон Маба Калох свой Орден Часов Попятного Времени еще в самом начале Смутных Времен распустил, причем со сходными аргументами. Да и сам Магистр Хонна последовал примеру Хайсты, просто гораздо позже. И ушел не в уличные фокусники, а сразу на край Мира, где никакой Очевидной магии вообще быть не может.

– Ну да, – усмехнулся я. – Чего мелочиться. И весь Орден в полном составе, как мне рассказывали, рванул за ним?

– Не совсем в полном составе, но вроде того. Удивительный все же это был Орден! Его адепты любили своего Великого Магистра совершенно по-детски, как старшего мальчишку, который зачем-то с ними возится и все время придумывает интересные игры. Почти невозможная для взрослого человека любовь, легкая и радостная, не причиняющая страданий, даже когда ее объект исчезает неведомо куда. Потому что разлука – это просто еще одна новая игра. «Отыщи своего Великого Магистра и получи приз». Очень им всем друг с другом повезло, вот что я тебе скажу. Адептов Ордена Потаенной Травы всегда можно было вычислить среди прохожих, как бы они ни маскировались – по безмятежным лицам и сияющим глазам. И Смутные Времена в этом смысле ничего не изменили, вот что самое поразительное. Радость от них не ушла.

– Чем больше узнаю про Смутные Времена, тем чаще задаюсь вопросом, что бы в ту пору делал я сам, – признался я. – Наверное тоже сбежал бы на край Мира, а то и дальше. Терпеть не могу воевать. Пару часов еще как-то могу потерпеть такую беспросветную глупость. Ну ладно, несколько суток, если очень надо. Но потом – все, привет. Я пошел.

– Это тебе только кажется, – улыбнулась леди Сотофа. – Таким как мы с тобой никогда не удается вовремя сбежать от неприятностей. Потому что пока мы спешно собираем котомку и натягиваем сапоги, нам на голову успевает свалиться какая-нибудь бедная сиротка, которую в такие тяжелые времена надо немедленно взять под опеку. А у той сиротки внезапно обнаруживается сорок штук рыдающих братьев и сестер, индюшиная ферма в пригороде, и еще простуженный дракон в подвале кашляет, его каждые два часа микстурой надо поить, чтобы не помер. И дыры в заборе заделать. И накормить всю ораву; чем именно – отдельный вопрос. Уложить их спать и стоять всю ночь у ворот с обнаженным мечом – а ну как злые люди придут обижать наших подопечных? В общем, к тому моменту, как нам удается вспомнить о собственных планах, выясняется, что уже прошло сколько-то лет или даже столетий, война благополучно закончена, и нам выносят официальную благодарность за неоценимый вклад в победу, каким-то образом сделанный в перерывах между исполнением колыбельной для банды обнаглевших сирот и попытками подоить соседскую козу для их пропитания. В этом смысле ты совершенно такой же конченый человек, как я, все бедные сиротки наши. И ведь не то чтобы нам с тобой так уж хотелось кого-то опекать. Просто так всегда складывается, и ничего не попишешь. Каждому дается ноша по силам – так говорят. Хотела бы я однажды узнать, кто стоит на раздаче. И надрать ему уши, чтобы неповадно было.

– А в вашем случае «бедной сироткой» был Великий Магистр Нуфлин Мони Мах? – спросил я.

– Ну да. Он и еще пара дюжин примерно таких же трогательных невинных созданий. Трудней всего было уследить, чтобы они не поубивали друг друга, пока я пью камру со злейшими врагами своего Ордена. В смысле со своими приятелями и подружками. Потому что война войной и долг долгом, а без дружбы все-таки не жизнь.

– Надо же, – улыбнулся я. – Никогда не думал, что для вас это тоже важно.

– Почему это? – изумилась леди Сотофа.

– Потому что вы…

Я замялся, понимая, что в подобной ситуации любые слова прозвучат глупо; впрочем, тем лучше, значит, можно не стараться их подбирать. И решительно выпалил:

– Потому что вы – такое могущественное существо, что вас и человеком-то считать трудно.

– Тебя тоже непросто, – невозмутимо заметила она. – И что это меняет?

Крыть было нечем.

– Нет тут никакого противоречия, – сказала леди Сотофа. – Если по мере возрастания личного могущества в тебе становится меньше любви, значит, это какое-то не то могущество. И лучше бы это дело немедленно прекращать. В этом смысле моя подружка Хайста была отчасти права, демонстративно отказавшись от магии, которая привела людей к желанию воевать; другое дело, что проблема тут не столько в магии, сколько в самих людях. И в воспитании, которое они получили. Мои ученицы колдовали побольше прочих, а желания убивать всех подряд ни у кого из них так и не возникло, это факт. Причем уже исторический… Спасибо тебе, сэр Макс.

– За что? – удивился я.

– За содержательный разговор, в который по твоей вине превратилась наша досужая болтовня. И за хорошую новость про Хайсту, я рада, что она снова в городе, да еще и при деле. И за то, что проводил. Мы уже пришли к Иафаху, ты не заметил?

Конечно, не заметил. В чем я действительно безупречен, так это в болтовне. Выкладываюсь полностью, все остальное для меня перестает существовать. Захваченного разговором, меня, наверное, даже убить можно, я этого просто не замечу и останусь жив, как ни в чем не бывало. Без всякого вреда для увлеченного беседой организма.

– Жалко, что так быстро, – честно сказал я. – Я только ра…

Но договорить мне не дали.

– Это ваша добыча? Или мне подарок приволокли? – спросил голос из темноты.

Очень знакомый голос. В отличие от внешности его обладателя, которая произвела на меня совершенно неизгладимое впечатление. Всклокоченые смоляные кудри, буйная борода и латаное-перелатаное лоохи с капюшоном на шимарский манер – это ладно бы. Все мы взрослые люди и знаем азы искусства маскировки. Но роскошные кустистые брови совершенно потрясли мое воображение. Из каждой такой брови можно было бы изготовить парик, вполне способный прикрыть средних размеров лысину. Но в столице Соединенного Королевства лысые, недовольные своей участью, бегут за помощью к знахарям, а не к постижерам. Поэтому брови остались невостребованными. Какая жалость.

– Конечно, это моя добыча, – усмехнулась леди Сотофа. – Но я нынче добрая, могу поделиться.

– Эй, – сказал я, – что-то вы разошлись, господа злые колдуны. Не зря о вас страшные вещи уже которое столетие рассказывают. А как же свобода воли? Вдруг я не хочу быть добычей?

– Не хотел бы – давным-давно удрал бы от нас на край Вселенной, – хладнокровно заметил обладатель чудовищных бровей, Великий Магистр Ордена Семилистника и, по роковому стечению обстоятельств, мой друг Шурф Лонли-Локли.

– Впрочем, это тебя не спасло бы, – добавил он. – Догонять беглецов – моя бывшая профессия. В которой, как ты знаешь, я вполне преуспел.

– Ладно, – вздохнул я. – Придется сразу сдаться, раз так. Сожрешь меня на ужин? Дело хозяйское, но учти: на ночь много есть вредно.

– Где ж там «много»? – спросил мой друг, снисходительно оглядывая меня с ног до головы. – Но, к счастью, я не голоден. Ты мне нужен совсем по другому делу.

– Именно по делу? – восхитился я.

– Рано радуешься, Мир спасать не надо. И губить его тоже пока рановато. Просто я собираюсь показать тебе одну штуку. И даже думать не хочу, когда у меня в следующий раз найдется пара свободных часов. Потому что правильный ответ на этот вопрос разобьет мне сердце.

– У тебя и сейчас никаких свободных часов, по идее, не должно быть, – вставила леди Сотофа. – Лучше сразу признавайся, что именно ты намерен переложить на мои плечи. И я тебя прямо здесь прокляну навек, чего откладывать.

– Вы не поверите, но ничего. Просто мой секретарь наконец-то выучился правильно оформлять документы. Для человека вроде него это грандиозное достижение. А для меня – как минимум дополнительный час жизни ежедневно. Чувствую себя богачом.

– Невероятно, – вздохнула леди Сотофа. – Хами Нах и документы – даже вообразить не могу! Ты сделал невозможное, мальчик. Причем вместо того, чтобы просто сменить секретаря, как я советовала с самого начала. Никогда тебя не пойму.

– Сами знаете, в моей нынешней жизни не так уж много поводов совершать невозможное. Оно просто не вмещается в ежедневное расписание текущих дел. В таких обстоятельствах и безграмотный секретарь судьбоносным вызовом покажется.

– Тоже верно, – подумав, согласилась леди Сотофа. – Я-то, когда устаю от рутины, обычно иду на Мост Времени. Не ради какого-то дела, а просто немного там постоять. Ничего более невозможного я пока изобрести не могу. С удовольствием воспользовалась бы твоим способом, но ни одного мало-мальски бестолкового секретаря у меня нет. Девочки все-таки очень быстро обучаются.

– Если проблема только в этом, могу одолжить вам хоть дюжину.

– Спасибо, но, пожалуй, не стоит, – улыбнулась она. – Мне и так непросто живется. И возвращаться к этой непростой жизни надо прямо сейчас. Хорошей ночи, мальчики.

С этими словами леди Сотофа вспыхнула, как костер, и сгорела буквально за несколько секунд. Еще несколько лет назад подобные фокусы действовали мне на нервы, а теперь я только завистливо вздыхаю и думаю, что пора бы уже научиться столь же эффектно покидать место действия. Благо именно сейчас я далеко не самый занятой человек в Ехо, будем честны.

– А ты так умеешь? – на всякий случай спросил я Шурфа.

– Да, – равнодушно кивнул он. – И не только так. Проваливаться под землю, утекать ручьем, рассыпаться пылью, превращаться в толпу разбегающихся в разные стороны детишек и еще несколько дюжин способов внезапно уйти, не раскланиваясь. В моей нынешней должности умение произвести ошеломляющее впечатление на непосвященных чрезвычайно важно. Хотя я, ты знаешь, терпеть этого не могу.

– В устах человека, который совершенно добровольно выходит на улицу с такими кудрями и бровищами, звучит не очень правдоподобно.

– Это самая обычная предосторожность. Оставаться неузнанным в моем положении крайне важно. И чем более нелепа выбранная внешность, тем меньше вероятность, что меня узнают. Все-таки у меня репутация очень серьезного человека.

– И в последнее время я перестаю понимать, как ты ухитрился ее заработать, – проворчал я.

– Спасибо, если не шутишь. Это очень высокая оценка моих усилий.

– По отращиванию бровей? – ухмыльнулся я.

И тут же прикусил язык, обругав себя последними словами. Человек о важных вещах говорит, а я – какую-то бессмысленную ерунду в ответ.

Но Шурф и бровью своей ужасной не повел. Только плечами пожал – дескать, что с тебя взять. Сказал:

– Ты бы кстати тоже что-нибудь с лицом сделал. Такой спутник, как ты, сведет на нет любую маскировку. Тебя же весь город знает. И увлеченно следит за твоими хаотическими передвижениями по столице, наивно предполагая, будто за ними стоит некий непостижимый тайный смысл. В «Суете Ехо» даже собирались сделать специальную рубрику «Похождения сэра Макса». И ежедневно писать там, кто где и с кем тебя нынче видел. С красочными иллюстрациями для привлечения внимания. Но я им запретил. Хвала Магистрам, что мы в свое время решили не спешить с полной отменой цензуры. Хотя в тот момент я даже не предполагал, что однажды она понадобится для спасения твоего рассудка.

– И нескольких десятков журналистских жизней заодно, – мрачно добавил я.

– Это меня беспокоит несколько меньше, – отмахнулся он. Критически оглядел мою наскоро измененную рожу, удовлетворенно кивнул, сказал: – Пошли.

И исчез.

Я совершенно растерялся. И только несколько секунд спустя до меня дошло: друг мой просто отправился к месту назначения Темным Путем, в полной уверенности, что у меня хватит ума сделать то же самое, встав на его след. Благо этот способ для меня самый простой. Я с него когда-то начинал учиться.

Куда я в итоге попал, я так и не понял. Шурф ждал меня, прислонившись спиной к стене невысокого одноэтажного дома, похоже нежилого. Фонарей здесь не было, тротуаров, кажется, тоже. Зато росли невысокие деревья с густыми кронами, не по-осеннему свежая трава достигала колен, а где-то невдалеке шумела река.

– Надо же, сообразил, – похвалил он меня.

– Не так быстро, как следовало бы. Потому что думал, мы сейчас просто куда-нибудь пойдем. В смысле ногами, как нормальные люди.

– Обычное дело, – согласился он. – Когда события не совпадают с нашими ожиданиями, мы теряемся. Поэтому ожиданий лучше не иметь вовсе, а просто быть готовым к любому повороту.

– Теоретически я это и сам знаю. А на практике все равно всегда заранее прикидываю, что сейчас будет. Обычно, кстати, угадываю. Но когда получается не по-моему, это здорово выбивает из колеи.

– Да, у тебя теория часто удивительным образом расходится с практикой. Что вообще-то довольно странно. Понимание ценно не само по себе, а только как руководство к действию.

– Теоретически я знаю и это. Но почему-то пока не очень помогает. Лучше скажи, где мы. И что за штуку ты хотел мне показать? Единственный квартал в Ехо, где нет фонарей?

– Ну, кстати, далеко не единственный. Таких довольно много – и на Левом берегу, и здесь.

До меня начало доходить.

– Мы сейчас где-то на полпути к Новому Городу? Я очень плохо знаю этот район. Хотя раньше часто тут гулял. Но все равно так и не освоился.

– То же самое говорят многие старожилы, – утешил меня Шурф. – Даже на самой подробной карте города нет доброй половины здешних переулков. И это тот редкий случай, когда я вынужден простить специалистам столь вопиющую небрежность. Такой уж это район. Впрочем, теперь он входит в моду, а значит, вскоре изменится до неузнаваемости.

– Мне как раз сегодня рассказали, что Мелифаро собрался куда-то сюда переехать, – вспомнил я. – Кажется, на Удивительную улицу. Есть тут такая?

– А кто ее знает, – беспечно ответил мой друг. – Но если сэр Мелифаро собрался туда переехать, значит есть. Он, при всем моем уважении, пока недостаточно опытный колдун, чтобы поселиться на несуществующей улице.

На этом месте Шурф внезапно схватил меня за шиворот и в охапку одновременно и крутанулся на пятке против часовой стрелки, волоча меня за собой и сердито бормоча под нос какие-то неизвестные мне ругательства.

Впрочем, практически все старинные угуландские заклинания примерно так и звучат.

Я совершенно опешил от этой его выходки. Даже браниться не стал, только спросил:

– Ты чего?

– Обычная предосторожность. Теперь нас никто не увидит. Услышать, правда, могут. Поэтому особо не ори.

– А я тебя вижу.

– Я тебя тоже – потому, что мы находимся под воздействием одного заклинания. Если бы я заколдовал нас в два приема, были бы невидимками и друг для друга. Очень удобно, что можно выбирать.

– Как будто мы вдвоем закутались в Кофин укумбийский плащ?

– Примерно. Я давно искал что-то подобное. Невозможно одалживать плащ всякий раз, когда необходимо стать незаметным. И вот, хвала нашей Орденской библиотеке, я решил эту проблему раз и навсегда. Обычно одного заклинания хватает чуть больше, чем на полчаса. Нам как раз достаточно.

– Ого! – восхитился я. Научишь?

– Научу, если ты не забудешь повторить свою просьбу в тот момент, когда нам обоим будет больше нечем заняться.

– Это очень деликатный отказ.

– Да ладно тебе. Еще и не такие чудеса порой случаются. Пошли.

– Куда?

– Увидишь, когда придем. В городских документах цель нашей экспедиции значится как Скандальный переулок. Тебе это о чем-то говорит?

– Только о том, что я уже так заинтригован, что еще немного, и заплачу от любопытства.

– Вот и хорошо, – кивнул Шурф. – Я совсем не мастер интриги, ты знаешь. Но решил, что надо учиться и этому.

– Зачем?!

– Чтобы список вещей, которые я не умею делать, сократился еще на один пункт.

– И в легкомысленного балбеса играешь из тех же соображений?

– Совершенно верно. Только я не играю. А стараюсь искренне быть таковым.

– У тебя потрясающе получается.

– У меня пока, будем честны, вообще ни хрена не получается. До настоящего, как ты выражаешься, «легкомысленного балбеса» мне очень далеко. Но на скорый успех я и не рассчитывал. Главное, что процесс идет. И назад мне дороги нет, вот что по-настоящему прекрасно.

– В каком смысле – нет?

– Таким, как прежде, я уже не стану, даже если захочу. А я не захочу. Разнообразие и переменчивость окружающего мира – хорошая подсказка человеку, к чему следует стремиться. Так называемая личность – просто что-то вроде погоды. И меняться, по идее, должна так же часто и легко.

– Ничего себе! – присвистнул я. – Именно личность? Не настроение?

– Так личность, в идеале, и должна быть чем-то вроде настроения. Личность – это же не сам человек, а просто форма, в которой проявляется работа сознания.

– Ты все-таки потрясающе формулируешь.

– Ты бы тоже так потрясающе формулировал, если бы в свое время не наплевал на мои рекомендации и регулярно занимался дыхательной гимнастикой. Она, помимо прочего, проясняет ум. А ясный ум – это очень удобно. Примерно как остро заточенный карандаш… Так, а теперь стоп. Смотри. Да не на меня!

Но я уже и сам понял, куда надо смотреть.

В конце улицы, на которую мы только что свернули, стоял дом, слишком высокий для Ехо, примерно пятиэтажный; впрочем, окон, по которым обычно можно сосчитать этажи, там не было вовсе. Зато на плоской крыше красовалась конструкция, очень похожая на чертово колесо, только вместо кабинок к ней были прикреплены гигантские искусственные птицы, являющие собой обескураживающий компромисс между лебедем и павлином. Все это безобразие было освещено слабым сиянием разноцветных фонариков и медленно вращалось – не то с помощью какого-то хитроумного механизма, не то просто от ветра.

– Это что за хрень такая удивительная? – изумленно спросил я.

– Иногда ты тоже потрясающе формулируешь.

– Это не ответ.

– Ты лучше смотри внимательно. Похоже, я неплохо рассчитал время.

– Время – чего?

Но ответ мне не понадобился. Потому что дом, на который я глядел во все глаза, засветился тусклым сиреневым светом, задрожал как желе и принялся менять форму. Несколько минут спустя на его месте стояло приземистое сооружение ярко-лилового цвета, больше всего похожее на комок сырого теста – ни одного прямого угла. Зато верх его был украшен множеством башенок самой причудливой формы, а в круглых окнах, расположенных по периметру, вспыхнул свет – изумрудно-зеленый, розовый, оранжевый, снова зеленый, красный, голубой.

– Мама дорогая, – наконец выдохнул я. – Да что тут творится вообще?

Друг мой явно наслаждался произведенным эффектом. Это было заметно, несмотря на его текущий облик, не слишком хорошо приспособленный для выражения любого рода эмоций. Трудно изобразить что-то толковое на лице, состоящем практически из одних бровей. Но когда это Шурфа Лонли-Локли останавливали трудности.

– Так и знал, что тебе понравится, – сказал он. – А ведь ребята просто тренируются.

– Какие ребята?

– Новые Древние архитекторы, так они себя называют. Малдо Йоз со товарищи. Вообще-то я думал, ты уже догадался. Больше такое у нас вытворять вроде некому.

– Час от часу не легче. Кто такой Малдо Йоз? Что за «новые древние»?

Шурф удивленно покачал головой.

– Ты что, не читаешь газеты? С каких это пор?

– С тех самых, когда там несколько дней кряду писали только о моих трупах[18], – мрачно сказал я. – Сперва многочисленные опровержения слухов о моей скоропостижной смерти, что еще ладно бы. Неприятно, но действительно необходимо, к тому же им Джуффин велел. Но потом эти красавцы затеяли так называемое «журналистское расследование». То есть каждый день публиковали все более бредовые версии случившегося. В конце концов мне стало неприятно.

– Могу тебя утешить, эта тема давным-давно закрыта по личному распоряжению Его Величества, чьи нервы не выдержали прежде моих. Последней каплей стала статья, подробно повествующая о том, как ты решил захватить власть в Соединенном Королевстве с помощью тысячи собственных двойников, злодейски созданных специально для этой цели. К счастью, что-то пошло не так, и все твои будущие соратники появлялись на свет сразу мертвыми, а то был бы нам всем полный конец обеда, как говаривал в соответствующих случаях сэр Андэ Пу. Хочешь еще подробностей?

– Спасибо, не надо, – вздохнул я. – Если ты думаешь, будто меня окружают исключительно чуткие, деликатные люди, решительно не способные затрагивать в разговоре неприятные мне темы, ты ошибаешься. Я пока еще не ушел из Тайного Сыска в портовые грузчики. Так что мне эту собачью чушь по дюжине раз на дню пересказывали.

– Странно, что ты так недоволен. По идее, подобные вещи должны тебя смешить.

– Они и смешили – поначалу. Но знаешь, есть некоторая критическая масса глупости, достигнув которой шутка перестает быть забавной.

– Но разве глупость может быть обидной? Да еще настолько, чтобы навсегда отказываться от чтения газет.

– Не в обиде дело. Просто я поневоле стал думать, что все остальные статьи, которые я с интересом читаю на досуге, такая же фигня, как все эти ужасные откровения о происхождении моих трупов.

– Ну, кстати, не все, – заметил Шурф. – Примерно половина.

– Наверное. Тебе видней. Но это не отменяет того факта, что газеты стали мне неприятны. Даже не столько они, сколько я сам в роли одураченного читателя.

– Это я могу понять, – неожиданно согласился он. – Сам прежде не читал их примерно из тех же соображений. Но теперь приходится. Работа есть работа.

– Тогда расскажи мне, о просвещенный читатель столичной прессы, кто такой этот Малдо Йоз. Откуда взялся? И что за тренировки такие чудесные у него с товарищами среди ночи? Что вообще происходит?

– Происходит, как я понимаю, что-то вроде революции в архитектуре, – сказал Шурф. – Точнее, возрождение старинной традиции строительства. Занимаются этим совсем молодые ребята, студенты-старшекурсники и недавние выпускники Королевской Высокой Школы. Называют себя, как я уже сказал, «Новыми Древними архитекторами». И это, в общем, довольно точное определение. Малдо Йоз, насколько мне известно, еще студент, но самый старший из них; впрочем, не в возрасте дело, на нем, как я понимаю, все и держится. И первые строительные опыты он ставил в одиночку, единомышленники появились позже. Сэр Малдо вообще интереснейший персонаж. Примерно четыре дюжины лет назад он поступил послушником в Орден Семилистника. Леди Сотофа говорит, очень талантливый был мальчик, подавал большие надежды, но ушел от них буквально года через три. Ни с кем не ссорился, устав не нарушал, в интриги не лез. Просто сказал, ему стало неинтересно. И Орденское начальство так растерялось, услышав этот наивный аргумент, что отпустило Малдо без лишних разговоров, хотя обычно покинуть Орден гораздо труднее, чем в него поступить.

– Неинтересно! – фыркнул я. – Теперь-то бедняги небось вспоминают те времена как счастливую эпоху блаженной беспечности. С тобой захочешь не заскучаешь, знаю я твои методы.

– Не думаю, что действительно знаешь, – заметил Шурф. – Я слишком дорожу нашей дружбой, поэтому крайне редко позволяю себе проявлять те качества, которые делают меня неплохим наставником и руководителем Ордена.

«Крайне редко» – это примерно дюжину раз на дню. Я считал.

Но говорить вслух не стал. Если сэру Лонли-Локли вдруг приспичило возомнить себя воплощением кротости, кто я такой, чтобы разбивать его бедное сердце аргументированными возражениями.

Вместо этого я спросил:

– И что было дальше с Малдо Йозом? Ушел из Ордена Семилистника и подался в архитекторы?

– Не сразу. Несколько лет он вел затворническую жизнь – вот как раз здесь, в Скандальном переулке, в доме своего двоюродного прадеда, потихоньку проедая полученное от него наследство. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока у сэра Малдо не возникли некоторые разногласия с нами. То есть с Тайным Сыском. Собственно, именно тогда я и узнал о существовании этого способного молодого человека.

– А что он натворил?

– Да по нынешним временам, считай, вообще ничего. Просто мирно колдовал у себя на заднем дворе, применяя при этом магию столь возмутительной с точки зрения закона ступени, что у сэра Джуффина глаза на лоб полезли. Он-то думал, нынешняя молодежь, родившаяся уже после принятия Кодекса, на такое не способна. И после задушевного допроса юный Малдо отправился колдовать дальше, но не домой, а куда-то в Уриуланд, на побережье, где практиковать традиционную Очевидную магию гораздо трудней, но не абсолютно невозможно. И запретов меньше. Джуффин объяснил, что для начинающего колдуна это идеальный вариант отточить мастерство, и сэр Малдо с этим согласился. Впрочем, особого выбора у него не было: или изгнание, или Холоми. За семидесятую ступень Черной магии в ту пору можно было схлопотать более чем солидный срок.

– И что было дальше?

– В Уриуланде Малдо Йоз, насколько мне известно, зарабатывал деньги и неоценимый опыт, работая в строительной артели. Где, кстати, сделал неплохую карьеру – от простого маляра до Мастера Контролирующего Полное Соответствие, который следит за тем, чтобы результаты строительства не отклонялись от одобренных заказчиком чертежей, и надзирает за рабочим процессом в целом. А сравнительно недавно он вернулся в Ехо и поступил в Королевскую Высокую Школу на факультет Теории и Истории Простых и Непростых Искусств…

– «Простых» и «непростых»?!

– Согласен, звучит крайне старомодно. Однако такой факультет действительно есть. «Простыми» в старой Угуландской традиции считались все виды искусств, не требующие применения высоких ступеней Очевидной магии – в частности, живопись, музыка, поэзия. А «непростыми», соответственно, те, в которых без колдовства не обойтись. Например, архитектура. Ты же знаешь, как у нас строили в старину?

– Не то чтобы знаю, но краем уха слышал. Архитектор сперва рисовал проект, а получив одобрение заказчика, строил дом в одиночку. В смысле колдовал, и дом овеществлялся – буквально за пару часов, на глазах у ошеломленной публики.

– Совершенно верно. Для полноты картины следует сказать, что мастеров такого уровня всегда было крайне мало. Эта профессия требовала не только множества специальных навыков, но и огромной личной силы. А по-настоящему могущественные колдуны в любую эпоху наперечет. К тому же большинство из них предпочитали заниматься совсем другими вещами. Поэтому простые строители тоже никогда не сидели без работы, большая часть Старого Города построена их руками из самых обычных камней и кирпичей. Но дома, созданные колдовством, пользовались бешеной популярностью. И те немногие могущественные колдуны, которые дали себе труд освоить архитектурное ремесло, зарабатывали огромные деньги. Достаточно сказать, что добрая четверть первой страницы официального почетного списка нынешних столичных богачей – их прямые потомки.

– Ого! – присвистнул я. – А с наступлением Эпохи Кодекса эта лавочка, как я понимаю, прикрылась?

– На самом деле, гораздо раньше. В большой степени потому, что ведущие мастера почти никогда не брали учеников, опасаясь вырастить конкурентов. Вероятно, считали себя бессмертными, но на практике таковыми не оказались. Постепенно магов-архитекторов становилось все меньше, цены на их услуги достигли столь беспримерных высот, что даже лучшие из лучших годами сидели без работы, а их потенциальные клиенты вынужденно убеждались, что дома, построенные обычными ремесленниками, вполне годятся для жизни. Так постепенно и незаметно сходят на нет многие традиции. Потом проходит какое-то время, и их начинают переосмысливать и возрождать. Думаю, это просто естественный ход вещей. Поэтому совершенно не удивлен, что практически сразу после отмены запретов на колдовство появились люди, решившие возродить старинные методы строительства. Рано или поздно это должно было случиться. Так почему бы не прямо сейчас?

– Круто, – резюмировал я. – Слушай, а почему здесь сейчас не толпится все население столицы? Такое зрелище! Ясно, что ночь, но что с того?

– Потому что Новые Древние стараются держать свои занятия в тайне. Затем я и сделал нас невидимыми – чтобы их не смущать. На публику ребята работают днем, выполняя заказы, а тут по ночам учатся. Совершенствуют мастерство. Иногда задуманное не получается, иногда оно оказывается слишком недолговечным. В такой ситуации зрители ни к чему. Демонстрировать публике свои слабые стороны – как минимум непрофессионально. И, кстати, жестоко по отношению к той же самой публике, жаждущей чуда.

– А откуда ты узнал?..

– Я – самый всеведущий человек в Соединенном Королевстве, – надменно ответил мой друг. – Никаких тайн для меня больше не существует.

Я ошеломленно уставился на него, всерьез встревоженный неожиданным приступом младенческого хвастовства. Наконец осторожно спросил:

– С тобой все в порядке? Когда ты в последний раз спал?

– Не поверишь, но прошлой ночью, – усмехнулся Шурф. – С тех пор так ты надоумил меня отсыпаться в иной реальности, безумие от бессонницы мне больше не грозит.

– А, то есть мания величия у тебя просто так началась? – обрадовался я. – Не от переутомления? Тогда ладно, буду терпеть и ее, наряду с другими твоими достоинствами.

– Спасибо. Даже не ожидал от тебя такой самоотверженности. Но кстати, я сказал почти правду. Просто в основе моего чудесного всеведения лежит то ускользнувшее от твоего внимания обстоятельство, что за разрешениями на крупномасштабные магические изменения реальности теперь приходят именно ко мне. Вот и Малдо Йоз пришел. Вернее, прорвался примерно через полгода после принятия основных поправок к Кодексу Хрембера. Я тогда вообще никого не принимал по личным вопросам, просто физически не успевал. Но Малдо заручился поддержкой Джуффина – ты же знаешь, как тот любит талантливую молодежь, особенно из числа своих бывших арестантов. Так что деваться мне было некуда, и разрешение Малдо Йоз получил, благо случай совсем простой: дом и земельный участок принадлежат ему, следовательно, согласия собственника не требуется, и гарантии компенсации в случае возможного ущерба можно не оговаривать. И цель колдовства в прошении указана самая невинная: «художественные и ремесленные эксперименты», захочешь, не придерешься. Мне стало любопытно, что он затевает, я даже несколько раз приходил посмотреть, но ничего интересного не увидел и выкинул Скандальный переулок из головы – ровно до того момента, как в газетах принялись писать о Новых Древних Архитекторах и возрождении старинных методов строительства. Тогда я пришел сюда ночью – просто потому, что в это время более-менее свободен от дел. И, как выяснилось, угадал. Днем здесь ничего интересного не увидишь: ветхий особняк, когда-то доставшийся в наследство сэру Малдо, стоит, как всегда стоял. Зато по ночам он превращается – сам видишь во что. С тех пор я сюда часто заглядываю. Успел заметить, что обычно примерно через три часа после полуночи происходит смена экспозиции – самый прекрасный момент. Все время думал, что надо бы показать его тебе, но до сих пор как-то не складывалось.

– Хорошо, что наконец сложилось. Невероятное было зрелище, когда один дом превращался в другой. Но как им не жалко?

– Жалко – чего?

– Такая была красота и исчезла. И никто, кроме нас, ее не видел. Будь это моих рук дело, я бы захотел все сохранить.

– Для всех тут просто не нашлось бы места. Участок Малдо Йоза совсем небольшой. И, как я понимаю, все эти удивительные здания – просто черновики. На них отрабатываются сложные приемы и обучаются новички… Пошли отсюда, пока нас не стало видно.

– А теперь куда?

– Ужинать. Когда я сказал тебе, что не голоден, я солгал.

Кто как, а я в подобных обстоятельствах совершенно не способен заявить, что устал и хочу домой. Даже когда это чистая правда.

Поэтому домой я вернулся уже в предрассветных сумерках, как и положено безответственному тунеядцу и прожигателю жизни, в которого я искренне надеюсь когда-нибудь превратиться. А более-менее сносно притворяюсь уже прямо сейчас.

Думал, все уже давным-давно спят. Отчасти это оказалось верно, по крайней мере, собаки совершенно точно где-то дрыхли, и никто не стал сшибать меня с ног, а потом с энтузиазмом тащить на утреннюю прогулку. Так уж мне сегодня повезло.

Однако в гостиной сидела тощая рыжая девица, конопатая, глазастая, скуластая и в целом чрезвычайно симпатичная. Сперва я ее недоуменно разглядывал, прикидывая: кто такая, откуда взялась? И что такое ужасное должно было стрястись в ее жизни, чтобы она побежала не в Дом у Моста, а прямиком ко мне? Все же репутация у меня, прямо скажем, неоднозначная, еще со старых времен, когда Джуффин с Кофой вовсю развлекались, выдумывая обо мне легенды, которые должны были хоть немного уравновесить мой несолидный облик и местами вздорный, а все же слишком легкий для Тайного Сыщика характер.

И только несколько секунд спустя я наконец опознал Базилио. Не то чтобы я действительно забыл, что леди Сотофа нынче ночью превратила наше чудище в юную леди, просто знание это пока оставалось сугубо теоретическим. Я еще не успел по-настоящему осмыслить тот факт, что теперь в моем доме стало одним человеком больше. И одним условным василиском меньше. Что, строго говоря, даже немного досадно, я как раз окончательно привык к его кошмарному облику. И тут вдруг – здрасьте пожалуйста, начинай сначала. А ведь к человеку обычно гораздо трудней привыкнуть, чем к самому ужасному чудищу. По крайней мере, мне.

– Ты чего не спишь? – наконец спросил я.

И тут же сам понял, насколько это глупый вопрос. Если бы меня из чудовища в человека превратили, я бы поначалу не то что спать, а даже в кресле спокойно сидеть не смог. Бегал бы небось по потолку с воплями, восторженными и паническими вперемешку.

Впрочем, побегать у Базилио не было никаких шансов: на коленях у нее устроились Армстронг и Элла, а из-под такого груза фиг выберешься, мне ли не знать.

При моем появлении она просияла, как будто увидела доброго волшебника.

Впрочем, если разобраться, я и есть волшебник. В некотором смысле даже добрый. Иногда. Но в тот момент так растерялся от ее радости, что задал еще один глупый вопрос:

– Может быть, ты голодная?

Как заботливая бабушка, честное слово.

Бывшее чудовище отрицательно помотало рыжей головой.

– Наоборот, – сказала она. – Сэр Джуффин перед уходом предупредил Трикки и Меламори: «Не увлекайтесь пирожными, а то бедный ребенок у вас обожрется до полного изумления». Похоже, именно это со мной и произошло. Наверное сэр Джуффин наделен пророческим даром.

– Этого у него не отнимешь, – согласился я. – А где, собственно, твои кормильцы?

– Пошли спать. Вообще-то сперва они уложили спать меня. И даже немножко со мной посидели. Я видела, что они очень устали, и притворилась, что уснула, чтобы их не задерживать. Правда, потом об этом пожалела. Мне почему-то стало страшно одной. Хотя я была не совсем одна, а с кошками. Но все равно страшно.

– Страшно – что именно?

– Вообще все! – упавшим голосом призналась Базилио. – Я же еще никогда не спала в человеческом виде. Наверное мне теперь должен присниться настоящий человеческий сон? Ужасно интересно, как это, но все равно страшно. Потому что в первый раз. Но гораздо больше я боюсь, что во сне превращусь обратно…

– Понимаю, – кивнул я. – Сам бы на твоем месте тоже боялся. Но на самом деле об этом и речи быть не может. Леди Сотофа Ханемер никогда не халтурит. Уж если заколдовала, то заколдовала, точка.

– Леди Сотофа Ханемер, – мечтательно повторила Базилио. – Такая удивительная, прекрасная леди! А она еще когда-нибудь сюда придет?

– Не знаю, – честно сказал я. – Вообще-то у нее очень много дел. С другой стороны, как раз нынче ночью она говорила, что без дружбы жизнь теряет всякий смысл. Так что у нас с тобой есть шанс снова ее тут увидеть. Ну или получить приглашение на кружку камры в ее саду, тоже неплохо.

– Это было бы потрясающе. Я еще никогда в жизни не ходил… не ходила в гости. И слушайте, я же, получается, вообще почти ничего никогда в жизни не делала! Ну, такого, что обычно делают люди. И теперь ужасно боюсь не справиться.

– И снова понимаю тебя как никто, – согласился я. И в ответ на ее недоверчивый взгляд добавил: – Я сюда когда-то вообще из другого Мира попал, там все совершенно иначе устроено. Поэтому у меня чуть ли не каждый день что-нибудь впервые в жизни.

– До сих пор?!

– Конечно, до сих пор. Например, я еще никогда в жизни не рассказывал о себе чудовищу, только что превратившемуся в красавицу. Не было такого, клянусь! Ты у меня первая.

Базилио неуверенно улыбнулась. Я понял, что надо продолжать.

– А пару часов назад я впервые в жизни наблюдал, как один удивительный дом превращается в другой, еще более удивительный. Перед этим впервые в жизни провожал домой леди Сотофу – обычно-то она Темным Путем уходит, или еще как-нибудь исчезает. А нынче днем я впервые в жизни попал в лапы уличной гадалки и увидел Пророческий сон. Как тебе такой список? И учти, это был, по моим меркам, очень спокойный день, заполненный исключительно удовольствиями и дружеской болтовней.

– То есть обычно у вас все еще более удивительно? – восхитилась Базилио.

– Да, – признался я.

И не соврал.

– А что вы делаете, чтобы не очень волноваться? – спросила она. – Чтобы уснуть можно было. И вообще…

Тут я всерьез задумался. Хвастаться своей удивительной жизнью любой дурак может. А дать по-настоящему дельный совет – ничего себе задачка. Совсем не факт, что она под силу усталому и не выспавшемуся мне.

Впрочем, всегда можно просто сказать правду.

– Штука в том, что я обычно очень устаю. Когда уже на ходу засыпаешь, не до волнений, лишь бы до подушки добраться. Поэтому ты сейчас не спеши в постель. Сиди тут или в кабинете – где хочешь, там и устраивайся. Я бы с радостью составил тебе компанию, но сил уже нет, прости. Поэтому займись чем-нибудь интересным. Почитай, например.

– Точно! – просияла она. – Мне же Трикки книжку оставил. Про то, как делать чудеса. Я могу поучиться колдовать.

Я внутренне содрогнулся, вообразив возможные последствия. Но виду не подал, потому что выказывать недоверие к новичку – худшее, что может сделать старший. Бодро сказал:

– Отличный план. Только сперва очень внимательно все прочитай. И перечитай, чтобы ничего не пропустить. А еще лучше, выучи наизусть. Настоящие колдуны всегда знают все нужные заклинания наизусть, а ты чем хуже?

– Ничем? – робко спросила Базилио.

– Правильный ответ, молодец. Вот и зубри, пока не свалишься от усталости. Рано или поздно это случится, верь мне. Со мной, например, уже случилось. Вот только что, у тебя на глазах.

С этими словами я картинно пошатнулся и плюхнулся на ковер.

– А вы не могли бы остаться спать прямо здесь? – спросила Базилио. – Рядом с вами мне совсем не страшно.

– Здесь? – озадаченно повторил я, оглядывая гостиную, где стояло множество прекрасных удобных кресел и, увы, всего один диван, довольно жесткий и слишком короткий для человека, страстно желающего вытянуть ноги.

Но иногда обстоятельства вынуждают нас становиться героями.

– Ладно, – сказал я, переползая с ковра на диван. – Буду спать здесь. Но только при одном условии. Вернее, условий целых три. Во-первых, так будет не всегда, а только сегодня. В честь твоего первого человеческого дня. Потом я снова переберусь в свою спальню, договорились?

– Конечно, – согласилась Базилио. – Я, наверное, быстро привыкну. Я постараюсь!

– А во-вторых, ты принесешь мне какое-нибудь одеяло. Потому что у меня уже нет сил за ним идти. Честно.

– Я сейчас! – воскликнула она.

Раздалось недовольное мяуканье Армстронга и Эллы, которых по такому случаю ссадили с колен на пол. Буквально минуту спустя я почувствовал, что меня заботливо кутают, как младенца. Это было так здорово, что я сразу смирился с размерами дивана и всеми прочими неприятностями, уже наступившими и грядущими – авансом, примерно на полгода вперед.

– А что третье? – деловито осведомилась Базилио.

– Какое третье? – сонно удивился я.

– Вы сказали, что у вас три условия.

– А, точно, – вспомнил я. – Переходи со мной на «ты». Между друзьями так принято.

– Между друзьями? Так вы… ты со мной дружишь?

– Еще как дружу, – подтвердил я, укрываясь одеялом с головой.

И наконец-то уснул.

А когда проснулся, все тело мое ныло от неудобной позы, как один большой синяк, зато гостиная была залита солнечным светом, а бывшее чудовище мирно спало сидя в кресле. Одеяло ей заменили верные Армстронг и Элла, а книжка под названием «Веселая магия для будущих послушников» валялась на полу. Все-таки иногда я бываю очень хорошим советчиком.

За это я решил вознаградить себя завтраком. То есть не просто остатками вчерашней камры, разогретыми и проглоченными на бегу, а Завтраком с большой буквы. Не столько обильным, сколько неспешным. На свежем воздухе, в полном одиночестве. Именно так я и представляю себе счастье – по утрам. Ближе к ночи концепция обычно меняется.

Гостиную я покинул на цыпочках, стараясь не производить никакого шума. Поход в ванную отложил на потом: уж больно далеко туда добираться. Перед столь масштабным походом завтрак совершенно необходим. Впрочем, до Малой Летней кухни, где я намеревался подкреплять свои силы, тоже неблизко. В этом грешном доме вообще все далеко; как здесь мог прижиться аскет-минималист вроде меня, уму непостижимо. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что полы и стены Мохнатого Дома намазали каким-нибудь старинным приворотным зельем, накрепко привязывающим сердце хозяина к жилищу, вне зависимости от того, соответствует ли оно его вкусам. Потому что я проклинаю этот безразмерный дворец по дюжине раз на дню, но люблю его все больше и больше. И уже, пожалуй, никуда отсюда не съеду, давно пора это признать и перестать притворяться мучеником.

В Малой Летней кухне обычно хранится еда, каким-то чудом уцелевшая после ежевечерних нашествий столичных колдунов, злых и просто прожорливых. Однако вчера мои друзья посидели особенно душевно. В смысле не оставили в доме ни крошки съестного и ни глотка камры, даже какой-нибудь позавчерашней, а это уже ни в какие ворота. Удар ниже пояса.

Я испытал сильное желание сказать вслух все, что я думаю по этому поводу. И решил ни в чем себе не отказывать. Благо за долгие годы непростой жизни у меня собралась превосходная коллекция отборных ругательств самых разных Миров. Глупо обладать всеми сокровищами Вселенной и никогда ими не пользоваться.

Начал я с классического миролюбивого пожелания дюжины вурдалаков всем под одеяло, а закончил совершенно эксклюзивным восклицанием «етидреный хряп», подслушанным в удивительной реальности, существование которой до сих пор кажется мне делом весьма спорным[19]. Но какая разница.

– Что-что-что? – заинтересовано спросили снаружи. – Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказал.

– Етидреный хряп, – любезно откликнулся я. И выглянул в окно.

Чем, собственно, прекрасна Малая Летняя кухня – из нее можно выбраться в заросший высокой травой внутренний двор, выхода в который нет ни из других помещений, ни с улицы, ни, тем более, от соседей. В центре двора растет толстенное дерево вахари, под деревом стоит кресло, пережившее уже добрую дюжину осенних дождей, а в кресле иногда сижу я сам – в те редкие прекрасные утра, когда у меня есть время, чтобы спокойно позавтракать.

Но сейчас в кресле сидел сэр Джуффин Халли. Человек, которого я рад видеть всегда. Но, положа руку на сердце, по утрам – несколько меньше, чем в другое время суток. И он это прекрасно знает. Но все равно тут сидит. Удивительные бывают люди.

– Что-то стряслось? – спросил я. – Или ты просто решил, что я слишком хорошо живу? И пришел подвергнуть меня пыткам? В смысле разбудить?

– Етидреный хряп, – приветливо ответствовал Джуффин. И, сжалившись, добавил: – Я зашел посмотреть, как тут у вас дела. Нашел два неподвижных тела в гостиной, понял, что все в порядке. И заметь, даже не стал тебя будить. Решил, что для начала можно просто вероломно сожрать твой завтрак, а там – как пойдет.

– Сожрать мой завтрак? – удивился я. – Где ж ты его взял? В доме шаром покати.

– Как – где? Принес с собой. Я же знал, куда иду.

– Принес с собой?!

Я наконец осознал, что стоящий в траве кувшин – фирменный, из «Обжоры Бунбы». Следовательно, камра там самая что ни на есть распрекрасная. Практически лучшая в столице. А это означает, что лезть в Щель между Мирами за напитками мне все-таки не придется. По крайней мере, не прямо сейчас. Удивительно удачно начинается день.

– Погоди секунду, – попросил я.

Вылез в окно, прихватив с собой кухонный табурет. Уселся напротив оккупированного Джуффином кресла, принял из его рук кружку с камрой, сделал глоток. Сказал:

– Наверное, «етидреный хряп» – не просто смешная брань, как я все это время думал, а могущественное заклинание, исполняющее самые потаенные мечты. Надо бы почаще его произносить, раз так.

– Если потаенные, то лучше не надо, – совершенно серьезно посоветовал Джуффин. – Я бы на твоем месте так не рисковал.

– Ладно, не буду.

Если дать мне с утра кружку превосходной горячей камры и при этом не требовать немедленно куда-то бежать, я становлюсь на диво сговорчив.

– Это, наверное, самое своевременное угощение в моей жизни, – сказал я, ненадолго оторвавшись от кружки. – Я как раз мучился выбором: послать зов в ближайший трактир или лезть в Щель между Мирами за кофе? В первом варианте слишком долго ждать результата, для второго я еще недостаточно проснулся. Хрен знает что спросонок вытащить могу. И счастье, если оно будет не очень живое. Хочется провести какое-то время без скитающихся по дому чудовищ. Просто для разнообразия.

– Не сгущай краски. Это еще далеко не предел отчаяния, – усмехнулся Джуффин. – Пока ты не рассматриваешь вариант потребовать завтрак у своих поваров, я за тебя вполне спокоен.

– Вот кстати о поварах, – вздохнул я. – Мало того, что они совершенно бесполезны, это как раз ладно бы, плачу-то им не я. Но их присутствие в доме меня раздражает, как всякая потенциальная угроза. Они даже мясо собакам дать не способны без того, чтобы не испортить. Счастье, что Дримарондо – пес с трудной судьбой, а потому вполне способен самостоятельно отмыть свой обед от сахара, перца и цветочной пыльцы, которыми его зачем-то посыпали перед подачей. И он достаточно мудр, чтобы не делать этого в ванной прямо в тот момент, когда ее кто-то принимает. А Друппи слишком великодушен, чтобы обращать внимания на досадные мелочи вроде приправ. Но при взгляде на его миску у меня сдают нервы, и я иду отмывать мясо сам. Как думаешь, за сколько кувшинов компота Его Величество согласится забрать своих горе-кулинаров обратно?

– Даже не вздумай его об этом просить! Нельзя ставить человека в безвыходное положение, особенно если он Король. Штат Мохнатого Дома уже сокращен до минимально допустимого – по твоей же просьбе. Больше ничего сделать нельзя.

– Как – нельзя? Я думал, слуги и повара – просто подарок. И проблема только в том, что Его Величество не хочет лишать меня этой роскоши. А что я сам прошу их забрать – так о моей скромности легенды ходят, нечего меня слушать. Хочешь сказать, дело не в этом?

– Правда настолько ужасна, что до сих пор я не решался ее тебе открыть, – с пафосом продекламировал Джуффин. – Чтобы не разбивать сердце и не лишать надежды. Однако лучше тебе все-таки знать. Ты сильный, ты выдержишь.

– Что мне лучше знать?!

Я почти всерьез испугался.

– Что суровость дворцовых порядков, на которые постоянно жалуется Король, до известной степени касается и тебя. Видишь ли, как обстоят дела. Мохнатый Дом является собственностью Короля, переданной в пожизненное пользование частному лицу. То есть тебе. Ты имеешь полное право жить тут сам, поселить других людей по своему выбору или оставить дом пустым. Однако вне зависимости от взглядов жильцов на ведение домашнего хозяйства, любая недвижимость Его Величества должна постоянно обслуживаться за счет казны и только персоналом, состоящим в дворцовом штате и прошедшим специальное обучение – в соответствии с раз и навсегда установленными правилами, перечисленными, если не ошибаюсь, в восемьдесят шестом томе «Краткого перечня обязательных дворцовых ритуалов».

– В восемьдесят шестом томе? «Краткого перечня»?! – переспросил я, не веря своим ушам.

– Вот именно, – ухмыльнулся Джуффин. – Полного, не стану врать, своими глазами не видел. Но заслуживающие доверия свидетели утверждают, что он все-таки есть. И хранится в специальных подвалах, прорытых под Хуроном, да так глубоко, что спускаться туда по лестнице приходится целый день; подниматься же лучше даже не начинать. Впрочем, вполне достаточно того, что придворный церемониймейстер знает «Полный перечень обязательных дворцовых ритуалов» наизусть.

– А кроме моих поваров, у нас ничего ужасного не стряслось? – спросил я благодушно набивающего трубку Джуффина. – Как-то это на тебя не похоже: приносить мне камру практически в постель, как умирающему. И при этом не будить, стаскивая за шиворот с дивана, а кротко ждать, пока я проснусь сам. Ты меня пугаешь.

– На самом деле еще как стряслось, – усмехнулся Джуффин. – Причем у тебя. Вчера. А я до сих пор не в курсе. Сплетнями перебиваюсь.

– А что именно у меня вчера стряслось? – растерялся я. – Ты имеешь в виду, что Сотофа Базилио в девчонку превратила? Но ты же сам при этом был. А теперь говоришь: «Не в курсе».

– Что у тебя дома кто-то в кого-то превратился – это не «стряслось». Это всего-навсего «случилось», – педантично поправил меня Джуффин. – О происшествиях такого рода ты мне докладывать совершенно не обязан. Другое дело, что утаивать самое интересное – свинство. Но этим ты как раз никогда особо не грешил. А вот скрывать от меня неприятности в твоем случае – практически должностное преступление.

– Неприятности?! – переспросил я. – С чего ты взял, что у меня… Ой. Ну да. Конечно. Гадалка же!

– Ну, хвала Магистрам, вспомнил. А ведь в старые добрые времена ты бы мне плешь проел, жалуясь на страшное зловещее пророчество и требуя твердых гарантий, что все будет в порядке. А потом – дополнительных гарантий, что на мои гарантии можно положиться. И клятвенных заверений, что все вокруг останутся живы и здоровы, причем навсегда. А тут взял и просто забыл. Что с тобой, сэр Макс?

– Может быть, ранний маразм? – оптимистически предположил я. – Как побочный эффект постоянных занятий этой вашей Угуландской Очевидной магией? Впрочем, наверное я просто привык. Со мной же постоянно что-нибудь этакое происходит, и при этом ничего мне не делается. Рано или поздно начинаешь думать, что так будет всегда.

– Скорее всего, будет, – согласился Джуффин. – Но только при условии, что ты возродишь старую добрую традицию сообщать мне обо всех своих неприятностях, сколь бы пустяковыми они тебе ни казались. Я, видишь ли, не очень глупый человек. И довольно опытный. Глядишь, пригожусь.

– Да я и собирался. Причем сразу же. Просто решил откосить от Безмолвной речи. Подумал: при встрече расскажу. Но при встрече ты играл в карты, а я не самоубийца, чтобы отвлекать тебя в такой момент. А потом явилась леди Сотофа, и все завертелось. Но я совершенно уверен, что прибежал бы к тебе с этой историей сегодня, сразу же после завтрака. Если бы, конечно, мне по дороге голову не заморочили…

– То-то и оно, – кивнул Джуффин. – Беда, впрочем, не в твоей рассеянности. А в том, что ты себя недооцениваешь.

– Что?!

– Что слышал. Я не хочу сказать, будто ты ежедневно рыдаешь в темном углу, вообразив себя бедным маленьким бесталанным уродцем, которого никто не любит. Я имею в виду, что ты сильно недооцениваешь собственные масштабы. И масштабы всего, что происходит с тобой.

– Ты о чем?

– О том, что любая твоя неприятность с большой вероятностью может стать нашей общей. Причем не только нашей с тобой. Очень уж многое на тебе сейчас держится, хочешь ты того или нет. Поэтому о любых проблемах следует немедленно рассказывать мне. И уж тем более, в тех редких случаях, когда о них становится известно заранее. Иногда своевременная встреча с уличной гадалкой – это не только испорченное на три минуты настроение, но и большая практическая польза. А теперь давай подробности. Лучше поздно, чем никогда.

И я выдал ему подробности. Все, что смог вспомнить. Довольно много на самом деле. Неприветливая ночь, ветер, дующий среди руин как бы во все стороны сразу, груды мусора и строительных материалов, узкие щели между домами, ходящие ходуном гнилые доски вместо твердой земли, жалобные стоны из тьмы, румяная волосатая нога в пасти бледной людоедки, скользкая от крови доска над бездонной пропастью как единственный мост между этим кошмаром и нормальной человеческой жизнью на другом берегу, где я потом благополучно проснулся.

И короткий диалог с гадалкой, оптимистически утверждавшей, будто таким, как я, все идет впрок, пересказал. Заодно понял, почему сразу же не побежал к Джуффину с жалобами на кошмар: мне уже и без него пообещали, что все будет в порядке. Дело сделано, я успокоен, вопрос закрыт. А что шефу Тайного Сыска это происшествие может быть интересно совсем по другим причинам, я и правда не сообразил.

– Чрезвычайно любопытный Пророческий сон ты увидел. А теперь угадай, что мне по-настоящему не нравится в этой истории, – предложил Джуффин.

Я задумался. Но, по правде сказать, мыслитель из меня по утрам так себе. Все мои скромные достижения в сфере аналитического мышления до сих пор были сделаны исключительно после обеда. А нескромные так и вовсе за полночь.

– Надеюсь, не мое поведение, – наконец сказал я. – Я не так уж плохо держался. Что высоты до сих пор во сне боюсь – согласен, позорище. Но все-таки взял себя в руки и пошел по этой грешной доске. А потом и вовсе взлетел. Хотя это, конечно, следовало сделать с самого начала…

– Твое поведение в сложившихся обстоятельствах беспокоит меня меньше всего. Остался жив, и ладно, остальное на твое усмотрение. Если тебе до сих пор интересно играть в мальчишку, который боится высоты, на здоровье, кто ж тебе запретит.

– Да не то чтобы интересно. Просто во сне почему-то очень трудно помнить, что на самом деле собой представляешь и чему успел научиться. Даже в Пророческом… Так что тебе не понравилось?

– Я так не играю! – фыркнул Джуффин. – Желаю насладиться работой твоего великого ума, и точка. Думай дальше.

– Ладно, – обреченно согласился я. – Тогда подлей мне камры. И оставь меня одного лет на пять – шесть. К твоему возвращению правильный ответ наверняка будет готов.

– Да ну тебя к Темным Магистрам. Место действия.

– Что?

– Правильный ответ: больше всего мне не нравится место действия. Если бы тебе приснилось, что ты попал в беду где-нибудь в Шиншийском Халифате, я бы, честно говоря, не особо переживал. В другом Мире – еще лучше, тамошние дела – вообще не моя забота. Сказал бы тебе: «Развлекайся на здоровье», – и выкинул бы эту проблему из головы как несущественную. Но во сне ты совершенно точно знал, что находишься в Ехо, хотя так и не опознал улицу. Что, надо сказать, довольно досадно, мне было бы гораздо проще…

Он умолк, оборвав фразу на полуслове.

– Проще – что? – нетерпеливо спросил я.

– Взять под контроль всего один небольшой участок города и выяснить, что там творится. Каким это образом и по чьей воле несколько кварталов столицы Соединенного Королевства собираются в ближайшее время превратиться в неприятное место, где царит вечная ночь и разруха, а в развалинах живут людоеды. Все-таки удивительно, что ты сам об этом не подумал и не забил тревогу. Не узнаю тебя, сэр Макс.

– Да я сам себя не узнаю. Как-то не сообразил, что если уж сон Пророческий, то сбыться должны не только мои приключения, а вообще все, включая декорации. И что в этих грешных декорациях могу очутиться не я один. Но что касается района, я, возможно, все-таки могу помочь. Во сне я предположил, что это где-то на Левом Берегу. Но не там, где твой дом, а подальше от реки, где земля дешевле и люди покупают большие садовые участки, чтобы жить, как в деревне. Я туда только собак навещать ездил, ничего там толком не знаю, но по первому впечатлению, очень похоже.

– Ну хоть так, – кивнул Джуффин. – Ясно, с чего начинать. Тебе сколько времени нужно, чтобы привести себя в порядок и выйти из дома?

– Полчаса.

– Даю тебе четверть и ни секундой больше. И так засиделись.

– Куда пойдем-то?

– Гулять по Левому Берегу, конечно. Вдруг узнаешь, где дело было.

– Вот очень похоже! – обрадовался я, когда мы очутились на Лиловой улице. Наверное, где-то тут я и ходил.

– Или тут? – предположил я, когда мы свернули в переулок Шести Неспелых Пумб.

– А может быть, тут? – растерянно спросил я Джуффина на улице Бедного Лиса.

На Жареной улице я уже ничего не сказал, потому что почувствовал себя окончательно сбитым с толку.

– С точки зрения человека, который живет в Старом Городе, все улицы тут действительно примерно одинаковые, – утешил меня Джуффин. – Заборы, сады и дома в глубине участков. Когда в следующий раз увидишь Пророческий сон, постарайся сразу найти табличку с названием улицы, вот тебе мой совет.

– А сейчас-то что делать?

– Тебе – ничего. А я на досуге прогуляюсь на Темную Сторону, посмотрю, как обстоят дела у нас в городе. И начну с места, соответствующего этому району, – если уж тебе кажется, что в целом картина похожа.

– Может быть, и мне с тобой на Темную Сторону прогуляться? – предложил я.

– Может быть, – согласился он. – Делай что хочешь, ни в чем себе не отказывай. Но только без меня.

– Почему? – оторопел я.

Джуффин выдал в ответ свою коронную доверительную улыбку, как бы говорящую адресату: «Ты – единственный человек в Мире, которому я готов поведать страшную тайну». Устоять против этой улыбки невозможно, даже когда знаешь, что она – просто прием, отшлифованный долгими столетиями постоянных упражнений.

Я, по крайней мере, не могу. И свято верю всему, что он потом говорит.

– Ты меня уже давно знаешь, – сказал Джуффин. – И, думаю, не сомневаешься, что я способен убедительно аргументировать свой отказ. Например, заявить, будто присутствие на Темной Стороне столь непростого спутника, как ты, может значительно исказить подлинную картину. Или объяснить, что методы у нас с тобой настолько разные, что будет разумно провести наблюдения по отдельности, а потом сравнить результат. Но на самом деле, штука вообще не в этом. А в том, что больше всего на свете я люблю гулять по Темной Стороне в одиночку. И чтобы при этом никого не надо было ловить, потому что любой преследуемый – тоже в своем роде спутник. И тут вдруг такой прекрасный предлог! Грех не воспользоваться.

– Но почему ты не ходишь на Темную Сторону просто так, без всяких предлогов? – удивился я.

– Вот это как раз довольно сложно объяснить, – нахмурился он. – Даже тебе. Потому что такие вещи пока не попробуешь на собственной шкуре, не поймешь. А соответствующего опыта у тебя пока нет; если очень повезет, то и не будет. Но ладно, попробую. Дело, видишь ли, в том, что на самом деле я совершенно не подхожу для своей работы…

– Чего?!

– Того, – усмехнулся Джуффин. – Что слышал. То есть, я, конечно, идеальный начальник Тайного Сыска, этот факт даже злейшим моим врагам не под силу оспорить. Но на самом деле я – такой, каков есть, без ролей и масок – и дюжины дней не смог бы продержаться на своей должности без серьезного ущерба для дела и себя. Потому что я – одиночка, эгоист и игрок. Я любопытен, корыстен, непоседлив и нетерпим к чужим несовершенствам. И испытываю неутолимую потребность в том, чтобы постоянно учиться, а вовсе не учить других. Мне должно быть интересно жить круглосуточно, в том числе, во сне. При соблюдении этого условия остальное – несущественно. Однако обстоятельства в свое время сложились так, что выбора у меня не было. Мне достались совершенно несоответствующая характеру судьба и призвание; так, кстати, довольно часто бывает. Но я нашел выход.

Я даже не спросил, какой именно. Потому что слушал его, открыв рот. И вряд ли был сейчас способен членораздельно изъясняться.

– Когда тебе приходится ежедневно совершать невозможное, эффективней всего просто превратиться в человека, для которого твое невозможное – простое и даже естественное дело, – сказал Джуффин. – Это решает все проблемы разом. Очень удобно. Но вылезать из этой шкуры следует как можно реже, хотя бы потому, что возвращаться в нее – колоссальный, почти непосильный труд. Поэтому большую часть времени я живу, действую, чувствую и рассуждаю, как идеальный начальник Тайного Сыска, человек, чье существование полностью подчинено интересам дела. И все удовольствия, включая одинокие прогулки по Темной Стороне, возможны для него только по служебной необходимости. Поэтому я так дорожу каждым счастливым совпадением. И когда выпадает шанс самому его организовать, готов, как видишь, на многое. Включая задушевные беседы и душераздирающие откровения.

– Ничего себе, – наконец выдохнул я. – Как же непросто тебе живется. Я не знал. Думал, ты и на своем месте вовсю развлекаешься.

– Развлекаюсь, конечно, – согласился Джуффин. – А то бы чокнуться можно было. Но все настоящие развлечения я отложил на потом. Ничего, скоро уже.

– Скоро?!

Вот тут я перепугался по-настоящему. Потому что представить себе Тайный Сыск без сэра Джуффина Халли я, конечно, могу. Как, скажем, и конец света. Но очень не хочу все это представлять. Иногда воображению лучше просто не давать воли.

– Очень скоро, – подтвердил он. – Лет через сто. По моим меркам, вообще не срок.

И тогда мне, конечно, изрядно полегчало. Потому что, во-первых, я и сам здесь всего на сто лет, согласно нашему с Джуффином договору; дальше – на мое усмотрение. А во-вторых, по моим меркам, сто лет – это практически вечность. Я прежде и не надеялся столько прожить. И до сих пор не могу бесповоротно изменить внутреннюю систему координат, согласно которой время человеческой жизни отсчитывается годами, а не столетиями, как тут у нас принято.

– Лет через сто – еще ладно, – наконец сказал я. – За это время я научусь обыгрывать тебя в карты постоянно, а не раз в дюжину партий, как сейчас. И тогда ты придушишь меня собственными руками. Так что до всего этого ужаса я просто не доживу.

– Ишь размечтался! – фыркнул Джуффин. – Обыгрывать меня он будет, как же. Держи карман шире. Это еще большой вопрос – кто кого будет душить!

Ужасно трудно иногда бывает с ним поладить. По простейшему вопросу – и то непримиримые разногласия.

Потрясенный столь насыщенным началом дня и свалившимися на мою бедную голову тайнами, я отправился с Джуффином в Дом у Моста, сославшись на тот прискорбный факт, что уже несколько дней не пил дармовой камры, которой у него в кабинете всегда завались. Однако отдавал себе отчет, что на самом деле мной движет желание увидеть шефа Тайного Сыска сидящим за своим рабочим столом, желательно с буривухом Курушем на плече. Я надеялся, что это привычное зрелище меня успокоит.

Все мои близкие почему-то уверены, будто я легок на подъем и жаден до перемен. А на самом деле я консерватор, каких свет не видывал, особенно когда счастлив – вот, например, прямо сейчас. Будь моя воля, оставил бы все как есть, неизменным и незыблемым, – навсегда. И, надо думать, заслужил бы славу самого злого колдуна за всю историю этого Мира. Потому что жизнь – это череда перемен. Останови их, и не останется ничего живого. Хорошо, что я сам это понимаю, а то и правда натворил бы однажды дел.

В Зале Общей Работы было необычайно людно. Там внезапно собрались вообще все, кроме сэра Кофы Йоха, который, как и Джуффин, прежде всего, человек долга. И если долг велит ему сейчас поглощать восьмой по счету обед в каком-нибудь захудалом трактире на окраине, где теоретически можно услышать пару малоинтересных сплетен о непростой личной жизни вышедших в отставку контрабандистов, будьте уверены, на службе он не появится, хоть стреляй. А стрелять в Кофу нет дураков. Общеизвестно, что всякий направленный в него выстрел из любого оружия поразит самого стреляющего. Этому старинному защитному трюку сэр Кофа Йох выучился в разгар Смутных Времен, когда был Генералом Правобережной Полиции, и правильно сделал. Жаль только, перенять у него это полезное умение мало кто способен: двести двадцать восьмая ступень Черной магии и двести девятая Белой, не кот чихнул. Пока в тебя не начнут стрелять из-за каждого угла по дюжине раз на дню, кажется, что это слишком сложно, ничего не получится, так что и пробовать не стоит – только расстраиваться.

В общем, из всего вышесказанного следует, что сэр Кофа, во-первых, неописуемо велик, а во-вторых, отсутствовал. Зато остальные присутствовали вовсю, даже Луукфи Пэнц, которого лично я вижу в среднем раза четыре в год, а, скажем, Джуффин, на правах начальника, примерно двадцать, спустился к нам из Большого Архива – событие настолько выдающееся, что заслуживает специального упоминания не только в моем повествовании, но и в ежегодном выпуске «Полного Перечня Важнейших Событий Мирового Значения». Но, подозреваю, не попадет туда, потому что наша служебная деятельность является государственной тайной. Что, в общем, к лучшему. Если граждане Соединенного Королевства узнают, сколько кувшинов камры и килограммов печенья мы ежедневно выжираем за казенный счет и какую чушь при этом несем, это ранит их в самое сердце.

Но, кстати, сейчас камру никто не пил. Ее даже на столе не было – невиданная анархия и попрание традиций. Без пяти минут государственный переворот.

Вместо кувшина с камрой на столе стоял сэр Мелифаро. Не сидел, а именно стоял, причем на одной ноге. И бурно жестикулировал. И вещал. Что касается его костюма, с тех пор, как этот модник повадился носить сразу два лоохи – совсем короткое поверх едва достигающего колен – а скабы стал выбирать исключительно с цветочным орнаментом, я решительно отказываюсь обсуждать его наряды вслух. Потому что всему есть границы. Даже, как оказалось, моему чувству комического.

Воспользовавшись благодушным настроением Джуффина, который был рад, что я увязался за ним в Управление, и не особо пытался это скрывать, я проскользнул в его кабинет, где тут же получил традиционный выговор от Куруша за то, что явился без гостинцев, в очередной раз пообещал обездоленной птице встать на путь исправления, налил себе полную кружку камры, о которой начал мечтать еще на Левом Берегу, на радостях даже разогрел ее сам, особым прикосновением кончиков пальцев левой руки, хотя этот фокус, как и прочая кулинарная возня, до сих кажется мне чрезвычайно утомительным. И, прижимая трофей к груди, вернулся в Зал Общей Работы. Потому что я живой человек, и мне интересно, какого черта Мелифаро залез на стол. И, самое главное, почему все остальные, взрослые вменяемые люди, могущественные колдуны, так внимательно его слушают.

А дверь за собой я закрывать не стал: Джуффин тоже живой человек. И еще более любопытный, чем я. И тоже пропустил начало выступления.

– И здесь еще примерно как-нибудь вот так, – говорил Мелифаро, приставив к тюрбану согнутую в локте руку. – Такая синяя пристройка с треугольным основанием. Там будет моя комната, я о такой еще в детстве мечтал.

– О треугольной комнате? – удивленно спросила леди Кекки Туотли.

Остальным и в голову не пришло удивляться и переспрашивать – мы все не первый день знаем нашего Мелифаро и ни на секунду не сомневаемся, что в треугольной комнате ему самое место. А леди Кекки – барышня рассудительная. И одновременно наивная. Боюсь, она до сих пор уверена, будто на службе окружена исключительно разумными людьми без особых психических отклонений.

Однако Мелифаро нанес очередной удар по этой ее иллюзии.

– О треугольной комнате на крыше, – подтвердил он. – Чтобы она была приделана где-нибудь сбоку, и пол под таким крутым уклоном, что без специального колдовства ничего на нем не устоит. И теперь такая комната у меня будет!

– Слушай, ну точно. Ты же переезжаешь в новый дом, – вспомнил я. – А когда? Тебе помочь с переездом?

– Спасибо, – сказал Мелифаро. – Я всегда знал, что ты только притворяешься бесчеловечным монстром, равнодушным к чужим бедам, а в глубине души – настоящий друг. И если бы мне пришлось живьем отправиться на тот свет, чтобы провести там расследование о пропаже драгоценного савана из древней могилы, я бы дорого дал за то чтобы иметь тебя в качестве спутника. Но если ты думаешь, будто я доверю тебе паковать мою одежду, ты глубоко заблуждаешься. Хорошие вещи нельзя давать в руки диким варварам из Пустых Земель. Даже если эти Пустые Земли находятся в другом Мире. Дикому варварству это обстоятельство, к сожалению, совершенно не препятствует.

– Сдалась мне твоя одежда! – фыркнул я. – Ладно, не хочешь заручиться помощью величайшего грузчика всех Миров – дело хозяйское. Таскай свои сундуки сам.

– Да мне, кроме одежды, и перевозить особо нечего, – признался он. – Обстановка в доме не наша с Кенлех, а хозяйкина. Собственно, я до сих пор не выбросил эту дрянь в окно только потому, что руки так и не дошли. А теперь уже вроде поздно. Пусть остается, на горе следующему арендатору.

– Ладно, – сказал я, – поставим вопрос иначе. Когда новоселье?

– Наверное через пару дней, – неуверенно сказал он. – А может быть, все-таки через дюжину. Или вообще в конце года. Понимаешь, мой дом еще не построили. Через час как раз начнут.

– Через час?! То есть до сих пор даже не начинали? Ничего себе. Строительство – это же долгое дело!

– Очень долгое, – ухмыльнулся Мелифаро. – Четверть часа будут работать, не меньше. Но ничего, я как-нибудь потерплю.

К чести моей следует заметить, что я стоял, открыв рот, совсем недолго. Буквально секунды полторы. И моргнул от изумления всего раза два. А потом сложил все известные мне факты и сделал единственно возможный вывод. Очень вовремя, потому что Мелифаро уже приготовился облить меня презрением.

– Погоди, так тебе дом Новые Древние строят? – спросил я.

– Естественно, – снисходительно подтвердил он. – Глупо было бы переезжать из одного обыкновенного дома в другой обыкновенный. Нет на свете занятия скучней, чем переезд, да и времени жалко. Но тут особый случай.

– В газетах пишут, что уже к концу года Удивительная улица станет самым модным местом в городе, – усмехнулась Меламори. – Уверена, прогноз верный, все так и будет – сразу после официального визита Его Величества, который пожелал осмотреть эту архитектурную достопримечательность, как только там появится хотя бы дюжина новых зданий. А вслед за Королем туда рванут толпы придворных мучеников и просто снобов-любителей, и в один прекрасный день внезапно выяснится, что добрая половина деловых и любовных свиданий теперь назначается на Удивительной Улице. Кстати, Гоппа Талабун, который всегда держит нос по ветру, уже объявил, что открывает там очередной «Скелет». Надеюсь, назовет его «Удивительным». Будет смешно.

Я подумал: какое же счастье, что нам Король наносит визиты инкогнито. Если бы Мохнатый Дом внезапно стал самым модным местом в городе, я бы этого не пережил. Хотя от скромного филиала «Скелетов» где-нибудь на втором этаже я бы не отказался: готовят Гоппины повара много лучше Королевских, к которым я, как внезапно выяснилось, приговорен пожизненно.

– Дело даже не в том, что место станет модным, – внезапно сказал Мелифаро.

В его устах это прозвучало похлеще анархического лозунга, гармонично переходящего в горячечный бред. Поэтому все присутствующие уставились на беднягу с плохо скрываемой тревогой.

– Об этом я самого начала подумал, – невозмутимо продолжил Мелифаро. – Еще когда Новые Древние построили самый первый дом на Удивительной улице, и о них заговорили, как о главной городской сенсации года. Но я все взвесил и решил, что мода чересчур переменчива, чтобы полагаться на нее в выборе жилья. Слишком часто придется тогда переезжать, а это гораздо хлопотней, чем переодеваться.

– Это звучит настолько здраво, что я начинаю опасаться, что в тебя вселился какой-нибудь не в меру разумный демон, – сказал я.

– Да никто ни в кого не вселялся, – отмахнулся он. – Просто у всякого выбора своя цена, а я действительно ненавижу домашние хлопоты. Но Малдо сделал мне предложение, от которого ни один человек в здравом уме не отказался бы.

– Ничего себе. Это какое же?

– Он предложил построить любой дом, какой я захочу. То есть вообще любой, даже если нормальные строители говорят, что такое технически невозможно. А когда мы вместе нарисовали эскиз, Малдо сказал, что ему так нравится моя идея, что он готов взяться за работу всего за двести корон – при том, что средняя цена у них сейчас от тысячи и выше.

Я задумался, пытаясь понять, много это или мало.

– Тысяча – это примерно вдвое дешевле, чем стоит очень маленькая квартира в Старом Городе, – подсказала мне Кекки. – И вдвое же дороже, чем большой дом в Новом.

– Земля в центре такая же дешевая, как в Новом Городе, – добавил Мелифаро. – По крайней мере, была, пока Новые Древние не взялись за дело. Но участки на Удивительной улице и еще нескольких соседних Малдо благоразумно выкупил заранее. Там рядом, видишь ли, бывшая загородная резиденция Ордена Колючих Ягод, которую в Смутные Времена только ленивый не пытался взять приступом, наивно полагая, что справиться с сосланными туда за непослушание Младшими Магистрами будет легко. Однако резиденция до сих пор целехонька, зато окрестные кварталы в руинах; я совершенно уверен, что Малдо скупил их за гроши, потому что недавно эти горемычные владения и в подарок не то чтобы охотно принимали. Так что на благотворительность расценки Новых Древних не тянут. Совсем нет.

– Но тебе-то дом считай подарили.

– А Малдо сказал, что и подарил бы, если бы я был бедняком. Потому что построить такую красоту – честь и удовольствие. И заодно профессиональный вызов.

– Могу себе представить, – вздохнул я.

– Не можешь, – заверил меня Мелифаро. – И никто не может. Я и сам не мог, пока у меня в руках не оказались карандаши и бумага. С детства ими не пользовался, а зря. Такая вдохновляющая штука! Особенно когда тебе обещают, что твои каракули могут превратиться в самый настоящий дом. Жду не дождусь увидеть, что получится.

– Слушай, а можно посмотреть, как его будут строить? – спросил молчавший все это время Нумминорих. – Это же самое интересное!

– Еще бы! – подтвердил Мелифаро. – И лично я сейчас туда отправлюсь.

– Я с тобой, – твердо сказала Меламори.

– Ну так все, наверное, пойдем? – Нумминорих уже стоял в дверях.

Я открыл было рот, чтобы сказать: «Пошли, чего мы ждем», – но тут в Зале Общей Работы появился Джуффин.

– Куда это вы все собрались? – строго спросил он.

Ответом ему было тяжелое молчание.

– Мы же с вами договорились, – наконец сказал Мелифаро.

– С тобой-то договорились, – согласился Джуффин. – А вот готовность всех остальных моих сотрудников сбежать из Управления среди бела дня, даже не попытавшись сочинить подходящий предлог, стала для меня неприятной неожиданностью.

Собравшиеся растерянно переглянулись – дескать, что это с шефом?

– А разве у нас много работы? – наконец спросила Меламори.

– Очень много, – подтвердил Джуффин. – Вот, например, ты, леди, рвешься развлекаться. И даже не подумала о том, что твой коллега отправляется в публичное место без охраны.

– Кто? – изумилась Меламори. – Какой мой коллега?

– Сэр Мелифаро, разумеется. Тебе самой следовало заранее подумать о том, что в состоянии экзальтации, свойственной всем художникам, влюбленным и свежеиспеченным домовладельцам, он не будет способен защитить себя в случае внезапного нападения. Которое теоретически возможно в любой момент, и забывать об этом не следует даже в самые мирные времена.

– Это я-то не смогу?! – возмутился Мелифаро. И наконец-то спрыгнул со стола – видимо ради наглядной демонстрации своей дееспособности.

– Цыц! – рявкнула Меламори, уже сообразившая, какие выгоды ей сулит полученное задание. – Конечно, не сможешь. Ты самое хрупкое и беззащитное существо, какое мне только доводилось встречать; совершенно не понимаю, как тебе удалось дожить до сегодняшнего дня в этом суровом, полном опасностей Мире. Но теперь можешь быть спокоен, я рядом. Пошли уже!

И буквально силой вытащила его в коридор.

– Теперь ты, леди Кекки, – строго сказал Джуффин. – Ты прекрасно знаешь, что сэр Кофа вынужден сейчас собирать крайне важную для всех нас информацию в припортовом районе. И, следовательно, не сможет присутствовать на Удивительной улице во время строительства. А ведь после вчерашнего газетного оповещения о невиданном зрелище там соберется полгорода…

– И будет глупо упустить возможность послушать, о чем они все говорят? – обрадовалась Кекки.

– Ну наконец-то вспомнила о своих обязанностях. Лучше поздно, чем никогда, – проворчал шеф. – Надеюсь, изменить облик ты догадаешься без дополнительного напоминания?

– Чуть не забыла! – ахнула Кекки, закрывая лицо руками. – Спасибо! Ну, я побегу? Я быстро!

Такого длинного носа, как она себе отрастила, я давненько на девичьих лицах не видел. Перестаралась на радостях, с кем не бывает.

Кекки пулей вылетела из Зала Общей Работы, а Джуффин повернулся к Луукфи.

– Я думаю, буривухи из Большого Архива будут благодарны, если ты пригласишь одного из них на это представление, – сказал он. – Буривухи не любят нашей человеческой суеты, а все же порой им нравится лично присутствовать при важных и просто необычных событиях. Поэтому всегда следует ставить их в известность и предлагать сопровождение.

– Спасибо за совет, – просиял Луукфи. – Я всегда стесняюсь обращаться к буривухам с подобными предложениями, но если вы считаете, что им будет приятно, я так и сделаю. Только я не совсем понял, какое именно представление мы должны посетить. Нас пригласили в оперу? А по какому адресу ее дают? И когда начало? Я успею переодеться? А подарок для солиста за счет казны?

Причем он не издевался. Луукфи действительно настолько рассеянный – во всем, что не касается его отношений с буривухами из Большого Архива, которые сами пригласили его на службу в качестве посредника между ними и остальными людьми. Достаточно сказать, что Луукфи отличает их друг от друга и помнит имя, характер, привычки и специализацию каждого. На это, как я понимаю, расходуется все его внимание без остатка. Долгое время я говорил себе: «Ладно, по крайней мере, парень каждый день как-то добирается домой, а по утрам вспоминает, где находится Дом у Моста», – пока случайно не выяснил, что тяжелая обязанность помнить домашний адрес сэра Луукфи Пэнца и знать назубок распорядок его дня лежит на одном из возниц Управления Полного Порядка.

Но Джуффина причудами Луукфи не смутишь. Он свои кадры знает.

– «Представлением» я называю строительство дома сэра Мелифаро на Удивительной улице, куда вы все только что так рвались уйти, – терпеливо объяснил он. – Извини, если сбил тебя с толку.

– Вы думаете, буривухам может быть интересно смотреть, как строят дом? – удивился Луукфи. – Хорошо, я у них спрошу.

И отправился наверх.

– Сэр Макс, прекрати делать вид, будто тебе не смешно, – строго сказал шеф.

– Но мне действительно не смешно, – вздохнул я. – Потому что шутки шутками, а нас осталось всего двое – я и Нумминорих. При этом ясно, что кто-то должен дежурить в Управлении. И, с одной стороны, сердце мое исполнено сострадания. А с другой – я теперь так хочу посмотреть на этот грешный дом, что лопну, если все пропущу.

– Тогда иди ты, – великодушно сказал Нумминорих. – В моей жизни уже были подобные огорчения, и я совершенно точно знаю, что не лопну.

– Да я тоже не лопну, – честно признался я. – Просто оборот речи такой.

– Драма, достойная либретто Хайки Мухлобая, – ухмыльнулся Джуффин. – Накал благородных страстей. Я одного не понимаю, сэр Макс, с чего ты взял, будто в Управлении должен кто-то дежурить, когда здесь все равно сижу я?

– А ты все равно сидишь? – удивился я. – В смысле так и будешь сидеть?

– Да что я, как Малдо с ребятами строят, не видел? – зевнул он. – Чем опытней они становятся, тем скучней процесс. В самом начале всегда можно было надеяться, что вместо крыши у них получится гигантская жаба, или хотя бы второй этаж появится раньше первого и будет висеть в воздухе, печально завывая каминными трубами. А теперь уже вряд ли. Так что идите без меня. Тем более, что нам с вами жизненно необходимы сведения о тех несчастных обитателях иных миров, которых угораздит увидеть сон о строительстве дома по эскизу сэра Мелифаро.

– Спасибо! – просиял Нумминорих.

А я укоризненно покачал головой и строго сказал:

– Так ты нас совсем распустишь.

– Распущу, – согласился шеф. – А потом несколько лет буду восстанавливать дисциплину в коллективе, применяя какие-нибудь ужасающие воспитательные меры. Например, стану брать у генерала Бубуты Боха частные уроки… эээ… экспрессивной риторики. Старику будет приятно, а я узнаю много новых удивительных вещей о сортирах. Надо же мне хоть как-то развлекаться в этот безмерно тяжелый период, когда золотой век Соединенного Королевства уже наступил, а я к нему еще не готов. Эй, не смотри на меня так, сэр Макс! В твоих глазах я читаю готовность устроить новые Смутные Времена ради моего развлечения. Я тронут, но пока не надо. Когда станет совсем невыносимо, я тебе скажу.

– Ладно, – кивнул я. – Если Смутные времена не надо, я пошел на Удивительную улицу. Удивляться.

Географический центр Ехо – очень странное место. В Эпоху Орденов он был ближним пригородом, где располагались в основном резиденции некоторых магических Орденов и дома Орденской наемной прислуги, от добротных особняков в сельском стиле до совсем неприглядных лачуг: платили в Орденах очень по-разному.

Когда Ордена прекратили существование, их резиденции опустели, большинство бывших слуг разъехалось в поисках новой работы, и район быстро пришел в упадок. Новый Город сперва хотели строить именно там, что, на мой взгляд, было бы гораздо удобней для всех. Однако городские власти отказались от этой идеи, рассудив, что люди суеверны и злопамятны, а значит, желающих жить по соседству с бывшими резиденциями магических Орденов найдется немного. Поэтому Новый Город вырос на расстоянии чуть ли не часа езды от Старого, и бывшая окраина внезапно стала географическим центром столицы, но на деле так и осталась чем-то вроде заброшенной деревни. Здесь дешевое жилье, но мало желающих его занять, и дело, как мне кажется, вовсе не в суевериях. Просто добираться до места работы или учебы, в Старый или Новый Город, без разницы, отсюда далеко и неудобно. В Ехо нет никакого общественного транспорта, что, кстати, совершенно удивительно: все-таки личный амобилер – довольно дорогое удовольствие, регулярно пользоваться наемными тоже мало кому по карману, а Темным Путем, даже чужим, заранее проложенным, ходить умеет хорошо если один из сотни горожан.

А в самом центре нет ни учебных заведений, ни государственных учреждений, ни рынков, ни ремесленных мастерских. Тут даже продуктовых лавок нет, зато иногда попадаются неплохие трактиры, фантастически дешевые и практически пустые в любое время суток. Как их хозяева умудряются сводить концы с концами – это для меня неразрешимая загадка.

В общем, центр Ехо – идеальное место для жизни бегущего от суеты художника, безработного мизантропа или экономного одинокого колдуна, но больше, пожалуй, никому не подойдет. Вернее, до сих пор не подходил. «Теперь-то наверное все изменится, – думал я, пока мы с Нумминорихом шли по заросшей травой мостовой улицы Приветливых Улыбок. – Скоро появятся и лавки, и мастерские. Школа, наверное, какая-нибудь откроется. И контора по ремонту и сдаче в наем амобилеров. И агентство по найму домашней прислуги. И где, интересно, я буду гулять, когда мне внезапно захочется удалиться от Мира, но при этом сохранить возможность в любой момент свернуть в трактир, где нальют кружку сносной камры?»

– А ты знаешь, что здесь есть трактир? – спросил я Нумминориха, когда мы проходили мимо бывшей резиденции Ордена Потаенной Травы. – Ну то есть, как трактир. Просто подают напитки. Зато прямо в саду. Мне Меламори когда-то показала, а то я бы ни за что его не нашел.

– Напитки в саду резиденции Магистра Хонны? Надо же! Мне даже в голову не приходило сюда заглянуть. Хотя я довольно часто здесь гуляю. Люблю этот район. А теперь тут станет еще лучше. Новые дома, новые люди, а значит, начнут открываться лавки и мастерские. Трактиры местные наверное расцветут, и куча новых появится. И как минимум одна начальная школа – не позже, чем через какие-нибудь полдюжины лет, вот увидишь. А может быть, художники захотят сюда перебраться? Если Малдо даже Мелифаро, о котором известно, что он государственный служащий с огромным жалованьем, за интересный эскиз такую скидку сделал, то для хороших художников наверное вообще бесплатно строить согласится. Я, знаешь, давно думаю: как было бы здорово, если бы в Ехо появился квартал, где живут только художники. Или даже несколько кварталов. Чтобы скульптуры стояли прямо в садах, ожидая заказчиков. И картины развешаны на крышах на просушку, как простыни, идешь мимо, смотришь, у кого что нового… Ох, слушай, с ума сойти, как же здорово тут может стать!

Все-таки он неисправимый оптимист. Иногда это меня почти пугает – как всякое проявление абсолютно чуждой мне и при этом теоретически разумной жизни.

Не успел я задуматься, хватит ли нашего с Нумминорихом совместного могущества, чтобы без посторонней помощи отыскать Удивительную улицу в неразберихе здешних переулков, как получил наглядный ответ. Мимо такой огромной толпы захочешь – не проскочишь. Судя по всему, эти добрые люди собрались поглазеть на чудесное рождение будущего дома Мелифаро, иных массовых развлечений в центре днем с огнем не сыщешь.

Я притормозил, обескураженный размерами и плотностью толпы. Мой интерес к волшебному строительству резко ослаб. Ненавижу толкаться.

Нумминорих, рванувший было вперед, обернулся и адресовал мне вопросительный взгляд.

– Впору пожалеть, что я больше не ношу Мантию Смерти, – пожаловался я. – Сейчас бы всех одним своим видом разогнал.

– Зачем кого-то разгонять? – удивился тот. – Пусть смотрят на здоровье… А, ты, наверное, думаешь, что мы из-за них ничего не увидим? Увидим! Мы же друзья клиента и пришли по его приглашению, нам положены места в первом ряду.

– В этот первый ряд еще пробиться надо.

– Скажи мне пожалуйста, сэр Макс, ты правда думаешь, что без Мантии Смерти тебя никто никуда не пропустит? – осторожно спросил Нумминорих. – То есть, тебе даже в голову не приходило, что весь город давным-давно знает тебя в лицо? – И, подумав, добавил: – Хотя вообще-то тебя даже узнавать не обязательно, достаточно на выражение лица посмотреть. Лично я бы тебя сейчас куда угодно пропустил, просто на всякий случай. Чтобы не связываться.

– Правда, что ли?

Всякий раз удивляюсь, услышав, что я грозно выгляжу. Видимо, потому, что слишком хорошо себя знаю и прекрасно понимаю, что до настоящей угрозы обществу мне еще расти и расти.

Нумминорих только плечами пожал. Этот жест вселил в меня некоторый оптимизм. Ну, то есть, чувство, которое по моим меркам считается вполне себе оптимизмом, а на самом деле больше похоже на робкую надежду, что в ближайшее время никто не умрет и не чокнется. Или, по крайней мере, умрут и чокнутся не все сразу. А поочередно, с прощальными вечеринками и перерывами на аккуратное оформление завещаний.

Окрыленный этой призрачной верой в условно лучшее, я сделал еще несколько дюжин шагов в направлении толпы. Я бы сказал, не слишком стремительных. Нумминорих взирал на меня, как на чужого младенца, с умилением и раздражением одновременно. И явно успокаивал себя мыслью: «Ну, по крайней мере, он не орет».

Мучения наши закончились совершенно внезапно: из толпы вынырнула Меламори и сказала:

– Ага, вы уже тут. Молодцы!

Одной рукой обняла меня за талию, другой вцепилась в локоть Нумминориха и потащила нас за собой, рассекая человеческое море, как пиратская шикка. Я и глазом моргнуть не успел, как мы остановились рядом с грудой разноцветных одежд, под покровом которых скрывался будущий домовладелец.

Я думал, если уж дом для Мелифаро собрались строить каким-то непостижимым мистическим способом, значит, место, где он будет стоять, сейчас пусто. Зеленая лужайка, или вымощенная камнями площадка, или поле, аккуратно посыпанное мелким речным песком, как-нибудь так. Ну, может быть, вырыта яма – вдруг волшебному дому необходим нормальный человеческий фундамент? Кто их разберет, этих Новых Древних. Чего я совершенно не ожидал – так это попасть на свалку. Вернее, к подножию огромной мусорной кучи, где вперемешку громоздились доски, мешки и коробки, осколки стекла, битые кирпичи, ветхая мебель, цветочные ящики, погнутые колеса, садовые скульптуры с отбитыми головами, облезлые ковры и прочая дрянь в таком роде. Украшением помойки, своего рода вишенкой на торте стала старая рыбацкая лодка – без дна, зато с таким запасом поломанных весел, словно при жизни принадлежала какому-нибудь сторукому демону. Крайне неаккуратному в обращении с вещами.

– А, ну да, – вспомнил я. – Ты же говорил, что сам придумал проект. Дом, о котором мечтал в детстве. Прости, дружище, я тебя недооценивал. Думал, здесь будет какой-нибудь скучный пиратский замок, а ты, оказывается, великий художник-авангардист. Гений, обреченный на непонимание современников. В частности, мое. Ты правда уверен, что вам с Кенлех тут будет уютно?

Мелифаро смотрел на меня, открыв рот. Наконец, хлопнул себя ладонью по лбу и заржал.

– Ты подумал, что это и есть мой новый дом? – сквозь смех спросил он. – Нет, правда?

– А это не он? – ухмыльнулся я. – Так ты, получается, не авангардист и не гений? Какое разочарование. Теперь не стану брать у тебя автограф, хоть ты тресни.

Мелифаро заржал еще громче.

– Ну, кстати, я бы тоже подумала, что это и есть твой дворец, если бы не знала, как строят Новые Древние, – вступилась за меня Меламори. – А Макс, как я понимаю, не знает.

– На самом деле мне это только льстит, – признался Мелифаро. – Если даже вы думаете, что я настолько безумен, какая же у меня должна быть репутация в городе! Так сам не заметишь, как станешь персонажем очередной легендой о чокнутых колдунах, которые рассказывают студентам и непослушным детям. Папа будет рад.

– Но почему тогда тут столько мусора? – спросил я. – Или убирать его будут тоже волшебным способом? Это часть представления?

– В некотором смысле, – согласилась Меламори. – Только убирать его никто не станет. Мусор – самая необходимая вещь. Именно из него Новые Древние и строят.

Эту новость надо было как следует переварить. Поэтому я ничего не сказал. А стоял и таращился на свалку, как баран на новые ворота. Если, конечно, бараны способны так сильно удивляться.

– В этом, собственно, и состоит секрет успеха Новых Древних, – заметил Нумминорих. – Штука в том, что настоящие древние архитекторы строили дома буквально из ничего. То есть на совершенно пустом месте. Поэтому для строительства им требовалась магия таких высоких ступеней, которые до сих пор запрещены. Да и не доступны почти никому.

– Три миллиона сто тысяч шестисотая ступень Черной магии и всего три миллиона сто тысяч пятьсот девяносто девятая Белой[20], – понимающе кивнул я.

– Что-то вроде того. Такую старинную традицию захочешь – не возродишь. Разрешенной нынешними законами магии[21] хватит только на иллюзию, которая ни от дождя, ни от ветра не укроет, да и простоит ненамного дольше, чем еда для Базилио. Если подумать, это примерно один и тот же фокус, просто дом крупнее торта, и срок жизни у него, по идее, должен быть гораздо больше… В общем, ничего бы не получилось, если бы Малдо Йозу не пришла в голову простая и гениальная идея: вместо того, чтобы создавать материю из пустоты, как делали древние, ее можно просто преобразовывать. Превращать одно в другое совсем не сложно, почти кого угодно можно этому научить. Легче всего, как я понимаю, строить на развалинах старых домов, добавляя по мере необходимости разного мусора для объема. Но можно и без развалин, просто из чего попало. А уж мусора в Ехо более чем достаточно, еще на много домов хватит. И городские власти только спасибо скажут за помощь в уборке свалок.

– А когда Ехо станет самым чистым городом в Мире, наши сообразительные купцы начнут возить мусор из Куманского Халифата, – вставила Меламори. – И за бешеные деньги продавать всем желающим обзавестись новым домом. По-моему, отличный бизнес. Эх, почему я не пошла в моряки?!

– Это еще не поздно исправить, – оживился Нумминорих. – В Корабельную Высокую Школу в любом возрасте берут.

– Эй, – потребовал я, – не отвлекайтесь. Рассказывайте дальше.

– Так нечего больше рассказывать, – развел руками Нумминорих. – Малдо Йоз придумал строить дома из чего попало, и это сработало. Тогда он стал собирать команду, потому что, как я понимаю, колдовать над таким огромным объектом, как дом, все-таки легче в большой компании, чем в одиночку. И наверное, гораздо веселей. Они пока всего пару дюжин домов построили – сперва на окраинах Старого Города, а потом взялись за центр. Все только начинается.

– Начинается! – эхом откликнулся Мелифаро.

Ну, то есть это я решил, что эхом. А на самом деле его реплика имела совершенно самостоятельную ценность. И означала, что на свалке, в смысле на строительной площадке наконец появились мастера. Около дюжины юных оболтусов с улыбками до ушей, все до единого в модных коротких лоохи, хоть стреляйся.

И пришли, конечно, не касаясь ногами земли, как это нынче заведено у передовой столичной молодежи. Будь моя воля, я бы такое пижонство запретил законодательно, причем исключительно из сострадания к нашим горемычным модникам. Ходить в полуметре над землей не особо трудно, но чертовски скучно. И все внимание отнимает, так что по сторонам уже особо не поглазеешь. Никакого удовольствия от прогулки. И практической пользы тоже никакой. Разве что обувь не снашивается, но я и в худшие свои дни не был настолько экономным.

Однако подобные вопросы, увы, решаю не я. А потому в наше время всякий житель столицы Соединенного Королевства, желающий быстро заработать репутацию мало-мальски способного колдуна, вынужден ходить по воздуху. И у Новых Древних архитекторов пока просто не было выбора: заказы-то им нужны и, как я понимаю, чем больше, тем лучше. Сперва надо хорошенько прославиться, а уже потом можно снова спокойно ходить по твердой земле. Как, например, я.

Пока я все это обдумывал, на свалке появилось еще одно действующее лицо. Лицо совершенно не стеснялось касаться ногами земли, а выглядело так, что в первую секунду я решил, будто на строительство решил поглазеть сам Король. И ужасно удивился: как же это Его Величество ухитрился сбежать из дворца без свиты, причем не инкогнито, как обычно, а при полном параде. То есть в шляпе, которую наши монархи носят вместо короны. А кроме царствующей особы, вроде бы, никто.

Но, приглядевшись, я понял, что никакой это не Король. И шляпа на нем вовсе не Королевская. Такой широкополый зеленый ужас, для пущего устрашения консервативных обывателей вроде меня украшенный синим пером птицы сыйсу, Его Величество Гуриг Восьмой, возможно, согласился бы надеть. Но только ради спасения Соединенного Королевства и нескольких дюжин лукошек пушистых котят в придачу. Да и то, честно говоря, не факт.

– Ну все, Малдо явился, – сказал Мелифаро. – Сейчас пойдет дело.

– Вот этот, в шляпе, и есть Малдо Йоз? – переспросил я. – Хочешь сказать, ты доверил строительство своего дома человеку в такой шляпе?! Не узнаю тебя, дружище.

– Чем тебе его шляпа не угодила? По-моему, отличная вышла шутка. С одной стороны, человек нахально носит Королевский головной убор, с другой – форма и цвет так сильно отличаются от канонических, что дворцовые блюстители этикета не могут запретить Малдо так одеваться. Хотя им, конечно, очень хочется. Но убедительных аргументов не хватает. Если бы я не состоял на государственной службе, сам бы что-нибудь такое придумал.

Ох. Могу вообразить.

Ну или не могу.

Малдо Йоз тем временем направился к нам. Шел так стремительно, будто состязался с невидимым, но шустрым соперником и решил во что бы то ни стало добраться до нас первым. Лицо его можно было бы назвать непримечательным, если бы не глаза – небольшие, глубоко посаженные, но такого неправдоподобно яркого голубого цвета, словно он спер их с картинки в какой-нибудь детской книжке.

Издалека Малдо Йоз показался мне очень высоким, но на деле был заметно ниже меня. Просто обладал осанкой и манерами, типичными для долговязых людей. Очень широкий шаг, легкая сутулость и такая особая посадка головы, будто ему постоянно приходится смотреть на всех сверху вниз. Интересно, как это технически возможно при росте чуть ниже среднего? Колдует, что ли?

Я думал, Малдо Йоз решил обсудить с Мелифаро какие-нибудь последние детали, но он подошел прямо ко мне, вежливо прикрыл глаза ладонью, длинной и узкой, как лезвие ножа, пробормотал положенную формулу «Вижу как наяву», ослепительно улыбнулся и сказал:

– Сэр Макс, я так и знал. Вы пришли смотреть на нашу стройку. Какой ужас.

Голос у него оказался очень громким. Но, хвала Магистрам, хотя бы не противным. Вполне благозвучный баритон. С таким, наверное, хорошо быть драматическим актером в наших суровых условиях, когда театральным труппам приходится выступать в трактирах. Этот, пожалуй, всех развеселых пьяниц перекричит и сам не заметит.

– Почему ужас-то? – спросил я.

– Я давно хотел с вами познакомиться, – Малдо Йоз улыбнулся еще шире. – Слушайте, вы даже не представляете, как сильно хотел! Но не приставать же к вам на улице, зазывая на кружку камры. Логичней всего было бы пригласить вас посмотреть, как мы работаем – это, по крайней мере, интересно. Но я оттягивал этот момент, как мог. Опасался, что на радостях начну выпендриваться, завалю все дело и опозорюсь навсегда. И вдруг вы сами пришли, да еще на самый сложный из наших объектов. Ладно, работаем с тем, что есть, и да хранят нас всех Темные Магистры.

Он пошел было обратно, к своим коллегам, но вдруг обернулся и неожиданно подмигнул мне, как старому приятелю. Дескать, не обращай внимания на мою болтовню, она не имеет ни значения, ни смысла. Просто когда знакомишься, приходится говорить какие-то слова, желательно приятные собеседнику, но можно и просто любую условно вежливую ерунду.

Ишь какой.

А потом Малдо Йоз что-то сказал своим пижонам, те как миленькие спустились с небес на землю и заняли свои места вокруг мусорной кучи. Сам он полез куда-то в ее середину, то и дело цепляясь за доски полами серого лоохи – хвала Магистрам, оно было вполне нормальной человеческой длины. В смысле до колен. По нынешним временам длиннее уже просто невозможно. Даже я такие больше не ношу.

Но любоваться его упоительно консервативным нарядом мне довелось недолго, потому что несколько секунд спустя Малдо Йоза поглотил хаос. В смысле, он благополучно забрался в самый центр свалки и скрылся из глаз.

И тогда началось самое интересное.

Если бы накануне Шурф не водил меня в Скандальный переулок, я бы сейчас прыгал, как ребенок, впервые попавший в цирк, дергал бы за рукава всех подряд, знакомых и незнакомых, вопил бы во всю глотку: «Ты видишь? Как они это делают вообще?! А сейчас? Смотри, смотри!»

Я, впрочем, и так был готов запрыгать и завопить, но после давешнего опыта сдерживаться оказалось легче. Когда огромная куча хлама задрожала и вспыхнула тусклым при дневном свете, но отчетливо разноцветным сиянием, я вспомнил: «Точно, дом с птицами тоже светился прежде, чем стать круглым». Когда в сияющем месиве стало невозможно разобрать, где тут доски, где тряпки, а где лодка с веслами, подумал: «И это было». А к тому времени, как хаос постепенно обрел определенные очертания и стал похож на гору огромных детских кубиков, каким-то причудливым образом поставленных один на другой, я уже более-менее освоился с происходящим. Шепнул Мелифаро:

– Прости, беру свои слова обратно. Ты все-таки гений, и я буду выпрашивать у тебя автограф. Возможно, трижды на дню. Всякий раз, как вспомню твой новый дом, так и буду.

– Ладно, – снисходительно отозвался он. – Выпрашивай, мне не жалко. Только бумагу и карандаш с собой носи, у меня их отродясь не было.

– И очень зря, – заметила Меламори. – Мог бы уже давным-давно загреметь в Приют Безумных. Чертил бы там проекты новых волшебных дворцов, а мы бы тебя навещали. И всем было бы хорошо и интересно.

– Я и так давным-давно туда загремел, – отмахнулся Мелифаро. – Или ты до сих пор считаешь нашу клинику для особо безнадежных психов государственным учреждением, ответственным за безопасность Соединенного Королевства? Добрый знахарь дядя Джуффин тебе это сказал, и ты поверила? Потрясающая наивность.

Я бы с удовольствием принял участие в их беседе, но меня отвлекли. В смысле прислали зов. Причем я сначала не понял, кто именно. Слушал звенящий у меня в голове тонкий голосок и гадал: кто бы это мог быть. Голосок успел пожелать мне хорошего дня, спросить, не очень ли я занят, поблагодарить за то, что не оставил одну на рассвете – и только в этот момент до меня дошло, что со мной разговаривает Базилио. Надо же, как быстро она освоила Безмолвную Речь! Интересно, кто ее научил? Ладно, главное, что теперь мне не придется возиться еще и с этим.

«У тебя все в порядке?» – спросил я.

Закономерный вопрос, если хорошо знать Базилио. Еще вчера она была деликатнейшим в Мире чудовищем, часами размышлявшим, можно ли побеспокоить домочадцев просьбой об ужине или лучше все-таки подождать, пока мы сами спохватимся. И вряд ли из этого материала могла получиться нахальная девица, способная дергать людей по пустякам.

«Все в полном порядке, – поспешно ответила Базилио. – И у меня, и вообще дома. Просто когда ты ушел, я еще спала и не успела задать тебе один важный вопрос. Ни за что не стала бы к тебе приставать, но ответ мне нужен до вечера. А ты вряд ли так рано придешь…»

«Так спрашивай давай, – потребовал я. – Пока у меня не началась какая-нибудь погоня с перестрелкой».

Стыдно, конечно, обманывать ребенка. Но не признаваться же ей, что весь такой из себя великий и ужасный я до сих пор устаю от Безмолвной речи, как от разгрузки вагонов. К тому же очень сложно объяснить непосвященному, что такое «вагон», и почему его тяжелое содержимое нельзя просто уменьшить и унести в пригоршне, не задействуя мускульный аппарат. Так что лучше и не начинать.

«Ты вчера сказал, что все захотят отпраздновать мое… Ну, что я внезапно стала человеком. И вечеринка будет завтра же. То есть уже сегодня. Это правда? Ты не шутил? Все придут? Причем не к тебе в гости, а специально лично ко мне? Но тогда, получается, надо как-то подготовиться?»

Ох ты черт. Как я мог забыть. Все-таки леди Сотофа Ханемер действительно способна ошибаться в людях. Тоже мне «прирожденный опекун юных леди». Прирожденный свинтус с дырявой головой – вот я на самом деле кто. Наобещал ребенку гостей, а сам никого не позвал. Если это не самый верный способ разбить девичье сердце, я сдаюсь.

Но всего этого я говорить не стал. А тоном, не допускающим сомнений, заявил: «Конечно, к тебе все придут! Вечера дождаться не могут. Но готовиться совершенно не обязательно. Пошлем зов в трактир, пироги сами к нам прилетят. И выпивка за ними вдогонку. Так что забудь».

«Нннуууу… – нерешительно протянула Базилио, – понимаешь… Мне же, наверное, надо как-нибудь красиво нарядиться? А у меня ничего нет. Никакой человеческой одежды, кроме той, которая на мне».

Тут я окончательно убедился, что даже мало-мальски сносным опекуном юных леди мне не бывать никогда. В противном случае я бы еще вчера сообразил, что кто-то должен отвести Базилио за покупками.

Ладно, эту оплошность будем исправлять потом. Прямо сейчас-то что делать?

«Моя гардеробная в твоем полном распоряжении, – сказал я. – Мы почти одного роста, а мужчины и женщины одеваются примерно одинаково, так что никаких проблем. Правда, я катастрофически отстал от моды, так уж тебе со мной не повезло».

«А сэр Мелифаро меня не засмеет?» – осторожно спросила Базилио.

Мнение остальных ее, хвала Магистрам, совершенно не тревожило. Надо же, как она нас всех хорошо изучила.

«Пусть только попробует, узнает, в каких болотах вурдалаки ночуют, – грозно пообещал я. – Буду нас защищать. В смысле тебя и свое чувство стиля. Не вешай нос».

«Да я и так не вешаю. Наоборот! Еще вчера в это время я даже не подозревала, что скоро у меня появятся самые настоящие человеческие проблемы. Например, что надеть к приему гостей. Это же здорово!»

Я окончательно уверился, что неправильно классифицировал внезапно появившееся у меня в доме неведомое чудище как аналог василиска. На самом деле это был ангел. И превращение в человека в этом смысле ничего не изменило.

Пока мы трепались, с домом было покончено. В смысле он уже неподвижно стоял на месте, не светился и не дрожал. И больше не изменял форму. Так и подмывает добавить: «И напрасно не изменял», – но это будет неправда.

Результат работы Новых Древних архитекторов над детской мечтой Мелифаро совершенно не походил на жилой дом, как я его себе представляю. Скорее уж на неудачно собранную гигантскую пространственную головоломку. Но при этом сооружение было прекрасно – если смотреть на него не с практической точки зрения, прикидывая, сколько комнат внутри, как они выглядят, и можно ли поставить там хотя бы один обеденный стол, а как на произведение искусства. Точнее, на огромную авангардную скульптуру, состоящую из множества разноцветных частей столь причудливых форм, что здравый смысл требовал немедленно разобрать эту невозможную конструкцию и больше никогда ничего подобного не делать. Зато все остальные составляющие моей личности дружно рукоплескали результату. И я, пожалуй, был на их стороне.

– Ну ни хрена же себе хрень! – наконец сказал я.

Ответом мне был дружный вздох, выражающий, как я понимаю, полное согласие с моей развернутой рецензией.

Меламори потянула меня за полу лоохи.

– Эй, а почему ты за меня не заступился?

– А надо было? – удивился я.

– Не то чтобы позарез. Но мне было бы приятно. Этот псих, соавтор нового архитектурного шедевра, утверждал, будто он – единственный более-менее вменяемый человек в Тайном Сыске. А у меня всех аргументов: «Сейчас в глаз дам». Ты все-таки гораздо более красноречив.

– Я все прослушал, потому что разговаривал с Базилио. И, кстати, сказал ей, что вечером все придут поздравлять ее с чудесным превращением. Надеюсь, не соврал.

– Ну слушай! – возмутился Нумминорих. – Мы бы и так пришли, без всяких напоминаний. Ты что! Мне ужасно интересно, какой он стал.

– «Какая», – поправила его Меламори. – Базилио у нас теперь юная леди. Внезапно. Отличная, кстати, девчонка получилась. Даже хорошо, что не мальчишка, а то я бы, пожалуй, положила на него глаз… Сэр Макс, убери свой кулак из-под моего носа. Только подумай: мальчишка, который умеет превращаться в такое страшное чудовище! Немыслимый соблазн.

– Ну да, – ухмыльнулся я. – Сердцу не прикажешь, понимаю.

– Совершенно уверен, ты специально подстроил это дурацкое превращение с еще более дурацкой вечеринкой, чтобы не дать мне спокойно переехать в новый дом, – ухмыльнулся Мелифаро.

– Так ты придешь? – обрадовался я.

– Ну а как ты думаешь?

– Отлично. Тогда слушай меня внимательно. У Базилио пока нет никакой одежды. Просто не успели – не то что купить, даже подумать об этом. И я одолжил ей свою…

– Бедная девочка.

– С удовольствием выслушаю все твои комментарии по этому поводу. Но – наедине! А ей, будь добр, скажи комплимент, хоть плохонький. Базилио очень переживает, что ты будешь смеяться над ее нарядом.

– Что лишний раз демонстрирует незаурядность ее ума, – невозмутимо кивнул Мелифаро. – Не успела стать человеком, а уже понимает, что по-настоящему важно, а что – суета сует. И какими ужасными тряпками забиты шкафы ее покровителя, бедная девочка тоже уже осознала. Ничего, она сильная. Она справится.

– Вот напрасно вы все забываете, что я на самом деле тоже умею превращаться в чудовище, – угрожающе сказал я. – А я меж тем еще как умею! Просто ленюсь – до поры. И, кстати, в отличие от безобидной Базилио, я – чудовище-людоед. Вы не представляете, как трудно было в прошлый раз никого не сожрать. А теперь даже и не знаю, стоило ли отказывать себе в самом необходимом…

– Ух ты, точно же! – обрадовалась Меламори. – А я и забыла, что ты у нас такой прекрасный. Решено, раз так, остаюсь с тобой. От добра добра не ищут.

– Ладно, – Мелифаро тоже сразу стал покладистым. – Я скажу Базилио как минимум один комплимент. Может быть, два, больше не обещаю. Не могу много врать, очень от этого устаю. Но учти, завтра же я отведу ее в лавку с нормальной одеждой. И можешь откусывать мне столько голов, сколько сочтешь нужным. Мое слово твердо.

– Именно об этом я и собирался тебя попросить, – кивнул я. – И еще об одном одолжении…

– Это о каком? – нахмурился он. – Свою одежду я ей не дам, даже на один вечер, и не проси.

– И хвала Магистрам, что так. Ты вообще хоть о чем-то, кроме тряпок, можешь думать? Я просто хочу посмотреть, как устроен твой дом изнутри. И остальные, уверен, тоже.

– Так я и сам хочу, – улыбнулся он. – Но видишь, Малдо еще не вышел. И ребята застыли как околдованные. Это значит, что создание внутренних перекрытий и отделка пока не закончены. Ждем.

Только сейчас я обратил внимание, что юные строители в куцых лоохи по-прежнему неподвижно стоят на своих местах. И выглядят, скажем так, не самыми бодрыми людьми в этом городе. Иными словами, вот-вот в обморок от переутомления грохнутся, один за другим. И только тогда я наконец сообразил, что все это развеселое быстрое строительство – не ребяческие развлечения, а серьезное древнее колдовство. Которое, возможно, мне самому оказалось бы не под силу; без долгих тренировок – так точно. А я почему-то все это время смотрю на них снисходительно, как на резвящихся детей. К нарядам придираюсь. И шляпа Малдо мне чем-то не угодила.

Как есть дурак.

Несколько минут ожидания показались мне вечностью. И не потому что я так уж сильно рвался посмотреть дом изнутри, хотя любопытно было, конечно. Просто невольно осознав степень прилагаемых строителями усилий, я уже не мог отвлечься и перестать им сопереживать. В каком-то смысле трудился вместе с ними, но не на результат, а, так сказать, ради собственных острых ощущений. И так заигрался, что действительно зверски устал.

Поэтому когда ребята вдруг одновременно хлопнули в ладоши и попадали в окружающую новый дом траву, смеясь и продолжая аплодировать, я тоже уселся – прямо на землю. Сколько можно стоять.

Полосатая дверь, расположенная в основании удивительной конструкции, распахнулась, и из дома пулей вылетел Малдо Йоз. Выглядело это так, словно за ним гналась толпа мстительных демонов, но на самом деле это он просто вышел. По своим меркам, наверное, даже неторопливо. Вразвалочку. Потому что тоже зверски устал, просто не подавал виду, поскольку явно принадлежал к дурацкой породе человеческих существ, для которых пускать пыль в глаза – все равно что дышать.

Толпа, собравшаяся на Удивительной улице, натурально взорвалась восторженными воплями и хлопками. Даже несколько фейерверков на радостях запустили, хотя при дневном свете особого смысла в них нет.

Мелифаро подпрыгнул от избытка чувств, рванул к дому, и они с Малдо обнялись на глазах у восхищенной публики. Что-то друг другу говорили, я не слышал, но уверен, что комплименты. «Это гениально», «ну вы даете», «самый удивительный заказ в моей жизни» и так далее. На их месте я бы сейчас и сам такое говорил. Помощники Малдо Йоза понемногу поднимались с травы и включались в ритуал братских объятий, так что в конце концов стали походить на футбольную команду, только что забившую решающий гол. Но в Соединенном Королевстве в футбол не играют, так что оценить красоту моего сравнения было некому.

– Даже немножко завидно, – шепнул Нумминорих, присаживаясь рядом. – Хотя ясно, что мне повезло больше всех в Мире: быть Тайным сыщиком в сто раз круче, чем кем-нибудь другим. Но прямо сейчас они такие счастливые! Сделали очень трудное дело, и у них все получилось. Как же я это люблю!

– Мне и самому завидно, – признался я. – Просто мы с тобой давненько ничего невозможного не делали. И даже просто трудного. Надо это как-то прекращать. С другой стороны, не все от нас зависит. Нет работы, значит нет, ничего не попишешь.

Меламори села рядом с нами.

– Почему-то считается, что отсутствие работы – это благо, – сказала она. – Какое вранье!

Так и сидели втроем, печально вздыхая, отчаянные бездельники, которым вдруг стало некого и не от чего спасать, жертвы золотого века Соединенного Королевства, внезапно наступившего для нас всех. И хвала Магистрам, что наступившего. А мы – да черт с нами. Потерпим как-нибудь. Вечеринку, например, устроим. А потом еще одну.

Наконец героям дня надоело обниматься, и Мелифаро призывно помахал нам рукой – давайте сюда. Мы подскочили, но первой возле него оказалась выпрыгнувшая откуда-то из толпы длинноносая девица, в которую недавно превратилась Кекки Туотли.

Мелифаро сперва оторопел от ее напора, но быстро сообразил, в чем дело, и громогласно, так что даже мы услышали, представил ее строителям как свою троюродную тетку, только что приехавшую из графства Вук, где бедняжка все это время трудолюбиво пасла графских менкалов. Все-таки сколько лет знаю этого типа, столько удивляюсь, что он до сих пор жив. Долго сердиться на него невозможно, это ясно. Но для убийства иногда бывает достаточно одной секунды. Я проверял.

– Ну вот, ни хрена вы не завалили и не опозорились, – сказал я Малдо Йозу, который стоял на пороге нового дома и натурально светился от счастья. – А обещали. И где?!

– Я вообще довольно ненадежный человек, – ухмыльнулся он. – Даже помощников сперва набирал специально для того, чтобы было кому ловить меня по всему городу и в нужное время доставлять на стройку. Правда, потом оказалось, что без них ничего по-настоящему интересного не сделаешь. Но это уже совсем другая история. И другой разговор. Серьезный. Прямо сейчас не потяну.

– И не надо. Ваше дело маленькое: почивать на лаврах и слушать комплименты. Невероятную штуку вы тут сотворили. Не понимаю как.

– Сам пока не понимаю. Но совершенно точно знаю, что, если бы не сэр Мелифаро, мы бы и за сто лет до такого не додумались. Вот ради чего я всегда хотел, чтобы всякий будущий владелец сам придумывал дом, а не выбирал из готовых эскизов. В этом, собственно, главный смысл нашей работы. Я уверен, что каждый человек – художник, просто мало кто догадывается о своем призвании. И если не тормошить, не требовать, не вкладывать насильно в руки карандаш, большинству никогда в голову не придет попробовать себя в роли творца. И невероятные вещи вроде этого дома так и останутся невидимыми для остальных. А я жадный. Хочу увидеть как можно больше интересного. И не в воображении, а собственными глазами. И руками потрогать. И если ради этого надо как следует поработать, я готов. Все честно. Ну что, пошли смотреть?

И наконец посторонился, пропуская нас в дом. Меня почему-то первым, хотя, по идее, эта честь должна была принадлежать художнику. То есть Мелифаро. С другой стороны, может быть в Соединенном Королевстве тоже бытует суеверие насчет первого вошедшего в новый дом? И меня запустили вместо кошки? Правильно, молодцы, что мне сделается.

Если верить городским легендам, ни-че-го.

Внутреннее устройство дома потрясло меня до глубины души. Но не очередным причудливым витком художественной мысли, а наоборот – простотой, рациональностью и лаконичностью. Когда снаружи дом выглядит как горячечный бред умирающего счастливым геометра, как-то не ожидаешь обнаружить внутри просторные комнаты правильной формы. Огромную гостиную с примыкающими к ней кладовой и кухней на первом этаже, три тщательно изолированные друг от друга спальни на втором, библиотеку и два кабинета на третьем.

– Надо же, – сказал я Мелифаро. – Нормальное человеческое жилье. Ты тут зачахнешь, дружище.

– Не выдумывай, – отмахнулся он. – Я даже на улице Хмурых Туч за столько лет не зачах, а уж насколько унылое место. Одно название чего стоит. Чтобы начать тосковать, требуется прорва свободного времени. Мне такая роскошь не светит. По крайней мере, не в ближайшие годы. А в доме, куда приходишь, чтобы упасть и уснуть, должно быть удобно. И все понятно.

Он, кстати, совершенно не преувеличивал. Пока мы бездельничаем в ожидании каких-нибудь невнятных мистических событий, Мелифаро, сэр Кофа с Кекки и вся городская полиция в придачу продолжают заниматься так называемыми «незначительными происшествиями», из которых, собственно, и состоит человеческая жизнь. Поэтому им даже на короткий отпуск рассчитывать не особо приходится. Счастливчики, что тут скажешь.

– К тому же, – добавил Мелифаро, – у меня, по удивительному стечению обстоятельств, есть жена. Кенлех, как тебе известно, простодушное дитя степей, а потому гораздо мудрей всех нас, вместе взятых. Ей абсолютно все равно, как наш дом будет выглядеть снаружи, вон даже на строительство смотреть не пришла, сказала: «Еще успею налюбоваться». Но выставила два жестких условия: чтобы число комнат в доме не превышало дюжины и чтобы ни в одной из них у нее не кружилась голова.

– Справедливые требования, – согласился я. – И ты их честно выполнил.

– Не совсем, – признался Мелифаро. – Ты еще не видел мой кабинет на крыше. Он в форме неправильной пирамиды, и пол там под таким наклоном, что на ногах устоять трудно.

– Ну так пошли покажешь.

Мелифаро помотал головой.

– Прости, но нет. В детстве я мечтал, чтобы это была волшебная комната, куда не может зайти никто кроме меня. Малдо честно сказал, что так заколдовать отдельное помещение, оставив нетронутым весь остальной дом, пока не умеет. Да я и сам, честно говоря, плохо понимаю, как подступиться к подобной задаче. Но, по крайней мере, я могу никого никогда туда не пускать. Один пойду смотреть. Не обижайтесь.

Какие уж тут обиды. В жизни не подумал бы, что у этого невыносимого типа есть такая трогательная мечта: запереться в одиночестве и хотя бы полчаса в сутки никого не доставать.

– Так, стоп, – внезапно сказал Нумминорих. – А где Луукфи с буривухом? Он же тоже сюда собирался. Даже с самым неторопливым возницей давным-давно можно было доехать.

– А вот угадай, где он, – ухмыльнулся Мелифаро. – Сейчас проверим, прилагается ли к твоему носу хоть какое-то подобие головы.

Нумминорих нахмурился.

– Заблудился?.. Нет, погоди, не просто заблудился, а перепутал твои квартиры? Старую и новую?

– Он и тебе успел прислать зов и пожаловаться, что прибыл на улицу Хмурых Туч, а там ничего интересного не происходит?

– Да нет, конечно. Я подозреваю, сэр Луукфи вообще до сих пор не в курсе, что я тоже служу в Тайном Сыске. По крайней мере, сегодня, застав меня в Зале Общей Работы, он расспрашивал, как продвигается моя учеба. Услышав, что я уже много лет нигде не учусь, от всего сердца поздравил с ее завершением, а потом выразил надежду, что сэр Макс, которого я, по его версии, пришел навестить, уже вернулся из отпуска и будет очень рад меня видеть.

– То есть хочешь сказать, насчет улицы Хмурых Туч ты просто угадал? – изумился Мелифаро.

Нумминорих скромно пожал плечами.

– Он не угадал, а проанализировал известные ему факты и сделал наиболее вероятный вывод, – заметил я. – Есть такая штука – мыслительный процесс. Ты, небось, и не слышал, бедняга. Был бы здесь сэр Шурф – составил бы тебе список рекомендуемой литературы для первоначального ознакомления с вопросом. Но я буду милосерден и скажу тебе: плюнь. Мы любим тебя не за это. А за незаурядный художественный дар.

Пока я говорил, на лице моего друга все более отчетливо проступало простое и понятное человеческое желание засветить мне в глаз. Или в челюсть. А дальше – как пойдет. Но стоило упомянуть художественный дар, он заулыбался до ушей и смущенно признался:

– Я сам себя за него теперь люблю. Даже не надеялся, что так здорово получится. На бумажке это все-таки гораздо скромнее выглядело.

– А что с Луукфи? – напомнила Кекки. – Почему он так и не приехал сюда? Буривух, наверное, разочарован и сердит?

– Представь себе, как раз наоборот. Буривух решил, что теперь в его обязанности входит тщательный осмотр жилищ всех сотрудников Тайного Сыска – не то для какого-нибудь секретного архива, где хранятся подробные сведения о личной жизни государственных служащих высшего ранга, не то просто для порядка. И с энтузиазмом принялся за работу: ему, оказывается, давно было интересно, как живут люди, а тут вдруг сами пригласили и все показывают. Ты же знаешь Луукфи, он ни в чем не может отказать буривухам. И больше всего на свете боится их огорчить. Поэтому не стал разубеждать птицу, и они взялись за дело. Судя по регулярным сообщениям Кенлех, сейчас буривух запоминает расположение флаконов с благовониями на полке в ванной. С такими темпами они до заката с места не сдвинутся. И хвала Магистрам, что так: Кенлех в восторге от гостей. Она всегда мечтала близко познакомиться хотя бы с одним буривухом, но стеснялась напрашиваться на экскурсию в Большой Архив. Хотя я сто раз предлагал.

– Надеюсь, Луукфи не слишком огорчился, что пропустил такое потрясающее зрелище, – сказал я.

Все посмотрели на меня, как на идиота.

– Понимаешь, Макс, чтобы огорчиться, надо хотя бы приблизительно представлять, что именно ты пропустил, – наконец сказал Нумминорих.

– А парень думает, мы сейчас просто расставляем мебель в моей новой квартире, – ухмыльнулся Мелифаро. – Немного смущен, что не помогает, но, в общем, рад, что удалось избежать хлопот. Я не стал его разубеждать.

Потом Мелифаро убежал наверх, в свою вожделенную тайную комнату, а мы разбрелись по дому. Хотя смотреть здесь было особо не на что. Просто пустой дом с отличной планировкой, и все.

Гораздо интересней оказалось усесться на подоконник будущей библиотеки и разглядывать в окно Удивительную улицу. Собственно, городской улицей в привычном смысле слова она пока не выглядела. Просто пустырь, заросший высокой серебристой травой и цветами, когда-то садовыми, но уже давно одичавшими без присмотра. Свобода, впрочем, пошла им на пользу, такого буйного цветения в конце осени я не видел больше нигде.

Вдалеке, на другом краю пустыря, стояли еще два дома, как мне показалось, вполне обычных. Впрочем, отсюда толком не разглядишь. Участок под сад Мелифаро достался, мягко говоря, не маленький. И, зная их с Кенлех не первый год, я был спокоен за будущее травы и буйно разросшихся цветов: в ближайшие триста лет никто не потревожит растения бесцеремонным вмешательством в их частную дикую жизнь. А там, глядишь, окружать дома условно бескрайней степью станет повсеместной модой. Лично я только за. Будет смешно.

– Это тоже наша работа, – сказал Малдо Йоз.

Я не услышал, как он вошел. От людей с таким громким голосом как-то не ждешь совершенно бесшумной походки.

– Хорошие дома, крепкие, добротные и удобные, – продолжал Малдо. – И простоят хоть тысячу лет, если будет на то желание их владельцев. Но гордиться тут особо нечем. Подобных зданий и без нас в Ехо полно. Один заказчик захотел точную копию дедовского дома, разрушенного в Смутные Времена, еще до его рождения. Вполне понятная ностальгия по возможному, но несбывшемуся варианту собственного детства. Другая рисовала эскиз сама, но все равно ничего толком не придумала. Просто вспоминала, что ей когда-то понравилось, и старалась как можно точнее воспроизвести образцы. Вполне милая эклектика в итоге получилась, а все равно скукота. Будь моя воля, строил бы только что-то вроде этого. Но я пока никому не отказываю. Мне позарез нужны заказы, чем больше, тем лучше: я теперь не один. Моим людям надо очень много практиковаться и хорошо зарабатывать. Пусть станут богатыми прямо сейчас, пока молодые и глупые. Потом это уже не так интересно, правда?

Я невольно улыбнулся.

– Да ну, и потом вполне ничего. Когда деньги нужны только для того, чтобы о них не думать, пусть будут, да побольше. Возраст безмятежности не помеха.

– Так-то оно так, – согласился Малдо Йоз, усаживаясь на подоконник рядом со мной. – Однако окажись мы с вами сейчас без гроша, ушли бы, например, в лесные разбойники. Или, чем Темные Магистры не шутят, в пираты. Уверен, вы даже Невидимую Флотилию смогли бы ограбить, если бы захотели. Да?

Он испытующе посмотрел на меня. Голубые глаза сияли азартом, а невзрачное лицо с правильными мелкими чертами вдруг превратилось в натуральную разбойничью рожу, лукавую и алчную донельзя.

Я невольно прикинул: Невидимая Флотилия, значит. Неуловимая и теоретически неуязвимая. Специально созданная для межконтинентальных перевозок особо ценных грузов. Заколдованные быстроходные суда и команды, составленные из уроженцев островов Укумбийского моря, иными словами, потомственных пиратов. Что совершенно логично, если учесть, что именно ради защиты от этих самых Укумбийских пиратов все и затеяно. Зато против моего вторжения никаких специальных мер не принимали. Ну и отлично. Проникнуть Темным Путем на корабль, плывущий в открытом море теоретически возможно. Своими ушами слышал историю о человеке, которому это удалось[22]. А значит, и я смогу, не вопрос. Подобные вещи у меня получаются как бы сами собой, даже стараться особо не надо – не то что с Безмолвной речью, кухонной возней и этим дурацким новомодным хождением в полуметре от земли… Ладно, попал я на корабль, что потом? Ясно, что: Смертные Шары по числу членов команды, один на всех приказ сидеть смирно и не мешать, сундуки с миллионами уменьшить и спрятать в пригоршню, и можно спокойно возвращаться домой – тоже Темным Путем. Милосердно расколдовав всех напоследок. Ну или не расколдовав, как пойдет.

Наконец я кивнул:

– Да, Невидимую Флотилию, пожалуй, смог бы. Не вижу особых проблем.

– Теперь представляете, какой интересной могла бы стать наша с вами жизнь, окажись мы на мели? – с энтузиазмом спросил Малдо. – Пока нежная молодежь будет жаловаться друг другу на Мир, не способный по достоинству их оценить, мы…

Я помотал головой.

– Да ну, ничего интересного. Суетиться, грабить кого-то. А потом еще скрываться от преследования, стараясь никого ненароком не зашибить – вообще тоска. Лучше уж плюнуть на все и отправиться в одну из тех реальностей, где я по-прежнему богач. Или просто умотать на Темную Сторону, благо там деньги вообще не нужны. Сколько раз бывал на Темной Стороне, ни одной лавки не видел. И никаких трактиров. И погода там всегда отличная, даже когда у нас зима, можно прямо на улице жить…

На этом месте я осекся, потому что почувствовал себя натурально буржуем, жрущим пирожные на глазах у голодного сироты. Сиротой был, как ни странно, Малдо Йоз, сегодняшний триумфатор, обладатель почти Королевской шляпы, предводитель Новых Древних Архитекторов, колдун, каких даже здесь, в Сердце Мира, по пальцам можно сосчитать.

Он как-то внезапно сник, ссутулился еще больше, азартный блеск в глазах погас. Хорошо хоть поля шляпы не обвисли, это было бы слишком.

– Я что-то не то сморозил? – прямо спросил я.

Малдо Йоз слабо улыбнулся, махнул рукой.

– Можно и так сказать. Но на самом деле вы тут ни при чем. Не берите в голову. Просто я отчаянно завидую людям, которые для вот этого всего рождены – Темная Сторона, другие Миры и… Не знаю, что у вас там дальше. И воображения не хватает предположить. А вам я завидую больше всех вместе взятых, очень уж много удивительных вещей о вас слышал; если хотя бы сотая часть правда – заверните мне вашу жизнь, хочу, беру, не торгуясь, даже если выяснится, что ради сохранения этих чудесных возможностей вам каждую ночь отпиливают голову ржавой пилой, а потом приделывают на место.

– Не отпиливают.

Мы помолчали.

– Извините за такую внезапную откровенность, – наконец сказал Малдо Йоз. – Не поверите, но обычно я веду себя гораздо сдержанней. Просто очень устал. И почему-то такое ощущение, что с вами все можно.

– Правильное ощущение. И да, тут есть чему завидовать. Я вас очень хорошо понимаю. Когда-то сам завидовал – вообще всем, в чьей жизни был хоть какой-нибудь смысл. Даже если на самом деле его не было. Я бы тогда и за мало-мальски убедительную иллюзию смысла дорого дал… Ладно. Простите, что так расхвастался. Просто увлекся разговором. И не подумал, как все это звучит со стороны.

– Ну так я сам этого хотел, – откликнулся он. – В смысле хотел вас разговорить. И получил несколько больше, чем рассчитывал. Так часто бывает.

– Равновесия ради следует признаться, что совсем недавно я отчаянно завидовал вам, – сказал я. – Когда дом был закончен, стоял, весь такой из себя невероятный, и вы с видом победителя вышли на крыльцо. И все захлопали и полезли к вам обниматься. Без аплодисментов и объятий я как раз обойдусь, но вот это ощущение только что законченного почти невозможного дела – самое прекрасное, что может случиться. Ради него имело смысл рождаться слабым недолговечным существом человеком, для которого почти невозможно вообще практически все. И путь к настоящему счастью вполне очевиден, если не уму, то сердцу…

– Вы так говорите, будто у нас был выбор, кем рождаться.

Я молча пожал плечами. Потому что объяснять, что у меня, кажется, все-таки был, и сами видите, что я в итоге выбрал, – это уже верх бестактности.

Но Малдо Йоз, похоже, и так все понял. Нахмурился еще больше, отвернулся. Потом сказал:

– На самом деле, этот дом действительно оказался совершенно невозможным делом. Рановато мы за него взялись. Надо было еще потренироваться, хотя бы до конца года. Но мне так припекло! Вот прямо сейчас, вынь да подай, и точка.

– И снова очень хорошо понимаю, – кивнул я. – Сам такой. И это, наверное, правильно. Потому что все равно получается вопреки всему. Вот и у вас сегодня получилось.

– В самом конце был момент, когда я почувствовал, что мы не справляемся, – признался он. – Слишком много деталей и, что еще хуже, слишком много несоответствий моим собственным представлениям о возможном, опыту, честно нажитому за годы, проведенные на настоящих стройках, где работают вовсе без магии. Я вдруг невольно усомнился в результате, а в нашем деле это катастрофа. Сразу утратил контроль над процессом и понял, что вся эта красота вот-вот рухнет мне на голову. Даже подумал: хорошо, что я работаю внутри и погибну под обломками. Позор гораздо мучительней. Но тут пришло второе дыхание, и все получилось как бы само собой. Неожиданно легко. Пока не понимаю, почему так. Но когда-нибудь разберусь.

Я не стал ничего ему говорить. Но удивленно подумал, что, возможно, не зря напрягался, сопереживая строителям. Со мной часто так бывает: веду себя как последний дурак, а потом, задним числом, внезапно выясняется, что это было совершенно необходимо.

Впрочем, бывает и наоборот.

Малдо тем временем снова повеселел, оживился, скорчил хитрющую рожу и спросил:

– Слушайте, сэр Макс, а мы с вами будем дружить?

Из моих знакомых подобный вопрос могла бы задать только Базилио – на правах почти новорожденной в мире людей. И, пожалуй, больше никто. А зря. Я высоко ценю подобное прямодушие. Ничего за собеседника додумывать не надо, сам все простыми словами скажет, а потом догонит и трижды повторит. Очень удобно.

– Ну а чем, мы, по-твоему, уже битый час занимаемся? – усмехнулся я.

– Как час?! – подскочил Малдо. – Я что, правда столько тут с тобой сижу?

Паника – лучший способ мгновенно приспособиться к изменившимся обстоятельствам и перейти на «ты», всегда это знал.

– Да нет, на самом деле вряд ли, – сказал я. – Это было художественное преувеличение. Просто «час» звучит гораздо лучше, чем, к примеру, «четырнадцать с половиной минут».

– Ладно, тогда еще ничего. Но мне все равно нужно бежать. Подписывать документы, хвалить своих ребят и врать пронырам из «Суеты Ехо», что этот невероятный дом – далеко не предел наших возможностей. И мы всем еще покажем.

– Не «врать», – улыбнулся я. – А просто выдавать желаемое за действительное. Как по мне, отличный способ превратить это самое желаемое в такое распрекрасное действительное, что мало никому не покажется.

И спрыгнул с подоконника, предварительно договорившись с собой, что ноги мои коснутся пола в кабинете Джуффина в Доме у Моста. Таким образом, можно будет убить целую кучу зайцев: воспользовавшись эффектом внезапности, отобрать у Джуффина остатки камры, сбежать подальше от журналистов, лишний раз убедиться, что за минувшую ночь я не разучился ходить Темным Путем, и заодно произвести неизгладимое впечатление на нового приятеля. Уж я-то знаю, как эффектно подобные штуки выглядят со стороны.

То есть дело, как мы понимаем, было именно в этом. В моей жизни наконец-то снова появился человек, перед которым имеет смысл выпендриваться. Все остальные ко мне давным-давно привыкли и ждут чего угодно. Ничем их не удивишь. А тут свеженький зритель. Пока привыкнет к моим выходкам, они как раз успеют мне надоесть. И я, конечно, придумаю еще что-нибудь новенькое.

Идеальный вариант. Ничто не вдохновляет меня так, как собственная пыль, эффектно пущенная в чьи-нибудь широко распахнутые глаза.

Когда мои ноги коснулись мягкого кеттарийского ковра, занимающего большую часть Джуффинова кабинета, я сразу сказал:

– Я снова без пирожных, но только потому, что пришел сюда прямо со стройки. Там их просто не было!

– «Просто не было» – это одна из самых популярных человеческих отговорок, – печально откликнулся Куруш. – В вас, людях, поразительным образом сочетаются умение печь вкусные пирожные и полное отсутствие альтруистической готовности обеспечить ими всех нуждающихся. Впрочем, мне уже принесли полдюжины из «Обжоры Бунбы», поэтому на сегодня проблема решена.

– А почему ты так рано сбежал? Дом не понравился? – спросил Джуффин, придвигая к себе кувшин с камрой.

Эффект неожиданности не сработал, вот черт.

Впрочем, тут же выяснилось, что шеф взял кувшин только для того, чтобы наполнить кружку и протянуть ее мне. Все-таки надо лучше думать о людях.

– Дом как раз очень понравился, – сказал я. – Даже удивительно. Думал, я куда более консервативен. Ну и сам процесс – слушай, слов нет! А сбежал я, узнав, что где-то рядом бродят журналисты из «Суеты Ехо». Не хочу ставить тебя перед тяжелым этическим выбором: сажать меня за убийство в Холоми, или напротив, прятать в погребе.

– Да почему же именно в погребе? – рассеянно удивился Джуффин. – Там неудобно… А ты что, до сих пор зол на газетчиков? Ничего себе память у тебя.

– Я не зол. То есть зол, но не потому что обиделся на глупые статьи. Беда, что они стали так много и бездарно врать; про меня или нет – это как раз дело десятое. Смысл газет, как я понимаю, заключается в том, чтобы люди быстро узнавали информацию: важную, полезную и просто забавную. А постоянное вранье информацию обесценивает. Проще вовсе перестать читать газеты, чем постоянно гадать, какая из двух дюжин статей содержит хотя бы намек на правду. Мне не нравится, что эти болваны испортили отличную идею. Я любил читать газеты – ровно до тех пор, пока не начал чувствовать себя одураченным. И теперь мне просто обидно, как в детстве: любимую игрушку сломали! А в этом состоянии я, ты знаешь, страшен, как ни в каком другом.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Джуффин. – И то же самое, практически слово в слово говорил третьего дня сэру Рогро.

– Не понимаю, как он мог развести такой бардак, – сердито сказал я.

– Как, как. Обыкновенно. У Рогро, видишь ли, закрутился какой-то небывало страстный роман, требующий регулярных поездок в Куманский Халифат. Это, если я не ошибаюсь, называется «по велению сердца». И, в общем, лечится. Сто семьдесят девятой ступенью Белой Магии в сочетании с отваром из колючих горных трав по старинному хоттийскому рецепту; по крайней мере, так говорят. Только больные всегда наотрез отказываются от лечения, вот в чем штука.

– Погоди, ты хочешь сказать, что при помощи магии можно разлюбить, кого пожелаешь?!

– Да конечно можно, – пожал плечами Джуффин. – Вообще все можно, или почти все. Иной вопрос, нужно ли. Я-то как раз придерживаюсь мнения, что с собственными страстями следует справляться без посторонней помощи. А когда не удается справиться, с удовольствием их переживать, не забывая благодарить судьбу за бесценный опыт. Но речь сейчас не о моем отношении к ритуалу Освобождения Сердца, а о том, что Рогро непозволительно запустил свои издательские дела. Что неудивительно: путь до Капутты занимает, в лучшем случае, около четырех дюжин дней. А в худшем, все шесть. И это только в один конец! Если постоянно мотаться туда-сюда, времени на работу остается, мягко говоря, не очень много.

– Буквально десять минут в год.

– Вот именно. Конечно, он имел полное право передать дела заместителям, для того они, по идее, и существуют. Но тут вот какая проблема: Рогро, как ты знаешь, сам придумал свои газеты, сам воплотил идею в жизнь и на протяжении многих лет делал в редакции гораздо больше, чем положено нормальному начальнику. А заместители просто крутились рядом, ожидая поручений. Поэтому при Рогро газеты функционировали почти идеально – насколько это вообще возможно в столь непростом деле. А без него все тут же начало разваливаться. Потому что толковых заместителей он себе воспитать не сумел. Только сносных исполнителей, которые в отсутствие начальства сразу пошли вразнос.

– Ужасно жалко, – вздохнул я. – Причем теперь уже вообще всех. Включая неизвестное мне лицо, ради которого Рогро мотается в Капутту.

– Неизвестных тебе лиц, – меланхолично поправил меня Джуффин. – В Капутте его ждут близнецы, брат и сестра. Рогро влюблен в обоих и не видит причин выбирать кого-то одного; всегда знал, что он широкой души человек. Впрочем, можешь их не жалеть. Я с ними уже разобрался.

– В каком смысле? – опешил я.

– Проложил для Рогро Темный Путь из Ехо в Капутту. А ты что подумал?

– Можно я не буду признаваться?

Джуффин расхохотался.

– Можно, – сквозь смех сказал он. – Я уже дал волю воображению.

– Но почему Рогро сам не догадался бегать на свидания Темным Путем?

– Да потому, что при всем желании не смог бы. Уандук слишком далеко. Мало кому под силу подобное путешествие. Нас вполне можно пересчитать на пальцах двух… ладно, трех с половиной рук. Но ходить чужим Темным Путем гораздо легче, и Рогро прекрасно справляется, мы уже успели проверить. Это, как ты понимаешь, сэкономит ему не просто кучу времени, а практически целую жизнь. А в обмен на мою бесценную услугу Рогро твердо пообещал потратить как минимум половину внезапно обретенного досуга на свои непосредственные обязанности. И взялся за дело. Насколько я знаю, первые головы уже полетели. И то ли еще будет.

– То есть я могу начинать снова читать газеты? – обрадовался я. – И не чувствовать себя при этом обманутым идиотом?

– На твоем месте я бы подождал еще немного. Например, до середины зимы. Чтобы наверняка.

– Ладно, подожду. А теперь признайся честно: я тебе сейчас здесь нужен?

– Нужен, – твердо сказал Джуффин. И, выдержав традиционную драматическую паузу, добавил: – Но не очень.

Я просиял.

– И каких вурдалаков ты собираешься ловить за хвост? – спросил шеф. – Не забывай, я любопытный.

– Считай, что у меня тоже небывалый страстный роман.

– Врешь, – ухмыльнулся он.

– Не вру, а открываю тебе свою самую ужасную тайну. Сэр Шурф показал мне один безлюдный пляж в Ташере. Вроде бы, тот самый, который полторы сотни лет назад показал ему ты. Это страшное зачарованное место целиком поработило мою волю, и теперь я каждый день стремлюсь туда вернуться. Натурально приворожили! Впрочем, обращаться за помощью к знахарям совершенно не хочется, ты и тут был прав. Прежде не подозревал, что так люблю море, не ощущал его нехватки, даже не вспоминал о нем почти никогда. И вдруг такой сюрприз.

– Просто раньше ты не умел ходить Темным Путем. А в Ехо моря нет, так уж получилось. Ты стал очень хитрым, сэр Макс. Внимательно следишь, как бы не захотеть чего-нибудь вот прямо сейчас тебе недоступного, не тратить на это время, силы и сердце. Зато как только оно становится доступным, даешь себе волю. Очень рационально. Прежде ты так не умел.

– Ну, не настолько все страшно, – улыбнулся я. – Иногда у меня бывают срывы. И тогда я начинаю хотеть невесть чего, зато немедленно и побольше, как нормальный человеческий человек.

– Очень хорошо, – серьезно сказал Джуффин. – «Нормальный человеческий человек» в твоем исполнении – это одно из моих любимых зрелищ. Смотрел бы и смотрел.

О следующих нескольких часах моей жизни можно сказать одно: они были так хороши, что из головы вылетело вообще все. Включая вечеринку по случаю чудесного превращения Базилио. Поэтому я явился на нее последним. Счастье, что наивное бывшее чудовище верит, будто я постоянно занят каким-то таинственными делами необычайной важности, а то совсем неловко получилось бы.

Остальные, кстати, тоже – не то чтобы свято верят, но в глубине души подозревают, что такое теоретически возможно. Поэтому меня никогда не ждут домой к определенному часу. Учитывая мою полную неспособность правильно рассчитывать время, это натурально спасение. Для всех.

В общем, когда я переступил порог Мохнатого Дома, в гостиной уже полным ходом шло веселье. В смысле, стол ломился от блюд и кувшинов, все без умолку трещали, перебивая друг друга, а в кресле у окна безмятежно курил трубку Джуффин, пришествия которого я, честно говоря, не ожидал. Привык, что шеф никогда не приходит на вечеринки – просто чтобы не портить всем настроение своим присутствием. Это же только мне рядом с Джуффином легко, да и то потому, что я тормоз, каких Мир не видывал. И к тому времени, как до меня начало доходить, что сэр Джуффин Халли – не просто мой друг и могущественный покровитель, а самый настоящий начальник и в этом качестве может быть совершенно ужасен, мой организм уже привык реагировать на него как на валерьянку. И отказываться от этого условного рефлекса он не намерен. Не так уж много в его непростой жизни по-настоящему успокаивающих вещей.

Впрочем, в последнее время Джуффин стал частым гостем в моем доме. Приятно было бы думать, что он приходит сюда ради меня, но я не питаю иллюзий. Ясно, что все дело в Базилио, которая еще в бытность кошмарным чудовищем выказала незаурядные способности к карточным играм. А от возможности воспитать себе еще одного мало-мальски сносного партнера шеф Тайного Сыска не откажется ни за какие блага. Я в этом качестве все-таки слишком ненадежен: сегодня есть, завтра нет. И никогда заранее не скажешь, когда наступит это «завтра»: через тысячу лет или буквально через полчаса.

Но пока карты терпеливо дожидались своего часа в Джуффиновом кармане, а Базилио на правах виновницы торжества восседала во главе стола и влюбленно взирала на своих гостей. Глазищи ее от избытка чувств стали совсем огромными, щеки раскраснелись, а нелепые косички как-то незаметно расплелись, превратившись в копну роскошных светло-рыжих кудрей. Удивительная красотка у нас оказывается получилась, а я-то поначалу решил – комический персонаж. И мое темно-синее лоохи шло ей чрезвычайно, что бы там сэр Мелифаро ни бурчал насчет моего пристрастия к старомодным линялым тряпкам. Художник-авангардист из него вышел отличный, но в вопросах выбора гардероба веры ему по-прежнему нет. И не будет никогда. Dixi.

Я осторожно присел на подлокотник кресла, которое занимала Базилио, шепотом спросил: «Все отлично?» – и получил в ответ восхищенный кивок.

Исполнив таким образом свои опекунские обязанности, я с легким сердцем перешел к следующему пункту программы: спасению Мира от проголодавшегося себя. От этой ужасной беды я, с присущим мне упорством, спасаю Мир ежедневно, не щадя живота своего, так что легенды обо мне слагают, в общем, не зря. Надо бы, наверное, открыть эту страшную тайну журналистам «Королевского голоса» и посмотреть, как они распорядятся попавшей в их руки сенсацией. Тогда я буду окончательно отмщен.

Я обошел стол, понемножку таская еду из всех тарелок – где пирожок, где котлету, где свернутый в трубочку блин с неведомой острой начинкой. Еда была все больше незнакомая, явно из какого-то неизвестного мне трактира, а я любопытный.

– Слушайте, – спросил я, – а кто заказывал еду? Отличная же! Откуда? И почему я там еще не был?

В гостиной повисло молчание. Присутствующие удивленно переглядывались – то ли искали виноватого, то ли просто пытались понять, чего я от них хочу. Наконец Меламори сказала:

– Вообще-то мы были уверены, что еду заказал ты. И очень удивлялись, каким ты стал гостеприимным хозяином, даже об угощении не забыл. По-моему, такое случилось впервые.

– Ну, кстати, не впервые, – возразил я. – Но при этом оно не случилось. То есть именно сегодня я ничего не заказывал. Даже в голову не пришло. Думал, вы взрослые люди, сами как-нибудь добудете пропитание.

– Ого! – присвистнул Мелифаро. – Выходит, у нас на столе стоит неопознанная еда неведомого происхождения. Практически попытка отравительства. Хотя лично я травился бы еще и травился. Отличная кухня, простая, зато какая-то очень домашняя, как в детстве.

– Как в нескольких разных детствах, – уточнил сэр Кофа. – Навскидку могу выделить четыре отчетливо проявившиеся тенденции: провинциальная угуландская городская кухня конца Эпохи Орденов, сельская первой половины Эпохи Кодекса с этим ее незамысловатым, но милым лесным колдовством, не попавшим под законодательный запрет, почти забытая в наше время традиционная столичная кухня, характерная для старых аристократических семей с кейифайскими корнями, и, что самое неожиданное, ландаландская прибрежная кухня, причем не в более-менее популярной рыбацкой, а в малоизвестной пастушьей версии. Я уже собирался послать тебе зов и спросить, где ты отыскал такой интересный трактир, но тут ты сам пришел. И зачем-то делаешь вид, будто не заказывал угощение. Бережешь свою репутацию главного столичного разгильдяя? Не переживай, мальчик, с нами можно быть откровенным, мы никому не скажем, что на самом деле ты хороший хозяин.

– Я не делаю вид. Я правда ничего не заказывал, – вздохнул я. – Свинство с моей стороны, но тут ничего не попишешь. Вы все знаете меня не первый год и до сих не убили, сами виноваты.

– Ничего себе история, – наконец подал голос Джуффин. – Ну и откуда тогда все взялось?

– Это наши повара приготовили, – вдруг сказала Базилио.

В гостиной повисло молчание, да такое тяжелое, что, если бы оно рухнуло из-под потолка на стол, перебило бы нам всю посуду.

– Почему вы все так на меня смотрите? – испуганно спросила Базилио. – Случилось что-то ужасное?

Не то чтобы мы как-то особенно сурово на нее смотрели. Скорее растерянно. А я положил обратно в тарелку еще не надкушенный пирожок, осторожно, как будто он в любой момент мог взорваться.

И не я один. Все присутствующие тоже поспешили избавиться от поднесенных было ко рту кусков, только что казавшихся вполне соблазнительными. Жевать продолжил один Трикки Лай. Но это как раз понятно. Во-первых, он – вечно голодный заместитель начальника Городской Полиции, никогда не успевающий перекусить на службе; к концу рабочего дня Трикки обычно готов грызть ножки своего стола, даже не потребовав к ним пристойного соуса. А во-вторых, он до сих пор тоскует о туланской еде. С его точки зрения что ужасающая дворцовая кухня, что знаменитые на всю столицу слоеные пироги мадам Жижинды, что изысканные шиншийские деликатесы из «Угольев Хмиро» имеют один фатальный недостаток: они совершенно не похожи на селедочный торт со сладким взбитым кремом. Все остальное – несущественные отличия.

– Шутка об отравительстве перестает быть шуткой, – мрачно сказал Мелифаро, озвучив наше общее отношение к вопросу.

– Но вам же было вкусно? – несчастным голосом спросила Базилио. – Вы же вовсю уплетали, пока я не сказала про поваров.

Мы смущенно переглянулись. Девочка была права.

– Просто это не дворцовая кухня, – объяснила Базилио. – Дворцовую кухню вы все очень не любите, это я давным-давно из ваших разговоров поняла. И подумала, что надо сказать об этом поварам. Вдруг они какие-нибудь другие рецепты знают? Ну мало ли.

– Другие рецепты?! – повторил я, изумленный не столько сообразительностью Базилио, сколько тем, что такая простая идея ни разу не пришла в голову мне самому.

– Ну да, – кивнула она. – Мне всегда было жалко твоих поваров, Макс. Очень обидно целыми днями что-то готовить, а потом выбрасывать, потому что никто не хочет это есть. А готовить все равно надо, согласно договору, подписанному при поступлении на Королевскую службу. Нарушать его нельзя. Твои повара сперва знаешь как мне обрадовались? Думали, такое жуткое чудовище все подряд проглотит, не разбираясь. И чуть не заплакали, узнав, что я не могу есть нормальную человеческую еду. Последняя надежда рухнула! Я с тех пор все время думала, как им быть, даже с тобой хотела посоветоваться, но стеснялась. А сегодня набралась храбрости, но пошла не к тебе, а сразу к поварам и сказала: «Слушайте, никто в доме не любит дворцовую кухню, это факт, и тут ничего не поделаешь. Так почему бы не попробовать приготовить что-нибудь другое?» Повара сперва растерялись, потому что готовить как-то иначе их никогда не учили. Но потом господин Чувалхан, который числится Мастером Надзирающим за Ароматом Пищи, сказал, что может попробовать испечь бабушкины блины из зеленой лесной муки, он ей сто раз в детстве помогал и вроде бы все помнит. И тогда вдруг выяснилось, что все помнят, как готовили у них дома. Тут же послали на рынок за продуктами, взялись за дело, и вот, все получилось. Вы же сами только что хвалили!

Мы молчали, потрясенные ее признанием.

– Теперь, по крайней мере, понятно, как на одном столе могли встретиться столь разные тенденции, – наконец сказал Кофа и демонстративно отправил в рот крошечный треугольный пирожок.

С учетом Кофиного авторитета тонкого ценителя кухни, практически профессионального едока, это выглядело как команда немедленно продолжить прерванную трапезу.

И все продолжили как миленькие. Включая меня.

– Из этого ребенка получился бы отличный Первый Министр, – наконец сказал Кофа.

Базилио покраснела.

– Господин Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, который иногда приходил сюда, чтобы меня изучать, говорил то же самое, – смущенно прошептала она. – Но, наверное, на Первого Министра надо долго учиться? А в Королевском Университете есть такой факультет?

Если учесть, что под видом Старшего Помощника Придворного Профессора Базилио навещал сам Король, дополнительное образование ей явно не требовалось, добровольного согласия было бы вполне достаточно. Но говорить это вслух я, конечно, не стал. И по секрету ей тоже никогда не скажу. Служба при Королевском дворе – сущая каторга, а Базилио у нас одна.

Поэтому я сказал:

– Честно говоря, сомневаюсь.

И поднялся из-за стола.

– Ты куда? – возмущенно спросил дружный хор.

– Пойду извинюсь перед поварами.

– Извинишься? Но за что? – опешил сэр Кофа. – За то, что они так долго пытались тебя отравить, вместо того, чтобы сразу испечь нормальные лесные блины по рецептам своих бабушек?

– Вот именно. Все-таки я – хозяин дома. И если работающие у меня люди так долго занимались полной ерундой вместо того, чтобы приносить пользу, ответственность за это лежит именно на мне.

– Формально – пожалуй, – ухмыльнулся Кофа.

– Ну так извинения – тоже просто формальность. Поэтому все честно. Я пошел.

Далеко ходить не пришлось. Повара, ясное дело, заняли наблюдательную позицию в коридоре. Стояли под дверью и мучительно гадали, едим мы сейчас или нет. Потому что для подглядывания и подслушивания двери в Мохнатом Доме совершенно не приспособлены – старая работа, хорошее, качественное колдовство, на века. Единственный способ узнать, что делается за дверью, – это ее открыть. Но сделать это им не позволяло дворцовое воспитание.

Поэтому сцена с поварами вышла в высшей степени драматическая. Я натурально почувствовал себя знахарем, которого подкараулили любящие родственники только что спасенного пациента. Этот немой вопрос в глазах: «Ну как? Будет жить?» – умноженный на четыре, по числу участников действия, ни с чем не перепутаешь.

В итоге моих тщательно сформулированных извинений никто толком не услышал. Выяснив, что нам понравилась еда, повара пришли в столь сильное возбуждение, что мне пришлось их успокаивать – такими специальными волшебными щелчками по затылкам. Не то чтобы я был великим знахарем, скорее, наоборот. Но протрезвить пьяного, утихомирить разгневанного и предотвратить истерику худо-бедно могу – при условии, что все это случилось не со мной самим.

Кухонные страсти утомили меня чрезвычайно. Поэтому мое дальнейшее участие в общем веселье было более чем условным: я сидел в кресле и дремал. И вряд ли делал это с открытыми глазами, чего требует элементарная вежливость. Но, хвала Магистрам, никто так и не принялся меня трясти. То ли с годами мои друзья стали милосердней, то ли услышали где-то пословицу: «Не буди лихо, пока оно спит», – и благоразумно сочли ее инструкцией по обращению со мной.

Второе вероятней.

Поэтому из нирваны меня вывел не дружеский пинок. И даже не попытка вложить мне в руки кружку с каким-нибудь условно бодрящим напитком. А бумажная птица, влетевшая в распахнутое по случаю исключительно теплой осенней ночи окно и аккуратно приземлившаяся прямехонько мне на колени. От этого едва ощутимого прикосновения я проснулся, как миленький. Какое-то время разглядывал фигурку, ловко скрученную из зеленой бумаги. Потом заметил, что на ее крыльях написаны слова. На левом: «Приходи в полночь в Скандальный переулок». На правом: «Кое-что покажу».

– Я даже догадываюсь, что именно, – сказал я птице.

Почему-то вслух.

И на меня, конечно, тут же обратились все имеющиеся в наличии взоры.

– Что-то случилось? – деловито спросил Трикки Лай.

– Еще как случилось, – подтвердил я. – Мне записка прилетела, представляешь?

– Это на птице, что ли, записка? – обрадовался Нумминорих. – А мы подумали, дети на улице играют.

– И не особо ошиблись, – усмехнулся я. – А сколько этим детям лет – дело десятое.

– Но зачем писать записки, когда в любой момент можно прислать зов? – спросила Базилио. – Трикки говорил, даже младенцы умеют использовать Безмолвную речь.

– Да просто потому, что писать записки на крыльях бумажных птиц, а потом стараться переправить их точно в руки адресата гораздо интересней, чем просто болтать, – неожиданно сказал Джуффин. И добавил, воспользовавшись Безмолвной речью: «Посмотри внимательно, где-нибудь на хвосте должна быть приписка. Знаю я этих птиц».

Я тщательно осмотрел бумажную фигурку и действительно обнаружил на кончике хвоста приписку очень мелким, «бисерным», как говорится, почерком: «Только никого с собой не бери».

Честно говоря, я и не сбирался. А все-таки удивительно, что такое важное замечание оказалось настолько незаметным. А вдруг я способен притащить с собой не только ближайших друзей и домашних животных, но и три дюжины соседей – просто за компанию?

Впрочем, так, наверное, тоже интересней. А обещанное зрелище, если что, можно и отменить в самый последний момент.

До полуночи оставалось еще часа полтора, поэтому я решил исполнить свой основной служебный и человеческий долг. В смысле, сыграть наконец с Джуффином в «Крак». С Базилио ему пока ничего не светило: сытые и довольные гости как раз принялись состязаться в приготовлении волшебной еды для виновницы торжества. Даже сэр Кофа включился в общую суету, а шанс попробовать кулинарную иллюзию, изготовленную этим гурманом, выпадает хорошо если раз в сто лет. Я бы на ее месте сейчас тоже не отвлекался на какие-то дурацкие карты.

Пока все дружно кормили Базилио, мы с Джуффином как-то удивительно хорошо поиграли. Вообще-то, как бы я ни хвастался своим мастерством, ясно, что Джуффин – гораздо более сильный игрок, хотя бы за счет опыта. Удача у нас с ним примерно одинаковая, логика тоже, но он при этом мастер, а я – практически новичок. Не так много играл в своей жизни, чтобы успеть изучить все мыслимые стратегии и практически на автомате выбирать наиболее подходящую к текущему набору карт. Поэтому обычно с меня семь потов за игру сходит, а Джуффин изнывает от нетерпения в промежутках между ходами, пока я дууууууууумаю. Он бы, наверное, давным-давно пристукнул меня за тугодумство, но все остальные в качестве партнеров еще хуже. Поэтому приходится меня беречь.

Но на этот раз мне почти неправдоподобно везло. А голова была занята другими вещами, на тщательное обдумывание ходов ее уже не хватало. Поэтому игра шла почти так быстро, как нравится Джуффину. И достаточно непросто, чтобы ощутить настоящий азарт. Он даже не поленился пару раз удивленно поднять бровь в духе «да тебя как подменили» – наивысшая степень похвалы, на которую сэр Джуффин Халли настолько же скуп в игре, насколько щедр во всех остальных случаях.

– До полуночи всего пара минут, – вдруг объявил он, бросив карты на стол. – Иди уж, пока я готов тебя отпустить. А то вот-вот передумаю.

И, перейдя на Безмолвную речь, добавил: «Надеюсь, ты догадываешься, чего такой человек, как Малдо, может ждать от дружбы с тобой».

«Естественно, – согласился я. – Прогулок на Темную Сторону, как минимум. Для разогрева. Но это скорее его проблемы, чем мои».

«Рад это слышать. Меня он в свое время взял в оборот сразу же после ареста за многократное превышение дозволенной ступени применяемой магии. Любой приличный человек на его месте в этот момент потрудился бы сделать вид, будто ужасно расстроен. Ну или хотя бы выяснить, что ему грозит. А этот только что на шею мне не бросился – какие люди! Тут же объявил, что всю жизнь мечтал со мной познакомиться, но стеснялся. И если уж все так удачно совпало, не прогуляться ли нам на Темную Сторону прямо сейчас? Даже жалко было отказывать ему наотрез. Такой прекрасный мальчишка, азартный и любопытный, с недюжинными способностями к магии, но, увы, только к нашей традиционной Угуландской. С Истинной ему ничего не светит, это видно невооруженным глазом. В таких вещах я, к сожалению, не ошибаюсь».

«А кстати, давно хотел спросить, что будет, если провести на Темную Сторону человека, которого она не принимает?»

«Теоретически считается, что такой человек туда просто не попадет, хоть ты тресни. Вот тебе и все происшествие. Но ясно, что это не твой случай. Если тебе припечет, кого угодно на Темную Сторону протащишь, не сомневаюсь. И заодно в Хумгат, чтобы два раза не вставать. Но не советую. Хроники времен Короля Мёнина повествуют, что он регулярно водил на Темную Сторону своих друзей, не имевших ни малейшего призвания к подобным визитам. Делал это, как ты понимаешь, с исключительно добрыми намерениями, великодушно желая разделить с друзьями бесконечное счастье, которое сам всегда испытывал на Темной Стороне».

«И что? Получалось?»

«Да как тебе сказать. Одни счастливчики просто исчезали – куда, надолго ли и что они при этом чувствовали, неведомо, потому что до сих пор никто из них так и не объявился. Другим везло гораздо больше: они просто сходили с ума».

«Ничего себе везение».

«Скажем так, не самый худший исход. Мёнин, помимо прочего, был отличным знахарем и собственноручно даровал им полное исцеление, предварительно доставив домой. Прямых свидетельств не сохранилось, но, судя по некоторым косвенным намекам, можно понять, что облагодетельствованные Его Величеством путешественники испытывали на Темной Стороне невыразимый ужас, который, собственно, и сводил их с ума. Исцелившись, они почти полностью утрачивали воспоминания о полученном опыте, и это тот редкий случай, когда я готов сказать, что забвение – к лучшему. Так что если решишь заняться благотворительностью, начинай эксперименты со злейших врагов, вот тебе мой совет».

«Да где ж я их возьму?»

«Тоже мне проблема. Наживешь еще, какие твои годы».

Всегда знал, что сэр Джуффин Халли – исключительный оптимист.

Несколько секунд спустя я стоял на заросшей травой мостовой Скандального переулка и с любопытством озирался по сторонам. Впрочем, ничего способного потрясти воображение так и не обнаружил. Только несколько приземистых темных домов, с переменным успехом скрывающихся за ветхими заборами, и один высокий трехэтажный, стоящий в самом конце переулка, на приличном расстоянии от всех остальных. Вчера ночью его тут не было. Вернее, на его месте красовались совсем другие дома – сперва с каруселью на крыше, а потом безумный комок лилового теста с разноцветными окнами.

– Я здесь живу.

У Малдо Йоза даже шепот был громкий, как крик. И шляпа никуда не делась. Я-то думал, он ее только на публичные выступления надевает.

Мне, хвала Магистрам, хватило ума не ляпнуть: «Знаю». Будем считать, что я ничего о нем пока не знаю и ничего особенного от этой встречи не жду. Нечаянно разболтать, что у еженощных экспериментов Новых Древних архитекторов есть как минимум один постоянный зритель, было бы чудовищным свинством, причем по отношению ко всем заинтересованным сторонам сразу.

– Птичка была смешная, – сказал я. – Но записку на ней я углядел просто чудом. Обычно не обращаю внимания на подобные вещи. Узор себе и узор, какое мне дело.

– А я нарочно, – невозмутимо ответствовал Малдо. – Никак не мог решить, позвать тебя сегодня, или лучше не надо. Ну и в итоге положился на судьбу. Если прочитаешь записку и придешь – отлично. Не заметишь – тоже хорошо, значит, повторю приглашение когда-нибудь потом.

– Приглашение – куда? Что ты собираешься мне показывать?

– Свой дом, конечно, – ухмыльнулся Малдо Йоз. – Ты, наверное, в жизни не видел, чтобы человек, способный за полчаса построить себе замок не хуже Королевской летней резиденции, добровольно жил в такой развалюхе. Но я к ней привык.

Я не стал говорить, что видывал трущобы, по сравнению с которыми не только старый трехэтажный особняк, но и окружающие его хибары дворцами покажутся. И пару раз даже в таких жил; недолго, но все-таки.

Было бы чем хвастаться.

Поэтому я только плечами пожал:

– Ладно, как скажешь. Пошли смотреть твою развалюху. Небось только снаружи ужас, а внутри роскошь, достойная Куманских халифов?

– Внутри еще хуже, – гордо сказал он. – Там только одна спальня более-менее прилично обставлена, другие помещения мне без надобности. Пришел, упал, уснул, проснулся, посмотрел на часы, схватился за голову, убежал – вот и вся моя домашняя жизнь.

– Очень знакомо. Когда-то у меня был примерно такой же график. Впрочем, ночевал я тогда обычно тоже не дома. Что я там забыл?

Малдо понимающе ухмыльнулся и распахнул передо мной парадную дверь. И тут я наконец удивился по-настоящему. Чего угодно ждал, но все-таки был уверен, что в дом можно будет войти. А вместо этого уткнулся носом в стену, но не каменную, а сложенную из всякого хлама, вроде того, что валялся сегодня на месте будущего дома Мелифаро: досок, кирпичей, битой черепицы, сломанной мебели и прочего в таком роде.

– По-моему, твой холл несколько заставлен вещами, – вежливо сказал я. – Небольшая перестановка явно не помешала бы. Напротив, помогла бы. Войти.

– Помогла бы, – согласился он. – Но, положа руку на сердце, нет у меня такой задачи. Этот дом не для того, чтобы в него входить, вот в чем штука.

– А для чего?

– Не догадываешься?

– Судя по тому, что я видел сегодня днем на стройке, ты собрался расширять свой особняк? И запасся строительным материалом?

– Именно, – подтвердил Малдо Йоз. И, помолчав, добавил: – Только я не «собрался». Мы его каждую ночь перестраиваем. Всему, что мы с ребятами умеем, мы научились здесь. В Королевской Высокой Школе подобным штукам не учат; впрочем, надеюсь, со временем мы и это исправим. А пока – так.

Я изобразил на лице подобающую случаю заинтересованность. Впрочем, это было совсем не сложно: я ее действительно испытывал.

– Сейчас мои гении придут, – спохватился Малдо. – Слушай, а ты не мог бы изменить внешность?

– Да запросто.

Этому фокусу я, хвала Магистрам, успел уже выучиться как следует. Закрыл лицо руками, быстренько нарисовал в воображении первую попавшуюся рожу, максимально отличную от моей, пробормотал одновременно два заклинания: проявляющее иллюзию – вслух, закрепляющее – про себя. И только потом спросил:

– А зачем?

– Я предупредил ребят, что пригласил приятеля посмотреть, как мы работаем. Но не стал говорить, что этот приятель ты. Лучше им этого не знать. Ты все-таки слишком важная персона. Захотят показать себя наилучшим образом, будут бояться ошибиться, – какая уж тут работа. Я и сам, конечно, буду. Но я один – это еще полбеды, справимся. На ребятах уже довольно много держится. Они удивительные молодцы… А рожа у тебя смешная получилась.

– Почему-то всегда смешная получается, если я не стараюсь сделать что-то конкретное, а леплю что попало. Видимо, специально для того, чтобы при мне было не страшно – ошибаться и вообще все. Похоже, я этого очень хочу.

– Чтобы тебя не боялись? – удивился Малдо. – Ну надо же. Надо быть по-настоящему страшным человеком, чтобы всерьез этого хотеть.

– Да не то чтобы «по-настоящему страшным», – усмехнулся я. – Просто я же несколько лет ходил в Мантии Смерти И весь город от меня дружно шарахался. Ужасно надоело. Счастье, что больше не надо ее носить.

– А кстати, это правда, что ты плевком убить можешь?

– Могу. И Смертным Шаром воли лишить – тоже запросто. Но это вовсе не означает, будто я с утра до ночи с удовольствием занимаюсь подобной ерундой.

Малдо Йоз посмотрел на меня с нескрываемым восхищением. Видимо теперь со мной стало еще интересней, чем раньше. Могу его понять. Когда-то я сам зачарованно пялился на смертоносные руки Шурфа Лонли-Локли. И, будем честны, именно поэтому захотел с ним подружиться. Ради тех удивительных ощущений, которые испытывал, находясь рядом с совершенным убийцей, который не просто безупречно вежлив со мной, но и, страшно сказать, постоянно печется о моем благополучии. А что Перчатки Смерти оказались далеко не единственным достоинством моего друга – так это мне просто повезло.

Ну или нам обоим.

– Можешь сколько угодно делать вид, будто ты совсем не страшный, но справедливости ради следует признать, что рядом с тобой сложно чувствовать себя в полной безопасности, – наконец сказал Малдо.

– Как будто вдалеке от меня это просто, – вздохнул я. – На самом деле есть только один способ быть в безопасности, хоть рядом со мной, хоть на другом краю Вселенной – не бояться. Никакой иной безопасности не существует в природе. Кто тебе такую глупость сказал.

– Звучит здорово! – обрадовался он. – Это совершенно новая для меня концепция, и я ее обдумаю. Но не прямо сейчас: мои коллеги вот-вот будут тут, и начнем работать. Как тебя им представить?

– Да как угодно. Любое имя сойдет. Лишь бы ты его помнил, на меня в этом смысле надежды мало.

– Тогда будешь Пелле Дайорла, – решил Малдо. – Так звали моего начальника, с которым мы когда-то строили виллы на побережье. Отличный мужик. Бывший послушник Ордена Водяной Вороны, сбежавший оттуда чуть ли не на первом году обучения из-за разногласий с наставниками; как он при этом жив остался, не понимает вообще никто. Потом долго жил где-то, не то в Куанкулехе, не то в Лумукитане, я их вечно путаю. Ходят слухи, что он был там кровожадным разбойником и нажил огромное состояние, которое до сих пор зарыто где-то на одном из островов Холтари; хотелось бы верить, но подозреваю, Пелле все выдумал, потому что очень уж здорово звучит. Он, видишь ли, поэт, и красота художественного образа для него важней скучной житейской правды.

– Ого, поэт! И как, хороший?

– Этого не знает никто. Пелле Дайорла записывает свои стихи исключительно на кирпичах, которые потом вмуровывает в фундаменты будущих зданий, так и не дав никому прочитать. Объяснял мне: это такая древняя магия, плата духам земли за то, чтобы дом простоял века. А когда я, поверив, попросил научить, ржал, как школьник, – обманули дурака!

– Значит, действительно хороший поэт, – заключил я. – Причем вне зависимости от того, что именно он пишет на своих кирпичах. Поступки – это же совершенно отдельный поэтический жанр; жаль, что мало кто это понимает.

– Рад, что ты тоже так думаешь. Мне нравится считать, что Пелле Дайорла – гений, не оцененный никем, кроме избранных вроде меня самого. Если бы не Пелле, я бы с этой грешной стройки через дюжину дней сбежал, так ничему и не научившись, очень уж нудная оказалась работа. А с ним больше двух дюжин лет там продержался, так было здорово. Представляешь?

– С трудом, – улыбнулся я. – И спасибо, что предложил мне назваться его именем. Почту за честь.

Помощники у Малдо Йоза оказались что надо, все шестеро. Совсем юные, с горящими глазами и кучей безумных идей, которые я оценил по достоинству во время просмотра принесенных ими эскизов.

Я так понял, что на самом деле Новых Древних архитекторов было примерно втрое, если не вчетверо больше, просто тренировались они тут по очереди. Причем зачастую сами, без помощи Малдо. Надо же и ему хоть когда-нибудь спать.

– Вот это мы обязательно будем строить, – говорил Малдо, разглядывая при свете оранжевого грибного фонаря рисунок, изображающий что-то вроде египетской пирамиды, с развеселым флюгером на верхушке. – И это тоже непременно надо попробовать, – кивал он, откладывая в сторону очередную бумажку, – и это. Что-то вы какие-то совсем гениальные стали, даже выбросить нечего, я в растерянности, так не пойдет… О, слушайте, а это чье? – он потряс в воздухе неровным лоскутом старинной зеленоватой бумаги, на котором был нарисован дом в форме корабля, причем не просто стоящий на земле, а как бы взбирающийся на склон невысокого холма или просто насыпи. – Твое, Фишенька? Ну ты даешь. Это я хочу построить надолго, причем лучше бы не здесь, а где-нибудь в Старом Городе, на многолюдной улице, там эффект неожиданности будет гораздо сильней. Ладно, отложим твой эскиз до лучших времен, предложу его какому-нибудь понимающему заказчику. А если никто не захочет, построим для себя. Обязательно надо, чтобы такой дом в городе был.

– А я даже не знала, показывать тебе или нет, – сказала миниатюрная барышня, которую Малдо назвал Фишенькой. – Не могла понять, то ли правда интересная идея, то ли я просто чокнулась.

– Естественно, чокнулась, – подтвердил Малдо. – А как еще, по-твоему, приходят интересные идеи? В нашем деле важно не сохранять рассудок любой ценой, а просто научить его находить дорогу домой, когда работа закончена.

– Это правда, – подтвердил я.

Хотя поначалу дал себе слово помалкивать и ни во что не вмешиваться. Пришел смотреть фокусы на правах никому не известного чужого приятеля? Вот и смотри. Молча.

Однако обет молчания никогда не был мне по зубам.

Малдо Йоз адресовал мне взгляд, исполненный одновременно благодарности и веселого вызова.

– Рад, что ты меня понимаешь. Это, безусловно, заслуживает награды.

И протянул мне тетрадь и карандаш.

– Спасибо, – вежливо сказал я. – Но у меня такое ощущение, что вам чистая бумага гораздо нужнее.

– Ха! Думал, я собираюсь отдать тебе тетрадь навсегда? Держи карман шире, бумага нынче дорога, как драгоценности времен Королевы Вельдхут, а нам без нее и правда никуда, на табличках много не нарисуешь. Но одну страницу я готов пожертвовать. Давай, рисуй эскиз. Любой дом, какой придет в голову. И мы его прямо сейчас построим. Не на века, но часа два, пожалуй, простоит. Давай!

Ну ничего себе. Я почти рассердился – просто от неожиданности. И открыл было рот, чтобы выяснить, с какого перепугу он вдруг раскомандовался. Но вместо этого вдруг спросил:

– Точно построите? Какую бы фигню я ни нарисовал? Ладно, договорились. Устрою вам сейчас веселую жизнь.

И взял тетрадь. И карандаш тоже взял, куда ж без него. Занес его над чистой страницей и застыл, потрясенный не столько разнообразием идей, из которых поди выбери более-менее годную, сколько полным отсутствием их.

Да и не рисовал я уже так давно, что забыл, как это делается. Вернее, каков я сам – тот я, который рисует.

– Не старайся придумать что-нибудь небывалое, – шепнул мне Малдо. – Небывалого мы уже сами насочиняли – до конца года хватит. Лучше просто нарисуй дом, в котором хотел бы жить. Это же самое интересное!

Ну как сказать.

Но вместо того, чтобы спорить, я нарисовал – почему-то не дом, а дерево. Высокое, ветвистое, с пышной кроной. По моему замыслу, дерево доставало до неба, поэтому пришлось подрисовать запутавшиеся в его ветвях звезды и облака. Покончив с облаками, я собрался было отдать тетрадку, но вовремя спохватился, что задание так и не выполнено, и быстренько пририсовал маленький домик высоко в ветвях. Такую типичную хижину на дереве, какие строят для детей заботливые отцы и старшие братья. То есть, сами дети тоже строят, но так аккуратно, как на моей картинке, у них без помощи взрослых обычно не получается.

Малдо, все это время деликатно смотревший в сторону, не выдержал, сунул нос в мои каракули и ухмыльнулся:

– Похоже, ты мечтаешь о полном уединении.

– Еще как мечтаю. Но это знаешь, такая специальная заветная мечта, которой ни в коем случае не следует сбываться дольше, чем на полчаса. Потому что как только я остаюсь один, тут же начинаю оглядываться по сторонам в поисках подходящей компании. И горе тогда тому, кто первым попадется мне на глаза: поймаю, усажу за стол и замучаю болтовней. Проверено неоднократно… Знаешь что? Давай нарисую что-нибудь другое. Тут же дома считай нет. Нечего вам будет строить.

– Как нечего?! А дерево? Это же самое интересное! – воскликнул Малдо. – В жизни подобного не делал, даже в голову не пришло бы. Обязательно надо попробовать. Когда, если не сейчас? Но учти, может ничего не получиться. Мы пока только учимся, так что никаких гарантий.

– Естественно, – согласился я. – Лично у меня такая штука ни за что бы не получилась, хоть убейся. А ты хотя бы понимаешь, с какой стороны за это дело браться.

– Не понимаю, – подмигнул он. – Но надеюсь сообразить по ходу дела. Ладно, сиди тут и смотри, что выйдет. Ребята, пошли по местам. Сначала будет нужна обычная поддержка начала трансформации, потом я поведу, а вы догоняйте.

Если бы мне дали подобную инструкцию, я бы, пожалуй, взвыл и кинул в инструктора каким-нибудь тяжелым предметом. Но у помощников Малдо Йоза явно не было никаких вопросов. И места по периметру его старого дома они занимали, подпрыгивая от нетерпения. А я любовался их действиями как отлично поставленным спектаклем. Не так уж часто мне доводится посмотреть на подготовку крупномасштабного колдовства со стороны. А это, помимо прочего, просто очень красиво.

Я сидел в траве, прислонившись спиной к воспоминанию о крепком когда-то заборе, и во все глаза смотрел, как мелко дрожит старый трехэтажный особняк, как он начинает светиться и не то чтобы течь, скорее оплывать как свеча, постепенно теряя прежнюю форму. Здание таяло, истончалось и одновременно становилось все выше. Мне было ужасно интересно поймать момент, когда его очертания окончательно утратят сходство с жилым строением и начнут превращаться в древесный ствол, но я, каюсь, так и не заметил, как это случилось. Слишком долго картина была похожа и на дом, и на дерево – в равной степени. А потом вдруг оказалось, что высоченное дерево – вот оно, стоит передо мной. А дом – какой дом? Его здесь никогда не было. Что вы придумываете вообще?

Дерево, вопреки моему смелому замыслу, все-таки не достигало облаков и тем более звезд. Этот вопрос решился иначе: звезды и облака были вплетены в его аккуратную крону, причем звезды одновременно неплохо справлялись с ролью светильников. А облака сперва показались мне просто приятным украшением, но приглядевшись, я понял, что они почти целиком скрывают появившуюся в ветвях хижину, как дополнительная стена.

Все это продолжалось около получаса – дольше, чем строили дом Мелифаро. Видимо, очень уж сложным оказался мой нехитрый заказ.

Наконец на одной из верхних ветвей появился Малдо Йоз. Крикнул своим людям да так, что в Новом Городе наверное было слышно:

– Мы сделали это!

А потом мне, еще громче:

– Полезай сюда!

Еще недавно это стало бы для меня роковым часом несмываемого позора. Я не умею лазать по деревьям с таким гладким стволом. С ветками – еще туда-сюда, хотя в большинстве случаев предпочитаю воздержаться от подобных упражнений. Но теперь в моем распоряжении была способность ходить Темным Путем. Один шаг – и можно оказаться где угодно, хоть на пустынном пляже на другом конце Мира, хоть в хижине на дереве. Усилие примерно одно и то же, никакой существенной разницы.

Ну и со стороны это выглядит чрезвычайно эффектно: тут исчез, там появился из ниоткуда. И юным архитекторам развлечение, и Малдо мои фокусы пока в диковинку. Потом, конечно, привыкнет. Я вон даже к Джуффину со временем как-то привык, а он все-таки гораздо эксцентричней.

Внутри все было устроено, как и положено в хижине на дереве: старое одеяло на полу, сундук в углу, пара подушек в другом, под потолком висит маленький грибной фонарь. Что еще надо для счастья?

– А в сундуке сокровища, – сказал Малдо Йоз.

Вдвоем тут сразу стало тесно. Будь мы мальчишками, можно было бы и кого-нибудь третьего позвать, а так – перебор.

– Какие сокровища? – спросил я.

– Ну так открой и посмотри. Это же твой дом. Я в чужих сундуках копаться не приучен.

Я открыл крышку и рассмеялся. Сверху лежало несколько потрепанных книг о путешествиях, старая трубка с треснутым чубуком, карточная колода, большая серебристая ракушка, череп какого-то мелкого зверька, пустая бутылка из-под укумбийского бомборокки. Рыться в сундуке я не стал, но мог поспорить, что остальные предметы представляют собой столь же несомненную ценность для любого нормального мальчишки.

– У меня самого в детстве был такой дом на дереве, – сказал Малдо. – И точно такой же сундук.

– А у меня не было, – признался я. – Все детство о нем мечтал. И вот наконец получил. Лучше поздно, чем никогда.

– Хочешь я тебе навсегда что-то такое построю? – спросил он. – И денег не возьму. Мне не трудно. Даже интересно будет повторить.

– Спасибо, но не стоит, – улыбнулся я. – Сейчас я совершенно счастлив, а часа через полтора мне уже немного поднадоест тут сидеть.

– Ладно, – кивнул Малдо, вытягиваясь на одеяле. – Тогда я, если ты не против, тут пока поваляюсь. Устал сегодня. Ребята ужинать пошли, а я внезапно понял, что возможность лежать и не шевелиться ни на какую еду не променяю.

– А руку до рта донесешь? Или это чрезмерная нагрузка?

– Пожалуй, не чрезмерная. Но в чем смысл такого упражнения?

– В донесенной до рта руке случайно может оказаться кусок чего-нибудь прекрасного, – объяснил я. – Например, пирога. Всякое, знаешь ли, случается.

И полез в Щель между Мирами в надежде, что на сей раз обойдется без дюжины чужих поломанных зонтов. Я до сих пор иногда достаю их вместо утреннего кофе, и поделом: всякое мастерство нуждается в ежедневных тренировках, а я все-таки редкостный лентяй, пока не припечет по-настоящему, пальцем не пошевелю.

Но на сей раз судьба была милосердна к моей репутации, и уже несколько секунд спустя Малдо получил в свое распоряжение превосходную, судя по аромату, еще горячую пиццу-кальцоне[23], которую я стащил сам не знаю откуда. Но представлял себе при этом очень маленький, явно семейный итальянский ресторан. Всего на четыре столика.

Наградой мне стало изумление нового приятеля. Вернее, целых два изумления. Первое когда я у него на глазах добыл из-под одеяла горячую еду, а второе – когда Малдо попробовал пиццу и убедился, что она как минимум, съедобна.

– Это откуда вообще взялось? – наконец спросил он.

– Из другого Мира, – честно сказал я. – Опытные люди утверждают, что еда из иного Мира – лучшая диета для всякого колдуна, так что ешь спокойно.

– Спокойно? Я? Еду из другого Мира?! Боюсь, ты несколько переоцениваешь крепость моего духа.

Но пиццу доел как миленький. И попросил добавки.

Сказал:

– Я дурак. Давным-давно надо было с тобой познакомиться. Чего я ждал?

И, к моему бесконечному изумлению, уснул прежде, чем я успел что-то ответить. Надо же, как устал человек.

А я сидел на пороге хижины, практически уткнувшись носом в декоративное облако, курил, болтал ногами над бездной и думал… Впрочем, нет, вру. Не думал я тогда ни о чем. Целый час или даже чуть больше. Иногда это такое счастье – молчать всем своим существом.

– Строить дома – один из самых простых способов изменить Мир, – вдруг сказал Малдо Йоз.

После чего громко зевнул, потянулся, сел, поправил сбившуюся набок шляпу и принялся набивать трубку.

Молча.

Но у меня долго не помолчишь. От моего вопросительного взгляда даже на Джуффине тюрбан начинает дымиться, и он продолжает прерванный монолог на целую секунду раньше, чем намеревался. О других и говорить нечего. Вот и Малдо Йоз заговорил, так и не разобравшись с трубкой.

– Конечно, архитектура изменяет Мир не целиком, только некоторые его фрагменты, это я хорошо понимаю. Но ладно, согласен. Пусть так. В юности я любил фразу: «Все или ничего!» Думал, она – мой девиз. Но девиз девизом, а как показала практика, «ничего» – это слишком скучно. Поэтому пусть хоть что-то вершится по моей воле – для начала. А там, глядишь, придумаю что-нибудь еще.

– Отличные планы, – откликнулся я. – Но почему Мир непременно надо изменять?

– Да потому что он сам постоянно меняется. Вопрос только в том, будет это происходить при моем участии или без меня. Последний вариант не годится. Должен же быть во мне какой-то высший смысл?

– Разумно, – согласился я.

Потому что с моей точки зрения, это и правда один из самых разумных аргументов, какие только можно придумать.

Перед тем как навсегда покинуть свой лучший в Мире дом на дереве, я сунул в карман карточную колоду. Сувениров я не люблю, а это все-таки условно полезная вещь. Пусть остается на память о почти сбывшемся счастливом детстве продолжительностью чуть больше полутора часов. Мне как раз хватило.

Я вообще не очень жадный. В том числе до впечатлений. Посмотрел, как мое дерево с хижиной, облаками и звездами превращается в толстую каменную рыбу с широко распахнутым входом-ртом и роскошным садом на крыше-спине, поблагодарил едва живых от усталости строителей и отправился домой.

Ну, то есть мне казалось, что домой, а на самом деле – неведомо куда. Полчаса бродил какими-то немыслимыми крюками по неизвестным закоулкам, пока не сообразил, что гораздо проще воспользоваться Темным Путем. Вот зачем надо быть могущественным колдуном: можно, не опасаясь последствий, позволить себе сколько угодно мелких слабостей, начиная от топографического кретинизма и заканчивая… Да чем угодно, собственно, заканчивая. Лично я ни в чем себе не отказываю.

Дома было хорошо. В смысле пусто и тихо. Впрочем, если бы в гостиной продолжалось веселье, я бы все равно сказал, что дома было хорошо. Оба варианта устраивают меня в равной степени.

Но на сей раз мое «хорошо» было совершенно безлюдным. По крайней мере, в первую секунду мне так показалось. А где-то на третьей четверти второй секунды я увидел, что в одном из кресел сидит Базилио. Забралась туда с ногами и спит. Вот и молодец.

Однако в этот момент примчался Друппи и все испортил. Захотел лизнуть меня в нос, как всегда перестарался, уронил на пол и звонко залаял – увы, не извиняясь, а празднуя победу. Не каждый день удается целого сэра Макса на лопатки уложить!

Хотя вру. Каждый.

Само по себе это не страшно, все полы в моем доме застелены толстенными коврами, да и падать я уже давно привык. Но от лая Друппи проснулась Базилио. И так обрадовалась, увидев меня, что я сразу понял: задушевного разговора не избежать.

Не то чтобы я не любил задушевные разговоры. Просто сегодня их уже было предостаточно. Да и спать мне когда-нибудь все-таки надо. Теоретически.

Впрочем, ладно. Я практик.

И, повинуясь правилу, которому всецело подчинена моя жизнь: «Действуй по обстоятельствам», – кое-как отпихнул счастливого пса, на четвереньках добрался до ближайшего кресла, плюхнулся в него и спросил:

– Было здорово?

Базилио кивнула. Не то чтобы вовсе без энтузиазма, но я ожидал гораздо большего. Человеком стала? Стала. Вечеринку устроила? Устроила. Гости пришли? Еще как пришли! Ну и почему мы не пляшем на потолке от счастья?

Хотя, наверное я слишком много требую. Спросонок я бы и сам ни на каком потолке не плясал.

– Даже не верится, что все это происходит со мной, – сказала Базилио. – И что так будет всегда, никто у меня эту прекрасную жизнь не отберет. Наверное, никогда не привыкну.

– Ну и отлично, – улыбнулся я. – «Никогда не привыкну» – это же ключ к счастью. Просто мало кому удается удержать его в руках. По себе знаю. Когда я… – и осекся, заметив, что Базилио меня не слушает. – Впрочем, ладно. Неважно.

– Знаешь, о чем я жалею? – спросила она.

Я не стал ехидно переспрашивать: «Ого, а ты уже о чем-то жалеешь?» – а просто отрицательно помотал головой.

– Что не решилась послать зов сэру Камалкони и пригласить его на вечеринку.

– Кому?

– Старшему Помощнику Придворного Профессора овеществленных иллюзий. Его на самом деле так зовут: сэр Умара Камалкони. Красивое имя, правда?

– Красивое, – согласился я. – Но ты ни о чем не жалей. Он бы все равно не смог прийти.

– Почему?

Хороший вопрос. Не объяснять же ей, что «Умара Камалкони» – это просто творческий псевдоним Его любопытного Величества Гурига Восьмого, который нашел прекрасный способ поглазеть на невиданное чудовище, не привлекая излишнего общественного внимания к своим визитам в Мохнатый Дом. А седые кудри и согбенный стан – просто приличествующие случаю аксессуары. И звание «Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий» Его Величество тоже сам выдумал. Нет такой должности при Королевском Дворе, я узнавал.

Я сперва думал, дело обойдется одним визитом. Ну чудище, ну кошмарное, голова индюшачья, хвост лисий, тело в чешуе – было бы что днями напролет разглядывать. Ужаснулся раз-другой и ушел довольный. И сам Король, как я понимаю, тоже так думал. Но подпал под чудовищное, во всех смыслах этого слова, обаяние Базилио, как и мы все. И зачастил к нам чуть ли не через день. Впрочем, не к каким-то абстрактным «нам», а именно к Базилио. Они вместе решали головоломки, болтали обо всем на свете и были, надо понимать, бесконечно счастливы вместе, как и положено друзьям.

Слухи о моей разговорчивости сильно преувеличены. То есть трепаться-то я могу сутками напролет, не вопрос. Однако чужие секреты при этом не разбалтываю даже во сне. Тем более, Королевские.

Поэтому я сказал Базилио ровно столько правды, сколько смог.

– Он же при Королевском Дворе служит. А у них там очень строгие порядки. Если уж ты взялся изучать чудовищ, будь добр, ходи в гости только к чудовищам. А не к красавицам. И наоборот. Твой приятель, к сожалению, не специализируется на красавицах. И, боюсь, ему будет непросто это изменить.

– Да, он тоже так говорил, – печально согласилась Базилио. – Но вечеринка – это же не работа. Неужели придворным нельзя просто ходить в гости к друзьям?

– Можно, – сказал я. – В гости и вообще куда угодно, включая Квартал Свиданий. Но только строго по расписанию, составленному Главным Церемониймейстером. То ли два раза в год, то ли вообще раз в два года, не помню.

– Да, порядки у них очень строгие, – пригорюнилась Базилио. – Сэр Камалкони рассказывал. Говорил, сам Король не имеет права эти порядки нарушать, даже по мелочам. Одеться, например, во что захочет или просто по городу погулять. Трудная жизнь! Я бы так не хотела.

– Просто не соглашайся, когда тебе предложат место Первого Министра, – посоветовал я. – И ты спасена.

Базилио разочарованно моргнула. Похоже, она уже успела вообразить, каким отличным Первым Министром станет. И тут вдруг на тебе! «Не соглашайся».

Но вслух она спросила:

– Как ты думаешь, можно я напишу ему письмо? Это не будет чересчур назойливо?

– Не будет. Только с обычным почтовым курьером не отправляй. А то знаю я Дворцовую службу охраны. Каждое второе письмо сразу испепеляют – просто так, на всякий случай. Остальные тщательно проверяют: вдруг они ядом намазаны. Хотя какой дурак станет хороший продукт на письма переводить?.. В общем, лучше я сам твое письмо передам при первом же визите в Замок Рулх.

– А тебя туда пропустят? – восхитилась Базилио.

– Пусть только попробуют не пустить, и одним замком у Его Величества станет меньше, – гордо сказал я.

Все-таки я какой-то поразительный хвастун. Сам не понимаю, как так можно.

Но главное, что Базилио обрадовалась и тут же удалилась в свой кабинет писать письмо. А я подумал: бедный ребенок. Вот тебе и первая настоящая человеческая проблема. Одним добрым другом стало меньше, так получилось, никто не виноват.

А еще я подумал, что теперь нам, пожалуй, придется составить график дежурств по Базилио и заняться ее новой жизнью всерьез. Водить гулять, приглашать в гости, таскать по модным лавкам, объяснять, как устроены город, Мир и всякая отдельно взятая человеческая голова. Отдать ее в лапы хорошего цирюльника, отвести на поэтические чтения в «Трехрогую Луну», в оперу и на какую-нибудь ярмарку, научить управлять амобилером, танцевать, гулять по крышам и, возможно, чем только Темные Магистры не шутят, действительно подумать о поступлении в Университет. Или в Королевскую Высокую Школу. Лично я до сих пор так и не понял, в чем состоит разница. И никто, даже Нумминорих, имевший счастье учиться в обоих заведениях, так и не смог мне это внятно объяснить. Единственное, что я твердо усвоил: на эмблеме Высокой Школы нарисована Королевская шляпа, а на университетской – голова, пронзенная мечом. Из чего, вероятно, следует сделать вывод, что учиться в Королевской Высокой Школе гораздо безопасней.

Но обо всем этом можно было подумать лежа. Под одеялом. Вытянув ноги. До меня доходили легенды об удивительных людях, постоянно ночующих в собственной постели, и все, как одна, повествовали о соблазнительных возможностях, которые им открываются. Я решил проверить, так ли это. Немедленно. Прямо сейчас.

Честно говоря, был совершенно уверен, что усну прежде, чем закрою глаза. Но не тут-то было.

Первую вечность длиной примерно в четверть часа я лежал неподвижно, наслаждаясь этим процессом и радуясь, что бодрствую: люблю растягивать удовольствие.

Вторую вечность, которая длилась никак не меньше часа, я ворочался с боку на бок, перебирая в уме события и впечатления минувшего дня – не потому что мне этого хотелось, просто не мог от них отделаться.

Третья вечность оказалась гораздо длинней первой, но все же короче второй; ее я посвятил удивлению, раздражению и бессильному гневу: бессонница? У такого великого и могучего меня?! Кто допустил? И что с этим делать? Как – «не знаю»?!

А потом я все-таки задремал.

Такое впечатление, что мне пришлось мучиться бессонницей, пока в соответствующем отделении Небесной Канцелярии спешно подбирали подходящий к случаю кошмар.

И им наконец удалось.

Мне приснилось, что я сижу на узкой доске, переброшенной через бездонную пропасть. Справа от меня переливаются разноцветными огнями и звенят голосами развеселых гуляк ночные улицы Ехо, а слева дышит и трепещет тьма. С виду просто темнота ночи, но я-то чую, что она живая. Пока что спящая, и лучше бы ее не будить, не то…

К счастью, вместо тьмы проснулся я сам. То есть сперва подскочил, как ужаленный, а проснулся уже потом, бывает и так. Сердце билось с совершенно недопустимой скоростью, сколько-то там ударов в минуту; боюсь, я и чисел таких не знаю. За окном меж тем начало сереть. То есть скоро рассвет. И сна у меня при этом ни в одном глазу. Какой уж теперь сон.

Когда-то давно кошмары снились мне хорошо если не через день. И, как могли, разнообразили мою тогдашнюю жизнь, мягко говоря, не особо остросюжетную.

Хуже всего было то, что, проснувшись в холодном поту, я обычно тут же снова засыпал и проваливался в тот же самый кошмар, причем прискорбные обстоятельства за время моего отсутствия, как правило, успевали еще немного ухудшиться. Изрядно намучившись, я изобрел метод: пробудившись от страшного или просто неприятного сна, надо немедленно покинуть помещение, в котором он приснился. Если есть возможность перед уходом открыть окно – совсем хорошо. Через полчаса можно возвращаться и ложиться спать, продолжения не будет.

Метод дурацкий, но хороший. В том смысле, что он работал. И почему бы в таком случае не применить его сейчас? Смотреть продолжение сна о том, как я сижу на этой чертовой доске, стараясь не разбудить тьму, у меня не было никакого желания. Поэтому я распахнул настежь окно, с наслаждением вдохнул сырой предутренний воздух, благоухающий прелыми листьями, свежей травой, речной водой, дымом каминных труб и хлебной закваской из расположенной неподалеку пекарни, и пошел в Малую Летнюю Кухню. Потому что когда не спится, надо жрать – это священное правило, грех им пренебрегать.

На самом деле, «жрать» – это громко сказано. Я удовольствовался остатками камры, обнаруженными на дне оставленного на столе кувшина. Прихватив кружку, я пошел было к окну, чтобы вылезти во двор, но на середине пути застыл натурально как громом пораженный. Просто потому что вспомнил, как застал здесь нынче утром Джуффина, и о чем мы с ним говорили, и как бродили потом по Левому Берегу. Так вот почему я так долго не мог уснуть! И откуда вылезла приснившаяся мне неприятная ерунда, тоже теперь понятно.

Столько всего успело случиться за этот долгий день, что я и думать забыл о своем Пророческом сне и тревоге Джуффина по поводу места его действия. О том, что, если верить уличной гадалке, внезапно оказавшейся старой подружкой леди Сотофы, в Ехо скоро начнет происходить какая-то дрянь. Думать-то забыл, но беспокоиться при этом не перестал – неосознанно. Вот и прыгаю теперь по всему дому, как последний дурак, вместо того чтобы сладко спать. Нечему тут удивляться.

Джуффину, я считаю, ужасно со мной повезло. Я очень бережно отношусь к чужому праву на отдых. Поэтому не стал будить его сразу, а терпеливо подождал целых полчаса, пока не рассвело окончательно. И только после этого послал ему зов.

Но шеф Тайного Сыска почему-то все равно остался недоволен.

«У тебя все живы?» – сразу спросил он.

«Да, но…»

«Ну и ради какого драного лесного вурдалака, мать его через тринадцать тысяч затей, ты решил меня разбудить? Если это месть за мою обычную утреннюю общительность, имей в виду, она более чем удалась. Так невовремя меня давненько не поднимали».

«Прости, – сказал я. – Просто был уверен, в это время ты уже никогда не спишь».

«Обобщение – прямой путь к заблуждению. День на день не приходится. Я лег хорошо если полчаса назад. Только вернулся с Темной Стороны. Вроде, развлекался там вовсю, а устал, как покойник после собственных похорон».

Надо же. Никогда не рассматривал похороны как утомительное занятие для главного действующего лица. Но обсуждать эту тему я благоразумно не стал. Вместо этого спросил:

«И как там? Что ты узнал?»

«Ничего интересного, – огрызнулся он. И, внезапно сжалившись, добавил: – Ладно уж, приходи, расскажу, чего именно я не узнал. Только быстро. Еще через полчаса я твердо намерен снова лежать в постели, даже если придется храбро сражаться с тобой на столовых ножах за свое право на счастье».

О. Вот это уже дело.

Столовыми ножами Джуффин успел запастись заранее. И не только ими. Пока я одевался и решал, куда лучше проложить Темный Путь – на его крыльцо, как требуют правила хорошего тона, или сразу в гостиную – на столе в этой самой гостиной чудесным образом появился завтрак. На который я набросился прежде, чем успел усесться в кресло. Потому что сколько бы заветных бабушкиных рецептов ни вспомнили наши повара, готовить как Кимпа, дворецкий Джуффина, они не будут никогда. И, справедливости ради, не только они, но и шеф-повара самых модных в этом сезоне трактиров тоже не будут. Потому что Кимпа – гений. Он такой один.

– Ты жрать пришел или меня слушать? – ухмыльнулся Джуффин.

– Одно другому не помеха, – с набитым ртом заверил его я.

Прозвучало это как «мумо ымому э муа», но Джуффин не стал переспрашивать. Вот что значит полное взаимопонимание.

– Извини, что вот так на тебя свалился, – сказал я, дожевав. – Просто внезапно обнаружилось, что я очень беспокоюсь. Уснуть не могу, на стенку лезу, давненько так не было. Причем не столько за себя, сколько, как ты выразился, за место действия. В смысле что в Ехо случится какая-то фигня, и мы ее не предотвратим. Хотя, по идее, могли бы.

– Плохо, что беспокоишься, – проворчал Джуффин. – Но если бы не беспокоился, было бы гораздо хуже. Тогда начал бы беспокоиться я: что тебя подменили.

– Темная Сторона! – напомнил я. – Что ты там узнал?

– Действительно ничего интересного – кроме того, что вот прямо сейчас в Ехо все более чем благополучно. Я воспользовался поводом, обошел весь город, а не только те кварталы, где мы с тобой бродили. Духоподъемная вышла экскурсия. И очень оптимистическая. Судя по настроению Темной Стороны, Ехо переживает сейчас свой расцвет и не собирается останавливаться на достигнутом.

– То есть можно не беспокоиться? – обрадовался я.

– Ну как тебе сказать. Беспокоиться, конечно, не следует, но только потому, что беспокойство – состояние, не способствующее эффективности. А если ты хочешь услышать от меня, будто в этом городе никогда больше не случится ничего такого, что нам с тобой не понравится, вынужден тебя разочаровать. Случиться по-прежнему может абсолютно все, что угодно. В этом смысле ничего не изменилось.

– Но ты же сам говоришь…

– Я говорю, что мне стало известно о намерении Ехо оставаться городом, в котором хорошо живется людям – простым и не очень. То есть всем подряд. Но, видишь ли, подобное намерение было у этого города и незадолго до начала Смутных Времен – а толку-то. Город – серьезный игрок, но кроме него существуют и другие. Не следует недооценивать человеческую волю, особенно когда это воля могущественного колдуна.

– Ты имеешь в виду, что в любой момент может прийти какой-нибудь Мятежный Магистр и все испортить?

– Именно, – подтвердил Джуффин. – Может. Кто угодно, в любой момент.

Мы умолкли. Не потому что разговор был закончен. И даже не потому, что нам требовалось время, чтобы обдумать сказанное. Просто мы оба одновременно как следует распробовали Кимпин многослойный омлет. И сразу осознали, что все остальное – не заслуживающая внимания суета.

– Слушай, – наконец спросил я, – а неужели нельзя просто узнать будущее? Я думал, на Темной Стороне вообще все можно.

– Скажем так, очень многое, – согласился Джуффин. – Но, во-первых, «многое» – не означает «все». А во-вторых, у каждого свои отношения с Темной Стороной. И свой набор возможностей. Если бы я наловчился пользоваться Темной Стороной как оракулом, у нас была бы совсем другая жизнь. Очень спокойная и предсказуемая. Представляешь, скольких ошибок можно было бы избежать? Уж я бы не поленился ходить туда каждое утро, спрашивать, делать выводы и принимать необходимые меры.

– Ты бы от скуки умер, – улыбнулся я.

– Ну, какое-то время все-таки продержался бы. Я крепкий. Кстати, знаешь, наверное, именно поэтому Темная Сторона никогда не открывает мне будущее. Ей-то известно, что на самом деле я этого не хочу. Просто считаю полезным для своей текущей работы, но это, как мы понимаем, совсем не то.

– То есть, если на Темную Сторону пойду, например, я и спрошу о нашем ближайшем будущем, могу получить ответ? Я все-таки люблю сюрпризы гораздо меньше, чем ты. Мягко говоря. И вообще до сих пор мне было достаточно просто попросить вслух…

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – ухмыльнулся Джуффин. – Собственно, а почему ты туда еще вчера не метнулся?

– Закрутился, – объяснил я. – Новая Древняя архитектура, пляж, вечеринка. Базилио, повара, зеленые блины, немые сцены одна за другой, и еще в карты с тобой играть пришлось, такой уж я занятой человек. А потом снова архитектура. Экспериментальная, я бы сказал. Я, признаться, впечатлен. Если в мозгу есть центр, ответственный за восхищение происходящим, у меня на нем, вероятно, уже мозоль. Но завтра еще пойду, если позовут.

– Позовут, не сомневайся. Ты слишком ценная добыча, чтобы вот так сразу выпускать из зубов.

– Ну уж прям – «ценная добыча».

– Еще какая ценная. Я понимаю, ты к себе давным-давно привык. Каждый день в зеркале этого типа видишь, кормишь его, одеваешь, пытаешься побрить, регулярно застаешь в дурном настроении, то и дело ловишь на глупостях, расплачиваться за которые, если что, тебе. Такое кому угодно может надоесть. Но с точки зрения постороннего, неподготовленного человека, рядом с тобой очень интересно. И никогда заранее не понятно, чего ждать дальше. Именно то, что надо твоему новому приятелю.

– Мне, пожалуй, тоже, – невольно улыбнулся я.

– Тебе-то как раз много чего надо. То чтобы было интересно, то чтобы спокойно, то неземной любви, то торжества тобою же выдуманной справедливости, то высшего смысла, то почувствовать себя настоящим живым человеком, то, напротив, забыть, что ты им хоть когда-нибудь был, и начать все сначала.

– То просто вкусно пожрать, – подхватил я. – Ты прав, я очень сложная натура. Самому иногда смешно.

– А вот прямо сейчас тебе позарез надо на Темную Сторону, – напомнил Джуффин. – А мне спать. Я все утренние дела перенес на вечер, и сделал это вовсе не для того, чтобы полдня наслаждаться беседой с тобой. А чтобы вернуться в хорошую форму. Я довольно редко чувствую себя по-настоящему усталым и очень этого не люблю.

– Я чувствую себя усталым практически ежедневно. И все равно не люблю, – сказал я. – Не то это удовольствие, любовь к которому приходит с опытом. Ох, не то.

Покинуть гостиную Джуффина было делом секунды. Осознать, что в собственной спальне, куда я оттуда зачем-то поперся, мне пока заняться нечем, тоже много времени не заняло. Гораздо дольше я раздумывал, что делать теперь.

То есть по большому-то счету, ясно что: идти на Темную Сторону. Но меня занимал вопрос: как?

В смысле, каким способом туда добираться.

Когда-то, в самом начале своей карьеры, я был уверен, что единственный проход на Темную Сторону Ехо находится где-то в глубоких подземных коридорах, прорытых под Домом у Моста. Потому что Джуффин водил нас туда именно этим путем, обставляя все по высшему разряду: с долгими блужданиями в темноте, Стражем, выставленным на границе, томительным ожиданием и внезапным озарением: да мы же уже пришли!

Так обычно водят туда новичков, полагающих, будто Темная Сторона – какое-то удивительное, небывалое, но при этом совершенно конкретное место, этакая гигантская тайная комната для магических прогулок. И находится она, видимо, где-то глубоко под землей, не зря же так долго в подвалы спускались.

Потом проходит какое-то время, новичок набирается опыта и однажды понимает, что Темная Сторона – это вовсе не волшебное подземелье, а его собственная способность видеть изнанку вещей и продуктивно с ней взаимодействовать. Ну или не очень продуктивно. Как пойдет.

Но рано или поздно до нас доходит, что и это – далеко не полный ответ на вопрос. Потому что если бы речь шла только о состоянии сознания, мы бы бродили по городу, как безумцы, утратившие связь с реальностью, не видя и не слыша ничего вокруг. Ну или не бродили бы, а сидели бы все в том же подвале, мирно галлюцинируя вдали от посторонних глаз. Однако когда мы уходим на Темную Сторону, мы оказываемся там целиком, со всеми потрохами. Наши бесчувственные тела не валяются где-нибудь в укромном месте, кротко ожидая возвращения сознания.

На этом месте следует сделать вывод, что природа Темной Стороны – явление не просто неизвестное, но непознаваемое. Взаимодействовать можно, понять – нет. Впрочем, однажды я доразмышлялся до того, что Темная Сторона – это особое состояние материи. И то, что кажется нам «дорогой» туда, на самом деле – процесс нашего преображения. То есть перехода в иное состояние не только сознания, но и материи. Тогда, помнится, даже сэр Шурф счел мою формулировку достаточно точной, а он в этом смысле придирчив как никто.

Поэтому будем считать мою гипотезу рабочей. И, кстати, она прекрасно объясняет, почему большинству новичков нужны все эти долгие блуждания по подземельям, а, например, Джуффин в свое время мог провалиться на Темную Сторону помимо своей воли – просто не в меру развеселившись. А лучший в Мире нюхач Нумминорих безошибочно проходит туда по запаху. У каждого свой способ превращаться, вот и все.

Стыдно признаваться, но мне до сих пор проще всего попасть на Темную Сторону, всласть поблуждав по подвалам, на худой конец, просто по городским улицам, постепенно впадая в транс на ходу, так уж я привык. Ну или чтобы кто-то более опытный отвел за ручку – вообще идеальный вариант. Я все-таки ужасный консерватор, хотя большинство знающих меня, услышав подобное признание, начинают ржать.

Как бы мне хотелось, чтобы они были правы.

В отношениях с Темной Стороной моя приверженность привычкам особенно сильно мешает делу. Теоретически, мне вполне достаточно просто высказать желание, чтобы сразу оказаться там. Но между этой прекрасной теорией и практикой всегда встает мое представление о том, как «правильно». И мое же понимание, что на самом деле никакого «правильно» и «неправильно» нет и быть не может, почему-то не разрушает эту искусственную преграду. Проще всякий раз, как припечет, по подземельям бродить, чем преодолеть собственную привычку. Знаю, насколько это глупо, особенно в моем случае. Потому что, по идее, я не просто «человек Темной Стороны», один из немногих, обладающих способностью туда попадать, а что-то вроде ее детали, отвалившейся и закатившейся в обыденный мир людей, но всегда сразу встающей на место, стоит только вернуться домой. Во всяком случае, все тот же Нумминорих утверждает, будто я пахну в точности как Темная Сторона, и глупо было бы не доверять его свидетельству.

Я все время повторяю: «глупо», «глупо», – потому что на тот момент это определение наиболее точно описывало мое поведение в отношениях с Темной Стороной. И вот прямо сейчас, сидя на подоконнике своей спальни, я решил, что с этим пора завязывать. У меня должен быть свой способ легко попасть на Темную Сторону в любой момент, когда понадобится, не затрачивая на это час-полтора, которые, между прочим, на дороге не валяются. Черт знает каких дел можно за это время наворотить.

Я сидел, смотрел через распахнутое окно вниз, на маленькую площадь Мохнатого Дома, получившую имя в честь моего жилища, на расходящиеся от нее в разные стороны улицы Закрытых глаз, Всех Забытых Королей и Сияющую, разглядывал разноцветные дома, невысокие деревья, ползущие по узким мостовым амобилеры и бегущих по своим немилосердно ранним утренним делам прохожих, старался вообразить, как все это выглядело бы на Темной Стороне. Ни амобилеров, ни людей там, ясное дело, нет и в помине, дома не просто темные, а как бы светятся густой темнотой, зато камни мостовых сияют как фонари, потоки воздуха окрашены в самые разные цвета, земля прозрачна, как вода, а небо кажется твердым, потрескавшимся от времени, и сквозь эти щели пробивается невидимый глазу, упоительный, почти непереносимый для человека свет.

Ну, считается, что непереносимый. Мне-то как раз нравится, – подумал я, задрав голову к небу и с наслаждением подставляя лицо лучам незримого солнца Темной Стороны.

Естественно, все у меня получилось. И на кой черт было так долго тянуть?

Неведомо.

Хотя ведомо, конечно. Кого я пытаюсь обмануть. Не зря же сам расписывал Малдо, как здорово родиться просто человеком, для которого почти невозможно вообще практически все, а значит каждый день можно перепрыгивать через собственную голову, торжествуя по поводам столь пустяковым, что самому смешно.

Вероятно, именно так я и представляю себе счастье.

Я спрыгнул с подоконника, даже не вспомнив, что это вообще-то очень высокий второй этаж, и, чтобы не переломать ноги, нужно читать специальное заклинание. Но на Темной Стороне такие предосторожности ни к чему: здесь земля сама юркнет ко мне под ноги, как ласковый кот, в любой момент, когда это понадобится, о такой мелкой услуге можно специально не просить.

Сделав несколько шагов по сияющим камням мостовой, я не удержался и оглянулся назад, чтобы посмотреть, откуда я тут взялся. Здесь, на Темной Стороне, Мохнатый Дом выглядел как застывший фонтан черного света, скорее угрожающий, чем дружелюбный. Надо же! Впрочем, это только в моей интерпретации так. На Темной Стороне каждый видит что-то свое, и, если ходить сюда не в одиночку, а большой компанией, самое веселье начинается, когда все участники пытаются сравнить впечатления: «Как вам нравится это гигантское дерево? – Ты имеешь в виду куст с белыми ягодами, черный цветок или вон тот забор?»

Хотя описания некоторых объектов более-менее совпадают у всех. Видимо отдельные фрагменты Темной Стороны столь тверды в своем намерении продемонстрировать нам свой подлинный облик, что никакой интерпретацией их не исказишь.

Но когда гуляешь здесь в одиночку, обо всем этом как-то не особо задумываешься. Очень уж хорошо. Оказавшись на Темной Стороне, я всякий раз удивляюсь: почему не прихожу сюда каждый день? Почему вообще отсюда ухожу, вместо того, чтобы остаться навсегда? Видимо потому, что человек, на самом деле, вовсе не создан для счастья. Испытывать его непрерывно – такой тяжкий труд, что поневоле сбежишь.

И я тоже сбегу, конечно. Но не сейчас, потом.

Потом, потом.

Не то чтобы я забыл, что пришел сюда по делу. На самом деле, Темная Сторона здорово проясняет сознание, даже моя дырявая голова обычно работает здесь в максимально эффективном режиме. Просто правило «сперва удовольствия, потом дела», от которого в обычной жизни одни неприятности, здесь становится обязательным к исполнению, практически священным. Потому что удовольствия тут общие – наши и ее. Быть счастливым балбесом, наслаждающимся каждым вдохом и каждым шагом – своего рода плата за вход. И будьте спокойны, никто не уйдет, не расплатившись.

Вот и я не ушел. Гулял по изнанке Ехо, не касаясь ногами земли, благо для этого здесь никаких заклинаний читать не надо, достаточно просто смеяться от счастья, ну или плакать, это уж кто как привык. Глазел по сторонам, осторожно трогал – не руками, всем своим существом – звенящие сияющие нити, связывающие между собой людей, места, события, причины, следствия, неожиданности, чудеса, бодрствующих и сновидцев, прошлое и будущее, жизнь и бессмертие, силу и смерть, вечность и мое древнее сердце – все со всем, накрепко, навсегда. И ощущал себя музыкантом, чья партия в этой симфонии – всего несколько беззвучных прикосновений невидимого смычка к невидимой же струне, которой прежде, до моего появления не существовало, а теперь есть, и это уже неотменяемо. И звон ее длится, и будет длиться бесконечно, потому что все единожды рожденное рождено навсегда.

Я сейчас и сам с трудом понимаю, о чем пытаюсь рассказать. Потому что записываю все это не на Темной Стороне Мира, а сидя в своем кабинете в башне под крышей Мохнатого Дома. И пользуюсь нормальным человеческим языком, а в нем слов, подходящих для описания подобных вещей, к сожалению, нет. Хохенгрон[24], язык сновидений, о котором то и дело вспоминает учивший его в детстве Нумминорих, наверное, подошел бы, но за него я даже браться боюсь. И так чокнутый, куда уж дальше.

Ай, ладно. Могу рассказать, не могу – дело десятое. Важно, что я могу снова пережить этот не поддающийся описанию опыт – хоть сейчас, хоть завтра, в любой момент, когда захочу.

Если, конечно, меня не отвлекут другими делами.

Поэтому надо плюнуть на попытки объяснить, чем я занимался на Темной Стороне Ехо целых десять минут или часов, или даже лет, пока не понял, что на сегодня, пожалуй, достаточно. Так, наверное, чувствует себя кружка, которую уже наполнили до краев – еще чуть-чуть, и прольется, поэтому хватит, стоп. Стоп.

«Тем более, у меня же тут дело, – вспомнил я. – Каким бы пустяковым оно ни казалось сейчас, дома эта проблема мне спать не давала. И Джуффину за компанию. И хорошо, что обошлось без дополнительных жертв».

Я остановился и собрался с мыслями. Штука в том, что на Темной Стороне мои слова обретают силу могущественных заклинаний. То есть, чего потребую, то и получу; по крайней мере, до сих пор всегда было так. Звучит просто отлично, я и сам это понимаю. Но тут есть два подводных камня. Во-первых, на Темной Стороне я обычно ничего не хочу. Такова уж моя здешняя природа. А во-вторых, формулировать надо очень четко.

И если первая проблема решается благодаря памяти и воле, справиться со второй, будучи не столько человеком, сколько счастливым ветром, дующим внутри самого себя, очень непросто. Наученный горьким опытом, формулировки я обычно придумываю заранее и заучиваю наизусть. Но «обычно» не означает «всегда». И как раз сегодня я не подготовился. Не знал, что так быстро и легко окажусь на Темной Стороне.

Хотя, конечно, знал. Просто сам себе не верил.

Но я очень хитрый. Поэтому сперва объявил:

– Мне нужно как следует сосредоточиться.

И голова моя тут же превратилась в идеальный аппарат для создания простых и четких мыслей. Все-таки иногда я большой молодец.

Я еще немного подумал, все взвесил, покрутил придуманную формулировку и так и сяк, не нашел в ней никаких недостатков и наконец сказал вслух:

– Я хочу узнать, где, когда и при каких обстоятельствах сбудется мой пророческий сон.

Думал, сейчас получу ответ – в виде внезапного озарения или послания, запечатанного в конверт, или просто зычный глас раздастся с потрескавшихся небес и расскажет мне что-нибудь интересное.

Как же, держи карман шире. Я просто уснул – мгновенно, не сходя с места, там, где стоял, даже не потрудившись предварительно улечься на мягкую густую траву.

В траву я просто упал – потом уже заснув. Совершенно этого не почувствовал, и вообще ничего не помню. Но факт остается фактом: проснулся я в горизонтальной позиции. И, кстати, вовсе не от каких-то дурацких неудобств вроде холода и сырости, этого на Темной Стороне, как я понимаю, можно не опасаться. Проснулся я, как ни странно, от шума. Точнее, от человеческих голосов.

Еще точнее, от одного-единственного голоса. Очень хорошо мне знакомого. Как мало какой другой.

– Нет, – говорил этот голос с неподражаемой снисходительной интонацией высококвалифицированного, но изрядно уставшего от своей работы экскурсовода, – нет, вам не мерещится, и мне тоже. Перед нами вовсе не одно из наваждений пятнадцатой степени достоверности, упоминаемых в мемуарах достопочтенного Тинки Айохти, здесь действительно спит самый настоящий сэр Макс. И делает это вопреки всем известным просвещенному человечеству правилам безопасного поведения на Темной Стороне, начиная от «Причитаний по сгинувшим дочерям» Айвы Безголового и заканчивая новейшей инструкцией Господина Почтеннейшего Начальника Джуффина Халли для сотрудников Тайного Сыска. Такой уж он человек, что может позволить себе на Темной Стороне все, что ему заблагорассудится. А мы с вами, увы, не можем.

Я открыл глаза и увидел, что сэр Шурф не просто прикидывается экскурсоводом, но в каком-то смысле действительно им является. Стоит надо мной во главе небольшой туристической группы из двух человек и с присущим ему хладнокровием демонстрирует своим спутникам мое спящее тело, как какой-нибудь редкий музейный экспонат.

И бледно-зеленый ветер Темной Стороны крутится у него в ногах, как преданный пес. На редкость умиротворяющее зрелище.

Однако, зная Шурфа Лонли-Локли столько лет, я не сомневался, что в данный момент мой друг испытывает одно-единственное страстное, неутолимое желание: надрать мне уши. Чтобы впредь неповадно было нарушать фундаментальное правило техники безопасности: на Темной Стороне не дрыхнуть.

Я прикусил язык, чтобы не начать оправдываться: «Я не нарочно, оно само так получилось». Потом ему все объясню. Клятву какую-нибудь страшную принесу, если понадобится, уши мне пока дороги. А при посторонних будем делать вид, будто я и правда такой крутой, как он им рассказывает.

«Посторонние», судя по бело-голубым одеждам, были Магистрами Ордена Семилистника. Причем младшими, если не вовсе послушниками, очень уж молоды. Высокий румяный толстяк и компактный блондин со светлыми, раскосыми, как у многих уроженцев графства Шимара, глазами. На Темной Стороне все люди видны как на ладони, поэтому я сразу понял, что оба отличные ребята и при всем внешнем несходстве внутренне почти близнецы: добродушные, спокойные, собранные, с веселыми искрами в глазах; толстяк явно чуть более расчетлив и осторожен, блондин – не то чтобы отчаянный храбрец, скорее легкомысленный балбес вроде меня. Но явно обученный держать это свойство своего характера под строжайшим контролем. У Шурфа особо не забалуешь. Я бы и сам не забаловал, если бы злая судьба отдала меня ему в лапы в качестве ученика.

Но как-то пронесло.

– Я проспал сто лет, и ты начал водить экскурсии к моему нетленному телу? – наконец спросил я Шурфа. – Надеюсь, хотя бы платные?

– Бесплатные, разумеется, – высокомерно ответствовал он. – Беда, видишь ли, в том, что ты не то что сотни лет, а даже дня толком не проспал. Не за что пока деньги с людей брать. Подвел ты меня.

– Это хорошая новость, – сказал я. – Очень вовремя ты рядом оказался. И голос у тебя хороший, громкий, кого хочешь разбудит, а мне того и надо. Не люблю терять кучу времени впустую. Сколько раз пропадал надолго неведомо куда, всегда потом было ужасно обидно за все несъеденные обеды. И кстати об обедах, с меня причитается.

– Я столько не съем, сколько с тебя сегодня причитается, – вздохнул он. – И даже не выпью. Однако теперь придется проследить, чтобы ты никуда не сбежал, пока не сдержишь слово. Беречь Орденскую казну, опустошенную ради размещения покойного Магистра Мони Маха в Харумбе[25] – одна из моих первоочередных обязанностей в эти трудные для Ордена Семилистника дни. Следовательно, жрать за чужой счет – мой долг. А я, как ты знаешь, человек долга.

Знаю – не то слово.

Ладно, по крайней мере, о быстром возвращении с Темной Стороны можно было больше не беспокоиться. И вообще ни о чем, кроме перспективы буквально с минуты на минуту остаться наедине с бывшим маньяком-убийцей, который очень сердит на меня за то, что я недостаточно старательно берегу свою драгоценную жизнь.

Но к этому мне как раз не привыкать.

– Спасибо, дружище, – сказал я, когда мы оказались в его кабинете. Один на один, без отправленных отдыхать свидетелей.

Сэр Шурф ничего не ответил. Даже глаз на меня не поднял, опасаясь, видимо, случайно испепелить взглядом. Он сидел в своем кресле и набивал трубку, спокойно и неторопливо, как всегда. Но что-то мне подсказывало, что не хотел бы я сейчас оказаться на месте этой трубки. И, тем более, табака.

За окном меж тем начало смеркаться. Осенью, конечно, темнеет рано. Но мне все равно было немного досадно – надо же, как долго проспал! Хотя глупо горевать о нескольких часах, только что счастливо избежав возможности потерять годы.

Штука в том, что на Темной Стороне время идет довольно причудливым образом, и контролю это процесс практически не поддается. Когда Джуффин водил туда нас, новичков, обязательно предупреждал, что мы можем провести там всего пару часов, а вернуться домой через несколько дней или даже лет, как повезет. Отчасти эту проблему помогает решить Страж, который более-менее адекватно чувствует ход времени и обычно может вовремя позвать назад загулявших коллег, но и тут раз на раз не приходится. Гарантий, стало быть, нет.

При этом понемногу выяснилось, что у каждого более-менее опытного путешественника на Темную Сторону всегда есть свой способ быстро оттуда вернуться. Самый остроумный из известных мне методов изобрел сам Джуффин: он ставит метку. Например, просит кого-нибудь прийти в определенное время в его кабинет и провести там, скажем, полчаса. Или поставить на его стол зеленую вазу, а через несколько минут ее унести. Или еще что-нибудь в таком духе. Перед возвращением он как бы цепляется за этот образ, рисует в воображении, что входит в свой кабинет, там сидит определенный человек, на столе стоит зеленая ваза, а на часах – заранее оговоренное время, все точно, не придерешься.

Впрочем, сам Джуффин утверждает, что на подобные хитрости его обрекают молодость и недостаток опыта. Это не кокетство, для могущественного угуландского колдуна семьсот с лишним лет действительно совсем несерьезный возраст. С точки зрения большинства своих коллег, Джуффин все еще «очень способный мальчик». Этакий, с позволения сказать, вундеркинд.

По его словам, все по-настоящему опытные маги вообще не считают своевременное возвращение с Темной Стороны проблемой. Волеизъявления достаточно, решить – означает сделать, точка. И у меня, по мнению Джуффина, не должно быть никаких проблем – если уж Темная Сторона выполняет все мои пожелания, почему бы ей не вернуть меня домой, когда это мне удобно.

Я уже не раз пользовался его советом и убеждался, что высказать вслух пожелание в моем случае действительно совершенно достаточно. Мне удавалось вернуться с Темной Стороны буквально через минуту после того, как я туда ушел. И я регулярно борюсь с искушением потребовать вернуть меня в позавчера и посмотреть, что будет.

Надеюсь, мне достанет благоразумия никогда не ставить подобный эксперимент.

Впрочем, что касается сна на Темной Стороне, до сегодняшнего дня я тоже надеялся, что такого со мной никогда не случится. Считается, что спать на Темной Стороне не следует, поскольку со спящим там может произойти все, что угодно. То есть вообще все. И, скажем, опоздание к обеду на двадцать пять лет – это далеко не самый нежелательный вариант развития событий по сравнению с перспективой утратить память о прошлом, а взамен обзавестись новой памятью и новым прошлым в придачу, или превратиться в неведомо что, или просто исчезнуть, растворившись в прозрачной текучей земле Темной Стороны. Так, говорят, тоже бывает.

Когда я спрашивал Джуффина, правда это или просто байки для запугивания новичков, он только плечами пожал. Сказал, что не особо верит во все эти ужасы, однако считает, что укладываться спать на Темной Стороне имеет смысл только после того, как выучишься осознавать каждую секунду своего сна и контролировать все совершаемые в сновидении действия. В противном случае, получается слишком похоже на знаменитую Кангонскую Летнюю Лотерею, билеты которой раздают бесплатно, но на один призовой приходится дюжина штрафных, обязывающих заплатить распорядителю указанную в билете сумму.

И распорядитель, разумеется, вооружен до зубов.

Лично я ни за что не стал бы играть на подобных условиях, но людям, говорят, нравится. Некоторые, особо азартные, даже специально ездят в далекий и ничем особо не примечательный Кангон, чтобы как следует развлечься. Никогда их не пойму.

– Я не собирался там спать, – сказал я.

Друг мой снова промолчал. Но посмотрел на меня с некоторым интересом. И раскурил наконец свою трубку.

– Я не планировал спать на Темной Стороне, – повторил я. – Даже не думал ни о чем подобном. Не было у меня такой задачи. Я просто задал конкретный вопрос, ответ на который здорово облегчил бы жизнь – мне и, возможно, всему населению столицы за компанию. Думал, сейчас все узнаю и пойду домой. Но вместо этого почему-то уснул. Внезапно. Я бы сказал, скоропостижно.

Судя по выражению лица сэра Шурфа, он больше не хотел надрать мне уши. Зато хотел проделать это с Темной Стороной. Я ему всем сердцем сочувствовал: трудно столь страстно желать абсолютно невозможного. Но эгоистично радовался столь резкой смене вектора его намерения.

– Даже не знаю, нравится мне это или нет, – наконец сказал мой друг. – С одной стороны, хорошо, что здравого смысла в тебе несколько больше, чем я в глубине души опасаюсь. С другой стороны, если бы дело было только в твоем легкомыслии, я бы, возможно, рано или поздно нашел способ тебя переубедить. Насчет Темной Стороны и прочих внешних обстоятельств я не столь уверен.

«Не столь уверен» – это, конечно, очень оптимистическая формулировка. Даже не ожидал от него. С другой стороны, Шурфа проще убить, чем вынудить прямо сказать: «не могу». При том что убить его, я думаю, практически невозможно.

Ну то есть как – «думаю». Надеюсь.

– Мне кажется, Темная Сторона повела себя как настоящий друг, – сказал я. – Не бросила в беде, а привела тебя, чтобы ты меня вовремя разбудил.

– С чего ты это взял? – недоверчиво нахмурился он.

– Ну а ты до сих пор хоть раз случайно натыкался там на знакомых? Кроме тех, с кем ты вместе пришел. И тех, за кем гонишься – тут как раз все понятно.

Шурф надолго задумался. Наконец кивнул:

– Ладно, предположим. А что за вопрос ты задал перед тем, как уснуть? В таких случаях принято вежливо добавлять: «Если, конечно, это не тайна», – но я так говорить не стану. Если тайна, все равно выкладывай.

– Я спросил, где, когда и при каких обстоятельствах сбудется мой Пророческий сон.

– Становится все интересней, – бесстрастно заметил мой друг. – С каких это пор ты заделался пророком? И почему сделал такую чудовищную глупость, не посоветовавшись со мной?

На этом месте я с облегчением заржал. Действительно хорошая шутка. И очень в его духе.

Однако ни облегчение, ни веселье не избавили меня от необходимости подробно изложить ему случай с гадалкой.

– Я бы тебе в ту же ночь рассказал, – заключил я. – Но понимаешь, как раз перед твоим появлением я подробно пересказывал свой Пророческий сон леди Сотофе. И мне ужасно не хотелось снова талдычить одно и то же. А потом мы с тобой пошли в Скандальный переулок, и у меня вообще все вылетело из головы.

– Да, это я могу понять, – неожиданно согласился Шурф.

Ну, хвала Магистрам.

– В любом случае, ответ на твой вопрос теперь вполне очевиден, – подытожил мой друг. – Ты спросил, при каких обстоятельствах сбудется твой Пророческий сон, и тут же уснул. Кстати, а что тебе снилось?

– Не помню. Так всегда бывает, если я просыпаюсь не в одиночестве и сразу начинаю говорить. Единственный безотказный способ хорошо запомнить сон – как следует помолчать о нем, проснувшись. Наедине с собой.

– Ладно, – вздохнул он. – Будем надеяться, это не очень важно. Гораздо важнее сам факт: ты уснул в тот момент, когда должен был получить ответ. Следовательно, сон – это и есть ответ. Ты увидишь свой кошмар во сне. Только и всего.

– У Нумминориха с самого начала была такая версия, – улыбнулся я.

– Всегда знал, что у него светлая голова. В старые времена я бы посоветовал тебе его съесть.

– Зачем?!

– Некоторые маги древности поступали так со своими лучшими учениками и просто талантливыми коллегами, чтобы заполучить их силу и наиболее ценные качества. Силы тебе и так хватает; будь моя воля, даже убавил бы немного – просто из соображений здравого смысла и безопасности. А вот светлая голова не помешала бы.

– В старые времена я бы просто сразу съел тебя, – сказал я. – Буквально при первом же знакомстве, чего тянуть. И все ценные качества, какие только можно вообразить, мои навек.

– Что ты определенно умеешь, так это делать комплименты, – ухмыльнулся мой друг.

– Это не комплимент. Просто я очень голодный. А ты – единственный условно съедобный объект, расположенный в зоне досягаемости. Надо это как-то исправлять. Тем более, с меня действительно причитается.

У сэра Джуффина Халли удивительное чувство времени. Я хочу сказать, он все делает или очень вовремя, или настолько невовремя, что хоть на стенку лезь.

То есть если уж тебе приспичило в кои-то веки спокойно пожрать в обществе лучшего друга, можно быть уверенным, что голос Джуффина раздастся в твоем сознании именно в тот момент, когда вышеупомянутый друг ценой невообразимых интеллектуальных усилий перекроит график своих текущих дел, встанет из-за стола и скажет: «Пошли».

Сэр Шурф – человек проницательный. Поэтому, увидев, какое непростое выражение приобрело мое лицо, он снова уселся в свое кресло и, дождавшись окончания моих недолгих Безмолвных переговоров, спросил:

– Что там еще у тебя стряслось?

– Абсолютная монархия в Соединенном Королевстве у меня стряслась, – сердито сказал я.

– А. Король желает срочно тебя видеть?

– Именно. Джуффин сказал, чем скорее, тем лучше.

– С каждым может случиться, не переживай.

– Да я не то чтобы переживаю. А просто жрать хочу, аж в глазах темно.

– Что хочешь, как раз полбеды. Беда, что после столь длительного пребывания на Темной Стороне тебе это жизненно необходимо, – нахмурился он. – И я тебя накормить уже не успею, пока приготовят, пока принесут, Его Величество вконец изведется. Мой тебе совет, добудь хоть что-нибудь из Щели между Мирами и съешь это немедленно, если возможность и дальше твердо стоять на ногах тебе дороже интересной бледности и вдохновенного блеска в глазах, который, поверь мне, не столько признак возвышенного образа мыслей, сколько предвестник скорого обморока.

Чего я действительно не люблю, так это вдохновенно падать в обмороки. Поэтому на пороге Замка Рулх, где уже ждал меня Джуффин, я появился, бодро вгрызаясь в эскимо. Совершенно верно, на палочке. Никогда не узнаешь, чего тебе по-настоящему хочется, пока не полезешь в Щель между Мирами со смутным запросом «чего-нибудь пожевать».

– Это что? – деловито спросил шеф.

– Секретное магическое оружие, при помощи которого я надеюсь захватить власть в Соединенном Королевстве, – не моргнув глазом, объявил я.

И откусил примерно половину ледяного бруска. После чего надолго утратил способность издавать звуки, хотя бы отдаленно напоминающие человеческую речь. Мороженое забило мне глотку, как мастерски изготовленный кляп.

– Что, и попробовать не дашь? – изумился Джуффин.

Пришлось протянуть ему палочку с остатками эскимо. Я становлюсь на диво покладист, если лишить меня возможности внятно аргументировать отказ.

К тому времени, как я прожевал и проглотил свой кусок, от пожертвованной доли остались одни воспоминания. В смысле палочка.

– Я правильно понимаю, что деревяшку есть не обязательно? – спросил Джуффин, чрезвычайно довольный знакомством с очередным блюдом из иной реальности.

– Не хочешь, не ешь, – великодушно разрешил я. – Хотя в том Мире, откуда я добыл это лакомство, именно палочка считается самым ценным деликатесом.

Джуффин некоторое время подумал, наконец заключил:

– Врешь.

Не зря все-таки он считается самым проницательным человеком в Соединенном Королевстве.

Потом мы наконец переступили порог Королевского Замка Рулх, были водворены в церемониальные паланкины и после нескольких томительных минут жестокой качки благополучно отгружены в Малой Королевской Приемной. Пустой, разумеется. Приходить на встречу первым Королю запрещает закон.

– Ужасно интересно, что тут стряслось, – сказал Джуффин после того, как слуги с паланкинами вышли, и мы остались одни. – Лично у меня никаких версий.

– Вообще никаких? – недоверчиво переспросил я.

Потому что так не бывает.

– Ни одной мало-мальски разумной. А глупости тебе пересказывать не стану. Не хочу подавать дурной пример.

С каких это интересно пор?

Но спросить вслух я не успел, потому что в приемную вошел Король.

Его Величество Гуриг Восьмой обычно производит впечатление чрезвычайно жизнерадостного человека с настолько легким характером, что поневоле начинаешь сомневаться в его существовании. Осторожно спрашиваешь себя: «А не примерещился ли мне такой веселый и покладистый монарх?» Ну, потому что, по идее, идеальных людей все-таки не бывает. Тем более королей.

Сам Гуриг, впрочем, утверждает, что именно короли – еще как бывают. Говорит, все дело в дворцовом воспитании. Принцев обучают легкому характеру, как спорту и математике. А Его Величество Гуриг Восьмой оказался способным учеником.

Поэтому нет смысла спрашивать человека, удостоившегося высочайшей аудиенции, в каком настроении сегодня пребывал Король. И так ясно, что в хорошем. И в шляпе. Шляпа и улыбка – два самых неотъемлемых атрибута Королевской власти.

Но сегодня Король превзошел самого себя. Он натурально сиял радостью, затмевая зажженные по случаю сумерек светильники. И улыбался нам так, что его церемониймейстера, заставшего еще старые времена, когда ширина Королевской улыбки строго регламентировалась статусом адресата, тематикой текущей беседы и сиюминутным положением дел в стране, удар хватил бы от такого расточительства.

– Приношу извинения, что столь внезапно вас вызвал, – сказал Король. – Беда в том, что потом у меня не будет ни минуты свободного времени. Буквально через полчаса начнется официальный визит новоизбранной Суммонийской Матери Всех Бед и Благ, затем нас ждет неизбежный торжественный ужин в ее честь, а когда регламент позволит мне удалиться в свои покои, вместо всех наслаждений Мира я обрету там Старшего Советника по Великим Изменениям, который еще с утра умолял меня принять окончательное решение о строительстве нового моста через Кройфунхи и был так мил, что я не смог ему отказать. А потом мне придется срочно ложиться спать, поскольку я твердо обещал внеочередную аудиенцию делегации Тубурских старейшин, а они, как вам известно, наносят визиты исключительно во сне. Впрочем, все это малоинтересно. Важно лишь то, что, если бы я не позволил себе потревожить вас прямо сейчас, пришлось бы отложить встречу до завтра, а я не настолько терпелив. У меня потрясающая новость. Я, видите ли, сделал вашу работу. И, как мне кажется, очень неплохо справился. Похвастаться кроме вас толком некому, а молчать я больше не могу.

Мы с Джуффином озадаченно переглянулись.

– А какую именно нашу работу вы за нас сделали? – наконец спросил шеф.

– Разбудил очередного спящего, – гордо ответствовал Гуриг.

– О существовании которого мы даже не подозревали, – вздохнул Джуффин. – Не стану спрашивать, почему вы сразу не сообщили мне о возникшей проблеме. Это я как раз очень хорошо понимаю, сам азартен не в меру. Но как вам это удалось?

– На самом деле, вам гораздо больше хочется спросить, уверен ли я, что это был именно спящий. И что я действительно его разбудил, – улыбнулся Король. – Но вежливость не позволяет поставить вопрос таким образом. Тем не менее я на него отвечу: совершенно уверен. Помните, как в начале осени во дворце внезапно появилась Королева? Ну так вот, очень похожий случай. Практически один в один. Только вместо Королевы на нас свалился новый Король. То есть человек, которому приснилось, будто он – законный правитель Соединенного Королевства. И ему так понравилась эта идея, что просыпаться у себя дома он решительно не желал. Зато желал бороться за власть с самозванцем в моем лице. Свергнуть меня с престола, быстренько навести порядок в стране и царствовать потом в свое удовольствие.

Джуффин схватился за голову.

– И вы меня не вызвали!

– Если бы в поведении этого бедняги таился хоть малейший намек на опасность, я бы вызвал вас немедленно, поскольку приносил присягу, обязывающую меня беречь собственную жизнь. Но он оказался абсолютно безобидным. И очень трогательным. Ходил следом, ныл, убеждал меня уступить престол законному монарху, а взамен выдвигал чрезвычайно соблазнительные предложения.

– Например?

– Чистую совесть и пожизненное изгнание с полным содержанием за счет казны, – мечтательно вздохнул Король. – С первым пунктом я и сам неплохо справляюсь, зато второй – великий соблазн. Я же всю жизнь мечтаю о путешествиях – настоящих, без свиты, походного трона и торжественных приемов чуть ли не под каждым кустом, до которого я соизволил добраться.

– Понимаю. И сочувствую.

– Ладно, с другой стороны, в Лабиринте Мёнина[26] я свое время отлично погулял. Впечатлений получил на добрую дюжину лет вперед. А там, глядишь, еще что-нибудь придумаю.

«И я даже знаю, кого отправят вас разыскивать», – мрачно подумал я. Но вслух говорить не стал. Потому что сэр Шурф запретил мне становиться пророком. А к его мнению следует прислушиваться.

– Ну и сколько это продолжалось? – наконец спросил Джуффин.

– Я дал себе сроку три дня, чтобы самостоятельно решить проблему. Вечером четвертого, то есть сегодня позвал бы вас. Но наш гость благоразумно проснулся у себя дома еще во время Большого Послеполуденного обеда. В самый его разгар.

– Как это произошло? – деловито спросил Джуффин.

– Вчера утром я уступил ему престол…

– Что?!

– Это на самом деле наиболее простое и очевидное решение. Сразу хотел так поступить, но довольно много времени ушло на то, чтобы убедить придворных мне подыграть. Ясно, что можно было просто приказать, не спрашивая их мнения, но хороший спектакль требует добровольного и осмысленного участия всех актеров. И отменной подготовки. Дня полтора я потратил на уговоры, потом мы распределяли роли и репетировали. Отлично развлеклись! Наконец к моему сопернику явилась делегация во главе с Почтеннейшим Начальником Королевской Безопасности. Объявили: «Самозванец в темнице, Ваше Величество, примите поздравления и немедленно приступайте к работе, дела не ждут».

– Начинаю понимать, – ухмыльнулся Джуффин.

Даже я сразу оценил безупречность замысла. Его Величество Гуриг Восьмой – один из самых занятых людей в Соединенном Королевстве. Его рабочий график можно было бы приравнять к пыткам и на этом основании запретить, если бы не огромное количество хитростей, изобретенных Королем за долгие годы правления. Взять хотя бы целую бригаду отлично вышколенных двойников, посменно замещающих его в ходе некоторых малозначительных приемов, наиболее бессмысленных придворных ритуалов и, что важнее всего, бесконечных ежедневных трапез, долгих и тягостных. А еще есть множество тайных убежищ, где Его Величество может назначать свидания и отсыпаться, не опасаясь внезапного вторжения озабоченных проведением очередной церемонии Королевского Приветствия Восходящему Солнцу придворных. Имеются и доверенные секретари, обученные ставить Королевскую подпись на документах низких ступеней значимости; кажется, до четырнадцатой. И одни только Темные Магистры знают, какими еще способами спасается от повседневной рутины наш Король, но не сомневаюсь, что их превеликое множество.

Все это дает ему возможность оставаться в прекрасной форме для важных дел, вроде нынешней встречи с Суммонийской Матерью Всех Бед и Благ, от которой двойником не отделаешься. На эту высшую государственную должность Суммони, как я слышал, выбирают только женщин из древних кейифайских родов, унаследовавших способности и секреты своих бессмертных предков. А с могущественными ведьмами, даже живущими на другом континенте, имеет смысл поддерживать добрые дружеские отношения. Просто на всякий случай.

Ясно, что любой желающий узурпировать Королевский престол без всех этих ухищрений долго не протянет. Просто чокнется от переутомления. Или сбежит. Или спешно объявит кому-нибудь войну, потому что законы военного времени позволяют Королю отказаться от большей части повседневных ритуалов. Или, как в нашем случае, проснется, напугав домашних громким криком. Потом, конечно, попьет водички, придет в себя, объяснит: приснился кошмар.

И будет совершенно прав.

– Он не продержался и суток, – самодовольно сказал Король. – Следует заметить, что по моим меркам, это были довольно легкие сутки. Я же заранее отменил все мало-мальски важные дела. На долю этого бедняги осталась только дворцовая суета, но ее хватило с лихвой. А ведь сразу после смерти отца, я прожил в подобном режиме почти целый год! Причем даже не надеялся, что однажды станет иначе. И до последнего дня буду благодарен вам, сэр Халли, за тот разговор в ходе приема по случаю раздачи ежегодных наград.

На этом месте Король отвесил Джуффину недопустимо глубокий для правящего монарха поклон. То есть не просто слегка наклонил голову, а явственно согнул спину. В воздухе запахло если не дворцовым переворотом, то, по крайней мере, скандалом.

Хвала Магистрам, хоть свидетелей не было. Кроме меня. А я никому не скажу.

После этого в Малой Королевской Приемной воцарилась благостная атмосфера полного взаимопонимания и хорошо если не всеобщего братства. Даже я настолько расслабился, что рискнул высказать свое мнение о случившемся. Хотя его, строго говоря, никто не спрашивал.

– Огромная удача, что этот человек проснулся. На самом деле мало кто просыпается, когда начинает сниться неприятное. Наоборот, чем тягостней сон, тем больше шансов надолго в нем застрять.

– Это я уже знаю, – безмятежно улыбнулся Король. – Научен горьким опытом с предыдущей гостьей. Как только мы ее не пугали! И чудовищ одно другого краше приводили познакомиться, и бестактные разговоры о пользе смертной казни в ее присутствии затевали, и лучшие придворные актеры с перекошенными лицами записных злодеев врывались в ее покои с угрозами и бранью – все без толку. Поэтому сейчас я, по правде сказать, почти не надеялся разбудить несчастного самозванца. Но утешал себя мыслью, что с этим легко справитесь вы, как в прошлый раз. Первоочередной я считал совсем другую задачу.

– Какую?

– Наглядно продемонстрировать своим придворным, что моя повседневная жизнь любому нормальному человеку покажется страшным сном. Я, видите ли, уже давно работаю над кардинальной реформой правил придворной жизни. И хочу как можно скорей перейти от теоретического законотворчества к практике. Причем не только из эгоистических соображений, но и ради общего блага. Сравнительный анализ исторических и придворных хроник разных эпох наглядно показывает, что чем веселее жилось монарху, тем лучше шли дела в государстве. И наоборот. Никогда в Соединенном Королевстве не было так хорошо, как при Его Величестве Мёнине. Все вдруг пришло к почти недостижимому идеалу: климат, урожаи, отсутствие эпидемий, мир на границах, невиданное умягчение нравов, стремительное развитие и популяризация наук, включая, разумеется, магию. Список можете продолжить сами. Все это при том, что Мёнин уделял очень мало внимания государственным делам. Несравнимо меньше, чем другие монархи до и после него. Но это оказалось совершенно неважно. Соединенным Королевством правил счастливый Король, каждая минута жизни которого была заполнена интереснейшими делами, удивительными дружбами, магическими экспериментами, путешествиями между Мирами, подвигами и приключениями. И страна расцвела – просто за компанию с ним. Образно говоря, жизнь в государстве – это большая всеобщая пляска, а Король – музыка, задающая ритм и настроение. А какие мы при этом принимаем законы, делаем ошибки и одерживаем победы – дело десятое.

Я не нашелся, что ответить. Только кувшин клубничного компота из Щели между Мирами достал. В надежде, что этот мой добрый поступок принесет всем нам теплую зиму или, скажем, неожиданный расцвет изобразительного искусства – это уж как повезет. Мне совсем несложно способствовать процветанию Соединенного Королевства: Его Величество Гуриг Восьмой без ума от этого грешного компота, а я умею его добывать. Так уж все удачно совпало.

– С тех пор, как я совершил это открытие, хорошее настроение стало моей ежедневной обязанностью, – сказал Король, залпом выдув первый стакан компота. – И, признаться, поначалу было очень трудным делом. По природе своей я не самый жизнерадостный человек; бывает, разумеется, гораздо хуже, но и мой случай не подарок, поверьте на слово.

Я восхищенно покачал головой.

– Верю, но только потому что верю вообще каждому вашему слову. Однако наблюдения говорят мне обратное.

– Ну разумеется. Просто вы наблюдаете результат многолетней работы над собой, – пожал плечами Король. – Чем я только не занимался! Изменил собственный внутренний ритм при помощи особой системы дыхательных упражнений, изобрел добрую тысячу способов получать от жизни удовольствия именно того рода, которые нужны мне; нечего и говорить, что большинство их обычно недоступны коронованным особам. Выучился искусству управления сновидениями, благодаря чему каждую ночь бываю гарантированно счастлив хотя бы несколько часов кряду. И не собираюсь останавливаться на достигнутом. Но со временем я убедился, что иногда внешние обстоятельства имеют колоссальное значение. И в отдельных случаях они сводят на нет все мои труды. Следовательно, раз и навсегда изменить эти обстоятельства в свою пользу – мой первоочередной долг.

– Похоже, все так и есть, – согласился Джуффин. – Насколько я помню историю, дворцовые порядки стали по-настоящему суровыми как раз при ваших предках. И тогда же, невзирая на чрезвычайно разумное правление первых Гуригов, в стране начались по-настоящему серьезные неприятности. В частности, постоянные затяжные конфликты между магическими сообществами, которые, в конце концов привели к Смутным Временам.

– Именно, – кивнул Король. – Я много об этом думал. И пришел к выводу, что мои предки совершили одну роковую ошибку: пожертвовали радостью жизни ради безупречности ее формы. Красота всякого Королевского жеста приобрела самостоятельную ценность и стала почитаться превыше смысла, а самоотречение во имя идеала было объявлено высшей добродетелью, к которой следует стремиться во что бы то ни стало. Тому были вполне объективные причины: их провинциальное происхождение, непричастность к какой-либо серьезной магической традиции, непростые обстоятельства приведшие нашу семью на престол, необходимость обуздать принявшую нас в штыки столичную аристократию и поставить ее на место. Да много всего. Для людей несведущих ритуалы, сопутствующие власти – это и есть сама власть. А когда несведущих – подавляющее большинство, и они напряженно ждут повода схватиться за меч, с ними приходится считаться. Мои предки выбрали стиль правления, наиболее соответствующий сложившейся в тот момент политической ситуации, они смогли удержать престол и надолго сохранить мир в Соединенном Королевстве, однако печальное следствие налицо: в стране очень долго не было счастливых и беззаботных Королей. Я усердно работаю над изменением этой прискорбной ситуации, но люди, на которых я вынужден опираться, инертны и боятся перемен – даже тех, которые уже давным-давно наступили.

– Очень метко подмечено, – улыбнулся Джуффин.

– Спасибо. Теперь вы сами видите, что этот спящий самозванец был послан мне самой судьбой. После доброй дюжины гневных истерик, которые он успел закатить прежде, чем проснулся, мои придворные ходят как пришибленные, пытаются переварить впечатления. И когда Главный Церемониймейстер обращает ко мне взор, я вижу в его глазах нечто похожее на сострадание. Поэтому я надеюсь еще до конца года добиться первых принципиальных изменений в «Кратком перечне обязательных дворцовых ритуалов».

– А в «Полном»? – озабоченно спросил Джуффин.

– А «Полный перечень обязательных дворцовых ритуалов» я прикажу утопить в Море Тысяченогов, – сурово ответствовал Король. – И сам возглавлю карательную экспедицию. С детства об этом мечтал.

Жить в Соединенном Королевстве и не быть при этом монархистом, вероятно, возможно, но чрезвычайно затруднительно для всякого разумного человека. Особенно если ему посчастливилось свести личное знакомство с Королем. Однако теперь я почувствовал, что из умеренного сторонника Королевской власти стремительно превращаюсь в ярого монархиста-маньяка, одержимого неукротимым желанием носиться по городу и громогласно славить своего Короля на всех углах.

Но я сумел взять себя в руки. И никуда не побежал.

В конце концов, это было бы просто невежливо.

– Все это прекрасно, но буквально через несколько минут я буду вынужден вас покинуть, – объявил Король. – Суммонийская Мать Всех Бед и, если не обманывают, Благ, уже приближается к моему порогу. И это, увы, не тот случай, когда длительное опоздание может пойти на пользу делу. Говорят, она чрезвычайно нетерпелива. Напоследок просьба к вам, сэр Макс. Передайте, пожалуйста, Базилио, что сэр Умара Камалкони, Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, от всего сердца поздравляет его с исполнением заветной мечты и желает счастливой человеческой жизни. Ему… то есть мне будет недоставать нашей дружбы. И подарок отнесите, если вас не затруднит. Мне рассказали, что Базилио превратился в юную леди, это правда?

Я кивнул.

– Ну и отлично, для юноши это украшение, пожалуй, слишком аскетично. Я бы очень хотел приложить к подарку письмо, но, к сожалению, мой почерк слишком просто узнать. И почерк любого из моих секретарей тоже легко поддается идентификации. Не стоит так рисковать, эта маска может еще когда-нибудь мне понадобиться.

– Базилио тоже скучает по этому помощнику профессора, – сказал я. – Очень жалеет, что не решилась пригласить его на вечеринку по случаю ее превращения. Пришлось запугивать ребенка рассказами о суровости придворных нравов… Слушайте, но почему бы профессору, в смысле помощнику профессора, не продолжать изредка навещать Базилио? Мало ли, как она теперь выглядит, природа-то ее не изменилась. Овеществленной иллюзией была, овеществленной иллюзией и осталась, можно спокойно изучать дальше.

– Видите ли, – вздохнул Король, – я сам виноват. Бедняга жаловался мне, что ему очень не нравится быть чудовищем. Я же, признаться, не верил, что это обстоятельство когда-либо изменится, и утешал его как мог. В частности, сказал, что именно своим ужасающим обличьем он обязан нашей дружбе. Дескать, я специализируюсь на изучении чудовищ, чем страшнее, тем лучше, а человекообразные иллюзии совершенно меня не интересуют. Впрочем, даже если бы заинтересовали, вряд ли мне удалось бы изменить свою специализацию: у Придворного Профессора овеществленных иллюзий много Старших помощников, и за каждым закреплена определенная тема, раз и навсегда. Кстати, я говорил чистую правду. То есть если бы я занимал подобную должность при Дворе, у меня действительно возникли бы подобные затруднения…

На этих словах Его Величество умолк, нахмурился, сердито дернул плечом, сказал:

– Меня умоляют больше не медлить. И в данном случае мольбам лучше внять.

Сунул мне в руки крошечную шкатулку из драгоценного синего металла и покинул приемную столь стремительно, словно пытался выйти на полчаса раньше, чем вошел.

Мы с Джуффином остались одни. Переглянулись, явно думая об одном и том же: надо поскорей выбираться отсюда, не дожидаясь громил с паланкинами. Хвала Магистрам, мы оба знаем, что делать. Осталось договориться, куда прокладывать Темный Путь.

– В «Обжору», – сказал Джуффин, отвечая на мой немой вопрос. – Срочно! Пока я людей живьем глотать не начал.

– Я еще час назад собирался их глотать, – пожаловался я. – Да ты не дал.

– Сам не заметил, как опять всех спас, – фыркнул он. – Вечная история.

– Теперь я могу считаться самым грандиозным бездельником в столице, – сказал я после того, как расправился с доброй половиной гигантского мясного танга, который по какой-то непостижимой причине считается у нас легкой закуской.

– Старая добрая мания величия, – констатировал Джуффин, не отрываясь от еды. – Вот и тебя она настигла, поздравляю. Лучше поздно, чем никогда.

– Никакая не мания, – обиделся я. – Кто еще может похвастаться, что его работу вынужден делать сам Король?

– Я. Потому что, по большому счету, любая твоя работа на самом деле – моя. А уж кому я ее перепоручил, дело десятое. Впрочем, ладно, оба хороши. И одновременно ни в чем не повинны. Если этому неведомому самозванцу сразу приснилось, что он попал в Замок Рулх, не отвлекаясь на прогулки по городу, у нас не было возможности узнать о его существовании. Разве что, Кофе кто-нибудь из придворных приятелей разболтал бы. Но тут, как я понимаю, никаких шансов, Король строго велел всем держать языки за зубами, чтобы мы с тобой не явились прежде времени и не испортили ему игру.

Ну тоже правда. Но я все равно был чертовски недоволен собой. Просто потому что слишком долго болтался без дела. Не то чтобы я так уж любил работать, но длительный отдых меня всегда нервирует.

– В любом случае свои основные обязанности ты выполняешь. И совсем не так плохо, как я опасался, – заметил Джуффин.

– «Основные» – это какие? В «Крак» с тобой играть?

– И это тоже. Но вообще я хотел сказать, что обязанность быть счастливым, о которой мы только что говорили, есть не только у Королей. От всех могущественных людей требуется то же самое. В некотором смысле, мы держим на своих плечах Мир, хотим того или нет. Не только мы с тобой, а вообще все живущие. Даже самый обычный человек способен испортить жизнь как минимум своему ближайшему окружению, уж это точно для тебя не новость. И нет ничего удивительного в том, что могущественный колдун может испортить, или наоборот, исправить огромный участок реальности. Чем больше личная сила, тем больше ответственности, в том числе за собственное настроение, такая вот простая формула.

– Ничего себе дела.

Сказать, что я был обескуражен – изрядное преуменьшение. Но все приходящие мне на ум синонимы еще хуже.

– Уверен, что ты и сам прекрасно это знаешь, просто до сих пор не давал себе труд осознать, – заметил Джуффин. – Шаг от безмолвного знания к четкой формуле иногда оказывается длиной в целую жизнь. Все, что я сделал, – помог тебе его сократить. И в любом случае повторю: ты уже очень неплохо справляешься. Иначе я бы не стал затевать этот разговор. Сообщать об ответственности можно только тому, кому она по плечу.

Я молчал, переваривая информацию. Наконец кивнул:

– Ладно. По крайней мере, мне гораздо легче, чем Королю. Даже полный перечень каких-нибудь дурацких ритуалов переписывать не надо. А напротив, можно продолжать валять дурака, ощущая профессиональную гордость вместо обычных угрызений совести.

– Рад, что у нас сходное видение ситуации. А теперь рассказывай, как прогулялся по Темной Стороне. Узнал что-нибудь интересное?

– «Интересное» – не то слово. Спросил, при каких обстоятельствах сбудется мой пророческий сон, и тут же уснул. Внезапно. И, надо думать, стоя. По крайней мере, не помню, как укладывался.

– Уснул? На Темной Стороне?

– Именно. Не имея ни малейшего намерения так поступать. Впрочем, все, как видишь, закончилось хорошо. Меня разбудил сэр Шурф. Он теперь, оказывается, на Темную Сторону экскурсии водит. В смысле юных учеников. А тут я, весь такой красивый, романтично сплю в волшебных кустах. Есть, что детям показать. Очень удачно совпало. Правда, сперва этот неблагодарный монстр хотел оторвать мне голову за разгильдяйство, но это обычное для него желание, я уже привык. Зато узнав, как было дело, он высказал очень здравую мысль: поскольку уснул я сразу после того, как задал вопрос, сон и есть ответ. То есть, Пророческий кошмар настигнет меня во сне, как с самого начала предположил Нумминорих. Правда, он просто шутил, но какая разница.

– Звучит неплохо, – вздохнул Джуффин.

– Ты выглядишь разочарованным.

– Ну да, – согласился он. – Пророческий сон, сбывающийся во сне – по-моему, это как-то чересчур глупо. И, будем честны, неинтересно.

В глубине души я был с ним совершенно согласен. Но все равно рад, что очередное спасение Мира благополучно отменилось. Магистры с ним, лучше поскучаем.

Тем более что я знаю великое множество способов отлично поскучать. Например, покончив с ужином в «Обжоре», отправиться на улицу Хмурых Туч, чтобы обзавестись новым могущественным врагом. В смысле помочь Мелифаро со сборами. Иными словами, занять стратегически выгодную позицию в кресле, поставленном на самом проходе, и всеми силами отвлекать его и Кенлех от бессмысленных попыток сосредоточиться на ревизии своего движимого имущества и понять, какую часть следует взять с собой в новую жизнь, а что – испепелить и развеять по ветру. Благодаря мне они чуть было не перепутали эти две кучи, зато потом махнули рукой на свои дурацкие заботы и наконец-то превратились в тех прекрасных беспечных балбесов, с которыми я был знаком до сегодняшнего дня. Иногда я все-таки великий чародей, кого хочешь расколдую.

Расколдовав своих друзей, я бежал от них под общий хохот, ловко уворачиваясь от летящих в меня домашних туфель и вышитых умпонских подушек. Ну, то есть, как – ловко. Штуки три в меня все-таки не попали, что, учитывая меткость моих противников, вполне может считаться уникальным спортивным достижением. Вечер, стало быть, не прошел зря.

Чтобы он прошел еще более не зря, я отправился под окна леди Меламори, временно удалившейся от Мира в моем лице с целью превратиться в ужасное чудовище, и устроил там форменный кошачий концерт. Не зря все-таки я держу дома кошек. У этих благородных животных многому можно научиться. Например, будучи в состоянии полного довольства жизнью, издавать душераздирающие вопли, исполненные неописуемого страдания. Ни одно девичье сердце не выдержит; впрочем, уши запросят пощады еще раньше. Поэтому Меламори была вынуждена сдаться. То есть на целый час прервать свои мистические занятия и отправиться со мной жрать мороженое на Площади Побед Гурига Седьмого. А большего я от нее и не требовал, поскольку глубоко уважаю волю всякого стоика и аскета, отринувшего земные наслаждения ради совершенствования в магическом искусстве. Даже когда конечная цель запланированного духовного подвига – превращение в ужасающую жабу. Или во что там она намерена превратиться. Когда прибежит хвастаться успехами, тогда и узнаю – если, конечно, переживу этот визит.

А сразу после полуночи я сидел на крыше только что построенного, точнее, чудесным образом возникшего дома, больше всего на свете похожего на волшебный дворец, как я его себе представлял лет в пять, насмотревшись иллюстраций к сказкам: этакий каменный торт с окнами в самых непредсказуемых местах, увитый ажурными наружными лестницами и увенчанный доброй сотней разноцветных башенок. И укоризненно спрашивал автора безумного шедевра:

– Неужели и это кошмарище отменишь? Не жалко?

– Не жалко, – отмахнулся Малдо Йоз. – Выглядит забавно, согласен, но сама по себе работа никуда не годится. Слабая даже для ученической. Ты не специалист, поэтому не замечаешь наших ошибок. Впрочем, если бы я пустил тебя внутрь, ты бы увидел, что там нет ни перекрытий, ни лестниц, вообще ничего, кроме зеркального пола, который, надо сказать, вполне удался, но этого мало. Когда так много сложных внешних деталей, на внутреннее устройство мне не хватает внимания. Ребятам – тем более. Это нормально, ничего не дается сразу. Еще летом мы бы и половины такого фасада не потянули. Надеюсь, уже в конце зимы нам будет по плечу более-менее жизнеспособный дворец. А пока эту красоту следует превратить во что-нибудь другое и забыть, как страшный сон.

– Ничего себе «страшный сон»! – возмутился я. – Это ты страшных снов не видел.

– Да я вообще никаких не видел. Вернее, просто не умею их запоминать. Несколько раз даже специальные подушки покупал – бесполезно! Просыпался со смутным ощущением, что приятно провел время. Но никаких подробностей, хоть убей. Вообще ничего.

Ну надо же. Я думал, так не бывает. Потому что обычно Мастера Совершенных Снов свое дело знают. Если уж покупаешь подушку для сновидений, можешь быть уверен, что приобрел не только интересную ночь, но и подробнейшие воспоминания о приснившихся приключениях. Какой дурак станет платить деньги за забытый сон?

– Может быть, тебе просто мастер неопытный попался? – наконец спросил я.

– Да вряд ли. Я одно время всерьез этим интересовался и знаю, кто в их цеху чего стоит. Так что, скорее всего, дело во мне самом. В конце концов, я решил махнуть рукой на тщетные попытки увидеть и запомнить хоть какой-нибудь сон. Нет и нет, идем дальше. Мне и наяву интересно живется.

– Ладно, по крайней мере, ты избавлен от ночных кошмаров. Тоже неплохо.

– А то ты не избавлен. Ни за что не поверю, будто тебя сном напугать можно.

– Да можно, конечно. Что ж я, не живой человек?

– Живой, не вопрос. Зато по второму пункту есть у меня некоторые сомнения.

– Да ну, – отмахнулся я. – Конечно, человек. Просто со странностями. Ну так а кто без них? У тебя вон шляпа, каких Мир не видывал…

– Я ее завел, чтобы на меня обращали побольше внимания, – признался Малдо. – Когда начинаешь большое дело, оставаться незаметным – плохая стратегия. Шляпа сработала как надо. В смысле произвела куда больший фурор, чем наша работа. Шокированные придворные уговаривали Короля и нового Великого Магистра Семилистника издать специальный закон, запрещающий гражданам разгуливать по улицам в головных уборах, пародирующих Королевскую Шляпу. Те, как я понимаю, наотрез отказывались заниматься подобной ерундой. Газеты обо всем этом увлеченно писали. И заодно упоминали о наших с ребятами трудах – надо же объяснить читателям, из-за кого столько шума. Благодаря им у нас появились постоянные зрители, настоящие поклонники, как у оперных певцов. Не поверишь, но даже подарки несли, словно и правда пришли не на стройку, а на концерт[27]. Но важно не это. А то, что некоторые зрители из любопытства задавали разные практические вопросы, а потом становились нашими клиентами. Или советовали знакомым. И правильно делали. Мы же действительно строим хорошие, качественные дома, очень быстро и, по столичным меркам, недорого. Ну и само по себе зрелище эффектное, согласись. Однако если бы о нас не писали чуть ли не в каждом выпуске газет, мы бы еще долго суетились в поисках заказов. Люди недоверчивы ко всему новому ровно до тех пор, пока оно не войдет в моду. Именно это мы и сделали: вошли в моду, спасибо моей почти Королевской шляпе. А уже потом я обнаружил, что в шляпе мне лучше работается. И думается. И вообще живется. Теперь это уже не просто шляпа, а самый настоящий талисман, дающий силу, как у древних Магистров. Вообще с ней не расстаюсь, только на ночь снимаю: мнется и спать мешает… Ну что, пошли вниз? Ночь только кажется длинной, пока развлекаешься, а для работы она всегда оказывается слишком коротка.

Пока мы спускались вниз по одной из лестниц, причудливыми кружевным спиралями опоясывавшими дом, мне пришла в голову простая идея. Настолько простая, что даже озвучивать ее было неловко: не может быть, что Малдо сам до такого не додумался. Но молча топать по ступенькам до самой земли было скучно. Поэтому я все-таки спросил:

– Слушай, а вы пробовали строить по частям?

– Как это – «по частям»? Зачем такие сложности?

– Ты сам сказал, что вы пока не справляетесь с большим количеством деталей. Но, например, этот дворец состоит из трех корпусов – центрального и двух боковых. Если строить их по очереди, возможно, вам удастся удерживать в сознании и внешние навороты, и внутреннее устройство…

– А ведь ты прав, – удивленно согласился Малдо. – Даже не понимаю, почему сам не сообразил. Впрочем, нет, понимаю. Я же много лет работал на обычных стройках. И у меня сложилась такая концепция: без магии дом строится постепенно, а с магией – сразу целиком. Совершенно не подумал, что, если соединить оба принципа, можно такое… Да слушай, вообще все можно! Причем не когда-нибудь через дюжину лет, а прямо сейчас. Это надо обдумать. Спасибо тебе!

На этой оптимистической фразе он наконец ступил на твердую землю. Ну и я следом. Любая самая длинная лестница рано или поздно заканчивается. И это – лучшее, что я знаю о лестницах.

Пока я простодушно радовался возможности стоять на твердой земле, Малдо о чем-то переговорил со своими коллегами и вернулся ко мне.

– Ребятам надо час-полтора отдохнуть перед новым заходом, – сказал он. – А значит, и мне не помешает. Пошли, что ли, выпьем? Тут в окрестностях есть несколько славных забегаловок, о которых, по-моему, вообще никто не знает, кроме их владельцев и ближайших соседей.

– И любопытных любителей сунуть нос в незнакомый двор вроде меня, – кивнул я.

– Ого! И что ты тут успел найти?

– В окрестностях Скандального переулка ничего. Никогда раньше сюда не забредал. Но если вообще в центре, то… Погоди, дай вспомнить. Ну, во-первых, сад бывшей резиденции Ордена Потаенной Травы. Но это как раз довольно известное место…

– Относительно, – кивнул Малдо Йоз. – Несколько раз я оказывался там одновременно с другим клиентом. И даже с двумя. По местным меркам практически аншлаг! А еще?

– «Тайная Роза» в безымянном переулке, отходящем от главной дороги, по которой все мотаются из Старого Города в Новый и обратно. «Желтая рыба» на улице Трех Слов. И еще какая-то «Рыба», не то «Деревянная», не то «Железная»…

– «Бумажная рыба», если мы об одном и том же.

– Скорее всего. Там такой мрачный подвал без окон, с большой жаровней в центре зала. И время от времени откуда-то выскакивает хозяин, воровато оглядывается по сторонам и быстро-быстро бормочет заклинание для освежения воздуха в помещении. Ну, то есть сейчас, наверное, уже не оглядывается и не бормочет, а спокойно делает, что считает нужным, но на моей памяти его действия еще считались правонарушением. Двадцать четвертая, что ли, ступень Черной магии…

– Точно, – кивнул Малдо. – Он, кстати, до сих пор вздрагивает от каждого пристального взгляда и заклинания шепчет так тихо, что ни слова не разобрать – просто по привычке. Валинда Бакурмак, бывший послушник Ордена Стола на Пустоши. Не самый лучший повар в Ехо, но регулярно позволял себе украдкой подколдовывать на кухне, поэтому до первых поправок в Кодексе к нему охотно наведывались столичные гурманы, включая твоего коллегу сэра Кофу Йоха, который ради удовольствия вспомнить старую добрую кухню Эпохи Орденов смотрел на чародейство Валинды сквозь пальцы. Я сам когда-то каждый день там обедал, хотя идти отсюда далековато. Не меньше получаса быстрым шагом. Но свободного времени у меня в ту пору было гораздо больше, а гулять я всегда любил.

– А неподалеку от «Бумажной Рыбы» был еще один безымянный трактир, – вспомнил я. – Выглядел как просто чья-то кухня, куда зачем-то втиснули несколько обеденных столов. Готовила там такая веселая рыжая тетка…

– «Ветер и мед».

– Что?

– Так на самом деле назывался тот трактир: «Ветер и мед». Но вывеску однажды кто-то спер, а делать новую не стали. Стоит дорого, а толку никакого. Завсегдатаи и без вывески в курсе, куда идти, а на случайных посетителей почти никакой надежды.

– Ага, значит, это место ты тоже знаешь.

– Да я тут вообще все знаю, – улыбнулся Малдо. – Я же очень долго жил в Скандальном переулке. И чего никогда не умел, так это готовить. Мне и сейчас легче новый дом построить, чем кувшин камры сварить.

Родная душа.

– Вот здесь, – сказал Малдо, увлекая меня за собой в совершенно темный сад, производящий впечатление давным-давно заброшенного. – Это любимый трактир моей юности, обладающий двумя бесспорными достоинствами.

– Какими именно? – спросил я, растерянно оглядываясь по сторонам, потому что ничего похожего на трактир в зарослях пахучих кустов пока не обнаруживалось.

– Во-первых, он открывается не раньше, чем за пару часов до полуночи. Иногда позже, как повезет. Зато исправно работает до рассвета. И в Старом, и в Новом Городе полно мест, где можно посидеть ночью, а тут ничего подобного больше нет.

Мы наконец выбрались на усыпанную блестящим песком тропинку, в конце которой леденцово-желтым светом сияли два маленьких окна. Когда мы подошли ближе, обнаружилось, что к окнам прилагается одноэтажный дом с задорной островерхой крышей, а над дверью прибита самодельная вывеска. То есть, если называть вещи своими именами, неровно выпиленная деревяшка с надписью от руки: «Внезапно Белое».

– Это второе бесспорное достоинство, – сказал Малдо, распахивая передо мной дверь.

– Название?

– Именно. То есть не само название, а тот факт, что оно меняется раз в несколько дней, сохраняя при этом самое ценное свое качество – нелепость. Когда я попал сюда впервые, трактир назывался «Ослепительное в рукаве». Я тогда зашел из чистого любопытства, посмотреть на людей, которые написали у себя над входом такую чепуху. Ну и поужинал заодно. А когда вернулся через несколько дней, это был уже «Крик Позавчера». Потом – «А Кто Нынче Не Лентяй», «День Без Башни», «Всякое Близко», «Завтра Моллюск», «Видели Синеглазых», «Уже Сто Сорок», «Пироги Не Плачут», да чего только не было. Я даже записывал; знать бы еще, где теперь та табличка.

За дверью нас ждал крошечный обеденный зал всего на четыре стола. Я хотел было занять место у окна, но Малдо помотал головой:

– Там стол шатается, уже который год. Яса все грозит починить, да руки не доходят. С другой стороны, я еще ни разу не видел, чтобы все места были заняты, так что один стол – не проблема, можно забить.

Хозяйка, маленькая румяная женщина с кудрявыми волосами удивительного пепельного цвета, вышла к нам из кухни, кивнула Малдо, как старому приятелю, а на меня взглянула с равнодушным любопытством и сразу отвернулась. Ее можно понять: лицо, которое я соорудил себе в спешке, чтобы не нервировать юных архитекторов, не излучало особого очарования. Мягко говоря. Непривлекательная внешность – это, оказывается, очень удобно. Освобождает от избытка чужого внимания. Окружающим нет до тебя никакого дела – если конечно не переборщить с уродством, подняв его до уровня исключительного зрелища. Но я держу себя в руках.

«Упомянутые достоинства заведения прекрасно уравновешиваются небольшими недостатками, – Малдо воспользовался Безмолвной речью, чтобы не смущать хозяйку. – Про стол у окна я тебе уже сказал. Что еще? Камра тут, прямо скажем, фиговая. Не худшая в городе, и на том спасибо. С едой дела обстоят чуть получше, но, будем честны, ненамного. Винная карта включает три, иногда четыре наименования. Если хочешь недорого надраться, сойдет, а так – не советую…»

«Спасибо, друг, – откликнулся я. – Как хорошо, что ты меня сюда привел. Знаешь, чем угодить настоящему гурману».

Он рассмеялся и сказал, теперь уже вслух:

– Что здесь имеет смысл попробовать – так это подогретое гугландское вино. Холодным его пить даже врагу не посоветую, страшная кислятина. Но горячее, подслащенное, да с пряностями – отличная штука. И опьяняет максимум на четверть часа. Именно то, что надо, когда хочешь перевести дух в разгар работы. Больше нигде в Ехо горячего вина не допросишься, разве только в качестве лекарства от простуды. И еще в припортовых трактирах, где наливают решительно все, лишь бы платил и пил. Хотя даже там деликатная столичная публика в лице матросов и грузчиков будет шокирована столь варварским заказом. Меж тем на всех трех побережьях горячее вино – популярнейший напиток, особенно зимой и в конце осени, вот как сейчас. Нам повезло: леди Яса выросла на берегу залива Бокли и варит вино по рецепту своего деда, а значит, лучше всех в Соединенном Королевстве. Ну что, рискнешь попробовать и навек прослыть грубым варваром?

– Еще как рискну.

– Полный кувшин и две кружки? – деловито спросила хозяйка.

– Три, Яса, – поправил ее Малдо. – Полный кувшин и три большие кружки.

– А зачем третья?

– Пока не знаю. Например, одна внезапно разобьется. Или я буду пить за двоих. Или с нами пришел мой невидимый друг, и не угостить его было бы свинством. Или, предположим, я внезапно невзлюбил четные числа.

– Последняя причина вполне ничего, – кивнула леди Яса. – Сейчас принесу.

– А действительно, зачем третья кружка? – спросил я после того, как она ушла.

– Просто терпеть не могу ситуации, в которых все заранее понятно. Например, пришли в трактир два человека, и любому дураку ясно, что им нужно две кружки, даже переспрашивать нет смысла, разве только из вежливости. И вдруг – ну уж нет, давайте три. Как три, зачем три, почему три? Да просто так. Потому что три это не две. Потому что неожиданно и нелогично. Потому что все присутствующие вдруг получают шанс осознать: жизнь непредсказуема даже в мелочах, рациональные прогнозы работают не всегда, правильный ответ – не обязательно верный. Именно то, что надо – мне, сейчас и всегда. Не знаю, зачем. Но надо позарез.

– Еще один фрагмент Мира бесповоротно изменен твоей волей?

– Именно, – кивнул он. – Ничтожное, микроскопическое, ничего не значащее изменение. Но оно есть, и его внес я. Это очень важно. Круто, что ты понимаешь.

Ха. Еще бы я не понимал.

Подогретое гугландское вино оказалось практически идеальным глинтвейном: кисло-сладким, в меру пряным, согревающим и шибающим в голову, каждый глоток – всего на несколько секунд, полкружки залпом – минут на десять. А больше и не надо, по крайней мере, мне.

– Знаешь что? А давай я прямо сейчас задам тебе вопрос, с которым более вежливый человек тянул бы, как минимум, полдюжины лет, – внезапно сказал Малдо Йоз.

– Задавай немедленно. Гадать на протяжение полудюжины лет, что это за вопрос такой ужасный, я точно не готов.

– Это правда, что ты можешь провести на Темную Сторону вообще кого угодно? Даже если у человека никаких способностей к подобным делам?

– С чего ты взял?

– Сплетни, – подчеркнуто равнодушно объяснил он. – Просто сплетни. Не знаю, в курсе ли ты, но я в свое время состоял в Ордене Семилистника. Совсем недолго, однако успел обзавестись кучей приятелей среди других послушников. И, сам понимаешь, не моя вина, что друзья детства, с которыми я изредка встречаюсь за кружкой чего-нибудь условно вдохновляющего, коллекционируют сведения, слухи и домыслы обо всех мало-мальски заметных столичных колдунах. Это, по-моему, не просто популярное, но практически неизбежное хобби всех Младших Магистров всех Орденов во все времена. Когда перед твоим носом уже приоткрыли дверь, ведущую в таинственный мир настоящей, не ученической магии, но дальше порога пока не пускают, все что остается – собирать информацию о том, что творится в этом загадочном пространстве. И в первую очередь, о людях, которые там всем заправляют – ну, как кажется со стороны. Каких только баек они о тебе не рассказывают, знал бы ты!

– Я бы, если можно, предпочел оставаться в неведении, – вежливо сказал я.

– Да мне и самому было бы неловко пересказывать тебе сплетни. Но вот какая интересная штука получается. Пока я слушал байки, думал – ну уж нет, все это как-то чересчур. А теперь смотрю на тебя и понимаю: вполне может оказаться, что все эти дикие россказни – не просто правда, а совсем небольшая ее часть. И я решил – почему бы сразу не спросить о том, что занимает меня больше всего на свете? Ты вроде врать не любишь.

Меткое наблюдение. Ладно, сам напросился.

– Ответ на твой вопрос: вероятно, могу, – сказал я. – И даже примерно представляю, с какого конца за такое дело браться. По крайней мере, однажды протащил на Темную Сторону кучу мертвецов. Не потому что мне этого хотелось, просто так было надо, чтобы остановить эпидемию Анавуайны[28]; впрочем, неважно. Насчет живых точно не знаю. Не проверял и в ближайшее время не собираюсь. Не потому что мне жалко. Просто наслушался историй о Короле Мёнине, которому было настолько не жалко, что он лучших друзей на Темную Сторону таскал, всех подряд, не разбираясь: кого она готова принять, а кого нет. Но вместо того, чтобы наслаждаться чудесным путешествием, одни бесследно исчезли, не успев поблагодарить за услугу, а другие никуда не делись, зато сошли с ума от ужаса. Впрочем, если верить хроникам, Король их потом вылечил. Но исчезнувших даже он не смог вернуть, а это уже совсем не дело. Я в такие игры не играю.

– Ясно, – невозмутимо кивнул Малдо. – Ладно, нет так нет. Все равно хорошо, что я спросил. И что ты честно ответил. Терпеть не могу напрасных надежд. Кучу времени и внимания отнимают. Со вчерашнего дня не о работе думаю, а о том, как с тобой этот разговор завести. Теперь вопрос закрыт, живем дальше. И, положа руку на сердце, не настолько плохо живем, чтобы топиться в Хуроне.

– Какое может быть «топиться»?! – возмутился я. – Вода сейчас ледяная. Летом – еще куда не шло.

– Именно поэтому я и не стал тянуть с разговором до лета.

Мы переглянулись и рассмеялись, думаю, просто от облегчения. Я – так точно.

– Расскажи про сны, – попросил Малдо после того, как кувшин на нашем столе как-то незаметно опустел и тут же сменился полным. – Они правда бывают по-настоящему страшные? Даже для тебя?

– Конечно, бывают. Я, видишь ли, при всех своих достоинствах, совсем неопытный колдун. За те несколько лет, что я занимаюсь магией, в старые времена ни один Орденский послушник, даже самый талантливый и пронырливый, Младшим Магистром не успел бы стать. Многим элементарным вещам я просто еще не успел научиться. Например, всегда контролировать происходящее во сне. На выработку этого навыка нужно время, ничего не поделаешь, надо ждать. А пока я, заснув, вполне могу забыть, кто я на самом деле такой, и на что способен. И ощутить себя беспомощным. А беспомощность – это же главная причина страха. Его фундамент. Наяву мне в этом смысле гораздо проще. Даже если сам чего-то не могу, всегда знаю, кого позвать на подмогу. Поэтому напугать меня бодрствующего – это сейчас надо очень хорошо постараться. А во сне далеко не всегда так.

– Думаешь, в основе страха – именно беспомощность? – оживился Малдо. – А это для всех так или только для тебя?

– «Для всех» – это было бы очень смелое утверждение. Я же не знаком со всем человечеством лично. Но по моим наблюдениям, это верно, скажем так, для очень многих.

– Грешные Магистры, как же это все интересно! – восхищенно выдохнул он.

Глаза Малдо горели, щеки раскраснелись, и я только теперь понял, как он на самом деле молод. До сих пор мне такая постановка вопроса в голову не приходила. Обычно я воспринимаю всех окружающих как своих ровесников. Ну или как старших, если они потрудятся предъявить мне внешние признаки почтенного возраста: седину, лысину, морщины. Для человека, который уже сам научился изменять внешность, и знает, насколько это легко, довольно наивная позиция, но ничего не поделаешь.

– Слушай, а зачем они вообще нужны? – внезапно спросил Малдо.

– Кто – «они»?

– Страшные сны. «Кошмары». Какой в них смысл?

– Вообще-то сомневаюсь, будто абсолютно все, что с нами происходит, непременно зачем-то нужно, – сказал я. – Бывают просто события, ни за чем. Сами для себя. Но что касается плохих снов… Знаешь, опыт есть опыт. Материал, из которого мы всю жизнь строим себя – вот как вы новые дома из мусора. Чем больше и разнообразней, тем лучше, верно? С опытом то же самое. Иногда в минуту слабости я думаю, что от какой-то части своего опыта с радостью отказался бы. Но минуты слабости у меня, хвала Магистрам, нечасто случаются. А все остальное время я прекрасно понимаю, что представляю собой сумму всех событий которые со мной произошли. Помноженную, конечно же, на то, как я себя при этом вел. И хотеть, чтобы этого опыта не было – все равно что мечтать о самоубийстве. Точнее, о том, чтобы вместо меня до сегодняшнего дня дожил кто-нибудь другой. Бессмысленное и, будем честны, совершенно невыгодное желание. Так что пусть все остается как есть, включая страшные сны, чем они хуже прочих неприятностей? Строго говоря, даже лучше. Страх сам по себе разрушителен. Но именно страшные сны дарят нам бесценный опыт внезапного пробуждения. То есть чудесного избавления от кошмара.

– Погоди. Почему ты считаешь его бесценным?

– Да потому, что в жизни всякого человека, связавшегося с магией, неизбежно наступает такой прекрасный момент, когда его воля и сознание уже вертят Миром как хотят, а сам он при этом еще совершенно не контролирует процесс. А потому представляет собой натуральную бомбу… Знаешь, что такое «бомба»?

Малдо озадаченно помотал головой. И правда, откуда бы ему знать такие глупости.

– Вообрази гигантский снаряд для бабума. Размером, например, с меня. И разрушительная сила настолько же больше. И взрывается не только от сильного удара, но и от любого неосторожного прикосновения. Или просто потому, что время пришло. Впечатляет?

Он молча кивнул, скривившись, как от зубной боли. Похоже, действительно вообразил и теперь не знал, как избавиться от этого неприятного видения.

– В такой непростой ситуации огромное значение приобретают наши представления о жизни, – сказал я. – И формируются они именно опытом. Лучше бы к этому моменту иметь в своем багаже как можно больше сказок с хорошим концом. А наяву они с тобой происходили или во сне – дело десятое. Главное – в глубине души быть уверенным, что всегда выйдешь сухим из воды, и Мир при этом не рухнет. Ни ближний, ни дальний, вообще никакой. Так будет лучше для всех. Меньше навредишь. Вот почему я говорю, что опыт пробуждений от страшных снов бесценен – при условии, что это были действительно счастливые пробуждения, а не тягостные скитания из одного кошмара в другой.

– Ого. И так бывает?

– Все бывает. Многих кошмары затягивают. Чем страшней сон, тем труднее проснуться. К счастью, люди обычно ставят будильники… я имею в виду разнообразные способы просыпаться в определенное время. А некоторые кричат и стонут во сне, так что ближние принимаются их трясти. И все заканчивается хорошо. А нам того и надо.

– Теперь мне даже завидно, – вздохнул Малдо Йоз. – Тоже хочу видеть страшные сны – если уж это так полезно. Подушку, что ли, еще раз попробовать купить?

– Если отыщешь Мастера Совершенных Снов, который согласится нарушить закон, – ухмыльнулся я. – Потому что изготовление подушек с кошмарами по-прежнему запрещено Кодексом Хрембера. Как в старые добрые времена.

– Что за дурость! Человеку страшный сон по собственной воле посмотреть не дают.

– Не дурость, а вполне разумная предосторожность. Никогда заранее не знаешь, как много способен вынести. И от какого пустяка сломаешься. Любой храбрец может внезапно умереть во сне от страха – сердце не выдержит, и привет. А уж сойти с ума – проще простого. Я сам после одного прекрасного сновидения сутки безумием вонял. Мое счастье, что рядом оказался Джуффин. Не всем так везет.

– Грешные Магистры! Это что же такое должно было присниться?!

Бестактный, конечно, вопрос. Но на его месте я бы и сам не удержался. И помер бы от любопытства, если бы не получил даже намека на ответ.

А убийство великого зодчего в мои сегодняшние планы не входило. Поэтому я сказал правду:

– Что все мои близкие оказались удивительными гадами, и я уничтожил Мир. А потом сошел с ума от горя. К счастью, как раз на этом месте меня разбудили и вылечили[29]. В первое время мне все равно упорно казалось, что сон был правдой, Мир действительно рухнул по моей вине, а потом снова родился – из моего отчаяния и любви. Но это уже вполне безобидная форма мании величия, даже запаха не дает. И лечится, не поверишь, все тем же опытом. Опытом счастливой жизни, данной мне в ощущениях, которым приходится верить, потому что кроме ощущений у нас все равно ничего нет.

Малдо Йоз смотрел на меня так, что впору было заработать новую манию величия. К счастью, именно к этой хвори у меня стойкий иммунитет. Совершенно непрошибаемый. Очень уж серьезные прививки в свое время получил.

– Слишком много информации на твою бедную голову, да? – сочувственно спросил я. – Сам виноват, нечего было расспрашивать. Я, видишь ли, очень честный. Особенно когда напьюсь. Приличные люди в таком состоянии на столах пляшут и морды друг другу бьют, а я становлюсь треплом. Ладно, по моим расчетам, минуты через три действие этого прекрасного пойла наконец прекратится, и я больше ничего не скажу. Никому, никогда. До следующей порции.

– Пока оно не прекратилось, еще один вопрос, – выпалил Малдо Йоз. – Вдруг успеешь ответить.

– Ну смотри. Тебе потом с моими ответами жить.

Он коротко рассмеялся и помотал головой.

– Нет-нет-нет, это совершенно безобидный вопрос. Просто любопытно: я в последнее время то и дело слышу, что мы – в смысле Ехо со всеми улицами и горожанами – теперь постоянно снимся людям, которые на самом деле живут в других городах и наяву никогда тут не были…

– Ты не поверишь, но эти люди еще и в других Мирах живут, – ухмыльнулся я. – И снится им не только Ехо, а вообще все подряд, включая Небесные скалы Куанкуроха и красные пески Хмиро. Но вообще-то, так всегда было, просто гораздо реже случалось. Я сам, кстати, впервые попал сюда именно во сне – вот тебе еще один ответ на вопрос, зачем нужны сны. И куда они могут завести; впрочем, об этом ты не спрашивал.

– Ничего себе! – присвистнул Малдо. – Да, в такие материи мне лучше пока не лезть. Я всего-то и хотел узнать, правда ли, что мы постоянно кому-то снимся? Ну, то есть не мы с тобой лично, а…

– И мы с тобой лично – тоже. По крайней мере, в качестве статистов, странно одетых прохожих, спешащих куда-то по своим делам. И проснувшись у себя дома, эти люди думают, что на самом деле нас нет. Им кажется, будто мы – плод их воображения. Вернее, подсознания; ай, один черт… Знаешь что меня особенно радует? Прямо сейчас нас с тобой никто во сне не видит, а мы все равно сидим тут и пьем горячее вино. Ужасно здорово по-настоящему быть, а не просто мерещиться – вот что я тебе скажу.

– Звучит так, словно ты попробовал и то, и другое, а потом выбрал более привлекательный вариант, – растерянно сказал Малдо.

– Примерно так и было, – вздохнул я. – Но важно не это, а тот прекрасный факт, что нам доступны обе возможности: и быть, и мерещиться. Одно другому, как выяснилось, совершенно не мешает. И нет, я не буду повторять заказ. На сегодня достаточно. И так разошелся не в меру…

– Ну, по крайней мере, мы – определенно не страшный сон, – сказал Малдо Йоз, когда мы переступили порог «Внезапно Белого» и вышли на улицу. – В этом смысле в Ехо сейчас ловить нечего. Не Смутные Времена.

– Будь оптимистом, – усмехнулся я. – Человек всегда найдет, чего испугаться. Да хоть собственного отражения в витрине. Кстати, недавно один смешной юноша, студент, если не ошибаюсь, вашей Высокой Школы, попался мне на глаза, когда пытался запугивать спящих.

– Да ну! – изумился Малдо. – А как же он отличал их от других людей?

– Есть разные способы, – неопределенно ответил я. – Мой друг Нумминорих Кута вообще по запаху различает. Ну, правда, он один такой в Мире, уникальный нюхач. Но остальные техники, как я понимаю, любой при желании может освоить.

– Надо же. Похоже, я совсем заработался. Столько интересных вещей мимо проходит! И как он их пугал?

– Да очень просто. Подходил и шептал на ухо всякие неприятные вещи, которые обычно никто не хочет услышать, особенно во сне. «Ты завтра умрешь!» «В твоем теле поселилась страшная болезнь!» На худой конец: «Твой любимый сейчас обнимает другую», – такое на юных барышень отлично действует. Ну и так далее.

– Никакой фантазии, – сердито сказал Малдо Йоз.

Как будто речь шла об очередном заказчике, и Малдо заранее страдал от необходимости овеществлять придуманную тем банальную чепуху.

– Никакой, – согласился я. – Но, к сожалению, именно подобные глупости производят самый сильный эффект. Люди обычно боятся простых вещей: заболеть, умереть, остаться без крыши над головой, потерять кого-то из близких. А сложную опасность пока осмыслишь, пока сообразишь, что надо начинать бояться, как она уже миновала, сиди, жди новой.

– Он теперь в Холоми? – спросил Малдо.

– Представь себе, нет. Парадокс, но в действиях этого паршивца не было ничего незаконного. Нет в Кодексе Хрембера статьи, запрещающей пугать тех, кому ты приснился. И за глупости, сказанные вслух посторонним, у нас тоже не наказывают; на мой взгляд, зря, но люди, сочиняющие законы, крайне редко прислушиваются к моему мнению. Хоть и считается, что они – мои лучшие друзья.

– И что, вы его просто отпустили?

– Отпустили, конечно. Но сперва этому любителю пугать спящих пришлось побывать у меня в гостях. К счастью, статьи, запрещающей приглашать незнакомцев в гости, в Кодексе Хрембера тоже нет. И я этим цинично воспользовался.

– То есть его уже нет на свете? – понимающе хмыкнул Малдо.

Грешные Магистры, за кого они все меня принимают?!

– Есть, – заверил его я. – Жив, здоров, и даже скабу давным-давно отстирал. И заикаться перестал, наверное. По крайней мере, я на это надеюсь. Все-таки в Ехо много хороших знахарей.

– Да что ж ты такое с ним сделал?

– Вообще ничего. Пальцем не тронул. Просто заранее попросил Базилио встретить нас на пороге гостиной. И уговорил произнести при этом фразу: «Сэр Макс, наконец-то вы привели мне ужин. Больше так не опаздывайте». Бедняге Базилио пришлось нелегко. Беда в том, что он терпеть не может пугать людей. Но я все объяснил, и Базилио согласился, что юношу следует проучить.

– Ого. То есть история об ужасающем чудовище, которое живет в Мохнатом Доме, тоже правда?

– Уже два дня как неправда. Мы его благополучно расколдовали. То есть, строго говоря, наоборот, заколдовали. Но какая разница, главное, что чудовище превратилось в симпатичную юную леди. Новая внешность гораздо больше соответствует его характеру.

– С ума сойти можно, как с тобой интересно! – заключил Малдо Йоз.

– Есть такое дело, – улыбнулся я. – А теперь, пожалуй, брошу тебя одного на этой страшной темной улице и пойду домой.

– Чтобы мне стало еще интересней? – рассмеялся он.

– Это была бы отличная причина. Но на самом деле, я просто вспомнил, что дома меня ждет чудовище. В смысле, красавица, в которую оно превратилось. Очень рада этому событию, но места себе не находит: «АААА! У меня есть руки! И нет хвоста! АААА! А вдруг я прямо сейчас превращусь обратно?» Надо ее морально поддерживать.

А что меня самого надо морально поддерживать после всех этих душу наизнанку выворачивающих разговоров, я, конечно, говорить не стал. С восхитительной пылью, только что пущенной в чужие глаза, подобные признания не очень-то сочетаются. Безвкусица. Не люблю.

– Спасибо за идею строить по частям, – сказал на прощание Малдо. – Пока мы сидели, я понемножку крутил ее в голове. И слушай… Нет, ничего не стану говорить. Сам увидишь, что будет.

– Ладно, не говори, – согласился я. И исчез.

В смысле, пошел домой.

В доме горел свет, но было непривычно тихо. Даже Друппи не бросился мне навстречу, чтобы немедленно повалить на ковер, выразив, таким образом, безграничную радость по поводу моего появления и заодно проучив за долгое, по его меркам, отсутствие. Вместо этого пес встретил меня на пороге гостиной и деликатно уткнулся носом подмышку, благо для этого ему даже на задние лапы вставать не обязательно, достаточно голову повыше задрать.

Причина столь сдержанного поведения прояснилась сразу: в гостиной меня ждала не только Базилио. Второе кресло занимал сэр Шурф Лонли-Локли, чье присутствие неизменно действует на собак, как смирительная рубашка. И их можно понять.

– Выглядишь, как Магистры знают что, – укоризненно сказал он.

Я очень удивился. До сих пор моя манера одеваться возмущала только Мелифаро. Вот уж никогда не думал, что Шурф станет укорять меня за отсутствие какого-нибудь золотого лоохи до пупа, или что там нынче все дружно носят.

– Я имею в виду твое лицо, – подсказал он. – Очень хорошо, что ты наконец стал мастерски изменять внешность. Дело за малым: научиться не забывать, что ты это сделал. И возвращать себе нормальный облик, когда приходишь домой, а не ждать, пока само пройдет.

– А разве важно, как я выгляжу?

– Положа руку на сердце, не очень. В данном случае значение имеет не облик, а безупречность твоего поведения. Действие всякого колдовского приема должно заканчиваться в тот момент, когда его эффект перестает быть необходим. Хорошая привычка, пригодится, – строго сказал Шурф. И внезапно с обезоруживающей откровенностью добавил: – Но на самом деле, подлинная причина моего недовольства заключается в том, что я уже довольно долго тут сижу, а ты шляешься невесть где. Упрекнуть тебя за такое поведение я не могу, поскольку явился без предупреждения. Но я все равно сердит, что не застал тебя дома. Поэтому сразу нашел, к чему придраться. Извини.

– Потрясающе, – ухмыльнулся я. – А ты до сих пор не в курсе, что в Мире существует такая удобная штука, как Безмолвная речь? Надо было прислать зов, я бы поторопился.

– Да я и собирался. Но тут в гостиную пришла Базилио и спросила, в чем смысл жизни. Пришлось сказать.

– Ну ни хрена себе. Ты и это знаешь?

Шурф только плечами пожал. Дескать, какие пустяки.

– И мне тогда скажи, – потребовал я.

– В чем заключается смысл твоей жизни, я не просто не знаю, а даже предположить не возьмусь. Правдивый ответ на любой по-настоящему важный вопрос всегда существует во множестве версий. И выбор того или иного варианта зависит от личности спросившего. Не думаешь же ты, будто смысл жизни один и тот же для всех?

– Не то чтобы думаю, но вполне допускаю такую возможность. Ладно, а Базилио ты что сказал? Или смысл ее жизни – это секрет?

– Разумеется, секрет. Люди обычно предпочитают скрывать от ближних и гораздо менее важные сведения о себе.

– От тебя не секрет, – великодушно решила Базилио. – Сэр Шурф сказал, смысл жизни заключается в том, чтобы получить опыт. Наше сознание нуждается в опыте, как в пище, причем ест все, что дают. И, представляешь, все идет ему впрок! Даже в тот момент, когда нам кажется, будто мы страдаем, больны или безумны, наше сознание набивает этим опытом брюхо, крепнет, растет и взрослеет. А знаешь, что для сознания означает стать взрослым?

Я хотел было отрицательно помотать головой, но вместо этого почему-то сказал:

– Оно начинает осознавать свое бессмертие. Не верить, не надеяться, не догадываться, а просто знать.

Шурф посмотрел на меня с неподдельным интересом. Я узнал этот взгляд. Так он взирал на говорящего пса Дримарондо, когда тот, пристрастившись к чтению, начал анализировать прочитанное вслух. Дескать, надо же, я-то сам давным-давно до всего этого додумался, но от тебя подобной проницательности совершенно не ожидал.

Впрочем, ладно, пусть смотрит, как хочет. Роль ученой говорящей табуретки всегда была мне к лицу.

– Да, именно так он и сказал, – подтвердила Базилио. – А знаешь, что особенно здорово? С этой точки зрения получается, что неудавшихся, несчастливых судеб вообще не бывает, даже если родился слабоумным, калекой или чудовищем, как я. Для сознания и этот опыт – подходящая, питательная еда. И потом, кроме яви, всегда есть сны. Сэр Шурф говорит, что опыт, полученный там, тоже считается. Вообще никакой разницы!

– Потрясающе, – вздохнул я. – Представляете, я сегодня полночи говорил примерно то же самое. Про сны и про опыт, как величайшую ценность. По другому поводу и совсем иными словами, но по сути – один в один. Похоже, опыт – это и мой смысл жизни тоже. Заверните, беру.

– Держи.

Шурф взял со стола салфетку, аккуратно свернул ее конвертом и протянул мне.

– Спасибо, – сказал я, засовывая сверток в карман. – Иметь смысл жизни – дело нехитрое, а вот всегда носить его при себе – исключительная удача. Мало кому так везет.

– Это вы так шутите? – неуверенно спросила Базилио.

Мы озадаченно переглянулись. Хороший вопрос.

– Мы сами не знаем, – наконец сказал ей Шурф. – На первый взгляд, вроде бы шутим. На второй – в очередной раз пытаемся серьезно поговорить о самых важных на свете вещах. А как там оно на самом деле, разберемся когда-нибудь потом.

– В тот прекрасный день, когда я достану из шкафа это лоохи, подумаю: «Хорошая вещь, зря я его уже целый год не ношу», – надену, суну руку в карман и сразу обрету смысл жизни, – добавил я. – Вот тогда-то все и прояснится. Раз и навсегда.

Базилио улыбнулась, кивнула. Сказала:

– Когда-нибудь я тоже так научусь. Как вы.

– Чему именно? – хором спросили мы.

Причем Шурф выглядел явно встревоженным. Подозреваю, я тоже.

– Так разговаривать, чтобы получалось одновременно и смешно, и серьезно. И не только разговаривать, жить тоже. Бывают такие головоломки, смотришь и думаешь: «Ну, это очень легко». А начинаешь разбираться и обнаруживаешь, что ничего сложнее до сих пор не видела. И красивее – тоже. Даже если решишь такую задачку – случайно, почти чудом – все равно никогда до конца не поймешь, как удалось справиться. И это совершенно не обидно, наоборот, радостно, что такая удивительная штука попала тебе в руки. Вы похожи на эти головоломки. Не могу пока лучше объяснить. Но когда-нибудь, наверное, смогу.

– Спасибо, – сказал сэр Шурф, – ты и сейчас очень неплохо объяснила. Я никогда не был чувствителен к комплиментам, но тебе удалось меня тронуть.

– Слушай, у меня в кармане не только смысл жизни, но еще и подарок от твоего ученого приятеля, – спохватился я. – Он просил передать, что очень за тебя рад. И одновременно огорчен, потому что ему будет не хватать вашей дружбы. Изучать овеществленную иллюзию, которая выглядит как человек, его, как и следовало ожидать, не отпускают… – и, посмотрев на ее вытянувшуюся от огорчения физиономию, поспешно добавил: – Но, может быть, он что-нибудь придумает. Когда-нибудь потом.

Мне не раз говорили, что надежда – глупое чувство. Лишает нас воли, отнимает силы, связывает по рукам и ногам. И я неоднократно убеждался на практике, что это действительно так. Но все равно уверен, что из этого правила бывают исключения. Иногда глупое чувство – именно то, что надо. В том числе, и мне самому. А уж юной барышне двух дней от роду – подавно.

Базилио неуверенно улыбнулась, почти беззвучно пробормотала: «Спасибо», – взяла шкатулку и прижала ее к груди так крепко, словно я мог передумать и отнять.

– Открывай, – посоветовал я. – Неужели тебе не интересно, что там внутри?

– А там еще и внутри что-то лежит? – изумилась Базилио. – Ух ты! А я подумала, что подарок – это сама коробочка. Она очень красивая, правда? И в ней, наверное, можно что-нибудь хранить.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как когда-то сам, впервые получив Королевский подарок, тоже решил, что мне подарили шкатулку, и, если бы не Джуффин, так и не догадался бы ее открыть. Сколько же элементарных вещей приходится объяснять новичку! Туалет и ванная всегда находятся в подвале; лунные месяцы бывают разной длины; публично насмехаться над людьми, не умеющими колдовать, стыдно; предлагая перенести оплату счетов на конец года, ты автоматически соглашаешься на применение к тебе карательного заклинания Кларра в случае попытки скрыться, не вернув долг; книжные лавки, в отличие от прочих, обычно открываются после обеда, зато работают по ночам; продолжение отношений с партнером, встреченным в Квартале Свиданий, невозможно, и даже разговоры на эту тему непозволительны; заказывая в трактире еду с доставкой на дом, надо заранее сказать, какое из окон будет открыто; хлопая человека по спине, ты официально предлагаешь ему дружбу; грибы в светильниках вовсе не чувствуют себя несчастными пленниками и не нуждаются в утешении, а попытку выпустить их на свободу рассматривают как незаслуженное изгнание; шкатулки никогда не дарят пустыми. И еще примерно сто миллионов неписаных правил жизни. Строго говоря, удивительно не то, что, новички их не знают, а что нам в конце концов удается освоиться, и мы начинаем считать эти правила чем-то само собой разумеющимся, не подлежащим дополнительному обсуждению.

Базилио тем временем достала из шкатулки булавку – действительно очень простую, украшенную небольшой жемчужиной редчайшего зеленоватого оттенка. Долго ее рассматривала, то на свет, то поднося к самому носу, и наконец приколола на домашнюю скабу, как брошку, но почему-то не на грудь, а в районе живота.

Вообще-то булавки такого типа используются для того, чтобы закреплять полы лоохи, но я не стал лезть с советами. Пусть пока носит, как хочет, и радуется, а лекции о моде и стиле неизбежно воспоследуют завтра. И, надеюсь, не в моем исполнении. Каждый должен заниматься своим делом.

– А тебе, дружище, я должен обед, – сказал я Шурфу. – Или ужин. Или все сразу. Но в доме, подозреваю, шаром покати. Вот и верь после этого моим обещаниям.

– А я и не поверил. Поэтому поужинал заранее. И зашел к тебе совершенно бескорыстно. Потому что вдруг появилось свободное время, сокровище, которое человеку в моем положении обычно хочется легкомысленно промотать. А ты – подходящая компания, чтобы проматывать состояния.

– Кого ты хочешь обмануть? – укоризненно спросил я. – На самом деле ты пришел убедиться, что со мной все в порядке. После того, как ты застукал меня спящим на Темной Стороне, этот вопрос еще долго будет тебя занимать. Как ученого, конечно же. Твое каменное сердце и железные нервы вне подозрений. И хвала Магистрам, что так, а то я бы извелся от угрызений совести.

– А она у тебя внезапно появилась? – невозмутимо спросил мой друг. – Вот и первое роковое следствие сна на Темной Стороне. Чрезвычайно любопытный эффект. Но жить тебе теперь будет нелегко – просто с непривычки.

– Сейчас Базилио снова спросит, шутим мы или нет, – напомнил я. – И что мы, интересно, будем ей отвечать?

– То же, что и в первый раз. Но она не спросит.

Базилио, оказывается, помалкивала не по причине врожденной деликатности, а просто потому, что уснула, по-кошачьи свернувшись в кресле клубком и кое-как примостив голову на подлокотник. Армстронг и Элла, обычно демонстративно избегающие общества строгого сэра Лонли-Локли, храбро покинули свое убежище и укрывали ее как толстое меховое одеяло.

– Похоже, я по-прежнему довольно скучный собеседник, – заметил Шурф. – Да и ты не лучше.

– Мы не скучные, а умиротворяющие.

– Час от часу не легче.

– Зато Базилио это на пользу. Хоть немного отдохнет. Спать в одиночестве у нее пока плохо получается. Сколько ни заверяй, что превратилась в человека навсегда, она все равно нервничает.

– Ее можно понять, – неожиданно согласился Шурф. – Счастье для многих становится тяжелым испытанием: вдруг появилось, что терять! Это только со стороны кажется, будто быть счастливым легче, чем несчастным, а на деле часто выходит наоборот. Думаю, проблема еще и в том, что леди Сотофа объяснила девочке, как вернуться к прежнему облику. Подозреваю, трюк совсем несложный, и теперь она боится сделать это нечаянно, во сне. Проснуться утром без рук, зато снова с хвостом, решить, будто счастливое превращение просто приснилось, и спятить от горя прежде, чем в памяти всплывут слова и жесты нужного заклинания. Она еще очень неплохо держится – вот что я тебе скажу.

– Однако окажись на месте Базилио я, ты бы сейчас прочитал мне лекцию о необходимости полного доверия к себе, которое, конечно же, приходит после первой сотни лет безупречного самоконтроля.

– Совершенно верно. С тебя особый спрос. Ты слишком могущественное существо, чтобы я мог позволить себе роскошь с пониманием относиться к твоим слабостям.

– Ты сейчас рассуждаешь как юный арварохский шаман, заклинающий своего Мертвого Бога: «Ты можешь все, поэтому веди себя, как я считаю правильным, или я убью тебя второй раз!»

– Ну что ты, – усмехнулся мой друг. – Я не настолько суров. Я говорю: «Веди себя, как я считаю правильным, потому что все равно не отстану, ты меня знаешь». И заметь, никаких угроз.

– Ты сам по себе вполне достаточная угроза. И, невзирая на это, я даже заикаться до сих пор не начал. По-моему, я – величайший герой всех времен.

– Не хочу тебя разочаровывать, но в истории встречались и более выдающиеся случаи. Лучше расскажи, как тебя угораздило полночи рассуждать об опыте и смысле. Не то чтобы я внезапно вообразил, будто имею право совсем уж беззастенчиво совать нос в твои дела, но если ты решил начать карьеру уличного проповедника, мне лучше об этом знать. По многим причинам.

– Ну что ты, не уличного. Трактирного. Назюзюкался и вещал, классика жанра. Правда, пил я при этом горячее вино, от которого трезвеешь прежде, чем успеешь сообразить, что напился. Да и слушатель у меня был всего один. Можно сказать, обошлось малой кровью.

– А что за слушатель?

– Малдо Йоз, конечно.

– Почему «конечно»? Звучит так, словно я сам должен был догадаться.

– Не то чтобы должен, но вполне мог. Сам же водил меня в Скандальный переулок и рассказывал про Новых Древних. А вчера они как раз строили дом Мелифаро, я успешно выступил в роли уличного зеваки, заодно и познакомились. Ты, кстати, уже видел эти хоромы?

– Да, специально ходил взглянуть. Любопытное сооружение. Жаль, что ты совершенно не знаком хотя бы с основополагающими принципами архитектуры, тогда смог бы оценить, до какой степени оно невозможно.

– Ничего, я и так оценил. Но все это ладно бы. Ужас в том, что вчера ночью ребята построили дом по моему проекту.

– Хочешь сказать, ты переезжаешь?

– Ага. В хижину на дереве, со звездами вместо светильников и облаками, заменяющими оконные ставни… Ладно, ладно, вру. Моя мечта просуществовала часа два от силы – и хижина, и дерево, и облака, которые ее окружали. Просто Малдо позвал меня в Скандальный переулок и предложил выдумать для них какое-нибудь диковинное задание.

– От хижины на дереве и я бы не отказался, – неожиданно признался Шурф.

– Ну так за чем дело стало? У вас там такой шикарный сад вокруг резиденции, можно хоть целый город на деревьях построить. А своим подопечным скажешь, это такое специальное магическое сооружение для пущей близости к небу, непосвященным не понять. И пусть благоговейно трепещут, пока ты там плюешь в потолок.

– Я бы так и сделал. Но пока не имеет смысла. К дому на дереве должен прилагаться мальчишка, который от него в восторге. А не взрослый человек, который смутно помнит, что когда-то ему нравились подобные штуки.

– Ну, будем честны, моего восторга тоже хватило, в лучшем случае, на час.

– Это очень много, – серьезно сказал Шурф. – Я бы и за несколько минут искреннего восторга дорого дал.

– Думаешь, это так важно?

– Важнее всего на свете. Не сам по себе дом на дереве, конечно. Важно собрать себя из разрозненных деталей. Вернуть мальчишку, не прогоняя при этом взрослого, который из него получился. Вернее, великое множество взрослых, которыми я успел побывать. Собрать их всех вместе и посмотреть, что получится в сумме. Очень этого хочу.

– Значит, так и будет, – сказал я.

– Мне нравится твой оптимизм. Но я не Вершитель.

– Ты гораздо хуже. Пока Вершители сидят и ждут, что им на голову свалится то, чего однажды сдуру угораздило захотеть, ты приходишь и берешь это сам. Чтобы ты, да не повернул все по-своему – вообразить не могу.

Мы просидели в гостиной почти до рассвета, под тем предлогом, что не хотим будить так удачно задремавшую в кресле Базилио. А на самом деле просто потому, что любим трепаться. И готовы заниматься этим сутками напролет. Но потакать собственным слабостям любой дурак может, поэтому мы договорились делать вид, будто бережем чужой сон. Довольно причудливым способом, но какая разница, если он работает.

Удивительно, впрочем, не это. И не тот факт, что, когда я в полдень спустился в гостиную, сэр Шурф снова сидел в том же самом кресле, словно и не уходил никуда. Может, мне и правда только приснилось, как я его провожал? День вчера был такой длинный и разнообразный, что с меня вполне сталось бы отрубиться буквально на полуслове. И продолжить увлекательную беседу уже во сне.

И что другое кресло занимала не спящая Базилио, а чрезвычайно бодрая Меламори, меня тоже не особо удивило. Почему бы, собственно, ей не сидеть в моей гостиной? На мой взгляд, тут ей самое место.

Удивительно было, что они ссорились. Я сперва не поверил – ни своим глазам, ни ушам, ни иным органам чувств, которые встревоженным хором докладывали, что в моем доме происходит натуральный скандал. Хотя, конечно, чрезвычайно тихий и вежливый. С сэром Лонли-Локли иначе не поскандалишь, знаю я этот его флегматичный вид и бесстрастный тон, проявляющиеся в те моменты, когда нормальные человеческие люди начинают орать, размахивая кулаками. А что каменные стены трещинами порой идут, так сами виноваты, нечего было затевать дискуссию.

Впрочем, стены моего дома пока были целы. Думаю, это потому, что всерьез рассердиться на Меламори решительно невозможно: к ее тяжелому характеру и темпераменту боевого генерала прилагаются очаровательный облик легкомысленной старшеклассницы и неотразимые манеры избалованного ребенка из хорошей семьи. Убийственное на самом деле сочетание, кого угодно обезоружит.

Однако сэр Шурф старался как мог.

– Когда ты принимаешь необратимое решение, – говорил он самым невыносимым из своего богатого арсенала подчеркнуто спокойных голосов, – следует ясно представлять, кому именно придется расхлебывать его последствия. И если этот «кто-то» не ты сама, решение следует пересмотреть.

– Да какое оно, к драным козам, «хренобратимое»?! – свистящим от ярости шепотом спрашивала Меламори. – Что за роковые последствия тебе уже примерещились? Откуда столько пафоса? С какого перепугу ты пытаешься раздуть полную фигню до масштабов вопроса жизни и смерти?

– Не жизни и смерти, а свободы выбора. Причем, заметь, не твоей свободы, а чужой. Все, чего я хочу, – донести этот факт до твоего затуманенного алчностью сознания.

– Эй, – наконец сказал я, – привет. Рад вас видеть. Одна небольшая просьба: если соберетесь убивать друг друга, сначала пристукните меня. Я без вас затоскую, а руки на себя накладывать не обучен. Совсем беда.

– Еще один псих с вопросами жизни и смерти на мою голову, – фыркнула Меламори. – С какой стати нам друг друга убивать?

– Спросонок еще и не то померещится, – объяснил я. – Никогда прежде не видел, чтобы вы ссорились. Но если вас это развлекает, можете продолжать.

– Прости, пожалуйста, – вежливо сказал Шурф. – Мне не следовало затевать ссору в твоем доме. Но мое безобразное поведение отчасти извиняет тот факт, что я пытаюсь отстаивать твои интересы.

– Мои интересы? – изумился я. – Погоди, ты еще что-то о свободе говорил, когда я вошел. Неужели Меламори решила продать меня куманским работорговцам? Я не знал, что у нас настолько плохо с деньгами. Но как раз недавно прикидывал, что мог бы ограбить Невидимую Флотилию. Это решит проблему?

– Все-таки у тебя потрясающая интуиция, – улыбнулась Меламори.

– Хочешь сказать, я угадал? Ты действительно решила торговать моим спящим телом? Да ну, брось заливать. Кто в здравом уме такой ужас купит?

– Ты другое угадал. Речь действительно о деньгах. Вернее, о собачьем доме, но в некотором смысле и о деньгах тоже. Потому что нам их предлагают в качестве отступного…

– Так, стоп, – я поднял руки вверх и рухнул в кресло. – Ничего не понимаю. Какой собачий дом? Куда отступаем? И зачем тебе деньги вот прямо с утра?

– Это для тебя «с утра», а у нормальных людей уже полдень, – напомнила Меламори. – Самое время наконец-то разбогатеть.

Хвала Магистрам, она уже совершенно успокоилась. И явно не горела желанием продолжать спор.

Шурф нахмурился и укоризненно покачал головой. Тоже хорошо. Когда он действительно сердит, внешних признаков недовольства от него не дождешься.

– Хозяин дома, который мы с леди Меламори в свое время арендовали для собак, нынче утром получил предложение о продаже недвижимости, – объяснил он. – И обратился к нам с просьбой досрочно расторгнуть договор об аренде, который мы в свое время заключили на три дюжины лет.

– Этому проходимцу, как я догадываюсь, светит очень выгодная сделка, – вставила Меламори. – По крайней мере, отступные, которые он предложил, раза в три превышают обычную в подобных случаях компенсацию. Я считаю, надо соглашаться, пока он не передумал. Все равно собаки живут в Мохнатом Доме и съезжать отсюда не планируют, а мы, как дураки платим за аренду никому не нужной развалюхи, потому что идиотский договор может быть расторгнут только по желанию владельца. И вдруг это желание у него возникло. Да такое сильное, что он еще и кучу денег готов заплатить за наше освобождение от этого грешного домишки. Глупо было бы прохлопать такую удачу!

– Понимаю, – кивнул я.

Еще бы я не понимал. Меламори совершенно равнодушна к деньгам как таковым, но при этом чрезвычайно азартна. Получив на службе недельное жалованье, может рассеянно сунуть его в ящик стола и никогда больше не вспомнить, зато я своими глазами видел, как она рыдает от ярости, проиграв мне в «Крак» всего полдюжины горстей. И в лавке может торговаться часами – просто ради удовольствия настоять на своем. Неудивительно, что ей так понравилось щедрое предложение хозяина собачьего дома: оно похоже не столько на честный заработок, сколько на случайный выигрыш. Значит, эти деньги должны попасть в ее карман. И гори все огнем.

– Леди Меламори, как ты уже понял, хочет немедленно расторгнуть договор, – сказал Шурф. – Но не может сделать это без моего согласия, поскольку дом мы арендовали вдвоем. Я же, в свою очередь, считаю, что решение должен принимать ты. Собаки сейчас находятся здесь на правах гостей. И если их присутствие покажется тебе утомительным, ты сможешь попросить их вернуться домой – при условии, что дом у них будет. Когда мы откажемся от аренды, ситуация в корне изменится. Иными словами, ты лишишься цивилизованного способа решения возможного домашнего конфликта. А выгнать домочадцев на улицу ты, по моим наблюдениям, не способен. Что, с одной стороны, делает тебе честь, а с другой, изрядно усложняет жизнь.

– Да не будет такого никогда! – взвилась Меламори. – Собаки ведут себя, как придворные фрейлины – притом, что Максу вообще до одного места, кто как себя ведет. Он их или любит больше жизни, или вовсе не замечает, потому что занят чем-то другим; нас с тобой, впрочем, тоже. И ты это прекрасно знаешь.

– Я понимаю, что вероятность подобного развития событий ничтожно мала. Но все равно считаю, что у Макса должна быть свобода выбора. По крайней мере, на его месте я бы желал этого для себя. И был бы чрезвычайно недоволен, обнаружив, что близкие люди поставили меня в безвыходное положение.

– Спасибо, – сказал я. – Очень здорово знать, что ты настолько на моей стороне. Но решение в данном случае должен принимать не я.

– А кто? – хором спросили Шурф и Меламори.

– Собаки, конечно. Речь же об их доме. То есть формально арендовали его вы, но именно для собак и, если я ничего не путаю, по их настоятельной просьбе. И даже аренду в последнее время Дримарондо оплачивал сам, из своего университетского жалованья. Для бывшей вечно голодной дворняги это, как я понимаю, очень важно. Не хотелось бы разбивать ему сердце.

– Ой, а ведь правда, – растерянно сказала Меламори. – Как-то я не подумала.

– И я не подумал, – признал Шурф. – Столь вопиющее пренебрежение правами заинтересованных лиц на основании отличия их облика от человеческого совершенно непростительно. Хорошо, что ты вмешался. В некоторых случаях отсутствие необоснованного высокомерия – само по себе здравый смысл.

– Да ладно тебе, – улыбнулся я. – Просто я не хотел принимать чью-то сторону в вашем споре. И нашел способ выкрутиться. А что он по счастливой случайности оказался самым справедливым решением, так это нам просто повезло.

Пришлось звать собак и подробно объяснять им сложившуюся ситуацию.

Друппи, будучи существом бессловесным, зато оптимистическим и любвеобильным, восхищенно мотал ушами в ответ на все, что мы говорили, и время от времени предпринимал попытки лизнуть в нос всех присутствующих, включая сэра Шурфа. Строго говоря, даже начиная с него. Ума не приложу, как у него хватило духу. Лично я бы ни за что не решился.

Зато Дримарондо от души наслаждался переговорами. В смысле мотал нам нервы. Битых полчаса пространно рассуждал, как важно иметь собственный дом, куда можно вернуться, если в гостях что-то пойдет не так. Потом печально посетовал, что его лучший друг испытывает необъяснимую привязанность к своему формальному владельцу – то есть ко мне. И с этой его слабостью приходится считаться, ничего не поделаешь. Наконец Дримарондо неохотно признал, что из Мохнатого Дома гораздо проще добираться в Университет: десятиминутная пробежка, и ты на месте. А с окраины Левобережья приходилось стартовать часа за три до начала лекции, и все равно не удавалось избежать опозданий, очень уж много соблазнов встречалось на пути.

Вспомнив о соблазнах Левобережной жизни, Дримарондо снова пригорюнился, но уже было ясно, чем все закончится. И точно: как следует, поморочив нам головы, пес снисходительно объявил, что готов пожертвовать своей территориальной независимостью ради дружбы и работы, поскольку это – наивысшие ценности для всякого разумного существа.

И ведь не поспоришь.

– Но у меня есть два условия, – сказал мне Дримарондо. – Если ты не готов их принять, я не смогу остаться в твоем доме на правах постоянного жильца.

– Какие? – обреченно спросил я.

Даже не знаю, что ожидал услышать в ответ. Но заранее приготовился к худшему. Например, от меня потребуют возвращаться домой не позже полуночи. Или, скажем, тратить на подвижные игры с собаками не меньше трех часов в сутки. Или, чего доброго, прекратить ежедневно принимать ванную, уничтожающую все принесенные с собой с улицы интересные запахи, которые заменяют собакам свежие выпуски газет и приключенческие романы – одновременно.

– Во-первых, мне совершенно необходим собственный кабинет, – объявил Дримарондо. – В гостиной обычно слишком шумно, чтобы готовиться к лекциям. В прихожей темно, в погребе сыро, что вредно для книг. А в кухне слишком много соблазнительных ароматов, отвлекающих от работы. И вообще для мыслителя вроде меня важно всегда иметь возможность запереться на ключ и ощутить леденящее одиночество. Я слышал, что оно чрезвычайно полезно для умственной деятельности.

– Безусловно, – согласился я, чуть не расплакавшись от облегчения. – Ничего полезней леденящего одиночества и выдумать невозможно. Сам бы с утра до вечера его ощущал, да кто ж мне даст. Но тебе помочь несложно, в доме много свободных комнат, выбирай любую. И прости, что сам тебе это не предложил. Просто не догадался. А что за второе условие?

– Пообещай мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станешь декламировать в моем присутствии стихи Аландо Муртизая.

– Что?! – изумленно переспросил я. – Какой еще Аландо Муртизай?

– Это тот редкий случай, когда незнание предмета делает тебе честь, – мрачно ответствовал Дримарондо. – Буду счастлив, если ты избавишь меня от скорбной обязанности тебя просвещать.

– Аландо Муртизай – угуландский поэт времен конца правления династии вурдалаков Клакков, – вмешался Шурф, большой любитель скорбных обязанностей. – Автор, интересный, скажем так, скорее для формирования объективного представления о литературной ситуации соответствующей эпохи, чем сам по себе. Однако Дримарондо невзлюбил его по иной причине. Он считает, что творчество Аландо Муртизая оскорбительно для собак. И наносит непоправимый ущерб их репутации.

– Это как?!

– В стихотворениях сэра Муртизая нередко встречаются такие неприемлемые с точки зрения Дримарондо образы как «смердящий старый пес», «вонь песьей пасти», «бессмысленный собачий вой» и даже «бродячих псов безрадостная слу…»

– Хватит! – перебил его Дримарондо. – Это совершенно невыносимо!

– Извини. Зато теперь сэр Макс знает, что стихи, от чтения которых ты просишь воздержаться, совершенно не в его вкусе. И ему будет гораздо легче выполнить данное тебе обещание.

– Ты мог бы прочитать ему эти мерзкие стишки наедине, – сердито возразил Дримарондо.

– Ночью, при свете полной луны, – вставила Меламори. – Чтобы усилить чарующее воздействие бессмертных строк.

– По возможности, хотелось бы избежать такого несчастья, – сказал я.

До сих пор не понимаю, почему они так смеялись. Даже Дримарондо разинул пасть и вывалил язык, а балбес Друппи прыгал вокруг нас, восторженно мотая ушами; впрочем, для него это вполне обычное поведение.

Примерно так пролетело еще три дюжины дней.

Я не хочу сказать, что все это время мы проторчали в гостиной, обсуждая аренду собачьего дома и угуландскую поэзию эпохи правления Клакков. Для этого мы недостаточно усидчивы. Но в целом, именно так и проходили мои дни: в необременительных домашних хлопотах и дружеской болтовне.

За это время я успел посетить как минимум сотню трактиров, нарисовать полдюжины прекрасных в своей нелепости эскизов для Малдо и компании, войти во вкус, ощутить себя без пяти минут настоящим художником, вовремя опомниться и выкинуть дурь из головы, принять вполне декоративное участие в нескольких показательных арестах, с помощью Джуффина истрепать до полупрозрачности новенькую карточную колоду, научиться наконец стрелять из бабума и даже иногда попадать в цель, неоднократно прогуляться по Темной стороне, временно воскресить и разговорить двух мертвецов, почти случайно обнаруженных сэром Кофой в припортовых трущобах, накупаться в теплых водах Великого Крайнего моря практически до полного растворения в них, четырежды вывести на прогулку Базилио и выслушать от нее множество восторженных отчетов о прогулках и визитах, совершенных без меня, чудом спасти сэра Мелифаро от покупки самого дорогого и нелепого в Мире одежного шкафа эпохи династии Менки, выпить примерно пол-океана камры, помочь Городской Полиции справиться с бандой грабителей, вполне удачно маскирующихся под сортирных демонов, нанести непоправимый ущерб Ордену Семилистника, всеми силами отвлекая от дел их Великого Магистра, свести знакомство с очень милым и прекрасно воспитанным столбом разумного пламени, явившимся в Мир по призыву не в меру способного юного экспериментатора, и помочь ему найти дорогу домой, позорно бежать с премьеры новой оперы, не высидев даже до антракта, смотаться Темным Путем в Тулан за свежим рыбным тортом для затосковавшего по дому Трикки Лая, поохотиться на сердитых разноцветных драконов, заполнивших улицы столицы по воле какого-то романтически настроенного сновидца, ловко проснувшегося буквально за несколько минут до того, как я всерьез рассердился и решил призвать его к ответу, а на сладкое посетить Вольный Город Гажин под предлогом шефской помощи тамошнему Тайному Сыску, состоящему исключительно из призраков и одного-единственного живого человека, официально заместителя начальницы, а на самом деле, просто секретаря, нанятого специально для облегчения бюрократических контактов с миром живых – заполнения официальных бумаг и составления отчетов.

То есть будем честны, практически ничего не успел.

Три дюжины дней, тем не менее, все равно миновали. И наступила зима, на удивление теплая даже для Ехо, где температуру чуть ниже нуля по Цельсию считают небывалым стихийным бедствием и долгие годы потом вспоминают, удивляясь, как нам вообще удалось остаться в живых.

Но нынешняя зима показалась теплой не только неприхотливому мне. Столичные жители завели обычай демонстративно выходить из дома без головных уборов, владельцы модных лавок спешно убрали с витрин теплые лоохи, а некоторые садовые растения подумали-подумали, да и зацвели, не дожидаясь весны. В результате я ходил по городу, пошатываясь от избытка чувств, как пьяный, да и соображал ненамного лучше, зато искренне любил все живое и был готов прилюдно целоваться с незнакомыми грибными фонарями, а за подобный опыт никакого ума не жалко, ну его совсем.

И как только я окончательно убедился, что не просто могу смириться с выпавшим на мою долю бездельем, но и научился им дорожить, моя судьба схватилась за голову, воскликнула: «Ой, у меня же тут сэр Макс без дела засиделся!» – и спешно принялась исправлять положение. Хотя кто ее об этом просил.

Начало нового интересного периода своей жизни я, как и положено настоящему бездельнику, проспал. Вернее, проснулся буквально на миг оттого, что к моей щеке прикоснулся посторонний предмет неизвестного происхождения. Сквозь сон я принял его не то за меховую подушку, не то вовсе за плюшевого медвежонка, с которым никогда не спал в детстве, но теоретически знал, что такой компаньон положен каждому ребенку. В любом случае, предмет был теплым, мягким и мохнатым, поэтому я прижался к нему щекой и снова провалился в сон. Но буквально несколько секунд спустя снова был разбужен, на этот раз самым ужасным звуком в мире – приглушенными рыданиями. И, конечно, подскочил, как миленький. Увидел рядом уткнувшуюся в подушку Меламори и сразу оценил ситуацию.

– Ты наконец-то превратилась в чудовище и теперь ревешь из-за того, что я тебя не испугался? Это только потому, что спросонок не разглядел. Прости дурака. В следующий раз непременно обделаюсь от ужаса. Надеюсь, слуги, которым придется убирать постель, окажутся сплетниками, и новость просочится в газеты. Твоим родителям будет приятно узнать…

На этом месте Меламори, как я и рассчитывал, рассмеялась. Что-что, а смешить ее я умел всегда. И за одно это мне можно простить все, начиная с самого факта моего существования.

– Я не поэтому ревела, – сквозь смех сказала она. – Нужно быть совсем дурой, чтобы надеяться испугать тебя такой ерундой. Просто я хотела, чтобы ты на меня посмотрел. Чтобы увидел, как здорово у меня уже получается! Но не продержалась и получаса. Очень трудно сохранять этот облик. Тело прекрасно помнит, как оно на самом деле выглядит, и упорно возвращается к привычной форме, вот хоть из бабума в него стреляй.

– Не надо из бабума, – строго сказал я. – Погоди, ты что, целых полчаса меня будила? А я так и не проснулся? Как есть свинья.

– Свинья, конечно, – согласилась она. – Но не до такой степени. Полчаса я добиралась сюда из дома. Только не вздумай проболтаться, что я таком виде по городу гуляю. Сама знаю, что нельзя, но не смогла удержаться. За час до рассвета на улицах совсем пусто, я подумала: быстро-быстро самыми темными переулками пробегу, никто не увидит. Кстати, действительно обошлось, никого не встретила, но насчет «быстро-быстро» я крепко ошиблась. Ходить в таком виде – та еще затея. Слишком много ног…

– Слишком много ног?! Это во что же такое прекрасное ты превратилась?

– В большого арварохского хуба, – вздохнула Меламори. – Сам мог бы догадаться. Ты же помнишь, как мне нравился Лелео. Совершенное существо! Только у меня еще клыки были, и глаз восемь пар, все светятся в темноте таким нежным голубым светом, как газовые фонари. Очень красиво! Ужасно жалко, что ты не видел. Только начала тебя будить, и – хлоп! – все закончилось. Не представляешь, как обидно.

– Мне бы тоже было обидно. Столько трудов, и все зря. Но, слушай, полчаса – это на самом деле очень много. Ты же совсем недавно начала учиться.

– Ничего себе «недавно»! Уже больше трех дюжин дней об эту науку бьюсь. И только не говори, что все нормальные люди учатся годами. Я не «все», мне положено быстро. У меня в роду знаешь сколько самых настоящих оборотней было? Ууу! Пальцев не хватит сосчитать.

– Значит так, – твердо сказал я. – Пальцы я тебе, если что, одолжу, не вопрос. Считай своих предков на здоровье. Полчаса – это все равно много, хоть ты тресни. Прогулка по городу со всеми этими бесконечными ногами – вообще фантастический успех. В следующий раз тряси меня энергичней. Если не проснусь, можешь откусить голову, чтобы клыки зря не простаивали. И тогда я обязательно проснусь. И в последний миг своей жизни оценю твои достижения.

Меламори задумалась.

– Голову не откушу, – наконец решила она. – Красивая вещь, жалко портить. Остальное принято. Предков-оборотней было четырнадцать штук. Загни четыре пальца в придачу к моим десяти, и я утешусь.

– Ты очень сговорчивое чудовище, – улыбнулся я. – Все бы так.

Не то из сентиментальных соображений, не то в знак солидарности, не то просто из любви к разнообразию, когда Меламори пришло время отправляться в Дом у Моста, я последовал за ней. И, надо сказать, мое появление на утреннем совещании произвело куда больший фурор, чем чье-нибудь прилюдное превращение в сколь угодно ужасного монстра. Все знают, что до полудня я – вымышленное фантастическое существо вроде трехглавой птицы Льо или сухопутного кита Угинмясу. До полудня меня просто не бывает! И только какой-нибудь беспредельно могущественный колдун вроде сэра Джуффина Халли способен дерзко материализовать меня в мире живых. Но потом сам не будет этому рад.

Джуффин, собственно, удивился больше всех, поскольку совершенно точно знал, что не предпринимал никаких специальных усилий, чтобы заполучить меня в Дом у Моста с утра пораньше. А напротив, великодушно советовал как следует отдохнуть после поездки в Гажин. Все-таки тамошние призраки всерьез меня припахали: мертвые неутомимы и от нас почему-то ждут того же самого. Хотя, по идее, должны бы помнить, как это непросто – быть живым.

– Просто соскучился, – объяснил я в ответ на их общий немой вопрос. – Говорят, это нормально, со всеми порой случается. Четыре дня в Гажине вполне можно приравнять к четырем годам. Я там уже начал забывать, что можно прийти на службу в Тайный Сыск и застать в Зале Общей Работы столько живых людей одновременно. И вместо того, чтобы сразу куда-то мчаться, сломя голову, сесть и спокойно поговорить. Да еще и отличной камры выпить вместо странной мутной жидкости, которая в Гажине почему-то считается вкусным и полезным напиткам. И самое главное: что нового? Я зарекся читать газеты, поэтому выкладывайте все, что успело у вас стрястись за эти четыре года.

– Все-таки дня, – любезно поправил меня сэр Кофа. – И новостей у нас, боюсь, не то чтобы так уж много. Ничего по-настоящему занимательного не произошло. Вряд ли тебе так уж интересно, что в порт пришел ташерский бахун «Веселая Дочь» с грузом букиви[30] и шеф-закупщик сети «Скелетов» устроил безобразную драку прямо у входа в таможню, желая первым осмотреть и купить товар. Кстати, он таки успел заключить сделку прежде, чем был арестован за дебош, поэтому имей в виду: в «Скелетах» теперь какое-то время можно будет очень неплохо пообедать. Так, что еще?.. Сэр Вальда Длок, почетный председатель Королевского Общества Мастеров Изысканного Погребения, умер, завещав похоронить его со всем нажитым имуществом, включая не только наличные деньги, коллекцию надгробий эпохи правления внучек Ульвиара Безликого и нелегально приобретенную в Куманском Халифате рабыню, но и трехэтажный дом на Левом Берегу, что, как сам понимаешь, здорово усложняет задачу. Теперь потенциальные наследники строчат жалобы и прошения Королю, освобожденная рабыня неутомимо рыдает и требует позволить ей исполнить последнее желание господина, а завсегдатаи трактиров ночи напролет спорят, что важней: уважать волю покойного, сколь бы абсурдной она ни была, или все-таки придерживаться здравого смысла… Кроме того: неудачное покушение на посла Ирраши, скандал в Замке Рулх, приведший к внезапной отставке Старшего Мастера Затворяющего Королевские Окна, комендант Холоми внес предложение об организации музыкальных вечеров для узников, граф Гачилло Вук прибыл в столицу с неофициальным визитом и учинил умеренно недопустимый скандал в трактире «Алая Булка», хозяйка которого уже в шестой, если не ошибаюсь, раз наотрез отказалась выходить за него замуж, а сэр Рогро Жииль чуть не загремел под арест за недостаточно деликатное обращение с подчиненными; если называть вещи своими именами, он вышвырнул из окна своего кабинета четверых редакторов «Суеты Ехо» и всего одного репортера «Королевского Голоса»; лично я считаю, что этого мало, но Рогро, конечно, видней.

– «Чуть не загремел»? То есть все-таки выкрутился?

– Ну а как иначе? Ребята из Канцелярии Скорой Расправы приняли во внимание тот факт, что кабинет сэра Рогро в течение многих лет находился на первом этаже, и регулярно выбрасывая в окна нерадивых сотрудников, он твердо знал, что подобная воспитательная мера не нанесет серьезного ущерба их здоровью. К тому, что теперь кабинет находится на третьем этаже, сэр Рогро пока не привык, поэтому было решено, что происшествие следует считать не преднамеренным нападением, представляющим угрозу для жизни, а просто несчастным случаем. Тем более, что все пострадавшие живы и, хвала Магистрам, уволены. Что внушает некоторый оптимизм.

– На самом деле чиновники Канцелярии Скорой Расправы – тоже живые люди, и хотят читать старые добрые газеты, а не вот эту нынешнюю жидкую кашу для ослабленных праздностью умов, – заметил Джуффин. – Ясно, что сейчас Рогро еще и не такое сойдет с рук. Все рады его возвращению к работе. Лично я приготовился всерьез повоевать за его помилование; к счастью, не понадобилось.

– И это у нас нынче называется «ничего занимательного», – укоризненно сказал я.

Кофа демонстративно зевнул.

– Ну, строго говоря, захватывающими новостями все это не назовешь. Лично я близок к тому чтобы заскучать. Зато Кекки неплохо развлеклась: обнаружила и совершенно самостоятельно обезвредила забавную банду старушек, которые на поверку оказались здоровенными мужиками, наловчившимися худо-бедно изменять облик и в таком виде среди бела дня грабившими лавки в самом центре Нового Города. Остроумный ход, никто и сообразить не успевал, что происходит. А сообразив, все равно глазам своим не верили, глядя, как очаровательные старые леди крушат витрины и взламывают сундуки. Вот что значит правильно выбрать внешность! Думаю, еще через пару дюжин лет искусство изменять облик станет доступно большому числу горожан. Дело, сам знаешь, непростое, зато учатся ему гораздо старательней, чем многим другим, очень уж интересные перспективы открываются. А значит, рано или поздно наступит момент, когда придется признать, что облик ближнего перестал быть константой и, подобно одежде, ни о чем, кроме индивидуальных предпочтений и сиюминутных задач своего обладателя, уже не говорит. Интересно, по каким критериям мы тогда станем оценивать друг друга при первой встрече? У меня пока никаких идей.

– Лет через сто такое случится, не раньше, – возразил Джуффин. – А скорее через все двести. Сперва все-таки должно подрасти поколение, которое будет учиться магии с детства. И воспринимать владение хотя бы шестидесятой ступенью как некоторую общую норму. Интересно, конечно, как оно повернется. Я бы посмотрел.

– А новости на этом все? – спросил я. – Закончились?

– Ну почему же. Например, я наконец-то купил идеальный стол в гостиную и познакомился с красивой девушкой, – похвастался Мелифаро. – Больше ничего толком не успел. К счастью, девушка оказалась той самой убийцей из Квартала Свиданий, которую долго и безуспешно разыскивала наша доблестная полиция. Так что я им немножко помог.

– Еще Древи Луш Бахрийский прибыл в Ехо с лекциями о свойствах чистого молчания, – вставил Нумминорих. – Вчера читал первую в Большом Зале Королевского Университета. Некоторым желающим послушать, включая меня, пришлось сидеть на потолке.

– Грешные Магистры, а это еще кто такой?

– Математик. Автор нашумевшей в свое время теории влияния звучащей речи на точность вычислений. Теперь он вроде бы доказал, что абсолютной точности препятствуют не только слова, но и мысли вычисляющего. И принялся разрабатывать общедоступные техники достижения внутреннего молчания.

– Которые сами по себе чрезвычайно полезны, – заметил Джуффин. – Не только для математиков, но ладно, пусть хотя бы они пока учатся. Надо же с кого-то начинать.

– Главное, чтобы у сэра Шурфа не нашлось времени посещать эти грешные лекции, – проворчал я. – А то обучение внутреннему молчанию начнется не с математиков, а с меня. Хорошие будут курсы, краткие, зато интенсивные. Умею я выбирать друзей, что тут скажешь.

– Умеешь, этого у тебя не отнять, – согласился Кофа. – Кстати, твой новый приятель весь город на уши поставил; впрочем, эту новость ты знаешь и без меня.

– Ну, не сказал бы, что так уж прямо на уши. Малдо с ребятами строят отличные дома, и Удивительная улица уже вполне оправдывает свое название, но Ехо город большой, для него эти изменения нечувствительны. Еще много лет надо строить прежде, чем…

– Погоди, – остановил меня Кофа. – При чем тут дома и улицы? Я говорю о будущем Дворце Ста Чудес на Левом Берегу, куда весь город уже четвертый день таскает мусор. Даже Почтенный Начальник Угуланда Йорих Маливонис изволил пожертвовать на благо общего дела гнилые доски от развалившегося лодочного сарая своего прадеда, а подобное расточительство совершенно не свойственно этому семейству.

– «Дворец Ста Чудес»? – изумился я. – Вообще впервые слышу.

И тогда мои коллеги заговорили хором, перебивая друг друга. Смысл их общего монолога сводился к тому, что, во-первых, я ленив и не любопытен. Во-вторых, Малдо Йоз тоже тот еще свинтус, если ни слова мне не сказал. В-третьих, Малдо Йоз гений, и его помощники гении, вообще непонятно, где он столько толковых ребят нашел. Поэтому, в четвертых, Малдо Йоз гений еще раз, а я балда, раз до сих пор ничего не знаю. Хотя, что я балда – это уже в-пятых. А в-шестых, я сам виноват, что все самое интересное пропустил. Потому что жизнью друзей надо интересоваться, в каком бы Гажине ты при этом ни сидел – это в-седьмых.

– Стоп! – взмолился я. – Вы мне лучше про Дворец Ста Чудес расскажите. Что это? Где? Зачем?

Как всегда в подобных случаях воцарилась тишина. Потому что подробно рассказывать о конкретном предмете – гораздо менее увлекательное занятие, чем ближнего балдой обзывать.

– На самом деле пока непонятно, что такое Дворец Ста Чудес, – наконец сказал сэр Кофа. – В идеале, что-то вроде Садов Поучительных Иллюзий, устроенных для горожан Королем Мёнином и, к сожалению, исчезнувших вместе с ним. Что получится на самом деле, никто не знает. Строительство только началось. Малдо Йоз внезапно объявил, что Новые Древние архитекторы решили сделать подарок городу: построить огромный дворец развлечений. Просто так, совершенно бесплатно, для всех. Участок на окраине Левобережья они купили сами, вскладчину. Вернее, несколько граничащих друг с другом участков. Собственно, один из них – бывший ваш. Ну, тот, где жили ваши собаки. Я поэтому был совершенно уверен, что ты в курсе.

– Я забыла тебе рассказать, – вздохнула Меламори. – Когда владелец умолял нас расторгнуть аренду, мы еще не знали, что его потенциальный покупатель Малдо Йоз. Он тогда это не афишировал, участки приобретались от имени его коллег, которых пока мало кто знает. Все открылось буквально на днях, когда ты то ли уже умотал в Гажин, то ли как раз собирался; по крайней мере, когда я читала об этом в свежем выпуске «Суеты Ехо», тебя рядом не было, это факт. Малдо внезапно раскрыл свои планы и объявил, что Новым Древним позарез нужна помощь всех горожан. То есть не помощь в строительстве, конечно, а мусор. Любой. Как можно больше мусора, потому что на материализацию такого огромного дворца они сами и за несколько лет хлама не соберут. А хотелось бы закончить работу еще до конца года. И тут такое началось!

– Что началось?

– Ну как – что. Дружный вывоз мусора на Левый Берег. Сама не ожидала такой реакции. Мы с Нумминорихом даже поспорили. Я была уверена, что ребятам притащат в лучшем случае пару дюжин мешков какого-нибудь старья. Ближайшие соседи подкинут, потому что это гораздо проще, чем на свалку вывозить. Ну и может быть пара-тройка владельцев личных амобилеров, которым совершенно нечем заняться, из любопытства съездят в такую даль. А Нумминорих, конечно, утверждал, что полгорода сразу бросится на подмогу. Мы заключили пари, я была уверена, что дюжина корон уже у меня в кармане. И представляешь, продула! Горожане как с ума посходили. Безумием пока особо не пахнут, но барахло на Левый Берег волокут, как околдованные. Те, у кого есть амобилеры, запросто предлагают помощь знакомым и незнакомым. У кого нет, нанимают транспорт за свои деньги, а это уже вообще ни в какие ворота. Похоже, я совершенно не знаю людей. И это хорошая новость. Мне впервые в жизни не обидно, что я проиграла спор.

– Вообще-то, когда ты отдавала деньги, у тебя было такое лицо, что я решил, ты со мной больше не разговариваешь, – сказал Нумминорих.

– Ну, мало ли какое у меня было лицо. Я же при этом слова худого тебе не сказала. И даже про себя его не подумала.

– Ого! – присвистнул я. – Действительно круто. Выиграть у тебя пари и не зачахнуть под гнетом вечного проклятия – редкая удача.

Меламори улыбнулась, словно я и правда отвесил ей комплимент.

– На самом деле мне стало стыдно, что я считала наших горожан мрачными хмырями, которым ни до чего кроме собственной задницы дела нет, – призналась она. – И вдруг оказалось, что главный мрачный хмырь в этом городе – я сама. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, пришлось сесть за рычаг амобилера и отвезти на стройку кое-какое ненужное барахло. Не сказать, что у меня его нашлось много, но уж чем богаты. А потом решила – ладно, гулять так гулять. И поехала к родителям, у них-то дурацким хламом все кладовые забиты. Но когда приехала, узнала, что Корва уже все вывез сам. Причем и свое, и соседское. И вот это был самый серьезный удар по моему знанию жизни. Вернее, по уверенности, будто я разбираюсь в людях. Причем знать, что ничего не знаешь, оказалось гораздо приятней, чем думать, будто знаешь все. И это, наверное, самое удивительное.

– Трикки Лай с согласия начальства выделил несколько дежурных полицейских амобилеров в помощь жителям Старого Города, у которых мусора полно, а вывозить не на чем, – сказал Нумминорих. – А в Новом Городе то же самое сделал Матила Хос, владелец самой большой прокатной конторы, хотя для его бизнеса это, по идее, прямой ущерб. И я на своем амобилере позавчера весь день туда-сюда мотался, благо других дел не было. А вчера дела уже были, но вечером я все равно успел выбраться на стройку, отвез им бракованную черепицу из мастерской Мидо Сая и несколько тюков битой посуды от мадам Жижинды, ей-то совсем некогда… И слушай, мой тебе совет, обязательно съезди посмотреть. Там уже такая красота творится! Хотя ясно, что это только начало.

– Вот именно, – подхватил Джуффин. – Давай, выметайся отсюда и дуй в Дворец Ста Чудес. Будешь сто первым. А мы, лишившись твоего общества, так затоскуем, что возможно, все-таки займемся делами, ради которых здесь собрались. Впрочем, если хочешь остаться, с удовольствием переложу на твои плечи проверку полугодового объема финансовой документации Таможенного Сыска на предмет возможного несоответствия цен конфискованных товаров рыночным…

Я подскочил, как ужаленный, даже голову зачем-то прикрыл, словно самопишущие таблички из таможни могли внезапно обрушиться на меня с потолка. И уже с порога спросил:

– Интересно, осталась ли в этом городе еще хотя бы одна не разоренная помойка? Или мне придется собственную мебель из гостиной выносить?

До такой крайности не дошло. Нумминорих отвел меня к Трикки Лаю, а тот проводил во внутренний двор, где громоздились такие кучи хлама, что из них Новые Древние Архитекторы, по моим прикидкам, могли бы соорудить точную копию Дома у Моста.

– Ребята не справляются, – сказал он. – Не успевают вывозить на Левый Берег все, что нам тащат. Очень уж далеко.

– Да, – кивнул я. – Когда собаки там жили, а я еще не умел сам прокладывать Темный Путь, ехал к ним четверть часа в один конец, не меньше.

– Сколько-сколько? – недоверчиво переспросил Трикки.

– Четверть часа. Просто я очень быстро езжу. Так получилось. Надо будет как-нибудь тебя прокатить.

– Быстрее, чем леди Меламори? Ужас какой. Всякий раз, когда она уговаривала меня покататься, я проклинал все на свете. Хотя бояться мне вроде бы нечего, призраком я уже был[31]. И не сказал бы, что это такое уж неприятное состояние. Вполне можно жить.

– Ладно, тогда не прокачу, – легко согласился я. – Вместо тебя отвезу на Левый Берег этот грешный хлам. Уж его-то ничем не проймешь. А мне все равно больше нечем заняться. Сперва разбудили с утра пораньше, потом с совещания выгнали. Сделали вид, будто в моем присутствии невозможно работать. Но, подозреваю, они просто планируют заказать в «Обжоре» пирожные. И предусмотрительно избавились от лишнего рта.

Телегу мою набили не просто под завязку, а с верхом. То есть с горкой. Удивительное количество груза можно, оказывается, запихать в небольшой пижонский амобилер, если позвать на помощь несколько дюжих полицейских, кровно заинтересованных в стремительном уменьшении мусорной кучи, загромоздившей их двор.

После того, как погрузка была закончена, а вываливающиеся из амобилера ящики, столешницы и дырявые тазы кое-как закреплены веревками и заклинаниями, я попросил их собрать оставшийся во дворе хлам в одну большую кучу, эффектным жестом спрятал ее в пригоршню, сел за рычаг и укатил, провожаемый восхищенными взорами свидетелей.

Впрочем, Трикки Лай не был бы Трикки Лаем, если бы не прислал мне зов буквально через несколько секунд.

«Это тот же самый фокус, когда уменьшаешь и прячешь один предмет? Или есть отличия?»

«Отличия есть. Однако хорошая новость заключается в том, что они существуют только у нас в голове. Как только удается объяснить себе, что нет никакой разницы, ее и не становится».

«Но разница же есть! – запротестовал Трикки. – Один предмет – это один. А много – это много».

«Тебе виднее, – согласился я. – Я в математике не силен. Но иногда невежество – отличное подспорье в колдовстве. Очень рекомендую».

Впрочем, уже минуту спустя, я устыдился. Нельзя говорить человеку только половину правды. Особенно если этот человек учится колдовать. Себя вспомни, балда.

Поэтому я снова связался с Трикки и признался:

«Сперва я тоже думал, что один предмет – это один, а много – это много. И у меня ни хрена не получалось, пока я не додумался их паковать. Ну, заворачивать в какую-нибудь тряпку. Или связывать веревкой – символически, просто чтобы можно было сказать себе: «У меня не много вещей, а всего один тюк». И дело сразу пошло на лад. А потом, как ты понимаешь, мне стало лень возиться с упаковкой. Гораздо проще подумать: «Это одна куча». И дело в шляпе. Думать вообще гораздо легче, чем работать руками, я сто раз проверял».

«Здорово! – обрадовался он. – Спасибо. Сейчас попробую».

Я еще до дома Джуффина на Левом Берегу не доехал, когда Трикки Лай прислал мне зов и коротко доложил: «Получается!»

Если в один прекрасный день он станет властелином Мира – просто желая разобраться, как работает механизм, приводящий людей к власти, и можно ли научиться им управлять – я совершенно не удивлюсь.

До стройки я добирался не четверть часа, а гораздо дольше. Потому что хвастаться былыми заслугами любой дурак может, а вовремя сообразить, что на Левом Берегу будет небывало оживленное движение – удел избранных великих умов, к числу которых я, увы, не принадлежу.

Впрочем, я никуда не опаздывал. Поэтому даже сумел получить удовольствие от черепашьей езды, разглядывая целые караваны амобилеров, груженных еще тяжелее, чем мой, а это действительно надо уметь.

Но удивительным было даже не это. А множество людей, которые шли пешком. Еще и с поклажей – у кого-то мешки, у кого-то доски, ящики, свернутые в рулоны старые ковры и занавески, а один совсем небольшой дедок, в чьем роду наверняка были гномы, пер на себе здоровенную оконную раму. И наотрез отказался от помощи, когда я возле него притормозил. Нет уж, сам донесу, и точка.

Ну, дело хозяйское.

Обратно, кстати, мало кто шел. Добравшись до места, я понял почему: огромная территория будущего Дворца Ста Чудес больше походила на ярмарку, чем на стройку. Уходить отсюда явно никому не хотелось.

Правда, каруселей там пока не было, зато имелось несколько полевых кухонь, над которыми клубился ароматный пар. Чуть поодаль неслаженно, но задорно наигрывал импровизированный оркестрик из трех дудочников и одного условного барабанщика, лихо колошматившего по старым кастрюлям; некоторые добровольцы, избавившись от принесенного хлама, тут же начинали пританцовывать и хлопать в такт, другие расстилали на траве одеяла и вытряхивали из пригоршней корзины для пикников. Тут и там мелькали уличные фокусники и акробаты, быстро сообразившие, где теперь собирается их потенциальная публика, элегантные старые дамы курили трубки и с любопытством глазели по сторонам, школьники практиковались в запуске фейерверков, художники делали поспешные наброски, а седая леди с лицом строгой птицы рассказывала окружившей ее толпе об эклектике в новейшей угуландской архитектуре – то ли выездная лекция для студентов, то ли просто вдохновенная импровизация на радость всем желающим, поди разбери.

Но главным, конечно, было не это. А несколько великолепных домов, проросших сквозь груды сваленного всюду хлама, как диковинные цветы. Один был массивным, с множеством разноцветных хрупких башенок на крыше, явно в куманском стиле. Другой походил на праздничный торт, из тех, которые жалко разрезать, третий – на золотую медузу, запутавшуюся в собственных щупальцах, четвертый был сложен из прозрачных лиловых камней, узок и устремлен ввысь, как пущенная в небо стрела, этакий привет из Черхавлы, о которой я сам рассказывал Малдо и даже пытался нарисовать по памяти головокружительные лабиринты ее улиц – безуспешно, но все-таки получается, что-то он из моих набросков понял. Такой молодец.

– Ага, ты уже тут! – сказал Малдо Йоз. Вернее, заорал.

Он заметил меня издалека и теперь приближался, смеясь и размахивая руками, так стремительно, что будь он смерчем, у меня не оставалось бы никаких шансов успеть спастись. Вопил на ходу:

– А ну прекрати смотреть, отвернись немедленно и забудь, что видел! На самом деле все должно быть совершенно не так. А гораздо лучше! Это просто первые фрагменты будущего целого, у меня есть подробный план, потом покажу… или не покажу? Не знаю!

– Да успокойся ты, – улыбнулся я. – Тоже мне, нашел строгого эксперта. Я просто праздный зевака. И заодно временно исполняющий обязанности возницы Управления Полного Порядка. Никогда еще моя карьера не совершала столь блистательный виток. Привез вам гору сокровищ для строительства волшебных дворцов. Где выгружать?

– Да где хочешь… Нет, стоп, не слушай меня, ерунду говорю на радостях. Давай вон там. Я помогу.

Мы быстро свалили в общую кучу хлам из моего амобилера, после чего я небрежно взмахнул рукой, и вытряхнул из пригоршни все остальное. Гора мусора сразу увеличилась раза в полтора, а Малдо удивленно вытаращился на меня.

– Ты и такую ерунду тоже умеешь? В жизни бы не подумал!

– Ну и зря. Это, по-моему, вообще самый полезный фокус на свете. С тех пор, как его разучил, ни одного предмета тяжелее кружки не поднимал. Для лентяя вроде меня это важно.

А говорить, что именно при помощи этого нехитрого «фокуса» в свое время мертвецов на Темную Сторону проносил и Лойсо Пондохву из места вечного заточения на волю вытащил[32], я не стал. Потому что это уже не безобидное пижонство, а самая настоящая безвкусная похвальба. И тот факт, что все чистая правда, ничего не меняет.

Вместо душераздирающих признаний я спросил:

– Время-то у тебя есть? Или уже надо бежать?

– Мне бы сейчас пожрать, а не бежать, – улыбнулся он. – Всех ребят прогнал завтракать, а сам тут застрял: то одно, то другое… Думал прямо здесь чего-нибудь перехватить, и вдруг ты объявился. Угостишь меня едой из другого Мира? Это же не трудно?

– Вообще не вопрос.

Я забрался в амобилер и выразительно похлопал ладонью по соседнему сиденью:

– Добро пожаловать в трактир! Здесь удобней, чем на земле сидеть.

И полез в Щель между Мирами в надежде, что судьба будет милосердна к Малдо Йозу и пошлет ему что-нибудь более съедобное, чем зонтик или холодный уличный хот-дог. И чтобы при этом добычу удобно было есть в походных условиях, так что раскаленный котел с супом вряд ли подойдет.

Малдо, надо думать, родился в рубашке. Ну или в скабе, с поправкой на местную моду. По крайне мере, горячий мясной пирог, который я для него добыл, благоухал так, словно приготовивший его повар долго и успешно обучался нашей угуландской кулинарной магии. Сам бы сожрал, не делясь, но художник не должен быть голодным. Только это соображение меня и остановило.

Дождавшись, пока Малдо утолит первый голод, я сказал:

– Но вообще ты, конечно, красавец. Такое творится, а мне – ни слова, ни намека. Хорошо хоть сплетни никто не отменял. Потому что газет я по-прежнему не читаю.

– Все гораздо хуже, чем ты думаешь, – с набитым ртом отозвался он. – Я не просто ничего тебе не сказал, а специально подгадал начало строительства под твой отъезд. Потому что хотел сделать сюрприз. Позвать на все готовое и показать: «Смотри, что тут у нас!» А поначалу, сам понимаешь, хвастаться было нечем. Да и сейчас… Честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты еще хотя бы полдюжины дней где-нибудь шлялся. Потому что к тому времени это место уже будет выглядеть как вполне себе «ах!» А мне надо, чтобы ты ахнул как следует. Это же твоя идея!

– Ну уж нет, – твердо сказал я. – Никакого Дворца Ста Чудес в жизни не придумывал. Я столько не выпью.

– Еще чего не хватало. Твоя идея состояла в том, что можно строить по частям. Если бы ты не подсказал, я бы еще Магистры знают сколько лет мечтал, как однажды наберусь достаточно сил и опыта, чтобы взяться за Дворец Ста Чудес. Я его давным-давно придумал, еще, кажется, в Ордене. Или сразу после того, как ушел? Ай, неважно. Я, видишь ли, в юности очень горевал, что не вижу снов. Часто расспрашивал других, что им снится, завидовал страшно. Думал: какая дурацкая несправедливость, что именно я, всегда мечтавший о невероятных впечатлениях, лишен возможности получать их каждую ночь. А другим – пожалуйста, приносят на блюде заморские страны, далекие города, невиданных зверей, сражения с пиратами, пляски демонов пустыни, россыпи сокровищ, лучших в Мире друзей и любовниц, небывалые умения, горы и моря, словом, все зрелища и тайны этого Мира и даже других Миров – если очень повезет. Но понемногу выяснилось, что люди совершенно не ценят впечатления, полученные во сне. Отмахиваются – ай, какая ерунда! А спросишь: «Хочешь пережить все это наяву?» – и глаза сразу загораются энтузиазмом: «О да, еще как!» Ну, при условии, что сон более-менее понравился.

– Твоя правда. Сам когда-то стены лбом крушил, проснувшись – только потому, что очередная прекрасная жизнь оказывалась просто сном. Хотя, если по уму, какая разница? Все, что с тобой случилось, уже случилось с тобой, и это неотменяемо. Так нет же, подлинности подавай! На первый взгляд, это потому, что хочется гарантированного продолжения приятных событий, но если разобраться, явь ничуть не надежней сновидений. Любой дворец может рухнуть, город – опустеть от какой-нибудь эпидемии, влюбленная в тебя красавица – умереть, убитый враг, напротив, воскреснуть, а лучший друг – оказаться людоедом, который все эти годы, полные совместных приключений и задушевных бесед, просто разыскивал соус, наиболее подходящий к цвету твоих глаз. И вот наконец нашел.

– Ты сейчас говоришь как человек, выросший в Смутные Времена.

– Да я сам себе смутные времена, – усмехнулся я. – Одной ногой всегда в бездне. Впрочем, вторая очень прочно стоит на земле и от души наслаждается этим фактом. Давай лучше про свой дворец рассказывай. Небось придумал его, чтобы смотреть сны наяву?

– Ого. Да ты еще и мысли читаешь.

– Ну что ты. Просто это логично. Самый разумный вывод из того, что ты успел рассказать. Скучный физический труд всегда обостряет мои умственные способности. Видимо, таким образом организм пытается намекнуть, что создан скорее для жизни кабинетного ученого, чем чернорабочего. Он у меня хитрый.

– Не то слово. А Дворец Ста Чудес я и правда придумал, в первую очередь, для себя. И для других таких, как я, кто не видит или не помнит снов. И заодно для тех, кто не ценит сновидения, зато с уважением относится ко всему, что происходит с ними наяву. Включая дешевые ярмарочные фокусы, воздействие дурманящих зелий, миражи Красной Пустыни и прочие грошовые наваждения. Ты понимаешь, к чему я веду? Наваждениями мой Дворец Ста Чудес будет нашпигован под самую завязку. Красота стен, лестниц и башен – просто нарядная упаковка, дополнительное искушение, настойчивое приглашение зайти. Я хочу сказать, что, по моему замыслу, в Куманском Павильоне зрителя встретят рабы с уладасами[33], в Доме Пустыни будет дуть знаменитый Красный Ветер Хмиро, в Корабельной Комнате самая настоящая качка, ругань матросов, холодные брызги в лицо… Ну и так далее. Сны наяву, как ты и сказал. Именно это я собираюсь сделать.

– Ничего себе!

Я немного подумал, подыскивая более подходящие слова, но не нашел и повторил:

– Ну ничего себе!

Малдо Йоз был ужасно доволен.

– Да, я у нас молодец, – согласился он. – Вернее, буду молодцом, если у меня все получится. Но оно получится, куда я теперь денусь. Уже начал, уже всему свету раззвонил, перед тобой расхвастался. И правильно сделал: в безвыходном положении я действую лучше всего.

– А такие наваждения тебе по плечу? – спросил я. – Рабы с уладасами и прочие брызги в лицо? Лично я даже не представляю, как это все организовать.

– Просто ты этому никогда специально не учился. А я одно время очень увлекся. Кстати, именно за успешное создание иллюзий меня в свое время и взяли за шиворот твои коллеги. Ну, то есть, сами по себе иллюзии им были до одного места, поскольку бродили по моему дому и никому не мешали, зато семидесятая ступень Очевидной магии в ту пору никому с рук не сходила. Я об этом, конечно, знал, но когда меня несет – меня несет, иду напролом, любой ценой, так уж я устроен. Мне еще, кстати, удивительно повезло: пару лет меня почему-то не трогали. Может, и правда, просто не замечали? А когда все-таки спохватились, дело ограничилось сравнительно недолгой ссылкой в Уриуланд. Вообще-то за такие художества запросто могли вовсе выдворить из Соединенного Королевства и пирожков на дорогу не собрать.

– Да ты им просто понравился, – улыбнулся я. – Джуффину так точно. У него вообще слабость к малолетним правонарушителям, в одиночку освоившим такие штуки, которые в былые времена не всякому старательному Младшему Магистру удавались.

– Может и понравился, не знаю, – помрачнел Малдо. – Но учить меня Истинной магии сэр Халли все равно наотрез отказался. «Нет смысла, только время зря потеряем», и точка. Прозвучало как приговор.

– Это правда, к сожалению. Призвание у Истинной магии или есть, или нет. Ни от каких личных достоинств это, как я понимаю, не зависит, от желания – тем более. И распределяется, похоже, методом лотереи. На кого само свалилось, тот и молодец.

– Знаю, – кивнул он. И, помолчав, добавил: – Но не верю. Не персонально тебе, а просто не верю в такую несправедливость. И никогда не поверю, хоть стреляй.

Вместо того чтобы стрелять, я извлек из Щели между Мирами еще один пирог. У каждого свой способ обезоружить противника. Мой – один из самых эффективных, с набитым ртом не очень-то поговоришь.

Но Малдо и с этим справился. Ел как не в себя, но при этом не умолкал. Гений – он и есть гений. Не чета нам всем.

– Когда я начал учиться магии, меня интересовали только путешествия между Мирами, – говорил он. – И, конечно, Темная Сторона, хотя я совершенно не представлял, что это такое. До сих пор, собственно, не представляю, просто знаю, какими словами о ней говорят другие люди, а это совсем не то. Я ушел из Ордена Семилистника, когда понял, что самому интересному меня там не научат. Потом, правда, внезапно выяснилось, что этому меня не научат вообще нигде, зато в Ордене можно было бы узнать разные другие полезные штуки, завести нужные связи и, самое главное, получить неограниченный доступ к специальным помещениям для колдовства и лучшей библиотеке в Соединенном Королевстве. Но проситься назад было бы как-то глупо. И я решил, что попробую научиться всему, что мне нужно, сам. В Орденскую библиотеку меня иногда тайком пропускали старые приятели, очень мне с ними повезло. А еще больше повезло, когда однажды меня там застукала сама леди Сотофа Ханемер. Я думал, сейчас начнется какой-нибудь лютый ужас в духе хроник Эпохи Орденов, но она только спросила, какого рода знания я стремлюсь получить, внимательно выслушала, посоветовала, как искать нужные книги, пожелала удачи и ушла. С тех пор меня стали пропускать в библиотеку без вопросов, даже совершенно незнакомые дежурные, не только мои друзья.

– А что ты ей тогда сказал? В смысле чего хотел?

– Идея у меня была такая: если уж я не могу путешествовать в другие Миры, надо научиться изменять этот. Хотя бы в деталях, хотя бы на короткое время – все лучше, чем ничего. Не потому, что Мир плох; на мой вкус, он как раз вполне удался. А просто чтобы было больше разнообразия. Свернуть за угол и внезапно оказаться в незнакомой реальности – именно так я представляю себе настоящую свободу. В идеале, конечно, но где бы мы все были без идеалов?

– Ради такого ощущения свободы я в юности путешествовал, – вспомнил я. – Старался сорваться хотя бы несколько раз в год, куда – неважно, пусть даже в ближайший город. Лишь бы снова испытать это удивительное ощущение: не знать, что ждет меня за ближайшим углом. Спасибо, что напомнил, как это важно.

– Путешествия – это совсем другое. Но ощущения действительно похожи, ты прав. Окажись у меня в ту пору достаточно денег, чтобы объехать Мир, я бы, может, не так упирался. Но их не было. Наследства, которое на меня очень вовремя свалилось, по моим расчетам, должно было хватить или на одну умеренно продолжительную поездку в Уандук, или на дюжину лет скромной, но беззаботной жизни в дедовском доме. Я все взвесил и решил для начала научиться всему, что может понадобиться для изменения Мира. А там – по обстоятельствам. Как чувствовал, что дурацкие запреты на колдовство скоро отменят! Умом совершенно в это не верил, но действовал так, будто точно знал, что выйдет по-моему. И к тому времени, когда это случилось, у меня уже имелся план действий, причем построен он был на очень неплохом фундаменте. Я же не просто так столько лет на стройках вкалывал. Заработать на жизнь в Уриуланде можно было дюжиной других способов, да хотя бы фокусами. Стоит немного отъехать от Сердца Мира, и тут же выясняется, что ты – величайший колдун всех времен. Ужасно приятное открытие, но совершенно непродуктивное. Поэтому я спрятал свои столичные умения подальше и пошел учиться тому, что мне действительно было нужно: строить. То есть создавать новые фрагменты Мира. На пустом месте, с нуля. Это было очень правильное решение. Не то чтобы практические навыки строительства действительно оказались так уж необходимы; некоторые даже мешают, потому что ограничивают воображение. Но это ерунда по сравнению с главным: я стал созидателем. Я сейчас имею в виду не столько профессию, сколько особое состояние ума и воли, прежде мне совершенно не свойственное. И, по моим наблюдениям, почти никому.

– Какое именно?

– Хороший вопрос. Даже не знаю, как сформулировать. Ну например, если меня прямо сейчас поймают какие-нибудь злодеи и поведут убивать, я по дороге буду думать не о мести и не о счастливом спасении, а о том, что фасад злодейского дома нуждается в срочном ремонте, крышу я, появись возможность, поменял бы на остроконечную, а на дальнем краю сада, где регулярно проливается невинная кровь, высадил бы небольшую рощу кукирайты[34]. Эти кривые деревья без листьев – идеальный фон для зверских убийств, согласись!

О да, это я могу понять. В каком-то смысле, я и сам созидатель, причем до такой степени, что не буду мелочиться, размышляя напоследок о ремонте крыши злодейского дома, а просто создам новую Вселенную, лучше прежней. Где все останется, как было, только мои палачи родятся в какой-нибудь более благоприятной среде и вырастут нормальными веселыми ребятами, возможно, немного чересчур эксцентричными и небольшого ума – идиотская же шутка весь этот их домашний спектакль с приглашением на казнь, совершенно не смешно, три дня буду сердиться. Потом, конечно, прощу, что с ними делать.

Но говорить подобные вещи вслух все-таки не стоит. Перебор.

Поэтому я сказал совсем другое:

– На мой вкус, кукирайта – это чересчур в лоб. Ассоциация первого уровня, не годится, долой. Будь я злодеем, практикующим изысканные казни на свежем воздухе, посадил у себя в саду… слушай, не знаю, как они называются. Такие высокие, с белыми стволами, их в Гугланде целые леса.

– Белоствольные болотные деревья называются бонхи. У нас они, кстати, плохо растут, им тут слишком сухо… А ты при этом называешься «эстет хренов». Меня убивают, а он к декорациям придирается!

– Это было внезапное проявление моей созидательной воли, прости. На чем мы остановились?

– На том, что я научился строить. Решил, это занятие мне подходит больше, чем любое другое. Но при условии, что я сам буду архитектором. Строить по чужим чертежам интересно только первую дюжину домов, пока вообще все в новинку. Поэтому получив разрешение вернуться в столицу, я поступил в Королевскую Высокую Школу; в общем, не зря, хотя, положа руку на сердце, ждал от учебы гораздо большего. Ладно, не о том речь. Прошло несколько лет, и вдруг – трах, бах! Как гром с ясного неба: Кодекс Хрембера переписывают, лицензии на колдовство выдают всем желающим, только на собеседование записаться не поленись. И в перспективе такая безоглядная свобода, что голова кругом. Я, как и все вокруг, совершенно растерялся, но все равно сразу начал действовать. Древним архитекторам я завидовал с того дня, как о них узнал – это же сколько можно успеть сделать, когда огромный дом строится всего за полчаса! И сразу сообразил, что теперь никто не помешает мне попробовать строить так же. Лицензию на применение магии мне выдали аж до сто восьмидесятой ступени, я и не надеялся на такую щедрость. Правда, потом выяснилось, что нужно еще дополнительное разрешение на регулярные крупномасштабные изменения реальности выцарапывать, и вот за ним я набегался по самое не могу. Ужасно злился на эту дурацкую бюрократию, пока не сообразил, что мне самому сильно не понравится, если завтра какой-нибудь нахал превратит мой дом Магистры знают во что только на том основании, что он, умничка такая, вчера этому научился. В общем, я всех простил и взялся за работу. И это был самый ужасный год в моей жизни. Провал за провалом, врагу не пожелаешь! У меня ничего не получалось. Просто не хватало сил. Мои прекрасные дворцы появлялись из небытия и тут же исчезали…

– Как торты для Базилио, – кивнул я.

– Что за торты? Откуда они вдруг взялись?

– Из небытия, как и твои дома. Наше чудовище хоть и стало красавицей, а по-прежнему может питаться только едой, возникающей из небытия. Поэтому на досуге все в доме только тем и занимаются, что добывают ей пропитание. И выяснилось, что очень трудно наколдовать даже совсем крошечное пирожное, способное просуществовать дольше нескольких секунд. Бедняга их до рта донести не всегда успевает. А ты целый дом материализовать пытался! Прости, что перебил, я просто хотел сказать, что очень хорошо понимаю, как трудно тебе пришлось.

– Спасибо. Дело прошлое, а все равно мне приятно слышать, что не я один на свете такой бездарный тупица.

– Целый год, говоришь, ничего не получалось? Я бы с ума сошел.

– Да я, наверное, и сошел. Единственное разумное объяснение, почему я не бросил эту бодягу уже через несколько дней. Более того, все это время продолжал ходить на лекции, плясать на вечеринках и вообще делал вид, будто я в полном порядке. И сам себе верил. Думал: небось все эти знаменитые архитекторы древности сперва по сто лет своему ремеслу учились; я, конечно, гений, каких Мир не видывал, но почему бы и мне не помучиться год-другой?

– Потрясающе, – искренне сказал я. – Ну ты и стойкий боец.

– Это правда. Стойкий боец и одновременно редкостный болван. Потому что мог бы не терять этот год, если бы прежде, чем кинуться в эксперименты, потрудился освежить знания, полученные так давно, что глупо было на них полагаться. Я же собственными глазами когда-то читал, что древние архитекторы использовали двести восемнадцатую ступень Черной магии. И еще Белую – тоже что-то вроде того. Лицензия у меня всего до сто восьмидесятой, но беда даже не в этом. Я бы не задумываясь пошел на любое нарушение, если бы оно было мне по зубам. Но предел моих возможностей – примерно сто шестидесятая ступень. Это сейчас. А тогда я и сотую вряд ли потянул бы.

– Сто шестидесятая – это очень даже ничего себе, – заметил я.

– Согласен. Однако для строительства по методу древних ее недостаточно, и хоть ты тресни. Но топиться я, как видишь, все равно не побежал. А вместо этого принялся выяснять, зачем древним строителям понадобилась магия таких запредельно высоких ступеней. И довольно быстро понял, что при использовании классического метода, почти вся сила уходит на материализацию объекта. Точнее, на создание материи, из которой он состоит. И сделал вполне очевидный вывод: материю надо не создавать с нуля, а просто преобразовывать. Это несоизмеримо легче. Поэтому уже на следующую ночь дом моего прадеда в Скандальном переулке превратился в павильон с хрустальными стенами, на старинный Чангайский манер. А я лег рядом с ним на землю и чуть не помер.

– На радостях?

– Нет, что ты. Я не настолько бурно радуюсь своим достижениям. Просто перетрудился. Когда берешься за дело, которое тебе совсем не по силам, оно просто не получается, но никакого ущерба, кроме морального, ты не несешь. А вот когда могущества не хватает всего чуть-чуть, вкладываешь больше, чем имеешь, и потом лежишь пластом вместо того, чтобы праздновать успех. Но ничего, дня через четыре я оклемался настолько, что сумел вернуть дому прежний вид. И, конечно, снова слег. А когда пришел в себя, начал думать, что делать дальше. С одной стороны, мой метод оказался рабочим, а с другой – сам я – неопытным, а потому слабосильным колдуном. Не то чтобы великая новость, но все равно, такая досада! Самым разумным решением было бы просто подождать дюжину-другую лет. Наша Угуландская Очевидная магия, сам знаешь, честная штука: чем дольше ею занимаешься, тем больше у тебя становится сил. Беда в том, что ждать мне совсем не хотелось. Это скучно. А мне надо, чтобы было интересно, иначе зачахну. Поэтому решил продолжать любой ценой. Помру, надорвавшись, значит, туда мне и дорога. Не жалко. Но тут судьба наконец решила вознаградить меня за терпеливое посещение лекций по истории архитектуры. Практически ни одной за полдюжины лет не пропустил, хотя, будем честны, качество подачи материала оставляло ждать лучшего. И до сих пор оставляет. В тот день я поплелся туда еле живой после экспериментов с домом, просто чтобы не раскисать и вдруг услышал именно то, что мне было позарез необходимо: историю семьи Айхи. Архитектора Тадо Айхи и его восьми дочерей. Ты, конечно, не знаешь, о чем речь.

– Какая поразительная проницательность!

– Не то чтобы поразительная. О них даже в профессиональных кругах мало кто знает. Айхи не были выдающимися архитекторами. Я хочу сказать, никакого особого вклада в развитие этого искусства они не внесли. Но строили добротно и очень много. Будучи при этом – внимание! – чуть ли не наполовину драххами[35]. Эй, почему ты не удивляешься? Я так не играю!

– А надо удивляться? Хорошо, попробую.

– Ладно, не трудись. Я уже понял, что пробелов в образовании у тебя даже больше, чем у меня. Похоже, ты не в курсе, что чистокровные драххи вообще не имеют способностей к Очевидной Магии, а их потомкам от смешанных браков она дается куда хуже, чем прочим.

– Точно, – вспомнил я. – Мне рассказывали, но я забыл.

– Потому что совершенно бесполезная для тебя информация, – понимающе кивнул Малдо. – Ты-то сам не драхх и даже не потомок, так что какая тебе разница. А для меня это оказалось важно. По идее, Айхи должны были колдовать гораздо хуже, чем я. Но при этом преспокойно справлялись с двести восемнадцатой ступенью. И знаешь, почему?

– Потому что их было много? – сообразил я.

– Именно. Девять человек объединяли усилия и действовали как один. Это – метод. Он, как ты не раз видел, отлично работает. Мы с ребятами делаем сложнейшие вещи, тот же дом сэра Мелифаро – вообще на грани возможного. И при этом почти не устаем. Достаточно отдохнуть пару часов, и можно работать дальше. Мы уже так обнаглели, что даже сейчас продолжаем брать заказы. Тратим на них пару часов в день, остальное время проводим здесь. И ничего, все живы-здоровы и страшно довольны происходящим. А я больше всех. Потому что ребята просто прекрасно проводят время, набираются силы и опыта, зарабатывая при этом столько, сколько не снилось даже самым зажиточным из их родителей. А я… Помню, когда мы только-только начали более-менее успешно что-то строить большой компанией, до меня вдруг дошло, что мой Дворец Ста Чудес перестал быть утопией. Нормальный рабочий план на будущее. Не ближайшее, но и не такое уж отдаленное.

– Вполне можно жить, – улыбнулся я.

– Да ну тебя. Не «вполне», а на всю катушку! Я тогда чуть с ума не сошел на радостях. Удивительный момент, когда все, чему ты учился, что делал, о чем мечтал, вдруг сходится в одной сияющей точке, и ты вдруг осознаешь, в чем заключается твой собственный смысл. Для чего ты нужен в Мире – именно такой, каков есть, и даже твои слабости вдруг оказываются если не силой, то необходимым дополнением к ней. Понимаешь?

Я молча кивнул. Еще бы я не понимал.

– Я рассчитывал, что эта затея будет нам по зубам, в лучшем случае, через дюжину-другую лет, – сказал Малдо. – И был готов ждать. Но вдруг ты подсказал мне, что большое сооружение можно строить по частям. В ту ночь я понял, что можно больше не откладывать. Не мечтать, а просто брать и делать. Страшно было – ты не представляешь! Но это как раз здорово. Очень люблю такой страх. Он появляется, когда берешься за невозможное. Ты сам говорил, что это – верный путь к счастью. Я тоже так думаю… Нет, не думаю. Точно знаю.

На этих словах он внезапно вскочил, чуть не вывалился из амобилера, потеряв равновесие, но каким-то чудом удержался на ногах, спрыгнул на землю, заорал: «Я здесь!» – и умчался. Я успел подумать, что заканчивать разговор на высокой ноте – дело хорошее, но вряд ли стоит так стараться; впрочем, несколько секунд спустя Малдо прислал мне зов.

«Прости, я увидел, что мои коллеги уже вернулись. И вместо того, чтобы разыскивать меня, как-то подозрительно бодро чешут к месту следующего объекта. У нас договор: строить без меня пока можно только в Скандальном переулке, но ребятам трудно совладать с искушением. Очень хорошо их понимаю и поэтому вынужден быть особенно бдительным. Вот и сейчас… Короче. Если хочешь посмотреть, как мы работаем, занимай место возле здания в Куманском стиле. Дом Страха будет как раз рядом с ним».

«Какой-какой дом?» – я ушам своим не поверил.

«Дом Страха, – повторил Малдо. – Ну а как же? Без какой-нибудь темной палатки с уродливыми демонами ни одна ярмарка не обходится. И очереди туда всегда длинней, чем на карусели. Никогда, кстати, не понимал, почему, пока ты не объяснил мне про страшные сны, которые нужны, чтобы вовремя проснуться. Видимо, палатки с демонами любят по сходной причине: с самого начала известно, что никакого вреда тебе там не причинят. И выскочить на улицу можно в любую секунду. Вот и у нас так будет».

«Ясно, – откликнулся я. – Наверное, ты прав. Я и сам обожал Комнату Страха. Правда, только в детстве, но это потому, что страшилки там были совсем бездарные. Взрослому человеку такое скучно».

«У меня, наверное, тоже будут бездарные. Совершенно не умею пугать. Но об этом подумаю позже. Пока просто строим Дворец по частям, согласно плану. И все!»

Я, конечно, остался. Сколько раз уже видел, как Малдо и компания строят, а до сих пор не надоело. Красивое зрелище, практически мистерия. Хотя, почему, собственно, «практически»? Мистерия и есть.

Магия, когда ею у тебя на глазах занимается кто-то другой, почему-то производит гораздо более сильное впечатление, чем чудеса, которые совершаешь сам. Особенно когда не можешь с лету повторить фокус. В этом смысле я, конечно, хорошо устроился: на ближайшую тысячу лет развлечения мне обеспечены.

И сейчас, стоя в толпе зевак, я чувствовал себя чуть ли не самым наивным и восторженным из них. Никогда не устану удивляться, глядя, как огромная бесформенная куча хлама теряет плотность, устремляется к небу, наполняется светом, дрожит, как желе, постепенно обретает четкость очертаний и неожиданно – всякий раз неожиданно! – оказывается совершенно настоящим домом, таким несомненным, неотменяемым, уместным, словно уже много лет здесь стоял; того гляди, вспомню, как не раз ходил мимо, любуясь необычной кладкой и яркими геометрическими узорами на водосточной трубе.

Впрочем, на сей раз результат совершенно меня обескуражил. И не потому, что Дом Страха выглядел как-то особенно ужасно. Наоборот, он оказался очень обыкновенным. «Дом Скуки» – вот как следовало бы его назвать. Большое приземистое двухэтажное здание из мелких кирпичей, преимущественно темно-зеленых и светло-серых, узкие, как бойницы окна, плоская крыша. Похожих в Ехо не то чтобы много, но они регулярно попадаются на глаза, особенно часто – в почти необитаемом центре. Все – бывшие загородные резиденции магических Орденов. Мне рассказывали, что за невзрачными фасадами обычно скрывается не меньше дюжины подземных этажей. А иногда еще и пара-тройка верхних, поражающих воображение роскошью, но невидимых для непосвященных; впрочем, мода на них прошла, как только отношения между Орденами стали стремительно портиться. Какой смысл в хоромах, любоваться которыми могут только злейшие враги?

Как бы там ни было, а с точки зрения стороннего наблюдателя, вид эти здания имеют не устрашающий, а скромный, солидный и унылый. Этакие фабричные корпуса без труб; впрочем, единственная фабрика, которую я видел в Ехо, точнее, огромная мастерская по производству амобилеров, похожа на гигантский цирковой шатер. И одним только Темным Магистрам ведомо, как выглядят остальные.

Однако я заметил, что новая постройка оставила равнодушным только меня. Другие зрители хмурились, озадаченно переглядывались, некоторые криво усмехались. «По-моему, это слишком», – сказала стоявшая рядом со мной пожилая леди своей подружке. «Это нам с тобой слишком, а молодежи в самый раз», – снисходительно откликнулась та.

– Хорошая вышла шутка, – гаркнул мне в ухо неведомо откуда возникший у меня за спиной Малдо Йоз. – Как тебе?

– Может быть, и хорошая. Только я ее не понял.

– Эй, ты что, не узнал этот дом?

– Я не так уж давно живу в Ехо. И в некоторых районах не был еще ни разу.

– Это как раз не имеет значения. Еще до окончания войны за Кодекс от оригинала остался только пепел; впрочем, говорят, пепел потом тоже был тщательно уничтожен. Я, как и все мои ровесники, видел это здание только на картинках. И воспроизвел, как умел. Но вроде, все узнают без проблем.

– Что именно они узнают?

– Примерно так выглядела столичная резиденция Ордена Водяной Вороны.

– Ясно, – озадаченно кивнул я. – Думаешь, это хорошая идея?

– Понятия не имею, – беспечно ухмыльнулся Малдо. – Но в общую картину здание вписывается идеально. Именно на этом месте, рядом с Куманским павильоном, сам потом увидишь… А собственно, как еще может выглядеть Дом Страха в столице Соединенного Королевства? Ясно, что формой здания никого особо не напугаешь, как ни старайся, архитектура вообще не про страх. Ее выразительные средства годятся для чего угодно, но только не для того, чтобы пугать. Зато ассоциации – великое дело. Ребят из Ордена Водяной Вороны в свое время боялись вообще все. А кто не успел их застать, наслушались таких сказок, рядом с которыми историческая правда покажется безобидными семейными хрониками. При этом даже младенцам известно, что ни Ордена, ни самого Лойсо Пондохвы давным-давно нет, даже послушников в живых почти не осталось. А значит, на самом деле бояться нечего. Все сходится, идеальный символ! Ты чего хмуришься? Думаешь, я перегнул палку?

– Хмурюсь, потому что думаю. Но совсем о другом. Например, что надо бы смотаться на Правый берег и привезти вам еще какого-нибудь ненужного барахла.

– Вот за это спасибо, – просиял Малдо. – Мой самый страшный страх с первого дня – что мусора не хватит. Сам понимаю, что ерунда, справимся, а все равно каждый вечер после работы натурально трясусь, оглядывая оставшиеся кучи. Невооруженным глазом видно, что общий объем пока гораздо меньше, чем нужно. А вдруг больше ничего не принесут? Тогда мы пропали!

– Сломанный табурет из моей кухни тебя, несомненно спасет, – ухмыльнулся я. – А если еще прибавить к нему пару дюжин старых полотенец…

– С самого начала был уверен, что дружба с тобой сулит выгоду. Но даже не подозревал, что настолько огромную.

Выгода от меня, и правда, вышла немалая. И вовсе не потому, что Мохнатый Дом оказался средоточием поломанной мебели и ветхих одеял. В этом смысле я совершенно безнадежен: Королевские слуги, приставленные к моему хозяйству, свое дело знают, и все вышедшие из строя вещи испепеляют незамедлительно. Некоторые еще не совсем вышедшие, тоже, но это моя персональная житейская драма, к делу она не относится.

Зато я общительный. И среди моих знакомых кроме совершенно бесполезных в данном случае Короля и Великого Магистра Ордена Семилистника есть, к примеру, сэр Нули Кариф, начальник Таможенной Службы, расположенной на территории Речного Порта. А крупногабаритного мусора в этом самом порту столько, что по моим расчетам его хватило бы на строительство не только какого-то несчастного Дворца Ста Чудес, но еще одной столицы Соединенного Королевства. Причем с пригородами.

Не то чтобы Нули нес личную ответственность за судьбу этого хлама, зато он быстренько связался с начальником порта и получил добро на вывоз всего, что мне удастся утащить. Плата за услугу была высока: мне пришлось выпить почти полкружки ужасной иррашийской камры, к которой Нули Кариф питает совершенно необъяснимую слабость, и многократно захлебнуться в бурном потоке новых сведений об удивительной жизни его знакомых и коллег. Но я выдержал. Я вообще очень выносливый, хотя с виду не скажешь.

Отмучившись, я получил доступ к неиссякаемому источнику прохудившихся бочек, гнилых досок, истлевшей парусины и прочих бесценных сокровищ в таком роде. Как ни набивай ими амобилер, сколько ни прячь в пригоршне, а и сотой части не увезешь. Малдо отправил мне на подмогу своих юных коллег, по счастливому совпадению, тоже обученных высокому искусству переноски тяжестей, бывшему секрету гильдии столичных портовых грузчиков, моему персональному козырному тузу номер один.

После этого я вполне мог бы заняться чем-нибудь другим, но все равно мотался туда-обратно, как приговоренный к общественным работам. И вовсе не потому, что заниматься чужими делами – лучший способ отдохнуть от собственных. Хотя это тоже правда.

Штука, однако, в том, что мне совсем не понравился Дом Страха. И сама идея кого-то пугать, и в еще большей степени исполнение. Мне было неприятно, что бывшая резиденция Лойсо Пондохвы станет частью ярмарочного балагана. Ну или дворца развлечений; как ни назови, суть одна. При этом я не сомневался, что сам Лойсо, узнай он об этом, только посмеялся бы – и над самим фактом, и над моими возвышенными чувствами. И был бы совершенно прав.

Я знал, что Малдо Йоз почувствовал мое неодобрение. И прекрасно понимал, что оно его, мягко говоря, не вдохновило. Поэтому и бросился так рьяно ему помогать. Помощь делом всегда означает: «Я на твоей стороне». И перевешивает любые слова. Во всяком случае, я надеялся, что перевешивает. Потому что обрубать крылья человеку, взявшемуся за главное дело своей жизни, свинство. Будь моя воля, в Холоми за такое сажал бы, как за особо тяжкое магическое преступление.

Потому что это оно и есть. Мало ли, что ни на одном индикаторе стрелка не шевельнется.

Усилия мои были вознаграждены сторицей – в том смысле, что к моменту прибытия второй партии груза ребята как раз начали возводить еще одно здание, точную копию зеркального Куанкурохского маяка, величественного и массивного. Когда работа была закончена, и в зеркальных стенах башни замельтешили искаженные отражения других построек, пестрых нарядов зевак и хаотических нагромождений стройматериалов, я не то чтобы действительно оценил красоту общего замысла – для этого мне не хватало пространственного воображения – но благоговейный трепет все же испытал. Авансом.

– Только теперь начинаю понимать, как это будет круто, – сказал я Малдо.

В ответ он сорвал с головы свою дурацкую шляпу, подбросил ее в воздух, но вместо того, чтобы ловить, сам прыгнул, вернее, взлетел следом, догнал, схватил, перекувыркнулся и наконец снова оказался на твердой земле. В шляпе, конечно же, как будто и не снимал.

Гораздо наглядней, чем просто сказать: «Спасибо, я рад, что тебе нравится».

Вот примерно в таком режиме я провел еще дюжину дней. В смысле мотался на эту грешную стройку по несколько раз в сутки. Поставлял Новым Древним архитекторам бесценный в их работе хлам и не менее бесценных преданных поклонников. Вербовщик благодарной публики из меня вышел не хуже, чем мусорщик. Кого я только не привозил любоваться будущим Дворцом Ста Чудес! Начиная с Базилио, все еще грустившей по Старшему Помощнику Придворного Профессора овеществленных иллюзий, а потому нуждавшейся в усиленной дозе развлечений, и заканчивая небольшой группой студентов во главе с Дримарондо, который объявил совместную поездку к месту строительства наградой за лучшее итоговое сочинение, а меня в последний момент попросил поработать для них возницей. И тот факт, что я не только не убил на месте обнаглевшего педагога, но даже сапогом в него не швырнул, наглядно показывает, в каком прекрасном расположении духа я пребывал. Веревок, свитых из меня в те дни сообразительными ближними, наверняка хватило бы, чтобы сплести лестницу до самой Луны, но поручить работу было некому, поэтому проверить гипотезу не удалось.

Никогда прежде не думал, что это может быть настолько захватывающе – наблюдать, как хаотическое скопление причудливых построек и мусорных куч постепенно превращается в одно огромное сооружение, красивое, величественное и, что самое поразительное, гармоничное. Внезапно проявившиеся цельность и соразмерность гигантской постройки, поначалу напоминавшей трехмерное лоскутное одеяло, казались мне куда большим чудом, чем невиданная скорость строительства, к которой я как раз быстро привык, как и ко всем остальным магическим нововведениям: первые полчаса ужасно удивляешься, потом отвлекаешься на какую-нибудь ерунду, а уже назавтра начинает казаться, будто так было всегда.

Последние сутки перед завершением работ над внешней частью Дворца Ста Чудес я почти безвылазно провел на стройке. Всего на пару часов отвлекся, чтобы помочь сэру Кофе, чей объект пристального профессионального интереса внезапно умер в самый неподходящий момент – то есть до того, как Кофа его поймал. Чтобы быстро отыскать тело, надо было встать на след мертвеца, а в этой области я единственный специалист. Сам такому таланту не рад, но тут уж ничего не поделаешь.

Обычно после подобных развлечений я стараюсь забиться в какую-нибудь щель и как следует там отлежаться. Но на этот раз даже в ближайший трактир за спасительным бальзамом Кахара поленился заходить. Встряхнулся и помчался назад, на стройку, чтобы не пропустить самое интересное. То есть момент, когда последний фрагмент грандиозной мозаики займет свое место.

Но все-таки пропустил. К моменту моего возвращения счастливые строители уже окружили дымящийся котел с горячим вином, которое неугомонный Малдо Йоз твердо решил ввести в моду. Не то для того, чтобы лишний раз изменить Мир, не то просто ради удобства, чтобы любимый напиток продавался на каждом углу. Впрочем, это оказалось гораздо трудней, чем отгрохать невиданный Дворец Ста Чудес. Консервативные столичные трактирщики умеют сопротивляться нововведениям не хуже Королевских придворных.

Малдо увидел меня издалека и приветственно помахал – дескать, присоединяйся.

– Только не вздумай меня поздравлять! – сразу заявил он. – Лучше посочувствуй. Развлечения закончены, теперь начнется настоящая работа. Совсем не такая легкая и приятная, как я воображал в юности, придумывая этот дворец.

– Собственно чудеса? – понимающе спросил я. – Все сто? Красный ветер, матросская ругань и прочие сладкие грезы?

– Надо же, ты помнишь тот разговор! Да, именно это. И хотел бы пообещать, что управлюсь до конца года, но врать не стану. Не успею, даже если буду гнать халтуру. А я не буду. Поэтому закончу, в лучшем случае, к лету. Да и то, вероятно, сдохну, надорвавшись, на пороге своего волшебного дворца, всего трех минут не дожив до заслуженных восхвалений. Тебе меня уже жалко?

– Жалко?! Да я тебя от зависти вот-вот придушу. Из последних сил сдерживаюсь.

Вот теперь он по-настоящему просиял.

А я осушил кружку горячего вина и отправился домой. Спать. Плевать, что еще целый час до заката. Любимым делом следует заниматься не по расписанию, а по вдохновению. А оно на меня как раз накатило, да такой силы, что я даже раздеваться не стал. Упал и уснул, в чем был. Со стороны, не спорю, выглядит натуральным свинством, зато изнутри ощущается как разновидность счастья, которое я несомненно заслужил.

Тем не менее, выспаться мне так и не дали.

Мироздание, надо думать, уже привыкло, что обычно я засыпаю только под утро, и теперь всеми силами препятствовало изменению традиционного уклада. За те несколько часов, что я провел в постели, мне успели прислать зов практически все знакомые, включая тех, чьи имена я так и не смог вспомнить. Слуги, лишенные счастливой возможности навести порядок в моей спальне, принялись с энтузиазмом крушить мебель в соседних комнатах. Хотя, наверное, сами они считали, будто аккуратно смахивают с нее пыль. Армстронг и Элла временно оставили в покое свою любимицу ради счастливой возможности поиграть в догонялки прямо у меня на голове; сама Базилио явилась следом за ними – якобы забрать кошек, а на самом деле, чтобы выяснить, нет ли у меня новостей от Умары Камалкони, Старшего Помощника Придворного Профессора овеществленных иллюзий. Пока я, приоткрыв один глаз, наскоро сочинял очередную утешительную байку о жизни вымышленного ученого, Друппи пронюхал, что я дома и прискакал в надежде уговорить меня на внеочередную прогулку; сопровождавший его Дримарондо так громко орал, что нельзя будить спящих людей, что я проснулся окончательно и бесповоротно. В смысле открыл второй глаз.

И вовремя: в игру вступил Джуффин. То есть, прислал зов и пригласил меня поужинать у него дома. А это означало окончательное и бесповоротное крушение моих надежд на отдых. Приглашения сэра Джуффина Халли отличаются от Королевских тем, что от последних в некоторых форс-мажорных ситуациях можно отказаться. Его Величество очень хорошо понимает значения слов «заболел», «уехал» и даже «устал». А Джуффин, выяснив, что я умер, нетерпеливо потребует: «Ну так давай, воскресай, через полчаса жду». И крепко обидится, если я не потороплюсь.

В результате всего вышеперечисленного, я чувствовал себя как новорожденный. В смысле не понимал, что происходит и хотел кричать. Поэтому отправился к Джуффину не Темным Путем, а в амобилере, как нормальный человеческий человек. Небольшой шанс врезаться спросонок в фонарный столб – сущая ерунда по сравнению с перспективой случайно вломиться в несуществующую гостиную несуществующего дома на несуществующем Левом Берегу несуществующей же реки и застать там – кого? Совершенно верно, я тоже предпочитаю об этом не задумываться.

Ясно, что пару часов спустя, после ужина, светской беседы о непростой судьбе Кофиного покойника и нескольких партий в «Крак», ради которых, как я понимаю, все и затевалось, я чувствовал себя самым бодрым человеком в Мире с самой ясной головой, под завязку набитой умными мыслями, сформулированными столь четко, хоть записывай. Как ни крути, а ночь – мое время. И в этом смысле ничего не изменилось.

Поэтому, покинув дом Джуффина, я отправился не спать, что было бы логично, но совершенно неразумно, а в очередной раз любоваться Дворцом Ста Чудес. Причем основным аргументом стало вовсе не желание насладиться зрелищем при лунном свете, а практическое соображение, что я уже все равно нахожусь на Левом берегу – не пропадать же зря такому счастливому совпадению.

А что до Старого Города отсюда добираться раза в три ближе, чем до дальней окраины, мой рациональный ум в расчет принимать отказывался. Он у меня вообще не мелочен.

Так или иначе, а о поездке я не пожалел. Отражения почти полной луны в стенах зеркальной громады Куанкурохского маяка, причудливые силуэты бесчисленных башен на фоне ночного неба и разноцветные отблески фонарей произвели на меня столь неизгладимое впечатление, что я послал зов Малдо и наградил его очередной порцией комплиментов, столь увесистых, что не знаю даже, устоял ли он на ногах. А потом долго бродил среди декоративных колонн и хаотических нагромождений не вывезенного пока на новую стройку мусора, стремительно пьянея от теплого ночного ветра, одиночества и обрушившейся на меня красоты. Почти поверил, что сплю и вижу все это во сне, но вовремя опомнился – еще чего не хватало! Ну уж нет, я живу в этом городе наяву и собираюсь продолжать в том же духе еще как минимум лет сто. Или тысячу. Или вообще всегда. Почему бы нет.

В ту ночь под стенами фантастического Дворца Ста Чудес я чувствовал себя сокрушительно, непререкаемо, неумолимо бессмертным. Похоже, именно в этом и состоит подлинный смысл любого искусства: напомнить, как обстоят в действительности наши дела. Даже магия не может заменить его в полной мере. Не знаю почему, но это так.

Обратно я ехал, по моим меркам, очень медленно. Потому что еще по пути ко Дворцу дважды буквально чудом объехал брошенный на дорогу мусор. Ну то есть как брошенный, скорее всего, просто случайно потерянный. Когда грузишь амобилер под завязку, посеять по пути пару-тройку тюков и не заметить – плевое дело. Я и сам вполне мог бы так отличиться.

Для вечного торопыги вроде меня медленная поездка через ночное Левобережье, красивое, зеленое, но плохо освещенное и, чего греха таить, довольно однообразное, то еще испытание. Однако я держался молодцом. Внимательно смотрел на дорогу, не позволяя себе отвлекаться на посторонние мысли. Глупо было бы перевернуться, наехав на какую-нибудь гнилую бочку. А уж журналистам «Суеты Ехо» радость – словами не передать.

Только поэтому я заметил людей, сидящих на обочине дороги. На своей обычной скорости просвистел бы мимо, не оглянувшись. А тут даже обрадовался – какое-никакое, а разнообразие пейзажа. Кто такие, что делают? Скорее всего, влюбленные, хотя…

«Точно влюбленные», – подумал я, подъехав еще ближе и разглядев, что один человек не сидит, а лежит на траве, а второй склонился над ним так, словно собирается поцеловать. Хотя, конечно, довольно необычное поведение. У нас не занимаются любовью прямо на улицах – даже на окраинах, даже по ночам. Целуются на публике и то нечасто, лично я видел подобные сцены всего несколько раз, причем в половине случаев был их непосредственным участником. Так то я, дикий варвар из Пустых Земель – и по легенде, и, будем честны, по сути.

«Пьяные, что ли?» – снисходительно подумал я. И на всякий случай поехал еще медленней: вдруг им приспичит внезапно подскочить и от полноты чувств немного поплясать у меня на пути. Береженого бог бережет.

Мертвый. Арварохский.

Присмотревшись к парочке повнимательней, я начал сомневаться, все ли с ними в порядке. Сложно сказать, что именно меня смутило. То ли недостаточно страстные позы, то ли полная тишина, сопровождавшая их возню, то ли тот факт, что они не обратили ни малейшего внимания на мой амобилер, а ведь кто угодно на их месте всполошился бы.

В общем, я заподозрил неладное, свернул на обочину и остановился. Сам не знаю, что собирался делать. Скорее всего, задать дежурный вопрос: «Ребята, у вас все хорошо?» – быть посланным ко всем Темным Магистрам одновременно, вежливо поблагодарить: «Да, мне как раз в ту сторону», – и с легким сердцем продолжить путь.

Но спросить так и не успел. Потому что посмотрел на парочку боковым зрением – просто по привычке. Я же обычно по несколько часов в день так на людей смотрю. Определяю, кто тут у нас спящий, а кто просто погулять вышел. Не то чтобы от этого занятия была большая практическая польза. Но когда твоей основной служебной обязанностью является улаживание проблем тех, кому мы снимся, а бегать с жалобами в Дом у Моста они пока не приучились, приходится делать то немногое, что можешь.

Зато в ходе приятных, но вполне бессмысленных служебных скитаний по городу у меня выработалась полезная привычка. Кто бы передо мной ни оказался, я сперва машинально проверяю, снюсь ему или нет, а уже потом думаю, что делать дальше. Даже со знакомыми так себя веду. По идее, это не лишено смысла. Если завтра какому-нибудь гению приснится, будто он выглядит в точности как сэр Джуффин Халли, сидит в его кабинете и отдает приказы, лучше нам всем об этом побыстрее узнать.

В общем, что касается подозрительной парочки. Человек, лежащий на земле, мерцал, в точности как старый грибной фонарь, – тусклым светом насыщенного оранжевого оттенка. То есть на самом деле, дрых без задних ног где-нибудь в другой Вселенной. Зато тот, который над ним склонился, бодрствовал. И это не нравилось мне больше всего.

Еще недавно мне даже в голову не приходило, будто спящие могут нуждаться в защите от жителей Ехо. Что за нелепая идея – обижать того, кто видит тебя во сне? Кому это может понадобиться? Зачем?

Однако после того, как я почти случайно нарвался на дурака Еппу Буобли, запугивавшего сновидцев зловещими пророчествами, был вынужден признать, что некоторым людям просто нравится мучить других людей. И они могут делать это исключительно ради собственного удовольствия, без каких-то дополнительных причин. Понять это я не могу, но принять к сведению пришлось. Иногда плохо думать о людях – единственный способ их же защитить.

Поэтому сейчас я пулей вылетел из амобилера, буквально в два прыжка пересек дорогу, намереваясь сперва втиснуться между бодрствующим и спящим, а уже потом разбираться, чем они занимаются. К счастью, в последний момент я узнал человека, склонившегося над мерцающим телом, сообразил, что главный Королевский знахарь сэр Абилат Парас – не лучший кандидат в потенциальные злодеи и даже сумел изменить траекторию своего полета. То есть не обрушился на него всей тяжестью, а, влекомый беспощадной силой инерции, улетел в ближайшие кусты. И уже оттуда спросил:

– Что-то случилось?

Знахарь не выказал ни удивления, ни тревоги. Сосредоточенно наблюдал, как я выкарабкиваюсь из кустов, явно пытался сообразить, при каких обстоятельствах видел меня прежде. Неудивительно, встречались мы до сих пор всего пару раз, да и то мельком. Счастье, что хотя бы меня память не подвела.

– Сэр Макс, это действительно вы? – наконец неуверенно спросил сэр Абилат.

Я невольно улыбнулся.

– Хороший вопрос по нынешним временам. Даже удивительно, что до сих пор никому не пришло в голову пройтись по городу с моей рожей на лице и посмотреть, что будет.

– Ага. Значит, вы. Это очень хорошо. Я еще не успел придумать, кого звать на помощь, а она уже пришла.

– Вам нужна помощь?

– Да, очень. То есть не мне лично, а этому человеку.

– Он же просто спит, – на всякий случай сказал я.

Ну мало ли, вдруг сэр Абилат до сих пор не в курсе, что у нас тут теперь сновидцы толпами скачут. Или просто не умеет отличить их от обычных людей. Он, конечно, великий знахарь; я слышал, будто некоторые больные выздоравливают, просто повторяя вслух его имя. Понятия не имею, правда ли это, но сам факт существования такой легенды много говорит о репутации специалиста. Однако вполне можно быть величайшим знахарем всех времен и не знать элементарных вещей – просто потому что до сих пор ни разу не понадобились.

Но он, конечно, прекрасно все знал.

– То-то и оно, что спит. В этом, собственно, состоит основная трудность. Будь он бодрствующим, я бы справился сам. Но спящих я до сих пор не лечил. Впрочем, проблема даже не в этом. А в том, что я ему не снюсь, хотя не просто сижу рядом, а крепко держу, не даю убежать и пытаюсь успокоить. Но бедняга все равно уверен, что его удерживает на месте некая безличная сила. Не видит меня, не слышит, не ощущает. Обычно контакт со сновидящим устанавливается очень легко: если он тебя не замечает, достаточно просто прикоснуться или заговорить, и ты естественным образом становишься полноправной частью сновидения. Однако сейчас это почему-то не удается. А пока этот человек не увидит меня во сне, я не смогу ему помочь. Парадокс!

– А вы думаете, его действительно надо от чего-то лечить? – осторожно спросил я. – По-моему, это нелогично. Заболеть может человеческое тело, которое сейчас спит дома, в каком-нибудь другом Мире, реальности, Вселенной, даже не знаю, как лучше сказать. Важно, что рядом с нами его на самом деле нет. Человеку снится, что он попал в Ехо и заболел. Это неприятно, согласен. Но проснувшись, он, скорее всего, даже не вспомнит, что видел такой сон. Ну или ладно, вспомнит, тоже невелика беда…

– Все это правильно, – нетерпеливо перебил меня знахарь. – Но безумие, в первую очередь, болезнь сознания. Тело, конечно, вынуждено соучаствовать, но в некоторых обстоятельствах можно обойтись и без него. Боюсь, именно это происходит сейчас у нас на глазах. Человеку снится, что он скитается по незнакомым темным улицам и сходит с ума от невыразимого ужаса. То есть вот прямо сейчас уже не скитается, но сходить с ума это совершенно не мешает. Я не знаю, чего именно он боится, но чувствую его страх – невиданной мощи, лишающий памяти, парализующий ум. Плохо будет, если он сперва окончательно рехнется и только потом проснется дома. За годы практики я наблюдал несколько подобных случаев: вечером все было в порядке, а поутру – сильный запах безумия, и если бы только он…

– Ясно, – кивнул я. – Да, тут вам виднее. Я могу чем-то помочь?

– Вы можете сделать так, чтобы я наконец приснился этому человеку? Чтобы он меня увидел и ощутил мое прикосновение? Дальше я, надеюсь, справлюсь сам.

Ох. Надо ли говорить, что я никогда прежде ничего подобного не делал? Просто в голову не приходило, что столь экзотическое умение может понадобиться. У меня вообще не слишком богатое воображение. Зато у моей судьбы с воображением все в полном порядке. Она у меня – творческая личность.

Лучше бы, конечно, наоборот.

«Придется звать Джуффина, – подумал я. – Без вариантов».

И послал ему зов, чего тянуть.

Однако у сэра Джуффина Халли есть совершенно уникальная способность отсутствовать в Мире именно в те моменты, когда он нужен мне позарез. Не знаю, какой ступени магию он для этого применяет, и, пожалуй, знать не хочу. Но получается у него виртуозно, факт.

– Так, – сказал я вслух. – Похоже, Джуффин решил прогуляться на Темную Сторону. Или еще в какое-нибудь интересное место. Как же не вовремя! Я-то думал, после того, как мы расстались, он пошел спать, поэтому сейчас я просто подниму его из постели, и всем будет весело и интересно. Но нет, не будет.

– Я знаю, – кивнул Абилат. – Первое, что я сделал, – попробовал с ним связаться. С тем же результатом. А у вас не получится?

– В жизни никому не указывал, что ему во сне видеть. Не было такой необходимости.

– Но я много слышал о ваших Смертных Шарах…

– Я и сам о них много слышал. Правдивого и не очень. Беда в том, что для моих Смертных Шаров ваш пациент недостаточно материален. В этом смысле сновидцы даже хуже призраков, ничем их не проймешь.

– Понимаю, – уныло кивнул Абилат.

Кому сейчас было по-настоящему плохо, так это ему. Знахарскому призванию сопутствует непреодолимая потребность помогать любому потенциальному пациенту, возникшему на пути. Невозможность вылечить больного для настоящего знахаря гораздо мучительней, чем физическая боль. Как по мне, больше похоже на проклятие, чем на чудесный дар, но тут ничего не поделаешь.

Мне в этом смысле гораздо проще живется. Я могу спокойно смотреть на чужие страдания и ничего не предпринимать. Минуты две кряду – точно могу. А может быть даже целых три. Я вообще очень могущественный человек.

Но дольше, конечно, уже невыносимо.

– Ладно, попробую что-нибудь сделать, – решил я. – Терять все равно нечего, я правильно понимаю?

– Пожалуй, нечего, – подумав, кивнул Абилат. – Самое худшее, что может случиться – бедняга просто проснется от слишком грубого вмешательства. Но в его случае это скорее благо.

– Хорошо.

Я отодвинул знахаря в сторону и склонился над сновидцем, который выглядел как мужчина неопределенного возраста с невнятными чертами лица. На самом деле многие из них примерно так выглядят: людям, оказывается, редко снится какая-то определенная внешность. И с одеждой та же история. В большинстве случаев сновидцы ограничиваются ощущением: «я выгляжу примерно как все вокруг». Или наоборот: «ой, я как-то странно одет, и на меня все смотрят». Поэтому в их облике зачастую нет никаких конкретных деталей. Хоть полчаса такого разглядывай, а отвернешься, и уже секунду спустя ничего толком не вспомнишь, как ни старайся. Я много раз проверял.

Впрочем, неважно.

Важно, что иллюзорное тело человека, спящего сейчас неведомо где и одновременно лежащего на обочине одной из проселочных дорог, которые считаются улицами на этой окраине Левобережья, было сведено самой настоящей, неиллюзорной судорогой. Вернее, множеством судорог одновременно. То есть таково было мое впечатление, на самом деле, я не знахарь и не знаю, что именно происходит с телом, которое на ощупь кажется твердым как камень. И холодным, как снятый с ледника мертвец. Хотя при этом порывается вскочить и куда-то бежать.

Глаза его были открыты. И я, конечно, в них заглянул, как заглянул бы в глаза любого человека, с которым пытаюсь установить контакт. И сразу понял, почему Абилат решил, что бедняга сходит с ума от ужаса.

Собственно, я сам сошел с ума вместе с ним.

Чужое безумие выгодно отличается от собственного тем, что оно все-таки чужое. И поэтому не захватывает тебя целиком. То и дело сползает с сознания, как сшитая не по росту одежда с чужого плеча. Ну или, наоборот, жмет и не застегивается. Главное, что несоразмерность безумия твоему внутреннему устройству и опыту проявляется как ощутимое неудобство, отвлекает внимание от мучительного распада реальности, позволяет вынырнуть на поверхность и вернуться к себе.

В такие моменты как никогда остро осознаешь дистанцию между собой и тем, что с тобой происходит – включая собственные ощущения, эмоции, чувства и мысли. Мои-то они мои, но «мои» вовсе не означает «неотделимы от меня». Еще как отделимы. Что испытывать в полной мере, а что спешно проматывать на самом дальнем участке сознания, предварительно отключив громкость – это уж мне решать.

Поэтому мне удалось немного отодвинуть в сторону парализующий ужас заживо проглоченного существа, забывшего, откуда оно взялось, кем было, чего хотело и кого любило при жизни – несколько часов, леденящую вечность небытия назад. Теперь оно знало о себе только одно: меня съели и переваривают. Вот прямо сейчас! Любое внешнее событие лишь укрепляло эту версию. Умение превращать все факты в дополнительное подтверждение собственной правоты – козырный туз безумия, бьющий все карты здравого смысла, а напоследок и самого игрока.

Вот и сейчас темные лабиринты неосвещенных улиц казались ему (мне, нам) пищевым трактом людоеда-гиганта, далекая луна – его холодным сердцем, шум зимнего ветра в древесных кронах – дыханием чудовищной пасти. А вмешательство Абилата окончательно доконало беднягу, решившего, будто двигаться стало невозможно, потому что страшная цель путешествия уже достигнута. «Я в желудке, и сейчас меня начнет растворять желудочный сок», – вот о чем думал несчастный безумец в крепких объятиях знахаря.

«Уже начинается!» – в панике подумали мы оба, когда на наши лица упали первые холодные капли. Только я одновременно знал, что это просто пошел дождь. Немного некстати, не спорю, но и с ума сходить тут особенно не от чего. Ну, промокну. Ну, даже, предположим, простужусь. В Мире, где есть магия, лечиться от простуды – одно удовольствие. И времени много не отнимает. Осушил кружку заговоренного горячего питья, встряхнулся и пошел дальше. Живем.

Мне бы еще вернуться туда, где это оптимистическое «живем» исполнено смысла. Где дождь – это просто дождь, под которым мокнет сейчас мой брошенный на обочине амобилер, где есть Левый берег и Правый, добрая дюжина соединяющих их мостов, дорога к дому, сонный полумрак пустых коридоров, и в любой момент может прозвучать вопрос: «Где тебя носило?» – в переводе с человеческого языка на другой человеческий означающий: «Я тебя люблю».

Мне бы туда вернуться, но быть безумным – это и означает забыть путь домой. Все что остается – встать посреди дороги и звать на помощь. Все что остается – встать посреди дороги и откликаться на любой, самый далекий, тихий, неразборчивый зов.

Если сделать это одновременно, появляется шанс.

«Эй, – сказал я себе – тому самому настоящему себе, который обычно со снисходительным равнодушием бессмертного наблюдает за происходящим, но в некоторых особо трудных случаях все-таки приходит на помощь остальным составляющим личности, – эй, – сказал я, – а ну немедленно дай мне руку. Вот так, молодец. А теперь тащи. Да не только меня, обоих. Видишь, я с добычей, так уж мне повезло».

– Эй, – говорил я – тот самый, настоящий, которого позвали на помощь, – эй, держись за меня покрепче и слушай внимательно. Не бойся. Ничего не бойся, ясно тебе? Бояться вообще никогда не надо, а сейчас – тем более, потому что кроме страха с тобой не происходит ничего ужасного. Теплая зимняя ночь, окраина Левобережья, луна… Нет, прошу прощения, луна уже за тучами, но только что она была, клянусь. Зато теперь есть дождь, он хороший товарищ в беде, остужает и освежает, помогает прийти в себя. Ничего не бойся, держись за меня, доверяй дождю, смотри, какая славная нынче выдалась ночь. А что вокруг нет фонарей – так на этой окраине их еще не успели установить. Положа руку на сердце, не так уж они и нужны, до полуночи тут светло, потому что горят разноцветные лампы в садах. Это очень красиво, но когда хозяева идут спать, лампы, конечно, гасят. Обидно, но не беда, без фонарей здесь тоже красиво, а темнота сама по себе не страшна, разве только споткнуться можно или в яму какую-нибудь упасть, но некоторым счастливчикам это прекрасно удается и при дневном свете, поэтому глупо так бояться темноты. Ты слышишь меня? Не бойся. Скорее иди сюда. Здесь хорошо, здесь – жизнь. Никто никогда тебя не глотал.

Последнее утверждение внезапно показалось мне очень смешным. Абсурдным и избыточным. Представил, что будет, если я стану ходить по городу и приставать с этой благой вестью к прохожим, хватать их за полы лоохи, заглядывать в глаза, говорить проникновенно: «Никто никогда тебя не глотал!»

А то они сами не в курсе.

Я рассмеялся, вернее, рассмеялись мы оба, я и спящий где-то за тридевять Вселенных человек, который, кстати, оказался совсем мальчишкой, с подростковой остротой черт и торчащими в разные стороны темными вихрами, подстриженными как попало и частично окрашенными в густой синий цвет.

– Такая фигня мне приснилась, – сквозь смех сказал он. – Такая тупая фигня!

И исчез. То есть, как я понимаю, проснулся у себя дома.

Мой приступ веселья сразу прошел. Даже неловко стало: так распускаться при посторонних я давно себе не позволял. А тут вдруг шиканул, при самом Королевском знахаре истерику закатил. Ай да я.

– Дырку над тобой в небе! – прочувствованно сказал сэр Абилат. – Как ты это сделал?!

Впрочем, тут же спохватился, смутился, исправился:

– То есть вы. Сделали.

– Да один хрен, – отмахнулся я. – Ты, мы, вы, он, она, они. Главное, сделали. Что именно, кстати? Я пока не понял. Понял только, что парень проснулся. А перед этим вроде заржал, со мной за компанию. Значит, оклемался? Или наоборот?

– Еще как оклемался, – кивнул Абилат. – Сперва пришел в себя, а уже потом проснулся. Совершенно уверен, что в добром здравии. Такие перемены я очень остро чувствую. Потому, собственно, и спрашиваю: как ты это сделал? Ты же не знахарь.

– Да ничего я не делал. В смысле ничего такого специального, чтобы его вылечить. Мне вообще не до того было: я сам рехнулся, как только в глаза ему посмотрел. К счастью, в этом деле у меня довольно богатый опыт, сколько уже раз с ума сходил! Даже надоело. Но ничего, со временем научился приводить себя в порядок самостоятельно. А то спасателей иногда хрен дождешься. А иногда – не хрен. Но заранее никогда не знаешь… Ладно, неважно. А как это выглядело со стороны?

– Да в том-то и дело, что никак не выглядело. Ты просто с ним говорил. Не заклинания читал, а успокаивал: «Не бойся, держись за меня, иди сюда, смотри, какая хорошая ночь». Всего я не расслышал, ты совсем тихо шептал. А потом вы оба рассмеялись. И все.

– Ясно, – кивнул я. И, помолчав, признался: – На самом деле, я говорил с самим собой. Хорошо, что ему тоже помогло… Слушай, а откуда он вообще тут взялся?

– Понятия не имею. Я вышел от пациента, вон из того дома, – Абилат неопределенно махнул рукой куда-то вправо. – Подумал: ночь теплая, погода хорошая, почему бы не пройтись пешком? Но, как видишь, далеко не ушел. Этот бедняга бежал, не разбирая дороги, и налетел на меня. Прежде, чем я успел сообразить, что происходит, мы оба лежали на земле, при этом у меня на руках был новый пациент. Спящий. Зато безумный. И я принялся думать, как ему помочь. Надеялся на заклинание Калка, по крайней мере, оно освобождает от страха, а там поглядим. Но оказалось, заклинания не действуют на сновидца, который в упор не видит заклинателя. А мне так и не удалось привлечь к себе внимание этого несчастного. Я попытался связаться с сэром Джуффином, но ничего не вышло. И пока я соображал, кого еще можно позвать на помощь, появился ты. Вот, собственно, и все.

– Удивительные все же бывают люди, – вздохнул я. – Вот, предположим, приснился тебе незнакомый город. Большой, красивый, интересный. Казалось бы, спи себе и радуйся. В смысле ходи и любуйся, пока не разбудят. Так нет же! Шляются по задворкам и боятся чего ни попадя. Каких-то людоедских чудовищ, которым у нас не место. Если, конечно, буквально сегодня вечером что-нибудь этакое не завелось. Очень надеюсь, что все-таки нет. Хотя…

– Не завелось, – утешил меня Абилат. – Страх, который свел его с ума, не был спровоцирован реальной опасностью, можешь мне поверить. В таких вещах я немножко разбираюсь.

– Очень хорошо, – кивнул я.

А про себя упрямо подумал: «Надо бы все же проверить».

Я, конечно, совершенно не представляю, с какого конца за такое дело браться… Впрочем, нет, как раз представляю. Этот конец называется «сэр Джуффин Халли». И надеюсь, к завтрашнему утру он объявится. В отставку шеф вроде бы только через сто лет намерен подавать. Вот и славно. За сто лет можно не только всех действующих чудовищ найти и переловить, но и пару дюжин новых создать, чтобы преемники не заскучали.

– По моим ощущениям, – сказал я Абилату, – нам самое время выпить. А уже потом – по домам. Не знаю, как ты устроен, а до меня примерно через полчаса постепенно начнет доходить, что именно случилось. И что я сделал, и что при этом пережил. И в этот прекрасный момент лучше бы никому рядом со мной не оказываться. Но полстакана осского аша залпом обычно способствует сохранению лица.

– Замедленная реакция на потрясение, – понимающе кивнул он. – Со мной иногда тоже случается: пока все плохо, я спокоен, как куманский вельможа, зато потом, справившись со всеми неприятностями, начинаю из-за них волноваться. Очень хорошо для работы, но все удовольствие от победы сводит на нет. Впрочем, полстакана осского аша может уладить и эту проблему.

– Именно. Но если у тебя остались какие-то неотложные дела, я вполне могу наклюкаться в одиночестве. Никогда еще такого не было. Интересный, должно быть, опыт.

– Давай ты получишь этот опыт как-нибудь в другой раз, – улыбнулся Абилат. – Во-первых, дел у меня нет. А во-вторых, даже если бы и были, я бы сейчас тебя одного никуда не отпустил.

– Почему?

– Потому что от тебя все еще слегка попахивает безумием.

– Что?!

– Не переживай. Во-первых, действительно совсем чуть-чуть, а во-вторых, к утру это пройдет.

– Только к утру? То есть, вот прямо сейчас я сумасшедший? Странно. Когда со мной что-то не так, я узнаю об этом первым.

– Все безумцы так говорят, – усмехнулся Абилат. Но пощадил меня и добавил: – Да все с тобой в порядке. Просто запах безумия проходит не сразу. И не беспокойся, что он вообще появился. Обычное дело, вечная беда начинающих знахарей.

– Но я-то не знахарь.

– Извини, но твои слова противоречат поступкам. Ты только что вылечил человека. И в процессе сам провалился в его болезнь, как в болото. Нормальное явление, со всеми такое случается, потому что навыки самозащиты приходят только с годами практики. Лично я сутки хромал после того, как срастил пациенту сломанную ногу. А впервые исцелив слепого, заработал близорукость, избавляться от которой пришлось с помощью другого, более опытного знахаря, сама могла бы вообще никогда не пройти.

– Надо же! – изумился я. – Знал, что в вашем деле без самопожертвования не обходится, но даже не представлял его масштабы.

– Ну так это временные проблемы, – отмахнулся Абилат. – Пока учишься, все очень трудно, в любом деле так. Но постепенно выстраивается защита, и тогда работа становится сплошным удовольствием. Если бы люди знали, какой восторг переживает знахарь в момент исцеления пациента, брали бы с нас деньги за каждый вызов.

– По расценкам «Старой колючки»?

Абилат всерьез задумался. Наконец сказал:

– Да. как за двойную порцию супа Отдохновения[36]. Это была бы честная цена.

Поскольку, по утверждению Абилата, запах безумия от меня исходил слабый, но вполне ощутимый, было решено не пугать ни трактирщиков, ни моих домашних. И вообще никого не пугать, а обосноваться в гостиной знахаря, который любезно обещал за мной присмотреть. И осский аш у него нашелся – совсем немного, четверть бутылки на двоих, но мне вполне хватило, чтобы угреться, расслабиться и уснуть прямо в кресле, посреди увлекательного разговора о влиянии изменения цвета и направления ветра Темной Стороны на погоду, статистику городских происшествий и график прибытия в речной порт иностранных кораблей.

До сих пор жалею, что променял нашу болтовню на сомнительное удовольствие спать и видеть сны, в ходе которых я бестолково скитался по улицам Левобережья, плавно переходящим в диковинные фантасмагорические пространства, в поисках гипотетического чудовища-людоеда. С присущим мне хитроумием, я планировал вероломно накормить чудище кислыми иррашийскими леденцами, полный мешок которых всюду таскал за собой. В рамках логики моего сна это был единственный способ обуздать зло.

Это я, конечно, большой молодец, что даже во сне не забываю о рабочих проблемах, но успехом мои поиски, увы, не увенчались. Зато спину я знатно отлежал. И шею. И ноги. И вообще все. Долгий беспокойный сон в чужом кресле, как выяснилось, не способствует хорошему самочувствию. Так что было господину Королевскому Знахарю развлечение с утра пораньше: приводить в порядок жалобно поскуливающего гостя. Впрочем, денег с него я за это не взял. Врожденное бескорыстие не пропьешь.

Зато запах безумия, как показала практика, очень даже пропьешь. От него, по уверениям Абилата, не осталось и следа, как он и предсказывал с самого начала. А я, чего греха таить, все равно опасался, вдруг что-то пойдет не так, и запах останется при мне навсегда. С одной стороны, это было бы честно по отношению к окружающим, пусть не питают иллюзий. Но, с другой – я-то сам запах безумия не различаю, а все остальные говорят, он очень неприятный. Такой сладковатый, едкий, пропитывающий все вокруг. И даже самыми крепкими куманскими благовониями не перешибается, вот в чем ужас; с другой стороны, благоухать куманскими благовониями я тоже пока морально не готов.

Так что все к лучшему.

Зато в кабинет Джуффина я ввалился с видом последнего выжившего героя сразу всех известных историкам войн. Собирался поразить шефа в самое сердце драматическим повествованием о чудесном спасении чокнутого сновидца, но по выражению его лица понял, что шеф уже все знает. Причем выслушал эту историю в исполнении чрезвычайно сдержанного Абилата, поэтому я могу не стараться. Эффект все равно будет уже не тот.

К тому же, первое, что сделал Джуффин, увидев меня, – демонстративно принюхался. Ну или ладно, не демонстративно. Просто принюхался. Все равно бестактно с его стороны.

– Хвала Магистрам, и правда в своем уме. Насколько это вообще возможно, – ухмыльнулся он.

– Вот именно, насколько возможно, – подтвердил я. – Мою хрупкую психику надо щадить.

– Это как?

– Например, радостно меня приветствовать. И восхвалять, как Куманского Халифа. Ну и камрой поить, если не очень жалко.

– Не очень, – подумав, решил Джуффин.

И налил мне полную кружку.

– Полный перечень традиционных формул восхваления, обязательных, желательных и допустимых при дворе Куманских Халифов, хранит в памяти Шапшуш из Большого Архива, – подсказал с верхней полки книжного шкафа Куруш. – Однако я могу продиктовать несколько наиболее популярных выражений.

– Очень любезно с твоей стороны, – поблагодарил его Джуффин. – Но я думаю, сэр Макс еще какое-то время потерпит без куманских восхвалений. Ему будет трудно, но он справится. Я в него верю.

– А я – нет, – мрачно сказал Куруш. – Сэр Макс уже столько раз приходил сюда без пирожных, что моя вера в него рухнула бесповоротно.

– Ты совершенно прав, – признал я. – Но не следует предъявлять слишком высокие требования к человеку, всего час назад окончательно исцелившемуся от запаха безумия.

– Это правда? – недоверчиво переспросил Куруш.

– Чистая правда, милый, – подтвердил Джуффин. – Я узнал об этом от Абилата. Ему-то ты веришь?

– Да, – согласился Куруш, – сэр Абилат – человек, заслуживающий доверия.

Некоторое время он сидел, нахохлившись, переваривал новую информацию. Наконец объявил:

– Я рад узнать, что твое упорное нежелание приносить мне гостинцы было всего лишь одним из симптомов безумия, а не сознательным проявлением неуважения к моим потребностям. И еще более рад, что теперь ты здоров.

– Я так понимаю, ты уже в курсе, как я развлекался вчера после ужина, – сказал я Джуффину. – Пересказывать заново вряд ли имеет смысл. Спрашивать, где тебя Темные Магистры носили, тем более. Не мое это собачье дело. Кстати, ты не в курсе, какие-нибудь пилюли от любопытства уже изобрели? Я бы купил пару дюжин упаковок.

– Еще чего не хватало! – возмутился Джуффин. И, помолчав, примирительно добавил: – Если бы ты спросил, я бы честно ответил, что в этой прекрасной Вселенной слишком много разнообразных миров, чтобы нормальные здравомыслящие люди вроде меня могли удержаться от искушения время от времени отправляться на очередную экскурсию, сказав себе, что подобное путешествие – просто разновидность сна, совершенно необходимого всякому организму. Вот и вчера я отыскал одно забавное место. Пересказывать подробности нет смысла, лучше когда-нибудь просто покажу.

– Если у нас обоих однажды появится на это время?

– Да почему же «если»? В нашем распоряжении вечность. Ее хватит на все.

Заманчивая перспектива, кто бы спорил.

– На самом деле хорошо, что вам с Абилатом пришлось справляться без меня, – сказал Джуффин. – И даже не потому, что безвыходная ситуация – самый лучший учитель. Просто неизвестно, чего было бы больше от моего вмешательства – вреда или пользы. Я, при всех своих достоинствах, включая кажущиеся, не самое лучшее сновидение для человека, который уже и так от страха с ума сошел.

– Что касается страха. Как думаешь, огромное плотоядное чудовище, которое свело с ума беднягу, оно точно ему просто приснилось? Или все-таки где-нибудь у нас тайно завелось? Это можно как-то проверить?

– Конечно, можно, – усмехнулся Джуффин. – Вот так, с ходу, могу подсказать тебе целых два способа. Первый: спросить меня. И я сразу тебе отвечу: нет, ничего интересного у нас пока не завелось. Я бы знал.

– Хорошо, – кивнул я. – Мне так нравится твой ответ, что я даже не стану тысячу раз переспрашивать: «Точно-точно?», «Почему ты так уверен?», «А может быть, пойдем поищем его вместе? И леди Сотофу позовем?» Оцени мою выдержку. И в награду скажи, что за второй способ?

– До него ты и сам мог бы додуматься.

– Мог бы. Теоретически я могу додуматься вообще до чего угодно. Но не обязательно прямо сейчас. Как ты сам мудро заметил, в нашем распоряжении вечность. И я могу потратить на поиски ответа большую ее часть.

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс. Как же ты тараторишь!

– Справедливости ради, следует заметить, что с момента начала вашей беседы ты сказал двести тридцать семь слов, – неожиданно вмешался Куруш. – А сэр Макс – всего двести восемь. То есть ровно на двадцать девять слов меньше.

Джуффин попробовал сурово нахмуриться, но попытка явно не удалась. Пришлось ему махнуть рукой и рассмеяться.

– Ладно, договорились. Пусть дырка в небе будет над нами обоими. А я, собственно, только и хотел напомнить, что любой вопрос, который тебя беспокоит, можно задать на Темной Стороне. Я сам постоянно так делаю. И, рискуя прослыть занудой, рекомендую всем, кто способен самостоятельно туда добраться. Зачем зря мудрить? Хотя в данном случае можно сэкономить время и силы, просто поверив мне на слово.

– Верю, – сказал я. – Значит, бедняге просто приснился вот такой кошмар. Спрашивать, почему с ним это случилось, бессмысленно…

– Ну что ты. Спрашивать: «Почему?» – хорошая, полезная привычка. Даже когда ответ никому не известен, или, напротив, слишком очевиден.

– Например, как сейчас: «Всем людям время от времени снятся страшные сны»? Ну и отлично. Я только за. Можно спокойно жить дальше.

Джуффин ничего не успел ответить. Ну или успел, просто я уже не услышал. Потому что в этот самый момент мне прислал зов Абилат.

«Ты будешь смеяться, но у меня на руках еще один спящий безумец», – сказал он.

«Грешные Магистры, где ты его нашел?»

«Тоже на Левом берегу, только не на Веселой дороге, как вчера, а на улице Доброго Знака, в саду одной моей бывшей пациентки. Собственно, она и нашла. Думала, он просто обычный прохожий, с которым случилось несчастье. Лежал у нее под крыльцом и тихо выл, на попытки заговорить не реагировал, безумием при этом не пах, что как раз понятно, сновидцы и не должны ничем таким пахнуть… В общем, неважно. Важно, что леди Агни справедливо заключила, что ее гость болен, и позвала меня. А я опять не справляюсь. Поможешь?»

«Попробую», – пообещал я.

Хотя больше всего на свете мне сейчас хотелось соврать, что я отбыл по срочному делу куда-нибудь к чертям собачьим. Например, в Шиншийский Халифат. И вернусь не раньше, чем через год.

Но мало ли чего мне хотелось.

– Видывал я на твоем лице всякие интересные выражения, – заметил Джуффин. – Но сейчас ты превзошел самого себя. Что случилось-то?

– Еще один спящий псих случился. Абилат нашел где-то под крыльцом и теперь зовет меня разделить с ним эту несказанную радость. Следовательно, спокойно жить дальше пока не получится.

– Вот как, – задумчиво протянул Джуффин.

И все. Больше никаких комментариев. Совершенно на него не похоже.

Я открыл было рот, чтобы спросить, не хочет ли он сам поучаствовать в исцелении спящего. Потому что я, так и быть, уступлю свою очередь. Рыдая от облегчения.

Но тут Джуффин сказал:

– Если опять провоняешь безумием, сразу дуй ко мне. С этой бедой я легко справлюсь. И тебе не придется прятаться от людей до самого вечера.

– Ясно, – кивнул я.

Куда уж яснее. «Вот конкретно тут я тебе помогу, а все остальное, будь любезен, сам» – таков дословный перевод этой фразы.

Впрочем, и на том спасибо.

– Просто это твое дело, а не мое, – мягко сказал Джуффин. – Оно само на тебя свалилось прошлой ночью. А меня в этот момент не то что в Ехо, вообще в Мире не было. Хотя я, положа руку на сердце, не так уж часто шляюсь неведомо где всю ночь напролет. Значит, мне и дальше не следует в это лезть. Я с уважением отношусь к указаниям судьбы. Особенно к настолько внятным. И тебе советую.

Ну что тут скажешь. Да, да и еще раз да.

Но кому от этого легче.

На первый взгляд, сегодня все было совсем иначе. Вместо темной, обсаженной густым кустарником дороги и лунного света из-за туч – залитый полуденным солнцем сад с аккуратными клумбами, на которых начали распускаться мелкие зимние цветы, большой дом из светлого кирпича, с ярко-зеленой крышей и пестрыми занавесками на окнах. Более неподходящей обстановки для страшного сна захочешь, не выдумаешь.

Однако, у человека, скрючившегося у нарядного крыльца, было на этот счет свое мнение. Он распрекрасно сходил с ума от ужаса, невзирая на идиллические декорации. Бывают такие упорные люди, которых с пути к намеченной цели ничем не собьешь.

Мне на них везет.

– Получилось гораздо интересней, чем в первый раз, – говорил я Джуффину примерно полчаса спустя. – Вчерашний красавец просто был уверен, будто его проглотила живьем какая-то неведомая дрянь. Нормальный человеческий страх, мне и самому неоднократно снилось, как меня хотят сожрать; правда, я благоразумно просыпался до начала трапезы. Но вполне могу представить дальнейшее развитие событий. А сегодняшний меня по-настоящему удивил. Он, понимаешь, отсчитывал последние минуты этого Мира. То есть был уверен, будто мы все вот-вот исчезнем. Не просто умрем, а отменимся, словно не было ничего, никогда. Такое, понимаешь, абсолютное небытие, возведенное в степень бесконечности, отменяющее не только воспоминания о нас, но даже саму возможность нас вообразить или придумать – не знаю, как еще объяснить. И он, бедняжечка, в такой неудачный момент к нам попал, поэтому теперь отменится вместе с нами навек, а ведь мог бы продолжать существовать – где-то там, у себя дома, куда теперь нет возврата. Осталось всего несколько минут, и отсчет пошел. Каждая секунда – удар. Причем физически ощутимый удар – изнутри и одновременно снаружи. Это, собственно, самое страшное: всем телом чувствовать, как сквозь тебя утекает твое последнее время, быть дырявым решетом и не уметь это исправить. Вот это, я понимаю, мастер кошмара! Минимальными выразительными средствами создал ситуацию, в которой даже самому крепкому рассудку долго не продержаться. Жаль, что этот гений уже проснулся у себя дома, неведомо где. А то порекомендовал бы его Малдо: бедняга зачем-то устроил при своем Дворце Ста Чудес «Дом Страха» и внезапно обнаружил, что не знает, как пугать посетителей. Теперь всех расспрашивает, кто чего в детстве боялся, но на выходе – сплошной бесконечный Лойсо Пондохва, одна страшная сказка на несколько поколений. Один я как нормальный человек боялся крыс, высоты и что мне отрубят голову. И еще стать людоедом.

– Что?

– Стать людоедом, – повторил я. – Мне казалось, это вообще самое страшное, что может случиться. Проснуться однажды утром и обнаружить, что я теперь людоед. И придется вместо омлета с печеньем жрать на завтрак каких-то дурацких чужих людей – голыми, сырыми и даже немытыми.

– Смешно, – меланхолично кивнул Джуффин.

– Сам знаю, что не очень. Но это правда.

– Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

– А что мне сделается? Сижу тут, как видишь, целый и невредимый, не исчез вместе с воображаемым миром чужих грез, не порвался под напором потока времени. А напротив, хлебнул бальзама Кахара, закурил и буквально с минуты на минуту потребую камры и чего-нибудь пожрать, это дело решенное, верь мне.

– Верю.

– И хвала Магистрам, что так. Потому что еще буквально четверть часа назад я стоял на четвереньках в чужом саду и мычал нечто невразумительное. Уговаривал себя не поддаваться чужому страху, не нырять в чужую бездну, не умирать чужой смертью, не сходить с чужого ума. Уговорил, как видишь. С грехом пополам. Удивительно все же, как эта дрянь меня затягивает! Был нормальный человек, причем прекрасно помнил вчерашний опыт, примерно знал, чего ждать, приготовился сопротивляться, но стоило посмотреть в глаза этого спящего, и – хлоп! – приехали. Следующая станция Приют Безумных. Прощай, прекрасный Мир.

– Но ты справился, – заметил шеф.

– И даже быстрей, чем вчера, – вставил Абилат, который отправился со мной в Дом у Моста, чтобы лично передать меня Джуффину, из рук в руки.

Все-таки безумием я, по его утверждению, слегка попахивал, а знахарское призвание сродни неодолимому инстинкту. Если уж нос врачевателя чует присутствие болезни, никакой здравый смысл не заставит его покинуть пациента без присмотра.

– Ты понял, как он это делает? – спросил его Джуффин.

Абилат печально помотал головой.

– Я понял, что Макс устанавливает слишком тесный контакт с пациентом. И полностью разделяет с ним безумие, а потом сам же себя оттуда вытаскивает, причем той частью сознания, которую знахари древности назвали «огненным я», авторы медицинских трактатов эпохи Короля Мёнина – «темной стороной ума», а Клеви Маннас, величайший врачеватель Эпохи Орденов – «острием духа». Его определение, пожалуй, ближе всего к моему интуитивному пониманию… Впрочем, неважно. Важно, что Макс хорошо знаком с этой частью себя и умеет, пользуясь ее силой, отменять распад сознания – не только своего, но и пациента. Теоретически я это более-менее понимаю. Но повторить не могу. По крайней мере, сегодня не смог. Причем провалился уже на первом этапе: сколько ни смотрел в глаза спящего, ничего кроме обычного в таких случаях сострадания не почувствовал.

– Это тебе крупно повезло, – усмехнулся я. – Поверь мне, ты ничего не потерял.

– Мне очень жаль, что я снова втянул тебя в это тяжелое дело, – вздохнул он. – Но у меня не было выбора. Я не мог ни справиться сам, ни оставить все как есть.

– Ну и правильно. Еще чего не хватало – оставлять все, как есть! Ужас же кромешный.

Наградой за мой самоотверженный гуманизм стал тяжело груженный кружками и кувшинами поднос из «Обжоры Бунбы», аккуратно влетевший в распахнутое окно. Ужасно забавно все-таки выглядит нынешняя доставка заказов из трактиров. Никак не привыкну.

– Максу легко договариваться со сновидцами просто в силу его природы, – сказал Джуффин Абилату. – Он сам в некотором смысле сон. Ну, отчасти. Поэт на моем месте сказал бы, что среди предков сэра Макса было сновидение, и он унаследовал некоторые фамильные черты. Это я говорю к тому, что тебе придется придумать собственный способ помогать этим беднягам. Но очень надеюсь, что ты не успеешь.

– Почему? – удивился Абилат.

– Потому, что я оптимист. И рассчитываю разобраться с этим делом быстрее, чем ты набьешь руку. Вот и все.

– А. Это хорошо бы!

Я с интересом посмотрел на шефа. Неужели и правда рассчитывает?

«Неправда, – признался Джуффин, воспользовавшись Безмолвной речью. – Я пока вообще не понимаю, с какого конца за это дело браться. Но Абилату знать об этом совершенно не обязательно. Только понапрасну изведется».

Ничего себе признание. Совсем он мои бедные нервы не бережет.

Абилат наскоро выпил кружку камры и попрощался, объяснив, что осталось еще несколько пациентов, которых надо бы успеть навестить до начала дежурства в Замке Рулх. Выглядел он при этом немного смущенным, словно не работать пошел, а варенье втайне от нас трескать. Знахарское призвание, конечно, имеет свои плюсы: работа – самая понятная разновидность счастья, а ее всегда завались. И никаких дней свободы от забот не надо. Кому в здравом уме от собственного счастья отдыхать захочется?

Мы в этом смысле все-таки гораздо более нелепо устроены. Нет работы – маемся, а когда она появляется, сразу начинаем думать: как же без нее было хорошо!

Вот и сейчас. Как только Абилат покинул кабинет, Джуффин заметно помрачнел. Что творилось с моим лицом, вообще думать не хочу. По свидетельствам очевидцев, я даже обуваюсь обычно с таким видом, словно небо вот-вот рухнет на землю, и держать его кроме меня некому. А ведь просто пытаюсь сосредоточиться.

Сосредоточиться мне, впрочем, и сейчас не помешало бы.

– Возвращаясь к нашему утреннему разговору, никаких чудовищ в окрестностях Ехо все-таки нет, – сказал Джуффин. – И Мир не собирается рушиться. Что бы ни творилось с беднягами, которых тебе пришлось приводить в чувство, их сны – это только их проблемы. Не наши. Никакого дополнительного пророческого смысла в них нет. Мог бы предложить пари, но не хочу совсем уж беззастенчиво тебя грабить.

– Все равно предложи. Просто для моего спокойствия.

– Ладно, – кивнул он. – Ставлю двадцать корон, что сны этих бедных безумцев не сбудутся для нас.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Двадцать корон – это не одна. Хоть заработаю на грядущем апокалипсисе, если он все-таки… Не смотри на меня с таким упреком. Я тебе верю. Просто паникую. Это не взаимосвязанные процессы.

– Тогда ладно. Очень давно ни на кого не обижался, не хотелось бы вспоминать, что это за чувство.

– Тем не менее, два сновидца, сходящих с ума от собственных снов, меньше, чем за сутки, не могут быть простым совпадением, – сказал я.

– Теоретически все-таки могут. Еще и не такие совпадения случаются. Но при этом – ты только, пожалуйста, постарайся не падать в обморок при исполнении служебных обязанностей! – вполне возможно, на самом деле их гораздо больше, чем двое. Просто остальные пока не попались на глаза ни Абилату, ни его знакомым. Специально-то их никто не искал.

– Ох!

Я схватился за голову. Будь моя воля, держался бы за нее и держался, до самого вечера. Потому что сидеть, схватившись за голову, и скорбно пучить глаза – занятие всепоглощающее. Если делать это как следует, от души, ни на что другое уже не хватит ни времени, ни сил.

Но такую роскошь я не мог себе позволить.

– Ладно, – сказал я, – значит, теперь будем искать специально. Я, Нумминорих и… Кого еще можно припахать? Кто из наших умеет отличать сновидцев от нормальных людей и при этом не занят ничем важным?

Джуффин задумался.

– Умеют-то все, – наконец сказал он. – Дело нехитрое. Но сегодня с самого утра сэр Мелифаро всех основательно припахал. У него, видишь ли, банда Колли Фейла в столицу вернулась. Тебе это о чем-то говорит? Правильно, ни о чем, они в твое отсутствие нам нервы трепали. Половину мы тогда переловили, остальные удрали куда-то в направлении островов Банум, а теперь зачем-то вернулись. Удивительные люди, я бы на их месте еще лет сто носа в столицу не совал. В общем, побегать ребятам придется как следует. Нумминорих, кстати, тоже принимает участие в общем веселье, но возможно… Сейчас, погоди.

Я использовал образовавшуюся паузу, чтобы подлить себе камры. А то черт его знает, когда в следующий раз доведется ее пить. Ехо – город большой. А я настырный. И при этом понятия не имею, ни где надо искать, ни когда будет пора остановиться. В сумме это дает довольно неутешительный прогноз на ближайшие дни.

– Будет тебе Нумминорих, – наконец сказал Джуффин. – Буквально через час. Я бы на твоем месте использовал этот час, чтобы пожрать. Чем позже ты свалишься, тем больше успеешь сделать. Простая арифметика.

– На своем месте я бы использовал этот час, чтобы подумать. Если бы у меня была светлая голова. Вроде твоей, например.

– Похоже, Коба действительно многому тебя научил, – ухмыльнулся Джуффин. – Красиво вымогаешь. Но прямо сейчас ничем не могу тебе помочь. Потому что, во-первых, ко мне вот-вот ввалится большая делегация из Канцелярии Скорой Расправы. С начала внесения поправок в Кодекс Хрембера между нашими ведомствами накопилось столько формальных разногласий, что если не решить их сегодня, потом будет проще устроить государственный переворот и отменить все законы разом, чем разобраться во всех этих юридических казусах. Встречу назначил я сам, еще три дня назад, и отменять ее уже поздно. А во-вторых, мне самому тоже надо хорошенько подумать – прежде, чем я смогу сказать тебе хоть что-то разумное по интересующему нас обоих вопросу. Ну что ты так смотришь? Да, есть целые области знаний, в которых я совершенно не разбираюсь. Например, в классификации фауны Красной Пустыни Хмиро, Чангайской экономике, придворной поэзии эпохи правления вурдалаков Клакков, Урдерской кухне, методике обучения оперному пению и подлинных причинах некоторых ночных кошмаров.

– Ладно, – вздохнул я. – Тогда последний вопрос: если я найду еще одного чокнутого, приведу его в чувство, а в процессе снова провоняю безумием и без предупреждения вломлюсь сюда, чтобы ты избавил меня от дивного аромата, это очень помешает твоим переговорам с Канцелярией Скорой Расправы?

– Скорее поможет. Ребята, конечно, и так пойдут на уступки, куда они денутся. Но твое несвоевременное появление может здорово ускорить процесс. Особенно, если ты не станешь сдерживать обуревающие тебя чувства.

Смешно.

Уже на пороге я сказал:

– В моем пророческом сне дело происходило на Левом Берегу. И эти двое тоже…

– Да, – кивнул Джуффин, – именно так.

И демонстративно уткнулся в свои самопишущие таблички. Как будто нет в Мире ничего важней возни с документами.

Ладно. Потом, так потом.

«Ты очень занят – вот прямо сейчас?» – спросил я Шурфа.

«Очень», – коротко ответил он.

Этого, честно говоря, следовало ожидать. Он и среди ночи-то на подобные вопросы обычно отвечает: «Подожди еще пару часов, есть некоторая надежда, что я очень быстро со всем разберусь». А уж в разгар дня и подавно. Но я все равно огорчился. Это чьей же головой мне теперь думать прикажете? Своей?!

«Но четверть часа спустя эта прискорбная ситуация изменится, – невозмутимо продолжил мой друг. – Я твердо намерен всех разогнать и наконец-то позавтракать».

«Раньше ты утверждал, что в это время все нормальные люди уже обедают».

«Я и сейчас так думаю. Но факт остается фактом: для меня это будет первая с момента пробуждения возможность пожрать. Поэтому если ты хотел предложить мне все бросить и сбежать на край Мира, я пас. А если просто поговорить, я велю удвоить порцию».

«Можешь ее даже утроить, – сказал я. – Помню я, какой у тебя там повар. Край Мира подождет»…

– …Ты из-за Абилатовых находок пришел? – спросил Шурф, ставя передо мной не тарелку даже, а здоровенное блюдо, на котором доживали свои последние минуты кулинарные шедевры, достойные куда более утонченного ценителя, чем зверски голодный я, готовый проглотить даже умеренно жесткий сапог. По крайней мере, если его подадут со сносным соусом.

– Да нет, просто долго думал, где бы пожрать на халяву. И выбрал тебя, – ухмыльнулся я, отправляя в рот благоуханное нечто, с изысканной небрежностью фаршированное восхитительным не пойми чем.

Он флегматично кивнул, словно этой причины и правда было достаточно.

Я, конечно, не выдержал первым.

– Так ты, получается, уже все знаешь? Откуда?

– Ну а как иначе? Знать, что происходит в столице – моя прямая обязанность. Хорош бы я был, если бы Главный Королевский Знахарь и Почтеннейший Начальник Тайного Сыска не держали меня в курсе своих дел.

– Что, и Джуффин по несколько раз в день тебе все докладывает? – восхитился я. – Сам? По доброй воле?

– Ты неправильно ставишь вопрос. Он не то чтобы именно докладывает. Скорее вынуждает меня работать с его информацией. Наблюдение за деятельностью Тайного Сыска – не привилегия, а просто одна из множества моих обязанностей.

– Магистра Нуфлина Джуффин работой с информацией вроде особо не утруждал.

– Да, но их связывала давняя взаимная неприязнь и обоюдное недоверие. Не всем так везет.

Я невольно улыбнулся.

– Но учти, – сказал Шурф, – об этих событиях мне известно только в общих чертах. Что минувшей ночью Абилат нашел на Веселой дороге сновидца, который обезумел от страха. А ты вовремя проезжал мимо и каким-то образом привел несчастного в чувство, после чего тот исчез. То есть скорее всего благополучно проснулся дома. И что сегодня утром история повторилась на улице Доброго Знака. Это все. Подробности с тебя.

– Да какие там подробности, – поморщился я. – Одному примерещилось, что его сожрало гигантское чудище, второму – что буквально с минуты на минуту все канет в небытие. То есть вообще все, включая его самого. Мне совсем не понравилось быть в их шкуре. Хотя выбрался оба раза довольно легко и пострадавших за компанию вытащил. Видимо, сказывается опыт, не зря же я столько раз с ума сходил. Могу теперь водить экскурсии в эпицентр любого безумия и, что особенно ценно, обратно. Но ощущения победы – знаешь, вот этой счастливой эйфории, когда сделал почти невозможное, и от этого хочется немедленно обнять весь Мир – все равно нет. Наоборот, у меня очень скверно на душе. Как будто зря старался. Хотя умом понимаю, что совершенно не зря.

– Просто ты почему-то игнорируешь тот факт, что в течение короткого промежутка времени дважды перенес тяжелую душевную болезнь. Это не могло пройти бесследно.

– Хочешь сказать, я все еще псих?

– Не в большей степени, чем обычно. Скорее, выздоравливающий больной, которому следует проглотить пригоршню успокоительных пилюль, сунуть за пазуху пару Кристаллов Радости, лечь в постель и проспать как минимум сутки. А уже потом разбираться, чувствуешь ты восторг победы или нет. Будь я твоим знахарем, дал бы именно такую рекомендацию. Но зная тебя, не сомневаюсь, что настаивать бесполезно.

– Больше всего на свете я хотел бы тебя послушаться. Но Джуффин говорит, вполне может быть, что на самом деле их гораздо больше.

– Кого – «их»?

– Спящих, которые чокнулись от страха. Просто они еще не попались нам на глаза. Специально-то их пока никто не искал. А вдруг это что-то вроде эпидемии?

Сэр Шурф изобразил на лице такое специальное скорбное выражение, с которым хорошо говорить: «Поступай, как хочешь, но даже не рассчитывай, что я возьму на себя уход за твоей могилой, выкручиваться будешь сам».

Вслух он однако просто спросил:

– Думаешь, я чем-то могу помочь?

– На самом деле, ты уже помог. Примерно как пригоршня успокоительных пилюль и Кристалл Радости за пазухой. Ну, то есть мне порядком полегчало. Возможность отобрать и съесть половину чужого обеда всегда меня утешала, ты знаешь. Но этого мало. Теперь мне нужна твоя светлая голова, до отказа набитая бесполезными… прости, я хотел сказать, уникальными знаниями.

– Какое же счастье, что мы с тобой не были знакомы в годы моей юности, – внезапно сказал сэр Шурф.

– Почему это? – удивился я. – По-моему, я вполне способен скрасить любую юность.

– Потому что в ту пору я бы просто пришиб тебя, не дослушав. Понимаю, что это не так просто как кажется, но, зная тебя и себя, не сомневаюсь, что предпринимал бы подобные попытки по дюжине раз на дню. Одна из них вполне могла бы увенчаться успехом, и с кем бы я, скажи на милость, дружил теперь?

– С моим призраком. Я бы круглосуточно преследовал тебя, печально завывая о своей загубленной жизни. Со временем ты бы привык. И даже научился бы находить в моем обществе некоторое удовольствие.

– Такое вполне возможно. Привык же как-то я к тебе живому, а ведь поначалу тоже было нелегко. Но ты продолжай, пожалуйста. Что там с моими бесполезными знаниями?

– Все-таки уникальными, – улыбнулся я. – Прости. Дразню тебя зачем-то. Совсем дурак. Просто у меня сегодня все не на месте: и сердце, и голова, и даже эта штука, о которой говорил Абилат, «острие духа», «темная сторона ума», похоже, перекособочилась от постоянного употребления. А ведь только и хотел спросить: вдруг ты о чем-нибудь этаком однажды читал? О кошмарах, которые снятся людям и сводят их с ума. Как ни крути, а место действия этих кошмаров – не только их помраченный рассудок, но и наш Мир. И хоть убей, а нас это тоже касается. Правда, не знаю пока, каким местом. И на Темную Сторону пойти прямо сейчас с вопросами не могу. Я, будем честны, в плохой форме. По городу в таком состоянии бегать – вполне сойдет, и еще пару-тройку безумцев, если что, вытащу, не вопрос. Но с Темной Стороной пока лучше не экспериментировать. Потому что… Слушай, звучит очень глупо, но иногда я ощущаю себя там кем-то вроде приглашенного в оркестр музыканта; партия у меня простая, всего одна нота, да и та вряд ли слышна в общем хоре, но… Вдруг если приду туда встревоженным и усталым, испорчу весь концерт? Очень надеюсь, что нет, но все равно лучше не рисковать.

– Разумная предосторожность. Рад, что ты начинаешь более-менее ясно представлять свое место в Мире. И учитываешь собственную силу даже в те моменты, когда совершенно ее не ощущаешь. Что же касается страшных снов, толку от меня будет немного. Разве что, могу процитировать тебе Хлевви Авайзи, видного ученого современника и наставника Короля Мёнина. В одном из своих трудов, которые, по мнению большинства современных исследователей, представляют собой просто беглые конспекты, составленные при подготовке к урокам, Хлевви Авайзи перечислил основные причины ночных кошмаров, в том числе, и приводящих к безумию. Ими могут стать: сон в неблагоприятном месте, злоупотребление выпивкой и другими зельями, неудачный выбор одежды для сна, изменение состава крови под влиянием болезни или, напротив, внезапного выздоровления, умышленные магические действия посторонних лиц, как встреченных наяву, так и приснившихся, избыток тяжелой пищи, чрезмерно развитое воображение, проникновение сознания спящего в неблагоприятную персонально для него реальность, неправильная дозировка некоторых лекарств, неудобная поза, воздействие смертельного проклятия, наложенного слабосильным колдуном, физическое соседство с тяжелобольным, наличие нереализованного поэтического дара, побочный эффект некоторых приворотных чар…

Шурф наконец заметил, с каким пришибленным видом я его слушаю, и великодушно свернул выступление:

– И еще двести девяносто восемь возможных причин. Если ты считаешь, что эти сведения могут помочь твоей работе, я готов сделать для тебя конспект.

– Было бы отлично, – вздохнул я. – Совершенно не получается вот так с ходу все это запомнить. Чувствую себя полным идиотом.

– Не сгущай краски. Просто у тебя нет соответствующих навыков работы с информацией. При желании ты мог бы их получить. Но вряд ли когда-нибудь захочешь этим заниматься. И, кстати, будешь совершенно прав: делать из твоей головы архив – все равно что варить суп в строительном котловане. Теоретически возможно, но зачем?

Он достал из ящика стола самопишущую табличку, приложил к ней ладонь, подержал буквально секунды две, отдал мне и заключил:

– Тем более, что особой практической необходимости в этом нет. Неиссякаемый источник бесполезных знаний в моем лице всегда будет в твоем распоряжении.

– Спасибо, – сказал я. – Из всех имеющихся у меня поводов для оптимизма этот самый веский. При условии, что я правильно понимаю значение слова «всегда».

– Не вижу причин, по которым ты мог бы понимать его неправильно. Слово простое и общеупотребимое, не какой-нибудь специальный термин. Впрочем, если у тебя есть сомнения, можешь свериться со словарем.

Но вместо словаря я сунул нос в его список и надолго пропал. «Случайное соответствие узоров на одеяле определенным искажениям линий мира, вторжение в сновидение демонов соххи или родственных им, избыток дневных впечатлений, расположение спального места вблизи заговоренных кладов или других магически защищенных ценностей, длительное переутомление, обострение пророческих способностей накануне нежелательных событий, вредоносное воздействие некоторых шумов, беспокойство об отсутствующем возлюбленном, последовательное пренебрежение собственными интересами на протяжении достаточно долгого времени, нанесение обиды злопамятному растению, чрезмерно стремительное продвижение в обучении, неудачный подбор благовоний для спальни, тайное недовольство повседневностью, разногласия со светильниками…»

Разногласия со светильниками, подумать только. Какие все же удивительные проблемы бывают у людей.

– А как ты сам думаешь? – спросил я, наконец оторвавшись от чтения.

– Сам думаю – что?

– Почему некоторые сны некоторых людей о прогулках по Ехо становятся кошмарами? На какие пункты твоего списка мне следует обратить особое внимание? А что можно игнорировать?

– Неразумно было бы составлять мнение о деле, известном мне только с чужих слов, – неохотно сказал Шурф.

– Тем не менее, оно у тебя все равно есть. Самоконтроль самоконтролем, но не можешь же ты запретить себе анализировать.

– На самом деле безусловно, могу. Но обычно не хочу, тут ты совершенно прав.

– Ну и?..

– На твоем месте я бы прежде всего выбросил из головы все причины, коренящиеся в поведении сновидцев наяву. Что толку их обдумывать? Какое тебе дело, что эти люди ели и пили за ужином, чем они больны, с кем рассорились, о чем тревожатся и в какой позе спят? Если причина их дурных снов только в этом, тем лучше для всех. К тому же, в этом случае жертв будет немного. Никакой, как ты выражаешься, «эпидемии». Просто потому, что вряд ли разные люди из разных Миров станут раз за разом повторять одни и те же ошибки.

– Но два случая подряд…

– А вот это как раз легко объяснимо. Двое друзей вполне могли совместно употребить одно и то же вредное зелье. Или заснуть на одной подушке с неподходящим узором, или заклинание какое-нибудь вредоносное хором прочитать – да все, что угодно. Собственно, не обязательно именно двое, их может оказаться больше – случайные сотрапезники или, напротив, группа единомышленников, некий аналог наших магических Орденов…

– Секта, – ухмыльнулся я.

Шурф вопросительно приподнял бровь.

– «Секта» – это такой очень хреновый Орден, – объяснил я. – Никакой магии, и вместо Великого Магистра жулик ярмарочный обыкновенный, одна штука. Или не одна. Неважно. Важно, что версия у тебя роскошная. И она вполне может оказаться правдой. Было бы здорово!

– К сожалению, это все равно не избавит тебя от обязанности разыскивать гипотетических пострадавших и, по мере необходимости, оказывать им помощь. Что, как я понял, дается тебе весьма дорогой ценой.

– Ай, ладно, – отмахнулся я. – Переживу как-нибудь. Лишь бы не…

Я умолк, не зная, как сформулировать свои опасения, чтобы не выглядеть совсем уж перепуганным идиотом.

Но Шурф, конечно, все равно понял.

– Лишь бы не оказалось, что причиной их кошмаров стало «обострение пророческих способностей накануне нежелательных событий»? – спросил он. – Думаешь, некоторые сновидцы способны предвидеть будущее приснившейся им реальности?

– В точку, – мрачно кивнул я. – Только я, конечно, ничего такого не думаю. Скорее, интуитивно опасаюсь. Честно говоря, лучше бы наоборот.

– Да никакая это не интуиция, дружище, – мягко сказал Шурф. – Всего лишь страх, который всегда с тобой. Рано или поздно ты с ним разберешься. А пока просто не давай ему сбить тебя с толку. Хочешь бояться, что Мир вот-вот снова начнет рушиться – ладно, бойся, кто ж тебе запретит. Но не следует делать это той же самой головой, которой ты думаешь о насущных проблемах.

– Ладно. Раз так, отращу вторую. Спасибо за совет. И… и вообще спасибо.

– За подборку цитат из сочинений Хлевви Авайзи? – хладнокровно уточнил Шурф.

– И за них тоже. А еще больше за то, что не пришиб меня в юности. Мало ли, что меня тогда еще на свете не было. Когда это тебя останавливали подобные пустяки.

Нумминорих ждал меня, как договорились, в «Королевских ветрах», возле Большого Королевского Моста. Теоретически это не единственный трактир на Левобережье, но другие мне на глаза пока не попадались. Сэр Кофа утверждает, что знает тут еще чуть ли не полторы дюжины забегаловок; впрочем, по сравнению с Правым берегом, где всевозможных трактиров, по моим ощущениям, чуть ли не больше, чем жилых домов, это вообще ничего.

Видимо, штука в том, что раньше на Левобережье селилась исключительно столичная аристократия, а в этих семействах обычно такие повара, что на сторону особо не побегаешь. А к тому моменту, когда вокруг старинных дворцов стали вырастать сперва виллы новоиспеченных богачей, а потом и дома умеренно зажиточных горожан, уставших от жизни в шумном Старом Городе, все уже привыкли к мысли, что трактиры на Левом берегу никому не нужны. Ничего не поделаешь, традиция часто оказывается сильнее предприимчивости и здравого смысла.

Что касается трактира «Королевские ветры», он тоже часть старой традиции. Точнее, даже древней, поскольку появился задолго до строительства Большого Королевского моста. Между Старым Городом, Королевским островом и Левым берегом тогда сновало множество водных амобилеров и просто весельных лодок, перевозивших тех горожан, кому не удалось освоить популярное в ту пору искусство хождения по воде. Таких, хвала Магистрам, во все времена хватало, а то небось так и жили бы мы до сих пор без единого моста. А я их очень люблю.

Все это я рассказываю к тому, что изначально трактир «Королевские ветры» служил местом отдыха лодочников. И меню там было соответствующее: несколько сортов недорогого вина, широкий выбор крепких согревающих настоек, дюжина незамысловатых закусок вроде блинов из пумбы и горячих мясных пирогов. Оно, кстати, так и не изменилось, только цены выросли раз в десять с тех пор, как «Королевские ветры» облюбовали придворные Его Величества, время от времени удирающие сюда со службы, буквально на полчаса, чтобы перевести дух. Удается им это не сказать чтобы часто, поэтому в трактире обычно пусто или почти. И это его главное достоинство.

– Та самая погоня, Макс! – не поздоровавшись, выпалил Нумминорих. – Не похожая, а именно та самая, я точно знаю, потому что пожилой господин в желтом тюрбане, которого мы расспрашивали, вот точно так же посмотрел потом вслед Мелифаро и сказал: «Надеялся, что не доживу до возвращения этих коротких лоохи, но мода черпает вдохновение в прошлом куда чаще, чем хотелось бы людям моего поколения», – и я тогда…

– Погоди, – опешил я, – ты о чем вообще? Что за человек в желтом, какая погоня, что с тобой?

Он рассмеялся.

– Погоня из моего Пророческого сна. Прости, что сразу не сказал. Думал, ты помнишь.

– А, вот ты о чем. Помню, конечно, только подробностей не знаю. Ты тогда не рассказал.

– На самом деле, рассказал, даже несколько раз повторил, просто ты не слушал. Думал о чем-то своем. Неважно. Важно, что мой Пророческий сон сбылся в точности. Не то чтобы я сомневался, но было ужасно интересно, как и когда…

– Вот и мне тоже интересно, как и когда, – вздохнул я. – И становится все интересней буквально с каждой минутой.

– А почему ты при этом выглядишь таким недовольным?

– Ха. Это ж разве «недовольным». Видел бы ты меня час назад!

– Что-то случилось?

– Случилось. У нас тут спящие от страха с ума начали сходить.

– От страха?! Но чего можно так сильно испугаться в Ехо? У нас вроде бы ничего такого нет.

– Ты недооцениваешь гибкость человеческого сознания. Когда вокруг все прекрасно, а бояться все равно хочется, можно придумать, будто тебя проглотил и уже переваривает ужасный людоед. Или, к примеру, что Мир вот-вот исчезнет навек, вместе со всеми своими обитателями. И с тобой заодно – если уж ты тут. Я хлебнул и того и другого, пока пытался их разбудить. И знаешь, меня проняло.

– Ужас какой, – вздохнул Нумминорих. – Все-таки плата за неумение контролировать свои сновидения бывает несправедливо высокой. Как же мне повезло, что из-за работы пришлось этому научиться! До поездки в Тубур я даже не подозревал, что сны – это настолько важно. И никто обычно об этом не беспокоится. Вот и эти люди… А кстати, их много?

– Абилат нашел двоих. Совершенно случайно. И непонятно, то ли он такой везучий, что сразу всех психов собрал, то ли они теперь под каждым кустом валяются, не хочешь, а все равно наткнешься. Надо попробовать поискать их целенаправленно. Поэтому мне пришлось оторвать тебя от захватывающей погони. Прости.

– Ничего, – улыбнулся Нумминорих, – я уже как раз набегался. А где мы будем искать?

– Честно? Не знаю. Абилат нашел обоих ребят на Левом берегу. С одной стороны, было бы логично продолжить поиски именно здесь. А с другой – это вполне может быть просто совпадением, и все остальные сейчас благополучно сходят с ума от страха в Старом Городе.

– То есть получается, все равно, где искать? Главное, чтобы нам повезло? Ну или им.

– Именно, – вздохнул я.

– Но так даже лучше, – неожиданно заключил Нумминорих. – Когда сам принимаешь решение, запросто можно совершить ошибку. А везение всегда остается на совести случая. То есть судьбы. Уж она-то никогда не ошибается.

– Или наоборот, всегда. Но это не имеет значения, когда ты такой большой начальник. Сама судьба! Чего хочешь навороти, все равно будет считаться, что так и надо.

– Вот и я о том же.

– И в то же время, что бы мы с тобой ни сделали, этого будет недостаточно. Именно потому, что судьба всегда права, а правила ее игры никому не известны. Мы можем бегать по городу хоть до конца года, не отвлекаясь на сон и еду. И все равно никогда не будем уверены, что сделали достаточно. А вдруг надо было побегать еще пару часов? И теперь по нашей вине еще полдюжины несчастных безумцев остались погибать в придорожных кустах. Мы никогда этого не узнаем.

– Ну, если так смотреть на вещи… – помрачнел Нумминорих. Но тут же снова оживился и, почему-то перейдя на шепот, сказал: – Ты знаешь, что моя жена уже много лет занимается торговлей антиквариатом.

– С каких пор это стало секретом? – невольно улыбнулся я. – С Хенной я познакомился даже раньше, чем с тобой.

– Не в этом дело. А в ее работе, которая довольно долго была нашей общей. И многому меня научила. Например, антикварам довольно часто приходится участвовать во внезапных распродажах – знаешь, что это такое?

Я отрицательно помотал головой.

– Это случается, когда владелец редкой вещи дружен с большим числом потенциальных покупателей; обычно так и бывает, круг-то один, все связаны общими интересами. И вот, предположим, торговец не хочет портить отношения со всеми, уступив сокровище кому-то одному. Тогда он объявляет «внезапную распродажу» – сам наугад назначает день, когда вещь будет продана. Но никому об этом не говорит, только записывает дату и отдает табличку какому-нибудь заслуживающему доверия незаинтересованному лицу – на всякий случай, чтобы всегда можно было доказать свою честность, если начнутся обиды. Ну и потом, когда наступает назначенный день, предлагает купить свое сокровище первому, кто к нему зайдет. Если покупатель откажется, предложение получит следующий, и так далее. Сам понимаешь, чтобы было больше шансов добыть что-то стоящее, надо каждый день с утра пораньше всех потенциальных продавцов редкостей обходить. Это поначалу даже азартно, но потом начинает выматывать. Особенно, когда, кроме работы, у тебя куча других дел, и отказываться от них совершенно не хочется. Похоже на наш случай, правда?

– Да, немного, – нетерпеливо согласился я. – И что с того?

– Хенна придумала, как нам себя вести, чтобы, с одной стороны, не отказываться от шансов на удачную покупку, а с другой, не изводиться из-за ерунды. Когда на горизонте начинала маячить очередная «внезапная распродажа», мы сразу принимали решение: будем заходить к продавцу раз в три дня. Или в пять, или в дюжину, неважно; все зависит от текущих возможностей и степени желания заполучить вещь. Главное, что этот метод избавил нас от мучительных сомнений, все ли мы сделали как надо, или сами, как последние дураки, прохлопали лучший в мире шанс.

Я начал понимать.

– То есть, вы сразу объявляете судьбе свои условия? Дескать, мы готовы воспользоваться своей удачей вот в такое время и в таком месте, поэтому, если хочешь нам помогать, делай это в соответствии с нашим графиком? А не хочешь – ладно, плюнь?

– Примерно так. Не могу сказать, что нам с Хенной везет намного чаще, чем другим торговцам, но жаловаться грех. И уж точно не реже, чем раньше, когда ради охоты за сокровищами мы жертвовали сном, развлечениями, настроением, завтраком и порядком в собственной лавке. И при этом постоянно были недовольны собой.

– Действительно отличный метод. Похоже, именно его мне всю жизнь не хватало. Сейчас опробуем.

Я воздел глаза к небу, изобразил на лице суровость, подобающую истинному фаталисту, и сказал очень тихо, но все-таки вслух:

– Уважаемая судьба, давай договоримся так. Мы с Нумминорихом будем искать сходящих с ума от страха сновидцев сегодня, весь день, ровно до полуночи. Поэтому если хочешь кого-нибудь спасти, пусть он вовремя попадется нам на глаза. Если необходимо, чтобы я понял причины происходящего, будь любезна, дай подсказку – внятную, а не как всегда. А если мы до полуночи никого не найдем и ничего не поймем, я объявлю дело закрытым, и займусь чем-нибудь другим. Договорились?

– Ладно, – сказал очень низкий мужской голос.

Очень громко сказал. И четко. Захочешь, не ослышишься.

Мы с Нумминорихом одновременно вздрогнули и принялись оглядываться. И только потом поняли, что бас принадлежал хозяину трактира, обсуждавшему что-то с обосновавшимся у барной стойки человеком в старомодном коричневом лоохи до пят – не то клиентом, не то поставщиком, поди разбери.

Впрочем, не все ли равно, какими декорациями пользуется судьба, в кои-то веки решившая поговорить с тобой человеческим голосом. И принять твои условия.

Подумать только.

– Слушай, – давясь смехом, сказал Нумминорих, – похоже, твоя судьба пахнет перцем, кожей, сырым песком, мясным супом с сушеными травами, хоттийским табаком, только что замешенным тестом, дымом углей для жаровни и… да, точно, очень редкой гумбагской ароматной водой, причем скорее женской, чем мужской.

– Рад, что у моей судьбы наконец-то наладилась личная жизнь, – улыбнулся я. – Возможно, именно поэтому она стала такой покладистой. Пошли! Чего мы ждем?

Из «Королевских ветров» мы не вышли, а вылетели, земли под собой не чуя, словно сами стали ветрами – не Королевскими, конечно, но тоже вполне ничего. Иногда так мало надо, чтобы безнадежное унылое дело вдруг превратилось в самое прекрасное и желанное занятие твоей жизни! Эту малость обычно называют «вдохновением», а серьезные люди вроде моего друга Шурфа – книжным словосочетанием «внутренний огонь». Но какая разница, как называть. Лишь бы случалось почаще. Моя жизнь, кто бы спорил, всегда исполнена смысла; штука в том, что в моменты вдохновения я сам – смысл.

Вот, например, прямо сейчас.

За что я особенно люблю вдохновенное состояние – можно больше не раздумывать. Все, что сделаешь, будет единственно верным поступком, а чего не сделаешь, справится как-нибудь само. Если очень захочет произойти, произойдет, а нет – так и не надо.

Нумминорих, как мне показалось, тоже не особо терзался сомнениями. По крайней мере, вид имел безмятежный и вопросы задавать явно не собирался.

Это он, кстати, зря. Некоторые вещи все же следует обговаривать заранее, сколь бы простой и понятной штукой ни представлялась в этот момент человеческая жизнь в целом и предстоящая работа в частности.

– Предлагаю поделить территорию, – сказал я. – Чтобы хоть немного облегчить работу судьбе и не принуждать ее аккуратно складывать всех безумных сновидцев под один куст, мимо которого мы все равно пролетим, увлеченные разговором. Надеюсь, поодиночке нам станет достаточно скучно, чтобы хоть иногда поглядывать по сторонам. Какой берег выбираешь?

– Ой, а надо выбирать? – удивился Нумминорих. – Ладно, тогда пусть будет Левый. Может, доберусь до Дворца Ста Чудес, посмотрю, как он выглядит целиком. Я детей туда вчера возил, а сам, как ты понимаешь, ничего толком не рассмотрел, все силы ушли на попытки не дать Фило пробраться внутрь, вход-то пока строго-настрого запрещен. Ужасно обидно.

Еще полчаса назад меня бы шокировало столь легкомысленное отношение к предстоящим поискам. Кучу времени и сил потратил бы, расписывая, в каком ужасном положении находятся спящие, спасать которых, кроме нас, некому. Какой может быть дворец, какие чудеса?! В свободное от работы время полюбуешься, если оно у нас хоть когда-нибудь будет.

Но теперь я и бровью не повел. Кивнул:

– Хорошее дело. Это же самая окраина, пока туда доберешься, все Левобережье, считай, прочешешь, и сам не заметишь. А нам того и надо. Если по дороге найдешь спящего, чье поведение покажется тебе подозрительным, ничего не делай, сразу зови меня. И помни, что лучше сто раз кряду забить ложную тревогу, чем один раз не распознать беду.

– Ага, – пообещал он и скрылся за углом прежде, чем я успел придумать еще хотя бы пару наставлений и предостережений – просто для солидности. Нельзя же человека на серьезное дело вот так сразу легкомысленно отпускать.

«Хотя, получается, можно – если уж я отпустил», – весело подумал я, развернулся на пятке и потопал в сторону Большого Королевского Моста. Раз мне достался Правый берег, грех не прогуляться туда пешком. Тем более, спящие любят мосты, там их всегда почему-то больше, чем в любом другом месте. Заодно проверю, как у них дела.

Дела у людей, которым в данный момент снилась прогулка по Большому Королевскому Мосту, обстояли весьма неплохо. По крайней мере, никто из попавшихся мне на глаза сновидцев, не проявлял ни малейших признаков страха или недовольства. Один зачарованно смотрел, как течет Хурон, вспоминая, умеет ли он превращаться в рыбу. Другой воображал себя иностранным принцем и вид имел соответствующий, одно только алмазное облако в форме короны, плывущее над его головой, чего стоило. Третий сидел на перилах моста и разглядывал прохожих. Тоже неплохо. При всем моем недовольстве нынешней модой, до настоящих кошмаров нам пока далеко.

Еще четверым снилось, что они деловито идут мне навстречу, то есть, на Левый берег. Не вместе, конечно, а поодиночке, не обращая друг на друга никакого внимания. Кстати, сколько наблюдал за сновидцами, ни разу не видел, чтобы они собирались компаниями или хотя бы парами. Все-таки умение разделять сон с другими людьми – большая редкость. Оно даже у нас, в Ехо, не особенно распространено, хотя, казалось бы, как можно не выучиться элементарным вещам, когда все вокруг колдуют? И изобретать самим ничего не надо, сотни поколений ученых магов давным-давно все придумали и записать не поленились, только бери и пользуйся.

Но в том и штука, что у нас слишком много возможностей. Глаза разбегаются, поди выбери, с чего начинать, а толковых наставников или просто советчиков, способных вовремя дать правильную подсказку, на всех желающих не напасешься. Поэтому, как бы я ни смеялся, что некоторые магические трюки входят в моду, подобно одежде и прическам, приходится признать, что это здорово облегчает выбор начинающим. Пусть учатся изменять облик, ходить в полуметре над землей и одним хлопком ладони призывать к себе забытый дома кошель – все равно чему, лишь бы учились. А уж потом магия сама разберется, зачем ей нужен новоиспеченный колдун, и возьмет его в оборот.

Ясно же, что на самом деле вовсе не мы выбираем, чему посвятить свою жизнь. Мне ли этого не знать.

– Ну надо же. Сэр Макс, – сказал Малдо Йоз.

Причем именно сказал, а не заорал, как обычно. Если бы не зеленая шляпа, я бы, пожалуй, так и не сообразил, кто это меня зовет.

Впрочем, недостаток обычной громкости с лихвой компенсировался широченной, до ушей, улыбкой.

– Почему-то в голову не приходило, что тебя можно просто случайно встретить на улице, – говорил он. – Думал, ты ходишь по делам только Темным Путем. А уж если гуляешь по городу среди бела дня, то замаскированный до изумления, так что сам от своих отражений шарахаешься, не узнав.

– Так чаще всего и бывает, – согласился я. – Но иногда – не так. Жизнь прекрасна непредсказуемостью. А я – ее деталь. И стараюсь соответствовать.

– Деталь, да уж, – ухмыльнулся Малдо. – Маленькая такая деталька.

Я только плечами пожал. Дескать, какая есть. Сам когда-нибудь поймет, что никакое могущество не делает человека центром мироздания. Скорее наоборот, помогает перестать себя им воображать – просто потому, что после более-менее близкого личного знакомства с мирозданием придерживаться прежней эгоцентрической концепции становится несколько затруднительно.

– Самое замечательное, что я как раз шел и думал, как здорово было бы увидеть в толпе тебя, – сказал Малдо. – Не позвать куда-нибудь специально, не пригласить на обед, а случайно встретить и как бы между делом, на бегу похвастаться: «Представляешь, у меня все получается! Вообще все, прикинь!» Мне это просто позарез нужно – похвастаться, а потом добавить: «Слушай, даже страшно». Никому больше такую глупость не скажу, даже наедине с собой постараюсь об этом не думать – что значит «страшно»?! Как можно быть таким дураком? А тебе можно проговориться, потому что ты и сам, готов спорить, знаешь, как это бывает, когда тебя вдруг подхватывает и несет. Просто отлично несет, в нужном, заранее выбранном направлении, и о такой скорости еще недавно нельзя было даже мечтать. Но…

– Но при этом ты отдаешь себе отчет, что вряд ли сам управляешь этим прекрасным полетом?

– Что-то в этом роде.

– Да, так бывает. Иногда мне кажется, что только так и бывает, когда впускаешь магию в свою жизнь. Сперва кажется: ты такой молодец, приручил весь Мир, как большую дружелюбную собаку, и теперь нет у него иных забот, кроме как приносить тебе домашние туфли и плясать на задних лапах ради твоего удовольствия. Но пока ты развлекаешься, отдавая команды, жизнь понемногу выходит из берегов, и вдруг оказывается настолько больше тебя, вернее, твоих представлений о собственных масштабах, что перестаешь понимать, что ты такое, да и есть ли вообще. Не примерещился ли? Не приснился ли какому-нибудь настоящему могущественному колдуну, который вот-вот проснется, помотает отяжелевшей головой, навсегда отряхнет смутные воспоминания о тебе и пойдет пить кофе.

– Что?

– Камру он пойдет пить. Камру. Или компот. Неважно. Важно, что никто не проснется и никуда не пойдет, потому что мы с тобой все-таки есть. Я точно знаю.

Малдо с досадой дернул плечом. Не то этот жест следовало понимать как «я вообще не о том», не то «повтори еще раз, так, чтобы я поверил».

Подозреваю, последнее. По крайней мере, я всегда хотел именно этого. Но учиться верить в ту версию, которая устраивает меня больше прочих, все равно пришлось самому.

Собственно, до сих пор учусь.

В отличие от меня, Малдо, похоже, справился с этой задачей влет. По крайней мере, он снова заулыбался и сказал:

– Так вот, что касается хвастовства. Меня разорвет на месте, если не расскажу тебе подробности. Во-первых, ребята только что закончили строить на Удивительной улице дом господина Чемпаркароке.

– Ого! – присвистнул я. – Хорошая у вас пошла клиентура. Надеюсь, расплачиваться он будет не супом Отдохновения? А то трындец этой вашей Новой Древней архитектуре. Зачем что-то строить, когда все и так хорошо?

– Да при чем тут какой-то суп, – отмахнулся Малдо. – Дело вообще не в оплате, а в том, что ребята всего минуту назад закончили строить новый дом на Удивительной улице, а я стою здесь, с тобой.

– Хочешь сказать, они работали без тебя?

– Именно! Заказ, конечно, довольно простой. Двухэтажный особняк из камня и дерева, на муримахский манер, только раскрашен во все цвета радуги и крыша плоская, поскольку владелец намерен развести там огород. Но слушай, лиха беда начало! Главное, что ребята справились сами. И не с учебной работой, а с настоящим заказом. Своей волей овеществили дом, в который можно въезжать хоть сейчас, не внося никаких исправлений. Понимаешь, что это значит? Я им больше не нужен! Ну как, нужен, конечно, но уже не обязателен. В любой момент могу уехать, исчезнуть, да хоть лечь и умереть, они не пропадут. И работа не остановится, дома будут строиться, все пойдет по плану, как задумано. То есть теоретически моя воля может пережить меня самого. И от этого ощущение удивительной свободы. Как будто я стал бессмертным. Хотя, конечно, не стал. Но все равно.

– Если это только «во-первых», ума не приложу, какое у тебя припасено «во-вторых».

– А. Во-вторых, я полностью завершил наваждение Куманского павильона. Звучит не очень впечатляюще, понимаю. Но штука в том, что я сделал его совсем не так, как задумывал. А гораздо лучше! И самое главное, теперь у меня есть проверенный метод. Когда предстоит столько работы, метод – это единственное утешение. Я бы даже сказал, спасение… Но, в общем, тут не говорить надо, а показывать. Пошли?

Я открыл было рот, чтобы сказать: «Прости, я, к сожалению, занят». Был готов даже объяснить, чем именно. Вряд ли вся эта наша возня со спящими такая уж страшная государственная тайна, а Малдо будет не так обидно. Но в последний момент я сообразил, что, согласно договору, заключенному с судьбой, мне следует откликаться на любые предложения, в том числе, сбивающие с намеченного пути. Если уж взялся играть в фаталиста, будь последователен, доверяй судьбе. Или хотя бы делай вид, что доверяешь. А значит, иди туда, куда зовут, делай все, о чем попросят, внимательно слушай, что тебе говорят. С этой точки зрения, случайная встреча с приятелем на Большом Королевском мосту – просто способ развернуть тебя в нужном судьбе направлении. Как, впрочем, и любое другое событие.

А судьба, так уж мы договорились, всегда права. То есть сегодня, до полуночи, точно права. А там – посмотрим на ее поведение.

Поэтому я сказал:

– Ладно. Только пешком отсюда слишком долго. Ты Темным Путем ходишь? Хотя бы чужим?

Малдо непроизвольно дернулся, словно я залепил ему пощечину. Ответил коротко:

– Нет.

И отвернулся.

Я почувствовал себя самой бестактной свиньей в Мире. Никогда не угадаешь, с кем о чем лучше молчать. Никогда.

Впрочем, он почти сразу улыбнулся и добавил:

– Вместо чужого Темного Пути я пользуюсь чужими амобилерами. В смысле арендованными, так удобней всего. И один из них как раз ждет меня за мостом.

– Тем лучше. Сейчас я тебя прокачу.

– Таким тоном обычно грозят сжить со света.

– Что-то вроде того. Ты наверное наслышан, как лихо я езжу? Так вот, не верь сплетникам. Все гораздо хуже. Они даже не представляют, на что я способен, когда действительно тороплюсь.

На самом деле, я конечно преувеличивал – просто чтобы его насмешить. Но усаживаясь рядом со мной, Малдо Йоз выглядел не на шутку озабоченным.

– Рассказывают, что амобилеры, которыми ты управляешь, обычно рассыпаются в пыль, – сказал он. – Хотелось бы, по возможности, этого избежать. Опасаюсь прослыть нежелательным клиентом во всех прокатных конторах. Тогда придется покупать свой, а я не люблю владеть имуществом. Собственность требует внимания, а его мне гораздо жальче, чем любых денег.

– Так было всего один раз, – утешил я Малдо. – Причем в амобилере, который рассыпался, я ехал аж из Кеттари[37]. К тому же на Левом берегу особо не разгонишься, дороги не те. Поедем медленно, не переживай.

Я сдержал слово. Поэтому до Дворца Ста Чудес мы добирались почти четверть часа. Малдо однако всю дорогу напряженно молчал и обеими руками держался за сиденье.

Надо же, какие трепетные бывают натуры.

– «Медленно», значит, – хмыкнул он, когда я остановился. – Ладно, буду знать, что означает «не переживай» в твоем исполнении… Слушай, ты это нарочно устроил?

– В смысле – «нарочно»?

– Чтобы меня проучить? Чтобы не зазнавался?

– А ты что, зазнался? – удивился я. – А теперь снова стал скромным? Причем только потому, что я езжу немного быстрее, чем ты привык? Ну надо же! Боюсь, это чересчур сложная концепция для моей бедной головы. Я в такие глубины психологии не ныряю и другим не советую. Ну их в пень.

– Извини, – улыбнулся Малдо. – Глупость сказал с перепугу. Я правда к такой скорости совершенно не привык. Особенно по плохой дороге. Вот, кстати, отдельная тема – сможем ли мы с ребятами переделать дорогу тем же методом, что перестраиваем разваленные дома? Слушай, а это идея! Работы – максимум на одну ночь, вообще говорить не о чем, если только… В общем, надо попробовать.

– Вот это другой разговор. Пошли в твой Куманский павильон. Пилюль от любопытства, говорят, еще не изобрели, поэтому моя жизнь в опасности.

Любопытство любопытством, а по дороге я очень внимательно смотрел по сторонам: а вдруг и правда где-нибудь здесь скитается очередная жертва своего ночного кошмара? Ну если уж судьба меня сюда привела.

Но вокруг бродили только праздные зеваки, причем бодрствующие, все как один. Совсем немного, несколько дюжин человек, не больше. А я-то думал, вокруг Дворца Ста Чудес сейчас полгорода ошивается. Видимо, люди падки не столько на зрелища, сколько на события, им больше нравится соучаствовать в процессе, чем созерцать результат, каким бы красивым он ни оказался.

Заметив зеленую шляпу Малдо, зрители оживились и направились было к нам, но, узнав меня, изменили траектории движения, все как один. Я подумал, что со стороны наша совместная прогулка выглядит как арест великого зодчего. Или, наоборот, спасение его от какого-нибудь неведомого ужаса, свившего уютное гнездышко в новостройке.

– Надо было мне сперва рожу изменить, а уже потом по публичным местам шляться, – вздохнул я. – Прости. И в следующий раз сам напоминай. Я рассеянный.

– Какое может быть «прости»? Мне-то только лучше, – отмахнулся Малдо. – Пусть теперь придумывают, зачем ты сюда приезжал. Домыслы, слухи, сплетни – все это сейчас только на пользу. Надо как-то подогревать интерес к нашему дворцу до окончания внутренних работ. Глупо будет, если мы его откроем, а все уже забыли, что это такое и зачем оно было нужно. И никто не придет… Эй, ты куда собрался?

– Как – куда? В твой Куманский Павильон. Мы же вроде его смотреть приехали.

– Нет-нет-нет, здесь заходить не надо! Я же все двери заговорил, чтобы никто раньше времени не пролез, пока у нас ничего не готово. Пошли, проведу через служебный вход.

«Служебным входом» во Дворец Ста Чудес оказалось окно умпонского Великаньего Дома, незастекленное и крест-накрест забитое досками. Малдо утверждал, что доски держатся на самом простом из защитных заклинаний, всего за пять минут можно открыть проход и горя не знать. Правда, провозился все десять, но у меня язык бы не повернулся его торопить.

С этими грешными защитными заклинаниями вечно так: наложить их – секундное дело, зато чтобы снять, приходится потом повозиться. Даже с Джуффина порой семь потов сходит, когда он открывает свой сейф. И большую часть непристойных ругательств, снискавших мне глубокое уважение портовых нищих и матросов пиратской шикки, я узнал от него в эти непростые моменты.

Но в конце концов Малдо все-таки добился своего, доски благополучно исчезли, а потом снова материализовались у нас за спиной.

– Здесь пока ничего интересного! – сразу заявил он. – Не смотри!

«Ничего интересного» – это у нас теперь вот что. Стол такой величины, что я смог бы пройти под ним, чуть-чуть пригнувшись, а Малдо даже шляпу не пришлось бы снимать. И соответствующих размеров стулья – всего два. Шурф мне когда-то рассказывал, что жители страны Умпон не признают больших компаний. То есть ради работы, учебы, поездок или других насущных дел они, конечно, объединяются, но для совместного досуга собираются исключительно парами. Умпонцы считают, что совершенный душевный контакт возможен только между двумя собеседниками, третий всегда окажется лишним, не говоря уже о четвертом, пятом и шестом. А несовершенному в их жизни нет места, даже если это несовершенное – просто вечеринка, танцы или дружеский обед.

Мне, кстати, тоже кажется, что самые лучшие, глубокие и искренние разговоры происходят именно один на один. И путешествия, и просто прогулки вдвоем обычно получаются самыми удачными. Но я все равно рад, что не родился умпонцем. Без некоторых прекрасных несовершенств вроде общих посиделок в гостиной Мохнатого Дома жизнь была бы мне не мила.

Впрочем, я увлекся. А на самом деле только и хотел сказать, что внутри Умпонского Великаньего Дома стояла великанья же мебель, стол и два стула, а Малдо Йоз чуть ли не силком тащил меня прочь, повторяя: «Не смотри, это пока не готово, я тут буду все переделывать, не считается, забудь!»

– Главное, не пытайся меня отравить, как единственного свидетеля несовершенства твоего творения, – сказал я, когда он таки вытолкал меня в коридор, успокоительно пустой и темный. – Я яды не люблю. Они невкусные.

– Ладно, – невозмутимо кивнул Малдо, – не будет тебе ядов, раз не любишь. Я сговорчивый. Пошли, покажу тебе законченную вещь. Сразу увидишь разницу. И поймешь, что я не просто так самодурствую, когда говорю: «Не смотри».

– Да ясно, что никто не любит показывать черновики. Просто имей в виду, я в этом смысле идеальный зритель.

– Сразу видишь, каким все будет, когда я закончу работу? – восхитился Малдо.

– Да нет. Просто я неприхотлив и рассеян. Поэтому сперва мне все очень нравится, а потом сразу же вылетает из головы – если, конечно, не потрясло до глубины души.

– Вот то-то и оно. А мне надо, чтобы тебя потрясло. Ладно, идем скорей, пока я не передумал. Ужасно нервничаю, когда что-то тебе показываю. А сейчас – особенно.

– Ну и зря.

«Ну и зря ты нервничаешь», – повторил я несколько минут спустя. Но не вслух. Только подумал. Потому что язык мой не повиновался мне в этот момент, равно как и все прочие части тела, пожелавшие замереть столбом на пороге зала, который Малдо Йоз называл «Куманским павильоном», а мои органы чувств сочли самой настоящей улицей где-то в центре Кумона, который я когда-то неоднократно обошел вдоль и поперек, вернее, объехал на уладасе, пешком по столице Куманского Халифата среди бела дня особо не походишь, не принято это у них. Ночью – другое дело, у куманцев считается, что темнота отменяет все правила, обязательные при свете дня, и на смену им приходят другие. Какие именно, я так толком и не понял: все-таки недостаточно долго там жил. И сэр Кофа за мной очень строго присматривал. В смысле ночи напролет таскал по местным трактирам и кормил как на убой[38].

Впрочем, не то чтобы я возражал.

Но дело вообще не в этом. А в том, что сейчас, стоя не то на пороге Куманского павильона, не то все-таки на краю тротуара одной из широких центральных улиц Кумона, вымощенной древними булыжниками, темно-красными, прозрачными, как окаменевшее вино, вдыхая сладкие ароматы меда и благовоний, смешанные с горькими запахами разогретой солнцем древесной коры и дыма от жаровен уличных поваров, я узнал об этой прекрасной далекой земле много больше, чем за несколько дюжин когда-то проведенных там дней. Потому что сейчас я был не любопытным путешественником, готовым до отказа заполнить красочными впечатлениями все вынужденные паузы между важными делами, а местным жителем, родившимся под красным небом Уандука несколько столетий назад. Поэтому древние дворцы не казались мне из ряда вон выходящим зрелищем – дома себе и дома, вон в том, с зелеными колонными, раньше жил Бейса Хумарах, близкий друг моего отца, они даже умерли в один день, поэтому на похоронах собравшиеся слагали стихи о силе подлинной дружбы и о том, что всякая прерванная смертью партия в «Нуммизакк» будет доиграна по ту сторону дел и событий, в синей долине Лойи, которую наши далекие предки, бессмертные кейифайи, не то сочинили в утешение своим смертным потомкам, не то все-таки сумели увидеть сквозь непроницаемое пламя непознаваемого. Я именно так и подумал: «непроницаемое пламя непознаваемого», – хотя обычно подобные формулировки мне совсем не свойственны. Мягко говоря.

И одновременно все это время я оставался собой. То есть прекрасно помнил, что меня зовут Макс, и все прочие подробности, включая тот факт, что сюда я пришел, чтобы посмотреть на работу своего друга Малдо Йоза, который хвастался, что у него отлично получился Куманский павильон. И правильно делал, что хвастался, если бы я умел создавать столь великолепные, убедительные иллюзии, уже провозгласил бы себя самым главным Великим Магистром всего Мира, а кто не согласен, может убираться к сортирным демонам – это примерно как «ко всем чертям», только еще обидней.

Мимо меня неторопливо прошествовали носильщики, несущие уладас. Их господин, возлежащий в расслабленной позе, поприветствовал меня с подобающей почтительностью, воздев одну руку к небу, а вторую приложив к сердцу. Стая птиц слетела с благоуханных ветвей маниовы на тротуар, уличный сказочник принялся звонить в колокольчик, призывая публику, а я…

А я обернулся к Малдо и спросил:

– Как отсюда выйти? С меня пока хватит. А то, чего доброго, окончательно поверю в происходящее и останусь тут жить. И выкручивайтесь без меня как хотите – там, у себя, в Ехо.

– Сейчас все само закончится, – прошептал он. – Не такой я великий мастер, чтобы наваждение растягивалось на всю жизнь. Несколько минут – мой потолок. Впрочем, для Дворца Развлечений этого достаточно.

Я еще успел увидеть, как из-за угла выходит юноша-чужеземец в драгоценных одеждах Тайного Раба Халифа и достает из кармана печенье, чтобы накормить птиц, успел услышать низкий гул главной кривой струны чуффаддага за высокой стеной и одобрительно решить, что музыкант неплохо владеет инструментом, успел вдохнуть запах одежд проходящей мимо юной женщины, который означал: «Я не ищу новых любовных связей, но готова поддержать занимательный разговор, принять участие в игре или дать совет», – и порадоваться образованности нынешней молодежи, в наше время древним языком благовоний владел, в лучшем случае, каждый десятый, так что зачастую трудно было прийти к взаимопониманию с незнакомцами, зато теперь…

Зато теперь – все.

В смысле, представление закончилось. Никакого Кумона, никаких дворцов, ароматов, птиц, уладасов и прекрасных незнакомок, только я и кудесник Малдо Йоз в совершенно пустом просторном зале, освещенном тусклым оранжевым сиянием единственного грибного фонаря.

– Невероятная штука, – сказал я. – Даже не буду спрашивать, как ты это сделал. Слушай, ну ты даешь! Я же не просто посмотрел на Кумон, я был там. И чувствовал себя самым настоящим коренным кумонцем. Кажется, кстати, довольно старым.

– Да, – кивнул Малдо, – пожилым. – Ему что-то около шестисот лет, это даже для потомка кейифайев весьма почтенный возраст.

– Вообще не понимаю, как такое возможно.

– Просто ты никогда не интересовался иллюзиями, – улыбнулся Малдо Йоз. – А я долгое время только этим и занимался. И вот, сам видишь, наконец-то начало получаться.

– Начало – не то слово.

– Атмосфера превыше событий, правда? Я имею в виду, все эти запахи, звуки, чужие воспоминания, якобы знакомые лица – они же гораздо важней, чем возможность просто прокатиться на уладасе, ничего, кроме качки толком не ощутив и не поняв.

– Даже сравнивать глупо.

– Тем не менее, еще совсем недавно я сравнивал. Пытался принять верное решение. С одной стороны, я хочу, чтобы Дворец Ста Чудес нравился людям, чтобы о нем говорили, как о новом чуде Мира – сейчас и тысячу лет спустя. Чтобы к нам не ленились добираться с самых дальних окраин Соединенного Королевства, целыми семьями, с прабабками и детьми, чтобы чужеземцы бросали все дела, на последние деньги покупали билеты до Ехо, а из порта бегом отправлялись прямо сюда, сгорая от любопытства, даже не позавтракав по дороге. В общем, мне позарез нужна слава и всеобщая любовь. То есть не мне лично, а моему дворцу. И заодно всему Миру – глупо получится, если он не узнает о наших новых чудесах и останется без них, как последний дурак.

Я невольно улыбнулся его чистосердечному признанию.

– Но с другой стороны, я хочу, чтобы все было именно так, как хочу я сам, – внезапно добавил Малдо. – И на кой мне сдались слава и любовь, если получу их не за настоящее чудо, которое хочу показать всему Миру, а за очередное популярное место развлечений? Поэтому я решил: надо делать лучшее, на что способен, не беспокоясь, понравится это публике или окажется слишком сложным для нее. Кто останется равнодушным, сам виноват. Верно я говорю?

– Если бы ты говорил иначе, это был бы уже не ты. А какой-нибудь другой человек. И вряд ли с ним было бы так интересно.

– Спасибо, – просиял он. – Это именно то, что я хотел от тебя услышать. Слово в слово! Отлично. Теперь я вообще ничего не боюсь.

– Вообще ничего? Отлично. Тогда пошли, прокачу тебя в амобилере.

– Чтобы не зазнавался? – подмигнул Малдо.

– Считай, что так. Хотя…

Но говорить мне не дали.

«Как ты думаешь, если человеку снится, что он сидит в колючих кустах, закрыв глаза и обхватив руками голову, это тот самый случай, когда надо звать тебя?» – спросил Нумминорих.

«Думаю, да, – обреченно согласился я. – Как улица-то называется?»

«Жареная. Угол Вареной. И нет, я не издеваюсь».

«Верю, своими глазами видел. Там еще неподалеку Сырой переулок есть. Хотел бы я знать, кто придумывает названия улиц!»

«По-разному бывает, – принялся объяснять Нумминорих. – Это может быть и личное Королевское решение, и пожелание застройщика, и идея одного из жителей. Право назвать улицу иногда даруется в качестве награды или покупается у города; кстати, довольно дорогое удовольствие, я узнавал. И еще существует такая специальная комиссия при Управлении Письменными Договоренностями, которая может утвердить или отклонить любое предложение, кроме, конечно, Королевских, которые принимаются без возражений…»

«Спасибо, друг. Но вообще-то вопрос был риторический. И выражал, во-первых, возмущение дурацкими названиями, а, во-вторых, желание хоть немного оттянуть неприятный момент, когда придется заняться делом. И это я, конечно, зря. Сейчас буду».

– Не прокачу я тебя, – сказал я Малдо. – Внезапно появилась работа. Поэтому зазнавайся дальше. Ты гений, тебе можно.

Лицо гения вытянулось, явив Миру жалобную гримасу всеми покинутого сироты.

– А твоя работа – это надолго? – спросил он. – Я бы сейчас чего-нибудь выпил на радостях. И лучше с тобой, чем без.

– Работы там, скорее всего, на пару минут, – честно сказал я. – Засада однако в том, что, сделав ее, я сойду с ума.

– В смысле?

– Безумием буду пахнуть, какой тебе еще нужен смысл?

– Ничего себе у тебя шутки.

– Да какие шутки, – поморщился я. – Впрочем, к вечеру запах безумия пройдет. Или даже раньше, посмотрим. А может, повезет, и вовсе без него обойдется. Тогда пришлю тебе зов.

Малдо растерянно моргнул. Я виновато развел руками, повторил про себя адрес: «Жареная улица, угол Вареной, кусты», – и покинул Дворец Ста Чудес. Темным Путем, конечно, чего тянуть.

Это меня и подвело. В том смысле, что из Куманского павильона я шагнул прямехонько в заросли декоративного кустарника.

Колючего декоративного кустарника, вот в чем беда. Не надо было о нем вспоминать.

– Ох, что ж ты так!.. – схватился за голову Нумминорих.

– Зато буду теперь весь в шрамах, как настоящий герой, – сказал я, пытаясь выбраться из кустов с минимальными потерями. То есть в изодранном в клочья лоохи, вусмерть исцарапанным, но все-таки не одноглазым. И вообще живым.

Это мне, как ни странно, удалось.

– Ну и где твой спящий красавец? – спросил я.

– Исчез, как только ты появился. Потому что вообще-то ты свалился прямо на него. Может быть, он проснулся от неожиданности? И поэтому исчез?

– Может быть, – вздохнул я. – Надеюсь, это случилось вовремя. В смысле, он не настолько чокнулся от какого-нибудь своего страха, чтобы… Ай, ладно. Все равно этого мы с тобой никогда не узнаем. Исчез и исчез, точка. Этого не изменить. Можем гулять дальше.

– Он исчез, а запах-то остался, – растерянно заметил Нумминорих.

– Погоди. Какой запах? Абилат говорил, спящие безумием не пахнут, даже когда сходят с ума. Я поверил ему на слово, поскольку сам все равно не различаю, ты знаешь.

– Нет-нет-нет, не запах безумия, что ты. Запах этого сновидца. Он был довольно странный, ни на что не похож. И почему-то до сих пор ощущается. Хотя немного изменился… Слушай, нет, я понял! Это был не один запах, а смесь. Личный запах спящего, который теперь исчез. И еще один. Вот он-то и остался. Наверное, этот сновидец просто в чем-нибудь перемазался по дороге. В смысле пока ему снилось, как он сюда идет. Такое вообще возможно?

– Наверное, – я пожал плечами. – С этими спящими никогда заранее не знаешь, что возможно, а что нет. Еще вчера я понятия не имел, что они способны совершенно самостоятельно, без помощи внешних обстоятельств, воображать себе какие-то дурацкие кошмары, да еще и с ума от них сходить…

– Так, стоп, – внезапно перебил меня Нумминорих. – Будешь смеяться, но теперь этот странный запах исходит и от тебя.

– Час от часу не легче. Он хотя бы не очень противный?

– Совсем не противный, – утешил меня Нумминорих. – И слабый, так что, кроме меня и собак, никто не учует.

– Слабый и приятный?

Я, грешным делом, подумал – а вдруг это запах куманского наваждения? Я бы совершенно не удивился, если бы он ко мне прилип, очень уж достоверными были ощущения в этом грешном Куманском павильоне. Ну все-таки Малдо дает!

Но Нумминорих отрицательно помотал головой.

– И не приятный. Вообще никакой. Нейтральный. И ни на что мне знакомое не похож. Совершенно точно никогда прежде ничего подобного не нюхал, представляешь? А думал, в Ехо уже не осталось запахов, которые могли бы меня удивить… Погоди. В смысле стой, не двигайся. Дай мне разобраться.

«Разобраться» в исполнении Нумминориха означало тщательно обнюхать меня с головы до ног. Теоретически я знаю, что для нюхача вроде него это совершенно нормальный поступок, обязательная часть работы, иначе никак. А на практике все равно заржал, вообразив, как мы выглядим со стороны.

Нумминорих не обратил на мое веселье никакого внимания. Привык.

– Это твои сапоги пахнут, – наконец сказал он. – Значит, ты просто во что-то такое в кустах наступил… Ха! Я даже вижу, во что именно. Какой-то порошок.

– Что?

– Голубой, блестящий. И в траве поблескивает. И дальше, в кустах.

– Что за порошок-то?

– Понятия не имею. Говорю же, впервые в жизни слышу его запах. Но почти уверен, что это не еда, не яд, не лекарство. И не… И не все остальное. Таково мое экспертное заключение. Извини.

– Ладно, – кивнул я, – значит, будем искать других экспертов.

И быстренько разулся. Стоять на земле босиком оказалось довольно неприятно – даже самая теплая зима остается зимой. Но чего только не сделаешь ради сохранения ценного материала для научных исследований.

Хотя, конечно, не факт, что ценного. Мало ли откуда взялся этот дурацкий порошок. Может быть просто блестки с детского карнавального наряда осыпались, а мы тут гадаем, как дураки, что это такое. Впрочем, нет, не такие уж дураки. Если Нумминорих говорит, что этот запах с самого начала исходил от спящего, то…

Так.

– Так, – сказал я Нумминориху. – Надо кое-что проверить, чем быстрее, тем лучше. Давай руку, закрывай глаза, проведу тебя Темным Путем.

– Здорово! – просиял он.

– Еще бы, – согласился я.

И не соврал. Босой, продрогший, исцарапанный в кровь, я был сейчас совершенно счастлив, потому что азарт есть азарт. Ну и, будем честны, не так часто приходят мне в голову по-настоящему хорошие идеи, чтобы перестать им радоваться.

– Есть запах, – твердо сказал Нумминорих на обочине Веселой дороги, где я вчера ночью имел удовольствие почувствовать себя пищей гигантского людоеда, а потом еще большее удовольствие осознать, что на самом деле это не так.

Есть, значит. Так и знал.

– Но совсем слабый, – добавил он. – Я бы, наверное, внимания не обратил, если бы ты не спросил.

– Ну так дождь был, – вспомнил я. – Удивительно, что ты вообще что-то унюхал. Слушай, а это не от моих сапог доносится?

– Хороший вопрос. Сейчас, отойди подальше. Погоди… Нет, все-таки пахнет трава, причем сильнее всего вот в этом месте.

– Отлично, – кивнул я. – Пошли дальше.

В саду на улице Доброго Знака я не стал показывать Нумминориху место, где лежал второй сновидец. Сказал:

– Попробуй найти запах сам.

Приготовился ждать, сколько понадобится, и нервничать, конечно же, как без того. Но не пришлось, Нумминорих тут же уверенно зашагал к крыльцу.

– Вот здесь пахнет сильнее всего. Ну и след есть, не идеальный, но довольно неплохой. Идет куда-то туда, – он махнул рукой в сторону дальнего конца участка.

– Логично. Спящий-то он был спящий, но все равно откуда-то пришел. Сможешь найти, откуда?

– Ну так это не от меня зависит, – развел руками Нумминорих. – Если запах не исчезнет, найду. На Веселой дороге даже не взялся бы искать, а тут имеет смысл попытаться.

– Тогда давай. Если потеряешь след, попробуй тот, который остался на Жареной улице. Если не потеряешь, тоже попробуй – потом. И будь на связи. В смысле присылай мне зов время от времени, даже если ничего особенного не случится. Просто рассказывай, куда тебя занесло. А я пошел.

– К Джуффину? Думаешь, он знает, что это за порошок?

– Не то чтобы думаю. Но есть такое дурацкое чувство – надежда. И уж его-то никому у меня не отнять.

Только теперь я заметил, что из окна на нас во все глаза смотрит перепуганная хозяйка дома, бывшая пациентка Абилата, благодаря которой мы с ним нынче утром нашли вторую жертву кошмарного сна. Судя по выражению лица бедной женщины, она была готова в ближайшее время пополнить ряды перепуганных психов. Ее можно понять: два незнакомца, с хозяйским видом разгуливающих по твоему саду – не совсем то зрелище, которое приятно созерцать одинокой пожилой леди, даже среди бела дня. Нумминорих еще ладно бы, он с виду вполне приличный человек, а вот я – босой, с окровавленным лицом, в изодранной одежде, сжимающий сапоги в израненных руках – на диво хорош.

Сам бы от такого гостя в погребе спрятался.

– Тайное Сыскное Войско столицы Соединенного Королевства, – сказал я, изо всех сил стараясь изобразить на саднящем от царапин лице хоть какое-то подобие приветливой улыбки. – Все в порядке, в вашем саду нет ни мятежных Магистров, ни злобных демонов, ни даже какого-нибудь завалящего беглого каторжника. Поэтому мы уже уходим. Вернее, я. Зато прямо сейчас. И мой коллега тоже не надолго задержится. Уйдет огородами. Хорошего дня.

И сдержал слово: шагнул из ее сада в кабинет Джуффина. Где мне в таком виде самое место. Если кому-то нужна живая иллюстрация тяжелых будней Тайного Сыска, то вот она. В смысле, я. Можно начинать рыдать и повышать нам жалование. Хоть и непонятно, чем это может помочь.

Я, конечно, очень надеялся застать там финал совещания с чиновниками из Канцелярии Скорой Расправы. Вернее, самих этих чиновников, чтобы хоть кого-нибудь шокировать своим героическим обликом; Джуффина-то подобной ерундой не проймешь, Куруша – тем более. Знаю я их.

Но мои романтические мечты о триумфальном пришествии умирающего героя разбились о скалы суровой действительности. Вместо впечатлительных чиновников, никогда прежде не имевших счастливой возможности лицезреть меня окровавленным и босым, в кабинете Джуффина сидел сэр Шурф Лонли-Локли. Еще более впечатлительный – в некотором смысле. Когда дело касается меня.

Я так растерялся, что спросил:

– Ты что, все-таки вылетел из Семилистника и пришел снова наниматься в Тайный Сыск? Ну и правильно, у нас гораздо веселей.

– Безусловно, веселей, – сдержанно согласился он. – Это сложно не заметить.

– А запах безумия где? – строго спросил меня Джуффин. – Ишь, завел моду – запах отдельно, симптомы отдельно, несколько часов спустя. Ты нам так всю теоретическую медицину развалишь.

– Не развалю, – пообещал я. – Нет никаких симптомов. Я просто принес тебе свои сапоги. Чтобы ты на них посмотрел и, если понадобится, понюхал…

Джуффин и Шурф встревоженно переглянулись.

– Я не обижаюсь, что ты снова пришел без пирожных, – внезапно сказал Куруш. – Я понимаю, что иногда вам, людям, живется довольно несладко.

Золотые слова.

– Значит так, – сказал я. – Слушайте меня внимательно, господа злые колдуны, и не давайте воли своим низменным отцовским инстинктам. Мои сапоги – это очень важно, я их сюда на экспертизу принес. И разулся, не подчиняясь тайному приказу неведомых голосов в голове, а чтобы прилипший к ним порошок остался на месте. А исцарапался я в кустах, куда случайно вломился Темным Путем. Кусты растут на углу Жареной и Вареной улиц; звучит, понимаю, даже хуже, чем я выгляжу, но все равно не стану утаивать от вас эти душераздирающие топографические подробности. Вдруг потом окажется, что адрес имеет значение?

Они снова переглянулись, теперь с явным облегчением.

– Да нет, нормально звучит, – успокоил меня Джуффин. – По крайней мере, для того, кто знает этот район. Что там стряслось?

– Камры налей, тогда расскажу, – улыбнулся я, усаживаясь на стул для посетителей. – И слушайте, стыдно признаваться, но я до сих пор не умею лечить царапины. Помогите мне, если не трудно. Они очень противно саднят.

– Извини, пожалуйста, – сказал Шурф. – Я сам должен был об этом подумать.

– Ничего. Я понимаю, что царапины показались тебе сущей ерундой на фоне всего остального. Сам виноват, нечего было тут сидеть вместо служащих Канцелярии Скорой Расправы. Шоу предназначалось для них.

– Просто я – тоже шоу, которое предназначалось для них. Только, в отличие от тебя, я не вдохновенно импровизировал, а выполнял заказ Господина Почтеннейшего Начальника.

– Что, настолько тяжелые переговоры? – изумился я.

– Да не то слово, – сердито сказал Джуффин. – По-моему, зря я давно никого публично не убивал. Люди начинают думать, будто со мной можно договориться не только на моих условиях, но и на своих. Потрясающее простодушие. Но отчасти я действительно сам виноват. Репутацию надо поддерживать, пока ты не покойник. Вот у них никаких проблем: умер, стал легендой, и с этого момента время работает на тебя. С каждым поколением байки о тебе делаются только страшнее. Мечта!

– И как же ты выкрутился? – спросил я, с удовольствием разглядывая свою левую руку, целую и невредимую. Над правой еще велись ремонтные работы.

– Сам видишь как, – вздохнул Джуффин. – Попросил Великого Магистра Ордена Семилистника любезно нас навестить. И с порога задал ему вопрос: какие у нас есть законные способы ликвидировать Канцелярию Скорой Расправы? Как институцию, я имею в виду. Без человеческих жертв. Потому что с жертвами я и сам умею. И вообще любой дурак.

– И что, есть такие способы?

– Разумеется есть, – кивнул Шурф. – Например, гражданская война. В момент объявления военного положения автоматически упраздняется целый ряд ведомств, созданных для управления государством в мирное время. И потом отдельными Королевскими указами создаются другие.

– Ты им так и сказал?

– Разумеется. Я всегда стараюсь давать правдивые и развернутые ответы на заданные мне вопросы.

– Если ты думаешь, будто это помогло, ты ошибаешься, – заметил Джуффин. – Напротив, наши уважаемые коллеги решили, что теперь им точно ничего не грозит, и приосанились. Тогда я спросил Шурфа, какие объективные причины могли бы привести Соединенное Королевство к гражданской войне. Желательно не позже, чем к завтрашнему утру – не люблю затягивать дела, ты меня знаешь.

– Ну и как? – сочувственно спросил я. – Хоть одну придумали?

– На двадцать седьмой ребята подписали проект полного перечня изменений в межведомственном законодательстве в том виде, в каком он устраивает меня.

– На двадцать седьмой?!

– На самом деле, я мог бы назвать еще тридцать четыре возможных причины, – скромно заметил Шурф. – Ты знаешь, я люблю абстрактные теоретические задачи. И не так уж часто имею удовольствие их решать.

– Все! – решительно сказал Джуффин. – Ты уже, хвала Магистрам, цел, кружку камры выдул, нос в большую политику сунул, хватит с тебя наслаждений. Рассказывай, что стряслось.

И я рассказал то немногое, что знал, для наглядности потрясая сапогами с едва заметными глазу следами блестящего порошка.

– Нумминорих пошел по запаху, – завершил я. – Стартовал с улицы Доброго Знака, пока бродит по Левому берегу зигзагами, даже какого-то определенного направления, говорит, нет. Впрочем, запах постепенно становится сильнее, и это дает надежду рано или поздно приблизиться к источнику. Но в любом случае было бы очень неплохо узнать, что это за порошок. И вот я здесь.

– Вынужден тебя разочаровать, – пожал плечами Джуффин. – С моей точки зрения, это мало чем отличается от пыли, разве что, блестит. Никакого запаха я, в отличие от Нумминориха, не чувствую, никакой угрозы тоже. А ты, сэр Шурф?

Тот отрицательно качнул головой.

– Индикатором, что ли, проверить? – задумчиво сказал Джуффин. – Должен же быть хоть какой-то толк от этих приборов. А то я вон даже забыл, где он у меня лежит…

Я понимающе вздохнул. Мой собственный кинжал с вмонтированным в рукоять индикатором, определяющим ступень Очевидной магии, использованной для создания того или иного эффекта, совершенно точно лежал в кармане. Дело за малым: вспомнить, в кармане чего? И сколько лет назад я в последний раз надевал эту одежду. И в каком Мире, и как меня туда… Ох. Тут уж вспоминай, не вспоминай.

Джуффин оказался умнее. Хлопнул ладонью по столу, пробормотал заклинание Призыва, и искомая вещица тут же оказалась у него в руках, как миленькая. Очень полезное заклинание! Самое обидное, что я его тоже знаю, но почему-то забываю о нем всякий раз, когда принимаюсь искать очередную пропажу.

– Будете смеяться, но семьдесят восьмая Белой, – сказал Джуффин, поднеся индикатор к моему сапогу. – Это вам не лис споткнулся.

– Семьдесят восьмая?! – изумленно переспросил я.

– Становится довольно интересно, не так ли? – хладнокровно заметил сэр Шурф.

– Пожалуй, – не менее хладнокровно ответствовал Джуффин. – Умеют же некоторые в полную неизвестность так удачно сапогами влезать.

– Что я могу сделать прямо сейчас – это отправиться в Орденскую библиотеку и собрать все сведения о порошках сходного цвета, – сказал Шурф. – Думаю, это не отнимет много времени.

– Ого! – обрадовался я. – Было бы здорово. Спасибо!

– Ты сам знаешь, что в данном случае речь идет не столько о любезности, сколько о возможности получить удовольствие, – улыбнулся мой друг. И тут же исчез.

А я подумал, что надо бы почаще задавать Шурфу разные заковыристые вопросы. Когда твой друг – маньяк, не позволяющий своей гибельной страсти к чтению взять верх над чувством долга, следует проявлять больше чуткости и изобретательности. Например, каждый день доверчиво расспрашивать его о нетрадиционных практиках использования арварохских жуков еубе в приворотной магии, или о возможных последствиях регулярного добавления сушеных побегов тонторийского тростника апуе в трубочный табак. Главное, убедительно причитать, что эти сведения позарез нужны мне для работы, чтобы его совесть была чиста.

– Что еще сейчас можно сделать? – спросил я Джуффина.

– Обуться, конечно. И переодеться. И что-нибудь съесть, но это уже при условии, что тебе повезет, Шурф надолго зароется в книжки, Нумминорих будет нарезать круги по Левому берегу, и никто не разлучит тебя с тарелкой. В чем я, впрочем, здорово сомневаюсь. Ты, конечно, везучий, но всему есть предел.

Тем не менее, практика показала, что предела моему везению нет. По крайней мере, я успел смотаться домой, привести себя в порядок, раздобыть на кухне гигантский бутерброд из зеленого гугландского хлеба с зеленой же уттарийской ветчиной, вернуться в кабинет Джуффина, победоносно размахивая этим монохромным трофеем и даже уничтожить примерно треть. И только тогда Шурф прислал мне зов.

«Никаких сведений о блестящем порошке голубого цвета, для изготовления которого требуется семьдесят восьмая ступень Белой магии, в библиотеке Ордена Семилистника не нашлось, – сказал он. – И, боюсь, моя неудача означает, что письменных источников, содержащих эту информацию, мы не отыщем нигде. По крайней мере, не в Соединенном Королевстве. Прости».

«За что? Нет, так нет, ничего не поделаешь. Не мог же ты сам сесть и написать новую книгу о голубом порошке».

«Вообще-то теоретически мог бы. За полчаса вполне можно успеть написать небольшую книгу».

«Книгу? За полчаса?! Ты меня натурально убиваешь».

«Тем не менее, ничего невозможного тут нет – если, конечно, речь о познавательной брошюре, не обладающей особыми художественными достоинствами. Но такая книга не имела бы никакой практической ценности, поскольку необходимыми знаниями я, к сожалению, не располагаю».

– Нет в библиотеке Семилистника никаких сведений о голубом порошке, – сказал я Джуффину. – Видимо, совсем свежее изобретение.

– Или, наоборот, очень древнее. Или настолько бесполезное, что никому в голову не пришло о нем писать. Или просто секрет одного из Орденов. Они далеко не всегда афишировали свои достижения и, в общем, правильно делали. Хотя нам от их скрытности одни неудобства.

– Может быть, леди Сотофа знает, что это за неведомая хрень? – предположил я.

– Я бы не удивился. Она у нас крупный специалист по, как ты выражаешься, «неведомой хрени».

– Уже легче.

– Ха. С удовольствием посмотрю, как ты будешь выцарапывать из Сотофы ее тайные знания. Меня она посылает к Темным Магистрам в одиннадцати случаях из дюжины – при том, что прекрасно знает, что меня беспокоят исключительно вопросы жизни и смерти, с другими я к ней не хожу.

– Может быть, в этом все дело? Вопросами жизни и смерти мало кто по доброй воле согласится заниматься. А я вечно лезу к ней со всякой ерундой… Знаешь что? А давай поспорим на сто корон, что леди Сотофа меня, как минимум, выслушает!

– Нашел дурака! – хмыкнул Джуффин. – Глупо спорить с человеком, который сам предлагает такую высокую ставку, а значит, уверен в победе. Откуда мне знать, о чем вы с ней сговорились у меня за спиной?

– Не сговорились, – сказал я. – Честно! Ладно, не хочешь на сто, давай хотя бы на десять корон поспорим. Это мой единственный шанс.

– Заработать денег? Не изводись так, очередная выплата жалованья буквально через три дня.

Я яростно помотал головой. И подумал: «Хватит уже прикидываться недогадливым!» Но вслух, конечно, ничего не сказал.

– Ладно, – решил Джуффин. – Спорим. Но на две короны, не больше. И только попробуй проиграть!

Я улыбнулся, кивнул и послал зов леди Сотофе Ханемер.

«Слушайте, – сказал я ей, – тут такое дело. Стыдно признаваться, но придется. Иначе я пропал».

«Это что-то новенькое, – обрадовалась она. – Чтобы ты, да вдруг пропал! Во что это ты вляпался?»

«В блестящий голубой порошок. Никто не знает, что это такое, но дело даже не в этом. Просто я предположил, что вы знаете наверняка. А Джуффин сказал, что вы меня пошлете, да так далеко, что тысячу лет идти буду. Слово за слово, и мы…»

«Неужели подрались?»

«К сожалению, нет. Просто поспорили. Джуффин поставил две короны, что вы со мной даже разговаривать не захотите. Пришлось принять вызов. Очень обидно было бы проиграть».

«Жалко, что всего две, – сказала леди Сотофа. – Было бы гораздо веселей помочь ему продуть сразу сотню. Ладно, что с тобой сделаешь, приходи со своим порошком. Я у себя в беседке и буду сидеть тут еще, как минимум, час».

– Ты хорошо нас изучил, – одобрительно усмехнулся Джуффин. – Есть две вещи, в которых я твердо уверен: если я попаду в беду, Сотофа придет на помощь, не считаясь ни с чем. А если у нее появится хоть малейшая возможность оставить меня в дураках, она это сделает – тоже не считаясь ни с чем.

– Ее можно понять, – сказал я. – Всем нам надо время от времени делать что-нибудь невозможное – просто чтобы оставаться в тонусе. А леди Сотофа все-таки очень могущественная. Даже слишком. Поэтому выбор невозможного у нее совсем невелик: то ли новую Вселенную создать, то ли тебя в дураках оставить. Я бы на ее месте тоже выбрал второе. Вселенная – это все-таки очень много возни. Хуже переезда.

– В твоих устах звучит крайне убедительно. Ладно уж, дуй отсюда. Пока Сотофа не передумала.

К моему удивлению, леди Сотофа ждала меня не одна. Напротив нее сидела толстуха в нелепой меховой шапке, какие носят в Изамоне, и пестрой накидке, отчасти напоминающей лоохи, сшитое без участия профессионального портного; скажем, из двух простыней.

Когда я появился на пороге, толстуха как раз заливисто хохотала, размахивая руками. И мне стало ужасно неловко, что я нарушил такие хорошие посиделки; с другой стороны – леди Сотофа сама меня позвала. Наверное, ей видней.

– Заходи, – сказала леди Сотофа. – Чего ты ждешь? Мы тебя не съедим, уже пообедали. А ты?

– Я только что съел бутерброд, – честно ответил я. – Он был большой и зеленый. Так что, считайте, этот вопрос на какое-то время закрыт… А я вам точно не помешал?

– Помешал, конечно, – лучезарно улыбнулась она. – А то сам не видишь, как мы тут отлично сидим. Но твой спор с Джуффином – это святое. Две короны во что бы то ни стало должны покинуть его карман. Ну и Хайста совершенно не возражала против твоего прихода. Ты ей понравился.

Только теперь я узнал толстуху. Гадалка с улицы Желтых Камней. Ну надо же. Вот уж кого не ожидал здесь встретить! И совершенно зря. Леди Сотофа сама говорила, что они подружки.

– Спасибо, что не возражали, – сказал я гадалке. И зачем-то добавил: – А у моего друга как раз сегодня сбылся ваш Пророческий сон. Ничего особенного, просто про погоню и человека в желтом тюрбане, зато сбылось все слово в слово. Он был очень рад.

– Что по-настоящему прекрасно в Пророческих снах, – откликнулась гадалка, – никто в них не верит! Ни молодежь, ни, что самое поразительное, опытные колдуны. Поразительно! В Белый Огонь они почему-то верят, хотя кто его видел, тот Белый Огонь? И в Темную сторону, и в Хумгат, где почти никто не бывал, верят безоговорочно. Даже в такую ерунду как Сон Мёнина[39], Красный дым[40], или, скажем, кейифайские приворотные зелья – верят! А в Пророческие сны не верят, и хоть ты тресни. И всякий раз искренне удивляются: гляди-ка, сбылся! Сразу чувствуешь себя единственным человеком в Мире, которому под силу настоящие великие чудеса.

И рассмеялась еще громче.

Легко все-таки иметь дело с могущественными ведьмами. Они совершенно не обидчивы. Ничем их не проймешь – смеются, какую бестактность ни скажи. А то даже страшно подумать, сколько врагов мог бы нажить в их лице балбес вроде меня, который сперва говорит, а уже потом обдумывает сказанное.

– Значит так, сэр Макс, – сказала леди Сотофа. – Времени у нас с тобой мало. А сделать предстоит очень много. Поэтому, во-первых, садись. Во-вторых, немедленно выпей вот эту камру, я ее сама варила и очень старалась придать ей тонкий изысканный привкус тлена, как будто половую тряпку в кувшине постирали. Точно такую камру варили в годы моей юности в Кеттари, и без нее мне жизнь не мила. В-третьих, вот кусок пирога. Совсем небольшой, сам видишь. Тебе придется его съесть, потому что мы с Хайстой больше не можем, а оставлять еду на тарелке – дурная примета. Моя бабка говорила, что от этого погода портится. Я в такую ерунду, конечно, не верю, но зимой с погодой лучше не шутить. Поэтому ешь. И чтобы я больше не слышала ни о каких зеленых бутербродах, ясно тебе? Я – дама впечатлительная. У меня воображение. И нервы. Я же, чего доброго, в обморок упасть могу, пытаясь представить, как ты давишься этой зеленой отравой. И да, в-четвертых. Мне очень интересно, что за предлог ты сочинил, чтобы внезапно напроситься в гости и сожрать мой прекрасный пирог, которого нам самим мало… Да ешь ты, ешь! Шуток не понимаешь?

– Понимаю, – с набитым ртом сказал я. – Иногда. И не все. И вообще я стесняюсь.

– Меня? – изумилась леди Сотофа. – Ты что, опять за старое взялся? А ну прекращай немедленно!

– Я не вас стесняюсь, а леди Хайсту. Между прочим, имею полное право, я ее всего второй раз в жизни вижу. И еще глупостей ей наговорил…

– Глупостей – это как раз очень хорошо, – успокоила меня леди Сотофа. – Затем мы тебя и позвали, чтобы ты нас глупостями развлекал. Но подозреваю, все, что ты можешь для нас сделать, – это поставить на стол свой грязный сапог. Заранее благодарна тебе за изобретательность, но это, пожалуй, все-таки лишнее. И не так смешно, как ты, наверное, себе представлял, когда тащил его через весь город… Темным Путем, я понимаю. Но все равно ведь тащил!

– На самом деле сапог – это и есть вопрос, – сказал я. – Штука в том, что он измазан в каком-то странном порошке. Нумминорих утверждает, что никогда прежде не слышал этот запах. Джуффин говорит, что впервые в жизни видит подобную ерунду. Сэр Шурф не нашел в вашей знаменитой библиотеке ни единого упоминания о чем-то подобном. Я тоже ничего не знаю, но это как раз нормально, потому что я никогда не знаю вообще ничего. Однако – внимание! Почему-то для создания этой неведомой фигни применили семьдесят восьмую ступень Белой магии. И – еще раз почему-то – следы этого порошка мы обнаружили в тех самых местах, где валялись обезумевшие от страха сновидцы. Вы же о них уже знаете?

– Знаю, – кивнула леди Сотофа. – Рада, что тебе удалось их спасти. Ужасно глупо, конечно, что ты до сих пор не умеешь выстраивать защиту и сразу со всеми потрохами влипаешь в чужое страдание. Я бы тебя первые сто лет только ставить щиты и учила, а уже потом – всему остальному. Но ничего не поделаешь, мальчишек я в ученики не беру, а значит, и решать не мне. Зато про порошок интересная новость. Ну-ка покажи свой сапог.

Взяла его и сама водрузила на стол. А ведь только что просила меня этого не делать.

– Ладно, по крайней мере, я тебя покормила, – наконец сказала она. – Хоть какой-то прок от твоего визита, сэр Макс. Жаль тебя огорчать, но я тоже понятия не имею, что это за порошок.

– Правда, что ли, не знаешь? – насмешливо спросила леди Хайста, все это время слушавшая нас со снисходительной улыбкой. – Это же просто Кель-круальшат. Было бы из-за чего шум поднимать.

Все-таки я очень везучий – по большому счету. То есть бутерброды у меня ухитряются падать маслом вниз, даже когда никаким маслом их отродясь не мазали. И все колючие кусты, если что, мои – вот как сегодня. Зато когда мне что-то нужно позарез, судьба моя, немного меня помучив, внезапно меняется в лице, виновато бормочет: «Сразу надо было сказать, что это серьезно», – и устраивает все наилучшим образом. Например, вовремя приводит в беседку леди Сотофы ее подружку, возможно, единственного во всем Мире эксперта по интересующему меня вопросу. Ну или одного из немногих. Главное, что приводит. Такая она у меня молодец.

– Что за Кель-круальшат? – нахмурилась леди Сотофа. – И как, интересно, я могу о нем не знать, если ты…

– Вот и мне интересно, почему ты не в курсе, – усмехнулась толстуха. – Впрочем, ты немного потеряла. На мой взгляд, порошок Кель-круальшат – самое бессмысленное из всех волшебных зелий, кроме, разве что, пилюль, избавляющих от пристрастия к табаку, и благовоний, внушающих уверенность, будто все вокруг гораздо глупее тебя.

– Да что же это такое?

– Приманка для тех, кто видит нас во сне.

У меня даже в глазах потемнело, когда она это сказала. Приманка, значит. Допрыгались. Умысел все-таки налицо. А мне так нравилось думать, что студент Еппа Буобли, запугивавший спящих недобрыми предсказаниями – единственный злой дурак на все Соединенное Королевство!

Выходит, не единственный.

С другой стороны, это даже хорошо. Если наших сновидцев пугали нарочно, значит ничего пророческого в их кошмарах нет. Апокалипсис отменяется. При условии, что его не устрою я сам, окончательно разочаровавшись в человечестве.

Но это все-таки вряд ли. Я отходчивый. И ленивый.

– Приманка для тех, кто видит нас во сне, – задумчиво повторила леди Сотофа. – Слушай, но зачем их вообще куда-то приманивать? Кому такое в голову пришло?

– Имя первооткрывателя мне неизвестно. И, подозреваю, вообще никому. Кель-круальшат изобрели столько тысяч лет назад, что любой профессор математики собьется со счета. И почти сразу забыли, как я понимаю, по причине полной бесполезности.

– Но ты-то о нем откуда знаешь?

– На самом деле случайно. Был у нас в Ордене Потаенной Травы послушник Нанка Вирайда. Хороший мальчишка. И, на мой взгляд, довольно непростой. Достаточно сказать, что его лучшим другом был другой мальчишка, тоже послушник, только не падай, Ордена Водяной Вороны.

– Что?!

– Вот именно, «что»! Тем не менее, это так. Мальчики жили по соседству и дружили с пеленок. А потом подросли и поступили послушниками в разные Ордена. Нанка – в Орден Потаенной Травы, а его приятель – в Орден Водяной Вороны. Не по своему и даже не по родительскому выбору, а по приказу Магистра Лойсо, который сам выбирал себе учеников, и отказываться от такой чести мало кто решался. Ладно, не о том речь. Факт, что мальчишки стали послушниками в разных Орденах. Обычно детской дружбе на этом приходит конец, но у них вышло иначе. Друзья продолжали видеться, правда, не так часто, как им хотелось бы. У послушников не самая привольная жизнь, да и отношения между Орденами к тому времени стали уже слишком напряженными, чтобы можно было вот так просто с кем попало дружить. Впрочем, наши-то до последнего делали вид, будто нарастающая с каждым днем вражда всех со всеми нас не касается. И прямого запрета поддерживать отношения с адептами других Орденов не последовало даже после начала войны. Магистр Хонна говорил, что человеческие связи должны создаваться и рваться только по собственной воле, начальству в эти дела нос совать не следует; конечно, он совершенно прав. Так что Нанка мог открыто принимать своего дружка и порой приводил его на общую Орденскую кухню – пожрать. Потому что как и чем кормили послушников у Лойсо, об этом по столице страшные байки ходили, а правда была еще хуже; впрочем, что толку сейчас причитать.

– И ты, конечно, взяла их под крылышко, – понимающе улыбнулась леди Сотофа.

– Конечно. Мне всегда было легко с подростками, а им со мной. Но речь не обо мне, а о мальчишках. У них была мечта: вырасти, научиться разным удивительным штукам, выйти из Орденов, куда их отдали старшие, и основать собственный. Стать там Великими Магистрами; ясно же, что два Великих Магистра – это гораздо лучше, чем один. Дальше можете досочинить сами – если еще помните, как были детьми.

– Бедные мальчики, – вздохнула леди Сотофа. – Вот кого мне было по-настоящему жалко в Смутные Времена – послушников.

– Не то слово.

– Но порошок-то тут при чем?

– А вот при чем. Кель-круальшат извлекли из забвения не какие-нибудь чокнутые могущественные старики, а юные послушники Ордена Водяной Вороны. Мальчишки с какого-то перепугу решили, что для достижения небывалого могущества следует пожирать тех, кто видит нас во сне. Особенности педагогической системы великолепного Магистра Лойсо: сперва он сводил своих новобранцев с ума, а потом уже начинал учить их чему-то путному. Тех немногих, которым удавалось дожить до этого великого дня.

– Да, я примерно представляю, – сухо сказала леди Сотофа.

А я промолчал. Потому что познакомился с Лойсо Пондохвой гораздо позже. И в ту пору он совершенно не походил на человека, способного хоть кого-то свести с ума. По крайней мере, меня он всегда очень своевременно приводил в чувство. И учил в любой ситуации сохранять ясный ум. Очень эффективно учил, судя по тому, что я дожил до сегодняшнего дня.

Но рассказывать о своей дружбе с Лойсо людям, имевшим с ним дело в Смутные времена, не стоит. Только зря дразнить.

– В общем, мальчишки из Ордена Водяной Вороны раскопали в архивах сведения о составе Кель-круальшата и с энтузиазмом принялись за его изготовление, заранее воображая, как отыщут человека, которому снится сон про Ехо – такие были во все времена, просто попадались гораздо реже, чем нынче – подманят, поймают, поделят на равные части, сожрут и сразу же подчинят своей воле весь Мир. Рассказывают, что Лойсо Пондохва, узнав об их затее, хохотал так, что потолок в его кабинете рухнул. А потом обещал произвести в Старшие Магистры любого, кому удастся откусить хотя бы крошечный кусочек от самого завалящего сновидца.

– Это настолько сложно? – спросил я.

– А ты попроси Базилио поделиться с тобой своим ужином, – улыбнулась леди Сотофа. – И попробуй его проглотить. Впрочем, ладно, не пробуй. Просто поверь мне на слово: останешься в дураках. И со сновидцами та же беда. Мы и те, кто видит нас во сне, сотканы из совсем разных материй.

– Удивительно, что при этом их можно потрогать. Взять за руку, обнять. По крайней мере, у меня получалось.

– Да, но только при условии, что твой визави готов увидеть во сне, что его обняли. Прикосновение – это ваше общее наваждение, одно на двоих.

– А если мне удастся убедить сновидца, что я его действительно ем? Вот такое у нас будет общее наваждение. Тогда все получится?

Подруги переглянулись.

– По-моему, сэру Максу не хватило пирога, – наконец сказала леди Хайста.

– А ведь мы оставили ему почти половину, – вздохнула леди Сотофа. – Все-таки мальчишки удивительно много жрут.

– Да я чуть не лопнул! – возмутился я. – Доел с трудом, только потому, что вы велели. А к сновидцам у меня сугубо теоретический интерес. Делать мне нечего – их пожирать. Особенно если потом действительно придется подчинять своей воле весь Мир. Ну уж нет!

– Хвала Магистрам, если так. А что касается сновидцев – кто знает, что получится, если ты возьмешься за дело? Но до сих пор съесть спящего еще никому не удалось. Убить – да, такое бывало и не раз. Но это совсем другая история. Вернее, много историй. И ни одна из них не имеет ни малейшего отношения к волшебному порошку Кель-круальшат.

– Ладно. А что было дальше? В смысле чем закончилась история с Кель-круальшатом?

– Побегом, – вздохнула леди Хайста. – Побегом двух глупых подростков на край Мира. В смысле куда глаза глядят, лишь бы отсюда. Один мальчишка украл у своих коллег не то секретную формулу, не то просто запас порошка, который сдуру счел ключом к могуществу, и дал деру. А второй не захотел покидать друга в беде и тоже дал деру. Он-то, как я понимаю, не особо верил в грядущую власть над Миром, да и не хотел никакой власти. Зато хотел свободы от всех обязательств, кроме дружеских. И еще приключений, да побольше. И быть не вместе со всеми, как устроено во всяком Ордене, а самому по себе. Вернее, вдвоем с другом.

– Ты так говоришь, будто в голове у него побывала, – заметила леди Сотофа.

– Считай, что побывала. Поймала его на выходе, с вещами и запасом провианта. Допросила, поразмыслила и отпустила на все четыре стороны. Потому что не в правилах Ордена Потаенной Травы удерживать кого-то силой. И, тем более, не в моих правилах. Свобода воли для меня, ты знаешь, превыше всего. Даже когда она – просто свобода дури. Право ошибаться так же священно, как право совершать разумные поступки. Я сама этим правом воспользовалась, когда пришел мой срок. И до сих пор не жалею, что меня не остановили.

– А что было потом? – спросил я. – Мальчишки благополучно удрали? Или?..

– Ходили разные слухи. Одни говорили, будто они благополучно добрались не то до Куанкулеха, не то до Лумукитана и остались там жить. Другие – что Орден Водяной Вороны отправил за воришкой погоню, и оба мальчика были убиты. Или только один из них – наш Нанка, или его дружок, на этот счет мнения расходились.

– А ты сама как думаешь? – спросила леди Сотофа.

– Я не думаю. Я точно знаю, что Нанка был жив через полгода после побега. И в самом конце Смутных Времен. И примерно лет сорок спустя после принятия Кодекса. Знаю, потому что отправляла ему зов, спрашивала, как дела. Все-таки его побег – отчасти моя ответственность. Нанка, надо сказать, совсем не был мне рад. И на все вопросы отвечал односложно: «Прости, не хочу ничего рассказывать». После третьей попытки я оставила его в покое. Не хочет, и не хочет, он уже давно взрослый человек.

– С друзьями детства обычно разговаривают совсем иначе, – заметила леди Сотофа. – А уж с человеком, который подкармливал тебя с приятелем на Орденской кухне, а потом не помешал вам сбежать, и подавно.

– Может быть, как раз в этом дело. Мы же не знаем, как сложилась его жизнь. Вполне возможно, Нанка ею очень недоволен. И до сих пор не может простить, что я его тогда отпустила. Мечтает, как прекрасно могло бы все повернуться, окажись я неумолимым стражем. Это нормально, люди часто перекладывают ответственность за свои ошибки на других. Я это не то чтобы одобряю, но понять, безусловно, могу.

– Особенно если его друга все-таки убили, – сказал я. – Очень хорошо представляю, как можно потом всю жизнь себя терзать: «А вот если бы меня тогда задержали на выходе, и он не решился бы бежать один, был бы до сих пор жив…» – ну и так далее.

– Да, я тоже так думаю, – кивнула леди Хайста. – Иначе почему бы Нанке было так неприятно меня слышать? Расстались-то мы друзьями… Боюсь, ты прав, сэр Макс. Ребята из Ордена Водяной Вороны убивали своих даже охотнее, чем чужих, за провинности гораздо меньшие, чем побег на край света и, тем более, кража волшебного порошка. Вряд ли Пелле повезло больше, чем прочим.

– Как вы сказали, его звали?

Вообще-то, у меня скверная память на имена. Пока дюжину раз не повторю, не запомню. Но некоторые имена все-таки застревают в памяти.

Особенно, те, которыми мне хоть однажды доводилось называться.

– Пелле Дайорла, а что?

– Если так, я ошибся. Пелле Дайорла тоже жив и здоров. По крайней мере, был совсем недавно.

– Ты что, с ним знаком?

– Не с ним. Но с человеком, который хорошо его знает.

– Это кто же такой?

– Малдо Йоз, предводитель Новых Древних архитекторов. Они где-то в Уриуланде на стройке вместе работали. И подружились.

– Пелле Дайорла стал строителем? Вот уж никогда бы не подумала!

– Если верить Малдо, он еще и поэтом стал. Правда стихи никому не читает, а пишет их на кирпичах, которые потом вмуровывает в фундаменты будущих зданий. По-моему, очень красивый жест.

– Стихи на кирпичах?! Грешные Магистры, как же причудливо распоряжается нами жизнь! – рассмеялась леди Хайста.

А леди Сотофа нахмурилась. Но не сурово, а сосредоточенно, как будто пыталась перемножить в уме два восьмизначных числа.

– Все это замечательно, – наконец сказала она. – Но мне совсем не нравится, что этот бесполезный волшебный порошок, с котором когда-то носились глупые детишки, вдруг снова объявился в Ехо. И, похоже, все-таки приносит кому-то пользу. Хотя ума не приложу, в чем она может заключаться.

– Один дурак, который развлекался, запугивая спящих, у нас уже был, – мрачно заметил я. – И, похоже, так и не понял, почему мне не нравится его поведение. Испугался – это да. Но, боюсь, умнее от этого не стал. Впрочем, по Кофиным сведениям, он уехал куда-то в Гугланд, к дальней родне. И вряд ли скоро вернется в столицу. Все-таки знакомство с Базилио очень его впечатлило. И хвала Магистрам, что так.

– Вот уж не знаю, хвала ли, – вздохнула леди Сотофа. – Иметь дело с дураками довольно противно, зато легко. На твоем месте я бы мечтала, чтобы все преступления в Мире совершали только злые дураки. Впрочем, это несбыточная мечта. Не слушай меня, сэр Макс. Ни о чем не мечтай, а просто ступай и займись делом. Эта твоя история нравится мне все меньше. Дурацкий порошок Кель-круальшат из закромов Ордена Водяной Вороны и сновидцы, которые сходят с ума от страха – такое сочетание вызывает у меня иррациональный протест. Лучше бы уж их просто пытались съесть. По крайней мере, это технически невозможно. И довольно смешно.

«Макс, – в моей голове внезапно раздался голос Нумминориха, – ты знаешь, куда я в итоге пришел? Ко Дворцу Ста Чудес! И здесь этого грешного порошка полно. Ну, то есть, не кучей насыпан, а такие, знаешь, дорожки от центрального входа в разные стороны разбегаются. Зайти или подождать тебя? Тут все, конечно, заперто, причем очень неплохими заклинаниями, но с какой-нибудь дверью да справлюсь».

«Погоди, – попросил я. – Дай немного подумать. У меня от твоей новости небо на голову рухнуло. Сейчас вылезу из-под его обломков и сразу решу, как нам быть».

– Эй, что с тобой, сэр Макс? – спросила леди Сотофа. – Это мои опасения так на тебя подействовали? Плюнь.

– Нет-нет. Не ваши. Мои собственные. Штука в том, что Нумминорих все это время шел по следу, то есть по запаху порошка и…

– Пришел ко Дворцу Ста Чудес? Ну что ты так на меня смотришь? Нет, я не подслушивала ваш разговор. И не развлекаюсь послеобеденным ясновидением, а просто рассуждаю, руководствуясь логикой. Ты же сам только что рассказал, что главный строитель дворца дружен с мальчишкой, когда-то укравшим порошок Кель-круальшат. Что еще, по-твоему, должно было прийти мне в голову?

– Да, – сказал я. – Конечно, да. Будь оно все неладно.

Честно говоря, я бы с радостью обменял это открытие на пару-тройку каких-нибудь кошмаров. Можно очень страшных, лишь бы чужих. От них-то можно очнуться, отделавшись легким испугом и едва уловимым запахом безумия, который скоро пройдет.

А порошок Кель-круальшат, разбросанный у входа во Дворец Ста Чудес останется. Теперь он – часть моей жизни, факт, с которым надо считаться. И не просто считаться, а действовать. Да поживее.

Факт, факт, факт.

– Эй, сэр Макс! – леди Сотофа легонько меня встряхнула. – А тебе никогда не приходило в голову, что заранее придумывать собственную версию случившегося – не самый надежный способ узнать, как все было на самом деле?

Ну, кстати, да.

Вполне возможно, Малдо Йоз этого грешного порошка вообще в глаза не видел. Просто к нему приехал погостить старый приятель. А какие безумные идеи посещают иногда головы наших дорогих друзей – мне ли этого не знать.

Небо, рухнувшее было на мою голову, еще немного поколебалось и неохотно заняло свое обычное место – где-то там, далеко наверху. И я улыбнулся леди Сотофе.

– И то правда.

– И вот что, – небрежно сказала она. – Если отыщутся еще пострадавшие – я имею в виду, сновидцы, спятившие от кошмаров – дай мне знать. Хватит с тебя пока. Хорошего понемножку. Мои девочки приведут их в чувство, не рискуя своим рассудком. Для них это будет хорошая практика, когда еще так повезет.

Больше всего на свете я хотел броситься ей на шею, рыдая от облегчения и бормоча, что буду благодарен всю жизнь.

Но для этого я все-таки слишком хорошо воспитан. Или наоборот, недостаточно хорошо, как посмотреть.

Поэтому просто сказал:

– Спасибо.

– В знак благодарности, избавь нас, пожалуйста, от своего ужасного сапога. И сам вместе с ним убирайся. Глаза бы мои вас обоих не видели. В добрый час.

Я приложил руку к сердцу, потом приветливо ею взмахнул, подхватил сапог и исчез.

То есть исчез я, конечно, только с точки зрения оставшихся в беседке подружек, а на самом деле просто оказался на Большом Королевском Мосту, где можно стоять, смотреть на воду, курить и думать – так долго, как захочу. Целую вечность, минуты полторы. А то и все две, иногда я удивительный тугодум.

А потом я послал зов своему другу Малдо Йозу и сказал: «Если ты еще не передумал со мной выпить, это можно устроить примерно через полчаса. А если передумал, все равно придется. Имей в виду, похищение людей – моя специализация. Одна из».

«То есть выбора у меня нет?» – обрадовался он.

«Есть, – утешил его я. – Например, выбор места действия».

«Принято. Тогда шар не туман».

«Что?!»

«Трактир так называется. «Шар – не туман». Помнишь леди Ясу из «Внезапно белого»? Так вот, у нее внезапно обнаружился брат, моряк, не то капитан купеческого фафуна, не то помощник. В любом случае, уже бывший. Списался на берег и буквально на днях открыл трактир неподалеку от нашей Удивительной улицы. И так задрал цены в расчете на богатеньких новых жильцов, что заведение пустует в любое время суток. И еще долго будет пустовать, пока какие-нибудь умники вроде меня не прощелкают, что качество напитков в «Шаре» вполне соответствует цене. Винная карта выглядит так, словно какой-нибудь молодой лоботряс отцовскую коллекцию распродает. Шедевр на шедевре».

«Отлично, – сказал я. – Именно то, чего мне не хватало всю жизнь, с самого утра».

И, попрощавшись, послал зов Нумминориху.

«Слушай, давай так. Вломиться во Дворец мы всегда успеем. Сперва попробуй разведать, куда ведут остальные следы. В смысле тропинки из порошка. Страшно обидно, конечно, оставлять тебя без подмоги, но сам виноват, что один во всем Мире с таким удивительным носом родился. Я бы всех сейчас на уши поставил, если бы от них был хоть какой-то толк».

«Ничего, – утешил меня Нумминорих. – Мне совсем не трудно. Другое дело, что времени это займет до хрена и больше. Я пока насчитал восемь следов, ведущих в разных направлениях; может быть, потом окажется, что они еще и раздваиваются. Но тут ничего не поделаешь».

«Ничего не поделаешь, – эхом откликнулся я. – Поэтому выбирай след, какой больше нравится, и вперед. И связывайся со мной хотя бы раз в четверть часа, даже если ничего особенного не происходит. Рассказывай, по какой улице идешь, мне интересно. А я пока выпью со своим добрым другом Малдо. И поболтаю с ним о разных пустяках».

«Только не…» – начал было Нумминорих, но тут же умолк.

«Только не – что?»

«Ничего, – смутился он. – Просто я хотел сказать, что Малдо тут может быть вообще ни при чем. Но ты же, наверное, ничего такого и не собирался?..»

«Чего – «такого»?!»

«Ничего. Извини. Ерунду говорю».

Безмолвная речь довольно редко передает эмоции собеседника. И еще реже мне удается их уловить и правильно истолковать. Но радость и облегчение Нумминориха были так велики, что даже я почувствовал. И поневоле призадумался: это что же, интересно, у меня за репутация? И откуда она, такая прекрасная, взялась? С учетом того, что в эти их знаменитые Смутные Времена, когда все друг друга убивали, не поздоровавшись, и с утра до вечера жрали живьем, меня в Ехо еще в помине не было.

И вообще нигде.

– Вот как по-твоему, откуда у меня такая ужасная репутация, что даже Нумминорих, который в жизни от меня ничего дурного не видел, боится, что я великого архитектора по малейшему подозрению порешу? – спросил я Джуффина, чей кабинет стал моей следующей остановкой.

Надо же где-то оставить ценную улику. В смысле этот грешный сапог.

– Ого. А у тебя уже появились основания для этого самого «малейшего подозрения»? – обрадовался шеф. – Интересно ты живешь!

– Интересно – не то слово, – согласился я.

И вкратце пересказал ему все, что успел узнать.

– По-моему, просто отлично идут твои поиски, – резюмировал Джуффин. – Кель-круальшат – ишь ты! Интересно, сколько еще в Мире удивительных снадобий, о которых я никогда не слышал? И так ли они бесполезны, как может поначалу показаться? Хороший вопрос… А ко мне ты пришел только затем, чтобы пожаловаться на свою репутацию?

– Даже не надейся так легко отделаться. Во-первых, ты должен мне две короны. Отдавай. А то мне с подозреваемым напиться не на что.

Джуффин предсказуемо поморщился, потому что проигрывать пари он любит ничуть не больше, чем Меламори. Даже такие как наше, заключенные по обоюдному соглашению и исключительно ради пользы дела. Но монеты из ящика стола все-таки достал.

– Мог бы и забыть, – проворчал он.

– Не мог. Леди Сотофа мне бы этого не простила, а нам с ней под одним небом еще жить и жить.

– Аргумент. Это все?

Я помотал головой.

– Это даже не начало. А так, разминка.

– Пригрел вымогателя на свою голову, – ухмыльнулся Джуффин.

– Не на голову, а на груди.

– Что?!

– Неважно. Важно совсем другое: мне позарез надо подпоить своего доброго друга Малдо, чтобы понять, в чем именно я его подозреваю. А я не знаю, как это сделать.

– Да чего ж тут знать? – рассмеялся Джуффин. – Бутылки открывать я тебя, хвала Магистрам учил. В кружку, не промазав, налить – да, понимаю, сложно. Но ты могущественный человек и, безусловно, сможешь призвать на помощь огненноголовых демонов с дальнего края Вселенной или хозяина трактира. По обстоятельствам.

– Рад, что тебе смешно. А теперь вспомни, с какого стакана я обычно напиваюсь.

– Прости, сэр Макс, но в твоем случае придется считать не стаканами, а глотками.

– Именно. Вот и прикинь, велики ли мои шансы кого-нибудь подпоить, сохранив при этом хоть какой-то намек на ясность сознания.

Джуффин внезапно стал серьезным.

– Слушай, я что, действительно не учил тебя таким элементарным вещам? – спросил он. – Или ты просто забыл?

– Да нет, вроде не забыл. Просто до сих пор не было нужно. Я же вообще не мастер интриги. Особенно застольной. В жизни не устраивал вечеринок с врагами. И, уж тем более, не подпаивал друзей, они и сами прекрасно справляются с этой задачей, когда захотят. И вдруг такой поворот: сам не знаю, с кем собираюсь сидеть в «Шар – не туман» – еще с другом или уже с врагом?

– При чем тут какой-то шар?

– Значит и ты про этот трактир еще не знаешь? Открылся неподалеку от Удивительной улицы; говорят, никто туда пока не заходит. Ну вот, мы с Малдо для разнообразия зайдем. И будет просто отлично, если он наклюкается до состояния блаженной откровенности, а я останусь трезвым. Потому что мне потом еще работать. А ему… Ну, поглядим. Как пойдет.

– Значит так, – сказал Джуффин. – Колдовать над чужим питьем без подготовки не советую. Любой столичный студент такие фокусы на раз вычисляет. А Малдо мало того, что студент, так еще и очень неплохой колдун. И в Ордене Семилистника в свое время хоть недолго, а состоял. А это – бесценный опыт совместных попоек с разными неприятными типами, всегда готовыми посмеяться над новичком. Да и нет, мне кажется, смысла как-то особо стараться: когда люди доверяют друг другу, языки развязываются после первого же стакана, если не глотка.

– У меня – так точно, – угрюмо подтвердил я.

– Вот поэтому позаботиться о том, чтобы ты оставался трезвым – хорошее, нужное дело. И не сказать что трудное. Обычно для этого принимают специальные пилюли; впрочем, их я тебе не дам, и не проси. Я уже зарекся экспериментировать с твоим загадочным организмом, который от супа Отдохновения впадает в эйфорический транс с последующим трехдневным похмельем, а от простенького приворотного зелья падает замертво. Поэтому никаких пилюль. Лучше смотри на меня и запоминай.

Он уселся поудобнее, подпер кулаком подбородок и замер. Я некоторое время ждал хоть какого-то развития событий, но не дождался и спросил:

– И что дальше?

– А тебе мало? – ухмыльнулся Джуффин. Но потом сжалился и объяснил: – Есть точка в центре подбородка, довольно чувствительная. Если сидеть в такой позе, можно незаметно нажимать на эту точку костяшкой указательного пальца. Попробуй.

Я попробовал. Нащупал чувствительную точку, подпер подбородок кулаком – вроде, совсем несложный трюк.

– И это все?

– Почти. Еще заклинание. Хвала Магистрам, короткое, даже ты с ходу запомнишь: «Куиррр». Его надо повторять про себя, максимально приближая к звучанию птичьего щебета, примерно один раз на полстакана. Можно чаще, не повредит. И точку на подбородке одновременно нажимай. После этого даже от джубатыкской пьяни толку будет не больше, чем от компота, пей себе спокойно. И никто не заподозрит тебя в жульничестве, даже человек, очень чуткий к чужому колдовству. Прием-то не столичный, а наш, шимарский. Очень популярный в узких кругах профессиональных карточных игроков, куда чужакам и за сто лет не пробиться. Поэтому смотри, никому его не выдавай.

– Здорово! – восхитился я. – Спасибо.

«Шар не туман» оказался удивительным заведением, совершенно не похожим на все остальные столичные трактиры. Хотя каких я только не навидался за эти годы. От роскошных палат в шиншийском стиле в «Угольях Хмиро» и декорированных кровавыми потеками стен «Ужина вурдалака» до колченогих столов, поставленных вокруг старой дровяной плиты в трактире «Ветер и мед», и фонтана крепкого пойла, бьющего в центре помойки под названием «Джубатыкский фонтан». Неплохой диапазон.

Однако «Шар не туман» все равно меня удивил. Небольшой одноэтажный дом из темного камня, вряд ли старый, но убедительно имитирующий старину, а внутри белоснежный пол, белоснежные стены, потолок, оконные рамы, мебель и даже посуда – все белое. И такое чистое, что если бы я не знал о существовании соответствующих заклинаний, прямо с порога начал бы оплакивать тяжелую долю здешних уборщиков.

Малдо Йоз уже сидел за столом у окна и выглядел вызывающе грязным пятном. Впрочем, сам я, надо думать, был не лучше.

– И меню соответствующее, – подмигнул мне он. – Белыми буквами по белому фону.

– А как же читать?

– А вот так!

Сунул мне под нос меню. Бумага там была матовая, а буквы блестящие, поэтому разобрать написанное худо-бедно удавалось. Наверное. При очень большом желании, которого я в данный момент не испытывал.

– Ну уж нет, выбирай сам, – сказал я. – С тебя интеллектуальный труд, с меня деньги. Благо сегодня их – завались. Пари выиграл. Не каждый день с мной такое случается. Поэтому я твердо намерен тебя напоить.

Полная откровенность, сопровождаемая дурацкой ухмылкой, выходящей за пределы лица – лучшая форма скрытности, в этом я уже не раз убеждался.

– Отлично, – кивнул Малдо. – Тогда для начала «Тютюшихумский вихрь». Давно хотел попробовать, чем они там у себя на островах спасаются от зимних ветров.

– Давай, – кивнул я.

И устроился поудобней, подперев кулаком подбородок. И даже произнес про себя тоненьким, условно птичьим, а на самом деле, просто визгливым внутренним голосом: «Куиррр!» – заранее, для профилактики.

Хозяин трактира вышел к нам не в белом балахоне, как я ожидал, а в обычной повседневной одежде, зато физиономия его была закрыта белой маской, имитирующей полное отсутствие лица. И я, стыдно сказать, сразу поймал себя на желании тоже так вырядиться. Мало ли что маски окончательно вышли из моды, пусть входят опять, возражения не принимаются.

«Тютюшихумский вихрь» оказался крепким, но не обжигающим, с явственным привкусом морской воды и соли – притом, что вода в здешних морях пресная и подсаливать напиток для большего сходства с ней никому в голову не придет. Поэтому оценить удачное совпадение мог, наверное, только я, знакомый со вкусом совсем других далеких морей, в существование которых здесь на самом деле мало кто верит всерьез.

Это вообще одно из самых удивительных открытий, какие я сделал в Ехо: жизнь в магической реальности совершенно не препятствует формированию скептического склада ума. Скорее даже наоборот. Самый распространенный подход к чудесам здесь таков: все, что видел, трогал и умею делать я сам, мои родственники, друзья и соседи, безусловно, существует. Остальное остается под сомнением, пока будет не доказано обратное. Рассказывают, что многие могущественные колдуны прошлого наотрез отказывались учиться перемещаться между Мирами, поскольку искренне полагали такие путешествия не подлинными событиями, а очень достоверными наваждениями и не хотели добровольно давать им власть над собой. Причем даже личный опыт переубедил далеко не всех, вот что поразительно. Совершенно не укладывается в моей голове, тоже, в общем, вполне скептической, просто на иной лад.

Я подождал, пока Малдо сделает несколько глотков и потребовал:

– А теперь рассказывай!

– Что именно? Если волшебную сказку, тебе не повезло, их я слышал совсем мало, да и то в раннем детстве. И давным-давно забыл. А если подробности нашей торговли с Чемпаркароке, потребовавшего скидку за мое отсутствие на стройке, то ты не хочешь этого знать, верь мне! А если…

– Про Куманский павильон рассказывай. Я, конечно, говорил, что не буду спрашивать, как ты это сделал. Так вот, врал. Просто от избытка чувств. На самом деле весь день только об этом и думаю.

– Правда? – просиял Малдо.

Он так искренне радовался нашей встрече в трактире, выпивке, разговору, моему интересу к его работе, что я почувствовал себя лживой свиньей. Дурацкая это была идея – устроить допрос под видом дружеского трепа. Больше всего на свете мне сейчас хотелось откровенно сказать: «Понимаешь, дружище, в твоем дворце такая фигня творится…» – а потом выслушать, что ответит на это Малдо. И придумать, как он будет выкручиваться. Вернее, как будем выкручиваться мы оба. Потому что…

Но в этот момент мне прислал зов Нумминорих.

«Сновидец бредет по Большой Утренней улице, – сказал он. – Порошком пахнет от него, и след именно он оставляет. Удивительное дело: грязь к ним не пристает, даже вода наша их обычно не мочит, а этот весь в порошке перемазался! Идет он очень медленно, никого не видит, ничего не слышит, ни на что не реагирует, и выражение лица такое… В общем, не нравится мне его выражение лица. Придешь посмотреть? Это здесь же, на Левом берегу, если что».

В глазах у меня потемнело. Потому что если в конце каждого из восьми следов порошка Кель-круальшат, обнаруженных Нумминорихом, бредет вот такой сновидец, погруженный в пучины сводящего с ума кошмара… Ладно, хорошо, будем считать, что двоих уже нашли мы с Абилатом, третий был в колючих кустах, а четвертый попался сейчас. Восемь минус четыре, значит, осталось еще четверо – в самом лучшем случае, если предположить, что все они измазались в дурацком порошке, и Нумминорих ничего не упустил.

Значит, как минимум, еще четыре человека прямо сейчас сходят с ума от ужаса, и мы ничего не можем с этим поделать, только разыскивать их методично, по одному, наугад определяя порядок. Потому что нос Нумминориха у нас один на весь Тайный Сыск, а иных способов пойти по следу спящего, похоже, не существует. Вот же черт.

Ладно. Делаем, что можем. Головой об стенку потом побьюсь, если не передумаю, а пока – так.

Я не стал требовать от Нумминориха: «Найди их поскорей!» Ясно, что он и сам все понимает. В таких ситуациях людей надо не понукать, а успокаивать. Больше толку.

Поэтому я сказал:

«Очень круто, что ты его догнал. Я бы пришел, но есть вариант получше. Леди Сотофа предложила помочь нам со спящими, сейчас попрошу ее кого-нибудь к тебе прислать. И чтобы заодно Темным Путем тебя обратно ко Дворцу Ста Чудес провели. Глупо терять время на дорогу, когда там еще куча следов».

«Жалко, что ты меня до сих пор не научил Темным Путем ходить, – сказал Нумминорих. И тут же с присущим ему оптимизмом, добавил: – Но, наверное, у тебя были серьезные причины?»

«Еще бы не серьезные! Причем целых две».

«А какие?»

«То одно, то другое. Иных причин нет, прости. Исправлюсь. Но не прямо сейчас».

Вызвал обещанную подмогу от леди Сотофы и, покончив, наконец, с Безмолвными переговорами, с облегчением потянулся к стакану. Искренности в этот момент мне было не занимать. Куиррр!

Малдо все это время наблюдал за мной с сочувственным интересом.

– Что-то стряслось, и ты сейчас убежишь? – спросил он.

– До хрена всего стряслось, но я не убегу. Без меня справятся.

– Отлично!

И я снова почувствовал себя лживой свиньей. Но желание открыть карты, хвала Магистрам, уже прошло.

– Куманское наваждение, – напомнил я. – Самый убедительный в моей жизни сон наяву. Как ты этого добился?

– На самом деле очень здорово, что ты спрашиваешь. Потому что мне будет нужна твоя помощь. Позарез! Не прямо сейчас, потом, время еще есть. Но лучше я тебе заранее все объясню.

– Моя помощь?! Но я же не специалист по наваждениям.

– Знаю. Зато ты своими глазами видел Черхавлу.

– А при чем тут Черхавла?

– Мне нужны свидетели. В этом вся штука. И основа метода, который я изо… Нет, наверное все-таки не изобрел, а просто сложил из множества вполне общеизвестных техник. Кумон, в котором ты нынче побывал – это же не моя персональная фантазия о столице Куманского Халифата, а воспоминание совершенно конкретного местного жителя. Чудесный, кстати, старик. Говорил мне, что всю жизнь был человеком осторожным, даже робким, но, состарившись, решил, что бояться больше нечего: смерть, как говорят куманцы, уже так близка, что держит за руку по ночам. И тогда он вздохнул с облегчением, что наконец-то можно перестать беречь здоровье, деньги и репутацию, и отправился странствовать по Миру. Добрался до нас через Ирраши, прожил в Ехо почти полгода, вдоль и поперек изъездил окрестности и говорит, только начал входить во вкус. Теперь собирается пересечь все Соединенное Королевство, до Пустых Земель и двинуться дальше, через княжество Кебла в графство Хотта, оттуда в Лохри, Бахри, Куанкулех, а потом, если получится, морем в Умпон, и вся Чирухта к его услугам. Неукротимый оказался путешественник! Я разговорился с ним в «Меде Кумона», куда специально зашел в надежде на удачное знакомство: приезжие из Куманского Халифата часто там обедают, устав от нашей несладкой еды. И вот такого отличного деда я там раздобыл! Он очень заинтересовался моей идеей и был счастлив помочь.

Я чуть было не заорал: «Что ты с ним сделал?» – но вовремя прикусил язык. Ясно же, что ничего страшного с куманским стариком не случилось, о злодействах не рассказывают с таким энтузиазмом; о них вообще молчат.

Но выражение лица у меня, боюсь, все равно сделалось то еще. По крайней мере, Малдо встревоженно спросил:

– Ты чего?

– Ничего, – отмахнулся я. – Зов опять прислали. Служебные неприятности продолжаются. Зато по-прежнему не касаются меня. Поэтому рассказывай дальше. В чем именно этот куманский дед согласился тебе помочь?

– А ты сам не догадываешься? Вспомнить он согласился! Просто вспомнить, как стоял на своей улице, здоровался с соседями, наслаждался хорошей погодой, глазел по сторонам. Говорю же, я придумал отличный метод! Один из основных приемов Мастеров Совершенных Снов, примененный не во сне, а наяву, плюс совсем простенькое заклинание, визуализирующее фантазию, с таких обычно начинают учиться искусству наваждений, плюс так называемая «формула вечности» из арсенала древних строителей, плюс одно редкое благовоние, составленное по древнему рецепту, которое позволяет спящим заснуть еще глубже, а бодрствующих приводит в блаженное состояние полусна, и в сумме воспоминание одного человека становится общим достоянием навсегда – ты сам видел, как оно работает!

– Работает – не то слово.

– А теперь помоги мне сделать выбор: «Вечный рассвет» или «Аудаллахская тьма»?

– Что?! – изумился я. – Откуда вдруг взялась какая-то тьма?

Но потом увидел в руках Малдо белый лист меню и сообразил, что речь идет о напитках. Взглянул на свой стакан и с изумлением обнаружил, что он уже пуст.

Ох. И когда успел-то? Но голова вроде ясная. Куиррр, куиррр, куиррр!

– Ладно, пусть будет тьма, – решил я. – «Вечный рассвет» – это, по-моему, вообще ужас какой-то. Особенно если надо просыпаться и куда-то бежать.

– Ну так смотря, какой день предстоит, – жизнерадостно возразил Малдо. – Впрочем, я рад твоему выбору. Здесь написано, что «Аудаллахская тьма» – настойка на пещерных травах, никогда не видевших солнечного света. Очень любопытно. Но сам бы я, пожалуй, не рискнул ее заказать. Не доверяю траве, которая способна вырасти без солнца. А ты?

– Вполне. Почему нет? Я вообще очень доверчивый, особенно если речь идет о траве. С людьми, к сожалению, немного сложнее… Но слушай, вот ты говоришь, там какое-то редкое благовоние. А я у тебя во дворце никаких посторонних запахов не учуял – до тех пор, пока мне Кумон не начал мерещиться. Там-то, понятно, пахло вовсю, но…

– Ну так запах очень слабый, – отмахнулся Малдо. – Я, кстати, его тоже не чувствую. Даже не знаю, почему эта штука называется именно «благовонием», а не просто «порошком». Может быть, у наших древних предков были гораздо более чуткие носы?

Я только плечами пожал. Откуда мне знать, как там у предков обстояло с носами. А вот порошок – это очень интересная подробность.

Отхлебнул настойки, которая оказалась прозрачной, бодряще горькой и холодной, как жидкий лед – кулак, подбородок, куиррр! – сказал небрежно:

– Мне однажды на Сумеречном рынке пытались впарить подобную штуку, совершенно без запаха. Якобы благовоние для приятного сна. Голубенький такой блестящий порошок.

Малдо встрепенулся. Но, вопреки моим ожиданиям, не встревожился, а по-детски обрадовался совпадению.

– Точно! Блестящий и голубой. Друг, которому я всю жизнь буду благодарен за помощь, утверждает, что это огромная редкость, забытый всеми древний рецепт. Похоже, он здорово недооценивает ребят с Сумеречного Рынка. Не зря говорят, что единственный верный способ встретить Короля Мёнина – заказать его торговцу редкостями и предложить такую цену, чтобы тот не смог тебе отказать.

– Смешно. И не удивлюсь, если правда… Так тебе друг помог? Здорово.

– Да не то слово! – горячо закивал Малдо.

Он явно хотел еще что-то добавить, но в последний момент передумал и уткнулся в свой стакан.

То ли друг просил его держать язык за зубами, то ли просто надоело без умолку болтать. Зная Малдо, можно уверенно ставить на первое. Молчун из него даже хуже, чем из меня.

Ну, по крайней мере, настойку он выдул почти всю. Тоже дело.

– Не буду притворяться, что теперь с Куманским павильоном все ясно, – сказал я. – Чтобы стало действительно ясно, надо самому твой фокус повторить, а мне вряд ли светит. Не в ближайшие сто лет. Но, по крайней мере, более-менее понятно, почему получился такой удивительный эффект – как будто я все здесь знаю, и со всеми вокруг знаком.

– Да! – восхищенно подтвердил Малдо. – Именно этого я и хотел. Такого по-моему, даже сам Король Мёнин в своих Садах Поучительных Иллюзий не делал, там, судя по многочисленными мемуарам посетителей, люди все-таки полностью оставались собой. Правда, я молодец?

– Ты не молодец, – строго сказал я. – Ты гений. Это разные вещи.

Он совершенно расцвел.

– Но кстати, имей в виду, – добавил я, – на мою помощь можешь не рассчитывать. Я – очень плохой вариант. В Черхавле мне было здорово не по себе. Потом выяснилось, почему: этот город с самого начала решил оставить меня навсегда. Усыпить навек и наслаждаться моими прекрасными сновидениями, пока смерть не разлучит нас[41]. Моя, конечно же. Ему-то что сделается.

– Ух ты! – восхитился Малдо. – Это же лучше всего!

– Что – лучше всего?! – опешил я.

– Что тебе было, как ты выражаешься, «не по себе». То есть кроме удивительных улиц Черхавлы зритель получит гнетущие предчувствия странника, попавшего в зачарованный город, и его смутный ужас перед неведомым. Самое драгоценное!

– Погоди. Ты правда думаешь, что людям такое понравится? Да они побегут из твоего Дворца Ста Чудес, как от анавуайны. И будут совершенно правы. Я бы и сам побежал.

– Но это же не настоящий страх, – простодушно улыбнулся Малдо. – Чужой и совсем короткий. Что-то вроде страшного сна с гарантированным пробуждением. А ты сам говорил, это бесценный опыт.

Кстати, да, говорил. Кто ж знал, что семена моей болтовни упадут на такую благодатную почву!

– Я тебе в тот раз еще кое-что говорил, – напомнил я. – О том, почему закон запрещает Мастерам Совершенных Снов делать подушки с кошмарами. Невозможно предсказать заранее, кто сколько способен вынести и на чем сломается. Ни один человек не знает этого даже о себе. Поэтому сознательно пугать других, конечно, еще не покушение на убийство. Но шаг именно в этом направлении.

– Ладно, – растерянно сказал Малдо. – Будь по-твоему. Не хочешь вспоминать Черхавлу – не надо. Мне кажется, ты здорово преувеличиваешь, но я пока не придумал, как тебя переубедить.

– И не придумаешь. Потому что – никак. Малдо совсем увял. И уткнулся в меню.

– Зато я могу попросить сэра Кофу, – сказал я.

– О чем? – с деланым энтузиазмом спросил он.

– Вспомнить для тебя прогулку по Черхавле. Мы же с ним вместе там были. И ему, в отличие от меня, вполне понравилось. По крайней мере, было интересно. Скажу тебе больше, Кофа еще и истинную природу Черхавлы время от времени прозревал. Которая – чистый свет. Зато разноцветный. Эффектное зрелище.

– Правда? – восхитился Малдо. – Думаешь, он согласится?

– Сложно так сразу сказать. Кофа человек непростой. Но я очень его попрошу.

– Спасибо! – просиял Малдо. – Тогда следующая порция за мой счет. «Бесконечное блаженство Харрави» годится?

– Я бы, если можно, предпочел конечное блаженство, – усмехнулся я. – Впрочем, ладно, рискнем.

Куиррр.

Не знаю, кто такой этот Харрави, но толк в блаженстве он, безусловно, понимал. То есть о воздействии поименованного в честь него напитка на человеческий организм я ничего путного сказать не могу, поскольку чирикал про себя «куиррр» после каждого глотка, как заведенный. Но мне и вкуса вполне хватило, чтобы запомнить этот благоуханный жидкий огонь навсегда. И сделать пометку в уме: «Заказывать при всякой возможности».

На Малдо «бесконечное блаженство» тоже произвело сильное впечатление. В смысле, он выдул его практически залпом. А потом оперся руками на стол, опустил на них голову, подбородок на кулаки, так что я уже собирался заржать и спросить: «А у тебя-то откуда знакомые среди шимарских картежников?» Но в этот момент Малдо печально сказал слегка заплетающимся языком:

– Я переоценил свои способности.

– В каком смысле?

– Думал, что могу трое суток кряду не спать, работать, как проклятый, а потом еще и пьянствовать, как ни в чем не бывало. Ну, в крайнем случае, потеряю контроль, драку затею или песни петь начну – это мы уже проходили, не страшно. Даже весело. Но! До драк и песен сегодня не дойдет, прости, потому что я просто усну. Здесь и сейчас, за этим столом. Мое слово твердо.

И действительно закрыл глаза и блаженно засопел. Сперва я думал, он притворяется. Разыгрывает меня, уж не знаю, зачем. Просто так, чтобы было, чтобы внезапно расхохотаться и вскочить. Но время шло, Малдо спал, потихоньку оползая вниз в тщетных попытках устроиться поудобнее.

По-хорошему, надо было бы его куда-нибудь деть. В смысле доставить в место, более походящее для долгого крепкого сна, чем белоснежный зал трактира. Дом Малдо в Скандальном переулке для этого вряд ли годился. Во-первых, он под завязку забит необходимым для колдовства хламом; на моей памяти, из-за него даже входная дверь не открывалась. А во-вторых, ночью туда наверняка заявятся неугомонные Новые Древние архитекторы и как начнут колдовать! Даже страшно подумать, во что может превратиться человек, задремавший в подвергнутом трансформации здании. В дверную ручку? В оконный карниз? Или в целых четыре лестничных пролета? Надо будет спросить Малдо, когда проснется. Или не надо? Судя по тому, какая каша творится в его бедной гениальной башке из-за моей болтовни про страшные сны, я на него плохо влияю.

Зов Нумминориха положил конец моим размышлениям.

«Тут такие дела, – сказал он. – Девочки из Ордена Семилистника помогли спящему, которого я нашел. Во всяком случае он открыл глаза, улыбнулся и исчез».

«То есть проснулся у себя дома. Очень хорошо».

«Да, отлично получилось. Потом меня провели Темным Путем обратно, ко Дворцу Ста Чудес. Оттуда я пошел по новому следу, довольно быстро нашел еще одного спящего на Узкой улице, даже не стал тебя беспокоить, потому что девочки его сразу разбудили, и по-моему, с ним тоже все хорошо».

«Здорово, – сказал я. – Ищешь дальше?»

«В общем, да. Но тут, понимаешь, уже не восемь, а девять следов. Один, получается, совсем новый».

«Драть вас всех в сарае через лисью трещину!»

Я не то чтобы нарочно так красиво выбранился. Само вырвалось. Похоже, культурное влияние сэра Джуффина Халли на мое сознание даже сильнее, чем я до сих пор предполагал. Хотя, казалось бы, куда еще.

«Ух ты! – восхитился Нумминорих. – Такого я еще не слышал».

«Еще наслушаешься, – пообещал я. – Причем сегодня же, если наши дела и дальше так замечательно пойдут. Подожди меня там пожалуйста. Я сейчас».

Я расплатился с трактирщиком, спросил, нет ли у него комнаты для усталых гостей, но тот в ответ так скривился, что это даже под маской было заметно. Ответ неудовлетворительный, зато понятный. Судьба Малдо Йоза, таким образом, была решена.

Отработанным жестом я спрятал спящего гения в пригоршню, между большим и указательным пальцами левой руки. С точки зрения всякого посвященного в тайну гильдии столичных портовых грузчиков, живой человек не имеет принципиальных отличий от сундука или одежного шкафа. В смысле его можно уменьшать и переносить, как любой другой груз. До сих пор все мои жертвы описывали состояние пребывания в микромире, как приятное и расслабляющее. Или вообще никак не описывали, потому что проспали все приключение. Малдо, скорее всего, ждала та же участь: когда я поднялся из-за стола, он как раз начал храпеть.

Уладив эту проблему, я шагнул из трактира в свою гостиную. Глупо таскать уснувшего приятеля в пригоршне, когда в твоем доме добрая дюжина спален для гостей. Или даже больше. Я их, честно говоря, до сих пор так и не сосчитал. Вечно отвлекаюсь на что-нибудь по дороге.

Чем плоха моя голова – она не слишком вместительна. И когда в нее приходит одна прекрасная идея, всем остальным, включая просто здравые соображения, приходится выйти. Потому что места не хватает на всех.

Вот и сейчас так получилось. То есть куда деть спящего Малдо я сразу придумал, молодец. Зато не сообразил, что появиться в собственной гостиной – идеальный способ потерять кучу времени. Потому что гостиная – единственное помещение в Мохнатом Доме, о котором можно с уверенностью сказать, что пустым оно не окажется.

Оно и не оказалось.

Собаки – это еще ладно бы. В конце концов, мы с ними знакомы не первый год. И за это время они успели не только убедиться, что иногда я становлюсь совершенно бездушным гадом, способным предпочесть какие-то унылые занятия, именуемые «срочными делами» бесконечному счастью быть облизанным в нос, но и смириться с этим прискорбным фактом. И перестать пытаться меня переделать. Все бы так.

Что касается кошек, с ними совсем просто. С Армстронгом и Эллой у нас с самого первого дня установилось полное взаимопонимание, потому что устроены мы примерно одинаково. Сутками напролет можем не замечать друг друга, потому что в мире куча других интересных дел, зато если уж заметим, сразу любим, преданно и безоглядно, целых пять минут кряду. Таких прекрасных минут!

Меламори, впрочем, говорит, что я и с людьми примерно так же обращаюсь. И при этом не умею мурлыкать – совсем дрянной, негодный кот. Но тут уж ничего не поделаешь. В смысле мурлыкать я все равно не научусь, нет такого магического заклинания, я специально узнавал, хотел ее насмешить, но не вышло.

Все это я к тому, что кошки и собаки, поджидавшие меня в гостиной, не представляли серьезной угрозы дальнейшим делам. Увидев их, я сразу нахмурил брови и объявил:

– Я буквально на несколько секунд. Считайте, вообще не приходил!

Друппи печально взмахнул ушами и вернулся на свое место, откуда вскочил было, чтобы как следует извалять меня по полу. Все-таки он очень воспитанный пес, хотя с виду ни за что не скажешь.

– Ну и хвала Магистрам, значит, не помешаешь мне готовиться к лекции, – проворчал Дримарондо.

По его тону было ясно, что он огорчен не меньше Друппи, но гонор – великая вещь. В некоторых случаях с лихвой возмещает недостаток воспитания, а удовольствия больше – для всех сторон.

Кошкам в этот момент вообще было не до меня. Они увлеченно драли когтями новенький кеттарийский ковер, расстеленный на полу специально для их удовольствия, и это занятие поглотило их целиком.

Но на моем пути к гостевым спальням внезапно выросло совершенно непреодолимое препятствие: Базилио. Вернее, ее печальный взор. Когда у тебя такие выразительные глаза, можно позволить себе быть скромницей и тихоней, сидеть в углу, помалкивать, ни о чем не просить, никого не тянуть за полу лоохи с криком: «Удели мне внимание!» Достаточно просто посмотреть. И никто не избежит ловушки.

Я, во всяком случае, не смог.

– Что у тебя стряслось? – спросил я.

– Ничего не стряслось, все отлично, – заверила меня Базилио.

Но взгляд ее при этом стал еще печальней. Безупречная техника, мне бы так научиться.

– Послушай, я действительно очень тороплюсь, – сказал я. – Причем не на совещание какое-нибудь дурацкое опаздываю, а живых людей спасать. Честно. Но никуда не пойду, пока ты не скажешь, почему у тебя глаза на мокром месте.

– Они не на мокром! – горячо запротестовала Базилио. – И у меня правда все хорошо. Честно! Я просто посоветоваться с тобой хотела, но можно потом, когда ты всех спасешь и вернешься.

– Это может случиться очень не скоро. Магистры знают, что у нас сейчас творится. И думать мне надо о деле, а не гадать, что у тебя не так. Поэтому пошли-ка со мной. Ты этот дом знаешь лучше меня. Покажешь, где можно уложить гостя. И заодно посоветуешься. Вперед.

– Лучше на втором этаже, там во всех спальнях постельное белье сегодня меняли, – сказала Базилио, пулей вылетая за мной в коридор.

– Так и сделаем. Спасибо за подсказку.

– А где твой гость? – спросила она. – Неужели на улице ждать остался? И потом полезет через окно? Он что, собак боится? Или кошек?

– Может, и боится, – улыбнулся я. – Не знаю, не спрашивал. Но он не на улице, а со мной, – и я сунул под нос Базилио кулак.

– Ой, – пискнула она и отскочила в сторону.

– Эй, ты чего? Когда это я с тобой дрался?

– Все однажды случается в первый раз, – философски заметила она. – А сэр Мелифаро говорил, что ты…

– Даже слушать не хочу, что он говорил. Врал. Вернее, шутил. Он отличный парень, но шутки у него иногда дурацкие. Впрочем, обо мне, наверное, можно сказать то же самое. Но драться с тобой я никогда не буду, запомни это раз и навсегда. А кулак показал, потому что ты спросила, где гость. Он – там.

– Такой крошечный?!

– Да. Но это временное состояние. Я его заколдовал – ненадолго. Чтобы не будить. Сейчас расколдую. А ты пока рассказывай, что тебе посоветовать? Не тяни, времени совсем нет.

– Но я стесняюсь! – неожиданно выпалила она.

– Только этого не хватало. Как можно стесняться человека, который знает тебя практически с рождения? И чуть в штаны не наделал, когда впервые увидел тебя в башне. Но виду, если ты помнишь, не подал.

– Правда, что ли, – чуть не наделал? – хихикнула она.

– Ну а как ты думаешь? Я тоже живой человек и не каждый день обнаруживаю у себя дома чудовищ. Особенно таких ужасных, В смысле прекрасных и удивительных. В общем, ты поняла.

– Я как раз об этом и хотела поговорить, – призналась Базилио. Обогнала меня и распахнула передо мной дверь одной из спален. – Вот здесь, например, можно.

– Спасибо. О чем – «об этом»? Как я в штаны чуть не наложил?

– Нет, что ты. О том, как я была чудовищем. И про сэра Умару Камалкони. Ну, про Старшего Помощника Придворного Профессора овеществленных иллюзий…

Этого, в общем, следовало ожидать. Хвала Магистрам, у нашей девочки всего один повод для печали. Зато такой веский, что других не требуется. Умеет же Его Величество разбивать девичьи сердца! Даже прикинувшись старым дедом с невнятной придворной должностью и нелепой страстью к головоломкам.

Впрочем, в случае Базилио страсть к головоломкам – это как раз серьезный плюс. Возможно, перечеркивающий все минусы.

Я вытряхнул спящего Малдо из пригоршни прямо на постель. Он, надо сказать, вообще этого не заметил, даже дыхание не сбилось. Горазды же некоторые дрыхнуть, а.

– Он что, будет спать прямо в шляпе? – изумилась Базилио.

– Думаю, да. Во всяком случае, лично я их разлучать не рискну и тебе не советую. Вдруг она – что-то вроде дополнительной головы?.. Так что там у тебя с профессором?

– Со Старшим Помощником Придворного Профессора, – педантично поправила Базилио.

– Совершенно верно. Давай, выкладывай. Мне правда надо бежать.

– Как ты думаешь, если я превращусь в чудовище, как раньше, он придет снова меня изучать?

– В чудовище? Как раньше?! – Я ушам своим не поверил. – Ты же больше всего на свете хотела стать человеком. Неужели уже надоело?

– Ты что! – Базилио так разволновалась, что даже голос повысила. – Не надоело! И никогда не надоест. Но я же могу на время превратиться. Специально чтобы сэр Умара Камалкони смог к нам прийти. Поизучает меня немножко, камры выпьет, мы поиграем во что-нибудь, поговорим – все как раньше. А потом он уйдет, а я опять стану человеком. До его следующего визита. По-моему, хороший план. Или нет? Как думаешь?

– Вроде неплохой. Но ты даешь! Ты же еще недавно заснуть боялась, чтобы во сне нечаянно не превратиться обратно.

– А я до сих пор немножко боюсь, – призналась она. – Просто – ну а что еще делать? Я очень сильно скучаю. Все время хожу, думаю: вот это было бы здорово с сэром Умарой обсудить. И это. И всякие штуки рассказать, и кое о чем спросить. И гадаю, что бы он ответил, а зов послать не решаюсь. Очень неловко! Трикки говорит, когда люди становятся друзьями, они обычно открыто договариваются: «Можешь присылать мне зов в любое время, если понадоблюсь». А сэр Умара Камалкони мне ничего подобного не предлагал. Хожу теперь, думаю: это потому, что он не хотел, чтобы я его беспокоила? Или просто не догадывался, что меня можно обучить Безмолвной речи? Не знаю! И плакать все время хочется. А больше не хочется вообще ничего. А это нечестно. Потому что в Мире столько разных прекрасных вещей! Очень глупо им не радоваться. А я… А мне…

На этом месте Базилио наконец заревела. И ей явно сразу стало легче. А мне – наоборот. Впрочем, черт со мной, как-нибудь потерплю.

– Ладно, – сказал я. – Договорились. Я постараюсь в ближайшее время увидеться с профессором и передать ему твое предложение. А пока выше нос. В Мире действительно много разных прекрасных вещей, ты совершенно права.

И только после того, как бывшее чудовище улыбнулось сквозь слезы и энергично закивало, я счел свой долг исполненным и вышел из спальни – прямо на усыпанную блестящими разноцветными камешками дорожку, ведущую к парадному входу во Дворец Ста Чудес. Навстречу мне вприпрыжку мчался обрадованный моим появлением Нумминорих. Кроме него никого поблизости не было. Ну и хвала Магистрам, значит, есть надежда, что завтра в «Суете Ехо» не появится разоблачительная статья о невиданных оргиях Тайных сыщиков в новом центре развлечений с проницательным выводом: «Теперь понятно, почему Дворец Ста Чудес до сих пор не открыл свои двери для всех горожан!»

– Когда ты сказал «сейчас», я подумал, что дело совсем плохо! – выпалил Нумминорих, добежав до меня.

– Почему это?

– Потому что когда ты говоришь «сейчас», это обычно означает «еще сегодня» – если, конечно, дело не к полуночи. Но на этот раз мне пришлось ждать всего через четверть часа. Здорово!

Я даже огрызаться не стал. Что толку, если он прав.

– Давай сделаем так, – сказал я. – Ты говорил, что наверняка справишься с какой-нибудь из дверей. Вот и открой – любую. Малдо дрыхнет, самое время вломиться без спросу в его дворец. И посмотреть, что там происходит.

– Ага.

Нумминорих потопал к центральному входу, но там внезапно свернул и скрылся за углом. Я едва за ним поспевал.

– Я тут более-менее осмотрелся, когда в первый раз пришел, – объяснял он на ходу. – Искал следы – вдруг еще где-то есть? Но на самом деле, все ведут к центральному входу, или от него, это как посмотреть; ну, неважно. Факт, что других я так и не нашел. Зато заранее пригляделся к дверям. Ты знаешь, меня мама учила любые замки открывать, в том числе, заговоренные, и у меня обычно получается…

– Еще бы!

– Так вот, за центральную дверь я даже браться не стану. Там какое-то очень… неприятное заклинание.

– Сильное?

– Да, пожалуй. Но сила заклинания – это обычно решаемая проблема. А там – именно неприятное. Пугающее. Такое, знаешь, чтобы даже близко не подходили. Они на самом деле довольно редко используются. Мама, когда меня учила, просто не нашла, на чем нам потренироваться. А сама так двери заколдовать не смогла. Она же у меня из Ордена Часов Попятного Времени, а они совсем не по этому делу. Пугать – не их специализация… В общем, с центральной дверью я связываться не готов.

– Меня Малдо через окно умпонского Великаньего Дома провел, – вспомнил я.

– С некоторыми окнами действительно вполне можно разобраться, но очень уж хлопотно. Зато черный ход тут заколдован совсем плохо. То есть с точки зрения взломщика, как раз хорошо. Легко, короче говоря, открыть.

Наконец Нумминорих перешел от слов к делу. Остановился перед небольшой металлической дверью, спрятанной в лабиринте стен и переходов, и с виду похожей на сейфовую. Какое-то время топтался там, пританцовывая, словно бы исполнял один из дурацких придворных ритуалов постепенного почтительного приближения к старшему по званию, потом вдруг прыгнул, как кот из засады, обеими руками вцепился в дверную ручку, нажал, и дверь поддалась.

– Это было красиво, – одобрительно сказал я.

– Спасибо. Но это на самом деле не от меня зависит, а от двери. Вернее, от заклинания, которое наложено на замок. То, которое было тут, нейтрализуется именно так. Повезло! Мне с тобой идти или по следу? И по какому именно, если?..

– Сначала со мной. Я же тут сутки могу блуждать без толку.

– А что в данном случае толк?

– Для начала неплохо бы все-таки найти этот грешный порошок. На пороге у центрального входа его нет, правильно? Значит, склад где-то внутри. Найдем его – тогда отпущу тебя по следу. Все равно, по какому. Когда есть риск спасти не всех, пусть будет лотерея. Вряд ли судьба мудрее нас, зато она не согнется под бременем ответственности, делая выбор… Кстати о судьбе, лихо она с нами обошлась, да? Вроде бы все, как заказывали, – вот вам сновидцы, вот вам подсказки, больше, чем сумеете расшифровать – и одновременно ни малейшего шанса закончить беготню до полуночи.

– Все равно это гораздо лучше, чем бесцельно бродить по улицам, – оптимистически заметил Нумминорих. – А порошок, скорее всего, где-нибудь в той стороне. Но могу ошибаться, запах совсем слабый… Ладно, все равно, пошли сначала туда.

Мы довольно долго блуждали по пустым коридорам и залам – просторным и тесным, с высокими и низкими потолками. Но разница между ними пока заключалась только в размерах. Голые стены, голые каменные полы. Видимо, кроме Куманского павильона, Малдо еще ничего не успел сделать. Или просто выключил иллюзии перед уходом, как гасят свет? Интересно, возможно ли такое? Да и нужно ли? Надо бы при случае спросить.

– Вы волшебники?

– Нннууу… да, – признался Нумминорих.

Он честный.

А я молчал, лихорадочно размышляя, откуда здесь взялась эта маленькая смуглая женщина с буйной копной темных волос, завернутая в кусок драгоценной парчи, как в банное полотенце. Подружка Малдо? Его новая коллега? Просто восторженная поклонница, сумевшая пробраться через какое-нибудь незаколдованное окно? Но ведь только что ее тут не было. И вообще никого кроме нас. Как мы прохлопали ее появление?

Несколько секунд я потратил на обычную бытовую растерянность, Тайным сыщикам при исполнении не положенную, потом спохватился, посмотрел на нее боковым зрением и понял, что ничего мы не прохлопали, женщина действительно взялась ниоткуда. Просто возникла перед нами, и все.

То есть ей внезапно приснилось, будто она оказалась в одном из коридоров Дворца Ста Чудес, нос к носу с двумя прекрасными незнакомцами. А мы с Нумминорихом стали эпизодическими персонажами и одновременно невольными свидетелями ее счастливого сна.

Я не зря говорю «счастливого», потому что стоящая перед нами женщина производила впечатление самого счастливого существа во Вселенной. Ей даже губы в улыбку складывать не требовалось, она вся, целиком была одной огромной ликующей улыбкой. И еще несколько метров пространства вокруг нее. И мы с Нумминорихом тоже попали под воздействие этой нехитрой магии – заулыбались, как два безмятежных дурака.

– Вы волшебники! – повторила женщина. На сей раз утвердительно. – И я тоже! – уверенно добавила она. – Я пришла сюда, чтобы подарить вам магию заоблачной пляски.

С этими словами она сорвала с себя драгоценное полотенце, швырнула его на пол, взмахнула руками, взлетела к потолку и закружилась там в каком-то причудливом птичьем танце, понемногу удаляясь от нас со скоростью неторопливо плывущего облака. Мы с Нумминорихом задрали головы и какое-то время смотрели на нее, натурально распахнув рты. Как будто никогда голых женщин не видели.

Впрочем, танцующую под потолком голую женщину я действительно видел впервые. Как-то мне, получается, до сих пор не везло.

– Между прочим, порошком от нее пахнет – будь здоров! – вдруг сказал Нумминорих.

– Пахнет? Уже?!

– Почему «уже»?

– Я думал, она еще только идет на запах приманки…

– Не трогай меня! – вдруг закричала женщина. – Отстань!

Мы снова уставились на потолок. Но ни чудовищ, ни просто злодеев там не обнаружили. Зато успели увидеть, как исчезает наша голая танцовщица – то истончаясь до почти полной невидимости, то снова обретая четкость форм. Напоследок она превратилась в облако сизого дыма, но потом растаяло и оно.

– Очень не хотела просыпаться, бедняга, – понимающе улыбнулся я. – Такой счастливый был сон! Но ее все равно разбудили. Настойчивые гады. Ну или один настойчивый гад. Большой молодец.

– Почему это молодец? – удивился Нумминорих. – Ты же сам не любишь, когда тебя вот так внезапно будят.

– Терпеть не могу. Потому что в большинстве случаев понятия не имею, какие ужасы могли бы мне присниться, если бы я дальше дрых. И она понятия не имела. А теперь уже вряд ли когда-нибудь узнает. Вот и хорошо. Одним кошмаром меньше.

– Ты думаешь?..

– Было бы странно, если бы я так не думал. Пока на конце каждого следа, ведущего от Дворца Ста Чудес, обнаруживался кто-нибудь сходящий с ума от ужаса. Если есть исключения из этого правила, нам с тобой они пока не встречались… Ладно, пошли дальше. Может, еще кто-нибудь хочет сплясать для нас голышом? Ждет, не дождется, а мы тут ушами хлопаем.

Но обнаженных танцовщиц в пустых коридорах больше не наблюдалось. И вообще никого. Зато Нумминорих с каждым шагом выглядел все более довольным. Это означало, что запах становится сильней, можно не спрашивать, и так ясно.

– Значит, смотри, – наконец сказал он, остановившись возле красивой резной двери из белого дерева. – Основной источник запаха где-то еще дальше. Но отсюда тоже вполне ощутимо пахнет. И, что самое интересное, за этой дверью находится нормальный, в смысле, не спящий человек. Зайдем?

– Открыть сможешь?

– Смогу. И ты тоже. Потому что дверь не защищена заклинанием. И даже не на замке. Просто прикрыта.

– Эй, это ты? – внезапно спросили из-за двери. Мужской голос, хриплый, как будто немного простуженный. И совершенно безмятежный, ни малейшего намека на тревогу.

Тем лучше.

Отвечать я не стал, а просто распахнул дверь.

За дверью была небольшая по нашим столичным меркам комната условно жилого вида, даже в некотором смысле уютная – на свой, особый холостяцкий манер. Посреди комнаты болтался подвешенный к потолочной балке гамак, на полу стояли неуклюжие коротконогие стулья, старое, с виду сказочно удобное кресло и два больших самодельных стола, сооруженных из ящиков и коробок; столешницей одному служила плоская крышка старинного сундука, второму – его дно. Грибные светильники, сделанные из прозрачного цветного стекла, придавали помещению неожиданно праздничный вид.

Именно по милости одного из разноцветных светильников мне сперва показалось, что навстречу нам поднялся человек с совершенно зеленым лицом. Но по пути к порогу физиономия незнакомца стала сперва оранжевой, а потом синей, и я выдохнул с облегчением: нормальный человеческий человек. Высокий, ширококостный, чуть лысоватый, с красивым, значительным, как бюст какого-нибудь героя лицом, безнадежно испорченным маленькими круглыми очками в тонкой оправе из драгоценного синего металла. Примечательная деталь. Очков в Ехо не носит почти никто, кроме нескольких эксцентричных чудаков. Столичные знахари легко исправляют любые проблемы со зрением, поэтому очки – это скорее аксессуар, чем необходимость. К тому же очень непопулярный аксессуар. Дело даже не в переменчивой моде, просто любой человек в очках сразу кажется безнадежно отставшим от жизни провинциалом, потому что как раз на окраинах Соединенного Королевства очки носят вовсю – вынужденно. Хорошего знахаря, способного вылечить близорукость, вдали от Сердца Мира днем с огнем не найдешь.

– Что за дрань комугайская[42]! – сердито сказал человек в очках. – Ты кого сюда притащил? Я же просил…

Потом он пригляделся и понял, что проказница-судьба прислала ему не одного, а целых двух незваных гостей. Плюнул в сердцах себе под ноги, что-то пробормотал, резко повернулся на пятке и исчез.

Я бросился было за ним – встать на след, разыскать – но Нумминорих помотал головой.

– Он никуда отсюда не делся. Запах как был, так и остался. Наверное, просто стал невидимым.

– Точно, – вспомнил я. – Шурф мне показывал похожий прием.

– Вы кто вообще такие? – возмущенно спросил хриплый голос из пустоты. – Это заведение, хвала Миру бодрящему, частная собственность. И для общественных посещений еще не открыто.

– Тайный Сыск столицы Соединенного Королевства, – сказал я. – Извините, что сразу не представились.

– Тайный Сыск? Тогда еще ладно.

Я всего несколько раз в жизни слышал, чтобы название нашей организации повторяли с таким облегчением. На мой взгляд, мы отличные ребята, но репутация у нас действительно не ах. Джуффин с Кофой в свое время постарались убедить население Ехо, что Тайный Сыск создан специально для поедания живьем невинных сирот и зверского физического устранения всех случайных свидетелей этих трапез. Надо признать, такое отношение к нам здорово облегчает работу, но несколько отравляет жизнь. По крайней мере, человеку, столь радостно приветствующему наше появление, я готов благодарно броситься на шею. Да только где она, эта шея? Мимо невидимки промахнуться – раз плюнуть.

– А что у нас тут случилось? – бодро спросил человек-невидимка. – Кто-то пролез в здание? Я ничего не слышал. Впрочем, да, дворец-то огромный, а дверь была заперта…

– Вы бы все-таки стали опять видимым, – сказал я. – Так гораздо удобнее разговаривать.

– Не хочу, чтобы меня узнали, – буркнул он. – Я не беглый мятежный Магистр и с законом отродясь проблем не имел. Просто не хочу, чтобы в городе прослышали о моем возвращении. По личным причинам.

– А разве у нас есть шансы вас узнать? – удивился Нумминорих. – Мне кажется, мы не…

– С вами обоими я точно не знаком, – подтвердил невидимка. – Если, конечно, вы не изменили внешность, как, говорят, теперь в столице каждый второй делает.

– Не каждый второй, – встрял я. – И даже не каждый десятый. Гораздо меньше. Не потому что не хотят, просто фокус довольно трудный, как ни крути. И да, мы сейчас выглядим именно так, как обычно выглядим. И вас не узнаем. Все в порядке, можете проявляться.

– Не могу, – неохотно признался он. – Такое уж это дурацкое заклинание, надо ждать, пока само пройдет. Обычно его хватает на четверть часа. Так что, при всем уважении, придется вам потерпеть. Извините.

– Ладно, – вздохнул я. – Нет, так нет. Но, по крайней мере, представьтесь. И объясните, пожалуйста, что вы тут делаете? Вы определенно не сам Малдо Йоз – хотя бы потому, что он сейчас дрыхнет у меня дома. И вряд ли один из его коллег. Я вроде всех ребят в лицо знаю…

– Зачем это Малдо дрыхнет у вас дома? С ним что-то случилось?

Вот теперь в его голосе зазвучала та самая тревога, которую я ожидал услышать в обмен на словосочетание «Тайный Сыск».

– С Малдо много чего случилось, – усмехнулся я. – Сперва его унес «Тютюшихумский вихрь», потом окутала «Аудаллахская тьма», а напоследок бедняга познал «Бесконечное блаженство Харрави». И оно окончательно свалило его с ног.

– Напился, что ли? – догадался невидимка. – Всего с трех стаканов?! Куда катится этот Мир!

Пришлось вступиться за честь друга.

– Он сказал, что трое суток не спал. И все это время работал, не покладая рук и прочих частей тела, которые используются для колдовства.

– И то правда, – неохотно согласился невидимка. – Хотя когда мы строили виллу Хайти Нубраты в предместьях Нари, он мог…

– Ха! Ну конечно! – обрадовался я. – Можете не представляться. Я и так знаю, кто вы.

– Правда? – холодно спросил невидимка. – Что ж, интересно будет выслушать вашу версию.

– Вы – Пелле Дайорла. Я, кстати, тоже.

– Как?! Полный тезка? – изумился он.

– Всего на одну ночь, – улыбнулся я. – Точнее даже, на пару часов. Малдо тогда решил показать мне эксперименты с домом в Скандальном переулке. И не хотел нервировать своих коллег. Я… ну, в общем, так вышло, что я довольно известная персона, а людей часто смущает общество знаменитостей. Потом-то ребята привыкли, что я вечно рядом кручусь, но в первый раз мне пришлось изменить внешность. И Малдо придумал для меня новое имя. Вернее, дал ваше. А пока мы ждали остальных, рассказывал мне, как отлично вы вместе работали на побережье. И прости… Ой. Если я ляпнул лишнее, простите.

– То есть вы с Малдо настолько друзья, что он даже о моих кирпичах разболтал? – удивился невидимка. – Тогда я, наверное, тоже знаю, кто вы. Сэр Макс? Он мне все уши прожужжал.

Нумминорих воспользовался Безмолвной речью.

«Я правильно понимаю, что вы поладили? Может быть, он тебе сам все покажет и расскажет, а я пока пойду по оставшимся следам? Чтобы времени не терять?»

«Давай так, – согласился я. – И оставайся на связи».

– Извините, пожалуйста, – сказал Нумминорих вслух. – У меня очень много работы. Надеюсь, еще увидимся.

Он вышел, и мы с Пелле Дайорлой остались вдвоем.

– Никогда раньше не говорил с невидимым собеседником, – пожаловался я. – Чувствую себя полным идиотом. И даже не знаю, куда можно сесть, чтобы не угодить к вам на колени.

– Садись в кресло, – великодушно предложил Пелле. – Все-таки ты здесь в большей степени гость, чем я. Я уже третий день тут живу, а ты только вошел. Ничего, что я на «ты»? У нас, на побережье, это не нахальство, а способ выразить симпатию. Хотя в столице принято иначе, это я помню.

– На «ты», так на «ты», – согласился я, устраиваясь в кресле. – Ничего не имею против способов выражения симпатии. А где ты сейчас сидишь? Ну, чтобы я знал, в какую сторону говорить.

– Наверх смотри, – посоветовал он. – Я собираюсь залезть в гамак. Это довольно непросто, но результат стоит усилий.

Гамак действительно принялся дергаться и раскачиваться, потом понемногу затих.

– Значит, устроился, – констатировал я. – Ты мне вот что скажи, тебя Малдо сюда хвастаться позвал или на помощь?

Гамак ответил ухмылкой.

– Да, конечно, хвастаться. Какая от меня может быть помощь? Я в этой его древней архитектуре на новый лад ни хрена не смыслю. И не колдовал толком уже так давно, что теперь не вспоминать, а заново учиться придется. Зато делать большие глаза и говорить: «Ну ни хрена себе ты даешь!» – у меня очень неплохо получается. А Малдо только этого и надо.

Не могу сказать, что я всегда с ходу распознаю фальшь. На самом деле, обмануть меня довольно просто. Но бывает такая особая безмятежная разновидность искренности, имитировать которую невозможно. Искренность хитреца, говорящего только часть правды, звучит совершенно иначе. Искренность вдохновенного лгуна, который свято верит каждому своему слову, тоже. Ни тому, ни другому, при всем мастерстве, не дается беспечность дыхания, совершенно особый, небрежный, расслабленный его ритм. Дыханию собеседника я верю куда больше, чем логике повествования и интонациям – не сознательно, интуитивно. Сам начинаю дышать в том же ритме и сразу же утрачиваю способность хитрить. Собственно говоря, это и есть безошибочный индикатор искренности моего собеседника: когда я вдруг понимаю, что сам не хочу, почти не могу ему врать.

Сегодня в этом смысле выдался совершенно ужасный день. Сперва этот чертов гений Малдо Йоз, теперь его приятель с побережья, возможно, единственный в столице Соединенного Королевства обладатель секрета изготовления приманки для спящих, волшебного порошка кель-круальшат. Оба они говорили с той самой безмятежной искренностью, присущей людям, невинным не только в делах и помыслах, но даже в самых смелых потаенных мечтах. Что, с одной стороны, хорошо – зачем мне тут в моем городе лишние злодеи? А с другой, совершенно не увязывалось с выводами, сделанными из других наблюдений: во Дворце Ста Чудес сновидцы становятся жертвами невыносимых кошмаров и сходят от них с ума.

От такого противоречия свихнуться впору.

И при этом мне отчаянно не хотелось хитрить с обоими. С Малдо я еще как-то держался, ходил вокруг да около; впрочем, довольно неумело. Будь он настоящим злоумышленником, влет бы меня раскусил.

А теперь – здрасьте пожалуйста, начинай все сначала!..

– На самом деле, насколько я успел изучить Малдо, одними похвалами от него не отделаешься, – сказал я. – Он и от меня помощи потребовал. Чтобы я вспомнил для него, как гулял по Черхавле…

– Морские девки! Ты что, там был?!

– Был. Но… Неважно. Ему же не только Черхавла нужна. Любые интересные воспоминания в дело пойдут. Готов спорить, что тебя он уговаривал вспомнить жизнь послушника Ордена Водяной Вороны. Для Дома Страха – он же даже выглядит, как резиденция вашего Ордена. Говорил небось: «Прикинь, как это будет здорово: любой человек сможет ощутить себя послушником, который не знает, убьет его Магистр Лойсо прямо сегодня или все-таки только через год».

– До таких разговоров дело не дошло, – мрачно сказал глас свыше. То есть Пелле из гамака. – Я сразу отказался наотрез. А Малдо слишком хорошо меня знает, чтобы пытаться переубедить. Мне вообще кажется, Дом Страха – это глупая затея. Посоветовал ему переделать. Ни к чему людей лишний раз пугать. Сами найдут, чего испугаться, и нас не спросят.

Ну надо же, а.

Но порошок! Чертов грешный порошок Кель-круальшат. И весь этот ужас потом.

– Я ему то же самое про Черхавлу сказал, слово в слово, – кивнул я. – Не везет Малдо с друзьями, что тут будешь делать! Художник страдает, а нам, гадам, лишь бы крылья ему обрубать.

– Ничего. Новые вырастут. И есть надежда, что лучше прежних. Не такие дурацкие. Он же мальчишка еще. Вечно я об этом забываю.

– Но, по крайней мере, Кель-круальшат ты ему привез, – невинно заметил я.

Иными словами, пошел ва-банк.

– Да чего его возить туда-сюда, – флегматично откликнулся Пелле Дайорла. – Самому сделать проще простого, особенно тут, в Ехо, где за всеми компонентами можно сходить на рынок. А не под землю и не в дремучий лес, предварительно дожив до нужного времени года.

Сделать. Вот оно как.

– Я давным-давно научил Малдо готовить Кель-круальшат, – продолжал Пелле. – Он же с этой своей идеей чуть ли не с детства носился. Хотел построить прекрасный дворец, где люди будут видеть интересные сны наяву. Только об этом и говорил с утра до ночи, а если выпьет – все, выноси козу из дома. В смысле, спасу нет. Я его слушал-слушал, а однажды спросил: ну и как ты собираешься заставить зрителей расслабиться и внимать? Люди обычно даже в разговоре друг друга толком не слышат, так поглощены собой. А ты хочешь, чтобы они твои наваждения проживали во всей полноте. Так я ему сказал.

– И что?

– Ну как – что. Парень растерялся, потому что никогда не ставил вопрос таким образом. Думал, все такие же любопытные и внимательные, как он сам. А это, конечно, ошибка. И тогда я ему подсказал, что делать, когда придет время. Как захватить чужое внимание. Кель-круальшат действует не только на спящих, но и на бодрствующих, просто гораздо мягче. Ты уже был в Куманском павильоне?

– О да, – невольно улыбнулся я.

– И не отвлекался на посторонние мысли?

– Совершенно. Хотя, по идее, мне было на что отвлекаться. Целая куча проблем!

– Тогда ты понимаешь, о каком воздействии я говорю. Получается, я здорово помог Малдо с этим его дворцом. Причем задолго до того, как он сам понял, чего хочет. А теперь я пас. Желаю быть тут праздным гостем. Так ему и сказал.

И гамак яростно закачался под потолком, демонстрируя неукротимое стремление невидимого гостя к абсолютной праздности.

Но я упорно гнул свою линию:

– И Кель-круальшат он сам делал?

– Сам. Ну, я, конечно, был рядом. Присматривал за процессом. Такие дела нельзя пускать на самотек. Небольшая ошибка, и кто знает, какая дрянь может получиться? Даже думать об этом не хочу… А чего ты к моему благовонию прицепился? Что с ним не так?

– Возможно, вообще все.

– С каких это пор? – сердито спросил Пелле Дайорла.

– Точно пока не знаю, – сказал я. – Будем считать, что со вчерашнего вечера, когда мы нашли первого чокнувшегося от ужаса сновидца.

– Сочувствую всем участникам этого печального события. Но Кель-круальшат-то тут при чем?

– Сегодня мы нашли еще нескольких. Мой коллега Нумминорих – тот, который ушел – нюхач. Он учуял незнакомый запах; приглядевшись, мы увидели частицы голубого порошка. Разузнали, что это такое; когда выяснили, что приманка для сновидцев, считать это случайным совпадением стало довольно непросто. Следы порошка привели нас сюда. Таких следов вокруг Дворца Ста Чудес довольно много. В конце каждого рано или поздно обнаруживается очередная жертва. Симптомы во всех случаях схожи: спящий страдает от кошмара, порожденного его сознанием, а не внешними обстоятельствами, происходящее вокруг игнорирует полностью или выборочно, выбирая для восприятия только те детали, которые могут усилить страх, не просыпается, постепенно сходит с ума; по утверждению опытного знахаря, безумие затрагивает спящего целиком и может продолжать развиваться после его пробуждения. Такая примерно картина. И, похоже, дело тут именно в вашем порошке.

– Этого не может быть, – твердо сказал Пелле Дайорла.

И внезапно стал видимым. Ясно, что просто действие заклинания закончилось, как он и обещал. Но выглядело так, будто бесплотный дух от возмущения обрел телесность.

Он вылез из гамака, уселся передо мной на один из стульев, такой низкий, что колени практически уткнулись в подбородок, и повторил:

– Этого не может быть. То есть ты, конечно, думай, что хочешь. Но на твоем месте я бы все-таки прислушался к мнению специалиста. Возможно, на сегодняшний день единственного в Соединенном Королевстве.

– Ладно, – кивнул я. – Прислушаюсь. И что скажет специалист?

– Специалист много чего скажет… Знаешь что? Идем-ка со мной. Если повезет, кое-что увидишь. А если не повезет, то и ладно. Говорить-то я и по дороге могу.

– Кель-круальшат, – говорил Пелле Дайорла, пересекая коридоры Дворца Ста Чудес так стремительно, что я едва за ним поспевал, – был придуман специально для того, чтобы приманивать сновидцев. Глупые дети из Ордена Водяной Вороны раскопали одну древнюю рукопись, гласившую, будто людей, которые видят нас во сне, можно поймать, овеществить при помощи специального заклинания и съесть. Якобы это полезно для личного могущества, не знаю уж, чем именно.

– Ого! – присвистнул я. – Все-таки значит сперва овеществить, а уже потом лопать.

– Вроде да, – равнодушно кивнул мой проводник. – Если честно, я не вникал. Потому что с самого начала не собирался никого жрать.

– А зачем тогда стащил порошок?

– Это не… Считай, просто так, чтобы им досадить. Не в этом сейчас дело. А в том, что Кель-круальшат – приманка. И, как у всякой хорошей приманки, его задача – соблазнять. А вовсе не пугать. Люди, конечно, не дураки пострадать на пустом месте, но на кошмар, сломя голову, мало кто побежит.

– Я тоже об этом думал. И решил, что страх – это побочный эффект. Что-то вроде похмелья.

– Да нет у них никакого похмелья, – отмахнулся Пелле Дайорла. – Сперва эйфория, потом очень сильная эйфория. Потом – восхитительная, невообразимая эйфория. Такая, что словами не описать. А потом – хлоп! – и наступает пресыщение. И сновидец просто уходит. В этот момент для него бежать как можно дальше от сладкого зелья – так же естественно, как для объевшегося отодвинуть тарелку. Больше не могу, и все тут! Некоторые просто сразу просыпаются, но это мало кому удается. По моим наблюдениям, они сперва уходят подальше, набираются новых впечатлений, приходят в себя – насколько это вообще возможно во сне. А уже потом наступает пробуждение. Бывают, конечно, разные варианты, но чаще всего – так. Верь мне, я исследовал этот вопрос долгие годы.

– Но зачем?

– Другой на моем месте сказал бы: «Из научного интереса». А что, тема уникальная, никто ею толком не занимался, а если и занимался, свидетельств не осталось, так что можно прослыть первооткрывателем и хоть завтра диссертацию по истории магии в Королевском Университете защищать. Но не буду врать. Не было никакого научного интереса. По своему складу я совсем не ученый. Правда состоит в том, что мне было скучно. Перерывы между заказами иногда велики, денег достаточно, развлечений у нас на побережье немного, причем все такого рода, что приедаются уже на второй день. Поэтому я довольно часто запирался в доме, рассыпал по полу Кель-круальшат и ждал, когда ко мне в гости потянутся спящие. В смысле что кто-нибудь увидит во сне мой дом, по полу которого рассыпана такая соблазнительная приманка, чистое блестящее счастье голубого цвета, налетай – не хочу. Стыдно признаться, но сперва я надеялся с ними подружиться. Думал: приманю сновидцев, пусть рассказывают мне о жизни в тех далеких Мирах, где они бодрствуют. Представляешь? Нелепая идея! Поди подружись с человеком, который находится в состоянии неописуемого блаженства и не замечает ничего, включая тебя, а потом вдруг стремительно убегает, так и не поздоровавшись. Но меня извиняет, что в ту пору я был очень молод. И очень одинок.

Я хотел было спросить: «А как же твой друг? Куда подевался Нанка Вирайда? Вы же сбежали из Ехо вместе?» Но вовремя прикусил язык. Черт его знает, что там между ними случилось и почему они расстались. В такие дела посторонним лучше не лезть.

– Малдо проболтался тебе о моих стихах, – неожиданно сказал Пелле. – Которые я никому никогда не читаю, а пишу на кирпичах и закладываю в фундаменты новых домов. Мне понравился энтузиазм, с которым ты об этом упомянул. Похоже, ты умеешь ценить красоту поэтического жеста. Ладно, если так, вот тебе еще одна тайна. Я давно оставил идею подружиться с кем-нибудь из спящих. Ясно, что это невозможно. Зато я читаю им свои стихи. Ритмизированную речь они почему-то воспринимают в любом состоянии. И я тешу себя надеждой, что некоторые даже запоминают услышанное. Ты представляешь, какой это невероятный соблазн для поэта – посылать свои стихи в другие Миры?

– Дырку над тобой в небе! – выдохнул я. – Ничего себе! Слушай, это невероятно круто! Я тебе завидую, причем вне зависимости от того, запоминают они твои стихи или нет. Того, что эта идея пришла в твою голову, уже совершенно достаточно. Вот это, я понимаю, масштаб!

– Рад, что тебе нравится. Значит, удачно я выбрал, кому проболтаться. Получается, даже хорошо, что ты пришел сюда с дурацкими вопросами про Кель-круальшат. Если бы не пришлось объяснять, как он на самом деле действует и откуда я это знаю, я бы, конечно, слова не сказал про стихи. А я, знаешь, уже устал молчать. Долгое время было не так. Молчание давало мне силу. Ну или просто тайна придавала значительности в собственных глазах. Как ни объясняй, а мне это нравилось. Но любой источник со временем иссякает, и тогда надо искать другой. Поэтому я когда-то проговорился Малдо о кирпичах. И доволен, что он растрепал это тебе, заранее подарив мне возможность рассказать еще что-нибудь – если сложится. И вот – сложилось. Ты не представляешь, как я рад.

Горе горькое с этими художниками. Одного пытаешься вывести на чистую воду, а он вместо того, чтобы выдавать свои преступные замыслы, уговаривает тебя поделиться воспоминаниями, необходимыми для его нового проекта, и слушать больше ничего не желает. Дружка его ловишь на распространении кошмарного порошка, а он только радуется лишнему поводу рассказать понимающему слушателю про свои стихи. И что в такой ситуации делать человеку, который не рвется коллекционировать автографы выдающихся гениев современности, а просто пытается разобраться, в чем причина некоторых чужих страшных снов? Биться головой об стенку не предлагать, она от этого лучше соображать не начинает. Я много раз проверял.

Но вслух я всего этого, конечно, не сказал. А напротив, глубокомысленно произнес:

– Нам всем время от времени нужны свидетели. Потому что их знание о наших делах служит нам невидимой опорой.

– Точно! – с энтузиазмом подтвердил Пелле Дайорла.

А я сказал:

– Ой!

Вовсе не потому, что не нашел иных способов поддержать культурную беседу. Просто в это время мимо нас стремительно пролетел сияющий сине-малиновый шар, издающий бессвязные ликующие вопли. Я, конечно, не эксперт в подобных вопросах, но у меня создалось ощущение, что вопли были нужны не столько для выражения удовольствия, сколько в качестве топлива. Шар двигался на энергии собственного крика – уж не знаю, как лучше объяснить.

– Вот примерно в таком виде они обычно и покидают кладовую, – снисходительно сказал Пелле Дайорла. – Всяк, конечно, на свой манер. Некоторые летят, некоторые ручьями текут, некоторые превращаются во влюбленную пару, или даже в целую дюжину влюбленных и бродят по коридорам в обнимку или водят хороводы под потолком. Чего только я не насмотрелся!

– То есть это был сновидец, нанюхавшийся вашего порошка? – растерянно уточнил я, провожая глазами удаляющийся от нас шар.

– Да почему же именно «нанюхавшийся»? – удивился мой консультант. – По моим наблюдениям, они наслаждаются созерцанием и в еще большей степени соприкосновением. Если Кель-круальшата много, могут изваляться в нем, как собаки в грязи. Или просто сидеть, погрузив в него руки. Или умываться им, как водой. Насчет запаха я как раз не очень уверен. Хотя… Может быть, ты прав, и он тоже имеет значение. Не зря же в той древней рукописи его называли именно «благовонием»?

– Неважно, – отмахнулся я. – Так ты говоришь, в таком виде сновидцы покидают кладовую? А что происходит потом?

– Да ничего особенного. Просто уходят. Двери у нас, конечно, заговорены; по большей части, кое-как, все-таки Малдо лентяй, как все чересчур способные мальчишки. В том, что ему интересно, на недосягаемой высоте, а все остальное делает спустя рукава, лишь бы поскорей сдыхаться. Если бы не я, через центральный вход сюда уже пол-города пролезло бы, дверь на одном негодном заклинании болталась, как на ржавой петле. А теперь даже поблизости слоняться охотников почти не осталось.

– Да ты что! Я-то удивляюсь, куда все любопытные зеваки подевались? А это получается, ты так вход заколдовал, что даже подходить близко не хочется?

– Ну да. Временно. Пока я тут гощу. Да и Малдо переживал, вдруг кто-нибудь залезет, заскучает в пустых коридорах, и по городу поползут слухи, что во Дворце Ста Чудес нет ничего интересного. Теперь ему гораздо спокойнее. Но все это я только к тому говорю, что спящим наши предосторожности до одного места. Вылетают отсюда пулей прямо через мой заговоренный центральный вход, благо он тут совсем рядом, а что дальше, врать не стану, не знаю. Я-то сам носа наружу не высовываю.

– И очень зря.

Пелле равнодушно пожал плечами. Дескать, зря, не зря, это уж мне видней.

Ладно, предположим. Пусть.

– А где кладовая, о которой ты говорил? – спросил я. – Посмотреть бы.

– Тоже рядом. Я тебя, собственно, именно туда и веду.

Он свернул в проход, откуда только что вылетел шар. Потом еще раз свернул, и мы оказались в довольно большом пустом зале. В ближайшем ко входу углу стоял ящик, в каких обычно перевозят заморские фрукты, наполовину заполненный блестящим голубым порошком. Пол вокруг ящика был обильно усыпан им же.

– Козу их трижды над горой, как же мне надоело тут подметать! – в сердцах выругался Пелле Дайорла.

Однако не побежал за веником, а просто что-то пробормотал сквозь зубы, взмахнул рукой, и пол сразу стал чистым, а ящик – чуть более полным.

– Первое, чему учили послушников во всех Орденах, – это уборке, – ухмыльнулся он. – Чтобы старшим прислуживали. Как же я все это ненавидел, знал бы ты! Но в жизни это заклинание пригодилось мне куда больше всех остальных, вместе взятых. Смешно.

– Что, и в Ордене Водяной Вороны первым делом полы подметать учили? – почему-то удивился я.

– Ну а как ты думал? Только там еще и прибить могли, если с первого раза не получилось. Вот у нас… В смысле, в других Орденах ошибаться можно было хоть до глубокой старости. Максимум – выгонят за тупость. Да и то…

Интересная оговорка. Но я, конечно, сделал вид, что не заметил. Спросил:

– А что ты хотел мне тут показать? Говорил, «если повезет».

– Ну так спящего и хотел показать. Они тут постоянно крутятся.

– Приходят на запах из города? – спросил я, вспомнив сновидцев, которые деловито шли по Большому Королевскому Мосту мне навстречу. То есть на Левый берег. Ясно теперь куда.

Но Пелле Дайорла отрицательно помотал головой.

– Это вряд ли. Действие зелья таково, что его можно учуять только на пороге.

– На каком пороге?

– Между бодрствованием и сном. Не знаю, существует ли специальный термин для этого состояния. На моей памяти вроде не было. Ну или я не успел узнать… Неважно. Но штука в том, что Кель-круальшат может привлечь тебя только в тот момент, когда ты засыпаешь. Судя по тому, что примерно за двое суток здесь побывало всего несколько дюжин человек, слухи о способности этого зелья приманить любого сновидца несколько преувеличены. Не знаю, кстати, по какому принципу оно действует. Может быть, только на тех, кто засыпает с трудом, подолгу задерживаясь на границе? Или, наоборот, на тех, кто проваливается в сон мгновенно? Я пока не придумал способа узнать.

Это его небрежное «всего несколько дюжин человек» было мне как нож в сердце. Целых несколько дюжин невыносимых кошмаров, закончившихся безумием – вот как это звучало для меня. Получается, то, что мы сделали, – это капля в море. И ничего уже не исправишь. Проехали. Не судьба.

– Чего это тебя так перекосило? – сочувственно спросил Пелле Дайорла.

– Несколько дюжин – это до хрена, – лаконично ответил я.

– Это, как ты выражаешься, «до хрена», если упереться лбом в стену, не верить увиденному, не слушать меня, и сохранять уверенность, что все беды от Кель-круальшата, – невесело усмехнулся он. – Ладно, хочешь так думать – думай. Мне-то что. Просто жалко, что кучу времени зря потеряешь. Ты же, как я понимаю, хочешь найти настоящую причину, а не поскорее закрыть дело?

– Конечно, настоящую, – сказал я. – Дело закрыть я и так могу. Просто объявить, что мы столкнулись с неразрешимой загадкой, и пойти спать.

– Однако тебе надо, чтобы люди не сходили с ума, – подхватил он. – Так я и понял. Но в этом случае было бы разумно… Ладно, не обязательно вот так сразу мне верить. Можно просто условно предположить, что мое благовоние тут ни при чем. И задать себе вопрос: если это не кель-круальшат, тогда что?

– Тогда что? – тупо повторил я.

И понял, что моя способность соображать, и без того не то чтобы из ряда вон выходящая, стремительно ослабевает. Вместо того чтобы думать, я просто смотрел – на голые стены, на каменный пол, на ящик с блестящим голубым порошком, на своего собеседника, закутанного в серое лоохи с капюшоном, отделанное по краям простым узором из золотых и зеленых ромбов, на отражения грибных светильников в стеклах его очков. Картина, образованная суммой этих немудреных слагаемых, казалась мне прекрасной, гармоничной и значительной – каждая деталь исполнена смысла, композиция выше всяких похвал, хоть сейчас рисуй, да нечем. И не сумею, пожалуй…

– Эй, все, хватит с тебя! Пошли отсюда, – скомандовал Пелле Дайорла. И почти силком вытащил меня в коридор.

– Я же говорил, на бодрствующих Кель-круальшат тоже действует, – сказал он. – В малых дозах просто помогает сосредоточиться на происходящем, но в таком количестве, пожалуй, перебор. Я-то к нему привык, а Малдо тоже быстро сморило. И отпустило сразу, как только мы вышли.

– Да, точно, – согласился я. – И меня отпустило. Интересная все-таки штука этот твой порошок. Не удивлюсь, если о большей части его свойств пока вообще никто ничего не знает. Включая тебя самого.

– Это несомненно, – легко согласился Пелле Дайорла. – Один человек не может знать абсолютно всего – даже об одном-единственном отдельно взятом зелье, которое он изучал всего какие-то жалкие полторы сотни лет. Но кое-что я о нем все-таки знаю. Просто не бывает настолько безнадежных тупиц, которые за такой большой срок вообще ничего понять не способны.

Некоторое время мы шли молча. И не сказать что в особо приподнятом настроении. Мой спутник, похоже, уже устал талдычить одно и то же и теперь досадовал на мою тупость. А я… Я тоже досадовал на собственную тупость. Потому что запутался окончательно и бесповоротно, это следовало признать. Концы не сходились с концами, факты оставались фактами и при этом яростно противоречили друг другу. Мои симпатии были на стороне обоих подозреваемых – да что там, практически готовых обвиняемых. Ясно уже, что они натворили бед случайно, по глупости, но это не означает, что следует оставить все, как есть. Причем интересовало меня, как легко догадаться, вовсе не условно справедливое возмездие – какой в нем толк? Что действительно важно – это прекратить эпидемию кошмаров среди людей, которым мы снимся. Немедленно. Прямо сейчас. Но как?!

– Вот что, – наконец сказал я. – Возможно, ты прав, и люди сходят с ума не от вашего порошка. Но ты говорил, приготовить его несложно, я правильно понял?

Пелле Дайорла равнодушно пожал плечами.

– Восемь корон с мелочью на покупку ингредиентов и минут сорок на работу. Не о чем говорить.

– Отлично. Тогда пошли обратно.

– Зачем?

– Я испепелю ваши запасы. Потом, если что, сделаете новые. Если окажется, что Кель-круальшат был ни при чем, деньги с меня.

– Это ты с Малдо договаривайся, – мрачно хмыкнул он. – Мне-то что.

Вернувшись в комнату, где хранились запасы Кель-круальшата, я первым делом достал из кармана лоохи кисет. В таких нормальные люди обычно носят трубку и табак, а я – сигареты, добытые из Щели между Мирами. Там еще оставалось две штуки – приятный сюрприз, я-то думал, запасы мои давно вышли. Переложил их в другой карман, а кисет доверху набил сверкающим голубым порошком.

Пелле Дайорла, всю дорогу сверливший меня скорбным взглядом профессора, раздосадованного, что ему битый час пришлось распинаться перед безнадежным двоечником, удивленно моргнул.

– Это еще зачем? – спросил он. – На экспертизу потащишь?

– Таскал уже, – отмахнулся я. – Ничего, кроме названия все равно не выяснил. Придется самому ставить эксперимент.

– Какой?

– Теперь я начну сниться любителям неземных наслаждений, – объяснил я. – У вас-то тут ничего не останется. Значит, никакой конкуренции. Надеюсь, больше нигде запасов нет?

– Насколько я знаю, нет, – сказал Пелле. Теперь он выглядел заинтересованным. – И что?

– А то, что, если Кель-круальшат приведет ко мне какого-нибудь сновидца, я его съем, – ухмыльнулся я. – И тут же подчиню себе Вселенную.

Самое прекрасное, что Пелле Дайорла мне поверил. И верил секунды полторы. Так ему и надо.

– А на самом деле? – наконец спросил он.

– Сам не догадываешься? Просто посмотрю, как этот спящий будет себя вести. И куда пойдет, пресытившись блаженством. И как при этом будет себя чувствовать. Если начнет сходить с ума от ужаса, значит, ты все-таки не знаешь о своем порошке чего-то очень важного. А если благополучно исчезнет, проснувшись дома, значит, надо искать другую причину. Вот и все.

– Хорошее решение, – подумав, согласился Пелле. – Я рад, что ты усомнился в своей правоте. Это дорогого стоит.

– А в кисете, у меня в кармане Кель-круальшат сработает? – спохватился я. – Или надо, чтобы на открытом воздухе стоял?

– Я пробовал и так, и так, большой разницы не увидел. Главное, под землю его не закапывай и водой не заливай, тогда никого не дождешься. А в кармане – нормально. Если, конечно, тебя не очень шокируют домогательства…

– Что?!

– Просто учитывай, что любой спящий, привлеченный Кель-круальшатом, попытается до него добраться. Может выйти неловкая сцена. Мне-то даже нравилось, но не каждый к такому готов.

– Ладно, – решил я. – Как-нибудь переживу. Спасибо, что предупредил. Слушай, а я опять стану… эээ… не в меру задумчивым и внимательным? Как ты сам с этим борешься?

– Никак. И тебе не понадобится. От такой малости, да еще и в упаковке лично я вообще ничего не чувствовал. Сновидцам все равно, зато для бодрствующих количество, как я понимаю, имеет решающее значение.

– Уже легче. А как думаешь, долго ждать придется?

– Вот это совершенно непредсказуемо. Может быть, буквально через несколько минут кто-нибудь заявится, а иногда приходится сутками ждать визита. Не знаю, от чего это зависит. Но точно не от погоды, не от размеров помещения и не от настроения экспериментатора. Так что жди спокойно и не дергайся понапрасну.

– Совет в моем случае невыполнимый, – усмехнулся я. – Но все равно спасибо.

И испепелил ящик с запасами волшебного порошка одним коротким эффектным жестом. Судя по тому, как Пелле Дайорла на меня смотрел, этому его в Ордене не научили. А Шурф в свое время, инструктируя меня, говорил: «Совсем простенький фокус, в Ордене Водяной Вороны любой послушник это умел».

Впрочем, какое мне дело.

– Слушай, – сказал я на прощание. – Не знаю, все ли я правильно понимаю, но…

– Ты о чем? – нахмурился Пелле Дайорла.

– Мне показалось, ты не хочешь, чтобы тебя кто-то узнал. Даже от нас с Нумминорихом сперва спрятался, в смысле, стал невидимым, а уже потом начал разбираться, кто мы такие и зачем пришли.

– Правильно показалось, – сухо кивнул он. – И что с того? Любой человек может хотеть остаться неузнанным. В силу причин личного характера, которые уже полторы сотни лет никому не интересны.

– Да не вопрос. Просто я подумал – вдруг тебе надоест сидеть взаперти. Захочется прогуляться. Сейчас у меня нет ни времени, ни сил, но через пару дней, надеюсь, все уладится. И тогда я к твоим услугам. В смысле, могу попробовать научить тебя изменять внешность. Мне самому этот фокус сперва давался с большим трудом, но только потому, что для него требуются внимание и воображение, а у меня с ними довольно туго. Зато тебе их, похоже, не занимать. По моим прогнозам, с лету научишься. Короче. Если надумаешь, зови. Приду и покажу.

– Вот за это спасибо! – Пелле Дайорла расплылся в улыбке. – На Малдо в этом смысле надежды мало. Отмахивается: «Потом, потом, некогда сейчас!» Я подозреваю, что он сам пока ничего толком не умеет. Просто не успел научиться, другим занят был. А признаваться стыдно. Вот и тянет резину.

– Наверняка, – согласился я.

Помахал ему и вышел вон. В смысле на Большой Королевский Мост, Темным Путем. Не потому, что мне было нужно именно туда, а просто чтобы хоть куда-нибудь деться. И уже там, наедине с собой, подумать, что дальше.

Большой Королевский Мост просто первым пришел мне в голову. Скорее всего, потому, что я там сегодня уже думал. И даже до чего-то путного додумался. Ну, или мне в тот момент показалось, что до путного, не важно. Какая разница, где стоять, курить, смотреть на отражения оранжевых фонарей в темной речной воде, спохватившись, спрашивать Нумминориха: «Как дела?» – и выслушивать его преувеличенно бодрый отчет о пробежке по следу, который, зараза такая, оказался почти бесконечным. Но хоть не исчез пока, затоптанный сотнями прохожих, и на том спасибо. Все-таки безлюдный Левый берег с его садами и виллами в этом смысле гораздо более благоприятное место для поисков, чем бурлящий жизнью Правый. Можно сказать, повезло.

Ужасно несправедливо, конечно, что все поиски легли на плечи Нумминориха. А я, весь такой из себя прекрасный и могущественный, помочь ему не могу. И припахать больше некого. Спящие не оставляют следов, по которым можно пустить Мастера Преследования. И вообще никаких, кроме запаха – своего, а теперь еще и запаха порошка Кель-круальшат, который я уже успел люто возненавидеть. Если даже окажется, что спящим от него действительно никакого вреда, объявлю негодное зелье специальным зловещим волшебным средством для мотания нервов лично мне и буду требовать его полного и повсеместного запрета. Ничего не добьюсь, конечно, но, по крайней мере, всех рассмешу.

Может показаться, что вместо того, чтобы размышлять о деле, я обдумывал всякую чепуху. Так оно и есть. Но чепуха – это тоже важно. Она немного подняла мне настроение, успевшее за сегодняшний день стать настолько паршивым, что впору было объявлять его национальным бедствием. Ну или всего меня, целиком. И начинать придумывать план эвакуации населения на тот случай, если меня еще чем-нибудь огорчат.

Огорчение, надо отдать ему должное, не заставило долго себя ждать.

«Макс, – внезапно произнес голос Меламори у меня в голове. – По-моему, я наделала беды. Приходи, пожалуйста, прямо сейчас».

«Куда?»

«Домой. В Мохнатый дом. Я в той комнате, где у тебя гость спал».

«Ясно».

Вовремя же я научился Темным Путем ходить. В прежние времена, пока от Большого Королевского Моста до Мохнатого дома добежал бы, трижды успел бы с катушек слететь, и никаких чужих страшных снов не надо. А тут сделал шаг, и сразу оказался в полутемной гостевой спальне. Увидел сидящую на краю постели Меламори – живую, целую, по крайней мере, не в крови. Рядом вроде тоже никаких трупов. Уже легче.

– Все живы? – на всякий случай спросил я.

И, не дожидаясь ответа, сел рядом с ней. Все-таки нервы у меня ни к черту, ноги как ватой набиты, в голове какая-то гнусная черная каша, вместо сердца – бездонный колодец, под завязку набитый колотым льдом. Как же легко меня до цугундера довести.

– Я не знаю, все живы или нет, – несчастным голосом сказала Меламори. – Он сперва заорал, как резаный, потом вскочил, потом упал, но, еще не долетев до пола, исчез. Я тоже… была не совсем в порядке. Но видишь, взяла себя в руки и позвала тебя.

– Ладно, – кивнул я. – А теперь давай по порядку. Ты сама-то цела?

– Да что мне сделается, – буркнула она.

– Уже легче. Остальное переживем.

Меламори неуверенно улыбнулась.

– Поехали дальше. В этой комнате спал мой гость. Пьяный. Зато почетный. И в шляпе.

Улыбка сползла с лица Меламори. Она кивнула.

– Теперь его тут нет. – Я заметил, что загибаю пальцы, как школьник. – Это он заорал, вскочил, упал и исчез?

Меламори снова кивнула.

– Отлично. Осталось понять, почему он так странно себя повел.

– Меня испугался, – почти неслышно сказала она.

– А чего тебя бояться? – спросил было я и тут же осекся. Потому что до меня наконец начало доходить. – Ты что, в чудовище превратилась? И пришла нас всех напугать?

– Только тебя. И даже не то чтобы напугать. Просто сюрприз. И опять не удался!

– Ужасно обидно. Но за каким дремучим хреном ты вломилась в эту комнату? Я же в другой всегда сплю.

– Понимаешь, – вздохнула Меламори, – все оказалось очень непросто…

– Это прямо история всей моей жизни в одной фразе! – усмехнулся я. – Ладно, погоди, попробую выяснить, что там с Малдо.

– Вот именно, – мрачно поддакнула она.

Но прежде, чем я успел подумать: «Елки, он же не просто убежал, а исчез!» – и схватиться за сердце, Малдо Йоз откликнулся на мой зов.

«Макс. Хорошо, что это ты. Кажется, меня надо спасать».

Ага. Значит, жив, хотя бы отчасти вменяем и никуда не делся из этого Мира. Уже хлеб.

«Надо – значит, спасу. Ты где?»

«Возле дворца. Своего, а не Королевского. Не понимаю, как тут оказался. Только что спал, а потом… Очень страшная штука случилась. Не хочу вспоминать. Потом расскажу».

«Ты случайно не на дорожке, ведущей к парадному входу?» – осенило меня.

«Да, там».

«Никуда не уходи. Я сейчас».

– Я сейчас, – повторил я вслух, теперь уже для Меламори. – Никуда не уходи. Приведу жертву твоего мистического очарования.

– Зачем? – почему-то переполошилась она.

– Потому что успокаивать вас вместе быстрее, чем по одному. И проще. Посмотрите друг на дружку и сами распрекрасно успокоитесь.

Я нарочно не стал прокладывать новый Темный Путь из спальни ко Дворцу Ста Чудес. А, немного потоптавшись, разыскал старый – тот, которым ушел отсюда пару часов назад. Просто чтобы проверить, достаточно ли близко от кровати он начинается. Оказалось – буквально в двух шагах. Что и требовалось доказать.

Считается, что ходить уже проложенным Темным Путем – чужим, или своим, без разницы – гораздо легче, чем прокладывать его самому. Сил и внимания требуется гораздо меньше, и риска ошибиться практически никакого; самое трудное уже сделано, пространство подчинилось человеческой воле, согласилось отменить свои законы – на этом конкретном участке. Раз и навсегда.

«В общем, нет ничего невероятного в том, что у Малдо все получилось», – подумал я, оказавшись на дорожке, усыпанной блестящими разноцветными камешками.

А вслух сказал:

– Привет.

Малдо Йоз ничего не ответил. Вид у него был – врагу не пожелаешь. Даже знаменитая шляпа сбилась на затылок, а поля ее уныло обвисли, словно она тоже не выспалась, натерпелась страху и начала опасаться, что понемногу сходит с ума.

Поэтому первым делом я поправил на нем шляпу, в смутной уверенности, что остальной организм как-нибудь сам последует ее примеру. Чувствовал себя заботливой бабушкой и одновременно диким шаманом, выполняющим ритуал излечения больного, антинаучный, зато эффективный.

Самое смешное, что это действительно помогло. По крайней мере, взор Малдо несколько прояснился. Теперь он смотрел на меня не с отчаянием, а просто с растерянностью. Нормальное человеческое чувство. Я сам испытываю его по несколько раз на дню. И ничего, жив до сих пор.

– Что творится? – спросил он. – Мы же с тобой только что сидели в трактире. И, вроде, выпили совсем немного, да? И вдруг как-то сразу – полный провал, вообще ничего не помню. Потом откуда-то появилось жуткое чудовище, потом я упал в бездну… Думал, что умер, но почему-то оказался здесь. Но как? Через весь город бежал без сознания? Что со мной происходит?

– С тобой происходят разные вещи, – сказал я. – Некоторые из них определенно хорошие. Другие – дурацкие, зато смешные. Давай-ка руку.

Малдо даже не стал спрашивать, зачем. Покорно сунул мне ладонь, холодную, как рыба, вытащенная из-подо льда.

– Закрой глаза. И ни в коем случае не открывай, пока я не скажу. Это важно.

– Будь моя воля, я бы их еще сутки не открывал, – искренне сказал он. – Спать хочется – сил моих нет. Несмотря ни на что.

– Этому горю легко помочь. Но не здесь, а дома. У меня там бальзам Кахара – если, конечно, никто не выдул. Но я неплохо прячу свои запасы, поэтому шансы у нас есть. Закрывай глаза!

Я убедился, что Малдо зажмурился, и отправился обратно, в гостевую спальню. Темным Путем, увлекая его за собой. Малдо прошел как миленький, никаких проблем.

Я, впрочем, и не сомневался…

– …Вот твоя жертва, – сказал я Меламори.

При слове «жертва» Малдо дернулся, и я спохватился:

– Открывай глаза! Не бойся. Нет здесь никаких чудовищ.

– Это пока нет… – начал было он, но, увидев Меламори, взял себя в руки, мобилизовал все резервы организма и выдал не просто любезную, а по-настоящему обаятельную улыбку.

Не схалтурил, молодец.

– Хороший вечер!

– Хороший, – печальным эхом откликнулась она. – Извините меня, пожалуйста. Рада, что с вами все в порядке. У меня вовсе не было намерения вас пугать. Я думала, тут спит Макс…

– А все-таки, с чего ты взяла? – спросил я, усаживаясь на подоконник и доставая из кармана последнюю сигарету. – Не сплю я никогда в такую рань.

– Иногда спишь. Просто не «уже», а «еще». Ну, если пришел домой не как обычно под утро, а, скажем, за полдень. Но спать все равно лег.

– Ладно, принято. Было такое пару раз, ты права. Как думаешь, кому надо послать зов, чтобы нашему гостю принесли бальзам Кахара? И камры – мне. И тебе – чего пожелаешь. Я бы рекомендовал аскетично, по-пиратски надраться бомборокки, но решай сама.

– Ты правда не знаешь или просто ленишься? – строго спросила она.

– И то, и другое. В смысле, я действительно понятия не имею, кто из слуг отвечает за напитки в данное время суток. Мне несколько раз говорили, а я не запомнил. Но если бы знал, тогда бы, наверное, поленился. И все равно постарался бы припахать тебя.

– Ладно, зато ты красивый, – вздохнула Меламори.

Что, кстати, неправда. Но я уважаю чужие заблуждения. Особенно некоторые.

Малдо слушая нас, выглядел все более растерянным.

– Со мной что-то случилось? – наконец спросил он. – Я сошел с ума и потерял память? И ты из жалости взял меня к себе жить? И давно это случилось? Мне же дворец надо хотя бы к лету закончить!

Кому что, а голому баня, вот как это называется.

– Так далеко не зашло, – утешил его я. – Просто ты устал, напился, отрубился, я не знал, куда тебя деть и принес сюда – с того момента и двух часов еще не прошло, не о чем говорить.

– Уже легче, – выдохнул он.

– А потом тебя, как я понимаю, внезапно разбудил огромный мохнатый паук. Как арварохский хуб, только гораздо больше. С красивыми голубыми глазами; впрочем, вряд ли ты по достоинству оценил их прелесть.

– Так все-таки было это чудовище? Не примерещилось? Оно у тебя в доме живет?

– Не поверишь, но нет, не живет. Снимает отдельную квартиру. Зато в гости иногда заходит, и сегодня как раз такой счастливый день…

Я бы еще долго морочил ему голову, но тут вмешалась Меламори.

– Напитки сейчас принесут, – сказала она. – Это раз. Чудовище – это у нас я, это два, привыкайте, сэр Малдо. И я не собиралась вас пугать, это три. Просто произошло недоразумение. Я совсем недавно научилась превращаться. И пока еще не сумела до конца разобраться в чувствах этого существа…

– А вот с этого места, пожалуйста, подробнее, – потребовал я. – Что значит – не сумела разобраться в чувствах? Этот паук в кого-то влюблен? В другого такого же паука? Где ты его выискала?! И можно ли убить его простой садовой лопатой или мне придется клянчить по знакомым какой-нибудь зловещий огненный меч?

Хвала Магистрам, наконец-то она рассмеялась. Строго говоря, даже заржала. Я – молодец.

– Я имею в виду органы чувств! – сквозь смех сказала Меламори. – Зрение, обоняние, осязание, слух. И еще куча каких-то дополнительных способов получать информацию об окружающем мире, для них даже названий нет. Тело у меня трансформируется, а голова-то по-прежнему своя! Точнее, ум. Нормальный человеческий ум, который совершенно не привык обрабатывать подобные сигналы. И от этого получается страшная путаница. Например, оказалось, что я очень хорошо чую присутствие людей, но совершенно не отличаю их друг от друга, пока не подойду совсем близко. Для меня все люди – все равно что один и тот же человек, никакой разницы. Зато расстояние между нами я могу определить с точностью… Слушайте, наверное, до миллиметра! Хотя что я в этом состоянии считаю миллиметрами – отдельный вопрос. Короче говоря, в последнее время я очень много практиковалась. И довела процесс превращения практически до совершенства. Очень быстро могу превратиться. Показать?

– Если можно, не прямо сейчас, – вежливо сказал Малдо Йоз. – Я… как бы это сказать… Немного не в форме.

– Ладно, как хотите, – разочарованно вздохнула Меламори. – Тогда придется поверить на слово: я научилась превращаться очень быстро. Буквально за пару минут. И сохранять новый облик как минимум час. Иногда получается даже больше. Но это, как сегодня выяснилось, только если я остаюсь спокойной. А вы заорали, вскочили, исчезли куда-то, я переполошилась, и все, привет. В смысле снова стала человеком. А могла бы до сих пор…

Голос ее предательски дрогнул. Думаю, не будь здесь постороннего, бедняга разревелась бы, как первоклассница.

– Ничего, – утешил я ее. – Наверстаешь еще. Какие твои годы. Но слушай, ты что, через весь Старый Город так шла? Вот в это время?!

– Ну я же не совсем идиотка, – фыркнула Меламори. – Пришла сюда сразу после работы, как приличный человек. А тут, как и следовало ожидать, никого, кроме собак и кошек – интересно, чем я вообще думала, рассчитывая случайно застать тебя дома? Хотела послать тебе зов, спросить, где ты и когда объявишься, но тут Дримарондо сказал, что ты недавно приходил, поднялся наверх и вроде бы там остался. Я обрадовалась и решила показать, как у меня наконец-то все получается. Мне же до сих пор досадно, что в прошлый раз ничего не вышло! Поэтому я заперлась в той комнате, которая официально считается моей, быстренько превратилась и пошла по коридору. И – я же говорю, еще не разобралась со своими ощущениями! – человека в одной из комнат учуяла сразу, а кто он такой, не распознала. Даже в голову не пришло, что там может быть гость. Тем более, что о госте мне Дримарондо не говорил.

– Ну да. Потому что не видел. Я его в пригоршне принес.

– Как – в пригоршне?! – взвыл Малдо.

Я не раз замечал, что столичные жители почему-то ужасно обижаются, выяснив, что их переносили с места на место, как мебель. Здесь это считается чуть ли не смертельным оскорблением. Понятия не имею почему. Какая разница, каким способом тебя доставили по назначению, если при этом ты жив, здоров, цел, и вообще все хорошо?

– Не переживай, – сказал я ему. – Я со всеми так поступаю, особенно когда напьются. Потому что сил моих нет вас, менкалов здоровенных, на руках в постель относить. И вообще, дело сделано. Проехали.

Малдо обиженно скривился. Но хоть скандалить не стал.

– Тебе не об этой ерунде надо думать, – примирительно сказал я. – А о том, что ты теперь умеешь ходить Темным Путем. Правда, пока только чужим. Но лиха беда начало.

– Что?!

– Что слышал. Я уложил тебя спать, а потом ушел отсюда Темным Путем к твоему Дворцу Ста Чудес. Потому что у меня там была назначена встреча. И когда ты спросонок вскочил, случайно угодил прямехонько на нужное место. А поскольку в тот момент всем сердцем хотел оказаться подальше от этого ужасного чудовища…

Меламори польщенно хихикнула, явно оценив мои слова как комплимент. Малдо, напротив, невольно поежился.

– В общем, с перепугу все у тебя получилось, – заключил я. – Что, кстати, камня на камне не оставляет от моего утверждения, будто от страха один вред. Иногда бывает и польза. Но все равно я бы предпочел обходиться без него.

– Да я бы тоже! – горячо закивал Малдо. – Мне еще никогда в жизни так страшно не было. Честно говоря, мне до сих пор страшно. Хотя все уже выяснилось и вообще позади… Но слушай! Я точно прошел Темным Путем? Вот эта бездна, в которую я долго-долго падал, а потом внезапно оказался на твердой земле – это он и был?

– Ну да. Иного способа исчезнуть из одного места и сразу же появиться в другом, по-моему, вообще не существует.

Малдо вскочил и не то от избытка чувств, не то просто под воздействием порции бодрящего бальзама, метнулся в другой конец комнаты. Потом вернулся на место. Прижал руки к груди, явно собираясь что-то сказать, но в последний момент передумал и снова побежал, теперь к окну. Выглянул на улицу.

– Там люди ходят, – сообщил он. – Фонари горят. Амобилер проехал. Еще один. Какая-то девчонка играет с мячом. Мяч летает вокруг дерева, сделал уже несколько кругов… ага, все, упал на землю. Птицы что-то клюют. Чей-то заказ летит из трактира. Все как всегда. Наверное, я все-таки не чокнулся, да? Ну, если жизнь за окном похожа на просто жизнь?

– Безумием ты точно не пахнешь, – успокоила его Меламори. – А с чего вдруг такие сомнения?

– Потому что я столько раз слышал, что никогда не научусь ходить Темным Путем, даже чужим. Знали бы вы, как часто мне это говорили! В Ордене женщины утешали: «Ты очень талантливый мальчик, Сердце Мира тебя любит, магия сама дается в руки. Но некоторые вещи не для тебя, с этим лучше смириться и не тратить времени понапрасну. Никто не всемогущ, у всех есть свои слабые стороны, а вот сильные – далеко не у каждого. Тебе еще повезло!» Конечно, я думал, что все вокруг дураки, ничего не понимают, и я им однажды покажу. Но уже столько раз убеждался в правоте этих дураков, что…

– Начал им верить? Значит, придется опять перестать. Вряд ли твои советчики были дураками. Просто все время от времени ошибаются. К тому же, в последнее время ты очень много колдовал. И не вполсилы, а на пределе своих возможностей. А магия, сам знаешь, изменяет людей.

– Настолько?!

– Получается, что иногда – да.

Малдо подскочил ко мне и обнял, да так, что ребра хрустнули. Отскочил, рассмеялся. Воскликнул:

– Значит и все остальное!

Я не стал переспрашивать, что он имеет в виду. И так понятно.

Сказал:

– Как пойдет. То, что ты смог пройти моим Темным Путем, совершенно не гарантирует, что в один прекрасный день ты сумеешь самостоятельно его проложить. И тем более рвануть в Хумгат, или куда ты там еще собирался. Но такое вполне может случиться. Шансы вообще есть всегда и у всех. Просто когда они невелики, проще сказать «нет», потому что это почти правда. Но сегодня их у тебя стало больше. Не настолько, чтобы вот так сразу с ума сходить. Но чтобы жизнь обрела новый смысл – как раз хватит.

«Возможно, этот новый смысл пригодится в ближайшее время, после того, как я собственными руками отниму у тебя настоящий», – добавил я про себя.

И только тогда понял, чего на самом деле так сильно боюсь. Ломать – не строить, о да. Потому что ломать – невыносимо. Как говорят наши арварохские друзья, проще умереть.

Да кто ж мне даст.

– Аурррыыаууу!

Торжествующий рев натурально сотряс весь Мохнатый дом. Я услышал, как внизу залаял Друппи, увидел, как изменился в лице Малдо, открыл было рот, чтобы спросить, кого на этот раз драный индюк в задницу клюнул, но не успел. Потому что в этот момент источник божественного звука бухнулся передо мной на колени, что примерно сравняло наш рост, и обхватил здоровенными волосатыми ручищами, да так крепко, что я не то что вырваться, пошевелиться не мог. И дышать тоже не очень.

Источник был огромен, космат, бородат, задрапирован в звериные шкуры и образцово-показательно дик. Ну, то есть ему снилось, что он именно таков. А мы были вынуждены принять его интерпретацию.

Еще недавно я бы в обморок грохнулся от подобного сюрприза. Но жизнь в Ехо в условиях отмены большинства запретительных статей Кодекса Хрембера и одновременного нашествия толп сновидцев сделала меня скучным человеком. Никаких романтических обмороков, один прагматичный расчет: «Ага, вот и первый любитель волшебного порошка пожаловал. Кучу времени мне сэкономил, молодец».

Во всем это было одно небольшое неудобство. Грубые прикосновения спящего, строго говоря, вообще не человека, а бесплотного фантома, оказались несколько более чувствительны, чем я бы себе пожелал. Яркие, незабываемые ощущения.

Но обо мне, хвала Магистрам, нашлось кому позаботиться.

– А ну отпусти его! – завопила Меламори.

Свое требование она сопровождала действиями, я бы сказал, недостаточно гостеприимными. Иными словами, лупила беднягу с применением каких-то зверских приемов арварохской рукопашной борьбы, или как там называется этот их метод молниеносного превращения противника в рубленый бифштекс без применения кухонных приборов. Она и до своей арварохской эпопеи отлично дралась, а сейчас даже подумать страшно, на что способна.

Поэтому лично я стараюсь думать на подобные темы как можно реже.

Но со спящим у Меламори ничего не вышло, поскольку она ему так и не приснилась. Все его внимание досталось мне. Потому что, во-первых, обаяние мое неотразимо, и все человечества всех обитаемых Миров с утра до ночи только и мечтают, как бы увидеть меня во сне. А во-вторых, кисет с Кель-круальшатом лежал именно в моем кармане. Иногда так мало надо, чтобы разжечь в сердце незнакомца любовь.

– Да что происходит?! – заорала Меламори.

Она устала молотить пустоту, поняла, что ничем не может мне помочь, и начала паниковать.

– Это просто спящий, – коротко объяснил я. – Не волнуйся, все в порядке.

– То есть тебе нравится такое обращение? – обрадовалась Меламори. – Ладно, буду знать.

– Даже не вздумай! Погоди, сейчас…

Вместо того, чтобы говорить дальше, кое-как вытащил из кармана кисет с запасом порошка Кель-круальшат и швырнул его в дальний угол комнаты.

Ну, то есть мне приятно говорить: «я швырнул», – в этом чувствуется бесшабашный размах и дурная удаль. Правда звучит гораздо скромнее: поскольку очередная попытка хоть немного высвободиться из железных дикарских объятий провалилась, как и все предыдущие, я просто уронил кисет на пол и поспешно отфутболил его ногой – не в дальний угол, конечно, но на довольно приличное расстояние. Дикарь прочувствованно зарычал, метнулся следом за вожделенным свертком, ликуя, схватил и взмыл к потолку. А я, напротив, сел на пол и наконец вдохнул полной грудью.

– Ты вообще цел? – спросила Меламори.

– Это что, тоже не галлюцинация? – несчастным голосом осведомился Малдо Йоз.

– Да, – сказал я. – И нет. В смысле я цел. И это не галлюцинация, а нормальное, закономерное и даже отчасти заранее запланированное мною событие.

– То есть ты всегда так живешь? – восхитился он.

– Не всегда, – честно ответил я.

– Да, далеко не все дни такие спокойные, как этот, – подтвердила Меламори.

Увы, Малдо пропустил ее замечание мимо ушей. Он во все глаза пялился на сновидца.

– Смотрите, во что оно превратилось!

Мы с Меламори задрали головы вверх. И точно, теперь у нас под потолком летал не косматый дикарь в шкурах, а огромный дикий кот с павлиньим хвостом, растущим, вопреки логике, не из задницы, а из уха. Левого, если это важно.

– Это что вообще? – взволнованно спрашивал Малдо. – Это он как? Почему? Что с ним?

– А то ты такой красоты до сих пор не нагляделся, – укоризненно сказал я.

– Где?!

– Да у себя в кладовке. Где вы Кель-круальшат храните.

– А там вот такое творится?! – изумился он. – Пелле что-то говорил про спящих, которые там крутятся, но мне все как-то было недосуг пойти на них поглядеть. Думал, ничего интересного. Ну я дурак!.. Стоп, погоди. А ты-то откуда знаешь, что у нас в кладовке делается? Ты что, был там? Ходил во Дворец Ста Чудес? Еще раз, без меня? А зачем?

Во взгляде Малдо было такое искреннее простодушное недоумение, что мне захотелось огреть его по голове табуреткой. Просто так, душу отвести. Но табуретов под рукой не оказалось. И вообще никакой мебели, кроме встроенного в стену шкафа и кровати, которая, строго говоря, тоже не мебель, а просто очень большой, очень мягкий матрас. Так уж у нас в Ехо принято обставлять спальни. Чрезвычайно разумно, я считаю. Захочешь, а никого не зашибешь.

К счастью, пускаться в объяснения мне не пришлось.

– Уииииииии! Уиииииии! – пронзительно заверещало существо, кружившее под потолком. Оно уже не было похоже ни на дикаря, ни на кота. И вообще ни на что. Облако, состоящее из шерсти и перьев, без четких очертаний, зато по-прежнему способное вопить. И как вопить!

Малдо заткнул уши. Меламори, как бывший почетный член студенческого Клуба Ревунов, а значит, самая стойкая из нас, делала вид, будто все в порядке. Но все равно недовольно морщилась. Я же, как самый нетерпеливый, заорал:

– Заткнись!

Облако, как ни странно, послушалось. Замолчало, швырнуло на пол кисет и шмякнулось сверху, накрыв собой почти половину спальни, как ковром.

– Это просто вот такой сон человеку снится, да? – спросила Меламори.

– Причем вполне возможно, хрупкой пожилой библиотекарше, которая ни разу в жизни не позволила себе громко рассмеяться. Где еще и отводить душу, если не во сне.

– Выкопалась из книжек, пришла домой, съела пирожное, легла, уснула и вот такое начала вытворять? – подхватила Меламори. – Везет же некоторым! Похоже, я чего-то важного не знаю об искусстве сновидений. Хотя столько этим занималась и даже не совсем без толку, ты свидетель. Но самое интересное прошло мимо.

– Да не то слово, – согласился я.

– А можно я пойду в какую-нибудь другую комнату и немножко там посижу? – вдруг спросил Малдо. – Или полежу. Что-то мне как-то не так. Голова кружится. И холодно. И как-то чересчур темно.

– Ничего, пройдет, – сказал я. – Просто ты очень много сил потерял с этим Темным Путем. В первый раз все-таки. Плюс похмелье, плюс… скажем так, некоторые интересные впечатления. Бальзам Кахара, конечно, бодрит, но его не всегда достаточно. Иногда надо просто лечь и поспать. Меламори, будь другом, отведи человека в любую другую спальню. Колыбельная Моффаруна[43] не помешает, ты же ее знаешь? Ну и вот. Пусть ложится и дрыхнет до утра. А там посмотрим.

– А сам задницу от ковра точно не оторвешь? – насмешливо спросила она.

– Еще как оторву. Возможно, буквально с минуты на минуту. Потому что, если эта красота, – я показал на распластавшееся по полу облако, – решит нас покинуть, мне придется отправиться следом.

– Ты настолько очарован?

– Очарован – не то слово. Но не как трепетный созерцатель, а как профессионал. Это же только со стороны кажется, что у нас дома происходит какая-то нелепая фигня. А на самом деле важный следственный эксперимент.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Ладно. Извини. Просто в голову не пришло, что ты еще на работе.

Подхватила под локоть Малдо и повела его к выходу, успокоительно бормоча:

– Я, честное слово, больше ни во что такое не буду при вас превращаться. А кроме меня в этом доме ни одного чудовища… ой, нет, вру, вообще-то есть еще два. Но одно из них – сэр Макс, к которому вы уже худо-бедно привыкли, а второе очень деликатное, в чужие спальни не вламывается, да и выглядит безобиднее всех нас, вместе взятых. С косичками! Так что никто вас больше не побеспокоит. Все будет хорошо.

– Куманский павильон – это было очень круто, – сказал я ему вслед. – Лучшее наваждение в моей жизни. Честно.

– Ты не представляешь, какая у меня будет Пустая Земля Йохлима! – сразу оживился он. – И приют для юных художников в Таруне. Я таких свидетелей нашел!..

По крайней мере, теперь я мог быть уверен, что Малдо уснет совершенно счастливым. А большего по нынешним временам и желать нельзя.

Они ушли, а я остался наедине с облаком, занявшим к тому времени уже практически всю спальню. Мне даже пришлось забраться с ногами на подоконник – как-то неловко было его топтать. Все-таки живой человек. Возможно, пожилая библиотекарша. А их надо беречь.

– Пора собраться! – вдруг воскликнуло облако. – А то можно везде опоздать! Тут фонтаны и горы, фонтаны и горы, клайдис, кастордан…

Оно умолкло так же внезапно, как заговорило, содрогнулось всем своим невесомым бесформенным телом и снова превратилось в косматого дикаря, с пришествия которого начались его гастроли в Мохнатом доме.

Кисет с Кель-круальшатом остался валяться на полу, отчасти распотрошенный, на радость будущим гостям. Сам же дикарь утратил к нему всякий интерес. Видимо, и правда, пресытился. Стоял, переминаясь с ноги на ногу и озирался по сторонам. Сивые космы до пояса, всклокоченная бородища, роскошные мускулы, леопардовая шкура на бедрах – ай, красота. Хоть сейчас в кино снимай.

– Дубины тебе не хватает, – заметил я.

Дикарь растерянно посмотрел на свои пустые ручищи. Потом на меня. Внезапно стукнул себя кулаком по лбу и оскалился в просветленной улыбке.

– Вот и ответ на мой главный вопрос! – провозгласил он. – Мне не хватает дубины, вот в чем суть вечной трещины между мною и жизнью. Спасибо, учитель. Теперь знаю, что делать!

И, невежливо стряхнув меня с подоконника, чтобы не загораживал путь, выпрыгнул в окно.

Я уже не раз замечал: фраза «теперь я знаю, что делать» предшествует самым диким и нелепым поступкам в жизни сказавшего. И во сне, и наяву, один черт.

А мне, конечно, пришлось прыгать следом, бормоча заклинание, позволяющее не переломать ноги, и всем сердцем надеясь, что не перепутал его слова.

Вроде не перепутал. По крайней мере, остался цел.

Если по уму, то преследовать сновидца – самое нелепое занятие, какое только можно выдумать. Потому что, во-первых, человек, который видит сон, не связан вообще никакими ограничениями, кроме причуд собственного сознания. Он может изменять свой облик хоть ежесекундно, а передвигаться любым способом, какой взбредет в голову, полеты на сверхзвуковых сияющих драконах включены. И просто исчезнуть тоже может – в любой момент. Гадай потом, проснулся он у себя в постели или просто увидел во сне что-нибудь более интересное, чем площадь Мохнатого дома и отходящая от нее Сияющая улица, по которой сейчас вприпрыжку бежал мой дикарь. Умничка, ни во что не стал превращаться, все бы так! И мне удобно, и прохожим радость. Все-таки в таком виде себе мало кто снится. Я, во всяком случае, никогда прежде не видел, чтобы по Ехо носились завернутые в шкуры косматые гиганты.

Бегаю я не очень быстро, поэтому почти сразу безнадежно отстал. Мои шансы на успех, и без того ничтожные, стремительно таяли с каждым метром. Впрочем, я успел заметить, как дикарь свернул в переулок Гвоздей и Грез, который упирается в Мокрую площадь, названную так в честь фонтана, бьющего в ее центре, то ли плохо отрегулированного, то ли нарочно, для смеху сконструированного таким образом, чтобы напор струй время от времени становился слишком мощным, и холодная пенная вода окатывала все вокруг, включая тротуар, стены ближайших домой и зазевавшихся прохожих. Окрестная детвора от подобных событий всегда в восторге, их отсюда палкой не прогонишь, зато скучные взрослые, включая меня, предпочитают обходить Мокрую площадь стороной, хотя это неплохой способ срезать путь, если идешь к реке.

Но сегодня купания, похоже, было не миновать. Потому что к тому моменту, как я добежал до Мокрой площади, объект моего преследования подпрыгивал в самом центре фонтана, издавая ликующие вопли, столь громогласные, что жители соседних домов встревоженно высунулись из окон, хорошо хоть не выпал никто.

Дикарь был мокр насквозь; общее убеждение, будто вода не мочит сновидцев – одно из бесчисленных заблуждений, порожденных склонностью человеческого ума к обобщениям. Просто многие неоднократно видели, как спящие заходят в реку, а потом выбираются оттуда на берег в совершенно сухой одежде. Но как и все остальное происходящее со спящими, это просто вопрос внимания и осознанности. Если человеку приснилось, что он упал в воду, мы тоже увидим его промокшим, а если он, дав волю воображению, принял реку за радужную дорогу, уводящую на небеса – ну, извините. Не получилось.

Но тут было ясно, что дикарь соизволил увидеть во сне наш фонтан и совершенно сознательно в него плюхнулся. И обрел в его бурных водах прельстительное сокровище – суковатую дубину, да такую огромную, что едва удерживал ее двумя ручищами сразу.

Впрочем, возможно, дубина появилась раньше, и ее счастливый обладатель полез в фонтан просто от избытка чувств. Ну или решил обмыть приобретение в соответствии с дикими обычаями своего дикого племени, откуда мне знать. Факт, что моя идиотская реплика про дубину возымела последствия и принесла почти мгновенный результат. Сновидец выслушал добрый совет, восполнил недостачу и был теперь счастлив. Просто отличный получился у него сон, все-таки в этом деле радость превыше смысла.

Как по мне, именно она и есть смысл.

Я пялился на это духоподъемное зрелище в компании жильцов окрестных домов и крайне немногочисленных зевак до тех пор, пока дикарь не решил, что хорошего понемножку, и исчез. Скорее всего, просто проснулся. Обычно так и бывает.

Я подошел поближе к фонтану, чтобы убедиться, что спящий именно исчез, а не превратился, скажем, в маленькую рыбку. В этом смысле, за ними глаз да глаз. И, конечно, по закону подлости, именно в этот момент напор струй резко возрос, и меня окатило с головы до ног. Второй раз за этот бесконечно долгий день я убедился, что зима – это все-таки очень холодное время года. Даже такая теплая, как выдалась у нас в этом году. Несколько секунд стучал зубами, пока не сообразил, что искусство Темного Пути словно бы специально создано для подобных ситуаций. Раз, и ты уже в волшебном мире горячих бассейнов, меховых одеял и теплых носков.

Впрочем, носки и одеяла мне не понадобились. Плюхнувшись в бассейн с горячей водой, я сразу согрелся. Минус тут был только один: покинуть это райское место по собственной воле практически невозможно. Единственным веским аргументом могла бы стать перспектива перебраться прямо в мягкую постель. Но до этого счастливого момента мне было так далеко, что лучше даже не мечтать. Нет в Мире никаких мягких постелей. Выдумки и сказки. Не бывает. Цыц!

«Макс, ты сейчас где?» – спросила Меламори.

«Не поверишь, но в собственной ванной. Сейчас поднимусь».

«Надо же. А мне показалось, ты собирался работать».

«А я уже поработал. Искупался в фонтане на Мокрой площади и пришел домой греться. Как там Малдо?»

«Дрыхнет, что ему сделается. Забудь о нем, у тебя новая гостья, лучше прежних. Совершенно прекрасная! А что по полу на карачках ползает, мыча, так красивой женщине еще и не такое с рук сойдет».

«А. Спящая? В гостевой спальне? Ну, где мы все вместе сидели?»

«Ничем тебя не проймешь. Я-то надеялась сделать сюрприз».

«И сделала. Я очень рад. Сейчас оденусь и прибегу».

«Одеваться как раз не обязательно, – заметила Меламори. – Леди тоже не сказать чтобы очень уж тщательно одета».

– Вредная ты какая, – сказал я ей уже вслух, после того, как вопреки рекомендации тщательно оделся и поднялся на второй этаж. – Можно подумать, что действительно застукала меня с новой подружкой.

– Сначала с новым дружком, – напомнила Меламори. – Ну, то есть дружок дрых один, без тебя, но, согласись, все равно есть к чему придраться. Было бы желание! Потом я застукала тебя в объятиях волосатого гиганта, причем ты совершенно не сопротивлялся. Напротив, выглядел подозрительно довольным! И пожелал следовать за ним на край Мира. А теперь еще и эта красотка к тебе пожаловала.

«Красоткой» она называла немолодую полную даму в короткой ночной сорочке. Но в этом определении не было никакого сарказма. Штука в том, что наша гостья оказалась рыжей, а в Ехо этого совершенно достаточно, чтобы считаться красавицей или красавцем. Пышные формы, впрочем, тоже приветствуются, хотя не столь единодушно. А возраст тут не считается ни достоинством, ни недостатком и при оценке внешности в расчет не принимается.

Рыжая, впрочем, в гробу видела наши оценки. И вообще не обращала на нас внимания. Лежала на полу в том месте, где просыпался порошок Кель-круальшат и сладострастно стонала. Мне даже как-то неловко было за ней наблюдать. Хотелось извиниться и выйти. И Меламори с собой увести. Но нельзя. Работа есть работа.

– Целых три скандала можно было бы тебе устроить, – мечтательно говорила Меламори. – Один за другим. Но я так соскучилась, что ладно, Магистры с ними, со скандалами. Поколочу тебя немножко, и все.

И действительно легонько стукнула меня кулаком в плечо. То есть по ее меркам легонько, синяк-то останется – будь здоров. Но я не стал протестовать. Потому что, во-первых, это совершенно бесполезно. А во-вторых, я тоже соскучился, чего уж там.

Поэтому в ответ на удар я поцеловал драчунью в макушку. И сказал:

– Просто я принес домой такой удивительный порошок. Называется Кель-круальшат. Его придумали специально для того, чтобы приманивать спящих.

– И потом смотреть, что они вытворяют? – обрадовалась Меламори. – Слушай, а действительно отличная штука! Уютное семейное развлечение для долгих зимних вечеров…

– Вообще-то изначально спящих собирались просто ловить и поедать. Но твоя идея нравится мне гораздо больше.

– Поедать?! Ты что, настолько тут оголодал? Повара опять взялись за старое и готовят по дворцовым рецептам? А Базилио куда смотрит?

– Ты правда подумала, что я собрался их жрать?

– Да нет, конечно, – вздохнула она. – Просто эта глупая шутка сама просилась на язык, и я не смогла удержаться. Говорю же, соскучилась… Хотя все равно непонятно, зачем ты приволок домой этот порошок. Смеху ради?

– Если бы! Еще пару часов назад я был уверен, что под воздействием этого грешного порошка людям снятся кошмары, сводящие их с ума. Решил своими глазами посмотреть, как это происходит. Но судя по поведению давешнего дикаря, дело не в порошке, он был счастлив, пока не проснулся. Или это просто такой непрошибаемо жизнерадостный экземпляр нам попался? Ладно, сейчас увидим, что будет с этой красоткой…

Рыжая словно услышала мои слова и решила немедленно продемонстрировать нам, что с ней будет. Поднялась с пола и внезапно оказалась совсем ребенком, причем не девочкой, а мальчиком, бережно прижимающим к груди деревянную модель парусного корабля.

– Неожиданный поворот, – растерянно заметила Меламори.

Мальчик меж тем поставил кораблик на пол, и тот поплыл, покачиваясь на узорах ковра, как на волнах. Я глазом моргнуть не успел, как стены комнаты куда-то исчезли, всюду, до всех горизонтов, простиралась бирюзовая морская гладь, мы с Меламори стояли по щиколотку в воде, как два невиданных великана, а мальчишка махал нам с палубы стремительно удаляющегося парусника. И как я, интересно, собираюсь за ним проследить?

Правильный ответ: а никак.

Еще один правильный ответ: кошмарами тут и не пахнет. Забудь. И, чем терять время на сомнения, начинай искать другую версию. Прямо сейчас. Понимаю, что тебе не хочется. Но все равно придется.

– Ноги не промокли, – сказала Меламори. – Это хорошо. А то представляешь, человек спокойно себе проснулся дома, а вода, которая ему приснилась, осталась у нас. Мокрая и холодная. И весь город – под ней.

– К счастью, такое невозможно, – улыбнулся я. – Сновидения эфемерны, ничем кроме переизбытка зрелищ они нам не грозят. А то пришлось бы срочно придумывать, как гонять отсюда всю эту публику.

– Я знаю, что эфемерны. Но иногда так убедительны, что знание не помогает… Твоя работа на сегодня – все?

– Боюсь, она только начинается. Самому обидно. Но это так.

Меламори нахмурилась. Но вместо того, чтобы запустить в меня каким-нибудь предметом, спросила:

– Я могу чем-нибудь помочь?

Самый лучший в мире вопрос. Даже когда ответ на него отрицательный.

– Мне – вряд ли. Но… Слушай, у меня Нумминорих уже полдня по Левому берегу бегает. Ищет спящих, которые сходят с ума от кошмаров. К сожалению, найти их можно только по запаху, поэтому кроме него некому. И конца-края этим поискам не видно. И расстояния на Левом берегу – ты представляешь.

– Ну он и влип! – Меламори сочувственно покачала головой.

– Ага. Причем ты же знаешь Нумминориха. Пока всех не найдет, не остановится. Даже на полчаса, чтобы отдохнуть и перекусить. Если бы у меня не было других дел, я бы сейчас гулял с ним за компанию, время от времени отлучаясь за очередной порцией горячих пирожков. И трещал бы без умолку, неважно о чем, просто для поднятия настроения…

– Я тебя поняла, – кивнула Меламори. – Отвезу ему камры и пожрать. И составлю компанию. Практической помощи от меня точно никакой, зато могу развлекать болтовней. Благо есть о чем рассказать. В этом смысле день у нас сегодня удался.

Да не то слово.

«Когда пойдешь ко мне, не забудь принести пирожные для Куруша, – сказал Джуффин. Его голос в моей голове звучал строго и назидательно. – Мой буривух считает, что ты наконец исцелен от безумия и теперь все будет, как прежде. Не вздумай разбивать ему сердце».

«А как ты угадал, что я собираюсь зайти?»

«Элементарная логика. Плюс некоторое знание жизни. Когда мы с тобой расстались, ты как раз собирался пьянствовать с подозреваемым и спрашивал, как сохранить трезвость. А потом исчез на полдня. Ясно, что все это время ты или совершал великие дела, или просто мирно храпел под столом. В обоих случаях имеет смысл ждать твоего визита. Будешь ты при этом хвастаться достижениями или браниться на дурацкое заклинание, которое не помогло – пока открытый вопрос. Тем с большим нетерпением я тебя жду!»

«Заклинание, кстати, просто отлично сработало. Поэтому браниться не стану. Хвастаться тоже – нечем пока. Тебя ждет страшная участь: я буду просить совета».

«Заранее содрогаюсь. Пирожные смотри не забудь».

«Дались тебе эти пирожные!»

«Просто я хороший стратег. И точно знаю, что предотвратить конфликт обычно легче, чем потом его улаживать. С нашим Курушем шутки плохи. Зачем тебе могущественный враг?»

И то верно.

Поэтому в Дом у Моста я пошел пешком, сворачивая во все кондитерские на своем пути и скупая там сласти. Это была такая игра с самим собой: как будто у нас все хорошо. И я просто иду в Дом у Моста, чтобы покормить буривуха и заодно выпить камры с Джуффином. А вовсе не решать судьбу Дворца Ста Чудес, у которого, по моим прикидкам, было совсем немного шансов уцелеть.

Больше всего на свете я хотел, чтобы меня переубедили.

Уже почти добравшись до улицы Медных Горшков, я послал зов Шурфу Лонли-Локли и сказал:

«Мне срочно нужна твоя голова».

«С телом или без?» – деловито спросил он.

«Тело не очень помешает. Так что ладно, приходи целиком».

«Куда?»

«В Дом у Моста, к Джуффину. Если можешь, конечно. Я, как ты знаешь, не самый великий мыслитель всех времен. Обычно это не очень мешает жить, но именно сегодня крайне досадно. Все, что я могу сделать в сложившейся ситуации – заставить две самые светлые головы Соединенного Королевства работать на меня. Шантажируя, что в противном случае, я примусь мыслить сам. Со всеми вытекающими последствиями».

«Это действительно серьезная угроза, – согласился Шурф. – Ладно. Подожди немного, придумаю что-нибудь».

Чем особенно прекрасен мой друг – в его устах слово «немного» означает, в самом худшем случае, несколько минут. Поэтому когда я вошел в кабинет Джуффина, он уже был там.

Первым делом я водрузил на стол гостинцы для Куруша. Со этими грешными пирожными такая беда, что, когда покупаешь в разных местах всего по две-три штуки, поначалу кажется, что их – всего ничего. И надо бы пополнить запас. И еще не помешает. И еще. А потом внезапно обнаруживаешь у себя в руках целую пирамиду свертков, которую поди еще донеси до места, не обрушив. Но делать нечего: идешь, не дышишь, несешь.

Зато, избавившись наконец от этой сложносочиненной ноши, испытываешь ни с чем не сравнимое блаженство. Как будто все дела до конца года уже переделаны, и Мир на всякий случай превентивно спасен, и даже «Маятник вечности», который я безуспешно пытаюсь одолеть на протяжении всей своей жизни в Ехо – с перерывами на разнообразные катарсисы, – уже прочитан, законспектирован и с облегчением забыт навсегда.

– Когда ты говорил, что тебе нужна моя голова, ты имел в виду, что ею придется есть? – наконец спросил Шурф.

– Обойдешься! Это Курушу.

– Досадно. Потому что пообедать я не успел. А об ужине даже мечтать было бы нелепо, ясно, что от этого события меня отделяет вечность.

– Не огорчайся, я с тобой поделюсь, – великодушно сказал буривух. – Мне одному столько и за три дня не склевать. Спасибо, Макс. Я очень рад, что тебя вылечили.

Он спорхнул на стол и теперь расхаживал среди свертков, не в силах выбрать, с чего начать.

– Ты все-таки удивительный мастер перегибать палку! – заметил Джуффин. – Правда, иногда это бывает кстати.

И, не дожидаясь разрешения Куруша, цапнул ближайшее к нему пирожное. То-то он так настойчиво о них вспоминал.

– Ты тоже можешь взять какое захочешь, – сказал мне Куруш.

– Спасибо, друг. Но что-то мне пока совсем ничего не хочется.

– Что у тебя стряслось? – хором спросили Джуффин и Шурф.

Понятное единодушие. Нечасто на их памяти я отказывался чего-нибудь пожевать. Даже когда это, скажем, третий обед подряд. Или четвертый ужин.

– Да чего только не стряслось, – вздохнул я. – Сейчас расскажу вам и, может быть, сам наконец хоть что-то пойму. Есть небольшая надежда.

– Да, устное изложение обычно помогает хотя бы отчасти систематизировать информацию, – согласился Шурф. – А письменное еще эффективнее. Но этот метод, к сожалению, тебе не по душе.

Все-таки в последнее время он стал на редкость гуманным. Еще недавно попытался бы силой всучить мне одну из своих тетрадок, и поди отбрыкайся.

И я принялся излагать им все события, одно за другим, не переставая изумляться, как они уместились – не в день даже, в какие-то несчастные несколько часов? Но уместились, факт.

– Очень интересно, – резюмировал Джуффин после того, как я наконец умолк. – Но еще интересней было бы узнать, какие выводы ты успел сделать?

– Вообще-то я надеялся, что вы великодушно сделаете их за меня. Потому что голова у меня, конечно, хорошая: твердая, круглая, некоторые даже говорят, красивая. Но этим ее достоинства, к сожалению, исчерпываются. Пока раскрытой можно считать только одну тайну: человека, который называет себя Пелле Дайорлой, зовут Нанка Вирайда. Тут все сходится: и его оговорки, и нежелание поддерживать Безмолвную связь с женщиной, которая его опекала, и опасение быть узнанным – все-таки в Ехо до сих пор живут люди, знавшие его подростком. Понятия не имею, зачем ему эта конспирация, но подозреваю, что друг его все-таки погиб.

– Мальчишка из Ордена Водяной Вороны, беглец, да еще и укравший общий Орденский секрет? К гадалке не ходи, так оно и было, – согласился Джуффин. – Такое даже никому из Старших Магистров и личных друзей Лойсо не сошло бы с рук, а уж послушнику… Причем готов спорить, что обошлось без погони. В Ордене Водяной Вороны умели убивать на расстоянии – по крайней мере, слабых и неумелых колдунов. И это, кстати, объясняет, почему второй мальчишка уцелел. О нем они просто не знали.

– Уцелел и стал называть себя именем друга просто от отчаяния? Такая игра со всем Миром сразу: давайте притворимся, как будто погиб я, а не он?

– Видимо, так, – пожал плечами Джуффин. – Люди по-разному справляются с горем. Кому-то, наверное, и такой способ хорош.

– Возможно, он хотел большего, – неожиданно вмешался Шурф. – Старое угуландское поверье гласит, что ни в коем случае нельзя даже в шутку называться именем умершего. Потому что тогда к тебе может прийти его призрак и спросить: «Зачем ты украл мое имя?» И потом не оставит в покое, будет вечно следом бродить, спать по ночам не даст, и всю родню распугает, останешься один. В наших краях всегда боялись призраков, не знаю уж почему. Но ясно, что, когда речь идет о погибшем друге, встреча с его призраком может показаться желанным событием. Любовь сильнее страха. Всегда.

– Ого! – присвистнул я. – Присвоить имя мертвеца, чтобы встретиться с его призраком? Действительно уважительная причина! Слушай, а это правило действительно работает? Но тогда, получается, вообще кого угодно можно призвать?

– На самом деле это просто суеверие, типичное для невежественных угуландских фермеров, – пожал плечами Шурф. – С другой стороны, как и всякое суеверие, оно опирается на реальные случаи, когда призраки покойных действительно приходили к самозванцам, присвоившим их имена из корыстных или еще каких-то соображений. Из этого разумно сделать следующий вывод: иногда примета действительно работает. Но никогда заранее не известно, повезет тебе или нет – хотя бы потому, что призраками после смерти становятся далеко не все.

– Интересно, у Пелле, в смысле у Нанки получилось встретиться с другом?

– Вряд ли. В противном случае у него не было бы причин и дальше называться именем покойного. С призраками обычно довольно просто: уж если он один раз к тебе пришел, потом можно договариваться о дальнейших визитах, как с обычным человеком. Особенно если призрак твой друг.

– В любом случае, об этом мы успеем поговорить когда-нибудь потом. Сейчас, как я понимаю, у тебя есть чуть более актуальная проблема, – напомнил мне Джуффин.

– Ох, есть! – согласился я. И замолчал. Но эти двое не спешили давать мне разумные советы. Вместо этого они продолжали сверлить меня нетерпеливыми взглядами: дескать, давай говори, что ты собираешься делать!

Нашел, называется, себе помощничков.

– Ждете моих блистательных рассуждений? – обреченно спросил я.

Эти садисты синхронно кивнули.

– Ладно. Трепещите. Сперва у меня была совершенно ужасная версия. Что Малдо разжился этим грешным порошком и использует приманенных сновидцев для, скажем так, внутренней отделки своего чудесного дворца. Не представляю, какой может быть толк от чужих кошмаров, но, поскольку я вообще ничего не знаю ни о древнем строительстве, ни о наваждениях, предположил, что возможно вообще все.

– Разумно, – неожиданно согласился Джуффин. – Разобраться в технических деталях всегда можно потом. Что дальше?

– А дальше я поговорил с Малдо. И мне стало ясно, что если он и натворил бед, то случайно, по незнанию. Совершенно спокойно щебетал о волшебном порошке и добром друге, который поделился его запасами. Ну, то есть, как потом оказалось, рецептом; неважно. Тогда у меня появилась ужасная версия номер два: злодей – это у нас неизвестный друг. Но я снова сел в лужу. Потому что неизвестный друг – это Пелле Дайорла, и злодей из него, как из меня оперный певец.

– Настолько хороший человек? – удивился Джуффин, которому однажды посчастливилось услышать, как я напеваю под нос.

Хвала Магистрам, он – могущественный колдун с богатырским здоровьем и железными нервами, поэтому роковых последствий тот прискорбный случай не возымел.

– Именно.

– Что дальше?

– Понятно что. На следующем этапе я решил, что в этой истории нет никаких злодеев, зато есть ужасный волшебный порошок и два невежественных энтузиаста, всегда готовых добавить в кувшин с камрой щепотку отравы, да еще и хвастаться: вы только понюхайте, какой замечательный теперь аромат! Однако решил собственными глазами поглядеть, как Кель-круальшат действует на спящих. Ну и поглядел. Пока только на двоих, но уже уверен, что те бедняги, которых мы нашли, пострадали не от порошка. От чего-то другого. При этом причина кошмаров где-то во Дворце Ста Чудес. Нумминорих до сих бегает по расходящимся от главного входа следам и в конце каждого обнаруживает очередного спящего безумца. На этом все. Я даже не представляю, с чего начинать расследование. Искать под каждой половицей? Отлично, но что именно там искать? Лично я понятия не имею. А вы?

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но, боюсь, на сей раз ты переоценил меня как потенциального советчика, – сказал Шурф.

Он выглядел по-настоящему огорченным.

– Он и меня переоценил, – утешил его Джуффин.

– Я подумал, может быть, все дело в магии, которую используют Новые Древние? – сказал я. – Может такое быть, что она вредна для людей, которым мы снимся? Нам нормально, а для них – чистый яд. Просто до сих пор сновидцы не заходили в помещения, построенные Малдо и компанией. А во Дворце Ста Чудес оказалась приманка. Может такое быть?

– Может быть вообще все, что угодно, – пожал плечами Джуффин. – Тем и хороша твоя новая работа, что вся эта область пока – одно сплошное неисследованное белое пятно. Никого, включая наших великих предшественников, эта тема до сих пор не интересовала. Мы первопроходцы, сэр Макс. Со всеми вытекающими последствиями. То есть у нас очень интересная жизнь, но при этом ни одного путного советчика в трудную минуту. Все честно.

– Да я и не спорю. И меня такое положение вполне устраивает. Но ровно до тех пор, пока люди не начинают сходить с ума от страха. Этого я допустить не могу. Спящие они или бодрствующие, дело десятое. Это надо немедленно прекратить.

– Каким образом?

– Я надеялся, что вы мне подскажете. Потому что обе идеи, которые пришли мне в голову, ужасны.

– Все равно расскажи, – потребовал Джуффин. – Возможно, они ужасны только с твоей точки зрения. Ну и вообще интересно, в каком направлении работает твоя голова.

Кто бы сомневался.

– Сперва я думал, что нам придется испепелить Дворец Ста Чудес…

– Что?! – переспросил Джуффин.

Он явно не верил своим ушам и вид имел совершенно обескураженный. Похоже, все эти годы шеф Тайного Сыска меня идеализировал. Спасибо ему за это.

– Это яркий пример того, что сэр Мигумалла Бракс в своем знаменитом трактате «Заметки о природе злодейства» называл «катастрофическим мышлением», – спокойно заметил Шурф. – Обладатель катастрофического мышления не только склонен преувеличивать всякую возникшую проблему, возводя ее до масштабов катастрофы, но и убежден, что всякая катастрофа может быть исправлена другой, превосходящей ее по масштабу. Классический пример – лечение насморка путем отсечения головы. Наибольшая сложность заключается в том, что формально носитель катастрофического мышления прав: после отсечения головы насморк действительно прекращается, причем гораздо быстрей, чем при любом другом способе лечения. Поэтому переубедить его чрезвычайно сложно.

В точку. Вот уж кто не идеализировал меня никогда.

– Очень хорошо, – сказал я. – Больше всего на свете я боялся, что вы оба со мной согласитесь. Скажете спокойно: «Ну да, разумеется. Не будет Дворца Ста Чудес, не будет и проблемы. Ты молодец». Не знаю, как бы я это пережил.

– В следующий раз, когда в твою голову придет подобная идея, сразу бегом ко мне, – посоветовал Джуффин. – Я в свое время даже Лойсо Пондохве объяснил, что уничтожать Мир – далеко не единственный способ его немного улучшить. И для тебя как-нибудь найду аргументы.

– С Лойсо, кстати, гораздо проще было договориться, – возразил Шурф. – Потому что он все-таки в первую очередь думал о собственных интересах, а уже потом – обо всем остальном. Сэр Макс, к сожалению, бескорыстен. И это страшнее всего.

– Да ладно тебе, – невольно улыбнулся я. – Тоже мне, нашел самый страшный страх. Главное, чтобы теперь тебе не начали сниться кошмары. Как ты сидишь в темной-темной комнате, за окном стонут огненнозадые демоны, пришедшие поглотить наш Мир, и тут, в придачу ко всем бедам, появляюсь ужасный я. И с утробным воем отдаю тебе последнюю рубашку. В смысле скабу; неважно. Главное, что совершенно бескорыстно ее отдаю.

– Если при этом будут присутствовать демоны, тогда еще ничего, – хладнокровно парировал Шурф. – Главное, наедине с тобой в этот момент не оказаться.

– Спасибо, друг. Рад, что ты ценишь меня по достоинству. Однако вынужден тебя разочаровать: долго сосуществовать с идеей разрушения Дворца Ста Чудес я все-таки не смог. И тогда придумал гораздо менее драматичный выход. Запасы Кель-круальшата я уже уничтожил. Дело за малым – проверить, не осталось ли у них еще, а потом запретить его производство. И проследить за строителями, чтобы не вздумали нарушить запрет на свой страх и риск. Если приманки не будет, сновидцы больше не полезут во дворец, и все станет, как раньше…

– А вот это очень разумно, – кивнул Джуффин. – Я сам как раз собирался предложить. Рад, что ты обошелся собственными силами. А что нервы нам предварительно помотал – так ты без спектакля не можешь, я понимаю.

– Да могу я без спектакля; другое дело, что тебе же первому надоест. Но штука даже не в этом. Мою первую идею надо было озвучить хотя бы затем, чтобы сказать: мне кажется, что вторая ненамного лучше.

– Это еще почему? – возмутился Джуффин.

А Шурф уставился на меня с интересом исследователя. Дескать, чего еще интересного я пока о тебе не знаю?

– Да все ты знаешь, – сказал я. Почему-то вслух. И добавил: – Просто ты не был в Куманском павильоне. А я был.

– И что?

– Это невероятно круто. Ничего подобного в жизни не испытывал – я имею в виду, наваждений такого уровня достоверности и такой глубины погружения с одновременным сохранением знания о себе. Это настоящее искусство, я бы сказал, идеальное. Каким оно должно быть.

– Предположим, – нетерпеливо перебил меня Джуффин. – И что с того?

– Я уже говорил, по словам Малдо, для достижения этого эффекта требуется, помимо всего прочего, Кель-круальшат. Если я правильно понял, этот порошок воздействует на бодрствующих людей, заставляя их быть более внимательными и сосредоточенными.

– Думаешь, это так важно? – спросил Шурф.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Можно подождать, пока Малдо проснется, и спросить его. Только что бы он ни сказал, разгребать последствия запрета придется именно ему. Найдет он другой способ зачаровать зрителей или нет – время покажет. Если не найдет, скорее всего, потеряет интерес к своей затее. Может быть, бросит свой волшебный дворец и займется чем-то другим, а может быть, уговорит себя схалтурить; публика, впрочем, все равно будет довольна. В Ехо любят развлечения. Но дело-то не в публике. Совсем не в ней.

– А в чем?

– В самом искусстве, конечно. В том, чтобы оно было. Чтобы буквально из ничего вдруг возникло нечто созданное человеческой волей и воображением, прекрасное и невозможное, никогда не существовавшее прежде. Мне кажется, это так же важно, как когда-то было важно сохранить этот Мир. Хотя, конечно, совершенно несопоставимый масштаб. Но для меня – вполне сопоставимый, вот в чем штука.

– Ладно, – внезапно согласился Джуффин. – Если для тебя это настолько важно, я спорить не стану. Тогда оставь все как есть.

– Не получится. Если бы за возможность достроить Дворец Ста Чудес надо было заплатить согласием самому еженощно видеть во сне кошмары, я бы еще подумал. Скорее всего, какое-то время смог бы потерпеть. Но расплачиваться за это чужими страхами и безумием я не могу. Мне надо все сразу: чтобы и ужас прекратился, и Малдо благополучно доделал свой Дворец Ста Чудес, как было задумано. Иначе я не согласен.

– Если так, то ты в тупике.

– Да. Именно там я и есть. И не могу найти выход. Давайте, помогайте. Вы умные. И опытные. И знаете о магии столько, сколько я никогда знать не буду, даже если еще шесть голов отращу.

– Вот на это я бы посмотрел, – фыркнул Джуффин.

И разрядил обстановку. Он это умеет, когда захочет. Как никто другой.

– А ты не пробовал допросить кого-нибудь из спящих? – вдруг спросил Шурф.

– Как ты себе это представляешь?!

– Да, пожалуй, «допросить» – это неверное слово. Точнее будет «расспросить». Поговорить, выяснить, что именно их напугало. С чего начался кошмар. Это возможно?

– Боюсь, что нет. Они сперва ничего не соображают, а потом сразу же просыпаются, все-таки прекращение кошмара – очень сильная встряска. Но… Слушай, это гениальная идея. Абсолютно гениальная! Именно то, что надо.

– Ты уже понял, как это провернуть? – обрадовался Джуффин. – Отправиться за проснувшимся по его запаху, как вы с Нумминорихом уже делали, и учинить допрос?

– По идее, можно и так, – согласился я. – Только вряд ли они смогут все вспомнить. А если вспомнят, как будут объяснять? Я человек опытный, а все равно если начну пересказывать, что мне снилось, половину деталей забуду, а вторую перевру, потому что хохенгрону не обучен. И наши сновидцы, подозреваю, тоже нет. А на языке бодрствования сон без искажений не перескажешь. Так что вряд ли выйдет что-то путное. Но совершенно неважно. Потому что одним из этих сновидцев могу стать я сам.

– Это как, интересно? – нахмурился Шурф.

А Джуффин промолчал. По выражению его лица было видно, что он сразу все понял. И теперь не знает, хвалить меня за сообразительность или отговаривать от авантюры.

– Предельно просто, – сказал я. – Иду на Темную Сторону, делаю заказ, ложусь спать… не смотри на меня так, словно собираешься пристрелить, чтобы я не мучился. Не всякое милосердие уместно.

– Это ты мне как эксперт по неуместному милосердию говоришь?

– Почему? Мое милосердие в данном случае более чем уместно. И риска никакого. Ладно, скажем так: он совсем невелик. Потому что, в отличие от всех этих спящих бедняг, счастливое пробуждение я могу заказать заранее.

– Главное – точно сформулируй, – кивнул Джуффин.

По крайней мере, он меня отговаривать явно не собирался. Уже легче.

– Могу конспект заранее написать, – сказал я.

– Не пойдет, – покачал головой Джуффин. – На Темной Стороне все меняется. И кто знает, как там могут измениться твои записи. На голову и то больше надежды – при всем моем недоверии к твоей голове.

– Когда я узнал, что ты остался в Тихом Городе, я зашел в твою первую квартиру на улице Старых Монеток, – внезапно сказал Шурф. – Сейчас сложно объяснить, зачем я так поступил; впрочем, это значения не имеет. Там, если ты помнишь, стояло такое странное устройство, которое ты притащил из другого Мира. Мы все время от времени ходили туда смотреть кино[44].

– Точно, – улыбнулся я. – Надо же, совершенно о нем забыл!

– Не ты один, – удивленно сказал Джуффин. – Я тоже. Точнее, помнил, но как один из давних фактов своей биографии, не имеющий отношения к настоящему. Мне почему-то не приходило в голову, что в любой момент можно снова пойти на улицу Старых Монеток и посмотреть кино.

– Уже нельзя, – огорошил нас Шурф. – Это устройство исчезло. И я даже поймал себя на сомнении – а было ли оно вообще? К счастью, с моим опытом довольно просто отличить подлинное воспоминание от морока. Поэтому я точно знаю, что устройство было, а после того, как тебя не стало в Ехо, не стало и его. Остальные твои вещи остались. Я, помню, еще подумал: ничего удивительного, ты покупал их здесь или привозил из других городов. Кто угодно мог собрать эти предметы в одном помещении, для этого совершенно не обязательно быть тобой. А вот устройство для просмотра кино из другого Мира мог принести на улицу Старых Монеток только ты. Серьезное вещественное доказательство. И его исчезновение выглядело так, словно кто-то заметает следы твоего пребывания в Мире. Или твоего существования вообще? Это открытие было гораздо страшнее, чем само по себе твое отсутствие…

– Ты мне об этом не говорил, – укоризненно заметил Джуффин.

– Я вообще никому об этом не говорил. Потому что боялся услышать в ответ: «Какое устройство? Какое кино?» Уж лучше оставаться наедине со своими неподтвержденными сомнениями и надеяться, что этот загадочный предмет исчез сам по себе, вне всякой связи с Максом. Например, потому, что кто-нибудь достаточно могущественный потянул за другой конец черного шнура, который уходил в пустоту и, если я правильно понимаю, был чем-то вроде своеобразного моста между разными реальностями, то есть вещью совершенно невозможной. По крайней мере, я выбрал верить в этот вариант. И, к счастью, оказался до какой-то степени прав.

– Но почему ты именно сейчас об этом вспомнил? – спросил я.

– Да просто потому, что не хочу еще раз пережить этот опыт. Прийти к тебе домой и обнаружить, что там нет не только тебя, но и, скажем, кружки, которую ты прихватил из трактира Франка. И одежды, в которой ты оттуда пришел. Иными словами, не хочу, чтобы ты снова так достоверно, с полной самоотдачей исчезал из этого Мира. Хватит с меня. Не надо тебе спать на Темной стороне.

– Надо, – твердо сказал я. – Ничего там со мной не случится. Потому что, во-первых, у меня будет точно сформулированный заказ. А во-вторых, если я не вернусь буквально через пару часов, никто не помешает тебе отправиться туда и меня разбудить. Один раз у тебя уже отлично получилось. Впрочем, я заранее уверен, что не понадобится.

– Макс прав, – согласился Джуффин. – При грамотном подходе риск действительно крайне невелик. Но дело даже не в этом.

– А в чем же?

Судя по тому, каким спокойным и отстраненным стал его тон, друг мой был в неописуемой ярости.

– Да в том, что если уж Макс втемяшил себе в голову, что должен это сделать, то сделает и нас не спросит. Скажет: «Или по-моему, или никак», – и будет совершенно прав. С иным подходом в магии делать нечего. Единственный надежный способ его остановить – убить. Вдвоем мы точно справимся. Но ты же не хочешь доводить до такой крайности?

– Убить – это всегда успеется, – сердито сказал Шурф.

Очень сердито, хвала Магистрам. Настоящая буря прошла стороной.

– Ну и как будет звучать этот твой «точно сформулированный заказ»? – спросил он меня.

Будь Шурф профессором, принимающим экзамен, я бы заранее смирился с грядущей пересдачей, поджал хвост и ушел восвояси. А так пришлось отвечать.

– Ну, предположим: «Я хочу уснуть и…»

– И на этом все! – злорадно ухмыльнулся мой друг. – Никаких «и» быть не может, потому что ты уже уснул, так и не добравшись до сути дела. И не обеспечив себе гарантию пробуждения. Что и требовалось доказать.

– Вот именно поэтому мудрая природа создала тебя, – примирительно сказал я. – Причем задолго до моего появления, чтобы ты успел вырасти и набраться ума. И думать умные мысли всякий раз, когда они мне понадобятся. Я же с самого начала честно признался, что мне нужна твоя голова. Давай ее сюда, пусть изобретает лучшую в мире формулировку. А я вызубрю ее наизусть.

– Ладно, договорились. Но прежде, чем уходить, ты повторишь ее сто раз.

– Сто?! Это уже слишком.

– Не сомневаюсь, что тебе так кажется. Однако будет или по-моему, или никак. Это и мой принцип тоже.

– Не то чтобы это такая уж великая новость, – мрачно буркнул я.

– Это называется «компромисс», – невинно заметил Джуффин. – Всем нам время от времени приходится на них идти. Ничего не поделаешь, сэр Макс, в этом вопросе я не на твоей стороне. Зато в остальных – на твоей. Даже в большей степени, чем ты сам.

Ладно, сотня – все же не тысяча. Зная Шурфа не первый день, я прекрасно понимал, что еще очень легко отделался.

Пару часов спустя, после того, как текст грядущего выступления был вызубрен, ужин, без которого меня наотрез отказались отпускать, съеден, а остатки порошка Кель-круальшат тщательно собраны и водворены на место, в кладовую Дворца Ста Чудес, я стоял по колено в черной траве Темной стороны, под ее низким, сияющим золотым небом и благословлял упертость своего друга. Потому что когда блаженный веселый покой этого места заполнил меня до краев и из головы вылетели не только мысли, но и смутные воспоминания о подлинных причинах моего визита сюда, мой бедный замордованный муштрой язык каким-то чудом сумел в сто первый раз повторить:

– Уснуть здесь, испытать притяжение порошка Кель-круальшат, который хранится во Дворце Ста Чудес на окраине Ехо, пережить все ощущения обычного сновидца, подпавшего под его власть, пройти их путем, узнать, что происходит с ними, понять, запомнить, проснуться живым, невредимым, в здравом уме и вернуться в Ехо не позже чем через час после ухода я хочу.

Всего-то и надо было – переставить слова «я хочу» в конец фразы. Удивительно, но самые простые и понятные вещи начинают казаться таковыми только после того, как кто-то другой произнес их вслух.

Я думал, воздействие Кель-круальшата будет похоже на наркотическое. Наглядевшись на других сновидцев, ждал экстаза и эйфории; да чего греха таить, не просто ждал, а очень рассчитывал, полагая удовольствие справедливой наградой за самоотверженность. Пусть будет, беру.

Как же, держи карман шире.

Видимо, ко всякому сознанию у этого грешного зелья индивидуальный, черт бы его побрал, подход. Поэтому вместо неземного блаженства я ощутил привычную тревогу: опаздываю! Не успеваю! Надо срочно бежать!

Куда и зачем надо бежать, я представлял довольно слабо, но совершенно точно знал, что там меня ждут. И от моего своевременного прибытия зависит благополучие – понятия не имею, чье именно. Всего Мира? Куманского Халифа? Дюжины обиженных судьбой сирот? Рыбака по имени Сао Батори, только что забросившего сеть в воды Великого Крайнего Моря? Тощего котенка, сбежавшего с фермы в окрестностях Гогина и утратившего надежду отыскать дорогу домой? Великого поэта Нанки Вирайды, известного, вернее, никому не известного под именем Пелле Дайорла? Или его друзей, мертвого и живого, автора Куманского Павильона – теплого безмятежного дня, стройного гула струн чуффаддага, ароматных рукавов прошедшей мимо незнакомки, размышлений о синей долины Лойи и прочего «непроницаемого пламени непознаваемого», что бы ни называл этими словами неизвестный мне куманский старик.

Теплее, уже теплее. Совсем тепло.

Впрочем, неважно. Главное – добежать.

И я бежал. Грешные Магистры, как же я бежал! В панике, задыхаясь, браня последними словами себя и все, что вставало у меня на пути. Бежал по улице Старых Монеток, по улице Рыбьих Глаз, что в Кеттари, по Пестрой Линии в Гажине, по скользким черепичным крышам, по вязким кучевым облакам, несся через Хумгат, спотыкался о древесные корни на лесных тропах, чтобы удержать равновесие, хватался за перила Шамхумского Птичьего моста, моля всех Темных Магистров, чтобы он не превратился внезапно в Большой Королевский между Правым и Левым берегами Хурона, и мне не пришлось бы начинать все сначала.

Если это и был экстаз, меняю его на дюжину кошмаров. С доплатой, лишь бы взяли и унесли.

Но я все-таки добежал. Сложно сказать, куда именно. Но вдруг почувствовал, что теперь все в порядке. Я на месте, Мир спасен, сироты садятся ужинать, рыбак Сао Батори вытащил сеть с дюжиной жирных рыб, котенок скребется в ворота родной фермы, Куманский Халиф вкушает пэпэо[45], все танцуют.

А я наконец могу просто спокойно полежать. По всему выходит, что именно так выглядит для меня алмазный предел блаженства. Все остальное – избыточная суета.

Возможность спокойно полежать я использовал на всю катушку. Лежал, пока не стало скучно. А скука – верный признак, что организм отдохнул. И, прикинувшись совестью, забормотал что-то вроде: «У меня столько дел, столько дел!» Что в переводе на человеческий язык означает: «Хочу поразмяться».

Да на здоровье, кто ж тебе запретит. В смысле, мне. Вставай и иди, куда захочешь.

Я встал и пошел.

Шел по залитой послеполуденным солнцем улице, потом зачем-то свернул за угол и внезапно оказался – даже не знаю, как правильно сказать: оказался ночью? в ночи?

В общем, там, за углом, была ночь и дул ветер – не то чтобы очень сильный, зато как бы во все стороны сразу. Поведение ветра не понравилось мне даже больше, чем темнота. Когда пытаешься сориентироваться, такие штуки сильно сбивают с толку.

– Цыц! – сказал я ветру. – Прекрати. Сам видишь, мне надо подумать.

Удивительно даже не то, что ветер меня послушался. А то, что после этого я действительно начал соображать. По крайней мере, вспомнил, откуда пришел, обернулся и обнаружил там каменную стену – гладкую, не перелезть. И заклинание, позволяющее проходить стены насквозь, вылетело из головы, словно бы и не знал его никогда. А может правда не знал? Только собирался выучить, да все откладывал на потом?

С меня бы сталось.

Ладно, будем искать другой выход. Не может быть, чтобы он не нашелся. Так не бывает.

Пространство, где я оказался, выглядело как очередная строительная площадка Новых Древних, куда добросердечные горожане стащили остатки мусора, каким-то чудом уцелевшие после эпопеи с Дворцом Ста Чудес. Всюду громоздились камни, доски, груды черепицы, сломанная мебель, битая посуда, тюки с тряпьем и прочий хлам.

За годы жизни в Ехо мое ночное зрение стало почти таким же острым, как у коренных угуландцев, в противном случае я бы вряд ли заметил узкий проход между двумя домами, не то недостроенными, не то, напротив, не до конца разрушенными – устремленные ввысь стены, провалы дверных и оконных проемов, и больше ничего. Обнаружив проход, удивился: у нас дома обычно или лепятся друг к другу вплотную, или наоборот, стоят в гордом одиночестве, окруженные палисадниками. В разных кварталах по-разному, однако такого компромисса, как узкая щель между стенами соседних домов, я до сих пор нигде не встречал.

«Все к лучшему, – подумал я, – наверняка через этот проход можно выбраться на улицу. Где, будем надеяться, все еще день. Ну или хотя бы горят фонари».

Но это была плохая идея. Штука даже не в том, что идти пришлось гораздо дольше, чем рассчитываешь, ныряя в проход между домами на обычной городской улице. Ну или на необычной. Все равно почти бесконечный проход между зданиями – совсем не дело. Но с этим я бы еще как-нибудь смирился.

И не в том беда, что благоразумно повернув назад, я обнаружил там еще одну стену – снова тупик. Этого можно было ожидать заранее.

Даже тот факт, что внутри зданий, между которыми я пробирался, творилась какая-то дрянь, не особо меня огорчил. Рычание, вой и жалобные стоны, доносившиеся отовсюду, немного действовали на нервы, но это вполне можно было пережить. А заметив в оконном проеме анемичную блондинку, алчно пожирающую человеческую ногу, загорелую, волосатую и на фоне бледной людоедки торжествующе живую, рассудил, что это меня не касается. В конце концов, мои-то ноги пока на месте, чего ж мне еще.

На месте-то на месте, однако земля под этими самыми ногами постепенно переставала быть твердой. И вообще землей. Подо мной ходуном ходили какие-то шаткие гнилые доски, а этого я действительно не люблю. Предпочитаю твердо стоять на ногах во всех ситуациях и во всех возможных смыслах этого выражения. И когда это не получается, начинаю сердиться – верный признак, что я напуган.

А это уже никуда не годится. Как маленький, ей богу. Стыдись, сэр Макс.

Но для того, чтобы устыдиться, мне требуется хотя бы один свидетель. Кто угодно сойдет, потому что я стремлюсь выглядеть героем в глазах любого свидетеля. И обычно так хорошо вхожу в эту роль, что сам себе верю. Поэтому у меня репутация очень храброго человека.

Но на необитаемом острове я, вероятно, наложу в штаны от первого же подозрительного шороха. И буду проделывать эту негигиеничную процедуру примерно раз в полчаса, если только не появится хоть какой-нибудь заинтересованный зритель. Говорящий попугай, думаю, сойдет.

Хорошо, что я вовремя заметил белокурую людоедку. Ее присутствие где-то далеко за спиной заставило меня держаться молодцом.

Я и держался. В смысле, шел по стонущей, дрожащей, прогибающейся под моими ногами земле – не то тысячу лет, не то целых десять минут. В общем, очень долго. Пока не оказался на краю расщелины, довольно узкой, но все же не настолько, чтобы преодолеть ее в один прыжок. Внизу была подозрительно бездонная пропасть, а на другой стороне – моя жизнь.

Я правда не знаю, как еще можно это описать, – вот она, вечная проблема перевода образов сновидения на язык бодрствующих людей, слишком скудный и бедный для такой задачи. Могу сказать только, что там, на соседнем, бесконечно далеком берегу, был не какой-то конкретный город, не море, не степь, не пустыня, не лес и не небо над ними, не события, которые я уже пережил, и не обещание будущих дел, не люди, не призраки, не чудовища, не заклинания, которые мне еще только предстояло произнести, и не дивные результаты грядущего колдовства, не разноцветные ветры Темной Стороны, не слова, которые я когда-то слышал или однажды скажу, не сны, не музыка, не наслаждение, не навсегда побежденная смерть. И одновременно – все это сразу.

Я знал, что, перебравшись на другой берег, вернусь к самому себе. А не перебравшись, утрачу даже последнее подобие смысла, каким обладает всякая бабочка, рожденная в чужом сне, в тот момент, когда сновидец нагнулся, чтобы зашнуровать башмак, и не заметил ее полета.

Иными словами, если я не смогу перейти мост, я не просто исчезну. Окажется, что меня не было никогда. И не будет. Потому что я просто не нужен. Лишняя, избыточная деталь в стройной картине мироздания. Это уже прямо сейчас так – пока я тут стою.

И растягивать это удовольствие явно не следовало.

Мостом служила переброшенная через пропасть доска. Даже не то чтобы особенно узкая. Самая обычная доска шириной в две моих ступни. Пройти по такой – плевое дело, но только пока она лежит на твердой земле. Поднятая над землей метров на пять, любая доска становится раза в два уже. А уж над пропастью превращается чуть ли не в тонкую проволоку.

Удивительный, кстати, феномен.

Сделав первый шаг, я обнаружил, что доска в довершение всех бед щедро заляпана кровью. Вообще-то, я спокойно отношусь к крови. В смысле, не падаю в обморок от одного ее вида. Но именно сейчас кровь была совершенно некстати, потому что доска, и без того слишком узкая, шаткая и ненадежная, оказалась чертовски скользкой. И одновременно липкой. «Неудачный день выдался для сапог, – подумал я. – Одни в порошке изгваздал, а что с этими будет, заранее страшно подумать».

Так, стоп. В порошке. В блестящем голубом порошке Кель-круальшат, из-за которого…

Вот именно.

Я стоял на скользкой от крови доске над условно бездонной пропастью и смеялся, причем даже не столько на радостях, что просто сплю и вижу сон, сколько потому, что сейчас, из этой точки повествования, именуемого жизнью, история о дурацком волшебном порошке казалась мне по-настоящему смешной. Вернее, смешон был я сам, твердолобый дурак, практически в самом начале расследования получивший внятную подсказку, но все равно не сумевший раскрыть это дело буквально за несколько минут, или сколько там требуется времени, чтобы уничтожить защитное заклинание, запирающее дверь центрального входа во Дворец Ста Чудес, старательно наложенное гостем главного архитектора.

Пелле Дайорла, вернее, Нанка Вирайда, бывший послушник Ордена Потаенной Травы. Леди Сотофа рассказывала мне, что адепты этого Ордена не стремились нападать первыми, зато защищались столь виртуозно, что немногие уцелевшие противники до сих пор время от времени вскрикивают во сне и заикаются наяву.

А самозащита, если по уму, должна начинаться именно с входных дверей – какой смысл владеть всеми боевыми искусствами Мира, если не можешь обеспечить себе возможность перевести дух, спокойно посидеть с друзьями, да просто поесть и поспать. Готов спорить, что каждый юный послушник первым делом обучался не только подметать, но и запирать дверь своей комнаты надежным заклинанием. Чтобы никто не вошел, а еще лучше, чтобы даже приближаться не захотел. Как не захотел соваться к центральному входу во Дворец Ста Чудес Нумминорих. Как не захотели гулять в его окрестностях горожане. Я сам, правда, ничего особенного не почувствовал, но так обычно и случается с заклинаниями, которые по каким-то причинам не слишком опасны для тебя самого. А я все-таки довольно могущественный человек. Чтобы меня отпугнуть, надо звать не бывшего Орденского послушника, а опытного Магистра рангом повыше.

Наверное, так.

Но думать сейчас надо не обо мне, а о сновидцах. Штука в том, что для них все эти наши двери – вообще не помеха. Хотя входить в помещения и покидать их спящие обычно предпочитают именно через двери, а не сквозь стены, для них теоретически тоже проницаемые. Думаю, просто по привычке. Зато заперто, не заперто, их не беспокоит, прут напролом.

Но все это не означает, что на сновидцев не действуют заклинания. По крайней мере, охранные заклинания Ордена Потаенной Травы, созданные в Смутные Времена, когда добрая половина магических битв происходила именно во сне. Искусство боевого сновидения было тогда чрезвычайно популярно; ни черта в этом, честно говоря, не понимаю, но очень рад, что оно по-прежнему под строжайшим запретом для всех, кроме отряда Сонных Королевских телохранителей и их учеников. Ну его к чертям собачьим – что это будет за жизнь, если даже поспать спокойно нельзя!

Однако ребята из Ордена Потаенной Травы решили этот вопрос радикально. И спали себе спокойно, сколько хотели, пока их противники сходили с ума от безмерного ужаса – каждый от своего. В точности как наши сновидцы, покидавшие Дворец Ста Чудес через тщательно заколдованный центральный вход – кратчайшим путем. Если бы порошок хранили рядом с одним из служебных, скорее всего, ничего бы и не случилось.

Просто не повезло.

– Ладно, – сказал я вслух, – хватит с меня на сегодня.

И отменил пропасть.

Это мой сон, а значит, условия здесь диктую я сам, а не чьи-то дурацкие заклинания. Поэтому вместо бездонной пропасти и окровавленной доски между мной и моей жизнью будет пролегать, скажем, луг с условными ромашками. Или нет, к черту ромашки, с изумрудно-зелеными звездами на огненных стеблях, которые я видел когда-то на острове Муримах и, конечно, так и не спросил, как они называются. А если спросил, то сразу забыл.

Неважно.

Все совершенно неважно сейчас, кроме того, что я иду по лугу, почти по колено в душистой траве. А когда дойду до его края, проснусь там, где… А где, кстати? Хороший вопрос. Если на Темной стороне, кучу времени потеряю, выбираясь оттуда. Поэтому было бы разумнее… Но можно ли проснуться не там, где заснул? Еще один хороший вопрос, ответ на который мне неизвестен.

– Где надо, там и проснусь! – сердито сказал я вслух. Потому что обдумывать еще и это у меня не было ни сил, ни желания.

И проснулся.

– Ужас в том, – сказал я Джуффину, который, к счастью, все еще сидел у себя в кабинете, зарывшись в гору бумаг, вернее, самопишущих табличек, – что я забыл сказать тебе самое главное.

– Ты все-таки удивительный пижон, – одобрительно заметил он. – С этакой элегантной небрежностью возникнуть из ниоткуда, как будто всегда тут был, и разговор начать не сначала, а словно бы с середины – это красиво. Сам так долгое время форсил, да и сейчас иногда грешным делом… Ладно. Что у нас нынче самое главное?

– Самое главное – это Базилио! – выпалил я. – У меня, конечно, выдался тот еще денек, но все равно забыть о ее просьбе – это было фантастическое свинство.

– При чем тут Базилио? – Джуффин, похоже, понемногу начинал тревожиться. – Эй, Макс! Безумием от тебя не пахнет. Так что не валяй дурака.

– А я и не валяю. Базилио попросила меня спросить у помощника придворного профессора, в смысле, у Его Величества, будет ли он приходить в гости, если она снова превратится в чудовище. Не навсегда, конечно, а только на время его визитов. Но все равно какое мужество, оцени! Я ей сдуру пообещал быстро все разузнать. И не сделал. Сперва не решился бесцеремонно послать зов Королю, хотя он когда-то говорил, что можно. А потом, конечно, забыл. Хорош бы я был, если бы все-таки застрял на Темной Стороне, или чокнулся, или совсем отменился, как Шурф пугал, а бедный ребенок… Кстати о Шурфе, будь другом, пошли ему зов и скажи, что я вернулся. Прямо сейчас! А то он рванет на Темную Сторону меня искать. И, чего доброго, действительно найдет еще одного. Или даже нескольких, он же упертый и никогда не умеет вовремя остановиться. И будет потом дружить с ними. А я без него затоскую.

Джуффин еще раз ко мне принюхался. Не демонстративно, как обычно, чтобы подразнить, а незаметно, тайком.

Интересно, что ему не так?

– Я просто еще сплю, – объяснил я. – Это тебе только кажется, будто я проснулся. На самом деле до этого еще очень далеко.

И закрыл глаза. Потому что спать с открытыми очень неудобно, а я люблю комфорт.

– Сэр Макс! – рявкнул Джуффин.

– Чего? – устало спросил я.

– Ты вообще помнишь, зачем все это затеял?

– Ну, в общих чертах…

– Ты выяснил хоть что-нибудь об этом грешном порошке?

– А то сам не знаешь, что порошок ни при чем, – зевнул я. – Любому дураку сразу стало бы ясно, что все дело в двери. Просто я – исключительный, феноменальный дурак. Гордись знакомством.

– Ладно, буду гордиться.

Иногда Джуффин на диво покладист.

– Только я так и не понял, что именно случилось с дверью, – добавил он. – И с какой именно. И что в связи с этим следует делать?

– Дверь центрального входа. Скажи Нанке, в смысле, Пелле, чтобы немедленно ее расколдовал. И все остальные на всякий случай. И тогда я от них отстану. И восемь корон за порошок отдам. С мелочью. И тебе двадцать за то, что Мир не рухнет, я помню. Только сначала посплю. А потом – сразу все.

Дальнейшие попытки меня разбудить, судя по возмущенным рассказам очевидцев, не привели ни к чему. Правда, совсем уж зверского магического насилия ко мне не применяли. Отволокли домой, и дело с концом.

Ну как – с концом. Спал я все-таки не вечно, а даже меньше суток. Не о чем говорить.

Надо отдать должное моим друзьям и домочадцам, разбудили меня не они. Это сделал призрак.

Еще недавно я сказал бы, что не знаю, как ему это удалось. Но после командировки в Гажинский Тайный Сыск, к сожалению, знаю. Эти гады, в смысле призраки, умеют говорить таким специальным противным свистящим шепотом, который любого спящего на ноги поднимет. Именно таким способом эти прекрасные мертвые люди ухитрялись привлечь меня к своим утренним совещаниям, которые начинались практически сразу после ночных. Им-то спать вообще не надо, а расписание работы ребята кроили под себя.

Сперва, спросонок, я и подумал, что все еще нахожусь в Гажине. А остальные события – просто очень длинный, очень яркий и чертовски интересный сон. Надо бы постараться ничего не забыть, расскажу потом Малдо, то-то он порадуется, какую отличную штуку отгрохал прямо у меня во сне. И может быть, попробует сделать что-то подобное наяву?

Но потом я разобрал, что говорит призрак.

– Как ты посмел назваться моим именем, ничтожный осквернитель могил? – завывал он.

Значит, я все-таки не в Гажине. Тамошние Тайные Сыщики так себя не ведут. Они очень воспитанные люди. И вообще славные ребята. Просто трудоголики. Причем мертвые трудоголики, у которых никакой альтернативы работе действительно нет.

– Класс! – восхитился я. – Ничтожный осквернитель могил? Я правильно расслышал? Так меня еще никто не обзывал. Спасибо. С утра – то что надо. Удивительно бодрит.

– Вообще-то, сейчас поздний вечер, – растерялся призрак.

Каков формалист.

– Я проснулся – значит, утро, – твердо сказал я. – Возражения не принимаются. Так что там у нас с могилами? Сколько я успел осквернить? И когда? Думаю, мне следует об этом знать.

– Ты присвоил мое имя, – укоризненно заметил призрак.

Правда, уже без прежнего энтузиазма.

– Такое вполне могло случиться, – согласился я, сканируя окрестности в поисках бальзама Кахара.

Ничего из этой затеи, естественно, не вышло. Я, конечно, очень могущественный колдун. И даже местами великий герой. Но борьбу за право хранить полезные для здоровья напитки в собственной постели неизменно проигрываю.

Поэтому пришлось лезть под подушку за кофе. В смысле, добыл-то я его из Щели между Мирами, но с точки зрения стороннего наблюдателя, из-под подушки, куда спрятал руку, чтобы сосредоточиться на процессе. Говорят, прятать ее совершенно не обязательно, но меня так учили, и я привык.

– Это как же ты так? – изумленно спросил призрак. – У тебя что, чашка стояла под подушкой? И не перевернулась, пока ты спал? Вот это да!

Я залпом выдул добычу и начал испытывать некоторый интерес к процессу бытия. И ко всему происходящему заодно. И внимательно посмотрел на призрака. Им, насколько я знаю, совершенно не обязательно сохранять человеческую форму, но обычно они так делают. То ли чувствуют себя уверенней в привычном виде, то ли просто мода такая у них последнюю тысячу лет, как у нас на короткие лоохи, гори они огнем.

Мой призрак выглядел как очень молодой человек. Уже не ребенок, но до взрослого еще ой как далеко; этому, впрочем, уже и не светит. Скорее мальчик, чем девочка, хотя в столь юном возрасте, да еще с одинаковыми короткими стрижками поди их друг от друга отличи.

Меня осенило.

– Слушай, а тебя случайно не Пелле Дайорла зовут?

– А то ты не знаешь, чье имя присвоил, – сердито огрызнулся призрак.

– Я много чего присваивал, всего не упомнишь.

– Ты что… самозванец? – опешил он.

– Ага. Профессиональный. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе. Что ты творишь?

– Это я что творю?! Кто бы говорил!

– Твой лучший друг уже полторы сотни лет называет себя твоим именем – только для того, чтобы ты к нему пришел. Ждет не дождется, секреты разводит, в провинции сидит безвылазно, с прочими друзьями юности не то что видеться – говорить не желает, лишь бы убедительно прикидываться тобой. А ты – ноль внимания. Зато зачем-то поперся к чужому человеку, который всего-то пару раз на твое имя откликнулся, да и то потому, что приятель попросил. Где справедливость?!

– Мой лучший друг? – повторил призрак. – Нанка, что ли? Так он живой? А я думал, нас обоих убили. Искал его среди… ну, таких, как я. Но не нашел.

– Конечно, не нашел, он живехонек. Ты что, не слышал, как он твоим именем называется? Как это вообще у вас устроено? Откуда вы узнаете?

– Да я сам толком не знаю, – печально сказал тот. – Я же неопытный совсем. У призраков нет школы, в которой новичков обучают, как все устроено и как теперь себя вести. А зря! Приходится узнавать на собственном опыте, а это очень трудно, когда с тобой не происходит практически ничего. И время идет каким-то непонятным образом: задумался о чем-то, а у живых уже сто лет прошло. Но при этом весь Мир можно облететь всего за один день – очень короткий, ваш. И с остальным то же самое. Ничего не понятно! Я всего один раз услышал, как живой человек говорит: «Я – Пелле Дайорла». И это был не Нанка, а ты. Громко так кричал, как будто у меня над ухом…

– Так это когда было. Давным-давно. Еще осенью. Почему ты только сейчас пришел?

– А я сперва не хотел связываться. У живых свои дела, у нас свои, о чем тут говорить? Но никак не мог забыть этот случай. Мне было обидно. Чужой человек называется моим именем, как будто я вообще никогда не жил на свете! А это не так. Я жил.

– Да, конечно, жил, – согласился я. – Никаких сомнений. Мы в последнее время много о тебе вспоминали. С Пелле… в смысле, с Нанкой. И с леди Хайстой из Ордена Потаенной Травы. Помнишь ее?

– Еще бы!

– Ну вот. Она тебя тоже помнит. А Нанка по тебе очень тоскует. Интересно все-таки, почему ты не слышал, как он ежедневно назывался твоим именем, а меня с первого раза… Слушай, а может быть, дело в том, что он все это время жил вдали от Сердца Мира? А я назвался твоим именем тут. Может быть, близость Сердца Мира увеличивает громкость? Ну или как это назвать? Или может быть, дело в личной силе говорящего? Я все-таки немножко более могущественный колдун, чем…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – печально признался призрак.

– Ничего, я и сам пока не понимаю, – утешил его я.

А про себя подумал: «Зато у сэра Шурфа теперь будет повод порыться в библиотеке. Повезло ему».

– А где сейчас Нанка? – спросил призрак. – Как его найти? Тебя-то я видел издалека, сам того не желая, а его почему-то нет. С поисками людей у меня тоже какие-то непонятные сложности. Никак не разберусь.

Я открыл было рот, собираясь пуститься в объяснения, но передумал. Кто их знает, этих призраков, а вдруг у них тоже бывает топографический кретинизм? Нет уж, не будем рисковать.

– Пошли вниз, – предложил я. – Я сейчас посмотрю, что творится дома, узнаю, какой сегодня день, что-нибудь съем, включу голову и сам за ним схожу. Или пошлю кого-нибудь, если пойму, что на Темный Путь мне пока лучше не становиться. В общем, доставим сюда твоего друга. Все будет хорошо.

По-моему, прекрасное предложение. Но вместо того, чтобы броситься мне на шею, призрак взмыл к потолку, стал большим и прозрачным, то есть разреженным, уж не знаю, в каких терминах следует о них говорить. Зато в курсе, что призраки обычно так себя ведут, если волнуются.

– А можно я тебя тут подожду? – наконец спросил он. – У тебя на первом этаже какие-то люди сидят, я их чую!

До меня дошло, что призрак просто стесняется. Обзывать спящего незнакомца ничтожным осквернителем могил – запросто, а с чужими людьми лишний раз здороваться – это давайте без меня. Мальчишка есть мальчишка, что с него взять.

– Как хочешь, – сказал я. – Но вообще-то у меня живут две собаки. Одна очень большая, а вторая говорящая.

– Как это – говорящая? Говорящих собак не бывает!

– У меня бывают. Но если не хочешь с ним познакомиться, сиди здесь.

Благодаря этому нехитрому тактическому приему, в гостиную я спустился в обществе призрака. И произвел фурор.

Ну, то есть будем честны, фурор я произвел бы в любом случае, просто самим фактом своего появления. Но все-таки призрак привнес в это событие некоторый дополнительный шик. Что неплохо, потому что я и сам застыл на пороге, открыв рот.

И у меня были на то серьезные причины.

В моей гостиной происходило нечто совершенно невозможное. Там сидели Джуффин и Шурф и играли в «Крак». А так не бывает, я точно знаю. В смысле, они никогда не садятся играть друг с другом. Шурф даже как-то объяснял мне почему.

Штука в том, что в «Крак» мой друг играет довольно плохо. Не то чтобы совсем ужасно, но любой профессиональный игрок легко оставит его без гроша – как, кстати, однажды случилось в Кеттари[46]. А ведь его противники, как показала дальнейшая практика, в подметки не годились даже везучему, но неопытному мне.

Думаю, карты – это единственное занятие в Мире, которое не дается сэру Шурфу Лонли-Локли. И никогда не дастся – как мне пение, например. Что обидно, потому что он очень любит играть в «Крак». Но связываться с таким мастером как Джуффин ему не позволяет чувство собственного достоинства. Постоянно проигрывать и так-то неприятно, а шеф Тайного сыска выходит из себя от слабой игры и совершенно не щадит самолюбие соперников. Поэтому их встреча за картами – один из самых эффективных способов быстренько довести Соединенное Королевство до гражданской войны, которой они намедни запугивали чиновников Канцелярии Скорой Расправы.

Ну, то есть так было до сих пор. Но сейчас игра шла совершенно мирно. И оба игрока выглядели вполне довольными. По крайней мере, стали так выглядеть после того, как увидели меня.

Шурф укоризненно сказал:

– Ты все-таки непростительно долго спал. По твоей милости я уже проиграл тридцать корон. И, боюсь, сейчас за ними последует тридцать первая, потому что партию на середине не бросают.

Я так и не придумал, что ему ответить. Потому что в этот момент увидел, что с дивана на меня с нежностью взирают сразу восемь пар голубых глаз. И с еще большей нежностью сверкают клыки, анатомически неуместные на черной мохнатой голове гигантского паука. В смысле, арварохского хуба. Меламори молодец. Сюрприз удался.

Но чего я ей никогда не скажу, так это что сюрприз удался вовсе не благодаря ее усилиям. Удивляться тому, что Меламори в очередной раз превратилась в эту пакость, было бы, мягко говоря, странно. Ясно же, что теперь она будет проделывать это при всяком удобном и неудобном случае. Особенно при неудобном!

Сюрприз состоял в том, что на диване рядом с чудовищным хубом сидел Малдо Йоз. В шляпе, разумеется, куда же без нее. И был при этом не связан по рукам и ногам, не обездвижен каким-нибудь хитроумным заклинанием и даже не в обмороке. А напротив, приветливо улыбался, причем не мне, а чудовищу. То есть Меламори.

– Ого, вы уже настолько подружились? – удивился я.

– Леди Меламори обещала вспомнить для меня Арварох! – сказал Малдо, и глаза его засияли как фонари. – Торжественный ужин у Завоевателя Тойлы Лиомурика или охоту на птицу Кульох, на мой выбор, представляешь?

А. Ну если у Малдо появился шанс устроить у себя во дворце Арварохский павильон, какая разница, сколько ног и клыков у его добровольной помощницы, вот уж действительно.

– Они все из-за тебя с ума сходили, – заметил Дримарондо, неохотно оторвавшись от очередной толстой книги с совершенно невоспроизводимым названием из пятнадцати слов. – Не знали, чем себя занять. Хотя лично я не понимаю, что такого ужасного в том, что человек долго спит?

– Собака! – восхищенно просвистел у меня над ухом призрак. – Собака разговаривает! Правда! Ты не наврал! И еще книжку читает!

Дримарондо открыл было пасть, чтобы поставить его на место, но в этот момент призрак взмыл к потолку и завопил:

– Ура!

И еще с полсотни раз повторил это утверждение. Слушать его вопли было невыносимо, но мы терпели. Потому что по существу нам было нечем ему возразить.

– У вас что-то хорошее случилось или просто так кричите? – спросила Базилио, просовывая голову в дверь.

Ну или спросил. Когда Базилио человек, ясно, что она девочка. А когда василиск с туловищем рыбы, головой индюка и лисьим хвостом, тогда кто?

Правильный ответ – чудовище.

Потому что только настоящее чудовище могло в сложившейся ситуации оглядеть собравшуюся в гостиной компанию и строго сказать:

– У меня гость уже час головоломку решить не может, а вы тут так кричите, что даже в моем кабинете слышно. Совершенно невозможно сосредоточиться!

Я рухнул в кресло и рассмеялся – просто от облегчения. Жизнь моя наконец-то снова вернулась в обычную колею. Я сидел в своей гостиной в окружении страшных чудовищ и безжалостных убийц, а под потолком кружил совершенно счастливый призрак, впервые в жизни увидевший говорящего пса.

И больше никаких кошмаров.

Вся правда о нас

– И дураку ясно, что путешествия в прошлое абсолютно невозможны, – сказала леди Сотофа. – Потому что никакого прошлого нет. Прошлое – это не тайная комната в подвале под Хуроном, куда при большом желании, ловкости и везении можно пробраться, а просто набор обстоятельств и событий, которые уже завершились, как закончилась камра в этом кувшине. Хороши мы будем, если попытаемся выпить ее еще раз! Нечего там пить, в кувшине пусто. Вот тебе и все прошлое.

И швырнула кувшин на пол – видимо, для пущей наглядности. Впрочем, он не разбился, а просто исчез, так и не долетев до земли. Хорошо быть могущественной ведьмой, как ни безобразничай, а в доме всегда порядок. В смысле в садовой беседке, где леди Сотофа Ханемер обычно принимает гостей.

– Вот и мне примерно так кажется, – согласился я. – Поэтому все эти разговоры про Мост Времени натурально сводят меня с ума. С одной стороны, не могу же я вам не верить. То есть вообще-то могу, но подозревать, что вы выдумали Мост Времени специально, чтобы оставить меня в дураках, было бы совсем уж странно. А с другой стороны, я совершенно уверен, что идти по этому мосту некуда, потому что прошлого уже нет. И будущего нет – еще. Время – это текущее мгновение, плюс память и воображение. И все.

– Это так, – кивнула леди Сотофа. – Идти по Мосту Времени некуда, ты прав. Но некоторые все же идут. И даже приходят куда, вернее, когда собирались, вот в чем штука. Как бы ты объяснил такой парадокс?

– Наваждение? – предположил я, чувствуя себя последним двоечником. – Галлюцинация, мираж, сон наяву?..

– Нет смысла продолжать, – отмахнулась она. – Холодно. И даже не забавно. Придумай что-нибудь еще.

– Ладно. Например, существует почти бесконечное число реальностей, совершенно одинаковых во всем, кроме собственно хода времени. То есть каждая отстает от соседней на одну секунду. Или долю секунды – неважно. А мы болтаемся где-нибудь примерно посередине. И при определенной сноровке можно путешествовать между этими Мирами, перескакивая в очень далекие – те, которые отстают от нас на тысячи лет. Или, напротив, опережают…

– Чегооо?! – переспросила леди Сотофа.

Судя по выражению ее лица, она ушам своим не верила. Хотя, по идее, знает меня не первый год. И в принципе должна бы понимать, чего от меня можно ожидать.

– Значит, опять холодно, – вздохнул я. – Надеюсь, хотя бы забавно?

– Да не то слово. Бесконечное множество копий одной и той же реальности! И каждая отстает от соседней на долю секунды. Браво, сэр Макс! Мне доводилось беседовать про Мост Времени с парой дюжин сумасшедших колдунов и тремя выдающимися математиками. Но никому из них не удалось додуматься до такого кромешного ужаса.

– Это еще был не ужас, – скромно заметил я. – Вот если оставить меня наедине с этой темой дня этак на два, желательно в полном одиночестве и без срочной работы…

– Не уверена, что готова услышать, до чего ты способен додуматься в столь благоприятных обстоятельствах.

– Шансы, честно говоря, невелики. У меня, сами знаете, полон дом кошек, собак и чудовищ, при этом дня не проходит без вторжения какого-нибудь бывшего Мятежного Магистра, внезапно решившего пожелать мне хорошего вечера. И доброго утра заодно – если засидимся. В такой умиротворяющей обстановке довольно сложно додуматься до чего-нибудь по-настоящему ужасного. Что к лучшему. Потому что когда я начинаю слишком много думать, рано или поздно непременно додумываюсь до очередного конца Мира и начинаю панически соображать, как бы его отме… Почему вы так на меня смотрите?

– Потому что горячо, – сказала леди Сотофа. – Очень горячо. Почти угадал.

Если бы она обрушила мне на голову крышу уютной садовой беседки, в которой мы так замечательно сидели, это был бы гораздо более милосердный поступок. Впрочем, чем-чем, а чрезмерным милосердием леди Сотофа Ханемер никогда особо не грешила. Нелепо было бы на него рассчитывать.

– Пройти по Мосту Времени – это и означает отменить Мир, – сказала она. – Пока ты стоишь на Мосту Времени, ничего, кроме тебя, нет. И не было, и не будет. Но если у тебя хватит воли и страсти, ты можешь заставить Мир снова начаться, причем с того самого момента, который тебя интересует. Пока ты настолько хозяин ситуации, назначить нужную дату совсем нетрудно, она – всего лишь одна из множества подробностей, которые остаются на твое усмотрение. Потому что на твое усмотрение – вообще все. Именно так обстоят дела, сэр Макс, нравится тебе это, или нет.

– Вы хотите сказать, что Мир рушится всякий раз, когда очередной любитель приключений решает прогуляться по Мосту Времени? А потом снова рождается?

– Разумеется, я не хочу этого говорить. Потому что уже сказала. Глупо было бы продолжать хотеть сделать то, что уже сделано. В утешение тебе могу добавить, что таких, как ты выражаешься, любителей приключений на пальцах пары дюжин рук сосчитать можно. Ну, может быть, третья дюжина понадобится, если мы великодушно согласимся принять на веру совсем уж смутные легенды о подвигах древних магов, не сохранившие ни подробностей, ни имен.

– Пальцы трех дюжин рук? И на совести каждого хотя бы одно разрушение Мира? С последующим его воссозданием? Ну ничего себе! Чокнуться можно.

– Напрасно ты так драматизируешь. Практика показывает, что нет ничего полезней для равновесия Мира, чем регулярные инъекции небытия. Мне доводилось видеть реальности, так и не породившие ни одного охотника бегать по Мосту Времени. Воздух там, на мой вкус, слишком густой и тяжелый, дневной свет ослепляет, тьма способна свести с ума, материя жестка и неподатлива, а магия работает так медленно, что проще решить, будто ее нет вовсе… Ладно. Я только и хотела сказать: не тревожься.

– После всего, что я услышал?!

– Именно. Просто так не тревожиться любой дурак может. А вот не тревожиться, став обладателем пугающей тебя информации – важнейшее из искусств.

Я невольно улыбнулся.

– Уже хорошо, – одобрительно кивнула леди Сотофа. – Не то чтобы я верю, будто ты так быстро успокоился, но попытка засчитывается, поскольку ценна сама по себе. А теперь выдыхай, сэр Макс. Я не сказала тебе самого главного: Мир исчезает только для того, кто ступил на Мост Времени. С точки зрения оставшихся дома, не происходит ничего из ряда вон выходящего. То есть будем честны, вообще ничего не происходит. Сама неоднократно оставалась и проверяла. А я, ты знаешь, дотошная.

– Тогда не сходится, – буркнул я.

Впрочем, с облегчением.

– Сходится, если предположить, что ступивший на Мост Времени отменяет не Мир, а себя в нем. Становится несуществующим, никогда не рожденным. А потом создает себя заново – когда пожелает. С точки зрения небытия нет не только прошлого и будущего, но и настоящего. Вообще ничего нет, кроме нашей воли, которая способна на все, особенно если загнать ее обладателя в угол. А Мост Времени – очень хороший угол. Там до любого сразу доходит, что «я не могу» означает «меня нет». В таких обстоятельствах мало кто станет упорствовать в немощи.

– Можно я немножко побьюсь головой об стенку? – вежливо спросил я. – Совсем чуть-чуть, до первой крови. Просто чтобы отвлечься.

– Лучше покури, – усмехнулась леди Сотофа. – Эффект тот же, а стены при этом целы.

Хороший совет.

– Слушай, а зачем тебе вообще понадобилась информация про Мост Времени? – спросила она. – Если ты просто искал повод заглянуть в гости, тогда молодец, остроумное решение, под таким предлогом ко мне на кружку камры еще никто не напрашивался. Хотя я тысячу раз говорила тебе, что нормального человеческого желания повидаться обычно вполне достаточно. А если…

Ох, нет!

У меня натурально в глазах потемнело от ее невысказанного предположения, будто информация про Мост Времени понадобилась мне для дела. Только не это. Ну пожалуйста, дорогая моя судьба, не надо! Чего тебе стоит?

– Просто заметил, что эта тема очень меня пугает, – признался я. – Уши готов заткнуть, лишь бы не слушать, когда кто-то в очередной раз заговорит про Мост Времени. А это не дело – так сильно бояться. Я просто не могу позволить себе такой страх. И лучше бы победить его задолго до того, как у него появится хоть малейший шанс осуществиться.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– Обычно причиной страха становится невежество. Оно оставляет простор воображению, а с ним шутки плохи. По крайней мере, с моим. Поэтому я решил расспросить именно вас. Вы очень хорошо знаете, что такое Мост Времени. И совсем его не боитесь. Напротив, любите там гулять. Именно то, что надо, – так мне казалось.

– Ну и как, помогло? – сочувственно спросила леди Сотофа.

– Не знаю, – честно сказал я. – Прямо сейчас кажется, что стало только хуже. Но это как раз нормально, мне всегда нужно время, чтобы примириться с очередной порцией новой информации. Наверное, через полгода внезапно обнаружится, что я больше не вздрагиваю, услышав словосочетание «Мост Времени». Возможно, даже зеваю от скуки. Думаю: «Охота же людям говорить о такой ерунде! Подумаешь – какой-то дурацкий мост…»

– Аж через полгода? – рассмеялась она. – Ты себя недооцениваешь, сэр Макс! Будь я любительницей заключать пари, поставила бы на завтрашний вечер.

Когда леди Сотофа Ханемер берется прогнозировать мое будущее, она кажется наивной оптимисткой. И поверить ей почти невозможно, сколько ни напоминай себе, что она всегда оказывается права.

И тут оказалась права, по крайней мере, отчасти: на следующий вечер я действительно зевал, да так, что скулы болели. Правда, не от скучных разговоров про Мост Времени, а по куда более естественным причинам: просто очень хотел спать. По досадному недоразумению тело мое при этом обреталось не в постели, а в холле гостиницы в самом центре Нумбаны, крупнейшего и богатейшего города Ландаланда, одной из провинций Соединенного Королевства.

Вместо того чтобы наслаждаться очевидными преимуществами такого положения, я томно сидел на табурете в изысканной позе подтаявшего на солнце студня. И чувствовал себя соответственно. И мыслил. И венцом могущества мне в тот момент казалось вовсе не умение пересечь какой-то там дурацкий Мост Времени, а дивная мистическая способность сделать несколько дюжин шагов, отделявших меня от двери моего номера.

– Ну что, теперь тебе ясно, зачем нужны ярмарки? – спросил Нумминорих, бодро размахивая перед моим носом полуметровой копченой колбасой, выигранной в так называемой «Обжорной лотерее», где билетами являются гигантские пироги с номерами, выложенными из ягод и орехов, причем, пока не съешь свой пирог целиком, приз не получишь, хоть из бабума в распорядителя стреляй. Но Нумминорих с пугающей легкостью преодолел это препятствие.

За пугающей легкостью – это вообще к нему. В любое время суток.

Вот и теперь, в финале долгого и чертовски утомительного дня, в голосе Нумминориха звучал неподдельный энтузиазм, способный вызвать справедливое негодование у любого нормального человека с трезвым взглядом на жизнь. Например, у меня.

Я не швырнул в него ближайшей табуреткой только потому, что вовсе не был уверен в своей способности ее поднять. Первый же подход к снаряду мог оказаться последним героическим деянием моей бестолковой жизни: вся мебель в этой грешной гостинице была изготовлена из знаменитого ландаландского Каменного дерева, древесина которого считается самой тяжелой в Мире и такой твердой, что практически не поддается обработке. Но когда это останавливало настоящих мастеров.

Поэтому я не стал кидаться мебелью, а заговорил человеческим голосом.

– Конечно. Ярмарки нужны затем, чтобы я полночи гнал, как бешеная собака, поутру отправился приятно проводить время в обществе нескольких тысяч орущих весельчаков, всегда готовых как следует пихнуть ближнего локтем в бок, а к вечеру озверел бы окончательно и устроил конец света. Уверен, именно с такой целью некий неведомый мне злодей и организовал в свое время этот кромешный ужас, который тут, в Нумбане, почему-то считается веселой ярмаркой. Но я не намерен быть слепым орудием в чужих руках. А посему отправляюсь спать. И если ты сделаешь так, чтобы меня никто не беспокоил хотя бы часов десять кряду, я лично буду хлопотать перед Его Величеством о вручении тебе именного ордена за спасение Мира от разъяренного меня.

С этими словами я наконец сполз с табурета с твердым намерением немедленно отправиться в свою комнату, оставив Нумминориха восхищаться моим красноречием. Ну или, напротив, крутить пальцем у виска. У всякого, кого угораздило связаться со мной, всегда есть такой выбор.

Однако Нумминорих в любой ситуации пытается договориться. Даже с неодушевленными предметами вроде меня.

– Ты же сам захотел ехать сюда в амобилере, – укоризненно заметил он мне вслед. – Хотя я сразу предложил пройти Темным Путем и…

– И лишить меня ни с чем не сравнимого удовольствия полночи гнать, как бешеная собака? – возмутился я. – Ну уж нет!

– А еще я предлагал тебе лечь поспать сразу после приезда, – напомнил он. – Ярмарка никуда не убежала бы.

Кстати, да. Он действительно предлагал. Но я и слушать не стал. Хлебнул бальзама Кахара и понесся на эту грешную ярмарку – вот интересно, зачем? Нет ответа.

– Надо было не предлагать, а связывать меня по рукам и ногам и запирать в подвале, – проворчал я. – Так я вполне мог бы уснуть – просто от безвыходности. Заклинания, освобождающие от пут, я, будешь смеяться, до сих пор не вызубрил; строго говоря, даже не знаю, есть ли такие.

– Конечно, есть, – заверил меня Нумминорих. – Целая куча! Вот сразу видно, что у тебя детство не в Ехо прошло, и ты в «Догони-свяжи Магистра» ни разу не играл. Взрослым-то подобные фокусы уже как бы и ни к чему, нас такой ерундой, как веревки, обычно не связывают.

Зная Нумминориха, я не сомневался, что, дай ему волю, он тут же примется обстоятельно объяснять мне правила, а полчаса спустя как-то внезапно окажется, что мы уже подняли на ноги всех гостиничных постояльцев, разбились на команды и начали играть – причем только для того, чтобы я как можно лучше понял его объяснения.

Ну уж нет.

– Давай я все-таки пойду спать, – предложил я. – И всем будет хорошо. Особенно мне.

– Ой, конечно, иди, – спохватился Нумминорих. – Извини, пожалуйста. Просто я огорчился, что тебе не понравилась ярмарка.

– Да с чего ты взял? – изумился я.

– С твоих слов.

– Нашел кого слушать.

– Но…

– Просто так мое сознание защищается от переизбытка впечатлений, – объяснил я. – Прикидывается, будто оно всем недовольно. А это всего-то и означает, что у меня просто больше нет сил радоваться и удивляться. Прости. В голову не пришло, что я могу быть убедителен в этом амплуа.

– Более чем, – заверил меня Нумминорих.

Ну да. Я чертовски талантливый трагик. Нельзя об этом забывать.

Что обычно делает нормальный человек, не спавший двое с лишним суток, донельзя утомленный долгой дорогой и новыми впечатлениями, добравшись наконец до постели? Правильный ответ: падает и засыпает.

Но только при одном условии: если этот человек – не я.

Потому что я в такой ситуации сперва действительно падаю на постель и лежу очень долго, целых пятнадцать секунд. А может быть, даже двадцать. Лежу и разглядываю синий потолок, расписанный желтыми репами и белыми звездами – не потому, что зрелище так уж прекрасно, просто у меня нет сил закрыть глаза. Да и особого смысла в этом действии нет, поскольку, отдав должное потолочной росписи, я с душераздирающим стоном привожу свое бедное тело в вертикальное положение и заставляю его сделать очередной шаг. Правда, всего один. Для того, чтобы оказаться дома, этого совершенно достаточно.

Главная драма моей жизни на сегодняшний день состоит в том, что я научился ходить Темным Путем. То есть сам-то по себе фокус чрезвычайно полезный, даже не представляю, как прежде без него обходился. Чего не следовало делать ни в коем случае, так это хвастаться своим новым умением всем подряд. Потому что теперь, с точки зрения этих самых всех, служебная командировка в Ландаланд – да хоть на край Мира – совершенно не повод забить на все остальные дела. «Ну так зайдешь на полчаса Темным Путем, тебе же не трудно», – в один голос твердят мои ближние, коварные злодеи и безжалостные мучители, все как один.

Я всегда умел тщательно подбирать окружение, этого у меня не отнять.

Коварные злодеи и безжалостные мучители, разумеется, уже поджидали меня в засаде. В смысле в гостиной Мохнатого Дома. Затаились там в удобных креслах и ржали так, что стены ходуном ходили – не то от переизбытка злодейства, не то просто для привлечения внимания. В злодейской психологии я до сих пор не шибко силен.

Председательствовал в этом собрании сэр Джуффин Халли, главный виновник моих страданий. В смысле это была его идея – приятно провести вечер в моей гостиной именно сегодня, не дожидаясь окончания нашей с Нумминорихом служебной командировки. Не то чтобы он силой и угрозами заставлял меня проявлять гостеприимство, просто я еще очень хорошо помню те времена, когда заполучить Джуффина в гости было практически невозможно. И всякое его появление в своем доме до сих воспринимаю как чудо – даром, что чудеса такого рода случаются теперь чуть ли не через день.

Чтобы было не так скучно меня дожидаться, Джуффин прихватил с собой сэра Кофу Йоха и Мелифаро. Очень удачный, я считаю, набор. Хотя бы потому, что длинное землисто-бурое лоохи из грубой шерсти, надетое Кофой специально для посещения какого-нибудь безымянного трактира, где режутся в карты высшие чины Канцелярии Больших Денег, ловко замаскировавшиеся под окрестных фермеров, служит совершенно изумительным фоном для охапки полупрозрачных блестящих тряпок, в которые закутан сэр Мелифаро. Подозреваю, бедняга уже и сам не рад, что вменил себе в обязанность исполнение всех требований столичной моды, которая в последнее время как с цепи сорвалась, словно все уцелевшие мятежные Магистры давным-давно разогнанных Орденов тайно вернулись в Ехо и открыли портновские мастерские, чтобы поквитаться за свою загубленную жизнь со всеми нами сразу. Если так, месть их, безусловно, удалась.

Но Мелифаро держится стойко. Он вообще очень мужественный человек, хотя с виду, конечно, не скажешь – пока не разденется.

Если по уму, с ними или даже вместо них здесь сейчас должна была бы сидеть страшно истосковавшаяся по мне за истекшие сутки леди Меламори. Но где это видано, чтобы у нас хоть что-то делалось по уму. Меламори отнеслась к моему отъезду с огромным энтузиазмом. Для нее всякая моя отлучка – дополнительная счастливая возможность запереться дома и, не отвлекаясь на всякую ерунду вроде свиданий и вечеринок, предаться своему любимому занятию. В смысле превращениям в какую-нибудь очередную пакость. Собственно, я даже знаю, в какую именно. После того, как сэр Шурф подарил Меламори отлично сохранившийся экземпляр старинной «Энциклопедии устрашающих созданий», она натурально влюбилась в зеленого Муррийского Демона Гнева, существо мифическое, но оттого ничуть не менее привлекательное. Этого следовало ожидать, Меламори романтична и впечатлительна, а у Муррийского демона одних только огромных лиловых глаз несколько дюжин. И каждый окружен тонкими ядовитыми шипами, похожими на длинные ресницы. Арварохский хуб, в которого Меламори недавно выучилась превращаться, ни в какое сравнение с этой пусечкой не идет.

Не могу сказать, что я в таком уж восторге от ее нового увлечения, но не готов становиться между человеком и его сокровенной мечтой. Во-первых, для этого я слишком уважаю чужую свободу воли, а во-вторых, жизнь мне пока дорога.

В общем, Меламори в гостиной не было. Зато рядом с Джуффином сидела Базилио. И правильно делала, что сидела. Мало что приносит столько пользы и удовольствия неопытным юным барышням, как возможность коротать вечера в обществе взрослых, состоявшихся злодеев. В этом смысле жизнь Базилио удалась окончательно и бесповоротно, причем с самого первого ее дня, когда наша общая любимица была еще не долговязой рыжей девицей, а ужасающей химерой с головой индюка. Вот что значит счастливая судьба! А что наряды ей теперь помогает выбирать сэр Мелифаро – ну так всякая палка о двух концах. К тому же, женская мода у нас гораздо консервативней мужской, поэтому результат их совместных походов по модным лавкам пока выглядит ненамного хуже, чем индюшачья голова.

Честно. Совсем ненамного.

Ржали присутствующие, впрочем, не над нарядами друг друга, что было бы по-человечески понятно, а над отрывками из студенческих сочинений, которые зачитывал им Дримарондо.

– «Из кровавых ран взбесившегося от неконтролируемой магии общества ключом фонтанировала поэзия», – декламировал он, выплюнув из пасти карандаш, которым делал пометки. – Или вот, еще лучше: «Возвысившись духом над бессмысленной схваткой, не всякому поэту удавалось уберечь от нее свое бренное тело». Каково?!

На мой взгляд, прилюдно насмехаться над собственными студентами некрасиво. Да и неразумно, поскольку все их ошибки – это, в первую очередь, твой личный педагогический провал. Но собакам я готов прощать гораздо больше, чем людям. Даже говорящим собакам, читающим лекции в Королевском Университете, – просто потому, что у них смешные мохнатые уши, хвосты бубликом и трогательные мокрые носы. Ни один человек не может похвастаться таким набором ключей к моему сердцу.

Да, я несправедлив. Как сама жизнь.

Вся эта теплая компания так замечательно проводила время, что я показался себе совершенно необязательным излишеством, вроде декоративной карликовой пумбы в прическе ярмарочного фокусника, созерцать выступление которого меня нынче вынудили обстоятельства. Они и заметили-то меня далеко не сразу. Но, заметив, тут же перестали веселиться. Даже мой пес Друппи, законченный балбес и оптимист, хуже Нумминориха, вопреки обыкновению, не стал набрасываться на меня с восторженным лаем, а лег на пол и жалобно заскулил. Видимо, я представлял собой совершенно душераздирающее зрелище. Хорошо все-таки, что у меня в гостиной нет зеркал. Я сам когда-то велел их убрать. Как знал, что однажды это спасет мне рассудок.

– У тебя что-то случилось? – наконец спросил Джуффин.

– Ничего такого, что могло бы тебя профессионально заинтересовать. Просто ненавижу все живое.

– Вообще все живое? Или только проявляющее избыточную активность? – деловито спросил Дримарондо.

Как и положено бывшему дворовому псу, чье благополучие долгое время зависело от непредсказуемого настроения хозяев, он очень внимателен к нюансам.

– Вообще все, – подумав, честно ответил я. – Но я слишком рад всех вас видеть, чтобы затевать драку. Так что прятаться от меня в чулан совершенно ни к чему.

– Это большое облегчение, – серьезно кивнул Дримарондо.

– Бальзама Кахара дайте кто-нибудь! – потребовал я, падая в кресло. – А если не поможет, похороните меня, пожалуйста, без почестей. Сил моих нет еще и этот ужас напоследок терпеть. Впрочем, сэр Мелифаро может лично заняться обивкой гроба. Надеюсь, это поднимет всем настроение.

Мелифаро молча кивнул, даже не потрудившись улыбнуться, из чего я сделал вывод, что выгляжу еще хуже, чем себя чувствую.

Каким-то образом у меня в руках появились сразу две рюмки тонизирующего напитка. И едва початая бутылка – на столе, прямо перед моим носом. Что я действительно умею, так это качественно воззвать к милосердию.

– А с чего вдруг такие страдания? – нетерпеливо спросил Джуффин после того, как я опустошил одну из рюмок, а вторую, поколебавшись, поставил обратно на стол. Пока достаточно.

– Просто зверски устал, – объяснил я.

– От посещения ярмарки?

– Ну, можно и так сказать. Хотя справедливости ради следует признать, что ярмарка просто стала последней каплей. Помнишь, как вчера на рассвете я похвалялся благоразумным намерением пойти домой, чтобы как следует выспаться перед поездкой? Так вот, ни хрена из этой затеи не вышло. По дороге меня перехватил Малдо, утащил в свой Дворец Ста Чудес, запер там в темной комнате и велел вспоминать полет над Великой Красной Пустыней на пузыре Буурахри. Я, конечно, сам виноват, наобещал ему с три короба, а теперь расплачиваюсь, потому что больше всего на свете боюсь художников. Очень уж легко их брата обидеть, проще, чем коту на хвост наступить. Я даже отметить успешное завершение совместной работы согласился, вот как он меня затюкал. Затем и нужны человеку друзья, чтобы довести его до цугундера!

– Ты и сам неплохо справляешься, – заверил меня Джуффин.

– Да, но помощь – это всегда приятно. А вчера в этом смысле был какой-то особенно удачный день. Думаешь, посиделки с Малдо – это все? Как же! Из цепких лап гения меня вырвала леди Сотофа. Заперла в своей садовой беседке и рассказывала такие страшные вещи, что я даже несколько взбодрился. Это оказалось весьма кстати, потому что в темной чаще их Орденского сада меня уже поджидал сэр Шурф. И, как ты понимаешь, вовсе не для того, чтобы спеть мне колыбельную. А с гнусной целью накормить и научить становиться невидимым; первое у него получилось блестяще, зато второе, будем честны, не очень. Это его совершенно окрылило, потому что в последнее время бедняге не так уж часто удается всласть надо мной поизмываться. И вдруг такая неожиданная удача – я снова непрошибаемо туп и, как в старые добрые времена, обаятельно скалюсь вместо того, чтобы следовать инструкции. И можно обрушивать на мою пустую башку длинные цитаты из сочинений всех мертвых философов этого Мира поочередно – в воспитательных целях и просто для собственного удовольствия. Как следствие, что было дальше, я помню смутно. Ночь, огни, пляска теней на каменной стене, безумный демонический хохот – подозреваю, что мой – и вдруг посреди всего этого веселья у меня в голове появляется Нумминорих и говорит, что нам уже пора ехать. А я сговорчивый, пора – значит пора. Встряхнулся, вернул себе первоначальный облик, без вот этой кошмарной полупрозрачности рук и ног, вежливо попрощался со своим истязателем, сел в амобилер и поехал.

– Именно поехал? Вместо того, чтобы отправиться в Нумбану Темным Путем? – недоверчиво переспросил Джуффин.

– Ха. А то ты сомневался.

– Скорее, наивно надеялся, что за последние годы ты обзавелся хоть каким-то подобием здравого смысла. Ладно, сам понимаю, что зря.

– Да проблема, собственно, не в поездке. Отлично прокатились. Будь моя воля, гнал бы, не останавливаясь, до самого графства Вук. Очень я по этому делу соскучился. А вот не завалиться спать сразу по приезду – это действительно была плохая идея. Но я опасался, что хитрюга Нумминорих найдет ярмарочного пророка без меня и сам во всем быстренько разберется. И никто не будет сбивать его с толку, отдаляя сладкий миг прозрения. А так дела не делаются. Талантливой молодежи ничего не должно даваться легко. Кто ж знал, что сегодня никакого пророка на ярмарке не будет? Только рассказов о его художествах наслушались. Но без них я как раз вполне мог бы обойтись.

– Что-нибудь новенькое выяснили? – оживился сэр Кофа, до сих пор делавший вид, будто во всем Мире нет предмета более достойного внимания, чем его курительная трубка.

– Принципиально – ничего. Все, как вам рассказывали: человек заходит в палатку, а минуту спустя возвращается совершенно потрясенный. Бормочет что-то глубокомысленное, вроде: «Теперь все понятно», «Ну надо же», «Кто бы мог подумать!» – и уходит в золотую даль. Или просто домой, это уж кому как сподручней…

– Подробности, – нетерпеливо перебил меня Кофа. – Ты, хвала Магистрам, не первый день в Тайном Сыске. И прекрасно знаешь, что именно я хочу от тебя услышать. Как часто появляется палатка Правдивого Пророка? Всегда ли в одном и том же месте? Как он выглядит? Возможно, для всех по-разному? Какую плату берет за сеанс? Хоть кто-нибудь рассказал другим, что услышал от пророка? Может быть, есть свидетели того, как вели себя эти люди, вернувшись домой? И так далее.

– Нашли у кого спрашивать, – фыркнул Мелифаро. – Готов спорить на что угодно, этот гений сейчас не вспомнит даже, как был одет его спутник. А вы с чего-то решили, будто он внезапно обрел дивную способность слушать других людей и запоминать, что они говорят.

– Возможно, я действительно жду слишком многого, – меланхолично согласился Кофа.

Один – ноль в их пользу. В смысле я и правда понятия не имею, как сегодня был одет Нумминорих. Но совершенно уверен, что он не ходил по ярмарке голым, в противном случае нам досталось бы гораздо больше внимания. Люди любят пялиться на голых, не знаю уж почему.

Но говорить это вслух я, конечно, не стал. Зачем публично признавать свои слабости, если вместо этого можно обаятельно ухмыльнуться и ласково сказать обидчикам:

– Сами виноваты, что отказались составить нам компанию. А ведь я предлагал вам обоим. Сулил божественную тряску на ухабах ландаландских дорог, тревожный совместный сон на деревенском сеновале, экстатические закупки сушеной репы за казенный счет, участие в веселом конкурсе на самое быстрое раздевание и доверительные личные беседы со свидетелями Нумбанского пророка, все как вы любите. Но вы не поддались искушению, кусайте теперь локти.

– Я-то как раз вполне поддался, – возразил Мелифаро. – Но присутствующее здесь начальство любезно решило, что заниматься делом о пропавшем куанкурохском математике должен человек, способный расшифровать его дорожный дневник, где каждому впечатлению и происшествию соответствует формула, описывающая внутреннюю логику события. И этот удивительный человек у нас, к сожалению, я. Третий день бьюсь над грешными заметками, а разобрал едва ли четверть; впрочем, даже в этих фрагментах меня пока смущают значения некоторых переменных…

– Ну и влип же ты, – посочувствовал я. – Сам виноват, не следовало так хорошо учиться в школе. Всегда знал, что скверная успеваемость по математике – ключ к счастливой и беззаботной жизни, до краев заполненной музыкой, вином, сушеной репой и другими радостями бытия.

– На самом деле я не жалуюсь, а хвастаюсь, – сухо заметил он. – Вечно забываю, что ты не способен оценить чистый восторг интеллектуального труда.

– Да, – смиренно согласился я, – ты прав, прости. Для меня самого интеллектуальный труд – просто суровая повседневность. Но мне, конечно, следовало бы с большим сочувствием относиться к твоим первым шагам на этом поприще.

Мелифаро адресовал мне взгляд, который при всем желании трудно назвать дружелюбным. Ему со мной вообще нелегко: бить меня строго-настрого запрещают служебные инструкции, нарушать которые в присутствии чрезвычайно довольного нашей перепалкой начальства было бы несколько некорректно. А руки-то чешутся, это я и сам понимаю. Да так сильно, что мешают быстро сформулировать достойный ответ.

Но тут ему на помощь пришел сэр Кофа.

– Признавайся, сэр Макс, с кем и на какую сумму ты поспорил, что доведешь меня до состояния священной боевой ярости? – осведомился он. – Имей в виду, ты уже буквально в одном шаге от выигрыша. Ничего не имею против бессмысленной болтовни, но только не в тот момент, когда я жду конкретных ответов на свои вопросы.

Я надменно вздернул подбородок, но пререкаться не стал. На Кофу в состоянии священной боевой ярости я бы, честно говоря, посмотрел, когда еще доведется. Но тому, кто внезапно восстал из пепла при помощи волшебных снадобий, следует осознавать, что это удовольствие может закончиться буквально в любой момент. И хорошо бы успеть поговорить о деле прежде, чем от моей способности строить связные предложения снова останутся дымящиеся руины.

– Ладно, Магистры с вами, слушайте. Палатка появляется примерно раз в два-три дня, причем не на одном и том же месте, а в разных, так что торговцы теперь постоянно заключают пари, где ее в следующий раз увидят. Я лично говорил с беднягой, уже проспорившим на этом деле четыре мешка грульвы. Зря ржете, между прочим, грульву в Нумбану везут аж из Гугланда; к тому же, в конце зимы она сильно дорожает, так что четыре мешка – это вполне серьезный ущерб.

– Приятно убедиться, что ты способен столь глубоко вникнуть в ситуацию на рынке сельскохозяйственной продукции, – похвалил меня Кофа. – Но имей в виду, новый Нумбанский пророк интересует меня несколько больше, чем сезонные цены на грульву. Поэтому, если тебя не затруднит…

– Не затруднит, – великодушно согласился я. – Поехали дальше. По свидетельствам нескольких дюжин очевидцев, пророк выглядит как немолодой загорелый темноглазый мужчина. Одет, как большинство ландаландцев в это время года – длинное теплое лоохи, под ним короткая скаба и зимние штаны. Но при этом волосы у него отчетливо зеленоватые, как у некоторых уроженцев островов Банум и заплетены в косу, как у сэра Манги.

– Никогда не предполагал, что папа станет законодателем моды, но, похоже, к тому идет, – внезапно оживился Мелифаро. – Все больше мужчин отращивают волосы и заплетают их в косы. Вот и до Ландаланда уже докатилось это поветрие. Видимо, оно как-то связано с постепенным отказом от повседневного ношения тюрбанов?..

Сэр Кофа пресек его вдохновенный монолог одним ласковым взглядом. Тоже небось Белая магия двести какой-нибудь с хреном ступени. Вот чему надо было учиться в первую очередь вместо всех этих дурацких фокусов.

– На чем мы остановились? – спросил я.

– На косе пророка, – подсказала Базилио, всегда готовая прийти на помощь в самый нужный момент.

– Да, точно. Спасибо, друг. Так вот, коса у этого типа зеленая, почти до пояса, так говорят. Все описания его внешности, которые нам довелось услышать, примерно сходятся – это ответ на еще один из ваших вопросов, Кофа.

– Я так и понял, – кивнул тот.

– Зато расходятся сведения о расценках на его услуги. Некоторые утверждают, будто пророк вовсе не берет платы, другие говорят, что он охотно обменивает пророчества на еду, третьи ссылаются на знакомых знакомых знакомых, с которых якобы содрали целую корону. В общем, в этом вопросе единодушия нет.

– Обычное дело, – заметил Джуффин. – В старые времена ни один наемный колдун, начиная с уличных шарлатанов и заканчивая знаменитостями вроде Табби Махина, Мастера Устроителя Судеб, не работал по фиксированным ценам. Всякий раз сумма назначалась заново, причем в зависимости не столько от сложности работы, сколько от финансовых возможностей клиента, отношений его прадеда с троюродной бабкой исполнителя, текущего курса короны Соединенного Королевства к Куманской унции, погоды за окном и, конечно же, настроения. Скажу тебе больше, единый прейскурант сразу выдавал дилетанта – какой он, к Темным Магистрам, колдун, если не способен определить на глаз, с кого сколько можно содрать? К такому ни один здравомыслящий человек не пошел бы.

– Ну надо же, какие сложности, – вздохнул я. – Хорошо, что я – не уличный шарлатан.

– Да, это нам всем крупно повезло, – подтвердил Мелифаро.

– Еще хоть что-то путное расскажешь? – спросил Кофа. Да так сердито, словно это я сам себя перебивал.

– «Путное» – это сплетни? Ладно, слушайте. Говорят, некий пожилой господин, судя по одежде, из уриуландских рыбаков, вышел из палатки, бормоча: «Так вот почему он не захотел возвращаться!» А одна женщина, местная, по крайней мере, многие торговцы с нею знакомы и называют «тетушка Укки», торжествующе воскликнула: «Значит, я все правильно делаю!» – но вдаваться в подробности наотрез отказалась. Еще мы слышали о девочке-подростке, которая после встречи с Правдивым Пророком громко говорила отцу: «Теперь-то уж точно поеду!» О какой именно поездке шла речь, тоже неизвестно. Но на этом все. И не потому что мы с Нумминорихом плохие сборщики сплетен. Мы – отличные! С таким количеством незнакомцев, как сегодня, я за всю свою жизнь не трепался. И это при том, что основную часть работы проделал Нумминорих, а он в роли простодушного столичного болтуна, всегда готового оплатить чужую выпивку, совершенно неподражаем. Штука в том, что обычно люди выходят от этого грешного пророка в столь глубокой задумчивости, что даже близким ничего не говорят. Один фермер жаловался нам на жену – как подменили человека, четвертый день кряду молчит. И улыбается при этом так мечтательно, что даже ссору затеять язык не поворачивается, хотя очень хочется, просто чтобы услышать от нее привычное «ах ты старый дурак» и успокоиться.

– Ну, все-таки чуть больше, чем ничего, – задумчиво сказал Кофа. – Теперь у нас есть некоторые основания думать, что нумбанский Правдивый Пророк действительно говорит людям если не всю правду о них, как обещает его вывеска, то нечто более-менее на нее похожее, и его слова глубоко задевают людей. И еще ясно, что в большинстве случаев эта «вся правда», как минимум, не ужасна. Ну, если уж никого не видели рыдающим на пороге палатки, если до сих пор не поползли слухи о слезах, скандалах, душераздирающих семейных сценах и, да хранят нас Темные Магистры, самоубийствах. Уже неплохо. Ты меня более-менее успокоил.

– А меня – скорее наоборот, – мечтательно протянул Джуффин.

Мы дружно уставились на него. Общая сумма выражений наших лиц, я думаю, была тождественна восклицанию «здравствуй, жопа, новый год». Но вслух никто ничего подобного, конечно же, не сказал. Так бы и сверлили его вопросительными взорами до рассвета, но ситуацию спасла Базилио, которая, не дождавшись дальнейших объяснений, простодушно спросила:

– А почему вас беспокоит, что никто не плачет и не скандалит?

– Ну, во-первых, потому, что я – злодей, каких мало, – ухмыльнулся Джуффин. – А как ты думаешь, кто научил сэра Макса ненавидеть все живое?

– Это шутка, – поспешно сказал я нахмурившейся Базилио. – Ты уже сто раз от нас такие слышала, пора бы и привыкнуть.

– Да, наверное, – согласилась она. – Но порой слова, которые я по сложившейся традиции принимаю за шутку, внезапно оказываются сказанными всерьез. Хотя произносятся с той же интонацией и, по первому впечатлению, противоречат фактам и здравому смыслу. Иногда вас бывает очень трудно понять! Поэтому приходится хотя бы теоретически допускать все возможные варианты толкования, какие только приходят в голову.

– Очень разумный подход, – похвалил ее Кофа.

– …а во-вторых, – как ни в чем не бывало продолжил Джуффин, – если бы ярмарочный пророк доводил людей до слез, скандалов и самоубийств, это было бы довольно неприятно, зато очень знакомо. И сразу ясно, как в связи с этим действовать. А так – поди еще пойми, зачем ему все это надо. Ощутил себя обладателем сокровенного знания и решил облагодетельствовать человечество, заодно заработав на новенький амобилер? Или вынужден пророчествовать ради собственного блага, потому что иначе у бедняги раскалывается голова? Обычное дело, между прочим, большинство пророков только потому и вошли в историю, что физически не могли молчать… Или, как сразу предположил сэр Макс, этот человек просто спит у себя дома и видит приятные сны о том, какой он великий мудрец, наставляющий на путь истинный всех, кто под руку подвернется? Или он – ученый, сдуру затеявший психологический эксперимент на живых людях? Или умеренно остроумный шутник? Или амбициозный маньяк, вообразивший себя тайным властелином Мира и теперь изменяющий его по своему вкусу, тщательно продуманными пророчествами перенаправляя векторы отдельных человеческих судеб в желанную ему сторону?.. Кстати, совершенно напрасно вы все так недоверчиво кривитесь. Ясно, что за несколько сеансов на ярмарке ничего существенного не добьешься, но вообразите, что пророк наш чрезвычайно терпелив и последователен. И в запасе у него, к примеру, лет пятьсот. Уверяю вас, за это время можно сделать очень много, особенно если не ограничиваться одной только Нумбаной. Людных ярмарок в Мире полно; их только в Арварохе пока не устраивают, но кто знает, до чего они успеют додуматься за пятьсот лет…

– Ярмарка в Арварохе! – восхищенно выдохнул Мелифаро. – Даже вообразить не могу. Вот до какого события я хотел бы дожить! Хоть разок увидеть своими глазами, а там и помирать можно.

– Если это для тебя так важно, значит, доживешь и увидишь, – совершенно серьезно сказал Джуффин. – Но, кстати, если после этого ты действительно ляжешь и помрешь, выйдет довольно глупо. Впрочем, у тебя еще есть время, чтобы изменить позицию по этому вопросу.

На этом месте я совершенно некстати зевнул. Все-таки очень неудачный мне достался организм. Упрямый, как осел. Если уж возомнил себя невыспавшимся бедняжечкой, будет гнуть свою линию, сколько бальзама Кахара в него ни заливай. А ведь убойной силы средство – теоретически. До тех пор, пока не попадет в мой неблагодарный желудок.

Я открыл было рот, чтобы извиниться и заверить своих гостей, что зеваю вовсе не от скуки, но вместо этого зевнул снова. На этот раз совершенно душераздирающе.

– Слушай, а зачем ты вообще сюда притащился? – вдруг спросил Джуффин.

Я даже как-то растерялся.

– Ничего себе постановка вопроса. Вообще-то я здесь живу.

– Тоже мне причина, – отмахнулся он. – Мало ли, кто где живет. Это совершенно не повод так себя изводить, что даже бальзам Кахара уже практически не действует.

– Ну так ты же сам сказал…

– Это был не приказ, выполнять который следует во что бы то ни стало, – вздохнул он. – И на дворе у нас не какое-нибудь чрезвычайное положение, а до смешного мирное время, которое никакими ярмарочными пророчествами не омрачишь. Просто я прикинул, что было бы неплохо встретиться и поболтать после того, как ты что-нибудь разузнаешь в Нумбане. На подобные предложения нормальные люди, если что, отвечают: «А знаешь, давай завтра, я уже с ног валюсь». И спокойно ложатся спать.

– Так то нормальные. Впрочем, если бы ты позвал меня на срочное рабочее совещание, я бы непременно сообщил, что умираю от усталости. Фиг бы это меня спасло, конечно, но почему не попытаться? Однако когда встреча – не обязанность, она сразу становится практически непреодолимым соблазном.

Присутствующие озадаченно переглянулись.

– Интересные у тебя представления о непреодолимых соблазнах, – наконец сказал сэр Кофа.

– Самому смешно, – согласился я. – Причем посиделки с вами – это еще ладно бы. Я как решил сдуру в первый же день, что в коллеги мне достались лучшие люди во Вселенной, так и остался при этом заблуждении до сих пор; медицина бессильна, я справлялся. Но подозреваю, что, если завтра мне пришлет зов, к примеру, начальник таможни и предложит заменить кого-нибудь из его внезапно захворавших подчиненных, ночь напролет потроша чужие баулы, я тоже сперва с восторгом соглашусь, а уже потом вспомню, что у меня были иные планы. Но все равно радостно побегу в порт – это же так интересно! Соблазнить меня сейчас можно практически чем угодно. Похоже, я заново влюбился в жизнь – по уши, практически до потери рассудка. И на радостях столько ее себе нахапал, что она в меня уже не помещается. А я все равно тянусь за новой порцией. И вот этот кусочек. И еще тот. Мне сейчас все интересно. И нужно позарез.

– Даже не стану говорить тебе, что это глупо, – сказал Джуффин. – Потому что…

– …это и так очевидно, – снисходительно вставил Кофа.

– Совершенно нормально! – перебил его Мелифаро.

– …потому что на самом деле у тебя просто нет выбора, – закончил Джуффин. – Любовь такая штука, если уж влип, значит влип.

– Правильно ли я понимаю, что сочинения моих студентов вам больше неинтересны и я могу убирать тетради? – внезапно спросил Дримарондо.

Морда у него при этом была такая несчастная, что мы все, включая Кофу, не самого большого любителя церемониться с обиженными, тут же принялись заверять пса, что дождаться не можем продолжения. Буквально извелись.

У меня в этом деле был свой интерес: пока все громогласно ржут над студенческими ошибками, вполне можно немного подремать в кресле. Благо спать сидя я научился давным-давно, без этого навыка я бы в Тайном Сыске просто не выжил. Очевидцы уверяют, что у меня получается не только вовремя кивать в нужных местах, но даже подавать реплики, не просыпаясь.

Впрочем, Джуффин все равно меня раскусил.

«Почему бы тебе не отправиться обратно в гостиницу и не завалиться спать по-человечески?» – спросил он, воспользовавшись Безмолвной речью, чтобы не перебивать Дримарондо, чьи смешные лохматые уши и хвост бубликом, похоже, имеют над шефом Тайного Сыска такую же страшную власть, как и надо мной.

«Потому что я обещал сэру Шурфу поужинать с ним в полночь или около того… Кстати, а сейчас-то сколько?»

«До полуночи чуть меньше получаса. Но будет лучше, если ты нарушишь обещание. Ужинать с твоим трупом – удовольствие сомнительное. Сэр Шурф, при всей его эксцентричности, боюсь, не оценит».

«Да, – пригорюнился я, – ты прав, он терпеть не может мои трупы. Я уже отчаялся воспитать в нем хороший вкус».

С этими словами я наконец-то уснул. В кресле, как и намеревался с самого начала. И правильно сделал, потому что даже подумать страшно, куда бы меня сейчас мог завести Темный Путь. Там все-таки очень важно четко знать, где именно намереваешься оказаться. А с четкостью у меня были большие проблемы. В таком состоянии проще на скорую руку создать новую Вселенную, где все погружено в вечный сон, и радостно туда устремиться, чем вспомнить название нумбанской гостиницы, в которой мы остановились.

– «Приют молчаливой репы»! – сказал я вслух, проснувшись.

Похоже, во сне я мучительно пытался вспомнить название этой грешной гостиницы. А вспомнив, тут же подскочил – просто от облегчения. Ну и чтобы записать это нелепое словосочетание, пока оно снова не вылетело из головы.

Впрочем, название гостиницы мне теперь было без надобности: я уже и так там находился. Видимо, сердобольный Джуффин меня туда отволок, чтобы я не отравлял им приятный вечер своим жалобным сиротским храпом. Хорошо все-таки дружить со злыми колдунами. По крайней мере, можешь быть уверен, что поизмывавшись над тобой вволю, они аккуратно положат тебя на место. Потому что порядок в нашем деле – превыше всего. Я хочу сказать, если не приучить себя вовремя убирать использованные жертвы, очень скоро станет некуда девать новые.

Гостиница «Приют молчаливой репы», несмотря на чудовищное название, считается одной из лучших в Нумбане. И, наверное, заслуженно, по крайней мере, комнаты здесь достаточно велики, чтобы столичные жители, привыкшие к просторным апартаментам, не выскакивали в окна, мучимые приступами клаустрофобии. И ванна вполне сносная – не бассейн, конечно, а все-таки можно вытянуться во весь рост. А что камра, кувшин с которой по утрам появляется на специальной подставке в изголовье кровати, по вкусу больше похожа на воду, в которой постирали кухонные тряпки – так это зло, увы, неизбежное. Чем дальше от Сердца Мира, тем хуже горячие напитки, тут уж ничего не поделаешь.

Отдельный вопрос, зачем нам с Нумминорихом вообще понадобилась какая-то гостиница, когда спать можно дома и камру с утра пить там же, а на ярмарку в Нумбане, если уж так припекло, ходить Темным Путем.

Официальная версия такова: мы должны выглядеть, как самые обычные приезжие из столицы, каких здесь в любое время года толпы. И вести себя нам следует соответственно: кутаться в блестящие короткие лоохи; ходить в полуметре над землей; втридорога, не торгуясь, покупать любую малосъедобную дрянь, упакованную в красивые полотняные мешочки; время от времени рассеянно плеваться разноцветными огнями и, конечно же, ночевать в одной из самых шикарных гостиниц Нумбаны, открытых специально для изнеженных угуландских щеголей вроде нас.

Если же мы станем то и дело появляться невесть откуда, интересоваться сплетнями больше, чем покупками, сохранять трезвость даже после обеда, а по вечерам бесследно исчезать, нам, конечно, слова дурного не скажут, но по Нумбане тут же поползут слухи о появлении каких-то важных столичных чиновников.

Не то чтобы наше желание послушать, что болтают о нумбанском пророке, и, по возможности, увидеть его в деле действительно требовало высочайшей секретности, но зачем привлекать к себе лишнее внимание, когда избежать его совсем нетрудно? Всего-то хлопот – минимально изменить внешность, поселиться в дорогой гостинице и заранее продумать, какую именно чушь будешь нести в тот прекрасный момент, когда твои новые приятели сочтут, что ты уже достаточно пьян для откровенного обмена мнениями о смысле жизни и ценах на земельные участки в окрестностях Комуадского леса.

Но это, повторю, просто официальная версия. Я сам ее сочинил, пока шел к начальству договариваться о командировке. Убедительно получилось, до сих пор горжусь. Правда, однако, заключается в том, что я просто очень люблю путешествовать. Практически все равно куда, лишь бы по-настоящему: в собственном амобилере, с небольшим запасом дорожных вещей на заднем сиденье, с неизбежными гостиничными неудобствами, новыми знакомствами, нелепыми происшествиями и прочими удивительными событиями, которые не то чтобы гарантированы всякому страннику, но обычно все-таки случаются, стоит только отъехать подальше от дома.

Нумминорих в целом одобряет такой подход к делу. Правда, при одном условии: что его пустят за рычаг амобилера. По дороге в Нумбану я так увлекся, что нарушил наш договор, пришлось пообещать восстановить справедливость на обратном пути. Одна надежда, что он к тому времени наконец-то устанет и проспит свой шанс на заднем сиденье. Но она, будем честны, невелика.

Вот да, кстати. Нумминорих. Интересно, чем он занят? В смысле не сбежал ли на ярмарку без меня? Было бы обидно.

«Привет, – сказал я. – Ты сейчас где?»

Все-таки Безмолвная речь – очень удобная штука. Хоть и утомительная; впрочем, кроме меня, вроде, никто особо не жалуется. А я и по телефону в свое время разговаривать не любил.

«Я сейчас тут», – жизнерадостно откликнулся Нумминорих.

Чрезвычайно информативно.

«Так мы ни до чего путного не договоримся. Хотя бы потому, что, с моей точки зрения, ты вовсе не «тут», а «где-то там». Поэтому давай разбираться дальше. Ты еще в гостинице? Или уже нет?»

«Не в гостинице, но совсем рядом. В «Лукавой тарелке». Завтракаю. Тебе что-нибудь заказать?»

«Ничего не надо, я еще не проснулся!» – в панике завопил мой внутренний лентяй, до сих пор наивно веривший, что сейчас мы с ним перевернемся на другой бок и продолжим увлекательнейший эксперимент под названием «сладкий утренний сон в Нумбане». «Заказывай на свой вкус, я сейчас буду», – с энтузиазмом откликнулось шило, живущее в моей заднице и периодически самовольно берущее на себя функции мыслительного аппарата. Проблема в том, что шило орет громче всего остального организма, поэтому окружающие слышат только его. А мы с внутренним лентяем расхлебываем последствия.

Например, неохотно откидываем одеяло, с жалобным стоном выкатываемся из постели и начинаем одеваться.

Я не зря поторопился. Потому что арестовали нас прямо во время завтрака. Обидно было бы пропустить это событие.

В почти пустой по случаю слишком, по мнению местных жителей, позднего для завтрака времени трактир вкатился натуральный колобок с морковно-рыжей шевелюрой. В зубах его была зажата типичная ландаландская трубка, больше похожая на адаптированную для нужд курильщиков сковороду, полы старомодно длинного алого лоохи трепетали на сквозняке и одновременно путались под ногами, а маленькие пухлые ручки сжимали жезл, вроде того, с какими ходят служащие столичной Канцелярии Скорой Расправы. Вернее, ходили до недавних пор, пока жестокосердный сэр Джуффин Халли не лишил их любимых игрушек. И не потому, что любит причинять людям невыносимые душевные страдания, а из сугубо практических соображений, очень уж много драматических судебных ошибок на совести этих магических жезлов, якобы точно определяющих тяжесть содеянного преступления; впрочем, неважно. Важно, что у нас, в столице, эти штуки недавно вышли из употребления, а в провинции, то есть, вдалеке от Сердца Мира, они и не работали, никогда, что совершенно не мешает местным полицейским угрожающе размахивать ими перед носами подозреваемых. Считается, что это способствует устрашению.

Мы с Нумминорихом отложили в сторону вилки и восхищенно уставились на рыжего незнакомца. Не заржали вслух только потому, что как раз по дороге в Нумбану обсуждали, как некрасиво получается, когда заезжие столичные невежи начинают снисходительно высмеивать провинциальные обычаи и манеры, даже не потрудившись разобраться в экономических, географических и магических причинах возникновения того или иного жизненного уклада. И, конечно, решили, что мы так себя вести ни за что не станем, вот пусть хоть толпами вокруг нас скачут в своих долгополых одеждах, башмаках с толстенными подошвами и в этих уморительных круглых очках, все как один.

Очки у рыжего толстяка, кстати, тоже были. Просто мы не сразу их заметили, ошеломленные общим великолепием его облика и солнечными зайчиками, разбегающимися от набалдашника декоративного жезла.

– Капитан Друти Боумблах, Большое Полицейское Войско Нумбаны, Ривви, Дуалонни, Вувакки и Отли, а также окрестностей озера Мунто, – скороговоркой представился толстяк, остановившись возле нашего стола. – Извините, что прерываю вашу трапезу, но я вынужден задержать вас для дознания по делу, не допускающему отлагательств.

Вот теперь мы все-таки заржали. Просто от неожиданности.

Рыжий капитан, надо отдать ему должное, держался молодцом. В смысле, просто спокойно ждал, когда мы закончим веселиться. И, воспользовавшись вынужденной паузой, пристально нас разглядывал. Из-за стекол очков его зеленоватые кошачьи глаза казались выпуклыми и круглыми. И взгляд у него был внимательный, спокойный и одновременно отчаянный, как у кота, изготовившегося к прыжку.

Отсмеявшись, я открыл было рот, чтобы гаркнуть: «Малое Тайное Сыскное Войско столицы Соединенного Королевства», – но в последний момент прикусил язык, сообразив, что разглашать столь интимную информацию следует наедине. Трактирщик и несколько уличных зевак, привлеченные появлением бравого капитана, безусловно, будут просто счастливы узнать наш с Нумминорихом маленький секрет. А я не хочу делать их счастливыми. Для этого я недостаточно добрый человек.

Поэтому я адресовал рыжему капитану ангельскую улыбку, поднялся из-за стола и сказал:

– Разумеется, мы к вашим услугам. Не беспокойтесь, мы не будем оказывать сопротивление. Мы сами чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы это недоразумение разъяснилось, как можно быстрее.

Нумминорих с энтузиазмом кивнул. Он был похож на ребенка, которому только что пообещали карусели и мороженое. Впрочем, и карусели, и мороженое в нашем положении были совершенно неизбежны – если не прямо сейчас, так через несколько часов.

На улице нас ожидал служебный амобилер, на заднем сиденье которого удобно устроилась пара совсем молоденьких полицейских, в чьи обязанности, надо понимать, входил присмотр за опасными и непредсказуемыми злодеями в нашем лице. Правда, вместо того, чтобы вцепиться в нас покрепче, ребята деликатно подвинулись и всю дорогу прикладывали немыслимые усилия, чтобы не упираться локтями в наши бока, что, будем честны, совершенно невозможно, когда пытаешься разместиться вчетвером на сиденье, предназначенном максимум для троих. Но пришлось потерпеть – целых десять минут, пока мы ехали к местному Управлению Полного Порядка.

– Вы, вероятно, очень храбрый и решительный человек, капитан Боумблах, – сказал я после того, как за нами наконец-то закрылась тяжелая дверь кабинета. – Но все равно это, конечно, не дело.

С этими словами я уселся в хозяйское кресло. Нумминорих адресовал мне укоризненный взгляд и был по-своему прав, вежливым такой поступок не назовешь. Но несколько лет назад я бы еще и ноги на стол положил, а теперь просто скромно закинул одну на другую. Столь деликатное поведение свидетельствует, что я уже встал на путь исправления, и буквально лет через сто меня можно будет начинать пускать в приличные дома.

– Что – «не дело»? – опешил рыжий.

Я наградил его такой специальной ласковой улыбкой для общения со свалявшими дурака коллегами, позаимствованной у сэра Кофы. Смысл ее в том, что чем приветливей ты улыбаешься, тем неуютнее чувствует себя твой собеседник, хотя сам толком не может понять, что именно его нервирует. Не уверен, что у меня получается так же хорошо, как у самого Кофы, но я очень стараюсь.

– Ну как – что? Производить задержание двух подозреваемых в одиночку – это же вопиющее нарушение служебной инструкции. Люди, которые представляют интерес для полиции, обычно не испытывают желания быть арестованными. Ну вот как бы вы выкручивались, если бы мы стали сопротивляться?

– С чего бы это? – буркнул толстяк. – У нас так не принято. Полиция есть полиция. И уж если я прошу проследовать за мной, лучше так и поступать – это все знают.

– Все когда-нибудь случается впервые. В том числе неприятности, вроде сопротивления подозреваемых при аресте, с жертвами или без – это уж как повезет. И для того, чтобы снизить вероятность подобных происшествий, придуманы служебные инструкции, рекомендующие, по возможности, производить задержание группой, число участников которой хотя бы вдвое превышает предполагаемое количество подозреваемых. Следовательно, за нами вам следовало прийти как минимум вчетвером.

– Да где ж я вам четверых возьму? – огрызнулся капитан. – Штат у нас невелик, а работы – прорва. Ярмарка есть ярмарка. Это только для приезжих вроде вас она похожа на праздник, а для полиции – непрерывный аврал. И сколько сил на поддержание порядка ни брось, этого всегда будет недостаточно.

– Ну, справедливости ради, двое-то при вас все-таки были, – заметил я. – Но ребята почему-то остались сидеть в амобилере, вместо того, чтобы устрашать нас в трактире.

– Да они еще новички, – простодушно объяснил рыжий. – Только этой осенью на службу поступили. Если вдруг что, ничем мне не помогут. Рано им в неприятности влипать. Совсем несмышленые мальчишки.

«Тем не менее, регулярно влипать в неприятности – самый эффективный способ быстро стать смышленым», – подумал я. По крайней мере, меня самого учили именно так; каким чудом я при этом уцелел – отдельный вопрос, но риск – обычная плата, причем не только за обучение, но и за саму возможность быть живым человеком.

Я бы и вслух все это сказал, да не успел. Толстяк спохватился, что не в меру разоткровенничался с подозреваемыми, комично насупил апельсиновые брови и условно суровым тоном объявил:

– Вам вообще не должно быть дела до моих подчиненных и наших служебных инструкций.

– Ничего себе – не должно быть дела! – взвился я. – Между прочим, чтобы их для вас написать, целых три человека провели бессонную ночь. Ну и я с ними за компанию; впрочем, я-то как раз больше развлекался, чем работал, но сам факт…

Бедняга капитан окончательно растерялся.

– Какие три человека? Почему – ночь? И при чем тут вы?

– Заместитель начальника столичной полиции Трикки Лай, – принялся перечислять я. – То есть подпись на отправленном вам экземпляре, конечно, самого генерала Бубуты Боха, но в момент составления инструкции он мирно дрых дома, и это ваша большая удача. Поскольку Трикки никогда прежде не работал над подобными документами, на помощь ему любезно пришел сэр Кофа…

– Сам сэр Кофа Йох? Бывший начальник столичной Правобережной Полиции? – недоверчиво переспросил рыжий капитан. – Но он же теперь в… эээ… другом ведомстве.

– Ну да. Но сэр Кофа никогда не бросает коллег в беде. Ладно, скажем так, не всегда бросает – тех немногих, к кому испытывает симпатию. Говорю же, вам крупно повезло.

– А кто третий? Вы сказали, что не спали три человека, – взволнованно спросил толстяк, уже, похоже, окончательно забывший, что собирался нас допрашивать. Не очень профессионально с его стороны, но на его месте мог оказаться кто угодно, включая меня самого. Даже начиная с меня самого, будем честны.

Бедняга с трепетом ждал моего ответа. Уж не знаю, чье еще имя он надеялся услышать. Сэра Джуффина Халли? Великого Магистра Ордена Семилистника? Или самого Короля Мёнина, специально вернувшегося в Мир ради восхитительной возможности принять деятельное участие в создании новых служебных инструкций для провинциальных подразделений полиции Соединенного Королевства?

Однако мне пришлось его разочаровать.

– Одна юная барышня. Ее имя ничего вам не скажет, но, уверяю вас, ее вклад в работу был воистину бесценен: она внимательно перечитывала каждый абзац и указывала авторам, какие формулировки кажутся ей недостаточно понятными; таким образом, нам удалось сделать текст максимально внятным и избежать любых разночтений. Я говорю «нам», потому что четвертым бодрствующим был я сам. Но ладно, это не в счет, я просто ждал друга, который обещал появиться ближе к рассвету, и поскольку дело все равно происходило в моей гостиной…

– В вашей гостиной?!

– Прекращай из человека жилы тянуть, – наконец вмешался Нумминорих. – Ну невозможно вот так сразу взять и догадаться, что ты – сэр Макс из столичного Тайного Сыска. Я и сам ни за что бы не догадался, потому что – ну каких Темных Магистров ты мог забыть в Нумбане? И, если уж на то пошло, почему не испепелил все, что движется, при попытке тебя арестовать?

– А должен был? – изумился я.

– Конечно, нет. Но именно чего-то такого обычно ждут люди, которые никогда в жизни тебя не видели, зато время от времени читают столичную прессу. «Королевский голос», между прочим, давным-давно по всей стране продается. И «Суета Ехо» тоже. По крайней мере, в крупных городах.

– Столичные газеты исправно привозят с опозданием всего на сутки, – подтвердил рыжий капитан. – Но у нас, в Нумбане, не принято верить каждому напечатанному там слову. Поэтому я вовсе не думаю, будто сэр Макс без крайней на то необходимости станет испепелять невинных людей. Что он воскрешенный из мертвых древний Мятежный Магистр, чуть было не разрушивший Мир, так это дело прошлое. А на Королевской службе, после принесения присяги так себя не ведут.

– Спасибо, – сказал я. – Очень приятно убедиться, что вы действительно верите не каждому напечатанному слову. А примерно через одно.

Увы, мой собеседник не оценил сарказма. Зато принялся пристально меня разглядывать, даже очки сперва снял, а потом снова надел.

– Хотите сказать, что вы и есть сэр Макс из столичного Тайного Сыска? – наконец спросил он. – Но вы совершенно не похожи на свои портреты.

– Для того и существует искусство изменения внешнего облика, – деликатно подсказал ему Нумминорих. – Оно бывает чрезвычайно полезно, когда отправляешься в людное место с секретным поручением.

– С секретным поручением? – недоверчиво повторил толстяк. – К нам, в Нумбану? Ну и дела… Погодите, а вы что, тоже из Тайного Сыска?

– Тоже, – подтвердил Нумминорих, сияя, как золотой таз для Королевского утреннего умывания.

Парень уже Магистры знают сколько лет служит в Тайном Сыске, но до сих пор в восторге от этого обстоятельства. И ведь не заколдовали мы его, не поработили волю, даже приворотным зельем во имя служебной дисциплины ни разу не поили. Он сам, совершенно добровольно обожает свою работу и страшно ею гордится, вот такой удивительный феномен.

И специальный опознавательный жетон теоретически полагающийся всем Тайным сыщикам, кажется, только он один при себе и носит. В Ехо эти невидимые значки, на несколько секунд проявляющиеся от прикосновения владельца и сияющие ослепительным синим светом, не особо нужны, нас там и так каждая собака в лицо знает. А от появления наших двойников общество надежно защищено даже не столько строгостью закона, грозящего суровыми карами за придание себе облика любого государственного чиновника высокого ранга, сколько сложностью искусства изменения внешности. Мастеров этого дела и сейчас, после отмены строгих запретов на колдовство, по пальцам пересчитать можно. Я и сам совсем недавно этому научился, да и то только потому, что очень уж припекло.

Короче говоря, дома опознавательный жетон можно сунуть в ящик письменного стола и с легким сердцем забыть там навек. Однако в поездке он может оказаться чрезвычайно полезен, это я вынужден был признать, наблюдая, как вытягивается щекастое лицо капитана, озаренное мистическим сиянием Нумминориховой бляхи.

– А почему вы сразу, в трактире не сказали? – наконец спросил он. – Я же вам, получается, доесть спокойно не дал…

– Потому что никому кроме вас знать о нашем присутствии в Нумбане не следует, – объяснил я. – Вам, строго говоря, тоже не следует. Но тут уж ничего не поделаешь, знайте на здоровье, не лишать же вас памяти из-за такой ерунды.

– Это очень любезно с вашей стороны, – с достоинством сказал толстяк. – В моей памяти хранится много полезных сведений разной степени важности, и их утрата могла бы надолго парализовать работу Нумбанской полиции.

Смешной рыжий капитан Друти Боумблах нравился мне все больше. Вряд ли я сам на его месте смог бы сохранять невозмутимость. Страшно подумать, как бы меня перекосило, причем дважды – сперва от стыда, что свалял такого дурака, а после всех этих разговоров о лишении памяти – просто с перепугу. А он только озабоченно насупился, как кот, обнаруживший, что его миска уже пуста, а живот все еще недостаточно туго набит.

– Если уж мы все равно тут, выкладывайте, что у вас случилось, – сказал я.

– Покушение на Правдивого Пророка.

– Что?!

Я так удивился, что даже из хозяйского кресла выскочил. Но не потому, что от потрясения у меня наконец-то проснулась совесть, просто когда я волнуюсь, мне трудно усидеть на месте.

– Покушение на пророка, – любезно повторил капитан Боумблах. – Неизвестный мужчина, одетый, предположительно, по какой-то новой столичной моде, зашел в палатку якобы для получения предсказания и напал на пророка, угрожая ему ножом.

– Ножоооом?! – хором переспросили мы с Нумминорихом.

Давненько мы не слышали о нападениях со столь примитивным оружием. Даже как-то начали забывать, что убить человека обычным ножом, без применения какого-нибудь дополнительного зловещего колдовства не просто возможно, но и совсем не сложно. Человек – очень хрупкая конструкция, практически чем угодно нашего брата можно порешить.

Капитан истолковал наше изумление по-своему.

– Да не волнуйтесь вы так, – добродушно сказал он. – Пророк жив-здоров и вроде даже не огорчен происшествием. И вообще все живы, обошлось. Единственное, что досадно – задержать нападающего не удалось, хотя один из моих ребят был совсем рядом с палаткой. Мы всегда стараемся брать под особую охрану предсказателей, исполнителей желаний, продавцов талисманов и лотерейных билетов – все они, по понятным причинам, притягивают неуравновешенных людей. Но когда Хлама Клус – так зовут моего дежурного – услышав подозрительный шум, заглянул в палатку, нападающий сделал шаг в сторону и исчез.

Мы озадаченно переглянулись. Похоже, человек, зачем-то напавший на ярмарочного пророка, сбежал с места происшествия Темным Путем. А прокладывать его самостоятельно мало кто умеет; впрочем, даже чужим Темным Путем не то чтобы каждый второй ходит. И столь высокий уровень магического мастерства как-то плохо сочетается с попыткой зарезать ближнего обычным ножом. Хотя, конечно, всякое случается. Теоретически можно, наверное, испытывать столь глубокое отвращение к приемам боевой магии, что даже ради дела невозможно заставить себя их освоить. Ну или просто очень любить холодное оружие. Каких только причуд не бывает у людей.

– Ладно, – наконец сказал я. – Но мы-то зачем вам понадобились? Ну или не мы, а те, за кого вы нас приняли?

– Ну так о вас было известно, что вы вчера утром приехали в Нумбану, сразу же отправились на ярмарку и там расспрашивали всех подряд о Правдивом Пророке, – объяснил капитан Боумблах. – Ничего удивительного тут нет, на него многие приезжают поглазеть. Понятное любопытство, сколько я за свою жизнь ярмарочных предсказателей перевидал, но такого, чтобы обещал рассказать каждому желающему всю правду, у нас до сих пор не было. Если бы не покушение, мне бы в голову не пришло вас беспокоить, но…

– Да, мы в этом деле выглядим главными подозреваемыми, – улыбнулся Нумминорих.

– Не то чтобы главными. Но вполне очевидными. К тому же ясно, где вас искать. Глупо не начать с того, что у тебя прямо под носом.

– А свидетеля покушения можно сюда вызвать? – спросил я. – Этого вашего – как его?..

– Хламу Клуса, – подсказал толстяк. – Вызвать-то можно, только тогда пророк останется совсем без охраны. Не соображу, кем прямо сейчас Клуса заменить…

– Хорошо, тогда давайте пойдем к нему сами, – решил я. – Покажете нам, где сегодня стоит палатка пророка, заодно и со свидетелем познакомите.

Нумминорих адресовал мне удивленный взгляд и перешел на Безмолвную речь:

«Слушай, а как ты вообще себе это представляешь – прийти на ярмарку с капитаном полиции, допросить свидетеля и при этом сохранить инкогнито?»

«Да так и представляю: придем, поговорим, попрощаемся и исчезнем навек, – ответил я. – А потом вернемся. Но с другими рожами. Все равно после сегодняшнего ареста – без вариантов. Мы теперь знаменитости. Будут пялиться, придумывать, почему нас отпустили, и заключать пари, на кого мы решим напасть в следующий раз».

А вслух сказал:

– Только, пожалуйста, представьте нас вашему подчиненному как служащих столичной полиции. О том, что по ярмарке слоняются Тайные сыщики, ему знать не надо. И вообще никому. Надеюсь, вы и сами понимаете, что это государственная тайна и отнесетесь к ней с подобающей серьезностью.

– Но как быть с моим начальством? – озабоченно спросил капитан. – Я обязан предоставлять правдивые отчеты о ходе следствия.

– Этому горю помочь нетрудно. У вас найдется чистая табличка?

– Разумеется.

– Давайте ее сюда, – велел я.

Хотя от одной мысли, что сейчас придется писать, мне становилось тошно. Самопишущие таблички я ненавижу всем сердцем. Они гораздо хуже, чем Безмолвная речь. Потому что, во-первых, письмо требует гораздо большей концентрации, чем разговор, а во-вторых, от руки-то я пишу вполне грамотно, зато думаю почему-то с чудовищными ошибками. И документ, на изготовление которого ушли все мои силы, приходится переделывать дюжину раз. Вернее, раньше приходилось. В последнее время я более-менее научился справляться с этой напастью. Но так и не смог полюбить процесс письма или хотя бы с ним примириться.

Тем не менее, в жизни моей то и дело внезапно находится место подвигу. Хочешь не хочешь, а совершай. Вот и сейчас я взял из рук капитана Боумблаха чистую самопишущую табличку, положил на нее руку, сформулировал в уме текст документа, усилием воли превратил его в сияющую ярко-красную точку, переместил точку в центр ладони и… Уфф. Воображаемый текст проявился на табличке. Его венчала адская кракозябра с условно изящным завитком – официальная подпись, причем не моя, а генерала столичной полиции Бубуты Боха. Мне очень повезло, что мой друг Трикки Лай, вынужденный регулярно подписывать служебные бумаги вместо окончательно обленившегося начальства, предпочитает заниматься подделкой документов в моей гостиной, словно бы специально созданной для лихих дел. А то где бы я еще подсмотрел, как выглядит Бубутина подпись.

Я критически оглядел результат своего труда. Вроде бы более-менее получилось. Всегда удивляюсь этому, как в первый раз.

Я протянул табличку рыжему капитану. Тот встревоженно уставился на мою писанину, но секунду спустя просветлел лицом.

– Кот сбежал – кормить не надо! – с облегчением сказал он.

Это, как я понял, был местный аналог выражения «баба с возу – кобыле легче». Но на всякий случай я вежливо уточнил:

– Надеюсь, вы не возражаете?

– Да что я, с ума сошел? Если уж мне так повезло, что полиция столицы Соединенного Королевства берет на себя расследование этого гиблого дела… – капитан внезапно запнулся и смущенно объяснил: – Когда подозреваемый исчезает вместо того чтобы по-человечески сбежать, спрятаться, отстреливаться или, на худой конец, взять заложников, я теряюсь. Не знаю, что в подобных случаях следует делать. Честно говоря, на моей памяти такое впервые. У нас, в Нумбане, особо не колдуют, разве только воришки, карточные шулеры и прочие жулики, по мелочам, но их-то фокусы я давно знаю. А тут…

– Очень хорошо вас понимаю, – кивнул я. – Идемте, покажете, где сегодня сидит этот ваш пророк. Надеюсь, он не обиделся на неблагодарное человечество и не покинул Нумбану навсегда.

– Да нет, вряд ли он обиделся, – сказал рыжий капитан. – Когда Клус заглянул в палатку, пророк смеялся.

– Пророк смеялся, как будто оружие в руках незнакомца – это шутка, – говорил Хлама Клус, невысокий жилистый человек с уныло свисающим длинным носом и огромными бирюзовыми глазами, больше похожими на ювелирные украшения, чем на обычные органы зрительного восприятия.

Мы сидели на перевернутых деревянных ящиках, практически скрытые от окружающих высоким прилавком – заняли одно из пустующих торговых мест. Здесь, на самом краю ярмарки, их всегда хватает. Всем хочется стоять в центральных рядах, хотя там за места приходится платить, а с краю можно пристроиться даром. Но и покупателей тут, конечно, гораздо меньше – в основном, ушлые нумбанские обыватели, готовые люто торговаться за каждую горсть.

По словам капитана Друти Боумблаха, Правдивый Пророк всегда ставит палатку где-нибудь с краю. Ну, то есть как – ставит. Просто возникает из ниоткуда вместе со своим маленьким полосатым шатром и скромной неприметной вывеской: «Здесь можно узнать всю правду о себе». Уж ему-то незачем стремиться в центральные ряды, желающие сами его находят. Узнать всю правду о себе – огромный соблазн, за таким обещанием не то что на край ярмарки, на край Мира побежишь. Я и сам сейчас внутренне подпрыгивал от нетерпения, досадуя на дурацкое расследование, вставшее между мной и обещанной правдой. Но тут уж ничего не поделаешь. Если я не вытяну из свидетеля происшествия все подробности, Кофа мне этого не простит.

– Да, мы уже поняли, что пророк – веселый человек, – кивнул я. – По делу-то он что-нибудь сказал?

– Сказал, что все в порядке, а потом попросил меня выйти. Пришлось признаться, что я из полиции, но это не особенно помогло. Он только отмахнулся: «Ничего не случилось, не о чем говорить». Но я же сам видел!..

– Вопрос, что именно ты видел и слышал. А что потом сам дофантазировал. Давай-ка еще раз, с самого начала. И по порядку.

В собственных глазах я в этот момент выглядел крайне неприятным типом. Одним из тех хамоватых мелких начальников, которые небрежно «тыкают» подчиненным и придираются ко всему, что те скажут. Однако на самом деле, я просто изо всех сил старался соблюдать полицейский этикет. Дружба с Трикки Лаем в этом смысле пошла мне на пользу. Именно от него я узнал, что когда старший по званию вдруг начинает обращаться к рядовому полицейскому на «вы», это означает, что грядут крупные неприятности. А пока начальство снисходительно тычет и недовольно бурчит, подчиненные сохраняют спокойствие, земля под их ногами восхитительно тверда, привычный порядок вещей незыблем, а ближайшему будущему ничего не угрожает. Вот и приходится соответствовать – просто чтобы не нервировать ни в чем не повинного человека.

Ну, то есть не повинного ни в чем, кроме полной неспособности связно излагать события и вопиющего неумения отделить факты от собственных домыслов. Так уж нам с этим свидетелем повезло.

Но бедняга очень старался. Закатил свои бирюзовые глазищи и затараторил как зубрила, вызванный к доске:

– Я прибыл на ярмарку ровно за четыре часа до полудня и отправился на поиски палатки Правдивого Пророка, поскольку в те дни, когда палатка появляется, я должен надзирать за соблюдением порядка в радиусе пяти дюжин шагов от нее…

«Надо же, какая точность, – насмешливо подумал я. – Интересно, а если на шаг дальше что-нибудь стрясется? Вмешиваться запрещено? Или как?»

Вслух я это говорить не стал, но сопровождавший нас капитан Боумблах заметил мое удивление и счел нужным пояснить:

– Традиционный уставный размер территории, охраняемой одним сотрудником полиции, унаследован нами от старинного Первого Ярмарочного Закона, который подробно оговаривал взаимные обязанности торговцев и городских властей. Фермеры должны были вскладчину ежедневно поставлять в дом бургомистра Нумбаны телегу сезонных овощей и телегу любого другого провианта, а он за это приказал городским стражникам обеспечить полную безопасность в радиусе пяти дюжин шагов от центрального торгового ряда – такова была в ту пору ярмарочная площадь. Совсем маленькая, сейчас-то даже не верится.

– А от кого охраняли ярмарку? – оживился Нумминорих, всегда готовый поддержать светскую беседу, особенно если обсуждаемая тема не имеет никакого отношения к делу.

– «Хроники Зеленых Лет» сообщают, что леса вокруг Нумбаны в те годы кишели голодными разбойниками, которые быстро сообразили, что грабить окрестных фермеров на ярмарке, где они собираются все вместе, да еще и еду с собой привозят, гораздо удобней, чем без особого успеха штурмовать хорошо защищенные хутора. Если бы торговцы не договорились с бургомистром об охране, ярмарка не просуществовала бы и полудюжины дней – какой смысл везти товар туда, где его у тебя гарантированно отберут?

– А по дороге на ярмарку разве не проще их грабить? – спросил я. – Или когда обратно с деньгами поедут?

– Не следует недооценивать наших фермеров. На лесных тропах они умеют быть незаметными, сколько бы возов товара ни волокли за собой.

– О древних фермерских тропах в Ландаландских лесах нам на лекциях по истории магии рассказывали, – встрял Нумминорих. – Оказывается, у каждой семьи в этих краях до сих пор есть свои тайные тропы, неизвестные другим…

– Скажем так, далеко не каждому известные, – самодовольно усмехнулся толстый капитан. Всем своим видом он давал понять, что принадлежит к числу избранных, посвященных в местные лесные тайны.

– Все это прекрасно, – сказал я. – Но сейчас-то зачем охранять любой объект в радиусе пяти дюжин шагов, не больше и не меньше?

– Да, в общем, незачем, – неохотно признал капитан. – Это просто дань традиции, которую мы чтим. Нумбана обязана Ярмарочному Закону своим процветанием. Уже всего сто лет спустя после его принятия великий уандукский путешественник той эпохи Хачимарух Брейдони описывал Нумбану как «город сытых и довольных, сокрытый в диких лесах Хонхоны», а со стороны, говорят, виднее. А пресловутые пять дюжин шагов с тех пор так и кочуют из одного документа в другой. И, как видите, добрались до наших служебных инструкций. Никакого особого тайного смысла в указанном расстоянии действительно нет, но число считается счастливым.

– Вот это понятный аргумент, – кивнул я. – Но теперь все-таки хотелось бы узнать, что стряслось сегодня. И если можно, без ссылок на события тысячелетней давности.

– Семитысячелетней! – любезно поправил меня Друти Боумблах.

– Тем более.

Я повернулся к притихшему рядовому Клусу.

– Что конкретно ты видел и слышал возле палатки пророка? Рапорт по всей форме нам не нужен. Расскажи о покушении простыми человеческими словами, как дома за ужином.

– А дома некому рассказывать, – возразил тот. – Я один живу.

В такие минуты я начинаю жалеть, что не родился жестоким убийцей, испепеляющим все на своем пути. Практического толку от такого поведения обычно немного, зато удовольствия – море. Мгновенная эмоциональная разрядка всегда обеспечена.

Но нет так нет, ничего не поделаешь. Поэтому вместо того, чтобы откусить непонятливому полицейскому голову, я ласково улыбнулся и сказал:

– Ладно, не дома. Как приятелям в трактире. Например.

Это неожиданно сработало. Свидетель мой заметно оживился, а в бирюзовых глазах появился вполне осмысленный блеск.

– Значит, так, – бодро начал он. – Нашел я палатку пророка – вот тут же, где сейчас стоит – присел неподалеку, трубку достал, набил. Народу с утра на ярмарке мало, поэтому к нему сразу потянулись торговцы, потом-то у них уже времени на развлечения не будет. Ну, в общем, везде пусто, а возле палатки пророка дюжины полторы человек стоят, ждут. Я посидел, покурил и тоже подошел поближе. Интересно же, что он кому скажет. Правда, я пока еще ни разу ничего толком не разобрал. Пророк совсем тихо шепчет, в самое ухо, хитрый. Но вдруг однажды скажет громко? Имеет смысл крутиться где-нибудь рядом… В общем, встал я возле входа в палатку. И тут вдруг человек с ножом! Вооот таким огромным! – Клус щедро развел руки чуть ли не на ширину плеч. – И заходит к пророку! А я…

– Погоди, что вот прямо так, размахивая ножом, и вошел? – изумился я.

– Да почему же размахивая? – удивился Клус. – Ничем он не размахивал. Уж спрятать нож под одежду у любого ума хватит!

– Но почему тогда ты говоришь, что человек вошел с ножом?

– Ну так потом-то выяснилось, что нож был, – терпеливо, как несмышленому младенцу, объяснил полицейский. – Я своими глазами его видел!

Нумминорих встревоженно на меня покосился. Он знаком со мной не первый день и хорошо знает, в какой момент пора прятаться в погреб. Я адресовал ему кроткую улыбку мученика – дескать, ладно, потерплю, как-нибудь не взорвусь – и продолжил этот нелепый допрос.

– Опиши, пожалуйста, как выглядел человек, который заходил в палатку, в тот момент, когда заходил?

Услышав от меня слово «пожалуйста», бедняга Клус совершенно сник и уставился в землю. Я же говорю, у младшего полицейского состава свои представления об этикете, и лучше не нервировать их избыточной вежливостью. Хочешь не хочешь, а держи себя в руках.

– Эй, у тебя язык в зубах запутался? – сварливо спросил я.

Это помогло.

– Значит, нож был спрятан под одеждой…

– Да, это мы уже поняли. Под какой именно одеждой?

– Под новомодным костюмом.

– Что за новомодный костюм?

– Да откуда же я знаю, как оно все называется? Я в нарядах не разбираюсь.

– Просто. Опиши. Словами, – сказал я.

И сам содрогнулся от звуков собственного голоса. Нечеловечески ласкового и всепрощающего.

– Красная! – выпалил Хлама Клус и снова умолк.

– Красная одежда?

– Да. Та, которая сверху. Короткая, выше колен. Что-то вроде ташерской куртки, но не такая широкая и с капюшоном.

– А еще какая-то одежда на нем была?

– Была, – лаконично ответствовал полицейский.

– Какая? На что похожа?

– На одеяло. Как будто он замотался одеялом ниже пояса, да так и пошел.

Так вот значит как жители Нумбаны представляют себе «новую столичную моду». В смысле какими нелепыми полудурками мы им кажемся. Ладно, буду иметь в виду.

«Даже не берусь предположить, где так одеваются», – воспользовавшись Безмолвной речью, сказал мне Нумминорих.

Во дела. Вообще-то, кругозор у него даже несколько шире, чем требуется. Полдюжины высших образований – это все-таки не кот чихнул. И вдруг на тебе – «не берусь предположить».

– А обувь? – спросил я.

Бирюзовые глаза растерянно моргнули.

– Нннууу… наверное, была какая-то обувь. Не босиком же он по ярмарке ходил.

– Но ты не обратил внимания?

– Не обратил, – признался Клус. – Одеяло уж больно длинное.

– Ладно, – обреченно согласился я. – А лицо? Прическа?

Я заранее приготовился к ответу в духе: «да, наверное, было какое-то лицо». Но Хлама Клус приятно меня удивил.

– Лицо обычное, – уверенно сказал он. – Только очень белое. Не бледное, а как будто краской намазался. Белое – и все.

– Обычное, – повторил я. – Белое. Ага.

– «Как будто» – это значит, что на самом деле, без краски? – пришел мне на помощь Нумминорих.

– Ну вроде без. Или очень умело намазался, так что даже вблизи от настоящего не отличишь. И губы тоже белые. А брови черные и глаза тоже.

– Красиво, наверное, смотрится, – заметил я.

– Да нет, не то чтобы. Так… Обыкновенно, в общем.

– Обыкновенно?!

– Ну да. Я бы внимания не обратил, если бы он просто так по ярмарке гулял. У нас тут еще и не такое встречается. Недавно ваши столичные студенты приезжали, так у каждого на голове вместо волос горел самый настоящий костер. А одного вельможу из Куманского Халифата по всей ярмарке вместе с кроватью носили[47] – вот это была потеха!

Я был вынужден признать, что в его рассуждениях есть здравый смысл. Просто долгие годы работы на Нумбанской ярмарке формируют свои, особые представления об «обыкновенном», которые даже мне довольно трудно разделить. Хотя казалось бы…

Ладно.

– Ладно, – сказал я, – хорошо. Предположим, с внешностью мы разобрались. Итак, белолицый человек вошел в палатку. Что случилось потом? Почему ты вообще к ним сунулся?

– Ну так шум же был.

Хлама Клус произнес это таким тоном, что я сразу понял: не было там никакого шума. Любопытный полицейский просто полез подглядывать и подслушивать, как наверняка делал уже не раз, увидел в руках странно одетого посетителя нож и храбро ринулся спасать пророка. Молодец, что тут скажешь.

Да нет, правда молодец.

Я совсем не хотел мучить беднягу новыми придирками, но пришлось.

– Какого рода шум? Крики? Ругань? Падение мебели? Еще что-нибудь?

– Шум, – упрямо повторил Хлама Клус. – Просто шум.

– Не морочь мне голову, – вздохнул я. – Шум – это звуки. Любые звуки можно как-то описать. Но в палатке было тихо, да? Ты просто так заглянул? На всякий случай? Потому что белолицый человек в одеяле показался тебе подозрительным, и ты решил посмотреть, что там происходит. И, между прочим, правильно сделал, вовремя успел. Злодей испугался и исчез, пророк остался жив. Ты его спас. Но вот шума – шума не было. Так?

– Так, – еле слышно пробормотал полицейский.

– Ну и зачем было выдумывать? – изумился капитан Друти Боумблах.

Похоже, он совершенно не ожидал такого поворота. Это плохо. Свои кадры надо знать. В смысле понимать, кто что способен выкинуть, в том числе, в самый неподходящий момент – например, в присутствии въедливого столичного начальства.

– Ну мне же мне не положено просто так соваться в палатку, – скорбно объяснил рядовой Клус. – И вы сами, когда меня инструктировали, говорили: «Только не вздумай ему мешать, зря под руку не лезь…» Зачем мне лишний выговор?

– Ну так ты же, получается, не зря туда полез, – успокоил его капитан. – Спас человека.

– Значит, я все правильно сделал? – обрадовался Клус.

– В этом конкретном случае – правильно, – подтвердил я. – А вот сочинять отсебятину – это была очень плохая идея. Намеренное введение следствия в заблуждение ради сокрытия своих проступков – вот как это называется. Между прочим, от полугода до восьми лет в Нунде можно получить за такие фокусы, если следователь сердитый попадется и нанесенный вред будет признан существенным. Да не смотри ты на меня так, никто тебя в суд не потащит. Был я однажды в этой Нунде с инспекцией, слишком мрачное место, чтобы обычных врунов вроде тебя туда отправлять.

Бедняга уже был ни жив, ни мертв, так что я почти пожалел о сказанном. С другой стороны, не мог же я оставить все как есть. Полицейскому, который врет начальству, чтобы не получить выговор, следует узнать, чем это чревато. Лучше поздно, чем никогда. И лучше от меня, чем от кого-нибудь другого. О моем тяжелом характере ходят легенды, однако на то они и легенды, чтобы приукрашивать мрачную действительность. И скрывать от широкой общественности мое совершенно непрофессиональное добродушие. Столь шокирующего откровения эта самая широкая общественность, пожалуй, не переживет.

– Значит так, – подытожил я. – В палатку пророка вошел белолицый человек в странной одежде. Когда некоторое время спустя ты туда заглянул… Кстати, а какое время спустя? Минуту? Больше?

– Да и минуты, наверное, не прошло, – признался Клус.

– Замечательно. Ты почти сразу заглянул в палатку и увидел – что?

– У него в руках был нож. Большой, очень хороший. Такой, что даже издалека смотреть на него было страшновато, а это верный признак настоящего боевого оружия.

Интересное, кстати, наблюдение. И, скорее всего, верное.

– И что было дальше?

– Да ничего особенного. Человек с ножом стоял, а пророк смотрел на него и смеялся.

– Смеялся? Не кричал, не ругался, не пытался отобрать нож или еще как-то защититься? А просто смеялся?

Хлама Клус молча кивнул. Воцарилась тягостная пауза.

– Послушай, – наконец сказал я, – а с чего ты вообще взял, будто это было покушение?

– Ну, он же исчез, когда увидел меня. То есть сбежал. Значит, замышлял плохое. С ножом в руках!

– Да он мог просто смутиться. Или испугаться. Или решить, будто ты подслушал какую-нибудь ужасную правду о нем, и предпочел скрыться подальше от такого свидетеля. А ты, толком не разобравшись, наплел невесть чего, так что уже дело о покушении на пророка заведено. При том, что сам пророк не пострадал и никаких жалоб не приносил. Какая нелепость!

– Так вы думаете, не было покушения? – недоверчиво спросил капитан Друти Боумблах.

– Не знаю, – честно сказал я. – Будем разбираться, что там на самом деле произошло. В любом случае, это больше не ваша проблема.

– Да, точно, – оживился он. – Спасибо, что забрали это дело себе. Чем дальше, тем меньше мне хочется с ним разбираться.

– Пошли знакомиться с пророком, – сказал я Нумминориху. – Если хочешь, можешь зайти первым. А то от всей правды обо мне у кого хочешь нервы сдадут, ищи его потом по всем Приютам Безумных.

Нумминорих деловито кивнул и рванул в хвост очереди, хвала Магистрам, довольно небольшой. Я вчера думал, будет гораздо хуже.

Я пошел было за ним, но напоследок все-таки спросил Хламу Клуса:

– А ты сам просил пророка рассказать всю правду о тебе?

– Никак нет! – гаркнул тот и зачем-то подскочил, стукнувшись при этом об край прилавка. Отличный ход: это позволило ему зажмуриться от боли и, таким образом, избежать моего испытующего взгляда.

Но я и так уже понял две вещи. Во-первых, он, конечно же, расспросил пророка. Готов спорить, в первый же день, причем наверняка в обход очереди, воспользовавшись своим служебным положением. А во-вторых, ничего мне не расскажет. И вообще никому. Даже под пытками.

Ладно, черт с ним. Имеет полное право.

Очередь к пророку двигалась довольно быстро. Перед нами было чуть больше дюжины человек, и мало кто из них задерживался в палатке хотя бы на минуту. Выходили практически сразу, выглядели при этом задумчивыми, иногда озадаченными, но все же скорее довольными, чем нет. Одна юная девица в диковинной шапке из кусочков меха, ткани, кожи и цветного стекла вышла, улыбаясь до ушей и убежала вприпрыжку, явно чрезвычайно воодушевленная правдой о себе. Мрачным, испуганным или хотя бы просто огорченным от пророка не выходил никто. По крайней мере, при нас такого не было.

Наконец пришла наша очередь, и я пропустил Нумминориха первым, как и обещал. Причем вовсе не из великодушия, просто его обоняние – самый безошибочный способ отличить спящего от бодрствующего. Мерцают они все-таки далеко не всегда, опытные сновидцы умеют прикидываться своими в любой приснившейся им реальности, а вот от запаха собственного сна поди избавься. Впрочем, как я понимаю, никто и не пытается. Нюхачей вроде Нумминориха исчезающе мало, а что сновидение имеет ярко выраженный, отличный от всех прочих аромат, никому кроме нюхача и в голову не придет.

В общем, храбрый первопроходец Нумминорих переступил порог полосатой палатки Правдивого Пророка, а минуту спустя вышел обратно. И это было незабываемое зрелище. В своем роде.

Перед поездкой в Нумбану мы оба изменили внешность. Я – самостоятельно, а Нумминорих с помощью сэра Кофы. Не то чтобы он совсем не владел этим искусством, просто опытный мастер, если необходимо, может внести изменения надолго; говорят, даже сто лет – не предел. А работа начинающего продержится хорошо если полдня. Моих усилий сейчас хватает максимум на трое суток, и это считается очень крутым достижением. То есть вызывает такое уважение окружающих, что они наотрез отказываются мне помогать. Говорят: «Отстань, ты уже и сам отлично справляешься», – и умывают руки, садистски ухмыляясь в усы, вне зависимости от их наличия. Я уже говорил, что меня окружают исключительно коварные злодеи и безжалостные мучители? Ничего, значит, повторюсь.

Зато Нумминорих у нас по-прежнему считается почти беспомощным новичком, что, будем честны, уже давным-давно не соответствует истинному положению дел. Но, подозреваю, такое отношение к нему сохранится до тех пор, пока в Тайном Сыске не появится новый сотрудник. Тогда вся снисходительная забота старших коллег обрушится на новичка, а Нумминориху придется привыкать к полной самостоятельности.

Но пока этого не произошло, и все мы заботливо опекаем Нумминориха. Вот и сейчас, перед поездкой в Нумбану, вместо того, чтобы часами потеть перед зеркалом, добиваясь мало-мальски сносного результата, который еще поди закрепи, он просто пошел к Кофе, и тот разукрасил его как следует. Сэр Кофа Йох, как все нормальные люди, не особо любит работать за других, а когда все-таки приходится, старается превратить рутинный труд в развлечение. Я хочу сказать, что выйти из его рук хотя бы умеренно привлекательным человеком можно только по специальному заказу начальства, если приятная внешность нужна для дела. Но так случается довольно редко.

На этот раз Нумминорих был осчастливлен отвисшими бульдожьими щеками, утопающим в них носом-кнопкой, небольшими круглыми глазками и мощной квадратной челюстью. Впрочем, сам пострадавший остался доволен своей новой внешностью, он вообще любит разнообразие.

Но дело, конечно, не в этом. А в том, что сейчас, когда Нумминорих вышел из палатки Правдивого Пророка, его новое комичное лицо стало полупрозрачным и зыбким, как озерная вода. На дне этого водоема явственно просматривалась настоящая физиономия Нумминориха, неописуемо довольная, хоть и порядком озадаченная, как у всех его предшественников.

«Ого как», – подумал я.

А больше ничего подумать не успел, потому что стоящие позади деликатно подтолкнули меня к входу – дескать, иди давай, не задерживай очередь. Нумминорих посторонился, пропуская меня. Сказал, воспользовавшись Безмолвной речью: «Пророк совершенно точно не спящий».

«Интересные дела», – откликнулся я. И вошел в палатку.

Притом, что внешность Правдивого Пророка нам вчера описывали неоднократно и все показания более-менее сходились, я все равно был заранее готов увидеть все, что угодно – хоть обещанного пожилого джентльмена с зеленой косой, хоть толстую старуху вроде той, что торгует пророческими снами у нас в Новом Городе, хоть бородатого младенца, хоть огненный шар. Чем-чем, а разнообразием форм в Мире никого не удивишь. Единственное, к чему я не был готов – к отсутствию хозяина палатки. Поэтому, не застав там никого, удивился. Но не слишком сильно, все-таки возможность становиться невидимым доступна многим мало-мальски сносным колдунам. Я и сам уже почти выучился… ну, то есть до настоящего «почти» мне еще пахать и пахать, но какая разница, это же не я сейчас так беспардонно исчез.

Я открыл было рот, чтобы вежливо спросить, в какую филейную часть обитаемого Мира столь не вовремя провалился уважаемый пророк, но меня опередили. Негромкий мужской голос сказал прямо мне в ухо, так что я почувствовал его дыхание, прохладное и явственно пахнущее свежескошенной травой:

– Правда о тебе заключается в том, что ты – сэр Макс из Ехо. И явился сюда, чтобы меня разбудить. Ничего не поделаешь, ладно, просыпаюсь.

– Эй, так нечестно! – возмутился я, сообразив, что, во-первых, мне не сообщили ничего нового о моей выдающейся персоне, а во-вторых, похоже, и не собираются.

Не успев договорить, я обнаружил, что никакой палатки больше нет, и на меня, разинув рты, глазеет небольшая толпа свидетелей ее исчезновения.

– Что «нечестно»? – растерянно спросил кудрявый юноша, стоявший за мной в очереди к пророку.

– Куда все подевалось? Где пророк? Что случилось? – вступил нестройный хор взволнованных граждан, лишенных долгожданного мистического откровения.

Поскольку у меня не было ни малейшего желания отвечать на все эти вопросы, а потом еще и доказывать, что я не обижал, не пугал и не ел пророка, пришлось тоже исчезнуть. Одна надежда, что столько исчезновений сразу хоть немного развлечет этих добрых людей, оставшихся сегодня без своей порции душераздирающей правды. Так уж им не повезло. И мне с ними за компанию.

Исчезнуть в моем случае означало просто уйти куда-нибудь Темным Путем. Оригинальностью мышления я, увы, не блещу, поэтому мое «куда-нибудь» оказалось всего лишь гостиничным номером, где я незамедлительно рухнул на застеленную кровать, после чего понял, что изнываю вовсе не от усталости, а от досады. Похоже, я и правда рассчитывал услышать от некстати исчезнувшего пророка что-нибудь интересное. И это притом, что той правды, которую я о себе уже знаю, вполне достаточно, чтобы сойти с ума раз пять. Или даже шесть. Трудно вот так сразу точно подсчитать.

Какой же я, однако, жадина.

«Хорошо хоть Нумминориха вперед пустил, – подумал я. – А то было бы одним разочарованным правдоискателем больше».

Вспомнив о Нумминорихе, я тут же сообразил, что мы с ним не сделали самого главного. Какое все-таки счастье, что в Мире есть Безмолвная речь.

Нумминорих, судя по всему, рассуждал так же. По крайней мере, тут же прислал мне зов. И задал совершенно закономерный в сложившихся обстоятельствах вопрос: «Куда ты подевался?»

«Я-то просто в гостиницу. А вот куда подевался Правдивый Пророк – это интересный вопрос. Можешь пойти за ним по его запаху?»

«В том-то и дело, что нет! Я как раз хотел тебе пожаловаться: он исчез вместе с запахами. Не только со своим, а вообще со всеми, включая запахи полотна и принесенных ему подарков. Хоть носом в землю заройся, а ничего не учуешь. Никогда раньше с подобным не встречался. Даже испугался сперва, что Пророк применил какое-нибудь очередное старинное зелье против нюхачей, но хвала Магистрам, вроде пронесло. Остальные запахи я по-прежнему различаю».

«И на том спасибо, – вздохнул я. – Ладно, тогда дуй сюда, пойдем домой переодеваться. С этими рожами нам в Нумбане больше делать нечего».

– …Он точно не пах сновидением? – спросил я, когда Нумминорих появился на пороге моей комнаты.

– Кто, пророк? Нет. А почему ты сомневаешься?

– Потому что он сказал мне: «Ты – сэр Макс, пришел меня разбудить, ладно, просыпаюсь». После этого сразу исчезла палатка. Причем, по твоим словам, вместе с запахами. Как будто ее владелец и правда проснулся. Получается, нет?

– Получается, – растерянно согласился Нумминорих. – Понимаешь, я совершенно уверен, что пророк – нормальный бодрствующий человек. И родом он из нашего Мира. Там такой букет легко опознаваемых ароматов, что ошибиться невозможно. Например, он явно провел предыдущую ночь на морском побережье, возможно, даже купался, а сегодня на завтрак ел здешнюю фруктовую колбасу и какие-то сласти, скорее всего, по куманскому рецепту, на меду. Что касается постоянных привычек, он почти не ест мяса и кладет в еду гораздо больше пряностей, чем принято в наших краях, не мерзнет и не потеет, не держит в доме ни животных, ни птиц, в последнее время умывается белым песочным мылом, которого полно тут на ярмарке, наверное, получил его в качестве платы… Продолжать?

– Да, конечно. А еще лучше запиши все это, пока не забыл. Никогда заранее не знаешь, что может оказаться важным. Фруктовая колбаса, мыло или морские купания? Кстати о морских купаниях, получается, ночует он не в Нумбане?

– Именно, – кивнул Нумминорих. – И вряд ли на Гугландском или Уриуландском побережье: там сейчас довольно холодно, топят печи и жгут костры, а дымом от пророка практически не пахло. Только тем, что от ярмарочных кухонь до его палатки долетел, но это не в счет… Ну и вообще маловероятно, что он откуда-нибудь из Хонхоны. И вряд ли из Чирухты. Пряности, мед – все это наводит на мысль об Уандуке. Но тогда получается, он живет не в городе. И даже не в селении. Они же там благовония на себя льют практически ведрами. И постоянно жгут их – не только в домах, но и на улицах, хочешь не хочешь, а насквозь пропитаешься местными ароматами, даже если сам никогда их не используешь. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что пророк живет отшельником, причем скорее на острове, чем на материке…

– Острова Банум подойдут? – спросил я. – Если уж у него волосы зеленые, как у тамошних уроженцев.

– Ну да, точно! – обрадовался Нумминорих. – Там, насколько я знаю, народу мало, и все живут довольно обособленно. Чужими благовониями не пропитаешься, если только с утра до ночи в гостях не сидишь… Но учти, он совершенно точно не тамошний уроженец. Родился и вырос где-то в Угуланде, близость к Сердцу Мира влияет на состав крови, а состав крови, соответственно, на запах тела, это факт. Плюс еще некоторые нюансы. Готов спорить, что среди предков Правдивого Пророка были фаффы[48] и, скорее всего, хлеххелы[49], но тут я не так уверен, потому что потомков хлеххелов встречал довольно мало… Ладно, не стоит пока тебя путать, да и вряд ли информация о предках пророка имеет значение. Просто имей в виду, что по происхождению этот предполагаемый житель Банумских островов – определенно наш.

– Интересно у некоторых складывается жизнь, – завистливо вздохнул я, забыв, что у меня она, строго говоря, сложилась еще интересней. И умолк, чтобы не отвлекать Нумминориха, который достал самопишущую табличку и принялся конспектировать информацию о запахах пророка.

– Но, кстати, как минимум один сновидец в этой палатке сегодня все-таки побывал, – неожиданно сказал Нумминорих, пряча табличку в карман.

– Ну здрасьте! – огорчился я. – После всего вдруг выясняется! Приехали.

– Да никуда мы не приехали. Если ты подумал, что я мог перепутать, то совершенно зря. Запах человека, который стоит рядом, гораздо сильней, чем запахи людей, которые уже покинули помещение. Тут сомнений быть не может. Если я говорю, что сновидец заходил в палатку какое-то время назад, значит, так оно и есть.

– Ну, будем надеяться, – вздохнул я.

Не то чтобы я не доверял Нумминориху. Наоборот, его чуткий нос кажется мне одним из самых надежных приборов во Вселенной. Просто очень трудно иметь дело с информацией, которую ты физически не способен перепроверить лично. Я-то сам ничего не унюхал в той палатке, разве только дыхание невидимого собеседника, явственно пахнувшее свежескошенной травой. Причем вполне возможно, просто от какой-нибудь местной жевательной конфеты, которую пророк сунул за щеку перед моим приходом – такая ничего не значащая ерунда, что Нумминорих даже упоминать об этом не стал.

– Я бы, кстати, не удивился, если этим сновидцем был незнакомец с ножом, всполошивший местную полицию, – заметил Нумминорих. – И тогда ясно, почему пророк смеялся. Это же действительно очень смешно: в череде обычных клиентов вдруг появляется человек, которому ты просто приснился. И почему он внезапно исчез, тогда тоже понятно – просто проснулся, когда сон перестал ему нравиться. Я бы на его месте тоже так сделал, если бы мне приснилось, как полицейский застукал меня с огромным ножом. Обычно ничего хорошего от таких сновидений ждать не приходится… Ладно, не буду зря гадать, но сам Правдивый Пророк – совершенно нормальный бодрствующий человек. Это я тебе гарантирую.

– Договорились, – кивнул я. – Значит, я все-таки продул Джуффину полдюжины корон. Не надо было соглашаться на это дурацкое пари. С таким азартным начальством никакого жалованья не хватит. Зато теперь у нас есть отличная дополнительная загадка: зачем пророк меня обманул? Если он действительно видит всех насквозь, должен был понимать, что обман быстро раскроется. А если шарлатан…

– Мне кажется, Правдивый Пророк совсем не шарлатан, – возразил Нумминорих. – Просто, наверное, знает о людях не все, а только самое главное. Ну, то, что кажется главным ему. Во всяком случае, он не сказал мне, что я нюхач. И о том, что я из Тайного Сыска – ни слова. С другой стороны, зачем лишний раз сообщать человеку, что тот и сам о себе распрекрасно знает? По идее, пророки нужны, чтобы открывать нам тайны.

– А это будет совсем бесцеремонное свинство, если я спрошу?..

– Что сказал мне Правдивый Пророк? Да ну, совершенно никакое не свинство. Потому что, во-первых, я все-таки на службе и должен делиться полученной информацией с коллегами. А во-вторых, мне не кажется, что это такой уж великий секрет. Ты же все равно знаешь, как я родился.

Ох, да. Знаю.

Нумминорих родился только потому, что его мать пожалела свою подругу, чей единственный сын погиб в начале Смутных Времен, не оставив наследников. Будучи одной из лучших учениц Великого Магистра распущенного к тому моменту Ордена Часов Попятного Времени Мабы Калоха, леди Лайса сумела помочь этому горю. Пересекла Мост Времени, разыскала и соблазнила обреченного, а забеременев, вернулась домой, в смысле, в свое «сегодня» и родила сына – в положенный природой срок и при этом шесть, что ли, дюжин лет спустя после смерти его отца. Вот так выглядит безупречное сострадание мага: если не можешь махнуть рукой на чужое горе, действуй, а если выяснится, что помочь совершенно невозможно, действуй все равно.

– Так что, пророк просто пересказал тебе историю твоего рождения? – спросил я.

Нумминорих отрицательно помотал головой.

– Он сказал другое. Что из-за этого я…

Он запнулся и умолк. Ишь, нахватался дурных манер от начальства. Пауза в самом интересном месте – фирменный стиль сэра Джуффина Халли. Единственное его умение, которое, на мой взгляд, никому не следовало бы перенимать.

Нумминорих явно догадался, о чем я думаю. Улыбнулся и поспешно сказал:

– Я не специально тяну. Просто не знаю, как сформулировать. Когда пророк говорил, это совершенно нормально прозвучало, а теперь, у меня в голове, как будто глупое хвастовство…

– Говори как есть, – посоветовал я. – По крайней мере, тогда я не умру у тебя на руках от любопытства. И тебе не придется часами околачиваться в кабинете нашего нового приятеля, выпрашивая у него официальное разрешение на перевозку трупа в открытом амобилере.

– Пророк сказал, что я могу быть проводником по Мосту Времени, – выдохнул Нумминорих. – Для тех, кто ушел в другое время и хочет вернуться туда… в тогда, когда уходил. Вроде бы, потому, что я проделал этот путь еще до рождения, не обладая ни сознанием, ни волей… В общем, я сам толком не понимаю, как это все устроено. Но если у нас кто-нибудь вдруг заблудится во времени, имей в виду, что я – вот такой полезный талисман. Мне даже делать ничего особенного не надо – просто сидеть и ждать. И не сомневаться, что ушедший вернется. Но не сомневаться, ты знаешь, я как раз неплохо умею.

– Надеюсь, лично мне ты в этом качестве никогда не пригодишься, – сказал я. – Жуткая все-таки штука этот ваш Мост Времени. Совершено невозможная! Некуда по нему ходить, потому что никакого прошлого нет. И, тем более, будущего.

– Но маме же удалось, – заметил Нумминорих. – И не только ей.

– Вот именно. В том и ужас, что некоторым удается! Притом что, как мне недавно объяснили, ступивший на Мост Времени отменяет сам факт своего существования. Исчезает – отовсюду, целиком, навсегда. А потом усилием воли заставляет себя появиться снова, там и тогда, когда необходимо. Кто и кого заставляет – это, конечно, отдельный интересный вопрос… Ну уж нет! Даже думать об этом не хочу.

– А по-моему, в такой формулировке как раз очень здорово получается, – обрадовался Нумминорих. – Отменить себя, ну точно же! Сразу стало понятно, почему путешествие во времени все-таки возможно. А то раньше и у меня в голове это совершенно не укладывалось.

– А теперь, значит, укладывается? – вздохнул я. – Ну-ну. Всегда знал, что мое общество не доведет тебя до добра. Если так, придется тебя его лишить. Жди меня здесь, я скоро вернусь.

– Так мы же вроде вместе домой собирались?

– Собирались. И продолжаем собираться. В смысле скоро туда пойдем. Просто сперва мне придется совершить небольшое путешествие во времени, чтобы исправить одну роковую ошибку. Всего на полчаса назад, не о чем говорить.

– Что?!

– На самом деле я просто собираюсь вернуться на ярмарку. Я там кое-что не сделал. Так растерялся, что забыл. Но это, надеюсь, поправимо.

Место, где стояла палатка предсказателя, уже было, как и следовало ожидать, оцеплено Нумбанской полицией в лице рыжего капитана Боумблаха и его малахольного подчиненного. Увидев меня, эти двое вздохнули с явным облегчением. Я так понимаю, они как раз пытались сообразить, как следует трактовать мое исчезновение, последовавшее сразу за исчезновением Правдивого Пророка. Бегство с места преступления? Мистическая отлучка по служебной надобности? Или, чего доброго, внезапная гибель от рук неведомого и невидимого врага? И тут вдруг я снова объявляюсь собственной персоной. Такая удача!

– Все в порядке, не о чем беспокоиться, – сказал я полицейским. – Ваш пророк исчез, потому что не захотел со мной разговаривать. Надеюсь, вернется после того, как я уберусь из Нумбаны.

– Но почему?.. – растерянно спросил капитан.

– Может быть, ему открылась такая ужасная правда обо мне, что вслух говорить неловко? – предположил я.

Рядовой Хлама Клус уставился на меня с нескрываемым интересом, а его начальник, напротив, тактично отвел глаза. Уж не знаю, что там они оба нафантазировали, но я не дал им опомниться.

– Так или иначе, расследование предполагаемого покушения на Правдивого Пророка по-прежнему остается за нами. А больше тут расследовать нечего. Пророк, как я понимаю, и раньше исчезал вместе со своей палаткой. А потом опять появлялся. Верно?

– Ддда, ннноооо… – неуверенно протянул толстый капитан, по-прежнему не решаясь встретиться со мной взглядом.

– Он по вечерам исчезал, когда ярмарка закрывалась, и люди расходились, – пояснил рядовой Хлус. – А чтобы среди бела дня, пока к нему очередь стоит – не было до сих пор такого.

– Ну, просто день у него не задался, – объяснил я. – Так иногда бывает. Сперва ты клиента с ножом спугнул, потом еще я со своими ужасными тайнами приперся. Чем не повод закончить работу пораньше? В общем, на вашем месте я бы занялся другими делами. Подозреваю, их у вас полно.

Полицейские удивленно заморгали, но уходить явно не торопились.

– Ладно, если хотите, оставайтесь, – великодушно согласился я. – Мне вы, в любом случае, не помешаете. Палатка стояла прямо тут, я правильно запомнил? Ага, сам уже вижу, что правильно.

Удивительная все же штука материальный мир. Ярмарочная палатка колдуна появляется по его воле из ниоткуда и исчезает потом тоже в никуда, а следы от державших ее колышков остаются, как миленькие. Такие пустяки почему-то удивляют меня гораздо больше, чем самые эффектные чудеса, к ним-то я как раз быстро привык.

Но сейчас мне было не до чудес. Надо было поискать след Правдивого Пророка. Если он, как утверждает Нумминорих, бодрствовал, значит, скорее всего, просто ушел с ярмарки Темным Путем. И палатку с собой как-нибудь прихватил. Я так не умею, но я вообще довольно много чего не умею, особенно когда речь заходит об Очевидной магии. Не с того учиться начинал.

Но важно сейчас не это. А тот факт, что бодрствующие люди, в отличие от тех, кому мы просто снимся, обычно оставляют следы. А по следу можно найти кого угодно, даже если он ушел Темным Путем. Вот это я как раз умею очень хорошо. И отличить след могущественного человека от прочих обычно тоже вполне способен. То есть проблем с поисками Правдивого Пророка у меня, по идее, не должно было возникнуть.

Но они все равно возникли. Причем по причине настолько простой, что даже я сразу все понял. Следы пророка и всех его сегодняшних посетителей, исчезли вместе с самой палаткой. Потому что находились на ее матерчатом полу, а не на земле под ним.

Ладно, хорошо. По крайней мере, теперь окончательно ясно, что палатка была настоящая. Не иллюзия, созданная умелым сновидцем, а нормальный ярмарочный шатер из дешевой полосатой ткани, каких здесь великое множество. Нос Нумминориха – это, конечно, серьезный аргумент, но лишнее доказательство подлинности пророка, полученное при помощи собственных органов чувств, все равно не повредит.

На этом месте я послал зов шефу и сказал: «Поздравляю, я продул тебе шесть корон. И в связи с этим требую немедленно собрать совещание».

«Чтобы всей оравой прокутить мой выигрыш? – возмутился Джуффин. – Ну уж нет!»

«Это будет совершенно аскетическое совещание, – пообещал я. – Впрочем, могу прихватить с ярмарки пару бутылок местного вина позапрошлогоднего урожая. Ходят слухи, оно настолько не удалось, что это даже своего рода успех – произвести столь феерическую дрянь. Некоторые сообразительные виноделы прилепили к бутылкам этикетки «Ландаландская жуть», и его тут же стали раскупать столичные любители экзотики и любопытные иностранцы».

«Уговорил, – согласился шеф. – «Ландаландская жуть» – серьезный повод для экстренного совещания».

– Не такая уж она и жуткая, эта твоя жуть, – сварливо сказал сэр Кофа, пригубив свою порцию.

– Не моя, а Ландаландская, – педантично уточнил я. – Своей жутью ни за что не стал бы с вами делиться.

– И хвала Магистрам, – встрепенулся Мелифаро. – Не хотелось бы погибнуть во цвете лет вот прямо сегодня. Хотя, с другой стороны, скоро конец года[50], так что, может быть, зря я так цепляюсь за жизнь…

– Просто не надо никогда никому ничего обещать, – невинно посоветовал я. – А если все-таки случайно сорвалось с языка, лучше сразу же сделать, выдохнуть и забыть.

– Кому, интересно, ты пообещал превратиться в чудовищного зануду? – огрызнулся он. – И до конца года тянуть не стал, молодец. Сразу все получилось.

– Да, – кротко согласился я. – Нам, гениям, все легко удается.

– Ну, положим, не все. Пророк-то от тебя смылся, – заметил Джуффин. – Да и твоя попытка нас отравить позорно провалилась. «Ландаландская жуть» совершенно не оправдывает свое название. Хотя кислятина конечно редкостная, кто бы спорил.

– А мне нравится, – сказала Меламори.

Обвела всех присутствующих надменным взглядом последнего воина всех времен и мелкими медленными глотками, какими принято пить только редкие коллекционные вина, выдула свою порцию ярмарочной бурды. Ужасно смешно, но следует понимать, что для девушки из аристократической семьи, которую с детства учили отличать «Муримахский огонь» урожая второго года Эпохи Кодекса от «Зеленого пламени» двенадцатого и показательно падать в обморок при виде неправильно подобранных бокалов для дегустации, подобное надругательство над винодельческими канонами – не просто дурацкая выходка, а по-настоящему мужественный поступок, как всякое преодоление себя.

– С тобой еще поделиться? – ласково спросил сэр Кофа, добрейшей души человек, злодей, каких мало.

Меламори и бровью не повела.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила она. – Это чрезвычайно великодушное предложение, но было бы несправедливо лишать вас шанса насладиться изысканными нюансами вкуса этого уникального в своем роде напитка.

В такие моменты я испытываю почти непреодолимое желание гордо сообщать всем присутствующим: «Это моя девушка!» И повторять, пока они не позеленеют от зависти, которую сами обычно ошибочно принимают за сострадание. Но правила хорошего тона вынуждают меня держать себя в руках.

Тем более присутствующие вообще-то и так в курсе.

– Слушайте, – внезапно сказал Нумминорих, – а о Правдивом Пророке вам совсем-совсем неинтересно говорить?

Мы озадаченно переглянулись. Балаган вроде текущего – обязательная часть наших рабочих совещаний. Просто потому что человек так устроен: в несерьезном настроении соображает лучше, чем в серьезном. Может быть, не всякий человек, но сотрудники Тайного Сыска – определенно. И всякий раз, когда прискорбные обстоятельства не давали нам как следует развеселиться, мы искали правильное решение гораздо дольше. И далеко не всегда находили его с первой же попытки, хотя очень старались – такой вот парадокс.

Нумминорих, по идее, давным-давно должен был к этому привыкнуть.

– Просто меня распирает от любопытства, – признался он. – Кто этот человек, который знает обо мне такие удивительные вещи? Можно ли ему доверять? И, самое главное, почему он сказал мне именно эту правду, а не какую-нибудь другую? Правду о любом человеке можно говорить годами, но Правдивый Пророк справляется за минуту. Значит, говорит только то, что считает самым важным? Интересно, он сам выбирает, кому что сказать? Или у него в голове звучит одна фраза, и пророк ее повторяет, не задумываясь? Хотел бы я все это знать!

– Да, я тоже хотел бы знать, почему он сказал тебе именно то, что сказал, – кивнул Джуффин. – Все остальное как раз более-менее понятно.

И снова умолк. Говорю же, паузы в разговоре – его любимый пыточный инструмент.

Ну зато все сразу примолкли. И приготовились слушать. Даже Кофа прекратил разглядывать свой бокал так сосредоточенно, словно под его тяжелым взглядом вино могло устыдиться и самостоятельно повысить свое качество.

Впрочем, я бы совершенно не удивился, если именно так и происходит всякий раз, когда сэру Кофе Йоху попадается небезупречный напиток.

– Магистр Хонна к нам пожаловал, – наконец сказал Джуффин. Будничным таким тоном, каким обычно сообщают о возвращении из отпуска шеф-повара соседнего трактира.

– Кто?! – не веря своим ушам, переспросил я.

Больше никто не стал задавать этот вопрос вслух. Ограничились взглядами. Будь на месте Джуффина менее могущественный колдун, от него небось и пепла не осталось бы. Но шеф Тайного Сыска – существо чрезвычайно живучее.

– Хонна, Великий Магистр Ордена Потаенной Травы, – флегматично повторил он.

– Ну ни хрена себе поворот! – восхитился я.

Дружный вздох коллег свидетельствовал, что мне удалось выразить общее отношение к этой новости.

– Согласен, – кивнул Джуффин, – довольно неожиданно. В свое время Магистр Хонна поклялся, что ноги его в Соединенном Королевстве больше не будет. Но, получается, передумал. Интересно, почему?.. Ладно, в любом случае, имеет полное право. Решение Канцелярии Скорой Расправы о пожизненном изгнании для всех членов Ордена Потаенной Травы мы аннулировали сразу же после отъезда Нуфлина в Харумбу[51]. Этого требовала элементарная справедливость: деяний, наносящих сколь-нибудь существенный вред Соединенному Королевству, они никогда не совершали. Защищались так, что земля дрожала, это да, но право защищать свою жизнь и имущество священно во все времена.

– А почему тогда?.. – начал было Нумминорих.

Джуффин отмахнулся от вопроса, даже не дослушав.

– Ну а как ты сам думаешь? Общеизвестно, что Нуфлин люто ненавидел Хонну; говорят, натурально рыдал от злости, когда узнал, что тот распустил свой Орден и отправился неведомо куда, лишив Великого Магистра Семилистника сладкой надежды на публичную казнь соперника когда-нибудь в будущем. Ну хоть к пожизненному изгнанию заочно приговорил, отвел душу. Все понимали, что это несправедливо, но сделка есть сделка.

– Сделка? – благоговейно переспросил Нумминорих.

Кому-нибудь другому Джуффин сейчас наверняка велел бы не отвлекаться на ерунду и не мешать работать всем остальным. Но совершенно невозможно противостоять Нумминориху, когда в нем просыпается вечный студент, алчущий знаний из первых рук и не способный ими пресытиться.

Поэтому Джуффин начал объяснять:

– Главным камнем преткновения при создании Кодекса Хрембера была смертная казнь. Его Величество Гуриг Седьмой придерживался мнения, что закон, допускающий смертную казнь, навлекает проклятие на правителей и, в конечном итоге, приводит государство к гибели, а Нуфлин Мони Мах настаивал, что в некоторых исключительных случаях высшая мера наказания бывает необходима. Я, разумеется, понимал, что дай Нуфлину волю, и «исключительными» будут объявлены вообще все случаи, включая несанкционированную попытку какой-нибудь бедной сиротки понюхать цветы, выросшие за оградой Иафаха, поэтому твердо держал сторону Короля, но наше единодушие только раззадорило старика. К счастью, против смертной казни выступала еще и леди Сотофа, а раскол внутри Ордена пугал Нуфлина куда больше, чем перспектива новой гражданской войны. Благодаря Сотофе нам удалось прийти к компромиссу: мы с Королем получили полный и безоговорочный запрет смертной казни, а Нуфлин – согласие на бессрочную ссылку всех его заклятых врагов, кроме, разве что, меня. Но это уже совсем другая история.

– Все это хорошо, – нетерпеливо сказал Кофа. – Но с чего вы вообще взяли, будто ярмарочный пророк – Великий Магистр Ордена Потаенной Травы? Вы с ним уже виделись?

– Да нет, конечно. Просто описания запаха вполне достаточно.

– Запаха? Погодите, но разве в Смутные Времена на вас работали нюхачи?

– Чего не было, того не было. Отчет Нумминориха чрезвычайно интересен, но узнать Хонну по этим приметам я бы не смог. Зато когда Макс сказал, что дыхание его невидимого собеседника было холодным и пахло свежескошенной травой, я сразу понял, с кем он повстречался. Великий Магистр Ордена Потаенной Травы собственной персоной, причем в чрезвычайно приподнятом настроении. Когда Магистр Хонна спокоен, его дыхание становится теплым, как у всех нормальных людей, а травяной запах пропадает, во всяком случае, делается неразличимым для людей с обычным обонянием. Такая вот у него особая примета. Удивительно, кстати, что вы не знали.

– Ну так я никогда не встречался с ним лично. Великим Магистрам не было дела до начальника Правобережной полиции, а мне – до них. Нашему ведомству все больше с несмышленой орденской молодежью приходилось разбираться, одни только развеселые налеты юных послушников на винные лавки чего стоили… Ладно, дело прошлое. Теперь их выходки интересны только историкам. Хотел бы я сказать то же самое о нашем высоком госте! Что мы с ним делать-то будем?

– Делать? – переспросил Джуффин. – Боюсь, пока ничего. Если Великому Магистру Хонне угодно развлекаться, пророчествуя на ярмарках, это его частное дело. Конечно, лицензии на занятия магией у него нет. И крепко сомневаюсь, что он намерен в ближайшее время исправить это досадное недоразумение. Но это может стать проблемой, если Хонна заявится в Ехо, а в провинции лицензия относится к разряду желательных, но не обязательных документов для практикующего колдуна.

– А я вам с самого начала говорил, что подобное послабление для провинций – большая ошибка, – заметил Кофа.

– Возможно, вы были правы. А возможно, все-таки нет, – пожал плечами Джуффин. – Время покажет. Что касается Магистра Хонны, лично я не испытываю ни малейшего желания портить ему удовольствие. Честно говоря, я рад, что он вернулся.

– Надо же. А он вас, помнится, здорово недолюбливал.

– Еще бы! И вы, кстати, тоже, – ухмыльнулся шеф. – И правильно делали, оба. За что меня было любить?

– Может быть, и дед теперь нас навестит? – вдруг сказал Мелифаро. – Здорово было бы с ним наконец познакомиться.

Его дед, Фило Мелифаро, был Старшим Магистром Ордена Потаенной Травы, всеобщим любимцем, героем множества завиральных городских легенд и, насколько я мог судить, несколько раз переночевав в обустроенной им спальне их семейного дома, совершено восхитительным колдуном, чрезвычайно полезным для моего душевного здоровья. Слов нет, как прекрасно мне спалось в комнате Магистра Фило! И просыпался я потом в отличной форме, как бы худо мне ни было накануне. Собственно, затем я и напрашивался время от времени в гости к семейству Мелифаро – спасаться в дедовской спальне от всех своих бед, главной из которых всегда был я сам, а от такого горюшка захочешь, не отмахнешься.

– Все может быть, – согласился Джуффин. – Но я бы на твоем месте не особо на это рассчитывал. Тот факт, что ребята из Ордена Потаенной Травы дружно рванули искать своего Великого Магистра, совершенно не означает, что они его в итоге нашли. И, тем более, что, отыскав, так и бегают за ним хвостиком.

– Конечно, не означает. Но вдруг? Я бы хотел.

– Интересно, за какой драной собачьей задницей этот искатель приключений притащился на ярмарку? – сердито спросил Кофа.

Судя по возведенным к потолку глазам, ответа он ждал не от присутствующих. Но Джуффина это не смутило.

– На что я готов спорить прямо сейчас, не сходя с места, это должна быть совершенно удивительная задница, – мечтательно сказал он.

Я уже давно не видел шефа Тайного Сыска в настолько приподнятом расположении духа. Все-таки с тех пор, как Мир окончательно раздумал рушиться, а столица Соединенного Королевства вдруг принялась процветать с утроенным энтузиазмом, в жизни сэра Джуффина Халли стало гораздо меньше азарта. Большая игра, как ни крути, закончилась, а что его победой, так это дело десятое. Он из тех игроков, которые самый большой выигрыш кладут в карман с досадой, недоуменно спрашивая себя: «Как, и это все?!»

И тут вдруг такая удача – сам Великий Магистр Хонна собственной персоной пожаловал. На национальное бедствие его возвращение, конечно, не тянет. Но всегда остается надежда, что за время скитаний у старика мог испортиться характер. Или, к примеру, проснулись политические амбиции, и он решил захватить власть над Миром, патриотично начав грядущие завоевания с Соединенного Королевства. А даже если не так, все равно любой могущественный колдун – что-то вроде бомбы с часовым механизмом. Никогда не знаешь, чего ждать от человека, способного завязать узлом все дороги Угуланда, или на сутки поменять местами центральные улицы столицы, а Магистр Хонна, говорят, еще и не такое вытворял.

Именно поэтому сэр Кофа Йох, который любит, чтобы все вокруг было в порядке, теперь сидит мрачнее тучи. А Джуффин, того гляди, засияет, как гигантский гриб в светильнике. Тогда, кстати, имеет смысл перенести его письменный стол на крышу, и проблема недостаточного освещения улиц Старого Города, о которой с неукротимой страстью пишет в последнее время столичная пресса, будет, таким образом, решена раз и навсегда.

Что касается меня, я искренне разделял чувства обоих. Потому что мне нужно все сразу – и полный порядок в Мире, и новая большая игра. И пирожков на сдачу. Причем пирожков желательно вот прямо сейчас. Завтрак-то мне доесть не дали, а с тех пор вечность уже прошла.

– Самое интересное – это конечно его намерения, – говорил, тем временем, Джуффин. – Хонна, сколько бы ни судачили о его легкомыслии недоброжелатели, очень умен и, что гораздо важнее, чрезвычайно эффективен. В отличие от большинства своих коллег, он ничего не делает просто так, даже когда развлекается. В любом его действии есть практический смысл. Чего бы мне сейчас хотелось, так это выслушать людей, которые побывали у него в палатке. Что за правду он им открыл? Судя по тому, что узнал о себе Нумминорих, это должна быть очень интересная правда. И сумма разных правд могла бы приоткрыть нам его карты. Да где ж ее возьмешь, эту сумму? В мирное время право граждан на личные тайны охраняется законом и может быть нарушено только в интересах официального расследования преступления. Я сам когда-то настоял на внесение в Кодекс Хрембера соответствующей статьи, и не мне ее нарушать. А жаль! Повода для официального расследования у нас пока нет; подозреваю, что и не будет. А загадка есть. И что, спрашивается, делать?

– Во-первых, послать заказ в «Обжору», если моя жизнь все еще представляет хоть какую-то ценность для общества, – сказал я. – А потом еще раз послать, причем всех сразу. В Нумбану, за пророчествами. Если, конечно, пророк, в смысле, Магистр Хонна вернется на ярмарку. Надеюсь, я его своим появлением не особо ужаснул. Когда мы виделись в прошлый раз, он выдурил у меня меч Короля Мёнина в обмен на жизнь Магистра Нуфлина, лично для меня совершенно бесполезную и к тому моменту практически завершившуюся[52]. По-моему, после этого логично было бы прийти к выводу, что иметь со мной дело легко и приятно…

– Так, стоп, – потребовал Джуффин. – Не тараторь. «Всех сразу» – это кого?

– Да нас, конечно. В смысле вас, потому что я в Нумбане уже был, и ничего хорошего из этого не вышло. А то я бы всю правду о себе вам сейчас выложил, вслед за Нумминорихом. Не уверен, что мне бы этого хотелось, но крепко подозреваю, что в отличие от граждан Соединенного Королевства, мое право на личные тайны Кодексом Хрембера не очень-то охраняется. И ваше тоже. Служба есть служба, в интересах дела можно и всю правду о себе рассказать. Вас шестеро, плюс Нумминорих, с которым уже все ясно. Семь правд – лучше, чем одна. Возможно, после этого стратегия Магистра Хонны станет нам более-менее понятна?

– Очень разумно, – поддержал меня Кофа. – Плюс у меня на сегодняшний день несколько дюжин постоянных осведомителей; не факт, что все согласятся ехать в Нумбану, а потом открывать мне свои секреты, но за половину, пожалуй, поручусь.

– Очень хорошо. И мне тоже найдется, кого попросить о такой услуге, – задумчиво кивнул Джуффин.

– Я могу поехать в Нумбану с женой, – предложил Мелифаро. – Думаю, Кенлех согласится нам помочь. И может быть, мама с папой тоже захотят? И Бахба? Я их спрошу. Жалко, Анчифа сейчас в море, он бы точно к нам присоединился. Он такие штуки любит.

– И Хенна любит, – подхватил Нумминорих. – Можно ее позвать?

– Нужно, – решительно сказал Джуффин. – Чем больше народу отправится к пророку за правдой, а потом любезно перескажет ее мне, тем лучше. А теперь шагом марш обратно в Нумбану. Как только палатка Правдивого Пророка снова появится на ярмарке, дай мне знать.

– Сейчас съем что-нибудь, и сразу отправимся, – пообещал я.

– Ну уж нет. Нумминорих как-нибудь сам справится. Сам видишь, от тебя уже Великие Магистры шарахаются. С такими талантами к устрашению лучше дома сидеть.

– Ладно, – согласился я, – буду сидеть, мне же лучше. Я, как в очередной раз выяснилось, все-таки не создан для массовых увеселений.

– Да, – авторитетно подтвердил Джуффин, – у тебя несколько иная специализация.

– Вот она, моя специализация, – нежно сказал я, приветствуя первое блюдо с пирогами, влетевшее прямо в распахнутое окно Зала Общей Работы.

Все-таки нынешняя доставка еды из трактиров – это нечто. Именно так я всю жизнь и представлял себе настоящие чудеса.

Час спустя все было кончено. То есть с пирогами кончено, остальные участники совещания уцелели, а Нумминорих еще и дивным образом преобразился. В смысле получил новую рожу взамен прежней, уже не такую ужасную. То ли Кофе надоело издеваться над людьми, то ли известие о пришествии Великого Магистра Хонны внезапно пробудило в нем кротость и сострадание к ближним; по крайней мере, Нумминорих стал пожилым, но вполне симпатичным зажиточным ремесленником – о последнем, конечно, свидетельствовали не черты лица, а скромный консервативный костюм из хорошей туланской шерсти, полустертый цеховой герб на старинной булавке для лоохи и специальные перчатки с отверстиями на кончиках пальцев, удобными для мелкого прикладного колдовства прямо на улице.

Важно, впрочем, не это, а тот факт, что в Нумбану Нумминорих отправился Темным Путем. Сам, без меня. Ну, то есть не совсем сам, а по моему запаху, точно так же, как я когда-то ходил по чужому следу, любой Мастер Преследования так начинает знакомство с Темным Путем, а для нюхача запах – тот же след, ничего особенного тут нет. Собственно, Нумминорих уже сто раз это проделывал, но всегда в моем обществе, под присмотром. А тут – один. За полторы, что ли, секунды, прошедшие между его исчезновением и отчетом: «Все в порядке», – я не поседел только потому, что от переживаний на самом деле вообще никто не седеет, это просто миф, дурацкий, но на удивление живучий.

Потом мы все старательно делали вид, будто спокойно занимаемся своими делами. Ну, то есть какими-то делами мы действительно занимались, но до «спокойно» нам было очень далеко. С одной стороны, ясно, что палатка Правдивого Пророка снова появится на ярмарке, в лучшем случае, завтра, а еще вероятнее, только через несколько дней, поэтому ждать сообщения от Нумминориха сегодня явно не стоит. А с другой, все равно больше ни о чем толком думать не могли. И не потому, кстати, что мы такие уж нервные и впечатлительные; я-то, положим, да, но мои коллеги, мягко говоря, не слишком. Просто все по-настоящему могущественные маги обладают удивительной способностью притягивать к своей персоне чужое внимание. Вспомнишь кого-нибудь из них случайно, просто к слову, а потом весь день только о нем и думаешь, совершенно невозможно выкинуть из головы. Я не раз замечал подобный эффект, и все, с кем я его обсуждал, включая Джуффина и сэра Шурфа, чья дисциплина сознания находится на запредельном по моим меркам уровне, подтверждают: так оно и есть.

А если учесть, что к Великому Магистру Хонне у всех нас теперь был особый интерес, потому что сдохнуть же от любопытства можно, гадая, что за правду он расскажет тебе и остальным, неудивительно, что мысли о нем заняли все свободное пространство в наших бедных головах.

В общем, лично я на нервной почве освоил-таки трюк с превращением в невидимку, хотя еще два дня назад мне казалось, я и за год этому не научусь. Изнывавший от нетерпения Мелифаро между делом благополучно расшифровал дневник куанкурохского математика, выяснил, что тот специально прибыл в Соединенное Королевство с целью научиться превращаться в какой-нибудь неодушевленный предмет и на собственном опыте выяснить, что при этом происходит с сознанием; вычислить, какой из сундуков в гостиничном номере лишний и помочь ему вернуться в исходное антропоморфное состояние после этого открытия оказалось совсем несложно. А Джуффин потом по секрету признался мне, что в одиночку подготовил черновик грядущего годового отчета, что в прежние годы занимало у него не меньше полудюжины дней. Удивительно все же, на какие чудеса мы оказываемся способны, когда беремся за них только для того, чтобы отвлечься от более насущных проблем.

Страшно подумать, сколь невиданных высот Очевидной Магии я достиг бы за оставшуюся часть вечера, но на пути моего стремительного духовного роста встал сэр Кофа. Он всегда готов помочь немного притормозить. Например, прислать зов и сказать волшебное слово: «Пошли». В Кофиных устах это заклинание обычно сулит небывалое блаженство. В смысле, какой-нибудь новый или просто неизвестный мне прежде трактир с совершенно сногсшибательной кухней.

Поэтому я не стал переспрашивать: «Куда?» – или, упаси боже: «Зачем?» А просто встал и пошел как миленький. На Сияющую улицу. Потому что Кофа предложил встретиться именно там.

Сияющая улица находится буквально в двух шагах от Мохнатого Дома. Довольно забавно себя чувствуешь, когда проходишь мимо собственной двери и шагаешь дальше, как совершенно посторонний прохожий, который с легкой завистью косится на высокий красивый старинный домище, неуверенно думает: «Наверное, для жизни он все-таки великоват», – и сам себе не верит. Хотя «великоват» – это еще мягко сказано.

– Давно мы с тобой вместе не ужинали, – сказал Кофа, появляясь передо мной, на первый взгляд, буквально из ниоткуда, а на второй – из-под неприметной арки, венчающей вход в маленький темный двор.

К моему удивлению, выглядел он именно как сэр Кофа Йох. В смысле вообще без намека на маскировку, даже свою старомодную курительную трубку из драгоценной древесины бонхи, с которой его постоянно рисуют газетчики, демонстративно держал в руках. В Кофином исполнении это все равно что выйти на улицу с плакатом, на котором гигантскими буквами, черным по белому будет написано: «ДА, БЛИН! ЭТО Я!»

Ну надо же.

– Давно – не то слово, – согласился я.

– Просто ты перестал дежурить по ночам, – объяснил он. – Раньше было очень удобно: если вдруг среди ночи захочется провести время в приятной компании, ясно, что ты сейчас все равно клюешь носом на службе и открыт к любым предложениям. А теперь поди угадай, когда ты обрадуешься приглашению, а когда просто согласишься из вежливости и будешь потом втайне досадовать, что тебе оторвали от более интересных дел. Я этого не люблю.

– Давайте договоримся, что я никогда не буду соглашаться из вежливости, – предложил я. – Сам терпеть не могу, когда удовольствие превращается в обязательство.

– Не пойдет, – ухмыльнулся Кофа. – Получать отказы я не люблю даже больше, чем вежливое вранье. Сам понимаю, что глупо, но есть у меня такая слабость. Поэтому ничего не поделаешь, будем и впредь ужинать вместе реже, чем в старые времена. В тех редких случаях, когда я твердо уверен, что ты не знаешь, куда себя деть. Вот сегодня я практически не сомневался.

Я растерянно кивнул, не зная, что тут можно сказать.

– И специально на этот случай у меня припасено отличное местечко. Прямо здесь, в двух шагах от твоего дома, но готов спорить, ты о нем не знаешь. Они совсем недавно открылись, в конце осени. Пошли.

Я свернул вслед за Кофой во двор, который только с улицы казался темным, а на самом деле был освещен разноцветными фонариками, совсем маленькими, размером с дикую сливу. Они не столько освещали путь, сколько поднимали настроение. Впрочем, в городе, почти все население которого прекрасно видит в темноте, поднимать настроение – это и есть основная функция осветительных приборов.

В разноцветных пятнах света я едва разглядел небольшую скромную вывеску, на которой аккуратными округлыми, как у старательной школьницы буквами было написано: «Свет Саллари».

– Саллари – маленький приморский городок в Урдере, – объяснил Кофа. – Впрочем, там все городки маленькие. И почти все приморские. Тебя ждет знакомство с урдерской кухней, сэр Макс. И только попробуй сказать, что не удивлен.

– Урдер – это где-то на севере Чирухты? – спросил я, призывая на помощь жалкие крупицы знаний, осевшие в дырявой моей башке после чтения восьмитомной «Энциклопедии Мира» хрен знает сколько с хвостиком лет назад. Но крупицы ловко уворачивались, видимо, тоже усвоили фокус с превращением в невидимку, над которым я бился весь день.

– На берегу Великого Крайнего моря, – кивнул Кофа. – Можешь не особо краснеть, про Урдер вообще никто ничего толком не знает, даже сэр Манга в своей энциклопедии уделил этой стране всего полторы страницы. Как я понимаю, он тогда рвался поскорее поглядеть на куанкурохские зеркальные города, а может быть, просто устал от путешествий и хотел поскорее вернуться домой. Во всяком случае, с его легкой руки Урдер стал считаться очень скучным местом. В хорошем смысле скучным, где люди просто живут – долго, спокойно и с удовольствием. Приятно, но не совсем то, ради чего имеет смысл ехать на самый край Мира. Хотя природа там, говорят, хороша. С другой стороны, а где она плоха?.. Давай, заходи. Экзамен по географии тебе там устраивать не будут, обещаю. Только кормить. Если повезет, очень неплохо. Но заранее не угадаешь, повар непредсказуем, как погода на Крайнем побережье.

– Звучит интригующе, – улыбнулся я и толкнул тяжелую с виду дверь, которая на самом деле оказалась невесомой и податливой.

Трактир был совершенно не похож на то, что в столице Соединенного Королевства принято считать трактиром. При том, что считать трактиром у нас принято практически все. Чего я только на своем веку ни насмотрелся! Однако помещение за дверью выглядело как самая обычная гостиная жилого дома. Просторная, обставленная громоздкими старинными шкафами, с огромным круглым столом в центре. Вокруг стола стояли новенькие стулья с высокими спинками и мягкими сиденьями; по моим прикидкам, здесь преспокойно могли бы разместиться дюжины две человек. Однако пока за столом сидели – не вместе, а порознь – только трое мужчин в остромодных блестящих лоохи и чрезвычайно симпатичная женщина средних лет, круглолицая, темноволосая и черноглазая. Мужчины сосредоточенно ели; двое коротко поздоровались с Кофой, третий даже не поднял на нас глаз.

«Мастер, Ласкающий Пристальным Взором блюда, приготовленные в полдень; иными словами, третий старший помощник второго шеф-повара Королевской кухни, – воспользовавшись Безмолвной речью, сообщил мне Кофа. – Никудышный кулинар, как все Королевские повара, зато страстный гурман и большой любитель экзотической кухни. Проводит здесь почти каждый свой свободный вечер. Второй – его приятель и постоянный спутник в такого рода экспедициях. А третьего я не знаю, но судя по выражению его лица, это просто любопытствующий сосед, заглянувший на огонек и пока не понимающий, куда попал».

«На самом деле, это вы сейчас меня описали, – откликнулся я. – Ничего не понимающий любопытствующий сосед – в точку!»

Тем временем женщина улыбнулась, привстав нам навстречу, да так сердечно, что мне захотелось ее обнять. Хотя это совершенно нехарактерное для меня желание. В смысле мне крайне редко вот так сразу хочется лезть обниматься с незнакомыми леди, как бы мило они ни улыбались.

– Хвала свету зримому за всякого гостя. Как же я рада вас видеть! – сказала она, и тогда я понял, что улыбка адресовалась не столько нам обоим, сколько лично Кофе.

Удивительно, впрочем, не это, а то, что мой спутник не просто приветливо поздоровался в ответ, а натурально засиял. Я, в общем, довольно часто видел сэра Кофу Йоха в прекрасном расположении духа. И ухаживающим за женщинами – тоже не раз. Но до сих пор на моей памяти его радость проявлялась куда более сдержанно.

Надо же, а.

– Вы уже знаете, что, по моему мнению, лучший подарок хозяйке – новый клиент, – сказал женщине Кофа. – Получайте. Это сэр Макс, и он только с виду такой тощий. На самом деле, аппетит у него совсем неплохой.

Вот теперь улыбка досталась персонально мне. И чудесный теплый взгляд, какой обычно адресуют старому другу, который невесть куда запропастился на много лет, а сейчас наконец объявился, давно бы так! Я даже невольно задумался, не виделись ли мы с этой леди раньше. Но нет. Явно нет.

От этого я почувствовал себя немного самозванцем и смутился. Но виду не подал. Спросил:

– Так это все-таки трактир? Или мы в гости пришли?

– Все почему-то так спрашивают! – рассмеялась черноглазая леди. – А у нас самый обыкновенный трактир.

– Да, вполне обыкновенный, – подтвердил Кофа. – Только на урдерский манер. В урдерских трактирах все клиенты едят за большим общим столом, как будто они одна семья. И кто-нибудь из хозяев непременно сидит вместе с ними, ведет беседу, если считает, что гостей надо развлекать, или просто следит, чтобы всем хватило хлеба и вовремя подали напитки. Здесь эту роль обычно выполняет леди Лари Яки Ла.

Женщина кивнула, подтверждая, что именно так ее и зовут, прикрыла глаза, но не одной ладонью, как у нас принято, а обеими руками сразу, улыбнулась еще шире, произнесла звонко и отчетливо, как школьница, вызванная к доске:

– Вижу вас, как наяву!

И тут же повернулась к Кофе:

– Я все правильно сделала?

– Почти, – ласково сказал он. – Только вы опять забыли, что одной руки совершенно достаточно.

– Да, – вздохнула леди Лари. – Но почему-то трудно заставить себя следовать этому вашему правилу. Одна рука – очень уж несимметрично. И выглядит недостаточно сердечно, как будто мне ради нового знакомого лень вторую руку поднять. А мне не лень!

– И что с ней будешь делать? – подмигнул мне Кофа.

– Соглашаться, – сказал я. – Что ж нам, вторую руку ради прекрасной леди поднять жалко?

Закрыл глаза обеими руками, произнес приветственную формулу и снова повернулся к Кофе:

– По-моему, так действительно лучше. Великое дело – симметрия. Наши правила хорошего тона давным-давно пора пересмотреть. Кто вообще этим занимается?

– Хороший вопрос, – ухмыльнулся он. – Вроде бы все понемножку – поколения Королевских церемониймейстеров, сочиняющих ритуалы, придворные, способствующие утечке информации из дворца, горожане, которые подхватывают новшества или, напротив, упорно их игнорируют, хоть убей. Но, конечно, главная работа лежит на плечах времени. В итоге все решает оно. И коррективы вносит, какие само пожелает… Кстати, если уж речь зашла о правилах хорошего тона, почему мы все стоим?

– Потому что я до сих пор не предложила вам сесть, – рассмеялась леди Лари. – Из меня совсем неважная хозяйка трактира. В жизни за это дело не взялась бы, если бы не братец.

У нее была совершенно чудесная ямочка на одной щеке – левой. И трогательная манера, смеясь, прикусывать нижнюю губу.

– Вы прекрасная хозяйка, – галантно возразил Кофа. – Просто пока неопытная. Но это быстро проходит. Скажите мне самое главное: Кадди сегодня готовит?

– Да, – просияла леди Лари. – С полудня на кухне и вроде пока не устал.

Я тем временем, не дожидаясь дополнительного приглашения, уселся на стул. И принялся оглядываться. Отсутствие тарелки перед носом обычно пробуждает во мне интерес к незнакомцам, интерьерам, пейзажам, архитектурным памятникам и прочей окружающей действительности.

Пялиться на едоков мне не позволяла обычная неловкость голодного человека, внезапно оказавшегося на чужом пиру, поэтому я сперва отдал должное узорам на скатерти, потом оценил обивку соседнего стула и наконец возвел глаза к потолку, чтобы полюбоваться люстрой или, что вероятней, ее отсутствием – в Ехо считают, что люстрам место во дворцах, а обычные квартиры следует освещать настенными и напольными светильниками.

Люстры действительно не было, зато я наконец-то увидел, что на потолке сидит девчонка.

Ну как – девчонка. Юная леди, примерно как наша Базилио. Уже не подросток, еще не молодая женщина. Темноглазая, как леди Лари, с чересчур крупным для ее лица носом, по-детски маленьким ртом и упрямым подбородком. Одета она была, как ташерский купец – широченные штаны, просторная куртка, длинные волосы связаны на затылке небрежным узлом, и все это обильно перемазано краской. Что, в общем, не удивительно: когда рисуешь, сидя, вопреки всем законам природы, на потолке, не обляпаться с ног до головы – высший пилотаж. Я бы точно не смог.

Счастье еще, что расположилась она не над столом, а в стороне. А то и нам бы досталось.

Рисовала барышня, надо сказать, очень здорово. Большая часть потолка, благодаря ее стараниям, уже превратилась в цветущий луг, причем цветы выглядели не плоскими, а трехмерными, так что зрителю в моем лице казалось, будто они болтаются в воздухе. Удивительный эффект.

– Ничего себе! – присвистнул я.

– Ой, – сказала художница и с любопытством уставилась на меня. – Откуда ты взялся?

– С улицы зашел.

– Надо же! Я не заметила.

– Я тебя тоже не сразу заметил.

– И удивился, да? А ты умеешь, как я?

– Рисовать? Да ну, что ты!

– Нет, не рисовать, сидеть на потолке. Лари и Кадди не умеют. А Ди говорит, что умеет, но все равно никогда со мной не сидит. Считает, что это глупости.

– Конечно, глупости, – согласился я. – Совершенно прав твой Ди. Я тоже так думаю.

Встал со стула, подошел к стене в том месте, где ее не загораживали хозяйские шкафы – а то, не ровен час, еще что-нибудь сломаю или стекло раздавлю – вспомнил нужное заклинание, неторопливо поднялся на потолок, подошел к художнице и сел чуть поодаль, чтобы не размазать свежую краску. Сказал:

– Хорошая новость: глупости я делаю часто и с удовольствием. Привет.

Здорово все-таки, что, вернувшись в Ехо, я с остервенением пропустившего учебный год отличника принялся осваивать наиболее эффектные приемы Очевидной магии. Практической пользы от них гораздо меньше, чем может показаться, но производить впечатление на юных девиц – самое то.

– Ой, так вы взрослый, – смущенно сказала впечатленная девица. – Извините, что я на ты, просто мне сперва показалось, вы младше меня. Наверное, потому что кверху ногами вас видела.

– Да, это чрезвычайно омолаживающий ракурс, – согласился я. И закрыл глаза обеими руками, специально чтобы доставить удовольствие леди Лари, благожелательно взиравшей на нас снизу. – Вижу тебя как наяву.

– Мое имя Арра Иш Ваду, – объявила девица.

– Очень красиво звучит. А я просто Макс. Совсем короткое имя, всего один слог. Раз – и все уже сказано. Зато меня, если что, можно очень быстро позвать.

Арра Иш Ваду хихикнула.

– На самом деле, меня тоже можно быстро, – призналась она. – Дома обычно так и зовут: Иш.

– Учти, сэр Макс, ужин на потолок тебе не подадут, – сказал Кофа. – В урдерских трактирах принято есть, сидя за столом, и точка.

– Ничего, если я вернусь вниз? – вежливо спросил я художницу. – Жрать очень хочется, а они, сама видишь, какие вредные.

– Не очень-то вредные, – вступилась за старших Иш. – Просто есть на потолке действительно неудобно, особенно суп, а у нас он сегодня главное блюдо. Поэтому обязательно идите за стол. А я потом к вам спущусь, когда дорисую, ладно?

– Не вопрос, – согласился я. – Работай спокойно. У тебя здорово получается.

А спустившись и заняв свое место, шепотом, чтобы не смущать художницу, сказал леди Лари:

– Слушайте, не то чтобы я великий знаток, но, по-моему, она потрясающе рисует.

– Невежливо хвалить свою родню, но наш племянник и правда молодец, – подхватила леди Лари. – Хотя никогда специально этому не учился, просто рисует с раннего детства…

– Племянник? – растерянно переспросил я.

Что за черт. Не мог же я перепутать. И потом, он… она сама говорила: «не заметила», «видела». Как это понимать?!

– Ой, нет, конечно, – спохватилась леди Лари. – Сегодня – племянница. Я не хотела сбивать вас с толку, просто сама уже внимания не обращаю, а люди, конечно, поначалу удивляются…

– Эээ… – протянул я.

Сам не знаю, какой фразой собирались стать эти звуки; в любом случае у них ничего не вышло, и я озадаченно умолк.

Сэр Кофа пришел мне на помощь.

– Иногда Иш просыпается девчонкой, а иногда мальчишкой, – объяснил он. – От ее – его – желания это, как мне объяснили, не зависит. Преображение происходит во сне, но не каждую ночь и не по определенному расписанию, а совершенно непредсказуемо. Так бывает. Довольно редко и, кажется, только среди жителей побережья Крайнего моря. Я и сам впервые вижу такое собственными глазами, раньше даже не особо в это верил, потому что сэр Манга в своей Энциклопедии ни слова о подобных превращениях не написал, а свидетельства остальных путешественников, по моему опыту, следует делить примерно на триста…

– Надо же, какая непростая у человека жизнь, – вздохнул я.

– Что ж тут непростого? – удивленно спросила с потолка Иш. – Мне даже ничего делать не надо, все само собой происходит. Так интересно!

– То есть тебе нравится? – удивился я.

– Конечно, – подтвердила она. – А как может не нравиться возможность то и дело превращаться в кого-нибудь другого?

– У меня дома живет чудовище, которое превратилось в девушку, – сказал я ей. – И еще девушка, которая постоянно превращается в разных чудовищ. Обе очень этим довольны. Но они превращаются по собственному желанию, а ты, как я понимаю, ничего не решаешь?

– Так это же здорово – не решать! – воскликнула Иш. – Только проснулась, и уже сюрприз!

Нннууу… да. Можно и так смотреть на вещи.

– А с ними можно познакомиться? – спросила она. – С вашими девушками-чудовищами? Я бы хотела! Дома у меня было полно друзей, а здесь пока никого. Мы совсем недавно приехали.

Вот, кстати, да. Отличная идея. Не знаю, что скажет на это Меламори, у нее и на меня-то время далеко не всегда находится, а вот Базилио определенно не повредит нормальная человеческая подружка. Ну или друг, это уж точно без разницы. Несколько чокнутых колдунов, заместитель начальника городской полиции, говорящая собака, четверка малахольных поваров и регулярно посещающий наш дом инкогнито Король – прекрасная компания для юной леди, кто бы спорил. Но мне все-таки кажется, что для нормальной счастливой и беззаботной юности человеку необходимо общество ровесников. В некоторых вопросах у меня до смешного консервативные взгляды.

– Подумаю, как это устроить, – пообещал я.

Хотя чего тут думать? Мы даже живем по соседству. Можно было бы прямо сейчас…

Но в этот момент наконец случилось долгожданное событие: к нам пришла еда.

То есть сперва явился повар. Дверь, ведущая в кухню, открылась, и оттуда вышел человек, одетый в длинный кожаный сарафан – своеобразный гибрид скабы и передника, какие в последнее время стали чрезвычайно популярны среди столичных шеф-поваров. Высокий, смуглый, зеленоглазый и такой красивый, что я даже растерялся – зачем мне такое показывают? Как это вообще возможно? Кто допустил? Откуда внезапно взялась столь ослепительная красота, да еще так невовремя, когда мы сидим, никого не обижаем и хотим просто спокойно пожрать?

Впрочем, вообще-то уже, наверное, не хотим. Какая может быть еда после такого зрелища.

На фоне этого удивительного тонкого лица, обрамленного копной кудрявых темных волос, кое-как собранных в узел на макушке, даже арварохцы, которые справедливо считаются самыми красивыми людьми в Мире, показались бы просто обычными симпатичными ребятами. Как на его фоне выглядит все остальное человечество, включая меня, даже думать не хочу. Ну их к Темным Магистрам, такие мрачные мысли.

Тем не менее, неописуемо красивый человек пришел вовсе не с целью явить нам наше ничтожество. И даже не для того, чтобы завоевать Мир одной своей улыбкой. Он принес нам миски. Просто пустые миски, черт их дери.

Поставив миски на стол, красавец с достоинством удалился, а несколько секунд спустя снова вернулся с огромным керамическим горшком, над которым поднимался пар. Водрузил его перед нами, приветливо улыбнулся и сказал неожиданно резким хриплым голосом:

– Ешьте с радостью.

Развернулся и ушел обратно. И дверь за собой закрыл.

– Это был наш повар, Кадди Кайна Кур, – сообщила мне леди Лари.

– Невероятно красивый человек, – сказал я. Почему-то шепотом.

Кофа только отмахнулся – дескать, какая ерунда. А леди Лари с энтузиазмом закивала:

– Кадди редкостный красавчик, это да. Мог бы жениться на главной куанкурохской Ночной Стражнице и жить припеваючи, она ему от всего сердца предлагала. Но Кадди не захотел. Ему нравится быть холостяком, жить в разных странах и заниматься, чем в голову взбредет. Лет пять назад он увлекся кулинарией и быстро стал хорошим поваром. Это же из-за Кадди мой брат открыл трактир в Ехо. Вернее, для него.

– Вот оно как.

– Ну да! Они старые друзья, всегда друг за друга горой. И тут вдруг Кадди стало интересно научиться готовить с вашей магией. Предложил: «Поехали со мной в Сердце Мира, вместе веселей». А мы с Ди только рады были. И то сказать – в детстве мечтали, как вырастем и станем путешественниками, а на деле никуда дальше Куанкуроха в жизни не уезжали. Зачем тогда вообще было взрослеть? А когда приехали и осмотрелись, решили снять дом побольше и на первом этаже открыть трактир, чтобы у Кадди была хорошо оборудованная кухня. Может, еще и заработаем немного, если дело пойдет.

– Вот и молодцы, – веско сказал Кофа. – Пожить какое-то время в Ехо само по себе интересный опыт. Родись я сам в другой стране, непременно переехал бы сюда как минимум на пару дюжин лет, просто из любопытства. И с трактиром у вас, думаю, дело пойдет. Насколько я знаю нашу публику, «Свет Саллари» имеет все шансы стать популярным заведением. Еще и записываться заранее на ужин будут, чтобы без мест не остаться, попомните мои слова. У нас ценят хорошую кухню, а у Кадди уже сейчас неплохо получается. Бери ложку, сэр Макс. Потому что я тебя ждать не стану. Дружба дружбой, а суп с не-муяги каждый ест за себя.

– Как-как, говорите, называется этот суп? – спросил я после того, как распробовал.

Готовил этот красавчик примерно так же, как выглядел. То есть божественно. Сногсшибательно. Даже немного слишком, на мой вкус. Я впечатлительный, мне трудно пережить столько совершенства сразу.

Кофа увлеченно ел, поэтому отвечать пришлось леди Лари.

– Сливочный суп с не-муяги.

– С… чем?

– С не-муяги. Поскольку рыбу муяги, обитающую в Великом Крайнем Море, в ваших краях ни за какие деньги не достать, в ход идет любая другая, лишь бы свежая. Супу это, по-моему, только на пользу, но сохранить первоначальное название «сливочный суп с муяги» означало бы пойти на обман. А мы не так воспитаны.

– Муяги, значит, – повторил я. – И, соответственно, не-муяги. Ладно. Надо запомнить на всю жизнь и требовать при всяком удобном случае.

– При всяком удобном случае – это пока только у нас, – улыбнулась леди Лари. – И только в те дни, когда у Кадди есть настроение готовить. Когда нет, его на кухне заменяем мы с Иш, а это, положа руку на сердце, совсем не то.

– Ну, положим, давешний теплый ореховый салат с дичью был вполне ничего, – снисходительно заметил Кофа.

Тоже мне комплимент. Куда только подевалась его галантность? Пришлось объяснять:

– Когда сэр Кофа говорит «вполне ничего», это…

– Практически высочайшая похвала, – подхватила хозяйка. – Это я уже, хвала свету зримому, усвоила.

Третий или какой он там по счету старший помощник Королевского шеф-повара и его приятель тем временем покончили с едой. Один из них достал из кармана специальные перчатки, предназначенные для манипуляций с деньгами, аккуратно извлек из кошелька несколько мелких монет, положил их на стол, второй громко и многословно поблагодарил хозяев за ужин, а всех присутствующих – за компанию, и они ушли.

– В прошлый раз эти господа спросили меня, как принято вежливо покидать трактир в Урдере. Я объяснила, и смотрите-ка, все запомнили, – сказала леди Лари. – Вроде бы, пустяк, а мне почему-то так приятно!

Она улыбнулась, снова продемонстрировав нам чудесную ямочку на левой щеке, и спросила Кофу:

– Никак не могу взять в толк, почему некоторые люди надевают перчатки прежде, чем расплатиться, а другие нет?

Ради нее Кофа даже от супа оторвался – поступок для него, прямо скажем, не самый характерный.

– Потому что это старинная угуландская примета – якобы прикосновение к деньгам убивает в человеке способность любить. Примета общеизвестная, но верят в нее далеко не все. И ведут себя сообразно своим убеждениям.

– А вы верите?

– Да нет, конечно, – отмахнулся Кофа. – Полная ерунда, а не примета. Впрочем, я, пожалуй, догадываюсь, откуда она взялась.

– Правда? – удивился я. – Здорово! Лично у меня никаких идей.

– Ну естественно. Для этого ты недостаточно хорошо знаешь историю. Штука в том, что долгое время самыми богатыми людьми в Соединенном Королевстве были прямые потомки кейифайев[53], пришедших сюда с Уандука за компанию с Ульвиаром Безликим. А у этих ребят известно какой темперамент: им все на свете интересно, и любовь – просто одна из великого множества занимающих их вещей. Причем далеко не самая важная. К тому же им решительно все равно, кого тащить в постель: с кем попало готовы что угодно попробовать, а потом, не потрудившись договориться о новой встрече, бежать дальше – в жизни еще столько увлекательных дел! С точки зрения местных уроженцев, страстных, простодушных и очень привязчивых крэйев[54], потомки кейифайев и правда выглядели людьми, не способными на сильное чувство – все подряд, не только богачи. Но богачи всегда в центре внимания. Вот и провели связь там, где ее нет.

– Похоже на то, – согласился я. – Здорово вы объяснили. А то я не знал, что и думать. С одной стороны, лично на меня деньги вроде бы никак не действуют, но я все-таки… эээ… не совсем местный. А с другой, в таком деле никогда нельзя быть уверенным. А вдруг все-таки действуют? И я сам не замечаю, как превращаюсь…

– Да тебе и превращаться не надо. Все и так хуже некуда, – ухмыльнулся Кофа. – С точки зрения нормального чистокровного драхха[55], ты – на редкость бездушное существо. Как и все мы, способные хотя бы изредка думать о чем-то, кроме своих сердечных страстей. И, к примеру, по доброй воле проводить свободное время с людьми, которых не планируем ни тащить в постель, ни даже убивать за то, что они этого не хотят. Ты, насколько мне известно, грешишь этим непрестанно.

– Вот настолько все сурово?! – изумился я. – Правда?

– Теоретически я, конечно, мог наспех это выдумать, чтобы отвлечь тебя от супа, – ухмыльнулся Кофа. – Но у меня алиби: все это время я тоже его не ел. Терпеть не могу говорить с набитым ртом.

– Наверное, очень трудно жить на свете таким страстным людям, – покачала головой леди Лари.

– Да не то чтобы, – беззаботно отозвался Кофа. – Вы сейчас говорите в точности как Макс, когда он решил, будто Иш должно быть тяжело жить, не зная, кем она завтра проснется – девочкой или мальчиком. Большинству из нас непросто принять тот факт, что другие могут быть устроены не так, как мы сами. И сильные люди, вроде вас с Максом, сочувствуют тем, кто на них не похож, а слабые хотят, чтобы непохожих не было вовсе; впрочем, это уже крайность, граничащая с безумием. А на самом деле быть каким-то другим – просто нормально. Как нам собой… Впрочем, что касается чистокровных драххов и прочих крэйев, их в столице Соединенного Королевства уже практически не осталось. Как, собственно, и чистокровных кейифайев или людей. Все мы тут потомки смешанных браков и просто случайных связей. Даже в моем роду переселенцев из Чирухты, чьи предрассудки предписывали жениться только на своих, затесались какие-то крэйи, причем, кажется, фаффы, если мать ничего не перепутала, когда составляла свою родословную. Но кстати, это бы отчасти объяснило, почему мне так легко дается именно искусство перевоплощения… Что тут скажешь, спасибо нашим далеким предкам, что были столь неразборчивы в связях. Неплохо в итоге получилось.

В этот момент дверь кухни снова открылась, и оттуда вышла здоровенная птица ярко-синего цвета. До сих пор я видел такую только однажды, в графстве Хотта, и теперь глазам своим не поверил – откуда бы здесь взяться птице сыйсу? В наших краях они не водятся. Ближайшую, по слухам, видели в Магахонском лесу, да и то не факт, знаю я тамошнего лесничего, с него станется индюшек с чужой фермы стащить и перекрасить, чтобы соседи не догадались[56].

Сэр Кофа, похоже, тоже удивился.

– Это что еще такое? – спросил он с хорошо знакомой мне сдержанной, а на самом деле сердитой интонацией, которая появляется в Кофином голосе всякий раз, когда жизнь перестает соответствовать его представлениям о нормальном ходе вещей.

– Птица, – сказала леди Лари. – Очень красивая, правда? Мы назвали ее Скрюух, в честь ее первого крика в нашем доме, но она пока на это имя не откликается.

– Но откуда она взялась? – продолжал допытываться Кофа. – Я же вчера у вас ужинал и никаких птиц не видел. Или она просто мне не показывалась?

– Вчера отсиживалась на кухне. А прежде ее и не было. Ди третьего дня откуда-то притащил. Говорит, охотники случайно подстрелили, сами огорчились, потому что этих птиц не едят, а просто так убивать жалко. Принес еле живую, но Кадди стал кормить ее мясом и ничего, быстро пошла на поправку. Ходит теперь всюду за ним, только крыло видите, как оттопырено? Плохо дело, с таким не полетаешь. Надо бы какого-нибудь знахаря поискать. Как раз собиралась спросить: у вас тут лечат птиц?

– А вот даже не знаю, – сказал Кофа.

Я, кажется, впервые в жизни услышал, что Кофа чего-то не знает про Ехо. И был совершенно потрясен этим открытием.

– Но примерно представляю, кого расспросить, – тут же добавил он. – Зверей-то несколько городских знахарей точно лечат. Может быть, и за птиц кто-нибудь из них берется. Я наведу справки.

Синяя птица, тем временем, прошествовала прямо ко мне, остановилась рядом, внимательно посмотрела сердитым оранжевым глазом, словно бы прикидывая, заклевать меня прямо сейчас или приберечь на будущее.

– Вы там осторожно, Скрюух злющая! – крикнула с потолка Иш.

Я-то думал, она так увлеклась работой, что уже забыла о нашем существовании.

Птица тем временем нерешительно топталась, разглядывая мои ноги. Наконец положила мне на колени голову с крупным орлиным клювом и издала совершенно ужасающий скрежещущий звук, действительно немного похожий на «скрюух» – если бы это слово попытался произнести обладатель железного языка, заржавевшего от долгого бездействия.

Я осторожно погладил синие перья, птица скрежетнула еще раз и умиротворенно прикрыла глаза. Всякий, кто имел дело с кошками, расшифровал бы ее поведение как: «А ну давай чеши дальше». Судя по довольными поскрипываниям моей новой подружки, я угадал.

– Да уж, сердитая – спасу нет, – ухмыльнулся я.

– Ух, надо же, как Скрюух тебя сразу полюбила! – воскликнула Иш.

От волнения она снова перешла на ты. Это было так же приятно, как доверчивость синей птицы.

– Меня вообще звери обычно любят, – сказал я. – Не знаю почему.

– Потому что газет не читают, – предположил Кофа.

Это он зря. Потому что о газетах я могу говорить бесконечно, постепенно закипая и переходя на нецензурную брань.

Дело, конечно, не в том, что многочисленные идиотские статьи возбужденных моим внезапным возвращением в Ехо журналистов действительно так уж испортили мне жизнь. Честно говоря, они на нее вообще никак не повлияли. Просто для ощущения полноты бытия мне необходимо быть хоть чем-нибудь недовольным. А найти повод для недовольства в моей нынешней жизни – та еще задача. Первое время я натурально места себе не находил. Но потом появились глупые статьи, и мне сразу полегчало. Поэтому сердиться на журналистов я буду еще, как минимум, сотню лет. С превеликим удовольствием. Где я еще такое прекрасное горе найду.

Плохо тут то, что, стоит при мне упомянуть газеты, я тут же начинаю ругать их так многословно и пространно, что кого угодно могу задолбать. И испортить хороший вечер, вроде текущего – запросто. Но, к счастью, на этот раз меня отвлекли.

Красивый повар Кадди Кайна Кур снова вышел из кухни. На этот раз с пустыми руками.

Синяя птица тут же вероломно покинула меня и устремилась к своему кормильцу. Ухватила его клювом за край лоохи – дескать, все, теперь не отпущу, останешься со мной навек. Кадди расплылся в улыбке и уставился на свою питомицу влюбленными глазами. Ну надо же. Говорят, будто птицы сыйсу не приручаются; возможно, так оно и есть, зато, похоже, они отлично умеют приручать людей.

Повар погладил птицу по встрепанной голове. Сказал:

– Что-то я устал, Ларичка. Супа еще примерно четыре порции осталось, два больших слоеных морских пирога и ягодный танг в почти неограниченных количествах. Не буду сегодня больше готовить, ладно?

– Как скажешь, Каддичек, – улыбнулась ему хозяйка. – Посидишь с нами?

– А это допускается местными правилами? – спросил он. – Здесь принято, чтобы повара отдыхали в том же помещении, где едят клиенты?

– Нет, не принято, – ответил ему Кофа. – Но и дурным тоном тоже не считается. Просто никому в голову не приходит так поступать. Обычно у поваров есть свои комнаты отдыха, где им никто не мешает. Но именно поэтому я бы посоветовал вам делать по-своему. Будет неплохо, если ваш отдых в обеденном зале станет традицией. Глазеть на заморские обычаи у нас любят чуть ли не больше, чем пробовать чужую еду.

– Тогда хорошо, – кивнул повар. – Я-то как раз среди людей отдыхаю лучше, чем в одиночестве. Когда остаюсь один, сразу начинаю что-нибудь обдумывать. А как придумаю, тут же берусь это делать. Добро еще, если это просто рецепт нового блюда. А если, к примеру, ремонт крыши? Или сравнение философских считалок Бахлаты Мучоя с творчеством современных ему авторов надгробных баллад? Вот вы смеетесь, а я однажды трое суток писал совершенно никому не нужную статью, не обладая при этом ни должным багажом знаний, ни даже специальным научным языком. Однако это меня не остановило. Так увлекся, что даже поесть не отлучался!

– Любому другому я сейчас сказал бы, что это недопустимое пренебрежение своим здоровьем, – заметил Кофа. – Но в вашем случае гораздо более драматичным мне представляется то обстоятельство, что все это время вы ничего не готовили. Страшно вообразить, сколько народу вы лишили удовольствия.

– Спасибо. Нет ничего приятней, чем подобный упрек. Но справедливости ради следует признаться, что в ту пору я еще не умел готовить еду. Тогда от моего внезапного вдохновения пострадала только посудная лавка, которую я, конечно, забыл вовремя открыть; впрочем, к тому времени торговля мне изрядно надоела, так что все к лучшему.

– Главное, чтобы готовка вам подольше не надоедала, – строго сказал Кофа.

– Так я специально для этого сюда приехал. В наших краях, сами знаете, готовка – простая работа. А у вас над едой принято колдовать. Ваша магия – сложная штука, быстро не научишься. А пока не все получается, мне обычно интересно. Поэтому, думаю, я еще долго буду готовить.

– А можно попросить добавки? – спросил я. – Вы сказали, там еще суп остался. И пироги морские, и ягодный танг.

Потому что Кофа хоть и разглагольствовал вроде бы, не закрывая рта, а досталась мне все равно хорошо если четверть принесенного нам на двоих горшка, так что я по-прежнему ощущал в себе воинственную готовность съесть, как минимум, бегемота – при условии, что его приготовит Кадди Кайна Кур, величайший кулинар всея Чирухты и нашего квартала.

– Сейчас! – спохватилась леди Лари. И остановила привставшего было повара: – Сиди, дружочек, я сама подам.

– Спасибо, Ларичка, – улыбнулся он.

Уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые я, мягко говоря, недолюбливаю, звучали в исполнении этих взрослых людей трогательно и даже как-то удивительно уместно. Такая уж умиротворяющая тут была атмосфера. Главное, конечно, не расслабиться в такой обстановочке до полной потери рассудочка и сэра Кофу «Кофочкой» случайно не назвать. Говорят, традиция кровной мести в наших краях окончательно угасла вместе с прочими интересными и поучительными обычаями Эпохи Орденов, но это ничего, Кофа ее одной левой возродит.

Впрочем, после того, как я попробовал еще горячий слоеный пирог, который по какой-то загадочной причине назывался «морским», хотя ни рыбы, ни водорослей с моллюсками в его начинке не было, опасность миновала. В смысле я вообще никого никакими словами не называл, умолк окончательно и бесповоротно, потому что оторваться от этого пирога даже на несколько секунд было выше моих сил. Совершенно немыслимо.

– Тихой ночи, мои дорогие. Летел к вам, как птенец йорли на свет.

Я вздрогнул от неожиданности. Хотя довольно глупо сидеть в трактире и совершенно не ожидать, что сюда еще кто-нибудь когда-нибудь войдет. По идее, трактир – это как раз такое специальное место, где дверь вообще не закрывается. То и дело кто-то входит и выходит. Но домашняя атмосфера «Света Саллари» сбила меня с толку. Ну и морской пирог сделал свое дело, лишил остатков разума. Но теперь надо было возвращаться к действительности. Для начала, например, посмотреть, кто к нам пришел. И, если получится, выяснить, кто такие «йорли» и на кой черт их птенцы летят на свет, как какие-нибудь неразумные бабочки. В «Энциклопедии Мира» сэра Манги Мелифаро об этом вроде не было ни слова. Впрочем, я все-таки очень давно ее читал, мог забыть.

Человек, вошедший в трактир, представлял собой выдающееся зрелище. Один только костюм чего стоил – длинная широкая стеганая юбка до пят и короткая, чуть ниже пояса, малиновая куртка с просторным капюшоном, под которым помещалась какая-то сложная прическа, смахивающая на фортификационное сооружение.

К счастью, незнакомец был не настолько красив, как здешний повар, второго эстетического потрясения кряду я бы, пожалуй, не пережил. Но красота ему и не требовалась. Щедрая природа выписала этому человеку столько обаяния, что хватило бы населению пары-тройки небольших городов, вроде Богни[57] или Авалы[58]. А настоящим козырным тузом оказалась его улыбка, исполненная нежности, граничащей с растерянностью: неужели все вокруг и правда настолько прекрасное и хрупкое, и я это хрупкое так сильно люблю?

Мне хорошо знакома эта разновидность счастливой обреченности, иначе я вряд ли ее опознал бы. А опознав, невольно проникся к незнакомцу почти иррациональной симпатией, неизбежной при встрече с кем-то очень похожим на тебя самого.

Когда он улыбнулся, я сразу понял, что это и есть брат леди Лари: у него была точно такая же ямочка, одна, на левой щеке. И такое же круглое смуглое лицо, и черные глазищи. И фамильный упрямый подбородок, доставшийся по наследству художнице Иш, которая чуть с потолка не свалилась на радостях.

– Ди! Ура! – восторженно завопила она, а потом все-таки спустилась с небес на землю, одним грациозным прыжком.

Вошедший был не слишком велик ростом, а Иш, напротив, оказалась довольно долговязой барышней, но это совершенно не помешало ей совершенно по-детски повиснуть у него на шее, а ему – подхватить племянницу и закружить, как совсем маленького ребенка.

– А у нас! – выкрикивала счастливая Иш. – Самые лучшие в Мире! Гости! Им очень нравится Каддина еда! А Скрюух! Дала Максу себя погладить! Вот так!

– Какие замечательные новости, – ласково сказал черноглазый человек, перестав кружиться. – Но главную ты сказать забыла, а я и сам вижу: разрисован еще здоровенный кусок потолка. Когда только успела?

– Это еще не настоящая новость, – возразила Иш. – Настоящая будет, когда я закончу все.

Спрыгнула с его шеи, торжествующе оглядела нас и сообщила:

– Мой дядя Ди пришел!

Ну, не то чтобы мы не заметили.

– Дигоран Ари Турбон, – представился вошедший. – Простите, если помешал вашей трапезе. У нас в семье принято радоваться друг другу при встрече и не скрывать своих чувств, но не удивлюсь, если в ваших краях этот обычай считается варварским.

– Не считается, – успокоил его Кофа. – Что же тут варварского, если люди радуются друг другу?

– День прошел хорошо, – сказала леди Лари, обнимая брата.

– А у тебя, дружище? – спросил повар Кадди. – Все вышло, как ты хотел?

Смуглое лицо Дигорана Ари Турбона вдруг стало лиловым. Я сперва глазам своим не поверил, моргнул, отвернулся и снова уставился на него. Лицо по-прежнему было лиловым, как лепесток фиалки. Что за черт?

– А, ясно. Не совсем, – печально констатировал Кадди. – Прости. Не надо было лезть к тебе с расспросами.

Леди Лари ободряюще улыбнулась брату:

– Плюнь с высокой скалы. Сегодня не заладилось, а завтра, глядишь, ветер переменится.

Мы с Кофой озадаченно переглянулись. Похоже, изменение цвета лица нашего нового знакомого совсем не удивило его родных. И более того, сообщило им какую-то информацию о состоянии его дел.

– Понимаю ваше удивление, – сказала нам леди Лари. – И высоко ценю вашу деликатность, обычно люди сразу же кидаются выспрашивать, что да как, мы уже привыкли. Иногда цвет лица Ди меняется в соответствии с его настроением. Таково уж проклятие нашего рода; передается оно только по мужской линии, поэтому со мной, хвала свету зримому, ничего подобного не происходит. И с Иш вроде тоже все в порядке, даже когда он мальчишка. А вот Ди лишен возможности скрывать от нас свои подлинные чувства.

– Примите мои искренние соболезнования, – серьезно сказал Кофа. – Могу вообразить, как это неудобно!

У него даже голос дрогнул. Видимо, он невольно примерил ситуацию на себя и ужаснулся.

– Спасибо, – поблагодарил его Дигоран Ари Турбон, усаживаясь рядом со мной. Он уже снова улыбался, а лицо его постепенно приобретало прежний вид. – На самом деле, это скорее забавное недоразумение, чем настоящее несчастье. Штука в том, что наш с Лари далекий предок, пра-пра-пра-пра и еще раз, если не ошибаюсь пра-прадед Шери Авада Лос был исключительным лжецом. Врал всем подряд, причем обычно без особой выгоды для себя, просто ради удовольствия не произносить лишний раз правду.

– Да, бывают такие люди, – подтвердил Кофа. – Сам не раз встречал.

– И все бы ничего, но однажды нашего предка угораздило наврать с три короба очень могущественному колдуну по имени Туффалей Фаюм Хаг, а тот так рассердился, что проклял не только самого Шери Аваду, но и всех его потомков. К счастью, сила проклятия с каждым поколением постепенно ослабевает. У меня, как и у отца, цвет лица изменяется только под влиянием очень сильных чувств, а вот на прадедушку Хойри Аки Вера, которого я застал в живых, порой смотреть было больно, так краски мелькали.

– А смысл? – спросил я. – В чем смысл такого проклятия? Просто сделать вас… эээ… – Я чуть не сказал «посмешищем», но, к счастью, вовремя опомнился: –…очень заметными?

– Заметными? Ну да, пожалуй. Но как я понимаю, подлинный замысел чародея состоял в том, чтобы не оставить нашему семейству ни единой возможности солгать. Хотя на самом деле именно это у него не получилось. Мы можем продолжать врать, сколько душе угодно, потому что окружающие не знают, какой именно цвет какому настроению соответствует. Нет у них такого списка. А если спросят, я могу дать любое объяснение, поди меня проверь. Штука в том, что желание солгать – не настолько сильное чувство, чтобы изменить цвет моего лица. Строго говоря, обычно это вообще не чувство, а просто прагматическое соображение. В детстве, конечно, было не так, и родители часто ловили меня на вранье, увидев, как пламенеют мои щеки – причем не от самого желания обмануть, а от страха, что меня выведут на чистую воду. Красный цвет, по замыслу Туффалея Фаюм Хага, означает испуг. Но с возрастом обычно обретаешь независимость от окружающих, перестаешь их бояться, и тогда поди тебя раскуси.

– Думаю, этот колдун позаботился только о собственных интересах, – заметил я. – Ему было важно, чтобы обмануть не могли именно его, а остальные пусть сами выкручиваются, как знают.

– Да, похоже на правду. С другой стороны, когда с детства все твои чувства вот так явственно отражаются на лице, поневоле вырастаешь предельно откровенным человеком – а что еще остается? По крайней мере, так случилось и с дедом, и с отцом, и со мной. Поэтому я не делаю тайны из цвета своего лица. В частности, лиловый, как вы и сами, наверное, поняли, означает досаду. На самом деле ничего по-настоящему плохого со мной сегодня не случилось, просто я не люблю, когда нарушаются мои планы. А признаваться в этом и вовсе ненавижу.

– О да, это я могу понять, – кивнул Кофа.

И я кивнул. Потому что тоже могу. Как, прямо скажем, очень мало кто.

При этом меня так и подмывало пуститься в расспросы: «А какие планы? Что именно у вас не вышло? Чем вы вообще тут занимаетесь, пока ваши домашние хлопочут в трактире?» Но я прикусил язык. Искренность собеседника, конечно, великий соблазн, но лезть в чужие дела все-таки невежливо.

Поэтому я задал другой вопрос:

– А какие еще бывают цвета? Если уж вы сами сказали, что не делаете из этого тайны, расскажите, пожалуйста.

– Ну, например, синий цвет означает, что я чрезвычайно удивлен, желтый обычно сопутствует смеху, оранжевый – восхищению. А самый замечательный – зеленый. Это цвет безмятежной радости. В детстве мое лицо зеленело так часто, что многие соседи думали, это и есть его обычный цвет; с годами он появляется все реже – такова, надо полагать, цена взросления. Но иногда все-таки…

– А белый? – нетерпеливо спросил я. – Бывает у вас белый цвет?

Причем сперва спросил, а потом уже сообразил, почему меня интересует именно белый. Вспомнил наконец давешнюю историю о человеке с ножом и белым лицом, вломившемся в палатку Правдивого Пророка, а потом исчезнувшем неизвестно куда. И, кстати, одет он был похоже – малиновая куртка в устах бестолкового нумбанского полицейского вполне могла превратиться в красную, а пестрая стеганая юбка – напомнить ему деревенское одеяло. Все сходится! Ясно теперь, почему меня так насторожила внезапная смена цвета лица нового знакомого. У меня настолько дырявая память, что организму пришлось отрастить недюжинную интуицию, при помощи которой удается кое-как латать эти прорехи, вот как сейчас – сперва беспокоиться неведомо о чем, а уже потом запоздало понимать, откуда растут ноги у этого беспокойства.

Дигоран Ари Турбон надолго задумался – не то прикидывал, стоит ли оставаться откровенным, то ли просто вспоминал. Наконец сказал:

– Честно говоря, даже не знаю, бывает ли такое со мной. Согласно семейному преданию, белый цвет соответствует подлинному мужеству. То есть безупречной готовности принять свою судьбу, какой бы она ни была. До столь совершенной мудрости мне пока, к сожалению, далеко.

– Не наговаривай на себя, – сказал ему повар Кадди. – Как по мне, именно таков ты и есть. Я бы не удивился, если бы ты вообще все время был белолицым. Просто, наверное, это у тебя не внезапное сильное чувство, а привычное состояние души.

– Ну, не знаю, – нахмурился Дигоран Ари Турбон. – Твоими бы устами… – и тут же повеселев, обернулся ко мне: – Зато доподлинно известно, что черным мое лицо становится, когда я влюблен. В юности я был влюбчив, как все нормальные мальчишки, за что и получил прозвище «Чумазый Ди». А прекрасные девицы, ясное дело, разбегались от меня, кто визжа от страха, кто хохоча. Вот когда проклятие Туффалея Фаюм Хага действительно здорово портило мне жизнь! И кстати не факт, что такое больше никогда не повторится. Что-что, а уж эта опасность остается с нами до последнего вздоха.

– Ваша правда, – авторитетно подтвердил Кофа.

Хотя откуда бы ему знать. До последнего вздоха сэру Кофе Йоху, как и прочим могущественным колдунам, по моим прикидкам оставалось еще, как минимум, несколько тысячелетий.

Впрочем, он так выразительно смотрел на леди Лари, что мне явно не следовало встревать со своими комментариями.

Леди Лари явно смутилась и поспешила сменить тему.

– Ягодный танг, – объявила она. Голос ее звучал решительно, я бы даже сказал, неумолимо. – Мы с вами совершенно забыли о ягодном танге! Неужели вы думаете, что я позволю ему остаться несъеденным?

Мы, разумеется, так не думали. Тем более, что странное на вид густое желеобразное бело-лиловое месиво оказалось одним из самых вкусных десертов, какие я когда-нибудь ел. А я хоть и не записной гурман вроде сэра Кофы, но верный его последователь, практически юный оруженосец. Иногда.

В общем, ягодный танг уписывали все присутствующие, включая синюю птицу Скрюух, хотя она, по идее, хищная и ягоды жрать не должна. Но плевать она хотела на такие идеи.

Клиент, все это время тихо сидевший над давно опустевшей тарелкой на дальнем краю стола, тоже получил порцию ягодного танга – угощение за счет заведения, объявила леди Лари – и он, встрепенувшись, смел его как миленький. А доев, наконец поднялся. Положил на скатерть монету и смущенно сказал:

– Спасибо за все. Извините, что так засиделся. Очень уж мне у вас понравилось. Как дома в детстве, хотя ничего подобного в моем детстве не было, я осиротел в Смутные Времена и жил с теткой, служившей стражницей в Нунде. Можно сказать, вырос на каторге – только не подумайте, будто я жалуюсь, там было очень неплохо, и с теткой мы отлично ладили, просто совсем не похоже на уютную семейную жизнь, вроде вашей. А все равно здесь у меня возникло такое чувство, словно не в трактир зашел, а вернулся домой, потому и не хотелось от вас уходить. – Он окончательно смутился и добавил: – Я, наверное, еще приду, если можно.

– Да где же вы видели трактир, в который нельзя вернуться? – улыбнулась леди Лари. – Обязательно приходите. Мы будем вас ждать.

– Как дома в детстве, хотя ничего подобного в моем детстве не было, – задумчиво повторил Кофа после того, как клиент вышел. – Да, пожалуй, это наиболее точное описание впечатления от посещения вашего трактира. Что-то похожее здесь испытываю и я.

«И я», – сказал я ему, воспользовавшись Безмолвной речью. Сам не знаю, почему не решился произнести это вслух. Ни за что не угадаешь, когда на тебя нападет очередной приступ застенчивости. Хотя, казалось бы, давным-давно пора им пройти насовсем.

– Ради этого все и было задумано, – улыбнулся Дигоран Ари Турбон. – В этом основной смысл «Света Саллари».

– Объясните, – потребовал Кофа.

– Ну, я же не знал заранее, что наш Кадди так быстро научится вкусно готовить, – признался тот. – Думал, уж чем-чем, а простой едой жителей Ехо точно не удивишь. И спрашивал себя: зачем нам вообще открывать трактир? Что мы можем предложить людям – такого, чтобы им у нас понравилось и даже захотелось вернуться? И тогда мне пришло в голову, что может быть им – то есть, вам – будет так же хорошо рядом с нами, как нам друг с другом? Дома, в Саллари, соседи часто приходили к нам в гости, чтобы скоротать вечер за разговорами и игрой в «Злик-и-злак». Говорили: уж больно славно с вами сидится. Спокойно и душевно. Вот я и подумал – может быть, в Ехо такого тоже не хватает? Мест, куда можно прийти, как домой и отдохнуть сердцем.

– Да, это был правильный расчет, – кивнул Кофа. – Готов спорить, к вам все клиенты возвращаются. Даже те, кто впервые зашел сюда, когда Кадди был не в настроении. Я сам, если помните, так влип.

– А я в тот вечер как раз умудрилась испортить бутерброды, – рассмеялась леди Лари. – Бутерброды! Это был провал такого масштаба, что его, думаю, можно считать своего рода успехом.

– Но как? – изумился я. – Съедобные бутерброды даже я сделать способен, хотя о моей кулинарной бездарности слагают легенды. Как их вообще можно испортить?

– Да проще простого. Взяла по рассеянности сладкое масло вместо обычного, и все отлично получилось. Видели бы вы свое лицо в тот момент, когда распробовали эту гадость, – ласково сказала она Кофе. – Я была уверена, что сейчас вы или хлопнитесь в обморок, или просто отправитесь за полицией и потребуете арестовать меня за попытку отравления. Но вы были так снисходительны, что даже заплатили за свои страдания. И вернулись на следующий же день – вот уж чудо так чудо! К счастью, Кадди тогда испек отличный омлет Отшельника и сгладил первоначальное впечатление.

– На самом деле я тогда вернулся с подарком, – ухмыльнулся Кофа. – Принес вам нормальное масло. Собирался объяснить, что оно у нас продается в любой лавке и стоит втрое дешевле сладкого. Жалко вас стало, подумал: наверняка бедную чужестранку обманули недобросовестные торговцы, и вы с их слов решили, будто никакого масла, кроме сладкого в наших краях нет. Пока сами поймете свою ошибку, трактир трижды успеет разориться, а это будет досадно, место-то славное, где еще в столице вот так за общим столом, как в деревенском доме посидишь… Но все это вылетело у меня из головы, стоило учуять запахи, долетавшие с кухни. Я даже масло из кармана не вынул, так и ходил с ним потом до утра. Околдовал меня ваш повар, не иначе.

– Спасибо, – сказал ему Кадди. – Так приятно получать похвалы из ваших уст! На рынке мне рассказали, что вы очень строгий ценитель.

– Только не вздумайте заключить, будто у вас уже все получилось, и придумать себе новое занятие. Пока вы всего лишь немного усовершенствовали некоторые традиционные блюда урдерской кухни. Все ваши настоящие кулинарные достижения еще впереди.

– Ох, я на это надеюсь!

Синяя птица, задремавшая было у ног своего любимца, внезапно пробудилась и огласила трактир душераздирающим скрежетом. Вероятно, это означало, что пришло время снова ее покормить.

– Видишь, все у тебя будет отлично, – сказала повару леди Лари. – Птичий крик – всегда добрый знак.

– Тогда надо приучить Скрюух орать почаще, – предложила Иш. – Чтобы от добрых знаков уже просто некуда было деться!

– У вас щеки позеленели, – шепнул я своему соседу. – Зря вы говорили, что с годами все реже.

– Ну все-таки не каждые полчаса, как в детстве, – улыбнулся он. – Но хвала свету зримому, иногда случается. Обычно дома, по вечерам, когда все мои собираются за столом. – И с простодушной откровенностью добавил: – Очень их люблю.

– Ни на миг не сомневался, что тебе понравится, – говорил мне Кофа полчаса спустя, когда мы все-таки покинули гостеприимный «Свет Саллари».

– Да, отличные у меня соседи. И с причудами, все как я люблю. Спасибо, что открыли мне это место. Можно теперь хоть каждый вечер бегать из одного приюта безумных в другой, от говорящей собаки к скрипучей птице и обратно. И Базилио обязательно надо к ним отвести. Хозяйкой дома она у нас уже стала, пусть теперь учится быть гостьей, которой всегда рады.

– Это чрезвычайно полезный навык, – согласился Кофа. – У юной барышни развлечений должно быть хотя бы вдвое больше, чем обязанностей, особенно если она склонна путать одно с другим.

– Слушайте, а чем занимается глава семейства? Ну или не глава…

– Ди? Да, он, пожалуй, именно что глава. Лари его младшая сестра. Иш – племянница, а значит, дочь, или сын, как хочешь, так и назови, еще одного их брата или сестры. Понятия не имею, почему она живет не с родителями, а с дядей и теткой, но вместе им хорошо, а это главное. И повар, хоть формально им не родич, тоже явно на положении члена семьи – ну, ты сам видел. Они же, получается, из-за его учебы сюда переехали, а так даже ради любимых братьев и сыновей мало кто готов поступить. Кстати, дом под трактир арендован на имя Ди, я уже справлялся, а значит, и деньги его, в этом смысле у выходцев из Чирухты всегда все прозрачно: кто платит, тот и ставит подпись. Когда арендуют или покупают вскладчину, то и подписей обязательно несколько, для них очень важно полное соответствие документов истинному положению дел. Так что да, Ди у них старший, с какой стороны ни посмотри.

– Ясно, – нетерпеливо кивнул я. – Но чем он все-таки занимается? Наверняка вы уже выяснили.

– Да насколько я знаю, ничем особенным. По утрам помогает своим в трактире, а после полудня просто гуляет. Изучает город и окрестности, – пожал плечами Кофа. – Как наверняка поступили бы и мы с тобой, окажись в чужой стране, где никогда прежде не были, с деньгами на карманные расходы и кучей свободного времени.

– Но когда человек говорит, что дела пошли не совсем так, как планировалось, вряд ли речь идет просто о познавательных прогулках.

– Ну, смотря, какой человек. Для некоторых упрямцев не найти заинтересовавшую их достопримечательность или нарваться там на сторожа-грубияна – грандиозное нарушение планов, практически катастрофа… Но Ди, по моему впечатлению, совсем не таков, а значит, ты прав. Попробую разузнать подробности. Это, по меньшей мере, любопытно.

– Вот! – обрадовался я. – А еще мне интересно, почему он до сих пор не сменил костюм. Леди Лари носит лоохи, хотя как хозяйка урдерского трактира как раз могла бы покрасоваться в традиционной одежде для привлечения публики.

– Я ей то же самое советовал, – улыбнулся Кофа. – Но Лари – модница. Говорит, глупо переехать в другую страну и не носить местные наряды, тем более, когда они тебе к лицу. И Кадди туда же – решил, что если он будет одеваться как наши повара, то и готовить станет легче. Впрочем, в каком-то смысле он прав. Костюм, хотим мы того или нет, влияет на наше душевное состояние, поэтому когда пытаешься освоить угуландскую кухню, одеться соответствующим образом – не самая глупая идея.

– Ну видите, – подхватил я. – А Ди почему-то ходит в урдерском костюме, как путешественник, который здесь проездом. Хотя они же, как я понял, надолго приехали?

– Вроде надолго, – задумчиво согласился Кофа. – Но кстати, Ди не всегда ходит в своих заморских нарядах. На рынок за продуктами для трактира – только в лоохи с капюшоном, под которым прячет прическу. Говорит, чтобы не пытались обсчитать. А гулять, по его словам, гораздо удобней, когда выглядишь приезжим. Потому что если случайно, по незнанию, нарушишь какие-нибудь местные правила хорошего тона, всем сразу станет понятно, что ты не хам, а просто иностранец. И никаких проблем.

– Жаль, мне такая идея в свое время в голову не пришла. Впрочем, Мантия Смерти выполняла примерно ту же функцию… Слушайте, а про белое лицо вы уже сами все поняли и ждете, когда я спрошу?

– А что именно я должен был про него понять? – удивился Кофа.

Причем, насколько я успел его изучить, совершенно искренне удивился. Хотя, конечно, возглавлять список самых проницательных знатоков человеческих душ мне пока, мягко говоря, рановато.

– Ярмарочный полицейский доложил, что у человека, которого он потом застукал в палатке пророка с ножом, было полностью белое лицо. Я же рассказывал на совещании.

– Ах вот ты о чем, – оживился Кофа. – Слушай, а возможно это и есть ответ на вопрос, куда подевался отец Иш. При условии, что он – именно отец, а не мать…

– Что?!

– Не притворяйся болваном, сэр Макс. Если проклятие распространяется на всю мужскую часть семьи, человек с лицом необычного цвета имеет неплохие шансы оказаться близким родственником наших трактирщиков. Неужели тебе самому не очевидно?

– Но он же потом исчез, – напомнил я. – Как будто Темным Путем ушел или просто проснулся.

– Ну а почему бы человеку, о котором нам с тобой ничего не известно, не ходить Темным Путем? И, уж тем более, не вижу никаких препятствий для его прогулок по Нумбане во сне, – пожал плечами сэр Кофа. – Мало ли чем он занимается, пока его родня нам с тобой суп варит? От Урдера до Тубура, насколько я припоминаю, несколько дюжин дней пути. Не близко, конечно, но и не то чтобы такое уж серьезное препятствие. Наверняка тамошняя молодежь грезит о сновидческих подвигах и копит деньги на учебу в Тубуре, в точности, как ребята из Бахри и Лохри мечтают попасть к нам, в Угуланд… Все, сэр Макс, вот твой дом, а у меня встреча на улице Маленьких Генералов всего через полчаса. И хотелось бы добраться туда собственными ногами, потому что Темным Путем я сегодня уже находился, больше не хочу, а амобилер ждать дольше, чем потом ехать.

– Можете взять мой, – предложил я. – Мне сегодня вряд ли понадобится.

– Спасибо, это очень кстати.

Кофа развернулся было к амобилеру, но я его остановил.

– Еще остается птица.

– А что не так с птицей? – нетерпеливо спросил Кофа.

– Где Ди взял птицу сыйсу, если гулял по Ехо? Ну или ладно, предположим, он добрался до пригородных лесов. Но там тоже никто никаких сыйсу отродясь не видел.

– Во-первых, откуда такая уверенность? Может, и видели, да нам с тобой не сказали. А во-вторых, она скорее всего домашняя, вон какая ручная. Скорее всего, жила в чьем-нибудь саду в пригороде, сбежала от хозяев, тут же сдуру нарвалась на охотников, вот и все.

– Ну, может быть, – неохотно согласился я.

– Эй, а ты чего вообще к Ди прицепился? – рассмеялся Кофа. – То тебе подозрительно, это тебе не так. А мне показалось, он тебе понравился.

– Очень понравился, – кивнул я. – Но это тоже не свидетельствует в его пользу. Если учесть, что самое сильное впечатление на меня в свое время произвел Лойсо Пондохва, одной моей симпатии достаточно, чтобы, не задумываясь, упечь человека в Холоми – найдется за что.

Сэр Кофа одобрительно ухмыльнулся, пожелал мне хорошей ночи и укатил по своим делам. Однако выражение его лица мне очень понравилось. Обычная маска благодушия сменилась благодушной же заинтересованностью. Следовательно, есть надежда, что уже буквально завтра мой коллега будет знать о прогулках владельца урдерского трактира все, что только можно выяснить. А что нельзя – тоже будет, конечно, просто не так скоро. Послезавтра, например. И тогда я… А что, собственно, тогда?

По крайней мере, тогда я буду точно знать, что этот славный человек с разноцветным лицом – настоящий. В смысле, не притворяется таким замечательным ради каких-нибудь неведомых целей, а действительно такой и есть. Это важно. Когда мне кто-то так сильно нравится, он должен быть настоящим. Просто обязан. В этом вопросе мне лучше не перечить, я – опасный воинствующий идеалист.

Впрочем, переступив порог Мохнатого Дома, быть опасным я тут же перестал. Сложно представлять собой хоть какую-то опасность, лежа на спине и с переменным успехом отбиваясь от собственного пса, который только что повалил тебя на пол специально для того, чтобы в спокойной обстановке как следует облизать твой ловко уворачивающийся нос.

Многие мои друзья считают, что я плохо воспитал свою собаку. По их мнению, любая овчарка Пустых Земель с детства должна понимать, что с хозяином следует обращаться почтительно и аккуратно. И на пол его не ронять.

Но на самом деле я прекрасно воспитал Друппи. И в процессе воспитания неоднократно объяснял ему, что валять меня по полу нельзя. Чрезвычайно доходчиво объяснял, в том числе, через переводчика, которым любезно вызвался быть его приятель, говорящий пес Дримарондо. Друппи внимательно выслушал нас обоих, все понял, согласился, что падать на пол с высоты человеческого роста должно быть довольно неприятно, и пообещал соблюдать правила техники безопасности.

Беда в том, что всякий раз, увидев меня, бедняга теряет голову от радости и совершенно не может держать себя в руках. Ну, то есть в лапах. Короче, ни в чем не может. Лезет обниматься, и хоть ты тресни. А его габариты не оставляют мне ни малейшего шанса устоять на ногах.

Во всем этом, впрочем, есть один положительный момент: изваляв меня как следует по полу, Друппи обычно спохватывается, исполняется стыда и все остальное время ведет себя как ангел. Буйный жизнерадостный четвероногий ангел с прекрасным аппетитом. Если это плохое воспитание, то даже не знаю, как выглядит хорошее. И сомневаюсь, так ли уж оно необходимо.

Обычно радуется мой пес не только бурно, но и долго, поэтому подняться на ноги мне удается далеко не сразу. Однако на этот раз меня чудесным образом спас голос, раздавшийся с небес. Ну то есть как с небес, просто откуда-то сверху. Когда лежишь на полу, даже какие-то несчастные два метра кажутся заоблачной высью.

– Как не стыдно нарушать договор, – укоризненно сказал голос.

Друппи как ветром смело. Секунду спустя он уже сидел под столом в гостиной и вид имел самый невинный – а я что? Я ничего.

Окажись фамильное проклятие Дигорана Ари Турбона заразным, я бы сейчас, пожалуй, позеленел. Потому что прийти поздно вечером домой и застать там своего лучшего друга, у которого, по идее, и на сон-то времени почти нет с тех пор, как его припахали исполнять обязанности Великого Магистра Ордена Семилистника – это все-таки очень радостное событие. Насчет безмятежности я, впрочем, не так уверен, а проверить все равно не получится, поскольку моего пра-пра-пра-прадеда никто не проклинал. У меня в этом Мире вообще никаких родственников отродясь не было, что, пожалуй, только к лучшему. А то переругались бы со всеми местными колдунами, а я потом расхлебывай, влача бремя фамильных проклятий. Ну уж нет!

– Круто, что ты тут, – сказал я, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. – А почему зов не прислал? Я бы раньше пришел.

– Я так понял, ты от меня намеренно прячешься, – объяснил сэр Шурф. – А когда от меня кто-то прячется, мой долг – устроить засаду в наиболее подходящем для этого месте. Я, сам знаешь, воспитанник Джуффина Халли, и первое, чему он меня научил – никогда не сообщать жертве, где именно ты ее поджидаешь. Такое поведение, по его мнению, непрофессионально.

– Издеваешься! – восхитился я. – Такую ерунду даже ты всерьез не можешь говорить.

– Боюсь, ты меня недооцениваешь. Я все могу.

– Но откуда идея, будто я от тебя прячусь? То есть тебе, безусловно, виднее, но все-таки с чего ты взял?

– Ты сегодня вернулся в Ехо вскоре после полудня, – объяснил мой друг. – Совещание, которое ты собрал, продолжалось максимум час, после чего Нумминорих снова отправился в Нумбану, а ты остался в столице. И при этом до сих пор не прислал мне зов с ультимативным требованием немедленно бросить все, распустить Орден и стереть Иафах с лица земли, чтобы все эти нелепые люди и их незначительные дела не помешали нам с тобой спокойно пообедать. Подобная деликатность настолько не в твоем духе, что я начал беспокоиться. Но потом сообразил, что ты просто скрываешься от меня, чтобы не продолжать занятия. Конечно, ты сам попросил научить тебя становиться невидимым и был чрезвычайно настойчив, но когда это подобные аргументы казались тебе существенными? Я, собственно, затем и пришел, чтобы сказать: не хочешь – не учись. Честно говоря, я сам не думаю, что это умение тебе так уж необходимо. В крайнем случае, сэр Кофа наверняка согласится одолжить тебе свой плащ, как уже не раз…

– Ха! – надменно сказал я.

А больше ничего не стал говорить. Потому что внезапно наступил момент моего торжества. Все-таки не зря я весь день осваивал этот дурацкий трюк. А что не по причине врожденного трудолюбия, а просто на нервной почве, так кому какое дело, когда есть результат.

Надеюсь, исчез я достаточно эффектно. Трудно судить, когда не видишь себя со стороны, зато я видел лицо сэра Шурфа. Если бы он несколько лет кряду издевался надо мной, непедагогично обзывая бездарью и грозя побить палкой за очередную неудачу, я и то почувствовал бы себя отмщенным. А поскольку он ничего подобного не делал, торжество мое оказалось даже несколько неуместным. Но мне все равно понравилось. Я бы, пожалуй, еще повторил.

– Просто не хотел приходить к тебе, не сделав уроки, – скромно сказал я.

А потом снова стал видимым, не дожидаясь окончания действия заклинания. Это почему-то считается особым шиком, хотя, как по мне, ничего сложного тут как раз нет. Ломать – не строить.

К другу моему наконец вернулся дар речи.

– Тебя как подменили.

– Да нет, вроде не подменили, – вздохнул я, падая в кресло. – Просто после исчезновения нумбанского пророка все были как на иголках, и я за компанию. Тем более, что исчез он, похоже, из-за меня. Надо было как-то отвлечься… Ты уже знаешь эту историю?

– О предполагаемом возвращении Магистра Хонны? Знаю, конечно. Мне такие новости, как ты понимаешь, сразу же докладывают. Принудительно докладывают, я бы сказал. Захочешь – не отвертишься. Любимая формулировка сэра Джуффина Халли: «Прости, но сейчас я вынужден заставить тебя обязать меня немедленно предоставить всю информацию по делу…»

– Смешно, – согласился я. – Ладно, хорошо, что ты в курсе, а то я бы до утра рассказывал… Интересно все-таки, почему он не стал мне ничего говорить? Еще и наврал, то есть притворился сновидцем, которого я якобы пришел разбудить. Это-то зачем? Не может же правда обо мне быть настолько ужасной.

– Во-первых, может, – флегматично сказал Шурф. – И ты сам это знаешь. А во-вторых, Хонна в бытность свою Великим Магистром Ордена Потаенной Травы прекрасно разбирался в людях. И вряд ли утратил это ценное качество за прошедшие годы.

– И что?

– Да то, что лично я тоже поостерегся бы выкладывать тебе какую-нибудь тайную правду, если бы вдруг ее узнал. Потому что для начала ты просто не согласишься с услышанным. Нет, нет и нет. Отстаньте от меня со своими бреднями! Потом, какое-то время спустя, ты обдумаешь полученную информацию и непременно попытаешься сделаешь из нее трагедию, причем совершенно вне зависимости от того, нравится она тебе или нет…

Я рассмеялся. Хотя, конечно, с гораздо большим удовольствием швырнул бы в него что-нибудь тяжелое. Но это совершенно бессмысленно: во-первых, Шурф увернется, а во-вторых, он терпеть не может беспорядок. И мне же самому придется собирать раскиданные предметы. А заниматься уборкой мне лень – сейчас и вообще всегда.

– …а потом ты Мир наизнанку вывернешь, лишь бы сказанная тебе правда стала неправдой, – закончил он. – Просто чтобы настоять на своем. И какой, скажи на милость, во всем этом смысл? Нет уж, додумывайся до правды о себе самостоятельно. Так всем будет спокойнее.

– Ужасный ты человек, – вздохнул я. – Какой гнусный поклеп ни возведешь на ближнего, все равно оказываешься прав. Особенно если этот ближний я. И что с тобой, спрашивается, делать?

Шурф задумался.

– Главное – не кормить, – наконец сказал он. – Все остальное на твое усмотрение.

– А почему это вдруг не кормить?

– У меня за плечами ужин со Старшими Магистрами. То еще испытание, потому что по моему аппетиту эти наблюдательные люди определяют степень моего доброго к ним отношения. А поскольку никаких претензий к их поведению у меня в последнее время нет, пришлось приводить свои действия в соответствие со смыслом невербального высказывания, в которое по общей негласной договоренности превратилось совместное употребление пищи. Все-таки множественность коммуникативных слоев порой доставляет изрядные неудобства. Я бы предпочел объясняться со своими подчиненными только словами. Но, к сожалению, чужое восприятие невербальных сигналов и их интерпретация – не та область, где можно быстро установить свои порядки. На такие изменения требуется время.

– Да уж, – растерянно подтвердил я, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одно умное слово, достойное украсить нашу беседу. И чтобы в нем было не меньше пяти слогов!

Не получилось. Но не потому что у меня такой уж бедный словарный запас. Просто нас отвлекли.

Дальняя дверь, ведущая в коридор, приоткрылась, и в гостиную вперевалку вошли кошки. Ну, то есть кошка и кот, Элла и Армстронг, здоровенные мохнатые обормоты, которые, если говорить о физическом развитии, все еще являются котятами и, следовательно, продолжают расти.

Штука в том, что в Мире коты, собаки и другие звери живут подолгу и взрослеют, соответственно, очень медленно. Последнее обстоятельство до сих пор совершенно не укладывается у меня в голове; к счастью, мое активное интеллектуальное участие в постепенном росте кошек не требуется, и я могу позволить себе сколько угодно ничего не понимать без всякого ущерба для процесса. Каких размеров мои домашние питомцы достигнут еще полдюжины лет спустя, когда наконец станут считаться взрослыми, я даже думать не хочу. Но заранее рад, что Мохнатый Дом – одно из самых просторных жилых помещений в Ехо. Есть надежда, что в нем все-таки останется немного места для меня. Например, кабинет в башне. Туда они к тому времени, пожалуй, просто не протиснутся.

Вслед за кошками, как и следовало ожидать, появилась Базилио. Армстронг и Элла – ее неотлучная свита. До появления Базилио котята не особо привязывались к людям, но в нее влюбились с первого взгляда, причем еще в ту пору, когда девочка наша выглядела как ужасающий василиск.

Строго говоря, она и есть ужасающий василиск, вернее, изрядно смахивающая на василиска овеществленная иллюзия с головой индюка, рыбьим туловищем, лисьим хвостом и самым дружелюбным в Мире нравом. Симпатичной рыжей девицей Базилио выучилась быть гораздо позже, при помощи леди Сотофы. Самое удивительное, что чудесное превращение совершенно не испортило ее характер. А ведь быть хорошим человеком гораздо труднее, чем славным чудовищем.

Но чего только не бывает.

Вот и сейчас, застав нас в гостиной, Базилио исполнила свой коронный трюк – обрадовалась. Ничего особенного она при этом не сделала и не сказала, но даже если бы мы с Шурфом были двумя спившимися портовыми нищими, давным-давно утратившими смысл жизни, мы бы незамедлительно обрели его снова. Мы его, впрочем, и так обрели – дополнительно, в довесок к уже имеющемуся. Но не то чтобы я был против, лишний смысл жизни никогда не повредит.

Следующим номером программы стало появление на столе напитков. Этот процесс у Базилио отработан в совершенстве. Стоит ей войти в комнату и увидеть гостей, можете быть уверены, что и минуты не пройдет, как появится слуга с напитками, причем именно теми, которые по душе собравшимся. Что в моем доме – та еще задача, народу здесь бывает много, и вкусы у всех разные. Однако все всегда остаются совершенно довольны. И это касается не только напитков. Прежде в Мохнатом Доме, как и в любом из моих жилищ, царила обаятельная атмосфера предапокалиптического хаоса, но вскоре после появления Базилио здесь как-то незаметно установилась почти пугающая идиллия. Теперь у нас все происходит вовремя, без сбоев и как бы само собой. При Базилио даже дворцовые повара, бывшие прежде главным неизбежным злом моей здешней жизни, стали готовить не то чтобы шедевры, но нормальную вкусную еду. А это уже попрание основ, в своей возмутительности граничащее с чудом.

Не то чтобы я взваливал на Базилио организацию нашей жизни. Мне бы такое и в голову не пришло. Я из тех мягкосердечных злодеев, которым проще проглотить человека живьем, чем заставить его тяжело трудиться – при том, что я терпеть не могу сырое мясо. Базилио взялась за хозяйство Мохнатого Дома совершенно добровольно. Думаю, дело в том, что она слишком часто оставалась дома одна, вот и нашла себе развлечение – собирать из разрозненных деталей быта идеальную домашнюю жизнь, как сложную головоломку. И весьма в этом преуспела, что неудивительно, головоломки – ее конек. Один из множества.

В общем, Базилио немного замешкалась на пороге, тут же отступила в сторону, пропуская слугу с подносом, а потом наконец спросила:

– Можно я с вами немножко посижу?

Вот интересно, кем надо быть, чтобы сказать ей «нельзя»?

Когда Базилио уселась в кресло рядом со мной, я заметил, что веки у нее подозрительно красные. А глаза как-то немного чересчур ярко блестят. И рыжие кудри уныло свисают вдоль лица вместо того, чтобы задорно торчать во все стороны. Все это означало, что она совсем недавно ревела. Меня не проведешь.

– Что стряслось, дружочек? – спросил я. – Кто тебя обидел? Кому голову откусить?

Уменьшительно-ласкательные суффиксы все-таки прокрались в мой лексикон. Но это не беда, когда в доме обитает столь подходящий объект для их применения.

Честно говоря, я заранее не сомневался, что никто Базилио не обижал, сама какое-нибудь горькое горюшко себе сочинила. Просто всякой юной барышне полезно твердо знать, что она всегда под надежной защитой – от кого и чего угодно. Я бы и сам от подобного знания не отказался, но мне оно по ряду причин не положено. А ей – да.

Базилио смущенно замотала головой.

– Не надо никому ничего откусывать, ты что! Меня никто не обидел. Просто, понимаешь, никак не отучусь реветь из-за любого пустяка. Вроде умом понимаю, что ничего плохого не случилось, а все равно плачу. И остановиться не могу. Наверное, у меня просто нет силы воли?

– Все в порядке, тебе пока даже положено много плакать, – неожиданно сказал Шурф.

В его устах это прозвучало, мягко говоря, несколько неожиданно. Меньше всего мой друг похож на человека, готового пропагандировать эмоциональную распущенность среди молодежи.

– Ты выглядишь как вполне взрослая девушка шестидесяти лет[59]. – продолжил он. – А ума и знания жизни у тебя, пожалуй, даже побольше, чем у твоих ровесниц, поскольку их ты унаследовала от своего невольного создателя, взрослого, опытного и чрезвычайно разумного человека. Тем не менее, не следует забывать, что на самом деле ты родилась всего полгода назад. Совсем младенец. А младенцы обычно довольно много плачут. Видимо, на первоначальном этапе жизни плач – самый простой и естественный способ установить контакт с реальностью, сообщить ей о своем недовольстве и дать возможность исправиться. Поэтому тебе пока вовсе не обязательно сдерживаться. Еще дюжину лет можешь рыдать, сколько душе угодно. А потом, я думаю, желание лить слезы пройдет само. У тебя, по моим наблюдениям, довольно уравновешенный характер.

Базилио озадаченно моргнула.

– Слушай, а ведь он совершенно прав, – сказал я. – Так что реви на здоровье. Можешь начинать прямо сейчас.

– Спасибо, но мне уже не хочется, – улыбнулась она.

– Тогда выкладывай, что у тебя стряслось. Ты меня знаешь, я не отстану.

– Просто сэр Умара Камалкони не смог прийти в гости, – смущенно сказала Базилио. – Мы заранее договорились, и я специально раздобыла на Сумеречном Рынке новую игру, называется «Злик-и-злак». Большое поле и много разноцветных кубиков. В «Злик-и-злак» играют только в Чирухте; если бы не Трикки, который родом из Тулана, даже не знаю, как бы я разузнала правила… Ладно, это все неважно. Просто сэр Умара Камалкони заранее радовался новой игре, а потом взял и не пришел! Он, конечно, придет, когда сможет, и мы еще поиграем. Просто я очень ждала и все приготовила, а он не смог, и мне теперь таааааак обидно!

На этом месте Базилио все-таки шмыгнула носом и благополучно разревелась. А мы с Шурфом понимающе переглянулись. Бедный ребенок, нелегко дружить с Королем. Особенно если при этом не знаешь, с кем связался.

Под личиной седого и согбенного Старшего Помощника Придворного Профессора овеществленных иллюзий Базилио навещает Его Величество Гуриг Восьмой. Вообще-то, изначально он затевал этот маскарад как одноразовый: захотел посмотреть на поселившееся в моем доме чудовище, а гулять и заходить в гости к подданным, не прихватив с собой свиту из как минимум полусотни придворных бездельников с паланкинами и оркестром, монархам, к сожалению, не положено. Поэтому наш Король вынужден изменять облик и сочинять соответствующую легенду всякий раз, когда его посещает желание развлечься на стороне. И к нам в гости он тогда заявился, прикинувшись забавным дотошным старичком. Кто же знал, что они с Базилио так подружатся, что один будет раз в несколько дней превращаться в придворного профессора, а другая – в ужасное чудовище, которое тот якобы обязан изучать. На самом деле «изучение» обычно состоит из совместного разгадывания головоломок и болтовни чуть ли не до утра. Его Величеству, как я понимаю, здорово не хватает такой счастливой, почти детской дружбы, так что они с Базилио очень удачно друг друга нашли.

Хотя Базилио все-таки гораздо труднее. В глубине души я уверен, что она в этого несуществующего придворного профессора немножко влюблена. Ну, то есть я всем сердцем надеюсь, что именно «немножко». Но мрачно подозреваю, для нее это очень даже всерьез.

– Твое огорчение понятно. Никто не любит, когда нарушаются его планы, – рассудительно сказал Шурф. – Но когда связываешься с придворными, это совершенно неизбежно. Думаю, твоему другу сейчас еще трудней. Ты, по крайней мере, сидишь дома, с друзьями и кошками, а он вынужден стоять, вытянувшись по струнке, на Королевском приеме в честь прибытия делегации из Графства Хотта. Жизнь во дворце полна таких неприятных моментов, а хуже всего, что придворных никогда не предупреждают о прибытии очередной делегации заранее. Да и сам Король не застрахован от подобных неожиданностей: иногда высокие гости задерживаются в пути, а иногда, как сегодня, являются на день раньше оговоренного срока, и это, к сожалению, не повод не пускать их во дворец…

– А, так вот почему! – Базилио сразу перестала плакать. – Я-то думала, сэр Умара Камалкони не пришел, потому что ему интересней познакомиться с хоттийскими гостями, чем играть со мной в «Злик-и-злак». А его, получается, просто не отпустили из дворца? И даже не предупредили заранее, что сегодня вечером он будет занят?

– Не сомневаюсь, именно так оно и было, – заверил ее Шурф.

Он еще что-то хотел добавить, но в этот момент окно распахнулось настежь, и в гостиную влетело существо размером с платяной шкаф и настолько кошмарного вида, что Базилио, взвизгнув, выскочила из кресла, где сидела, свернувшись уютнейшим клубком, и спряталась за мою спину. Хотя, по идее, должна бы понимать, что ничего особо страшного в чудовищах нет. Если уж сама тоже оно.

Но оправдать ее поведение все-таки можно. Посетившее нас создание обладало удивительным телом цвета безмятежной радости – то есть если называть вещи своими именами, ярко-зеленой бесформенной тушей, оборудованной пучками волосатых щупальцев, несметным числом выразительных лиловых глаз, окруженных длинными ядовитыми шипами и примерно таким же количеством хищных зубастых ртов, которые вопили, визжали и изрыгали проклятия, перебивая друг друга. По замыслу, это хоровое выступление должно было устрашающе воздействовать на любую потенциальную жертву. И, в общем, получалось неплохо. У меня самого нервы бы сдали, если бы я увидел эту красоту в первый раз.

Но я к ней уже привык.

Гораздо важнее, впрочем, что к ней привык Друппи. А то даже не знаю, во что превратилась бы сейчас моя гостиная, если бы он бросился нас защищать. Но Друппи только приветственно взмахнул ушами. Я же говорю, в большинстве случаев он очень воспитанный пес. А что сердце его исполнено любви, которая периодически затмевает разум – так с кем из нас, положа руку на сердце, не случалось ничего подобного?

– О, а вот и Муррийский Демон Гнева к нам пожаловал, – одобрительно сказал Шурф. – И очень неплохой демон, гораздо более цельный, чем в прошлый раз. Посиди с нами, демон. Только не ори так, пожалуйста. Насколько я помню из «Энциклопедии устрашающих созданий», молчаливое состояние тебе тоже присуще.

– По крайней мере, в процессе переваривания только что съеденной жертвы, – подсказал я. – Если это совершенно необходимо, можешь попробовать проглотить меня. Но я, честно говоря, совсем не уверен в собственной съедобности.

– Ой, – пискнула у меня из-за спины Базилио. – Так это…

– Ну да, – улыбнулся я. – А ты не узнала? Думала, настоящий демон к нам вот так запросто вломился, а мы даже не пытаемся призвать его к порядку? Ну ты даешь!

Зеленая туша попробовала втиснуться в кресло, у нее предсказуемо не получилось. Кресла у нас в гостиной большие, но все же не настолько. Поэтому Муррийскому Демону Гнева пришлось плюхнуться на диван. Одно из щупалец подгребло к себе стакан с укумбийским бомборокки, после чего демон растерянно замер, явно пытаясь вспомнить, какая из пастей у него настоящая. Но это ему не удалось. Иногда снова превратиться в человека проще, чем разобраться, откуда у тебя что теперь растет.

Поэтому пару секунд спустя на диване сидела Меламори, растрепанная, в пушистом домашнем лоохи для ванной и чрезвычайно недовольная собой. Сделала пару глотков бомборокки и сердито сказала:

– Столько ртов отрастила, а на месте настоящего почему-то внезапно оказался глаз. И вот как с этим бороться?

– Практикой, разумеется, – пожал плечами сэр Шурф. – Впрочем, это ты и без меня знаешь.

– Зато все твои пасти орали, как самые настоящие, – утешил ее я. – И наверняка могли укусить.

– Насчет укусить ты мне льстишь. Я пока даже не начала понимать, как это делается, – призналась Меламори. – И орали, кстати, далеко не все, а только шестьдесят две из восьмидесяти.

Она мрачнела на глазах.

– Шестьдесят две из восьмидесяти – это считай уже почти все, – твердо сказал я. – А всего дюжину дней назад ты вообще не знала, как заставить это тело издавать хоть какие-то звуки. Фантастический прогресс!

– Спасибо, – буркнула Меламори. И, помолчав, добавила: – По-моему, я занимаюсь полной ерундой.

В глубине души я был совершенно с нею согласен. Но прекрасно понимал, что это далеко не тот случай, когда соглашаться следует вслух.

– Так или иначе, но ты занимаешься магией, – заметил Шурф. – А это всегда на пользу. Даже если конкретные навыки тебе никогда в жизни не понадобятся, тело в процессе их освоения приучается к колдовству. Его готовность к изменениям себя и Мира увеличивается с каждой новой попыткой. И, что гораздо важнее, готовность Мира измениться по твоей воле тоже растет.

– Ну разве что так, – меланхолично кивнула Меламори. И внезапно призналась: – Я только сейчас поняла, что просто пытаюсь взять реванш.

– В каком смысле? – удивился я.

– Занимаюсь магией, как я ее представляла себе в детстве: чудесные превращения, все вокруг орут от ужаса, я – царица Мира, могу откусить голову, кому захочу. При этом о чем-то подобном я могла только мечтать: родители постоянно твердили, будто никаких особых способностей к колдовству у меня нет. Это мы сейчас понимаем, что в Эпоху Кодекса магия, выходящая за рамки пары-тройки первых ступеней, была под строжайшим запретом, а поди такое ребенку объясни, особенно упрямому вроде меня. Проще сказать: «У тебя ничего не получится, даже и не пробуй». И я им верила. Даже потом, когда не верила во всех остальных вопросах, думала: «Ну, если бы у меня были способности к магии, хоть что-нибудь иногда получалось бы само собой!» Тосковала, конечно, не знала, куда себя деть, но особо не рыпалась. Глупо пытаться учиться делу, в котором ты всегда будешь среди худших, как ни старайся. Когда сэр Джуффин позвал меня в Тайный Сыск, я сперва думала, он надо мной смеется. А потом решила, это Корва ему заплатил, чтобы взял меня к себе и хоть чему-нибудь научил. А скандалит и запрещает поступать на службу, чтобы я не догадалась о сделке. Уж я-то знаю, на какие хитрости способен мой отец! Довольно долго так думала, кстати. Смешно, да?

– Смешно, – подтвердил Шурф. Без тени улыбки.

Меламори залпом допила бомборокки и принялась набивать трубку. Наконец сказала:

– На самом деле я только в Арварохе поверила, что магия – мое призвание. Когда тамошние буривухи пригласили меня остаться у них. Такие невероятные существа! Наши из Большого Архива все-таки слишком очеловеченные. Мало их тут, а людей много, поэтому они похожи на нас и с ними легко договориться. А арварохские совсем другие. Не просто мудрые птицы с идеальной памятью, как мы привыкли думать. Они… Даже не знаю, как объяснить! Как свет, который пронизывает весь Мир. Вроде бы ничего особенного не делают, и в то же время на них все держится, и это каким-то образом сразу становится ясно, когда оказываешься рядом с ними. И вдруг эти удивительные существа решили, что я подхожу для изучения их магии! У меня тогда все разом из головы вылетело. Отмелось, отменилось, утратило смысл. Какая-то дурацкая прошлая жизнь, все эти мои убогие победы и достижения, нелепая любовь, из-за которой я примчалась в Арварох, – да было ли все это вообще? И если было, то с кем? Со мной?! Ну, знаете!..

– Так бывает, когда впервые встречаешься с той частью себя, которая предназначена для магии, – согласился Шурф. – Кажется, вот это почти незнакомое, новое, исполненное силы существо – и есть я. А все остальное не в счет, единственный смысл этих декораций был в том, чтобы как-то дожить до сегодняшнего дня. Очень счастливое чувство, я хорошо его помню. Ну, правда, со временем выясняется, что для обретения подлинного могущества надо снова собрать себя целиком, и значение имеет любая из деталей, когда-то с восторгом отброшенных прочь. Но это уже совсем другая история. К такому пониманию каждый приходит сам – если, конечно, не заблудится по дороге. Что тоже вполне обычное дело.

– Да, наверное, – нетерпеливо сказала Меламори. – Но сейчас речь не об этом. Просто именно тогда до меня наконец дошло, что я и правда что-то могу. И всегда могла. Джуффин меня не обманывал, отец ему не платил. Все правда… А все равно, сами видите, вместо того, чтобы продолжать учиться чему-то путному, я снова сижу дома и пытаюсь взять дурацкий реванш. Исполняю собственные детские мечты. Зеленый Муррийский Демон Гнева к вашим услугам! Но ладно, ничего, я его все-таки добью. Все пасти будут орать, как миленькие. И пить, что дают. И кусаться. Не смотри на меня так, Макс, я не собираюсь тренироваться на тебе и кошках. Мебель погрызу. А там поглядим.

И на этой торжественной ноте леди Меламори Блимм шмыгнула носом. Я смотрел на нее с благоговейным ужасом: неужели заревет?

– Что мне по-настоящему нравится, так это твое намерение довести бесполезный трюк до совершенства, – сказал ей Шурф. – С таким подходом ты точно не пропадешь, как бы тебе этого ни хотелось.

– Что?! – возмущенно переспросила она. – С чего ты взял, будто мне хочется пропасть?

Но слезы уже текли по ее щеке. Две штуки, одна за другой. Из правого глаза. Левый оказался более стойким.

– Удивительно удачно складывается день, – заметил я. – С утра я был арестован, потом обратил в бегство самого Магистра Хонну, вернулся домой, проведя вечер в чудесном урдерском трактире, а тут все ревут в три ручья. Поневоле почувствуешь себя самым настоящим Мятежным Магистром…

– Что за урдерский трактир? – хором спросили Шурф и Меламори. С такой характерной возмущенной интонацией, предполагающей продолжение: «И какого черта ты ходил туда без меня?» Можно подумать, они оставляют мне выбор.

А Базилио ничего не спросила. Но встрепенулась так, словно я новенькую шиншийскую трехмерную головоломку из рукава достал.

Есть все-таки вечные темы, всегда способные отвлечь здравомыслящих людей от обсуждения экзистенциальной катастрофы любой степени тяжести.

– «Свет Саллари» на Сияющей улице, – ответил я. – Очень славное место.

– Вот здесь, прямо у нас под носом? – уточнила Меламори.

Голос ее звучал почти сердито, словно никаких славных мест у нас под носом быть не должно. А эти пройдохи как-то просочились!

– Да. Но если бы не Кофа, мы бы вряд ли узнали о таких отличных соседях. Вход к ним во дворе, с улицы и не поймешь, что там какой-то трактир. Очень хорошо замаскировались, ничего не скажешь. Но Кофа все равно обнаружил их укрытие. И меня туда привел. А там, слушайте, полный конец обеда! Большой круглый стол, один на всех, разрисованный потолок, самый красивый в Мире повар, сливочный суп с не-муяги и…

– С чем?

– С не-муяги, – повторил я. – Потому что по традиционному рецепту там должна быть рыба муяги, которую в наших краях не достать. А какой у них ягодный танг! Уууууу! Нет, тут не слушать меня надо, а пробовать. Но сегодня уже ничего не выйдет, ребята закрыли трактир и пошли спать.

Меламори и Шурф переглянулись.

– По-моему, он над нами издевается, – сказала она.

– Издеваюсь, – подтвердил я. – Хочу, чтобы в этом доме снова лились слезы. Мне понравилось… Ладно, ладно, не смотрите на меня так! Тоже мне, почетные члены братства вечно голодных людоедов.

Я сунул руку под стол, вернее, в Щель между Мирами и вытащил оттуда яблочный пирог. Вернее, Яблочный Пирог – именно так, с большой буквы. Просто я точно знаю, где пекут самые крутые во Вселенной яблочные пироги. И время от времени их оттуда таскаю. Хозяин, надеюсь, не против; в любом случае, пока я там жил, его пироги исчезали в моей пасти с куда большей скоростью. А теперь совсем изредка, не о чем говорить.

– Чего-то такого я и опасался, когда просил меня не кормить, – флегматично сказал сэр Шурф. – Есть вещи, устоять перед которыми довольно затруднительно, даже когда этого требует здравый смысл.

А Меламори ничего не сказала. Просто отрезала примерно четверть пирога и сразу отправила в рот. У нее это называется «маленький ломтик». Удивительно, впрочем, не это, а то, что я последовал ее примеру. По идее, после пирушки в «Свете Саллари» мне даже смотреть на еду не полагалось – примерно до послезавтра. Однако чувствовал я себя так, словно все эти супы, пироги и танги случились со мной давным-давно, а то и вовсе примерещились.

Базилио, глядя на нас, заметно приуныла. В ее жизни есть одно существенное неудобство: будучи овеществленной иллюзией, бедняга не может есть нормальную человеческую пищу, в том числе, добытую из иных Миров. Ей наколдованную подавай. Из той же иллюзорной материи, что она сама.

– Прости, друг, – сказал я. – Делать еду для тебя я так до сих пор и не научился. Но вроде ты и сама уже неплохо справляешься?

– Да, справляюсь, – печально согласилась Базилио. – Но иногда ужасно хочется попробовать именно ту еду, которая у остальных.

– Сыа е уе! – с набитым ртом пообещала Меламори. – Сейчас все будет, – повторила она, дожевав.

И эффектным жестом ярмарочного фокусника извлекла из воздуха точную копию нашего яблочного пирога.

– Четверть часа, по идее, должен продержаться, – сказала она. – И вкус я максимально старалась приблизить к оригиналу, чтобы все честно. Надеюсь, получилось. Лопай давай, время пошло.

С едой для Базилио еще и такая проблема, что она крайне недолговечна. Не успеешь опомниться, как исчезла, начинай колдовать заново. Четверть часа – это уже много. Меламори большая молодец. Еще в начале зимы их с Трикки Лаем творения жили не дольше пары минут, бедняга Базилио порой только руку протянуть успевала.

Но теперь и это дело пошло наконец на лад.

– А что вы знаете про Урдер? – спросил я. Как бы всех собравшихся, но на самом деле, конечно, Шурфа, назвать которого «ходячей энциклопедией» у меня язык не повернется, потому что он – тысяча энциклопедий сразу. Как минимум.

– Что он находится на берегу Великого Крайнего Моря, – ответила Меламори. – И там живут люди, которые едят суп из рыбы муяги; впрочем, это уже не утверждение, а научная гипотеза, основанная на полученных от тебя сведениях. Мне просто стало стыдно, что я так мало знаю!

– Зря вы так на меня смотрите, – сказал Шурф. – Мои сведения об Урдере настолько скудны, что мне самому удивительно это осознавать. Никогда специально не интересовался этой страной. Знаю только, что она находится на севере Чирухты, на берегу Великого Крайнего Моря, граничит с Кирваори, Шимпу и Пустой Землей Йохлимой, которая формально считается территорией Куанкуроха, а на практике принадлежит только местным ветрам, чей нрав столь тяжел, что неподготовленный человек и нескольких минут рядом с ними не выдержит; впрочем, не о них сейчас речь. Урдер почти не привлекает путешественников из других стран, поскольку не может предложить им ни исторических достопримечательностей, ни экзотических развлечений, ни заслуживающих внимания культурных событий, ни даже более-менее интересной архитектуры; впрочем, по моим предположениям, там должны быть совершенно уникальные ландшафты: лишенные растительности синие каменные скалы побережья, контрастирующие с ними пышные городские сады, заросли вечноцветущих северных кустарников по берегам рек и дикие леса предгорий на границе с Шимпу. Даже не представляю, как выглядит сумма перечисленных мною особенностей, но предполагаю, впечатление от их созерцания должно быть небезынтересное. Теоретически Урдер должен был подарить Миру великое множество интересных художников и поэтов, на практике же такого не произошло; возможно, впрочем, они все же есть, просто реализуют свои амбиции дома, довольствуясь признанием среди сограждан, и не спешат знакомить остальное человечество со своими шедеврами. Форма правления в Урдере, как и в большинстве государств Чирухты, условно меритократическая[60], с элементами тимократии[61] и даже, я бы сказал, демархии[62]. То есть управителей городов и поселков выбирают местные жители, обычно безошибочно останавливаясь на самых достойных кандидатурах, что довольно легко в небольших населенных пунктах, где все знакомы друг с другом с детства. Ну а на общегосударственном уровне – как пойдет. Сейчас, если не ошибаюсь, наибольший вес в Урдере имеют Собрание Каменщиков и Гильдия Лесничих, представители которых составляют Большой Урдерский Совет, наименее значительные должности, вроде Главного Надзирающего за красотой маяков, или Почетного Председателя Департамента защиты интересов прибрежных птиц разыгрываются в ежегодной лотерее, а формальным правителем, назначенным на это место за безупречное происхождение, привлекательную внешность, звучный голос и прекрасные манеры, является Мастер Кон Решори, младший сын покойной адмиральши Ялы Шори, главы Великой Крайней Флотилии, которая на протяжении двухсот лет держала Урдер в железных руках и сделала его благополучной процветающей страной с небывало низким уровнем преступности. Ниже он, разве что, только в Тубуре, да и то лишь потому, что тамошнее население спит практически круглосуточно, а в таком состоянии довольно сложно нарушить какой бы то ни было закон.

– И это называется «скудные сведения», – восхищенно вздохнул я.

– Ну, обширными их при всем желании не назовешь, – отмахнулся Шурф. – Не думаю, что я смог удовлетворить твое любопытство.

– Конечно, не смог, – подтвердил я. – Только раздразнил. А ты еще что-нибудь для меня разузнаешь? Я, конечно, и сам могу попробовать, но пока я сниму с полки и открою одну книгу, ты прочтешь дюжину, от корки до корки. И перескажешь мне простыми человеческими словами, без всей этой вашей академической терминологии, от которой у меня лоб судорогой сводит.

Наградой мне стали сияющие глаза моего друга. Честно говоря, если бы Урдер был мне до лампочки, я бы все равно попросил Шурфа разузнать об этой стране как можно больше, а потом слушал бы так внимательно, будто от полученной информации зависит чья-нибудь жизнь.

Таково веление моего сердца.

Штука в том, что сэр Шурф Лонли-Локли опасный маньяк – в целом, по складу характера, но особенно ярко это проявляется в его отношениях с книгами. И главная драма его нынешней жизни состоит в том, что, с одной стороны, в полном распоряжении Шурфа внезапно оказалась библиотека Ордена Семилистника, лучшее собрание книг в Соединенном Королевстве. А с другой стороны, времени на чтение для удовольствия у него сейчас нет. Поэтому я со своими регулярными просьбами что-нибудь разузнать – натурально его спасение. Чувство долга, которое не позволяет моему другу пренебрегать делами ради собственных прихотей, вполне допускает пренебрежение одними делами ради других, более важных. А уж правильно расставить приоритеты – дело нехитрое. Всегда можно вовремя вспомнить, что формально я – чиновник высшего ранга, отвечающий за безопасность столицы Соединенного Королевства, а не просто любопытствующий друг, слишком ленивый, чтобы собирать нужную информацию самостоятельно.

Вследствие всего вышесказанного, я постоянно нахожусь в поиске хоть сколько-нибудь интересующих меня вопросов, за ответами на которые сэр Шурф сможет с чистой совестью отправиться в библиотеку и быть там абсолютно счастливым – целых полчаса кряду, а то и больше, если задача окажется по-настоящему сложной. Но настолько ему, конечно, не каждый день везет.

В общем, очень удачно подвернулся этот урдерский трактир. Сам бы я до столь богатой темы, пожалуй, не додумался.

– И еще обязательно разузнай, кто такие йорли, – попросил я. – Как-то не сообразил сразу спросить, а теперь…

– Ну, это я могу сказать тебе прямо сейчас. Йорли – мелкие хищные птицы, обитающие в некоторых областях Чирухты. Замечательны тем, что выводят потомство в глубоких подземных пещерах, выкармливают до определенного возраста, а потом покидают, предоставляя птенцам самостоятельно искать путь наружу. Те, кто находит, присоединяются к родителям, а остальные…

– Гибнут?

– Может, и так. Хотя некоторые зоологи утверждают, что такие птенцы просто остаются жить под землей. Еды там достаточно, естественных врагов нет, условия для выведения собственного потомства прекрасные. Правда, под низкими сводами подземных пещер особо не полетаешь, но у всякого образа жизни свои недостатки. Так или иначе, но птица йорли – традиционно популярный образ в творчестве поэтов Чирухты. Оно и понятно. Вечная необходимость выбора между светом неведомой новой жизни и вырастившей тебя безопасной уютной тьмой, притягательный сюжет. На мой вкус, чересчур прямолинейный, зато узнаваемый и близкий многим.

– Да уж, – вздохнул я. И поспешно добавил: – Но йорли – это так, пустое любопытство. А вот про уклад жизни в Урдере мне действительно надо узнать побольше. По самым разным причинам. Потом расскажу.

– Ладно, – согласился Шурф. – Договорились. Ты мне причины, я тебе информацию. Завтра же.

– Отлично. И учти, я не очень обижусь, если ты уйдешь прямо сейчас. Скорее, удивлюсь, если ты этого не сделаешь.

Он деловито кивнул и исчез, не вставая с кресла.

Пижон.

Утро мое началось чересчур рано, зато с хорошей новости. Строго говоря, из-за нее и началось: Нумминорих прислал мне зов и сообщил, что палатка Правдивого Пророка снова появилась на краю Нумбанской Ярмарки, на этот раз за винными и цветочными рядами. И стоит там, как ни в чем не бывало, и очередь уже собралась.

«Отлично, дружище, – сказал я. – А теперь убирайся из моей бедной головы. И расскажи то же самое Джуффину, в это время суток он – более благодарная публика».

Однако заснуть мне больше не удалось. Иногда хорошие новости с утра действуют на меня даже хуже, чем плохие. В смысле, беспокойства от них больше. От неприятностей вполне можно сбежать обратно в сон, а тут лежишь, ворочаешься, думаешь: «Интересно, что теперь будет? Что за правду он им всем скажет? И неужели так и не согласится поговорить со мной? Может быть, зов ему послать? Невежливо, кто бы спорил, но любопытство – серьезная причина наплевать на вежливость. Ладно, пусть сперва все наши к нему сходят, а там поглядим».

В общем, через два часа я уже был в Доме у Моста. Думал, что застану там суматоху, что-то вроде непрерывного вялотекущего совещания, где все распределяют очередность посещения Нумбаны и раздают друг другу неизбежные в таких случаях практические советы – как одеться, что непременно следует попробовать на ярмарке и какие гостинцы везти домой. Но, к моему удивлению, Джуффин сидел в своем кабинете один. Вернее, с Курушем.

Буривух сэра Джуффина Халли – великий дрессировщик людей. По крайней мере, от меня ему удалось добиться того, что никому больше не по силам – стабильности и предсказуемости. То есть всякий раз, отправляясь в Дом у Моста, я стабильно покупаю пирожное для Куруша. И предсказуемо ему отдаю. И до сих пор не свихнулся от такой праведной жизни – сам не знаю, как это возможно. Все-таки права была Меламори, буривухи – удивительные существа.

Вот и сейчас, что бы там ни творилось в дурацкой моей голове, но в кондитерскую я по дороге зашел. А войдя в кабинет шефа Тайного Сыска, первым делом распаковал сверток и положил перед Курушем здоровенный кремовый шар. Убедившись, что буривух благосклонно принял подношение, я наконец обратил взор к Джуффину и нетерпеливо спросил:

– Какие у нас новости?

– Пока ты дрых, все сотрудники Тайного Сыска, их родственники и друзья, а также осведомители сэра Кофы, общим числом сто тридцать два человека, успели отправиться в Нумбану, посетить там палатку Правдивого Пророка, вернуться и сообщить мне его предсказания, на основании анализа которых я пришел к неопровержимому выводу, что Великий Магистр Хонна вернулся в Соединенное Королевство с целью посвятить свою дальнейшую жизнь торговле антикварными сувенирами, похищенными из времен эпохи правления Халлы Махуна Мохнатого. Сейчас он начал подготовку к вербовке агентов, потенциально способных пересекать Мост Времени и одновременно склонных к мелкому воровству…

– Что?!

В таких случаях говорят: «Я так и сел». Но я даже не сел. Просто не подумал о такой возможности.

– Рад, что ты все еще не утратил чудесную способность верить в любую чушь, если она исходит из моих уст, – ухмыльнулся Джуффин. – Ну сам подумай, какие у нас могут быть новости? Нумминорих всего пару часов назад обнаружил пророка на ярмарке. Что само по себе отличная новость, но ее ты, не сомневаюсь, знаешь и без меня. А еще ты, по идее, должен бы знать, что поездка в Нумбану – дело не одного часа и даже не одного дня. Не забывай, Темным Путем туда только мы с тобой можем отправиться. И еще Кофа, но хотел бы я посмотреть на человека, который уговорит его променять долгое приятное путешествие в Ландаланд на самый ненавистный способ перемещения в пространстве. Я, конечно, надеялся, что этого человека мне покажут в зеркале, но номер не прошел. Кофа отобрал у меня мешок денег на проезд своих агентов и отбыл в неизвестном мне направлении, пообещав на прощание, что, возможно любезно согласится выслушать всю правду о себе, но не сегодня, не завтра и даже не послезавтра, потому что у него великое множество гораздо более неотложных дел. Что, к сожалению, чистая правда. Я сам их на него взвалил.

– Еще Меламори может, – сказал я.

– Что именно она может?

– Отправиться в Нумбану Темным Путем. По следу – моему или Нумминориха, неважно. Она хороший Мастер Преследования, а Нумбана не так уж далеко.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Джуффин. – Она, кстати, и отправилась. Вызвалась быть первой. Но еще не вернулась.

– А говоришь, никаких новостей, – укоризненно сказал я, усаживаясь наконец в кресло. – И, кстати, насчет путешествия в Нумбану. Ты же можешь провести туда кого угодно – раз, и все. И я могу. Но ладно, я буду смирно сидеть дома, как договорились, вдруг Магистру Хонне не понравится, что я постоянно где-то поблизости мельтешу…

– Совершенно не факт, что мое мельтешение ему понравится больше, – пожал плечами Джуффин. – Возможно, я его все-таки навещу, но потом, на сладкое. Когда побольше информации соберем. Так что пускай добираются кто как может, своим ходом. Это будет выглядеть гораздо более естественно. Мы же, в сущности, никуда не торопимся. Так, любопытствуем.

Согласиться с этим утверждением мне было довольно непросто. Хотя на самом деле торопиться и правда особо некуда, факт.

– Я о другом хотел с тобой поговорить, – сказал Джуффин. – О несостоявшемся убийце пророка. Или не убийце, просто клиенте с ножом. Во-первых, мне интересно – просто как теоретику и знатоку человеческих душ – осознаешь ли ты тот забавный факт, что повесил на ни в чем не повинную столичную полицию совершенно гиблое дело? Да еще и путем грубой подделки межведомственных документов; впрочем, это как раз ладно бы, имеешь право…

– Ой! – ответствовал я.

Больше сообщить по данному вопросу мне было нечего. Кроме обычных в таких случаях малосодержательных реплик: «Я как-то не подумал», «совершенно об этом забыл» и «прабабку мою хворостиной через три лисьих норы!» Но все это Джуффин слышал уже неоднократно – от меня и сотен других растяп. Зачем повторяться.

– Твое счастье, что Трикки у нас – как ты говоришь в подобных случаях? – а, вспомнил, «святой». Если я правильно понимаю значение этого слова, святость означает, в частности, готовность безропотно принимать удары судьбы, нанесенные руками наших ближних. Бедняга только и спросил меня, должен ли он теперь отправлять в Нумбану специальную следственную группу, или мы все-таки намерены заниматься этим покушением сами.

– Можно написать еще одну бумагу, согласно которой Тайный Сыск забирает это дело у полиции, – предложил я. – И дело с концом.

– Не можно, а нужно. Собственно, все, чего я хотел, – выяснить, из каких удивительных стратегических соображений ты не сделал это еще вчера?

– Угадай с трех раз, – мрачно ухмыльнулся я.

На самом деле все знают, что подобные вещи вылетают у меня из головы со скоростью, наверняка превышающей световую; впрочем, точных замеров пока никто не производил.

Джуффин вытащил из ящика стола чистую самопишущую табличку и протянул мне:

– Сделай это прямо сейчас.

Заставлять меня составлять официальный документ – это, конечно, жестоко. Но справедливо, это я и сам признаю.

– Можешь подделать мою подпись, – невинно заметил Джуффин. – Чем я хуже генерала Бубуты?

Страшный человек.

– Правильно ли я понимаю, что ваш диалог следует пометить как сверхсекретный и никогда, ни при каких обстоятельствах и ни по чьей просьбе его не воспроизводить? – деловито спросил Куруш, отрываясь от пирожного.

– Спасибо, милый, – поблагодарил его Джуффин. – Именно так и следует поступить. Твоя предусмотрительность выше всяких похвал. Как бы мы без тебя обходились?

Куруш – единственное живое существо, к которому шеф Тайного Сыска столь явно подлизывается.

– Вот, – мрачно сказал я, положив на стол оформленный по всем правилам документ. – И прежде, чем начать придираться, вспомни, как умирают настоящие арварохцы.

– В смысле самостоятельно себя удушают? – оживился Джуффин. – И ты так сможешь? Да ну, не заливай.

– Так – вряд ли, – честно признал я. – Но сесть в углу, уставиться в одну точку и какое-то время спустя тихо скончаться от невыносимой печали я, пожалуй, вполне способен.

– Ладно тебе, – отмахнулся шеф. – Все в порядке с документом. Ну, пару запятых пропустил, с кем не бывает. В полиции на это никто внимания не обратит. Для них сам факт существования запятых – примерно такая же заумная мистика, как, скажем, изнанка Темной Стороны Сердца Мира.

Утешать сэр Джуффин Халли умеет не хуже, чем издеваться, этого у него не отнять.

– С важным покончено, можно переходить к интересному, – сказал он, пряча документ в ящик стола. – Тут такое дело…

И умолк. Но даже мне было ясно, что на этот раз Джуффин молчит не из вредности, а просто прикидывает, с чего следует начать.

– У меня есть подружка, – наконец сказал он.

Такого начала я, честно говоря, не ожидал.

– Все-таки, пожалуй, «подружка» – не совсем точное определение, – невозмутимо продолжил Джуффин. – Скажем так, коллега, несколько раз помогавшая мне в непростых расследованиях. Я с огромным удовольствием встречаюсь с ней, когда попадаю в Кумон, и у меня остается достаточно времени на дружеский ужин. То, есть крайне редко. Однако это не мешает нам поддерживать добрые отношения и время от времени обращаться друг к другу за помощью или советом.

Я пока не умею превращаться в гигантский знак вопроса. Иногда это довольно досадно.

– Речь о Старшей Хальфагуле[63] Несравненного Покоя Столицы, иными словами, начальнице полиции Кумона Цияне шуан Файирите, – пояснил Джуффин. – Удивительная в своем роде дама. По традиции, на эту должность может быть назначена только женщина из знатной семьи; важна, строго говоря, не сама по себе знатность, а наличие среди ее предков большого числа упиатов.

– Именно упиатов? – переспросил я, пытаясь припомнить, что я о них знаю. – Это же, вроде бы, самые ленивые из кейифайев?

– Именно. Очень ленивые и очень могущественные, причем у женщин эти качества, как правило, выражены более ярко. Поэтому начальница столичной полиции всегда выбирается из их числа и назначается волей Халифа, а это означает, что возможности отказаться от такой чести у избранной счастливицы нет.

– А если она настолько не хочет работать, что пальцем не пошевелит?

– Ну так именно это от нее и требуется. Считается, что естественное стремление начальницы столичной полиции к спокойной комфортной жизни, помноженное на унаследованную от предков несокрушимую волю, приведет к тому, что преступления в городе сами собой сойдут на нет.

– Ого. И это работает?

– Будешь смеяться, да. То есть некоторые неприятные происшествия все-таки случаются, но гораздо реже, чем, по идее, должны бы. Причем в большинстве случаев преступники действуют столь бестолково и нерасчетливо, что поймать их не составляет никакого труда. А жертвы, в свою очередь, несут жалобы в полицию столь неохотно, словно наказание грозит им самим. Хотя о дурном обращении с жалобщиками в Кумоне, можешь мне поверить, и речи нет. Просто желание начальницы полиции не иметь никаких проблем удивительным образом влияет не только на преступников, но и на поведение пострадавших.

– Ну надо же! – восхитился я.

– Так вот, когда я говорю, что Цияна шуан Файирита – дама в своем роде удивительная, я имею в виду, что она и в любой другой стране соответствовала бы занимаемой должности. Потому что, кроме унаследованных от предков лени и могущества, Цияна обладает ясным умом и храбрым сердцем. Забавно, что эти ее качества совершенно не принимались в расчет при назначении. И, кстати, зря: с тех пор, как она возглавила Кумонскую полицию, число преступлений в столице Куманского Халифата заметно возросло, причем не каких попало, а заковыристых, потому что Цияне интересно их распутывать. Иногда любовь к загадкам может оказаться сильнее лени, такой вот удивительный парадокс… Ладно, не о том речь. Я только и хотел сказать, что хальфагула Цияна – большая умница. И Безмолвной речью владеет, скажем так, не хуже тебя. Вдалеке от Сердца Мира даже азы Очевидной Магии даются с трудом, но для потомков кейифайев это не то чтобы неразрешимая проблема.

– Ага, – сказал я, всем своим видом выражая нетерпение.

– Все это я к тому, что Цияна присылает мне зов довольно редко, когда причина представляется ей достаточно веской. Как и ты, она совсем не в восторге от Безмолвной болтовни, но если припечет, будет терпеть, сколько понадобится. Последний наш разговор состоялся сравнительно недавно, и речь шла вот о чем: примерно в конце осени в Кумоне появился очень странный убийца с красным лицом. По свидетельствам очевидцев, лицо у него не румяное, не налитое кровью, не обожженное, а ровного насыщенного ярко-красного цвета, при этом на раскрашенное или загримированное оно не похоже даже вблизи – по крайней мере, таково общее впечатление.

– Я правильно понимаю, что расы, для которой это обычный цвет кожи, в Мире нет? – на всякий случай уточнил я. Потому что читал «Энциклопедию Мира» так давно, что вполне мог забыть даже настолько удивительную подробность.

– Правильно понимаешь. А кстати, было бы забавно, если бы в Мире жили люди разного цвета. Я бы на всех нас тогда посмотрел!.. С другой стороны, рано или поздно кому-нибудь пришло бы в голову, будто один из цветов лучше прочих, у него тут же нашлись бы оппоненты, и все, пошло веселье. Такая отличная причина лишний раз повоевать с соседями. Синий превыше зеленого, оранжевый – цвет врага, смерть краснорожим! Ну уж нет, спасибо.

– Давай поговорим о чем-нибудь более приятном, – предложил я. – Например о странном куманском убийце. А кстати, его странности ограничиваются цветом лица? Или есть еще что-то?

– Есть – не то слово. Ходит по людным улицам, одетый, по словам Цияны, как пугало, ни от кого не скрывается, демонстративно размахивает здоровенным ножом, нападает на прохожих и, что особенно замечательно, действует при этом крайне неумело. В большинстве случаев жертвы краснолицего отделываются легким ранением или вообще только испугом. Однако несколько нападений все-таки закончились смертью жертвы. Что, в общем, неудивительно. Если достаточно регулярно тыкать в людей ножом наугад, рано или поздно можно случайно попасть в уязвимое место.

– И что, Кумонская полиция до сих пор не поймала этого придурка? – изумился я. – У них там все служащие прямые потомки упиатов? Включая возлежащих на уладасах рядовых?

– Не все так страшно, – улыбнулся Джуффин. – Рядовым полицейским уладасы не положены. Кстати, Трикки с ребятами на их месте тоже сели бы в лужу. И совсем не факт, что наши с тобой задницы остались бы сухими. Штука в том, что, нанеся удар, краснолицый убийца сразу же исчезает. Мгновенно. Как будто ушел Темным Путем. Впрочем, тогда его можно было бы отыскать, благо у халифа Нубуйлибуни Цуан Афии есть свои Мастера Преследования; техника у них несколько иная, но результат примерно тот же, что у наших. Но никакого следа они не обнаружили. Из чего Цияна, как и мы с тобой насмотревшаяся в последнее время на разгуливающих по городу сновидцев, сделала вполне логичный вывод, что таинственный убийца с красным лицом тоже спит и видит приятные сны о том, как нападает на ни в чем не повинных жителей Кумона, а ударив жертву ножом, тут же просыпается у себя дома. Собственно, затем она и присылала мне зов – посоветоваться. Узнать, может ли такое быть, хотя бы теоретически. А я сказал, что шансов на это немного.

– Но почему? – удивился я. – Если он исчезает, не оставляя следа, то…

– Ну ты даешь, – изумился Джуффин. – Думаешь, это так просто – убить человека в своем сновидении так, чтобы он от этого умер наяву?

– Вообще-то ровно это однажды со мной и случилось[64], – напомнил я. – Всех эльфов Шимурэдского леса одним махом извел, до сих пор как вспомню, так вздрогну.

– Ай, брось, – отмахнулся Джуффин. – Сам знаешь, Шимурэдское приключение тебе устроил меч Короля Мёнина. Строго говоря, он просто втянул тебя в свои дела на правах невольного соучастника.

Я не стал напоминать, что и без всякого меча устраивал подобное веселье. Правда, никого не убил, только капитана Фуфлоса, бывшего заместителя генерала Бубуты изувечил и трактир «Джубатыкский фонтан» спалил, но лиха беда начало[65]. Джуффин и сам прекрасно все помнит. Именно он в ту пору всеми силами препятствовал развитию моего таланта, спасибо ему за это, по крайней мере, теперь мы можем быть совершенно уверены, что в Кумоне развлекался не я. Уже облегчение.

– В любом случае, ты – это ты, – примирительно сказал Джуффин. – Если у тебя что-то когда-то получилось, это не означает, что на подобное способен каждый второй. Хотя, конечно, убийство в сновидении – дело не то чтобы совсем невозможное. Просто мастеров, переживших Смутные Времена, по пальцам можно пересчитать. И все они именно мастера. Не станут панически тыкать ножом в плечо жертвы в надежде, что там каким-то чудом обнаружится жизненно важный орган, вот что я имею в виду. Именно по этой причине я не могу заподозрить в причастности к убийствам в Кумоне ни одного из героев Смутных Времен. И, тем более, никого из Королевских Сонных Стражей. Я бы скорее предположил, что там куролесит обычный человек, никогда в жизни не учившийся убивать, но оказавшийся очень талантливым сновидцем. И по какой-то причине чрезвычайно агрессивным во сне.

– Ты ведешь к тому, что мне пора отправляться в Кумон и разбираться там с этим красавцем? – спросил я.

Но Джуффин, к моему удивлению, отрицательно покачал головой.

– Даже не мечтай. Халиф Нубуйлибуни Цуан Афия не позволит своим подданным принять нашу помощь. Его можно понять: сегодня иностранные колдуны любезно ловят для тебя убийц, а завтра внезапно выясняется, что все твои советники и генералы заколдованы до полной утраты рассудка и покорно выполняют волю Его Величества Гурига Восьмого. Не то чтобы нам такое счастье действительно позарез необходимо, но Халифа не переубедишь. Поэтому максимум, чем я могу помочь своей подружке Хальфагуле Цияне – добрым советом. Да и этот факт ей придется тщательно скрывать.

– Ясно, – кивнул я. – Но тогда зачем весь этот разговор? Просто интересно?

– Вот именно. Просто интересно. Особенно после того, как вчера в Нумбане вам рассказали о человеке с ножом и белым лицом. Белый цвет, конечно, несколько отличается от красного, но тем любопытней! То ли наш Мир посетила целая компания людей с ножами и разноцветными физиономиями, то ли у одного цвет лица постоянно меняется…

– Можешь включить в свою коллекцию человека с лиловым лицом, – сказал я. – Правда, без ножа, но нож – дело наживное. Сегодня есть, завтра нет…

– С лиловым?! Где ты его выискал?

– В «Свете Саллари». Очень милый новый трактир на Сияющей улице. Урдерская кухня. Спасибо сэру Кофе за то, что настоящая жизнь не всегда проходит мимо меня.

– Урдерская? – недоверчиво переспросил Джуффин. – А что, и такая есть?

– Ну а почему нет? Страна существует? Существует. Жители там имеются? Имеются. Хоть что-нибудь они жрут? Определенно жрут. Вот тебе и кухня. Кстати, отличная. Сливочный суп из не-муяги потряс меня до глубины души.

– А человек с лиловым лицом? – нетерпеливо перебил меня Джуффин.

– Дигоран Ари Турбон, хозяин заведения. Впрочем, лицо у него лиловое не всегда, а только когда он огорчается. Такое уж у них фамильное проклятие, все сильные чувства мгновенно проявляются вот таким наглядным образом. Красным, кстати, лицо становится от страха. А белым, если я правильно запомнил, когда обладатель лица готов спокойно принять свою судьбу. Видишь, как все интересно сходится?

– Сходится – не то слово, – подтвердил Джуффин.

Вид у него при этом был изрядно озадаченный, что на моей памяти случалось хорошо если раза четыре. Да и то я не уверен.

Я торжествующе добавил:

– Проклятие, как я уже сказал, фамильное, распространяется на всех мужчин семьи. А с Ди и его сестрой живет племянница. Впрочем, говорят, иногда она племянник, но к делу это отношения не имеет… Не смотри на меня так, я не завираюсь. Просто вот такие интересные у меня знакомства. Важно не то, что эта девчонка время от времени просыпается мальчишкой, а потом – снова наоборот. А то, что у нее должны быть родители. Возможно, ее отец – брат Ди. Впрочем, на нем свет клином не сошелся, у Дигорана Ари Турбона может быть сколько угодно родственников мужского пола, о которых мы ничего не знаем…

Я бы еще говорил и говорил, но в этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге появилась Меламори. Судя по выражению ее лица, видеть нас она была не особенно рада. Ну или только меня, все-таки присутствие Джуффина в собственном кабинете вряд ли стало для нее такой уж большой и неприятной неожиданностью.

– Ну, с чем вернулась? – нетерпеливо спросил ее шеф.

– Я… – она замялась, потом решительно помотала головой. – Ни с чем. Там очередь к пророку огромная. Я больше часа простояла, рассердилась, плюнула и ушла. Потом еще раз попробую. Извините. Я пойду. У меня срочное дело. Я обещала. Хорошего дня.

И вышла прежде, чем я успел ее остановить. А Джуффин и не порывался.

– Интересно, что такое удивительное Хонна ей сообщил? – наконец сказал он. – Девочка на себя не похожа.

– Очень даже похожа, – заверил его я. – Просто выяснила что-нибудь такое, чего мне, по ее мнению, не следует знать. А попросить меня выйти почему-то не решилась. Или не догадалась. Второе – вероятнее.

– Да, похоже, что так.

– Давай я пока куда-нибудь пойду, – предложил я. – А ты зови ее обратно. В любом случае, я уже рассказал все, что знал. Попробую выяснить еще что-нибудь. Например, как выглядит завтрак в урдерском стиле.

– Договорились, – кивнул Джуффин.

И я ушел.

«Лишь бы не оказалось, – думал я по дороге, – что этот красавец сказал Меламори, будто с магией ей ничего не светит. Все остальное мы переживем. Впрочем, мы и это переживем, Джуффин наверняка сможет убедительно доказать, что пророк соврал. Или не разобрался. Или какую-нибудь не ту магию имел в виду. Докажет, докажет, а то я его не знаю. Но, конечно, не сразу. И надо будет как-нибудь дотерпеть до того дня, когда Меламори наконец ему поверит. Вот это – да, задача не из простых…»

– Наверное, ты уже перестал верить, что я действительно совершенно случайно сталкиваюсь с тобой на улице. Я и сам скоро перестану. Очень уж часто это происходит.

– А? – переспросил я, недоуменно разглядывая невысокого человека в шляпе, заступившего мне путь.

Впрочем, секунду спустя я его все-таки узнал. И даже понял, что означают сказанные им слова, сперва показавшиеся мне какой-то диковинной тарабарщиной. Что я действительно умею делать безупречно, так это мгновенно терять связь с реальностью, задумавшись о чем-нибудь своем – совершенно необязательно, кстати, о важном, как сейчас. Можно, к примеру, просто анекдот какой-нибудь дурацкий вспоминать, ровно с тем же результатом.

– Если бы я не знал, кто ты такой, подумал бы сейчас, что ты поэт и сочиняешь стихи на ходу, – сказал Малдо Йоз.

Это очень деликатный способ сообщить человеку, что он выглядит, как полный придурок. Я оценил.

– Сочиняю, – согласился я. – Но не стихи, а свою дальнейшую жизнь.

– В смысле? – опешил тот. – Вот прямо идешь и сочиняешь, как сказку? И как придумаешь, так все и будет?

Беда в том, что Малдо художник. Ну, то есть, архитектор. Но все равно художник, с большой буквы «Г». В смысле гений. И поэтому склонен переоценивать окружающих – судит о нас по себе. А я порой склонен подыгрывать людям, которые переоценивают меня. Вот и сейчас с энтузиазмом кивнул:

– Именно так. К сожалению, у меня не слишком развитое воображение. Сочинитель из меня хреновый. К тому же, мне быстро надоедает придумывать. Поэтому сочинить удается буквально ближайшие час-полтора жизни, не больше. И ничего особенно оригинального. Скажем, вот прямо сейчас я сочинил себе завтрак в трактире с урдерской кухней. Предварительно сочинив сам трактир. Отличный трактир, смешной. Хочешь покажу? Здесь недалеко. Тебе понравится.

Малдо восхищенно кивнул. У меня было нехорошее подозрение, что он принял мой вдохновенный гон за чистую монету. Но ладно, пусть. Разочаровать его можно и после завтрака.

– Там такой потолок разрисованный, – сказал я, сворачивая по направлению к Сияющей улице, – закачаешься.

Нам повезло, «Свет Саллари» был открыт. На это я очень надеялся, но наверняка не знал. Забыл вчера спросить, когда они начинают работать.

В обеденном зале было пусто; впрочем, из кухни раздавались возбужденные голоса. Причем судя по интонациям, там пытались играть в баскетбол и все время мазали мимо кольца.

– Привет, – раздался голос с потолка.

– Привет, – откликнулся я.

Задрал голову, увидел, что Иш выглядит ровно так же, как вчера, то есть девчонкой, и очень этому обрадовался. Не то чтобы мне не нравились мальчишки, просто к этому облику я за вчерашний вечер уже привык и ощущал юную художницу чуть ли не старинной подружкой. А с мальчишкой пришлось бы знакомиться заново. В принципе ничего страшного, но только не сегодня. По крайней мере, не прямо сейчас. Мое правило «никаких душевных потрясений до завтрака» и так уже было довольно грубо нарушено. Не хотелось бы усугублять.

Малдо Йоз тоже уставился на потолок. И восхищенно выдохнул:

– Ух ты!

Я думал, он, как знаток искусства, оценил проделанную работу. Но тут он добавил:

– Надо же! Вы не просто сидите на потолке, а еще и что-то при этом рисуете! И краска из банок не проливается!

– Ничего себе – «что-то»! – возмутился я.

Вообще его изумление можно понять. В последние годы Малдо занимался исключительно возрождением древнего способа строительства. И на всю остальную магию, включая пустяковые фокусы вроде сидения на потолке, у него не хватало ни времени, ни сил.

Ну, зато Иш была ужасно довольна.

– Дома, в Урдере, у меня так не получалось, – скромно сказала она. – Но тут у вас очень легко колдовать, было бы желание. А вы так умеете?

Малдо помрачнел.

– Попробуй, – посоветовал я. – Ничего особенного тут нет. Всего-то, если не ошибаюсь, сорок какая-то ступень Черной магии. У некоторых вообще с первого раза получается.

Я не стал признаваться, что эти «некоторые», к сожалению, не я. А просто прошептал ему на ухо заклинание. И заодно пару практических советов. Например, не ходить по стенным шкафам. Дверцы у них обычно хрупкие, на человеческий вес не рассчитаны. Магия магией, а раздавишь все в кашу, и привет. Неловко может поучиться.

Первая попытка провалилась, но Малдо не из тех, кто сдается. Неудачи его только раззадоривают. А эта раззадорила настолько, что со второй попытки он на потолок все-таки попал. Уселся там рядом с Иш и тут же завел с ней светскую беседу о принципиальных отличиях тарунских красок, которые считаются лучшими в Мире, от дешевых мурийских, которыми рисовала она. Считается, что последние выцветают очень быстро, буквально за какие-то сто лет. Причем факты свидетельствуют об обратном: известно великое множество прекрасно сохранившихся картин и настенных росписей, сделанных муррийскими красками более тысячи лет назад. Но на общественное мнение по данному вопросу факты почему-то никакого влияния не оказывают.

Некоторое время я сидел, задрав голову, и с интересом прислушивался к их беседе. Но она оказалась не настолько захватывающей, чтобы компенсировать полное отсутствие еды. Поэтому я спросил Иш:

– А где все остальные?

– На кухне, где же еще? Кадди учит Лари и Ди печь блинчики по-кумирийски. Я чудом спаслась, сославшись на необходимость закончить потолок. А если вы хотите научиться, идите к ним! Они обрадуются.

Я содрогнулся. Но все равно пошел на кухню. Потому что любопытство во мне сильнее первобытного хтонического ужаса, просыпающегося всякий раз, когда кто-то грозит поставить меня к плите.

Едва я переступил порог кухни, мне в рот прилетел блин. Ну, на самом деле, не только в рот, для этого блин был чересчур велик. Он накрыл практически все мое лицо, как гигантский носовой платок. К счастью, блин оказался не горячим, а теплым. И тонким до прозрачности. И чертовски вкусным – это я выяснил, потому что не дал блину упасть на пол. У меня хорошая реакция.

– Видывал я на своем веку чудеса гостеприимства, – сказал я окаменевшей от неожиданности и смущения троице, – но чтобы настолько!..

Они виновато потупились, но я заметил, что лицо Ди на мгновение пожелтело. Это, насколько я помнил, означало, что на самом деле ему очень смешно.

– Светлого вам утра, – наконец выдавил повар Кадди. И поспешно добавил: – Мы не нарочно!

– Все в порядке, – улыбнулся я. – Вы не представляете, насколько этот блин был вовремя. Я еще не завтракал. И зашел к вам в надежде изменить это прискорбное обстоятельство. Заранее печалился, что еду придется ждать. Но не пришлось.

– Как досадно! Вы пришли завтракать, а мы к этому совершенно не готовы, – сказала леди Лари. – По утрам у нас, сами видите, никого. Вот ближе к вечеру непременно появляются гости. Некоторые приходят почти каждый день – значит им у нас нравится? Но завтракать – ни в какую. Не знаю почему.

– Просто многие любят завтракать дома, – объяснил я. – Если сами не готовят, отправляют заказ в ближайший трактир. К тому же, по утрам людям обычно хочется чего-нибудь привычного. А ваша кухня все-таки по нашим меркам экзотическая…

– Но вы же, хвала свету зримому, все-таки пришли, – заметил Ди.

– Ну так то я. У меня все не как у людей. Я, кстати, еще и друга привел. Правда, он попал под дурное влияние Иш и теперь сидит на потолке. Надеюсь, вы не против?

– Мы не против! – хором сказала вся троица.

А леди Лари добавила:

– Сейчас придумаем, чем вас накормить. Кадди, ты сможешь?..

– Ох, даже не знаю, – печально откликнулся повар. – Я уже взялся учить вас печь блины. И пока не добился успеха. Мне трудно так быстро перестроиться на другую задачу!

– Но зачем что-то придумывать? – спросил я. – У вас уже есть блины – вон, целая стопка.

– Но эти блины не удались! – трагически заламывая руки, поведала леди Лари.

– Да ладно вам, – отмахнулся я. – Один из них я вынужденно съел, и он был прекрасен.

– На вкус – возможно, – скорбно согласилась она. – Но…

– Какие могут быть «но», если они вкусные? От еды больше ничего и не требуется.

– Просто это не настоящие блинчики по-кумирийски, – скорбно признался повар. – В Кумири считается, что блинчик, перекувыркнувшийся в воздухе меньше трех раз, на стол подавать неприлично.

– Что?! Зачем им вообще кувыркаться в воздухе?

– Когда блинчик хотят перевернуть, его подбрасывают, – объяснил Ди. – У нас, в Саллари, да и в большинстве других городов не придают значения числу переворотов, лишь бы необжаренной стороной на сковородку упал. Но повара из Кумири считают, что от вращения блинчик насыщается воздухом, изменяет плотность, приобретает летучесть и другие чрезвычайно важные качества. Три переворота – это допустимый минимум, который позволителен, когда готовишь у себя на кухне для собственной семьи. Профессионализм начинается где-то с полудюжины. Наш Кадди учился у мастера из Кумири, так у того блинчик порой раз сорок успевал перевернуться прежде, чем падал обратно на сковородку. Каддины результаты гораздо скромней, семь-восемь полных оборотов, но для нас с Ларичкой и это – недостижимое мастерство. Иногда Кадди пытается нас научить, но результаты, увы, не впечатляют. Тот блин, который достался вам, перевернулся у меня всего два раза, и вы сами видели, как далеко он при этом улетел от сковороды…

– А я вообще толком подбросить не могу, – пожаловалась леди Лари. – Сковородка тяжелая. Так что спасибо вам, конечно, за похвалу, но блины наши нынче не удались, и с этим ничего не поделаешь.

– Так, стоп, – сказал я. – Погодите. Предположим, блинчики по-кумирийски вам и правда не удались, согласен. Зато у вас получились отличные блины по не-кумирийски. Чем они хуже супа с не-муяги? По-моему, эти две строчки отлично будут смотреться рядом в меню.

Урдерцы переглянулись. Похоже, эта простая идея и правда не приходила им в голову.

– Их можно подавать с черным чангайским вареньем, – наконец сказал повар Кадди. – Во-первых, это даст интересное сочетание вкуса и цвета. Во-вторых, я давно искал достойное применение нашим запасам. А в-третьих, чем дальше мы отойдем от классического рецепта, тем меньше отыщется желающих нас осуждать.

Я хотел было сказать, что в Ехо вряд ли отыщется хоть один человек, способный осудить его за изготовление поддельных кумирийских блинов. Но решил поберечь репутацию столичных гурманов. Завтрак-то я уже в любом случае выцыганил, чего ж мне еще.

Когда я вернулся в обеденный зал, Малдо Йоз сидел на потолке с таким видом, будто провел в подобном положении большую часть своей жизни. И даже шляпа с него не падала, хотя с головными уборами обычно у всех новичков проблемы. Но ему я это говорить не стал. Получается – вот и хорошо.

– Ну как там дела? – спросила Иш.

– Для начала мне дали блином по морде, и мы решили на этом не останавливаться, – сказал я.

– То есть сейчас нас всех будут избивать блинами? – восхитился Малдо. – В Урдере так принято?

– Неправда! – возмутилась Иш. – Никого у нас блинами не бьют.

– Да, – подтвердил я, – никого, кроме меня. Поэтому я до сих пор никогда не был в Урдере. И вообще в Чирухте. Осторожничаю. Впрочем, с твоими родичами мы уладили миром. Они согласились отдать нам на завтрак неудавшиеся блины. В смысле перекувыркнувшиеся в воздухе меньше трех раз. Подозреваю, это означает – все.

Иш хихикнула. Она явно была посвящена в эту семейную драму.

– Правда, Кадди грозит подать к блинам черное чангайское варенье, – добавил я. – В связи с чем мое сердце сжимается от недобрых предчувствий.

– Оно совсем не такое ужасное, как можно подумать, – утешила меня Иш. – Правда, довольно соленое…

Черт. Так и знал, что тут какой-то подвох.

Впрочем я зря переживал. Во-первых, повар Кадди не стоял над нами с палкой, проверяя, едим ли мы его черное варенье, а во-вторых, оно оказалось очень вкусным. Соленое вообще обычно вкуснее сладкого, мне не следовало об этом забывать.

На десятом примерно блине я наконец почти придумал, под каким предлогом завести с Ди непринужденный разговор о его родне, однако именно в этот момент мне прислал зов сэр Шурф. И сказал: «Если хочешь послушать про Урдер сегодня, то лучше прямо сейчас. Ну или ближе к ночи, но это уже, сам понимаешь, без гарантий. Мало ли что успеет стрястись».

Ох. Это да.

– Отнимите у меня, пожалуйста, деньги, – попросил я леди Лари, которая, воспользовавшись присутствием клиентов в нашем с Малдо лице, дезертировала из кухни и теперь взирала на нас с неподдельной благодарностью. – А то уйду сейчас Темным Путем, не расплатившись, что тогда будете делать?

– Нет-нет, что вы, платить не нужно, – запротестовала она. – Вы и сами знаете, что блины… Ну, что Кадди считает их неудавшимися. Если бы не ваша идея изменить название, он в жизни не позволил бы мне подать их гостям. И нам пришлось бы есть эти блины самим – на завтрак, обед и ужин. Хвала свету зримому, что вы так вовремя пришли на помощь!

– А чангайское варенье? – строго спросил я. – Уверен, что это настоящий деликатес и стоит соответственно. А я практически полбанки извел.

– Нам его подарили, – рассмеялась леди Лари. – Вернее, не нам, а Кадди. Подружка из Чангайи сварила ему на дорогу аж восемнадцать дюжин банок! Кадди страшно ругался, поскольку не слишком высоко ценит чангайскую кухню в целом и черное варенье в частности, а места в багаже и без того уже не было. Но пришлось взять. У нас не принято отказываться от подарков. А будучи поваром, Кадди не может выбрасывать еду, по крайней мере, пока она не испортится так, что ее уже невозможно спасти никакой готовкой. Это важнейшее правило Восьмой Великой Гильдии Урдерских поваров, в которую он вступил незадолго до отъезда.

Я так умилился, что даже не стал подшучивать над «восьмой великой гильдией», хотя язык, конечно, чесался.

Вместо этого я укоризненно сказал:

– Хозяйке трактира не следует быть столь откровенной с богатым клиентом. Запомните на будущее: все что угодно можно объявить редким дорогим деликатесом – при условии, что гость только что уминал это за обе щеки.

– Да, наверное, – смутилась леди Лари. – Я вам уже говорила, я плохая хозяйка трактира.

– Вы просто отличная! И вообще все тут у вас, – вмешался Малдо, сидевший за столом с абсолютно счастливой рожей и совершенно не порывавшийся удрать на свою стройку века. А ведь обычно дольше получаса он за пределами Дворца Ста Чудес не выдерживает, начинает нервничать, поминутно вскакивать с места и объяснять, что у него бездна работы, а время летит. Если бы мы с Кофой еще вчера не обсудили удивительное воздействие урдерского трактира на психику посетителей, я бы, пожалуй, начал беспокоиться – что это с гением стряслось? А так ясно: просто еще одна жертва неотразимого и, в общем-то, необъяснимого обаяния «Света Саллари». Нашего полку прибыло.

– Я уже сыт, а уходить не хочется. Можно я еще немножко просто так посижу? – спросил он – не то меня, не то хозяев.

– Нужно! – сказала с потолка Иш. – Вы же еще Скрюух не видели. Она по утрам спит, но вскоре после полудня обычно выходит поесть.

«Ну надо же, – подумал я. – Птица, а понимает, как следует организовывать свою жизнь. Родная душа».

Достал из кармана корону, положил на стол. Сказал:

– Не хотите говорить, сколько мы должны за еду, сами виноваты. Мучайтесь теперь с этой «большой деньгой». Ищите, где ее разменять.

– Но это слишком много! – запротестовала леди Лари.

– Сам знаю. Но, во-первых, вы наказаны за несговорчивость. А во-вторых, в моих интересах платить вам побольше, чтобы не вздумали разориться и закрыть трактир. Лично я заинтересован в вашем процветании как никто.

– Почему? – просияв, спросила она.

– Да потому что я ваш сосед. И кроме вас возле Мохнатого Дома, как назло, больше ничего интересного.

Месть леди Лари была страшна: она всучила мне целых две банки черного чангайского варенья. В подарок. И тут уж ее взяла, отвертеться мне не удалось.

– …Это что за… удивительное вещество? – спросил сэр Шурф, когда я поставил на его письменный стол банку с черным вареньем.

– Яд, конечно. А что еще я мог тебе принести?

– Весьма любезно с твоей стороны. Мне очень давно не делали подобных подарков. Потому что все остальные, в отличие от тебя, прекрасно знают, что яды на меня обычно не действуют.

Мой оптимизм был несокрушим.

– Это тебе только кажется. Просто ты черное чангайское варенье пока не пробовал. Страшная вещь. Представляешь, оно соленое!

– Рад за него, – сухо сказал Шурф. – Если бы я сам был вареньем, то, вполне вероятно, избрал бы для себя именно такую судьбу. Но почему ты решил, будто мне необходимо стать обладателем черного чангайского варенья? Какой от него толк?

– Да никакого особенного толка, – честно признал я. – Просто оно вкусное. К тому же, мне только что подарили целых две банки. Одна худо-бедно помещается в мой единственный карман. А вторую девать уже некуда.

– А. То есть это мольба о спасении, наспех замаскированная под великодушный жест. Ладно, тогда можешь оставить банку тут.

– На самом деле оно действительно вкусное, – сказал я. – Очень странное, но вкусное. Я подумал, может быть, тебе будет интересно. Как ученому, я имею в виду.

– Как ученому мне, в первую очередь, интересно, намерен ли ты выслушать мой рассказ об Урдере, – флегматично заметил мой друг. – Или необходимость в сведениях о нем уже отпала, пока я сидел в библиотеке?

– Ох, нет, что ты. Какое там отпала. Наоборот. Вчера мне было просто любопытно. А сегодня с утра выяснилось, что возможно мне и правда следует узнать про этот грешный Урдер побольше. Потому что… Нет, лучше потом расскажу. Чтобы не сбивать тебя с толку.

– Если бы меня было возможно сбить с толку, ты бы уже сделал это одной левой. В тот момент, когда поставил на мой стол банку со странной черной смесью, а потом объявил, что это яд. Я, каюсь, в первый момент почти поверил. Подумал – не можешь же ты так нелепо шутить. Порой я тебя недооцениваю.

– На самом деле обычно не могу, – вздохнул я. – Просто сейчас я на взводе. И развлекаюсь, чтобы отвлечься. Всем, кроме тебя, это обычно нравится.

– Мне бы тоже нравилось, если бы я не понимал, что за этим стоит твое «на взводе». И вот оно мне не нравится совсем.

– Да мне тоже не очень. Но тут уж ничего не поделаешь. Правдивый Пророк снова объявился в Нумбане. Впрочем, это ты уже и без меня наверняка знаешь.

– Разумеется, знаю. И не понимаю, почему эта новость так тебя взволновала. Ты сам оценивал это событие как желательное и одновременно довольно вероятное.

– Просто Меламори уже успела смотаться в Нумбану. И что-то настолько интересное там о себе узнала, что наотрез отказалась рассказывать в моем присутствии. Вернее, соврала, что там очередь была большая, и она не стала ждать. Но ясно же, что…

– Ну да, – кивнул мой друг. – Ясно. Довольно неприятно, когда близкие люди не хотят открывать нам свои секреты, но, строго говоря, ничего необычного в этом нет. Всем нам есть что скрывать друг от друга. И далеко не всегда по причине недоверия. Ты и сам это знаешь.

– Знаю. Пусть скрывает на здоровье. Просто я беспокоюсь: а вдруг пророк сказал, что Меламори не следует тратить время и силы на магию, все равно ничего путного не выйдет, и…

– Но с чего бы Магистру Хонне говорить настолько нелепые вещи? – перебил меня Шурф. – Надеюсь, ты не думаешь, будто это может оказаться правдой?

– Конечно, нет. Мне даже справку от арварохских буривухов можно не показывать. И так ясно. Но мало ли какие соображения могут прийти в голову человеку, о котором лично я знаю только, что он был одним из серьезнейших игроков в Смутные Времена, а потом внезапно распустил свой Орден и умотал на край Мира в поисках какой-нибудь новой разновидности могущества. И судя по тому, что творил, когда решил прихлопнуть оставшегося на моем попечении Магистра Нуфлина, у него все получилось. Тогда же он по случаю выдурил у меня меч Короля Мёнина[66] – собственно, на здоровье, рад за них обоих, а за себя – еще больше. Но все, что я понял после этой встречи – от Магистра Хонны можно ожидать чего угодно. Как, впрочем, и от любого из нас. Почему бы ему не обмануть Меламори?

– Зачем, скажи на милость?

– Да откуда же я знаю. Из каких-нибудь недоступных мне хитроумных стратегических соображений – например.

– Что-то в таком роде вполне могло бы случиться в Смутные Времена, – задумчиво сказал Шурф. – При условии, что леди Меламори обладала бы достаточными талантами, чтобы, выучившись, стать по-настоящему опасным врагом. Заранее обрезать крылья потенциальному сопернику – вполне разумный ход, хотя благородным его не назовешь, да и сработает такая стратегия далеко не с каждым. Где один сразу наложит на себя руки, там другой с удвоенным рвением набросится на учебу – просто назло предсказателю и самой судьбе. Впрочем, я совершенно уверен, что Магистр Хонна даже в ту пору не пошел бы на подобный обман. Он, насколько я знаю по рассказам очевидцев, не то чтобы не умел, скорее брезговал хитрить с врагами. Предпочитал просто держать их на подобающем расстоянии. А для этого хитрость не нужна, если силы достаточно. У него, как ты понимаешь, достаточно – было уже тогда. И даже вообразить не могу, сколько ее теперь. Таким образом, хитроумные стратегические соображения можно смело отмести. Не мог он ей ничего подобного сказать. Если ты действительно боишься только этого, можешь успокоиться.

– Не то чтобы только этого, – честно сказал я. – Но все остальное вполне можно пережить. Все, кроме утраты смысла. Врагу такого не пожелаю.

– Это так, – согласился мой друг.

А я вдруг подумал: здорово, наверное, быть людьми, которые рассуждают на подобные темы исключительно теоретически. Изрекают какие-нибудь высокопарные премудрости, козыряют цитатами. Такие счастливые безмятежные дураки, понятия не имеющие, о чем на самом деле речь.

С другой стороны, это были бы уже не мы. Поэтому ладно, пусть все остается как есть.

А вслух я сказал:

– Давай, рассказывай про Урдер. И если можно, начни с самого интересного. Чтобы я так и сел. И больше ни о чем уже думать не мог.

– Ладно, – невозмутимо кивнул Шурф. – Тогда начну сразу с Закона Рроха.

– С чего?

– Закон Сухураха Рроха о праве мага. Не стану утомлять тебя дословным воспроизведением этого шедевра урдерского законотворчества, но суть его в том, что никакое действие не может быть объявлено преступным, если доказано, что для его совершения использовалась магия.

– Ого! – присвистнул я. – Какой-то Кодекс Хрембера наоборот.

– Справедливости ради, вынужден заметить, что это не совсем так. Какие бы строгости вокруг магии у нас в свое время ни разводили, а все-таки авторам Кодекса хватило ума не снимать с граждан ответственности за преступления, совершенные без применения колдовства.

– Ну да, – нетерпеливо отмахнулся я. – Но ты же все равно понял, что я имею в виду.

– Разумеется. Просто мне по-прежнему физически неприятна любая неточность. Думаю, я мог бы избавиться от этой особенности психики, но при моей нынешней бюрократической работе пользы от нее много больше, чем вреда.

– Но слушай, это что же получается? – спросил я. – В Урдере можно безнаказанно убивать, грабить и вообще творить все, что в голову взбредет? Главное при этом немножко поколдовать, и порядок?

– Теоретически это так.

– Ха! Отличное место. Почему мы с тобой до сих пор не там?

– Вероятно, потому, что мы не настолько заинтересованы в возможности безнаказанно грабить и убивать, чтобы, сломя голову, нестись ради нее на край света? – предположил Шурф.

– Черт. Боюсь, ты прав. И одновременно начинаю понимать, почему по статистике в Урдере чуть ли не самая низкая в Мире преступность. Большая часть злодейств просто не считается!

– Это тебе только кажется. Прежде, чем воображать ужасающие картины кровавых магических преступлений, прикинь, каково расстояние от побережья Великого Крайнего Моря до нашего Сердца Мира. И подумай, много ли там можно наколдовать.

– Но на Очевидной магии свет клином не сошелся.

– Это, конечно, так. Однако именно Очевидной магии сравнительно легко и быстро может обучиться чуть ли не каждый второй – при условии, что поселится поближе к Сердцу Мира. Все остальные способы колдовства требуют врожденного таланта и долгого труда, а результат столетних усилий, как правило, куда менее эффектен, чем у наших новичков, наскоро освоивших сорок – пятьдесят самых первых ступеней. Поэтому на практике сообщество урдерских магов состоит из пары сотен знахарей и заклинателей погоды, примерно такого же числа укротителей штормов и нескольких дюжин мастеров сна, прошедших обучение в соседнем Тубуре. И еще Гильдия Лесничих, но о ней отдельный разговор. В любом случае, сомневаюсь, что кто-то из них способен при помощи чар хотя бы сундук с соседским добром присвоить, тем более что обижать соседей, а также странников, торговцев, моряков, государственных чиновников, ремесленников, родственников, возлюбленных, включая бывших, старших, младших, животных, деревья и птиц урдерцам не велят традиции, а они в Урдере гораздо сильнее официальных законов. Как, наверное, в любом государстве, состоящем в основном из небольших поселений, жители которых знакомы с детства и заинтересованы в том, чтобы ладить друг с другом.

– Ясно, – растерянно кивнул я. – Но тогда зачем вообще понадобился этот закон Рроха? Просто чтобы местным колдунам было приятно?

– Совершенно верно. Чтобы выразить им уважение и доверие. Закон был принят после того, как Глашатай Воли Старших Деревьев по имени Сухурах Ррох сумел договориться с Великим Крайним Морем и убедить его отказаться от ежегодных больших приливов, в результате которых под водой всякий раз оказывалась значительная часть урдерского побережья. Это делало невозможным строительство портовых городов, в которых остро нуждается всякая страна, имеющая выход к морю. Урдерцам приходилось ограничиваться временными поселениями, а это, как ты понимаешь, крайне неудобно. Договор с морем способствовал процветанию всей страны, а когда Большой Урдерский Совет предложил Сухураху Рроху любую награду, тот попросил о привилегиях для всех своих собратьев по магии. И сформулировал это так: «Сила возрастает от доверия ей. Если доверие к людям, обладающим силой, будет узаконено, она возрастет тысячекратно, и мы сможем защитить вас от многих бед».

– Думаешь, это правда? – оживился я.

– В некоторых случаях да, в некоторых нет. Все зависит от природы силы и характера людей, через которых она проявляется. Единого правила для всех не существует. Впрочем, что касается магов Урдера, им закон Рроха явно пошел на пользу. После его принятия заклинатели погоды научились защищаться от ветров Пустой Земли Йохлимы, которые прежде не раз разрушали приграничные поселения, знахари преуспели в лечении каменной лихорадки, долгое время бывшей настоящим бичом тех мест, укротители штормов вошли в силу настолько, что плаванье по морю стало считаться более безопасным способом передвижения, чем поездки по суше. С другой стороны, за два с лишним тысячелетия полной вседозволенности было совершено всего четырнадцать убийств при помощи магии; в одиннадцати случаях это была явная самооборона, еще в трех – битвы между повздорившими колдунами. Плюс несколько сотен мелких нарушений вроде подделки документов, результатов голосований и розыгрышей лотереи. Полагаю, официально зафиксированы далеко не все случаи, но все равно ясно, что Урдер вовсе не захлестнула волна магических преступлений. Как и следовало ожидать.

– И еще не стоит забывать о проклятиях, – заметил я. – Добрыми поступками их, пожалуй, не назовешь.

– Согласен, что не назовешь, но ни одного упоминания о каких бы то ни было проклятиях я не нашел, хотя, можешь быть уверен, ознакомился со всеми книгами и документами, содержащими сведения об Урдере, какие есть в Орденской библиотеке. Возможно, проклятие в тех краях – вещь совершенно невозможная? Или, наоборот, настолько обычная, что не заслуживает специального упоминания?

– Тогда уж второе. Потому что как минимум одно урдерское семейство до сих пор ходит проклятым из-за лживости своего пра-пра-пращура. Правда, не могу сказать, что они так уж страдают. Просто у всех мужчин в роду цвет лица изменяется под влиянием сильных чувств.

– Это они открыли трактир на Сияющей улице, которым ты вчера нас дразнил?

– Ну да. Когда хозяин стал лиловым от огорчения, я здорово удивился. И не то чтобы перестал удивляться, выслушав его историю о фамильном проклятии, распространяющемся на всех мужчин семьи.

– И теперь тебя интересует, есть ли какая-то связь между лиловым лицом трактирщика и белым лицом незнакомца, предположительно покушавшегося на Правдивого Пророка?

– Именно. И красным лицом кумонского убийцы заодно. Тебе Джуффин о нем рассказывал?

– Да. Но до вчерашнего дня эта история не казалась мне заслуживающей внимания. Где мы, и где Кумон.

– Нумбана поближе будет, да?

– Совершенно верно. А Сияющая улица всего в получасе быстрой ходьбы от моего Явного Входа. Это кое-что меняет.

– У Дигорана Ари Турбона – так зовут трактирщика с разноцветным лицом – наверняка есть такие же проклятые родственники, о которых нам пока ничего не известно… – начал было я, но Шурф меня перебил:

– Как, ты сказал, его зовут?

– Дигоран Ари Турбон, а что?

– Скорее всего, ничего. Просто довольно необычное имя для урдерца. Сколько их хроник за ночь перечитал, а ни одного человека с именем, состоящим из трех частей, не встретил. Всегда из двух. Более того, существует определенное правило их образования: одна часть имени берется у отца, вторая у матери; их можно оставлять неизменными, а можно переделывать, используя только один или несколько слогов и добавляя другие на свое усмотрение. Если имя отца или матери по какой-то причине неизвестно, можно позаимствовать его у любого другого человека, но непременно с его согласия; собственно, добрая половина подделанных документов, которые я упоминал в качестве примеров магических преступлений, связана как раз с тяжбами об именах. Впрочем, пожалуй, это действительно неважно. Наверное, в семействе, с которым ты познакомился, какая-то своя особая традиция. Так часто бывает.

– Наверняка. Тем более что у них у всех тройные имена. Сестру хозяина зовут Лари Яки Ла, племянницу – Арра Иш Ваду, повара – Кадди Кайна Кур… хотя повар вроде им не родственник, просто близкий друг семьи. И, кстати, колдуна, наложившего на них проклятие, тоже как-то так сложносочиненно звали… погоди… вот же три дырки в небе над моей башкой!

– Щелчок Аттаха, – сочувственно напомнил Шурф.

– А, точно. Спасибо.

Щелчок Аттаха – это такой полезный магический прием, позволяющий быстро вспомнить ускользающий фрагмент информации, но только очень короткий – имя, дату, номер дома, название улицы. Прочитанную в юности поэму, или даже полученное год назад деловое письмо с его помощью не воспроизведешь. Но, положа руку на сердце, имена, адреса и даты гораздо важнее писем и поэм.

Для рассеянного балбеса вроде меня этот простенький, всего-то четырнадцатая ступень Белой магии, фокус – истинное спасение. Вот и сейчас я щелкнул себя по лбу и выпалил:

– Туффалей Фаюм Хаг! А предка-вруна, которого он проклял, звали Шери Авада Лос. Все как на подбор из какого-то другого Урдера. Не того, о котором ты читал.

– Или просто из какой-нибудь его области, удаленной от центра, а потому практически никогда не фигурирующей в хрониках, – предположил Шурф.

– Из Саллари, – сказал я. – Их трактир называется «Свет Саллари» в честь родного городка.

– Значит, скорее всего, я угадал. Саллари упоминается в прочитанных мною текстах всего единожды – как место тех самых судьбоносных переговоров с морем. Больше ничего интересного за последние несколько тысяч лет в Саллари не происходило. Насколько я понял, городок был выбран для переговоров из-за рекордно большого числа прибрежных деревьев, произрастающих в окрестностях…

– А при чем тут деревья?

– О, это и есть самое любопытное. Вероятно, слушая меня, ты не обратил внимания, что договорившийся с морем Сухурах Ррох был вовсе не одним из укротителей штормов, а Глашатаем Воли Старших Деревьев. Неудивительно, я и сам не сразу понял, насколько важен этот факт, и какими удивительными обстоятельствами он обусловлен.

– Какими?

– Похоже, переговоры с морем вели именно деревья. Они просили землю для себя и своего потомства. А человек просто транслировал их волю. Поэтому, собственно, все получилось. Море не стало бы идти на поводу у человеческих капризов. Но нет такой стихии, которая откажется вступать в переговоры с деревьями – при условии, что те достаточно велики и стары.

– Ну прям – нет! А огонь?

– Повторяю: при условии, что деревья достаточно велики и стары. Могущество всякого дерева напрямую зависит от его возраста. Прожить первую тысячу лет дереву довольно непросто, тут ему может помочь только удача. Зато потом наступает время его силы. Поэтому в лесах, где растут старые деревья, не бывает пожаров. А если и случится такое несчастье, огонь быстро угаснет, а ущерб от него окажется невелик.

– Ничего себе! Слушай, а как так получилось, что я до сих пор даже краем уха об этом не слышал?

– Список фактов, о которых ты никогда не слышал, практически бесконечен. Причем то же самое можно сказать о любом из нас, включая самых прославленных эрудитов. Поэтому выбранная тобой стратегия представляется мне чрезвычайно разумной: ты получаешь знания по мере того, как они становятся тебе необходимы. Неплохой способ совладать с бесконечностью.

– Если бы не ты, я бы ни за что с нею не совладал, – мрачно сказал я.

– Ну так я все равно есть, никуда не денусь, а значит, и сокрушаться тебе не о чем.

Ну, кстати, да. Этот факт действительно внушает оптимизм.

– Значит, с морем договорились деревья, – наконец резюмировал я. Просто чтобы не затягивать паузу.

– Да, именно. И тут перед нами внезапно открывается очередная удивительная тема: прибрежные деревья Урдера. Еще вчера я не знал о них ничего и, признаться, до сих пор нахожусь под впечатлением от своего запоздалого открытия.

– То есть о больших старых деревьях ты тоже вот только что узнал?

– Нет, о них я уже читал прежде. И даже был знаком с двумя очень старыми деревьями; впрочем, недостаточно близко, поскольку они оказались не слишком заинтересованы в общении с людьми. Ну или только лично со мной; впрочем, сейчас это совершенно неважно. По-настоящему удивительным для меня стал тот факт, что в той части побережья Великого Крайнего Моря, где расположен Урдер, деревьев теоретически вообще быть не может. Тем не менее, они там растут.

– Погоди, как это – быть не может? Почему? Там настолько холодно?

– Холодно? – удивился Шурф. – Да нет, я бы не сказал. Зимы примерно такие же, как у нас, с поправкой на морской ветер, а летом несколько прохладней, особенно в прегорьях, но в целом, особой разницы нет. Дело не в климате, а в почве. Вернее, в ее отсутствии. Большая часть Урдерского побережья представляет собой синие каменные скалы и такие же каменные равнины; нормальная плодородная почва начинается на некотором расстоянии от моря – примерно от трех до шести миль. Собственно, этот камень – основная и, пожалуй, единственная причина процветания Урдера, их главное сокровище. Ближайшие соседи, куанкурохцы, издавна закупали его для строительства своих городов, а адмиральша Яла Шори, которую в Урдере по сей день считают величайшей правительницей всех времен, тем, в первую очередь, и славна, что существенно расширила рынок, когда на свой страх и риск привела в Капутту целую торговую флотилию, груженную синем камнем и сумела убедить куманских подрядчиков, что это – наилучший материал для строительства роскошных дворцов. И не сказать, что обманула. Синий урдерский камень весьма красив и легко поддается обработке, к тому же, обладает рядом необычных свойств: если его намочить, светится, пока не высохнет, заметно нагревается в холодные дни и, что лично мне кажется особенно привлекательным, издает негромкие звуки, похожие на шум морского прибоя. Теперь урдерским камнем выложены не только полы дворца Куманских Халифов, но и некоторые залы нашей Летней Королевской резиденции Анмокари. Скажу тебе честно, не окажись казна моего Ордена практически пуста после оплаты пребывания Магистра Нуфлина в Харумбе, я бы и сам не отказался отделать им свою спальню. Засыпать под шум прибоя должно быть очень приятно; впрочем, ладно, к моим услугам все моря этого Мира – если не прямо сейчас, то очень скоро, а значит, в каком-то смысле, всегда.

– Это самые лучшие планы на будущее, какие мне доводилось слышать, – улыбнулся я. – Но деревья? Что там с урдерскими деревьями?

– Ты прав, я существенно отклонился от темы. Прости. На самом деле только и хотел сказать, что на каменном побережье деревья расти теоретически не могут. Но некоторые все же прорастают – вопреки собственной природе, обстоятельствам и вообще всему. Если не погибают в первые столетия жизни, вырастают огромными и мощными. И, как я понимаю, наделенными колоссальной созидательной волей. Поэтому урдерцы считают, что с прибрежными деревьями следует поддерживать добрые отношения. Отсюда и профессия Глашатая Воли Старших Деревьев – чрезвычайно почетная, но очень редкая. Вообще-то людей, наделенных способностью налаживать контакт с деревьями, рождается довольно много, ничего особенного тут нет. Загвоздка в том, что прибрежные деревья соглашаются иметь дело далеко не с каждым. Их надо заинтересовать. Ну, строго говоря, в этом смысле они ничем не отличаются от нас – мы тоже не готовы дружить с кем попало.

– Охренеть! – резюмировал я. И, конечно, тут же поймал себя на желании немедленно отправиться в Урдер, перезнакомиться со всеми тамошними прибрежными деревьями и обсудить с ними все волнующие вопросы бытия.

А то мне, бедняжечке, дома поговорить не с кем.

Шурф, конечно, сразу понял, о чем я думаю.

– В Урдер тебе, пожалуй, все-таки лучше пока не ездить, – заметил он.

– Да я и не собираюсь… Но почему?

– Велик риск, что, познакомившись с тобой, тамошние прибрежные деревья самостоятельно выкорчуются из скал и побредут в Ехо. Могу вообразить ноту протеста, которую по этому поводу предъявит Его Величеству Большой Урдерский Совет. Что, впрочем, полбеды по сравнению с необходимостью как-то утешить и вернуть на родину деревья, слоняющиеся по улицам Ехо в поисках тебя. Заранее предвижу, эта задача ляжет на мои плечи – и что я им буду говорить?

– Да ладно тебе. Можно подумать, настолько все страшно, – польщенно ухмыльнулся я.

– Именно настолько. Людям вроде тебя не следует недооценивать силу своего обаяния. И по мере возможности беречь от него окружающих. Особенно, если они – деревья.

– А что еще ты о них узнал?

– Считай, почти ничего. Свои отношения с прибрежными деревьями урдерцы окружают тайной и никому о них не рассказывают. Тем более, не записывают. Если и есть какие-нибудь секретные архивы урдерской Гильдии Лесничих, в нашу библиотеку они не попали. Собственно, даже те скудные сведения, которыми я теперь обладаю, вычитаны между строк. Не будь у меня столь большого опыта работы с информацией, я бы вообще ничего не узнал, кроме того, что на каменных скалах урдерского побережья иногда каким-то чудом вырастают деревья. Вот и все.

Мы помолчали. Я обдумывал услышанное, пытаясь сообразить, содержат ли добытые моим другом сведения ответ на хотя бы один из множества вопросов, возникших у меня после знакомства с хозяевами «Света Саллари». По всему выходило, что нет. Разве что природа обаяния этого семейства стала мне немного понятней, словно бы в их родном доме, построенном где-нибудь на границе между прибрежной каменной пустыней и цветущими садами городских окраин, побывал.

С другой стороны, не это ли самое главное?

– По правде сказать, я и сам теперь хочу познакомиться с деревьями Урдерского побережья, – неожиданно сказал Шурф. – Но это, конечно, тоже планы на отдаленное будущее. Чему я действительно научился за последние полтора столетия, это постоянно говорить себе: «Не сейчас». И быть при этом достаточно убедительным.

– Просто сейчас такое трудное время, когда сбываются твои дурацкие юношеские мечты о власти и могуществе, – вздохнул я. – Его надо как-то перетерпеть. Кто ж тебе виноват, что ты всегда поворачиваешь все по-своему? С другой стороны, это значит, что сбудется и все остальное. Никуда оно от тебя не денется. К счастью, в отличие от власти и могущества, шум моря вряд ли может стать в тягость. Как и все остальное, чего тебе теперь хочется.

– Ты почти столь же убедителен, как я сам, – усмехнулся мой друг. – Практически один в один. И это отлично. Потому что иногда бывает нужна внешняя опора. Тот, кто говорит вслух то же самое, что ты думаешь, оставшись наедине с собой. Зеркало. Подтверждение. Знак, что ты не сбился с пути. Да как ни назови. Впрочем, ты сам знаешь.

«Знаю, – подумал я. – Еще бы мне не знать».

А вслух сказал:

– Удивительное все-таки место этот Урдер. Стоит зайти в открытый его уроженцами трактир, как тут же превращаешься в одно большое глупое сердце. И от разговоров о нем примерно тот же эффект. Еще немного, и я начну употреблять уменьшительно-ласкательные суффиксы. Трепещи.

– Тогда, пожалуй, нам лучше на какое-то время расстаться. Не хотелось бы внезапно убедиться, что моя выдержка вовсе не столь безгранична, как мне до сих пор казалось.

– Да ладно, не бойся, – фыркнул я. – Солдат ребенка не обидит.

– Это была попытка пошутить, – хладнокровно заметил мой друг. – Боюсь, не самая удачная в моей жизни, но плохо не это. А то, что мне и правда пора тебя выпроваживать. Через несколько минут сюда заявятся мои Старшие Магистры и помощницы леди Сотофы. Мне предстоит в очередной раз объяснить им, что адепты одного Ордена должны эффективно сотрудничать, а не бездарно сутяжничать, сражаясь за право единоличного пользования одной из множества дверей, ведущих в сад.

– А леди Сотофа им этого объяснить не может? – изумился я.

– Может, разумеется. Но ей гораздо больше нравится наблюдать, как это делаю я. К тому же, мои Старшие Магистры слишком ее боятся и пойдут на любые уступки из страха, а не из соображений целесообразности. А это совсем не дело. Страх – наихудшее наследство, оставленное мужчинам этого Ордена покойным Великим Магистром. Ребятам просто не повезло – состоять в Ордене и не попасть под влияние старшего невозможно, а у Нуфлина в последние столетия были, прямо скажем, не лучшие времена.

– Да уж, – подтвердил я. – Но теперь же, получается, они попали под твое влияние? Ну так все проблемы, считай, решены.

– Не следует меня идеализировать. Мое влияние само по себе тоже не сахар. К тому же, если просто ждать, сложа руки, существенные перемены наступят хорошо если лет через сто, а так долго я в этой должности оставаться не собираюсь. Поэтому приходится форсировать события. Избавить людей от страха насильно я, разумеется, не могу; впрочем, даже если бы мог, не стал бы. Такую работу каждый делает самостоятельно. Моя задача – организовать для этого подходящие условия. В частности, успешные переговоры с представительницами леди Сотофы насчет пользования этим грешным выходом в сад. Девочки пойдут на уступку, если мои Магистры будут вести себя правильно, об этом мы договорились заранее.

– Интрига века, – невольно улыбнулся я.

– Просто один из множества крошечных шагов, которые необходимо сделать. Каждый день – какой-нибудь новый шаг. Похоже на работу учителя начальной школы, согласен. Но иначе нельзя.

– Ты очень крутой учитель начальной школы, – сказал я. – Это я как многократная жертва твоей педагогической системы готов подтвердить. Повезло твоим Магистрам! Ну и мне тоже грех жаловаться. И не испепеляй меня пламенным взором, я уже ухожу.

И ушел. Темный Путь имеет еще и те преимущества, что в коридоре ни с кем не столкнешься. Как будто и не приходил никогда.

В гостиной Мохнатого дома, куда я отправился просто, чтобы не раздумывать полчаса, где именно хочу сейчас оказаться, было совершенно безлюдно. И бессобачно. И бескошечно. То есть вообще никого. Зато на столе стоял кувшин с камрой, а на столе – три кружки, все до единой чистые. Все это настолько нехарактерно для моей гостиной в любое время суток, что впору задуматься, не начались ли у меня галлюцинации – от чангайского черного варенья, например.

Но я человек практичный. Когда мне мерещатся столь приятные вещи, как пустая гостиная и отличная свежая камра, буду галлюцинировать, пока все не выпью. И только потом позову на помощь, если к тому времени само не пройдет.

Вот и сейчас я удобно устроился в кресле, налил себе полную кружку камры, закурил и решил, что самое время собраться с мыслями. И понять, чего я хочу – ладно, не от жизни в целом, а от своих новых знакомых, урдерских трактирщиков. Например, выяснить, сколько родственников мужского пола у них на сегодняшний день имеется в наличии, расспросить о каждом; Ди и его сестра производят впечатление откровенных людей, вряд ли откажутся удовлетворить мое любопытство. И может быть, тогда круговерть разноцветных лиц…

– Привет, – сказала Меламори.

Она стояла на пороге гостиной и выглядела довольно мрачной. И это, конечно, оказалось для меня гораздо важнее, чем все разноцветные лица, вместе взятые. Примерно как падающий на голову потолок – в первый же миг забываешь, что у тебя были еще какие-то проблемы.

Но виду я, конечно, не подал. Долгие годы знакомства с леди Меламори сделали меня титаном духа и почти сносным актером. По крайней мере, мне хотелось бы верить, что это так.

Вот и сейчас я приветливо улыбнулся и сказал:

– Здорово ты угадала, что я дома. Всего пару минут тут сижу.

– Да я не то чтобы угадала, – вздохнула она. – Шла мимо и случайно сюда свернула. Просто по инерции. Сама не знаю зачем. Дурацкий сегодня день. Как начался с огромной очереди к пророку, так и… Ну чего ты так на меня смотришь? К нему действительно была невообразимая очередь.

– Не сомневаюсь, – кивнул я. – Сам там вчера был, своими глазами видел гигантскую толпу возле этой грешной палатки. Нам с Нумминорихом минут пять ждать пришлось, если не все семь. Совершенно невыносимо! Очень хорошо понимаю любого, кто не способен так долго томиться ради какого-то дурацкого, никому не интересного пророчества. А вот чего я не понимаю, так это с чего ты вдруг решила, будто я стану силой выколачивать из тебя подробности разговора с Магистром Хонной? Не хочешь рассказывать, что за правду от него услышала – имеешь полное право. Я перебьюсь.

– Тебе что, неинтересно? – взвилась Меламори. От возмущения она сразу забыла, что должна бы, по идее, отстаивать свою версию о гигантской очереди, вставшей между нею и Правдивым Пророком.

Один – ноль в мою пользу. Или даже тысяча и один – ноль. Но я не стал использовать это преимущество. Честно сказал:

– Мне так интересно, что больше ни о чем толком думать не могу. Но мое любопытство – это неважно. По крайней мере, не настолько важно, чтобы любой ценой добиваться правдивого ответа. И даже не настолько, чтобы на тебя обижаться. Не хочешь – не говори. Я бы дорого дал за твердую уверенность, что так называемая «вся правда» не лишила твою жизнь смысла – того, что кажется тебе смыслом прямо сейчас. Но и на этот вопрос ты отвечать не обязана. Не факт, что я на твоем месте стал бы. Совсем не факт.

– А я пока сама не понимаю, лишила или не лишила, – внезапно призналась Меламори. Села на подлокотник моего кресла. Спросила: – Камрой поделишься?

– Разумеется, нет, – ответил я, протягивая ей полную кружку. – Щедростью я никогда не отличался, ты знаешь.

Меламори почти улыбнулась, но на полдороге передумала и снова помрачнела.

– «Зря ты не доучилась у арварохских буривухов, из тебя мог бы выйти большой толк», – сказала она. – Вот и вся правда обо мне, сэр Макс. И ведь не то чтобы я сама ее не знала. Просто надеялась, что это не очень важно. Не настолько непоправимо. Не полный тупик.

– Ну, непоправимым это обстоятельство назвать довольно сложно, – заметил я. – Тупиком – тем более. Скорее наоборот. Тебе внезапно человеческим голосом сказали, как надо действовать. Не самый простой путь, но это гораздо лучше, чем вовсе никакого.

– Это гораздо труднее, чем никакого, – откликнулась она. – А ведь могла бы жить здесь, рядом с тобой долго и счастливо. Превращаться в очередное чудовище всякий раз, когда снова покажется, что чего-то не хватает. Считать, будто все это и есть моя судьба. Хорошая, грех жаловаться. Да мне бы и в голову не пришло! А теперь… Что мне делать теперь?!

– Не думаю, что ты должна решить это прямо сейчас, – мягко сказал я. – Всегда можно дать себе еще один день на раздумья. Или год, или даже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные – совершенно неприемлемыми.

– Как же плохо ты меня, оказывается, знаешь, – улыбнулась Меламори. – Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове – раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами – столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И все это время будет невыносимо – мне и рядом со мной.

– Ничего, – пообещал я, – переживу.

– Знаю. И это хуже всего.

Я не стал спрашивать, с какой стати хуже. Сам знал, что она совершенно права.

Спросил:

– Если я запрещу тебе возвращаться к арварохским буривухам, это поможет? В смысле тебе будет проще сделать это мне назло?

Меламори задумалась.

– Не уверена, – наконец сказала она. – Возможно, окажется, что я настолько тобой дорожу, что послушаюсь. Такой риск определенно есть.

– Какой ужас, – усмехнулся я. – Никакой от меня пользы, один только вред.

– Да не то чтобы только вред. Но у тебя действительно есть два очень серьезных недостатка.

– Как, всего два?

– Серьезных – два. А все остальные не имеют значения. В смысле все равно ничего не меняют.

– Ты меня заинтриговала, – сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботным болваном, не понимающим, что происходит. Потому что настоящий умный я, прекрасно понимающий, что происходит, – не лучшая компания для девушки, которой и так непросто. С ним она совсем пропадет.

Поэтому я ухмыльнулся еще шире и добавил:

– Судя по выражению твоего лица, сейчас ты скажешь, что я людоед. Причем настолько трусливый, что опасаюсь нападать даже на школьников. Поэтому мне приходится воровать остатки добычи у более решительных коллег. Пару дней назад меня как раз застукали с недоеденным трупом в чужой гостиной; я, конечно, сбежал, но теперь весь город об этом судачит, и твоей маме стыдно перед знакомыми…

На этом месте Меламори все-таки улыбнулась. Вымученно, но лиха беда начало.

– Это было бы просто прекрасно, – сказала она. – Закрыть глаза на трусость, людоедство и воровство – раз плюнуть. Я бы и бровью не повела.

– Ого! – присвистнул я. – Спасибо, буду знать, до какой степени у меня развязаны руки. Но что же это за недостатки такие прекрасные у меня выискались, что на них даже твои глаза не закрываются?

– Во-первых, с тобой очень хорошо, – суровым прокурорским тоном объявила Меламори.

– Прости, – кротко сказал я. – Это действительно чудовищно. Я так старался испортить тебе жизнь! И вроде бы даже иногда получалось, но…

– Да ни хрена у тебя не получалось, – отмахнулась Меламори. – Никогда. Ни разу за все эти годы мне не захотелось сбежать от тебя на край света.

– Но хотя бы выйти, хлопнув дверью, тебе хотелось? – оживился я. – Признайся! Не преуменьшай мои достоинства.

– Выйти, хлопнув дверью, мне хочется практически всегда. И даже вот прямо сейчас. А что толку? Выйти-то хочется максимум до завтра. Но уж точно не навсегда.

– А навсегда-то зачем? – опешил я.

– Затем, что у тебя есть второй недостаток, гораздо худший.

– Гораздо худший? Чем тот ужасающий факт, что со мной хорошо? Ты меня пугаешь.

Напрасно я кривлялся. Не помогло. Меламори только еще больше помрачнела.

– Просто ты – очень могущественный человек, – объяснила она. – И с тобой постоянно происходят всякие невероятные вещи. Что, конечно, само по себе отлично. Но штука в том, что пока я рядом, мне кажется, будто эти невероятные вещи происходят и со мной тоже. Или даже в первую очередь со мной. А это очень опасная иллюзия. Твоя судьба – только твоя. И эта удивительная веселая сила, переполняющая всякого, кто подойдет к тебе поближе, тоже только твоя. Просто ее так много, что бьет через край. Ты-то, я уверена, даже не подозреваешь о собственной щедрости, как не подозревает о ней Сердце Мира – оно просто есть. И ты тоже просто есть, со всеми вытекающими последствиями. Быть рядом с тобой и пользоваться этим преимуществом – невероятный соблазн! Уже хотя бы поэтому следовало бы убежать от тебя подальше, как когда-то бежал из Угуланда Магистр Хонна. Уж он-то знал, что делает, отказываясь от могущества Сердца Мира ради того, чтобы обрести собственное. Но не тут-то было, потому что – возвращаемся к первому пункту: с тобой очень хорошо. Совсем надо рехнуться, чтобы добровольно от такого удовольствия отказаться. А я, к сожалению, совершенно нормальная здравомыслящая барышня, всегда такой была. И очень прагматичная, как видишь. Все понимаю, но свой жирный кусок счастья из рук не выпущу. Совершенно никчемная ведьма, зато личная жизнь удалась, как мало у кого…

– Так, стоп, – сказал я. – По-моему, тебя куда-то не туда занесло. Никчемная ты моя. Скажи еще, что в буривуха я за тебя превращался. И летал во сне сперва между материками, а потом между Мирами тоже я? И спасал себя совершенно самостоятельно. А…

– Вот я тоже долго думала, что сделала все это сама, такая молодец, – вздохнула Меламори. – Величайшая ведьма всех времен, можете начинать кланяться. А что повторить фокус потом не удается – ну так, наверное, просто по неопытности.

– Ну да, подтвердил я, – так и есть.

– Полная ерунда! На самом деле мои чудесные превращения и полеты между Мирами происходили не со мной, а с тобой, сэр Макс. В смысле для тебя. Они были частью твоей чудесной судьбы, а я – просто инструментом. Подозреваю, даже не самым подходящим, просто ближе всех лежал, под рукой. Так, знаешь, иногда хватаются за нож, чтобы забить гвоздь его рукоятью, потому что лень идти в кладовую за молотком…

– Ну слушай, – сердито сказал я, – это несерьезно. Можно, конечно, объявить меня центром мироздания и первопричиной всего происходящего, я только за, люблю комплименты. Но от этого твой опыт не перестанет быть твоим.

– Это правда, – согласилась она. – Опыт великое дело. Большая удача, что он у меня теперь есть. Проблема в другом, Макс. У меня не получается уснуть и стать птицей, путешествующей между Мирами, когда это не нужно для твоего спасения. И вообще довольно мало чего получается, будем честны. Без тебя я даже в гости к старине Франку не могу попасть, хотя другим, кто навещал тебя там, это удается, я же знаю. Собственно, я даже Темным Путем до сих пор только по чужому следу могу пройти. А ведь столько лет уже учусь. Столько лет! И никакого прогресса. В магии я, к сожалению, туповата. Ну или мне так просто кажется, потому что я невольно сравниваю себя с тобой. И с той собой, какой становлюсь при твоем участии.

– Ну так мое участие никто не…

Меламори не дала мне договорить.

– Я знаю, – сказала она. – Знаю, что всегда могу на тебя рассчитывать. И если даже завтра мне взбредет в голову сбежать от тебя с дюжиной новых любовников одновременно, твоя готовность помогать никуда не денется. Ты очень хороший друг и верный человек – по самому большому счету. Но это совершенно не гарантирует… Впрочем, дело не в каких-то гарантиях. Просто очень глупо будет с моей стороны профукать свою судьбу и положенную мне порцию силы, прельстившись счастливой возможностью стоять в твоей тени.

Я смотрел на нее, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Аргументы у меня закончились, а эмоции еще не начались. И я очень надеялся, что они не станут торопиться. Это было бы очень некстати.

– Все сказанное, к сожалению, не означает, будто я готова прямо сейчас сбежать от тебя на край Мира, – вздохнула Меламори. – Совершенно не готова. Потому что – снова возвращаемся к пункту первому – с тобой хорошо. А человек слаб, особенно если этот человек я.

– Ладно, – кивнул я. – По крайней мере ты даешь мне время исправиться. Уже неплохо.

– Как, интересно, ты собираешься исправляться?

– Попробую максимально испортить тебе жизнь. Чтобы легче было сбегать от меня к буривухам, когда окончательно укоренишься в своем безумии. Скорых результатов не обещаю, но буду очень стараться. А потом, пару дюжин лет спустя, ты вернешься и знатно со мной поквитаешься. Всегда предчувствовал, что умру молодым. И теперь примерно понимаю, при каких обстоятельствах это произойдет.

Меламори рассмеялась. Ну наконец-то. Не представляю, чем это может нам помочь, но так определенно лучше.

– Можно с вами немножко посидеть? – спросила Базилио.

Она была почти так же печальна, как вчера, из чего я сделал вывод, что делегация из Графства Хотта по-прежнему оккупирует Замок Рулх и алчно пожирает там все свободное время Его Величества, которое можно было бы с гораздо большей пользой потратить на новую чирухтскую игру «Злик-и-злак». Например.

– Конечно, – ответила Меламори. – С каких это пор ты начала сомневаться?

– Просто у вас лица такие… – Базилио задумалась, подбирая нужное слово. – Умные! – наконец выпалила она. – Как будто сложную задачку решаете. А в таких случаях людям нельзя мешать.

Мы с Меламори изумленно переглянулись. Умные лица! Это у нас-то. Дожили. Вот что экзистенциальный кризис с людьми делает.

Впрочем, практика показывает, что, если меня окружить печальными барышнями, я действительно начинаю гораздо лучше соображать. Даже одна печальная барышня способна породить в моей голове условно разумную мысль. Две барышни повышают качество этой мысли до уровня полноценной неплохой идеи. И заранее страшно подумать, какие чудеса интеллекта я явлю Миру, если довести число окружающих меня расстроенных леди хотя бы до полудюжины. Надо запомнить на будущее – если когда-нибудь захочу посвятить себя умственной деятельности, ясно, с чего начинать.

Но прямо сейчас в моем распоряжении были всего две печальные барышни. А в голове – ровно одна идея. Простая, зато очень хорошая. И убивающая сразу множество зайцев, начиная от гарантированного улучшения настроения всех присутствующих и заканчивая очередным шансом узнать что-нибудь новое о про́клятом урдерском семействе, чьи разноцветные лица не давали мне покоя всего четверть часа назад, а значит, когда-нибудь снова явятся по мою душу. Как только я переварю все, что услышал от Меламори, лягу на пол, умру от горя, а потом воскресну, наделенный новой чудесной сверхспособностью как-то со всем этим жить.

То есть насколько я успел себя изучить, примерно к завтрашнему утру.

– Пошли в трактир, девчонки, – предложил я, мысленно размахивая перед их носами всеми своими мертвыми зайцами. Для пущей убедительности.

– Что?! – хором спросили они.

Меламори при этом выглядела возмущенной – какой может быть трактир, когда у нас тут моя жизнь не то рушится, не то просто не имеет смысла? А Базилио – крайне удивленной. До сих пор никто никогда не звал ее в трактир – ну а что, собственно, делать в трактире человеку, который не может есть нормальную еду? То-то и оно.

– В «Свет Саллари», – сказал я. – Во-первых, там каким-то непонятным мне образом поднимается настроение. Само, без усилий. Вообще ничего делать для этого не надо, пришел – молодец, садись и жди, сейчас все будет. Во-вторых, там можно не только бездуховно жрать, но и возвышенно сидеть на потолке. То есть у нас дома, конечно, тоже можно, просто повода нет. А там сразу появляется, потому что потолок разрисовывает очень славная художница, она всех зовет составить ей компанию. Ну и потом, в «Свете Саллари» живет синяя птица. В смысле птица сыйсу.

– Да ладно! – оживилась Меламори. – Не заливай. Они же не приручаются. Ты наверное перепутал.

– Честное слово, самая настоящая сыйсу. Выглядит один в один как та, из-за которой мой амобилер навсегда остался в графстве Хотта, когда эту красотку угораздило свить в нем гнездо[67]. Птицу зовут Скрюух. Считается, что она злющая, а на самом деле очень дружелюбная, только орет противно. В точности как я – в смысле репутации.

Почему-то именно этот аргумент оказался решающим. По крайней мере, обе барышни немедленно покинули кресла и встали у двери, испепеляя меня нетерпеливыми взорами. Как будто уже целый час никто никуда не может пойти – исключительно по причине моей нерасторопности.

Отлично.

Я ожидал, что в урдерском трактире будет царить идиллия, но ошибся – в том смысле, что там царило несколько идиллий сразу.

Идиллия номер один: сэр Кофа Йох, усевшийся рядом с леди Лари и взирающий на нее примерно с такой же нежностью, как на поставленный перед ним дымящийся котел с прекрасной неизвестностью, в лицо которой я бы, честно говоря, тоже с радостью заглянул. Вот прямо сейчас, не откладывая.

Идиллия номер два: красавчик Кадди Кайна Кур в обнимку со своей синей птицей, нежно раздирающей клювом полу его кожаного поварского сарафана.

Идиллия номер три: улыбчивый Дигоран Ари Турбон учит красивую немолодую леди играть в какую-то неизвестную мне игру с применением чуть ли не дюжины разноцветных кубиков. Разложили игровое поле на пол-стола, дама решительно отодвинула в сторону тарелку с недоеденным пирогом, глаза у обоих блестят, как у сэра Джуффина Халли при виде новенькой карточной колоды, страшно смотреть. Ну, в смысле приятно.

Идиллия номер четыре, самая для меня удивительная: Малдо Йоз, уже не просто восседающий на потолке, а довольно бойко перемещающийся по нему на четвереньках вслед за Иш, да еще и с банкой краски. Чокнуться можно.

Я так ему и сказал:

– Чокнуться можно, ты все еще тут?

– Как видишь, – жизнерадостно подтвердил он. – Подумал: должен же и у меня быть День свободы от забот? По-моему, давно пора.

Надо же, совсем околдовали беднягу.

– К тому же, мы с Иш заключили сделку, – добавил Малдо. – Если я помогу ей закончить потолок, она вспомнит для меня свое детство в Саллари. И во Дворце Ста Чудес будет совершенно уникальный урдерский павильон. В Урдере вообще почти никто не был, а тут еще и глазами ребенка, представляешь?!

Ага. Не так уж его и околдовали. Можно не беспокоиться.

– Хвала свету зримому, у нас еще осталось Полуночное жаркое и Ледяной Горный рулет. Вы вовремя успели! – сказала леди Лари, вставшая, чтобы поприветствовать нас.

– Ледяной Горный рулет – это что? – встрепенулась Меламори.

Больше всего на свете она любит мороженое и способна распознать его под любым названием. Сердцем, видимо, чует. Ну или не сердцем, неважно. Главное, чует. И практически всегда угадывает. Вот и сейчас Кадди, чья красота, как я в глубине души опасался, должна была сразить Меламори наповал, метнулся в кухню и вернулся оттуда с огромным подносом, на котором покоилось что-то вроде дубины. Или даже небольшого бревна. В общем, здоровенный брусок какой-то замороженной массы. В итоге, Меламори зачарованно уставилась не на красавчика повара и даже не на синюю птицу сыйсу, следовавшую за ним по пятам, а на содержимое подноса.

– По-моему, это то, что надо, – наконец сказала она. И приступила к дегустации. С каждым куском замороженного бревна лицо ее приобретало все более довольное выражение.

Базилио присела рядом и печально уставилась в ее тарелку. Меламори сразу все поняла, пробормотала: «Сейчас, погоди», – и, буквально секунду спустя извлекла из воздуха точную копию своего бревна.

– Извини, что без подноса, – сказала она. – Посуда мне редко удается, ты знаешь. Дорогие хозяева, а нет ли у вас случайно чистой тарелки?

Повар Кадди снова побежал в кухню, а леди Лари смущенно заметила:

– Вы, наверное, неправильно поняли, это вовсе не самая последняя еда в доме. Вам необязательно было колдовать.

– Обязательно, – сказал я. – Эта юная леди не может есть обычную человеческую еду. Так уж она устроена.

– Спасибо за вашу заботу, – вежливо поклонилась хозяйке Базилио. – Вышло так, что я – овеществленная иллюзия. Поэтому, к сожалению, ем тоже только овеществленные иллюзии. Пожалуйста, не обижайтесь.

– Ну что вы, – всплеснула руками леди Лари. – Конечно нет! Просто мы совсем недавно в Ехо и не успели привыкнуть к местным обычаям. Будем теперь знать, что и такое здесь случается. И постараемся тоже освоить это кулинарное колдовство.

– Я вас научу, – великодушно пообещала Меламори. – Доем и сразу же научу. Это очень просто. У всех получается, кроме разве что Макса. Но я подозреваю, он просто притворяется тупицей, чтобы поменьше работать.

– А можно мне попробовать эту вашу наколдованную еду? – восхищенно спросила Иш, свешиваясь с потолка. – Ужасно интересно!

Мы с Меламори растерянно переглянулись. До сих пор нам как-то не приходило в голову узнать, что будет с человеком, рискнувшим попробовать иллюзорную еду Базилио. Нам и своей, неиллюзорной, вполне хватало.

К счастью, на помощь пришел сэр Кофа.

– Да можно, конечно, – авторитетно сказал он. – Вреда от нее никакого. Правда, и толку не больше. Даже вкуса не почувствуешь. Но если интересно – почему нет? Вперед! Только поторопись, такая еда существует недолго. Пару минут – и все, исчезла.

– Чеверяса! – с набитым ртом пробурчала Меламори. – Четверть часа, минимум, – гордо повторила она, проглотив мороженое. – А может быть и больше, посмотрим.

– О, да ты делаешь успехи, – похвалил ее Кофа.

Меламори просияла от его комплимента. Она вообще падка на похвалы, когда речь заходит о колдовстве. И способна подолгу хвастаться всяким своим достижением. Меня это раньше всегда смешило. В голову не приходило, что за этим может стоять самая настоящая драма, а не просто желание лишний раз повыпендриваться, как у меня самого.

Я вообще плохо разбираюсь в людях. Особенно в тех, которых люблю. В этом смысле я – какой-то дурацкий наивный варвар, твердо уверенный, что пока мы живы, целы и даже не разбросаны по разным концам Вселенной, а вполне себе есть друг у друга, все у нас отлично. И искренне изумляюсь всякий раз, когда вдруг выясняется, что этого может оказаться недостаточно.

Иш тем временем успела спрыгнуть с потолка, усесться рядом с Базилио, вооружиться ложкой и деликатно отломить от ее порции небольшой кусочек иллюзорного мороженого. А потом еще один. И еще. Наконец удивленно заключила:

– А я почему-то чувствую вкус. Примерно такой же, как у нашего ледяного рулета, только, может быть, чуть послаще. Или нет?.. А можно еще?

– Конечно, – улыбнулась Базилио. – Не стесняйтесь. Все равно оно исчезнет прежде, чем я успею доесть.

– Ух ты! – восхитилась Меламори. – Это что, у меня настоящая еда нечаянно получилась? Надо же! А ну-ка… Извини, дорогой друг, я не от жадности, а только из научного любопытства, – и тоже полезла ложкой в тарелку Базилио.

Попробовала, нахмурилась, покачала головой:

– Нет, настоящая все-таки не получилась. Лично я не чувствую ни вкуса, ни холода – вообще ничего.

– Совершенно ничего, как и должно быть, – подтвердил сэр Кофа, ради такого дела не поленившийся встать со своего места.

– А мне – вкусно! – упрямо повторила Иш. – И даже язык замерз.

– Это потому, что ты настоящий художник, – сказал ей с потолка Малдо. – У тебя восприятие гораздо острее, чем у остальных. Обычное дело!

Его объяснение удовлетворило всех, кроме Меламори, которой, конечно, было очень обидно, что нечаянного чуда не вышло. Ну и я, понятно, тоже огорчился – даже не столько за компанию, просто уже успел представить, как здорово будет, если Меламори вдруг начнет совершать какие-нибудь нелепые, избыточные чудеса, одно за другим, в точности как я сам в первые годы жизни в Ехо. Такой поворот здорово поднял бы ей настроение, ну и поездку к арварохским буривухам отсрочил бы на долгие годы. Что, по большому счету, конечно, никуда не годится, но по малому, для нас обоих, здесь и сейчас, было бы фантастически хорошо.

Даже полчаса и полкотла Полуночного жаркого спустя, печаль моя не развеялась. Впрочем, и так ясно, что это приобретение надолго. Никуда от него не денешься, как и от себя самого.

Зато все остальные были вполне довольны жизнью. Базилио сидела на потолке вместе с Иш и Малдо и благоговейно вертела в руках кисточку, которую ей дали подержать, Меламори, зажмурившись от счастья, гладила синие перья Скрюух, которая не то чтобы блаженствовала, но мужественно терпела непрошеную ласку, пожилая незнакомка, похоже, была близка к тому, чтобы обыграть своего учителя, а леди Лари и повар Кадди отправились в кухню, пообещав напечь там на скорую руку сырных оладий – если уж мы все так хорошо сидим, что смели все дочиста.

После ее ухода сэр Кофа тоже поднялся из-за стола. Сказал небрежно:

– Сэр Макс, я твой амобилер вчера в соседнем переулке оставил, не уверен, что ты найдешь. Пойдем, покажу, мне как раз по дороге.

И я, конечно, пулей вылетел за ним из трактира, сообразив, что у Кофы появилась пара-тройка ответов на мои давешние вопросы. Вот и хорошо. Голова у меня не слишком вместительная, и если как следует занять ее делом, печальным мыслям придется поискать себе другой приют, в этом я убеждался уже не раз.

– Странная история с нашим другом Ди, – сказал Кофа, когда мы вышли на улицу. – Сегодня весь день расспрашивал о нем в городе, надеясь встретить множество свидетелей его прогулок по Ехо, благо костюм делает Ди довольно заметной персоной. И знаешь что? Никто его не видел. Конечно, я отдаю себе отчет, что пара сотен опрошенных мною человек – это далеко не все население столицы. Но все-таки удивительная статистика. У меня, сам знаешь, неплохие агенты. Глазастые. Все необычное подмечают. А что может быть необычней человека в урдерском наряде? Разве что, арварошец в полном боевом вооружении. Но их, хвала Магистрам, в Ехо пока нет.

– Действительно, странная история, – согласился я. – Но может быть, все гораздо проще, и Ди ходит по городу в лоохи? А перед возвращением домой переодевается… Хотя даже предположить не могу, как он это устраивает. И где? И зачем?

– То-то и оно, – кивнул Кофа. – Впрочем, я не стал морочить себе голову и прямо спросил у Ди, где он обычно гуляет. Сказал, возможно, я могу что-нибудь интересное присоветовать. Или, напротив, предостеречь.

– И?..

– Он сказал, что гуляет в основном в пригородах, – пожал плечами Кофа. – Дескать, любит природу гораздо больше, чем городские улицы. И это можно понять. Но вопрос, как он пробирается туда незамеченным из самого центра Старого Города, остается открытым. Хоть слежку за ним устраивай.

– А я бы так и сделал.

– Ты серьезно?

– Вполне, – кивнул я. – Просто из любопытства. Мы же с вами теперь изведемся, пока не поймем, как ему удается оставаться незаметным. Хотя вряд ли в этом есть какой-то криминал. Любой человек имеет право выбираться из города задворками и огородами. А все-таки хотел бы я знать, что это за маршрут!

– Твоя правда, – задумчиво кивнул Кофа. – Ладно, покончу с мошенничествами на рынке благовоний и коррупцией среди младших служащих таможни и сам прослежу за его прогулками. Когда удовлетворяешь любопытство, следует смотреть собственными глазами, не полагаясь на помощников. Надеюсь, за пару дней Ди не успеет изменить свои привычки.

– А родственники? – спросил я. – Вы уже расспросили их о родственниках? У Ди и Лари есть какой-нибудь брат?

– Не успел пока, – отмахнулся он.

И так выразительно на меня посмотрел, что я устыдился. Сам мог бы сообразить, что когда сэр Кофа видит леди Лари, он временно перестает быть профессионалом и становится нормальным живым человеком. Конечно, покинув гостеприимные стены «Света Саллари», он сразу приходит в себя, но расспрашивать в этот момент уже некого. Да и по-прежнему неохота, чего уж там.

– Ладно, – сказал я, – сам попробую. Извините. Больше не буду к вам приставать. Я, если что, и за Ди могу сам проследить, благо быть невидимым уже научился.

– Ну уж нет, слежку я тебе не уступлю. Ты же потом даже маршрут не сможешь мне описать. «Сперва мы шли по какой-то улице, забыл название, но там где-то рядом один неплохой трактир, не то «какая-то роза», не то «ветер из откуда-то там», что-то в таком духе; потом свернули направо, потом, кажется, налево, а может быть, не сворачивали, не помню, потому что я тогда о чем-то задумался, и мы как-то сразу оказались рядом с таким смешным зеленым домом, вы наверняка знаете, где это… как – нет?!»

Кофа так похоже меня изобразил, что я рассмеялся.

– Ладно, крыть нечем. Раз так, слежка за вами, я и пытаться не стану.

– Рад, что с тобой по-прежнему легко договориться, – улыбнулся сэр Кофа. – Не беспокойся, я не стану затягивать. По моим расчетам, буквально послезавтра я снова буду более-менее свободен и смогу заниматься всякой ерундой.

Он ушел, а я вернулся в трактир. И сразу же угодил в поле зрения нашего непонятно в чем подозреваемого. В смысле Ди.

Дама, с которой он играл, как раз встала, собираясь уходить, а Ди явно хотелось продолжения.

– А давайте я научу вас играть в «Злик-и-злак»? – предложил он.

Сперва я хотел отказаться, но вовремя сообразил, что это та самая загадочная чирухтская игра, которую притащила в дом Базилио с намерением соблазнить ею вечно занятого Короля. А значит, рано или поздно это счастье обрушится на меня. В один прекрасный вечер, когда я приду домой с целью запереться в башне и отдохнуть там от всего Мира сразу, а Базилио перехватит меня на пороге, посмотрит этим своим фирменным печальным взором, способным растопить любое сердце, и с неубедительным безразличием спросит, не хочу ли я совершенно случайно изучить правила одной занимательной новой игры? Это, конечно, необязательно, но вдруг мне как раз нечем заняться?

И я, как всегда, сдамся почти без боя.

Поэтому лучше уж научиться заранее. Проще будет потом примириться с неизбежным. Да и позориться, как с головоломками, лишний раз не придется.

– Давайте, – обреченно сказал я.

И, как ни удивительно, ни капли об этом не пожалел.

Игра оказалась необыкновенно захватывающей. Даже не ожидал.

Штука в том, что у каждого игрока в «Злик-и-злак» не одна фишка, а от четырех до дюжины – их количество всякий раз специально оговаривается перед началом игры. Считается, что чем больше фишек, тем сложнее игра, но по моему опыту, это далеко не всегда так. Каждой фишке соответствуют два кубика; один из них показывает, сколько ходов можно сделать вперед, второй – на сколько придется отступить назад, но в некоторых случаях это можно изменить по своему усмотрению. Игрок кидает все кубики одновременно и может передавать ходы одних своих фишек другим, когда это кажется ему стратегически выгодным. Смысл игры состоит в том, что фишки обоих игроков добираются по клеткам к заветной цели, по дороге убивая, задерживая или, наоборот, подгоняя друг друга. То есть когда фишка попадает на клетку, где уже стоит чужая, игроки кидают специальный спорный кубик, грани которого раскрашены в разные цвета; таким образом, становится ясно, что именно произошло при встрече. И когда подобным образом сталкиваются фишки, принадлежащие одному игроку, они при определенных обстоятельствах тоже могут оказаться «убитыми», а их владелец – проигравшим всю партию, как бы хорошо ни складывались его дела до рокового момента. Таким образом, каждый играет не только с другими, но и с самим собой. И сам для себя – самый страшный враг и главный соперник.

Таковы правила игры в «Злик-и-злак» – в самых общих чертах. Именно такие игры – неспешные и одновременно драматичные – мне обычно и нравятся. Особенно если в них хоть как-то задействованы кубики, потому что кидать кубики я люблю больше всего на свете. Так сильно, что никогда не жульничаю. В смысле не колдую, принуждая их упасть выгодным мне образом. Я не такой дурак, чтобы гнать из игры самого важного партнера – судьбу.

Я довольно быстро освоился с правилами, и уже четверть часа спустя, подкидывая разноцветный спорный кубик, азартно кричал: «Злик-злак, мой лиловый, тебе конец!» – или наоборот, с досадой признавал: «Злок-йок, не мой, а красный, беги дальше, счастливчик». Так что леди Меламори стоило большого труда увести меня домой, где я, впрочем, не утихомирился, а тут же послал Базилио за ее игровым набором, и всем моим домашним, включая говорящего пса Дримарондо, пришлось несладко.

Поначалу моя культурная экспансия выглядела как типичное домашнее насилие, однако мои беспомощные жертвы быстро вошли во вкус и, надо сказать, лихо меня обыграли; впрочем, в следующей партии я с ними знатно поквитался. Азартная Меламори была близка к тому, чтобы затеять драку, но своевременно влетевший в окно короб с дюжиной сортов мороженого из трактира на Площади Побед Гурига Седьмого примирил ее не только с поражением, но и с фактом моего существования в целом.

Мы играли, пока Меламори и Дримарондо не уснули прямо на ковре в гостиной. Вообще-то с меня сталось бы их разбудить, насильственно напоить бальзамом Кахара и продолжить игру, но Базилио не позволила. Она у нас великий гуманист, как и положено настоящему чудовищу. Впрочем, подозреваю, бедняга и сама уже с ног валилась. Один я в этом доме стойкий боец.

Оставшись в одиночестве посреди всего этого сонного царства, я внезапно осознал, что так и не расспросил Ди о его родственниках. Хотя за игрой найти повод было довольно просто: «Вы, наверное, дома каждый вечер в «Злик-и-злак» играли? А сколько народу собиралось за столом? У вас большая семья? Ого, повезло, было с кем поиграть! А где они все сейчас?» – что может быть естественней подобной болтовни? Но я почему-то даже не заикнулся. Совершенно на меня не похоже. И на азарт не спишешь. По крайней мере, до сих пор он никогда не лишал меня разума.

«Ладно, – сказал себе я, – значит, завтра. Боюсь, пока мы с Ди недостаточно близкие друзья, чтобы будить его среди ночи предложением непринужденно поболтать о семейных делах. Что на самом деле досадно: сна у меня ни в одном глазу. И, похоже, пока не предвидится. Самое время кого-нибудь разбудить».

Ну, строго говоря, в этом Мире есть только один человек, которого я могу разбудить в любое время суток, не рискуя нажить в его лице лютого врага. С него еще и обрадоваться станется. Но именно его будить всегда жалко. Сэр Шурф и так практически никогда не спит.

С другой стороны, это означает, что вот прямо сейчас он тоже скорее всего бодрствует. Какие-то несчастные два часа после полуночи, детское время, какой вообще может быть сон?!

Размышляя обо всем этом, я как-то незаметно преодолел сто двадцать восемь ступенек и добрался до башни. А оттуда, недолго думая, вылез на крышу – единственное место в Мире, где я бываю счастлив вне зависимости от обстоятельств. То есть вообще всегда.

У крыши Мохнатого Дома есть только один серьезный недостаток: всякий раз, увидев открывающуюся оттуда панораму Старого Города, я начинаю всерьез подозревать, что все-таки умер и попал в рай. Не то чтобы я против, но это было бы неописуемым свинством по отношению к оставшимся в живых.

Но сегодня сомнения меня не терзали. Вряд ли в настоящем раю леди Меламори стала бы угрожать мне скорым отъездом в Арварох. И, кстати, в «Злик-и-злак» я бы ей три раза кряду не продул. Тем, собственно, и хороши житейские драмы: пока они происходят, можешь быть уверен, что жив. Иного смысла лично я в них не вижу. И совершенно не верю, будто они идут нам на пользу. Все, что меня не убивает, просто портит мне характер, как-то так.

Посидев на крыше четверть часа, я окончательно изгнал из своего сердца милосердие и послал зов Шурфу, рассудив, что, если он все-таки спит, никто не помешает ему послать меня подальше и перевернуться на другой бок. Лично я именно так и поступил бы.

Но он, конечно, не спал. И, похоже, даже не собирался. А услышав, что я сижу на крыше Мохнатого Дома, не стал дожидаться специального приглашения. Просто тут же появился рядом с кувшином камры в руках. Очень кстати. Что-что, а камру в Ордене Семилистника варить умеют, у них вообще с кулинарными традициями все отлично. Будь у меня чуть меньше совести и чуть больше свободного времени, я бы поселился в Иафахе на правах домашнего любимца Великого Магистра, с восьмиразовым питанием – чем я хуже собственных кошек?

– Злик-злок, белый, встреча к удаче, – сказал я вместо приветствия.

– Что? – изумленно переспросил Шурф.

– Неужели в твоих книжках про Урдер не было правил игры в «Злик-и-злак»?

– Были, но я не стал отвлекаться на их подробное изучение. Игра, строго говоря, вообще не урдерская, ее в Куанкурохе придумали, а ближайшие соседи позаимствовали, как это часто бывает.

– Отличная игра, – сказал я. – Сегодня случайно научился, и тут же выяснилось, что я натурально маньяк, еще хуже, чем ты. Обо всем на свете забыл, даже Ди о родственниках не расспросил, а это уже ни в какие ворота… Ладно, Магистры с ним, завтра расспрошу. А что касается белого к удаче, там, понимаешь, есть такой прекрасный момент: когда фишки разных игроков встречаются в одной клетке, тот, чья фишка пришла туда последней, кидает специальный спорный кубик, и, в зависимости от того, какой цвет выпадет, одна из фишек считается убитой и выбывает из игры или просто задерживается на этой клетке на несколько ходов. Или – собственно, как раз когда выпадает белый – обе фишки получают преимущество перед всеми остальными, их ходы вперед удваиваются, а отступления сокращаются, и они почти неизбежно приходят к финишу раньше прочих. На самом деле очень похоже на настоящую жизнь, правда? Никогда заранее не знаешь, к чему приведет всякая новая встреча, кто окажется врагом, а кто – другом, и встреченный тоже пока не знает, обоим приходится ждать, пока судьба бросит свой кубик, и все прояснится… Поэтому, наверное, так и захватывает.

– Похоже, ты прав. В Куанкурохе эта игра первоначально называлась «Жизнь воина», – заметил Шурф. – И последняя клетка, к которой стремятся все игроки, именовалась тогда не «Дом», как сейчас, а «Победа». Название переделали, кажется, чангайцы, и их версия прижилась во всей Чирухте.

– Так ты, получается, все-таки знаешь правила?

– Нет, только историю создания. Изучать правила игры, в которую я не собираюсь играть, мне показалось излишним. Откуда было знать, что это так скоро станет неизбежной необходимостью.

– Да ладно, не буду я тебя заставлять играть. Уже столько народу замучил, что могу позволить себе один великодушный жест. Хотя тебе, кстати, понравилось бы больше, чем кому бы то ни было. Жалко, что у тебя времени на развлечения совсем нет.

– Жалко, конечно, – согласился он. – Впрочем, я над этим работаю. Когда я вступил в должность, мне принадлежало хорошо если четыре часа в сутки. Теперь, как правило, выходит восемь. И я уже придумал, как высвободить еще три часа – просто перераспределив некоторые обязанности и отменив вполне бессмысленный ритуал ежеутренних встреч с дежурными Старшими Магистрами.

– Вот это ты молодец, – одобрил я. – Дураку ясно, что по утрам нормальному человеку спать надо, а не встречаться не пойми с кем.

– Совершенно с тобой согласен. По моим наблюдениям, именно по утрам большинству людей снятся наиболее значимые сны. Нелепо отказываться от сновидений во имя формального соблюдения традиции, изначально созданной, кстати, именно для того, чтобы обсуждать приснившееся. На заре существования Ордена Семилистника этой теме уделяли довольно много внимания; впрочем, и утренние встречи тогда проводились в полдень.

– Блаженные, должно быть, были времена.

– Ничего, они вернутся, – пообещал Шурф.

Это прозвучало как угроза, но лицо моего друга при этом выглядело скорее мечтательным.

– Человек, который точно знает, чего хочет, в обстоятельствах, всеми силами препятствующих достижению желаемого, способен на многое, – добавил он. – Удивительно, впрочем, не это. А то, что все усилия, которые я предпринимаю в собственных интересах, явственно идут на пользу всему Ордену. Заботься я исключительно о всеобщем благе, вряд ли добился бы столь быстрых и неоспоримых успехов.

– Ты не поверишь, но «Злик-и-злак» и про это тоже, – начал было я, но увидев выражение его лица, поднял руки над головой: – Все-все-все, сдаюсь! Больше ни слова об игре.

– Это совершенно не обязательно, – великодушно сказал мой друг. – Если тебе интересно, рассказывай. Главное, играть меня пока не заставляй. Я себя знаю: если втянусь, потом очень трудно будет остановиться.

– Ох, и не говори, – вздохнул я, представляя, какая занимательная у нас могла бы выйти партия. Но решительно отогнал неуместные фантазии. Сказал: – На самом деле по-настоящему интересно тут вот что – насколько точно популярные азартные игры демонстрируют особенности сознания, сформированного породившей их культурой. Взять хотя бы наш «Крак». Игра, как будто специально созданная для людей, избалованных доступностью Очевидной магии: стремительная, азартная и одновременно очень легкомысленная, она требует не только удачи и железных нервов, но и умения не принимать происходящее всерьез. Любая ошибка мгновенно приводит к поражению, исправить ее просто не успеваешь, партии очень короткие и совершенно не похожи одна на другую, поэтому подолгу обдумывать каждый свой промах и делать разумные выводы бесполезно; даже, пожалуй, вредно. Для победы игроку в Крак необходимо скорее вдохновение, чем серьезный анализ каждого хода, он только отвлекает от основной цели. Думаю, кстати, ты именно поэтому плохо играешь в Крак: ты для него слишком умный. А вдохновение, которого у тебя на самом деле больше, чем у всех нас, вместе взятых, держишь в узде и не даешь себе воли даже на время игры.

– Джуффин, кстати, примерно то же самое говорил, – согласился Шурф. – Дескать, из Безумного Рыбника он бы быстро воспитал стоящего игрока, а со мной нынешним и возиться не стоит.

– А вот про «Злик-и-злак» сразу ясно, что эта игра из какой-то совсем другой жизни, – сказал я. – Вернее, из другой культуры. Где люди живут долго, медленно и размеренно. Ярких происшествий гораздо меньше, явных чудес – тем более; способны на них немногие, и каждое дается с огромным трудом. Зато и отношение к самому незначительному чуду – как к великому событию, которое полностью переворачивает жизнь всякого случайного свидетеля, не говоря уже о самом творце. Впрочем, не только к чуду. Для них, наверное, вообще нет ни «неважного», ни «незначительного», любой пустяк видится исполненным тайного смысла. Так мне показалось.

– Удивительно. Можно подумать, это ты, а не я вчера всю ночь читал хроники урдерской жизни. Потому что именно такое общее впечатление сложилось и у меня.

– А мне, как видишь, хватило игры. Наверное, штука в том, что я сильно увлекаюсь. С того момента, как сделан первый ход, игра – и есть вся моя жизнь. Поэтому мне легко судить о придумавших ее людях. Пока я играю, я таков же, как они. Потом, хвала Магистрам, прихожу в себя, но память-то остается. И умения делать простые выводы из наблюдений над собой тоже никто не отменял.

Шурф молча протянул мне кувшин с камрой. Есть много способов выразить согласие с собеседником, и этот – один из лучших известных мне.

– У тебя вообще все в порядке? – спросил он какое-то время спустя.

– Конечно нет, – безмятежно ответствовал я. – Где ж такое видано – чтобы у меня да вдруг все в порядке? Мне такая роскошь не положена.

Шурф только головой покачал – не то одобрительно, не то укоризненно, поди его пойми.

Да и какая разница.

– Мне очень жаль, что так получилось, – наконец сказал он. – По моим наблюдениям, тебе очень не нравится не быть счастливым.

– Отличная формулировка. Конечно, мне не нравится! Но это не отменяет того факта, что в Мире есть вещи, которые гораздо важнее счастья. Предназначение точно важнее. Ясность, которая приходит, когда делаешь то, для чего рожден. Опыт бессмертия. Смысл.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – откликнулся Шурф. И, помолчав, добавил: – Если бы я сам не понимал, меня бы уже давно не было в живых.

Некоторые случаи безответственного применения сослагательного наклонения крайне меня нервируют. И даже бесят. Но говорить это я, конечно, не стал. Тем более что в целом наши посиделки на крыше подействовали на меня как хорошее успокоительное. Во всяком случае, добравшись под утро до постели, я уснул чуть ли не прежде, чем голова коснулась подушки. Такого милосердия я от своего организма сегодня не ожидал.

Я спал, и мне снилась очередная партия в «Злик-и-злак». Вот что значит – наяву не наигрался. У моей соперницы были глаза цвета штормового моря, тихий ласковый голос и неожиданно громкий смех, бесшабашный, как у подвыпившего подростка. Она была азартна, но при этом искренне переживала за нас обоих и время от времени подсказывала мне наиболее правильный ход. Говорила: ты хороший игрок, просто неопытный, но это дело наживное; время, хотим мы того или нет, внимательно и немилосердно ко всем, а опыт – единственная монета, которой оно платит, зато не скупясь.

Говорила: не беспокойся, что проиграешь, об этом никто не узнает, кроме меня, да и я забуду, когда проснусь. Сон – это подлинная свобода от последствий любого поступка, что бы мы ни творили с собой и другими, проснувшись, не вспомним, а если и вспомним, все равно не придется ничего исправлять.

Говорила: игра, как и сон, разновидность свободы. Сколько ни ошибайся, худшее, что с тобой случится, придешь к финишу позже соперника, или наберешь меньше очков. Подумаешь, великое горе, всегда можно перевернуть доску и начать заново, ни единой минутой небытия за это не заплатив.

Говорила: а уж игра во сне – это такая степень свободы, что описать невозможно. Только подумай, каким сейчас можно быть храбрым! Давай уже, делай свой ход, вперед ли, назад ли, сам решай, по правилам можно и то, и другое, а когда ты твердо усвоишь правила, научу тебя их нарушать. Ты даже не представляешь, какая тогда начнется игра! Жду ее, не дождусь.

Я все больше помалкивал, уставившись на игральную доску, но вовсе не потому, что боялся сделать ошибку, как думала сероглазая, поднимавшая меня на смех за излишнюю осторожность, просто во сне очень трудно сосредоточиться на всех этих мелких, но важных деталях – фишки, разноцветные кубики, разбитая на крупные и мелкие клетки игровая доска – даже не знаю, как я с этим справился, но все-таки справился, факт.

И так разошелся, что в конце концов занял очень неплохие позиции на поле, так что сероглазая незнакомка тоже умолкла, нахмурилась и принялась подолгу обдумывать каждый ход.

Но выиграть мне так и не дали. Разбудили ни свет, ни заря, то есть часа за два до полудня. С учетом того, что уснул я, когда уже забрезжил поздний зимний рассвет, немилосердно рано. Причем сделал это сэр Кофа, которого я совершенно не способен послать подальше. И, подозреваю, не только я. Среди людей, близко знакомых с сэром Кофой Йохом, этот обычай как-то не приживается.

«У меня довольно неожиданная просьба, – сказал он. – Я, видишь ли, отыскал для наших урдерских друзей знахаря, который умеет лечить птиц. Коллеги в один голос рекомендуют его как лучшего из лучших. Но живет этот тип аж в Новом Городе – не ближний свет. Я твердо обещал леди Лари, что отвезу Кадди с птицей в своем амобилере, но у меня сегодня с утра сразу два убийства в порту, причем на последствия пьяной драки они, к сожалению, не слишком похожи, и бросить это дело на самотек я не могу. Я предпринял несколько попыток прислать леди Лари наемный амобилер, но столкнулся с неожиданной проблемой: возницы наотрез отказываются перевозить птицу сыйсу. Все уверены, что Скрюух сперва на клочки раздерет обивку сидений, а потом прикончит их одним ударом клюва в затылок».

«Второе в нашем случае маловероятно, – подумав, ответил я, – зато первое действительно неизбежно. Вы же сами видели, что эта нежная пташка с Каддиным кожаным передником вчера проделывала».

«Именно поэтому я прошу помощи у тебя. Немного я встречал людей, настолько равнодушных к состоянию своего имущества».

Крыть было нечем.

«Ладно, – сказал я, – передайте леди Лари, что я зайду за ними примерно через час. Раньше не получится. Сперва мне надо перестать ненавидеть все живое и вспомнить, кто я, собственно, такой и откуда тут взялся. А это дело долгое».

«На твоем месте я бы ограничился только первым пунктом программы. Меньше знаешь, крепче спишь».

«Но мне-то как раз надо проснуться!»

«Твоя правда. Ладно, запоминай адрес: Новый Город, улица Весельчаков, восьмой дом. Это буквально в трех кварталах от Нумминориха. А если все-таки заблудишься, расспрашивай прохожих про знахаря Иренсо Сумакея, его там все знают. Спасибо тебе, что выручаешь. С меня причитается».

Ого. Такими обещаниями сэр Кофа Йох обычно не разбрасывается. Приятно узнать с утра пораньше, что жить дальше вполне имеет смысл.

Утро мое обычно начинается с магии, да не какой-нибудь Очевидной, а с Истинной, чтобы мало не показалось. Но не потому что я такой уж пижон, просто утренний кофе приходится добывать из Щели между Мирами. Это единственный доступный мне способ разжиться чашкой кофе, ни малейшего намека на который в этом прекрасном Мире, увы, нет. А камра, при всех ее достоинствах, не слишком способствует мгновенному пробуждению. А за бальзамом Кахара вечно приходится идти в кухню, куда его с упорством, достойным лучшего применения, относят при уборке. Зато Щель между Мирами всегда под рукой. Ну и кофе соответственно тоже. Благодаря ему, в гостиную я обычно спускаюсь, приняв человеческий облик. Это довольно важно, когда живешь не один.

На этот раз в гостиной собрались сразу все существа, которых следует беречь от моего дурного настроения: кошки, собаки и Базилио. Не хватало только леди Меламори, которая уже успела сбежать из дома – надеюсь, не на край света, а просто на службу; впрочем, ей-то я как раз обещал стать совершенно невыносимым, так что все к лучшему.

Абсолютно все.

– А я знаю, куда ты собрался, – сказала Базилио.

– Ого! – уважительно присвистнул я. – Сэр Кофа научил тебя подслушивать чужую Безмолвную речь? Да еще и на расстоянии? Снимаю шляпу… то есть снял бы, если бы она у меня была. У Малдо, что ли, одолжить? Или сразу у Короля?

– Не надо шляпу! – рассмеялась Базилио. – Я ничего такого не умею, ты что. Просто мне прислала зов Иш и сказала, что ты сейчас повезешь Скрюух к знахарю. Советовала попроситься вместе с тобой, потому что она тоже твердо намерена ехать. Было бы здорово!

– Да не вопрос, – сказал я. – Хочешь – поехали. Не представляю, как вы все поместитесь в амобилере, и сколько народу вывалится по пути, но это уже не моя забота. Сами выкручивайтесь.

Я думал, что шучу, но оказалось – пророчествую. Потому что сопровождать Скрюух к знахарю урдерцы решили всем семейством. Ди по этому случаю даже сменил свой экстравагантный наряд на новенькое лоохи в шимарском стиле, то есть с большим капюшоном, под которым отлично прячется прическа любой степени сложности. Мои попытки деликатно намекнуть, что закрывать трактир среди бела дня – не лучшая стратегия для начинающих рестораторов, не возымели никакого успеха. Мы хотим ехать вместе, потому что ужасно беспокоимся, и точка.

Ясно, впрочем, что руководила ими не только забота о Скрюух, которая, на мой взгляд, совершенно не выглядела ни больной, ни несчастной, ни даже мало-мальски напуганной всей этой суетой, но и нормальное человеческое желание со свистом прокатиться через весь город. Наверняка сэр Кофа рассказывал урдерцам о моей манере езды всякие ужасные вещи, а это, как ни крути, лучшая реклама.

Так или иначе, но я впервые в жизни всерьез обеспокоился, что из моего амобилера станут вываливаться пассажиры. Ремней безопасности у нас пока не изобрели, да они и не имеют особого смысла, амобилер – довольно медленное транспортное средство, когда за его рычагом сижу не я. И не леди Меламори. И не Нумминорих. Других духовных последователей, способных ездить со скоростью, втрое, если не вчетверо превышающей обычную, у меня, хвала Магистрам, пока нет. А то бы, пожалуй, сам не обрадовался. Опасности на дорогах должны быть сведены к минимуму, и этот минимум – я.

Но делать было нечего. И я принялся их рассаживать. Рядом с возницей всего одно пассажирское место, оно досталось Ди, как самому крупному. Кадди в обнимку с птицей устроился в центре заднего сиденья, с одной стороны их подпирала леди Лари, с другой – обе барышни. Я строго велел им держаться покрепче, а себе – ехать помедленней. И так преуспел в искусстве самовнушения, что до Нового города мы добирались целых полчаса. Для меня – своего рода рекорд. Таким аккуратным и осторожным возницей я еще никогда не был. Впрочем, девчонки все равно визжали на поворотах – не от страха, а от удовольствия. Старшие помалкивали, но это явно стоило им немалых усилий. Зато Скрюух орала так, что из окрестных домов выскакивали любопытствующие, посмотреть, не начался ли у нас случайно очередной конец Мира. А если все-таки нет, то кого это среди бела дня заживо едят прямо посреди улицы? Впрочем, завидев мой амобилер, они понимающе кивали и возвращались в дом. Такая уж у меня репутация, что поездка, сопровождаемая душераздирающими воплями, кажется горожанам вполне естественным и даже благоприятным положением дел.

Спасибо прессе Соединенного Королевства, что тут еще скажешь.

Дом знахаря Иренсо Сумакея я нашел сразу. На самом деле просто повезло: проехав мимо дома Нумминориха и пару раз свернув наугад, я решил, что пора приступать к расспросам. А остановившись, увидел чуть впереди яркую табличку, белые и зеленые буквы на черном фоне: «Дом знахаря Иренсо». Всего полсотни метров, получается, до него не доехал. Но исправить это было легче легкого.

Распахнув ведущую в сад калитку, я сразу же обрадовался, что взял с собой всех желающих, включая Базилио. Ужасно жалко было бы, если бы она пропустила такое зрелище: дружная пара молодых серебристых горных лисиц, которых называют чиффами, тут же бросившаяся обнюхивать мои сапоги, стайка совершенно ручных мелких пестрых птиц, доверчиво усевшихся нам на плечи, и крошечная, размером хорошо если в два моих кулака, рыжая собачка, сидящая на крыльце бок о бок с огромным белым котом, на фоне которого мои Армстронг и Элла выглядели бы мелкими котятами, каковыми они, строго говоря, все еще являются. И сейчас это абстрактное знание впервые почувствовало себя в моей голове как дома.

И как будто явленного нам разнообразия фауны было мало, из-за угла дома вышла черная коза. Посмотрела на нас, моргнула большими светло-желтыми глазами и громким визгливым голосом сказала:

– Не стоит беспокоиться, все пройдет.

Урдерцы застыли как вкопанные, разинув рты. Мы с Базилио чувствовали себя несколько уверенней, потому что хотя бы теоретически знали о существовании говорящих коз сэйю. Правда, живут они не в наших краях, а где-то на морском побережье Уриуланда, но тут как раз ничего удивительного, кто угодно может сойти с ума и привезти из отпуска нового домашнего любимца. Лично мне просто повезло, что я пока ни разу не бывал в Уриуланде, а то даже подумать страшно, во что превратилась бы наша жизнь, притащи я домой еще и говорящую козу. Сэйю, по словам очевидцев, довольно глупые животные, просто наделены способностью воспроизводить человеческую речь. Что запомнят, то и повторяют потом, когда им заблагорассудится. Ну или по команде, если очень долго и терпеливо их дрессировать.

– Любовь и еда пойдут ему на пользу! – выкрикнула тем временем коза, пятясь от нас обратно за дом. – Ему нужны любовь и еда!

– Давайте будем считать эту козу новым Правдивым Пророком, – предложил я. – Она нравится мне гораздо больше того, что засел в Нумбане. Мудрые вещи изрекает.

– Я согласен, – улыбнулся Дигоран Ари Турбон. – «Не стоит беспокоиться» – именно то, что надо. А то мы все уже извелись из-за Скрюухиного крыла. Жалко ее очень.

– Что у вас случилось?

Дверь дома наконец распахнулась, и на пороге появился хозяин.

Будь у сэра Кофы Йоха младший брат, пожалуй, примерно так он бы и выглядел: большой, плотный, с тонким породистым лицом и очень внимательными темными глазами. Ему только трубки для полного сходства не хватало, но это как раз дело наживное.

– У нас случилась птица сыйсу, – гордо сказал я. – Одна на всех, но, согласитесь, все равно серьезное достижение. Мало кому так везет.

– На моей памяти вы первые, – кивнул знахарь. И добавил: – Вас я, похоже, знаю. Вы же сэр Макс, верно? Надеюсь, с вашими кошками и собаками все в порядке?

Я впервые в жизни встретил человека, который из всей информации, какую можно получить обо мне, проживая в столице Соединенного Королевства, счел важным только факт наличия у меня домашних животных. И сразу начал беспокоиться об их благополучии. Мне захотелось его обнять, а потом, если получится, немедленно побрататься. Но иногда мне удается не давать воли своим страстям. Поэтому я только сдержанно кивнул:

– С ними все отлично, спасибо. Я просто привез сюда друзей. Они подобрали птицу сыйсу с подстреленным крылом.

– И приручили? – спросил знахарь Иренсо, удивленно разглядывая Скрюух, которая спокойно терзала клювом полу Каддиного лоохи, не отвлекаясь на нашу человеческую суету. – Долго она у вас?

– Уже четвертый день, – сказал Ди. – Надо было сразу ее к вам везти, но мы совсем недавно поселились в Ехо и не знали, есть ли тут люди, которые лечат птиц.

– Нас, к сожалению, действительно очень мало, – сказал знахарь. – Я и двое коллег, но Йоки Лур пока недостаточно опытен, а сэр Авада Убрайкис совсем старик и слишком быстро устает от пациентов. Поэтому хорошо, что вас прислали именно ко мне. Однако удивительно, как смирно ведет себя ваша питомица! Вы колдовали, чтобы ее приручить?

– Ну что вы, – улыбнулся Ди. И смущенно добавил: – Мы пока не умеем. У нас, в Урдере, вашей магии не обучишься.

– Тем более удивительно, – покачал головой Иренсо Сумакей. – Ладно, идемте в кабинет. Посмотрим, чем я могу помочь. Но если можно, не все вместе, а только птица…

– Скрюух, – подсказал Кадди. – Мы ее так назвали.

– Вижу тебя как наяву, – вежливо сказал птице знахарь.

Без тени улыбки. Все бы так.

– А можно я тоже пойду? – спросил повар. – Скрюух не любит надолго со мной расставаться.

– Тогда не можно, а нужно. Важно, чтобы она была спокойна.

Знахарь повернулся, чтобы войти в дом, но его остановила Иш.

– А можно мы пока немножко погуляем по саду? – спросила она.

Иренсо Сумакей задумался. Оглядел нас всех очень внимательно, словно бы прикидывая, можно ли нам доверять. Наконец кивнул:

– Погуляйте. Насколько я разбираюсь в людях, никто из вас не выглядит угрожающе с точки зрения животных. А вас, сэр Макс, я бы, пожалуй, согласился взять в помощники, – добавил он.

Неожиданно, но в общем понятно почему. К этому моменту я уже был с ног до головы облеплен разнообразным зверьем. Одна серебристая лисичка удобно устроилась у меня на руках, другая балансировала на плече, белый кот спустился с крыльца и улегся на мою ногу, крошечная собачка восторженно прыгала вокруг второй. В кармане лоохи что-то деловито копошилось – я подозревал, что одна из пестрых птичек решила попробовать свить там гнездо; по восхищенным взглядам Иш и Базилио я догадывался, что на голове у меня сидела целая стая. Только коза пока держалась на безопасном расстоянии, но и она сверлила меня влюбленными глазами, явно намереваясь познакомиться поближе и сказать мне все утешительные слова, которым успела научиться за годы пребывания рядом с людьми. Говорю же, зверье меня почему-то любит. Понятия не имею, за какие достоинства.

Поэтому прогулка по саду знахаря у меня получилась, мягко говоря, неспешная. Спутники мои давно разбежались в разные стороны, а я еще несколько минут объяснялся с котом. Говорил ему, что прекрасней его нет никого в Мире, и я был бы счастлив, если бы такая красота всю жизнь пролежала на моей ноге, но беда в том, что именно в данный момент у меня появилось непреодолимое желание сделать несколько шагов. А таким совершенным существам, как коты, следует быть снисходительными к человеческим слабостям. И время от времени давать нам погулять.

В какой-то момент коту наскучило слушать мое нытье, и он меня отпустил. Но отправился следом, с таким строгим видом, что любому дураку стало бы ясно: я освобожден условно. Пока, так и быть, погуляй под надзором, а там поглядим.

Чиффа, сидевшая у меня на плече, фыркнула от неожиданности и покрепче вцепилась когтями в мое лоохи. Ее подружка, сидевшая у меня на руках, тревожно завозилась, прикидывая, не собираюсь ли я унести ее с собой неведомо куда. Крошечный пес умчался вдаль, оглашая окрестности писком, условно похожим на лай. Птица, уютно устроившаяся в моем кармане, вылетела оттуда и принялась кружить над моей головой, страшно ругаясь на своем птичьем языке: «Я думала, ты тут теперь всю жизнь стоять будешь, а ты-и-и-и-и! Так меня подвел! Ну вот куда тебя понесло? Чего ты там не видел?»

Ну, честно говоря, много чего.

Сад знахаря Иренсо Сумакея оказался для меня еще одной вариацией на тему рая, возможно даже более соблазнительной, чем крыша Мохнатого дома, а ведь до сих пор я был уверен, что мою крышу ничто не затмит. Но этот огромный запущенный сад со следами былой ухоженности, где, не дожидаясь окончания зимы, начали понемногу расцветать плодовые деревья, из земли пробивалась молодая трава всех оттенков синего и зеленого цвета, среди древесных корней грелись на солнце ежи и примкнувший к ним муримахский заяц с большими круглыми ушами, а в зарослях вечнозеленых душистых кустарников щебетали разнокалиберные птицы, пленил мое сердце раз и навсегда.

Я хотел догнать своих спутников, но передумал, внезапно почувствовав, что очень устал. Обычное дело: если мне не дать выспаться, но при этом не загрузить делами, я тут же начинаю клевать носом. И лучшее, что можно сделать в такой ситуации – разрешить себе спокойно подремать хотя бы четверть часа. Обычно этого оказывается достаточно, чтобы распрекрасно жить дальше. Еще, конечно, можно просто хлебнуть бальзама Кахара, но фляжку с ним я вечно забываю положить в карман, тут уж ничего не поделаешь.

В общем, я выбрал укромное местечко под приземистым раскидистым деревом, на ветвях которого пожухшая прошлогодняя листва удивительным образом соседствовала с готовыми распуститься свежими почками, улегся на мягкую сухую траву, согретую солнцем, закрыл глаза, лениво подумал: «Ни фига себе, как мы хорошо живем – еще зима не закончилась, а уже на земле можно валяться», – и задремал. Сопровождавшие меня лисички немного повозились, устраиваясь рядом, но потом передумали и убежали, по крайней мере, я перестал ощущать их присутствие. Кот, видимо, тоже ушел, и совершенно напрасно, именно сейчас я был совсем не прочь пригреть его на груди. Впрочем, ладно, и так неплохо. В смысле очень хорошо.

Удивительное дело, засыпал я вполне счастливым, а проснулся через несколько минут от горя. Именно так, проснулся от горя, словно оно было звонком будильника или зубной болью. Такое острое, что ни воем, ни криком от него не отвяжешься. Оно сильней.

Спросонок я не понял, что происходит, схватившись за сердце, стал вспоминать, что случилось, кто из моих близких умер? Или вообще все? Или умер я сам, а теперь не могу воскреснуть и вернуться к ним? Или не умер, но вернуться все равно не могу? Господи боже мой, да что творится вообще?

Хвала Магистрам, затмение продолжалось буквально секунду, а потом я проснулся окончательно, вспомнил, как попал в этот сад, произвел ревизию своих житейских драм, понял, что стать причиной столь острого горя они не смогли бы даже при умножении на десять – у нас все живы, целы и даже более-менее в своем уме, с остальным как-нибудь разберемся.

А потом я наконец осознал, что горе – не мое. Чужое. Просто такое сильное, что выплеснулось через край и затопило всех, кто оказался рядом. То есть меня. Не стоит все-таки ложиться спать в незнакомых местах, когда я уже это усвою, а.

Я внимательно огляделся по сторонам. Никаких страдальцев поблизости не обнаружилось. Сад по-прежнему выглядел райским уголком, и набухшие почки на древесных ветвях никуда не подевались, и по-весеннему сияющее перламутровое небо, и молодая трава.

Чего только не примерещится спросонок, – сердито подумал я. И велел себе выбросить неприятное пробуждение из головы. Не то чтобы я всегда себя слушался, но не оставляю надежды, что однажды это сработает. Когда-нибудь.

Я собрался было встать, но тут заметил, что за мной наблюдают. Откуда-то снизу – неужели из-под земли? Может быть, знахарь Иренсо развел у себя в саду каких-нибудь колдовских кротов с тяжелым нравом? И они насылают морок на всякого, кто дерзнет прилечь на их полянке? Злобные кроты-колдуны – это было бы смешно. Хоть и немилосердно… Нет, стоп.

Нет, стоп, – сказал я себе, – шутки шутками, но кто-то правда на меня смотрит.

И, приглядевшись повнимательней, наконец увидел серебристую лису чиффу, устроившуюся среди древесных корней. Она зарылась в сухую траву так, что только нос торчал наружу. Ну и глаза с ним за компанию. Я сперва решил, что это одна из давешних лисичек все-таки решила остаться со мной, но тут же понял – нет, не она. Эта лиса была гораздо крупней. И не проявляла ни симпатии, ни любопытства. Глаза ее были тусклы, равнодушны и бесконечно печальны. Я почти инстинктивно протянул руку, чтобы погладить зверя, и, едва коснувшись серебристой шерсти, понял, что приснившееся мне горе принадлежало именно лисе.

– Так не бывает, – растерянно сказал я вслух. – Зверь не может быть несчастен, как человек. Вам не положено!

Лиса, конечно, ничего не сказала. Но подозреваю, умей она говорить человеческим голосом, в ответ раздался бы горький саркастический смешок: «Не положено, значит? Ну-ну. И кто, интересно, по твоему мнению, нам не этого не положил?»

Мне хотелось поскорее встать и уйти. Отыскать хозяина дома, сказать: «Там у вас зверю очень плохо, надо что-нибудь с этим сделать». Впрочем, знахарь и сам наверняка знает, что происходит у него в саду, так что можно ничего не говорить, а просто уйти, дождаться остальных в амобилере, поехать домой и как можно скорее выкинуть из головы свои дурацкие фантазии о лисьем горе, которое якобы вторглось в мой сон, а на самом деле, конечно же, померещилось, нечего перекладывать с больной головы на здоровую, не может такого быть.

Но я, конечно, никуда не ушел, а наоборот, придвинулся поближе, погладил лису – сперва осторожно, потом по-хозяйски запустил руки в густую серебристую шерсть, как привык с собаками, но это не произвело никакого впечатления. Зверь не стал ластиться в ответ, но и не попытался убежать, ни одна мышца тела не дрогнула, и дыхание не участилось, как будто он вообще ничего не чувствовал; впрочем, вероятно, именно так и было.

– Бесполезно, – печально сказал знахарь Иренсо Сумакей. – Ему все равно.

Он, оказывается, уже закончил осмотр синей птицы и отправился в сад нас всех собирать. И, видимо, сразу наткнулся на меня.

– Ему? – зачем-то повторил я. – Так это не лиса, а лис?

– Ну да. Сами видите, какой крупный. Самки чиффы гораздо мельче.

– Что с ним? – спросил я. – По-моему, ему очень плохо.

– Вы правы, – сказал знахарь, усаживаясь рядом с нами в траву. – Так плохо, что хуже, пожалуй, некуда. И я ничем помочь не могу, только оставить в покое. Йовка очень стар; впрочем, беда не в этом. Лисица, с которой он прожил много лет, умерла в конце осени. Тоже была совсем старушка. Попала ко мне случайно, когда я гостил у тетки в графстве Шимара. Мальчишки, вообразившие себя охотниками, подстрелили, принесли на рынок, а она там внезапно ожила. Оказалось, не убита, а только ранена. Сердобольные торговки ее отобрали, послали за мной, отдали, сказали: «Лечи». Пришлось срочно везти лису домой, в Ехо. Я тогда был довольно неопытный знахарь, а случай тяжелый, решил, чем ближе к Сердцу Мира, тем проще лечить, и действительно как-то справился. А лис потом, дюжины четыре дней спустя, сам пришел – сюда, в мой дом, аж с Шимарских предгорий. Искал свою подружку и нашел, представляете?

– Не представляю, – откликнулся я.

На самом деле соврал. Мне такое представить – раз плюнуть. Для меня даже мимолетная симпатия – прекрасный повод совершить невозможное. Что уж говорить о любви.

– Йорка и Йовка, такая была неразлучная парочка! – сказал знахарь. – Они прожили у меня в саду больше сорока лет. Настолько ручные стали, что я не рискнул бы их отпустить. Да они и сами не хотели уходить, это понятно, для умной лисицы удрать отсюда совсем несложно. Но им здесь было очень хорошо, вон даже лисят принесли, уже на старости лет, когда никто от них подобного кунштюка не ожидал. Нахальная шустрая мелочь, которая атаковала вас на входе – их дочки. Есть еще мальчишка, но он не такой любопытный, как сестры, к чужим не выходит. По крайней мере, не в первые полчаса. Но Йорушке позднее потомство не пошло на пользу. Всего семь лет после этого прожила. И я ничего не смог сделать, старость – это, к сожалению, не болезнь, которую можно вылечить. По крайней мере, я не справился. А Йовка, бедняга, решил, что это не справился он. Как же, самый старший, глава семьи, а такое допустил! С тех пор так и лежит пластом. Не ест, не пьет, никого не узнает, ничего не слышит и, похоже, не чувствует. И не хочет, это понятно. Но почему-то все еще жив.

– Надо же, – вздохнул я. – Ничего себе – дикий зверь. Люди – и те обычно легче справляются с потерями.

– Ну так то люди. А чиффы – очень верные существа. Правда, только если находят свою настоящую пару. Обычно после окончания брачного сезона самки убегают от своих кавалеров и сами выращивают лисят. Многие думают, что так живут все горные лисы, но нет, не все. Иногда пара не расстается, и такие союзы у чифф гораздо крепче человеческих. Если уж решили быть вместе, то навсегда. И умирают обычно в один день или сразу друг за дружкой. Но у Йовушки почему-то не получается умереть. Хотя он очень тоскует. Будь он человеком, сказали бы, что он сошел с ума от горя. Это и правда так.

– Бедный ты мой зверь, – сказал я лису. – Как же тебя угораздило.

– Не будь я знахарем, я бы его убил, – неожиданно признался Иренсо Сумакей.

Я уставился на него так, словно добрый знахарь вынул из-за пазухи окровавленный топор и принялся похваляться числом зарубленных с утра беспомощных сирот. Но Иренсо спокойно выдержал мой взгляд.

– Вы сами знаете, что он только этого и хочет. Вы же все чувствуете, не хуже, чем я. Но если вам неприятно об этом говорить, извините. Просто мне больше не с кем.

Я молча кивнул, потому что слова застряли у меня в горле. Впрочем, это к лучшему, все равно они были какие-то дурацкие. Совсем не те, что требуется в подобных случаях. А какие требуются, я тогда не знал.

До сих пор, собственно, не знаю.

А тогда я просто снова погладил лиса. Ничего глупее и выдумать нельзя. Зачем ему докучать?

– Однажды мне пришлось убить очень много народу сразу, – наконец сказал я. – Умирающих от анавуайны. Всех, кого не хватило сил вылечить. Они сами об этом попросили, поскольку были обречены и верили, что анавуайна уничтожает не только тело, но и всего остального человека, целиком, вместе с бессмертной частью сознания, которая, я надеюсь, у всех нас все-таки есть. Ну и заболевшие на это надеялись, поэтому просили их убить; кроме всего, со времен правления Короля Мёнина осталось суеверие, будто умереть от руки Вершителя очень полезно для дальнейшего посмертного бытия… В общем, неважно. Сейчас я бы, наверное, что-нибудь постарался придумать, а тогда не сумел. Сделал, как они просили, поехал домой и лег спать, а потом проснулся и стал как-то жить дальше, причем не то чтобы плохо, совсем нет[68]. Но с тех пор тему убийства из милосердия считаю закрытой. Хватит с меня.

– Ладно, – невозмутимо кивнул Иренсо Сумакей, – принято. Я, каюсь, действительно собирался попросить о помощи, не подумав, что подобная просьба может быть вам неприятна. Просто говорят, что убить для вас – раз плюнуть, и я почему-то принял это на веру.

Самое смешное, что в данном случае обо мне говорят правду. Я действительно могу убить плевком, потому что ядовит, как змея; то есть на самом деле гораздо ядовитей, мне даже кусаться не надо, плюнуть совершенно достаточно. Такой нечаянный дар Великого Магистра Ордена Могильной Собаки Махлилгла Анноха, который на самом деле не хотел ничего дурного, а просто честно пытался меня прикончить, но вышла небольшая техническая накладка[69].

– С одной стороны, даже хорошо, что вам не нравится убивать, – заключил знахарь. – А с другой – плохо. Но только для Йовки, а он так стар, что рано или поздно справится сам. Извините меня, пожалуйста.

– Да не за что на самом деле, – вздохнул я. – На вашем месте я бы, наверное, тоже обрадовался гостю с репутацией безжалостного убийцы. Мне и самому жаль, что я – не он, а просто сентиментальный дурак, которому кажется, будто всякая жизнь драгоценность, а горе и даже безумие – не самая высокая плата за возможность оставаться живым, вполне можно перетерпеть. Я когда-то сам перетерпел и, как ни странно, дожил до дня, когда все стало иначе. И теперь умом понимаю, что у вашего лиса надежды на благополучный исход, прямо скажем, поменьше, чем просто никакой, как было тогда у меня, но сердце с этим не соглашается. А оно у меня в хозяйстве за старшего, так вышло. Я не выбирал.

– Да, такие вещи не выбираешь, – понимающе кивнул Иренсо Сумакей. – Ладно, идемте отсюда. Все, что мы можем сделать для Йовки – оставить его в покое.

Не то от короткого дневного сна, не то от лисьего горя и наших разговоров я был как в тумане и, в общем, довольно приблизительно понимал, что происходит вокруг. Но как-то собрался, послал зов каждому из своих спутников, велел им возвращаться в амобилер. И сам туда пошел, вполуха слушая по дороге оптимистический отчет знахаря о состоянии крыла Скрюух – судя по его словам, у нашей синей птицы были неплохие шансы снова взлететь, правда, не слишком скоро. Хорошо если к лету. И тут, по словам Иренсо, была только одна опасность – что за это время Скрюух станет совсем ручной.

– Ну и отлично! – сказал повар Кадди, который, сияя от радости, ждал нас у калитки в обнимку со своей питомицей. – Будет летать над городом, а вечером возвращаться домой, как в гнездо.

Это да. Скандальной синей птицы сыйсу, с истошными воплями кружащей над крышами Старого Города, нам здесь до сих пор отчаянно не хватало. Оставалось надеяться, что Скрюух действительно выздоровеет и внесет свой вклад в дело окончательного превращения нашего городского пейзажа в сложносочиненную галлюцинацию.

Когда я сел за рычаг, знахарь Иренсо Сумакей прислал мне зов – использовал Безмолвную речь, чтобы не говорить вслух.

«Мне правда очень жаль, что я затеял этот разговор, сэр Макс».

«Да ладно, – ответил я. – Понятно же, почему. И вообще все понятно. Очень жалко вашего лиса. А все остальное ерунда».

– Будет больно, но недолго, – громко сказала вышедшая нас проводить черная коза.

Оставалось надеяться, что она и правда изрекает пророчества. Я бы за это дорого дал, если бы знал, с кем можно договориться.

К счастью, по дороге взволнованная и возмущенная грубым медицинским вмешательством в ее частную жизнь Скрюух громко вопила, повар Кадди утешал ее душедробительно ласковыми словами, которые хотелось законспектировать и выучить наизусть, чтобы изводить потом ближних долгими зимними вечерами, а леди Лари и барышни, бурно жестикулируя, обсуждали прекрасный сад знахаря и встреченное там зверье. Поднятый ими гвалт быстро вывел меня из печального транса, так что уже на выезде из Нового Города я с облегчением обнаружил в своей шкуре старого доброго сэра Макса, обладающего удивительной способностью выбрасывать из своей дурацкой головы все, что мешает наслаждаться приятной поездкой, или любым другим событием, которое происходит с ним прямо здесь и сейчас, а стало быть, и является его жизнью. Ну, то есть моей.

Теперь наслаждаться приятной поездкой мне мешало только здоровое чувство невыполненного долга. Да и то лишь потому, что Дигоран Ари Турбон, чья семейная история интересовала меня сейчас куда больше, чем все прочие тайны этого Мира, сидел рядом со мной и блаженно щурился на солнце, озирая достопримечательности района, через который мы проезжали, – древние стены заброшенных Орденских резиденций, покосившиеся крыши ветхих домов, вековые деревья на обочинах и каким-то образом проросшие сквозь булыжную мостовую розовые кусты. Щеки его были оранжевыми, как мандарины, – цвет восхищения, если я ничего не путаю.

Ди словно почувствовал, что я о нем думаю, и улыбнулся мне широко и простодушно.

– Я только сейчас начинаю осознавать, как вы нас выручили, – сказал он. – Так далеко этот знахарь живет! Пешком, наверное, целый день пришлось бы к нему идти. И потом всю ночь обратно добираться. Удивительно большой город Ехо! Никогда, наверное, к этому не привыкну.

Я вдруг подумал: а может быть, Ди вообще не гуляет по улицам, как говорит домашним? А просто заходит в какой-нибудь ближайший двор и сидит там весь день? Привыкает понемножку к масштабам и суете многолюдного города, как медленно входящий в холодную воду пловец. Мне-то подобный метод кажется бессмысленной пыткой, проще сразу нырнуть с головой и закрыть вопрос. Но все люди разные, и некоторым легче именно так, это я понимаю, хотя только теоретически.

Ладно, с его прогулками пусть Кофа разбирается. Он обещал.

А вслух я сказал:

– Рад, что выручил. Мне несложно. Даже наоборот. Почувствовал себя ненадолго практически членом вашей дружной семьи. Например, дополнительным младшим братом. Впрочем, у вас и без меня братьев и сестер наверняка хватает.

Ди, к моему удивлению, отрицательно покачал головой.

– Нет, нас только двое – Лари и я.

И безмятежно улыбнулся.

Я растерялся. Как это – двое? А Иш тогда откуда взялась? Племянница – это же дочь брата или сестры. А ни Лари, ни Ди не называли ее дочкой. Впрочем, может быть, в Урдере «племянниками» именуют всех младших родственников, включая самых дальних?

Немного поколебавшись, я решил, что могу его расспросить. Нет никакой особой бестактности в том, чтобы интересоваться чужими обычаями.

– А почему тогда вы называете Иш племянницей?

Ди удивленно моргнул, и я пояснил:

– У нас «племянник» – это ребенок брата или сестры. А в Урдере иначе?

Собеседник мой пожал плечами.

– Племянница – это просто племянница, – неопределенно пояснил он. – Была бы она чьей-то дочерью, я бы так и сказал.

– Ээээээ… – протянул я.

Я вообще выдающийся мастер слова.

– О, а у вас тоже так не бывает? – внезапно оживилась леди Лари.

– Что именно?

– Ну конечно! – почему-то обрадовалась она. – И в Куанкурохе не бывает, и в Чангайе, я же расспрашивала…

– Да что не бывает-то?

– Дети так, как у нас, не появляются.

– Что?!

– Не все дети, конечно, а только некоторые.

Я всерьез задумался, не припарковать ли амобилер у какой-нибудь обочины. Потому что, похоже, меня вот-вот сведут с ума. И лучше бы мне в этот момент не управлять движущимся транспортным средством.

Но леди Лари сжалилась и пустилась в объяснения.

– У нас порой случается, что если чья-то семья слишком мала – вот как у нас с Ди: родители умерли, дедушки и бабушки тоже, дядей и теток нет, подходящие спутники жизни пока не встретились, и людей это печалит, в семье вдруг появляется ребенок. Никто его не рожает, никто ниоткуда не приносит, ребенок просто появляется, и все. Говорят, таких детей дает само Великое Крайнее море, которое только кажется суровым, а на самом деле милосердно, хоть и не любит это показывать. Такой ребенок похож на всех членов семьи, и вообще сразу ясно, что он – не подкидыш, а свой, родной. Только ни матери, ни отца у него нет, поэтому их обычно называют «племянниками» и «племянницами» – просто чтобы как-то обозначить кровное родство. Вот и у нас с Ди появился Иш. Мы были очень ему рады – ну, то есть ей; неважно, пусть будет, кем хочет, лишь бы самому нравилось.

– Ого! – присвистнул я.

– Так вот почему ты смогла почувствовать вкус моей еды, – сказала подружке Базилио. – А я-то все голову ломала! Теперь понятно. Наверное, ты тоже немножко овеществленная иллюзия. Надо будет Старшему Помощнику Придворного Профессора о тебе рассказать, то-то он обрадуется! Он говорил, что нас, овеществленных иллюзий, способных долго жить, никуда не исчезая, очень мало, а в Соединенном Королевстве сейчас вообще только я одна. К тому же, в некоторые игры лучше играть втроем, я точно знаю. А Макс вечно занят. И все остальные тоже.

Все-таки она у нас очень практичная барышня. И умеет позаботиться о своих интересах, по крайней мере, в вопросах, которые считает важными.

– Было бы здорово, – откликнулась Иш. – Но, по-моему, я все-таки самая обыкновенная, никакая не иллюзия, ничего особенного во мне нет. Даже чудовищем никогда в жизни не была.

– Это тебе крупно повезло, – заверила ее Базилио. – Когда я только родилась, все вокруг только и думали, будто я хочу их съесть, представляешь? Даже Макс признался, что тоже сперва так решил, хотя виду не подал. Он вообще очень храбрый.

Никогда не знаешь, где, когда и от кого получишь самый увесистый комплимент в своей жизни. Я так обрадовался, что передумал сходить с ума на почве особенностей урдерской демографии. Было бы от чего! Этот Мир исполнен магии – весь, целиком. И ее проявления, как я в последнее время начал понимать, чрезвычайно разнообразны. Мало ли, где какие чудеса у нас тут творятся. При настолько слабо развитых информационных технологиях совершенно нормально практически ни о чем ни хрена не знать.

В общем, я благополучно довез всю компанию к месту назначения. Высадил их у входа во двор и сам вышел следом, твердо рассчитывая, как минимум, на остатки вчерашнего Ледяного Горного рулета, ну или что еще там мы не успели доесть за ужином.

Правильно сделал, что отправился за ними, а то пропустил бы удивительное зрелище: на пороге закрытого трактира сидел Малдо Йоз. В шляпе, как ему и положено. С таким видом, словно вчера нанялся работать в этот трактир посудомойщиком и вот, явился на службу, а тут – никого.

– Я просто случайно мимо проходил, – невозмутимо сказал он. – Подумал, почему бы не заглянуть? Никого не застал и решил дождаться. Обидно было бы уйти, так и не пожелав вам хорошего утра. Ну или уже не утра; ай, все равно.

И посмотрел на Иш, да так, что я наконец понял, какого черта он вчера засиделся в «Свете Саллари» до ночи. И с утра снова пришел. Ничего себе дела.

Хорошо хоть она сегодня в мальчишку не превратилась, а то был бы свежеиспеченному ухажеру сюрприз. Впрочем, еще, надо полагать, будет. Ладно, пусть сам разбирается. Взрослый человек, хоть и гений. А кто, собственно, не гений в наши трудные времена? Все хороши.

В трактире я устроился за столом поближе к Ди. Разговор о его родственниках требовал завершения. Потому что шокировали меня урдерцы, конечно, знатно, но надежду на существование какого-нибудь семиюродного внучатого племянника, влачащего тяжкий груз разноцветного проклятия, пока не отняли. И этот вопрос следовало немедленно прояснить.

– Так у вас с леди Лари и Иш больше вообще никакой родни? – спросил я.

Бесцеремонно, конечно. А что делать.

– Никакой, – печально подтвердил Дигоран Ари Турбон.

На лице его явственно проступил лиловый цвет огорчения. Я растерялся. Совершенно не хотел его расстраивать. Никогда не угадаешь, где у кого больная мозоль.

– Извините, – сказал я. – В голову не пришло, что вам может быть неприятно, а то ни за что не стал бы расспрашивать.

– Нет-нет, что вы, – запротестовал он. – Нет ничего неприятного в ваших вопросах. Просто я подумал… Мне показалось…

На этом месте мой собеседник смущенно осекся и умолк. Но от меня так просто не отделаешься.

– Что вам показалось?

– Что вам хотелось бы подружиться с человеком, у которого большая семья. Потому, что вам именно этого в жизни не хватает. А у нас семья совсем маленькая. И это жаль, потому что вы хороший человек, и я хотел бы считать вас своим другом, – простодушно сказал он.

Мама дорогая. Куда я попал.

Но Ди нуждался в утешении, поэтому пришлось задвинуть свое изумление подальше и срочно придумывать какой-нибудь душевный ответ, способный его успокоить. Желательно, без уменьшительно-ласкательных суффиксов, но если не получится, черт с ними, пусть будут. У всего своя цена.

Однако для начала я решил попробовать обойтись малой кровью. То есть пафосом. Принял торжественный вид и сказал:

– Это честь для меня, сэр Дигоран. Конечно, вы можете считать меня своим другом, я буду только рад. Численность семьи совершенно не влияет на мое отношение к людям. Я вас просто из любопытства расспрашивал. Когда встречаешь таких прекрасных людей, как вы трое, да еще и приехавших из другой страны, хочется узнать об их жизни побольше.

– Ой, – с явным облегчением сказал Ди. – Как же глупо, что я расстроился! Ну, зато услышал от вас такие приятные слова. Спасибо вам за них.

Я испугался, что на этом разговор о родственниках с разноцветными лицами закончится раз и навсегда, и поспешно добавил:

– На самом деле я еще и потому вас о семье расспрашивал, что в Кумоне, столице Куманского Халифата, по рассказам очевидцев, в последнее время часто появляется человек с красным лицом. А в Нумбане недавно видели на ярмарке человека с белым. Я подумал, может быть, это ваша родня по всему Миру разъехалась? И вам интересно о них узнать?

Ди огорченно покачал головой.

– Мне было бы очень интересно! Но я точно знаю, что никакой родни, даже дальней, у нас с Лари нет. Мы хорошо изучили свою родословную, так что сюрпризов быть не может.

– А вдруг Туффалей Фаюм Хаг проклял не только нашего прадеда, но и еще кого-нибудь? – предположила леди Лари. – Иногда так бывает: если уж один раз получилось, потом не остановиться.

– Ваша правда, – невольно улыбнулся я. – Именно так и бывает: сперва одного заколдуешь, потом другого, а несколько дней спустя уже все вокруг такие заколдованные ходят, что смотреть больно.

– А эти люди, которых вы приняли за наших родственников, сделали что-нибудь выдающееся? – спросил меня Ди. – Почему о них рассказывают?

– Ну вообще-то цвета лица более чем достаточно, – заметил я. – Это же очень необычное явление. До знакомства с вами я понятия не имел, что так бывает. Впрочем, я-то ладно, но мои гораздо более образованные друзья тоже не знали. И в «Энциклопедии Мира» сэра Манги Мелифаро об этом ни слова. А мы уже как-то привыкли на нее полагаться.

– «Энциклопедия Мира»? – встрепенулась Иш. – А у вас она есть? Можно будет почитать?

– Конечно, – хором сказали мы с Базилио.

– А давайте я вам ее подарю, – предложил Малдо Йоз. – У меня дома есть лишний экземпляр.

Отличный ход. Я бы на его месте тоже так соврал, чтобы урдерцы не постеснялись принять дорогой подарок. Оставалось надеяться, что Малдо хватит сообразительности отодрать от так называемого «лишнего» экземпляра этикетку с эмблемой книжной лавки. Я сам как раз мог бы на этом проколоться, но большинство людей в подобных вопросах гораздо сообразительней меня. Даже гении.

Иш восхищенно закивала. Леди Лари и Ди просияли, явно предвкушая совместное чтение. Такие хорошие. Совсем как дети. Они очень мне нравились. И одним своим присутствием возвращали душевное равновесие, которого, будем честны, здорово поубавилось за истекшие сутки.

Поэтому я решил пойти ва-банк. Ну, то есть рассказать все как есть и посмотреть на их реакцию. И послушать, что мне скажут в ответ. И успокоиться уже наконец. И ходить потом в «Свет Саллари» просто для удовольствия, а не ради информации. Потому что как сейчас, со служебной надобностью, как с кукишем в кармане, просто нечестно. Очень этого не люблю.

– На самом деле человек с красным лицом наделал много шума в Кумоне, – сказал я. – Он нападает с ножом на прохожих. Многих ранил, а некоторых даже убил.

Урдерцы дружно уставились на меня, но не встревоженно, а просто с любопытством. Как и положено нормальным добропорядочным обывателям, всегда готовым проглотить любое количество баек о криминальных происшествиях, только рассказывать успевай.

– Его поймали? – спросила Иш. И неуверенно добавила: – Убийц же обычно стараются поскорее поймать, правильно? И в Куманском Халифате тоже так?

– Тоже, – кивнул я. – Но этого пока не поймали. Не получается. Он исчезает сразу после того, как наносит удар. И никаких следов.

– Как это – исчезает? – заинтересовалась леди Лари. – Так быстро убегает?

– Нет. Просто исчезает, и все.

– Но это же невозможно! – убежденно возразила она.

– Еще и не такое возможно, если уметь колдовать, – сказал ей брат. – Наверное, этот человек с красным лицом – по-настоящему могущественный колдун!

Голос Ди дрожал от волнения, а глаза горели, как у ребенка, только что выслушавшего волшебную сказку и твердо решившего брать пример с главного героя. Я решил немного остудить его пыл.

– Вполне возможно, он очень неплохой колдун. Но при этом, как ни крути, убийца.

– Но если он колдун, все остальное неважно! – горячо возразил Ди.

Я изумленно уставился на этого человека, который до сих пор казался мне добрейшим существом в Мире. А потом до меня дошло. В Урдере же действует этот грешный Закон Рроха. «Никакое действие не может быть объявлено преступным, если доказано, что для его совершения использовалась магия». И вот какая каша, надо понимать, творится в голове у всякого мирного законопослушного урдерца. «Не просто убийца, а колдун», – и все, пусть режет дальше, кого пожелает, на здоровье, нам не жалко.

– Вы не забывайте, – мягко сказал я, – у нас, в Соединенном Королевстве, умение колдовать не считается смягчающим обстоятельством. Скорее наоборот. И это правильно. Потому что, во-первых, колдовать тут худо-бедно умеют практически все. А во-вторых, чем больше могущества, тем больше ответственности. По-моему, это справедливо.

– Я знаю, что у вас так, – вздохнул Дигоран Ари Турбон. – Но, наверное, никогда не смогу понять и принять всем сердцем. У нас считается, что если уж судьба наделила человека великим могуществом, значит, она ему доверяет. А судьбе видней. Впрочем, вам, конечно, тоже видней, какие порядки у себя устанавливать… Ох, все-таки очень трудно поверить, что все вокруг умеют колдовать! Это совершенно не укладывается в голове.

– Так научитесь сами, – посоветовал я. – Вон, Иш уже начала. Как лихо по потолку скачет – залюбуешься! И Кадди готовит с применением магии, иначе не было бы так вкусно. А вчера Меламори научила леди Лари делать еду для Базилио, помните? Это же тоже магия. Причем далеко не самая простая, лично я до сих пор не научился, да и ребята поначалу намучились с этим фокусом.

– Слушайте, а ведь правда, – восхищенно кивнул Ди. – Хвала свету зримому, я дожил до того дня, когда мои самые близкие люди оказались колдунами! И сам этого не понял, позор мне!

– Да ладно, – невольно улыбнулся я, – какой там позор. Когда жизнь так резко меняется, можно не заметить даже, что сам стал колдуном. Со мной именно так и было: я узнал эту новость последним. Ну, то есть осознал ее гораздо позже, чем окружающие, которые к тому времени уже наловчились, завидев меня, переходить на другую сторону улицы, как бы чего не вышло. Притом, что с ножом на них я все-таки не кидался. И даже исчезать научился гораздо позже.

– Так вы тоже умеете исчезать? – Ди благоговейно воздел руки к потолку, а лицо его начало приобретать оранжевый оттенок.

– Сейчас покажу, – пообещал я. – Тем более, что мне давным-давно пора появиться на службе.

Встал со стула, сделал шаг и исчез – с точки зрения присутствующих. А со своей собственной – просто оказался в кабинете сэра Джуффина Халли. Который не то чтобы требует от меня регулярно появляться в Управлении Полного Порядка, но искренне удивляется, если я этого не делаю. Шефу Тайного Сыска кажется, что ежедневно ходить на службу – не обязанность, а счастливая возможность упорядочить свою жизнь, одновременно сделав ее гораздо более непредсказуемой, глупо такую упускать.

По большому счету он, безусловно, прав.

– Как дела? – спросил Джуффин после того, как я положил перед Курушем еще теплый урдерский пирожок «с тенью», а на самом деле просто с какой-то сладкой начинкой, вроде синеватого, как вечерние тени, повидла, который предусмотрительно прихватил с собой. Не традиционное пирожное, зато экзотика. И уж всяко лучше, чем ничего.

– Отлично, – сказал я.

Потом, конечно, спохватился. Ясно же, что Джуффин не просто из вежливости спрашивает, и говорить ему лучше правду. По крайней мере, что-нибудь более-менее похожее на нее. Признался:

– Ужасно на самом деле.

И снова запнулся, не договорив. Помотал головой:

– Нет, все-таки не «ужасно». Как-то еще. Мой персональный мир в очередной раз рушится, а жизнь прекрасна, как никогда. Все одновременно.

– А. Ну, значит, просто нормально, – констатировал шеф.

Что тут возразишь.

Я уселся на подоконник. Закурил.

Сказал:

– В Новом Городе живет знахарь Иренсо Сумакей, который лечит зверей и птиц. Ты знаешь, что у него в саду обитают твои тезки?

– Да, мне рассказывали, что один знахарь завел в саду наших шимарских лисиц, – улыбнулся сэр Джуффин Халли, когда-то известный в столице как Чиффа. А теперь, наверное, только старые друзья и враги изредка вспоминают это прозвище.

– Я даже хотел напроситься на них поглядеть, – признался он. – Но не стал. Довольно бестактно, будучи начальником Тайного Сыска, вламываться в дома простых горожан и, пользуясь особыми полномочиями, заставлять их показывать мне своих домашних питомцев. Тебя, сэр Макс, кстати, тоже касается.

– Да уж, – невольно усмехнулся я. – Но у меня были смягчающие обстоятельства. Вернее, всего одно, но способное смягчить все что угодно: птица сыйсу. И сопровождающая ее толпа взволнованных урдерцев. Кстати, я теперь работаю возницей. За еду. Имейте в виду, если вдруг понадобится.

– У кого это ты научился шутить с таким мрачным лицом? – осведомился Джуффин. – Подобные манеры вышли из моды лет двести назад; впрочем, тебе идет.

Я хотел было честно ответить, что шучу по инерции, а на самом деле думаю сейчас о старом лисе, который хочет и никак не может умереть, но тут Куруш возмущенно объявил:

– Не зря считается, что этот пирожок «с тенью». Вкусный, но совсем не сытный. Одним таким точно не наешься!

Джуффин сочувственно покивал и полез в ящик стола за утешительными орехами. Этой паузы мне хватило, чтобы опомниться и прикусить язык. Лису Йовке не станет легче, если я начну портить настроение всем вокруг рассказами о его печальной судьбе. И Джуффину информация о состоянии дел лисьего семейства вряд ли так уж необходима. Ну и вообще, я совсем другое собирался обсудить. Затем, собственно, и пришел.

Сказал:

– По дороге я расспрашивал Ди о его семье. И узнал много удивительных вещей, которые совершенно не укладываются у меня в голове. В частности, что родственников у них с леди Лари нет, даже дальних. Ни мужского пола, ни женского, никакого. А «племянниками» в Урдере, оказывается, часто называют детей, которые берутся неведомо откуда, просто потому, что кому-то захотелось иметь большую семью…

– Погоди, «неведомо откуда» – это как? – опешил Джуффин.

– А вот так. Появляются, и все. Урдерцы считают, будто таких детей им дарит само Великое Крайнее море; откуда оно их берет, ребята, похоже, предпочитают не задумываться, и я их понимаю, сам бы предпочитал… А ты тоже никогда ни о чем подобном не слышал?

Он отрицательно помотал головой. И, подумав, добавил:

– Но я вообще очень мало знаю об Урдере. Можно сказать, почти ничего. Просто повода заинтересоваться до сих пор не было. Очень уж далеко эта страна. И ее граждане нечасто сюда приезжают.

– Я попросил Шурфа собрать все сведения об Урдере, какие только можно найти в Орденской библиотеке. И он даже кое-что успел мне вчера рассказать. В основном про закон Рроха – а об этом ты, кстати, знаешь?

Джуффин нетерпеливо кивнул.

– Ну тогда можешь представить, сколько у меня возникло вопросов. А потом у него начался какой-то очередной административный ужас, и лекцию пришлось прервать. Может, позовем его прямо сейчас? Пусть просветит нас насчет племянников и прочей зловещей мистики Великого Крайнего моря.

– «Прямо сейчас» – это ты оптимист, – ухмыльнулся Джуффин. – Но позови, конечно. А потом непременно расскажи мне, куда именно Великий Магистр тебя послал и чем порекомендовал там заняться – если, конечно, это будет не слишком интимная информация.

Надо было спорить с ним на деньги. И ставки повыше задирать. Но свой шанс внезапно обогатиться я профукал. То есть сэр Шурф сказал: «Ладно, полчаса у меня как раз есть», – и сразу появился в кабинете Джуффина, а я на этом ничего не заработал. Стыд и позор.

– По-моему, это полная ерунда, – сказал Шурф, выслушав мой подробный отчет о семейных делах урдерского трактирщика. – Совершенно не представляю, как ни один случай такого чудесного рождения мог не быть задокументирован. Среди прочитанных мною книг оказалось несколько биографий выдающихся людей, а следует понимать, что биография урдерца немыслима без подробной истории его семьи. Даже если троюродный дядя прадеда какого-нибудь национального героя был котокрадом, об этом обязательно напишут – не из желания кого-то скомпрометировать, а просто потому, что это правда, а правду следует знать. У них так принято. Такой менталитет.

– Может быть, именно в семьях выдающихся людей подобного никогда не происходило? – предположил я. – А с никому не интересными простыми смертными то и дело случается? Ну, просто так совпало?

– Кроме биографий я прочитал еще немало источников, включая хроники повседневных событий, во всех урдерских поселениях такие ведут; к нам в библиотеку, разумеется, попала относительно небольшая часть подобных документов, но этого вполне достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Ни одного упоминания о якобы регулярно случающихся чудесных появлениях детей в стране, где придают столь огромное значение магии и тщательно фиксируют все случаи хотя бы предположительного ее проявления – это все-таки малоправдоподобно.

– А может быть, существует запрет на разглашение этой тайны? – предположил я. – О происхождении такого ребенка знают только члены семьи и больше никто? Поэтому никаких записей?

– Но тогда они и тебе не рассказали бы. Жизненной необходимости в подобной откровенности не было. Придумали бы какого-нибудь давным-давно погибшего троюродного брата, чтобы ты отвязался, да и все. Урдерцы всегда предельно честны и педантичны при составлении документов, но соврать в разговоре для них вполне обычный поступок, не то чтобы одобряемый обществом, однако вполне допустимый, как и везде.

Я окончательно приуныл. Ну почему все так сложно с этими урдерцами? Думал, что нашел в их трактире дополнительный источник радости, а оказалось – проблем. Да что ж за дурацкая такая жизнь.

– Но запрет – это в целом интересная тема, – внезапно сказал Джуффин, все это время внимательно нас слушавший. – Правильное, мне кажется, направление мысли.

– Да, – кивнул Шурф, – я тоже об этом подумал. Прямых свидетельств в изученных мною документах нет, только косвенные намеки. Но если учесть, что в соседнем Куанкурохе существует обычай никогда не упоминать в разговорах имена людей, которые в данный момент заклинают ветры на границе с Пустой Землей Йохлимой, а в соседнем же Шимпу всякий человек, ставший учеником шамана, на время обучения заносится в официальный список умерших членов семьи, то…

– Именно.

– Да что – «именно»-то? – сердито спросил я. – Не забывайте, я ваши мысли не читаю.

Джуффин нетерпеливо нахмурился – он терпеть не может разжевывать элементарные, по его мнению, вещи. На мое счастье, сэр Шурф все еще зануда, каких поискать. То есть бесконечно милосерден к невежественным и недогадливым.

– Велика вероятность, что в Урдере не принято говорить о людях, ставших учениками колдунов, – объяснил он. – По крайней мере, в тех случаях, когда этого требует учитель. Косвенные намеки на такой обычай, как я уже говорил, встречаются в изученных мною документах. Внутренняя логика возникновения подобного запрета мне тоже понятна: сложившиеся представления близких о человеке мешают ему кардинально измениться, а чужие сомнения препятствуют магии. У нас этим можно пренебречь, поскольку внимание Сердца Мира к магу многократно сильней человеческого, но вдали от него полное забвение – неплохая помощь начинающему колдуну; впрочем, неважно. Я только и хочу сказать, что эта версия вполне правдоподобна и многое объясняет.

– Да, пожалуй, вообще все, – подумав, согласился я. – Кроме того, почему они не потрудились сочинить для меня какую-нибудь более убедительную враку.

– А девочка при разговоре присутствовала?

– Ну да.

– Вот тебе и ответ. Скорее всего, эта, как ты выражаешься, «врака» была придумана не сегодня и не для тебя, а много лет назад, для ребенка, который, как я понимаю, остался без родителей очень рано. И в какой-то момент начал о них расспрашивать. Рассказывать правду об отце нельзя, с матерью, предполагаю, случилось какое-то несчастье, и дядя с тетей решили: пусть лучше ребенок считает себя удивительным существом, чем бедной сироткой. Не удивлюсь, если они и соседей уговорили им подыграть, в маленьком городке, где круг общения ограничен, это довольно просто. А в большом городе в чужой стране, на другом континенте еще проще. Всегда можно объяснить, что тут никто ничего не знает об Урдере, поэтому если даже станут отрицать возможность чудесного рождения по воле моря, не беда, какой с иноземцев спрос.

– Возможно, кстати, это и есть подлинная причина их переезда в Соединенное Королевство, – вставил Джуффин. – Некоторые люди ради спокойствия и счастья детей на многое способны.

– Звучит убедительно, – согласился я. – Ладно, предположим. Значит, у Ди и Лари все-таки есть брат, кузен или восемнадцатиюродный дядюшка, по совместительству отец Иш, унаследовавший веселенькое фамильное проклятие. И это именно он режет сейчас народ в Куманском Халифате, сдавая какой-нибудь экзамен на звание колдуна, такой молодец.

– Вот это, пожалуй, самый странный момент, – задумчиво сказал Шурф. – По моему, пусть даже поверхностному впечатлению, ничем подобным урдерские колдуны не занимаются. Убийцы, понятно, есть везде, но далеко не во всякой магической традиции культивируются убийства. И совсем не похоже, что урдерские колдуны могут быть способны исчезнуть с места происшествия, не оставив следов. Для них, как, впрочем, и для остальных жителей Чирухты, наше искусство Темного Пути – тайна за семью печатями. Единственное разумное объяснение – возможно, все более-менее правдивые сведения об урдерской магии окружены такой секретностью, что искать информацию о них в письменных источниках бесполезно? И в путешествие отправляться особого смысла тоже нет: чужаку никогда ничего не покажут, даже не намекнут. Да и не только чужаку.

– Похоже на то, – согласился Джуффин. – Обычное дело: чем меньше среди населения людей, способных к колдовству, тем больше таинственности вокруг этой темы. И правильно на самом деле. Зачем распространять информацию, от которой нет никакого практического толка, а одно беспокойство и томление духа? И зависть к немногим избранным. И страх перед ними. Ни одному обществу такие настроения не на пользу.

– Особенно, когда у граждан и так от закона Рроха головы набекрень, – ядовито вставил я.

Ответом мне стали два укоризненных взгляда.

– Мне сейчас вот что стало интересно, – сказал Джуффин. – Предположим, нам внезапно понадобились сведения обо всех урдерских колдунах. Для начала хотя бы просто список имен – где живет, какую магию практикует, каков уровень мастерства? Совершенно не представляю, каким образом их добывать.

– Да, непростая задача, – согласился Шурф. – И, к сожалению, ваш обычный способ работы с информацией тут не поможет.

– Что за мой обычный способ?

– Попросить меня поискать соответствующие сведения в Орденской библиотеке. Просто я это уже сделал. И убедился, что урдерские хроники повествуют только о деяниях колдунов прошлого, да и то довольно скупо. О наших современниках практически ни слова. Хотя, возможно, колдуны прошлого и есть наши современники? Я так и не нашел мало-мальски достоверной информации о том, сколько они обычно живут. Если учесть, что средняя продолжительность обычной человеческой жизни в Чирухте даже несколько выше, чем у нас, я уже вообще ничему не удивлюсь.

– Можно отправиться в Урдер, прожить там пару дюжин лет, постепенно втереться в доверие к местному населению, наглядно продемонстрировать недюжинные способности к магии, напроситься в ученики к какому-нибудь колдуну, воспользовавшись случаем, спросить, как его зовут и сколько ему лет, сообщить эти сведения вам, повторять, пока колдуны не закончатся, – ухмыльнулся я. – Отличный способ прожить насыщенную, хоть и несколько однообразную жизнь… Что тут скажешь, повезло нам, что этот краснолицый маньяк чудит не у нас, а в Кумоне.

– Кстати, не только в Кумоне, – флегматично заметил Джуффин.

– Что? – я подскочил как ужаленный. – Он уже объявился в Ехо?!

– Нет. Что на самом деле скорее досадно. Уверен, мы-то как раз быстро с ним разобрались бы. Возможно, этот красавец тоже так думает и предпочитает обходить нашу территорию стороной. Однако, по словам Трикки, который переписывается со старыми приятелями, как минимум два подобных инцидента произошли в Тулане. Один в самом конце осени – кстати, примерно тогда же, когда незадачливый убийца с красным лицом впервые появился в Кумоне. А второй относительно недавно, дюжины три дней назад или сколько там почта из Тулана до нас морем добирается…

– То есть убийца появляется то в Уандуке, то в Чирухте с интервалом буквально в несколько дней? – уточнил Шурф. – Очень любезно с его стороны дать нам такую интересную подсказку.

– При условии, что это один и тот же человек, а не целая банда учеников волшебника, дружно сдающая зачеты накануне конца года, – вставил я.

– Да, такой вариант тоже нельзя исключать. Хотя было бы довольно странно, если бы все эти люди оказались родственниками твоих трактирщиков, унаследовавшими фамильное проклятие.

– Ну вот такое талантливое семейство. Окрестные колдуны дерутся за право взять их в ученики. Ну или этот проклявший их чародей, как его? – Туффалей Фаюм Хаг! – на самом деле был маньяком и проклинал каждого, кто проходил мимо его окон, поэтому у них теперь пол-страны бегает с разноцветными рожами. Почему нет.

– Самое удивительное, что даже это твое нелепое предположение может оказаться верным, – вздохнул Шурф. – А вся информация, полученная мною из книг, – намеренной ложью, умело сфабрикованной специально для того, чтобы ввести в заблуждение иностранцев, собирающих сведения об урдерской магии. Когда имеешь дело с совершенно незнакомой чужой культурой, следует быть готовым к любому подвоху.

– Да уж, – мрачно подтвердил я.

– Вы меня не дослушали, – заметил Джуффин. – А я собирался сказать, что краснолицего человека с ножом видели еще и в Кангоне. И в Куанкулехе. И в Бахри. Подозреваю, это далеко не полный список. Просто сведения доходят до меня не так быстро, как хотелось бы. Не в каждой стране у меня есть знакомые, владеющие Безмолвной речью. Я уже послал официальные запросы, куда только возможно, но почта ходит возмутительно медленно. Ладно, подождем.

– Что-нибудь еще можно сейчас сделать? – спросил я.

Джуффин неопределенно пожал плечами.

– Да что тут сделаешь. Привыкай к тому, что время от времени в Мире творятся вот такие интересные вещи, ни предотвратить, ни даже объяснить которые мы пока не в силах. Впрочем, лично я теперь твердо намерен разузнать как можно больше об урдерских колдунах. Пока не понимаю, как, но я это сделаю. Просто потому, что неприятно удивлен собственным невежеством. Когда дело касается какой-нибудь математики или, скажем, геологии, Магистры с ними, я готов еще некоторое время ничего об этом не знать. Но столь серьезные пробелы в области магии, пусть даже чирухтской, я себе позволить не могу… Не смотри так на меня, сэр Шурф, я знаком с тобой не первый год и примерно представляю, что ты собираешься сказать. Да, никогда заранее не знаешь, где пролегают границы между этой грешной геологией и магией. Я даже готов согласиться, что границы эти настолько условны, что впору начать рассуждать о полном их отсутствии. Но это теоретически, а на практике всякий раз понятно, о чем именно речь в каждом конкретном случае… А теперь можешь сказать мне спасибо за то, что я сам произнес все эти скучные назидательные фразы и избавил тебя от необходимости лишний раз открывать рот.

– Спасибо, – сказал Шурф.

Он очень вежливый.

– Отдельный вопрос, как мне теперь быть с урдерцами из «Света Саллари», – вздохнул я.

– А почему с ними непременно надо как-то «быть»? – невинно спросил Джуффин.

Я пожал плечами – неужели и так непонятно?

– Тебе не нравятся их вдохновенные выдумки в ответ на простые вопросы? Понимаю. Не самое удачное начало дружбы. С другой стороны, а что им остается, если интересующая тебя тема под строжайшим запретом? Ты бы сам на их месте соврал и бровью не повел.

– Можешь считать, что вы просто играли в «Злик-и-злак», ваши фишки встретились на одной клетке, и спорный кубик упал желтой стороной, – сказал Шурф. – Злу-йук, досадное недоразумение, оба игрока пропускают ход, но не держат друг на друга зла. Случайный неуместный вопрос, вынужденно лживый ответ, ничего личного. Никаких далеко идущих выводов на основании этого происшествия сделать нельзя.

Надо же. Успел, значит, изучить правила.

– Что за «Злик-и-злак»? – оживился Джуффин.

– Просто чирухтская игра, – объяснил я. – Довольно увлекательная. – И добавил тоном опытного искусителя: – Рассказывать нет смысла, лучше сразу показывать. Я сам учился в процессе.

На этом совещание можно было считать закрытым, а работу Тайного Сыска столицы Соединенного Королевства – парализованной как минимум на несколько часов. Сэр Шурф сразу это понял и сбежал от нас подобру-поздорову. Но не сказать, что он был этому рад. Совсем нет.

– Мне кажется, это очень полезная для тебя игра, – сказал Джуффин после нескольких партий, которые мы отыграли с переменным успехом, но вполне на равных. – Если и она не научит тебя не принимать слишком близко к сердцу несоответствие течения жизни твоим представлениям о должном, тогда даже и не знаю, как быть.

– Если не научит, останусь таким, каков есть, – отмахнулся я. – Тоже не смертельно.

– Надеюсь, что так, – подумав, согласился он. – Все-таки ты очень живучий. Можешь позволить себе роскошь всерьез изводиться из-за подозрительного поведения новых приятелей. И… из-за всего остального.

Очень любезно с его стороны не перечислять вслух полный перечень причин моих текущих огорчений. Не лучшая тема для болтовни за игрой.

А вслух я сказал:

– Да, в этой роскоши я натурально утопаю. Красиво жить не запретишь.

– Хотел бы я научить тебя вместо «ох, как все плохо» думать: «Надо же, как интересно!» Но такое отношение к жизни приходит только с опытом. Ничего, сэр Макс, еще какие-то несчастные лет пятьсот, и все получится само.

– Бывает все-таки совершенно неинтересное «ох как плохо», – сказал я, думая, разумеется, об умирающем лисе. Ничего интересного в его горе не было, как ни крути.

– Вот именно это я и имел в виду, когда говорил про опыт. Пока его недостаточно, любые разговоры о том, что неинтересных событий вообще не бывает, бесполезны. Впрочем, что касается твоих урдерских приятелей, ты и сам должен понимать, что щедрая судьба подкинула тебе любопытнейшую головоломку. А что ты пока не любишь, да и не особо умеешь их решать – так просто еще не успел войти во вкус. Ничего, войдешь.

– Штука еще и в том, что головоломка поджидала меня в месте, где я искал совсем другого, – признался я.

– Другого – это чего?

Я пожал плечами.

– Даже не знаю. Другого, и все. Чего-то прямо противоположного. Возможно, просто утешения?

– А. Ну, на твоем месте я бы на это не особо рассчитывал. Не того ты склада человек, чтобы принять утешение из чужих рук. Может, и дадут, да взять не сумеешь. Все, что ты можешь сделать, когда что-то идет не так – встать, засучить рукава и исправить, если получится. А если не получится, лечь и умереть.

– Похоже на правду, – неохотно признал я.

– Я бы на твоем месте говорил это с другой интонацией. Торжествующей.

– Ладно, – кивнул я. – Потренируюсь.

И честно тренировался до самого вечера. Не уверен, что преуспел в искусстве торжествующей интонации, но настроение себе более-менее поднял. И всем окружающим за компанию.

А когда я уснул, мне снова приснилась игра в «Злик-и-злак».

У моей партнерши были знакомые черты и глаза цвета штормового моря; я не сразу, но все-таки вспомнил, что она уже снилась мне вчера, хотел сказать: «Я тебя узнал», – и спросить, откуда она такая взялась и зачем снится мне вторую ночь кряду. Но грешным делом испугался, что от таких разговоров проснусь, не доиграв партию, а она вышла увлекательная, жалко было бы не довести ее до конца.

Впрочем, доиграть по-человечески все равно не получилось. После очередного броска кубика сероглазая женщина с досадой воскликнула:

– Злок-йок, не мой, а зеленый! Лучше уж просыпайся прямо сейчас. У тебя есть дела поважнее, чем обыгрывать меня.

От неожиданности я рассмеялся, а потом все-таки проснулся. Скорее от собственного смеха, чем по команде, но это все равно было досадно. Не столько из-за ускользнувшего от меня выигрыша – строго говоря, по правилам я все равно уже победил – сколько потому, что за окном еще стояла глухая ночь, без малейшего намека на предрассветную синь, а сна – ни в одном глазу. Хотя проспал я максимум часа два, обычно мне и втрое больше недостаточно.

«Дела поважнее», ишь! Какие это, интересно?

Нет ответа.

Какое-то время я слонялся по дому, замышляя лютые злодейства. В смысле прикидывая, нельзя ли прямо сейчас кого-нибудь разбудить. И вовсе не потому, что я так уж люблю мучить людей, просто спросонок в бедную мою голову лезли мысли, одна мрачнее другой. Самый простой способ от них избавиться – с кем-нибудь поболтать.

Есть, впрочем, и специальные магические приемы, но проку от них немного, потому что они рассчитаны на помощь другим. А самого себя спасать полагается старыми добрыми дедовскими методами: волей и разумом, постом и молитвой, медитацией и психоанализом. Еще можно почитать книжку, в идеале, увлекательный детектив. Но художественной литературы ни в Соединенном Королевстве, ни вообще нигде в Мире нет[70], и это самый большой недостаток нашей здешней жизни.

Впрочем, возможности таскать книги из Щели между Мирами никто не отменял. Так что на самом деле беда не в отсутствии детективов, а во мне самом. Просто я уже отвык утешаться таким способом. И любым другим способом тоже. Джуффин совершенно прав, мне нужно не утешение, а возможность немедленно все исправить, даже когда ее нет.

Особенно когда ее нет.

Поэтому я не стал никого будить. Ну и еще из чувства самосохранения, все-таки когда имеешь дело почти исключительно со злыми колдунами, лучше не тревожить их понапрасну, а то проклянут спросонок, и бегай потом с лиловым лицом и, к примеру, менкальими рогами, на радость любопытным школьницам: ой, а что это у нас на улице такое интересное появилось? Мама, мама, смотри! А ты людей в такое превращать умеешь? А я, когда вырасту, научусь?

Вместо того, чтобы поднимать переполох, я просто закутался в теплое зимнее лоохи и вышел из дома. Обычно пешие прогулки меня успокаивают, как медитация, психоанализ, пост и молитва, вместе взятые. Видимо, молюсь я ногами, и анализирую тоже ими. И пощусь, и медитирую заодно. А голова у меня просто для красоты.

Аргументом в пользу этого предположения может служить тот факт, что никаких конкретных идей в моей голове в ту ночь не было. Пойти пройтись – и все. А ноги, меж тем, прекрасно знали, о каких «делах поважнее» шла речь, и куда мне в связи с этим надо.

Туда они и пошли.

Их замысел стал мне очевиден только через час, когда я обнаружил себя у Ворот Трех Мостов. Это не единственный путь из Старого Города в Новый, но самый короткий и удобный. Я через них сегодня уже дважды проезжал.

Вернее, вчера.

Если бы я и дальше шел пешком, добрался бы до места назначения уже утром. Но затягивать я не стал. Встал на Темный Путь и уже буквально секунду спустя был в саду знахаря Иренсо Сумакея. Нехорошо конечно вламываться на чужую территорию без приглашения, да еще среди ночи. Но тут ничего не поделаешь, мое «надо» всегда было сильнее любого «нельзя».

Прокладывая Темный Путь, я сообразил сразу оказаться рядом с деревом, под которым спал нынче утром. А то искал бы его до послезавтра, знаю я себя.

Я опустился на колени рядом со старым лисом, чья участь не давала мне покоя весь день, долго гладил серебристую шерсть, а потом лег рядом с ним в траву. Сказал:

– Посмотрим, чем я смогу тебя утешить.

Никаких конкретных идей у меня не было. Меня никогда не учили утешать – ни людей, ни зверей. В этом не было особой нужды, у меня нет знахарского призвания, хотя многим кажется, будто оно есть. Но там, где у настоящего знахаря призвание, у меня настроение. И не сказать чтобы я умел им управлять. Сегодня умереть на месте готов ради прекращения чужих страданий, а завтра вздохну: «Какая жалость», – и пойду заниматься своими делами, как обычно поступают все.

Но когда на меня находит очередной приступ сострадания, справиться с ним я, как показывает практика, не могу. Да и не то чтобы хочу.

Вот и сейчас я лег в траву, прижал к груди неподвижного лиса, как плюшевую игрушку, сказал ему вслух:

– Когда люди хотят увидеть один сон на двоих, они кладут головы на общую подушку, так, чтобы соприкоснулись. Это я худо-бедно умею, друг научил, спасибо ему. Считается, что тот, кто проводит ритуал, приглашает второго в свое сновидение; на практике это не всегда так, но мы с тобой все-таки попробуем увидеть именно мой сон. Там тебе будет всяко лучше, чем в собственном, обещаю. И поговорить там, надеюсь, сможем, в моих снах все разговорчивые. Согласен?

Лис ничего не ответил. Ну, то есть нормального человеческого ответа я от него, понятно, и не ждал, но все-таки надеялся, что он моргнет, шевельнет ухом или еще как-нибудь покажет, что выслушал меня и дает добро на эксперимент. Однако никаких знаков не последовало. Похоже, старый лис вообще ничего не чувствовал и не понимал. Ну или ему было настолько все равно, что я даже вообразить не способен. Только теоретически предположить.

Но какая разница. На его месте я бы хотел, чтобы тот, у кого есть хоть малейший шанс облегчить мою участь, попробовал это сделать. Мало ли, вдруг получится. Ну вдруг?

Поэтому я уложил лиса так, чтобы наши головы соприкасались. И прочитал нужное заклинание, и представил, как мы вдвоем открываем дверь в полной темноте. И переступаем порог, переходим из одной тьмы в другую, где все еще ничего нет. И идем дальше. Дороги пока не видно, но я уже примерно понимаю, куда мы в итоге придем.

Дороги не было видно и потом, когда я шел по заросшему деревьями склону, в месте подъема довольно пологому, так что идти оказалось не слишком трудно, даже с тяжелым лисом на руках. Все-таки это было мое сновидение, а я не люблю избыточные сложности. Мне надо, чтобы все получалось легко, хотя бы во сне, если уж наяву невозможно.

В конце концов я, как и следовало ожидать, споткнулся об очередной древесный корень, но вместо того, чтобы рухнуть в траву, медленно и плавно в нее опустился, как сорванный ветром сухой лист. В этом смысле сны выгодно отличаются от реальности, даже магической. Даже от магической реальности, в рамках которой я, мягко говоря, не самый последний колдун на своей улице.

Лис, которого я по-прежнему держал на руках, вдруг встрепенулся. Требовательно дернулся: «Отпусти». Я, конечно, послушался. Пусть побегает, все-таки дикий лесной зверь. Могу вообразить, как ему осточертела собственная немощь. Такое кого угодно с ума сведет даже без дополнительных бед.

Пока лис наслаждался внезапно обретенной способностью носиться сломя голову, у меня было время разобраться, где мы оказались. В смысле, что именно мне приснилось. До сих пор я сюда вроде не попадал. Или все-таки?..

Ну, собственно, да. Сразу мог бы догадаться. Старый заброшенный парк, тот его дальний край, куда я до сих пор в своих сновидениях не забредал. Но все равно точно знаю, что, если еще некоторое время идти вверх, а потом вниз, под уклон, рано или поздно тебя окутает туман, в котором можно заблудиться навек, а можно, проплутав какое-то время, упереться носом в садовую ограду моего друга Франка – с той стороны, откуда в его дом попадают некоторые гости, сновидцы и почти все призраки, каких мне доводилось там встречать. «Сейчас, – подумал я, – мы туда не пойдем. Разве что Йовка сам побежит. Но это уже ему решать».

Словно почувствовав, что я о нем думаю, лис тут же примчался обратно и уткнулся мохнатой башкой в мою ладонь. Хотя, собственно, почему «словно»? Естественно, он это почувствовал. Нам сейчас было очень легко – не разговаривать обычным образом, но хотя бы безошибочно понимать друг друга. Это же мой сон. А я люблю, когда меня понимают. И когда понимаю я сам.

Лис забрался мне на колени, поставил передние лапы на плечо, адресовал мне совершенно человеческий вопросительный взгляд: «Ты сейчас старший? Что происходит? Чего ты хочешь? Зачем мы здесь? Что будет с нами потом?» – примерно такие вопросы он бы сейчас задал, если бы умел говорить.

Оставалось надеяться, что у меня получится дать понятный ему ответ.

Мне очень пригодился опыт Безмолвной речи, особенно необходимость сопровождать проговариваемые про себя слова работой воображения, постоянно представлять, будто стоишь рядом с собеседником, и твоя речь льется в его голову, как вода в кружку. Когда пытаешься договориться со зверем – наяву ли, во сне ли – приходится рисовать перед внутренним взором визуальные и чувственные образы, иллюстрирующие смысл сказанного. Это гораздо сложней, но техника, хвала Магистрам, та же, что существенно облегчает задачу.

«Для начала, – подумал я, – тебе следует знать, что я могу тебя вылечить – там, наяву, в саду доброго знахаря Иренсо, где мы с тобой сейчас спим. Сделать тебя здоровым и молодым. Хочешь?»

И одновременно представил все это: как мы просыпаемся в предрассветных сумерках, в голову лиса летит мой Смертный Шар, я отдаю приказ, зверь, бодро встряхнувшись, вскакивает и бежит искать завтрак.

Лис сердито фыркнул. Он был очень недоволен. Я, в общем, ожидал подобной реакции. Для него стать здоровым и молодым означало, что смерти придется ждать еще очень долго. Добрых полсотни лет или сколько там живут наши лисы. А для Йовки каждый час без подружки – очередная мучительная вечность. И забыть свою Йорку он не согласится. Все, что угодно, лишь бы не забывать.

И он, черт его дери, прав.

«Вот и я с самого начала был уверен, что ты не захочешь, – подумал я. – Не беспокойся, дружище, я не собираюсь насильно тебя исцелять. Я как никто понимаю, что иногда любовь может стать важнее жизни и всех удивительных возможностей, которые она дает. Сам такой же дурак, как ты. Поэтому и не стал сразу тебя лечить, а вернулся, чтобы разделить с тобой сон и поговорить. Спросить, чего ты на самом деле хочешь. Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?»

«Я останусь тут навсегда», – думал лис. Вернее, не думал, а просто желал этого всем сердцем.

«Конечно, оставайся, – думал я. – Хорошее дело. По крайней мере, тут ты не стар и ничем не болен. Вон как только что носился. Такой молодец».

И еще я думал, что если хоть с кем-нибудь после смерти происходит хоть что-то, то мертвая лиса Йорка, без которой тоскует мой новый приятель, непременно должна однажды сюда добраться. Потому что и люди, и звери, которых так сильно любят, не могут исчезнуть совсем, это нечестно. Я не согласен. Если так, то меня просто нет. И не было никогда.

Но я-то есть.

Возможно, именно поэтому откуда-то из кустов выскользнула хвостатая тень. Лис встрепенулся, спрыгнул с моих колен, помчался навстречу тени, и уже буквально секунду спустя они катались по траве причудливым клубком, забыв обо всем на свете, начиная с меня. Ну и правильно. Пусть радуются встрече, а мне пора. Я уже знаю, что делать.

Для начала – просто проснуться от холода. Потому что зимний рассвет – не самое удачное время для любителей безмятежно дрыхнуть в сырой траве. И теплое лоохи не то чтобы решает проблему.

Холод, впрочем, пошел мне на пользу. По крайней мере, проснулся я чрезвычайно бодрым, собранным и спокойным, с кристально ясной, хоть и шмыгающей носом головой. Сразу, не раздумывая, запустил в спящего лиса Смертный шар, сказал:

– Спи, пока жив, смотри мой сон, развлекайся со своей подружкой, пусть вам будет хорошо. А когда умрешь и превратишься в такую же тень, как она, можете оставаться там сколько захотите, да хоть навсегда, но это уже не приказ, а просто приглашение. Я буду вам рад. А теперь освободись от моей власти. Хороших тебе снов.

– Ничего себе, какие дела творятся, – раздался глас свыше.

Когда стоишь на четвереньках, практически любой глас будет свыше. Таковы законы физики.

– Извините, пожалуйста, – сказал я хозяину дома, который, вопреки моим надеждам, все-таки застукал меня в собственном саду. – Я, конечно, не должен был без разрешения вламываться на вашу территорию. Но… В общем, так получилось.

– Просто вы поступили как знахарь, – пожал плечами Иренсо Сумакей. – Поняли, что можете облегчить страдания больного, и сразу взялись за дело. Было бы странно, если бы я стал вас за это порицать.

– Спасибо за понимание, – кивнул я.

Собирался встать и уйти, но знахарь уселся рядом и достал из кармана трубку. Его поведение выглядело как приглашение немного задержаться; конечно, можно было сделать вид, будто для меня это вовсе не очевидно, но я не стал.

– Только на самом деле я так и не понял, что вы сделали с Йовкой, – сказал Иренсо. – Слышал, что вы сказали: «Пусть вам будет хорошо», – и «Когда умрешь, можешь остаться», – где, кстати?..

– В моем сновидении. Ему там понравилось. И тень его мертвой подружки туда пришла. Все отлично получилось.

– Вот оно как.

Мы помолчали. Знахарь сверлил меня вопросительным взглядом, явно хотел выяснить, почему я так уверен, будто все получилось, но не решался. Пришлось прийти ему на помощь.

– Если вы когда-нибудь слышали, будто я могу подчинить волю любого живого существа, имейте в виду, это чистая правда. Делать это я люблю, пожалуй, даже меньше, чем убивать. Но справедливости ради, следует признать, что от этого умения бывает немалая польза, если отдавать приказы с умом. Потому что если я, к примеру, прикажу больному выздороветь, он так и сделает, сколь бы безнадежным ни было его состояние. И не только это, конечно. Теоретически, по моему приказу, любой – человек ли, зверь ли – способен на все. В том числе, спать и видеть сон по моему выбору. Ничего сложного в этом нет.

– Погодите, но если так, почему в Соединенном Королевстве все еще есть неизлечимо больные? – возмущенно спросил Иренсо Сумакей.

Закономерная реакция. Настоящему знахарю с призванием должно быть совершенно невыносимо узнать, что кто-то может вылечить всех страдальцев сразу и до сих пор этого не сделал.

– Во-первых, их уже далеко не так много, как можно подумать, – сказал я. – Мы над этим работаем.

– Вы? То есть вас таких несколько?!

– К сожалению, нет. Просто сэр Абилат заинтересовался мной, как новоизобретенной микстурой…

– Сэр Абилат? Королевский знахарь?

– Ну да. Теперь он вызывает меня в самых безнадежных случаях. Но при этом считает, что нам не следует спешить. Потому что мы пока не знаем, какие могут быть последствия у подобного лечения. Возможно, столь полное порабощение воли, даже кратковременное, в будущем сведет моих пациентов с ума? Или они будут всю жизнь испытывать ко мне любовь, плохо совместимую с нормальным существованием? Или, напротив, ненависть? Пока все в порядке, но кто знает, что случится уже через год. Абилат решил наблюдать за выздоровевшими на протяжении достаточно долгого времени, как минимум, пару дюжин лет. Если все будет хорошо, значит моей помощью можно пользоваться и дальше. А пока – только самые тяжелые пациенты. Те, кому совсем нечего терять. Вроде вашего лиса.

– Так почему вы его не вылечили? Заставили смотреть какой-то сон…

– Еще вчера вы предлагали мне его убить. Говорили, что Йовка хочет умереть, а не выздороветь. На всякий случай я спросил его самого. Так и есть.

– Но получается, вы могли бы просто приказать ему перестать горевать по мертвой подружке?

– Мог бы. Но на его месте я бы такому исцелению, пожалуй, не обрадовался.

– Дырку над вами в небе! Почему?!

– Да потому что знаю, каково это. Штука в том, что вместе со страданием уходит и ставшая его причиной любовь. И даже память об этой любви стирается – не сразу, а постепенно, незаметно, каждый день по крошечному, незначительному фрагменту. А однажды смотришь в зеркало и видишь там бодрого и румяного живого мертвеца с тусклыми оловянными глазами. Я, к счастью, вовремя опомнился. И предпочел обезуметь от горя[71]. Это, как ни странно, было правильное решение. Иногда погибнуть – единственный способ остаться в живых.

– Ну может быть, иногда, – неохотно согласился знахарь. – Для некоторых особым образом устроенных людей. Но уж никак не для зверя!

– Зверь, способный так горевать о смерти любимого существа, – это явно особым образом устроенный зверь. Нет никакой разницы.

Снова воцарилось молчание. Иренсо напряженно обдумывал услышанное. Наконец спросил:

– Ладно. А что мне теперь с ним делать? Просто не будить? И вообще не трогать?

– Разбудить в любом случае уже не получится, – сказал я. – Не беспокойтесь о нем. Ему правда хорошо в этом сне.

– Да, это чувствуется, – признал знахарь. – Раньше рядом с Йовкой было тяжело находиться, а теперь легко и даже в каком-то смысле радостно. Как будто он выздоровел и теперь сладко спит.

– Так и есть. Просто сон беспробудный, но он сам этого захотел. Я на его месте тоже ухватился бы за подобную возможность, не особо раздумывая. Жизнь сознания – и есть настоящая жизнь. Какая разница, как это выглядит со стороны.

А что какое-то время я был почти уверен, будто что-то такое со мной и происходит, я доброму знахарю говорить не стал. Такие вещи я даже ближайшим друзьям не рассказываю. И вовсе не потому, что опасаюсь получить в глаз за подобную ересь. Хотя и это тоже, будем честны.

Покончив с этой историей, я испытал такое облегчение, что пришел домой, упал на кровать и проспал почти до самого вечера. Заодно и от простуды избавился; думаю, ей в конце концов надоело терзать насморком мое бесчувственное тело, и она ушла, хлопнув дверью. Надеюсь, просто в золотую даль, а не к кому-нибудь из соседей.

Но проверить руки не дошли, очень уж был занят: ужином в гостеприимном «Свете Саллари», возней с собаками, долгой романтической прогулкой, страшно сказать, при луне, и прочими приятными неотложными делами. Их оказалось так много, что я несколько дней кряду не разгибался. Ну, то есть просто жил. Как самый настоящий нормальный счастливый человек. Захочешь, не придерешься. Даже на таинственного родственника урдерских трактирщиков временно махнул рукой. Пусть молчат о нем сколько влезет. Сами за прохожими с колющими и режущими предметами не гоняются, и на том спасибо.

– Неудачное падение кубика вовсе не отменяет удовольствия, которое мы испытывали в предвкушении броска, – повторяла мне во сне сероглазая любительница «Злик-и-злака», чье имя я почему-то так до сих пор и не спросил. – Ошибочный ход не обесценивает наслаждение от умственных усилий, которые к нему привели. Проигрыш не может лишить нас счастья, пережитого в ходе партии, его уже никому не отнять. Собственно, именно поэтому мы так любим игры. Но на самом деле, в жизни должно быть точно так же. Ни наши ошибки, ни разгромные поражения вовсе не уменьшают ценности самого бытия. И трагическая гибель не означает, будто погибшему вовсе не следовало рождаться. Смысл не в триумфальном шествии по игровому полю, не в успехе, не в торжестве над соперником, а только в радости от игры. Кто умеет наслаждаться ею в любых обстоятельствах, тот действительно непобедим.

Просыпаясь, я вспоминал ее слова с благодарностью, они были похожи на инструкцию, которой не то чтобы легко, но все же вполне возможно следовать. И насмешливо думал, что долг всякого мудреца – время от времени сниться дуракам вроде меня. Просто для равновесия.

Впрочем, вряд ли я в те дни был таким уж дураком. В кои-то веки мне удалось договориться с собой, что сегодня, вот прямо сейчас, у меня есть все, что нужно для счастья, а будущее мало того что смутно и неопределенно, так его вообще нет. Еще не наступило. Глупо было бы начинать тревожиться о нем прямо сейчас.

Но потом оно, конечно, наступило. С будущим вечно так, сколько ни тверди, будто его нет, в какой-то момент это перестает быть правдой. Такой удивительный парадокс.

Будущее ворвалось в мою жизнь верхом на плечах сэра Кофы Йоха, хотя именно от него я подобной выходки совершенно не ожидал.

Кофино появление в моей гостиной за два часа до полудня стало для всех нас большой неожиданностью. Для всех нас – это значит для меня, Меламори и Друппи, собравшихся там с примитивной, но по-человечески понятной целью спокойно позавтракать. Базилио к этому времени уже усвистала в гости к новой подружке, озадаченные ее уходом кошки, вероятно, устроили засаду в спальне своей любимицы, а Дримарондо еще на рассвете отбыл в Королевский Университет с последней пачкой проверенных студенческих сочинений в зубах. Он, в отличие от всех нас, существо предельно обязательное, а потому вечно занятое.

Но речь сейчас не о Дримарондо, а о Кофе. Когда он переступил порог гостиной, Друппи от неожиданности сполз с дивана под стол, а мы с Меламори встревоженно переглянулись и дружно спросили:

– Что стряслось?

Штука в том, что мы не первый год знакомы с сэром Кофой Йохом. И прекрасно понимаем, что сколько бы он ни прикидывался бесцеремонным старым полицейским, а остается при этом человеком светским, прекрасно воспитанным и тактичным. То есть вломиться в чужой дом без предварительной договоренности решительно не способным – если, конечно, речь не идет о слежке, аресте подозреваемого, внезапном неприятном разговоре по душам или других служебных обязанностях, выполнение которых требует пренебречь правилами хорошего тона.

– Да ничего особенного не стряслось, – успокоил нас Кофа. – Просто я, как несложно догадаться, завтракал у ваших соседей. А покинув «Свет Саллари», подумал, что довольно нелепо по несколько раз на дню проходить мимо Мохнатого Дома и ни разу не попробовать зайти – просто так, наудачу. И еще потому, что приличной камры у наших урдерцев не допросишься. При всем моем уважении к кулинарным достижениям Кадди, напиткам он пока уделяет непростительно мало внимания. Считает их необязательным дополнением к трапезе. Что, в общем, неудивительно, у них в Урдере за едой пьют только подогретую морскую воду; хвала Магистрам, хотя бы подавать на стол речную я их отговорил…

– А у меня в доме обычно есть камра из «Обжоры», – кивнул я. – Логично. И добро пожаловать. Почему вы не садитесь за стол?

– Да потому что ты не приглашаешь, – проворчал Кофа, усаживаясь в кресло. – Ясно, что со своими особо не нянчатся, но вообще имей в виду, что согласно правилам хорошего тона, с незваным гостем следует обходиться или подчеркнуто грубо, сразу указывая ему на дверь, или напротив, преувеличенно вежливо, как с Королевским придворным – при условии, что ты действительно рад его видеть. Считается, будто избыточное гостеприимство хозяина уравновесит бесцеремонность гостя, и таким образом в Мире снова воцарится гармония… вот сказал сейчас это вслух и понимаю, что звучит довольно глупо; тем не менее, именно так все и есть.

– У меня нет ни одного паланкина, – пригорюнился я. – Некому полчаса таскать вас по коридорам этого дворца. Даже не знаю, что теперь будет с мировой гармонией. Впрочем, камра из «Обжоры» у меня действительно есть. Большой кувшин, причем не какой-нибудь вчерашней, а свежайшей.

– Я знаю, – кивнул Кофа. – Своими глазами видел, как фирменный поднос мадам Жижинды влетел в твое окно. И вошел следом.

– Завороженный магнетической траекторией его полета? – понимающе улыбнулся я. – Тогда берите этот грешный кувшин и наливайте себе, да побольше.

– Сейчас еще и мороженое прилетит, – меланхолично заметила Меламори. – Правда, насколько я помню, вы им не слишком интересуетесь; ну, это дело хозяйское. Просто имейте в виду, что я готова с вами поделиться, если вдруг надумаете.

Благородное сердце. Поделиться мороженым с незваным гостем, будь он хоть тысячу раз сэром Кофой – это в ее случае акт невиданного самоотречения.

К счастью, Кофа это тоже понимает.

– Спасибо, – серьезно сказал он. – Я подумаю над твоим предложением. И, возможно, найду способ деликатно от него отказаться.

Высший пилотаж.

– Кстати, сэр Макс, ты не забыл, что у тебя ко мне дело? – спросил Кофа после того, как осушил кружку и наполнил ее еще раз.

– Именно у меня к вам? А не наоборот? – удивился я.

– Скорее все-таки первое. Потому что это тебе, а не мне приспичило разузнать, как проводит свободное время наш общий друг Ди. А я просто вызвался удовлетворить твое любопытство. И, каюсь, несколько затянул. Это не моя вина, очень уж много хлопот было в последнее время. Но на твоем месте я бы откусил мне голову еще дня три назад.

– А я вместо этого просто забыл. Видите, как легко и приятно иметь со мной дело. Ну и где же он гуляет?

– Понятия не имею, – с достоинством ответствовал Кофа.

– Что? – растерянно спросил я.

Вообще-то, сэр Кофа Йох – большой мастер издеваться над окружающими, всем нам учиться и учиться. Но до сих пор мне как-то удавалось не становиться его мишенью. И вдруг – здрасьте пожалуйста. С чего бы?

– Что слышал. Это, собственно, и есть самое интересное. Я до сих пор не знаю, по каким улицам гуляет сэр Дигоран Ари Турбон. Ни одного его маршрута. Хотя, отчаявшись выкроить время на слежку, попросил проследить за ним своих лучших агентов. То есть сперва каких попало, но после первых неудач за дело взялись настоящие мастера. Бесполезно: Ди постоянно ухитрялся свернуть в какой-нибудь проходной двор и затеряться в его переходах. Впрочем, пару раз он предпочел слиться с толпой на рыночной площади…

– Слиться с толпой? – повторил я. – Вот в этом его чудовищном костюме с юбкой-одеялом до пят?!

– Именно, – кивнул Кофа. Да так гордо, словно сам научил Ди ловко уходить от слежки.

– А может быть, у него просто есть плащ-невидимка, вроде вашего? – предположила Меламори. – Ваш-то, конечно, укумбийской работы, но кто их знает, этих урдерцев, вдруг они тоже изобрели нечто подобное? Ну, например, чтобы крупным хищникам в лесу на глаза не попадаться. А у нас волшебная вещица вошла в полную силу. Ди может и сам не в курсе, что стал невидимкой. Кутается просто от холода, потому что зима…

– Или вообще без плаща обходится, – вставил я. – Не такой уж сложный фокус. Лично я его не учил, но мало ли, с кем еще этот хитрец успел подружиться. Он обаятельный. И везучий. Вполне мог познакомиться на улице с каким-нибудь отставным Старшим Магистром, затосковавшим без учеников, и выдурить у него пару-тройку профессиональных секретов.

– Пожалуй, – согласился Кофа. – Я и сам склоняюсь к чему-то подобному. Особенно после того, как этот красавец умудрился скрыться от меня.

– И от вас тоже?

– Вот именно, – сердито сказал он. – Только что. Всего полчаса назад мы вместе вышли из трактира. Ди сказал, что собирается прогуляться, я некоторое время его провожал, делая вид, будто мне по дороге. Наконец выбрал удобное место для начала слежки – улицу Ворчунов. Она, если помните, не засажена деревьями, и проходных дворов там нет. И переулков, куда можно быстро свернуть, тоже. Одни глухие заборы, как в какой-нибудь деревне на окраине Угуланда. Ди попрощался со мной и пошел прямо, не оборачиваясь. Я, не откладывая, закутался в свой плащ, но это оказалось ни к чему. Пока я одевался, Ди исчез. Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Но улицу Ворчунов, конечно, обошел вдоль и поперек, благо она довольно короткая. Не смотри на меня так, сэр Макс, не настолько короткая, чтобы неспешно прогуливающийся человек за какую-то секунду успел дойти до угла и свернуть. Да и бегом не получилось бы. Одно из двух: или этот тихоня умеет становиться невидимым, или он ходит Темным Путем. Что, честно говоря, совершенно не укладывается в рамки моих представлений о традиционной урдерской магии.

– Шурф недавно предположил, возможно, подлинные сведения об урдерской магии окружены такой секретностью, что узнать о них нам просто неоткуда, – заметил я. – Так что все может быть.

– Похоже на то, – согласился Кофа.

И мрачно насупился. Его можно понять. Получать такие удары по профессиональной гордости Мастер Слышащий не привык. Как, впрочем, и все мы.

– Тоже мне горе, – снисходительно сказала Меламори. – Я же могу встать на его след. Даже удивительно, что вы оба сразу меня об этом не попросили, если уж вам так интересно, где он ходит.

– Просто не хотелось, чтобы у Ди испортилось настроение и разболелась голова, – объяснил я. – Он, сама знаешь, такой трогательный чудак, что только и думаешь, как бы уберечь его от лишних неприятностей. Но теперь без вариантов. Голову вылечить – секундное дело, а вот нас с сэром Кофой, если помрем от любопытства, так быстро не воскресишь.

– Ну так пошли, пока прохожие все следы не затоптали. Чего мы ждем?

В этот момент в распахнутое окно влетел ее долгожданный заказ – добрые полкило тщательно выбранного мороженого из трактира на площади Побед Гурига Седьмого. Но Меламори даже не посмотрела, что там на стол шмякнулось. Стояла на пороге и нетерпеливо притоптывала ногой, пока я в поте лица заколдовывал ее завтрак, чтобы не растаял до нашего возвращения. В таком деле не схалтуришь, заморозить в сто раз трудней, чем разогреть, это вам любой повар подтвердит.

До улицы Ворчунов от Мохнатого дома идти всего минут десять. Однако свернув туда, трудно поверить, что по-прежнему находишься в столице Соединенного Королевства, причем не где-нибудь на глухой окраине, а в самом центре Старого города. Улица Ворчунов была бы похожа на деревенскую – приземистые одноэтажные дома, высоченные заборы – если бы я мог вообразить деревенскую улицу, на которой нет ни деревьев, ни цветов, ни даже травы, только мелкие пестрые булыжники мостовой и аккуратно вымощенные белыми камнями тротуары.

Прохожих тут обычно нет вовсе, и это, конечно, большая удача. Некому затаптывать свежие следы, да и лишние свидетели лично мне совершенно без надобности. Хотя Меламори, будем честны, не отказалась бы от пары-тройки восхищенных взглядов, знаю я ее.

– Вот здесь мы с Ди расстались, – сказал Кофа, остановившись в самом начале улицы. – И он пошел вперед.

Меламори деловито кивнула и стала разуваться. Она выглядела очень довольной. Все-таки быть Мастером Преследования ей нравится ненамного меньше, чем превращаться во всякую страхолюдную хрень.

– Так, – сказала она, пройдясь босиком по тротуару, – с вашим следом все понятно, сэр. Вот он. Извините, сейчас я с него сойду. Просто пытаюсь понять, где стоял Ди. И пока не…

– Да что тут понимать, – пожал плечами Кофа. – Рядом он стоял. На расстоянии вытянутой руки от меня. А потом пошел дальше, по этой же стороне.

– Вот как-то не очень похоже, что рядом, – нахмурилась Меламори. – Ладно, сейчас поищу.

Несколько минут спустя она была мрачнее тучи. И мы с Кофой тоже. Как можно за столько времени не отыскать след человека, прошедшего по улице всего полчаса назад? Что за чертовщина творится?

– Если вы действительно были здесь вдвоем, значит проблема во мне, – преувеличенно бодрым голосом сказала Меламори. – Наверное, я просто утратила способность становиться на след. Такое уже случалось. Потом проходило. Ничего страшного.

Она отлично держалась. Знай я ее не так близко, поверил бы, что ничего страшного действительно не случилось. Ну подумаешь, в кои-то веки что-то не вышло. Досадно, но не беда, в следующий раз будет иначе.

Но я очень хорошо понимал, что для Меламори это самая настоящая катастрофа. А значит, и для меня. Куда деваться.

К счастью, именно в катастрофических обстоятельствах у меня обычно включается голова, на удивление холодная и ясная, непонятно даже, откуда такая берется.

– Так, стоп, – сказал я. – Какая-то ерунда получается. Если бы ты утратила дар, ты бы и Кофин след не нащупала. По-моему, это Ди по дружбе устроил нам очередной сюрприз.

– Ума не приложу, как ему это удалось, – проворчал Кофа. – Всю жизнь был уверен, что единственный способ лишить преследователей шанса встать на твой след – это взлететь.

– Не то чтобы это совсем невозможно, – напомнил я.

– Да, но ради какой драной козьей задницы так выкаблучиваться, когда собираешься просто погулять по городу?

Меламори обреченно помотала головой.

– Скорее всего, дело в том, что сэр Кофа очень могущественный человек, поэтому его след легче нащупать. Это известное правило. В первые дни обучения у меня получалось взять только след самого сэра Джуффина. Все остальные следы были для меня тогда почти неощутимы, а его – как будто в голос вопил: «Эй, я тут!» Потому что – ну, сами понимаете. Все-таки Кеттарийский Охотник, не менкал споткнулся. Вот и сейчас так.

– Очень может быть, – с облегчением кивнул Кофа.

Его такое объяснение совершенно устраивало. Мир не сошел с ума, наш общий приятель Ди – не секретный супершпион с магическими сверхспособностями и даже не замаскировавшийся под безобидного трактирщика мятежный Магистр. Просто Мастер Преследования временно выбыла из строя. Досадно, но не конец Мира.

Для Кофы – определенно не конец.

– Ладно, поработать не получилось, значит, надо попробовать как следует побездельничать, – с деланной беспечностью сказала Меламори. – Пойду к шефу выпрашивать отпуск. В прошлый раз он меня в подобных обстоятельствах на полдюжины дней отдыхать отправил. А ведь времена тогда были куда более веселые. В смысле, тяжелые. Ну да все равно… Макс, я возьму твой амобилер? Тут пешком всего ничего, но ужасно надоело одним и тем же маршрутом каждый день ходить.

– Конечно, бери, – кивнул я. – А еще лучше, используй мой Темный Путь. Самый протоптанный начинается в гостиной, возле моего любимого кресла и ведет прямо в кабинет Джуффина. Уверен, что мой след ты возьмешь без труда, в любом состоянии. Тоже, как ты выражаешься, не менкал споткнулся.

– Не пойдет, – усмехнулась она. – Явиться к шефу Темным Путем и потребовать отпуск по причине внезапной профессиональной несостоятельности – это, конечно, красиво, кто бы спорил. Но вряд ли приведет к желаемому эффекту. Впрочем, если тебе жалко амобилер…

– Не жалко. Хоть навсегда забирай.

– Отличное предложение. Я его обдумаю. Хорошего дня.

И ушла. А мы с Кофой остались на улице Ворчунов, хотя, если по уму, делать нам там было совершенно нечего.

– Надеюсь, с девочкой все будет в порядке, – наконец сказал Кофа.

Я только плечами пожал. Будет, не будет, там поглядим. В любом случае обсуждать это с Кофой не имело смысла. Он сейчас был кровно заинтересован в том, чтобы бесследное – в прямом смысле слова – исчезновение симпатичного брата еще более симпатичной леди Лари оказалось простым и легкообъяснимым недоразумением. Надо быть последним дураком, чтобы этого не понимать. И последним гадом, чтобы ему не сочувствовать.

А до таких духовных идеалов мне пока далеко.

Расставшись с Кофой, который с явным облегчением поспешил вернуться к своим насущным делам, я отправился в Дом у Моста. А по дороге, конечно, послал зов Меламори. Не оставлять же человека без назойливых утешений, хуже которых может быть только их полное отсутствие. Ничто так не поддерживает в трудную минуту, как возможность послать подальше приставучих ближних с их идиотским сочувствием. Уж я-то знаю.

«Чего тебе?» – неприветливо спросила Меламори.

Это, надо сказать, большой прогресс. Ни одного бранного слова вместо приветствия, подумать только. Так мы чего доброго до уменьшительно-ласкательных суффиксов докатимся. Но сейчас меня не страшила даже такая перспектива.

«Я совершенно уверен, что проблема не в тебе, а в Ди, – сказал я. – Он славный человек, но странностей у него, пожалуй, даже побольше, чем у меня самого. А это уже ни в какие ворота. Захочешь – потом расскажу разные подробности. Но важно не это. А то, что ты в любой момент можешь убедиться, что с твоим даром Мастера Преследования все в порядке. Отправляйся к Трикки, прямо сейчас. Уверен, ради тебя он согласится собрать в одном помещении дюжину своих подчиненных, велеть им разойтись в разные стороны, а потом отправить тебя по их следам. В Городской полиции, по моим сведениям, служит всего один более-менее могущественный колдун – сам Трикки. Остальные – нормальные люди, каких большинство».

«Если у меня получится, ребятам придется несладко», – напомнила Меламори.

«Ну и что? Потерпят. Здоровые мужики, ничего им не сделается; впрочем, можно просто велеть им спрятаться где-нибудь поблизости, чтобы ты быстро их нашла. Тогда даже загрустить толком не успеют».

«Все равно как-то нехорошо получается».

Вообще-то избытком жалостливости Меламори никогда не страдала. И еще несколько лет назад с превеликим удовольствием становилась на след своих ни в чем не повинных коллег – не со зла, конечно, а просто желая посмотреть, как мы будем себя держать в столь непростых обстоятельствах. И как быстро догадаемся, что происходит. И какими ласковыми словами ее после этого назовем.

Но страх лишиться только что обретенной надежды творит с людьми еще и не такие чудеса.

«Эй, я же не развлекаться тебе предлагаю, – напомнил я. – А прошу провести следственный эксперимент. Я прямо сейчас готов спорить на сотню корон, что с твоей способностью становиться на след все в порядке, но мне нужны доказательства. Чтобы аргументированно объяснить шефу, почему я собираюсь срочно отозвать из Нумбаны Нумминориха с его распрекрасным носом – например».

«Правда, что ли, на сотню корон готов поспорить?» – оживилась Меламори.

«Готов, конечно. Но только не с тобой. Ты даже когда одну корону проигрываешь, ужасно злишься. А из-за сотни страшно подумать, что устроишь».

«Ну уж нет, – твердо сказала она. – Пари так пари, иначе я в твоей дурацкой затее не участвую».

«Ладно, – сдался я. – Ставлю сто корон на то, что с твоим даром все в порядке, и ты сразу же отыщешь следы всех участников эксперимента. Только чур не жульничать».

«Ты что! – возмутилась она. – Когда это я жульничала?»

Я не стал напоминать. В жизни каждого человека случаются эпизоды, которые ему хочется сразу предать забвению. Например, провальная попытка как бы нечаянно задеть рукавом неудачно выпавший кубик во время позавчерашней партии в «Злик-и-злак». Или… Ай, ладно. Молчу.

«Ставка сделана, – сказал я. – Не знаю, как далеко ты уже успела укатить в поисках подходящей для скорби безлюдной пустыни, но теперь давай разворачивайся».

«Все-то ты обо мне знаешь», – проворчала Меламори.

Впрочем, насколько я разбираюсь в нюансах Безмолвной речи, тон ее сложно было назвать недовольным. Скорее наоборот.

«Спасибо», – вдруг добавила она.

«За что?» – искренне удивился я.

«За то, что придумал, как все быстро проверить, вместо того чтобы…»

«…просто утешать?»

«Это ладно бы. Больше всего на свете я боялась… Нет, Магистры с ним. Какая разница, чего я боялась, если этого все равно не произошло».

«Ну здрасьте – «какая разница»! Ты, значит, какой-то неведомой хренотени боялась, а я теперь от любопытства помирай?»

«Ладно. Я боялась, что ты предложишь шарахнуть меня своим Смертным шаром и приказать снова обрести утраченный дар. А я… Ну просто я так не могу!»

«А я что, по-твоему, могу? – растерялся я. – В голову не пришло бы такие ужасы с тобой проделывать. Разве что, станешь помирать, и все остальные средства уже будут перепробованы… Но на этот счет я, честно говоря, совершенно спокоен. Ты же, в сущности, крепче всех нас вместе взятых. Вон, птицу кульох одним криком убить можешь. И меня в гроб когда-нибудь загонишь, не сомневайся. Главное – не оставляй попыток».

«Спасибо», – снова сказала Меламори.

На этот раз – явно за комплимент. Что я действительно умею, так это говорить приятные вещи красивым леди.

После нашего разговора мне существенно полегчало. Я даже пирожное для Куруша купил. А когда вошел на нашу половину Управления Полного Порядка, пожалел, что всего одно, а не дюжину. Потому что в зале Общей Работы собралась отличная компания.

Во-первых, на столе восседал сэр Мелифаро, которого я не видел уже несколько дней. Во-вторых, в кресле устроилась его жена Кенлех, которую я не видел уже целую вечность. В-третьих, на подоконнике сидела, болтая ногами, леди Кекки Туотли. И, вопреки моим опасениям, пребывала в отличном настроении. Я-то, глядя на ухаживания сэра Кофы за хозяйкой урдерского трактира, то и дело вспоминал об их с Кекки многолетнем романе и гадал, как она сейчас в связи со всем этим себя чувствует. Не то чтобы эти мысли не давали мне спать, но время от времени все-таки беспокоили. Похоже, зря. Я вообще плохо разбираюсь в человеческих отношениях, примерно как школьник, подглядывающий за взрослыми, это ни для кого не новость.

А. Ну и в-четвертых, дверь кабинета Джуффина была открыта настежь. И письменный стол, заваленный горами самопишущих табличек, совершенно не мешал шефу принимать активнейшее участие в разговоре. То есть если называть вещи своими именами, в гвалте, который подняла эта небольшая в сущности компания. Сэр Мелифаро громко пел какую-то идиотскую песенку, состоящую почти исключительно из слова «задница», одновременно жонглируя причудливого вида фруктами. Или овощами. Или некрупными дохлыми инопланетянами, кто его разберет. Кекки отбивала ритм и одновременно рассказывала Джуффину о какой-то леди Соли, открывшей гостиницу в глухом лесу и чрезвычайно довольной полным отсутствием клиентов и соответственно необходимости ради них хлопотать. Кенлех вела светскую беседу с Курушем, который, как и все буривухи, чрезвычайно падок на бесстыдную лесть, а потому то и дело просил ее говорить погромче – чтобы не только ему в кабинете шефа, но и прохожим на Большом Королевском Мосту было слышно.

– Это что за филиал Нумбанской ярмарки? – спросил я.

– Угадал, – рассмеялась Кекки. – Мы только что оттуда!

– Ого! – присвистнул я. – И теперь знаете всю правду о себе?

– Не всю, – педантично возразила леди Кенлех. – Только самую важную.

– В связи с чем Манга помчался готовиться к новому путешествию! – объявил допевший очередной куплет Мелифаро. – Пророк сказал, что данный им в минуту опасности зарок навсегда засесть дома, если удастся вернуться туда живым – полная ерунда. Чего только люди не готовы наобещать с перепугу. А на самом деле, никто не ждет исполнения наших обетов. Некому этого ждать! Нет никакого невидимого чиновника канцелярии судьбы с сияющей самопишущей табличкой, на которую тщательно заносятся все наши обязательства. Звучит как банальность, правда? Но я сам пару раз в жизни давал подобные зароки и прекрасно помню, какую власть они имеют над человеком. А отец вообще сто лет дома просидел. Сто лет, Макс! Это же целая жизнь! Но теперь он наконец-то свободен. И жаждет еще раз объехать весь Мир – уже не ради дела, а только для собственного удовольствия. И маму с собой зовет. Она, по-моему, всю жизнь этого хотела, но не говорила и даже не намекала, а теперь ворчит: «Совсем сдурел, такую обузу за собой тащить», – а сама от счастья светится… Слушай, я так за них обоих рад, что уже третий день хожу как пьяный, больше ни о чем думать не могу. Самое удивительное, что при этом от меня до сих пор не сбежала жена.

– Я бы на ее месте тоже не сбежал, – успокоил его я. – Такие мужья на дороге не валяются. Ты вон какие интересные песни про задницу знаешь. Да еще и репой жонглируешь. Для семейной жизни это очень важно.

– Спасибо, Макс, – поблагодарила меня Кенлех. – Ты очень хорошо понимаешь, чего на самом деле женщины ждут от брака.

В леди Кенлех прекрасно все – от коротко подстриженной темной челки до вызывающе острых носков блестящих дорожных сапожек. Но самое прекрасное в ней – это умение говорить подобные вещи без тени улыбки, сопровождая их тяжелым, как у начальника Канцелярии Скорой расправы взглядом. Понять, что Кенлех при этом шутит, может – вот, разве что пророк. Ну или несгибаемый оптимист вроде меня, всегда заранее готовый считать проявлением не совсем обычного чувства юмора практически любое поведение малознакомого собеседника. Или хороший следователь вроде сэра Мелифаро, владеющий разнообразными техниками проникновения во внутренний мир всего, что шевелится. Он-то сразу ее раскусил. И тут же уволок в нору. Правильно сделал, именно так и следует поступать с настоящими сокровищами.

– Похоже, вы очень неплохо съездили в Нумбану, – констатировал я, усаживаясь на стул и оглядываясь в поисках кувшина с камрой.

Тщетно. Ничего, кроме Мелифаро, на столе не было. А он – точно не кувшин.

– Мы отлично съездили, – подтвердила Кенлех. – Лучше просто не бывает. Знал бы ты, какие там пироги!

– Это я как раз очень хорошо знаю. А что пророк?

– Он тоже вполне ничего, – подала голос Кекки. – Таких забавных вещей нам всем наговорил!

Ну хоть не ужасных. После возвращения Меламори с этой грешной ярмарки я стал напряженно ожидать подвоха. Например, что после визита к Правдивому Пророку все наши зарыдают и начнут расползаться кто куда. Или даже не кто куда, а в Арварох. Все вместе. Чего мелочиться. Возможно, бывший Великий Магистр Ордена Потаенной Травы пообещал Завоевателю Арвароха обеспечить быстрый прирост взрослого населения? От этих бывших Великих Магистров чего угодно можно ожидать.

– А чего именно он вам наговорил – это совсем-совсем секрет? – спросил я. – Не хотелось бы подвергать вас пыткам, но таблеток от любопытства пока не изобрели.

Кекки и Кенлех дружно нахмурились. Не похоже, чтобы они были готовы вот так сразу разболтать мне «забавные вещи», услышанные от пророка. Обидно, конечно. Но я – последний, кто стал бы порицать их за скрытность.

– Ясно, – вздохнул я. – Нет так нет. Извините.

– Лично мне он сказал всего одну фразу: «Твои цвета – золотой и зеленый», – милосердно признался Мелифаро. – Я, конечно, хочу твоей погибели, как любой сознательный гражданин. Но все же не настолько, чтобы скрывать такой пустяк. Тем более что смысл этого мудрого высказывания мне пока непонятен. Золотой и зеленый, договорились. И что мне делать с этой бесценной информацией?

– Как – что? – удивился я. – Просто носить одежду этих цветов. Наверное, это будет полезно для твоего здоровья. Или там, не знаю, душевного равновесия. Проверь.

– Макс! – рявкнул Джуффин. – Кто тебя просил?! Я ждал, когда он сам догадается. И даже заключил пари, произойдет ли это до конца года.

– С кем?

– Сам с собой. Но какая разница.

– Только зеленую одежду? – изумленно переспросил Мелифаро. – Я буду выглядеть как идиот.

– Зеленую с золотым, – напомнил я. – Как идиот ты будешь выглядеть только первые полгода. А потом всем станет ясно, что это просто твой новый индивидуальный стиль.

– Час от часу не легче, – насупился он.

– А по-моему, очень красиво может получиться, – заметила Кекки.

– Извини, незабвенная, но в твоих устах это звучит не слишком убедительно, – огрызнулся Мелифаро. – Вы, девчонки, в тряпках вообще не разбираетесь.

– Да просто отлично будет смотреться, – встрял я. – Уж всяко лучше, чем сейчас.

– Ты бы вообще помалкивал, – фыркнул Мелифаро. – В этом вопросе ты хуже любой девчонки. Великий мастер сочетания серого с бурым, тонкий знаток всех оттенков кошачьего дерьма. Если ты еще раз скажешь, что золотой и зеленый это красиво, я наложу на себя руки от отчаяния.

– И кому, интересно, твои родители будут везти подарки из кругосветного путешествия? – спросил я.

– Моей вдове, – изрек Мелифаро, картинно укладываясь на стол.

Странные овощи, которыми он все это время по инерции жонглировал, плюхнулись ему на живот.

Кенлех и бровью не повела. Похоже, она вообще его не слушала, думая о чем-то своем. Наконец сказала:

– У зеленого цвета довольно много оттенков. Можно добиться некоторого разнообразия, не выходя за рамки формального определения. Могло быть и хуже.

– Серый и бурый, – подсказал я. – Твои цвета – серый и бурый!

Мелифаро разрыдался, закрыв лицо руками. Ну, то есть, заржал, конечно. Но со стороны все равно было похоже на рыдания. Он молодец.

Я еще долго с ними трепался, тянул время, пока Меламори не прислала мне зов и не сказала: «Сэр Макс, даже не вздумай сегодня попадаться мне на глаза, я тебя укокошу!»

«Ты все-таки продула мне сто корон? – обрадовался я. – Все получилось? Встала на след?»

«На четыре следа, – неохотно призналась она. – Остальных ребят решила не мучить – какой смысл? И так все понятно».

«Отлично. Значит я умру богатым».

«Может, и не умрешь, – подумав, сказала Меламори. – Все-таки жалко такую красоту из-за какой-то сотни корон губить».

Столь рациональный подход уже не раз спасал меня от расправы. Все-таки мне повезло с Меламори. Она очень хозяйственная. И никогда не позволяет эмоциям возобладать над практическими соображениями.

– Что-то интересное тебе рассказали? – спросил Джуффин, все это время с явным удовольствием разглядывавший стремительную смену выражений моего лица.

– Интересное – не то слово, – согласился я. И многозначительно умолк – дескать, давай, сам зови меня в свой кабинет. И двери тоже сам запирай. Ты начальство, на тебя за такое поведение никто не обидится. А мне еще долго будут припоминать.

– Ладно, – сказал присутствующим Джуффин, – считайте, что сэр Макс – ваш спаситель. Теперь я вполне готов вспомнить, что вы устали с дороги и отпустить вас по домам.

– Даже меня? – восхитился Мелифаро.

– Тебя – в первую очередь. Тебе, как я понимаю, предстоит поход по модным лавкам, а это дело не одного часа.

– Вы что, действительно думаете, что Хонна – в смысле, Правдивый Пророк – имел в виду именно одежду? – скорбно спросил тот.

– Ну а что же еще? – пожал плечами Джуффин. – Со всем остальным у тебя, хвала Магистрам, и так все в полном порядке. Если и есть в Мире человек, которому не требуется ни добрых советов, ни подсказок, ни предостережений, то это ты. Вернее, будешь ты – после того, как выполнишь полученную инструкцию.

Мелифаро задумался.

– Ладно, – наконец сказал он. – Магистры с вами. Если для того, чтобы стать совершенством, надо вырядиться, как последний идиот – да будет так. В конце концов, жизнь не заканчивается на пороге гардеробной.

Надо же. Еще даже не переоделся в зеленое, а уже так поумнел. Мистика какая-то.

– Так что у тебя стряслось? – спросил Джуффин после того, как мы остались вдвоем. Вернее, втроем, с Курушем, но буривух в этот момент вдумчиво исследовал органолептические свойства принесенного мною пирожного и не выказывал особого желания присоединиться к беседе.

– Не то чтобы именно стряслось, – сказал я. – Но да, происходят довольно странные вещи.

И рассказал ему все, что успело случиться за этот бесконечно длинный день. А ведь только-только за полдень перевалило. Чем раньше встанешь, тем больше проблем успеешь огрести, всегда это знал.

Джуффин слушал меня как-то подозрительно внимательно. Даже не перебил ни разу. Только кивал в некоторых местах, выражая согласие. Ну или просто подбадривая: давай дальше.

– Действительно странная история, – согласился он, когда я наконец умолк. – Самое смешное, что мы даже официальное расследование по этому делу открыть не можем. Ничего противозаконного ваш с Кофой приятель не совершил. Нет закона, запрещающего исчезать, не оставляя следов. Равно как и закона, запрещающего делать вещи, которых лично я не понимаю. Что, конечно, зря. Было бы очень удобно.

– Поэтому об официальном допросе остается только мечтать, – кивнул я. – А пока можно только по-соседски спросить Ди, что он вытворяет и как ему это удается. И быть готовым к новой порции вранья, которое еще поди проверь. Но я, конечно, все равно спрошу.

– Такое впечатление, что этот урдерский трактирщик появился в Ехо с единственной целью – наглядно показать нам всем, как мало на самом деле мы пока знаем о магии, – сказал Джуффин. – По крайней мере, именно об этом я теперь все время думаю.

– Для меня это уж точно не открытие, – усмехнулся я. – И так ясно, что я ни хрена ни о чем не знаю… Слушай, а вообще может такое быть, что они там, в Урдере, умеют ходить Темным Путем? Хотя бы теоретически?

– Теоретически может быть все, что угодно. Но вообще, когда человек уходит Темным Путем, он оставляет след, – напомнил Джуффин. И, подумав, добавил: – Впрочем, они вполне могли изобрести какой-нибудь собственный способ, отличный от нашего. Кто их разберет.

Мы помолчали.

– Ты сейчас тоже думаешь о куманском убийце с красным лицом? – наконец сказал я.

Джуффин только бровь приподнял. Дескать, а о ком еще я могу думать, если даже ты наконец-то догадался.

Ох.

– Не будешь возражать, если я заберу из Нумбаны Нумминориха? – спросил я. – Хотя бы на пару часов. Надеюсь, запах у Ди все-таки есть. И тогда мы сразу узнаем, где он гуляет. Не факт, что от этого нам станет легче, но вдруг?

– Забирай на здоровье. Только не сегодня. Он только что прислал мне зов, говорит, палатка пророка с утра появилась на ярмарке, а у него там уже изрядная компания собралась. Какие-то подруги его жены, парочка Кофиных протеже и, будешь смеяться, наш с тобой общий приятель, старина Мохи Фаа[72], внезапно заинтересовавшийся смыслом жизни настолько, что даже счел возможным на несколько дней закрыть трактир ради поездки в Нумбану. Так что пусть сегодня Нумминорих занимается гостями. А завтра он, скорее всего, будет совершенно свободен; по крайней мере, до сих пор Хонна по два дня кряду без перерыва вроде не пророчествовал.

– А кстати, с его целями тебе уже хоть что-то понятно?

Джуффин неопределенно пожал плечами.

– Что-то понятно, что-то нет. Все откровения, о которых я успел узнать, скорее на пользу, чем… Не смотри на меня так укоризненно, сэр Макс. Правда, которую узнала о себе Меламори, тоже только на пользу. Я сам давным-давно собирался сказать ей примерно то же самое, да все ждал подходящего момента, чтобы мои слова упали на подготовленную почву. Но так и не дождался. А Хонне, в отличие от меня, плевать на подходящие моменты. Если уж зашел в шатер пророка – получай информацию. А что ты с ней сделаешь и как будешь жить дальше, это уже твоя забота.

– Я, кстати, не укоризненно смотрел, а скорбно. И думал совсем о другом. Прикидывал, насколько уместно будет выспрашивать у тебя, кому какую правду выдали.

– И что решил?

– Что все-таки не очень. Захотят – сами расскажут. Права на личную тайну никто, к сожалению, не отменял.

– Где бы мы все были, если бы я тоже так думал! – ухмыльнулся Джуффин.

– Тебе их признания для дела нужны. А мне просто любопытно. Ну хоть Мелифаро сам все растрепал, уже облегчение… А здорово с его родителями получилось, правда?

– Да, я очень рад за Мангу. Он себя этим обетом домоседства без вины в тюрьме запер. И совершенно напрасно. Я, кстати, тоже говорил ему, что соблюдать обеты, данные с перепугу, особого смысла не имеет, но безрезультатно. Манга меня выслушал, вежливо покивал, и все осталось по-прежнему. Хонна молодец, что прикинулся пророком. Прекрасный статус. И на убеждение силы тратить не приходится, и даже мало-мальски внятная аргументация не нужна. Сказал, что в голову взбрело, и сиди себе с важным видом, пока потрясенный клиент отползает менять свою жизнь. Или хотя бы гардероб.

Мы помолчали. Не знаю, о чем думал Джуффин, а я прикидывал, что за правду услышали о себе Кенлех и Кекки. Судя по их настроению, это была чрезвычайно приятная правда. И уж точно не обязывающая немедленно бросить все и бежать на край света, путаясь в рваных полах собственной судьбы.

Ну и то хлеб.

– Ладно, – сказал я. – Пойду думать дальше. Ну или не думать. Главное – прочь от твоего стола с будущим отчетом. Я его боюсь. Раньше ты часто говорил, что однажды мне придется научиться и этому. А мне бы еще пожить.

– Это я тебя просто запугивал, – ухмыльнулся Джуффин. – Уже не помню, зачем. Но все равно рад, что мне это удалось.

– А уж я-то как рад! В смысле, что ты просто запугивал. Но все равно пойду отсюда, пока меня не настиг Ужас Магов[73].

– Ладно, проваливай, – великодушно согласился шеф. – Но особых планов на вечер не строй. По крайней мере, таких, от которых непросто отказаться.

– Что-то случилось? – встрепенулся я.

– Ну да, случилось. Причем ты сам периодически мне об этом рассказываешь.

– О чем?!

– Ну как же. Ди то, Ди это, и проклятие у него фамильное, и рожа всех цветов радуги, и родственники подозрительные, и врет как дышит, и посреди улицы исчезает бесследно. Я что, по-твоему, похож на человека, готового бесконечно долго жить с вопросами, ответы на которые мне неизвестны?

– Вообще-то не очень, – невольно улыбнулся я. – Слушай, погоди, так ты хочешь сказать, что уже разгадал?..

– Да нет, конечно. Зато точно знаю, с чего начну. Вернее, мы начнем. И не надейся, что я дам тебе увильнуть.

– Ого!

– Еще не «ого», сэр Макс. Никаким «ого» пока даже не пахнет. Но надеюсь, оно у нас впереди.

Только оказавшись на улице, я задумался о том, как жить дальше. Ясно, что в идеале – долго и счастливо. Но вот конкретно сейчас? Да так чтобы еще и с пользой. И с удовольствием. И при этом быть готовым все бросить в любой момент. Непростой вопрос!

Для подобных случаев у меня есть универсальный выход: отправить зов сэру Шурфу Лонли-Локли. Не факт, что у него найдется свободная минута, зато если все-таки найдется, польза как-нибудь приложится сама. И удовольствие. Не говоря уже о том, что я его уже три дня не видел, а это форменный бардак.

Но на этот раз мне не повезло. Шурф сказал: «Прости, я занят», – да так сухо, что сомнений не оставалось, занят он действительно по самое горло. Причем чем-нибудь крайне тягостным и неприятным, вроде разглаживания стрелок на брюках или бега трусцой; впрочем, у каждого свой черный список дел, рождающих в сердце глухую ненависть к процессу бытия.

Нумминорих со своим волшебным носом, с которым я связывал столько надежд, волею начальства сидел до завтра в Нумбане. Меламори честно предупредила, что ей на глаза пока лучше не попадаться. Сэр Мелифаро любезно предложил составить ему компанию в походе по модным лавкам и, подозреваю, зловеще хохотал, получив от меня вежливый, но решительный отказ. Кофа выслушал мой краткий отчет о следственном эксперименте Меламори и, конечно, совсем не обрадовался. Буркнул: «Ладно, будем думать дальше», – и был таков.

Зато Базилио все еще сидела у урдерцев и горячо советовала мне присоединиться; среди аргументов в пользу такого решения фигурировали Каддины певчие пирожки, обученные исполнять фрагменты оперных арий, новое лоохи леди Лари с движущимися узорами, хорошее настроение птицы Скрюух и присутствие нашего общего друга Малдо, который, конечно, уже собирается идти работать, но он всегда так говорит, а сам остается, никто уже и внимания не обращает на его угрозы.

Все, вот буквально все толкало меня под гостеприимный кров «Света Саллари», а я сопротивлялся до последнего. Не хотел туда идти. Совсем не был уверен, что могу позволить себе просто спокойно их всех любить. А относиться к компании урдерцев как-то иначе, будем честны, совсем непросто, даже если поверить что они в любой момент могут оказаться какими-нибудь зловещими беглыми колдунами, обретшими на краю Мира кузькину мать и вернувшимися в Ехо, чтобы показать нам свою находку. Или одним беглым колдуном, развлечения ради поселившемся в нескольких телах, чем они хуже недоброй памяти Угурбадо[74]?

Теоретически я вполне допускал и такой поворот событий.

Но теория теорией, а практика практикой. На практике же не любить добрейшую леди Лари, веселую умницу Иш, вдохновенного повара Кадди и сердечного простака Ди было решительно невозможно. Что хочешь, то и делай.

С другой стороны, – подумал я, – какая теперь, к черту, разница, ходить к ним или не ходить? Отступать поздно, дело сделано, я уже привязался к этой компании настолько, что, окажись они завтра злобными мятежными Магистрами, выхлопочу себе привилегию регулярно навещать их в Холоми.

Хотя все-таки вряд ли они кем-то таким окажутся. И даже не потому, что сымитировать добродушие и сердечность невозможно – еще как возможно, к сожалению. Просто для мятежных Магистров они слишком уж долго сидят без дела, не причиняя никому никакого вреда. Сливочный суп из не-муяги варят, блины пекут, потолки разрисовывают, птице крыло лечат. У нас, угуландских колдунов, так не принято. Не тот темп.

Леди Лари встретила меня в арке, ведущей в их двор. То есть не специально вышла меня встречать, а просто стояла там, прижав руки к груди и, мечтательно улыбаясь, разглядывала Сияющую улицу, на которой, честно говоря, не было ничего примечательного – кроме самой леди Лари, внезапно сменившей прежнюю аккуратную прическу на какие-то легкомысленные завитки и нарядившейся в ультрамодное лоохи с постоянно изменяющимися, как в калейдоскопе узорами. Впрочем, шло ей это чрезвычайно. Как, подозреваю, пошло бы вообще все, что может сделать со своей внешностью человек. Лишь бы ямочку на левой щеке не отменяла при помощи какого-нибудь косметического колдовства. Вот это была бы роковая ошибка.

– Ждете кого-нибудь? – спросил я.

Она отрицательно помотала кудрявой головой.

– Просто вышла перевести дух. Постоять, помолчать, подумать. Столько всего происходит, сэр Макс! Иногда один день вмещает больше событий, чем вся моя прежняя домашняя жизнь. И как же мне это нравится, знали бы вы! Иногда мне кажется, что я до сих пор спала и вдруг проснулась, встала и вышла из дома – прямо сюда, в Ехо. И только теперь начала жить… Глупости говорю, да?

– Нет, что вы. Совершенно не глупости. Я сам чувствовал себя точно так же, когда сюда перебрался. Собственно, до сих пор чувствую. Как будто настоящая жизнь возможна только здесь. Может быть, это близость Сердца Мира так на нас с вами действует?

– Может быть, – удивленно согласилась леди Лари. – Совсем об этом не думала, а ведь похоже на правду. Но какая разница, да? Лишь бы и дальше действовало.

– Вот именно поэтому мне нравится думать, что все дело в Сердце Мира, – улыбнулся я. – Это хорошая, надежная причина. В отличие от времени года, атмосферного давления, наличия каких-нибудь веществ в нашей крови и прочих факторов, Сердце Мира никуда не денется. Оно тут навсегда. И мы с вами, надеюсь, тоже очень надолго.

– И я надеюсь, – откликнулась она. – Пусть так и будет!

Посторонилась, пропуская меня во двор, и сама пошла следом.

В урдерском трактире было как всегда – умеренно людно, умеренно шумно и так душевно, что я невольно почувствовал себя вернувшимся со службы отцом семейства. Или напротив, сыном, прибежавшим из школы. «Или чудесным племянником, дарованным морем», – ехидно подумал я, пытаясь поумерить свое лирическое настроение.

Ни хрена не получилось, конечно. Поди его поумерь, когда со всех сторон тебе улыбаются дружественные лица, синяя птица Скрюух гостеприимно хватает клювом за полу лоохи и тянет к столу, а повар Кадди выносит из кухни блюдо со, страшно сказать, обыкновенными жареными котлетами, которых я не ел целую вечность, а может быть, и вовсе никогда, если принять гипотезу, будто прежняя моя человеческая жизнь – просто иллюзорное воспоминание о случившемся с кем-то другим; ай, неважно, главное, что и я, и котлеты все-таки существуем в природе, причем не где-нибудь во Вселенной, а именно здесь, в столице Соединенного Королевства, где я – сэр Макс, а они – одно из традиционных блюд урдерской кухни. Ну или куанкурохской. Или чангайской. Один черт.

– У нас дома это блюдо называется «тумты из злой козы», – сказал мне симпатичный носатый юноша, которого я сперва не заметил, а заметив, никак не мог сообразить, где мы раньше встречались. Неужели здесь, в «Свете Саллари», а я забыл?

– Из злой, – объяснил он, – потому что у нас на мясо убивают только самых злых коз. Смирных не едят, их жалко. Но здесь у вас иначе, коз вообще почти нет, зато все едят индюков, совершенно не интересуясь, какой у них при жизни был характер. По крайней мере, никто из торговцев не смог нам этого сообщить… Поэтому в меню придется написать: «тумты из не-козы, с которой мы не были знакомы». Чтобы все честно.

Наконец до меня дошло.

– Иш! Это ты, что ли, наконец проснулся мальчишкой? Представляешь, я тебя сперва не узнал.

– А никто почему-то не узнает, – улыбнулся Иш. – Хотя лицо вроде бы примерно то же самое. И рост, и одежда. И вообще все.

– Ну, голос все-таки другой, – заметила молчавшая до сих пор Базилио. – И двигаешься ты иначе. А для узнавания это на самом деле гораздо важней, чем черты лица.

– Ррррррррыааау! – подтвердил я.

Сказать что-то более внятное с котлетой в пасти довольно затруднительно. Даже когда это не котлета, а тумта из не-козы. Эффект ровно тот же.

Я был так заворожен этой удивительной встречей, что далеко не сразу заметил, как из кухни вышел мой друг Малдо Йоз. Я-то решил, он все-таки отправился работать, как и грозил. А Малдо просто перебрался поближе к продовольствию. Вот ведь, казалось бы, художник, а соображает, что в жизни по-настоящему важно.

Увидев меня, Малдо просиял.

– Я уже думал, что тебя не дождусь, – сказал он. – А мне, хоть убей, надо бежать, вот прямо сейчас. Можешь немного меня проводить? Поговорить надо – позарез.

Кто же устоит перед таким предложением? Определенно не я. Поэтому выскочил на улицу натурально с котлетой в зубах. Ну хоть все блюдо за собой не потащил, а ведь руки чесались, и вряд ли кто-нибудь решился бы меня остановить.

– Прости, что вот так из-за стола тебя вытащил, – сказал Малдо. – Но мне правда давным-давно пора, просто Кадди попросил помочь ему разобрать ящик с посудой, и я пропал. Там, понимаешь, блюда с картинками, а на картинках изображены деревенские дома. Урдерские! С такими деталями, каких ни в одном учебнике по архитектуре не найдешь. Просто сокровищница! Я сразу договорился, что как-нибудь засяду у них на всю ночь и перерисую, но оторваться все равно не мог…

– Очень интересно, – вежливо сказал я, кое-как дожевав котлету. – Но если ты хотел поговорить со мной только о сервизе с урдерскими домиками, имей в виду, ты несколько переоценил мою страсть к архитектуре.

– Да нет, конечно, – вздохнул Малдо. – Это я пытаюсь объяснить – не столько тебе, сколько самому себе – почему так засиделся. Притом что у нас срочный заказ, и ребята уже ждут меня, чтобы начать работу, а мне еще добираться…

– Куда именно?

– На Удивительную улицу, конечно. Основная работа у нас пока там.

Удивительная улица располагается в самом центре Ехо, то есть примерно на полдороге между Старым и Новым городом. Еще недавно она, как и весь тот район, представляла собой полузаброшенный пустырь, а теперь, благодаря зданиям работы Новых Древних архитекторов, целиком оправдывает свое название. Туда даже экскурсии водят – студентов и просто любителей истории и искусства, как в музей.

Важно, впрочем, не это, а то, что ехать отсюда до Удивительной улицы даже мне пришлось бы минут десять, если не больше. А нормальному вознице и получаса вряд ли хватит. Значит надо выручать.

– Давай руку, – сказал я. – И закрывай глаза.

– Отведешь меня на работу Темным Путем? – просиял Малдо. – Спасибо! Я сам хотел об этом попросить. Но сперва давай я тебе все быстренько расскажу, там-то уже не до разговоров будет.

– Рассказывай.

Ох, зря я произнес это вслух. Слово «рассказывай», по моим многократным наблюдениям, является могущественным древним заклинанием, временно лишающим собеседника дара речи. Вот и Малдо тут же умолк, собираясь с мыслями. Торопить в таких случаях бесполезно, пришлось терпеливо ждать.

– Скорее всего, это ничего особенного не значит, – наконец сказал он. – Но я, хоть убей, не понимаю, почему так…

Отличное начало.

– Такая странная штука случилась с Иш, – вздохнул Малдо.

И снова замолчал.

Но я, конечно, и так понял, в чем дело. Вернее, решил, будто понял. «Такая странная штука случилась» – ну еще бы! Он же за Иш ухаживал. С первой встречи глаз с нее не сводил, сидел в урдерском трактире безвылазно, забив на работу, кроме самой срочной. И по потолку бегать со второй попытки научился. И книжки ей дарил, и на прогулки приглашал, и возил все семейство смотреть, как они с ребятами строят новый дом всего за четверть часа. Действительно выдающееся зрелище, я уже сколько раз видел, а все никак не привыкну.

В общем, ухаживал человек за девушкой, и вдруг ррраз! – вместо девушки по дому скачет какой-то мальчишка. Я бы на месте Малдо чокнулся от такого сюрприза. Он-то еще отлично держится: деревенскими домиками интересуется, на работу опаздывает, говорит: «Ничего особенного». Это называется «крепкая психика»; интересно, где такую берут?

– Слушай, а разве ты не знал, что Иш время от времени превращается в мальчишку? – спросил я. – Удивительно, потому что мне например сразу же все рассказали. Я так понял, это не семейная тайна, а скорее повод для гордости – вот какой необычный ребенок у нас растет! Вернее, уже вырос. Но какая разница.

Малдо, к моему удивлению, только отмахнулся.

– Да знал, конечно. При чем тут?.. А, ясно. Ты подумал, это и есть проблема? Нет, все в порядке. Во-первых, Иш меня заранее предупредила, что такое время от времени случается, а во-вторых, так даже лучше.

– Даже лучше?!

Я, в общем, всегда знал, что Малдо – человек широких взглядов. Но до сих пор совершенно не представлял подлинные масштабы этой бескрайней шири.

– Для меня – так точно. Надо же мне когда-то работать. А серьезные отношения отнимают кучу времени. Всегда этого опасался и избегал, пока мог. Но иногда так влипаешь, что выбирать не приходится. Поэтому превращения Иш для меня настоящее спасение. Мальчишки меня совершенно не интересуют. И его, кстати, тоже. В смысле Иш, когда он – это он. Поэтому мы договорились: пока она девчонка, постараемся проводить побольше времени вместе. А когда мальчишка, я бегу заниматься скопившейся работой, и никаких обид. То что надо! Во-первых, у меня обязательства. А во-вторых, без работы я быстро свихнусь, ты меня знаешь.

– Ну вы даете! – обрадовался я. – Отлично договорились. Но что тогда не так?

– Видишь ли, вчера я отвез Иш во Дворец Ста Чудес…

При этих словах у Малдо сделалось такое трагическое лицо, что я поневоле стал ждать продолжения: «И он ей совершенно не понравился».

И, кстати, понятия не имел, как его в таком случае утешать. Потому что Дворец Ста Чудес – любимое детище Малдо Йоза. Смысл всей его жизни и ее главная цель, уже практически достигнутая. И, объективно говоря, действительно шедевр архитектуры, способный одним своим видом потрясти даже привыкших к чудесам угуландцев. Постройка состоит из сотни красивейших корпусов самых немыслимых очертаний, соединенных в один великолепный ансамбль, и выглядит, как мираж – немыслимый, невозможный, а все-таки овеществленный человеческой волей. Ну и магией сто какой-то там ступени, куда ж без нее.

В общем, неважно, не о самом дворце сейчас речь. А о том, что, если бы я вдруг захотел причинить Малдо немыслимые душевные страдания, я бы просто снисходительно обругал этот шедевр, и цель была бы достигнута. А ведь я – не его любимая девушка. И даже не какой-нибудь авторитет в области архитектуры. Просто Дворец Ста Чудес – его самое уязвимое место, по крайней мере, сейчас, пока Малдо не завершил работу и не увлекся чем-нибудь другим.

– Эй, – улыбнулся Малдо, – ты что, решил, будто Иш обругала дворец и разбила мне сердце? Не дождешься! Во-первых, если бы это было так, я бы сейчас не с тобой разговаривал, а валялся пьяным в каком-нибудь темном подвале и рыдал от злости. А во-вторых, я ее туда не хвастаться повез, а работать. Мы сразу, как только познакомились, договорились, что Иш вспомнит для меня какой-нибудь приятный эпизод своего детства. Такую удачу нельзя упускать. Я вообще не особо надеялся, что смогу найти человека, бывавшего в Урдере и способного вспомнить хоть что-нибудь интересное. И тут вдруг появляется «Свет Саллари». Сразу четверо коренных урдерцев, кого хочешь, того и проси о помощи. Я начал с Иш. По многим причинам, не только по личным. Она же еще совсем юная, почти подросток, значит воспоминания детства пока свежи. А у меня комнат с детскими воспоминаниями вообще нет, эта была бы первой.

– «Была бы»? Хочешь сказать, ничего не получилось?

– Вот именно. Ничего. И это очень странно. Я уже столько раз это делал, не мог же вот так – раз! – и утратить мастерство.

– Давай по порядку, – попросил я. – Пока ни хрена не понятно.

– Ну, ты же помнишь, как я работаю с внутренними помещениями?

Такое поди забудь. Штука в том, что в каждом из внутренних помещений Дворца Ста Чудес посетителя ждет восхитительное наваждение, позволяющее ненадолго оказаться в чужой стране и посмотреть на нее глазами местного жителя или путешественника – смотря кого Малдо уговорил вспомнить соответствующий эпизод своей жизни.

Чтобы превратить воспоминание в наваждение, Малдо приходится потрудиться; насколько я помню, он использует какие-то секретные приемы Мастеров Совершенных Снов, заклинания, визуализирующие фантазии, какую-то загадочную «формулу вечности» из арсенала древних строителей и волшебный порошок Кель-круальшат, который приводит бодрствующего человека в состояние приятной полудремы; не уверен, что хоть когда-нибудь пойму, как это все работает, но оно работает, факт. И впечатления, которые я получил от посещения уже готовых комнат Дворца Ста Чудес, были, пожалуй, посильней впечатлений, оставшихся у меня от настоящих путешествий. Такова сила искусства.

Но речь сейчас не о моих впечатлениях, а о технологии создания наваждений Дворца Ста Чудес: воспоминание, заклинания, волшебный порошок. И воспоминание, конечно, самое главное. Без него колдуй, не колдуй, ничего не выйдет. Поэтому Малдо все время находится в поиске уроженцев каких-нибудь удивительных мест и свидетелей разных необычайных зрелищ. Из меня по дружбе уже три воспоминания выколотил, а сколько народу мне пришлось уговаривать поучаствовать в его работе – вспомнить страшно. И это только начало, почти три четверти помещений Дворца Ста Чудес еще пустуют, и одним Темным Магистрам ведомо, каким наваждениям предстоит там поселиться.

В общем, совершенно неудивительно, что Малдо при первой же возможности припахал Иш. Чувства чувствами, а дело прежде всего. Удивительно другое: как у них могло не получиться? Технология у Малдо, хвала Магистрам, отработанная; впрочем, насколько я знаю, у него и в самом начале сбоев не было. Все-таки гений.

– Ее воспоминания не проявились от заклинаний, – сказал Малдо. – Не «плохо проявились», а вообще ничего не произошло. Как будто я сдуру решил прочитать заклинания в пустой комнате, где никого, кроме меня нет. Мне, ты знаешь, попадались разные люди, в том числе, совершенно неспособные сосредоточиться на воспоминании. Тот же сэр Манга Мелифаро – а ведь как я на него рассчитывал! Думал, он мне сейчас половину дворца оформить поможет. А он постоянно перескакивает с одного эпизода на другой и оперирует не столько образами, сколько словами, как будто вспоминает не сами путешествия, а свои статьи для энциклопедии, которые там писал. И в итоге получается такая каша, что лучше ее никому не показывать, никакого удовольствия, и впечатления как от сумбурного сна…

– Надо же, как не повезло! – огорчился я.

– Да, – вздохнул Малдо. – И не только с ним. Прежде мне в голову не приходило, что люди настолько по-разному устроены. И что далеко не все воспоминания можно сделать общим достоянием, я не знал. Но, понимаешь, как бы рассеян и равнодушен к собственным впечатлениям ни был человек, какой-то результат все равно проявляется. Проблема может возникнуть только с качеством наваждения, а не с его наличием. И тут вдруг – вот так. Вообще ничего! Как будто сама Иш мне мерещится, я ее даже потрогал, чтобы убедиться. Наощупь все было в порядке: живая, теплая, есть… Я совершенно растерялся. Но Иш, конечно, ничего не сказал, зачем ее зря огорчать. Поблагодарил за помощь и отвез домой. А сам тут же помчался в порт за другим свидетелем. Вцепился в первого попавшегося ташерского матроса, целую корону ему за труды посулил – просто хотел убедиться, что не разучился работать.

– Ну и как?

– Да вроде не разучился. На самом деле, даже как-то неожиданно хорошо получилось – жаркий летний день на побережье, белый песок, сладкое вино, разбавленное морской водой… Ничего особенного, но отличная атмосфера, так что наверное, оставлю эту комнату как есть, не буду ничего добавлять.

– Ясно, – кивнул я.

– Тебе ясно? – обрадовался Малдо.

– Только что проблема не в твоем мастерстве. Как и у Меламори.

– А что случилось с Меламори?

– Тоже ничего непоправимого. Не смогла взять след, думала, все пропало, внезапно утратила дар, но проверка показала, что он на месте. Только ты ее пока не дергай. Она в связи с этим происшествием проспорила мне сто корон и теперь зла на весь Мир.

– Спасибо, что предупредил. Я сейчас к кому угодно с жалобами приставать готов. И Меламори была вторая в списке, сразу после тебя. С ней можно просто отлично напиться в трудную минуту – так чтобы потом не было стыдно вспоминать. По-моему, именно по этому пункту старая аристократия выгодно отличается от всех остальных нас. Их же с детства учат красиво пьянеть и оказывать соответствующее положительное влияние на других участников процесса… Но нет так нет.

Он выглядел таким потерянным, что я усилием воли включил в себе умеренно безмозглого оптимиста и бодро сказал:

– Да незачем тебе напиваться. Нет никаких трудных минут. Уверен, с Иш все в полном порядке. Просто она – вот такая. Ну или он – такой. Ребенок, дарованный Великим Крайним морем, так это в Урдере называется. Ты же сам видел, как Иш попробовала иллюзорную еду, наколдованную для Базилио, и ощутила ее вкус. Наверное, на самом деле она тоже овеществленная иллюзия, только поплотней. И ест нормально, и в Сердце Мира ей безвылазно сидеть необязательно. Гораздо более удобный для жизни вариант. А что воспоминания недостаточно плотные, так у всех свои недостатки. Подумаешь, беда.

– Как Базилио? – переспросил Малдо. И с облегчением улыбнулся: – Ой, слушай, но тогда вообще никаких проблем! И сразу понятно, почему она вечно превращается. Спасибо, ты здорово объяснил!

– Давай руку, отведу тебя на Удивительную улицу, – предложил я.

Малдо нетерпеливо кивнул. Все сомнения и тревоги уже благополучно вылетели из его головы.

Мне бы так.

Рассказ Малдо стал последней каплей – в том смысле, что именно тогда я впервые ощутил, что у меня вот-вот взорвется голова. Не то чтобы мне прежде не доводилось ничего не понимать. Если разобраться, это вообще мое нормальное состояние. Другое дело, что далеко не всегда удается не понимать так много всего сразу. И при этом не иметь возможности безотлагательно припасть к надежному источнику знаний, который сразу же все объяснит.

Ну или хоть что-нибудь.

С источниками знаний у меня на сей раз как-то не задалось. Джуффин и сам ни хрена не понимал. И, что гораздо хуже, даже не считал нужным делать вид, будто понимает. А совершенно незаменимый в подобных обстоятельствах сэр Шурф, надо думать, продолжал гладить брюки трусцой, ну или чем таким кошмарным он там у себя нынче занимается.

Но я, конечно, все равно отправил ему зов. Я очень настойчивый.

И, чтобы не оставить ему шанса послать меня подальше, сразу заявил: «Еще немного, и у меня взорвется голова!»

«Сожалею, но расписание текущих дел вряд ли позволит мне присутствовать при этом печальном событии», – ответил мой друг.

«Зато ты можешь его предотвратить».

«Каким образом?»

«Для начала просто меня выслушать. А потом сказать что-нибудь умное. Ну или не сказать. Как пойдет. Мне очень надо».

«Прости, Макс. Но я действительно занят».

Он исчез из моего сознания прежде, чем я успел взвыть, что так нечестно. Потому что правда же нечестно. И кстати совершенно на него не похоже. До сих пор хотя бы несколько минут в день для меня находились в любых обстоятельствах. Притом, что в большинстве случаев я вовсе не взывал о помощи, а просто хотел выпить с ним камры. И волшебное заклинание «мне очень надо» в ход не пускал.

– Что за ерунда творится, – сердито сказал я вслух.

И отправился в «Свет Саллари». По крайней мере, там меня ждали котлеты. В смысле, урдерские тумты из не-козы. И, кстати, необходимость расплатиться за них с хозяйкой, пока она и вся остальная компания не исчезли вслед за главой семейства, не оставив следов. Я уже чего угодно был готов от них ожидать.

Впрочем, исчезнувший глава семейства за время моего отсутствия успел благополучно вернуться домой. Как мимо нас с Малдо, вышагивающих туда-сюда по Сияющей улице, проскочил – отдельная загадка; но ладно. Магистры с ним.

Теперь Дигоран Ари Турбон сидел, как ни в чем не бывало, за большим столом, наворачивал возлюбленные мои тумты, гладил прильнувшую к нему птицу, улыбался всем подряд, безмятежно зеленея щеками – был, надо понимать, счастлив. Живут же люди.

Я сел рядом с Ди. Не из-за стоявшего поблизости блюда, как можно подумать. А ради возможности задать ему мучивший меня с утра вопрос. И пусть выкручивается. А я посмотрю. И послушаю. Правды не узнаю, так хоть развлекусь.

На самом деле я не то чтобы хороший следователь. Подозреваю, хуже вообще не придумаешь. Я совсем не хитрый. Тем более, не коварный. И чересчур прямолинейный. И слишком рассеянный, чтобы постоянно держать в голове все детали, до которых следует докопаться. И, в довершение всех бед, невольно сопереживаю всякому, с кем говорю. Играю на его стороне, забыв, что у меня имеются свои интересы. Вопиющий непрофессионализм.

Но все это, конечно, совершенно не означает, будто я не могу задушевно поболтать со своим соседом Дигораном Ари Турбоном. И спросить его: какого черта, Ди?

Ну правда же, какого черта.

Но так я вопрос ставить не стал. Вместо этого приветливо улыбнулся, цапнул с блюда остывшую уже котлету, сказал:

– Здорово, что вы дома. А то сэр Кофа сказал, будто вы исчезли прямо у него на глазах, я даже беспокоиться начал – а вдруг и правда? Рад, что обошлось.

– А разве я?.. – начал было Ди. Но тут же смущенно потупился и согласился: – Да, наверное, он прав. Со мной такое бывает.

– Что бывает?

– Исчезаю я иногда, – вздохнул Ди. – Особенно если задумаюсь. То есть это со стороны так выглядит – как будто исчезаю. А сам я при этом ничего особенного не чувствую: иду, думаю о чем-то своем. А потом обычно удивляюсь, как это так далеко забрел, и сам не заметил. И дороги не помню – в смысле, как шел.

– Это как? – изумился я.

– Не знаю, – простодушно ответил Ди. – Я же не нарочно это делаю. Само так получается.

Прелестно. Что тут скажешь.

– У нас в Урдере такое порой случается, – вставила леди Лари. – Даже в правилах хорошего тона есть указания на этот счет: если ваш спутник внезапно исчез во время прогулки, обижаться на него не следует; спросить при следующей встрече, куда он подевался, вполне допустимо, но настаивать на ответе не стоит.

Ничего себе правила хорошего тона. «Если ваш спутник внезапно исчез…» Воистину этот Урдер – страна чудес. А мы живем тут как дураки и ни хрена не знаем.

– Я тоже иногда исчезаю, – вставил Иш. – Не так часто, как Ди, но порой бывает. Хорошо, что вы об этом заговорили! А то я даже не знаю, как лучше: заранее предупреждать новых знакомых, что такое иногда случается, или достаточно будет извиниться потом?

– Лучше заранее, – посоветовал я. – Подобная неожиданность может серьезно нарушить планы, а это мало кому нравится.

– Мне бы точно не понравилось, – подала голос Базилио. – Я бы потом еще долго беспокоилась, что как-нибудь не так себя повела, если уж человеку пришлось исчезнуть, лишь бы со мной рядом не идти.

Бедный ребенок. Все-таки родиться чудовищем – тяжелое испытание. И аукаться будет еще очень долго. Честно говоря, я бы предпочел услышать, что она время от времени хочет откусить кому-нибудь голову – в конце концов, эта проблема знакома любому из нас и решается хорошим питанием и элементарной самодисциплиной. А вот постоянное опасение кому-нибудь не понравиться – только разговорами. Целыми столетиями задушевных разговоров, и это еще самый оптимистический прогноз.

– Ты не можешь повести себя «не так», – сказал ей Иш. – Кто угодно, только не ты!

Такой молодец. И все остальные тут же согласно закивали, а леди Лари добавила:

– Ты же чудо расчудесное, светлая головушка! Не знаю, как здесь, а нас в Урдере таких умничек, как ты, единогласно выбирают в Большой Урдерский Совет.

Базилио просияла. Все-таки даже от уменьшительно-ласкательных суффиксов бывает польза. Еще немного, и я с ними смирюсь.

От смирения перед уменьшительно-ласкательными суффиксами меня спас Джуффин. Видимо, сердцем почуял беду и решил вмешаться. Прислал зов и сказал:

«Не знаю, чем ты сейчас занимаешься, но бросай все и дуй ко мне. Через полчаса мы обедаем с новым послом Чангайской Империи».

Час от часу не легче.

– Вообще-то я не голоден, – сказал я, входя в его кабинет.

– А я тебя что, жрать зову?

– «Обедать» – это и есть «жрать», – заметил я. – Ты не знал?

– Иногда да. Но раз на раз не приходится. Например, обедать с чангайским послом – это, в первую очередь, означает с ним разговаривать. Вернее, с ней. Леди Мариенна Курчан – так зовут эту достойную даму. Она тебе понравится, обещаю.

– И о чем мы будем разговаривать после того, как она мне понравится? – флегматично осведомился я.

– Эй, что с тобой, Макс? – встревожился Джуффин. – Мы расстались всего пару часов назад, и в тот момент у тебя на плечах еще была голова. Не идеальная, конечно, но вполне неплохая. В ней даже происходили какие-то мыслительные процессы.

– Правда, что ли?

– Точно тебе говорю. Куда ты ее подевал?

– Последнее, что я помню о своей голове, – она собиралась взорваться от обилия непонятной ей информации. Но потом, видимо, нашла способ просто отключиться. И таким образом уцелеть.

– Знать ничего не знаю, включай ее обратно. И взрывать не смей. Голова тебе пригодится – вот прямо сейчас, за обедом с чангайским послом.

– Но откуда в моей жизни вдруг взялся чангайский посол? Какой смысл в нашей встрече? Если ты хочешь воспитать из меня дипломата…

– Я что, пахну безумием?

– Не знаю. Не забывай, я не различаю этот запах. Нет, правда, зачем я понадобился чангайскому послу?

– Не ты ей, а она тебе.

– На кой ляд?

– Слушай, – внезапно спохватился Джуффин, – а ты карту Мира вообще хоть раз в жизни видел?

– Обижаешь. Она у меня даже в спальне висит. Очень красивая.

– Рад, что Мир сумел угодить тебе своими очертаниями. А ты эту красоту хоть раз внимательно разглядывал? Надписи читал? Помнишь, с какими государствами граничит Чангайская Империя?

И тут до меня наконец дошло.

– Дырку надо мной в небе и три хвоста в зубы! У них же там Урдер совсем рядом! Поэтому?

– Хвала Магистрам, дошло, – ухмыльнулся Джуффин. – Но нам повезло гораздо больше, чем ты можешь представить. Четвертый любимый муж госпожи посла – урдерец. Говорят, редкостный красавчик; впрочем, я не видел, она его с собой не привезла. Зато, будь уверен, благодаря ему леди Мариенна знает об Урдере больше, чем все наши справочники, вместе взятые.

– Четвертый любимый муж? – переспросил я. – Это как понимать? Кроме него есть еще как минимум три любимых мужа? И парочка нелюбимых, чтобы жизнь сахаром не казалась?

– Ну да, примерно так, – согласился Джуффин. – А, стоп! Ты же ничего не знаешь о чангайских брачных обычаях. Неудивительно, в Мангиной энциклопедии они не описаны, причем по очень смешной причине: покойный Нуфлин Мони Мах внезапно встревожился, что чангайские порядки придутся по нраву гражданам Соединенного Королевства, и народ потребует установления у нас соответствующих законов. Не знаю, почему эта идея так напугала старика, но он воспользовался своим правом осуществлять цензуру и сократил главу о брачных законах Чангайской империи до полной утраты содержания.

– И что же там за брачные законы? – заинтересовался я.

– Довольно забавные. Но с учетом особенностей чангайской истории и культуры, чрезвычайно разумные. Штука в том, что всякий совершеннолетний гражданин Чангайи имеет право заключать брак с любым числом других совершеннолетних граждан, вне зависимости от их текущего семейного положения…

– Мне уже нравится.

– Кто бы сомневался.

– Так, погоди. Я хочу разобраться. Если, допустим, у меня уже есть восемнадцать жен, и я хочу завести девятнадцатую, а у нее при этом имеется муж, никого это обстоятельство не смутит? И мы спокойно поженимся?

– Совершенно верно. С той лишь поправкой, что вряд ли у твоей избранницы будет всего один муж. Настолько одинокую женщину в Чангайе еще поди отыщи. Но вашему браку ее семейное положение совершенно не помешает.

– Какой восхитительный бардак!

– А вот тут ошибаешься. Не бардак, а полный порядок, обеспеченный строжайшим соблюдением брачных контрактов, составление которых порой занимает больше времени, чем собственно супружеская жизнь. Эти документы оговаривают все детали союза: с какой целью и на какое время он заключается, совместно или раздельно будут проживать супруги, насколько часто они должны встречаться, какие обязанности берут на себя по отношению друг к другу и прочим заинтересованным лицам – то есть остальным мужьям и женам, включая будущих. Нарушение брачного контракта может привести к расторжению не только текущего, но вообще всех уже заключенных союзов и даже к пожизненному запрету вступать в новые официальные отношения, а такие неприятности никому не нужны, поэтому к контрактам относятся крайне серьезно. И это, как я понимаю, изрядно упрощает всем жизнь.

– Ну уж нет, тогда я не согласен. Я бы сразу запутался – что, с кем, куда, кому и чего.

– На такой случай существует прекрасный выход: ты можешь заключить брак с грамотным юристом и прописать в контракте, что будешь любишь ее больше жизни, скажем, шесть дней в году, а она – консультировать тебя по всем брачным вопросам.

– Отличная сделка. В смысле ужас кромешный.

– Ну так сразу и ужас. На практике, большинство людей обычно ограничивается пятью-шестью союзами, среди которых встречаются любовные, экономические, учебные, профессиональные – не обязательно с юристами, какой специалист тебе в семье нужен, на том и женишься. Или, скажем, на одной из любимых жен специалиста, оформив при этом большой общесемейный брачный контракт, по условиям которого ты породнишься не только с новой супругой, но и со всеми членами ее семьи. Собственно, в этом основной смысл: благодаря столь сложной системе брачных союзов, практически все чангайцы являются членами одной большой семьи. Очень удачное решение! Всего пару тысяч лет назад страну раздирали постоянные конфликты между семейными кланами. Обычай кровной мести в сочетании с правом каждого на убийство во имя гордости наносил численности населения больший ущерб, чем любая война. Теперь о таком и помыслить невозможно. Какая может быть кровная месть, когда все вокруг – родня? И вон тот неприятный тип, косо посмотревший на твою любимую сестру – седьмой муж пятой жены старшего сына третьего мужа вашей собственной тетки. Поэтому вместо того, чтобы хвататься за нож, ты вежливо говоришь ему: «Чего пялишься, скотина?» А он деликатно отвечает: «Тебя забыл спросить, урод», – даже топор из-за пояса при этом не вынув.

– Какие прекрасные, душевные люди оказывается живут в Чангайской Империи, – вздохнул я. – Эй, а ты точно уверен, что я нужен тебе на этом обеде?

– Ты мне? Конечно, нет. Это тебе самому необходимо там быть. Отличный шанс задать все накопившиеся у нас вопросы и получить ответы практически из первых рук. Леди Мариенна довольно долго жила на границе с Урдером – ради любимого мужа, который не мог оставить какую-то важную выборную должность до истечения срока полномочий. Кому как не ей знать урдерские обычаи. И нет, сэр Макс, тебя никто не заставит на ней жениться. В самом худшем случае, пока госпожа посол будет получать разрешение на брак с иностранцем и составлять соответствующий контракт, ты успеешь не только сбежать на край Мира, но и четырежды обойти его пешком.

– Ладно, – обреченно согласился я. – Тогда, пожалуй, рискну.

– Это полная чушь! – безапелляционно объявила леди Мариенна Курчан.

Не будь она прекрасной леди и по совместительству послом дружественной страны, я бы сказал: «гаркнула». И топнула ногой – видимо, чтобы придать своим словам больше веса. И еще швырнула на пол тарелку, но с этой ее манерой я уже свыкся, пока мы с Джуффином рассказывали о хозяевах «Света Саллари» и формулировали свои вопросы.

Большая стопка специальных чистых тарелок, предназначенных для битья, стояла перед каждым из нас. В соответствии с чангайскими правилами хорошего тона, всякий человек имеет право на демонстративное проявление любых эмоций, при условии, что его поведение не нанесет ущерба жизни, здоровью и имуществу остальных участников беседы. И специальные тарелки для битья – обязательный атрибут всякой дружеской, деловой или любовной встречи. Только в общественные места каждый ходит со своим запасом посуды, а отправляясь в гости, можно положиться на щедрость хозяина дома.

Нечего и говорить, что, узнав о столь прекрасном обычае, я пришел в восторг и решил немедленно его перенять. Меламори будет совершенно счастлива, да и я сам, чего греха таить, отлично заживу. Тем более, что тарелки тарелками, а топать ногами, стучать кулаком по столу, повышать голос и делать другие приятные вещи у чангайцев тоже не возбраняется. А вот заехать собеседнику в челюсть или выплеснуть ему в лицо остатки супа – уже совершенно недопустимое проявление несдержанности, стыд и позор.

Идеальный, я считаю, баланс. И окружающие целы, и ты душу отвел.

– Ничего подобного описанным вами чудесам в Урдере происходить не может, – подытожила госпожа посол. – А если бы хоть раз такое случилось, урдерцы, будьте уверены, позаботились бы, чтобы об этом событии узнали аж в Арварохе. Кричали бы о нем на всех углах, даже тысячу лет спустя после происшествия. Они там великие хвастуны!

И швырнула еще одну тарелку, на сей раз не на пол, а в стену. Да с такой силой, что осколки разлетелись в разные стороны. Один просвистел возле моего виска, как вражеская пуля. Не зря я не хотел идти на этот обед. Сердцем чуял смертельную опасность.

Из моего рассказа может показаться, что леди Мариенна Курчан была звероподобной громилой, как минимум двухметрового роста, с бицепсами размером в мою голову. Но нет. Перед нами сидела миниатюрная блондинка средних лет, с почти кукольным лицом, огромными ореховыми глазами, по-детски тонкими запястьями и трогательной манерой сдувать со лба отросшую челку. Но голос у нее при этом был низкий и гулкий. И такой громкий, что хоть уши затыкай.

Но я как-то постеснялся.

Выплеснув эмоции, леди Мариенна взяла деловой тон и принялась объяснять по пунктам:

– Начнем с разноцветной рожи вашего приятеля. И его бесстыжей брехни, будто это фамильное проклятие. Всякое, конечно, в жизни случается. Но учтите, если его предка действительно прокляли, это был кто угодно, но только не урдерский колдун. Тамошние вообще не умеют проклинать. Да и зачем бы им? Они же убить могут за любой пустяк, и никто слова поперек не скажет. Мой четвертый любимый рассказывал, что его младший брат однажды срубил дерево. Не знаю зачем, может, оно просто солнце ему заслоняло. И что вы думаете? Тут же из леса прибежал какой-то полуголый безумец, сказал, что он лучший друг этого дерева, метнул в мальчишку камень, тот упал замертво, а колдун еще полчаса вокруг его тела плясал, бормоча заклинания, и над деревом причитал. И никто его не остановил: по тамошним законам колдунам все можно. Лопнуть им четырежды в дерьмовом сне!

И, конечно, швырнула на пол тарелку. Мы с Джуффином переглянулись, тоже взяли по тарелке и, хорошенько размахнувшись, бросили их себе под ноги. Иногда надо показывать собеседнику, что ты целиком разделяешь его негодование. Это способствует установлению доверительных отношений.

– Смотрите дальше, – спокойно сказала леди Мариенна. – Вот вам объяснили, дескать, исчезать во время прогулки для урдерцев обычное дело. И снова брехня! Мой четвертый в жизни ни о чем подобном не слышал. И мне, когда я к его семье в гости приезжала, о таких вещах не рассказывали. Хотя, как я уже говорила, все урдерцы – хвастуны. Как дети малые! Если какой-нибудь деревенский колдун из окрестностей Йорилани ухитрится превратить рыбу в жабу или наоборот, будьте уверены, вам еще сто лет в любом поселке будут рассказывать про это диво, непременно упирая на то, что Йорилани тут совсем рядом, всего в десяти днях быстрой езды, а значит великий человек – их ближайший сосед. Следовательно, к его славе рассказчики тоже каким-то боком причастны.

На этом месте я невольно улыбнулся, а рассказчица снова метнула на пол тарелку. Но на этот раз как-то формально, не вкладывая в бросок душу. Было заметно, что ее эта тема тоже скорее смешит, чем сердит.

– Волшебные дети, которых якобы дарит море – это, конечно, полная чушь, – продолжила леди Мариенна. – Поверьте мне, все дети в Урдере рождаются самым обычным способом. Уж кому как не мне это знать!

Завершив фразу, госпожа посол машинально взяла в руки тарелку, но не стала ее бросать, а, немного подумав, аккуратно поставила на место. Видимо воспоминания об урдерском способе делать детей не вызывали у нее никаких неприятных эмоций.

– Насчет вашего предположения, будто в Урдере запрещено говорить вслух о людях, поступившим в учебу к колдунам, я, простите уж мою прямоту, тоже думаю, что это бред сухопутной рыбы, – сказала она. И умолкла, любезно давая нам возможность выразить охватившее нас негодование.

Джуффин сообразил это первым и швырнул на пол сразу две тарелки, одну за другой. Я решил проявить оригинальность и показал леди Мариенне кулак. А потом стукнул им по столу. По-моему, получилось эффектно. Во всяком случае, наградой мне стала извиняющаяся улыбка госпожи посла.

– Не подумайте, будто я с пренебрежением отзываюсь о вашей способности делать умозаключения. Просто вы не знаете урдерцев, как знаю их я. А если бы знали, сразу бы поняли, что о таком великом событии, как поступление родственника в обучение к колдуну, эти хвастуны не смогут молчать даже под страхом смерти. Младшую сестру соседа моего четвертого взяла к себе какая-то полоумная лесная знахарка. На таких условиях, что девица будет готовить еду, стирать тряпки и драить весь дом, а знахарка за это, так и быть, научит ее варить горькие зелья от безответной любви, простуды и ревматизма. Так этот тип, братец начинающей ведьмы, все дела забросил, годами колесил по стране, из одного трактира в другой, хвастался своей сестричкой-колдуньей и пил за счет восхищенной публики. И поглядели бы вы, как отчаянно ему завидовали все вокруг, включая моего любимого муженька!

– Надо же, – сказал я после того, как была расколочена очередная партия тарелок. – Такое впечатление, что наши трактирщики вообще не из Урдера приехали. Они какие-то совсем другие.

– Ну, вы все-таки имейте в виду, что я немного преувеличиваю их слабости, – внезапно призналась леди Мариенна. – Такая уж у меня манера говорить о людях! Но при этом я вас не обманываю. По сути все обстоит именно так, как я рассказала. А в деталях – ну конечно урдерцы вовсе не такие наивные дураки, как я стараюсь представить. А то как бы я с одним из них столько лет счастливо жила?

Резонно.

Джуффин в ответ на чистосердечное признание госпожи посла швырнул на пол очередную тарелку. Но она, вопреки общим ожиданиям, не разбилась, а запрыгала по полу, как резиновая, попутно изрыгая причудливые шимарские ругательства, добрую половину которых, вроде «драть твою лису веслом на дне колодца» и «триста сорок упырей упрятать в вурдалачьей заднице» я до сих пор никогда не слышал. Оказывается, сэр Джуффин Халли – чрезвычайно терпеливый и воспитанный джентльмен. Столько лет сдерживался.

– Мамочки! – восхищенно всплеснула руками наша хозяйка. – Вот это чудеса! Слушайте, а как же она так?

Если бы Джуффин не сказал мне, что мы идем обедать с новым чангайским послом, я бы все равно сейчас понял, что леди Мариенна прибыла в Ехо всего пару дней назад. И все это время практически безвылазно просидела в Королевском дворце, ожидая своего представления ко двору. Потому что буквально несколько прогулок по городским улицам, и прыгающими тарелками ее больше не удивишь. Разве что эксклюзивными шимарскими ругательствами, все-таки они в столице редкость.

– Всего семнадцатая ступень нашей угуландской Черной магии. И еще восьмая белой, – снисходительно объяснил Джуффин.

– Вот бы мне такие домой увезти! – мечтательно вздохнула госпожа посол.

– Домой? – переспросил Джуффин. – Боюсь, это не так просто. Даже не знаю, какое заклинание надо добавить, чтобы наша магия у вас в Чангайе заработала… Впрочем, я подумаю. Задача нетривиальная. Интересно будет ее решить.

Леди Мариенна Курчан молитвенно сложила руки на груди и уставилась на Джуффина с таким обожанием, что на его месте я бы уже призадумался о побеге на край Мира. С другой стороны, возможно, белокурая чангайская жена – именно то, чего шефу Тайного Сыска всю жизнь не хватало для счастья? Кто ж его разберет.

Но я все равно решил перенаправить внимание леди Мариенны в другое русло. И скорее поэтому, чем в расчете на утвердительный ответ спросил:

– А в городке Саллари вы случайно никогда не бывали?

– Можете себе представить, случилось со мной однажды такое счастье, – насмешливо кивнула она. – Только «городок» – слишком громко сказано.

Интонация госпожи посла мне не понравилась. Поэтому я швырнул на пол очередную тарелку и еще топнул ногой. Причем не из вежливости, а от чистого сердца, как будто всю жизнь так и поступал. Я вообще довольно быстро всему учусь, а уж дурным манерам – молниеносно.

Впрочем, на леди Мариенну мой поступок произвел самое благоприятное впечатление.

– Извините, если невольно задела ваши чувства, – вежливо сказала она. – Просто Саллари действительно не городок. И даже не поселок. А несколько полуразвалившихся древних домов, в одном из которых живет так называемая Лесничая Смотрительница Саллари, чей круг обязанностей ограничивается, как я понимаю, самим процессом пребывания среди этих руин. По крайней мере, какой-либо полезной деятельностью вроде ремонта развалин или хотя бы уборки территории она себя явно не обременяет.

– А как вы там оказались? Что делать среди руин утонченной леди вроде вас? – недоверчиво спросил я.

Все еще надеялся, что на самом деле леди Мариенна в Саллари не была. А, предположим, просто наслушалась сплетен жителей соседнего городка. Или, скажем, не поняла какую-нибудь специфическую местную шутку. Мало ли как они там разыгрывают приезжих.

– Ваши бы слова да моему четвертому в уши! – встрепенулась леди Мариенна. – Потащил меня туда сразу после того, как познакомил с родней. Сказал, это что-то вроде совместного праздничного паломничества. Впрочем, он не сошел с ума, а просто следовал местным традициям. Все урдерцы считают своим долгом хотя бы раз в жизни побывать в Саллари. Какое-то знаменательное событие у них там случилось много столетий назад.

– Договор с Великим Крайним Морем об отмене ежегодных приливов там случился, – вспомнил я.

– Да-да, что-то в таком роде, – небрежно согласилась госпожа посол. – Уж не знаю, чего я ожидала от той поездки, но точно не ночевки в доме с выбитыми окнами и протекающей крышей, который там считается гостиницей для почетных визитеров. Так называемая «смотрительница» даже горячий завтрак нам не подала, а этот умник, мой муж, заявил, будто она и не обязана. Предложил развести костер и вместе что-нибудь приготовить. Приготовить! На костре! Представляете?! Это было единственное утро нашей совместной жизни, когда мне захотелось подать на развод.

На пол полетели сразу три тарелки. И, по воле Джуффина, дружно запрыгали, на этот раз не ругаясь, а плюясь разноцветными искрами. Леди Мариенна, забыв обо всем на свете, уставилась на этот фейерверк. Воспользовавшись паузой, я перешел на Безмолвную речь и сказал шефу: «Не отвлекай ее, она сейчас очень важные вещи рассказывает».

«Прости, – кротко ответствовал он. – Я и сам догадываюсь, что важные. Просто, видишь ли, постоянное битье посуды кажется мне довольно бессмысленным действием. Соблюдать этот обычай скучно, игнорировать его – невежливо, вот и развлекаюсь, как могу».

Тем не менее, шеф взял себя в руки, усмирил тарелки и спросил госпожу посла:

– Так что, кроме этой смотрительницы, постоянно в Саллари никто не живет?

– Ну да. Именно об этом я и толкую. Несколько пустых развалюх на границе между лесом и каменным пляжем, одна невоспитанная шарлатанка, вот вам и весь «городок».

– Дигоран Ари Турбон, – сказал я. – Лари Яки Ла, Арра Иш Ваду, Кадди Кайна Кур.

Не знаю, зачем я произнес вслух имена своих урдерских друзей. Кажется, это был просто жест отчаяния. Единственный способ отменить дурацкую правду, которую говорила энергичная белокурая женщина – назвать имена людей, еще совсем недавно живших в Саллари. Сколько они могли добираться до Ехо? Максимум полгода – это если пересекали всю Чирухту не торопясь, с долгими остановками, чтобы осмотреть окрестности и погулять в городах, через которые лежал их путь. Значит, еще полгода назад они…

– Погодите. Хотите сказать, вы лично знакомы с урдерскими Прибрежными Деревьями? – оживилась леди Мариенна. – Получается, вы все-таки бывали в Урдере? И, похоже, на правах почетного гостя! Потому что, к примеру, меня Прибрежным Деревьям так и не представили. Не сочли достаточно важной особой, хотя я уже тогда была в ранге постоянного временного посла Чангайской Империи.

– Что? – не веря своим ушам, переспросил я. – С какими деревьями? Почему с деревьями?

Наша хозяйка так удивилась, что даже забыла швырнуть на пол очередную порцию посуды. И басом говорить тоже забыла, перешла на нормальный человеческий голос.

– Ну как же, – сказала она. – Вы только что назвали несколько имен, лично мне не известных, но очень похожих на имена урдерских Старших Прибрежных деревьев. Они, в отличие от человеческих, всегда состоят из трех частей… Почему вы так на меня смотрите, сэр Макс? Я вас чем-то невольно огорчила?

– Ну что вы, – галантно возразил я.

И грохнул об пол полдюжины тарелок, одну за другой. Понимать происходящее лучше не стал, зато от взрыва в голове битье посуды, как выяснилось, отлично помогает.

Ну и дальше я уже просто тихо сидел за столом, предоставив Джуффину объясняться с госпожой послом самостоятельно. Рассказывать ей, что в Урдере мы никогда не бывали, а если нашим знакомым взбрело в голову представиться именами деревьев – ну так какой с них спрос. Законом это не запрещено, по крайней мере, Кодексом Хрембера. А урдерцы своим землякам теперь вообще все простят, потому что те выучились колдовать, за тем наверное и приехали, у нас магии учиться легко и приятно – и все в таком духе. Леди Мариенна слушала его, открыв рот, особенно в той части, где речь шла об обучении колдовству. Похоже, до сих пор она не сообразила, с какой пользой можно проводить время в столице Соединенного Королевства, и теперь была ошеломлена открывшимися ей перспективами. У меня на ее месте тоже голова кругом пошла бы.

Впрочем, она и на своем месте неплохо кружилась. Хоть и по иным причинам.

– Не сейчас! – твердо сказал Джуффин после того, как мы, вежливо разбив оставшуюся посуду и тепло попрощавшись с хозяйкой, вышли на улицу.

– Как это – «не сейчас»?! – взвился я. – У нас тут под самым носом Магистры знает кто неведомо чем занимается, а мы…

– Вот именно поэтому.

В этот момент я крепко пожалел, что не прихватил с собой из гостей пару тарелок. Грохнул бы их сейчас о мостовую, глядишь, полегчало бы.

– Понимаю твои чувства, – ухмыльнулся шеф. – И даже, не поверишь, отчасти их разделяю. Но прими во внимание вот что: я, как и ты, только что получил совершенно новую для меня информацию. И вовсе не уверен, что сделал правильные выводы. И вряд ли хоть один из родившихся у меня в связи с этим планов заслуживает немедленной реализации. Если мы прямо сейчас начнем обсуждать кашу, закипающую в наших головах, только запутаем друг друга еще больше. Поэтому предлагаю сперва обдумать новости самостоятельно. А завтра встретиться и поговорить.

Конечно, он был прав. Но легче мне от этого не стало.

– И мой тебе совет: не ходи сегодня в «Свет Саллари», – добавил Джуффин. – Не задавай им вопросы, которые, не сомневаюсь, вертятся у тебя на языке. Не спеши. Все это тоже завтра. Или даже послезавтра. С холодной, ясной головой. Договорились?

Я показал ему кулак. И топнул ногой. Легче, вопреки ожиданиям, не стало. Но по крайней мере, Джуффина я насмешил. И то хлеб.

Джуффин отправился домой, а я остался в Старом Городе, в десяти минутах неспешной ходьбы от Мохнатого Дома. Стоит ли говорить, что идти туда мне пока совершенно не хотелось. Молча обдумывать проблему, сидя в кресле – примерно так я представляю себе ад. На ходу – еще куда ни шло.

Впрочем, если я хочу добиться мало-мальски путного результата, проблему надо обсуждать. Вслух.

И я даже знаю, с кем именно.

Судьба сэра Шурфа Лонли-Локли, таким образом, была решена. Я был твердо намерен стереть с лица земли резиденцию Ордена Семилистника, если вдруг выяснится, что дела этой уважаемой организации по-прежнему препятствуют ее Великому Магистру испытать бесконечное счастье принять в гостях растерянного и злого, как голодный демон меня.

Я так ему и сказал: «Делай что хочешь, а я все равно вот прямо сейчас появлюсь в твоем кабинете, потому что ты – мой единственный шанс не сойти с ума. Призрачный, конечно, но это лучше, чем ничего. И учти, я почти не преувеличиваю».

Ответом мне было молчание. Гораздо более долгое, чем я привык. Наконец мой друг ответил: «Ладно. Если ты так ставишь вопрос, прости, что я не встретился с тобой раньше. Боюсь, просто недооценил масштаб твоих проблем. Жду тебя в кабинете через четверть часа».

Ну хвала Магистрам. Уже можно жить.

Четверть часа я убил, проделав пешком большую часть пути, а на мосту Кулуга Менончи решил, что времени прошло уже достаточно, и шагнул в кабинет своего друга Темным Путем. Всяко лучше, чем ломиться к нему через Явный Вход, охмуряя охрану, которую хлебом не корми, дай поглумиться над очередным посетителем, неторопливо занося его имя в бесконечно длинный список официальных визитов. Особенно меня достают их упорные попытки вызнать мою фамилию и тягостная пауза, повисающая в воздухе всякий раз, когда я говорю, что никакой фамилии нет. Сэр Макс, и точка, чего вам еще. Недоразумение, конечно, тут же улаживается, но при всяком новом визите все начинается сначала, порядок есть порядок, я понимаю, чего ж тут не понимать, но если бы я не выучился ходить Темным Путем, который, помимо прочих удобств, избавляет от мытарств в приемной, давным-давно слетел бы с катушек и начал бы, к примеру, кусаться. Ну или просто выть на их настольный светильник, круглый, как полная луна.

В кабинете Шурфа царил полумрак. Только в дальнем углу горел маленький газовый фонарь; его бледный голубоватый свет выполнял скорее декоративную функцию, чем практическую. Но моего друга это совершенно не смущало, он сидел за письменным столом, уткнувшись в какие-то самопишущие таблички и внимательно их читал. На меня даже не взглянул. Сразу видно, что конец года не за горами.

– Эй, я уже пришел, – сказал я.

– Это довольно сложно не заметить. Садись и рассказывай, что у тебя случилось.

Глаз он на меня так и не поднял. Что, впрочем, как раз ерунда, этакое своеобразное бюрократическое пижонство – я тут у нас владыка Мира, ежечасно погибающий под грудами бумаг и снова возрождающийся к жизни, великая мистерия, вам, простым смертным, и не снилось. Время от времени на него это находит, особенно от усталости; в общем, я привык.

Хуже другое: Шурф мне не обрадовался. Не притворился равнодушным, что как раз обычное дело, а действительно совершенно не обрадовался. На самом деле. Нет.

Обмануть меня довольно легко, но только не в подобных вопросах: я чувствую чужое настроение, а уж его настроение – и подавно. До такой степени, что оно автоматически становится моим. Поэтому как бы мастерски мой друг ни прикидывался самым занятым человеком в Мире, сколь бы убедительно ни сравнивал получасовый перерыв в работе с крупномасштабной катастрофой вроде наводнения, на ликвидацию последствий которого понадобится куча сил, я всегда пропускал его сетования мимо ушей. Говори, что хочешь, дружище, если это тебя развлекает, все равно ясно, что ты мне рад, иначе давным-давно оставил бы тебя в покое. А так – не оставлю, и не проси. Потому что радость – упражнение, которое мрачным типам вроде нас следует выполнять ежедневно, чтобы не утратить сноровку, это я знаю точно. И делаю что могу.

То есть регулярно обрушиваюсь ему на голову в самый неподходящий момент – ради искр, всякий раз вспыхивающих от этого удара.

Но сегодня никаких искр не было. И их отсутствие встревожило меня куда больше, чем все прочие новости, вместе взятые.

– Так, – сказал я. – Что у тебя стряслось?

– Не у меня, а у тебя. Это ты не далее как четверть часа назад сообщил, что тебе нужна помощь. А я всего лишь согласился ее предоставить.

Ну… да.

– Поэтому садись и рассказывай, – велел Шурф. – Если тебе кажется, будто я отвратительно себя веду, ты, скорее всего, прав. Но у меня сам видишь, что происходит, – он провел рукой над столом, как бы приглашая меня оценить масштабы постигшей его бюрократической катастрофы. – Это продолжается уже третий день, и конца не видно.

Ладно, предположим. Я даже не стал напоминать: «А кто недавно хвастался, будто так лихо перекроил расписание, что высвободил себе для жизни чуть ли не полдня?» Все мы время от времени становимся оптимистами без особых на то оснований. Вот и сэр Шурф дал маху, вопреки моей внутренней легенде, будто он – сама безупречность. Но это уж точно не беда.

– Перед тем как явиться сюда, ты намеревался сойти с ума, – любезно подсказал Шурф. – По какой причине?

– Урдерцы, – объяснил я. – «Свет Саллари». Дигоран Ари Турбон и компания. Во-первых, они за каким-то лешим представились нам именами деревьев. Оказывается, у урдерских прибрежных деревьев есть имена, и они, в отличие от человеческих, всегда состоят из трех частей. Такое вот странное правило.

– В доступных мне источниках об именах деревьев не было сказано ни слова, – флегматично заметил Шурф. – Очень интересно.

Он врал. Ни хрена ему не было интересно, это я чувствовал так же ясно, как отсутствие радости по поводу моего появления.

Но ладно, нет так нет. Просто человек устал. Настолько, что забыл, с каким энтузиазмом рассказывал мне об урдерских прибрежных деревьях всего несколько дней назад. И как тогда горели его глаза. Бывает.

– Однако мне, в силу особенностей моего характера и житейского опыта, непросто понять, каким образом подобное открытие может привести человека на грань безумия, – добавил мой друг. – Даже если этот человек ты. Все равно причина явно недостаточная.

– Имена деревьев – это просто вишенка на торте, – вздохнул я. – Последняя капля. Контрольный выстрел в мою бедную голову.

И пересказал ему все, что успел узнать за этот долгий день. Старался излагать коротко и последовательно. Только факты, без комментариев. Ну, почти без. Все-таки манеру говорить вот так в один миг не изменишь.

– Да, довольно любопытно, – равнодушно согласился Шурф, когда я умолк.

Довольно любопытно! Довольно!! Любопытно!!! И это все?!

Мать твою.

– В доме чангайского посла перед каждым ставят стопку специальных тарелок для битья, – сказал я. – Чтобы дать всем участникам трапезы возможность в любой момент выразить охватившее их возмущение. Жалко, что у тебя таких нет. Я бы сейчас грохнул парочку.

– Извини, что плохо подготовился к твоему визиту. Не знал, что тебе по вкусу чангайские обычаи. Впредь постараюсь это учитывать.

Так уже лучше, конечно. Практически как в старые добрые времена. В смысле, три дня назад.

– А собственно, какого рода помощи ты от меня ждешь? – спросил Шурф. – Я уже говорил, что не являюсь знатоком урдерских обычаев. И тех сведений, которые мне удалось почерпнуть из нашедшихся в нашей библиотеке источников, к сожалению, явно недостаточно, чтобы найти ответы на занимающие тебя сейчас вопросы. Там не было информации даже о традиции давать имена деревьям. О большем уже не говорю.

– Во-первых, мне было нужно, чтобы ты меня выслушал.

– Прекрасно. Я это сделал.

– Да, спасибо тебе. Кроме того, я хотел попросить тебя поискать в библиотеке сведения о способах исчезать вместе со следом. Ясно, что обычная невидимость и Темный Путь – не вариант…

– Не вариант, – согласился Шурф. – Я, безусловно, выполню твою просьбу, как только смогу выкроить хоть немного времени. Но, по правде сказать, заранее сомневаюсь в успешном результате поисков. Если бы такой способ существовал в рамках одной из описанных магических традиций, я бы о нем знал. Я не специалист по урдерской культуре, это правда. Но о магии знаю довольно много. Особенно о тех ее областях, которые имеют хоть какое-то отношение к способам скрываться и разыскивать. Всестороннему изучению этих вопросов я посвятил около двухсот лет. Не следует недооценивать мою профессиональную эрудицию.

– Ладно, – согласился я. – Не буду недооценивать. Просто всегда остается надежда…

– Тебе, насколько я помню, еще много лет назад объяснили, что надежда – глупое чувство. Удивительно, что ты по-прежнему продолжаешь за нее цепляться, – холодно сказал он.

На кого угодно другого я бы сейчас разозлился всерьез. Но сэр Шурф обладает удивительной способностью пробуждать во мне самые худшие качества. Например, покладистость. И, страшно сказать, терпение. Из веревок, которые он свил из меня за годы нашего знакомства, наверняка уже можно сплести лестницу до самой луны. И вторую, чтобы спуститься обратно. А остатками подпоясаться, чтобы сподручнее было лезть.

Вот и теперь я не встал и не ушел, а зачем-то принялся объяснять:

– В том-то и дело, что много лет назад. И по другому поводу. И, если на то пошло, совсем другому человеку. Цитируя, всегда следует учитывать контекст. И самое главное, речь шла вовсе не о той разновидности надежды, которую я испытываю сейчас. Когда надежда ослабляет и парализует волю, она – действительно глупое чувство. А когда дает силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.

– Ты совершенно прав, – неожиданно согласился Шурф. – А я лезу к тебе с поучениями, хотя ты пришел не за ними, а за помощью. Которую я вряд ли способен предоставить в нужном тебе объеме, но это не повод так безобразно себя вести.

– Да ладно, – отмахнулся я. – Всех нас порой заносит. Ты сколько суток уже не спал?

– Я бы предпочел оставить эту информацию при себе, – сказал он.

Взял со стола трубку и принялся ее раскуривать.

– Хорошее дело, – одобрительно кивнул я. И полез было в карман за сигаретами. Но рука так и застыла на полдороге, потому что в этот момент табак в трубке Шурфа наконец вспыхнул. И на мгновение озарил его лицо.

Штука в том, что в полумраке я теперь вижу гораздо лучше, чем прежде, а все-таки далеко не так хорошо, как коренные жители Угуланда, у которых прекрасное ночное зрение врожденное, совершенно в порядке вещей. Вероятно, это одно из естественных следствий проживания в Сердце Мира. По крайней мере, чем дольше я живу в Ехо, тем лучше вижу в темноте. Но, в отличие от местных уроженцев, подолгу читать ночью без лампы пока все-таки не могу. И деталей на расстоянии особо не различаю. В том числе, выражений лиц.

Поэтому только сейчас, при свете вспыхнувшей трубки я увидел, что друг мой выглядит, как наспех оживленный покойник, для которого вся эта имитация жизни, конечно, чрезвычайно мучительна, но он твердо решил терпеть до последнего. И виду не подавать.

– Так, – сказал я. – Понятия не имею, что именно у тебя стряслось. Но точно знаю, что оно стряслось. И что это какой-то лютый ужас. Конечно, ты имеешь полное право ничего не рассказывать. Но ты знаешь, какое у меня воображение. И какие кошмары я способен придумать, если ты не скажешь мне правду. И примерно представляешь, что я могу в связи с этим устроить.

– К несчастью, представляю, – согласился он. – Поэтому если бы у меня действительно что-то стряслось, я бы предпочел сразу поставить тебя в известность, предварительно связав по рукам и ногам. Но в данном случае ты превзошел самого себя. И выдумал какой-то одному тебе очевидный «лютый ужас» на совершенно пустом месте.

– Да ни хрена я не выдумал. И ты это знаешь. И сейчас ругаешь себя за то, что вообще согласился со мной встретиться. И за то, что не догадался отвернуться прежде, чем закурил. А за то, что позволил своим чувствам как-то проявиться на лице, ты себя не просто ругаешь, а уже практически к смертной казни приговорил. Зря, кстати. С точки зрения стороннего наблюдателя, с лицом у тебя все в полном порядке. Усталое, не более того. Просто я не совсем сторонний наблюдатель. А, можно сказать, твой персональный пророк. Правдивый, не хуже нумбанского, так что можешь к нему не ездить…

На этом месте Шурф адресовал мне взгляд, исполненный столь ослепительной ярости, что я до сих пор не понимаю, как тогда уцелел.

Так он смотрел на меня только однажды – перед тем, как убить. Вернее, предпринять такую попытку. Но в тот раз поведением моего друга управлял подчинивший его волю колдун Гугимагон[75], а сейчас он, похоже, был готов обойтись без посторонней помощи.

Счастье, на самом деле, что я его совсем не боюсь. И вместо того, чтобы крушить все вокруг, спасая свою шкуру, понимающе улыбнулся:

– Если ты твердо решил меня укокошить, дай хоть завещание сперва составить. Отпишу тебе половину своего состояния. Ты же в отставку с голой задницей уйдешь. Жалования Великим Магистрам, насколько я знаю, по уставу не положено, а казнокрада из тебя не выйдет, хоть тресни. Да и что там из вашей казны сейчас украдешь, смех один…

– Не говори ерунду, – холодно сказал Шурф. И отвернулся.

– Ерунду – в том смысле, что с Орденской казной уже все в порядке? И ты начал понемногу ее разворовывать? Прости, я опять тебя недооценил. А ведь буквально только что обещал никогда больше так не поступать. Как ты меня вообще терпишь.

На этот раз он уставился на меня с возмущенным изумлением. Так ученый смотрит в микроскоп, где между предметным и покровным стеклами беспечно резвится новорожденный вирус, полную невозможность существования которого он только что блестяще доказал.

Пока я прикидывал, что он в меня сейчас метнет – молнию или все-таки просто самопишущую табличку, случилось чудо.

Сэр Шурф Лонли-Локли наконец-то обрадовался, что я пришел. Хотя на лице это совершенно не отразилось. Но говорю же, меня не обманешь.

– Сам знаешь, как иногда бесит, что в Мире есть человек, от которого ничего не возможно скрыть, – сказал он.

Ха. Еще бы я не знал.

– На самом деле от меня еще как можно, – сказал я. – Очень многое. Да практически все, кроме полного трындеца.

– Кроме чего?

– Полного конца обеда. Ты сейчас выглядишь так, словно именно он для тебя и настал. Но не беспокойся, подробности мне неизвестны. Чтению мыслей я до сих пор не выучился; впрочем, и не собираюсь. И решение головоломок – не моя специализация. Не хочешь, не рассказывай. Я, конечно, напридумываю Магистры знает чего и с перепугу свихнусь окончательно, но это неважно. Сойти с ума я все равно планировал в самое ближайшее время. Катастрофой больше, катастрофой меньше, какая уже разница.

– Ну все-таки со мной никакой катастрофы не произошло, – заметил Шурф.

Хотел бы я, чтобы его голос звучал несколько уверенней.

– А если и произошла, то давным-давно. И я об этом, положа руку на сердце, сам всегда догадывался, – добавил он. – Теперь не догадываюсь, а знаю. Что на самом деле к лучшему. Правду о себе следует знать, а не подозревать. Знание мобилизует.

– Правду, значит? – переспросил я.

Вспомнил, как он взвился от моей невинной шутки насчет нумбанского пророка, сложил два и два, получил четыре, глазам своим не поверил, пересчитал – четыре, и хоть убей. Похоже, Шурф и правда мотался в Нумбану. Сколько дней мы уже не виделись? Почти три? Ну значит, когда-то примерно тогда.

– Разумеется, я побывал на ярмарке, – подтвердил Шурф. – Неужели ты думал, будто я упущу такой шанс?

– В голову не пришло бы, что тебя может заинтересовать возможность услышать какую-то правду из чужих уст – все равно, чьих. Ты производишь впечатление человека, который сам давным-давно знает о себе все, что ему нужно. Все-таки я совершенно не разбираюсь в людях. Даже когда эти люди – ты.

– Да нет, на мой счет ты скорее прав. Меня заинтересовало не само пророчество, а уникальная возможность изучить механизм его возникновения. Понять, что происходит в момент встречи пророка с очередным клиентом. И откуда именно берется сообщаемая информация.

– Ну и как, понял?

– Мне кажется, да. Очень любопытный, кстати, механизм. Короткое бессловесное заклинание, происхождение и природа которого мне пока неясны, но принцип действия более-менее очевиден, пробуждает в клиенте ту часть сознания, которая обладает полным объемом знания о себе, но почти никогда не вступает в контакт с умом. Хотя постоянно пытается. Просто ум не слышит – в том, собственно, и состоит его несовершенство, что большую часть времени мы не слышим себя. И вот почему ум следует развивать всеми доступными способами. Ну, то есть, по многим причинам надо, но эта – самая прагматическая из них… Прости, я увлекся, и это, на самом деле, неплохой признак. Значит, прихожу в себя.

– Это просто отлично. А все-таки очень жаль, что у тебя тут нет тарелок для битья. Я бы сейчас грохнул пару дюжин. Вместо того, чтобы гадать, что за хрень такую ужасную этот тип тебе рассказал.

– Можешь бить мои таблички, – великодушно сказал Шурф. – Это не документы, а всего лишь черновики с ошибками и помарками, скопившиеся в архивах за Магистры знают сколько времени. Я просматривал их перед тем, как уничтожить. Но только потому, что мне надо было занять себя какой-нибудь механической работой. На самом деле, можно обойтись без дополнительной проверки.

– Правда, что ли? – недоверчиво спросил я.

Он молча кивнул.

Я сгреб со стола целую охапку самопишущих табличек и некоторое время с непередаваемым наслаждением метал их в дальнюю стену, одну за другой. Вообще-то, все мало-мальски качественные самопишущие таблички небьющиеся, поэтому каждый удар приходилось сопровождать специальным заклинанием, разрушающим материю. Звучит оно хуже, чем все известные мне грубые ругательства вместе взятые. Именно то, что надо.

– Я правильно понимаю, что сознание клиента тут же хватается за шанс поговорить с самим собой устами гадателя? – спросил я после того, как превратил в пыль пару дюжин табличек.

– Да, примерно так и есть.

– Красиво закручено. И теперь понятно, почему Мелифаро сказали какую-то ерунду про золотой и зеленый. На месте его сознания я бы уже много лет в голос орал: «Просто переоденься, и я все прощу!»

На этом месте Шурф почти улыбнулся. Правда, не довел дело до конца, но к тому шло, я своими глазами видел. Какой я все-таки иногда молодец.

– Значит так, – бодро сказал я. – Если ты внезапно выяснил, что родился лютым злодеем, и никаких иных достойных способов самовыражения для тебя не существует, мы это как-нибудь переживем. В конце концов, должен же быть в Мире хоть один по-настоящему злой колдун. Просто для равновесия. На Лойсо теперь надежды никакой, его сюда куманскими пирогами с пэпэо[76] не заманишь, а ты справишься, я уверен. С твоим чувством ответственности и вкусом к поэзии может получиться просто отличный злодей.

– Что за?..

– Не перебивай, пожалуйста. Мне и так непросто: я пытаюсь думать. Поехали дальше. Что еще такого ужасного тебе могли сказать? Что по твоей вине рухнет Мир? Вот это точно не беда, Вселенная велика, путешествий между Мирами никто не отменял, и даже если ты внезапно разучишься, я тебя отволоку, куда пожелаешь, не вопрос. Надеюсь, там у тебя и с работой будет полегче…

– Макс! Ну что ты несешь?

– Чушь, конечно. Я тебя сразу предупредил, что у меня богатое воображение, самая страшная реальность с ним не сравнится… Но, кстати, о страшной реальности! Вот если тебе сообщили, что для достижения невиданного могущества придется съесть меня, тогда, конечно, полная жопа…

– Что?!

– Извини. Задница. Но каким словом ни назови, а жрать меня я тебе не позволю. Разве что откусывать по маленькому кусочку. Изредка. Максимум пару раз в год. Так пойдет?

– Успокойся, пожалуйста, – сказал Шурф. – Я вовсе не должен тебя есть – ни для достижения могущества, ни для поправки здоровья. И вообще никого, если это тебя тревожит.

– Немного тревожило, – признался я. – Думаю, еще с тех пор, как ты рассказывал мне о нравах и обычаях Смутных Времен. Как вы тут все друг дружку жрали ради обретения могущества. Ну или не жрали, а только мечтали когда-нибудь сожрать. После этого признания я считаю тебя ужасным людоедом. И внутренне негодую! Но, как видишь, не пытаюсь навязывать тебе свои представления о правильном питании. Ешь кого хочешь, ты взрослый человек, а я, хвала Магистрам, не твой повар…

Шурф все-таки рассмеялся. И это было отлично.

На самом деле я вовсе не думаю, будто смех решает все проблемы, в этом смысле он ничем не лучше выпивки – позволяет немного их отсрочить, не более того. Просто я люблю поворачивать все по-своему. Решил превратить драму в комедию, значит превращу. Хотя бы на пару минут. И эти минуты, отвоеванные у судьбы, мне дороги – как наглядное свидетельство торжества моей воли. Ну и как военный трофей. Их шкуру было бы приятно повесить в гостиной.

– Учти, такую херню я способен нести часами! – пригрозил я.

– Знаю, – кивнул мой друг. – Но на самом деле, я бы дорого дал, чтобы она оказалась правдой. Фантазия у тебя буйная, кто бы спорил. Но ты очень расчетлив. И благоразумно изобретаешь только такие проблемы, которые потенциально способен решить.

– Ну правильно. Что ж я, совсем дурак – неразрешимые проблемы выдумывать?.. Эй, только не вздумай говорить, что собрался умереть еще до конца года. Все равно не поверю. Если бы было так, ты бы сейчас не дурацкие черновики перед уничтожением проверял, а спешно приводил в порядок дела. Уж настолько-то я тебя знаю.

– Пожалуй. Нет, умирать в самое ближайшее время я не собираюсь.

– Уже хорошо.

– Да, конечно, – согласился он.

Но как-то без энтузиазма.

Я уже был готов взорваться: «Да выкладывай ты, не тяни, сам же знаешь, что не отстану!» – но не пришлось.

– Просто понимаешь, вышло так, что я сам себя проклял, – сказал Шурф. – Очень давно. И, к сожалению, не при помощи специального заклинания, отменить которое – дело техники. А просто усилием воли, по велению сердца. И, разумеется, не осознавая, что делаю. Я, кстати, в этом смысле вовсе не уникален, многие люди, чьи поступки кардинально расходятся с внутренним нравственным законом, попадают в подобный капкан и, таким образом, сами пускают собственную жизнь под откос. Я в свое время довольно много об этом читал. И, как уже говорил, смутно догадывался, что сам совершил нечто подобное.

– Ты сам себя проклял?

Мне хватило ума не добавить: «Всего-то?» Но меня охватило неописуемое облегчение. Подумаешь – беда. Как проклял, так и распроклял. Или как оно там называется. В общем, когда точно знаешь, чего сдуру натворил, можно начинать думать, как это исправить. Будь у меня настолько светлая голова и такой огромный багаж знаний, я бы уже придумал – вот прямо сейчас. Но Шурф и сам справится. Как только возьмется за ум, испепелит эти свои дурацкие черновики и займется делом.

Однако вслух я спросил:

– Но с какой стати тебе было себя проклинать? Совершенно не могу представить тебя за подобным занятием.

– На самом деле можешь, – сказал Шурф. – Просто не хочешь. Что по-человечески понятно. Тем не менее, тебе известны ключевые факты моей биографии. Вот и подумай, какой из моих поступков ты бы не смог простить – не мне, а себе.

– Даже не знаю, что выбрать, – мрачно ухмыльнулся я. – Все такое вкусное!

Однако как бы я ни валял дурака, шансов у меня не было. В смысле, я не мог не понимать.

– Так нечестно! – наконец сказал я. – Не за что тут себя проклинать. Да, ты убил лиса, которого перед этим подобрал, вылечил, вырастил и сделал своим другом – насколько звери и люди вообще могут дружить. Но не от злости и не ради удовольствия, а только для того, чтобы сразу его воскресить, здоровым и помолодевшим[77]. Ты же был совершенно уверен в успехе!

– Да, разумеется. И эта уверенность дилетанта непростительна в той же степени, что и все остальное. Совершенно недопустимо намеренно делать ставкой в своей игре жизнь существа, которое всецело тебе доверяет. И ровно так же недопустимо переоценивать свои силы, когда берешься за столь серьезное дело, как победа над смертью. Ребенку такое еще более-менее простительно, но я в ту пору был уже вполне взрослым человеком. И понимал, что делаю. Вернее, только думал, будто понимаю, но это в данном случае не смягчающее, а отягчающее обстоятельство.

– На самом деле ты проклял себя за то, что ничего не получилось, – сказал я. – Все остальное – дело десятое. И предательство доверия, и излишняя самоуверенность. Победа искупает все, а поражение любую ошибку раздувает до размеров непростительного греха. Что-то вроде этого дурацкого урдерского закона Рроха, просто у них любым колдунам можно творить все, что заблагорассудится, а в наших с тобой головах – только победителям.

– Да, именно так и есть.

– Это я очень хорошо понимаю.

– Знаю, что понимаешь.

Ну да.

– А что именно ты тогда с собой сделал? – спросил я. – В чем выражается вред твоего проклятия? Ты учти, я все-таки знаю тебя уже довольно много лет. И вижу, что живется тебе совсем непросто. А все-таки с каждым годом все лучше. И ничего такого, с чем ты не мог бы справиться, в твоей жизни, по-моему, уже давно не осталось. Я хочу сказать, на проклятого ты как-то не очень похож.

– Я и сам в последнее время так думал. Но оказывается, в некоторых случаях, когда человек достаточно силен, удачлив и живуч, проклятием он наносит вред не столько себе, сколько своей Тени.

– Тени? – растерялся я. – И что же случилось с твоей Тенью?

– Этого я не знаю. Подробностей Магистр Хонна мне не сообщил. Только сказал, что моя Тень, скорее всего, очень могущественное существо – если уж до сих пор жива. Но живется ей определенно несладко. И ее гибель – просто вопрос времени.

– Как это – гибель? Тень что, может вот так просто взять и умереть?

– Иногда, получается, может.

– Но они же не люди!

– Нет, конечно. Как я понимаю, наши Тени – существа, по своей природе близкие скорее стихиям, чем людям. На самом деле, о них практически ничего не известно; маги древности определенно знали больше, чем мы, но тщательно оберегали эту информацию от распространения.

– Гады такие.

– Не стану делать вид, будто не разделяю твоих чувств. С другой стороны, вряд ли подобный опыт возможно передать посредством письменной речи. Ты сам встречался с Тенью Короля Мёнина[78], однако достоверных знаний о ее природе у тебя, как и у множества твоих предшественников, которым посчастливилось взаимодействовать со своей или чужой Тенью, после этой встречи не прибавилось. Впрочем, неважно. Речь сейчас о том, что обычно наши Тени живут чуть ли не вечно; во всяком случае, несравнимо дольше, чем мы. Сторонники теории принца-странника Халайме Клакка о множественности жизней считают, что одна и та же Тень постоянно сопровождает человека на протяжении всех его перерождений, а в финале они навсегда заключают друг друга в объятия. В одной из немногих дошедших до нас древних легенд говорится, будто Тень всегда встречает своего второго на пороге смерти и помогает выбрать правильный путь – к новому рождению, которое будет выгодно для обеих заинтересованных сторон; проверить эту гипотезу, сам понимаешь, пока не представляется возможным, но внутреннего протеста она, в отличие от большинства теорий о посмертном существовании, у меня не вызывает. При этом прижизненное знакомство с собственной Тенью традиционно считается чем-то вроде гарантии бессмертия. Но вообще ту или иную помощь от своей Тени получает каждый, сознает он это или нет. Сила у нас, в некотором смысле, одна на двоих, и возрастает у обоих по мере приближения друг к другу – это то немногое, что можно утверждать более-менее уверенно.

– Как же все сложно устроено! – вздохнул я.

– Да, непросто. Зато очень красиво. И чем больше узнаешь о подлинных принципах устройства бытия, тем очевидней их красота.

– Так, стоп. С красотой бытия разберемся позже. Ты мне вот что скажи: твоя Тень пока точно жива?

– Судя по тому, что я до сих пор не начал стремительно утрачивать могущество, да.

– Не начал – что?!

– Колдун без Тени ничего не стоит, Макс. В этом деле, видишь ли, вообще все зависит от них. Когда человек рождается с выдающимися способностями к магии, это означает, что у него могущественная Тень. Ну, то есть, по нашим меркам они все могущественные существа, но ясно, что Тени, как и люди, вовсе не равны друг другу. И, разумеется, тоже изменяются в течение жизни – одни набирают силу, другие ее теряют, все как у нас. И абсолютно неуязвимыми они, к сожалению, не являются.

– Ладно. Теперь скажи вот что: если твоя Тень умрет, ты тоже сразу умрешь или только утратишь могущество? – прямо спросил я.

– Второе, – коротко ответил Шурф. И тихо, почти не размыкая губ, добавил: – К сожалению.

Но глупо было бы делать вид, что я не расслышал.

– Ясно, – кивнул я. – И умирать тебе потом будет непросто, да? Не на кого там опереться.

– Именно так. И еще вопрос, останется ли от меня к тому времени хоть что-то нуждающееся в такой опоре.

– Не перегибай палку.

– Я просто говорю, как есть. Любой маг – это не столько личность, сколько непрерывный процесс трансформации силы, с которой мы постоянно имеем дело. Не станет силы, процесс остановится. И мы сразу окажемся перед вечным вопросом: куда девается ветер, когда перестает дуть? Правильный ответ: никуда. Некому куда-то деваться. Ветер – это само дуновение, а не воспоминание о том, как кто-то когда-то зачем-то дул.

Я молчал, совершенно потрясенный его словами. Бывают вещи, о которых не задумываешься, пока кто-нибудь не произнесет их вслух. Но, раз услышав, понимаешь, что знал это всю жизнь. По крайней мере, всегда жил так, словно знаешь. Нелепо притворяться перед собой, будто это не так.

– Если посмотреть со стороны, выходит забавная и поучительная картина, – хладнокровно сказал Шурф. – Когда-то в юности я сделал смыслом своей жизни победу воли над смертью. Все, что случилось со мной потом, – следствие этого выбора. Как бы трудно мне ни приходилось до сих пор, на самом деле, было легко, потому что смысл оставался со мной и был предельно ясен. Теперь я выяснил, что проиграл свою битву в самом начале. Следовательно, моего драгоценного смысла больше нет, а любой другой меня не устроит. Все, что мне остается, – научиться жить вовсе без смысла. Безупречность ради безупречности. Просто потому, что все остальные варианты оскорбляют мое чувство прекрасного.

– Погоди, – попросил я. – Прежде, чем учиться жить вовсе без смысла, следует попробовать его вернуть. Поэтому давай разбираться по порядку.

– Да не с чем тут разбираться.

– Мне – есть. Прежде, чем играть, надо посмотреть, какие карты тебе сдали. Хороши они или плохи, дело десятое. Главное – знать.

– Ты так говоришь, словно это твоя игра.

– Ну естественно, – нетерпеливо кивнул я.

– Извини, но вообще-то моя.

– Это твое мнение. Но при всем уважении оно не единственное. Не забывай, с моей точки зрения, ты – просто козырный туз. Который, конечно, по правилам, может быть побит соответствующим набором мелких карт. Но знаешь что? Даже когда я только учился играть в «Крак», а моим противником был Джуффин со всеми этими его хитрыми кеттарийскими приемчиками, подобной ситуации я не допустил ни разу. Проигрывал ему, конечно, часто, но по другим причинам. Поэтому соглашайся.

– На что?

– Быть тузом в моей колоде. Я тебя не сдам.

Вообще-то Шурф имел полное право на меня рассердиться. Могу представить, как взбесился бы на его месте я сам. Но вместо того, чтобы выкинуть меня в окно, он медленно вдохнул, еще более медленно выдохнул и сказал:

– Ладно, давай разбираться.

– Условия задачи такие, – я принялся загибать пальцы. – У тебя есть Тень – это раз. Она пострадала от твоих действий, но до сих пор жива – это два. Уже хорошо. Это обнадеживает. Если целых двести лет с твоим проклятием протянула и, судя по тому, в какой ты форме, очень неплохо держалась, вряд ли вот прямо сейчас ляжет и помрет.

– Мне нравится твой оптимизм. Но все же нельзя быть полностью уверенным, что…

– Конечно, нельзя. Тем не менее, мы – будем. Нам нужно время, а значит, оно у нас есть, точка. Поехали дальше. Ты сам себя проклял, не чужой дядя – это три. Вот и отлично. Значит, не надо бежать на край Вселенной и искать, кого там убить, да еще таким причудливым способом, чтобы проклятие аннулировалось. Ты можешь отменить его сам. Понимаю, что не прямо сейчас, но…

– А вот тут ты ошибаешься, – сказал мой друг. – Этого я сделать никогда не смогу.

– Еще чего! А кто постоянно твердит, будто на самом деле ничего невозможного нет?

– Получается, все-таки есть. Я, видишь ли, слишком хорошо себя знаю, а потому не питаю иллюзий. Чтобы отменить проклятие, мне нужно себя простить. А это я могу сделать только теоретически. У меня довольно гибкий ум, и, поверь, я уже изобрел множество оправданий, которые могли бы убедить сколь угодно строгий суд. Но только не мой собственный. Поражения, да еще и оплаченного чужой жизнью, я себе простить, к сожалению, не смогу.

– То есть в глубине души ты считаешь, что поступил с собой справедливо? Есть поступок – есть проклятие? И отменить его можно только отменив то давнишнее поражение? Не на словах, а на деле?

– Именно так.

– Хорошо, – кивнул я. – То есть не хорошо, а действительно лютый ужас, как я и предполагал с самого начала. Ладно. Значит, такая на этот раз сдача. Работаем с тем, что есть.

– С чем ты собираешься работать? Ты действительно думаешь, тут можно что-то исправить? Как ты себе это представляешь?

– Пока никак, – честно сказал я. – Но точно знаю, что исправить – можно. Потому что у меня в рукаве есть еще один козырный туз, и сейчас я его достану. Магистр Хонна!

– Что – Магистр Хонна?

– Именно он рассказал тебе о проклятии. Не кто-то другой, а Магистр Хонна. Это важно. Я знаю разных людей, которые у него побывали. Некоторые рассказали мне, что за правду о себе выяснили, другие – нет. Но я видел, в каком состоянии они вернулись от Правдивого Пророка, и этого вполне достаточно, чтобы делать какие-то выводы. Пока похоже на то, что под видом пророчества он выдает всем что-то вроде инструкции, как жить дальше. Видимо, соскучился по ученикам.

– Но я уже говорил тебе, на самом деле, наше сознание само…

– Да, я помню. Но не могу не учитывать волю самого Хонны. Хорош бы я был, если бы такую волю – и вдруг не учел! Я, видишь ли, имею некоторый опыт переговоров с собственным сознанием. И знаю, что, получив возможность высказаться, оно всегда старается выдать как можно больше информации разной степени важности сразу – намолчалось уже по самое не могу! На то и пророк, чтобы выбирать, какую часть озвучить вслух. И я уверен, Хонна выбирает совсем не наобум. Говорит каждому именно ту правду, из которой при должном подходе можно извлечь максимум пользы. Лично я до сих пор в ужасе от того, что он сказал Меламори, но не могу не признать, что ей эта правда была нужна как воздух, хоть и не слишком желанна. В Нумбане мы с Нумминорихом целый день расспрашивали очевидцев о людях, вышедших из палатки Правдивого Пророка. Их описывали как счастливых, удивленных, исполненных энтузиазма, задумчивых, растерянных, иногда сердитых, но отчаявшимся не выглядел никто. Ты – первый такой счастливчик. И знаешь, что это означает? Ты тоже получил инструкцию. Хонна просто рассказал тебе, что именно следует срочно исправить. Правда, не объяснил, как. Но ты всегда любил сложные задачи.

– Да не то чтобы я так уж их любил, – неожиданно признался Шурф. – Просто они всегда мне доставались. И я постепенно привык, что решение сложных задач и есть моя жизнь. И согласился с тем, что она именно такова.

– Вот и продолжай в том же духе, – твердо сказал я. – Пока мы не разберемся еще и с этой задачей. А потом – каникулы. Пляж, хорошая книжка, берцовая кость какого-нибудь вкусного древнего колдуна в зубах, все как ты любишь… Кстати о каникулах, ты не возражаешь, если я тут немного посплю?

– Тут? – изумленно переспросил Шурф. – В моем кабинете?

– Ага. Не беспокойся, в свое время я выучился спать в кресле не хуже, чем в постели. Спасибо Джуффину, с таким рабочим графиком, как он устроил мне в первые годы службы, это был единственный способ выжить.

– Но послушай…

– Дружище, – сказал я, – штука в том, что завтра у меня очень непростой день. Даже думать сейчас не хочу, что он настанет, но это все равно случится, факт. Поэтому мне обязательно надо хоть немного поспать. А дома у меня ничего не получится. И в любом другом месте, боюсь, тоже. Мне сейчас нельзя оставаться наедине с собой. Потому что наедине с собой – это означает наедине с исчезающими урдерцами, собравшейся в Арварох Меламори и твоей про́клятой Тенью на закуску. Которая, будем честны, прекрасно заменяет полудюжину осиновых колов в сердце, где и без них живого места уже нет. Но! Пока я тут, у тебя в гостях, я, во-первых, отлично держусь, сам видишь. А во-вторых, даже не притворяюсь, а действительно чувствую себя этаким сказочным героем, которому все по плечу. Я же не просто люблю выпендриваться, я это по-настоящему умею. Поэтому в твоем кабинете буду спать как младенец. Вернее, как усталый герой перед свершением очередной дюжины подвигов. Я понятно объясняю?

– Да, вполне. Причудливый способ управления собственным настроением. Но если для тебя он работает, не стану оспаривать его право на существование. Затруднение однако состоит в том, что завтра на рассвете ко мне в кабинет должны явиться представители Королевской Письмоводительской Канцелярии для малосущественных, но, к сожалению, совершенно неизбежных на данном этапе переговоров об изменении порядка деловой переписки между Орденом Семилистника и Его Величеством. И отменить эту встречу я уже не могу.

– Ну, значит, вытолкаешь меня отсюда за четверть часа до ее начала. Я тебя, конечно, возненавижу, но ненадолго. К полудню пройдет.

Не дожидаясь ответа, я перебрался в самое просторное кресло. Залез в него с ногами, кое-как уложил голову на подлокотник. Действительно вполне можно жить.

– Ладно, – сказал Шурф. – Договорились. Вытолкаю за четверть часа.

Я даже во сне не забывал об этом его обещании.

Мне снова снилось, что я играю в «Злик-и-злак» с сероглазой незнакомкой, и во время игры я то и дело повторял: надо поторапливаться, скоро меня разбудят, и хорошо бы к тому моменту успеть закончить нашу партию, иначе весь день насмарку, вместо того, чтобы заниматься делами, буду обдумывать очередной ход и сокрушаться об отсутствии кубиков, поэтому давай уже, передвигай свою фишку, злок-йок, не мой, а лиловый – эй, погоди, это, что ли, получается, я уже продул? Не пойдет. Давай еще раз, только быстро, быстро!

А сероглазая смеялась: конечно, давай, куда ты спешишь, все время этого Мира – наше. Неужели ты до сих пор не знаешь, что время во сне течет не так, как наяву, и можно сыграть сорок тысяч партий, задремав всего на пару минут? А можно проспать сутки и даже кубики не успеть бросить, но не беспокойся, сегодня так не случится. В этом сновидении я хозяйка, и время здесь тоже мое. Течет, как я пожелаю. А мне интересно с тобой играть.

Мне тоже интересно с тобой играть, – думал я. – Так интересно, что ладно, не стану возмущаться, с какой вдруг стати ты хозяйка в моем сновидении, и какого черта время тут тоже твое. И даже имя у тебя не спрошу. Да и что толку в имени, какое мне дело до сочетания звуков, обозначающих твое присутствие в человеческом мире? По себе знаю: как ни назови, а я все тот же, глубоко-глубоко, под толщей своих имен, событий, памятей, каждая из которых перечеркивает все остальные, но правдой при этом может быть только сумма, и поди ее сосчитай. Так что к чертям собачьим мои и твои имена, лучше кидай кубик, это гораздо важнее любых разговоров, потому что, пока ты делаешь ход, вот этот свой излюбленный рисковый прием – не вперед, как пошел бы я сам, а назад, на поле, где стоит моя фишка, чтобы получить право дополнительного броска, который может принести тебе мгновенное поражение или, напротив, победу, итог никогда не известен заранее – так вот, пока ты делаешь ход, мне так ослепительно ясно, как следует поступить, не сейчас, а потом, наяву, что волосы дыбом, и я не знаю, чего мне хочется больше: проснуться, вскочить с криком: «Я все понял!» – и браться за дело, или напротив, надеяться, что поутру я ничего не вспомню и буду свободен от этой невыносимой ясности, с которой еще поди уживись.

Поэтому, – думал я, – ладно, договорились, в этом сне ты хозяйка, я гость, и как будет, не мне решать.

Когда я проснулся, бледное зимнее солнце стояло уже сравнительно высоко. Судя по его положению в небе, до полудня было еще неблизко, но и рассвет давным-давно миновал.

Если учесть, что проснулся я от падения на пол, станет понятно, сколь удивительной и непредсказуемой штукой казалась мне собственная жизнь в первые секунды после пробуждения. Потом я увидел Шурфа и как-то сразу успокоился. Потому что если он здесь, значит, ситуация под контролем, можно особо не раздумывать, что происходит, надо будет – объяснит. А нет, так и плевать.

Впрочем, потом я вспомнил наш вчерашний разговор и крепко пожалел, что вообще проснулся. Вот некоторые счастливчики, говорят, умирают во сне, даже не заметив, что с ними случилось. Умеют люди устроиться, что тут скажешь. Но я – не один из них, локти кусать поздно. Дело сделано, добро пожаловать в жизнь наяву. И не забывай, вчера ты обещал проснуться героем, да еще и сказочным – кто тебя за язык тянул? А теперь отступать некуда, слово надо держать.

Я улыбнулся так широко, что чуть скулу спросонок не вывихнул. И спросил:

– Слушай, а почему ты не вытолкал меня до рассвета, как собирался?

– Потому что ты обещал меня за это возненавидеть, – объяснил Шурф. – Правда, всего до полудня, но это довольно большой промежуток времени. А ты и за пять минут способен натворить столько, что за всю жизнь потом не расхлебаешь. Поэтому перед началом совещания я просто спрятал тебя в пригоршню. А теперь вернул на место. К сожалению, недостаточно аккуратно. Все-таки разбудил. Прости.

Я ушам своим не поверил. И глазам. И прочим органам восприятия. Потому что все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Дело даже не в том, что именно говорил мой друг. А в его интонации. И в том, как он при этом выглядел. Нормальный живой человек, даже не слишком усталый. Ни намека на неумело воскрешенного мертвеца, так напугавшего меня прошлой ночью. Он что, уже все провернул, пока я дрых?! И мне, получается, не надо?..

– Никаких сведений о возможности исчезать вместе со следом в Орденской библиотеке действительно не нашлось, как я и предвидел, – сказал Шурф. – А значит, их нет нигде. Все-таки у нас самое полное собрание книг по теории магии в Соединенном Королевстве.

– Ты что, всю ночь в библиотеке просидел?

– Да почему же всю ночь? Двух часов за глаза хватило на поиски. Для меня это, сам знаешь, скорее отдых, чем работа… Не смотри на меня так, Макс. Не хочу тебя разочаровывать, но придется. Нет, я еще не успел разобраться со своим проклятием. И по-прежнему даже не представляю, с чего начинать. Тем не менее, себя я, как видишь, привел в порядок. Ты мне очень помог. Самостоятельно мне вряд ли удалось бы прийти к выводу, что пророчество Хонны – не приговор, а инструкция. Такая постановка вопроса многое меняет. Удивительно, как ты сумел все перевернуть.

– Да не очень удивительно, – честно сказал я. – Ты учти, что большую часть времени я вынужден уживаться с двумя навязчивыми идеями. Первая – что я уже умер, вторая – что меня вообще никогда не было. И все происходящее – просто причуды распадающегося сознания, не то угасающего, не то вовсе неосуществившегося. Представляешь, как я наловчился создавать оптимистические версии происходящего? Да еще и доказательно их обосновывать, потому что моему скептическому уму подавай убедительные аргументы, иначе он даже слушать не станет.

– Макс! Что за?..

– Ну да, – согласился я. – Конечно я псих. Никаких возражений. Просто вот так мое дурацкое сознание пытается справиться с внезапно свалившимся на него бесконечным счастьем быть сэром Максом из Ехо. А я – с его нелепыми идеями. И заметь, я всегда побеждаю, если не нокаутом, то по очкам. Впрочем, теперь, думаю, будет полегче. Я имею в виду, после того, что вы все мне устроили; ты, конечно, выступил круче всех, но и другие участники концерта большие молодцы. Когда бесконечное счастье сменяется таким лютым ужасом на всех фронтах, довольно легко поверить, что это и есть настоящая жизнь.

– В этом вопросе ты всегда можешь на меня рассчитывать, – сказал сэр Шурф. – Если для уверенности в собственном существовании тебе необходим, как ты выражаешься, «лютый ужас», обращайся. Я придумаю, как это устроить.

Кто бы сомневался.

Из его кабинета я ушел, как и пришел – Темным Путем. Сказал, что домой, завтракать, и даже не то чтобы соврал, действительно собирался так поступить. Но вместо гостиной Мохнатого Дома почти нечаянно шагнул в сад, окружающий резиденцию Ордена. Сперва растерялся – с каких это пор я потерял власть на собственным передвижением? Но был честен с собой, поэтому быстро понял, что этот сбой – просто следствие внутреннего противоречия. Какая-то часть меня – назовем ее голосом разума – рвалась срочно повидаться с леди Сотофой Ханемер, потому что еще никогда в жизни ее совет не был мне нужен так сильно, как сейчас. А другая часть меня – для ее обозначения у меня есть множество слов, все до единого нецензурные – вопила, что я должен обойтись без Сотофы и разбираться сам. Страх и гордыня – гремучая смесь, всегда это знал.

Не в силах остановиться на каком-то одном из решений, я просто шагнул в сад – читай, предоставил выбор судьбе. Сказал себе, что мое дело – неторопливо пройти по тропинке до невидимой калитки в ограде. Если леди Сотофа встретится мне на пути, броситься ей на шею и рыдать, пока не скажет, что все будет в порядке, и не объяснит подробно, по пунктам, как к этому порядку прийти. А не встретится – ладно, тогда попробую справиться сам, как последний дурак.

Она, конечно, встретилась. И даже не у самой калитки, а на полдороги к ней. Леди Сотофа всегда была ко мне очень добра. С первого дня знакомства.

И на шее у нее повисать не пришлось – интересно, кстати, какой ступени магию требуется применить, чтобы повиснуть на шее женщины, чья макушка едва достигает твоего плеча? Но она избавила меня от творческих мук, сама обняла крепко-крепко, как в старые времена, когда я при каждой встрече чувствовал себя любимым внуком, приехавшим на каникулы. И вел себя соответственно. И мне все сходило с рук. И сейчас те времена сразу вернулись, я снова был глуп и беспечен, а Мир бесконечно добр – ко мне и не только. Вообще, в принципе добр.

Будь моя воля, всю жизнь так бы простоял. Но жизнь для этого слишком длинная штука. Даже у самой могущественной ведьмы этого Мира не хватит терпения так долго кого-то обнимать.

Вот и леди Сотофа меня отпустила какое-то время спустя. Видимо, убедившись, что я больше не готов рыдать и требовать от нее невыполнимых обещаний. А вполне удовлетворюсь дружеской улыбкой.

– Ты справишься, – сказала она. – Понимаю, что прямо сейчас тебе непросто в это поверить, тем не менее, справишься. Рано или поздно, так или иначе. Вообще со всем. Удивительно, но факт.

– Беда в том, что я даже не представляю, с чего начинать, – признался я.

– Нет, – она укоризненно покачала головой. – Беда в том, что ты очень хорошо это представляешь. И все так удачно сходится в одной ослепительной точке, да?

Крыть было нечем. Но и соглашаться с ней не хотелось – я что, совсем псих?

Леди Сотофа сочувственно улыбнулась, ухватила меня за локоть и повела к калитке, да так проворно, что я едва за ней поспевал.

– Не то чтобы я была не рада тебя видеть, мальчик, – сказала она, обняв меня еще раз, на прощание. – Ты прекрасно знаешь, как обстоят наши с тобой дела. Поэтому возвращайся, когда пожелаешь. Единственное условие: с конкретными вопросами. А не вот с этим облаком тумана вокруг головы. С облаками у меня разговор короткий: я их разгоняю.

Ну что тут скажешь. Давненько меня не выставляли вон с такой любовью.

Разговор с леди Сотофой пошел мне на пользу и придал мужества. Настолько, что я наконец отправился домой и позавтракал. Ну, то есть как – позавтракал. Выпил полкружки камры и чашку кофе, добытую из Щели между Мирами. Некоторое время разглядывал остальную еду, но так и не испытал к ней интереса. Отвращения, впрочем, тоже не испытал, а это хороший признак. Значит, есть надежда, что к моменту визита в «Свет Саллари» я проголодаюсь. И буду вести себя там, как всегда. В смысле жрать, что дают. И нахваливать от всего сердца.

А потом я послал зов Нумминориху, убедился, что он уже на ногах, и палатки Правдивого Пророка сегодня на ярмарке нет, и бывшие на его попечении столичные гости разъехались, вдохновленные услышанной правдой о себе, снова ни одного скорбящего, об этом я сразу спросил. Потому что Шурф, конечно, на удивление легко принял мою идею насчет благих намерений Магистра Хонны, это он большой молодец. Дело теперь было за малым – убедить себя самого. Мне с этим мрачным скептиком еще жить и работать. Другого себя у меня нет.

Но Нумминориху я всего этого говорить, конечно, не стал. А просто доставил его в Ехо. Минутное дело. Чем дальше, тем меньше понимаю, как ухитрялся жить прежде, не владея искусством Темного Пути. Уму непостижимо.

– Это, пожалуй, самая удивительная командировка в моей жизни, – сказал Нумминорих, расположившись в гостиной Мохнатого Дома и приняв из моих рук кружку с камрой. – Больше похоже на студенческие каникулы, чем на работу. По утрам я становлюсь чем-то вроде экскурсовода по Нумбанской ярмарке: «Посмотрите направо, позавчера здесь стояла палатка Правдивого Пророка, и я случайно выяснил, что вон за тем прилавком продают совершенно сногсшибательные травяные леденцы из Вувакки. Нет, одеяла тут лучше не покупать, я знаю торговца, у которого они действительно отличные, могу вас к нему отвести. И кстати, кто-то вчера интересовался работами местных ювелиров, так вот, посмотрите налево, лучшие стоят вон в том ряду». А по вечерам бесконечные задушевные разговоры за выпивкой, у меня уже от протрезвляющих заклинаний волосы дыбом – это чистая правда, Макс, именно так они и действуют, если применять слишком часто, по крайней мере, на меня. Хорошо хоть под тюрбаном не видно, какой я всклокоченный бываю по утрам… Ну что ты смеешься?

Я и правда рассмеялся – просто потому, что внезапно обнаружил в себе способность смеяться, как ни в чем не бывало. Дураком был бы, если бы тут же ею не воспользовался. Неизвестно, когда в следующий раз так повезет.

– Задушевные разговоры – это после посещения Правдивого Пророка? – спросил я.

– Ну да, – кивнул Нумминорих. – Обычно людям, внезапно узнавшим о себе что-то очень важное, хочется об этом поговорить. Не всем, но многим. А тут как раз я. Сотрудник Тайного Сыска, оплатившего поездку в обмен на отчет о встрече с пророком, так что мне, по идее, даже положено все знать. И заранее ясно, что сплетничать не стану, для меня же все их секреты – служебная тайна, это особенно подкупает.

– Отлично, – сказал я. – И каковы твои впечатления от суммы услышанных правд?

Нумминорих задумался.

– Знаешь, на что это больше всего похоже? – наконец сказал он. – Когда я поступил в Королевскую Высокую Школу, на радостях, что меня туда взяли, записался чуть ли не на все курсы подряд, включая алхимию, к которой никогда не имел ни способностей, ни даже особого интереса. Сам не знаю, зачем взялся ее изучать. Но взялся и взялся, ладно, что делать. Тем более, преподаватель оказался отличный, профессор Тудокай Лусс, ради него и алхимию вполне можно было перетерпеть. Так вот, первые полгода я удивлялся, что у меня, вопреки ожиданиям, все получается. Не то чтобы легко, но, в общем, жить можно. Порой сижу на лекции и чуть не плачу от досады на собственную тупость, но потом берусь выполнять задания и как-то с ними справляюсь. С трудом, но все-таки…

– Но при чем тут?..

– Сейчас объясню, погоди. Мне проще рассказывать по порядку. В общем, я примерно полгода учил эту грешную алхимию и в глубине души очень гордился своими успехами. Пока случайно не увидел тетрадку своего сокурсника. И знаешь что? Там были совсем другие задания. Которые я не просто выполнить не мог, а даже понять, что собственно требуется. Тогда я стал расспрашивать остальных. И выяснилось, что у всех были разные задания, причем я практически не нашел таких, что были бы мне по плечу. Мне всегда доставались самые простые формулы; подозреваю, вообще школьные. Когда я прямо спросил об этом профессора Лусса, тот объяснил, что не хотел убивать мой интерес к алхимии непосильными нагрузками. И так поступал с каждым из нас – давал задания, соразмерные способностям студентов. А самым талантливым – на пределе их возможностей, так что они нечасто справлялись. Зато не утрачивали интерес, для них это самое главное. Я восхитился его педагогической системой, но алхимию, конечно, бросил – нет призвания, значит нет… В общем, к чему я все это говорю. От пророчеств Магистра Хонны у меня сходное ощущение.

– В смысле? Он выдает каждому ту правду, которая ему по силам?

– Совершенно верно. Я же после того, как услышал, что я могу быть проводником по Мосту Времени, думал, он каждому что-то такое сообщает. Грандиозное и невероятное! Совершенно переворачивающее представление о себе и о Мире. А оказалось совсем не так. Большинству людей он сказал какие-то совсем простые вещи. «Ты напрасно боишься путешествовать морем», «давно пора заняться делом, о котором ты мечтала сорок лет назад», «тебе не надо слушать советы, всегда поступай по-своему, не пропадешь», «на самом деле, брат тебя не обманывал», «тебя хорошо обучили быть жадным, но ты не таков». И тому подобное. Одной нашей с Хенной общей подруге он сказал, что для счастья ей достаточно просто никогда не вставать рано утром, все остальное наладится само. Вроде бы, ерунда, но Льена была в таком восторге, будто ей посулили власть над Миром.

– Надо же, – невольно улыбнулся я, – родная душа!

– Да, я тоже сразу о тебе вспомнил, когда она рассказала.

– Удивительно, что она за всю жизнь сама не додумалась послать всех подальше и просыпаться, когда нравится.

– Сам знаешь, некоторые люди слишком сильно зависят от мнения окружающих, усвоенных с детства правил и просто привычного уклада жизни. Зато им проще даются дела, которые не под силу нам с тобой. И они, глядя на нас, тоже удивляются, как можно не справляться с такой ерундой. Поэтому со стороны может показаться, что правда, которую Пророк сообщает другим людям, это какие-то пустяки. Не то, из-за чего стоило, сломя голову, мчаться в Нумбану. Но сами они так не считают, вот в чем штука. Выходят от него в таком настроении, что кажется – вот-вот полетят.

– Как птенцы йорли на свет, – зачем-то сказал я.

Нумминорих удивился было, но видимо вспомнил, кто такие йорли, оценил метафору и согласно кивнул.

– Я правильно понимаю, что среди клиентов пророка, с которыми ты говорил, не было… как бы это лучше объяснить? – приговоренных? – спросил я.

– Что?! – изумился Нумминорих.

– Приговоренных. Тех, кому сказали: «Ты скоро умрешь, спасения нет», или: «Сиди смирно, ничего из твоих затей не получится», или: «Как ни старайся, тебя никто никогда не будет любить». Ну или от чего еще люди обычно приходят в отчаяние.

– А, теперь ясно. Нет, ничего такого при мне не случалось. Только Меламори вышла из палатки Пророка злющая, как будто проспорила ему тысячу корон. Я не знал, что и думать. Но вчера вечером она ненадолго вернулась в Нумбану, проверяла, не разучилась ли проходить Темным Путем по чужому следу. Убедилась, что все в порядке, на радостях позвала меня выпить, расспрашивала о Пророке, и о своем разговоре с ним рассказала… Ну, ты же знаешь, да?

Я молча кивнул.

– Тоже совсем не похоже на, как ты выражаешься, «приговор», правда?

– Ну почему, – вздохнул я. – Вполне себе приговор. К долгосрочной ссылке и каторжным магическим работам среди арварохских буривухов.

– Но…

– Да шучу я. Шучу. Ладно, с Пророком понятно. Спасибо, ты снял с моего сердца самый большой камень. Давай, поднимайся, пойдем снимем еще один. Ну или, наоборот, уложим парочку дополнительных. Как получится.

– Куда пойдем? – заранее обрадовался Нумминорих.

– В один симпатичный трактир по соседству. Урдерская кухня, не кот чихнул.

– Урдерская?! А разве в Ехо такая есть?

– Теперь есть. Буквально в двух шагах отсюда, на Сияющей улице. Трактир под названием «Свет Саллари». Совсем недавно открылся. Мы все в этих урдерцев уже натурально влюблены. И тебя, предвижу, ждет та же участь. У них там, кстати, еще и птица сыйсу живет.

– Да ты что!

– Истинно тебе говорю.

– И ты забрал меня из Нумбаны специально, чтобы туда отвести? Ты настоящий друг!

– К сожалению, не настолько. Если бы мне не понадобился твой нос, жил бы ты без супа из не-муяги до окончания своей нумбанской ссылки. Но мне надо срочно выяснить, где целыми днями гуляет глава семейства. Штука в том, что время от времени он бесследно исчезает. В прямом смысле бесследно, Меламори вчера чуть не свихнулась, пытаясь встать на его след, которого, хоть убей, не было. Ну и вообще странное семейство, загадка на загадке, вранье на вранье – при том, что люди чудесные, очень мне нравятся. И не только мне. Но разобраться все-таки надо.

– Отлично, – обрадовался Нумминорих. – Каникулы в Нумбане дело хорошее, но знал бы ты, как я соскучился по развлечениям, которые у нас считаются повседневной работой!

По дороге в «Свет Саллари» сердце у меня колотилось так, словно я вел к умирающему знахаря, который должен провести обследование и сказать, есть ли надежда.

Думал сердито: «Сам виноват, зачем было к ним цепляться? Наплевал бы на все дурацкие несовпадения, закрыл бы глаза, заткнул уши, и жил бы сейчас спокойно. Ну, то есть, хотя бы по этому конкретному пункту – спокойно. Какое мне вообще дело до их предполагаемого родственника, неумелого куманского убийцы с красным лицом, исчезающего так же бесследно, как дружище Ди».

Но и сам понимал, что если бы не цеплялся, это был бы уже не я.

В общем, хорошо, что здесь совсем недолго идти. За полчаса я бы совсем извелся, а за три минуты просто не успел.

Свернув на Сияющую улицу, мы сразу же столкнулись с Кофой, который, судя по мечтательному выражению лица, только что покинул уютный урдерский трактир. Увидев Нумминориха, Кофа сразу сообразил, зачем мы идем в «Свет Саллари». Профессионал в его лице заинтересовано хмыкнул, а возлюбленный сестры главного подозреваемого во всем на свете сразу, напротив, помрачнел. Однако их сумма, великолепный сэр Кофа Йох, Мастер Слышащий, бывший шеф Правобережной полиции, натурально державший на своих плечах город в Смутные Времена, плевать хотел на этот конфликт интересов. Дело есть дело, а грамотный подход к расследованию он всегда одобрял.

Кофа приветливо улыбнулся нам и сказал:

– Вот вам сногсшибательная новость, мальчики: Кадди раздобыл на Сумеречном рынке бочку воды из Великого Крайнего Моря и теперь варит на ней камру, соединив, таким образом, наш классический рецепт с традициями урдерской кухни. И результат вовсе не так ужасен, как можно решить, дав волю воображению. Определенно не лучшая камра в столице, но и не абсолютное зло, воплотившееся в образа напитка. А горячие туманные клатты по-шимпуйски могут уравновесить любые несовершенства и сделать утро незабываемым. Досадно, что я не могу вернуться с вами в трактир и позавтракать еще раз, этому препятствует небольшое недоразумение в Канцелярии Забот о Делах Мира, в котором меня попросили разобраться. Однако если вам понадобится моя консультация или практическая помощь, не стесняйтесь, пожалуйста.

В переводе на человеческий язык его великодушное предложение звучало бы примерно так: «Смотри, сэр Макс, не вздумай скрывать от меня подробности, вне зависимости от того, понравятся они мне или нет».

– Когда это я вас стеснялся? – улыбнулся я. Что, конечно, означало: «Ладно, расскажу все как есть».

Кофа посмотрел мне в глаза и, похоже, удивился, внезапно обнаружив, что не он один беспокоится об исходе урдерского дела, как о своей личной проблеме.

– Вот и славно, – наконец кивнул он. И зашагал прочь по Сияющей улице, а мы свернули во двор и вошли в трактир.

Леди Лари, увидев меня, просияла, а Иш – все еще мальчишка, как и вчера – приветливо помахал рукой с потолка, куда полез переделывать свои рисунки, на мой взгляд, безупречные, но настоящего художника поди переубеди. Повар Кадди Кайна Кур вынес из кухни блюдо, над котором парили маленькие кучевые облака – видимо, те самые туманные клатты по-шимпуйски, которыми так впечатлился Кофа. А Ди, еще не смывшийся на свою ежедневную прогулку, встал нам навстречу, чтобы познакомиться с Нумминорихом и обстоятельно рассказать, как он счастлив, что в его трактире появился новый клиент.

Мне, впрочем, было не до его речей: на меня сразу набросилась Скрюух. И принялась выражать любовь и привязанность единственным известным ей способом – стягивая с меня лоохи. К счастью, это не так просто, как ей кажется, но держать процесс под контролем все же необходимо. Скрюух трудолюбива, настойчива и оптимистична. И не оставляет надежд однажды прилюдно раздеть меня догола.

В общем, я был так занят борьбой с дружелюбной птицей, что далеко не сразу заметил замешательство Нумминориха, который улыбался гостеприимным урдерцам, как недорогая деревянная кукла. И говорил соответственно – короткими рваными репликами, какую-то вежливую бессмыслицу, которую из него обычно и на Королевском приеме палкой не выбьешь.

Но, даже заметив, я сперва не придал этому значения. Нумминорих, на самом деле, довольно стеснительный человек. Сейчас гораздо меньше, чем прежде, но все равно порой на него находит. И ему далеко не всегда удается держаться, как ни в чем не бывало.

Скрюух тем временем уволокла меня к столу и практически силой заставила сесть. А камру я попробовал совершенно добровольно. И облако сразу сунул за щеку. Ну, то есть, туманную клатту. Или клатт, Магистры ведают, как правильно. На вкус – призрак невинноубиенного отца манной каши с вареньем, этакое разреженное суфле.

Наконец Нумминорих воспользовался Безмолвной речью.

«По крайней мере, птица настоящая», – сказал он.

«Что?!»

«Придумай какую-нибудь уважительную причину быстро отсюда уйти», – попросил он.

Было бы что придумывать. Я вскочил, картинно хватаясь за голову и спешно припоминая эксклюзивные шимарские ругательства, которым научился от заколдованных Джуффином тарелок.

– Драть твоих упырей на дне колодца! Пожрать спокойно не дают. Простите, друзья. Нас вызывают на службу, срочно, и, что самое обидное, – обоих сразу. Припрячьте для меня парочку этих облаков, я их пока не распробовал. Пошли!

Последняя реплика адресовалась уже Нумминориху, который с нескрываемым облегчением кивнул и последовал за мной.

Обернувшись с порога, чтобы всем помахать, я увидел, что Ди смотрит нам вслед. И лицо его бело, как пасмурное зимнее небо. Даже еще белей.

Елки.

– Птица, значит, настоящая, – сказал я, когда мы с Нумминорихом оказались на улице. – А все остальные, получается, нет? Что ты такое там унюхал?

– Да ничего особенного. Одного сновидца, и все. Впрочем, дом тоже настоящий. И мебель. И продукты, и даже бочка с морской водой. Пока не понимаю, как всем этим реально существующим предметам удалось органично прорасти в сновидение, природа которого по умолчанию нестабильна. Да еще и сохранять в нем естественную для плотных материальных объектов неизменность на протяжении достаточно долгого времени. Но это так.

– Одного сновидца? – не веря своим ушам, переспросил я. – Всего одного сновидца?! А как же?..

– Погоди, – он остановился как вкопанный посреди улицы. – То есть ты не знал? Это не просто проверка? Не шутка, не сюрприз?

– Сюрприз, – повторил я. – Да уж, сюрприз! Триста вурдалаков вам всем в задницу. И мне за компанию. Чтобы отвлечься.

– Ты что, за все время знакомства ни разу не проверил, спит он или бодрствует? – изумился Нумминорих.

– Во-первых, кто именно у нас «он»?

– Дигоран Ари Турбон, который со мной разговаривал. Остальные ему просто снятся. На самом деле, их нет.

Я сел на тротуар и закрыл лицо руками. Не потому, конечно, что собирался безутешно рыдать. Неплохое было бы решение, но я, увы, не умею. Просто не хотел, чтобы Нумминорих заметил, как я разозлился. Глупо сейчас рычать: «Я тебе дам – их нет!» Он-то в чем виноват.

– Во-вторых, – наконец сказал я, – конечно, я сразу проверил. Ди и всех остальных. В первый же день. Без задней мысли, просто по привычке. Я теперь на всех, с кем знакомлюсь, сразу смотрю боковым зрением: мерцает или нет? Ди не мерцал. И никто из его домашних. С виду все они самые обычные люди. А иных способов отличать спящих от бодрствующих я не знаю.

– Ну да, точно! – оживился Нумминорих. – Бывает же, что нет никаких внешних признаков, ты сам мне говорил. Это когда совсем крутой мастер сновидений за дело берется, да? А этот твой Ди точно крутой! Чтобы не только его самого, но и всех, кому он приснился, можно было потрогать, да еще и пищу из их рук есть… О таком мастерстве даже в Тубуре только легенды рассказывают. А ведь они знают про сновидения больше нас всех, вместе взятых.

Он сел рядом со мной. Спросил:

– Ты очень огорчился?

– Не огорчился. Это иначе называется. Я в отчаянии.

– Так успел их полюбить?

– Успел, не успел… Как будто только во мне дело. Базилио у них в гостях с утра до вечера пропадает. Меламори ходит спасаться от мрачных мыслей, говорит, впервые в жизни встретила людей, которые успокаивают ее самим фактом своего существования. А Малдо, бедняга, ухаживает за Иш…

– За кем?

– За мальчишкой, когда он – девчонка. У нее, понимаешь, пол периодически изменяется, примерно раз в несколько дней. Я-то еще удивлялся, с чего вдруг Иш так мотает из одной крайности в другую, но теперь ясно. Когда ты просто чей-то сон, поди за собой уследи. Ладно, неважно. А леди Лари…

Тут я наконец прикусил язык, так и не позволив ему произнести Кофино имя. Что бы ни стряслось, это не повод сплетничать. До чего я докатился а.

– Я понял, – кивнул Нумминорих. – Люди, которых ты любишь, успели крепко привязаться к этим фрагментам чужого сна. А теперь тебе придется собственными руками все разрушить. Разбудить спящего, потому что он все равно рано или поздно умрет, и его сновидения исчезнут в любом случае, верно?

Дырку надо мной в небе. Еще и это!

О необходимости разбудить спящего ради спасения его жизни я до сих пор вообще ни разу не вспомнил. Только мучительно гадал: это дружище Ди у нас куманский убийца с красным лицом, или все-таки просто кто-то очень на него похожий? И как бы это поскорее выяснить? А теперь получается, никакой разницы. Все равно придется его будить.

– Понимаешь, на самом деле беда даже не в том, что мы полюбили это урдерское семейство, – наконец сказал я. – Просто они же совсем настоящие. Не иллюзорные тела и звуки, а живые люди, совершенно как мы с тобой.

– Но…

– У этих чужих сновидений есть сознание и все, что к нему прилагается, я точно знаю, потому что подолгу находился рядом с каждым из них. Мы разговаривали, смеялись, играли в «Злик-и-злак», утешали друг друга, спрашивали совета, делились воспоминаниями и впечатлениями – все, что обычно делают люди, собравшись вместе. И мое сердце всякий раз отзывалось на их душевные движения. Значит, было на что отзываться. Меня обмануть легко, зато его – невозможно. Когда меня окружают наваждения, мое сердце каменеет и умолкает, я уже столько раз проверял, знал бы ты… И тут вдруг выясняется, что этим людям вот-вот придется исчезнуть. Не просто умереть, а исчезнуть! Совсем. Как будто их никогда не было. Нет, я так не могу.

Нумминорих беспомощно развел руками, как бы напоминая, что это не он создал Мир. И никакой ответственности за происходящее, к сожалению, не несет. А то бы, конечно, сразу все исправил. Без дополнительных уговоров.

– Жалко, что я не сэр Джуффин, – вздохнул он. – Я бы обязательно придумал, как быть.

Ну кстати да. Джуффин – это своевременная идея. Совсем не факт, что он действительно вот так сразу придумает выход, но сообщить ему нашу новость все равно надо. Не откладывая, прямо сейчас.

– Очень хорошо, – сказал Джуффин. – Как минимум это красиво… Сэр Макс, если ты не согласен с моей позицией, тарелки для битья добывай сам из Щели между Мирами, я ими пока не обзавелся, прости. Ждите меня тут. Оба. Я скоро… Ну, скажем так, в какой-то момент я определенно вернусь.

И исчез. А мы остались в его кабинете. Я мрачно разглядывал стену, стараясь вообще ни о чем не думать. Тщетно. Все равно прикидывал: а что, если найти тело спящего Дигорана Ари Турбона и как-нибудь этак хитро его заколдовать? Чтобы продолжал дрыхнуть и видеть сны… ну хотя бы лет триста. Примерно столько у нас живут нормальные люди. В смысле не могущественные колдуны. Все честно.

А может быть, надо подойти к этому делу с другой стороны? Разбудить Ди, но так, чтобы его сновидения при этом остались с нами? Готов спорить, должен быть такой способ, если не у нас, так в Тубуре, они же там со времен сотворения Мира ничем, кроме снов не занимаются, наверняка давным-давно изобрели пару-тройку приемов на тот случай, когда очень хочется кого-нибудь приснившегося материализовать. Надо бы это выяснить.

– Познакомишь меня со своим тубурским учителем сновидений, если что? – спросил я Нумминориха.

– Конечно! – просиял он, обрадовавшись, что хоть чем-то может помочь.

Я бы на его месте тоже обрадовался. Совершенно невыносимо сидеть, сложа руки, и смотреть, как другой человек сходит с ума. Меня бы наверное разорвало. А он молодец, держится. Даже с утешительными разговорами не пристает.

– Нам всем очень повезло, что ты учился в Тубуре, – сказал я Нумминориху. Просто, чтобы его поддержать.

А сам подумал: но это и правда неплохая идея. По крайней мере, на разговоры с тубурским Мастером Снов и его коллегами наверняка понадобится куча времени. Как минимум, несколько дней. И все это время трактир «Свет Саллари» по-прежнему будет стоять на Сияющей улице, как миленький. Повар Кадди освоит пару новых блюд, леди Лари дождется к ужину Кофу, Ди, нагулявшись, вернее наисчезавшись вволю, вернется домой, достанет доску для «Злик-и-злака» и пригласит всех присутствующих присоединиться к игре. А я буду бесконечно затягивать консультации с тубурскими специалистами, чтобы дать им всем еще немного побыть. А там, глядишь, и настоящий выход найдется. В смысле меня все-таки научат, как их материализовать. И все останется как прежде.

Я уже буквально воочию видел счастливый финал этой истории. Удивительно полезно оказывается порой пялиться в стенку. Или это только в кабинете Джуффина они такие вдохновляющие?

Буривух Куруш неожиданно слетел с верхней полки, на которой до сих пор дремал, уселся мне на плечо и требовательно коснулся клювом уха. Дескать, обрати на меня внимание наконец!

– Прости, – сказал я ему. – Только сейчас сообразил, что мы ничего тебе не принесли. Но у нас смягчающие обстоятельства.

– Да, я слышал, – важно кивнул буривух. – Прими мое сочувствие. Если бы я вдруг узнал, что все вы просто кому-то приснились и вот-вот исчезнете вместе с моими пирожными и орехами, я бы очень огорчился.

– Можно послать заказ в «Обжору», – подал голос Нумминорих. – И угощение само к нам прилетит.

– Я всегда знал, что по вашим человеческим меркам твой интеллект чрезвычайно высок, – похвалил его Куруш.

Но я подозревал, что дело тут вовсе не в интеллекте. А в том, что бедняга Нумминорих не успел позавтракать. И если бы не буривух, так и сидел бы голодным из солидарности со мной. Что, конечно, совсем не дело.

– Обязательно пошли заказ, – сказал я.

И снова уставился в стенку. Подумал: а вдруг в Тубуре есть такие мастера, которым можно заказать видеть сон про наших урдерцев? По очереди, или кто-то один заснет на пару сотен лет, это пусть сами решают. Интересно, такое вообще хотя бы теоретически возможно? Если да, я им хорошо заплачу. Я нынче чертовски богат, у меня жалование за все годы отсутствия скопилось, Джуффин честно складывал его в специальный сейф – уж не знаю, зачем, мое возвращение в ту пору было крайне маловероятным событием… Или нет? Может быть, мне только кажется, что маловероятным? И про урдерцев сейчас тоже только кажется, что их невозможно оставить жить среди нас? И про́клятую Тень Шурфа спасти на самом деле – раз плюнуть? Может быть, вообще все на свете легко и просто, только мне об этом еще не рассказали? И я сижу тут, страдаю как последний дурак, пока очевидное решение уже пляшет на кончиках моих пальцев. А даже если не пляшет, я этих людей небытию не отдам. Перетопчется. Пусть вон колбасы поест, если очень неймется.

Вершитель я вообще или кто?

– …Ну хвала Магистрам, – сказал Джуффин, оглядывая продовольственный бардак на своем рабочем столе. – Куруша вы, как я понимаю, накормили. И себя не обидели, молодцы. И сэр Макс больше не похож на человека.

– По-моему, вполне похож, – заступился за меня буривух. – У него две ноги, две руки, два глаза и нос вместо клюва. Примерно так обычно и выглядят люди, я довольно много вас перевидал.

– Безусловно, милый, – согласился Джуффин. – В этом отношении сэр Макс у нас не подкачал. Я только и хотел сказать, что ему наконец-то удалось перейти от сугубо человеческой концепции беспомощной жертвы обстоятельств к позиции беспринципного демонического самодурства. Что, будем честны, гораздо лучше сочетается с формой его носа и цветом сапог.

Я зачем-то посмотрел на свои сапоги – в чем же это таком интересном я нынче вышел из дома? Но оказалось – ничего особенного. Цвет как цвет. Благородный темно-коричневый. Один из множества оттенков кошачьего дерьма, как сказал бы сейчас сэр Мелифаро.

– Дела обстоят так, – объявил Джуффин, торжествующе оглядывая нас. – Минувшей ночью я с разрешения Его Величества отправился на консультацию к Королевским Сонным Телохранителям. И задал им один-единственный вопрос – сэр Макс, неужели не догадаешься, какой? О чем я мог их расспрашивать после нашего ужина с чангайским послом? Что нас с тобой больше всего удивило? Ну?..

– Лично меня – чангайские брачные традиции, – огрызнулся я.

Нет, чтобы объяснить по-человечески. Обязательно надо комедию ломать.

– Я серьезно спрашиваю.

Я только плечами пожал.

– Да ты же сам переколотил всю посуду, узнав, что твои приятели назвались именами…

– Ты хочешь сказать?.. Нет, погоди. Это получается, ты вчера послал меня подальше, а сам сразу отправился выяснять, снятся ли сны деревьям? Хоть бы намекнул… И что?

– Я как раз порадовался, что даже не намекнул, потому что ничего вразумительного мне все равно не сообщили. К моим услугам были только временно бодрствующие телохранители. Хорошие ребята, но совсем молодые. И выросли не в Тубуре, а здесь, в Ехо. Свое дело они, я надеюсь, худо-бедно знают, но ничего сверх того. Однако, поразмыслив, они решили, что интересующей меня информацией вполне может владеть их нынешняя начальница, леди Аяна Гали Нагнаттуах Ур Баррой, дочь Эши Харабагуда.

– Это самая старшая? – оживился Нумминорих. – Эши говорил, с его старшей дочкой очень непросто иметь дело. Суровая леди! Он сам старался без особой нужды с ней не связываться. По крайней мере, наяву. Во сне-то Эши никого не боялся…

Его неуместный энтузиазм можно понять. Эши Харабагуд, покойный Королевский Сонный Телохранитель, был другом Нумминориха. Точнее, его призрак, но какая разница. Факт, что они уже очень давно не виделись. Обычное дело, когда связываешься с призраками: у них совершенно нет чувства времени, так что сам Эши Харабагуд наверняка считает, будто они расстались примерно позавчера, а вот Нумминорих успел здорово соскучиться. В таких обстоятельствах просто поговорить о далеком друге – уже радость, по себе знаю.

– Вот и проверишь, так ли это, – сказал ему Джуффин.

– Я?!

– А больше некому. Со мной эта дама говорить отказалась наотрез. Сказала, не станет из-за всякой ерунды просыпаться. И Король ей не указ: в контракте черным по белому написано, что леди Аяна Гали Нагнаттуах Ур Баррой должна охранять жизнь и рассудок Его Величества от всех возможных недоброжелательных вторжений в Королевские сновидения. Об обязанности вести какие бы то ни было разговоры наяву там нет ни слова, точка. Не нравится – отправляйте меня в отставку, вам же хуже. Все равно сегодня не проснусь.

– Ну точно старшая, – улыбнулся Нумминорих. – Именно так Эши ее и описывал. Ради возможности лишний раз не просыпаться кого угодно со света сживет.

– При этом леди все равно проснулась, чтобы послать всех подальше, – заметил я. – Лично мне в такой ситуации было бы проще ответить на вопрос, чем затевать скандал. Но, конечно, у всех свои предпочтения.

– Ха! – скорчил рожу Джуффин. – Проснулась она, как же! Плохо ты знаешь обычаи Сонных Телохранителей. Зачем просыпаться, если любой из ее команды может войти в рабочее пространство их общего сновидения, передать все что требуется и выслушать ответ?

– Хорошо устроилась эта леди, – одобрил я. – Вот с кого надо брать пример.

– А почему вы думаете, что она согласится беседовать со мной? – спросил Нумминорих.

– Я не думаю, а знаю. Куда, по-твоему, я сейчас ходил?

– Судя по вашему запаху, в Замок Рулх.

– Как же просто и приятно иметь с тобой дело! Однако, унюхав следы моего пребывания во дворце, ты вполне мог бы самостоятельно сообразить, зачем я там околачивался. Предварительные переговоры прошли успешно, леди Аяна Гали Нагнаттуах Ур Баррой любезно изъявила согласие проснуться, чтобы встретиться с другом своего отца, да еще и владеющим, как она выразилась, Ясной речью. Полагаю, просто от любопытства. Все тубурцы уверены, что иностранцам не под силу их хохенгрон[79]. И немудрено, до знакомства с тобой я тоже так думал.

– Не так уж хорошо я владею хохенгроном, – пригорюнился Нумминорих. – По крайней мере, не настолько, чтобы вести переговоры о деле, подробности которого мне к тому же неизвестны.

– Да какие там подробности, – отмахнулся Джуффин. – Сейчас надо узнать, существует ли искусство сновидения для деревьев – вообще, в принципе. И у кого можно выяснить конкретные детали, если да. А дальше мы сами.

Нумминорих задумался. Наконец кивнул:

– На вопрос про сны деревьев моих знаний, пожалуй, хватит. Надеюсь, и ответ как-нибудь разберу. А конкретные детали, в любом случае, придется обсуждать на обычном языке В хохенгроне и слов-то таких нет.

– Какое-то очень странное, непривычное телесное ощущение я сейчас испытываю, – сказал Король. – Скорее приятное, чем нет, но одновременно таящее разочарование…

Он сосредоточенно нахмурился и умолк. Наконец поднял вверх указательный палец:

– Я понял! Это загадочное ощущение означает, что я больше не хочу вашего компота, сэр Макс. Большое спасибо, но нет.

Ничего удивительного. Мы сидели в Малом Секретном Переговорном Зале, расположенном между Королевской спальней и покоями Сонных Телохранителей, уже без малого три часа. Страшно подумать, сколько клубничного компота я за это время добыл из Щели между Мирами на радость страстно влюбленному в него Гуригу Восьмому. На третьем-четвертом литре даже самый могучий организм запросит пощады, какой бы божественный нектар в него ни заливали. Просто до сих пор Его Величество не успевал дойти до стадии пресыщения. Потому что наш Король – самый занятой человек в стране, да и мне вечно надо куда-то бежать. И тут вдруг все так удачно совпало: Король отменил все текущие дела, включая обед, в связи с чрезвычайной ситуацией в столице, за которую худо-бедно сошел наш внезапный визит, а мы с Джуффином засели у него в ожидании Нумминориха, так надолго застрявшего в спальне начальницы Сонных Телохранителей, что впору было начинать о нем беспокоиться.

Но я совершенно не беспокоился. А только думал, что пока Нумминорих там сидит, жизнь продолжается. Повар Кадди печет какие-нибудь удивительные пирожки, Иш учит Базилио рисовать, Ди играет в «Злик-и-злак» с заглянувшей к ним за очередным куском утешительного ледяного рулета Меламори, леди Лари развлекает клиентов новой порцией рассказов о причудливых урдерских обычаях, скорее всего, наспех выдуманных, чтобы объяснить очередное недоразумение. Вот и хорошо. Пусть.

Зато Джуффин сидел, как на иголках. Подозреваю, он совершенно не рассчитывал так надолго застрять во дворце. Магистры знают, какие его планы успели улететь в тартарары, пока мы тут прохлаждались.

Его Величество, уж насколько был рад увильнуть от повседневных обязанностей, а тоже начал нетерпеливо поглядывать на дверь, ведущую на территорию его сонной охраны. Наконец, его лицо приняло такое особое отрешенное выражение, какое обычно бывает у людей, прибегнувших к Безмолвной Речи. Поговорив с неизвестным мне собеседником, Король огорченно развел руками:

– Боюсь, это дело может затянуться до завтрашнего утра. И счастье, если не до конца года.

Джуффин начал было вопросительно приподнимать бровь, но тут же понимающе кивнул.

– А! Они уснули?

– Именно. На самом деле, этого следовало ожидать. Леди Аяна Гали Нагнаттуах Ур Баррой очень не любит подолгу бодрствовать. Я сразу мог бы догадаться, что, если уж она не выставила вашего коллегу буквально через минуту, их разговор продолжится в сновидении. Насколько я знаю, сэр Нумминорих Кута проходил соответствующее обучение в Тубуре? Ну и отлично, значит, никаких трудностей у него возникнуть не должно. Он, безусловно, получит все ответы на свои вопросы, просто не так скоро, как мы с вами рассчитывали.

Я уже не раз замечал, что судьба, причем не только моя, в своих решениях нередко руководствуется совершенно подростковым чувством противоречия. Вот и сейчас, стоило Королю все это сказать, а нам – смириться с предстоящим долгим ожиданием и перестать сверлить нетерпеливыми взорами дверь, как она распахнулась, и в зал влетел Нумминорих. Встрепанный, без тюрбана, глаза размером с блюдца, и такой счастливый, хоть от зависти плачь.

Но я как-то сдержался.

– Им оказывается скучно жить одной и той же жизнью! – выпалил Нумминорих, совершенно не смущенный присутствием Короля. Подозреваю, он его даже не заметил. – Первую тысячу лет еще ничего, а потом хочется развлечений. Поэтому у них договор!

– У кого – у них? – встрепенулся Джуффин.

– У старых прибрежных деревьев с людьми, – объяснил Нумминорих. Упал в кресло, заметил наконец Короля и, не теряя жизнерадостности, воскликнул: – Ой, извините!

Но подниматься, кланяться и производить прочие бессмысленные действия, предписанные придворным этикетом не стал. Куда только девалась его застенчивость. Впрочем, после магических сновидений многие ведут себя как пьяные. Такой вот интересный эффект.

Его Величество снисходительно кивнул и отвернулся. На пороге двери, ведущей в его личные покои возник невысокий человек, погребенный под ворохом сверкающей одежды – Старший Королевский Секретарь, который привел нас сюда.

– Чрезвычайная ситуация, в известность о которой я вас поставил, оказалась несколько более продолжительной, чем можно было ожидать, – сказал ему Король. – Поэтому церемонию приема официальных хоттийских писем проводите без меня по обычному плану иллюзии присутствия, а Старшему Мыслителю Гильдии Мастеров Укрощения Металлов сообщите, что точное время нашей встречи пока не определено, но я непременно поговорю с ним сегодня, пусть будет спокоен на этот счет.

Дождался, пока за секретарем закроется дверь, повернулся к Нумминориху и потребовал:

– Рассказывайте немедленно. Мне интересно!

Его можно было понять.

– Мне очень повезло, – сказал Нумминорих. – Леди Аяна Гали не знала ответа на мой вопрос. Все-таки она была очень молода, когда их семья уехала из Тубура…

Мы разочарованно переглянулись. Конечно, я всегда знал, что Нумминорих – оптимист каких мало. Но все равно удивился, узнав, как именно он представляет себе везение.

– Поэтому, – торжествующе заключил Нумминорих, – леди Аяна Гали любезно предложила мне разделить с ней сон. И вместе поискать компетентных специалистов. В пространстве сновидения это гораздо проще, чем ехать в Тубур и всех там расспрашивать. Тем более, в итоге все равно выяснится, что нужный тебе человек как раз вчера заснул на полтора года, и есть только один способ с ним поговорить – во сне.

– Я тоже так подумал, – кивнул Король. – Правда, не сразу. И, признаться, удивлен, что вы так быстро проснулись. Среди многочисленных бесспорных достоинств леди Аяны Гали Нагнаттуах Ур Баррой умения быстро вести дела до сих пор не наблюдалось.

– Я ее попросил уладить все побыстрее, если возможно, – признался Нумминорих. – Наяву ни за что не решился бы, но после того, как мы заснули, стало ясно, что с леди Аяной Гали почти так же легко договориться, как с Эши. В смысле, с ее покойным отцом. Во сне она очень милая старая леди.

Я заметил, как Его Величество удивленно моргнул. Похоже, он не вполне разделял мнение Нумминориха.

– И как же вы аргументировали свою просьбу? – спросил он.

– Просто сказал, что у меня друг совсем изведется, если я не вернусь с ответом еще до вечера. К тому же непонятно, кто сможет сменить меня на работе в Нумбане, а это тоже довольно важно.

– И леди Аяна Гали Нагнаттуах Ур Баррой вот так запросто согласилась с вашими доводами? – изумился Король. – Вместо того чтобы разгневаться и объявить все происходящее наяву суетой, не заслуживающей внимания? Вот уж воистину, думаешь, что знаешь человека лучше, чем самого себя…

– Просто во сне я умею быть довольно убедительным, – скромно заметил Нумминорих. – Во всяком случае, гораздо более убедительным, чем наяву. Уже не раз это замечал.

– Буду иметь это в виду, – кивнул Его Величество. – Но рассказывайте дальше. Вы вместе заснули – и?..

– Леди Аяна Гали провела меня в общее пространство сновидений тубурских мастеров сна. Они его, как я понял, специально создали для удобства, чтобы в любой момент было легко отыскать друг друга. Там можно встретить любого спящего, воспитанного в соответствующей традиции. И, по идее, меня самого тоже, я же учился именно у тубурского мастера сновидений! Хотя до сих пор я ни о чем подобном не слышал и в этом их общем пространстве вроде бы никогда не бывал; впрочем, я же совсем недолго пробыл в Тубуре и многих важных вещей просто не успел узнать. Так или иначе, а существует своего рода общий коридор между сновидениями всех тубурцев, проходя по которому можно сразу понять, где тут чей сон. И попасть в некоторые из них – в смысле, присниться этому конкретному спящему и говорить с ним, как будто вы просто встретились на улице или в трактире. Но тут уже, конечно, все зависит от мастерства. Я бы сам, наверное, ни в чей сон оттуда вломиться не сумел. А леди Аяна Гали может попасть вообще в любой, как бы его ни охранял сам сновидец. Я так понял, это важная часть мастерства Сонных Телохранителей, так что мне очень повезло с проводником.

Король и Джуффин синхронно кивнули. А я поймал себя на том, что невольно прикидываю – интересно, как это можно устроить? Ну, попасть в чужой сон. Выработавшаяся с годами самонадеянность, помноженная на полное незнание соответствующих техник, лукаво подсказывала, что дело, должно быть, нехитрое. Достаточно как следует захотеть и рявкнуть: «А ну пропусти!» И дело в шляпе.

Ужас в том, что прав я или нет, можно выяснить только на практике. И не особо рассчитывать, что в следующий раз получится, как в предыдущий. Нет уж, все придется начинать заново, практически без учета полученного опыта, что было, не считается, поскольку уже прошло. Это делает жизнь интересной, не спорю, зато меня самого превращает в не самый удобный инструмент. Пожалуй, мне все-таки не помешало бы выучить хохенгрон – просто чтобы поговорить о собственном устройстве. Меня зовут Макс, я похож на сон, смерть и погоду, привет.

– Очень трудно рассказывать о первом этапе нашего путешествия, не переходя на хохенгрон, – говорил, тем временем, Нумминорих. – Мне кажется, леди Аяна Гали просто решила показать мне все многообразие возможностей хорошего сновидца. Не то похвастаться хотела, не то пристыдить, что слишком рано бросил учебу. Это было очень здорово, но к делу особого отношения не имеет, разве что моя спутница понемногу расспрашивала людей, по чьим сновидениям мы гуляли, о том, к кому нам имеет смысл обратиться и где его искать. Но это я только предполагаю, а как на самом деле, не мне судить, потому что я все-таки был просто гостем и не то чтобы контролировал процесс… В какой-то момент мы очутились в большом доме на вершине горы; хозяин дома показался мне очень юным, но с длинной седой бородой, которая смотрелась на нем как наклеенная; впрочем, в сновидениях люди часто выглядят довольно нелепо, у меня самого в этом сне большую часть времени из головы торчал флюгер в форме морской птицы и вертелся в разные стороны, кажется, вне всякой зависимости от моего настроения, хотя трудно говорить наверняка…

На этом месте Король рассмеялся, а Джуффин надменно вздернул бровь – дескать, эх, молодежь, ничего-то вы толком не умеете, даже такую ерунду, как управлять собственным обликом во сне. Но вслух ничего не сказал. Ругать начинающих – не его метод.

– Этого человека звали… – Нумминорих запнулся и виновато развел руками: – Нет, уже не вспомню. Почему-то запоминать приснившиеся имена труднее всего. Зато весь остальной разговор я помню очень хорошо, потому что он больше походил на явь, чем на сон. Как будто я действительно просто пришел в гости к этому бородатому, и он рассказал мне о школе… Дырку надо мной в небе, название тоже забыл!

– О Заоблачной Школе Ойны? – вдруг спросил Король.

Нумминорих потрясенно кивнул.

– Если так, то человека, с которым вы говорили, зовут Страшный Гру Ватана. Думаю, на сегодняшний день он самый старый Сонный Наездник в Тубуре. И, пожалуй, единственный из них по-настоящему любит заниматься с учениками. Жизни своей не мыслит без такого развлечения. Заоблачная Школа Ойны, названная по имени высокогорного городка, где живет, точнее говоря, большую часть времени спит Гру Ватана, его любимое детище. Существует уже около трех тысяч лет. Серьезное учебное заведение, с хорошими традициями.

– Это что еще за школа такая? – встрепенулся Джуффин.

«Как этот возмутительный факт посмел до сих пор оставаться мне неизвестным?» – примерно так на самом деле прозвучал его вопрос.

– Своего рода секретный университет для желающих постичь самые тайные глубины искусства сновидения. Туда легко берут иностранцев; собственно говоря, Гру Ватана просто не интересуется, откуда родом очередной студент и где он живет наяву, лишь бы был талантлив и в достаточной мере неприкаян; ученики, уже нашедшие себя в любой другой магической традиции, ему не нужны. Узнать о существовании Заоблачной Школы можно только во сне; впрочем, даже если кто-то из учеников проболтается наяву, это ничего не изменит. Все равно без персонального приглашения туда не попадешь. А приглашения рассылаются исключительно в сновидения. Обычно Страшный Гру Ватана доставляет их сам – отсюда, собственно, и его прозвище. Так-то он милейший человек, как и все Сонные Наездники, но поскольку готов обучать только храбрых сновидцев, является им в таком виде и так себя при этом ведет, что некоторые избранники, говорят, просыпаются потом на мокрых простынях. Если рискнут принять приглашение, полученное из рук воплощенного кошмара – добро пожаловать, молодцы.

Мы смотрели на Короля, открыв рот. Все трое. Причем самым изумленным выглядел Джуффин. Все-таки мы с Нумминорихом не так уж близко знакомы с Его Величеством Гуригом Восьмым и вовсе не думаем, будто знаем, чего от него можно ожидать. А Джуффин, похоже, именно так и полагал. До сих пор.

– А чему вы так удивляетесь? – спросил Король. – Ну да, я состою в дружбе с некоторыми тубурскими Мастерами Снов. Мне по сердцу искусство управления сновидениями. Родись я не единственным наследником, а одним из младших сыновей, вполне вероятно всерьез задумался бы о таком поприще. Мое нынешнее положение не дает возможности посвятить себя этому занятию, зато сближаться с интересными мне мастерами и расспрашивать их о разных важных вещах оно скорее помогает. Вы вон тоже порой открываете мне тайны, о которых никому знать не положено.

– Ваша правда, – согласился Джуффин. – Просто тубурские сновидцы, в отличие от меня, не являются подданными Соединенного Королевства. И не приносили вам присягу полного доверия.

– А. Вы имеет в виду, что их ничто не обязывает к откровенности? Это правда. Но не один сэр Нумминорих умеет быть убедительным, когда спит, – улыбнулся Гуриг Восьмой. – Я тоже довольно обаятельный. Иногда.

Ох. Кто бы сомневался.

– Но чего я до сих пор не знал о Заоблачной Школе Ойны, так это что там проходят обучение не только люди, но и деревья, – сказал Король. – Потрясающая новость!

– Нет-нет-нет, – Нумминорих помотал головой. – Если и бывает такое, то мне об этом ничего не рассказали. Речь шла о другом. Оказывается, некоторые урдерские Глашатаи Воли Старших Деревьев – выпускники Заоблачной Школы. Собственно, там все держится только на их мастерстве. Без искусства управления сновидениями людям ни за что не удалось бы поладить со старыми прибрежными деревьями.

– Так-так-так, – протянул Джуффин. И только что не облизнулся.

Таким довольным я его давненько не видел.

– Все началось с того, что две с лишним тысячи лет назад в Заоблачную Школу Ойны попал человек из Урдера. А урдерцы испокон века пытались договориться со своими прибрежными деревьями, чей характер с возрастом, к сожалению, обычно становится довольно тяжелым. Что плохо для всех, поскольку старые, вошедшие в силу деревья – очень могущественные существа. Сами они неподвижны, зато способны заставить мир плясать вокруг них и по их воле. Ну, то есть, не весь Мир, а только ближайшие окрестности. Но все равно…

Нумминорих умолк, собираясь с мыслями. Наконец сказал:

– Я так понимаю, урдерские прибрежные деревья развлекались вовсю. Чуть ли не ежедневно устраивали грозы, бури, морские приливы, двигали скалы и перекраивали русла рек – не из желания навредить людям, а просто потому что это привносило в их жизнь необходимое разнообразие. Но людям рядом с ними жилось несладко. То есть на самом побережье тогда вообще никто не жил, даже флота у них не было. Очень странная ситуация для приморской страны, правда? Но попытки договориться с деревьями ни к чему не приводили, потому что людям нечего было предложить взамен. А когда тебе нечего предложить, тебя и слушать никто не станет.

Джуффин и Король согласно кивнули. А я подумал, что под настроение вполне мог бы и выслушать, почему нет? Жизнь не сводится к взаимовыгодному обмену, некоторые просьбы можно выполнять просто так, бескорыстно. Но я – не старое прибрежное дерево. И не политик. Поэтому мое мнение не в счет.

– Так продолжалось, пока на побережье не пришел этот выпускник Заоблачной Школы Ойны. Как его звали, я, конечно, тоже забыл, но…

– Случайно не Сухурах Ррох? – подсказал я.

– Да, точно! – обрадовался Нумминорих.

– Так и думал. У него, как я понимаю, нашлось, что предложить деревьям.

– Вот именно! Штука в том, что в Заоблачной Школе учат создавать сновидения не только для себя, но и для других людей. И вдруг оказалось, что с деревьями работать даже проще, чем с людьми. У них сознание, как ни трудно принять этот факт, более развитое, чем у нас. И способность к концентрации гораздо выше. В общем, выпускник школы сновидцев, освоивший искусство дарования снов – а это, кстати, совсем просто, даже я в свое время слету научился – оказался настоящим подарком для урдерских прибрежных деревьев. Потому что там, где человек просто увидел бы приятный короткий сон, который с удовольствием вспоминаешь поутру, а потом выбрасываешь из головы, старое дерево оказывается способно прожить целую долгую настоящую жизнь, полную подробных и удивительных с его точки зрения впечатлений. Именно то, что им было надо! Но создавать для себя подобные сновидения самостоятельно деревья не умеют. По крайней мере, те, что растут в Урдере. Им необходима помощь. И тогда этот человек – Сухурах Ррох, да? – предложил прибрежным деревьям честный обмен. Обещал, что будет до конца жизни дарить им увлекательные сновидения, а деревья за это откажутся от своих забав со стихиями. В первую очередь, от приливов и бурь. Чтобы урдерцы смогли жить на собственном побережье. Они тысячелетиями об этом мечтали, и вот наконец появился шанс.

– Меж тем официально считается, будто прибрежные деревья просто помогли людям договориться с морем, – вспомнил я. – И Сухурах Ррох вошел в историю, как человек, убедивший Великое Крайнее Море отказаться от ежегодных больших приливов. Интересно почему?

– Не знаю, – развел руками Нумминорих. – Мне об этом не рассказали, а я не спросил.

– Готов спорить, что таково было требование самих деревьев, – сказал Джуффин. – На их месте я бы тоже позаботился, чтобы существа, имеющие возможность в любой момент меня срубить, никогда не узнали, что именно я являюсь подлинной причиной их неприятностей. Гораздо безопасней обвинить во всем море, ему-то при всем желании никто не навредит. Только уважать еще больше станут.

– Скорее всего, так и есть, – подтвердил Король. – В отрочестве мне пришлось учить историю всех государств Мира, и я помню, что читал об Урдере. Тамошние жители опасливо поклоняются морю, а прибрежные деревья почитают в основном за способность с ним договориться. И никогда не полагали их виновниками стихийных бедствий. Похоже, все, что рассказывает о деревьях сэр Нумминорих, известно только немногим избранным.

– Некоторым Глашатаям Воли Старших Деревьев – кивнул тот. – Людей, которые так себя называют, в Урдере довольно много. Кто угодно может уйти жить в лес и объявить себя близким другом деревьев, поди его проверь! Но настоящее влияние на деревья имеют только немногочисленные выпускники Заоблачной Школы Ойны, преуспевшие в искусстве создания сновидений. За всю историю их было, как мне сказали, всего восемнадцать человек, но этого оказалось вполне достаточно, потому что по-настоящему могущественных старых прибрежных деревьев на самом деле совсем немного, а создавать для них сны очень легко. Так или иначе, судя по тому, что урдерские города на побережье все еще стоят, эти люди прекрасно справляются.

Нумминорих умолк – не то рассказал все, что успел узнать, не то просто переводил дух. Король и Джуффин умиротворенно молчали, обдумывая услышанное. А я тщетно пытался сообразить, как приложить полученную информацию к нашему случаю с урдерцами. Какие выводы следует сделать? И, самое главное, какие действия предпринять? Да так, чтобы…

– А теперь самое главное, – неожиданно сказал Нумминорих. – Примерно четыреста лет назад в Заоблачной Школе появилась новая ученица. Тоже родом из Урдера. Как ее зовут, этот Страшный мне не сказал, потому что сам не знает. Ну, это нормально для Тубура, там считается, будто безымянных легче учить, поэтому при знакомстве всякого ученика сразу предупреждают: «Только не вздумай говорить, как тебя зовут!» Так вот, эта девушка из Урдера, по словам учителя, была одной из самых талантливых сновидиц, каких ему доводилось встречать. Но ее пришлось выгнать задолго до окончания обучения.

Сэр Джуффин Халли недобро ухмыльнулся. На его лице было отчетливо написано все, что он думает об учителях, выгоняющих самых талантливых учеников. И написано оно было сплошь нецензурными словами, доброй половины которых я до сих пор не знаю.

– Они, как я понимаю, не смогли договориться о границах, – добавил Нумминорих.

– О каких еще границах?

– О границах между сновидениями и явью. Учитель считал – собственно, до сих пор считает – что этим двум пространствам никогда не следует пересекаться. Сновидения, по его мнению, привносят в жизнь хаос, справиться с которым сознание бодрствующего человека не в силах. А сами они, будучи овеществлены наяву, теряют присущую им изменчивость и текучесть, можно сказать, лишаются собственной драгоценной основы и становятся чем-то вроде обычных наваждений, которые тубурские Мастера Снов презирают, как и многие другие не вписывающиеся в их традицию чудеса. Не знаю, как точнее объяснить – это же не мое мнение, а чужое. Я его просто пересказываю, как могу… В общем, этот Страшный-как-его-там твердо уверен, что вмешиваться в реальность сновидцам не следует, а талантливая ученица из Урдера считала, что сновидения только затем и нужны, чтобы изменять жизнь. В точности, как жизнь влияет на сновидения, снабжая сознание материалом, из которого они создаются. Мне ее рассуждения кажутся довольно логичными. Но во сне я конечно не стал этого говорить. Помалкивал и слушал.

– На твоем месте я бы тоже помалкивал и слушал, – улыбнулся Джуффин. – Не каждый день удается сунуть нос в настолько интересные чужие секреты.

– Еще бы! – мечтательно вздохнул Нумминорих.

Похоже, он сам себе завидовал.

– И что случилось с этой ученицей? – нетерпеливо спросил я.

– Поначалу учитель не обращал особого внимания на ее слова – мало ли, кто о чем болтает. Но в один прекрасный день обнаружил, что ученицыны сновидения уже вовсю разгуливают по Айне-Ойне-Труне – городку, где живет он сам и где обычно укладывают спать тех студентов Заоблачной Школы, кто по каким-то причинам приехал в Тубур наяву. Причем не просто бессмысленно бродят среди людей, как потерявшиеся наваждения, а вступают в разговоры, заходят в трактиры, прицениваются к пустым домам, даже ведут какие-то торговые дела, а опытные, вроде бы, в подобных вопросах местные жители принимают их за чистую монету и обращаются как с обычными приезжими. Как ей это удавалось, непонятно. Такой вот редкий талант. Или просто очень сильное желание сделать по-своему? В общем, Страшный решил, что события развиваются в крайне нежелательном направлении и выставил талантливую ученицу вон. Как я понимаю, в надежде, что она затоскует, одумается и вернется, чтобы продолжить учебу на его условиях. Но она так и не вернулась. Полученных знаний оказалось более чем достаточно, чтобы выполнять условия договора с прибрежными деревьями, а для любого урдерца это апофеоз карьеры, лучшее, что вообще может случиться – тайная, зато абсолютная власть над жизнью своих соотечественников. Очень трудно в такой ситуации хотеть чего-то большего.

Я слушал его краем уха, согласно кивал в тех местах, которые совпадали с моими потаенными надеждами, думал: «Деревья обычно живут очень долго. Это, конечно, большая удача. И как же было бы хорошо…» – а дальше думать боялся, как боятся говорить вслух суеверные люди, «чтобы не сглазить». Правильно, кстати, делают, что боятся, только терминология у них дурацкая. На самом деле это их «сглазить» всего-то и означает – заронить в свой и чужие умы семена сомнения, которые со временем прорастут и разрушат желанное чудо.

Вот что-что, а сомневаться мне сейчас было нельзя.

– А откуда известно, как сложилась судьба этой женщины? – спросил Джуффин. И тут же сам себе ответил: – Ай, ну да. Конечно, они еще не раз встречались. Спорю на что угодно!

– Только где найти дурака, который поставит против вас в таком споре? – улыбнулся Король.

– Да, учитель иногда ее навещает, – кивнул Нумминорих. – Говорит, совсем безумная стала ведьма, ни о чем невозможно с ней договориться! Он очень недоволен поведением своей ученицы. Но похоже, все равно втайне ею гордится. Так бывает.

– Саллари? – спросил я. – Она живет в Саллари?

Нумминорих нахмурился.

– Все-таки я совсем не запоминаю имена и названия, услышанные во сне. Но кажется, что-то похожее, да.

– Ладно, неважно, разберусь, – сказал я, кое-как выбираясь из кресла, где просидел так долго, что мое тело начало понемногу принимать его форму. – Вы меня извините? – спросил я присутствующих. – Ничего, если я прямо сейчас уйду?

– Конечно, – великодушно согласился Гуриг. – Удерживать вас было бы неразумно. И к тому же крайне немилосердно по отношению к вам.

Все-то он понимает.

А Джуффин ничего не сказал. Даже: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь». За это молчание я по сей день ему благодарен. Потому что в тот момент, конечно, ни черта еще не знал, кроме одного: останавливаться мне сейчас нельзя ни в коем случае. Когда ты – процесс, надо не раздумывать, а происходить.

Ну или хотя бы идти. Пешком.

Пока мы сидели в Замке Рулх, успело стемнеть. Я понятия не имел, который час – неужели уже ночь? Впрочем, оглядевшись по сторонам, увидел, что на улицах полно играющей детворы, а в трактирах только начинают накрывать столы к ужину. Значит, до полуночи как минимум несколько часов, просто темнеет пока довольно рано. Зима еще не закончилась, хоть и непросто в это поверить, когда с реки дует такой теплый ветер, как в середине весны. И собственное лоохи из тонкой шерсти кажется чуть ли не шубой. Жаль, что его нельзя снять и нести, перекинув через руку, как плащ. Ну, то есть не то чтобы вот прямо совсем нельзя, но не стоит. Особенно пока в этом городе есть газеты, сотрудников которых чрезвычайно интересует моя частная жизнь. И прогулка по городу в одной тонкой скабе будет, не сомневаюсь, объявлена главным событием уходящего года. Знаю я их.

Я перешел Большой Королевский Мост и сразу свернул в переулок, чтобы не идти мимо Дома у Моста. Чего я сейчас совершенно точно не хотел бы, так это встретить кого-нибудь из коллег, желающих поболтать.

Ах, не хотел бы? – обрадовалась моя судьба. И немедленно столкнула меня нос к носу с сэром Кофой. Ну, то есть выглядел он как студент-старшекурсник, влачащий за собой кипу конспектов и рассеянно глазеющий по сторонам в поисках хорошей компании для вечеринки, но я все равно сразу его узнал. Это у меня какой-то специальный врожденный дар – узнавать сэра Кофу Йоха в любом обличье, для меня совершенно бесполезный. Вот в старые времена, цены бы ему не было. Весь криминальный мир столицы Соединенного Королевства валялся бы у меня в ногах.

Кофа сразу понял, что я его опознал, и не стал ломать комедию. Подошел и прямо спросил:

– Ну и чем там дело в итоге закончилось? Что Нумминорих унюхал?

О да. Именно тот вопрос, на который я страстно желал ответить вот прямо сейчас. Но не в Хурон же теперь сигать. Тем более, я уже отошел от воды на вполне приличное расстояние.

– Да ничего особенного, – начал было я, осекся, сообразив, что лгун из меня и так-то никудышный, а уж врать Кофе – совсем идиотское занятие. О чем бы ни шла речь.

Поэтому я сказал:

– Извините. На самом деле, я еще толком не разобрался. Все очень сложно. Гораздо сложней, чем я думал.

На юном лице студента отчетливо проступила сосредоточенная мрачность, присущая сэру Кофе Йоху в те редкие моменты, когда он видит, как вокруг рушится Мир, а что с этим сделать, пока не знает. Но непременно скоро поймет. Буквально через десять секунд.

– По крайней мере, Ди не преступник, – добавил я. – Не какой-нибудь беглый Магистр, не шпион, не… В общем, не все то, чего мы с вами в глубине души опасались. Это точно.

– Но в чем же тогда сложность? – удивился Кофа.

– Если у меня все получится, завтра скажу вам: «Да ни в чем». И это будет правдой. А пока… «Не знаю» вам подойдет?

– Не вполне, – буркнул он. – Но другого ответа из тебя, как я понимаю, сейчас не вытрясешь?

– Сейчас – нет.

– Ладно, – неожиданно согласился Кофа. – Что с тобой делать.

И пошел дальше – к Большому Королевскому мосту. И я тоже пошел – в противоположном направлении. А пару минут спустя в моей голове вдруг зазвучал голос Кофы. Не наговорился, стало быть. Прислал все-таки зов.

Но, к моему удивлению, он не стал ни о чем расспрашивать. Наоборот, сказал:

«Никому не собирался это говорить, но тебе все-таки расскажу. Несколько дней назад я был у Правдивого Пророка».

Дырку над ним в небе. И этот туда же.

«И он сказал мне совершенно неожиданную вещь, – продолжил Кофа. – Примерно так: вот это ощущение, которое ты сейчас испытываешь, и есть то самое счастье, о котором ты столько слышал от других людей. И никогда не понимал, о чем они толкуют».

«Ни хрена себе», – откликнулся я.

Надо же хоть что-то сказать в ответ на такое признание.

«Примерно так же и я подумал, – согласился Кофа. И после долгой паузы, когда я уже начал подозревать, что он просто, не прощаясь, прекратил разговор, добавил: – Я думаю, Хонна прав. Очень любезно с его стороны было сообщить мне эту новость. Я же действительно мог бы не догадаться».

Я молчал, совершенно потрясенный услышанным. Даже не знаю, что меня больше удивило: тот факт, что Кофа никогда прежде не был счастлив, или что сделался счастливым теперь, или все-таки, что он мне об этом рассказал. Пожалуй, третье. Не тот человек сэр Кофа Йох, чтобы ждать от него столь обескураживающей откровенности.

Но не спрашивать же: «А зачем вы мне все это говорите?» Тем более, что и так, в общем ясно, зачем.

«Все, что с нами однажды случилось, уже неотменяемо, – наконец сказал я. – И в этом смысле всякая минута счастья – навсегда. Правда, до сих пор я не видел ни одного человека, которому от этого стало бы легче в тот момент, когда…»

«Ну, все это и так понятно, – перебил меня Кофа. – Ты учти, я вовсе не пытаюсь тебя растрогать. Просто попробовал объяснить, почему так мало и неохотно помогал тебе в этом деле».

«А на самом деле и не надо было, – ответил я. – То есть вот в этом конкретном случае – не надо. Все к лучшему. Теперь понятно, что это так».

И ускорил шаг. До Сияющей улицы отсюда неблизко. А Темным Путем я туда вряд ли сейчас доберусь. Слишком велико внутреннее сопротивление. Я себя знаю, лучше не рисковать.

Я очень не хотел идти на Сияющую улицу. И, тем более, заходить в «Свет Саллари». И видеть никого, кроме Ди не хотел. Почти всерьез опасался, что гостеприимные урдерцы могут разом исчезнуть от одного взгляда человека, знающего, откуда они тут взялись. Что, конечно, вряд ли. А все-таки ну его к черту, лучше не проверять.

Мое нежелание соваться в трактир было столь велико, что Дигоран Ари Турбон сам вышел мне навстречу. Я столкнулся с ним в арке, ведущей во двор, и обрадовался, что так отлично совпало. Добрый знак.

– Хороший вечер, сэр Макс, – безмятежно сказал Ди. – Вы удивительно вовремя. Нам с Ларичкой как раз удалось уговорить Кадди снова сварить ваш любимый сливочный суп из не-муяги. Он очень не любит часто повторяться, но повару следует учитывать интересы клиентов. Хвала свету зримому, мы сумели его убедить.

Ди, надо сказать, отлично держался, даже лицом больше не белел. И не краснел, за что ему отдельный низкий поклон. Впрочем, возможно, он просто уже не помнил, что мы с Нумминорихом заходили поутру? Магистры его разберут, как он вообще ориентируется в этом своем сновидении. Может быть, только для нас, бодрствующих наблюдателей, есть какой-то непрерывный сюжет, а для него – отдельные фрагменты, связанные друг с другом лишь списком постоянных действующих лиц. Или даже только безграничной любовью, с которой он смотрит на своих домашних.

Ради нее одной имело смысл длить и длить его сон.

– Отличная новость, – сказал я. – Только суп мне сейчас не светит. Времени нет совсем. Даже заходить не буду.

Ди кивнул, как будто заранее ждал такого ответа. И виновато развел руками – дескать, я делаю, что могу. Но безмятежности, хвала Магистрам, не утратил.

– Вы мне доверяете? – спросил я.

Он снова кивнул. На этот раз очень страстно. Как будто хотел вложить в этот кивок гораздо больше, чем мог. Словно за его готовностью доверять стояла наша многолетняя дружба, многократно проверенная делом, а не несколько ни к чему не обязывающих разговоров за столом и одна совместная поездка в Новый Город с пронзительно орущей синей птицей на заднем сиденье амобилера.

– Я играл с вами в «Злик-и-злак», – сказал Дигоран Ари Турбон. – В игре человека сразу видно. С тех пор я твердо знаю, что не хотел бы вас полюбить – это было бы абсурдно, все равно, что пытаться привязать веревкой к ноге морскую волну. Зато доверить вам я готов все что угодно – хоть кошелек, хоть тайну, хоть саму жизнь.

Интересная должно быть у меня манера игры. Но хорошо, что он сделал именно такие выводы. Даже не знаю, как бы я сейчас выкручивался, если бы оказалось наоборот.

– Мне нужно получить от вас согласие на вмешательство в вашу жизнь, – сказал я. – Не могу объяснить, зачем мне оно и почему все так сложилось. Только пообещать, что буду действовать в ваших интересах – как я их себе представляю. Не посоветовавшись ни с вами, ни с вашими близкими, вообще ни с кем.

– Может быть, это и к лучшему, – откликнулся Ди. – Я в последнее время сам не свой. Счастлив, как никогда прежде, словно новое сердце выросло. И одновременно чувствую: что-то пошло не так. Наверное, с того дня, когда ярмарочный предсказатель вместо доброго напутствия достал из рукава мой нож – тот, который я с утра оставил дома, на кухне – и вручил его мне со словами: «Другой правды о тебе пока нет, но глядишь, однажды появится, если очень повезет». Зачем я вообще к нему пошел? Сам до сих пор толком не знаю. Услышал на рынке, что в Мире объявился такой удивительный человек, который знает обо всех правду и готов сказать ее каждому, кто придет. Часто думал: «Интересно, а что бы он сказал мне?» – и однажды ноги как-то сами собой привели меня в его палатку.

В палатку! Которая стоит на ярмарке в Нумбане, в нескольких сотнях миль отсюда. Это у нас теперь называется «ноги привели». Хороши ноги, что тут скажешь.

– Лучше бы я к нему не ходил, – заключил Ди. – С тех пор у меня два одинаковых ножа и тяжкий камень на душе. Хорошо, если вы сможете его убрать. Но если не получится, я не буду в обиде. Поступайте, как считаете нужным. А хотите, я напишу расписку, что согласен с любым вашим решением? Я нынче как раз полдня учился писать на этих ваших табличках. Такое удивительное чудо! Я раньше и мечтать не мог…

Я чуть было не рассмеялся от неожиданности. Расписку, мне! С другой стороны, почему бы и нет. Если сам предложил, пусть пишет. Будем считать, расписка – это такой волшебный амулет. Помогает от чувства бессилия, запоздалых сомнений, тяжкого груза вины и вообще от всего.

– А давайте, – сказал я.

И потом добрую четверть часа терпеливо ждал, пока Ди справится с самопишущей табличкой: «Ягоран риТурбон доверю эрНяксу…», «Дигоран Аритур двеярю руМаксу», «йади горан Аритурбон доверя ю». Не досадовал на промедление, а сопереживал ему всем сердцем. Сам когда-то так же мучился с этими грешными табличками, да и до сих пор не то чтобы писарь-виртуоз. Хотя стало, конечно, полегче. Практика – великое дело. Иного способа совладать с собственной немощью нет.

Наконец я получил расписку, составленную почти безупречно, всего две незначительные ошибки: «Аритурбон» слитно и «макс» не с заглавной «М», а со строчной, но Ди их не заметил, а я не стал придираться. Все равно Королевской Канцелярии мы этот документ предъявлять не будем, а чтобы положить во внутренний карман лоохи, верхний, левый, у самого сердца, сойдет и так.

Потом Ди вернулся в свой трактир, а я пошел по Сияющей улице, свернул в переулок Гвоздей и Грез, практически добрался до Мокрой площади и только тогда почувствовал себя достаточно спокойным и сосредоточенным, чтобы шагнуть на окраину городка Саллари на побережье Великого Крайнего моря. И покурить наконец. Давно хотел, но твердо сказал себе: «Только на месте». Чтобы не увеличивать и так затянувшуюся паузу еще на один перекур.

До последнего момента я почему-то был уверен, что симпатичная посол далекой Чангайи нам наврала. Вернее, просто преувеличила степень заброшенности Саллари, потому что никогда прежде не бывала в городках, состоящих из, скажем, всего полусотни совсем небогатых домов. Вот и обозвала Саллари необитаемым пустырем. А на самом деле, в домах горят окна, в садах полощется на ветру белье, люди ужинают, смеются, играют в «Злик-и-злак», выходят на крыльцо, чтобы выкурить трубку – в общем, живут.

Даже не знаю, зачем я так вцепился в эту благостную картинку. В любом случае, она оказалась плодом моего воображения. Никаких огней в окнах, никакого белья на ветру, ни единого признака человеческой жизни, леди Мариенна Курчан говорила чистую правду.

Впрочем, стоило мне отвернуться от приземистых ветхих строений, зияющих чернотой дверных и оконных проемов, и вся эта ерунда вылетела у меня из головы. Какая разница, живут ли люди в Саллари, и остались ли они вообще хоть где-нибудь в Мире, пока существует этот сияющий синий берег. И Великое Крайнее море. И темно-бирюзовое небо с лиловыми облаками. И ветер. И зимняя ночь.

«Сияющий берег» – это не художественное преувеличение, не неуклюжая попытка сказать, что там было очень красиво, а просто констатация факта. Наверное, недавно на побережье прошел дождь, и теперь мокрая каменная равнина светилась, а дальние скалы мерцали, как сновидец, когда смотришь на него боковым зрением. Если и доводилось мне когда-нибудь в жизни видеть что-то сравнимое с этим великолепием, то только на Темной Стороне. Поначалу я даже грешным делом усомнился – а не шагнул ли случайно прямо туда, не перепутал ли цель? Все же Урдер – это самый край Мира, перемещение на такое огромное расстояние требует предельной концентрации, а я сейчас не то чтобы на пике хорошей формы. Мягко говоря.

Но все-таки нет. На Темной Стороне я сам совершенно другой. Такой счастливый, легкомысленный и всемогущий, каким мне в обычной реальности никогда не бывать. И дело тут не в каких-то особенностях моего характера, а только в возможностях материи. На Темной Стороне я соткан из счастья и силы, ничего лишнего. А здесь все «лишнее» – это и есть я сам. Звучит довольно трагично, но на самом деле, мне нравится быть человеком среди людей, по крайней мере, пока основным местом действия остается Ехо. Человеческая жизнь в декорациях, возведенных в магическом сердце удивительного чужого, все еще толком не изученного Мира – моя самая любимая игра. Немного похожа на Крак, немного на «Злик-и-злак», только гораздо круче. И захватывает меня целиком. Окажись все это сном, я был бы рад возможности длить и длить его, до последнего вдоха. Все равно ничего лучше уже не придумаешь, как ни старайся.

Надеюсь, мой добрый сосед Ди имеет сходное мнение по этому вопросу. Потому что, в отличие от меня, он действительно спит. И тут уж без вариантов.

Какое-то время я сидел на сияющей синей земле, курил, прикрываясь от ветра, слушал далекий шум моря и вторящее ему шуршание прибрежных камней. Такая пауза – тоже часть моей любимой игры, столь же упоительная, как миг между броском кубика и его звонким возвращением на игровую доску. Тянул бы ее и тянул.

Но докурив, я заставил себя подняться на ноги, сосредоточился, выбросил из головы все мысли кроме одной: «Хочу оказаться рядом с деревом по имени Дигоран Ари Турбон». Написал эту фразу – огненными буквами, в темноте перед закрытыми глазами, как делал в те дни, когда только учился ходить Темным Путем. Сейчас очень важно было не промахнуться – никакого иного способа быстро отыскать на этом побережье нашего Ди я придумать не смог.

Сделал шаг и тут же уперся носом в древесный ствол, влажный и теплый, как будто согретый солнцем. Толстенный, минимум в три обхвата. Поднял голову и присвистнул: ну ты и вырос, друг! Практически до неба. Интересно, ты один тут такой? Или вас целый лес?

Не лес, нет. Даже не роща. Оглядевшись, я увидел еще одно высокое дерево, растущее почти возле самой воды. И третье, чуть пониже, с раздвоенным искривленным стволом. И группу совсем уж огромных деревьев, но так далеко отсюда, что трудно понять, действительно они такие большущие, как кажется, или это просто оптический обман.

Опустив глаза, я в очередной раз внутренне ахнул, потому что увидел корни дерева-гиганта – длинные, толстые, причудливо изогнутые как щупальца гигантского спрута. Камень вокруг них был не просто разломан, а искрошен в мелкий песок.

– Ни хрена себе у вас характер, сосед, – пробормотал я вслух. – А с виду такой покладистый симпатяга. Вот и доверяй после этого вашему брату сновидцу, да?

Дерево, разумеется, ничего не ответило. Они и в бодрствующем состоянии не то чтобы очень разговорчивы. А дерево по имени Дигоран Ари Турбон сейчас крепко спало. Самое время шарахнуть его своим Смертным Шаром, пока не проснулось, потревоженное моим визитом, чего тянуть.

Звучит, конечно, словно я замыслил убийство. В любых других устах так бы оно и было. Смертные шары – это магическое оружие; нормальные колдуны, освоившие этот секретный прием, используют его, чтобы быстро и качественно убить, кого понадобится. Но мои Смертные шары почему-то никого не убивают, а только подчиняют чужую волю. Зато всецело. И чем дальше, тем меньше мне это нравится, хотя, на самом деле, бывает очень удобно – например, когда у тебя на руках безнадежный больной. Или натворивший всяких интересных дел сновидец, вот как сейчас.

Рациональных доводов мне вполне достаточно, чтобы действовать, когда это необходимо. Но на сердце от них легче не становится. А оно у меня в последнее время что-то раскомандовалось. Спасу от него, честно говоря, нет.

К тому же до сих пор мне не доводилось метать Смертный шар в спящее дерево, чье сознание, по уверениям Нумминориха, даже более развито, чем наше. Не факт, что его воля окажется столь же податлива, как человеческая. А вдруг дерево не захочет мне подчиниться и, например, загорится от возмущения? Ну или просто проснется, чтобы устроить скандал с цунами вместо пощечин? Что делать тогда?

Ладно, ладно. Думать надо было раньше. То есть на самом деле вообще не надо было мне думать, ни раньше, ни сейчас. И сожалеть, что ни с кем не посоветовался, тоже не стоит. И так ясно, что сказали бы мне старшие коллеги – и Джуффин, и леди Сотофа: «Пока не попробуешь, не узнаешь; если считаешь, что стоит рискнуть, рискни – а как, ты думаешь, мы сами всему научились?» А Шурф непременно добавил бы: «Менять решение в самый последний момент – недостойное поведение, к тому же, опасное для мага. На месте силы я впредь не стал бы связываться с таким негодным инструментом, и вряд ли она глупее меня».

Собственно, именно потому я и не стал обсуждать с ними свое решение. Зачем лишний раз беспокоить занятых людей, когда они и так отлично справляются с неблагодарной работой советчиков – в качестве голосов у меня в голове.

Чтобы придать себе решимости, я достал из кармана расписку Ди. Приложил табличку к стволу, прошептал: «Ты сам мне разрешил», – и наконец метнул в дерево свой Смертный Шар. А потом стоял и смотрел, как сгусток яркого зеленого света превращается в огромное разреженное облако, поднимается ввысь и постепенно растворяется в древесной кроне. Красивое зрелище, был бы художником, всю жизнь потом пытался бы это нарисовать.

Дерево выгодно отличается от людей тем, что не вопит: «Я с тобой, хозяин!» И даже не вопрошает надменно: «Чего тебе надо?» – как порой удавалось самым своенравным из моих жертв. Дерево вступает в контакт с человеком совершенно иначе. Вроде бы, ничего не происходит, просто у тебя меняется настроение. Сперва незаметно, а потом внезапно становится ясно, что ты – царь Вселенной, и тебе можно все.

Хорошо, что я довольно опытный человек и сразу сообразил, что это означает. А то, чего доброго, решил бы, что просто невовремя свихнулся от переживаний последних дней.

Речь у меня была заготовлена заранее. Всю дорогу ее обдумывал. И очень надеялся, что ничего не упустил.

– Приказываю тебе, Дигоран Ари Турбон, расти на этом побережье так долго, как положено деревьям вроде тебя, оставаться здоровым, благополучным и невредимым, спать до конца своих дней и продолжать видеть тот сон, который снится тебе сейчас. Я хочу, чтобы образы твоего сновидения – трактирщик Ди, его сестра Лари, племянник-племянница Иш и лучший друг Кадди – окончательно стали достоверной, вещественной частью реальности для всех свидетелей вашего бытия. Но с одним обязательным условием: в твоих сновидениях больше не будет никаких покушений на чужую жизнь. Все остальное – целиком на твое усмотрение, развлекайся, как пожелаешь. А теперь освободись от моей власти. Хороших тебе снов.

Сказал все это, перевел дух, уселся на землю и закурил, чутко прислушиваясь к переменам в собственном настроении – а как еще разобраться, что сейчас происходит с деревом по имени Дигоран Ари Турбон? Послушалось ли меня? Или яростно борется с моей волей, пытаясь проснуться и устроить такую бурю, что от всех урдерских прибрежных поселений не останется и следа? Или нехотя смирилось с приказом? Или напротив, радуется, что я так упростил ему жизнь? Похоже, все-таки последнее. По крайней мере, колоссальное облегчение, которое я сейчас испытывал, нельзя было объяснить успешным завершением работы. Потому что до завершения мне пока было как пешком до Арвароха. И я это хорошо понимал.

Но я так устал, что решил: потом, все потом. Закутался поплотнее в лоохи, улегся среди древесных корней в том месте, где они переплелись так удачно, что получилось что-то вроде лодки или даже колыбели – для крупных длинноногих младенцев, вроде меня. Думал: полежу немного, переведу дух и пойду. Но, конечно, никуда не пошел, потому что уснул. Удивительно сладко, оказывается, спится рядом со спящим старым прибрежным деревом, которому нравятся его сны.

Магистры знают, сколько бы я там дрых, если бы не Джуффин. Его кошмарная привычка время от времени будить меня с утра пораньше на этот раз оказалась мне на руку. По крайней мере, я не успел простудиться на предрассветном ветру.

«Я так понимаю, ты еще в Саллари?» – спросил он.

«Правильно понимаешь, – согласился я, лязгая зубами от холода. – Слушай, а есть такое заклинание, чтобы быстро согреться? Какое-нибудь попроще, чтобы ты сейчас объяснил, и я сразу научился?»

«Самое доступное тебе заклинание называется «одеяло» и извлекается из Щели между Мирами максимум за минуту. Хотя мне кажется, в последнее время ты справляешься гораздо быстрей».

«Ну точно! – восхитился я. – А заклинание для молниеносного возвращения к жизни называется «горячий кофе» и добывается ровно тем же методом. Гениально. А я спросонок не сообразил».

«Спросонок? – изумился Джуффин. – Ты что, улегся там спать?»

«А почему нет? Обстановка располагает. Тут даже деревья дрыхнут без задних ног. И море рядом шумит, и камни, представляешь, тоже шумят, как море. Полдела, к тому же, сделано. В глубине души я надеялся, что вторая половина дела придет ко мне сама и, к примеру, предложит подушку. Законы гостеприимства, то-се… Но, похоже, зря. Ладно, сейчас согреюсь и отправлюсь ее искать».

«Хорошее дело», – откликнулся Джуффин. И замолчал.

Я тоже помалкивал, потому что как раз сосредоточился на Щели между Мирами. С ней такая трудность: прежде, чем добудешь нужную тебе вещь, надо более-менее четко представить, откуда именно ты ее сейчас утащишь. Ну или не представить, а увидеть это место таким, каково оно есть – где-то бесконечно, недостижимо далеко и одновременно вот прямо тут, под рукой. До сих пор точно не знаю, как на самом деле работает это колдовство: то ли воля мага буквально из ничего создает в каком-нибудь потаенном кармане Вселенной склад, полный полезных вещей, то ли мы все-таки грабим совершенно конкретные, реально существующие лавки, кафе и частные квартиры. Я склоняюсь ко второй версии: не зря же в моей прежней жизни было так много совершенно необъяснимых пропаж. Приятно думать, что причиной тому не патологическая рассеянность, а магический круговорот вещей во Вселенной.

Но речь сейчас не о том. Просто я хотел добыть себе одеяло и спросонок долго не мог сообразить, где их, собственно, берут. Что именно следует рисовать перед внутренним взором? Рынок? Чью-нибудь спальню? Фабрику? Склад? Магазин? В такой ситуации не до разговоров.

«Неужели так и не спросишь меня, ходил ли уже кто-нибудь в «Свет Саллари» проверить, как у них дела? – наконец удивился Джуффин. – В прежние времена ты бы плешь мне проел».

«Да я и сейчас готов, – заверил его я. – Давай сюда свою плешь. Проем, не сомневайся. Только сперва разберусь с одеялом… Вот! Все получилось, только оно почему-то оранжевое с розовыми сердечками, представляешь? Сэр Мелифаро от зависти лопнул бы. Ладно, пока темно и безлюдно, сойдет… Так. Ну и что же у нас, собственно, со “Светом Саллари”?»

«А как ты сам думаешь?»

«Думаю, все у них отлично».

«Ну, хвала Магистрам. Наконец-то ты перестал себя недооценивать».

«Надеюсь, судьба тоже перестала меня недооценивать. И уяснила, что не надо пытаться лишить меня любимого супа из не-муяги. И, тем более, котлет из не-козы. Моему терпению есть предел».

«А я-то еще удивлялся, почему ты принял это историю так близко к сердцу, – обрадовался Джуффин. – Но теперь все встало на места».

«Рад, что мы наконец пришли к полному взаимопониманию. И впредь ты тоже поостережешься силой отнимать у меня жратву. А кстати, откуда стало известно, что с урдерцами все в порядке? Кто к ним заходил?»

«Да я сам и заходил. Интересно было на них посмотреть. Изменил облик до такой полной неузнаваемости, что даже Куруш счел за благо от меня спрятаться, и пошел. Просидел там почти до полуночи. И да, вполне понимаю, почему ты не раскусил эту компанию раньше. С виду люди как люди. Несколько более милые, чем мы привыкли, но мне бы тоже в голову не пришло, что с ними что-то не так. А ведь считал себя очень опытным специалистом, буквально несколько часов назад».

«Ну и как тебе урдерская еда?»

«Честно говоря, я так и не понял, почему вы все от нее в таком восторге. Все-таки повара мадам Жижинды на пару дюжин голов выше этого красавчика. Хотя, конечно, для сновидения, примстившегося дереву, которое вообще ничего не смыслит в человеческой кулинарии, он большой молодец».

Я даже спорить не стал. Если сэр Джуффин Халли желает считать, будто «Обжора Бунба» – единственный приличный трактир в столице, пусть остается при своем мнении, переживу.

«Надеюсь, какое-то время спустя твоя кумонская подружка пришлет тебе зов и скажет, что загадочные убийства прекратились так же внезапно, как начались, – сказал я. – И твои знакомые из других стран последуют ее примеру. Хотя и так ясно, что все будет в порядке. Я запретил Ди нападать на людей. По-моему, ему это никогда и не нравилось. Лицо у убийцы краснело, а красный, по его словам, означает страх. Интересно, зачем он вообще это делал?»

«Обычно Мастера Совершенных снов стараются угодить вкусам клиента. Но «обычно» вовсе не означает «всегда», ты сам это знаешь».

«Знаю, – согласился я. – Да, конечно, вряд ли убийства – это было его пожелание. Хотя… Видел бы ты его корни! И камень, который он превратил в песок».

«Не видел, но примерно представляю, на что приходится пойти дереву, чтобы прорасти сквозь скалу. Однако умение побеждать обстоятельства вовсе не тождественно склонности к насилию. В противном случае, самым страшным злодеем за всю историю Мира был бы у нас ты».

«Погоди ставить на мне крест. Может, я еще развернусь».

«Меж тем я успел навести справки, – неожиданно сказал Джуффин. – Лесничую Смотрительницу Саллари зовут Нур Иристан, и она занимает это место уже без малого четыреста лет. Кстати, официального звания Глашатая Воли Старших Деревьев у нее до сих пор нет, но только потому, что леди наотрез отказалась исполнять положенные формальности. Расхохоталась в лицо представителям Большого Урдерского Совета, когда они приехали в Саллари, чтобы провести торжественную церемонию. А что, может себе позволить. Договор с прибрежными деревьями у нее уже заключен, а рисковать благополучием всей страны, сменяя строптивую лесничую, нет дураков. Другие Глашатаи Воли деревьев и без всяких званий единодушно признают, что Нур Иристан лучшая из них, хоть и совершенно чокнутая. Что, впрочем, в устах урдерских колдунов тоже похвала. Это только мы тут, в Сердце Мира, поневоле пришли к пониманию, что уравновешенность и здравомыслие необходимы магу куда больше, чем остальным людям… Кстати о здравомыслии, скажи мне вот что: ты уже решил, что делать с этой леди? У тебя есть план?»

План! У меня – и вдруг план! На редкость оптимистичный вопрос в устах человека, который знает меня как облупленного.

«Ну конечно, – бодро ответил я. – Я на ней женюсь. Как показывает многовековой опыт наших чангайских друзей, жениться – оптимальный способ раз и навсегда обезвредить противника. Жалко, что вы с покойным Королем в Смутные Времена до этого не додумались. Всего несколько тысяч счастливых браков, и никакой гражданской войны…»

«Макс!»

Похоже, я все-таки гений. Он мне поверил. И продолжал верить целую секунду. Или полторы. Пока меня не понесло дальше.

«Женюсь, это решено. И мы вместе будем придумывать, какие ужасные сновидения на всех вас напустить. Леди пока явно не хватает артистической разнузданности – подумаешь, какой-то трактирщик, международный убийца с разноцветными лицами, нашла чем удивить. Ничего-ничего, я займусь ее образованием, и скоро жителям Ехо будет на что посмотреть. Начнем с чего-нибудь простого и обаятельного, вроде нашествия зеленых демонов гнева. Надеюсь, Меламори успеет нас проконсультировать прежде, чем удерет в этот свой дурацкий Арварох…»

«Хотел бы я знать, что успели добавить в твой кофе прежде, чем ты вытащил его из Щели между Мирами».

Я прямо видел, с каким облегчением шеф сейчас ухмыляется, сидя у себя в гостиной, за тысячи миль отсюда.

«Так бы и сказал, что собираешься положиться на вдохновение, – добавил он. – Что левая пятка прикажет, то и сделаешь. По-моему, отличный план».

На самом деле это только звучит красиво: «положиться на вдохновение». А когда бредешь по пустынному каменному побережью и в голове у тебя ни единой путной мысли, чувствуешь себя довольно милым, но предельно нелепым созданием природы, вроде оранжевого одеяла с розовыми сердечками, наброшенного поверх лоохи – а куда деваться, холодно тут. Настоящая северная зима. В смысле такое ужасное время года, когда не стоит подолгу спать на голой земле. Пару часов – еще куда ни шло.

Городок Саллари, вернее, то немногое, что от него осталось, стоял довольно далеко от моря – там, где темно-синие камни побережья постепенно уступали место обычной почве, и можно было легко вырыть яму под фундамент, посадить сад, развести огород. Поэтому шагал я долго, наверное, больше получаса. Но не сказать, что это пошло мне на пользу. Идей в голове так и не прибавилось. Ну, правда, согрелся от быстрой ходьбы, и то хлеб.

Впрочем, не настолько, чтобы расстаться с одеялом. Увы, совсем нет.

Я думал, что в единственном обитаемом доме Саллари, где живет Лесничая Смотрительница, гениальная сновидица по имени Нур Иристан, топится печь, и я сразу отличу его от прочих по дыму, струящемуся из трубы. Однако никакого дыма не было. И надежда, что опознать ее жилье можно будет по застекленным окнам и запертой или хоть в каком-то виде существующей двери, тоже не оправдалась. Единственный более-менее целый дом, который при большом желании мог сойти за нормальное жилье, был обставлен кое-какой ветхой мебелью, но пустовал. Вероятно, он предназначался для туристов. В смысле, паломников, ну или как тут называются люди, которым приспичило побывать в месте заключения исторического договора с морем. Что ж, по крайней мере, мне стало ясно, почему посол Чангайской империи разбила столько посуды, вспоминая этот гостеприимный приют. Она совершенно не преувеличивала, описывая перенесенные неудобства. Скорее, наоборот.

Потом я осмотрел остальные дома, вернее, руины, в которые их превратило время. Выбитые окна и двери – это еще ладно бы, у большинства строений не было даже крыш. А некоторые и стен не досчитывались. И деревья – не огромные, как на берегу, а обычные – росли не только снаружи, но и внутри. И трава пробивалась сквозь половицы. Совсем молодая, сочная, первая весенняя трава.

В конце концов я отказался от идеи отыскать смотрительницу, руководствуясь здравым смыслом, и решил отправиться к ней Темным Путем. С самого начала надо было так сделать, но я тянул время, как мог. Неловко, да и просто жалко будить человека до рассвета. А теперь уже, наверное, можно, потому что, пока я скитался среди руин, утро окончательно вступило в свои права. Даже солнце показалось из-за горизонта – маленький ярко-оранжевый шар, совсем не похожий на привычное нам, жителям Хонхоны, большое бледное светило. Как будто я на другую планету попал, а не просто на соседний континент.

Если бы не удобная особенность Темного Пути, который позволяет мгновенно добраться до цели даже в тех случаях, когда ее местонахождение неизвестно – просто точно сформулируй, куда именно тебе надо, и вперед – я бы, наверное, до сих пор слонялся среди руин, пугая диким взором и пестрым одеялом редких паломников и лесных птиц. Ни за что ее не нашел бы. Потому что пожелав оказаться рядом с Нур Иристан, Лесничей Смотрительницей Саллари, я обнаружил себя в подвале.

Ну конечно. Подвалы-то я не обыскивал, хотя, если по уму, именно с них и следовало начинать. А где еще можно относительно удобно устроиться в доме, от которого остались три полуразрушенные стены и небольшой кусок крыши, угрожающе нависающий над покосившейся верандой?

Впрочем, оказавшись в подвале, я далеко не сразу обнаружил там следы человеческого присутствия. Ни намека на мебель, даже какого-нибудь ящика или плоского камня вместо стола, ни матраса, ни подстилки, ни сундука. Только груда сена в дальнем углу; впрочем, такого душистого, что человека, устроившего для себя подобное ложе, я вполне мог понять.

Но на сеновале тоже никого не было, во всяком случае, так мне показалось поначалу. Потом я услышал звук, похожий на шум моря, только очень тихий – так могло бы шуметь совсем маленькое море, умещающееся в тазу, – и вдруг понял, что это дыхание. Человека нет, а дыхание есть. Невидимая она, что ли?

Оказалось, действительно невидимая – пока спит.

По мере того, как Нур Иристан просыпалась, ее тело постепенно проявлялось на фоне сухой травы. Первыми возникли руки, крупные, с длинными пальцами, явно очень сильные, хоть и прозрачные – пока. За руками последовало небольшое крепкое тело в длинном вязаном балахоне и только потом лицо. Неожиданно молодое и смутно знакомое – где-то я уже видел эти мягкие, словно бы не до конца прорисованные черты.

Она открыла глаза, темно-серые, как штормовое море. Увидела меня, безмятежно зевнула, улыбнулась, сказала:

– Злок-йок, не мой, а зеленый. Я проиграла, ты пришел.

Ничего себе поворот.

Ну, зато сразу ясно, где я ее видел. В моих снах сероглазая леди выглядела старше и, пожалуй, гораздо эффектнее. Но она, она, сомнений нет. Надо же, какая хитрая, заранее позаботилась завести полезное знакомство в Тайном Сыске столицы Соединенного Королевства. Интересно, как вычислила, что именно я ей пригожусь? Или просто снилась всем нашим без разбору? И еще кумонской Хальфагуле Цияне, и членам кангонского Совета Общего Порядка, и куанкулехским Мастерам Высочайшей Справедливости, и даже парочке каких-нибудь туланских профессиональных подозреваемых, улыбалась, кидала кубики, рассуждала о свободе и играх, очаровывала, незаметно пробиралась в сердце. Очень предусмотрительно! Когда созданное тобой сновидение скачет с ножом по всем странам и континентам, сложно заранее угадать, кто первым заявится по твою душу на рассвете, до отвращения наяву.

И ахнет, узнав тайного сердечного друга из своих снов. Вот как я сейчас.

– Все бы так проигрывали, – наконец сказал я.

– Да ну, ничего хорошего, – она снова зевнула. – Ты пришел слишком рано. Я рассчитывала, что у нас есть хотя бы полгода. А лучше – больше.

– Полгода – на что?

– Успеть подружиться. Так крепко, чтобы остаться друзьями даже после того, как ты найдешь меня наяву. Но мы не успели, ничего не поделаешь. Теперь ты меня убьешь.

– С чего ты взяла? – опешил я.

– Ну так известно же, что вы, угуландские колдуны, убиваете всех, кто покушается на вашу власть над Миром.

– Ух ты! – восхитился я. – Правда? Слушай, отличная новость! Теперь если кто-нибудь покусится на мою власть над Миром, я буду знать, что делать.

– Я думала, ты только во сне веселый, а ты и наяву такой, – удивилась Нур Иристан. – Редко так совпадает.

Протянула мне руку – я решил, женщина хочет, чтобы я помог ей подняться, но, вцепившись в мою ладонь, она неожиданно потянула меня к себе, да с такой силой, что я потерял равновесие и рухнул в мягкое сено.

Не то чтобы это было неприятно. Пахучая сухая трава, ласковая легкая ладонь на лбу, теплые губы, касаясь уха, тихо шепчут какие-то слова – не то на чужом языке, не то просто неразборчиво, да какая разница, когда так хорошо…

Дырку над ней в небе, она же пытается меня усыпить! – вдруг понял я. Рад бы сказать, что вовремя опомнился, но на самом деле поздновато, потому что тело к тому моменту уже налилось сладким свинцом, я не то что вскочить, а пошевелиться не мог.

Ну, то есть как – не мог. Просто это было довольно трудно.

Шурф однажды рассказывал мне, что отыскал в Орденской библиотеке сведения о чрезвычайно полезном древнем заклинании, позволяющем отменить практически любое чужое колдовство – если, конечно, не прозеваешь нужный момент, успеешь произнести заветное короткое слово прежде, чем противник завершит свою работу. Я, помню, ужасно заинтересовался, но потом, как всегда, на что-то отвлекся и попросить: «Научи», – так и не сообразил. Что, с одной стороны, довольно досадно. А с другой – невелика беда. Потому что у меня есть собственный способ отменить, причем не только чужое колдовство, а вообще все, что мне по каким-то причинам в данный момент не нравится – прийти в ярость.

Плохо одно: прихожу я в это прекрасное состояние крайне редко. Впрочем, все мои близкие сейчас дружным хором сказали бы, что это как раз очень хорошо. Их можно понять.

Счастье, что тогда, в Саллари, я пришел в ярость мгновенно, как будто кнопку нажали. Сам от себя не ожидал. Причем, подозреваю, просто от стыда – это надо же, так глупо попасться! Как будто не к незнакомой безумной ведьме в гости пришел, а к своей старинной подружке. Нашел, когда расслабляться, доверчивый идиот.

В общем, буквально секунду спустя я уже стоял на ногах. И сероглазая любительница колыбельных тоже стояла. У нее не было выбора: я очень крепко ее держал. Всеми тридцатью восемью руками, или сколько их там у меня в тот момент оказалось. Ну или не руками, а просто такими штуками, которыми чрезвычайно удобно кого бы то ни было держать. А еще удобнее разрывать на куски, но в такие крайности я все же стараюсь не впадать. Однажды попробовал, не понравилось[80]. Я вообще недолюбливаю физический труд.

До сих пор толком не представляю, во что именно я тогда превратился. И хвала Магистрам, что так. Надеюсь, этот светлый образ никогда не уставится на меня из зеркала. Меньше знаешь, крепче спишь.

Судя по выражению лица моей жертвы, я был невообразимо прекрасен. Но кроме ужаса в ее глазах горело любопытство. Самое настоящее любопытство, высшей пробы: «Ух ты! Откуда такое чудо взялось? Это, что ли, он превратился? Интересно, как это делается? А я бы смогла? И что теперь будет? Оно меня съест? Или просто во что-нибудь этакое превратит? И что я при этом почувствую?..»

Ну и ярость моя, конечно, сразу прошла. С умилением она неважно сочетается. И когда я полез в карман лоохи за сигаретами, у меня уже было всего две руки. Это точно, я их сосчитал.

– А почему ты меня не убил? – спросила Нур Иристан.

Она снова сидела на своей груде сена и вид имела почти разочарованный. Пообещал и не убил, каков подлец!

– Потому что ты дура, – сердито сказал я. – Глупым людям нельзя умирать молодыми. Вам надо жить как можно дольше, чтобы успеть поумнеть. Смерть – серьезная работа, дураков до нее допускать нежелательно.

– Ничего себе – «молодыми»! Мне уже почти пятьсот лет! – совершенно по-детски возмутилась она.

– Значит, у тебя запоздалое развитие, бывает. Ничего не попишешь, придется пожить еще.

Нур Иристан испытующе уставилась на меня. Явно пыталась понять, можно ли мне верить. И, похоже, пока склонялась к тому, что с этим делом лучше повременить.

– Если бы собирался убить, я бы в тебя просто плюнул, – сказал я. – Прямо с порога, чего тянуть. У меня, видишь ли, слюна ядовитая. Один добрый человек когда-то вот так удачно меня заколдовал. Благодетель, драть его четырежды во всех колодцах.

– Это ты к чему? – подскочила она.

– К тому, что нет никакого смысла сопротивляться. Я к тебе поговорить пришел, а не убивать.

– В это довольно трудно поверить, – откликнулась Нур Иристан. – Но поскольку я до сих пор жива, видимо, ты все-таки говоришь правду. Не знаю, что там у тебя со слюной, но ясно, что убить ты можешь кого угодно. Просто не хочешь. Интересно, почему?

Хороший вопрос. Особенно в устах человека пятисот лет от роду. Впрочем, готов спорить, большую часть этого времени леди проспала. Какой с нее спрос.

– Потому что всякая жизнь – драгоценность, – наконец сказал я.

– Какая странная идея, – удивилась Нур Иристан.

И задумалась. Надолго. Я был не против, как раз хотел спокойно покурить. Не декламируя при этом пафосные банальности. Больше одной за утро – уже перебор.

– На самом деле, я вовсе не собиралась причинить тебе вред, когда усыпляла, – наконец сказала она. – Просто тебя спящего я уже неплохо знаю. С тобой спящим мы партнеры по игре, а это – хорошее начало дружбы. Поэтому мне было бы проще говорить с тобой во сне, вот и все. А ты так рассердился!

– А кто бы не рассердился, когда его без спроса пытаются заколдовать? – усмехнулся я.

– Я! – пылко воскликнула Нур Иристан. – Я бы совсем не рассердилась! Я бы очень хотела, чтобы ты меня заколдовал. То есть не обязательно ты. Все равно кто. Это же так интересно!

Я совсем растерялся. До сих пор думал, что характеристика «безумная ведьма» – это просто художественное преувеличение. Мы же часто называем друг друга безумцами, когда сердимся или, напротив, восхищаемся. Или выражаем несогласие, или хотим пристыдить.

Но теперь я заподозрил, что учитель Нур Иристан называл ее безумной вовсе не потому, что сердился. Он просто констатировал факт. И ее коллеги, урдерские Глашатаи Воли Старших Деревьев, ровно тот же факт констатировали. И им, безусловно, видней. А я даже запаха безумия не способен различить, вот ведь влип.

Нур Иристан, похоже, примерно представляла ход моих мыслей. И снисходительно усмехнулась.

– Опять думаешь, что я дура? Думай, мне не жалко. Но я только и хотела сказать, что магия, которая творится наяву – это настоящая жизнь. А жизни слишком много не бывает. Поэтому пусть лучше меня заколдуют, чем вообще ничего никогда не случится, я так на это смотрю.

И тогда до меня наконец начало доходить, с кем я связался. У Меламори, когда она сокрушалась, что бросила учебу у арварохских буривухов, были такие же отчаянные и одновременно мечтательные глаза.

– Ладно, если хочешь, я тебя заколдую, – сказал я. – Наяву. Мне не жалко. Но сначала давай просто поговорим.

– О дереве по имени Дигоран Ари Турбон? – понимающе кивнула она. – Скажи мне, ты его полюбил?

От такой прямоты я даже немного растерялся.

– Да не то чтобы именно я. И не только его. Но в целом да, ты мыслишь в правильном направлении.

– О! Не только его! То есть остальных вы тоже полюбили? Все получилось! – торжествующе воскликнула Нур Иристан. И расхохоталась от избытка чувств – громко и звонко, как в моих снах, когда делала особо удачный ход.

– Что именно получилось? – спросил я. – В чем состоял замысел? Тебе было нужно, чтобы кто-нибудь полюбил Ди и его семейство? Но зачем?

– Затем, что настоящая магия изменяет Мир, – твердо сказала она. – А любовь – это очень серьезное изменение.

– Да, пожалуй.

– И это изменение внесла я! Хотя ничего толком не умею, кроме сновидений. А это все-таки ненастоящая магия.

– Да с чего ж ты взяла, что ненастоящая?

Нур Иристан растерянно моргнула. Явно не ожидала такого вопроса. Наконец сказала:

– Я с детства умею делать со сновидениями все, что заблагорассудится. Но реальность от этого никогда не менялась. Когда заболел мой отец, я пять ночей кряду видела сон о том, как он выздоравливает, но это не помогло, нам все равно пришлось звать знахарку. Когда я на кого-нибудь сердилась, могла хоть год кряду видеть во сне, как я его убиваю, но наяву человек оставался жив и благополучен. И сколько бы драгоценных кладов я ни находила в сновидениях, наяву мы оставались бедняками, каких поискать. Во сне я могу быть царицей Мира, но рано или поздно все равно придется просыпаться, вот в чем штука!

– Можно посмотреть на это иначе, – заметил я. – Как бы хорошо ни обстояли мои дела наяву, рано или поздно придется заснуть. И всегда есть шанс огрести в сновидении столько неприятностей, что с ума сойти впору. Одно время мне часто снились кошмары, и я ничего не мог с ними поделать – в точности, как ты с врагами, бедностью и болезнями наяву.

– Но рано или поздно ты обязательно просыпался! – упрямо сказала она.

– Совершенно верно. А потом обязательно засыпал, и все начиналось сначала. Никакой разницы.

– Ты меня совсем запутал, – вздохнула Нур Иристан. – А все равно уметь колдовать наяву гораздо важнее, чем во сне. Я точно знаю.

– Ладно, не будем спорить. У тебя есть мечта научиться колдовать наяву. Кстати, не то чтобы невыполнимая. Уверен, стоит тебе переехать поближе к Сердцу Мира, и все пойдет как по маслу. У нас все быстро учатся магии. Вот, скажем, родные нашего общего друга Дигорана Ари Турбона. Казалось бы, вообще не люди, а просто сны, приснившиеся дереву. Тем не менее, уже колдуют вовсю. Отличные, кстати, они у тебя получились. Такие славные люди, невозможно их не любить. Ты все как надо сделала.

– Ну, по правде сказать, их достоинства не моя заслуга, – смущенно улыбнулась Нур Иристан. – Это Дигоран Ари Турбон захотел именно такую семью. Добрую умную сестру, красивого увлеченного друга, талантливую племянницу, или племянника, он никак не мог решить, кто лучше, девочка или мальчик, вот и получилось… ну, ты сам знаешь что. Дигоран Ари Турбон придумал их задолго до того, как мы познакомились. Он же очень старое дерево. Тысячи три лет ему, как минимум, а точно он сам не знает, давным-давно сбился со счета. Насмотрелся, как живут люди – он-то, в отличие от меня, успел застать Саллари процветающим городком – и сам захотел стать человеком. И чтобы у него была человеческая семья. Рассудил так: родители, жены и дети – это слишком, к такой степени близости он пока не готов, а вот сестра, племянник и друг – именно то, что надо. Рос и представлял, как бы отлично они жили тут, в Саллари, все вместе. Только друг иногда уезжал бы по делам. Но потом обязательно приезжал бы – хороший повод устроить пирушку! Дигоран Ари Турбон так здорово все придумал, что почти поверил в их существование. А когда вспоминал, что на самом деле он дерево, и никакой семьи у него нет, тосковал. Сам не заметил, как эти выдуманные люди стали главным смыслом его жизни.

– Бедняга, – искренне сказал я.

Потому что очень легко мог представить себя на его месте.

– Когда я пришла в Саллари, мы с Дигораном Ари Турбоном сразу заключили сделку, – говорила Нур Иристан. – Я мастерю для него достоверные счастливые сны с участием его вымышленного семейства, а он за это делает Саллари полностью безлюдным. Городок к тому времени и так пришел в упадок, но все же какие-то люди тут жили, а мне они не нужны. Мешают сосредоточиться на сновидениях. Ну и вообще докучают… Эй, не смотри на меня так! Мы не утопили их в море, хотя некоторые вполне того заслуживали. Просто внушили им желание попытать счастья в каком-нибудь другом месте. И отлично все получилось, сам видишь.

Ну… в общем, да.

– А остальные деревья? – спросил я.

– А что – остальные?

– Не возражали?

– Против отъезда жителей Саллари? Да нет, не особо. Вообще-то обычно старым деревьям нравится расти рядом с людьми. Их это развлекает. Но здешним я предложила взамен такие интересные и приятные сновидения, что о людях до сих пор никто не вспоминает.

– Ясно, – кивнул я. – А как вся эта компания появилась у нас в Ехо? Зачем это понадобилось? Я так понимаю, у дерева Дигорана Ари Турбона уже четыреста лет все и так было отлично. Зачем что-то менять?

– Время пришло, – лаконично ответила Нур Иристан.

И умолкла. Сидела с таким упрямым лицом, словно твердо решила больше никогда в жизни не говорить ни слова.

Очень жаль, если так. Я пока еще даже не начал понимать, что у них тут на самом деле произошло.

– Все-таки жаль, что мы с тобой не успели как следует подружиться, – вдруг сказала она. – Потому что есть вещи, которые можно рассказать только близкому другу. Но может быть, если ты сегодня оставишь меня в живых, вернешься домой, еще три тысячи раз уснешь и увидишь во сне, как мы играем в «Злик-и-злак», радуемся друг другу, ссоримся и смеемся, в три тысячи первую ночь я решусь рассказать тебе, как тосковала по настоящим чудесам, сотрясающим Мир. И по настоящей себе, рожденной для чего-то гораздо большего, чем детские игры спящего сознания. Как пыталась одолеть свою немощь, посылая сладкие и страшные сновидения всем, до кого могла дотянуться – от императора Чангайи до капитанов укумбийских охотничьих кораблей. Моя власть над ними была велика, пока они спали, но поутру все, как один, выбрасывали мои сновидения из головы. В их жизни ничего не менялось! Но я совсем не хочу рассказывать все это тебе. Ты – чужой человек, хоть и способен понять несколько больше, чем я смела надеяться.

– Да, – согласился я. – Пожалуй, способен. Хотя никогда не отмахивался от собственных снов.

– Так это потому что ты настоящий колдун! – выпалила она. – Когда можешь все, все становится одинаково важно.

Я не стал говорить ей, что это не всегда было так. Вместо этого спросил:

– «Время пришло» – это означает, что Мир изменился? И овеществлять сновидения внезапно стало гораздо легче, чем прежде? Ты поняла это и решила предложить Дигорану Ари Турбону новую сделку? Настоящую человеческую жизнь, почти наяву, да еще и в таинственном Сердце Мира, о котором у вас тут рассказывают столько удивительной правды, неотличимой от выдумок, и так убедительно врут, что невозможно не верить? Потому что Ди – старое и могущественное дерево, которое точно знает, что хочет, а ты… Ну, надо же с чего-то начинать.

– Ну, положим, начала я с того, что попроще, – улыбнулась она. – Овеществлять свои сновидения я умела еще в ту пору, когда считалась ученицей Страшного Гру Ватаны. Но с чужими у меня совсем не было опыта. Поэтому некоторое время ушло на учебу. Хвала свету зримому, Арари Иура Рон и Ватар Кон Асада – это другие наши прибрежные деревья – азартны и любопытны. Они с удовольствием включились в мою игру и охотно прогуливались по разным городам Мира, останавливались там в гостиницах, пробовали еду и заводили романы; обычно деревьям это особенно интересно – что чувствуют люди, когда едят и занимаются любовью. Ну, правда, надолго их энтузиазма не хватило. В отличие от Дигорана Ари Турбона, эти деревья совсем не в восторге от жизни в человеческом теле. Зато Ватару Кон Асаде очень понравилось быть собакой; собственно, он до сих пор с удовольствием длит этот сон, а хозяин собаки не может нарадоваться, какого отличного пса подобрал на улице. А Арари Иура Рон устал от сумбурных впечатлений и снова смотрит привычные любимые сны о вечной весне на необитаемом берегу Арвароха… Так или иначе, а свое дело они сделали, помогли мне отточить мастерство. Результат ты видел.

– Видел, – кивнул я. – Но кстати так и не понял, с какой радости сны о счастливом урдерском трактирщике из Ехо перемежались всеми этими нелепыми убийствами в других городах?

– Это было мое условие, – объяснила Нур Иристан. – За настоящую жизнь надо платить настоящей кровью, так я ему сказала.

– Но это совсем не так. Мне самому доводилось овеществлять сновидения. Кровавые жертвы в таком деле не нужны. Смерть – вовсе не та монета, которую Вселенная принимает к оплате за согласие дать наваждению жизнь.

– Вселенная, может, и не принимает, – усмехнулась Нур Иристан. – Зато я принимаю. Смерть – это такое же серьезное изменение Мира, как любовь. Значит, мне годится. Поэтому я сказала: «Дигоран Ари Турбон, все будет, как ты мечтаешь и даже лучше – счастливая жизнь в Сердце Мира с любимыми другом, сестрой и племянником, удивительные знакомства, задушевные разговоры и самая настоящая угуландская магия. Тебя будут почитать за добрый нрав и переменчивый цвет лица, могущественные колдуны станут собираться за твоим столом, заботиться о твоей семье и играть с тобой в «Злик-и-злак». Но иногда ты будешь появляться на улицах далеких городов, с острым ножом в руках. Я не принуждаю тебя никого убивать, но знай, что каждая смерть – это дополнительный год настоящей жизни для тебя и твоих близких. Не слишком дорогая цена, грех торговаться». Так что не держи зла на Дигорана Ари Турбона. На его месте каждый согласился бы заплатить такую цену. Включая тебя самого.

Я даже не особо рассердился. Ну какой с нее спрос – с такой-то кашей в голове.

Спокойно сказал:

– Ну уж нет. Когда мне не нравится назначенная цена, я ищу способ получить желаемое на своих условиях. И Ди, похоже, искал. И нашел, хоть и шарил на ощупь впотьмах.

– Что он нашел? – встревожилась Нур Иристан. – Ты о чем?

Но я не стал отвечать. Спросил:

– Говоришь, разноцветные лица – это была его идея?

– Я такого не говорила. Впрочем, да. Его. Дигоран Ари Турбон мечтал стать удивительным человеком. Чтобы даже в городе, где живут одни колдуны, таких больше не нашлось.

– Разноцветное лицо, странная одежда – рано или поздно кто-то должен был заметить необъяснимое сходство между столичным трактирщиком и убийцами из Кумона, Тулана, Кангона, Бахри – и где он там еще успел отметиться? – ладно, уже неважно. И значение каждого цвета Ди охотно всем разъяснял. Чтобы при случае догадались, что на самом деле убийце с красным лицом очень страшно. Ну а как еще позвать на помощь, когда толком не знаешь, можно ли вообще хоть кого-то позвать?

– Ну и чего он этим добился? – сердито спросила Нур Иристан. – Того, что ты пришел заставить меня разбудить его прежде времени? Ради каких-то никому не интересных случайных прохожих, которым не повезло оказаться на его пути? Если настоишь на своем, Дигоран Ари Турбон нам с тобой спасибо не скажет, учти.

– Разбудить прежде времени? И не мечтай! Его теперь никто не разбудит. Я об этом позаботился. И убивать ему больше никого не придется. Потому что смерть не может быть платой за жизнь, так не… Эй, ты чего?

Совершенно не ожидал, что она разревется. Вроде не ребенок. Взрослая тетка пятисот лет от роду. За пять веков, мне кажется, вполне можно научиться держать себя в руках.

Впрочем, в рыданиях Нур Иристан явственно слышались торжествующие нотки. Словно она заранее позаботилась заключить пари, поставить на такой исход дела, и теперь, оплакивая свое поражение, одновременно подсчитывала грядущие дивиденды. И выходила совсем неплохая сумма; впору задаться вопросом, а было ли вообще поражение.

Ага, как же. Держи карман шире.

– Так, – сказал я. – Ты этого и добивалась, да?

Нур Иристан улыбнулась сквозь слезы, махнула рукой – дескать, наконец-то начал хоть что-то понимать, лучше поздно, чем никогда. Это еще вопрос, кому из нас надо жить дольше. В смысле, кто здесь больший дурак.

Согласен, оба хороши.

– Внимание, – наконец сказала она. – Самое трудное для сновидца – это внимание. Почти всякому спящему его хватает на пару-тройку часов. При должной подготовке – на несколько суток. Великие тубурские мастера, старейшие Сонные Наездники годами удерживают внимание на одном и том же сновидении, не позволяя ему превратиться в хаос, а себе проснуться. Но это – лучшие из лучших. Да и у них счет идет на годы, а не на столетия, увы. Дигоран Ари Турбон – очень старое дерево. Очень могущественное. Нам, людям, вообразить трудно, на что они способны. Но даже силы внимания старого дерева недостаточно, чтобы подолгу оставаться в одном и том же сне. Поэтому были необходимы регулярные прыжки в другие сновидения. Яркие, насыщенные эмоциями и впечатлениями, но достаточно неприятные, чтобы захотелось вернуться домой. Ну, то есть в основной сон. Я понятно объясняю?

– Вполне. А все же вы легко могли бы обойтись без убийств. Человеческая жизнь щедра на неприятные сюжеты. Впрочем, тебе надо было привлечь к Ди внимание других людей, это я тоже понимаю. Чем больше народу его увидит, тем лучше. Чем больше о нем помнят и говорят, тем достовернее образ. Чем сильнее боятся, тем проще продолжать быть. Страх – хороший клей. Прочный. Но, по большому счету, все равно плохой. И не только потому, что портит любую реальность. Просто всякий нормальный человек хочет, чтобы источник его страха исчез и больше никогда не появлялся. Подобное противоречие никому не на пользу.

– Этот твой «нормальный человек», может, и хочет, чтобы страшное исчезло, – усмехнулась Нур Иристан. – Но не верит, что так получится. Людям, как правило, гораздо проще верить, что все закончится плохо, мир меняется к худшему, смерть неизбежна, зато сами они, понимая все это, чрезвычайно умны. Поэтому золотое правило всякого наваждения: если хочешь овеществиться, пугай! Ну или заставляй себя любить, это тоже отлично работает. Но я решила не останавливаться на чем-то одном. Пусть одни любят, другие боятся, вместе, глядишь, удержат… Знаешь что? Пошли навестим Дигорана Ари Турбона. Хочу посмотреть, как ему спится.

– Убедиться, что я тебя не обманываю? Конечно пошли.

По дороге мы молчали. Не знаю, о чем думала Нур Иристан, а я послал зов Джуффину. И спросил: «Слушай, а можно быстро добыть список убитых этим краснолицым – для начала хотя бы в Кумоне? И имена их близких, если вдруг кто-то зачем-нибудь их записал».

«Спрошу Цияну, – откликнулся он. – В Кумонской полиции те еще бюрократы, документируют каждый чих. И имена людей, которые опознавали убитых и забирали их тела, безусловно, фигурируют в нескольких дюжинах каких-нибудь сумрачных протоколов. Интересно, зачем они тебе сейчас понадобились?.. Ты чего молчишь? Не знаешь, как посмешнее соврать? Ладно, не трудись. Мне же лучше, сам угадаю».

Примерно так я всегда представлял себе ангельское долготерпение.

Мы еще и полдороги не прошли, а Джуффин уже снова объявился у меня в голове с длиннющим списком куманских имен, которые и по одному-то вполне способны свести с ума непривычного человека: «Аширия куан Обрата, Гулустан цу Обрата, Мрайдуни куан Обрата – мать, отец и жена убитого Шана цуан Обраты соответственно; Дорайбуни ату Савах, старший вечерний друг убитого Цийны цу Шьяхты; Урибуси ни Куймана, Аллани куан Куймана, Найра ан Куймана – третья дочь и две жены убитого Курьями ату Куйманы… эй, сэр Макс, это только половина. Как ты собираешься их запоминать?»

«Наизусть», – лаконично ответствовал я.

Врал, конечно. В кои-то веки у меня в кармане вовремя оказалась самопишущая табличка – расписка, подтверждающая твердое намерение Дигорана Ари Турбона доверить мне свою жизнь. И на ней еще оставалось достаточно места для полного списка его кумонских жертв. Джуффин диктовал, я записывал. Не так много, на самом деле, из сорока семи нападений смертью завершились только шесть. Ди точного числа убитых, конечно, не знал, он же сразу исчезал с места преступления; иными словами, прекращал смотреть этот тягостный сон. И наверняка переоценивал свои успехи. Думал небось, уже пару дюжин лет жизни своим родным обеспечил… Гадский, конечно, договор.

«Ладно, – Джуффин отвлек меня от мрачных мыслей. – Наизусть, так наизусть. Я не очень злой начальник. И не рассержусь, если ты еще двести восемьдесят девять раз попросишь меня прочитать этот список. Обращайся».

«Но почему именно двести восемьдесят девять?»

«Потому что двести девяносто раз кряду я одно и то же талдычить не согласен. Всему есть предел».

Аргумент.

– Это что? – дрожащим от возбуждения голосом спросила Нур Иристан, увидев у меня в руках самопишущую табличку. – Какой-то магический амулет?

– Да не то чтобы. Просто такая штука для записей, чтобы с перьями и карандашами не мучиться. Руку положил, и все записалось само. Очень удобно.

А что карандашом писать, на мой взгляд, в тысячу раз легче, я ей говорить не стал. Зачем разрушать красивую легенду об удобных волшебных вещах.

На лице моей спутницы отразилась нешуточная борьба. Она, конечно, очень хотела попросить дать ей попробовать. И, конечно, гордость велела ей ждать, пока я сам это предложу. А я не предлагал – и что тут будешь делать?

«Терпеть, – мрачно думал я, ежась на морском ветру. – Частных уроков чистописания я не даю».

Впрочем, душевные муки Нур Иристан продолжались недолго. Завидев вдалеке высоченное дерево, она улыбнулась, ускорила шаг, потом побежала. Добежав, обняла толстый темный, почти черный ствол, прижалась к нему всем телом и замерла. Когда я подошел поближе, увидел, что глаза ее закрыты, потом услышал дыхание, шуршащее, подобно морскому прибою, и понял, что Нур Иристан спит. Ничего себе номер.

С другой стороны, надо же им поговорить.

Давешнее дурацкое одеяло с сердечками оказалось лучшим приобретением всей моей жизни. Без него я бы, пожалуй, недолго протянул на холодном морском ветру, который разгулялся сейчас куда сильнее, чем ночью. Поднимал в воздух синюю каменную пыль, закручивал ее причудливыми спиралями; впрочем мне в лицо не швырял, даже за шиворот не сыпал – и на том спасибо. Не все ветра настолько деликатны.

Я сидел среди корней спящего дерева по имени Дигоран Ари Турбон, курил, прикрывшись от ветра импровизированным защитным колпаком из оранжевого одеяла, время от времени задирал голову, чтобы убедиться: в вечнозеленой кроне действительно путаются облака, мне не померещилось, он правда такой огромный. С ума можно сойти.

Время шло, ветер дул, море шумело, камни ему вторили, я зябко кутался в одеяло, а спутница моя, похоже, даже не думала просыпаться. И на меня самого внезапно навалилась усталость, так всегда бывает в середине дня, если перед этим поспать слишком мало, вскочить на рассвете и сразу куда-то побежать.

Я не стал сопротивляться сонливости, подумал: «На сто лет все равно не пропаду, желающих разбудить меня в этом Мире, хвала Магистрам, предостаточно». Улегся среди корней и заснул.

Мне снилось, как маленькая сероглазая Нур Иристан сидит за большим круглым столом «Света Саллари», завтракает блинами по-кумирийски или по не-кумирийски, так сразу не разберешь, и красавчик Кадди Кайна Кур подкладывает ей порцию за порцией, а сияющий от удовольствия Ди говорит сестре: «Ларичка, эта чудесная леди – мой старый друг, и я обязан ей жизнью».

Хорошо хоть не брякнул на радостях: «Мы все обязаны ей жизнью», – думал я. Но конечно помалкивал. Потому что меня, строго говоря, там вообще не было. Я просто спал и видел их во сне. Без всяких там дурацких мистических овеществлений. Довольно нелепо было бы овеществляться в городе, где у меня столько дел и нерешенных проблем. Сон – это, по идее, все-таки отдых.

И проснулся я тоже без всякой мистики. Просто потому, что начал накрапывать дождь. Совсем мелкий, но в сочетании с холодным ветром чертовски неприятный. К счастью, Нур Иристан он тоже разбудил. А то Магистры знают, сколько бы мне пришлось ждать ее пробуждения. Возможно, до сих пор сидел бы на том грешном побережье, злой, отощавший, с окладистой бородой.

– Во сне я встречалась с Дигораном Ари Турбоном, – сказала Нур Иристан, проворно забираясь под импровизированный навес из одеяла. – Не представляю, что ты с ним сделал, но он и правда больше не нуждается в моей помощи. И вообще ни в чьей. А просто живет. Как будто действительно родился человеком, а не спит здесь на берегу. И его выдуманные друг, сестра и племянница тоже живут и не собираются исчезать. С виду люди как люди, не знала бы, ни за что бы не догадалась, кто они на самом деле. Это так здорово! Я хотела, чтобы у Дигорана Ари Турбона все получилось. Очень его люблю.

– Придержи одеяло, – попросил я.

Спрятал руку под полой лоохи, залез в Щель между Мирами, добыл там себе чашку горячего кофе. Потом еще одну. Протянул ее Нур Иристан, которая смотрела на мои манипуляции, распахнув рот. Сказал:

– Это волшебный напиток из другого Мира. Волшебство заключается в том, что он ужасно горький и противный, но стоит попробовать, как сразу хочется еще. По доброй воле от добавки ни за что не откажешься. И в этом смысле он, конечно, очень похож на саму жизнь.

Она недоверчиво покачала головой, но кофе выпила залпом. Скривилась и попросила еще. Вот это, я понимаю, мужество.

– Очень круто ты все придумала, – сказал я, добыв для нее дополнительную порцию. – Ну или вы вместе с Ди. Дружелюбный хозяин удивительного трактира, откуда не хочется уходить, разноцветные лица и завиральные истории, верить которым перестаешь примерно после второй, все эти его бесследные исчезновения среди бела дня на пустой улице, вести из других стран о загадочных убийствах – рано или поздно кто-то из угуландских колдунов, которых ты, похоже, считаешь вздорными, зато всемогущими существами, должен был заинтересоваться этой историей всерьез. Это, конечно, был огромный риск. Несмотря на все обаяние Ди с семейством, шансы, что гипотетический вздорный колдун захочет действовать в их интересах, были совсем невелики. Но я же помню, как ты играешь в «Злик-и-злак». Все эти рискованные ходы назад – только ради шанса лишний раз бросить разноцветный кубик, что само по себе дополнительный риск, большинство игроков всеми правдами и неправдами стараются избегать такой ситуации, а ты, по-моему, только ради нее и ввязываешься в игру.

– Это так, – серьезно кивнула Нур Иристан. – Я люблю внезапно выигрывать. И при этом совсем не боюсь проиграть. Помнишь, в одном нашем общем сне я говорила тебе, что проигрыш не лишает нас счастья, пережитого в ходе партии? Я и наяву так думаю.

– Из таких, как ты, получаются отличные маги, – откликнулся я. – Лучшие из лучших.

Она встрепенулась. Внимательно посмотрела на меня, сжала губы до белизны, кивнула:

– А теперь ты скажешь: «но…» Непременно найдется какое-нибудь «но». И дверь захлопнется перед моим носом, так и не открывшись.

– Может быть, захлопнется, – согласился я. – А может быть, и нет. От тебя зависит.

Она подобралась, как кошка перед прыжком. Всем своим видом выражала один-единственный вопрос: «Что я должна сделать?» Но вслух его задать так и не решилась.

– Скажи, а ты умеешь увидеть во сне чужую жизнь? – спросил я. – Не чью попало, а совершенно конкретного человека. По заказу.

Нур Иристан изумленно уставилась на меня.

– Слушай, если бы ты не спросил, я бы и не вспомнила! А ведь в детстве так развлекалась.

«Очень хорошо, – подумал я. – Значит, не придется отправлять тебя в эти сновидения силой, обойдемся без Смертных шаров. Сама, все сама. Надо же, как повезло».

– Любопытно было узнать про взрослых правду: как они на самом деле живут? – говорила Нур Иристан. – Что от всех скрывают? От чего получают удовольствие? Маленькой девочке очень интересно оказаться в шкуре взрослого мужчины. Особенно если он, например, моряк, а еще лучше, лесной колдун. Или заезжей богачкой, у которой дорожных нарядов больше, чем у всей нашей семьи пальцев на руках. Или императором Чангайи, о котором вообще ничего не известно кроме того, что он где-то есть. Представляешь, какие возможности мне открылись?

– Еще бы! Но почему ты забросила такую игрушку? Собственная жизнь стала интересней снов о чужих?

Она нахмурилась, помотала головой.

– Нет, что ты. Моя жизнь никогда не была особенно интересной, так уж мне повезло. Мой учитель Гру Ватана говорил, что скучная жизнь наяву – большая удача для сновидца, ничто не отвлекает от главного. Но на самом деле я бы как раз хотела, чтобы меня отвлекали… Ладно, ты спрашивал не о том. Я забросила не потому, что нашлись дела поинтереснее. Просто несколько раз нарывалась на… Скажем так, на не очень хорошую жизнь. Дети плохо разбираются в людях, неудивительно, что я совсем не умела правильно выбирать. Бывает, засмотришься на заезжего торговца: красивый, нарядный, шутит все время и ест, сколько захочет, не считая. Ну и бежишь в постель, чтобы поскорее насладиться его жизнью. И вдруг оказывается он как мертвый внутри. Живет, почти ничего не чувствуя. Потому что… Неважно. Разные бывают причины. Факт, что такие иногда попадаются – один, другой, третий. И если не повезло, никуда потом не денешься, живи их страшную мертвую жизнь, мучай себя и других, пока не разбудят. Очень долго! За одну ночь можно прожить много лет, это тоже было удивительное открытие. Теперь-то я знаю, как распоряжаться ходом времени во сне, а в детстве все случалось само… В общем, наступил момент, когда страх пересилил любопытство, и я сказала: «Хватит с меня». Но почему ты об этом заговорил? Неужели именно такое умение нужно для того, чтобы научиться вашей магии? Никогда бы не подумала!

– Тем не менее, именно оно и нужно, – сказал я. – Но не всем, а только тебе.

– Мне?

– Погоди. Не перебивай. Сейчас объясню. Смотри, дела наши обстоят так. С одной стороны, немного я видел таких людей, как ты – словно бы специально рожденных для магии и больше ни для чего. Ты и так-то невероятно крута, а если поселить тебя в Сердце Мира и чуть-чуть подучить, страшно даже подумать, что из этого выйдет.

Она тихонько ахнула, прижав руки к щекам. И глаза заблестели обещанием слез, которые непременно вот-вот прольются, как только хозяйка разберется, от чего ей рыдать – от счастья или от разочарования.

– С другой стороны, – сказал я, – могущественные колдуны, которым плевать на чужую жизнь, – это мы уже проходили. Еще полутора сотен лет не прошло с тех пор, как у нас практически все были такими. И ни к чему хорошему это не привело. Сами с ума посходили, друг с другом перегрызлись, как пьяные школьницы, несколько дюжин интересных магических традиций угробили так, что теперь не восстановить; да ладно бы традиции, весь Мир чуть не разрушили, разбираясь, кто у нас нынче самый великий колдун.

– Но я не… – в ужасе прошептала Нур Иристан.

– Ты – да, – заверил я ее. – Еще как да! Эти нелепые убийства, которые по твоему заданию совершал бедняга Ди – слушай, я вообще не представляю, что может быть хуже. Если бы ты отправила Ди убивать твоих личных врагов, я бы это понял. Полез бы, конечно, разбираться, что да как, но вряд ли счел бы проблему неразрешимой. Ненависть – чувство сильное и честное. И избавиться от нее вовсе не так сложно, как может показаться. Но убивать этих, как ты говоришь, никому не интересных случайных прохожих просто так, для привлечения внимания и красоты игры – это уже ни в какие ворота. И не надо заливать, будто для Ди это был единственный способ удержаться в своем сновидении. Я точно знаю, что это не так.

– Не единственный, – угрюмо согласилась она. – Просто самый эффектный из тех, что пришли мне в голову. И, как оказалось, самый действенный. Если бы не эти убийства, ты бы сюда не пришел. И Дигорану Ари Турбону не помог бы. Ничего бы не было. А ты говоришь – «просто так». Я знала, что делаю!

Зачерпнула полную пригоршню синей каменной пыли, вытянула руку и зачарованно смотрела, как ветер постепенно опустошает ее ладонь.

– Самое смешное, что и пришел бы, и помог, – сказал я. – И даже не через несколько лет, а именно сегодня. Сразу после того, как мой коллега-нюхач вернулся в город, зашел в трактир и сказал, что Ди – просто сновидец, а вся остальная компания – вообще его сон, любезно овеществившийся для всех нас. В том и состоит моя нынешняя работа, чтобы разбираться с подобными сложными случаями, учитывая интересы всех сторон.

– Нюхач? Но при чем тут нюх?!

– А при том, что сновидения имеют свой, отличный от всего прочего запах. Представляешь? Легче легкого их вычислить.

– Вот этого я не знала, – растерянно сказала Нур Иристан.

– Конечно, ты не знала. Этого, да и вообще ни черта. Чтобы знать, надо учиться. Но какой дурак возьмется учить тебя магии – с такой-то кашей в голове? Точно не я. Ты и без всякого дополнительного обучения столько бед можешь натворить, что вообразить страшно. Завтра какому-нибудь очередному прибрежному дереву с твоей легкой руки приснится прекрасный, бодрящий сон, как оно бегает по Ехо, ну или ладно, почему обязательно по Ехо? К примеру, по улицам Цакайсысы[81] или Вэс Уэс Мэса[82]. И азартно откусывает головы всем этим «никому не интересным случайным прохожим, которым не повезло оказаться на его пути». Почему бы нет, дереву интересно, а состряпавшей для него увлекательное сновидение колдунье все можно, да? Этот ваш закон Рроха – прелесть что такое. Развязывает руки, кто бы спорил. Только не те руки, которые действительно следует развязать.

– Не надо, пожалуйста, – попросила Нур Иристан. – Я уже поняла.

– Что ты поняла?

– Что ты считаешь всякую жизнь драгоценностью, – покорно, как старательно повторяющая все слова учителя двоечница, сказала она.

– Что я там считаю – дело десятое. Сейчас речь о тебе. Как думаешь, что мне с тобой делать?

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Ну да.

– Заколдовать! – выпалила она. – Чтобы я никого никогда не могла убить, если ты этого так боишься. И потом спокойно учить меня магии. Я согласна!

– Ну и дура, что согласна, – сердито сказал я. – Заколдовать тебя действительно легче легкого. Один щелчок, и станешь такой, как я пожелаю. Доброй феей, обожающей все человечество, без разбора, старательной вязальщицей тряпичных ковров, или знахаркой, чей лучезарный взгляд мгновенно исцеляет от запоров. Велю в небесах птицей летать – полетишь, как миленькая, нет проблем. Кроме одной – это будешь уже не совсем ты. Не настоящая ты. А что-то вроде очередного сновидения о чужом тебе человеке. И магии будут учить этого человека, а не тебя. И, кстати, совсем не факт, что из новой, послушной моей воле Нур Иристан выйдет хоть какой-то толк.

– Лучше так, чем вовсе никак, – угрюмо буркнула она. – Я тебе уже говорила.

– Есть другой вариант, – сказал я. – Совсем не такой простой, как один мой щелчок. Но будь я на твоем месте, выбрал бы его, не раздумывая.

– Какой?

– Я ухожу домой, а ты остаешься тут…

– Зачем ты меня мучаешь?

– Я не мучаю. Просто не успел договорить. Ты остаешься тут, возвращаешься в свой подвал, ложишься спать и один за другим смотришь сны о людях, чьи имена записаны на этой табличке. Я тебе ее отдам.

– Что это за люди? – встревожилась она.

– Сама не догадываешься? Те, кого убили в Кумоне. И их близкие, оставшиеся в живых. Потом добавлю еще несколько имен убитых – из других стран. Чтобы выяснить их, потребуется какое-то время.

– Но зачем?!

– Будет правильно, если ты узнаешь, каково им было умирать. И как сейчас живется тем, кто их любил. Ну или наоборот, не любил, откуда мне знать. Может быть, как раз едва терпели и теперь радуются избавлению. Думаю, тебя ждет и то, и другое. И еще что-нибудь, жизнь щедра на сюрпризы. Так или иначе, я хочу, чтобы ты на собственной шкуре испытала все последствия своего поступка, вот и все. Может быть, это окажется легче, чем я думаю, может быть, гораздо труднее. Посмотрим.

– А что потом? – спросила Нур Иристан. – За это ты согласишься учить меня магии?

– Я? Ну уж нет. Но пока ты будешь многократно умирать и терять близких во сне, я придумаю, кого об этом попросить, не сомневайся.

– Хорошо, – кивнула она. – Я согласна. Но как я докажу?..

– Как докажешь, что честно посмотрела сны обо всех этих людях? Тоже мне проблема. У моего начальника есть перстень по имени Хозяин Лжи. Соврать в его присутствии невозможно. Выпрошу поносить.

Вовремя же я вспомнил эту старую байку, одну из тех, что сочиняли когда-то Джуффин и Кофа для повышения авторитета Тайного Сыска среди доверчивых горожан. Нур Иристан сразу в нее поверила. Думаю, примерно как-то так она и представляла себе нашу жизнь в Сердце Мира: волшебный амулет для каждого случая, и ни одной неразрешимой проблемы.

Ох, если бы. Но о проблемах, – твердо сказал я себе, – будешь думать потом. Ты еще с этим делом не закончил.

Ну или закончил. Чего воду в ступе толочь?

– Пошли, – сказал я. – Провожу тебя до дома, чтобы не промокла. Можно было бы просто отдать тебе одеяло, но обойдешься, самому пригодится. Им можно пугать собак, любителей подглядывать в окна и подозреваемых во время допросов. Где я еще такой ужас найду.

– Но ты же можешь просто приказать дождю прекратиться, – заметила Нур Иристан.

Я не стал ее разочаровывать. Сказал:

– Дождь нужен деревьям. Так что пусть идет.

– Ты говоришь совсем как наши лесные колдуны, – улыбнулась она. – Деревья то, деревья это, надо к ним прислушиваться, нельзя их сердить… И только мы, опытные Глашатаи Воли Старших Деревьев, изучившие их куда лучше, чем самих себя, знаем, что в подавляющем большинстве случаев им просто плевать.

Я молча пожал плечами. Зачем спорить, когда можно просто придать своему лицу выражение «мне видней». Эффект обычно ничуть не хуже, чем у заклинания, заставляющего присутствующих заткнуться на целых три минуты. Всего тридцать вторая ступень Белой магии, я его даже как-то сдуру разучил. Ни разу не пригодилось. Выражения лица всегда оказывается достаточно.

Вот и сейчас Нур Иристан сразу притихла и молчала всю дорогу, пока я сам не спросил:

– Слушай, а с чего ты поначалу решила, будто я пришел тебя убивать? Ты не раз играла со мной в «Злик-и-злак», а Ди говорит, это отличный способ быстро узнать человека.

– Вот именно, – подтвердила она.

– Тоже мне, нашла прирожденного убийцу.

– Ну что ты. Я поняла совсем другое: ты очень не любишь быть предсказуемым. Готов поступиться собственными интересами, лишь бы поступить наперекор ожиданиям. Вот и подстраховалась на всякий случай. Кто ж тебя знал, зачем ты на самом деле пришел?.. Теперь-то ясно, что совсем не с этого следовало начинать разговор.

– А с чего?

– Доску достать, – улыбнулась Нур Иристан. – И кубики. Не шкуру свою спасать, а узнать, как ты играешь наяву.

– Наиграемся еще, какие наши годы. И наяву, и во сне. Никуда я от тебя не денусь. Хорошие партнеры по игре на вес золота.

– Я тоже так думаю, – согласилась она. – Поэтому когда заглянув в сновидение Дигорана Ари Турбона, увидела, с каким лицом ты бросаешь кубики, сразу поняла, что хочу с тобой сыграть. Даже не догадывалась тогда, насколько это важная встреча. Удивительно все совпало, правда?

– Да ладно тебе – совпало, – отмахнулся я. – Не догадывалась она…

– Когда-нибудь, три тысячи партий спустя, ты сам поймешь, что именно так все и было, – сказала Нур Иристан. – Я подожду, мне не к спеху.

– Давай все-таки без меня, – упрямо повторил Нумминорих.

До сих пор он всегда с энтузиазмом соглашался на все мои предложения. И вдруг – на тебе, уперся и ни в какую. А ведь я не подбивал его совместными усилиями уничтожить Мир. И даже о свержении с престола Его Величество Гурига Восьмого речи не заводил, хотя Король, несомненно, был бы рад такому внезапному облегчению его участи. Я просто предложил вместе отправиться в трактир.

В «Свет Саллари», куда же еще.

Мы только что вышли из кабинета Джуффина, который добрых два часа подвергал меня бесчеловечным пыткам. В смысле, не отпускал пожрать, пока не расскажу все до мельчайших подробностей. И не повторю еще раз под грохот его хулительных комментариев, положенных всякому триумфатору. И не заключу с ним пари, на какой по счету день мне приснится Нур Иристан и устроит первый из неизбежной череды грядущих скандалов: «Хватит с меня этого ужаса, больше не хочу, засунь себе свою драгоценную угуландскую магию сам знаешь куда!»

Потом, конечно, успокоится и продолжит – до нового срыва. И вряд ли обойдется всего двумя. Потому что это и правда должно быть совершенно невыносимо – чередовать сны, где тебя неизбежно убивают в финале, со снами о том, как ты навсегда теряешь близкого человека. Особенно, когда ты мастер сновидений высочайшего класса и не схалтуришь, как ни старайся, все твои сны будут отличаться от так называемой яви только тем, что покажутся еще более достоверными, чем она.

До сих пор я считал себя противником пыток. Выяснилось, что это не всегда так.

В общем, Джуффин ставил, что выдержки Нур Иристан хватит, в лучшем случае, на пару дюжин дней. А я отказывался заключать пари, поскольку считал, что он совершенно прав. Можно заранее начинать придумывать, куда именно я буду засовывать угуландскую магию. Не так уж много существует мест, где она поместится целиком, и все они явно расположены не на моем теле. Такая беда.

Нумминорих, как главный добытчик полезной информации, получил почетное право присутствовать при нашей беседе. Иными словами, был вынужден сидеть в кабинете и с умным видом слушать ахинею, которую мы несли. Это испытание он выдержал с честью. А вот перед наградой в виде долгожданного ужина неожиданно спасовал.

– Если по уму, мне вообще пора возвращаться в Нумбану, – сказал он. – Вчера и сегодня палатки Правдивого Пророка на ярмарке не было, значит, завтра наверняка появится. И там уже какие-то Кофины люди приехали, а еще жена сэра Луукфи и наша бывшая няня, все меня ждут, им же сказали, что я их провожу и, если что, помогу разобраться с любыми проблемами.

– До завтра еще целая вечность, – заметил я.

– Да, но…

– Просто ты больше не хочешь видеть урдерцев. Вернее, их нюхать. Сидеть за столом, есть приготовленную ими еду, вести беседу и все время знать, что они – не настоящие люди, а просто чужие сновидения. Нам-то легко абстрагироваться от теоретического знания, поскольку все ощущения ему противоречат. А у тебя не получится: запах сновидения слишком силен, чтобы его игнорировать. Так и скажи.

– Ну вот! – с облегчением улыбнулся Нумминорих. – Сам же все прекрасно понимаешь.

– Понимаю, конечно. Просто не считаю, что из этого стоит раздувать проблему. Подумаешь – запах сновидения. Я вон, по твоим словам, вообще Темной Стороной пахну. И ничего, спокойно рядом со мной находишься. Порой сутками напролет.

– Ннну… – растерянно протянул он, – ты это все-таки ты. К тебе я давно привык.

– А то я один тут такая неведомая хрень никому не понятного происхождения. У нас вон Базилио – овеществленная иллюзия, результат случайной ошибки фокусника, и ничего, отлично живет. А ее невольный создатель Трикки – вообще призрак, получивший новое тело путем каких-то диких колдовских манипуляций. Это же у тебя на глазах происходило[83], неужели забыл? Собственно, ты и сам хорош – сын человека, умершего за много лет до твоего рождения. Это вообще нормально – еще не родившись, через Мост Времени скакать? Да по сравнению с нами Ди и компания – совершенно нормальные люди. Таких нормальных еще поискать.

Нумминорих нахмурился было, но тут же расплылся в улыбке.

– Слушай, ты прав. Дался же мне этот запах сновидения! Ладно, попробую представить, что это у них просто такие благовония в доме. Для создания уютной атмосферы. Теоретически вполне можно что-то подобное изобрести. Пошли!

Порог «Света Саллари» я переступал с бешено колотящимся сердцем. Вроде бы, раз сто спросил Джуффина, не развеется ли колдовство в присутствии своего создателя, не исчезнет ли от одного моего взгляда, как дым? И столько же раз был поднят им на смех – совершенно справедливо, сам бы высмеял любого, додумавшегося до столь абсурдной идеи. Как дым, понимаете ли. Как дым!

Но все равно ужасно этого боялся.

Однако урдерцы вели себя образцово. В смысле даже не думали исчезать. А напротив, обступили меня со всех сторон, нестройным хором твердя, что зря я вчера вечером не зашел, отличный был суп из рыбы не-муяги, а теперь уже нет, съели, такая досада, но зато – зато! – тумты из не-козы они для меня все-таки припрятали, всего четыре штуки, но это лучше, чем ничего.

– Кстати, не-коза на этот раз совершенно точно злая, – добавила Иш, уже успевшая снова стать прехорошенькой юной девицей. – Ну, то есть индюк. По крайней мере, торговец сказал нам, что злее этого индюка на всей ферме никого не было. Конечно, теперь не проверишь. Но ведь если человек торгует на рынке, это не обязательно означает, что он всегда врет?

– Совершенно не обязательно, – подтвердил я. – Некоторые рыночные торговцы говорят правду целых три раза в сутки. Ходят слухи, что бывает и четыре, и пять, но это, по-моему, уже сказки. Давайте сюда мои тумты. И думайте, чем вы будете кормить моего друга. Мне надо, чтобы он влюбился в вашу еду с первой ложки. Ну или вилки. Как пойдет.

– Да я уже и так вполне влюбился, – с набитым ртом заверил меня Нумминорих. – Видишь – вот…

Пока я выслушивал хоровое исполнение оды на кончину любимого супа, он успел удобно устроиться возле блюда с какими-то причудливыми жареными завитушками и приступить к дегустации. Вид у него при этом был совершенно обескураженный, но скорее довольный, чем нет.

– Они одновременно сладкие и соленые, – сказал Нумминорих. – Но это почему-то вкусно, а не противно.

А потом перешел на Безмолвную речь и добавил: «Макс, я не понимаю, что происходит, но теперь они все пахнут, как обычные люди – уроженцы Чирухты, много времени проводящие на кухне, где сегодня сильно дымила печь. Ну и так далее, я тебе еще сотни подробностей мог бы сообщить. Это вообще как?!»

На самом деле я, конечно, ждал подобного вопроса. Вернее, надеялся, что моя давешняя формулировка: «Хочу, чтобы образы твоего сновидения стали достоверной и вещественной частью реальности», – примерно как-нибудь так и сработает. И Нумминориха в «Свет Саллари» потащил вовсе не потому что мне приспичило непременно заставить беднягу ужинать в обществе чужих сновидений. А в расчете на его экспертное заключение. И вот, пожалуйста. Есть.

Но объяснения я благоразумно отложил на потом. А пока сказал:

«Говорил же тебе, они чудесные люди. Очень гостеприимные. Вон даже нормальным запахом обзавелись, специально чтобы тебя не шокировать. Интересно, почем нынче на Сумеречном рынке человеческие ароматы?..»

– Мягны по-тютюшихумски, – звонко сказала Иш.

Ее слова прозвучали как незнакомое заклинание, мы с Нумминорихом даже вздрогнули. И не знаю, как он, а я непроизвольно сложил пальцы в щепоть, чтобы сподручнее было метать Смертные шары. Вот уж не знал, что настолько готов к неприятностям – в самой расслабляющей обстановке, в любой момент.

Иш вовсю наслаждалась нашим замешательством. Наконец, объяснила:

– Мягны по-тютюшихумски – это просто название блюда, которое сегодня приготовил Кадди. Очень странное, правда? Он говорит, жители острова Тютюшихум помешаны на соли и добавляют ее во все блюда, даже в сладости.

– На самом деле они помешаны не столько на соли, сколько на пиве, – сказал сэр Кофа Йох. – Их можно понять, оно там отличное. И, как следствие, все традиционные тютюшихумские блюда, включая десерты – просто закуски к пиву. Поэтому столько соли – чтобы легче пилось. Забавно, да? Все островитяне с причудами, но тютюшихумцы даже на общем фоне хороши.

Он только что вошел. Стоял на пороге и улыбался столь лучезарно, хоть придворных живописцев зови, чтобы зафиксировать этот удивительный момент.

Сэр Кофа Йох всегда был для меня непререкаемым авторитетом в области настроения. Я хочу сказать, что, когда вижу его по-настоящему мрачным, поневоле начинаю думать, что пришли последние времена. Ну или предпоследние – тоже ничего хорошего. Зато застав Кофу в превосходном расположении духа, автоматически заключаю, что жизнь прекрасна, даже если для меня лично это пока не совсем так.

Вот и сейчас Кофина улыбка стала для меня счастливой точкой в истории с урдерским трактиром. До этого момента я только теоретически знал, что все отлично получилось, но ни торжества, ни просто удовлетворения от хорошо сделанной работы не ощущал, как ни старался, даже когда Нумминорих сказал про запахи, хотя, по идее, на этом месте я должен был бы подпрыгнуть до потолка. А вот теперь наконец – не подпрыгнул, конечно, но перевел дух.

И тут же подумал: «Ладно, хорошо, с чужими друзьями и любимыми я разобрался. Теперь бы еще со своими так же».

Размечтался.

Меламори на мои попытки заманить ее в «Свет Саллари», Мохнатый дом или любой другой капкан, какой сама пожелает, сдержанно отвечала, что непременно придет, как только ей удастся принять облик рогатого Гумбагского Песчаного Духа, очередного прекрасного существа из «Энциклопедии устрашающих созданий». Потому что превращаться в зеленого Муррийского Демона Гнева ей уже надоело, жизнь не стоит на месте и постоянно требует все новых и новых смыслов, если уж так вышло, что с единственным подлинным пока не очень складывается.

Чем хороша Безмолвная речь – используя ее, довольно затруднительно заорать на собеседника. И, тем более, швырнуть в него какой-нибудь тяжелый предмет. Ну, то есть бывают, говорят, такие мастера, но я – не один из них. Поэтому приходится говорить: «Конечно, делай, как знаешь, удачи тебе с этим дурацким, в смысле, ужасным Песчаным Духом, ты его сделаешь, держись». А потом ругать себя последними словами за ангельское долготерпение. Потому что в некоторых случаях от него никакого толку, а один вред. Бывает и так.

Но не вламываться же к ней домой силой. Тем более, что ничего более конструктивного, чем очередное превращение в нелепое чудище из «Энциклопедии устрашающих созданий», я пока предложить не готов.

Просто не решусь.

А еще я никак не мог решиться послать зов Шурфу. Вот просто послать зов, спросить, как дела, рассказать, что у меня в итоге вышло с урдерцами – если, конечно, ему будет интересно слушать. Что, положа руку на сердце, вряд ли, – думал я. Но так не хотел убеждаться в своей правоте, что малодушно откладывал разговор.

Похоже, все запасы моей решительности, храбрости и уверенности, что я смогу повернуть все по-своему, израсходовались в Саллари. И теперь, ничего не поделаешь, надо ждать, пока отрастут новые. Как перья, выщипанные из хвоста. Я из-за приступа нерешительности даже в «Злик-и-злак» дважды продул, сперва леди Лари, а потом Нумминориху, который вообще играл впервые в жизни. Несмываемый позор.

Поэтому когда в моей голове внезапно зазвучал голос Шурфа Лонли-Локли и, как ни в чем не бывало, сказал: «У тебя все еще есть шансы получить кружку камры от лучшего из моих поваров, но они уменьшаются с каждой минутой, учти», – я сперва обрадовался, что у меня появился легитимный повод сбежать подальше от игровой доски и не позориться третий раз кряду. И только потом осознал, что он говорит со мной в точности как в старые добрые времена. Неужели, пока я шатался по берегу Великого Крайнего Моря, Шурф успел благополучно решить доставшуюся ему задачку?

А собственно, чему тут удивляться. Он шустрый.

По крайней мере, выглядел мой друг отлично. Ну, то есть совершенно нормально. Как я привык. Хотя сорок-пятьдесят часов крепкого сна, несомненно, улучшили бы картину. Укоризненно покачал головой в ответ на мой встревоженный взгляд, налил полную кружку камры, спросил:

– Правильно ли я понимаю, что за истекшие сутки ты лишил меня формального повода стать крупнейшим в Соединенном Королевстве специалистом по вопросам секретных магических практик жителей прибрежного Урдера?

Я покаянно кивнул. И принялся подробно рассказывать, как именно провернул это подлое дело. В смысле закрыл столь занимавшую нас в последнее время тему.

Шурф слушал меня внимательно, порой едва заметно приподнимал бровь, отмечая наиболее заинтересовавшие его места повествования. И всего один раз отвернулся, чтобы не испепелить меня взглядом – когда я честно рассказал, как чуть было не дал себя усыпить. Но и это меня сейчас обрадовало. Старый добрый сэр Шурф, помешанный на моей безопасности до такой степени, что время от времени испытывает искушение убить меня своими руками, не дожидаясь, пока я погибну самостоятельно – как-нибудь нелепо, не вовремя и неаккуратно, чего еще от меня ждать.

– Интересный входной билет в магию ты придумал для этой леди, – сказал мой друг, дослушав меня до конца. – Остроумная идея, но, знаешь, далеко не каждому подобное задание покажется наказанием. Будь я на ее месте, только порадовался бы, что мне подсказали идею интереснейшего исследования. Прожить несколько чужих жизней, умереть несколькими чужими смертями… Грешные Магистры, да я ей, похоже, завидую! И втайне сожалею, что у меня самого нет необходимых навыков управления сновидениями. А то вполне мог бы посмотреть рекомендованные ей сны. Просто так, из сугубо научного любопытства.

– Это потому, что для тебя собственная жизнь почти невыносимый труд, – сказал я. – И умирать своей смертью тебе совсем не понравилось, я же помню, как ты рассказывал, ужасный опыт, хуже не придумаешь[84]. Какое там научное любопытство, просто тебе хочется в отпуск. На твоем месте я бы для начала почаще гулял по Темной Стороне. Вот буквально каждый день, хотя бы по полчаса. Впрочем, извини. Конечно, ты сам разберешься, что тебе делать.

– Не факт, – неожиданно признался он. – Идея насчет ежедневных прогулок по Темной Стороне очень хороша. Удивительно, что она не пришла в голову мне самому. Это же так очевидно! Похоже, в глубине души я просто не хочу облегчать себе жизнь. Как будто и правда чем хуже, тем лучше. Вопрос, кому именно лучше. Уж явно не мне.

– А может быть, это как раз и есть действие твоего проклятия? – предположил я. – Вдруг оно все-таки легло не на твою Тень, а на тебя самого? Просто вот таким причудливым образом.

– Я так понимаю, одно другому совершенно не мешает, – невесело усмехнулся он. – На всех хватило. Удивительно честный я все-таки был мальчишка. И несколько более могущественный, чем имело смысл в моем тогдашнем положении. Попал бы сразу в хорошие руки, цены бы мне не было, а так… Леди Сотофа всегда говорила, что мне не хватает чувства комического. Видимо, оно наконец проявилось. Смотрю на себя со стороны и думаю: смешная получилась судьба.

– Обхохочешься, – мрачно буркнул я.

Потому что на этом месте мое чувство комического немедленно испарилось. Видимо, для равновесия.

– Да ну, – отмахнулся мой друг, – действительно смешная. Взять хотя бы мое назначение Великим Магистром Ордена Семилистника. Сказал бы мне кто-нибудь в юности, что такое случится, я бы его, пожалуй, убил, причем не от обиды, а из милосердия: нельзя настолько безумным на свете жить… И слушай, прекращай смотреть на меня с такой скорбью. Все уже хорошо. Леди Сотофа обещала мне помочь.

– Ну, хвала Магистрам!

Этого, конечно, следовало ожидать. Нет ничего в Мире, с чем бы не справилась леди Сотофа Ханемер. Просто она далеко не всегда хочет справляться. Говорит: «Нет уж, давайте сами, а то Мир перестанет понимать, зачем вы здесь вообще нужны. Кто не работает, того нет, неужели не знали?» А все-таки Шурф, как ни крути, ее любимчик, Сотофа с первого дня знакомства сокрушается, что он не девчонка – какую отличную ведьму можно было бы воспитать! Однако со временем научилась прощать ему даже это вопиющее несовершенство.

Но это я сейчас так разумно рассуждаю, а тогда от облегчения чуть в обморок не грохнулся. Услышал: «Сотофа обещала», – и это словосочетание ослепило меня, как вспышка яркого света. Дальше я слушал уже вполуха, улавливая отдельные, наиболее утешительные фрагменты: «ее Тень», «отыщет», «присмотрит», «заранее предупредит», «я успею»…

Что-что?

– Так, погоди, – попросил я. – Похоже, у меня голова на радостях совсем отключилась. Слова вроде бы знакомые, а понять, что они означают все вместе, не получается. Что именно ты успеешь?

– Умереть прежде своей Тени, – повторил Шурф.

Бодро так повторил. Я бы сказал, оптимистично. Как будто умереть – это очень здорово. Именно то, чего любой нормальный человек готов добиваться любой ценой, а ему, счастливчику, практически даром досталось.

– Значит, это у нас теперь называется «пообещала помочь», – сказал я.

Хотел сердито, а получилось жалобно. Словно мне всего пять лет, и я пытаюсь наябедничать на нехорошую взрослую тетю Сотофу, хотя заранее ясно, что слушать меня никто не станет.

– Просто ты сразу дал волю эмоциям вместо того, чтобы сопоставить услышанное с уже имеющейся у тебя информацией, – заметил Шурф. – Пережить свою Тень – самое страшное, что может случиться с человеком. Особенно с магом, потому что гибель Тени неизбежно влечет утрату могущества. Впрочем, ставки, как я догадываюсь, еще выше: без помощи Тени у человека почти нет шансов сохранить непрерывность сознания после смерти. А строго говоря, именно это и есть бессмертие. Ничего кроме сознания у нас, в любом случае, нет.

Что тут возразишь.

– Ясно, что самое разумное решение в моем положении – умереть, не дожидаясь наступления катастрофы, – сказал мой друг. – Хотя бы потому, что смерть станет окончательным осуществлением проклятия и отменит его дальнейшее действие. Иными словами, моя Тень уцелеет, если я вовремя умру. Не могу сказать, что физическая смерть совпадает с моими планами, но иногда планы приходится менять. Леди Сотофа любезно избавила меня от досадной необходимости умирать второпях, твердо пообещав сообщить, когда дела моей Тени станут по-настоящему плохи. По ее прогнозам, у меня еще довольно много времени.

– Довольно много – это сколько?

– Не знаю. По крайней мере ясно, что счет идет не на дни, а, как минимум, на годы. Мне очень повезло.

– Я как-то иначе представляю себе везение.

– Но даже ты вряд ли станешь спорить, что предложенный вариант – наименьшее из зол.

– Наименьшее, – согласился я. – Просто выбор одного из множества зол совершенно не в моем вкусе. Мне бы, ты знаешь, чего попроще: счастливый финал, победа всего надо всем и прочее торжество несгибаемой воли. Моей, конечно. В принципе можно еще и твоей. Но не всегда! За тобой все-таки глаз да глаз…

Он улыбнулся. Сказал:

– По крайней мере ясно, откуда у меня вдруг взялось чувство комического. Нормальная защитная реакция психики на многолетнее знакомство с тобой. Тринкума Мантерик, возглавлявшая Гильдию Рассказчиков-Странников в период правления династии Менки, писала, что, если слишком долго смотреть в бездну, она начинает казаться забавной. И была абсолютно права.

Чему мы оба действительно научились за прошедшие годы, так это говорить друг другу по-настоящему приятные вещи. Но легче от этого мне не стало. Скорее, наоборот.

Ну, то есть пока я сидел в кабинете Шурфа и наносил там невосполнимый экономический ущерб Ордену Семилистника, истребляя казенную камру, было еще вполне ничего. А вот после того, как мой друг, деловито помрачнев, сообщил, что сейчас к нему заявятся Старшие Магистры на предмет получения не то очередной порции сакральных знаний, не то просто профилактического административного втыка, грядущие черные мысли обступили меня тесным кольцом, заранее демонстрируя ядовитые зубы, которые вонзятся в сердце, как только я переступлю порог. Однако я все равно его переступил. А куда было деваться.

Шел по ночному городу, не различая улиц, не чувствуя под ногами мелких камней мостовых, да и самих ног не чувствуя тоже. Вообще ничего не чувствуя, кроме темноты, которую почему-то ощущал кожей, словно она была морской водой, а я, давным-давно утонувший в этом сумрачном море, шел, не разбирая дороги, по его дну, смутно понимая, что останавливаться мне нельзя, остановившись, сразу лягу на дно, стану настоящим утопленником, мертвым и смирным. А пока удается делать вид, будто это не так, жизнь продолжается. Ну или что-то вроде жизни. Почти жизнь.

Дело, конечно, вовсе не в том, что наша общая смертность стала для меня такой уж неожиданной новостью. Даже в Мире, где некоторые могущественные колдуны запросто живут по несколько тысяч лет, каждый день кто-нибудь да умирает, и не то чтобы могущественных колдунов это правило вовсе не касалось. Со всяким может случиться все, что угодно, в любой момент. Шурф и прежде не ходил со светящейся надписью «бессмертный» на челе. И у меня самого такого гарантийного клейма не было. И вообще ни у кого.

Все это я прекрасно понимал.

Но столь же ясно я понимал еще кое-что: мне бросили вызов. Судьба и леди Сотофа выступили на этот раз одной командой. Испытующе смотрели сейчас на меня отовсюду – из темных оконных проемов, из сияющей огненной глубины оранжевых фонарей, из-за туч, обложивших ночное небо, из самого дальнего, зимним ветром выстуженного угла моего собственного сердца, словно бы прикидывали: неужели пойдет на попятную? Вот так возьмет и позволит страху связать себя по рукам и ногам? Нарушит обещание, сдаст свой козырный туз?

И не то чтобы их радовала моя готовность – даже не проиграть эту партию, а сделать вид, будто она вообще не начиналась.

Хотя ясно, что игра не просто началась, а уже в самом разгаре. И теперь мой ход.

Я развернулся и пошел назад, к Иафаху. А по дороге, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, послал зов леди Сотофе Ханемер. И спросил: «Можно я ненадолго к вам зайду? У меня появился конкретный вопрос».

Конечно, она сразу сказала: «Можно». А чего еще я от нее ожидал? Предложения встретиться завтра, а еще лучше – полдюжины дней спустя? Потому что вопрос совершенно не срочный?

Держи карман шире.

Получив разрешение, я не стал тянуть. Шагнул в ее сад Темным Путем, а к беседке потом бежал, не разбирая дороги. Очень спешил. Теоретически, у меня в запасе было еще много лет. А на практике – всего несколько ближайших часов. Зная себя, я прекрасно понимал, что потом уже вряд ли на что-то решусь. Потому что стоит только перетерпеть эту невыносимую долгую ночь и дожить до утра, как все станет понемногу налаживаться. Джуффин пришлет зов ни свет, ни заря и предложит какую-нибудь новую загадку, которая захватит меня целиком; Кофа позовет обедать в очередной симпатичный трактир; Меламори превратится в жуткого песчаного духа и согласится отметить это грандиозное достижение в моем обществе, на крыше Мохнатого Дома; дружище Малдо заявится среди ночи с очередным ультимативным требованием срочно вспомнить для его Дворца Ста Чудес какую-нибудь экзотическую ерунду; Базилио будет вприпрыжку носиться по коридорам, громко распевая урдерские застольные песни, разученные в компании наших добрых соседей, потому что у ее лучшего друга профессора наконец появилось свободное время, чтобы научиться играть в «Злик-и-злак»; умник Дримарондо произведет семантический анализ невинных на первый взгляд песенных текстов и объявит, что воспитанной юной леди их не то что петь, а даже краем уха слушать нельзя. А виновник нынешней бури, блистательный сэр Шурф, снова пригласит меня на кружку камры и этак небрежно заметит, что ему, в случае чего, совершенно не составит труда стать после смерти призраком, поселиться в моей спальне, грохотать там забытыми в изголовье кружками, зверски будить меня по утрам, читать нотации по всякому поводу и вообще быть гораздо более невыносимым, чем при жизни; в конце концов, он добьется своего, насмешит до слез, и я уйду от него с легким сердцем, как самый распоследний дурак.

В общем, стоит дотянуть до утра, и жизнь моя станет вполне выносимой. Настолько выносимой, что я скажу себе: это и есть счастье – вернулось, ура, живи! Возможно, даже поверю. И буду жить дальше, причем не то чтобы плохо, да что там, просто отлично буду я жить здесь, в Ехо, целых сто лет, пока не закончится мой контракт, а потом сбегу отсюда на другой край Вселенной – пусть моя счастливая жизнь рушится без меня.

Но пока до утра еще далеко, и я, как положено настоящему безумцу, совершенно точно знаю, что все уже рухнуло – на том конце невозможного Моста Времени, который упирается в будущее, несуществующее, разумеется, но какая разница – так вот, пока я настолько безумен, надо не думать, а действовать, в твердой уверенности, что будет или по-моему, или никак.

Причем второй вариант меня не устраивает. А значит, без вариантов.

Леди Сотофа стояла на пороге беседки и с умиленной улыбкой на устах наблюдала мой стремительный бег с препятствиями, роль которых исполняли цветочные клумбы. Потому что затоптать цветы леди Сотофы я не решился бы даже накануне конца Мира – вне зависимости от того, кто из нас двоих его бы устроил. Есть все-таки на свете абсолютные, непререкаемые табу.

– Что, припекло? – сочувственно спросила она, когда я затормозил буквально в нескольких миллиметрах от опорного столба. Чудом не расшиб об него лоб.

У меня было много ответов на этот вопрос. Начиная с жалобного: «Еще как», – и заканчивая гневным: «Вы же сами все можете, на кой ляд я вам сдался?!»

– Ты не поверишь, но сама я тут ничего не исправлю, – сказала леди Сотофа.

Надо же. Я рта еще открыть не успел. Иногда очень удобно иметь дело с людьми, читающими твои мысли прежде, чем они успевают оформиться в голове. Никакая вежливость не спасет их от твоего возмущения. И это отчасти утешает.

– Во-первых, единственная возможность уладить это дело, не нарушая равновесие Мира созданием неразрешимого противоречия, с самого начала пришла именно к тебе, – объяснила она. – Ты, а не я встретил единственного в Соединенном Королевстве серебристого лиса, всем сердцем желающего побыстрее умереть. И договор о посмертном убежище у него заключен тоже с тобой. Вмешательство постороннего в ваши дела неуместно.

Крыть было нечем. Она просто озвучила вслух мои собственные мысли, которые я все это время безуспешно гнал прочь.

– А во-вторых, магия высоких ступеней требует неподдельной неистовости желания, – добавила она. – Нет ничего сложного в том, чтобы сварить камру, когда не хочешь ее пить, или заколдовать замок дома, в охране которого лично не заинтересован. Но чем выше ступень, тем важнее становится подлинное устремление мага, которое не сымитируешь ради дела, оно или есть, или нет. Ты сам уже наверняка успел прийти к выводу, что не стоит отправляться Темным Путем в то место, куда ни за что не пошел бы по своей воле, если бы не вынужденная необходимость. Велика вероятность, что промахнешься, и думай потом, как выбираться оттуда, куда тебя занесло.

– Сам не успел, но меня об этом не раз предупреждали, – кивнул я.

– Ну, хоть так. А по мере дальнейшего продвижения в магии, мы рано или поздно упираемся в стену, для преодоления которой обычного волеизъявления, помноженного на могущество и мастерство, недостаточно. На этом уровне работает только одержимость, граничащая с готовностью умереть на месте, если цели не удастся достичь. Поэтому в данном случае ты с твоим врожденным талантом впадать в отчаяние по всякому поводу – гораздо более подходящий исполнитель. Я все-таки слишком спокойно отношусь к подобным вещам. С моей точки зрения, смерть – ничуть не менее захватывающее приключение, чем жизнь. Я и ради собственного спасения вряд ли стала бы особо хлопотать. Впрочем, и не придется никогда. Совсем другая судьба досталась. И задачи тоже другие. И на Мост Времени я чаще всего хожу с целью хоть немного от них отдохнуть.

Я смотрел на нее как громом пораженный. Идея, что леди Сотофа Ханемер может не все, плохо укладывалась у меня в голове. А предположение, будто кое-что из того, что не может она, вполне под силу мне, не укладывалось в ней вовсе. До сих пор я все-таки думал, это просто такой воспитательный процесс. Обучение невозможному в невозможных же условиях. Стрельба в яблоко, расположенное на собственной голове и прочая экстремальная педагогика.

– Вот так-то, – усмехнулась она, увлекая меня в беседку. – Пора бы тебе уже привыкнуть к тому, что есть в Мире вещи, которые можешь сделать только ты сам. Дальше их будет становиться больше. Поздравляю, это прекрасный этап, хоть и страшновато поначалу.

– «Страшновато»! Суффикс ваш мне особенно нравится, – проворчал я. – Считается, что он указывает на «неполноту качества». Даже подумать не решаюсь, какова должна быть полнота.

– Правильно делаешь, что не решаешься. В некоторых случаях лучше не торопиться. А теперь, пожалуйста, задай мне твой конкретный вопрос.

– А то вы сами не…

– Разумеется, знаю. Но когда отвечаешь на вопрос, заданный вслух, ответ приобретает большую силу.

Ничего не попишешь, пришлось говорить. А ведь так надеялся, что ее понимание избавит меня хотя бы от этого.

– Как построить Мост Времени?

– Краткого пособия для начинающих, как ты сам догадываешься, не существует, – улыбнулась леди Сотофа. – Слов подходящих пока не изобрели. Поэтому мне придется не говорить, а показывать. Стой смирно и ничего не бойся. Ну или хотя бы просто не забывай, что ты мне всегда доверял. И я еще ни разу не дала тебе повода об этом пожалеть.

После столь обнадеживающего вступления мне захотелось с воем выскочить из беседки и убежать, куда глаза глядят. Но смутные представления о хороших манерах не позволили мне так поступить.

Когда она положила руки мне на солнечное сплетение, я внезапно вспомнил о любимом педагогическом приеме старых угуландских колдунов: держать собеседника за сердце, чтобы слушал внимательно и никогда в жизни ни единого сказанного слова не смог забыть. Но это меня даже отчасти успокоило – по крайней мере, понятно, что со мной собираются делать и зачем. И все, с кем вели подобные разговоры, остались живы, здоровы и даже в своем уме – в смысле, не более безумны, чем были до начала беседы.

Но леди Сотофа обошлась без хирургического вмешательства. Только шепнула:

– Сейчас ты узнаешь, каково быть мной. Кому другому не рискнула бы предложить, но ты справишься.

Заставила меня немного наклониться, сама привстала на цыпочки, прижала свой лоб к моему, и в следующий миг я уже смотрел с непривычно маленькой высоты ее роста, как падает на деревянный пол садовой беседки условно мое, а на самом деле чужое, конечно же, тело, слишком длинное и нескладное для такого полета; впрочем, в последний момент я его подхватил. В смысле, себя. И помог улечься поудобнее.

Только подхватил я его не руками и даже не усилием воли, как происходит в известных мне магических практиках, а не то вовремя уплотнившимся воздухом, не то землей, предупредительно поднявшейся навстречу падающему телу, не то кратковременным изменением законов тяготения – всеми этими факторами сразу и еще множеством других. Наверное, правильно будет сказать, что это простое действие я совершил всем Миром, потому что весь Мир – это и был я. Неподвижный, пульсирующий в бешеном ритме, равнодушный к себе и одновременно страстно влюбленный в каждый атом составляющего его вещества, почти бесчувственный, остро наслаждающийся всяким своим движением – разнообразный, противоречивый, яркий и никакой. Впрочем, естественной частью этой живой бесконечности, стремительно мчащейся к собственному свету сквозь собственную тьму, был человеческий ум – несколько более ясный и быстрый, чем я привык, но, в общем, вполне похожий на мой собственный, так что он стал мне надежной опорой, за которую бесконечность может уцепиться, когда хочет сказать себе: «Это – я».

Но на самом деле не я, конечно, а леди Сотофа. Вот так, надо понимать, она чувствует себя в тот момент, когда обнимает меня, радуясь встрече, разрезает пирог, поднимает на смех или сочувственно выслушивает, травит байки о старых временах – то есть, вообще всегда. Вот что такое, оказывается, быть по-настоящему могущественной ведьмой: в какой-то момент оказывается, что ты – это целый Мир. Ну или Мир – это и есть ты. Никаких границ. И ясно теперь, почему она может все, что угодно, и почему почти никогда ничего не хочет, тоже понятно, я бы и сам…

Впрочем, конечно же нет. Я-то совсем другой. Не Мир, но проносящийся сквозь него вихрь, атмосферный поток, кажется, это называется «циклон»; впрочем, неважно. Важно, что сознание я в ходе этой встряски все-таки сохранил. И ощущал по этому поводу двойную радость – собственную, яркую, удивленную, и Сотофину, почти не отличимую от невозмутимости, глубокую и спокойную, как летнее море в штиль.

А потом я уселся – уселась – в плетеное кресло с высокой спинкой, сказала себе: «Только не вздумай подсунуть ребенку свою самую первую попытку, ты же была тогда по уши влюблена в того, кто стоял по ту сторону, этот опыт ему сейчас ни к чему», – на этом месте понимающе рассмеялись мы оба, а потом я наконец принялся – она принялась вспоминать. Четко, с предельной, испепеляющей разум ясностью, снова и снова повторяя каждую деталь.

И когда я открыл глаза, увидел над собой низкое деревянное небо, которое, конечно же, оказалось потолком садовой беседки, и принялся осторожно подниматься на ноги, зачем-то отряхивая совершенно чистое лоохи, я по-прежнему помнил, как строил – конечно же, строила – Мост Времени; кстати, совершенно непонятно, почему он именно так называется, я бы скорее назвал его лодкой, бесконечно длящимся челном от истока до устья никогда никуда не текущей реки. Ай, как ни назови, все равно получится глупо, тут нужен какой-то другой язык, ну или просто внутреннее согласие с отсутствием нужного языка, потому что молчать про Мост Времени мне было вполне по силам; впрочем, почему собственно «было», я прекрасно молчу о нем до сих пор.

– Теперь у тебя есть мой опыт, – сказала леди Сотофа. – Это гораздо лучше, чем просто инструкция, да?

– Я вообще идиот, – признался я. – Думал, существует какое-нибудь заклинание, определенный порядок ритуальных действий…

– Жертвоприношение, – подхватила она. – Обязательно нужно жертвоприношение! Три дюжины черных индюшек-девственниц, еще не познавших тяжести оплодотворенного яйца…

– Чего?! – не веря своим ушам, переспросил я. И, не дожидаясь ответа, расхохотался.

– Вот ты смеешься, а во времена первых Клакков доверенные придворные колдуны, вывезенные Королевской семьей из глухой провинции, еще и не такие номера выкидывали, а местные, говорят, вовсю развлекались, глядя на их причуды. Про индюшек-девственниц – это, между прочим, исторический факт. Их выращивали на специальной Королевской ферме, чтобы всегда иметь под рукой. Кровь этих индюшек считалась чуть ли не универсальным ключом к силе Сердца Мира; безумие продолжалось, пока Старший Придворный Магистр Тутана Махута Гу-Грой, отличавшийся изрядной рассеянностью, не забыл принести кровавую жертву перед началом очередного колдовства, которое, ко всеобщему удивлению, все равно удалось. После тщательных проверок придворные маги убедились, что убийство несчастных птиц вообще ничего не меняет. Сердцу Мира все равно, проливается их кровь или нет… Впрочем, все это чепуха. Важно другое: как бы ты сейчас ни устал, не ложись спать, пока не сделаешь дело, вот тебе моя настоятельная рекомендация. Чужой опыт – это все-таки чужой опыт. Сейчас ты вполне способен воспользоваться им, как собственным, но после нескольких часов сна это может стать не так.

– Да я и не собирался, – сказал я. – Магистры знают, каким я проснусь завтра. Гораздо разумней положиться на того себя, с которым я знаком с самого утра. И уже примерно представляю, чего от него ожидать.

– Ладно, – улыбнулась леди Сотофа. – Тогда иди. Я рада, что оказалась тебе полезной. А еще больше рада, что ты смог принять мою помощь. Объединение сознаний ради передачи опыта – самый простой способ учить. Но воспользоваться им мне удается, мягко говоря, нечасто.

«Еще бы», – подумал я.

Подумал: «Это был невероятный подарок. Как же мне повезло».

Знал, что вслух говорить необязательно. Все равно я со всеми своими мыслями, включая самые потаенные, у нее как на ладони. И не потому что леди Сотофе Ханемер так уж интересно знать мои секреты. Просто будучи фрагментом этого огромного Мира, я автоматически становлюсь неотъемлемой частью ее самой.

Как и все остальное.

– Если ты решил, будто я – какое-то неведомое небывалое существо, зачем-то прижившееся среди людей и смеху ради прикидывающееся одним из вас, имей в виду, это совсем не так, – вдруг сказала мне вслед леди Сотофа. – Я – просто девчонка, когда-то родившаяся в Кеттари, очень способная и очень везучая ведьма, но не более того. Рано или поздно подобная трансформация случается с каждым всерьез практикующим магом. Постепенно и почти незаметно, шаг за шагом, а однажды оказывается, что ты уже таков, каков есть, сам себе и Космос, и Хаос, и только теоретически понимаешь, что прежде было не так.

– Вот, оказывается, почему мне так невыносимо думать, что он умрет молодым, – откликнулся я. – Просто всегда откуда-то знал, что магу надо жить очень долго. Ну, то есть, всем, конечно, не помешало бы, но магу, получается, особенно обидно умереть слишком рано. И профукать такой ослепительный шанс – стать всем Миром. Из Шурфа получится очень интересный весь Мир. Я бы на это посмотрел. И отменять такое развлечение никакой дурацкой судьбе не позволю.

«Ишь, раскомандовался», – с насмешливой нежностью подумала леди Сотофа.

Откуда-то я это знал.

Следующий час моей жизни был посвящен исключительно организационной работе, которая обычно довольно плохо мне удается, но ничего не поделаешь, в некоторых случаях ее при всем желании не на кого свалить, и тогда приходится превращаться в кого-то другого, стремительного и собранного, очень четко представляющего себе план предстоящих действий и способного не упустить ни единой детали. Удобно было бы оставаться таким всегда; с другой стороны, на меня самого этот тип совсем не похож, и говорить с ним особенно не о чем. Так что ладно, пусть будет как есть.

«Вот и все», – думал я, сидя на крыше Мохнатого Дома, по здравому размышлению оказавшейся вполне подходящим местом для строительства Моста Времени: на открытом воздухе, гарантирующим уединение и не слишком удаленным от той точки пространства, куда я собирался попасть. Опыт, доставшийся мне, свидетельствовал, что абсолютная точность не обязательна, однако преодоление слишком большого расстояния потребует дополнительных сил, а их следует поберечь на возвращение. Поэтому в моем случае следовало оставаться в пределах Старого Города, а тут не так-то много возможностей уединиться на свежем воздухе – разве что закрытые дворы, вроде моего так называемого «поварского», ну или крыши.

А когда появляется повод лишний раз забраться на крышу, я его, будьте уверены, не упущу.

«Вот и все», – думал я, подразумевая при этом, впрочем, не наступление рокового момента, а только удовлетворение результатом собственных приготовлений.

Во-первых, мне больше не было страшно, потому что мой дурацкий тревожный ум как миленький поверил Сотофиным воспоминаниям о приятных прогулках по Мосту Времени и теперь беспокоился только о технических аспектах предстоящей подмены – тоже не сахар, но к подобному волнению я давным-давно привык и почти научился его игнорировать.

Во-вторых, у меня на руках беспробудно спал старый серебристый лис Йовка, сумевший таки обхитрить живучесть своего тела и наш со знахарем Иренсо беспомощный гуманизм, и приблизить встречу со смертью на пару-тройку дней, или сколько там ему оставалось.

В третьих, напротив меня сидел сонный Нумминорих, которого я безжалостно вытащил из гостиничной постели, ничего толком не объяснив. Только и сказал: «Есть совершенно неотложное дело, надеюсь, недолгое, максимум на полчаса», – я от всего сердца надеялся, что не очень его обманул.

– Сейчас будем ставить эксперимент, – объявил я.

Нумминорих встрепенулся и с любопытством уставился на меня. Для человека, жестоко разлученного с подушкой в самом начале счастливого сближения, он отлично держался.

– Что за эксперимент?

– Проверим, правду ли сказал тебе Магистр Хонна. Если наврал, лишим его звания Правдивого Пророка и оштрафуем на восемь с половиной корон, как, согласно закону, положено поступать со всеми ярмарочными шарлатанами.

– Ты что, серьезно?

– Вполне. Впрочем, оштрафовать Магистра Хонну – не основная задача. Просто так сложилось, что мне срочно нужно пройти по Мосту Времени.

– Да ты что! – восхищенно выдохнул Нумминорих. – А сам говорил – жуткая, невозможная штука…

– И с превеликим удовольствием еще сто раз это повторю. Но ничего не поделаешь, придется мне по этой жуткой невозможной штуке прогуляться. И, что самое главное, сразу же вернуться. Иначе затея не имеет смысла. Поэтому ты будешь тут меня ждать, ни на секунду не сомневаясь, что я очень скоро вернусь. Вроде бы от тебя ничего больше и не требуется?

– Вроде бы нет, – согласился он. – По крайней мере, никаких других инструкций мне пророк не давал, а больше спросить как-то не у кого.

– Ладно, – кивнул я. – Вот и проверим. Заодно расскажешь мне потом, как это выглядит со стороны и, самое главное, чем пахнет. Даже не представляю, как должно пахнуть время, когда всякие проходимцы перекручивают его по своему вкусу. Я бы на его месте от возмущения страшно вонял!

С этими словами я спрятал спящего лиса в пригоршню и исчез. В смысле, стал невидимым. Мне самому это казалось каким-то до нелепости избыточным нагромождением колдовства, но ничего не поделаешь, рисковать быть замеченным никак нельзя. Да и Йовке лучше оставаться до поры несуществующей величиной. Зачем ему лишние встряски.

– А для перехода через Мост Времени надо становиться невидимым? – оживился Нумминорих.

Нюхача не проведешь, запах есть запах, он сразу выдает твое присутствие, хоть обисчезайся.

– Для самого перехода не надо, – ответил я. – Но вообще полезная предосторожность – мало ли с кем нос к носу столкнешься в каком-нибудь позавчера. Чем реже люди видят, как кто-то возникает из ниоткуда, тем спокойнее им живется. Больше не отвлекай меня, ладно? Мне надо сосредоточиться.

«Сосредоточиться на отчаянии, в которое мне надо прийти», – добавил я про себя.

Это, конечно, просто остроумная формулировка, к которым я питаю слабость, но к правде она до смешного близка. Штука в том, что строительство Моста Времени начинается с отчаяния; есть и другие способы, но этот самый простой и эффективный, по крайней мере, для меня, потому что отчаяния у меня предостаточно – до краев заполненная им бездна всегда в моем распоряжении. И даже в самые свои счастливые дни я неизменно балансирую на ее краю.

Благодаря опыту леди Сотофы, я теперь точно знал, где внутри меня, в сияющей темноте, для удобства именуемой словом «я», расположен самый удобный подход к этой бездне, какие внутренние щеколды следует отодвинуть, какие тайные шнурки распустить, какие кнопки нажать, чтобы ее содержимое выплеснулось наружу. И за какие внутренние опоры следует держаться, чтобы поднимающаяся волна не сбила меня с ног, не увлекла за собой, не заставила разбиться о скалу собственного сердца. Обойдется. Потому что эта немыслимая мука, эта черная боль, застилающая глаза, этот вой сдуру возомнившего себя уже почти мертвым тела – просто строительный материал.

Но его, конечно, недостаточно.

Еще нужно желание. Собственно, желание и есть основа этой магии, просто оно должно быть гораздо более сильным, чем самое страстное «хочу». Его исполнение должно казаться единственным спасением от отчаяния, выплеснувшегося мгновением раньше. Специально для этого следует выпустить из внутренней темницы наивного дурака – себя самого, такого, каким был в детстве, когда всякий цветной леденец мог стать единственным смыслом жизни, а воссоединение с ним – пришествием на обетованную землю. Этот бедный дурак, малолетний охотник за разноцветными леденцами, совершенно не годится для жизни среди людей, зато в магии без него не обойтись. Потому что в хороших руках его воля несокрушима и способна на невозможное. А у меня хорошие руки – теперь, после того, как леди Сотофа Ханемер показала мне, как с ними управляться.

Я сидел на крыше, одну за другой развязывал незримые нити в своей темноте, зачарованный причудливой красотой их узлов, наблюдал, как отчаяние, желание и воля переполняют меня до краев, выплескиваются наружу, заполняют собой все пространство вокруг, и оно явственно хохочет, довольное, что его взяли в игру, и вот сейчас…

А потом исчезло все. Я ничего не видел, не слышал, не ощущал, ничего о себе не помнил, но при этом продолжал осознавать происходящее, фиксировать: «не вижу, не слышу, не ощущаю, не помню, не понимаю, я – есть». И это оказалось так неожиданно прекрасно, что было бы кому задохнуться от счастья и облегчения, задохнулся бы непременно, здесь и прямо сейчас, но огненная точка, которой я стал, вернее, был всегда, сам того не понимая, способностью задыхаться от чего бы то ни было не обладала. Она могла только пульсировать в определенном ритме – такой способ хохотать, сложившись пополам, специально для сияющих точек, больше никому не подойдет.

Именно смех стал для моего сознания мостом ко всему остальному, в первую очередь, к памяти, потому что, смеясь, я думал: «Теперь ясно, почему она говорила, что ходит на Мост Времени отдыхать», – и одновременно вспоминал, кто такая «она», что такое Мост Времени, почему я оказался здесь и что это, собственно, за зверь такой – я. И чего мне надо. И где это взять.

Дело было за малым – создать себя заново. Когда и где пожелаю, потому что, как совершенно справедливо говорила леди Сотофа, небытию все равно, оно спорить не станет. А иных оппонентов у меня сейчас нет.

Я не знал ни точной даты, когда мне следовало оказаться в комнате моего друга в резиденции Ордена Дырявой Чаши, ни, тем более, момента, когда там не будет его самого. Но пока стоишь на Мосту Времени, стертый с лица всех мыслимых земель, несуществующий, но по-прежнему обладающий сознанием, прицелиться, оказывается, очень легко. Потому что с такой немыслимой дистанции всякая жизнь видится бесконечной подвижной сияющей нитью, где уже случившиеся события похожи на крупные узлы разной степени запутанности, а предстоящие – на бледные звезды, то разгорающиеся, то гаснущие, постоянно меняющиеся местами, вспыхивающие фейерверками, распадающиеся на множество других, таких же призрачных звезд. Теперь я с уверенностью могу сказать, что всякое будущее гораздо красивее любого прошлого – с точки зрения стороннего наблюдателя, которого, разумеется, нет.

Однако сейчас меня интересовали не туманные звезды, а туго затянутые узлы, вернее, только один, самый большой из них, выглядевший так, словно в этом месте на живую тонкую нить небрежно намотали какие-то дополнительные обрывки толстых, плохо гнущихся шнуров. Ясно, что мне надо осуществиться перед тем, как этот узел будет завязан, буквально в миллиметре от него; я почти ощутил, как тянусь и хватаюсь за этот участок нити еще не осуществленной, но уже очень цепкой рукой.

Теперь оставалось дождаться, когда за мной придет так называемый Первый Ужас Небытия. Термин этот придуман древними путешественниками по Мосту Времени; они, надо понимать, были очень крепкие ребята, если уж их выдержки хватало на то, чтобы пережить не один, а несколько таких Ужасов – моментов, когда до впавшего было в эйфорию сознания доходит, что существование в условиях абсолютного отсутствия всего остального невозможно, и его вот-вот поглотит, уже начало поглощать небытие.

Практическая польза этого Ужаса несомненна: дикий, ни с чем не сравнимый страх перед полным и окончательным угасанием заставляет сознание путешественника по Мосту Времени задействовать всю свою силу, включая тайные ресурсы, о которых он сам не подозревал, и вернуться наконец к жизни тогда и там, где было задумано. Вот и я обеими руками вцепился в сияющую нить чужой жизни, как в единственную, хоть и несуществующую возможность снова быть.

Почти теряя сознание и одновременно наконец приходя в него, я внес в свой маршрут последнее необходимое уточнение, нарисовал перед внутренним взором простую, четкую картину: комната, в которой нет ни одного человека, зато есть живой серебристый лис. Хотел представить его спящим; сперва так и получилось, но потом воображаемый зверь открыл глаза, зевнул, встряхнулся и вспрыгнул на низкий широкий подоконник. Ладно, как ему будет угодно, пусть.

Когда я оказался в просторной светлой комнате, практически погребенной под грудами сваленных в кучи вещей, по большей части, совершенно непонятного мне назначения, серебристый лис действительно сидел на подоконнике среди баррикад из книг и тетрадей и настороженно косился на невидимого меня. Зверя, как и нюхача не проведешь – уж если ты есть, он тебя унюхает, к пророку не ходи.

Зная свое короткое дыхание, я опасался, что действовать после всего пережитого мне будет очень трудно. Потому что обычно я и от гораздо меньших потрясений надолго выхожу из строя. Но оказалось наоборот – все вдруг стало невообразимо легко.

Например, мне не пришлось оглядываться по сторонам, желая убедиться, что Шурфа в комнате нет. Я и так это знал. Более того, ощущал его присутствие на небольшом, но вполне достаточном расстоянии, и даже число разделявших нас каменных стен мог назвать, не задумываясь: три. Скорее всего, он был где-нибудь в ванной; впрочем, уточнять я не стал, потому что сделавшееся безошибочным чутье подсказало мне главное: его воля пока удерживает тело в определенной точке пространства, намерение переместиться еще не сформировано, а если оно возникнет, я почувствую и это. И успею себя предупредить.

Или вот, скажем, мне не пришлось делать специальное, годами отработанное движение кистью руки, чтобы вернуть лису Йовке его обычные размеры. Достаточно было вспомнить, что я принес его сюда в пригоршне, и неподвижное тело спящего зверя тут же словно бы само появилось на полу. Я поднял его, погладил по голове – совершенно бессмысленный жест, когда имеешь дело с тем, на кого сам же наслал беспробудный сон, но здесь и сейчас это прикосновение оказалось магическим ритуалом, не так грубо подавляющим чужую волю, как Смертный Шар, скорее, просто позволяющем объединить наши с Йовкой желания и возможности, прийти к согласию, заключить последний договор.

Я знал это, когда шептал в мохнатое ухо: «Не просыпайся, что бы ни произошло, но пожалуйста, притворись бодрствующим, открой глаза, встань на ноги, ходи по комнате, если покормят, поешь, если погладят, отзовись на ласку. Тебе все равно, чем занято тело, пока ты спишь, а для этих двоих, человека и лиса, твое притворство станет спасением. Будь великодушен, сделай им этот подарок, потерпи немного, смерть уже совсем близко, рука ее милосердна, Йорка и дивный туманный сад – твои навсегда».

Йовка послушно открыл глаза и неторопливо заковылял прочь, по направлению к хаотическому нагромождению подушек, покрывал и предметов гардероба, сумма которых, вероятно, являлась постелью.

Второй лис, все это время наблюдавший за нами с подоконника, окончательно перестал понимать, что происходит, прижал уши, растопырил усы и угрожающе зарычал. Пришлось спешно хватать его в охапку – к счастью, и этот трюк дался мне на удивление легко, всего один шаг в сторону окна, и сердитый зверь уже у меня в руках. Очень повезло нам обоим, потому что в обычном состоянии я бы безуспешно гонялся за ним по всей резиденции Ордена Дырявой Чаши до сегодняшнего дня. Все двести лет, не зная передышки.

Не могу сказать, что лиса обрадовали мои объятия. Бедняга решил дорого продать свою жизнь и для начала тяпнул меня за палец. Боли я в тот момент не почувствовал, только уважительное удивление – надо же, каков герой! А потом коснулся его лба, подумал: «Все будет хорошо, я друг, я старший, я знаю, что делаю, успокойся», – и зверь сразу присмирел, так что прятать его в пригоршню оказалось легко и удобно, как неодушевленный предмет.

Когда рассказываешь, получается долго, а на самом деле пробыл я в комнате Шурфа – ну, может быть, минуту. Даже не успел обрадоваться, что у меня все получилось. Впрочем, тогда это казалось мне совершенно естественным – захотел и сделал, а как иначе? Вопрос закрыт.

Завершить путешествие по Мосту Времени, с одной стороны, гораздо проще, чем его начать. Для этого достаточно усмирить собственную волю, осуществившую этот немыслимый трюк. Призвать на помощь рассудок, напомнить себе: «Эй, путешествия во времени невозможны, никакого прошлого вообще давным-давно нет», – обычно достаточно для того, чтобы вернуться в тот момент, когда все началось.

С другой стороны, далеко не всякое сознание оказывается способно согласиться считать произошедшее с ним невозможным. Нет уж, случилось – значит, случилось, нечего тут отменять! Именно поэтому некоторые путешественники по Мосту Времени рискуют навсегда остаться на другом его конце. Ну, то есть как – навсегда. Не застрять навек в одном бесконечном мгновении, а просто продолжать жить, начиная с того момента, в который их занесло, чем дальше, тем острее ощущая себя инородным телом и непрестанно испытывая яростное сопротивление Мира такому насильственному изменению порядка вещей. В этом, собственно, и заключается главная опасность: никаких сил не хватит, чтобы продержаться в чужом времени больше нескольких лет, единственный выход – заручиться поддержкой могущественных и сведущих современников; впрочем, все это я пока знаю только со слов старших коллег и объяснить, как именно протекают описанные процессы, не могу даже самому себе.

И отдельно нелегко приходится тем, кто возвращается из путешествия с сувениром – ну вот как я с лисом. Причем если бы я уволок с собой не живое существо, а, скажем, старую скабу, проблема была бы ровно та же. Мост Времени не выносит подобной контрабанды. В прямом смысле не выносит, хрупкое подобие согласия Мира на невозможное событие, может рухнуть под тяжестью любого количества дополнительной материи, не включенной в первоначальный договор. И тогда уж – как повезет. Разные бывают варианты. Некоторые контрабандисты исчезают неведомо куда, некоторые обнаруживают себя в совершенно произвольно выбранном моменте времени, который, как нечистый на руку таможенник, пытается присвоить транспортируемую вещь, а некоторые благополучно возвращаются туда – в тогда – откуда ушли; причем это лишь отчасти вопрос опыта и могущества, обычно все-таки главным фактором оказывается упрямство.

В этом смысле у меня были неплохие шансы, все-таки я очень упрямый, это охотно подтвердят многочисленные стены, прошибленные моим твердым лбом; они до сих пор вспоминают наши встречи с содроганием, а я – с законной гордостью победителя.

А все же, какое счастье, что на другом конце Моста Времени меня ждал Нумминорих. Вытаскивая беднягу из теплой постели в Нумбанской гостинице, я смутно надеялся, что его присутствие хоть чем-нибудь да поможет, если уж сам Магистр Хонна рекомендовал, но даже вообразить не мог, насколько существенной и ощутимой окажется эта помощь. Мой обратный путь был неописуемо легок – ни смертного ужаса, ни предельного напряжения воли, я даже желание вернуться толком почувствовать не успел – его спокойное уверенное ожидание как магнит притянуло меня на крышу Мохнатого Дома, в ту самую зимнюю ночь, когда я оттуда исчез.

– Ура! – воскликнул Нумминорих. И, не дожидаясь, пока я спрошу, сообщил: – Тебя не было целый час. Но это, наверное, я сам виноват. Подумал, если ты обещал, что дело всего на полчаса, значит, раньше, чем через час, ни за что не закончится.

– Разве я действительно всегда так ужасно опаздываю? – удивился я.

– Нет, – честно признал Нумминорих. – Относительно редко. Но когда все-таки опаздываешь, выглядишь ужасно довольным, хотя на словах извиняешься. Поэтому мне кажется, что на самом деле тебе очень нравится опаздывать. И в ситуациях, когда все зависит только от твоей воли, следует ждать, что…

– Ты, конечно, наблюдательный, – улыбнулся я. – И логика у тебя железная. А вывод все равно неправильный. На самом деле, я терпеть не могу опаздывать. Так получается, только если я совершенно забываю о времени. А о времени я забываю, когда мне очень хорошо. Поэтому и вид довольный, несмотря на муки совести. Вот и все.

– Ой. Действительно. Глупо получилось.

– Да ладно. Ты мне лучше скажи, как все это выглядело?

– А никак, – развел руками Нумминорих. – Ты же невидимым уходил. И обратно пришел тоже невидимый, я только по запаху понял, что тебя больше нет, а сейчас – что ты снова есть. И время, как оказалось, ничем не пахнет. Ну или пахнет, но только когда сам идешь по Мосту.

– То есть с твоей точки зрения вообще ничего не случилось? – разочарованно спросил я.

– Получается, ничего. Может, в следующий раз ты пойдешь по Мосту Времени видимым? Все-таки ужасно интересно!

«В следующий раз? – внутренне взвыл я. – в следующий раз?!»

С другой стороны, чего зарекаться.

Нумминорих отчаянно зевнул. Я спохватился:

– Идем, верну тебя в гостиницу. Небось с раннего утра начнут будить: «Пошли скорее, поищем палатку Пророка!» Кстати, если найдете, имей в виду: штрафовать Магистра Хонну за шарлатанство мы все-таки не будем. О тебе он сказал чистую правду. И главное, удивительно вовремя. Буквально за несколько дней до того, как мне припекло.

С другой стороны, если вспомнить, что припекло мне вследствие другого пророчества из тех же уст, удивляться совершенно нечему. Не самый хитроумный сценарий. Я бы и сам мог такой сочинить.

«Нет, – сказал я. – У тебя нет выбора. Ты даже не представляешь, до какой степени его у тебя нет. Где бы ты ни был и чем бы ни занимался, я все равно свалюсь тебе на голову вот прямо сейчас, это решено».

«Даже если я сплю?» – недоверчиво спросил сэр Шурф.

«Ты? Спишь?! В два часа пополуночи? Не заливай».

«Тем не менее, бывает и так».

Зная меня, Шурф вполне мог рассчитывать, что такое признание пробудит во мне милосердие. Но я в кои-то веки был тверд как скала. Разбудил? Тем лучше. Настолько хорошие новости следует узнавать спросонок, усталым и очень злым на весь Мир, когда организм физически не способен радоваться. Так проще их пережить.

Поэтому шагнув в кабинет своего друга из коридора Нумбанской гостиницы и действительно не застав его там, я с жизнерадостной настойчивостью сообщил Шурфу: «Девочка-девочка, Черная Рука уже сидит за твоим столом». Бедняга не имел ни единого шанса опознать цитату, но все равно даже не стал спрашивать, с кем я его перепутал. И сообщать мне, где можно помыть руки, тоже не стал. Только обреченно ответил: «Ладно, сейчас».

Он появился почти четверть часа спустя, тщательно одетый, но с влажными волосами. Сказал:

– На самом деле ты вытащил меня со дна морского.

– Ты там топился, что ли? – восхитился я.

– Нет, просто спал. Понадобилось некоторое время, чтобы доплыть до берега, поэтому так задержался. Выкладывай, что у тебя случилось.

– Много чего, – сказал я. – Во-первых, у тебя в комнате страшный бардак.

– Что?!

– Невообразимый. Если бы своими глазами не увидел, ни за что не поверил бы. Никому, включая тебя самого. Поэтому только попробуй еще хоть когда-нибудь придраться к обстановке в моей башне. Подумаешь, книги валяются где попало. По крайней мере, не вперемешку с грязными плошками. И ни одного сапога на столе. Никогда! За этим я, хвала Магистрам, слежу строго.

– Ладно, – кивнул Шурф. – Договорились, ни одного сапога. И безумием от тебя не пахнет. Уже хорошая новость. Продолжай, пожалуйста. Возможно, рано или поздно мне удастся обнаружить в твоих словах хоть какой-нибудь смысл.

– Даже не сомневайся. Будет тебе смысл. Вот прямо сейчас.

И встряхнул левой рукой, между большим и указательным пальцами которой все это время пребывал уменьшенный лис. Все-таки чудо что за фокус этот старинный грузчицкий прием. Исполнить его – пара пустяков, я когда-то буквально с первой попытки научился, а польза невообразимая. Ну и эффектно, конечно, получается. Для любителя выпендриваться вроде меня – именно то что надо.

Если бы судьба Шурфа Лонли-Локли интересовала меня не больше, чем прогноз погоды на завтрашний день, все равно имело бы смысл прогуляться ради него по Мосту Времени – просто чтобы посмотреть на выражение его лица в тот момент, когда крупный лис с серебристой шерстью оказался у меня на коленях, огляделся, фыркнул, увидел своего хозяина и, растопырив усы, рванул к нему.

– Представляешь, этот гад меня укусил, – сказал я. – Правда, дело было двести лет назад, поэтому ладно, замнем. Но все равно забери его, пожалуйста. Пусть теперь кусает тебя. Это честно.

– Он живой, – сказал Шурф целую вечность спустя, когда я уже утратил надежду снова услышать его голос. – По-настоящему живой. Как такое возможно?

– Просто ты его никогда не убивал, – объяснил я. – Произошла небольшая техническая накладка. Ты убил совсем другого лиса, по имени Йовка. Бедняга родился примерно полторы сотни лет спустя после своей смерти, прожил счастливую долгую жизнь с любимой подружкой, а потом она умерла от старости. Ну и он тоже захотел умереть, обычное дело, когда любишь кого-то несколько более сильно, чем позволяет здравый смысл. Добрый знахарь Иренсо Сумакей – знаешь такого? Ладно, неважно, если захочешь, наведешь справки – так вот, даже знахарь просил меня убить беднягу из милосердия. Но мне, сам понимаешь, слабо. К счастью, я вовремя вспомнил, что ты у нас профессионал и подкинул тебе работенку… Эй, не смотри на меня так. Йовка действительно хотел поскорей умереть, не веришь – спроси Иренсо. И теперь у них с подружкой все замечательно, не веришь – спроси нашего общего друга Франка, в парке за его домом недавно поселились два призрака мертвых лисиц, а я по итогам этой операции могу считаться специалистом по обустройству комфортабельной загробной жизни для несчастных влюбленных. Вернее, для счастливых, с несчастными-то как раз гораздо сложней.

– Скажи все это еще раз, пожалуйста, – попросил мой друг. – Я только что понял, как это бывает – когда все слова знакомые, а смысл сказанного все равно ускользает. Всегда думал, это обычное оправдание своей невнимательности к собеседнику. А оказывается, не совсем так. И начни с бардака в моей комнате. Ты что, там был?

– Ну а как ты думаешь?

– Но как могло случиться, что я тебя не видел? Эпизод внезапного появления незнакомца я бы не забыл. И несомненно узнал бы тебя потом, у меня отличная память на лица.

– Сам же научил меня становиться невидимым, – усмехнулся я. – Не зря, получается, кровь ведрами пил. Ну или все-таки зря. Я сумел угодить в тот самый момент, когда тебя не было в комнате. Так что вру, невидимость мне не особо пригодилась. И даже от ранения не спасла.

И продемонстрировал укушенный палец. Тот как раз запоздало осознал себя несчастной жертвой и начал жалобно ныть. Ничего особенного, но неприятно. Ровно настолько, чтобы отвлечься и не сойти с ума вот прямо сейчас, осознав, наконец, что я сделал. Если бы не этот серебристый злодей, пришлось бы кусать себя самостоятельно.

Сосредоточившись на успокоительной боли, я собрался с мыслями и рассказал все еще раз. Подробно, с самого начала. Только некоторые детали путешествия по Мосту Времени опустил. Сказал, нет таких слов в языке, пока не попробуешь, не узнаешь, точка. И, в общем, не соврал. Потому что имевшиеся в моем распоряжении древние термины вроде «Первого Ужаса Небытия» звучат, на мой вкус, избыточно драматично. Окажись я на месте Шурфа, предпочел бы думать, что человеку, ходившему ради меня по Мосту Времени, было там чертовски весело и интересно. Тем более, что это тоже правда. Просто не вся.

– И учти, – сказал я в завершение, – если твой изысканный утонченный ум отыщет способ не расставаться со своим прекрасным, честно выстраданным проклятием, я за себя не отвечаю. В смысле, сам тебя тогда прокляну. Дополнительно. Как-нибудь на урдерский манер. Чтобы рожа всеми цветами радуги, дым из ушей и, к примеру, синие крылья за плечами. Истинно тебе говорю, я страшен в гневе. Лучше не связывайся.

– Ладно, – согласился сэр Шурф, рассеянно поглаживая притихшего на его коленях лиса, – не буду связываться. Тем более, мне для этого и делать ничего не придется. Когда я увидел, что он живой… Не знаю, как описать то, что случилось. Как будто какой-то узел развязался. Сам, без моего сознательного участия. Я в тот момент еще толком не понимал, что именно произошло.

– Кстати, узел и есть, – вспомнил я. – Именно так выглядело это событие на нити твоей жизни. Других узлов подобного масштаба там не было, и знал бы ты, как это меня утешает. Потому что не хотелось бы делать путешествия по Мосту Времени своим любимым хобби. Мне бы чего попроще, ты знаешь. Пирожки, сотворение новой Вселенной, партия в «Злик-и-злак»…

– Я вообще, хоть убей, не понимаю, как тебя угораздило во все это сунуться, – сказал он. – Ты же даже думать о путешествиях во времени боялся. И леди Сотофа тоже хороша. Нашла кого на безумные выходки подстрекать. Своих учениц не хватает?

– Ну так она-то, в отличие от нас с тобой, с самого начала знала, что все у меня распрекрасно получится. Сотофа молодец, помогла мне сохранить лицо. Сам же помнишь, как я расхвастался: «Будь тузом в моей колоде, я тебя не сдам!» – вот как, интересно, я себе это представлял?! После таких пафосных заявлений отползать в кусты, поджав хвост – жуткая безвкусица. Хотя вот прямо сейчас я бы в этих кустах с удовольствием полежал. Мне трудно долго быть героем, ты знаешь. Нервы сдают.

– Ну, с чем-чем, а с твоими нервами справиться совсем несложно.

– Да. Например, связать меня по рукам и ногам и хотя бы на сутки запереть в каком-нибудь погребе. И парой дюжин заклинаний запечатать для надежности, чтобы точно не сбежал на край Вселенной, сам себя испугавшись задним числом. И сидеть рядом, рассказывая сказки. Ты кстати много сказок знаешь? На сутки запаса хватит? Впрочем, ладно, можно просто влить в меня пол-литра Осского Аша, задвинуть мое бесчувственное тело куда-нибудь под диван и закрыть вопрос.

– «Под диван» – это просто образное выражение или какая-то неизвестная мне магическая техника успокоения нервов? – деловито спросил Шурф. – Я должен точно знать, где заканчивается инструкция и начинается просто болтовня.

Этого вопроса, в общем, было достаточно, чтобы окончательно вернуть меня к жизни. Можно даже Осский Аш зря не переводить.

Но экономить мы не стали.

Мы до такой степени не стали экономить, что, проснувшись утром в собственной спальне, я совершенно не представлял, как туда попал. Переход через Мост Времени помнил во всех подробностях, а это мистическое путешествие – нет, хоть убей.

Впрочем, оглядевшись, я обнаружил доставившее меня сюда транспортное средство. Средство сидело в кресле и читало какую-то книгу. Вид оно при этом имело чрезвычайно довольный, как сбежавший с уроков школьник. Глядел бы на такую идиллию и глядел.

Но, будучи натурой противоречивой, я спросил:

– А свой Орден ты закрыл на переучет, я правильно понимаю?

– Что-то вроде того, – не отрываясь от книги, согласился мой друг. – Ты не представляешь, на что, оказывается, соглашаются орденские девчонки в обмен на разрешение поиграть с лисом. Даже плановые занятия с Младшими Магистрами провести. И ежегодную ревизию архивов, не к ночи будь помянута, закончить.

– Как это – «не к ночи»? То есть это не у меня в глазах темно, а за окном?

– Ну да. Ты проспал почти сутки. И совершенно правильно поступил. За это время я успел перечитать практически все, что с начала года откладывал до лучших времен. Еще бы часа полтора… Впрочем, ладно, и так неплохо вышло. Давно мне не удавалось получить столько удовольствия от обычного исполнения долга, который велел присматривать за твоим спящим телом, чтобы не сошло случайно с ума или, чего доброго, не решилось повторить трюк с Мостом Времени, не приходя в сознание. Зря, кстати, так недоверчиво ухмыляешься, я не сочиняю, подобные прецеденты действительно случались и подробно описаны в так называемой «Тайной Истории Предельной Магии», безымянный автор которой явно был в курсе некоторых чрезвычайно интересных дел… Как, кстати, себя чувствуешь?

Я провел ревизию своего внутреннего пространства и честно отчитался:

– Ненавижу все живое. Ну, то есть совершенно нормально. Как всегда по утрам, даже если они – вечера.

Шурф укоризненно покачал головой. Спросил:

– То есть тебя можно оставить одного? Не то чтобы я этого хотел, но в Иафахе, к сожалению, остались дела, которые переложить не на кого – кроме, разве что, леди Сотофы. Но ее обычным шимарским лисом не подкупишь, она на это добро еще в детстве в пригородах Кеттари нагляделась.

– Конечно, можно, – кивнул я. – Пожалуй, даже нужно. Я должен еще кое-что уладить, и лучше бы – прямо сейчас. Не смотри на меня так, ни на какой Мост Времени я больше не попрусь. Максимум, на соседнюю улицу.

Ну, то есть не то чтобы на совсем уж соседнюю. До дома, где снимает квартиру Меламори, отсюда примерно четверть часа пешком. А если кружить по городу, собираясь с мыслями, снова и снова повторяя про себя все, что твердо намерен сказать, удовольствие можно растянуть очень надолго, мне ли этого не знать.

Я мог бы послать Меламори зов и предупредить о визите. А мог бы и вовсе ввалиться без предупреждения Темным Путем. Но вместо этого, как последний дурак, принялся метать мелкие камешки в окно второго этажа, где горел свет. Для того, чтобы в полной мере оценить красоту этого жеста, следует иметь представление о моей меткости. Достаточно сказать, что в окно я попал только с седьмого раза. И, по моим меркам, это еще очень неплохой результат.

Возможно, именно поэтому Меламори сразу открыла дверь и впустила меня в дом, даже не попытавшись отстоять свое священное право на полное уединение. Просто от растерянности.

– Не получается у меня ни хрена с этим рогатым песчаным духом, – пожаловалась она, обнимая меня. – Одно из двух: или он выглядит как жалкая имитация, или честно состоит из песчинок, но тогда я сразу рассыпаюсь.

– Да плюнь ты на эту пакость, – посоветовал я. – Есть в Мире дела поинтересней.

– Чего?! – изумленно переспросила Меламори.

Бедняга ушам своим не поверила. Потому что у нас же негласный договор: она занимается всякой ерундой, а я делаю вид, будто радуюсь ее успехам и сопереживаю неудачам. И когда Меламори сама заводит очередной разговор о бессмысленности своих занятий, я неизменно выступаю оппонентом и убедительно доказываю, что магия есть магия, какая разница, чем именно заниматься, лишь бы ежедневно практиковать. До сих пор нам обоим казалось, что это вполне рабочий способ наполнить ее жизнь смыслом. Ну или чем-то вроде него. И максимально отсрочить момент, когда придется что-то менять.

Ну вот, до сегодняшнего дня как-то дотянули.

– Есть дела поинтересней, – повторил я. – Их очень много. Да почти все. Прости, что не сказал этого раньше.

– Ну, знаешь…

– Знаю, – кивнул я. – Я много чего знаю. Давай руку, пошли.

– Куда?

– На нашу крышу, конечно. Лучшее место в городе для лихих дел. В смысле, внезапных пикников, разговоров о смысле жизни, строительства Мостов Времени и бытовых убийств в состоянии аффекта. Если захочешь меня придушить, сделаешь это там. Желаю погибнуть с видом на ночной город. Таков мой последний каприз.

Удивительно, но она все-таки протянула мне руку. И только оказавшись на крыше Мохнатого Дома, сердито пробормотала:

– Что-то ты совсем раскомандовался.

– Да, – кивнул я, усаживаясь на одну из оставшихся со вчерашнего вечера подушек, на которых возлежал, дожидаясь меня Нумминорих. – Давно было пора.

Меламори села рядом. Спросила:

– Что случилось?

– До хрена всего. За последние два дня я успел уладить семейную жизнь старого прибрежного дерева, приговорить к пыткам прекрасную леди, организовать одно убийство и два чудесных спасения, побыть всем Миром сразу, прогуляться по Мосту Времени и напиться до потери памяти.

– Насколько я успела тебя изучить, более-менее удивительно только последнее, – вдохнула Меламори.

Ну, в общем, да.

– Но важно совсем не это, – сказал я. – А то, что по дороге к твоему дому я понял одну простую штуку.

Она адресовала мне вопросительный взгляд, заранее исполненный скорби. Как будто ничего жизнеутверждающего мне в голову прийти не может, даже теоретически.

– Никакая ты не нерешительная, – сказал я. – И ни черта не боишься терять. И со мной надолго расстаться – ну да, не хочешь, но это такой нормальное человеческое «не хочу», которое легко преодолевается усилием воли, особенно, когда воля сильная, вроде твоей.

– В том-то и дело, что не… – начала было Меламори, но я не дал ей договорить.

– Воля у тебя что надо. И решимости хватит на целый Королевский гвардейский полк. Просто дело, к сожалению, не в тебе. А во мне. Это я хочу, чтобы ты оставалась в Ехо. И была у меня под рукой. Мне, видишь ли, нравится, что ты всегда где-нибудь рядом. И можно обнять тебя буквально в любой момент – в перерыве между какими-нибудь немыслимыми делами, от которых у меня самого волосы дыбом. Вот как сейчас.

И я обнял ее – не то чтобы просто для наглядности, будем честны.

Сказал:

– Ты не можешь решиться продолжить учебу у арварохских буривухов только потому, что я этого не хочу. Конечно, слова тебе поперек не скажу, сама знаешь. На словах я – воплощение жертвенного благородства, главный борец за свободу чужой воли и вдохновенный ее певец. А на деле держу тебя здесь, связав по рукам и ногам, просто веревки невидимые. Но что это меняет.

Меламори уставилась на меня во все глаза, словно впервые увидела. Растерянно моргнула. Запинаясь, спросила:

– Слушай, так ты думаешь, это я не сама по себе такая трусиха?

– Да ты вообще герой, каких мало. Просто связалась с плохим парнем, чья воля меняет Мир, порой совершенно свинским образом. Но это как раз нормально. Девочки из хороших семей часто связываются с кем попало, сама знаешь.

Она тихо рассмеялась.

– Невыносимый ты все-таки тип, сэр Макс. Всегда не вовремя меня смешишь. Самое время на тебя рассердиться, а теперь не получится.

– Да не надо на меня сердиться. Какой в этом смысл? Лично я собираюсь жить рядом с тобой долго и счастливо – в перерывах между твоими уроками у буривухов, волшебными сновидениями, путешествиями между Мирами, превращениями в демонов, завоеваниями каких-нибудь призрачных городов и Магистры тебя знают, чем ты еще займешься. Желаю хвастаться в трактирах, что моя девушка – самая могущественная ведьма в Мире, круче самой леди Сотофы. И пусть рыдают от зависти, жалкие любовники каких-нибудь никчемных императриц.

– Да где ж ты видел, чтобы любовники императриц по трактирам шлялись? – изумленно спросила Меламори. – Где они вообще, эти императрицы? Ближайшая, по-моему, аж в Чангайе, и у нее одних только законных мужей больше сотни, какие уж там любовники. Их просто невозможно втиснуть в ежедневный график!

– Ничего. Не знаю, как императрицу, а меня это не остановит. Уж если мне понадобится похвастаться твоей крутостью, аудиторию как-нибудь соберу.

На этом серьезный разговор, как несложно догадаться, завершился. Но не навсегда, а только до завтрашнего утра.

Утром Меламори прямо спросила:

– Так что, предлагаешь отвести меня в Арварох Темным Путем? Потому что попутного корабля придется ждать долгие годы. Безнадежных безумцев и так-то мало, а уж после того, как вы с Абилатом повадились тайно их лечить, вообще никакой надежды встретить капитана, собравшегося проложить такой оригинальный маршрут.

– Если надо, могу тебя отвести, – согласился я. – Хотя говорят, иногда попытки прийти Темным Путем туда, куда на самом деле не хочешь, приводят к непредсказуемым последствиям; впрочем, ерунда, надо будет – захочу как миленький. Но я думал, ты собираешься вернуться к буривухам сама.

– Как это – сама?! – взвилась она.

– Да точно так же, как от них смылась. Птицей, в сновидении. Раз, и снова проснулась не там, где заснула. Насколько я успел изучить характер буривухов, они поворчат, что люди слишком долго делают уроки, гораздо дольше, чем самые несмышленые птенцы. Но в целом, будут очень довольны, что у тебя все получилось, а значит, перерыв в учебе и перерывом-то не считается.

– Это правда, – невольно улыбнулась Меламори. И, помрачнев, добавила: – Только у меня не получается. Думаешь, я не пробовала? Столько раз!

– Не «не получается», а просто до сих пор не получалось. Это не ты тупица, просто я, даже отсутствуя, представлял себе, что ты живешь именно в Ехо. Конечно, ты никуда отсюда не улетала, с такой-то гирей на ноге! Не знаю, кстати, зачем мне это было нужно. Просто чтобы утешаться привычной картиной мира? С меня бы сталось. Но больше так не будет.

– А почему ты уверен? – спросила она. – Если до сих пор неосознанно удерживал меня здесь своей волей, то и дальше может так продолжаться.

– Не может, – твердо сказал я. – Просто раньше я был дурак дураком. Еще позавчера вечером был, представляешь? Но Мост Времени поставил мне голову на место. Невозможно всерьез за что-то держаться после того, как совершенно добровольно отменил даже себя самого.

Она, конечно, не исчезла на следующую же ночь. И через одну никуда не делась. Мы жили вместе долго и счастливо до самого Конца года. То есть еще целых шесть дней.

А утром Последнего Дня года Меламори прислала мне зов и деловито сказала: «Я только что спросила, будут ли мне положены хоть какие-то каникулы. И знаешь, что мне ответили? «В любой момент, когда сумеешь увидеть их во сне». По-моему, смешно».

Я не стал говорить ей, что по-моему – не очень. Потому что это прозвучало бы как: «Я передумал», – и было бы совсем уж нечестно. Тем более что я не передумал. А минута слабости бывает у всех, особенно спросонок.

Поэтому я только и сказал:

«Успела-таки. Удивительные все-таки психи вы, угуландцы. Ради своего дурацкого обычая улаживать все дела к Последнему Дню года Мир перевернете. Такие молодцы».

Безмолвная речь плохо передает эмоции собеседника, но готов спорить, что мне удалось ее насмешить. И это было прекрасно. В моих интересах поддерживать репутацию человека, в чьем обществе приятно проводить каникулы. А уж во сне это случится или наяву – дело десятое. Я – последний, кого это должно волновать.

Вот о чем я думал, спускаясь в гостиную, чтобы выпить там камры в обществе собак и, если очень повезет, кошек. Потому что на Базилио надежды мало – за свою коротенькую, только нынешней осенью начавшуюся жизнь, она успела завести столько знакомств и раздать такое количество обещаний, которые теперь пришлось спешно выполнять, что дома я ее видел исключительно по ночам – обычно спящей прямо в кресле. Впрочем, пока человек сохраняет способность улыбаться во сне, можно не слишком переживать, что у бедняги не остается сил добраться до спальни.

Еще с лестницы я услышал заливистый собачий лай. Но не придал этому особого значения. Это же только профессор Дримарондо у нас говорящий пес, а Друппи, простая душа, вынужден довольствоваться голосовым аппаратом, выделенным ему скуповатой природой. При этом поводов высказаться у него хоть отбавляй. И самый главный из них: «А-А-А-А-А-А! Какое счастье! Я есть!»

Поэтому лает Друппи довольно часто. А Дримарондо никогда не отказывается побеседовать с лучшим другом на собачьем языке. И, собственно, почему бы им не дискутировать вот прямо сейчас – примерно так я рассуждал, пока не оказался на пороге гостиной. Да так и застыл там столбом, распахнув рот, подавляя желание присоединиться к собакам и со всей ответственностью заявить: «Гав! Р-р-р-р-вау!» Это, пожалуй, был бы самый адекватный способ выразить чувства, охватившие меня, когда я обнаружил, что в центре гостиной, рядом с обеденным столом стоит маленький полосатый ярмарочный шатер.

Не то чтобы я не привык к чудесам. Но к чудесам, которые происходят не где-нибудь в удивительном Мире, начинающемся за порогом дома, а в моей гостиной, пожалуй, все-таки не привык. Скажем так, не настолько привык, чтобы невозмутимо усаживаться за стол и пить камру, не обращая внимания на невесть откуда тут взявшуюся палатку Правдивого Пророка.

– Спокойно, – сказал я собакам, – сейчас разберемся.

– Это полосатое сооружение совершенно неожиданно появилось из ниоткуда и чуть не свалилось прямо мне на голову, – наябедничал Дримарондо, вспомнивший на радостях человеческий язык. – Буквально в двух шагах от моего кресла! Я чрезвычайно взволнован!

– Безобразие, – согласился я.

И, осторожно приподняв полотняный край шатра, заглянул внутрь.

– Да заходи целиком, не стесняйся, – посоветовал мне загорелый темноглазый человек с длинной зеленой косой. – Я не буду исчезать, если ты этого опасаешься.

– А тогда, на ярмарке, почему исчезли? – спросил я.

Хонна, бывший Великий Магистр ныне распущенного Ордена Потаенной Травы, пожал плечами, как мне показалось, довольно смущенно.

– Рассердился, что столичный Тайный Сыск так беспардонно сует нос в мои дела, – признался он. – Но потом, остыв, понял, что сердиться тут особо не на что. Рано или поздно вам должно было стать интересно, что за хрен с горы морочит головы людям в Нумбане. И лично мне от вашего любопытства никакого вреда. Несправедливо было лишать тебя твоей порции правды, чем ты хуже прочих клиентов? Поэтому я дал себе слово непременно исправить ошибку. Но, как видишь, дотянул до самого Конца года. Откладывать дальше уже некуда. Пришлось устроить сюрприз.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Здорово, если так. Потому что я же от любопытства совсем извелся: что ж там за правда такая была, если вы решили ее не говорить?

– Да ничего особенного. Ты есть на самом деле – вот и вся правда о тебе, которую я тогда узнал. Наверняка есть и какая-нибудь другая, более содержательная, но до моей головы она пока, к сожалению, не добралась.

– Нет-нет-нет, никакой другой правды не надо, – поспешно сказал я. – Мне нужна именно эта. Даже не надеялся на такой подарок.

– Удивительное признание для человека, который имел великое множество возможностей убедиться, что жизнь сознания и есть подлинная жизнь, а остальное не имеет значения. Сказал бы я, предположим, будто на самом деле тебя нет – и что бы от этого изменилось? Ты перестал бы видеть, слышать, чувствовать, думать, осознавать?

– Да Магистры с ним, со мной, – отмахнулся я. – Просто если я есть, значит есть и все остальные. Люди и звери, которых я очень люблю. Не мерещатся, а объективно существуют. Вне зависимости от меня. И что бы со мной ни случилось, они все равно останутся. Вот это действительно важно.

– А. С этой точки зрения я не смотрел, – неожиданно легко согласился Магистр Хонна. – Просто, понимаешь, мне в этом смысле гораздо проще живется. Мир ни разу не давал мне повода усомниться в нашем с ним существовании. В чем угодно, но только не в этом.

– Повезло, – улыбнулся я.

И наконец уселся на тряпичный пол его палатки. Хотя, по идее, теперь мне следовало не рассиживаться, а выметаться. Все сказано, чего занятого человека от дел отрывать.

Но Магистр Хонна, похоже, не очень-то рвался вернуться к делам. Смотрел на меня, как я обычно смотрю на своих кошек. Ну или на синюю птицу Скрюух. С заинтересованным умилением.

– Что, надеешься вызнать, зачем я затеял этот балаган с воодушевляющими пророчествами? – подмигнул мне он. – А спросить прямо неловко?

– Нннууу… Да.

– Так вот, лично я ничего не затевал. Мне и без ярмарочных выступлений совсем неплохо жилось. Я не заскучал. Не истосковался по ученикам, как вы все наверняка решили. И так есть чем заняться.

– Но кто же тогда?..

– Мир, – усмехнулся он. – Хочешь верь, хочешь нет, а этот балаган затеял наш Мир. Взял меня за шиворот и погнал на ярмарочную площадь. Просто я оказался вполне подходящим инструментом, к тому же, достаточно чутким, чтобы не иметь возможности игнорировать явственно высказанное желание Мира: «Сейчас надо действовать так». Никогда не умел его не слышать. И Орден свой распустил ровно по той же причине: Мир захотел, чтобы не стало магических Орденов. Просто все остальные Великие Магистры оказались редкостными тупицами. Кроме меня и Мабы Калоха никто не почуял, как сменился ветер. А если и почуяли, то не так остро, чтобы это стало руководством к действию. Бедные дураки. Жить в Мире и не выполнять его явно высказанную волю, конечно, можно. Но недолго. И, как правило, довольно невесело. Такой судьбе не позавидуешь.

Я согласно кивнул. Очень хорошо понимал, о чем он говорит.

Спросил:

– А сейчас? Что происходит с Миром сейчас? Чего он хочет?

– Изменений, чего же еще, – пожал плечами Магистр Хонна. – Мир всегда хочет от людей одного и того же – изменений. Но не каких попало, а подобных тем, что происходят в данный момент с ним. Вот как ты думаешь, почему начались Смутные Времена?

Я надеялся, что вопрос риторический, но нет, похоже, он ждал ответа.

– Потому что адепты магических Орденов не справились с силой, которая стала им доступна? – неуверенно предположил я.

И неожиданно угадал.

– Совершенно верно. Но не только мы. В смысле не в одних Орденах дело. Вообще все не справились. Большинство жителей Угуланда так и не научились соответствовать возможностям, которые открывает магия. Магия, даже самых низких, общедоступных ступеней – это же не просто инструмент исполнения собственных прихотей, а способ взаимодействовать со всем Миром сразу, как с близким другом. То есть совместными усилиями делать всякие интересные вещи, осознавая, что сама возможность объединения гораздо важней для обеих сторон, чем любой результат.

Я невольно улыбнулся.

– Какая хорошая формула дружбы!

– Не сомневался, что тебе понравится. Но все равно рад лишний раз убедиться, что с приоритетами у тебя все в порядке, а значит, доставшееся тебе могущество в хороших руках. Ты явно знаешь, как им распорядиться.

Я не стал говорить, что не знаю. Потому что и так ясно, он ответит, что в данном случае не знать – это и есть знать. И я, конечно, соглашусь, куда деваться.

– Но речь сейчас не о тебе, а о Смутных Временах. О том, что когда место, исполненное великой силы, оказывается населено по большей части простодушными корыстными существами, не способными заинтересоваться ничем, кроме своего корыта с похлебкой и еще пары соседских, которые неплохо бы прибрать к рукам, взрыв неизбежен. Потому что магия и примитивный прагматизм несовместимы. Это, знаешь, все равно что привести в свой дом Короля и заставить его мыть полы. Какое-то время он, вероятно, будет выполнять требования – просто из любопытства, потому что никогда прежде ничем подобным не занимался. Но в какой-то момент скажет: «Хватит с меня!» – стукнет кулаком по столу и призовет стражу.

– Да уж, – невольно улыбнулся я.

– Сейчас мы все стоим на пороге очень хороших времен, – сказал Магистр Хонна. – Мир, можно сказать, приходит в себя после долгой болезни – а как еще назвать его сперва отсроченную, а потом и вовсе отменившуюся гибель? Он снова юн, как в первые дни творения, и не просто исполнен магии, но гораздо более щедр на нее, чем был прежде. Мне ли этого не знать. И это только начало, сэр Макс. Представляешь? Все, что у нас с тобой есть уже сегодня, – это только начало.

Я слушал его, открыв рот, как ребенок волшебную сказку, одним из героев которой по чудесному стечению обстоятельств оказался он сам. С ума сойти, какими добрыми оказывается бывают некоторые пророки. Даже именующие себя «правдивыми». А я-то, дурак, привык, что правда редко бывает приятной. По крайней мере, та ее часть, которая выпадает на мою долю.

– Поэтому людям тоже надо меняться, – заключил Магистр Хонна. – И не как попало, а вместе с Миром, в котором они живут. Становиться по-детски готовыми к новым открытиям, сильными, щедрыми и достаточно храбрыми, чтобы принять все приготовленные для них подарки. Это вопрос не морали, как может показаться, но элементарного выживания в изменившейся среде. Как всем нам пришлось бы срочно учиться плавать и дышать под водой, если бы сушу собирался поглотить океан.

– Вот оно как, – наконец выговорил я. – И вам пришлось стать… тренером по плаванию?

– Если уж пользоваться твоей метафорой, скорее просто тем, кто разворачивает людей лицом к морю. Для начала, пусть вспомнят, что оно есть. А дальше – сами. Не так уж много надо, чтобы пойти в нужную сторону. Сойдет любое напоминание о том, что такое настоящая жизнь – при условии, что адресата как следует проймет. Но это, будем честны, не слишком сложно. Существование утомительно, зато жизнь бодрит и опьяняет – с первого же шага, совсем незначительного на сторонний взгляд.

– И вы подсказываете людям, что за шаг следует сделать первым?

– Первым или три тысячи первым, кому как. Только имей в виду, люди сами себе подсказывают. Человек всегда знает, что ему по-настоящему нужно. Но так забавно устроен, что с места не сдвинется, пока кто-то другой не произнесет инструкцию вслух. Даже опытным вроде бы колдунам вроде тебя и твоих коллег оказалось полезно услышать от постороннего беглого Магистра то, что вы давным-давно знали о себе сами, какой тогда спрос с остальных? Так что скитаться мне по ярмаркам еще пару сотен лет, как минимум. Мир довольно велик. И народу полно.

Я сочувственно покачал головой, оценив масштабы предстоящей ему работы.

– Да не то чтобы я против, – улыбнулся Магистр Хонна. – Когда заказчик – Мир, он расплачивается силой и радостью; впрочем, это ты знаешь и сам. К тому же, внезапно выяснилось, что мне нравятся мои клиенты. Этого я, положа руку на сердце, совершенно не ожидал. Прежде люди, не сформированные сколь-нибудь серьезной магической традицией, представлялись мне существами скучными и бесполезными. Так и есть, но только до тех пор, пока не заглядываешь в самую их глубину. А там – свет и покой, и вечная буря, и ярость, и воля, и жажда, и смысл – все, к чему мы привыкли, имея дело друг с другом и с самими собой. По большому счету, вообще никакой разницы, а по малому – вывернуть бы всех наизнанку, сияющей глубиной наружу, то-то тогда заживем! В общем, есть ради чего стараться, сэр Макс. И я точно знаю: все у нас на этот раз получится. Вернее, оно уже получилось, где-то там, в каком-нибудь далеком послезавтрашнем дне. Осталось только до него дожить. И задача вовсе не представляется мне непосильной, доживем, как миленькие, это я тебе как Правдивый Пророк говорю.

Умолк, подмигнул мне – дескать, смотри, не подведи, доживи – и исчез. Конечно же, вместе со своим полосатым шатром. А я остался сидеть на ковре, такой же ошеломленный и взволнованный, как собаки, отметившие внезапное исчезновение Магистра Хонны звонким лаем. Нормальная реакция здорового организма, гав.

У моего организма тоже есть своя нормальная реакция на все экстраординарные события: идти в Дом у Моста. Совсем не факт, что там можно будет обрести утраченное душевное равновесие, зато отвлечься удастся на славу. Как минимум, созерцанием сэра Мелифаро, одетого в целую стопку тончайших коротких лоохи – зеленых и золотых, как велел выпрямляющий наши пути Правдивый Пророк. Очень жаль, что он не сообщил бедняге, что покрой одежды тоже имеет значение. Но наверное, не все сразу. Зря я так тороплюсь.

Два часа и примерно восемь кружек камры спустя, я понял, что иных развлечений мне сегодня в Доме у Моста не светит. И не то чтобы по-настоящему приуныл, но решил сменить обстановку. И, попрощавшись, пошел было к выходу, но мне не дали. Джуффин возник на моем пути, натурально как чертик из табакерки. Скрестил руки на груди, грозно спросил, приподняв бровь:

– Интересно, куда это ты собрался?

Я так удивился, что даже не нашелся с ответом. Только руками развел, как бы демонстрируя, что Мир велик, и никогда заранее не знаешь, в какую его часть тебя занесет.

– Это ты только думаешь, будто свободен как ветер. А на самом деле у тебя еще гора работы, – ухмыльнулся шеф Тайного Сыска. И распахнул дверь своего кабинета, чтобы наглядно продемонстрировать мне эту гору.

Гору простых нерасписанных тарелок, громоздящуюся на его рабочем столе.

Я хотел спросить, что это за идиотский розыгрыш в духе раннего сэра Мелифаро, но от изумления утратил дар речи. Поэтому просто открыл рот. Но очень возмущенно.

– Тарелки для чангайского посла, – объяснил Джуффин. – Мы обещали леди Мариенне придумать, как заколдовать посуду, чтобы магия продолжала работать у них в Чангайе.

– Мы?!

– Ну ладно, я обещал. Но ты мне все равно нужен.

– Зачем?

– В качестве инструмента. Я, видишь ли, внезапно понял очень простую вещь. Если эти тарелки заколдуешь ты, они будут прыгать и ругаться хоть в Чангайе, хоть в Шиншийском Халифате. Да хоть в ином Мире. Ты же упрям, как сотня дюжин твердолобых арварохских вождей. И ни за что не допустишь, чтобы совершенное тобой колдовство позволило себе безответственно рассеиваться только потому, что Сердце Мира, видите ли, несколько далековато.

Я был вынужден признать, что в его словах есть некоторый смысл.

– У твоего плана всего один недостаток, – наконец сказал я. – Зато роковой. Я не умею заколдовывать тарелки, чтобы они прыгали и ругались. Потому что только притворяюсь великим магом, а на самом деле – обычный шарлатан.

– Да ерунда, я тебя научу, – отмахнулся Джуффин. И, поглядев на мою кислую физиономию, добавил: – По-моему, ты до сих пор не понял главного. Если именно ты заколдуешь эти грешные тарелки, они будут ругаться, как ты сам пожелаешь. Скажут все, что ты им велишь.

– Ого! – присвистнул я. – Это действительно меняет дело. Мне как раз есть, что сказать Миру.

– Я так и подумал, что ты оценишь возможность откровенно высказаться, – кивнул сэр Джуффин Халли. – Только учти, я буду бесцеремонно подслушивать. Лишняя порция новых устрашающих знаний никогда не повредит.

Я иду искать

– Получилось! – воскликнула Меламори. И так самодовольно ухмыльнулась, что кто угодно на ее месте выглядел бы законченным болваном.

Она, собственно, именно так и выглядела, но я был слишком рад ее видеть, чтобы придираться. К тому же вряд ли следует упрекать человека за то, что он приснился тебе с не самым удачным выражением лица. Чей сон, на том и ответственность. По-моему, так.

Меламори тем временем позеленела и задрожала, как поверхность озера в ветреный день, но, спохватившись, коротко выругалась и снова приняла обычный вид. Такова сила вовремя произнесенного бранного слова – даже во сне.

– Ужасно трудно, – пожаловалась она. – Я рада тебя видеть, а это отвлекает.

– От чего?

– От всего. В смысле от процесса. Я же тебе не просто так снюсь. То есть не потому, что ты, например, соскучился и думал обо мне весь день, а потом сознание обработало информацию и выдало нужную картинку. А потому, что я сама решила тебе присниться. И, как видишь, сделала! Я – это именно я, а не бессмысленная игра воображения. Пришла в твой сон, как наяву ходят в гости. Только задержаться тут, оказывается, непросто. Как в степи во время урагана – в любой момент может подхватить и унести, а зацепиться толком не за что. Собственное внимание и воля, она же упрямство – вот и все опоры. Поэтому не удивляйся, если вдруг исчезну, не попрощавшись. Я и так делаю, что могу… Эй, ты чего так на меня смотришь? Как будто до сих пор не знал, чему я учусь в Арварохе. Или думал, у меня никогда не получится?

Я и правда таращился на нее во все глаза. И прикладывал грандиозные усилия, чтобы не проснуться от удивления. К счастью, в некоторых снах для этого достаточно просто спокойно дышать.

Не то чтобы подобное произошло впервые. Наоборот, очень много важных знакомств, событий и разговоров случались со мной именно во сне. Но люди, которые до сих пор по своей воле приходили в мои сновидения или забирали меня в свои, были настолько могущественными колдунами, что я даже не особо задумывался, как им это удается – ясно же, что некоторые удивительные существа способны вообще на все. А тут – не «удивительное существо», а просто Меламори. Лучшая в Мире девушка, не вопрос, но за годы, проведенные вместе, я как-то привык считать ее «младшей», гораздо менее умелой и опытной, чем я сам. Причем тот факт, что ей легко удаются некоторые вещи, к которым лично я даже не представляю, как подступиться, ничуть не убавлял моей снисходительности. Обычное заблуждение, когда речь заходит о самых близких людях, которых мы не раз видели в минуты слабости и с какого-то перепугу решили, что эти незначительные эпизоды и есть сокровенная правда о них.

«Какая она у меня умница – и во сне между Мирами путешествовать выучилась, и в Муррийского Демона Гнева всего за пять минут превращается», – с умилением думал я, глядя на Меламори. И, щедро осыпав ее ободряющими комплиментами, возвращался к своим «взрослым» делам. Якобы по-настоящему непростым.

Удивительно, но я только теперь понял, как был несправедлив; похоже, во сне я гораздо умнее, чем наяву. И твердо решил исправиться. Прямо сейчас. Куда еще откладывать.

Просто разговаривай с ней, как, например, с Джуффином, – сказал я себе. – Его-то ты не хвалишь за достижения, а просто смотришь, распахнув рот, и думаешь: «Ну ни фига себе! Я тоже так хочу».

– Ну ни фига себе! Я тоже так хочу, – произнес я вслух. Хвала Магистрам, очень искренне.

– А ты не умеешь? – недоверчиво спросила Меламори.

Она-то меня как раз здорово переоценивает. С первого дня.

Я отрицательно помотал головой.

– Время от времени выясняется, что кто-нибудь видел меня во сне и даже получил помощь или разумный совет – это от меня-то, прикинь! Но лично я ничего для этого не делаю. И далеко не всегда помню, что это вообще было. Совершенно случайно выходит, а значит, не считается.

Завершив чистосердечное признание, я принялся оглядываться по сторонам. Одно дело, когда просто безответственно дрыхнешь после условно трудного дня и видишь во сне, что придется. И совсем другое, когда вольно или невольно оказываешься участником чужого магического эксперимента. Сразу становится интересно, что происходит вокруг.

Вокруг, впрочем, происходила всего лишь моя спальня, примерно такая же, как наяву, только стены слегка светились, узоры на одеяле резво разбегались в разные стороны, а потолка не было вовсе, но вряд ли это так уж важно. Подумаешь – потолок. Непроницаемая тьма, бестактно намекающая созерцателю на ледяную бесконечность равнодушной к нему Вселенной, вполне сойдет.

– Ты прав, не считается, – согласилась Меламори. – Случайно присниться другому человеку любой дурак может. Мы все это время от времени проделываем, обычно сами того не зная. Но присниться намеренно и осознанно, не владея соответствующей техникой… нет, ну тоже можно, конечно. Если ты такой могущественный колдун, что тебе никакие правила не писаны. Или если очень повезет. Но лучше все-таки просто освоить конкретный прием.

– Что за прием?

– А ты не проснешься, если я стану объяснять?

– А должен?

– Понятия не имею. Но мне говорили, что большинство сновидцев просыпаются, когда им начинают давать какие-нибудь полезные инструкции. Вроде бы это такая защитная реакция человеческой психики, которая вечно настороже, потому что боится зайти слишком далеко.

– Есть такое дело, – согласился я. – Боится – не то слово. Обычно достаточно просто осознать, что спишь и видишь сон, и все, привет. Подбрасывает, как будто током стукнуло…

– Чем стукнуло?

– Неважно, – твердо сказал я, поскольку читать лекции об электричестве человеку, не имеющему о нем ни малейшего представления, я не готов даже наяву. – Вздрагиваешь, как от удара, и просыпаешься. Но я, хвала Магистрам, уже научился это контролировать. Причем более-менее всегда, а не раз в год под настроение, как раньше.

– Это ты большой молодец. А то глупо получилось бы: «Привет, я тебе снюсь!» – «Снишься? Ой!» – и все. Я бы, наверное, страшно рассердилась. Потому что ты не представляешь, как это трудно! Примерно как мысленно выстрелить собой из бабума[85] прямо тебе в лоб. Причем надо быть и стрелком, и рогаткой, и снарядом, и его полетом, и даже отчасти целью. То есть твоим лбом – чтобы не давать тебе увернуться.

– А я уворачивался?

– Ага. Цель почему-то всегда старается ускользнуть. Я даже сперва думала, ты нарочно не даешь тебе присниться, не хочешь, чтобы у меня получилось. Можешь представить, как я на тебя злилась!

– Ты что, правда так думала? – изумился я. – Интересно, с кем ты была знакома все эти годы? Явно не со мной.

– Да ладно тебе, – отмахнулась она. – А то ты не знаешь, как я бешусь, когда у меня что-то не получается. Кого угодно врагом объявлю, лишь бы не ощущать себя беспомощной неумехой. Но мне объяснили, что твоя воля тут совершенно ни при чем, проблема в самой природе сновидений. Таким образом, ты был оправдан, а я официально признана тупицей. Но, как видишь, не совсем безнадежной!

– Тоже мне открытие. Вообще-то у тебя уже давным-давно получались вещи покруче, чем просто присниться, – напомнил я. – Например, уснуть в одном месте, а проснуться в другом. И не в каком-нибудь дурацком чужом сне, а наяву. На другом материке и даже в другом Мире. По-моему, так вообще больше никто не умеет. Даже про Короля Мёнина ничего подобного не рассказывают.

– Да, – согласилась она. – Но подобные штуки как раз вполне можно вытянуть на одном вдохновении, если силы достаточно. А когда ее больше, чем надо, все вообще случается само. Но это уже называется не «совершить чудо», а «влипнуть в историю». Помнишь, как я перепугалась, когда внезапно проснулась у тебя на улице Старых Монеток? Решила, это ты меня вероломно заколдовал, чтобы затащить в постель без проволочек…[86] Кто ж тогда знал, что у меня просто такой специальный талант к путешествиям в сновидении. А твое желание заполучить меня в гости просто сработало как катализатор.

И улыбнулась так мечтательно, словно это роковое недоразумение, плавно переросшее в многолетнюю драму, было самым приятным из наших общих воспоминаний.

Впрочем, совершенно не удивлюсь, если Меламори действительно так на это смотрит. Закончилось-то все в итоге очень даже неплохо. И достаточно давно, чтобы успеть выбросить из головы неприятные подробности. Хотел бы я тоже так уметь.

– Если бы не этот мой врожденный талант, арварохские буривухи ни за что не стали бы со мной возиться, – сказала Меламори. – Пока я к ним не заявилась, они были уверены, что люди вообще не созданы для настоящей магии – ну, то есть для той, которая интересует их самих. Разве только старые кейифайи[87]. По крайней мере, иногда, пребывая в особо благодушном настроении, мои буривухи соглашаются признать, что отдельные уандукские мастера, которых им доводилось видеть в деле, были не совсем безнадежны.

– А тубурцы?

Она поджала губы и практически нахохлилась, как самый настоящий надменный буривух.

– Что – тубурцы?

– Ну вроде бы считается, что они непревзойденные мастера сновидений, – осторожно сказал я. – Столько о них слышал, что даже удивлялся, почему ты не отправилась учиться в Тубур? Но не спрашивал, чтобы не получить в глаз.

– И правильно делал, – без тени улыбки согласилась Меламори. – Чему это, интересно, я должна учиться в Тубуре?

– Да не то чтобы должна. Просто у них же все учатся… Эй, не смотри на меня зверем, я знаю, что ты – не «все». Но, скажем, Его Величество в полном восторге от тубурской сновидческой школы. И любит говорить, что если бы родился никому не интересным младшим принцем, не раздумывая, отправился бы в Тубур. Вряд ли он совсем не разбирается в предмете.

– Ну, положим, Король не обязан быть авторитетным экспертом по всем вопросам без исключения, – заметила Меламори. – Сомневаюсь, что он перепробовал все существующие в Мире практики сновидений и определил наилучшую. По крайней мере, у арварохских буривухов Его Величество точно ни дня не учился, а то я бы знала…

Она вдруг засияла тусклым красноватым светом и начала понемногу дымиться, как тлеющая головня, но не обращая на это ни малейшего внимания, продолжала говорить:

– Ладно, на самом деле я тоже не великий эксперт. И не выбирала, у кого учиться. Кто первым позвал, к тем и пошла. Но сейчас, узнав побольше, понимаю, как мне повезло! Потому что хваленая тубурская школа сновидений предполагает полную отстраненность от жизни наяву. «Сны отдельно, – говорят их мастера, – а бодрствование отдельно». И непременно добавляют: «И оно никому не интересно». А мои буривухи считают сновидение наилучшим инструментом управления реальностью. Я этому рада, поскольку, как всякий нормальный человек, жажду власти над Миром…

– Власти над Миром?! Как всякий нормальный человек? – ошеломленно переспросил я.

– Ну да. Было бы чему удивляться. Ты и сам…

– Я?!

– Ну естественно! – рассмеялась Меламори. – А, ты, наверное, думаешь, что «власть над Миром» это – ну как, помнишь, Джуффин рассказывал про своего бывшего ученика, который устроил Мормору[88]? Когда ты выше всех на три головы, владеешь несметными сокровищами и безнаказанно мучаешь всех, кого захочешь? А меж тем настоящая власть над Миром это просто способность изменять его своей волей. Без желания изменять Мир в магии делать, на мой взгляд, нечего. Ну вот разве что и правда к тубурцам податься. И скакать по бескрайним просторам их сновидений, пока не надоест. Но мне, подозреваю, очень быстро надоело бы. Примерно за полчаса до старта.

– Наверняка, – согласился я. – Хорошо все-таки, что в Мире есть арварохские буривухи. И что они не проморгали свой шанс заполучить тебя в ученицы.

– По-моему, просто от удивления, – улыбнулась Меламори. – Человек – и вдруг почти такой же способный, как их птенец! Помнишь, как Шурф в свое время взялся обучать Дримарондо – ух ты, говорящий пес! Интересно, а читать он научится? Ну надо же, умеет. А статью из учебника по философии поймет? И содержание перескажет? И разумные выводы сделает? А если дать ему что-нибудь посложнее? Ого, справляется! А не записать ли его вольнослушателем в Королевский Университет?.. Сам понимаешь, ни с одним обычным необразованным человеком он бы столько возиться не стал, но говорящая собака – это так неожиданно и забавно, что можно и постараться. Любопытно же, что из этого получится. Со мной и арварохскими буривухами вышла ровно та же история.

Насколько я успел изучить буривухов, живущих при нашем Управлении Полного Порядка, Меламори была совершенно права. Лучшие из нас, включая самого шефа Тайного Сыска, кажутся им примерно такой же забавной диковиной, как нам говорящие собаки. А все остальные – ну, просто красивые. И умеют печь вкусные пирожные. Ничего сверх этого буривухи от нашего брата обычно не ждут.

Голос Меламори по-прежнему звучал звонко и ясно, но выглядела она с каждой секундой все менее достоверно.

– Эй, а ты знаешь, что слегка почернела и стала совсем прозрачная? – спросил я. – Это нормально? Так и надо?

– Совершенно нормально. Но при этом лучше бы не надо, – вздохнула она. – Просто начинающим путешественникам по чужим сновидениям, вроде меня, трудно подолгу сохранять неизменными и облик, и сознание. Поневоле приходится выбирать. Я решила, что главное – поговорить с тобой по-человечески. А если сконцентрируюсь на неизменности облика, стану, наверное, жуткой дурой. Или вообще забуду, кто я такая. Или просто перестану тебя узнавать, и тогда никакого удовольствия.

– Ну почему же, – оживился я. – Познакомились бы заново. Я бы опять тебе понравился, и все бы заверте…

– Вот это вряд ли, – усмехнулась она. – С момента нашего знакомства прошло много лет, и я здорово поумнела. Так что вряд ли повторила бы самую роковую ошибку своей дурацкой юности.

– Сердцу не прикажешь! – я показал ей язык.

– На самом деле очень даже прикажешь, – серьезно возразила Меламори. – Есть такой древний ритуал Освобождения Сердца, специально созданный для желающих срочно кого-нибудь разлюбить. И знаменитая на весь Мир уандукская любовная магия примерно для этого же придумывалась. И еще немножко для дополнительных удовольствий, которые можно получить после того, как мы благоразумно разлюбили всех ненужных кандидатов и полюбили правильных… Впрочем, у нас, в Угуланде, подобные уловки никогда не пользовались популярностью. В любви нужно быть нерасчетливым и беззащитным, иначе нечестно. Слишком высокая ставка, чтобы жульничать! Поэтому ладно, пусть все остается как есть. Я даже не дам тебе в глаз за то, что так долго мне не снился, как собиралась поначалу.

– Это мне крупно повезло, – сказал я. – Но знаешь, я так соскучился, что и драке обрадовался бы.

– Ладно, – кивнула она. – Тогда в следующий раз с этого и начнем.

– Да начинай с чего хочешь. Лишь бы он был, этот следующий раз.

– Будет, – твердо пообещала Меламори. – Один раз получилось, значит когда-ни…

Договорить она не успела – исчезла. В смысле перестала мне сниться. Я все взвесил и тоже проснулся. Какой смысл оставаться одному в этой дурацкой сияющей спальне с темной бездной вместо потолка?

Наяву я тоже был один, но, по крайней мере, снова обрел надежный потолок над головой. Лежал, уставившись в него, улыбался, думал обо всем понемножку: о сновидениях, которые когда-то давно, в совсем другой жизни казались мне гораздо важнее всего, что происходило наяву, и, как выяснилось, не зря – в итоге, именно они и привели меня в мое нынешнее удивительное «наяву»; о Меламори, чья учеба у арварохских буривухов, хвала Магистрам, похоже, пошла на лад; о власти над Миром; о любви, в которой следует быть нерасчетливым и беззащитным; о говорящем псе Дримарондо, редкостном счастливчике, как, впрочем, и все мы, оказавшиеся достаточно трогательными и забавными, чтобы с нами возиться. Удача мага, вовремя встретившего источник своей силы, обычно примерно так и выглядит. «Это что там такое смешное на краю бездны барахтается? – удивленно спрашивает Неведомое, оглядываясь по сторонам. – А ну-ка, смешное, дуй сюда, чего покажу!»

На самом деле действительно невероятное счастье. Не знаю, как Дримарондо и всем остальным, а лично мне до сих пор непросто поверить, что оно на меня свалилось. Может, это и к лучшему, а то бы вся моя жизнь превратилась в один непрерывный восторженный вопль. А так все-таки и делами иногда заниматься получается. И даже отвлекаться на глупости. Особенно отвлекаться на глупости! В чем-в чем, а в этом я, как показывает практика, настоящий мастер. Живая легенда, можно начинать трепетать.

* * *

– Гламитариунмайоха! – сказал я.

Ни разу, между прочим, не запнулся. Что не так уж удивительно, учитывая, что это была примерно сотая попытка. Описать невозможно, какой кровью она мне далась. Ненавижу талдычить одно и то же. Я рожден для наслаждений, а вовсе не для тяжелого систематического труда.

Однако случаются в жизни ситуации, когда без него не обойтись. Например, если надо разучить какое-нибудь заковыристое новомодное заклинание, открывающее перед дерзновенным кудесником волшебные врата в удивительный мир летающих пирожков. Или, как в моем случае, перестать наконец беспомощно блеять, пытаясь выговорить название самого обычного растения. Гла-ми-та-ри-ун-май-о-ха – это ж надо было до такого ужаса додуматься. А еще считается, будто ботаники – безобиднейший народ.

Однако моей готовности благодушно мириться с собственной немощью внезапно наступил предел. Поэтому я сел и вызубрил это грешное словечко. А что чуть с ума в процессе не сошел, так это в моем положении дело обычное. Одним поводом рехнуться больше, подумаешь. Переживу. Зато теперь есть, чем поразить в самое сердце человека, который давным-давно утратил надежду поднять мою образованность хотя бы до уровня умеренно успешного выпускника начальной школы.

– Гламитариунмайоха! – настойчиво повторил я, так и не дождавшись заслуженных аплодисментов.

Сэр Шурф вопросительно приподнял бровь.

– Это ты к чему?

– К тому, что я – гений, – надменно ответствовал я. – Такое длинное слово так быстро выучил. И дюжины лет не прошло. Я думал, ты – единственный человек в Мире, способный оценить это невиданное деяние. Но, похоже, ошибся. Так и буду теперь жить – непризнанным. Трагическая мне выпала судьба.

Мы сидели на крыше моего дома, прозванного «Мохнатым» – и вовсе не в честь легендарного основателя Ехо Халлы Махуна Мохнатого, как пытаются утверждать некоторые особо экзальтированные придворные историки, а по милости буйной вечнозеленой гламитариунмайохи, которой зарос по самые уши. В смысле по самые водосточные трубы или что там у зданий вместо ушей.

Я сидел здесь просто так, для собственного удовольствия. А сэр Шурф – потому, что я попросил его прийти. И, желая быть максимально убедительным в процессе переговоров, несколько злоупотребил наречиями – «немедленно», «безотлагательно», «тотчас». Иногда я впадаю в грех художественного преувеличения, следует это признать.

– То есть это и есть то самое «срочное дело», о котором ты говорил? – хладнокровно уточнил мой друг.

Назвать выражение его лица довольным можно было только с некоторой натяжкой. Однако для человека, которого только что оторвали от неотложных дел ради бессмысленной ерунды, он очень неплохо держался.

– Естественно, срочное, – подтвердил я. – Какое же еще? Потому что, если ждать до ночи, когда ты наконец закончишь хотя бы половину своих утренних дел и придешь сюда добровольно, это грешное слово снова вылетит из моей головы. Особенно если ночь окажется послезавтрашней. И как я тогда, скажи на милость, буду похваляться своими сверхспособностями? Нет уж, сейчас или никогда!

– Ты моей смерти хочешь? – меланхолично осведомился сэр Шурф. – Или воцарения хаоса в Соединенном Королевстве? Или просто развала Ордена Семилистника?

– Слушай, какой отличный набор! – восхитился я. – Беру все, заверни. Какое это, оказывается, зловещее заклинание – гламитариунмайоха! Знал бы, давным-давно разучил бы.

– Тебе даже заклинания ни к чему. И без них все отлично получается, особенно по части хаоса и развала. Вот прямо сейчас у меня в приемной уже второй час сидит глава нашей Гугландской резиденции. И старший Орденский казначей с отчетами о перерасходах, которые еще надо придумать, как возмещать. Не говоря уже о том, что мне придется принести официальные извинения руководству Канцелярии Забот о Делах Мира в связи с очередным переносом времени начала аудиенции, обещанной им еще три дня назад. Именно то, чего мне с самого утра не хватало – официально перед кем-нибудь извиниться. Спасибо тебе, сэр Макс.

Только теперь я понял, что он не просто играет свою излюбленную роль самого серьезного и занятого человека в Мире, а действительно сердит. И на всякий случай воспроизвел в памяти специальное заклинание, очень полезное в тех случаях, когда приходится падать с большой высоты. Не то чтобы мой друг имел дурную привычку сбрасывать меня с крыши по всякому ничтожному поводу, но все однажды случается в первый раз. Так что некоторая предусмотрительность не повредит.

– И сорок семь прошений о пересмотре заключений комиссии по выдаче лицензий на магическую деятельность лежат на моем столе еще со вчерашнего вечера, – тоном смертника, диктующего свое последнее письмо потомкам, добавил Шурф. – А я в это время…

Он умолк, явно пытаясь подобрать более-менее пристойный аналог выражения «маюсь херней».

– А ты в это время сидишь на крыше, – подсказал я. – И собираешься пить непостижимый мистический чай, который зловещий я вот-вот, буквально с минуты на минуту достану для тебя из таинственной Щели между Мирами. Это только на первый взгляд кажется легкомысленным времяпрепровождением, а на самом деле гораздо важней всех прочих твоих занятий. У каждого Великого Магистра должны быть неизрекаемые тайны, способные ужаснуть непосвященных, иначе какой он, к лешему, Великий Магистр. Я решил, что внезапный побег ко мне на крышу в разгар рабочего дня – вполне себе неизрекаемая тайна. Особенно в сочетании с тонизирующими напитками из иных миров. Для начала точно сойдет. А потом придумаем что-нибудь покруче.

Сэр Шурф посмотрел на меня с некоторым интересом. Такая постановка вопроса явно не приходила ему в голову.

Я спрятал руку под полой лоохи и достал из Щели между Мирами сперва старый зонт – просто для смеху, как в старые добрые времена, когда только начал осваивать этот полезный магический трюк, – потом какой-то неизвестный мне роман в бумажной обложке, специально чтобы порадовать Шурфа, который за любую книжку из другой реальности душу продаст, и, наконец, обещанную кружку чая. И кофе для себя. Гулять так гулять.

– Гламитариунмайоха! – сказал я, поднимая свою чашку, как бокал с вином.

Друг мой укоризненно покачал головой. Однако чай он пил с нескрываемым удовольствием, а книгу прижимал к сердцу столь страстно, словно в ней содержался какой-нибудь тайный рецепт беспредельного счастья. Впрочем, в его случае счастье – это сама книга, пока они вместе, никакие дополнительные рецепты не нужны.

– Все-таки не могу поверить, что ты позвал меня только затем, чтобы продемонстрировать выученное слово, – наконец сказал он. – Как-то это слишком. Даже для тебя.

– Во-первых, не слишком, а в самый раз. А во-вторых, победа над гламитариунмайохой – достойный повод напоить тебя чаем.

– Подозреваю, что дело не в слове, а именно в чае. Точнее, в том, что ты считаешь, будто мне надо время от времени делать перерывы в работе. Не то чтобы я был принципиально не согласен с твоей позицией. Будь моя воля, жизнь надолго превратилась бы в один бесконечный перерыв. Просто я пока не могу позволить себе такую роскошь.

– Совершенно верно, не можешь. Поэтому мне приходится выманивать тебя хитростью. Если, конечно, этот жалкий лепет про «срочное дело» можно считать хитростью. Хорошо, что тебе пока хватает здравого смысла вести себя так, будто ты мне веришь. Все-таки инстинкт самосохранения – великое дело. Хвала Магистрам, он у тебя есть.

– Не преувеличивай, – отмахнулся Шурф. – О самосохранении речи пока нет. Я достаточно вынослив.

– Надеюсь, что так. А все-таки валять балду хотя бы полчаса в день – хорошая, полезная магическая практика. Особенно если проделывать это на моей крыше. Тем более, весной. От такого безответственного поведения наше существование прирастает смыслами со скоростью дюжина смыслов в минуту. Или вообще сто. Кто ж их станет считать, когда вокруг такое творится. Вся эта дурацкая прекрасная жизнь.

Для убедительности я воздел руки к небу, по которому стремительно неслись прозрачные сизые облака, неумело прикидывающиеся хмурыми тучами. Но меня не проведешь. Я точно знаю, что весной на небе бывают только облака.

– Конечно, ты прав, – неожиданно легко согласился мой друг. – И вот чему мне следовало бы у тебя поучиться.

– Быть правым? – рассмеялся я. – С этим ты и сам неплохо справляешься.

Но Шурф остался серьезным.

– Любить жизнь. Не отдельные ее составляющие, что легко удается многим, включая меня, а весь процесс целиком.

– Это, кстати, только здесь стало так, – сказал я. – После того, как я попал в Ехо. Теперь, задним числом, понимаю, что раньше вообще не умел любить. Только увлекаться и привязываться, надолго или нет – это уж как повезет. А этот город разбудил мое сердце. Или даже не разбудил, а развязал, как будто оно было перекручено узлом, а здесь вдруг вернулось в нормальное состояние. Не знаю, как еще описать. Но после того, как я оказался в Ехо, мне стало легко любить – все, что под руку подвернется. Например, жизнь. И весь Мир, который великодушно разрешил мне быть его фрагментом. Из меня получился очень счастливый фрагмент. Несмотря ни на что. И кстати, когда я в очередной раз притащусь к тебе с жалобами на тяготы существования, напомни мне этот разговор. В минуту слабости бывает очень полезно вспомнить, как в действительности обстоят дела.

– Договорились, – кивнул мой друг. – Напомню. А теперь придется тебе все-таки меня отпустить.

– Жалоба на тяготы существования номер один, считай, уже готова, – ухмыльнулся я. – Но что с тобой делать, иди. Тем более, у меня тоже дела. Не знаю, какие именно, но совершенно уверен: стоит мне спуститься с этой крыши на грешную землю, и они тут же обнаружатся. Кстати, это была жалоба на тяготы существования номер два. Ты уже готов рыдать от сострадания? Как – нет?!

Не то чтобы меня и правда пугали гипотетические грядущие дела. Скорей уж, перспектива полного их отсутствия. Впрочем, и она не особо пугала. В крайнем случае, – утешал я себя, – всегда можно просто отправиться в Дом у Моста. Тем более, что время уже перевалило за полдень. Причем довольно давно за него перевалило. Часа три, пожалуй, назад. Что в общем даже неплохо – теперь-то уж точно можно никуда не спешить. Все равно не поможет.

Спускаясь по лестнице, я, помню, думал: как же все-таки удивительно сложилась моя жизнь. Магия – ладно бы, к ней-то я уже давно привык. И даже к самому себе в качестве практикующего колдуна. А вот к тому факту, что я преспокойно могу заявиться на службу под вечер, выпить камры с начальством и снова уйти, или даже вовсе там не появляться по несколько дней кряду, поди привыкни.

Впрочем, насчет нескольких дней кряду – это только гипотеза. Я ее пока не проверял. Потому что, положа руку на сердце, это каким же надо быть дураком, чтобы пренебрегать счастливой возможностью болтаться в Доме у Моста, сколько душа пожелает. Есть, конечно, в моей жизни и более неистовые наслаждения, но их, во-первых, раз-два и обчелся, а во-вторых, от них я довольно быстро устаю.

Когда живешь в таком большом доме, как мой, очень хорошо иметь голову, способную подолгу и с удовольствием думать всякую ерунду. Всегда есть чем развлечь себя во время путешествий. Например, по лестнице, ведущей из башни в гостиную. Или из спальни в кухню – тоже не ближний свет. А плееры тут пока не изобрели. И, чует мое сердце, даже не планируют.

Гостиная, до которой я в итоге благополучно добрался, являла собой ледяную пустыню. Потому что на смену давешней фантастически теплой зиме внезапно пришла очень холодная ветреная весна. А привычка держать окна нараспашку при этом никуда не делась. В результате мы понемногу стащили в гостиную все имеющиеся в доме пледы и запасные одеяла. Если хорошенько закутаться, да еще обхватить окоченевшими руками кружку с чем-нибудь горячим, окна можно не закрывать, а мне того и надо. Поскольку, во-первых, неловко перед ветрами – нельзя же вот так внезапно отказывать им от дома. А во-вторых, закрывать окна в середине весны – дурная работа. Ясно же, что буквально на днях вернется долгожданное тепло, и тогда придется снова их открывать.

Ну, в общем, в гостиной было довольно прохладно. И до изумления пусто. Вот так живешь-живешь, окружив себя красавицами, чудовищами, кошками, собаками, зловещими колдунами и кровавыми убийцами, сходишь с ума от гвалта, который они поднимают, и думаешь, это немыслимое блаженство будет длиться вечно. Но потом красавица, утомленная регулярными превращениями в чудовище, удирает от тебя в Арварох ради дальнейшего магического самосовершенствования, чудовище, давным-давно благополучно превратившееся в красавицу, вероломно уходит в гости к соседям, псы отправляются в Королевский университет, где один читает лекции, а второй инспектирует студенческие карманы на предмет специально прихваченных для него леденцов, кошки заводят привычку дрыхнуть в теплой кухне, а колдуны и убийцы с утра до ночи пропадают на работе, что с них, злодеев, возьмешь.

И тогда недостижимая мечта о чудесной возможности выпить кружку камры в полном одиночестве внезапно становится реальностью, данной тебе в ощущениях. Причем вовсе не настолько приятных, как ты это себе когда-то наивно представлял.

Я не собирался рассиживаться в пустой гостиной. Хотел быстренько пересечь ее по диагонали и выйти на улицу. Весна, даже такая холодная, как нынешняя, – веский повод временно забыть о существовании не только Темного Пути, но и амобилера. И ходить всюду пешком, вытаращив глаза и возбужденно размахивая руками, потому что гулять по улицам Ехо весной – это счастье.

В другие времена года, впрочем, тоже. Просто я очень давно не видел этот город весенним – несколько почти бесконечно долгих лет. И все эти годы не верил, что когда-нибудь еще увижу. Вернее, твердо знал, что не увижу никогда. Ошибался, как выяснилось. Я вообще довольно часто ошибаюсь. В моем случае это большая удача.

«Мне надо с тобой поговорить. Наедине. Это возможно?»

Я очень удивился. Даже и не помню, когда леди Кекки Туотли в последний раз изъявляла желание поговорить со мной наедине. Скорее всего вообще никогда.

За несколько лет совместной работы я так и не успел толком с ней подружиться. Потому что Кекки перешла к нам из Городской Полиции по личному распоряжению сэра Кофы Йоха, который сразу взялся обучать ее профессии Мастера Слышащего, а такая работа поглощает человека целиком – все его время, все внимание, сколько ни кинь в эту топку, ясно, что мало, и нужно срочно добавить еще. К тому же у них с Кофой тогда завязался бурный роман, а такое счастливое обстоятельство обычно превращает полное отсутствие свободного времени в отрицательную величину, мне ли этого не знать.

Поэтому с Кекки мы виделись в основном на совещаниях в Доме у Моста, да и то далеко не на всех. Обычно на совещания приходит сам Кофа, а Кекки в это время дежурит где-нибудь в городе, выполняя его очередное задание. Поди подружись с человеком в столь непростых условиях.

Я не сумел.

За полгода, прошедшие с моего возвращения в Ехо, ничего не изменилось. Кекки по-прежнему занята по горло, да и я, положа руку на сердце, только притворяюсь беспечным бездельником. Разве что выспаться мне сейчас удается несколько чаще, чем в первые годы службы, когда Джуффин загружал меня круглосуточной работой – как я теперь понимаю, из милосердия. Чтобы у меня просто не оставалось времени и сил осознать, что со мной происходит, как следует это обдумать и спятить от ужаса, не сходя с места: АААААА! Я в другом мире! Тут все колдуют, и я, кажется, тоже! Как я это делаю?! Мамочки, спасите! ААААААА!!! – и бах в обморок, случайно испепелив напоследок безумным взглядом парочку ни в чем не повинных воробьев и одного Королевского курьера. И так триста раз на дню.

Мой беспокойный ум, конечно, все равно регулярно предпринимал попытки осмыслить происходящее в паническом ключе, но утомленный нечеловеческими условиями труда и адским распорядком дня, засыпал примерно на втором «а». Максимум – на третьем. Это, надо думать, всех и спасло. Все-таки нервы у меня совершенно ни к черту, были, есть и, подозреваю, будут, такой уж темперамент достался; для разумного взрослого человека – сущее наказание, но для угуландских колдунов, говорят, самое обычное дело. Так что я отлично вписался в местный культурный контекст.

В общем, когда леди Кекки Туотли прислала зов и объявила, что желает срочно поговорить со мной наедине, я удивился, да так, что в разговоре образовалась чрезвычайно невежливая пауза. Однако Кекки меня не торопила. Терпеливо ждала, когда я соберусь с мыслями и скажу ей хоть что-нибудь.

И в конце концов дождалась.

«Если ты не очень далеко от Мохнатого Дома, приходи прямо сейчас, – наконец сказал я. – Я пока тут, и, кроме меня, в гостиной никого нет. Сам глазам своим не верю, но факт остается фактом: я действительно один дома».

Дверь тут же распахнулась.

– На это я и рассчитывала, – ослепительно улыбнулась долговязая сутулая девчонка-газетчица, переступая порог.

Ничего удивительного, конечно. На то она и Кофина ученица, чтобы выглядеть как Магистры знают что. И быть в курсе, куда, когда и как надолго разбежались все мои домашние. И знать, что я сам пока никуда не ушел. И договариваться о встрече уже стоя под дверью, чтобы потом сразу вот так эффектно войти. Все мы мастера выпендриваться, особенно друг перед другом – где еще найдешь настоящих ценителей, если не среди коллег. Сэр Шурф, большой любитель превращать всякое мимолетное соображение в точную формулировку, сказал как-то, что свойственная большинству людей потребность производить впечатление на окружающих естественным образом усиливается в ходе занятий Очевидной магией, которая сама по себе, в первую очередь, эффектный жест, своего рода попытка соблазнения Мира, а уже потом средство достижения каких-то практических целей, нередко вообще придуманных задним числом, ради рационального оправдания своих вдохновенных действий.

Подозреваю, он совершенно прав.

Девчонка тем временем бросила на пол сумку с газетами, выпрямила спину, небрежно провела рукой по лицу, и миг спустя на меня смотрела настоящая Кекки Туотли, статная сероглазая красотка с такими правильными чертами лица, словно природа создала ее специально ради участия в каком-нибудь вселенском конкурсе классической скульптуры, а получив главный приз, на радостях отпустила свою лучшую работу к людям – пожить. Хотя мы, конечно, не заслужили.

– Так это ты сейчас орала под моими окнами: «Загадочное происшествие на улице Трюкачей, спешите узнать подробности»? – спросил я. – Удивительно громкий и противный у тебя голос. Сам бы хотел так уметь.

– Тебе-то зачем? – рассмеялась Кекки.

– Хорошее оружие. Кого угодно можно быстро свести с ума. Я такие штуки очень ценю.

– По моим сведениям, у тебя и без воплей под окнами совсем неплохо получается, – заметила Кекки, вынимая из сумки небольшой кувшин и еще какой-то круглый предмет, завернутый в полупрозрачную бумагу цвета печного дыма. Поставила все это на стол и сама уселась в кресло.

– Для незваной гостьи я вполне ничего, правда? Можно не ломать голову, чем меня угощать, я все с собой принесла. Камру из «Туманного Кирона»; на мой взгляд, она ничем не уступает Жижиндиной. И пирог оттуда же. Их фирменный, с так называемой «туманной сердцевиной»; на самом деле начинка – просто взбитый практически до состояния облака мясной фарш. Оно и к лучшему. Туман – это же просто вода. Нет в нем никакого вкуса.

Такой многословной Кекки на моей памяти не была никогда. Поэтому меня так и подмывало спросить: «Что стряслось?» Но я благоразумно помалкивал. Сама все расскажет. Затем, собственно, и пришла.

Поэтому я только и сказал:

– Ты отличная гостья. И дело вовсе не в пироге… хотя и в нем тоже, будем честны. Ради тебя я даже готов закрыть окна.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Кекки. – Я закаленная. И одета не по сезону, а по уму. Глупо убирать в сундук зимнюю одежду в первый же день года, только потому, что, согласно календарю, пришла весна.

Лоохи на ней и правда было зимнее – старое, явно с чужого плеча, что целиком соответствовало выбранной роли; тем не менее, сшили его из тонкой и очень теплой туланской шерсти. Я и сам в таком до сих пор ходил, руководствуясь ровно теми же соображениями. Какая разница, что там у нас на календаре, когда ветры так разгулялись. И городские сады никак не решаются зацвести. Правильно делают, я бы на их месте тоже с этим повременил.

– Слушай, а ты вообще помнишь, что я из-за тебя оказалась в Тайном Сыске? – спросила Кекки после того, как камра была разлита по кружкам, пирог разрезан, а я доведен затянувшейся паузой до крайней степени нетерпения.

Такого начала я точно не ожидал.

– Как это – из-за меня? Я совершено точно не хлопотал перед начальством о твоем назначении. И вообще особо тебя не трогал. Только на вечеринку однажды затащил. Когда мы пинали балду за накрытым столом в Зале Общей Работы, а ты дежурила на половине Городской Полиции. И на всех нас сердилась, уже не помню за что… А, нет, помню! За факт существования сэра Мелифаро. И тебя можно было понять. Но я все равно отправился тебя утешать – с тайной целью заманить в нашу обитель зла и вероломно накормить. В чем и преуспел[89].

– Ну видишь. Все ты прекрасно помнишь.

– Но…

– Никаких «но». Я же тогда разрыдалась у тебя на груди и проговорилась, что по уши влюблена в Кофу. И ты ему меня тут же сдал, он потом сам признался. Кофе стало лестно, он решил ко мне присмотреться, и понеслось.

– Точно, – покаянно кивнул я. – Было такое дело. Мне тогда показалось, это хорошая идея – вас свести. Не знаю уж почему. Не удивлюсь, если ты пришла со мной поквитаться, и сейчас достанешь из-за пазухи какой-нибудь острый стилет. Или окровавленный топор. Прости, я совершенно ничего не знаю о твоих боевых навыках и эстетических предпочтениях. Я вообще довольно невнимателен к людям, все так говорят.

– Да ну тебя, – отмахнулась Кекки. – Топор ему подавай… На самом деле, это и была хорошая идея. Просто отличная. Во всех отношениях. И, как я сейчас понимаю, единственный мой шанс освоить идеально подходящую мне профессию. Кофа не раз потом говорил, что я – прирожденный Мастер Слышащий, не хуже, чем он сам, просто с поправкой на отсутствие опыта. Но признавался, что не взялся бы меня обучать, если бы не наш роман. Ему просто в голову не пришло бы искать и готовить себе помощника. Кофа считал, что и сам отлично справляется, пока не появилась возможность переложить на меня какую-то часть дел, малозначительных, но оттого ничуть не менее хлопотных. И вот тогда сразу стало ясно, что помощник был нужен позарез, с первого дня работы. И на самом деле хорошо бы еще парочкой обзавестись, но это Кофа отложил на потом. Он все-таки очень не любит обучать новичков, а пока был начальником Правобережной полиции, постоянно этим занимался. Представляешь, как ему надоело?

– Только теоретически, – невольно улыбнулся я. – Мне, хвала Магистрам, еще никогда не приходилось заниматься ненавистным делом на протяжении хотя бы сотни лет кряду. Ладно, неважно. В любом случае, я рад, что ты рада тому, как все в итоге сложилось.

– Однако, если ты думаешь, будто я пришла сказать тебе запоздалое спасибо за ту историю, ты глубоко ошибаешься, – вздохнула Кекки. – Следовало бы, конечно, лучше поздно, чем никогда. Однако вместо этого я собираюсь попросить тебя еще об одной услуге. Помоги мне уйти из Тайного Сыска.

– Что?!

Я ушам своим не поверил. Потому что, во-первых, совсем надо рехнуться, чтобы добровольно захотеть от нас уйти. А во-вторых, если все-таки случилось с человеком подобное несчастье, он может просто написать прошение об отставке и отправляться на все четыре стороны. Силой держать в Малом Тайном Сыскном Войске никого не станут кроме, пожалуй, меня, но тут я сам виноват – проиграл ближайшие сто лет своей жизни в карты господину Почтеннейшему Начальнику, потому что не сумел изобрести другой способ позволить ему уговорить меня вернуться в Ехо. Однако с остальными сотрудниками, насколько мне известно, Джуффин в карты не играл, а просто подписывал вполне обычный контракт о найме на государственную службу. Вообще никаких проблем.

– Прости, я не с того начала, – улыбнулась Кекки. – Столько раз мысленно рассказала тебе эту историю, пока сюда шла, что поневоле стала думать, будто ты в курсе моих дел. А ты, конечно, не в курсе. Поэтому надо еще раз рассказать с самого начала. Теперь – вслух.

– Очень неплохая идея, – одобрил я. И отложил в сторону недоеденный кусок пирога. Не то чтобы он меня действительно отвлекал, но с набитым ртом довольно непросто изобразить сочувственное внимание. Некоторым, знаю, удается, но я не такой виртуоз.

– Сэр Вахита Бурунагай в начале лета будет отозван с должности Старшего Мастера Дружественного Присутствия, иначе говоря, главного представителя Соединенного Королевства в Уандуке и руководителя всех наших тамошних посольств, – сказала Кекки. – Это решено окончательно, поскольку, с одной стороны, сэр Вахита уже довольно стар, и ему наскучили обременительные служебные обязанности. А с другой, Король, конечно, доволен его работой, но, скажем так, экстатического восторга все-таки не испытывает.

– То есть в переводе с дипломатического языка на человеческий, Его Величество в ужасе от результатов деятельности этого бестолкового господина?

– Ты хороший переводчик, сэр Макс. Я бы и сама примерно так сказала, но, как лицо заинтересованное, вынуждена соблюдать предельную корректность в высказываниях.

– Как заинтересованное лицо?!

– Ну да. Штука в том, что Король хотел бы видеть на освободившемся месте меня.

Я сперва опешил – буквально на секунду-другую, просто от неожиданности. Но потом кивнул:

– А что, вариант. Даже мне ясно, что посол, который умеет собирать, скажем так, не самую очевидную информацию – бесценное сокровище. А способность найти общий язык с любой столичной рыночной торговкой, несомненно, позволит тебе легко договориться о чем угодно с любым придворным Куманского Халифа.

– И даже Шиншийского, – серьезно подтвердила Кекки. – Ты прав, сэр Макс, наши торговки куда менее сговорчивы, чем тамошние придворные. К тому же, я довольно красива, а это хорошо для официальных приемов. И при этом умею изменять внешность, в том числе без помощи Очевидной магии, которой в Уандуке толком не воспользуешься. Что, как ты понимаешь, может оказаться весьма полезно в перерывах между приемами. Я и правда неплохой кандидат на эту должность. И еще никогда в жизни ничего так сильно не хотела, как ее занять.

– Ну значит, все отлично складывается, – подытожил я. – Вы с Королем хотите одного и того же – счастливое совпадение. Чего тебе еще?

Кекки помрачнела.

– Видишь ли, на данном этапе мои шансы получить место Старшего Мастера Дружественного Присутствия, мягко говоря, невелики. Его Величество, к сожалению, совсем не уверен, что лишать Тайный Сыск одного из сотрудников – такая уж хорошая идея. Ясно, что он может просто приказать, его воля – закон. Но Король не хочет доставлять неудобства Джуффину и Кофе. И дело тут совсем не в политике. По крайней мере, не только в ней. Просто он же, понимаешь, такой же их преданный поклонник, какой когда-то была я сама. Тоже читал все эти истории о Кофиных полицейских подвигах в первых выпусках газет. А потом – о делах Тайных сыщиков; собственно, он до сих пор читает о нас все, что напишут, хоть и знает прекрасно, что правды в газетных статьях хорошо если два слова из дюжины. Будь Его Величество хоть сто раз абсолютный монарх, а Джуффин и Кофа в его глазах всегда останутся сказочными героями, окруженными романтическим ореолом. И Король совсем не жаждет становиться для них источником дополнительных проблем. Он даже неофициально, наедине говорить с ними о моей отставке не станет, поскольку прекрасно осознает, что в его устах любая просьба, высказанная в частной беседе, все равно приказ. И никто ему, конечно, не откажет, даже если без меня у Тайного Сыска начнутся тяжелые времена. Что, кстати, полная чушь. Не начнутся. Я не настолько незаменима. Кофа привык справляться сам, а меня держит на подхвате, для всяких пустяковых поручений; в этом смысле с начала моего обучения ничего не изменилось. Ему, конечно, довольно удобно всегда иметь меня под рукой, но не настолько, чтобы мой уход стал катастрофой.

– Понимаю, – кивнул я.

– Король встретился со мной тайком, чтобы Кофа раньше времени не пронюхал о его планах, – вздохнула Кекки. – То есть в Замок Рулх меня не приглашали. И даже неофициальных писем без подписи с невидимыми курьерами мне никто не слал. Просто в одном из самых неприметных трактиров на краю Старого Города, где даже вывески с названием нет, к толстой старухе, заскучавшей над плошкой с кислым гугландским вином, ненадолго подсел изрядно подвыпивший рыжий студент, судя по выговору, уроженец Муримаха. Старухой, если что, была я, а кто явился ей под видом студента – откуда мне знать, правда? В случае чего, я не смогу доказать, что Его Величество удостоил меня непродолжительной личной беседой. Однако беседа все-таки состоялась, такой вот парадокс.

– Очень интересно, – откликнулся я, пытаясь вообразить эту картину: Его Величество Гуриг Восьмой, изменив облик, тайно пробирается в безымянный трактир, чтобы провести предварительное собеседование с кандидатом на высокую дипломатическую должность.

Картина, надо сказать, воображалась как миленькая. И выглядела предельно правдоподобно. Насколько я успел изучить нашего Короля, дай ему волю, он бы вообще все дела только так и улаживал.

– Интересно – не то слово, – усмехнулась Кекки.

– Ну и к чему вы в итоге пришли?

– К тому, что я должна сама поговорить со своим начальством. То есть с сэром Джуффином и с Кофой. Потому что в моих устах просьба об отставке – это просто просьба. А вовсе не завуалированный приказ.

– Ну и отлично.

– Это тебе только кажется, – мрачно буркнула Кекки. – Было бы оно отлично, я бы здесь сейчас не сидела. И не морочила бы тебе голову.

– Невелика морока, – отмахнулся я. – Но, кстати, а я-то тут при чем? Неужели Королю еще и мое согласие на твою отставку требуется?

– Да вроде бы нет, – неуверенно сказала Кекки. – Просто… Ну слушай, что тут непонятного? Я же сразу сказала: помоги мне уйти из Тайного Сыска. Поговори, пожалуйста, с Джуффином и Кофой. Очень тебя прошу.

– Я? О тебе, Короле и твоем назначении? Да запросто. Что-что, а говорить я могу часами. С кем угодно, на любую тему. Гораздо труднее было бы заставить меня надолго умолкнуть, но этого ты, хвала Магистрам, и не требуешь. Правда, мне кажется, что посредник в этом деле не нужен. Ты хочешь получить должность посла в Уандуке, а совмещать ее с работой в Тайном Сыске довольно затруднительно. Не требуется какого-то исключительного ораторского мастерства, чтобы донести эту нехитрую мысль до разумного человека.

– Исключительного может и не требуется, – согласилась Кекки. – Однако… Видишь ли, на самом деле все немножко сложнее. И простое согласие принять мою отставку делу не поможет.

– А что ему поможет?

– Надо, чтобы сэр Джуффин настоял на моем назначении. Ну, то есть сделал вид, будто настаивает. Но был при этом достаточно убедителен. Чтобы всем заинтересованным лицам стало ясно, что Король просто не смог ему отказать.

– Надеюсь, хотя бы гражданскую войну развязывать не придется? Для пущей убедительности? – спросил я.

Сам удивился сварливости своего тона. Потому что вообще-то планировал просто пошутить.

Разговоры о сложностях и препятствиях всегда выбивают меня из колеи, как будто все сказанное в моем присутствии автоматически становится моей проблемой. Хотя это вовсе не так. Ну, то есть не всегда так. Я всем сердцем надеюсь, что все-таки не всегда.

– Вот видишь, даже тебя проняло, – мрачно кивнула Кекки. – Уже смотришь на меня зверем. И тебя можно понять. Но штука в том, что иначе ничего не получится. Ты вообще представляешь, сколько желающих получить это место?

– Место главного представителя Соединенного Королевства в Уандуке? На сокровенной родине искусства наслаждений, возвышенных и не слишком? Чьи жители славятся приветливой неразборчивостью в любовных связях, маниакальной страстью к комфорту и демонстративным пренебрежением к спешке и суете? Нет, пожалуй, не представляю. С математикой у меня всегда было не очень, а желающих бесконтрольно проматывать казну Соединенного Королевства в этой блаженной земле явно гораздо больше, чем пальцев у меня на руках.

– Ну, получается, вполне представляешь, – улыбнулась Кекки. – Причем большинство кандидатов, как несложно догадаться, представители старых аристократических семейств, обижать которых у Короля нет ни малейшего желания. Равно как отвечать отказом своим заслуженным придворным, жаждущим приятно расслабиться перед пенсией. А ведь кроме них есть еще рекомендательный список желательных преемников сэра Вахиты, заблаговременно составленный чиновниками Канцелярии Забот о Делах Мира. Пренебречь их мнением – все равно, что публично обвинить руководителей канцелярии в непрофессионализме, без пары-тройки громких демонстративных отставок не обойдется. Можешь вообразить, в каком положении находится Король? Кого ни назначь, а обид и скандалов все равно не оберешься. А теперь прикинь, каким количеством влиятельных врагов я в одночасье обзаведусь, если Его Величество вдруг назначит меня на это место своей высочайшей волей. И совсем другое дело, если Королю придется сделать меня послом под давлением Господина Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска. К счастью, у сэра Джуффина такая ужасная репутация, что всем придется смириться и даже посочувствовать Королю, ставшему жертвой очередной ловкой интриги. А меня, конечно, не то чтобы сразу полюбят всем сердцем, но связываться зарекутся. Особенно если сэр Кофа проведет соответствующую разъяснительную работу среди моих будущих высокопоставленных врагов, благо его связи при Дворе это позволяют. Что скажешь? По-моему, отличный план!

– Да, неплохой. Но почему договариваться о его реализации должен я, а не ты?

– Ну сам подумай, – вздохнула Кекки. – Как я буду говорить все это сэру Джуффину?

– Да так же, как и мне – человеческим голосом. Такие штуки совершенно в его вкусе. Как минимум повеселится.

– Вот именно! Повеселится. А потом великодушно подпишет мою отставку. И напоследок ласково объяснит, что вовсе не обязан ссориться с половиной Соединенного Королевства, устраивая мою судьбу.

– По-моему, ты его недооцениваешь. Шеф любит интриги просто так, бескорыстно, как другие люди оперу или гонки на амобилерах. Они его развлекают.

– Ну, может быть, – неохотно согласилась Кекки. – Но мне все равно неловко его просить. К тому же остается Кофа. И это совсем невозможный для меня разговор! Как будто я… Как будто он… Как будто я считаю, что он мне теперь должен. За наш бывший роман. Словно бы требую отступного… Нет, слушай, я даже думать не могу о том, как это может выглядеть с его точки зрения!

– Ерунда какая.

– Вот именно. Для тебя – сущая ерунда. Ты же с ними дружишь. С обоими. И можешь говорить о чем угодно – не как проситель, а на равных. Тем более о делах, в которых не заинтересован лично. Тебе, если что, и отказ получить не обидно. Между вами ничего не встанет, если они скажут «нет». То есть ты ничего не потеряешь от этих разговоров. А я могу потерять все. Начиная с собственного достоинства и заканчивая возможностью продолжать работать в Тайном Сыске, если с посольской должностью ничего не выйдет. А без их помощи и не выйдет, это заранее ясно.

– Так, стоп, – попросил я. – А теперь давай-ка еще раз.

– Что – еще раз? – опешила Кекки. – Снова все повторить?

– Не надо повторять. Лучше просто скажи мне правду.

– Но…

– Слухи о моей наивности не то чтобы вовсе безосновательны, но все-таки несколько преувеличены. Обычно я действительно легко верю всему, что услышу, но только потому, что мне, по большому счету, все равно. Обманете, вам же хуже: все, во что я поверю, рано или поздно станет правдой, и посмотрим, как вам это понравится – такова моя позиция. Поэтому будь, пожалуйста, осторожна. И не пытайся втюхать мне совсем уж откровенную ерунду.

Леди Кекки Туотли смотрела на меня, как ребенок на фокусника, только что вероломно доставшего монетку из его собственного уха, в котором совершенно точно не было никаких монет. «Ну ты даешь!» «Да как ты смеешь!» «Неужели это возможно?» «Какой отличный фокус, хочу научиться!» – такая примерно гамма чувств.

– Но я и сказала правду, – наконец неохотно вымолвила она.

– Какую-то ее часть – вполне возможно. Но поверить, будто ты не способна договориться с Кофой, я все-таки не могу. Он умеет внимательно слушать. И задавать вопросы, когда чего-то не понимает. И не станет приписывать собеседнику какие-то дополнительные мотивы, которых на самом деле нет. А если есть, догадается о них и без дополнительных разговоров. Уверен, что ты давным-давно пришла примерно к тем же выводам. Такие вещи о близких людях узнаешь довольно быстро.

Кекки сидела, потупившись. И выглядела скорей раздосадованной, чем смущенной.

– С Джуффином, собственно, та же история, – добавил я. – Романа у вас, правда, не было, но это совершенно не обязательно. Достаточно несколько дней проработать с шефом, чтобы уяснить: с интригами – это к нему, в любое время суток. Примет с распростертыми объятиями. И слабые места, если они есть, сразу найдет. И пару свежих идей подбросит. И с удовольствием поучаствует, если сочтет дело выгодным для себя. Причем развлечение тоже считается выгодой; в такие спокойные времена, как сейчас, подозреваю, первоочередной. И уж чего Джуффин точно не станет делать, так это с позором изгонять тебя из Тайного Сыска за попытку стать послом в Уандуке. Человек вроде тебя, достаточно сообразительный, чтобы договориться с любой уличной торговкой, не может не понимать таких простых вещей о собственном начальнике. Поэтому попробуй объяснить еще раз: на кой тебе сдался я?

– Ладно, нет так нет, – почти беззвучно сказала Кекки. – Извини, пожалуйста, что побеспокоила.

Но выскакивать из-за стола и делать вид, будто сейчас уйдет навек, хлопнув дверью, она все-таки не стала. Вот и молодец. Сразу видно будущего дипломата.

– Эй, это вовсе не означает, что я отказываюсь тебе помогать, – улыбнулся я. – Не отказываюсь. Мне совсем нетрудно. Просто хочу знать, на кой тебе сдалось мое посредничество. И все.

Кекки вздохнула. Отвернулась к окну. Наконец достала из кармана трубку и принялась ее набивать. Отличный способ потянуть время, кто бы спорил. Кофа тоже всегда так делает. И Джуффин. И вообще все курильщики трубок, будь они неладны. Не иначе как с тайной целью загнать в могилу нормальных нетерпеливых людей вроде меня.

– Просто ты приносишь удачу, – наконец сказала Кекки.

– Что?!

– Ты приносишь удачу, – повторила она. – Все так говорят. Ну, как минимум не отрицают. А удача мне сейчас очень нужна. Вот я и подумала: возможно, мои шансы на успех возрастут, если я сумею втянуть тебя в это дело? Хуже-то всяко не будет. Хотя бы потому, что твою просьбу и сэр Джуффин, и Кофа выполнят с гораздо бо́льшим удовольствием, чем мою.

– С чего ты взяла?

– Да с того, что ты совсем недавно вернулся в Ехо. Тебя уже практически похоронили, а ты – хлоп! – и снова тут. И они еще к этому не привыкли. И очень рады – это ты, надеюсь, понимаешь и без меня. И кстати, оба прекрасно знают, что ты любишь устраивать чужие дела больше, чем собственные. Никто не удивится, что ты вдруг решил заняться моей карьерой.

Я открыл было рот, чтобы сказать: «Отличная версия, а теперь, пожалуйста, попробуй еще раз. И лучше бы все-таки правду». Но в последний момент передумал. Не стал ее мучить. Сказал:

– Ладно. Такая аргументация мне понятна.

– Так ты с ними поговоришь? – просияла Кекки.

– С Джуффином и Кофой?

– И еще, если можно, с сэром Шурфом. Вы же дружите. Уверена, ты бы и так все ему рассказал, просто как забавную историю. Ну вот и расскажи. Вдруг ему тоже покажется, что из меня может выйти неплохой посол? Поддержка Ордена Семилистника в таком деле совсем не повредит!

– Договорились, – кивнул я. – Самому теперь интересно, что они на это скажут – все трое. И как далеко меня пошлют. Будет это одно и то же место, или все-таки разные? И что я там обнаружу, когда доберусь? Обожаю долгие путешествия.

– Никуда они тебя не пошлют, вот увидишь! – воскликнула Кекки. – Спасибо!

Залпом допила свою камру, поспешно провела руками по лицу и снова превратилась в давешнюю девчонку-газетчицу.

– Ничего, если я побегу? – спросила она. – Работу никто не отменял.

– Конечно, – улыбнулся я.

Кекки устремилась к выходу, однако на полдороге передумала, вернулась, присела возле меня на корточки, сказала:

– Слушай, сэр Макс, я понимаю, что вряд ли когда-нибудь смогу оказаться по-настоящему тебе полезной. Скорее уж, снова ты мне. Причем еще не раз. Вечная проблема с могущественными людьми – захочешь, а не отблагодаришь толком. Но если вдруг однажды все-таки выяснится, что у меня есть какая-нибудь нужная тебе ерунда, вспомни, пожалуйста, что я твоя вечная должница. И не стесняйся эту ерунду у меня потребовать.

– Ладно, – кивнул я. – Можешь на меня положиться, потребую обязательно. Обожаю отбирать чужую ерунду.

Она рассмеялась, подхватила сумку с газетами и убежала. А я остался в своей ледяной пустыне, наедине с кувшином из «Туманного Кирона» и смутным ощущением, что меня провели, постепенно превращающимся в уверенность.

Перед тем, как покинуть дом, я наскоро слепил себе очередную фальшивую физиономию, чтобы никто не опознал меня в счастливом придурке, алчно глазеющем по сторонам. Не то чтобы мои прогулки по городу такой уж великий секрет, просто я не люблю оказываться в центре внимания, а в моем положении это, увы, неизбежно. Наши горожане живо интересуются делами Тайных сыщиков и вообще всех мало-мальски могущественных колдунов, особенно тех, о ком хотя бы иногда пишут в газетах. А завиральные байки о моей персоне кормят целую толпу журналистов. Вот кто обрадовался моему возвращению даже больше, чем ближайшие друзья!

Ребят в общем можно понять. Когда я только начинал работать в Тайном сыске, Джуффин и Кофа постарались наводнить город самыми дикими слухами и сплетнями о моей персоне – вероятно, в надежде, что они отвлекут внимание публики от моего неумения колдовать, стрелять из рогатки бабум и пользоваться столовыми приборами. А потом постепенно выяснилось, что я и без их художественного творчества довольно странный. И со мной вечно что-нибудь случается, хочу я того или нет. Сам о себе с удовольствием читал бы, если бы не был настолько близко знаком с предметом.

Но с тех пор, как я выучился быстро и качественно изменять внешность, все это стало неважно. Теперь я могу сколько угодно бродить по городу как нормальный человек, никому особо не интересный. И всякий раз, проходя мимо здания редакции «Королевского голоса», мысленно показывать им язык.

В очередной раз исполнив этот тайный ритуал, я с легким сердцем отправился дальше, с каждым шагом пьянея от речного ветра и густого жемчужного послеполуденного весеннего света, льющегося сквозь прорехи в облаках. Но держался вполне в рамках приличий. То есть с булыжниками мостовых не целовался и даже к деревьям особо не приставал – так, обнялся дружески с парочкой старых знакомых, да и то не столько для собственного удовольствия, сколько памятуя о том, что городские деревья любят доброжелательное человеческое внимание, можно сказать, только ради него и соглашаются расти среди нас. Разочаровывать их было бы немилосердно.

В общем, это была обычная прогулка по самому традиционному из моих маршрутов между Мохнатым домом и Домом у Моста. И уж чего я точно не ожидал, так это что практически в финале ее, всего за несколько кварталов от улицы Медных Горшков у меня разболится живот. Живот. Разболится. У меня! Это настолько нелепо, что даже не смешно.

Сперва я просто опешил. И остановился – не столько от самой боли, сколько от удивления, прикидывая, хватит ли моих случайных, по верхам нахватанных знахарских умений, чтобы справиться с этим безобразием. В смысле необычайным происшествием. Потому что вообще-то я никогда ничем не болею – если, конечно, не заколдовать меня как следует. Еще меня можно подстрелить из бабума, стукнуть большим тяжелым предметом, или опоить каким-нибудь гадским зельем, тоже неплохой вариант.

Вспомнив о зельях, я сразу подумал, что камра из «Туманного Кирона» была вовсе не так хороша, как мне сперва показалось. Ну или не камра, а дурацкий пирог. Но окончательно записывать Кекки и неведомых хозяев трактира в отравители я все-таки не стал. И не потому что стараюсь хорошо думать о людях, а просто не успел. Вспомнил, как буквально несколько дней назад у меня разболелась голова на половине городской полиции, куда как раз доставили нескольких участников потасовки в порту; к этому моменту бедняги предсказуемо страдали от чудовищного похмелья, и мой компанейский организм решил к ним присоединиться. Но, хвала Магистрам, угомонился, как только я вышел на улицу.

Подобные приступы чужой боли случались со мной и прежде; к счастью, не настолько часто, чтобы заподозрить у себя настоящее знахарское призвание. И хвала Магистрам. Вот уж чего-чего, а этой участи хотелось бы избежать любой ценой. Потому что знахарское призвание – самая благородная и возвышенная форма рабства, какую только можно вообразить. И самая безнадежная. Захочешь, а не откупишься. И не сбежишь. И даже не задумаешься о побеге, а напротив, решишь, что жизнь наконец-то обрела смысл. И будешь по-своему прав.

Но, к счастью, это не мой случай. Просто интенсивные занятия магией постепенно стирают границы между человеком и всем остальным Миром, в том числе и телесные, это вам любой опытный колдун подтвердит. А сознательно выстраивать защиту от избытка внешних впечатлений я все никак не научусь, хотя, положа руку на сердце, давным-давно пора.

Впрочем, неважно. Главное, я вовремя сообразил, что на самом деле живот болит не у меня. И принялся озираться по сторонам по сторонам в поисках настоящего страдальца.

Долго искать не пришлось. Всего в нескольких шагах от меня прямо на тротуаре сидел мужчина средних лет в ташерском костюме, похожем на просторную пижаму. Ну или в пижаме, похожей на традиционный ташерский костюм, поди разбери. Судя по тому, как он скрючился, мне досталась совсем небольшая часть его боли, считай, вообще ничего. Над беднягой склонилась белокурая женщина в роскошном многослойном лоохи – знахарка? Спутница? Просто сердобольная незнакомка? Ничего особенного она, как мне показалось, не делала, а просто о чем-то шепталась с больным. Или целовалась? А что, отличное средство. Иногда помогает похлеще любых заклинаний и микстур.

Я посмотрел на парочку повнимательней. В смысле боковым зрением. Это уже вошло у меня в привычку – кого бы ни увидел, сразу проверять, бодрствует он или спит. Потому что нынешняя моя работа, по идее, в том и состоит, чтобы опекать сновидцев, которые в последнее время толпами бродят по Ехо – в смысле видят нас во сне. А мы поневоле становимся действующими лицами их сновидений. Ужасно интересно все-таки это устроено: можно, оказывается, оставаться живым человеком, обычным горожанином, слепленным из костей, мяса и повседневных забот, и одновременно быть чужим сном. Мы все, как внезапно выяснилось, чьи-то сны. Что, впрочем, совершенно не мешает нам оставаться на своих местах после того, как очередной спящий проснется у себя дома. И хвала Магистрам. Обидно было бы вдруг взять и исчезнуть, только потому, что в какой-то иной реальности зазвенел будильник или что там у них вместо будильников, поди знай.

Не стану утверждать, будто я и правда крупный специалист по коммуникациям между спящими и снящимися. Я не крупный. И даже не мелкий. То есть вообще никакой не специалист. Специалистов в этой области у нас пока нет. Наш Мир совсем недавно стал центром массового паломничества сновидцев из разных реальностей, то есть пространством, которое снится всем подряд, «модным курортом сознания», по меткому выражению Джуффина. И мы еще толком не успели освоиться в новой ситуации.

Однако действовать время от времени все равно приходится. Если, например, кто-то из наших гостей не может проснуться и бродит по улицам Ехо, пока не умрет от полного истощения у себя дома – там, где осталось лежать его спящее тело, далеко не такое выносливое, как хотелось бы любителям увлекательных прогулок по иным мирам. Или если сновидец страдает кошмарами, способными свести его с ума. Или оказывается настолько силен, что его грезы начинают влиять на нашу реальность – бывает и такое. Очень редко, но «редко» не означает «никогда».

В общем, случиться может все, что угодно, в любой момент, не дожидаясь, пока мы наберемся опыта, обретем просветление, а вслед за ним – хоть какой-нибудь намек на контроль над происходящим. Поэтому действовать приходится наобум, разбираясь по ходу дела. А иногда и вовсе не разбираясь, а просто случайно угадывая. Ну или не угадывая, как повезет.

На первый взгляд, ужас, конечно; с другой стороны, некоторые вообще все делают именно таким способом – начиная с приготовления завтрака и заканчивая путешествиями по Мосту Времени. Например, я. Поэтому нет ничего удивительного, что Джуффин решил повесить проблемы сновидцев именно на меня. Вполне разумное решение – все равно что поручить хождение по канату в полной темноте слепому, у которого и правда больше шансов сделать на ощупь хотя бы пару шагов. Условия-то привычные.

Впрочем, ладно. Я только и хотел сказать, что посмотрел на эту парочку боковым зрением. И не потому, что заподозрил подвох. Ни хрена я тогда не заподозрил, просто сработала привычка.

Однако буквально секунду спустя выяснилось, что сидящий на тротуаре страдалец мерцает тусклым холодным светом, как отражение луны в темных водах ночного Хурона. А значит, спит сейчас неведомо где и видит сон о том, как у него болит живот в самом сердце столицы Соединенного Королевства. На мой вкус, не сладчайшая из всех возможных грез, но уж как получилось. Со сновидениями особо не забалуешь – или ты мастер, способный подчинять их ход своей воле, или бери что дают.

С так называемой «реальной жизнью», впрочем, та же история.

В общем, больной в пижаме оказался спящим, а вот склонившаяся над ним женщина явно бодрствовала. И, похоже, была очень неплохой колдуньей. По крайней мере, я не раз замечал: когда смотришь вот так, боковым зрением, на достаточно могущественного человека, ощущаешь что-то вроде сопротивления. Как будто невидимая рука настойчиво пытается отвести твое внимание в сторону: «сюда не лезь!» Причем это далеко не всегда зависит от воли объекта созерцания. Сколь бы дружелюбно настроен он ни был, сопротивление все равно почувствуешь. На меня самого, по свидетельствам очевидцев, крайне неприятно смотреть боковым зрением, а я совершенно точно ничего для этого не делаю. Оно как-то само получается, не знаю уж почему.

«Наверное, все-таки знахарка», – подумал я.

Такой вывод напрашивался сам собой. Среди столичных знахарей довольно много способных колдунов. Собственно, до недавних пор это был один из немногих легальных способов регулярно практиковать магию достаточно высоких ступеней. Ну, то есть как – высоких. До сороковой, что ли, ступени Белой и до двадцатой Черной, выше – только по специальному разрешению. Но по тем временам совсем неплохо. Гораздо лучше, чем ничего.

Пока я все это обдумывал, боль в животе прошла. Из этого, вероятно, следовало, что и спящему полегчало. Впрочем, мой внезапный приступ эмпатии вполне мог закончиться раньше, чем его боль – просто потому, что я отвлекся на более интересное занятие. От этого и настоящие болезни иногда проходят, по крайней мере, у увлекающихся натур, способных целиком отдаться захватившему их делу, позабыв обо всем остальном.

Белокурая женщина тем временем заметила, что я заинтересовался происходящим. И адресовала мне взгляд, вопросительный и недоброжелательный одновременно. Дескать, чего уставился? Шел мимо, вот и продолжай в том же духе. Давай-давай.

Для любого нормального человека этот ее взгляд стал бы чем-то вроде официального разрешения не взваливать на себя чужие проблемы. Если мне настолько не рады, можно развернуться и уйти, не испытывая особых угрызений совести. Кот сбежал, кормить не надо, как в Ландаланде говорят.

Однако со мной такой номер обычно не проходит. Чувство противоречия – не просто одна из неудобных черт моего характера, а основная движущая сила, побуждающая меня действовать. Если вам позарез необходимо чего-нибудь от меня добиться, просто запретите мне это делать, желательно не объясняя причин. Результат вас восхитит.

Вот и сейчас так получилось. Если бы не враждебный взгляд незнакомки, я бы, пожалуй, действительно пошел дальше, предоставив ей самостоятельно разбираться со спящим. Вряд ли случай настолько сложный, чтобы привлекать тяжелую артиллерию в моем лице. Все равно бедняга скоро проснется дома и, если выяснится, что боль ему не приснилась, вызовет врача. И правильно сделает. Лечиться, как ни крути, лучше наяву.

Но теперь я, конечно, сразу решил, что не брошу эту парочку в беде. По крайней мере, не уйду, не убедившись, что леди действительно знахарка. И знает, что делает. И, самое главное, с кем.

Я подошел поближе и почти беззвучным шепотом спросил:

– Надеюсь, вы понимаете, что перед вами спящий?

– Да куда уж мне спящего от бодрствующего отличить, – огрызнулась белокурая леди. – Такая сложная наука, ум за разум заходит. Две тысячи лет в Королевском Университете учиться надо, чтобы ее постичь.

Говорила она почему-то так громко, словно я по-прежнему находился на другой стороне улицы. Ее подопечный, забеспокоился, попытался было встать, но вместо этого исчез. Ну, то есть, с нашей точки зрения, исчез, а на самом деле просто проснулся у себя в постели, где бы она ни находилась. Ничего удивительного, от такой информации почти все просыпаются. Та самая защитная реакция психики, о которой мы с Меламори говорили минувшей ночью; противостоять ей, конечно, можно, но непросто. Тут, как и в любом другом деле, помогает знание соответствующих приемов, помноженное на опыт их практического применения. Или могущественный помощник, способный тебя удержать. Ну или врожденный талант, но такие случаи по пальцам можно пересчитать.

Ладно, проснулся и проснулся. Чего уж теперь.

– Видите, что вы наделали? – сердито сказала женщина. – Разбудили прежде времени больного человека. А ведь я могла бы ему помочь.

Интересные дела. Орала во весь голос она, а разбудил, значит, я? Я даже дар речи утратил от возмущения. Но поскольку не привык оставлять клевету без ответа, адресовал белокурой знахарке самый убийственный из своего дежурного набора тяжелых взглядов. Обычно он производит на окружающих столь сокрушительный эффект, что мне же потом приходится их утешать.

Однако леди бровью не повела. И глаза отводить не стала. Смотрела на меня с такой несокрушимой, почти вызывающей твердостью, какую можно встретить только у робких от природы людей, однажды пообещавших себе стать храбрецами. Или хотя бы казаться таковыми, чего бы это ни стоило.

И тогда я ее наконец узнал.

– Айса, ну надо же! Ничего себе поворот!

Она не дрогнула. Только к вызывающей твердости взора прибавилась надменность, граничащая с отчаянием. Холодно сказала:

– Сожалею, но вы обознались. Это не мое имя.

– Точно, – согласился я. – Леди Шимора Тек. Просто в ту пору, когда мы познакомились, ты называла себя Айсой. А имя «Шимора» терпеть не могла.

И, только договорив, вспомнил наконец, как сейчас выгляжу: глубокий старик с квадратной челюстью, раскосыми глазами и крючковатым носом. Сам же себя так разукрасил перед выходом, а теперь удивляюсь, что знакомые не кидаются мне на шею с восторженным воплем: «Привет!»

Вернуть себе обычный облик – дело нехитрое. Ну, то есть как и любой другой магический трюк, оно перестает казаться хитрым после первой тысячи мучительных попыток. Моя тысяча давным-давно осталась позади. Однако перевоплощаться посреди улицы, сколь бы безлюдной она ни была, мне совсем не хотелось. Всем хороши нынешние времена, вернувшие повседневную магию на улицы столицы Соединенного Королевства, однако теперь приходится учитывать, что любое дерево, каждый брошенный без присмотра амобилер, всякий фонарный столб могут внезапно оказаться репортером «Королевского голоса» или, того хуже, «Суеты Ехо» – молодым, амбициозным, настырным и, в довершение ко всем бедам, достаточно способным колдуном, чтобы вызнать у пережившего Смутные Времена в качестве Младшего Магистра какого-нибудь мятежного Ордена деда секретный старинный фокус и не полениться его разучить ради бесконечного счастья подсмотреть, как лихо я изменяю облик. А потом раззвонить об этом всему Соединенному Королевству, лишив граждан покоя и подарив им блаженную возможность вглядываться в лицо всякого прохожего, прикидывая: а вдруг это сэр Макс вышел погулять и сейчас кааааааак напрыгнет! И, вероятно, съест, чего еще от меня ждать.

Поэтому избавляться от чужого лица я не стал. А просто перешел на Безмолвную речь: «Я – сэр Макс. Временно изменил внешность, вот и все».

Безмолвная речь в этом смысле удивительно удобная штука – чей бы голос ни зазвучал у тебя в голове, сразу понимаешь, кому он принадлежит. Захочешь – не перепутаешь. Ну, то есть мне рассказывали о мастерах говорить от чужого имени, но таких даже в Эпоху Орденов было исчезающе мало, и свои дела они, конечно, держали в секрете, да так успешно, что теперь никто и не верит в подобную возможность.

Так что Айса могла не сомневаться: я – это я. Самое время обрадоваться встрече.

Но она совсем не обрадовалась. Только еще больше помрачнела. Сухо откликнулась: «Вот оно как».

А вслух сказала:

– Тогда мне вероятно следует официально вас уведомить, что моя персональная лицензия дает мне право на неограниченное использование Очевидной магии. Следовательно, ничего противозаконного я не совершила. Жаль вас разочаровывать, но это так.

Наградила меня почти нераспознаваемым намеком на торжествующую улыбку, развернулась и пошла прочь.

Странно. Расстались-то мы друзьями. Ну, насколько вообще можно расстаться друзьями с человеком, которого ты сперва ловил, потом допрашивал и наконец лично вывез за пределы Угуланда – в изгнание, согласно приговору[90].

Тем не менее, мы тогда неплохо поладили. Мне понравилась компания юных колдунов-самоучек, которой верховодила Айса. Ребята мечтали возродить романтическую эпоху Орденов – как они ее себе представляли. Ну и заодно прославиться на весь Мир в качестве новых мятежных Магистров. Дурацкое желание, но для подростков практически неизбежное, глупо было бы их за это упрекать.

Строго говоря, на совести этой компании было только одно настоящее преступление: ребята раздобыли заклинание, позволяющее присваивать чужую силу, и успешно его применили, увеличив собственное могущество за счет нескольких удалившихся от дел стариков. Остальные их выходки были вполне невинны: пляски на потолке, дома, летающие по воздуху, изготовление возбуждающих зелий по древним рецептам и прочее очаровательное мелкое хулиганство, сейчас за такое даже не штрафуют.

Я принял их судьбу так близко к сердцу, что убедил Джуффина предоставить юным преступникам выбор между ссылкой и комфортабельной отсидкой в Королевской Тюрьме Холоми, а потом битый час уговаривал Айсу решиться на изгнание. Искушал ее очарованием неизвестности, сулил золотые горы удивительных открытий и небывалых чудес – не гарантированных, конечно, но вполне вероятных. На меня иногда находит такой романтический стих, и уж тогда кто не спрятался, я не виноват: даром убеждения природа меня не обделила, кого хочешь разума лишу. Временно, конечно. Но кому от этого легче.

Айса и сама хотела отправиться на поиски приключений, просто очень боялась. Обычное чувство для человека, оказавшегося на пороге полной неизвестности. Мне это было понятно, как мало кому. Все самые разумные поступки в своей жизни я совершил, преодолевая точно такой же панический страх. Испытывать его – обычное дело для человека с воображением, однако на то и дана нам воля, чтобы не позволять страху влиять на наши решения. Заставить его заткнуться трудно, но вполне возможно, а то где бы я сейчас был.

В итоге я ее убедил; остальные принимали решение сами. Четверо несостоявшихся «новых Великих Магистров» со всеми удобствами расположились в Королевской тюрьме Холоми, а четверо отправились покорять Мир. Я сам довез их до границы с графством Шимара, пожелал удачи и выдал тысячу корон на дорогу – для меня несущественная потеря, а им пригодится, так я тогда рассуждал. И сожалел только о том, что не могу сделать для ребят больше. Например, составить им компанию, хотя бы на первое время. Но о такой продолжительной отлучке со службы тогда и речи не шло.

Десятилетнее изгнание завершилось для этой четверки досрочной амнистией – сразу после принятия поправок к Кодексу Хрембера, отменивших прежний строгий запрет на использование Очевидной магии. Я слышал, что сэр Джуффин Халли, чья слабость к талантливой молодежи не знает границ, этому весьма поспособствовал. И даже лично выхлопотал для них лицензии на применение магии без ограничений, специально предназначенные для самых способных колдунов. Теоретически бывшим осужденным такое не полагается, но когда это Джуффина волновали подобные пустяки.

Тем временем Айса, ну или леди Шимора Тек, как ни назови, один черт, удалялась от меня с демонстративной неторопливостью. Не то характер показывала, не то мысленно взывала: «Останови меня, пожалуйста». Я предпочел вторую версию – просто потому, что она мне нравилась. Когда приходится выбирать между разными способами объяснить происходящее, я стараюсь руководствоваться принципом: правда – это то, что мне по душе. И вряд ли ошибаюсь чаще, чем те, кто делает наоборот.

Будь моя воля, я бы, пожалуй, отложил переговоры до вечера. А то и до завтра. Все-таки изводить людей томительным ожиданием – удовольствие, которое выпадает мне, прямо скажем, не каждый день. Однако необходимости выяснить, что случилось со сновидцем в пижаме и каким образом Айса собиралась ему помогать, никто не отменял. А обязанности, в отличие от наслаждений, откладывать все-таки не стоит.

Поэтому я дал Айсе дойти до конца квартала, как бы невзначай обернуться, убедиться, что я стою на месте, немного помедлить, окончательно разочароваться и, наконец, свернуть за угол. Ну а потом, конечно, воспользовался Темным Путем, чтобы эффектно выйти ей навстречу.

Приветливо улыбнулся в ответ на негодующий взгляд:

– Совершенно верно, это опять я. Немного чересчур назойлив, не спорю. Но я не так часто пристаю на улице к прекрасным леди, чтобы научиться спокойно переживать отказ. В любом деле, говорят, важен опыт. А у меня его пока нет.

– Дырку над вами в небе, сэр Макс, – сердито сказала Айса. – Все-таки вы совершенно ужасно выглядите.

– Спасибо. Я старался.

Соврал, конечно. Не старался я ни черта – как получилось, так и ладно, главное, что на себя не похож. Зато Айса наконец улыбнулась. Но тут же снова нахмурилась. Спросила:

– Хотите получить объяснения насчет того сновидца?

Я развел руками – дескать, и рад бы соврать, что не хочу, но зачем обманывать хорошего человека. А вслух сказал:

– Лицензия лицензией, но в Кодексе Хрембера до сих пор существует статья, запрещающая производить магические действия над людьми без их добровольного согласия. А к ней прилагается совсем новенькая поправка, уравнивающая сновидцев в правах с бодрствующими; к ее появлению я, каюсь, сам руку приложил после нескольких неприятных инцидентов. Впрочем, кроме нее есть пара дюжин других поправок, перечисляющих обстоятельства, в которых насильственно околдовывать граждан все-таки можно. Поэтому давай разбираться, что у вас с этим беднягой произошло.

– Вот как раз четвертая поправка к двадцать восьмой статье у нас и произошла, – усмехнулась Айса. – Та, которая позволяет применять магию ради исцеления. Этот человек страдал от боли, достаточно сильной, чтобы он продолжал ощущать ее даже во сне. А я теперь немного умею лечить, причем как раз спящих. Строго говоря, только их и умею. Довольно нелепая специализация, но ничего не поделаешь, именно с этого начинается обучение знахарей в Суммони. Там считается хорошим тоном регулярно сниться своим пациентам; впрочем, некоторые болезни вроде бы действительно легче лечить во сне, чем наяву. Точно не знаю, я не так уж долго училась.

– Ого! – восхитился я. – Ты, я смотрю, в изгнании зря время не теряла.

– На самом деле, сэр Макс, именно этим я там и занималась, – сухо сказала она. – Теряла его вовсю. И, по моим ощущениям, именно что зря. Унылые скитания вдали от Сердца Мира – занятие на любителя, к числу которых я, как выяснилось, не принадлежу. Но пару условно полезных чужеземных фокусов я там все-таки разучила, могу исполнять на бис. Честно говоря, совсем не уверена, что они мне так уж необходимы. Знахарского призвания у меня в любом случае нет, одно любопытство, да и то довольно вялое. Собственно, я всего несколько раз применяла свои умения на практике. И сейчас даже не знаю, получилось или нет. Не успела понять. Рановато этот красавец проснулся.

– Ты слишком громко назвала его спящим, – заметил я. – От такой информации неподготовленные люди обычно сразу просыпаются.

– Да, моя ошибка, – равнодушно согласилась Айса. – Но тут ничего не поделаешь. Когда вы вмешались, я растерялась. Сразу все вылетело из головы.

– Ладно, будем надеяться, там, где он проснулся, тоже есть толковые знахари, – примирительно сказал я.

Айса только плечами пожала. И вопросительно уставилась на меня, явно желая понять, можно ли ей идти.

Радости от нашей встречи она по-прежнему явно не испытывала. И это было – не то чтобы по-настоящему обидно, скорее просто удивительно. Я уже как-то привык, что мне все всегда рады. Даже сэр Корва Блимм, столкнувшись со мной в трактире ворчуна Мохи, сперва искренне радуется такому счастливому стечению обстоятельств и только потом вспоминает, что меня вообще-то следовало бы четвертовать при первой же возможности. В их семье сейчас чрезвычайно популярна легенда, будто я шантажом, угрозами и чуть ли не подзатыльниками заставил леди Меламори вернуться в Арварох; с фактами эта версия не особо согласуется, но когда людям легче жить с какой-нибудь дикой идеей, чем с правдой, я не особо стремлюсь их переубедить.

Важно, впрочем, не это, а то, что сэр Корва все равно каждый раз сердечно улыбается мне при встрече и ничего не может с собой поделать. Не зря в Ордене Потаенной Травы личное обаяние считали одним из самых надежных способов магической защиты, и все послушники, у которых это качество не было врожденным, развивали его при помощи специальных упражнений, с утра до ночи, не щадя живота.

Мне в этом смысле повезло больше, чем им. Трудиться не пришлось.

Однако на Айсу мое врожденное обаяние явно не действовало. То ли внешность я сегодня выбрал экстремально отталкивающую, то ли настолько некстати возник у нее на пути, поди разбери.

– Я опаздываю на службу, – наконец сказала она.

– На службу?!

– Ну да. А чему вы удивляетесь? Большинство людей где-нибудь работают, для вас это новость?

– Да, точно, мне что-то такое рассказывали, – кивнул я. – О горожанах, ежедневно трудящихся в поте лица. Думал, это завиральная старинная легенда, а оно вон как.

Айса снова улыбнулась, явно помимо воли.

– Когда я вернулась в Ехо, мама предложила мне место у себя, в Канцелярии Забот о Делах Мира, – сказала она. – Ничего выдающегося, но все-таки лучше, чем целыми днями сидеть, уткнувшись в стену.

– А ты сидела? – изумился я. – Вернувшись в Ехо в самом начале всех этих невообразимых перемен? Да еще и с лицензией на право неограниченного использования магии? Сидела, уткнувшись в стену, вместо того чтобы ухватиться за все эти удивительные возможности?! Айса, да ты ли это?

– Разумеется, нет, – холодно ответила она. – Меня зовут леди Шимора Тек. При чем тут какая-то Айса?

– Что с тобой случилось? – прямо спросил я. – В изгнании? Или уже здесь? Что-то пошло не так?

– «Так», «не так», какая теперь разница, – отмахнулась она. – Впрочем, не беспокойтесь. Ничего такого, что могло бы вас профессионально заинтересовать, со мной не стряслось. Просто не особо понравилось – ни путешествие, ни так называемая прекрасная неизвестность, ни скучные уандукские секретики, неумело пытавшиеся прикинуться великими тайнами, ни я сама посреди всего этого унылого бардака… А вообще-то, сэр Макс, вы могли бы хоть раз прислать мне зов и спросить, как дела. Ну или не мне, кому-нибудь другому. Любому из нас. Мы этого очень ждали. Поначалу. Потом, конечно, перестали. Впрочем, неважно, все это было очень давно.

Ох.

До меня только теперь дошло, что может быть и такая постановка вопроса. На эти грабли я видимо обречен наступать вечно. Что само по себе невелика беда, да вот только по лбу они обычно бьют не меня, а окружающих.

Ну, то есть. Когда какому-нибудь человеку удается меня заинтересовать – а это, будем честны, совсем несложно – я с удовольствием провожу с ним время, болтаю, не закрывая рта, поднимаю настроение, помогаю, чем могу, если вдруг понадобится. А распрощавшись, преспокойно живу дальше, в полной уверенности, что, если вдруг снова понадоблюсь, новый приятель сам меня найдет. Ну или просто случайно попадется мне на глаза, как это сегодня сделала Айса. И тогда я, конечно, обрадуюсь – искренне, от всего сердца. И даже не стану спрашивать, какого черта мы так долго не виделись, потому что, по моим ощущениям, вообще все, что со мной случилось, было совсем недавно. Максимум – позавчера.

Звучит неплохо, но при этом шансы, что я сам вспомню о чьем-то существовании, стремятся к нулю. У меня вместительное сердце, но к нему прилагается рассеянное внимание, помноженное на крайне непростую и интересную жизнь.

Но поди объясни это сейчас Айсе, которая когда-то имела все основания ждать, что я буду и дальше интересоваться их делами. В некотором смысле я сам это обещал – не словами, но поведением: заинтересованностью, сердечным участием, настроением, интонацией. Можно сказать, всем своим существом.

И, получается, обманул. Хоть и не нарочно.

Вот интересно, как теперь это все сформулировать, избежав честного, но такого обидного признания: «Извини, я о вас забыл».

– Я просто старался не быть слишком назойливым, – наконец сказал я.

– В каком смысле? – опешила Айса.

– Ну все-таки я вам не друг-приятель, а государственный чиновник, проводивший следствие по вашему делу. Не хотел, чтобы у вас создалось впечатление, будто я пытаюсь контролировать ваше поведение в изгнании. Решил, если что-нибудь стрясется, вы сами со мной свяжетесь. Мне казалось, это так очевидно, что и обсуждать не требуется. А получается, все-таки надо было обсудить.

– Да, – сухо согласилась Айса. – Не помешало бы. Мы, видите ли, тоже старались не быть назойливыми. Стеснялись вас беспокоить. Не хотели навязываться. Ждали, что вы сами как-нибудь дадите знать, что к вам можно приставать с разговорами. Как-то подтвердите, что мы теперь действительно друзья. Но не дождались. Это было очень обидно, сэр Макс. Хотя мы, конечно, сами дураки, даже спорить не стану. Но сержусь почему-то все равно на вас. И сейчас тоже. И наверное, буду сердиться всегда. Даже не знаю, что вы теперь должны сказать, чтобы я перестала.

– Мне тоже ничего в голову не приходит, – признал я. – Так что ладно, сердись дальше.

– Спасибо, – невесело усмехнулась она. – Не каждый день получаешь официальное разрешение сердиться. А теперь мне действительно пора на службу. Совещание по поводу изменения таможенных правил с Чангайей начнется уже через четверть часа; мое присутствие там совершенно бесполезно, но обязательно. Если у вас возникнут дополнительные вопросы в связи с сегодняшним инцидентом, найти меня будет несложно. Домашние адреса всех служащих Канцелярии Забот о Делах Мира являются информацией, открытой для государственных чиновников… не помню, начиная с какого ранга, но для вас это, конечно же, не проблема. Да и Безмолвную речь никто не отменял.

– Не отменял, – согласился я.

И потом долго смотрел ей вслед, придумывая, что бы такого утешительного сказать на прощание. Не придумал, конечно. Что тут придумаешь. Некоторые ошибки исправить просто невозможно, будь ты хоть тысячу раз могущественный колдун.

* * *

Когда я увидел сэра Джуффина Халли, у меня сердце ушло в пятки. И это оно еще вполне достойно себя повело, могло бы и разорваться с перепугу. Некоторые основания для этого у моего бедного сердца были: шеф Тайного Сыска не просто вышел, а натурально вылетел из своего кабинета в пустой зал Общей Работы, порог которого я только что переступил. Глаза его сияли, как маяки в безлунную ночь, губы изгибались в бесшабашной улыбке, а отточенный долгими годами постоянного употребления облик солидного пожилого джентльмена рассыпался ко всем чертям буквально у меня на глазах. То есть выдать его за студента-старшекурсника пока еще было бы непросто, но к тому явно шло.

Зная Джуффина не первый год, я сразу подумал, что конец Мира не за горами. Предотвратить его наверняка все еще можно, но только ценой каких-нибудь отвратительно тяжких усилий. Например, оказавшись на обратной стороне Сердца Мира и слопав обитающую там хтоническую тварь – живьем, за один присест и без острого соуса, это обязательное условие. Поэтому шеф решил пригласить меня на дружеский обед, возражения не принимаются, отправляемся прямо сейчас, только к мадам Жижинде за вилками по дороге зайдем.

Не то чтобы я всегда до такой степени готов к худшему. То есть, положа руку на сердце, я и правда всегда готов, но сейчас дело было не в этом. Просто я совершенно точно знаю, что так резко поднять настроение сэру Джуффину Халли может только совершенно неразрешимая проблема. А с этим делом у нас в последнее время как-то не очень. Слишком хорошо стали жить.

Ну ничего, теперь-то небось попляшем.

– Что с тобой, сэр Макс? – удивленно спросил Джуффин. – Судя по выражению твоего лица, конец Мира явно не за горами.

– Только судя по выражению моего лица? То есть других оснований так думать у тебя нет?

– А должны быть? – нахмурился он.

– Надеюсь, что не должны. Просто я увидел, как ты сияешь, и сразу подумал…

– А, теперь ясно. Ты застал меня в приподнятом настроении и решил, что всему конец. А я заметил, как тебя перекосило, и сделал аналогичные выводы. Какие мы, однако, тонкие, проницательные физиономисты! Главное, никому не разболтай. Засмеют.

– То есть на самом деле у нас случилась не катастрофа, а просто какая-нибудь смешная ерунда в твоем вкусе? – спросил я. – Типа свержения правящей династии или триумфального возвращения воскресшего Магистра Нуфлина из Харумбы? Говори сразу, за кого радоваться, за Короля или за сэра Шурфа? Им обоим давным-давно пора отдохнуть.

– Обойдешься. Этим двоим пока ничего не светит. Но разнообразия ради ты можешь попробовать порадоваться за меня.

– Ладно, попробую. Необычное, должно быть, переживание. Только уточни, по какому именно поводу радоваться? У меня, ты знаешь, конкретный ум. К абстрактному ликованию он совершенно не приспособлен.

– Передай своему конкретному уму, что я собрался на свидание, – сказал Джуффин. И с неподдельным интересом уставился на меня, ожидая реакции.

На его месте я бы тоже уставился. По свидетельствам очевидцев, выражение моего лица в моменты полного офонарения совершенно неописуемо. Жаль, я сам никогда не видел.

– Ничего себе, – наконец сказал я. – Ну, как скажешь, свидание, так свидание. Только не признавайся вот прямо сейчас, что ты тоже живой человек. С сердцем и прочими трепетными потрохами. К такому потрясению мне надо как следует подготовиться. Сэр Шурф, помнится, говорил, что, если делать специальные дыхательные упражнения на протяжении сорока лет, можно обрести подлинную невозмутимость. И я ему верю: за сорок лет ежедневного насилия над собственным организмом действительно можно так задолбаться, что все остальные проблемы станут уже до лампочки.

– Договорились, – великодушно согласился Джуффин. – С признанием повременю. Однако на свидание я все-таки отправлюсь не через сорок лет, а прямо сейчас. С твоего позволения.

– На твоем месте я бы тоже не стал так затягивать. На пару часов опоздать – еще куда ни шло.

– С такими взглядами на пунктуальность, и до сих пор живой! – восхитился шеф.

– Просто бегаю быстро. Ладно. Я правильно понимаю, что надо подежурить в твоем кабинете, а кроме меня некому?

– Неправильно. Дежурства я уже раскидал…

– Дежурства? – насторожился я. – То есть их больше одного? Это твое свидание надолго?

– Ну, скажем так, есть некоторая вероятность, что оно окажется несколько более продолжительным, чем возможно запланировать, – небрежно заметил Джуффин. – Ну что ты так на меня уставился, сэр Макс? Можно подумать, сам никогда на Темную Сторону не ходил.

– А. Так на самом деле…

– На самом деле я сказал тебе чистую правду. Просто некоторые свидания удобней назначать на Темной Стороне. Что тут необычного?

Подумав, я был вынужден согласиться:

– Пожалуй, ничего.

– Ну хвала Магистрам. А то я уже начал опасаться, что тебя подменили. Какой-то ты сам не свой.

– Есть немного, – признал я. – Просто мне весь день морочили голову разные прекрасные леди. Во сне и наяву, сменяя друг друга в порядке очереди.

– Надо же. Вот что значит весна – все бросились налаживать личную жизнь.

– Да не то чтобы вот прямо налаживать, – вздохнул я. – Они мне не ту голову морочили. В смысле действительно именно голову. Одну только голову и больше ничего. Прочие части тела не были задействованы в процессе. Жизнь порой удивительно сурова и несправедлива. По крайней мере, когда она – моя.

– Вот все-таки чувствуется Кобина школа. Он тебя, помнится, всего одну ночь побираться учил[91], а какого мастера скорбной песни вырастил! Удивительно талантливый он педагог, мне и не снилось.

– Просто именно в этой области я очень способный, – скромно заметил я. – И если не хочешь вот прямо сейчас услышать еще одну скорбную песнь, скажи мне человеческим голосом: когда ты вернешься? Это тайное знание скрасит мое унылое существование.

– Ну так в том и штука, что я пока понятия не имею. Может, нынче вечером, а может, только к лету.

Сделав это душераздирающее признание, Джуффин улыбнулся столь ослепительно, словно ничего лучше, чем перспектива сгинуть аж до лета, с ним еще никогда в жизни не случалось.

Впрочем, не удивлюсь, если так и есть.

Я даже не нашелся, что на это сказать. Не напоминать же человеку, что он сам изобрел несколько прекрасных надежных способов своевременного возвращения с Темной Стороны. Если Джуффин предпочитает о них не вспоминать, значит, так ему сейчас удобней. В конце концов, он и правда живой человек. А любой живой человек может внезапно захотеть развеяться, мне ли этого не знать.

Но шеф и сам понял, о чем я так выразительно молчу.

– Мои приемы хороши, когда гуляешь по Темной Стороне в одиночку, – сказал он. – Ну или со спутниками, которым гарантированно можешь навязать свой ход времени.

– Навязать ход времени?!

– Именно. Ты и сам должен бы понимать, что ход времени на Темной Стороне для каждого индивидуален – как, впрочем, и ее облик, и ощущения, которые мы там испытываем. И вообще все. Темная Сторона – это очень личное переживание, даже когда мы идем туда вместе с другими людьми. Кстати, именно поэтому традиция рекомендует ставить на границе Стража, который берет на себя контроль за общим путешествием и помогает всем участникам оставаться сплоченной группой и вернуться, соответственно, одновременно, а не как получится. Со Стражами, сам знаешь, тоже порой случаются неприятные задержки, когда, погуляв по Темной Стороне какие-нибудь несчастные пару часов, возвращаешься домой с опозданием на несколько суток, зато можно быть уверенным, что никто из путешественников не сойдет с ума, запутавшись в нескольких чужих потоках восприятия времени и вернувшись в какое-нибудь дурацкое позавчера, где ему уже давно не место. Или даже в несколько разных моментов времени сразу, как печально известный колдун эпохи правления Клакков Грогги Хлейс по прозвищу Пятеро Грогги. Бедняга имел неосторожность принять участие в большом пикнике на Темной Стороне при участии нескольких любопытствующих древних Магистров. И так стремился вернуться домой к назначенному времени, что от избытка усердия угодил в пять разных дней одновременно. То есть сперва думали, что всего в четыре, но примерно год спустя появилась его пятая копия; кстати, примерно тогда же вернулись все остальные участники пикника, которым хватило благоразумия не торопиться.

– И такое бывает? – ужаснулся я.

– Да вообще все бывает. Но не обязательно именно с нами, и это в данном случае хорошая новость.

– Да, неплохая. И как он потом жил – впятером?

– Судя по дошедшим до наших дней сведениям, довольно непросто. Оно и понятно: для человека с тяжелым характером и совсем небольшой квартирой заполучить столько близнецов сразу – сомнительное благо. Особенно когда каждая из копий искренне считает себя оригиналом и периодически велит остальным выметаться вон.

– Ладно, у меня, если что, хотя бы дом большой, – вздохнул я. – Пару дюжин неприхотливых допельгангеров вполне можно разместить. Но какая лютая будет битва за право в одиночку сидеть на крыше! Заранее содрогаюсь.

– Не бери в голову, сэр Макс. Ты-то лучше всех устроился: можешь просто попросить Темную Сторону никогда, ни при каких обстоятельствах не подсовывать тебе двойников. И она, как обычно, исполнит этот твой маленький каприз – чем он хуже прочих?

– Точно! – обрадовался я. – Надо будет при случае заключить с ней такой договор. Хорошего понемножку, особенно если это хорошее – я.

– На самом деле подобные недоразумения случаются очень редко, – утешил меня Джуффин. – Обычно в любой группе путешественников кто-то оказывается ощутимо сильнее прочих, так что все остальные постепенно включаются в его персональный поток восприятия и, таким образом, существуют на Темной Стороне более-менее одновременно. Понятно, о чем я?

– Естественно, нет.

– Неважно, – отмахнулся он. – Это не к спеху, когда-нибудь разберешься. А пока просто поверь на слово: я могу задержаться, потому что буду на Темной Стороне не один. И совсем не факт, что мы непременно окажемся в моем потоке восприятия. Это, конечно, было бы гораздо разумней, но далеко не так интересно, как пустить процесс на самотек. Однако в отставку я, увы, пока не подавал. Поэтому если мое отсутствие чересчур затянется, ты знаешь, где меня искать. Я, конечно, не особо обрадуюсь, но когда это тебя останавливало.

– «Чересчур» – это сколько? – спросил я. – Ты меня знаешь, я и через час могу примчаться с воплями: «Куда ты запропастился?»

– Буду чрезвычайно тебе признателен, если ты все-таки сдержишь этот порыв.

– Сдержу. Но только если у меня будет четкая инструкция, когда можно начинать. Обожаю паниковать по расписанию.

– Ладно, – вздохнул Джуффин. – Будем рассуждать, опираясь на мой житейский опыт. До завтра вы без меня точно не пропадете. И за два дня моего отсутствия ничего вам, пожалуй, не сделается. А вот насчет трех я уже не так уверен. К этому времени всем настолько надоест дежурить в моем кабинете, что сэр Мелифаро добровольно вызовется помогать Городской Полиции, Кофа величественно удалится в ночь, не удосужившись дать сколь-нибудь разумные объяснения этому поступку, леди Кекки сочинит себе какое-нибудь срочное секретное дело при Королевском дворе, Нумминорих безмятежно предастся духоподъемному искусству сновидений прямо на моем рабочем столе, а у тебя сдадут нервы, и ты добровольно вызовешься подменить всех сразу. И, чего доброго, надорвешься с непривычки, потому что в последнее время обленился до безобразия.

– При твоем попустительстве, плавно переходящем в подстрекательство, – заметил я.

– Не спорю, но это ничего не меняет: ты сгоришь на работе буквально за сутки. И вот тогда по возвращении на меня обрушатся настоящие проблемы – как минимум с Орденом Семилистника. Возможно, к моим гонителям захотят присоединиться говорящие животные, модные архитекторы, Его Величество Гуриг Восьмой и пара дюжин столичных трактирщиков, но их активное участие в травле пока под вопросом, поскольку зависит от целого ряда сопутствующих обстоятельств.

Я был вынужден признать, что примерно так все и будет. Если бы сэр Джуффин Халли вдруг решил зарабатывать на жизнь предсказаниями, затмил бы даже Нумбанского Правдивого Пророка, в очередь к которому, говорят, уже записываются на дюжину дней вперед.

– Поэтому если я задержусь больше, чем на трое суток, можешь меня поторопить, – резюмировал он. – Но очень тебя прошу, ни минутой раньше.

– Ладно, – кивнул я. – Если только небо не рухнет на землю.

– Если рухнет, приделай его на место, – твердо сказал шеф. – Самостоятельно. Клей в нижнем ящике моего письменного стола, гвозди… да, за гвоздями придется послать в скобяную лавку. Адрес ближайшей, извини, не подскажу, Кофу спроси.

– Кошмар! – восхитился я. – В жизни не думал, что ты способен настолько на все забить. Не знаю, с кем у тебя свидание, но твоему визави следует поставить памятник.

– А я уже поставил, – невозмутимо ответствовал Джуффин. – Надгробный. – И, вдоволь насладившись выражением моего лица, добавил: – Надо же было как-то объяснить знакомым, куда вдруг подевалась моя жена.

На этом интересном месте он, разумеется, превратился в туманное облако и грациозно выполз в окно, не забыв пожелать мне на прощание хорошего дня.

Чудовищный человек. Зато, как внезапно выяснилось, примерный семьянин, чуждый легкомысленных интрижек. Кто бы мог подумать.

Все это произвело на меня столь сокрушительное впечатление, что я даже о внезапно пробудившихся угрызениях совести забыл. Не говоря уже о гламитариунмайохе, возможности исцелять спящих, будущей головокружительной карьере леди Кекки Туотли и всем остальном, что хотел обсудить с Джуффином. Но потом, конечно, вспомнил – после того, как допил обнаруженные в кабинете шефа остатки камры и мстительно раскурил его трубку в надежде, что отвратительный вкус местного табака приведет меня в чувство.

Так, собственно, и вышло.

Ладно, решил я, все успеется. Наговоримся еще. Подумаешь – какие-то три дня. Кресло уандукского посла не освободится до начала лета, слово «гламитариунмайоха», так и быть, вызубрю заново, а с угрызениями совести все равно придется разбираться самому. Никакой Джуффин тут не поможет, даже если вернется с Темной Стороны в количестве пяти штук. Впрочем, лучше какое-нибудь четное число: тогда они отлично разобьются на пары для игры в «Крак» и будут счастливы до конца своих дней. То есть вечно. Потому что совсем дураком надо быть, чтобы помереть в столь благоприятных обстоятельствах. Лично я ни за что не стал бы.

Заключив какое-то подобие перемирия с собой и с буривухом Курушем, который вечно бранит меня за привычку устраивать сквозняки, я удобно устроился в начальственном кресле и принялся обдумывать разнообразную информацию, свалившуюся на меня за последние полтора часа. С информацией у меня непростые отношения. В смысле я никогда заранее не знаю, какая ерунда засядет в моей дурацкой голове на всю оставшуюся жизнь, а что вылетит из нее уже к вечеру. Но печальный опыт показывает, что первым делом я обычно забываю самые важные и полезные факты. И все, что с этим можно сделать, – срочно сообщить их потенциально заинтересованным лицам.

Поэтому я, не откладывая, послал зов своему другу Абилату, по совместительству Главному Королевскому Знахарю. Для него у меня была новость – не факт, что особо важная, но это уже ему решать.

«Ты, помнится, говорил, что никогда не лечил спящих, – не здороваясь, сказал я. – И жаловался, что даже азам научиться негде, потому что наши ученые не особо интересуются сновидениями, тубурцам, которые вообще все делают во сне, плевать на медицину, а остальные… Точно уже не помню, но с твоих слов выходило, что у всех остальных тоже есть какие-то уважительные причины ни хрена не уметь».

«Да, – откликнулся Абилат. – Мне было бы гораздо спокойнее знать, что, если вдруг встречу больного сновидца, смогу ему помочь. Но как этому научиться, совершенно не представляю. Даже сэр Джуффин только и смог что дать мне совет всегда носить за пазухой пару крупных кристаллов Утешения».

«Ого! Так все-таки есть лекарство?»

«Боюсь, что нет. Кристаллы Утешения, по замыслу сэра Джуффина, должны помогать мне самому. Не слишком огорчаться, что я не способен сделать невозможное».

«Так вот, на самом деле ни фига оно не невозможное! – торжествующе сказал я. – Только сегодня говорил с одной юной леди, которой повезло немного поучиться знахарскому делу в Суммони. И выяснилось, что там с этого начинают обучение. Представляешь? Сперва новички учатся сниться своим пациентам и только потом – лечить их наяву. Всегда подозревал, что в Уандуке творятся всякие невероятные вещи, а мы тут сидим и не знаем ни хрена».

«Где, ты говоришь, она училась?» – переспросил Абилат.

«В Суммони», – повторил я.

«Удивительно. До сих пор я думал, что более-менее знаю все медицинские традиции Уандука. Причем не только из книг. Я же переписываюсь с некоторыми тамошними знахарями, в том числе, кстати, с госпожой Аттапи Кум Мааюн Киялти, Левой Полуденной Рукой Суммонийского Союза Милосердных; не стану морочить тебе голову сведениями о внутренней иерархии союза, просто поверь на слово, это звание, подразумевает высочайшую компетентность».

«Ну, тогда ты должен знать о лечении спящих гораздо больше, чем моя знакомая».

«Должен-то должен, а слышу об этом впервые. Может быть, моя суммонийская коллега вовсе не так охотно делится знаниями, как мне казалось? И в книгах они самого главного не пишут? Лично я считаю, что знахарям не следует иметь друг от друга секретов, но единомышленников у меня немного… Познакомишь меня с этой леди? Я бы ее расспросил. Ужасно интересно, что она расскажет».

«Да, мне тоже интересно, что она расскажет, – откликнулся я. – Ладно, подумаю, как это устроить. Леди на меня сердита, причем не то чтобы совсем безосновательно, но…»

«Ух ты! – почему-то восхитился Абилат. – То есть бывают люди, способные на тебя рассердиться?»

Из этого чрезвычайно лестного для меня замечания легко можно понять, что Абилат познакомился со мной сравнительно недавно. Многие удивительные открытия были у него еще впереди.

Заручившись обещанием как-нибудь свести его с обладательницей полезных знаний, Абилат распрощался, и в моей голове сделалось удивительно пусто и звонко, как это всегда бывает после окончания более-менее продолжительного Безмолвного разговора. Все-таки я до сих пор возмутительно быстро от них устаю.

– Эй! – сказал я своей голове. – Ты это дело прекращай. Мне тобой еще думать и думать. Например, о девушках – твоя любимая тема, давай, включайся уже! И начни, пожалуйста, с одной симпатичной блондинки, любезно увесившей наши с тобой уши отборной лапшой.

Голова не спешила становиться на путь исправления, зато Куруш соизволил слететь с верхней полки книжного шкафа, где до сих пор дремал, на мое плечо.

– С кем ты разговариваешь? – поинтересовался он.

– Со своей головой, – честно ответил я, в надежде, что буривуха такой ерундой не проймешь. После всего, что он уже слышал в стенах этого кабинета, шокирующим признанием больше, шокирующим признанием меньше, один черт.

– Всегда знал, что для человека ты довольно неглуп, – одобрил меня Куруш. – Поговорить с собой бывает очень полезно! Лично я провожу серьезную беседу со своими крыльями всякий раз, когда хочу преодолеть расстояние, которое с непривычки может показаться им слишком большим. И с клювом, если он не желает раскалывать твердый орех. А остальные части тела и без моих увещеваний ведут себя неплохо.

– Отличные у тебя части тела, – откликнулся я. – Теперь всегда буду ставить их в пример своим. Может, образумятся.

Однако заняться воспитанием частей своего тела мне не дали. В распахнутую дверь кабинета ворвался вихрь, по сравнению с которым устроенный мною сквозняк мог показаться полным штилем. Куруш уж насколько обычно невозмутим, а предпочел ретироваться на шкаф и угрожающе нахохлиться.

В отличие от прочих весенних ветров, постигшее нас стихийное бедствие имело плотность, объем и даже цвет – преимущественно зеленый. И обладало даром речи, временами более-менее связной. А также даром узнавания меня, даром приветственного размахивания руками и даром условно грациозного перепрыгивания через Джуффинов письменный стол. Прыжок, вероятно, должен был символизировать радость встречи со мной. Ну или наоборот, безысходное отчаяние, поди разбери.

– Что ты вообще тут делаешь? – спросил сэр Мелифаро после того, как все, что могло быть сметено со стола полами его многослойного лоохи, оказалось на ковре, а сам он удобно устроился на подлокотнике моего кресла.

– Сижу, – лаконично ответствовал я.

– Вместо того, чтобы шляться неведомо где, неубедительно имитируя полезную деятельность? Я тебя не узнаю.

– Случилось страшное, – объявил я. – Начальство сбежало от нас в неведомые дали, и теперь я – повелитель Мира.

– Обойдешься! Согласно любезно составленному шефом графику, повелитель Мира у нас – я. С этого момента и примерно до полуночи. Потом меня свергнет с престола Кофа, а его самого поутру – то ли Кекки, то ли Нумминорих; лично я так обрадовался возможности заняться с утра своими делами, что не запоминал. Но твоего имени среди претендентов на это кресло, насколько я помню, вообще не было. Впрочем, если захочешь восстановить справедливость, тебе не понадобятся ни яд, ни кинжал. Мы – очень сговорчивые узурпаторы, заранее готовые уступить власть над Миром первому попавшемуся проходимцу вроде тебя. И даже приплатить, если понадобится.

– Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь. Власть, говорят, развращает.

– По-моему, ты поздновато спохватился, – ухмыльнулся он.

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал я, потихоньку выползая из кресла и отступая к стратегически важному объекту – подоконнику. – Никогда не знаешь, как далеко можешь зайти по стезе порока. Хорошего дня!

И выпрыгнул в окно.

Вероломный поступок, кто бы спорил. Но меня можно понять: все-таки сэр Мелифаро – очень опасный человек. Один из немногих, кто способен подбить меня составить ему компанию, слопать простодушно заказанный мною обед, а потом с невинным видом слинять домой, бросив на прощание: «Только не уходи, пока не дождешься Кофу, он обещал скоро быть, максимум – через три часа». Сколько он мне такое устраивал, не сосчитать, но я все равно каждый раз заново попадаюсь в эту нехитрую ловушку.

Но не сейчас! – твердо решил я. И не потому, что у меня были какие-то особо неотложные планы на вечер, а просто так. Из принципа.

– Эй, – изумленно сказал мне вслед Мелифаро, высунувшись из окна по пояс. – Ты это серьезно? То есть вот так сразу уйдешь и камры со мной не выпьешь? И ни о чем не спросишь? И сам не расскажешь? И даже не обругаешь мои новые сапоги?!

Я не стал оборачиваться. Надменно вздернул подбородок и свернул за угол. И даже прошел еще несколько метров. На большее моей принципиальности, увы, не хватило, и я снова возник на пороге кабинета. В смысле вернулся туда Темным Путем. Дешевый трюк, конечно, но иногда просто невозможно держать себя в руках. Я же, на самом деле, сравнительно недавно этому научился. И еще не наигрался.

Впрочем, судя по тому, что порой творят некоторые мои знакомые, вполне можно не наиграться и за несколько тысяч лет. А уж с меня какой спрос.

– Слушай, действительно лютый ужас, – уважительно сказал я, уставившись на позолоченные бахилы Мелифаро, изготовленные не то из многослойного одеяла, не то из очень толстого ковра, такие громоздкие, что впору было бы считать их валенками, и затейливо украшенные пришитыми к голенищам тряпичными цветами. – Даже от тебя не ожидал. Это что, вошло в моду? И теперь все вокруг будут в таких ходить? Или ты просто великодушно решил довести меня до нервного срыва?

– Одно другому не мешает, – ухмыльнулся он. – Не знаю, все ли будут это носить, но нормальные люди, дающие себе труд следить за новейшими модными тенденциями – несомненно. Говорят, нынче утром добрая половина придворных Его Величества явилась в подобной обуви на торжественный завтрак в честь доставки официального послания Куманского Халифа, традиционно поздравившего нашего Короля с благополучным окончанием еще одного счастливого года.

– Как – с окончанием года? – растерялся я. – Это же давным-давно было.

– Ну так почта из Уандука довольно долго идет, даже срочная Королевская, – пожал плечами Мелифаро. – А Халиф Нубуйлибуни Цуан Афия слишком искренний человек, чтобы писать поздравительные письма заранее. Он считает, что найти нужные слова можно, только проникнувшись особым настроением последнего дня уходящего года. А потом, говорят, так входит во вкус, что еще добрую дюжину дней дописывает и переделывает свои послания. И сам срезает в саду цветы, чтобы засушить и вложить в конверты.

– Цветы в конверты?! Ты это серьезно?

– Абсолютно. Согласно куманским эпистолярным традициям, интонацию письма, в которое не вложен хотя бы один цветок, следует считать в лучшем случае саркастической. Поскольку воевать с нами куманцы, хвала Магистрам, пока не собираются, все послания халифа Его Величеству набиты сеном так, что конверты лопаются.

– Всегда подозревал, что для разговоров о международной политике у меня недостаточно крепкая психика, – восхищенно вздохнул я.

Испытания, выпавшие на долю моей психики, на этом, разумеется, не закончились. Мы с Мелифаро еще долго обсуждали международную политику – как мы ее себе представляем. То есть сплетничали о сватовстве Завоевателя Арвароха к младшей дочери Шиншийского Халифа, ко всеобщему разочарованию оказавшемся газетной уткой; выдающемся дебоше в «Джубатыкском фонтане»[92], учиненном юными принцессами из княжества Кебла; авантюристе, объявившем себя опальным наследником тардукского престола и успевшем посетить в этом качестве несколько званых вечеринок на виллах столичных аристократов, прежде чем его новые приятели, недосчитавшись драгоценных столовых приборов, сообразили внимательно посмотреть на географические карты и обнаружили, что государства под названием Тардук в нашем Мире нет.

Заодно обсудили короткий трагический роман почтенной чангайской посланницы с заместителем начальника Городской Полиции. В финале наш общий друг Трикки Лай, живописно задрапировавшись в простыню, убегал по крышам от полудюжины поджидавших его в спальне юристов, заранее подготовивших соответствующий брачный контракт – без официального документа граждане Чангайской Империи ни при каких обстоятельствах ни с кем в постель не ложатся, тем более дипломаты.

На самом деле убегать было совсем не обязательно, контракт, по слухам, составили короткий, всего на полгода и без дополнительных внутрисемейных обязанностей, но при виде стопки бумаг у Трикки сдали нервы; счастье еще, что он абсолютный чемпион Угуланда в недавно вошедших в моду гонках по вертикальным стенам, а чангайским юристам до серьезных успехов в этом виде спорта пока далеко.

Еще немного, и вечер вполне мог бы завершиться по обычному сценарию. То есть у Мелифаро были все шансы смыться домой, оставив на дежурстве окончательно утратившего бдительность меня. Однако прежде, чем он приступил к исполнению этой части своего зловещего плана, в моей голове раздался голос. Девичий. И ровно настолько жалобный, насколько это необходимо, чтобы вернуть меня даже с дальнего края Вселенной. А уж с улицы Медных Горшков – вообще не вопрос.

«Все пропало!» – сказала Базилио.

Хвала Магистрам, я знаю ее не первый день. Поэтому вместо того, чтобы хвататься за сердце, деловито уточнил: «Все – это у нас сегодня что именно?»

«Я не могу найти доску для игры в “Злик-и-злак”, – пожаловалась она. – Не представляю, куда ее засунули. Я уже весь дом перерыла! А ко мне через полчаса придет сэр Умара Камалкони. И не просто так, а специально чтобы поиграть! Ты мне поможешь?»

Услышав этот вопрос, любой мой знакомый сложился бы пополам от хохота. Предполагать, будто я способен быстро найти пропавшую вещь – не просто наивный оптимизм, а чистой воды безумие. Вот потерять – это всегда пожалуйста. Особенно с тех пор, как я поселился в Мохнатом Доме, таком огромном, что некоторые дальние комнаты все еще кажутся мне таинственной неизученной территорией, чем-то вроде Великой Красной пустыни Хмиро или Пустой Земли Йохлимы. Впору слагать о них зловещие легенды и рассказывать притихшим домочадцам долгими весенними вечерами под завывания сквозняков.

Впрочем, во всех моих предыдущих квартирах, среди которых попадались совсем тесные клетушки, нужные вещи исчезали, а ненужные появлялись невесть откуда ничуть не реже, чем здесь. Так что дело, боюсь, все-таки не в размерах помещений.

Тем не менее, Базилио вовсе не сошла с ума, призывая меня на помощь. А напротив, обратилась по адресу.

Буквально несколько дней назад, окончательно устав бороться с бардаком, неизбежно воцаряющимся везде, где я появляюсь, я собрался с духом и разучил Малое Заклинание Призыва. То есть не тайное достояние немногих посвященных, способное лишить воли и привести в лапы заклинателя любого могущественного врага, а вполне общедоступное, специально изобретенное, чтобы находить потерянные вещи. Или, скажем, быстро заполучить в свой карман забытый дома кошелек. Единственное обязательное условие – чтобы вещь принадлежала заклинателю или хотя бы раз побывала в его руках. Уж не знаю, каким образом наше барахло отличает своих от посторонних, однако факт остается фактом: стибрить чужое имущество при помощи Малого Заклинания Призыва практически невозможно. Старейшие сотрудники Городской полиции до сих пор с содроганием вспоминают Тулари Эйса, магистра-расстригу, изгнанного из могущественного Ордена Решеток и Зеркал – вот ему было достаточно всего раз мельком взглянуть на чужие драгоценности, чтобы потом призвать их к себе. Но его в итоге укокошили бывшие коллеги за попытку похищения каких-то особо ценных Орденских реликвий, а других таких мастеров наша эксцентричная земля вроде бы пока не рожала.

Настоящее Заклинание Призыва – одна из самых труднодостижимых вершин магического искусства: двести какая-то с хвостиком ступень Черной Магии и примерно такая же Белой; применять их следует одновременно, предварительно расщепив собственное сознание на два равновеликих потока, что бы это ни означало – словом, развлечение хоть куда. К нему я пока даже не подступался: хвала Магистрам, без этого умения вполне можно прожить. Совершенно не представляю, что должно случиться, чтобы я начал гоняться за могущественными врагами. Честно говоря, я вообще не понимаю, где их нынче берут.

Если же рассматривать интенсивные занятия Очевидной Магией как эффективный способ быстро и качественно свихнуться, то Малого Заклинания Призыва для этой цели, как по мне, вполне достаточно. Притом, что ступень там всего тридцать какая-то с хвостиком – вроде бы вообще не о чем говорить. Однако в ходе обучения выяснилось, что я практически не способен искренне захотеть заполучить в свое распоряжение какую-то вещь. Теоретически понять, что она мне нужна – запросто, но испытать по этому поводу хоть какие-то чувства, кроме привычного раздражения у меня не выходит. А без сильного, я бы даже сказал, страстного желания обладать искомой вещью Малое Заклинание Призыва не работает. Поэтому учился я не столько колдовать, сколько разыгрывать душераздирающие внутренние драмы: «А-а-а-а, где мой сладчайший в Мире сапог, я его жажду, жить без него не могу!»

Очень трудно, но все-таки легче, чем ежедневно отправляться на поиски невесть куда запропастившихся сокровищ. Или наблюдать, как это делают другие, переворачивая кверху дном окружающий тебя домашний мир, и без того не шибко устойчивый. Поэтому Малое Заклинание Призыва я все-таки одолел. И теперь могу быстро и без особых интеллектуальных усилий найти пресловутый сладчайший сапог. Или одну из студенческих тетрадей, которые вечно приносит из Королевского Университета наш домашний профессор Дримарондо, а потом оставляет, где попало, как и положено рассеянному гению. И остальные так называемые мелочи, придуманные якобы для нашего удобства и удовольствия, а на самом деле с исключительно злодейской целью приучить нас к ежедневным безвозвратным потерям – кружки, кувшины, полотенца, кольца, кинжалы, головные уборы, книги, светильники, курительные трубки, шкатулки с документами, кресла, ковры, картины, жаровни, сундуки, амобилеры – вот это вот все.

Так или иначе, а ежедневный кошмар остался в прошлом. Теперь я способен мгновенно отыскать все, что угодно – даже в собственном доме, а значит, вообще везде.

А вот чему я вряд ли когда-нибудь научусь, так это игнорировать просьбы Базилио. Еще в ту пору, когда мое домашнее чудовище выглядело как пародия на василиска с головой индюка, чешуйчатым рыбьим туловищем и лисьим хвостом, оно изобрело на удивление простой способ вить из меня веревки: спрятаться в укромном углу и как бы незаметно пустить слезу. У долговязой рыжей девицы с фиалковыми глазами этот трюк получается ничуть не хуже. Общеизвестно, что я в лепешку разобьюсь, лишь бы хоть немного облегчить ее жизнь, и без моих усилий вполне замечательную.

– Извини, – сказал я приунывшему Мелифаро. – Вот так живешь-живешь, горя не знаешь, и вдруг внезапно выясняется, что тебя ждет неотложное дело государственной важности.

Что самое смешное, я даже не соврал. Дело о поиске игровой доски, если бы мне взбрело в голову включить его в ежегодный отчет, немедленно отправилось бы в Джуффинов сейф под грифом «совершенно секретно». Потому что под видом пожилого Старшего Помощника Придворного Профессора овеществленных иллюзий Умары Камалкони Базилио навещает Его Величество Гуриг Восьмой. Когда-то он придумал этот маскарад, чтобы поглазеть на поселившееся в моем доме чудовище, и сам не заметил, как влип. В смысле подружился с Базилио и, похоже, очень дорожит этой дружбой. По крайней мере, навещает ее чуть ли не через день. Но правды о себе, конечно, не рассказывает. И, наверное, правильно делает. Я и сам на его месте не стал бы открывать карты. Все-таки некоторые профессии здорово мешают нормальным человеческим отношениям, и Королю в этом смысле приходится хуже всех.

Несколько секунд спустя я уже был в гостиной Мохнатого Дома. Не откладывая, исполнил Малое Заклинание Призыва и обессиленный рухнул на ковер. Ни капли не притворялся, это и правда очень тяжелый труд, по крайней мере, на первых порах. Но все равно легче, чем искать пропавшую вещь, последовательно перерывая все комнаты. И, что особенно важно, гораздо быстрее.

А потом мы с Базилио зачарованно наблюдали, как медленно и неохотно выползает из-под шкафа потерявшаяся игровая доска. Доске было нелегко: мало того что она сама по себе предмет неодушевленный и к самостоятельному передвижению не слишком приспособленный, так еще сверху лежал кот Армстронг, временно избравший ее любимой подстилкой для спанья и не считавший нужным изменять свое решение только потому, что его ложу, видите ли, приспичило немного поползать. Поэтому с доски он не спрыгивал, а напротив, насмерть вцепился в нее когтями и басовито подвывал от возмущения.

– Так вот где она была! – сказала Базилио. – Причем представляешь, я же под шкаф первым делом заглянула. Привыкла уже, что все недавно сгинувшие из гостиной вещи обычно оказываются или за диваном, или там. Но разглядела только кота, а доску под ним, не заметила. И тебе пришлось столько сил на призыв потратить. Прости!

– Да ладно, – вяло отмахнулся я. – Все равно мне нужно ежедневно практиковаться. А добровольно я сегодня этим ужасом заниматься не стал бы.

Но если уж Базилио решила почувствовать себя виноватой, никакие силы в Мире не смогут ей помешать.

– Я тебя от очень важного дела отвлекла? – печально спросила она.

– Не особенно, – ухмыльнулся я. – Всего лишь от спасения соседней Вселенной. Но это ерунда. Вселенной больше, Вселенной меньше, не бери в голову.

– Кккак это – Вселенной меньше?!

Глаза Базилио стали размером с блюдца, а нижняя губа задрожала. Вечно я забываю, что чувство юмора у нее теоретически есть, но включается, только если заранее предупредить, что мы сейчас начнем шутить.

– Извини, – сказал я. – На самом деле соседняя Вселенная в полном порядке. И все дальние. И наша тоже. Я просто хотел тебя насмешить.

– Слушай, а почему гибель Вселенной – это должно быть смешно? – нахмурилась Базилио. – Ты можешь объяснить? Есть вообще какие-то четкие правила – когда смешно, а когда нет?

– Ну, четкие – это вряд ли, – вздохнул я, безуспешно пытаясь подняться с ковра. – Все-таки комизм происходящего обычно зависит от знания контекста. Вот даже прямо сейчас – если кто-то совсем посторонний увидит, как я тут на четвереньках ползаю, ему станет смешно: какой пьяный дурак! Если это будет человек, который беспокоится о моем благополучии, он, чего доброго, испугается. А тебе и не смешно, и не страшно, потому что ты знаешь: я просто временно ослаб, переколдовав с непривычки. Так уже много раз было, обычное дело, скоро пройдет.

– Да, это ясно, – нетерпеливо кивнула она. – Но про Вселенную все равно непонятно. Что смешного в том, что ты ее якобы спасал, а я тебя отвлекла?

– Кажется, это называется «гипербола», – вспомнил я. – Художественно преувеличение, доведенное до абсурда…

– А, так это и была гипербола! – обрадовалась Базилио. – Про гиперболы я знаю, мне же Дримарондо учебник для первокурсников подарил. Я его три раза прочитала и даже думала, что поняла. Но получается, все-таки нет! Наверное, дело в том, что мне вовсе не кажется преувеличением предположение, будто ты можешь спасать Вселенную и невовремя отвлечься от этого занятия. И то, и другое очень на тебя похоже.

– Ну не до такой же степени, – растерянно возразил я.

Но и сам понимал, что это прозвучало не слишком убедительно.

Потом Базилио схватила плененную мною игральную доску и, наскоро превратившись в ужасного василиска, убежала встречать своего долгожданного гостя, а я кое-как собрался с силами и отправился на крышу. Крыша Мохнатого Дома – идеальное место, чтобы привести себя в прядок. Впрочем, можно никого никуда не приводить, а сидеть там просто так. Плохо ли мне, хорошо ли, один я или с гостями, устал или отлично выспался, ощущаю себя центром Вселенной или, напротив, не вижу в собственном существовании никакого смысла, первым делом лезу на крышу, а уже потом думаю, что делать дальше. Иногда даже придумываю что-нибудь путное. Примерно один раз из десяти.

Однако сейчас мои шансы на когнитивный триумф были исчезающе малы. Потому что я, во-первых, устал, во-вторых, очень устал, в-третьих, устал смертельно. А в-четвертых, так избалован возможностью всегда получить толковый совет по любому вопросу, что мой мыслительный процесс вечно норовит свестись к выбору: кого на этот раз припахать? Все вокруг такие умные, что глаза разбегаются.

Впрочем, выбирать совершенно не обязательно. Можно опросить всех по очереди, а потом, обдумав полученные советы и окончательно запутавшись в противоречиях, начать по новой. И так несколько раз. Как они все меня терпят, ума не приложу. Джуффин, впрочем, уже сбежал на первое попавшееся свидание, не выдержав непосильной интеллектуальной нагрузки. И его можно понять.

Но остальные потенциальные советчики пока, хвала Магистрам, оставались на месте. И я без труда выбрал первую жертву. Благо был не только порядком озадачен, но и голоден, как целый полк людоедов, три года страдавших в жестоком вегетарианском плену. С момента приятной, но мимолетной встречи с Кеккиным пирогом прошла уже целая вечность, а камра, пару кувшинов которой мы с Мелифаро выдули за болтовней, при всем моем уважении, недостаточно питательна для человека, весь день скакавшего туда-сюда Темным Путем и между делом рассеянно применявшего разнообразные ступени Очевидной Магии. Меж тем колдовать на голодный желудок не то чтобы просто не советуют, а даже строго-настрого запрещают и старинные трактаты, и новомодные инструкции, и все опытные здравомыслящие колдуны.

Поэтому я послал зов самому здравомыслящему из моих знакомых опытных колдунов и спросил: «Что вы посоветуете человеку, который хочет срочно съесть нечто выдающееся в хорошей компании?»

Сэр Кофа Йох не обманул моих ожиданий. Сразу спросил: «Словосочетание «куанкулехская кухня» тебя не очень пугает?»

«Не очень, – заверил его я. – В меру. Можно сказать, приятно щекочет нервы. Куда приходить?»

«В «Розовый Тысяченог» на Седьмой Небесной улице».

«Розовый Тысяченог? Действительно впору испугаться. А Седьмая Небесная – это у нас где?»

«Недалеко от причала Макури».

Не самый исчерпывающий ответ. Знаю я этот причал Макури, искать в том районе что бы то ни было, включая, собственно, сам причал, дорогу к которому я в свое время запомнил хорошо если с десятого раза – один из самых простых способов быстро сойти с ума. К счастью, искусство Темного Пути позволяет победить не только пространство как таковое, но и прилагающиеся к нему топографические ловушки. Как я все эти годы без него обходился? И даже порой умудрялся более-менее вовремя приходить на некоторые встречи. Теперь даже не верится.

«Только имей в виду, у меня не так много времени, как хотелось бы, – добавил Кофа. – Постарайся не задерживаться».

* * *

Задерживаться я не стал. Появился на пороге трактира «Розовый Тысяченог» буквально через три минуты. Одна из них ушла на то, чтобы в очередной раз скрыть свое истинное лицо под первой попавшейся посторонней рожей, а еще две – на разрешение глубокого внутреннего конфликта, в ходе которого одна часть моей сложносочиненной личности требовала сменить старое зимнее лоохи, благополучно вышедшее из моды чуть ли не при Королеве Вельдхут, на более приличную одежду, а вторая лениво отмахивалась: ай ладно, и так сойдет. Победила, ясное дело, вторая. Она всегда побеждает. Поэтому, по уверению большинства моих друзей, смотреть на меня без слез, конечно, можно. Но не очень долго. Потом жалостливость берет свое.

Оглядевшись по сторонам, я сперва решил, что мой затрапезный вид отлично гармонирует с окружающей обстановкой: неровный каменный пол, низкий потолок, заляпанный не то экзотическими соусами, не то кровью жертв недавней кабацкой драки, стены, выкрашенные в убийственно яркий розовый цвет и разрисованные изображениями разнообразных обитателей моря – хотелось бы надеяться, вымышленных. Магическая реальность магической реальностью, а все-таки некоторым вещам следует оставаться в области невозможного. Например, крылатому лиловому спруту с глазами, расположенными прямо на щупальцах, или моллюску, смахивающему на только что вырванное из груди сердце, спешно отрастившее себе примерно пару миллионов острых желтых клыков.

Вдоволь налюбовавшись шедеврами стихийного сюрреализма, я обратил взор к едокам, до отказа заполнившим небольшой зал. И удрученно подумал: «Эх, все-таки надо было переодеться». Судя по роскошным нарядам здешней публики, «Розовый Тысяченог» был сейчас самым модным заведением в Ехо. У нас так нередко случается: в скромный трактир по какому-то недоразумению попадает один из негласных законодателей столичной моды и внезапно влюбляется в тамошнюю кухню, обстановку, прелестную хозяйку или вид из окна. И начинает наведываться туда ежедневно. За ним тут же устремляются друзья-приятели, подражатели и просто досужие любители красивой жизни. И исправно ужинают там каждый вечер, пока не прослышат, что супруга Старшего Королевского Дегустатора вчера пила камру с каким-то необычным печеньем в безымянной пекарне за Собачьим Мостом. Ну и тогда, конечно, спешно меняют локацию, оставив беднягу трактирщика, мысленно уже вписавшего свое имя в официальный перечень богатейших людей Соединенного Королевства, гадать, что он сделал не так.

Но пока «Розовый Тысяченог» явно переживал период расцвета.

Хочется, конечно, похвастаться своими дедуктивными способностями и сказать, будто сэра Кофу я опознал по обилию расставленных на его столе блюд. Но нет, увы. Во-первых, еды на всех столах было несколько больше, чем требует здравый смысл, а во-вторых, Кофу, как бы он ни изменял внешность, я всегда узнаю просто так, без дополнительных наблюдений и выводов. Такой уж у меня чудесный дар – его узнавать. В принципе вполне бесполезный, Кофа от меня и так не особо прячется. Но таланты не выбирают.

И даже сейчас, увидев за дальним столом крупного пожилого господина, благодушно попыхивающего трубкой, я уверенно направился к нему. Хотя чтобы сэр Кофа Йох, сидя в общественном месте, выглядел как самый настоящий сэр Кофа Йох – это дело совершенно неслыханное. Интересно, что у него стряслось?

– Выглядишь как беглый каторжник, – сказал Кофа; впрочем, скорее одобрительно.

– А вы – как Тайный Сыщик, уполномоченный меня арестовать, – ответил я, усаживаясь напротив.

– Смешно, – согласился Кофа. – Ты не поверишь, но я сижу здесь в таком виде по настоятельной просьбе хозяина. Он встревожен внезапной популярностью своего трактира и хочет наглядно продемонстрировать публике, что у него приличное заведение. Вон даже Тайный Сыск в моем лице время от времени заглядывает. Чтобы хулиганы из числа золотой молодежи трижды подумали прежде, чем сюда приходить.

– Ого. И вы вот так запросто пошли ему навстречу?

– Ты знаешь мою позицию по этому вопросу: лишний бесплатный обед никогда не повредит, – пожал плечами Кофа. – А молодым хулиганам в «Розовом Тысяченоге» и правда не место. Хороший недорогой трактир с умеренно экзотической кухней, единственный в своем роде. Жалко будет, если тут начнут массово изрыгать огонь и превращать кувшины в жаб, как во всех остальных модных забегаловках. Это помешает настоящим гурманам вдумчиво оценивать визуальные и вкусовые особенности поданных блюд.

– А мне нравится, когда в трактирах внезапно начинают твориться всякие нелепости, – признался я.

– Потому что ты сам молодой хулиган. Думаешь, я не знаю, кто научил стулья в «Свете Саллари» петь похабные песни, да так, что я потом полночи не мог заставить их заткнуться?

– Девчонки очень просили, – сказал я. – Хотели устроить сюрприз всем остальным. Но, кстати, с чего это вдруг похабные? Обычные застольные песни туланских моряков, Нумминорих их детям перед завтраком поет для поднятия настроения и аппетита.

– Вот именно, – подтвердил Кофа. И так выразительно на меня посмотрел, словно наш Нумминорих был общепризнанным мастером площадной брани, а его дом – рассадником всех мыслимых пороков. И немыслимых заодно.

Воцарившаяся пауза была нарушена появлением трактирщика, тощего жилистого старика в кожаном сарафане до пят. Голову его венчало грандиозное фортификационное сооружение, являвшееся то ли традиционной прической куанкулехских рыбаков, то ли самым последним отчаянным криком столичной моды, поди разбери. Старец нес здоровенное блюдо, в центре которого возлежало невиданное чудовище с длинными витыми рогами, выпученными глазами, клешнями, щупальцами, крыльями, плавниками и другими частями тела, избыточными и неприятными.

Пока я мысленно молил всех известных мне вымышленных высших существ, включая Арварохского Мертвого Бога, чтобы эту несказанную красоту пронесли мимо, блюдо оказалось на столе прямо передо мной, а трактирщик деликатно удалился, оставив нас с чудовищем наслаждаться обществом друг друга.

– Это что вообще такое? – спросил я Кофу, который с нескрываемым удовольствием ждал развития событий.

– Твоя еда, мальчик, – ответствовал тот. – Неужели ты никогда прежде не слышал о замечательной куанкулехской традиции оформления парадных блюд?

– Оформления?

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс! Ты правда поверил, что оно настоящее?

Я присмотрелся к чудовищу повнимательней. И только теперь понял, что кошмарная химера являет собой нечто вроде авангардной скульптуры, изготовленной из съедобных компонентов. Впечатлившие меня витые рога, к примеру, оказались хрустящими хлебцами, а выпученные глазищи – кусками какого-то экзотического овоща с каплями темного соуса на месте зрачков. Из чего были изготовлены клешни и щупальца, я, признаться, так и не понял. Но принципиального значения это уже не имело. На самом деле я не так уж привередлив. Только некоторых особо хтонических монстров живьем не ем.

– Мать их в жены урагану! Вот ведь вдохновенные художники, – с облегчением выдохнул я.

– Знал, что ты оценишь, – усмехнулся Кофа. Что в переводе на честный человеческий язык должно было означать: «Заранее предвкушал, как тебя перекосит».

Впрочем, полк голодных людоедов, населяющих мое внутреннее пространство, был так глубоко благодарен Кофе за заблаговременно сделанный заказ, что предпочел проигнорировать его отчетливо издевательскую ухмылку. И набросился на монстра. И одолел добрую половину его прежде, чем я нашел в себе силы оторваться от еды и сказать:

– Мне нужно кое-что с вами обсудить.

– Не сомневаюсь, – кивнул Кофа. – Давно успел заметить, что бескорыстия в тебе куда меньше, чем кажется. Но учти, я тоже понятия не имею, куда умотал Джуффин. Он не любитель давать объяснения своим поступкам. Только и сказал, что вернется самое позжее через три дня.

– Нет, я не о нем.

– Хорошо. Тогда у тебя есть шансы извлечь из нашей встречи какую-то пользу.

– Пользу я в любом случае уже извлек, – сказал я, – выразительно постучав вилкой по блюду, на котором покоились останки недоеденного монстра. – Кто, кроме вас, мог бы свести меня с этим удивительным существом? Ничего более угрожающего я в жизни не уничтожал. Разве что недоброй памяти Угурбадо, но его я все-таки не ел. А значит, не считается. Или считается? Можно ли считать полноценно уничтоженным несъеденного врага, как думаете?

– Ты именно это намеревался со мной обсудить? – невозмутимо поинтересовался Кофа.

– Не совсем, – признался я. – Вы помните ребят из Клуба Дубовых Листьев? Которые…

– Разумеется, я их помню, – нетерпеливо перебил меня он. – С памятью у меня, хвала Магистрам, все в порядке.

– И наверняка вы знаете, где они все теперь. И чем занимаются. Да?

– Не так уж много, – пожал плечами Кофа. – А зачем они тебе понадобились? Что-то произошло?

Он выглядел удивленным. Оно и понятно: обычно сэр Кофа Йох узнает все новости первым. И заранее может предсказать, о ком его станут расспрашивать пару часов спустя.

С другой стороны, мог бы уже привыкнуть, что я все делаю не вовремя и некстати. Это, можно сказать, моя основная специализация – постоянно сбивать с толку нормальных людей. Ненормальных, впрочем, тоже. Всем достается.

– Да вроде пока ничего, – ответил я. – Просто случайно встретился на улице с Айсой. То есть с леди Шиморой Тек. И мне стало интересно…

– Не хочешь посвящать меня в это дело, так прямо и скажи, – холодно сказал Кофа. – Сам знаешь, я не слишком обидчив. А вот хитрить со мной – пустая трата времени.

– Но я не…

– Сэр Макс, ты все-таки учитывай, что я знаком с тобой не первый год. И успел немного изучить твои привычки. Когда тебе вдруг становится интересно, как живет кто-нибудь из твоих знакомых, ты просто тащишь жертву в ближайший трактир, где можно спокойно поболтать за кружкой камры. Собственно, правильно делаешь, когда речь идет о малозначительных подробностях частной жизни, нет ничего лучше информации, полученной из первых рук. А если вместо этого ты обратился за сведениями ко мне, значит…

– В данном случае только и значит, что леди не желает идти со мной в трактир. И вообще куда бы то ни было. Говорит, раньше надо было спрашивать, как дела, а теперь поздно. Ее в общем можно понять. Но все равно странно…

– Что именно?

– Да сам не знаю, – признался я. – Не могу пока сформулировать. Скорее всего, я просто придираюсь, поскольку испытывать подозрения гораздо приятней, чем угрызения совести за то, что я столько лет о ней не вспоминал.

– Да уж пожалуй, – усмехнулся Кофа. – На самом деле нет ничего странного в том, что леди Шимора не захотела с тобой болтать. Я бы на ее месте тоже не слишком обрадовался встрече со следователем, который когда-то меня допрашивал, а потом самолично провожал в изгнание.

– Тем не менее, тогда мы с ребятами отлично поладили.

– Охотно верю. С твоей репутацией, чтобы понравиться арестованным, достаточно просто не испепелить их на месте. Самое суровое сердце тут же немедленно исполнится благодарной любви. А все-таки, мой тебе совет: не забывай делить свое обаяние на некоторые неизбежные издержки нашей профессии. Реже придется разочароваться.

Он, конечно, был абсолютно прав. Но вот так сразу соглашаться все равно не хотелось. Я вообще не люблю, когда мне напоминают, что реальность не совсем такова, как я ее себе представляю. Для меня это звучит, как напоминание о необходимости ее изменить. Я – деятельный идеалист. Но настолько ленивый, что изо всех сил стараюсь не замечать, сколь велик потенциальный фронт моих работ.

– Ладно, – вздохнул Кофа, который вряд ли с детства мечтал угрохать однажды прекрасный вечер на вполне бессмысленный спор. – Ты хотел расспросить меня о леди Шиморе Тек?

– И обо всех остальных за компанию, если уж вспомнились. Их вроде восемь было?

– Совершено верно. Было восемь, осталось пятеро. Ну что ты так трагически на меня уставился? Я имею в виду, здесь, в Ехо, сейчас пятеро. Трое в отъезде. Менке Айро, по моим сведениям, не воспользовался возможностью досрочно вернуться из изгнания и остался в Уандуке, Хисса Лани вскоре после освобождения из Холоми уехала в Гажин и поступила в тамошнюю Высокую Корабельную Школу, а Тиба Йорди-Кун унаследовал дедовскую ферму, если не ошибаюсь, неподалеку от Квехо и отправился туда. Об этих троих я больше ничего не знаю – кроме того, что никаких проблем с законодательством Соединенного Королевства у них с тех пор не было. Как, впрочем, и у всех остальных. Аватта Лорумай еще находясь в заключении в Холоми, выиграл ежегодную Королевскую стипендию для особо одаренных абитуриентов и теперь учится в Королевской Высокой Школе. Блестящий студент, из тех, чьими достижениями похваляются друг перед другом подвыпившие профессора в «Крашеной репе»…

– Аватта – это мальчик, который говорил, что библиотека Холоми – его единственный шанс получить хорошее образование, – вспомнил я. – Здорово, что у него все получилось.

– Да, – кивнул Кофа. – И у него, и у Хиссы Лани, чье достижение кажется мне даже более примечательным. Гажинская Высокая Корабельная Школа, безусловно, лучшая в Соединенном Королевстве. Единственная, где готовят будущих помощников капитанов Невидимой Флотилии и бойцов Королевской Морской Охраны. И старинные приемы крэйской боевой магии в таком объеме преподают только там. Подготовиться к поступлению в Гажинскую Корабельную потрудней, чем выиграть столичную Королевскую стипендию – хотя бы потому, что предварительный отбор абитуриентов, которых допустят к экзаменам, представляет собой грандиозную общую драку с участием профессуры и наиболее успевающих старшекурсников. Пострадавших потом лечат за счет городской казны и отправляют по домам, а самые свирепые драчуны сразу, без бальзамов и перевязок идут решать вступительные задачки по математике или что там они нынче сдают, потому что голова настоящего моряка должна соображать даже будучи отрубленной – такой у них девиз.

– Ничего себе! – изумился я. – И маленькая леди Хисса туда поступила? Тоже подготовилась, пока сидела в тюрьме? Но как?! Математика еще ладно бы, книжки есть – ума не надо, но драться-то она где научилась? В Холоми есть специальные курсы?

– Курсы, не курсы, но совершенно не удивлюсь, если стражники вошли в ее положение и согласились дать несколько уроков рукопашной борьбы. В Холоми принято идти навстречу тем пожеланиям узников, которые не противоречат правилам их содержания. А прямого запрета на физические упражнения в свободное от сна, еды и прогулок время в тюремном уставе, насколько я помню, нет.

– А такая была с виду хрупкая барышня, – вздохнул я. – Я, помню, еще удивлялся, как она вообще затесалась в эту развеселую компанию.

– Хрупкие барышни – опасный народ, – подмигнул мне Кофа. – Удивительно, что ты до сих пор этого не понял. Самой хрупкой барышней в истории Соединенного Королевства была Ее Величество Санхти Айигокхи, старшая дочь основателя Хоттийской династии – маленькая, тощая до прозрачности, с трогательными кудряшками и детскими глазищами на пол-лица. И голос у Королевы Санхти, если верить историческим хроникам, был такой тихий, что ей приходилось всюду водить за собой служанку, обученную громко повторять слова госпожи, в точности воспроизводя присущие той интонации. Так вот, эта хрупкая барышня в течение двухсот с лишним лет держала в состоянии почтительного трепета не только надменную угуландскую знать, но и мятежных колдунов, которых в наших краях, сам понимаешь, в любую эпоху было полно. А все почему – еще в детстве попросила отца найти ей хорошего преподавателя магии, который научит, во-первых, мгновенно испепелять взглядом, а во-вторых, никого никогда не жалеть. Что действительно умеют хрупкие барышни, так это правильно расставить приоритеты.

– Да уж, – растерянно согласился я. – Куда нашему брату.

– Тилла Бони тоже извлекла пользу из пребывания в Королевской тюрьме, – продолжил Кофа. – Хоть и несколько иного рода. Чуть ли не на следующий день после освобождения она вышла замуж за сэра Атибу Гурогая, Старшего Зимнего помощника коменданта Холоми. Ее супругу, конечно, пришлось подать в отставку по причине грубого нарушения должностной инструкции, предписывающей не устанавливать личных отношений с заключенными. И семейство Гурогаев не особо обрадовалось такому союзу. Осужденных за колдовство среди их предков и без леди Тиллы предостаточно, а вот на бывших служанках Гурогаи до сих пор не женились. Однако сэр Атиба проявил твердость, и в конце концов все как-то утряслось. Супруги живут в одном из фамильных особняков на Левобережье, сэр Атиба не стал забирать свою долю из семейного бизнеса, леди Тилла иногда появляется на светских приемах, где постепенно зарабатывает репутацию милой и необременительной собеседницы. Судя по тому, что я давно ничего интересного об этой паре не слышал, они, как минимум, не дают повода для сплетен. А значит, скорее всего, счастливы.

– Какое все-таки замечательное место наша Королевская тюрьма, – заметил я. – Похоже, нет ничего лучше для подростка из бедной семьи, чем вовремя загреметь в Холоми. Или в университет какой-нибудь поступишь, или, на худой конец, замуж удачно выскочишь. Так или иначе, а жизнь будет устроена.

– Ну, кстати, примерно так и есть, – неожиданно согласился Кофа. – На моей памяти с заключения в Холоми началось великое множество блестящих карьер. Однако воспользоваться этим рецептом непросто. В Холоми попадают только за серьезные магические преступления, а такое еще поди соверши. Да и то велика вероятность, что просто отправят в ссылку, если ты не конченый рецидивист. Ребятам крупно повезло с приговором. Это же тебе надо сказать спасибо, верно?

– А мне-то за что? – опешил я.

– Насколько я помню, Джуффин собирался отправить всю компанию в изгнание. А ты убедил его дать им выбор – изгнание или Холоми. Так было дело?

– Точно, – вспомнил я. – Мне тогда казалось, что прекрасную неизвестность и все, что к ней прилагается, надо заслужить, сделав сознательный выбор. Такой уж я был романтический дурак. Может, и до сих пор им остался, не знаю. Давно не было повода проверить.

– Ничего, – утешил меня Кофа. – В твоем возрасте это нормально. Какой спрос с человека, которому еще и сотни лет не исполнилось. Ложку мимо рта не проносишь – уже молодец.

– Да, в этой области я достиг невиданного мастерства. Есть чем гордиться. Ладно. Получается, у ребят, выбравших заключение в Холоми, все сложилось как нельзя лучше. Ну и хвала Магистрам. Я-то думал: вот дураки, упустили прекрасный шанс. А что с теми, кто был в изгнании? Один, вы говорите, остался в Уандуке, но остальные-то вернулись? И как они сейчас? Чем занимаются?

– Да кто чем. Твоя подружка леди Шимора Тек по протекции матери устроилась на довольно перспективную должность в Канцелярии Забот о Делах Мира. Танита Ашури внезапно занялась организацией музыкальных концертов; одно время в «Суете Ехо» регулярно появлялись ее объявления о наборе исполнителей в какой-то новый оркестр. Чем дело кончилось, не знаю, не вникал. А Карвена Йолли ты вполне мог встретить в Доме у Моста, если бы проводил там хоть немного больше времени. И ходил бы как нормальный человек, по коридорам, вместо того чтобы скакать туда-сюда, то Темным Путем, то в окно…

– Что?! – подскочил я. – Как это – в Доме у Моста? И я до сих пор не знаю? А почему мне никто не сказал?

На этом месте сэр Кофа, разумеется, принялся набивать трубку. Молча, сосредоточенно и очень неторопливо. Его можно понять. Когда еще представится возможность быстро и без усилий довести меня до цугундера. Колдуны старой школы таких шансов не упускают.

Наконец он снизошел до объяснений:

– Ну а чему ты так удивляешься? Управление Полного Порядка – это же не только Тайный Сыск. Кроме нас есть еще Городская Полиция, казначейство, специальные представительства Королевского Двора и Канцелярии Скорой Расправы, отдел Малой Явной Помощи, который занимается организацией работы уборщиков, возниц и другого технического персонала. И, наконец, штатные знахари Управления, включая Мастера Сопровождающего Мертвых.

Кофа снова умолк и принялся раскуривать свою грешную трубку.

– И что? – нетерпеливо спросил я.

– А то, что у сэра Скалдуара Ван Дуфунбуха есть ассистенты, численность и состав которых постоянно меняется, поскольку работа, сам понимаешь, довольно специфическая, а платят за нее немного. Около двух лет назад сэр Скалдуар принял на службу Карвена Йолли, в прошлом осужденного изгнанника, недоучившегося студента-гуманитария – просто от безвыходности, от него тогда как раз все помощники в очередной раз разбежались. Брал его временно, чтобы хоть кто-то был под рукой, пока найдутся более подходящие кандидаты. Тем не менее, Карвен Йолли до сих пор работает, и старик настолько им доволен, что недавно самолично ходил в казначейство Управления хлопотать об увеличении его жалованья.

– Надо же какое интересное занятие он себе нашел, – удивился я. – Ладно, лишь бы самому нравилось. А кстати, жалованье-то ему в итоге увеличили?

– Представь себе, да. По-моему, просто от растерянности. Донди Мелихаис говорит, на его памяти такое случилось впервые. Прежде сэр Скалдуар не интересовался жалованьем своих помощников. Он и за собственным приходить вечно забывает. Ван Дуфунбухи слишком богаты, чтобы всерьез интересоваться такими пустяками, как оплата вдохновенного труда.

Я невольно улыбнулся. Все-таки когда речь идет о патологоанатоме, словосочетание «вдохновенный труд» приобретает совершенно особый смысл.

– Таким образом, подробные сведения о Карвене Йолли ты, если захочешь, можешь получить в нашем Большом Архиве, где хранится информация обо всех штатных сотрудниках Управления Полного Порядка, – заключил Кофа. – Я же знаю только, что он снимает квартиру на улице Синих Часов, живет там один, ночует нерегулярно, как минимум несколько раз в год посещает Квартал Свиданий, не поддерживает отношений с родственниками, зато довольно часто видится со своими бывшими товарищами по «Клубу Дубовых Листьев». И состоит в постоянной переписке с троими отсутствующими. Похоже, он – единственный, кто старается сохранить былую дружбу. Все остальные встречаются и переписываются с ним, но не друг с другом. Разве что делают это тайно, не попадаясь на глаза моим осведомителям. Или просто довольствуются Безмолвной речью? Вполне возможно. Специально я, как уже говорил, ни за кем из них не слежу.

– И за Айсой тоже? В смысле за леди Шиморой. Все-таки она верховодила этой компанией. И вся ответственность за их художества, по большому счету, на ней. А остальные «новые великие магистры» просто случайно подвернулись под руку – Айсе и своей судьбе. Теоретически на их месте мог оказаться кто угодно.

– Да, я тоже так думаю. И поначалу действительно следил за леди Шиморой Тек. Мне тогда очень не понравилось, что Джуффин распорядился выдать ей лицензию на использование магии без ограничений. Всем остальным – еще куда ни шло. Но шустрой девице, на чьей совести кража чужой силы и какая-никакая, а все-таки попытка создания нового магического Ордена – это ни в какие ворота. Как по мне, лучше уж между каторжанами в Нунде воз рогаток Бабум в лотерею разыграть. По крайней мере, последствия гораздо более предсказуемы, и подготовиться к ним можно заранее.

– Я вообще против ограничений, – мрачно сказал я. – Любых! Но только теоретически. И боюсь, в этом споре был бы на вашей стороне.

– Спасибо, сэр Макс. Всегда подозревал, что здравого смысла в тебе много больше, чем кажется. Однако в те дни тебя здесь не было, а Джуффин уперся и слушать ничего не желал: «талантливым детям следует давать шанс», «мне интересно, что из этого выйдет», «да ничего она нам не устроит, хотите, поспорим на сотню корон». Ну, ты его знаешь.

– И как, вы сделали ставку? – оживился я.

– Ну уж нет! – ухмыльнулся Кофа. – Здравый смысл здравым смыслом, а с Кеттарийцем пари заключать нет дураков.

– Вы рассказывали, шеф Айсу даже на работу хотел взять, – вспомнил я. – Чем это закончилось?

– Как видишь, ничем. Подозреваю, ничего такого он на самом деле не планировал, а просто меня дразнил. С другой стороны, чем только Темные Магистры не шутят, может он ее и звал? Я не спрашивал – от греха подальше, чтобы не напоминать. Но, по идее, Джуффин вполне мог сделать ей предложение и получить отказ.

– Да ну!

– Вероятно, тебе будет непросто в это поверить, однако далеко не для всякой юной леди из хорошей семьи служба в Тайном сыске – предел мечтаний. И, в частности, не для леди Шиморы. Похоже, у нее сейчас совсем другие интересы. После возвращения из ссылки девочка поступила на службу в Канцелярию Забот о Делах Мира, к матери под крылышко. Леди Агорра Тек – Старшая Советница, очень важная персона. Без ее официального одобрения ни один из коллег лишний раз чихнуть не отважится. И уж что-что, а теплое посольское кресло она своей дочке обеспечить способна. Я перестал пристально следить за леди Шиморой, когда выяснил, что ее мать предпринимает шаги, которые еще до конца года неизбежно приведут к отставке нашего постоянного посланника в Суммони. Ясно, зачем ей это понадобилось.

– Постоянного посланника в Суммони? – растерянно переспросил я. – Но зачем ей?..

– Ну как – зачем, – пожал плечами Кофа. – Да хотя бы просто насладиться реваншем. Приятно вернуться в блеске и славе туда, где еще недавно влачил унылое существование изгнанника.

– Думаете, Айса настолько проста?

– На самом деле это всего лишь одна из версий. Но, как по мне, довольно правдоподобная. А я, сам знаешь, неплохо разбираюсь в людях.

– «Неплохо» – это слабо сказано, – невольно улыбнулся я. – Но все-таки…

– Что?

– Все-таки у Айсы настоящее призвание к магии, это даже мне очевидно. И вкус подлинной силы она уже успела ощутить. И эти первые неожиданно легкие победы, от которых голова кругом: получается! Я все могу! Ух что сейчас будет! Думаете, от этого можно отказаться?

– Да запросто. Многие отказываются – из страха, или в надежде на заманчивую карьеру, или повинуясь требованиям семьи. Или просто от растерянности, потому что учителя вовремя не нашлось. Принято считать, будто подлинное призвание нельзя игнорировать, а на самом деле, еще как можно! Просто не всю жизнь. Рано или поздно наступает момент, когда призвание снова напоминает о себе, но уже не как обещание, а как невосполнимая утрата. И это, конечно, становится настоящей трагедией. Я встречал людей, которым удавалось после долгого перерыва вернуться к магии и начать все заново, практически с нуля, но таких, положа руку на сердце, немного. А вот обезумевшим, наложившим на себя руки или просто пустившимся во все тяжкие, чтобы заглушить боль на месте отсеченной судьбы, нет числа.

– Какой ужас.

– Да не то чтобы именно ужас, – флегматично возразил Кофа. – Вполне обычный путь талантливого мага, которому не удалось вовремя встретить хорошего наставника или хотя бы правильно расставить приоритеты. Я и сам вполне мог так влипнуть, поскольку на толковых учителей мне в юности совсем не везло. Зато мне очень повезло с отцом: он так настойчиво запрещал мне заниматься магией, что пришлось посвятить ей себя целиком. Сперва из чувства противоречия, а потом как-то незаметно оказалось, что назад дороги уже нет. И это, надо сказать, большая удача.

– Вот это я очень хорошо понимаю, – невольно улыбнулся я.

– Не сомневаюсь, сэр Макс. Если бы я думал иначе, не стал бы ничего рассказывать. Нет занятия глупее, чем говорить о себе с собеседником, не способным понять, о чем речь.

«Спасибо за доверие», – подумал я. Но вслух не произнес ни звука. Задушевный пафос следует строго дозировать, если хочешь и дальше получать приглашения на обед.

– Не знаю, насколько я оказался тебе полезен, – сказал сэр Кофа, бережно укладывая в чехол давно погасшую трубку. – Но больше ничего интересного о наших юных правонарушителях я в любом случае не знаю. Впрочем, это можно достаточно быстро исправить, если у тебя есть веский повод считать, что нам следует обратить на них пристальное внимание.

– Веского точно нет, – ответил я. – Строго говоря, вообще никакого повода хоть в чем-нибудь их подозревать. Просто я напрочь забыл о существовании этих начинающих мятежных магистров, а сегодня встретил Айсу и внезапно выяснил, что ребята ждали от меня заинтересованного участия в их жизни. Ну вот, заинтересовался – задним числом. Им от этого уже ни холодно, ни жарко, но хоть какое-то подобие гармонии достигнуто. И то хлеб.

Кофа насмешливо покачал головой – дескать, мне бы твои проблемы. И, уже поднимаясь, спросил:

– Это все, что ты хотел со мной обсудить?

– Да, – кивнул я. – На самом деле вы здорово мне помогли. Я рад, что у ребят все неплохо складывается, хоть и…

– Ну и отлично, – не дослушав, кивнул Кофа. – Потому что идти мне было пора еще четверть часа назад. А теперь уже – только бежать.

И исчез. Ему для этого ни Темным Путем ходить не надо, ни облаком в окно вылетать. Сделал шаг в сторону и как-то сразу пропал из виду, только возле выхода мелькнуло его светло-коричневое лоохи, да и то не факт, мне вполне могло показаться.

Что тут скажешь, высокий класс.

А я остался ждать неминуемой расплаты за содеянное. В смысле, за уничтоженное чудовище.

Расплата не заставила себя ждать; впрочем, она оказалась вовсе не так сурова, как можно было предположить, глядя на роскошные наряды здешней публики. Хозяин «Розового Тысяченога» не воспользовался внезапной популярностью своей забегаловки, чтобы взвинтить цены. Если бы мне поручили составить список кандидатов на прижизненное место в раю, начал бы с таких лопухов, как он.

Уже на улице я вспомнил, что так и не обсудил с Кофой просьбу Кекки. А ведь собирался. Любопытно было бы послушать, что он на это скажет. И посмотреть на выражение его лица – даст он себе труд изображать удивление или решит, что сойдет и так? Я, конечно, никудышный психолог, а Кофа, напротив, лучший из лучших. Но я все равно надеялся, что пойму, если он в курсе этой интриги.

И даже не то чтобы совсем уж безосновательно.

Еще недавно для меня было загадкой, как старшие коллеги ловят других на вранье? Все время мысли читают – так, что ли? Это, пожалуй, и чокнуться недолго. Но оказалось, дотошно копаться в чужих головах совершенно не обязательно. Просто чем глубже увязаешь в магии, тем стремительней истончаются границы между тобой и всем остальным миром. И постепенно начинаешь чувствовать не только чужую боль, но и другие, куда более интересные вещи. Например, ложь иногда – в последнее время все чаще и чаще – ощущается, как тяжесть где-то во лбу. Или даже впереди, в полуметре от лба, как будто воздух, окружающий тело, теперь тоже оно. Распознать это ощущение легко, зато описать практически невозможно – вечно так.

Вот, собственно, почему меня насторожил разговор с Кекки. А вовсе не потому, что я склонен во всем сомневаться и никому не доверять.

Ладно, – сказал я себе, – забыл и забыл. Значит, будет еще один повод напроситься на совместный обед. А пока и так найдется о чем подумать.

Например, о подозрительном – вот хоть убей, а все-таки очень подозрительном! – поведении Айсы, то ли лечившей сновидца в пижаме, то ли… Да леший знает, что еще она могла с ним делать. Как показывает мой опыт, все, что угодно – из каких-то неведомых практических соображений или просто так, от избытка усердия и энтузиазма. На моей памяти уже было несколько неприятных инцидентов с начинающими чародеями, которые пытались воздействовать на сновидцев разнообразными заклинаниями, как я понимаю, просто из любопытства – подействует или нет? И искренне удивлялись, когда я ловил их на горячем: как это нельзя? Почему? Для них же это все равно не по-настоящему. Какая разница, что приснится, вот я, например, тоже несколько раз видел кошмары, и ничего страшного не случилось. Подумаешь – какой-то там плохой сон.

Айсе, насколько я успел ее изучить, такая позиция должна быть очень близка. Она и с бодрствующими людьми на моей памяти не особо церемонилась. Следовательно, проделывать со спящим могла все, что угодно. Но поди выясни правду теперь, когда бедняга давным-давно проснулся в собственной постели, на каком бы краю Вселенной она ни была.

И Абилат никогда не слышал, что суммонийские знахари умеют лечить во сне, – вспомнил я, свернув в первый попавшийся переулок. – Совершенно не удивлюсь, если это их достижение было сочинено на ходу. Ну а что, отличный беспроигрышный метод: не хочешь говорить правду, сразу ссылайся на культурные особенности какой-нибудь малоизученной далекой страны. Сколько раз я сам объявлял добытые из Щели между Мирами сигары подарками друга из Шиншийского Халифата; впрочем, Джуффин пошел еще дальше, когда выдал меня за случайно попавшего в столицу Соединенного Королевства варвара из Пустых Земель, раз и навсегда закрыв любые вопросы по поводу всех моих странностей.

Все-таки Кофа был совершенно прав, когда установил слежку за Айсой. И скорее всего, напрасно ее отменил. Леди, которая когда-то начала занятия магией с похищения чужой силы, несомненно, большая молодец, настоящая угуландская ведьма, неукротимая охотница за могуществом, невозможно не уважать ее целеустремленность. Но доверять?! Как минимум глупо. Я бы – и то не стал.

С другой стороны, мало ли, что было раньше, до изгнания. Несколько трудных лет вдали от Сердца Мира могли сильно изменить Айсу и всех остальных. А череда неудач – и вовсе сломать. Человек – не самая прочная конструкция. И не всем везет выяснить это на чужом примере. Иногда приходится на своем.

Ставить вопрос таким образом мне совсем не хотелось. Так сильно не хотелось, что я и не ставил – целых полдня. Что и говорить, достойный результат.

Хороший, однако, совет я дал неразумным детям: вперед, за приключениями, не вздумайте упустить шанс! Вас ждет удивительный Мир, полный чудес и тайн. Так вошел в роль доброго дядюшки, что даже денег на дорогу им отсыпал – ровно столько, чтобы умилиться собственной щедрости. А потом высадил их в какой-то глуши, пожелал удачи и тут же выкинул из головы. Такой молодец.

Неудивительно, что теперь я готов подозревать Айсу в каких-то невообразимых злодействах. Это гораздо приятней, чем допустить, что ей уже давно плевать на магию. А значит, и на подлинную себя.

С моей легкой руки.

* * *

Некоторое время спустя я вынырнул из внутреннего зала суда, где к этому времени стало так невыносимо тошно, что лучше бы сразу расстреляли, и огляделся по сторонам.

Об улице, на которой я оказался, можно было с уверенностью сказать, что она довольно слабо освещена, вымощена мелкими речными камнями и застроена невысокими, в основном, двухэтажными зданиями с островерхими крышами, стоявшими вплотную, стена к стене. На одной из стен висела потрепанная временем табличка: «Улица Невысказанных Слов».

Обработав полученную визуальную информацию, мой смятенный ум бодро сообщил, что даже для очень приблизительного определения нашего с ним местоположения ее недостаточно.

Иными словами, хрен знает, куда это я сдуру забрел.

Такого со мной давно не случалось. То есть заблудиться-то я всегда готов, даже в нескольких шагах от собственного дома. Но обычно вполне ясно представляю, в какой части города нахожусь и в каком направлении следует идти, чтобы добраться до более-менее знакомых кварталов. А тут – вообще никаких идей. Своего рода достижение. Верный признак того, что дела мои совсем ни к черту, и это надо немедленно прекращать.

Число известных мне способов быстро и качественно обрести хоть какое-то подобие мира с собой, мягко говоря, невелико. Как по мне, оно и неплохо – не приходится мучительно выбирать наиболее эффективный. А вот способам не позавидуешь: очень уж часто я к ним прибегаю. Потому что мир с собой для меня практически недостижим и одновременно необходим как воздух. Долго без него я не протяну.

Немного поколебавшись, я послал зов сэру Шурфу, хоть и дал себе честное слово не дергать его как минимум до завтра. Ну, то есть пока он расхлебывает ужасные последствия экстренного чаепития на моей крыше. Умение не подворачиваться под горячую руку дорогого стоит. Надо его время от времени тренировать.

Но ладно, натренирую как-нибудь потом.

«Чего ты хочешь?» – сразу спросил Шурф. Его Безмолвная речь звучала так торопливо, словно он говорил на бегу.

«Твоей смерти», – покаянно сообщил я.

«Правда? – удивился он. – Какая удивительная перемена. Еще совсем недавно эта идея не вызывала у тебя энтузиазма».

«…а также воцарения хаоса в Соединенном Королевстве и развала Ордена Семилистника. Это была просто цитата. И одновременно отчаянный вопль моей совести, которая внезапно проснулась и теперь голосит, что рано или поздно я тебя угроблю – вот этими своими регулярными визитами на пару минут, которые как-то незаметно растягиваются чуть ли не полдня. Потом я ухожу страшно довольный, а ты остаешься наедине с отложенными из-за меня делами. И разгребаешь их ночь напролет вместо того, чтобы спать. Чем не покушение на твою жизнь?»

«В таком случае, тебе удалось изобрести самое затяжное покушение на убийство за всю историю криминалистики, – заметил мой друг. – Вряд ли оно когда-либо увенчается успехом, но сама по себе попытка заслуживает уважения».

«Думаешь, не увенчается? – обрадовался я. – Отлично! Твои шансы избежать моего очередного появления и так были невелики, а теперь их практически не осталось».

«Что стряслось на этот раз? Ты вызубрил название еще одного растения?»

«Извини, но нет. Я знаю, как ты любишь ботанику, но ничего не поделаешь, придется потерпеть. Я полдня мучился подозрениями и чувством вины, поэтому не успел выучить ничего нового».

«Чем-чем ты мучился?» – переспросил сэр Шурф. Явно ушам своим не поверил. Вернее, тому участку головы, который отвечает за восприятие Безмолвной Речи.

«Подозрениями и чувством вины, – гордо повторил я. – Сам понимаю, отличный набор. День был прожит не зря. Настолько не зря, что, если у тебя не найдется нескольких минут, чтобы обсудить со мной достижения моей высшей нервной деятельности, тогда я…»

Я умолк, не зная, чем бы таким ужасным ему пригрозить.

«Тогда ты – что?» – хладнокровно поинтересовался мой друг.

«Да ничего особенного, – честно сказал я. – Просто буду мучиться дальше. А через полчаса снова пришлю тебе зов. И еще через полчаса. И еще, и еще. Ты знаешь, я довольно настойчивый».

«Ладно, – неожиданно решил он. – Неизбежное лучше не откладывать. Приходи прямо сейчас».

Вопреки ожиданиям, сэр Шурф вовсе не выглядел человеком, испытывающим непереносимые страдания от моего визита. Более того, занятым по горло он тоже не выглядел. И кувшин камры на его столе вряд ли успел появиться именно за ту долю секунды, которая ушла у меня на дорогу. И выражение лица у него было какое-то странное, я даже не сразу понял, что оно означает. Подозрительно похоже на приветливую улыбку. Возможно, это и была приветливая улыбка, каких только чудес не случается.

– У тебя парадоксальное чувство времени, – сказал мой друг, протягивая мне кружку. – Никак не могу понять, есть оно у тебя или нет. Нынче утром ты ухитрился оторвать меня от дел в самый неподходящий момент, хуже просто не придумаешь. Зато сейчас сделал все идеально. Объявился буквально секунду спустя после того, как я заперся в кабинете с этим кувшином и твердым намерением на четверть часа забыть о делах.

– Это не чувство времени, а просто чувство камры, – сказал я, принимая из его рук кружку. – Терпеть не могу, когда ее пьют без меня. И стараюсь по мере сил препятствовать столь безответственному разбазариванию хорошего продукта… Прости, я правда не хотел лишний раз тебя беспокоить. Честно терпел сколько мог. Но мою голову надо срочно привести в порядок, а мастеров – раз-два и обчелся. Ну ладно, раз-два-три. При этом к леди Сотофе соваться совершенно бессмысленно: она скажет, что я большой молодец, сочинил себе много интересных и совершенно безобидных проблем, даст пирожок и велит выметаться. А Джуффин предусмотрительно сбежал куда-то за пределы человеческого понимания. Ты, кстати, в курсе?

– Естественно, – флегматично кивнул сэр Шурф. – В настоящее время он обязан официально уведомлять меня обо всех своих отлучках; кажется, именно в таких случаях полагается добавлять: «и это довольно забавно». Тебя беспокоит его уход?

– Будешь смеяться, но не особенно.

– Уже неплохо.

– Еще как плохо! – возразил я. – На этот счет ты бы меня довольно быстро утешил. А так – слушай, ты даже не представляешь, какой ужас тебе предстоит!

И с непередаваемым облегчением дорвавшегося до исповеди грешника вывалил на него историю случайной встречи с Айсой, щедро приправленную почти беспочвенными подозрениями, довольно скудной информацией, полученной от Кофы, и большим парадным набором угрызений моей совести, которая просыпается крайне редко, зато сразу очень злой и голодной, как медведь-шатун.

Сэр Шурф – человек уникальной выдержки. О его самообладании можно слагать легенды. Но я все равно удивился, что он не запустил в меня каким-нибудь тяжелым предметом сразу после того, как я, подробно описав свои душевные терзания, внезапно исполнился вдохновения и завел эту волынку по новой. А только кротко сказал:

– Да, я уже понял.

Колоссальным усилием воли я заставил себя заткнуться, а он задумчиво уставился в окно. Наверное, наслаждался долгожданной тишиной.

Наконец Шурф сказал:

– Уличное происшествие, свидетелем которого ты случайно стал, и твоя так называемая вина – это две разных проблемы. И рассматривать их следует независимо друг от друга. Не приписывать леди Шиморе заведомо преступные намерения, желая убедить себя, что она осталась такой же отчаянной ведьмой, какой была до изгнания. Но и не игнорировать некоторые подозрительные детали ее поведения, памятуя о собственной необъективности. Когда хочешь разобраться в деле, сперва следует изъять из него личную заинтересованность, которая мешает ясно мыслить и заставляет интерпретировать любые факты выгодным для тебя образом. Прости, что говорю банальности, но иногда об этом приходится напоминать.

Я молча кивнул, потому что был согласен с каждым его словом.

– Что касается поведения леди Шиморы, я бы на твоем месте тоже им заинтересовался, – добавил мой друг. – Любой двусторонний контакт бодрствующего со сновидцем сам по себе довольно любопытное и пока малоизученное явление. К тому же я, как и Абилат, никогда прежде не слышал, что в Суммони, да и вообще где-либо в Уандуке существует традиция исцеления в сновидении. Тем более удивительно утверждение, будто именно с этого там начинается обучение новичков. Вполне допускаю, что леди сказала тебе правду, вернее, просто повторила слова своего наставника, но если так, значит, ее обучал чрезвычайно интересный человек. И, как всегда в подобных случаях, сразу встает вопрос: чему именно ее обучали? И, что еще более важно, каким образом работают эти методы здесь, в Сердце Мира? Каких сюрпризов нам следует ожидать?

Я снова кивнул, поскольку и сам уже успел об этом подумать. Раз триста пятьдесят.

– А что до твоей вины перед леди Шиморой и ее товарищами, прими мои поздравления, сэр Макс. Это настолько нелепо, что ты даже меня сумел удивить. Я привык думать, будто очень неплохо тебя знаю. И твоя сверхъестественная способность устроить драму на пустом месте для меня совсем не секрет. Но что место может оказаться до такой степени пустым, а драма при этом настолько масштабной, я все-таки не предполагал.

– Почему это – на пустом? – удивился я. – По-моему, у меня есть основания…

– Да нет у тебя никаких оснований, – отмахнулся он. – Ладно, если хочешь, давай разбираться по пунктам. Смотри: во-первых, ты сейчас почему-то рассуждаешь так, словно эти молодые люди были отправлены в изгнание исключительно по твоему капризу. Вынужден напомнить: дело обстояло иначе. Они нарушили закон Соединенного Королевства и были наказаны согласно все тому же закону. Это ты, надеюсь, осознаешь?

– Да, но…

– «Да» звучит обнадеживающе, а с «но», будь добр, повремени, пока не дослушаешь. Насколько я помню подробности того дела, первоначально сэр Джуффин намеревался отправить в ссылку всех восьмерых, а ты предложил дать им возможность выбрать между изгнанием и заключением в Холоми. А вовсе не обрек так называемых «бедных детей» во главе с леди Шиморой на многолетние скитания с целью получить возможность издевательски не осведомляться об их делах, как можно подумать, слушая тебя сейчас.

Я уныло кивнул. Дескать, ладно, не обрек. А фигли толку.

– Собственно, все, что ты сделал, – лично вывез их за пределы Угуланда. Как человек, неоднократно путешествовавший в твоем обществе, сомневаюсь, что совместная поездка причинила осужденным непереносимые страдания, нанесшие невосполнимый ущерб их психике.

Я невольно улыбнулся.

– Страданий точно не было. Насчет невосполнимого ущерба не так уверен.

– Имеешь в виду, что ты им понравился? – усмехнулся мой друг. – Произвел неизгладимое впечатление, потому что смотрел на них как на равных, говорил всякие вдохновляющие вещи и казался человеком, рядом с которым хочется оставаться вечно? От лица всех твоих многочисленных жертв, сэр Макс, уверяю тебя, что с этим вполне можно жить. Причем даже лучше, чем прежде.

Я ошеломленно моргнул. Иных контраргументов у меня пока не было.

– Главный секрет твоего обаяния состоит в том, что ты нас идеализируешь, – сказал Шурф. – И меня, и этих ребят, и вообще всех, кто хоть сколько-нибудь тебя заинтересует. И делаешь это настолько убедительно, что мы тебе верим. И даже отчасти превращаемся в удивительных незнакомцев, великодушно выдуманных тобой ради обретения какого-нибудь дополнительного, одному тебе необходимого смысла. Ну и заодно для того, чтобы было проще с нами уживаться. Поскольку чего-чего, а снисходительности в тебе нет совсем. Что на самом деле только к лучшему. Снисходительность, вопреки общепринятым представлениям, куда большее зло, чем непримиримость.

Контраргументов у меня так и не прибавилось. Поэтому пришлось снова моргнуть. Еще более ошеломленно.

– А чему ты, собственно, так удивляешься? – спросил Шурф. – Ничего нового я тебе не сказал. Ты и сам знаешь, что обычно нравишься людям. Это происходит, в первую очередь, потому, что в твоем присутствии они начинают нравиться себе. Конечно, дети, которых ты увозил в ссылку, смотрели на тебя, как арварохцы на изображения своего Мертвого Бога. Рядом с тобой они ощущали себя настоящими героями, могущественными колдунами, без пяти минут обладателями всех тайн и сокровищ Мира – приятный, возвышающий опыт, который дает хороший настрой, иначе говоря, приносит удачу. Но на тебя эта их естественная реакция не накладывает никаких дополнительных обязательств. Мне казалось, ты это и сам прекрасно понимаешь. Во всяком случае, прежде ты не считал себя обязанным всю жизнь опекать каждого, кому имел неосторожность понравиться.

– Опекать, не опекать, а все-таки время от времени интересоваться их делами мог бы, – вздохнул я.

– Они тоже могли, – пожал плечами мой друг. – Никто не мешал твоим юным приятелям прислать тебе зов и рассказать о своих делах или попросить совета. Можно сколько угодно оправдываться стеснительностью или опасением показаться назойливыми, но, на мой взгляд, если человек не сделал чего-то настолько простого в исполнении, значит, недостаточно этого хотел. До сих пор ты придерживался сходной позиции. Что это вдруг с тобой стряслось?

– Нннууу… – протянул я. И уже приготовился повторить на бис свои покаянные рассуждения, на три четверти состоящие из скорбных междометий, но Шурф внезапно сменил тему.

– Уандукская магия – очень интересная штука, – задумчиво сказал он. – У нас о ней очень мало знают – прежде всего потому, что не слишком интересуются. Высокомерная уверенность, будто вдали от Сердца Мира ничего интересного происходить не может, имеет власть даже над лучшими из умов; собственно, мне самому понадобилось немало времени, целый хор авторитетных мнений и несколько чрезвычайно вдохновляющих практик, чтобы окончательно избавиться от этого заблуждения.

– Ты это к чему? – насторожился я.

Но Шурф только отмахнулся. Дескать, сейчас сам поймешь.

– Древние кейифайские колдуны, чье наследие лежит в основе современных магических практик Уандука, придавали огромное значение эмоциональной сфере и стремились установить над ней полный контроль. «Глупец стремится к власти над чужим телом, кошельком и умом, мудрец – только к власти над чужим сердцем, ибо сердце приведет с собой и ум, и тело, и кошелек», – так семнадцать тысяч лет назад писал в наставлении сыновьям выдающийся мыслитель и чародей своего времени, предок нынешнего куманского халифа Удара цуан Афия. И, как ты понимаешь, теоретическими рассуждениями он и его коллеги не ограничивались. За минувшие тысячелетия уандукские маги создали неисчислимое множество способов влиять на настроение, чувства и переживания других людей. Собственно, уандукская любовная магия, получившая у нас довольно широкую известность благодаря обостренному интересу обывателей к этой теме, – всего лишь небольшая часть обширной области знаний об устройстве психики человека и приемов, позволяющих сознательно ею управлять.

Я не стал снова спрашивать: «Ты это к чему?» – но если бы умел превращаться в гигантский вопросительный знак, сделал бы это безотлагательно.

– Вынужден признать, что мои познания в уандукской магии крайне поверхностны и ограничены вполне общедоступными сведениями, – сказал сэр Шурф. – Но даже их достаточно для подозрения, что ты стал жертвой одного из чрезвычайно простых и популярных среди жителей Уандука магических приемов, позволяющих манипулировать чувствами собеседника. Например, заставить его испытать внезапную симпатию или, наоборот, необъяснимую неприязнь. Или, как в твоем случае, почувствовать себя виноватым.

– Что? – изумленно переспросил я. – Ты думаешь, Айса меня заколдовала? И я только поэтому переживаю, что забыл о них, как последняя свинья?

– Скажем так, я вполне допускаю, что подобное колдовство могло иметь место. Иного разумного объяснения твоему состоянию я в любом случае не нахожу. Чувство вины никогда не было твоей уязвимой точкой. У тебя другие демоны.

– Прекрасная версия! – обрадовался я. – Хотя я тогда, конечно, выхожу полным придурком: меня заколдовали, а я и не заметил. Но ладно, к этой роли мне не привыкать.

– Не преувеличивай, – сказал мой друг. – Знаю я эти вкрадчивые уандукские приемы. Даже если заранее предполагаешь, что на тебя могут наложить заклятие, все равно ничего не заметишь. Сам так пару раз попадался.

– Ты?! Извини, не верю.

– Дело было довольно давно, – улыбнулся он. – К тому же, никаких зримых последствий эта ворожба не возымела. Я все-таки обучен контролировать свое поведение и не ставить его в непосредственную зависимость от испытываемых чувств, если только сам не решу, что в данный момент это может быть полезно. Ну или просто приятно – иногда это тоже веский аргумент.

– А когда все закончится? Ну, если Айса меня действительно заколдовала. У этих дурацких уандукских заклинаний есть какой-то срок действия?

– Достоверными сведениями на этот счет я не располагаю. Однако, достаточно хорошо зная человеческое устройство, я почти уверен, что срок действия самого заклинания может быть совсем невелик. Не удивлюсь, если оно активно воздействует вообще только в момент произнесения, а все остальное заколдованный делает сам. То есть накручивает себя. Ну или, наоборот, успокаивает, если владеет соответствующей техникой.

– Соответствующей техникой? – обреченно переспросил я. – А твои дыхательные упражнения помогут?

– Разумеется, помогут. И дюжины лет не пройдет, как ты выбросишь из головы этот досадный эпизод, – пообещал сэр Шурф.

Некоторое время он с нескрываемым удовольствием разглядывал мою вытянувшуюся физиономию, а потом наконец сжалился и добавил:

– Но есть и более простой способ уладить проблему, причем вне зависимости от того, стал ты жертвой уандукского заклинания или исключительно собственных фантазий. Удивительно, что ты сам до сих пор им не воспользовался.

– Что за способ?

– Поговорить.

– С кем? – растерялся я.

– Ну как – с кем. С людьми, перед которыми ты якобы провинился. Послать зов каждому из них, вежливо попросить прощения за то, что делаешь это с некоторым опозданием, выслушать, что тебе скажут в ответ, и закрыть вопрос.

– Слушай, а почему я до сих пор этого не сделал? – изумленно спросил я.

– Вероятно, потому, что у тебя довольно оригинальное мышление? – предположил Шурф.

Иногда он бывает поразительно великодушен.

– Похоже, мудрая природа создала тебя специально для того, чтобы компенсировать эту мою… эээ… оригинальность, – вздохнул я. – Осталось понять, с какой удивительной целью она создала меня.

– Да нечего тут понимать, – отмахнулся мой друг. – Некоторые вещи природа создает просто так, без какого-то дополнительного практического смысла. Для красоты и разнообразия.

Я рассмеялся – не столько от его слов, сколько от облегчения, охватившего меня так внезапно, словно я и правда все это время был заколдован, а он меня каким-то образом расколдовал.

* * *

Безмолвная речь отличается от обычного разговора тем, что слушать гораздо легче, чем говорить. Строго говоря, не услышать того, кто прислал тебе зов, практически невозможно: если ты в сознании и не спишь, его голос зазвучит у тебя в голове, хочешь ты того или нет. А вот ответить гораздо труднее, для этого требуется и знание специальной техники, и концентрация, и конечно практический опыт. В этом смысле я крайне невыгодно отличаюсь от большинства окружающих, использующих Безмолвную речь с раннего детства – то есть никак не меньше сотни лет. Им кажется, нет ничего проще и естественней таких разговоров на расстоянии, а я до сих пор быстро от них устаю. Но тут ничего не поделаешь, если уж живешь в столице Соединенного Королевства, без этого навыка не обойтись.

По моему опыту, чем ближе ты знаком с адресатом, тем проще послать ему зов. Связаться с человеком, которого видел всего пару раз в жизни, трудней, чем с лучшим другом, но это ни в какое сравнение не идет с усилиями, которые приходится прикладывать, чтобы установить Безмолвный диалог с незнакомцем, которого не знаешь даже в лицо. Несколько раз мне удавалось и такое, но, честно говоря, именно этот подвиг совсем не хотелось бы повторять.

Я шел по вечернему городу и вспоминал ребят, которых когда-то увозил в ссылку. Прикидывал, кто из них тогда впечатлил меня меньше прочих, а значит, и запомнился хуже – вот именно с него и начну, пока не успел устать. Вернее, с нее. С леди Таниты, такой тихой и молчаливой, что я бы, пожалуй, вообще о ней не вспомнил, если бы не разговор с Кофой, добросовестно перечислившим всех наших бывших изгнанников.

Приняв решение, я огляделся по сторонам, увидел высокое раскидистое дерево вахари, чрезвычайно удачно выросшее в промежутке между двумя жилыми домами – чем не переговорный кабинет? Вскарабкался повыше, чтобы укрыться от случайных взглядов, вдохнул поглубже, зажмурился, как перед прыжком в воду, воспроизвел перед внутренним взором то немногое, что смог вспомнить о маленькой смуглой тихоне – веселые темные глаза на неулыбчивом лице, кудрявый смоляной завиток над ухом, и как она вдруг сказала в ответ на мое опасение, что без карты я, пожалуй, завезу их Магистры знают куда: «Магистры знают куда – это именно то, что надо!» Ну, в общем, вспомнил даже больше, чем надеялся, облегчил себе задачу, можно и поговорить.

«Хорошего вечера, – сказал я, вернее, подумал, одновременно представляя, как мой голос звучит в голове собеседницы. – Понимаю, что несколько неожиданно, но…»

Я собирался извиниться за беспокойство, объяснить, что возник в ее жизни не по долгу службы, просто решил узнать, как дела, хотя, безусловно, отдаю себе отчет, что сделать это следовало гораздо раньше. Но не успел сказать больше ни слова, потому что в этот момент мое внутреннее пространство чуть не взорвалось от звонкого девичьего смеха; вот это, кстати, действительно мало кто умеет – транслировать при помощи Безмолвной речи смех.

Ну или просто не хотят.

А потом Танита сказала: «Вы не представляете, как я рада! Здорово, что вы вспомнили обо мне именно сегодня. Вы придете на наше выступление?»

«Выступление?! Будь милосердна, мне надо переварить эту неожиданную информацию».

«Переваривайте! – великодушно разрешила Танита. – А я пока еще раз скажу: как же я рада, что вы вдруг объявились! Добрый знак. Теперь точно все будет отлично».

Ладно, по крайней мере, каяться, что загубил ее молодую жизнь своим невниманием, мне явно не придется. Уже хорошо. С остальным как-нибудь разберемся.

«Ну как, вы уже переварили информацию?» – нетерпеливо спросила она.

«Да, – откликнулся я. – И понял, что ее недостаточно. Что за выступление? Куда надо приходить? И когда?»

«Ой, простите! – воскликнула Танита. – Я думала, вы все сами разузнали и как раз поэтому прислали зов. Мне сейчас кажется, все в городе только о нас и говорят. Что, конечно, неправда, мы же впервые выступаем. На самом деле, если хотя бы пара дюжин друзей и знакомых придет, уже неплохо…»

«О вас – это о ком?»

«О нашем Маленьком оркестре, – наконец объяснила она. – «Маленький» – это название. Нас всего четырнадцать человек. Настоящий оркестр – это обычно три-четыре дюжины музыкантов, или даже больше, но нам столько народу точно не надо… Ох, я что-то не то говорю! Какая вам разница, чего нам надо, а чего нет. Важно совсем другое: у нас сегодня концерт. Самый первый! Мы долго не могли найти подходящее помещение – достаточно большое, бесплатное и при этом не трактир. Уже думали, что придется играть на кладбище Скауба, благо тамошнего сторожа несложно напоить до состояния полного согласия со всем происходящим, но очень удачно познакомились с ребятами, которые арендуют бывшую загородную резиденцию Ордена Потаенной Травы, и они разрешили нам выступить у них во дворе. Знаете, где это?»

«По дороге в Новый Город?»

«Да, именно. Мы начинаем за час до полуночи. Но лучше приходите пораньше, тогда успеете что-нибудь выпить. Во время концерта никаких напитков разносить не будут, это наше обязательное условие… Вы придете?»

«Ну а куда я денусь, – сказал я, предпринимая немыслимые усилия, чтобы собеседница почувствовала, как я улыбаюсь. – Ночной концерт в саду, среди руин. Что я, совсем дурак – такое пропускать?»

«Ура! Только, пожалуйста, не передумайте и не опаздывайте, ворота запрут ровно за час до полуночи!» – воскликнула Танита. И исчезла из моей головы, предоставив мне возможность перевести дух и в очередной раз строго спросить себя, какого черта я до сих пор не обзавелся часами.

Ответ, впрочем, и так известен: мне лень. И некогда. И неинтересно.

Когда-то, только-только поселившись в Ехо и обзаведясь здесь самой первой квартирой, я добросовестно ходил по всем лавкам Старого Города и с восторгом неофита скупал там все, на что падал мой затуманенный взор. Каждая купленная вещь казалась мне очередным веским доказательством, что все происходит взаправду. Все-таки в галлюцинациях, – думал я тогда, – денег ни за что не требуют, вещи появляются просто так и исчезают, когда им заблагорассудится, а мои покупки до сих пор никуда не делись, стоят на полках, даже запылились немного. Значит, все хорошо.

На самом деле ерунда, конечно. Как показывает опыт великого множества несчастных безумцев, в галлюцинациях чего только не бывает. Но меня эти соображения здорово успокаивали, а больше мне в ту пору ничего и не требовалось, только верить: все, что со мной случилось, действительно случилось со мной.

Но мало ли, что было когда-то. Короткая эпоха моего потребительского энтузиазма давно осталась позади, и теперь покупка необходимых вещей представляется мне тяжкой обязанностью, от которой следует уклоняться любой ценой.

Что касается часов, они еще и крайне неудобны в повседневном использовании, поскольку считаются скорее украшением, чем предметом первой необходимости. По моим наблюдениям, почти у всех жителей Ехо прекрасные внутренние хронометры, позволяющие им всегда более-менее безошибочно определять, сколько времени осталось до полудня, полуночи, рассвета или заката; на часы никто толком не смотрит. Поэтому их обычно прикалывают к одежде, как брошь, или подвешивают на цепочку и носят на шее, а я этого не люблю.

Правда, если бы я все-таки взял себя в руки и добрался до какой-нибудь ювелирной лавки, никто не помешал бы мне просто таскать часы в кармане. И сейчас я мог бы взглянуть на циферблат и выяснить, скоро ли начнется концерт.

А так пришлось свеситься с дерева и очень громко спросить проходившую мимо немолодую пару: «Будьте любезны, подскажите, сколько осталось до полуночи?»

«Два с четвертью часа», – хором ответили они и, не оглядываясь, продолжили путь.

Что мне действительно нравится в нынешних столичных жителях, так это их невозмутимость. Хоть с дерева вниз головой свисай, хоть по стенам бегай, хоть пламя из ушей изрыгай, хоть с демоном стоголовым по площади Побед Гурига Седьмого в обнимку прогуливайся – бровью не поведут. Быстро привыкли считать разные мелкие эффектные чудеса обычным повседневным фоном, совершенно безопасным и даже отчасти успокаивающим. А ведь с момента окончания Смутных Времен, когда слова «магия» и «опасность» были синонимами, не прошло еще и полутора сотен лет. То есть меньше половины среднего срока обычной человеческой жизни. Поразительный результат.

Глядя вслед удаляющейся парочке, я думал, что времени осталось практически в обрез. И надо бы, пожалуй, зайти домой, переодеться в нечто хотя бы условно приличное. Все-таки не каждый день на концерты хожу. Настолько не каждый, что сегодняшний поход будет первым – если не считать двух посещений оперных спектаклей, которые не произвели на меня особого впечатления. Простые музыканты, время от времени выступающие в трактирах и на городских праздниках, нравились мне гораздо больше. Но все равно не настолько, чтобы специально узнавать, где еще их можно послушать.

Дело, впрочем, не в музыкантах, а во мне самом: на активную культурную жизнь у меня не остается ни времени, ни внимания. А потребность в эстетических впечатлениях целиком удовлетворяется видом, открывающимся с крыши Мохнатого Дома, и прогулками по Темной Стороне. Так что если какое-нибудь культурное явление захочет меня заинтересовать, ему придется свалиться мне на голову и потом еще некоторое время крепко держать за шиворот, чтобы не сбежал по делам.

Вот и сейчас я отправился на концерт Маленького оркестра вовсе не в надежде приобщиться к прекрасному и даже не из любопытства, а только чтобы не огорчать пригласившую меня Таниту. Довольно глупо было бы, убедившись, что она совершенно не обижена моим многолетним невниманием, тут же, не откладывая до завтра, обидеть ее еще раз – теперь уже наверняка.

* * *

Внутренний двор бывшей загородной резиденции Ордена Потаенной Травы я знаю уже много лет и люблю тут бывать. Место это не то чтобы тайное, но все-таки мало кому известное. Три клиента одновременно по здешним меркам – почти аншлаг. Нечего и говорить, что в моих глазах это неоспоримое достоинство, дополнительный повод приходить сюда почаще.

Трактиром это заведение не назовешь, потому что еду здесь не подают, только напитки. И не в помещении, а прямо в саду, где великое множество укромных мест и расставленных тут и там скамеек. Приходишь, забиваешься в самую гущу какого-нибудь пахучего вечнозеленого кустарника, сидишь в тишине, ощущая себя единственным человеком в Мире, и вдруг над самым ухом раздается деликатный вопрос: «Что будете пить?» Сидеть, ничего не заказывая, не то чтобы нельзя, но как-то не принято – грех не отблагодарить хозяев дивного сада за возможность там отдохнуть. Камра у них, честно говоря, ужасная, но все же не настолько, чтобы отказывать себе в удовольствии время от времени сюда возвращаться; впрочем, что касается напитков покрепче, они тут на высоте.

Нынче вечером скамейки вытащили из укромных мест и расставили по периметру скудно освещенной тусклыми садовыми фонарями лужайки, в центре которой пока громоздились разноцветные футляры с инструментами и одиноко сидел мужчина средних лет с длинной, как у сэра Манги косой и большой причудливо изогнутой дудкой. Остальные музыканты и зрители толпились в стороне – разговаривали, жестикулировали, смеялись, бежали обниматься с вошедшими, все они явно были на взводе, воздух звенел от веселого напряжения, и я сразу почувствовал себя в своей тарелке – ну, то есть как на совещании в Доме у Моста, когда стряслось что-то совершенно необъяснимое, и мы, конечно, заранее почти уверены, что справимся, но пока понятия не имеем как.

Поэтому я не слишком удивился, когда у меня на шее повисло человеческое существо неопределенного пола, возраста и рода занятий – в темноте вот так сразу не разберешь. Не то чтобы подобное поведение было в порядке вещей, но я уже не раз замечал, что от большого волнения некоторые люди начинают обниматься с кем попало. Например, со мной.

Самое главное, неведомое существо оказалось достаточно легким, чтобы я мог устоять на ногах. Это оно молодец. Когда даешь себе труд надеть совершенно новое лоохи специально для того, чтобы тебя не сочли официальным делегатом от гильдии портовых нищих и не начали сердобольно совать мелочь, совсем не хочется сразу же извалять его в мокрой траве. Пару часов спустя – еще куда ни шло.

Спрыгнув наконец с моей шеи, дружелюбное существо оказалось юной девицей с копной кудрявых волос и черными как черешни глазищами на пол-лица. Хотелось бы сказать, что я сразу узнал Таниту, но нет, конечно, я ее не узнал. Просто подумал: логично, если это и есть она.

И угадал.

– Ну все! – воскликнула Танита. – Раз вы пришли, теперь точно будет отлично! Вы приносите удачу.

– Мне сегодня почему-то весь день об этом говорят, – усмехнулся я. И спросил, перейдя на Безмолвную речь: «А это ничего, что я не изменил внешность? Решил, слухи, что я хожу на твои концерты, могут принести пользу. Но вдруг наоборот, всю публику распугаю? Могу сейчас уйти и вернуться с каким-нибудь другим лицом, ты только скажи».

– Да ну, не надо с другим, – вслух сказала Танита. – Кто испугается, сам дурак. А вы, выходит, даже внешность изменять умеете? Везет же! Я несколько раз пробовала, ничего не получилось. Ужасно трудно!

– Везение тут совершенно ни при чем. Просто получаться обычно начинает только после нескольких тысяч попыток, – объяснил я, чувствуя себя при этом безнадежно взрослым занудой, вроде сэра Шурфа в его особо вдохновенные минуты. Дожил, называется. Надо бы ему сказать, что скоро он будет свободен от тяжкой повинности поучать все что шевелится и пытается колдовать. Смена подросла.

Танита с досадой поморщилась.

– Тысяч?! Очень жаль! Так я ничему не научусь. У меня времени совсем нет. Все забирают репетиции.

– Да ладно тебе, – улыбнулся я, чудесным образом превратившись из зануды в нормального живого человека. – Если сейчас репетиции – самое главное, пусть будут они. Жизнь длинная. Успеешь еще разным фокусам научиться.

– На самом деле, я тоже так думаю, – легко согласилась она. – Но иногда становится обидно, что нельзя успеть все сразу! Я сейчас побегу, ладно? Через полчаса начинаем, пора всех собирать.

Миг спустя Танита уже была в центре поляны, рядом с одиноко сидящим дудочником и призывно жестикулировала, а у меня за спиной раздался вкрадчивый голос: «Что будете пить?»

– Камру, – обреченно сказал я.

Привычка оставаться трезвым во всех мало-мальски неопределенных ситуациях в сочетании с патологической ленью, не позволяющей без крайней нужды применять препятствующее опьянению заклинание, и рассеянностью, благодаря которой отрезвляющие пилюли обречены на вечное заточение в моей спальне – единственном в Мире месте, где они совершенно точно никогда никому не понадобятся – лишает меня множества удовольствий, это я и сам осознаю. Но ничего не поделаешь, каждому из нас приходится расплачиваться за бесконечное счастье быть не абстрактным идеальным существом без единой слабости, а всего лишь собой.

Мне еще повезло, я у себя вполне ничего. Можно как-то пережить.

Как бы плоха ни была здешняя камра, но в сочетании с весенним ветром, разносившим по саду звонкие голоса заполнившей его молодежи, из нее получился вполне сносный напиток, с которым приятно сидеть на лавке, смотреть, как постепенно собираются на сцене музыканты и наслаждаться полным отсутствием чужого внимания к моей персоне. То ли я так давно не появлялся в городе в своем обычном виде, что меня наконец-то перестали узнавать, то ли на концерт собралась такая специальная прекрасная публика, которой нет дела до Тайных сыщиков, а также королевских придворных, мятежных магистров, членов Городского Совета, иностранных послов, чудовищных демонов, исторгнутых непознаваемой тьмой, и прочих скучных малоприятных личностей, главное – разглядеть среди новоприбывших своих друзей и докричаться до них, размахивая, руками: «Эй, мы здесь! Идите сюда!»

Ради одного только удовольствия попасть в такую обстановку уже имело смысл сюда приходить.

Я решил воспользоваться паузой, чтобы поговорить с еще одним бывшим изгнанником. Тем, который подался в патологоанатомы – ну, то есть в Мастера Сопровождающие Мертвых, как их принято называть. Меня, конечно, подмывало отложить разговор на неопределенное «завтра», благо от давешних угрызений совести к этому моменту осталась лишь бледная тень. Но все-таки принятые решения лучше осуществлять незамедлительно, а начатые дела доводить до конца. Полезная привычка.

О нем я тоже помнил совсем немного. Только имя – Карвен – испытующий взгляд исподлобья и обаятельную манеру улыбаться краешком рта. Впрочем, чтобы без особых усилий послать зов, более чем достаточно.

«Хорошего вечера…» – начал было я.

«Ура! Все-таки вы меня узнали!»

Несколько секунд спустя он уже сидел рядом и улыбался – не украдкой, как в моих воспоминаниях, а практически до ушей. В сочетании с пластикой хищника и явственным звоном исходящей от него внутренней силы эта простодушная улыбка производила совершенно неизгладимое впечатление. Не знал бы, с кем имею дело, решил бы, что передо мной какой-нибудь удачно замаскировавшийся Старший Магистр очередного мятежного Ордена, а не мальчишка, несколько лет назад случайно влипший в историю с запретным колдовством.

– Нет, – честно сказал я. – Понятия не имел, что ты тоже здесь. Просто ты у меня следующий на очереди.

– На какой очереди? – встревожился он.

– В списке кандидатов на ни к чему не обязывающую светскую беседу. Собирался спросить, как у тебя дела и извиниться, что не сделал этого раньше. Хотя, по идее, мог бы.

– Да ну, чего тут извиняться, – снова заулыбался Карвен. – Дураку ясно, что вы очень заняты. Я к вам даже в Доме у Моста соваться не стал.

– В Доме у Моста? – я всем своим видом изобразил удивление. Не хотел признаваться, что собирал сведения о нем и остальных.

– Ага, – с гордостью подтвердил Карвен. – Я теперь тоже там работаю. Не в полиции, конечно, а у Мастера Скалдуара.

– Сопровождающего Мертвых?! – я добросовестно округлил глаза в надежде, что по-прежнему достаточно убедителен.

– Да, именно. Неожиданно, да? Мне очень повезло!

– Слушай, а разве ты учился на знахаря? – спросил я. Теперь уже с искренним интересом.

– Учился, – кивнул Карвен. – Просто не здесь, а в Суммони. У меня нет знахарского призвания, но… В общем, так сложилось. Нам встретился совершенно потрясающий человек. Бывают люди, у которых все равно чему учиться – хоть лодки строить, хоть сейфы вскрывать, лишь бы какое-то время оставаться рядом и делать, как они.

– Бывают, – со знанием дела подтвердил я.

– Ну вот. А наш знакомый оказался знахарем и был совсем не против взять в ученики настоящих угуландских колдунов, все-таки репутация у нас в тех краях – что надо! Ну и мы решили не упускать шанс узнать что-то совсем новое. Не стану врать, больших успехов в знахарском деле я так и не достиг, но настолько интересно мне еще никогда в жизни не было. И сами, наверное, знаете, как оно бывает: чем больше узнаешь, тем больше появляется вопросов. Как устроен человек, откуда берет силу, необходимую, чтобы жить, почему она в какой-то момент иссякает и человек умирает? И что случается с нами потом? Есть ли хоть какое-то продолжение для того, кто не стал призраком, и если да, то какое? И как некоторым могущественным колдунам все-таки удается не умирать? Что это вообще такое – смерть? И как она договаривается с жизнью, что пришла ее очередь? Где-то внутри каждого из нас находится тайная граница, на которой они постоянно ведут переговоры, и жизнь в конце концов уступает. Но не всегда! Значит, в принципе такое возможно? И, может быть, даже для всех? Я теперь не понимаю, как можно всерьез интересоваться чем-то еще, пока нет ответа на все эти вопросы… Наверное, очень наивно звучит?

– Да нет, как раз разумно. Так ты поэтому пошел работать к Скалдуару Ван Дуфунбуху? Чтобы больше узнать про смерть?

– Ну да! – горячо кивнул Карвен. – Лечить, не имея знахарского призвания, я бы не решился. Да и, честно говоря, нет у меня пока такого желания. Сперва я хочу во всем разобраться. И работа у сэра Скалдуара – именно то что надо. Мертвым все равно, есть у меня призвание или нет. Навредить им уже точно нельзя, а научиться рядом с ними можно очень многому. Я думаю, знахари, которые не лечат, а изучают, как все устроено, тоже нужны.

– Еще как, – подтвердил я. – В любом деле нужны люди с ясной головой, а уж в знахарском, где все стоящие практики состоят практически из одного сердца, без хладнокровных теоретиков, по-моему, не обойтись.

– Думаете, у меня получится? – просиял он.

– Понятия не имею. Но этого я и о себе никогда не знаю. И вообще ни о ком. Что у нас получится, а что нет – будущее покажет. Единственное, что можно сделать в таких обстоятельствах – твердо решить, что все уже получилось – где-нибудь, на другом конце Моста Времени. И ломиться туда, сметая все на своем пути.

– Вот примерно так я сейчас и живу, – кивнул Карвен. И, помолчав, спросил: – Вас Танита сама на этот концерт пригласила? Или она тоже была в… в вашей очереди?

– Ага. Вот прямо перед тобой. А третьим в этой очереди значится ваш общий друг Менке. С ним я пока не успел поговорить. Но слышал, он не захотел возвращаться в Ехо. Это так?

Карвен заметно помрачнел.

– Мастер Иллайуни предложил ему остаться, – наконец сказал он. – А нам троим пожелал доброго пути. Оно и понятно, Менке – самый талантливый из нас. Честно говоря, я ему завидую. До сих пор. Мне нравится жить в Ехо, тут сейчас стало здорово. Но все равно я завидую Менке, как не завидовал еще никому. Моя нынешняя жизнь это… ну, просто хорошая жизнь, интересная и довольно осмысленная. А у него – настоящая чудесная судьба. Как в древних легендах… Смеетесь? Правильно делаете. Но я все равно знаю, что это именно так.

– Я не над тобой смеюсь, а над собой. Не представляешь, сколько раз я думал о других точно так же: «Вот у кого настоящая чудесная судьба! А у меня – ну просто хорошая жизнь».

– У вас?!

Я развел руками:

– Собственная жизнь всегда кажется не особо чудесной. Уж точно не эпизодом из древних легенд! Слишком близко мы с собой знакомы, это не оставляет места иллюзиям. И то, что со стороны представляется умопомрачительным подвигом, изнутри обычно выглядит примерно так: «Я ужасно хотел спать и еще больше в уборную, а тут какие-то придурки под ногами путаются, заклинания орут, пришлось их быстренько разогнать; точно не помню, что сделал, очень спешил, но они, хвала Магистрам, куда-то подевались, и я наконец-то пошел домой».

Карвен рассмеялся, закрыв лицо ладонями, чтобы вышло не очень громко – вокруг нас к этому времени уже сидело довольно много народу.

– Какой же вы все-таки отличный! – наконец сказал он.

– Да, вполне ничего, – согласился я. – Только голова дырявая. Распрощался тогда с вами, и привет, больше не вспоминал. И не вспомнил бы, если бы не встретил на улице Айсу. Она на меня очень сердита за то что я никому из вас ни разу зов не прислал. Я подумал, она совершенно права. И решил извиниться.

– А, теперь ясно, откуда взялась эта ваша очередь! – обрадовался Карвен. – Я-то думал, что-нибудь стряслось… этакое. Например, кто-то снова применил Заклинание Старых Королей, и вы сразу вспомнили о нас.

– Нет, такого вроде не было. Ну и потом, вы же его, как я понимаю, благополучно забыли. Без этой процедуры Джуффин вас на все четыре стороны не отпустил бы.

– Все равно, если бы оно вдруг всплыло, я бы первым сам себя заподозрил, – сказал Карвен. – А насчет Айсы не переживайте, она сейчас на весь Мир сердита. Так что вы – ну, не факт, что в хорошей, зато в очень большой компании.

– Ого – сразу на весь Мир! – восхитился я. – С другой стороны, может оно и хорошо – сердиться вот так масштабно? Мелочность никого не красит.

– Тоже правда.

Он явно хотел сказать что-то еще, но тут со сцены, то есть, с поляны раздался звонкий голос Таниты: «Всем хорошей ночи! Сейчас начнем!» – и мы послушно умолкли. Карвен, конечно бывший государственный преступник, вернувшийся из ссылки специально ради удовольствия безнаказанно издеваться над трупами, а я, согласно одной из самых популярных среди столичного населения версий, вообще какой-то мертвый древний магистр, воскрешенный сэром Джуффином Халли не то ради всеобщей погибели, не то просто от избытка энтузиазма, но это вовсе не означает, будто мы способны шептаться во время концерта. Так низко мы не падем.

Но пока над садом бывшей резиденции Ордена Потаенной Травы звенела не музыка, а тишина, воцарившаяся столь внезапно, что казалась своего рода звуком, глубоким, объемным и мощным. Музыканты по-прежнему сидели на траве и не спешили ни подниматься, ни даже брать в руки инструменты. Но каким-то образом притягивали к себе внимание – стоило только на них посмотреть, и уже невозможно стало отвернуться. По крайней мере я застыл, как загипнотизированный. Глядел так внимательно, словно у меня на глазах разыгрывалось увлекательное действие, из тех, когда нельзя упускать ни единой детали. Хотя на самом деле на поляне не происходило вообще ничего. Я имею в виду, ничего такого, что можно увидеть глазами или услышать ушами. А так-то, конечно, происходило – одно из тех невообразимо важных, неопределенных и недоказуемых, но явственно ощутимых событий, о которых потом не получается рассказать даже самому себе. И вспомнить нечего. Но и забыть невозможно.

Похоже, они собираются вместе, – подумал я, сам пока толком не понимая, что за тайный для себя самого смысл вкладываю в это «вместе». И вдруг вспомнил, что однажды уже был свидетелем чего-то подобного – полного единения большой группы людей. Магистр Нанка Ек и другие члены Ордена Долгого Пути[93], такого древнего, что о нем и сведений-то уже не сохранилось, пришлось поверить на слово, что когда-то они действительно были настоящими живыми людьми, потом тысячелетиями скитались по каким-то невообразимым «тропам мертвых» и наконец воскресли у нас на глазах; процесс возвращения к жизни оказался таким долгим и мучительным, что я бы, пожалуй, не рискнул повторить этот фокус в домашних условиях. И вообще ни в каких, сколько бы корзин с отборным спелым бессмертием ни маячило за финишной чертой.

Впрочем, дело сейчас не в этом. Просто люди Магистра Нанки, собираясь вместе, точно так же мощно и звонко молчали, пока их сознания сливались в единый поток. Но то члены древнего Ордена, в которых человеческого – одна видимость, а тут – просто музыканты перед выступлением.

Ничего себе дела.

Это была моя последняя мало-мальски внятно сформулированная мысль. Потому что потом раздался звук – один-единственный звук какого-то инструмента, скорее всего струнного; впрочем, не факт. Я смотрел на сцену-поляну во все глаза – это кто начал играть? На чем? – но уже почти ничего не видел кроме восхитительного золотого тумана, в котором кружилась сияющая пыль, а тихий звук одинокой струны вдруг взорвался, как праздничный фейерверк и стал многоголосым аккордом, хором, бурей, землетрясением, сладким огненным ледяным дождем.

Все это в один миг обрушилось на меня и поволокло за собой, не разбирая дороги, куда-то на потаенную изнанку этого Мира. Ну или просто меня самого. На самом деле пока ты там – никакой разницы.

Когда идешь на музыкальный концерт, обычно не ожидаешь столь масштабных потрясений. Даже если это не первое публичное выступление никому не известного Маленького оркестра, а гастроли мировых знаменитостей, все равно. Потому что музыка это – ну, просто музыка, род искусства, воздействующего на сознание и тело человека посредством особым образом организованных звуковых последовательностей. Все-таки не конец света. И даже не магия какой-нибудь высокой ступени – так мне казалось раньше. Теперь-то я уже не настолько глуп.

Не знаю, что со мной сталось бы, окажись я на этом концерте дюжину лет назад. Грохнулся бы в обморок? Превратился бы во что-нибудь маловразумительное на радость почтеннейшей публике? Чокнулся бы, не сходя с места? Улетел бы навек в облака? К счастью, опыт многочисленных низвержений в Хумгат, путешествий на Темную Сторону и прочие мистические хлопоты, давно ставшие естественной частью моей повседневной жизни, успели изрядно меня закалить. Так что я и бровью не повел. В смысле не сошел с ума и даже ни во что не превратился. А всего лишь блаженно улыбался в финале, размазывая по щекам неведомо откуда взявшиеся слезы. Вот это, я понимаю, настоящая невозмутимость, железная выдержка, полный самоконтроль.

К чести моей надо сказать, что окружающие вели себя ничуть не лучше. Тоже рыдали и улыбались, тоже дико озирались по сторонам, не в силах вот так сразу вспомнить, на какой планете находятся, как сюда попали, и как нас всех сегодня зовут. И откуда взялось вообще все.

Счастье, что аплодировать на концертах у нас не принято, поскольку хлопок ладоней вполне может оказаться старинным приемом боевой магии, убивающим наповал. А то неловко бы получилось: хрен бы кто вот так сразу вспомнил, как это делается. И зачем.

Музыканты сидели на траве в обнимку со своими инструментами и в целом выглядели гораздо более вменяемыми существами, чем публика. Просто слегка пришибленными. Первой на ноги поднялась Танита. В одной руке она держала ярко-зеленый инструмент, отдаленно напоминающий маленькую скрипку, в другой – несоразмерно большой смычок.

– Ну что, – сказала она, потрясая этим своим магическим оружием. – По-моему, получилось.

Ответом ей был общий вздох примерно следующего содержания: надо же, оказывается, все было взаправду, а теперь закончилось; ужасно жаль, зато мы все по-прежнему существуем, и как же это, дырку над нами в небе, хорошо.

К этому моменту я уже более-менее пришел в себя. Ровно настолько, чтобы встать, условно членораздельно извиниться перед таким же обалдевшим Карвеном за вынужденную отлучку и, эффектно пошатываясь, уйти куда глаза глядят. То есть в спасительную тишину и темноту запущенного сада. Все-таки очень удачное место выбрали для концерта, здесь потрясенному слушателю есть куда себя деть.

Какое-то время я бродил по садовым тропинкам, с наслаждением подставляя лицо спасительно холодному ночному ветру, думал, что надо бы вернуться, поблагодарить музыкантов, попрощаться с пригласившей меня Танитой и отправляться домой, но никак не мог заставить себя совершить все эти усилия, необходимые и одновременно совершенно ненужные тем удивительным существам, которыми мы совсем недавно были.

– Получилось даже лучше, чем на репетициях. Я же говорила, что вы приносите удачу! – сказала Танита.

Она каким-то образом меня отыскала, вышла наперерез и теперь стояла передо мной, опираясь на светлый древесный ствол. Девчонка как девчонка, совсем еще юная, маленькая, кудрявая, темноволосая, в коротком лоохи, состоящем из нескольких полупрозрачных слоев разной длины. Встретишь такую в городе и не подумаешь, что перед тобой самый настоящий гений. Каких на весь Мир всего – сколько их там в оркестре? – кажется, четырнадцать человек. Кофа говорил, она своих музыкантов через газетные объявления собирала. Надо же, как просто организовываются некоторые немыслимые дела.

Я укоризненно покачал головой.

– При чем тут я? Вы сами по себе такие. Сами всему научились, сами сыграли. Музыку кстати тоже сами сочинили? Сколько живу в Ехо, никогда ничего похожего не слышал. И в Куманском Халифате вроде бы совсем другое играют. А больше я пока нигде толком не бывал.

– Музыку никто не сочинял, – улыбнулась Танита. – Это была импровизация.

– Что?!

– Импровизация, – повторила она. – Честно! То есть мы заранее договорились, что я начну, и в какой последовательности будут вступать остальные инструменты, но это – все, дальше она сама.

– Кто – она?

– Музыка, конечно. В этом и смысл нашего Маленького оркестра: дать музыке возможность делать, что захочет. Очень страшно на самом деле! На репетициях у нас уже давно отлично получается, но вдруг в присутствии посторонних людей музыка решила бы помолчать? Или притвориться незначительной ерундой? Играть-то мы все умеем, не вопрос, но этого недостаточно. Нужно, чтобы музыка согласилась с нами быть, силой ее не заставишь, можно только надеяться, что сама захочет, потому что… ну, например, за время репетиций полюбила звучать через нас. Но вдруг еще не успела? Никто не знает, сколько времени требуется музыке, чтобы по-настоящему полюбить музыканта. И приходить, когда позовет.

– Да уж, – растерянно согласился я.

Никогда не смотрел на вещи с такой точки зрения. Хотя с магией примерно то же самое: сколько ни старайся, а успех в итоге все равно зависит только от того, любит она тебя или нет.

– Я поэтому так сильно волновалась, а теперь радуюсь, – сказала Танита. – И специально пошла вас искать, чтобы поблагодарить. За то что пришли и… И вообще. Вы – совершенно точно хорошая примета. А я знаете какая суеверная? У-у-у! Я даже в сны на полнолуние верю. И что деньги голыми руками нельзя брать, а то не будет любви. И что когда ночью на твоей улице лают собаки, надо ждать важных новостей. И что отдать нищему последнюю монету – к скорому богатству. И когда маленький ребенок дорогу перебежит, значит, все дела пойдут кувырком, лучше сразу вернуться домой. И что если вашего начальника, сэра Джуффина Халли, увидеть на улице днем, это к неожиданному счастью. А темноте – к большой опасности.

– А есть и такая примета? – обрадовался я. – Надо же, никогда не слышал! Ясно теперь, почему у меня такая интересная жизнь. Я же его постоянно встречаю, в самое разное время суток. И, слушай, все сходится: то счастье, то опасности, то какое-нибудь подозрительно опасное счастье, и так без конца… Но кстати, примета про деньги все-таки полная ерунда. Она из-за культурных противоречий между местным населением и богатыми потомками уандукских переселенцев возникла, мне сэр Кофа объяснил.

– Может быть, – легко согласилась Танита. – А все-таки лишний раз надеть перчатки мне совсем не трудно. Лишь бы почаще был повод их надевать!.. Вот, кстати, интересно, нам в миску хоть что-нибудь накидали? Или не сообразили?

– А что, была какая-то миска? – удивился я.

– Вообще-то целый таз, – вздохнула она. – Большой и блестящий. Мы его на краю поляны поставили, чтобы после концерта туда кидали деньги, кто сколько захочет.

– Надо же, а я не заметил.

– Не только вы, – утешила меня Танита. – По-моему, вообще никто. Эх, этого я и боялась! Когда Врата открываются так широко, люди и о себе-то забывают, не то что о чужих тазах.

– Погоди. Что за Врата такие?

– Врата, через которые из человека выходит его смерть, – невозмутимо пояснила она. – Мы играем, когда они открыты. В этом смысл!

Я потрясенно молчал, совершенно не представляя, что можно ответить на такое признание. Впрочем, Танита и сама прекрасно справлялась с беседой.

– На самом деле открыть Врата в первый раз очень трудно, – говорила она. – Но мне помогли – повезло! Иллайуни выманил мою смерть и не дал ей вернуться, а когда смерть уходит навсегда, Врата так и остаются нараспашку. Смерть не приучена запирать за собой дверь.

– Как это – выманил твою смерть? – наконец спросил я. – Вынул ее из тебя? Как поступают с умирающими хранители Харумбы? Но почему ты тогда живешь среди людей?[94]

– А среди кого мне еще жить? – безмятежно улыбнулась Танита. – Я-то, хвала Магистрам, даже ни на минуточку не умирала!

– Но в Харумбе… – начал было я и запнулся. И пристыженно умолк. Потому что на самом деле понятия не имею, что именно происходит в Харумбе. Что-то слышал краем уха, что видел краем глаза, остальное дофантазировал. Воображение – дело хорошее, но степень своего невежества все-таки следует осознавать.

– Про Харумбу я вообще ничего не знаю, – равнодушно пожала плечами Танита. – Если даже Иллайуни что-то об этом рассказывал, то я прослушала. Или забыла. Я вообще, как выяснилось, довольно бестолковая – во всем, что не касается музыки.

– Зато бессмертная, – утешил ее я.

– Ну да, – кивнула она. – Немножко бессмертная.

– Немножко?! Как можно быть «немножко бессмертной»?

– Да очень просто. От старости или болезни я теперь точно не умру. Просто не сумею, как не смог бы хлопнуть в ладоши безрукий человек – ему нечем хлопать, а мне нечем умирать, своей-то смерти больше нет! Но убить меня все равно можно. Пожалуй, даже полегче, чем других. Когда Врата открыты, убийце особо стараться не надо: смерть, живущая в нем, почует добычу и сама выйдет за ней. Такие, как я, часто погибают от так называемых несчастных случаев, которые на самом деле происходят, когда чья-нибудь алчная смерть выходит на охоту по собственной воле, а ее хозяин ничего не замечает, хотя потом может чувствовать себя виноватым, сам не понимая, почему… Эх, жалко, что здесь нет Иллайуни, он бы гораздо лучше объяснил! А я вас только запутаю.

– Уже запутала – дальше некуда. Так что, получается, на самом деле, тебе оказали плохую услугу, когда открыли эти загадочные Врата?

– Ну что вы, – улыбнулась Танита. – Очень хорошую! А уязвимость – дело поправимое. После того, как Врата откроют впервые, человек уже может справляться с ними сам. Это очень трудно, но… В общем, все, как вы про изменение внешности говорили: после нескольких тысяч попыток начинает получаться. Тогда можно и закрывать Врата по своей воле, и снова открывать, когда пожелаешь.

– А почему бы просто не закрыть их раз и навсегда? – спросил я, великий любитель техники безопасности. Правда, в основном на словах.

– Ну уж нет! Открытые Врата можно использовать с толком. Они же на самом деле не только для смерти подходят. В человека, чьи Врата открыты, может войти все, что угодно. Например, музыка.

– Музыка?

Танита молча кивнула. Подумав, добавила:

– На самом деле, не только она. Разные удивительные вещи. Но у меня всегда – только музыка, ничего, кроме нее. Иллайуни говорил, это и есть настоящая одержимость. И что я поэтому храбрая: одержимым легче ничего не бояться, в нас просто не помещается страх. Но это не моя заслуга, я просто такой родилась. Повезло!

– Вот что, значит, нужно для того, чтобы так играть, – задумчиво сказал я.

– Ну да! Но знаете, что самое главное? У остальных моих ребят Врата тоже приоткрываются, когда мы играем. А сегодня оказалось, и у слушателей тоже. Совсем чуть-чуть, на короткое время, но для начала и этого достаточно. И не смотрите на меня так, я ничего специально для этого не делаю, никого не околдовываю, честно! Оно как-то само происходит. Иллайуни говорил, этот процесс сродни урагану – стоит открыть всего одно окно, как он ворвется в дом и сам распахнет все остальные. Поэтому рядом со мной музыкантам легко играть, а остальным – слушать. И знаете что? По-моему, примерно то же самое происходит с вами!

– А что происходит со мной? – удивился я.

– Рядом с вами очень легко быть, – объяснила Танита. – Как будто жизнь согласилась использовать вас как свой любимый инструмент. Только нас хватает хорошо если на час с небольшим, а у вас вообще всегда концерт. Практически без перерывов.

– «Концерт без перерывов» – это да, в точку, – невольно улыбнулся я. – Насчет всего остального не знаю. Но, похоже, это тот случай, когда можно с чистой совестью сказать: тебе видней.

Танита серьезно кивнула, развернулась и неуверенно, как пьяная, пошла прочь по садовой тропинке. Я последовал за ней.

Какое-то время мы молчали. Наконец она сказала:

– Помните, как вы провожали нас в изгнание и дали кучу денег на дорогу? Сказали, что они принесут нам удачу. Я тогда, честно говоря, подумала, вы просто шутите, чтобы поднять нам настроение. Но ведь именно так и вышло! Если бы не ваши деньги, мы бы не смогли уехать в Уандук. Скорее всего, добрались бы до Ирраши, благо недалеко, а изгнанникам из Соединенного Королевства там отлично живется. Только скажи, что ты – беглый угуландский колдун, и местные богачи передерутся за право нанять тебя на работу. И платить будут впятеро больше, чем своим. Очень уж нас там не любят!

– Платят впятеро больше, потому что не любят?!

– Ну да. Все знают, что любой иррашиец никаких денег не пожалеет за право хвастаться перед соседями, что у него настоящий угуландский мятежный магистр полы в лавке метет. Им кажется, это неслыханное унижение для всего Соединенного Королевства, кто сумел такое устроить – большой молодец, практически национальный герой. Мы собирались этим воспользоваться, но когда появились деньги, плюнули на иррашийские метлы и отправились в Уандук. Как же я этому рада! Иначе я бы никогда не встретилась с Иллайуни. И не узнала бы, что музыка – это самое важное для меня.

– То есть прежде ты музыке не училась? – изумился я.

– Ну как. Вряд ли это называется «училась». Пиликала в детстве в свое удовольствие, когда дед мне дайбу подарил – ну а кто из деревенских детей не пиликал, взобравшись на крышу, чтобы издалека было видно, кому сегодня спасибо за веселье говорить. Мечтала: вырасту, научусь играть получше, уеду в столицу, в самых дорогих трактирах буду выступать! Но это были мечты не о музыке, а о себе: вот я, взрослая и красивая, сижу возле барной стойки в нарядном лоохи и играю, а все вокруг даже вилки побросали, никто не жует, так заслушались, такая я прекрасная и вообще молодец! А потом даже об этом мечтать перестала. Взрослые вокруг хором говорили, что все музыканты ленивые бездельники и всю жизнь сидят без гроша, хотя все равно играют при этом в тысячу раз лучше, чем я когда-нибудь научусь. Мне, правда, хватило ума сбежать от родни в столицу, но их голоса я привезла с собой – полную голову, набитую чужими мнениями, как сундук нарядными тряпками, которыми здесь даже полы в хорошем доме мыть стыдно. Одежду-то я быстро сообразила выкинуть, а вот мысли еще долго искренне считала своими и всюду таскала за собой: музыка – не ремесло, музыканты – ленивые бездельники, я – бездарь, ничего у меня не получится, никогда. Счастье, что случайно влипла в историю, завершившуюся ссылкой за колдовство! А то вполне могла бы всю жизнь прожить, так и не узнав, что мне на самом деле нужно. Вернее, чему я нужна. Люди почти никогда этого о себе не знают. Удивительно, правда?

Я кивнул, а сказать ничего не успел, потому что мы как-то внезапно вышли на освещенную тусклыми фонарями поляну, где еще слонялся контуженный великой силой искусства люд. Таниту тут же окружила толпа коллег и просто сочувствующих. Зашумели-защебетали: «Здесь еще наливают?» «Я тебя обожаю!» «Куда ты пропала?» «Где будем отмечать?» Она обернулась ко мне, беспомощно развела руками – дескать, ничего не поделаешь, такова моя богемная жизнь.

Чтобы не орать, перекрикивая ее друзей, я воспользовался Безмолвной речью и сказал: «Самое главное – зови меня на все ваши концерты».

«Не сомневайтесь, сэр Макс, этой беды вам теперь не миновать», – откликнулась Танита.

Утешенный обещанием неминуемых бед, я высыпал в сверкающий новенький, оптимистически вместительный, но удручающе пустой таз всю мелочь, какая нашлась в карманах, и ушел, не предприняв даже формальной попытки отыскать Карвена, к которому у меня теперь было столько вопросов, что лучше, пожалуй, даже не начинать. Потом. Все потом.

Больше всего на свете я сейчас хотел оказаться на своей крыше. И посидеть там в полном одиночестве с чашкой кофе, специально извлеченной из Щели между Мирами, чтобы не заходить за камрой в гостиную. Иногда магия – истинное спасение для лентяев вроде меня.

Устроить все это было проще простого. Шаг – и я уже дома. На крыше. Один, как и хотел.

* * *

Некоторое время я пытался переварить полученную информацию, но ослабленная волшебной силой искусства и невнятными разговорами о каких-то подозрительных Вратах голова наотрез отказывалась делать свою работу и только восторженно повторяла: «Ну ничего себе! Во дела!»

Я был совершенно с нею согласен, хоть и предпочел бы сейчас подумать нечто более конструктивное. Но тут уже ничего не поделаешь, родился мной – терпи.

Что моя голова охотно соглашалась совершить вот прямо сейчас – так это признать, что попытка извиниться перед бывшими юными правонарушителями дала превосходный результат. Один только концерт Маленького оркестра чего стоил. Ну и чего греха таить, приятно было выяснить, что Танита и Карвен на меня совсем не в обиде. И, похоже, изгнание действительно пошло им на пользу, как я и предсказывал. Моей заслуги в этом, конечно, нет, а все равно хорошо, что я не обманул их своей глупой оптимистической болтовней. Упреков Айсы это, конечно, не отменяет, а все-таки счет два – один в мою пользу. Пока. Я же еще с их приятелем Менке не поговорил.

Беседу с Менке я отложил напоследок по одной-единственной причине: послать ему зов было проще, чем остальным – технически, я имею в виду. Потому что я очень хорошо его помнил. Огненно-рыжий, длинный как жердь, поди такого забудь.

– Поговорить с ним, что ли, прямо сейчас? – вслух спросил я у доброй дюжины пустых кружек, успевших скопиться на крыше за пару последних дней. – Во-первых, просто нечестно оставлять парня без моих извинений. Остальным досталось, а он сидит как сирота. А во-вторых, еще более нечестно оставлять меня погибать от любопытства. Я же до утра не доживу, если не выясню больше никаких подробностей.

Кружки выслушали меня без возражений. Хотя вообще-то, могли бы напомнить, что сейчас уже за полночь – у нас. А в Суммони небось вообще скоро рассвет. О часовых поясах Мира я до сих пор никогда не задумывался, но предполагал, что теоретически они должны быть. Или нет?..

Все-таки стопка учебников для начальной школы мне бы совершенно не повредила. Читал бы их на ночь, как сказки, и всем вокруг было бы хорошо. Особенно обитателям далекой страны Суммони в лице рыжего Менке. А так пришлось ему расплачиваться за мое невежество.

Он, впрочем, не спал. И совершенно не удивился моему внезапному появлению. Тут же отозвался: «А я как раз сижу, гадаю, пришлете вы мне зов или нет».

«Друзья уже рассказали, что я за каким-то драным вурдалаком внезапно решил вас всех разыскать?» – сообразил я.

«Ну да. Танита похвасталась, что вы пришли на ее концерт, а Карвен – что сидел рядом с вами. Хотел бы я тоже там оказаться! Музыку послушать и с вами поговорить. Но Безмолвная беседа – тоже здорово. Я в последнее время часто вас вспоминаю. Особенно, как вы нас в ссылку везли, а казалось, что на пикник. Такое было настроение. И до сих пор ничего в этом смысле не изменилось – что бы я ни делал, а все равно как будто еду на веселый пикник, с такой скоростью, что голова кругом. И это здорово упрощает жизнь. Ничего не страшно и не трудно. И самое интересное еще впереди. Давно хотел прислать вам зов и сказать спасибо за это настроение. Раньше я таким не был, это точно. Даже когда колдовал».

«А почему не прислал? Я бы обрадовался».

«Ну так я же не знал, обрадуетесь вы или нет. А важные разговоры должны вестись только по желанию обеих сторон, – серьезно объяснил он. – Ничего – гораздо лучше, чем плохо, это правило я хорошо усвоил».

Ишь какой.

«А «важные разговоры» – это какие? – спросил я. – Мне надо знать, чтобы тебя не подвести. А то начну говорить ерунду и все испорчу».

«Вы точно не испортите. Степень важности разговора зависит от собеседника. Главное – кто говорит. И где. И прочие обстоятельства тоже могут иметь большое значение. А о чем говорить – это уже дело десятое. Все равно настоящий смысл всегда по ту сторону слов».

«Да, пожалуй, – согласился я. – Если что, имей в виду, у меня сейчас вполне достойное «где». Сижу на крыше Мохнатого Дома. Отсюда такой вид на Старый Город, что хочется не то заплакать, не то просто сгрести его за пазуху и никогда никому не отдавать».

«А я – на берегу моря, – откликнулся Менке. – У нас скоро рассвет. Небо еще совершенно ночное, но воздух уже розовый, как всегда под утро. Жалко, что вы так далеко, я бы хотел вам это показать».

«Далеко – это как раз совершенно не проблема. Если хочешь показать мне ваш рассвет, просто скажи, куда идти. Как это место называется?»

«А что, вы можете быстро сюда добраться? – изумился он. – Из Ехо в Суммони?! Но как? Темным Путем так далеко не ходят».

«Еще как ходят. Просто не все. Но то же самое можно сказать о любом деле: это не у всех получается. Я, к примеру, отвратительно варю камру, но моя немощь совершенно не отменяет мастерства остальных поваров. С Темным Путем та же история».

«Здорово! – обрадовался Менке. – Я-то сам Темным Путем даже в соседнюю комнату пройти не смогу, не успел научиться. Но как же отлично, что это в принципе возможно – так далеко им ходить!»

«Но только когда точно знаешь, куда. Если я просто пожелаю оказаться в Суммони, одним Темным Магистрам ведомо, в какую лесную чащу меня занесет».

«Я сижу на берегу Ариморанского моря, на дальней окраине города Ачинадды. Этот участок побережья не имеет никакого названия, но неподалеку находится Вечный Вечерний пляж».

«Надо же, как поэтично».

«Да, пожалуй. Этой информации вам достаточно? Потому что я не знаю, как еще точней объяснить».

«Сейчас проверим», – сказал я.

Зажмурился, представил, как в темноте под опущенными веками вспыхивают огненные буквы: «Уандук, страна Суммони, окраина Ачинадды, берег моря, рядом с Вечным Вечерним пляжем», – привычно изумился, какой же все-таки кошмарный у меня почерк, даже в воображении, и сделал шаг. Мысленно, не отрывая задницу от подушки, на которой сидел. Этого, как выяснилось по мере накопления опыта, совершенно достаточно. Долго не мог понять, как мои старшие коллеги это делают, и завистливо бурчал про себя: «Пижоны». А оказалось, проще простого. Тот самый шаг, который следует сделать, пересекая вставшую перед тобой стену живого черного света, чтобы оказаться в нужном месте, вполне достаточно просто вообразить. Забавно, но так даже легче – после того, как привыкнешь. Со стороны кажется – выпендреж, а на самом деле просто экономия усилий. Говорю же, магию изобрели лентяи, чтобы облегчить жизнь других таких же лентяев. Все остальное – случайный побочный эффект.

В нос мне ударил незнакомый запах – влажный, терпкий и сладкий, – видимо, именно так пахнет море где-то в далеких краях. В смысле вот прямо здесь.

Открыв глаза, я обнаружил себя сидящим на светлом как пепел песке. Справа от меня зычно рокотал чем-то недовольный прибой, слева горланили невидимые пока птицы, вдалеке виднелись густые купы деревьев – не то фрагменты большого парка, не то чьи-то сады, вокруг обильно цвели какие-то цепкие ползучие кустарники; теплый, очень сильный ветер швырнул мне в лицо полу моего собственного лоохи – ладно, спасибо, что не центнер песка – и тут же утих, как добродушный ленивый пес, приученный встречать чужих громким лаем: рявкнул разок для проформы и хватит, пойду отдохну.

Небо над Уандуком, как известно, красное. Этому есть отличное лженаучное объяснение: дескать, пески Великой Красной пустыни Хмиро отражаются в зеркале небесной тверди, и вот нам результат.

Небо, конечно, никакая не твердь; тем более, не зеркальная. Это общеизвестный факт. Магия магией, но с естественными науками в Мире дела обстоят вполне благополучно. Основные физические свойства реальности, данной нам в ощущениях, давным-давно изучены, записаны и более-менее толково разъяснены, поэтому любой успевающий школьник уверенно скажет вам, что обычный цвет неба обусловлен эффектом рассеяния света в атмосфере и может быть радикально изменен только применением Очевидной магии высоких ступеней, да и то на сравнительно непродолжительный срок. Однако, вопреки передовым достижениям научной мысли, небо над Уандуком все равно красное, хоть ты тресни. И чем ближе к Великой пустыне Хмиро, тем оно красней. А чем дальше, тем, соответственно, слабее выражен этот оттенок.

Страна Суммони расположена вдалеке от Великой Красной пустыни, на берегу Ариморанского моря, зато до другого материка, Чирухты, отсюда рукой подать. Говорят, при попутном ветре и с хорошим капитаном до Атоши, столицы и главного порта государства Чунчони, или до Мурийской Ларики отсюда можно добраться всего за полдюжины дней. В «Энциклопедии Мира» сэра Манги Мелифаро написано, что столь благоприятному для торговли расположению прибрежные города Суммони обязаны процветанием и благоденствием, а остальная часть страны почти безлюдна и покрыта практически непроходимыми лесами неописуемой красоты. Через них еще в далекой древности был проложен так называемый Путь Великолепия – широкая тропа, по которой ходят караваны из Куманского Халифата, нагруженные не столько товарами, сколько праздной публикой, желающей насладиться красотой дикой природы. Ради удовольствия путешественников тропа петляет причудливыми зигзагами, что почти втрое удлиняет путь, зато позволяет осмотреть самые красивые рощи, пещеры и водопады, а построенные вдоль нее придорожные трактиры и гостиницы роскошны, как дворцы халифа и дороги как вход в Харумбу. Собственно, это все, что я знаю о Суммони. Мягко говоря, не так уж много. Что я действительно умею, так это быстро и качественно забывать прочитанную информацию, если ее нельзя применить на практике вот прямо сейчас.

В общем, от побережья Ариморанского моря, где я оказался, до Красной пустыни Хмиро очень далеко. Поэтому предрассветное небо здесь было не багровым, как в Кумоне, а зеленовато-лиловым. Но вследствие какого-то удивительного оптического эффекта воздух окрасился в интенсивный розовый цвет. Вот что, значит, хотел показать мне Менке. Действительно необычное зрелище. Как будто смотришь сквозь цветное стекло.

Осталось понять, где он сам.

Не успел я мрачно подумать, что вполне мог оказаться на берегу с какой-нибудь другой, неправильной стороны Вечного Вечернего пляжа, как увидел вдалеке человеческий силуэт, приближающийся ко мне настолько стремительно, насколько это вообще возможно для бегущего по песку.

«Эй, – спросил я, воспользовавшись Безмолвной речью, – это ты по берегу мчишься?»

Получив утвердительный ответ, я пошел ему навстречу, то и дело проваливаясь в песок по щиколотку – очень уж он здесь был легкий и рыхлый, совсем не такой, как я привык.

Менке Айро оказался в точности таким, каким я его запомнил: рыжим, долговязым и очень юным, почти подростком. За несколько лет, прошедших с нашей последней встречи, он совсем не изменился. И одновременно стал совершенно другим.

В той или иной степени это произошло со всеми его друзьями-изгнанниками. Храбрая ведьма Айса, когда-то видевшая смысл своей жизни только в магии, делает карьеру под материнским присмотром. Молчаливая Танита превратилась в гениального музыканта и одновременно – энергичную юную леди, способную вдохновенно повести за собой хоть свой Маленький оркестр, хоть целый королевский полк, да еще и меня прихватить за компанию, заболтав до полной утраты бдительности, а это действительно надо уметь. Лукавый умник Карвен обзавелся открытой, почти простодушной улыбкой и подкупающей в его исполнении искренностью; впрочем, этой технике как раз можно просто выучиться и применять по необходимости, мне ли не знать. Но в любом случае рыжий Менке изменился больше всех. И дело вовсе не в его манерах, настроении и темпераменте. А в том, что оказавшись рядом с ним, я почувствовал, как дрожит и искрится от напряжения реальность, и я вместе с ней, тайно содрогаясь от ее счастливого хохота, щекочущего кончики пальцев. Очень знакомое ощущение, со мной это часто случается. По нескольку раз на дню. Стоит только оказаться рядом с по-настоящему могущественным колдуном, а их рядом со мной, хвала Магистрам, хватает.

Но почувствовать это, встретившись с юным Менке, я, конечно, совершенно не ожидал. Вот это, я понимаю, называется с толком провести время в изгнании. Все бы так уныло скитались вдали от Сердца Мира. Ну он дает.

– Ну вы даете! – сказал Менке. – Темным Путем в такую даль пришли! А ведь считается, будто это невозможно. В пределах Соединенного Королевства – еще куда ни шло, у некоторых знаменитых Магистров, говорят, получалось аж до предгорий Энбахо[95] добраться, но дальше уж точно никак. А вы вот так запросто из Ехо – и прямо в Ачинадду! Своими глазами вас тут вижу, но поверить все равно не могу.

– Просто учителя у меня очень хорошие, – сказал я. – Вот уж с чем действительно фантастически повезло.

– О да, – кивнул Менке. – Это я могу понять. Мне тоже так повезло.

«Это заметно», – подумал я. Но с расспросами на него набрасываться пока не стал. Я-то, конечно, погибал от любопытства, но нетерпение – не повод превращать в допрос приятную беседу с человеком, который, это сразу видно, сам горит желанием побольше тебе рассказать. Таких торопить – только все портить.

– Очень красиво сейчас, правда? – спросил Менке. – Такое розовое все! Перед рассветом так часто бывает. А я обычно сплю с рассвета до полудня. Мастер Иллайуни говорит, это самое подходящее время для сна. Так что я почти всегда успеваю посмотреть на эту красоту. Но за столько лет все равно не привык. Каждый раз заново удивляюсь.

– Надо же, родная душа, – невольно улыбнулся я.

– Кто – я? – обрадовался Менке.

– И ты, и твой Мастер Иллайуни. Хоть кто-то в Мире правильно понимает, как выглядит идеальный режим дня!

– Мастер Иллайуни говорит, поутру, когда люди бодрствуют, Мир под тяжестью их взглядов становится слишком реальным. Предметы обретают дополнительный вес, а их тени – избыточную четкость очертаний. Жить в дневном Мире удобно, гораздо спокойнее, чем в ночном, но привычка к спокойствию и удобству грозит утратой внутренней зыбкости. Поэтому время, прожитое при солнечном свете, следует уравновешивать временем, прожитым в темноте. Ночью большинство людей спит, и Мир, пока они его не видят, может дать себе волю, стать таким, каков есть – смутным и неопределенным. Поэтому по ночам следует бодрствовать: глупо и нерасчетливо упускать драгоценное время, когда Мир с нами честен, насколько это вообще возможно с учетом того, что жизнь по своей природе лжива.

– Жизнь лжива?!

– По крайней мере, так говорит Мастер Иллайуни. Жизнь – лукавое обольщение, желанная сладкая ложь, а смерть – нежеланная горькая правда, которой лучше вовсе не знать. А узнав, отменить усилием воли и забыть навсегда. Из всех искусств, которыми следует овладеть мудрому человеку, важнейшим является искусство самообмана; пока преуспеваешь в нем, остаешься жив.

– Неожиданная концепция.

– Для меня тоже все это звучит удивительно и в высшей степени странно, – согласился Менке. – Но думаю, Мастеру Иллайуни виднее. Все-таки он прожил на свете столько тысячелетий, что у меня пальцев на обеих руках не хватит их сосчитать. Наверное успел разобраться.

– Да, за столько времени вполне можно начать понимать, что к чему, – сдержанно согласился я. – Так он, получается, бессмертный?

– Что-то вроде того. Мастер Иллайуни происходит из древнего кейифайского рода. Причем в своей семье он самый младший. У кейифайев редко рождаются дети. Настолько редко, что принято считать, будто они способны производить потомство только в смешанных браках. Но это совсем не так. Просто мало кто из них находит в деторождении источник наслаждения. А усилия, не доставляющие наслаждений, кейифайи считают лишенными всякого смысла и стараются по возможности их избегать.

– Ага, – растерянно сказал я. И зачем-то повторил: – Ага.

Более осмысленных комментариев у меня пока не было.

За разговором мы как-то незаметно пришли к самой кромке прибоя, и я предложил:

– Давай посидим где-нибудь здесь. У этого моря я еще никогда не бывал. Хочу на него посмотреть.

– Конечно, – спохватился Менке. – Я сам должен был предложить.

После того, как мы устроились на теплом песке, он добавил:

– Вы извините, что не приглашаю в дом. Я бы рад, но у нас с этим строго: никаких гостей. Даже торговцам нельзя переступать порог. Ученикам – можно, но не всем. Поначалу Мастер Иллайуни впускал нас в дом только спать. Такое было правило: заходи, когда уже едва на ногах стоишь, и, не раздеваясь, падай в постель. А как проснулся, сразу выходи во двор, прямо в окно. Только Таните с первого дня разрешалось проводить в доме столько времени, сколько захочет. Потом, примерно через год, мне и Карвену тоже стало можно. А Айсе до последнего дня запрещалось бодрствовать в доме. Она до сих пор злится на Мастера Иллайуни, думает, это было такое изощренное издевательство. И не верит, что на самом деле этот запрет – отчасти комплимент.

– Такой комплимент я бы, пожалуй, тоже не оценил, – хмыкнул я.

– Ну да, – согласился Менке. – Жить по таким правилам довольно неудобно. Мы даже мылись в море. И свои вещи хранили в сундуках под навесом, прямо во дворе. Хорошо еще, что зимы тут теплые, а от дождя можно спрятаться в садовой беседке. И кормили нас там же, за столом. Мастер Иллайуни проводил с нами на улице довольно много времени. Он не хотел никого обижать, просто берег свой покой. Кейифайи очень чувствительны. Им трудно находиться рядом с другими людьми в закрытом помещении. На свежем воздухе – еще куда ни шло. Но когда мы спим, им нравится быть рядом. Мастер Иллайуни говорит, любой спящий в доме милее шунуры.

– Чего-чего милее?

– Шунуры. Шунура – это такой местный зверек. Мелкий грызун с коротким густым мехом и пушистым хвостом, действительно очень славный. Практической пользы в хозяйстве от них никакой, но считается, что в доме, где живет шунура, у всех постоянно хорошее настроение и не бывает ссор. Однако поселить у себя шунуру по своей воле нельзя, она должна завестись сама. Влезть в окно или сделать подкоп. Иначе шунура решит, что оказалась в плену, и зачахнет.

– Ага, – кивнул я. – Ладно, с шунурами разобрались. Хоть что-то стало понятно. Вполне можно жить.

Менке сочувственно улыбнулся:

– Мы тут в первый год вообще ничего не понимали, хотя Мастер Иллайуни исправно отвечал на наши вопросы. А я вам за несколько минут пытаюсь все сразу пересказать. Представляю, каково вам приходится! Но что касается наших домашних правил, все более-менее просто: поначалу Мастер Иллайуни пустил в дом только Таниту, потому что она храбрая и спокойная. И при этом совсем не могущественная – в том смысле, что в старые времена в наших краях ее бы ни в один Орден не взяли.

– Да ладно тебе, – заступился я за Таниту. – Не взяли бы они, ишь! Будь у меня свой Орден, я бы ее сам позвал, и пусть все кусают локти, что им такое сокровище не досталось.

– Ну так это вы ее сегодня увидели. И, наверное, забыли, какой она была несколько лет назад. Но на самом деле здорово, что именно такой! На могуществе свет клином не сошелся, а вот уродиться с характером, способным с первого взгляда пленить старого кейифайя – огромная удача. Это же именно Танита познакомилась с Мастером Иллайуни – случайно, на рынке в Капутте. Они сразу друг другу очень понравились, и Мастер Иллайуни, недолго думая, решил взять Таниту к себе в ученицы – не за какие-то выдающиеся способности, а просто потому, что рядом с ней одно удовольствие находиться и помощь по дому от такой приятно принять. А нас позвал просто за компанию: не хочешь бросать друзей? – ладно, возьму всех. Забавно, что в итоге с Мастером Иллайуни остался именно я. Далеко не такой милый, как Танита, не настолько умный, как Карвен и гораздо менее могущественный, чем Айса. Еще недавно я бы сказал не «забавно», а «удивительно». Но на самом деле, ничего удивительного тут нет. Когда видишь человека впервые, знаешь только, в какую сторону его будет легко повести. А во что он превратится по дороге, это всегда сюрприз. Мастер Иллайуни говорит, именно непредсказуемость делает нас в его глазах истинными сокровищами. Не только нас четверых, а вообще всех людей. В смысле не-кейифайев. Со своими ему не так интересно: все понятно с первого взгляда. Поэтому он предпочитает иметь дело с людьми, хотя это довольно мучительно.

– Мучительно? – переспросил я. – Слушай, ну конечно! Сразу мог бы сообразить. Я же однажды встречался с куманским халифом Цуан Афией[96]. И перед началом аудиенции его придворные просили меня сохранять полное спокойствие, потому что халиф очень страдает от перепадов чужого настроения.

– Да, именно, – кивнул Менке. – Я тоже о нем такое слышал. А ведь куманский халиф сравнительно молод. И не чистокровный кейифай; общеизвестно, что один из его предков, участник похода Ульвиара Безликого, привез жену откуда-то из наших краев. Так что халифу гораздо легче, чем Мастеру Иллайуни.

– Боюсь, он с тобой не согласился бы, – невольно улыбнулся я, вспоминая, как перекосило беднягу Цуан Афию от первой же моей тревожной мысли.

– Конечно, не согласился бы. Известное дело, своя голова всегда болит сильнее сотни чужих.

– Интересно все-таки, почему кейифайям так трудно нас выносить? – спросил я. – Я тоже ощущаю чужую силу, но получаю от этого удовольствие, причем совершенно вне зависимости от настроения ее обладателя. Пусть себе злится и нервничает, сколько хочет, мне все равно приятно находить рядом. Физически, я имею в виду, обычного человеческого сочувствия это не отменяет. Но у кейифайев явно не в сочувствии дело. Что они ощущают, когда рядом оказывается беспокойный могущественный человек? Боль, раздражение, помутнение рассудка? Или просто такое же беспокойство, но оно с непривычки кажется невыносимым? Ты знаешь?

Менке задумался.

– Если я правильно понимаю, – наконец сказал он, – в восприятии кейифайев всякий человек своего рода звук. И чем больше у нас внутренней силы, тем громче мы звучим. Тихих, то есть слабых, людей им терпеть несложно, а таких уравновешенных, как Танита, даже приятно, все равно что слушать доносящуюся издалека благозвучную музыку. Но начиная с определенной громкости, то есть, степени личного могущества, мы становимся совершенно невыносимы, если только не звучим в определенном вдохновляющем ритме, тогда нам, конечно, цены нет… Эх, я, наверное, очень непонятно объясняю!

– Умеренно непонятно, – успокоил его я. – Я, конечно, уже изрядно запутался, но с ума ты меня пока не свел. Так что продолжай. Как получилось, что вас с Карвеном все-таки пустили жить в доме? Неужели за год вы настолько ослабли? Глядя на тебя сейчас, непросто в это поверить.

– Конечно, нет, – улыбнулся Менке. – Не ослабли, а изменились. Много времени проводили рядом с Мастером Иллайуни, учились у него разным вещам и постепенно стали звучать иначе. В том самом вдохновляющем ритме, о котором я говорил. В этом смысле мы оба хорошие ученики. Я был очарован, а Карвен – только заинтересован, но этого оказалось достаточно, чтобы настроить его на нужный лад. А Айса… Ну, вы же помните Айсу!

– О да. И, пожалуй, понимаю, почему ее так и не пустили в дом, – кивнул я. – Был бы я старым кейифайем, тоже постарался бы держаться от нее подальше. Уверен, она ни за что не стала бы звучать в приятном для других ритме, даже если бы умела этим управлять. Потому что стараться кому-то понравиться – это малодушно.

– Да, именно. Мастер Иллайуни говорил, Айса просто не рождена, чтобы быть чьей-то ученицей. Слишком для этого хороша. Такие люди, как она, все делают сами. Ну или не делают ничего. Второе, к сожалению, чаще, потому что в одиночку очень трудно справиться с собственной силой. Но помощь они не любят и не умеют принимать.

– Ладно, это более-менее понятно, – вздохнул я. – А чему, собственно…

Я хотел спросить: «А чему, собственно, вы здесь учились?» – но не успел. На мой затылок легла рука, легкая и горячая, как свежеиспеченная лепешка. И тихий вкрадчивый голос произнес:

– Эй, Менке, где ты берешь таких приятелей? Я тоже хочу.

Обернуться и посмотреть, кто это так беспардонно меня хвалит, я тоже не успел. Потому что буквально миг спустя на моих коленях уже сидела тонкая как стрела, легкая как пух, теплая как кошка женщина и обнимала меня столь пылко, словно я был ее любимым, невесть куда сгинувшим женихом. И вот наконец вернулся.

Она показалась бы мне бесплотной, если бы не тяжелая грива длинных светлых волос, окутывавших ее как плащ и убедительно грубое сукно скрывавшейся под ними одежды. Пахла она как здешнее море, чем-то сладким и пряным, скорее аппетитно, чем соблазнительно. Лучшая в Мире женщина-пунш.

– От твоего любопытства скоро море выйдет из берегов, – прошептала она, не то укоризненно, не то восхищенно. – Таким звонким людям, как ты, следует быть прямодушными: хочешь что-то узнать, сразу спрашивай, а не терпи, ожидая, пока ответ придет сам. Потому что не-вы-но-си-мо! Я вон даже за полмили отсюда из-за тебя уснуть не могу, с боку на бок ворочаюсь, все думаю: «Интересно, чему же это я такому детей учу?» – и рассмеялась, доверчиво уткнувшись носом мне в шею.

Сказать, что все это было несколько неожиданно – не сказать ничего. Незнакомые люди довольно часто испытывают ко мне необъяснимую симпатию, но так бурно ее до сих пор никто не проявлял. Жители Ехо, впрочем, вообще достаточно сдержанны; подозреваю, это в большой степени наследие Смутных Времен, когда любое непрошенное прикосновение к другому человеку могло оказаться попыткой его заколдовать, а значит, считалось таковой по умолчанию и могло иметь чрезвычайно неприятные последствия. Традиции, порожденные требованиями безопасности, так живучи, что долго сохраняются и после полной утраты практического смысла, поэтому у нас даже влюбленные редко ходят по улицам обнявшись, а обычный хлопок по спине считается предложением настолько близкой дружбы, что трижды задумаешься, прежде чем кого-то так осчастливить. А если хочешь, чтобы лучшие друзья, забыв о воспитании, повисли у тебя на шее, желательно умереть у них на глазах, а потом воскреснуть. На худой конец, пропасть без вести хотя бы на год.

В общем, до сих пор самым невоздержанным человеком в моем окружении был я сам. Это очень удобно. Гораздо веселее гоняться за другими, угрожая прилюдно заключить их в объятия, чем растерянно таращиться на вцепившуюся в тебя прекрасную незнакомку, мучительно соображая, что с ней теперь следует сделать: поцеловать? Аккуратно стряхнуть? Или просто вежливо поинтересоваться, как ее зовут?

Пока я все это обдумывал, женщина отпрянула от меня так же стремительно, как только что набросилась. Усевшись в нескольких метрах от меня, сказала:

– Да, конечно, ты же угуландец. У вас не принято обнимать незнакомцев, чтобы побольше о них узнать. Сколько земель, столько обычаев, всего в голове не удержишь. Поэтому я поступаю, как самому удобней.

Только тогда я понял, что никакая она не женщина. Юноша, почти мальчик, в том возрасте, когда довольно легко перепутать… нет, погоди, какой, к Темным Магистрам, мальчик, взрослый мужчина, почти старик, не то чтобы женственный, но вполне можно принять его за старуху… только что было можно принять за старуху, наверное, все дело в ракурсе, или в обманчивом розовом сумеречном свете, или просто в моем зрении, которое только притворяется острым, а на самом деле периодически сдает. Но теперь наконец понятно, что передо мной мужчина средних лет… нет, все-таки гораздо моложе, почти юноша, почти мальчик, похожий на девочку, наверное, из-за длинных, стелющихся сейчас по песку светлых кудрявых волос, а так-то какая может быть девочка, здоровенный мужик средних лет, даже старше, практически старик, вот же черт.

Кто оно вообще?!

– Эй, ты что, на меня рассердился? – изумленно спросил старик. – Действительно? Да?! Вот это номер!

И рассмеялся звонко и простодушно, как деревенский школьник, впервые в жизни увидевший выступление клоуна.

– Это Мастер Иллайуни, – сказал мне Менке. – На него сердиться нельзя.

– Да я не на него сержусь, – вздохнул я. – А просто так. Безадресно. Я часто сержусь, когда окончательно перестаю понимать, что происходит. Не люблю быть беспомощным, вот и все.

– Ой неееееет! – сквозь смех сказал Иллайуни и для убедительности взмахнул рукой. – Ты давай это дело прекращай. Тебе совсем нельзя сердиться! Никогда, ни на кого. Ты что?! Звонкий такой – и вдруг сердится, как пьяный матрос! Так и до Конца Мира допрыгаться можно.

– Да ну, – невольно улыбнулся я. – Не так все страшно. За мной обычно приглядывают. Есть кому. Чуть что не так, суют в пасть какой-нибудь пирожок. И я отвлекаюсь. И Мир в очередной раз спасен.

– Совершенно невозможно с тобой разговаривать! – укоризненно сказал он. – То ты сердишься, то вдруг сразу шутишь. А все вопросы, от которых минуту назад с ума сходил, уже забыл. Я за тобой не успеваю. На самом деле это даже весело! Как на карусели. Но если хочешь со мной говорить, выбери какое-нибудь одно настроение. Чем спокойней, тем лучше. А то нырну в море и буду лежать на дне, пока ты отсюда не уйдешь. Там хоть твоего звона не слышно. И вообще почти ничего.

Менке сделал отчаянное лицо, что, по замыслу, вероятно, должно было подтвердить серьезность намерений его учителя.

– Ладно, – согласился я. – Попробую.

Вдохнул, выдохнул, привычно помянув трехэтажным добрым словом сэра Шурфа, который за долгие годы непрерывных обоюдных издевательств, составляющих прочную основу нашей дружбы, вколотил-таки в меня свои грешные дыхательные упражнения. И правильно сделал, потому что в жизни и правда случаются ситуации, когда умение быстро успокоиться становится бесценным. Вот например сейчас.

Иллайуни почувствовал перемену в моем настроении прежде, чем я сам.

– Спасибо, что выполнил мою просьбу, – поблагодарил он. – Теперь можно и представиться. Меня зовут Ба Шумбай Иллайуни Горда Ойян Цан Марай Абуан Найя, и я из рода строителей и хранителей Харумбы. Ты нас знаешь, ты там однажды был. А я оттуда ушел. Навсегда.

Я снова медленно вдохнул и выдохнул. И еще раз. Просто для профилактики. Мало ли, что еще он сейчас сообщит.

– Я был не совсем там, – наконец сказал я. – Рядом.

– Да, конечно. На берегу. Дальше тебя живым никто бы не пропустил. Но это неважно. Главное, ты успел узнать, чем мы там занимаемся: изгоняем из умирающих смерть и даем им вечное убежище от нее. Вот и славно! Это сэкономит нам кучу времени. Простые вещи я даже ученикам не люблю объяснять, а ты – не мой ученик. Что, честно говоря, жаль. Ух, я бы на тебя лапу наложил! Ты даже вообразить не можешь, какое у нас тогда пошло бы веселье!

И рассмеялся безмятежно, как школьница, на которую в этот момент был похож. Но быстро повзрослел, поднял на меня светлые, прозрачные, как чистая глубокая вода, глаза и сказал:

– Прости. Я веду себя крайне несдержанно. Но у меня есть оправдание: ты поразил мое воображение. Я еще никогда ни у кого не видел так красиво открытых Врат.

– Что?!

Иллайуни покачал головой.

– Этого я тебе объяснять не буду. Не желаю говорить о Вратах, которые открывались без моего участия. В этом вопросе я ревнив, как дикие уроженцы далекого севера. Мне обидно, что твои Врата открыл не я.

– Но кто? – растерянно спросил я. – И почему я сам ничего об этом не знаю?

– Наверное, потому, что ты довольно легкомысленный человек, – предположил Иллайуни. – Или просто пьешь слишком много вина и не замечаешь, что с тобой происходит?

– Да не то чтобы…

– Или у тебя настолько невыносимый характер, что твоя смерть сама сбежала от тебя на край Мира? – насмешливо предположил он.

Я подумал, что последняя версия как раз вполне похожа на правду. Но не стал ничего говорить. Вместо этого снова сосредоточился на дыхании. Иллайуни, конечно, сам виноват, что заставил меня нервничать; с другой стороны, если он и правда решит спрятаться от моего беспокойства на морском дне, получится довольно обидно.

– Ты пришел сюда с множеством вопросов, но похоже совсем не готов услышать ответы, – заметил Иллайуни. – Но сегодня я немилосерден, и ты все равно их получишь, хочешь того или нет. Слушай же: я ушел из Харумбы, потому что мне наскучило изгонять смерть из умирающих. Это изящное искусство, требующее точности и сноровки, но толку в нем мало. Теперь я отворяю Врата тех, кто еще полон жизни. Меня это развлекает и вдохновляет, а людям может пойти на пользу. Я учу их жить в разлуке с собственной смертью. Дело почти безнадежное, но мне оно по душе.

С этими словами он улегся на песок, опустил голову мне на колени, закрыл глаза и умиротворенно улыбнулся, словно только что завершил очень трудное дело и остался доволен тем, как у него получилось.

А я растерянно смотрел на него сверху вниз.

У Иллайуни было удивительное лицо – зыбкое, как рябь на воде. При этом его черты оставались вполне неизменными, менялось скорее впечатление от них. Вот прямо сейчас мне казалось, что левая половина лица принадлежит утонченно красивой старухе, а правая – вполне заурядному мужчине средних лет; в целое эти две половины никак не складывались. При этом, чем дольше я смотрел, тем яснее видел, что старуха вовсе не так уж стара и не слишком красива, а взрослый мужчина становится все больше похож на ребенка – что за безумный калейдоскоп!

– Если бы ты захотел у меня учиться, я бы сейчас поведал тебе по большому секрету, что открыть Врата и выпустить смерть, не убив человека, можно, только когда он спит и видит тебя во сне, – сказал Иллайуни таким сонным голосом, словно успел задремать, а я разбудил его своим внимательным взглядом. – А потом добавил бы: смерть, вопреки окружающим ее легендам, вовсе не разумное существо, с которым можно договориться, она – только сила, импульс, удар изнутри или снаружи, это уж как повезет. Не с кем там договариваться. И остановить ее невозможно, только исчерпать. Поэтому если знахарь, отворивший Врата, хочет, чтобы смерть никогда не вернулась домой и не убила его подопечного, он должен принять удар на себя, умереть чужой смертью, израсходовать ее силу по назначению. И это тоже следует делать во сне. Такое изысканное удовольствие: умереть и сразу проснуться, а значит – воскреснуть. Очень это люблю. Из тех редких развлечений, которые не приедаются. Интересно, а тебе понравилось бы? Но нет, этого мы с тобой никогда не узнаем. Ты не захочешь пойти ко мне в ученики, упрашивать бесполезно, я тебя насквозь вижу. Знал бы ты, как мне жаль!

Менке адресовал мне сияющий взгляд. Дескать, теперь вы знаете, чем мы тут занимаемся. А вовсе не зелья от запора для местного населения варим, как вы наверняка думали.

Ну, не то чтобы я действительно так думал. Но Менке честно заслужил этот миг торжества. Поэтому я не стал скрывать от него, что ошеломлен внезапно открывшейся правдой. Да и, положа руку на сердце, хрен бы я это скрыл, даже если бы очень захотел.

«То есть пока все остальное человечество дурью мается, вы тут потихоньку делаете людей бессмертными?» – спросил я его, воспользовавшись Безмолвной речью.

«Ну, что-то вроде того», – скромно ответил рыжий Менке, еще несколько лет назад подрабатывавший уборщиком в столичных трактирах и клубах, случайно связавшийся с дурной компанией юных колдунов-самоучек и загремевший в ссылку вместе с приятелями. Как же все-таки причудливо тасует свою карточную колоду прекрасная вдохновенная психопатка, которую обычно называют «судьбой».

Если бы у судьбы было человеческое лицо, готов спорить, она бы выглядела в точности как Иллайуни.

От размышлений меня отвлек тот факт, что покоящаяся на моих коленях голова стала заметно тяжелей. Миг спустя Иллайуни подскочил, как будто я уколол его шилом, уселся напротив и испытующе заглянул мне в лицо.

– Это ты нарочно? – спросил он.

– Что – нарочно? – опешил я.

– Меня усыпляешь – нарочно? Никогда не было со мной такого – чтобы рядом с чужим человеком, да еще таким беспокойным, и вдруг задремать.

– Вообще-то я знаю как минимум два способа насильно усыпить человека, – подумав, признался я. – Но оба ужасно хлопотные, нечаянно такое не сделаешь, а нарочно – зачем? Я слишком ленив, чтобы колдовать без крайней нужды. Может быть, на тебя просто подействовала моя усталость?

– А ты от меня устал? – польщенно спросил Иллайуни.

Никогда не знаешь, кому что может показаться комплиментом. Меламори, например, приходит в восторг, услышав: «На тебя страшно смотреть», Шурф чрезвычайно высоко ценит признания, что в старые времена я бы непременно постарался его съесть, сэр Джуффин Халли натурально расцветает, когда его называют карточным шулером, а этому красавцу приятно быть утомительным.

Ладно, почему бы его не порадовать.

– Есть такое дело, – сказал я. – Устал. Вдруг захотелось, чтобы ты замолчал – не навсегда, конечно, а на какое-то время, пока я обработаю полученную информацию и как-нибудь с ней смирюсь.

– Ненадежный ты все-таки человек, сэр Макс из Ехо, – усмехнулся Иллайуни. – Сам не знаешь, чего тебе надо. Только что сходил с ума от любопытства, а теперь – от того, что я его удовлетворил.

– Ну так, наоборот, очень надежный, – возразил я. – Что бы ни случилось, можешь не сомневаться, что я все равно буду честно сходить с ума, невзирая на внешние обстоятельства. Никому не дам сбить себя с толку!

Иллайуни одобрительно рассмеялся и внезапно так резко постарел, что я даже забеспокоился, все ли с ним в порядке. Может быть, я оказался слишком тяжелым собеседником?

Но буквально через несколько секунд он снова выглядел почти мальчишкой. Или даже девчонкой – отчаянно некрасивой, но гипнотически притягательной, как глубокая вода.

– Все-таки очень жаль, что ты пришел ко мне не учиться, – сказал он. – И даже не за бессмертием. Хотел бы я посмотреть, как ты умираешь и воскресаешь… А кстати, зачем?

– Зачем – что?

– Зачем ты сюда пришел? Ясно, что не ради знакомства со мной. И не за моими тайнами – ты даже сейчас, услышав кое-что интересное, явно не горишь желанием вызнать подробности. Тогда зачем?

– Да просто навестить Менке, – честно признался я. – Такой уж у меня сегодня выдался вечер воспоминаний о старых приятелях. Сперва просто послал ему зов, потом он сказал, что рассвет здесь красивый. А я еще никогда не бывал в Суммони. Я вообще пока мало где был, просто не успел попутешествовать. Ну и на него самого посмотреть захотел – какой он стал? Его приятель говорит, что у Менке теперь настоящая чудесная судьба, как в древних легендах. Кто угодно на моем месте тут же побежал бы знакомиться по новой. И расспрашивать, как он дошел до жизни такой.

– Это Карвен вам сказал про чудесную судьбу? – улыбнулся Менке. – Не берите в голову, он любит преувеличивать.

– Карвен отличный мальчишка, – заметил Иллайуни. – Очень талантливый и с большим сердцем. Жалко было отпускать – и его, и Таниту. Но ничего не попишешь, мне нужен только один ученик. Пришлось делать выбор. И я остановился на том, кто не мог без меня обойтись.

– Я был самым бестолковым, – весело подтвердил Менке. – И самым слабым. Ни на что толком не годился. Поэтому Мастер Иллайуни решил меня не отпускать. Понял, что без него я пропаду. А ребята, конечно, подумали, будто меня оставили, как самого способного. И не верят, что на самом деле все было наоборот. Наверное, никогда не поверят.

– Ты был не столько самым бестолковым, сколько самым доверчивым, – улыбнулся Иллайуни. – На самом деле это великий талант. Доверчивость – кратчайший путь к бессмертию, если попадешь в хорошие руки. Ты оказался настолько удачлив, что сразу попал в мои – совсем молодым. Не мог же я тебя подвести.

На этих словах он зевнул, да так заразительно, что я тоже сразу захотел спать.

– Невежливо гнать гостя взашей, но придется. Мне уже давным-давно пора спать. Еще час назад улегся, да ты уснуть не дал. Тебя было слышно издалека, хотя обычно стены дома милосердно берегут меня от любых потрясений. Но с тобой они не справились. Одно только твое присутствие на нашем берегу звенело, как корабельные колокола в порту в ветреный день. И еще вопросы. Очень много вопросов, по большей части несформулированных; строго говоря, ты просто хотел узнать все сразу, при этом совершенно не представляя, что может скрываться за этим «все». И каждый твой невысказанный вопрос визжал и верещал на свой лад – невыносимо!

– Прости, – сказал я. – Сам понимаешь, я не нарочно. Даже не подозревал, что от меня столько шума. Хотя мой друг в свое время говорил, что я дурно влияю на деревья в его саду: чего доброго научатся у меня беспокоиться, выкопаются из земли и станут бегать по городу, нервно размахивая ветвями.

– Ты, наверное, думаешь, что это удачная шутка, а мне совсем не смешно, – поморщился Иллайуни. – Могу только посочувствовать этим горемычным растениям. Сегодня на их месте оказался я. И, помаявшись, решил: ладно, если спать все равно невозможно, пойду познакомлюсь, интересный должно быть гость. И заодно удовлетворю его любопытство. Мой облик обычно шокирует чужестранцев, а речи – неподготовленных слушателей, вот и хорошо, пусть теперь мой мучитель сам не спит до полудня, ворочается от возбуждения, не в силах вместить в свою бедную голову все, что видел и слышал. Я по натуре совсем не зол, но иногда до смешного мстителен.

– Отличная, кстати, вышла месть, – улыбнулся я. – Только со мной вряд ли сработает. Я способен уснуть даже на наковальне, при условии, что кузнец хотя бы иногда будет промахиваться мимо моей головы. А уж без кузнеца – чистое счастье. Этим, пожалуй, сейчас и займусь. Без кузнеца. Спасибо тебе за терпение. И за твою месть. Особенно за месть! И, – я повернулся к Менке, – за приглашение. Был рад повидаться. Здорово получилось. Рассвет у вас действительно красивый. Надеюсь, Мастер Иллайуни не настучит тебе по ушам за такого шумного гостя.

– Ну что ты, – серьезно возразил Иллайуни. – Я никогда не бью учеников.

– А кто за мной по всему побережью с метлой гонялся, когда я пролил компот на «Трактат о Третьей Бледной Тени?» – внезапно возмутился Менке.

Наставник кое-как переформатировал свое зыбкое лицо в условно зверскую гримасу и показал ему кулак, после чего оба дружно расхохотались.

Если бы я переживал за Менке, тревожно гадал, что за учитель достался мальчику и каково ему тут живется, успокоился бы сейчас раз и навсегда. А так просто порадовался за обоих. Когда два человека, старший и младший, способны так дружно ржать по самому пустяковому поводу, ясно, что им крупно повезло друг с другом. И какая тогда разница, кто кого чему учит – хоть воскрешать, хоть убивать, хоть цветы для писем куманского халифа каким-нибудь хитрым древним способом засушивать. Настоящее обучение это не только передача знаний, но и – возможно даже в первую очередь – опыт счастливого равноправного взаимодействия с другим существом, во всем тебя превосходящим, но одним своим присутствием поднимающим на эту недосягаемую высоту. И вовсе не из соображений благотворительности, а просто потому что разговаривать с равным гораздо эффективней, чем неразборчиво выкрикивать инструкции, свесившись вниз головой со своих алмазных небес. И проще, и интересней. И веселей.

– Но за тебя я его точно не поколочу, – отсмеявшись, сказал Иллайуни. – Ты, конечно, шумный, как стадо куфагов[97] в брачный период, зато многие важные вещи понимаешь с полуслова. А понимающие собеседники – единственное, чего мне не хватает с тех пор, как я покинул Харумбу. Обязательно приходи еще, поболтаем. У меня в погребе бутылка желтого Шихумского припрятана; уже лет сорок жду повода ее открыть – мне-то вино пить нельзя[98], только наслаждаться, глядя, как это делают другие. Вернешься – устрою себе такой праздник. Только в следующий раз приходи в середине ночи. На рассвете уже не до гостей. Я обычно довольно рано ложусь.

– Я тоже, – согласился я. – Очень рано! Даже до рассвета далеко не каждый день досиживаю.

После этого я все-таки откланялся. А то действительно свинство: никто из-за меня спать не идет. В том числе я сам. Это особенно возмутительно.

* * *

Считается, что у меня отличная интуиция. Проявляется она в основном так: я регулярно совершаю вполне бессмысленные поступки, которые однако приносят неожиданно блестящий результат. Спроси меня потом, зачем я так сделал, только плечами пожму – откуда мне знать? Любого другого на моем месте считали бы просто умеренно везучим придурком, но для этого у меня слишком неоднозначная репутация. Поэтому на том месте, где у нормальных людей обычная бестолковость, у меня – интуиция. Из ряда вон выходящая, все так говорят.

Вот и сейчас вместо того, чтобы отправиться Темным Путем прямо в спальню и, по примеру учеников Иллайуни, упасть в постель, не раздеваясь, я зачем-то шагнул не туда, а в гостиную. Чем я собирался там заниматься, загадка. Не окна же на ночь закрывать, в самом деле. Такой аккуратностью я никогда не грешил. А гостей за пару часов до рассвета обычно как-то уже не ждешь.

И, как внезапно выяснилось, совершенно напрасно.

В центре гостиной прямо на ковре, высокомерно игнорируя расставленные повсюду удобные кресла сидел Великий Магистр Ордена Семилистника. В смысле мой друг сэр Шурф Лонли-Локли, самый занятой человек в мире, которому даже на вдохах и выдохах приходится порой экономить, чтобы не отвлекаться от более неотложных дел. По крайней мере, такова его версия.

На меня он не обратил ни малейшего внимания. И, в общем, правильно сделал, встречаются в Мире объекты поинтересней. Например, разложенная на полу доска для игры в «Злик-и-злак», кубики, фишки и склонившаяся над доской Базилио, на чьем лице в данный момент отображалась скорбь всех овеществленных иллюзий этого Мира, непрерывно угнетаемых злобными угуландскими колдунами.

Одного взгляда на доску было достаточно, чтобы понять: будь ее фишки моими, я бы сейчас выглядел не лучше. И скорее всего, спешно изобретал бы предлог, позволяющий немедленно прекратить эту агонию. То есть, партию. Но кому от этого легче.

Впрочем, сбежать у Базилио не было ни единого шанса. Она была надежно пригвождена к месту всеми имеющимися в доме котами. Всеми двумя, но если кому-то кажется, будто этого мало, значит, он просто никогда не имел дело с Армстронгом и Эллой, обладающими чудесной способностью в случае необходимости увеличивать свой и без того немаленький вес примерно до тонны. Такой теплой мягкой трогательной тонны, что даже на помощь не позовешь. Справляться с этим бедствием в нашем доме умею только я; если бы в Соединенном Королевстве проводились соревнования по безжалостному скоростному вылезанию из-под спящих кошек, ходил бы я в чемпионах. Но до столь высокого уровня развития досуга местная культура, увы, пока не доросла. Поэтому я прозябаю в безвестности.

По крайне мере, вот прямо сейчас я в ней точно прозябал. Моего появления не заметил никто, включая собак, внимательно следивших за ходом душераздирающей партии. Даже Друппи, который, как я прежде думал, все игры на свете считает одной и той же веселой игрой под названием «Опрокинь, до чего дотянешься, и перемешай по возможности», а потому решительно не способен усвоить какие-то дополнительные правила. Но, увидев, с каким напряжением он уставился на доску, я понял, что до сих пор недооценивал его аналитические способности.

Постояв немного на пороге печальным памятником всем неизвестным героям, невовремя вернувшимся домой, я смирил гордыню и уселся на ковер рядом с сэром Шурфом. И спросил:

– Ну и какого драного вурдалака ты не сказал, что сидишь у меня в гостиной? Я бы вернулся пораньше.

Он поднял на меня затуманенный азартом взгляд и некоторое время напряженно рассматривал, явно пытаясь вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах мы успели познакомиться, да еще и перейти на «ты». Потом его могучий интеллект справился с этой непосильной задачей, и мой друг сказал:

– Такое намерение у меня действительно было. Однако эта юная леди предложила мне составить ей компанию за игрой.

– Тем более надо было срочно меня позвать! Втроем играть интересней.

– Отчасти ты прав. Но я не мог упустить шанс сыграть один на один с противником, чья манера игры радикально отличается от твоей. Это интересный и поучительный опыт.

– Сэр Шурф имеет в виду, что, в отличие от тебя, я ему довольно часто проигрываю, – мрачно сказала Базилио. – А проиграв, вместо того чтобы в гневе испепелить доску, вежливо спрашиваю, не следует ли послать зов на кухню и попросить подать какие-нибудь напитки. Думаю, именно эти качества делают меня желанным партнером в глазах человека, который до сих пор играл только с тобой.

– В проницательности тебе не откажешь, – уважительно заметил Шурф.

Что, однако, совершенно не помешало ему сделать целую серию убийственных ходов, окончательно превративших партию в уголовное преступление. По статье «Циничное издевательство над несовершеннолетними овеществленными иллюзиями». Беда только в том, что в Кодексе Хрембера ее пока нет. До сегодняшнего дня никому в голову не приходило, что однажды она может понадобиться.

– Не могу смотреть на этот лютый ужас, – сказал я, демонстративно отворачиваясь от доски.

Они меня, похоже, даже не услышали. Зато мой голос наконец привлек внимание Друппи, который запоздало обрадовался моему появлению и полез обниматься, традиционно уронив меня на ковер. На этот раз я не стал упрекать пса за неаккуратное обращение с венцом природы в моем лице, потому что его безобразный поступок позволил мне хотя бы ненадолго прилечь. Устал я все-таки зверски. При этом уйти из гостиной, когда тут такое творится, было свыше моих сил. Азартные игры, торжество беззакония, ледяной ветер, отсутствие горячей еды, неизбывная скорбь, дурное поведение избалованных домашних животных – как же я все это люблю.

Некоторое время спустя я понял, что, если меня и дальше будут так беспардонно игнорировать, я просто усну – вот прямо здесь, на холодном полу. Ну, то есть строго говоря, на мягком теплом ковре, но сути это не меняет. Однако в этот момент раздался печальный голос Базилио:

– Я правильно понимаю, что после того, как вы три раза кряду отказались от нашей камры, предлагать ее в четвертый раз нет никакого смысла?

А сэр Шурф галантно ответил:

– Я чрезвычайно высоко ценю твою способность обобщать накопленный опыт и делать из него верные выводы.

Из чего я тоже сделал верный вывод, что худший эпизод в коротенькой жизни Базилио наконец-то завершился. Окончательно и бесповоротно. Потому что еще одного такого издевательства над бедным бывшим чудовищем я не допущу. В конце концов я ее главный опекун и защитник.

К тому же, мне обидно, когда они играют без меня.

– Все-таки хорошо, что вы – не старые кейифайи, – сказал я этим жертвам лудомании. И предпринял попытку сменить горизонтальное положение на сидячее. Условно успешную. То есть мне удалось приподняться, опершись на локоть. Для настолько усталого человека вполне неплохой результат.

– Я бы, пожалуй, не стал судить столь безапелляционно, – заметил сэр Шурф. – У старых кейифайев есть некоторые, не всегда очевидные, но вполне бесспорные преимущества как перед людьми, так и перед овеществленными иллюзиями; впрочем, насчет последних я не так уверен, поскольку недостаточно хорошо изучил этот предмет.

Недостаточно хорошо изученный предмет заметно оживился. Чего-чего, а любознательности Базилио не занимать.

– А кто такие кейифайи? – спросила она.

– Кейифайи – это просто такие до безобразия бессмертные люди, в древности населявшие Уандук, – объяснил я. – Собственно, до сих пор его благополучно населяющие, просто уже не в одиночку, а в большой компании своих смертных потомков от браков с людьми и просто людей, так и не удосужившихся заключить с ними ни единого брака. В общем, соседствуют с кем попало. Такая уж у них трудная вечная жизнь.

– Тебе бы лекции в университете читать, – неожиданно вмешался молчавший до сих пор Дримарондо. – Студенты слушали бы тебя, открыв рот. Ты так забавно рассказываешь!

– Например, по ботанике, – бесстрастно добавил сэр Шурф. Из чего следовало, что гламитариунмайоху он мне еще не простил. И вряд ли планирует сделать это в ближайшие годы.

– А почему хорошо, что мы – не старые кейифайи? – спросила Базилио. – Вроде бы считается, что быть бессмертными очень здорово. А жить на одном материке с кем попало, по-моему, не очень высокая плата за это преимущество. Вот ты, например, со всеми нами вообще в одном доме живешь. И не жа… не очень часто жалуешься.

– Старые кейифайи чрезвычайно чувствительны, – объяснил я. – Всякий человек кажется им чем-то вроде звука – кто-то потише, кто-то погромче. А я для них, как выяснилось – страшный грохот, совершенно невыносимый шум. Один бедняга в полумиле от меня уснуть не мог, только потому, что я вполне праздно маялся любопытством, по моим меркам, более чем умеренным. Так что будь вы старыми кейифайями, у вас бы уже головы взорвались от моего желания прекратить это безобразие. В смысле, тот факт, что вы вероломно играете без меня. Но вы крепкие ребята, бровью не повели. Преспокойненько доиграли. Я вами горжусь.

– Да я бы с радостью объявила новую игру! – воскликнула Базилио. – Но как раз перед твоим приходом сэр Шурф объяснял мне, что всякая начатая партия должна быть доведена до логического завершения вне зависимости от обстоятельств. Даже если потолок падает на головы игроков, или, к примеру, случайно вызванные соседями демоны в окна лезут, следует выбирать такие средства самообороны, которые не помешают завершить игру должным порядком.

– Чему ты ребенка учишь? – возмутился я. – Тебе хорошо, сбежишь в свою резиденцию, и привет, а мне с ней каждый день играть!

Но Шурф не стал отвечать. Он думал о чем-то другом.

– Однако, в интересной компании ты провел вечер, – наконец сказал он, не то одобрительно, не то укоризненно, поди его разбери. – Откуда вдруг взялся этот грешный старый кейифай?

– Из дома пришел, – невинно ответил я.

– Из какого дома?

– Из собственного, полагаю. Насчет архитектурных особенностей ничего сказать не могу: я его пока не видел. Дом стоит примерно в полумиле от побережья Ариморанского моря. А я сидел на самом берегу.

– Вот оно как. Надеюсь, хотя бы не у стен Харумбы?

– Всего лишь в Суммони, – улыбнулся я. – На окраине города Ачинадды, если тебе это хоть о чем-то говорит. Впрочем, ты все равно почти угадал. Этот красавец как раз недавно уволился из Харумбы. В смысле подал в отставку, спасся бегством, вышел на пенсию, уж не знаю, как они это оформляют. Говорит, надоело возиться с мертвецами. Теперь делает бессмертными нормальных живых людей. Нападает на спящих и умирает их смертью, если я все правильно понял. По-моему, отличное пенсионерское хобби.

– Да, неплохое, – флегматично согласился мой друг.

Знай я его немного хуже, решил бы, что ему и правда неинтересно. А так прекрасно понимал, что сэр Шурф сейчас натурально погибает от любопытства. Но ни за что не станет набрасываться на меня с вопросами, пока не сформулирует их предельно корректно и ясно. Восторженное мычание: «И что он? А ты? А потом? И как?..» – по его мнению, недостойно мыслителя.

Ну, в общем, сам виноват. Но я решил проявить милосердие и, не дожидаясь расспросов, подробно рассказал о своем визите на окраину Ачинадды. Особенно упирал на красоту своих загадочных «врат», в чем бы она ни выражалась, и переменчивость облика Иллайуни – то мальчишка, то старуха, то вдруг просто нормальный мужик. Базилио слушала меня, открыв рот и, похоже, была готова заочно влюбиться в героя моего рассказа, собаки, напротив, быстро заскучали и начали невежливо зевать, а Шурф в кои-то веки не трудился сохранять свой обычный невозмутимый вид. Впрочем, я бы все равно ему не поверил.

– Я неоднократно читал об удивительном впечатлении, которое производят на собеседников старые могущественные кейифайи, – сказал он, когда я умолк. – Но никогда не наблюдал описанный тобой эффект лично. Тебе чрезвычайно повезло. Впрочем, все пустяки в сравнении с выпавшей тебе возможностью побеседовать о бессмертии с одним из бывших хранителей Харумбы. Причем вне зависимости от того, говорил он правду, или просто решил над тобой подшутить. Из таких уст и ложь дорогого стоит.

– Тем более, что сама жизнь, по его утверждению, лжива, а смерть – горькая правда, которую следует скрывать от себя любой ценой, – усмехнулся я.

– И бессмертие как высшая награда преуспевшему в искусстве самообмана, – подхватил Шурф. – Изария Кум Уфуши, «Двадцать четыре вкуса вечности», самое начало Третьего Периода Небесных Скитаний, то есть приблизительно сто восемьдесят тысячелетий тому назад. Нет в этом Мире ничего более неизменного, чем классическая кейифайская философия.

– Ну должно же у них быть хоть что-то неизменное, – вздохнул я, в очередной раз вспомнив зыбкое лицо Иллайуни.

– Удивительно удачный у тебя выдался день, – заключил мой друг.

– Да не то слово, – согласился я. – Особенно если учесть, что перед Иллайуни был еще и лучший в моей жизни концерт. Надо бы запомнить, что заниматься ботаникой с утра пораньше – к счастью…

– Концерт?! – хором переспросили Шурф, Базилио и Дримарондо. Друппи не переспросил, поскольку лишен дара речи, но очень внимательно на меня посмотрел – не подменили ли часом любимого хозяина? И получится ли мирно ужиться с этим его высококультурным двойником?

Только Армстронг и Элла продолжали дрыхнуть. Кошек такой ерундой не проймешь.

– Концерт, – подтвердил я, втайне наслаждаясь произведенным эффектом. – Первое выступление Маленького оркестра во дворе резиденции Ордена Потаенной Травы. Пошел туда из вежливости и ничего особенного не ждал. А оказалось – одно из сильнейших впечатлений моей жизни. Я не преувеличиваю. Хотел бы преувеличить, сказал бы «самое сильное». Но врать не стану, были в моей жизни встряски и покруче. Мост Времени, например. Или когда я от супа Отдохновения чуть не окочурился. Так что Маленький оркестр всего лишь на третьем месте. Но все равно, я считаю, неплохой результат. До слез меня довели, мерзавцы.

В гостиной воцарилась тревожная тишина. Боюсь, теперь не одному Друппи пришла в голову мысль о возможной подмене.

– Да ладно вам, – вздохнул я. – Это я только с виду такой непрошибаемый. А на самом деле, трепетный, как какой-нибудь дурацкий старый кейифай. Нерасчетливый и беззащитный. Врата, опять же, зачем-то нараспашку, что бы это ни означало. А Маленький оркестр действительно очень хороший. Надо бы не забыть попросить Кофу распустить о них всякие нелепые сплетни, чтобы заинтересовать публику. Если хоть кто-нибудь в Мире заслуживает громкой славы и легких денег, то эти музыканты. И вообще…

На этом месте мои силы окончательно иссякли, и я умолк.

– Что – «и вообще»? – строго спросил сэр Шурф.

– «Вообще»? – сонно повторил я, пытаясь вспомнить, что собственно хотел сказать. – А. Ну да. И вообще ты дал мне очень хороший совет.

– Какой именно?

– Поговорить с бывшими изгнанниками. Они замечательные. Каждый по-своему. Один, кстати, у Скалдуара Ван Дуфунбуха сейчас работает – и счастлив, прикинь. И все это были их подарки – и концерт, и рассвет на берегу Ариморанского моря, и старый кейифай. Такой отличный он оказался… Прости, от всех этих впечатлений я устал, как неведомо что. И сейчас негостеприимно усну прямо у тебя на глазах.

– Ну, это далеко не самое худшее, что я от тебя видел, – утешил меня Шурф. – Как-нибудь переживу. – И, помолчав, добавил: – А интересные ответы на вопрос, что именно проделывала леди Шимора Тек с неизвестным сновидцем, приходят на ум теперь, когда мы узнали о специализации ее учителя, правда?

– Даже слишком интересные, чтобы обрабатывать их нелепой штуковиной, в которую превратилась моя голова, – зевнул я. – Подумаю об этом завтра.

Иногда я – удивительный оптимист.

* * *

«Ты мне нужен, – сказал Мелифаро. – Прямо сейчас. Можешь со мной встретиться?»

Мелифаро, конечно, злодей каких мало. И поиздеваться над ближними совсем не дурак. Но он знает меня слишком давно, чтобы будить задолго до полудня без веских на то оснований. Кому в наше время нужны могущественные враги?

И уж насколько я был сонный, растерянный и несчастный обладатель самой многоугольной в Мире головы, а сразу понял, что послать его подальше, перевернуться на другой бок и продолжить спать – хорошее, легко выполнимое, но не самое верное решение в моей жизни.

«Я все могу, – сказал я. – Потому что всемогущ. Приходи в гостиную Мохнатого Дома через четверть часа, и будет тебе счастье».

«Да хоть прямо сейчас!»

Ну да. Я и забыл, что тратить время на дорогу ему больше не надо. Мелифаро совсем недавно выучился ходить Темным Путем и теперь практикует новое умение при всякой возможности. Кенлех говорит, он даже дома с этажа на этаж иначе как Темным Путем не перемещается. В общем-то, правильно делает, нет ничего важней регулярной практики. Но все равно почему-то смешно.

Однако в настоящий момент смешно мне не было. Это что же получается, прощай мои драгоценные утренние минуты наедине с собой? Ну уж нет.

«Приходи, когда хочешь, – сказал я. – Но счастье все равно наступит только через четверть часа. Я, видишь ли, царственно нетороплив».

И с присущей мне царственной неторопливостью принялся метаться по спальне в поисках бутылки с бодрящим бальзамом Кахара, которая совершенно точно еще позавчера где-то здесь была. И заодно приличной одежды. Ладно, ладно, хоть какой-нибудь одежды. Хоть чего-нибудь смутно напоминающего одежду. С утра Малое Заклинание Призыва мне точно не по зубам, поневоле приходится быть непривередливым.

Когда я кое-как привел себя в порядок и спустился в гостиную, Мелифаро уже сидел в кресле, с шиком умостив на стол ноги в золоченых валенках, и пил камру прямо из кувшина, каким-то чудом появившегося здесь, пока я спал. Интересные дела. Вчера ночью никаких кувшинов точно не было, а Базилио, в силу своей иллюзорной природы не способная употреблять человеческие напитки, но полагающая их наличие на столе важным элементом дизайна интерьера, отправилась спать даже позже, чем я, а значит вряд ли поднимется раньше полудня; впрочем, я уже привык, что причинно-следственные связи в моем доме работают, как им самим заблагорассудится. И лучше вообще никогда не задумываться, откуда что берется и куда оно потом девается. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Там что-нибудь еще осталось? – без особой надежды спросил я, указывая на кувшин.

– Вряд ли, – меланхолично ответил Мелифаро. – Я уже довольно долго здесь сижу.

Я открыл было рот, намереваясь высказать все, что я думаю о злых людях, способных оставить бедного сироту в моем лице без глотка утренней камры, но тут наконец увидел его отчаянные глаза. Все дурацкие шутки сразу вылетели из моей головы, а сердце привычно сжалось и ухнуло – не в пятки даже, а куда-то глубоко под землю. Чтобы никто никогда не нашел, не откопал и не заставил переживать очередную драму, хватит уже с него.

Не то чтобы это ему когда-нибудь помогало.

– Что стряслось? – спросил я. – Кенлех в порядке?

Имя жены неожиданно произвело на моего друга целительное воздействие. Он растерянно моргнул и улыбнулся с таким облегчением, словно счастливо пробудился от кошмара и обнаружил, что все ужасы, успевшие с ним стрястись – всего лишь дурацкий сон, который даже запоминать особого смысла не имеет.

– Кенлех в полном порядке, – наконец сказал он. – Спасибо.

– За что?

– За напоминание о том, что по большому счету у меня все отлично. Вечно так – когда всякая ерунда выбивает из колеи, забываешь о главном.

Я молча кивнул. Сам так же устроен. Спросил:

– А какая именно ерунда тебя выбила? Я могу помочь?

– Еще как можешь. Если прямо сейчас отправишься на улицу Мрачных Дверей и…

– И подниму им настроение?

Иногда бывает просто невозможно удержаться.

Мелифаро и бровью не повел.

– Что-то в таком роде. На самом деле надо, чтобы ты попробовал там поколдовать. Абсолютно все равно, что именно ты сделаешь, лишь бы магию применил.

– Но зачем?

– Потом расскажу. Когда вернешься. Ну что ты так кривишься? Я тебя не разыгрываю. Правда.

– Кривлюсь, потому что пытаюсь вспомнить, где у нас эта самая улица Мрачных Дверей, – объяснил я.

– Рядом с улицей Маятников.

– Час от часу не легче.

– А какая тебе разница? Не пешком же будешь добираться.

– Ну так бескорыстную любовь к бесполезным знаниям никто не отменял.

* * *

Улица Мрачных Дверей, строго говоря, представляет собой один небольшой квартал между почти такой же короткой улицей Маятников и глухим забором, окружавшим когда-то роскошный, а теперь явно нежилой желтый особняк в стиле конца эпохи правления Гурига Третьего. Или Четвертого. И хорошо если не вовсе Пятого, по прозвищу Малыш. Чем больше полезных знаний по истории архитектуры вкладывает в мою бедную дырявую голову друг мой Малдо, обладающий сверхъестественной способностью свести к этой теме любую беседу, включая сетования на погоду и обсуждения нюансов вкуса жареных плавников рыбы йопс, тем больше я путаюсь в стилях, эпохах и порядковых номерах монархов.

В общем, этот желтый дом был похож на праздничный торт, испеченный неумелым, зато полным энтузиазма учеником кондитера. Таким домам к лицу бурная жизнь – разрисованные стены, разноцветные занавески, вертушки на балконах, флюгер на крыше, детские игрушки, раскиданные в палисаднике, пестрые коврики на крыльце. Но опустев, они выглядят душераздирающе, даже если никаких видимых следов разрушения нет.

Кроме укрывшегося за забором особняка на улице было еще полдюжины домов. Один совсем новый, трехэтажный, из темного камня, со всех сторон увешанный яркими плакатами с надписями «Продается» и «Сдается в долгосрочную аренду». Остальные примерно на пять-шесть столетий постарше и на столько же метров пониже, но не ветхие, а напротив, недавно отремонтированные. Судя по отсутствию цветов на подоконниках, занавесок на окнах и хоть каких-нибудь посторонних предметов в одинаковых аккуратных палисадниках, эти дома тоже еще не обрели жильцов. Впрочем, магистры их знают, может, и обрели, просто цветы и занавески нынче не в моде? За этими переменами я совсем не слежу, поэтому грош цена моим скоропалительным выводам.

Некоторое время я внимательно разглядывал входные двери, прикидывая, с какой стати их назвали «мрачными». Но так и не отыскал ответа на этот вопрос. То ли с мрачностью было покончено во время ремонта, то ли я просто недостаточно хорошо разбираюсь в выражениях дверных лиц.

Второе вероятнее. Я и с людьми-то далеко не всегда угадываю.

Отчаявшись распознать дверные настроения, я спохватился, что пришел сюда не на экскурсию, а по делу. То есть поколдовать по просьбе сэра Мелифаро. С которого, конечно, сталось бы устроить убедительный самодеятельный спектакль ради счастливой возможности выставить меня дураком, но если вдруг окажется, что так оно и было, я первый этому обрадуюсь. Опыт всей моей жизни свидетельствует, что остаться в дураках – наименьшее из зол, какие могут случиться с человеком, по крайней мере, когда этот человек я.

Я всерьез призадумался, что бы такого сделать. В смысле какое бы тихое, скромное, неприметное чудо совершить, чтобы не переполошить окрестных жителей, чье существование все же не исключено. Хватит с них и того, что я внешность перед выходом из дома не изменил. Все-таки у меня довольно своеобразная репутация: с одной стороны, горожанам нравится, что я есть, а с другой – им гораздо спокойней, пока я есть не прямо на их улице. А где-нибудь еще. Если можно. Спасибо за понимание.

Первое, что пришло мне в голову, – пройтись, не касаясь земли. Фокус не то чтобы самый простой, но и особо сложным его не назовешь. И главное, он совершенно точно не привлечет внимания. Мода ходить, не касаясь земли, возникла сразу после принятия поправок к Кодексу Хрембера, вернувших населению столицы возможность легально колдовать, и успела стать настолько массовой, что настоящие ценители высокого стиля уже объявили ее дурным тоном. И теперь демонстративно громко топают при ходьбе, чтобы ни одна живая душа не заподозрила их в низменном воспарении.

В общем, неважно. Я только и хотел сказать, что ходьбой в полуметре от земли у нас в Ехо никого не удивишь. Именно то что надо.

Когда у меня ничего не вышло, я этому не поверил. И, конечно, попытался еще раз. И еще, и еще. Безрезультатно. Ничего себе новости.

Спокойствие, – сказал я себе. – Прежде, чем паниковать, попробуем самое простое.

Огляделся по сторонам, прикидывая, что бы такое уменьшить и спрятать в пригоршню – мало что в жизни давалось мне так легко, как этот старинный грузчицкий трюк.

Единственной подходящей жертвой оказался горшок с гигантским бледно-лиловым цветком, похожим на только что пережившую глубокий экзистенциальный кризис капусту, одиноко красовавшийся посреди тротуара – не то из дома с позором выставили, не то улицу решили дополнительно украсить, поди разбери. В общем, хорошо, что он тут оказался, а то пришлось бы мне разуваться и развлекаться с собственным сапогом. На редкость аккуратная улочка. Чистая и пустая.

Однако взаимопонимания мы с горшком не достигли. В смысле он не исчез между большим и указательным пальцами моей руки. Ни с первой попытки, ни со второй. Ни даже с десятой.

С одной стороны, я уже понял, что усилия напрасны. С другой, в голове не укладывалось, что я – и вдруг разучился колдовать. Немыслимо. Невозможно. Не верю. Какая ерунда.

А значит, дело не во мне. И вот это по-настоящему плохо.

Наконец я плюнул на бесплодные попытки совершить хоть какое-нибудь завалящее чудо и послал зов Мелифаро, чтобы потребовать объяснений. Вернее, не послал, а только попытался. Тщетно. Ничего не получилось, как будто я вообще никогда в жизни не пользовался Безмолвной речью и теперь даже не представлял, с чего следует начинать.

Ну да, конечно. Для Безмолвной речи тоже требуется магия. А магии, похоже, не бывает. Ишь чего захотел.

Очень долго, примерно полторы секунды, я был уверен, что все пропало. То есть магия в Мире внезапно закончилась. Вся, сразу, для всех, включая меня. И если это не конец, то что тогда он? – услужливо подсказывал мне так называемый ум, паникер каких мало, всегда готовый к апокалиптическим видениям, которые сам же вдохновенно создает – в свободное от основной работы время, на коленке, буквально из ничего.

Но потом я вспомнил, что не далее как четверть часа назад Мелифаро прислал мне зов и тут же пришел сам, причем явно не ногами, а Темным Путем, очень уж быстро добрался. Значит – что? Скорее всего, ему просто хватило ума уйти подальше от этой грешной улицы Мрачных Дверей, туда, где магия все еще существует. И мне следует так поступить.

На улице Маятников у меня не получилось послать ему зов. В соседнем с ней переулке Белых Кружек несметное множество попыток связаться хоть с кем-нибудь из знакомых тоже потерпели провал. Но когда я, окончательно перепугавшись, что полная невозможность колдовать расползается по городу быстрей, чем я хожу, добрался до улицы Большеголовых Псов, мне даже делать ничего не пришлось: в моей голове раздался голос Мелифаро, да такой громкий, как будто он сидел у меня в ухе и орал.

«Макс, ты в порядке?»

«Да не то чтобы», – честно признался я.

«Ага, ответил! – обрадовался он. – Далеко от Мрачных Дверей ушел?»

«Не особенно. До Большеголовых Псов».

«Отлично. Все сходится. У меня тоже именно там получилось. Возвращайся».

– Мог бы заранее предупредить, чего ждать, – сердито сказал я, оказавшись в своей гостиной. – Я же не железный. Чуть не спятил там, перепугавшись, что в Мире внезапно закончилась магия.

Мелифаро уставился на меня с неподдельным изумлением.

– Это первое, что пришло тебе в голову?

– Ну да. А какие еще могут быть версии?

– Вообще-то нормальный человек в таких обстоятельствах сразу думает, что магия закончилась лично для него. Тут же вспоминает Бич Магов[99] и прочие страшилки в таком духе. А тебе, оказывается, проще решить, будто без магии остался весь Мир, чем испугаться, что ты сам утратил могущество. Мне бы такую самоуверенность! Всегда тебе завидовал, сам толком не понимая почему. Теперь, наверное, понимаю.

– Да ладно тебе, – отмахнулся я. – Было бы чему завидовать. Просто у каждого свой самый страшный страх. За Мир я боюсь гораздо больше: в конце концов все мы – просто его часть. Я-то, если что, не пропаду. Время сейчас мирное. И по-настоящему лютых врагов, одержимых жаждой убийства, у меня вроде бы нет. И друзья вряд ли вот так сразу откажут мне от дома, выяснив, что я больше не могу развлекать их бодрыми пробежками по потолку. А целый Мир без магии – это уже настоящая катастрофа, и что с ней делать, лично я совершенно не представляю… Так, стоп. Я одну важную штуку проверить забыл. Подожди, я сейчас.

И снова шагнул на улицу Мрачных Дверей. А оказавшись там, сразу сделал еще один шаг – обратно в гостиную. И торжествующе объявил:

– Получилось!

– То есть Темным Путем можно уйти не только туда, но и оттуда? – обрадовался Мелифаро.

– Как видишь. Ладно, значит, с Истинной магией на улице Мрачных Дверей по-прежнему все в порядке. Уже вполне можно жить. Кстати, теоретики, утверждающие, будто искусство Темного Пути – естественная часть Угуландской Очевидной Магии, посрамлены окончательно и бесповоротно. Надо будет сэру Шурфу рассказать, его эта теория страшно бесит.

– А я не сообразил проверить, – вздохнул Мелифаро. – Очень глупо.

– Не глупо, – утешил его я. – Нормально. Ты и так сделал гораздо больше, чем можно ожидать от человека в подобных обстоятельствах. Не потерял голову…

– Ну вообще-то потерял.

– Ладно, тебе виднее. Но с головой или без нее, а все-таки догадался отойти подальше и попробовать снова. И продолжать, пока не получится.

– На самом деле это был жест отчаяния, – признался он. – Я просто пошел в Дом у Моста – пешком, как последний дурак. И по дороге слал зов всем подряд. А потом снова и снова, по кругу. Ты оказался первым, до кого я смог докричаться, так уж тебе повезло. И тут я сообразил, что надо бы сперва проверить, в чем именно проблема: это я временно вышел из строя, или просто место такое… заколдованное. То есть, наоборот, расколдованное. Неважно; главное, что со мной, похоже, все в полном порядке, если ты тоже там колдовать не смог. Повезло.

Честно говоря, совсем не так я представляю себе везение. Но говорить человеку: «Лучше бы все-таки беда случилась только с тобой», – на мой взгляд, несколько бестактно.

Вместо этого я спросил:

– Слушай, а как ты это обнаружил? Как тебя туда занесло с утра пораньше? Случайно?

– Случайней некуда, – вздохнул он. – У меня портной там живет. Ну то есть не прямо там, а сравнительно неподалеку, на улице Расставаний. А я вдруг понял, что давно не ходил пешком по Старому Городу. Собственно, с тех пор, как переехал на Удивительную улицу. Даже по делам в последнее время бегаю Темным Путем; о прогулках вообще речи нет. А тут как раз утро свободно, почему не пройтись. Самое смешное, что я бы все равно ничего не заметил, если бы не забыл дома образец нужной мне ткани. Можно было вернуться за ним Темным Путем, но у меня жена примерно такая же засоня, как ты, жалко ее будить. Пришлось читать Малое Заклинание Призыва, но оно не сработало. Такая простая штука, и вдруг – ничего! Я чуть не умер на месте, а потом принялся пробовать все подряд. Дальше ты знаешь.

– Ясно, – кивнул я. И добавил, не в силах оставаться наедине с этой ужасной идеей: – Главное, чтобы оно теперь расползаться не начало.

– Что?! – изумленно переспросил Мелифаро. – Дырку над тобой в небе, это ж надо до такой жути додуматься! Как ты с такими талантами все еще не в Приюте Безумных, вот чего я никогда не пойму.

– Да просто вылечить никто не берется. Чего зря койку занимать. Тем более, я вроде не кусаюсь.

– Это утверждение я бы не стал принимать на веру.

– Дело хозяйское. Но, кстати, о психах, слушай, как же шефа жалко!

– Почему именно его?

– В кои-то веки что-то по-настоящему ужасное случилось, а его нет. Вернется, локти будет кусать.

– А то на его долю не достанется, – мрачно ухмыльнулся Мелифаро.

– Ну, это вряд ли, – еще более мрачно пообещал я.

Не то чтобы мне так уж хотелось оставлять сэра Джуффина Халли без подарка. Но он сам настоятельно просил обойтись без него даже если небо вдруг пожелает рухнуть на землю. А терпеть еще двое с лишним суток лично у меня никаких нервов не хватит. Значит, разбираться с мрачными дверями и творящейся за ними неведомой фигней придется самостоятельно.

Правда, я пока понятия не имел, с чего начинать, но когда это мне мешало.

– Пошли, – сказал я.

– Куда? – оживился Мелифаро.

– В Дом у Моста, а куда нам еще деваться? По-моему, надо срочно созвать совещание. Обожаю совещания. Вы с Кофой будете обсуждать, что делать дальше, Нумминорих, не дослушав, побежит нюхать мрачные двери, а я наконец хоть что-нибудь съем. Не смотри на меня с таким уважением. Я вовсе не образец самообладания. Просто последний раз я ел вчера; кажется, еще до заката. И это было такое жуткое рогатое чудовище, что его и едой-то назвать трудно.

Судя по недоверчивой гримасе Мелифаро, куанкулехскую кухню он пока для себя не открыл. Тоже мне знаток модных тенденций.

* * *

– Ясно, что для начала надо точно определить границу территории, на которой стало невозможно колдовать, – деловито говорил Мелифаро. – Пока известно только, что утраченные навыки вернулись к нам обоим на улице Большеголовых Псов. Но этого явно недостаточно.

Кофа одобрительно кивнул. А я отправил в рот третий кусок пирога, всего несколько минут назад влетевшего в окно Зала Общей Работы по воле шеф-повара «Обжоры Бунбы». Согласно моему замыслу, этот жизнеутверждающий жест тоже должен был выражать полное одобрение.

– Когда границы будут установлены, следует регулярно производить повторные проверки, – продолжал Мелифаро. – После того, как Макс сказал: «Главное, чтобы оно расползаться не начало», – я только об этом и думаю. С другой стороны, размеры участка, на котором магия не действует, могут и уменьшаться – такая вероятность нравится мне гораздо больше. Но что мне нравится, а что нет, дело десятое. Сейчас главное – знать, как объективно обстоят дела.

Кофа снова кивнул.

– Потом – люди, которые там живут, – вздохнул Мелифаро. – И вот это всем проблемам проблема! Я отдаю себе отчет, что далеко не для всех магия – единственный сокровенный смысл жизни, но лишившись возможности сварить камру и послать зов кому-нибудь из членов семьи, лично я бы всерьез запаниковал. И вообще кто угодно, по-моему. Поэтому надо как можно скорее их успокоить. И порекомендовать временно сменить место жительства. Может быть, даже помочь им за счет казны, как это обычно делают при пожарах и прочих бедствиях.

– Если там вообще хоть кто-то живет, – заметил Нумминорих. – В чем лично я здорово сомневаюсь.

– Почему?

– По-моему, любой человек, с которым стряслась такая беда, сразу побежал бы расспрашивать соседей. Или к знахарю. Или просто за помощью: «Пошлите зов моей жене, я сам почему-то не могу, а она волнуется». Ну, кто как, по обстоятельствам. Но шум точно поднялся бы. И если не он сам, то кто-нибудь из соседей уже сидели бы у нас. По-моему, это логично – обращаться в Тайный Сыск, когда с магией творится что-то неладное.

– Логично, – кивнул Мелифаро. – Но проверить, кто там живет, все равно надо. Может, они просто спят до полудня? И кроме того… Слушайте, я даже думать об этом не хочу, но по всему выходит, нам надо срочно проверить весь город. Вообще весь! Вдруг еще где-нибудь?..

– Именно, – поддержал его Кофа. – Но это как раз нетрудно устроить. Зовем сюда Трикки, он ставит на уши всех своих подчиненных – почти две тысячи человек, включая возниц и прочий обслуживающий персонал – ребята делят город на более-менее равные участки и совершают обход, проверяя каждую улицу. Толковых колдунов в нынешней полиции по пальцам пересчитать можно, но уж послать зов кому-нибудь из родни они все худо-бедно способны. Впрочем, можно вообще обойтись силами возниц Управления: без магии любой амобилер сразу выйдет из строя и остановится. В общем, по моим расчетам буквально через пару часов у нас будет исчерпывающая информация.

– Это да, – вздохнул Мелифаро. – С амобилерами, кстати, отличная идея, здорово ускорит процесс. Ужас в том, что проверки надо будет повторять снова и снова. Я так понимаю, эта беда может случиться внезапно. Только что было хорошо, и вдруг – все, никакой магии больше нет.

– Надеюсь, что не может, – нахмурился Кофа. – Но ты прав, проверки придется проводить регулярно. В таком деле лучше перестараться, чем что-то упустить. Но это уже не твоя головная боль, а Трикки. Впрочем, он-то только обрадуется: не каждый день у нас такое веселье.

Я хотел было подтвердить этот бесспорный факт, но вместо этого взял четвертый кусок пирога. Когда внезапно обретаешь свое подлинное призвание, очень трудно заставить себя отвлекаться на ерунду. А с этим восхитительным пирогом у нас явно была мистическая связь судеб. Например, я не доел его в прошлой жизни. Или он меня.

– Еще, конечно, надо бы обыскать все дома в этом грешном квартале, – задумчиво сказал Мелифаро. – Та еще, кстати, задача: обысков без применения магии я до сих пор не проводил.

На этом месте я все-таки оторвался от пирога специально ради удовольствия ехидно спросить:

– Что искать-то будем?

В хорошие времена Мелифаро сразу нашел бы достойный ответ: «пиратский клад», «Черхавлу[100]», «следы твоих тайных оргий в обществе генерала Бубуты». Ну или просто показал бы мне кулак, в зависимости от настроения. Но сейчас он только развел руками:

– Понятия не имею. Просто надеюсь: вдруг в одном из этих домов спрятан какой-нибудь дурацкий отменяющий магию амулет, который можно изъять, отвезти в хранилище при Холоми, и жизнь сразу наладится?

– Вот это вряд ли, – сказал я.

Мелифаро и Кофа одарили меня снисходительными взглядами. Они уже давно привыкли, что на наших совещаниях я обычно молча жую пироги и не вмешиваюсь в серьезные разговоры взрослых людей до тех пор, пока не понадобится срочно отправиться на Темную Сторону, а еще лучше – в другую Вселенную, от греха подальше. И там уже умничать, сколько влезет.

Но на то и чужие ожидания, чтобы их нарушать. Поэтому я придал своему лицу снисходительное выражение интеллектуала, вынужденного читать лекции дошкольникам, и принялся вещать.

– Незадолго до начала Смутных Времен Нуфлин Мони Мах поставил перед своими Старшими Магистрами и специально приглашенными им в помощь учеными-теоретиками задачу создать амулет, отменяющий магию. Вернее, препятствующий возможности ее использовать – что в общем одно и то же. Цель понятна: подкинуть такие волшебные предметы в резиденции остальных Орденов, запастись леденцами и ждать, когда там начнется веселье. Над этой задачей бились чуть ли не две сотни лет, собственно, до наступления Эпохи Кодекса, однако в результате смогли только убедительно доказать, что изготовление подобных предметов невозможно в принципе. Зато проделанная работа и, в первую очередь, тщательное изучение феномена Холоми[101], позволила придумать метод создания специальных помещений, внутри которых нельзя колдовать; собственно, благодаря этому открытию была оборудована наша камера предварительного заключения и несколько аналогичных комнат в Иафахе и здании Канцелярии Скорой Расправы. Однако амулетов, позволяющих обеспечить аналогичный эффект на открытом воздухе, по мнению ученых, не существует. Ясно, что они могут ошибаться, но все же такая вероятность крайне невелика.

Кофа и Мелифаро озадаченно переглянулись. «Мало нам проблем, а тут еще и этот красавец свихнулся», – было явственно написано на их лицах. И только Нумминорих взирал на меня с типичным для него доверчивым интересом студента-первокурсника. Он твердо знает, что от меня можно ожидать чего угодно, вдохновенные интеллектуальные озарения включены. С одной стороны, приятно всегда иметь такую поддержку, а с другой, обидно – ничем его не прошибешь.

– С чего ты взял? – наконец спросил Мелифаро.

– Данная информация не засекречена, а значит, вполне доступна любому мало-мальски образованному человеку, – надменно ответствовал я.

– Просто он, в отличие от нас с тобой, не стесняется беспокоить сэра Шурфа по пустякам, – сказал ему Кофа.

Он, хвала Магистрам, уже понял, где я раздобыл информацию. Все-таки Безмолвная речь очень полезная штука. Сидишь, жуешь пироги и одновременно слушаешь полезную и поучительную лекцию. Суть которой сводится к тому, что нам вряд ли светит отыскать какой-нибудь дурацкий отменяющий магию амулет и закрыть вопрос. Не с нашим счастьем.

– Не стесняюсь, – подтвердил я. – А все почему – регулярные тренировки. С утра до ночи его беспокою в поте лица, просто ради поддержания формы. Но, кстати, по-моему, сейчас тот редкий случай, когда пустяком мое дело не назовешь. На нескольких улицах Ехо вдруг стало невозможно колдовать – ничего себе пустяк! Даже если оно не начнет расползаться…

На этом месте Мелифаро поежился, а сэр Кофа демонстративно пожал плечами и принялся набивать трубку. Наконец он сказал:

– Похоже, это тот самый случай, когда я готов недооценивать проблему вопреки здравому смыслу, просто ради сохранения душевного равновесия. Оно у меня – рабочий инструмент.

– Это я очень хорошо понимаю, – согласился я.

А говорить, что зато у меня самого главный рабочий инструмент – паника и отчаяние, я не стал. Очень уж мало это признание похоже на шутку.

– Но, кстати, прекратить магию на открытом воздухе все-таки возможно, – внезапно встрепенулся Мелифаро. – Леди Сотофа как минимум один раз это устроила на всей территории Иафаха[102]. То есть при мне – всего один раз, а так-то…

Кофа невесело усмехнулся, а я сказал:

– Не сомневаюсь, она еще и не такое может. Но все-таки леди Сотофа – не волшебный предмет. И если ты рассчитываешь найти ее в шкафу одного из домов на улице Мрачных Дверей, должен тебя разочаровать: она сейчас занимается с ученицами. Одни экспериментируют с частичной трансформацией неосознаваемой части своей созидательной воли, другие пекут пироги Чакката; оба процесса следует тщательно контролировать и крайне нежелательно прерывать. Леди Сотофа обещала поговорить со мной, когда освободится. То есть, к сожалению, аж вечером. И подозреваю, исключительно в надежде как-то утилизировать неудавшиеся пироги. Я в этом смысле – истинное спасение.

– Умеешь ты все-таки договариваться, – уважительно заметил Кофа.

– Так ты думаешь, обыски не помогут? – спросил Мелифаро. – По-моему, все-таки глупо было бы не посмотреть, что творится в этих домах.

– За их мрачными дверями, – вздохнул я. – Обыскать-то можно, не вопрос. Но когда не знаешь, с чего начинать и на что обращать внимание…

И выжидательно уставился на Нумминориха. Я, конечно, давным-давно мог сказать ему: «А ты чего тут сидишь? Дуй на улицу Мрачных Дверей и немедленно все там обнюхай!» Но очень хотел, чтобы он предложил это сам. Нумминорих гениальный нюхач, отличный колдун, мой персональный талисман от всех бед и человек с настолько золотым характером, что будь в Соединенном Королевстве институт святых, я бы уже давно добился его прижизненной канонизации. Но иногда у него случаются приступы лютой стеснительности. До сих пор! Это настолько нелепо, что может быть приравнено к чуду. Однако не все чудеса вызывают у меня одинаковый восторг.

– Думаешь, имеет смысл выяснить, нет ли в том районе каких-нибудь странных, ни на что не похожих запахов? – нерешительно спросил Нумминорих. – А потом попробовать отыскать их источник?

Ну хвала Магистрам. Лучше поздно, чем никогда.

– Естественно, – сказал я. – Возможно, я несправедлив и даже ослеплен предубеждением, но совершенно уверен, что если там действительно завелась какая-то хренотень, из-за которой исчезла магия, она должна ужасно вонять.

Мелифаро ухмыльнулся, Кофа как-то особенно одобрительно пыхнул трубкой, а Нумминорих признался:

– Я тоже сразу об этом подумал. Просто никак не мог решиться предложить свою помощь. Я еще никогда в жизни не обонял запах места, в котором нет никакой магии. И теперь… ну, наверное, просто боюсь, что не смогу это вынести. Или например сам разучусь колдовать? Навсегда? Все-таки запахи имеют на меня очень сильное влияние.

Вот оно что.

– Да ну, ничего с тобой там не случится, – сказал я. – Максимум – в обморок грохнешься, если там и правда воняет, что совершенно не факт. Ты учти, Истинная магия оттуда все-таки никуда не делась. И кстати, что касается запаха лишенных магии мест, у тебя в этом деле уже немалый опыт. Ты же не раз бывал в иных Мирах, и ничего страшного с тобой не стряслось. А нашей угуландской Очевидной магии там совершенно точно не существует.

– Слушай, точно! – обрадовался Нумминорих. – Я как-то не подумал… Ну что, тогда я пошел?

Теперь, когда он совершенно успокоился, пришла моя очередь волноваться: «А вдруг? Ну мало ли?»

– Только возьми с собой кого-нибудь надежного, – наконец решил я. – Например, вызови Кекки… А где она, кстати? Почему не пришла?

– Я пришла, просто опоздала, – сказала леди Кекки Туотли. – Надо было одно срочное дело закончить, сэр Кофа в курсе и согласился с моим решением… А что у нас стряслось?

Она стояла на пороге и натурально сияла от удовольствия, что так своевременно появилась и сумела всех удивить.

– Тебе Нумминорих по дороге расскажет, – пообещал я. – За это ты потом присмотришь, чтобы он не грохнулся в обморок, нанюхавшись всяких подозрительных мрачных дверей. Заодно поможешь ему взламывать эти самые двери и врываться в дома честных граждан. Желательно с циничным хохотом и громкими воплями: «А нам закон не писан!» Надо же как-то поддерживать скверную репутацию Тайного Сыска. В последнее время у нас с этим совсем беда.

– Кстати, о дверях, – спохватился Нумминорих. – Надо взять с собой отмычку. Я же без нее ни одного замка не открою, если там колдовать нельзя.

– У меня есть, – заверила его Кекки. – Полный набор. Пошли?

– Я тоже пошел, – объявил я, глядя им вслед. И отправил в рот последний кусок пирога – не оставлять же добро.

– Куда это? – возмутился Мелифаро.

– В Квартал Свиданий, – невозмутимо ответствовал я. – А то заняться совершенно нечем, и тоска на душе.

Ужас даже не в том, что он мне почти поверил. А в том, что я сам тут же все испортил, малодушно признавшись:

– Не завидуй, всего лишь на Темную Сторону. Посмотрю, что там творится в месте, соответствующем этому грешному кварталу. Скорее всего, ни хрена не пойму, ну хоть с умным видом вокруг побегаю. Всяко лучше, чем ничего.

– Будь, пожалуйста, осторожен, – вдруг сказал Кофа. – Я на эту вашу Темную Сторону, сам знаешь, не ходок, и даже думать не желаю, как оно там устроено. Но совсем не уверен, что изнанка лишенного магии места – удачное место для прогулок.

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – вздохнул я. – С другой стороны, может быть я там вообще все быстренько починю? Как-нибудь нечаянно? Со мной иногда случается.

– Чего только с тобой не случается, – согласился Кофа.

В отличие от меня, он произнес это без особого оптимизма. Но вовсе не из-за каких-то дурных предчувствий, просто сэр Кофа Йох не доверяет Темной Стороне и, по-моему, не одобряет сам факт ее существования. Штука в том, что сам он не принадлежит к числу так называемых избранников Темной Стороны – в смысле, не может туда пройти; от могущества, знаний, умений и прочих личных достоинств эта способность, к сожалению, не зависит. А весь опыт Кофиной жизни свидетельствует, что места, куда его не пускают, при внимательном рассмотрении обычно оказываются гнуснейшими притонами. В такое не то что молодого коллегу, но и умеренно лютого врага с легким сердцем не отправишь.

– Я очень быстро вернусь, – пообещал я. – И тут же начну приставать к вам с вопросами о жителях улицы Мрачных Дверей, Мятников и Белых Кружек. Понятия не имею, нужно ли это для расследования, но очень хочу узнать, кем надо быть, чтобы не заметить, что больше не можешь колдовать.

– Да, это мне и самому любопытно, – кивнул Кофа.

* * *

Еще сравнительно недавно визит на Темную Сторону – это было целое дело. Настоящая экспедиция через подземелья, прорытые глубоко под Хуроном. И вовсе не потому, что где-то там действительно находится некая волшебная дверь, ведущая на изнанку этого Мира, как я был уверен поначалу. Просто поход на Темную Сторону – это, строго говоря, вообще никакой не поход, а превращение в существо, способное воспринимать изнанку вещей и с нею взаимодействовать.

Но пока ты новичок, об этом лучше вообще не задумываться, только запутаешься и, чего доброго, испугаешься, а тогда уж точно все испортишь. Начинающему исследователю Темной Стороны следует переживать эту невообразимую трансформацию постепенно и незаметно, блуждая по лабиринту коридоров в поисках обещанной волшебной двери, которая, конечно, непременно появится, дайте только срок.

Темная Сторона в этом смысле не то милосердна, не то просто насмешлива: чего от нее ждешь, примерно то и получишь. И ясно, что самые потрясающие впечатления достаются тем немногим счастливчикам, кто попадает на Темную Сторону неожиданно, не успев заранее представить, как тут все должно быть. И еще титанам духа, способным сознательно отказаться от любых ожиданий.

Я, к сожалению, не таков. Поначалу мне вообще показалось, будто на Темной Стороне царит вечный мрак – так уж меня сбило с толку ее название. Хотя слово «темная» в данном случае употребляется в переносном значении: «неизвестная», «таинственная», «непонятная». Но об этом я тогда не догадывался, вот и наслаждался всеми мысленными оттенками черного цвета, пока не сменил концепцию под влиянием более опытных спутников.

В любом случае я уже давно не новичок. И точно знаю: для того, чтобы попасть на Темную Сторону, не обязательно часами блуждать по подземельям или бродить по улицам города, постепенно впадая в транс. Достаточно просто ненадолго остаться одному, успокоиться, сосредоточиться и вспомнить, как выглядит тайная изнанка Ехо – все эти сияющие сгустки тьмы на месте жилых домов, текучая земля под ногами, разноцветные потоки ветра, твердое, словно бы из глины вылепленное небо, покрытое глубокими трещинами, сквозь которые пробивается ослепительный свет, прекрасный и невыносимый, как сама жизнь.

Наверное, он и есть сама жизнь. Вот так она выглядит, когда становится видимой глазу. Ну а как еще.

«Ну а как еще», – думал я, подставляя лицо ясным холодным лучам, льющимся на меня с растрескавшегося неба Темной Стороны. Сегодня оно было ярко-желтым с редкими изумрудными прожилками. Смотрел бы на него и смотрел.

Я бы сейчас и на себя с удовольствием посмотрел – счастливого, возбужденного, полного нетерпения, отлипшего наконец от стены коридора Управления Полного Порядка, где только что стоял, спрятавшись от посторонних взглядов. Можно было бы, конечно, уединиться в одном из вечно пустующих кабинетов, но особого смысла в этом нет. Я уже научился уходить на Темную Сторону достаточно быстро, чтобы не особо опасаться быть застуканным в процессе.

С другой стороны, даже если бы кто-то не вовремя появился в коридоре, невелика беда. Я и без всякой Темной Стороны постоянно откуда-нибудь исчезаю, это уже давно ни для кого не новость.

Я рассмеялся – не столько от своих мыслей, сколько просто от счастья. Безграничное, спокойное, уверенное в себе счастье – мое обычное состояние на Темной Стороне. И не только мое; по-моему, это более-менее общее правило. Вероятно, именно поэтому мало кто способен находиться здесь подолгу. Счастье, как ни странно, тяжелый труд. А мы, в большинстве своем, удивительные лентяи. Даже могущественные колдуны.

С другой стороны, может, оно и к лучшему. Должна же быть хоть одна веская причина не остаться здесь навсегда. Теоретического знания, что на самом деле Темная Сторона довольно плохо приспособлена для постоянного проживания, лично мне могло бы и не хватить.

– Очень тебя люблю, – сказал я вслух.

Обычно как-то неловко бывает говорить подобные вещи – даже самым близким людям, не то что целой Темной Стороне. Но тут само сорвалось, не гоняться же теперь за собственными словами, чтобы поймать их и проглотить, как будто ничего не было сказано.

С другой стороны, а то она сама не знает. Я перед ней – как на ладони. Каков есть.

Вот примерно такая каша творилась в моей голове, пока я шел по сияющим, вибрирующим под ногами камням здешних мостовых, изредка деликатно огибая потоки жемчужно-серого ветра – он тут дует довольно редко и, в отличие от своих разноцветных собратьев, обычно предпочитает не соприкасаться с человеческим телом, хоть и любит крутиться где-нибудь поблизости. Был почти пьян от здешнего сладкого воздуха и собственной беззаботности – все как всегда. Однако о деле, которое меня сюда привело, не забывал ни на секунду. Затягивать с ним не следовало, хотя бы потому, что в отличие от обычных проблем, которые на Темной Стороне кажутся несущественными, оно не то чтобы всерьез портило мне прогулку, но все-таки здорово отвлекало.

Поэтому я сказал вслух:

– Хочу добраться до места, соответствующего улице Мрачных Дверей, и посмотреть, что там творится.

Еще не успел договорить, как свернул налево и пошел, практически не разбирая дороги, явственно ощущая, как меня подталкивают в спину, довольно деликатно, но настойчиво понуждая ускорить шаг. Оглянувшись, увидел, что это не кто иной, как мой приятель, серый ветер. Надо же, решил поработать проводником!

Я уже давно привык к тому, что здесь исполняются все мои высказанные вслух пожелания, но всякий раз удивляюсь причудливым способам их осуществить, которые Темная Сторона изобретает с энтузиазмом школьницы, придумывающей подарки для одноклассниц. Ветром, как козу хворостиной, меня до сих пор еще не гоняли.

На всякий случай я сказал ветру:

– Спасибо, мне очень нравится так с тобой гулять.

Велика вероятность, что ему все равно, но не хотелось бы выглядеть неблагодарным.

За множество прогулок по Темной Стороне я привык считать это пространство предельно дружественным и доверять ему во всем. Настолько, что, если в один прекрасный момент мне навстречу выйдет гигантский тысячеглавый монстр с порочными очами, окровавленными клыками и столовыми приборами в когтистых лапах, я без задней мысли скажу ему: «Хорошая собака», – почешу за ближайшим ухом и начну рыться в карманах, разыскивая, чем бы его покормить. Поэтому, когда подгонявший меня серый ветер вдруг резко изменил направление и стал дуть мне в лицо, я остановился и спросил:

– Я что, куда-то не туда зашел?

Объяснений, конечно, не дождался, ветры Темной Стороны совсем не любители поболтать. Однако тут же подумал: «Похоже, дальше идти опасно». Мысль настолько мне несвойственная, что впору считать ее ответом на свой вопрос. Вполне обычный способ ведения диалога с Темной Стороной.

– Эй, – сказал я, – хотелось бы все-таки лучше понимать, что происходит!

Сразу после этого мое настроение резко изменилось. Не то чтобы испортилось, просто хмельное благодушие сменилось сосредоточенностью, а зрение наконец сфокусировалось, и тогда я увидел, что стою практически на границе между обычным зыбким, сияющим пейзажем Темной Стороны и таким же красивым, но совершенно неподвижным пространством, похожим на очень качественную театральную декорацию, искусно имитирующую неописуемую изнанку вещей, однако напрочь лишенную хоть какого-то подобия зримых проявлений внутренней жизни.

Впрочем, по-настоящему добросовестные декораторы могли хотя бы включить вентиляторы. И развесить повсюду блестящие тонкие нитки, чтобы мотались туда-сюда на этом искусственном ветру. И застелить пол какими-нибудь полупрозрачными тряпками, велев рабочим сцены время от времени дергать их за края, чтобы создавать иллюзию колебаний земли. Но тут обошлось без попыток выдать желаемое за действительное. Этим реальность обычно и отличается от своей имитации: она безжалостней.

Вот как, значит, выглядит Темная Сторона лишенного магии мира, – подумал я. И уже потом понял, что это и есть ответ на мой вопрос, добросовестное выполнение заказа. Просил улицу Мрачных Дверей? Получай. Хотел понять, что происходит? Теперь понимаешь. Смотри только в штаны не наделай с перепугу, храбрый ученый – исследователь запредельных пространств.

Последнее – это уж точно были мои собственные мысли. По крайней мере, до сих пор Темная Сторона так грубо со мной не разговаривала.

– Я хочу, чтобы здесь все исправилось, – сказал я. – Снова стало живым и подвижным, как раньше.

Говорил, преодолевая немыслимое внутренне сопротивление. Ни на секунду не верил, что смогу вот так запросто вернуть этому месту жизнь. Но когда твердо знаешь, что все твои желания на Темной Стороне немедленно исполняются, грех не попробовать. В конце концов за спрос денег не берут.

Однако оказалось, иногда берут. И не деньгами, к сожалению.

По крайней мере, не успев договорить, я упал на землю и горько заплакал от бессилия, больше похожего на физическую боль, чем на душевное переживание.

Вообще-то подобное поведение мне не то чтобы свойственно. Довести меня до бурных рыданий теоретически можно, но придется приложить довольно много усилий. И для начала свести меня с ума – качественно, по-настоящему, чтобы безумием на весь город вонял. Да и то не факт, что приведет к желаемому результату.

К счастью, мне достало ума сообразить, что на самом деле плачу сейчас не я. И поспешно сказать, захлебываясь предательскими слезами:

– Если невозможно, то и не надо. Все в порядке, не надо ничего исправлять. Я сам! Честно. Только не прямо сейчас, а немного позже. Но обязательно придумаю что-нибудь.

И сразу успокоился. Настолько, что перевел свое ослабшее от рыданий тело из горизонтального положения в сидячее. И растерянно добавил:

– Извини, пожалуйста. Ну ты даешь.

– Теперь тебе придется сдержать слово и исправить эту беду самому, – произнес над самым моим ухом голос. Довольно низкий, но явно женский. С чудесной такой, щекочущей сердце хрипотцой.

– Так тебе и надо, – добавил голос. – А то ишь какой – пришел, раскомандовался! Все равно что заявиться к больному и потребовать, чтобы он немедленно выздоровел ради тебя, вот прямо сейчас. Как будто он сам не хочет! Просто не может, а то и без твоих понуканий давным-давно был бы здоров. Такие вещи надо понимать.

В первое мгновение я подумал, что со мной говорит сама Темная Сторона. Не как обычно, моими собственными мыслями, видениями и поступками, а человеческим голосом, чтобы уж точно дошло. Вот это называется довел до цугундера.

Но потом обладательница голоса уселась рядом со мной на сияющую землю и оказалась женщиной средних лет, круглолицей, темноглазой, с пышными рыжеватыми кудрями и крупным выразительным ртом – о таких жители Ехо обычно говорят, что они созданы для улыбок и поцелуев. Не знаю, как насчет поцелуев, а улыбка у нее и правда была настолько чудесная, что мне даже в голову не пришло беспокоиться, откуда она вдруг взялась. Главное, что взялась, такая молодец.

– С другой стороны, глупо тебя винить, – сказала она. – Ты же не знал, что просишь о невозможном. Спорим на корону, тебе до сих пор даже в голову не приходило, что существуют вещи, невозможные для Темной Стороны.

Я молча вынул из кармана монету и отдал ей в знак согласия.

– Чего-чего, а денег я на Темной Стороне еще никогда не зарабатывала, – обрадовалась женщина, разглядывая монету. – Надо же, какой у нас все-таки Король красивый! А я и забыла.

Обычно в подобных ситуациях у меня появляется очень много вопросов. Одновременно. И, в отличие от сэра Шурфа, я не настолько требователен к себе, чтобы по полчаса молчать, оттачивая всякую формулировку. Впрочем, даже если бы поставил такую задачу, это ничего бы не изменило: обычно вопросы выскакивают из меня сами собой, я просто не могу их сдержать.

Но на этот раз ничего такого из меня не выскочило. Мне и правда было решительно все равно, кто эта женщина, откуда она тут взялась, зачем пришла по мою душу, почему стала отчитывать. Видимо, в глубине души я продолжал считать ее персонификацией Темной Стороны. Это даже как-то логично, если она пришла объясниться и пресечь мои дальнейшие попытки требовать невозможного. На ее месте я бы и сам…

Додумывать эту мысль мне, впрочем, тоже не особо хотелось. Присутствие незнакомки действовало на меня столь умиротворяюще, что я с трудом сдерживал желание поступить по примеру Иллайуни: положить голову ей на колени, закрыть глаза, и гори все огнем. Эх, зачем я не беспардонный старый кейифай!

Женщина рассмеялась и похлопала ладонью по своему колену:

– Хочешь, ложись, мне не жалко. Извини, я не нарочно твои мысли подслушиваю. Просто так уж я устроена, что на Темной Стороне знаю все о каждом, кто окажется рядом. Счастье, что народу сюда забредает немного, и все довольно занятные. А уж о тебе одно удовольствие все узнать! Давно хотела.

Я еще секунду поколебался и воспользовался ее предложением. Все-таки на Темной Стороне у слов совсем другая цена. Здесь никто ничего не говорит просто так, из вежливости. И даже шутки только кажутся шутками. Чего дурака валять.

Это было правильное решение. Как только моя голова коснулась ее коленей, я, можно сказать, вернулся на Темную Сторону. То есть, ко мне вернулось обычное здешнее настроение. Все это естественное как дыхание счастье, радость от избытка силы и бесконечная благодарность за каждый сделанный здесь вдох.

– Получается, я угадал, – сказал я. Наконец-то вслух.

– Что я и есть сама Темная Сторона, явившаяся к тебе в человеческом облике? – улыбнулась женщина. – Это, безусловно, лучший комплимент в моей жизни. Но мимо. Я – не она. Просто я здесь родилась. Но от вполне обычной женщины. Довольно могущественной ведьмы с весьма оригинальными идеями, но ее человеческую природу это не отменяет. И мою тоже.

Это сейчас, задним числом, у меня волосы дыбом от полученной информации, а тогда я даже не удивился. Наоборот, такая постановка вопроса показалась мне разумной и совершенно естественной. Ну а где еще, скажите на милость, рожать детей, если не на Темной Стороне? Даже удивительно, что все остальные мамаши до сих пор не додумались.

Дело, впрочем, было не столько во мне, сколько в моей собеседнице. В ее устах все звучало на редкость убедительно. Уверен, если бы она вдруг начала диктовать мне таблицу умножения, согласно которой дважды два равно тремстам тридцати восьми, я бы даже переспрашивать не стал, законспектировал бы и вызубрил как миленький. И потом всю оставшуюся жизнь производил бы арифметические подсчеты, честно опираясь на этот фундамент, сколько бы практических неудобств ни доставляли неизбежные расхождения с остальным человечеством.

К счастью, незнакомка была милосердна, и до таблицы умножения не дошло. Вместо этого она принялась рассказывать:

– Моя мама когда-то была ведьмой Семилистника. Еще до Смутных Времен, как раз в ту пору, когда Сотофа только-только возглавила Орденских женщин, и у них началась чрезвычайно интересная жизнь. Но потом мама по уши влюбилась в моего отца и сбежала с ним, причем не на край Мира, как обычно поступают героини любовных поэм, а в Холоми, где тогда жил Король[103]. Отец занимал должность Старшего Мастера Наблюдающего за Королевскими Прогулками. Иными словами, защищал от нападений деда нынешнего Короля, когда тот покидал стены своей безопасной резиденции. Желающих попробовать хватало, Ордена никогда особо не ладили с Королевской семьей… Маму на самом деле можно понять: Королевский придворный высшего ранга, один из последних выпускников Высокой Школы Холоми, признанный знаток боевой магии, да еще и редкостный красавец; к счастью, я пошла не в него, а то было бы у меня в юности куда больше проблем! Впрочем, это как раз неважно. Важно, что мама бросила Орден, стремительно выскочила замуж и совершенно добровольно согласилась родить ребенка от своего возлюбленного, что для ведьмы из Семилистника, даже бывшей, дело совершенно неслыханное. Однако в последний момент она запаниковала: что я наделала? Теперь всему конец! Чему именно конец, она, рассказывая эту историю, не уточняла. Думаю, и сама толком не знала. Конец – и все тут!

Я невольно улыбнулся, подумав, что способен понять и разделить такой подход, как мало кто.

– Скорее всего, ее испугала перспектива стать обычной умеренно счастливой замужней придворной дамой с кучей детишек и соответствующим кругом интересов. Зная маму, не сомневаюсь: она верила, будто подобные вещи происходят вне зависимости от человеческой воли, сами по себе, как чудесные превращения. Ну или как проклятия, которым невозможно противостоять. Родился у тебя ребенок, и все, ты уже другой человек, приговор обжалованию не подлежит. И тогда мама нашла довольно нелепый, но остроумный выход: сбежала от всех на Темную Сторону, благо путь сюда проложила еще в ранней юности, и стала ждать моего рождения. Решила: если уж это неизбежно, пусть произойдет самым необычным способом, какой только можно придумать.

– И все получилось?

– Как видишь. Если верить маме, трудно было только одно – долго не спать. Все-таки предрассудки, связанные с опасностью сна на Темной Стороне имеют власть даже над лучшими из умов! Насколько я знаю, это развлечение до сих пор под строжайшим запретом, верно?

– Верно, – согласился я, вспомнив, все ужасы, которые слышал на эту тему.

По всему выходило, что вернуться домой через сто лет – чуть ли не наименьшая из неприятностей, грозящих уснувшим на Темной Стороне. Проснуться другим человеком с новым именем, судьбой и соответствующим образом изменившейся памятью, или вовсе сгинуть неведомо куда – гораздо более вероятный вариант.

Впрочем, лично я спал на Темной Стороне, причем дважды. В первый раз уснул нечаянно и был почти сразу разбужен, во второй – сознательно, заранее обеспечив себе гарантии безопасности. В смысле предварительно заказав счастливое пробуждение в безопасном месте. И то на меня смотрели как на героя. Читай, как на конченного придурка, напрочь лишенного инстинкта самосохранения. Незаслуженный комплимент.

– Вот и мама панически боялась тут заснуть, – улыбнулась незнакомка. – Зря, конечно. Могло бы еще интересней получиться.

– Так что на самом деле спать на Темной Стороне безопасно? – спросил я.

– Конечно! – воскликнула она. – От этого еще никто никогда не умирал и даже насморка не подцепил, верь мне. Зато столько прекрасных сюрпризов! Можно проснуться аж через тысячу лет. Или еще веселее – совсем другим человеком, представляешь? С иными воспоминаниями, привычками, характером, словом, во всем отличным от того, кем был прежде. Но сознание-то по-прежнему твое! Удивительный должно быть опыт, позволяющий познакомиться со своей подлинной сутью, не зависящей от всей этой ерунды, которую люди обычно считают «собой»… А некоторым счастливчикам удалось, уснув тут, проснуться на изнанке совсем другой реальности и отправиться ее исследовать. А потом можно снова лечь спать, чтобы проснуться где-нибудь еще. Потрясающий способ путешествий между Мирами! И самая настоящая лотерея: никогда заранее не знаешь, куда попадешь. Правда здорово?

– Да, неплохо, – вежливо согласился я.

Остальные комментарии я предпочел оставить при себе. По всему выходило, что эта милая леди с ее оригинальными представлениями о полной безопасности – просто образец настоящего конченного придурка. В смысле великого героя. Недосягаемая вершина, мне таким никогда не бывать.

Конченая героиня заговорщически прошептала, склонившись к моему уху:

– Теперь ты знаешь, что делать, когда тебе надоест быть сэром Максом из Ехо.

– Спасибо, непременно учту такую возможность, – сдержанно поблагодарил я.

– Я тебе учту! – неожиданно рассмеялась она. – Нашел кого слушать. Я же просто дразнюсь. Иногда бывает невозможно удержаться. На самом деле спать на Темной Стороне и правда не стоит, если только ты не любитель приключений вроде меня. Но мне, что обидно, ничего не светит: слишком уж хорошо себя контролирую, особенно во сне. Есть такая старая поговорка: «У злого менкала вечно рога тупые». Точно про меня!

Я тоже рассмеялся – не столько ее шутке, сколько от избытка хорошего настроения, которое все улучшалось и улучшалось. Хотя, казалось бы, куда еще. Притом что дела-то наши, похоже, совершенно ни к черту – если уж тут такой ужас творится. Неподвижный, мертвый фрагмент Темной Стороны, которая, как выяснилось, не способна сама справиться с этой бедой – такая катастрофа, что впору повеситься, лишь бы не принимать участия в ее развитии.

Однако вот прямо сейчас я был совершенно доволен происходящим и твердо уверен: что бы ни случилось, это легко поправить. Ну или нелегко, но все равно вполне возможно. Ну или ладно, договорились, невозможно, но когда это меня останавливало? «Притворись невозможным» – это просто такая веселая игра, в которую всякое стоящее дело любит играть с человеком, только и всего.

Зная себя, я ни на минуту не сомневаюсь, что был обязан этим восхитительным оптимизмом исключительно рыжей незнакомке, чье присутствие действовало на меня, как Джубатыкская пьянь на портового нищего – еще даже глотка не сделал, только бутылку в руке зажал, а жизнь уже кажется доброй сказкой. Это как же, интересно, она сама себя чувствует, если так воздействует на других? Здорово, наверное, родиться на Темной Стороне.

– Не жалуюсь, – подтвердила она, отвечая на мои мысли. – Предложили бы мне сейчас заново судьбу выбирать, снова взяла бы свою, не задумываясь. Ничего не стала бы менять. Было время, я досадовала, что мама не отвела меня сюда за руку, как только я научилась ходить. И даже на словах ни разу не объяснила, чем я отличаюсь от других детей. Призналась во всем только после того, как я добралась до Темной Стороны без ее помощи. Да и то не мне, а другому человеку. И уже от него эту историю наконец-то узнала я.

– Но зачем такая секретность?

– Отец очень рассердился на мамину выходку. Потом простил, конечно, но взял с нее клятву ничего мне не рассказывать, чтобы с ума прежде времени не свести. А вскоре погиб, и клятва из временного обязательства превратилась в нерушимое, отменить-то ее уже было некому. Не знаю, чем они оба думали, когда решили все от меня скрывать, но явно не своими светлыми головами. Столько драгоценного времени ушло у меня на дурную маету! Но оказалось, все к лучшему, даже это. Тосковать среди людей, ощущая себя чужой, считать свое естественное состояние особой, лишенной запаха формой безумия, научиться более-менее успешно скрывать его от окружающих, а со временем даже начать извлекать из него пользу и удовольствие – отличная школа. Теперь меня ничем не проймешь. А с моей тягой к приключениям и умением находить их даже на пустом месте это довольно важно – чтобы меня нельзя было пронять. Потому что твердость духа и неукротимость воли – единственное, на что можно опереться перед лицом полной неизвестности, не обманывая себя. Ты, впрочем, и сам это знаешь. Не возражай, очень хорошо знаешь. А что не каждый день готов это всерьез обдумывать, так оно даже и неплохо. Легкомыслие – отличный способ сохранить рассудок более-менее годным к употреблению. Пожалуй, не самый лучший, но один из.

– А какой самый лучший?

– Точно не знаю, но, наверное, все-таки любопытство, – улыбнулась она. – Рассудок, видишь ли, совершенно необходим для качественного усвоения полученных знаний. Хочешь, не хочешь, а куда деваться, сохранишь, как миленький!

Легонько щелкнула меня по лбу, видимо, желая точно обозначить место обитания рассудка, и, внезапно сменив беззаботный тон на деловитый, спросила:

– Кстати о любопытстве, а почему ты сюда пришел? Я имею в виду, на это самое место. Просто гулял по Темной Стороне и вдруг почуял неладное? Или в Ехо на улице Веселых Дверей что-то такое творится, что ты нарочно прибежал проверять?

– Мрачных.

– Ты о чем?

– Двери – мрачные. Улица так называется – Мрачных Дверей.

– Ну надо же. При мне были Веселые. Интересно, кто это их так переименовал? И зачем?

– Понятия не имею. Но в свете последних событий похоже на зловещее пророчество. Там магия исчезла. В смысле, не работает, хоть убейся. Даже я ничего не могу сделать, хотя, скажем, в Куманском Халифате когда-то отлично колдовал, невзирая на расстояние от Сердца Мира. То есть если даже я не могу, это совсем кранты.

– Вот как! – воскликнула она. – Да, это кое-что объясняет… А только Очевидная не работает или вообще любая, как в Холоми?

– Очевидная. Темным Путем оттуда уйти можно, по крайней мере, пока. Что касается всех остальных магических традиций, я не сообразил проверить, да и не смыслю в них ни хрена. Ну, правда, знаю, кого попросить…

– Проверь, если тебя это развлечет. Впрочем, главное ты уже знаешь: из этого места ушла сила Сердца Мира, но связь с остальной реальностью не оборвана, как, например, происходит в Холоми, иначе ты бы оттуда Темным Путем далеко не убежал.

– И что делать с этим ужасом?

– Для начала – перестань считать его «ужасом». Это просто неприятность. Большая неприятность, но не более того.

– А по-моему, чистый ужас, – упрямо повторил я. – Особенно если посмотреть, как оно тут выглядит. Ничего хуже в жизни не видел.

– Зато я видела, – утешила меня прекрасная незнакомка. – Я тут, на Темной Стороне Ехо, такую жуть видела, даже рассказывать не стану, очень уж ты впечатлительный. И все равно ничего – как-то все чинилось, восстанавливалось, приходило в себя.

– Само?

– Ну как тебе сказать. На первый взгляд, не само, а в результате чьих-то усилий. Но если подумать, люди, даже могущественные – собственно, в первую очередь могущественные! – просто инструменты, которыми реальность чинит себя. Или пилюли, которые она принимает. Так что честный ответ на твой вопрос – да, конечно, само. Но будучи пилюлей, которую реальность вот прямо сейчас кладет под язык, ты мою честность вряд ли оценишь.

Это прозвучало, прямо скажем, не слишком оптимистично. Но вместо того, чтобы окончательно расстроиться, я вдруг снова впал в счастливую прострацию. Так уж влияла на меня эта удивительная леди.

– Совершенно верно, а я – пилюля для тебя, – подтвердила она. – Скорее утешительная, чем спасительная, но тебе того и надо. Зачем тебя спасать? Если не поддашься отчаянию, с чем угодно справишься. Впрочем, если поддашься, все равно справишься. Вопрос – какой ценой.

Немного подумав, она добавила:

– У меня неплохая новость, сэр Макс: того, чего ты боишься больше всего на свете, в ближайшее время не случится. Это мертвое пятно пока не собирается расти. Я ясно вижу его намерения: оно совсем не агрессивно, даже не деятельно, скорее равнодушно, в том числе, к себе. И это, надо сказать, довольно странно: любой болезни свойственно стремиться к захвату власти, поскольку она-то полагает себя нормой, и, как всякая норма, желает царить повсеместно. Поэтому все по-настоящему хорошие знахари – воины, обученные сражаться и побеждать. Им иначе нельзя.

Я слушал ее, затаив дыхание. Хоть и не очень понимал, почему она вдруг взялась рассуждать о болезнях и знахарях, словно Темная Сторона и правда просто захворала, как обычный человек. Но, конечно, не перебивал.

– Жизненная сила нашего Мира, выходящая наружу в месте, которое по традиции называют его сердцем, и сделавшая возможной так называемую Очевидную магию – это кровь Темной Стороны. Участок, который мы сейчас наблюдаем, лишился притока крови. Можно сказать, онемел. Стал бесчувственным. То же самое будет с твоей рукой, если ее слишком туго перетянуть жгутом. Вот на что это похоже. Звучит не очень пугающе, правда? Но мы оба знаем, что будет, если тугую повязку не снимут никогда.

– Ничего хорошего.

– Вот именно. Это гораздо более точная формулировка, чем ты можешь вообразить. «Ничего хорошего» на Темной Стороне! Тогда как в том и состоит ее сокровенный смысл, чтобы то, что мы с тобой, не сговариваясь, называем «хорошим», было. Везде и всегда. Это еще большой вопрос, что считать изнанкой, а что лицевой стороной Мира, но я не собираюсь спорить о терминах. Что тебе действительно надо знать: все перемены начинаются именно здесь, на Темной Стороне. Так называемый реальный мир повторяет каждое ее движение, а вовсе не наоборот, как это может показаться, пока живешь не здесь, а там.

Она аккуратно толкнула меня в затылок коленкой – дескать, хорошего понемножку, хватит с тебя, вставай. Пришлось подниматься.

В награду моя утешительная пилюля зашептала прямо в ухо, так горячо и щекотно, что я не сразу разобрал смысл ее слов. Но потом уже слушал, забыв обо всем.

– В глубокой древности, – говорила она, – Темная Сторона вовсе не была таким счастливым и приветливым местом, как сейчас. Когда я впервые попала на древнюю Темную Сторону Сердца Мира, уж это был сюрприз так сюрприз!

Я не стал спрашивать, как она туда попала. Все-таки Мост Времени существует, я сам по нему ходил. А леди обмолвилась, что любит приключения; впрочем, это и так заметно. Нечему тут особо удивляться.

– В ту пору здесь даже избранник Темной Стороны мог свихнуться от страха. Когда наш Мир был молод, его Темная Сторона любила пугать людей, чтобы не совались, не вмешивались, не мельтешили. Такой уж тяжелый характер; впрочем, в юности это часто случается… И знаешь, что сделали жившие в то время маги? Они стали устраивать тут пикники.

– Что?!

– Пикники, – с удовольствием повторила она. – Хотя во что тут поначалу превращались принесенные с собой хлеб и вино, даже я предпочла бы забыть навсегда. Но ничего, мы и без вина не дураки повеселиться. Забавно, что эту традицию совместных магических пирушек на Темной Стороне потом не раз пытались возродить, совершенно не понимая ее смысла. Неудивительно, что ни к чему интересному слепое подражание древним не привело. А смысл был простой: принести сюда свою радость и безмятежность. Показать Темной Стороне, что бывает такое настроение, и оно очень приятно. Не навязывать его силой, а просто предложить ей попробовать. И возвращаться снова и снова, пока дело не пойдет на лад. Иначе говоря, древние маги предложили себя Темной Стороне в качестве друзей и, что особенно удивительно, постепенно убедили ее принять предложение. И, таким образом, создали новую магическую традицию, в рамках которой речь идет не о практических техниках, а о глубинных причинах, побуждающих нас их применять. Магия – если мы говорим о подлинной магии, а не дешевых фокусах, совершаемых ради прокорма своего вечно голодного внутреннего глупца – это близкая дружба с Миром. Или любовная связь, называй как хочешь, суть не изменится. Союз, заключенный во имя взаимной радости, а не корысти, – вот что я имею в виду.

– Это я очень хорошо понимаю, – улыбнулся я.

– Еще бы ты не понимал. Именно поэтому у тебя все получалось до сих пор и будет получаться впредь, а вовсе не в силу каких-то чудесных обстоятельств твоего рождения. Не будь в тебе столько любви, особого толку от чудесных обстоятельств не вышло бы; скорее уж вред. Но она в тебе есть. Это главное. Остальное приложится. А не приложится – тоже невелика беда.

Она поднялась, явно собираясь уйти, но в последний момент передумала, присела рядом со мной на корточки и с заговорщическим видом сказала:

– Только не вздумай проболтаться Чиффе, что я к тебе на свидание бегала, пока он дрых в твердой уверенности, будто я его охраняю. Ему-то и без моего присмотра ничего не сделается, а вот за тебя он мне, пожалуй, уши надерет! Не велел к тебе соваться; говорит, я кого угодно с ума сведу, а с тебя пока хватит, и так перебор. А по-моему, ты как раз совершенно нормальный. Даже немного чересчур. В юности я таких считала занудами и обожала доводить до белого каления – просто так, чтобы растормошить. Но, как видишь, с тех пор многое изменилось, и я встала на путь исправления. И даже не планировала с тобой знакомиться. Просто почуяла неладное и пришла сюда поглядеть, что случилось, а тут ты, такой обалдевший, смотреть жалко. Пришлось утешать и развлекать.

Все это время я сидел как громом пораженный. Слушал ее, открыв рот, но думал только об одном: как, ну как можно было сразу не сообразить, кто она такая и откуда взялась?! Информации у меня было не то чтобы много, но вполне достаточно.

На месте Джуффина я бы за одно это с позором выгнал меня из Тайного Сыска, как самую тупую пародию на следователя всех времен. Но шеф, конечно, не выгонит: ему в Крак играть больше не с кем.

Ну, хоть на что-то гожусь.

– На самом деле ты не догадался, потому что вообще об этом не задумался, – улыбнулась леди Рани. – Тебе было все равно, кто я такая. Рада, что сумела настолько задурить тебе голову. Я старалась.

– Да не то слово, – согласился я.

До сих пор горжусь, что после ее ухода мне достало здравого смысла сказать себе: «А теперь – за дело», – и громко, вслух пожелать оказаться в Доме у Моста ровно через полчаса после того, как оттуда ушел. Я Кофе обещал, а его нервы – это святое.

* * *

– А двери-то раньше были веселые! – объявил я, переступая порог Зала Общей Работы.

– Что? – рассеянно переспросил сэр Кофа.

Он, к счастью, никуда не ушел. Сидел в кресле, курил трубку и читал – мне сперва показалось, газету, но нет, просто какие-то документы, отпечатанные на больших листах тонкой бумаги.

– Улица Мрачных Дверей раньше была улицей Веселых дверей. Только не говорите, что вы не знали. Не может такого быть.

– Это, кстати, довольно смешная история, – оживился Кофа. – В шестьдесят седьмом, если ничего не путаю, году Кодекса, когда пришло время готовить к печати очередную обновленную версию официального плана городских улиц, Маливонис[104] решил сэкономить на исполнителях и распорядился отдать заказ студентам-архитекторам. Ребята постарались на славу, сделали работу вдвое быстрей и впятеро дешевле, чем профессиональные картографы. Старый пройдоха был очень доволен, пока не выяснилось, что студенты переиначили названия некоторых улиц – не то желая оставить свой след в истории столицы, не то просто для смеху. Все бы ничего, но их выходку заметили только через несколько лет; к тому времени новые названия фигурировали уже в таком количестве документов, что проще было заказать и развесить на переименованных по милости шутников улицах соответствующие таблички, чем пытаться исправить путаницу. Так улица Громких Дел стала улицей Голых Дев, улица Голубых Туч – улицей Глупых Куч, Умиротворенный переулок – Разъяренным, а Веселые Двери, как видишь, помрачнели… Погоди, сэр Макс. Хочешь сказать, именно это ты и выяснил на своей Темной Стороне? Как улица раньше называлась? И все?!

– Ну да, – кивнул я. – Могло бы конечно и больше повезти с информацией. Но на то и Темная Сторона, что никогда заранее не угадаешь, каким тайным знанием осенит тебя на этот раз.

Кофа укоризненно покачал головой. Дескать, и чего было туда-сюда бегать, лучше бы еще пару пирогов умял. Все больше толку.

– А как же жители этих улиц? – спросил я.

– Что – как?

– Как они смирились с переменами? Голые Девы еще ладно бы, я только за, но если бы в один прекрасный день внезапно обнаружилось, что я теперь живу на улице Глупых Куч, я бы, пожалуй, накатал жалобу. Даже не знаю кому. Наверное, всем сразу, как Магистр Нуфлин из Харумбы писал. И пусть разбираются.

– А, вот ты о чем. Нет, жалоб не поступало. Студенты хоть и были молодыми дураками, но не совсем безнадежными. Переименовывали не все улицы подряд, а только самые заброшенные. В Ехо до сих пор есть пустые дома, чьи владельцы погибли в Смутные Времена, не оставив ни завещания, ни наследников; их недвижимость, согласно закону, должна отойти Короне только через полторы сотни лет после смерти последнего владельца. Плюс дома, принадлежащие горожанам, покинувшим столицу в годы войны, да так и не вернувшимся; среди них много богатых людей, не желающих сдавать или продавать свою собственность, и стариков, которым не по силам связанные с этим хлопоты. В общем, пустых домов в Старом Городе и сейчас хватает, а в середине первого столетия Кодекса их было гораздо больше… Кстати, ты спрашивал, кем надо быть, чтобы не заметить, что больше не можешь колдовать? Вот тебе и ответ: достаточно просто не быть. В смысле отсутствовать.

– Это гипотеза? Или вы уже успели проверить?

– Как раз заканчиваю первый этап проверки, – Кофа выразительно взмахнул стопкой бумаг. – Список собственников городской недвижимости, расположенной на интересующих нас улицах. Удивительный все же человек Почтеннейший Начальник Угуланда! С одной стороны, так помешан на экономии, что даже должности уборщиков у себя в канцелярии упразднил, рекомендовав служащим самостоятельно наводить порядок в своих кабинетах. А с другой, вся документация у них бумажная, хотя самопишущие таблички обошлись бы раза в три дешевле, и это я не говорю о жаловании писцов! Однако нет – любит человек бумагу, и все тут. Его, понимаешь ли, дед когда-то писать от руки учил.

– Дед – вполне себе аргумент, – невольно улыбнулся я. – На счастливых воспоминаниях детства не экономят. Так что, на улице Мрачных Дверей вообще никто не живет? И на соседних тоже?

– Почти. Из семи домов на улице Мрачных Дверей на сегодняшний день арендован всего один, на имя леди Ауны Стакк; иных сведений о съемщице у меня пока нет, но это, сам понимаешь, дело поправимое. На улице Маятников больше половины недвижимости пустует и не сдается, еще из двух домов недавно съехали жильцы, в одном живет довольно известная оперная певица Мурана Мурачой, которая, как и ты, предпочитает спать до полудня и слуг приучила к тому же, а два занимают иностранцы – новый глава гильдии изамонских меховщиков и владелец куманской судоходной компании, который появляется в Ехо хорошо если дважды в год; в любом случае, вряд ли они и их домашние практикуют Очевидную Магию с утра пораньше.

– Да, теперь ясно, почему никто не поднял шум. И переселять нам, получается, почти некого?

– Хвала Магистрам, это так. В переулке Белых Кружек всего три дома, и все принадлежат Гоппе Талабуну, который, как известно, устроил себе по спальне над каждым из своих трактиров[105], чтобы держать дела под контролем даже во сне. Дома в переулке Белых Кружек он, как человек практический, уже давно выставил на продажу, но сентиментальная привязанность к этим семейным реликвиям побудила его назначить такую цену, что купить их могут разве что Куманский Халиф и наш Коба. Но им пока не надо.

Я невольно улыбнулся, вспомнив роскошные хоромы старшины наших портовых нищих. В сравнении с ними изящные старинные особняки в переулке Белых Кружек – жалкие трущобы. Так низко Коба, конечно же, не падет.

– А на улице Света… – начал было сэр Кофа.

– О. Есть еще и улица Света? И там тоже нельзя колдовать?

– Да. Мелифаро уже точно определил границы лишенного магии участка. Получился такой аккуратный круг. Кроме улиц Мрачных Дверей, Маятников и переулка Белых Кружек туда вошли еще Милый переулок и небольшая часть улицы Света. И на этом, хвала Магистрам, все. Теперь по периметру скитаются служащие Городской Полиции и развлекаются, непрерывно болтая с женами, родителями, братьями, сестрами, друзьями, соседями, бывшими однокашниками и прочими собеседниками, любезно согласившимися уделить им время. Проверяют… – на этом месте Кофа замялся.

– …не расширяются ли границы этой мертвой зоны? – подхватил я.

Он молча кивнул.

– Границы останутся на месте, – сказал я. – По крайней мере, в ближайшее время. Так что пусть они, конечно, проверяют, но ждать отчетов можно без особого трепета.

– Это ты тоже на Темной Стороне выяснил? – сварливо поинтересовался Кофа.

Я молча развел руками. Дескать, ну извините, там. А где же еще. Спросил:

– Так на улице Света и в Милом переулке тоже пустые дома?

– Совершенно верно, в Милом переулке все выставлено на продажу, пока без особого успеха. А в той части улицы Света, которая оказалась внутри круга, даже домов нет. Ее занимает огромный сад, принадлежавший покойному Клекке Нумину, тому самому счастливчику, которого Его Величество отправил в Харумбу за счет казны. Дом, где теперь живут правнучка Клекки с мужем, находится уже за чертой. Оба преподают в Королевской Высокой Школе, целыми днями пропадают там, по вечерам заседают в «Крашеной Репе» и садом не занимаются; уверен, если даже там арварохские хубы[106] заведутся, супруги узнают эту новость последними.

– Удивительно все-таки, сколько, оказывается, в Старом Городе пустующих домов, – сказал я. – А ведь вроде бы столица. По идее, мы тут на голове друг у друга должны сидеть.

– Только в некоторых кварталах, опустевших в Смутные Времена. Любой разумный человек скажет тебе, что причиной тому – относительно неудобное расположение, почти полное отсутствие трактиров и самых необходимых лавок, неоправданно высокие цены и весьма далекое от идеального состояние жилья. Все это верно, однако вокруг – точно такие же неудобные дорогие кварталы, где ни одной свободной квартиры не отыщешь. Такой вот парадокс. Как думаешь, почему?

– Из-за Смутных Времен?

– Соображаешь. Да, я уверен, дело именно в этом. Ясно, что во всем Старом Городе вряд ли найдется улица, где за все время гражданской войны вообще никто не был убит. Но когда в одном месте сконцентрировано слишком много несчастий, люди это чувствуют и не хотят там жить. Хотя мало кто сможет внятно объяснить, почему отказался от прекрасного удобного дома, сочтя его слишком дорогим, и тут же купил или снял такой же, примерно за ту же цену, всего в нескольких минутах ходьбы… С другой стороны, сложившаяся ситуация на руку бедным студентам. Можно сказать, так город заботится о них.

– А при чем тут студенты?

– Да при том, что приезжим студентам надо где-то жить, – усмехнулся Кофа. – А деньги даже на самое скромное жилье не у каждого есть. Королевских стипендий на всех не напасешься, а работать, если хочешь серьезно учиться, некогда, особенно на первых курсах, когда важно ничего не упустить. Голод им, хвала Магистрам, не грозит[107], а с жильем выкручиваются так: небольшой компанией заселяются в какой-нибудь пустующий дом, занимают несколько комнат, обычно подвальных, чтобы жечь свет, не опасаясь, что заметят с улицы, входят и выходят тайком от соседей и живут тихонько, пока их не застукает приехавший с ревизией наследник или посредник, действующий по его поручению. Тогда собирают вещички и отправляются искать новый приют. Теоретически самовольное использование чужой собственности должно немедленно пресекаться и караться штрафами, однако большинство полицейских относятся к студентам сочувственно и без особой нужды не гоняют. Лично я целиком одобряю такой подход. Не всем в Мире повезло с богатыми родственниками – так что ж теперь, не учиться? К тому же, пользы от их присутствия больше, чем вреда. Дома, которые подолгу занимали студенты, понемногу пропитываются их настроением и в конце концов снова становятся пригодны для счастливой жизни. Как по мне, потрепанная мебель и пара-тройка нечаянно разбитых зеркал – совсем невысокая плата за такую услугу.

– Слушайте, так во всех этих наших пустых домах тоже могут жить студенты?

– Этого я пока точно не знаю, поскольку специально за студенческими переселениями не слежу, – пожал плечами Кофа. – Но когда сэр Мелифаро закончит инструктаж полицейских и наконец приступит к осмотру домов, это сразу выяснится. Чего молодежь точно не умеет, так это тщательно скрывать следы своего присутствия. Даже магия особо не помогает: сделает какой-нибудь юный гений все свое барахло невидимым, а крошки со стола смахнуть не догадается. И вонь от дешевого табака на весь дом. И любовная записка пальцем на пыльном оконном стекле, чтобы уж точно никто мимо не прошел.

Я невольно улыбнулся, потому что и сам бы так прокололся. К гадалке не ходи.

– Кекки прислала зов. Говорит, ты им срочно нужен, – вдруг сказал Кофа.

– Им? – удивленно переспросил я, но тут же вспомнил, что отправил ее вместе с Нумминорихом. И получается, правильно сделал.

Впрочем, нет, все равно неправильно. Самому надо было с ним идти и проследить, чтобы не сбылись его худшие опасения. А уже потом с легким сердцем обозвать нас обоих тревожными индюшками и отправляться на Темную Сторону. Никуда бы она не делась за полчаса.

Дырку надо мной в небе, когда я уже поумнею, а?

– На улице Мрачных Дверей? – спросил я.

– Нумминорих там, а Кекки, сам понимаешь, отошла на несколько кварталов, чтобы поговорить.

– Ясно, – кивнул я. – Тогда я сейчас.

Миг спустя я уже был на улице Мрачных Дверей. Почему-то оказался там вместе с креслом, в котором сидел. Видимо, делая воображаемый шаг в темноте, забыл мысленно из него подняться, как делал до сих пор. Вообще не подумал, что к моей заднице прилагается какое-то кресло. И вот нам результат.

Ладно, по крайней мере, Кофе развлечение. Может теперь годами шпынять меня за разбазаривание казенного добра.

К счастью, совместный переход Темным Путем не сделал кресло частью моего тела, и мне удалось его покинуть. А что не с первой попытки – так это на нервной почве. У меня от предположений, что могло случиться с Нумминорихом, колени тряслись.

Интересно, где он? – спросил себя я, оглядываясь по сторонам. – В каком из домов? Надо было сперва узнать, а потом уже нестись сюда, сломя голову. Что-то я по всем пунктам удивительный молодец. В смысле, из ряда вон выходящий придурок.

К счастью, Кекки уже бежала мне навстречу.

– Вот хорошо, что ты уже тут! – издалека крикнула она.

– Что с Нумминорихом? – спросил я. – И где?..

– В желтом доме, – отрапортовала Кекки. – Жив, цел, в сознании. Но очень… не знаю, как лучше сказать… грустит.

Облегчения от ее слов я не почувствовал. Слишком уж хорошо знаю, что может стоять за этим «очень грустит».

Кекки догнала меня уже у высокого забора, окружавшего желтый особняк. Сказала, указывая на зияющую в нем дыру:

– Тебе повезло, доску я, как видишь, уже выломала. Яростно рыча от бессилия. Оказалось, я не умею лазать через заборы без магии. И замок на воротах никакими отмычками не вскрывается – без заклинаний у нас обоих, как внезапно выяснилось, руки растут из чьих-то чужих задниц. И вообще все сразу стало так трудно! Поневоле задумаешься: а как люди в других краях без Очевидной магии живут?

– Выкручиваются как-то, – буркнул я, протискиваясь в дыру. – Вот, например, тоже доски из заборов выламывают. Если станешь послом в Уандуке, этот опыт тебе пригодится, пока местную магию не освоишь; впрочем, она, говорят, все равно не про заборы, а про смятение чувств… А где Нумминорих? В доме?

Она кивнула:

– Там. Внизу. Идем, я тебя провожу.

– А почему ты сама меня не позвала, а попросила Кофу? – спросил я, пока мы шли по широкому коридору к лестнице, ведущей в подвал. – Это нерационально: два действия вместо одного. Хорошо, что я как раз рядом с ним сидел.

– Да просто по старой привычке, – вздохнула Кекки. – Ничего не поделаешь: столько лет по всем вопросам сразу бежала к нему. А тут еще испугалась…

– Испугалась?

– Ну да. Мне здесь здорово не по себе. Без магии сразу чувствуешь себя такой беспомощной! И тут еще Нумминорих…

Я не стал переспрашивать: «Что – Нумминорих?» – а просто ускорил шаг. То есть, если называть вещи своими именами, понесся вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки.

С таким специфическим чувством юмора, как у моей судьбы, вполне мог бы споткнуться и полететь вниз, попутно ломая все имеющиеся в моем распоряжении конечности, но она, хвала Магистрам, как раз на что-то отвлеклась, и я благополучно добрался до подвального этажа, который представлял собой короткий треугольный коридор с множеством дверей, ведущих, надо думать, в туалеты и ванные комнаты. По крайней мере, большинство домов в Ехо спланировано именно так.

– Самая левая, – подсказала мне откуда-то сверху Кекки.

Я толкнул дверь и сразу обнаружил Нумминориха, который сидел в центре просторного полутемного помещения, закрыв лицо руками. Ко мне он даже не обернулся. Но когда я присел рядом, отнял руки от лица и адресовал мне взгляд, такой пустой и тяжелый, что лучше бы вовсе не смотрел.

– Все-таки отравился запахом? – спросил я.

Нумминорих неопределенно пожал плечами.

– Нельзя было тебя сюда посылать, – сказал я. – Какой я идиот. Прости. В кои-то веки ты чего-то испугался, а я…

– Да ладно тебе, – вяло отмахнулся Нумминорих. – С каких это пор страх вдруг стал серьезным аргументом?

Ну, по крайней мере, рассуждал он здраво. Но его тон нравился мне все меньше.

– А ты, оказывается, интересно воздействуешь на людей, – вдруг сказал Нумминорих. – Когда ты рядом, начинает казаться, будто в существовании – и вообще, и моем лично – есть какой-то особый смысл. Кстати, сходное воздействие производят некоторые уандукские приворотные благовония, общие принципы изготовления которых я когда-то изучал в Кумонской Светлой Школе: вдыхая их аромат, соблазняемый ощущает себя значительной персоной с необыкновенной судьбой, и это, по словам моих педагогов, производит гораздо более мощный эффект, чем обычное возбуждение страсти… Ты это нарочно делаешь?

Я начал звереть – не столько от смысла сказанного, сколько от равнодушной неприязни в его потухших глазах.

– Еще бы! Целое ведро приворотных благовоний на себя вылил, чтобы тебя, красавчика такого, впечатлить.

– Я так и думал, что не нарочно, – угрюмо кивнул он. – Жаль. Значит, бесполезно просить тебя прекратить. Невыносимо мучительно снова оказаться во власти этой приятной иллюзии после того, как полное отсутствие какого бы то ни было смысла уже открылось мне во всей своей безрадостной, но честной полноте. Человеческое тело – смертельно опасная ловушка для сознания, всякий, кто родился человеком, пойман и обречен на гибель. Состояние, которое принято называть «жизнью» – просто растянутая на долгие годы агония; притворяться, будто это не так – недостойное малодушие, к которому ты сейчас склоняешь меня самим своим присутствием. Ты – воплощенная ложь, созданная для утешения смертников; слабым духом ты необходим, как воздух, но мне – уже нет. Могу ли я попросить тебя уйти?

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Потому что надо знать нашего Нумминориха, чтобы понять, до какой степени абсурдно звучали в его устах рассуждения об отсутствии смысла в условиях затяжной агонии. Ясно, что бедняга спятил. Запаха безумия я по-прежнему не различаю и вряд ли когда-нибудь научусь, но в данном случае для постановки диагноза вполне достаточно послушать, что он говорит. Одна надежда, что на свежем воздухе, вдалеке от утративших магию улиц, это помрачение пройдет. Ну или знахарские кристаллы нам в помощь. Да и мои Смертные Шары никто не отменял, хотя я бы дорого дал, чтобы избежать такой крайности.

Ладно, потом разберемся. Для начала надо его отсюда увести.

– Попросить-то можно, – наконец сказал я. – Но уйдем мы отсюда вместе. Помочь тебе подняться?

– Да я и сам могу. Просто не вижу в этом особого смысла, – флегматично ответил он. – Но если тебе надо, пошли.

Да что ж это такое. Опять ему смысл подавай.

Ладно, по крайней мере, заставлять его не пришлось. И поднялся он без видимых усилий. Только ногу, похоже, отсидел. Но это уж точно дело поправимое.

– Как вы? – с порога спросила Кекки. И сама же ответила, увидев, что Нумминорих уже встал: – Ага, гораздо лучше. Молодец я, что не стала его слушать и сразу побежала за тобой.

– Ну и зачем было суетиться? – зевнул Нумминорих. – Куда-то бегать, кого-то звать…

Дурдом.

– Все, – решительно сказал я. – На этом подвале свет клином не сошелся. Мир велик, глядишь, найдется для нас еще какой-нибудь приют. Пошли.

Нумминорих скривился, как от зубной боли, но покорно направился к лестнице.

По улице Мрачных Дверей я буквально тащил его волоком – скорей, скорей! Нумминорих не выказывал особого энтузиазма, но безропотно следовал за мной, видимо рассудив, что ускорить шаг проще, чем препираться.

Кекки, заранее уверенная, что теперь, когда мы вытащили Нумминориха из подвала, все худшее осталось позади, шла рядом практически вприпрыжку и сияла как дополнительное весеннее солнце. Которое, честно говоря, нам сейчас совсем не помешало бы. Все-таки очень холодная в этом году выдалась весна.

До улицы Большеголовых Псов мы добирались самое большее две минуты, но мне конечно показалось, вечность. Не стану врать, будто так страшно мне не было никогда – было. Раза три, наверное. За всю мою жизнь. Хотя теоретически я прекрасно понимал, что если Нумминорих не придет в себя вот прямо сейчас, это не конец света. На самый худой случай, у нас есть леди Сотофа, она вообще все может, что ей какие-то потухшие глаза и отсутствие смысла, плюнуть и растереть.

Однако понимание совершенно не отменяло страха. Вечно у меня так.

Но по свидетельству Кекки, я тогда отлично держался. По крайней мере, выглядел не перепуганным, а сердитым, таким типичным мелким начальником, с которым лучше не связываться и не лезть с вопросами, куда мы идем и что будем там делать. Оно к лучшему, вряд ли я в тот момент был способен сказать хоть что-нибудь связное.

Когда мы свернули наконец на узкую улицу, вымощенную крупными красноватыми камнями, где на васильково-синей стене углового дома болталась наполовину открученная ветхая табличка «Улица Большеголовых Псов», меня уже тошнило от ужаса. На Нумминориха я боялся смотреть.

– У вас все в порядке? – встревоженно спросил пожилой полицейский, расхаживавший по улице со старомодной курительной трубкой, похожей на Кофину, и, вероятно, развлекавшийся до нашего появления Безмолвными разговорами или каким-нибудь другим мелким колдовством, согласно инструкции, выданной патрульным.

– Ну, более-менее, – неуверенно сказала Кекки. – Ой! Что с тобой?

Вопрос был обращен к Нумминориху, который вдруг всей тяжестью повис у меня на руке и осел на мостовую, увлекая меня за собой.

– Что это вообще было? – беспомощно спросил он.

Никогда в жизни не думал, что способен так обрадоваться, услышав дрожащий голос Нумминориха Куты и увидев панику в его глазах. Очень уж это было похоже на чудесное воскрешение. Как будто натурально из могилы вылез, расшвыривая надгробные памятники. А паника – подумаешь, обычное дело для того, кто только что обнаружил себя погребенным заживо. Я последний, кто его за это упрекнет.

– Спасибо, – сказал я пожилому полицейскому, который протянул нам с Нумминорихом руки и помог встать. – Теперь точно все отлично.

Он озадаченно покачал головой и выпустил изо рта облако табачного дыма в форме двухголового дракона. Самый простой фокус на свете, первая ступень Черной Магии, не о чем говорить. Но знали бы вы, каким восторженным взглядом мы все его проводили.

* * *

– Тебе там удобно? – спросил сэр Кофа.

– Не очень, – признался Нумминорих. – Но я, если не возражаете, еще какое-то время тут посижу. Мне так спокойнее.

Он сидел на потолке Зала Общей Работы. То есть, с нашей точки зрения, свисал оттуда вниз головой, как одушевленный сталактит. Но несмотря на столь непростое положение в пространстве, довольно бодро жевал Длинное Зеленое Гугландское Проклятие – таково официальное наименование блюда, доставленного по его просьбе аж из «Душистых Хрестиков». Проклятие представляло собой почти метровый батон из зеленой травяной муки, внутри которого со всеми удобствами разместилась такая же зеленая от пряных трав колбаса, щедро сдобренная ярко-изумрудным мягким сыром. Выглядит совершенно душераздирающе, но на самом деле довольно вкусно. Простая, надежная крестьянская еда, как, впрочем, все, что готовят в «Душистых Хрестиках». Если хотите быстро и недорого восстановить утраченное душевное равновесие, вам – туда[108].

– Просто пока я здесь сижу, у меня нет ни единой возможности усомниться, что я опять умею колдовать, – объяснил Кофе Нумминорих.

– Вот именно, – подтвердила леди Кекки Туотли.

Она, впрочем, не сидела на потолке. Но подозреваю только потому, что не удосужилась этому научиться. Кекки – девушка практичная, не из тех, кто тратит время на всякую ерунду. Ну, то есть так было до сегодняшнего дня. Сейчас она, похоже, сожалела, что оказалась недостаточно легкомысленной, чтобы освоить фокус с потолком, и теперь была вынуждена просто парить в полуметре над своим креслом. Не бог весть что, а все-таки магия. Тридцать четвертая, если не ошибаюсь, ступень. Или сорок третья? Вечно я в них путаюсь.

И это они оба уже более-менее успокоились. А пока я вез этих красавцев в Дом у Моста в позаимствованном у полицейского патруля амобилере, они вели себя как особо одаренные воспитанники младшей группы детского сада для будущих Великих Магистров. Всю дорогу метали взглядами разноцветные молнии, попеременно лиловели лицами, плевались цветочными букетами и истерически превращали содержимое своих и моих карманов в зеркальные шары и крылатых рыб. Хорошо хоть меня самого в какую-нибудь гигантскую жабу радужного окраса не превратили на радостях. Но к тому явно шло. Счастье, что я так быстро езжу.

– Очень противно оказалось совсем не уметь колдовать! – резюмировала Кекки, раскурив трубку и выпустив изо рта сразу нескольких дымных драконов, столь впечатливших нас в исполнении патрульного. – Я и так-то не ахти какой великий мастер, будем честны. Но когда вообще ничего не можешь, это такой ужас! Заранее ясно, что мне будет сниться, если какой-нибудь лютый враг нашлет на меня проклятие, обрекающее на ночные кошмары. Как будто я стою посреди города и ни зов кому-то послать, ни трубку раскурить, ни даже забытый кошелек из дома позвать не могу.

– Фырурыры! – отозвался с потолка Нумминорих.

Рот его был забит зеленым бутербродом, но судя по интонации, он просто хотел выразить согласие: «И не говори».

– Ты давай жуй поскорей, – сказал я, задрав голову. – И рассказывай уже, чего там нанюхал. Я не железный. А от любопытства иногда умирают, точно тебе говорю.

– Я не знаю, как это описать, – признался Нумминорих, отчаянно взмахнув огрызком своего зеленого бутерброда. – Все это время сижу и подбираю слова. Даже на хохенгроне[109] пытался сформулировать, чтобы потом вам перевести. Ничего не получается! Понимаете, запах этого места – он… Он даже не то чтобы именно запах. Запах отсутствия запахов? Запах жизни, в которой не существует запахов, а я никогда не был нюхачом и даже вообразить, будто такое бывает? Или даже запах отсутствия жизни? Единственный запах, который сможет обонять мое мертвое тело, когда я умру? Ох, надеюсь, что все-таки нет! Но не знаю, как еще объяснить, на что это было похоже.

– А другие запахи при этом остались? – спросил я. – Травы, земли, камней, растений, Кекки, которая была рядом, людей, ходивших по этой улице раньше? Мой, когда я пришел? Ну вот все, что ты обычно ощущаешь?

– Да, конечно, – ответил Нумминорих. И, подумав, добавил: – Но они ничего не меняли. Немного раздражали, и все. Не имело значения, чую я их или нет. Вообще ничего не имело значения, даже тот факт, что я – это по-прежнему я, никуда не делся, даже не умер пока. Но это, кстати, тоже раздражало, причем довольно сильно. Как будто я себе вру и сам это понимаю. И стыжусь.

– Не нравится мне это, – мрачно сказал Кофа. – И чем дальше, тем меньше нравится. Хотя, казалось бы, куда еще… Однако особняк Кауни Мары в самом центре круга. Что, собственно, неудивительно.

– Какого круга? – заинтересовался Нумминорих.

Вместо Кофы ему ответил я:

– Участок, где нет магии, имеет форму круга. И этот желтый дом, где я тебя нашел, в самом центре. То есть, если бы существование амулетов, отменяющих магию, не было многократно доказано лучшими умами Соединенного Королевства, он бы несомненно нашелся в комнате, где я тебя застал. Может, кстати, еще и найдется. Ученые иногда ошибаются.

– Было бы неплохо, – вздохнул Кофа. – Нет такого предмета, который нельзя уничтожить. Гораздо хуже, если окажется, что таковы теперь свойства самой земли в том месте. Впрочем, тогда его можно просто обнести высоким забором и обходить десятой дорогой до скончания времен.

Я не стал говорить ему, что откладывать решение этой проблемы до скончания времен никак нельзя. Пусть хоть кто-нибудь думает, что как минимум один выход у нас есть в любом случае. И пусть это будет сэр Кофа Йох, если уж не получается устроить, чтобы так думал я сам.

Вместо этого я спросил всех троих сразу:

– А чей это дом? Кто хозяин? Там сейчас кто-то живет? Это его арендовала леди… как ее, Кофа?

– Ауна Стакк, – ответил он. – Нет, на ее имя арендован другой дом. Самый маленький и дешевый. То есть, для Старого Города действительно совсем недорогой. Кстати, никаких сведений о леди Ауне Стакк я до сих пор не раздобыл. Это, скорее всего, означает, что имя вымышленное. Впрочем, мои агенты продолжают проверять, возможно, окажется, что я ошибаюсь. Но вряд ли это так уж важно: половина совершеннолетних граждан Соединенного Королевства хотя бы раз в жизни снимала квартиру под вымышленным именем. Чаще всего для любовных встреч, иногда для нелегальной торговли, а порой просто ради возможности уединиться там, где тебя гарантированно никто никогда не найдет. Некоторым людям тайна нужна как воздух, ради острого ощущения свободы, которое испытываешь в те моменты, когда никто в Мире не знает, где ты сейчас находишься, как выглядишь, и как тебя зовут. Лично я это очень хорошо понимаю.

– И я тоже, – эхом откликнулся я.

– Особняк Кауни Мары! – нетерпеливо напомнила Кекки. – Желтый дом! Это же тот Кауни Мара «Повелитель кухонь», у которого ножи?

– Тот самый. Впрочем, мастерской уже давно в равных долях владеют его дети, сын и две дочери. А сам Кауни, передав дела наследникам, отправился путешествовать и пропал без вести на севере Чирухты; по словам сопровождавших его спутников, старик решил отправиться на границу Пустой Земли Йохлимы. В одиночку, потому что других таких безумцев не нашлось, а уговоров он не слушал. Нашим землякам, впервые выбравшимся за пределы Соединенного Королевства, трудно бывает поверить, что ветер может оказаться по-настоящему опасным – подумаешь, ветер! У нас с Хурона по весне тоже вон как дует, и ничего, живем. А что хищные ветры Пустой Земли Йохлимы любят раздирать на части тела неосторожных путников – так кто в такие детские байки поверит? Напрасно, кстати, не верят, но тут ничего не поделаешь. Вот и Кауни Мара не вернулся из своей развлекательной поездки. Всем было примерно понятно, что с ним случилось, но по закону он считался пропавшим без вести, поскольку тела не нашли, и наследникам пришлось ждать его возвращения целых шестьдесят лет прежде, чем они получили разрешение выставить дом на продажу. Буквально на днях, насколько я знаю, это случилось… Эй, погоди, а почему я тебе все это рассказываю? Ты и сама должна бы знать.

Кекки недовольно нахмурилась – дескать, не могу же я знать вообще все на свете. А я поспешно сказал, пока дело не дошло до их обычной перебранки:

– Это вы нам с Нумминорихом рассказываете. Мы-то точно ничего не знаем. И даже не должны. Так что, в желтом доме сейчас никто не живет?

– Никто, – кивнул Кофа. – У младших Мара уже давно собственные особняки на Левом Берегу. Могут себе позволить. Все-таки «Кауни Мара», лучшие поварские ножи в Угуланде. И стоят примерно как пол-амобилера за самый простой стандартный набор из семи штук, а спрос на них все равно огромный. Собственно дом они продают не по нужде, а из сентиментальных соображений. Потому, что хотят для него хорошей судьбы. Чтобы там снова поселилась большая дружная семья, как было в их детстве. Вроде даже солидную скидку обещали покупателям с детьми. Впрочем, сейчас все это несущественно. Факт, что дом уже долгое время пустует.

– Это не совсем так, – сдержанно возразила Кекки.

– А вот и нет! – выпалил Нумминорих.

Хороший вышел дуэт.

– Студенты небось поселились? – сообразил я. – И вы их учуяли?

– Нумминорих, может, и учуял, – сказала Кекки. – А я просто кое-что заметила. Ворота там заперты на совесть, и замок на них давно никто не трогал, зато трава в одном месте под забором не то что помята – вытоптана. Причем с обеих сторон. Ясно, что через него регулярно скакали – я имею в виду, когда магия там еще работала, и преодолеть забор одним прыжком было нетрудно. На входной двери навесной замок, но ты и сам мог заметить, что он не заперт, а просто для виду висит. В холле на первом этаже довольно пыльно, значит, специальных заклинаний для сохранения дома в чистоте не применяли и уборщиков не вызывали. При этом на лестнице и внизу пыли почти нет. Не похоже, чтобы там регулярно мыли полы и протирали перила, скорее просто много ходили. И бассейны в ванной – ну, не то чтобы сверкают белизной, но явно не шестьдесят лет назад там в последний раз мылись.

– А когда ты успела осмотреть ванную? – удивился я.

– Пока вы с Нумминорихом разговаривали, – призналась она. И добавила с обезоруживающей откровенностью: – Мне страшно было сразу за тобой заходить. Не хотела его еще раз таким увидеть и слушать все, что он говорит. Надеялась, если задержусь на пару минут, ты как раз успеешь все исправить. И ты правда успел! Когда я собралась с духом и заглянула, Нумминориху уже стало лучше.

– Ничего себе «лучше».

– Гораздо! – подтвердила Кекки. – Это ты просто не знаешь, как было до твоего прихода. Я как увидела, что он встать согласился, сразу поняла, что теперь все будет хорошо.

– Мне бы в тот момент твой оптимизм.

– Когда ты пришел, мне действительно стало лучше, – подтвердил Нумминорих. – Только это ужасно раздражало.

– Раздражало, что стало лучше?!

– Вот именно. Невыносимо! Как будто ты силой принудил меня делать вид, что… что я живой. А чувствовать себя живым трудно и бессмысленно. К тому же это ложь – так мне тогда казалось… Ой, слушай, нет! Не хочу об этом. Можно я пока не буду вспоминать?

– Можешь вообще больше никогда не вспоминать, – неожиданно вмешался Кофа. – Имеешь полное право. Ты у нас конечно важный свидетель, но иногда интересами следствия можно и пренебречь. Например, ради сохранения рассудка. Никому не на пользу такое о себе помнить.

– Ну, может быть когда-нибудь окажется, что все-таки на пользу, – неуверенно возразил Нумминорих. – Опыт есть опыт. Даже тот, о котором хочется немедленно забыть.

– А о других запахах тебе тоже трудно вспоминать? – спросил я.

Он поморщился, но сказал:

– О других – вполне ничего.

– Ты учуял, что в доме кто-то живет?

– По крайней мере, там перебывала большая толпа народу. Правда, довольно давно. А в последнее время – только два человека. Вот что еще отдельно плохо в состоянии полной утраты смысла – я по-прежнему ощущал запахи, но мне было неинтересно их анализировать. Поэтому я довольно мало могу рассказать об этих людях.

– Но хоть что-то можешь?

– Да, кое-что могу. Например, одна из них совершенно точно женщина. Причем, скорее всего, богатая. То есть не просто обеспеченная, а именно богатая, если судить по качеству благовоний для волос, шиншийских солей для бассейнов и умпонской кожи, из которой изготовлена ее обувь – все это предметы роскоши, мало кому доступной. Впрочем, при этом леди курит дешевый крепкий табак, нечасто, но достаточно регулярно. Если бы я обнюхивал дом, будучи в здравом рассудке, вероятно, сказал бы, что она мне нравится. Запахи некоторых людей вызывают у меня невольную симпатию, и это впечатление обычно подтверждается при личном знакомстве. Но в тот момент мне не нравилось вообще ничего, а задним числом о таких вещах все-таки довольно трудно судить наверняка.

– Богатая женщина, тайком занявшая чужой дом? – удивился Кофа. – Может быть, просто удачливая воровка?

– Все может быть, – согласился Нумминорих. – Но судя по особенности распределения и интенсивности ее запахов, она в этом доме не живет и даже никогда не ночует. Только наносит короткие визиты. Может быть, вообще только один визит, просто совсем недавно, поэтому ее запах кажется доминирующим. Скорее всего, она побывала в доме сегодня на рассвете. В крайнем случае, вчера.

– Очень интересно! – хором сказали мы, все трое.

– Что еще? – нетерпеливо добавил Кофа.

– В чем я более-менее уверен, так это что человек, прежде живший в этом доме постоянно, довольно давно там не появлялся. Мужчина он или женщина, точно сказать не могу; думаю, все-таки второе, но голову на отсечение не дам, потому что во время своего последнего пребывания в доме она – или все-таки он? – пила вино, и довольно много. А это затрудняет экспертизу.

– То есть, если я буду пить, как укумбийский матрос, ты меня не унюхаешь? – обрадовалась Кекки.

– Ну почему же, унюхаю, – улыбнулся Нумминорих. – И сразу пойму, что ты напилась, как укумбийский матрос. Но многие другие нюансы действительно от меня ускользнут.

– Ты сказал, недавно в дом приходили два человека, – напомнил я. – Одна – богатая леди в сапогах из умпонской кожи. А кто второй?

– Все, что я могу о нем сказать – он очень хитер и осторожен. И, если можно так выразиться, гуманен. По крайней мере, в отношении меня. И кстати не обязательно именно «он». Этого я просто не знаю.

– Грешные магистры, хитрость и осторожность тоже имеют запах? И даже гуманизм?!

– Иногда. Помнишь, как я первый раз вышел из строя, нанюхавшись Ташайской смеси?

– Когда ты на полдюжины дней обоняние утратил?

– Ну да. И чуть не спятил с перепугу, решив, что это навсегда. С тех пор я стараюсь собирать информацию о зельях, придуманных для борьбы с нюхачами. Их, кстати, оказалось очень много; такое впечатление, что в старину нюхачом был чуть ли не каждый второй, а все остальное человечество только и думало, как избавиться от этой напасти.

– Не то чтобы каждый второй, но раньше нюхачей действительно было гораздо больше, – согласился Кофа. – Подозреваю, дело в том, что прирожденными нюхачами часто оказываются потомки скархлов[110] и поселенцев с Чирухты, а теперь мы все уже так перемешались, что на брак двух чистокровных представителей своих рас надежды мало. Вот и рождаются только редкие удивительные феномены вроде тебя.

– Точно, вы мне это уже объясняли, – кивнул Нумминорих. – А я все удивляюсь и удивляюсь, как в первый раз! Но ладно, так или иначе, а зелий, способных вывести нюхача из строя, изобретено великое множество. Обычно они действуют грубо и беспощадно: раз, и нет у тебя никакого обоняния, как выключили. Но есть одно гуманное средство, которое не убивает нюх, а только дает ему ложную информацию. Называется «Шиффинский шлафф[111]». Когда-то в старину его изобрели для заводчиков собак…

– Собак?!

– Ага. Если хозяин питомника постоянно использует этот аромат, практически неразличимый для обычного человеческого носа, но довольно острый для собачьего, а потом наносит его на одежду покупателя, пес легко переносит разлуку с домом и быстро привязывается к новому хозяину – хоть и видит, что это совсем другой человек, но ощущает его частью семьи, в которой вырос. Запах постепенно выветривается, но к этому времени собака уже успевает привыкнуть к изменившимся обстоятельствам и полюбить своего владельца за какие-нибудь его настоящие достоинства.

– И?..

– Штука в том, что «Шиффинский шлафф» забивает все остальные запахи. О человеке, который им пахнет, можно твердо сказать, что он пахнет «Шиффинским шлаффом». И все! Никакой иной информации нюхач о нем не получит.

– А смысл? – спросил я. – Все равно нюхач может пойти по его следу…

– Да, если он вылил флакон «Шиффинского шлаффа» себе на голову. А если аккуратно капнул на край лоохи, достаточно переодеться, и ты неуязвим.

– Старое проверенное полицейское средство, – усмехнулся Кофа. – Когда-то нам с ребятами приходилось обманывать Орденских нюхачей – чтобы не мешали нашим расследованиям.

– Да, именно вы мне о нем и рассказали. И даже любезно дали понюхать образец. Если бы я не опознал запах, так и не понял бы, что это было.

– То есть один из побывавших в желтом доме, приходил туда, намазавшись старым полицейским средством от нюхачей, – резюмировал я. – Интересные дела.

– Справедливости ради, про «Шиффинский шлафф» знают не только полицейские, – заметил Кофа. – И пользовались им не одни мы.

– Вы моей песне вот так сразу на горло не наступайте. Я уже сочинил прекрасный сюжет: старый полицейский, утомленный ежедневными колдовскими выходками юных хулиганов и предчувствующий новые Смутные Времена, решил отменить магию во всем Мире разом. Но задора хватило только на пару кварталов Старого Города. В конце концов мы поймаем героя и запрем в Холоми, а пристыженные хулиганы станут носить ему пирожки с пумбой и посвящать стихи. Настолько плохие, что у сэра Шурфа сдадут нервы, и он испепелит юных негодяев. Возможно вместе с пирожками. И, конечно, сразу вылетит в отставку, как и хотел с первого дня своего назначения: Великому Магистру Семилистника не пристало убивать людей своими руками. Только чужими. По-моему, это и есть идеальный счастливый финал… Эй, не смотрите на меня так. Дайте помечтать!

– И ведь даже безумием при этом не пахнет, – наконец сказал сэр Кофа. – Вот это, я понимаю, настоящий одержимый угуландский колдун: глаза вдохновенно выпучены, движения порывисты, грезит наяву, несет чушь, не умолкая, а на запах безумия – ни намека. Учитесь, молодежь!

Молодежь в лице Кекки и Нумминориха обратила ко мне восхищенные взоры. Это был настоящий заслуженный триумф. Но мне не дали как следует им насладиться.

– Работает!

Мелифаро каким-то образом ухитрился сперва заорать, а потом уже появиться. Что было бы вполне нормально, если бы он ворвался сюда из коридора. Но нет, пришел Темным Путем. Как приличный человек.

Впрочем, тогда мне было не до размышлений об удивительном акустическом эффекте. И всем остальным тоже. Мы смотрели на Мелифаро как громом пораженные. Хотя, почему «как». Он сейчас и был – гром.

– Что именно работает? – наконец спросил сэр Кофа.

Он очень храбрый человек и не боится слишком быстро лишиться внезапно вспыхнувшей надежды.

Но никто ничего не лишился. Мелифаро сказал именно то, чего мы все от него ждали:

– Магия. На улице Мрачных Дверей. И на всех соседних. Работает! Как не было ничего.

В этот момент моя коллекция простых способов принудить урожденных угуландцев к публичным объятиям пополнилась еще одним. Можно не пропадать без вести и не воскресать из мертвых, вполне достаточно просто сообщить, что магия существует.

Миг спустя, мы уже висели на шее бедняги Мелифаро, причем Кофа, обычно самый сдержанный из нас, каким-то образом успел первым. Лучше всех, впрочем, выступил Нумминорих, обрушившийся на доброго вестника и приникших к его телу нас с потолка. Можно расценивать как покушение на массовое убийство, но мы великодушно закрыли на это глаза – сразу после того, как смогли подняться на ноги. Зато в процессе услышали друг от друга много новых интересных слов. Можно сказать, обменялись опытом.

Наконец Мелифаро кое-как привел в порядок измятую одежду, уселся на стол и обвел нас торжествующим взором.

– Молодец я все-таки, что велел патрульным регулярно пересекать границу и проверять, не вернулась ли магия. А то еще долго не знали бы, что уже все хорошо.

– Ну, если бы ты поступил иначе, это был бы уже не ты, – заметил Кофа. – А просто какой-то неразумный юноша в сапогах из лавки Йури Маялы. Кстати, сперва я был уверен, что она вам всем приплачивает, как за вывоз мусора, лишь бы избавиться от негодного товара. А когда узнал цены на это безобразное барахло, послал зов Абилату и расспрашивал, бывает ли безумие без запаха.

– И еще раз повторю: конечно, бывает, – сказал Абилат. – Но очень редко. В любом случае, сэр Мелифаро совершенно вне опасности. А что касается его сапог, я и сам такие ношу, когда дежурю при Королевском дворе. Очень удобные! Правда, за порог замка Рулх я в них пока не выходил. Но причиной тому скорее свойственная мне робость, чем крепкое душевное здоровье.

Он, оказывается, уже некоторое время стоял на пороге Зала Общей Работы и смотрел, как мы, бранясь, ползаем по ковру. Зрелище бесконечно поучительное, даже для такого опытного знахаря, как Абилат.

– Легок на помине, как призрак, – приветливо сказал ему Кофа.

«Наконец-то», – подумал я. К счастью, мне достало ума не говорить это вслух. Для человека, которому пришлось договариваться с Главным Королевским Церемониймейстером о переносе времени дежурства при Дворе, Абилат пришел фантастически быстро.

– Я уже в полном порядке! – поспешно заявил Нумминорих. – Честно!

Он так старался всем своим видом продемонстрировать благополучие, словно Абилат явился, чтобы поставить ему клизму. А потом добить контрольной прививкой в висок.

– Ты-то, конечно, в порядке, – заверил его Абилат. – Мне бы даже в голову не пришло усомниться. Проблемы у сэра Макса.

– Правда? – переполошился Нумминорих. И адресовал мне сочувственный взгляд.

Иногда он все-таки удивительно доверчив.

– Да, – кивнул Абилат. – Час назад сэр Макс прислал мне зов и сказал, что у него нервы. И сердце. И еще какие-то удивительные внутренние органы; лично я предпочитаю не вникать. И весь этот набор у него болит. И будет болеть, пока он не удостоверится, что твое здоровье не пострадало от давешнего происшествия на улице Мрачных Дверей. Не знаю толком, что там у вас случилось, но ты мне расскажешь. Пошли.

Нумминорих не стал пререкаться и последовал за ним в кабинет Джуффина, где безраздельно царствовал Куруш, поутру изгнавший нас бестактными рассуждениями о том, что люди, озабоченные дурацкими проблемами, бывают чрезвычайно утомительны. Оставалось надеяться, что за это время буривух успел соскучиться по человеческому обществу, и Абилату будет оказан более теплый прием.

Я сидел с кружкой свежей камры, очередной кувшин которой только что влетел в наше окно по мановению руки дежурного повара «Обжоры Бунбы», и думал: надо же, как бывает! Все-таки оно само исправилось. Магия вернулась на улицу Мрачных Дверей, не дожидаясь моего вмешательства. Задолго до того, как я понял, с чего вообще начинать. Мир сам себя починил!

Или не сам? Просто леди Рани поняла, что со мной каши не сваришь, и взялась за работу? Или позвала на помощь Джуффина, который, как внезапно выяснилось, еще и это умеет? Я бы, честно говоря, не очень удивился.

Или Темная Сторона все-таки сумела исполнить мое пожелание, просто не сразу, как обычно, а только через пару часов? Ну вот такое трудное дело оказалось, почему нет.

Или на самом деле еще ничего не?..

Бывают такие гадские мысли, за которые я бы сам себе голову откусил. Без колебаний.

Дырку в небе над моей неоткушенной головой, ну почему я не могу просто обрадоваться счастливому завершению дурацкого дела об исчезновении магии с нескольких городских улиц? А мучительно ищу, где тут может крыться подвох.

– Ты только знаешь что, – сказал я счастливому Мелифаро, восседающему в центре стола. – Ты патрулирование города пока не отменяй. Потому что у меня нервы. И сердце.

– Да-да-да, и еще какая-то непознаваемая фигня, я слышал. У меня, можешь вообразить, тоже. И весь этот смятенный ливер желает хотя бы раз в полчаса получать доклад, что улиц, где невозможно колдовать, в городе по-прежнему не обнаружено. Трикки меня, конечно, проклянет, но невелика беда. Я знаю одного торговца на Сумеречном Рынке, у него очень неплохие охранные амулеты. Могу вас свести, пригодится. Потому что тебя Трикки тоже непременно проклянет, по моим расчетам, ближе к ночи. Когда решительно потребует снять патрулирование и вернуть ему сотрудников, и тут я ловко сошлюсь на твой самодурский приказ. Ты, главное, если что, подтверди. Ладно?

– Не вопрос, – улыбнулся я. – Приятно обнаружить, что не один я такой тревожный придурок.

– Я третий, – твердо сказал Кофа. – Патрули следует оставить как минимум до возвращения Джуффина, а дальше пусть он решает. Хотя лично я буду голосовать за то, чтобы они контролировали город до конца года. А лучше – вообще всегда. До скончания времен. Даже не припомню истории, которая нравилась бы мне меньше, чем эта.

– Патрули патрулями, но надо задействовать газетчиков, – встрепенулась примолкшая было Кекки. – Пусть обязательно напишут, что случилось. По крайней мере, если оно вдруг повторится, люди не так испугаются. И будут знать, куда обращаться с жалобой. Чуть что, бегом к нам!

– Разумно, – согласился Кофа. – Займись этим, пожалуйста.

А я внезапно понял, что не могу больше ждать, пока Абилат осмотрит Нумминориха. И вот так спокойно и деловито обсуждать наши действия в том случае, если магия снова уйдет с какой-нибудь улицы, я тоже пока не могу. Потом смогу, конечно. Скажем, через час – полтора, если проведу это время с толком. Например, прогуляюсь по городу и в очередной раз увижу, какой он у нас красивый. Слишком красивый для по-настоящему страшных происшествий. Какие-нибудь мелочи вроде позавчерашней кражи формочек для пирожных из «Розового Буривуха» – предел возможного зла.

Я и правда до смешного падок на внешние эффекты. А значит, прогулка непременно поможет. Осталось только себя на нее отвести.

– Пойду пройдусь, – сказал я. – У меня на улице Мрачных Дверей казенное кресло осталось. Попробую унести его оттуда в пригоршне. Если получится, продам на Сумеречном рынке и загуляю на радостях. Считайте меня дополнительным патрулем.

* * *

«Просто больше не давайте ему нюхать эту дрянь, – сказал Абилат. – И все будет хорошо».

Его зов застал меня на набережной Хурона, в том ее месте, которое горожане зовут «Причалом Утопленников». Никакого причала уже давно нет, но память о дюжине малолетних послушников Ордена Водяной Вороны, утопленных здесь больше сотни лет назад по личному приказу Нуфлина Мони Маха, до сих пор свежа. Не то чтобы погибшие детишки пользовались всеобщей симпатией – мало кого жители Ехо так дружно боялись и ненавидели, как адептов Ордена Водяной Вороны, всех без разбора, включая совсем несмышленых младенцев. Однако послушники были убиты вопреки официальному обещанию щадить несовершеннолетних, а такое вероломство у нас не прощают никому. И никогда не забывают, потому что помнить – это зачастую единственный способ не прощать.

В общем, я сидел на Причале Утопленников, болтал ногами над водой и вертел головой, поочередно любуясь то величественными очертаниями Королевской тюрьмы, то ничуть не менее величественными очертаниями замка Рулх. И слушал Абилата. И пытался убедить себя, что тревога в его голосе мне только мерещится. Потому что Безмолвная Речь обычно не передает эмоций собеседника, а я – великий мастер придумывать то, чего нет.

«В целом беспокоиться не о чем, – говорил Абилат. – Физически Нумминорих здоров, если не считать некоторых симптомов, характерных для людей, недавно переживших большую потерю. Если бы он не рассказал мне, как ходил нюхать особняк Кауни Мары, я бы решил, что у него недавно умер кто-то из близких. Хвала Магистрам, что это не так».

«Потерю, говоришь? – переспросил я. – Похоже на то. Судя по тому, каким я его застал в том подвале, парень потерял смысл жизни. Страшно было смотреть».

«Если я правильно понимаю, он утратил даже больше, чем смысл. Всего себя, – сказал Абилат. – А потом обрел снова. Это бесценный опыт. Но очень тяжелый даже для человека с крепкой психикой. И в ближайшее время его лучше не повторять».

«Да вообще не вопрос. Этот грешный опыт захочешь, не повторишь, магия-то уже вернулась, я лично проверил. И здесь, и на том участке Темной Стороны, которое соответствует улице Мрачных Дверей, хотя страшно было туда идти – передать не могу. Ну, ты знаешь, для меня самое трудное – поверить, что все действительно хорошо… Слушай, а что мне теперь с Нумминорихом делать? Отпустить отдыхать?»

«Ни в коем случае. Наоборот, пусть будет занят по горло, пока не свалится от усталости. А как проснется, снова припахать, да так, чтобы даже ел на бегу. Лучший из известных мне способов исцеления – не от самой потери, конечно, но от ущерба, который она нанесла организму. Гораздо эффективней Кристаллов Утешения – я, как ты понимаешь, не раз имел возможность сравнить. Впрочем, об этом можешь не беспокоиться, вопрос решился сам собой. Сэр Мелифаро пообещал одолжить нос Нумминориха заместителю начальника Городской Полиции, оставшемуся практически без сотрудников, зато с кучей нераскрытых дел. Уверен, они прекрасно проведут время. Если бы мне самому пришлось готовить микстуру, ничего лучше все равно не изобрел бы».

Завершив разговор на воодушевляющей ноте, я собрался было выдохнуть с облегчением: «Ладно, и с этим все хорошо», – но почему-то не смог. Как не смог толком обрадоваться вернувшейся на улицу Мрачных Дверей магии, даже увидев, как снова дрожит и переливается жизнь на ее Темной Стороне. Ну, то есть я конечно порадовался – минуты две. А потом с новыми силами принялся прикидывать, какой тут может быть подвох. И сочинять ужасающие варианты развития событий в количестве достаточном для создания целой библиотеки романов-антиутопий.

Оставалось надеяться, что это все-таки не интуиция, а просто разновидность дури, деликатно именуемая «пессимизмом». Но с надеждой у меня тоже, прямо скажем, не очень.

Поэтому от Причала Утопленников я удалялся в таком настроении, как будто и правда ходил туда топиться, но даже в этом не преуспел. Жалкий неудачник! Сам понимал, насколько это смешно, но даже на кривую внутреннюю улыбку не расщедрился. И когда увидел на другой стороне улицы маленькую белокурую женщину в многослойном лоохи, сперва просто обрадовался – вот оно, мое развлечение, отличный способ отвлечься от мрачных мыслей! – а уже потом удивился совпадению: надо же, второй раз случайно на нее натыкаюсь. Вот и гадай теперь, что это: знак судьбы, моя специфическая удача, или Айса сама так ловко подстроила встречу, чтобы со мной поговорить?

Впрочем, судя по кислому выражению ее лица, последнее все-таки вряд ли.

– …Ладно, по крайней мере, сегодня вы выглядите получше, чем вчера, – буркнула Айса вместо приветствия.

Она не то чтобы всерьез огорчилась, когда я возник на ее пути, но так явственно не обрадовалась, что трудно было заподозрить ее в притворстве. Легко сымитировать яркое, сильное чувство, а вот полное его отсутствие поди убедительно изобрази.

Но когда это меня останавливало отсутствие сильных чувств.

– Приглашать тебя в трактир, пожалуй, не стану, – сказал я. – Появляться со мной на людях – никакого удовольствия. Не спутник, а готовое пятно на репутации. Поэтому сделаем так.

С этими словами я уменьшил не слишком вдохновленную моими рассуждениями о трактирах юную леди и спрятал ее в пригоршне. Вернее, между большим и указательным пальцами левой руки.

Подобный поступок считается в Ехо крайне невежливым, хотя никаких неприятных ощущений люди от временного уменьшения не испытывают. Только непродолжительное легкое головокружение и сладкое дремотное оцепенение, знаю по собственному опыту. Просто в древности этот магический прием был цеховым секретом столичной гильдии грузчиков, отсюда, как я догадываюсь, и растут ноги у предрассудка – нехорошо обращаться с живыми людьми, как с бездушной мебелью.

Понимаю, но согласиться никак не могу. Мне рассказывали, что за много тысячелетий до строительства Ехо и рождения самого первого портового грузчика этот трюк изобрел завоеватель Хонхоны Ульвиар Безликий – специально для того, чтобы не разлучаться в походах с любимой младшей дочерью. А даже если не так, плевать. Слишком уж полезный фокус, чтобы отказываться от него ради правил хорошего тона.

Тем более, что репутация воспитанного вежливого человека мне уже в любом случае не светит.

Нарушив таким образом двадцать восьмую статью Кодекса Хрембера, запрещающую производить магическое воздействие на законопослушных граждан без их ясно и недвусмысленно выраженного согласия, я отправился на крышу Мохнатого Дома. Потому что лучшего места для задушевных разговоров захочешь, не найдешь. Чужие здесь определенно не ходят, да и свои без особого приглашения не заявятся. И вид на город такой, что сердце рвется. Привел бы меня сюда злейший враг, я бы, пожалуй, заключил с ним перемирие – пока не налюбуюсь. То есть лет на сто.

Прежде, чем вернуть Айсе прежние размеры, я избавился от пары дюжин грязных кружек, скопившихся на крыше с момента последней уборки. И собрал раскиданные повсюду подушки для сидения в условно аккуратную кучу. И даже склянку с окурками испепелил, а пепел развеял по ветру. Вообще-то я совсем не любитель наводить порядок. Но на какие жертвы не пойдешь ради соблюдения законов гостеприимства. Даже когда прекрасно понимаешь, что человек, которого только что без предупреждения уменьшили, утащили невесть куда и вернули в привычное состояние практически в небесах, вряд ли станет придираться к обнаруженному в этих небесах бардаку.

Может показаться, что я хотел произвести на Айсу впечатление. И это правда. Действительно хотел. Когда мы встретились в первый раз, из моей груди торчал призрачный меч, и я отлично помню, с каким ужасом и восхищением смотрели на меня юные колдуны. И как отлично сложился потом у нас разговор, я тоже никогда не забуду. Возможно, именно тогда я начал понимать, что как следует впечатлить собеседника означает его обезоружить. Лишить не только заранее продуманных защитных стратегий, но и самого желания их применять. И получить в свое распоряжение целого живого человека, а не роль, которую он по какой-то причине заранее решил перед тобой исполнять.

И тогда сразу становится по-настоящему интересно.

– Чтоб тебе на пороге борделя вечно рыдать! – выпалила Айса после того, как я привычно встряхнул рукой и вернул ей прежние размеры. А вместе с ними счастливую способность полноценно участвовать в процессе человеческого бытия. В смысле осознавать происходящее и как-то на него реагировать.

Ну вот, отреагировала.

– То есть не тебе, а вам, сэр Макс, – после секундной паузы исправилась она. – Но пожелание остается в силе.

Не знаю, зачем было так браниться. Я ее очень аккуратно вытряхнул. Не ушиб.

– Да ладно тебе, – сказал я. – Какое, к темным магистрам, «вы» после такого вступления.

Айса молча пожала плечами – не то приняла мое предложение перейти на «ты», не то, напротив, выразила неодобрение, поди пойми человека, который сейчас так старается сымитировать неприязненное равнодушие и так плохо с этим справляется, что впору начать сердиться – просто из сострадания. Пусть думает, что все получилось.

Но в моем сердце нет места состраданию. Поэтому я адресовал гостье ободряющую улыбку.

– Отличное, кстати, ругательство. Никогда прежде не слышал. Впрочем, откуда бы? Здесь и борделей-то нет. Где ты его подцепила?

– В Суммони. Правда, там тоже нет борделей. Но у соседей, в Куманском Халифате, имеются. И слухи о них приятно разнообразят серые будни жителей рыбацких поселков, которые там по недоразумению считаются портовыми городами.

– В Куманском Халифате, говоришь? Ну надо же. Я не знал. Чем-то не тем мы с Кофой в Кумоне занимались[112]. Никогда ему не прощу.

– Заведения, насколько мне известно, закрытые, – утешила меня Айса. – Туда без солидных рекомендаций не попадешь. Иначе идея, пожалуй, не прижилась бы. Куманцы, по моим наблюдениям, слишком избалованы, чтобы платить за столь бесхитростные наслаждения, однако секретность – лучшая реклама. Все что угодно покажется желанным, когда выясняется, что оно недоступно всем, кроме ловкачей вроде тебя. А вот приезжим, конечно, обидно – их шансы приобщиться к тайне куманских борделей совсем невелики. Поэтому, собственно, суммонийцы и придумали такое проклятие. Только представь: ехал ты, ехал из Суммони в Кумон за тайными наслаждениями, кучу денег и времени на дорогу потратил, долго наводил справки, наконец вызнал каким-то чудом секретный адрес, а дальше порога все равно не пустили. И вот стоишь, рыдаешь от разочарования – такая печальная судьба.

– Печальная, – согласился я. – Но далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. Так что, если хочешь, проклинай меня дальше. Такое несчастье я как-нибудь переживу.

– Чтоб тебе на пороге борделя вечно рыдать! – с явным удовольствием повторила она. И наконец рассмеялась.

Ну и я за компанию.

– Это же Мохнатый дом, да? – отсмеявшись, спросила Айса.

– Увитый гламитариунмайохой, – вставил я, ухватившись за повод блеснуть своим естественнонаучным лексиконом.

Зря старался, конечно. Гостья не обратила на мои слова никакого внимания.

– В детстве я всегда думала, проходя мимо: вот бы посмотреть на город сверху, из самой башенки, – сказала она. – Но с крыши даже лучше. Очень удачно ты меня похитил – прямо в мою детскую мечту.

– Тоже мне великое похищение. Просто разговаривать, стоя посреди улицы, не слишком удобно, да и в трактире ненамного лучше. А мне интересно.

– Что именно?

– Много чего. Например, зачем ты вчера меня заколдовала.

– Ты что, спятил? – воскликнула она.

Но отчаяния в ее голосе было куда больше, чем возмущения.

– У меня друг крупный специалист по старинным уандукским заклинаниям, – объяснил я. – И еще более крупный в области вдумчивого познания меня. Он в курсе, что продолжительные угрызения совести мне не свойственны. И узнав, что я уже полдня чувствую себя всерьез виноватым, сразу поставил диагноз. Впрочем, я не в обиде. Отлично провел вечер, встречаясь с твоими друзьями, даже на концерт попал. Но мне интересно, зачем ты это сделала?

Айса отвернулась и какое-то время молчала, всем своим видом выражая отвращение к переговорам. Так что я почти утратил надежду получить от нее мало-мальски внятный ответ.

– А вот как раз затем, чтобы ты раз в жизни испытал несвойственные тебе угрызения совести, – внезапно сказала она. – Потому что нам… Ладно, не «нам», а только мне. Мне очень хотелось считать тебя близким другом, в роли которого ты так убедительно выступал, когда уговаривал меня выбрать изгнание, а на все мои признания в собственной слабости отвечал: «Понимаю, я и сам такой». Ты вообще представляешь, как много значат такие вещи? И чего поневоле начинаешь ждать от человека, который вдруг оказался родной душой? Мне было позарез нужно, чтобы ты иногда присылал мне зов и спрашивал, все ли у нас в порядке. Или еще как-нибудь давал понять, что ты обо мне помнишь. Но этого так и не случилось. И у меня понемногу опустились руки. В старые времена это называлось «проплакать удачу». Опасная штука для начинающего мага – утратить счастливую уверенность в своей бесконечной ценности для всего Мира сразу; я читала, будто Ордена тем и были хороши для послушников, что от этой опасности их избавляли учителя, которые хоть и были строги сверх меры, а не забывали регулярно нашептывать каждому молодому дураку о его избранности.

– Надо же. Я не знал. Строго говоря, я и сам тогда был практически начинающим. Да и сейчас не то чтобы совсем уж конченый.

Айса улыбнулась, явно помимо воли.

– Ясно, что руки у меня опустились не только из-за тебя, – сказала она. – Но все-таки из-за тебя тоже. Можно сколько угодно повторять, что это глупо – утратить веру в себя только потому, что один-единственный малознакомый человек, не друг, не учитель, а просто следователь по твоему делу, перестал тобой интересоваться. Но задним числом я уже все равно уже не поумнею. Тогда я была такая. И чувствовала себя – вот так.

– Да, – согласился я. – Но задним числом и я, пожалуй, не поумнею. Тогда я был такой. И вот так все получилось.

Какое-то время мы молчали. Не знаю, о чем думала Айса, а я прикидывал, имеет ли смысл развивать эту тему – сделанного-то действительно не воротишь. С другой стороны, всякий невольно обиженный человек имеет полное право знать, почему так вышло. Даже если объяснение совсем его не утешит. Просто потому, что правда, в чем бы она ни заключалась, расширяет границы наших представлений о мире. А это гораздо важней любых утешений.

– Ладно, – сказал я наконец. – Я вчера говорил, будто не хотел показаться назойливым. Это, конечно, была импровизация. Не особо удачная, и магистры с ней. На самом деле я вовсе не собирался терять вас из виду. И планировал время от времени справляться о ваших делах – не из вежливости, мне действительно было интересно, как все сложится. Но тут как понеслось…

– Что – понеслось?

– Да все сразу. Трудно на самом деле объяснить. Ну, то есть, если я скажу, что вскоре после вашего отъезда мне пришлось превратиться в чудовище и отправиться на тот свет[113], это будут просто слова, правда? Я бы и сам на твоем месте подумал, что оправдание так себе, не слишком убедительное – ну превратился, ну пошел, молодец. Раз здесь сидишь, значит, все закончилось хорошо, в чем проблема? Просто пока сам не попробуешь, не узнаешь, что творится с сознанием, получившим подобный опыт. И как мало общего у того, кто вернулся, с тем, кто уходил.

– Да нет, почему же, – растерянно сказала Айса. – Как раз вполне убедительно. Это я, наверное, могу понять.

– Вот и хорошо. Потому что по сравнению с тем, что было дальше, прогулка на тот свет – просто забавное приключение. Я только с ума сходил раза три… Или больше? Не помню. До сих пор не хочу вспоминать. А потом я вообще исчез из этого Мира и долгое время был уверен, что никогда не смогу вернуться. Но, как видишь, вернулся. Всего полгода назад. Мне бы теперь еще окончательно поверить, что это правда. Ай, ладно, поверю когда-нибудь, куда я денусь.

– Ну ничего себе, – вздохнула Айса. – Получается, не зря говорят, что за магию высоких ступеней приходится слишком дорого платить.

– Ерунду говорят, – отрезал я. – Что значит – «платить»? Магия – не тайный игорный дом, где новичка тут же разденут до нитки. Нет никакой расплаты. Опасностей – да, сколько угодно. Но они – не цена за входной билет в магию, а просто естественное следствие нашего персонального несовершенства. Внутренней неготовности иметь дело с силой, масштабы которой превосходят возможности нашего воображения.

– Ты сейчас сказал примерно то же самое, что и я, просто другими словами. Ладно, не будем называть это «платой». А просто «опасностями». Все равно они есть.

– Ну так они и без всякой магии есть. Например, опасность свалиться с крыши…

– Вот зря ты это сейчас сказал, – поморщилась Айса. – Мне и так не очень уютно. Я боюсь высоты. Тут, конечно, ровная площадка, и от края далеко, а все равно ноги немеют.

– Извини. Об этом я не подумал. Хотя когда-то мы с тобой обсуждали, что оба боимся высоты. У меня, кстати, прошло – сразу после того, как я вызубрил заклинание, превращающее падение в свободное планирование, и перестал ощущать себя беспомощным. Может, и на тебя так подействует?

Айса ничего не ответила, но адресовала мне заинтересованный взгляд человека, готового попробовать.

Уже хорошо.

– Если хочешь, можем перебраться в гостиную, – предложил я.

Она помотала головой.

– Не стоит. Если делать уступки своему страху, сожрет с потрохами и не подавится, это мы уже проходили. Лучше жить так, словно его нет.

– Разумное решение. Ты молодец.

– У меня просто нет особого выбора, – горько усмехнулась Айса. – Или быть молодцом, или прожить самую скучную и жалкую жизнь за всю историю человечества. Вот и стараюсь как могу.

И после недолгой паузы вдруг добавила:

– Только, знаешь, на самом деле у меня плохо получается.

– То же самое может сказать о себе любой человек, ежедневно совершающий невозможное и страшно недовольный тем, что делает это не дюжину раз в сутки, а всего один.

– Вот что ты действительно умеешь, – сердито сказала Айса, – так это создавать у собеседника впечатление, будто он молодец, и все преодолимо. Ужас в том, что оно отлично работает, пока ты рядом. А стоит тебе уйти – и все. Бедный одураченный собеседник снова остается наедине с самим собой, который, положа руку на сердце, совсем не молодец. И с жизнью, состоящей из великого множества утомительных препятствий и просто малопривлекательных обстоятельств. Вот и я так влипла. Под твои разговоры о вольном ветре странствий изгнание стало казаться отличным приключением. Конечно, я его выбрала! И когда ты увозил нас из Ехо, была счастлива, что сделала такой выбор. Но потом ты уехал обратно, а мы остались одни. Ну, правда, с деньгами, спасибо тебе за них. Но энтузиазма у нас после твоего отъезда все равно поубавилось… Ладно, не буду расписываться за всех. У меня поубавилось. Не было дня, когда бы я не пожалела, что купилась на твои вдохновляющие речи.

Вот оно значит как.

– То есть все пошло настолько плохо? – спросил я.

Айса задумалась. Наконец неуверенно помотала головой.

– Да не то чтобы именно «плохо». Ничего такого, что принято считать несчастьями, с нами не случилось. Просто наши скитания оказались совсем не похожи ни на игру, ни на приключение. Вполне обычная жизнь, только не такая удобная, как дома. Трудная и суетливая. Слишком много посторонних людей, бестолковых впечатлений, глупых разговоров и постоянных усилий себя от этого оградить. Даже в Холоми я бы провела эти годы с куда большим толком. Как, например, Аватта. Помнишь его? Вот кто времени зря не терял! Вызубрил наизусть всю тамошнюю библиотеку и выгрыз-таки Королевскую стипендию. Мне, правда, стипендия ни к чему, но все равно обидно, что он оказался умнее меня.

– Он – это он, а ты – это ты. Глупо сравнивать. Аватта, насколько я помню, попал в вашу компанию случайно. Не было у него особого стремления колдовать. А тебя в ту пору интересовала только магия, и ничего, кроме нее. Именно из этого я исходил, когда советовал тебе выбрать изгнание. Хотим мы того или нет, а настоящий инструмент всякого мага – он сам. И еще, конечно, весь Мир. Чем раньше начинаешь изучать эти сложные предметы, тем лучше. А что процесс тебе не понравился, большого значения не имеет. Я тоже, знаешь, не в восторге от доброй половины своих приключений – и что с того? Судьбу мага можно взять только целиком. Нельзя попросить отрезать от нее пару самых привлекательных ломтиков и отказаться от всех остальных.

– А смысл – брать такую судьбу? – угрюмо спросила Айса.

– Смысл как раз именно в том, что в ней есть смысл, – усмехнулся я. – И его гораздо больше, чем способен вместить в себя человек. Поэтому поневоле приходится превращаться во что-то другое, соразмерное этому смыслу. Но это я сейчас такой умный. А несколько лет назад развел бы руками: «Ну, просто так получается». И, кстати, тоже был бы прав. Потому что выбор делаем не мы, а сама судьба. «Заверните мне эту белобрысую девчонку», – и как бы ты ни брыкалась, уходит довольная, уносит тебя под мышкой. И все, привет.

Она рассмеялась, вероятно вообразив эту сцену. Но и нахмурилась – сквозь смех. И упрямо помотала головой:

– Нет уж! Далеко она меня не унесет. Я передумала.

– Это тебе сейчас так кажется, – отмахнулся я. – Некоторые, говорят, столетиями упираются: не хочу, не буду, оставьте меня в покое! А в один прекрасный день просыпаются в каком-нибудь другом Мире. Ну или идут создавать новый Орден – не из тщеславия, а чтобы не спятить от избытка силы, источник которой внезапно обнаружили в собственном сердце. Ну или кидаются в Хурон с Большого Королевского Моста, осознав, что жизнь прошла напрасно, и уже ничего не вернуть, так тоже бывает. Но ты девушка осторожная и до такой крайности, уверен, не доведешь.

Айса совершенно растерялась от моего напора.

– Ты шутишь? – неуверенно спросила она.

– Можешь считать, что шучу, если тебе так спокойней. У меня есть одно бесспорное достоинство: я – совершенно точно не пророк. Поэтому мои слова можно пропускать мимо ушей. Но если они тебя все равно тревожат, дело легко поправить: как только ты начнешь рассказывать, я тут же заткнусь.

– О чем рассказывать?

– Ну как – о чем. О приключениях, которых на самом деле не было. О вашей жизни в изгнании, обычной, трудной и суетливой. Я же, в сущности, необразованный варвар и до сих пор не знаю, что это такое: обычная трудная жизнь?

– В этом я тебе помогу, – усмехнулась Айса. – Для начала просто попроси слуг запереть на замок все твои бассейны и сортиры. И попробуй обходиться без них хотя бы пару дюжин дней. Потом приходи ко мне, я скажу, что делать дальше.

– С замками я справлюсь, в худшем случае, за несколько минут, так что номер не пройдет. Но суть я уловил. Однако хотелось бы душераздирающих подробностей: где именно вам не хватало бассейнов и сортиров? Что происходило в промежутках между их поисками? И какие зловещие препятствия возникали на вашем пути? Я люблю истории с сюжетом, будь снисходительна к моей слабости. За это я угощу тебя каким-нибудь ужасающим напитком из другого Мира. Нет гарантий, что он придется тебе по вкусу, но сам факт!

Айса пыталась сохранять унылую невозмутимость, и это ей даже отчасти удалось – пока я не спрятал руку под полой лоохи и не принялся вытаскивать оттуда кружки и стаканы с напитками, время от времени перемежая их игрушечными медведями, разноцветными бумажными гирляндами и зонтами, мокрыми от далеких, в какой-нибудь иной Вселенной прошедших дождей. Было время, когда я доставал всю эту ненужную ерунду из Щели между Мирами нечаянно, по неопытности, а теперь – совершенно сознательно, просто потому, что люблю устраивать шоу.

Судя по тому, с каким восторгом смотрела на меня Айса, шоу удалось на славу. Она даже продегустировать мою добычу решилась – правда, после очень долгих колебаний, но это я как раз могу понять, как никто.

– На самом деле история наших странствий не стоит таких стараний, – наконец сказала она. – Теперь меня так и подмывает присочинить что-нибудь забавное, просто чтобы не оставаться в долгу. Но ладно, не буду. Сперва мы просто надолго застряли в графстве Шимара. Делать там особо нечего, только деньги проедать, просто мы думали: не может же быть, что ты привез нас сюда просто так. Наверняка с каким-нибудь тайным умыслом! Перебирались из одного селения в другое, жили везде понемножку, ходили в горы, искали там неизвестно что, ждали, вот-вот случится нечто невообразимое. Но оно так и не случилось, если не считать чудесным событием покупку старого амобилера всего за четыре короны. Впрочем, это и правда была неплохая сделка. Он нам очень пригодился, когда мы окончательно заскучали и решили выбираться из этой зад… живописной горной местности. Вопрос – куда? Мальчишки предложили отправиться в Куманский Халифат. Мальчишки всегда хотят в Куманский Халифат; ты случайно не знаешь почему?

Я задумался, вспоминая своих знакомых «мальчишек». Все они, как один, и правда, принимают мечтательный вид, когда речь заходит о Куманском Халифате. И строят планы надолго туда отправиться, как только покончат с делами. Звучит не слишком оптимистично, но людям, постоянно имеющим дело с магией, свойственно верить в чудеса. Даже в такие несбыточные, как длительный отпуск.

– Может быть, из-за сластей? – наконец предположил я. – Лично я до сих пор содрогаюсь, вспоминая куманский медовый суп, но все хором вопят, будто я просто ничего не понимаю в настоящих кулинарных шедеврах. Или дело в уладасах[114]? Или они втайне от меня обзавелись пропусками в бордели? Или просто все в детстве зачитывались «Историями Странствий», которые пишут отставные куманские купцы?

– Слушай, а ведь точно! Уверена, так и есть. Мальчишки мне эти книжки всю дорогу к Бокли пересказывали. Близко к тексту, практически наизусть.

– К Бокли? А за каким драным вурдалаком вас вместо Куманского Халифата понесло в Гугланд?

– Как выяснилось на месте, за драным вурдалаком по имени Тарус Майтесула. Так звали капитана гнилого двухмачтового корыта под гордым названием «Королевский Полет». Штука в том, что в Бокли иных не сыщешь, а это был ближайший порт. Ну, то есть до Гажина мы бы, пожалуй, добрались быстрее, но Гажин в Угуланде, а туда нам было нельзя. Нам, на самом деле, крупно повезло с капитаном Майтесулой, кроме него из Бокли в Уандук никто не ходит. Не застали бы его в порту, ждали бы попутного корабля еще полгода. А это действительно ужас. Ты бывал в тех краях?

– Проездом, – кивнул я. – Мне, кстати, понравилось. Но я вообще люблю унылые пейзажи, пустынные дороги и сонные маленькие городки – такие, чтобы после прогулки по главной улице повеситься хотелось. То что надо!

– Да, тогда тебе самое место в Гугланде, – усмехнулась Айса. – Ладно. Главное, ты понимаешь, о чем речь. К счастью, надолго мы в Бокли не застряли. Капитан Майтесула согласился отвезти нас в Капутту в обмен на наш амобилер. Давно мечтал сделать такой подарок жене, да не по карману было. Оказывается, на весь Запроливный Гугланд всего один торговец амобилерами, он же единственный мастер по их ремонту и поставщик кристаллов. И цены держит чуть ли не столичные, так что наш капитан за три года даже на самую страшную развалину не накопил, бизнес-то у него, сам понимаешь, плохонький – кому в тех краях нужны пряности и благовония, а на столичный рынок поди пробейся… И вдруг такая удача: нашлись идиоты, готовые обменять вполне приличный амобилер на сомнительное удовольствие провести несколько дюжин дней на открытой палубе его корыта – других пассажирских мест на «Королевском Полете», увы, не нашлось. Впрочем, ребята были в восторге от приключения, а я – ну что я. Старалась поменьше ныть… Знаешь, что было самое обидное? Внезапно обнаружить, что мы почти ничему не успели научиться. Ничему по-настоящему полезному, я имею в виду. Силы у нас было предостаточно, но ни спасаться от морской болезни, ни изменять вкус еды, ни даже просто быстро согреться мы не умели. Кто же мог подумать, что это гораздо важней, чем способность быстро взлететь к потолку? Хорошо, хоть простуду лечить я все-таки выучилась. Совершенно случайно, еще в Ехо, потому что дед однажды приболел, а я захотела помочь ему сама, без знахарей. Вот это – да, пригодилось. И не только нам. В глазах команды этого грешного корыта я была самой могущественной ведьмой Соединенного Королевства – виданное ли дело, насморк проходит всего за полчаса! А все остальные наши умения оказались – не пришей козе мочалку.

– Мочалку? – восхитился я.

– Это гугландская присказка. Сама раньше не слышала. В этом смысле путешествия, конечно, идут на пользу. Обогащают лексикон… Ладно. Ты уже понял, что наше путешествие из Бокли в Капутту трудно назвать приятным морским круизом. Но оно закончилось, и это главное. Первое, что мы сделали, когда сошли на берег в Капутте – сняли дом подальше от моря, потому что видеть его уже не могли. И какое-то время просто жили. Я бы даже сказала, существовали. Праздно и вполне бессмысленно, на мой взгляд. Не смотри на меня так укоризненно, сэр Макс. Да, мне там не особо понравилось. И нет, мне не было интересно. Я, как выяснилось, не создана для путешествий. Никогда не умела любоваться пейзажами, а чужая культура, увы, не тот предмет, который может всерьез меня увлечь. Люди везде – просто люди, а от несходства правил и обычаев с нашими их поведение представляется еще более нелепым, чем есть на самом деле; лично меня это скорее раздражает, чем веселит. И колдовать в Уандуке оказалось почти невозможно. Безмолвная речь – еще туда-сюда, хотя гораздо трудней, чем дома. Но даже просто сварить вкусную камру не получалось ни у кого из нас. Пришлось привыкать к местным напиткам. Впрочем, напитки – это ерунда. Что по-настоящему скверно – это постоянно ощущать собственную беспомощность. Вот когда я все прокляла!

– Но, кстати, в Холоми было бы то же самое, – заметил я. – Даже хуже. Оттуда и зов никому не пошлешь.

– По крайней мере, в Холоми точно знаешь, что дело не в твоих способностях, просто место такое специальное. А в отъезде постоянно сомневаешься: может быть, это моя сила иссякла и уже никогда не вернется? Известно же, что по-настоящему могущественные люди способны колдовать и вдалеке от Сердца Мира. Может быть, не так хорошо, как здесь, но кое-что у них явно получается, не зря же в Куманском Халифате у всех наших репутация грозных колдунов. И мучаешься, постоянно грызешь себя: другие могут, а ты нет! К тому же, узнику нет нужды беспокоиться о себе. Крыша над головой есть, еду и табак принесут, охранники не пристают с глупыми разговорами, а если и случится такое, можно пожаловаться на них коменданту. Скучно, да, но знаешь, я бы предпочла несколько лет скуки одному-единственному походу на центральный рынок Капутты, где все орут, как сумасшедшие, и торгуются по неизвестным правилам. И предлагают тебе выйти замуж примерно три раза в минуту. А ты при этом даже не можешь никого убить. И не потому, что боишься ареста, на это довольно быстро становится плевать, а потому, что угуландская Очевидная магия для тебя в Уандуке не работает. А без нее хоть лопни от злости, окружающим никакого вреда.

– Да, обидно, – согласился я. – Это я могу понять.

– И на том спасибо. Но знаешь, что я тебе скажу? Примерно два года спустя выяснилось, что это еще была очень хорошая жизнь. Просто отличная!

– А что случилось два года спустя?

– Не догадываешься?

– Деньги подошли к концу? – осенило меня.

– Ну да. Мы их как-то не особо считали. Казалось, тысяча корон – это огромная сумма. Даже на четверых. И вроде бы все так дешево… И вдруг выясняется, что осталось – ну, максимум, еще одну годовую аренду дома оплатить. И привет.

– Надо было дать вам больше, – вздохнул я. – Как-то не сообразил, что эта грешная тысяча закончится гораздо раньше, чем ваше изгнание.

– Ты вообще не был обязан давать нам деньги. Может, кстати, без них было бы даже лучше. По крайней мере, мы бы сразу сообразили, что надо не руководствоваться так называемым зовом сердца, а ехать туда, где гарантированно найдется работа – да хотя бы в Ирраши, там с моим дипломом об окончании Королевской Высокой Школы отлично можно было бы устроиться. Впрочем, и без него не пропадешь: только скажи, что ты из Ехо, и все теплые места твои. А в Куманском Халифате работу днем с огнем не отыщешь. Зачем нужны наемные работники, когда есть рабы? Рабство там хоть и объявлено официально вне закона, но слуги при этом почему-то никому не нужны – ни в домах, ни в трактирах, ни тем более в государственных учреждениях. Ну вот как-то так оказывается, что у всех они уже есть, в избытке, спасибо, больше не надо. А что не наняты по контракту, а куплены по сходной цене на невольничьем рынке на границе с Красной Пустыней, это никого не касается. У куманцев не принято совать нос в чужие дела… В общем, мы какое-то время помаялись, а потом плюнули на все и отправились в Суммони.

– А почему именно в Суммони?

– А то ты не знаешь. Думаешь, Карвен мне не похвастался, что встретил тебя вчера на этом дурацком любительском концерте? И думаешь, я поверю, что ты его обо всем не расспросил?

– Не поверишь, – согласился я. – Но только потому, что слишком мало со мной знакома. А то сразу поняла бы, что сперва я утратил дар речи, выяснив, где он сейчас работает, а потом послушал музыку, зарыдал и вдохновенно убежал в ночь, забыв, что есть на свете какой-то Карвен.

– Да ладно тебе. От чего там рыдать? – изумилась Айса.

Из чего я сделал вывод, что у нас решительно не совпадают музыкальные вкусы. Но спорить, конечно, не стал, только неопределенно развел руками. И сказал:

– Я вообще довольно странный. Иногда это немного мешает. Вот, например, ни с Карвеном, ни с Танитой я вчера так толком и не поговорил. Узнал от них, что вы долго жили в Суммони, и Менке там до сих пор зачем-то сидит. А как вас туда занесло, не успел расспросить. Меня дома гости ждали.

Самый лучший способ соврать так, чтобы тебе поверили – говорить чистую правду. Просто не всю, а некоторые ее фрагменты, вдохновенно возводя между ними новенькие причинно-следственные связи. В этом искусстве я такой великий мастер, что порой сам себе верю. И Айса поверила, куда ей было деваться.

– Танита случайно познакомилась на рынке с одним человеком, – неохотно сказала она. – Тот представился знахарем из Суммони. И, узнав, что нас тут целая компания высланных из Угуланда за колдовство, позвал всех с собой. Обещал приютить и научить всему, что знает. Ребят это очень вдохновило – наконец-то все древние тайны Уандука откроются нам! И только я сразу решила, что мужик не промах: сразу четырех слуг за кров и еду заполучить – это он ловко придумал. Гораздо выгодней набрать учеников, чем покупать рабов, кормить которых, кстати, все равно придется, никуда не денешься… Тем не менее, поехала с ними как миленькая. А что было делать? Жизнь в Капутте все равно стала нам не по карману, писать родителям, чтобы прислали денег, стыдно. Я же после ареста ни разу с ними не поговорила по-человечески, и тут вдруг – караул, помогите! Как-то это совсем нехорошо. Да и компанию разваливать не хотелось. Я считала, что нам следует держаться вместе. И, конечно, ты понимаешь, ни на минуту не забывала, что ребята влипли в эту историю по моей вине. Поэтому соглашалась со всеми их предложениями и старалась особо не ныть. Думала: если хоть кому-то из нас будет весело и интересно в изгнании, значит, все не так уж плохо.

– Понимаю, – кивнул я. – И как, получилось?

Она пожала плечами.

– Наверное. До какой-то степени. Во всяком случае, им там понравилось гораздо больше, чем мне. Ну и справедливости ради, суммонийский знахарь оказался вполне славным человеком. И даже не то чтобы совсем шарлатаном. То есть каким-то условно полезным вещам он нас все-таки научил.

Айса, надо сказать, тоже была чрезвычайно убедительна. Не познакомься я вчера с Иллайуни, проглотил бы сейчас ее версию, не поперхнувшись. Возможно даже не стал бы расспрашивать дальше. Разве что из вежливости, разговор поддержать.

А так сказал:

– «Условно полезные вещи» – это открытие Врат с последующим изгнанием смерти? Ну в общем да, польза небольшая, суп-то из чужой смерти не сваришь. Или сваришь? О древних кулинарных традициях Уандука я, будем честны, не осведомлен.

Айса адресовала мне негодующий взгляд. Дескать, ну и гад же ты ползучий. Зачем было врать, будто ничего не знаешь?

– Просто я встречал рассвет на берегу Ариморанского моря и случайно познакомился с вашим Иллайуни, – объяснил я. – Он там неподалеку живет, как выяснилось.

– Вы бы все-таки определились, сэр Макс, – холодно сказала Айса. – Кто вы – исполненный сочувствия друг, или Тайный Сыщик? Не то чтобы это имело решающее значение, скрывать-то мне от вас толком нечего. Но неопределенность раздражает.

– Одно другому не мешает. Сочувствие не делает меня доверчивым болваном, а служебные обязанности – бесчувственным бревном. Поэтому я – все сразу. Неудобно, понимаю, но ничего не поделаешь.

Счастье все-таки, что передо мной сидела не древняя Королева Санхти Айигокхи, а всего лишь маленькая леди Шимора Тек. Но некоторый шанс рассыпаться пеплом под ее яростным взглядом у меня все равно был. К счастью, этому ее в Суммони явно не учили, а на одном вдохновении, без знания техники выехать трудновато. Но она сделала, что могла; по крайней мере, воздух между нами ощутимо потеплел. В такой собачий холод совсем неплохо. До лета, что ли, ее на крыше задержать? И доводить до белого каления примерно раз в полчаса?

– Ты же вчера именно это проделывала со спящим? – спросил я. – Открывала его Врата, изгоняла смерть? Отличная практика для начинающей. Очень удобно с этими сновидцами, заполонившими город: мы все им уже приснились, полдела считай сделано, можно сразу приступать к самому интересному. У тебя получилось? Или для успешного завершения дела тебе еще надо было умереть его смертью, а я не дал?

– Естественно, у меня не получилось, – холодно сказала Айса. – Я в этом деле полная бездарность, не беспокойтесь, сэр Макс. Этот человек проснулся дома таким же смертным, как засыпал. И умрет в свой срок. В смысле скоро. Он очень болен. Я теперь чувствую такие вещи – не про всех, только про спящих, но их в Ехо в последнее время стало полно, никуда от них не скроешься. Рада бы ничего не знать о состоянии их здоровья, оно мне совершенно неинтересно. Но все равно знаю, и это настолько невыносимо, что я не могу не пытаться помочь. А у меня не получается. Но я все равно пытаюсь. Безуспешно. И тут еще ты пристал – все тебе расскажи. То есть вам. Думаете, приятно в таком признаваться? Что я, по счастливой случайности оказавшись у истоков величайшего из тайных искусств, за несколько лет ничему толком не научилась и ничего не могу?!

Ее глаза были полны слез, но говорила она с яростной твердостью человека, обещавшего себе умереть, если разревется. Теперь хочешь не хочешь, терпи.

Впрочем, в итоге она все равно разревелась. И конечно не умерла. Зато я изрядно растерялся. Девичьи слезы сами по себе – дело житейское, к ним я давно привык. Однако от некоторых людей как-то не ожидаешь, что они станут плакать, ни при каких обстоятельствах. И не продумываешь заранее, как вести себя в этом случае. А зря.

– Ну слушай, – наконец сказал я. – Далась тебе эта кейифайская медицина. Человек не может иметь способности ко всему сразу. Я, например, тоже не знахарь. И не буду им никогда. И камру сварить мне гораздо труднее, чем из Щели между Мирами что-нибудь достать. И музыкантом, даже плохоньким, хоть убей, не стану. И, кстати, из бабума никого не застрелю. Даже на расстоянии вытянутой руки промахнусь, проверено.

– Зачем тебе бабум, когда ты Смертным Шаром можешь кому угодно в лоб залепить? – сквозь слезы спросила Айса.

Ладно, по крайней мере, снова перешла на «ты». Мало что так способствует установлению теплых дружеских отношений, как признание в каких-нибудь слабостях, я не раз замечал.

– Могу, – согласился я. – Но, заметь, мои Смертные Шары не убивают, а только подчиняют волю. Была бы ты на моем месте, уже небось рыдала бы: а-а-а, я ничтожество, никого не могу убить!

Айса улыбнулась сквозь слезы.

– Ну вот зачем ты меня сейчас смешишь? – укоризненно спросила она.

– Просто у меня вздорный характер. Ненавижу, когда мне противоречат. Почему это вдруг ты плачешь, когда я тебя еще даже мучить не начинал? А наоборот, старался быть милым и вежливым, в меру своих скромных сил. Так что придется тебе веселиться вплоть до поступления команды реветь.

Она рассмеялась сквозь слезы. Все-таки в деле утешения рыдающих дев я достиг удивительного мастерства. Вот что значит регулярная практика.

– На самом деле могу представить, как это невыносимо, – сказал я. – Ты же только-только ощутила вкус силы, поняла, в чем заключается твое призвание, и тут – бабах! – дурацкий арест, дурацкая ссылка, еще более дурацкий Уандук, где у тебя колдовать не получается. А потом этот грешный кейифай, весь такой из себя прекрасный и загадочный, позвал вас учиться делать людей бессмертными. От таких перспектив у кого угодно крышу снесет. И вдруг выясняется, что у тебя, как назло, именно к этому делу вообще никакого призвания. И ты внезапно обнаруживаешь, что теперь хуже всех. И бродишь, как неприкаянная по чужому двору, потому что тебя даже в дом не пускают. Не в том ритме, видите ли, звучишь.

– Он тебе и это разболтал?

Я пожал плечами.

– Просто к слову пришлось. От меня-то он вообще на морском дне спрятаться был готов. Кстати, Иллайуни считает, ты просто слишком хороша, чтобы быть его ученицей. Могущественным людям очень трудно учиться у других.

– Но ты же как-то учился, – буркнула Айса.

– Так то я. Мне было гораздо проще. Когда я попал в Ехо, я вообще ничего не умел. С одной Безмолвной речью знаешь как мучился? Хуже, чем ты в Куманском Халифате. До сих пор, собственно, от нее быстро устаю. И такому беспомощному дураку в качестве учителя сразу целый сэр Джуффин Халли. Притом, что на первых порах я бы, наверное, кому угодно в рот смотрел.

После этого сенсационного признания мне пришлось посмотреть в рот Айсе. Потому что она его натурально приоткрыла. Всегда был уверен, это просто выражение такое: «слушает, открыв рот», – обозначает крайнюю степень внимательной заинтересованности. Не каждый день увидишь его физическое воплощение, но мне повезло.

– Невозможно такое представить, – наконец сказала она.

– Конечно, невозможно. Тем не менее, именно так и было. Просто я родился в другом Мире. И сперва видел Ехо во сне, как наши нынешние гости; просто все это, как видишь, довольно далеко зашло.

– Ты что, решил не отпускать меня отсюда живой? – спросила Айса. – Такие тайны открываешь. Или просто выдумываешь на ходу?

– Может, и выдумываю, – легко согласился я. – Чтобы тебя развлечь. Это ты сама решай. Но если все-таки выберешь верить, что я говорю правду, постарайся не сообщать ее журналистам из «Суеты Ехо». Понимаю, соблазн велик, но держи себя в руках. Мне же потом тебя из Приюта Безумных вызволять, если что. Абилат сегодня сказал, что бывает безумие без запаха. Наверняка все сразу решат, что это твой случай… Кстати, насчет Абилата. Хочешь, я вас познакомлю?

– Какой Абилат? Ты о Королевском Знахаре говоришь?

– Ну да, о ком же еще. Я ему вчера сдуру перепел твою песню про суммонийских знахарей, которые якобы начинают обучение с того, что лечат во сне. Он, естественно, в жизни ни о чем подобном не слышал и теперь жаждет подробностей из первых рук. У Абилата, видишь ли, большие проблемы со сновидцами. Он как и ты знает, что среди них есть больные. И тоже мучается, что не может их вылечить. Только у тебя источник страданий – собственная беспомощность, а у него – призвание. Знахарское. Это, если ты не в курсе, полный конец обеда. Когда у тебя болят все чужие ноги, головы и животы. И ты не можешь пройти мимо, даже если не умеешь помочь.

– Я в курсе, – неохотно сказала Айса.

– Абилат отличный. И если тебе кажется важным вылечить хотя бы одного сновидца – просто чтобы доказать себе, что ты это можешь – я бы посоветовал объединить с ним усилия. Уверен, вдвоем вы легко справитесь. А ты в придачу получишь хорошего друга. Лично я до сих пор сам себе завидую, что с ним знаком.

– Звучит заманчиво, – кисло согласилась Айса, даже не потрудившись сымитировать энтузиазм. – А сэр Абилат не очень обидится, если я познакомлюсь с ним не прямо сейчас, а попозже? Например, через несколько дней. Я… Ну, просто не в форме. Мне надо как-то собраться. Встряхнуться. Попробовать изменить настроение. Хватит того, что ты видел меня такой… размазней.

Ничего необычного в ее словах не было. То есть сказанное совершенно не противоречило тому образу Айсы, который успел сложиться у меня в голове. Но именно тогда я почувствовал, что она мне врет. Та самая необъяснимая тяжесть во лбу, описать которую я не умею, но не ощущать уже не могу.

– Ладно, можно и через несколько дней, – сказал я. – А не хочешь – не знакомься с ним вовсе. Заставлять не буду.

И вдруг понял, как сильно устал – не то чтобы именно от Айсы, а как-то от всего сразу. Слишком поздно уснул, слишком рано подскочил, наверное, в этом дело. Все-таки в этом смысле я совсем никчемный колдун, совершенно не умею обходиться без сна. Разве только с бутылкой бальзама Кахара в кармане, да и то не особенно долго.

Стыд и позор.

Когда Айса сказала, что ей не хотелось бы объяснять долгое отсутствие на службе внезапным арестом и зверским допросом в подвалах Тайного Сыска, а иных уважительных причин она, пожалуй, не изобретет, я не стал ее отговаривать, а сразу предложил выбирать между молниеносной доставкой Темным Путем и моим амобилером. Сошлись на втором варианте; похоже, не так уж катастрофически она опаздывала. Но мне было все равно.

Надо же – мне, и вдруг все равно. Выглядит примерно так же подозрительно, как полная невозможность воспарить над мостовой.

Поэтому проводив Айсу, я тут же послал зов сэру Шурфу и спросил: «Слушай, а среди этих уандукских заклинаний, о которых ты вчера говорил, нет чего-нибудь вроде «отвяжись от меня немедленно»?»

«Странно, если бы его не было. На мой взгляд, это заклинание первой необходимости. А почему ты спрашиваешь?»

«Угадай с трех раз».

«Хочешь сказать, ты только что от кого-то внезапно отвязался? И теперь не понимаешь, почему так поступил?»

«Не то чтобы совсем не понимаю. Но объяснение какое-то подозрительно простое: я устал. Можно подумать, это меня когда-нибудь останавливало».

«Есть очень простой способ проверить. Выпей бальзама Кахара. А еще лучше, поспи пару часов, если обстоятельства позволяют. Если после этого у тебя так и не возникнет желания снова привязаться к неизвестному мне лицу, есть вероятность, что твои подозрения верны».

«И что тогда делать? – спросил я. – В смысле как расколдовываться?»

«Да очень просто. Действуй, руководствуясь необходимостью, а не желанием. Уандукская магия, в сущности, довольно безобидная штука: она не лишает нас воли, а всего лишь изменяет наше отношение к происходящему. Поэтому работает только до тех пор, пока мы готовы идти на поводу у собственного настроения».

«Ничего себе! Похоже, ее изобрели специально для того, чтобы околдовывать лично меня, – мрачно сказал я. – Руководствоваться желаниями и идти на поводу у настроения – именно так я и представляю себе нормальное течение жизни».

«Знаю, – согласился мой друг. – В этом смысле ты очень похож на настоящего чистокровного кейифайя. Даже удивительно – с чего бы? Тем не менее, брать себя в руки ты умеешь. А что не любишь – дело десятое. Считай, что сегодня просто не самый удачный день для любви».

«Шикарно издеваешься, – восхитился я. – По-моему, это какой-то новый уровень мастерства».

«Ну ты все-таки учитывай, что я сейчас являюсь самым неприятным человеком в Соединенном Королевстве. По сложившейся традиции, это звание принадлежит Великому Магистру Ордена Семилистника, кого на это место ни посади. Долг велит мне хоть сколько-нибудь соответствовать занимаемой должности, только и всего».

«Ты замечательно соответствуешь, – заверил я его. – У тебя врожденный дар».

«Спасибо, – вежливо поблагодарил Шурф. И внезапно добавил: – Будь осторожен, пожалуйста. Я о тебе беспокоюсь».

«Ну, положим, это у тебя тоже врожденный дар», – сказал я.

На самом деле просто растерялся. Вроде бы особых поводов для беспокойства я ему пока не давал. В смысле, никаких душераздирающих подробностей не рассказывал – ни о том, что случилось в желтом доме с Нумминорихом, ни о мертвом фрагменте Темной Стороны. Просто не успел.

«Нет, не врожденный, – неожиданно возразил Шурф. – Благоприобретенный. Причем задолго до знакомства с тобой, благодаря коллекционированию редких книг. Ты – как древняя рукопись, способная выдержать дюжину пожаров, без вреда для себя пролежать тысячу лет на морском дне, противостоять самым мощным разрушительным заклинаниям и при этом рассыпаться в прах, если прикоснешься к ней, пребывая в неподходящем настроении. Или просто не той рукой. Со временем у всякого любителя сокровищ неизбежно развивается чутье на такие вещи. Видишь и сразу понимаешь: за этой штукой глаз да глаз! Еще бы я о тебе не беспокоился».

«Действительно шикарно издеваешься, – вздохнул я. – Слов нет, одна лютая зависть. Хочу тоже так уметь».

Но эту реплику мой друг пропустил мимо ушей.

«Исчезновение магии, о котором ты рассказал мне утром, неизбежно ставит под вопрос благополучие Сердца Мира, – сказал он. – И, следовательно, всего Мира в целом. А это для тебя очень опасная область. О Мире ты беспокоишься, пожалуй, даже больше, чем я о тебе. Как будто его благополучие – целиком твоя ответственность. Впрочем, почему «как будто»? Ты действительно так… нет, хвала Магистрам, все-таки не думаешь. Но ощущаешь. И это ощущение делает благополучие Мира твоей сверхценностью. А вступая в область своих сверхценностей, мы все начинаем совершать ошибки. Это неизбежно. Чем больше груз ответственности, подлинной или мнимой, тем сильнее страх ошибиться, который, как известно, и является главной причиной всех наших ошибок. Поэтому я сейчас о тебе беспокоюсь. В данном случае моя тревога оправдана. И просьба быть осторожным тоже оправдана, хоть и бесполезна, это я вполне ясно понимаю».

«Нет, что ты, – удивленно возразил я. – Совсем не бесполезна. Наоборот, спасибо, что напомнил – про сверхценность, страх и ошибки. По крайней мере, теперь я понимаю, почему никак не могу поверить в благополучное завершение этого дела. Хотя уже побывал на улице Мрачных Дверей и лично проверил: прекрасно там можно колдовать! А все равно…»

«И к слову о колдовстве. Точнее говоря, об уандукской магии, жертвой которой ты то ли стал, то ли нет; на самом деле это не так уж существенно. Важно другое: я имею основания подозревать, что юные леди и джентльмены, встречам с которыми ты посвятил вчерашний вечер и, судя по всему, некоторую часть сегодняшнего дня, тоже стали для тебя своего рода сверхценностью. Ты очарован ими, они тобой, плюс груз ответственности, замешанной на остатках давешнего чувства вины, плюс твое обычное жадное любопытство к новым знакомствам – гремучая смесь. Поэтому имей в виду: с ними тебе тоже следует быть осторожным. Не потому, что они опасны, в этом я, при всем уважении, сомневаюсь. А только потому, что твои шансы ошибаться в этих людях пока достаточно высоки».

«И снова спасибо, – сказал я. – Что подтвердил некоторые мои подозрения – в основном на собственный счет».

«Вот теперь я начинаю по-настоящему о тебе беспокоиться. Как-то подозрительно легко ты со мной соглашаешься. Буквально с каждым словом, несмотря на то, что я говорю вполне разумные вещи. Что это с тобой?»

«Ну так просто устал. Не переживай, высплюсь как следует и снова начну огрызаться на каждый разумный аргумент. То-то заживем!»

Утешив его таким образом, я вопросительно посмотрел на бутылку с бодрящим бальзамом Кахара, а потом махнул на все рукой и упал на ближайший диван, сказав себе: если что-то стрясется, разбудят. А нет – мне же лучше. И гори все огнем.

* * *

– Я уже начала думать, что ты специально от меня прячешься, – сказала Меламори. – В смысле, как-нибудь так хитро спишь, чтобы я тебя не нашла.

– Зачем мне прятаться? – изумился я. И добавил: – То-то у тебя такой вид свирепый.

Не то чтобы это была правда. В полупрозрачном силуэте, мерцающем изнутри теплым красным светом, не было ничего угрожающего. Просто я – выдающийся мастер изысканного комплимента. Даже во сне.

– Например, чтобы усложнить мне задачу, – предположила она. – Или просто чтобы выспаться по-человечески. Тоже вариант.

– Да ну, – отмахнулся я. – Сны-то мне все равно всегда снятся. Какая разница…

– Что?!

В меня полетела целая охапка Смертных Шаров. Не настоящих, конечно. Просто такие веселые огненные мячи всех цветов радуги. Сновидение – оно и есть сновидение. По-настоящему тут умереть тоже, конечно, можно, но все-таки гораздо труднее, чем наяву.

Но я немного от них побегал – просто чтобы порадовать Меламори. Потом сказал:

– Я имел в виду, если уж сны все равно снятся, лучше пусть это будешь ты, чем что-нибудь другое. Будь моя воля, дрых бы сейчас по двадцать часов в сутки, чтобы тебе удобней было практиковаться. Но воля, как всегда, не моя. Ночью не спал, а подняли чуть ли не на рассвете. И теперь, кстати, могут в любой момент разбудить. У нас полдня Магистры знают что творилось. Теперь вроде бы рассосалось, но не факт, что окончательно.

– Магистры знают что творилось, – мечтательно повторила она. – Надо же! Я, пожалуй, уже скучаю по этой нашей жизни. Не думала, что это так быстро случится. Потому что, по идее, мне сейчас должно быть совсем не до того… Но знаешь, что мне интересно?

Я отрицательно помотал головой:

– Поди тебя разбери.

– Интересно, смогу ли я к тебе прикоснуться. Вообще-то, это уже следующий этап. Тут тоже нужна какая-то специальная техника, о которой мне еще толком не рассказывали, но почему бы не… Чувствуешь что-нибудь?

Ее рука лежала на моем плече, но на настоящее прикосновение это было не очень похоже. Сон, он и есть сон.

– Что-то вроде щекотного шипения в месте прикосновения, – сказал я. – Как будто я раскаленная сковородка, на которую плеснули водой. Очень странное ощущение, даже не скажу вот так сразу, приятное или нет.

– А я вообще ничего не чувствую, – буркнула она, явственно темнея от огорчения. Практически угасая.

– Эй, куда ты торопишься? Это всего вторая удавшаяся попытка целенаправленно мне присниться!

– Это УЖЕ вторая попытка! – выразительно сказала Меламори.

И тут я совершил поступок, которому нет прощения, – исчез. В смысле проснулся. Не по своей воле, конечно, а все равно свинство. Хоть и предупредил заранее, что такое может случиться, но когда это разумные аргументы мешали леди Меламори Блимм решить, что она плохо справляется с поставленной задачей.

«Теперь улица Тихих Дней», – сказал Мелифаро.

Я сразу понял, о чем говорит его голос в моей затуманенной сном голове. И сперва подскочил, как от удара, а уже потом спросил: «Это где?»

«В центре. В той его части, которая ближе к Новому Городу. К счастью, там почти одни пустыри, жилые дома только на улице Тихих Дней. Очень условно жилые, но, по крайней мере, не разрушенные. Раньше они принадлежали слугам загородной резиденции Ордена Посоха в Песке; бывшая экономка до сих пор тут живет. Отличная старуха, любопытная и непоседливая, амобилером управляет почти так же лихо, как ты. По ее словам, успела объездить почти всю Хонхону, только до княжества Кебла пока не добралась, но планирует в ближайшее время, как только на хороший запас кристаллов накопит… Извини, сам понимаю, что это излишняя информация. Просто я нервничаю».

«Я тоже», – откликнулся я. И приложился к бутылке с бальзамом Кахара, хотя бодрости мне уже и так было не занимать. Но должно же в моей жизни происходить хоть что-то хорошее. А он очень вкусный.

«Факт, что место мы обнаружили благодаря этой замечательной старой леди, – сказал Мелифаро. – Наши патрульные пару раз проезжали там в амобилере, говорят, тогда все было в порядке. А леди Йоша съездила после обеда на Сумеречный Рынок, заодно купила вечернюю газету. Прочитала там статью про улицу Мрачных Дверей с призывом немедленно сообщать об аналогичных происшествиях в Тайный Сыск, поехала обратно, и за несколько кварталов от дома ее амобилер встал как вкопанный. Леди Йоша – редкостная умница, вот бы кому в полиции работать. Сразу сообразила, что произошло, в одиночку дотолкала амобилер до того места, где его кристалл снова заработал, развернулась и поехала обратно. Ввалилась в Дом у Моста с торжествующим криком: «Теперь у нас на улице нельзя колдовать!» Я ее, честно говоря, чуть не убил. Но пришлось вежливо поблагодарить и браться за дело. Если бы я еще знал, в чем именно может состоять это самое «дело», казался бы себя сейчас чуть менее бесполезным предметом».

«Я сейчас приду, – пообещал я. – И одним бесполезным предметом на этой грешной улице станет больше. Как, говоришь, она называется? Диких Дней?»

«Тихих, – поправил меня Мелифаро. – Хотя твоя версия мне нравится больше».

Дома на улице Тихих Дней и правда были жилыми очень условно – все, кроме одного, построенного явно за несколько приемов небогатыми, но влюбленными в свое жилище хозяевами. Вернее, хозяйкой, образцовой сказочной ведьмой с великолепным крючковатым носом и роскошными седыми кудрями, выбивающимися из-под капюшона ярко-красного лоохи, сшитого на шимарский манер. Леди сидела на крыльце, чрезвычайно довольная поднявшейся вокруг суетой. Суета в лице доброй дюжины служащих Городской Полиции сновала туда-сюда по окрестным садам, спеша определить границы новой мертвой зоны, как я окрестил про себя лишенное магии место. Но вслух, конечно, не произносил, чтобы не сеять панику в наших и без того вполне скорбных рядах.

Сэр Мелифаро расположился на крыльце рядом со старой леди и так задушевно о чем-то с ней беседовал, что я не стал его отрывать. Вместо этого попробовал послать зов Кофе – предсказуемо безуспешно – и пошел в сторону заросшего колючим кустарником пустыря, повторяя попытки. Пока все равно не знаю, что делать, хотя бы внесу свой скромный вклад в определение границ.

Мелифаро догнал меня уже на пустыре.

– Вон там уже все нормально, – сказал он, показывая на растущее неподалеку высокое дерево шотт. – По крайней мере, Безмолвная речь работает. Я оттуда тебе зов посылал. Предлагаю пока посидеть там, чтобы оставаться на связи.

– Какая на этот раз площадь участка – больше, чем на улице Мрачных Дверей? Меньше? – спросил я, кое-как разместившись среди древесных корней.

– Ребята еще не закончили обход, но уже ясно, что размеры примерно такие же.

– Ладно. По крайней мере, оно не расползается. А только скачет с места на место, как некий безумный мяч.

– Да, чем не мяч. Идеально круглый. Центр круга, по моим прикидкам, в самом крайнем из домов; может быть, в соседнем. И делай что хочешь, а я собираюсь его обыскать. Только больше не спрашивай, что я собираюсь найти. Понятия не имею. И Нумминориха на помощь позвать не могу, Абилат строго-настрого запретил. Сказал, если сам вызовется, лучше связать по рукам и ногам и запереть в камере предварительного заключения, целее будет. Ладно, ничего… Сбил ты меня, конечно, с толку!

– Именно я? А не все остальное?

– Именно ты, – подтвердил он. – Когда сказал, будто никаких амулетов, отменяющих магию, не существует. Потому что если бы они все-таки были…

– Дело выглядело бы так, словно кто-то перенес этот грешный амулет с одной улицы на другую? И перепрятал в заброшенном доме?

– Вот именно. Но ты сказал, доказано, будто такое невозможно. И это нелепое противоречие сводит меня с ума.

– Ну знаешь, – вздохнул я. – Все-таки кто угодно может ошибаться. И лучше ученые конца Эпохи Орденов тоже, почему нет. Слушай, а может быть, они нарочно привели исследования к такому результату, чтобы Магистр Нуфлин получил шиш с маслом? Всеобщей любовью он, как я понимаю, никогда не пользовался. Да и частные случаи наверняка по пальцам одной руки можно пересчитать. За всю его долгую жизнь.

Мелифаро посмотрел на меня с некоторым интересом.

– То есть ты думаешь?..

Я пожал плечами.

– Что бы я ни думал, я тоже могу ошибаться. И ты. И вообще кто угодно. Но разве это повод отказаться от удовольствия устроить обыск и перевернуть все вверх дном? Говорят, физический труд успокаивает нервы. Поэтому я, пожалуй, напрошусь помогать.

– Еще имеет смысл опросить патрульных, не бродил ли вокруг особняка Кауни Мары кто-нибудь кроме вас, – оживился Мелифаро. – Здесь-то голый номер, некому было видеть, одна леди Йоша, да и та в самый интересный момент на рынок укатила. А там – есть небольшой шанс… Меламори сейчас очень не хватает, правда?

– Да не то чтобы только сейчас, – усмехнулся я. – Но ты прав. Остаться одновременно и без Мастера Преследования, и без нюхача, и даже без шефа, который, если очень надо, тут же вспоминает, что сам отлично может встать на любой след, – это красиво. Не Тайный Сыск, а предпоследний куплет сиротской песни, повествующий о том, что троюродная сестра прадедушки, у которой можно было переночевать в прихожей на коврике, тоже умерла. Но ничего, на худой конец у нас есть я.

– Когда ты встаешь на след, у его обладателя не так уж много шансов выжить, – напомнил мне Мелифаро.

– Совершенно верно. Потому я и говорю: «на худой конец». Именно так я его себе и представляю.

Я хотел добавить, что в некоторых случаях один покойник – не самая высокая плата за возможность покончить с настолько паршивым делом. И пусть смотрит на меня как на чудовище, сколько заблагорассудится, мне не привыкать. Но не успел. Потому что в моей голове зазвучал голос, услышать который я в ближайшее время совершенно не ожидал. Не каждый же день у них концерты!

«Извините, – сказала Танита. – Ужасно не хочется использовать вас как полезное знакомство, но все-таки придется».

«Не говори ерунду. Что значит – «как»? Я и есть полезное знакомство – в некоторых особо неприятных случаях. И почему бы не использовать меня по прямому назначению, если уж все так удачно сложилось. Что у тебя стряслось?»

Ответа довольно долго не было. Наконец Танита спросила:

«Слушайте, это уже, конечно, совсем наглость, но вдруг вы можете со мной встретиться? Ужасно трудно объяснять некоторые вещи, когда не видишь лицо собеседника. А заодно я бы вам кое-что показала. Лучше всего…»

Я, когда-то люто ненавидевший телефоны, а теперь мгновенно устающий от Безмолвных переговоров, понимал ее, как никто. Но оставлять Мелифаро разбираться здесь в одиночку мне совсем не хотелось. Нумминорих, конечно, пал жертвой своего острого обоняния, а мы с Кекки ничего так и не почувствовали, но кто знает, что может случиться теперь.

Поэтому я собирался предложить Таните: или быстро выкладывай прямо сейчас, или жди, пока я освобожусь, но учти, это может случиться только ночью. Причем какой-нибудь далекой летней ночью, бывает и так. Но тут Танита сказала:

«…лучше всего встретиться прямо на улице Мрачных Дверей…»

«Где?! – переспросил я. – И, не дожидаясь ответа, пообещал: «Ладно, сейчас».

– Что-то случилось? – спросил Мелифаро, все это время с интересом наблюдавший за сменой выражений на моем лице.

– Что-то случилось, – кивнул я. – Скорее всего, какая-нибудь ерунда. Зато не где-нибудь, а на улице Мрачных Дверей. Считаю, это надо отметить, прямо на месте происшествия.

– Да уж, – согласился он. – Сходи, отметь. Надеюсь, улица уцелеет.

Только оказавшись на улице Мрачных Дверей, я решился ему сказать: «Пожалуйста, очень тебя прошу, не суйся в этот грешный крайний дом без меня». Видимо, втайне опасался получить в глаз за столь внезапное проявление отеческой заботы. А быть посланным во все задницы этого Мира сразу, с подробным описанием истории моего пребывания в каждой из них – дело житейское. Переживу.

Однако, вопреки моим ожиданиям, Мелифаро ответил: «Ладно, не буду».

Даже для виду не стал задираться. Совсем плохо дело.

* * *

– Ух ты, а это вы Темным Путем пришли? Со стороны так удивительно выглядит! Только что никого на улице не было, и вдруг – оп! – уже есть.

Вечерние сумерки еще не сгустились, но уличные фонари уже зажглись. В их ярком свете Танита оказалась похожа даже не на студентку, а на школьницу. Маленькая, растрепанная, в сером зимнем лоохи, которое выглядело, пожалуй, похуже моего. А это надо очень постараться.

И озабоченно нахмуренные брови, как будто двойку получила. И сияющие глаза, потому что безответственно бьющую через край радость бытия никакими двойками не отменишь.

– Извините, – поспешно добавила она. – Как-то совсем ужасно получается: как будто я вас нарочно вчера на концерт позвала, чтобы подлизаться… Но тогда я еще не знала, что сегодня у меня пропадет ишка и вы мне срочно понадобитесь. Я не умею предвидеть будущее. Честно!

– Не сочиняй, – улыбнулся я. – Это же я тебе вчера зов прислал, а не ты. Так что при всем желании в коварной интриге тебя не заподозришь. Просто повезло. Лучше выкладывай, что случилось. Что за ишка такая? Откуда пропала? И почему тебе понадобился я? Вообще-то в последнее время у нас полиция кражи очень неплохо раскрывает.

– Ишка – примерно то же самое, что и дайба, только с поправкой на уандукское происхождение. Моя – оранжевая. Но вообще, они бывают разных цветов…

Час от часу не легче. Впрочем, потом я все-таки вспомнил, что Танита вчера рассказывала, как в детстве «пиликала» на подаренной дедом дайбе. Значит, просто такой музыкальный инструмент.

– Ишка совсем простенькая, я ее за гроши купила в Капутте и иногда ходила с ней на ярмарку поиграть, – продолжала говорить Танита. – Не столько ради заработка, денег нам в ту пору хватало, просто… Ну люблю я выступать на публике и видеть, как всем нравится моя игра. Я – хвастунья, тут ничего не поделаешь. Но для музыканта это совсем неплохо.

– Просто отлично, – подтвердил я. – Значит, у тебя украли инструмент. Но почему ты?..

– Да потому что моя ишка пропала из этого дома! – воскликнула Танита, указывая на злополучный желтый особняк, где мы с Нумминорихом сегодня от души развлеклись, рассуждая о бессмысленности бытия. – Ну и как я бы объяснила все это в полиции? Жить в чужих домах нельзя.

– Так это ты там живешь? – изумленно переспросил я.

Она молча кивнула.

– Но почему?..

– У меня с деньгами не очень, – простодушно улыбнулась Танита. – То есть совсем никак. Вроде бы не великая проблема, когда живешь в столице Соединенного Королевства и не боишься работы. Но когда мы вернулись из Суммони, вдруг оказалось, что я ничем кроме музыки заниматься не могу. Не «не хочу», а именно не могу. Правда. Тошно становится, как будто весь Мир от меня отвернулся. Как будто когда я не музыкант, сразу становлюсь ему не нужна. И даже мешаю. Мир, в отличие от людей, не склонен к компромиссам: или играй, или умри.

– Суровое у тебя, однако, призвание. Шаг в сторону – расстрел.

– Может, и хорошо, что так. У меня не слишком твердый характер… раньше был. Вполне могла бы сбиться с пути. Я же крестьянская дочка, меня так воспитали: самое главное – заработать на жизнь. А во что при этом твоя жизнь превратится, дело десятое. Но эту дурь мне пришлось быстро выкинуть из головы.

– Трудно тебе.

– Да. Но оно того стоит. На самом деле я не жалуюсь. Просто объясняю, почему заняла этот дом: мне было не на что снять квартиру. Карвен, добрая душа, вызвался меня приютить, и я сперва действительно немножко у него пожила, просто от растерянности, не на улице же спать. Но слушайте, там такая крошечная квартирка! Одному повернуться негде. Ну и вообще не дело это – сидеть на шее у друга, когда он сам совсем не богач. Я тогда носилась с идеей: отыскать человека, который подолгу отсутствует и хочет, чтобы за его домом кто-нибудь присматривал – бесплатно, просто за жилье. Но оказалось, что на такую работу не попадешь без серьезных рекомендаций. А откуда у меня рекомендации? Разве только выпросить справку из Канцелярии Скорой Расправы, что в ссылку уехала, как примерная гражданка, без пререканий, ни единого стражника при этом не укокошив.

– А что, отличная была бы бумага.

– О да. Но вряд ли она открыла бы мне путь к сердцам работодателей. В общем, я безуспешно искала желающих доверить мне свое жилье, пока Карвен, уставший от моих причитаний, не сказал – слушай, а зачем тебе вообще с кем-то договариваться? Куча народу живет в чужих домах просто так. И объяснил мне, как выкручивались с жильем некоторые его однокурсники. Главное – найти пустой дом, где подолгу никто не бывает, и дело в шляпе, даже полиция трогать не станет, если особо не шуметь… Мы погуляли по Старому Городу, разведали, как и чего, и выбрали для меня этот дом. Тут подвал глубокий, значит, можно играть, и никто не услышит. Для меня это было самое главное. И я отлично прожила здесь почти полтора года, пока не… У меня сейчас, понимаете, что-то вроде романа. Ладно, даже не «что-то вроде», а все по-настоящему. Ланки отличный. И тоже музыкант, наш, из Маленького оркестра, это важно. Он долго уговаривал меня к нему переехать, а я боялась, что это все испортит. Жить бок о бок гораздо трудней, чем просто ходить на свидания. Рано или поздно обязательно найдется повод поцапаться. А мы же вместе играем, нам ссориться никак нельзя! Пока все отлично, но я до сих пор не уверена, что жить вместе – такая уж хорошая идея. Поэтому изредка прихожу сюда ночевать – просто чтобы обозначить, что свой дом у меня по-прежнему есть. И вещи не забираю. Ланки надо мной смеется, но не торопит. Говорит, если для тебя это важно, ладно, пусть будет так. С ним и правда можно иметь дело…

– Мне, кстати, только сегодня об этом рассказали, – вспомнил я.

– О моем романе? – опешила Танита.

– О чем же еще? Неужели ты не знала, что Тайный Сыск затем и создали, чтобы вовремя узнавать, кто с кем спит? А вся остальная наша деятельность – просто суета для отвлечения внимания.

– Правда? – восхитилась она.

– Нашла кого слушать, – вздохнул я. – На самом деле мне рассказали, что студенты часто селятся в пустых домах. Между прочим, сэр Кофа Йох считает, что захватчики даже делают хозяевам своего рода одолжение – улучшают атмосферу в заброшенных жилищах.

– Ну по закону-то штраф за такое дело все-таки полагается, – заметила Танита. – А на штраф я пока не заработала. К тому же… Сами понимаете, дело не только в том, законно ли я здесь жила.

– А в чем еще?

– Да ладно вам. Я же знаю, что здесь сегодня творилось. Причем даже не из газет. Мне Карвен рассказал. Его тоже взяли в патрульные, потому что каждый человек на счету; сэр Скалдуар по такому случаю всех своих ассистентов отпустил помогать… Так вот, Карвен сказал, что в моем доме побывали ваши коллеги. И вроде бы даже вы сами туда заходили. Велел ни в коем случае сюда не соваться, переждать, пока все закончится и патрульные уйдут, но я, конечно, не утерпела. Очень уж волновалась, цела ли моя ишка. Пришла, а ее больше нет. Как чувствовала! Я решила для начала спросить вас: это вы ее забрали? Если вы, буду спать спокойно – когда-нибудь да вернете. А если к моменту обыска ишки уже не было, значит в доме побывал вор. И тогда мне, конечно, надо идти в полицию. Или не идти – это я еще не решила. Хотя ишку жалко – жуть! Она у меня счастливая. Я же из-за нее с Иллайуни познакомилась. Я играла возле сахарной лавки, он подошел послушать, слово за слово, и понеслось…

– К сожалению, мы вообще не обыскивали этот дом. Не до того было.

– Жалко, – вздохнула Танита. – Я так надеялась, что это вы ее забрали! Но ладно. Тогда идемте, я вам кое-что покажу.

Через забор Танита перемахнула легко, как птица. Из чего следовало, что магией она все-таки не пренебрегает, по крайней мере, в тех случаях, когда без нее не обойтись. А я шагнул во двор Темным Путем. Из чего следовало, что со спортом я так и не подружился. Даже когда на смену утомительным тренировкам пришли простые короткие заклинания, энтузиазма это мне не прибавило.

Мы спустились вниз и вошли в ту самую полутемную комнату, где я сегодня нашел Нумминориха.

– Ты удивительно аккуратно скрываешь следы своего присутствия, – сказал я Таните. – Ни за что не подумал бы, что здесь кто-то живет. Правда, моя коллега заметила, что внизу не так пыльно, как в других помещениях, но это – все.

– На самом деле я в этой комнате не жила, – улыбнулась она. – Только проходила через нее к тайнику. Именно его я и хотела вам показать. Смотрите!

С этими словами Танита подошла к дальней стене, легонько толкнула ее, и стена отъехала в сторону.

– Самое потрясающее, что это не магия, а механика! – сказала она. – Дом старый, его построили чуть ли не при самом первом из нынешних Королей. Карвен мне рассказывал, что Его Величество Гуриг Первый прибыл в Ехо с самой окраины Ландаланда[115], и многие его земляки потянулись в столицу следом – то ли в надежде на какие-нибудь привилегии, то ли просто из любопытства. Многие из них поначалу сами не особо умели колдовать и не доверяли местным мастерам, поэтому предпочитали полагаться не на заклинания, а на свои инженерные умения. В домах той эпохи много отлично замаскированных тайников, которые не могут отыскать ни столичные воры, ни даже полиция, потому что, когда ищут тайник, ориентируются на признаки колдовства, которых тут нет и в помине. Вам же тоже в голову не пришло, что за этой стеной еще что-то есть, правда?

– Правда, – согласился я.

А уточнять, что я, мягко говоря, совсем не мастер отыскивать тайники, не стал. Обезоруживающая откровенность – дело хорошее, но надо знать меру.

Впрочем, Кекки тоже не догадалась, что здесь может быть тайник. А она в этих вопросах человек куда более опытный. Значит, и правда, отличная маскировка.

– Мы с Карвеном специально искали дом эпохи правления кого-нибудь из первых Гуригов, – сказала Танита. – Ну, то есть он искал, а я ходила следом и нудила: «Главное, чтобы был глубокий подвал, остальное ерунда». Но Карвен очень серьезно подошел к делу. Это же была его идея – без спросу занять пустой дом. Поэтому он ощущал ответственность и хотел найти для меня абсолютно безопасное место. То есть с хорошим старым тайником. Чтобы уж точно никто ничего не заподозрил и не потащил меня в полицию.

За отъехавшей в сторону стеной обнаружилась не дополнительная комната, а лестница, ведущая вниз. Спустившись по ней, мы оказались совсем глубоко под землей. Вот уж действительно, играй не хочу. Хоть всем оркестром.

Впрочем, вряд ли оркестр, даже Маленький, состоящий всего из четырнадцати человек, смог бы разместиться в этой крошечной каморке, большую часть которой занимал ветхий платяной шкаф.

– И снова сюрприз! – объявила Танита, распахивая дверцу шкафа.

Влезла в него и призывно помахала рукой – дескать, давай сюда.

Шкаф оказался декорацией. Просто входом в настоящую комнату, достаточно просторную, чтобы там разместилась вполне типичная для столичных квартир кровать – то есть мягкий напольный матрас размерами с небольшое футбольное поле. А также несколько сундуков, полдюжины разномастных кресел и невысокий обеденный стол, уставленный жаровнями, кувшинами, кружками и пустыми бутылками. Часть посуды не пожелала всю жизнь прозябать на скучной столешнице и перекочевала на пол, где отлично устроилась среди пачек старых газет, подушек, книг, круглых газовых светильников, пустых коробок и еще каких-то предметов, назначение которых я бы не взялся определить.

– Чувствуется рука мастера, – одобрительно сказал я. – Чтобы развести такой великолепный бардак, даже мне потребовалось бы никак не меньше дюжины дней. Даже мне!

– Спасибо, что высоко оценили мои скромные способности, – улыбнулась Танита. – Но вынуждена признаться: этот беспорядок – не целиком моя заслуга. Мне помогали ребята из оркестра. И барахло тоже они сюда натащили, поначалу-то я просто спала на полу, завернувшись в подаренное Карвеном одеяло, а одежду складывала в стопку. Когда-то мы прямо здесь и репетировали, пока не нашли место получше. Но ребята все равно время от времени предлагают: а давай сегодня у тебя соберемся! Им здесь нравится. Говорят, как в детстве, когда устраивали себе тайные «орденские резиденции» в заброшенных домах. А я только рада. Когда принимаешь гостей, чужой дом начинает казаться почти своим. Хотя свой дом до такого состояния, наверное, все-таки не доводят… Беда в том, что когда-то я занималась уборкой за деньги. И делать это бесплатно, просто так, для себя рука не поднимается! Какая-то изумительно бессмысленная трата времени.

– Совершенно с тобой согласен. Лично я за всю жизнь занимался уборкой раза три… нет, вру, четыре. И пришел точно к такому же выводу, что и ты. После чего перепоручил это занятие другим людям, вместо того, чтобы честно погибнуть под горами мусора. Я – слабак.

Однако вопреки моим ожиданиям Танита не улыбнулась, а нахмурилась.

– Теперь вы понимаете, почему мне так не нравится эта история, – сказала она. – И почему я пошла не в полицию, а к вам.

Я чуть было не сказал: «Да ладно тебе, думаешь, полицейские бардака не видели?» – но вовремя прикусил язык. Уж больно огорченной она сейчас выглядела.

– Об этом тайнике знали только свои. Карвен и ребята из оркестра. Готова спорить, ни один вор на свете его бы не нашел. Только хозяева дома, но тогда они бы просто побежали в полицию – помогите, в наш дом кто-то забрался! И уж точно не стали бы уносить дешевую ишку, которая кроме меня никому в Мире не нужна. Еще тайник могли бы найти ваши коллеги, но вы сами говорите, обыска не было.

– Не было, – подтвердил я.

– И вот от этого чокнуться можно. Ребята из оркестра… Ну слушайте, вы же сами были на концерте. И все про нас поняли. И знаете, кто мы друг для друга. Гораздо ближе кровной родни. Не могу представить, чтобы кто-нибудь из них пробрался сюда, утащил мою ишку, а потом как ни в чем не бывало пришел на репетицию. А Карвен… Ну уж нет! Карвен – старый друг. Самый надежный в Мире. В последнее время мы редко встречаемся, потому что у меня репетиции, Ланки и опять репетиции, а у него работа с утра до ночи. Но это не имеет значения. И никогда не будет иметь. И если бы вдруг Карвену понадобилась моя ишка – да вообще все, что угодно! – ему достаточно было бы просто сказать, я бы сразу отдала. Он это прекрасно знает. Ну и как тогда все это понимать?

– По-моему, ты зря так волнуешься, – сказал я. – Тайник тут, конечно, отличный, но если он не единственный в Ехо, значит, и специалисты по поиску таких укрытий тоже имеются.

– Думаете?

– Уверен. Столичные воры люди неглупые и образованные. И живо интересуются устройством старинных богатых домов.

– И залезли сюда ради грошовой ишки?

– Залезли, к примеру, в надежде найти сокровища – никогда не знаешь, где тебе повезет! Но не нашли и с горя захватили инструмент: вдруг это антикварная редкость? Без специалиста сразу не разберешь. Впрочем, возможно, воры тут действительно ни при чем. Ты учти, после вчерашнего концерта у тебя могли появиться поклонники. А это страшная публика. Среди них порой попадаются настоящие одержимые, способные быстро разузнать, где ты живешь. Дело трудное, но не то чтобы совсем невозможное, особенно теперь, когда магия больше не под запретом. Я, собственно, почему подумал о поклонниках: вот уж для кого твоя дешевая ишка – не хлам, а драгоценнейший сувенир.

– Клевать мою макушку! – ошеломленно выдохнула Танита. – Украсть инструмент своего любимого музыканта? Вместо того, чтобы дать ему денег, купить вина или просто поблагодарить? Да разве так бывает?!

– Чего только не бывает. Не так давно Городская Полиция расследовала дело о попытке похищения Екки Балбалао[116] шайкой восторженных поклонниц. Ты бы их видела! Милейшие старые леди, регулярно приезжающие на его концерты аж из Леопоньи. Собирались запереть беднягу на ферме и выдавать еду только в обмен на песни. Одна ария – один пирог, строгие оказались дамы, с такими не забалуешь. Причем похищение было отлично спланировано: старушки раздобыли старинный амулет для чтения мыслей, свели дружбу со слугами певца и в скором времени знали о его домашнем укладе решительно все. А ты говоришь…

– Я уже ничего не говорю, – вздохнула Танита. – А практически плачу. Мне совсем не нравится перспектива в один прекрасный день проснуться на чьей-нибудь ферме!

– Будем надеяться, ваши поклонники окажутся более деликатными людьми, чем любители оперы, – утешил ее я. – Но, кстати, о поклонниках. Наш нюхач сказал, что в этом доме буквально прошлой ночью побывала какая-то богатая леди. У тебя нет идей, кто это мог быть?

– Именно богатая? – удивилась Танита. – Разве это можно определить по запаху?

– Иногда, как выяснилось, можно. Несмотря на то, что леди курит дешевый табак. Все равно ее деньги пахнут гораздо сильнее.

– Никаких богатых леди среди моих музыкантов точно нет, – подумав, сказала Танита. – И богатых джентльменов тоже. Самый богатый у нас мой Ланки, ему от прадеда в наследство досталось целых три дома в Старом Городе. В одном он живет сам, два других сдает. Это означает, что ему можно не заботиться о заработке. Именно так я и представляю себе богатство! Но по столичным меркам даже он почти бедняк. А у остальных наших денег и того меньше… Слушайте, так, значит, получается, это все-таки хозяева дома приходили? Они-то точно богатые! Может быть, узнали, что их предки спрятали тут клад? И пришли искать? Но вместо клада нашли мою ишку и забрали для… например, для какого-нибудь тайного колдовства!

Глаза ее вдохновенно сияли, а язык явно не поспевал за стремительным полетом мысли. Еще немного, и Танита наверняка поведала бы мне о зловещем заговоре против Короля, тайном возвращении в Ехо Лойсо Пондохвы или роковом расколе в Ордене Семилистника – ясно, что в таких делах без похищения музыкальных инструментов никак не обойтись.

Но я оказался неблагодарным слушателем. Вместо того, чтобы алчно внимать ее речам, сказал скучным голосом типичного государственного чиновника:

– Ладно, этот вопрос мы сейчас проясним. Есть один прием.

Прием действительно есть. С моей точки зрения, очень простой. И знаю я его чуть ли не с первого дня жизни в Ехо. А что вспомнил только сейчас, ничего удивительного. Шурф дело говорил: все мы становимся дураками, вступая в область своей сверхценности. А также сверхответственности и сверхстраха провалить все к чертям сверхсобачьим прежде, чем оно рухнет само.

Я еще большой молодец, что сообразил устроить допрос наших главных свидетелей, предметов здешнего интерьера, сейчас, а не когда-нибудь послезавтра.

Но не то чтобы это мне помогло.

* * *

– Наверное, я совершил выдающееся научное открытие, – сказал я.

«И в какую задницу его теперь засунуть?» – этот бестактный вопрос был отчетливо написан на лице Мелифаро. Но вслух он произнес совсем другое:

– Ты уверен, что ничего не перепутал?

Я адресовал ему возмущенный взгляд.

– Извини. Не то чтобы я тебе не верил. Просто знаю, что это очень трудное дело – допрашивать неодушевленные предметы.

– Тем не менее, это было практически первое, чему я научился. Безмолвной речью еще почти не умел пользоваться, а вызнавать прошлое вещей – запросто, с первой попытки. Джуффин сперва какие-то церемонии разводил, специальные свечи жег, чтобы облегчить мне задачу, но быстро понял, что нечего тут облегчать: я просто смотрю на предмет таким специальным взглядом и сразу все вижу. Сам знаешь, у меня все через задницу: практически невозможное одной левой, а элементарным вещам годами научиться не могу.

Мелифаро недоверчиво покачал головой. «Все равно все иногда ошибаются», – было явственно написано на его лице.

– Ну я же не совсем безнадежный придурок, – вздохнул я. – Естественно я сразу проверил, не во мне ли тут дело. Дважды. И убедился, что с навыком все в порядке. Перчатка леди Таниты помнит в лицо каждую монетку, которую она вчера достала из таза с пожертвованиями. А обнаружившаяся у меня в кармане ложка с нежностью вспоминала своих хозяев из «Света Саллари», откуда я ее зачем-то утащил.

– То есть внезапно выяснилось, что ты – обыкновенный трактирный вор? – обрадовался Мелифаро.

– Да почему же сразу «обыкновенный»? Я уникальный трактирный вор. Можно сказать, избранный. И посвященный в чудесное древнее искусство похищать ценности, усыпив не только бдительность их владельцев, но даже собственную. Впрочем, если ты настаиваешь, могу пойти сдаться Трикки. Пусть сажает меня в кутузку.

– В нашем с тобой положении это не наказание, а награда, – вздохнул он. – Пока незаслуженная, увы. Ладно, я тебя понял. Предметы, находившиеся на лишенной магии территории, пережили глубокое душевное потрясение и теперь не помнят ничего, кроме обступившей их тьмы.

– Только более темной, чем просто тьма, – сказал я. – Как будто… Как будто пока в Мире есть Очевидная магия, даже неодушевленные вещи каким-то образом живы. А без магии погружаются в полное небытие. Но когда она снова появляется, воскресают как миленькие. И переживают это, как самое настоящее рождение. Столько ликования в воспоминаниях обычных предметов обстановки о том, как они вдруг снова начали быть! Я даже не то чтобы шутил, когда говорил про выдающееся научное открытие. Другое дело, что сейчас нам нужно совсем не оно.

– Джуффин нам сейчас нужен, – мрачно сказал Мелифаро. – Позарез. Не факт, что он сразу разобрался бы, зато скакал бы от радости: «Ну надо же, что творится! Как интересно!» А я уже на стенку лезть готов. И ты, готов спорить, тоже. Два беспомощных дурака.

– Да, – согласился я. – Наверное, это и есть признак настоящей силы: когда начинаешь воспринимать собственную беспомощность как дополнительное развлечение. А пока она кажется великой бедой, считай, даже учиться толком не начинали. Ни магии, ни… Да вообще ничему. Меня сейчас только это и успокаивает: представляю, как шеф будет над нами смеяться, вернувшись – уже совсем скоро, самое позднее, послезавтра – и сразу становится легче. Очень рекомендую.

– Рекомендуешь – что?

– Отрастить себе внутреннего Джуффина. Или не Джуффина, просто кого-нибудь, кто будет смеяться над нами, не дожидаясь его возвращения. Прямо сейчас. Вряд ли это сложно: ты же все-таки Страж, тебе такой веселый двойник по умолчанию поло…

Я заткнулся на полуслове, потому что Мелифаро адресовал мне взгляд, который поначалу показался мне яростным, а на самом деле, был исполнен ликования, такого неожиданного в сложившихся обстоятельствах, что я его не сразу распознал.

– Вот интересно, почему это не происходит само собой, без напоминаний? – наконец спросил он. – Почему без чужого вмешательства не удается вовремя вспомнить, каков ты на самом деле?

– Да потому что мы с тобой очень крутые ребята, – усмехнулся я. – Эй, не смотри на меня так, я не издеваюсь. Совершенно серьезно говорю. Сам не раз удивлялся, почему вечно забываю, что способен на невероятные вещи и позволяю любой неприятности выбить меня из колеи. А на самом деле это нормально. Любой мало-мальски могущественный колдун – очень сложная конструкция. А ум у нас поначалу все равно вполне обычный человеческий. И чувствует себя как возница, оказавшийся за рычагом двадцатиэтажного амобилера, все этажи которого при этом желают ехать в разные стороны со скоростью сто миллионов миль в час. Мы, конечно, научимся управляться с этой дурындой, не вопрос. Просто не сразу.

– Да уж, – растерянно согласился Мелифаро. – Лишь бы Мир не рухнул, пока мы будем разбираться с управлением.

– А вот это уже его проблемы, – твердо сказал я. – Он сам с нами связался. В смысле позволил нам быть. А теперь все, некуда от нас деваться. Надеюсь, Мир знает, что делает. Не может же быть, что он тоже такой же дурак, как мы.

С этими словами я достал из кармана сигарету и щелкнул пальцами, чтобы ее поджечь.

Мелифаро наградил меня изумленным взглядом.

– Это что ты сейчас сделал? – наконец спросил он.

– Извини. Я помню, что ты не любишь запах табачного дыма. Но до сих пор мне казалось, что это касается только дешевого трубочного табака, а не…

– Дюжину упырей тебе в задницу, при чем тут какой-то табак. Огонь откуда взялся?

– Целую дюжину? Будь милосерден и сократи их число, мои возможности не безграничны. А огонь…

На этом месте до меня наконец дошло, чему он так удивился.

– Вот именно, – кивнул Мелифаро. – Магия вернулась!

И в подтверждение своих слов воспарил над крыльцом леди Йоши, на котором мы с ним сидели. Метра на три – вот что значит обрадовался человек. Хотя, честно говоря, было бы чему.

– Интересно, где она теперь пропадет? – спросил я, задрав голову. – Чья сейчас очередь?

– Был бы я птицей, нагадил бы тебе на макушку, – огрызнулся он. – Кто тебя за язык тянул? Ну остался бы я счастливым на пару минут дольше, жалко тебе, что ли?

– Мне завидно, – признался я. – Не желаю страдать в одиночестве. Так что давай, спускайся с небес. И скажи мне человеческим голосом: ты патрульных про желтый дом уже опросил? Там никто подозрительный не бегал?

– Весь в белом, с перекошенным от злобы лицом и руками по локоть в крови? Нет, не бегал! – насмешливо ответствовал Мелифаро. И наконец-то изволил спуститься с небес на землю. Сел рядом со мной и добавил уже серьезно: – Никого кроме Кекки, Нумминориха и тебя патрульные не видели. Ни возле особняка, ни поодаль, вот что значит по-настоящему безлюдный район. Только в Милый переулок приезжал хозяин одного из домов, белого, если это важно, привозил возможного покупателя; их амобилер естественным образом остановился посреди улицы Света, где проходила граница между возможностью и невозможностью колдовать, покупатель еще более естественным образом передумал приобретать недвижимость в этом проклятом месте – не только у нас с тобой сегодня неудачный день… Единственный условно интересный факт, который мне удалось выяснить: Карвен Йолли, бывший изгнанник по делу о Клубе Дубовых Листьев, ныне ассистент сэра Скалдуара Ван Дуфунбуха, он же приятель самовольно захватившей дом Таниты Ашури, был среди патрульных, наблюдавших за территорией вокруг злополучного особняка. Вообще-то Трикки распорядился отправить туда самых опытных полицейских, но Карвен каким-то образом уговорил их взять его с собой.

– Это он молодец, – невольно улыбнулся я. – Беспокоился о своей подружке. Я бы на его месте тоже беспокоился. Это же была его идея – поселить ее там.

– Так-то оно так, – согласился Мелифаро. – А все-таки надо бы с ним поговорить. Чует мое сердце, найдется о чем.

Отвернулся, сосредоточился; несколько секунд спустя адресовал мне встревоженный взгляд:

– Ничего не понимаю. Умер он, что ли? Во всяком случае, в Холоми лично я его не отправлял. А ты?

– Скорее всего, у нас появилось очередное прекрасное место, абсолютно свободное от магии Сердца Мира. И этот счастливчик туда уже забрел. Это гораздо более вероятно, чем скоропостижная смерть. Спорим на что угодно, скоро он сам пришлет кому-нибудь зов и поднимет тревогу.

– Даже ставку делать не буду, – вздохнул Мелифаро. – Ладно, значит, придется подождать.

«Если не передумал со мной встречаться, – приходи прямо сейчас», – внезапно сказала леди Сотофа Ханемер.

Уж на что я недолюбливаю Безмолвную речь, а с ней говорил бы часами. Очень приятно ощущать ее негромкий ласковый голос, как будто в моей разгоряченной голове вдруг задул прохладный ветер. Но, по закону подлости, леди Сотофа крайне немногословна. Все остальные готовы трепаться часами напролет, но не она. Вот и теперь оборвала Безмолвную связь, не дожидаясь ответа. С другой стороны, зачем ей какой-то ответ. И так ясно: если я жив, значит, сейчас прибегу. А если мертв, тогда минут через пять, как только воскресну.

– Пойду в Иафах, пожалуюсь на нашу трудную жизнь доброй леди Сотофе, – сказал я Мелифаро. – Пока у нее носовой платок наготове, чтобы меня утешать.

– Ладно, – кивнул он. – Скажи, а ты не будешь против, если я попрошу Кекки проследить за твоей подружкой?

– За леди Сотофой?!

– Да, это был бы красивый ход. Но я не настолько гений. И собираюсь следить всего лишь за леди Танитой. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Почему я должен возражать? Правда, совершенно не понимаю, на кой она тебе сдалась, но это как раз не беда. Я много чего не понимаю.

– Я тоже. Строго говоря, вообще ни хрена. Но у меня есть правило: когда не знаешь, как подступиться к делу, просто следи за пострадавшим. Или за тем, кто кажется пострадавшим. Как ни странно, это довольно часто дает интересный результат.

– На худой конец, Кекки просто послушает музыку, – кивнул я. – У ребят, насколько я знаю, репетиции как раз по вечерам.

* * *

Леди Сотофа обняла меня так торопливо, словно мы прямо сейчас должны были куда-то бежать. Усадила в своей беседке, плеснула в кружку камры, сунула в руки здоровенный ломоть пирога, мерцающий теплым янтарным светом – все это она проделала не просто быстро, а молниеносно, четкими, отточенными движениями, как будто собиралась установить мировой рекорд по сверхскоростному приему гостей и рассчитывала получить очки не только за время, но и за технику исполнения.

– Прости, мальчик, но у меня всего несколько минут, – сказала она. – Рассказывай, что у вас творится.

Я рассказал – максимально коротко, как она и просила.

За долгие годы знакомства с леди Сотофой Ханемер я привык к тому, что все мои грандиозные проблемы ее, в лучшем случае, смешат. В худшем – в смысле когда наступает полная катастрофа – вызывают сочувственную улыбку и оптимистическое обещание: «Ничего, как-нибудь справишься». Я уже не просто смирился с ее снисходительным отношением, а даже вошел во вкус. И теперь при всяком случае хожу к ней не только за добрым советом, но и за прекрасной возможностью в очередной раз выяснить, что меня беспокоит полная ерунда.

Сейчас мне такое напоминание совершенно не помешало бы.

Однако, выслушав меня, леди Сотофа Ханемер не стала ни насмешничать, ни утешать. А только сказала, задумчиво уставившись на свои руки:

– Плохо дело.

И улыбнулась так безмятежно, что я содрогнулся.

– Рассказывай подробно, – велела она. – Ни малейшей детали не упускай, включая несущественные. У нас с тобой по-прежнему всего несколько минут, но они будут очень долгими. Время – капризная стихия, но иногда мне удается с ним договориться. Время прекрасно знает, что я могу приказать какой-нибудь ни в чем не повинной секунде стать вечностью и не делаю этого только из уважения к нему. Хвала Магистрам, время ценит мою деликатность. И обычно отвечает взаимностью. Надеюсь, твое присутствие не помешает ему выполнить обещание.

В прежние времена такое признание привело бы меня в ужас и восторг одновременно. А сейчас я только подумал: как же удачно сложилось, что Сотофа еще и это умеет. И как же досадно, что не умею я. Уж я бы нашел, на что потратить минуты, ставшие долгими, как часы. Надо будет обязательно этому научиться.

Видимо, это означает, что я окончательно и бесповоротно привык – и к этой невообразимой ведьме, и к себе самому, тоже очень условно вообразимому. Так за время долгой игры успеваешь привыкнуть к картам, оказавшимся у тебя в руках, сколь бы невероятными ни казались поначалу их комбинации.

– Очень странная история, – сказала леди Сотофа после того, как я изложил ее еще раз, во всех подробностях. – Даже несколько странных историй сразу – что исчезновение магии на нескольких улицах, что этот твой кудрявый беглец из Харумбы, осчастлививший нас своими буйнопомешанными учениками, что внезапный визит Рани, у которой настоящая страсть к катастрофам…

– Страсть к катастрофам?!

– Не в том смысле, что она любит их устраивать. Наоборот, Рани их уравновешивает и даже отчасти отменяет – одним своим присутствием. Ну, ты сам ее видел, должен понимать, что я имею в виду. Она получает от этого процесса такое удовольствие, что без катастроф ей жизнь не мила. Поэтому Рани так хорошо прижилась среди древних, но не в их веселом юном Мире, а на его Темной Стороне. Там в ту пору и правда было… ну, скажем так, непросто. А если хочешь хоть немного приблизиться к понимаю правды, умножь мое «непросто» на самое большое число, какое знаешь. Я бы сказала: «возведи в степень», – но стараюсь щадить твои чувства.

– Спасибо, – кротко сказал я.

– Что касается всего остального, сэр Макс, мне сейчас хочется сказать: «Так не бывает». Но я не скажу, потому что…

– Продолжаете щадить мои чувства?

– Не будь таким эгоистом, мальчик, – усмехнулась она. – Твои чувства – далеко не единственное, что меня беспокоит. Кроме них у меня есть еще и свои. И кто о них позаботится, если не я сама.

Если бы леди Сотофа обрушила мне на голову потолок садовой беседки, это произвело бы куда меньший эффект, чем ее полушутливое признание.

– Однако, – подумав, продолжила она, – делай что хочешь, а так действительно не бывает. Просто не может быть. Это не эмоции, а заключение эксперта. Как ты понимаешь, история многолетних попыток создания амулета, отменяющего Очевидную магию, не прошла мимо меня. В силу своего положения в Ордене, мне пришлось принимать в ней достаточно деятельное участие. И я очень хорошо знаю, почему затея не увенчалась успехом. Собственно, для этого даже больших познаний в магии не требуется, достаточно элементарного владения логикой: создать амулет, отменяющий Очевидную магию, можно только при помощи Очевидной магии. Таким образом, заработав, он в первую очередь отменит себя. И тут же перестанет действовать.

– Если только для его создания не будет применена какая-нибудь другая магия, – заметил я. – Неважно какая – Истинная, уандукская, да хоть арварохская, лишь бы не…

– С логикой у тебя, хвала Магистрам, неплохо, – улыбнулась она. – Но теоретической подготовки пока не хватает. Коротко говоря, магия, не опирающаяся на силу Сердца Мира, не может взаимодействовать с Сердцем Мира. Поэтому арварохская не подойдет. И все остальные тоже.

– А Холоми? – спросил я. – И наша камера предварительного заключения? Как получилось, что там вообще никакая магия не работает?

– Ты сейчас очень правильно сказал: вообще никакая. Этот эффект достигается полной изоляцией помещения от Мира. Можешь считать, что крепость Холоми это просто иная реальность, законы которой таковы, что там нельзя колдовать – вообще никаким способом. Я сама несколько раз создавала такие пространства, поэтому хорошо знаю, о чем говорю. Если бы что-то подобное случилось на улице Мрачных Дверей, ты бы не смог уйти оттуда Темным Путем. Собственно, ты и прийти туда им не смог бы. И на Темной Стороне вместо напугавшего тебя своей неподвижностью участка не было бы вообще ничего. Когда в один прекрасный день, торопить который я бы тебе не советовала, ты пройдешь на Темную Сторону самого Сердца Мира, увидишь, что там нет и намека на присутствие замка Холоми, построенного точнехонько в этом месте, потому что никакого Холоми с точки зрения Темной Стороны не существует, его просто не может быть. Ты не знал? Ну вот, теперь будешь знать. И не кривись, сама понимаю, что этого знания ты вовсе не жаждал. А только и хотел – выяснить, не может ли кто-нибудь таскать по городу отменяющий магию амулет. Правильный ответ: не может. Хотя, если смотреть непредвзято, выглядит эта история так, словно амулет все-таки есть. И какой-то умник действительно носит его с места на место, не зная, где закопать, чтобы никто не нашел. Вполне возможно, именно это сейчас и происходит, а я – ну что я? Я тоже могу ошибаться. Почему нет.

Я невольно поежился. С утра оказаться в Мире, где не работает магия, а под вечер внезапно угодить в реальность, где может ошибаться леди Сотофа Ханемер, это все-таки перебор. Слишком тяжелое испытание для моих нервов.

– Боюсь, прямо сейчас я могу дать тебе только один совет, – сказала она. – Зато очень хороший. Плюнь на это дело. Выброси его из головы.

– Что?!

– Не навсегда, конечно, – улыбнулась леди Сотофа. – Тут у тебя выхода нет: если уж сдуру пообещал Темной Стороне лично все исправить, значит придется. Но постарайся отвлечься хотя бы на пару часов. Слишком уж много путаницы сейчас в твоей голове, а я еще добавила. Впрочем, если бы тебе сейчас следовало услышать что-нибудь другое, ты бы пришел не ко мне.

С последним аргументом было трудно не согласиться. Я тоже настолько фаталист.

– Беда в том, что все происходящее отражается на мне, – вздохнула леди Сотофа. – Как и на тебе, сэр Макс. Мир сейчас растерян, взволнован и полон непонимания. И мы с тобой невольно перенимаем его настроение, хотим того или нет. Мы чуткие существа. Магия сделала нас открытыми нараспашку для всего, что происходит вокруг. Когда твой новый приятель говорил об «открытых Вратах», он именно это имел в виду. Вечная путаница с терминологией – одни и те же простые вещи всяк называет по-своему, а потом не можем договориться друг с другом, слушаем и не понимаем. Старые кейифайи церемонно называют «открытием Врат» процесс единения с Миром, без которого невозможно серьезное погружение в магию; они считают, будто эту операцию должен делать специально обученный знахарь, а мы полагаемся на естественный ход вещей. Но в одном они, кстати, правы: наша смерть действительно покидает нас через эти распахнутые Врата. А почему, как ты думаешь, все мало-мальски стоящие колдуны так долго живут? Если, конечно, не умрут совсем молодыми, когда Врата уже нараспашку, а личных щитов – раз, два и обчелся. Тебе фантастически повезло: в самое трудное время тебя охранял меч Короля Мёнина, а то даже не знаю, как бы мы тебя защитили; лично я предлагала Джуффину найти повод запереть тебя в Холоми на пару дюжин лет, пока не окрепнешь – все лучше, чем плясать потом в обнимку по старинному шимарскому обычаю на твоих похоронах. Он, конечно, даже слушать меня не хотел, но тут внезапно появилась тень Мёнина, подарила тебе свой меч, оказавшийся наилучшим из возможных щитов[117], и все решилось само. Если встречу когда-нибудь этого бродягу, расцелую в обе щеки за такую щедрость.

– Вот оно как, оказывается, было, – растерянно сказал я. – И вот что такое эти загадочные Врата, которые у меня якобы очень красиво открыты.

– Да уж, конечно, красиво, – насмешливо согласилась леди Сотофа. – Ни один кейифайский знахарь не сделает эту работу так умело, как сила, нашедшая себе очередного любимца и не желающая ждать, когда он будет готов осознанно вступить в игру.

– И вот почему Танитин Маленький оркестр так крут, – добавил я. – Не она одна, побывавшая у Иллайуни, а все музыканты. Видимо, музыка действует так же, как магия – в смысле способна открывать наши Врата сама. И с ними это случилось.

– Да почему же «как»? Музыка и есть магия, – сказала леди Сотофа. – При должном к ней подходе, конечно. Собственно, любое дело при должном подходе – полной самозабвенной самоотдаче – становится магией. И открывает нас Миру. И изгоняет смерть. На ее место, конечно, может сразу прийти другая, нет никаких гарантий, это тебе уже и без меня объяснили. А все-таки после того, как Врата открыты, их обладатель бессмертен. То есть умереть по-прежнему может, но пока это не произойдет, живет, как бессмертный. И действует, как бессмертный, даже если совсем дурак.

Я молчал, потрясенный ее словами. При том что ничего нового она мне на самом деле не сказала. Все это я и раньше – не то чтобы именно знал, но ощущал, смутно и одновременно без тени сомнения. И крепко держался за это ощущение. Просто не умел об этом с собой говорить.

– В силу всего вышесказанного, мы с тобой сейчас не понимаем, что происходит, – будничным тоном заключила леди Сотофа. – Вынужденно разделяем с Миром его растерянность. Поэтому я и советую тебе постараться ненадолго отвлечься от этого дела. Не ждать с замиранием сердца новостей с отдаленных городских окраин – где теперь не стало магии? Не гадать, что за ужасающий амулет прячут сейчас под половицей очередного пустого дома, и кто это делает, и зачем. Не рисовать перед внутренним взором мрачные картины нашего будущего, которое, поверь мне, вовсе не так чудовищно, как ты сейчас готов вообразить. Заставить себя выкинуть все это из головы – великий подвиг, я понимаю. Но надо постараться его совершить. Пару часов продержишься – уже молодец.

– Но в чем смысл этого подвига? Перезагрузить голову? Поднять себе настроение? Просто отдохнуть?

– Можно и так это назвать. А можно попробовать подобраться чуть ближе к правде и сказать: чтобы перестать разделять беспокойство Мира, стать посторонним наблюдателем, который не особо заинтересован в поиске решения, смотрит на наши беды с высоты своей непричастности к ним, и поэтому видит немного больше. И соображает лучше, великое дело холодная голова! Джуффин в таких случаях обычно садится играть в карты и мигом забывает обо всем остальном, а потом встает из-за стола не только с лишней сотней корон в кармане, но и с парой-тройкой неожиданных свежих идей. Жаль, что ты не настолько азартен.

– Ну почему же, – невольно улыбнулся я. – Иногда – вполне.

– Тем лучше. Значит у тебя есть шанс воспользоваться моим советом.

– Во всяком случае, попробую… Попробую попробовать. Хотя ничего более трудного я, по-моему, еще в жизни не совершал.

– Может и так, – согласилась леди Сотофа. – Но я в тебя верю. Что бы ты сам об этом ни думал, а легкомыслие – самая сильная твоя сторона. Без него ты бы давно пропал.

Она проводила меня до калитки и на прощание сказала:

– Я, конечно, тебе не начальник. И твердо обещать помощь тоже не стану: никогда заранее не знаешь, где будет уместно вмешательство, а где лучше отойти в сторону. Поэтому не приказываю и не предлагаю сделку, а просто прошу: держи меня в курсе. Чем больше я буду знать, тем лучше – не факт, что для дела, но, скажем так, для моего аппетита. Как добрый друг, ты должен его беречь.

– Спасибо, – улыбнулся я. – Для моего аппетита тоже полезно знать, что я могу в любой момент начать приставать к вам с глупостями.

– Ну, «в любой» – это все-таки слишком! – нахмурилась леди Сотофа. Но, поразмыслив, добавила: – Впрочем, ты прав. На этот раз можешь. В любой.

* * *

Из Иафаха я ушел пешком, потому что принадлежу к числу мыслителей, которые думают не головой, а ногами. То есть гораздо лучше соображают на ходу. Таких на самом деле добрая половина человечества, но вести умные разговоры почему-то все равно принято, усевшись за стол. Ну или не за стол, а где придется. Факт, что не разгуливая туда-сюда. Удивительный парадокс.

Советам леди Сотофы Ханемер я стараюсь следовать, даже когда они кажутся совершенно невыполнимыми – как, например, сейчас. Поэтому обдумывал я в основном, как это устроить технически. В смысле кому чего соврать, чтобы не получить на свою голову двести дюжин отборных проклятий за дезертирство. Потому что с продавцом охранных амулетов с Сумеречного Рынка Мелифаро меня так и не свел, а теперь уже поздно просить: он, если что, будет проклинать меня первым. И, в общем, поделом.

«Ишка нашлась!»

Голос Таниты раздался в моей голове столь внезапно и был так похож на звонкий крик прямо в ухо, что я даже споткнулся от неожиданности. И мрачно подумал: ну и как, интересно, я собираюсь забить на дела, если они в любой момент могут ворваться в мою голову сами?

Теоретически существует способ оградить себя от Безмолвной речи непроницаемым барьером, так что потенциальному собеседнику покажется, будто ты мертв, или на Темной Стороне, или в Холоми, или в любом другом месте, где магии по какой-то причине нет, и связь с тобой невозможна. Я даже как-то попытался этому учиться, но совершенно безуспешно. Тот редкий случай, когда сдаться – наиболее разумный вариант.

Ладно, что теперь делать.

«И где нашлась твоя ишка?» – спросил я.

Был совершенно уверен, что сейчас Танита начнет каяться. Объяснять, что на самом деле перевезла инструмент в дом своего возлюбленного, сунула в какой-нибудь дальний сундук и забыла. А сегодня с перепугу не сообразила сперва поискать ишку дома, сразу подняла переполох. Я даже заранее решил на нее не сердиться, потому что и сам периодически что-нибудь такое устраиваю, не являясь при этом ни гением, ни даже просто вечно пьяной богемой. А уж с девочки какой спрос.

Но Танита сказала:

«Я Карвена спросила. Очень нервничала, не смогла утерпеть. Оказалось, он ее взял».

«Надо же. А зачем?»

«Специально оттуда унес. Подумал, что рано или поздно все дома на подозрительном участке обыщут, и по ишке догадаются, что я как-то замешана в этом деле. Как минимум, незаконно жила в чужом доме. Остальные вещи как вещи, понатасканы в дом из разных мест, и одежда у меня там осталась старая, с чужого плеча, а инструмент приметный, куча народу меня с этой ишкой видела. Я с ней по трактирам ходила сразу после приезда, когда еще надеялась заработать игрой. В общем, Карвен решил меня защитить. Специально ради этого напросился патрулировать улицу Мрачных Дверей, потихоньку зашел в особняк, вынес ишку, перепрятал – я так и не поняла, где, но неважно, он обещал, что отдаст, как только освободится. Только вы, пожалуйста, меня не выдавайте! Карвен страшно огорчится, если узнает, что я все вам сама рассказала. Получается, он напрасно старался. И так рисковал! Его же, наверное, с работы могут выгнать, если узнают, чем он занимался вместо патрулирования?»

«По идее, могут. Но все-таки вряд ли до этого дойдет. Сэр Скалдуар в Доме у Моста человек влиятельный. И любимого ассистента в обиду не даст».

«Все равно, если можно, не рассказывайте ему, какая я дура. И извините, что отняла у вас столько времени. Кто же знал, что на самом деле все хорошо».

«Ничего страшного, – утешил ее я. – Время ты мне скорее сэкономила. По крайней мере, теперь не придется выяснять, кто живет в желтом доме, уже неплохо. Сама видела, какое у тебя там неразговорчивое барахло – никаких тайн открывать не хочет».

«Я прямо каким-то древним магистром себя почувствовала, когда поняла, что у вас ничего не получается! Как будто это я сама все вокруг заколдовала, чтобы никто не узнал моих секретов. Хотела бы я на самом деле так уметь!»

«Зачем тебе?»

«Ну как же! А от поклонников прятаться? Вы меня насмерть перепугали этой историей про Екки Балбалао. Теперь даже сомневаюсь: может быть, нам лучше не становиться знаменитыми? А играть потихоньку, тайком, для своих?»

«Хорошая идея, – одобрил я. – Такая секретность может оказаться кратчайшим путем к успеху. Как только поползут слухи о концертах, на которые никого не пускают, к вам начнет ломиться даже публика, у которой от музыки только головная боль. Тот же принцип, что с куманскими борделями, куда пускают только по рекомендациям, и поэтому всем лишенным этого счастья до слез хочется продажной любви».

«Не всем! – заверила меня Танита. – Я в Капутте, когда играла на рынке, подружилась с продавцом рекомендаций, да не каких-нибудь поддельных, а настоящих, в самый респектабельный городской бордель. Отличный оказался старик, на моего деда немножко похож. Так он иногда эти рекомендации мне дарил – расплачивался за музыку. Денег ему было жалко, а этих бумажек – нет, закончатся, еще напишет: в юности он пять лет проработал носильщиком в одном из домов тогдашнего агальфагулы Капутты, и с тех пор его подпись имеет в городе большой вес. И что вы думаете, у меня до сих пор где-то полдюжины лежит! Так и не продала, даже за четверть настоящей цены. На словах все интересуются, а как до дела доходит, никому вроде бы и не надо. А хотите я их вам подарю?»

«Спасибо, – вежливо поблагодарил я. – Выглядит как типичная взятка должностному лицу. По-моему, мне еще никто никогда не предлагал взяток, ты первая. И сразу не какую-нибудь ерунду, а пропуски в настоящий куманский бордель! Чувствую себя без пяти минут коррумпированным столичным чиновником, а это пожалуй покруче, чем властелин Мира. Я и не мечтал».

За болтовней я сам не заметил, как ноги принесли меня практически к началу улицы Медных Горшков. Встроенный в меня автопилот явно желал отправиться в Дом у Моста и исступленно предаться там свальному греху работы, запретному на ближайшие пару часов, а потому неописуемо соблазнительному.

Но я строго сказал себе: «Нет», – и повернул в сторону Мохнатого Дома. Подумал: вряд ли Базилио откажется сыграть со мной в «Злик-и-злак». Если стану проигрывать, взбешусь, если выиграю, начну переживать, что огорчаю ребенка. В любом случае отлично проведу время. А если кто-нибудь из коллег не вовремя пришлет зов, совру, что сижу в засаде. В конце концов я ученик сэра Джуффина Халли. Надо бы почаще об этом вспоминать.

Однако прежде, чем окончательно отречься от суеты, я все-таки послал зов Кофе. И спросил: «Как вы думаете, этот собачий порошок, который унюхал Нумминорих, очень сложно добыть?»

«Да не особо. Наверняка он есть у доброй половины окрестных фермеров. И на Сумеречном рынке крутится пара-тройка торговцев, у которых всегда найдется «Шиффинский шлафф». А он тебе понадобился? Тогда нет проблем, в кладовых Городской Полиции до сих пор хранятся остатки запасов, которые когда-то делал я сам».

«В кладовых Городской Полиции? Слушайте, ну тогда совсем просто».

«Тебе правда нужно это зелье? Но зачем?!»

«Нет, – сказал я, – мне не нужно. Просто думал, где, интересно, Карвен его раздобыл? А оказывается, просто у нас в кладовой…»

«Кто раздобыл?»

«Карвен Йолли. Ассистент сэра Скалдуара Ван Дуфунбуха. Это он побывал в особняке незадолго до нас, предусмотрительно позаботившись, чтобы Нумминорих его не опознал».

«Рассказывай!» – потребовал Кофа.

«Коротко говоря, Карвен хотел защитить самовольно поселившуюся в доме подружку, Таниту Ашури. Вынес оттуда музыкальный инструмент, по которому ее якобы легко опознать. Удивительно, кстати, что остальные вещи он при этом оставил на месте. И даже «Шиффинским шлаффом» не полил, хотя прекрасно знает, что Нумминорих может отыскать их хозяйку по запаху – себя-то он от его носа предусмотрительно обезопасил. Это мне кажется самым странным моментом, потому что на дурака Карвен совсем не похож. И на рассеянного гения тоже не очень. Надеюсь, он как-то объяснит свое нелепое поведение – вам или Мелифаро, уж не знаю, как вы будете делить добычу…»

«А что, Мелифаро уже в курсе этой истории?» – спросил Кофа.

Довольно сердито, надо сказать, спросил. Это же только мне все равно, узнаю я важную новость первым или прочитаю о ней в каких-нибудь «Хрониках первых лет изменения Кодекса» три тысячи лет спустя, когда выйду в отставку и стану завсегдатаем всех библиотечных архивов. А Кофа человек старой школы, ему важно, чтобы со всеми новостями сперва бежали к нему, а уже потом оповещали остальных. Я стараюсь это учитывать, но конечно часто забываю. А Кофа честно старается учитывать мой пофигизм, но конечно все равно сердится.

Но сейчас моя совесть была чиста.

«Если он что-то знает, то не от меня, а от самого Карвена. Мелифаро еще полчаса назад собирался его разыскать, как только выяснил, что парень сам напросился дежурить возле дома своей подружки на улице Мрачных Дверей. Но при мне так и не смог с ним связаться; мы решили, что Карвен как раз забрел на очередной участок без магии – он же до сих пор в патруле».

«Надеюсь, так оно и есть, – отозвался Кофа. – Хотя ни о каких новых участках после улицы Тихих Дней нам пока не сообщали. Заснул он там, что ли? Или с девчонкой какой-нибудь познакомился и сразу забыл, зачем на самом деле пришел?»

«Ну или решил провести самостоятельное расследование, – оптимистически предположил я. – Главное, когда он найдется, не рассказывайте, что Танита его заложила. Не со зла, конечно: у девочки голова в небесах, не сообразила, что излишняя откровенность со мной может повлечь неприятности. Думает, я – добрый друг. И в общем даже не то чтобы ошибается. Просто не понимает в какую серьезную историю их обоих нечаянно занесло. Так что пусть Карвен считает, что его подвело собачье зелье, утащенное из полицейской кладовой».

«А почему ты сам не хочешь с ним побеседовать? – спросил Кофа. – По идее, кто в курсе дела, тот и должен вести допрос».

«Я – наихудший вариант. Во-первых, Карвен мне нравится. Поэтому я сразу возьму дружеский тон и вряд ли буду достаточно убедителен, объясняя, что нельзя скрывать важную информацию от коллег, если уж какие-то вурдалаки занесли тебя на службу в Дом у Моста. И тем более, обстряпывать личные дела, прикрываясь патрулированием опасного района… Вообще-то я считаю, что иногда очень даже можно, но ему пока лучше об этом не знать. Целее будет».

«Разумно, – согласился Кофа. – А что во-вторых?»

«А во-вторых, я сейчас очень занят. И это как минимум еще на пару часов».

Все-таки иногда Безмолвная речь – отличная штука. Глядя Кофе в глаза, я бы вряд ли решился так нахально соврать, стоя на пороге собственного дома, где все взывало к неге – насколько возможна нега на таком пронзительном сквозняке.

* * *

Кроме сквозняка в гостиной никого не было. Даже Друппи, великого любителя ронять меня на ковер, а потом с восторгом выслушивать новые ругательства, которые я успел узнать за день. И на столе шаром покати. То есть вообще ни крошки, ни грязной кружки, ни даже скомканной салфетки. Чистота и порядок. Постапокалиптический пейзаж, под стать моему настроению.

«У Дримарондо вечерние лекции в Университете, Друппи его охраняет, а ко мне пришел сэр Умара Камалкони! – отрапортовала Базилио, которой я немедленно послал зов. – Принес в подарок коробку куанкурохских головоломок, которые вошли в моду при Королевском Дворе. Такие трудные! Сидим в моем кабинете, разгадываем. Хочешь с нами?»

«Ну уж нет», – решительно отказался я.

До сих пор все мои попытки подступиться к головоломкам, которые Базилио называла «довольно простыми» терпели сокрушительный провал. Сердце подсказывало, что к трудным мне лучше не приближаться даже на дюжину метров. Особенно в присутствии Короля, который по какой-то загадочной причине считает меня существом, обладающим зачатками разума. Не хотелось бы лишать Его Величество этой лестной для меня иллюзии. Во всяком случае, не прямо сейчас.

Таким образом, мой замечательный план засесть за игру и забыть обо всем на свете, рухнул. Можно было, конечно, пойти к соседям, которые, собственно, и заразили нас всех пагубной страстью к «Злик-и-злаку». Но, во-первых, в это время в их трактире обычно аншлаг: завсегдатаи собираются на ужин, так что особо не поиграешь. А во-вторых, там в любой момент может объявиться сэр Кофа Йох. Его роман с хозяйкой все еще находится в той восхитительной стадии, когда никакие дела не могут помешать полудюжине свиданий в день. И не хотелось бы, чтобы он застукал «очень занятого» меня в соседском трактире. Я дорожу своей репутацией человека, так толком и не научившегося врать по мелочам. Когда меня раскусят, жизнь сразу станет гораздо более сложной штукой. А к этому я пока интеллектуально не готов.

– Ну и кто, интересно, будет отвлекать меня от скорбных размышлений о работе? – возмущенно спросил я, уставившись в потолок?

Потолок укоризненно молчал, полагая мой вопрос бестактным. Хочешь, чтобы стены в доме заговорили с тобой голосами друзей – будь добр, потрудись соответствующим образом заколдовать помещение. Оно не обязано делать это само.

Ковер, на котором минувшей ночью – по моим ощущениям, примерно полгода назад – сидел сэр Шурф, заговорщически подмигивал мне всеми своими узорами – дескать, давай, тащи сюда этого гостя, мне очень понравилось, как он на мне расположился, больше никто так не умеет, хочу еще! В глубине души я был с ним совершенно согласен, но по здравому размышлению решил пока оставить так называемого Великого Магистра Ордена Семилистника в покое. Мало ли, что еще сегодня стрясется такого ужасного, что без него хоть ложись и помирай, а Шурф в это время будет спешно заканчивать дела, от которых я его сейчас оторву. Нет уж. Настолько незаменимого человека следует экономить. Солить и запасать впрок.

– Солить и запасать впрок, – с каким-то нехарактерным для меня людоедским удовольствием повторил я вслух. И улегся – думал, что на ковер, а на самом деле на теплый, еще не успевший остыть песок.

* * *

Я лежал на берегу Ариморанского моря, на окраине суммонийского города Ачинадды и думал, что есть еще один отличный вариант: отправиться на берег Ариморанского моря, навестить Иллайуни. Вот уж кто отвлечет меня от всех мыслей сразу. А потом догонит и еще раз отвлечет.

Признав идею годной, я с удивлением обнаружил, что уже нахожусь там, куда только собирался пойти. С некоторыми идеями так бывает – сперва она реализуется, а уже потом приходит в голову. По крайней мере, если эта голова моя.

Пока я раздумывал, вежливо ли будет слать зов Иллайуни – как, интересно, отреагирует на мою Безмолвную речь человек, для которого сам факт моего существования почти невыносимый грохот и лязг? – или лучше связаться с Менке, Иллайуни появился сам. Издалека его силуэт выглядел довольно нелепо – кудрявая копна отросших почти до земли волос превращала таинственного бессмертного кейифайя из рода хранителей Харумбы в этакий самодвижущийся стог сена на тоненьких ножках. Но по мере приближения он обретал все больше очарования. Забавно. Обычно бывает наоборот.

Когда Иллайуни подошел достаточно близко и оказался приветливым благообразным старцем, я вежливо спросил:

– Я не очень противно звенел и грохотал?

Он отрицательно помотал головой.

– Сегодня все в порядке. Похоже, ты был не слишком взволнован предстоящей встречей. Это хорошо для приятного течения беседы, но довольно обидно для любителя производить впечатление вроде меня.

Рассмеялся, резко помолодел на несколько сотен лет, уселся рядом, по-кошачьи боднул меня головой в плечо, достал из кармана широких суконных штанов небольшую бутылку темного стекла. Сказал:

– То самое желтое Шихумское, которое я обещал. Хорошо ли оно, не знаю: трудно быть ценителем вин, когда ни разу в жизни их не пробовал. Но, по крайней мере, это великая редкость. На острове Шихум такая удивительная земля: что ни посади, плодоносит черным. Листва и цветы только слегка темней обычного, зато фрукты, овощи, ягоды и даже грибы черны как ночь. Вкусовым качествам цвет не вредит, скорее наоборот. По крайней мере, в наших краях высоко ценят черные шихумские вина, варенья и острые фруктовые соусы, особенно последние. Куманские купцы раскупают их буквально в первые полчаса после прибытия очередной купеческой баржи с Островов[118].

Я слушал его с жадностью начинающего шпиона, нечаянно угодившего на закрытую правительственную вечеринку по случаю изготовления какого-нибудь сверхсекретного оборонного чертежа. И в очередной раз поражался, как мало оказывается знаю о Мире, в котором живу. С одной стороны, стыд и позор, а с другой – у меня впереди еще столько чудесных открытий, что при моих темпах усвоения информации хватит еще на пару тысяч лет практически непрерывного счастья.

А потом, если заскучаю, можно будет всерьез заняться ботаникой.

– И если уж это вино желтое, значит, ягоды для его изготовления выращивали на искусственной почве, специально привезенной то ли от нас, то ли откуда-нибудь из Чунчони, – заключил Иллайуни. – Огромная редкость, товар для внутреннего рынка, производят всего сто дюжин бутылок в год на радость местным гурманам, до наших берегов оно обычно не добирается. А я, видишь, все-таки раздобыл!

Он натурально сиял от гордости. Оставалось надеяться, что это Шихумское желтое окажется не особо крепким и не собьет меня с ног. Потому что отказаться от выпивки в такой ситуации – беспредельное, непростительное свинство.

Ну, по крайней мере, по ощущениям, вино было совсем слабым. Такой умеренно приятный слегка забродивший компот.

– Каково оно на вкус? – с любопытством спросил Иллайуни.

– Сладкое с небольшой кислинкой, – ответил я, деликатно оставив при себе неуважительное сравнение с компотом.

– О, значит, плохи твои дела! – констатировал он.

Особого сочувствия в его голосе, надо сказать, не было. Из чего я заключил, что вряд ли умру в ближайшие несколько минут.

Но все-таки спросил:

– Почему плохи?

– Считается, что вкус Шихумского желтого целиком зависит от настроения пьющего. Счастливым людям оно кажется горьким, довольным собой и жизнью – терпким. Кислый вкус для тех, кто испуган или просто растерян. А сладким это вино становится, когда его пьет человек, у которого случилась беда.

– Ну, по крайней мере, для меня оно не приторно-сладкое, – улыбнулся я. – А только слегка сладковатое. На настоящую беду не тянет, а на крупную проблему – в самый раз. Ну так логично: у нас с самого утра магистры знают, что творится. Я, собственно, пришел к тебе спасаться.

– Думаешь, я захочу тебе помогать? – удивился Иллайуни. – Брошу свои дела, чтобы заняться твоими? Плохо же ты разбираешься в людях, если питаешь такие иллюзии на мой счет.

– В людях я вообще не разбираюсь, факт. Тем не менее, ты уже помогаешь: отвлекаешь меня от этой грешной проблемы. Самим удивительным фактом своего существования. Извини, что говорю так откровенно, просто мне показалось, с тобой глупо хитрить: мы все у тебя как на ладони.

– Как на ладони, да, – задумчиво согласился он. – Но только громкость, ритм и направление полета. Я не читаю твои мысли. И вообще ничьи. Большое облегчение! Не хотел бы я еще и это уметь. Я бы вообще с радостью знал о людях меньше, чем приходится. Гораздо приятней иметь дело с собственными иллюзиями, чем с затейливыми результатами безответственной игры природы. Хотя бывают приятные исключения: те, кого я бы не выдумал, даже если бы захотел.

– Это правда, – подтвердил я. – Самые драгоценные люди – те, кого я не сумел бы выдумать, дав волю воображению. Впрочем, мне на таких везет.

– Тебе вообще везет, – заметил Иллайуни. – Только потому и жив до сих пор. Знаю я вас, таких звонких. Все бесприютные смерти этого Мира слетаются к вам, как вайны на звон корабельных колоколов, знают, что будет еда.

– Кто такие вайны?

– Птицы. Просто морские птицы. Крупные, с зеленовато-белыми перьями и черными крыльями. Неужели ты никогда их не видел? Они встречаются на всех побережьях, кроме, разве что, арварохского: там им не выжить. В Арварохе вайны не охотники, а еда. Но ты-то явно не из тех краев.

– Не из тех, конечно. Просто живу вдалеке от моря. Так уж нелепо получилось, что Ехо построили не на морском берегу.

– Оно и к лучшему, – заметил Иллайуни. – Такому большому городу с живым сердцем и непростым характером следует стоять подальше от моря. А не то море заразится его волнением, станет трижды в день выходить из берегов, и городу быстро придет конец. Все равно что человеку вроде тебя взять в любовники кого-нибудь из моих сородичей. Очень красиво – первые два-три дня. А потом можно начинать делать ставки, кто кого раньше прикончит. И каким способом.

– Надо же. Никогда не смотрел с этой точки зрения на приморские города. Получается, им лучше быть небольшими и тихими?

– Да нет, почему же. Можно и крупными, и шумными. Но тогда пусть будут торговыми. Роскошными и неухоженными, с плохо продуманной архитектурой, не сливающейся в единый гармоничный ансамбль. Богатыми и одновременно нищими, исполненными великолепия и вечно голодных ртов: море не очаровывается суетой вокруг сундуков с драгоценностями и суповых котлов. И не беспокоится сверх меры. Ты был в Капутте?

Я кивнул.

– Идеальный крупный приморский город. Всем пример.

– Да, понимаю, – согласился я, вспомнив великолепную, но местами нелепую, очень шумную и суетную Капутту, главный порт Куманского Халифата, где мы с сэром Кофой когда-то провели несколько дней в ожидании каравана в Кумон. – Наш Гажин тоже примерно такой.

– Тебе виднее, – согласился Иллайуни. – В ваших краях я не бывал. Не испытываю желания покидать Уандук.

– Неужели неинтересно? – удивился я.

– Очень интересно. Но у всего своя цена. И у путешествий тоже. Я ее платить не готов. В чужих краях люди звучат в таких причудливых ритмах, что чокнуться недолго. К нашим-то я уже более-менее притерпелся. Полдня могу провести в центре любого уандукского города – да хоть на рынке! – без особого вреда для себя. А когда привез к себе в дом твоих земляков – всего четверых! – поначалу чуть не рехнулся рядом с ними. Одна девочка была хороша, очень мелодично звучала, такие даже среди моих сородичей редкость, из-за нее я все и затеял. Но остальные трое – сущий кошмар! Я его выдержал только потому, что не люблю менять свои планы: если уж пообещал приютить, пока сами не запросятся домой, значит, так тому и быть. Решил взять их измором и учил немилосердно, как учил бы своих детей: без скидок на молодость, слабость и страх. Удивительно, но это пошло им на пользу, особенно мальчишкам. Менке все равно, каким быть, он никогда за себя не держался и с каждым днем становился все больше похож на меня самого. Я, конечно, имею в виду внутренний ритм, но это основа основ, вслед за ритмом неизбежно меняются тело, ум и сознание, дай только срок. Прежде я думал, так только в старинных легендах бывает – чтобы ученик превратился в собственного учителя, а с ним именно это и происходит, прямо сейчас, день за днем, у меня на глазах. А ведь не родич мне, вообще ни капли кейифайской крови; у нас считается, будто это имеет решающее значение, а на самом деле оказывается, нет. И тысячи лет не пройдет, как этот мальчик будет способен на все, что могу я сам. А возможно, на большее, время покажет. Теоретически при должном подходе, развитие – непрерывный процесс.

Надо сказать, это небрежное «и тысячи лет не пройдет» впечатлило меня куда больше, чем все остальное, что он сказал. Все-таки очень трудно привыкнуть к легкости, с какой в этом Мире жонглируют четырехзначными числами, причем не только бессмертные кейифайи из далекого Уандука. Далеко не только они.

– Со вторым мальчиком получилось еще интересней, – сказал Иллайуни. И снова постарел – не то чтобы придать значительности своим словам, не то просто так, по причине врожденной зыбкости.

Я насторожился, потому что его «второй мальчик» теперь жил не где-нибудь, а у нас, в Ехо. И, между прочим, влип в крайне неприятную историю… Так, стоп. Об этом мы договорились еще хотя бы два часа не думать. Впрочем, уже, наверное, полтора.

Сделав глоток желтого вина, я почувствовал, что его кисло-сладкий вкус стал гораздо ярче. Это непорядок. Сейчас Иллайуни, чего доброго, откажется со мной болтать. Скажет: ты начал слишком громко дребезжать и лязгать, давай, дуй отсюда, пока я цел.

Но он не стал придираться. А принялся рассказывать дальше:

– Карвен с трудом усваивал то, чему я его учил, хотя был чрезвычайно заинтересован в предмете. Я не раз советовал ему плюнуть на знахарство: эта профессия подходит далеко не всем. Но мальчишка уперся: жизнь и смерть – это самое главное, хочу все о них узнать! Не то чтобы упрямство привело его к успеху, а все-таки наши занятия оказались довольно полезны: развили другие его способности. Уезжая отсюда, он умел делать вещи, которым лично я его не учил. Но удивляться тут особо нечему. Чего только порой не нахватаешься у потусторонних видений, правда, сэр Макс?

И подмигнул лукаво. Дескать, кто-то, а уж ты поймешь.

– Вот как, – растерянно откликнулся я. – И что же это за умения?

– Да я особо не вникал, – отмахнулся Иллайуни. – Нельзя быть сведущим абсолютно во всем, и я не исключение. Скажем, в магии, которая дает силу таким, как ты, вообще ничего не смыслю. И, положа руку на сердце, совсем не уверен, что хотел бы. Поэтому вряд ли могу удовлетворить твое любопытство. Знаю только, что почти всякий раз, оказавшись в рабочем пространстве глубокого сновидения, он вместо того, чтобы заниматься работой, исчезал по каким-то своим делам. Впрочем, исправно просыпался в положенный срок и рассказывал о каких-то удивительных местах, которые, судя по описанию, вряд ли находятся в этом Мире. Я не бранил его за отлучки: свою природу не обманешь, по крайней мере, не на такой глубине. Время покажет, к чему придет этот мальчик – если, конечно, у него будет время. Иногда я досадую, что поспешил открыть его Врата. Мне было интересно узнать, что из этого выйдет; к тому же, здесь, рядом со мной, Карвен находился в безопасности. Но сможет ли он уцелеть в ваших краях, где все исполнено силы, превосходящей насущную необходимость в ней? В этом я не уверен. Впрочем, что сделано, то сделано. Следующий ход не за мной.

– Вот как, – повторил я. – Вот оно, значит, как.

– О, да ты всерьез намерен на меня рассердиться, – сказала усталая женщина, на которую стал похож Иллайуни. – Дело хозяйское, только пользы от этого немного, а вечер будет испорчен для нас обоих.

Она безмятежно улыбнулась и улеглась на песок. Стремительно постарела одной половиной лица, заметила мое пристальное внимание, скорчила уморительную рожу, показала язык и отвернулась, закрывшись своими роскошными волосами, как покрывалом – дескать, хватит пялиться, надоело тебя развлекать.

Однако буквально несколько секунд спустя ослепительный юноша, в которого превратилась старуха, сел рядом со мной на корточки и торопливо зашептал в самое ухо:

– Перед тем, как отпустить мальчишку домой, я предложил снова закрыть его Врата. Накрепко запертые Врата гарантируют безопасность, но о магии и любви тогда лучше сразу забыть. Многие согласились бы на такой обмен, не раздумывая, люди дорожат безопасностью и покоем; как знать, возможно, я бы и сам пожелал для себя подобной судьбы, доведись мне родиться недолговечным человеком, вроде вас. Но он выбрал рискнуть, остаться открытым Миру, силе и смерти. Безрассудный выбор, я за него очень рад. Как и за Таниту. Впрочем, в ней-то я с самого начала не сомневался. Замечательная девочка. Если бы не ее удивительное и совершенно излишнее при нашем здешнем образе жизни призвание, оставил бы ее при себе навсегда – не учиться, а просто для счастья, хоть и зарекался связываться с уроженцами Хонхоны, насмотревшись на свою горемычную родню… А ты давай, пей вино. Сейчас оно наверняка покажется тебе достаточно кислым – приятный освежающий вкус.

Он, конечно, был прав – во всем, включая зарок не связываться с жителями Хонхоны. Мы – те еще подарки, все как один.

– А что Айса? – спросил я, поставив бутылку обратно на теплый песок. – Я так понял, ей у тебя пришлось нелегко.

– Это еще вопрос, кому из нас пришлось по-настоящему нелегко.

– Ну да, – невольно улыбнулся я. – Могу тебе посочувствовать.

– На самом деле девочке и правда не повезло, – сказал Иллайуни. – Думаю, я – худшая неудача в ее коротенькой жизни. Но тут ничего не поделаешь, такая уж ей досталась насмешливая судьба: в ранней юности, когда сила опьяняюще велика, а гордыня многократно ее превосходит, оказаться приставленной к делу, к которому не имеешь вообще никаких способностей. Сновидения – не ее стихия. Она рождена для этой вашей яростной грубой магии, которая творится исключительно наяву. С таким обстоятельством довольно легко смириться, когда ты взрослый человек, осознающий все многообразие открытых тебе чудесных возможностей, но очень трудно справиться в юности, когда каждый шанс кажется единственным. Я старался щадить ее чувства: учил всяким пустяковым фокусам, называя их «древними тайнами», но девочка оказалась слишком умна, чтобы поверить мне на слово. Не могла не видеть, что этими «древними тайнами» здесь владеет каждый второй рыбак. И смириться с тем, что делать ей рядом со мной совершенно нечего, тоже не могла. А ведь ей, в отличие от остальных, было куда податься. Она – дочка очень богатых родителей, могла бы приятно провести годы изгнания, разъезжая на уладасе по Пути Великолепия, вкушая пэпэо в лучших притонах Кумона, наслаждаясь шиншийскими песчаными банями, или… впрочем, что толку перечислять удовольствия, не сумевшие ее прельстить.

– Ее можно понять. При всем уважении к кумонским притонам, к секретам бессмертия там особо не приобщишься, – невольно усмехнулся я.

– Это уж как повезет, – серьезно возразил Иллайуни. – Знавал я одного матроса, чьим соседом по ложу в Ночном Павильоне – а заведение с худшей репутацией во всем Кумоне еще поискать! – оказался сам Абуан Найя Леймури Бин Цуан Кумухар Цан Марай Майова, мой беспутный двоюродный прадед, герой чуть ли не половины здешних легенд. И не сходя с места, подробно разъяснил счастливчику, как отыскать кратчайший путь в Черхавлу, а потом своими сияющими руками записал для него пятнадцать дюжин правил поведения, позволяющих там уцелеть и даже уйти с добычей. А возможно, открыл счастливцу еще пару сотен наших древних фамильных секретов – наслаждение всегда делало бродягу Леймури не в меру болтливым… Впрочем, неважно. Я только и хочу сказать, что для этой девчонки все, что угодно было бы лучше, чем сидеть тут со мной, с каждым днем теряя веру в себя. С другой стороны, это прекрасное испытание! Если справится сейчас с иллюзией собственной беспомощности, ее уже никогда ничем не проймешь.

– Пока не справляется, – сказал я. – По крайней мере, мне так показалось. Я довольно долго с ней говорил.

– Ну так не все получается сразу, – отмахнулся Иллайуни. – Не беспокойся, что-что, а время у нее есть. Мне хватило благоразумия не открывать ее Врата, как она ни просила. Решил, с такой громкой и звонкой лучше не рисковать.

– Правда? Это многое объясняет.

– Что именно?

– Степень ее обиды на тебя, себя, друзей и весь Мир. Что ничему толком не научилась, это еще ладно бы. А вот что даже бессмертия в подарок не получила – единственная из всех четверых! – это, конечно, полная катастрофа. Я бы и сам на ее месте решил, что оказался слишком плох для бессмертия. И тоже потом не знал бы, как теперь с таким собой жить.

– Да, пожалуй, – кивнул Иллайуни. – Говорю же, я – ее худшая неудача, поди с такой справься! Однажды я изгнал смерть из нашего захворавшего соседа, нищего поэта, живущего в самодельной хижине на берегу. С таких пациентов я не беру ни денег, ни даже обещания отблагодарить меня, когда придут лучшие времена, а просто радуюсь, что могу позволить себе делать подарки – ради такой возможности я когда-то и покинул Харумбу. Не только, конечно, но в частности, ради нее. Так вот, Айса потом еще долго меня пытала, чем она хуже этого никчемного бездельника. Никак не могла взять в толк, что открытие Врат – это просто помощь слабым, а вовсе не награда сильным за то, что они лучше всех.

– Зато теперь она сама пытается изгонять смерть из сновидцев, – сказал я.

– Это как же? – опешил Иллайуни. – Она даже заснуть в чужой сон не умеет, а уж что-то там делать – немыслимо! Я просто не смог ничему ее научить.

– Я и не утверждаю, что успешно. Но пытается, факт. Сам застукал ее за этим занятием. Благо у нас сейчас разгуливают целые толпы гостей из иных миров, которым мы снимся… Погоди, а здесь разве не так? Мне говорили, они в последнее время всюду появляются.

– У нас, в Ачинадде, никто их пока не видел. Строго говоря, это они не видели снов про нас, но результат один. А вот на Пути Великолепия, рассказывают, частенько встречаются причудливого вида караваны и одинокие путники в странных одеждах, обычно исчезающие прежде, чем с ними успевают завязать разговор. И в Капутте, говорят, иногда появляются такие удивительные люди, и в Кумоне, и на Островах вроде бы тоже. Мне любопытно взглянуть, но не настолько, чтобы гоняться за ними по всему Уандуку. Однако если кто-нибудь сумеет увидеть во сне мой дом, буду рад гостю. И с удовольствием открою его Врата – мне самому любопытно, есть ли какие-то существенные отличия от моего метода… Эй, погоди, что-то пошло не так!

– Что не так? – переполошился я.

– Да не у нас с тобой. У Менке. От его желания срочно задать мне какой-то вопрос небо дрожит, как в старые времена, когда я еще за него не взялся. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. Прости, но я вынужден попросить тебя уйти: сейчас он заявится сюда, и мне придется заняться его проблемой, а в твоем присутствии довольно непросто сосредоточиться на чем-то кроме тебя. Не держи зла! Возвращайся позже. Надеюсь, обстоятельства позволят мне быть более гостеприимным.

– Конечно, – кивнул я. – А то я не знаю, что такое внезапное срочное дело. Да вся моя жизнь – практически одно непрерывное оно.

И уже почти написал в темноте под наспех прикрытыми веками: «Ехо, крыша Мохнатого Дома», – когда Иллайуни сунул мне бутылку, все еще наполовину полную. Сказал:

– Вино забери с собой. Выливать жалко, а открытым мне его в доме лучше не держать, могу опьянеть даже от запаха. А ты, глядишь, еще однажды узнаешь, каким горьким оно может быть.

«Твоими бы устами», – невесело подумал я. Но вслух, конечно, только вежливо поблагодарил.

И исчез.

* * *

Я отдаю себе отчет, насколько прекрасной и удивительной может показаться моя жизнь с точки зрения стороннего наблюдателя: только что дружески болтал с одним из бессмертных на берегу Ариморанского моря, миг – и уже по-хозяйски развалился на крыше самого высокого дома в Старом Городе Ехо, сжимая в руке бутылку с одним из редчайших в Мире вин. И мучительно размышляю, как бы мне, горемыке, еще развлечься. Каждый хотел бы так!

Я бы и сам хотел, при условии, что из легкомысленно порхающей среди красивых пейзажей и просвещенных собеседников обертки вынут неприятное содержимое, способное отравить любое удовольствие бессвязными тревожными воплями: «да что же это получается?» «ничего не понимаю!» и «ну и что теперь делать?» То есть меня.

Однако от себя никуда не денешься. Поэтому неприятное содержимое в моем лице сидело с бутылкой в руках на крыше Мохнатого Дома и мрачно пялилось в ясное звездное небо, которое, надо отдать ему должное, удивительно удачно дополняло сияющее у меня под ногами оранжево-голубое море городских огней. И думало: а не допить ли желтое Шихумское вот прямо сейчас, залпом? И забыться потом тревожным дезертирским сном, на радость холодному весеннему ветру, а заодно назло всем врагам. Несуществующим, увы. Откуда бы у меня взяться врагам. Я в этом смысле чрезвычайно скучный персонаж: злодеев, не пожелавших срочно со мной подружиться, по пальцам можно пересчитать. И никому из них не была суждена долгая жизнь, так уж неудачно все совпало.

– Я вам не помешал, сэр Макс?

Я так задумался, что не заметил присевшего рядом седого сутулого старика.

На этом месте вышеупомянутый сторонний наблюдатель может начинать хвататься за сердце и бессильно грозить кулаком. Потому что на мою крышу пожаловал так называемый Старший Помощник Придворного Профессора овеществленных иллюзий, иными словами, Его Величество Гуриг Восьмой собственной персоной.

В таком виде Король приходит навещать нашу Базилио, а она ради его визитов снова превращается в чудовище, которым когда-то была. Базилио люто ненавидит свой изначальный облик и сколько бы мы все ее ни успокаивали, ужасно боится, что может остаться такой навсегда. Но мужественно терпит ради гостя, который, согласно опрометчиво сочиненной им самим легенде, специализируется исключительно на чудовищах и совершенно не интересуется людьми, будь они хоть трижды прекрасными девицами с фиалковыми глазами.

Ну и Его Величество, конечно, совсем не в восторге от необходимости продолжать прикидываться едва переставляющим ноги старцем. По его первоначальному замыслу, эта дурацкая комическая маска была рассчитана максимум на пару визитов – кто же знал, что ему так понравится навещать невиданное чудовище, результат случайного колдовства не в меру талантливого заместителя начальника Городской Полиции. А теперь уже ничего не поделаешь, Базилио любит его именно таким. Даже не просто любит, а обожает. Боготворит. Считает, никого в Мире нет прекрасней. И кстати, на настоящие портреты нашего Короля, молодого и обескураживающе красивого, взирает совершенно без интереса – человек и человек, каких много. Куда ему до великолепного господина Старшего Помощника Профессора. Вот бы его портрет придворному художнику заказать!

Магистры знают, что творится в головах у этих овеществленных иллюзий. В смысле у чудовищ, в кого их ни превращай.

В результате эти двое идут на немалые жертвы ради удовольствия совместно разгадывать головоломки, обсуждать новости и книги, или играть в «Злик-и-злак». Очень трогательный получается у них маскарад. И совершенно дурацкий, как, вероятно, любая удавшаяся попытка быть нерасчетливым и беззащитным в любви.

Нечего и говорить, что я их преданный болельщик и потенциальный защитник, в любой момент готовый перевернуть Мир, если вдруг выяснится, что это необходимо ради очередного свидания фальшивого придворного ученого с уже давно несуществующим василиском. И выйти потом на цыпочках, чтобы им не мешать.

Все вышесказанное совершенно не отменяет того факта, что регулярные визиты Короля в мой дом чрезвычайно меня нервируют. В том смысле, что я все время опасаюсь лишний раз попасться ему на глаза, показаться назойливым и бестактным или, чего доброго, нечаянно извлечь из его визитов хоть какую-то выгоду. О намеренном извлечении выгоды речи не идет, это было бы какое-то совсем уж феерическое свинство, а мои возможности в области свинства не безграничны. Совсем нет.

Вот и сейчас я смутился, словно Король застукал меня за каким-то неприличным занятием, вроде игры в «бутылочку» или бездарный попытки организовать государственный переворот. Но выдавать свои чувства, конечно, было нельзя. Выказать смущение в такой ситуации – чудовищная бестактность. Я сам терпеть не могу, когда нормальные люди при виде меня превращаются в стеснительных идиотов только потому, что я «тот самый сэр Макс». Ну да, «тот самый», и что мне теперь, на улицу не выходить? А до какой степени такое отношение должно было достать Его Величество, я вообразить не в силах. Он-то даже для своих возлюбленных и друзей детства прежде всего Король, и с этим ничего не поделаешь. Должность пожизненная, ни единого завалящего родственника, в чью пользу можно было бы отречься от престола, у Гурига Восьмого нет.

Поэтому я призвал на помощь всю свою врожденную бесцеремонность, приветливо улыбнулся и отрицательно помотал головой:

– Когда я сижу на этой крыше, есть только один способ мне помешать: стащить меня отсюда силой. Пока вы этого не делаете, все отлично.

– Отсюда потрясающий вид на город, – согласился Король. – С крыши замка Рулх тоже вполне ничего, но лазать туда в одиночку мне не положено. А в сопровождении как минимум трех дюжин придворных, по всем правилам исполняющих церемонию любования окрестным пейзажем, сами понимаете, уже не то.

Я сочувственно вздохнул. Самоотверженная борьба Его Величества с правилами дворцового этикета длится уже много лет; результаты выглядят довольно впечатляюще, однако до превращения королевской жизни в хотя бы условно человеческую все еще очень далеко.

– Однако на вашу крышу я полез вовсе не ради красивых видов, – сказал Король. – А вследствие чрезвычайно досадного поражения.

– Что?!

– А то вы сами никогда не играли на желание, – усмехнулся он. – Выигравший придумывает задание, проигравший его выполняет. Базилио, добрая душа, велела мне забраться на крышу и проверить, нет ли тут вас, потому что прекрасно знает, как я люблю компот, который вы добываете из Щели между Мирами. А прямо попросить вас позаботиться о госте стесняется. Чрезмерная деликатность – ее единственный недостаток.

– Поначалу этот недостаток был огромным достоинством, – сказал я, пряча руку под ближайшую подушку. – Мы все чрезвычайно высоко ценили деликатность Базилио, пока не убедились, что это жуткое чудище действительно не кусается, а на это ушло довольно много времени. По-моему, часа полтора… Держите!

И поставил перед ним стакан клубничного компота. Будь нашим Королем какой-нибудь сластолюбивый тиран и безответственный изверг, он уже давно затеял бы очередную гражданскую войну за право навек запереть меня в подвалах Замка Рулх ради промышленных поставок любимого напитка. А просвещенным монархам в этом смысле, конечно, гораздо трудней: приходится довольствоваться нашими сравнительно нечастыми встречами. Да и тогда не требовать, а изящно намекать.

– У меня тут еще и полбутылки желтого Шихумского случайно завалялось, – сказал я. – По-моему, ничего особенного, но, говорят, огромная редкость. Не хотите попробовать?

Король непроизвольно поморщился.

– Спасибо, – вежливо сказал он. – Я знаю это вино. Поэтому предпочел бы не разделять с вами неземное блаженство внезапной дегустации.

– Оно вам кажется горьким? – осенило меня.

– Скорее терпким. Хуже, чем неспелые плоды йокти[119], – усмехнулся Король. – Не забывайте, сэр Макс, быть довольным собой и жизнью – мой первостепенный долг.

Вместо ответа я достал из Щели между Мирами второй стакан клубничного компота. Какая-никакая, а все-таки гуманитарная помощь узнику монаршего долга. С компотом быть довольным жизнью куда как легче, чем без него.

– Спасибо, – поблагодарил Гуриг.

Его голос звучал столь проникновенно, что я без лишних разговоров полез под подушку за третьим стаканом.

– И снова спасибо. Но четвертого, пожалуй, не надо. Во всем хороша мера, – сказал Король. Правда, не очень уверенно.

– Ладно, – согласился я. – Но если передумаете, дайте знать.

Некоторое время мы умиротворенно молчали. Ну, то есть, Его Величество умиротворенно, а я только прикидывался. Потому что на самом деле…

– На самом деле вы хотите задать мне вопрос, сэр Макс, – сказал Король. – Не знаю, какой именно. По моим ощущениям, вряд ли жизненно важный. Но почему-то колеблетесь. Хотя давно могли бы были понять, что со мной можно говорить прямо и откровенно. О чем угодно.

– Я не в вас сомневаюсь, – вздохнул я. – Скорее в себе. Вернее, в своем решении.

– В каком решении?

– Мне вчера подбросили одну головоломку – не смотрите на меня с таким состраданием, не куанкурохскую! И вообще не настоящую головоломку, а просто небольшую загадку…

На этом месте я умолк, мучительно соображая, что говорить дальше.

– Только не вздумайте сейчас достать трубку и начать ее набивать, – строго сказал Король. – Вы знаете, как высоко я ценю сэра Джуффина Халли, однако всякий раз когда он на самом интересном месте принимается возиться с трубкой, чтобы затянуть паузу, я втайне сожалею, что в Соединенном Королевстве запрещена смертная казнь.

– О да! – с чувством подтвердил я. И, набравшись духу, спросил: – Правда же вы в последнее время ни о чем не беседовали с леди Кекки Туотли?

Его Величество с детства приучен умело скрывать разочарование под заинтересованной улыбкой. Поэтому разочарования я, разумеется, не увидел. Зато специально предназначенную для его сокрытия улыбку опознал безошибочно.

– Вы имеете в виду эту красивую девочку, которая работает с сэром Кофой Йохом? – уточнил он. – Время от времени я вижу ее в замке и втайне радуюсь, что Тайный Сыск интересуется жизнью моих придворных. Они сразу начинают казаться мне занятными персонами, практически персонажами историй о Смутных Временах… Но лично с ней я вообще никогда не разговаривал, за исключением первой церемонии представления ко двору, в ходе которой все действующие лица обмениваются заранее известными ритуальными фразами. А что с ней не так?

– Надо же. Все-таки я угадал!

В этот миг я действительно забыл обо всех остальных, куда более важных проблемах. Совсем. По-настоящему. Все-таки великая вещь азарт.

Ну а потом я вкратце пересказал Королю суть Кеккиной интриги – что он якобы сам предложил ей должность Старшего Мастера Дружественного Присутствия в Уандуке, при условии, что Джуффин согласится сделать вид, будто настаивает на этом назначении, Кофа его поддержит, а тяжелая артиллерия в лице сэра Шурфа будет готова присоединиться в любой момент, чтобы никому из заинтересованных лиц даже в голову не пришло обижаться на Короля за такой неожиданный выбор.

– И Кекки попросила меня помочь, – заключил я. – Поговорить со всеми троими. Якобы ей самой неловко, а ради меня они точно расстараются, потому что мы дружим, к тому же я совсем недавно вернулся, считай, из мертвых воскрес; это, собственно, правда, вы сами знаете. Однако думаю, причина совсем не в этом. А в моей репутации. И Джуффин, и Кофа сразу ее раскусили бы. Еще до того, как начнет говорить. А я считаюсь довольно простодушным человеком.

– Да уж, – усмехнулся Король. – Просто образец простодушия.

– На самом деле, отчасти так и есть. Я же и правда могу поверить в любую чушь, когда мне все равно. Или просто сделать вид, что поверил, потому что лень разбираться. То есть у Кекки были некоторые основания думать, что я проглочу ее выдумку. А к тому времени, когда правда всплывет – если вообще всплывет – дело зайдет слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Я бы в общем сыграл свою роль, мне не жалко. Но подумал, если это не ваша идея, может получиться нехорошо. Навязывать вам своего кандидата на важную должность я бы не хотел. При всей симпатии к кандидату.

Какое-то время Его Величество задумчиво молчал.

– Забавно, но леди Кекки и правда неплохой кандидат на это место, – внезапно сказал он. – Просто мне не приходило в голову, что она захочет уйти из Тайного Сыска. Был уверен, что от такой чудесной судьбы добровольно не отказываются. А так-то – почему нет. Способности и навыки Мастера Слышащего дают ей огромное преимущество перед самыми опытными дипломатами. И интригу леди придумала совсем неплохую, считайте, вступительный экзамен сдала. А что переоценила вашу доверчивость, это вполне простительно. С вами ошибиться проще простого. Я и сам… – и умолк, разведя руками. Дескать, леший тебя разберет.

Я был с ним совершенно согласен. И с удовольствием лично допросил бы этого лешего на предмет получения подробной инструкции: «Сэр Макс, что с ним делать и как выжить, обнаружив, что он – это и есть ты».

Но леший неуловим, и мне приходится выкручиваться самому.

* * *

Оставшись в одиночестве, я еще долго упивался торжеством своего могучего интеллекта. Секунды две. Или даже три. До тех пор, пока в моей голове не раздался голос сэра Кофы Йоха. И со свойственной ему суровой прямотой спросил: «Чем ты сейчас занимаешься?»

«Политическими интригами, – честно ответил я. И, подумав, добавил: – Извините, так получилось. Я не нарочно».

«Ты бы еще сказал: «Больше не буду», – проворчал Кофа. – Ладно, если так, попробуем без тебя обойтись».

«Эй, нет, не надо без меня обходиться! – спохватился я. – Что у вас стряслось? Магия снова пропала? Где?»

«Насчет магии пока никаких новостей. Если и пропала, то в такой дыре, до которой наши патрульные пока не добрались. А вот Карвен Йолли так и не объявился. Мы с Мелифаро считай только тем и занимаемся, что регулярно предпринимаем попытки послать ему зов…»

«До сих пор не объявился?!»

Сказать, что меня эта новость встревожила – не сказать ничего. Потому что, когда человек так долго не отвечает на зов, поневоле начнешься сомневаться, а жив ли он еще? Особенно когда речь о неопытном мальчишке, который, в отличие от нас, вряд ли может просто оказаться в другом Мире или на Темной Стороне.

С другой стороны, кто его разберет, этого Карвена.

«Вот именно», – отозвался Кофа, отвечая не то на эти мои мысли, не то только на заданный вопрос.

«Значит, надо его искать, – сказал я. – Ужасно досадно все-таки, что Темным Путем можно прийти только в заранее выбранное место, а не к конкретному человеку. Как тогда было бы просто!..»

«Это ты сейчас так говоришь, когда должен искать, а не скрываться – к примеру, от разъяренной квартирной хозяйки, которой задолжал с начала прошлого года. Или ладно, не будем впадать в крайности, просто от посланного к тебе убийцы. Честно говоря, даже не знаю, кто из нас дожил бы до сегодняшнего дня, если бы человека было так просто найти. Но, согласен, мы попали в довольно нелепую ситуацию: Меламори нет, а посылать в погоню Нумминориха лично мне очень не хотелось бы. Если пропавший мальчишка шатается где-нибудь на участке, лишенном магии, наш нюхач загремит в приют безумных».

«Давайте я пойду вместе с ним. И при первых же признаках утраты смысла отправлю его в Управление. Если понадобится, силой».

«Силой?» – недоверчиво переспросил Кофа. Видимо, попытался представить сцену физического насилия со мной в главной роли, да воображение отказало.

«Когда у меня сдают нервы, я становлюсь свиреп, как птица кульох[120]. Нумминорих где-нибудь рядом с вами? Скажите ему, пусть дует на крышу Мохнатого Дома. Немедленно. Темным Путем. Я для него специально из Управления проложил, он знает, откуда».

«На твою крышу? – возмутился Кофа. – То есть ты сейчас просто дома сидишь?»

«Предпочитаю заниматься политическими интригами в домашних условиях, – объяснил я. – Не бегать же всякий раз ради такой ерунды во дворец. У меня и наряда приличного нет».

Нумминорих появился на крыше сразу после того, как я распрощался с Кофой. Видимо, все это время сидел рядом с ним и ждал, до чего мы договоримся.

Выглядел он отлично. Ну то есть как всегда: страшно довольным и заинтересованным, как школьник, которого позвали в игру старшие мальчишки. Если бы я мог выбирать, каким родиться, оттяпал бы себе его легкий характер, а все остальное – на усмотрение Творца.

– Сэр Кофа сказал, ты сошел с ума и ударился в политику, – поприветствовал меня Нумминорих. – Я думал, это такая шутка. А тут и правда…

– Что – правда? Король совсем недавно сидел? Тоже мне сенсация. А то ты не знаешь, что он регулярно заходит в гости к Базилио.

– Но на крышу он до сих пор вроде не вылезал, – заметил Нумминорих и умолк, к чему-то внимательно принюхиваясь. Наконец поднял на меня округлившиеся от изумления глазами: – Наша богатая леди! Она здесь у тебя сегодня была!

– Что за богатая леди? – переспросил я, но тут же и сам понял. – Та самая, из желтого дома?

– Ну да.

При упоминании Айсы мне сразу стало – не то чтобы тошно, скорее просто смертельно скучно. Опять она! Почему я должен заниматься этой вздорной девицей? С какой стати – еще и ею?!

Я чуть было не произнес это вслух, но вовремя сообразил, что Нумминорих тут вообще ни при чем. Его дело маленькое: унюхал – рассказал. И вряд ли он станет силой заставлять меня разыскивать Айсу. Палкой уж точно не поколотит. И это, между прочим, скорее досадно, потому что со мной сейчас иначе нельзя.

Вот она, древняя уандукская магия в действии: не порабощает волю, не лишает ума, а просто исподволь изменяет твое отношение к происходящему. Но каков эффект! Вроде бы теоретически я понимал, насколько важным может оказаться присутствие Айсы в желтом особняке, но все равно не хотел даже думать о ее поисках. Счастье, что Шурф заранее объяснил, как действует это заклинание, а то бы я, чего доброго, решил, что включилась моя хваленая интуиция: Айсу следует оставить в покое, она нам сейчас не нужна.

Любопытно, кстати, что расспрашивать о ней Иллайуни было легко и приятно. Интересно почему? Заклинание «отвяжись от меня немедленно» работает исключительно в той местности, где его наложили? Или касается только служебных расследований, не препятствуя дружеским сплетням? Надо бы потом разузнать.

– Получается, она твоя знакомая? – спросил Нумминорих. – Или не знакомая? А просто пыталась ограбить твой дом?

– Да вроде бы особо не пыталась, – вздохнул я. – Ей и так не слишком голодно живется. Как-никак единственная наследница Эшлы Тека.

– В чьих мастерских собрана примерно половина амобилеров, разъезжающих сейчас по Соединенному Королевству, – понимающе кивнул Нумминорих.

– Ага. Что, кстати, не помешало леди Шиморе одолжить мой. И не вернуть. И даже не сообщить, где она его оставила. Ох уж эта мне золотая молодежь! Погоди минутку.

Я сказал себе: «Действуй, руководствуясь необходимостью», – скорбно вздохнул, собрал волю в кулак, мысленно засветил себе этим кулаком в челюсть и послал зов Айсе. Вернее, только попытался. С таким же результатом я мог бы сейчас связываться с прохлаждающимся на Темной Стороне Джуффином. Или с покойным Королем Халлой Махуном Мохнатым. Или, к примеру, с Карвеном Йолли, на поиски которого мы как раз собрались.

Вместо естественной в таких случаях досады я испытал колоссальное облегчение: ну и хвала Магистрам, я же с самого начала знал, она нам сейчас не нужна! Но особого значения мои эмоции не имели – даже для меня самого.

Хочешь радоваться, на здоровье, – сказал я себе. – А найти Айсу все равно нужно, хоть ты под землю провались.

– Тоже не отвечает? – спросил Нумминорих, все это время сочувственно наблюдавший бурю чувств, отразившихся на моем лице. – Прямо эпидемия какая-то. Куда они все подевались?.. Слушай, а может у них там вечеринка?

– Где – «там»?

– Там, где теперь нет магии. Не знаю, где именно, патрульные пока больше ничего не нашли. Но если предположить, что такое место все-таки есть, почему бы не устроить там вечеринку – всему назло? Я бы и сам… Ну, то есть если бы я не ощущал этого ужасного запаха, с радостью бы в чем-то таком поучаствовал. По-моему, отличная идея – вечеринка в про́клятом месте. Все боятся, а мы веселимся!

– «Все боятся, а мы веселимся» – хороший девиз, – улыбнулся я. – Надо бы его в Зале Общей Работы на стене написать, чтобы никогда не забывать, в чем на самом деле смысл Тайного Сыска. Отлично звучит. И внушает некоторую надежду найти всю эту дурацкую золотую молодежь живой и невредимой. А начнем все-таки с Карвена. Леди подождет.

И вовсе потому, что на меня действует дурацкое заклинание, – добавил я про себя. – Просто ее Врата закрыты. А у Карвена они нараспашку. Нет ничего опасней для жизни, чем расстаться с собственной смертью, когда ты молод и полон сил.

Но вслух, конечно, говорить не стал. Очень уж абсурдно звучит. Вместо этого попросил:

– Расскажи нашу новость Кофе и Мелифаро. Пусть ищут Айсу – какое-никакое, а развлечение. И заодно мой амобилер. Он, кстати, был последний, остальные не помню, куда подевал.

– Правда, что ли, не помнишь? – восхитился Нумминорих.

– Честное слово. Стоят небось по всему городу припаркованные где попало; уж на что я не люблю шляться по лавкам, но купить новый амобилер обычно быстрее, чем найти потерявшийся. Ничего, покончим с этим делом, прочитаю им заклинание Призыва, пусть покорно сползаются к моим стопам.

* * *

Запах Карвена Нумминорих предусмотрительно изучил в лаборатории сэра Скалдуара Ван Дуфунбуха, где хранилась его рабочая одежда. Наверняка Карвену хватило ума сразу избавиться от лоохи, пропахшего «Шиффинским шлаффом». А если нет, тем хуже для него и лучше для нас – по такому следу идти даже легче.

Нумминорих планировал начать поиски с желтого особняка, где Карвен побывал утром, но я сразу потащил его на улицу Тихих Дней, к самому крайнему дому, который, по словам Мелифаро, находился в центре лишенного магии круга. «Мертвой зоны», зуб вурдалака мне на язык.

К счастью, никакой «мертвой зоны» здесь уже не было, колдуй – не хочу. И от былого запаха невозможности магии, судя по бодрому виду Нумминориха, не осталось ни следа, ни намека. Вот и хорошо.

– Давай проверим, не побывал ли он здесь, – сказал я. – Есть у меня такое подозрение.

Нумминорих деловито кивнул и полез в дом. Я не отставал ни на шаг.

– Ну слушай, – почти сразу сказал Нумминорих, – это даже как-то неинтересно. Опять «Шиффинский шлафф»! Это что же получается, Карвен так и не переоде?.. Ой, погоди! Наверное, это все-таки был не он.

– Хочешь сказать, «Шиффинский шлафф» на разных людях пахнет по-разному? – удивился я. – Но это же противоречит самой его концепции!

– Нет, не по-разному. Просто человек, который им пахнет, похоже, ушел отсюда Темным Путем. А Карвен разве умеет? У сэра Скалдуара, при всем уважении, таким вещам вряд ли научишься.

– Теоретически кто угодно может уметь все на свете, – вздохнул я. – Никогда заранее не знаешь, кто у нас нынче новый великий магистр ордена Замороченной Задницы. Моей. И твоей заодно. Ладно, пошли за ним.

Нумминорих пока не умеет сам прокладывать Темный Путь, но легко ходит чужими – по запаху, как я сам когда-то ходил по следу.

Только если я становлюсь на чужой след, его обладателю немедленно становится так худо, что надолго это удовольствие лучше не затягивать, а то, не ровен час, помрет. Уж не знаю, с какой радости я так устроен – мизантропия, что ли, столь изысканно проявляется? Или мой злодейский организм таким образом компенсирует полное отсутствие желания кого бы то ни было убивать?

Так или иначе, а счастье, что у нас есть Нумминорих, уж от него точно никому никакого вреда.

А меня он просто взял за руку и провел за собой, как я обычно таскаю его и всех остальных.

Далеко мы, впрочем, этим Темным Путем не ушли. Судя по видневшимся рядом стенам бывшей загородной резиденции Ордена Посоха в Песке, мы оказались всего в какой-нибудь полумиле от улицы Тихих Дней.

Нумминорих сразу рванул к резиденции – сперва просто быстрым шагом, а потом перешел на бег. Мне пришлось бежать следом, на ходу перебирая в памяти все известные ругательства – очень уж не люблю спорт! К тому моменту, когда Нумминорих птицей перемахнул через высоченную стену, их число как раз дошло до полусотни – я зачем-то считал.

– Чтоб тебя в старости лисы воробьями кормили! – сказал я вслух, догнав его у полуразрушенного парадного крыльца резиденции. А про себя неумолимо отметил: «пятьдесят один».

– Ух ты! – обрадовался Нумминорих. – Такого я никогда раньше не слышал. Тоже небось шимарское выражение? Тебя сэр Джуффин научил?

– Леди Сотофа Ханемер. У нее прабабка так ругалась. Вроде бы у них в деревне когда-то жила женщина, связавшаяся с лисом-оборотнем. Все ее дочери пошли в отца и повзрослев, убежали в лес. А потом часто приходили к маме с гостинцами – то убитую птицу принесут, то дохлую жабу. Все бы ничего, да соседи смеялись – вот уж вырастила себе кормилиц! От них и пошло.

– Здорово. Как же все-таки жалко, что мы с тобой не были знакомы, когда я учился в Королевской Высокой Школе и писал работу о трансформации образа лисы в традиционной шимарской брани! Так гордился своим исследованием, а все самое интересное, получается, упустил.

Я не стал говорить ему, что в ту пору меня еще на свете не было. Причем скорее всего, вообще ни на каком. Лучше пореже вспоминать, что я здесь, строго говоря, младше всех, включая не только формально числящегося у меня в учениках Нумминориха, но и так называемых «детей», как я упорно именовал про себя Карвена, Айсу и Таниту. Притом что каждому из «деток» сейчас никак не меньше восьмидесяти[121]. А мне… вот же черт, совсем сбился со счета! Но, по идее, что-то около сорока. В старые времена в этом возрасте как раз можно было стать Орденским послушником, а теперь – перейти из младшей школы в среднюю. При условии, что был молодцом и хорошо учил уроки. К примеру, слово «гламитариунмайоха».

На самом деле очень смешно.

Пока я об этом раздумывал, Нумминорих деловито обследовал крыльцо.

– Слушай, здесь действительно побывал именно Карвен Йолли, – сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Смотри! – Нумминорих сунул мне под нос короткий обломок сухой толстой ветки. – Похоже, этой штукой он вырыл яму, прямо здесь, под крыльцом. Не знаю, зачем, в яме ничего не лежит. Но важно не это. А то, что ветку он держал в руках. Без перчаток. И на ней сохранился его запах – слабый, но вполне узнаваемый. Причем больше нигде этого запаха нет, как будто Карвен прилетел сюда по воздуху, потрогал ветку и улетел. Что все-таки вряд ли. Вот так вот свободно летать на большие расстояния, контролируя не только курс, но и набор высоты за всю историю угуландской магии умели, насколько я помню из соответствующего курса, всего шесть человек. Или семь, если считать Безумного Рыбника. В смысле нашего сэра Шурфа. Но большинство теоретиков магии считают, что его не следует включать в список, поскольку полеты являлись побочным эффектом его безумия и прекратились, когда он был исцелен. В общем, вероятность того, что Карвен Йолли это умеет, довольно невелика. И что тогда у нас получается?

– Очередная дурацкая головоломка, – огрызнулся я.

– Да. Но у этой головоломки есть одно простое решение: Карвен нанес «Шиффинский шлафф» только на одежду, а на кожу не попало ни капли. Тогда вполне естественно, что ветка, которую он брал голыми руками, сохранила аромат его тела, вот и все.

– Или человек, пахнущий «Шиффинским шлаффом», принес сюда ветку, которую Карвен перед этим держал в руках, – мрачно предположил я.

– Об этом я бы тоже обязательно подумал, если бы не был нюхачом, – улыбнулся Нумминорих. – Но штука в том, что, судя по запаху ветки, она пролежала в этом саду никак не меньше нескольких лет. Если бы у нас было время, я бы наверняка смог найти здесь дерево, на котором она когда-то росла. Но это, по-моему, не обязательно.

– Пожалуй, – согласился я. – Ладно, значит, здесь был Карвен. Один, без спутников, я правильно понимаю?

– Похоже, что так. Получается, он действительно умеет ходить Темным Путем. Сам, без посторонней помощи! Представляешь, какой молодец?

– Да уж, – вздохнул я. – Молодец. Такой молодец, что хоть криком кричи. Надеюсь, с ним все в порядке. Хотя бы просто жив.

– Жив, – уверенно сказал Нумминорих.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Но чувствую. Я, конечно, не Мастер Преследования, а просто нюхач. Но когда ищешь по запаху уже умершего человека или зверя, это все равно ощущается. Со мной уже несколько раз такое случалось, и я уверен, что смог бы сразу опознать этот эффект. Такое ни с чем не перепутаешь.

– Здорово! Вот это хорошая новость – что ты чувствуешь такие вещи. Ты мне раньше не говорил.

– Просто к слову не приходилось, – смущенно улыбнулся он.

В этом весь Нумминорих – считать свои необыкновенные умения чем-то настолько само собой разумеющимся, что глупо лишний раз о них вспоминать. Совершенно не удивлюсь, если в один прекрасный день выяснится, что он может сделать бессмертным все человечество разом, или построить удобные Мосты Времени для общего пользования из камня и кирпича. Или хотя бы отменить рабство в Куманском Халифате. И на вопрос: «Чего же ты раньше молчал?» – пожмет плечами: «Ну так я не знал, что это кому-нибудь интересно. Надо было сказать».

– А сейчас он где-нибудь поблизости? – спросил я.

– Это вряд ли.

– Тогда пошли.

– Сперва надо решить, куда именно.

– Хочешь сказать, он ушел отсюда сразу в нескольких направлениях одновременно?

– Хвала Магистрам, не одновременно. Но в разных, да. Смотри, как было: сначала он побывал здесь несколько часов назад, провел какое-то время, разгуливая по всему двору и наконец ушел обратно. Примерно в ту же сторону, откуда пришел. А сравнительно недавно он вернулся и еще некоторое время топтался у крыльца. Видимо, как раз рыл яму. И наконец снова ушел, на этот раз куда-то туда, к реке.

– Какое счастье, что ты различаешь не только сам запах, но и хронологическую последовательность. А то даже не знаю, как бы мы сейчас выбирали, по какому следу идти.

– Ну а как ее можно не различать? – удивился Нумминорих. – Любой запах со временем выветривается и становится слабее. Ясно, что наиболее интенсивный след был оставлен недавно. Очень просто!

– Тебе все просто, – невольно улыбнулся я. – Раз так, пошли по наиболее интенсивному.

– Ты хотя бы приблизительно понимаешь, где мы? – спросил я Нумминориха.

Мы шли уже примерно четверть часа. Ну то есть как – шли. На мой взгляд, неслись по бездорожью, сломя голову. А по мнению Нумминориха, едва переставляли ноги. В такие моменты мне начинает казаться, что природа создала этого типа с единственной целью: быстро и качественно вогнать меня в гроб, если вдруг выяснится, что это необходимо сделать, а другими способами меня уже не проймешь.

– Более-менее, – откликнулся он. – На самом деле эту часть центра даже я плохо знаю. Здесь никогда не было ничего особо интересного, одни заброшенные орденские огороды. Не то Посоха в Песке, не то Могильной Собаки – не помню. Да и неважно. Главное, что сейчас мы приближаемся к реке. И я заранее гадаю, как нам придется переправляться? Потому что мостов тут поблизости нет. Вот смеху будет, если Карвен уехал отсюда на каком-нибудь водном амобилере!

– Единственное, что меня радует, – жалованье ему повысили совсем недавно, – мрачно сказал я. – А значит, есть надежда, что на водный амобилер парень пока не накопил. Даже на почасовую аренду. Иначе – хана.

– Да, почасовая аренда речного транспорта в столице дороговата, – согласился Нумминорих. – С другой стороны, всегда могут найтись друзья, готовые выручить.

Я собирался взвыть: «Только не это!» – и начать превентивно грозить кулаками звездному небу над нашими головами, но тут Нумминорих внезапно остановился и адресовал мне торжествующий взгляд.

– Он опять пошел Темным Путем. Слушай, какой молодец!

– Молодец – не то слово, – согласился я. – Но мог бы и раньше вспомнить об этом своем умении. Сэкономил бы нам кучу времени, нервов, сил и сапог.

Темный Путь привел нас в ту часть Левобережья, где стоят виллы столичных аристократов – самые старые из них, построенные еще в далекую эпоху правления Древней Династии, когда селиться возле реки считалось роскошью, а не глупостью, потому что о возможностях наслать на врага взбешенных водяных духов, окружить его дом наводящим страх и тоску речным туманом, или просто затопить по самую крышу одной заговоренной волной тогда никто особо не знал: магии, как и любому другому искусству учатся постепенно, методом проб и ошибок. В этом смысле, первые тысячелетия существования столицы Соединенного Королевства, возведенной в самом Сердце Мира, были эпохой невинности, когда горожане теоретически знали, что здесь возможно все, но почти ничего толком не умели. Примерно как я в начале своей карьеры.

– Это получается, он только через Хурон переправился, а дальше опять пошел пешком, – разочарованно вздохнул Нумминорих. – Наверное, ему трудно ходить Темным Путем на большие расстояния?

– Как по мне, особой разницы нет, пойдешь ты в соседнюю комнату или, к примеру, в Гажин. Скорее просто наслушался баек, что это опасно для начинающих, – сказал я. – На самом-то деле в пределах Угуланда любой новичок может скакать, куда захочет, без всякого вреда для себя. Но когда учишься сам, наугад и на ощупь, поневоле начнешь верить всему, что услышишь. А предрассудков насчет Темного Пути до сих пор полно. Как я понимаю, это нам привет из Эпохи Орденов, когда Великие Магистры вовсю старались запугать талантливую молодежь, чтобы старших не обскакала. Ужасно глупо. А расплачиваться за их глупость теперь приходится нам – своими драгоценными ногами. Не знаю, как у тебя, а у меня их всего две. Каждая на счету!

– Да ладно, – улыбнулся Нумминорих. – Тоже мне горе. Ты же любишь гулять.

– Гулять – да. Зато терпеть не могу за кем-то гоняться. Но ничего не попишешь, пошли.

– Где-то здесь заканчивается город, – сказал Нумминорих. – Трудно точно определить, потому что ближайший участок городской стены был не просто разрушен до состояния живописных руин, а превращен в пыль. Вроде бы послушники Ордена Водяной Вороны на ней тренировались; впрочем, на Орден Водяной Вороны сейчас вообще все валят, включая скверный характер покойного Великого Магистра Нуфлина Мони Маха – дескать, а что вы хотите, это Лойсо Пондохва его так заколдовал, чтобы умножить зло! Я говорил тебе, что когда-то изучал историю? Причем довольно серьезно – по крайней мере, мне самому так казалось. Проводил исследования, работал в архивах, писал статьи. Но в итоге пришел к пониманию, что такой науки вообще не существует. Пока история опирается на человеческие свидетельства, мнения, интерпретации и догадки, она – просто одна из форм искусства, что-то среднее между поэзией, философией и архитектурой. Такое произвольное художественное сотворение собственного прошлого, вернее, множества прошлых, во всех подробностях, на любой вкус… Ой. Кажется, меня куда-то не туда занесло.

– Может, и не туда, но все равно интересно. По-моему, так и есть.

– Спасибо. Но на самом деле я собирался просто сказать, что городской стены здесь нет, однако из города мы, по-моему, все-таки вышли. Или вот-вот выйдем. И знаешь, я тоже начинаю думать, что это он зря.

– Кто? И что именно зря?

– Карвен. Зря он бегает пешком, а не Темным Путем. Я уже тоже устал. И не ел… слушай, по моим ощущениям, я вообще никогда в жизни ничего не ел.

– То-то же! – злорадно сказал я.

И извлек из Щели между Мирами, своевременно обнаружившейся прямо у меня за пазухой, довольно увесистый пирог. Не знаю, с какой начинкой, потому что отдал его Нумминориху, а тот уничтожил добычу буквально за несколько секунд. И потом довольно неуверенно описывал вкус: «По крайней мере, это было не сладко… не очень сладко… хотя…» Вот как проголодался.

Счастье, что я уже давно занимаюсь хищением продуктов питания и прочих жизненно важных вещей из иных вселенных. И так натренировался, что теперь могу буквально на бегу выполнять роль передвижной полевой кухни, спасая от голодных обмороков всех, кому повезло оказаться рядом.

И себя за компанию.

Впрочем, себя я на этот раз спасти не успел. Меня отвлекли. Вот насколько прекрасным магическим умением кажется Безмолвная речь, когда сам хочешь срочно с кем-нибудь связаться, настолько неудобным излишеством она становится, когда другой человек внезапно решает с тобой поговорить.

«Макс, ты мне нужен… наверное, – сказала леди Кекки Туотли. – Да, скорее всего, именно ты. Я не знаю, с кем еще можно такое обсуждать…»

«С Танитой что-то случилось?» – сразу спросил я, вспомнив, что Мелифаро собирался попросить Кекки за ней проследить.

«Да какая, в вурдалачью нору, Танита. Случилось со мной».

Я похолодел. Этого еще не хватало.

«Что случилось? Ты где?»

«Извини, не хотела тебя пугать, – спохватилась Кекки. – Я цела, здорова и не в плену. И даже не крадусь по темным припортовым переулкам за каким-нибудь пьяной мятежной знаменитостью былых времен. Меня не надо спасать. Но все равно было бы здорово, если бы ты смог прийти».

«Прости, но если никого не надо срочно спасать, не приду, – сказал я. – По крайней мере, не прямо сейчас. Потому что Нумминорих идет по запаху пропавшего человека, а я при нем, чтобы не получилось, как утром».

«Ой, нет, как утром лучше не надо! – переполошилась Кекки. – Прости, я не знала, что ты занят. Не подумала. Как-то даже не вспомнила, что у нас сейчас творится. Обо всем на свете забыла… Ничего, мне не срочно. Правда, совсем не срочно. Извини».

«Слушай, ты там что, пьешь и плачешь?» – спросил я.

Бестактный, конечно, вопрос и дикая, будем честны, идея, но очень уж странно звучал Кеккин голос в моей голове. Как бы дрожа и мерцая, то тише, то громче, то ее хорошо знакомый, то почти чужой. Что еще я мог подумать?

«Что-то вроде, – ответила Кекки. – Только пока не пью. И не плачу… ладно, почти не плачу. Я тут, можно сказать, сижу в засаде. На самом деле, просто в кустах у забора».

«У какого забора?»

«У кладбищенского».

«Лихо закручено».

«Да ну тебя к дядьям болотным, сэр Макс. Никто ничего никуда не закручивал. Знаешь скульптурную мастерскую при кладбище Скауба? Ай, конечно, не знаешь, зачем бы тебе. Они сейчас тут репетируют».

«Кто – они? Маленький оркестр?»

«Да, совсем небольшой. Я насчитала четырнадцать человек, вместе с леди Танитой Ашури, за которой мне пришлось увязаться по просьбе Мелифаро. До сих пор не понимаю, зачем. В старые времена, до изменений в Кодексе, было бы ясно: без магии у них явно не обошлось. Надеюсь, лицензии у ребят есть. А если нет, значит, будут – завтра же! Сама пойду к сэру Шурфу и не отстану от него, пока не выдаст. Хотя я его боюсь».

Я даже не стал говорить, что это она зря. Шурф и правда довольно ужасный, тут ничего не поделаешь. Другое дело, что за несколько лет совместной работы в Тайном Сыске Кекки могла бы к нему привыкнуть. Я, например, буквально за первые полчаса привык.

«Вернее, раньше боялась, – исправилась Кекки. – А теперь не боюсь ни его, ни… А знаешь, может быть, вообще ничего. Как будто бояться стало некому. Хотя я все равно есть! Иначе кто бы сейчас с тобой говорил, правда?»

«Правда, – подтвердил я. – Конечно, ты есть».

И наконец сложил два и два, получил триста тридцать восемь, или сколько там должно было быть, чтобы до меня дошло. Спросил:

«Это ты музыки наслушалась?»

«Да. А ты их тоже уже слушал? Знаешь, как они играют? И что бывает, когда?..» – она осеклась и умолкла, явно не в силах подобрать слова.

«Примерно представляю. У них вчера был концерт, я случайно попал. И… Ну, в общем, если ты сейчас ревешь, я тебя понимаю».

«Реву, да. Как новорожденный младенец. Как будто и правда только что родилась. Вышла из темноты, вдохнула, а вокруг все такое… золотое, сияющее и полное смысла. И движется, и дрожит. И все со всем, оказывается, связано, я это теперь ясно вижу, хотя совершенно не понимаю, как, зачем, и что из этого следует. Не беда, когда-нибудь разберусь. Главное я уже знаю: именно это и есть настоящая магия. А вовсе не то, что я ею считала. Не отдельные сложные действия, приносящие желаемый результат, а такой особый способ присутствовать в Мире, когда он знает, что ты есть, и для него это важно, и вы вместе можете все… Ужасно глупо звучит, это я и сама осознаю. Мне слов не хватает. Но ты все равно понимаешь, да?»

«Да, – согласился я, совершенно ошарашенный ее откровенностью. – Скорее всего, понимаю. Очень надеюсь, что так».

«Я сразу подумала о тебе: спорю на что угодно, ты это знаешь! И всегда знал. У тебя же буквально на лбу написано: «Я знаю, что такое настоящая магия», – здоровенными буквами, невозможно не заметить. Только я эту надпись раньше не могла расшифровать. Не знала, о чем речь. Мне казалось, там что-то вроде: «Я тут самый главный». А речь не о том, кто главный. И вообще не о тебе. А только о Мире, который иногда нас замечает, и уж тогда сразу берет в оборот, и это – то, ради чего мы… и ради чего все. Правда?»

«Слушай, – сказал я, – мне так жаль! В смысле жаль, что я сейчас занят. Просто Карвен – человек, которого мы с Нумминорихом ищем – уже несколько часов не отвечает на зов. А это, сама знаешь, нехороший признак. Никак не могу отложить его поиски. Но и тебя сейчас оставлять в одиночестве свинство. В таком состоянии очень нужен друг, готовый с тобой напиться и способный хотя бы примерно понять, что ты будешь нести после второго стакана. И даже после четвертого, хотя это уже, конечно, высший пилотаж… А знаешь что? На твоем месте я бы сейчас сдался музыкантам».

«Сдался бы музыкантам? – растерянно повторила Кекки. – Это как?»

«Да очень просто. Вылез бы из кустов, вломился в мастерскую, или где там они репетируют, сказал бы: ребята, я слышал, как вы играли, теперь мне конец, делайте что хотите, а выпивка за мой счет. Уверен, они поймут тебя, как никто в Мире. Даже лучше, чем я. Потому что я, к сожалению, далеко не всегда такой вдохновенный придурок, как хотелось бы. И вот прямо сейчас желаю не столько экстатического слияния с Миром, сколько пересекать это дурацкое поле, возлежа на уладасе. Задолбался уже бегать пешком».

Некоторое время Кекки молчала, я даже забеспокоился: не рановато ли начал шутить? Но тут она сказала:

«Я совершенно уверена, что, если тебе и правда приспичит пересадить Тайных Сыщиков на уладасы, ты своего добьешься. Возможно, еще до конца года. Поэтому когда ко мне вернется способность бояться, начну с тебя. А пока я еще храбрая, пойду знакомиться с музыкантами. Совершенно дурацкий совет ты мне дал! Но локти потом буду кусать, если ему не последую».

Надо же, какая молодец.

– Узнаешь? – спросил Нумминорих, указывая на пустой амобилер, стоящий практически посреди дороги.

Счастье, что по этой проселочной дороге никто особо не ездит, потому что будь ты хоть трижды угуландец с острым ночным зрением, а врезаться все равно легче легкого – просто от неожиданности.

– А с чего ты взял, что он мой? На таких зеленых сейчас чуть ли не полгорода ездит. Внезапно оказалось, что это теперь модный цвет.

– Ну так запах же!

– А, ну да, – спохватился я. – Мой запах?

– Твой. И богатой леди из желтого дома. Говорил же я, что у них вечеринка!

При упоминании Айсы я снова невольно поморщился от досады: я-то надеялся, что хитроумно сбагрил ее коллегам. И тут вдруг она снова объявилась, натурально встала у меня на пути. Надоела – сил моих нет.

Но вслух я спросил:

– И запах Карвена Йолли? В смысле «Шиффинского шлаффа»?

– В амобилере – нет. Этот запах – в стороне, на дороге.

– Интересные дела, – сказал я. Просто чтобы не молчать.

Потому что молчать имеет смысл только с загадочным видом. А у меня, когда я не понимаю, что происходит, вид обычно исключительно идиотский. Загадочность мне не дается, хоть плачь.

– Перегородила дорогу, – укоризненно добавил Нумминорих. – Нет чтобы на обочине аккуратно припарковать. Кто так делает?

– Так может быть кристалл перестал работать? – осенило меня.

«Может и перестал, но с магией тут, как видишь, все в порядке, – ответил Нумминорих, перейдя на Безмолвную речь. – По крайней мере, сейчас».

– Факт, – подтвердил я.

Сел за рычаг амобилера, убедился, что он исправен, осторожно съехал на обочину, остановился, вышел. Спросил:

– Получается, они тут встретились? И вместе пошли дальше пешком?

– Это вряд ли. То есть пешком-то они пошли, только не вместе. Оба запаха ведут в одном направлении, но их обладатели явно шли не рядом. И даже не одновременно. Карвен чуть раньше, леди за ним.

– Ясно, – озадаченно сказал я.

Соврал конечно. Ни хрена мне не было ясно. Больше всего на свете я сейчас жалел, что не послал с Нумминорихом Мелифаро. Все-таки он настоящий следователь, из тех, кому одно-единственное замечание нюхача: «Шли не рядом и даже не одновременно», – дает ключ к разгадке не только текущего дела, но и всех остальных тайн мироздания, включая решение самой подлой из куанкурохских головоломок и название тайного ингредиента пирога Чакката, ради обладания которым добрая половина столичных поваров готова пожертвовать жизнью; желательно, конечно, чужой.

Позвать его, что ли, пока не поздно? А то кучу времени потеряем, пока я буду безуспешно прикидываться сообразительным.

Я смирил гордыню и послал Мелифаро зов. Напрасный труд. Теперь и этот абонент исчез из зоны досягаемости. Что за день, а. Что за дурацкий день.

– Еще и Мелифаро пропал, – пожаловался я Нумминориху.

– Как это – пропал? На зов не отвечает? Ну так, наверное, патрульные сообщили, что где-то пропала магия, и он теперь там.

– Логично, – уныло согласился я.

– А амобилер забирать не будешь? – спросил Нумминорих. – Сам же жаловался, что все растерял. Сунь его в пригоршню, вытряхнешь потом возле дома, и дело с концом. А леди, если что и пешком дойдет, не так уж тут далеко.

– Я сперва тоже об этом подумал. Но потом испугался.

– Чего?!

– Если Карвен жив, мы, по идее, должны обнаружить его в месте, где не работает магия. И я совершенно не представляю, что там станет с предметом, уменьшенным и спрятанным в пригоршне. Ясно одно: если он внезапно обретет свои настоящие размеры, я, как минимум, просто останусь без руки. Разорвет же! А скорее всего, вообще раздавит, грохнувшись прямо на меня.

– Думаешь, может такое быть? – потрясенно спросил Нумминорих.

– Теоретически да. А как на самом деле, не знаю. И не хочу проверять.

– Тогда подожди, – сказал он. – Я же свой на всякий случай взял.

Отошел к обочине, и через секунду там появился открытый амобилер, на заднем сиденье которого удобно расположился арварохский поющий паук хуб, чьи размеры примерно вдесятеро превышали обычный.

– Это игрушка, – объяснил Нумминорих. – Не простая, а обучающая, сейчас такие начали делать. Если применить четвертую ступень Черной магии, хуб будет медленно ползать, пятую – пойдет с обычной скоростью, шестую – побежит, и так далее. На двенадцатой, если не ошибаюсь, игрушка начинает прыгать до потолка, родители с криком разбегаются, ребенок счастлив. Есть смысл учиться колдовству!

– Сыну купил?

– Ну что ты, – улыбнулся он. – Дочке. Девчонки любят всех пугать. Лучше почаще предоставлять им эту возможность, а то сами такое придумают, что никому не поздоровится.

– Да уж, – со знанием дела подтвердил я.

И вслед за Нумминорихом свернул с дороги на тропинку, уводящую в такие непролазные дебри, словно мы оказались где-нибудь на дальней окраине лесистого Ландаланда, а не в каком-то несчастном получасе ходьбы от столицы Соединенного Королевства.

Какое-то время мы шли молча. Не знаю, о чем думал Нумминорих, а я безуспешно пытался связаться с Мелифаро – примерно раз в пять секунд. Зря, конечно: ни от чего так не устаешь, как от неудач, даже вполне объяснимых.

– И Кофа не отвечает, – вдруг сказал Нумминорих. – И Трикки. И моя Хенна. Вообще никто. И проблема, похоже, не в них.

– Ты хочешь сказать?..

– Да, – кивнул он. – Здесь не работает магия. – И поспешно добавил: – Не беспокойся, я пока отлично себя чувствую. Даже настроение не испортилось. Так что не гони меня отсюда. Как ты их без запаха найдешь?

– Встану на след.

– Ты что?!

– На самом деле Мастеру Преследования Очевидная Магия не нужна. Это просто сочетание врожденных способностей и знания некоторых древних крэйских охотничьих приемов, которые обостряют чувствительность; впрочем, судя по мне, иногда можно обойтись и без них. Собственно, поэтому Мастеров Преследования так мало, а то кого угодно можно было бы обучить…

– Да я не о том, – перебил меня Нумминорих. – Ты же его угробишь! Ну или ее. На чей след выберешь встать, тому и крышка, если за несколько секунд не найдешь. А это вряд ли. Они близко, но все-таки не настолько.

– Постараюсь бежать как можно быстрей, – мрачно сказал я. – Ребята молодые, крепкие… Ну а что еще делать?

– Да просто разрешить мне пойти по запаху дальше. Что мне сделается? Максимум – чокнусь. Ну и подумаешь, тоже мне великое горе. Абилат как-нибудь вылечит. Или ты своим Смертным Шаром шарахнешь, я же знаю, ты уже кучу народу так исцелил. Хотя до этого вряд ли дойдет. Все-таки ты рядом, а с тобой даже в желтом доме было вполне ничего.

– Но…

– Я понятия не имею, что натворили эти двое. И ты, подозреваю, тоже. Но готов спорить, на смертную казнь их проступок вряд ли тянет. Тем более, она все равно запрещена. А значит, и думать не о чем. Пошли.

– Драть твою лису на дне колодца! – с чувством сказал я. – Конечно, ты прав. Но как же мне все это не нра…

– Веслом.

– Что?!

Я, признаться, решил, что Нумминорих уже обезумел. Заранее, авансом, чтобы нечего было терять.

– Лису драть веслом, – объяснил он. – Драть твою лису веслом на дне колодца. Это выражение я знаю. В моей монографии о традиционной шимарской брани ему была посвящена целая глава.

– Мать твою за ногу.

– А это не знаю! Неужели тоже шимарское?

– Нет. Это – мое.

– Слушай, ты же, наверное, кучу интересных ругательств знаешь, – оживился Нумминорих. – Даже из других миров! А я тебя толком никогда не расспрашивал. И даже до бешенства всего пару раз доводил – не так это оказалось просто, как все рассказывают…

– Намек понял, – усмехнулся я. – Ладно, буду тебя развлекать.

Еще никогда я так не сожалел, что всю жизнь был сравнительно приличным человеком. И знакомых выбирал неосмотрительно, не задумываясь об интеллектуальной выгоде. В смысле совершенно не заботился о возможности получить от них новые полезные знания. Все, конечно, потому, что у меня нет дара предвидения. Иначе, томимый предчувствием наступления сегодняшнего дня, с утра до вечера сидел бы в портовых трактирах, стал бы там в доску своим, и пьяные грузчики нашептывали бы мне свои трехэтажные секреты, доверчиво склонив голову на плечо. А я бы тайком записывал.

Но я профукал возможность серьезно подготовиться к самому ответственному выступлению в своей жизни. Поэтому добрая половина брани, которую услышал от меня Нумминорих, пока мы в полной темноте пробирались по заросшей тропинке, была результатом вдохновенной импровизации. Может, оно и неплохо. Ни одно коллективное бессознательное не додумалось бы разместить целую вселенную голодных демонов в одной тощей рыбьей заднице, или, скажем, настоятельно рекомендовать собеседнику продолжительную пешую прогулку по закоулкам памяти пасущейся в Хумгате бешеной козы.

А я смог.

Нумминорих сперва от души веселился и комментировал услышанное. Потом перестал. Я предпочитал думать, что ему просто надоело, хотя и сам понимал: дело плохо, мы приближаемся к центру круга, который начертил бы Мелифаро, окажись он здесь в сопровождении пары дюжин патрульных, чтобы обозначить на карте очередное место, из которого ушла магия Сердца Мира. «Мертвую зону», едрить ее налево. Или направо, как сердце подскажет, в таком ответственном деле его слово – закон.

– Это не отсутствие магии так пахнет, – вдруг сказал Нумминорих. – Я сразу мог бы догадаться. У отсутствия чего бы то ни было не бывает какого-то специального запаха. Скорее, может исчезнуть привычный, но тут явно другой эффект.

– Логично, – согласился я, прервав ради такого дела сложную, запутанную тираду, посвященную особенностям опыления цветущих деревьев крипхе[122] при участии специально приглашенных огненнозадых демонов. Похоже, во мне и правда проснулся какой-то нездоровый интерес к ботанике.

Оно и понятно, все-таки весна.

– Если есть новый, незнакомый мне запах, значит, есть объект, от которого он исходит, – Нумминорих говорил глухим, бесцветным голосом, но так твердо и решительно, словно само существование Мира зависело сейчас от его способности рассуждать вслух. – Не знаю, что это за дрянь, но она уже совсем рядом. И так интересно пахнет, что я чувствую себя практически мертвым. Но это просто влияние запаха. Ничего особенного тут нет.

– Совсем хреново? – спросил я, прикидывая как сейчас одной рукой ухвачу его под локоть, второй закрою ему глаза – это проще, чем уговаривать зажмуриться, – и уведу в Дом у Моста Темным Путем. А там сдам на руки кому-нибудь, кто не даст ему вернуться обратно. Хорошенького понемножку. Хватит с него. Вернее, с меня. Сил моих больше нет воображать, какой ужас с ним сейчас творится.

– Наоборот, очень даже неплохо, – неожиданно ответил Нумминорих. – Гораздо лучше, чем было утром. Потому что тогда я был уверен, что это и есть настоящая правда обо мне и о Мире, которая внезапно открылась во всей своей ужасающей полноте. А теперь понимаю, что просто вредное воздействие неизвестного запаха, вот и все. Ты не представляешь, насколько легче терпеть это дурацкое состояние, твердо зная, что оно – не мое. И мысли не мои. И вот это тошнотворное ощущение, как будто тело уже умерло, а я в нем зачем-то задержался, не знаю, как выйти, да и вряд ли такое возможно, потому что я – и есть оно, а значит, никакого меня больше нет, и это навсегда. И абсолютно непоправимо…

– Слушай, как ты описываешь, получается примерно то же самое, что идти по следу мертвеца.

– У меня в голове сейчас все время крутится фраза: «запах дурной смерти», – откликнулся Нумминорих. – Не хотел тебе говорить, чтобы ты не потащил меня куда-нибудь в безопасное место. Но если ты понимаешь, о чем речь, то и не потащишь. Должен знать, что это вполне можно перетерпеть.

Я хотел возразить: «Нельзя такое терпеть живому человеку», – но вместо этого честно сказал:

– Да, когда точно знаешь, что происходит, можно. Ладно, твоя взяла. Хрен тебе безопасное место. Терпи.

Нумминорих вдруг остановился – так внезапно, что я чуть на него не налетел. Но в последний момент свернул и врезался в высокий забор, почти полностью скрытый буйными зарослями вечнозеленого растения, больше всего похожего на вьющуюся сосну, только, на мое счастье, совсем не колючую. А то скакал бы я сейчас с окровавленным лицом.

– Гламитариунмайоха, – сказал я, невольно обрадовавшись возможности применить на практике это бесполезное знание. – Ну надо же, мохнатый забор. А за ним дом. На удивление гладкий. Ничем не зарос. Мы пришли?

– Надеюсь. Во всяком случае, и Карвен, и леди прямо здесь через забор перелезли. И нам туда.

Дом за забором оказался большим, но приземистым – всего один этаж, совершенно плоская крыша, никаких печных труб. Парадная дверь когда-то напоминала ворота; теперь одна из резных створок кое-как болталась на расшатанных петлях, а вторая валялась на земле.

– Настоящая старинная усадьба начала эпохи Клакков, – угрюмо сказал Нумминорих. – Только на картинках в школьных учебниках они выглядят понарядней. Живая иллюстрация разрушительной работы времени, лишающей смысла всякое наше де… нет, извини. Я не хотел это говорить. Само вырвалось. Больше не буду.

– Да ладно тебе, – отмахнулся я. – О разрушительной работе времени лично я и без всякого постороннего влияния готов рассуждать, пока силой не заткнут.

– Самому рассуждать – это нормально. Я не хочу, чтобы оно мной… через меня говорило. Обойдется. Еще чего. Не для того я родился, чтобы помогать всякой пакости высказываться вслух.

– Мать твою четырежды через лисий хвост! Ну ты боец.

– Это выражение про мать и лисий хвост я впервые услышал от сэра Джуффина, когда он узнал, что я побывал на Темной Стороне, – Нумминорих почти улыбнулся. – Здорово, что ты его так вовремя вспомнил. Хороший был день, и разговор у нас с ним тогда вышел хороший. Очень это сейчас помогает – цепляться за те моменты, когда я был живой.

– Эй, ты и так живой, – напомнил я. – Более чем. Мало ли что сейчас кажется. Просто так действует запах. Как только уйдешь отсюда, сразу пройдет.

– Да, – откликнулся он, – конечно. Конечно пройдет. Я живой. Пошли.

И переступил порог. А я – за ним.

Длинный темный коридор оказался естественным продолжением леса, со всех сторон обступавшего дом: сквозь прогнившие половицы пробивалась густая весенняя трава, в одном из дверных проемов выросло молодое деревце, на стенах с комфортом расположились разноцветные лесные мхи, а прямо за порогом рос здоровенный, в четверть человеческого роста гриб. Оставалось надеяться, что он не окажется оборотнем, готовым защищать дом от незваных пришельцев – лично я таких пока не встречал, но баек о них наслушался предостаточно. Говорят, в угуландских лесах их до сих пор полно.

Хвала Магистрам, моя судьба не ухватилась за уникальную возможность заставить меня сражаться с грибами-оборотнями. Гриб безмолвствовал, ни во что антропоморфное не превращался и ссоры не затевал. Повезло.

– Слушай, так вот где Ме…

Нумминорих не успел договорить, потому что откуда-то из глубины дома донесся голос Мелифаро, громкий, веселый и злой, как всегда, когда дело начинает пахнуть керосином:

– Ну наконец-то! Давай быстро сюда!

– Сейчас, подожди, – крикнул я. Повернулся к Нумминориху, скомандовал: – Закрывай глаза. Возражения не принимаются, сам видишь, все уже всех нашли.

В Зале Общей Работы было безлюдно. И так хорошо, что я чуть не разрыдался от невозможности остаться здесь навек: удобные кресла, уютное сияние газовых светильников, кувшины из-под камры на столе. Возможно, даже не совсем пустые. Я бы с удовольствием проверил, будь у меня на это пара-тройка лишних минут. Ладно, пусть Нумминорих сам проверяет. Он заслужил как никто.

– Все, – сказал я, отпуская его руку. – Открывай глаза, мы на месте.

Он кивнул, рухнул в ближайшее кресло, закрыл лицо руками, сказал почти неразборчиво:

– Давай, дуй обратно. Со мной все в порядке.

– Точно?

– Если даже нет, то только в том смысле, что очень уж хорошо снова стать живым. Немного чересчур хорошо. Но с этим я точно справлюсь.

Ну, в общем да.

– Где тебя вурдалаки носили? – сердито спросил Мелифаро. – Ты что, передвигался по коридору ползком? Сохраняя полную секретность?

– Просто не хотел нарушать своим грубым вторжением такую трогательную интимную сцену, – огрызнулся я.

Сцена и правда была хоть куда. Мелифаро в своих чудовищных валенках, которые, как внезапно выяснилось, обладали не только убийственной харизмой, но и дивной способностью светиться в темноте, стоял на буйно зеленеющем весеннем лугу, когда-то бывшем просторной комнатой с большими окнами и низким потолком, и сжимал в объятиях белокурую Айсу. Они были красивой парой, но судя по неприветливому выражению лица и яростным попыткам высвободиться, леди испытывала к своему кавалеру недостаточно нежные чувства. Вот ведь кремень девица. Никаким обаянием ее не проймешь.

Увидев Айсу, я ощутил противоречащее здравому смыслу, но оттого не менее сильное желание немедленно от нее избавиться – зачем нам эта леди, уберите ее отсюда, пусть идет, откуда пришла и не мешает мне искать Карвена.

Но я, конечно, взял себя в руки. И мрачно подумал: так, чего доброго, умение повиноваться необходимости станет дурной привычкой. Прощай тогда моя развеселая жизнь.

Айса же при виде меня заметно приободрилась и потребовала:

– Скажи, чтобы он меня немедленно отпустил! Я со времени возвращения не то что ни единого закона не нарушила, а даже своей дурацкой лицензией толком не воспользовалась. И, между прочим, нахожусь у себя дома. Эта усадьба раньше принадлежала моему прадеду. А теперь – матери. И нам с вами еще предстоит большой и неприятный разговор о нарушении границы частных владений. У твоего коллеги, как я понимаю, никакого ордера нет.

– Что касается законов, лицензий, ордеров и прочих формальностей, то даже одной попытки провести со мной воспитательную работу при помощи малоизвестного уандукского фокуса достаточно, чтобы загреметь в Холоми на дюжину лет, – усмехнулся я. – Такой уж я неприятный человек, что накладывать на меня даже самые безобидные заклинания себе дороже. Статью о полной неприкосновенности чиновников высшего ранга пока никто не отменял. Безобразие конечно. Но это так.

Слушая меня, Айса изо всех сил старалась изобразить на лице выражение оскорбленной невинности. Результат выглядел настолько неубедительно, что сердце разрывалось от жалости и стыда. Все равно что на первой репетиции самодеятельного театра при казармах Королевской гвардии трезвым присутствовать.

– А ведь спорю на что угодно, была еще и вторая попытка, – добавил я. – Не далее как сегодня днем. Кстати, по моим ощущениям, вполне удачная, прими поздравления, разговаривать с тобой мне до сих пор совершенно не хочется. Мучаюсь страшно, но, как видишь, терплю. А для тебе это уже удвоение минимального срока. Если не утроение. Даже думать не хочу, к чему нас приведет такая арифметика, поэтому есть предложение: давай на какое-то время забудем о существовании Кодекса Хрембера. Сделаем вид, будто его отменили, всюду воцарилась анархия, а тебя просто поймали в лесу два здоровенных мужика и не хотят отпускать. Самое время попробовать с нами договориться. Не факт, что получится, но вдруг повезет?

– Она кстати и меня попыталась приворожить, – вставил Мелифаро. – То есть наоборот, отворожить. Предполагалось, что в результате искусного чародейства я осознаю всю свою предыдущую жизнь, приведшую меня в этот дом, одной большой роковой ошибкой и, покаянно рыдая, уйду восвояси. Но такой ерундой меня даже в двадцать лет[123] было не пронять. Мой братец, когда гостил у нас между рейсами, пытался использовать эти грешные уандукские приемы, чтобы отбить у меня желание рыться в его вещах. Первые несколько раз у него получилось. Но потом я проанализировал происходящее, сопоставил некоторые факты и сообразил, что, когда мне очень не хочется лезть в Анчифин сундук, это означает, что именно там спрятано все самое интересное. Например, заряды для бабума. Или даже ташерский арбалет…

– Отлично. Значит, у тебя была возможность опознать воздействие уандукского заклинания. У меня пока одни догадки, а у тебя – компетентное свидетельство. У леди становится все больше причин с нами дружить. Кстати, если тебе надоело с ней обниматься, можешь ее отпустить.

– Так убежит же, – удивился Мелифаро. – Знаешь, как она вырывалась? Не то чтобы это большая проблема, но хотелось бы обойтись без дополнительных погонь.

– Ну так я сперва приняла вас за поселившегося в доме бродягу, – объяснила Айса. – А потом… считайте, просто обнаружила, что вы не в моем вкусе. Сердцу не прикажешь.

– Далеко не убежит, – пообещал я. – Если что, просто встану на ее след, и леди Шимора сразу убедится, что все эти ужасы, которые обо мне рассказывают, не столько порождение буйной фантазии столичных журналистов, сколько жалкая попытка хоть немного приукрасить крайне неприятную правду.

– Перебор, – мрачно сказал Мелифаро. – Леди Шимора, конечно, пару раз пнула меня локтем в живот, но я не настолько мстителен, чтобы спускать по ее следу тебя.

– Да не убегу я никуда! – горячо воскликнула Айса. – Делать мне нечего – убегать, а потом всю жизнь от вас прятаться, ни единого путного преступления при этом не совершив. Проще остаться и разрешить это недоразумение.

Высвободившись из ослабевших объятий Мелифаро, она добавила:

– Честно говоря, даже как-то обидно. Сидела дома как дура, ходила на службу, как приличный чело… совсем конченая дура. Нормальные люди сперва развлекаются от души, а уже потом приходят к такому печальному итогу: ночь, разрушенная дедовская усадьба, Тайный Сыск, сбежавший сообщник…

– Вот кстати. Где Карвен?

– Не поверишь, но я ничего с ним не делала. Не убивала, не ела, даже в стене заживо не замуровала. Он сам, без моей помощи исчез. Раз, и все. Очень невежливо!

– Исчез?! – хором переспросили мы с Мелифаро.

Я повернулся к нему:

– А ты при этом не присутствовал?

– К сожалению, нет. Хоть и пришел в этот дом уже полчаса назад – прямо из гостиной леди Агорры Тек, которая довольно долго размышляла, следует ли помогать нам в поисках ее дочки. В конце концов, благоразумие взяло верх, и она рассказала о дедовской усадьбе за городом. Зато мое благоразумие сразу куда-то запропастилось, и я зачем-то начал с тщательного осмотра подвалов. А в старых богатых усадьбах вроде этой всегда как минимум три подземных этажа. Все-таки с непривычки очень трудно обходиться без магии. Когда не можешь сразу точно определить, в какой части дома находятся люди или волшебные предметы, начинаешь действовать наугад. В итоге сюда я поднялся в самый последний момент. Хорошо хоть успел перехватить твою подружку. Буквально на пороге этого живописного зала, где она, отринув суету, предавалась музицированию.

– Музицированию?!

– По крайней мере, когда мы встретились, у нее в руках была какая-то странная оранжевая дайба. Правда, без смычка. Но разве такой пустяк может остановить настоящего артиста? Правильно, не может. Настоящего артиста, как видишь, могу остановить только я.

– Карвен спер у своей подружки инструмент, – объяснила Айса. – Понятия не имею, зачем. Не удивлюсь, если у него имеется какая-нибудь дикая идея насчет тайной магической силы этой… пиликалки.

– Ишки, – любезно подсказал я.

– Чего? – переспросил Мелифаро.

– Если речь о Танитином инструменте, он называется «ишка». Уандукская разновидность дайбы, как мне объяснили. Где она, кстати?

– Валяется где-нибудь тут, – сказала Айса. – Я ее выронила, когда твой коллега полез со мной обниматься. Все, чего я хотела, это чтобы в моем доме перестали прятать краденое. И заодно вернуть Таните ее инструмент. Она совсем небогато живет. Нехорошо грабить нищих.

– Слушай, – вздохнул я, – сам понимаю, что звучит крайне бестактно, но ничего не поделаешь, придется сказать. Штука в том, что, когда мне врут, у меня начинает болеть голова. Ну, не то чтобы всерьез болеть, просто ныть. И даже не вся голова, а только лоб. Можно потерпеть, не вопрос. Но вот прямо сейчас это очень некстати. День был длинный и непростой. И еще не закончился. И голова мне сейчас совсем для другого нужна. Если можешь взять себя в руки и перестать врать, будь добра, сделай мне такое одолжение.

Она презрительно скривилась – дескать, не очень-то и хотелось, больше вообще ничего не скажу.

Мелифаро, тем временем, принялся шарить в траве.

– Ага, вот она.

Он поднял с пола маленькую ярко-оранжевую скрипочку. Посмотрел на нее с непередаваемым отвращением и вдруг отшвырнул инструмент, да с такой яростью, что тот врезался в дальнюю стену.

– Ты что творишь?! – заорал я.

Мелифаро растерянно посмотрел на меня. Провел рукой по лицу. Наконец сказал:

– Извини. Сам не знаю, что на меня нашло. Такая ненависть, как будто…

Он запнулся, умолк и принялся растирать виски.

– Как будто – что? – нетерпеливо спросила Айса.

Она смотрела на Мелифаро – не то чтобы с настоящим сочувствием, скорее с интересом. Но по крайней мере, без былой неприязни. Как на живого человека, а не просто досадное препятствие, возникшее на ее пути. Всегда подозревал, что неконтролируемое буйство – кратчайший путь к девичьему сердцу.

– Как будто я сошел с ума, – наконец ответил Мелифаро. – Ненадолго, всего на пару секунд. И безумцу, которым я стал, примерещилось, что эта грешная – как ее? – ишка мой заклятый враг. И не только мой. Всеобщий. Надо срочно ее уничтожить, тогда отлично заживем.

– Ну надо же, – удивилась Айса. – Карвену тоже не понравилось; правда, не настолько, чтобы кидаться. Вполне мог держать ее в руках. А я вообще ничего особенного не почувствовала, когда ее взяла.

Я думал, от такого сильного удара горемычная ишка разлетелась на мелкие куски, но от нее просто отвалилась задняя сторона. Дека[124] или как она там правильно называется.

Все равно плохо, конечно. Бедная Танита.

Я осторожно взял в руки обе половинки злосчастного инструмента. При ближайшем рассмотрении он оказался похож не столько на скрипку, сколько на крошечную гитару с несоразмерно большим резонаторным отверстием. Ничего особенного я так и не почувствовал – кроме естественного в такой ситуации огорчения. Сказал:

– Надеюсь, ее можно как-нибудь починить.

– С меня оплата ремонта, – пообещал Мелифаро. – И хоть целая дюжина новых. И любая другая компенсация, какую захочет хозяйка.

– Спорю на что угодно, в итоге отделаетесь бутылкой дешевого вина, – усмехнулась Айса. – Да и то после долгих уговоров. Наша Танита – великая мастерица упускать выгоду. Даже если оставить ее на сутки в пещере, набитой сокровищами, выйдет оттуда с пустыми руками и голой задницей, как была.

– Голая задница – не самое страшное, что может случиться с человеком, – сказал я. – А отсутствие хватательного рефлекса – скорее достоинство, чем порок. Надо же, я думал, вы дружите.

– Мало ли, кто с кем когда-то дружил, – пожала плечами Айса. – Все меняется: и люди, и обстоятельства. И в какой-то момент оказывается…

– Слушай, а это что? – спросил Мелифаро, все это время виновато взиравший на дело своих рук. – Никогда не думал, что внутри музыкальных инструментов бывает такая начинка. Был уверен, для извлечения звука нужна пустота.

Лично я, в отличие от него, до сих пор был твердо уверен только в одном – что не имею ни малейшего представления об устройстве здешних музыкальных инструментов. Никогда об этом не задумывался и ни с кем не обсуждал, поэтому был заранее готов к любому варианту, включая толпу крошечных человечков, обученных мелодично верещать по команде музыканта. А тут просто какой-то шар размером с детский кулак. Темный, блестящий, довольно неровный, как будто вручную вылепленный из пластилина. Он был прикреплен к внутренней стороне верхней деки – намертво, судя по тому, что не отвалился от такого сильного удара.

– Какая-нибудь уандукская магия для улучшения звука? – предположил я.

– Ну вот разве что, – неуверенно согласился Мелифаро и осторожно потрогал темный шар пальцем.

Лицо его тут же снова исказилось от ярости, но он взял себя в руки и интеллигентно, не повышая голоса сказал:

– Редкостная, исключительная дрянь.

– Да ладно вам, – неожиданно вмешалась Айса. – Почему сразу дрянь? Просто смерть. Причем даже не ваша, а чужая. Вернее, чужие. Их в этом комке пять штук.

– Что?!

Я ушам своим не поверил. Но, судя по моим ощущениям, сейчас она, похоже, не врала.

– Просто Карвен умеет вынимать смерть из спящих, которые шастают по Ехо, – равнодушно объяснила Айса. – Здесь это, как оказалось, довольно простой фокус, не то что в Суммони. Ни в какой чужой сон ходить не надо, они уже сами к нам пришли. И их смерть здесь, как видите, может обрести вполне материальную форму – не безликая сила, с которой поди справься, а просто… ну вот такое странное вещество. Но что с этой штукой делать потом, совершенно непонятно. Мы оба изрядные тупицы. Не научились умирать чужой смертью так аккуратно, чтобы после спокойно воскреснуть и пойти ужинать. А не воскреснуть было бы довольно обидно, так что – не вариант.

Черт знает что. Но никакой тяжести во лбу я по-прежнему не ощущал. Получается, не врет?

Мы с Мелифаро переглянулись.

– Ты подумал о том же, о чем и я? – спросил он.

Я молча кивнул. Не хотел сейчас, при Айсе, обсуждать, что пять смертей, слипшихся в тяжелый блестящий ком, вполне могли стать причиной исчезновения Очевидной магии. Не представляю, как оно сработало, может у магии просто нервы не выдерживают от такого соседства? Ее в общем можно понять.

А вслух я сказал:

– Проверить проще простого, ты понимаешь.

– Взять эту штуку и куда-нибудь с ней пойти, – подхватил Мелифаро. – И посмотреть, что будет. Только лично я пас. Хоть убивай, а брать это в руки больше не стану.

– Попробуем как-нибудь обойтись без убийств, – усмехнулся я. – Не скучайте, скоро вернусь.

До сих пор не понимаю, почему из великого множества мест, куда можно было отправиться для проверки, я выбрал Дом у Моста. Остроумная выходка, что уж тут. Круче было бы только отменить магию на территории Иафаха. Зря я не догадался. Никогда не следует пренебрегать возможностью удивить и порадовать друзей.

Однако как бы ни хотелось покрасоваться в роли величайшего негодяя всех времен, приходится признать: в Управление я метнулся не со зла, а просто по привычке. Слишком спешил, не успел подумать, вот и шагнул Темным Путем в Зал Общей Работы на нашей половине Управления Полного Порядка. Такой молодец.

Нумминорих все еще сидел в кресле, где я его оставил. И смотрел на меня совершенно дикими глазами. Явно хотел что-то сказать, но не мог. Я впрочем, и так сразу все понял. Конечно, бедняга решил, что теперь этот убийственный запах ему мерещится. И будет мерещиться впредь, без предупреждения, когда сам пожелает. По крайней мере, я бы на его месте именно так и подумал.

– Извини, – поспешно сказал я. – Какой же я идиот. Ты не сошел с ума, это не галлюцинация. Я сам принес сюда эту дрянь. Не подумал, что ты еще тут. Сейчас унесу. Но имей в виду, это действительно запах смерти. Даже целых пяти чужих смертей. Так что ты у нас фантастический герой – так отлично держался. Еще буквально секунду подожди.

Предпринял попытку уменьшить и спрятать в пригоршне ближайшее кресло, потерпел позорный провал, удовлетворенно выдохнул и шагнул обратно. Туда, откуда пришел.

– Пока тебя не было, я успел поговорить с Кофой, – отчитался Мелифаро. – То есть на самом деле ничего толком не успел, только начал рассказывать, а тут ты вернулся, и Безмолвная связь прервалась. Но сам факт, что в твое отсутствие все получилось, а теперь магии опять нет…

– Именно, – подтвердил я. – Ты был прав с самого начала, когда собирался искать некий зловещий амулет. А я со своей конфиденциальной информацией из компетентных источников совершенно зря сбивал тебя с толку.

– Эх, надо было спорить с тобой на дюжину корон, – вздохнул он.

– Да. И были бы у тебя еще одни новые сапоги. А так – никакой выгоды. Выйдешь из этой пещеры сокровищ с голой задницей и пустыми руками.

Айса презрительно скривилась.

– Совершенно верно, – сказал я ей, – камень в твой огород. Я мелочный и злопамятный. И вообще лютое, кровожадное чудовище, сэр Мелифаро подтвердит. Поэтому теперь ты покажешь мне, откуда исчез Карвен. Где он перед этим стоял? Не после десятой просьбы и даже не с третьей попытки, а сразу, вот прямо сейчас.

Она отвернулась, но все-таки ответила:

– Он стоял у того окна. Точнее не скажу, специальных отметок на месте этого чудесного события я не делала. Очень уж растерялась. И разозлилась. И до сих пор на него зла. Бросил меня одну с вами разбираться!

– Ничего, – утешил ее я. – Это поправимо. Ты не представляешь, насколько легко поправимо. Как в волшебном сне.

Аккуратно отложил в сторону Танитину ишку, каким-то образом сделавшуюся хранилищем смерти, и направился к окну. Но тут на моем пути внезапно встал Мелифаро.

– Остановись, пожалуйста, – попросил он. – Буквально на пару секунд. Просто еще раз подумай, что собираешься делать. И чем это может…

– Эй, – удивился я, – ты чего?

– Сам знаешь, – почти беззвучно ответил Мелифаро. И посмотрел мне в глаза твердо и непреклонно, ни дать ни взять воин света, в одиночку защищающий Мир от вселенского зла в моем лице.

Я даже не разозлился. Но вовсе не потому, что являю собой образец терпения. Просто слишком хорошо знаю сэра Мелифаро. И себя. Скажем так, достаточно хорошо, чтобы понимать его опасения. И даже отчасти их разделять.

Другое дело, что сейчас совсем не тот случай.

– Значит, так, – спокойно сказал я. – Никто не собирается орошать свой путь кровью невинных жертв. Во всяком случае, не сегодня. Для этого я слишком устал. Это раз.

Демонстративно загнул на руке один палец – для наглядности. И продолжил, медленно загибая второй:

– Когда я становлюсь на след, это, конечно, беда. Но пару секунд кто угодно может вытерпеть без всякого вреда для себя. А больше не понадобится. Выясню, куда он ушел отсюда Темным Путем, и пойду за Нумминорихом. Не хочу его сюда лишний раз приводить, он и так еле жив. Вот и все. А теперь пропусти меня, пожалуйста. Мы уже кучу времени потеряли на весь этот хаос и неразбериху… извини, на наши тщательно продуманные и прекрасно организованные следственные действия. Я именно это хотел сказать.

Мелифаро посторонился. Выглядел он довольно смущенным – и то хлеб.

– Нам тебя здесь подождать? – хмуро спросил он.

– А смысл вам тут сидеть – без магии и горячей камры? На дороге стоят целых два амобилера. Один мой – леди Шимора, надеюсь, вспомнит, где его бросила, и покажет путь. А второй – Нумминориха. Лучше поезжайте на нем, там ценное имущество, нечего ему посреди леса всю ночь стоять.

– Что за имущество?

– Сами увидите, – пообещал я, заранее предвкушая тот миг, когда эти двое обнаружат гигантского арварохского хуба и еще не успеют сообразить, что это – игрушка. Конечно, всего какая-то доля секунды, а все-таки лучше, чем ничего.

– А эта штука?.. – Мелифаро не договорил, но и так было ясно, что он имеет в виду.

– По-моему, лучше всего пока просто оставить ее, где лежит, – сказал я. – Здесь от нее минимум вреда. Вряд ли в окрестностях бродят толпы желающих срочно поколдовать. Разве что какие-нибудь лесные оборотни шастают – ну так они в Очевидной магии ни в зуб ногой…

Я не успел договорить, потому что в этот момент нащупал наконец след Карвена. Успел обрадоваться, что вопреки грызшим меня опасениям он совсем не похож на след мертвеца. А больше ничего не успел, потому что меня не стало.

Ну, не то чтобы вовсе не стало, просто когда собираешься пройти чужим Темным Путем, как делал уже столько раз, что со счета сбился, а вместо этого почему-то проваливаешься в Хумгат, в первый момент это очень похоже на внезапную смерть. И, наверное, только тем от нее и отличается, что этот первый момент не оказывается последним. Продолжение непременно следует, и это лучшее, что я могу сказать о незапланированных путешествиях между Мирами.

Да и вообще обо всем.

Проблема с Хумгатом, Коридором между Мирами, Сердцем Возможностей, Путем Тьмы, Истинным Порогом, Жемчужиной Небытия, и так далее, заключается даже не в том, что у него слишком много названий, способных скорее запутать, чем хоть как-то отразить суть этого – явления? пространства? состояния? – тоже, кстати, хрен вот так сразу поймешь. А в том, что ни в одном из человеческих языков не существует слов, подходящих для его описания. Разве только в хохенгроне, которого я совсем не знаю. С другой стороны, судя по всему, что я о нем слышал, вряд ли он такой уж человеческий. И не факт, что вообще язык[125].

Все это я к тому, что уже который раз берусь описывать свое пребывание в Хумгате, и чем дальше, тем лучше осознаю свое полное бессилие как рассказчика. И испытываю огромное искушение отделаться каким-нибудь красивым сравнением: дескать, войти в Хумгат – все равно, что погрузиться в небытие, сохранив ясность сознания; утратить всякое представление о себе, обретя безграничные возможности; стать крошечной сияющей точкой в потоке света и одновременно самой темной частицей в бесконечной тьме. Все это, конечно, неправда. Просто слова, при помощи которых потом, задним числом, можно успокоить собственный ум, желающий хоть как-то объяснить себе, во что его втравили. Но ничего, кроме этих слов, у меня сейчас нет. И вряд ли когда-нибудь будет. Скорее уж просто окончательно пропадет необходимость себя успокаивать. Зачем, собственно, успокаивать человека, с которым в очередной раз случилось именно то, для чего он родился на свет.

Потому что если уж ты рожден для путешествий между Мирами, постепенно начинаешь воспринимать все остальные события своей жизни просто как способ заполнить паузы между погружениями в Хумгат. Такая расстановка приоритетов неизбежна, хочешь ты того или нет.

Более-менее правдивый рассказ о том моем путешествии выглядит так: я провалился в сияющую бездну, очень удивился, а потом позволил реальности, в которой оказался Карвен, забрать себе еще и меня. Осторожно вдохнул ее воздух, убедился, что он вполне пригоден для жизни моего тела, расслабился и огляделся по сторонам со снисходительным любопытством бывалого путешественника: ну-ка, ну-ка, чем вы можете меня удивить?

Реальность, надо сказать, не подкачала. Настолько не подкачала, что впору выдать ей специальный приз за выдающиеся успехи в деле сбивания спеси с зазнаек, возомнивших себя стреляными воробьями. Например, с меня.

Начать с того, что прямо передо мной стоял ручей. То есть не тек у меня под ногами, а именно стоял – узкий водяной столб, одним концом уходящий под землю, а другим упирающийся в небо, темное, как ночью, хотя вокруг было светло. Причем ручей не лился сверху вниз, а устремлялся ввысь, как говорят в таких случаях, весело журча. А заодно звеня, трепеща и сверкая.

Таких вертикальных ручьев здесь было много – не как деревьев в лесу, скорее, как фонарных столбов на большой городской улице. Только располагались они не ровными рядами, а как попало – то тут, то там. Все разные: широкие и узкие, медленные и стремительные, молочно-белые и темные, почти непрозрачные, – они текли снизу вверх, от земли к небу, и это зрелище так меня заворожило, что на какое-то время я забыл, зачем сюда пришел.

А опустив глаза, я едва устоял на ногах. Да и то как сказать – устоял. Просто не плюхнулся на землю мешком, а аккуратно присел, хоть и сомневался, что это разумный поступок. Потому что здешняя земля тоже текла. Ну или ползла. В общем, двигалась, причем одновременно в разные стороны, словно светло-сизая почва и растущие на ней травы всех оттенков лилового цвета были подводными течениями, не слишком быстрыми, но мощными. Мать твою, растерянно думал я, это куда же оно сейчас меня унесет?!

Но все равно сел, потому что стоять было совершенно невозможно.

К счастью, никуда меня не унесло. То ли движение земной поверхности было просто оптической иллюзией, то ли я оказался существом настолько инородным, что меня оно каким-то образом не касалось. Я отдельно, а эта шустрая реальность отдельно, – думал я, осторожно, ползком придвигаясь к ближайшему ручью и протягивая к нему руку: почувствую ли хоть что-нибудь?

Еще как почувствовал. Местная вода не стала разбираться, насколько я инородное тело, полез – получай. Намочила не только ладонь, но и край лоохи, еще и в лицо брызнула напоследок, впрочем, вполне по-дружески: эй, приходи в себя!

Помощь оказалась своевременной, от холодной воды я и правда как-то сразу очнулся. И снова огляделся по сторонам – теперь уже не как удивленный турист, а как деловой человек, явившийся сюда, чтобы разыскать другого человека по имени Карвен Йолли.

– Ну, Карвен, – сказал я вслух. – Ну ты даешь.

В этот момент мне стало безразлично, что он натворил. И какими намерениями при этом руководствовался. Сдуру напортачил или всерьез замыслил неслыханное злодейство. Все это было совершенно неважно в сравнении с тем, куда он меня привел.

Именно тогда я понял – не теоретически, а на собственной шкуре – почему Джуффин так носился со всеми, как он говорил, «избранниками Хумгата», любой ценой старался сохранить им жизнь, заранее приготовившись расхлебывать любые последствия своей излишней гуманности. Потому что, конечно, никакая это не гуманность. И не доброта. И не тонкий расчет. И даже не высокомерное желание спасти себе подобных, потому что они «лучше» прочих. А самый обычный инстинкт. Естественное влечение, врожденная склонность, следование голосу своей природы, которая настойчиво требует вести себя именно так во имя сохранения нашего редкого вида странствующих между Мирами. Ясно, что при желании и этот инстинкт можно взять под контроль. Но «можно» далеко не всегда означает «надо». Уж точно не для меня. Не сейчас.

Как-нибудь разберемся, – думал я, – чего только не творят вдохновенные придурки вроде нас с тобой, особенно в юности, когда на плечах вместо головы такое гнездо бешеных ядовитых гадюк, что вспоминать не хочется. К счастью, голова – это не самое главное, при наличии воли и сердца когда-нибудь отрастет. А с волей и сердцем у тебя явно все в порядке, без них в Хумгате делать нечего.

Я кое-как поднялся и пошел, стараясь пореже смотреть под ноги, чтобы не пасть снова жертвой головокружения. Шел, конечно, наугад – а что было делать? След Карвена утащил меня в Хумгат, мое намерение его отыскать привело в этот фантасмагорический мир, и здесь мои чудесные поисковые возможности полностью исчерпались.

Нумминориха бы сюда, его нос отлично работает в любой реальности. Да и вертикальные ручьи он бы, пожалуй, оценил, вкусы у нас обычно совпадают. Но ничего не поделаешь, Нумминорих остался дома. Придется как-то выкручиваться самому.

Единственное, что внушало мне некоторый оптимизм, – опыт подобных поисков. Не то чтобы большой, но все же он у меня был. И я успел убедиться, что, когда за кем-нибудь гонишься через Хумгат, в итоге оказываешься не просто в той же реальности, куда ушел объект твоего интереса, а непременно где-нибудь поблизости от него. Говорят, по-настоящему умелым преследователям удается буквально свалиться на голову своей жертве, но до такого уровня мастерства я пока, к сожалению, не дорос. И Большое Заклинание Призыва еще не освоил, а как бы оно сейчас пригодилось! Джуффин, насколько я помню, распрекрасно применял его в других Мирах, а значит, и у меня бы получилось, если бы посвятил все свободное время его изучению, а не укрощению бродяжьего нрава своей домашней утвари. Хорош, однако, охотник! В смысле редкостное позорище. Но тут ничего не поделаешь, другого себя у меня в любом случае нет.

Я шел по убегающей из-под ног земле и думал: вот интересно, как теперь быть? Может быть, просто его позвать? На самом деле не такая уж глупая идея. Если это одно из первых путешествий Карвена между Мирами, он сейчас как минимум растерян – и счастье, если вообще в сознании, все-таки специально его этому, как я понимаю, никто не учил. Но если в сознании, скорее всего, обрадуется, обнаружив, что не один. Я бы на его месте точно обрадовался – не то чтобы кому угодно, но будем честны, почти. Да и вряд ли Карвен всерьез считает меня злейшим врагом.

– Карвен! – я не крикнул, а просто произнес вслух его имя. Но мой голос прозвучал как-то неожиданно громко, а струи ближайших ко мне ручьев вздрогнули, как от удара.

– Извините, – сказал я. – Не хотел нарушать ваш покой. Но ничего не поделаешь, мне очень надо найти Карвена Йолли. Это такой человек из другого мира, он недавно сюда пришел. А я – за ним.

По правде, сказать, я не особо рассчитывал на какую-то реакцию – это же не Темная Сторона Ехо, с которой всегда можно договориться при помощи слов, а иная реальность, чьи правила мне пока неизвестны. Однако моя разговорчивость принесла неожиданный результат: потоки земли вдруг застыли на месте, а потом устремились в одном направлении, почти противоположном тому, в котором я шел. Я, не особо раздумывая, развернулся отправился следом. Не факт, что мне действительно дают подсказку, но почему бы не побыть оптимистом? Надо же когда-то начинать.

Вскоре земле надоело это развлечение, и она снова разбежалась в разные стороны. Но я все равно продолжал идти в указанном направлении – в любом случае, чем оно хуже других? Время от времени я произносил вслух: «Карвен!», разрываясь между желанием заорать и явственно ощущаемой необходимостью не шуметь.

На самом деле зря старался. Потому что когда я увидел Карвена, он стоял в одном из ручьев, воздев руки по течению, то есть к небу, и только время от времени высовывался оттуда, чтобы вдохнуть. Но все равно, конечно, ни черта не слышал: ручей он выбрал широкий, быстрый и очень звонкий.

Карвен заметил меня, только когда я подошел совсем близко. Подпрыгнул, охнув от неожиданности, выскочил из ручья и уставился на меня сияющими от восторга глазами, круглыми и синими, как у кота. Похоже, он был рад встрече не меньше, чем я.

– Ну и дела! – наконец сказал он. – Слушайте, сэр Макс, это все происходит на самом деле? Включая вас?

– Хороший вопрос. Но совершенно бесполезный. Потому что если все не «на самом деле», тогда и я – просто твоя галлюцинация. А галлюцинациям веры нет. Мало ли что я скажу.

– Вы даже хуже, чем Мастер Иллайуни! Тот поначалу то же самое говорил, когда я начинал выяснять, это он настоящий мне приснился, или просто игра моего воображения. Сговорились вы, что ли?

– Да не то чтобы, – невольно улыбнулся я. – Просто чем ближе подходишь к правде, тем меньше остается определенности. А мы оба не хотим врать, вот тебе и весь сговор.

– Но, между прочим, Мастер Иллайуни в конце концов сдался. И подробно объяснил мне, чем отличается рабочее сновидение от обыкновенного. И даже научил, как их распознавать. Поэтому сейчас я точно знаю, что это не сон. А вот галлюцинация – вполне возможно, их у меня никогда раньше не было, и я не представляю, по каким признакам их различать. Ну или, например, я вообще могу быть мертвым. Тогда, конечно, ничего не поделаешь. Остается только радоваться, что люди после смерти не исчезают, как я опасался, а попадают во всякие интересные места. Но все-таки хотелось бы знать точно.

Вот это его желание я мог понять как никто. Поэтому перестал прикидываться просветленным учителем дзена и сказал:

– Ну уж – прямо сразу умер! С какой это радости тебе помирать?

– Значит, на самом деле? – торжествующе спросил Карвен.

– Значит, на самом деле, – подтвердил я. Ты каким-то образом ухитрился попасть в другой мир, а я пришел сюда за тобой. Можно сказать, по твоему следу. И в тот момент, когда я на него вставал, ты определенно был жив.

– То есть я здесь по-настоящему? Целиком? Мое тело не осталось лежать в том доме?

– Никаких твоих тел там не валялось. Я, конечно, рассеянный, но такой крупный предмет заметил бы наверняка.

– Ура! – истошно завопил Карвен, и все окрестные ручьи содрогнулись от его вопля.

А вслед за ручьями пришла моя очередь содрогаться, потому что он повис у меня на шее. Что само по себе вполне простительно – за несколько лет, проведенных рядом с Иллайуни, еще и не таких дурных манер можно нахвататься. Хуже другое: Карвен был мокрый до нитки. И это его чудесное свойство, конечно же, сразу передалось мне.

С другой стороны, когда гонишься за подозреваемым в магическом преступлении, следует быть готовым к любому несчастью. Так что я еще вполне дешево отделался.

– Чучело ты, – сердито сказал я, высвобождаясь из его объятий. – Мокрое и холодное. Видимо, это – несомненная примета чудесной судьбы.

– Чего? – ошеломленно спросил он.

– Такой, как в древних легендах, – ехидно добавил я.

– Ой, это же вы меня дразните! – обрадовался Карвен. – Запомнили, что я про Менке говорил.

– Дразню. А что еще с тобой делать? Лично я в растерянности. Ты вообще понимаешь, что натворил? Прошел через Коридор между Мирами, попал в другую реальность… Кстати, а как ты это сделал? Технически? И почему именно сюда?

– Да я сам не знаю. Это место мне часто снилось, когда мы жили в Суммони. Обычно так получалось, когда Мастер Иллайуни уводил меня в свое, как он говорил, «рабочее пространство сновидения». И по дороге я от него отставал, куда-то не туда сворачивал и попадал сюда. Из-за этого очень плохо учился, как обычно бывает с прогульщиками. Ужасно обидно, мог бы в сто раз больше знать. Но все равно попадать сюда – это было счастье. А сейчас – совсем огромное счастье! Если уж вы говорите, что я на самом деле, наяву сюда пришел… Только я не понимаю, как оно получилось. Вроде бы ничего специально для этого не делал. Да я и не знаю, что надо делать. Просто…

– Некоторым особо одаренным рассказчикам чтобы замолчать на самом интересном месте даже трубку набивать не надо! – язвительно сказал я, когда понял, что еще долго не дождусь продолжения.

– Просто не соображу, как лучше объяснить. Скажем так, мне было плохо. Я совсем запутался. И не видел выхода, который меня бы устроил – что ни сделай, станет только хуже. И я захотел исчезнуть. Чтобы меня не стало, и все, точка, достали, разбирайтесь сами… Понимаю, ужасно звучит. Но это правда: я стоял и думал, как хорошо было бы исчезнуть. Можно даже просто умереть, если иначе нельзя. Но лучше заснуть, например, на сто лет. И когда подумал про сон, вспомнил это удивительное место, все-таки я его очень люблю. Стал представлять, как здорово было бы прямо сейчас тут оказаться. Погулять среди воды и обязательно искупаться, а потом дойти до конца долины и посмотреть наконец, что там…

– Представлял ты это – и что? – нетерпеливо спросил я.

– Ну и все, – он простодушно развел руками. – В какой-то момент в глазах потемнело, и тела словно бы не стало, но я даже не успел испугаться. И не потому что храбрый, просто до меня довольно медленно доходит.

Я понимающе кивнул. Сам такой.

– А когда все-таки дошло, что дело плохо, я уже был здесь, – заключил Карвен. – И решил: ладно, мертвый, так мертвый. Может, еще и нет, потом разберусь. Сначала – купаться. Всегда этого хотел, но раньше, во сне почему-то не получалось войти в воду. Что-то меня не пускало. А сейчас – легко. Этот поток, в котором вы меня застали, был уже восьмым по счету. Они разные: быстрые, медленные, теплые, холодные и совсем горячие, большой соблазн перепробовать все…

– То есть погоди, – сказал я. – Ты просто захотел исчезнуть, вспомнил это место и сразу тут оказался? От одного только желания?!

Он смущенно кивнул:

– Сам понимаю, что звучит не очень убедительно. Но все было именно так.

– Это Айса тебя настолько достала?

Карвен сделал такое специальное благородное лицо из серии «Никого не выдам даже под пыткой».

– Тоже мне великая тайна, – вздохнул я. – Она сама показала мне место, откуда ты исчез. Удивительные, получается, способности у этой юной леди! Видывал я людей с непростым характером, но так достать человека, чтобы он без посторонней помощи в другой Мир сбежал – она первая. Надо использовать ее при обучении новичков, как тренажер. Возможно, сразу выяснится, что вообще все люди способны путешествовать между Мирами, просто до сих пор у них не было серьезной мотивации. А теперь есть.

Карвен снова улыбнулся – бледной тенью своих предыдущих улыбок. Ладно, все равно лучше, чем ничего.

– Ну что, пошли домой? – спросил я. – Или хочешь тут побыть?

– Я бы еще немножко остался, если можно.

– Ладно, – решил я, усаживаясь на разбегающуюся в разные стороны траву. – Имеешь полное право на такой каприз. А тебе не холодно? Ты же мокрый до нитки. Я гораздо меньше вымок, и то уже озяб.

– А я почему-то нет, – улыбнулся Карвен, устраиваясь рядом. – Мне тут как-то удивительно хорошо. Вообще никаких неприятных ощущений. Умом понимаю, что мокрый, а все равно тепло. И радостно, и легко, как в детстве. Причем не в моем настоящем, а каком-нибудь идеальном. Которое теоретически могло бы у меня быть. Поэтому и не хочу прямо сейчас уходить. Теперь, наверное, очень не скоро удастся вернуться.

– С чего ты взял? Наоборот, если дело пошло, тебя уже не остановишь. Скорее присматривать придется, чтобы не проваливался в Хумгат помимо собственной воли, в самый неподходящий момент.

– Сэр Скалдуар мне говорил, из Холоми в другой Мир даже во сне не попадешь.

– Да, я тоже такое слышал. А что ты собираешься делать в Холоми? На работу туда устраиваешься? Тоже помощником знахаря? Впрочем, неважно, там у всех сотрудников расписание гораздо гуманней, чем в Доме у Моста. И дни Свободы от Забот чаще. Круглосуточно сидеть точно не придется.

– Какая работа? – изумился Карвен. – Какие дни Свободы от Забот? Вы меня разыгрываете? Или еще не знаете, что я натворил?

– Ишку спер у Таниты? – усмехнулся я. – Величайшее преступление новой эпохи, кто бы спорил. Но честно говоря, не думаю, что пострадавшая станет добиваться твоего ареста. Есть у меня некоторые сомнения на этот счет.

– Вы точно меня разыгрываете, – твердо сказал Карвен. – Если уж вы знаете про ишку…

– И про комок из пяти смертей тоже знаю. И что магия исчезает именно из-за него. Счастье, что у вас такая скромная коллекция, всего несколько кварталов вывели из строя. Собрали бы еще пару дюжин, страшно подумать, что бы тогда началось.

– Если хранить их по отдельности, то ничего страшного, – оживился Карвен. – В этом я сам убедился: одна такая смерть ничего вокруг не изменяет. И я спокойно мог брать ее в руки, ничего особенного при этом не чувствовал. Но собравшись вместе, они почему-то притянулись друг к другу и слиплись – ну, вы сами видели, как это теперь выглядит. А были такие аккуратные темные бусины, совершенно безобидные с виду и на ощупь.

– Сами слиплись?

– Ага. И сразу увеличились в объеме. И… ну сами знаете, что началось.

– Это был эксперимент? – спросил я. – А ишка вам зачем понадобилась? Вы что, собирались на ней поиграть? Вот с таким… усилителем звука? Дери вас козий демон, какие пытливые умы! Я бы в жизни не додумался.

– Что-то вроде эксперимента, – упавшим голосом подтвердил Карвен. – Можно и так сказать. В любом случае это целиком моя ответственность. Я сам подбил Шимору спасать умирающих сновидцев. И научил ее это делать. И помогал ей во всем, пока не…

Он запнулся и изумленно посмотрел на меня.

– А знаете, что самое удивительное? Похоже, здесь я могу спокойно обо всем говорить. Это потому, что мы в другом Мире, да?

Вообще-то я не особо сообразительный. По крайней мере, на фоне своих коллег. И ни одной куанкурохской головоломки в жизни не решу, если не заколдовать меня как следует – есть, говорят, такие специальные приемы, студенты перед контрольными ими спасаются, и мне бы, честно говоря, совсем не помешало их разучить. Но сейчас я и без всяких приемов сразу понял, что стоит за словами Карвена. Воздух иной реальности вообще способствует эскалации умственной деятельности, это я уже не раз замечал.

– То есть Айсина уандукская магия на тебя так сильно действовала, что ты о ваших делах никому не мог рассказать? – сочувственно спросил я. – Ну надо же.

– Думаете, это была уандукская магия? Нет, что вы! Те заклинания гораздо слабее. Их бы я опознал. В Суммони мы с ребятами часто околдовывали друг друга. Это была такая игра: кто вовремя заметил и не поддался, тому достается дополнительный десерт. А проигравший моет посуду. И между прочим не так уж часто я ее мыл!

– Ну так в Сердце Мира действие любых заклинаний многократно усиливается. Это нормально. Но все равно вполне можно им сопротивляться. Они не парализуют волю, а только изменяют наше отношение к происходящему, подчинять свои действия осознанной необходимости это не особо мешает… Впрочем, мне легко говорить. У тебя-то пока совсем нет подобного опыта. И толкового друга, который объяснил бы, что с тобой происходит, тоже не нашлось. Конечно, у тебя не было ни единого шанса. Прости.

– Значит, Шимора меня перехитрила, – вздохнул Карвен. – Сказала, это такая особая магия высших ступеней, что если я буду сопротивляться, умру. А умирать я совсем не хотел. Только в самый последний момент засомневался – может, не стоит так упорно цепляться за жизнь? Ну, уже перед тем, как исчез.

– Да, если считать, что сопротивление заклинанию тебя убьет, тогда вообще хрен с ним справишься, – мрачно согласился я.

– Вы так огорчились, как будто она не меня, а вас обманула.

– Именно так я себя и чувствую. Айса мне всегда нравилась. Со вчерашнего дня места себе не нахожу, все думаю: как же жалко, что изгнание пошло ей не на пользу, и она утратила интерес к магии. А это, оказывается, был просто спектакль. Оно, конечно, в каком-то смысле неплохо, лучше уж пусть будет злющей ведьмой, чем дырявым мешком для хранения упущенных возможностей. Но…

– Все-таки не спектакль, – возразил Карвен. – Шиморе и правда несладко пришлось. Особенно когда Мастер Иллайуни наотрез отказался открывать ее Врата. Он, конечно, объяснял почему. Сказал, Шимора для этого слишком хороша. Слишком могущественная и одновременно неопытная, чтобы пережить такую встряску. Не стоит понапрасну рисковать, пока она молода и здорова, и ее жизни ничего не грозит. Мы трое к тому моменту уже кое-чему научились, поэтому знали, что Мастер Иллайуни говорит чистую правду, но сама Шимора ему не верила. Говорила: какая может быть вера человеку, который называет жизнь ложью? И нас слушать не хотела. Заткнитесь, хитрые подлизы, выклянчили себе бессмертие, и думаете, что сразу стали умнее всех, и так далее, сами знаете, чего можно от злости наговорить. Мы на нее не сердились, хотя бы потому, что… Слушайте, я совсем не люблю сплетничать, но если не рассказать, вы не поймете, что Шимора не так уж и виновата.

– Ты о чем?

– Ну вы же видели Мастера Иллайуни. И наверное можете представить, как мы были им очарованы.

– Ну, в общем да, – невольно улыбнулся я.

– Лично я бы, наверное, умер ради него, – простодушно признался Карвен. – Запросто. По одному ему слову. А я при этом не девчонка. Для них-то он еще и красавец, каких не бывает. И вообще идеальный возлюбленный, как из старинных историй о странствующих принцессах и их волшебных видениях. В общем, не удивительно, что Шимора в него влюбилась. А влюбиться в Мастера Иллайуни – это хуже не придумаешь. Он же кейифай. И по нашим меркам ужасно старый, столько тысячелетий, по-моему, вообще никто из людей не живет, даже самые могущественные колдуны. У них все совершенно иначе устроено, в том числе чувства. Особенно чувства! И то, что для нас предельная степень близости, для них – просто один из множества способов приятно провести время с чужими людьми. А что для них настоящая близость, этого я, наверное, даже вообразить никогда не смогу. В общем, мы очень разные, только с виду похожи – две руки, две ноги, и все остальное примерно на том же месте.

– И это здорово сбивает с толку.

– О да. Такими как Мастер Иллайуни лучше любоваться на расстоянии – как морем или закатом, которые делают нас счастливыми одним своим присутствием, не устанавливая с нами каких-то особых отношений. Танита это сразу поняла и была рядом с ним очень счастлива. Ну и до нас с Менке в какой-то момент дошло, но нам, по понятным причинам, с самого начала было проще. А Шимора упорно оценивала поведение Мастера Иллайуни, как если бы он был человеком – примерно таким же, как мы, просто старше и немного умнее. «Хитрее», как говорила она сама. И быстро дооценивалась до такой катастрофы, что хоть плачь.

– Мама дорогая, – потрясенно вздохнул я. – И я еще имею наглость периодически жаловаться на свою судьбу! Была бы она такой злодейкой, как я ее рисую, сделала бы меня девчонкой, которую угораздило влюбиться в старого кейифайя. Хуже, пожалуй, уже ничего не придумаешь. Правда, родиться одним из людоедов энго с окраины Красной Пустыни тоже, наверное, не сахар. Но все равно полегче: они, говорят, совершенно безмозглые. Вполне можно жить.

Карвена мое признание, похоже, шокировало. Причем даже не из-за отчаянной готовности родиться безмозглым людоедом.

– Вы что, правда жалуетесь на свою судьбу? – спросил он. – Или просто для красоты так сказали?

– Да почему же сразу для красоты. Бывает еще как жалуюсь. У меня вообще довольно склочный характер. Ну и судьба, положа руку на сердце, умеет иногда удивить и… скажем так, порадовать. А потом догнать и еще раз порадовать. И снова удивить. Но самого худшего она со мной, как я сейчас понимаю, все-таки не учинила. Надо бы это запомнить и почаще ее благодарить. А Айса, конечно, влипла, что тут скажешь.

– Ну да, – согласился Карвен. – Вот я и ломал голову, как ей помочь. И вроде бы нашел способ.

– Вот это ваше развлечение со смертью?

– Ну да. Шимора говорила, ее мучает, что среди наводнивших город сновидцев иногда встречаются тяжелобольные люди, которым предстоит скоро умереть. И она не может ни помочь, ни перестать это видеть. Это и правда тяжелое испытание. Собственное бессилие невыносимо, особенно когда у тебя на глазах кто-то умирает. Не знаю, как настоящие знахари с призванием это выдерживают. Потому что и без призвания – совсем не мед. В общем, я ей предложил: давай попробуем что-нибудь с этим сделать. Научу тебя всему, что знаю, а дальше поглядим.

– И получилось? – недоверчиво спросил я.

– Ну да. Это оказалось совсем несложно; честно говоря, я с самого начала думал, что так и будет. У Шиморы со сновидениями совсем не ладится, не ее это призвание. А Мастер Иллайуни учил нас засыпать таким образом, чтобы присниться пациенту…

– Выстрелив собой, как из бабума, ему в лоб? – подхватил я, вспомнив объяснения Меламори.

– Ух ты! И такая техника есть? – восхитился Карвен. – Нет, нас учили совсем иначе: передвигаться по таким специальным невидимым, но явственно ощутимым тропам, рисуя в воображении облик того, кому должны присниться, страстно желать встречи, и в итоге так себя накрутить, что все пути поведут в его сон… Собственно, у меня с этим тоже были проблемы: обычно я попадал не в сновидение пациента, куда нас вел Мастер Иллайуни, а сюда. И еще в разные места. Потому что на самом деле страстно хотел увидеть всякие удивительные штуки, а вовсе не кого-то лечить.

– Тебя можно понять.

– Ну да. В сновидении человек обычно предельно честен, и это огромная сложность – теоретически преодолимая, но, как оказалось, не в моем случае. К счастью, иногда стремление узнать что-нибудь интересное оказывалось сильнее желания шляться где попало. Поэтому несколько важных уроков я все-таки получил. Открывать Врата и изгонять смерть технически довольно просто – при условии, что делаешь это не в сновидении, где приходится контролировать не только свои действия, но и внимание сновидца, которое должно быть на тебе сконцентрировано, и его хаотические перемещения между слоями иллюзорных пространств, и даже число собственных рук. Потому что, если отвлечешься, тут же может вырасти целая дюжина дополнительных, и работать становится совершенно невозможно.

– Ужас какой, – искренне сказал я. – Я бы чокнулся. А Менке, получается, все это уже умеет? Во дает!

– Он говорит, иногда у него вроде бы кое-что получается. Но я-то понимаю, что стоит за этими «иногда» и «кое-что»! Это так невероятно круто, что знай я его чуть хуже, решил бы, что врет. На самом деле, чтобы научиться брать сновидение под полный контроль, требуется время. Очень много времени! Кейифайи этому искусству тысячелетиями обучаются. Могут себе позволить никуда не спешить… Да, так все это я к чему: успешно действовать в сновидении очень трудно, но сам по себе ритуал открытия Врат совсем несложный. И мне пришло в голову, что у нас с Шиморой появилась уникальная возможность применить эту технику наяву, с людьми, которые все самое трудное уже сделали сами. В смысле увидели нас во сне. Эта идея совершенно меня окрылила. И я предложил ей попробовать. Мне казалось, что для Шиморы это важно – сделать то, что долго не получалось. Иногда человеку необходимо победить свое «не могу», потому что оно лежит поперек судьбы как огромный камень, мешает течь дальше… Хотя чего я вам рассказываю. Готов спорить, такие вещи вы знаете лучше меня.

– Ничего, повторение еще никогда никому не вредило. И что было дальше? Вы вместе поймали спящего, открыли его Врата, выгнали смерть?

– Мы, конечно, никого не ловили, – улыбнулся Карвен. – Просто шли мимо и увидели, что этот человек лежит при смерти – где-то там, у себя дома. И так страдает, что боль остается с ним даже во сне. А в остальном – ну да, примерно так.

– Но со слов Иллайуни я понял, что просто выгнать чужую смерть недостаточно, надо самому умереть этой смертью. Совершенно не представляю, как это делается, но если оставить все как есть, смерть вернется домой, и привет.

– Вот именно это я и хотел проверить в первую очередь. И оказался прав!

– В чем именно?

– Вы когда-нибудь занимались созданием овеществленных иллюзий?

– Неожиданный вопрос. Однако можешь себе представить, одна из них даже живет у меня дома.

– Овеществленная иллюзия живет у вас дома?! Как такое может быть?

– Вышло так, что один мой приятель купил у букиниста книгу «Веселая Магия для будущих послушников»…

– Я тоже! – воскликнул Карвен. – Именно эту книжку. И тоже у букиниста. Буквально на следующий день после того, как вернулся в Ехо. Смешная на самом деле ситуация: пока я был в изгнании за колдовство, тут дошкольники успели такому выучиться, что мне и не снилось. Я так растерялся, что решил начать с детского учебника. Правильно, кстати, решил: книжка оказалась полезная. До сих пор не нарадуюсь. Очень много оттуда узнал. Круче только трактат Старшего Магистра Ордена Дырявой Чаши Айту Бурумины «О вредоносном влиянии так называемого «темного пути» на здоровье практикующих» – там техника так подробно описана, словно он хотел не столько напугать, сколько научить. Хотя, конечно, пугает тоже знатно!

– Ничего себе у тебя библиотека, – одобрил я. – Так вот, мой приятель спросонок применил какую-то тысячемиллионную ступень[126] магии вместо положенной…

– Восемнадцатой, – подсказал Карвен.

– Да, именно. Спасибо. И в результате его овеществленная иллюзия навсегда осталась с нами. Отличная получилась иллюзия, всем бы такую светлую голову и деликатный характер. Поэтому я, как видишь, в теме. Но все равно не понимаю, каким боком причастно овеществление иллюзий к вашим с Айсой делам?

– Да таким, что именно этот фокус из детской книжки помог мне овеществить смерть! Превратить ее в горошину. То есть, не то чтобы я настаивал именно на такой форме, но что получилось, то получилось. А горошину оказалось легко унести и спрятать, тут мне повезло.

– Пожалуй, тебя и правда следует посадить в Холоми, – сказал я. – Но не в наказание, а в знак уважения к твоим достижениям в области экспериментальной магии. Даже не знаю, как еще его выразить. Разве что перейдешь со мной на «ты»? Так, пожалуй, сойдет.

– Если это единственная альтернатива Холоми, значит придется, – улыбнулся Карвен. – Я уже как-то привык к мысли, что меня, в общем, особо не за что туда сажать. Трудно снова от нее отвыкать.

– Ты давай рассказывай, что было дальше.

Он заметно скис.

– Да не помрешь ты от Айсиных заклинаний. Спорю на что угодно.

– Я не поэтому, – отмахнулся Карвен. – Мне не из-за заклинаний тяжело рассказывать. А из-за… всего остального. До сих пор надеюсь, что она меня просто разыграла. Жестоко, но это как раз ладно. Потому что не может же быть…

Он умолк и отвернулся. Но от меня так легко не отделаешься.

– Что – не может?

– Что она действительно хотела убить Таниту, – почти беззвучно закончил он.

– Убить?!

– Ну, скорее проверить, не умрет ли та, если…

– Если что?

– Если станет играть на своей ишке.

– А почему она должна от этого умереть? Я же не умер, когда взял ишку в руки. И Мелифаро не умер, только разозлился. И ты сам тоже жив-здоров, хотя полдня с ней таскался. А Иллайуни говорил мне, что оставил твои Врата открытыми, и теперь ты все время в большой опасности. Но даже с тобой ничего не случилось. Почему Танита должна стать исключением? Что за странная фантазия?

– Вот и я надеюсь, что это был просто розыгрыш. Но вообще-то, когда Танита играет, ее Врата не просто открыты, а распахнуты настежь, шире, чем у любого из нас. И она становится очень уязвимой. Мастер Иллайуни даже просил нас за ней присматривать, насколько это вообще возможно. Например, чтобы она никогда не играла в трактирах, где ссорятся и дерутся, а только в приличных местах. На самом деле даже не знаю, что тут еще придумаешь, остается только довериться судьбе. Но играть на ишке, в которой спрятаны чужие смерти, ей точно не следует, я так думаю.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай теперь по порядку. Как я понимаю, вы с Айсой успели спасти пятерых умирающих сновидцев. Превращали их смерть в горошины, прятали их в разных местах, никаких неприятных последствий это не возымело. Очень хорошо. Что дальше? Когда все пошло не так?

– Вчера, пока мы с вами сидели на концерте, Шимора вскрыла наши тайники. Думала, я не узнаю. Я бы, собственно, и не узнал, если бы не сэр Скалдуар.

– Ван Дуфунбух? А он тут при чем?

– Просто сэр Скалдуар питает слабость к разным старинным заклинаниям. И ко мне он тоже питает некоторую слабость – в том смысле, что любит меня всему учить. Думаю, надо сказать спасибо Мастеру Иллайуни: за несколько лет рядом с ним я привык, что учителю надо смотреть в рот и в любой момент ожидать от него чуда. И не разочаровываться, если не дождешься, потому что рано или поздно выяснится, что чудо все-таки было, просто ты, дурак, по неопытности его пропустил.

– Полезная техника, – подтвердил я. – Смотреть в рот, ждать чуда и никогда не разочаровываться – от такого отношения кто угодно растает. Только сымитировать практически невозможно. Или ты искренен, или нет.

– Ну, у меня с искренностью пока никаких проблем, – улыбнулся Карвен. – Сэр Скалдуар действительно знает разные удивительные вещи. Среди трюков, которым я успел у него научиться, есть одно простое, но малоизвестное заклинание, которое в старые времена позволяло людям вовремя узнавать, если в дом зашел кто-то чужой. Ну или не в дом, а в лавку. Или просто открыл сундук. Или, как в нашем случае, залез в тайник. Когда это происходит, внутри словно бы звенит охранная сигнализация, эту разновидность тревоги ни с чем не перепутаешь. И лицо похитителя видишь как наяву.

– То есть ты с самого начала не доверял Айсе?

– Да ну, какое там. Я не от Шиморы защищался, а просто на всякий случай. Чтобы не тревожиться постоянно: а вдруг какие-нибудь шустрые детишки откопали наш клад?

– Но все-таки она не знала, что тайники у тебя под охраной.

– Не знала, – подтвердил Карвен. – Но только потому, что я не хотел ее лишний раз огорчать.

– Чем огорчать?

– Тем, что знаю какое-то неизвестное ей заклинание. Шимора и так изводится, что ей пришлось у меня чему-то учиться. Она привыкла знать и уметь больше, чем я. Для нее это и раньше было важно, а уж теперь…

– Тяжелый случай, – вздохнул я.

– Ну да. С другой стороны, у всех свои больные места. У нее – такое.

– Ладно. Значит, Айса не знала, что ты заколдовал тайники. И попалась. И что?

– Я послал ей зов и спросил, что она творит и зачем. Шимора стала объяснять, что тайники у нас неудачные, надо все немедленно перепрятать; в общем, уж насколько я обычно доверчив, а все равно понял, что она обманывает. Попросил ее подождать меня и ничего не предпринимать. А потом очень долго выбирался из центра. Амобилера у меня нет, а взять наемный там негде. Вообще-то я уже немножко умею ходить Темным Путем…

– Да, я заметил. Это Магистра Айту Бурумину надо благодарить?

– Ага, – смущенно подтвердил Карвен. – Говорю же, там так подробно описано, чего именно не надо делать, что кто угодно научится!

– Но, между прочим, ты совершенно напрасно боишься ходить на большие расстояния. На другой материк без специальной подготовки и правда лучше не соваться, но в пределах Соединенного Королевства даже для новичка никакой опасности нет.

– Я не боюсь. Просто пока иначе не выходит. Наверное, дело в том, что я до сих пор не могу поверить, что научился. Сомнения все-таки очень мешают. А волнение мешает еще больше, поэтому вчера у меня вообще ничего не получилось. Пришлось идти в Старый Город пешком. Пока дошел, Шимора успела разобраться со всеми тайниками. Я по дороге еще несколько раз с ней разговаривал, просил успокоиться, остановиться, дождаться меня. Совершенно не понимал, что происходит. В конце концов, я ей пригрозил – просто от отчаяния. Сказал, что если она не образумится, донесу на нее в Тайный Сыск, пожалуюсь на кражу магических амулетов, и плакала тогда ее дипломатическая карьера. Самое удивительное, что она сразу поверила. И наконец согласилась со мной встретиться. Велела приходить в особняк Кауни Мары. Ну, то есть в Танитин дом.

– А откуда она узнала, что Танита там живет?

– Я сам ее туда в гости приводил. Давно, больше года назад. Надеялся, что девчонки опять подружатся. Танита тоже этого хотела, а Шиморе было любопытно посмотреть, как она теперь живет. Но, честно говоря, полная ерунда из этого получилась. Шиморе не понравилась обстановка, а Таните – ее высокомерие… Ладно, неважно. Главное, Шимора знала, куда идти. И что хозяйки долго не будет дома, тоже знала. Что Танита там уже почти не живет, она вряд ли в курсе, но про концерт я сам ей рассказал. Надеялся: вдруг захочет пойти, и тогда все наконец-то исправится? Все обнимутся, помирятся и перестанут заниматься ерундой… Я вообще тот еще дурак, вы это уже, наверное, заметили.

– Трудно такое не заметить, – кивнул я. – Местами натурально как в зеркало гляжусь. И кстати, мы перешли на «ты». Еще какое-то время назад.

– Просто я пока не привык. И волнуюсь, поэтому путаю. И вообще никак не могу совместить эти две реальности.

– Какие именно?

– Одну, где мы с тобой вместе сидим в другом мире, который мне часто снился, и разговариваем обо всем на свете, как будто дружили всю жизнь. И вторую, где я – совсем беспомощный дурак. И паникер. И, чего уж там, просто трус.

– Да ладно тебе, – сказал я. – Именно так и выглядит правда о любом человеке: все мы одновременно трусы, герои, могущественные колдуны и беспомощные дураки. В итоге все решает только вектор нашего движения.

– Что?

– Направление, в котором движется весь этот обоз, битком набитый нашими внутренними трусами и храбрецами. Только оно имеет значение. А что с нами происходит по дороге, и кто в обозе при этом орет громче всех – дело десятое. Понимаешь?

Карвен задумался, потом честно помотал головой:

– Наверное, нет. Мне все-таки кажется важным вести себя достойно в любой момент. Другое дело, что у меня не получается.

– Ничего, – утешил его я. – Вряд ли это гораздо трудней, чем контролировать количество своих рук в рабочем сновидении. Какая-то тысяча лет, и дело пойдет на лад. А пока рассказывай, что было дальше.

– Ну, для начала я очень глупо попался. В первый же момент Шимора наложила на меня заклинание, я и моргнуть не успел. Как-то не ожидал от нее. Хотя ничего необычного в этом нет. Кто угодно на ее месте решил бы защитить себя от доноса.

– Ты все-таки очень старательно ее выгораживаешь. Это заклинание до сих так действует?

Карвен нахмурился и отрицательно помотал головой:

– Если бы заклинание действовало, я бы вообще ни слова об этой истории не смог рассказать. Просто я правда считаю, что ответственность, по большому счету, на мне. Идея была моя, я уговорил ее попробовать, сам всему научил. И доносом пригрозил тоже я. Думаю, это ее окончательно подкосило. Был единственный друг, и вдруг оказался чужим человеком, готовым предать при первой же ссоре. Поэтому я совсем на нее не сержусь. Только на себя. В этом деле я совершил столько ошибок, что хватило бы на целый полк дураков. Потерял самообладание, не сумел переубедить, попытался запугать, потом не заметил, что на меня накладывают заклинание, да еще и поверил на слово, будто оно смертельно опасно. И тут же наложил в штаны. Ладно, по крайней мере, Шимора получила удовольствие. Подробно объясняла, в каких именно муках я умру, если попробую воспротивиться запрету и рассказать о наших делах, все равно кому, хоть собственному умывальнику. Предвкушала, как я теперь буду ей во всем помогать, хочу того или нет. И страшно ругала Таниту. Я не представлял, что Шимора так ее ненавидит – только за то, что Мастер Иллайуни ее любит; ай, ладно, неважно. Важно вот что: когда Шимора спросила, где Танита хранит свои инструменты, я сразу же показал. Даже не попробовал сопротивляться. Вот это меня очень мучает. И, наверное, будет мучить всегда.

– Ну слушай, – сказал я. – Заклинание и само по себе довольно сильное, а тебе еще наврали с три короба… Но кстати, интересный момент. Если Айса тебя заколдовала, значит, магия в тот момент еще работала? Заклинание-то уандукское, но без силы Сердца Мира оно бы так на тебя не подействовало.

– Я тоже думаю, что работала. В тот момент смерти еще лежали у Шиморы в карманах, каждая в отдельном мешочке. Я их паковал, когда прятал в тайник, сам не знаю зачем. Наверное, просто для порядка. Сэр Скалдуар приучил меня к такой аккуратности, что я сам от себя иногда готов на край Мира сбежать. Но тогда я обо всем этом не думал, а только радовался, что из всех Танитиных инструментов в доме осталась только старая ишка, на которой она почти никогда не играет. Остальные уже перекочевали к Ланки, и как же это хорошо, – думал я, пока Шимора вынимала горошины из мешочков и вертела их у меня перед носом прежде, чем положить внутрь. «И ничего ты мне теперь не сделаешь!» Я и правда ничего не сделал. Только смотрел. И увидел, как они притягиваются, соединяются и превращаются в большой шар. Очень странное зрелище! Меня оно так заинтересовало, что я временно забыл обо всем. А Шимору почему-то напугало. Она сразу как-то погасла, перестала веселиться, сказала мне: ладно, давай положим эту пиликалку на место и пойдем. И мы ушли.

– Погоди. Вы просто оставили все вот это вот посреди Старого Города и ушли? Вы правда думали, что никто не заметит?..

– Что именно не заметит? Если ты про магию, то будешь смеяться, мы тогда еще сами не знали, что она отменилась. Как-то так вышло, что нам не понадобилось колдовать: быстро убрали ишку на место, вышли из дома, а через заборы мы оба, хвала Магистрам, без всяких заклинаний легко перебираемся… Поэтому у нас не было шанса понять, что натворили. И беспокоились мы тогда совсем о другом. Не знаю, как Шимора, а я весь остаток ночи бродил по городу и пытался заставить себя что-нибудь предпринять. Хотя бы предупредить Таниту, чтобы пока не возвращалась в особняк. Или вынести эту грешную ишку из ее дома и утопить в реке – казалось бы, чего проще? Но заклинание действовало, а я боялся. И ничего не смог.

– Но потом-то ты ее вынес.

– Так это потому, что Шимора мне разрешила. Даже не просто разрешила, а попросила. Когда поутру в Доме у Моста поднялся переполох из-за исчезнувшей магии на улице Мрачных Дверей, я сразу подумал про шар из смертей. И первое, что мне пришло в голову – забрать этот… эту штуку из Танитиного дома и перепрятать в таком месте, куда никто никогда не заходит. Послал зов Шиморе, рассказал, что творится, она перепугалась и попросила, чтобы я этим занялся. И я занялся, благо сэр Скалдуар сам отправил меня помогать патрульным. Напроситься в нужный район было совсем не сложно. В полиции меня любят. К тому же обычно достаточно сказать, что где-то рядом живет твоя подружка, и все сразу готовы помогать тебе устроить внеочередное свидание, даже в ущерб работе. Особенно если в ущерб!

– А «Шиффинским шлаффом» ты зачем намазался? – спросил я. – Если хотел провести нашего Нумминориха, то почему не облил им все вокруг, чтобы мы не узнали, что в доме живет Танита? И почему не переоделся потом? Или это был такой хитрый способ навести нас на след?

– Провести Нумминориха? Погоди, а при чем тут он?

Карвен так удивился, как будто впервые услышал, что в Тайном Сыске служит нюхач. Что, положа руку на сердце, маловероятно. Не настолько он рассеянный и вдохновенный, чтобы вообще ничего вокруг не слышать и не замечать.

– Эй, – сказал я, – ты чего? «Шиффинский шлафф» перебивает все остальные запахи. Если бы ты полил им весь дом, наш нюхач не смог бы…

– Так полицейское зелье еще и для этого годится? – потрясенно спросил Карвен. – Представляешь, я не знал! Сэр Скалдуар сказал, что «Шиффинский шлафф» – это такое старинное средство, которое возбуждает приязнь и даже симпатию в незнакомцах. И вообще в ком угодно, включая диких зверей. Раньше его использовали охотники, чтобы подманить добычу, а когда сэр Кофа Йох стал начальником Правобережной полиции, закупил несколько возов этого зелья для своих подчиненных, чтобы горожане полюбили полицейских. И вроде бы подействовало… Я, каюсь, стащил склянку из кладовой и использовал перед разными важными встречами. И перед концертом вылил на одежду несколько капель. Все-таки новая компания, незнакомые девушки, в общем, не помешает, я так решил.

– Похоже, старик над тобой подшутил. Потому что сэр Кофа не далее как сегодня рассказывал, как использовал «Шиффинский шлафф», чтобы защитить своих сотрудников от Орденских нюхачей. Других полезных свойств у этого зелья вроде бы нет.

– Странно, – протянул Карвен. – Но тогда почему я всем нравлюсь?

– Может быть, ты просто обаятельный? – предположил я. – С некоторыми случается. Прими свою судьбу и смирись.

А про себя подумал: что, если сэр Скалдуар Ван Дуфунбух за все это время не сказал своему ассистенту вообще ни слова правды? Ну, то есть не по работе, а когда разглагольствовал о так называемых малоизвестных чудесах? А наивный мальчишка принимал все за чистую монету, да с такой самоотдачей, что наспех, для смеху выдуманные магические приемы работали для него не хуже настоящих?

Я бы, честно говоря, не удивился. Совсем нет.

– Все-таки очень странно, – повторил Карвен. – Я уже даже сам начинаю сомневаться: а может быть, я вру? Не нарочно, просто, например, от перехода между Мирами одни воспоминания подменяются другими? И я теперь помню то, чего не было?

Я содрогнулся от такого предположения. Но вслух бодро сказал:

– Ну здрасьте. Еще чего не хватало. Давай не будем умножать бессмысленную сложность. Очень тебя прошу.

– Да, пожалуй, – согласился он. – Просто сейчас так приятно думать: а вдруг все, что я помню, на самом деле неправда? Было бы здорово, потому что я вел себя как самый трусливый человек в Мире. И от страха окончательно поглупел. В панике метался туда-сюда. В особняк зашел не знаю с какой по счету попытки – все мерещилось, что на меня кто-то смотрит. Потом битый час пытался вынуть смерть из Танитиной ишки, но ничего не вышло, она к ней как-то приросла. И прикасаться к этому шару было очень неприятно, Вроде ничего особенного, но жуть разбирала. Ну или просто я так себя накрутил? В конце концов, пришлось забирать ишку целиком. Хотел сразу унести ее подальше, куда никакой патруль не доберется, и там закопать, но в амобилере с ней не поедешь, а Темным Путем пока получается через раз и на совсем небольшие расстояния. Я добрался до центра, но тут меня хватились на службе. Пришлось прятать ишку в первом попавшемся заброшенном доме и возвращаться. Все это время я пытался договориться с Шиморой. Умолял ее пойти к тебе или к кому сама захочет и все рассказать. В любой устраивающей ее версии. Предлагал: вали все на меня, пусть сажают в Холоми хоть на всю жизнь, лишь бы этой штукой занялись специалисты. Но она не соглашалась. Ни в какую. Сами разберемся, и все тут. А без ее согласия я не мог попросить помощи. Потому что заклинание, сам понимаешь. А я все-таки очень боюсь умереть.

– Это совершенно нормально, – сказал я. – Все нормальные люди боятся смерти. И даже некоторые психи, включая, к примеру, меня. Не изводись ты так.

– Вот что ты особенно здорово умеешь, так это утешать, – вздохнул он. – Рядом с тобой сразу начинает казаться, что на самом деле я молодец. А если сделал что-то не то, это вполне поправимо.

– Да потому что так оно и есть. Ты молодец, и все поправимо, если уж так отлично сложилось, что ты до сих пор жив. А я очень честный. Не могу скрывать от тебя эту страшную правду. Извини.

Карвен улыбнулся. Вот и славно. Всяко лучше, чем причитать о своей так называемой трусости, которая, на самом деле, просто следствие уравновешенности. Если бы мне так трепали нервы, я бы быстро взбеленился до полной утраты инстинкта самосохранения. А каких дров наломал бы в таком состоянии, лучше даже не думать. А то сам от себя с воплями убегу.

А он не взбеленился. И не натворил. Вот и вся разница.

– Давай расскажу, что было дальше, – предложил я. – Ты спрятал ишку на улице Тихих Дней. Потом, когда туда примчалась полиция во главе с сэром Мелифаро, придумал какой-то повод вернуться, забрал инструмент и понес перепрятывать. Решил, что для начала сойдет бывшая резиденция Ордена Посоха в Песке, туда редко кто-нибудь забредает. Унес, закопал под крыльцом…

– Ты и это знаешь?

– Знаю. Но вовсе не потому, что исполнен сияющей мудрости и вижу тебя насквозь. Просто у нас очень хороший нюхач. Он даже ветку, которой ты копал яму, нашел. И сказал, что ты сперва отправился обратно в город, но вскоре вернулся. И снова ушел – теперь уже в направлении усадьбы, где мы в итоге накрыли всю вашу развеселую компанию: комок смертей, оранжевую ишку, сердитую леди Шимору и твой след. Вопрос, за каким лешим вы устроили там вечеринку, остается открытым. С другой стороны, если уж думать, куда приткнуть эту горемычную ишку, усадьба действительно отличный вариант. Места глухие, пожаловаться на отсутствие магии некому. А наши патрули до пригородов вряд ли добрались бы. Во всяком случае, не в ближайшие дни.

– Да. Но у меня к тому времени появилась идея получше.

– Что за идея?

– Я подумал, что надо увезти эту штуку как можно дальше от Сердца Мира. Лучше вообще на другой материк. В идеале отдать ее Мастеру Иллайуни. Уж он-то наверняка должен знать, что с этим делать. И Шимора сразу согласилась. Очень обрадовалась, что я готов отправиться в Суммони. Сказала, что даст мне денег на дорогу туда и обратно – это было очень кстати, я пока столько не накопил. И даже почти извинилась за то, что связала меня заклинанием…

– «Почти» – это как?

– Сказала, что я сам был виноват, – улыбнулся Карвен.

– Примерно так я и подумал. Бедная Айса.

– Здорово, что ты тоже это понимаешь. Мне, наверное, никогда в жизни никого не было так жалко, как ее сейчас. Разве что умирающих, которых мы пытались лечить. У нас, сам понимаешь, далеко не всегда получалось. Но пятерых мы все-таки спасли, и это уже неплохо. То есть я не совсем зря это затеял. Как думаешь?

– Конечно, не зря, – согласился я.

А насчет благих намерений, которыми обычно оказывается вымощена дорога в ад, я говорить не стал. Во-первых, это далеко не всегда правда. А во-вторых, не хотелось бы объяснять Карвену, что такое ад. Если уж человеку посчастливилось родиться в Мире, где не существует дикой теории о вечной посмертной муке для недостаточно положительных персонажей, пусть живет без нее и дальше. Мне, конечно, завидно, но ничего, как-нибудь потерплю.

– Слушай, а просто послать зов Иллайуни и попросить совета вы не догадались? – спросил я. – Может, и ехать никуда не пришлось бы.

– Да я с самого начала хотел это сделать! Ну, то есть самому Мастеру Иллайуни зов не пошлешь, старые кейифайи Безмолвную речь не жалуют. Но всегда можно попросить Менке, чтобы поговорил с ним и передал нам ответ. Но я не мог – из-за заклинания. Шимора пообещала связаться с Менке сама. А мне предложила встретиться в усадьбе ее прадеда. Когда-то мы устраивали там отличные пикники.

Он так помрачнел, словно собирался добавить, что на этих пикниках они ели живьем новорожденных котят. Но все же обошлось без душераздирающих признаний.

– Я пришел раньше, устроился в большой комнате, где мы когда-то пировали, отложил ишку в сторону и перевел дух. Все-таки очень муторно носить ее за собой. А без нее сразу стало гораздо лучше. Я сидел в траве у окна и планировал свое будущее путешествие. Очень непросто выбраться из Соединенного Королевства с такой штукой за пазухой, но я был уверен, что как-нибудь справлюсь. Доберусь пешком до Гажина, спрячу ишку где-нибудь в загородном лесу, чтобы не наделать переполоха, найду в порту иноземный корабль, команда которого обходится без нашей Очевидной магии, приплачу капитану, чтобы взял меня на борт глубокой ночью и сразу отплыл – в общем, я более-менее успокоился и даже почти обрадовался. Все-таки здорово, когда четко понимаешь, что делать. Ну и вряд ли можно считать таким уж большим несчастьем поездку к Мастеру Иллайуни, да еще и с деньгами в кармане… Но тут появилась Шимора. Когда я ее увидел, сразу понял, что дело плохо. Так и вышло: она передумала. До сих пор не знаю почему. Мне она ничего не объяснила. «Ты никуда не поедешь, я так решила, и точка. Давай, иди на дорогу, посылай зов Таните, пусть едет сюда и забирает свою ишку. Если уговоришь ее поиграть прямо тут, не откладывая, будешь совсем молодец». Я, конечно, пытался ее переубедить. Мы, наверное, больше часа проспорили. Но оба знали, что последнее слово все равно останется за ней. Шимору это очень развлекало. Наверное, только поэтому и позволяла мне тянуть время.

– Убил бы на месте, – твердо сказал я.

– А я даже тогда думал только о своей шкуре, – вздохнул Карвен. – Решил, что Шимора сошла с ума, а запаха безумия нет, потому что магия здесь не работает. На самом деле я не знаю, нужна ли для распознавания запаха безумия магия, но логично было предположить… На самом деле очень страшно находиться во власти сумасшедшей, наложившей на тебя заклинание. Я был в отчаянии: только что все наконец-то уладилось, мы придумали отличный выход, и на тебе – что-то щелкнуло в ее безумной голове, и теперь мы снова собираемся убивать Таниту. Ну, то есть проверять, умрет она или нет. А хуже всего было точно знать, что в конце концов я сделаю, как велит Шимора. И даже не очень важно, чем это закончится, потому что уже сейчас ясно: я не смогу с таким собой примириться. И большой вопрос, стоит ли мне в таком случае оставаться в живых… Ну а что было дальше, ты знаешь: я исчез оттуда и оказался здесь.

– Теперь ясно, почему ты решил, будто умер.

– Ну да, – вздохнул он. – Вот так ни с того, ни с сего в самый нужный момент попасть в другой Мир, – слишком большая удача для такого труса, как я.

– Кстати, а знаешь ли ты, что согласно Кодексу Хрембера человек, находившийся под воздействием чужого заклинания, не может быть осужден ни за какое преступление? – спросил я. – Включая убийство, попытку государственного переворота и даже появление при Королевском дворе в вышедшем из моды костюме?

– Ну вроде бы как-то так, – неуверенно ответил Карвен.

– Очень хорошо. Мой тебе совет: не пытайся быть к себе строже, чем Канцелярия Скорой Расправы. Просто поверь мне на слово, победа в этом соревновании тебе не нужна.

– Все равно человек должен быть сильнее – если не чужих заклинаний, то собственного страха, – твердо сказал он.

– Должен, – согласился я. – Но это дело наживное. Думаешь, управляться с собой наяву легче, чем в этом вашем «рабочем сновидении»? Если да, имей в виду: тебе только кажется. Ты просто не успел этому научиться. Я, кстати, тоже не успел. По идее, это вообще бесконечный процесс. Так что прекращай публичную казнь. Лучше посмотри по сторонам. Ты все еще в этом удивительном мире. Он – твой. И другие, ничуть не менее удивительные. Вся их бесконечность теперь принадлежит тебе. Ну и мне, правда, тоже. Но мы, пожалуй, не подеремся. Бесконечность очень легко поделить.

Карвен адресовал мне сияющий взгляд.

– То есть ты все это услышал и все равно думаешь, что со мной вполне можно иметь дело?

– Ты пока слишком мокрый, чтобы знать правду, – ухмыльнулся я. – А то, чего доброго, опять полезешь обниматься. А мне не нравятся холодные мокрые люди. У меня вообще довольно много предрассудков, извини.

Он расхохотался – ясно, что не от моей шутки, а просто от облегчения. Рухнул на спину, раскинув руки, но тут же снова вскочил. Огляделся по сторонам, как будто только что здесь оказался. Сказал:

– Да, что бы там ни было, а я сейчас сижу в другом мире. И хоть ты тресни, я тут! Но так же не бывает!

– Да ладно тебе, – сказал я. – Что значит – «не бывает»? Некоторые люди рождены для путешествий между Мирами. Просто такой талант, как у Таниты к музыке. Довольно редкий, но все-таки иногда встречается.

– И внезапно встретился у меня, – подхватил Карвен. – Слушай, но это же чокнуться можно!

– Можно. Путешествия между Мирами, как по мне, и есть разновидность безумия. К счастью, без запаха. И, что особенно приятно, более-менее контролируемого. Вполне можно жить. Я же живу, как видишь. Ну что, пошли домой?

Он сразу снова помрачнел.

– Не хочешь, – констатировал я. – Естественно. Я бы на твоем месте тоже не горел желанием возвращаться в реальность, где мне только что было так хреново. И проблемы еще не то чтобы рассосались. И как минимум одной очной ставки с леди Шиморой явно не избежать. И с Танитой придется объясняться. Это называется «добро пожаловать в реальный мир, детка». Я могу сколько угодно обещать, что ты будешь под моей защитой, но и сам понимаю, что полное отсутствие неприятностей гораздо лучше, чем самая надежная защита от них.

– Ох, даже не в этом дело, – вздохнул Карвен. – Ясно, что я просто не хочу возвращаться к тому себе, каким был последние сутки. Кажется, это я здесь такой везучий и уже почти храбрый. А стоит вернуться, и сразу опять превращусь…

– Да ни в кого ты не превратишься. Ты – это ты, а не два разных человека, «плохой» и «хороший». К тому же переход между Мирами не отшибает память. И не отменяет полученный опыт. Честно. Я сто раз проверял. А теперь войди в мое положение: у меня дома куча дел. И исчез я внезапно, без предупреждения, не удивлюсь, если там уже все стоят на ушах. А тебя я здесь одного не оставлю. Поэтому и тороплю. Извини.

Карвен молча кивнул, поднялся, подошел к ближайшему столбу воды, сунул в него голову и стоял так достаточно долго, чтобы у меня мелькнула дикая мысль: он что, утопиться решил? Но наконец вынырнул, встряхнулся, обратил ко мне улыбающееся лицо, сказал:

– Все, я в порядке. А как мы отсюда уйдем?

Хороший, между прочим, вопрос.

У каждого путешественника между Мирами свой способ попадать в Хумгат. Опытные мастера отличаются от новичков тем, что могут выбирать из множества вариантов: как мне сегодня больше нравится? В этом смысле я, конечно, все еще новичок. Я знаю несколько способов попадать в Коридор между Мирами, но простой и безотказный только один: открыть дверь в темноте. Любую. Можно воображаемую. А если вокруг слишком светло, темноту приходится обеспечивать самостоятельно, закрыв глаза. Эти простые хитрости здорово облегчают мою участь, а то даже не знаю, как бы я выбирался из реальностей вроде этой, где нет ни домов, ни прилагающихся к ним дверей. И ночи еще поди дождись.

– Давай руку, – скомандовал я. – И закрывай глаза, это обязательное условие. И учти: я собираюсь оказаться в Ехо, на крыше Мохнатого Дома, примерно за час до сегодняшней полуночи. Не думаю, что ты потеряешься, обычно я отлично всех провожу. Но знать точный адрес не помешает. Просто на всякий случай. В Хумгате намерение путешественника имеет огромное значение.

– Намерение путешественника имеет значение? Ух ты! – восхищенно выдохнул Карвен. И сам взял меня за руку, да так крепко в нее вцепился, будто я собирался сбежать. И зажмурился. И сгорая от нетерпения и любопытства, потребовал: – Ну пошли!

Самый трусливый человек в Мире – это теперь так выглядит. Буду знать.

Дверь я вообразил зеленую. В белой стене. Просто на удачу. Иногда я – совсем сентиментальный дурак.

* * *

– Во сне у меня обычно были деньги, чтобы купить билет, – сказал Карвен. – А сейчас, конечно, нет. Ужасно обидно. Но все равно тут здорово, правда?

До сих пор не знаю, как я его тогда не стукнул. Видимо, инстинкт сохранения нашего, с позволения сказать, редкого вида заменил мне выдержку, которой у меня отродясь не было. И уж откуда бы ей взяться теперь, когда вместо своей возлюбленной крыши, где все просто, понятно и можно наконец выпить камры, я обнаружил нас обоих на ярмарочной площади, буквально в двух шагах от огромной карусели, блистающей разноцветными огнями и стремительно несущей по кругу разноцветных кальмаров, осьминогов, причудливых рыб и усатых русалок мужского пола с суровыми лицами продавцов сезонных овощей. Впрочем, восседали на них вполне антропоморфные существа, расслабленные и довольные, как и положено людям, решившим прокатиться на карусели.

Вечернее небо над нами было красноватым, как на окраинах Уандука. А земля под ногами усыпана мелкими округлыми камешками, пестрыми, как агаты. Многочисленные прохожие были одеты так причудливо и разнообразно, что и я в своем старом лоохи, и все еще мокрый Карвен выглядели вполне уместно, даже несколько консервативно в этой толпе, где обнаженные, с ног до головы покрытые густой яркой краской, прогуливались под руку с закутанными в лоскутные одеяла, мужчины в коротких плиссированных юбках заигрывали с девушками в прозрачных пальто, узорчатые рукава рубах подметали тротуары, на головах красовались папахи из разноцветных перьев и широкополые шляпы из блестящей чешуи, а некоторые модники кутались в густые облака, похожие на огромные порции сахарной ваты. Говорю же, на их фоне мы с Карвеном выглядели никому не интересными скромниками без капли воображения. Что к лучшему: устанавливать тесные культурные связи с аборигенами я пока не был готов. Мне бы сейчас чего попроще.

– Мне бы сейчас чего попроще, – сказал я вслух. – Дом у Моста, следственный процесс, разъяренные лица, допросы, пытки, запугивания, каз… нет, извини, казни нельзя. Тогда вместо них пусть будут пирожки, я согласен. На что я точно не согласен – так это кататься на карусели. И, сидя верхом на розовом кальмаре, пытаться понять, как мы сюда попали. Потому что лично я твердо намеревался оказаться дома.

Лицо у Карвена было виноватое. Но все равно такое самодовольное, что совершенно невозможно удержаться и не засветить ему в глаз. Однако я удержался. И не понимаю, почему за этот духовный подвиг мне до сих пор не воздвигли памятник в полный рост. Например, на площади Побед Гурига Седьмого. Отлично я бы там смотрелся, ничуть не хуже покойного Короля.

– Наверное, дело во мне, – наконец признался Карвен. И смущенно потупился. Ни дать ни взять, первоклассник, вызванный на ковер к директору школы за десять минут до начала первого в его жизни учебного года.

– Естественно в тебе, – усмехнулся я. – Ну и во мне тоже. Отчасти. Прости, я тебя недооценил. Мог бы сообразить, что человека, провалившегося в Хумгат от одного только желания оказаться подальше от неприятностей, надо не деликатно вести за собой, а тащить волоком. Желательно на аркане, предварительно пристрелив.

Вообще-то путешествовать с Карвеном через Хумгат мне очень понравилось. Да и кому бы не понравилась компания человека настолько восторженного, что этот его восторг остается даже после того, как исчезает вообще все. И заполняет пустоту.

Но результат меня не обрадовал. Пришли-то мы в итоге совсем не туда, куда я собирался попасть.

– Просто я очень хотел показать тебе эту реальность, – сказал Карвен. – Больше всего на свете! Ну и сам тоже хотел еще раз ее увидеть. Очень люблю эту ярмарку. И эту карусель. И людей в смешных нарядах. Такое дурацкое все, но я здесь ужасно счастлив. И подумал: если вдруг Шиморино заклинание все-таки подействует, когда мы вернемся, задним числом…

– Нет! – рявкнул я. – Выброси эту чушь из головы! Если оно и подействует, то только потому, что ты в это веришь. И учти: если вздумаешь умереть от безобидного уандукского заклинания, я тебя воскрешу своим Смертным Шаром. Но только для того, чтобы потом откусить тебе голову. Этого удовольствия ты меня не лишишь.

Карвен отвлекся от карусели и принялся разглядывать меня так внимательно, словно впервые увидел.

– Не хотелось бы оскорблять тебя недоверием, – наконец сказал он. – Но спорю на что угодно, моя голова не поместится тебе в рот.

– Ничего страшного. Откушу в несколько приемов. Я упорный.

– Ты что, сердишься? – наконец сообразил он.

– Очень, – признался я. – Что ты меня сюда притащил – еще полбеды. Даже интересно получилось, хотя терпеть не могу, когда нарушаются мои планы. А вот что ты до сих пор веришь в смертельную силу дурацкого уандукского заклинания, это и правда ужас. Очень глупо и очень опасно – при твоих-то способностях. Даже не знаю, что с тобой делать. Вот разве что действительно голову откусить. Все не такая глупая смерть…

И тут меня наконец осенило.

– Хвала Магистрам, Истинная магия действует во всех мирах, – решительно сказал я. – Поэтому ладно, не стану жадничать, потрачу на тебя драгоценное заклинание, которое за всю жизнь можно применить только дюжину раз. Четыре раза я его уже использовал, но так и быть, пятый – твой.

– Всего дюжину раз можно применить? – восхитился Карвен. – А потом – все? Больше не сработает? И так бывает?

– Чего только не бывает. К счастью, очень редко. А то бы мы только и делали что экономили. И в конце концов, вообще разучились бы колдовать. Но с Великим Заклинанием Джумбабаха, которое навсегда отменяет действие всех наложенных на человека смертельных обетов и проклятий, обстоит именно так.

– Великое Заклинание Джумбабаха! Навсегда отменяет! – зачарованно повторил он.

Железо было горячо как никогда, и я принялся его ковать.

– Древний Магистр Оймама Джумбабах, который изобрел это заклинание, считал, что спасать следует не всех подряд, а только избранных. Он вообще был человек с тяжелым характером. Удивительный мизантроп. Зато очень могущественный колдун и выдающийся ученый. Жалко переводить на тебя такое ценное заклинание, но не вижу другого выхода. Надеюсь, после этого ты наконец поверишь, что у тебя есть будущее. И мы сможем вернуться домой прежде, чем ты навестишь напоследок всю свою коллекцию иных миров.

Так вдохновенно я давненько не врал. Успел забыть, насколько это увлекательное занятие. Надо, что ли, почаще его практиковать.

– Их всего-то еще семь, – скромно заметил Карвен. – Но этот и предыдущий, с водой, самые любимые.

Перед нами внезапно остановился человек в пончо из искусственных цветов, извлек из коляски, которую катил перед собой, два разноцветных пакета, сунул их нам в руки и пошел дальше прежде, чем я успел начал объяснять, что у нас нет местной валюты.

Пакеты были холодны, как все речные ветры разом. И увесисты, как раскормленные кирпичи.

– Это мороженщик, – сказал мне Карвен. – Ух, как же нам повезло! Мороженым здесь угощают бесплатно, но только тех, кто понравится мороженщику. Мне пару раз доставалось. И это было невероятно вкусно! Хотя обычно во сне у еды вообще никакого вкуса нет. Даже не представляю, какое оно наяву!

– Ладно, – решил я. – Раз так, попробуем взять его с собой. А теперь закрой глаза и сосредоточься.

Он послушно зажмурился и спросил:

– На чем?

– На процессе. Прислушивайся к своим ощущениям. Все-таки тебе предстоит получить уникальный опыт. Мало кто из ныне живущих может похвастаться, что к нему применили заклинание Джумбабаха. Будешь потом внукам рассказывать. Или ученикам. Это уж как жизнь сложится.

Карвен кивнул и замер. Вид он при этом имел такой трогательный, что я не стал использовать прекрасную возможность отвесить ему заслуженный подзатыльник. А просто слегка коснулся его макушки и шепнул в самое ухо: «Харымурда!»

Ужас, конечно. Можно было постараться и сочинить что-нибудь более благозвучное. Но все претензии к древнему Магистру Оймаме Джумбабаху. Я, конечно, его выдумал. Но дальше – это уже он сам.

Потом я без дополнительных предупреждений ухватил Карвена за шиворот, усилием воли нарисовал в темноте под закрытыми веками зловещие адские врата с надписью «Оставь надежду, всяк сюда входящий», – и решительно шагнул под их пылающий свод.

Отлично получилось. Во-первых, отвел душу. А во-вторых, в Хумгате я прежде никогда не хохотал. Даже не подозревал о такой возможности.

Да и с мороженым я там тоже до сих пор не ходил.

Тем не менее, все у нас получилось. И пришли мы в итоге не в какой-нибудь мистический заповедник бешеных четырехголовых пингвинов, а просто ко мне домой.

* * *

«Хочешь мороженого? – спросил я. И тоном коварного соблазнителя добавил: – Из другого Мира?»

«Ты сейчас где?» – поинтересовался сэр Шурф.

Ну, по крайней мере, не «где ты был все эти годы?». Значит, со временем возвращения я не особо промазал. Хотя после этой дурацкой ярмарки не удивился бы уже ничему.

«У себя на крыше, – ответил я. – С добычей. Причем учти, мороженое – это далеко не самое интересное. Приходи, не пожалеешь».

«Главное чтобы ты об этом не пожалел, – угрожающе сказал мой друг. И после короткой, но зловещей паузы добавил: – Надеюсь, ты сообщил о своем возвращении коллегам? Они уже два часа с ума сходят, пытаясь понять, куда ты исчез».

«Целых два часа? Обидно. Плакали мои планы спокойно поужинать. Но делить добычу все равно приходи».

«Это событие относится к числу не просто вероятных, а совершенно неизбежных», – заверил меня Шурф.

– А мне уже можно открыть глаза? – спросил Карвен.

Надо же какой дисциплинированный. Все это время, оказывается, так и сидел зажмурившись.

– Открывай, – разрешил я.

После чего сразу последовало неизбежное: «Ух ты!» – обычная реакция всякого нормального человека на вид с моей крыши. Никакие ярмарки в иных мирах этот пейзаж не затмят.

Пока он восхищался, я послал зов Кофе и сообщил благую весть: я существую. Причем делаю это настолько интенсивно, что самое время посылать зов в «Обжору». Правда, к тому моменту, как я доберусь до Управления, доставленные для меня пироги вполне могут остыть и даже зачерстветь, но холодный пирог – это все-таки далеко не так ужасно, как его полное отсутствие.

Для смертельно усталого человека, недолюбливающего Безмолвную речь, сэр Кофа Йох – лучший собеседник в Мире. Он не задает вопросов, не выпытывает подробностей, не пытается рассказать все свежие новости сразу и даже не требует немедленно бросать все на свете и мчаться в Дом у Моста, где без меня все давным-давно пропало. А просто говорит: «Отлично, что ты объявился. Сейчас всех обрадую. Как сможешь, сразу приходи».

– А заклинание очень крутое! – неожиданно сказал Карвен. – Наверное, действительно нечестно было его на меня тратить. Но я ужасно рад, что мне так повезло.

Я чуть было не спросил: «Какое заклинание?» – но вовремя спохватился. Как же, как же, древний Магистр Оймама Джумбабах и его ослепительная харымурда всевластия. Сказки мне надо сочинять, а не все вот это вот, непостижимое и неопределенное.

– У меня такое ощущение, что оно не только Шиморину ворожбу отменило, а вообще все плохое, что со мной успело случиться, – добавил Карвен. – Я даже виноватым себя больше не чувствую. Как будто боялся и делал глупости кто-то другой. Умом понимаю, что на самом деле я, но как-то в это не особо верю.

Совершенно чудовищный все-таки мальчишка. Могущественный, как целая банда ополоумевших древних колдунов, и при этом настолько доверчивый, что из дома на улицу страшно выпускать – мало ли каких глупостей там наслушается. И немедленно воплотит.

Я, впрочем, и не собирался выпускать его ни на какую улицу. Хватит. Нагулялся уже.

Но вслух я, конечно, сказал совсем другое:

– Ну а как ты думал. Чувство вины сродни смертельному заклятию, просто обычно мы накладываем его на себя сами, вот и вся разница. Неудивительно, что Великое Заклинание Джумбабаха уничтожило и вину.

– Что за великое заклинание? – спросил сэр Шурф.

Он возник из ниоткуда – в черном лоохи, наспех наброшенном поверх магистерской мантии, с чрезвычайно суровым лицом и кувшином камры. Видимо, решил наглядно продемонстрировать, как глупо исчезать из Мира, в котором камру для твоего лучшего друга варит самый умелый из ныне живущих поваров.

– Об этом тебе лучше ничего не знать, поверь, – сказал я. – Целее будешь.

К счастью, Шурф пропустил мои слова мимо ушей. Он уставился на Карвена и некоторое время рассматривал его с характерным интересом коллекционера, внезапно обнаружившего в соседском сарае редчайшую ночную вазу времен Ульвиара Безликого. Наконец адресовал мне вопросительный взгляд. Дескать, где теперь такое дают?

– Это моя добыча, – сказал я. – Его зовут Карвен, и ужасней нет никого в этом Мире.

А потом перешел на Безмолвную речь и добавил: «Помнишь, каким я был, когда только поселился в Ехо? Первые пару лет?»

«Было бы странно, если бы я забыл. От таких воспоминаний никакие кристаллы забвения не спасут».

«Так вот, он гораздо хуже. Во всех отношениях».

Мой друг недоверчиво покачал головой. И выдал мне полную кружку камры. И Карвену тоже выдал – половину кружки. Все-таки у него очень сильное чувство иерархии. Ничем не перешибешь.

Впрочем, себе-то он вообще ничего не оставил.

Я спросил его вслух:

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы человек оказывался в другом мире только потому, что его сильно достали в этом? Без техники, без подготовки, без учителей и проводников. Просто захотел смыться, и привет. Все получилось.

– Вообще-то я не просто захотел, – поправил меня Карвен. – Я отчаялся.

– В таком деле одного отчаяния, как правило, недостаточно, – заметил сэр Шурф. – В противном случае путешествий между Мирами никто из живущих не избежал бы. Впрочем, я смог бы составить более взвешенное заключение, если бы вы оба потрудились посвятить меня в детали этого дела, – церемонно добавил он.

Лаконичность, как нетрудно заметить, не относится к числу моих достоинств. Как рассказчик я определенно не спринтер. Во остальных вопросах – да, а тут, хоть убейте, нет.

Однако на этот раз пришлось совершить невозможное. Потому что я бы, конечно, с радостью просидел на крыше до самого утра, но отдавал себе отчет, что обстоятельства такому приятному времяпрепровождению пока не благоприятствуют. Мягко говоря.

Шурф слушал меня, сохраняя обычное бесстрастное выражение, зато сам Карвен сидел натурально с открытым ртом и буквально ловил каждое мое слово. Его легко понять: мало что может быть интересней, чем узнавать о собственных приключениях в чужом пересказе. Сразу начинаешь чувствовать себя без пяти минут героем мифов и легенд. И ужасно хочешь с этим собой познакомиться. Ну или хотя бы просто рядом постоять.

Впрочем, все это не помешало им молча поделить и слопать мороженое. Мне не оставили даже попробовать, но я был столь кроток, что не стал развязывать по этому поводу гражданскую войну. Хотя подобные мысли, конечно, приходили мне в голову. А кому бы не пришли.

– Все это звучит настолько абсурдно, что вряд ли может быть выдумкой, – сказал сэр Шурф, когда я наконец подобрался к финалу. – Зная тебя не первый год, я совершенно уверен, что, если бы ты решил меня разыграть, сумел бы придумать нечто гораздо более убедительное.

– А смысл? – усмехнулся я. – Можно подумать, ты не можешь определить, когда тебе врут. Я и то обычно чувствую.

– Ты упускаешь из внимания то обстоятельство, что, когда имеешь дело с увлеченным рассказчиком, который сам себе верит, чутье может подвести, – заметил мой друг. – А ты именно таков. Тем не менее я склонен считать твою историю правдой.

– На самом деле сэр Макс умолчал о многих ошибках, которые я совершил, – вдруг вмешался Карвен.

Надо же, еще и ябеда. Столько пороков одновременно помещается в одном сравнительно небольшом человеке! Совершенство и идеал.

– Если умолчал, значит, они не имеют принципиального значения, – сказал ему Шурф. – Впрочем, если вы считаете необходимым донести до меня эту информацию, я предоставлю вам такую возможность чуть позже. А пока у меня только один вопрос: кто на самом деле научил вас ходить Темным Путем? И почему вы сочли необходимым скрыть имя своего наставника? Если опасаетесь навлечь на него неприятности, то напрасно. Обучение искусству Темного Пути не запрещено законом; строго говоря, так было и до внесения поправок в Кодекс Хрембера, поскольку все имевшие место законодательные ограничения касались только Очевидной магии…

Он хотел еще что-то добавить, но Карвен удивленно помотал головой:

– Но я ничего не скрываю. Не было никакого наставника. Честно, я сам научился. По книжке. Очень толковая оказалась, хотя я совершенно случайно, без рекомендаций ее купил.

– Джуффин рассказывал, Абилат тоже Темному Пути по книжкам выучился, – встрял я.

– Оно так, – согласился Шурф. – Меня это тогда чрезвычайно заинтересовало, и Абилат любезно предоставил мне список литературы, которую при этом использовал. Тщательно его изучив, я пришел к выводу, что для способного человека с систематическим умом и развитым воображением ничего невозможного тут действительно нет. Однако, что касается трактата Айту Бурумины, вам обоим следует принять во внимание, что я долгое время состоял в Ордене Дырявой Чаши. Самого магистра Бурумину в живых уже не застал, но его труд «О вредоносном влиянии так называемого «темного пути» на здоровье практикующих» мне хорошо знаком. Он был написан не столько с целью уберечь Орденскую молодежь от порочного, по его мнению, увлечения – общеизвестно, что предостережения старших лишь разжигают интерес к запретным занятиям – сколько для того, чтобы обречь их попытки самостоятельно освоить Темный Путь на заведомую неудачу и таким образом навсегда убить интерес.

– На заведомую неудачу? – переспросил я.

И внутренне содрогнулся, оценив масштабы произошедшего. А Карвен только растерянно моргнул.

– Разумеется. Трактат изобилует подробными описаниями технических приемов, так что любой внимательный читатель должен неизбежно прийти к выводу, что на самом деле перед ним инструкция по овладению искусством Темного Пути…

– Но именно так и есть! – воскликнул Карвен.

– Да. В некотором смысле. Только инструкция абсолютно невыполнимая. Если называть вещи своими именами, в трактате Айту Бурумины написана полная чушь. Доскональное следование его советам не приблизит читателя даже к теоретическому пониманию сути Темного Пути, о практике уже не говорю. Только обогатит опытом неудач и в конце концов отвратит от дальнейших попыток.

– Но это нечестно! – возмутился я.

– Я и не утверждаю обратного. Тем не менее, дело обстоит именно так. Собственно, этот метод был чрезвычайно популярен в Эпоху Орденов. В ту пору регулярно появлялись труды о малоизвестных областях магии, написанные обманчиво ясным и доходчивым языком и преследовавшие единственную цель: запутать новичка, сбить его с толку, погасить энтузиазм, лишить уверенности в собственных силах и, таким образом, заблаговременно исключить его из числа возможных соперников. Трактат Магистра Айту Бурумины – один из блистательных образцов этого жанра.

– Но почему же я тогда научился? – спросил Карвен. Практически со слезами на глазах. Похоже, ему было очень обидно – не столько за себя, сколько за свою любимую книжку.

Мы с Шурфом переглянулись. Много разных интересных выражений видывал я на его якобы бесстрастном лице, но такой полной растерянностью прежде любоваться не доводилось.

«Вот так, – сказал я, снова воспользовавшись Безмолвной Речью. – Именно это я и имел в виду, когда говорил, что он совершенно ужасный».

«Да, – откликнулся мой друг. – Я решил, будто ты поддался своей обычной склонности к преувеличению. Но теперь начинаю думать, что был к тебе несправедлив».

«А еще мой тебе совет, поговори на досуге со Скадуаром Ван Дуфунбухом. Строго, как ты умеешь, чтобы не стал отпираться. Я подозреваю, что старик регулярно развлекался, втюхивая мальчишке всякую ерунду под видом малоизвестных старинных заклинаний. Что, конечно, совершенно не мешало Карвену радоваться новым знаниям и немедленно применять их на практике. Понимаю, почему сэр Скалдуар хлопотал о повышении его жалованья. Я бы за такое веселье даже из собственного кармана приплатил. А теперь прибавь ко всему вышесказанному тот факт, что Иллайуни несколько лет обучал Карвена каким-то своим кейифайским премудростям, от которых у кого угодно крыша поедет, а напоследок любезно открыл его Врата. Что делает мальчика теоретически бессмертным, а на практике – чрезвычайно уязвимым. Понимаешь, почему я так о нем беспокоюсь?»

«Понимаю. И даже в некотором смысле чувствую себя отмщенным, – сказал Шурф. – Пришла твоя очередь. Добро пожаловать в клуб».

Я молча показал ему кулак, но он уже повернулся к Карвену и сказал:

– Буду честен, я не знаю, почему вы научились. Но имею некоторые основания считать, что рано или поздно смогу в этом разобраться. И тогда непременно дам вам ответ.

– Дело за малым: чтобы он дожил до этого прекрасного дня, – вставил я.

– Не вижу к тому никаких препятствий, – флегматично ответствовал мой друг. – Хвала Магистрам, на моей стороне закон.

– С каких это пор закон запрещает людям умирать, когда им вздумается?

– К сожалению, до такого совершенства наше законодательство пока не дошло, – признал сэр Шурф. – Зато в самом начале Эпохи Кодекса Нуфлин Мони Мах настоял на принятии закона, позволяющего Великому Магистру по своему усмотрению зачислять в Орден Семилистника любого гражданина Соединенного Королевства, не испрашивая его личного согласия. Ну, правда, не всегда, а только в так называемых исключительных случаях. Но какие именно случаи следует считать исключительными, не поясняется. Вполне очевидно, что этот закон был придуман специально для того, чтобы шантажировать богатые семьи, не желавшие иметь ничего общего с правящим Орденом и, тем более, отдавать туда своих детей; затея, насколько мне известно, удалась – в том смысле, что пошла на пользу Орденской казне. Я планировал официально отменить этот нелепый закон, но не успел. Чему теперь рад, поскольку случай действительно исключительный. Иными словами, я вынужден конфисковать твою добычу, сэр Макс.

Я не бросился ему на шею только потому, что не хотел подавать дурной пример Карвену. Хватит с него Иллайуни, который при всех его достоинствах, совсем не образец хороших манер.

Поэтому я просто сказал:

– Главное, не вздумай его сожрать по этому вашему древнему угуландскому обычаю. Тем более, на ночь много есть вредно, так говорят.

При этих словах Карвен наконец решился вмешаться в нашу беседу.

– Я уже вообще ничего не понимаю, – пожаловался он. – Вы меня разыгрываете? Какой Орден? Зачем? При чем тут покойный Магистр Нуфлин? И почему меня нужно есть?

– Есть тебя как раз не нужно, – утешил его я. – Таково мое экспертное заключение: как еда ты нам не подходишь. Но это не беда, найдем тебе какое-нибудь другое применение. Например, в магии. Ты очень способный, как внезапно выяснилось. До хрена всего можешь, но при этом ничего толком не умеешь. И поэтому находишься в большой опасности; я сам долго был в таком положении, знаю, о чем говорю. Поэтому за тобой надо присматривать. И понемножку учить управляться с этим кромешным ужасом, от которого тебе никуда не деться. В смысле, с самим собой. Я с этим точно не справлюсь, даже браться не стану. Зато сэр Шурф – крупный специалист по присмотру за юными гениями. И давно мечтал заполучить в свое распоряжение человека, которого можно запереть в темном чулане и заставить вдыхать сорок лет кряду. А потом еще столько же выдыхать. Он заслужил это счастье, я так считаю. А ты, как справедливо заметила одна наша общая знакомая, сам виноват.

– Сэр Шурф? – переспросил Карвен. – Нет, погодите. Быть такого не может. Или может? Это, получается, вот вы кто? Ой, нет!

– Да ладно, почему сразу нет? – удивился я. – Посмотри на него внимательно. Он же даже внешность не изменил.

– Ну да, – сокрушенно подтвердил Карвен. – Получается, я сам должен был узнать. Но все равно не узнал. Извините. Я думал, вы просто какой-нибудь таинственный друг сэра Макса, чье имя по какой-то причине нельзя разглашать, поэтому не стал его спрашивать. Мне в голову не пришло бы, что Великий Магистр Семилистника может вот так запросто по чужим крышам скакать!

– Похоже, тебя только что упрекнули за легкомысленное поведение, не соответствующее высокому официальному статусу, – сказал я Шурфу. – Поздравляю. По-моему, это успех.

– Я тоже так думаю, – кивнул он.

– Извините, – повторил Карвен. – От всего этого с ума можно сойти.

– Полагаю, у вас действительно есть некоторые основания для такого утверждения, – согласился Шурф.

Надо сказать, таким покладистым я его давно не видел. Себя, впрочем, тоже. Как оказывается легко нас укротить.

– А вы, что ли, правда хотите взять меня в Орден? – спросил Карвен. – Вы не пошутили?

– Не пошутил, – подтвердил мой друг. – Сэр Макс прав, за вами сейчас необходимо постоянно присматривать. И, по возможности, обучать. У меня есть некоторые шансы справиться с этой задачей, при условии, что вы всегда будете у меня под рукой. Давать частные уроки на стороне я пока, к сожалению, не готов. Если же вы опасаетесь, что вступление в Орден Семилистника свяжет вас обязательствами на всю жизнь, имейте в виду, это не так. Покинуть Орден и в старые времена было вполне возможно, а сейчас это стало совсем просто. Я не считаю разумным удерживать людей силой. Ваш случай, конечно, исключительный, но и вас я буду готов отпустить сразу после того, как обучу некоторым приемам, которые позволят вам взять собственные возможности под контроль.

– А путешествовать между Мирами у вас в Ордене разрешается?

– Не возбраняется, – сдержанно ответил сэр Шурф. – Впрочем, для людей вроде вас это скорее обязанность, чем привилегия.

– Обязанность? – восхищенно повторил Карвен. – То есть вот такая теперь у меня будет работа? Заберите меня, пожалуйста, в этот ваш Орден. Прямо сейчас. Можно на всю жизнь, я не против.

– Все же настолько важные решения второпях лучше не принимать, – заметил мой друг. – Впрочем, я рад, что идея сэра Макса не вызывает у вас внутреннего протеста.

– Моя идея?! – подскочил я.

– Разумеется, твоя. Ты же за этим меня позвал. Если бы я не предложил сэру Карвену свою опеку, ты бы меня не простил. Скажешь, не так?

– Да ну, простил бы, конечно, – воздохнул я. – Куда бы я делся. Но конечно, не сразу. Я злопамятный. И вот, скажем, тот факт, что вы не оставили мне мороженого, я вам обоим никогда не…

– Одно было соленое, второе с привкусом выдержанного козьего сыра. Ты такое не любишь. Считай, мы просто спасли от твоего гнева реальность, откуда ты его притащил.

– Рада, что ты успешно справился с этой задачей. Возможно, после такой тренировки сумеешь спасти еще и от моего гнева – хоть кого-нибудь. Советую начать с сэра Макса, на него я сейчас сержусь даже больше, чем на твою несвоевременную отлучку.

Вот такого я точно не ожидал. Сегодняшний день стал апофеозом карьеры моей крыши. Сэр Шурф, предположим, тут частый гость, да и визит Его Величества меня не особо удивил, давно было ясно, что его появление – просто вопрос времени. Но увидеть здесь леди Сотофу Ханемер я совершенно не рассчитывал. Она не великая любительница ходить в гости.

Однако это безусловно была именно она, собственной персоной, а не какое-нибудь обнаглевшее наваждение. Ощущения не обманешь, а когда рядом появляется леди Сотофа, все мое существо ликует, как будто при жизни попало в рай. Даже если при этом источник блаженства сердито хмурит седые брови и смотрит на нас так, словно собирается испепелить взглядом, а пепел развеять над Портовым кварталом, чтобы и после смерти покоя не обрели.

Впрочем, подозреваю, в исполнении леди Сотофы я даже это издевательство перенесу, не поморщившись. Еще небось обрадуюсь, что умер от такой хорошей руки.

Поэтому чем суровее становился ее взгляд, тем шире я улыбался. Как самый распоследний идиот. Ничего не мог с собой поделать. Да и не то чтобы очень хотел.

– С тех пор, как ты отыскал причину исчезновения магии, прошло уже почти три часа, – укоризненно сказала она. – Что само по себе даже похвально, я рада, что ты стал таким шустрым. Но злой лисой тебя по шее, сэр Макс! В кои-то веки я попросила тебя держать меня в курсе дела. А ты до сих пор не выбрал времени со мной поговорить. Давненько мне не доводилось вызнавать интересующие меня новости через десятые руки, вместо того, чтобы получать их на блюдце! Добро бы еще в болоте утонул, я бы тебе тогда слова худого не сказала. Но нет, просто расселся на крыше с приятелем…

– С двумя, – флегматично поправил ее сэр Шурф.

– С каких это пор число приятелей стало смягчающим обстоятельством? – фыркнула леди Сотофа. Но на Карвена наконец обратила внимание. И была так приятно поражена этим зрелищем, что даже забыла о необходимости притворяться сердитой.

– Вот именно, – выразительно сказал я. – Это и есть мое алиби. Встав на его след, я внезапно оказался в Хумгате, потом в одной прекрасной долине с ручьями, текущими в небо, потом на какой-то дурацкой ярмарке с каруселями, вернулся домой почти на два часа позже, чем рассчитывал, и до сих пор благодарю Темных Магистров, что не на несколько лет: к тому шло.

Леди Сотофа снова нахмурилась.

– Все это слишком интересно, чтобы и дальше обходиться жалкими обрывками информации, – решила она. – А ну-ка иди сюда.

Она обняла меня, заставила нагнуться, прижала мою голову ко лбу, положила на затылок почти невыносимо тяжелую ладонь. Хороший способ быстро узнать, что успело случиться с твоим собеседником со времени вашей последней встречи; жаль, кроме Сотофы так никто не умеет, кучу времени можно было бы сэкономить на болтовне. С другой стороны, удовольствия от такой процедуры существенно меньше, чем от обычной беседы. Да и собеседник устает. По крайней мере, когда он – и без того едва живой я.

– Ну ничего себе, что творится! – возмущенно воскликнула леди Сотофа, отпустив меня на волю. – И ты со всем этим не помчался ко мне! Впрочем, алиби у тебя и правда занятное, этого у него не отнять.

Уселась рядом с Карвеном, который к этому моменту окончательно ошалел от потрясений, переживаний и внезапно открывшихся головокружительных перспектив, поэтому на все происходящее реагировал прозрачной сомнамбулической улыбкой. Так что леди Сотофа могла совершенно беспрепятственно его разглядывать: он не смущался, не отворачивался, не задавал вопросов и даже не предпринимал попыток вежливо поздороваться и поговорить о погоде – недостижимый образец!

– Зря ты девчонкой не родился, – наконец сказала она. – Этого я тебе еще долго не прощу, так и знай.

Карвен кротко кивнул в ответ. Дескать, ладно, буду знать.

– Вряд ли следует попрекать молодого человека обстоятельством, которое довольно мало зависит от человеческой воли, – укоризненно заметил сэр Шурф. – Дело уже сделано, он родился таким, каков есть. Поздно локти кусать.

– Тем более, с этим недостатком вполне можно жить, – вставил я. – Мы же как-то живем.

– Вот именно, – язвительно подтвердила леди Сотофа. – Как-то живете. А я, такая нежная и впечатлительная, вынуждена наблюдать этот абсурдный процесс.

И, махнув рукой, расхохоталась. Повернулась к Карвену, сказала:

– Не обращай внимания, мальчик, это я их дразню. Тебя тоже стану, но позже. Возможно уже буквально через пару лет – если, конечно, будешь хорошо учиться и плохо себя вести, хотя бы иногда. Для вас, мальчишек, самая большая опасность прежде времени стать совершенством – как вы это себе представляете. Эти двое только тем и хороши, что порой начинают вести себя просто ужасно, а то пришлось бы бежать от них на край Мира. Тебе есть с кого брать пример.

Карвен слушал ее, открыв рот, и, судя по подозрительно просветленному выражению лица, понимал примерно одно слово из трех. Или даже из пяти. Поэтому за него ответил я:

– На самом деле вы совершенно напрасно принимаете его судьбу так близко к сердцу. Все равно этот тип, ваш Великий Магистр съест ребенка живьем, буквально в ближайшие полчаса. Или того хуже, заставит ровно дышать, знаю я его замашки. Давайте не будем мешать твориться этому злу. Тем более, что вы уже давно собираетесь пойти со мной в темный лес.

– Я собираюсь сделать такую глупость? – возмутилась леди Сотофа.

– Ну да. Сами понимаете: это уникальный шанс собственными руками пощупать полный конец обеда, как он есть. Неужели упустите?

– Ишь ты как разошелся, – усмехнулась она.

– Это я, считайте, ору от ужаса.

– Догадываюсь, – кивнула леди Сотофа. – Ладно, что с тобой делать, пошли.

* * *

– Знала бы, что ты мне однажды такой ужас покажешь, ни единого черствого пирога на тебя не перевела бы, – сказала леди Сотофа Ханемер.

Она держала в руках сломанную оранжевую ишку и неприязненно разглядывала темный шар, прикрепившийся к внутренней стороне ее верхней деки.

Я молча развел руками. Дескать, чем богаты, тем и рады. Извините, если не угодил.

– Ладно, – вздохнула она. – По крайней мере, теперь понятно, что на самом деле случилось.

Я выглянул в окно, убедился, что три дюжины полицейских, поставленных охранять наше сокровище, не устроились где-нибудь поблизости подслушивать наши разговоры, ради которых их только что выставили из заветной комнаты, и адресовал ей умоляющий взгляд: «объясни-объясни-объясни!» – в надежде, что это сработает лучше, чем высказанная вслух просьба.

– Это, не поверишь, история про дружбу, – горько усмехнулась леди Сотофа. – Или даже про любовь, как ни назови, суть одна. Про идеальный союз равных, который делает каждого участника многократно сильнее. Смерть, слепая безликая сила, изгнанная из своего убежища, превращенная в безобидное твердое вещество, не могла справиться с колдовством и покорно сохраняла навязанную ей форму. Но собравшись вместе, пять отдельных смертей превратились в нечто совсем иное. Вещество стало существом, обладающим как минимум собственной волей; подозреваю, что и чем-то вроде сознания. Невероятное событие! По идее, нам с тобой бесконечно повезло стать его свидетелями. Но я в кои-то веки совсем не рада этому опыту. Сама себя не узнаю. Похоже, близкое присутствие этой… этих… этого существа не идет мне на пользу.

– Мелифаро вообще не смог держать эту штуку в руках, – сказал я. – И на Карвена она, по его словам, нагоняла жуть, но он как-то терпел. А я, например, вообще ничего особенного рядом с ней не чувствую. Даже теперь, когда знаю, что это – не просто шар, а пять чужих смертей, все равно никакой реакции. И Айса тоже…

– Это понятно, – нетерпеливо отмахнулась леди Сотофа. – У всех свои отношения со смертью. Я ей осознанно противостою по мере необходимости. Сэр Мелифаро тоже; гораздо менее осознанно, зато неистово, всем своим существом. Карвен, несмотря на предельную уязвимость, отделался сравнительно легко, потому что за время работы у Скалдуара привык относиться к смерти с заинтересованным уважением, как ученый к предмету исследования. А девочка, о которой ты говоришь, задумала убийство. Кстати, вовсе не такой глупый замысел, как может показаться; готова спорить, она могла бы добиться успеха, если бы поймала свою жертву в удачный момент. Поэтому рядом с этими смертями девочка чувствовала себя отлично: они собирались действовать заодно. Ну а ты…

– Я вроде бы не задумывал никакого убийства, – осторожно сказал я. – Сами знаете, у меня несколько иные увлечения.

– Что совершенно не мешает тебе быть идеальным убийцей. Потенциально, я имею в виду. Ты не любишь убивать, но можешь сделать это одним плевком. Я знаю, что ты предпочитаешь не вспоминать об этом подарке, случайно полученном от мертвого Махлилгла Анноха[127]; в другой момент сказала бы: и правильно делаешь, «способен» – не означает «обязан», каждый из нас волен закопать в землю те таланты, которые не приносят ему радости. Но глупо игнорировать этот факт сейчас, потому что именно твоя уникальная способность к убийству примиряет с тобой это удивительное существо. И рядом с ним ты не ощущаешь ни малейшего дискомфорта. Можно сказать, повезло.

Я молча кивнул. Развивать эту тему мне совсем не хотелось.

– Но почему эти смерти отменяют Очевидную магию? – спросил я. – Ей что, неприятно осуществляться в такой обстановке? Это было бы странно, потому что способов убить с применением Очевидной магии, пожалуй, больше, чем даже кулинарных рецептов…

– Вот именно. Хорошо, что ты сам понимаешь, какую ерунду городишь. «Неприятно осуществляться» – это надо же было выдумать!

– Но должно же быть хоть какое-то объяснение.

– Оно, разумеется, есть. Магия, видишь ли, не то чтобы отменилась. Просто ее перестало хватать.

– Перестало хватать?!

– Есть вещи абсолютно невозможные, – сказала леди Сотофа. – Наверное, довольно неожиданно услышать это именно от меня? Тем не менее факт остается фактом: некоторые события и явления невозможны, поскольку противоречат самой природе реальности. И когда они все-таки осуществляются… скажем так, проявляют волю к осуществлению, на это расходуется вся сила Сердца Мира, до которой они способны дотянуться. Она уходит, как вода в пересохшую землю, сколько не дай, потребует еще. Счастье, что таких невозможных вещей совсем немного, по пальцам пересчитать. Но симбиоз овеществленных смертей несомненно входит в список.

– То есть вся сила Сердца Мира уходит на то, чтобы этот комок смертей просто продолжал существовать?

– Именно. Забавно, что я сразу не догадалась, поскольку сама несколько раз применяла этот метод на практике, чтобы быстро и эффективно лишить окружающих возможности колдовать на моей территории… Эй, сэр Макс, погоди падать в обморок! Я не лепила шары из чужих смертей, если ты так подумал. Просто давала себе волю. Я, видишь ли, тоже невозможное явление: людей с двумя Тенями не бывает, а я обладаю человеческим телом, и Теней у меня две. Хвала Магистрам, я сумела договориться с Миром: он не сходит с ума от моего присутствия, а я не требую для себя всю силу его Сердца, можно сказать, сижу на строгой диете, воспитываю характер… Ну вот, теперь ты смеешься! И как прикажешь говорить с тобой о серьезных вещах?

– Терпеливо? – предположил я.

– Спасибо за подсказку. Ты учти, все это я говорю не для того, чтобы тебя шокировать. А просто объясняю, почему так хорошо понимаю, что здесь сейчас происходит: я сама несколько раз действовала аналогичным образом. Была уверена: кроме меня так никто не может. Совершенно не ожидала однажды увидеть применение этого метода со стороны. Теперь даже отчасти сочувствую этому существу, но понимаю, насколько оно опасно. Скажу тебе по секрету: самое трудное в этом деле – вовремя остановиться. А оно не станет. В отличие от меня, смерть не заинтересована ни в сохранении равновесия Мира, ни в том, чтобы действовать с ним заодно. И вообще ни в чем, кроме собственного насыщения. Смерть безлика и равнодушна, но всегда голодна; вряд ли это изменилось только оттого, что они собрались впятером. Однако продолжаться бесконечно их развеселая пирушка не может, у всего свой срок. Или это существо устанет биться за возможность быть вопреки всему и угаснет, или наберется сил и захватит бо́льшую территорию. И станет получать еще больше корма. И со временем сможет еще раз увеличить свои владения. А потом – еще…

– Какой кошмар, – вырвалось у меня.

– Да, я тоже не восторге от такой перспективы. К счастью, справиться с этой бедой легче легкого. Унеси их из города, вот и все.

– Мы уже и так в пригороде, – напомнил я.

На самом деле впору было заорать от радости: «Так просто?!» – но это я понимал только теоретически, а на самом деле еще не осознал смысла ее слов. Хорошие новости до меня всегда доходят гораздо медленней, чем сообщения о катастрофах.

– Не морочь мне голову, – отмахнулась леди Сотофа. – А то ты не знаешь, на каком расстоянии от Сердца Мира начинают развоплощаться овеществленные иллюзии. Вот куда-нибудь туда и унеси.

– «Овеществленные иллюзии»? – переспросил я. – Дырку надо мной в небе. Как же я сам не догадался?!

– Вот и я удивляюсь. Мальчик довольно подробно рассказал тебе, каким именно способом добился овеществления смерти.

– Просто у меня в голове не укладывается, что такое действительно возможно: изгнать смерть из сновидца и прижучить ее простейшим трюком из детской книжки. «Веселая Магия для будущих послушников»! Рехнуться можно, честно говоря.

– Да уж, – усмехнулась леди Сотофа. – Вот что получается, если в Сердце Мира начинают практиковать древние кейифайские ритуалы вперемешку с местными фокусами. Сразу начинаешь понимать, что творилось в наших краях во времена Ульвиара Безликого, когда все эти пришельцы из Уандука вдруг обнаружили, что могущественней их нет теперь никого в Мире. Как они вообще уцелели, вот вопрос.

– Слушайте, какое же все-таки счастье! – наконец выдохнул я.

– Что они уцелели?

– Да, это тоже неплохо. Но еще больше я рад, что теперь уцелеем и мы. Что все внезапно стало настолько просто: достаточно унести эту штуку куда-нибудь на край Мира, и вопрос закрыт. Даже не верится… Слушайте, а смерти после этого совсем исчезнут, или просто утратят вещественность?

– Конечно, второе. Но этого достаточно. Сама по себе смерть, как ты понимаешь, не великая проблема – пока никто не пытается насильственно ее овеществить.

– А они на меня не набросятся?

– Как бешеные комнатные собачки? – расхохоталась леди Сотофа. – И вцепятся в ляжки? Ой, не могу!

Я смиренно пережидал неожиданный приступ ее веселья.

– На самом деле это вполне закономерный вопрос, – сказала она, отсмеявшись. – Рада, что теперь инстинкт самосохранения отказывает тебе не так часто, как прежде.

– Да ладно вам. Я всегда был тот еще трус.

– Это тебе только кажется. О храбрости судят исключительно по поступкам, что ты при этом чувствуешь, значения не имеет. А поступки у тебя были – один другого краше. Не человек, а какой-то герой так называемых древних легенд в пересказе для младших школьников.

– Правда? – польщенно переспросил я.

– Правда. Только это вовсе не комплимент, как тебе, похоже, показалось. Ладно, главное, что ты как-то ухитрился дожить до сегодняшнего дня. А что касается смертей, не беспокойся, посторонние им совсем не интересны. Смерть в своем изначальном виде – не разумный хищник, готовый наброситься на всякую подходящую пищу, а безликая сила, которая стремится вернуться на предназначенное ей место. То есть к человеку, из которого ее изгнали.

– Как это – вернуться? Куда они собираются возвращаться? Все эти люди давным-давно проснулись у себя дома, в каких-нибудь невообразимо далеких мирах…

– Смерти это не помеха. С точки зрения смерти, все немыслимое многообразие Вселенных – единое пространство. Смерть ходит, где хочет, границ между Мирами для нее нет. И врата, через которые ее изгнали, она найдет безошибочно. Для того, чтобы ошибаться, требуется сознание, а смерть им не обладает. В общем, все у них получится, можешь не переживать.

– Так, – сказал я. И зачем-то снова повторил: – Так. Не уверен, что я правильно понял, но…

Вместо того, чтобы продолжить, я уселся на пол, вернее, в густую траву, проросшую сквозь половицы, и закрыл лицо руками. Сам от себя не ожидал такой реакции. Но факт остается фактом: ее слова меня подкосили.

– Все это как-то слишком, – закончил я. И не узнал собственный голос, уж очень жалобно он звучал.

Леди Сотофа присела рядом. Положила на плечо руку, тяжелую, как сто тысяч каменных скал, горячую, как огонь. Но почему-то все равно меня не раздавила. И даже не обожгла. А только спросила:

– Эй, ты чего?

– Сами знаете.

– Кончай ломать комедию, сэр Макс. Да, эти незнакомцы умрут, каждый – своей смертью. Но не по нашей с тобой злой воле, а просто потому, что пришло их время. Так бывает. Собственно, только так и бывает. Ни единого часа не проходит, чтобы в Мире не умер хотя бы один человек, а ведь наш Мир – далеко не единственный обитаемый, кому как не тебе это знать. И люди умирают везде.

Я молча кивнул. Однако легче от ее слов мне не стало.

– Вот уперся, – вздохнула она. – Да мы бы вообще никогда не узнали об этих пятерых, если бы незадолго до смерти каждому из них не приснилось, что его чудесным образом спасли неумелые, неопытные детишки, которые сперва пару лет покрутились на кухне безумного беглеца из Харумбы, а потом прочитали интересную книжку. «Веселая Магия для будущих послушников» – я правильно запомнила? Кто бы спорил, полезное чтение. Чтобы беды натворить, как выяснилось, в самый раз. Но для спасения умирающих, увы, недостаточно. Не так это просто – делать людей бессмертными. А не то обитатели Харумбы гуляли бы сейчас среди нас, а не отсиживались за спасительными стенами своего города. А уж здесь, в Сердце Мира, где детские книжки про «веселую магию» так соблазнительно доступны, давным-давно никто бы не умирал… Эй, ты меня вообще слышишь?

– Конечно, слышу, – ответил я. – И согласен с каждым словом. Но все равно это как-то… нечестно.

– Ты имеешь в виду, что эти пятеро живут сейчас, радуясь чудесному спасению, которого на самом деле не было? И им вот-вот предстоит убедиться, что никакого чуда не произошло? Ты прав, такого разочарования никому не пожелаешь. Но это была не наша с тобой идея – дарить им надежду на исцеление. Обманщики – не мы.

– Да, конечно, – кивнул я. – Но дело совсем не в этом. Мне их просто… – ну, я даже не знаю – жалко? Обидно? Наверное, так. Легко представляю себя на их месте – как прыгал бы от восторга, внезапно проснувшись здоровым. С утра до ночи стоял бы на голове! А у этих людей еще и Врата теперь открыты. Я так понимаю, это в любой реальности великое дело. Совершенно новое, обостренное восприятие, совсем иные возможности. Вы же сами только что видели Карвена. А я прекрасно помню, каким он был раньше: мальчишка как мальчишка, славный, неглупый, но звезд с неба точно не хватал. И на его друга Менке я тоже посмотрел; ничего особенного он при мне не вытворял, но все равно ясно, что такой же, если не круче. А еще я слышал, как играет Танитин оркестр – Мир дрожит, и все вокруг рыдают от счастья, начиная, страшно сказать, с меня…

– Понимаю, – согласилась леди Сотофа. – Да, эти люди сейчас переживают свои лучшие дни. И окружающая реальность, какова бы она ни была, ликует от одного их присутствия, предчувствуя удивительные перемены. Очень жалко, ты прав. Ай, как жалко, хоть плачь! Я бы рада оставить как есть, но все-таки не любой ценой. Не за счет нашего Сердца Мира. С ним так нельзя.

– А у меня вообще нет выбора. Я Темной Стороне пообещал, что улажу эту проблему. Вслух. От всего сердца.

– Это только к лучшему. Выбор – дело хорошее, но в некоторых ситуациях легче его не иметь.

– А вдруг он у меня все-таки есть?

– Ты о чем? – насторожилась леди Сотофа.

– Вы мне вот что скажите: эта штука может полежать тут еще пару часов? Или это уже критично?

– Что ты задумал? – строго спросила она.

– Ничего выдающегося. Просто собираюсь обратиться за консультацией к специалисту. Вдруг подскажет что-нибудь дельное? Ну мало ли. Почему нет? За столько тысяч лет вполне можно додуматься до разных оригинальных идей.

– Вот чего в тебе раньше совсем не было, так это беспочвенного оптимизма, – улыбнулась она. – Довольно нелепое качество. Но тебе, пожалуй, даже к лицу. Ладно. Вряд ли несколько часов что-нибудь изменят. Думай, консультируйся, пробуй, да хоть на танцы отправляйся. Но чтобы на рассвете этой штуки, – она неприязненно ткнула пальцем в сторону сломанной ишки, – здесь не было. И вообще нигде. Смотри, не вздумай меня подвести.

– Договорились, – сказал я. – На рассвете не будет.

* * *

Я лежал на теплом прибрежном песке, раскинув руки и ноги, как дохлая морская звезда. К чести моей следует сказать, что я еще вполне мог шевелиться. Просто не хотел. И так хорошо. Море шумит, ярко-розовый свет пробивается сквозь прикрытые веки, а предрассветный ветер дует так ласково, словно я весь, целиком – ушибленный младенческий палец, и меня надо утешать.

Ну хоть кто-то это понимает.

– Эй, ты вообще живой? – приветливо спросил Иллайуни.

– Не знаю, тебе виднее, – откликнулся я. – Ты профессионал.

И повернул голову, чтобы посмотреть, на кого он сейчас похож. Загадал: если старик, пошлет меня подальше, если мальчишка, значит, договоримся. А если женщина, тогда внезапно найдется какой-нибудь совершенно неожиданный выход, о котором я даже мечтать не решаюсь.

Но Иллайуни меня перехитрил. Или не он, а ветер, растрепавший его длинные волосы так, что они почти полностью закрыли лицо, выставив на обозрение только кончик носа и глаз, светлый, прозрачный, всего один. Поди разбери, как сейчас выглядит все остальное.

– Как профессионала, ты меня не интересуешь, – сказал он. – Слишком легко тебя сейчас воскресить: миска горячего супа да несколько часов сна. Такими пустяками я не занимаюсь.

– Ладно, не воскрешай. Все равно спасибо, что пришел. И прости, что я так зачастил. У меня к тебе неотложное дело.

– Я уже говорил, что терпеть не могу чужие дела, – безмятежно откликнулся Иллайуни и улегся рядом со мной на песок. – А твои, должно быть, исключительно неприятные – вон до чего тебя довели.

– Ты говорил, что с радостью взял бы меня в ученики, – напомнил я. – Вот и возьми. Только ненадолго. На пару часов.

– И чему, интересно, я за это время успею тебя научить? Закрывать глаза перед тем, как заснуть? Уверен, с этим ты и сам худо-бедно справляешься.

– Мне надо научиться умирать чужой смертью. А потом воскресать. И времени у меня на это всего ничего. Максимум – до рассвета. До нашего, но он все равно довольно скоро. Часа через четыре, если не ошибаюсь. Но не беда, я способный. И очень шустрый, все так говорят.

– И ведь наверняка предполагается, что, услышав все это, я сам возьмусь сделать твою работу, – насмешливо сказал Иллайуни. – Всяко проще, чем тебя научить. Но ты просчитался: я слишком ленив, чтобы исполнять чужие обязанности. И слишком заинтересован в тебе, чтобы довольствоваться всего несколькими часами обучения. Лучше ничего, чем слишком мало, таков мой подход.

– Тебя, конечно, не обманешь, – согласился я. – Ты знаешь, что я пришел сюда исполненный надежды. Но я с самого начала не особо рассчитывал, что ты захочешь на меня поработать.

– Неужели и правда решил, будто сможешь за несколько часов освоить искусство, которому учатся столетиями?

– Да я и сейчас думаю, что смогу – а куда деваться? Когда очень надо, я схватываю на лету. Вон даже Мост Времени пересекать научился буквально за четверть часа. Ну, правда, с очень хорошей учительницей…

Иллайуни приподнялся на локте и недоверчиво заглянул мне в лицо.

– Разве Мост Времени существует?

– Да нет, конечно, – усмехнулся я. – Но в некоторых исключительных случаях он все-таки возникает из небытия. А потом исчезает, как и положено невозможному. Но если не хлопать ушами, вполне можно успеть по нему прогуляться. Впрочем, не хочешь, не верь. Я бы и сам, наверное, не поверил, если бы прожил бессчетные тысячи лет и за все это время никогда ни о чем подобном не слышал, а тут вдруг появляется какой-то хвастун…

– Это твои слова, заметь. Не мои. Я их не произносил.

– А даже если бы и твои. Тоже мне горе, я не обидчивый. Называй меня как угодно, только научи, как умереть чужой смертью и остаться в живых. А еще лучше, скажи, что существует какая-нибудь другая возможность сохранить жизнь людям, чья смерть была изгнана силой и вот-вот захочет вернуться. Мне сейчас очень надо. Позарез.

– Если и существует, я о ней ничего не знаю, – откликнулся Иллайуни. – Есть два способа остановить смерть: тот, что применяют мои родичи в Харумбе, и мой. Мой – лучше. И не потому, что всяк себя хвалит. Просто хранители Харумбы, при всем уважении, не так уж далеко ушли от моих глупых учеников. Они тоже всего лишь овеществляют изгнанную смерть, просто обходятся без вашей угуландской магии. Что к лучшему: мы умеем ладить с этим Миром, от нашего колдовства далеко не всегда много пользы, зато гарантировано никакого вреда. Ты же видел птиц на тамошнем побережье?

Я молча кивнул.

– И спорим на что угодно, догадался, что это за птицы.

– Да, я понял, кто они такие. Вернее, что они такое. Каждая птица – чья-нибудь смерть. Вот почему обитателям Харумбы нельзя покидать ее пределы: снаружи их терпеливо ждут.

– Не только поэтому. Есть еще множество причин, знать которые тебе ни к чему. Суть понимаешь, этого достаточно. И можешь сам сделать тот же вывод, к которому я когда-то пришел: овеществлять смерть – несовершенный метод, так или иначе, чем-то придется пожертвовать. Свободой передвижения бессмертного или его безопасностью. Поэтому смерть надо израсходовать по назначению. Умереть ею и поставить точку. Вряд ли существует иное решение этой задачи. Во всяком случае, я его не нашел.

– Жалко. Тогда все-таки научи меня умирать чужой смертью. Ну или действительно сделай это сам. Говорил же, тебе нравится умирать, а потом воскресать. Получается, я предлагаю не поработать, а просто развлечься.

– Я давно ждал этого аргумента. Но развлекаться по команде я люблю даже меньше, чем возиться с чужими делами.

– Понимаю. Только какая же это команда? Ты от меня никаким образом не зависишь. Все, что я могу, – попросить. А потом еще раз. И так несколько часов кряду, пока не прогонишь взашей.

– Надо же, как вам всем вдруг припекло, – вздохнул Иллайуни. Зачерпнул горсть песка и швырнул его в небо.

Я зажмурился, приготовившись к песчаному дождю, но вниз не упало ни крупицы. Исчезли, растворились или улетели ввысь, кто их теперь разберет. Тоже, надо думать, кейифайская магия, бессмысленная и беспощадная. В смысле бесполезная и безопасная.

Ну или просто ловкость рук.

– Всем – это кому? – спросил я. И тут меня наконец осенило: – Айса?..

– Ну а кто же еще. Нынче вечером, когда я попросил тебя уйти, Менке прибежал ко мне с ее вопросами.

– И что ты ответил?

– Я попросил Менке передать девочке, что они с Карвеном большие молодцы. Хотя сам думаю, что просто беспечные дурачки, но тут ничего не поделаешь: дети есть дети. Я не смог стать для них хорошим учителем, и не мне теперь их бранить. Меня даже тронуло неожиданное стремление применить на практике крохи усвоенных знаний. Но я, конечно, посоветовал им унести дело своих рук как можно дальше от этого вашего Сердца Мира, дарующего силу всему подряд. Смерть – не игрушка. Нельзя соваться к ней без должной подготовки, да еще и с этим вашим грубым угуландским колдовством. Последствия могут быть непредсказуемы. Даже не представляю, какие именно. Предпочел бы и дальше ничего об этом не знать.

– Получается, ты сказал им примерно то же самое, что я услышал от Сотофы.

– Не знаю, о ком речь, но рад, что вы сами пришли к такому решению, потому что Айса, как мне показалось, не горит желанием последовать моему совету. Во всяком случае она еще несколько раз просила Менке уговорить меня подсказать ей какой-нибудь другой выход.

– Такой, чтобы сновидцы, которых они с Карвеном спасли, остались живы? Я хочу ровно того же.

– Тебе-то до них какое дело? Девчонку легко понять: она сама их лечила, ей жаль своего труда. Мне на ее месте тоже было бы жаль. В таких случаях обычно говорят об ответственности знахаря, но я предпочитаю называть вещи своими именами: никому не по нраву тщетность усилий. Но тебя это не касается.

– Меня все касается.

– Ишь какой, – хмыкнул Иллайуни. И, помолчав, примирительно добавил: – Ну, может, оно и правда так. Но зачем тебе эти люди?

– Люди? – переспросил я. – Да так, ни за чем. Вряд ли вообще дело в них.

– А в чем же?

– В том, что я влюблен. Как говорится, по уши. Страстно и самозабвенно, А также нерасчетливо и беззащитно. Должны быть еще какие-нибудь убедительные наречия, но сейчас ничего не приходит в голову, придумай их сам.

– Ого! – удивился Иллайуни. – Влюблен? По тебе вроде не скажешь.

– В жизнь.

– Это больше похоже на правду. Но что с того?

– А то, что «люблю» для меня означает: «играю на ее стороне». Как минимум, желаю ее повсеместного торжества. Я – деятельный псих, а не мудрый созерцатель. Мне важно, чтобы жизнь постоянно побеждала смерть. Желательно, сама, но можно и с моей помощью. Такая вот форма жажды власти над миром, без которой, говорят, нечего делать в магии. На мой взгляд, вполне безобидная форма, что-то вроде страсти к садоводству. Только при этом можно не копать. Именно то, что надо. Я, как и ты, ленив.

– Вот это, я понимаю, аргумент! – одобрительно сказал Иллайуни. И снова швырнул вверх горсть песка.

Я даже зажмуриваться не стал, думал, песок исчезнет, не долетев до земли, как в прошлый раз. Но в этот момент мне на голову обрушилась – не какая-то несчастная пригоршня, а целая песчаная дюна. Или вообще все пески побережья Ариморанского Моря, трудно вот так сразу сказать, когда ты погребен заживо и ясно понимаешь, что это совсем ненадолго. Состояние «заживо», я имею в виду. А все остальное – это как раз вполне навсегда.

Можно сколько угодно рассуждать о беспомощности, эти разговоры ничего не стоят. Мы ничего не знаем о настоящей беспомощности до тех пор, пока не встретимся с ее совершенной формой: полной невозможностью сделать вдох. Это было настолько невыносимо – само по себе, еще до начала настоящих физических страданий, что я не смог согласиться с происходящим. Просто твердо решил, что со мной этого не случилось. Не могло случиться. Мало ли что спросонок померещится. Особенно, когда рядом сидит ухмыляющаяся ведьма, злой мальчишка, усталый мужчина, ослепительный, хохочущий старый кейифай.

– Отлично! – воскликнул Иллайуни. – Слушай, просто отлично!

– Дурацкие у тебя шутки, – сказал я, поднимаясь на ноги. – И рискованные. Обычно я дорого продаю свою жизнь. Мог бы с перепугу вообще весь Уандук спалить к вурдалакам. Было бы жалко. Хороший, красивый материк…

– Как ты это сделал? – нетерпеливо спросил он.

– В таких случаях принято говорить: «отменил усилием воли». Но мне кажется, это не совсем точно. По-моему, происходящее само отменилось от моего несогласия с ним. Не вынесло такого неуважения. Это ты что, меня проверял?

Иллайуни развел руками.

– Получается, проверял. Хотя на самом деле, собирался просто сбить с тебя спесь. Подержать в таком состоянии минуту-другую, пока не потеряешь сознание, а потом отменить наваждение и сказать: тебе нечего противопоставить даже этой жалкой иллюзии, а собрался иметь дело с настоящей смертью… Впрочем, признаюсь по секрету: на самом деле это и была настоящая смерть. Моя.

– Твоя?! Но ты же бессмертен.

Я был так потрясен его откровенностью, что почти перестал на него сердиться. А ведь еще толком не начал. И планировал посвятить этому приятному занятию как минимум ближайшую сотню лет.

– Кейифайи могут считаться бессмертными только в сравнении с прочими живыми существами, – сказал Иллайуни. – Ты все-таки не забывай: ни один Мир не вечен, любая реальность имеет свой срок. «Очень долго» не означает «бесконечно». Поэтому каждый из так называемых бессмертных носит в себе маленькую смирную смерть, которая спокойно ожидает своего часа, чтобы помочь нам умереть вместе с Миром, когда придет его срок. Меня, как ты мог убедиться, однажды погребут пески. Вернее, такое могло бы случиться, если бы я не выпустил свою смерть на волю и не приручил ее как домашнего зверя. Мы с ней очень привязаны друг к другу. Я даю ей тепло своего тела и ласку, а она помогает мне развлекаться и укрощать непутевых учеников.

– Приручил свою смерть как зверя? И так тоже можно?!

– Как видишь, можно. Хотя мое семейство пришло в ужас от этой выходки. Чего-чего, а ее они мне никогда не простят.

– Почему?

– Да потому что она противоречит изначальной традиции, которую якобы следует чтить. А если называть вещи своими именами, моим родичам просто обидно, что у меня получилось то, чего не умеют они… Ладно, три ветра с ними, вряд ли тебе интересны мои семейные дрязги. И что мне теперь с тобой делать?

– В смысле как меня ими заинтересовать?

– Все-таки ты совершенно невыносимое существо, – вздохнул Иллайуни. – Злишься, обожаешь меня, хочешь узнать все мои тайны разом, заранее скучаешь от необходимости внимательно слушать, задним числом умираешь от страха, дрожишь от надежды, пытаешься отменить обещанный мною далекий конец времен, торжествуешь, предвкушая победу, скорбишь и нелепо шутишь – все это одновременно. Невозможно такое выдержать! Будь моя воля, разделил бы тебя на дюжину человек и встречался бы с ними по очереди… кроме, пожалуй, злого и шутника, они мне здесь ни к чему.

– Извини. Все, что я могу сказать в свое оправдание: я не нарочно таким родился, чтобы тебе досадить. И слушай, осталось совсем мало времени. Я прошел твое дурацкое испытание. Скажи прямо: ты меня научишь?

– Теперь я и сам думаю: занятно было бы посмотреть, каков ты в деле, – вздохнул Иллайуни. И, помолчав, добавил: – Только мне, понимаешь, очень не нравится, что смертей там – сразу пять, одним комом. И освободятся они одновременно. Вот почему я не хочу в это лезть. До сих пор я всегда играл со смертью один на один. Даже вообразить не мог обстоятельства, при которых бывает иначе. И поэтому пока не представляю, как они себя поведут: обрушатся на тебя все сразу, впятером? Или покорно выстроятся в очередь? Или одна смерть достанется тебе, а остальные мирно уйдут к своим хозяевам? Всякое может быть. Я не знаю. Какой из меня учитель, сам посуди.

– Хреновый? – предположил я. – Не беда, все равно лучше, чем никакого. Мне подойдет.

– Да откуда же ты такой взялся на мою голову?! – в сердцах сказал Иллайуни. И резко помолодел на сто тысяч лет, видимо от досады.

– Откуда я взялся – это очень сложный вопрос. На него есть несколько противоречивых ответов. Какой из них верный, я и сам хотел бы узнать. Но официальная версия бьет все карты: я – дикий варвар из Пустых Земель, воспитанный мятежным колдуном. Человек, который ее сочинил, утверждает, будто мой наставник был чрезвычайно эксцентричным типом с тяжелым характером, способный загнать в гроб кого угодно, включая бессмертных. И передал мне этот чудесный дар.

– Оно и видно, – фыркнул Иллайуни. – Ты уверен, что эта версия действительно выдумка? Уж больно похожа на правду! Ладно, дикий варвар из Пустых Земель, давай договоримся так: ты сейчас отправишься домой и что-нибудь съешь, чтобы обошлось без обмороков в самый неподходящий момент. Это обязательное условие.

– И не то чтобы совершенно невыполнимое, – заверил его я.

– А примерно через час, максимум полтора ты должен уснуть…

– Требования одно другого суровей. Начинаю понимать, почему твои ученики тебя обожают.

– Прекращай балаган. Веселиться будем потом, если уцелеем. Сейчас нужно, чтобы ты отыскал место, где тебя никто не разбудит, и заснул там, взяв в руки предмет, ставший вместилищем смерти. Снотворные заклинания и, тем более, зелья не применяй. Если сможешь заснуть достаточно глубоко, считай, твоя взяла. Я тебе приснюсь, а дальше… Пока не знаю. Может быть, отговорю тебя от этой затеи, в сновидении я обычно более красноречив, чем наяву. А может быть, подскажу, с чего начинать, и полюбуюсь, как ты будешь выкручиваться. Или даже сам присоединюсь. Посмотрим. В таком деле следует полагаться на вдохновение. Как, впрочем, и в любом другом.

– Спасибо, – сказал я. – Чем бы эта затея ни закончилась, я твой должник.

– Согласен, – без тени улыбки кивнул Иллайуни. – Так мне нервы еще никто не мотал.

* * *

В Доме у Моста царила практически идиллия. До настоящей идиллии этому обилию кувшинов и пирогов на столе все-таки недоставало присутствия сэра Джуффина Халли, чрезвычайно довольного полной непредсказуемостью сложившейся ситуации – когда еще повезет так развлечься! Все-таки по сравнению с ним я слабак. И никакой особой радости от того, что впереди у меня неведомо что, помноженное на черт знает чем оно закончится, не испытываю.

Отсутствие Джуффина отчасти компенсировал Нумминорих, свежий, бодрый и сияющий, как всегда. Зато Мелифаро был мрачнее тучи. Что для обладателя украшенных цветами золотых валенок, на мой взгляд, недопустимая стилистическая оплошность. Он, видимо, и сам это понимал, по крайней мере, честно попытался приветствовать меня улыбкой. А что получилась кривая гримаса – не его вина. Как может, так и улыбается. Намерение ценно само по себе.

– Рад тебя видеть в таком приподнятом настроении, – сказал мне сэр Кофа.

В приподнятом?! Значит, вот так выглядит в моем исполнении гремучая смесь смятения и смутной надежды на грани голодного обморока и нервного срыва. Ладно. Буду знать.

Однако в моих силах было вычесть из этой суммы хотя бы голодный обморок. Я цапнул ближайший пирог, откусил добрую половину и проглотил, почти не жуя. Иллайуни может быть мною доволен, я – сама исполнительность. Первый ученик.

Покончив с пирогом и тут же взявшись за следующий, я спросил:

– Признавайтесь, куда подевали будущую посланницу Соединенного Королевства в Суммони? Моя душа жаждет дипломатического скандала. Прямо сейчас.

– Предоставили ей отдельный кабинет, – усмехнулся Мелифаро. – Сперва я хотел запереть ее в камере предварительного заключения, но сердце дрогнуло. К тому же, Куруш согласился за ней присмотреть. Я уже не раз замечал, что он крайне неравнодушен к девушкам. Вот и леди Шимора внезапно пришлась ему по сердцу. Сидят теперь вдвоем в кабинете шефа, леди рыдает, Куруш внимательно слушает. Запоминает правильную последовательность жалобных всхлипываний, чтобы потом воспроизвести их шефу, когда тот забудет вовремя пополнить запасы орехов. Впрочем, может она уже успокоилась. Не знаю, давно не проверял, без нее забот по горло. Отменить патрулирование города, как ни странно, гораздо хлопотней, чем его организовать. Ты лучше давай рассказывай, куда пропал. Мы тут чуть с ума не сошли, пытаясь с тобой связаться.

– В Хумгат внезапно провалился, – сказал я. – След, как выяснилось, туда уводил. Но, коротко говоря, все в итоге отлично сложилось. Сэр Карвен Йолли задержан и подарен Ордену Семилистника на сувениры; надеюсь, что все-таки не на консервы… Потом расскажу подробно, ладно? Мне бы сейчас с Айсой поговорить. В смысле, с леди Шиморой. И очень быстро бежать дальше. А вы прекращайте над собой издеваться.

– Да мы еще и не начинали, – усмехнулся сэр Кофа. – Отлично, по-моему, сидим.

– Неплохо, – согласился я. – Однако можно просто отправиться по домам. Особенно некоторым великим героям, опьяненным запахом смерти, – и я выразительно посмотрел на Нумминориха. – Нет никакой необходимости сидеть здесь ночь напролет. Дело практически закрыто. Я уже знаю, как разобраться с этой штукой. И твердо обещал леди Сотофе избавиться от нее до рассвета. Это, как выяснилось, легко.

– Правда? – спросил Мелифаро.

Я молча кивнул. А потом с удовольствием наблюдал, как расцветает его мрачная физиономия. И усталости сразу как не бывало. Мне бы так уметь.

– Я им давным-давно то же самое говорю, – заметил Кофа. – Но мальчики решили непременно дождаться тебя.

– Я, конечно, прекрасен, спору нет. Но не настолько, чтобы ночами не спать.

– Ну так интересно же! – укоризненно сказал Нумминорих.

– И мне интересно, – подхватил Мелифаро. – Особенно послушать, как ты будешь допрашивать леди Шимору. Она наотрез отказалась с нами говорить. Вот вернется сэр Макс, все ему расскажу, и точка. Может, надеялась, что ты вообще никогда не вернешься?

– Это вряд ли. Просто леди ждет от меня хороших новостей. Она, понимаешь, наложила на своего приятеля страшное заклятие. То есть на самом деле не то чтобы страшное, а обычное, уандукское, как на нас с тобой. Но ему сказала, что смертельно опасное. А он поверил. Поэтому, по-хорошему, должен был взять вину на себя и потребовать, чтобы леди немедленно отпустили домой. Так что от меня теперь ждут извинений и сочувствия. И еще раз извинений за то, что дурное подумал. Откуда ей знать, что человеку, случайно провалившемуся в Хумгат и очнувшемуся в ином мире, все заклинания до лампочки. И он начинает рассказывать правду. Да такую, что волосы дыбом. По крайней мере, у идеалистов вроде меня.

– Я-то удивлялся, чего ты такой довольный, – заметил сэр Кофа. – А теперь понятно: это ты просто злой.

– Есть такое, – подтвердил я. – Что, конечно, совсем не дело. Мне бы сейчас с Айсой… с леди Шиморой спокойно поговорить. Есть у меня к ней один вопрос.

– Всего один? – удивился Мелифаро.

– Неправильно формулируешь. Не «всего один», а целый один вопрос! Могло бы и того не быть, ты меня знаешь.

– Да уж, – невольно ухмыльнулся он. – С другой стороны, может, и хорошо, что ты злой? Я бы на ее месте тебе сейчас, пожалуй, ответил. Просто чтобы не связываться.

– Это потому что ты меня демонизируешь.

– Демони… что?!

– Приписываешь мне некие дополнительные зловещие качества, до которых я пока, к сожалению, не дорос, – объяснил я. – Думаешь, легко соответствовать? Но я честно стараюсь тебя не подвести. Поэтому ладно, готовьте Дом у Моста к эвакуации. Я пошел.

– Про эвакуацию – это шутка или инструкция? – осведомился сэр Кофа, умиротворенно пыхнув трубкой.

– Ну вот, и вы туда же, – укоризненно сказал я.

Взял со стола ореховый хлебец, имеющий некоторые шансы сойти за традиционное пирожное для Куруша, и распахнул дверь кабинета.

Все-таки настоящим злодеем мне никогда не бывать. Стоило увидеть маленькую белокурую Айсу, целиком, с ногами поместившуюся в кресле, в обнимку с буривухом, который устроился у нее на коленях, чего обычно ни с кем себе не позволяет, и от моей злости остались одни воспоминания. И неизбежно сопутствующая таким воспоминаниям светлая печаль.

Айса сказала, не поворачиваясь ко мне:

– Карвен уже прислал мне зов. Ничего толком не объяснил, только туманно бормотал, что все оказалось к лучшему. Ну, к лучшему, так к лучшему, ему видней.

– Да, он очень переживал, что ты, бедняжечка, наложила на него сто миллионов смертельных заклятий и теперь, наверное, немножечко беспокоишься, – сказал я, усаживаясь на стол прямо перед ней. – Самую малость, но все равно неприятненько!

– А я действительно беспокоилась. Хотела, чтобы с ним все было в порядке. Карвен славный. Хоть и здорово поглупел, пока мы жили в Суммони.

– Тебе только кажется, что поглупел. Просто когда человек внезапно открывается Истинной магии, для него меняется все. И какое-то время он – что-то вроде новорожденного. Старые правила игры больше не действуют, новые пока неизвестны, а игра, тем не менее, уже идет. Я сам долго был в таком положении; отчасти, в нем и остался. Очень непростой период жизни, согласен. Но это не называется «поглупел».

– Догадываюсь, – неохотно согласилась Айса. – Но все равно раздражает. Наверное я ему завидую. Для меня-то ничего не изменилось. Никаких новых правил, никакой игры. Прохлопала шанс.

– Просто это был не твой шанс. Не бывает одного универсального шанса на всех. Твои – какие-нибудь другие. Вот их прохлопать – да, было бы обидно. Впрочем, кто бы говорил. Я тоже жадный, хватаюсь за все, что мимо плывет, и регулярно вляпываюсь в такое дерьмище, что тебе пока и не снилось. Но какие твои годы, может, приснится еще.

– Не надо меня утешать, пожалуйста, – попросила она. – Я и так не то чтобы безутешна. Карвен жив – вот и славно. Он рассказал тебе, что я собиралась устроить? Не сомневаюсь, что рассказал. Ну и тоже хорошо. Я готова уехать в изгнание хоть завтра. Могу навсегда. Делать мне тут совершенно нечего. Не знаю, как будет сформулировано обвинение, потому что ничего выдающегося я натворить, к сожалению, не успела, только грозилась, но ничего, сами что-нибудь придумаете. Хочешь, могу возвести на себя какой-нибудь дополнительный поклеп. Это и в моих интересах. По крайней мере, больше не надо будет ходить на службу. Знал бы ты, как меня все достало. Особенно я сама.

– Ничего, бывает, – сказал я. – Дело житейское. Меня сейчас занимает другое. Почему ты внезапно передумала отпускать Карвена в Уандук? Только не вздумай сочинять, будто не достала денег. Карвен их от тебя не требовал, ты сама предложила. Он бы и с пустым кошельком поехал, понадеявшись на авось. И не сомневаюсь, добрался бы.

– Надо же, – горько усмехнулась Айса. – А мне казалось, такая хорошая версия: не достала денег, постыдилась сознаться… Неужели не подойдет?

Я молча помотал головой.

– Скажи, пожалуйста, а вот этот коржик с орехами – ты принес его мне или леди Шиморе? – внезапно спросил Куруш. – Или планировал сам съесть его у нас на глазах и не поделиться?

– За кого ты меня принимаешь? Конечно, это тебе. Принес и забыл отдать, извини, пожалуйста.

– Можешь взять половину, – сказал Айсе Куруш. – Но не больше! Я тоже голодный.

– Спасибо, друг, – улыбнулась она. Отломила кусочек хлебца, отправила в рот. – Остальное твое. Ты и так отдал мне свои орехи.

– Что?! – изумился я. – Отдал свои орехи? Ты и Куруша заколдовала? Он в жизни ни с кем из нас орехами не делился.

– Ваши человеческие заклинания на птиц не действуют. Как можно не знать таких элементарных вещей? – пристыдил меня буривух. И, несколько раз клюнув хлебец, добавил: – Я не делюсь с вами орехами не потому, что жадный. А потому, что это неразумно. Мир так нелепо устроен, что у людей еды обычно больше, чем у птиц. И вы всегда знаете, где взять еще. А эта леди была голодная. И слишком гордая, чтобы попросить еду у других людей. Вот и все.

– Ясно, – кивнул я. – Вечно забываю, что вы, буривухи, совершенные создания. И все ваши поступки имеют разумные причины. Извини, пожалуйста.

– Ничего страшного, – сказал Куруш. – Я же помню, что ты совсем недавно исцелился от безумия. Еще и полугода с тех пор не прошло. А тяжелые заболевания разума обычно чреваты осложнениями.

Из-за неплотно прикрытой двери раздались сдавленные смешки Мелифаро. Зато Айса покосилась на меня с плохо скрываемой тревогой. Ай да молодец Куруш. Все-таки помог мне ее напугать.

– Ну так почему ты передумала отпускать Карвена в Суммони? – спросил я. – Я знаю, что ты собиралась послать зов Менке, чтобы через него обсудить ваши дела с Иллайуни. И есть у меня подозрение, что ответ тебе настолько не понравился, что ты решила все отменить.

– А если, к примеру, они вообще не захотели со мной разговаривать?

– Хорошая версия. У нее есть только один недостаток: я только что виделся с Иллайуни.

– Да что ж это такое! – в сердцах воскликнула Айса. – Ну и зачем ты мне тогда голову морочишь?

– Действительно безобразие, – согласился я. – Сам понимаю, обидно. Сижу тут, такой прекрасный, с виду дурак дураком, глаза круглые, бессмысленные, по идее, должен бы верить во всякую чушь. Но все равно не верю. Хуже того: знаю, как все на самом деле было. Ничего не попишешь, такой уж я неприятный человек.

Айса не обратила на мои слова никакого внимания. Сцепила руки с такой силой, что побелели кончики пальцев. Спросила:

– А он объяснил тебе, что как только магия Сердца Мира перестанет действовать, люди, которых мы исцелили, умрут?

Я кивнул.

– И тебя это устраивает?

– До известной степени, – сухо сказал я.

– Плохо дело. Я-то надеялась, у тебя больше шансов войти в их положение.

– Чем у кого?

– Чем у всех остальных. Если уж ты сам когда-то видел Ехо во сне, значит, должен понимать, что сновидцы – такие же люди, как мы.

– Было бы что понимать. По-моему, любому ясно, что люди не перестают быть людьми только оттого, что увидели нас во сне.

– Да ладно тебе. Ты еще скажи, будто их жизнь имеет хоть какую-то ценность для кого-то кроме меня.

– А, вот ты о чем. Думаешь, никого не заботит жизнь этих сновидцев, потому что они как бы не настоящие люди? А я должен их пожалеть, потому что сам был таким?

– Я на это надеялась. Оказалось, зря.

– Штука в том, что нет никакой разницы, сновидцы они, или наши бодрствующие горожане. Отменить пять чудесных исцелений ради устранения опасности, которую представляют для Сердца Мира их овеществленные смерти – это вполне очевидное решение. В любом случае. О ком бы ни шла речь.

– Опасность для Сердца Мира? – подскочила она. – Да ладно, не заливай!

Я только пожал плечами: не хочешь, не верь. Однако, как это часто бывает, нежелание убеждать оказалось наиболее убедительным аргументом. Айса сразу скисла.

– И ведь я сама все испортила! – жалобно сказала она. – Если бы не я, ничего бы не случилось. Смерти лежали бы себе спокойно в тайниках, магия бы не отменилась, никто ничего никогда не узнал бы, и эти люди продолжали бы жить – где-то там, у себя дома…

– Рад, что ты это понимаешь. С другой стороны, неизвестно, чем могла бы закончиться эта история. Возможно, достигнув какого-то критического числа, смерти нашли бы друг друга самостоятельно. И что бы тогда началось, лучше даже не задумываться. Впрочем, может быть, ничего и не случилось бы. Неизвестно. Надеюсь, мы никогда не получим точного ответа на этот вопрос. Хотелось бы избежать повторных экспериментов.

Но Айса меня не слушала.

– Самое смешное, что сперва я вообще не собиралась никого лечить, – говорила она. – Просто придумала способ красиво покончить с Танитой… ай, ясно, что дело не в ней, сама по себе она ничего не значит. Но если мне не досталось бессмертия, почему оно должно быть у нее? Ну что ты так на меня уставился? Да, мне обидно, что этой бессмысленной дуре, которая никогда выше сороковой ступени не поднималась и не поднимется, это ее потолок, досталось все самое лучшее, просто так, на халяву, не по заслугам, а мне – ничего. Я лучше, умнее, талантливее, я смогла бы отлично распорядиться открытыми Вратами, а она – ну что, будет пиликать на своей деревенской дайбе, наливаться дешевым вином и блаженно копошиться в помойке не триста лет, а целую вечность. О, великое чудо!

– Безусловно, ты лучше знаешь, как следует распорядиться чужим бессмертием. Умничка такая, – ласково сказал я.

Зря, конечно. Лежачих не бьют, это известно любому малолетнему драчуну с благородным сердцем. Но когда представляешь собой совершенное орудие убийства с неуравновешенным характером, твой первоочередной долг – вовремя выпускать пар.

– На самом деле не факт, что знаю, – неожиданно призналась Айса. – Но думала я совсем не об этом. А только о том, как здорово было бы впустить в ее открытые настежь Врата пару-тройку чужих голодных смертей, веселых и жадных, а потом поехать в Суммони и лично принести соболезнования ее бывшему ухажеру. Просто посмотреть, действительно ли этим вечным старым пердунам безразлично, когда мы умираем, или все-таки их можно пронять? Второй вариант стал бы для меня приятным сюрпризом.

Я смотрел на ее искаженное злостью и мукой лицо и думал: оказывается совершенно не обязательно быть знакомым с концепцией ада для того, чтобы собственноручно сотворить его внутри себя. Поразительное все-таки существо человек.

– Надо же, ты все это слушаешь, и до сих пор меня не испепелил, – вдруг усмехнулась Айса.

– Я не настолько впечатлительный, – в тон ей ответил я. – Прости. Меня и сентиментальными балладами эпохи Королевы Вельдхут не проймешь. К тому же, я и раньше знал, что некоторые люди способны испытывать ревность такой сокрушительной силы, что она напрочь лишает их разума. Ничего необычного в этом нет.

Куруш, все это время молча сидевший на коленях у Айсы, неожиданно сказал:

– На самом деле она совсем не такая злая, как старается показать. Просто злиться ей нравится больше, чем горевать. Все-таки вы, люди, очень странные существа!

– Спасибо, – поблагодарил его я. – Без тебя я бы ни за что не догадался. А теперь буду знать.

К счастью, буривухи совершенно не распознают сарказм. А то получил бы я сейчас клювом по лбу, и поделом. Но пронесло.

– Злиться и правда гораздо приятнее, чем горевать, – подтвердила Айса. – Но речь сейчас не о моей злости. А о людях, которых спасли мы с Карвеном; на самом деле, троих первых, будем честны, спас он, но я была рядом и немножко помогала. В четвертый раз мы уже работали на равных, пятым я занималась почти самостоятельно. А вот с шестым ничего не получилось. Ты мне помешал. Я хотела попробовать сделать это одна, без Карвена. И у меня могло получиться, я точно знаю. Но не получилось, потому что какой-то мерзкий старикашка остановился напротив и беспардонно на нас пялился… Извини, сэр Макс. Понимаю, что ты не нарочно. Просто работа такая, не мог пройти мимо. Но знал бы ты, как я тебя за это ненавижу. Я же только-только начала обретать веру в свои силы. Поняла, что больше всего на свете мне нравится такая разновидность власти над людьми: спасать их жизнь по собственной воле, не дожидаясь просьб и ничего не требуя взамен. Я разделяла их боль и страх, и отчаяние, и тоску, и ужас неизбежного угасания, и бешеную страсть к жизни, и неописуемое ликование тела в тот момент, когда отворяются его Врата, и смерть выходит наружу, оставляя свою жертву наслаждаться внезапно обретенной свободой. Я уже и думать забыла о мести и о Таните – что мне до этой дурочки, пусть живет, как умеет, у меня теперь новая, совсем иная судьба. Я воображала, как буду ходить по городу, отыскивать среди спящих смертников и великодушно даровать им жизнь – одна, без Карвена, он мне больше не нужен, я теперь и сама все могу. И вдруг неудача! Такая сокрушительная неудача! В тот самый момент, когда я наконец почувствовала, что обрела свое призвание, а значит, все было не зря, даже эти мучительные несколько лет на окраине Ачинадды, где мне не позволяли войти в дом, а на прощание унизили, обделив бессмертием… Эта неудача меня подкосила. И я как с цепи сорвалась.

– У тебя удивительный талант перекладывать ответственность, – заметил я. – Еще немного, и я бы, пожалуй, поверил, что сам во всем виноват.

– А что, было бы неплохо, – горько усмехнулась она. – Может быть, тогда ты захотел бы сохранить жизнь этим пятерым людям, которых я… мы спасли.

– Но мне совсем не требуется испытывать чувство вины для того, чтобы захотеть сохранить чью-то жизнь. Это нормальное, естественное желание. Никакие дополнительные условия для его возникновения не нужны.

– Это просто слова, – сказала Айса. – Хорошие слова, не спорю. А толку-то от них.

– Ты права, никакого, – согласился я. – Поэтому хватит болтать. Мне пора бежать дальше. А ты… иди, пожалуй, домой.

– Домой? – изумленно переспросила она.

«Макс, ты уверен?» – раздался в моей голове голос Кофы. Зато Мелифаро не стал со мной церемониться и прямо спросил: «Ты что, рехнулся?»

– Да, – ответил я вслух – всем троим сразу. И добавил, обращаясь к Айсе: – Когда в следующий раз захочешь кого-нибудь прикончить от ревности, начинай сразу с меня. Этот ваш Иллайуни, как выяснилось, меня обожает. Настолько, что обещал мне присниться и устроить веселую вечеринку, в ходе которой мы попробуем умереть вместо ваших с Карвеном пациентов. А потом может быть даже воскреснуть, если повезет. Правда, смертей целых пять, а нас всего двое, это, как я понял с его слов, непорядок. Магистры знают, чем все закончится, но если останусь жив, мое предложение в силе: как только захочешь кого-нибудь убить, добро пожаловать. Я на тебя даже в полицию не заявлю.

– Так ты их спасешь? – почти беззвучно переспросила Айса.

– Не я, а мы. И совсем не факт, что у нас получится. По кислой физиономии нашего с тобой общего знакомого я понял, что шансы невелики. Так что на твоем месте я бы не очень рассчитывал на счастливый финал.

– А можно я пойду с вами? – встрепенулась она. – Тогда нас будет трое. Я тоже могу за кого-нибудь умереть.

– Не можешь, – отрезал я. – Одного намерения исправить свою ошибку обычно недостаточно, к нему должны прилагаться определенные умения. Поэтому умирать за ваших пациентов будем мы с Иллайуни. А ты – сидеть дома и страдать по этому поводу. Ну или не страдать, как пойдет… Извини, милый. Вынужден лишить тебя этого удобного насеста.

Последние слова были обращены к Курушу, которого мне пришлось снять с Айсиных колен и пересадить на стол. Буривух тут же вспорхнул на верхнюю из книжных полок и недовольно нахохлился, но, по крайней мере, вслух браниться не стал.

Я взял Айсу под локоть, вывел ее в Зал Общей Работы и проводил к выходу, чувствуя, как плавится мое лоохи под негодующими взглядами Кофы и Мелифаро. Один Нумминорих святой человек – деликатно отвернулся.

На улице я сказал:

– Не хотел говорить это при своих коллегах, но учти: в следующий раз я просто метну в тебя Смертный Шар и прикажу утратить способности к магии – любые, к любой. Раз и навсегда.

Айса посмотрела на меня с такой ненавистью, что с учетом ее темперамента впору было обзаводиться личным телохранителем, прямо сейчас. Я ответил ей понимающей улыбкой. Мне даже притворяться не пришлось. На ее месте я бы испытывал ровно те же чувства.

– А почему ты прямо сейчас его не метнул? – наконец спросила она.

– Потому что очень этого хотел, – честно ответил я. – Иногда я такой же мстительный гад, как ты, а это совсем не дело. Спасибо, что напомнила, к чему это всегда в итоге приводит. Хорошей ночи. Иди.

– Извините, – сказал я Кофе, вернувшись в Зал Общей Работы. – Я прибавил вам головной боли. Теперь придется снова устанавливать постоянную слежку за этой леди как минимум на дюжину лет. Но ничего не поделаешь…

– Как это «ничего не поделаешь»? – взвился Мелифаро. – Мы можем выдвинуть обвинение как минимум по трем статьям, это любому юристу-первокурснику очевидно… Погоди, а ты вообще когда-нибудь читал Кодекс Хрембера?

– Разумеется, – невозмутимо ответствовал я. – Держу его под подушкой и читаю на ночь, а некоторые особо удачные поправки выучил наизусть, как стихи. Я высоко ценю творчество своих друзей. Дело не в том, что я не в силах придумать обвинение, а в том, что не считаю это целесообразным.

– После всего, что она натворила?!

– Даже вообразить не решаюсь, что ты имеешь в виду, когда говоришь о целесообразности, – ухмыльнулся сэр Кофа.

Я взял со стола чью-то кружку с остатками камры, допил залпом, в кои-то веки пожалев, что там не Джубатыкская пьянь. Но ничего не поделаешь, Иллайуни велел: никаких снотворных зелий. Значит, обо всем, что крепче воды, тоже пока лучше забыть.

Сказал им:

– Я сегодня всю ночь веду себя очень странно. Непоследовательно и абсурдно. Сам удивляюсь, но ничего поделать не могу. Еще пару часов назад мог бы отнести этот смертный комок – да хоть на берег моря Тысяченогов[128], никогда там не был, а тут такой прекрасный повод совершить экскурсию – и закрыть вопрос. Но вместо этого мечусь, пытаясь сохранить жизнь каким-то пятерым счастливчикам, которых в глаза не видел. И вряд ли когда-нибудь увижу; впрочем, без этого удовольствия я точно обойдусь. Полночи умолял Иллайуни научить меня умирать чужой смертью, наконец кое-как уболтал, а теперь локти кусаю, что добровольно ввязался в эту авантюру. Страшно – описать не могу. Но все равно сейчас пойду и попробую, куда я денусь. Считайте, уже одной ногой там. И из этой нелепой позиции между любовью к жизни и страхом скорой смерти все человеческие ошибки кажутся мне такой ерундой, что даже говорить не о чем, не то что наказывать. А то я сам никаких ужасов не творил. Однажды целую толпу ни в чем не повинных людей голыми руками на куски разорвал, только потому, что они мне не понравились[129]. И не моя заслуга, что эти бедняги оказались наваждением, я был совершенно уверен, что они настоящие. Впрочем, я и с настоящими не то чтобы всегда церемонился. А к чему в итоге пришел – сами видите. Печальное зрелище. Но и оптимистическое. Наглядное доказательство, что из злобных молодых колдунов иногда вырастают удивительно трепетные придурки, особенно если периодически давать им – то по башке, то шанс.

– Точно рехнулся, – восхищенно констатировал Мелифаро.

У него было такое лицо, словно он внезапно захотел подарить мне свои сапоги.

Сэр Кофа отложил в сторону трубку, которую взялся было набивать. Видимо, собирался сказать что-то чрезвычайно серьезное. Возможно, даже конструктивное. Но не успел. Потому что входная дверь распахнулась, и на пороге появилась леди Кекки Туотли. Идеально прямая спина, строгий взгляд, аккуратно сложенные в вежливую улыбку губы, на голове – малиновый мужской тюрбан, вышедший из моды еще на моей памяти. В смысле лет шесть назад. Почему-то набекрень.

– Вот как я удачно зашла! – звонко и как-то преувеличенно четко, словно бы со сцены сказала она. – Всех сразу застала. Великая вещь чутье. Его не пропьешь. Хотя нельзя сказать, что я не старалась.

Величественно прошествовала к ближайшему креслу и села. Но не в него, а мимо, промахнувшись на добрые полметра. Впрочем, и бровью не повела, осталась сидеть на полу.

– В стельку, – констатировал сэр Кофа. И укоризненно добавил: – А ведь я учил тебя сохранять трезвость.

– Учил, – подтвердила Кекки. – Учил-учил и выучил, не сомневайся! Просто я не пожелала ее сохранять.

– Это другое дело, – миролюбиво согласился Кофа. – Время от времени расслабиться никому не помешает. Правда, я совершенно убежден, что расслабляться следует не на службе, а в специально предназначенные для этого Дни Свободы от Забот. Но я человек старой школы и, возможно, слишком много требую от молодежи…

– Ты – да-а-а-а! – подтвердила Кекки. – Требуешь. Зачем-то! А молодежь – это у нас кто? Я? Ай, ну точно, твоя правда! Эти ребята, музыканты, тоже называли меня «юная леди». И постоянно спрашивали, не волнуются ли мои родители. Родители, представляешь? Волнуются! И почему-то вдруг именно обо мне. Какая нелепая фантазия!

– Ты решила напоить леди Таниту Ашури, чтобы за ней было проще следить? – спросил Мелифаро. – Слушай, гениальное решение! Берешь подследственного, сажаешь за стол, покупаешь выпивку и внимательно следишь, как он ее употребляет. Приятное, умиротворяющее зрелище. И бегать никуда не надо. И присоединиться служебный долг велит. Я теперь тоже всегда так буду делать. За всеми прослежу!

– Да почему ж это только леди Таниту? – возмутилась Кекки. – Не пытайся умалить мои заслуги. Их там было целых… целых очень много человек. Верь мне: я считала. И пересчитывала. Точно помню, что получалось двузначное число.

– Ну ты даешь, – покачал головой Кофа.

– Да ладно тебе. А то, можно подумать, пьяных полицейских при исполнении в жизни не видел. Я еще вполне ничего, ни одного лавочника по дороге не арестовала за то, что у него недостаточно одухотворенный взгляд. А ведь как хотелось!.. Ты мне лучше вот что скажи, пока я не забыла. Леди Ауна Стакк. Та, на чье имя арендован дом на улице Мрачных Дверей. Ты уже знаешь, кто она?

– Пока нет, – неохотно сознался Кофа.

– А ты пытался? Или махнул рукой, потому что пока не до нее?

– Да нет, почему же махнул. Такие вещи следует выяснять вне зависимости от того, имеют ли они непосредственное отношение к делу. Но информация моих агентов довольно противоречива. Пока я склоняюсь к тому, что леди Ауна Стакк, скорее всего, вообще не леди, а молодой джентльмен, которому хватило остроумия переодеться перед заключением контракта…

– Ай да я! – торжествующе завопила Кекки. – Моя взяла! Я тебя провела. Считай, сдала экзамен. Принимаю поздравления. И предлагаю выпить по этому поводу. Только не говори, что мне уже хватит. Это имело смысл говорить часа три назад.

– Ого! – присвистнул Мелифаро.

– То есть леди Ауна Стакк это ты? – недоверчиво переспросил Кофа. – Если так, действительно очень неплохо. Я даже не заподозрил. Надеюсь, ты понимаешь, что я не приму твое признание без доказательств?

– Глупо было бы ждать, что ты просто поверишь мне на слово, – ухмыльнулась Кекки.

– Может быть, помочь тебе пересесть? – вдруг предложил Нумминорих. – Или на полу удобно?

Кекки ничего ему не ответила. Теперь она напряженно смотрела на меня – не то пыталась сообразить, кто я такой, и где мы прежде встречались, не то просто вспоминала, в какой последовательности следует произносить звуки, чтобы они сложились в нужные слова.

– Вот ты, сэр Макс, был мне очень нужен! – наконец сказала она. – Позарез. Весь вечер. Или даже всю ночь – когда темно, это же ночь? Неважно. А ты куда-то подевался. Не отвечал и не отвечал, как на тот свет провалился!

– Примерно так и было.

– Я, сам видишь, послушалась твоего совета. Сдалась музыкантам. Так и сказала: делайте, что хотите, я слышала, как вы играете, и теперь или срочно с вами выпью, или совсем пропаду. Они знаешь как обрадовались? У-у-у-у! И понеслось. И оказалось очень хорошо. А главное – вовремя. А знаешь, зачем я все время пыталась послать тебе зов? Чтобы сказать: забудь, о чем я тебя просила. Просто забудь, и все. Пожалуйста. Это была плохая идея. Я не хочу в Уандук. Мне не нужна никакая карьера. И пэпэо до задницы. И уладасы. Мне нужна только магия. Та, о которой я пока почти ничего не знаю. Но она обо мне уже знает! И хочет, чтобы я была. Я только сегодня это поняла. И теперь буду держаться за нее крепко-крепко. Никуда отсюда не уеду. И из Тайного Сыска не уйду, хоть ты стреляй.

Вот теперь Кофа по-настоящему удивился.

– Ты уговаривал Кекки уйти из Тайного Сыска? – спросил он меня. – Но с какой стати? То есть ты не только что спятил? А гораздо раньше?

Надо же. Похоже, Кофа и правда не в курсе ее затеи. А я-то был готов спорить, что настоящий автор интриги – он.

– Если вы имеете в виду оригинальность моего мышления, то она у меня врожденная, – с достоинством сказал я. – А все остальное – конфиденциальная информация. Если Кекки захочет, сама расскажет. А не захочет – придумает что-нибудь правдоподобное, так что не подкопаетесь. Она у нас хитрющая. А я, к сожалению, нет. Зато я хозяйственный.

Я спрятал руку в карман, чтобы сподручнее было залезть в Щель между Мирами, достал оттуда бутылку темного рома, такую пузатую, что порвал лоохи, когда ее вытаскивал. Поставил на стол, сказал:

– Это почти бомборокки. На мой вкус, что-то среднее между дешевой подделкой и так называемым «крепким капитанским», которое более-менее ничего. Гуляйте, счастливчики. Хорошей ночи. Я побежал.

А по дороге – если один-единственный шаг можно считать дорогой – я успел подумать, что счастливая пьяная Кекки, которую угораздило внезапно по уши втюриться в магию, это все-таки очень добрый знак. Лично для меня. А мне как раз очень надо. И значит, все будет хорошо.

* * *

– Ну наконец-то, – сказал сэр Шурф.

Он сидел в проросшей сквозь половицы траве и смотрел на меня с кротостью терпеливого убийцы, еще полтора часа назад применившего Заклинание Призыва и уже начавшего беспокоиться, не укокошил ли его жертву кто-нибудь другой.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы поставить крест на своих планах. Вернее, всего на одном, но какая сейчас разница.

По идее, я должен был испытать два равновеликих по силе чувства: ярость и облегчение. Потому что, с одной стороны, у меня на пути встали обстоятельства непреодолимой силы, а с другой, даже неплохо, что они такие непреодолимые. Теперь можно не умирать никакими чужими смертями, а просто жить дальше с кристально чистой совестью: я же и правда сделал все, что мог. А что мое «все что мог» в данном случае означает «вообще ни фига» – ну так ничего не попишешь. Надо уметь проигрывать. Не знаю, на кой мне сдалось это умение, но так говорят.

Однако ни ярости, ни облегчения я не испытал. И вообще ничего выдающегося. Просто сел рядом с ним и сказал:

– На моей памяти ты еще никогда не объявлялся настолько не вовремя. Но я все равно рад тебя видеть.

– Надо же, – удивился мой друг. – А я-то уже приготовился с тобой спорить. Даже запасся разными разумными аргументами. Потому что основной: «умирать я тебя не отпущу», – мне самому кажется излишне эмоциональным, а значит, недостаточно убедительным.

– Да почему же. Вполне убедительный аргумент, особенно когда за словами стоит возможность применить их на деле. А не отпустить меня сейчас легче легкого: достаточно просто не дать мне уснуть. Ну или остаться рядом и будить через каждые две минуты. Кто угодно справился бы. А тебя я за это даже не убью. Другой вопрос, как я буду потом жить дальше. Но проблемы следует решать по мере их поступления, да?

– Вот именно. Тем более, что жить дальше ты будешь отлично. То есть первые два-три дня, согласен, довольно непросто, но потом на что-нибудь отвлечешься и забудешь, что была такая беда. И даже со мной снова начнешь разговаривать, потому что без меня тебе быстро становится скучно. Как видишь, я все предусмотрел.

– Как узнал-то? – спросил я.

И так отчаянно зевнул, что понял наконец причину своего равнодушия к провалу этой затеи. И ярость, и огорчение, и даже облегчение требуют много сил. А я слишком устал.

– О твоих намерениях? Как обычно: посмотрел на тебя и узнал. Иногда ты слишком громко думаешь, сам виноват.

– Кончай заливать. Кто-то меня заложил. Кофа? Нумминорих? Карвен вызнал последние новости от своей подельницы? Ставлю на мальчишку. Он ябеда, я это сразу понял.

– К сожалению, нет. Приходится признать, слежка за тобой у меня организована из рук вон плохо. Все сам.

– Но зачем-то ты сюда пришел. В нужное время, в правильное место. Только не говори, что случайно мимо через лес пробегал.

– Пришел, чтобы составить тебе компанию. Я имею в виду, быть рядом в тот момент, когда тебе придется унести этот шар из Сердца Мира. Ты твердо обещал Сотофе покончить с ним до рассвета; ясно, что уложиться в срок можно только отправившись куда-нибудь Темным Путем. И не менее ясно, что делать это ты очень не хочешь. А ходить Темным Путем, когда не желаешь достигнуть намеченной цели, очень опасно; я тебе не раз об этом говорил, и ты даже делал вид, будто внимательно слушаешь, но не то чтобы у меня были какие-то иллюзии…

– Погоди, – сказал я. – Так ты, получается, пришел сюда, чтобы за мной присмотреть? Взять за шиворот, безопасно провести Темным Путем на край Мира и оставаться рядом, когда я буду рычать от бессильной злости, что сдал этих пятерых незнакомцев, и вот прямо сейчас они умирают, пока я сижу, как дурак? Что тут скажешь, спасибо. С тобой и правда гораздо лучше, чем одному. Но я бы не додумался попросить.

– Естественно. Если бы додумался, это был бы уже не ты. Справляться с самым невыносимым самому – понятная мне форма гордыни. Совсем дураком был бы, если бы вдруг решил тебя за это упрекать.

– Получается, я сам себя выдал, – вздохнул я. – Идиот. Мог бы сказать, что упросил Иллайуни заняться проблемой, и все, что мне теперь надо для полного счастья – уснуть и вежливо его поблагодарить.

– Поверить в это мне было бы непросто. Все-таки я достаточно много знаю о характере и обычаях старых кейифайев. За чужие дела они не берутся ни на каких условиях. Что он научил тебя каким-то своим приемам – уже чудо.

– Кстати, пока не научил.

– А это похоже на правду. Но если так, на что ты рассчитывал? Собирался положиться на импровизацию? Как всегда?

– Это Иллайуни собирался положиться на импровизацию. Он твердо обещал мне присниться, а дальше – по обстоятельствам. Сказал, как его левая пятка пожелает, так и поступит. Может быть отговорит меня суетиться, может быть научит нужным приемам, во сне это всяко проще, чем наяву. А может быть действительно сделает все сам.

– Сделает сам?! Слушай, а ты уверен, что он – старый кейифай? Не самозванец?

– Понятия не имею. Экспертизы я, сам понимаешь, не проводил. Но, по крайней мере, когда он позволил мне умереть его смертью, это было довольно сильное впечатле…

– Что?!

– Умереть его смертью, – повторил я. – Да ладно тебе, не сходи с ума. Просто достоверная иллюзия гибели, в безопасной обстановке, под присмотром специалиста. Говорит, хотел сбить с меня спесь. Но ничего не вышло: я легко отменил пески, которые меня погребли. И, как видишь, благополучно воскрес. А спеси только прибавилось.

– Отменил пески, которые тебя погребли? – переспросил Шурф.

Глаза его вспыхнули в темноте, мне сперва показалось, недобро. Я даже успел подумать: похоже, Иллайуни теперь не поздоровится, зря я его выдал. Но потом понял: мой друг сейчас сам едва жив, очень уж близко подошла к нему его собственная смерть, все эти годы, нетерпеливо ожидавшая своего часа. Готов спорить, что Шурфу Лонли-Локли суждено однажды умереть от любопытства. Ничем иным его, пожалуй, уже не проймешь.

И я, конечно, сразу сообразил, что это мой шанс. Совсем дураком был бы, если бы за него не ухватился.

– Спорим на что угодно, ты сейчас страшно жалеешь, что это произошло со мной, а не с тобой, – сказал я.

Мой друг укоризненно покачал головой, но выражение размещенного на этой голове лица настолько явственно говорило: «Да!» – что можно было дальше не расспрашивать.

– Ну так давай я вас познакомлю. Самое интересное ты пока не пропустил. Оно еще, можно сказать, не начиналось.

– Даже не думай, – сказал сэр Шурф. Но голос его звучал куда менее уверенно, чем ему самому бы хотелось.

– Да ладно тебе, – улыбнулся я. – Не прикидывайся. Кого ты хочешь провести.

– «Кого ты хочешь провести» – это к тебе вопрос.

– Не ко мне. Я играю в открытую. Смотри: ты уже не раз мне снился; сперва от случая к случаю, и сам удивлялся, что тебе это удалось, но потом взял процесс под контроль. Ясно, что ты можешь повторить этот трюк столько раз, сколько понадобится.

– Даже не…

– Да погоди ты, – попросил я. – Просто дослушай. Отказаться всегда успеешь. Тем более, пока я говорю, я совершенно точно не сплю. Тебе же спокойнее.

Он кивнул, и я самодовольно подумал, что место Старшего Мастера Дружественного Присутствия в Уандуке вполне можно отдавать мне, если уж Кекки решила от него отказаться. Чем я не великий дипломат.

– Если ты приснишься мне одновременно с Иллайуни, может получиться очень интересно, – сказал я. – Готов спорить, ты еще ни с кем никогда в чужом сне не знакомился. Кроме того, вы скорее единомышленники, чем противники: моя идея умереть за этих людей не вызывает у него особого энтузиазма. А если у Иллайуни вдруг появится вдохновение, тем лучше! Увидишь такие интересные вещи, о каких даже в древних трактатах не пишут. И я тоже увижу. Думаешь, ты один тут умираешь от любопытства?

Ответа не последовало. Я, впрочем, его и не ждал. Улегся в траву, с непередаваемым наслаждением вытянул ноги, почти непроизвольно пробормотал: «Господи, как же хорошо», – и потянулся за сломанной оранжевой ишкой, но Шурф мне ее, конечно же, не отдал. Цапнул первым. Сказал:

– Я сам ее принесу. А если не принесу, значит перебьетесь.

– Твоя взяла, – сонно вздохнул я. – Ну и черт с тобой.

И наконец-то уснул.

* * *

Мне приснилось, что я сижу на своей крыше; впрочем, вряд ли кто-нибудь еще смог бы ее узнать, потому что в этом сне крыша Мохнатого Дома выглядела как пирс, уходящий в море. Очень высокий, на несколько метров возвышающийся над темной, почти черной водой, вымощенный старой, заросшей водорослями и ракушками черепицей, но несомненно именно пирс. И столь же несомненно возлюбленная моя крыша; во сне так часто бывает.

Поначалу я довольно смутно осознавал, что происходит. Понимал, что сплю; не столько помнил, сколько догадывался, что у этого сна была некая дополнительная цель, кроме отдыха, очень важная для меня, но вот какая? Что мне сейчас следует делать? Чего хотеть, кого ожидать? Нет ответа. Ладно, главное – не проснуться, остальное уладится как-нибудь само, обычно так и бывает.

Некоторое время я оставался на месте и смотрел по сторонам, стараясь фиксировать внимание на деталях, запахах, звуках и ощущениях. По моему опыту, чем они ярче и достоверней, тем глубже сон. Разглядел, как медленно движутся обложившие небо сизые тучи, постепенно почувствовал холод ветра, испытал некоторое неудобство от сидения на твердой неровной поверхности, наконец уловил запах моря, далекий, будто оно было не в шаге, а в нескольких километрах отсюда, но все равно неплохо. С запахами труднее всего, их даже наш Нумминорих в сновидении обычно не различает, а мне все-таки иногда удается, и вот прямо сейчас тоже повезло.

Я машинально подобрал обрывок высохшей зеленой водоросли, немного похожей на миниатюрную сосновую ветку. Повертел ее в руках, радуясь, что она не спешит превратиться во что-нибудь диковинное, как это часто бывает во сне. С трудом, по слогам зачем-то произнес: «Гла-ми-та-ри-ун-май-о-ха», – хотя это, конечно, была не она. Однако слово сработало, как заклинание для прояснения ума: я наконец четко вспомнил, кто я такой. И где нахожусь, и зачем. И швырнул растение в море. Пусть хотя бы оно оживет.

– Значит, все-таки передумал, – сказал Иллайуни.

В этом сне он был похож на себя примерно как пирс на мою крышу. Невысокий, плотный мужчина средних лет с выдающимся брюшком, широким скуластым лицом и крупным мясистым носом. Но я все равно точно знал, что передо мной именно Иллайуни. Кто же еще.

Вместо густых волос его голову сейчас окружали бурные потоки воды, создающие, тем не менее, иллюзию вполне аккуратной прически; кисти рук пылали, как факелы, но ему это, похоже, совсем не мешало комфортно себя чувствовать, сложив их на груди. У ног Иллайуни сидело существо, отдаленно похожее на очень крупную безглазую пернатую кошку, с неожиданно трогательными меховыми ушами, свисающими почти до земли. Наяву все это наверняка показалось бы мне удивительным, но тем и хороши сновидения, что самые странные вещи принимаешь такими, каковы они есть.

Ну, правда, некоторые простые вещи во сне внезапно становятся сложными. И сейчас я никак не мог ему ответить – вроде бы совершал обычные усилия, но звуков почему-то не издавал.

Наконец, повинуясь не мысли, а импульсу, я поднял с пирса – с крыши, конечно же, с крыши! – небольшую темную ракушку причудливой формы, сунул ее в рот и тут же заговорил. Сперва низким, утробным голосом, что-то совершенно бессмысленное: «Айле кетраим думдеримай орубос огенатрия айбуроим», – и все в таком духе. Но постепенно взял процесс под контроль и вполне внятно сказал:

– Я не передумал.

– Я велел тебе уснуть, взяв в руки вместилище смерти, – напомнил Иллайуни. – И где оно?

Он говорил спокойно и деловито, как начальник строительной бригады, которому не заплатили примерно за полгода работы. Я имею в виду, что за этим спокойствием чувствовалось искреннее желание хорошенько меня отметелить, и останавливала его вовсе не гуманность, а только соображения, что дело еще можно уладить миром.

– Меня застукали, – признался я. – В самый последний момент. И не кто-нибудь, а такой специальный прекрасный человек, с которым я при всем желании ничего не могу поделать.

– Хотел бы я посмотреть на этого человека, – сказал Иллайуни. – Возможно, мне найдется чему у него поучиться.

– Надеюсь, посмотришь. Он обещал мне присниться. И ишку, в смысле, вместилище смерти принести.

– Мы так не договаривались.

– Знаю. Но у меня не было выбора: или так, или никак. Одного он меня в этот сон не отпустил бы.

– Ладно, – неожиданно смягчился Иллайуни. – В любом случае, мне не следует сетовать о напрасно потраченном времени. Любопытно взглянуть на пространство твоего сновидения. Забавное место. Совсем иначе я представлял себе твои сны.

– Я и сам иначе их представлял. Это место раньше мне не снилось, – начал было объяснять я, но некстати подавился-таки этой грешной ракушкой. Закашлялся, выплюнул ее и временно онемел.

– Это тоже чрезвычайно интересный момент, – заметил Иллайуни. – Сон не чей-нибудь, а твой. По идее, ты должен быть тут хозяином положения, а на деле даже говорить толком не можешь. Интересно почему?

– Не знаю. Скорее всего, без каких-то особых причин. Потому что так получилось, – сказал я. На этот раз все-таки обошелся без ракушки. – О, видишь! Уже нормально с тобой разговариваю. А ты так… необычно выглядишь по моей воле? Или все-таки по своей?

– В сновидении я всегда таков, как необходимо, – ответил он. – Сновидение – это работа, а на работе следует оставаться простым, собранным и постоянным. Быть удобным инструментом для самого себя. Это наяву можно позволить себе расслабиться и течь, куда понесет.

– Обычно у людей все наоборот.

– И очень глупо, – отрезал Иллайуни. – Какой смысл сохранять постоянство в мире, который и без наших усилий невыносимо плотен и тверд? И совсем уж недопустимое легкомыслие – проявлять распущенность в сновидении, где реальность столь непостоянна, что ей нельзя доверять.

– Золотые слова, – сказал сэр Шурф.

Вот кто-кто, а он в моих снах всегда вполне похож сам на себя. И вносит в них хоть какое-то подобие стабильности.

Он, оказывается, уже какое-то время лежал на животе на краю пирса и смотрел вниз, на темные волны.

– Ты кто такой? – строго спросил его Иллайуни.

– Думаю, этот вопрос следует задать Максу. Я же – просто часть его сна. Он не то чтобы великий мастер, но обычно вполне ясно понимает, кто именно ему приснился.

– Это один мой знакомый людоед, – сказал я. – Давно мечтал съесть бессмертного кейифайя, а тут такой случай…

– Что?! – возмущенным дуэтом взревели оба.

– Извините, соврал. На самом деле это начальник нашей полиции, генерал Бубута Бох, очень бдительный человек. Строго следит за сновидениями граждан, и когда ему кажется, что нам снится что-то неподобающее, лично приходит нас штрафовать…

Я добился своего: Шурф наконец перестал таращиться в морскую бездну, поднялся на ноги и теперь приближался ко мне с довольно угрожающим видом. Как будто он – еще один бригадир строителей, которым я крепко задолжал. Однако – вот прекрасная новость! – в руках мой друг держал половинку Танитиной ишки. Выглядела она во сне ровно так же, как наяву.

Надо же, все-таки принес.

– Простите, ваше величество! – воскликнул я. И объяснил Иллайуни: – Я снова соврал. Конечно же это король… но правда, не наш. Какой-то иноземный монарх. Вечно они мне снятся и норовят затеять дипломатический скандал на пустом месте, сам не знаю, за что мне такое наказание, наверное, я читаю слишком много газет…

Они переглянулись.

– Ужас, да? – сказал Шурф.

– Если бы он был моим учеником, я бы утопился, – согласился Иллайуни.

– Если бы он был моим учеником, я бы давным-давно утопил его самого. К сожалению, с друзьями так поступать не принято. Приходится терпеть.

– Да ладно вам, – сказал я. – Тоже мне нашли великое бедствие. Великое бедствие это у нас вот что, – с этими словами я ловко выхватил ишку из рук Шурфа.

Наяву ни за что бы с ним не справился, но тут получилось. Все-таки это был мой сон. А в своих снах я очень сильный и проворный. И вообще герой хоть куда.

Шурф, впрочем, тоже вполне себе герой, даже в моих снах, и с этим ничего не поделать. Вот и сейчас поднял меня за шиворот, как кошка котенка, встряхнул и насмешливо спросил:

– А дальше что?

– Вот на хрена мне такие ужасы про тебя снятся? – вздохнул я, беспомощно болтая ногами в воздухе. – Вроде бы никого особо вредного на ночь не ел…

– Самые настоящие безумные угуландские колдуны, как из анекдотов! – восхитился Иллайуни. – Однако пора бы вам успокоиться, пока не проснулись.

Не то чтобы мы согласились с его предложением – просто не успели. Но нашего согласия и не требовалось. Миг спустя мы уже почему-то сидели на дальнем краю пирса, Иллайуни стоял между нами с ишкой в огненных руках, а его пернатая кошка ласково бодала меня в плечо своей дурацкой слепой ушастой башкой. Хвала Магистрам, хоть не мурлыкала, а то пришлось бы мне умирать на месте. Вопреки прогнозам, от умиления.

– Теперь это мой сон, – строго сказал Иллайуни. – Поэтому вы будете вести себя так, как я считаю нужным. Извините, но в рабочем сновидении иначе нельзя.

Мне это совсем не понравилось. Как это – его сон? С самого начала был мой, моим и остался. Здесь я все решаю.

Но я не стал спорить, а просто смотрел вниз, на темное море, пока под тяжестью моего взгляда оно не стало пронзительно-желтым, как взбесившийся лимон.

Так-то лучше.

Удивительно, но Иллайуни, похоже, не заметил этой перемены.

– Конечно, вы оба вольны проснуться в любой момент, – сказал он. – Вы не мои ученики, поэтому я не считаю возможным удерживать вас в этом сновидении силой. Да и врагов в вашем лице не хотелось бы нажить. Но пока вы здесь, извольте не отвлекаться на ерунду и не вносить хаос.

– На твоем месте я поступил бы так же, – откликнулся Шурф. – С нами иначе нельзя. Мы оба пока довольно неопытные сновидцы. К тому же, Максу обычно снится, что мы впадаем в детство, а я ему в этом потакаю, потому что…

– Потому что, подобно большинству людей, относишься к сновидениям, как к возможности отдохнуть и развлечься, – нетерпеливо кивнул Иллайуни. – Это понятно, не стану тебя осуждать. Я сам примерно так же веду себя наяву. Не в точности как вы, но тоже отдыхаю и развлекаюсь. А теперь хватит болтать. Вы когда-нибудь видели, как выглядит человеческая смерть? Смотрите внимательно. В ученики я вас теперь не возьму, хоть убейте, так что это, пожалуй, ваш единственный шанс.

Он размахнулся и швырнул обломок ишки в мое лимонное море. Пока я смятенно думал: «Вот и все», «Бедная Танита», «Ай, ерунда, это сон, наяву она никуда не делась», «Теперь он велит нам за нею нырять?» – и прочую ерунду в таком духе, Иллайуни сел между нами, сложил свои огненные ладони лодочкой, и мы увидели, что в них лежит бесцветный, прозрачный, словно бы ледяной цветок с пятью лепестками, узкими и острыми, как шипы.

– Удивлены? – спросил он. – Не ожидали, что все так просто? Ну и правильно, молодцы. На самом деле смерть, конечно же, так не выглядит. Откровенно говоря, она не выглядит вообще никак. Смерть – это слепая сила, стремление, импульс, удар. Но в сновидении она легко обретает зримую форму. Моя, к примеру, выглядит так, – он ласково потрепал по загривку свою пернатую кошку. – Но ее облик – наша общая заслуга, мы приложили много усилий, чтобы прийти к устраивающему нас обоих компромиссу, и потратили много лет, чтобы его воплотить. А обычная смерть обычного человека, который никогда сознательно не занимался ее приручением, в сновидениях, как правило, похожа на лезвие, наконечник, коготь, иглу, кинжал, непременно что-нибудь острое, чаще прозрачное; впрочем, порой встречаются совершенно удивительные цвета. Но на вашу долю досталось самое редкое зрелище: смотрите, как интересно они срослись – не остриями, а основаниями. Сам до сих пор ничего подобного не видел. И отпускать их на волю придется одновременно. Дать каждой возможность устремиться к своей цели – единственный способ их разлучить.

– И что из этого следует? – спросил Шурф.

Он выглядел очень спокойным и всем своим видом демонстрировал намерение внимательно слушать. Но я совершенно не сомневался, что мой друг уже приготовился проснуться и немедленно начать тормошить меня. Хотя, готов спорить, окажись он тут один, остался бы, не раздумывая.

– Совсем дураком надо быть, чтобы проснуться в самый интересный момент, – укоризненно сказал я.

Он ничего не ответил.

– Можешь не слишком спешить, – подмигнул ему Иллайуни. – Я не дурак и не враг – ни вам, ни себе. Без предупреждения их не отпущу и умирать никого не заставлю. Просто даю вам возможность полюбоваться редким зрелищем. Это очень красивый и напряженный момент: когда мастер держит смерть в своих руках, она неподвижна, но дрожит от вожделения, чует, что вот-вот отправится в свой вечный, первый и последний полет. Когда я остаюсь один на один с чужой смертью, я позволяю ей взять меня. Пользуюсь тем обстоятельством, что для смерти нет разницы между сновидением и явью, а для меня – есть. Я могу честно, с полной самоотдачей умереть, а потом проснуться в той реальности, где мы со смертью никогда не встречались, и я по-прежнему жив, но ее все равно больше нет. Уверен, вам обоим легко было бы освоить это искусство. Вы упрямы и всегда норовите повернуть все по-своему. Довольно неприятное свойство характера, но бесценное качество для того, кто хочет уметь воскресать. А умирать и учиться особо не надо, смерть все сделает сама, достаточно ей разрешить. Но я не стану предлагать вам попробовать. Их здесь пять, а нас всего трое. Меня не устраивает такое соотношение сил. Поэтому я твердо намерен отпустить их восвояси.

– Эй, ты же обещал, что мы хотя бы попробуем, – в отчаянии напомнил я.

– Нет. Твердого обещания я тебе не давал.

– Ты обещал, что не будешь лезть в это дело. Только смотреть и слушать, – сказал мне Шурф.

– Твердого обещания я тебе не давал, – повторил я слова Иллайуни.

Цитируемый автор укоризненно покачал головой.

Кажется, в шахматах такая ситуация называется цугцванг[130]. По крайней мере, фонетически этот термин идеально соответствует охватившим меня в тот момент чувствам.

– Всегда знала, что самое интересное вы делаете без меня!

На этот раз Меламори выглядела по-настоящему ужасно. Без преувеличения. Она была черна как уголь и практически бесформенна, глаза дымились, как жерла вулканов, а рот хаотически блуждал по пространству расползающегося как облако лица, явно не в состоянии понять, где его законное место.

– Гнев тебя очень красит, – ласково сказал я.

– Это еще кто? – спросил Иллайуни.

Он-то, бедняга, и правда думал, будто это теперь его сон. Не знал еще, с кем связался.

– Это леди Меламори Блимм, – ответил я. – Самая красивая девушка, как минимум, в нашей Вселенной. Сейчас это особенно бросается в глаза, не так ли?

– Да, – вежливо согласился Иллайуни. – Ты что, решил устроить в своем сновидении вечеринку? Говори сразу, кого еще пригласил. Мне сейчас не до шуток. Пока вы тут веселитесь по своему нелепому угуландскому обычаю колдовать как спьяну, я держу в руках пять смертей, усмиряя их усилием воли. Нельзя меня отвлекать.

– Он меня не приглашал, – надменно заявила Меламори. – Я сама решаю, сниться ему или нет.

– Она очень крутая сновидица, – вставил я. – По крайней мере, так утверждают арварохские буривухи.

– Арварохские буривухи? – изумился Иллайуни. – С каких это пор они стали интересоваться людьми?

– С тех пор, как познакомились со мной, – сказала Меламори.

Некоторое время Иллайуни внимательно ее разглядывал. Наконец кивнул:

– Да, их можно понять. Ты и правда потрясающая.

– Ты тоже, – согласилась она. – Макс никогда мне про тебя не рассказывал. Интересно, почему?

– Просто не успел, – объяснил я. – Мы с ним только вчера познакомились.

– Как ни странно, да, – подтвердил Иллайуни. – Хотя по моим, ощущениям, ты изводишь меня уже не первую тысячу лет.

– У всех на второй день появляется такое ощущение, – утешила его Меламори. – Но ничего, потом привыкают. Ты тоже привыкнешь.

– Давай ты сейчас проснешься, – попросил ее я. – Это не тот сон, который мне хотелось бы с тобой разделить. У нас большие про…

– Когда захочу, тогда и проснусь, – отрезала Меламори.

Это явно было только начало большой пламенной речи, но тут она увидела пернатую кошку и забыла обо всем на свете.

– Кто тут такой хороший? – дрожащим от умиления голосом спросила Меламори. – Кто такой славный? Это кто у нас такой ушастенький? Ты ж моя красота!

Миг спустя она уже сжимала в объятиях, гладила, тискала и чесала ручную смерть Иллайуни, забыв обо всем на свете, начиная с меня. Жертва, к счастью, не возражала. И, кстати, со способностью прикасаться друг к другу в сновидениях у обеих не было никаких проблем.

– Одно слово, безумные угуландские колдуны, – вздохнул Иллайуни. – Связался на свою голову.

Впрочем, вскоре он уже показывал Меламори ледяной цветок и вдохновенно читал ей лекцию о природе и поведении смерти. Она слушала его так внимательно, как никогда никого не слушала наяву. Даже на себя снова стала похожа – может ведь, если хочет. Ну или когда забывает, что это якобы ужасно трудно.

А я смотрел на них и обреченно думал: «Что я действительно умею, так это превращать любое серьезное дело в балаган».

– Что ты действительно умеешь, так это превращать любое серьезное дело в балаган, – вслух сказал Шурф. И, помолчав, добавил: – Сейчас я как никогда ясно понимаю, что это твоя самая сильная сторона. Будешь смеяться, но я начинаю верить, что ты и на этот раз повернешь все по-своему. По крайней мере, я уже не могу проснуться рядом с тобой в старой усадьбе. И, что особенно удивительно, совершенно на тебя за это не сержусь. Хотя, по идее, должен бы. Но это твое сновидение. И теперь тебе снится, что я неожиданно стал твоим союзником в этой безумной затее. Ладно, как скажешь, твоя взяла. Но учти: проснемся – голову оторву.

– Ничего страшного, потом приделаешь на место. Ты аккуратный. И руки у тебя, хвала Магистрам, не совсем из задницы растут.

– Сэр Макс, – вдруг окликнула меня Меламори, и голос ее звучал угрожающе, как вступительный аккорд симфонии о конце Мира. – Иллайуни мне все объяснил. Получается, ты тут собирался умирать какими-то нелепыми чужими смертями? Вместе с ними? А меня не позвал? Не верил, что я тоже сумею? Никогда тебе этого не прощу.

Надо отдать ей должное: за все время нашего знакомства это была первая настоящая сцена ревности. И она удалась на славу. В смысле я и правда почувствовал себя виноватым, как ни нелепо это звучит.

Но вместо того, чтобы оправдываться, я сказал Иллайуни:

– Смотри-ка, нас уже четверо. Тебя это не вдохновляет?

– А тебя не пугает? – откликнулся он.

– Мне в кои-то веки приснилось, что я очень храбрый, – усмехнулся я. – Очень приятное состояние. Хоть не просыпайся теперь никогда.

– Неужели правда готов рискнуть? Всеми нами, не только собой?

– Да нет никакого риска. Не забывай: это мой сон. А в моих снах никто по-настоящему не умирает. У меня и наяву-то особо не забалуешь. Я тебе уже говорил: я желаю торжества жизни. А когда я чего-то так сильно хочу, получаю. Неважно, какой ценой. Поэтому если все-таки решишься, две из пяти – мои.

– Не будь дураком. Нельзя умереть, не воскреснув. Нельзя воскреснуть, не проснувшись. А это означает, что вторая смерть может прийти за тобой наяву.

– Но почему ты сразу не сказал? – опешил я. – Ради чего тогда это все?..

– Потому что мне надо было сперва увидеть их своими глазами, а потом принимать решение. Если бы смерти срослись остриями, можно было бы попробовать отпускать их по очереди; на таких условиях я бы, пожалуй, сыграл. А так… Нет, не рискну.

– Ничего, зато я рискну, – упрямо сказал я.

Зря, конечно. Не представляю, как стал бы выкручиваться, если бы он вдруг согласился. Но Иллайуни отрицательно помотал головой.

– Ого, – удивленно воскликнула Меламори. – Что-то ты совсем разошелся.

Она смотрела не на меня, а туда, где бушевало до нелепого желтое, но все равно грозное море – уже не в нескольких метрах внизу, а совсем рядом, так что брызги обрушивались на крышу Мохнатого дома, моего черепичного пирса, который теперь со всех сторон был окружен стремительно поднимающейся, бурлящей как кипяток ярко-лимонной водой.

– Очень красиво, – сказал Иллайуни. – Но красота пространства сновидения не считается серьезным аргумент в споре вроде нашего.

На это его заявление пространство моего сновидения оперативно отреагировало лязгом и грохотом, настолько невыносимым, что я сам сложился пополам, пытаясь хоть как-то уменьшить площадь своего тела, для которого эти звуки были хуже побоев. Иллайуни побледнел до прозрачности, но не дрогнул, а Меламори и Шурф хором закричали мне: «Прекрати!»

Уж не знаю, как бы я доказывал свою невиновность, если бы источник невыносимых звуков не объявился перед нами собственной персоной. К нам приближалась настоящая великанша, такая огромная, что море ей было натурально по колено, а голова утопала в сизых небесных тучах.

Но я все равно сразу понял, кто перед нами. А Иллайуни – нет. Надо же, не узнал.

– Это тоже твоя гостья? – начал было он, но осекся, потому что в этот момент великанша склонилась над нами, явив ослепительной красоты лицо, оборудованное убийственно острыми клыками, по размеру скорей моржовыми, чем вампирскими, и взревела таким пронзительным голосом, что я думал, оглохну навсегда:

– Люди умирают, очнись, эй! Ты, нежить бездарная, знаешь, каково быть слабым человеком, быстро жить и долго умирать? Чтоб тебе через восемнадцать огненных дыр в козью щель на карачках не доползти, ленивое гномье отродье! Там люди умирают, а ты задницу не почешешь, чтоб тебе вечностью подавиться, когда вурдалаки в болото поволокут! Это мои люди, слышишь! Я их не отдам!

– А вот нам и номер пять, – сказал я. – Ай да Айса. Ай да молодец. Заглянула на огонек для ровного счета. И душу заодно отвела.

– Умеет же человек свободно выражать свои чувства! – восхитилась Меламори.

– Кажется, леди несколько недовольна нашей нерасторопностью, – заметил сэр Шурф. – И по-своему она, безусловно, права. Наши действия в этом сновидении вряд ли можно назвать эффективными.

– Тем не менее, нас тут уже пятеро, – сказал ему я. – И если это не охренительная эффективность, то я даже не знаю, что ты называешь этим словом.

– Это не может быть Айса… – начал Иллайуни, но осекся, побледнел еще сильнее, сказал: – Все, допрыгались. Я их не удержу. Больше не могу. Пошло дело. Само.

Только теперь я заметил, что пламя его рук уже почти погасло, а ледяной цветок дрожит и пульсирует, расправляя свои острые лепестки.

– С другой стороны, что мне терять, все равно скоро придется просыпаться, – вдруг сказал Иллайуни. – Ладно, хотите – попробуем. Если все в игре, одна – моя. Если кто-то против, отпущу их домой. Решайте, только быстро.

– Ага! – торжествующе воскликнула Меламори. – Все-таки я не зря осталась!

– Голову оторву, вот увидишь, – еще раз пообещал мне Шурф. И спросил Иллайуни: – Что надо делать?

А великанша торжествующе взвыла, идеально озвучив мое отношение к происходящему. Спасибо ей за это, я бы так даже в собственном сне не сумел.

– Чокнутые угуландские придурки, – вздохнул Иллайуни. – Какие же вы все-таки прекрасные, когда спите! Ладно, раз так, будьте рядом. И поступайте, как я.

Чем хороши некоторые сновидения – можно не принимать судьбоносных решений. Все происходит само собой – вот ты, вот лимонно-желтое море над головой, вот сумрачное небо плещется у самых ног, вот твоя рука тянется к ледяной игле, вот другие руки, одна из них такая гигантская, что закрывает почти весь мир, а одна совсем маленькая, как у ребенка, но очень сильная, тебе ли не знать, вот, перекрывая грохот небесного прибоя, звучат голоса, один из них твой, но это как раз не особенно важно, зато очень важно что голосов ровно пять, по числу ледяных лепестков, вот они говорят – мы говорим: «Иди ко мне», – и тогда изнутри, из самого твоего сердца выходит тьма и окутывает мир, и отменяет все, включая саму себя.

Но все равно остается.

И в этой тьме ты оказываешься совершенно один. Наедине с тусклым желтым ламповым светом, чужими встревоженными голосами, и болью, которая, впрочем, уже почти не твоя, и страхом, все еще твоим, таким сокрушительно сильным, что раздирает на части то, что следует сохранить целым – не тело, не разум, а самую суть твоего существа, и это так дико, неправильно и несправедливо, что невозможно согласиться с тем, что оно действительно происходит – с тобой, вот прямо сейчас. Какое, к черту, «действительно»?! Я так не хочу. Немедленно отменить!

«Отменить!» – кричит все твое существо. И даже обнаружив, что желания недостаточно, продолжает кричать, собирается воедино ради этого крика, который теперь и есть ты – такой победительно громкий, что невозможно не проснуться. Я, по крайней мере, не смог.

* * *

– Я же говорил, в моих снах никто не умирает взаправду, – сказал я, открывая глаза. – Получается, не соврал. А самое удивительное, что я, кажется, более-менее выспался. Вот уж чего от этой затеи точно не ожидал! Можешь начинать отрывать мне голову, как собирался. День должен начинаться с удовольствий. Ты честно их заслужил.

– Не в моих привычках нарушать обещания, но, если не возражаешь, я займусь этим когда-нибудь позже. Благо поводы ты даешь практически ежедневно, – ответил сэр Шурф. И улыбнулся так безмятежно, словно мы только что вернулись с какой-нибудь дурацкой вечеринки, где было так весело, что даже ему удалось ненадолго забыть о себе.

Не бывает на самом деле таких вечеринок. Ну, то есть до сих пор не бывало, а теперь я знаю, что надо делать. И кого приглашать.

– Мне, представляешь, досталась очень легкая смерть, – сказал мой друг. – Умер от какого-то лекарства, совсем без боли, убаюканный чужой убежденностью, что смерть – это не конец. Изумительный опыт. Фантастически повезло. Прежде, ты знаешь, меня не раз пытались убить, и это всегда было слишком мучительно даже на мой вкус; я хочу сказать, что сам никого убивать такими способами не стал бы, даже в старые времена, когда был несколько менее уравновешен, чем сейчас.

«Ты в порядке?» – спросила Меламори.

Вовремя это она. Молодец.

«В полном, – ответил я. – Ты, как я понимаю, тоже? Понравилось приключение?»

«Понравилось – не то слово. Но ты не представляешь, как я сейчас сержусь! И еще долго буду сердиться, что ты сразу меня не позвал!»

Сказала все это и сразу исчезла из моей головы, даже не попрощавшись; впрочем, подозреваю, не столько из вредности, сколько потому, что получила по ушам от кого-нибудь из своих наставников. Безмолвная речь у них сейчас под строжайшим запретом. Такой уж этап обучения: хочешь с кем-то срочно поговорить, соберись с силами и приснись.

Ладно, ничего, – подумал я. – Главное, цела, с остальным как-нибудь разберемся. В крайнем случае, закатит мне пару-тройку кошмаров. Для ее учебы это даже полезно, а мне не привыкать.

– По крайней мере, Безмолвная речь здесь снова работает, – сказал я Шурфу. – Значит, с магией все в порядке. Неужели у нас получилось?

– А ты сомневался?

– Конечно. Я всегда во всем сомневаюсь, ты меня знаешь. И еще долго буду сомневаться, вскакивать по ночам и бежать к Иллайуни за консультацией. И к леди Сотофе за подтверждением. И еще к кому-нибудь за утешением – да вот хотя бы к тебе. Но невелика беда. Я привык, а вы… сами виноваты!

Я поднял с пола оранжевую ишку. Удивительно даже не то, что никакого темного шара в ней больше не обнаружилось – все-таки мы положили на это немало сил – а то, что она снова была цела, как будто Мелифаро никогда не швырял ее в стену.

– Надо же, починилась. Интересно, это Иллайуни так удачно выбросил ее в море? Или она сама?..

– Великанша, – вдруг сказал Шурф.

– Что – великанша?

– Ты ее знаешь? Она вообще существует наяву? Или ты ее наскоро выдумал, чтобы у нас появился пятый игрок?

– Хороший вопрос. Во сне я был совершенно уверен, что к нам пришла Айса, но… Слушай, на самом деле, это же невозможно! Иллайуни говорил, у нее нет никаких способностей к искусству сновидений. К чему угодно, только не к этому. Он за несколько лет вообще ничему не смог ее научить, потому что она ни разу не уснула, как надо. И вдруг – такое триумфальное появление. Что-то тут не так. Погоди.

Я попытался связаться с Айсой, но из этого ничего не вышло. В первую секунду я испугался, что магия все-таки снова исчезла, но взял себя в руки и воззвал к крупицам затаившегося во мне разума, которые, посовещавшись, подсказали: на самом деле Айса могла научиться выставлять защиту от Безмолвной речи; мало ли, что я сам не умею, именно в этой области я непроходимо туп. Или, еще проще, легла спать, благоразумно приняв снотворное зелье, чтобы на несколько часов забыть обо всем.

– Что случилось? – спросил Шурф.

– А ну-ка попробуй послать зов Айсе. Леди Шиморе Тек. Ты же ужасный человек, до кого угодно докричишься, через любые защиты проломишься, о спящих уже не говорю…

Он поднял руку, показывая: я понял, а теперь заткнись. Несколько секунд спустя, спокойно сказал:

– Дело плохо. Это не щит и не сон, скорее глубокий обморок. Очень похоже на ощущение при попытке поговорить с мертвецом, но все-таки не…

– Что?!

Я бы и сам с превеликим удовольствием грохнулся в обморок, чем глубже, тем лучше, желательно, до конца следующего года, но не мог позволить себе такую роскошь. Потом. Не сейчас.

«Кофа, вы установили слежку за леди Шиморой?» – спросил я.

«Рад, что ты в полном порядке, – откликнулся сэр Кофа. – А то так красиво с нами попрощался, что…»

«Это потом. Пожалуйста, леди Шимора. Кто-то за ней проследил?»

«Обижаешь. Ты ее еще за порог не вывел, а мой агент…»

«Отлично. Где она сейчас?»

«Можешь себе представить, у тебя дома. Вошла, поднялась на крышу и какое-то время там сидела; впрочем, сейчас снизу ее не видно. Но дом не покидала, если только не выучилась ходить Темным Путем. Я-то думал, ты сам ее пригласил, и еще удивлялся причудливости твоих…»

«Спасибо, – сказал я. – Не сердитесь, все остальное потом».

И послал зов Абилату. Для которого, хвала Магистрам, вызов к пациенту на рассвете – дело настолько обычное, что он не стал задавать лишних вопросов. Только коротко ответил: «Ладно, сейчас буду там».

– Я с тобой, – сказал Шурф, помогая мне подняться на ноги.

– Ты? – удивленно переспросил я. – Дырку над тобой в небе, ну естественно ты со мной! А как иначе? Один я сейчас не справлюсь. Вообще ни с чем, начиная с себя.

– После твоей смерти с тобой стало гораздо проще договориться, – усмехнулся мой друг.

* * *

– Я не понимаю, что с ней, – сказал Абилат. – Больше всего похоже на последнюю стадию утраты Искры, примерно за час – полтора до смерти, когда больной продолжает дышать уже по инерции, как бы не в силах внезапно перестать. Но это невозможно, если, как ты говоришь, еще в середине ночи леди была бодра. Самый скоротечный процесс отнимает хотя бы пару суток.

Он нас опередил – ровно на ту минуту, что я поднимался на ноги и пытался привести к покорности тело, недовольное нашим с ним образом жизни в целом, но особенно – сном на твердом холодном полу.

– Хорошо, что вы пришли, есть кому за ней присмотреть. Пойду на Темную Сторону, может быть, что-то прояснится. С утратой Искры там ничего не сделаешь, но если это, к примеру, чужое смертельное колдовство, есть надежда…

С этими словами Абилат поднялся, но Шурф остановил его повелительным жестом. Судя, по сосредоточенному выражению лица, он сейчас с кем-то говорил.

Разговор его затянулся. На самом деле, всего на пару минут, но даже мне, милосердно оглушенному происходящим до почти полной бесчувственности и гулкого звона в опустевшей голове, показалось – вечность. Что ощущал Абилат, чье знахарское призвание не позволяет спокойно бездействовать в присутствии умирающего пациента, даже думать не хочу.

– Ты что-нибудь знаешь о «Последней Силе»? – наконец спросил Шурф.

Ясно, что не меня. Но и Абилат, услышав его вопрос, растерялся.

– Так это же просто байка, – неуверенно сказал он. – Злая шутка Магистра Валды Позумара. Не было ни одного случая, когда бы его изобретение сработало.

– Ошибаешься. Мне известно о трех таких эпизодах. Но твое незнание простительно: два происшествия были окружены строжайшей секретностью, поскольку в них фигурировали высокопоставленные лица, а одно осталось незамеченным. Я сам узнал о них лишь потому, что… Неважно. Важно другое: «Последняя Сила» действует, только когда желание добиться своего настолько велико, что побеждает волю к жизни. Судя по всему, что я сегодня узнал о леди Шиморе, это как раз ее случай.

– Ты думаешь?.. – начал было Абилат.

– Сперва просто думал. Теперь уверен. По дороге сюда леди Шимора посетила Сумеречный рынок, где совершила покупку у ночной торговки так называемыми пряностями по имени Валана Шель, которую до сих пор не арестовали за продажу запрещенных старинных зелий только потому, что сэр Кофа Йох считает, будто пользы от сотрудничества с этой леди гораздо больше, чем вреда от ее лежалого товара. Надеюсь, теперь он изменит свое мнение. Валана Шель уже призналась, что леди Шимора купила у нее пилюлю, известную под названием «Последняя Сила» и занесенную в список особо опасных зелий, торговля которыми приравнивается к покушению на убийство.

– Ясно, – кивнул Абилат. – А какое-то противоядие существует?

– К сожалению, нет, поскольку «Последняя Сила» не является ядом в традиционном понимании. Это средство, воздействующее на сознание таким образом, что человек получает прямой доступ к своей жизненной силе и, с некоторой вероятностью, шанс израсходовать ее без остатка за один присест.

– Такое вообще возможно?! – спросил Абилат.

Я бы тоже спросил, но язык отказался повиноваться. И вокруг ни одной ракушки, чтобы положить в рот. Хотя происходящее было гораздо больше похоже на сон, чем наше давешнее веселье на пирсе.

С явью вечно так.

– Как видишь, возможно, – сказал Шурф. – «Последняя Сила» – зелье, которое изобрел Старший Магистр Ордена Водяной Вороны Валда Позумар, когда Лойсо Пондохва… скажем так, вынужденно прекратил исполнять обязанности Великого Магистра[131]. Орден Водяной Вороны без него не просто осиротел, а утратил силу и смысл; всем было ясно, что его адептам конец, и счет идет даже не на дни, а на часы. Тогда Валда Позумар объявил своим товарищам, что у него есть средство, позволяющее каждому человеку исполнить одно свое желание. Любое, сколь бы невыполнимым оно ни казалось. Правда, ценой жизни, но для адептов Ордена Водяной Вороны это не было большой проблемой, Лойсо приучил их заранее считать себя мертвыми, а он был очень хорошим учителем – в том смысле, что умел воздействовать на умы. Поэтому многие Младшие и даже некоторые Старшие Магистры согласились принять пилюли и пожелать возвращения Лойсо, возрождения своего Ордена, ну или немедленного падения всех остальных, кому что больше по душе.

– То есть человек принимает пилюлю, загадывает желание, оно исполняется, а человек умирает, потому что на исполнение желания ушла вся его жизненная сила? – резюмировал Абилат. – Примерно так мне и рассказывали. Но всегда добавляли, что на самом деле это невозможно. По крайней мере, общеизвестно, что у Валды Позумара ничего не вышло, и в итоге его заживо разорвали на части рассерженные товарищи, чтобы неповадно было так над ними шутить…

– Тем не менее, с зельем все в порядке. Магистр Позумар не учел одного: желания его собратьев по Ордену оказались недостаточно неистовы. «Последняя Сила» действует только в тех редчайших случаях, когда человек хочет добиться своего больше, чем жить. Не в мыслях, не по велению долга, даже не как принято говорить в подобных случаях «всем сердцем», а всем своим существом. А это огромная редкость. Волю к жизни не обманешь. Даже я в свое время не обманул.

Я содрогнулся, осознав, что стоит за этим признанием.

– Это было очень давно, – сказал он мне. – И проговорился я не случайно, а намеренно. Вам обоим следует знать, что у меня была возможность лично изучить воздействие «Последней Силы» и понять, почему в подавляющем большинстве случаев ее употребление не дает никаких результатов. Можно считать меня в некотором роде экспертом – за неимением более компетентных. Кроме того, на моем счету многолетнее знакомство с единственным человеком, сумевшим и осуществить свое желание, и надолго остаться в живых. Так удачно сложилось, что на исполнение его желания требуется время. Очень много времени. Двенадцать тысяч гениальных стихотворений за одну ночь не напишешь. И за день, и за год. А если беспробудно пьянствовать в перерывах, можно стать практически бессмертным. Но леди Шимора, к сожалению, не настолько расчетлива. Ее желание уже осуществилось: она спасла своих пациентов. Формально, одного, но на самом деле всех пятерых, потому что не появись она настолько вовремя, ничего бы и не произошло…

– Пациентов? – переспросил Абилат. – Она знахарка? Почему я с ней не знаком?

– Потому что я не успел вас познакомить, – вздохнул я. – Хотя обещал. Это та самая леди, которая училась в Суммони. Неважно. Я потом тебе расскажу. Что мы сейчас можем сделать?

– Боюсь, ничего, – откликнулся Шурф.

– Быть такого не может, – упрямо сказал Абилат. – Всегда есть какой-нибудь выход. Она еще дышит. А значит…

И тут до меня дошло.

– Слушайте, так у нас же есть я!

Оба уставились на меня с таким удивлением, словно и правда только что увидели.

– Я могу шарахнуть ее Смертным Шаром и приказать выздороветь, – объяснил я, чуть не плача от облегчения. – И она выздоровеет как миленькая, никуда не денется. И все, вопрос закрыт!

– Твоя правда, – обрадовался Абилат. – Я этому методу не особенно доверяю, ты знаешь, но в безвыходных случаях вроде нашего…

– Только не сейчас, – сказал Шурф. – Если бы твой Смертный Шар мог принести пользу, я бы сразу велел тебе это сделать. То есть, конечно же, попросил бы. Извини.

– Но почему ты не?!..

– Особенность «Последней Силы» такова, что ее жертва не может согласиться со своим спасением. Я сейчас имею в виду неосознаваемое внутреннее согласие, которое является естественным откликом на чужие магические действия. Магию принято считать разновидностью насилия; строго говоря, так оно и есть, однако в случае воздействия на существо, обладающее сознанием, насилие принимает форму диалога, в ходе которого объект колдовства неизбежно соглашается с навязанной ему волей субъекта. А в нашем случае такого согласия не будет. Некому его давать. Колдуну не на что опереться, поскольку воля жертвы этого зелья уже устремлена к смерти, и любое стороннее вмешательство только придаст ей ускорение. В одном из случаев, свидетелем которого я стал, на помощь призвали человека, гораздо более сведущего и умелого, чем все присутствующие, включая меня. Однако его вмешательство только приблизило наступление смерти – впрочем, в любом случае, неизбежной.

– Но если смерть все равно неизбежна, почему бы не рискнуть? – спросил я.

– Потому что смерть наступит мгновенно, и твое колдовство будет воздействовать уже на мертвеца. Который, не сомневаюсь, послушно воскреснет. Я имею в виду, будет двигаться и разговаривать. И притворяться живой, настоящей леди Шиморой, просто немного уставшей от всего случившегося, а потому вялой и равнодушной ко всему, что с ней происходит. Зная тебя, я заранее представляю, что начнется потом. И не хочу принимать в этом участия. Но конечно придется, куда я денусь. Одна надежда: отговорить тебя прямо сейчас.

– Уже отговорил, – кивнул я. – Все что угодно, только не это. Но я не верю, что другого выхода нет. Должен быть.

– Я могу пойти на Темную Сторону, – неуверенно сказал Абилат. – Вдруг все-таки найдется какой-нибудь способ. Все лучше, чем так сидеть и ждать.

– Погоди, – попросил его я. Повернулся к Шурфу. Спросил: – Значит, ее нельзя спасти при помощи магии. А если спаситель совсем не будет колдовать? А просто… ну, я не знаю, к примеру, сделает ей массаж или щелкнет по лбу? Ни единого заклинания при этом не произнося?

– Не понимаю тебя. Какая польза может быть от массажа или щелчка?

– Неважно. Вопрос не об этом. Я имею в виду, если к ней сейчас кто-нибудь прикоснется, она не умрет?

– От обычного прикосновения? Конечно, нет. Но и толку от него не будет.

– А вот это мы еще поглядим, – угрожающе сказал я.

Эти двое уставились на меня, боюсь, с сугубо профессиональным интересом. Совместно прикидывая, сколько Кристаллов Утешения надо прямо сейчас сунуть мне за пазуху, чтобы я заткнулся. И какими пилюлями кормить потом до конца года, чтобы не начал кусаться. Например.

Я принялся объяснять:

– Если я шарахну своим Смертным шаром не Айсу, а Абилата…

– Просто разнообразия ради? Чтобы без дела не скучать? – осведомился мой друг.

Судя по его бесстрастному тону и непроницаемому выражению лица, он уже мысленно примерял на меня смирительную рубашку. И возможно, понемногу начал задумываться о цвете и фасоне своей.

– Ты хочешь помочь мне пережить смерть пациента? – спросил Абилат. – Спасибо! Это и правда очень тяжело, но с такими вещами знахарь должен справляться сам. Мне уже несколько раз приходилось. И я, как видишь, выдержал.

– Нет, – сказал я. – Оба не угадали. Садитесь, два. Я собираюсь приказать, чтобы ты обрел способность одним своим прикосновением, без всякой магии возвращать жизнь человеку, нажравшемуся этой дурацкой «Последней Силы». Сэр Шурф, будь другом, помоги сформулировать так, чтобы ни одна мистическая зараза носа не подточила. Ты сумеешь, я точно знаю. Ты – гениальный бюрократ. А у меня в голове остались одни междометия и еще почему-то: «через восемнадцать огненных дыр в козью щель на карачках», – но это, по-моему, сейчас несколько не в тему.

Воцарилась пауза, такая напряженная, что не знаю, как я ее вытерпел. Потому что нервы у меня ни к черту. И наяву я совсем не такой храбрый, как во сне. И верю в собственную способность всегда повернуть все по-своему, скажем так, сильно через раз.

– Извини, – наконец сказал Шурф. – Я тебя недооценил. Хотя давно бы мог привыкнуть, что именно в безвыходном положении ты внезапно оказываешься хитер, как стая горных лисиц.

А Абилат попросил:

– Давайте скорее. Мне теперь страшно, что я могу не успеть.

Но он, конечно, успел, потому что, как я нынче уже говорил Иллайуни, у меня и наяву особо не забалуешь. В смысле, не умрешь, как дурак; в данном случае, как последняя дура, развалившись на моей крыше, которая нужна мне, чтобы принимать здесь друзей, пить камру, курить и смотреть сверху на наш удивительный город, а вовсе не для хранения хладных девичьих трупов; по натуре я совсем не коллекционер.

Когда Айса возмущенно заорала: «Это нечестно! Мне нельзя воскресать!» – а уже благополучно освободившийся от моей власти Абилат принялся объяснять: «У меня не было другого выхода, как человек, тоже наделенный знахарским призванием, вы должны это понимать», – я даже не то чтобы обрадовался, а просто мысленно поставил точку в этом дурацком деле, состоявшем почти исключительно из вопросов жизни и смерти. Хуже любой куанкурохской головоломки, честное слово, а ведь я всеми правдами и неправдами старался их избегать.

Я сказал ей:

– Не хотела бы воскресать, не устроила бы весь этот балаган на моей крыше – единственном месте в городе, где тебя гарантированно вовремя найдут и спасут. Или ты просто хотела, чтобы я наконец-то почувствовал себя виноватым – сам, без дурацких уандукских заклинаний? В любом случае у тебя получилось – и то, и другое, и еще до фига всего. Ты молодец, всех обхитрила и победила. И настояла на своем. И даже осталась жива. И заодно на практике выяснила, что твоему могуществу нет предела, но только когда ты перестаешь крушить все вокруг и начинаешь спасать. Довольно скучно, не спорю. Но с этим, как показывает практика, вполне можно жить.

– Как же я все-таки ненавижу твою самодовольную рожу! – искренне сказала Айса. И так беспомощно улыбнулась, что захотелось сказать ей: «Добро пожаловать в мир живых».

Но я, конечно же, промолчал, поскольку стараюсь по мере возможности воздерживаться от сентиментальных сентенций. Что-что, а вкус у меня все-таки есть.

Поэтому я согласился:

– Да, она у меня довольно противная. Но остальные как-то терпят, бери с них пример.

А потом повернулся к Шурфу и сказал:

– По-моему, я допустил в этом деле всего одну ошибку. Зато роковую.

– Какую? – удивился он.

– Когда решил, будто отлично выспался в старой усадьбе. Это была, в лучшем случае, жалкая попытка выдать желаемое за действительное, а в худшем – тяжелый горячечный бред. Поэтому будь другом, проследи, чтобы меня не похоронили заживо. Даже если до конца года ни разу не вдохну и не выдохну, сам помни и другим объясни: это ничего не значит, просто я крепко сплю.

А что он на это ответил, понятия не имею, потому что уснул, еще не договорив. Прямо на крыше, благо весенний ветер наконец-то стал теплым, а что солнце светит прямо в глаза, и спасенная нами вздорная юная леди громко спорит с желающим увести ее с собой для осмотра знахарем – ну так подумаешь, когда это мне мешали свет и голоса.

* * *

– По-моему, ты отлично провел время, – сказал сэр Джуффин Халли.

Я не заорал и не швырнул в него ни одного тяжелого предмета только потому, что в данный момент испытывал к шефу бесконечную благодарность. И это чувство захватило меня целиком.

Во-первых, за то, что Джуффин вернулся с Темной Стороны сам, даже немного раньше, чем обещал, и мне не пришлось его там разыскивать. Не то чтобы я против подобных приключений, но если можно, не прямо сейчас.

Во-вторых, он явился по мою душу не с утра пораньше, а на закате – деликатность настолько ему обычно несвойственная, что впору было опасаться, что вместо сэра Джуффина Халли с Темной Стороны вернулся его двойник. Но я благоразумно решил, что подумаю об этом завтра. Или послезавтра. А еще лучше – просто выкину из головы. В конце концов, если вдруг объявится второй Джуффин, а за ним третий, а после еще двадцать пять штук, как-нибудь сами разберутся, чья нынче очередь играть со мной в карты. Все-таки взрослые люди, опытные колдуны, не мне чета.

В-третьих, Джуффин не стал требовать, чтобы я немедленно мчался в Дом у Моста, а сам пришел на мою крышу, да еще и кувшин камры из «Обжоры Бунбы» принес. Моя жизнь изобилует историями о чудесных спасениях, но случаев, когда помощь оказывалась настолько своевременной – буквально раз, два и обчелся. Так, чего доброго, начнешь верить в чудеса.

Однако потом мой спаситель заявил: «По-моему, ты отлично провел время», – и я чуть не лопнул от возмущения. Потому что до меня как раз постепенно начало доходить, какой ужас у нас вчера творился, и как ничтожно мала была вероятность прийти к нынешнему блистательному итогу: крыша, закатное небо, кружка с камрой, улыбающийся шеф Тайного Сыска, все живы, и даже я вроде бы не настолько спятил от приятного времяпрепровождения, чтобы волочь меня в темный подвал и запирать там, связав по рукам и ногам.

– Хорошо, что меня тут не было, – продолжил Джуффин. – Я бы сразу перерыл дом на улице Мрачных Дверей, где стало дурно Нумминориху, нашел бы эту дрянь и, не особо задумываясь о ее высоком предназначении, унес бы как можно дальше. Вопрос был бы закрыт еще до полудня – без всех этих ваших развеселых приключений и душераздирающих драм. Непосредственная угроза для Сердца Мира делает из меня довольно скучного парня. Счастливчики эти пятеро неизвестных сновидцев, вот что я тебе скажу. И все остальные не подкачали. Кстати, имей в виду: Скалдуар очень сердится на вас с Шурфом, что увели у него любимого ассистента. Лишили хорошего мальчика прекрасной карьеры, эх вы.

– Ничего не поделаешь. Зато теперь у нас есть дополнительный повод срочно становиться бессмертными. Потому что даже страшно подумать, как неаккуратно и непочтительно старик будет эксгумировать наши трупы, в случае чего.

– Только твой. Сэр Шурф ловко выкрутился: он-то больше не сотрудник Тайного Сыска. Его труп Скалдуару на поругание никто не отдаст.

– Это большое утешение. Я за него рад.

– Я тоже, – усмехнулся шеф. – Но еще больше я рад за леди Шимору.

– Давай будем называть ее Айсой, как в старые времена, – предложил я. – Это имя ей больше идет.

– Пожалуй, – согласился Джуффин. – Все-таки удивительно порой поворачивается жизнь, Чего я никогда не предполагал, так это что у юной леди внезапно обнаружится знахарское призвание. А я, ты знаешь, нечасто ошибаюсь в людях. Однако Абилат говорит, призвания такой сокрушительной силы он еще никогда не встречал. И это подтверждает мое давнее подозрение, что сэр Королевский Знахарь так и не обзавелся привычкой смотреться в зеркало перед выходом из дома. То-то у него вечно такой встрепанный вид. И леди Айсу, боюсь, ждет не менее скорбная участь.

– Так ей и надо! – кровожадно ухмыльнулся я. – Это называется «справедливое возмездие». Приговор к пожизненной каторге, и поделом.

– А это у тебя что такое? – вдруг спросил Джуффин.

В руках он держал небольшую бутылку темного стекла. Надо же, я и забыл о своих запасах.

– Желтое Шихумское, – сказал я. – Говорят, огромная редкость.

– И правда редкость, – согласился шеф. – Я до сих пор ни разу не пробовал, только слышал название. Где ты его раздобыл?

– Подарок одного старого друга.

– Старого друга? – нахмурился Джуффин, явно соображая, кто бы это мог быть, и не следует ли в этой связи ждать каких-нибудь новых интересных и увлекательных неприятностей.

– Очень старого. Мы с ним уже почти двое суток знакомы, прикинь. И конечно, попробуй. По-моему, ничего выдающегося, но ты знаешь, я совсем не гурман.

– Мать твою четырежды через лисий хвост! – с чувством сказал Джуффин после того, как отплевался и запил воспоминание о дегустации остатками камры. – «Ничего выдающегося»! Так бы и сказал, что это просто горькая дрянь.

– Хорошо тебе значит живется, – улыбнулся я. Отобрал у него бутылку и тоже сделал глоток.

Зря, конечно. Такой горькой гадости я кажется еще никогда в жизни не пробовал. Ну, зато теперь мне известно, каков вкус счастья. Я точно знаю, это был именно он.

Сундук мертвеца

– Почему ты до сих пор не откусил мне голову? – спросил я.

– Потому что мне за это пока не заплатили, – привычно огрызнулся сэр Джуффин Халли. – Ты мало кому по карману, сэр Макс, смирись.

Но от груды самопишущих табличек он все-таки оторвался. И посмотрел на меня – не то чтобы с интересом, но с тенью надежды на возможность его возникновения.

И то хлеб. Последние несколько дней шеф Тайного Сыска занимался подготовкой каких-то очередных изменений в судебной системе. Понятия не имею, что он при этом чувствовал, но со стороны это выглядело как острый приступ черной меланхолии, отягченный изысканным маниакальным бредом, по большей части, бюрократического характера.

– Но если тебе очень надо, так и быть, – наконец сказал Джуффин. – Давай сюда свою голову, только быстро. Что ты натворил?

– Целую кучу глупостей, – похвастался я.

– Когда успел-то? – изумился шеф. – Полдень только миновал.

– Ну так я не прямо сегодня их натворил. Просто постепенно собралась неплохая коллекция.

Джуффин сразу поскучнел.

– Значит, уже неактуально, – сказал он. – Конец Мира по твоей милости не наступил, вот и ладно. Кусай свою дурацкую голову сам, не отвлекай занятого человека.

Пришлось срочно выкладывать на стол свой последний козырь.

– У меня с собой кувшин отличной камры. Насильственно изъятой из резиденции Ордена Семилистника, при почти драматических обстоятельствах.

И поставил вещественное доказательство своего преступления на стол.

– Вот с этого и надо было начинать, – одобрительно сказал шеф. – У сэра Шурфа отличный повар. Рассказывают, что при Нуфлине бедняге приходилось готовить вовсе без продуктов, наскоро превращая в условно съедобное палую листву и дорожную пыль.

– Дорожную пыль?!

– На самом деле это, конечно, просто гнусные сплетни завистников, – ухмыльнулся Джуффин, наливая камру в свою кружку. – Уверен, что повару не возбранялось использовать для кулинарных целей хорошую жирную садовую землю. Накопал с утра пару ведер, и вперед.

– Ужасы какие ты рассказываешь.

– О скаредности покойного Нуфлина ходили легенды. По большей части, завиральные. Я хочу сказать, они приукрашивали действительность. Бывает, знаешь ли, такая действительность, которую невозможно очернить, как ни старайся. Впрочем, Нуфлина можно понять. Ему надо было накопить на Харумбу[132]; старик не был дураком и прекрасно понимал, что за вход с него сдерут по самой высокой ставке – при такой-то репутации. Им же теперь его вечность терпеть… Но кстати, а почему тебе пришлось насильственно изымать камру у сэра Шурфа? Он что, тоже стал жадиной? То есть звание Великого Магистра Семилистника действительно становится проклятием для всякого, кто займет это место? В жизни не верил в подобные глупости, и на тебе.

– Еще как становится, – подтвердил я. – Страшным проклятием Многоработы. Бедняга с горя сделался суеверен, как лесной колдун и обзавелся модным волшебным талисманом под названием «новый секретарь», но по-моему, стало только хуже: теперь все его свободное время, то есть все полчаса в сутки уходят на то, чтобы ввести этого дурацкого нового секретаря в курс дела. Как по мне, лучше бы Шурф и правда просто стал жадиной. Это я бы легко пережил. Платил бы ему за встречи почасово, как няньке или домашнему учителю. И всем было бы хорошо. Пришел, отсчитал деньги, сидишь, наслаждаешься беседой. И самое главное, все остальные адепты Семилистника знают: Великий Магистр занят делом, пополняет Орденскую казну. И не врываются в его бедную голову с воплями: «Все пропало!» – или что там они орут с целью не дать начальству спокойно побездельничать в хорошей компании. Сегодня по их милости я так и не узнал, каким образом Умпонская любовная лирика эпохи Равайоров повлияла на возникновение нового метода ведения бухгалтерских книг в странах Сумеречного Союза. Это ранило меня в самое сердце. Пришлось отобрать у Великого Магистра камру – просто чтобы отвлечься от душевных терзаний. Ну и потом я ее даже попробовать не успел. Врожденное чувство справедливости подсказывает, что так мучить людей нельзя. Особенно если эти люди – я.

– Нельзя, – флегматично подтвердил Джуффин. – Но, откровенно говоря, твой поступок вряд ли приведет к новой гражданской войне. Так что откусывать голову тут при всем желании не за что. Подвел ты меня.

– Ладно, – вздохнул я. – Не хочешь – не откусывай. Поди тебя заставь. Ты – начальство. И, если верить ежегодному летнему опросу читателей «Суеты Ехо», по-прежнему самый опасный человек в Соединенном Королевстве. А я как дурак болтаюсь на двадцать каком-то месте. Позорище. С другой стороны, ничего удивительного: Мантию Смерти я больше не ношу, а без нее я, в лучшем случае, умеренно эксцентричный городской хулиган.

– Ты мне скажи человеческими словами: у тебя действительно что-то стряслось? – устало спросил Джуффин. – Или просто потрепаться больше не с кем? Если второе, учти, об Умпонской любовной лирике я тебе ничего вразумительного не расскажу. Я до сегодняшнего дня вообще не знал, что они там еще и стихи пишут. В утешение могу дать почитать мои поправки к уставу Канцелярии Скорой Расправы. Захватывающее чтение! Их уже восемьдесят семь. И я, считай, только начал.

– Ого! – уважительно присвистнул я.

– Сам знаю, что «ого», – отмахнулся Джуффин. – Давай, выкладывай, что там у тебя, пока я твою камру не допил.

– У меня – я.

– Сочувствую всем сердцем, – серьезно сказал Джуффин. – Это действительно беда. Но до сих пор ты как-то справлялся.

– Вот именно что «как-то», – мрачно согласился я.

– Что ты имеешь в виду?

– Что эту штуку, – для наглядности я стукнул кулаком по груди, – можно использовать гораздо эффективней. А пока ерунда какая-то получается. Недавно двое суток кряду ходил невидимым, как дурак, потому что переборщил с заклинанием… Между прочим, зря смеешься, это оказалось довольно неудобно.

– И что, во всей столице никто не мог этому горю помочь? – ухмыльнулся Джуффин.

– Получается так. Ты был занят, леди Сотофа только смеялась: «Ой, мне бы твое горе!», а сэр Шурф неприкрыто издевался. Дескать, всегда подозревал, что я его вымышленный друг, а теперь получил бесспорные доказательства. Даже Абилат, которого считают самым отзывчивым знахарем за всю историю Мира, от меня отмахнулся, дескать, не о чем беспокоиться, само пройдет; впрочем, так оно и вышло. Вчера я наконец-то стал видимым и на радостях чуть не спалил свой дом. А всего-то и хотел – элегантно испепелить мусор, как это делают все вокруг, включая дошкольников. Получил костер до неба. Счастье, что дело было на крыше, а то недосчитались бы памятника архитектуры.

Джуффин демонстративно зевнул, давая понять, что масштаб описанных трагедий его совершенно не впечатлил.

– Со всеми поначалу случается. Угуландская Очевидная магия в руках могущественных новичков довольно опасная штука, я тебе это уже несколько тысяч раз говорил. Не рассчитал силы, получай катастрофу на ровном месте. Ты же знаешь, с чего началась карьера нашего сэра Мелифаро в Тайном Сыске?

– Да, – кивнул я. – Он рассказывал. Хотел откупорить бутылку, а вместо этого разнес в клочья трактир[133]. Родная душа.

– Ты даже не представляешь, сколько вокруг таких «родных душ». Почти все через это прошли, включая бывших Орденских послушников, хотя за ними обычно довольно строго следили. Не то чтобы это помогало: от собственной силы не убережешься. Но ничего. Пара сотен лет регулярной практики, и проблема решается сама собой. Для тех, кто каким-то чудом уцелел.

Я бы с удовольствием зарычал, но с Джуффином такая тактика совершенно бесполезна. Его мой гнев даже не насмешит. Поэтому я сказал:

– Ладно, пара сотен лет – ерунда, не о чем говорить, потерплю. И вы все потерпите. Возможно, даже Мир не рухнет, если очень повезет.

– Видишь, получается, даже хорошо, что я не пошел на поводу у твоих капризов и не откусил тебе голову, – заметил Джуффин. – Двести лет без нее прожить вполне можно, но качество жизни, знаешь, немного не то.

– Ну да, жрать нечем будет, – сердито ответил я. – Это моя голова делает мастерски, я бы даже сказал, вдохновенно. И в любой момент готова повторить на бис. А вот соображает она гораздо хуже, чем положено – не только Тайному сыщику, а просто здравомыслящему человеку. Так называемый сновидец, к которому я несколько дней присматривался в полной уверенности, что его пора спасать, в смысле будить – мало ли, что не мерцает, мы все знаем, что бывают исключения – оказался простым куанкурохским путешественником. И вел себя не как лунатик, а как нормальный представитель этой, с позволения сказать, уникальной культуры. Такой уж у них обычай – задумавшись, сквозь стены проходить. А потом, оказавшись в чужом доме, без тени смущения спрашивать, где тут у них выход. Я был совершенно уверен, что наяву люди так себя не ведут. И в «Энциклопедии Мира» сэра Манги о куанкурохцах ничего подобного не написано – это я уже потом, задним числом специально посмотрел.

– Тебя можно понять, – посочувствовал Джуффин. – Куанкурохцы довольно странный народ. И до нас редко добираются. Я сам за всю жизнь был лично знаком только с одним. И еще нескольких видел издалека.

– Тем не менее, меня это не извиняет. Потому что я мог в первый же день попросить Нумминориха понюхать этого типа. Довольно нелепо сперва выяснить, что сновидения имеют запах, и у нас есть человек, способный его распознать, а потом постоянно забывать применить этот метод на практике. Хотя, казалось бы, что может быть проще? Экономит время и силы, причем не только мне…

– Да, твое поведение довольно сложно назвать разумным, – кротко согласился шеф. – Но, как я понимаю, все в итоге закончилось хорошо?

– Даже почти без скандала. Но боюсь, только потому, что куанкурохцы считают угуландцев крайне эксцентричными людьми. То есть если называть вещи своими именами, невменяемыми придурками. И заранее готовы прощать нам любые нелепые выходки. А кто не готов, просто не приезжает в Ехо. Когда немалую часть жизни неизбежно посвящаешь войне с безумными ветрами, бытовые конфликты с чужестранцами вряд ли кажутся таким уж соблазнительным развлечением.

– Это, кстати, объясняет, почему они так редко у нас появляются, – оживился Джуффин. – Даже торговые связи почти не поддерживают, с кем угодно, только не с нами. А я-то все удивлялся, что им тут не так.

– Может, теперь наконец поедут, – предположил я. – Я объяснил этому прекрасному человеку, что самый невменяемый придурок в столице Соединенного Королевства – я сам, а с остальными иметь дело гораздо проще и приятней. Он обрадовался и сказал, что тогда вполне можно жить. В общем, с ним все более-менее в порядке. А вот ослепительный белый свет…

– Что за ослепительный свет? – нахмурился шеф. – Кто из вас начал светиться, ты или этот приезжий?

– Светиться никто не начал. Это уже совсем другая история. В которой по ряду причин мог разобраться только я, но дырку в небе над задницей, которая заменяет мне голову, не разобрался. Вернее, отчасти разобрался, но слишком поздно.

– Объясни.

– Несколько дней назад в столице объявился сновидец… вернее, человек, которого я принял за сновидца. Успел побуянить в нескольких трактирах, даже пытался вламываться в частные дома. Причем выбирал помещения, где установили эти новомодные светильники, как их?..

– Звезда Марьеза? – подсказал Джуффин.

– О. Точно. Звезда. Кстати, а что такое «Марьеза»?

– Не «что», а «кто». Магистр Марьез Шудалина, один из друзей и помощников Короля Мёнина. Он эти светильники изобрел. При Мёнине звезды Марьеза вошли в моду, потом, как это обычно бывает, понемногу их нее вышли, при первых Гуригах о них опять вспомнили, но при Гуриге Малыше все дружно помешались на грибах[134], и звезды Марьеза окончательно убрали с глаз долой, в самые дальние кладовые. А в Эпоху Кодекса они были не просто непопулярны, а строго запрещены, все-таки тридцать третья ступень Черной магии. Поэтому ты их не застал. На самом деле, я рад, что звезды Марьеза понемногу возвращаются в обиход, белый свет мне, пожалуй, нравится больше, чем голубой от газовых фонарей. Не говоря уже об оранжевом свете грибов. На улице еще вполне ничего смотрится, а в помещении – тихий ужас.

– Да, – вежливо согласился я, втайне всегда симпатизировавший сердитым грибным светильникам. – Так вот, сновидец, о котором я говорю, бросался на звезды Марьеза. Врывался в помещения, где они установлены, расталкивал публику, ломился к светильнику, замирал перед ним и стоял столбом, что с ним ни делай. Рассказывают, бормотал что-то непонятное; подозреваю, молился. А какое-то время спустя разворачивался и уходил. Некоторые свидетели утверждают, что рыдая, другие говорят, он просто был зол. Мне об этом бедняге, к сожалению, далеко не сразу рассказали, потом я долго и довольно бестолково его искал, но если бы я быстро сообразил, что происходит, возможно, смог бы ему помочь…

– Что ты должен был сообразить?

– В том мире, где я, условно говоря, родился и вырос, по крайней мере, до сих пор помню, что это было именно так, есть довольно много разнообразных гипотез посмертного бытия. В некоторых версиях рассказывается об ослепительном белом свете, соединение с которым чрезвычайно желательно для умершего. Потому что этот свет – то ли сам бог, то ли кратчайший путь к нему. В общем, теософ из меня никудышный. Но все-таки информация у меня была. А значит, я мог бы…

– Погоди, – остановил меня Джуффин. – Ты считаешь, что к нам уже не только сновидцы наведываются, но и покойники? По-моему, это как-то чересчур. Что им тут делать? У нас совершенно точно не загробное царство. Верь мне. Я проверял.

– Серьезно, что ли, проверял? – изумился я.

– Ну а как еще? Когда на нас толпами посыпались сновидцы из разных миров, мне поначалу было не до шуток. Тут поневоле задумаешься, не стоит ли за этим весельем кардинальное изменение свойств материи, а значит, и самой природы нашего бытия. Такие вещи о себе лучше знать, даже если они угрожают душевному равновесию. Особенно если угрожают! Собственно, согласно контракту с покойным Королем, который с тех пор никто не переписывал, это обязательная часть моей работы: вносить ясность в подобные вопросы. Поэтому сперва мне пришлось изобрести способы проверки, а потом осуществить ее с привлечением лучших экспертов разных эпох. Некоторые, конечно, подняли меня на смех, но свое дело сделали, спасибо им. Я теперь сплю спокойно. Вот уже больше года, как очень спокойно сплю. Ни хрена наша материя не изменилась. Не в ней дело, просто приоткрылись некоторые границы, которые прежде были закрыты и в большинстве случаев не позволяли постороннему вниманию проникать в нашу реальность. Открытие этих границ, как по мне, только на пользу. Хотя бы потому, что работает в обе стороны.

– Ты хочешь сказать?..

– Именно. Нам, причем не лично нам с тобой, а множеству людей теперь тоже стало гораздо легче путешествовать между мирами в сновидениях. А некоторым и наяву. Пока это не особо заметно, но лет сто спустя сам увидишь, у нас появится гораздо больше народу, способного к Истинной магии. И Тайному Сыску, чего доброго, придется то бороться с пьяными драками в Хумгате то за ухо возвращать домой заблудившихся несовершеннолетних беглецов. Думаю, это будут очень интересные времена.

– Здорово! – обрадовался я. – А почему ты никогда мне не говорил?

– Все новости сразу не перескажешь, – пожал плечами Джуффин. – Ты о состоянии материи меня не расспрашивал, а к слову как-то не приходилось. Теперь, как видишь, пришлось. Так что можешь не волноваться: вряд ли этот человек был настоящим мертвецом, который пришел к нам в поисках своего странного светящегося бога. Скорее, просто спящим адептом веры в ослепительный белый свет, которому приснилось, будто он умер, а бог почему-то от него прячется. Наверное, это довольно неприятный сон, но бывают кошмары и похуже. Что с ним, кстати, сейчас?

– Исчез, – сказал я. – Прежде, чем я успел придумать, что можно для него сделать. Я себя за это уже съел с потрохами, но если все, как ты говоришь, получается, ничего особо ужасного не случилось. Этот тип просто проснулся у себя дома. Может, даже не помнит ничего. Но я все равно дубина, это факт. Единственный человек в этом Мире, способный понять, что означает маниакальное стремление к белому свету, по счастливому стечению обстоятельств оказался рядом с беднягой и не смог…

– Но что именно ты должен был смочь?

Я развел руками.

– Как минимум как-то его успокоить, чтобы сам не боялся и другим жить не мешал. А в идеале проводить…

– Куда? – потрясенно спросил Джуффин. – Куда ты собрался его провожать, сэр Макс? К выдуманному богу?

– Ну а вдруг он не выдуманный, а действительно есть? И даже иногда именно так и выглядит? Для начала, наверное, пришлось бы это как-нибудь выяснить. Уверен, та же леди Сотофа должна знать подобные вещи. А если бога именно такой модификации все-таки нет, придумать, что можно сделать, чтобы он появился. Не представляю как, но…

– Вот это, я понимаю, мания величия! – восхитился шеф. – Видывал я много колдунов, свихнувшихся от сознания собственного могущества. Но ни один из них не считал, будто ему по силам создавать специальных загробных богов для каждого нуждающегося покойника. Это ты, конечно, молодец. Всех переплюнул.

– Да ладно тебе, – вздохнул я. – Никакая это не мания величия. Просто специфический опыт человека, у которого то и дело случайно получаются разные странные вещи. Непонятно как. Ладно, как минимум я мог бы успокоить этого беднягу, рассказав ему какую-нибудь утешительную байку, их я сочинять мастер. Но пока я разбирался, что к чему, он исчез. Так никем и не утешенный, только вусмерть перепуганный нашими бравыми полицейскими, которых он, готов спорить, принял за демонов ада, чья задача сбить с толку всякого начинающего мертвеца. Это, как ни крути, мой профессиональный провал.

– Несмываемый позор, – согласился Джуффин. И, конечно, заржал.

И я тоже с ним за компанию, от облегчения. Я же правда думал, к нам приблудился какой-то особо невезучий мертвец, и теперь, чего доброго, оправился в бездну небытия из-за меня, дурака.

– Ну, по крайней мере, одно доброе дело ты сегодня сделал, – отсмеявшись, сказал шеф. – Спас этот Мир от моей лютой тоски. Я теперь еще долго не затоскую, при всем желании. Просто физически не смогу.

– Ладно, – вздохнул я, – насчет ослепительного белого света ты меня более-менее успокоил. А вот…

– То есть и это еще не все? – изумился Джуффин. – В гроб ты меня загонишь. А там уже небось поджидает этот твой сияющий бог. Вы с ним заранее сговорились.

Он не слишком старательно изображал досаду. Ясно, что на самом деле шеф был только рад: при всех моих недостатках я все-таки гораздо привлекательней самопишущих табличек. И поправок к судебному законодательству у меня на лбу можно не писать.

– Но остальное не так смешно, – честно предупредил я. – И лично мне здорово не нравится. Вот, например, леди Кекки Туотли несколько раз видела меня во сне…

– Бедная девочка, – ухмыльнулся шеф.

– Да не то чтобы такая уж бедная. В смысле это не романтическая история. Никто никому на сердце не наступал.

– Еще чего не хватало. Кекки, хвала Магистрам, здравомыслящий человек. И отлично знает, кого из нас под каким соусом следует употреблять.

– Вот именно. Однако это не помешало ей несколько раз увидеть меня во сне, что само по себе действительно невелика беда. Плохо, что в этих сновидениях я был какой-то подозрительно умный. Давал ей советы, она говорит, крайне своевременные. Хуже того, учил каким-то вещам, о которых, боюсь, сам представления не имею. Вроде одновременного присутствия в двух местах. Кекки клянется, что наяву даже не понимает, как к этому подступиться; надеюсь, так оно и есть. При этом о собственных выходках я узнал от нее. Ни хрена об этом не помню. И наверное, можно даже не говорить, что ни о чем таком не помышлял. В голову не пришло бы учить чему-нибудь Кекки. И всех остальных.

– Остальных? – почему-то обрадовался Джуффин.

– Поучительные сны с моим участием не ей одной снятся. Есть и другие жертвы.

– В любом случае хорошо, что ты теперь об этом знаешь, – сказал шеф.

Вид он имел не встревоженный, а чуть ли не заскучавший. Спасибо, хоть не зевнул.

– Так ты, получается, в курсе?

– Хорош бы я был, если бы не. Не бери в голову, в кои-то веки это не твоя любимая проблема утраты контроля над собственными поступками. И вообще не проблема. Им снится не сегодняшний сэр Макс, а тот, кем ты когда-нибудь станешь. И овладеешь полезным древним искусством сниться против течения времени; подозреваю, из одного только пижонства. В любом случае я был рад получить столь наглядное подтверждение, что рано или поздно из тебя гарантированно выйдет толк.

– Но откуда ты?.. – начал было я, но осекся на полуслове. Все-таки Джуффин есть Джуффин. Один из самых могущественных колдунов в этом Мире. И одновременно идеальный начальник Тайного Сыска, от него ничего не скроешь, хоть на другой край Вселенной беги. Глупо то и дело об этом забывать только потому, что мы перешли на «ты».

– Откуда я все это знаю? – закончил за меня шеф. – Да оттуда, что сам насторожился, когда этот не в меру умный и подозрительно опытный сэр Макс стал сниться Нумминориху с полезными и поучительными лекциями, причем еще в ту пору, когда мы здесь понятия не имели, где ты, что с тобой происходит и жив ли вообще. Я всерьез опасался, что мальчишку взял в оборот какой-нибудь хищник из тех, что охочи до силы начинающих колдунов. Являться своим жертвам во сне таким существам обычно проще, чем наяву. А уж прикинуться кем бы то ни было вообще не проблема. Естественно, я стал выяснять, что происходит. Выяснил и полностью успокоился на твой счет, раз и навсегда. Мало того, что ты, оказывается, проживешь достаточно долго, чтобы успеть поумнеть, так еще и чувство ответственности отрастишь, как отсюда до Арвароха. Что, впрочем, как раз вполне предсказуемо, ты уже сейчас рвешься всех вокруг опекать. Начиная с генерала Бубуты Боха, которого ты по-прежнему исправно снабжаешь сигарами, хотя с тех пор как его заместителем стал Трикки Лай, никакого практического смысла в поддержании дипломатических отношений с руководством Городской Полиции не осталось. Трикки, добрая душа, совершенно бесплатно с нами дружит.

– Просто бедняга успел привыкнуть к сигарам и очень без них тосковал, пока меня не было в Ехо, – объяснил я. – Абилат говорит, Кристаллы Утешения килограммами ему прописывал, но не то чтобы радикально помогло. А взять эти грешные сигары негде, только меня попросить. Обучить Бубуту добывать нужные вещи из Щели между Мирами я точно не возьмусь. И сэр Маба Калох тоже не возьмется, я спрашивал. Он даже почти не смеялся, решил, что я не в себе. Значит, придется снабжать Бубуту сигарами до скончания века, а что делать? Я же сам его ним пристрастил.

– Вот-вот, именно так и выглядят первые симптомы обострения ответственности, – усмехнулся Джуффин. – Всем еще весело, но пациент уже обречен.

– Ладно, – вздохнул я, – в любом случае новость скорее хорошая. Всегда мечтал прожить пару миллионов лет, а быстрее я все-таки вряд ли поумнею.

– Не выдумывай, – отмахнулся шеф. – Первой тысячи обычно всем хватает. Но, к счастью, прибавление ума совершенно не повод ложиться и помирать, после этого становится только интересней. А теперь проваливай. С тобой по-прежнему чрезвычайно занятно, но эту работу, – он выразительно постучал пальцем по верхней в куче табличек, – за меня никто не сделает.

– Только еще один вопрос, – поспешно сказал я. – Практический.

Джуффин нетерпеливо поморщился, но согласился:

– Давай свой вопрос.

– Когда я научился ходить Темным Путем…

Шеф с видом мученика возвел глаза к потолку – дескать, так и знал, придумал себе проблему на ровном месте! Ты бы еще на отсутствие аппетита пожаловался.

Но сбить меня с толку ему не удалось.

– Меня научил Шурф, если ты помнишь, – сказал я. – И, как это ему свойственно, очень хорошо все объяснил: какие в этом деле бывают трудности и проблемы, и какие из них меня не касаются, а о чем, напротив, нельзя забывать. Только один момент он не прояснил, просто не сообразил, что его надо как-то специально оговаривать. Обычно так всегда бывает с самыми простыми вещами, о которых, как мы уверены, знают абсолютно все.

– Ты о чем? – нахмурился Джуффин.

– О том, что Темным Путем можно прийти только в заранее выбранное место. А не к какому-то конкретному человеку, который неизвестно где находится. Поначалу я об этом не задумывался и отлично добирался до всех, кто был мне нужен.

– Да, я обратил на это внимание. Надо сказать, изрядно удивился, но решил делать вид, будто так и надо. Очень полезное умение, зачем тебе знать, что ты делаешь невозможное? Чего доброго, поверишь мне на слово и перестанешь. Я правильно понимаю, что этим в итоге дело и кончилось?

– Вот именно. Я сам стал задумываться: как же так? Зачем тогда нужна работа Мастера Преследования, Большое Заклинание Призыва и все остальные хитроумные способы поймать того, кто скрывается, если можно просто прийти к нему Темным Путем? Почему никто так не делает? Начал расспрашивать и внезапно выяснилось, что Темный Путь всегда прокладывают между человеком и выбранной им точкой в пространстве, а не между человеком и человеком, как я полагал. Сэр Шурф объяснил мне, какова природа этого явления. Ну, что для осуществления настолько крупномасштабной трансформации материи нашему сознанию недостаточно зацепиться вниманием за другое человеческое сознание. Сознание просто слишком эфемерно, чтобы стать опорой, тут нужно что-то гораздо более плотное, незыблемое, в идеале – сама земля. Шурф мне даже схему закрепления потока внимания на объекте устремления нарисовал.

– Это он зря, – меланхолично заметил Джуффин.

– Ну так я сам его попросил. Хотел разобраться. А Шурф физически не способен сделать что-либо на тяп-ляп. И раз уж взялся, то позаботился, чтобы до меня дошло. Это было непросто, но он справился. Я все понял и тут же утратил счастливую способность добираться Темным Путем до нужных мне людей. Нелепо, но это так. Весной, когда мы с Нумминорихом за Карвеном Йолли по пригородам гонялись, мне очень не хватало утраченного умения – ррраз! – и оказаться рядом с ним. И вот прямо сейчас, пока я этого беднягу, поклонника белого света по всем трактирам искал. И еще много раз. Пробовал, старался – ни хрена не выходит. Когда речь о знакомом, оказываюсь возле его дома или там, где мы в последний раз виделись. А когда о незнакомом, в месте, название которого более-менее созвучно с его именем-фамилией или хотя бы начинается на ту же букву; почему это чаще всего оказывается какая-нибудь глухая гугландская деревня, отдельный вопрос… Обидно – передать не могу. Получается, мне лучше вообще ничего не знать о мироустройстве? Чтобы вконец не разучиться колдовать?

– Да, невежество долгое время являлось одной из важнейших составляющих твоего могущества, – серьезно согласился Джуффин. – Но было бы ошибкой полагаться на него и впредь. Хотя бы потому, что от знаний не убережешься. Не станешь спрашивать, все равно найдется умник, который расскажет. Или просто случайно что-то где-то услышишь – и что, все? Гораздо более достойным путем мне кажется способность перешагнуть через знание. То есть сперва ты узнаешь правила, а потом учишься действовать вопреки им. Каждый раз говоришь себе: «Это для всех остальных невозможно, а для меня – вполне». И дело в шляпе. Я сам всегда так делаю. И тебе советую. У тебя точно получится, ты упрямый. Надо только нос повыше задирать. В смысле считать себя лучше всех. Но не ради сомнительного удовольствия стать надутым индюком, а исключительно в интересах дела. Гордыня вообще отличная штука, если правильно ее применять.

Я даже рассмеялся от неожиданности.

– Какой отличный совет! Надо будет попробовать. Что-что, а хвастаться я всегда умел.

– Хвастаться дело хорошее, – вздохнул шеф. – Но не совсем то, что в данном случае требуется. Важно наедине с собой ни на минуту не забывать, что ты неописуемо крут. А с этим у тебя как раз проблемы. Ты всегда был до смешного скромным молодым человеком. Самокритичным и очень чувствительным к похвалам. Это показатель. Того, кто твердо уверен в своем могуществе, комплименты только раздражают: да кто вы все такие, чтобы меня хвалить? Впрочем, как ты себя ведешь с окружающими, не имеет особого значения. Главное – твердо знать: то, что считается невозможным для других, легко получится у тебя. Тем более, что в твоем случае это чистая правда, таких, как ты, действительно больше нет. Ты у нас со странностями, так уж получилось. И доказательств собственной исключительности у тебя более чем достаточно, чтобы разобраться с такой ерундой, как Темный Путь.

– А ты умеешь добраться Темным Путем до нужного человека? – спросил я.

– Нет, – спокойно ответил Джуффин. – Но только потому, что до сих пор мне не приходило в голову поставить перед собой такую задачу. Не было большой необходимости. Все-таки я, в отличие от тебя, Большое Заклинание Призыва давным-давно, еще в Кеттари освоил. И талант Мастера Преследования у меня, хвала Магистрам, врожденный, как у большинства потомков шимарских охотников, а в Сердце Мира такие способности обычно обостряются даже без дополнительных усилий, сами собой. И еще… Впрочем, это совершенно неважно. Есть предложение: давай заключим пари, кто раньше научится. С проигравшего сто корон.

– Это называется – грабить среди бела дня беззащитных сирот, – мрачно сказал я.

– Не прибедняйся. У тебя фора: ты этот фокус уже проделывал. А что потом разучился, невелико горе, главное, опыт есть. А я пока даже не знаю, с чего начинать. И неотложных дел у меня примерно в три тысячи раз больше. Это еще кто кого собрался грабить, сэр Макс.

– Ладно, – согласился я. – После того, как своими глазами увижу, что у тебя получилось, снова поверю, что это хотя бы теоретически возможно, а там глядишь и сам смогу. За такое ста корон не жалко. Договорились. Пари.

– Интересно, на сколько надо было поспорить, чтобы разбудить в тебе настоящий азарт?

– Минимум на мою голову. Но, чур, ты этого не слышал. А то, чего доброго, однажды уговоришь.

С этими словами я все-таки вымелся из его кабинета. Надо сказать, изрядно успокоенный по всем пунктам. Сэр Джуффин Халли, самый опасный человек в Соединенном Королевстве согласно не только дурацкому газетному опросу, но и некоторым неумолимым фактам, всегда действует на меня как мощный транквилизатор. И это тоже неумолимый факт.

* * *

– У тебя все в порядке? – спросил я.

– Конечно, – ответила Базилио и адресовала мне такой печальный взгляд, что будь на моем месте обычный кровавый тиран и безжалостный убийца, его сердце было бы разбито. Возможно, навек.

Но меня такой ерундой не проймешь.

– Опять ответ не сходится?

Базилио скорбно кивнула. Ее борьба с задачником для средней школы продолжалась уже не первый день и шла с несколько более переменным успехом, чем ей самой хотелось бы.

– Даже куанкурохские головоломки проще, – пожаловалась она.

– Вряд ли, – сказал я. – Подозреваю, эти задачки не сложны, а, наоборот, слишком просты для тебя. Для их решения не нужны ни парадоксальный ум, ни воображение, ни интуиция. Только знание правил и четкое понимание, когда какое следует применять. А школьные правила ты не учила.

– Не учила, – подтвердила Базилио. – Поэтому их приходится угадывать. В смысле логически выводить из решения, которое оказалось правильным.

– Ничего себе! – присвистнул я. – И что, получается?

– Иногда, – вздохнула она. – А иногда бывает, в голову приходит решение, за которым стоит такое красивое правило, хоть на стене его записывай, чтобы перечитывать и радоваться. А потом проверяешь ответ, а он неправильный. Не сходится! И значит, красивого математического правила на самом деле не существует. Ужасно обидно! И почему-то, как назло, подтверждаются самые неинтересные правила. Которые даже запоминать не хочется. Оказывается, математика – совсем не такая захватывающая наука, как мне представлялось.

В глубине души я всегда это подозревал. Но каких бы бессердечных злодеев ни показывали мне время от времени в зеркале, мерзавца, способного обрубить крылья увлеченному новичку, среди них не было никогда. А если однажды появится, я лично его придушу, по примеру арварохских воинов-самоубийц.

Поэтому я возразил:

– Это только школьный курс не особо захватывающий. Самое интересное начинается позже, когда азы благополучно усвоены. По крайней мере, так говорят.

Кто бы сказал, что однажды мне придется держать речь в защиту математики, ни за что бы не поверил. Но жизнь в магическом мире еще и не до такого цугундера доведет.

– Поэтому на твоем месте я бы забил на дурацкие школьные задачники и взялся бы за какие-нибудь трактаты, написанные полоумными профессорами для других таких же полоумных профессоров, – заключил я. – Если уж все равно обречен ни хрена не понимать, пусть это «ни хрена» будет по-настоящему сложное и увлекательное.

– Мне близок такой подход, – согласилась Базилио. – Но с безумными трактатами придется повременить. Сейчас мне надо подготовиться к вступительным экзаменам в Королевский Университет.

Я так и сел. То есть действительно сел. В кресло. Хотя совершенно не планировал задерживаться в гостиной. Список имевшихся у меня веских причин, серьезных поводов и просто приятных предлогов выйти из дома внушал уважение даже мне самому. Но ничего не поделаешь, пришлось им пойти прахом. Знакомый, неоднократно протоптанный маршрут.

– Ты это серьезно? – наконец спросил я.

– А что, не надо? – встревожилась Базилио. – Ты против?

И угрожающе шмыгнула носом, наглядно демонстрируя готовность зареветь.

Это притом, что уж кому-кому, а ей я вообще ни разу в жизни ничего не запрещал. Даже когда девочка наша была ужасающим с виду василиском с головой индюка, рыбьим туловищем, лисьим хвостом и прочими интересными подробностями. Каковым, строго говоря, и осталась, просто выглядеть стала немного получше, несмотря на то, что ее постоянным советчиком по части выбора гардероба был, есть и, боюсь, навсегда останется сэр Мелифаро. Потому что я даже это не способен ей запретить.

– Эй, ты чего? – улыбнулся я. – Как я могу быть против? Кто меня вообще спрашивает? Это же твоя жизнь. К тому же государственным преступлением учеба в Королевском Университете совершенно точно не является. Если бы в Кодекс Хрембера внесли соответствующую поправку, я бы знал. Просто удивляюсь, что ты мне до сих пор ничего не сказала.

– Да я бы сказала. Но тебя дома очень долго не было, – напомнила Базилио.

Строго говоря, это не совсем так. Дома я исправно появлялся. Но вступить в контакт с моим разумом в эти прекрасные моменты и правда было несколько затруднительно. Потому что, по свидетельствам очевидцев, обычно я сперва засыпаю, а уже потом в порыве лунатического энтузиазма отправляюсь Темным Путем в свою спальню, сонно бормоча, что человек должен спать дома. Потому что я консерватор и домосед. В глубине души. Где-то на самом дне ее пропасти.

– Ладно, – сказал я. – Учеба в университете, если верить всему, что я об этом слышал, далеко не самое худшее, что может произойти с человеком. Знаю кучу людей, с которыми это случилось; вроде бы все выжили. Но зачем так спешить? Лично я бы на твоем месте еще пару дюжин лет бездельничал в свое удовольствие. Неужели ты уже заскучала?

– Нет, что ты! – серьезно возразила Базилио. – Мне рассказывали, что такое скука, а Дримарондо любезно зачитал мне соответствующую словарную статью; честно говоря, сомневаюсь, что мне когда-нибудь доведется испытать это необычное ощущение. Просто сэр Шурф сказал, что мне следовало бы серьезно подумать о получении образования. И предпринять соответствующие шаги.

Ага. Вот оно что.

– Ну знаешь. Если все начнут делать все, что говорит сэр Шурф… – на этом месте я умолк, потрясенный масштабами услужливо нарисованной моим воображением катастрофы: идеального, совершенного мира, где безупречные существа, крайне отдаленно напоминающие живых людей, вдохновенно совершают разумные поступки в режиме нон-стоп, прерываясь только ради философских диспутов и чрезвычайно полезных дыхательных упражнений. И отросшие от такого образа жизни ангельские крылья трепещут на умеренно свежем, аккуратном и дисциплинированном ветру. В столь умиротворяющей апокалиптической обстановке мой друг наконец-то сможет спокойно лежать на пляже, не отвлекаясь на исправление бесчисленных несовершенств мира, а больше ему для счастья ничего не требуется. Он, можно сказать, аскет.

– Сэр Шурф чрезвычайно убедительно аргументировал, – заметила Базилио.

– Что-нибудь о необходимости получения систематизированных знаний, способствующих формированию глубокого мышления? – вздохнул я.

– Ну, это, наверное, тоже, – неуверенно сказала Базилио. – Но в основном он упирал на то, что мне следует воспользоваться возможностью получить уникальный опыт беспечной студенческой жизни: толпы веселых приятелей, дурацкие ссоры по пустякам, счастливые примирения, бесконечные споры о смысле жизни, незаметно превращающиеся в вечеринки, подготовка к экзамену в последнюю ночь и все в таком роде. Сказал, будь он сейчас юным бездельником вроде меня, ни за что не упустил бы шанс так весело провести пару дюжин лет. Тем более, что магии в этом доме меня все равно как-нибудь да научат, а вот беспробудно пьянствовать и безответственно флиртовать с кем попало – вряд ли. Для этого ты слишком серьезный человек.

– Так и сказал? – изумился я.

– Примерно так. Наизусть его речь я, к сожалению, не выучила.

– Это ты зря. Изумительный вышел бы компромат на Великого Магистра Ордена Семилистника. Продали бы его «Суете Ехо» за тысячу корон и жили бы потом припеваючи… Впрочем, ладно, и так не особо бедствуем. Но насчет беспробудного пьянства он все-таки погорячился. Ты же даже обычную человеческую еду не ешь. Только иллюзорную.

– Ну так иллюзорное вино тоже можно наколдовать, – отмахнулась Базилио. – Хотя дело, как я понимаю, не в самом вине. А в атмосфере студенческих вечеринок. Сэр Шурф говорит: лучшее, что мы можем сделать для своего сознания – предоставить ему как можно более разнообразный жизненный опыт. И почему бы не начать с приятного, если уж обстоятельства не препятствуют.

– Дело говорит, – согласился я. – По существу мне возразить нечего. Я и сам, честно говоря, с удовольствием стал бы студентом, да на вступительных экзаменах провалюсь. У тебя гораздо больше шансов.

– Я так уже не думаю, – мрачно сказала Базилио. – Во всяком случае, не в этом году. За лето я точно не подготовлюсь. Все говорят: легко, легко. А я даже не знаю, с чего начинать!

– Я тоже не знаю. И хотел бы тебе помочь, но только с толку собью… Но слушай! В этом Мире полно людей, которые прекрасно знают, с чего следует начинать подготовку к вступительным экзаменам. И на каком месте ее заканчивать, чтобы не сойти с ума. Получается, тебе просто нужен такой человек. Репетитор. В смысле учитель. Или даже несколько, по числу предстоящих экзаменов.

– А что, бывают такие люди? – удивилась Базилио. – А где с ними можно познакомиться? И как уговорить, чтобы помогли?

– Совершенно точно бывают. И уговаривать их особо не нужно, достаточно заплатить. Это же просто профессия. Нумминорих наверняка может порекомендовать кого-нибудь стоящего. Я с ним пого… Нет, лучше сама поговори.

– Потому что ты забудешь? – вздохнула Базилио.

Я развел руками. Дескать, все правильно понимаешь.

И был таков.

Это было мое первое лето в Ехо после очень долгого отсутствия. И я вовсю наверстывал упущенное, которое, разумеется, невозможно наверстать. Но все равно хочется. И желание это неодолимо. И счастье, когда на него не хватает времени, ощущается почти как беда, но все равно остается счастьем, таким огромным, что ни в одного живого человека не поместится, будь он хоть сто раз угуландский колдун. И жизнь от всего этого становится совершенно невыносимой. Невыносимо прекрасной, но кому от этого легче.

Уж точно не мне.

Тем не менее, я кидал и кидал дрова в эту топку. Больше, еще больше всего – новых впечатлений, работы, друзей, заклинаний, зрелищ, прогулок, загадок, требующих немедленной разгадки, путешествий, трактиров, удивительных сновидений, книг, задушевных ночных разговоров, леденящих кровь тайн и банальных ежедневных открытий, неизбежных для новичка, каковым я, строго говоря, все еще остаюсь.

Я хочу сказать: еще никогда в жизни я не был настолько занятым человеком. Даже в те ужасные (но все равно блаженные) времена, когда сэр Джуффин Халли регулярно объявлял, что еженощные дежурства в Доме у Моста вовсе не дают мне права отсутствовать на службе днем. Однако спал я в ту пору, пожалуй, все-таки побольше, чем сейчас, – по той простой причине, что друзей, приятелей и просто знакомых у меня было гораздо меньше. И трактиров, регулярно появляться в которых я считал своим долгом, раз-два и обчелся. И ходить Темным Путем я еще не умел, а значит, был избавлен от мучительной необходимости ежедневно выбирать, на берегу какого из морей мне нынче угодно любоваться закатом. И еще великое множество наслаждений, включая регулярное хождение по потолку было мне в ту пору совершенно недоступно. Что само по себе, конечно, довольно досадно, но на практике способствовало душевному покою и долгому крепкому сну – по большей части, в положении сидя, но этому искусству я научился, можно сказать, мгновенно. С полпинка.

Спать на ходу с открытыми глазами, поддерживая более-менее осмысленный диалог, оказалось гораздо трудней. Я пока не справляюсь.

В общем, нет ничего удивительного, что, когда несколько дней спустя Базилио спросила, разрешу ли я ее учительнице приходить в Мохнатый Дом или им следует подыскать другое место для занятий, я сперва вообще не понял, о чем речь.

– Что за учительница? Чему она собирается тебя учить?

– Математике, конечно, – вздохнула Базилио. – Сочинение по истории Соединенного Королевства я, пожалуй, и без дополнительной подготовки как-нибудь напишу; Дримарондо говорит: там на самом деле всего-то и надо – продемонстрировать связность мышления, общую эрудицию и умение управляться с самопишущими табличками, на остальное смотрят сквозь пальцы. А вот математика…

Тогда я наконец сообразил, что речь о вступительных экзаменах. Похоже, Базилио твердо вознамерилась побороться за право участвовать в студенческих попойках.

– В своем кабинете ты можешь принимать вообще кого угодно, включая портовых нищих и беглых владык Арвароха, – сказал я. – Но в гостиной – только тех, кто понравится мне и собакам. Мнение кошек по-хорошему тоже следовало бы учитывать, но тогда в этом доме не останется никого кроме тебя.

– Ну, конечно, мы будем заниматься в кабинете! – просияла Базилио. – Но вообще она, по-моему, симпатичная. Хотя, конечно, очень строгая. Почти как ты.

Я был потрясен столь высокой оценкой. Стать образцом строгости, пусть даже в глазах отдельно взятого юного чудовища я, честно говоря, даже не мечтал. Просто не мог вообразить столь головокружительную карьеру.

– Я имею в виду, при первом же взгляде на нее сразу ясно: если ей что-нибудь придется не по нраву, всем конец, – пояснила Базилио. – Но к тебе я довольно быстро привыкла, значит, и с леди Тайярой как-нибудь сумею поладить.

– С леди Тайярой, – повторил я. Просто чтобы занять делом свою нижнюю челюсть, которая так и норовила отвиснуть. И ее можно понять.

– Леди Тайяра Ката, – кивнула Базилио. – Нумминорих говорит, она способна научить математике даже равнинного креггела[135].

– А что, равнинные креггелы от природы неспособны к точным наукам?

– Доподлинно это неизвестно. Просто до сих пор не было возможности проверить. Говорят, у равнинных креггелов настолько вздорный характер, что стоит им услышать: «Дважды два четыре», – тут же начинают спорить: «С какой это стати четыре? Что за чушь? Кто тебе такую глупость сказал?» – и это, сам понимаешь, несколько затрудняет дальнейшее обучение.

Я был вынужден признать, что, скорее всего, так и есть.

– Тем не менее, Нумминорих совершенно уверен, что леди Тайяра смогла бы найти подход даже к равнинным креггелам – при условии, что они сами к ней пришли бы. Гоняться за ними по болотам она ни за что не станет. Вероятно, именно по этой причине среди выдающихся математиков Соединенного Королевства ни одного равнинного креггела пока нет, – завершила Базилио.

– Если ты собиралась повернуть разговор так, чтобы я захотел познакомиться с этой леди, у тебя отлично получилось, – сказал я. – Обожаю женщин, которые не гоняются по болотам за креггелами. В наше время такие большая редкость! Когда у вас первый урок?

– Вот уже… – она ловко поймала панически мечущиеся по столу часы; даже думать не хочу, кто и зачем их так жестоко заколдовал, – буквально через десять минут. Я хотела спросить разрешения раньше, но…

– Меня не было дома, – вздохнул я. – А ты никак не могла решить, достаточно ли серьезен этот вопрос, чтобы воспользоваться Безмолвной речью, которую я терпеть не могу. Имей в виду, я высоко ценю твою деликатность. И смотрю на тебя совсем не сердито, а просто с ужасом и отчаянием человека, которому предстоит неотвратимое знакомство с учительницей математики. Я их с детства боюсь.

– Правда? – изумилась Базилио. – Тогда знаешь что? Спрячься в башне. Я ее туда не пущу!

– Спасибо, друг, – улыбнулся я. Рад, что ты готова меня защитить. Но тогда я умру от любопытства. А умирать мне сейчас никак нельзя. Кучу народу подведу.

– Вижу вас как наяву, – сказала леди Тайяра Ката. И буквально на миг прикрыла глаза ладонью.

По этому жесту можно довольно много понять о незнакомом человеке. Дети и приезжие, недавно познакомившиеся с нашими правилами хорошего тона, стараются выполнить ритуал правильно, честно зажмуриваются и руку от глаз не убирают, пока не договорят приветственную фразу; я сам поначалу так делал, чего уж там. Военные и полицейские резко поднимают руку и растопыривают пальцы, стараясь закрыть все лицо; Королевские придворные, напротив, совершают плавное движение, и кисть руки при этом выглядит почти вызывающе расслабленной. Отставного колдуна из давно упраздненного Ордена легко опознать по плотно сжатым напряженным пальцам, выдающим готовность в любой момент атаковать нового знакомого. Купцы, моряки и другие деловые люди торопливо взмахивают рукой, обычно даже не доносят ее до лица, всем своим видом показывают: мы взрослые люди и знаем цену формальностям. Студенты и подражающие им старшеклассники обычно разворачивают руку ладонью наружу, а фразу: «Вижу вас как наяву», – сокращают чуть ли не до «ву». А вот такой короткий, небрежный, но элегантный, совершенно естественный жест, как у леди Тайяры, выдает выходцев из древних аристократических семей, с чьей точки зрения нынешняя Королевская династия – безродные провинциальные выскочки, да и легендарный основатель Соединенного Королевства Халла Махун Мохнатый не то чтобы особенно родовит. Вслух они это, ясное дело, даже наедине с собой не произнесут, но думают достаточно громко. Так, что воздух звенит.

В общем, я сделал вывод, что леди Тайяра Ката то ли происходит из старинной аристократической семьи, то ли зачем-то переняла соответствующие манеры. Если так, преклоняюсь перед ее мастерством. Лично мне эта небрежная элегантность так и не далась, сколько ни бился. А вызывавшаяся быть моим инструктором леди Меламори на четвертом занятии честно призналась, что еще никогда в жизни не была так близка к убийству на почве затмевающей разум ярости. Даже когда, нарисовав от скуки карточную колоду, пыталась научить суровых арварохских воинов играть в «Крак».

Голос у леди Тайяры был звучный, глубокий и такой теплый, что мне захотелось немедленно начать учиться математике. То есть на самом деле совершенно все равно чему, лишь бы эта женщина говорила со мной, не умолкая.

Но она явно не собиралась услаждать мой слух. Поздоровалась и равнодушно отвернулась, всем своим видом показывая, что формальность, ради которой нам пришлось встретиться, благополучно улажена, и теперь было бы неплохо, если бы я тоже это осознал и убрался куда-нибудь подальше.

Я давно привык, что все новые знакомые смотрят на меня с откровенным любопытством, плавно переходящим в суеверный восторг, и до сих пор искренне считал, что очень этого не люблю, так что, по идее, должен был обрадоваться ее безразличию. Но вместо этого почти всерьез огорчился. Сам от себя не ожидал.

Леди Тайяра Ката была чрезвычайно интересной особой. Видимо, из-за голоса она в первый момент показалась мне высокой и статной; на самом деле учительница едва доставала до плеча долговязой Базилио. Небольшая, крепко сбитая женщина средних лет, круглолицая, темноволосая, кудрявая, таких обычно не замечаешь в уличной толпе, вернее, просто не отличаешь одну от другой, очень распространенный в наших краях тип. Однако я сразу понял, что передо мной незаурядная личность. И, готов спорить, могущественная ведьма, по крайней мере, потенциально. Что-что, а чужую силу я чую безошибочно. И очень это ощущение люблю.

Я чуть было не спросил: «Вы уверены, что собираетесь учить девочку именно математике, а не тремстам Утренним Смертным Заклятиям?» – но вовремя прикусил язык. Чего доброго, обидится, откажется иметь с нами дело, и Базилио будет сутки реветь, уткнувшись в задачник. Нет уж. Пусть занимаются, а я пока займусь сбором сплетен. Благо мне есть кого расспрашивать о новых знакомых. И, по удачному стечению обстоятельств, именно этому неиссякаемому источнику полезных знаний я давным-давно задолжал совместный обед.

* * *

– Леди Тайяра Ката? Ха! Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы сказал, что впервые слышу, но с тобой так шутить бесполезно. Не оценишь степень абсурда.

Сэр Кофа Йох выглядел чрезвычайно довольным. Он и так-то не слишком похож на страдальца, особенно когда сидит в новомодном трактире «Йопс[136] у нас», за обеденным столом, над которым на высоте вытянутой руки неторопливо кружат так называемые «маленькие радости дня» – бесплатные соусы, салаты и пирожки, способные приятно дополнить любой заказ. Но сейчас Кофа натурально сиял, предвкушая, как будет меня просвещать.

Его можно понять, я – благодарная аудитория. Мало того, что не знаю общеизвестных фактов, так еще и не стесняюсь в этом признаваться. И в рот рассказчику смотрю качественно, в смысле искренне погибаю от любопытства. И перебиваю исключительно от избытка энтузиазма. Сам бы за такого слушателя дорого дал.

– С этой леди связан один из самых громких скандалов начала Эпохи Кодекса, – объяснил Кофа. – Ну и сама по себе она выдающаяся личность. Примерно шестьсот лет назад леди Тайяра Ката была одной из самых великих математиков своего времени.

– Сколько-сколько лет назад?

– Кончай придуриваться, сэр Макс. А то ты не знаешь, что для мало-мальски могущественного человека это вообще не возраст.

– Знаю. Теоретически. Но до сих пор не привык.

– Ладно, дело хозяйское. Хочешь по сто раз на дню удивляться всякой ерунде, удивляйся на здоровье. Однако интересно в данном случае не то, сколько лет прожила на свете леди Тайяра, а то, что в один прекрасный день она внезапно оставила мужа с тремя дочками и свою кафедру в Университете, где ей поклонялись примерно как арварохцы Мертвому Богу, разве только самоубийств в ее честь не совершали, но к тому шло. И поступила в Орден Посоха в Песке на правах простой послушницы. Что, впрочем, само по себе не так уж удивительно: призвание есть призвание. Я хочу сказать, когда магия решила взять тебя в оборот, не отвертишься. Все бросишь и побежишь к первому попавшемуся пройдохе, который вызовется научить тебя хотя бы азам. Вот и леди Тайяра бросила; впрочем, побежала она не куда попало, а в более-менее разумном направлении. Орден Посоха в Песке в ту пору был в силе, при этом их устав не отличался особой строгостью, особенно для Орденских женщин, которые с превеликим удовольствием вели насыщенную светскую жизнь. В смысле блистали на приемах, заводили романы и вообще развлекались вовсю; тем не менее, среди них было много действительно выдающихся мастериц. Что лишний раз доказывает: отречение от Мира вовсе не обязательное условие становления могущественной ведьмы, а просто дополнительное удовольствие для тех, кому успела надоесть житейская суета. Что касается леди Тайяры, послушничество не помешало ей продолжать заниматься математикой; по крайней мере, свои самые знаменитые трактаты «Заклинание как совершенное число[137]» и «Дробные степени силы» она опубликовала уже после вступления в Орден. Между прочим, я сам когда-то учился по этим книгам и почерпнул из них немало полезных сведений, причем не столько о собственно математике, сколько о многообразии методов подхода к изучению магии – если уж у кого-то получается описывать эти таинственные процессы при помощи математических формул, значит, можно вообще все; для юнца, на чью долю не досталось выдающихся учителей, это довольно важное и полезное практическое открытие. Впрочем, я увлекся, извини.

– Всегда бы вы так увлекались! – искренне сказал я. – Ужасно это все интересно. «Дробные степени силы», мама дорогая! Чокнуться можно, что у некоторых людей творится в голове. И этот факт почему-то делает меня счастливым. Хотя, конечно, обидно, что лично я вряд ли когда-нибудь пойму всю эту восхитительную хрень.

– Зато ты хороший практик, – утешил меня Кофа. – К тому же тебе только что принесли отличный рыбный пирог. Тоже в своем роде «восхитительная хрень», причем вполне доступная твоему пониманию. В столице мало кто умеет достойно готовить морскую рыбу, нашим поварам привычней иметь дело с речной. Но хозяйка этого заведения сманила к себе одного из лучших гажинских поваров, за что лично я очень ей благодарен. Соскучился по тамошней кухне, а ходить Темным Путем, сам знаешь, терпеть не могу.

Я сочувственно кивнул. У сэра Кофы непростые отношения с Истинной магией. Он даже говорить о ней подолгу не любит. Искусство Темного Пути, которое теоретически считается своего рода переходной ступенью от традиционной Угуландской Очевидной магии к Истинной, он все-таки освоил, но применяет это умение только в случае крайней необходимости. Говорит, настроение от него портится. Если для дела надо, можно потерпеть, но мотаться по разным городам и странам в поисках экзотических развлечений – никакого удовольствия. Чертовски досадно, но помочь ему я, увы, не могу. С другой стороны, Кофа и не просит о помощи, а значит, говорить тут не о чем. Лучше уж о достоинствах здешней кухни. Или о леди Тайяре Ката, чем она хуже рыбного пирога.

– Ну и что было дальше? – спросил я. – Вряд ли дробные степени силы – достаточный повод для грандиозного скандала. Что наша леди натворила?

– Да много чего, – ухмыльнулся Кофа. – Началось с того, что в один прекрасный день леди Тайяра Ката покинула Орден Посоха в Песке, которому посвятила почти четыреста лет жизни, и перешла в Орден Решеток и Зеркал. Вот ты сейчас не удивился, а напрасно! Редчайшее событие по тем временам. Просто покинуть Орден – такое, конечно, случалось. Я сам в свое время вышел из Семилистника, когда понял, что мне там нечего ловить[138]. И даже отношений ни с кем особо не испортил. Но демонстративно перейти из одного Ордена в другой – подобные случаи по пальцам пересчитать можно. А чтобы так поступила одна из старших Орденских женщин – вообще немыслимо. Они обычно или в первый же год уходят, убедившись, что ошиблись с выбором, или остаются навсегда. Женщины, как я понимаю, сразу достаточно глубоко погружаются в практику и снимают такие сливки, что карьерные соображения и личные отношения с соратницами быстро утрачивают для них даже подобие смысла. Вот я, вот магия, вот путь, по которому я иду, все остальное не имеет значения.

– Мне это очень понятно, – невольно улыбнулся я.

– Тебе только кажется, что понятно. На самом деле ты устроен ровно наоборот. Во-первых, уж на что, на что, а на личные отношения с соратниками тебе не плевать до такой степени, что, если завтра мы все внезапно окажемся презирающими тебя злобными негодяями, ты уйдешь из Тайного Сыска, на прощание хлопнув дверью так, что небо на землю обрушится. И никакие соображения о необходимости следовать по единожды выбранному пути тебя не остановят.

Я даже говорить ничего не стал. И так ясно, что это правда.

– А во-вторых, – продолжил Кофа, – если Джуффин предложит тебе, к примеру, отправиться в Шиншийский Халифат на предмет изучения тамошней магии, более-менее убедительно аргументировав, зачем это нужно, ты скорее всего поскандалишь для порядка, но все равно заинтересуешься. И захочешь попробовать. А попробовав, увлечешься так, что забудешь обо всем на свете. И будешь потом нам рассказывать, насколько Шиншийская магия оказалась причудливей нашей Очевидной Угуландской. Что, впрочем, совершенно не помешает тебе еще через пару лет заинтересоваться чем-нибудь новеньким.

– Скорее всего так, – согласился я. – Но только при условии, что это будет именно магия. Вряд ли я теперь когда-нибудь от нее откажусь.

– Во-о-о-от! – веско сказал Кофа. – Лишь бы магия, а в какой именно традиции ею заниматься, дело десятое. А для Орденских женщин обычно важно идти одним и тем же путем, не сворачивая. Сменить традицию для них все равно что добровольно рассыпаться в пыль, а потом кропотливо собирать себя заново из этих пылинок, причем без особой надежды получить хотя бы не худший результат. Так уж они устроены – не все подряд, но большинство.

– А леди Тайяра оказалась исключением?

– Получается, так. Сама она объясняла, что просто достигла предела – не магии как таковой, конечно, а своих возможностей в рамках конкретной традиции. Ей хотелось двигаться дальше, а в Ордене Решеток и Зеркал ее ждали с распростертыми объятиями: заполучить настолько могущественную и влиятельную перебежчицу – редкая удача. Даже о своей традиции принимать только девственниц не вспомнили, а ведь как кичились этим правилом, якобы принципиально отличавшем их от всех остальных, вспоминать смешно! Ну, правда, Тайяру не в послушницы взяли, а сразу ввели в Дальний Зазеркальный Круг или как там у них называлась шайка самых чокнутых Орденских ведьм… Бывшие соратницы леди Тайяры так растерялись, когда она сообщила им о своем решении, что отпустили ее без лишних разговоров, даже отравить не попытались, только связали парой дюжин крепких заклятий, чтобы Орденские тайны новым коллегам не выболтала; помогло это или нет, лично я не в курсе. Да и какая теперь разница. Давным-давно нет обоих Орденов, а все их секреты аккуратно переписаны исследователями истории Угуландской магии на радость будущим поколениям кабинетных умников.

На этой оптимистической ноте сэр Кофа умолк и занялся ловлей кружащих над нами соусов, оставив меня терзаться любопытством. Испепелять рассказчика нетерпеливым взглядом так, что на нем начинает дымиться лоохи – мой коронный номер, и Кофа это знает, поэтому пауза была недолгой. Свою одежду он, хвала Магистрам, бережет.

– Ты вообще имеешь представление, что это был за Орден – Решеток и Зеркал? – спросил Кофа, благополучно ухватив нужную склянку. – И какого рода занятиям отдавали предпочтение входящие в него леди?

– Да не то чтобы, – признался я. – Но одна из них чуть не оставила меня без головы в самом начале моей карьеры[139].

– Ну, значит, имеешь. И не слишком удивишься, узнав, что адепты Ордена Решеток и Зеркал уделяли немало сил и внимания магическим практикам пресечения жизни, иными словами, искусству убивать. Особых высот в этом деле достигли женщины Ордена. Ведьмы, по моим наблюдениям, довольно редко специализируются на убийствах, но если уж берутся, им нет равных. Женщин Ордена Решеток и Зеркал в Смутные Времена боялись едва ли не больше, чем мальчиков Лойсо Пондохвы[140], а это надо было очень постараться. Однако у них получилось. В частности благодаря Лотерее Смерти.

– Лотерее? – озадаченно переспросил я.

– Да, именно. Несколько раз в год старейшие Орденские дамы разыгрывали, кому из горожан предстоит умереть. Выбирали всего одну жертву, но этого хватало, чтобы поддерживать горячий интерес населения к их затее. В лотерее вынужденно участвовали те жители столицы, чьи имена были хотя бы в одном документе из городского архива – составлять список самостоятельно леди поленились. Впрочем, в архиве так или иначе значились практически все горожане, кроме разве что потомственных бродяг. Много лет город трепетал в ожидании имени новой жертвы, которой мог оказаться кто угодно: богач, портовый нищий, новорожденный младенец, знаменитый знахарь, единственный наследник почтенной фамилии, садовник, Старший Магистр любого Ордена, Королевский слуга и даже моряк, совершающий дальний рейс. Смерть настигала избранника неизбежно: женщины Ордена Решеток и Зеркал умели убивать на любом расстоянии, так что бежать из столицы не было особого смысла. Только надеяться, что пронесет. Я, как ты знаешь, был в Смутные Времена начальником Правобережной полиции, и эти лотереи стали моей худшей головной и сердечной болью. Ни разу я не смог помешать этим ведьмам осуществить задуманное. И вообще никто.

– А смысл – убивать кого попало, наугад?

– Держать всех в страхе – вот тебе и смысл. Для Эпохи Орденов вполне обычный. Кого боятся, тот и на коне.

– Жрали они, что ли, этот страх? – сердито спросил я.

Вопрос был риторический, но Кофа кивнул:

– Совершенно верно, именно что «жрали». По крайней мере, некоторые колдуны умеют извлекать из страха выгоду. Существует старинный ритуал, позволяющий присвоить часть силы того, кто тебя боится. Довольно сложный в исполнении, зато не настолько секретный, чтобы никто не мог о нем разузнать. Я сам, каюсь, в свое время его разучил…

– Вы?!

– Ну да. А чему ты удивляешься? Я был молод, любопытен, полон решимости достичь вершин магии, лишен мало-мальски разумного руководства и, как следствие, кидался на все подряд. Впрочем, я только раз попробовал, с меня хватило. Сила, как выяснилось, тоже разная бывает, если не по сути, то на вкус. И этот вкус мне совсем не понравился. Лучше уж признать свою никчемность и приятно провести остаток дней в притонах Куманского Халифата, чем так. Но не все настолько брезгливы, увы.

– Да уж, – растерянно согласился я.

– Что же касается способности женщин Ордена Решеток и Зеркал убивать жертву на любом расстоянии, за этим их удивительным умением, как впоследствии выяснилось, стоял точный математический расчет. Я имею в виду, что ритм и темп смертоносных заклинаний изменялись в соответствии с формулами, выведенными без преувеличения математическим гением. Для каждого нового случая требовался новый пересчет, так что заскучать леди Тайяре не давали.

– Вот оно как, – задумчиво сказал я. – Какую однако славную учительницу нам присоветовал Нумминорих! Вот и доверяй после этого рекомендациям друзей.

– Учительница она, говорят, действительно отличная, – заверил меня Кофа. – Лучше даже в Куанкурохе не отыщешь. А что касается ее прошлого, просто вспомни, чем занимались в Смутные времена твои ближайшие друзья. За исключением разве что тех, кто не подсуетился вовремя родиться и поучаствовать в этом веселье. Но вряд ли это можно считать личной заслугой.

Я был вынужден признать, что он совершенно прав. В сравнении с тем же сэром Шурфом леди Тайяра практически ангел. Подумаешь – смертоносные формулы. Живьем на куски никого от избытка усердия не раздирала, уже молодец.

– То-то и оно, – усмехнулся Кофа, не то прочитавший мои мысли, не то удовлетворившийся выражением лица. – Ученая леди успешно решала интереснейшие с ее точки зрения задачи и была благодарна судьбе за такую удачу. А что ее труды сделали возможной Лотерею Смерти – ну так не сама же она эту лотерею придумала. К тому же, ты учти, ее соратницы по новому Ордену умели убеждать. Лично я, по правде сказать, совсем не уверен, что леди Тайяру действительно заворожили, но официальная версия была именно такова.

– Официальная версия?

– Да. Когда с Орденом Решеток и Зеркал было покончено, и его чудом уцелевшие адепты предстали перед Королевским Судом, Орден Семилистника потребовал для них пожизненного заключения в Холоми. Ну, то есть на самом деле Нуфлин мечтал о смертной казни для всех, но в этом вопросе покойный Король был тверд как скала: смертная казнь – проклятие и погибель для всякого государства, которое решится ее узаконить. Поэтому всех врагов Семилистника, которых не успели убить в ходе войны, пришлось отдать Королевским судьям. А те оказались далеко не так суровы, как хотелось бы Нуфлину. Насколько я помню, из женщин Ордена Решеток и Зеркал к пожизненному заключению приговорили только леди Ларию Бам, совершенно безумную старуху; большая удача для нее и нас всех, что при Холоми состоят превосходные знахари, и кристаллов Смирения у них достаточно, а то с этой дамы сталось бы сгрызть стены темницы до основания, за сотню лет как раз управилась бы, и был бы нам всем сюрприз.

– Какая интересная, должно быть, леди, – осторожно заметил я.

– Да не то слово, сэр Макс. Совершенно в твоем вкусе. Не сомневаюсь, ты бы отлично с ней поладил, как, впрочем, и с большинством ее подруг. Иногда хочется посочувствовать, что ты не застал Смутные Времена и упустил столько прекрасных возможностей, но как подумаю, чем бы ты тогда занимался, и сострадание в моем сердце сменяется ликованием: как же нам всем повезло!

– Да я бы в первый же день спрятался в самом глубоком погребе и сидел бы там до самого принятия Кодекса. Терпеть не могу воевать.

– Вполне вероятно, – согласился Кофа. – Но даже вообразить страшно, какую компанию ты бы в этом погребе собрал. Уверен, что парочка бездомных фэтанов[141], вызванных каким-нибудь безответственным чародеем, выглядела бы милейшими домашними любимцами на фоне всех остальных.

Тут не поспоришь. Я и правда довольно общительный.

– А леди Тайяру Ката Королевский суд оправдал, – сказал Кофа. – Ни единого года в Холоми, даже к изгнанию ее не приговорили, хотя в ссылку тогда отправляли всех подряд, включая безобиднейших юных послушников, просто от греха подальше. Официальная версия, как я уже говорил, такова: леди Тайяра способствовала проведению Лотереи Смерти не по собственной воле, а под воздействием тайно наложенных на нее чар. Скандал был – ты не представляешь!

– А чего скандалить-то? Даже я знаю, что согласно Кодексу Хрембера, человек, совершивший преступление под воздействием чужого колдовства, не подлежит наказанию. Или тогда этого закона еще не было?

– Был. Совсем новенький, несколько дней назад принятый; впрочем, в Кодекс Хрембера он перекочевал из старого Королевского уголовного права и сюрпризом ни для кого не стал. Просто ведьму с такой репутацией, как у леди Тайяры довольно непросто вообразить насильственно околдованной; другие женщины Ордена Решеток и Зеркал, присутствовавшие на процессе в качестве обвиняемых, открыто опровергать судейскую версию не стали, но хохотали так, что стены тряслись. Отдельно забавно, что сама леди Тайяра пыталась протестовать, но ее и слушать не стали, сказали: большинство околдованных не знают, что с ними произошло, вы не исключение.

– Какой, однако, гуманный у вас был суд, – удивился я. – Странно, что хоть кого-то в Холоми отправили.

– Да не то чтобы такой уж гуманный, – усмехнулся Кофа. – С сегодняшней точки зрения его и особо справедливым-то не назовешь. Места в Холоми и правда экономили как могли, зато на пожизненное изгнание не скупились. Судьи, как и все остальные горожане так устали от Смутных Времен, что старались отправить в долгую, а еще лучше бессрочную ссылку как можно больше колдунов, не особо разбираясь, кто чего успел натворить. Но леди Тайяра – особый случай. В нее был влюблен ныне уже покойный сэр Хосама Аули, Старший Мастер Хранитель Королевской Печати, иными словами, личный доверенный секретарь Его Величества Гурига Седьмого, персона в ту пору настолько влиятельная, что остается только радоваться его полному равнодушию к большинству дел. Однако с леди Тайярой у него был страстный роман, задолго до описанных событий; кажется, еще в ту пору, когда она состояла в Ордене Посоха в Песке. Для нее, как я понимаю, незначительный эпизод, а для него – любовь всей жизни. Так иногда бывает.

– Бывает, – печальным эхом подтвердил я.

– По-человечески я Хосаму понимаю, – сказал сэр Кофа. – Однако общественное доверие к Королевскому Суду эта история изрядно пошатнула. Скандал был грандиозный, в городе циркулировали неубедительные, но приятно будоражащие воображение слухи о готовящемся поджоге здания суда, представители старых аристократических семей, служившие в Канцелярии Скорой Расправы, один за другим демонстративно подавали в отставку, а Магистр Нуфлин оживился и заново попытался протолкнуть свою вожделенную поправку о допустимости смертной казни в так называемых исключительных случаях. В конце концов Королю пришлось уволить нескольких судей и формально понизить в должности сэра Хосаму Аули; по уму, его следовало бы выгнать к Темным Магистрам, от греха подальше, но кто по доброй воле откажется от хорошего секретаря?

– А что леди Тайяра?

– Сразу после суда она покинула Соединенное Королевство и отсутствовала почти сто лет. Забавно, что, будь она признана виновной, примерно такой срок изгнания ей, по идее, и присудили бы. Стоило суетиться!

– А почему уехала-то? – удивился я. – Совесть замучила? Или Королевский секретарь ухаживаниями достал?

– Все гораздо проще, сэр Макс. В первые годы Эпохи Кодекса врагам Ордена Семилистника, будь они хоть трижды оправданы Королевским Судом, в столице, скажем так, не жилось. А если жилось, то недолго. Ясно, что доказать причастность адептов правящего Ордена к нескольким дюжинам внезапных смертей никто не брался. Не то чтобы поймать их за руку было невозможно, просто связываться не хотели. Но потом за дело наконец взялся Джуффин, а он, сам знаешь, виртуоз межведомственного шантажа. В результате нескольких раундов переговоров бедняга Нуфлин постарел примерно на три тысячи лет, Тайный Сыск получил некоторые дополнительные полномочия, необходимые нам для нормальной работы, а необъяснимых несчастных случаев с бывшими Магистрами стало на порядок меньше; я был бы рад сказать, что они совсем прекратились, но увы, до такой идиллии мы в ту пору не особо рассчитывали хоть когда-нибудь дожить.

– Мрак, – констатировал я. И, подумав, добавил: – Жуть.

Иногда я просто образец красноречия.

– Так или иначе, а леди Тайяра благоразумно покинула Ехо сразу после оглашения оправдательного приговора. А потому уцелела. Благо убивать на расстоянии в Семилистнике никто не умеет. По крайней мере, раньше не умели. Теперь-то за них взялся сэр Шурф. Даже думать не хочу, чему он может их научить.

– Дыхательной гимнастике, – усмехнулся я. – И возможно, искусству жрать слоеный пирог, не обронив ни единой крошки. Как он это делает, ума не приложу!

– Всего-то двадцать седьмая ступень Черной магии, – отмахнулся Кофа. – Ничего особо сложного, но все удовольствие от еды насмарку. Поэтому настоящие гурманы никогда не используют этот фокус. И тебе не советую. Подумаешь – крошки. Тоже мне беда.

– Ужас в том, что до принятия поправок к Кодексу, когда сэр Шурф был простым Тайным Сыщиком, вроде нас с вами, и колдовать для личных нужд вне специально предназначенных для магии помещений отказывался наотрез, крошек все равно не было. Ни одной грешной крошки, хоть ты тресни. Меня это натурально сводило с ума.

– Тем не менее, ты тогда как-то подозрительно быстро с ним подружился.

– Так именно поэтому. Когда что-то сводит меня с ума, я стараюсь с этим подружиться. Самый верный способ взять ситуацию под контроль.

Сэр Кофа одобрительно ухмыльнулся и принялся набивать трубку. Я спросил:

– А как вышло, что леди Тайяра, вернувшись, стала простым репетитором, а не получила в свое полное распоряжение кафедру в Королевском Университете или еще где-нибудь? Я имею в виду, если она настолько крупная величина?

– Была величина, – пожал плечами Кофа. – В долгой жизни есть некоторое неудобство: твои былые заслуги обесцениваются в твоем же присутствии. Жизнь-то не стоит на месте. Пока леди Тайяра искала силу в Орденах и колесила по Миру, наука ушла далеко вперед; полагаю, наверстать упущенное довольно нелегко. Впрочем, вполне возможно, она сейчас как раз занята каким-нибудь самостоятельным исследованием и несколько лет спустя снова удивит своих коллег. А жить меж тем на что-то надо: семейное имущество давным-давно поделено между правнуками. Да и сколько там было того имущества. По матери леди Тайяра происходит чуть ли не от Ульвиара Безликого, но наши аристократы, вопреки распространенному мнению, далеко не всегда богачи.

– Ясно, – кивнул я. – Ладно, не буду лишать ее заработка. Собственно говоря, даже если она научит Базилио высчитывать формулы убийства на расстоянии, никакого практического вреда от этого, готов спорить, не будет. Все-таки девочка только с виду человек. Чудовищам я как-то больше доверяю.

– Это совершенно естественно, – невозмутимо заметил сэр Кофа. – Все больше доверяют своим.

Нельзя сказать, что полученная информация исполнила меня симпатии к леди Тайяре Ката, но вечером глаза Базилио сияли как у влюбленных; связно говорить она при этом могла только о квадратных корнях – дрожащим голосом, с придыханием, так что мне захотелось срочно свести знакомство с парой-тройкой этих самых квадратных корней и проверить, так ли они хороши. Но по улицам они без присмотра не бегают, поэтому шансы мои были невелики.

В общем, я убедился, что Базилио действительно повезло с учительницей. И окончательно решил: раз так, пусть приходит. И Нумминориха за рекомендацию поблагодарил гораздо более искренне, чем намеревался. И на какое-то время выбросил эту историю из головы. Потому что, как я уже говорил, это было мое первое лето в Ехо после долгого отсутствия, я старался взять от него все и не рыдал от счастья по дюжине раз на дню только потому что даже этого не успевал.

* * *

– Мне это тоже не нравится, – сказал сэр Кофа Йох.

– Именно поэтому я вам и рассказал, – кивнул Трикки Лай. И спохватившись, поспешно добавил: – То есть не потому, что хотел вас расстроить, а потому, что…

– Устал расстраиваться в одиночку, – ухмыльнулся Кофа. – Это я могу понять.

– Может быть, вы и меня расстроите? – вежливо спросил я. – За компанию.

Вообще-то я зашел к Трикки, чтобы выпить с ним камры. И спросить, как у него дела. Не то чтобы я жить не мог без этой ценной информации, просто пришла его очередь. Когда приятелей у тебя примерно втрое больше, чем часов в сутках, приходится составлять четкий график ни к чему не обязывающих дружеских встреч. И строго его придерживаться, если не хочешь в один прекрасный день обнаружить, что куча народу считает тебя совершенно бессердечной свиньей.

Эти двое смущенно переглянулись. Натурально как дети, застуканные сверстником при поедании конфет – с одной стороны, считается, что надо делиться, с другой – самим мало, с третьей отказывать все-таки как-то нехорошо.

– Тебе, наверное, будет не особенно интересно, – наконец сказал Трикки Лай.

Другой бы на его месте сказал: «Это не по твоей части», но заместитель начальника столичной полиции – очень деликатный человек. Однако, что по моей части, а что нет, не ему решать. И не сэру Кофе. И даже не мне самому. Все, что мы можем, – это делать ставки, потому что никогда заранее неизвестно, где я сяду в лужу, а где спасу положение одним правильно поставленным вопросом. А где просто принесу удачу, как одноразовый ярмарочный талисман за пять горстей.

При этом в Доме у Моста у меня сложилась репутация крупного специалиста по непостижимому и неопределенному, которого к простым человеческим проблемам лучше близко не подпускать. И как всякая устойчивая репутация, она сильнее фактов: сколько бы так называемых «простых человеческих» проблем я ни решил, мои коллеги упорно считают это случайным совпадением. Зато если завтра за каким-то чертом понадобится отправиться в чужую Вселенную, населенную исключительно невидимыми демонами-людоедами, и уговорить их присягнуть на верность Его Величеству Гуригу Восьмому, все головы как бы невольно повернутся ко мне, и единственным человеком, сомневающимся в благополучном исходе этого мероприятия, буду я сам. Но меня быстро переубедят.

Вслух я все это говорить, конечно, не стал. Бороться с чужими заблуждениями – дело совершенно бессмысленное. Поэтому для подобных случаев у меня есть универсальный аргумент.

– Если уж так получилось, что я вошел в тот самый момент, когда вы обсуждали какую-то проблему, значит, судьбе угодно, чтобы я тоже был в курсе, – сказал я. – Вы как хотите, а лично я стараюсь ей не перечить. Характер у этой леди тяжелый. И убедительности ей не занимать.

Кофа и Трикки растерянно переглянулись. Они люди практичные и, готов спорить, задумываются о велениях судьбы не чаще, чем я о логарифмах. То есть только когда какой-нибудь вдохновенный псих слишком громко орет о них за окном.

– Лично мне для сэра Макса ничего не жалко, – наконец сказал Кофа. – Особенно проблем. Тем более, чужих.

– Мне и своих не жалко, – в тон ему ответил Трикки Лай. – Ни для кого. Забирайте все!

Я адресовал обоим вопросительный взгляд.

– Так что стряслось-то?

– На самом деле, я совсем не уверен, что оно вообще стряслось, – сказал Трикки. – Просто несколько прискорбных происшествий, строго говоря, даже не по нашему ведомству, полицию в таких случаях просто формально ставят в известность. Каждое из этих происшествий по отдельности выглядит вполне обычным, хоть и трагическим случаем, но в сочетании они производят на меня довольно странное впечатление.

– Понимаю, – нетерпеливо кивнул я, всем своим видом призывая рассказчика завязывать с увертюрой и переходить к делу.

Не то чтобы это помогло. Трикки чертовски обстоятельный.

– Штука в том, – начал он, – что в последние годы убийства в Ехо стали большой редкостью. И несчастных случаев со смертельным исходом тоже гораздо меньше. И даже от болезней, судя по поступающим в полицейский архив отчетам городских знахарей, стали умирать нечасто.

– Да, это действительно проблема. Надо же, никто не желает умирать! Целиком разделяю твое беспокойство, – я изобразил людоедский оскал, как я его себе представляю.

Обычно получается смешно, но сейчас сэр Кофа только с досадой поморщился. А Трикки совершенно серьезно сказал:

– Нет, что ты. Такое положение дел меня как раз совершенно устраивает. Нет ничего хорошего в том, чтобы все вокруг умирали.

Когда я разговариваю с Трикки Лаем, мне то и дело мерещится, что передо мной наскоро изменившая внешность Базилио. Ничего удивительного, все-таки он ее создатель[142]. Трикки тренировался в создании безобидных недолговечных иллюзий для детского утренника, нечаянно применил слишком высокую ступень магии и получил такой впечатляющий результат, что я до сих пор содрогаюсь, вспоминая нашу с Базилио первую встречу. Что, конечно, не помешало мне взять ужасающее чудовище под защиту и поселить его в собственном доме. Это, кстати, очень эффективный метод: хочешь перестать чего-то бояться – начинай его опекать.

Говорят, овеществленные иллюзии наследуют ум и характер своего создателя. Думаю, именно поэтому наша Базилио так легко улаживает любые житейские проблемы, разгадывает самые сложные головоломки и регулярно обыгрывает меня в «Злик-и-Злак». И несмотря на последнее обстоятельство, кажется мне ангелом, зачем-то спустившимся к нам с небес. Трикки Лай – точно такой же ангел. И чувство юмора у них обоих ангельское. В смысле большинство нормальных человеческих шуток эти двое не понимают, хоть стреляй. За последние полгода я прочел им столько лекций о природе комического, что составленный из них учебник пришлось бы разбить как минимум на два тома, но это, мягко говоря, мало что изменило. Я уже зарекся объяснять.

Поэтому я с неприсущей мне кротостью сказал:

– Разумеется, нет ничего хорошего в том чтобы все вокруг умирали. Своей абсурдной репликой я просто хотел тебя рассмешить. Не получилось. Извини, что перебил.

– Ничего страшного, – великодушно улыбнулся Трикки. – А ты извини, что я начал с описания общей ситуации, которую вы с сэром Кофой прекрасно знаете и без меня. Просто понимаешь, когда я только поступил на службу в Городскую Полицию, восемь внезапных ненасильственных смертей за полторы дюжины дней не вызвали бы у меня никаких подозрений. Время от времени с людьми случаются несчастья, это печально, но ничего необычного в этом нет, – так я тогда думал. Но теперь мне кажется, это как-то многовато.

Я вопросительно посмотрел на Кофу. Потому что в вопросах статистики городских происшествий я полный ноль. А он – эксперт.

– Мальчик совершенно прав, – подтвердил Кофа. – Восемь – это сейчас чуть ли не полугодовая норма. Впрочем, несчастных случаев со смертельным исходом у нас и прежде было немного. Все-таки основам магии люди более-менее обучены, умеют себя защитить. И внезапная смерть от болезни всегда была огромной редкостью. Знахари нынче далеко не такие кудесники, как в годы моей юности, но все равно, объективно говоря, неплохие. Плюс почти в каждой семье найдется какой-нибудь дед или бабка с полным погребом отличных самодельных микстур по древним лесным рецептам. Неизлечимые хвори, конечно, есть, но таких, чтобы больной до последней минуты не подозревал, что с ним происходит неладное, как-то не припоминаю. Разве только утрата Искры может показаться обычной усталостью, но лишь поначалу. И не о ней в наших случаях речь.

– Ясно, – кивнул я. – Значит, число происшествий резко выбивается из общей картины. Логично предположить, что в столице объявился какой-нибудь ловкач, способный замаскировать убийство под несчастный случай?

– Я тоже сразу об этом подумал, – кивнул Кофа. – Хотя, на первый взгляд, не похоже, что все происшествия дело одних рук. На одного обрушилась стена старого здания, предназначенного под снос, у другого, считавшего себя здоровым и полным сил, внезапно остановилось сердце, третья споткнулась в собственном доме и неудачно ударилась головой об острый выступ декоративной скульптуры… Что там еще, Трикки?

– Еще два падения – с лестницы и с крыши, роковая небрежность при работе с ядами, смерть от редкого заболевания крови, но без обычных симптомов, которые помогли бы вовремя ее распознать и начать лечение. И – вот буквально сегодня утром! – укус арварохского зайца клец…

– Чего?! – я ушам своим не поверил.

– Арварохского зайца клец, – повторил Трикки.

– Смертельно ядовитая тварь, – пояснил сэр Кофа. – Заяц клец опасней любого хищника, потому что очень труслив и от страха кусает всех подряд, особо не раздумывая. А противоядия от его укусов не существует, потому что ни в наших краях, ни в Уандуке ничего подобного, хвала Магистрам, не водится, а с точки зрения арварохцев смерть – не такая великая беда, чтобы придумывать, как от нее защититься.

– Но откуда этот грешный заяц взялся в Ехо?

– Это мы как раз сейчас выясняем, – вздохнул Трикки Лай. – Скорее всего, зайца привез какой-нибудь ловкий контрабандист по заказу самого покойного. В его доме живет довольно много экзотических животных, и слуги специально обучены уходу за ними.

– Сэр Аринама Кота, – кивнул Кофа. – В прошлом Старший Магистр Ордена Могильной Собаки, а ныне коллекционер живых редкостей… То есть был коллекционер. Нелепая смерть от нелепого хобби. Вот бедняга. А какой был когда-то блестящий, парадоксальный ум! И колдун совсем неплохой, особенно с учетом того, в какой бестолковый Орден его угораздило поступить…

– И какой непутевый Великий Магистр этому Ордену достался, – язвительно вставил я.

С Великим Магистром Ордена Могильной Собаки Махлилглом Аннохом у меня свои счеты. Он тоже, можно сказать, меня укусил[143]. С тех пор я сам ядовитый, не хуже арварохского зайца. Просто, в отличие от зайца, умею держать себя в руках. Иногда.

– Магистр как магистр. Знавал я и менее путевых, – усмехнулся Кофа.

– Вот это, кстати, удивительное обстоятельство, о котором я не успел вам рассказать, – встрепенулся Трикки. – Все покойные в свое время состояли в разных магических Орденах. То есть люди, надо полагать, опытные и умелые. Я, сами знаете, живу в Ехо всего несколько лет и магии учусь столько же. Но даже я в половине описанных случаев сумел бы себя защитить. Смягчить удар при падении, замедлить разрушение стены – ну слушайте, вообще не проблема! Насчет ядов, болезней и арварохского зайца не так уверен, но только потому, что в этой сфере у меня совсем нет опыта.

– Совершенно верно, – согласился сэр Кофа. – Обстоятельство не просто удивительное, а обескураживающее. Ты не упомянул об их прошлом, но я-то этих людей знаю – кого-то лично, остальных понаслышке. Беспомощными их никак не назовешь. Хотя, конечно, все можно списать на возраст и долгий перерыв в практике. Все они по разным причинам избежали изгнания, но находились под строгим надзором и знали об этом, а потому вели себя крайне осмотрительно. Что неплохо для законопослушного гражданина, но, будем честны, почти самоубийственно для колдуна.

– То есть лучше бы им было отправиться в ссылку? – спросил я.

– Вот именно. Жизнь показала, что регулярные, пусть даже безуспешные попытки колдовать вдали от Сердца Мира – отличная тренировка. Почти все изгнанники возвращаются в Ехо в прекрасной форме; многие, ты помнишь, доставляли нам проблемы, но по-человечески за них можно только порадоваться. Нет ничего хуже для мало-мальски способного колдуна, чем добровольный отказ от практики. А до недавних пор у оставшихся в столице не было особого выбора: не хочешь в тюрьму или ссылку – сиди смирно. Сам знаешь, до принятия новейших поправок к Кодексу бескорыстное колдовство для поддержания формы считалось точно таким же преступлением, как причинение реального вреда. И мы были вынуждены принимать меры.

– Я бы на их месте сам уехал, без всякого приговора, – сказал я. – Не обязательно на край Мира, а… – да хоть в тот же Уриуланд. Малдо рассказывал, колдовать там гораздо труднее, чем в Ехо, но кое-что вполне получается. А он был совсем неопытным новичком. Умелым колдунам, наверное, еще проще. И самые строгие запреты старого Кодекса касались только территории Угуланда. Да и нас там в любом случае нет. В смысле столичного Тайного Сыска. Чем не жизнь.

– Джуффин в начале Эпохи Кодекса то же самое всем советовал. Но мало кто его послушал. Для уроженца столицы, да еще и бывшего Орденского колдуна отъезд в провинцию – настоящая драма. Изгнание считали куда худшим злом, чем заключение в Холоми, а уж добровольно уехать решались единицы. На самом деле я могу это понять. Таков наш столичный снобизм: или ты живешь в столице Соединенного Королевства, или вообще непонятно, зачем родился на свет.

– Но магия же важнее! – упрямо сказал я.

– Это ты так думаешь. И правильно делаешь. Но для большинства колдунов старой школы важнее всего была не сама магия, а возможность покрасоваться на ее фоне. А то с чего бы у нас начались Смутные Времена. Не от скуки же, в самом деле.

– «От скуки» – это единственная причина, которую я худо-бедно смог бы понять.

Трикки, некоторое время слушавший нас с постепенно угасающим интересом, решил вернуть разговор к первоначальной теме.

– В общем, не нравятся мне все эти происшествия, – сказал он. – Но расследовать их своими силами не возьмусь. Для этого я недостаточно компетентен. Даже обосновать необходимость дополнительного расследования толком не сумею. Формально-то придраться не к чему, разве только контрабандистов за нелегальный провоз ядовитого зайца наказать – при условии, что мои ребята их вообще хоть когда-нибудь найдут; это, сами знаете, скорее вопрос везения, чем усердия… И вас официально просить о помощи не могу, нет у меня достаточно веских аргументов. Поэтому считайте, я просто частным порядком обратился в Тайный Сыск с жалобой на тревожные мысли и тягостные предчувствия. К вам, говорят, и с таким иногда приходят.

– Случается, – подтвердил сэр Кофа. – Можешь спать спокойно: теперь твои тревожные мысли будут допекать меня. И хотел бы выбросить их из головы, да не выйдет.

– Значит, на мою долю остались тягостные предчувствия, – вздохнул я. – Ладно, мне не привыкать. Подумаешь, парой-тройкой тягостных предчувствий больше. Переживу.

– Извините, – развел руками Трикки. – Но не мог же я промолчать.

– Еще как мог, – сказал ему Кофа. – Но не имел права. В твоей должностной инструкции черным по белому написано: руководство Городской Полиции обязано информировать Тайный Сыск обо всех подозрительных происшествиях, выходящих за пределы понимания. Я точно помню, сам ее когда-то для твоего начальника писал. Ему не помогло, зато тебе теперь пригодится.

– Слушайте, – сказал я Кофе, когда мы покинули кабинет Трикки и отправились на свою территорию. В смысле в трактир «Обжора Бунба», который все Тайные сыщики считают чем-то вроде дополнительного зала Общей Работы и используют соответственно. – Вы же совсем недавно рассказывали мне про Лотерею Смерти. А как это выглядело на практике? Я имею в виду, как умирали приговоренные ведьмами люди? Каким-то особенным образом? Ну там, например, голова взрывалась или в сердце невесть откуда появлялся остро заточенный кол?..

Кофа отрицательно помотал головой.

– Ничего такого не было. Я понял, к чему ты ведешь. Да, это обычно походило на несчастные случаи. Или на внезапную болезнь. Если бы имя жертвы не объявляли заранее, никому бы и в голову не пришло заподозрить намеренное убийство.

– Ничего себе совпадение, – присвистнул я. – Интересно, Базилио уже успела выучить все, что нужно для вступительных экзаменов? Потому что ее учительница…

– Не говори ерунду, сэр Макс, – отмахнулся Кофа. – Леди Тайяра никогда никого не убивала, а только высчитывала формулы, позволяющие выбрать правильный ритм чтения смертельного заклинания. У тебя, конечно, светлая голова, но ее часто подводит оптимистическая готовность работать с тем малым количеством информации, которым ты в данный момент располагаешь. Рассказал я тебе недавно про леди Тайяру Ката и Лотерею Смерти – все ясно, значит, это она.

– Я не говорю, что все ясно. Но если сходство с Лотереей Смерти есть, значит, имеет смысл разузнать, чем сейчас занимается леди Тайяра в свободное от уроков время. И с кем водит дружбу. Может, старые подружки объявились? Или, напротив, какой-нибудь юный гений. Почему нет?

– Потому что… – начал было Кофа, но умолк и неохотно согласился: – На самом деле разузнать действительно не помешает. Но это я сделаю сам. А ты, пожалуйста…

– Что нужно сделать? – встрепенулся я, заранее приготовившись совершить столько немыслимых подвигов, сколько понадобится. Потому не так уж часто сэр Кофа Йох просит меня о помощи. Практически никогда.

– В идеале ничего, – усмехнулся Кофа. – В смысле не трогай пока леди Тайяру. Одно из двух: или она ни в чем не повинна и нет смысла ее беспокоить, или она действительно ввязалась в скверную историю, и тогда важно не вспугнуть ее раньше времени.

– Это справедливо, – вздохнул я. – Но знали бы вы, как я теперь жалею, что до сих пор не выбрал времени пригласить ее на ужин и разобраться, что она за человек.

– Ну и разбирайся на здоровье, кто тебе не дает, – пожал плечами Кофа.

– Так вы же сами сказали, чтобы я ее не трогал.

– Я имел в виду, что тебе не следует со скандалом увольнять леди Тайяру и тут же волочь ее на допрос. А ужин – совсем другое дело. В некотором смысле, это просто долг вежливости: все родители и опекуны учеников время от времени приглашают учителей в какой-нибудь приличный трактир, чтобы поговорить об успехах, проблемах и, конечно, о погоде. В первую очередь о погоде. Если ты не готов обсуждать погоду, ужин лучше вообще не затевать.

– Ну что вы. Такая благодатная тема.

– Только имей в виду, у нас, в Ехо, принято быть недовольным погодой, какой бы хорошей она на самом деле ни была. Хвалят погоду исключительно недавно перебравшиеся в столицу провинциалы. Это дурной тон.

– Но я и есть недавно перебравшийся в столицу провинциал. Полудикий варвар из Пустых Земель, отставной царек кочевого племени, неужели вы забыли эту прекрасную легенду? Теперь она мне только на руку: лето в этом году совершенно идеальное. Солнечных и пасмурных дней почти поровну, дожди исправно идут по утрам, когда я сплю, а закаты дают такие, словно на небесах принимают экзамены у выпускников Тарунских художественных мастерских. Мне просто не к чему придраться.

– Все-таки отсутствие хорошего воспитания не скроешь, как ни старайся, – усмехнулся сэр Кофа. – Если однажды меня по какому-нибудь роковому недоразумению пригласят в приличное общество, я тебя с собой не возьму. Опозоришь, я и моргнуть не успею.

– Еще как опозорю, – подтвердил я. – Будьте уверены. К Нумбанскому пророку можно не ходить.

* * *

Поскольку приглашения в приличное общество от Кофы хрен дождешься, позор мне пришлось организовывать собственными силами. Отменять заранее назначенные встречи, забирать назад данные обещания, многословно извиняться перед пострадавшими, сулить им взамен бесконечное счастье человеческого общения со мной в любое удобное им время, а еще договариваться с хозяином недавно открывшегося на Удивительной улице и сразу вошедшего в моду трактира «Радость Хлеви Макката[144]» об отдельном столе на двоих. Вообще-то места там сейчас заказывают заранее, причем не накануне визита, а чуть ли не за полдюжины дней, но мне, конечно, проще, чем большинству желающих. Все-таки двадцать какое-то место в списке самых опасных людей в столице Соединенного Королевства, не менкал чихнул.

Иногда моя сомнительная слава приносит практическую пользу. Вот и сейчас хозяин «Радости Хлеви Макката» твердо пообещал, что сможет принять меня и мою гостью за три часа до полуночи. На такую удачу я не особо надеялся: в это время почти во всех столичных трактирах аншлаг, а уж что творится в модных заведениях, страшно вообразить.

Леди Тайяру приглашение на ужин не насторожило и даже не удивило. Но и не особо обрадовало. Надо – значит надо, – было написано на ее лице. И название новомодного трактира не произвело на учительницу никакого впечатления. Только и сказала: «Всегда почему-то была уверена, что в честь Хлеви Макката назван остров, а оказалось, всего лишь трактир», – рассеянно выслушала мои объяснения насчет скорби и радости, равнодушно кивнула: «Вот оно как. Ну, хорошо. Я рада за Хлеви».

Бесстрастное выражение снисходительно покорившегося обстоятельствам стоика не покидало ее лица, пока мы ехали через Старый Город. Вообще-то я привык, что люди, впервые оказавшиеся в моем амобилере в качестве пассажиров, довольно бурно реагируют на мою манеру езды. Одни восхищаются слишком большой по здешним меркам скоростью, другие откровенно пугаются, третьи делают вид, что им все нипочем, но их выдают плотно сжатые губы и побелевшие костяшки намертво вцепившихся в сидение пальцев. И мне это, конечно, нравится.

Я вообще люблю выпендриваться, тут ничего не поделаешь. Всякий человек выдается себе с большим набором разнообразных, зачастую противоречивых свойств, и нельзя взять только наиболее привлекательную часть, отказавшись от всего остального. Поэтому я, что со мной ни делай, до конца своих дней буду стараться пустить как можно больше сверкающей пыли в широко распахнутые глаза окружающих, хотят они того или нет.

Однако леди Тайяра Ката оказалась совершенно невосприимчива к моей пыли, так уж мне с ней не повезло.

Не повезло, впрочем, не только мне, но и Удивительной улице, застроенной шедеврами наших Новых Древних архитекторов. На этот уникальный архитектурный ансамбль, в одночасье сделавший пустынный заброшенный географический центр Ехо самым модным районом города, ежедневно съезжаются поглазеть не только столичные жители и любопытствующие провинциалы, но и ценители искусств из других стран. Некоторые по несколько дюжин дней на корабле болтаться готовы ради феерического зрелища, а леди Тайяра бровью не повела. Даже на дом нашего сэра Мелифаро, представляющий собой что-то вроде гигантской пространственной головоломки, собранной из разноцветных кубиков неправильной формы, посмотрела без особого интереса.

– А куда мы приехали? – флегматично осведомилась она после того, как я припарковал амобилер неподалеку от «Радости». – Мне кажется, я никогда прежде тут не была.

– Это центр Ехо, – объяснил я. – Пространство между Старым и Новым городом.

– Правда? Надо же, а мне показалось, мы совсем недолго ехали. И довольно медленно, да?.. Извините, иногда я бываю несколько рассеяна, – поспешно добавила леди Тайяра, увидев, как я переменился в лице от столь возмутительной клеветы. – Это не должно вас обижать. А как называется улица?

– Удивительная улица. Не далее как минувшей осенью ее выкупили и целиком застроили Новые Древние Архитекторы. Вы наверняка читали об этом в газетах.

– В газетах? – нахмурилась она. – А-а, погодите, вспомнила! Вы имеете в виду большие аккуратно сложенные листы очень тонкой дешевой бумаги, на которых пишут… в общем, что-то пишут. И рисуют. И потом продают на центральных улицах, да?

– Совершенно верно, – кивнул я, изо всех сил стараясь сохранять хоть какое-то подобие невозмутимости. Потому что встретить жительницу столицы Соединенного Королевства, которая ни разу в жизни не держала в руках газету, чудо покруче внезапного низвержения в Хумгат, остановки Мира, прогулки по Мосту Времени, пробуждения Духа Холоми, прибытия корабля, битком набитого белокурыми арварохскими воинами в гремящих доспехах, насморка у сэра Джуффина Халли и вообще всего, что я успел повидать на своем веку.

– Мне давно следовало ознакомиться с этим любопытным новомодным явлением, – сказала леди Тайяра. – Но до сих пор как-то руки не дошли.

После столь обезоруживающего признания я начал прикидывать, не придется ли мне объяснять этой чудесной женщине, что еду следует класть в рот, предварительно разделив на небольшие части. Но нет, обошлось. Столовыми приборами она орудовала со столь непринужденным изяществом, что я немедленно почувствовал себя тем самым варваром из Пустых Земель, за которого меня столько лет успешно выдавали. Что на самом деле удивительно, я даже для варвара чересчур неуклюж, – думал я, зачарованно уставившись на руки леди Тайяры, творившие с ножами и вилками настоящие чудеса, пока их хозяйка думала о чем-то своем, все с тем же отрешенным выражением лица, которое демонстрировала мне весь вечер.

– У меня есть предложение, – внезапно сказала она. – Давайте будем считать, что мы уже поговорили о погоде, возможном скачке цен на ташерские пряности в связи с неурожаем букиви, новом репертуаре Екки Балбалао и о чем там еще положено говорить. Все равно в этих вопросах я совершенно не разбираюсь и ничего интересного вам не скажу. Лучше сразу перейти к делу.

– Я и сам не особо разбираюсь в этих вопросах, – кивнул я. – Кроме погоды, но мне как раз недавно объяснили, что хвалить ее – дурной тон, а ругать погоду я пока не выучился. Зато про букиви я даже не знал, что оно растение. Хотя однажды случайно принял участие в ограблении ташерского корабля, который это самое букиви перевозил[145]. Но этот приятный эпизод не помог мне постичь растительную природу драгоценного груза. Я почему-то был совершенно уверен, что букиви добывают из горной породы, как какой-нибудь минерал. Что же касается Екки Балбалао, о нем мне известно только, что в конце зимы его чуть не похитили поклонницы из Леопоньи. Но, хвала Магистрам, обошлось.

– Вы это серьезно? – изумленно спросила леди Тайяра. – Про Екки Балбалао? И про ограбление корабля?

– Совершенно серьезно, – кивнул я. – Хотя, положа руку на сердце, ташерцев я лично не грабил, а терпеливо ждал, когда эта скукотища закончится, и можно будет плыть дальше. Но важно сейчас не это, а то, что мы с вами уже благополучно обсудили все обязательные темы. И теперь можем с чистой совестью приступать к более интересным вещам.

Леди Тайяра посмотрела на меня, словно впервые увидела. И вдруг расхохоталась, да так громко, что взоры всех собравшихся приобщиться радостей скорбного Хлеви Макката гурманов невольно обратились к нам. Но на это ей явно было плевать.

– Слушайте, – отсмеявшись, сказала она, – да вы, оказывается, отличный собеседник! Напомните, пожалуйста, кто вы? В смысле как вас зовут?

А я-то считал себя такой одиозной фигурой. Раз увидишь, всю жизнь будешь вспоминать. И внукам рассказывать, с каким великим человеком однажды свела судьба.

Так мне и надо.

– Макс, – сказал я. И повторил: – Сэр Макс, к вашим услугам.

Ее это совершенно не впечатлило. Можно подумать, в столице Соединенного Королевства каждого второго так зовут.

– Не возражаете, если я не стану добавлять, что вижу вас как наяву? – спросил я. – Просто мы с вами уже однажды знакомились. И не то чтобы очень давно. Если не верите, у меня есть свидетельница.

– Не серчайте, – улыбнулась леди Тайяра. – Я помню, что мы были представлены, просто у меня скверная память на имена. Заранее предупреждаю: я потом наверняка снова забуду, как вас зовут. И еще не раз переспрошу.

Я внезапно исполнился великодушия. Видимо, от растерянности.

– Ничего страшного. На самом деле у меня самого с именами тоже не очень складывается. Знакомых еще худо-бедно запоминаю, зато с авторами книг и заклинаний просто беда. Иногда хочется щегольнуть красивой формулировкой, а вместо этого блеешь беспомощно: «Заклинание бахана… бахага…»

– Заклинание Бахамгаму[146]? Вы его имели в виду? – внезапно нахмурилась моя собеседница. – По-моему, редкостная пакость. Не люблю лезть с непрошеными советами, но, поверьте моему опыту, не стоит его применять.

– Не буду, – пообещал я. – Мне его и разучивать-то лень. Ужасно громоздкое. И, в сущности, глупое. Люди обычно и так боятся смерти, зачем их дополнительно ею пугать?

Леди Тайяра удовлетворенно кивнула, словно мы только что достигли согласия по самому важному жизненному вопросу. Предложила:

– Давайте поговорим о Базилио. Вы же за этим меня пригласили? Она очень умная и способная девочка. У нее удивительно светлая голова. Пожалуй, даже получше, чем была у меня самой в ее возрасте.

Это, конечно, бесспорно. Хотя бы потому, что Базилио еще нет и года. Есть только один способ стать выдающимся мыслителем в столь нежном возрасте: не рождаться человеческим младенцем, а внезапно возникнуть из небытия более-менее сложившейся личностью. Но этого я говорить не стал. И не потому, что не хотел шокировать учительницу, это я бы как раз с удовольствием. Просто не хотел обесценивать достоинства Базилио. Она даже для шестидесятилетней[147] девицы, какой выглядит, редкостная умница.

– Буду с вами откровенна, – продолжила леди Тайяра. – В моих интересах продолжать заниматься с Базилио. Меня более чем устраивает оплата и радует общение с ученицей; последнее в моей практике случается не так часто, как хотелось бы. Но если вы стеснены в средствах, имейте в виду, продолжать оплачивать мои услуги не обязательно. Подготовить девочку к поступлению в Королевский Университет сможет любой обычный педагог, знающий программу. А это примерно в четыре раза дешевле. Было бы нечестно утаивать от вас эту информацию.

Вообще-то об огромном жалованье Тайных Сыщиков в столице ходят легенды. И это тот редкий случай, когда они почти не врут. Но в словах леди Тайяры не было и тени сарказма, только самоотверженная готовность пожертвовать своими насущными интересами ради сохранности моего предположительно тощего кошелька.

– Большое спасибо, – вежливо поблагодарил я. – Все в порядке, я не очень стеснен в средствах. Мне кажется, Базилио нравится с вами заниматься, поэтому я бы предпочел оставить все как есть.

– Очень хорошо, – кивнула она. – Мне было бы жаль потерять такую блестящую ученицу. Поначалу я даже растерялась, когда обнаружила, что с ней мне не нужно высчитывать и неукоснительно соблюдать индивидуальный ритм объяснений, достаточно просто связно излагать какие-то базовые вещи, остальное она схватывает сама.

– Индивидуальный ритм объяснений? – переспросил я. – Что за ритм такой?

Я еще договорить не успел, как вдруг понял, о чем речь. Со мной так часто бывает: обрывки краем уха услышанной информации вдруг складываются в ясную картину. Довольно полезная особенность мышления; жаль только, что случаются такие озарения не по заказу, а когда сами пожелают. Сиди потом как дурак и гадай, как много важных вещей до тебя так и не дошло.

– То есть обычно вы высчитываете индивидуальный ритм объяснений для каждого ученика? – спросил я. – Как раньше высчитывали особый ритм чтения заклинаний для Лотереи Смерти? Только сейчас у вас цель не убить, а научить?

Выпалил все это и тут же проклял себя всеми мыслимыми проклятиями. Ну то есть не всего себя целиком, а только свой бестолковый длинный язык, не желающий оставаться за зубами, сколько его об этом ни умоляй. Ведь давал же себе честное слово не упоминать в разговоре об этой грешной лотерее, даже не намекать. И даже наивно верил, что у меня получится. Все как всегда.

Но леди Тайяра и бровью не повела. Упоминание о Лотерее Смерти совершенно ее не смутило.

– Верно, – подтвердила она. – Забавно, кстати, что подбирать эффективные обучающие ритмы оказалось гораздо трудней, чем убийственные.

– Вероятно, – мрачно сказал я, – из этого вашего наблюдения следует печальный вывод: большинству людей проще внутренне согласиться с необходимостью умереть, чем с новыми знаниями.

– Надо же, вы ловите на лету! – обрадовалась леди Тайяра. – Обычно родители учеников не понимают, в чем суть моего метода, сколько ни объясняй. Смотрят подозрительно, явно гадают, не шарлатанка ли я. И даже блестящие результаты их далеко не всегда успокаивают. Не то чтобы меня это всерьез печалило, но встретить понимающего собеседника – приятный сюрприз. Так вы, получается, знаете, кто я?

– Только в самых общих чертах, – осторожно сказал я. – Орден Посоха в Песке, Орден Решеток и Зеркал, трактат «Дробные степени силы»…

– Вот очень жаль, что вы знаете меня именно с этой стороны! – воскликнула леди Тайяра.

Лицо ее обрело столь страдальческое выражение, что я принялся заново проклинать свой болтливый язык. Зачем было упоминать эти дурацкие Ордена?..

– «Дробные степени силы» – мой несмываемый позор, – призналась леди Тайяра. – В основе этой работы лежит чудовищная, до смешного нелепая ошибка, причем даже не математическая, просто логическая. Настолько очевидная, что я теперь не понимаю, как могла ее совершить. И куда смотрел ученый совет Королевского Университета, принимая решение о публикации трактата? Впрочем, глупо перекладывать ответственность на других людей, которые если чем и провинились, то всего лишь недостаточно критичным отношением к так называемым авторитетам.

Я не стал признаваться, что не читал этот грешный трактат, а если бы и читал, то в лучшем случае порадовался бы наличию в нем знакомых букв и знаков препинания. Когда правда подозрительно похожа на неумелое утешение, лучше оставить ее при себе.

– В то время я считала главным делом своей жизни магию, а не науку, поэтому легко пережила провал, – сказала леди Тайяра. – Даже не предприняла никаких усилий, чтобы уничтожить все экземпляры трактата, хотя теоретически могла бы это организовать. Влиятельных друзей, готовых помочь в любом затруднении, у меня тогда хватало. Но я не стала суетиться. Думала, все равно этот нелепый трактат скоро забудут. Однако прошло почти триста лет, а я до сих пор постоянно встречаю людей, которые помнят меня именно как автора «Дробных степени силы». Причем большинство наивно считают мою работу остроумной, парадоксальной и даже «блестящей». Ох, как стыдно! Я чувствую себя настоящей шарлатанкой на фоне молодых ученых коллег.

– Так вы поэтому не вернулись в Королевский Университет? – спросил я.

Но леди Тайяра неожиданно улыбнулась и отрицательно помотала головой.

– Конечно, нет! Если бы мне вдруг понадобилась университетская кафедра, я бы ее, будьте покойны, получила. Но мой метод обучения пока годится только для индивидуальных уроков. А для меня сейчас нет ничего важнее. Вы только вдумайтесь: оказывается, тупых, неспособных к обучению людей не бывает. Если человек плохо усваивает знания, это означает, что его внутренний ритм требует иного изложения материала. Причем речь даже не о способах раскрытия темы и не о количестве отведенных для учебы часов, а всего лишь о темпе и ритме речи преподавателя. И, кстати, о правильно выбранном времени занятий. У меня есть один ученик, с которым зимой приходилось заниматься после полуночи, а летом, наоборот, рано утром и только в ветреные дни. Его выгнали за неуспеваемость из полутора дюжин школ, даже считать на пальцах толком не научив, а оказалось, у мальчика отличная голова – когда рядом находится человек, способный ее включить.

– Ничего себе! – восхитился я. – То есть кого угодно можно научить чему угодно? Но только при условии, что учительницей будете вы? С другими преподавателями у ваших подопечных, как я понимаю, нет шансов?

Леди Тайяра укоризненно покачала головой.

– Ну что вы. Тогда в моем репетиторстве не было бы смысла. Подготовить человека к вступительным экзаменам в Университет, чтобы он вылетел оттуда после первого же семестра? И толку? Брать за это деньги – все равно что их красть. Нет, в том и состоит ценность моего метода, что в процессе обучения я постепенно расширяю возможности ученика, перестраивая его внутренний ритм до более-менее универсального. И после определенного числа уроков – кому-то достаточно дюжины, с другими приходится заниматься годами – мои ученики обретают способность эффективно усваивать знания в обычном режиме. Это, как вы понимаете, не только школьной и университетской программы касается. Вся наша жизнь бесконечный процесс обучения. И, будем честны, для каждого из нас существуют области, в которых учеба дается очень нелегко.

– Да не то слово! – с чувством подтвердил я.

– Так вот, – торжествующе заключила леди Тайяра, – хорошая новость заключается в том, что это преодолимо. Даже меня можно научить… ну, скажем, управлять амобилером и варить суп. Теоретически. На практике пока некому.

– Слушайте, так получается, вы изобрели лекарство от тупости? Даже не знаю, что может быть полезней для человечества. Как его часть, я заранее ликую. Скоро вокруг не останется ни одного безнадежного дурака. Только бы дожить до этого прекрасного дня!

– Надеюсь, что так и есть, – серьезно сказала леди Тайяра. – Если все получится, как я задумала, через несколько сотен лет в Мире станет гораздо больше приятных собеседников. А что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость? Но пока об этом рано говорить. Я создала свой метод совсем недавно, и двадцати лет не прошло. Теперь мне нужна практика. Еще хотя бы дюжина лет разнообразной практики, после этого можно будет обнародовать мою методику для подготовки других учителей. Но знаете, положа руку на сердце, я уже сейчас не сомневаюсь в успехе. У меня определенно получается, метод работает, расчеты неизменно оказываются верны. И это не спишешь на простую удачу. И на мой талант педагога тоже не спишешь, потому что на самом деле я более чем посредственный педагог – я имею в виду, если учить по старинке, не прибегая к моему методу. Это я знаю точно, потому что и раньше, путешествуя по Миру, иногда зарабатывала уроками. Вернее, пыталась ими зарабатывать, ничего путного из этого не выходило. Мне не хватало терпения и умения объясняться простыми словами. Только с очень умными и талантливыми детьми вроде вашей Базилио как-то могла поладить. Но они бы и без меня легко обошлись.

– Так получается, занятия с Базилио для вас бесполезны? – спросил я. – В смысле для развития вашего метода. Если она и без специального ритма все понимает…

– Зато занятия с ней приносят мне радость, – улыбнулась леди Тайяра. – Это тоже ценно. Я люблю умных людей, а она на редкость умна. И, мне кажется, довольно одинока, как все слишком умные дети. Иногда я практически узнаю в ней себя. Те же парадоксальные идеи, внезапные озарения, железобетонная логика и странные шутки с совершенно серьезным лицом, явно рассчитанные на то, чтобы не насмешить, а шокировать собеседника.

– Странные шутки? – удивился я. – Это какие же?

Я не стал говорить, что от Базилио и обычных-то шуток не дождешься. Я уже давно понял, что людей, которых считаешь близкими, обычно знаешь гораздо хуже, чем всех остальных. А Базилио даже не близкий человек, а близкая овеществленная иллюзия, существо зыбкое, переменчивое и загадочное. Магистры ее знают, как она ведет себя с другими людьми.

– Вообще-то, я не считаю правильным обсуждать поведение своих учеников с их родственниками, – нахмурилась леди Тайяра. – Но ничего не поделаешь, уже проговорилась. С другой стороны, возможно, вам полезно будет узнать о проблемах Базилио. Только, пожалуйста, не пересказывайте ей мои слова.

– Ни в коем случае. Даже не намекну.

– Базилио зачем-то постоянно называет себя чудовищем, – понизив голос, сообщила леди Тайяра. – Для такой красивой девочки довольно странная идея, согласитесь. Насколько я знаю подростков, обычно подобные абсурдные шутки свидетельствуют о недостатке внимания и невозможности найти понимание у близких.

– Насчет подростков вам виднее, – согласился я. – Но в случае Базилио это свидетельствует только о том, что она с вами достаточно откровенна.

– Что вы имеете в виду?

– Что Базилио и есть самое настоящее чудовище. Результат неосторожного колдовства. Строго говоря, просто овеществленная иллюзия, по счастливому стечению обстоятельств оказавшаяся долговечной. Мне в свое время даже специальную лицензию на ее содержание в доме пришлось получать. Видели бы вы, как она в ту пору выглядела! Рыбье туловище на человеческих ногах, голова индюка, еще и лисий хвост в придачу. Я довольно легко с ней поладил, но только потому, что большую часть жизни страдал от ночных кошмаров и с тех пор легко прощаю ближним любые недостатки внешности, при условии, что они не пытаются меня съесть. Однако потом нам удалось придать чудовищу человеческий облик, и ее жизнь более-менее наладилась. Базилио с самого начала очень хотела стать человеком. В смысле выглядеть, как человек. И она совершенно права, в таком виде жить среди нас действительно гораздо удобней.

– Но это нево… – начала было леди Тайяра.

– Ну вы же ученый, – сказал я. – И к тому же колдунья. А значит должны понимать, что «невозможным» называют все, выходящее за рамки коллективного опыта. При том что значение для каждого из нас имеет только индивидуальный. И уж его-то границы расширяются практически ежедневно, по крайней мере, если правильно организовать свою жизнь.

– Наверное, вы правы, – растерянно согласилась она. – Но все-таки чудовище с головой индюка – это как-то чересчур. Хотя, похоже, вы меня не обманываете. Обычно я чувствую, когда мне лгут.

Ничего удивительного, вранье даже я обычно чувствую. Не потому что как-то специально этому учился, просто обостренная чувствительность, похоже, почти неизбежный этап развития всякого мага. В какой-то момент это с тобой случается, и делай, что хочешь. Довольно противное на самом деле ощущение, похожее на тяжесть во лбу. Плюс утрата некоторых приятных иллюзий; впрочем, к этому мне как раз не привыкать.

– Было бы о чем врать, – сказал я. – История-то вполне общеизвестная. Правда, газеты, которых вы все равно не читаете, о ней не писали, спасибо моим друзьям, вовремя успевшим наложить на эту тему полный запрет. Но огласку история о чудовище, живущем в Мохнатом Дома, все равно получила. В этом городе всегда умели узнавать новости без помощи журналистов. А сплетничать никому не запретишь.

– Расскажите мне, как это получилось, – попросила леди Тайяра. – Лучше узнать из первых рук, чем собирать сплетни. А я теперь не успокоюсь, пока все не выясню. Вышло так, что я почти ничего не знаю об овеществлении иллюзий. Никогда не занималась подобными практиками, только краем уха слышала, что они есть. И теперь умираю от любопытства, научного и… в общем, не только научного. Обычного человеческого, каюсь. Но сделать с собой ничего не могу.

Ничего лучше она и выдумать не могла. Всякий, кто просит меня рассказать какую-нибудь историю, а потом слушает, открыв рот, навсегда получает ключ от моего сердца. Я люблю рассказывать. И, мне кажется, умею это делать. Чего я не умею, так это вовремя останавливаться, поэтому вместо одной истории слушатель обычно получает полторы дюжины. И что я действительно ценю в своих жертвах, так это неослабевающий интерес.

В этом смысле леди Тайяра оказалась настоящим совершенством. Интерес, с которым она слушала мою болтовню, походил на настоящую страсть. Впрочем, он и был хорошо знакомой мне разновидности страсти – к познанию, которое безгранично, а человек, будь он хоть четырежды могущественный колдун, способный продлить свою жизнь на тысячелетия, на его фоне обескураживающе мал. Но все равно стремится вместить в себя бесконечное разнообразие Мира – упихнуть, утрамбовать и тут же потребовать добавки. И эта ненасытность кажется мне самым прекрасным, что в нас, людях, есть.

«Радость Хлеви Макката» мы с леди Тайярой покинули не просто последними, а уже после того, как отчаявшиеся дождаться нашего ухода слуги вымыли все столы и подмели пол; впрочем, их возня не побудила нас подняться и уйти. Не то чтобы я с неуважением относился к их праву закончить работу хотя бы через два часа после полуночи, если уж раньше не вышло. Просто когда я увлеченно вещаю, ничего вокруг себя не вижу. А о существовании времени вообще забываю напрочь. Какое может быть время? Кто такую нелепую ерунду придумал? Зачем нам оно?

Что касается леди Тайяры, она забыла не только о времени, но даже о еде и вине. Отчасти это спасло ситуацию: когда трактирщик понял, что мы вполне способны просидеть до утра, он вежливо предложил закупорить нашу бутылку, чтобы мы могли забрать ее с собой. Его вмешательство в разговор вернуло меня на землю – ровно настолько, чтобы осведомиться, который час. Ответ привел меня в чувство окончательно и бесповоротно. Надо же, был уверен, мы хорошо если часа полтора тут просидели. А оказалось, пять.

Поэтому про Красную Пустыню Хмиро, легендарный призрачный город Черхавлу, Источник Боли и полет над Великим Средиземным Морем на пузыре Буурахри я вещал уже в амобилере. Даже ехал по такому случаю совсем медленно, чтобы успеть довести историю до более-менее логического конца. Успел, причем был на удивление точен. Сказал: «А Пузырь Буурахри мы передали полиции для патрулирования города, сами небось каждый день их в небе видите», – и остановился возле небольшого двухэтажного дома на улице Злобных Замков. Высокий класс.

– Это же ваш дом? – спросил я.

Некоторое время леди Тайяра оглядывалась по сторонам с таким характерным выражением «откуда мы пришли? кто мы? куда мы идем?» – которое я регулярно вижу в зеркале по утрам, но наконец кивнула:

– Зеленый – значит мой. Он тут такой один.

Однако покидать амобилер она не спешила. Сидела, молчала, собиралась с мыслями. Наконец сказала:

– Я вам очень благодарна. И даже не столько за прекрасно проведенный вечер, сколько за… Не знаю, как сформулировать, но у меня такое ощущение, что вы подарили мне целый Мир.

– Ну что вы, – растерялся я. – Какой там Мир. Всего лишь несколько историй.

– До сих пор я и вообразить не могла, что чужая жизнь может быть настолько интересной, – объяснила леди Тайяра. – Я думала, все самое важное происходит со мной, точнее, в моей голове, остальное – пустяки, незначительная суета, посторонний шум, не заслуживающий внимания. И вдруг оказалось, что с каждым незнакомцем… ладно, предположим, не с каждым, но с некоторыми людьми могут происходить совершенно невероятные вещи! А некоторые события и поступки могут быть не менее важны, чем идеи. А душевные и чувственные переживания исполнены такого же, если не большего смысла, чем работа мысли. И это… Понимаете, для меня это все меняет. Абсолютно все.

– Пожалуй, понимаю, – сказал я.

И даже не то чтобы соврал.

Я никогда не был великим знатоком человеческих душ. Фраза «сэр Макс прекрасно разбирается в людях» одно время была любимой шуткой моих коллег и перестала звучать при каждом удобном случае только потому, что всем надоела. А актуальности она, боюсь, до сих пор не утратила.

Но сейчас я, пожалуй, действительно понял леди Тайяру – всю, целиком. Разрозненные сведения о ее жизни, почерпнутые из рассказа сэра Кофы, как-то сразу встали на места, сложились в единую, непротиворечивую картину. Ясно теперь, почему она так легко бросила семью и карьеру ради поступления в магический Орден, а потом и этот Орден ради другого, не факт что «лучшего», просто нового, а значит, гораздо более интересного. И с каким невинным энтузиазмом помогала коллегам проводить Лотерею Смерти, радуясь возможности проверить на практике свои идеи про индивидуальный внутренний ритм. Нормальный подход для того, кто ощущает настоящей реальностью напряженную работу собственного ума, а все остальное многообразие жизни – всего лишь невнятной пляской неведомо чьих теней.

Удивительно, конечно, бывают устроены некоторые люди. Но еще удивительней, что я, сам того не желая, всего за несколько часов болтовни сумел привести эту почти незнакомую женщину к полной смене концепции. То ли я и правда настолько хороший рассказчик, то ли леди Тайяра давным-давно сама от себя устала и была готова ухватиться за любой повод начать новую жизнь. Так тоже бывает, а может быть, вообще только так и бывает – если, конечно, не применять специального колдовства.

Я вроде не применял.

– И все равно я уже снова забыла, как вас зовут, – вдруг заключила леди Тайяра и рассмеялась так звонко, что я невольно посочувствовал спящим за распахнутыми по случаю теплой летней ночи окнами жильцам соседних домов. С другой стороны, смех – далеко не худшее, что можно услышать за окном. Если меня приговорят до конца жизни ежедневно просыпаться от шума на улице, пусть это будет именно смех.

– Да Магистры с ним, с именем, – сказал я. – При следующей встрече напомню. А сейчас не имеет смысла, к утру все равно забудете.

– Ваша правда, – согласилась леди Тайяра. – Имя наверняка забуду. Но все остальное – нет. Такое сокровище эти ваши истории! Буду теперь смотреть по сторонам и думать о каждом прохожем: возможно, у этого человека тоже есть сокровенный клад невероятного опыта. Или даже он сам – клад.

* * *

– Так и сказала, – подтвердил я. – «Возможно, каждый человек – клад». По-моему, довольно неожиданный вывод. И совершенно несправедливый. Чудищу из залива Ишма меня скармливали, и по Красной Пустыне Хмиро от наваждений тоже я удирал, а не чужой дядя. И мертвых разбойников ловил сам, своими руками. Но высоко ценить она теперь почему-то будет совершенно посторонних людей, причем всех без разбору. Ты не представляешь, как я этому рад.

– Да почему же, вполне представляю. Твои амбиции слишком велики, чтобы их можно было удовлетворить обычным признанием заслуг. Тебе подавай ежедневные изменения Мира – в твоем вкусе, по твоим лекалам и при твоем деятельном участии. Но радикальное изменение одной отдельно взятой чужой картины мира тоже сойдет. Иногда. Разнообразия ради.

Я не стал спорить с этим утверждением. Во-первых, сэр Шурф Лонли-Локли знает меня лучше, чем я сам, и это не комплимент его проницательности, а просто житейский факт. А во-вторых, грех это – спорить с человеком, который явился к тебе среди ночи специально чтобы отдохнуть от примерно статридцатидвухчасового рабочего дня. Все что можно сделать с таким несчастным – вытащить на крышу, достать из Щели между Мирами кружку чая с ромом, который он любит больше, чем все остальные напитки, вместе взятые, и рассказать, что у тебя происходит. Да и то при условии, что твои дела идут более чем неплохо. Жаловаться в такой момент на проблемы это, пожалуй, даже хуже, чем спорить по пустякам.

Впрочем, проблем у меня, хвала Магистрам, действительно не было. По крайней мере, не прямо сейчас.

– Вроде бы ты говорил, Малдо дал тебе ключи от своего Дворца Ста Чудес, – вдруг сказал Шурф, отставив в сторону опустевшую кружку.

– Не ключи, но что-то вроде того. На самом деле он просто лично познакомил меня с замком от служебного входа и рассказал заклинание, которым он отпирается. А что?

– Я же еще ни разу там не был. Не находил времени. А кое-что хотелось бы увидеть собственными глазами. Проведешь меня?

– Вообще не вопрос, – улыбнулся я. – И даже могу побыть кем-то вроде экскурсовода. В смысле пересказывать все, что я успел услышать от автора, не затыкаясь ни на секунду и мешая тебе сосредоточиться на впечатлениях. Но ты любишь преодолевать трудности, так что все в порядке.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил мой друг. – Именно о преодолении такого рода трудностей я всегда мечтал.

Иногда совершенно невозможно понять, говорит он серьезно или просто издевается. На всякий случай, я всегда выбираю второй вариант. Мне так спокойнее.

– Времени у нас достаточно, – добавил сэр Шурф. – Когда во Дворец начинают пускать посетителей?

– Вроде бы через час после рассвета.

– Ладно. Значит, вот столько.

– Ты окончательно отказался от идеи хотя бы изредка спать? – сочувственно спросил я.

– Напротив. Я, можно сказать, заново осваиваю это искусство. И делаю некоторые успехи. В частности, нынче я твердо намерен проснуться после полудня. Благо дела, требующие моего личного присутствия, раньше не начнутся.

Я подумал, что ослышался. И растерянно переспросил:

– Когда?

– После полудня, – невозмутимо повторил сэр Шурф. – И у меня есть серьезные основания рассчитывать, что мои планы не будут нарушены.

Я смотрел на него, натурально распахнув рот. От вопроса: «Ты все-таки подал в отставку, и ее приняли?» – меня удерживало только теоретическое понимание, что некоторых чудес не бывает даже в Сердце Мира. Хоть с утра до ночи в поте лица колдуй.

– Я уже тебе говорил, теперь у меня очень хороший секретарь, – снисходительно сказал сэр Шурф. – А ты почему-то не верил. Хотя, казалось бы, что в этом необычного? Секретарь это просто профессия. А в Мире есть люди, способные достаточно добросовестно выполнять свою работу. Их не так много, как хотелось бы, но иногда встречаются. По крайней мере, мне наконец повезло.

– Вот прямо настолько хороший секретарь, что ты готов проспать полдня, забив на все? – недоверчиво переспросил я.

– Настолько, что я готов проспать полдня, ни на что, как ты выражаешься, не «забив». Потому что я достаточно опытный человек. И обычно мне удается трезво оценивать возможности своих подчиненных. Я бы даже сказал, трезво их недооценивать. И если я говорю, что мой секретарь может самостоятельно справляться с делами до обеда, это означает, что на самом деле я вполне мог бы бросить его дня на три, а вернувшись, обнаружить, что напрасно торопился. Но это приятное переживание у меня пока впереди.

– Потрясающе, – выдохнул я. – Даже вообразить не могу такое совершенство. Но если ты говоришь, значит, он действительно существует.

– Существует, – подтвердил Шурф. – На самом деле это не так удивительно, как может показаться. За его высокой квалификацией стоит многолетний опыт. Клари Ваджура, бывший Старший Магистр Ордена Семилистника, долгое время был личным секретарем Нуфлина Мони Маха и даже неофициально считался его будущим преемником. Во всяком случае, одно время ходили слухи о соответствующем тайном завещании Нуфлина. Однако, как это часто бывает, любимец внезапно впал в немилость и был вынужден удалиться в изгнание; интересно, впрочем, не это, а то, что он вообще остался жив, с впавшими в немилость Магистр Нуфлин обычно не церемонился. Тем не менее, Клари Ваджура уцелел и, на мое счастье, недавно вернулся в Ехо, чтобы предложить свои услуги осиротевшему, по его мнению, Ордену… Вот, кстати, сразу видно, что ты не застал Смутные Времена! Ты единственный, кто услышав имя моего секретаря, не поинтересовался, не сошел ли я с ума. А леди Сотофа даже не потрудилась сделать интонацию более-менее похожей на вопросительную. Впрочем, своим негласным правом отменять решения Великого Магистра она все-таки не воспользовалась, и на том спасибо.

– То есть у твоего секретаря настолько скверная репутация? – нахмурился я.

– Скажем так, довольно неоднозначная.

– А ты точно не сошел с ума? Извини, я на всякий случай спрашиваю. Ну вдруг ты забегался и не заметил?..

– У меня самого та еще репутация, – пожал плечами сэр Шурф. – И что с того? Люди меняются. В противном случае было бы непонятно, зачем мы все так подолгу остаемся в живых.

Крыть было нечем. Да и не хотел я ничего ничем крыть. Не то настроение.

– В любом случае передай своему неоднозначному секретарю, что он очень вовремя вернулся в Ехо. И осчастливил этим как минимум одного человека – в моем лице. У меня были грандиозные планы на твой счет, но я понимал, что о них следует забыть лет на тридцать с лишним или на какой там срок ты продал свою душу Ордену Семилистника. А теперь получается…

– Получается, – подтвердил мой друг. – Но с твоего позволения, я не стану передавать твои слова Магистру Клари Ваджуре. Он уже успел наслушаться Орденских сплетен и теперь совершенно уверен, будто я одержим демоном. Впрочем, не я один. Руководство Тайного Сыска им тоже одержимо. И даже отчасти Его Величество Гуриг Восьмой. А теперь, будь любезен, угадай, кто этот демон.

– А. Ну да, у меня тоже довольно неоднозначная репутация, – вздохнул я. – Иногда, заешь, даже обидно, что этим ужасным сэром Максом, героем кошмарных городских легенд, лютым демоном, которым вы все одержимы, мне никогда не бывать. Ух я бы тогда развернулся!

– Ничего, – утешил меня сэр Шурф. – С тем, что есть, тоже вполне можно жить.

Я снова не стал спорить. Какой-то я был удивительно покладистый. Что за день.

* * *

Среди великого множества известных мне дурацких примет – ну, вроде того, что птицы низко летают перед дождем, взявший деньги голыми руками незамедлительно лишается способности влюбляться, упавшая вилка обещает визит незнакомки, а встреченная на улице шумная компания школьников сулит удачу в делах, причем чем громче они орут, тем выше твои шансы – есть одна работающая без сбоев. Если я по каким-то причинам не спал до утра, значит в Доме у Моста обязательно состоится экстренное утреннее совещание. И сообщат мне о нем в тот самый момент, когда моя голова коснется подушки.

Вероятно, сэр Джуффин Халли тоже считает, что руководство Тайного Сыска в его лице одержимо демоном. И нашел верный способ этого демона извести.

Но я пока как-то держусь. И всякий раз мужественно делаю вид, будто ничего страшного не случилось. Так что мы еще посмотрим, кто кого.

Тем более, что в Мире, где добрые древние алхимики, предчувствуя мои грядущие страдания, милосердно изобрели бодрящий бальзам Кахара, быть титаном духа не очень трудно. Если не каждый день.

Столичный Тайный Сыск считается самой зловещей организацией в Соединенном Королевстве. И, положа руку на сердце, не то чтобы совсем зря. Однако, если бы на наши утренние совещания допускали сторонних наблюдателей, от этой репутации не осталось бы и камня на камне. Одного сэра Мелифаро в позолоченных тапочках, с закрытыми глазами сидящего на краю стола, хватило бы. А ведь кроме него были еще заспанная леди Кекки Туотли в цветастом куманском костюме, похожем на пижаму, Нумминорих Кута, прихвативший из дома бутерброд размером с мою голову, и сэр Кофа Йох, по какому-то случаю придавший себе облик пожилой трактирной актрисы, не смывшей с лица вызывающе яркий грим. Все, в общем, хороши.

Несколько сглаживал общее сиротское впечатление только сэр Джуффин Халли, бодрый, умытый, безупречно одетый и явственно довольный происходящим. Не до такой степени чтобы заподозрить приближение скорого конца Мира, но на скромный дворцовый переворот его энтузиазм вполне тянул.

– Все плохо? – деловито спросил я, усаживаясь на подоконник.

– Смотря для кого, – откликнулся сэр Кофа. – Лично я не жалуюсь. А скажем, у сэра Тимбути Марияна дела – хуже не бывает. Не далее как минувшей ночью ему на голову рухнул старинный книжный шкаф.

– И что?..

– И все. Там одни только «Хроники всех династий» в девяносто восьми томах, каждый в полпуда весом, а это малая часть его коллекции. И, по моим сведениям, никаких следов применения магии. Что само по себе довольно странно. Желающих поквитаться с Тимбути в столице предостаточно, и большинство из них, по моим сведениям, умеет колдовать. Однако убила его безобидная страсть к коллекционированию книг, помноженная на небрежность в выборе мебели. Удивительно порой поворачивается судьба.

– Никаких следов применения магии, – повторил я. – А у нас, тем не менее, почему-то внезапное совещание. Или оно по другому поводу, а сэра Тимбути Марияна вы помянули просто так, чтобы поднять мне настроение?

– Такого намерения у меня не было, – признался Кофа. – Но я рад, если твое настроение действительно поднялось. Потому что беднягу Тимбути все равно не воскресишь, а от тебя нам деваться некуда.

– Так, погодите, – сказал я. – Дошло. Это надо рассматривать не как отдельное событие, а как продолжение? Девятый несчастный случай с начала лета?

– Уже десятый. Девятым стал сэр Уриманди Файя, не далее как вчера утонувший в Хуроне, по мнению полицейских экспертов, по пьяному делу…

– Уриманди Файя? – встрепенулся Мелифаро. – Утонул? «По пьяному делу»?! Не может этого быть.

Он даже глаза открыл, причем оба сразу, а не по очереди, как у него по утрам заведено. У меня, впрочем, тоже.

– А ты с ним знаком? – удивился Кофа.

– Не лично. Просто учился с его дочкой. Анира могла выпить больше всех на курсе, вообще не пьянея. Объясняла, что научилась этому у отца. Он же состоял в Ордене Дырявой Чаши, как и наш сэр Шурф, то есть извините, уже не наш и вообще Великий Магистр, не до завтрака будь помянут. Так вот, чему их всех в этом грешном Ордене учили на совесть, так это двум вещам: не пьянеть и не тонуть.

– Вот именно, – кивнул Кофа. – И со всеми десятью так. Я имею в виду, с каждым случилось несчастье, которое, по идее, именно с этим человеком произойти не могло.

– Кроме укуса арварохского зайца, – вставил я. – От такого ужаса, пожалуй, не убережешься, будь ты хоть величайший колдун всех времен.

– У меня к вам обоим всего один вопрос, – подозрительно ласковым голосом сказал нам с Кофой сэр Джуффин Халли. – Почему я до сих пор не в курсе? Ради какой драной лисьей задницы было скрывать от меня такие интересные происшествия?

– Про лисью задницу это уже второй вопрос, – невинно заметил я. – Мы так не договаривались.

К счастью, шеф не обратил внимания на мою реплику. Я вообще везучий.

– Вы не в курсе, потому что сами просили не отвлекать вас по пустякам, – объяснил Кофа. – А до вчерашнего дня я вовсе не был уверен, что несчастные случаи, о которых нам с Максом рассказал Трикки, заслуживают сколько-нибудь серьезного расследования. Думал, собирал информацию, никаких особо подозрительных фактов за все время так и не выявил и понемногу утвердился в мысли, что мы имеем дело с обычной чередой трагических совпадений. Даже планировал для очистки совести побеседовать с кем-нибудь из знающих астрологов; насколько мне известно, они утверждают, что иногда наступают такие периоды, когда вероятность несчастных случаев резко возрастает, и я намеревался спросить, что творится со звездами этим летом. По-настоящему я встревожился, только узнав о гибели Уриманди Файи, который, по идее, не мог ни напиться, ни утонуть. Пока выяснял подробности, беднягу Тимбути Марияна пришиб этот грешный шкаф. Я понял, что тянуть дальше некуда, и попросил вас срочно собрать совещание, чтобы ввести в курс дела всех сразу. Хотя по-прежнему вполне допускаю, что единственным виновником всех этих несчастий может оказаться сама судьба.

– Тем лучше, – усмехнулся Джуффин. – Всю жизнь ждал повода упрятать эту вздорную леди в Холоми.

– Она заслуживает самого сурового наказания, – поддакнул я.

– Скорее уж долгого приятного отдыха от всех нас, – совершенно серьезно возразил шеф. – Это могло бы принести пользу всем сторонам. Я знаю нескольких, скажем так, выдающихся людей с репутацией конченых злодеев, которые, оказавшись в Королевской тюрьме, вынужденно там выспались, спешить-то стало совершенно некуда. И это обстоятельство удивительным образом смягчило их нрав.

Ответом ему стал общий вздох сотрудников, исполненный неподдельной зависти к государственным преступникам. Невозмутимость сохранил только Кофа: ему для хорошего самочувствия достаточно проспать два-три часа в сутки, да и то, как я понимаю, не каждый день. Удивительно удачное устройство организма.

– Мне пока не хватает фактов, – неожиданно сказала Кекки, до сих пор сидевшая так тихо, что я думал, она использует вынужденное бездействие на совещании, чтобы досмотреть какой-нибудь приятный утренний сон. – Кто, с кем, где, когда, что делали, чем кончилось… Впрочем, с последним пунктом уже все ясно. Но с остальными – нет.

– Справедливое требование, – согласился Кофа. – Вот факты. С начала лета, то есть за неполные две дюжины дней в столице умерло уже десять человек. Каждая смерть в отдельности может быть сочтена трагической случайностью, однако в таком количестве они производят довольно странное впечатление. Трикки Лай – и тот насторожился. Притом, что он, в отличие от меня, не знал, что все покойные в прошлом достаточно умелые и опытные колдуны.

На этом месте Кофа, конечно же, умолк и принялся набивать трубку; уверен, что не со зла, а просто по привычке делать паузу в самом мучительном для слушателей месте. Но к нему обратилось столько негодующих взглядов, что Кофа тут же продолжил:

– Валенсо Торавейс, бывший Старший Магистр Ордена Колючих Ягод, упал с лестницы в собственном доме и сломал шею, мгновенная смерть. Леди Шаторая Тариоти, покинувшая Орден Решеток и Зеркал буквально за полгода до его крушения, тоже упала, тоже в собственном доме и тоже со смертельным исходом: неудачно ударилась головой о какую-то декоративную дрянь; ее старшая сестра Марана, официально не состоявшая в Ордене, но неоднократно принимавшая участие в общих делах и развлечениях старейших Орденских женщин, умерла двумя днями раньше от тяжелой болезни, хотя буквально за час до смерти была бодра и весела. Гламма Йонгутари, бывший Младший Магистр Ордена Потаенной Травы, свалился с крыши дома своей возлюбленной – нет, в этом месте не следует понимающе кивать, они прекрасно ладили, к тому же несчастье произошло, когда леди была в отъезде. Бедняга полез на крышу, чтобы установить там новый флюгер, хотел сделать сюрприз. Лайори Макарайнис, в прошлом принадлежавшая к женщинам Ордена Ледяной Руки, а в Эпоху Кодекса прославившая себя искусством составления ароматов, умерла от отравления; похоже, просто неосторожно слизнула с руки попавшую на нее ядовитую смесь, которая используется парфюмерами старой школы для закрепления и усиления некоторых особо неуловимых запахов. Ее бывший соратник Тарайот Мулина, отставной Старший Магистр Ордена Ледяной Руки, был погребен под стенами рухнувшего Павильона Случайных Свиданий времен Хоттийской Династии. Это на берегу Хурона, неподалеку от Нового Города; по свидетельству близких, покойный в последнее время регулярно гулял в тех местах, присматривался к участкам, которые пока можно очень недорого купить… Так, кто там у нас остался? А, бывший Старший Магистр Ордена Посоха в Песке Тумара Абальонс умер от внезапной остановки сердца, хотя глубоким стариком его не назовешь, и на здоровье он никогда не жаловался. И бедняга Аринама Кота, Старший Магистр Ордена Могильной Собаки, владелец частного зоопарка редчайших животных, павший жертвой укуса арварохского зайца клец. Плюс два случая, о которых я вам уже рассказал. Утонувший в Хуроне Уриманди Файя и Тимбути Мариян, Старший Магистр Ордена Зеленых Лун, жертва собственного книжного шкафа.

– Я вспомнил, откуда знаю это имя! – вдруг просиял Нумминорих. – Это же Магистр Тимбути Мариян выдал Ордену Семилистника слово-ключ, отменяющее защитные заклинания Тайных ворот резиденции Ордена Зеленых Лун?

– По крайней мере, так говорят, – осторожно согласился сэр Кофа. И, подумав, добавил: – Возможно, не совсем безосновательно. Зная его, трудно поверить в такой поступок, однако Тимбути единственный из Магистров Ордена Зеленых Лун не лишился не только жизни, но и унаследованного от матери имущества. И не был привлечен к суду после окончания войны; это, на мой взгляд, роковая ошибка. Несколько лет в Холоми без конфискации собственности не такая большая плата за прекращение крайне неприятных слухов и уменьшение числа людей, желающих тебе отмстить. На его месте я бы постарался договориться о суде и обвинительном приговоре.

– То же самое можно сказать обо всех остальных, – неожиданно добавил Джуффин. – С теми или иными поправками, однако по сути оно так.

– То есть все эти люди когда-то предали своих соратников? – подскочил Мелифаро.

– Никто никого не предавал. Включая, кстати, магистра Тимбути. Я имел в виду, что все они по тем или иным причинам избежали суда и наказания, с точки зрения поборников формальной справедливости, заслуженного.

– Осталось найти какого-нибудь сурового судью, все эти годы страдавшего, что негодяи ушли от расплаты, – ухмыльнулся я, вспомнив Агату Кристи и ее «Десять негритят»[148].

Я и сам осознаю, что столь высокое доверие к художественной литературе, созданной, к тому же, для развлечения обитателей совсем иной реальности, выглядит, в лучшем случае, трогательной наивностью; как оно выглядит на самом деле, я даже думать не хочу. Тем не менее, моя привычка обращаться к литературным аналогиям уже не раз приносила отличные результаты. Так что вряд ли имеет смысл от нее отказываться.

Моя гипотеза вызвала оживление в рядах молодежи. Нумминорих и Кекки дружно закивали, а Мелифаро посмотрел на меня с некоторым интересом, как на заговорившую статую, например. Но пожилая красотка, которую зачем-то продолжал изображать сэр Кофа, с сомнением покачала накрашенной головой.

– Вопрос пока даже не в том, кто и зачем мог бы убить этих несчастных. А в том, как это ему удалось. Трикки по своей инициативе проверил следы магического воздействия в первых восьми случаях, я – в двух последних. Никакого намека на магию, выходящую за рамки повседневных бытовых нужд. Ни-че-го!

Он так веско это сказал и придал своему загримированному лицу столь трагическое выражение, что мне захотелось зааплодировать. Но я, конечно, сдержал свой порыв. Вместо этого спросил:

– А когда эти чокнутые тетки из Решеток и Зеркал проводили свою Лотерею Смерти, следы применения магии оставались? Или тоже нет?

– И еще какие следы! – заверил меня Кофа. – Аж воздух звенел, – и ехидно добавил: – Я, конечно, понимаю, что тебе уже надоело платить учительнице Базилио, и ты готов упрятать бедняжку в Холоми, лишь бы избавиться от лишних расходов, но придется тебе придумать что-нибудь другое. Этот номер, извини, не пройдет.

– Неправда. С леди Тайярой мы вчера отлично поужинали. И она мне понравилась. Настоящий сумасшедший профессор. В смысле профессорша; ай, неважно. Местами хуже нашего Луукфи. Газет никогда в жизни в руках не держала, представляете? И даже со второй попытки не запомнила, как меня зовут. Все как я люблю.

– Это не самая лучшая рекомендация, – заметил Джуффин. – Если вспомнить всех, кто тебе нравится, поневоле насторожишься. Лично я уже начинаю подозревать леди Тайяру в самых страшных грехах.

– Да ладно тебе. Я не настолько сноб. Иногда мне нравятся вполне приличные люди. Включая присутствующих.

– То-то и оно, что включая, – ухмыльнулся сэр Кофа. – То-то и оно.

– Получается, одно из двух, – вдруг сказал Мелифаро и так заразительно при этом зевнул, что я чуть не уснул на месте. – Или мы все-таки имеем дело с чередой трагических случайностей, или способ убить человека, не оставляя следов, существует. Просто мы об этом пока не знаем. Или даже только я один не знаю, а все остальные в курсе, просто в этом сезоне модно держать полезные знания при себе.

– Я, кстати, действительно знаю такой способ, – кивнул Джуффин. – Считается, что к любому человеку можно подобраться по Темной Стороне, нащупать там нить его бытия и разорвать ее в нужном месте. Но это только в теории так складно звучит. Лично мне ни разу не удалось.

– Не удалось?! – хором переспросили Мелифаро и Кекки. На их лицах было совершенно отчетливо написано невежливое продолжение этого восклицания: «Кончайте заливать!»

– Не удалось, – жизнерадостно подтвердил Джуффин. – У Темной Стороны свое мнение по этому вопросу, и она по какой-то причине не хочет, чтобы я добрался до того уровня, где можно нащупать и повредить линии чужого бытия. А пока она не хочет, будьте уверены, я и не доберусь. Придется и дальше убивать врагов Соединенного Королевства старыми добрыми дедовскими методами: яд, кинжал, удавка, Зеленый Огонь[149]…

– То есть кто-нибудь другой смог бы до них добраться? – спросил я. – Теоретически?

– Теоретически, сэр Макс, возможно вообще все. С практикой несколько сложнее. Впрочем, мне рассказывали об одной ведьме, которая именно так и расправлялась со своими врагами. Но дело было очень давно. И кстати, леди не слишком долго прожила, по крайне мере, по меркам древних. Причем умерла вместе с именем, с тех пор даже близкие не могли вспомнить, как ее зовут; говорят, такое случается с некоторыми особо вздорными колдунами, ухитрившимися восстановить против себя не только многих людей, но и сам Мир. Этой еще, можно сказать, повезло, хотя бы память о самом факте ее существования осталась.

– И больше такое никогда не удавалось? Вообще никому? – нетерпеливо спросил Нумминорих.

– Считается, будто провернуть этот фокус пару раз удавалось Гунтари Малайнису, знаменитому наемному убийце эпохи Короля Мёнина. Но это дело темное. По отзывам современников, Гунтари был не только хорошим убийцей, но и первостатейным вруном. В общем, я крепко сомневаюсь, что в Ехо сейчас живет человек, способный убить, подкравшись с Темной Стороны. Разве что, – шеф одарил меня самой ослепительной из своего арсенала людоедских улыбок, – сэр Макс, пожалуй, смог бы, если бы…

Головы коллег дружно повернулись ко мне. И посмотрели на меня с новым, я бы сказал, профессиональным интересом.

– …если бы очень захотел, – невозмутимо закончил Джуффин. – Но на это надежды немного. Убийства беззащитных незнакомцев с некоторых пор не входят в круг любимых занятий сэра Макса. А для регулярных занятий нелюбимыми делами ему не хватает ни времени, ни внутренней дисциплины.

– Спасибо на добром слове, – буркнул я.

– Всегда к твоим услугам. На самом деле сейчас просто не время с тобой ссориться. В свете возникших обстоятельств ты чрезвычайно полезное знакомство, сэр Макс. Угадай почему.

– Секретные хранилища Библиотеки Ордена Семилистника, – вздохнул я. – Где еще искать подробные сведения об оригинальных способах убить ближнего своего? Но в этом деле ты мог бы обойтись без моего посредничества. Уверен, Шурф с удовольствием пороется в книгах и по твоей просьбе. И вообще по чьей угодно. Ему только повод дай.

– Просьба бывшего начальника всегда немного похожа на приказ, – объяснил Джуффин. – А это довольно неприятно. Я бы сам не хотел, чтобы в моей голове регулярно появлялся старый шериф Кеттари и нудил: сделай для меня это и еще вон то!

Я не стал говорить, что такого несчастья не пожелал бы себе ни один человек в Мире, включая безумцев и самоубийц. Потому что Безмолвный разговор со старым шерифом Кеттари Махи Аинти ощущается так, будто в твою голову въехал бульдозер. Поерзал туда-сюда, обжился и теперь строит там себе уютное гнездо из гранитных скал. Молодежи таких ужасов о тайной жизни многоопытных магов лучше не знать, а то сбегут от нас в матросы, или хуже того, в дипломаты, как Кекки весной собиралась, лови их потом.

Поэтому я просто кивнул.

– Ладно. Но придется подождать до обеда. У него там пока… – я запнулся, не чувствуя себя вправе разглашать столь интимную тайну своего друга, как намерение проспать полдня, не придумал ничего убедительного и ляпнул наобум: – Библиотека закрыта на переучет.

Джуффин одарил меня ласковым взглядом старого санитара Приюта Безумных, который многое повидал на своем веку, а потому любит всех своих пациентов только за то, что в данный момент они не пытаются его укусить. Впрочем, сэр Джуффин Халли и есть что-то вроде этого санитара. Такая уж у него непростая судьба.

* * *

– Спасибо, что дал мне повод покинуть кабинет, – сказал сэр Шурф. – Погода сегодня просто отличная.

– О, да ты тоже дурно воспитан! – обрадовался я. – Хвалишь погоду, как какой-нибудь провинциал.

– Напротив, меня воспитали как принца, – усмехнулся мой друг. – Только не настоящего, а из сельских сказок про древние времена, где все принцы избалованные счастливчики, которым ни знать, ни даже уметь ничего особенного не надо, достаточно просто озарять Мир своим присутствием. И одно из первых правил, которые вдолбил мне в голову отец: мы настолько хороши, что можем позволить себе говорить все, что вздумается, не интересуясь, считаются ли наши взгляды приличными в данный момент.

– Мне кажется, это очень разумное правило, – заметил я.

– Так и есть. Но далеко не в любых руках. Не всем взглядам следует быть публично высказанными; это вопрос не цензуры, а элементарной гигиены, что-то вроде запрета выбрасывать мусор на городские улицы. Впрочем, для подавляющего большинства любителей во всеуслышание высказывать свое мнение идеальным выходом стал бы обет молчания. И сам достоинство сохранил, и ушам окружающих никакого ущерба. Жаль, что подобные обеты окончательно вышли из моды еще при Клакках.

– А до этого все вокруг молчали?!

– Меня тогда, сам понимаешь, еще на свете не было. Но рассказывают, что разговоров вслух в ту пору действительно было несколько меньше, чем нынче. Многолетний обет молчания считался самым верным способом задобрить судьбу. Их давали то в надежде на исполнение задуманного, то в качестве благодарности за удачу, задним числом. И поскольку большинству людей постоянно хочется чего-нибудь труднодоступного, далеко не в каждой большой компании находилось хотя бы два собеседника, способных беседовать вслух. А для деловых переговоров и интимных бесед использовали Безмолвную речь, так что больших неудобств от обетов молчания не было. Одна только благословенная тишина на улицах и в трактирах, как ни трудно это вообразить.

Мы сидели на крыше Мохнатого Дома, которая в хорошую погоду заменяет мне и гостиную, и кабинет. В плохую, впрочем, тоже иногда заменяет, поскольку прием, позволяющий защитить от дождя небольшой участок пространства над своей головой, требует всего лишь тридцать шестой ступени Черной магии и к тому же очень прост в исполнении – я имею в виду, с ума от него точно не сойдешь. А невидимого навеса обычно хватает на пару-тройку часов, не надо каждые пять минут все заново переколдовывать.

Впрочем, сегодня не было ни дождя, ни яркого солнца. Тактичное светило скрывалось за плотными облаками и только время от времени приветливо высовывало из своего укрытия пару-тройку умеренно теплых лучей. Именно так, с моей точки зрения, и выглядит идеальная летняя погода. И не только с моей. Сэр Шурф, похоже, был так доволен происходящим, что не спешил приступать к делу. А это не слишком на него похоже. Все-таки превыше его чувства долга только его же чувство времени, в том числе, в самом что ни на есть прямом, практическом смысле: Шурф никогда не забывает про его неумолимый ход. Безответственно наслаждаться жизнью это, по моим наблюдениям, чрезвычайно мешает, зато помогает все успевать.

– Я уже поговорил с Джуффином, перед тем, как прийти сюда, – внезапно сказал мой друг. – И сообщил ему все, что мне удалось найти в Орденской библиотеке по заинтересовавшей вас теме. Так что не беспокойся на этот счет.

Я изобразил крайнее возмущение. Боюсь, не слишком убедительно. Просто поленился как следует войти в роль.

– Глупо было бы делать вид, будто я не понимаю, чья это на самом деле просьба, – пожал плечами сэр Шурф. – И совсем уж нелепо ради поддержания этой дипломатической игры передавать информацию через посредника. Ты не буривух, слово в слово услышанное не перескажешь. Ну и какой смысл?..

– Ну так мне тоже интересно! – возмутился я. – Чем тебе не смысл?

– Мне несложно рассказать все еще раз. Особенно если мне будет позволено обойтись без подробного анализа источников, к которому ты, по моим наблюдениям, обычно остаешься совершенно равнодушен, – заметил мой друг.

Я был вынужден согласиться:

– Без подробного анализа источников, пожалуй, только лучше. Я пока не настолько крепок рассудком.

– Вот и я так подумал. Коротко говоря, заинтересовавшие вас способы убивать людей на расстоянии без применения угуландской Очевидной магии действительно существуют. Кроме уже известного сэру Джуффину метода манипуляции с линиями бытия на Темной Стороне, упоминаний о котором я, впрочем, до сих пор нигде не встречал, с некоторой степенью достоверности описано еще несколько. Три имеют уандукское происхождение и уже поэтому вряд ли могут вас заинтересовать: в полную силу они действуют только на потомков кейифайев, остальные люди от такой ворожбы могут захворать или, что более вероятно, повредиться в уме; впрочем, временно. А из ваших десятерых покойников четверо совершенно точно не имеют ни одного кейифайского предка. Насчет остальных я просто не знаю, никогда специально не интересовался чужими родственными связями. Но сэр Джуффин этот момент, я уверен, непременно прояснит.

Я молча кивнул.

– К тому же один из упомянутых мною уандукских способов убийства требует крайне дорогостоящего ритуала, второй может быть осуществлен только членами семьи, а последствия третьего таковы, что убийца умирает одновременно с жертвой. Поэтому желающих им воспользоваться, скажем так, не особенно много. В последние шесть тысяч лет, согласно официальным данным, подобных случаев не было.

– А согласно неофициальным? – заинтересовался я.

– Информацией о неофициальных данных я не располагаю, – признался Шурф. – Но мое знание человеческой природы подсказывает, что вряд ли это большое число.

– Ладно. А другие два способа?

– Еще два метода убийства на расстоянии являются достоянием колдунов Чирухты. Один из них теоретически даже мог быть применен сейчас, но только в одном-единственном случае, когда смерть выглядела как внезапная остановка сердца. Это изобретение кангонских знахарей-воинов, до сих пор применявшееся в основном для защиты от нападений со стороны Чангайской империи, всегда производит именно такой эффект.

Я только вздохнул. Ну почему все так сложно?! Причем не только сейчас. Вообще всегда.

– Что касается второго метода чирухтского происхождения, – продолжил мой друг, – считается, что его используют тубурские мастера сновидений для расправы со своими врагами. Хотя лично мне довольно непросто вообразить, что нужно натворить для того, чтобы тубурский Сонный Наездник счел тебя своим врагом.

– Например, не вовремя его будить, – предположил я. – Регулярно, день за днем, год за годом, пока не проймет. Впрочем, сомневаюсь, что действительно понадобятся годы. Лично мне хватило бы и дюжины дней.

Шурф немного подумал и наконец кивнул, да так серьезно, что я лишний раз порадовался, что не полез к нему с расспросами сразу после утреннего совещания. Возможностей расправиться с мучителем у него всяко побольше, чем у миролюбивых тубурских сновидцев.

– В любом случае этот метод в рассматриваемой ситуации явно не применялся, – заключил он. – Потому что тубурская магия действует на спящих, а все интересующие вас несчастные случаи произошли с бодрствующими людьми.

– Если только перед смертью они не бегали по дому в лунатическом припадке, предварительно крепко заснув.

Шурф, к моему удивлению, не стал оспаривать эту дикую идею.

– И такой вариант нельзя полностью исключать, не проверив, – согласился он.

– Да ладно тебе, – вздохнул я. – Мы оба прекрасно понимаем, что я несу чушь.

– Просто я не раз замечал, что, когда ты несешь чушь, согласиться с тобой гораздо продуктивней, чем спорить. Чужое согласие с неразумным утверждением, пусть даже твоим собственным, возмущает тебя как мыслителя, и все остальное ты делаешь сам… Зря смеешься, я говорю совершенно серьезно.

– Потому и смеюсь, что это чистая правда. Только сейчас это осознал. И сразу понял, почему в последнее время ты так часто со мной соглашаешься… Ладно, скажи лучше, это все способы убийства на расстоянии без Очевидной магии, о которых ты прочитал? Наших, местных нет?

– Можно сказать, нет. Жизнь в Сердце Мира, сам понимаешь, не способствует возникновению глубокого интереса к другим магическим традициям. Разве что, Проклятие Йарра, названное так в честь его автора, Йарра Трехглазого, выдающегося мага, философа и, между прочим, поэта древности. Кстати, последнее обстоятельство многое объясняет. Пожалуй, только поэт и мог такое изобрести.

– То есть самое интересное ты приберег напоследок?

– Разумеется, – невозмутимо кивнул мой друг. – В отличие от тебя или того же Джуффина я довольно посредственный рассказчик. Поэтому соблюдать элементарные правила композиции – мой долг перед всяким слушателем.

К сожалению, когда чушь несет сэр Шурф Лонли-Локли, соглашаться с ним совершенно не помогает. Спорить, впрочем, тоже не помогает. Я уже сто раз говорил, что он отличный рассказчик, и это чистая правда, по крайней мере, лично я готов слушать его сутками напролет. А толку-то.

Остается только укоризненно качать головой. Главное – не перебивать, а то самокритичный монолог про «скверного рассказчика» растянется на века. Пусть уж лучше говорит по делу. В смысле об этом загадочном проклятии.

– На мой взгляд, Проклятие Йарра больше всего подходит для объяснения обеспокоившей вас ситуации, – сказал Шурф. – Во всяком случае со стороны его действие именно так и выглядит: проклятый умирает далеко не сразу. Счет идет не на годы, но обычно проходит от трех до нескольких дюжин дней. Все это время жертва чувствует себя прекрасно, и даже самый лучший знахарь не сможет распознать, что рядом уже притаилась смерть, которая воспользуется первой же возможностью взять свое. Если жертва хоть немного слаба здоровьем, умрет от внезапного обострения болезни, если будет неосторожна, погибнет от несчастного случая, отправится на войну – будет убита одной из первых, захочет искупаться – утонет. И так далее.

– Но тогда это точно оно! – воскликнул я.

С одной стороны, я был рад, что все разрешилось настолько просто, а с другой – неприятно удивлен, обнаружив, что в богатом арсенале магического смертельного оружия есть еще и такая дрянь. Это что же получается, любой дурак может проклясть кого захочет, и привет? Причем ему для этого даже Очевидной магией владеть не надо. Как в этом Мире вообще хоть кто-то до сих пор жив при таком-то раскладе?!

– Это вряд ли, – покачал головой Шурф. – Дело в том, что Проклятие Йарра получает силу только в устах умирающего. Того, кто сам стоит на пороге смерти. Бывали, впрочем, в истории случаи, когда проклинающего в последний момент удавалось спасти, а проклятие все равно действовало. То есть доподлинно известно, что жизнь убийцы не является платой за убийство, как в случае с соответствующим уандукским заклинанием. Похоже, оно просто работает, когда сознание проклинающего пребывает на границе, отделяющей пространство жизни от пространства смерти. Такое объяснение звучит немного чересчур романтично, но одновременно чрезвычайно убедительно. Я не зря сказал, что изобрести это проклятие мог только поэт.

– Ну и дела, – растерянно отозвался я.

Мне, конечно, было приятно узнать, что применить это грешное проклятие не так просто, как хотелось бы. Но и досадно, что головоломка с участием десяти трупов осталась без ответа. Я все-таки очень люблю простые решения. Так, чтобы буквально за полчаса можно было додуматься до разгадки, еще за полчаса отыскать всех виновных, запереть их в камере предварительного заключения и с чистым сердцем идти гулять.

Но Мир несовершенен.

– А может быть, у нас вот прямо сейчас как раз умирает какой-нибудь ужасный злодей? – без особой надежды предположил я. – Или просто непримиримый мститель. Очень упрямый, а потому живучий. И при нем дежурит какой-нибудь гениальный знахарь вроде нашего Абилата. И исправно спасает его всякий раз после того, как тот в агонии кого-нибудь проклянет. А потом оба попьют водички, и все сначала. Почему нет?

– И так десять раз кряду? – Шурф с сомнением покачал головой. – По-моему, перебор. Во-первых, редкое тело такое выдержит, какими зельями его ни пои. А во-вторых, близость смерти обычно довольно сильно меняет человека. Потом, выздоровев, он может снова стать прежним. И даже скорее всего станет. Но сразу после того, как сам чудом воскрес, выбирать новую жертву из списка… Знаешь, я даже на свой счет не уверен, что смог бы. Притом, что упрямства, ярости и дисциплины мне не занимать.

– Если даже ты не смог бы, тогда, конечно, мало шансов, – вздохнул я. – Но какой-то намек на шанс все-таки есть… Слушай, а может быть, их целая банда?

– «Банда»? – удивился мой друг. – Как ты себе это представляешь?

– Ну, не один убийца, а несколько. Группа единомышленников, объединенных желанием отомстить другой группе людей. И еще острым интересом к разным экзотическим способам убийства. Теоретически такие люди могли бы спеться. И тогда все сходится: один из них долго, мучительно умирает, попутно проклиная пару-тройку врагов, другой, обученный кангонским фокусам, останавливает вражеское сердце, третий, к примеру, сказочный богач и щедро оплачивает несколько дорогих церемоний в Уандуке – для всех обладателей кейифайской родни. Тогда все более-менее сходится. Почему нет?

– Ладно, предположим, – неохотно согласился Шурф. – Но зачем проделывать это практически одновременно? Могли бы растянуть свою месть на несколько лет, и тогда странная череда смертей не возбудила бы ничьих подозрений.

– Так, может быть, дело именно в этом? Может, они как раз хотят, чтобы всем стало ясно: это не несчастные случаи, а именно месть? Иногда месть это дело чести. А может быть, причина в умирающем товарище? Я имею в виду, они хотели его порадовать. Чтобы перед смертью успел узнать, что все получилось – не только у него, а у всех.

Мой друг некоторое время молчал, задумчиво разглядывая свои руки. Наконец кивнул:

– В твоем изложении эта гипотеза звучит довольно сумбурно, но вынужден признать, так действительно вполне может быть.

– Это горе надо срочно залить, – сказал я. – Например, кофе. Давно я о нем не вспоминал. Если составишь мне компанию, могу добыть тебе чаю. И вообще всего, что пожелаешь. Хотя с таким поваром, как твой, мои шансы соблазнить тебя напитками из иных Миров невелики, это я и сам понимаю.

– Ну, чаю-то от орденского повара не дождешься ни при каких обстоятельствах, – резонно заметил Шурф. – Хотя я иногда думаю, что, если ты достанешь из Щели между Мирами листья этого замечательного растения и дашь мне подробную инструкцию, результат может превзойти самые радужные ожидания.

– Почему нет, – кивнул я. – Этим сейчас и займемся. Давно я из Щели между Мирами ничего не таскал!

– Чай для меня ты доставал не далее как минувшей ночью.

– «Минувшей ночью» – это и есть давно. Она же уже минула.

– А что по твоим меркам «недавно»?

Я задумался. Не хотел обманывать его в столь важном вопросе. Наконец сказал:

– Максимум – полчаса назад. Только не спрашивай меня: «Как жив-то до сих пор?» Я тоже не знаю. Наверное, просто потому, что меня пока никто не проклинал.

– Подозреваю, это как раз вполне бессмысленное занятие, – усмехнулся мой друг. – Как ни старайся, ты не заметишь, что проклят, а если даже заметишь, тут же на что-нибудь отвлечешься, и пиши пропало. Напрасный труд. Я бы, пожалуй, не взялся.

Говорю же, он знает меня лучше, чем я сам.

Я только успел достать из Щели между Мирами чашку чая для Шурфа, как выражение его лица неуловимым образом переменилось; раньше я таких вещей в упор не видел, а теперь почти всегда замечаю, если моего собеседника отвлекли Безмолвной речью. И сейчас сразу понял, что кофе мне придется пить в одиночестве. Ничего не поделаешь, такова специфика дружбы с Великим Магистром. Магический Орден в этом смысле ничем не лучше специнтерната для трудных подростков: если целых полчаса обошлось без происшествий, директору, считай, крупно повезло.

– Мне придется уйти, – вполне предсказуемо сообщил мой друг.

Я развел руками, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе, как я ее себе представляю. То есть скорчил зверскую рожу. Но Шурф неожиданно добавил:

– Если ты никуда не спешишь, я бы с удовольствием вернулся, самое большее через четверть часа. Дело у меня достаточно неотложное, но по сути пустяковое: просмотреть и подписать некоторые распоряжения. Оказывается, по-настоящему хороший секретарь – это не всегда удобно: порой он справляется с работой несколько быстрей, чем было запланировано.

– Каков негодяй, – возмутился я. – Справляется он, видите ли! Нет чтобы завалить все задания и быть заточенным в стене или превращенным в ночной горшок; не знаю, как там у вас в Ордене заведено наказывать провинившихся. Но зачем тебе куда-то уходить? Пусть приносит документы сюда. Ты их подпишешь, и дело с концом.

– Сюда? – изумленно переспросил мой друг.

Он явно собирался порадовать меня длинным страстным монологом на тему «всякому занятию свое место». Ну, то есть что работать якобы следует в рабочем кабинете, а у меня на крыше, напротив, валять дурака в свое удовольствие. Но вовремя вспомнил, с кем имеет дело, представил, что я могу на все это ответить, и больше ничего не сказал.

– Все-таки ты большой начальник, хочешь того или нет, – объяснил я. – А большим начальникам не следует срываться с места по первому секретарскому зову. Это же его работа – бегать за тобой, куда бы тебя ни занесло. Да хоть в Арварох, где, как недавно выяснилось, скачут стада ядовитых зайцев. Моя крыша все-таки гораздо меньшее зло.

– Это тебе только кажется, – довольно сухо сказал сэр Шурф. Но подумав, добавил: – Ясно, что тобой движет понятное и даже отчасти простительное желание шокировать моего секретаря. Тем не менее, по сути ты прав. Совершенно не ожидал, что ты разбираешься в тонкостях субординации.

– Да ладно тебе, – улыбнулся я. – Ни в каких тонкостях я не разбираюсь, просто придумал наспех аргумент, который теоретически мог бы прийтись тебе по душе. Хвала Магистрам, угадал. Но «шокировать» – это все-таки слишком сильно сказано. Человека, пережившего Смутные Времена в качестве правой руки Нуфлина Мони Маха, и настоящим-то демоном, пожалуй, не проймешь, не только моей скромной персоной. Просто мне до смерти любопытно посмотреть на существо, которым ты настолько доволен. То есть даже не им самим, а его секретарской работой – что это вообще должно быть?!

– Тебя можно понять, – неожиданно согласился мой друг. – На твоем месте мне бы и самому было любопытно. К тому же, твои соображения о том, что начальнику не следует бегать за своим секретарем, кажутся мне более чем разумными. Ладно, твоя взяла. Я его позову.

Хваленый секретарь появился не сразу, то ли собирал заранее разложенные на столе документы, то ли наспех зубрил какое-нибудь старинное заклинание для одоления демонов, чтобы, воспользовавшись счастливым стечением обстоятельств, покончить с одним из них в моем лице. Так или иначе, а ждать его нам пришлось минуты три. Я, конечно, извелся от нетерпения и любопытства. Чтобы отвлечься и заодно насмешить Шурфа, время от времени возмущенно восклицал: «Ну и где мой сегодняшний ужин? Куда подевался? Мне что, опять невинных студентов по библиотекам ловить?» – и все в таком роде. Мой друг делал вид, будто ему совершенно не смешно, но мы оба знали ужасную правду: еще как смешно. За долгие годы знакомства я привил ему вкус к идиотским шуткам. Не зря в старину в здешних краях говорили: с кем поведешься, в то и превратишься. Так оно и есть.

Разумеется, секретарь сэра Шурфа появился ровно в тот момент, когда я особенно удачно взревел насчет ужина. Я имею в виду, достаточно громко. И свирепую рожу скорчил, хоть на карнавал с ней иди.

– Извините, что вам пришлось так долго меня ждать, – вежливо сказал он, как бы нам обоим сразу. То есть своему начальнику и его другу, голодному демону. Ай молодец.

– Мое имя Клари Ваджура, – церемонно добавил он, обращаясь уже только ко мне. И руку к лицу поднес именно так, как это делают колдуны старой школы, стремительным, угрожающим жестом, каким перед дракой обнажают кинжал. Хорошо, что я такого уже навидался и инстинктивно складывать пальцы в щепоть для обороны при знакомствах давно перестал.

А потом он отнял руку от лица, и я увидел перед собой совсем молодого человека, почти мальчишку. Загорелая физиономия подростка в обрамлении выбеленных солнцем кудрей, круглые глаза цвета зимнего моря и в довершение всех бед трогательные веснушки. Я, конечно, понимаю, что все мало-мальски опытные колдуны могут выглядеть, как пожелают, то есть внешность в подавляющем большинстве случаев вообще ни о чем не говорит. Но все равно, совершенно не таким я ожидал увидеть ближайшего соратника Великого Магистра Нуфлина Мони Маха – тот остался в моей памяти древним стариком, почти лишенным лица, а потому состоящим как бы из одного только вкрадчивого голоса, от которого, как мне говорили, мороз шел по коже; к счастью, я в ту пору был настолько наивен, неопытен и заранее, авансом оптимистически дружелюбен ко всем, кого встречал на своем пути, что обошлось без мороза. Но теперь, задним числом, могу понять, почему он всех продирал.

В общем, заранее допуская, что Магистр Клари Ваджура может придать себе любой облик, я почему-то был уверен, что он выберет что-нибудь солидное, если не откровенно зловещее. Ну или просто окажется слишком высокомерен для такого спектакля и предстанет перед нами как есть, скорее всего, пожилым человеком с печатью усталости от могущества на бледном лице. Но увидеть кудрявого мальчишку я совершенно точно не ожидал.

Мальчишка при этом натурально пожирал меня глазами. Хотя чего меня пожирать, я-то как раз выгляжу более чем заурядно, особенно когда сижу у себя дома, а не слоняюсь по городу, стараясь остаться неузнанным, просто чтобы никого лишний раз не волновать. Для таких целей я, конечно, выбираю совершенно инфернальные рожи, чтобы всем сразу становилось ясно: это кто угодно, только не сэр Макс, который всегда притворяется безобидным.

Пока я удивлялся такому вниманию, Клари Ваджура молча передал Шурфу несколько самопишущих табличек и стопку тонкой голубоватой бумаги из Богни, которая стоит дороже, чем драгоценные камни и используется для самых важных документов: считается, что на нее почти не действует колдовство, а значит, подделать такой документ крайне затруднительно. Разве только лезвием аккуратно подчистить, как в школьном дневнике, но таким хитроумным трюкам избалованное доступностью магии местное население не обучено.

Убедившись, что начальство занято делом, секретарь уселся рядом со мной и почти беззвучно, но все-таки вслух сказал:

– Извините, пожалуйста. Мое внимание, вероятно, показалось вам назойливым. Надеюсь, меня извиняет то обстоятельство, что я о вас довольно много слышал. И все это оказалось неправдой. Не большая часть информации, как обычно, а вообще все.

– Ничего, – утешил его я. – Так довольно часто бывает, и не только со мной. Просто наши близкие обычно не сплетничают о нас с кем попало, поэтому все остальные ничего не знают и вынуждены сочинять. К счастью, люди не настолько могущественны, чтобы их вымыслы хоть как-то влияли на предмет разговоров. Я имею в виду, что, если даже все население Ехо примется говорить, будто у меня на лбу растут рога, они все равно не вырастут. Это большое облегчение для любимцев публики вроде меня.

– На самом деле вымыслы влияют, – все так же тихо сказал Клари Ваджура. – Просто не радикально. Чужие взгляды – своего рода внешняя опора нашего бытия, не то чтобы наиважнейшая для нас, но довольно существенная. То есть рога у вас действительно не вырастут, но голова вполне может разболеться от разговоров. А если, скажем, весь город, или хотя бы тысяча человек считают вас ужасающим демоном, это может ощутимо прибавить вам могущества. И одновременно немного испортить характер.

«Это, кстати, многое объясняет», – заметил сэр Шурф. Он воспользовался Безмолвной речью, как я понимаю, из чувства такта, чтобы не насмехаться надо мной при своем секретаре.

– Это многое объясняет, – повторил я вслух. Мне-то шутить с чужими секретарями, по идее, никакими правилами субординации не запрещено.

– В этом смысле все сплетни, которые я слышал о вас, скорее полезны, чем вредны, – утешил меня Клари Ваджура. – Кроме разве что…

Я так и не узнал о гипотетическом вреде, наносимом мне сплетнями, потому что в этот момент на наши с Магистром Ваджурой головы свалился Нумминорих Кута. Ну, то есть, не то чтобы прямо на головы, а возник из ниоткуда буквально в нескольких сантиметрах от нас. Никого не зашиб, повезло.

Инцидент был далеко не первый, и я в общем сам виноват: все уши прожужжал человеку о необходимости постоянно тренироваться ходить Темным Путем. Не получается прокладывать самостоятельно, и не надо, можно пока по запаху, за мной и всеми остальными, главное – как можно чаще, хотя бы по дюжине раз в день. Рано или поздно, через полгода или сотню лет, но количество непременно перейдет в качество: тело и ум привыкнут к Темному Пути, и все сразу станет очень легко, все опытные мастера так говорят.

Нумминориха особо уговаривать не надо, он только рад дополнительному развлечению. А что регулярно попадает в довольно неловкие ситуации, и мы все вместе с ним, тут ничего не поделаешь. Обычные издержки обучения сложной магической практике. Читай: бесплатный цирк.

Нумминорих посмотрел на меня, на зарывшегося в бумаги Шурфа, на конопатого секретаря, снова на меня – теперь почему-то панически вращая глазами. Впрочем, голос его звучал совершенно спокойно, только немного смущенно, как и положено в такой ситуации.

– Извините, пожалуйста. Я не хотел вам помешать. Просто не подумал, что в это время на крыше кто-нибудь есть. В следующий раз обязательно буду предварительно спрашивать разрешения. Мне очень жаль, – скороговоркой выпалил Нумминорих. И исчез.

В смысле ушел Темным Путем, как и пришел. И сразу же прислал мне зов.

«Я, наверное, должен тебе сказать, просто на всякий случай…» – начал он и почему-то запнулся. Как будто мы первый день знакомы, и предположение, будто я сейчас сердит, имеет право на существование.

Черт знает что.

«Все в порядке, – сказал я, – ничему ты не помешал. Мы с Шурфом болтали о пустяках, а секретарь принес ему бумаги на подпись. Тоже, как я понимаю, вполне пустяковые. Вообще не о чем говорить, забудь».

«Спасибо, – поблагодарил Нумминорих. – Я рад, что не помешал. Но речь не об этом. Я хотел спросить, действительно просто на всякий случай, ну мало ли, не то чтобы я не доверял сэру Шурфу, просто в таком вопросе кто угодно может ошибиться, даже ты…»

Это «даже ты» было, конечно, грубой лестью. Потому что кто-кто, а я способен ошибаться вообще в любых вопросах. По триста раз на дню.

Нумминорих тем временем продолжал тараторить:

«В общем, я решил, что лучше спросить прямо, а не мучиться догадками: Шурф знает, что этот человек, его секретарь, сновидец? В смысле сейчас он где-нибудь спит и видит сон о том, как сидит с вами на крыше. Судя по его запаху, это именно так».

«Понятия не имею, как Шурф, а лично я ни хрена не заметил, хоть и посмотрел на этого типа, как положено, просто по привычке, – честно признался я. – Выглядит он как нормальный человек. В смысле не мерцает. В общем, спасибо, что сказал».

Лицо мне от природы досталось крайне выразительное, зато способности контролировать его выражение все та же природа отсыпала мне не столь щедро. Откровенно говоря, вообще не дала. И как бы я ни старался скрывать свои чувства, любой умеренно проницательный собеседник раскусит меня с полпинка.

Чему я действительно научился, так это быстро придумывать хорошие, правдоподобные объяснения чувствам, которые не умею скрывать. Вот и сейчас разразился длинным негодующим монологом, многословно извинялся за своего якобы бесцеремонного коллегу, который совсем недавно научился ходить Темным Путем и теперь без приглашения вламывается в дома всех знакомых, чтобы похвастаться мастерством. Говорят, к некоторым даже в спальни среди ночи врывается, а это уже ни в какие ворота – будить людей по столь пустяковому поводу. Ну научился, кому от этого холодно или жарко? Можно подумать, такое великое дело этот Темный Путь. Я в его годы из Коридора между Мирами, можно сказать, не вылезал, но не считал это достаточным поводом беспокоить посторонних людей демонстрацией моих умений. А эти нынешние… Эх, молодежь!

Клари Ваджура слушал меня со все возрастающим интересом, особенно когда речь пошла про Хумгат. На это я и рассчитывал, все-таки людей, способных путешествовать через Коридор между Мирами, исчезающе мало даже среди могущественных угуландских колдунов. Ну или даже в первую очередь среди них. Способность к Истинной магии никак не связана с достижениями в области Очевидной. Может случайно совпасть, а может и нет.

А Шурф, конечно, был озадачен. Мягко говоря. Тот я, с которым он был знаком все эти годы, нести такую чушь определенно не мог. Какую-нибудь другую – пожалуйста, сколько угодно, но хвастать былыми подвигами и ворчать на бестолковую молодежь я обычно неспособен даже в шутку.

К счастью, с выразительностью лица у моего друга дела обстоят гораздо хуже, чем у меня, а с самоконтролем, напротив, несоразмеримо лучше. Поэтому опознать в его взгляде тревогу не смог бы никто, кроме меня, да и я о ней скорее просто догадался, полагаясь на опыт, а не заметил. Нечего там было замечать.

Шурф внимательно просмотрел бумаги и таблички, попросил секретаря внести одно дополнение, снова перечитал, подписал. Наконец вернул ему все документы. Сказал:

– Спасибо, Клари, ваша помощь, как всегда, бесценна. Я буду в Иафахе за четверть часа до начала вечерней встречи со Старшими Магистрами. Если к этому времени вы успеете изучить прошения о пересмотре решений нашей лицензионной комиссии и отобрать для меня заслуживающие дополнительного рассмотрения, моя благодарность будет безгранична.

– Сделаю, – лаконично ответил Клари Ваджура.

Он поднялся, одарил меня на прощание удивительной улыбкой, напряженной и одновременно ослепительной, словно бы включившей под его кожей какой-то дополнительный внутренний свет. Ну а потом, конечно, исчез. То ли Темным Путем ушел, то ли просто начал смотреть другой сон, поди разбери, этих сновидцев, как они перемещаются в пространстве.

– …С Нумминорихом все в порядке? – сразу спросил Шурф. И, не дожидаясь ответа, добавил: – А с тобой?

– Более-менее, – усмехнулся я. – Просто несколько офонарел, когда Нумминорих сообщил, что твой секретарь сновидец. Ни за что бы не поверил, что в Мире есть человек, готовый работать даже во сне, но жизнь уже не раз доказывала, что отставные Магистры бывают до крайности эксцентричны. А ты-то в курсе, что он?..

– Ну разумеется, – невозмутимо ответил мой друг. – Хорош бы я был, если бы не знал о человеке, которого сделал своим ближайшим помощником, настолько важных вещей.

Мне, конечно, сразу полегчало.

– Извини, – сказал я. – Не то чтобы я всерьез считал тебя таким же идиотом, как я сам. Просто он не мерцает, когда смотришь боковым зрением. И я подумал…

– Да, не мерцает. Но в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Некоторых сновидцев невозможно отличить от бодрствующих; как я понимаю, у одних это получается само собой, другим приходится прикладывать специальные усилия. На мой взгляд, гораздо более удивительна способность магистра Клари пользоваться Безмолвной речью и самопишущими табличками. Я могу назвать несколько дюжин причин, по которым для сновидца это невозможно, тем не менее, у него получается. Я пытался разобраться, но он, похоже, сам не знает, как это вышло. Говорит: «Просто в этом сновидении я могу делать все, что когда-то умел наяву; было бы не так, постарался бы сразу проснуться, сон о полной беспомощности наихудшая разновидность кошмара».

– Это да, – согласился я.

– В любом случае магистр Клари Ваджура, судя по тому, что я о нем слышал, чрезвычайно могущественный человек; возможно, вообще лучший за все время существования Ордена Семилистника. И очень опытный сновидец-практик. Неудивительно, если учесть, что это его единственное занятие последние девяносто лет.

– Ого. Расскажешь? Или это не мое дело?

– До сих пор я полагал, что не твое. Но если уж судьба привела сюда Нумминориха с его уникальным нюхом в тот самый момент, когда здесь сидел Клари… Или не судьба, а ты сам его вызвал для проведения экспертизы? Тогда следует отдать должное твоей проницательности.

Я отрицательно помотал головой:

– Не следует. Не было никакой проницательности. Одна сплошная, как ты говоришь, судьба.

– Для меня это более чем серьезный аргумент, ты знаешь.

– Для меня тоже. А то бы я не лез… Ну, то есть вру, лез бы, конечно. Но не настолько напролом.

– Не то чтобы я считал необходимым иметь от тебя секреты, – примирительно сказал мой друг. – Просто не в моих обычаях разглашать чужие тайны. Магистр Клари настоятельно просил меня молчать. Он считает, что чем больше народу уверено, будто он просто вернулся в Ехо после долгого отсутствия, тем легче ему будет непрерывно поддерживать себя в состоянии текущего сновидения. Полагаю, он прав.

– Та самая внешняя опора, о которой он говорил?

– Совершенно верно. К чему я, наверное, никогда не привыкну, так это к тому, что самые сложные вещи ты ловишь на лету.

– Просто у каждого свои представления о простом и сложном. Как по мне, ничего нет проще всех этих ваших «сложных вещей». И ничего запутанней так называемых «элементарных». Ладно, рассказывай, если не передумал. Или сперва надо принести какую-нибудь клятву молчания? Если что, я могу. Только наизусть ни одной не помню, учти.

– Не надо, – сказал Шурф. – Я, хвала Магистрам, не настолько безумен, чтобы внезапно перестать тебе доверять.

В награду он получил еще одну неведомо у кого похищенную кружку с горячим чаем. Такой практически полулитровый суперприз.

– …На самом деле от тела Клари довольно мало осталось, – сказал мой друг.

Мне сперва показалось, что я ослышался. Но переспрашивать не пришлось.

– «Довольно мало» – это голова на сломанной шее, часть туловища с одной рукой и бесконечная воля к жизни. И, конечно, огромная сила, без нее он не прожил бы и минуты.

Я, честно говоря, едва выдержал это откровение, потому что у меня пылкое воображение, норовящее немедленно примерить на себя все, что ни услышу. Но ничего, отвернулся, чтобы не демонстрировать лишний раз богатые возможности своей мимики, усилием воли отогнал подступившую к сердцу тошнотворную темноту, спокойно сказал:

– Ничего себе поворот. Это Нуфлин его так напоследок?

– Как ни странно, нет. Это последствия недостаточно тщательно продуманной встречи с безумными ветрами Пустой Земли Йохлимы. Я бы сказал, вполне обычные последствия. Впрочем, нет, все-таки обычно ветры Пустой Земли Йохлимы раздирают свою жертву на мелкие клочья, а не на такие крупные куски.

Меня передернуло.

– Извини, – сказал Шурф. – Вечно я забываю, что ты безрассудно храбр только в деле, а словами тебя довольно легко испугать.

– Просто слова приходится слушать, сидя на месте, – объяснил я. – И поневоле обдумывать услышанное. А дело можно делать, это здорово отвлекает. От страхов и любых других выкрутасов ума… Ну надо же – ветры Пустой Земли Йохлимы! Никогда не принимал всерьез все, что о них говорят, – подумаешь, сильный ветер, тоже мне горе. А они, оказывается, хуже всех великих Магистров, включая твоего предшественника. Ну и дела.

– Не знаю, хуже ли, но Магистр Нуфлин действительно пальцем Клари не тронул. И погони за ним не снарядил. Вроде бы даже не проклял вдогонку. Рассказывают, он испытывал в связи с уходом своего ближайшего помощника не гнев, а только глубокую печаль. Причем не кто попало, а леди Сотофа рассказывает, а ей не свойственно ошибаться в интерпретациях. Но кстати, даже Сотофа не знает причины их ссоры; говорит, так обрадовалась, что не стала вникать, ушел, и хвала Магистрам. По ее мнению, Клари Ваджура скверно влиял на своего покровителя и в целом на настроения в Ордене, очень уж был суров и непримирим.

– И при этом она согласилась с твоим решением взять его в секретари?

– Как видишь. Леди Сотофа Ханемер, конечно, абсолютно ужасное существо, но только в том смысле, в каком ужасны сила Сердца Мира, бесконечность Вселенной, прикосновение смерти и неумолимая длань судьбы. При этом в ее внешнем добродушии нет ни капли притворства. У Сотофы действительно доброе сердце. И узнав о нынешнем положении Клари Ваджуры, она сказала: «Ладно, пусть помогает тебе улаживать дела, если это скрасит его последние дни».

– Последние дни? Он умирает?

– Разумеется, умирает. Последние девяносто лет. А как ты думал? Впрочем, даже здоровые люди редко живут вечно, в том числе, могущественные колдуны, особенно когда они надолго оказываются вдали от Сердца Мира. А тело Клари спит в глубокой пещере в горах, на границе Умпона с Пустой Землей Йохлимой.

– Так, может быть, его можно спасти? В смысле привезти в Ехо и вылечить? – оживился я.

– Как ты себе это представляешь – вылечить человека, от тела которого осталось меньше половины?

– Никак не представляю. Но я и не знахарь.

– Тогда тебе придется поверить на слово, что трогать его сейчас – только зря мучить. Даже твой Смертный Шар[150] не поможет.

– Откуда ты знаешь?

– Справлялся у специалистов, которые разбираются в этих делах лучше, чем мы с тобой. На всякий случай. Думаешь, только ты, столкнувшись с проблемой, сразу начинаешь прикидывать, как ее решить?

– Но почему не поможет? Я, если помнишь, даже умирающих от Анавуайны лечил[151].

– Слишком обширные повреждения. Ты можешь подчинить его своей воле и приказать выздороветь, он послушается, но не справится с задачей. Ресурсы любого организма небезграничны. Вопрос только в том, умрет пациент от полного истощения, отрастив всего одну ногу или целых две. Причем его кончина будет сопровождаться душевными терзаниями от невозможности исполнить приказ.

Я снова содрогнулся. И проклял все на свете, начиная с себя, – за то, что завел этот разговор.

– От боли ты, конечно, мог бы его избавить, – примирительно сказал Шурф. – И Абилат мог бы, и многие другие столичные знахари, причем без всяких Смертных Шаров. Но эта проблема, как я понял, уже решена без нас. Поэтому нет смысла суетиться. К тому же Магистр Клари наотрез отказался объяснять, как его найти. Более того, не пытаться отыскать его тело – часть нашего договора. Я ему это твердо обещал.

– Так, получается, весь этот ужас известен только с его слов? – нахмурился я.

– Мы с леди Сотофой не самые наивные дети в Соединенном Королевстве, – укоризненно сказал Шурф. – Существует немало способов проверить правдивость чужих рассказов. Один из них – посмотреть на все собственными глазами, просто не наяву, а во сне. Я в этом деле еще не настолько опытен, чтобы гарантированно отличить подлинное видение от наваждения, но леди Сотофа проверила самолично и подтвердила: все правда. Клари Ваджура выглядит именно так, как рассказывает. Его изуродованное тело действительно лежит в глубокой пещере, за ним присматривает юный умпонский шаман, внук старого шамана, который когда-то нашел Клари, обнаружил, что тот еще дышит, хотел добить из милосердия, но не решился. И поневоле был вынужден организовать постоянный уход: глубокая пещера, обезболивающие благовония, вода и пища из мира духов, от обычных в таком состоянии никакого толку, а более тонкая материя умирающему в самый раз, насыщает, не понуждая искалеченные внутренние органы к убийственному для них труду. И внука своего обучил ухаживать за полумертвым незнакомцем на тот случай, если бедняга его переживет. Так в итоге и вышло, воля к жизни у Клари невероятная, до сих пор я таких непреклонных людей не встречал.

– Но шаман-то каков! – изумился я. – Помочь попавшему в беду незнакомцу дело вполне обычное, но растянуть эту помощь на долгие годы, да еще и внуку завещать…

– Для умпонцев это просто нормально. Уверяю тебя, никому из них в голову не пришло бы, что можно поступить как-то иначе. Они вообще крайне мягкосердечный и отзывчивый народ. Вероятно потому, что происходят от эхлов[152], покинувших Хонхону еще во времена Древней династии, а те, сам знаешь, безгранично добродушны от природы.

– Знаю? Откуда? Я пока не знаком ни с одним эхлом.

– Зато я тебе о них рассказывал.

– Да, – вспомнил я. – Действительно было дело. Прости. Ты тогда еще говорил, что не видел ничего прекрасней умпонских садов и рассказывал, что отправлял туда некоторых поэтов, чтобы вдохновились их красотой. Нет чтобы меня!

– Тебя-то зачем отправлять? – усмехнулся мой друг. – Ты туда сам Темным Путем пройти можешь. В любой момент.

– Могу-то могу. Но без спутника, который знает об окрестностях гораздо больше, чем ты сам, это совсем не то.

– Будет тебе спутник, – твердо сказал Шурф. – Надеюсь, уже в середине лета я смогу отлучиться из Иафаха на целый день без малейшего ущерба для дела. Говорю и сам себе не верю, но вера в таком вопросе и не нужна, расчета вполне достаточно. Все-таки хороший секретарь действует как знахарское заклинание – постепенно возвращает жизнь.

– Удивительный тип этот Клари Ваджура, – вздохнул я. – Развлекаться сновидениями в его положении, наверное, и правда единственный выход. Но из бесконечного множества разнообразных вариантов выбрать тот, где ты круглосуточно работаешь секретарем…

– Такой уж он человек. Леди Сотофа говорит, Орден Семилистника был любовью его жизни. Даже не могущество, ради которого, по идее, и вступают в магические Ордена, а сама организация, ее структура, иерархия, ощущение единства и некоего общего для всех высшего смысла. Я это понимаю только теоретически, потому что сам всегда был и останусь одиночкой. Что хорошо для мага, но довольно скверно для Великого Магистра. Впрочем, я просто временно исполняющий обязанности, а для этого и одиночка вполне годится, можно себя не изменять.

– Интересно, еще тридцать лет он протянет, этот твой удивительный секретарь? – спросил я.

– Сомневаюсь. Клари и так продержался гораздо дольше, чем сам рассчитывал. Говорит, потому, что у него была цель еще раз увидеть Иафах. А теперь…

– А теперь он оказался в Иафахе, не целиком, но хотя бы сознанием, тоже неплохо. И постоянно при деле. И, если верить вам с леди Сотофой, должен быть счастлив. Не знаю, как он, а я бы на его месте точно не умер. Еще чего!

– Поглядим, – сказал Шурф. – Я, конечно, мастер планировать, но в по-настоящему важных вопросах стараюсь не загадывать. Пусть идет как идет.

* * *

Первое, что я услышал, переступив порог Зала Общей Работы, был голос Кекки.

– Все это довольно тяжело, – сказала она.

Потом заметила меня, приподняла руку в приветственном жесте и уткнулась в кружку с камрой. Не пила, а просто рассматривала, хотя на что там смотреть. Обычная фирменная кружка из «Обжоры Бунбы», они все одинаковые – керамические, нарочито грубой лепки, имитирующей ручную работу, темно-коричневые, с изображением улыбающегося толстяка.

Настолько печальной леди Кекки Туотли я не видел, пожалуй, с тех незапамятных времен, когда она служила в Городской Полиции под началом генерала Бубуты Боха, думала, что с Бубутиной легкой руки Тайные Сыщики считают придурками всех полицейских без разбора, и при этом была безнадежно, как ей казалось, влюблена в нашего сэру Кофу, начитавшись историй о котором еще в детстве решила служить в полиции.

Все это давным-давно осталось позади, включая несколько лет счастливого служебного романа с кумиром детства, и вдруг я обнаруживаю в Зале Общей Работы совершенно несчастную Кекки. Того гляди начнет жаловаться, что глупый начальник не способен понять смысл служебного рапорта, если тот не разбит на короткие предложения, максимум в пять слов, сэр Мелифаро при всякой встрече изводит дурацкими шутками про полицейских, а сэр Кофа смотрит на нее, как на пустое место. И заревет.

А когда начинают реветь всякие прекрасные леди, это почему-то автоматически становится моей проблемой. Так уж заведено. Считается, будто я хорошо их успокаиваю, хотя в моем арсенале один-единственный метод: пригрозить, что, если безобразие не прекратится, я зареву сам. На мое счастье, обычно эта угроза производит на страдалиц сокрушительное впечатление. А то даже не знаю, как бы я ее воплощал.

Но пока Кекки, хвала Магистрам, еще не ревела, значит, можно было попробовать просто поговорить. Я сел рядом и спросил:

– Что у тебя стряслось?

– Да у меня-то как раз ничего, – вздохнула она. – Спасибо, сэр Макс. Все в порядке. Просто как следует поработала. В смысле собрала информацию, а она иногда огорчает. Я все-таки живой человек.

– Я тоже, – подал голос Мелифаро. – В связи с чем предлагаю немедленно дать мне выпить. Чем больше, тем лучше. Чтобы я мог забыться невинным младенческим сном на рабочем столе.

Только теперь я заметил, что он тоже сидит как в воду опущенный. Не знаю, кстати, откуда взялось это выражение. Большинство моих знакомых, будучи опущенными в воду, делаются чрезвычайно довольными. И наотрез отказываются из воды вылезать.

– По-моему, пора воскрешать Лойсо Пондохву, – сказал мне Джуффин. Голос его звучал условно сердито, зато в глазах плясал веселый огонь. – Не то чтобы я истосковался, но ради общественной пользы готов его потерпеть.

– Какого рода пользы? – осведомился я. – Может быть, я помогу?

– Только если молниеносно развяжешь гражданскую войну. В идеале, не особо кровопролитную, но с какими-нибудь интересными спецэффектами вроде падения неба на землю и регулярных плясок взбесившихся лесных духов на всех городских площадях. Чтобы никому во всем городе спокойно не спалось.

– Можно попробовать. Но зачем?

– Выяснилось, что мирные времена оказывают на людей дурное влияние. Развивают чувствительность и смягчают характер. Что совсем неплохо для обычного горожанина, но нрав своих подчиненных я до сих пор как-то иначе себе представлял. И что теперь прикажешь делать с нашей золотой молодежью? Или даже поставим вопрос иначе: что им, таким нежным, делать в Тайном сыске? Сплошное расстройство каждый день.

– В крайнем случае всегда можно освоить профессию массажиста и заключить контракт на работу в Нунде, – заметил я. – Озарять светом своей нежности будни суровых каторжников, ласковыми руками творить добро…

Перед моим носом возникла ласковая рука сэра Мелифаро, аккуратно сложенная в ласковый же кулак. С другой стороны Кекки грозила мне чем-то маленьким и красивым. Надо думать, тоже кулаком. На их лицах была отчетливо написана готовность безотлагательно озарить меня светом своей нежности. А потом догнать и еще пару раз озарить.

Что я действительно умею, так это поднимать боевой дух.

– Видишь? – сказал я Джуффину. – Оба уже готовы убить меня из-за сущей ерунды. Не так уж они безнадежны. Зачем нам Лойсо, сами справимся. Какие такие мирные времена? Но прежде, чем со мной будет покончено, я хотел бы узнать, что все-таки случилось. Последнее желание приговоренного положено исполнять.

– Не знаю, где такое положено, и знать не хочу, – ухмыльнулся Джуффин. – Хотя интересные должны быть места. Кекки тебе чистую правду сказала: ничего не случилось. Просто я попросил своих сотрудников навести справки о том, как жили наши покойники в последние годы. Ясно, что тихо-мирно, если уж даже Кофа потерял их из виду. Но я счел полезным вызнать подробности, в надежде, что между ними найдется что-нибудь общее. Какое-то связующее звено.

– И?..

– Пока не нашлось. Впрочем, Кофа намерен рыть дальше; не вижу в этом особого смысла, но еще меньше смысла его переубеждать. Хочет – на здоровье. Всяко веселее, чем тут с нами сидеть.

– Но вы же не поэтому расстроились? – спросил я Кекки и Мелифаро. – Ну подумаешь, не нашлось ничего общего, тоже мне великое горе. Отрицательный результат тоже ре…

– Да при чем тут какой-то дурацкий результат, – сердито сказал Мелифаро. – Просто он такую отличную школу собрался открывать!

– Кто? – опешил я. – Какую школу?

– Тумара Абальонс, бывший Старший Магистр Ордена Посоха в Песке, должен был скоро, буквально будущей весной открыть Младшую Высокую Школу. План не то чтобы секретный, но особо его не афишировали. Однако все уже было решено, Король отдал им одно из зданий бывших Дворцовых казарм на берегу Хурона и распорядился выделить деньги из казны на жалованье учителям. Отличная могла бы выйти школа, вот ровно для таких, каким я был в детстве. Минуты на месте не мог усидеть. И ни одному учителю не удавалось заинтересовать меня больше, чем на ту же минуту. Счастье хоть родители понимали, что я так устроен, а вовсе не стараюсь им досадить, и развлекали как могли: покупали головоломки, рассказывали страшные и смешные истории, все время придумывали новые игры. И даже не особо ругали за побеги – сперва из дома, потом из школы, вернее, из школ. Я их несколько дюжин сменил, только потому и не сошел с ума от тоски. Но мало кому так везет. Отец говорил, в старые времена ребят вроде меня просто в Ордена пораньше отдавали, и там им быстро становилось не до скуки. А в Эпоху Кодекса способным, но неусидчивым от избытка силы детям деваться стало некуда. Повзрослев, такие иногда портят статистику Приютов Безумных, но чаще просто увеличивают численность постоянных клиентов «Джубатыкского Фонтана».

– Понимаю, – кивнул я. – И этот бывший магистр придумал, как их надо учить?

– Да. Говорят, он еще у себя в Ордене охотно занимался с теми юными послушниками, которым грозило отчисление за невыносимый нрав. Те из них, кто пережил Смутные Времена, до сих пор ему благодарны. А заскучав в отставке, магистр Абальонс принялся разрабатывать универсальную методику одновременного обучения обычным знаниям и магии, вполне элементарной, но выходящей за пределы обычной бытовой. Фейерверки, прыжки, танцы на потолке, превращение репы в пирожное и другие дурацкие фокусы, которые так любят дети и отставные мятежные магистры.

Я невольно улыбнулся. Не знаю, как там с детьми, а насчет отставных магистров – в точку. Чем старше и могущественней, тем больше дурачатся; мы все по сравнению с ними серьезные пожилые хмыри.

– Суть метода в том, что к каждому ученику приставлены сразу два учителя, – продолжал Мелифаро. – В особо тяжелых случаях – три. И пока один заставляет делить и умножать дроби, второй следит, чтобы ученик в это время сидел на потолке и ни в коем случае не свалился. Третий может, к примеру, учить его жонглировать или вязать морские узлы. Некоторые особо сложные задачи разрешается решать не на потолке, а просто на бегу, одновременно подбрасывая мяч. Это отлично помогает не скиснуть раньше времени, по себе знаю. Только магии меня в детстве, к сожалению, не учили, в Эпоху Кодекса о таком даже мечтать было нельзя. Поэтому Тумара Абальонс не особо рассчитывал, что получит шанс применить свою методику на практике. Но все-таки получил. Как только были приняты первые поправки к Кодексу, он быстренько восстановил былые связи при Королевском Дворе и начал пробивать идею специальной начальной школы для особо одаренной и необузданной малышни. На это ушло несколько лет, потому что мало кто считает талантливых детей какой-то особой проблемой, требующей специального решения. А все-таки старик добился своего! Но теперь, наверное, никакой Младшей Высокой школы не будет. Тумара Абальонс умер, а методика его, а не коллективная. И с Королем договаривался он, а не его помощники. Ну и… Ну и все.

– Если помощники толковые, смерть Магистра Тумары, в худшем случае, только отсрочит открытие школы, – сказал Джуффин. – А если бестолочи, значит, ничего бы и не получилось, даже останься он жив. Но вряд ли это так: человек, способный найти подход к умным детям, не станет окружать себя взрослыми дураками. Старику и правда можно посочувствовать, не хотел бы я умереть, не закончив настолько важное дело, но Младшую Высокую школу хоронить рано. Так что если хочешь напиться с горя – на здоровье, но только после работы. И за свой счет.

– За свой счет никакого смысла, – пожал плечами Мелифаро. – По справедливости, мое пьянство должно быть оплачено казной по статье «излечение от полученных на службе душевных ран». Потому что школа школой, но осенней ярмарки удивительных умений, которую собиралась провести леди Лайори Макарайнис, мне тоже безумно жаль.

– Что за ярмарка? – спросил я.

– Для таких, как она сама: алхимиков, механиков, ювелиров и прочих мастеров, которые после принятия поправок к Кодексу бросились возрождать всякие старинные ремесленные секреты и на их основе придумывать новые. Многие сейчас делают совершенно удивительные вещи, способные украсить и облегчить жизнь, но продавать их и даже просто показывать широкой публике не имеют возможности. Мало кто готов превратить свой дом в лавку или часами стоять на Сумеречном рынке без надежды на успех – поди продай неведомо что людям, которые пришли за едой и зельями с заранее составленным списком необходимых покупок. А деньги мастерам нужны как мало кому, не столько даже на жизнь, сколько на инструменты и материалы. Поэтому леди Лайори решила арендовать на полдюжины дней площадь Побед Гурига Седьмого и устроить там ярмарку. Уверен, затея имела бы грандиозный успех. Столичные жители без ума от всяких редкостей и новинок, дело за малым: собрать все в одном месте и всех туда позвать.

– Отличная штука!

– Да. Только теперь ничего не будет. Леди Лайори собиралась проводить ярмарку на свои средства, для аренды площади нужно три сотни корон, у других участников таких денег нет. А ее наследников сперва еще отыскать надо. Это, как я узнал, очень дальние родственники, уехавшие куда-то в Уандук еще во время гражданской войны. Но даже если они быстро найдутся, зачем бы им платить за какую-то ярмарку в городе, где они уже почти двести лет не живут? В общем, гиблое дело.

– Как жалко!

– Вот и я о том же. А еще у нас теперь не будет летающих досок, работающих на кристаллах для амобилеров. Прикинь, ты на ней стоишь, а она летит над крышами! Всего семнадцатая ступень Черной магии, вообще любому доступна, не о чем говорить.

Мы с Кекки хором охнули, пытаясь вообразить такой полет. Джуффин придал своему лицу скептическое выражение, но получилось настолько неубедительно, что он и сам это понял. И отвернулся к окну.

– Я как раз о чем-то таком мечтал в детстве, – признался Мелифаро. – И упорно расспрашивал взрослых, можно ли смастерить какую-нибудь летающую штуку, но они не знали. И вдруг выясняется, что сэр Уриманди Файя придумал, как воплотить мою мечту. И даже начал собирать пробный экземпляр. Но не успел, представляете, как обидно? И доделать некому: учеников у него не было. Что понятно, при таком-то тяжелом характере! От него говорят, не только жена с дочками, а даже дверной замок давным-давно сбежал.

– Такое порой случается, – тоном знатока подтвердил Джуффин. – Старинные талисманы обычно обладают чувством собственного достоинства, а потому довольно придирчивы в выборе хозяев. На некоторые даже голос повышать нельзя.

– И театральных дней, которые, оказывается, несколько раз в год проводил в саду своего дома сэр Тимбути Мариян, тоже больше не будет, – мрачно добавил Мелифаро. – Лично я спокойно без них проживу, но моя жена затоскует. Кенлех, как внезапно выяснилось, обожает эту ерунду. Теперь ревет в три ручья. Говорит, никто в столице кроме сэра Марияна не станет искать таланты по деревенским трактирам и за свой счет привозить в столицу, чтобы показать паре дюжин безумных любителей старой классической драмы. Так что это горе теперь тоже, считайте, мое.

– И мое, – утешил его я. – Угадай, к кому твоя жена прибежит жаловаться на трудности возрождения классической драмы, убедившись, что ты принимаешь ее нытье слишком близко к сердцу?

– Только это и утешает, – ухмыльнулся Мелифаро. – Обожаю тебя огорчать. Вот если ты еще и зверей к себе заберешь, цены тебе не будет.

– Каких зверей?! – опешил я.

– Дурацкий зоопарк Аринамы Коты. Все эти экзотические чудища совершенно не приспособлены к жизни в наших краях. Что теперь с ними будет? Не в лес же выпускать… С другой стороны, а что еще делать, если слуги к ним подойти боятся? Трикки молодец, приставил своих полицейских кормить этот безумный зоосад, но долго они не продержатся: генерал Бубута ежедневно скандалит, а наследники сэра Коты весьма настойчиво спрашивают, когда их недвижимость будет освобождена от так называемых следственных улик.

– Даже не мечтай, – твердо сказал я. – Ноги этого арварохского зайца и его друзей в моем доме не будет. Себе забирай. У тебя, хвала Магистрам, тоже достаточно места.

– Могу успокоить вас обоих, – подал голос Джуффин. – Даже не надейтесь присвоить этот зверинец, у вас слишком серьезный конкурент. Его Величество, узнав о несчастье, случившемся с сэром Аринамой, выразил готовность приютить его коллекцию в Замке Рулх.

– Король любит экзотических животных? – удивился Мелифаро.

– Я бы сформулировал иначе: Его Величество любит ставить своих придворных в крайне затруднительное положение. По-человечески его можно понять.

– И ядовитого зайца тоже допустят ко двору? – потрясенно спросил я.

– Боюсь, именно ради него все и затевается. Насколько я успел изучить нашего Короля.

– Я рад, что звери пристроены, – улыбнулся Мелифаро. – Первая хорошая новость за весь этот дурацкий день!

– Ну ты даешь, – укоризненно сказал Джуффин. – Чем тебе остальные новости не угодили? Лично я был рад узнать, что в городе творятся такие интересные дела.

– Так в том-то и дело, что не творятся. Могли бы твориться, но – нет. Ничего у нас не будет. Ладно, насчет школы вы, надеюсь, правы, но не видать нам ни ярмарки, ни летающих досок, ни театральных сборищ. С этим непросто смириться. Покойников в морге Управления Полного Порядка на моей памяти перебывало немало, и я думал, что вполне к этому привык. Но вдруг выяснилось, что иногда смерть – это гораздо больше, чем просто смерть. Без одного-единственного человека может осиротеть целый город, а то и весь Мир. И даже не узнать, что потерял. Как-то это… – нечестно, что ли? – убивать людей, занятых важными делами, вот так, посреди процесса, не дав завершить. Можете не говорить, что справедливости не бывает. Я знаю. Но все равно хочу, чтобы она хотя бы иногда, в виде исключения была.

– Хочешь – значит, сделай, чтобы стало по-твоему, – заметил Джуффин. – Что толку зря хотеть? Правда для этого тебе придется изменить фундаментальные законы Вселенной, но настоящего поборника справедливости такие пустяки останавливать не должны.

– Хорошо вам смеяться… – начал было Мелифаро.

– Смеяться вообще всем хорошо, – согласился Джуффин. – Отличное занятие. Но сейчас я не смеюсь, а просто помогаю тебе осознать масштаб поставленной перед собой задачи. Ты, хвала Магистрам, не первый год занимаешься магией и должен бы уже привыкнуть, что для нас не бывает просто желаний. Хотеть – это и есть делать, сознательно, или бессознательно вкладывая в достижение желаемого немалую часть себя. Такие вещи следует понимать и держать несбыточные желания под контролем, чтобы не кормить своей силой и вниманием прожорливую бездну неосуществленных намерений. Она, к твоему сведению, не менее реальна, чем мой сапог или, к примеру, Темная Сторона. Но если у тебя однажды станет достаточно могущества для изменения Мира, можешь снова начинать хотеть невозможного – да хоть справедливости, почему нет. Помочь тебе в этом деле я вряд ли смогу, но и мешать не стану. Не откажусь посмотреть на Мир, где существует справедливость, как ты себе ее представляешь. И даже некоторое время в этом удивительном месте пожить.

– Вот и я не прочь оказаться в таком Мире, – вдруг сказала примолкшая было Кекки. – Скверная это все-таки штука – внезапная смерть здорового, полного сил и планов человека. Особенно в мирные времена, как сейчас. После нее остается… – не знаю, как лучше сказать, – беспорядок? Или просто дыра? А иногда очень много дыр сразу. И сразу как-то невольно примеряешь это на себя и думаешь: получается, нет никакого особого смысла во всех наших делах, если они могут остаться незавершенными из-за ерунды вроде плохо закрепленного книжного шкафа. И в человеческих связях, если они могут вот так оборваться в любой момент, без всякой нашей вины. И начинаешь грустить, не столько об умерших, сколько о себе. Но и о них, конечно, тоже. Есть о чем сожалеть. У этого Гламмы Йонгутари такая чудесная девушка, видели бы вы! Золотое сердце. Но это, как оказалось, не имеет значения, наши достоинства не делают неуязвимыми тех, кого мы любим. И нас самих тоже. Сэру Тарайоту Мулине его поздний счастливый роман тоже не помог остаться в живых. А знаете, какая отличная тетка была леди Шаторая Тариоти?

К моему удивлению, не только мы с Мелифаро, но и Джуффин отрицательно помотал головой.

– И я не знала, – вздохнула Кекки. – И даже Кофа, а это значит, вообще никто. А оказывается, леди Шаторая много лет бесплатно помогала знахарям в Приюте Безумных. Законов даже в Эпоху Кодекса не нарушала, в смысле, не колдовала, просто использовала врожденную способность успокаивать одним своим присутствием лучше всяких кристаллов смирения. Сидела часами с самыми несчастными безумцами, слушала их бредовые жалобы, гладила по голове. Знахари об этом никому не рассказывали, причем по ее настоятельной просьбе. Леди Шаторае почему-то было очень важно, чтобы никто о ее добрых делах не знал.

– Похоже, леди приняла обет бескорыстных деяний, – объяснил Джуффин. – Старинная забава, но после окончания Эпохи Орденов о нем многие вспомнили. Чаще всего такой обет принимают, чтобы избавиться от чувства вины, которое чрезвычайно опасно для магов: ощущающий себя виноватым – неважно в чем, значение имеет только искренность и острота чувства – как правило, постепенно теряет силу. Чтобы избавиться от такой напасти, за любой способ ухватишься, и обет бескорыстных деяний как миленький принесешь. И будешь потом хранить в тайне все свои мало-мальски альтруистические поступки, чтобы никто не узнал и не похвалил. Потому что похвала тоже своего рода вознаграждение, а, значит, получивший ее нарушил обет.

– Ничего себе, какие сложности! – ужаснулся я. – Счастье, что я обычно ощущаю себя виноватым максимум полчаса, а потом на что-нибудь отвлекаюсь, и привет.

– Да, – совершенно серьезно подтвердил Джуффин. – Рассеянность – одна из твоих самых сильных сторон, пользы от нее гораздо больше, чем неудобства, – и сказал Кекки: – Очень интересная информация о леди Шаторае Тариоти, хоть и несколько запоздалая. Но что ж теперь локти кусать.

– Погодите, это еще не вся история, – сказала Кекки. – Иногда леди Шаторая водила к безумцам свою, теперь тоже покойную, сестру леди Марану. А с той, оказывается, отдельная интересная штука: изредка, буквально на пару часов у леди Мараны просыпались магические способности такой огромной силы, что ей даже делать ничего было не надо. Никаких специальных трюков и заклинаний, просто рядом с ней все внезапно приходило в порядок – само, без видимых усилий. Поломанные вещи чинились, больные выздоравливали, засохшие деревья начинали зеленеть, и даже скисший компот мог снова стать свежим. Дома у леди Шатораи есть индикатор магии, купленный на Сумеречном рынке в ту пору, когда бывший заместитель генерала Боха тайком продавал спекулянтам списанное полицейское имущество – так вот, он на все это вообще не реагировал, как будто происходящее – не Очевидная магия, а что-то совсем другое.

– Ничего себе, – изумился я. – И так бывает?

– Я тебе уже триста тысяч раз говорил, что бывает вообще абсолютно все, – заметил Джуффин. – Просто кое-что настолько редко, что всякий раз заново удивляет. Такие способности, как у леди Мараны Тариоти действительно уникальное явление, но все же описанное историками магии. В старые времена, я имею в виду, совсем в глубокой древности, еще до Ульвиара Завоевателя, таких людей называли забытым нынче словом «олейдаслаха». Примерное значение «лопата судьбы».

– Именно «лопата»?

– Ну да. По-моему, довольно метко: рабочий инструмент, при помощи которого и дерево можно посадить, и могилу вырыть, и, если понадобится, какого-нибудь недостаточно милого человека в эту могилу уложить. Видимо, наши далекие предки считали, что судьба использует способности этих людей, когда сама сочтет нужным, а в остальное время они спокойно стоят в сарае. То есть живут своей жизнью. Кстати, о том, что Марана Тариоти была олейдаслаха, я не знал. Ясно теперь, почему женщины Решеток и Зеркал набивались ей в подруги, но в Орден не звали. Очень интересно! А в Приюте Безумных в дни визитов леди Мараны небось непременно кто-нибудь выздоравливал?

– Именно так, – кивнула Кекки. – Хотя она ничего для этого не делала. Даже не испытывала желания, чтобы пациенты выздоровели. Ходила к ним по просьбе сестры, но ей было все равно.

– Слушай, а откуда ты все это знаешь? – спросил я. – Понимаю, секреты мастерства и все такое, но в этой области я тебе явно не конкурент. Зато от любопытства вполне могу… нет, умереть на месте это все-таки перебор. Но, к примеру, начать кусаться – вполне.

– Да ладно тебе – кусаться! – улыбнулась Кекки. – Невелик секрет. У леди Шатораи была компаньонка, что-то среднее между подругой и помощницей по хозяйству. То есть работала она как бы бесплатно, но жила в доме на всем готовом и регулярно получала достаточно дорогие подарки; на самом деле многие так поступают, если не хотят превращать взятых в дом обнищавших друзей и дальних родственников в слуг. Бедняжка обожала покойную и теперь горюет, хоть и получила неплохое наследство. Милая женщина, спокойная, рассудительная и при этом чувствительная до крайности, таких обычно несложно разговорить. Достаточно было сказать, что я специально приехала из Гугланда, чтобы поблагодарить покойную за некое благодеяние, подробности которого разглашать не могу, как она спросила, не об исцелении ли от тяжелой душевной болезни речь. А дальше мне оставалось только слушать, поддакивая в нужных местах. Бедняжка со дня кончины своей покойной покровительницы разрывается между желанием поведать Миру о ее добрых делах и обещанием хранить тайну, а тут такая удача – появляется слушательница, которая, с одной стороны, как ей показалось, сама в курсе, а с другой – знает далеко не все. И понеслось.

– Ну ты мастер! – искренне восхитился я.

– В этой области уже, пожалуй, более-менее, – согласилась Кекки. – Но во всех остальных я пока считай даже учиться толком не начала.

– Это может сказать о себе любой, у кого голова на месте, – заметил Джуффин. – Как только кажется, будто уже выучился всему, самое время отправляться к знахарю за зельем для прояснения ума.

– Сэр Валенсо Торавейс, кстати, как раз что-то подобное составил, – невольно улыбнулся Кекки. – Ничего особенного, но помогает сосредоточиться на умственной работе тем, кто ослаб после долгой болезни или просто очень устал. Абилат, к которому я обратилась за экспертной оценкой, считает, хорошее получилось зелье, он его своим пациентам уже не раз рекомендовал. Я еще подумала: ну хвала Магистрам, хоть кто-то успел доделать важную работу. А потом посмотрела на молодую жену сэра Валенсо и поняла, что все равно никому не хвала. И горюю теперь, как дура.

– Ну и правильно делаешь, – сказал я. – Я тоже всегда обо всех горюю. Даже о тех, у кого не осталось ни важных дел, ни изобретений, ни жен, ни мужей, а одни неоплаченные счета, неотправленные письма и характер как у того бедняги, от которого сбежал дверной замок. Потому что я хочу, чтобы жизнь всегда торжествовала над смертью. А когда не получается, я горюю. И злюсь.

– Все-таки в первую очередь злишься, что вышло не по-твоему, – усмехнулся Джуффин. – И ты, такой прекрасный, не сумел этому помешать. А неблагодарный Мир зловредно продолжает существовать в столь невыносимой для тебя ситуации, даже солнце восходит в положенный момент, а не на четыре часа позже – да как оно смеет вообще! И еще дополнительно злишься просто так, для удовольствия и в силу темперамента. Ну и немножко горюешь, разнообразия ради. До Лойсо Пондохвы тебе пока далековато, но тоже вполне рабочий подход.

– Спасибо, – поблагодарил его я. – Приятно узнать, насколько эффектно выглядишь со стороны. Изнутри-то я себя в такие моменты ощущаю размазней.

– Хочешь ощущать всякие глупости – на здоровье, – пожал плечами шеф. – Главное – не пытайся, пожалуйста, стать тверже, чем уже есть. Чего-чего, а скорого конца Мира нам Нумбанский Пророк не предсказывал. Не хотелось бы ставить великого человека в неловкое положение. Поэтому с закалкой характера, будь любезен, повремени.

– Ладно, – согласился я. – Повременю. Есть в Мире вещи и поинтереснее.

Со мной вообще очень легко договориться, особенно если предварительно накормить. Но у Джуффина даже без кормежки неплохо получается.

* * *

– Зачем я тебе понадобился? – спросил Кофа. – Ты же был в Доме у Моста, а значит, выслушал Кекки и Мелифаро. Ничего нового я тебе не скажу.

– И хвала Магистрам. С меня пока хватит. Сперва разобраться бы с теми новостями, которые я уже узнал. А вы мне понадобились просто так, для счастья. Нет никакого смысла ужинать без вас, если можно с вами, я всегда так считал.

– Когда ты успел научиться льстить? – усмехнулся Кофа.

– Обижаете. Вам я с первого дня знакомства говорю примерно одно и то же: нет лучшей компании для завтрака, обеда и ужина, чем ваша. И это гораздо больше, чем просто правда, это общеизвестная банальность. Вода – мокрая, небо – сверху, лучший сотрапезник в этом Мире – сэр Кофа Йох.

– Да, ты всегда это говорил, – согласился Кофа. – Просто раньше физиономия у тебя при этом была донельзя простодушная. А теперь нет.

– Есть такое дело, – покаянно кивнул я. – Боюсь, с тех пор я несколько поумнел. Это, наверное, побочный эффект от регулярных занятий Очевидной магией. Страшная штука. От нее в голове образуется ум. И потом уже все, не избавишься. Прощай, беспечная жизнь.

– Ну, до полной катастрофы тебе пока еще далеко, – утешил меня Кофа. – А уж хитрецом тебе, боюсь, не стать никогда, разве что легендарное шиншийское «лисье зелье» раздобудешь и выпьешь сразу полведра. Впрочем, лично я в его существование не верю. Было бы оно в природе, его бы тут же привезли в Кумон и продавали бы там всем желающим по цене подержанного парусника. А так – только болтают. Впрочем, к делу это отношения не имеет. Я просто хотел сказать, у тебя на лице написано, что ты не просто так напросился со мной поужинать, а с какой-то корыстной целью. Ума не приложу, с какой.

– Во-первых, я хотел посмотреть, каким способом вы едите этот зловещий мрак, – признался я, указывая на миску, наполненную полужидкой субстанцией темно-лилового цвета, то есть чрезвычайно модным в этом сезоне бахрийским холодным густым супом «шлопс». – Штука в том, что одни мои знакомые едят ее ложкой, другие вымачивают в ней какие-то специальные черствые лепешки, а третьи просто пьют, как компот. Я подумал, уж вы-то точно знаете, как правильно. Буду за вами повторять и никогда не опозорюсь. Но вы…

– А я то зачерпываю ложкой, то макаю хлеб, то отпиваю, – ухмыльнулся Кофа. – Но не для того, чтобы сбить тебя с толку. Просто все три варианта считаются допустимыми в публичных местах и даже, не поверишь, при Королевском дворе, только там лепешки, конечно, разламывают и подкладывают в суп специально приставленные к едокам слуги. А что ты хотел от меня во-вторых?

– Сперва дайте честное слово, что никому не расскажете.

– Клятву, надеюсь, можно не приносить? – нахмурился Кофа. – Этого я не люблю.

– Я тоже терпеть не могу клятвы. Ни одной до сих пор не выучил и собираюсь продолжать в том же духе. Просто знайте, что для меня очень важно оставить это дело в секрете. Оно пустяковое, но все равно.

– Ладно, – кивнул Кофа. – Чужие секреты я люблю собирать, а не выбалтывать. Однако ты меня заинтриговал! Выкладывай, что у тебя за дело?

– Вы наверняка в курсе, кто, кроме леди Лайори Макарайнис, занимался ярмаркой Удивительных Умений. Не одна же она все тянула.

– Не одна. Там чуть ли не три дюжины организаторов. Это совсем не секрет. Перечислить их поименно?

– Не надо. Все равно сразу забуду. Не то чтобы я жажду с ними познакомиться. Просто хочу помочь этим людям с арендой площади Побед Гурига Седьмого. Для них это теперь непосильная плата, а у меня в сундуке как раз случайно завалялись лишние три сотни корон. Зря только место занимают, мне собачьи ошейники некуда сложить.

– Тебе-то зачем эта ярмарка?

– Просто чтобы была. Вопреки трагическим обстоятельствам. Мелифаро сказал: леди Лайори умерла, денег нет, следовательно, никакой ярмарки не будет. А я люблю нарушать причинно-следственные связи. Эй, не смотрите на меня так! Некоторые. Не все подряд.

– И на том спасибо, – проворчал Кофа. – Не хотелось бы в один прекрасный день оказаться в Мире, где их вовсе нет.

– Это вряд ли, – утешил его я. – Совсем без причинно-следственных связей мне и самому будет довольно неуютно. Сразу станет нечего нарушать. Но вот эта конкретная меня натурально бесит. А цена вопроса совершенно не останавливает. Дело за малым: как бы эти деньги им передать? Чтобы и взять согласились, и потратили, как собирались, на ярмарку, а не в ближайшем трактире, и меня при этом в благотворительности не заподозрили. Ни организаторы, ни торговцы, ни наши с вами коллеги, вообще ни одна живая душа.

– Но почему это для тебя так важно? Не мог же ты?..

– Дать обет бескорыстных деяний? Конечно, не мог. Если я однажды решусь на подобную глупость, пристрелите меня, пожалуйста, из полицейского бабума. Ну или сперва отведите к хорошему знахарю, вдруг все-таки спасет.

– Вот уж в чем тебя невозможно заподозрить! – рассмеялся Кофа. – Как только в голову такое пришло? Я имел в виду, не мог же ты выведать, к примеру, секретные приемы лесных кузнецов эпохи Ульвиара Безликого и втайне от всех по ночам ковать какие-нибудь серьги-талисманы, которые теперь рассчитываешь выгодно на этой ярмарке продать.

– Ковать серьги на продажу?! Пожалуй, это такое же безумие, как давать обеты. Если не худшее.

– Совершенно согласен. Но тогда зачем разводить такую таинственность? Ну дашь ты им денег, люди будут тебе благодарны, в городе посудачат, гадая, которая из мастериц наступила тебе на сердце, назначат дюжину возможных кандидаток, некоторое время будут за ними следить, но еще до конца года забудут. Что в этом такого ужасного?

– Во-первых, они могут испугаться, что я однажды потребую какой-нибудь кошмарной расплаты. Например, прийти ко мне на ужин в качестве гарнира…

– Все-таки не стоит недооценивать наших горожан. Они уже давно перестали ждать от тебя откровенного людоедства. Слишком долго ты никого не ел, а люди обычно умеют прогнозировать развитие событий, опираясь на предыдущий опыт.

– Ладно, не буду недооценивать. Но жалкие остатки моей былой репутации все же хотелось бы сохранить. Вдруг еще пригодятся? Никогда заранее не знаешь, кого и чем придется завтра пугать. Человеку, о котором доподлинно известно, что он с энтузиазмом раздает деньги на всякие дурацкие ярмарки, это сделать трудней. Да и соответствующих шуток сэра Джуффина и Мелифаро хотелось бы избежать. Я не особо обидчив, просто заранее знаю, что каждый из них способен сказать по этому поводу. И предпочел бы вести с ними обоими беседы на темы, которые более выгодным образом раскроют их интеллект.

– Пожалуй, ты прав, – невольно улыбнулся Кофа. – Ладно, если сам не проболтаешься, никто ничего не узнает. А передать деньги по назначению проще простого. Так что считай, три сотни корон ты уже промотал.

– Не промотал, а совершил самую выгодную сделку в своей жизни, – серьезно сказал я. – Когда еще подвернется возможность отменить – ладно, пусть не саму смерть, но хотя бы часть ее последствий – просто заплатив за это деньги. Обычно такие вещи нельзя купить.

* * *

С тех пор, как я устроил себе кабинет в башне Мохнатого Дома и выучился ходить Темным Путем, чтобы не карабкаться туда всякий раз по лестнице, у меня появилось любимое развлечение: спать в кабинете. То есть сперва это звучало гораздо скромнее: «случайно уснул на диване в башне», – но моих домашних это всякий раз приводило в замешательство, граничащее с возмущением и одновременно священным трепетом. Всем в моем доме (и, подозреваю, в Мире) ясно, что спать следует в спальне. А в кабинете, напротив, заниматься тяжелой умственной деятельностью – в одиночку или в компании специально приглашенных интеллектуалов. Считается, будто поступать как-то иначе не то чтобы даже нельзя, а попросту невозможно, по крайней мере, пока ты хотя бы до какой-то степени человек.

Ну, положим, от приставленных к Мохнатому Дому специально обученных Королевских слуг иного подхода ожидать не приходится, но и Базилио, даром что чудовище, которому, по идее, человеческие законы не писаны, смотрит на меня как на культурного героя, несущего Соединенному Королевству ужасы неминуемого прогресса, отчаянно завидует моей бесшабашности, но повторить подвиг, переночевать в собственном кабинете или хотя бы пообедать в спальне, не решается. Говорит, может быть, когда-нибудь в следующий раз.

Даже собаки оказались фраппированы моим поведением; умник Дримарондо время от времени проводит со мной душеспасительные беседы, в ходе которых пытается деликатно намекнуть на необходимость соблюдения некоторых общепринятых правил поведения. Впрочем, его-то как раз легко понять: оба пса любят мою компанию, а еще больше бутерброды, которые я вечно за собой таскаю, но бегать за мной по лестнице в башню им лень. Что, с моей точки зрения, только дополнительный плюс. Иногда.

В общем, на фоне общих укоризненных вздохов я почувствовал себя натурально анархистом, попирающим основы бытия, возгордился и объявил, что спать в кабинете – мое новое хобби. Теперь я так развлекаюсь, и точка. Непосвященным в таинства Истинной магии не понять. Окончательно обнаглев, я строго-настрого запретил производить в этом помещении так называемую уборку, то есть процесс изъятия у меня самых необходимых вещей с последующим захоронением их в тайниках, именуемых шкафами и кладовыми, и жизнь моя наконец-то наладилась, стала простой, понятной и предсказуемой. По крайней мере, в Мире появилось место, где можно держать книги на полу, лоохи на спинке стула, бутылку с бальзамом Кахара под подушкой, а запас сигарет – да хоть в стакане, предварительно его осушив. И твердо знать, что никто никогда никуда все это не уберет. Даже как-то глупо уходить из столь надежного убежища в какую-то дурацкую спальню только потому, что там, видите ли, есть так называемая «нормальная постель». Для человека, натренированного спать сидя в жестком служебном кресле, узкий короткий диван – практически королевское ложе. А я и есть такой человек.

Поэтому в том, что ранний летний рассвет я встретил в башне, на диване, укутанный в старое лоохи, успешно исполняющее сразу две роли, домашней пижамы и одеяла, в обнимку с полудюжиной книг, ни одну из которых не спешил дочитывать до конца, не было ничего необычного. Кроме, возможно, того обстоятельства, что я уже успел задремать: так рано я довольно редко засыпаю. Но длинный день после бессонной ночи, начавшийся с утреннего совещания и продолжившийся бесконечными вариациями на ту же тему, знатно меня ухайдакал.

Чем хорош неудобный диван: сон на нем не лишает бдительности. Когда я сплю в нормальной человеческой постели, у меня на голове можно пилить дрова. В самом худшем случае, я выругаюсь, перевернусь на другой бок, и усну крепче прежнего. Но когда ухо упирается в деревянный подлокотник, одна нога поневоле подтянута к подбородку, а другая элегантно свешивается на пол, спящее сознание чутко прислушивается к каждому шороху в надежде, что он станет поводом прекратить кошмар, именуемый отдыхом в кабинете.

В общем, я подскочил как миленький – не то чтобы услышав, слышать там было нечего – скорее, просто почуяв, что на крыше кто-то есть.

Само по себе это не то чтобы выдающееся событие. На то и моя крыша, чтобы в любое время суток там околачивались всякие подозрительные типы: я сам им разрешил. Это вполне мог оказаться Нумминорих, с которого станется вскочить ни свет ни заря, чтобы потренироваться ходить Темным Путем по моему запаху, или Меламори, в очередной раз промазавшая мимо цели, то есть увидевшая в своем учебном сновидении не меня самого, а только крышу моего дома. Или сэр Шурф, которому понадобилось спокойно посидеть и подумать в приятной обстановке, или леди Анна, улучившая уникальный момент, когда к потрясающему виду с крыши Мохнатого Дома не прилагается ненужная нервотрепка в виде меня, или… в общем, можно навскидку выдвинуть еще с полдюжины версий. А ведь кроме предсказуемых ситуаций в жизни бывают еще и сюрпризы. В моей, к примеру, их даже несколько больше, чем требуется, чтобы не заскучать.

Вот и сейчас я был готов спорить, что на крыше появился кто-то чужой. Какое-никакое чутье у меня все-таки есть.

Отработанным жестом я достал из щели – не между Мирами, всего лишь между жесткой диванной спинкой и почти такой же жесткой подушкой – бутылку с бальзамом Кахара, сделал совсем маленький глоток, буквально несколько капель, чтобы бодрости хватило на ближайшие полчаса, а потом можно было завалиться спать дальше, убедился, что мое домашнее лоохи все еще более-менее похоже на одежду, распахнул настежь ведущее на крышу окно и сказал:

– Привет.

А не дождавшись ответа, вылез туда целиком.

– Извините, пожалуйста. Я думал, что достаточно хорошо управляю своими поступками, но это, к сожалению, не всегда так.

На меня во все глаза, огромные, в пол-лица, смотрел белобрысый кудрявый подросток, великолепный секретарь сэра Шурфа, он же спящий Магистр Клари Ваджура. Физиономия его, надо сказать, выглядела скорее довольной, чем виноватой. С таким видом обычно не извиняются, а орут: «А вот и я!»

Надо сказать, увидев его, я сразу подумал: «Какой кошмар, теперь этот тип повадится ходить ко мне в гости вместо того, чтобы работать. Шурф меня убьет и будет совершенно прав». И только потом сообразил, что визит на рассвете к малознакомому человеку без предварительной договоренности – это не совсем обычное поведение. Воспитанные люди так не поступают; невоспитанные, впрочем, тоже нечасто и обычно с понятной практической целью вероломно убить хозяина дома. Или хотя бы попытаться ограбить. Но это все-таки вряд ли. Зачем ему такой страшный сон?

– С вашей крыши открывается великолепный вид на город, – тоном завсегдатая светских вечеринок заметил незваный гость.

Сейчас, когда мы были вдвоем, он говорил так же тихо, как днем. Только теперь я сообразил, что это скорее манера человека, привыкшего, что к нему всегда очень внимательно прислушиваются, чем деликатное опасение кому-либо помешать.

– Да, – согласился я. – По общему мнению, лучший в столице. Даже крыша замка Рулх ему проигрывает – по той простой причине, что оттуда не видно самого замка Рулх.

И адресовал ему вопросительный взгляд. Дескать, и что из этого следует?

– Я еще нынче днем хотел попросить у вас разрешения полюбоваться отсюда восходом солнца, – сказал Клари Ваджура. – Однако не решился, отложил на будущее. Счел, что для этого мы пока недостаточно близко знакомы. А получается, все-таки следовало спросить, не попал бы тогда в неловкое положение. Я так страстно желал насладиться этим зрелищем, что на рассвете обнаружил себя здесь. И что гораздо хуже, не сумел исчезнуть при вашем появлении, хотя предпринял необходимые усилия. Не предполагал, что все еще способен утратить контроль над собственными действиями, как в былые времена, но, к сожалению, это так.

Я вежливо улыбнулся, не в силах сообразить, как мне себя с ним вести. Иронически похвалить чудесную способность совершенно нечаянно оказаться на чужой крыше? Спросить, о какого рода контроле и над какими именно действиями он толкует? Молча изобразить недоумение? Или не трудиться делать вид, будто я не понимаю, о чем речь?

Клари Ваджура сам положил конец моим сомнениям.

– Вы, разумеется, знаете, как обстоят мои дела, – сказал он. – Сперва не знали, но довольно быстро все поняли; полагаю, это как-то связано с непродолжительным визитом человека, который пришел сюда Темным Путем. Он вовсе не так прост, как вы оба старались изобразить.

Я кивнул. Потому что если не подтвердить правильную версию, дело будет выглядеть так, словно сэр Шурф, наплевав на уговор, разболтал мне тайну своего секретаря. А это уже форменная клевета.

– Заподозрили, что со мной не все ладно, и вызвали эксперта? – спросил мой гость. – Я не в обиде, сам бы на вашем месте так поступил. Все к лучшему, по крайней мере, теперь мои извинения звучат гораздо более убедительно. Вы наверняка по собственному опыту знаете, как происходят такие вещи: на рассвете, когда бесчисленные дела, удерживающие мое внимание в стенах Иафаха, оказались завершены, мне внезапно приснилось, что я стою на вашей крыше и смотрю отсюда на пробуждающийся город. И я пока не могу это прекратить. Видимо, недостаточно сильно хочу.

И улыбнулся, явно с целью окончательно меня обезоружить. Это у него, надо сказать, получилось на славу.

– Ясно, – сказал я. – Добро пожаловать, если так. Не только сейчас, в любое время. Не могу же я всерьез запретить кому-то видеть мою крышу во сне.

– Большое спасибо. Для меня огромная удача получить ваше разрешение. Надеюсь, беспокойства от меня будет немного. Прежде… – так и тянет сказать: «при жизни», – но формально я до сих пор жив – словом, когда я существовал наяву, я вовсе не был чувствителен к красоте окружающего мира. И разговоры о ней считал занятием для бездельников, которым больше некуда приложить ум и воображение. А теперь не просто научился ценить красоту, но стал нуждаться в ней как в пище. И острота наслаждения от ее созерцания мало с чем сравнима. Пожалуй, самый неожиданный из побочных эффектов жизни в сновидении. И несомненно, самый приятный.

– А как у вас обстоят дела с обычной пищей? – спросил я. – В смысле могу ли я вас чем-нибудь угостить?

Он отрицательно помотал головой.

– Нет смысла хлопотать. Иногда еда может стать для сновидца вроде меня источником довольно любопытных переживаний, но, положа руку на сердце, они не стоят усилий, которые приходится затрачивать, чтобы их ощутить. Если хотите меня порадовать, сожгите что-нибудь или закурите. Мне очень нравится дым. И поговорите со мной, все равно о чем. Я отдаю себе отчет, что это звучит довольно бесцеремонно, но разговоры, чтение и письмо доставляют мне почти такое же удовольствие, как созерцание красоты. А молчаливые размышления изматывают, как тяжелая работа. Тоже одна из интересных особенностей жизни во сне.

– Да вы просто идеальный гость, – улыбнулся я, доставая из кармана лоохи измятую, но все еще целую сигарету. – Легче легкого вам угодить! И курить, и трепаться я могу практически бесконечно. Не так много в Мире охотников это терпеть.

– Вы говорите неправду, – без тени улыбки возразил Клари Ваджура. – Охотников более чем достаточно. У вас дар располагать к себе, примерно такой же силы, как был у недоброй памяти Магистра Лойсо Пондохвы. Только он сознательно выработал в себе это качество и использовал как оружие. А вы большую часть времени предпочитаете вовсе не замечать, что оно у вас есть.

Я удивленно покачал головой:

– Ну слушайте, не настолько все страшно. На самом деле куча народу меня терпеть не может.

– Уверен, это как раз те люди, которые не понимают, что вы не нарочно всех очаровываете. И одновременно досадуют, что до них вам нет дела, даже корыстно использовать в каких-нибудь своих темных целях не пытаетесь, обычно для очарованных это настоящая катастрофа. Неудивительно, что люди стараются защититься от вашего обаяния неприязнью. А если для возникновения сильной неприязни объективных фактов оказывается недостаточно, призывают на помощь фантазию. Когда я вернулся в Иафах, некоторые Старшие Магистры нашего Ордена рассказывали мне о вас удивительные вещи, из тех, что проще счесть неприятной правдой, чем понять, зачем могла бы понадобиться настолько причудливая ложь…

– Например?

– Например, будто вы жаждете получить власть над Миром и уже взялись за дело: поработили волю нашего нового Великого Магистра и даже леди Сотофы Ханемер. Насчет господина Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска мнения расходятся: одни утверждают, будто он с вами в сговоре, другие, что тоже в беде. А вот молодой Король однозначно попал в ваши сети, его уже пожалуй не спасти. Та же участь в скором времени ждет владык остальных государств Хонхоны, а после и Мира.

– Вот прямо всех возьму и порабощу, одного за другим? – восхитился я.

– Да, вам придется потрудиться. Впрочем, вероятно, на каком-то этапе, набрав нужное число верных союзников, остальных можно будет просто завоевать.

– Шикарно! Даже неловко так обманывать ожидания. Но боюсь, для завоевания Мира я слишком ленив.

– Только увидев вас своими глазами, я смог оценить нелепость дошедших до меня слухов. Вы скорее похожи на человека, который сбежит на край Мира от предложения возглавить какую-нибудь мелкую канцелярию, в которой служит всего дюжина человек.

– Вы меня все-таки идеализируете, – усмехнулся я. – В свое время мне несколько лет пришлось исполнять обязанности царя кочевников[153]. Хенха сравнительно небольшое племя, но их гораздо больше дюжины. Я так плохо выполнял свою работу, что теперь вспоминать стыдно. Но на край Мира все-таки не сбежал, чего не было, того не было. Очень уж люблю Ехо. И Мохнатый Дом мне как раз тогда достался. Ради этого прекрасного вида на город, собственно, и терпел.

– Это признание не делает вас самым подходящим кандидатом в завоеватели Мира, – заметил Клари Ваджура. – Тем не менее, приношу извинения за то, что недооценил ваше терпение.

– Да уж, – важно подтвердил я. – Чего-чего, а терпения мне не занимать.

И сам рассмеялся от абсурдности такого заявления. А отсмеявшись, спросил:

– Вы это имели в виду, когда сказали, что обо мне говорят нелепую ерунду?

– В частности. Еще я слышал, будто вы воскрешенный сэром Халли древний колдун и одновременно его же незаконный сын от умершей задолго до родов ведьмы; укравший человеческое тело демон – что-то вроде фэтана, только половчей, а то и вовсе наш общий старый враг Лойсо Пондохва, сумевший обмануть не только смерть, но и господина Почтеннейшего Начальника; к тому же у вас нет сердца и…

– Клевета! – возмутился я. – Вот уж в чем меня точно нельзя упрекнуть! Какое-то время у меня вообще было целых два сердца[154]. Одно я в конце концов где-то посеял, но второе все-таки на месте. Каждый день теперь проверяю. За таким растяпой как я глаз да глаз.

– Звучит как наспех, смеху ради сочиненная ложь, а ведь скорее всего даже это правда, – задумчиво сказал мой гость. – На самом деле вы, сэр Макс, похожи на древних магов – как о них рассказывают дошедшие до нас легенды; ясно, что, каковы они были на самом деле, доподлинно не знает никто. Но в старинных книгах их примерно так и описывают: милые, простые в обращении люди, с которыми постоянно происходят совершенно невозможные вещи, при этом они гордятся исключительно карточными победами над соседями и слегка досадуют на неудобства, связанные с лежащей на них ответственностью. Дескать, когда твое дыхание в любой момент может случайно породить новую Вселенную, приходится отвыкать от площадной брани и постоянно жевать травяные леденцы от кашля, чтобы дела в этой новой Вселенной не пошли совсем уж наперекосяк. Если что, это не моя фантазия, а цитата из трактата Мори Злопамятного «Тени не ушедших». В свое время она так поразила мое воображение, что я запомнил эти грешные леденцы на всю жизнь.

Я не стал вопить: «В точку!» Но подумал именно так. А вслух сказал:

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– Интересно, что прежде почти не разбирался. Но оказалось, это совсем несложно, когда видишь людей во сне. Все перед тобой как на ладони, хочешь того или нет. И, как ни странно, многие в таком ракурсе оказываются гораздо более значительными и заслуживающими внимания фигурами, чем я мог бы предположить. По большому счету, это радостное открытие, но сделать его мне было довольно… тяжело? Больно? Нет, пожалуй, не так. Скорее просто обидно. Так и хочется спросить: где вы все, исполненные глубокого смысла, были раньше, когда я мог жить среди вас на равных, по-настоящему? Но это несправедливый упрек. Правильная постановка вопроса: где все это время был я сам? Ответ мне тоже известен: блуждал в своих мыслях, убеждениях, предрассудках, как и почти все так называемые бодрствующие. Стоило утратить все, кроме возможности жить в сновидении, чтобы узнать, что такое по-настоящему ясная голова.

Помолчав, он почти беззвучно добавил:

– Хотя все равно не стоило. Ну да я и не выбирал.

Я не знал, что на это ответить. Утешитель из меня тот еще. Максимум – могу придумать, как все исправить или просто рассмешить. Но сейчас первый вариант был мне недоступен, а второй казался неуместным. Поэтому я сказал:

– Я сам долго не был уверен на свой счет, есть я на самом деле или давным-давно умер. Или, к примеру, просто лежу в Приюте Безумных, принимаю туманящие ум лекарства и вижу длинный убедительный сон. Ничего не мог с собой поделать: жил и не верил, что на самом деле живу, хоть ты тресни. Кое-как пришел к заключению, что подлинная жизнь это жизнь сознания, кроме него у нас все равно ничего нет. Собственно, я до сих пор так думаю. Но мне все-таки стало сильно полегче с тех пор, как Нумбанский Пророк заверил меня, что я настоящий. А я поверил, хотя, если рассуждать логически, он со своим экспертным мнением тоже мог оказаться моим сном.

– Даже забавно, что вы сомневаетесь. Если уж вы не живы, то непонятно, кто тогда вообще жив, – отмахнулся Клари Ваджура. И после небольшой паузы спросил:

– Нумбанский Пророк – это же Магистр Хонна? Я сам его пока не видел, но многие так говорят.

Я пожал плечами – с одной стороны, ничего не сказал, а с другой – этот жест вполне можно было расшифровать как «ну да, кто же еще». Но совесть моя при этом осталась чиста.

– А еще говорят, что Хонна хотел убить Нуфлина Мони Маха, когда вы везли его в Харумбу. Свести старые счеты. А вы не дали[155]. Что вообще-то должно бы сделать вас моим злейшим врагом. Но с некоторых пор я не хозяин своим чувствам. Не могу возненавидеть, кого должно, я это имею в виду.

– Это кто же такое говорит? – изумился я.

Совершенно искренне изумился, потому что подробностей этой истории никто, кроме нас с Джуффином, по идее, не знает. А насколько я успел изучить шефа Тайного Сыска, в излишней откровенности с чужими секретарями его заподозрить довольно непросто.

Ну еще, понятно, сами Нуфлин и Хонна в курсе этой истории. Но на их откровенность надежды даже меньше.

– Да сам Магистр Нуфлин и говорит.

– Но как?! Он же… А вы… Погодите. Я чего-то не понимаю?

– Я и сам понимаю в этой истории далеко не все, – неохотно, словно бы против собственной воли сказал Клари Ваджура. – Однако недавно, в середине весны мне приснилось, что я навестил Магистра Нуфлина Мони Маха в Харумбе. Не могу с полной уверенностью сказать, был ли это один из тех снов, которые являются частью подлинных процессов бытия, или обычный морок: я осваивал искусство сновидения сам, без учителей, полагаясь на собственное чутье и смутные воспоминания о знаниях, когда-то более-менее случайно почерпнутых из книг. Поэтому признаков, позволяющих безошибочно различать сновидения, просто не знаю. Хотелось бы считать этот крайне тяжелый для меня сон обычной игрой спящего ума, но мои ощущения говорят об обратном. Я бы дорого дал за то, чтобы он не сохранился в моей памяти. И довольно много для этого сделал, но забыл едва ли половину. Подозреваю, самое несущественное. А остальное осталось со мной навсегда.

– Тяжелый, потому что когда-то вы с Нуфлином плохо расстались? – прямо спросил я.

– Плохо это еще мягко сказано, – усмехнулся он. И с обезоруживающей откровенностью признался: – Знали бы вы, как я хотел его убить! Но вместо этого просто сбежал, понимая, что для победы у меня недостаточно силы. Я был твердо намерен решить эту проблему в ближайшее время. Но как видите, не решил. И уже никогда не решу.

Я не стал говорить, что пока человек жив, все может измениться, в любой момент. Это моя любимая присказка, я часто ее повторяю и даже сам себе более-менее верю. Но иногда оптимистам вроде меня лучше молчать.

– Однако в том сне я на Магистра Нуфлина совсем не сердился, – продолжил Клари Ваджура. – Считал, что неразумно принимать близко к сердцу ссору, один участник которой мертв, а второй почти. Оба проиграли, нечего делить. А тяжело мне было по другой причине. Невыносимо видеть одного из самых могущественных колдунов нового времени, подлинного основателя нашего Ордена и своего учителя, в Харумбе, где скрываются от смерти простые, несведущие в магии люди. То есть думают, будто скрываются, сновидца не обманешь: я ясно видел, что они мертвецы, всего лишь длящие иллюзию жизни. Способность мыслить и чувствовать у них действительно осталось, но чудесной одухотворяющей силы, которая сама суть жизни, больше нет. Возможно, это действительно лучше, чем ничего, но для настоящего мага все-таки унизительно. Мне бы радоваться, что мой враг сам себя наказал по заслугам, но ощущение, что все окончательно пошло прахом в тот момент, когда я увидел то, что осталось от великого Нуфлина Мони Маха, гораздо сильнее торжества. Я, собственно, поэтому и приложил все усилия, чтобы вернуться в Ехо хотя бы на правах свидетеля. Решил, что должен своими глазами увидеть упадок или возрождение Ордена Семилистника. Узнать правду и перестать терзаться предположениями.

– Ну и как вам правда? – спросил я.

– Не знаю, что на это ответить. С одной стороны, нелегко было обнаружить, насколько все изменилось. Не к худшему, нет, просто стало совсем иным. Сотни лет еще не прошло, а от всего, что я делал для Ордена, уже не осталось ни вещественных следов, ни связных воспоминаний, даже мою универсальную систему каталогизации архивов изменили; не сейчас, еще при Магистре Нуфлине – вот интересно, зачем? Будучи не магическим артефактом, а всего лишь рациональной идеей, она не могла никому причинить вреда. С другой стороны, я счастлив здесь настолько, насколько это вообще возможно в моем положении. А иногда даже сверх. Но представления не имею, связано это счастье с переменами в Ордене, или с новым настроением самого Сердца Мира, или всего лишь с особенностями природы моего сновидения, для которого состояние эйфории обычный побочный эффект.

– Правда, что ли? – изумился я. – Среди моих знакомых есть очень опытные сновидцы, но о таком приятном побочном эффекте вроде никто не упоминал.

– Я только предполагаю. Поскольку, как уже говорил, совсем не знаю теории.

– Глядя на вас, поневоле начнешь думать, что избыток знаний только мешает. Вон как вы лихо без всяких теорий!

– Вы все-таки учитывайте, что все мои достижения от безысходности. Если уж принял решение не умирать, сколько получится, значит, надо было найти способ жить. А жизнь это развитие, почти немыслимое без людей и событий, направляющих его ход. Я, как вы могли заметить, верю в силу и необходимость внешних опор.

– Вы невероятно круты, – искренне сказал я.

– Наверное, со стороны это так выглядит, – согласился Клари Ваджура. – С моей же точки зрения, я просто стараюсь сохранить остатки достоинства: не сдаюсь, потерпев несколько сокрушительных поражений, одно за другим. Вам это, я уверен, должно быть понятно. Упрямства вам не занимать. Вы же поэтому не отдали Магистра Нуфлина Хонне? До него самого вам дела не было, вы не его ученик и вообще не причастны к Ордену. Но, готов спорить, решили, что ради удовольствия повернуть все по-своему можно и жизнью рискнуть.

– Во-первых, вы узнали эту историю во сне, – напомнил я. – Не факт, что с вами действительно говорил настоящий Нуфлин. Да и настоящий вполне мог соврать из каких-нибудь неизвестных мне соображений. А во-вторых…

Я умолк, сообразив, что вот-вот проговорюсь. Вряд ли это разумно.

– Что – «во-вторых»? – улыбнулся он. – Не забывайте, сэр Макс, я и сейчас вижу сон. Не стоит принимать меня слишком всерьез.

– А во-вторых, ничем я тогда не рисковал. Не дрался, а торговался. Невелик подвиг. Впрочем, насчет упрямства вы все равно совершенно правы. Где бы я без него был. Где бы мы все были.

– И простили вы Магистра Нуфлина тоже из упрямства? – вкрадчиво спросил Клари Ваджура. – Потому что обычные люди так не поступают, а вы не такой, как все? Вершитель[156], как сам Король Мёнин? Можете позволить себе королевское великодушие, потому что сильнее всех?

– Почему вы говорите «простили»? – насторожился я. – Что я должен был прощать?

– Да бросьте, сэр Макс. Я знаю, что произошло между вами по дороге в Харумбу. Эту историю Магистр Нуфлин рассказал мне в назидание. Чтобы укорить: видишь, посторонний человек не стал делать трагедию из моего естественного желания позаботиться о себе. А ты!

– Погодите. Он что, и с вами пытался?..

– Получить мое крепкое, пригодное для долгой жизни и магии тело в обмен на свое одряхлевшее? Ну да, пытался. И у него почти получилось. Но в последний момент я сумел стряхнуть оцепенение и вернуть свое сознание на место. Все-таки, в ту пору я был довольно могущественным человеком. И лучшим учеником превосходного, как бы он себя ни повел в итоге, учителя. А почему, как вы думаете, я больше всего на свете хотел убить Нуфлина Мони Маха? Не так много в Мире вещей, которые нельзя простить. Но учителя не должны поступать так с учениками, потому что это… Ну, как минимум убивает саму идею обучения, которое для учителя является наивысшим проявлением бескорыстного служения силе, готовностью помочь ей достаться другим. Попытка использовать доверие ученика в своих интересах уничтожает смысл преемственности магической традиции. И, по большому счету, магии как таковой.

– Ну и дела! – выдохнул я. – Был уверен, что это происшествие – последний отчаянный жест умирающего. А Нуфлин оказывается уже успел потренироваться на учениках. Но слушайте, почему он тогда не забрал еще чье-нибудь тело после того, как с вами не получилось? Все это время вокруг было полно народу! Чего он ждал столько лет?

– Да потому, что настолько могущественный колдун не может поместиться в теле обычного человека. Не тот размер. Я имею в виду, если у тела нет привычки принимать мощные потоки непрерывно текущей сквозь него силы, оно просто не выдержит в новых условиях, умрет вскоре после обмена сознаниями, если не вообще в тот же момент. Украсть тело можно только у равного или более могущественного, а таких поди перехитри. Со мной Магистр Нуфлин приблизился к успеху, потому что я был его учеником и доверял ему безгранично. С вами он, скорее всего, решился рискнуть в надежде на вашу неопытность. И просто от безысходности. А с другими у него даже попробовать шансов не было.

Я молчал, ошеломленный – не столько самим открывшимся фактом, скорее откровенностью Клари Ваджуры. Все-таки он видел меня всего второй раз в жизни. С другой стороны, во сне, а это порой радикально меняет отношение к тайнам, незнакомцам и вообще ко всему.

– Я не раз думал, как буду себя вести, если мне удастся добраться до вас в своем сновидении, – сказал Клари Ваджура. – По уму, следовало бы отомстить вам за то, что защитили Нуфлина Мони Маха от смертного ужаса и подарили ему блаженную полужизнь в Харумбе, которой он не заслужил. С другой стороны, довольно несправедливо мстить незнакомцу только за то, что он, сам того не зная, облагодетельствовал твоего врага. Да и шансов справиться с могущественным человеком вроде вас не так уж много, особенно у сновидца, в этом я тоже отдавал себе отчет и особых иллюзий не строил. Решил хотя бы объяснить вам, что вы совершили огромную ошибку. Всякое зло должно быть наказано. Отказываясь наказывать зло, мы способствуем его торжеству и нарушаем извечный баланс, а значит, расшатываем сам фундамент Мира. И вы это сделали. Раз так – ищите способ дотянуться до Нуфлина в Харумбе и исправить свою ошибку, или сожалейте и кайтесь до конца своих дней! А теперь смотрю на вас и понимаю, насколько это была нелепая идея – подстрекать вас к убийству мертвеца, толкуя про баланс и фундамент. Только насмешить.

– Нет, что вы, мне совсем не смешно, – вежливо сказал я.

– Зато мне смешно, – отрезал Клари Ваджура. Впрочем, без тени улыбки. – Заготовленная мною речь впечатлила бы только такого же человека, как я сам. Старой школы, с определенными принципами и идеалами. А вы совсем другой. С таким же успехом я мог бы пойти к Сердцу Мира и укорять его, что оно давало силу такому вероломному негодяю, каким оказался мой бывший учитель. Впрочем, в отличие от Сердца Мира, вы меня хотя бы слышите. И даже сочувствуете – по-своему. Как всякому живому существу, которое дает себе труд страдать у вас на глазах. За это, кстати, спасибо. Ваше сочувствие дорогого стоит. И приносит примерно такое же облегчение, как созерцание красоты.

– Ну хоть так, – вздохнул я.

На крыше воцарилось молчание, которое я, при всем желании, не смог бы назвать умиротворенным.

– Извините, – наконец сказал Клари Ваджура. – Я не планировал заводить с вами настолько тяжелый разговор. Наоборот, хотел вам понравиться; думаю, все этого хотят, обычное следствие воздействия вашего обаяния. Но, как я уже вам говорил, с некоторых пор я не хозяин своим чувствам и настроению. Наяву я довольно легко подчинял свое поведение необходимости, но в сновидении это почему-то самый трудновыполнимый трюк.

– Для меня он и наяву обычно трудновыполнимый, – утешил его я.

– Думаю, так и есть, – согласился мой гость. – Вы похожи на человека, которым руководит скорее вдохновение, чем разумные соображения. Но когда очень нужно, вы с этим справляетесь. А нынешний я – далеко не всегда. Скорее всего, потому, что на самом деле я пришел сюда – не только на вашу крышу, а в Ехо – с целью хорошо провести время. Развлечься. Получить напоследок удовольствие от жизни, взять его, сколько смогу. Умение подчинять свое поведение необходимости не способствует радости, зато эмоциональная распущенность творит настоящие чудеса. Вот и сейчас – поговорил с вами, испортил вам настроение, а самому полегчало. Настолько, что теперь сижу и думаю: да какое мне вообще дело до Нуфлина? Он давно мертв, заперт в Харумбе, наедине с такими же мертвецами как сам, а я все еще здесь, хотя бы отчасти. И только что видел очередной великолепный рассвет над столицей Соединенного Королевства. А сейчас пойду приводить в порядок Орденские архивы, и это тоже невероятное удовольствие: упорядочить важную для меня часть Мира в соответствии с собственными представлениями о том, что такое порядок. Такая, знаете, сладкая тайная власть над самой сутью вещей.

На этом месте Клари Ваджура рассмеялся, неожиданно громко и открыто, как и положено смеяться подростку, на которого он был похож.

– Ну и отлично, – сказал я. – Не знаю, в курсе ли вы, но моя нынешняя работа заключается в том, чтобы опекать сновидцев…

– Вы серьезно? – опешил он. – Опекать сновидцев? Но зачем? И, главное, как?

– Как – этого пока никто толком не знает, включая меня. Или даже начиная с меня. Просто в последнее время в Ехо и, говорят, вообще везде в Мире стали появляться люди, которые видят нас во сне. Это, конечно, обычное дело, спящее сознание не дурак погулять по другим реальностям. Но штука в том, что теперь мы тоже их видим. И с ними взаимодействуем. И часто далеко не сразу можем отличить от обычных бодрствующих людей. В точности, как вас. Только в отличие от вас, большинство сновидцев, делают это не намеренно. И конечно, совершенно не контролируют процесс. Поэтому могут натворить бед. Самое простое – застрять тут и не суметь проснуться, тогда оставшееся неведомо где тело довольно быстро умрет. Некоторых сновидцев у нас преследуют кошмары, другие сами становятся кошмарами для наших горожан. В общем, хаос, бардак и неразбериха, разобраться в которых до такой степени невозможно, что ответственность за происходящее решили переложить на меня. Я, по крайней мере, везучий, поэтому довольно часто случайно делаю именно то, что надо. Вот и вам поднял настроение, пальцем о палец ради этого не ударив. Значит, могу честно сказать начальству, что все утро работал в поте лица, и со спокойной совестью спать до обеда. Для меня это важно, я страшный засоня. Говорят, просто неприлично так много дрыхнуть, но тут ничего не поделаешь: я таков.

– Вы очень великодушны, сэр Макс, – сказал Клари Ваджура. – Вместо того чтобы выразить справедливое недовольство моим поведением, объяснили, что оно вам только на пользу. И были настолько убедительны, что я больше не досадую на себя за то, что затеял разговор о Нуфлине Мони Махе. А напротив, рад, что был с вами откровенен.

– Это в любом случае правильно. Глупо было бы увидеть во сне человека, на которого сердились с середины весны, и ничего ему не сказать. Лично я и наяву с такими признаниями стараюсь особо не затягивать. Сказал: «Ах ты гад!», дал в глаз, если надо, и все, вопрос закрыт, можно заняться чем-нибудь более интересным. А более интересного в этом Мире, хвала Магистрам, до фига. Да почти все.

Он посмотрел на меня так, словно впервые увидел. Сказал:

– Удивительный вы все-таки человек. Я уже говорил, что благодарен судьбе за знакомство с вами, и это не просто формула вежливости. Для меня сейчас очень важно получать наглядные доказательства, что в человеческой жизни есть некий высший смысл, зачастую невыговариваемый, но явственно ощутимый, крепчайшая из опор. Раньше таким смыслом для меня был Орден, совершенная структура, созданная для передачи и умножения магической силы. Но этого смысла не стало. Я, наверное, только потому и не умер, разорванный на куски ветрами: не хотел заканчивать жизнь утратившей все руиной среди других таких же руин.

Молчать было невыносимо, поэтому я спросил:

– Вы пошли к безумным ветрам, чтобы они вас убили?

– Да, – кивнул Клари Ваджура. – Только это была не попытка самоубийства, как вы, наверное, решили, а тщательно продуманный план. В свое время я приводил в порядок каталог Тайной части нашей Орденской библиотеки и, пользуясь случаем, довольно бессистемно читал помещенные там редкие фолианты. Среди них есть копия трактата Тейти Макабур Второй Толстой, легендарной чирухтской ведьмы, одной из основательниц государства Куанкурох, ближайшей подруги их первого царя Дрегги Валимы и старшей Ночной Стражницы, иными словами, начальницы пограничных заклинателей ветров. Копия очень древняя, явно одна из первых, к тому же заверена авторской рукой, что почти исключает вероятность искажения текста. Там помимо прочего рассказывалось, что человек, сумевший противостоять ветрам Пустой Земли Йохлимы от рассвета до сумерек, а потом сознательно и добровольно отдавший себя им на растерзание, не умирает обычной смертью, а становится одним из них. Представляете, каков соблазн?

Я только тихо вздохнул – не то от почти благоговейного ужаса перед безумием этой затеи, не то от зависти, что сам ни за что бы не рискнул.

– Я долго готовился к этому походу и грядущему превращению, даже заранее вызнал, что следует предпринять ветру, чтобы вырваться за пределы Пустой Земли Йохлимы и дуть, где сам пожелает, хоть на другом конце Мира. Куанкурохские ученые, можете вообразить, давным-давно нашли ответ на этот вопрос, но от ветров свое открытие тщательно скрывают. А ветры не знают, какую выгоду могло бы им принести перемирие и сотрудничество с людьми. Они по природе своей совсем не дипломаты. Слишком бесхитростны, яростны и неукротимы.

– Охренеть можно, какие дела творятся, – только и вымолвил я.

– Не творятся, хотя могли бы. Ветер, наделенный человеческой волей и вооруженный знаниями, мог бы стать совершенным существом. Было ради чего рисковать! Но как видите, у меня ничего не вышло. Я переоценил свои силы. Не выстоял, сколько требуется. Был нетерпеливым самонадеянным дураком, пошел к ним летом, не захотел дожидаться коротких зимних дней. Когда меня одолели, до заката оставалась всего пара часов. Вот чего бесконечно, безумно жаль, даже сейчас, когда Нуфлин Мони Мах в Харумбе, и мне некого рвать на куски. Не в Нуфлине дело. Иногда мне кажется, что я с самого начала был задуман ветром, родился человеком по какой-то нелепой ошибке, и должен был сам ее исправить. Но не сумел.

Я не стал спрашивать: «И что мне теперь делать с этим вашим признанием? Как после него жить?» И так ясно, что вопрос не по адресу. Просто никто не железный. И никто не способен всю жизнь стоически молчать о самом невыносимом, чтобы не задеть ничьих чувств. А что я со своей располагающей к откровениям крышей не вовремя под руку подвернулся, так кто ж мне виноват. Жил бы в темном грязном подвале, куда гостей не позовешь, горя бы не знал.

Клари Ваджура смотрел на меня с явным сочувствием. Похоже, всех без исключения угуландских колдунов старой школы готовили к тому, что однажды в Ехо появлюсь я и буду думать чертовски интересные мысли. Поэтому все заранее научились их читать. И теперь ни от кого ничего от не скроешь, хоть ты тресни.

С другой стороны, им же хуже.

* * *

Спал я после этого разговора очень условно, то есть ворочался с боку на бок, ненадолго проваливался в темную, тихую пропасть, на дне которой обычно обретают временное забвение смертельно усталые люди, но тут же выбирался оттуда на поверхность, полную зыбких остросюжетных грез. И снова проваливался, в самый неподходящий момент, когда по сюжету сновидения это подозрительно походило на смерть, тут же подскакивал, в панике раскидывая подушки, хорошо хоть не орал во весь голос: «Спасите!» Все равно никакого толку от этих воплей в городе, где считается, будто главный спаситель от ночных кошмаров ты сам.

В общем, к полудню мне эта канитель надоела, и я встал, такой усталый и злой, каким давно уже не был. Впрочем, от усталости отлично помогает бальзам Кахара, а от злости – сам факт, что я жив и в Ехо. И у меня есть все, что у меня есть. Главное – осознать это как можно быстрее, а не через полтора часа после пробуждения, как у меня заведено.

Но я над этим работаю.

Без Истинной магии в тяжелой работе над твердым тупым предметом собой, разумеется, не обойтись. То есть натурально не представляю, что бы я делал, если бы не научился добывать кофе из Щели между Мирами. Все-таки вкус кофе действует на меня, как смесь кристаллов радости и смирения на обычных безобидных безумцев. Меня-то кристаллами не проймешь, мне подавай привычную жидкую горечь и черноту, из которых я всякий раз невольно строю мост в те далекие времена, когда ничего кроме вкуса кофе у меня толком не было. А теперь есть – вот о чем я вспоминаю, сделав второй по счету глоток, и сразу становлюсь самым счастливым балбесом в этом благословенном городе. Ну или ладно, всего лишь одним из самых счастливых, нельзя забывать о том, что в Ехо, кроме меня, есть влюбленные, возвращающиеся со свидания, начинающие маги, буквально только что впервые в жизни одолевшие сороковую ступень, художники, музыканты и безумные математические гении. Например, Базилио, решившая задачу, над которой билась со вчерашнего вечера, наотрез отказавшись от помощи, камры, прогулок, подарков, настольных игр, гостей и прочих безобидных мирских радостей, способных затуманить ум настоящего ученого аскета.

– Это не для поступающих, а уже для студентов! – сказала она, торжествующе размахивая исчерканным формулами обрывком оберточной бумаги, которую использует в особо тяжелых случаях.

Все-таки самопишущие таблички хороши для фиксации более-менее готовых решений, а когда в голове полный хаос, на получившиеся записи страшно смотреть.

– Ну ты даешь! – восхитился я, к тому времени изрядно подобревший после двух чашек кофе и решивший, что меня уже вполне можно показывать детям и домашним животным. – Но чем, интересно, ты собираешься заниматься в университете, если перерешаешь все прямо сейчас?

– Я не все, я только немножко! – заверила меня Базилио. – Леди Тайяра считает: если давать мне только простые задачи, я заскучаю. Поэтому у нас уговор: после каждой дюжины простых задач можно решить одну сложную. Я ее честно заработала. И вот, решила! Хотя по идее, должна была застрять. Леди Тайяра обещала, что разберемся вместе сегодня вечером. А я смогла сама!

– Ужас какой. Вот так просыпаешься ни свет ни заря, выходишь в гостиную практически на четвереньках, толком не эволюционировав, а тут сидит настоящий живой интеллектуал, озаренный сиянием чистого разума, как дюжиной звезд Марьеза. Пойду-ка я, пожалуй, отсюда в Дом у Моста, там народ все же попроще.

Лицо Базилио предсказуемо вытянулось, преобразившись в кислую физиономию. Пришлось ее утешать: «Эй, ты чего, я же шучу!» – и подробно объяснять, в чем состоял смысл шутки. А потом дополнительно, что означает «эволюционировать» и почему в приложении ко мне это тоже должно быть смешно.

Изложить с утра пораньше теорию эволюции, с точки зрения здешней науки гораздо более абсурдную, чем, скажем, древняя мурийская легенда о происхождении людей от печального писка одинокого моллюска, выброшенного на берег прибоем, – это, на мой взгляд, подвиг не хуже решения университетской задачи. То есть я тоже, получается, интеллектуал.

Немудрено, что я возгордился. В этом измененном состоянии сознания величественно перешагнул порог кабинета сэра Джуффина Халли и сразу взял быка за рога. В смысле попытался завести с шефом Тайного Сыска интеллектуальную беседу, элегантно задав ему исполненный глубокого смысла вопрос: «Ну чего?»

– Если ты имеешь в виду, помер ли у нас еще кто-то, вынужден тебя огорчить, пока нет, – ухмыльнулся Джуффин. – А что касается твоей вчерашней идеи насчет тайного общества мстителей, вооружившихся смертельными заклинаниями разных народов Мира, она, конечно, красивая. Настолько, что мы с сэром Кофой провели бурную ночь; ладно, не буду врать, бурные полтора часа, обсуждая, кто бы это мог быть. Но, увы, так и не придумали. Некому осуществлять этот прекрасный во всех отношениях план. То есть, у каждого из покойников есть или хотя бы теоретически могут быть недоброжелатели, но вряд ли наши потенциальные кандидаты в убийцы способны заключить даже кратковременный союз: друг друга они ненавидят гораздо больше. И богачей со связями в Куманском Халифате среди них – аж ни одного. И при смерти никто не лежит, а без этого проклятие Йарра не сработает даже у великого мастера. Лично я бы не взялся. И Сотофа бы не взялась.

– Тогда я пас, – вздохнул я. – Не вышло из меня мыслителя.

– Вышел, – утешил меня Джуффин. – И совсем неплохой. Просто теоретик. Самому жаль, красивая была идея. Так и вижу эту компанию: отставной Магистр, посвященный в древние таинства, куманский богач, сонный наездник и какая-нибудь экстатическая пограничница из Кангона. И вот один из них оказывается при смерти, его соратники тут же приходят в состояние полной боевой готовности – здравствуй, ушедшая романтика Эпохи Орденов! Но все-таки нет.

– Ладно. По крайней мере, я не забыл купить пирожное для Куруша. То есть какая-то польза от меня Управлению все равно есть. Значит, ты не прогонишь меня со службы взашей.

– Сегодня не прогоню, – миролюбиво согласился шеф, отодвигая в сторону таблички с документами, чтобы поспешно спорхнувшему на его письменный стол сонному буривуху было сподручней клевать.

– Ты наконец запомнил, какие пирожные я люблю больше всех, – одобрительно сказал мне Куруш, попробовав мое угощение.

– Значит, вообще никогда не прогоню, – решил Джуффин. – Куруш мне этого не простит.

– Прощу, – заверил его буривух. – Я понимаю, что начальнику Тайного Сыска в решении кадровых вопросов приходится руководствоваться не только моими интересами, а целой совокупностью разнообразных причин. – И, клюнув пирожное еще пару раз, добавил: – Прощу, но далеко не сразу.

– Приятно иметь такого влиятельного заступника, – сказал я. – А вот иметь голову, не способную за сутки разобраться в таком вроде бы простом деле, удовольствие сомнительное… Слушай, а может быть, это все-таки просто цепь трагических случайностей? Или даже цепь случайностей плюс пара-тройка убийств?

– Все может быть, – легко согласился Джуффин. – Поживем – увидим. Мне не по душе подобный подход, но в данном случае, боюсь, прояснить ситуацию может только личность следующей жертвы. Или, напротив, отсутствие каких бы то ни было новых жертв – тогда, пожалуй, и правда придется признать, что мы имеем дело с игрой случая. Хотя в это как-то не очень верится. Я бы поставил сотню корон на злой умысел, да заключать со мной такое пари никто не хочет. И на тебя, как я понимаю, надежды нет.

Я отрицательно помотал головой. И спросил:

– Ты говоришь, прояснить ситуацию может новая жертва. Я правильно понимаю, что пока никакой логики в списке умерших с начала лета нет?

– Какая-то есть, – хмыкнул Джуффин. – Но, как по мне, недостаточно внятная. Допустим, кто-то решил наказать людей, в свое время избежавших суда, заключения или ссылки. Но почему настолько сурово? Ладно, предположим, бедняга Тимбути Мариян, которого долгие годы подозревали в предательстве – кстати, незаслуженно, ключ Нуфлину выдал не он. Тимбути знал, кто это сделал, и собственноручно расправился с предателем, но скрыл правду ради сохранения доброго имени его семьи, с которой был связан крайне непростыми и не в меру возвышенными отношениями. А что по личному распоряжению Нуфлина Мони Маха магистра Тимбути отблагодарили за молчание и одновременно сделали главным подозреваемым, сохранив ему жизнь и капитал, не его вина. Покойный Нуфлин любил такие развлечения, Тимбути Мариян был слишком горд, чтобы публично оправдываться, а я тогда решил не лезть в это гиблое дело; может быть, зря. Впрочем, сейчас все это уже неважно. Я только и хотел сказать, что желающих убить Тимбути Марияна в то время было немало, и кое-кто из них все еще жив. Но остальных-то за что? И главное, зачем было ждать больше сотни лет?

– Чтобы приняли поправки к Кодексу Хрембера? – неуверенно предположил я.

Джуффин одарил меня саркастической ухмылкой:

– Да уж, конечно. Тому, кто умеет убивать, не оставляя никаких следов использования Очевидной магии, эти наши поправки нужны буквально как воздух!

Я сокрушенно развел руками.

– Ну, может он, она – или все-таки они? – все эти годы как раз учились обходиться без Очевидной магии? Тоже дело далеко не одного дня.

– Учиться сто лет, чтобы получить возможность безнаказанно убить десяток вполне безобидных людей, только тем и провинившихся, что кто хитростью, кто по воле случая, кто благодаря богатству или личным связям, а кто и в силу устойчивой репутации бесталанного, а значит, совершенно безопасного колдуна, избежали изгнания, – это, конечно, весьма оригинальный способ наполнить свою жизнь высоким смыслом, – проворчал Джуффин. – Впрочем, ты вполне можешь оказаться прав. Чего только не бывает. И каких только безумцев я на своем веку не перевидал. Однако есть один интересный момент…

Я встрепенулся. Так и знал, что у шефа уже есть какая-нибудь идея! Можно сказать, за тем к нему и шел. Ненавижу топтаться в тупике, зато любой намек на подобие выхода меня натурально окрыляет, вне зависимости от того, кто его нашел.

– Ладно, – усмехнулся Джуффин. – Не в моих привычках разбрасываться непродуманными версиями, но за такой пламенный взгляд ничего не жалко. Я попросил Кофу изложить мне точную хронологию этих несчастных случаев и сразу заметил одну закономерность, которую, пожалуй, мог заметить только я. Потому что я знал погибших лично. По крайней мере, видел их всех. А если я хоть раз в жизни видел человека, значит, знаю, чего он стоит в магии, даже если специально не задавался этим вопросом. Впрочем, тебе-то такие вещи, хвала Магистрам, объяснять не надо.

Я невольно улыбнулся.

– Когда впервые увидел нынешнюю учительницу Базилио, чуть не спросил, не собирается ли она учить наше наивное чудовище тремстам Утренним Смертным Заклятиям. А ведь ни про Орден Решеток и Зеркал, ни, тем более, про лотерею Смерти в тот момент еще не знал.

– Вот и я о том же. Леди Тайяра Ката на сегодняшний день действительно одна из самых могущественных ведьм в Ехо. Наше счастье, что она помешана на своей математике. Ну или, наоборот, наша беда, это смотря чем она захотела бы заняться вместо науки. Неважно. Важно, что, доведись тебе познакомиться с жертвами этой эпидемии несчастных случаев, ты сейчас пришел бы к тому же выводу, что и я: первыми умерли самые слабые колдуны. Каждый следующий покойник был более могущественным человеком, чем предыдущие. Я имею в виду их потенциальные возможности; тот же Тимбути Мариян со дня крушения Ордена Зеленых Лун демонстративно перестал интересоваться практической магией и вообще чем бы то ни было кроме своих книг и в последнее время театра. Но это не отменяет того факта, что если бы я встал перед необходимостью создать Орден – такой классический магический Орден, как в старые времена, – одним из первых я бы постарался сманить к себе сэра Тимбути.

– Ого! – присвистнул я. – Даже так?

– Именно. И, кстати, бывший коллега нашего сэра Шурфа, погибший днем раньше, немногим ему уступал.

– Изобретатель, от которого разбежались дверные замки?

– Да, Уриманди Файя. Характер у него испортился, надо думать, не от хорошей жизни. В Ордене Дырявой Чаши он был одним из лучших. И, кстати сказать, производил впечатление довольно приятного человека – со скидкой на эпоху и особенности пути. От Холоми и ссылки его избавила жена, то есть тогда еще невеста, она из очень влиятельной семьи. У них был страстный роман, и сэр Уриманди решил, что отказ от занятий магией не такая уж высокая плата за возможность жить в Ехо вместе с любимой. Ошибся, конечно, но кто из нас никогда не ошибался? Останься он жив, пожалуй, смог бы все исправить, какие его годы. И вот, кстати, чему я никогда не поверю, так это что Уриманди просто напился и утонул. Насчет всех остальных – ладно, предположим, чего только не бывает, даже падение шкафа на замечтавшегося Тимбути Марьяна вполне могу вообразить, бедняге всегда была свойственна некоторая вдохновенная рассеянность. Но Уриманди Файя, пьяный или трезвый, мог бы полгода спокойно просидеть на дне Хурона без особого вреда для себя.

Я молча кивнул, показывая, что внимательно слушаю. Надеялся, что Джуффин будет рассказывать дальше, но он решительно хлопнул ладонью по столу.

– Не стану забивать тебе голову остальными подробностями, просто чтобы не запутать. Захочешь задать конкретный вопрос – приходи, я к твоим услугам. Сейчас важно другое: осмыслить, насколько интересная у нас вырисовывается картина. Если совпадения не случайны – а десять случайных совпадений, одно за другим, это, как по мне, перебор – дело выглядит так, словно неизвестный убийца каким-то образом получил в свое распоряжение заклинание, очень похожее на Проклятие Йарра, но без необходимости умирать самому, и пробует свои силы. Начал с самого слабого, все получилось, он расхрабрился, прикончил парочку колдунов посильнее, а потом, окончательно обнаглев, приступил к по-настоящему могущественным людям. Вот интересно зачем? Как ты думаешь?

– Как будто заклинание может вернуться к убийце, если жертва окажется ему не по зубам? – предположил я. – Такое вообще бывает?

– Разумеется. Вполне обычное дело, некоторые традиционные смертные заклятия действительно таят такую опасность. Но все это довольно высокие ступени Очевидной магии. Если бы применили одно из них, индикатор показал бы как минимум сотню. Так что не вариант.

– Ну так этот человек – наш предполагаемый убийца – мог всю жизнь иметь дело только с Очевидной магией. И, научившись чему-нибудь принципиально новому, все равно опасается соответствующих последствий. Точно не знает, будут они или нет, но предпочитает не рисковать. Сидит, боится, но поскольку убивать все-таки очень хочется, оттачивает мастерство на слабых, а потом понемножку, осторожно переходит к тем, кто посильней. Может такое быть?

– Пожалуй, – согласился Джуффин. – Бывают такие осторожные люди, что даже на пороге собственного сортира норовят перину положить, чтобы второпях не споткнуться. Я лично знал нескольких чрезвычайно могущественных колдунов с подобными привычками. Но все они вне подозрений – по техническим причинам. В смысле сами давно мертвы, что, согласись, довольно забавно на фоне их осторожности и предусмотрительности.

– А может быть, что все эти проклятия наложили одновременно, просто организм могущественного человека дольше сопротивляется? – спросил я.

– Теоретически, может быть вообще все что угодно. О проклятии Йарра известно довольно мало: особой популярностью оно по понятным причинам никогда не пользовалось, а немногочисленные знатоки древних ритуалов обычно не имеют привычки делиться информацией со всеми подряд. А о схожих с ним заклинаниях, которые можно использовать, не будучи при смерти, лично я вообще никогда не слышал, просто предполагаю, что такие могут быть. Тем не менее, спасибо за идею. В этом варианте у нас вырисовывается совсем иная картина: вместо осторожного убийцы появляется экстатический, проклинающий всех подряд. Или, как ты предположил еще вчера, целая компания мстителей, каждый со своим списком жертв. Предположим, один разузнал заклинание, другие каким-то образом оплатили возможность его применить. По-прежнему не представляю, кто это может быть, но тут есть о чем подумать. Очень полезно оказалось все это с тобой обсудить.

– Вот теперь ты точно не отправишь меня в отставку! – улыбнулся я.

– Не отправлю, даже если будешь умолять на коленях, попутно планируя мое убийство в случае отказа. Откуда у тебя вообще такие диковинные идеи? Я заполучил тебя как минимум на сто лет, а хороший охотник никогда не отдаст свою добычу. Тем более, ей самой.

* * *

Жизнь моя тут же принялась налаживаться. В первую очередь, потому, что, поговорив с Джуффином, я счел свой интеллектуальный вклад в дело о десяти трупах вполне достаточным, решил, что остальное опытные коллеги как-нибудь уладят и без меня, и с чистой совестью отправился прогуляться по городу, якобы с целью посмотреть, как дела у тех, кому мы сегодня приснились – такова официальная версия. Неофициальная версия, она же горькая правда заключается в том, что у сновидцев совсем немного шансов успеть попасться мне на глаза прежде, чем я встречу кого-нибудь из приятелей, бодрствующих, но оттого ничуть не менее интересных – не для дела, а просто так, мне, здесь и сейчас.

Если бы кому-нибудь пришло в голову приставить ко мне соглядатая, вменив ему в обязанность тщательно отслеживать мои перемещения по столице Соединенного Королевства, бедняга сошел бы с ума, пытаясь найти в этом хаосе хоть какой-то намек на смысл. Тем не менее, смысл есть, и он прост, как новенькая корона с Королевским профилем, отчеканенным с обеих сторон: во-первых, я соскучился по этому городу. А во-вторых, я соскучился по живущему в Ехо себе.

Поэтому нет ничего удивительного в том обстоятельстве, что поздние летние сумерки застали меня в полном одиночестве бредущим по берегу Хурона, далеко от Старого города, в том месте, где нет ни набережной, ни мостов. Спроси меня, как я здесь оказался, отвечу: «Пришел», – и это будет чистая правда. Спроси, зачем, надолго задумаюсь: «ннннуууу…»

Не то чтобы я весь день совсем уж бессмысленно слонялся по городу. Даже успел обстряпать какое-то количество условно полезных дел и парочку совершенно бесполезных, зато приятных для некоторых отдельно взятых окружающих и меня самого, но под конец, что называется, сорвался, дал себе волю, пошел куда глаза глядят и забрел на заброшенную окраину; где-то недалеко отсюда отставной Старший Магистр Ордена Ледяной Руки Тарайот Мулина был погребен под стенами рухнувшего Павильона Случайных Свиданий времен Хоттийской Династии, но не стану притворяться, будто хотел своими глазами увидеть место происшествия. Нет, не хотел. И вспомнил-то о нем только потому, что, заметив вдалеке какие-то развалины, подумал: не этот ли грешный павильон? Но вместо того, чтобы подойти поближе, уселся на берегу, выбрав место посуше, достал последнюю сигарету из дневного запаса, такую мятую, словно я извлек ее не из кармана, а из задницы какого-нибудь малознакомого демона неизъяснимой природы, неугомонного, как я сам.

Я собирался немного посидеть в тишине, сочинить какой-нибудь интересный план на предстоящий вечер и понять, кому в связи с этим следует послать зов, но в этот момент моя судьба спохватилась и показала мне кукиш, а заодно язык, узкий и длинный, как змеиное жало. Своими глазами не видел, но готов спорить, он именно таков.

«Макс, – сказала Базилио, – случилась беда. Можешь прийти домой прямо сейчас?»

Ее голос в моей голове прозвучал так громко и звонко, что я сперва обернулся, удивляясь, как она меня нашла? Но нет, просто воспользовалась Безмолвной речью. И это обстоятельство поразило меня больше всего: что вообще должно было случиться, чтобы деликатная Базилио так орала?

Домой я вернулся быстрее, чем окончательно испугался; ради одного этого, конечно, стоило осваивать Темный Путь. Раньше в такой ситуации бежал бы, путаясь в полах лоохи, до ближайшего места, где можно найти амобилер, а потом еще ехал бы через весь город, воображая ужасы, один хуже другого с интенсивностью пять вариантов в минуту. Ну или шесть, как повезет. А теперь сделал шаг, и ужас уже у меня перед глазами. Неотменяемый, как и положено настоящему ужасу, зато всего один.

В первый момент я просто обрадовался, обнаружив, что сама Базилио цела и даже человеческий облик не утратила. По идее, и не должна бы, все-таки ее милая девичья наружность подарок леди Сотофы Ханемер, а Сотофа халтурить не станет. Но с этими овеществленными иллюзиями никогда не угадаешь, их, насколько я знаю, до сих пор никто толком не изучал.

Поэтому сперва меня охватило колоссальное облегчение, и я открыл было рот, чтобы спросить: «И что за беда у тебя стряслась?» – снисходительно подразумевая, что настоящим бедам в жизни Базилио места нет. Но тут наконец заметил, что на полу, практически под столом лежит человеческое тело в тонком голубом летнем лоохи. Увидел темные кудри, вспомнил, что на вечер у Базилио был назначен урок, сложил два и два и чуть не заорал, как персонаж экранизированной мелодрамы: «Нет!» Потому что если это леди Тайяра Ката, она совершенно точно не в обмороке, а мертва. Я больше не ощущал ее силы.

Но я, конечно, не заорал, поскольку прожил хоть и недолгую по местным меркам, зато чрезвычайно интересную жизнь и давным-давно убедился, что вопли от смерти не помогают. Зато от нее иногда, если очень повезет, помогают знахари, поэтому я сразу послал зов Абилату, который, хвала Магистрам, оказался свободен. То есть не на Темной стороне и не на дежурстве при Королевском дворе, поэтому пришел сразу и не задавая вопросов, занялся лежащей леди Тайярой. А я наконец поднял глаза на Базилио и сказал:

– Что бы ни случилось, мы с этим справимся. И разберемся. И как-то переживем.

Она молча кивнула и с надеждой уставилась на Абилата. А я послал зов сэру Джуффину Халли, кому же еще.

«У меня в гостиной мертвая леди Тайяра Ката. Я еще ничего не знаю, успел только позвать Абилата, он разбирается. Вряд ли чем-то поможет, но пусть попробует, вдруг все поправимо, а я паникер».

Шеф даже отвечать не стал, просто вошел в мою гостиную, как будто все это время стоял под дверью. Абилат обернулся на шум, и в глазах его было такое характерное отчаяние хорошего знахаря, столкнувшегося со смертью, что стало ясно: я все-таки не паникер. По крайней мере, в этом конкретном вопросе – нет. К сожалению.

Джуффин сразу оценил обстановку, шагнул к Базилио и каким-то очень естественным жестом, как будто всю жизнь возился с осиротевшими подростками, погладил ее по голове. Я почему-то до такой простой штуки не додумался, но шеф, хвала Магистрам, опытный человек.

– Ничего не поделаешь, юная леди, так бывает, – сказал ей Джуффин и нырнул под стол к Абилату.

А я усадил Базилио в кресло, сам устроился на его подлокотнике и спросил:

– Можешь рассказать, что случилось?

– Да, конечно, – как-то подозрительно бодро отозвалась Базилио. – После занятий я предложила леди Тайяре выпить камры с деревенским сырным пирогом, который как раз испекли наши повара, и она согласилась. Пирог так благоухал, что я в очередной раз пожалела о своей неспособности есть обычную человеческую еду. И наколдовала себе похожий пирог, по крайней мере, с точно таким же запахом. Никогда раньше не делала этого в присутствии леди Тайяры, поэтому ей стало интересно, и она захотела попробовать мою еду. Я разрешила, потому что вы все много раз пробовали и ничего плохого ни с кем не случалось. Вы просто не чувствовали вкуса, но это не настолько ужасно, чтобы запрещать, правда?

– Конечно, правда, – подтвердил сэр Джуффин Халли, ненадолго выглянув из-под стола. Его улыбка могла утешить всех нуждающихся в утешении, но совершенно не походила на обычную Джуффинову улыбку. Меня не проведешь.

– Леди Тайяра взяла кусок моего пирога, положила в рот, сказала: «Ничего…», схватилась за грудь и упала, – закончила Базилио. И, подумав, уточнила: – На пол.

Как будто обычно люди падают на потолок.

– А где остатки твоего пирога? – спросил я.

– Уже исчезли. Она не сразу попросила попробовать. Пирог к тому времени уже примерно четверть часа существовал. Дольше у меня редко получается.

Такого ответа следовало ожидать. Базилио может питаться только овеществленными иллюзиями, такими же, как она сама, но гораздо менее долговечными. Результаты наших первых попыток наколдовать ей еду редко задерживались в мире материальных объектов дольше, чем на пару секунд. Бедняжка порой даже откусить не успевала. Вернее, клюнуть. В ту пору вместо рта у нее был клюв.

Потом-то мы натренировались создавать пирожные, супы и бутерброды, способные просуществовать хотя бы несколько минут. Друг мой сэр Шурф в этом смысле особенно ценен, потому что его иллюзорные пироги стоят на столе никак не меньше трех часов. Любим мы его, конечно, не за это, но эксплуатируем в хвост и в гриву. Сама Базилио при каждом удобном случае берет у него уроки, но, как бы она ни старалась, ее рекорд пока полчаса. А обычный рядовой результат и того меньше.

– Я сама съела два больших куска, и со мной ничего не случилось, – сказала Базилио. – Если бы я нечаянно наколдовала яд, он бы и на меня подействовал, правда?

– Правда, – хором откликнулись Джуффин и Абилат.

– Можете быть совершенно спокойны, вы ее не отравили, – добавил знахарь. – Причина смерти разрыв сердца. В буквальном смысле слова разрыв. На мелкие кусочки.

Я содрогнулся. Но к чести своей промолчал. То есть переспрашивать в свойственной мне драматической манере, срываясь на хриплый шепот: «Как это – на мелкие?!», не стал.

– Уверен, ваш пирог был самой обычной овеществленной иллюзией, совершенно безвредной для подавляющего большинства живых существ, – говорил тем временем Абилат. – Вероятность несчастного случая настолько мала, что о ней никого специально не предупреждают. Впрочем, и предупреждать-то особо некому, об этой опасности никто не знает, кроме любителей редких рукописей сомнительного происхождения вроде меня. В отцовской библиотеке таких было полно. Часто без обложки, без названия и имени автора, без начала и конца; в юности мне казалось, они и есть самые интересные. Возможно, я был прав. Во всяком случае, именно среди этих обрывков мне попался обширный и, судя по ветхости страниц, очень старый перечень несчастий, которые могут случиться от сочетания разных видов магии…

– А эта книга еще цела? – встрепенулся Джуффин. – Я бы взглянул.

– Надеюсь, цела. У меня, сами знаете, до сих пор не нашлось времени разобрать и перевезти сюда из Гажина отцовскую библиотеку. И, предвижу, еще долго не найдется. Проще сходить туда Темным Путем и почитать, когда что-нибудь срочно нужно. Что там где стоит, я давным-давно забыл. Но если эта книга откликнется на заклинание Призыва, я ее вам принесу. Только напомните.

– Напомню, не сомневайся, – кивнул Джуффин. – Потому что если это действительно трактат Тайбуарди Лайясы «Несовместимые потоки силы», то я его лет триста искал. Даже в библиотеке Семилистника нет ни одного экземпляра; говорят, раньше был, да Нуфлин продал какому-то коллекционеру из Куманского Халифата за несколько тысяч корон. Немыслимый поступок для Великого Магистра, но зная покойного, легко верю. Был за ним такой грех.

– И в этой книжке описывалась беда, которая случилась с леди Тайярой? – спросила Базилио.

– Может быть, – ответил Абилат. – Там было написано, что людям, продлевающим свою жизнь при помощи заклинаний, обновляющих сердце, следует воздерживаться от близкого физического контакта с примитивными овеществленными иллюзиями, потому что… Честно говоря, трудно внятно объяснить причину, поскольку я сам недостаточно ясно ее понимаю, да и читал этот трактат очень давно. Запомнил только потому, что на меня произвело впечатление утверждение автора, будто многократно обновленное сердце отчасти меняет свою природу и состоит из немного иной материи, чем весь остальной человек. Это само по себе небезопасно, а овеществленная иллюзия, попав в организм, может сработать как катализатор, то есть обострить существующее противоречие. Если бы я об этом не читал, решил бы сейчас, что произошло драматическое совпадение: сердце леди Тайяры не выдержало череды обновлений и разорвалось в тот самый момент, когда она попробовала вашу еду, хотя на самом деле эти события не взаимосвязаны. Впрочем, вполне возможно, именно так оно и есть. В любом случае вы, леди, ни в чем не виноваты. Обновление сердца штука довольно рискованная; при всем уважении к древней традиции, в рамках которой был создан этот метод продления жизни, своим пациентам я бы его не рекомендовал.

– А в Ордене Решеток и Зеркал обновление сердца пользовалось большой популярностью, как самый простой способ продлить молодость, – заметил Джуффин. – Самое обидное, что леди Тайяра легко могла бы обойтись без этой ерунды. Таким, как она, первые пару тысяч лет достаточно просто жить как живется и заниматься своими делами, а потом… ну, если очень хочется как-то дополнительно укрепить организм колдовством, можно начать пить какой-нибудь горький травяной чай по старинному рецепту, просто для самоуспокоения. Я хочу сказать, леди Тайяре все эти хитрости, которым ее научили старшие подружки, были вообще ни к чему. Иногда бездумная приверженность традициям опасней любого оружия. Или даже не иногда.

– Значит, это не я убила леди Тайяру? – спросила Базилио. И, не дожидаясь ответа, даже не поглядев, как дружно мы мотаем головами, упавшим голосом добавила: – Но она все равно умерла? И ее нельзя оживить? А если позвать леди Сотофу?

– Нет, леди Сотофа не воскрешает мертвецов, – ответил ей Джуффин. – И вообще никто в Мире. Так уж нелепо все устроено. Прости.

Тогда Базилио наконец заревела, и меня немного отпустило. Нельзя сказать, что я успокоился, но понял, что с ней все будет в порядке. Не сегодня, не завтра, когда-нибудь потом, но будет. Мы справимся и разберемся, и переживем, как я ей и обещал.

Честно говоря, я бы сейчас тоже с удовольствием заревел, но природа лишила меня этого чудесного дара. Что совсем неплохо с точки зрения сохранения лица, но довольно обидно всякий раз выяснять, что анестезии на твою долю опять не выписали. В некоторых случаях она бывает нужна.

Зато голова моя в условиях отсутствия анестезии становится ясной. Удивительное у нее свойство: чем хуже идут дела, тем лучше она работает. В аду я, вероятно, быстро стал бы величайшим мыслителем всех миров. Но моим потенциальным конкурентам крупно повезло: ада нет. А моя повседневная жизнь все-таки недостаточно ужасна, чтобы всегда быть в форме.

Воспользовавшись кратковременным просветлением ума, я послал зов Трикки Лаю и спросил: «Если бы у тебя на глазах умер очень дорогой тебе человек, как тебя можно было бы утешить?»

«Сначала никак, – честно сказал Трикки. – А потом, когда успокоюсь настолько, чтобы понимать чужие слова и придавать им хоть какое-то значение, неплохо было бы напомнить, что я сам одно время был призраком и преотлично себя чувствовал. А ведь есть еще другие варианты посмертного существования, о которых мы ничего не знаем, но можем быть более-менее уверены, что смерть – это не настоящий конец».

«Спасибо, – сказал я. – Ясно. Сперва оставить в покое, а потом объяснить…»

«А почему ты спрашиваешь? – встревожился Трикки. – Что случилось?»

«Учительница Базилио только что умерла у нас в гостиной. Она, понятно, ревет, и я не знаю, что делать. До сих пор ничего по-настоящему плохого с Базилио не случалось, значит, мои проверенные методы вряд ли подойдут. А ты ее создатель. Считается, вы должны быть очень похоже устроены. По-моему, так и есть».

«Хочешь, я приду и посижу с ней? – предложил Трикки. – До сих пор мое присутствие ее вроде бы успокаивало. Можно попробовать и сейчас».

«Было бы отлично, – сказал я. – Мы в Мохнатом Доме, в гостиной. Давай».

И спрыгнул с подлокотника кресла, освобождая место для Трикки, который без промедления появился в гостиной, молча кивнул Джуффину и Абилату и сел рядом с Базилио. Та немедленно уткнулась носом в его плечо и зарыдала еще громче. По моему богатому опыту наблюдений за плачущими, это хороший признак: в момент увеличения интенсивности рева человеку обычно становится гораздо легче. Надеюсь, и сейчас было так.

Я подошел к Джуффину и Абилату, все еще сидевшим на полу возле тела леди Тайяры, устроился рядом с ними и негромко, чтобы не отвлекать Базилио от рыданий, сказал:

– Если Шурф достоверно описал мне действие проклятия Йарра, вернее, если я правильно его понял и ничего существенного не упустил, это вполне может быть оно.

Эти двое удивленно переглянулись и уставились на меня – не то с одобрением, не то, напротив, с сочувствием к моей наивности, я часто не понимаю таких нюансов. Видимо, потому, что по большому счету мне плевать, с каким выражением на меня смотрят. Лишь бы внимательно слушали. И сразу поправляли, если меня занесет не в ту степь.

– Он говорил, что проклятый какое-то время может оставаться здоровым и бодрым, но смерть уже рядом и готова ухватиться за первый мало-мальски подходящий повод забрать свою жертву. Ее устроит любая житейская оплошность, любая пустяковая болезнь. И – это уже только мое предположение – возможно, иногда смерть даже подталкивает жертву под руку, вынуждая делать роковые глупости? Сдался же леди Тайяре этот дурацкий иллюзорный пирог! Мне показалось, она такая рассеянная, что вряд ли вообще замечает, кто что рядом с ней ест. И вдруг внезапно заинтересовалась.

– Я не знаю, мне до сих пор не приходилось сталкиваться с жертвами проклятия Йарра, – откликнулся Абилат. – Но теоретически…

– Такое вполне может быть, – подхватил Джуффин. – И если ты прав, хотел бы я знать, кто это у нас так красиво и неспешно умирает – вон уже сколько народу успел вперед себя пропустить. Еще дюжину лет назад у меня был бы неплохой список кандидатов. А теперь что-то никого. Одни уже сами мертвы, другие, напротив, живы настолько, что им не до глупостей. Не мог же я в одночасье перестать разбираться в людях?

– А оглупляющие заклинания бывают? – спросил я.

Не то чтобы всерьез этим заинтересовался, просто решил порадовать шефа. Джуффин любит, когда я задаю идиотские вопросы. Думаю, за столько лет он привык считать их убедительным доказательством моего душевного благополучия, ну или просто доброй приметой, вроде орущих школьников, кто его разберет.

– Будешь смеяться, но еще как бывают! – заверил меня Джуффин. – Даже я знаю около дюжины, хотя никогда специально ими не интересовался. Дурак гораздо опасней умного, а мне дополнительные трудности ни к чему. Но со мной такой номер не пройдет. Против моих щитов любые наносящие ущерб на расстоянии заклинания бессильны, включая, кстати, пресловутое заклинание Йарра. А как, ты думаешь, я ухитрился дожить до сегодняшнего дня?

– Научил бы, что ли, – невольно улыбнулся я. – А то страшно жить среди вас, злых колдунов! Проклятие Йарра еще куда ни шло, это развлечение не на каждый день, а вот что заклинаний, способных сделать из человека полного дурака, не меньше дюжины, пугает по-настоящему. Только не говори, что интеллект не самое сильное мое место. Я знаю. Но дорожу тем немногим, что нажил непосильным трудом.

– Мои щиты, можно сказать, сувенир на добрую память от старых друзей, – серьезно ответил Джуффин. – Настолько старых, что сам теперь, пожалуй, на пальцах не сосчитаю, сколько тысячелетий назад мы встречались, и не вспомню, кто в тот раз пересекал Мост Времени, они или я.

– Так ваши щиты ставили древние маги? – восхитился Абилат.

– Кто же еще. Я показался им чрезвычайно забавным юношей, а ребята относятся к любимым развлечениям не менее трепетно, чем сэр Макс к своему интеллекту. Поэтому они решили подарить мне шанс дожить до того дня, когда я смогу научиться делать по-настоящему сложные вещи самостоятельно. Но этот день пока не наступил. Приятно осознавать, что самое интересное у меня еще впереди, но я бы предпочел сам делать подобные подарки. Полезное умение, мне его не хватает. Мне и врагов-то хоронить давным-давно надоело. Ничего увлекательного в погребальной церемонии нет. Гораздо интересней помочь человеку сохранить жизнь и посмотреть, что будет с ним дальше. Сколько шкур сменит, сколько раз собьется с пути, сколько шишек набьет и на какую тропу в итоге вывернет. Бывают, конечно, совсем упертые типы, но таких, хвала Магистрам, один на сотню, а большинству долгая жизнь скорее на пользу.

Джуффин умолк, с досадой взмахнул рукой и посмотрел на мертвую леди Тайяру Ката. На его лице было явственно написано: «Ну что же ты так!»

* * *

Я бы дорого дал за то, чтобы все они – Джуффин, Абилат, Трикки Лай – остались в гостиной хотя бы до утра. А еще лучше, позвали кучу народу. Джуффин – наших с ним коллег, Трикки – пару дюжин своих подчиненных, для антуражу, а Абилат… Ладно, пусть никого не зовет, лишь бы сам не уходил. Все-таки знахарь есть знахарь, его присутствие действует на меня утешительно, даже когда он с потерянным видом сидит на полу и вежливо отказывается от всего, что хозяин дома в моем лице может ему предложить.

Однако Абилат ушел первым, ему прислал зов пациент. Я был за него рад, потому что для настоящего знахаря с сильным призванием, только что в очередной раз осознавшего свою беспомощность перед лицом смерти, самый лучший выход – немедленно кого-нибудь вылечить. Другого способа привести себя в порядок у знахарей кажется вовсе нет, зато этот действует безотказно.

Следующим ушел Джуффин, прихватив с собой мертвое тело леди Тайяры. Щадя Базилио, шеф Тайного Сыска не стал сообщать присутствующим в присущей ему жизнеутверждающей манере, что съест ее целиком, не дожидаясь завтрака, а, напротив, честно сказал, что ему надо хорошенько подумать, кое в чем разобраться, с кем-то проконсультироваться и только потом делать окончательные выводы. Спасибо ему, конечно, за деликатность, но мне от созерцания серьезного сэра Джуффина Халли окончательно стало не по себе. Как будто со смертью леди Тайяры внезапно изменился весь Мир, и события начали развиваться по каким-то незнакомым мне правилам – не факт, что непременно плохим, но я по этим правилам играть не подписывался и теперь сижу с чужими картами в руках, как последний дурак.

Впрочем, сразу после ухода Джуффин все-таки прислал мне зов, специально, чтобы напомнить: «Ты хотел вернуть себе зловещую репутацию? Получай! Готов спорить, нового учителя для бедняжки Базилио ты не найдешь никогда. И добрая половина слуг завтра попросит расчет, и соседи по кварталу срочно съедут куда-нибудь в Новый город – все, как ты и мечтал».

От его ехидства мне сразу полегчало – насколько это вообще было возможно в сложившихся обстоятельствах. Очень вовремя, потому что в этот момент Базилио наконец-то перестала рыдать, а Трикки Лай, на чью лекцию о разнообразных вариантов посмертного бытия я здорово рассчитывал, вдруг сказал:

– Я надеялся, что могу побыть с вами подольше, но у нас в порту случилось нечто беспрецедентное: попытка ограбления таможни. Я, к сожалению, должен там быть. Говорят, ничего подобного не творилось с тех пор, как Белая Птица прирезал старого начальника Тювина Саливаву, да и тогда было не настоящее ограбление, а вполне обычное сопротивление контрабандиста властям, просто зашедшее несколько дальше, чем хотелось бы всем участвующим сторонам… Кстати, нынешних грабителей остановил не кто-нибудь, а призрак Тювина. К счастью, моряки суеверный народ и безобидных призраков боятся больше, чем любого оружия, так что к моменту прибытия моих ребят все уже было практически решено. Но это не избавляет меня от обязанности лично присутствовать на месте происшествия.

– Иди, конечно, – унылым дуэтом откликнулись мы с Базилио.

И остались одни. Ни собаки, ни даже кошки не пожелали составить нам компанию. Обычно они охотно утешают загрустившую Базилио, но сейчас рядом с ней был я. А от моего плохого настроения звери стараются держаться подальше; большинство людей, впрочем, тоже пулей выскакивают из помещения, где обретаюсь печальный я. Говорят, удовольствие не для слабонервных. А еще говорят, такое сильное воздействие твоего настроения на окружающих верный признак могущества. То есть по уму, всем нам сперва следовало бы учиться безмятежности, а уже потом приступать к занятиям магией. Но вряд ли в Соединенном Королевстве найдется хотя бы один колдун, которому удалось осуществить эту идеальную последовательность действий на практике. И я – совершенно точно не он.

По идее, теперь я должен был найти какие-то правильные слова, чтобы утешить Базилио. Завернуть что-то этакое про жизнь и смерть, философски оптимистическое и одновременно понятное даже младенцу. Но вместо этого печально сказал:

– Представляешь, когда мы ужинали с леди Тайярой, она рассказала, что изобрела способ сделать дураков умными. Тебе, по ее словам, это не нужно, зато остальным было очень легко у нее учиться, даже тем, кого из начальной школы прогнали за тупость. Я толком не понял, в чем там штука, но…

– Индивидуальный ритм, – шмыгнув носом, подтвердила Базилио. – Я тоже не все поняла, но запомнила, что у каждого человека есть свой внутренний ритм, и, если учителю удается выстроить речь в этом ритме, знания как бы сами войдут в организм и лягут на отведенное им место. Она мне довольно подробно рассказывала. Надеялась, что когда-нибудь я смогу стать ее помощницей, если захочу. Говорила, как раз к тому времени, как я выучусь в университете, ей понадобится много толковых помощников, чтобы делать расчеты и тренировать молодых учителей. А теперь ничего не будет, да?

– Вот за это я больше всего не люблю смерть, – честно признался я. – Вместе с каждым человеком умирают сотни, тысячи невероятных возможностей. Ужасно их жалко!

– Больше, чем самих мертвых людей?

– Больше, меньше – откуда я знаю? Поди подсчитай. С другой стороны, сам человек и есть все эти возможности. Так что, получается, одинаково жалко. Всего.

– Трикки говорит, после смерти ничего не заканчивается, – сказала Базилио. – Правда, он сам точно не знает, всегда или не всегда. А ты знаешь?

– Никогда ничего не заканчивается, – твердо сказал я. – Ни для кого. Подробностей я не знаю, но, уверен, тут и знать особо нечего, подробности у каждого свои. Смерть для всех разная, как и жизнь.

– А для таких, как я? – дрогнувшим голосом спросила Базилио. – Как ты думаешь, что случается с овеществленными иллюзиями после того, как мы умираем? Или мы не умираем, а просто исчезаем? И… больше ничего?

Этого вопроса я так опасался, что подготовился заранее. Неоднократно повторил про себя бодрым тоном: «С такими, как ты, вообще все всегда будет в полном порядке, вы же все-таки волшебные существа». Но завалил выступление, потому что легко вру только по мелочам, да и то при условии, что временно сам себе поверил. А сейчас вместо оптимистической заготовки честно сказал:

– Не знаю, дорогой друг. Этого вообще никто не знает, потому что таких чудесных существ как ты за всю историю Соединенного Королевства было – раз, два и обчелся. Но из них, кстати, никто так и не умер и не исчез. Ушли неведомо куда, ну так это и с людьми постоянно случается. И скорее хорошая новость, чем наоборот.

– Я знаю, что никто не знает, – нетерпеливо кивнула Базилио. – Я уже Трикки спрашивала. И сэра Шурфа. И даже господина Старшего Помощника Придворного Профессора. Все они говорили примерно то же самое. Но мне интересно, что ты об этом думаешь?

– Думаю, что у тебя есть сознание – тот, кто живет, с кем все происходит, кто воспринимает, осознает и действует. Как по мне только это и важно. А значит, ты ничем принципиально не отличаешься от людей. Способ рождения, особенности материи, из которой ты состоишь, твой первоначальный внешний вид и все остальное – несущественные детали. Я же и сам типичное не пойми что, разве что специальную еду для меня наколдовывать не надо. Но, кстати, многие местные зелья действуют на меня странным образом, не как не остальных людей. От супа отдохновения мгновенно дурею, а от простого приворотного средства однажды чуть не умер, то есть умер бы, если бы Джуффин не спас. Ты знаешь эту историю? Нет? Ладно, сейчас расскажу.

Так я открыл свой персональный способ утешать безутешных: травить байки, пока не уснут. Благо жизнь мне досталась довольно насыщенная событиями, а рассказывать истории я умею даже лучше, чем скакать по Темной Стороне и путешествовать между Мирами. Лучше, чем вообще все.

В конце концов успокоенная доброй полудюжиной сказок с неизменно хорошим концом Базилио задремала, кое-как устроившись в кресле, а я умолк и тут же снова приуныл. Как мне теперь отвлекаться от черных мыслей о мертвой леди Тайяре, которая так и не смогла запомнить как меня зовут, зато успела застолбить в моем сердце очень неплохой участок, и теперь, что ни делай, он всегда будет пуст.

Но сердце – ладно, к потерям ему не привыкать, никуда не денется, вытерпит еще одну. А вот как ужиться с тем фактом, что в Ехо, похоже, одного за другим убивают незаурядных; впрочем, ладно, неважно каких, просто убивают людей? И мы, такие прекрасные и могущественные, понятия не имеем, как это остановить, даже у Джуффина с Кофой пока никаких идей. И вот прямо сейчас я ничего не могу с этим сделать. И завтра вряд ли смогу. Захотят – еще кого-нибудь убьют и меня не спросят.

На этом месте прокравшиеся было в гостиную собаки решительно развернулись и снова вышли. Я бы на их месте сам развернулся и вышел, да что толку, если придется брать себя с собой.

В таком замечательном настроении меня и застал сэр Шурф Лонли-Локли. Честно говоря, я не был ему рад. То есть рад я сейчас не был вообще ничему, в принципе, а насчет Шурфа имел дополнительное соображение, что он ничем не хуже собак. И тоже имеет полное право не страдать от моего душевного раздрая. Но будучи человеком ответственным, не развернется и не уйдет. По крайней мере, не сразу. И заранее страшно вообразить, что его ждет.

– На самом деле ты не хочешь меня видеть, – честно сказал я. – В смысле ты совершенно точно не хочешь видеть то, что сейчас тут вместо меня сидит. Иметь дело с этим типом трудно и довольно противно. Даже мне.

– Если ты думаешь, будто до сих пор с тобой всегда было легко и приятно, вынужден развеять это удивительное заблуждение, – невозмутимо заметил мой друг. – Даже не представляю, откуда оно у тебя взялось. То, что происходит сейчас, далеко не худшее, чему я становился свидетелем. Максимум пять баллов по двенадцатибалльной шкале. Будь ты ветром, гнулись бы тонкие деревья, а рыбакам не рекомендовалось бы выходить в море. Но я не рыбацкая лодка. Не перевернусь.

Я был так сражен красотой сравнения, что не стал возражать.

– Я знаю о несчастье с леди Тайярой, – добавил Шурф. – Нет ничего удивительного, что ты зол, как голодный фэтан и одновременно печален. Что наверняка помешает тебе по достоинству оценить вкус камры, которой я намерен тебя угостить. Но выпить ее залпом, как воду, ты вполне способен – уже неплохо. В любом случае попытки воспитать из тебя гурмана я прекратил много лет назад, как абсолютно безнадежные. Пошли в твой кабинет, а еще лучше – на крышу. Не будем мешать Базилио.

– Я как раз из-за нее здесь сижу, – объяснил я. – Не хочу, чтобы она проснулась в одиночестве.

– Как только ты уйдешь из гостиной, сюда сразу вернутся кошки и собаки, – заметил Шурф. – Будь я юной леди, с которой стряслась беда, я был бы не прочь проснуться в такой компании.

– Ладно, учту, – кивнул я.

– Что именно ты учтешь?

– Если ты когда-нибудь случайно превратишься в печальную юную леди, буду навещать тебя исключительно в виде кота. Вряд ли это гораздо трудней, чем просто изменять внешность.

– Надеюсь, мне все же удастся избежать этого несчастья… обоих несчастий, – усмехнулся мой друг. – Совсем не уверен, что кот, в которого ты превратишься, – подходящая компания для девушки.

* * *

– Полагаю, ты решил, будто я пришел тебя утешать, – сказал мне Шурф после того, как мы добрались до кабинета в башне и вылезли на крышу самым неудобным и одновременно восхитительным путем, какой только можно придумать – через маленькое, высоко расположенное окно.

– И даже отчасти в этом преуспел, – меланхолично согласился я, принимая из его рук кружку с камрой, сваренной искусным Орденским поваром. – По крайней мере, когда я смотрю в будущее, мои глаза больше не застилает кровавая тьма. Просто очень жалко леди Тайяру. И Базилио тоже жалко. Она, представляешь, сперва решила, будто сама во всем виновата. А потом предлагала позвать леди Сотофу, чтобы воскресить учительницу, но узнала, что мертвых не воскрешает даже она. И вообще за один присест получила кучу не самой приятной информации о законах мироздания, в котором мы все зачем-то живем…

– Но больше всего тебе жалко, что ты бессилен что-либо изменить, – понимающе кивнул Шурф. – И тут тебе никто не поможет, так уж ты устроен, будешь сходить с ума, пока не найдется убийца. И еще какое-то время после, просто по инерции, пока тебя что-нибудь не отвлечет. Поэтому я не планировал тебя утешать. Не в моих привычках ставить перед собой заведомо невыполнимые задачи. Я пришел к тебе с просьбой. По делу. Понимаю, что несколько несвоевременно, но так получилось, что мне срочно нужна помощь, а кроме тебя попросить некого. Разве что Джуффина, но он сейчас, как ты сам догадываешься, очень занят.

– Надеюсь, что так, – вздохнул я. – Выкладывай, что случилось. Все что смогу, сделаю, не вопрос.

– Ты знаешь, что я регулярно вожу на Темную Сторону тех адептов Ордена, которых она соглашается принять. Эти совместные прогулки я считаю наиболее важной частью своей нынешней деятельности, если не вовсе единственным осмысленным резоном продолжать занимать должность Великого Магистра после того, как бюрократическая работа, связанная с принятием поправок к Кодексу Хрембера почти завершена; впрочем, тебе это можно не объяснять.

– Еще бы, – подтвердил я.

– До последнего времени наши совместные походы носили ознакомительный характер. То есть я просто помогал адептам Ордена, способным достичь Темной Стороны, реализовать свой дар на практике. Собственно, именно это и должен сделать всякий опытный проводник для новичка: привести на Темную Сторону и присмотреть, чтобы с ним там ничего не случилось.

Я нетерпеливо кивнул – да, и что?

– Тем не менее, я постепенно пришел к выводу, что пользы было бы несоизмеримо больше, если бы я передавал своим ученикам те знания о Темной Стороне, которые успел получить и отчасти систематизировать за годы практики. Я имею в виду ту часть своих впечатлений, которые можно считать более-менее объективными, а значит, пригодными для всех.

– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я помогу тебе составить курс лекций? – спросил я. – Потому что, во-первых, мой опыт вряд ли еще кому-то пригодится, а во-вторых…

– А во-вторых, ты не обладаешь навыком составления учебных программ, – продолжил мой друг. – Не беспокойся, сэр Макс, я пока не настолько безумен, чтобы предложить тебе писать конспекты будущих лекций. У меня просьба совсем иного рода. Видишь ли, я не совсем уверен, что Темная Сторона одобрит такое мое поведение. Вернее, просто не знаю, как она поведет себя, если я начну рассуждать вслух о ее природе. Возможно, будет оскорблена, как человек, чьи тайны прилюдно обсуждают досужие сплетники? И я хотел бы заранее заручиться ее согласием, чтобы не подвергать опасности своих спутников.

– Думаешь, я могу дать это согласие от ее имени? – опешил я.

– Конечно, нет. При всем уважении к тебе, так я не думаю. Зато совершенно уверен, что если мы отправимся на Темную Сторону и ты задашь там интересующий меня вопрос, то сразу получишь ответ. И сообщишь его мне, каким бы он ни был.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой на Темную Сторону и спросил, можно ли тебе проводить уроки для орденской молодежи? Слушай, да хоть сейчас!

– А мне и надо прямо сейчас. Потому что завтрашний день у меня почти совершенно свободен, спасибо Клари. И мне хотелось бы употребить его с пользой. То есть, если занятия будут, составить программу. А если нет… – на этом месте Шурф мечтательно зажмурился, явно прикидывая, на что можно потратить освободившееся время, – с легким сердцем ее не составлять.

– Похоже, ты совсем не хочешь готовить эти дурацкие лекции про Темную Сторону, – сказал я. – Ну и зачем тогда?

– Хочу или нет, не имеет никакого значения, пока я ощущаю это своим долгом. Вот если Темная Сторона окажется против, это будет серьезным резоном воздержаться от дополнительной работы. Пошли?

– Конечно, пошли, – кивнул я. – Не знаю, какими путями ты нынче предпочитаешь ходить на Темную Сторону, но сейчас советую держаться за меня. Чую, сегодня я очень быстро там окажусь.

Забавно, конечно, что Темная Сторона называется именно «темной»; многие новички, впервые услышав этот термин, мужественно закусывают губы и заранее прощаются если не с жизнью, то с рассудком, подозревая, что сейчас их потащат в самое сердце зла.

Впрочем, я в свое время проявил неслыханный оптимизм, решив, что на Темной Стороне просто очень темно. И, оказавшись там, какое-то время действительно видел только оттенки черного цвета. Потом, хвала Магистрам, прошло.

А на самом деле «Темная» в данном случае имеет значение «потаенная», «скрытая от человеческих глаз». Потому что Темная Сторона, тайная изнанка Мира и правда скрыта от большинства его обитателей. Она не удаленное секретное место, куда не знает дороги никто, кроме специально обученных мудрых старцев, а особое состояние сознания и материи. Чтобы достичь Темной Стороны, надо соответствующим образом преобразиться. Превратиться во что-то отличное – не столько от человека, сколько от обычных человеческих представлений о себе. И это такая способность, которую не разовьешь тяжким трудом. Она или есть, или нет. Зато когда есть, тяжкий труд не помешает – я имею в виду, лучше почаще туда ходить.

Ясно, что назвать этот труд «тяжким» можно разве что в шутку. Тот самый случай, о котором я сто раз вполне безуспешно долбил Базилио: когда причиной комического эффекта становится очевидная абсурдность высказывания. Потому что любой хоть раз побывавший на Темной Стороне счастливчик скажет вам, что большей радости в его жизни до сих пор не случалось. Но, конечно, еще случится: когда он снова туда пойдет.

Когда-то я, как и все новички, мог попасть на Темную Сторону, только подолгу блуждая по темным подземным коридорам под Управлением Полного Порядка; позже выяснилось, что на наших подвалах свет клином не сошелся, любое протяженное и запутанное подземелье сойдет. Потом оказалось, что спускаться в подземелья тоже не обязательно, можно часами кружить по городу, постепенно обнаруживая вокруг себя знакомые приметы Темной Стороны: сияние ее камней, прозрачность текучей как вода земли, разноцветные потоки ветра, покрытую трещинами небесную твердь. И наконец я понял, что можно вообще никуда не ходить, а просто спокойно сидеть на крыше, или на подоконнике, да хоть в постели лежать. Где бы ты ни был, чем бы ни занимался, в любой момент достаточно сосредоточиться, вспомнить, как выглядит Темная Сторона, и окружающий мир тут же удивительным образом преобразится, а тебе останется только смеяться над собой, дураком, который собирался прилагать какие-то специальные усилия, чтобы оказаться там, откуда никогда не уходил.

Я хочу сказать, для всякого избранника Темной Стороны самая главная ее примета – ощущение, что вернулся домой. И одновременное понимание, что на самом деле ты этот дом никогда не покидал. Это действительно всякий раз оказывается очень смешно, самая безотказная шутка в Мире, бессмертный, не надоедающий анекдот о нас.

Поэтому оказавшись на окутанной зыбким туманом улице, вымощенной сияющими как мелкие луны камнями, под темно-оранжевым небом, из трещин которого сегодня лился на удивление теплый лазурный свет, мы сперва просто смеялись, разглядывая друг друга, как будто впервые увидели – надо же, вроде бы взрослые разумные люди, а ведь только что всерьез обсуждали, по какому важному делу нам надо сюда пойти. Хотя дураку ясно: сама прогулка по Темной Стороне и есть важное дело. А все остальное – просто повод вспомнить, что нам надо быть здесь.

– Ты и правда очень быстро теперь сюда добираешься, – наконец сказал Шурф. – Мне приходится сосредотачиваться никак не меньше полудюжины минут, даже когда я один. А со спутниками гораздо дольше.

– Ну так это смотря какие спутники, – откликнулся я. – С тобой, по-моему, только быстрей.

– Наверное, так и есть, опытный спутник скорее подмога, чем обуза, – кивнул он, подставляя руку прилетевшему к нам ярко-алому ветру, как любимой собаке, чтобы придержать на месте и одновременно приласкать.

– Ты невероятный молодец, что меня сюда вытащил, – сказал я. – Под совершенно дурацким предлогом, но какая разница, главное, что я встал и пошел. А самому бы в голову не пришло – вот интересно почему, когда становится плохо, человек первым делом забывает все спасительные рецепты, позволяющие быстро поправить дело?

– Вероятно, потому что всякое страдание, как настоящая тайна само себя бережет, – усмехнулся мой друг. – Но, кстати, ты напрасно считаешь, будто я наскоро придумал первую попавшуюся причину вытащить тебя сюда. Мне действительно необходимо получить ответ на свой вопрос. Другое дело, что не так срочно, как я постарался представить. То есть если бы ты уже лег спать или был занят, я бы легко подождал.

– Ладно, сделаем, если надо, – согласился я. – Мне для тебя и так-то ничего не жалко, а сегодня я твой должник. Когда уволишься из Великих Магистров, постараюсь уговорить тебя занять вакантное место первого заместителя моего головного мозга. Работа непыльная, с тебя одна толковая идея в сутки, все остальное на твое усмотрение. Пошли найдем какое-нибудь убедительное место для переговоров. В смысле погуляем, так-то я и сам понимаю, что все места одинаково хороши.

Шурф улыбнулся, кивнул – уж насколько с ним в последнее время стало легко договориться, а все равно на Темной Стороне он сговорчивей во сто крат – развернулся и пошел вперед по сияющей, словно бы разбегающейся из-под его ног в разные стороны улице. Я собрался было последовать за ним, но застыл на месте, еще не испуганный, а только удивленный открывшимся мне зрелищем.

– Эй, – сказал я, – погоди! Что за странную… – жабу? Рыбу? – штуковину ты себе завел? Зачем она висит у тебя на шее? Что символизирует? Твою тайную власть над Орденом Семилистника? Или какую-то нерешенную бюрократическую проблему? Или это обязательный атрибут всякого счастливца, обретшего идеального секретаря?

Шурф неохотно остановился – кому как не мне знать, какое неизъяснимое наслаждение доставляет обычная ходьба на Темной Стороне – обернулся, снисходительно улыбаясь:

– Какая, к лесным вурдалакам, жаба? И почему именно на шее? Если ты собирался меня разыграть, учти, это не тянет даже на неудачную попытку… Эй, да что с тобой?

Его последний вопрос означал, что выражение лица у меня в этот момент стало совсем ни к черту. Сказать, что я испугался, обнаружив, что мой друг ничего не знает о повисшем на его шее темном комке причудливой формы, а значит, эта пакость вряд ли является следствием его личного колдовства – ничего не сказать. Я и в штаны-то не наделал только потому, что таинственная природа Темной Стороны не предоставляет ее гостям такой возможности. Ну или лично я пока недостаточно опытен и не знаю, с какой стороны к этой нетривиальной задаче подойти.

Но, к счастью, именно в такие моменты у меня обычно включается голова. На полную мощь, я имею в виду, а не в обычном развлекательном режиме. Вот и сейчас она наконец-то вспомнила, что мои слова на Темной Стороне имеют силу могущественных заклинаний. И сразу сообразила, какую практическую пользу можно из этого извлечь.

– Стой, пожалуйста, где стоишь, – попросил я Шурфа. – Не двигайся. Я разберусь.

А потом сказал, спокойно и четко, тщательно взвешивая каждое слово:

– Я хочу знать, что за странная штука повисла у Шурфа на шее.

До сих пор горжусь тем, что, когда ответ на вопрос возник у меня перед глазами, я не счел его игрой своего расшалившегося воображения. И долго раздумывать, что делать с этой ужасающей информацией, тоже не стал, а просто попросил:

– Пусть наложенное на Шурфа заклятие исчезнет без всяких последствий, как будто его никогда не было.

Мой друг слушал меня, что называется, с возрастающим интересом. Но прежде, чем он понял, что происходит, все было кончено.

Я даже толком не обрадовался, что у меня настолько легко получилось. Во-первых, так и положено, а во-вторых, на радость у меня сейчас не было душевных сил.

– Пошли все-таки пройдемся, – сказал я. – Лучшего способа привести себя в порядок, чем прогулка по Темной Стороне, пока не изобрели. А мне позарез надо. Я тебе дома все расскажу. Не хочу об этом здесь вслух говорить. Ну его к лешему.

– Ладно, – невозмутимо кивнул мой друг. – Пошли.

Надо сказать, уже через пару минут происшествие с жабой на шее стало казаться мне вполне рядовым эпизодом, а четверть часа спустя я был готов счесть его почти смешным. И натурально подпрыгивал от восторга: как же нам повезло, что так вовремя сюда пришли! Такова целительная сила прогулок по Темной Стороне.

– Я так понимаю, тебе пока не до моих лекций, – внезапно сказал Шурф. – Это не беда, мне на самом деле не к спеху, с удовольствием приду сюда с тобой снова, когда выберешь время. А сейчас я бы предпочел вернуться домой и узнать, что случилось. Неизвестность отравляет все удовольствие, все-таки нет для меня ничего хуже, чем не понимать.

– Конечно, – откликнулся я. – Свинство с моей стороны из тебя жилы тянуть, надо было сразу возвращаться. Просто не смог удержаться от соблазна побыть здесь подольше. Извини. Сейчас, еще минуту, и пойдем. Хочу напоследок попробовать кое-что прояснить.

Я умолк, прикидывая, как лучше сформулировать свой вопрос.

Тут такая штука: я, конечно, редкостный счастливчик, Темная Сторона не только всегда соглашается исполнять мои желания, но и готова отвечать на вопросы. Однако отвечает она не человеческим голосом, а по большей части умеренно внятными указаниями, знаками и событиями. А иногда, если повезет, вполне ясными мыслями в моей голове, которые я, хвала магистрам, быстро научился отличать от собственных. Когда не питаешь особых иллюзий на свой счет, это довольно легко.

На первый взгляд, удивительно, что обладая такими возможностями, я до сих пор не стал самым всеведущим пророком этого Мира и нескольких соседних Вселенных за компанию – если уж Темная Сторона согласна меня консультировать. Загвоздка в том, что ее взгляд на проблемы несколько отличается от нашего, человеческого. И ответы Темной Стороны на конкретные практические вопросы могут показаться несколько чересчур абстрактными. Облаку, проплывающему над землей в километре от наших макушек, они, не сомневаюсь, были бы чрезвычайно полезны. А простому угуландскому колдуну с кучей житейских забот – далеко не всегда.

Со временем я усвоил, что здесь обычно удается получить ответы на вопросы вроде: «Что случилось? И что теперь делать? Как все исправить?» Иногда эти ответы даже можно расшифровать без привлечения лучших умов Соединенного Королевства. Но с вопросами типа: «Кто виноват?» к Темной Стороне соваться вполне бесполезно. Когда я прихожу сюда, чтобы выяснить имя конкретного преступника, некоторые трещины на ее разноцветном небе меняются местами, вероятно символизируя его смятение, ближайший ко мне поток ветра меняет цвет, не удивлюсь, если в полном соответствии с настроением провинившегося, а вот бумажки с его именем и домашним адресом здесь не допросишься. В лучшем случае, озарит откровение: «Это сделал человек», – то есть совершенно точно не говорящая коза сэйю, не огненный демон, не гриб, не камень, не одушевленный случайно пролетевшим мимо заклинанием кирпич, не его величество случай, а именно бескрылый двуногий венец творения. Боюсь, Темная Сторона, как покойная леди Тайяра, просто не запоминает ничьих имен, кроме разве что самых близких. Так что меня, в случае чего, вполне сможет сдать с потрохами. А остальных, извините, нет.

Но сейчас я все равно спросил: «Кто это сделал?» – ну а что я теряю? Не ответит, так не ответит, но все-таки вдруг? В виде исключения. Я же действительно везучий, глупо не пытаться это использовать.

Вожделенная бумажка с именем злодея не материализовалась перед моим носом. Зато носу достался запах – горького дыма, увядшей травы, сладкой сырой земли. Запах был очень хорош, из тех, что однажды услышав, безотчетно ищешь повсюду и безошибочно узнаешь даже спустя годы. И одновременно мне стало так плохо, как уже очень давно не было. Собственно, с тех пор, когда мне в интересах следствия время от времени приходилось становиться на след мертвеца. Ощущение оказалось очень похожим: вот этот утробный тоскливый вой каждой клетки тела, внезапно осознавшего свою смертность, сливающийся в мучительно громкий, парализующий разум и отменяющий тебя самого хор; та степень душевной муки, когда она превращается в физически ощутимую боль.

Удивительно, что когда было нужно для дела, я подолгу терпел это кошмарное состояние и даже более-менее осмысленно действовал, невзирая на него. Хоть памятник тому прежнему несгибаемому себе ставь. Потому что сейчас мне и секунды хватило, чтобы утратить способность стоять на ногах. Ну, правда, следует сделать скидку на эффект неожиданности. И на контраст с обычным эйфорическим состоянием на Темной Стороне.

К счастью, это очень быстро закончилось. То есть к тому моменту как моя задница достигла сияющей земли, со мной уже все снова было в порядке. Если не считать некоторого удивления, граничащего с полным офонарением. Хотя, конечно, совсем другим словом надо бы это называть.

В первый момент я сдуру решил, что Темная Сторона отвесила мне оплеуху, чтобы не лез с расспросами. До сих пор за ней такого не водилось, но я себя знаю: кого угодно могу до цугундера довести, сам того не заметив. Впрочем, я тут же понял, что это полная ерунда. Темная Сторона не пьяный матрос, чтобы затевать драку. У нее есть тысяча способов гораздо более внятно сказать: «Хватит приставать ко мне с вопросами». Если я ей надоем, сразу почувствую, что спрашивать больше нельзя, как до сих пор всегда безошибочно знал, что мне тут можно вообще все. И теперь ничего не изменилось. Чтобы понять это, оказалось достаточно выдохнуть и снова вдохнуть. И сказать вслух: «Спасибо». Голос у меня, конечно, сейчас звучал… ну, скажем так, не ахти. Но уж какой есть.

– С тобой все в порядке? – спросил Шурф.

С его точки зрения эта сцена наверняка выглядела совершенно душераздирающе: человек задал вопрос, с перекошенной рожей рухнул на землю и тут же принялся вежливо благодарить, срываясь на подозрительно звенящие ноты. Но держался мой друг неподражаемо, даже тон умудрился взять лишь отчасти обеспокоенный, а отчасти насмешливый. И никакого звона в голосе. Никогда, наверное, этому не научусь.

– Все в порядке, – кивнул я и поднялся, опираясь на его очень кстати протянутую руку. – Просто получил чрезвычайно интересный ответ на свой вопрос. Пошли домой. В смысле из дома. В общем, отсюда. Хватит с тебя. Да и с меня.

И попросил:

– Нам надо вернуться на крышу Мохнатого Дома, минут через десять после того, как оттуда уш…

Даже договорить не успел.

* * *

– Все-таки плохо быть тайным сыщиком, – сказал я, усевшись, конечно же, мимо всех специально разбросанных по крыше подушек, на голую, остывшую за ночь черепицу.

– Да, у этой профессии есть свои недостатки, – не теряя невозмутимости, ответил сэр Шурф. – Однако до сих пор ты не считал их существенными.

– Мало ли, что было до сих пор. Мне бы сейчас, по-хорошему, пару стаканов осского аша залпом, а потом упасть, уснуть на сутки и все забыть. В идеале навсегда. Но нельзя. Даже рюмку, пожалуй, не стоит, потому что работать… Не смотри на меня так, я не нарочно тяну резину, а просто тараторю, не затыкаясь, чтобы не закричать. Здесь не Темная Сторона, и сохранять спокойствие не так просто, то есть вообще невозможно, ты меня знаешь; ладно, неважно. Все равно когда-то придется сказать это вслух. Короче, у тебя на шее висело какое-то жирное смертельное заклятие, возможно как раз модное в этом сезоне проклятие Йарра, точно не скажу, я не специалист и в нюансах не разбираюсь. Слушай, это какое же счастье, что ты потащил меня на Темную Сторону до того, как оно подействовало! Получается, смерть леди Тайяры нас в каком-то смысле спасла… И дополнительное счастье, что следы чужих заклятий на Темной Стороне обретают зримую форму, и их становится легко уничтожить. Сто раз от Джуффина слышал о таких штуках, а своими глазами увидел в первый раз. Какие-то мне спутники до сих попадались незаколдованные, и это, конечно, не дело, надо расширять круг общения… Ну чего ты ржешь?

Я преувеличивал, на самом деле сэр Шурф вовсе не «ржал», а улыбался. Не до ушей, довольно сдержанно, но все-таки улыбался. Вот кто из нас настоящий пижон. Выслушивать с улыбкой такие новости – это конечно надо уметь. Высокий класс.

– Считай, просто отдаю должное твоей манере забавно рассказывать по-настоящему страшные вещи, – объяснил мой друг. – Улыбка в ответ на шутку – обычное следование правилам хорошего тона, как аплодисменты оперному певцу. Каким бы ты ни был сдержанным человеком, но без них на концерте нельзя. А теперь выкладывай подробности. Считай, с тебя ария на бис.

– Какие тут могут быть подробности, – вздохнул я. – Увидел, что у тебя на шее болтается что-то странное, действительно немного похожее на жабу и одновременно на рыбу. Сперва даже не вспомнил, как Джуффин описывал чужие заклинания, решил, что это какие-то твои личные великие магистерские дела. Но на всякий случай спросил и понял, что ты ничего о жабе не знаешь. Тогда я спросил о ней Темную Сторону и получил на редкость внятный ответ: твое мертвое тело перед глазами. Отличный, кстати, из тебя получится труп, большой, красивый и аккуратный. Но мне все равно не понравилось.

– На тебя не угодишь, – бесстрастно заметил мой друг.

– Да, я довольно придирчив. Надеюсь, мне больше никогда не придется созерцать твои трупы. Зато я сразу понял, что это и есть ответ: если мне показывают мертвого тебя, значит, жаба – смертельное заклятие. И я ее, как ты помнишь, отменил. Или его? В общем, все отменил на фиг. Ты слышал формулировку. Как думаешь, подходящая?

– Думаю, да, – сдержанно согласился Шурф. И, помолчав, добавил: – Быть Великим Магистром ничуть не лучше, чем тайным сыщиком. Я имею в виду, что два стакана осского аша вот прямо сейчас и для меня несбыточная мечта. Сначала дела. Впрочем, подозреваю, завтра вечером это желание все еще будет актуально. И послезавтра. Возможно, даже дюжину дней спустя.

– Тебе в любом случае не поможет. Ты же практически не пьянеешь, я помню. Думал, кстати, это твое естественное свойство, а вас оказывается в Ордене специально учили; кто-то недавно при мне об этом говорил…

– Не пьянеть – это просто навык, – пожал плечами мой друг. – Его можно использовать, а можно и не использовать. Будь моя воля, я бы сейчас не стал. Не каждый день узнаешь, что с тебя только что сняли какое-то неведомое смертельное заклятие, о существовании которого ты сам не подозревал. Просто ничего не заметил. Это даже не просто позор, это полный провал.

– Будь на твоем месте я, ты бы сейчас сказал: «Не подозревал, но при этом действовал максимально эффективно: позвал меня на Темную Сторону и повернулся спиной». Или другими словами, но по сути примерно то же. В смысле кто ж тебе виноват, что ты такой стремительный вдохновенный гений, что собственная голова от тебя отстает. Конечно, лучше бы такие штуки сразу замечать, не спорю. Но хоть так.

– Да, тебе я именно так и сказал бы. Но с себя спрос всегда строже. В конце концов, я гораздо старше и опытней.

– На каких-то нечастных двести с хвостиком лет, – фыркнул я. – Несерьезно. Вот доживешь до тысячи, можешь начинать спрашивать с себя строго. А сейчас – какой смысл?

Шурф укоризненно покачал головой, но возражать не стал. Спросил:

– Ты знаешь, кто это сделал, я правильно понимаю?

– Неправильно. Я, как ты помнишь, об этом спросил и тут же почувствовал себя так, словно встал на след мертвеца.

– Так вот почему тебе стало дурно.

– Ну да. Ничего из ряда вон выходящего, но на Темной Стороне подобных ощущений как-то не ждешь. Если я правильно понимаю, это был ответ. Похоже, тот, кто наложил на тебя это смертельное заклятие, уже умер. Он, конечно, зря поторопился, я бы с удовольствием ему помог. Давно уже не испытывал настолько сильных и страстных чувств к незнакомцам. Но ладно, сам так сам. Значит, это и правда было проклятие Йарра. Тогда все сходится: ты себя прекрасно чувствовал и даже теоретически не мог ничего заподозрить. И виновник уже мертв.

Шурф надолго задумался, наконец кивнул:

– Ты прав, это бы все объяснило. Включая тот факт, что я не заметил чужого заклятия, чего по идее все-таки не может быть. Интересные дела. Меня, конечно, довольно много народу не любит, особенно после скандального назначения в Орден Семилистника. Но ненавидеть настолько, чтобы посвятить последние минуты жизни попытке меня убить… Я даже отчасти польщен. И совершенно не представляю, кто бы это мог быть.

– Интересно другое, – сказал я. – На самом деле, на действие проклятия Йарра похожи вообще все случаи, произошедшие с начала лета… Ладно, все, не все, но некоторые из них – факт. Леди Тайяра, наевшаяся иллюзий, и другая леди, нечаянно слизнувшая с руки яд, с которым до этого много лет профессионально работала. И парень из Ордена Потаенной Травы, свалившийся с крыши – ну слушай, даже я способен в случае чего плавно спланировать! Хотя с детства магии не учился, в Орденах не состоял и в Смутные Времена не жил, а просто взял полтора частных урока на бегу – собственно, у тебя. И твой бывший коллега по Ордену Дырявой Чаши, который, по идее, физически не мог утонуть. И Старший Магистр Ордена Зеленых Лун, на которого упал книжный шкаф, – это вообще ни в какие ворота. Насчет остальных я не так уверен, просто пока не разбирался, но слушай, даже этих случаев более чем достаточно, чтобы открылась фантастическая картина: где-то сейчас целая толпа очень злобных колдунов умирают один за другим, выкрикивая напоследок убийственные заклинания. По-моему, бред собачий. Зато многое объясняющий бред.

– Боюсь, у меня в голове сейчас примерно такая же каша, – вздохнул Шурф. – Все-таки довольно странно ощущать себя счастливо спасенным от неминуемой смерти. Хотя давным-давно мог бы привыкнуть, что время от времени такое со мной происходит, ничего необычного в этом нет. Надо бы подсчитать, сколько жизней я тебе уже задолжал.

– Подсчитай, дело хорошее, – согласился я. – Благо с тебя наконец-то есть что взять. Отдавать долги будешь камрой своего повара. Одно чудесное спасение – дюжина кувшинов. До конца года небось сочтемся, и можно будет начинать с нуля. Хотя я бы предпочел просто немного спокойно пожить. Без этого романтического пронзительного ощущения хрупкости самого фундамента бытия. Но ладно, нет, так нет… Ты мне лучше вот что скажи, как потомственный интеллектуал невежественному грызу[157]: а это проклятие Йарра может наложить специально воскрешенный для такого дела мертвец? Скажем, вроде Джифы Саванхи и его развеселой банды[158]? Или тех бедолаг, которых я ненадолго воскрешал для допросов? Может такое быть?

В кои-то веки всеведущий сэр Шурф был озадачен.

– Понятия не имею. Не верю, что такое возможно, но неверие – не информация. Попробую узнать.

– Попробуй, – кивнул я. – Потому что если все-таки да, абсурдная толпа злых колдунов-самоубийц, в которых при всем желании трудно поверить, превращается в своего рода фабрику смертных проклятий. С одним-единственным ловким хозяином, придумавшим отличный эффективный и безопасный метод уничтожения всех подряд. В него даже верить не надо, мы точно знаем, что такие прекрасные люди в Мире есть.

Шурф задумчиво кивнул. Потом внимательно посмотрел на меня. Спросил:

– Ты вообще когда в последний раз спал? Выглядишь гораздо хуже моего трупа, по крайней мере, как ты его описывал.

– Не далее как нынче утром, зато очень недолго и совершенно отвратительно», – вздохнул я. – Но ничего не…

– Еще как поделаешь, – перебил он. – Ложись спать. Прямо сейчас. А я пока соберу информацию. И поговорю со всеми, с кем об этом нужно поговорить. Все равно такие вещи у меня получаются лучше, нет никакого практического смысла преждевременно загонять тебя в гроб.

– Звучит неплохо. Но если ты думаешь, что я после всего этого вот так просто усну…

– «Так просто», может, и не уснешь. А магия нам на что? Самое время усыпить тебя как минимум до полудня. Не беспокойся, если потребуется для дела, разбужу раньше. Возможно даже получу от этого некоторое удовольствие. Когда-то мне нравилось мучить людей.

– Ни за что бы не согласился, – усмехнулся я. – Но твой последний аргумент меня убедил.

* * *

Проснулся я, тем не менее, совершенно самостоятельно. Причем хорошо за полдень. Вот и верь после этого злым угуландским колдунам: сперва обещают зверски замучить, а потом забывают. И справляйся как можешь сам.

Впрочем, грех жаловаться. Для полноценных утренних мучений у меня было все, что требуется: одиннадцать трупов в городе, потрясенная смертью учительницы Базилио в доме и воспоминания о вчерашнем походе на Темную Сторону в голове, сердце, желудке и прочих совершенно не подходящих для воспоминаний местах.

В гостиную я спускаться не стал, потому что позорно струсил. А вдруг Базилио сидит там и по-прежнему ждет утешений? С утра я, пожалуй, не придумаю ни одного. Лучше уж пусть собаки и кошки стараются, для того они и нужны.

Посылать зов Джуффину я тоже не стал, потому что опять же струсил. Вдруг он сейчас сообщит мне о двенадцатом трупе? Или даже тринадцатом. И назовет знакомые имена. Не то чтобы я надеялся всю жизнь избегать этой информации, но не мог не воспользоваться возможностью хоть немного оттянуть момент прозрения.

Но больше всего я, конечно, трусил посылать зов Шурфу. Потому что если он не ответит сразу же, я совершенно точно решу, что мои старания были напрасны, заклятие подействовало, видимо, я его сдуру как-то недостаточно отменил. И чокнусь, не сходя с места, прежде чем успею сообразить, что мой друг может быть по делам в Холоми, где Безмолвная речь не работает. Или на Темной Стороне, ровно с тем же эффектом. Или просто поставить защитный барьер от Безмолвной речи, чтобы спокойно читать не мешали. Сэр Шурф в этом деле великий мастер, а я – наоборот.

Из всего вышесказанного следует, что по утрам я фантастический трус. И стараюсь хотя бы на полчаса спрятаться от жестокого реального Мира, полного ужасающих новостей, в своей спальне. Или в кабинете. А еще лучше – на крыше, в надежде, что туда по мою душу никто не сунется. Хотя дураку ясно: если срочно понадоблюсь, именно оттуда и начнут искать.

На крыше было хорошо, как, впрочем, всегда. Очередной восхитительно пасмурный летний день, бледное небо, затянутое тучами, теплый ветер и чашка кофе, которую я добыл из Щели между Мирами, благо этого запредельного магического действия не страшусь даже по утрам. Может быть, кстати, зря. Всегда есть некоторый шанс извлечь оттуда вместо завтрака какую-нибудь ядовитую гадину, вроде арварохского зайца клец. Мне же потом придется за ней по всему городу гоняться. А изловив, войти в ее положение, накормить, утешить, забрать домой и усыновить.

Надо же, – думал я, сделав первый, самый сладкий, хотя на самом деле, конечно же, горький глоток. – Еще вчера утром единственной заслуживающей внимания проблемой мне казались собственные переживания о судьбе Шурфова се… Стоп. Секретаря. Ах ты ж черт.

Я даже не вспомнил, что буквально минуту назад больше всего на свете боялся неудачной попытки поговорить с Шурфом. Дело есть дело, какой может быть страх. Поэтому я без колебаний послал ему зов и сразу, не здороваясь, ни о чем не спрашивая, сказал: «Твой секретарь!»

«Что – мой секретарь? – переспросил Шурф. И, не дожидаясь ответа, поспешно добавил: – Погоди немного. Сейчас закончу разговор и приду, все равно собирался. Ты где?»

«На крыше, где мне еще быть», – ответил я. И приготовился мужественно крепиться, чтобы не лопнуть от нетерпения. Но ждать пришлось совсем недолго. Я не то что лопнуть, даже кофе допить не успел.

– Надо же, ты сам проснулся, – сказал мой друг. – Я думал, после моего заклинания можно дюжину дней проспать, если я не разбужу. Видимо, не учел силу твоего сопротивления любому чужому влиянию и вообще всему на свете… Ладно, в следующий раз учту. Так что – мой секретарь?

– Он болтается между жизнью и смертью! – выпалил я. – Уже много лет. К тому же одержим идеей, что всякое зло непременно должно быть наказано, иначе нарушится какой-то там мистический баланс и треснет фундамент Мира. Чем не кандидат в убийцы?

Шурф смотрел на меня как громом пораженный. Или, напротив, всем своим видом выражая готовность поразить громом меня. Говорю же, я совершенно не разбираюсь в нюансах.

– На самом деле он мне очень понравился, – сказал я. – Потрясающий тип. Даже не припомню, кто в последний раз производил на меня настолько сильное впечатление. Но это не отменяет того факта, что технически Клари Ваджура…

– Если говорить о технической стороне вопроса, Клари присутствует здесь лишь отчасти, – напомнил Шурф. – Понимаю твою логику, но к счастью, уже неоднократно было доказано, что сновидцы не могут вредить нам смертельными заклинаниями. По крайней мере, не в полную силу. Как ни старайся во сне, у бодрствующей жертвы максимум голова заболит или, к примеру, рука отнимется – при условии, что ты очень могущественный человек. В сновидениях относительно легко убивают только других сновидцев. В этом вопросе разная природа материи, из которой мы состоим, оказывается решающим фактором.

– У Клари Ваджуры есть настоящее тело, – напомнил я. – Которое лежит в какой-то темной пещере, уже не живое, еще не мертвое. И находится в этом состоянии почти сотню лет.

– Его тело сейчас спит и видит сны, а не читает заклинания.

– Ну, по идее, можно проснуться, быстренько прочитать нужное заклинание и спать дальше. И так много раз. Почему нет?

– Если Клари проснется, он сразу отсюда исчезнет, – сказал Шурф. – До сих пор вроде не исчезал; впрочем, специально я за ним не следил. На самом деле полностью исключать такую возможность не стоит, ты прав. Хотя знаешь, вообразить не могу Клари Ваджуру убивающим вполне невинных людей. Меня-то как раз запросто, если он решил, что моя деятельность наносит непоправимый вред его любимому Ордену. Но всех остальных – нет. У него обостренное чувство справедливости. Очевидцы рассказывают, Клари был воистину ужасен, когда возглавил охоту на послушников разгромленного Ордена Водяной Вороны, но он же употребил все свое влияние, чтобы не допустить расправы над несколькими задержавшимися в Ехо магистрами Ордена Потаенной Травы. Уперся: они заслуживают не смерти, а только изгнания, и точка. Даже не понимаю, почему Нуфлин Мони Мах так долго его терпел… Впрочем, стой. По твоим же словам, тот, кто наложил на меня заклятие, уже мертв. А Клари Ваджура все еще жив, я видел его сегодня. На мой взгляд, это веское алиби.

– И правда, – с облегчением вздохнул я. – Тогда извини.

– За что?

– За ложную тревогу и необдуманную клевету на твоего секретаря. На самом деле я только рад, что ошибся. Но тогда, получается, мы опять в тупике. Или нет? Ты насчет воскрешенных мертвецов, кстати, уже выяснил? Они могут накладывать заклятия?

– Не могут. Потому что у них, строго говоря, нет сознания. Так называемое «воскрешение» просто более-менее удачная имитация телесной и умственной подвижности, не более того.

– У Джифы Саванхи сознание точно было. На что угодно могу спорить. Я достаточно долго находился рядом с ним.

– Да, случаются исключения. Джифу, насколько я помню, воскрешала великая мастерица. Но ее самой уже давно нет в живых.

– Скажем мне за это спасибо. Но вряд ли она была единственная на весь Мир. Могут найтись и другие мастера-воскресители.

– Могут. Но стараться в данном случае бесполезно. Джифа Саванха все равно не смог бы применить заклятие Йарра. Потому что границу между жизнью и смертью он уже однажды переступил.

– Ты уверен?

– Совершенно. Все утро эту тему изучал. Могу теперь давать консультации всем желающим рационально использовать возможности искусственно воскрешенных мертвецов. Универсальная рекомендация: «Не связывайтесь, хлопот много, а пользы почти никакой».

– Ладно, – кивнул я, – нет, так нет. Жалко, красивая была идея про фабрику смерти с воскрешенными мертвецами, читающими заклятия от зари до зари. Слушай, а живого человека можно заставить?..

– Большинство живых людей можно заставить сделать вообще все, что угодно. Подкупить, обмануть, запугать, убедить. Да и заклинаний подавляющих чужую волю пока никто не отменял. А сопротивляться им умеют единицы. Я понял, к чему ты клонишь. И вполне можешь оказаться прав. Мне самому гораздо проще поверить в одну злую волю, помноженную на незаурядные организаторские способности, чем в толпу одновременно умирающих разгневанных колдунов и другие небывалые трагические совпадения.

– Но чья это злая воля, пока никаких идей?

– У меня никаких, – признался Шурф. – Впрочем, совершенно не удивлюсь, если они уже есть у сэра Джуффина Халли и леди Сотофы Ханемер. Но оба почему-то не спешат делиться со мной соображениями. До сих пор обычно было иначе. Не ожидал, что мне когда-нибудь снова доведется почувствовать себя несмышленым мальчишкой рядом с занятыми важным делом взрослыми колдунами, которые на все рассеянно отвечают: «Пойди что-нибудь съешь». Хотел бы сейчас сказать, что мне нравится свежесть ощущений. Но, увы, нет.

– А некоторые, – заметил я, трагически заломив бровь, – вообще всегда рядом с вами так себя чувствуют. И ничего, как-то живут.

Сострадания я от него, конечно же, не дождался. Но хоть насмешил.

– Пойду сейчас в Дом у Моста, попробую поговорить с Джуффином, – решил я. – Может, что-нибудь путное из него выколочу после того, как он триста раз пошлет меня подальше. Я стойкий. В смысле настырный. И куда ни посылай, неизменно возвращаюсь.

– Я тоже на это надеюсь, – кивнул Шурф. – Если тебе понадобится помощь, можешь рассчитывать на меня. В кои-то веки у меня появилось свободное время, а все заранее составленные планы сейчас кажутся несколько несвоевременными. Давно у нас таких дел не творилось.

– Слушай, дела делами, но у меня тут еще и Базилио, – сказал я. – Осталась без любимой учительницы, задумалась, что бывает после смерти с людьми и, самое главное, с такими, как она. Не уверен, что у меня вчера получилось ее утешить, разве только отвлечь болтовней. А даже если получилось, вторая серия не помешает. И третья, и четвертая. Если до конца года приведем ребенка в порядок, будем удивительные молодцы.

– Мне кажется, ты сильно недооцениваешь твердость ее характера, – заметил мой друг. – Если хочешь, я с ней поговорю, но учти, в роли утешителя я обычно не слишком убедителен.

– Ни фига себе! – возмутился я. – Убедительней, чем ты, вообще не бывает.

– Разве только для тебя. Но ты, уж прости, человек не без некоторых странностей.

– А Базилио вообще чудовище, – напомнил я. – Чем тебе не «некоторая странность»?

* * *

Чувство такта меня когда-нибудь погубит. Был бы бесцеремонным человеком, шагнул бы Темным Путем прямо в кабинет Джуффина, нарушив все мыслимые правила хорошего тона разом и поставив шефа Тайного Сыска в крайне неловкое положение, зато не стоял бы сейчас на пороге Зала Общей Работы, слушая дружный хохот, раздающийся из-за плотно закрытой двери. И не умер бы молодым от любопытства, гадая: один весельчак, предположим, сам Джуффин. Но второй-то, второй? И что такое должно было случиться, чтобы так ржать?

Я, впрочем, и так не умер. Но спасло меня только чудо. Так уж мне повезло, что буквально пару минут спустя дверь кабинета открылась, и оттуда вышел загорелый тип с длинной зеленой косой в блестящем халате, похожем на банный, который, впрочем, совершенно не мешал ему сохранять царственную осанку. Зато выражение лица у него было совершенно не царственное; с другой стороны, почему бы царям иногда не корчить уморительные рожи и не подмигивать посторонним в моем лице.

Впрочем, царем этот человек совершенно точно не был. И в ближайшее время не планировал. Насколько мне известно, бывшего Великого Магистра Ордена Потаенной Травы Хонну никогда не интересовала светская власть. В отличие от власти над человеческими умами, которые он морочит в Нумбане примерно с середины зимы. Ну, то есть, наоборот, проясняет и ставит на место. Отличный из него получился ярмарочный пророк.

Но на то Хонна и Великий Магистр, хоть и бывший, чтобы издеваться над талантливой молодежью. Вот и сейчас талантливая молодежь в моем лице получила от него пару дюжин уморительных гримас, довольно остроумно пародирующих отразившиеся на моем лице чувства – изумление, любопытство, тревогу, надежду, смятение и все остальное, что людям бывалым кажется забавной чепухой. Потом Хонна полез за пазуху, извлек оттуда ужасающего вида здоровенный черный леденец в виде двухголового индюка; на Нумбанской ярмарке я поначалу от них натурально шарахался, потом более-менее привык, но в руки ни разу не взял. Вручил чудовище мне и исчез, не дожидаясь благодарности. В смысле моего возмущенного рева.

Хонна исчез, а я остался в зале Общей Работы наедине с кошмарным индюком. Ну, по крайней мере, теперь у меня точно был веский повод вломиться в кабинет Джуффина. Я и вломился, драматически размахивая черным леденцом. Сказал:

– На меня только что напал мятежный Магистр и всучил мне вот это смертельное заклятие на палочке. Опытные люди советуют в таких случаях обращаться в Тайный Сыск.

К моему удивлению, Джуффин некоторое время внимательно рассматривал индюка и только потом вынес вердикт:

– Никакое это не смертельное заклятие. Самый обычный леденец. А я-то уже обрадовался, что Хонна и правда сумел его материализовать…

– Что он сумел материализовать? – опешил я.

– Смертельное заклятие, – невозмутимо ответствовал Джуффин. – Вообще-то, как ты сам уже знаешь, они овеществляются только на Темной Стороне, но все-таки Хонна есть Хонна. От него чего угодно можно ждать.

– Его что, тоже?.. – я умолк, не в силах заставить себя озвучить столь абсурдное предположение.

– Осчастливили смертоносным проклятием? Представь себе. Хонне от такого неаккуратного обращения, хвала Магистрам, ни холодно, ни жарко. Но он очень удивился, это да. Говорит, уже и не припомнит, когда к нему в последний раз обращались с предложением срочно умереть. Все вокруг знали, что любое наложенное на Хонну заклятие неизбежно обратится против самого заклинателя. И вдруг такой сюрприз!

– Он что, поэтому приходил? Жаловаться в Тайный Сыск? На покушение?!

– Именно. Как примерный гражданин. Говорит, сперва посмеялся и забыл, но потом сообразил, что мне следует об этом знать. Потому что возможно другие люди нуждаются в защите. Он совершенно прав. От такого хорошего, крепкого проклятия Йарра далеко не каждый вот так запросто отмахнется.

– Так это все-таки оно? – подскочил я. – Не что-то похожее?

– У Хонны – да. По крайней мере, сам он совершенно уверен в своей способности их различать. У Шурфа, если он правильно описал с твоих слов нечто темное, отдаленно похожее на рыбу… – Джуффин адресовал мне вопросительный взгляд.

Я кивнул.

– Даже не то чтобы отдаленно. На рыбу и одновременно на жабу.

– Значит, скорее всего, тоже оно. Что случилось с остальными, мы по-прежнему точно не знаем. Но похоже, все это части одной большой истории.

– Какой-то нелепой безумной мести всем подряд, – подхватил я.

– Нелепой безумной мести, – задумчиво повторил Джуффин. – Да, можно сказать и так.

Куруш тем временем спланировал на ручку моего кресла и принялся изучать ужасающий леденец.

– Это для меня угощение? – наконец спросил буривух.

– Извини, – покаялся я. – Про угощение я сегодня забыл, но меня можно…

Слово «понять» и последующий пространный монолог, который должен был оправдать мою забывчивость, я произнести не успел. Куруш решительно клюнул леденец, одна из уродливых индюшачьих голов откололась и упала на пол. Буривух птица грозная, невзирая на высокий интеллект и пушистые перья. Не хотел бы я однажды чего-нибудь с ним не поделить.

– Положи это на стол, не видишь, мне неудобно клевать! – укоризненно сказал Куруш. – А с пола я есть не привык.

Я положил на письменный стол шефа черную леденцовую тушу, туда же отправилась подобранная с пола голова. Несколько минут мы с Джуффином зачарованно смотрели, как буривух расправляется с гостинцем магистра Хонны. Только щепки во все стороны летели. В смысле осколки леденца.

– Отличное угощение! – наконец одобрительно сказал Куруш. – Почему ты раньше никогда такое не покупал?

– Потому что в руки взять было страшно, – проворчал я. – К тому же он с Нумбанской ярмарки. В Ехо такое не продают.

– Ну так ты же теперь умеешь ходить Темным Путем, – дружным хором напомнили оба, Джуффин и буривух.

– Но если тебе действительно страшно брать это в руки, я, конечно, потерплю, – великодушно добавил Куруш. – Хотя решительно не понимаю, чего тут бояться. Леденец маленький. Ты большой.

– И правда, – согласился я. – Спасибо, что обратил мое внимание на разницу в размерах. В следующий раз мне будет гораздо легче подступиться к этому черному ужасу. А потом, глядишь, привыкну. Ну или тебе надоест.

Куруш отнесся к этому предположению скептически: нахохлился и взлетел обратно на шкаф. А Джуффин налил мне полную кружку камры, надо понимать, авансом за будущие подвиги.

– Ну хоть Хонна-то знает, кто автор? – спросил я его.

– Автор чего?

– Леденца, конечно… Тьфу ты, в смысле проклятия. Кто попытался его убить? Он же все-таки пророк, должен знать такие важные вещи.

– Кстати, ни один пророк знать о собственных делах совершенно не обязан. Более того, обычно и не знает, что совершенно не умаляет его профессиональных достоинств. Просто оно иначе работает. Пророчество занятие вдохновенное: увидел кого-то, и тебя осенило. А сам к себе в палатку случайно не зайдешь. Другое дело, чтобы выяснить, кто попытался тебя околдовать, пророком быть не надо, любой опытный маг это с ходу определит. Но с проклятием Йарра такая беда: к тому времени, как спохватишься, ловить обычно уже некого. Подберешься к нему по невидимой нити, связывающей жертву и нападающего, а на том конце пустота. Виновник сам уже мертвец.

– Надо же! – удивился я. – Всегда думал, смерть разоблачению не помеха, а оно вон как. Так что, у нас по-прежнему ни одного подозреваемого? Вообще никаких идей? Ни у тебя, ни у Кофы? Не верю. Вы же всю эту публику знаете невесть сколько лет и прекрасно представляете, кто на что способен.

Джуффин посмотрел на меня таким характерным прозрачным взглядом, за которым обычно следует предложение прогуляться, благо погода хорошая. И, конечно, что-нибудь съесть. А занятых людей оставить в покое до лучших времен.

Я приготовился к тяжелой борьбе, но шеф неожиданно сказал:

– У меня есть подозреваемый. Практически идеальный. Все сходится: в списке первоочередных злейших врагов только меня не хватает; подозреваю, по сугубо техническим причинам, поди меня прокляни. И предварительная тренировка на более беззащитных, необходимая не столько для проверки метода, сколько для собственного удовольствия, его узнаваемый стиль. И о проклятии Йарра он совершенно точно знал; по моим сведениям, даже пытался убедить одного умирающего, который был в его власти, оказать ему такую последнюю услугу. Впрочем, безуспешно. Проклятие Йарра довольно сложный ритуал, которому надо специально учиться, а когда человек умирает, ему обычно не до учебы. Раньше надо было.

– Ну так… – начал было я, намереваясь, разумеется, спросить, с какого перепугу мы все тут сидим в мягких креслах вместо того, чтобы куда-то бежать и кого-то ловить.

Джуффин покачал головой.

– Все бы хорошо, но мой идеальный подозреваемый умер задолго до того, как я его заподозрил. Что само по себе невелика беда, однако изрядно сбивает меня с толку. Умом понимаю, что надо выбросить эту версию из головы и думать дальше, но мое сердце уверено, что задача уже решена. И чутье твердит то же самое. Прежде они меня так не подводили. Что само по себе дополнительный аргумент в пользу их правоты. Которая, разумеется, невозможна.

– А кто он, этот твой идеальный подозреваемый? – спросил я. – Расскажи! В обмен на его имя могу поделиться своей дуростью: я нынче с утра пораньше заподозрил нового Шурфова секретаря, который как раз болтается между жизнью и смертью и видит нас во сне – ты же в курсе?..

– Магистр Клари Ваджура? – оживился Джуффин. – Да, о нем я тоже думал. Теоретически его нынешнее сновидение о возвращении в Ехо вполне можно перемежать короткими периодами бодрствования. К тому же он мог проклясть всех заранее, а потом с легким сердцем идти гулять – он же совсем недавно тут объявился.

– Вот именно, – мрачно подтвердил я.

На самом деле я выложил эту версию только затем, чтобы Джуффин разнес ее в пух и прах. А он, гад такой, похоже, готов согласиться.

– Но, во-первых, я не знаю, насколько текущее состояние магистра Клари вообще подходит для осуществления заклинания Йарра, – продолжил шеф. – Это зависит от множества факторов; коротко говоря, чем ближе он к могиле, тем выше шансы на успех. Поэтому без тщательного осмотра тела ничего нельзя сказать наверняка. А во-вторых, он не стал бы покушаться на своего нынешнего начальника. Дело даже не в обычном для всей этой старой гвардии Семилистника трепетном отношении к Орденской иерархии, хотя это тоже довольно важный фактор, а в том, что Клари умный и проницательный человек. Он не может не видеть, что новый Великий Магистр на пользу Ордену Семилистника. Одни только регулярные походы Орденской молодежи на Темную Сторону чего стоят. Прежде об освоении Истинной магии в таких масштабах мужчины Ордена даже мечтать не могли.

– А если он наложил заклятие заранее, просто по старой памяти, еще не зная, что Шурф стал Великим Магистром и приносит пользу? Вряд ли в его затерянную невесть где пещеру доставляют столичные газеты.

– Да, такой вариант возможен, – подумав, согласился Джуффин. – Хотя, надо сказать, Клари Ваджура единственный из Старших Магистров Семилистника не требовал в нарушение данного мне обещания отправить бывшего Безумного Рыбника в вечное изгнание. Он считал, что человек не может по всей строгости отвечать за поступки, совершенные в состоянии безумия; собственно, в законах Соединенного Королевства то же самое написано, а закон Магистр Клари свято чтил. И кстати, не знаю насчет Хонны, но Тимбути Марьяна он тоже пальцем не тронул бы. Клари Ваджура был в курсе той истории, сочувствовал магистру Тимбути и, насколько мне известно, даже пытался снять с него негласное обвинение в предательстве; впрочем, не преуспел: в те времена заступничество одного из Старших Магистров Ордена Семилистника могло помочь в суде, а в глазах общественного мнения – только навредить. Остальными нашими покойниками Клари Ваджура в ту пору не интересовался вовсе, даже не прикладывал усилий чтобы добиться их ссылки, хоть и был помешан на идее справедливости, как он себе ее представлял.

– Теоретически Клари Ваджура может быть безумен, – предположил я. – Вообще-то, мне так не показалось, а я довольно долго с ним говорил. Но кто его знает, вдруг он во сне нормальный, а наяву – полный конец обеда, не ведает, что творит? Я бы на его месте точно чокнулся.

– Начнем с того, что на его месте ты бы просто не оказался, – заметил шеф. – Никаких шансов. Надо быть угуландским колдуном старой школы, яростным и упертым, чтобы отдать себя на расправу безумным ветрам Йохлимы в обмен на мифическую возможность стать одним из них.

– А она именно мифическая? – огорчился я. – Вранье? То есть у Клари с самого начала не было шансов?

– Честно говоря, я просто не знаю, – неохотно признался Джуффин. – Но звучит, по-моему, как-то не очень. Лично я бы не рисковал. Впрочем, я и не яростный. И даже не особо упертый. И уж совершенно точно не доверчивый. Азартный – это да.

– То есть главное, чтобы никто не предложил тебе соответствующее пари?

– Да пусть себе предлагают. Знаешь, почему я обычно выигрываю в спорах? Только потому что не имею нелепой привычки соглашаться на все подряд.

Джуффин умолк и принялся набивать трубку. Наконец он сказал:

– На самом деле твое предположение, что наяву магистр Клари может быть безумен, содержит здравое зерно. Такое и правда случается. Надо бы это в ближайшее время проверить. Равно как и состояние его тела. Подумаю, как это провернуть.

– В обмен на это здравое зерно давай своего подозреваемого, – напомнил я. – Как договаривались!

– Лично я ни о чем с тобой не договаривался, – усмехнулся шеф. – Ты предложил обмен, было дело. Но я не сказал ни «да», ни «нет». Просто не успел вставить ни слова, тебя несло. Мне это только на руку: имя моего подозреваемого не ахти какой великий секрет, но называть его я пока не намерен…

– Это нечестно! – возмутился я.

– Просто не хочу сбивать тебя с толку. Чего доброго, тоже засядет занозой, думай потом, как избавиться от заведомо ошибочной, но такой правдоподобной версии.

– Засядет занозой? – изумленно переспросил я. – То есть погоди, получается, я знаю того, о ком речь? Знаю настолько хорошо, что сразу пойму, насколько ему подходит роль убийцы? Я-то рассчитывал услышать неизвестное мне имя и поучительную историю жизни и смерти этого негодяя. А оно вон как. Но тогда я, пожалуй, понимаю, о ком ты. По крайней мере, из моих знакомых это единственный кандидат. И да, довольно удачный. Жалко, конечно, что мертвый. С другой стороны, что бы мы сделали с ним при его жизни? Как я понимаю, Великого Магистра правящего Ордена нельзя просто так взять и арестовать.

– С логикой у тебя в последнее время как-то подозрительно все в порядке, – заметил Джуффин. – И с догадливостью тоже вполне ничего. Тебя часом не подменили?

– Надеюсь, нет. Было бы обидно внезапно выяснить, что все происходящее происходит не со мной. Даже неприятности подменышу отдавать жалко: что мое, то мое!

– Склочности у тебя, по крайней мере, не поубавилось, – ухмыльнулся шеф. – Можно спать спокойно: зажилить даже неприятности мог только ты.

– Кстати о подменах. Знаешь, что бы я сейчас сделал на твоем месте? Не мудрый и опытный ты, а нелепый паникер вроде меня.

Джуффин вопросительно приподнял бровь. Впрочем, его внешнее спокойствие не обмануло даже меня. Ясно, что человек лопается от любопытства. На этом месте мне следовало бы надолго умолкнуть и начать набивать трубку, славная вышла бы месть. Но Джуффину повезло, трубку я не курю.

– Я бы сказал себе: ладно, предположим, все это полная чушь, Нуфлин давно в Харумбе и ничего подобного сделать не мог, а все равно давай-ка составим список тех, кого он теоретически был бы не прочь прикончить при жизни, а потом посмотрим, кого из них можно провести на Темную Сторону. Кого она примет, тех проведем, убедимся, что у них на шее не повисла какая-нибудь мистическая черная жаба, и с чистым сердцем объявим себя тревожными идиотами. Но если у кого-то жаба все-таки обнаружится, того спасем – жалко нам, что ли?

Шеф Тайного Сыска ухмыльнулся, открыл ящик письменного стола, достал оттуда самопишущую табличку, протянул мне. Сказал:

– Только что, сэр Макс, ты обозвал меня нелепым паникером. И тревожным идиотом. Но я не в обиде.

– Так ты?..

– Ну да. После того, как Шурф рассказал мне, что случилось, я понял, что для меня есть два варианта поведения: оставаться, как ты выражаешься, мудрым и опытным и ничего не делать или вести себя как дурак, уповая на удачу: вдруг кого-то спасу? Пусть только по случайному совпадению, я совершенно не против.

На табличке было несколько дюжин имен, включая дважды продублированное «Мелифаро», один, ясное дело, магистр Фило, второй…

Я содрогнулся.

– В смысле наш Мелифаро?!

– А чей еще? Он же рассказывал тебе, как в одиночку штурмовал Иафах, чтобы отвлечь внимание от нашего несанкционированного вторжения[159]? Ну вот. На всякий случай я решил начать с него: Нуфлин при жизни был чрезвычайно злопамятен, вряд ли это изменилось, и плевать я хотел, что в Харумбе невозможно колдовать. Если уж решил вести себя, как идиот, надо быть последовательным идиотом.

– И ты смог провести Мелифаро на Темную Сторону? Я думал, если он Страж[160]…

– Правильно думал, Стража дальше границы утащить непросто. Но, к счастью, на границе уже можно увидеть отметину почти любого проклятия. И даже уничтожить – ничего невозможного, хотя гораздо трудней. Но я, хвала Магистрам, справился.

– То есть у Мелифаро действительно была жаба на шее?

– Я так благодарен тебе за Шурфа, что даже готов позволить и дальше называть след проклятия Йарра «жабой», хотя лично я особого сходства не нахожу. Но важно не это, а то, что никакой пакости на шее сэра Мелифаро больше нет. Кроме него я уже успел разыскать и отвести на Темную Сторону еще четверых. Одного, как выяснилось, тоже не напрасно, остальных пока пронесло.

– Так, значит, все-таки Ну…

– Самое смешное, что, похоже, не значит. Я уже успел поговорить с одним из хранителей Харумбы. К счастью, в некоторых исключительных случаях они готовы идти навстречу живым людям. Ну или просто я умею быть чрезвычайно убедительным. В данном случае это неважно. Главное, что разговор состоялся.

– И что?

– Хранители Харумбы совершенно уверены, что их подопечные лишены возможности влиять на живых при помощи любой из форм колдовства. Так что в финале этой истории, скорее всего, выяснится, что мы имели дело с невероятным совпадением. Но пока я твердо намерен продолжать в том же духе. У кого из этих людей – он постучал по табличке узким острым ногтем – есть хоть малейший шанс пройти на Темную Сторону, те побывают там еще до ночи. А на кой ляд мне такая толпа новых учеников и что я буду с ними делать, предпочитаю пока не задумываться. Может быть, я настолько везучий, что еще до завтрашнего утра наступит конец Мира и мне не придется расхлебывать кашу, которую сам заварил.

– Да ладно тебе, – сказал я. – Зачем сразу конец Мира? Я только гардероб обновил, кучу денег потратил, глупо получится, если зря. Так что давай обойдемся без катастроф. Не захочешь возиться с новичками – отдашь их мне. Шурф вон водит своих магистров на экскурсии, а мне завидно. Тоже хочу педагогической славы! И лишний повод каждый день ходить на Темную Сторону мне совершенно не помешает. Буду таскать твоих подопечных туда-сюда, пока не взвоют и в Арварох не сбегут.

– Почему именно в Арварох?!

– До сих пор от меня обычно сбегали именно туда. Правда, это делала только леди Меламори, зато целых два раза кряду, а это уже тенденция, согласись. Возможно, со временем это может стать милой столичной традицией? Универсальным средством от меня. Вас задолбал сэр Макс? Поездка в Арварох позволит вам избавиться от этой напасти! Кто первым придумает агентство путешествий под таким девизом, озолотится. Может, самому его и открыть? Через подставное лицо? Предложить сделку сэру Анчифе? Или нет, к Темным Магистрам Анчифу, у меня есть знакомый ташерский капитан…

– Ты тараторишь с такой скоростью, что я не успеваю запоминать, – неожиданно пожаловался Куруш. – А запоминать все, что говорится в этом кабинете, моя непосредственная обязанность. Поэтому будь любезен, постарайся говорить помедленней.

– Спасибо, милый, – поблагодарил птицу Джуффин. – Я хотел попросить Макса о том же самом. Но не был уверен, что он услышит.

– Ладно, уже заткнулся, – вздохнул я. – И смертельно обиделся. Предложение насчет твоих подопытных, в смысле подопечных, так и быть, остается в силе. Но насчет агентства путешествий даже не проси, в партнеры не возьму.

– Ладно, не стану просить, – легко согласился Джуффин. – А за предложение спасибо. Не привык перекладывать ответственность за свои решения на чужие плечи, но на твои, пожалуй, можно. Буду иметь это в виду.

– Ты не представляешь, как я рад, что ты все это делаешь, – сказал я. – Точно знаешь, что Нуфлин совершенно точно непричастен к проклятиям, но действуешь так, как будто вообще ни в чем не уверен.

– Ты давно мог бы заметить, что в непростых случаях я предпочитаю действовать именно так.

– Мог бы. И даже заметил. Просто – откуда же я знаю, какой случай по твоим меркам непростой? По моим-то почти все.

– Да по моим в общем тоже, – усмехнулся Джуффин. – Давно понял, что стоит мне счесть какой-нибудь случай простым, тут же выясняется, что пришла настоящая беда.

– В общем, мне крупно повезло, что не нужно уговаривать тебя делать глупости.

– Да, я неплохо справляюсь сам. Сэкономил тебе кучу времени и усилий. И было бы отлично, если бы ты любезно согласился потратить небольшую их часть на попытку назначить свидание леди Сотофе.

Я адресовал ему вопросительный взгляд. Даже два. Первый означал: «А что, это может оказаться проблемой?» А второй: «С каких это пор тебе нужен посредник, чтобы поболтать с ближайшей подружкой?»

– Меня она с утра развернула уже три раза, – объяснил Джуффин. – Говорит: «Погоди, дай мне время, позже, потом». Не то чтобы я удивлен: Сотофа терпеть не может заниматься моими делами. Сразу не отказала наотрез, уже хорошо. Но…

– Ты не любитель ждать.

– А кто, интересно, любитель? Я бы на такое чудо природы посмотрел.

– Ладно, – сказал я. – Попробую. Но вряд ли леди Сотофа наивно решит, что я действую отдельно от тебя.

– Что она решит, одним только Темным Магистрам ведомо, – пожал плечами Джуффин. – Возможно, она сейчас просто мою рожу видеть не хочет. Бывает у нее такое настроение. А твою – вполне.

Я невольно покосился на свое зыбкое отражение в стекле книжного шкафа и нашел это зрелище очень умеренно привлекательным. На любителя, так сказать. Тревоги меня не красят, это давно известно. Мне к лицу безмятежность. Поэтому чертовски хорош собой я бываю примерно полчаса в день.

Но что мы знаем о вкусах леди Сотофы Ханемер? Могущественные ведьмы все с причудами. А уж она…

* * *

Леди Сотофа сразу взяла быка за рога.

«Кто тебе нажаловался, что я не хочу с ним разговаривать? Джуф или Шурф?»

«Оба, – честно признался я. – Но не хором, а по отдельности. Не сговариваясь. Впрочем, я бы обошелся и без их жалоб. Куда еще бежать в затруднительной ситуации, как не к вам?»

«Не уверена, что сейчас это правильный выбор, – сказала она. – Хотя… Магистры тебя знают, может, и правильный. Ладно, приходи. Даже интересно, сколько ты рядом со мной выдержишь».

Все-таки я фантастически везучий, – вот что я успел подумать, пока делал один-единственный шаг, отделявший меня от резиденции Ордена Семилистника и вообще от любого места в Мире, если идти туда Темным Путем.

На первый взгляд, все было как всегда. Леди Сотофа Ханемер выглядела как обычно, маленькой пухлой добродушной старушкой, и по традиции ждала меня в своей любимой беседке в глубине сада, заменяющей ей приемную и рабочий кабинет. Она поднялась мне навстречу, даже улыбнулась приветливо. Правда, не обняла, но обниматься со мной при всякой возможности никто и не обязан.

В первую секунду я просто обрадовался, потому что видеть леди Сотофу – всегда счастье. Но уже во вторую секунду понял, что все-таки не всегда. А в третью снова обрадовался – тому, что мы не обнялись. Не факт, что я бы это пережил. Ее прежде целительное присутствие сейчас оказалось настоящей мукой. Не след мертвеца, конечно, но что-то вроде того.

– Да, – кивнула леди Сотофа, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Ты застал меня в очень скверном настроении, сэр Макс. Лет триста себе ничего подобного не позволяла, а сегодня расклеилась. Сама не ожидала, что все еще способна на такую печаль. С одной стороны, отвратительно, а с другой – возвращение в юность, можно сказать, приятная неожиданность. Условно приятная, и только для меня одной. Прости, сэр Макс. Надо было сказать тебе, как и прочим, чтобы ждал до ночи, а лучше – до завтра. С другой стороны, что тебе сделается? Ты крепкий. А мне развлечение. Люблю с тобой говорить.

– Если для вас мой визит развлечение, а не дополнительное расстройство, тогда все в порядке, – сказал я. – Опять же, мои собаки отомщены. Боюсь, вчера ночью они примерно так же себя чувствовали рядом со мной. Теперь справедливость восторжествовала.

– И ты туда же, – усмехнулась она. – Справедливость тебе подавай.

– Так уже подали. Куда от нее деваться в тех редких случаях, когда она зачем-то есть… А еще кому подавай справедливость?

Она не ответила. Указала кивком на плетеный садовый стул в некотором удалении от беседки – дескать, садись.

Расстояние было выбрано чрезвычайно удачно. Еще можно разговаривать, не повышая голос, при этом меня уже не слишком мутило от ее настроения и прочих возвышенных чувств. Теперь мои ощущения были похожи на обычную депрессию, справляться с которыми я великий мастер. Особенно когда память не отшибает, а в сердце не ворочается явственно ощутимый, хоть и невидимый кол. Рядовое «все очень плохо», по моим меркам, уже почти «хорошо».

– Ты знаешь, что я нечасто соглашаюсь помогать в ваших делах, – сказала леди Сотофа. – Причин тому много, но основная – я этого не хочу. Вернее, Мир этого не хочет, так уж сложилось, что желания у нас с ним с некоторых пор стали общими. Если я чего-то не хочу, значит, этого делать не надо. Это правило упрощает мою жизнь и усложняет ваши, – на этом месте она вдруг рассмеялась своим обычным безмятежным смехом, похожим на перезвон колокольчиков, и добавила: – Потому что справедливости все-таки нет!

Я тоже невольно улыбнулся. Хотя по сути ее слова звучали крайне неутешительно. Ясно, что меня только затем и позвали, чтобы доходчиво объяснить, в какую именно задницу нам всем следует пойти. Видимо, по какой-то причине очень важно не перепутать.

– Тем не менее, иногда я вам все-таки помогаю, – продолжила леди Сотофа. – Джуффину, бедняге, в последнее время совсем редко, но кто ж ему виноват, что он уже давным-давно почти все может сделать сам и обращается ко мне скорее по старой привычке. Тебе чаще, скажи спасибо обаянию своей неопытности, которое гипнотически воздействует на меня, а значит, и на весь Мир. Но даже тебе я готова помогать далеко не по каждому требованию. Надеюсь, вы оба на меня не в обиде. Впрочем, если хотите, обижайтесь, только тогда уж по-честному: не на меня, а на Мир.

– Обижаться на вас – это вообще совершенно новая для меня постановка вопроса, – галантно сказал я. – Никогда прежде в голову не приходило, что можно просто взять да и обидеться. И, к примеру, не разговаривать с вами целых три дня. Слушайте, как-нибудь непременно попробую! Это будет самый невероятный мистический опыт моей жизни. Грех упустить такой шанс.

– Все бы тебе паясничать, – вздохнула леди Сотофа. Но не укоризненно, как было бы логично, а одобрительно. Поди пойми этих ведьм.

– Просто я нервничаю, – честно признался я. – Не понимаю пока, к чему вы ведете. А когда я нервничаю, мету что попало. Просто чтобы отвлечься от самого себя.

– А веду я к тому, что сейчас совершенно исключительный случай, – сказала она. – Я хочу помочь вам в этом деле. Всем сердцем, а значит, этого хочет Мир. Но я не могу, причем по довольно забавной причине – если посмотреть со стороны. Когда я была молода, принесла клятву Высокой Верности… скажем так, одному человеку. Причем по доброй воле принесла, он меня не заставлял. Был тронут моей выходкой, не более. Что понятно, в ту пору мало кому из могущественных людей пришло бы в голову, что я однажды смогу пригодиться. Но я была исполнена разных нелепых чувств, которые сдуру считала возвышенными, в первую очередь, вины… Неважно. Важно, что этого уже не исправить, сколько по Мосту Времени ни бегай. Знаешь, что такое Клятва Высокой Верности?

– Ннннууу так, – неуверенно протянул я. – По смыслу вроде понятно…

– В общем да, – кивнула леди Сотофа. – Разве что несколько важных нюансов, которые тебе следует знать: Клятва Высокой Верности не проклятие, поэтому от нее не избавишься на Темной Стороне. И вообще никак. Даже тот, кому ты эту клятву принес, не может тебя от нее освободить. Его воля тут ни при чем. Если тебе хватило ума дать конкретное обещание, будешь свободен после того, как его выполнишь. А если, к примеру, пообещал кому-то, что всегда будешь его защищать, пиши пропало: всегда – значит, всегда. Даже смерть ничего не изменит – ни его, ни твоя.

– Впечатляет, – откликнулся я.

– Надеюсь, – невесело усмехнулась она. – Можешь считать мое признание подсказкой, все равно больше ничем я вам в этом деле не помогу. И смотри, никогда, ни с кем не повтори моей глупости. Вряд ли ты сейчас гораздо умнее, чем была я в свои сто с небольшим лет.

– Зато не такой красивый, – в тон ей ответил я. – По моим наблюдениям, это избавляет от подавляющего большинства неприятностей.

– В точку!

Леди Сотофа даже не рассмеялась, натурально расхохоталась. И я сразу почувствовал, что находиться рядом с ней стало гораздо легче. До обычного эйфорического состояния, в которое меня всегда мгновенно приводит Сотофино присутствие, было еще далековато, но ни о какой тоске-печали речи уже не шло.

– Все-таки я молодец, что решила тебя позвать, – успокоившись, сказала она. – Была готова спорить, что ты меня рассмешишь! Хоть и не понимала, как тебе это удастся. Теперь знаю ответ. Спасибо, мальчик.

– Для себя же стараюсь, – улыбнулся я. И, поскольку с кем с кем, а с Сотофой совершенно точно можно не хитрить, спросил прямо: – Вы еще что-нибудь важное расскажете? Или мне пора уходить?

Леди Сотофа отрицательно покачала головой. Поди пойми, что это означает: «не расскажу» или «не пора». Но долго гадать не пришлось, она сказала:

– Во-первых, Шурф. Я не могла проморгать такую беду. И, как ты, наверное, догадываешься, не стала бы сидеть, сложа руки, и ждать, что будет дальше. Но не видела его два дня. Он в последнее время как с цепи сорвался; впрочем, это ты знаешь лучше меня. Я, собственно, только рада, даже этого невыносимого типа Клари Ваджуру согласилась терпеть, раз уж от него столько пользы. Не смотри на меня с таким скорбным пониманием, сэр Макс, это не завуалированное обвинение. Если я кого-то не люблю, это вовсе не обязательно означает, что он непременно натворит бед. Просто я терпеть не могу убийственно серьезных мальчишек вроде Клари; жизнь их, кстати, тоже обычно не любит. Мы обе одинаково несправедливы – я и жизнь.

– Ясно.

– Ничего-то тебе не ясно, – улыбнулась леди Сотофа. – Но не беда, потом когда-нибудь разберешься. Или не разберешься, как повезет. А в данном случае тебе следует знать только одно: смертное заклятие, от которого ты избавил Шурфа, совсем свеженькое. Ему не больше двух дней. Насмотревшись на Джуффина, я поняла, что иногда такая информация бывает полезна для балагана, который вы называете «следствием». Вот и владейте ею на здоровье до конца своих дней. То есть, надеюсь, вечно.

– В ваших устах такое «надеюсь» дорогого стоит.

– Ничье «надеюсь» ничего не стоит, в том числе и мое. Я бы предпочла твердо знать. Но не знаю. Что, впрочем, нормально, ты сам стоял на Мосту Времени и видел, сколь изменчиво будущее: ни для кого никогда ничего окончательно не решено. Не отвлекай меня, слушай дальше. С Шурфом разобрались, теперь поговорим о тебе.

– Обо мне?! Со мной, что ли, тоже не все в порядке?

– Наоборот. В полном порядке. Я это ясно вижу. И Джуффин на твой счет пока совершенно спокоен. Знаешь почему? В первые годы твоей жизни в Ехо он присматривал за каждым твоим не то что шагом – вздохом. И правильно делал, в ту пору тебя надо было опекать. Можешь не хмуриться, прикидывая, чего он за последний год насмотрелся, когда Джуффин говорит, что давным-давно перестал за тобой следить, он не врет. Но связь такого рода редко рвется сразу и полностью. Если на тебя наложат какое-нибудь опасное заклятие, старый лис узнает об этом первым, просто по привычке. Обо всем остальном вряд ли, а об угрозе для жизни – да. Поэтому можешь не тратить время и силы на беспокойство о себе.

– А я, будете смеяться, и не беспокоюсь. Хотя обычно дергаюсь по любому поводу. А тут… Как будто точно знаю, что на этот раз я не в игре. И это настолько же очевидно, как тот факт, что у меня две ноги. Не нужно ежеминутно их пересчитывать, чтобы когда надо, встать и пойти.

– Хорошая новость, – улыбнулась леди Сотофа. – По всему выходит, у тебя изрядно обострилось чутье. Вернее, ты наконец-то научился к нему прислушиваться. Джуф на моем месте сказал бы: давно было пора, а я просто рада, что это случилось сейчас, а не через триста лет. Совсем неплохой темп. А теперь проваливай. У меня куча дел, и я, похоже, снова способна ими заниматься. Спасибо тебе.

– Только один вопрос напоследок, – поспешно сказал я. – Личный. И даже не то чтобы мой.

– А чей?

– Базилио вчера спросила, что бывает после смерти с такими, как она. В смысле с овеществленными иллюзиями.

– Бедный сэр Макс. Только этого тебе не хватало. И как же ты выкрутился?

– Сказал, что сознание есть сознание, так что вряд ли она в этом вопросе принципиально отличается от людей. О которых, собственно, тоже никто ничего толком не знает, но, по крайней мере, лично я готов спорить, что смерть никогда не конец.

– Ну а я тебе в таком случае зачем?

– Как – зачем? В качестве более авторитетного источника информации.

– Я бы сказала ей примерно то же самое, – улыбнулась леди Сотофа. – Ты, конечно, ничего толком не знаешь не только о смерти, но и о жизни. И даже о сновидениях, по которым ты сейчас якобы великий специалист, всем окрестным индюшкам на смех. Зато часто угадываешь. Вот и сейчас угадал.

На прощание она все-таки меня обняла. И это оказалось так же восхитительно, как обычно. Выходит, я и правда поднял настроение леди Сотофе Ханемер. Знать бы еще, как мне это удалось, и запомнить на будущее, вдруг пригодится. Но с теорией у меня вечно нелады.

* * *

Я, конечно, ушел от леди Сотофы в состоянии, отличном от ясности ума и спокойствия духа несколько больше, чем хотелось бы. И, конечно, сразу послал зов Джуффину, чтобы выпалить раздирающее меня на части: «Слушай, все сходится! Как по-твоему, кому она Клятву Высокой Верности принесла?» Но ответом мне была гробовая тишина. Что легко объяснимо: когда мы расстались, шеф планировал утащить на Темную Сторону очередную партию потенциальных жертв и, надо понимать, уже туда отправился. Ладно, это действительно срочно. А я как-нибудь не взорвусь.

Тем более, что у меня есть безотказный, неоднократно проверенный опытом способ не взорваться – просто пойти домой. Единственное место в Мире, где меня гарантированно уронят на пол, упрекнут в недостаточной образованности, озадачат какой-нибудь драматической новостью из жизни кухонных припасов или дверных замков, деликатно попросят решить все проблемы этого Мира разом и три головоломки в придачу, а заодно накормят чем-то мало-мальски съедобным – может быть, если повезет.

Раньше у меня там еще и ужасающие чудовища всюду слонялись, изумляя своим разнообразием, блаженные были времена. Теперь, конечно, не то. Но все равно дом есть дом. Там хорошо.

На пол меня действительно уронили. Эта обязанность лежит на Друппи, а он крайне ответственный пес. И привержен традициям. Твердо знает, что, если я вошел в гостиную, меня следует лизнуть в нос, предварительно поставив на плечи передние лапы. При его габаритах и скорости движения результат предсказуем: я падаю, не выдержав напора. Друппи это не смущает. По его мнению, вылизывать мой нос гораздо удобней, когда я лежу на полу.

Когда-то манеры пса меня умиляли, потом начали сердить. Еще какое-то время спустя я просто смирился: Друппи не переделать, он – гигантский вечный щенок, который меня любит и умеет выражать свои чувства именно так. А теперь я даже обрадовался его выходке. Она означала, что дома все в порядке. Вчера, когда в гостиной лежала мертвая леди Тайяра, Друппи меня не ронял. И вообще на глаза не попадался, предпочел пересидеть это горе на кухне, от греха подальше. В смысле от трупа, Базилио и меня.

Но сейчас Друппи бросился мне навстречу, энергично мотая ушами. И затормозил только в самый последний момент, под целый хор голосов: «Осторожно!», «Не надо!», «Даже не вздумай!», «Ты обещал, что не будешь так себя вести!» Не то чтобы меня это спасло. Когда такая громадина пытается затормозить буквально в полуметре от твоего носа, сила инерции превышает силу благого намерения примерно в сто миллионов раз. И неизбежное все равно происходит.

Поэтому с остальными присутствующими я здоровался уже из положения лежа на ковре, под аккомпанемент условно виноватых поскуливаний неописуемо довольного Друппи.

– Мой друг приносит извинения и говорит, что снова не смог сдержать эмоции, которые обычно охватывают его при виде тебя, – любезно перевел Дримарондо, который тоже был тут.

Если у вас в доме живут целых две собаки, позаботьтесь, чтобы хотя бы одна из них была говорящей. Это очень удобно. До появления переводчика у нас с Друппи возникало куда больше коммуникационных проблем. Например, он понятия не имел, что мне не нравится падать на пол. Думал, это моя любимая игра. А теперь всякий раз вежливо извиняется. Я считаю, это огромный прогресс.

– Точнее будет сказать «не захотел», – заметил сэр Шурф, который хоть и утверждает, будто не в его привычках ставить перед собой заведомо невыполнимые задачи, до сих пор не оставил попыток перевоспитать моего пса.

– Рад тебя видеть, – сказал ему я, не поднимаясь с пола: мягкий ковер поработил мою волю. И поспешно добавил: – Очень рад видеть всех. Если бы не строгое воспитание, лизнул бы каждого в нос.

Услышав про строгое воспитание, мои гости дружно заржали. Громче всех – Малдо Йоз. Оно и понятно, все-таки богема. Ему положено эпатировать добропорядочных обывателей вроде меня.

Кроме Малдо здесь были: соседская девчонка, за которой он ухаживает, ее тетка леди Лари, вероятно, временно спихнувшая свои обязанности трактирщицы на брата, Трикки Лай, Нумминорих, счастливо спасенный нынче утром сэр Мелифаро и, господи боже, глазам своим не верю, самый занятой человек всех миров Кофа Йох.

Ясно, почему собралась такая компания: все они очень любят Базилио. И, прослышав о смерти учительницы, пришли ее утешать.

Все-таки вечно занятому человеку следует иметь как можно больше друзей. Со временем они волей-неволей перезнакомятся и организуют самодостаточную устойчивую систему: если что, сами друг друга утешат, спасут, развлекут и накормят. И меня за компанию, если вовремя под руку подвернусь.

Я с большим удовольствием это обдумал, поднялся с пола и только теперь заметил, что за столом нет самой виновницы торжества. В смысле Базилио, которую, по идее, все пришли утешать. Мне показалось, это довольно плохой признак. Никогда еще для Базилио не было дела важнее гостей. Разве что другие, еще более желанные гости. Но вряд ли сейчас в ее кабинете сидит замаскированный под старенького помощника придворного профессора Король. Хочет он того или нет, но его тайное неназойливое присутствие в самой дальней комнате создает совершенно особую атмосферу во всем доме; в общем, был бы он здесь, я бы знал.

– Базилио ушла рыдать в спальню? – спросил я.

– Нет, заниматься математикой в кабинет, – сказал Трикки Лай. – Совсем недавно. Принесла нам извинения и ушла.

– По крайней мере, она так утверждала, – с нажимом на «утверждала» заметил Мелифаро.

Несмотря на легкомысленные золотые ленточки, согласно последнему крику столичной моды обильно свисающие с его полупрозрачного зеленого лоохи, он вовсе не наивный оптимист.

– У леди Базилио очень неплохое настроение, – сказал мне Шурф. – С учетом вчерашнего происшествия, его можно назвать хорошим. Несколько чересчур возбужденное, только и всего. Я говорил тебе, что ты недооцениваешь твердость ее характера. И оказался прав.

– Ладно, – кивнул я. – Если ты так говоришь, не буду к ней лезть…

– Вот это как раз напрасно. Будь я для нее более близким человеком, непременно полез бы. Людям такого склада избыток сочувствия только на пользу.

Окружающие дружно закивали. Похоже, им требовалось мое экспертное заключение, что с Базилио все в порядке, которое позволило бы с чистой совестью разойтись по своим делам. Я же говорю, стоит прийти домой, и сразу окажется, что до сих пор особых проблем у тебя не было. Зато теперь есть!

Постучав в дверь кабинета Базилио и сказав: «Привет, это я», – вместо привычного: «Заходи!» – я услышал сдавленный ох. Потом наступила драматическая пауза, наконец Базилио сказала:

– Подожди, пожалуйста, я сейчас.

Тут бы мне, конечно, заподозрить неладное, но, зная Базилио не первый день, я был готов спорить, что она просто спешно пытается прекратить реветь.

Проспорил бы, между прочим. Потому что когда Базилио наконец появилась на пороге, на ее лице не было ни намека на следы недавних слез. Хотя сто раз уже проверено: у овеществленных иллюзий глаза от рева краснеют, а нос распухает совершенно как у обычных людей.

– Извини, что не сразу открыла, – сказала она. – У меня была… В общем, одна задача, от которой никак нельзя отвлекаться. Поэтому я сперва закончила, а потом впустила тебя.

Я открыл было рот, чтобы сказать: «Эй, хватит врать! С каких это пор от меня нужно что-то скрывать?» Но захлопнул его, не издав ни звука. Потому что кто угодно имеет полное право на свои секреты. Даже, как ни прискорбно это признавать, от меня.

– Я только хотел узнать, какое у тебя настроение, – сказал я. – Все говорят, хорошее, а я не поверил. Уже вижу, что зря. Извини, что помешал заниматься. Если понадоблюсь, в любой момент присылай зов. Без этих твоих обычных опасений оказаться некстати. Обещаешь?

– Спасибо, – улыбнулась Базилио. – Обещаю. У меня правда все хорошо. Думаю, даже вступительные экзамены не завалю. Основы леди Тайяра мне объяснила, с остальным как-нибудь справлюсь.

– Я сегодня видел леди Сотофу, – сказал я. – И спросил у нее, что бывает после смерти с овеществленными иллюзиями. Все-таки она знает больше нас всех, вместе взятых. Так вот, леди Сотофа подтвердила мою вчерашнюю версию. Все правильно я тебе сказал. Сознание – главное, происхождение – полная ерунда.

– Здорово! – Базилио улыбнулась еще шире.

Впрочем, меня не обманешь, я видел, что даже эта новость не произвела на Базилио особого впечатления. Похоже у них… у нее и правда очень интересные задачки. Лучше не отвлекать.

Ладно, не очень-то и хотелось.

– Сейчас уже побегу, – пообещал я. – На самом деле у нас творится ужас, хуже твоих будущих экзаменов. Только еще одно, напоследок. Имей в виду, что ты имеешь полное право никого к себе не пускать, когда работаешь. Запираться на ключ и говорить всем, включая меня: «Проваливайте к Темным Магистрам, я занята!» – самое обычное дело. Никто на тебя не обидится. Настоящие ученые всегда так поступают; думаю, в этом залог их успеха. Учись!

– Что, прямо так и говорить: «Проваливайте к Темным Магистрам»? – изумилась Базилио.

– Так и говорить, – подтвердил я. – Вообще-то есть еще разные прекрасные варианты, от лисьей задницы до ледяной бездны. А можно по старому доброму гугландскому обычаю посылать ближних к болотным дядьям. Но это, по-моему, все-таки чересчур экспрессивно. К Темным Магистрам – самый нейтральный вариант.

– Спасибо, – просияла Базилио. – Я попробую. К Темным Магистрам! Точно-точно никто не обидится?

– Я не обижусь. Остальные… ай, привыкнут, куда они денутся. А господина Старшего Помощника Придворного Профессора, готов спорить, ты и так не станешь никуда посылать.

* * *

– Я же правильно помню, что статья Кодекса Хрембера, запрещающая призракам находиться на территории столицы Соединенного Королевства, отменена? – спросил я.

– Кажется, это была вообще самая первая поправка, – ответил Шурф. – Сэр Джуффин, любезно вызвавшийся помочь переписать Кодекс Хрембера, то есть, если называть вещи своими именами, доверивший мне едва ли десятую часть этой важной работы, чрезвычайно трепетно относится к Гажинскому филиалу Тайного Сыска. А там, сам знаешь, какой состав.

Я кивнул, с содроганием вспоминая неугомонных Гажинских призраков, деловой визит к которым подарил мне совершенно незабываемые несколько суток практически без сна. Им-то, заразам, спать вообще не надо. Впрочем, во всех остальных отношениях Гажинские Тайные сыщики отличные ребята, особенно их начальница; был бы призраком – пал бы к ее мерцающим, едва различимым ногам.

– А почему ты спрашиваешь?

– На всякий случай. Не смотри на меня так, я не собираюсь становиться призраком. И никого не планирую в призрака превращать. Просто совершенно уверен, что рано или поздно они в этом доме заведутся. И еще парочка заплутавших в Хумгате бродячих демонов. И какой-нибудь запойный эльф[161] в подвале, где нам с тобой когда-то мерещилась Невидимая Библиотека[162]; готов спорить, повара и Базилио будут из жалости таскать ему Джубатыкскую пьянь, а ты – расспрашивать о временах Ульвиара Безликого и украдкой писать какую-нибудь не приличествующую твоему сану диссертацию. В общем, не дадите вы мне его извести. Потом объявится уснувшая в чулане на дальней окраине одного из соседних миров белокурая сиротка, которой каждое полнолуние снится, что она гроза Вселенной о семнадцати зубастых пастях и живет у меня в одежном шкафу. Ко мне такое безобразие как магнитом притягивается.

– Это утверждение при всем желании нельзя назвать совсем уж безосновательным, – деликатно согласился Шурф.

– Ладно, переживем, главное, чтобы не фэтан. Вряд ли мне удастся с ним поладить. Бессмысленное создание: с утра до ночи тупо жрет чужую силу. И жрет, и жрет. Никакой культурной программы! Даже не влюбляются ни в кого, хотя на такую глупость, по идее, вообще кто угодно способен – бдымц! – и все.

Мы сидели в гостиной. Фан-клуб Базилио, успокоенный результатами моей проверки, уже разошелся по своим делам, а сэр Шурф остался, сказав, что пока никуда не торопится. За одно это, конечно, следовало поставить памятник его секретарю. А не сновать вокруг бедняги акулой, прикидывая, за какое подозрительное обстоятельство его ухватить.

– Ты на взводе, – заметил мой друг. – По-моему, даже для тебя чересчур.

– Естественно. Поскольку так и не напился после вчерашнего. И ничего не забыл. Зато узнал много нового и интересного. Во-первых, убить пытались не только тебя, но и Магистра Хонну. Ему, конечно, до одного места, но…

– Магистра Хонну?! Он что, приходил к тебе жаловаться?

– Не ко мне, а к Джуффину. Но действительно приходил. Решил, что нам следует знать такие новости. Заодно принес мне с ярмарки жуткий двухголовый леденец – тоже, между прочим, дополнительный стресс. Но это еще не все, дальше веселее. Джуффин говорит, что у нас есть идеальный подозреваемый: покойный Нуфлин Мони Мах. И все, представь себе, сходится! Я бы сказал, более, чем все. Кроме одного: мертвецы колдовать не могут. Джуффин ходил в Харумбу скандалить…

– Именно скандалить?

– Зная его не первый день, совершенно уверен, что таков был запасной вариант на тот случай, если надменные кейифайи не согласятся сотрудничать со следствием. Но они согласились. Сказали: «Нет, наши милые маленькие мертвецы не способны на дурные поступки». Физически не способны, имеется в виду. И все, прощай самая убедительная в мире версия! А потом еще этот твой секретарь…

– Дался тебе мой секретарь.

– Еще как дался! Твой секретарь так прекрасен, что я ни о чем другом толком думать не могу. Видел бы ты, какими глазами он смотрел на предрассветный город с моей крыши.

– Примерно такими же глазами он постоянно смотрит во все имеющиеся в его распоряжении окна. В любое время суток, на любой высоте. Клари любит Ехо. И всегда любил. Долгие годы он совершенно точно знал, что не сможет сюда вернуться. Но все-таки смог. Во сне, но, думаю, его сновидение не менее достоверно, чем бодрствование любого из нас. Поразительная история о победе воли над обстоятельствами, очень воодушевляющая. Но ты явно хотел поговорить о чем-то другом.

– Всего лишь сказать, что секретарь у тебя отличный, но я все равно постоянно прикидываю, не может ли он иногда ненадолго просыпаться в своей пещере, чтобы прочитать это грешное Проклятие Йарра и перевернуться на другой бок… Впрочем, откуда бы у него взяться боку? Не на что там переворачиваться. Ладно. Будем считать, это у меня такая новая мания, вполне безобидная, скоро пройдет. Просто объясняю тебе, почему я на взводе: для меня невыносимо подозревать человека, к которому я испытываю такую сложную гамму сильных чувств, от восхищения до сострадания. И это только одна из множества причин. Я же, кроме всего, и по твоему поводу теперь дергаюсь: хорошо ли расколдовал? Качественно? Точно-точно навсегда? А вдруг надо было еще три раза подпрыгнуть, погрозить кулаком небу и выкрикнуть какое-нибудь ругательство, чтобы наверняка? Сам понимаю, что дурость, но когда это понимание мешало мне изводиться. При этом два стакана осского аша залпом по-прежнему недостижимы. Совершенно точно не прямо сейчас.

Думал, Шурф сейчас прочитает мне традиционную лекцию о необходимости контроля над эмоциями, напомнит о дыхательной гимнастике, осведомится, каким чудом я, такой замечательный, до сих пор жив – как всегда. И мне сразу станет легче: мало что так успокаивает, как некоторые ритуалы. Но мой друг только вздохнул:

– И не говори. Два стакана осского аша залпом – несбыточная мечта.

Надо же, а.

* * *

Шурф в конце концов меня покинул ради каких-то особо гадских дел, которые не переложишь даже на плечи совершеннейшего из секретарей. Джуффин так и не объявился; я, впрочем, с самого начала подозревал, что эта затея надолго. Чем больше у тебя неопытных спутников, тем выше риск вернуться с Темной Стороны не когда пожелаешь, а как повезет. Остается только надеяться, что это случится сегодня, хотя бы к ночи, а не дюжину лет спустя.

Общества остальных коллег я пока старательно избегал: делиться с ними гипотезой шефа не следовало по причине ее абсурдности, возводить напраслину на Шурфова секретаря – примерно из тех же соображений, а говорить о чем-то другом я пока был не в состоянии.

Все что я мог сделать в такой ситуации – вылезти на крышу, достать из Щели между Мирами чашку черного кофе и выпить его залпом, представляя, что случайно добыл коньяк; не то чтобы это помогло, но хотя бы рассмешило. А потом поиграть с собой в игру под названием «Как будто я тут самый умный». В смысле обдумать все, что я успел увидеть, услышать и узнать за последние дни. Порой это нелепое в моем исполнении занятие приносит неожиданный результат. Все-таки когда живешь в магическом мире, рассчитывать на чудо – вполне рациональный подход.

По крайней мере, просидев на крыше какие-то несчастные полчаса, я сообразил, что могу сделать прямо сейчас, не дожидаясь шефа. Причем не просто могу, а даже обязан. Мы знаем, что сказали Джуффину Хранители Харумбы, но когда у тебя есть уникальная возможность перепроверить информацию, грех ее упускать.

Поэтому вместо того чтобы и дальше протирать черепицу своим лоохи, я сделал тот самый единственный шаг, отделяющий меня теперь от любого места в Мире, и удобно улегся на теплом пепельно-белом песке. Закинул руки за голову, вытянул ноги и принялся ждать. Больше ничего делать не требовалось, мое присутствие тут само по себе приглашение к разговору. Очень настойчивое приглашение, что-то вроде артиллерийской пальбы.

Здесь, на берегу Ариморанского моря, давным-давно наступила ночь, но до рассвета было еще далеко, поэтому воздух пока не окрасился в розовый цвет. Пришлось довольствоваться видом усыпанного звездами зеленовато-лилового неба и шумом прибоя. Не сказать, что такая уж суровая аскеза.

Потом мне на голову обрушилась груда песка, практически целая дюна. Особо приятным это переживание не назовешь, одна радость, что оно сродни наваждению и длится недолго; в любом случае, я к таким приветствиям уже привык.

На смену временно придавившей меня песчаной горе пришла другая, уже не иллюзорная тяжесть. Сперва я только сдавлено охнул, даже в глазах потемнело, а потом обнаружил, что на груди у меня сидит злющая с виду старуха с седыми кудрями до земли и азартно размахивает длинным куманским ножом. Если не знать, что изначально грозное оружие предназначалось для дробления окаменевших медовых глыб, осколками которых торгуют на всех рынках Уандука, оно может произвести довольно сильное впечатление. Впрочем, если знать, все равно производит. По крайней мере, на меня.

– Однажды я избавлю от тебя этот многострадальный Мир! – воскликнула старуха, еще раз взмахнув своим медорубом. И расхохоталась, тут же помолодев примерно на восемнадцать тысяч лет. Заодно превратилась в мужчину. Чтобы два раза не вставать.

С Иллайуни примерно та же беда, что с Друппи. В смысле он меня любит. По-своему. И выражает свою любовь – вот так.

– Шутки шутками, но это и правда свинство с твоей стороны – являться ко мне в таком состоянии, – сказал Иллайуни, вставая с моей груди и усаживаясь рядом. – Ты и в самом безмятежном настроении едва выносим. А уж сейчас…

– Знаю, – согласился я. – Прости. Ни за что не пришел бы, но мне позарез нужна твоя помощь. Не хмурься, всего лишь ответ на вопрос. Или на два вопроса. Или, если судьба будет к тебе особо жестока, на три.

Иллайуни снова рассмеялся.

– У тебя повадки в точности как у моего прадеда Гомулай Тар Оган Найи, который приходил в гости и объявлял с порога: «Не знаю, что вы натворили, злодеи, и знать не желаю, пришел час расплаты, я уже тут!» Тоже тяжелый человек, хотя до тебя ему далеко. Давай, выкладывай свой вопрос, только будь милосерден, быстро! Я – несчастный беззащитный бессмертный, даже утопиться по-настоящему при виде тебя не могу.

– Шурфа чуть не убили, – сказал я. – То есть, считай, почти убили, но я по счастливой случайности углядел на его шее смертное проклятие и отменил, благо на Темной Стороне это просто; не потащил бы он меня туда развеяться… Нет, стоп, не надо мне в твоем присутствии об этом думать.

– Вот-вот, – мрачно подтвердил Иллайуни.

– Еще одного моего друга избавил от точно такого же проклятия шеф. Только уже не случайно, а нарочно повел на Темную Сторону проверять. А перед этим погибла целая толпа народу, причем смерть каждого в отдельности выглядела трагической случайностью, не придерешься. Проклятие Йарра именно так и действует. Слышал о таком?

Иллайуни равнодушно помотал патлатой головой. Выглядел он сейчас совсем мальчишкой, ровесником Шурфова секретаря. Им бы мяч на пару гонять да в окна женских бань подглядывать, если, конечно, таковые тут имеются. Внешность вообще обманчива, а уж в магическом Мире и вовсе нелепо придавать ей хоть какое-то значение. Но я так по-дурацки устроен, что, даже научившись по желанию изменять собственный облик, все равно придаю.

Впрочем, буквально секунду спустя Иллайуни стремительно постарел. Его вид и так-то не отличается постоянством, а сегодня он явно нарочно мельтешил, действуя мне на нервы. Иллайуни вообще на удивление мстителен; хвала Магистрам, только в мелочах.

– Я в ваших нелепых угуландских смертных проклятиях не разбираюсь, – надменно сказал он. – И не намерен что-либо менять. Спрашивай, что собирался.

– У нас есть подозреваемый. Одна беда, он уже несколько лет в Харумбе. И Хранители говорят…

– Они согласились удовлетворить ваше любопытство? Тогда зачем еще и меня дергать? – возмутился Ба Шумбай Иллайуни Горда Ойян Цан Марай Абуан Найя, бессмертный кейифай из рода строителей и хранителей Харумбы, давным-давно сбежавший от своих родственничков ко всем чертям.

– Затем, что ты незаинтересованное лицо. У тебя нет задачи защищать своих подопечных, утверждая, будто обитатели Харумбы не могут воздействовать на живых какими бы то ни было заклинаниями…

– Но он действительно не могут! – воскликнул Иллайуни. – Как вам только в голову такое пришло?!

– Ну как – просто мы не Хранители Харумбы. Поэтому не в теме, – усмехнулся я. – Ладно, я уже понял: это абсолютно невозможно. От такой новости чокнуться впору, но все равно спасибо тебе.

– Чокнуться впору, говоришь? То есть сейчас ты по собственным меркам еще нормальный? – осведомился Иллайуни. – Плохи, значит, дела.

– Да, дела неважные. Зато у меня есть второй вопрос: может ли живой человек посетить Харумбу в сновидении? Я имею в виду, не грезить на эту тему, а по-настоящему там побывать?

Иллайуни нахмурился.

– Уродился бы я подозрительным – решил бы сейчас, что мои родичи уговорили тебя попробовать нас помирить.

– При чем тут твои родичи?

– При том, что тот же самый вопрос я слышал от них минувшей осенью. Специально приходили посоветоваться, хотя до сих пор демонстративно придерживались мнения, будто я вышел из общего дела не от большого ума. Но как припекло, сообразили, что о сновидениях я знаю побольше, чем вся семья, вместе взятая, и прибежали расспрашивать. Прежде такого никогда не бывало – чтобы Харумба приснилась кому-то из живых. Даже в обычных пустых снах она не фигурировала, хотя, конечно, доподлинно это не проверишь. Но так говорят. А теперь на улицах Харумбы то и дело появляются сновидцы; мои рассказывали, по большей части, обитатели каких-то иных реальностей, но и местные, из этого Мира, изредка попадаются. Ходят по городу, глазеют, заводят разговоры. Один юный Шиншийский принц отыскал там свою прапрабабку и был шокирован встречей, видимо, иначе ее себе представлял. Зато жители Харумбы в восторге от гостей, новые впечатления для них радость, которой ни за какие деньги не купить. А вот Хранители в растерянности: не понимают, как такое вообще стало возможно. И не могут решить, плохо это или хорошо.

– Конечно, хорошо, если сами покойники рады, – усмехнулся я. – Клиент всегда прав.

– Так-то оно так. Но хотел бы я знать, почему такое творится!

– Джуффин говорит, в Мире открылись некие границы, которые прежде были закрыты и не позволяли постороннему вниманию проникать в нашу реальность, – вспомнил я.

– Это и так понятно, – отмахнулся Иллайуни. – А вот почему они открылись и как именно это изменило свойства Харумбы, хотелось бы однажды узнать… Ладно, по крайней мере, ты можешь быть доволен прямо сейчас, не сходя с места: ответ на свой вопрос ты получил.

– Да, но есть и третий вопрос. Потом сразу уйду, обещаю. Ты говоришь, обитатели Харумбы не могут воздействовать колдовством на живых. А на сновидцев, которые бродят по улицам и вступают с ними в разговоры? С ними – как?

– Да откуда же мне знать? – удивился Иллайуни. – Я давным-давно не был в Харумбе и не собираюсь их навещать, даже не проси!

– Мне бы в голову не пришло просить о таком одолжении. Сам понимаю, что перебор. Просто надеюсь на твои знания и опыт. Как ты думаешь? Теоретически. Вот и все.

– Магия обитателям Харумбы недоступна, это я тебе уже говорил. Мог бы объяснить, почему и даже показать, как работает этот механизм, но это слишком долгое дело. А, скажем, до осени ты сам со мной не останешься, даже если я соглашусь столько тебя терпеть. Что маловероятно, уж извини. Поэтому придется поверить мне на слово.

– Верю, – кивнул я. – Если бы не верил, какой смысл приходить к тебе с вопросами?

– Ну как – какой? А вдруг ты просто соскучился? – усмехнулся Иллайуни. – И не сумел сочинить другой подходящий предлог.

– Ты меня недооцениваешь. Подходящих предлогов я могу сочинить сколько угодно. Например: «я соскучился». Как тебе такая лихо завернутая интрига? По-моему, вполне ничего.

– Никогда не устану удивляться: как у тебя получается, будучи таким невыносимым человеком, оставаться настолько забавным? Думаю, только поэтому я и все остальные соглашаемся тебя терпеть.

– Спасибо, – серьезно сказал я. – Не знаю как насчет остальных, но что ты меня иногда терпишь, это мне крупно повезло. Все, уже ухожу.

– Еще минуту, – неожиданно попросил Иллайуни; я-то думал, он на радостях пустится в пляс. – Хочу, чтобы ты понял меня правильно. Магия обитателям Харумбы, конечно, недоступна. Но это не означает, будто они вовсе не способны влиять на тех, кому приснились. Я, как ты мог убедиться, довольно много знаю о сновидцах и сновидениях. Так вот, на сновидцев очень легко воздействовать. Звуком голоса, ритмом дыхания, прикосновениями, да просто выражением лица. Практически чем угодно, особенно если знаешь соответствующие приемы общения; у нас, в Уандуке, они настолько ни для кого не секрет, что некоторые давно стали частью повседневных правил хорошего тона, а у вас в Соединенном Королевстве их знают немногие и берегут от чужих как великую древнюю тайну, что само по себе довольно смешно. В общем, имей в виду: сновидец существо чуткое и изменчивое, это его сильная и одновременно слабая сторона. Поэтому большинство спящих так легко лечить, учить, воспитывать, уговаривать – словом, подчинять своей воле. Ясно тебе?

– Да.

– Похоже, это знание тебя совсем не обрадовало.

– Не обрадовало, – согласился я. – По правде сказать, практически подкосило. Но я все равно тебе благодарен. Всегда лучше знать, чем не знать.

* * *

– Все, – сказал Джуффин, когда я появился на пороге его кабинета. – По крайней мере, на сегодня – точно все. Пятнадцать человек…

– На сундук мертвеца, – машинально продолжил я.

– Что?!

– Песенка такая. Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому!

– Чего-чего бутылка?

– Рому. Ром – что-то вроде недорогого бомборокки. Я его, кстати, из Щели между Мирами не раз добывал, и тебе, точно помню, доставалось попробовать. И песенка как раз тоже пиратская… Извини, увлекся. Так приятно говорить о всякой ерунде вместо того, чтобы перейти к делу! Пятнадцать человек – это ты на Темную Сторону столько отвел?

– Да. Пятерых, включая Мелифаро, с утра, а остальных собрал вместе и повел толпой, чего тянуть. И так трое из моего списка не отвечают на зов. Все они так давно покинули Ехо, что даже Кофа пока не в курсе, где их искать и кого расспрашивать об их судьбе. Обещал попробовать разузнать. Честно говоря, не удивлюсь, если выяснится, что эти люди умерли совсем недавно. Хотя доказательств у меня, сам понимаешь, по-прежнему нет.

– Понимаю, – мрачно кивнул я. – А что было на Темной Стороне?

– Ну как – что? Весело было. Вообрази себе сельских школьников, случайно попавших на выступление Екки Балбалао в Королевском летнем дворце, и возведи результат в десятую степень.

– А какой-то практический толк от этой прогулки вышел?

– А как же. Куда ж мы без практического толка. Избавил от скорой гибели еще двоих, с остальными и так все в полном порядке. В сумме получается четыре уничтоженных смертных проклятия за день. Даже не знаю, можно ли считать такую работу эффективной. С одной стороны, почти три четверти – мимо, зря их туда потащил. С другой, пока не проверишь, не узнаешь, зря или нет. Ну и удовольствия получил море. Все-таки мало что может быть забавней, чем новичок, впервые попавший на Темную Сторону. Поневоле вспоминаешь, с какой стороны у тебя сердце и какого рода удовольствие можно от его наличия получить. Я, оказывается, уже подзабыл, как это бывает. Давно никого с нуля не учил.

– Но долго ходили, да? – сочувственно спросил я.

– Туда – довольно долго. Все-таки слишком большая компания, слишком много опасений и недоверия, в том числе лично ко мне. Счастье, что я мастер заговаривать зубы; в общем, худо-бедно прошли. Зато вернулись на удивление легко, хотя не ставили Стража: Мелифаро нужна передышка, а других у нас пока нет. Меня как-то внезапно осенило соврать, что время в Мире и на Темной Стороне идет примерно одинаково. Час там гуляешь, значит, и вернешься через час. Сперва сам себе удивился – чего это я? Откровенная же чушь. Но оказалось, когда твоей выдумке безоглядно верит сразу толпа народу, она становится правдой. Очень удобно! Через пять минут после долгой прогулки при таком раскладе, конечно, не вернешься, зато и надолго, как видишь, не застряли. А такая опасность без Стража довольно велика. Да и Страж не абсолютная гарантия.

– Здорово, – откликнулся я.

– Как-то ты без энтузиазма, – усмехнулся Джуффин. – Уже небось жалеешь, что предложил мне с ними помочь?

– Нет, что ты. Совершенно не жалею. Тем более, что уже об этом забыл. Что, разумеется, не отменяет моего обещания… Знал бы ты, какая каша у меня сейчас в голове!

– Не то чтобы самое необычное для тебя состояние.

– Поверь, нынешняя каша из ряда вон выходящая. С окороками диких жуков еубе, старинный арварохский рецепт… У тебя еще остались силы говорить о делах?

– Силы? После целого дня прогулок по Темной Стороне?! Да мне сейчас кружку со стола надо брать аккуратно, чтобы ненароком не перевернуть Мир.

– Отлично. Тогда твою кружку, так и быть, возьму я, а ты просто слушай. Для начала леди Сотофа. Оказывается, когда-то давным-давно она принесла клятву Высокой Верности одному человеку, по всему выходит, что виновнику нынешнего переполоха. По крайней мере, она сказала, что именно из-за клятвы ничем не может нам помочь, хотя в кои-то веки разнообразия ради хочет этого всем сердцем. Я, пожалуй, догадываюсь, кому леди Сотофа могла ее принести. А ты, уверен, знаешь точно.

– Совершенно напрасно ты уверен. Впервые об этом слышу. Но да, пожалуй, тоже догадываюсь.

Мы переглянулись, прикидывая, кто озвучит свою догадку первым. Но как-то сразу поняли, что вслух называть имя не обязательно. И так ясно все.

– Она даже дала мне дополнительную подсказку, – наконец продолжил я. – Сказала, что была молода и испытывала чувство вины. Перед кем, интересно? И я сразу вспомнил, откуда взялась ее вторая Тень. Самая впечатляющая романтическая сцена в новейшей истории Угуландской магии, поди такое забудь: Тень Великого Магистра влюбилась в красивую юную ведьму и решила принадлежать ей. Я бы, наверное, тоже чувствовал себя виноватым, если бы ко мне ушла чья-нибудь Тень, бросив своего обладателя угасать, постепенно утрачивая силу и смысл. Представляю, как она тогда растерялась! Гораздо хуже, чем отбить жениха у подружки, согласись. И ведь не откажешься. От второй Тени, уверен, никто бы не отказался. Разве только я сам, да и то потому, что непрактичный дурак.

– Жалко, меня тогда рядом с Сотофой не было, – невесело усмехнулся Джуффин. – И вообще ни одного здравомыслящего друга, который напомнил бы, что Тень Нуфлина приняла решение сама, и отговорить ее не было никакой возможности. Забавно, кстати, что старому пройдохе даже худшая из мыслимых катастроф принесла немалую пользу! Я большой противник всех этих древних клятв, не отменяемых ни волей, ни самой смертью, но следует признать, когда клятву Высокой Верности тебе принесла сама Сотофа Ханемер, жизнь становится чрезвычайно простой и удобной штукой. Даже если иметь совесть. А уж если не иметь…

– Как она, интересно, вообще тебе помогала, при таком-то раскладе? Рассказывают, вы с ней Магистры знает что за спиной Нуфлина творили. Вот что меня смущает. Может, все-таки не о нем речь?

– Все зависит от формулировки клятвы. Если Сотофа обещала, скажем, защищать жизнь своего Великого Магистра, вполне могла совершать поступки, которые ему не нравились, при условии, что объективно они приносили пользу – например, примиряли с Нуфлином опасного противника в моем лице, создавая, таким образом, приемлемый для всех сторон баланс сил. Так, собственно, и было: как бы мы ни враждовали, Нуфлин мог быть твердо уверен, что в случае крупных неприятностей я буду играть на его стороне.

– Похоже, что так, – согласился я. – Она, точно помню, как раз что-то говорила насчет «всегда защищать»… Ладно, поехали дальше. Леди Сотофа утверждает, что еще два дня назад Шурф не был околдован. То есть его проклятие совсем свеженькое. Следовательно, наша версия, что прокляли всех разом, а теперь они по очереди умирают, отменяется. И еще, боюсь, из этого следует, что ничего не закончилось. Люди будут умирать. Всех кандидатов в покойники на Темную Сторону, как я понимаю, не утащишь просто в силу их природы. Или стоит рискнуть?

Джуффин помотал головой.

– Не стоит. Ты их, возможно, и правда «утащишь», если очень захочешь. Только это все равно, что заменить некоторый риск погибнуть гарантированной смертной казнью. Я тебе уже рассказывал, чем заканчивались подобные эксперименты для приятелей Короля Мёнина, которых Его Величество с энтузиазмом, свойственным юности, удостаивал чести совместной прогулки по Темной Стороне?

– Да, – мрачно кивнул я. – Было дело, рассказывал. Насколько я помню, они там сходили с ума.

– С ума сходили только некоторые счастливчики. Можно сказать, отделались легким испугом. Остальные там развоплощались с громкими воплями, которые, говорят, было слышно даже в городе. То есть на лицевой стороне реальности. Трудно в такое поверить, но чего только не бывает, когда за дело берется Вершитель, твердо решивший осчастливить всех, кто не успел спрятаться от его милости в самый глубокий подвал.

– Я не…

– Рад слышать, что ты не настаиваешь. Просто гора с плеч. Что еще тебе удалось выведать у Сотофы?

– Больше ничего. Кроме ее ужасного настроения. Я имею в виду, для меня это было поразительное открытие: что она способна горевать, как самый обычный человек.

– Понимаю, – кивнул Джуффин. – Но вообще плохое настроение – это нормально. Могущество само по себе не делает нас неуязвимыми для разного рода душевных страданий. Скорее, напротив, придает им небывалую силу. Это обстоятельство вынуждает нас развивать ум и закалять характер, чтобы не давать страданиям власти над собой. Но изредка кто угодно может сорваться. Почему нет.

– Почему нет, – согласился я, подозревая, что в ближайшее время эта индульгенция очень пригодится мне самому. Так и буду отвечать на все претензии: «Кто угодно может сорваться, сам сэр Джуффин так говорит».

– У тебя все? – спросил шеф.

– Какое там. Это было только начало.

– Вот как?

Он явно удивился и даже не стал трудиться это скрывать.

– Пока тебя не было, я пошел к Иллайуни. Это… – ну ты же помнишь желтое Шихумское вино?

– Такую горькую пакость поди забудь.

– Кто ж тебе виноват, что ты был счастлив, когда его пробовал? Грустил бы, получилось бы гораздо слаще. В общем, неважно, просто Иллайуни – тот, кто мне его тогда подарил.

– Организовав таким образом одно из самых блестящих покушений на мою жизнь, – проворчал Джуффин. – Он был буквально на волосок от успеха! Ладно, я уже понял, о ком речь, и зачем ты к нему ходил. Он же из клана строителей Харумбы? Ты молодец, что решил проверить мою информацию. Но в следующий раз все-таки учитывай: я по-прежнему вполне способен распознать, когда мне лгут.

– Ну все-таки старые кейифайи, – вздохнул я. – Они настолько странный народ, что лично я бы ничему не удивился. Но я ходил к Иллайуни не только проверять твои сведения. А еще потому, что пару дней назад поболтал по душам с Клари Ваджурой. Он пришел ко мне на крышу любоваться рассветом, я его там застукал, отлично посидели. И очень интересный у нас вышел разговор. В частности, Клари рассказывал, что весной видел сон о том, как навестил своего бывшего шефа в Харумбе. Они же расстались врагами, ты в курсе?.. Ай, естественно в курсе. И наверняка знаешь, что Нуфлин хотел отнять его тело, как потом попытался со мной…

– Нет, – признался Джуффин. – Этого я не знал.

– Ну вот, теперь знаешь. Но это сейчас неважно. Главное, Клари приснилось, что он навестил Нуфлина в Харумбе, и это сновидение ему совсем не понравилось. Он говорит, что приложил немалые усилия, стараясь о нем забыть. Не то чтобы успешно, но кое-что действительно забыл. Это, мне кажется, тоже важная подробность. Поэтому я решил узнать, может ли сновидец посетить Харумбу. Оказалось, еще как может. У них там в последнее время толкутся гости, как и у нас.

– Очень интересно. Я был уверен, что проникнуть в Харумбу даже в сновидении невозможно.

– Хранители Харумбы тоже были в этом уверены. Но в последнее время многое изменилось, в том числе и для них.

– Это бесценная информация, сэр Макс.

– Спасибо. Я тоже так думаю. Бесценная. И совершенно невыносимая для меня. Потому что мне очень понравился Клари Ваджура. И сэр Шурф, позволяющий себе дрыхнуть до обеда, а потом развлекать меня долгими разговорами, потому что все рутинные дела взял на себя секретарь, мне тоже понравился. Смотрел бы на такую красоту и смотрел. Тем не менее, я собрал волю в кулак и задал еще один вопрос: может ли обитатель Харумбы заворожить сновидца? И выяснил, что колдовать в классическом понимании они не способны. Но применять усвоенные при жизни приемы обольщения, подавления воли и что еще там используют умные люди, когда хотят одурачить балбесов вроде меня – запросто. К тому же Иллайуни сказал, что сновидцы обычно гораздо легче, чем бодрствующие поддаются чужому влиянию. На этом у меня все, дальше думай сам. Хотя чего там особенно думать.

– Ты все-таки пока погоди сходить с ума, – сказал Джуффин. – Как по мне, в твоей версии не все концы с концами сходятся. Грешные магистры, как же это все интересно!.. Знаешь что? «Думай сам» – хорошее предложение. Я его принимаю. При условии, что, пока я буду думать, ты не натворишь бед.

– Вообще пальцем не пошевелю, – пообещал я.

– Звучит обнадеживающе. И языком, пожалуйста, тоже не шевели. Не на эту тему. И упаси тебя Темные Магистры, не с Клари Ваджурой. Лучше вообще ни с кем. Пусть теперь это дело будет моей заботой. Как минимум, до утра выброси его из головы. Совсем. Договорились?

– Баба с возу – кобыле легче, – усмехнулся я.

* * *

Насчет «легче» я, конечно, соврал. Ни черта мне легче не стало, хотя был уверен, что стоит поговорить с Джуффином и жизнь моя сразу наладится, как это обычно случалось до сих пор. Но вышло скорее наоборот: версия, которая совсем мне не нравилась, после обсуждения с шефом стала казаться гораздо более логичной, чем до того. Какие там у него концы не сходятся, загадка. Скорее всего, просто сказал это мне в утешение, чтобы не дергался и крепче спал. И был в форме завтра, когда понадоблюсь для… для чего-нибудь.

Так или иначе, я получил передышку. И отправился домой, разнообразия ради пешком. Хорошо жить в городе, который любишь всем сердцем. Что бы ни случилось, необходимый прожиточный минимум радости всегда при тебе. Воздух Ехо лечит не от всех, но от многих печалей, особенно если принимать его после заката, одновременно массируя ступни булыжниками мостовых.

По дороге я завернул в лавку и купил бутылку осского аша, рассудив, что это мой единственный шанс осуществить мечту, еще недавно казавшуюся несбыточной. Джуффин человеческим голосом попросил меня не шевелить до утра ни пальцем, ни языком, а значит, эффективно вывести язык и пальцы из строя – моя обязанность. Можно сказать, профессиональный долг.

В гостиной Мохнатого Дома было непривычно пусто: ни гостей, ни Базилио с кошками, ни даже вечно ошивающихся тут собак. И стол девственно чист. Как будто не поздний вечер на дворе, а какое-нибудь дурацкое раннее утро. Чем, кроме всего, плохи все эти убийства, покушения и расследования – ломают устоявшийся режим дня.

Я подумал, что, сидя в одиночестве за этим огромным столом, да еще и с бутылкой, я буду являть собой совершенно душераздирающее зрелище. Если кто-то случайно увидит, до конца года потом не прекратит рыдать от сострадания. Ну и вообще, надираться до потери сознания следует в башне. Для чего еще человеку кабинет?

За годы жизни в Ехо я обзавелся острым, по моим собственным меркам, ночным зрением, но по сравнению с местными уроженцами, которым фонари и лампы нужны исключительно для красоты, поднятия настроения и привлечения внимания к заведениям, работающим по ночам, я все еще подслеповат: даже читать в темноте толком не могу, особенно самопишущие таблички. Поэтому в моем кабинете с недавних пор всегда горит звезда. Та самая, которая ослепительный белый свет, мечта всякой навек разлученной с телом души. Только моя звезда совсем маленькая, можно сказать, искра Марьеза. Такой белый светлячок под потолком.

Я бы сам, пожалуй, еще долго не собрался купить новомодный светильник; времена, когда я как одержимый мотался по лавкам, давным-давно прошли. К счастью, сейчас этот приятный период жизни наступил у Базилио. Времени на опустошение домашней казны у нее, по идее, мало, но в коротких перерывах между занятиями математикой и ежедневными встречами с примерно полутора миллионами ближайших друзей она успевает скупить целые горы всякого барахла; впрочем, по большей части, вполне полезного в хозяйстве. Взять хотя бы эту кабинетную белую микрозвезду.

Когда я переступил порог кабинета, моя Звезда Марьеза переживала свой звездный (надо думать, тоже Марьеза) час. Не каждому светильнику выпадает шанс так удачно подсветить кружащее под потолком привидение, что даже я, уж насколько привычен к этой публике, а все равно вздрогнул. И невольно попятился назад.

– Извините, пожалуйста, – поспешно сказала огромная сияющая тень. – Я совсем не хотела вас пугать!

– А вы и не напугали, – ответил я. – В смысле напугали не вы, а сам эффект неожиданности. Застал бы я сейчас на своем диване кого-то живого, вообще до потолка подскочил бы. А вас я как раз очень даже рассчитывал в ближайшее время встретить где-нибудь в доме. Увидел, как подозрительно быстро успокоилась Базилио, вспомнил, что призраки обычно проявляются через несколько часов после смерти, и сделал соответствующий вывод. Рад, что оказался прав. Очень вчера горевал, обнаружив вас мертвой, причем больше всего из-за вашей незаконченной работы. Думал: «Это нечестно, нельзя так не вовремя умирать!»

– В самый последний момент своей жизни я подумала то же самое, слово в слово, – призналась леди Тайяра Ката. – Видимо, это и оказало влияние на мою дальнейшую участь. Никогда не планировала становиться призраком: мне чуть ли не с детства внушали, что это недостойный путь. А в Орденах над призраками насмехались как над потерпевшими неудачу не только в жизни, но и в смерти – ох уж этот мне Орденский снобизм! На самом деле, огромная глупость, как я теперь понимаю. Прекрасное состояние: голова мыслит ясно и четко, не хуже, чем при жизни. И почти ничего не отвлекает от работы. По крайней мере, можно не думать о том, как заработать денег. И влюбиться никакого риска. И есть не нужно, и одеваться, и, слушайте, даже спать! Это вообще роскошь – столько времени, и все твое! Даже на развлечения не жалко его тратить. Вот, сами видите, шатаюсь среди ночи по всему дому. Базилио спит, а продолжать работу без ее помощи сложно: именно сейчас надо кое-что записать. И я решила осмотреть Мохнатый дом, пока все спят. Для меня он все-таки в первую очередь бывшая Университетская библиотека, когда-то я проводила здесь много времени, и теперь интересно взглянуть как все изменилось… Вы меня простите, пожалуйста, за непрошеное вторжение. Я вовсе не придерживаюсь суеверного убеждения, будто призрак должен поселиться там, где его настигла смерть, просто не хочу сейчас возвращаться в свою квартиру. Там, наверное, уже толкутся наследники, роются в сундуках, ищут фамильные драгоценности, давным-давно распроданные за полцены на рынках Чангайи и Капутты. Глядя на них, чего доброго, поверю, будто действительно умерла.

– Это я могу понять.

– И отдельно извините за то, что я попросила Базилио держать мое присутствие в секрете, пока не улучу удобного момента лично с вами встретиться и все обсудить. Но знаете, честно говоря, я почти не сомневалась, что вы скорее обрадуетесь, чем огорчитесь и разрешите мне на какое-то время у вас задержаться. Если уж вы даже чудовище, которым сначала была Базилио, приютили без возражений…

– Вы меня раскусили, – вздохнул я. – Всегда мечтал о большой дружной семье, которая по вечерам собирается за одним столом: призраки, демоны, кошки, собаки, монстры, чудовища, главное, никаких людей, от них сплошное беспокойство… Только у меня одно обязательное условие: не заставляйте Базилио работать без перерыва. Вернее, не потакайте ее желанию круглосуточно вам помогать. Она у нас барышня увлекающаяся, но спать ей все-таки надо. И с друзьями встречаться. И покупать наряды, и гулять по городу. А иногда даже бессмысленно смотреть в одну точку, задумавшись о чем-то своем. В общем, просто жить.

– Никакой круглосуточной работы, ни в коем случае! – улыбнулась леди Тайяра. – Базилио, как я погляжу, повезло с опекуном. Обычно старшие говорят молодым: «Сиди, учись, развлекаться будешь потом». Интересно, «потом» – это когда именно? Призраком после смерти? Так не все ими становятся. Я сама довольно поздно поняла, что многое упускаю, зарывшись в учебу. Тогда усилием воли заставила себя оторваться от книг и принялась наверстывать упущенное. Это оказалось интересно и поучительно. Не могу сказать, что добилась большого успеха в искусстве «просто жить», но кое-что у меня все-таки получилось. Даже, представьте себе, замужем побывала. Вроде бы даже вполне счастливо. Вспомнить бы еще, как звали этого рыжебородого красавчика и сколько у нас родилось детей. Давно все это было.

Я сперва обалдел: ну надо же! Имя мужа еще ладно бы, но забыть, сколько у тебя детей – такого как-то не ждешь даже от самого рассеянного профессора, особенно при условии, что он самолично их родил. Но потом подумал: «Ты проживи лет восемьсот для начала, посмотри, как много сможешь вспомнить о своей нынешней жизни, а потом рассуждай».

Надо сказать, идея, что сколько-то лет спустя я даже не вспомню сегодняшний день, подействовала на меня неожиданно утешительно. Что бы ни случилось завтра, обязательно наступит время, когда я об этом забуду. Господи, да чего еще желать.

– Слушайте, – внезапно осенило меня, – а вы случайно не знаете, кто вас убил? Джуффин говорил, для опытного колдуна не проблема узнать имя своего убийцы. Что-то такое про невидимую нить, протянутую между ними…

– Понимаю, о чем вы, – перебила меня леди Тайяра. – Это правда – в том смысле, что я легко могла бы узнать, кто на меня покушался, если бы осталась жива. Но в моем нынешнем состоянии старые привычные приемы не работают. Мыслить получается ясно, а колдовать – нет. Для использования силы Сердца Мира необходимо тело, которого больше нет. И, разумеется, никаких «невидимых нитей», такого рода связи с Миром для меня оборвались навсегда. Надеюсь, есть какой-то особый способ использования магии для призраков; ладно, разберусь.

– По крайней мере, вы наверняка можете соблюдать определенный ритм речи, как делали при жизни, – предположил я.

– Хвала Магистрам, это так, – подтвердила она. – А то даже не знаю, как бы я продолжила свою работу.

– Тогда, возможно, стоит попробовать в этом направлении? Если уж вы при помощи ритма делаете дураков умнее, наверняка можно договориться с остальным Миром. С Миром, по идее, даже проще, он-то у нас точно не дурак.

– Ну так да! – воскликнула леди Тайяра, хлопнув себя прозрачной рукой по туманному лбу. – Конечно, вы правы! Я же сама когда-то высказала гипотезу, что возможен принципиально новый вид магии, основанной на постоянном диалоге с Миром; если сумел объяснить Миру, чего добиваешься и убедить его, что задуманное тобой действие необходимо, все остальное Мир сделает сам. Но дальше теории дело не пошло: мне хватало других интересных задач. Да и большой нужды в новом способе колдовать не было, я и традиционным неплохо обходилась. А теперь самое время попробовать: ничего, кроме умения договариваться, у меня не осталось. Но оно точно при мне. И времени на работу – целая вечность!

От избытка чувств моя гостья утратила форму и заполнила своим туманным мерцанием весь кабинет. Это с призраками то и дело случается и, надо сказать, выглядит очень красиво. Удивительно, что до сих пор никому не пришло в голову использовать взволнованных призраков для украшения помещений. Натурально революционный прорыв в дизайне интерьеров, жаль, мне некогда этим заниматься. Хоть профессию меняй.

Леди Тайяра тем временем кое-как собралась – у призраков это происходит в буквальном смысле – зависла над моим диваном и резюмировала:

– Как же мне повезло! Все-таки умереть полной сил и идей – большая удача. Смерть, оказывается, открывает перед ученым совершенно новые горизонты. Досадно было бы их проморгать.

Видывал я на своем веку оптимистов. И даже втайне считал себя одним из них. Но леди Тайяре мы все в подметки не годимся, факт.

Она не угомонилась, пока не разбила мою любимую кружку – естественно, силой мысли, вернее, удачно подобранным ритмом речи, способствующим разрушению. Что именно говорить, оказалось неважно; по крайней мере, пока леди Тайяра твердила: «Разбейся, расколись, тресни, исчезни, умри», – ничего не получалось. Зато когда она не то отчаявшись добиться успеха, не то просто смеху ради принялась декламировать невинные детские стихи, дело внезапно пошло на лад.

До сих пор считалось аксиомой, что призраки не могут воздействовать на материальные предметы – не то что колдовством, а даже в руки взять. Рассказывают, правда, что в городе Гажине живет один призрак, обладающий удивительной для их брата способностью поглощать человеческую еду[163], чему и посвящает большую часть своего времени. Но этот случай считается исключительным, чуть ли не единственным в истории магии, так уж этому обжоре повезло.

Чтобы заставить осколки снова собраться в целую, неповрежденную чашку, у леди Тайяры ушло гораздо больше времени, почти полтора часа. Но даже для меня они пролетели незаметно. Во-первых, еще никогда у меня на глазах не возникал совершенно новый вид магии, а сейчас происходило именно это. Во-вторых, я, конечно, всем сердцем ей сопереживал. Ну и в-третьих, я сам не особо азартен, зато чужим азартом заражаюсь буквально с полпинка.

В итоге я так устал от всех этих мистических переживаний, что уснул, где сидел, даже толком не извинившись перед леди Тайярой. С другой стороны, чего тут извиняться. Если уж завелась в нашем доме надолго, пусть сразу привыкает к ужасам совместного существования с человеком, способным вероломно заснуть на самом интересном месте разговора. И вообще в любой момент.

Я проснулся в предрассветных сумерках, почуяв постороннее присутствие на крыше, в точности, как два дня назад. Открыл глаза, огляделся. Призрака леди Тайяры рядом не обнаружил; впрочем, я был совершенно уверен, что в огромном Мохнатом Доме она найдет, куда податься и чем себя занять. А если перепугает кого-нибудь до полусмерти, сами виноваты, нечего так рано вставать.

Что касается постороннего на крыше, я не сомневался, что это снова Клари Ваджура. Пришел любоваться рассветом, на что имел полное право, я сам ему разрешил. Я, честно говоря, был бы рад к нему присоединиться, но сейчас этого делать явно не стоило. Язык за зубами я как-нибудь удержу, а вот с выражением лица у меня обычно выходит гораздо хуже. И куда, скажите на милость я дену свой дурацкий сострадательный взгляд? Только хороший сон человеку раньше времени испорчу. Зачем?

Другой вопрос, конечно, что мне теперь делать с собой.

Я посмотрел на бутылку осского аша, так и оставшуюся неоткупоренной. Твердо пообещать себе напиться, а потом забыть и не сделать – это, конечно, могло случиться только со мной. Впрочем, еще не поздно. Тем более, другого способа по-быстрому снова уснуть я, пожалуй, не изобрету. Все эти многочисленные местные магические колыбельные Моффаруна и кого там еще я до сих пор не разучил, даже не брался, просто не видел в этом смысла. Обычно я и без всякой магии сплю гораздо больше, чем хотелось бы. Иногда на ходу. А для таких исключительных случаев как сегодняшний есть осский аш.

Я ласково погладил бутылку, вздохнул: прости, не судьба, – отвернулся, взял с полки другую, поменьше, с бодрящим бальзамом Кахара и сделал щедрый глоток. А потом послал зов своему другу Шурфу Лонли-Локли. Что в такое время суток, конечно, приравнивается к покушению на убийство. Но ничего, он как раз задолжал мне одну жизнь.

«Прости, что разбудил, мне очень надо…» – начал было я, но сэр Шурф ответил: «Я не сплю. Кстати, у тебя удивительный дар заставать меня на дне моря, сразу после того, как я улягусь поудобней. Это происходит уже далеко не в первый раз. Что у тебя случилось?»

«Лично у меня, считай, ничего. А вообще в Мире – много всякого разного. Потом расскажу, оно не то чтобы срочно. А вот что действительно срочно: в каком-то тайном отделе вашей Орденской библиотеки есть трактат легендарной чирухтской ведьмы Тейти Макабур Второй Толстой; названия не знаю, но надеюсь, леди не несколько сотен их написала. Особая примета: это очень древняя рукописная копия, заверенная авторской рукой. Мне надо его почитать. Эй, ты там не утонул с перепугу? Я не сошел с ума. Просто не спится, а интересные книжки закончились… Ладно, ладно, вру. Мне для дела. Можно сказать, по работе. Давай, воскресай. И выныривай. Отведи меня в этот ваш книжный ад. В смысле в интеллектуальный рай».

* * *

– По-моему, я перед тобой здорово провинился, – сказал Мелифаро.

Я хоть и сидел в этот момент на стуле, а все равно так и сел. Дополнительно.

– Слишком часто дразнил тебя «Ночным Кошмаром», – объяснил он. – И вот, напророчил. Выглядишь ты теперь натурально как ночной кошмар.

Ну хвала Магистрам, все-таки издевается. А я уже испугался, что давешнее смертное проклятие, хоть и было уничтожено Джуффином, успело дать осложнения, и у бедняги отросла совесть. С такой заразой в организме мало кто долго проживет, а насчет «счастливо» можно вообще забыть.

– Ничего страшного, это просто последствия разгульной жизни, – объяснил я. – Вскочил еще до рассвета, сразу отправился в библиотеку и читал, не отрываясь, примерно до полудня. Очень, понимаешь, книга увлекательная попалась, не мог остановиться. Наверное, зря. Но я никогда не знал удержу в наслаждениях.

– Не смешно, – фыркнул Мелифаро.

– Естественно, не смешно. Зато чистая правда. Извини, если шокировал тебя этим признанием, но ты сам виноват. Не следует приставать к старым опытным магам с критическими замечаниями по поводу их безупречной, в сущности, внешности, тогда не узнаешь никаких душераздирающих тайн. И будешь спать спокойно.

Мелифаро укоризненно покачал головой.

– «Старый и опытный» – это, конечно, сильно. Без комментариев. Нет у меня настроения с тобой пререкаться, я сегодня с утра доволен, как…

«Слон после стоведерной клизмы», – мысленно продолжил я, но осмотрительно промолчал. Не было у меня сейчас энтузиазма объяснять, кто такой слон. В Мире они вроде не водятся, по крайней мере, ни разу о них не слышал. И в энциклопедии сэра Манги, Мелифарова батюшки, ни о чем подобном упоминаний нет. Впрочем, ладно бы слон, но ведь потом еще небось выяснится, что и клизмы у нас не ставят. Я до смешного несведущ в знахарском деле, хотя мог бы давным-давно поднабраться полезных знаний, благо есть кого расспросить.

– Ты представляешь, – продолжал тем временем Мелифаро, – ярмарка будет!

– Какая, к Темным магистрам ярмарка? Лично я после Нумбанской до сих пор в себя не пришел.

– Осенняя ярмарка удивительных умений. Помнишь, я говорил, что ее отменят из-за смерти леди Лайори Макарайнис? Так вот, оказывается, не отменят: ребята где-то раздобыли денег и уже арендовали Площадь Побед Гурига Седьмого, как и собирались, я буквально только что от Кофы узнал.

Я наконец сообразил, о чем речь. Надо же, совершенно вылетело из головы.

– Тебе эта ярмарка до одного места, – сказал Мелифаро. – А я очень рад. И почему-то чувствую себя победителем. Хотя пальцем о палец не ударил, чтобы им помочь. Только очень хотел, чтобы она была.

– Ну так, значит, качественно хотел, – заметил я. – Помнишь, тебе Джуффин тогда на совещании сказал: «Хотеть – и есть делать». И у тебя получилось. Иногда так бывает, нечему особо удивляться. Наше счастье, что ярмарку ты захотел сравнительно небольшую и, если я правильно понял, не сельскохозяйственную. Дешево отделались, можно сказать. Спасибо тебе.

Мелифаро укоризненно покачал головой. Но при этом торжествующе улыбнулся. Поверил. Моя взяла.

– Все равно в следующий раз надо идти и делать, – наконец сказал он. – Руками, ногами, деньгами, головой, чем получится, а не просто сидеть и хотеть. Вот кто в этом смысле молодец, так это моя жена.

– Что она натворила?

– Пока толком ничего. Но собирается. Помнишь, я говорил про театральные дни в саду Тимбути Марияна? Затея, на мой вкус, совершенно бессмысленная: что может быть скучней старинной драмы? Разве только опера, да и то не вся. И при этом дело хлопотное: чтобы собрать на одной сцене нескольких мало-мальски интересных актеров, надо полгода по Соединенному Королевству мотаться, посещая чуть ли не все трактиры подряд, потому что никогда заранее не знаешь, где найдешь кого-нибудь стоящего. Но завсегдатаи театральных дней решили, что представление должно продолжаться; к тому же, секретарь покойного сэра Тимбути отдал им записи, сделанные в последних поездках, с именами и портретами актеров – есть с чего начинать. Кенлех у них, к моему ужасу, верховодит. Теперь носится по городу, ищет подходящее помещение с садовой сценой, чтобы соблюсти сложившуюся традицию. И это, предвижу, только начало, дальше будет хуже. Но я заранее смирился – а куда деваться? Зато она больше не ревет.

– «Не ревет» – это круто, – тоном знатока подтвердил я. – С чем угодно на таких условиях можно смириться. А помещение уже нашлось?

– Исходя из того, что Кен до сих пор не похвасталась, какая она молодец и как лихо все провернула, не нашлось.

– Пусть попробует бывшую резиденцию Ордена Потаенной травы. Концерты там часто проводят, значит, и для спектаклей место вполне подойдет.

– Кенлех говорит, в трактире ни в коем случае нельзя. В этом, как я понял, основной смысл их театральных дней: чтобы все внимательно смотрели на сцену и умирали от скуки. В смысле глубоко сопереживали. В общем, главное, чтобы никто не жрал.

– Ну так в саду резиденции еду отродясь не подавали, – напомнил я. – Только напитки, причем в дни концертов – до и после выступления. Совершенно точно не во время, верь мне, я часто туда хожу.

– Надеюсь, не на концерты?

– Зря надеешься. Какая-то сволочь наложила на меня страшное проклятие, и я начал превращаться в культурного человека; говорят, изменения необратимы, меня уже не спасти. В общем, скажи Кенлех, что место может оказаться вполне подходящим, а дальше пусть сама разбирается. Тебе это, как я понимаю, сейчас только на руку…

– Что – на руку? – удивился Мелифаро.

– Что жены теперь не будет дома даже чаще, чем тебя самого.

– С какой стати мне это должно быть на руку? – нахмурился он. – Так, стоп, погоди. Если ты видел меня в «Синем свете», это были просто мои однокурсницы. Охота же тебе шпионить…

– Ого! – обрадовался я. – А что ты делал с этими леди в «Синем свете»? Я, к сожалению, не шпионил. И начинаю понимать, что многое упустил.

– Да ничего ты не упустил. Я зашел расспросить трактирщика про одного из его постоянных клиентов, а девчонки – выпить перед ужином, они там по соседству живут. Обрадовались, обнялись, вот и вся история. Единственный хотя бы формально компрометирующий меня эпизод с начала года. Можно сказать, скучно живу.

– Бывшие однокурсницы хорошее дело, – усмехнулся я. – Могут надолго спасти тебя от скуки.

– Что ты имеешь в виду? – подчеркнуто сухо спросил Мелифаро.

Похоже, я перегнул палку. Он уже начинал сердиться вполне всерьез.

– Не что, а кого. Твою бывшую однокурсницу, которая стала наследницей магистра Уриманди Файи. Готов спорить, она охотно продаст тебе отцовские чертежи. Или так отдаст, не знаю, в каких вы отношениях и нужны ли ей деньги…

– Чертежи? – растерянно повторил Мелифаро.

– Извини, что лезу не в свое дело, – сказал я. – Просто привык мерить всех по себе. А если бы у меня была такая светлая голова, как у тебя, и при этом я бы уродился придурком, которому без летающих досок жизнь не мила, и вдруг узнал бы, что кто-то уже практически воплотил мою мечту, совсем чуть-чуть доделать не успел, я бы обязательно попробовал закончить его работу. Я бы и так попытался, хотя заранее страшно подумать, что однажды кто-нибудь предложит мне на этом кошмарище полетать. Но у меня настолько не инженерный ум, насколько это вообще возможно. Ручку к вилке приделать не возьмусь.

– Но…

– А ты прожужжал мне все уши рассказами о своих интеллектуальных победах над разной домашней утварью, которую так заколдовал, что я уже в гости к тебе идти боюсь. Тарелки, в любой момент готовые помыть себя сами, нагоняют на меня мистический ужас. Поэтому и говорю: тебе на руку, что жена собирается чуть ли не круглосуточно шляться где попало. Но если я ошибаюсь, извини и забудь.

Мелифаро удивленно покачал головой. Но спорить не стал. И улыбнулся такой нехорошей в смысле, наоборот, многообещающей злодейской улыбкой, что я понял: стрела попала в цель.

Ну хоть так. Когда не можешь изменить невыносимые обстоятельства, делай хоть что-нибудь. Все равно что, лишь бы ощущать, что Мир по-прежнему повинуется твоей воле, пусть в самых незначительных мелочах. Это ощущение дает силу, а она пригодится – кому угодно, когда угодно, но особенно мне, вот прямо сейчас.

– А я… – начал было я, намереваясь дополнительно вдохновить Мелифаро обещанием свалиться у него на глазах с этой грешной летающей доски и погибнуть во цвете лет ему на радость. Но осекся, потому что в этот момент голос сэра Джуффина Халли изволил наконец раздаться в моей голове. И сказал: «Заходи».

– Что – ты? – нетерпеливо спросил Мелифаро.

– А я пошел к шефу. Он, в отличие от тебя, верит, что я старый опытный колдун. И в связи с этим желает со мной расправиться. Такая уж у него осталась дурная привычка с эпохи Орденов.

– Судя по выражению твоего лица, он тебя как минимум четвертует, – растерянно согласился Мелифаро.

– Не все так страшно, – утешил его я. – Возможно, просто разорвет пополам. В любых обстоятельствах следует сохранять оптимизм.

Но говорить, конечно, проще, чем делать. С оптимизмом у меня сегодня было не очень. Если называть вещи своими именами, совсем кранты. По крайней мере, увидев, что в кабинете кроме самого Джуффина сидит Клари Ваджура, обманчиво юный, по-светски приветливый, с бездонными, почерневшими от отчаяния глазами, я сказал себе: «Так и знал».

Чего тут было не знать.

– Хорошего дня, сэр Макс, – сказал мне Клари Ваджура. И улыбнулся этой своей невыносимой ослепительной улыбкой.

А Джуффин вежливо попросил:

– Дверь закрой за собой, пожалуйста.

А буривух Куруш не спросил, принес ли я ему пирожное. Впервые за Магистры знают сколько времени. Лишь приветственно взмахнул крылом, отвернулся и снова нахохлился. Хотя вроде бы чего только за долгие годы в этом кабинете не наслушался. Обычно его нашими человеческими драмами с толку не собьешь.

– Магистр Клари любезно разрешил мне посвятить тебя в подробности его дела, – церемонно объявил Джуффин. – Поскольку именно ты помог нам разобраться в происходящем. К тому же, в ближайшее время нам понадобится твоя помощь. Сэр Клари изъявил желание, по возможности, умереть именно от твоей руки.

Еще недавно на этом месте я взревел бы: «Чего?!» и пулей вылетел бы из кабинета, вынудив всех заинтересованных лиц играть в увлекательную игру: «Догони сэра Макса столько раз, сколько понадобится, и убеди его выслушать тебя до конца». Но долгая счастливая жизнь в столице Соединенного Королевства, щедро сдобренная практически ежедневными экзистенциальными катастрофами, сделала из меня скучного парня, способного молча кивнуть в ответ на это дикое заявление и всем своим видом выразить готовность слушать дальше.

– Я хочу, чтобы вы знали: я не держу на вас зла. Напротив, даже рад, что вам удалось поспособствовать раскрытию дела, в котором я являюсь не столько виновником, сколько орудием преступления, – сказал мне Клари Ваджура. – Лично для меня это довольно невыгодно, поскольку вынуждает преждевременно прервать сновидение о возвращении в Ехо, которым я еще не успел насладиться сполна. Однако остановить череду бессмысленных несправедливых убийств гораздо важней, чем продлить мое удовольствие, которое, впрочем, уже все равно безнадежно отравлено. Глупо было бы продолжать им дорожить.

Если этот тип поставил перед собой задачу преждевременно прервать мое пребывание вне стен Приюта Безумных, он был на верном пути.

Но я все-таки спросил:

– А почему вы оба уверены?..

Джуффин не дал мне договорить.

– Мы не просто уверены, мы точно знаем. Я помог магистру Клари вспомнить, что на самом деле случилось с ним в Харумбе. Некоторые подробности, которые он с облегчением забыл, проснувшись. На самом деле его попросили – можно сказать и так – забыть вообще все. Но к тому времени у Магистра Клари уже было тренированное сознание, приученное крепко держаться за любые воспоминания.

– Потому что, кроме них, у меня уже давно ничего нет, – с обезоруживающей улыбкой добавил Клари Ваджура. – В этом смысле я выгодно отличаюсь от подавляющего большинства сновидцев.

Его тон искушенного светского льва, привыкшего рассуждать о жизненно важных вещах с демонстративной снисходительностью баловня судьбы, совершенно не вязался с мальчишеской внешностью. Впрочем, с нею вообще ничего не вязалось, начиная с его секретарской должности и заканчивая всем этим ужасом, который с Клари случился. И продолжал случаться вот прямо сейчас.

– Но как? – спросил я. – Когда вы это делаете? Неужели прямо во сне? Мне говорили, что сновидцы не могут всерьез навредить бодрствующим…

– Из этого правила есть исключения, – заметил Клари Ваджура. – Всего семь или восемь – один случай до сих пор считается спорным – за всю историю Соединенного Королевства. Учтите на будущее: прецеденты были, а значит, такую возможность следует всегда держать в уме.

– И вы тоже?..

– Нет. Судя по всему, я просто время от времени просыпаюсь. Иногда в моем текущем сновидении случаются своего рода провалы. Точнее, короткие периоды помутнения сознания, что-то вроде обмороков. Происходят они довольно редко и всегда в отсутствии посторонних, поэтому особого вреда я в них не видел и исправить положение не пытался. Да если бы и пытался, что толку? Даже не представляю, с чего следует начинать. Со стороны это, вероятно, выглядит как непродолжительное исчезновение, но, поскольку свидетелей ни разу не было, трудно утверждать наверняка. Я с самого начала предполагал, что в эти моменты я просыпаюсь в пещере – там, где лежит мое тело. Предупреждая закономерный вопрос: нет, проснуться там нарочно, усилием воли я не могу. Только что по просьбе сэра Халли пытался – безрезультатно. Возможно, потому что на самом деле очень этого не хочу. Впрочем, я и прежде никогда не просыпался по собственному решению, это происходило само собой. С той разницей, что тогда я бодрствовал сравнительно подолгу и далеко не всегда мог вернуться к прерванному сновидению, даже если хотел. Обычно начиналось какое-нибудь новое, с нуля. А теперь я возвращаюсь сюда практически сразу. И не помню, что было во время пробуждения. Вообще ничего.

– Такая забывчивость для вас нормальна? – спросил я.

– Совершенно не нормальна. Раньше так не было. Я никогда не забывал, что со мной происходило во время бодрствования, хотя там всех событий – темнота, иногда луч света от лампы, боль, облегчение от лекарства, озноб, тепло, привычный бессильный гнев или радость в предвкушении скорого сна. Тем не менее, прежде эти скудные крохи оставались со мной. А теперь – нет.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Наконец, добавил все с той же очаровательной светской небрежностью:

– С другой стороны, неудивительно, что я не заподозрил неладного. Я не настолько умелый сновидец, как можно подумать, глядя на меня сейчас. Мой нынешний успех, вероятно, объясняется силой желания и своеобразным везением; во всяком случае, для меня он стал приятной неожиданностью, я сам толком не понимаю, как это мне удалось. Не смотрите так недоверчиво, сэр Макс. Я и всегда-то был несколько более честен, чем принято между людьми, а теперь даже практического смысла обманывать не осталось: я умираю. То есть умираю я уже без малого девяносто лет, но сейчас гораздо ближе к смерти, чем был все эти годы. Я знаю, что говорю. Товуайра – юный колдун, который присматривает за моим телом – еще весной был совершенно уверен, что я не доживу до осени, и заранее ликовал, предвкушая нашу с ним скорую свободу. Мою – от страданий, а его – от меня.

– Он вам сказал?

– Ну что вы. Он за все время слова при мне не произнес. Но я умею читать мысли прямых простодушных людей. К сожалению, с хитрыми этот номер не проходит, а то не сидел бы я сейчас тут с вами. А если и сидел бы, то в каком-нибудь другом качестве. И это был бы весь, настоящий я.

Он умолк. Джуффин закурил трубку. Я только теперь вспомнил, как Клари Ваджура говорил, что ему нравится дым. Ну хвала Магистрам, хоть кто-то из нас проявил гостеприимство.

– Теперь все ясно? – нетерпеливо спросил меня шеф. Но тут же добавил: – Хотя тебе-то было ясно еще вчера.

– Ну да, – обреченно откликнулся я. – Чего тут неясного. Магистр Клари время от времени просыпается, чтобы произнести очередное проклятие Йарра. Поскольку он умирает, заклинания действуют, хотя ему это даром не надо. И список жертв не он составлял. Нуфлин совершил невозможное, дотянулся-таки из Харумбы до всех нас. Поэтому и я на Темной Стороне, и Хонна, способный узнать имя любого, кто на него покушался, видели на месте убийцы не Клари, который был только орудием, а безликого и безымянного мертвеца. Событие в истории магии явно незаурядное. Но аплодировать этому триумфу воли, плавно переходящему в торжество какой-то бессмысленной злобной херни, я все равно не готов. Извини.

– Ладно, не аплодируй, – великодушно разрешил Джуффин. – Я тоже не стану, хотя сама по себе комбинация мастерская. Нуфлин, не будь дураком, сразу сообразил, какие удивительные возможности сулит ему внезапное появление среди сновидцев умирающего бывшего ученика. И осуществил золотую мечту своей бесславно завершившейся жизни: уговорить кого-нибудь проклясть на смертном одре его врагов и просто неприятных людей. Всех подряд, чем больше, тем лучше. Как говорится, все в суп.

– Но как ему удалось? – спросил я.

Просто от беспомощности. Чтобы не молчать.

– Ответ на этот вопрос вчера дал мне ты сам. Полагаю, Нуфлин просто применил в разговоре древнее искусство убеждения, которым славился еще при жизни.

– Небось какой-то особый ритм речи? – сообразил я, вспомнив все, что слышал от леди Тайяры.

Если уж при помощи особым образом ритмизированной речи беспомощный перед материальным миром призрак может разбить, а потом снова склеить чашку, почему бы обитателю Страны Мертвых не заворожить того, кто увидел его во сне.

– А это ты откуда знаешь? – удивился Джуффин.

– Плохие мальчишки во дворе научили, – невольно улыбнулся я. – Вернее, плохие девчонки, но что это меняет.

– А, леди Тайяра Ката, – понимающе кивнул шеф. – Когда я впервые услышал о Лотерее Смерти, сразу предположил, что ведьмы из Ордена Решеток и Зеркал откуда-то вызнали о старинных угуландских приемах убеждения, бывших в ходу еще до Ульвиара Безликого, и нашли способ соединить их с магией Сердца Мира.

– Только предположил?

– Ну да. Не стал разбираться. Мне за это не заплатили. В смысле в ту пору хватало более важных дел. Честно говоря, обо всех этих древних методах подавления воли собеседника я до сих пор почти ничего не знаю. Могу позволить себе не особо ими интересоваться, благо и так всегда умел договариваться с людьми. К тому же еще в юности, спасибо Махи, освоил несколько надежных способов защиты от всех этих хитрых ораторских приемов. А то бы, конечно, тысячу раз уже влип. Даже до знакомства с серьезными противниками вряд ли дожил бы. Триста лет назад здесь, в Угуланде, со всеми приходилось держаться настороже…

Он осекся, обернулся к нашему гостю, который с непроницаемым лицом карнавальной маски смотрел в окно:

– Извините. Вам все это неинтересно.

– Напротив, – откликнулся тот. – Я всегда любил разговоры о древних тайнах. Хотя, конечно, предпочел бы присутствовать здесь в качестве равноправного собеседника, а не предмета дискуссии. Но тут ничего не поделаешь, так уж сложилась жизнь. Что касается, вашего вопроса, сэр Макс, боюсь, заворожить меня ритмом речи или дыхания, специальной расстановкой усыпляющих волю слов, да хотя бы и просто взглядом, было очень просто. Магистр Нуфлин Мони Мах имел надо мной огромную власть на протяжение многих лет. Привычку сознания подчиняться воле старшего, к сожалению, одним только гневом не отменишь. Да и связь, существующую между учителем и учеником, он, подозреваю, после моего ухода по всей форме не разорвал; свою часть ритуала я, конечно, провел, а что толку… А проклятие Йарра я разучил по его просьбе еще в конце Смутных Времен. Великий Магистр тогда всех своих приближенных попросил оказать ему такую услугу. Сказал: времена опасные, кого угодно из нас могут убить, и лучшее, что можно сделать, – умирая, утащить с собой одного из злейших врагов Ордена. Или даже не одного, если повезет, и агония будет долгой. Моих соратников эта просьба откровенно напугала. Все шептались: как только мы разучим проклятие, он нас сразу убьет, чтобы принесли пользу. Отказаться прямо никто не решился, но многие притворились, что заклинание оказалось слишком сложным для них. Оно и правда не самое простое, но для мало-мальски опытного мага ничего невозможного там нет. Меня их поведение тогда взбеленило: как можно лгать в настолько важных вопросах? И какой смысл принадлежать к Ордену, если не доверяешь его Великому Магистру? Я даже попытался настоять на их исключении, устроил такую бурю, что Орден потом еще долго трясло, но Нуфлин Мони Мах только посмеялся над моим пылом. Сказал: «Не надо требовать слишком многого от тех, кто гораздо слабее тебя», – и я легко утешился его похвалой. Я, сами видите, был до нелепости пылок и прямодушен; это много хуже, чем просто глуп. С таким складом характера в магии делать нечего. А я долгое время думал – наоборот.

– Совершенно правильно вы думали, – заметил Джуффин. – Именно с таким складом, именно в магии, именно вам – самое место. Просто с учителем не повезло. В Эпоху Орденов такое то и дело случалось. Я бы с радостью прогулялся по Мосту Времени, чтобы не дать вам с Нуфлином встретиться, но, к сожалению… Эй, сэр Макс, не смотри на меня так! Подобные вещи нельзя делать даже для спасения Мира; о чьей-то жизни, включая собственную, речь вообще не идет. До сих пор живы тысячи человек, которых так или иначе коснулись последствия той состоявшейся встречи. И еще больше тех, кто просто знает, что Клари Ваджура долгие годы был личным секретарем Нуфлина Мони Маха. Думаешь, все готовы внезапно перестать это знать? Мир способен сойти с ума даже от гораздо меньших несоответствий, а жить в обезумевшем Мире то еще удовольствие.

– А с вами и это случалось? – восхищенно спросил Клари Ваджура.

– Хвала Магистрам, нет. Видел один раз краем глаза; тайными знаниями не разбрасываются, но это предпочел бы забыть. Спал бы гораздо спокойней. Впрочем, наш Мир не дурак и просто не даст – ни мне, ни кому-то другому – поставить подобный эксперимент. Думаете, не было желающих изменить ход истории? Еще как были! Все бесследно сгинули по пути, и это лучшее, что могло с ними случиться.

Клари Ваджура не просто слушал, а натурально пожирал каждое слово всем своим существом. Такая алчность всегда была для меня одним из самых восхитительных человеческих свойств и даже предметом зависти. Вряд ли я сам на пороге смерти смог бы столь самозабвенно слушать лекцию об интересных, но больше, увы, не касающихся меня вещах.

Впрочем, черт его знает. Никогда не угадаешь, чего от себя ожидать.

– Поэтому я не смогу теперь, задним числом, изменить к лучшему вашу судьбу, – завершил Джуффин. – Поверьте, мне очень жаль.

– Мне тоже жаль, – откликнулся Клари Ваджура. – С другой стороны, почти пятьсот лет я прожил в полной уверенности, что мне выпала наилучшая судьба из возможных. А злился и горевал меньше сотни. Не так уж плохо, если подвести честный итог.

Похоже, этот ужасный человек решил, что нас пора утешать. И, положа руку на сердце, был прав.

– Нельзя нам его убивать, – сказал я Джуффину. – Это будет означать, что мы проиграли: все вышло, как задумал Нуфлин. Куча народу мертвы, Клари наказан за чужие преступления, мы посрамлены.

– Мы в любом случае уже проиграли, – сухо ответил Джуффин. – Четырнадцать жизней как минимум. Я, как и ты, не хочу это признавать, но в нашем положении нелепо утешаться самообманом. Все, что мы можем сделать, – постараться избежать дальнейших потерь. Или Магистр Клари станет пятнадцатым, и этим дело закончится, или число жертв будет продолжать расти. Причем учти, мы по-прежнему не знаем, кто там еще в списке, можно только угадывать. Магистр Клари не смог вспомнить имен.

Я скрипнул зубами от ярости. Потому что шеф был совершенно прав.

– Спасибо, сэр Макс, – сказал мне Клари Ваджура. – Я уже говорил вам, что ваше сочувствие приносит ощутимое облегчение? Так оно и есть. Однако не забывайте, что жить мне осталось совсем недолго; какое бы решение вы ни приняли, скоро все так или иначе закончится само. Но я, как и сэр Халли, считаю, что желательно найти и убить мое тело как можно скорей. В противном случае, оно может успеть произнести проклятие Йарра еще несколько раз.

– От вашей воли это совсем не зависит? Даже теперь, когда вы все вспомнили и знаете, как обстоят дела?

– Боюсь, что так. Я, к сожалению, больше не имею власти над своим телом. Никакого намека на контакт сознания с ним. Это моя вина, вернее просто ошибка: когда мне приснилось возвращение в Ехо, я на радостях слишком увлекся и потерял связь со своей подлинной реальностью. Отчасти сознательно: я хотел больше никогда не просыпаться и старался как можно прочней закрепить свое внимание здесь. Но вместо того, чтобы обрести контроль над своим состоянием, утратил его окончательно.

– Помнишь, когда я соблазнял тебя вернуться на службу, рассказывал о сновидцах, которые не могут проснуться и остаются здесь, пока не умрет их оставшееся дома тело? – спросил меня Джуффин. – Я тогда описывал именно этот эффект. Чрезмерная увлеченность реальностью сновидения и возможностями, которые она открывает, обычная опасность для талантливых сновидцев, не обученных специальным приемам контроля над своим сновидением.

Я молча кивнул. У меня в сердце сейчас бушевала такая буря, что я с трудом понимал смысл сказанного. Как разговор соседей за тонкой стеной – по идее, можно напрячься и разобрать каждое слово, но зачем?

– Наибольшая трудность – быстро отыскать мое тело, – сказал Клари Ваджура.

На этом месте мой разум все-таки включился:

– Погодите. А зачем его искать? Вы что, забыли, где лежите?

– А я никогда и не знал. Старый шаман, дед Товуайры, нашел мое тело в предгорьях, чуть ли не в полусотне миль от границы с Пустой Землей Йохлимой – так далеко его отбросили разъяренные ветры. И унес куда-то, спрятал в горной пещере – поди узнай, где именно. Я никогда не спрашивал, как называется это место. В бодрствующем состоянии я не слишком любознателен. И вообще мало на что гожусь.

– Можно отправиться в те места, расспросить людей, наверняка подскажут… – начал было я и осекся под взглядом Джуффина, таким пугающе ласковым, что лучше бы стулом в голову запустил.

– Можно отправиться в убежище магистра Клари Темным Путем, как ты уже не раз делал, – мягко сказал шеф. – Придется тебе все-таки вспомнить этот прием.

Он не сказал: «Ты в свое время заварил эту кашу, сохранив жизнь Нуфлина вопреки обстоятельствам, здравому смыслу и собственным интересам, тебе и расхлебывать». Готов спорить, он этого даже не подумал. Джуффин Халли не настолько прост, чтобы в любом деле искать главного виновника и перекладывать на него ответственность. Зато судьба настолько проста. Кто начал дело, тому его и завершать, как сумеет. Это было самое первое правило из тех, что мне пришлось здесь усвоить, чуть ли не прежде приветственной формулы «вижу тебя как наяву», которая в связи с массовым нашествием сновидцев в последние годы приобрела отчетливо издевательский смысл.

– Ладно, – кивнул я. – Вспомню. А сейчас прошу меня извинить. Мне необходимо отлучиться. Внезапно. Буквально на четверть часа. А потом сразу займусь этим делом. Не беспокойтесь, магистр Клари, я вас быстро найду. И убью. И буду сожалеть об этом до конца своих дней, как вы того и хотели.

Сказал и ушел от них Темным Путем, то есть на самом деле, конечно, просто позорно бежал. Потому что если и существуют специальные магические приемы, позволяющие как угодно долго сохранять хотя бы подобие спокойствия, когда тебе хочется даже не рыдать, а рычать и вопить, то я их пока не разучил. Хотя готов согласиться, что при моем складе характера и образе жизни они гораздо нужнее всех остальных.

Впрочем, оказавшись среди песков Красной пустыни Хмиро, которую выбрал как единственное место в Мире, где меня гарантированно никто не найдет, я не рычал, не вопил и даже не плакал. А просто лежал на спине, смотрел в ярко-алое небо и думал, что проиграл эту битву со смертью. Вернее, с одним-единственным мертвецом. Мы все проиграли, а он выиграл, так получилось. Придется теперь с этим жить.

– Да ни хрена тебе не придется! – сердито сказал я вслух.

Поднял себя за шкирку с теплого красного песка, мысленно встряхнул так, что искры в стороны полетели, сказал: «Не ной. Ты знаешь, что делать. Еще утром все решил. Если не выйдет, тогда будешь рыдать, да хоть вешаться, на здоровье, слова поперек не скажу и за веревкой в ближайшую лавку сгоняю. А пока заткнись и не мешай».

Все остальные составляющие моей сложносочиненной личности так обалдели от грубого обращения, что действительно заткнулись, встали по стойке смирно и вежливо осведомились, чем они могут помочь. Даже насчет перекура никто не пискнул. Вот и молодцы. В смысле я весь, целиком молодец, быстро взял себя в руки. Примерно за три минуты, личный рекорд.

Все-таки не зря я провел утро в библиотеке. А то пришлось бы читать этот грешный старинный трактат прямо сейчас, в спешке перелистывая страницы, продираясь через архаичный язык, тщетно пытаясь уловить ускользающий смысл. Иногда я бываю на диво предусмотрителен. Примерно пару раз в год. Но этого, как ни странно, хватает.

* * *

Одно из самых неотразимых достоинств сэра Джуффина Халли – он точно знает, когда кого-то из нас следует оставить в покое. И умеет это делать. Не утешать, не учить уму-разуму, не торопить, не спрашивать, нужна ли помощь, а просто выбросить тебя из головы и заняться другими делами. Я так, наверное, никогда не научусь.

Я до сих пор благодарен Джуффину за то, что он тогда не прислал мне зов. Ни через четверть часа, чтобы спросить, собираюсь ли я заняться делом, ни через час, чтобы предложить перестать маяться дурью, ни через полтора – напомнить, что, пока я прохлаждаюсь неведомо где, куча народу находится в смертельной опасности. Это я и без него знал. А он знал, что я знаю. Ну и чего тогда мельтешить.

Чего я по-прежнему не знал – так это как вернуть себе умение приходить Темным Путем не на заранее выбранное место, а к нужному мне человеку. Как избавиться от уверенности, что это невозможно? И куда девать опыт многочисленных неудач, быстро перевесивший воспоминания об успехах?

Джуффин мне в этом деле был не помощник. Все что мог он уже сделал: припер меня к стенке и выразил непоколебимую уверенность, что с остальным я справлюсь сам. Отличный способ, когда имеешь дело со мной, но, увы, сейчас он не сработал.

Первая попытка оказаться рядом с телом спящего Клари Важдуры привела меня на крышу Мохнатого Дома, где мы с ним встречались, вторая – в его кабинет в Иафахе; к счастью, я там никого не застал и немедленно ретировался. В результате третьей попытки я оказался у высокой городской стены; архитектура походила на классическую чангайскую, и я предпочел быстро оттуда убраться, пока не явились суровые стражи империи и не принялись выяснять, от какого оружия я обычно предпочитаю погибать после обеда. Позже, внимательно изучив карту, я решил, что это был город Джавура на границе Чангайи и Кангона, по крайней мере, более близких фонетических совпадений не нашлось. В любом случае, пещерой в горах это место явно не являлось, так что и черт бы с ним.

А четвертой попытки я предпринимать не стал. И так ясно, что одного упрямства тут недостаточно. Для начала мне нужна светлая голова. Недоразумение, зачем-то выросшее у меня на плечах, не предлагать.

Обычно за светлой головой можно пойти к сэру Шурфу, он охотно одалживает мне свою. Но только не сейчас. Очень уж убедительно он в свое время объяснил мне, почему именно невозможно прийти Темным Путем к неизвестно где обретающемуся человеку. Было бы странно теперь просить его доказать обратное.

Поэтому я отправился не к Шурфу, а домой. Решительно постучал в дверь кабинета Базилио, сказал: «Привет», – и услышал в ответ жизнерадостный девичий голос:

– Проваливай к Темным Магистрам, Макс, я занята!

– Молодец, – похвалил ее я. – Ты очень быстро учишься, я тобой горжусь. Но сегодня номер не пройдет. Мне нужна помощь леди Тайяры. Срочно. А ее призрак сейчас наверняка у тебя.

Сияющий силуэт появился в коридоре прежде, чем я успел договорить. Потом приоткрылась дверь, и оттуда осторожно высунулась Базилио. Вид она имела до крайности виноватый.

– Я не… – начала было она.

– Ты молодец, все правильно сделала, – поспешно сказал я. – Леди Тайяра попросила тебя хранить ее присутствие в секрете, ты выполнила просьбу. На твоем месте я бы тоже так поступил. Просто я уже в курсе. Так получилось, мы ночью случайно встретились. А она, как я понимаю, забыла тебе об этом рассказать. В общем, не переживай.

И добавил, обращаясь к леди Тайяре:

– Спасибо, что оторвались ради меня от работы. У меня задача из области практической магии. Чтобы найти решение, нужна голова вроде вашей. Беспредельно ясная голова, обученная логическому мышлению.

– Очень интересно! – воскликнула леди Тайяра. – Что за задача? Рассказывайте скорей!

– Сперва зайдите в кабинет, – предложила Базилио. – В коридоре задачи не решают.

Ну да, ну да. А еще в кабинете не спят. И в спальне не едят. И в кухне не читают.

Но я не стал пререкаться. Пропаганда бытовой анархии среди домочадцев дело хорошее, но не самое срочное. Займусь как-нибудь потом.

– Очень интересно, – повторила леди Тайяра после того, как я закончил объяснять условия задачи.

Теперь ее голос звучал не столько торжествующе, сколько растерянно. Ну или мне просто показалось. В комнате повисла пауза, такая долгая и звонкая, что уши хотелось заткнуть. Теоретически я был к этому готов. И первые две минуты сохранял некоторую видимость спокойствия. Потом, конечно, начал нетерпеливо ерзать и сверлить ее огненным взором. Но молча. Нервы нервами, а сбивать мыслителя с толку себе дороже.

Шли годы. В смысле ползли минуты. По ощущениям, миллиард, а на самом деле, наверное, десять. А может, вообще пять.

– Значит, так, – вдруг сказала леди Тайяра. – Я не стала учитывать в своих рассуждениях ваши индивидуальные особенности, о которых в любом случае ничего не знаю. Я искала теоретическое решение, которое подойдет для любого человека, обученного ходить Темным Путем. Нашла.

Обладай она хоть каким-то подобием плотности, я бы уже висел на ее шее, хотя ничего еще толком не было сказано. Просто на радостях, что мне не пришлось услышать: «Решения нет». К счастью, повиснуть на шее призрака невозможно, поэтому леди Тайяре удалось продолжить объяснения без помех.

– То, что добраться Темным Путем до человека, чье местонахождение неизвестно, аксиома. Однако тот факт, что вы это уже неоднократно проделывали, тоже приходится считать аксиомой. Следовательно, искать разгадку надо в формулировке. Для успешного перемещения тела необходимо установить связь с прочной опорой, то есть участком земли; связь между двумя сознаниями способствует только установлению Безмолвного диалога, рождению идеи или пророчества, иногда подчинению воли, не более того. Предполагаю, в тех случаях, когда вам удавалось добиться успеха, вы назначали целью не самого человека, а участок земли рядом с ним. Не «хочу прийти к Икс», а «хочу оказаться на территории рядом с Икс», – где «Икс» имя вашего визави, а вместо слова «территория» желательно подставить уточняющее определение: «остров», «сад», «город», «лес». А в тех случаях, когда подробности неизвестны, хотя бы просто «земля».

– Ну да! – воскликнул я. – Слушайте, именно так я и говорил! «На побережье рядом с Иксом», «в доме, где находится Игрек». А потом меня сбили с толку собственные сомнения и чужие объяснения, и я, сам того не заметив, изменил привычную формулировку… Дырку в небе над моей головой, как же все оказалось просто – после того, как вы объяснили. Поскольку расцеловать вас технически невозможно, просто знайте, что теперь я ваш вечный должник.

– Сперва версию нужно проверить экспериментально и только потом… – начала было леди Тайяра.

Но что, по ее мнению, следует делать потом, я так и не узнал. Потому что уже торопливо писал в темноте перед закрытыми глазами, большими огненными буквами, как в те дни, когда только учился ходить Темным Путем: «Хочу оказаться в пещере рядом с телом человека по имени Клари Ваджура». А дописав, сделал шаг.

* * *

Здесь пахло, как в раю. Ну, то есть я понятия не имею, существует ли рай и пахнет ли там хоть чем-нибудь, но если все-таки существует, то эта смесь ароматов мокрой земли, примятой травы и горького дыма села бы на райские декорации как влитая. Заодно можно сэкономить на других атрибутах вечного блаженства, зачем они нужны. И так уже все хорошо.

– Ты демон смерти?

– Демон жизни, – огрызнулся я.

Не то чтобы я окончательно повредился умом и возомнил себя невесть чем. Просто когда перед тобой внезапно появляется практически километровый… ладно, всего-то трех с половиной метровый великан, о существовании которых ты до сих пор знал сугубо теоретически, и задает крайне неожиданный вопрос, риск спороть с перепугу какую-нибудь феерическую глупость довольно велик.

Впрочем, великана мой ответ совершенно удовлетворил. Словно он с детства ждал твердо ему обещанной встречи с демоном жизни, и все, что теперь оставалось, – внимательно меня разглядывать. С таким характерным выражением юного натуралиста, впервые увидевшего экзотическую зверушку: так вот ты, оказывается, какой.

Боюсь, я здорово подмочил деловую репутацию демонам жизни, если таковые действительно существуют. Вид у меня был тот еще: растрепанный, хмурый, в измятом лоохи, тщательно вывалянном в красном песке, с ошалевшими от избытка переживаний глазами и перекошенным по той же причине ртом. И в довершение всех бед, жалкий тщедушный коротышка. По крайней мере, на фоне моего гигантского визави, атлетически сложенного, рыжеволосого, зеленоглазого и, кажется, очень юного – хотя кто их знает, этих великанов, может быть, они до самой смерти выглядят почти детьми.

Одет он был так, словно только что вышел из ванной – что-то вроде полотенца на бедрах, и скажите спасибо, на этом все. Тело почти целиком покрывали не то разноцветные татуировки, не то просто рисунки, причудливые, как узоры, возникающие в темноте под закрытыми веками перед сном. С другой стороны, возможно, великаны так и рождаются с пестрой кожей? В «Энциклопедии Мира» об этом ни слова, но сэр Манга живой человек и не мог за несколько лет вызнать о Мире и его обитателях абсолютно все. Совершенно не удивлюсь, если на его пути не возникло ни одного голого великана, не всем так везет, как мне.

В общем, если кто-то из нас двоих и был похож на демона, то именно мой новый знакомый. А я мог пройти кастинг разве что на роль начинающего заклинателя, несколько выбитого из колеи собственным профессиональным успехом.

Но великан, как ни странно, остался вполне удовлетворен увиденным. Сказал, подводя итоги осмотра:

– Для демона смерти в тебе и правда слишком много движения и огня. А тишины нет совсем. Не сердись, я ошибся, поскольку ждал, что за моим подопечным вот-вот придет демон смерти, а вместо него почему-то явился ты.

Только тогда до меня окончательно дошло, что все получилось. Я попал, куда хотел: вот пещера, вот юный умпонский шаман, а дивный, с ума сводящий запах – аромат курящихся целебных благовоний, значит, и тело Клари лежит где-то тут, совсем рядом, в дымной темноте. Впору было сперва обрадоваться успеху, потом испугаться предстоящего испытания, обычно со мной именно так и случается, но сейчас я оставался спокоен, как хороший карточный шулер в начале большой игры. Потому что, строго говоря, и был таким шулером. С крапленой колодой за пазухой и дополнительным тузом в рукаве.

Память на имена у меня немногим лучше, чем у леди Тайяры, однако сейчас мне повезло, имя, впервые услышанное пару часов назад, словно бы само прыгнуло на язык, и я сказал:

– Хороший день, Товуайра. Рад с тобой познакомиться. Слышал, ты умелый шаман.

Великан не просто заулыбался, а натурально расцвел. Вероятно, до сих пор ни один демон его еще не хвалил. Даже самозванец вроде меня.

– Дед говорил, что у нашего подопечного, невзирая на его нынешнее жалкое положение, великая судьба, – наконец сказал он. – И обещал, что однажды эта пещера станет местом удивительных событий. Перед смертью дед сожалел, что уходит, не дождавшись самого интересного, но радовался, что оставил мне хорошее наследство: надежду на приключение, о которых мечтает всякий шаман. Пока дед был рядом, я ему верил. Но, оставшись один, начал сомневаться: время шло, наш подопечный грезил, теряя силу, смерть подбиралась к нему все ближе, какие тут приключения, откуда им взяться, с чего? Я стал думать, что слова деда были просто утешением, призванным скрасить завещанную мне невеселую участь. К счастью, я ошибался. А дед был прав.

Я натурально ссутулился под грузом обрушившейся на меня ответственности. Когда внезапно выясняется, что твое появление должно оказаться достойной наградой за чью-то трудную жизнь, поневоле начинаешь чувствовать себя заурядным ничтожеством. И сразу думаешь: зря я не позвал с собой Джуффина. Он бы сейчас показал, что такое настоящие чудеса! А я – ну что я. Ерунда на постном масле, а не демон. Сам виноват, надо было учиться всякой чепухе, популярной сейчас среди столичных школьников: сыпать горстями разноцветные искры, рождать дыханием недолговечных драконов, выращивать на голове бутафорские огненные рога. Но я, будучи прагматичным лентяем, не желал размениваться на пустяки. Разве что по потолку могу побегать, лицо по-быстрому изменить, или вспарить над землей на полметра. Но в темной пещере без специальной подсветки эффект от таких трюков нулевой.

К счастью, юный шаман был готов довольствоваться малым. Смотрел на меня с благоговейной заинтересованностью, не сетуя на отсутствие огненных рогов. Наконец спросил:

– Ты дождешься демона смерти и будешь сражаться с ним за этого человека?

Я неопределенно пожал плечами. Потому что и правда собирался сражаться с демоном смерти. Собственно, уже начал. Но не врукопашную и даже не на мечах. На такое представление билетов не продашь.

– А что будет, если ты победишь демона смерти? – взволнованно спросил великан. – Этот человек проживет еще сотню лет? Или больше? Но какой ему толк от твоей победы? Жизнь для него тяжелый труд. Сколько ни уменьшай его боль, полностью она никогда не уходит. И его тело давно уже не пригодно ни для чего, кроме грез. А уж им-то смерть не помеха.

– Что будет, увидишь, – пообещал я. – Не беспокойся, тебе больше не придется здесь оставаться. Ты выполнил данное деду обещание и скоро будешь свободен. А теперь, пожалуйста, слушай, смотри, но не вмешивайся. Что бы ни произошло.

С усилием, преодолевая явственно ощутимое сопротивление, как будто шел по горло в воде, я сделал несколько шагов, отделявших меня от ложа Клари Ваджуры. К счастью, в пещере было настолько темно и дымно, что даже моими натренированными в последние годы глазами почти ничего не различишь. Только совсем небольшой темный холм под тонким одеялом и серое пятно лица. Все к лучшему, как бы я ни храбрился, а не был готов увидеть, как на самом деле выглядит мой несбывшийся, практически вымышленный друг.

Оказавшись совсем рядом с ним, я содрогнулся от боли, душевной или физической, поди разбери, такой острой, что уже нет разницы. Вот она, обратная сторона способности наслаждаться близостью чужой силы. Рядом с печальной леди Сотофой впору было повеситься, а здесь, возле умирающего Клари Ваджуры, даже вешаться не надо, и так уже практически мертв.

Я инстинктивно отшатнулся, и мне сразу ощутимо полегчало.

– На тебя он тоже так действует? – встрепенулся юный шаман. – Я стараюсь не подходить к нему слишком близко без особой нужды. Раньше было еще ничего, только боль, печаль и ярость, но теперь, где-то с середины весны он до краев переполнился смертью. Смерть выплескивается из него, как вода из бочки после весенних ливней, окажешься рядом, промокнешь до костей. Несколько раз мне пришлось кормить его добычей, пойманной в мире теней, а для этого человека хочешь, не хочешь, надо обнять. Вот это было по-настоящему тяжело, как будто сам наполовину умер. А под конец кажется – целиком.

– Но ты все равно его кормил?

– Трижды, – кивнул великан. – А куда было деваться. Дед говорил: пока этот человек хотя бы отчасти жив, обязательно надо его кормить на каждой новой луне. Не годится мучить умирающего калеку еще и голодом. Я все сделал, как надо. Но все остальное время ближе, чем на десять шагов к нему не подхожу.

Десять шагов – это он молодец, верно вычислил безопасное расстояние. Но даже в трех шагах от тела Клари Ваджуры оказалось вполне выносимо. Ну и отлично. Значит, не промахнусь.

Что без Смертного Шара на этот раз не обойтись, я понимал заранее. Без моего вмешательства у Клари не было никаких шансов. Но я все равно колебался. Даже сейчас.

Мои Смертные Шары только очень условно можно называть «смертными», потому что для этого трюка я использую традиционную и вполне общеизвестную технику из области угуландской боевой магии. Если особым образом щелкнуть пальцами левой руки, появляется что-то вроде шаровой молнии. У всех нормальных человеческих колдунов этот светящийся шар – просто эффективное оружие: кого настигнет, убьет, и дело с концом. Однако в моем исполнении Смертный Шар никого не убивает, а лишь порабощает волю того, в кого попал. Настолько качественно порабощает, что жертва по моему приказу может не только выдать все страшные тайны, обняться со злейшим врагом и прирезать родную мать, но и выздороветь от неизлечимой болезни или, скажем, отправиться прямиком в другой мир, не обладая даже намеком на способность странствовать через Хумгат. Знающие люди говорят: это потому, что я очень не люблю убивать, зато сам убиться готов, лишь бы все всегда было по-моему.

Правильно, конечно, говорят.

Всегда иметь под рукой настолько простую возможность заставить всех плясать под свою дудку очень удобно, но я стараюсь использовать Смертные Шары как можно реже. В идеале – вообще о них не вспоминать. Когда для тебя нет ничего важней, чем свобода воли, совершенно невыносимо слышать покорное: «Я с тобой, хозяин», – и отдавать приказы. А велев жертве навсегда освободиться от моего влияния, я всякий раз заранее содрогаюсь: вдруг именно это у нас не получится, и бедняга останется моим рабом навсегда? Ничего подобного до сих пор, хвала Магистрам, не было, но все когда-нибудь случается в первый раз.

У Клари Ваджуры, понятно, совершенно особый случай. Ясно, что хуже, чем есть, всяко уже не будет. Хуже настолько некуда, что сомневаться даже не смешно, а просто преступно. У него не только большей части тела, но и воли своей не осталось. И времени тоже – совсем. Вообще ничего, кроме последнего счастливого сна о возвращении в Иафах, да и тот безнадежно испорчен нашими следственными действиями. Но я все равно оттягивал, сколько мог. Сидел во тьме, в нескольких шагах от его изголовья, думал: чем, интересно, Клари сейчас занимается? Остался в кабинете Джуффина, мастера светской беседы с приговоренными? Или отправился в Иафах сдавать свои секретарские дела? Или сидит на моей крыше, смотрит на город? Рассвет давно миновал, до заката еще далеко, но зрелище от этого вряд ли намного хуже. Пожалуй, на его месте я бы пошел ждать смерти именно туда.

По идее, я мог бы воспользоваться Безмолвной речью, но поступать так не стал – отчасти потому, что сам на его месте предпочел бы, чтобы меня разбудили неожиданно, без дополнительных предупреждений. А как больше нравится ему, я выяснить не успел. Поэтому я послал зов Джуффину и спросил: «Магистр Клари сейчас с тобой?»

«Нет, вскоре после твоего ухода попросил его отпустить. Перед этим осведомился, сколько, по моим расчетам, у него времени. Я сказал, навскидку часа три. Получается, угадал. Ты ведь уже добрался до его пещеры? Поэтому спрашиваешь?»

«Все-то ты знаешь».

«Ну что ты. Далеко не все, – откликнулся Джуффин. – В частности понятия не имею, как ты на этот раз собираешься выкручиваться. Лично у меня никаких идей».

«Да ладно тебе – никаких».

«Те, что есть, не в счет. Одна другой хуже. Сомневаюсь, что ты действительно способен поразить беднягу своим Смертным Шаром, приказать прекратить проклятия и уйти восвояси…»

«…страшно довольный, что смог обойтись без убийства и оставил Клари умирать своей смертью? Со всем этим грузом, со сломленной волей, побежденным столько раз, сколько вообще возможно? Красивый ход, кто бы спорил. Но нет. Я, конечно, когда-то сдуру спас Нуфлина Мони Маха. Но вряд ли это накладывает на меня обязательства и дальше во всем ему помогать».

«Именно что-то в таком роде я и рассчитывал услышать. Во всем остальном полагаюсь на твое обычное отсутствие здравого смысла», – сказал шеф. И, не дав мне опомниться, разорвал Безмолвную связь, великодушно избавив от необходимости благодарить за доверие.

Когда ярко-зеленый сияющий шар размером примерно с кулак коснулся головы Клари Ваджуры, тот, по счастью, не стал бормотать: «Я с тобой, хозяин». И вообще не издал ни звука; скорее всего, просто не мог говорить из-за сломанной шеи. Но глаза он открыл – огромные, темные, цвета штормового моря, в точности как у мальчишки, которым старый магистр Клари себе снился. В них было столько боли и отчаяния, что я почувствовал себя палачом и поспешно сказал:

– Я хочу, чтобы вы сейчас перестали умирать. Пусть ваши страдания прекратятся. И еще я хочу, чтобы к вам вернулось сознание, ясное, как в ваши лучшие времена. И память обо всем, что с вами произошло, пусть тоже вернется. Еще я хочу, чтобы моя сила воздействовала только на ваше тело, а ум и воля были полностью свободны от моего влияния. Мне нужны вы сами, настоящий магистр Клари Ваджура, это сейчас важнее всего.

Взгляд умирающего прояснился, стал внимательным. Ресницы дрогнули. Можно было не сомневаться: он меня узнал.

– Примите извинения за то, что я воздействую на вас колдовством, порабощающим волю, – добавил я. – Ненавижу такие штуки, но не сумел придумать иного способа с вами поговорить, а это необходимо. Пожалуйста, не трудитесь произносить звуки, используйте для ответов Безмолвную речь. Я хочу, чтобы у вас были для этого силы.

«Хороший день, сэр Макс, – ответил Клари Ваджура. – Надо же, на вас даже одежда та же, что была в моем сне. Вы пришли меня убить, как обещали. Я вам рад».

И пока я думал, чем ответить на такое сердечное приветствие, он спросил:

«Вы решили отомстить за меня? Уже придумали, как выманить Нуфлина Мони Маха из Харумбы? Или убьете его прямо там? В древней Книге Безумий[164] сказано, что Вершитель может носить чужую смерть в рукаве, как прирученную птицу. Вас ведь пустят в Харумбу живым, если захотите. Я бы точно пропустил. Вы обаятельный. Невозможно вам отказать».

Я даже не то чтобы удивился. Хотел настоящего магистра Клари Ваджуру – получай. Вот что значит угуландский колдун старой школы. Минуты не прошло, как вынужденно очнулся от лучшего из своих сновидений и фоном сопровождавшей его мучительной агонии, и уже полон отличных жизнеутверждающих идей. Для начала ловим и контрабандой проносим в Харумбу смерть Нуфлина Мони Маха. В моем рукаве. Обаятельно улыбаясь Хранителям. Нет слов.

«У меня самого не вышло, – говорил тем временем Клари Ваджура. – Я, как вы догадываетесь, совсем не случайно увидел сон про Харумбу. И не старый мертвец меня туда заманил. Я сам, по своей воле, ценой огромных усилий отправился прямо к нему в лапы. И был доволен собой, когда до него добрался. Однако, как видите, ничего сделать не смог, только сам угодил в ловушку. Но все равно не жалею, что так поступил. Нет вины на том, у кого не получилось задуманное, но невозможно простить того, кто даже не попытался».

– Мне в голову не приходило, что вы увидели сон про Харумбу нарочно, по собственной воле, – признался я. – Был совершенно уверен, что вас Нуфлин как-то к себе заманил. Он все-таки очень хитрый, и свободного времени у него теперь куча, вообще все время свободное, они же там даже толком не спят. Увидел, что по Харумбе начали шляться сновидцы, изучил вопрос и смекнул, какую пользу можно от этого получить. Хранители Харумбы клянутся, что их клиенты не могут колдовать и вообще абсолютно беспомощны, но какие из них, к дуримским[165] лешим, эксперты? Старые кейифайи демонстративно не интересуются нашей магией, а могущественные угуландские колдуны к ним прежде не попадали, Нуфлин Мони Мах за все время первый. Так что опыта у них нет.

«Может, вы и правы, – неожиданно легко согласился Клари. – Заманил, так заманил. Но это совпало с моим желанием. Единственным. Страстным. Все эти годы я жил только надеждой однажды убить Нуфлина Мони Маха. Решил: если у меня не осталось ничего кроме снов, значит, буду пытаться убить его во сне, мало ли что говорят – невозможно. Из любого правила случаются исключения, и, может, мне наконец повезет. В конце концов, еще никто никогда не хотел убить так сильно, как я. И справедливость в этом вопросе на моей стороне. Только ради этого я оставался в живых вопреки обстоятельствам и природе. И даже моя немилосердная судьба вдруг сжалилась, прислала помощь, старого колдуна, достаточно искусного, чтобы поддерживать жизнь в моем теле. Но все оказалось зря. К тому времени, как я стал достаточно опытным сновидцем, чтобы приступить к делу, Нуфлин Мони Мах скрылся в Харумбе – от своей смерти и от меня. Я пришел за ним туда, но ничего не смог поделать. Еще и услугу старому мерзавцу поневоле оказал. Так жаль!»

– Мне тоже жаль, – откликнулся я. – Нечестно, что он смог использовать вас в своих интересах. Так не должно быть.

«Но вы в силах это исправить, правда? Вы найдете способ окончательно убить Нуфлина? Сможете за меня отомстить?»

– Вряд ли я стану этим заниматься, – честно сказал я. – Кровавая месть мертвецам плохо вписывается в мой повседневный график. И, боюсь, выходит за пределы моих возможностей. Я таким вещам не учился. И совсем иначе устроен. Просто совсем другого склада человек.

Он так на меня зыркнул, что впору было обеспокоиться, не обучены ли старейшие магистры Ордена Семилистника убивать взглядом. Правильный ответ: нет. По крайней мере, я тогда выжил. А Клари Ваджура отвел глаза и спросил:

«Тогда зачем было затевать этот разговор? Зачем дразнить обреченного надеждой? Убейте меня, как обещали. Бодрствовать в ясном уме, не страдая от боли, в моем положении приятное разнообразие, но им я, будем считать, уже насладился. Хватит тянуть».

– Давайте пока не будем спешить с убийствами, – предложил я. – Дурное дело не хитрое, успеется, если что. Я хотел поговорить с вами не про смерть, а про жизнь.

«Такие разговоры больше не для меня», – отрезал Клари Ваджура.

– Посмотрим. Сколько, вы говорили, надо выстоять против обезумевших ветров Земли Йохлимы, чтобы стать одним из них? От рассвета до сумерек? Так вот, не вопрос. Жаль, конечно, что сейчас снова лето, слишком длинные дни, таково уж наше с вами дурацкое везение. Но на этот раз вы точно справитесь. Я помогу вам выиграть эту битву. Сделаю абсолютно неуязвимым, мне это нетрудно. Но только если вы сами хотите. Об этом я и собирался спросить. Я, понимаете, просто не знаю, насколько можно верить тому, что человек говорил в сновидении. Лично я иногда во сне такую чушь мету, страшно даже подумать, что однажды какая-нибудь добрая душа решит помочь мне осуществить все эти удивительные желания…

Клари Ваджура рассмеялся, не дослушав. То есть, с точки зрения стороннего наблюдателя, его искалеченное тело издало хриплый гортанный звук, не то что на смех, даже на стон не слишком похожий. А Безмолвная речь плохо передает смех, так что у меня в голове прозвучало только странное всхлипывание. Зато он отлично смеялся всеми подручными средствами – заискрившейся темнотой пещеры, пляшущим дымом благовоний, грохотом камней где-то далеко снаружи, задрожавшим под моими ногами земляным полом и заодно безмолвствовавшим до сих пор свидетелем нашего разговора, юным разрисованным великаном, который вдруг содрогнулся и гулким утробным басом отчетливо произнес: «Ха. Ха. Ха».

А когда голос шамана умолк, Клари Ваджура сказал: «Теперь я понимаю, почему вас считают в самом лучшем случае демоном, спятившим от слишком долгой жизни среди людей. Демон вы или нет, дело темное, зато в вашем безумии можно не сомневаться. Но уж мне-то грех жаловаться. Представляете, даже в голову не пришло, что можно попросить вас о таком одолжении. А вы все решили сами. И еще спрашиваете разрешения – уму непостижимо! Никогда заранее не угадаешь, в каком виде к тебе заявится величайшая в твоей жизни, хоть и запоздавшая почти на сотню лет удача».

– Это точно, – согласился я. – Никогда не знаешь, где тебе повезет.

Времени у нас было много. Бесконечно долгий вечер и такая же долгая, хотя формально короткая летняя ночь. Ожидание могло бы стать для меня сущим мучением; оно бы и стало, если бы Клари Ваджура не спросил, откуда я такой чокнутый взялся. Этого вопроса я, можно сказать, ждал всю жизнь. Ладно, как минимум целых три дня – с тех пор, как полночи развлекал байками Базилио. А перед этим еще живую тогда леди Тайяру. В последнее время я стал слишком много трепаться; с другой стороны, можно считать, что это тоже новый вид магии. Леди Тайяра изобрела специальную магию для призраков, а я – для болтунов. Если мы объединим усилия и прибавим к моим историям ее ритмические хитрости, немедленно завоюем Мир, даже сами того не желая. Старшее поколение магистров Ордена Семилистника не зря беспокоится, я и правда жутко опасен, адское трепло из ада, всем хана.

Но пока до завоевания Мира дело не дошло, и от моей болтовни была только польза – что старому искалеченному магистру, что юному великану, который присел возле нас на корточки, слушал меня, затаив дыхание, и наверняка ежеминутно благословлял покойного деда за оставленное наследство. Не каждому начинающему шаману удается вызнать подробности повседневного существования демонов жизни, а уж тем более послушать наши жалобы на утомительный график работы, городские сплетни, неудобства Безмолвной речи и возмутительное поведение некоторых девушек, далеко не всегда согласных нас любить. Подозреваю, про девушек ему было гораздо интересней, чем про все остальное, мальчишка есть мальчишка, сколько шаманских бубнов ему в руки ни дай.

Но с магистром Клари Ваджурой особо не забалуешь, он то и дело останавливал меня уточняющими вопросами, особенно когда речь заходила про Темную Сторону, Коридор между Мирами и прочие интересные вещи, которые прошли мимо него. Жадно слушал, иногда говорил: «Какое же счастье, что так бывает». А иногда: «Жалко, что это случилось не со мной», – но тут же добавлял: «Ладно, по крайней мере, теперь я об этом знаю. Успел узнать».

Я попросил Товуайру предупредить нас примерно за час до рассвета. Оказалось, юный умпонский шаман – достойная альтернатива наручным часам. Он не подвел, перебил меня прямо посреди захватывающей истории о старом магистре Хруне Майохти и его вставном глазе, который каким-то образом выпал прямо в Хумгате и превратился там в нечто настолько впечатляющее, что куча странников из разных Миров до сих пор небось заикается – те, кому вообще удалось уцелеть при встрече.

И вдруг: «Солнце взойдет через час». Так возмутительно рано, мы, можно сказать, только разыгрались. В смысле, вошли во вкус.

Ладно, что с этим солнцем делать. Его мне, пожалуй, не остановить. Искренне на это надеюсь. Так лучше для всех.

* * *

Прежде, чем сделать шаг, отделявший нашу пещеру в недрах горы Олайры[166] от границы с Пустой Землей Йохлимой, я запустил в лоб Клари Ваджуры еще один ярко-зеленый сияющий шар. Велел тому немногому, что осталось от его тела, обрести абсолютную стойкость и неуязвимость до заката, а потом, что бы ни случилось, избавиться от моей власти навсегда.

Покончив с приказами, привычно перешел к извинениям за грубое вмешательство, без которого, увы, не обойтись. На этом месте Клари неожиданно рассмеялся – снова всей тьмой пещеры, дымом, далеким громом и гулким басом юного шамана Товуайры – а отсмеявшись, сказал: «Да полно вам причитать. Можно подумать, такое великое горе эта ваша власть. Обычные знахарские кристаллы смирения – и те неприятней, я точно помню. Однажды в детстве меня попытались ими угомонить; от отцовского дома камня на камне не осталось, когда я почувствовал, что перестаю быть собой. А с вами – вполне ничего, сразу видно деликатного человека».

Никогда не знаешь, из какого источника получишь утешение, на которое, в общем, никогда не рассчитывал. Думал: обойдешься, таким, как ты, не положено. И вдруг.

Товуайра смотрел на нас снизу вверх, как ребенок на старших братьев, собравшихся на рыбалку; как он умудрялся делать это с высоты своего гигантского роста, ума не приложу. С другой стороны, на то и шаман, чтобы творить чудеса.

На меня подобные взгляды действуют гипнотически, никакой дополнительной ворожбы не надо, так что когда Товуайра попросил разрешения отправиться с нами, смущенно добавив: «Может быть, на границе я вам пригожусь», – я не смог ему отказать. Насчет «пригожусь» я, будучи типичным угуландским выскочкой, в глубине души полагающим все неизвестные мне магические традиции детским баловством, здорово сомневался, зато точно знал, что от его присутствия не будет вреда. В трактате Тейти Макабур Второй Толстой, который я читал все утро, медленно, как первоклассник, водя пальцем по буквам, чтобы ничего важного случайно не пропустить, черным по белому, вернее, бледно-синим по темно-зеленому было написано, что смотреть на человека, вступившего в противоборство с Йохлимскими ветрами, можно сколько угодно. А можно и не смотреть – это я тоже узнал заранее. И кучу других подробностей – например, что безумные ветры окончательно сатанеют, увидев оранжевый цвет, поэтому в такой одежде вблизи границы с Пустой Землей Йохлимой лучше не шастать, набросятся всей компанией, и привет. Им только повод дай.

Ветры Пустой Земли Йохлимы избирательно кровожадны. Они почти никогда не вредят забредшим на их территорию животным, зато любят убивать людей. Удивительно, но это так. Обычно стихии и губят, и щадят всех без разбору, как повезет. А этим человечину подавай.

Дай им волю, вся Чирухта уже давным-давно стала бы необитаемой, а следом за ней, чего доброго, остальной Мир, но нам повезло: Пустая Земля Йохлима окружена своего рода невидимой стеной. Человек или зверь пройдет сквозь эту преграду и не заметит, зато ветры могут одолеть ее, только навалившись всем скопом, да и на это уходят почти все их силы, так что натворить бед неподалеку от границы они еще худо-бедно могут, но далеко потом не улетят.

Самой опасной является граница с Куанкурохом. Испокон века ветры Пустой Земли Йохлимы пытаются нарушить ее именно там. Границы с Чангайей, Кангоном и Умпоном считаются относительно безопасными, хотя время от времени неприятные происшествия случаются и здесь; впрочем, на территориях, граничащих с Пустой Землей Йохлимой, нет ни городов, ни селений, даже скрывающиеся от правосудия преступники предпочитают отсиживаться в других местах. Куанкурохцам и в этом смысле повезло меньше прочих: их государство – узкая длинная полоса на северо-западном побережье Чирухты, уходящая в глубь материка всего на двести, максимум триста миль. То есть весь Куанкурох и есть приграничная территория, отсидеться им при всем желании негде, поэтому приходится постоянно держать оборону. Пограничная служба там является обязанностью всех без исключения взрослых граждан; говорят, искусству заклинания ветров они учатся с раннего детства и достигли в нем немыслимых высот.

А в других местах невидимая стена, затрудняющая продвижение безумных ветров по всему материку, прекрасно выполняет защитную функцию – уже в паре сотен миль от границы можно совершенно спокойно строить города и вести беспечную жизнь.

Природа этой стены – дело темное, как, собственно, и само происхождение Пустой Земли Йохлимы. Рассказывают, в глубокой древности на ее месте находилось царство Джангум-Варахан, богатое и процветающее. Оно бы, вероятно, и по сей день процветало, но бесследно исчезло с лица земли по воле величайшего из сновидцев этого Мира по имени Датчух Вахурмах, который был очарован приснившимися ему гибельными пустошами, захотел, чтобы они стали реальностью, и на горе Джангум-вараханцам оказался настолько могущественным человеком, что это ему удалось[167].

Согласно этой версии, абсурдной, как почти всякая неприукрашенная правда, выходит, что Пустая Земля Йохлима – просто овеществленное сновидение. И ее безумные ветры тоже просто овеществленное сновидение. Теоретически они не могут быть серьезной проблемой для бодрствующих. Но кому легче от этой теории. Уж во всяком случае, не куанкурохским заклинателям, круглосуточно дежурящим на границе. И не многочисленным жертвам яростных Йохлимских ветров. Счастье, в общем, что сновидцев вроде Датчуха Вахурмаха в Мире больше никогда не рождалось. А он давным-давно сгинул. Правильно сделал, молодец.

Юного великана я привычным грузчицким жестом спрятал в пригоршню; парень уменьшился как миленький, и это окончательно примирило меня с его чудовищным ростом. Удивительно все-таки устроен человек: способен согласиться с чем угодно, как только убедится, что имеет над этим власть. Ну или это только я так устроен, а остальные соглашаются с разнообразием Мира просто так, без всякой власти? Наверное, это и есть настоящая храбрость, мне таким не бывать.

Клари Ваджуру я взял на руки. Вообще-то я совсем не силач, взрослого человека далеко не утащу, но от его тела осталось так мало, что весил он как ребенок. Даже мне – в самый раз.

Страшно, конечно, было к нему прикасаться. Опасение причинить боль или как-то повредить искалеченному обрубку, взяв его не там и не так, смешалось с инстинктивным ужасом тела, не желавшего ничего знать о несчастьях, которые иногда случаются с другими телами – в общем, всего понемножку, вернее, как раз помногу, гораздо больше, чем я привык преодолевать за один присест. Но что еще оставалось делать? Убегать из пещеры с воплями: «Я передумал!» – не вариант.

«Не нужно бояться, – сказал мне Клари Ваджура. – Хуже, чем есть, все равно не сделаете, даже если уроните. Мне сейчас море по колено, спасибо вашему колдовству, наконец-то ничего не болит. Я, оказывается, забыл, как это бывает. То, что я считал полным отсутствием боли в сновидении, было просто привычным терпимым фоном, который не слишком мешает. Зато теперь стало как надо. Хоть за волосы волоките, все равно хорошо».

– Спасибо, – сказал я. – Отличная идея. За волосы я Темным Путем еще никого никогда не таскал. Надо будет при случае попробовать с новичками, сразу небось научатся, с первой же попытки. Но с вами, если не возражаете, я все-таки использую старый, проверенный временем классический метод. Пожалуйста, закройте глаза.

Сам я тоже зажмурился и старательно, крупным почерком – иногда лучше перестараться, чем промахнуться – написал во внутренней темноте название места нашего назначения: «Черта границы Умпона с Пустой Землей Йохлимой».

«Вы знаете, что теперь следует делать?» – спросил Клари Ваджура после того, как я аккуратно положил его на густую бледно-голубую траву, которая росла здесь всюду и превращала простирающуюся перед нами бескрайнюю равнину в подобие мелкого моря.

После всего, что я слышал и читал о границе с Пустой Землей Йохлимой, ждал, что здесь будет бушевать буря. Но сейчас не ощущалось ни малейшего дуновения. Полный штиль.

– Я знаю не больше вашего, – признался я. – Но надеюсь, что и не меньше. По крайней мере, записи леди Тейти Макабур я прочитал очень внимательно. А отдельные фрагменты даже выучил наизусть.

«Правда? – удивился он. – Но зачем?»

– Хотел выяснить, могу ли я сразиться с ветрами вместо вас, а потом поменяться местами. Оказалось, нельзя. Зато поприветствовать их по всей форме от вашего имени и объявить начало испытания я все-таки смогу. В трактате, если помните, описан аналогичный случай с одним немым; надеюсь, леди не выдумала его для наглядности, а все действительно было, как она рассказывает…

Клари так удивился, что сперва попытался заговорить вслух, но вышел только отчаянный хрип. Потом он вспомнил о существовании Безмолвной речи и спросил:

«Вы собирались взять на себя это страшное дело, а награду отдать мне?!»

– Ну да, – вздохнул я. – Так мне было бы гораздо спокойней, чем сидеть и смотреть. Я нервный. До вечера совсем изведусь. Впрочем, ладно, как-нибудь потерплю. И вы потерпите. Выстоите, без вариантов. Что-что, а полную неуязвимость мой Смертный Шар вам обеспечит. Вернее, уже обеспечил. Ничего с вами сейчас сделать нельзя. На самом деле я вам даже завидую. Меня бы кто таким шандарахнул и приказал не переживать…

«Странный вы все-таки человек, сэр Макс, – сказал Клари Ваджура. – Знакомы со мной всего несколько дней, ничего мне не должны, ничем не обязаны, не связаны даже формальными узами и обязательствами, а собирались пойти ради меня на такой страшный риск – сами же видели на моем примере, чем это может закончиться… А теперь беспокоитесь обо мне, как обычно боятся только за близких. Не понимаю!»

– Да нечего тут понимать. Просто мне очень не понравилось, как обошлась с вами жизнь. Такие вещи приводят меня в ярость, причем злюсь я сейчас даже не на Нуфлина Мони Маха, который, конечно, изрядный мерзавец, но сам по себе не имеет значения, он, как и все мы, просто орудие судьбы. Я в таких случаях злюсь сразу на весь Мир: как допустил безобразие? С какой стати? Зачем? И если не придумаю, как все немедленно исправить, свихнусь от ярости и бессилия. Я же тоже помешан на справедливости, в этом мы с вами похожи. И кажется, больше ни в чем.

«Да уж пожалуй», – согласился Клари Ваджура.

– К тому же концепция, что человек может стать ветром, удивительно хороша сама по себе, – добавил я. – Она меня совершенно сразила. По-моему, это так красиво, что обязательно должно случиться. И лучше с вами, чем с кем-то еще. Вам, по-моему, очень подходит такая судьба. И мне такая ваша судьба подходит, вот что главное! Когда вы станете ветром, я примирюсь с Миром и смогу спокойно жить здесь дальше. Для меня это важно: жить в Мире, с которым состоишь в ссоре, довольно тяжело, а у меня пока очень много веских причин его не покидать. Как видите, я забочусь не столько о вас, сколько о себе.

Я умолк, и Клари тоже молчал. Наконец он сказал:

«Красиво – это и правда серьезный аргумент. Если бы этот разговор произошел в моем сновидении, я бы вам улыбнулся. Жаль, что сейчас не могу».

– Если хотите, могу улыбнуться за вас, – предложил я.

Он надолго задумался. Наконец согласился: «Давайте. Улыбка мне сейчас не по силам, а потом, как бы ни сложилось, уже не понадобится. Хорошая идея – завещать ее вам».

Я улыбнулся ему – с ощутимым внутренним напряжением, от которого внутри улыбающегося разгорается свет. Ничего специально для этого не делал, само получилось. Похоже, ослепительная улыбка мальчишки, с которым мы когда-то, два дня, целую вечность назад, трепались на крыше, и правда стала моей.

«А вы нарочно не выпускаете Товуайру, чтобы не мешал, или просто забыли?» – вдруг спросил Клари Ваджура.

– Конечно, забыл. Спасибо, что напомнили. Я до завтра мог бы вот так с ним в пригоршне проходить, – признался я. – Или вообще до осени, если навалится слишком много дел.

«Такая рассеянность нормальна в первые десятилетия интенсивных занятий магией, – утешил меня он. – Просто внимания на все не хватает. Но оно постепенно тренируется. Лет через сорок – шестьдесят станет нормально».

– Надо же, – удивился я. – Думал, это только я какой-то исключительный придурок.

«Нет, сэр Макс. В этом вопросе – нет».

После того, как я вытряхнул из пригоршни юного великана, он довольно долго молча сидел на траве, держась за голову и ритмично покачиваясь из стороны в сторону. Наконец отнял руки от головы и спросил:

– Что это было? Что ты со мной сделал? Не сон, не смерть и не транс, но совершенно точно не жизнь. Вообще ни на что не похоже!

– Уменьшил и спрятал в кулак, – признался я. – Извини, что без предупреждения. Решил: так будет быстрее и проще, чем учить тебя ходить Темным Путем.

– «Темным Путем»? – заинтересовался Товуайра. – Это как?

Больше всего в людях я ценю любопытство. Но как же оно иногда бывает некстати! Поди в двух словах про Темный Путь объясни.

– Мы сейчас на границе с Пустой Землей Йохлимой… – начал я.

– Это я вижу, – нетерпеливо кивнул он.

– Почти в сотне миль от твоей пещеры…

– Всего в шестидесяти.

– Все равно далеко. Так вот, ходить Темным Путем означает преодолеть это расстояние одним шагом…

– Шагом Муммары! – с энтузиазмом подхватил Товуайра. – Я так тоже умею. Меня дед научил.

– Ого! – присвистнул я. – Знал, что ты хороший шаман, но не догадывался, что настолько.

– Да у нас в горах почти все умеют ходить шагом Муммары, – отмахнулся он. – Без этого трудно, в некоторые места иначе не доберешься. Дед мог, если очень надо, одолеть несколько сотен миль, и у меня тоже получалось, в детстве часто ходил за покупками для соседей аж в Вовулах. Смогу ли сейчас, даже не знаю, слишком долго сидел на месте; ничего, я все помню, быстро заново научусь. Но большинство наших соседей так далеко ходить не умеют, только перешагнуть пропасть или взобраться на очень крутую гору. А в Вовулах за мукой и городскими сластями уже посылали меня, все-таки почти двести миль, не шутка. И обязательно давали монетку сверху, чтобы я купил себе конфету или билет на карусель. Я такие прогулки любил больше всего на свете.

Товуайра мечтательно зажмурился и добавил:

– Теперь, наверное, каждый день буду в Вовулах ходить. Ух, как же там красиво и весело!

Я молчал, потрясенный. Все-таки даже у нас, в Ехо, в Сердце Мира, где колдовать начинают раньше, чем говорить, хождение Темным Путем – не самое распространенное умение. Заранее проложенным маршрутом еще туда-сюда, некоторым удается, но таких мастеров, чтобы проложить Темный Путь самостоятельно, раз-два и обчелся. Я сам только осенью научился, года еще с тех пор не прошло. А умпонские горцы скачут Темным Путем через пропасти и горя не знают. Хотел бы я знать, что это за Муммара такая распрекрасная, если у нее был такой шаг. Или у него? Ладно, потом когда-нибудь выясню. Сейчас не до Муммары.

«Рассвет совсем скоро, – напомнил мне Клари Ваджура. – Если вы готовы произнести от моего имени приветствие, пора начинать».

Вот именно.

«Обычно ветры приходят не сразу, – добавил Клари. – При всем их могуществе они не могут быть на всей территории одновременно, а чтобы добраться сюда от Куанкурохской границы, где они чаще всего развлекаются, требуется какое-то время. В прошлый раз я их около часа ждал. Надеюсь, у вас с Товуайрой будет время спокойно уйти. Пожалуйста, воспользуйтесь этой возможностью. То, что вы останетесь по эту сторону границы, не гарантирует вам безопасности. Ветры то и дело ее нарушают, а сегодня они будут в ярости и легко до вас доберутся. Поверьте моему опыту, вам это не понравится. И для дела никакой пользы, если они вас разорвут. Дополнительные жертвы их только раззадоривают».

Есть фразы, которые не стоит произносить вслух. Например, «я вас ни за что не оставлю». Жуткая безвкусица, ужасно звучит. Поэтому я сказал:

– Не стоит беспокоиться о человеке, который в любой момент может сбежать Темным Путем. И Товуайру с собой прихвачу. Но не прямо сейчас. Битвы человека с Йохлимскими ветрами своими глазами никто не видел, разве только в древние времена. Не прощу себе, если упущу возможность хвастаться во всех столичных трактирах, что был свидетелем такого великого события. Звучит ужасно, но это так.

И улыбнулся Клари его ослепительной улыбкой. Чтобы он увидел – наследство в хороших руках, без дела в углу не валяется. Не зря отдал.

Он ничего не сказал, но посмотрел мне в глаза и медленно опустил веки. Такое большое, полновесное «да» – на все сразу.

Я взял его на руки и перешагнул невидимую черту, которая считается границей. Я ее не видел и не ощущал, просто поверил на слово юному великану, который показал, где она проходит. На всякий случай прошел еще несколько шагов. Ничего особенного при этом не почувствовал; впрочем, и не должен был, я же не безумный Йохлимский ветер. Сказал, согласно традиции, вежливо называя будущих противников Клари по именам, по порядку, по принятому среди них старшинству: «Эдорьян, Легери, Алуя, Торайя, Танри, Шайяра, Кирена, Сулайор, Ум-Моррей, Айятарва, Бренайли, Фанна-Ла, Оринава, Гу-Тиризак, перед вами Клари Ваджура, чей дух несгибаем, а сердце свободно, он намерен стать одним из вас. Это его вторая битва, приходите, он ждет».

Если бы не специальные магические приемы для кратковременного укрепления памяти, которые используют столичные студенты перед экзаменами, а некоторые особо легкомысленные преподаватели при подготовке к лекциям, хрен бы я сейчас так красиво выступил, не подглядывая в шпаргалку. Все-таки целых четырнадцать имен, одно другого диковинней. Спасибо хвостатому профессору Дримарондо, вовремя он меня этому фокусу научил.

Я закончил говорить, в глубине души ожидая, что в ответ раздастся какой-нибудь грохот или хотя бы отдаленный вой урагана, но ничего не случилось. Только заросшая голубой травой пустошь озарилась первым лучом восходящего солнца. Что-что, а время мы подгадали идеально. Я сказал себе, что это хороший знак. Все сегодня хороший знак, но вот этот солнечный луч – особенно.

Трусил я, конечно, неописуемо. Нет ничего хуже, чем бояться не за себя.

«Оставьте меня тут и ступайте, – сказал Клари Ваджура. – Если замешкаетесь, будете считаться равноправным участником битвы. И если, не ровен час, сможете выстоять, придется вам тоже становиться ветром. А у вас, в отличие от меня, немало серьезных резонов оставаться тем, кто вы есть».

Я молча кивнул, положил его на землю, зачем-то поправил складки ветхого одеяла, развернулся и пошел обратно – туда, где нетерпеливо похлопывая ладонями по коленям, сидел Товуайра. От волнения лицо его стало пунцовым, а зеленые глазищи – натурально размером с плошки. И давно не стриженые волосы встали дыбом, как шерсть на загривке разъяренного кота. Вот в такие моменты по-настоящему, остро, как в первый день понимаешь, что находишься в другом мире, только на первый взгляд привычном и обжитом, а на самом деле чужом, неизвестном и неизученном. И если тебе кажется, будто он населен людьми, так это просто нелепое антропоцентристское заблуждение. Мало ли что у окружающих тебя удивительных существ тоже по две руки и ноги.

– На самом деле ветры совсем рядом, – почти беззвучно сказал мне Товуайра. – Я их чую; все, кто вырос возле границы, знают, когда ветры близко. Они могли успеть напасть, но почему-то дали тебе уйти. Так очень редко бывает. На твоем месте я бы их поблагодарил.

Вежливость никогда не помешает, – согласился я. И громко сказал:

– Спасибо вам, Эдорьян, Легери, Алуя, Торайя, Танри, Шайяра, Кирена, Сулайор, Ум-Моррей, Айятарва, Бренайли, Фанна-Ла, Оринава, Гу-Тиризак, что позволили мне уйти.

А в ответ услышал – не голос, и на Безмолвную речь это не слишком походило, скорее на сильный удар, каким-то образом оформившийся в слова: «На здоровье». Ну и дела.

Я ждал начала бури, и Товуайра ждал, придвинувшись ко мне вплотную, готовый в любой момент не то заслонить меня своим гигантским телом, не то, наоборот, спрятаться за мою спину. Похоже, он сам пока не решил, как лучше. И Клари Ваджура, лежащий всего в полусотне метров от нас, за невидимой чертой тоже ждал.

Я откуда-то знал, что сейчас он смеется – беззвучно, не изувеченным телом, а всем своим существом и еще травой, землей, ясным жемчужно-зеленым небом, бледным утренним солнцем – всем, что нашлось под рукой. Над собой, пальцем пошевелить не способным, но заявившимся на битву, которая и самому крепкому человеку не по плечу, и надо мной, дураком, притащившим его сюда, обещая победу, и над Йохлимской пустошью, поневоле ставшей местом этого абсурдного действия, и над ветрами, которым достался такой вот грозный противник, и над своей немилосердной судьбой, внезапно зашедшей в тупик, откуда нет ни одного достойного выхода. И дороги назад тоже нет.

Это не было ни истерикой, ни безумием, ни вызовом, ни демонстрацией удали. Клари смеялся от чистого сердца – просто внезапно увидел со стороны себя самого, завернутого в старые тряпки калеку, и нас с Товуайрой, тех еще великих героев с вытаращенными глазами перепуганных котят, оценил степень нелепости нашей общей затеи, и не смог сдержать смех.

До сих пор я полагал, что у меня обостренное чувство комического, но следует признать, до магистра Клари Ваджуры мне далеко. Как пешком отсюда до «Трехрогой Луны» в старой части города Ехо, в провинции Угуланд, в Соединенном Королевстве, на материке Хонхона; в общем, ничего так пришлось бы пройтись.

Собираясь сюда, я готовился к драме, буре и натиску, а вместо них получил затянувшуюся паузу, скрашенную каким-то образом передавшимся мне весельем главного героя, но отягощенную томительным ожиданием, с каждой минутой которого наше общее будущее виделось мне все страшней – не зря же эти гады тянут, небось на мою хитрость со Смертным Шаром у них есть своя, и теперь они собираются с силами, чтобы каааааааак…

«Прощайте, сэр Макс, – вдруг раздался в моей голове голос Клари Ваджуры. – Спасибо. Уже все. Ухожу».

После этого голова у меня отключилась окончательно и бесповоротно. Я решил, что «ухожу» означает «умираю», вскочил и рванул к нему, чтобы… чтобы – что? Сам не знаю. Наверное, метать Смертный Шар за Шаром, приказывая магистру Клари дожить до заката, несмотря ни на что, я же так здорово все придумал, нельзя, чтобы не получилось, я так не…

«Я так не играю, – думал я на бегу, – я так не согласен, не допущу, не позволю, не может этого быть, чтобы ты, гад такой, взял и умер, я так не могу!» Даже не вспомнил о невидимой границе, которую не следовало пересекать, добежал до груды тряпья, в которое был завернут Клари Ваджура, бухнулся на четвереньки, сложил пальцы в щепоть, и лишь тогда понял, что его больше нет. В смысле тела нет, только ветхие одеяла, две штуки, вязаное полосатое, под ним серое, совсем тонкое, когда-то мягкое и теплое, а теперь дыра на дыре, и еще какая-то рвань – одежда, рубаха? – неважно, важно, что Клари там не было. Ни капли крови, ни косточки, ни волоса, вообще ничего.

Умом я еще ничего не понял, но сердце чуть не взорвалось от ликования. Я заорал: «Получилось!» – подпрыгнул, воздев руки к небу, такой благодарственный дикарский танец, достойный восторженного дурака, в которого я превратился. И до сих пор думаю, что давать мне по башке именно в тот момент было нечестно. Грех обижать счастливых беспамятных идиотов. Я бы не стал.

Но ветры Пустой Земли Йохлимы не столь сентиментальны. И набросились на меня, как сироты-берсеркеры на сладкий пряник, выданный им один на всех.

Тогда я наконец понял, почему Йохлимские ветры настолько опасны. Они дуют отовсюду сразу. В том числе изнутри тебя самого. С этого собственно и начинают. И очень быстро достигают нужного им результата. Ураган, который рвется наружу из твоей грудной клетки, любого быстро разорвет на куски.

Ну или почти любого. Тогда же мне стало ясно, почему магистр Клари Ваджура при первой попытке смог продержаться так долго, почти до самого вечера. Опытный угуландский колдун, достаточно могущественный, чтобы регулярно иметь дело с Очевидной магией высших ступеней, то есть пропускать через себя силу Сердца Мира, оказывается достаточно хорошо подготовленным к встрече с Йохлимскими ветрами. Потому что по ощущениям и правда довольно похоже, только ветры дуют гораздо дольше, чем творится любое, самое сложное колдовство. Сколько ты сможешь вытерпеть – вопрос воли и стойкости, но первые пару минут способен продержаться почти любой из нас.

Я в Очевидной магии пока совсем новичок, но какой-никакой опыт взаимодействия с ее высшими ступенями у меня все-таки есть; строго говоря, в основном с высшими, не с того конца учиться начинал. Это, думаю, и спасло меня в самый первый момент, когда я был счастлив и совсем не готов к битве; впрочем, я вообще никогда ни к каким битвам не готов, если меня предварительно не довести. А это совсем не так просто, как рассказывают городские сплетники. Я, в сущности, мирный человек.

Однако Йохлимские ветры быстро довели мирного человека в моем лице до белого каления. После чудовищной силы удара изнутри и нескольких таких же снаружи, я почувствовал себя преданным, как будто повис на шее лучшего друга, а в ответ получил от него по зубам. Заорал: «Ах вы суки драные! Так нельзя! Ну я вам сейчас устрою!» Уж не знаю, что я собирался устраивать, но пер куда-то напролом, навстречу вздыбившейся земле и рушащемуся на нее небу, по-бычьи наклонив голову, колошматя воздушные потоки сжатыми в кулаки руками, помогая себе проклятиями, настолько непристойными, что большую их часть я, пожалуй, не решусь воспроизвести даже по просьбе ближайших друзей, если им вдруг взбредет в голову осчастливить культурную часть местного человечества ученым трактатом «Наиболее отвратительные фразеологические обороты разных миров» и они обратятся ко мне в поисках фольклорного материала.

Иными словами, я натурально свихнулся от злости и вместо того, чтобы просто покинуть негостеприимную Йохлимскую пустошь Темным Путем, что, по идее, было вполне возможно, топтался на месте наперекор здравому смыслу и бранился, малоубедительно размахивая хлипкими верхними конечностями. Ясно, что долго это продолжаться не могло.

Долго оно и не продолжалось, максимум минуту, на протяжении которой меня разрывала изнутри ярость Йохлимских ветров, помноженная на мою собственную злость, а потом ураган – не внутренний, а тот, что бушевал снаружи, подхватил меня и понес. Но вместо того чтобы швырнуть на землю, предсказуемо расплющив в лепешку, довольно аккуратно на нее положил. Ну, то есть для урагана аккуратно, так-то все тело потом было одним сплошным синяком.

Я не из тех, кого можно успокоить оплеухой, обычно получается наоборот. Но сейчас удар о землю подействовал на меня вполне умиротворяюще. Во-первых, я осознал, что по-прежнему жив – не только хорошая, но и совершенно неожиданная новость. Во-вторых, вспомнил, что Клари Ваджура исчез, это было по-настоящему необъяснимое чудо, которое случилось с ним, а значит, отчасти и со мной. А в-третьих, я отчетливо услышал, как голос, похожий на удар, или удар, похожий на голос, тот, что уже говорил мне «на здоровье», произнес: «Ну ты и дурак». И как-то сразу с ним согласился: еще какой дурак. Так глупо и неосмотрительно я не вел себя даже в самые первые дни жизни в Ехо, когда был уверен, что попал на вечный праздник и весь Мир ко мне бесконечно добр. С тех пор я более-менее научился сохранять стойкость в испытаниях, но неожиданная радость, как выяснилось, по-прежнему легко лишает меня контроля над собой.

А потом я подумал, что раз уж остался цел, у меня будет время исправиться. И достаточно счастливых моментов для тренировки стойкости, куда они денутся, сколько суждено – все мои. И не заплакал от облегчения только потому что к этому моменту сил у меня не оставалось вообще ни на что. Даже закрыть глаза казалось слишком тяжелой работой, поэтому я лежал и смотрел в небо. У нас оно всегда бледное, почти белое, над Уандуком – всех оттенков красного цвета, а здесь, над Чирухтой, зеленое. И никто: ни ученые, ни отставные магистры, ни мудрые ведьмы вроде леди Сотофы – не могут внятно объяснить, почему оно так. Может быть, Клари Ваджура теперь узнает? Ветры все-таки поближе к небу, чем мы.

За обдумыванием этого естественнонаучного вопроса меня и застал юный шаман Товуайра. Я успел забыть, насколько он огромный, и теперь удивился заново, когда надо мной навис великан. Рыжий, растрепанный и ужасно довольный тем, что наконец-то меня нашел.

– Ты и правда настоящий демон, если уцелел, – сказал он. – С Йохлимскими ветрами так задираться нельзя, даже когда они добрые, как сегодня.

– А это они были добрые? – усмехнулся я.

Товуайра не оценил моего сарказма.

– Еще бы! – подтвердил он. – Заранее знаю, что, когда стану рассказывать об этом дне, мне никто не поверит. Даже мой покойный дед не поверил бы, он всегда говорил, что Йохлимские ветры бессердечны, а старинные легенды об их добрых поступках называл глупыми сказками, от которых один только вред: люди верят им и утрачивают осторожность. Так что, может быть, лучше мне помалкивать. Но как молчать о том, что своими глазами видел настоящее чудо?!

– Клари стал ветром без дополнительных испытаний, да? – спросил я.

– В том-то и дело! Почему я и говорю: сегодня ветры добры как никогда. Решили, что, если Клари смог выжить после прошлой битвы и отважился явиться к ним снова, без всякой надежды на успех, из одного упрямства, он той же породы, что они сами. В смысле достаточно яростен и безумен, чтобы стать одним из Йохлимских ветров.

– Ты точно знаешь, что именно так и было? Откуда?

– Как – откуда? – развел руками юный шаман. – Я их спросил, как спросил бы духов.

– Ветров? Спросил? Как духов?!

– Ну да. Я бы, наверное, не догадался, что так можно, но покойный дед много раз строго-настрого запрещал мне говорить с ветрами, как с духами, из чего я сделал вывод, что ветры могут меня услышать, если постараюсь. И они услышали. И сразу дали ответ. Это было очень больно! Зато все понятно, как будто и правда словами сказали.

– Словами, похожими на удар?

– Можно и так это описать. Хотя все-таки скорее просто удар, от которого в голове появляются очень четкие, но явно чужие мысли.

– Да, – согласился я. – Именно так. Спасибо, что подтвердил про Клари. Если ветры взяли его к себе просто так, без дополнительной битвы, значит, справедливость в Мире все-таки есть. И она именно такова, как я ее себе представляю. Какой молодец этот наш Мир!

– У духов точно есть справедливость, – подтвердил Товуайра. – Это у людей ее нет. Люди не умеют быть по-настоящему справедливыми, потому что никогда не видят всю картину жизни сразу, только отдельный фрагмент. Для того и нужны мы, шаманы – просить духов заниматься нашими человеческими делами. Без их присмотра люди быстро запутаются и натворят еще больше бед.

– Когда меня все окончательно достанут, обязательно стану духом, – решил я. – Буду устраивать все по-своему, отличная будет жизнь!

– Это ты так шутишь? – укоризненно спросил Товуайра.

– Думаешь, меня не примут в духи? – рассмеялся я.

– Ничего я не думаю, – отрезал он. И строго добавил: – Шамана не проведешь!

Не знаю, как насчет «проведешь», но на ноги юный великан поставил меня не хуже, чем сделал бы мой друг Абилат, лучший знахарь столицы Соединенного Королевства, к которому я собирался обратиться за помощью и как раз прикидывал, можно ли ходить Темным Путем на четвереньках, или все-таки лучше попытаться как-нибудь встать. Это деяние представлялось мне сейчас почти недостижимым вроде легендарных подвигов магов древности. Однако после того, как Товуайра всего четверть часа ритмично похлопал в ладоши над моим ушибленным телом, время от времени издавая угрожающие звуки, очевидно предназначавшиеся моим синякам, я встал как миленький. И пошел. И трижды подпрыгнул. И на всякий случай, чтобы потом не было неприятных сюрпризов, наклонился в разные стороны и потянулся, как кот. Тело функционировало отлично, очень мило с его стороны. Я не настолько дух или демон, чтобы без него обходиться, что бы там ни говорил Товуайра. Вернее, о чем бы он с торжественной многозначительностью ни молчал.

– Не зря говорят, что ты умелый шаман! – сказал я юному великану. – Если еще раз попаду в такую передрягу, непременно обращусь к тебе. Ты круче всех наших знахарей вместе взятых.

Я, конечно, преувеличивал, но, во-первых, совсем немного. А во-вторых, навсегда усвоил главный педагогический прием сэра Джуффина Халли: новичков надо хвалить, в таком деле лучше перестараться, энергия энтузиазма – топливо, без которого в магии никуда. Собственно, не только в магии, вообще в любом деле.

Вспомнив, как Товуайра рассказывал о прогулках в Вовулах, я тайком проверил карманы, нащупал там какие-то монеты, неясно, какого достоинства, но что-то – уже хорошо. Сказал:

– Я намерен заплатить тебе за лечение.

Он так удивился, словно я предложил нечто совершенно абсурдное и немыслимое. Например, открыть на паях модную лавку на вершине горы Олайры. Или прямо сейчас начать заниматься растяжкой, чтобы однажды сесть на шпагат.

– Это такая примета, – находчиво соврал я. – Заплатить знахарю, чтобы болезнь не вернулась.

– И так не вернется, если сам на Йохлимскую землю снова не полезешь, – заверил меня Товуайра. – Это были вполне обычные ушибы, они бы и без лечения прошли, просто не так быстро. Но если тебе так спокойней, конечно, плати. Вот уж не подумал бы, что ты суеверен!

Я развел руками, всем своим видом показывая, что и рад бы не иметь мелких постыдных слабостей, но уж каков есть. Не зря старался, в кармане у меня набралось почти четыре короны Соединенного Королевства, а это очень крупная сумма. Если Товуайра обменяет их на местные деньги, все конфеты и карусели Вовулаха его. После долгих лет в темной пещере с медленно умирающим незнакомцем именно то, что надо, будь ты хоть сто раз великий умпонский шаман.

Я был рад, как будто мне самому предстоял такой праздник. Впрочем, в Ехо тоже неплохо с конфетами. И даже карусели, говорят, где-то есть.

Но на карусели мне пока было рано. Сначала в Харумбу. Я себя знаю: любое неприятное дело, отложенное до завтра, на следующий день начинает казаться вовсе не нужным. А сейчас так нельзя.

* * *

Харумба, таинственный город мертвых, в древности построенный бессмертными кейифайями для своих смертных потомков от смешанных браков, куда обычный человек может попасть только за огромные деньги[168], находится на северном побережье материка Уандук, так далеко от Великой Красной Пустыни Хмиро, что небо здесь почти белое, как у нас, с едва различимым лиловым оттенком.

Когда я шел сюда Темным Путем, пожелал оказаться у самого входа в Харумбу, но здешнюю систему безопасности не проведешь, так близко меня не пустили. Спасибо хоть не угодил прямо в море, шагнул на берег, у самой кромки воды, на твердый мокрый песок.

Чуть поодаль зеленела роща низкорослых пышных деревьев, на ветвях которых теснились стаи крупных черных птиц, грузных и малоподвижных; когда я увидел их впервые, много лет назад, птицы показались мне зловещими. Теперь я точно знал, что это за птицы, но ничего особо зловещего в их облике больше не находил. Даже удивительно, что такое огромное сборище смертей, навек разлученных со своими потенциальными жертвами, может выглядеть настолько безобидно. «Прийти бы сюда с рогаткой, вот был бы переполох», – насмешливо подумал я и тут же устыдился своих живодерских фантазий. Беднягам и так несладко от всей этой древней кеийфайской магии, о которой нервным угуландским супергероям в моем лице лучше вообще ничего не знать.

А совсем вдалеке, за деревьями клубился туман, не настолько, впрочем, густой, чтобы скрыть белизну стен и изящество башен Харумбы.

Можно было отправиться туда, обогнув рощу, но я попер напролом. Даже не потому, что решил вести себя вызывающе, демонстрируя воинственный настрой, а просто поленился обходить. Немного опасался, что дремлющие на ветвях смерти-изгнанницы накажут меня за беспокойство – по старой доброй птичьей традиции, дружно нагадив на голову, но, хвала Магистрам, пронесло. Правда, настроение во время прогулки изрядно испортилось. Раздражение, вызванное необходимостью разбираться еще и с Нуфлином, превратилось в настоящую злость. Но вряд ли следует винить в этом птиц. Я и сам не подарок. Особенно в тот момент, когда дело уже благополучно завершено, а я еще не успел забыть, как долго и мучительно все висело на волоске. И вопрос только в том, от чего именно меня теперь будет запоздало трясти: от страха или от злости. Ничего удивительного, что обычно я выбираю второй вариант.

Хранители Харумбы ждали меня на границе между рощей и туманной стеной. Пришли не вдвоем, не вдесятером даже, а здоровенной толпой. Хотя, честно говоря, чтобы силком выдворить меня со своей территории, одного за глаза хватило бы. Эти бессмертные эльфы, хвала Магистрам, не великаны, но исключительные здоровяки. Сборная Харумбы по дзюдо, тяжелая весовая категория, хоть с криком от них беги.

Но я, конечно, не убежал. А напротив, ускорил шаг. Приблизившись, поздоровался: «Хорошего дня». И выдал им сияющую улыбку, наследство магистра Клари. Не то чтобы действительно был рад обстоятельствам нашей встречи, просто люблю демонстрировать обновки, как всякий пижон.

Но в ответ мне никто не улыбнулся. Даже на приветствие не ответили. Только еще больше насупились. Понятно почему. Родичи моего друга Иллайуни чувствительны к чужому настроению ничуть не меньше, чем он. Поэтому улыбками их не проведешь, даже такими неотразимыми, как моя.

– Ты, конечно, пройдешь в Харумбу, если захочешь, – сказал один из Хранителей. – Без нашей помощи и даже согласия. Городу ты понравился еще в прошлый раз, когда привез к нам старого колдуна.

– Приятно, что вы меня помните, – вежливо ответил я. И снова улыбнулся. Иногда просто невозможно держать себя в руках.

– …но обратно ты уже не выйдешь, – не слушая меня, продолжил он. – Ни по своей воле, ни при нашем участии. Даже если мы очень захотим от тебя избавиться – лично я уже хочу этого больше всего на свете! – ничем не сможем тебе помочь. Скорее сами уйдем куда глаза глядят, не выдержав такого соседства. А это безответственно по отношению к людям, которые здесь гостят.

«Гостят» – это, конечно, сильно сказано. Потрясающий эвфемизм.

– Погодите, – попросил я. – С какой стати я должен ломиться в Харумбу? Что я там забыл?

Хранители Харумбы озадаченно переглянулись. Похоже, ожидали от меня совсем других вопросов.

– Но ты же пришел за… – начал один и замялся, явно не желая произносить вслух имя Нуфлина Мони Маха.

– Если ты думаешь, будто мы сами его к тебе выведем, ты ошибаешься, – твердо сказал другой. – Не будем сейчас говорить об этической стороне вопроса, но это просто физически невозможно. Харумба не выпускает своих жителей. Ни на каких условиях. Никогда.

– Это просто к вам еще никто никогда не заходил с Темной Стороны, – усмехнулся я. – Уверен, с этого входа Харумба меня и впустит, и выпустит как миленькая. С Нуфлином Мони Махом под мышкой в том числе.

Я, конечно, блефовал. Но в глубине души подозревал, что действительно смог бы провернуть такую операцию, если бы очень захотел. И Хранители Харумбы тоже это подозревали. И явно не жаждали проверить гипотезу экспериментальным путем. А я сейчас, честно говоря, был совсем не прочь попробовать. Потому что – какого черта? Что творит этот их подопечный, неугомонный старый психопат? Думает, спрятался в Городе Мертвых, и теперь можно безнаказанно делать все, что в безумную голову взбредет?

Но я твердо решил не давать себе воли. В этом Мире любителей вендетты и без меня несколько больше, чем требуется для самобытного разнообразия нравов. Вот пусть и наказывают друг друга, хоть с утра до вечера. А мое дело маленькое – по мере сил исправлять то, что они натворят.

– Однако я не за тем к вам пришел, – примирительно сказал я Хранителям Харумбы. – Извините, что явился в таком настроении. Я знаю, что для вас оно невыносимо; с другой стороны, исправится мое настроение еще не скоро. А дело спешное. Вы должны знать, что как минимум один из ваших так называемых гостей способен околдовать человека, увидевшего Харумбу во сне. И уже сделал это. Заставил беднягу читать Проклятие Йарра – знаете, что это? Ладно, неважно, просто одно из множества смертных заклятий, которых у нас в Угуланде сочинили куда больше, чем способов исцелять.

– И этот сновидец послушался? – изумленно спросил один из Хранителей, явно выражая общее недоверие. – Проснулся и выполнил приказ?

– А куда деваться, когда тебя заворожили ритмической речью, которая, как выяснилось, прекрасно работает и в устах мертвеца. Кучу народу успел убить, сам о том не зная; убил бы еще больше, если бы мы не приняли меры. Теперь с этим делом покончено, но в Харумбе наверняка будут появляться и другие сновидцы. Никто, кроме вас, не сможет их защитить.

– Но как? – нестройным хором откликнулись Хранители.

Нашли кого спрашивать.

– Понятия не имею, – честно ответил я. – Откуда мне знать, как у вас все устроено. Вряд ли в Харумбе есть тюрьма для особо опасных преступников. Лично я бы постарался задраить все входы и выходы, чтобы Харумба больше никогда никому не снилась, как было в прежние времена. Но если бы вы знали, как это сделать, наверняка сами прикрыли бы лавочку, не дожидаясь моих советов. Как вариант – сторожите теперь вашего гостя по очереди; понимаю, что занятие невеселое, а что делать? Куанкурохцы вон против Йохлимских ветров на границе по очереди стоят, тоже не сахар, но ничего, привыкли, жизни себе без этих дежурств уже не представляют. Впрочем, можно просто найти хорошего отставного полицейского, совсем дряхлого, собравшегося помирать, и предложить ему бесплатную вечную жизнь в Харумбе в обмен на работу – присмотр за Нуфлином. В идеале нанять хотя бы двоих, а лучше троих, чтобы следили посменно, даже у мертвых людей должны быть радости кроме работы, тем более, кода впереди вечность, а работа – Нуфлин Мони Мах. Я бы, честно говоря, на второй день спятил, но старого грыза такой ерундой не проймешь…

Пока я говорил, с лиц Хранителей явственно уходило напряжение. Похоже, идея нанять надзирателей пришлась им по душе.

– В общем, дальше думайте сами, – завершил я. – Уверен, в ваших же интересах приструнить Нуфлина. Магистры его знают, кого он завтра речами заворожит. А я, пожалуй, пойду. Устал. На моей родине в таких случаях говорят «как собака». Но у меня дома сейчас живут два пса, поэтому я точно знаю: так сильно собаки не устают.

– Извини за плохой прием, – сказал один из Хранителей, тот самый, который предупреждал меня, что в Харумбу лучше не лезть. – Когда ты появился на побережье, мы были уверены, что без крупных неприятностей не обойдется. Твое желание получить голову Нуфлина Мони Маха звучало как колокольный набат. Вообще-то оно и сейчас звучит. Но говоришь ты при этом вполне разумные вещи.

– Да, – согласился я, – рядом со мной бывает непросто, я знаю. Вон один ваш родич недавно чуть куманским медовым ножом меня не прирезал, а я только тем и провинился, что навестил его в не самый свой радостный день…

Вместо того чтобы вежливо выразить сожаление в связи с невыдержанным поведением своего родственника, Хранители Харумбы дружно расхохотались. Видимо, вообразили эту сцену. Ну или просто обрадовались, что рассорившемуся с ними Иллайуни не так уж прекрасно живется, как он им расписывал. Как минимум одна серьезная проблема у него точно есть.

– Извини, – сквозь смех пробормотал тот, что стоял ближе всех ко мне. – На самом деле, надо бы тебе посочувствовать, но Горда Ойян Цан Марай! С куманским ножом! Гоняется за тобой! Вот это история!

И расхохотался еще громче, да так заразительно, что даже я расплылся в улыбке. Не новой сияющей, а в старой, своей. Кривой и вообще довольно дурацкой, но уж какая есть.

Спасибо Иллайуни, сам того не ведая, помог разрядить обстановку. Теперь я его должник. Знать бы еще, чем рассчитываться. Оставить в покое до конца года? Нет, так не пойдет, я буду скучать.

Я развернулся, чтобы уходить, но Хранители меня остановили.

– Мы не читаем чужих мыслей, по крайней мере, очень стараемся избежать такого несчастья, но человеческие желания похожи на громкий, хоть и неразборчивый крик, – сказал один из них. – Игнорировать этот шум невозможно, особенно когда его источником становится человек могущественный и несдержанный вроде тебя. Поэтому мы знаем, ты хотел что-то от нас потребовать. И собирался настаивать любой ценой. Но почему-то не стал. Передумал? Обиделся? Рассердился? Извини за настойчивость, но с такими, как ты, лучше расставаться без недомолвок. Чтобы потом не гадать, что у тебя на уме и каких сюрпризов ждать наутро.

– Что вы, я не рассердился. Наоборот, перестал. Я действительно хотел попросить вас: «Передайте Нуфлину Мони Маху, что Клари Ваджура стал одним из Йохлимских ветров, такая ему выпала великая судьба. А Магистр Хонна в голос хохотал, обнаружив, что его пытались извести примитивным старинным заклятием. Скажите ему, что сэра Шурфа я лично избавил от проклятия Йарра на Темной Стороне, а Джуффин с моей легкой руки спас еще целую кучу народу. Ничего не получилось, зря старался старый дурак, пусть знает». Очень этого хотел, со вчерашнего дня подбирал обидные формулировки, чтобы его проняло. И аргументы, чтобы убедить вас передать мое послание, слово в слово. Но потом передумал.

– Почему?

– До меня вдруг дошло, что впереди у Нуфлина целая вечность и никаких интересных дел, чтобы отвлечься от мыслей о поражении. Так долго никто не должен страдать. Пусть лучше думает, будто месть удалась, других радостей у старика все равно нет, и это само по себе такое суровое наказание, что дополнительных, пожалуй, уже и не надо. Так что, если сочтете нужным, можете рассказать Нуфлину Мони Маху, как я рыдал у вас под забором от бессильной ярости, пока не прогнали. Мне не жалко, а для дела так лучше: глядишь, угомонится на радостях, займется выращиванием фиалок, вам же легче будет его сторожить.

Хранители растерянно молчали. Похоже, я снова их удивил. Я и сам себя удивил, чего уж.

– Спасибо, что выслушали, – сказал я. – И даже с ножами не гонялись. Хотя, может, и стоило бы. Когда уже научусь держать себя в руках.

Договорил, развернулся и пошел обратно, в сторону берега, через рощу, полную черных птиц. Хотя мог бы прямо отсюда уйти домой Темным Путем. Но какое-то дурацкое чувство, сродни скорее дремучему суеверию, чем настоящей интуиции, настойчиво требовало, чтобы я пересек эту грешную рощу дважды, туда и обратно, а не в один конец.

Глупо повиноваться предрассудкам, но спорить с собой еще и на эту тему у меня не было сил. И так уже наспорился на сто лет вперед.

Знать бы еще, кто именно в этих спорах победил.

* * *

– Деньги на бочку, – сказал я сэру Джуффину Халли. Заодно озарил его сиянием своей новой улыбки, решив, что такое начало ни одной беседе не повредит. – Ты проиграл сто корон, гони. Мне как раз позарез нужны деньги, я на знахаря поистратился. В смысле на шамана. Все, что было в карманах, ему отдал.

– На шамана? – нахмурился Джуффин.

– Ага. На умпонского. Обожаю экзотику. Если бы не это, мог бы и обойтись. В смысле, ничего страшного не случилось, просто несколько синяков, не о чем говорить. Прости, я еще не в себе, мету что попало вместо того, чтобы по порядку рассказывать. Но сто корон все равно за тобой. Я честно их выиграл, прошел Темным Путем прямо в пещеру, где спал Клари Ваджура. С помощью призрака профессора математики, но она теперь мой домашний призрак, так что вряд ли это было жульничество.

– Да жульничество, конечно, – ухмыльнулся шеф. – Как вообще все, что ты делаешь. Но я не в обиде – при условии, что узнаю метод. Выкладывай давай.

– Метод – проще не бывает. И подойдет кому угодно, а не только мне. Достаточно правильно сформулировать: «Хочу оказаться там-то рядом с таким-то». А не просто «рядом с таким-то». Вот и все.

– Интересно! – обрадовался Джуффин. – Сейчас проверим. Если…

И, не закончив фразу, исчез.

– Ты опять пришел без гостинцев, – сказал Куруш, с укором взирая на меня с верхней полки книжного шкафа.

– Без, – подтвердил я. – И мне даже не стыдно, потому что я совершенно не виноват. С утра сидел в пещере в Умпонских горах, потом гулял по Пустой Земле Йохлиме, а сейчас пришел сюда прямо из-под стен Харумбы. Ни в одном из этих мест нет ни кондитерской, ни завалящей пекарни. Даже жареные орехи на улицах не продают. Да и откуда бы там взяться улицам.

– Какие печальные места оказывается есть в Мире! Зачем они нужны? – изумился буривух, вылупившийся из яйца в Столице Соединенного Королевства, а потому о родине своих предков, диких арварохских лесах имеющий сугубо умозрительное представление.

– Понятия не имею. Видимо, просто для разнообразия. И в качестве декораций к некоторым драматическим событиям они подходят лучше, чем площади больших городов.

– Зачем нужны драматические события, я тоже не понимаю, – проворчал Куруш.

– Целиком разделяю твою позицию. Лично я бы без них обошелся. Легко.

– И правда работает, – сказал Джуффин, снова появившись в своем кресле. – Надо же, как просто: достаточно изменить формулировку, и дело в шляпе! Понимаю теперь, почему женщины Ордена Решеток и Зеркал так держались за леди Тайяру и прощали ей больше, чем собственному Великому Магистру. И тебе теперь придется держаться и прощать. Смотри, не вздумай с ней рассориться! Ее голова нам нужна.

– Даже если мы поссоримся, леди об этом тут же забудет, – усмехнулся я. – Я, впрочем, тоже забуду. Двум рассеянным идиотам поладить очень легко. Особенно когда один из них призрак, а второй почти не появляется дома. Кстати, Клари сказал, рассеянность в моем положении это нормально. Внимания не хватает, все уходит на магию. Потом пройдет.

– Естественно нормально, – согласился Джуффин. – Просто в твоем исполнении рассеянность может оказаться слишком опасной. Поэтому я не спешил тебя успокаивать, в надежде, что ты научишься с ней справляться, не дожидаясь, пока сама пройдет. Только не говори, что надежда глупое чувство. Это будет цитата из старика Махи. Практически плагиат.

– Я и не собирался…

– Лучше рассказывай, чем кончилось дело с Клари Ваджурой, – перебил меня шеф. – Как ты выкрутился на этот раз?

– А то ты не знаешь.

– Понятия не имею, – очень серьезно сказал Джуффин. – Я уже давно не лезу в твои дела. Много раз тебе это говорил, а ты все никак не поверишь; впрочем, я не обидчив и никуда не спешу. Однако об этом деле я знаю только, что тебя следовало оставить в покое, пока сам не объявишься. Кстати, скажи мне спасибо, что за целые сутки тебе никто даже зов не прислал: я запретил тебя дергать, сказал, что это вопрос жизни и смерти, даже более-менее убедительно доказал. А желающие встать на твой след и оттащить тебя за уши от магистра Ваджуры, сам понимаешь, были.

– Больше одного? – изумился я.

– Представь себе. У сэра Шурфа тоже сдали нервы. Хотя, казалось бы, взрослый рассудительный человек…

– На его счет я как раз не сомневался. В смысле, без перерыва молил всех Темных Магистров и на всякий случай арварохского Мертвого Бога, чтобы пронесло. Второй-то кто?

– Не «второй», а первая. Леди Сотофа горела желанием избавить тебя от дурной компании, раз и навсегда. К счастью, в отличие от тебя, они оба мне верят. И когда я сказал, что наилучшая помощь – выбросить тебя из головы и заняться своими делами, спорили очень недолго. Всего каких-то несчастных полтора часа. Не о чем говорить.

– Спасибо, – сказал я. – Ты натурально спаситель Мира. Если бы нам пришлось всю ночь отбиваться от Шурфа и леди Сотофы, из Клари получился бы совсем уж бешеный ураган. А так есть шанс, что с ним вполне можно будет иметь дело, когда…

– Что? – переспросил Джуффин. – Я внезапно перестал тебя понимать. Почему именно ураган?

На его лице было написано столь неподдельное изумление, что я наконец-то поверил: шеф Тайного Сыска и правда больше не в курсе моих дел. И даже мысли читает примерно в том же режиме, что Хранители Харумбы – только когда они слишком громко звучат. Слов нет, как я ему за это благодарен. Но сто корон все равно сдеру. Пари есть пари.

Я подробно рассказал Джуффину, что случилось с Клари Ваджурой. И как благородно повели себя Йохлимские ветры. И каким идиотом оказался я сам, тоже рассказал. Скрыл бы с большим удовольствием, но он все-таки начальство, ему свои кадры следует знать. Впрочем, именно этому эпизоду шеф удивился гораздо меньше других. Мне показалось, ему даже понравилось, что я – все тот же старый добрый сэр Макс, с двумя задницами. Одна в форме человеческой головы.

Меня и самого это утешало. Трудно слишком стремительно становиться кем-то другим. Даже если этот кто-то другой и есть настоящий ты.

– Поступил ты, на мой взгляд, стратегически верно, – сказал Джуффин, выслушав заключительную часть моей истории, о переговорах с Хранителями Харумбы. – Если Нуфлин поверит, что его план удался, и успокоится, нам же лучше – меньше проблем. Но откуда вдруг в тебе столько милосердия? Прежде оно не было тебе свойственно. И только не говори, что это не милосердие, а сухой расчет, не поверю. Все-таки я с тобой не первый день знаком.

– Не расчет, конечно, – согласился я. – Но и не то чтобы милосердие. Скорее последствия контузии от удара о землю. Или просто усталости. Я вдруг понял, что наказывать мертвеца – абсурд. К тому же, стремясь во что бы то ни стало наказать зло, мы преувеличиваем его значительность, а значит, косвенно способствуем его торжеству, таким образом нарушая извечный баланс и расшатывая сам фундамент Мира, как говорил магистр Клари Ваджура, правда, по ровно противоположному поводу, но какое мне дело до заблуждений юных Йохлимских ветров?.. Хотя если бы я мог заставить Нуфлина бесследно исчезнуть, не подвергая опасности ни остальных обитателей Харумбы, ни в идеале себя, сделал бы это, не задумываясь. Не в наказание, а чтобы гарантированно больше не навредил. Но нет, так нет, все равно вышло неплохо.

– Идея насчет охранников отличная, – заметил шеф. – Обязательно сегодня же поговорю с Кофой. Многие из тех, кто с ним когда-то работал, теперь глубокие старики. И думаю, не откажутся от Харумбы даже на таких условиях.

– Лишь бы Хранители Харумбы от них не отказались.

– Я им откажусь, – усмехнулся Джуффин. – Это по их недосмотру у нас произошло множество убийств.

– Боюсь, для них это недостаточно убедительный аргумент, – вздохнул я. – В суд-то их не потащишь.

– Это правда. Но суд нам без надобности. У меня найдется аргумент получше.

– Ого. Будешь их шантажировать?

– Именно. Пригрожу, что, если не согласятся взять наших охранников, я снова пришлю под стены Харумбы тебя.

* * *

Когда Джуффин практически силой выгнал меня из Управления Полного Порядка домой, отдыхать, был совсем ранний вечер, даже сумерки еще толком не начались. Устал я и правда зверски, глаза на ходу закрывались, но, зная себя, был уверен, что, если пойду в спальню и лягу в кровать, ни за что не усну. Встать, впрочем, не смогу тоже, поэтому буду лежать в полумраке, пялиться в потолок, вспоминать события последних дней, содрогаясь от запоздалого ужаса в соответствующих местах, то есть почти во всех, будем честны. Именно так я представляю себе ад, которого при всех своих недостатках явно не заслужил. Просто плохо старался.

Поэтому я отправился в кабинет. Дураку понятно, что если улечься там с книжкой на неудобном диване, поставив перед собой задачу домучить злосчастный том до конца, собрав в кулак несгибаемую волю и заодно открыв бутылку осского аша, которая совершенно не зря вторые сутки меня дожидается, книжка вывалится из рук буквально через минуту. А я, соответственно, усну.

С такими оптимистическими мыслями я появился в башне Мохнатого Дома, месте настолько неприкосновенном, что я совершенно не ожидал кого-то тут застать.

Однако диван мой был занят. Я бы сказал, Занят, с большой буквы. Потому что на нем каким-то образом разместился новый Великий Магистр Ордена Семилистника, Благостного и Единственного. По совместительству мой друг, как только что выяснилось, гораздо более близкий, чем я до сих пор по наивности полагал – если уж отважился столь дорогой ценой спасти меня от мучительных попыток уснуть на неудобном диване. Я такие самоотверженные поступки очень высоко ценю.

Не знаю, какую ступень магии использовал сэр Шурф, чтобы устроиться на этом ложе. Но подозреваю, одну из наивысших. Диван и для меня-то короток, а при его росте это все равно, что улечься на табурете. И при этом уснул он настолько крепко, что не услышал, как я вошел. Вообще-то у опытных магов такие вещи по умолчанию под контролем. Спит, не спит, а мышь не проскочит, призрак не пролетит.

Мышей в моем кабинете, хвала Магистрам, не водится, а что касается призрака, он как раз кружил под потолком. То есть она. Леди Тайяра Ката. Вид она имела чрезвычайно довольный – насколько я разбираюсь в выражении эмоций у призраков. По крайней мере, мои гажинские коллеги на радостях обычно становились больше и ярче, а леди Тайяра именно такой и была.

– Наконец-то вы вернулись! – воскликнула она. – Ваш друг очень о вас беспокоился. Он даже попросил меня высчитать вероятность вашего благополучного возвращения. И чрезвычайно огорчился, когда узнал, что она не превышает семи процентов…

– Сколько-сколько процентов?

– Семь! – торжествующе повторила леди Тайяра. – Но на самом деле это не так уж и мало. На моей памяти случались даже события, вероятность которых стремилась к нулевой. И ничего, все равно происходили как миленькие. Я это и вашему другу объяснила. Он со мной согласился. У него вообще удивительно светлая голова. Очень жаль, что он совсем не интересуется точными науками и склонен к неумеренному пьянству, из него мог бы выйти толк!

– К чему он склонен? – опешил я.

Но тут мой взгляд наконец наткнулся на пустую бутылку из-под осского аша, стоящую на столе. И я сразу понял, что не ослышался. И почему Шурф до сих пор не проснулся, тоже стало ясно. И как он уснул на моем диване. Похоже, обошелся без магии высших ступеней. Народными, так сказать, средствами.

От моего изумленного взгляда сэр Шурф все-таки проснулся. По крайней мере, приоткрыл один глаз. Пробормотал с явным облегчением:

– Голову оторву.

Закрыл глаз и умиротворенно добавил:

– Но потом.

И снова уснул.

А я, будучи по природе своей человеком компанейским, зверски зевнул и принялся оглядываться по сторонам, прикидывая, что бы такое постелить на пол. Который в качестве походного ложа ничуть не хуже этого грешного дивана. Еще и ноги можно вытянуть, повезло.

* * *

Не то чтобы я всерьез ждал Клари в гости. По крайней мере, не в ближайшие годы. А что окна в доме всегда оставлял открытыми настежь, так они у меня даже зимой нараспашку, ничего необычного в этом нет.

Но когда в самом начале осени в распахнутое окно моего кабинета влетел ветер, чей горький запах – дым, земля, сухая степная трава – совсем не походил на привычный аромат речной воды, который приносят наши ветры с Хурона, я сразу понял, с кем имею дело. И ослепительно ему улыбнулся. И сказал вслух:

– Привет.

В такой момент что ни скажи, все равно будет слишком мало. А просто «привет» – в самый раз.

Он сперва дунул мне в лицо с такой силой, что чуть голову не оторвал, но быстро вспомнил о свойственной людям хрупкости и угомонился – насколько вообще способен угомониться ураган.

Условно утихнув, юный Йохлимский ветер, вырвавшийся на свободу согласно им же самим заранее составленному плану, прошелся по моему кабинету, листая книги и роняя на пол отдельные мелкие предметы. Я решил – черт с ними, разобьет, так разобьет, пусть творит, что хочет, все-таки долгожданный гость. Нельзя же всерьез требовать от ветра полного штиля. И страшно гордый своим великодушием, принялся рассказывать ему, как у нас тут дела. В частности о шестерых секретарях сэра Шурфа, которые, честно поделив обязанности, более-менее справляются примерно с половиной дел, а это совсем неплохо. Уж точно лучше, чем ничего.

Только несколько минут спустя я понял, что творит этот негодяй. Мои книги к тому моменту уже стояли на полках, по, мать его четырежды, алфавиту, письменные принадлежности были аккуратно размещены на столе, а разбросанная всюду одежда ввиду отсутствия в кабинете специального шкафа, укоризненно ровной стопкой лежала в углу. На столь идеальный порядок даже смотреть больно, не то что в нем жить. Но я не рассердился на такое самоуправство.

Ну, почти не.

Примечания

1

На этом месте автор внезапно понял, что внятно пересказать краткое содержание предыдущих серий, то есть восьми томов цикла «Лабиринты Ехо» и еще восьми «Хроник Ехо» в формате пояснительной сноски без применения триста семнадцатой ступени Очевидной Белой Магии решительно невозможно. А потом вспомнил, что наивысшая возможная ступень – всего лишь двести тридцать четвертая. К тому же овладевших ею колдунов за всю обозримую историю Мира можно пересчитать по пальцам. Поэтому читателю придется или самому перечитать эту кучу книг, или просто не париться. Тем более для того, чтобы не париться по пустякам, вполне достаточно всего-навсего семнадцатой ступени Белой Магии; это как раз довольно простой фокус, напомните как-нибудь на досуге, я вас научу.

(обратно)

2

Это действие, полностью изменившее Мир и сделавшее его привлекательным для сновидцев, проделал сэр Нумминорих Кута, принужденный к тому обстоятельствами, подробно описанными в повести «Тубурская игра».

(обратно)

3

О том, как меч Короля Мёнина появился в жизни сэра Макса из Ехо, рассказывается в повести «Дорот, повелитель Манухов», переписка с ним происходит в повести «Зеленые воды Ишмы», а куда он в итоге подевался, можно узнать из повести «Белые камни Харумбы».

(обратно)

4

Бабум – большая металлическая рогатка, стреляющая мелкими взрывными шариками. Снаряды хранят в специальном кожаном мешочке, наполненном вязким несъедобным жиром. Такая осторожность необходима, поскольку шарики вполне могут взорваться даже от трения. У каждого стрелка имеется специальная перчатка, чтобы доставать заряды из сумки. Несмотря на легкомысленность конструкции, рогатка бабум – довольно опасное оружие. Раны от взрывающихся шариков заживают долго, да и то лишь благодаря заклинаниям местных знахарей. А выстрел в голову – это верная смерть. Кроме того, все три конца рогатки заострены, так что если у бойца закончатся снаряды, с такой штукой наперевес можно смело идти в рукопашную.

(обратно)

5

Симплегады – в греческой мифологии скалы, плававшие у входа в Понт Эвксинский. Сталкиваясь, эти скалы уничтожали корабли.

(обратно)

6

Здесь использована задача из книги Григория Филипповского «Математические приключения Слоненка Лу и его друзей».

(обратно)

7

Хуан Рамон Хименес – испанский поэт. Стихотворение «Когда я был дитя и бог» цитируется в переводе Н. Горской. Целиком оно выглядит так:

Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным, а белым чудом – вне времен – сияющим, огромным… Все на своих местах – вода, земля и небосклон, церквушка – дивный храм, домишки – светлые хоромы, и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной, и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы, и детства мир от мира горизонтом отделен. Прошли года, и после горестной разлуки первой вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера. Кругом – ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной, в уединенье полном – средь лачуг – застыла тишина. И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный; все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена, по знойной улице бредет, вся в черном и лицом черна, а вслед за ней… ребенок-бог с божественной собакой верной; в себя ребенок погружен, витает в облаках – волшебных сферах, собака – так важна! – и в нужности своей убеждена. А время… за ребенком-божеством умчалось время… Кому из нас дано изведать чудо повторенья?! О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья, и снова стать зарей, и оставаться божеством – вне всех времен – и умереть в Могере сказочном моем! (обратно)

8

Отрывок из стихотворения Арсения Тарковского «Дерево Жанны»:

Мне говорят, а я уже не слышу, Что говорят. Моя душа к себе Прислушивается, как Жанна Д’Арк. Какие голоса тогда поют! И управлять я научился ими: То флейты вызываю, то фаготы, То арфы. Иногда я просыпаюсь, И все уже давным-давно звучит, И кажется – финал не за горами. Привет тебе, высокий ствол и ветви Упругие, с листвой зелено-ржавой, Таинственное дерево, откуда Ко мне слетает птица первой ноты. Но стоит взяться мне за карандаш, Чтоб записать словами гул литавров, Охотничьи сигналы духовых, Весенние размытые порывы Смычков, – я понимаю, что со мной: Душа к губам прикладывает палец – Молчи! Молчи! И все, чем смерть жива И жизнь сложна, приобретает новый, Прозрачный, очевидный, как стекло, Внезапный смысл. И я молчу, но я Весь без остатка, весь как есть – в раструбе Воронки, полной утреннего шума. Вот почему, когда мы умираем, Оказывается, что ни полслова Не написали о себе самих, И то, что прежде нам казалось нами, Идет по кругу Спокойно, отчужденно, вне сравнений И нас уже в себе не заключает. Ах, Жанна, Жанна, маленькая Жанна! Пусть коронован твой король, – какая Заслуга в том? Шумит волшебный дуб, И что-то голос говорит, а ты Огнем горишь в рубахе не по росту. (обратно)

9

Фрагмент стихотворения Федерико Гарсиа Лорки «Маленькая бесконечная поэма» в переводе А. Гелескула:

Сбиться с дороги – это слиться с метелью, а слиться с метелью – это двадцать столетий пасти могильные травы. Сбиться с дороги – это встретиться с женщиной, которая режет по два петуха в секунду и не боится света, а свет – петушиного крика, задушенного метелью. А когда метель задохнется – пробудится южный ветер, но и ветры стонов не слышат – и поэтому снова пасти нам могильные травы. Я видел, как два колоска воскового цвета, мертвые, хоронили гряду вулканов, и видел, как два обезумевшие ребенка отталкивали, рыдая, зрачки убийцы. И я знаю, что два – не число и числом не станет, это только тоска вдвоем со своею тенью, это только гитара, где любовь хоронит надежду, это две бесконечности, недоступные друг для друга. и еще это стены мертвых и напрасная боль воскрешенья. Цифра два ненавистна мертвым, но она баюкает женщин, и они пугаются света, а свет – петушиного крика, петухам же в метели не спится, и поэтому вечно пасти нам могильные травы. (обратно)

10

Это событие описано в повести «Темные вассалы Гленке Тавала».

(обратно)

11

Эта история мельком упоминается в повести «Тень Гугимагона».

(обратно)

12

** Самаэль (он же Сатана) – ангел смерти в иудаизме. Представляет собой ужасную черную фигуру с зазубренным ножом, которая приходит только за грешниками. За праведниками же приходит ангел Гавриэль с идеально ровным ножом в руках.

(обратно)

13

* Абаддон, или Аваддон в иудейской (а затем и в христианской) теологии – ангел (демон) истребления, разрушения и смерти.

(обратно)

14

Посланец смерти в мифологии бретонцев.

(обратно)

15

Приятеля зовут Андэ Пу; он уже давным-давно переехал в Ташер, но упоминания хотя бы в сносках, безусловно, заслуживает.

(обратно)

16

Об этих уроках подробно рассказывается в повести «Неуловимый Хабба Хэн».

(обратно)

17

Говорить, может, и не о чем, однако этой истории посвящена целая повесть «Болтливый мертвец».

(обратно)

18

Душераздирающие подробности о трупах изложены в книге «Мастер ветров и закатов».

(обратно)

19

Душераздирающие мистические подробности можно найти в романе «Гнезда химер».

(обратно)

20

* Вообще-то наивысшая возможная ступень Очевидной магии, что Белой, что Черной, – двести тридцать четвертая. Но когда это нас останавливали подобные мелочи.

(обратно)

21

На сегодняшний день Белая и Черная магии, не превышающие двадцатую ступень, разрешены всем по умолчанию. Для легального использования более высоких ступеней приходится получать специальное разрешение. Их выдают комиссии, созданные при Ордене Семилистника. Входящие в них эксперты проводят личные собеседования с каждым совершеннолетним гражданином Соединенного Королевства, желающим использовать магию, и по результатам выдают персональные лицензии. Подавляющему большинству законопослушных граждан обычно разрешается использовать магию до шестидесятой ступени, членам Ордена Семилистника, сотрудникам Тайного Сыска и особо одаренным колдунам, у которых не было фатальных неприятностей с законом с момента введения Кодекса Хрембера, – без ограничений. Есть некоторое количество промежуточных вариантов. Без разрешений остались только так называемые «мятежные магистры», то есть адепты запрещенных Орденов, представляющие собой потенциальную угрозу для государства, а также психически неуравновешенные и обладатели низкого интеллекта, представляющие потенциальную угрозу для самих себя.

(обратно)

22

Об этом выдающемся во всех отношениях джентльмене рассказывается в повести «Обжора-Хохотун».

(обратно)

23

То есть закрытую.

(обратно)

24

О хохенгроне более-менее подробно рассказывается в повести «Тубурская игра».

(обратно)

25

Душераздирающие подробности можно найти в повести «Белые камни Харумбы».

(обратно)

26

Повесть «Лабиринт Мёнина» не содержит захватывающих подробностей Королевской прогулки. Но дает читателю шанс их вообразить и умереть на месте от зависти.

(обратно)

27

Подарки упоминаются не случайно. Дело в том, что оперные певцы в Соединенном Королевстве выступают не в театрах (которых тут нет), а дают, условно говоря, домашние концерты. Так могут поступать только очень известные исполнители, уже сделавшие блестящую карьеру. Они сами соответствующим образом оборудуют свои дома, оплачивают услуги музыкантов, других певцов и танцоров, сценографов и костюмеров, сами же рассылают приглашения любителям оперы, членам почетного списка богатейших граждан и важным государственным лицам. Получить подобное приглашение не только приятно, но и почетно, отказываться от него считается приличным лишь в самом крайнем случае (например, находясь при смерти или на другом континенте). По сложившейся традиции все приглашенные приходят с так называемыми «подарками». Обычно певцам дарят драгоценности, старинные талисманы, дорогие заморские пряности и другие редкости, иногда – деньги, которые считаются практичным, но недостаточно элегантным приношением. Никаких специальных правил, оговаривающих ценность подарка не существует, однако общеизвестно, что экономные меломаны быстро перестают получать приглашения на спектакли, и им бывает крайне сложно восстановить свою репутацию и снова попасть в списки желательных гостей.

(обратно)

28

Подробности в повести «Возвращение Угурбадо».

(обратно)

29

В «Книге Огненных Страниц» об этом подробно рассказывается.

(обратно)

30

Ташерская пряность, одна из самых дорогих и изысканных приправ.

(обратно)

31

Подробности об этом периоде жизни Трикки Лая можно найти в повести «Туланский детектив».

(обратно)

32

Оба эти происшествия описаны в повести «Возвращение Угурбадо».

(обратно)

33

Уладас – гибрид паланкина и дивана, популярное транспортное средство в Куманском Халифате, где используется для перемещений не только по улицам, но даже по дому, если в нем больше одной комнаты.

(обратно)

34

Кукирайта – Голые деревья Пустых Земель. У этих деревьев нет листьев. Правда, иногда они приносят плоды – раз в дюжину лет или еще реже.

(обратно)

35

Драххи – разновидность крэйев, исконных обитателей материка Хонхона. Внешне драххи ничем не отличаются от людей. Как и все крэйи, драххи понимают язык зверей, птиц, рыб, деревьев и грибов. Собственная традиционная магия драххов основана на их тесной связи с природой Хонхоны, поэтому из них обычно получаются отличные знахари, травники и лесные колдуны. При этом Очевидной магии чистокровные драххи практически не обучаются, а их потомки от браков с людьми обучаются Очевидной магии куда медленнее, чем прочие. Подробно о драххах и других удивительных существах, населяющих Мир, рассказывается в повести «Наследство для Лонли-Локли».

(обратно)

36

Суп Отдохновения действует на организм как очень легкий, расслабляющий наркотик. Его умеренное употребление одобряется и даже поощряется общественным мнением. Лучший в Ехо суп Отдохновения варят в «Старой колючке», владелец и шеф-повар которой Чемпаркароке, уроженец острова Муримах.

(обратно)

37

Такое происшествие действительно имело место и описано в повести «Путешествие в Кеттари».

(обратно)

38

Речь о путешествии, описанном в повести «Сладкие грезы Гравви».

(обратно)

39

* Сон Мёнина – магическое сновидение, в котором можно встретиться с Тенью (своей, или чужой).

(обратно)

40

Красный дым, он же Дым Никруеха – магическое оружие, предназначенное для уничтожения фэтанов, оживших мертвецов и других недружелюбных существ нежелательной природы.

(обратно)

41

Подробности можно найти в повести «Сладкие грезы Гравви».

(обратно)

42

«Комугайская» – не бранное слово, а отсылка к названию Комугайского леса, занимающего обширные пространства между морским побережьем и горами Энбахо на самой окраине Соединенного Королевства, на границе с Лохри. В данном контексте означает что-то вроде «бесконечно далекая и никому не нужная».

(обратно)

43

Простое усыпляющее заклинание. С его помощью можно усыпить как постороннего человека, так и самого себя.

(обратно)

44

О появлении в Ехо видеопроигрывателя и большой коллекции кассет с фильмами рассказывается в повести «Волонтеры вечности», Во многих последующих повестях неоднократно описывается воздействие этого чудесного аппарата на неокрепшую психику Тайных сыщиков.

(обратно)

45

Чрезвычайно популярное и даже почитаемое в Куманском Халифате лакомство растительного происхождения; возможно обладает легким наркотическим воздействием, но проверить это не удалось, потому что в момент визита Макса и сэра Кофы в Кумон сезон пэпэо еще не начался, и его запасы истощились даже в лавке Хамиддона, на которую была вся надежда.

(обратно)

46

Об этом драматическим событии рассказано в повести «Путешествие в Кеттари».

(обратно)

47

Вероятно, это был уладас – своеобразный гибрид паланкина и дивана, возлежа на котором состоятельные куманцы при помощи носильщиков перемещаются по городу и даже по собственному дому.

(обратно)

48

* Фаффы – так называемые «невидимые люди». Отличаются удивительным свойством то и дело исчезать или просто сливаться с окружающим миром. В комнате их нередко принимают за предмет обстановки, в лесу – за дерево, а в пустом пространстве их вообще не разглядеть. Фаффам приходится прилагать специальные усилия, чтобы оставаться видимыми и выглядеть как люди. Но их потомки от смешанных браков с людьми или крэйями невидимость не наследуют. Считается, что и сами фаффы, и их потомки очень легко обучаются Очевидной магии. Общеизвестно, что основатель Соединенного Королевства Халла Махун Мохнатый был чистокровным фаффом. Собственно говоря, «Мохнатым» его прозвали из-за шубы, с которой Халла Махун не расставался даже летом, заботясь о том, чтобы его всегда было видно.

(обратно)

49

Хлеххелы отличаются от обычных людей, в первую очередь, способностью и (зачастую, но не всегда) потребностью подолгу жить под водой. В Ехо живет несколько семейств чистокровных хлеххелов, и все они имеют по два дома – на суше и на дне Хурона. Городские власти отвели им под строительство специальный участок реки, там, где не ходят суда.

(обратно)

50

Жители Соединенного Королевства считают, что к последнему дню года должны быть выполнены все данные в течение этого периода обещания, розданы долги, оплачены счета, приняты приглашения и разосланы ответы на письма. Если учесть, что это еще и время сдачи годовых отчетов во всех государственных учреждениях, становится понятно, почему конец года является очень непростым периодом для подавляющего большинства граждан.

(обратно)

51

То есть, строго говоря, после смерти. Харумба – город мертвых в Уандуке; те немногие, кому удалось купить или иным образом заслужить право там поселиться, получают возможность вести после смерти привычный образ жизни, только в более комфортном варианте, без болезней и повседневных хлопот. Однако возможности покинуть Харумбу или каким-либо образом продолжать общение с оставшимися в живых у них нет; впрочем, известны прецеденты, когда некоторым особо настырным покойникам удавалось уговорить стражей Харумбы передавать живым их письма. Все тот же Нуфлин Мони Мах, узнав, что место Великого Магистра Ордена Семилистника через несколько лет после его смерти занял Шурф Лонли-Локли, бомбардировал гневными посмертными письмами Короля, леди Сотофу Ханемер и вообще всех подряд, включая редакции газет. И бессмертные стражи Харумбы как миленькие мотались с почтой с континента на континент, потому что им самим было интересно, чем это дело закончится.

(обратно)

52

Подробно эти события изложены в повести «Белые камни Харумбы».

(обратно)

53

Кейифайи, или, как называют их люди, эльфы (термин не должен обманывать читателя, с эльфами, описанными в нашей мировой литературе, кейифайи имеют довольно мало сходства) изначально населяли материк Уандук, где до сих пор живут их потомки, по большей части, от смешанных браков, хотя чистокровные кейифайские семьи тоже до сих пор встречаются. Обо всех расах, населяющих Мир, очень подробно рассказывается в повести «Наследство для Лонли-Локли».

(обратно)

54

* Крэйи – исконные обитатели материка Хонхона. Среди них есть оборотни, гномы, великаны, невидимые люди, амфибии, живые камни и другие удивительные существа.

(обратно)

55

Драххи – разновидность крэйев. На первый взгляд, они ничем не отличаются от обычных людей, но обладают множеством особенностей. Как и все крэйи, драххи понимают язык зверей, птиц, рыб, деревьев, камней и грибов. Собственная традиционная магия драххов основана на их тесной связи с природой Хонхоны, поэтому из них обычно получаются отличные знахари, травники и лесные колдуны. При этом Очевидной магии чистокровные драххи практически не обучаются, а их потомки от браков с людьми – гораздо медленнее, чем прочие.

(обратно)

56

Сэр Цвахта Чиям, Магахонский лесничий, о знакомстве с которым рассказано в повести «Магахонские лисы», в корне не согласен с этим предположением и чрезвычайно им возмущен.

(обратно)

57

* Городок в Гугланде, на берегу Гугландского залива.

(обратно)

58

Городок на границе Угуланда и Графства Шимаро.

(обратно)

59

То есть по нашим меркам лет шестнадцати.

(обратно)

60

* Меритократия – букв. «власть достойных», принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка.

(обратно)

61

Тимократия – форма правления, при которой государственная власть находится у привилегированного меньшинства, обладающего высоким имущественным цензом.

(обратно)

62

Демархия – форма прямой демократии, когда случайно выбранные граждане принимают политические решения от имени всего населения.

(обратно)

63

Хальфагула (хальфагул) – высокое воинское звание в Куманском Халифате, примерно соответствующее генеральскому.

(обратно)

64

* Подробности изложены в повести «Дорот, повелитель Манухов».

(обратно)

65

Подробности изложены в повести «Неуловимый Хабба Хэн».

(обратно)

66

Речь о событиях, изложенных в повести «Белые камни Харумбы».

(обратно)

67

Подробности изложены в финале повести «Наследство для Лонли-Локли».

(обратно)

68

Подробности изложены в повести «Возвращение Угурбадо».

(обратно)

69

Подробности изложены в повести «Камера № 5-хох-ау».

(обратно)

70

О причинах отсутствия в Мире художественной литературы рассказывается в книге «Дар Шаванахолы».

(обратно)

71

Речь о событиях, описанных в повести «Тихий город».

(обратно)

72

О Мохи Фаа и его трактире «Джуффинова Дюжина» рассказывается в повести «Очки Бакки Бугвина».

(обратно)

73

Феномен, известный под названием «Ужас Магов», был описан в повести «Темные вассалы Гленке Тавала». Суть его в том, что, когда какой-нибудь могущественный человек боится чего-то несуществующего, его страх в определенных обстоятельствах может овеществиться и причинить боящемуся совершенно реальный ущерб.

(обратно)

74

Персонаж повести «Возвращение Угурбадо», как-то ухитрявшийся существовать в двух отдельных телах – великана и карлика.

(обратно)

75

Речь о событиях, описанных в повести «Тень Гугимагона».

(обратно)

76

Пэпэо – чрезвычайно популярное в Уандуке лакомство растительного происхождения, возможно обладающее психотропными свойствами. Но доподлинно это никому не известно, поскольку единственное пока путешествие сэра Макса в Куманский Халифат драматически не совпало с сезоном урожая пэпэо.

(обратно)

77

Более подробно эта история изложена в повести «Ворона на мосту».

(обратно)

78

Речь о событиях, описанных в повести «Дорот, повелитель Манухов».

(обратно)

79

Хохенгрон – тайный язык тубурских горцев, на который они переходят, когда хотят поговорить о сновидениях, смерти и погоде. Считается, что повседневная речь не подходит для разговоров на столь непростые темы, причем дело даже не в недостатке нужных слов – в таких случаях требуется совсем иная логика и соответствующая ей структура речи. Например, в хохенгроне всякая фраза, даже аналог наших «да» и «нет», начинается со слова «клеххх», в примерном переводе – «как будто». Пока ты говоришь на этом языке, об определенности лучше забыть. Другая особенность: в хохенгроне нет существительных, только глаголы, прилагательные, наречия и причастия, поскольку, как полагают жители Тубурских гор, всякое живое существо и любой предмет – недолговечная иллюзия, зато действия, качества, обстоятельства и состояния – объективная, хоть и чрезвычайно изменчивая реальность. Более подробно о хохенгроне рассказывается в повести «Тубурская игра».

(обратно)

80

Этот эпизод, который мы все предпочли бы забыть, описан в повести «Тень Гугимагона».

(обратно)

81

* Столица государства Изамон.

(обратно)

82

Городок в Тубуре.

(обратно)

83

О происхождении нынешнего заместителя начальника Городской Полиции Трикки Лая рассказывается в повести «Туланский детектив».

(обратно)

84

Подробный рассказ в повести «Ворона на мосту».

(обратно)

85

Бабум – большая металлическая рогатка, из которой стреляют мелкими взрывными шариками; штатное оружие рядовых солдат и полицейских Соединенного Королевства.

(обратно)

86

* Речь о событиях, описанных в повести «Жертвы обстоятельств».

(обратно)

87

Кейифайи, которых в Хонхоне иногда называют «эльфами» – раса, изначально населявшая материк Уандук. Они считаются бессмертными, что скорее всего правда, поскольку ни одного чистокровного кейифайя, умершего от дряхлости, пока никто никогда не видел. Потомки от их браков с людьми и крэйями, населяющие сейчас Уандук и отчасти Соединенное Королевство, расположенное на месте земель, в древности завоеванных уандукским королем Ульвиаром Безликим, обычно живут довольно долго, но все же не вечно. О древних кейифайских семьях, которые до сих пор живут в Уандуке, их тайной магии и удивительных возможностях рассказывают великое множество завиральных легенд, которые на практике обычно оказываются не преувеличением, а изрядным преуменьшением.

(обратно)

88

Речь о событиях, описанных в повести «Властелин Морморы».

(обратно)

89

Речь о событиях, описанных в повести «Корабль из Арвароха и другие неприятности».

(обратно)

90

Подробно об этом рассказывается в повести «Клуб дубовых листьев».

(обратно)

91

Об этом рассказывается в повести «Неуловимый Хабба Хэн».

(обратно)

92

«Джубатыкский фонтан» – пожалуй, самая скверная забегаловка в Ехо, хуже печально известных трактиров в припортовых кварталах. Расположена на одной из окраин Старого Города. В центре зала бьет неиссякаемый фонтан Джубатыкской пьяни – крепкого дешевого напитка. С посетителей берут заранее установленную плату за вход, пить можно неограниченно.

(обратно)

93

Об Ордене Долгого Пути рассказывается в повестях «Волонтеры вечности» и «Гугландские топи».

(обратно)

94

Харумба – Страна Мертвых (строго говоря, город-государство), расположенная на побережье Уандука. Основателям Харумбы удалось создать условия, в которых мертвец продолжает привычное существование. При этом его личность сохраняется неизменной, и телесные ощущения остаются примерно такими же, как при жизни. Свободный вход в Харумбу открыт только прямым потомкам хранителей Харумбы – небольшого закрытого сообщества очень старых кейифайев. Другие люди могут попасть туда только за непомерно огромную плату, да и то при условии, что их личные качества будут сочтены приемлемыми для совместной жизни, поскольку обитатели Харумбы обречены на вечное соседство друг с другом: выйти за пределы города они не могут, равно как оставшиеся в живых близкие не могут их навестить.

(обратно)

95

Горы Энбахо и правда одна из самых удаленных окраин Соединенного Королевства, дальше только графство Вук и граничащие с ним Пустые Земли, совсем недавно перешедшие под власть Его Величества Гурига Восьмого.

(обратно)

96

Эта встреча описана в повести «Сладкие грезы Гравви».

(обратно)

97

* Куфаги – гигантские рогатые животные, отдаленно напоминающие одногорбых верблюдов, еще в древности прирученные обитателями Уандука, которые используют их для перевозок людей и товаров. Наблюдать их поведение в брачный период мне пока, к сожалению, не доводилось.

(обратно)

98

Будучи чистокровным кейифайем, Иллайуни вынужден соблюдать это ограничение, поскольку на представителей его расы алкоголь даже в самых малых дозах действует как тяжелый наркотик, приводит к возникновению мгновенной зависимости и способствует стремительной деградации. Для потомков смешанных браков такой опасности не существует.

(обратно)

99

Бич Магов – внезапная полная утрата могущества; к счастью, как правило, временная. На определенном этапе развития это происходит с большинством талантливых колдунов, но каждый, конечно, надеется, что его эта беда как-нибудь минует.

(обратно)

100

Черхавла – зачарованный город, время от времени возникающий в песках Красной пустыни Хмиро; желающих ее отыскать во все времена было немало, многие путешественники специально отправляются в Уандук с этой целью, однако удача им улыбается, мягко говоря, нечасто.

(обратно)

101

Речь о том, что в замке Холоми, где сейчас оборудована тюрьма для колдунов, совершивших магические преступления, невозможно применять магию. Более развернуто о Холоми будет рассказано в комментарии на стр. 741–742.

(обратно)

102

Подробности изложены в повести «Обжора-хохотун».

(обратно)

103

Замок, известный сейчас как Королевская тюрьма Холоми, был построен первым королем Древней династии Халлой Махуном Мохнатым на острове Холоми, на том участке пространства, который называется Сердцем Мира и дает силу, необходимую для той разновидности магии, которую в Соединенном Королевстве называют «Очевидной».

За время своего существования замок Холоми неоднократно изменял свои свойства. При Халле Махуне и долгое время спустя он защищал своих обитателей от любых внешних воздействий, прежде всего, магических, а войти туда без личного приглашения Короля было невозможно.

Вскоре после воцарения знаменитого Короля Мёнина, который по каким-то причинам не понравился замку, Холоми стал местом, совершенно непригодным для королевской жизни. Мёнин построил для себя замок Рулх и переехал, а в его бывшей резиденции была открыта Высокая Школа Холоми, где самые способные юные маги могли получить соответствующее образование. Предполагалось, что впоследствии они будут служить не Орденам, а Королю. Эта надежда не оправдалась: выпускники Высокой Школы Холоми, действительно покончили с большинством ранее существовавших Орденов, но сразу же после этого основали собственные, как показало время, гораздо более опасные.

Наконец Его Величество Гуриг Четвертый издал приказ о закрытии Высокой Школы Холоми, а во время правления его сына Гурига Пятого Малыша королевский двор вернулся в Холоми, поскольку свойства замка снова стали такими, какими были при Халле Махуне Мохнатом, и оберегали Королей от могущественных врагов.

Незадолго до окончания последней гражданской войны, известной также под названиями «война за Кодекс» и «Смутные Времена», замок Холоми снова изменил свои свойства и стал идеальной тюрьмой для могущественных преступников. Теперь в его стенах невозможно ни колдовать, ни даже покинуть их без личного содействия коменданта.

(обратно)

104

Речь о Почтеннейшем Начальнике Угуланда Йорихе Маливонисе, в чьей компетенции находится решение большинства хозяйственных и административных проблем Ехо. Должность бургомистра столицы Соединенного Королевства была упразднена еще в эпоху правления Хоттийской династии по причине особо опасного проклятия, наложенного лесной колдуньей Хлеви Мурутани не на конкретного человека, ее обидчика, а на само бургомистерское звание и всякого, кто его получит. Отменить или хотя бы частично обезвредить это проклятие до сих пор так никому и не удалось, поэтому ответственность за городское хозяйство разделена между Почтеннейшим Начальником Угуланда, Большим Городским Советом, Королевской комиссией по надзору за столицей и многочисленными сообществами самих горожан, охотно берущими на себя некоторые обязанности по управлению городом.

(обратно)

105

Гоппа Талабун – владелец большой сети трактиров, известной под общим названием «Скелеты»: «Сытый Скелет», «Толстый Скелет», «Счастливый Скелет» и др. Происходит из семьи потомственных дегустаторов, когда-то чрезвычайно влиятельной. В начале Эпохи Кодекса, после установления строжайших запретов на Очевидную магию, в том числе, необходимую для приготовления еды по старым рецептам, Талабуны впали в отчаяние из-за стремительного упадка кулинарного искусства и покончили с собой, объевшись до смерти. Сам Гоппа Талабун не разделял трепетного отношения семьи к кулинарии, поэтому не принял участия в роковой пирушке, остался жив и получил огромное наследство. В домах погибших родственников он открыл трактиры; каждое заведение украшает настоящий скелет бывшего владельца дома, а название более-менее соответствует характеру покойного.

(обратно)

106

Хуб – крупный певчий мохнатый паук, водится в Арварохе. Хубы обладают довольно робким нравом, легко приручаются и быстро привязываются к хозяевам, но их облик кажется большинству людей крайне устрашающим.

(обратно)

107

Его Величество Гуриг Восьмой, как и его предшественники, считает, что его подданные не должны голодать ни при каких обстоятельствах, поэтому каждый может бесплатно получить еду (но не выпивку) в любом столичном трактире, попросив записать расходы на счет Короля. В конце каждого года трактирщики отправляют счета в замок Рулх и Король исправно их оплачивает, благо его положение богатейшего монарха Мира это позволяет. От искушения делать приписки к счетам трактирщиков удерживают глубокое уважение к Королю и уверенность, что попытка его обмануть лишает удачи. Попытки завести этот обычай в крупных городах других провинций пока успехом не увенчались, поскольку тамошние трактирщики не привыкли к расчетам в конце года. Впрочем, цены на еду в провинциях Соединенного Королевства гораздо ниже столичных, а нравы таковы, что если вдруг в тамошнем трактире объявится голодный без гроша в кармане, он тут же будет накормлен вскладчину всеми присутствующими.

(обратно)

108

Размещено на правах бесплатной рекламы по настоятельной просьбе леди Туттари Мури, совладелицы и старшей поварихи «Душистых Хрестиков». Всякому сославшемуся на наше объявление новому клиенту твердо обещана десятипроцентная скидка на все блюда дневного меню.

(обратно)

109

Хохенгрон – дополнительный, второй язык тубурских горцев, созданный специально для разговоров о самых важных, по их мнению, вещах: сновидениях, смерти и погоде. Более менее подробно об этом языке рассказывается в повести «Тубурская игра».

(обратно)

110

Скархлы (оборотни) – разновидность крэйев, исконных обитателей материка Хонхона. Кроме них среди крэйев есть гномы, великаны, невидимки, амфибии, живые камни и другие удивительные существа, включая просто людей. В настоящее время чистокровных крэйев (в том числе скархлов) еще можно встретить в отдаленных провинциях Соединенного Королевства, а население крупных городов – почти сплошь потомки многократных смешанных браков с людьми из Чирухты и кейифайями из Уандука; и те и другие начали активно перебираться в Хонхону десятки тысячелетий назад.

(обратно)

111

Вероятно, по имени реки Шиффина в Запроливном Гугланде, откуда и было привезено это средство. «Шлафф» – предположительно искаженное иррашийское «шлайф» – жулик, плут, скорее ироничное, чем осуждающее; обычно употребляется в адрес детей и домашних животных.

(обратно)

112

Отчет об этом бездарном, как выяснилось теперь, времяпрепровождении можно найти в повести «Сладкие грезы Гравви».

(обратно)

113

Эти события описаны в повести «Болтливый мертвец».

(обратно)

114

Уладас – нечто среднее между дивном и паланкином, возлежа на котором состоятельные жители Куманского Халифата перемещаются не только по городу, но даже по собственному дому.

(обратно)

115

Родоначальник нынешней правящей династии Его Величество Гуриг Первый принадлежит к одной из древнейших аристократических семей Соединенного Королевства, числящейся среди первых строителей Ехо и состоящей в близком родстве с Королями Древней Династии. Однако он действительно прибыл в столицу из Ландаландского города Гуригги, подаренного одному из его предков Королем Анчифой Клакком, который избавлялся от возможных претендентов на престол, щедро раздавая во владение столичным аристократам богатые провинциальные города.

(обратно)

116

Речь о самом знаменитом оперном певце Соединенного Королевства.

(обратно)

117

Этот в высшей степени странный эпизод описан в повести «Дорот, повелитель Манухов», история утраты меча – в повести «Белые камни Харумбы», а некоторые последствия слишком поспешного расставания с ним – в повести «Неуловимый Хабба Хэн». Да, ссылок, даже на мой вкус, многовато. Но что поделать, если у меня настолько насыщенная жизнь.

(обратно)

118

Имеется в виду архипелаг в заливе Ишма, расположенный примерно на полупути между побережьем Суммони и большим островом Шихум. Местные жители называют свои острова просто «Острова»; многочисленные попытки заезжих путешественников дать им какие-то названия, ни разу не увенчались успехом: названия забываются прежде, чем их успевают нанести на карту. Формально Острова принадлежат государству Суммони, на практике же, они независимы от суммонийского и любого другого правительства. Немногочисленное население Островов отлично обходится без губернаторов и прочего начальства; своими силами они поддерживают идеальный порядок и законность на многочисленных рынках, куда свозят товары из Суммони, Куними, Гумбага, страны Тонтори, островов Шихум и Тютюшихум. Удобное расположение Островов делает их идеальной торговой площадкой для владельцев медлительных грузовых барж, позволяя им вдвое сокращать время и дорожные расходы, а патрульные и спасательные шикки Островитян, построенные по образцу укумбийских, делают залив Ишма настолько безопасным местом, что совершать самостоятельные путешествия на Острова позволяют даже школьникам.

(обратно)

119

Йокти – садовое дерево с крупными ярко-красными плодами, которые всегда зреют и осыпаются за одну ночь – порой в самом начале осени, а иногда – только посреди зимы.

(обратно)

120

Кульох – огромные хищные птицы, обитающие в Арварохе. Они становятся свирепыми в любой непонятной ситуации; при этом птицы кульох настолько глупы, что понятных им ситуаций попросту не существует.

(обратно)

121

В Мире, где население не только живет дольше, но и взрослеет гораздо медленней, этот возраст приблизительно соответствует нашим 19 годам. При этом ясно, что у восьмидесятилетнего человека было гораздо больше времени на получение как развивающего ум образования, так и формирующего личность житейского опыта, чем у девятнадцатилетнего, поэтому прямую аналогию проводить все-таки не следует.

(обратно)

122

Крипхе – невысокие деревца с белоснежными цветами и крупными красноватыми листьями, под которыми скрываются крепкие, острые, очень длинные шипы.

(обратно)

123

То есть, по нашим меркам, в возрасте около пяти лет. Но следует учитывать, что долгое детство дает много возможностей развиваться, поэтому интеллектуальный и эмоциональный возраст такого ребенка все-таки ближе к привычному нам девяти-десятилетнему.

(обратно)

124

Если бы это была скрипка, то действительно – нижняя дека. А как эта часть называется у ишки, понятия не имею.

(обратно)

125

Подавляющее большинство ученых лингвистов Соединенного Королевства целиком разделяет это сомнение.

(обратно)

126

На самом деле всего-то сто восемьдесят пятую.

(обратно)

127

Подробности изложены в повести «Камера № 5-хох-ау».

(обратно)

128

Оно же море Тумти, между Куанкулехом (Хонхона) и странами Умпон и Кангон (Чирухта).

(обратно)

129

Подробно об этом побоище рассказывается в повести «Тень Гугимагона».

(обратно)

130

Цугцванг – шахматный термин, обозначающий такое положение, при котором у одной из сторон или у обеих сразу нет полезных ходов, так что любой ход игрока ведет к ухудшению его собственной позиции.

(обратно)

131

Согласно официальной версии, Лойсо Пондохву, Великого Магистра Водяной Вороны, убил сэр Джуффин Халли. Что тогда произошло на самом деле, достаточно подробно рассказывается в повести «Ворона на мосту».

(обратно)

132

Харумба – город мертвых в Уандуке. Был основан несколько тысячелетий назад коренными обитателями этого материка – кейифайями. Сами кейифайи живут так долго, что считаются практически бессмертными, но их потомки от смешанных браков смертны. Именно для них была изначально создана Харумба – город, за стенами которого прошедший через специальные ритуалы мертвец может продолжать вести привычное существование. При этом его личность остается неизменной, а телесные ощущения и эмоции похожи на прижизненные. Свободный вход в Харумбу открыт только прямым потомкам хранителей Харумбы – небольшого закрытого сообщества очень старых кейифайев. У остальных людей тоже есть шанс попасть в город мертвых, но он невелик. Два основных условия – личные достоинства и огромные деньги. Высокая плата за вход справедлива: поскольку хранители Харумбы дарят своим подопечным бессмертие, но не могут предоставить им свободу передвижения, они берут на себя обязательства содержать их с максимальным комфортом в течение бесконечно долгого промежутка времени.

(обратно)

133

Подробности этого дела изложены в повести «Обжора-хохотун».

(обратно)

134

Имеются в виду светильники, представляющие собой прозрачные сосуды, в которые помещают особенные светящиеся грибы. Эти грибы начинают светиться, когда их что-то раздражает, так что выключатель приводит в движение специальные щеточки, которые осторожно, но назойливо щекочут шляпки грибов. Те немедленно реагируют – светятся.

(обратно)

135

То есть гнома. Гномы (креггелы) бывают горные и равнинные. Горные креггелы уживчивы и чрезвычайно общительны, в чем можно убедиться, посетив княжество Кебла, где живет большинство из них. А вот равнинные обладают весьма сварливым характером, по природе одиночки и крайне редко селятся среди людей. Что, наверное, только к лучшему.

(обратно)

136

Йопс – название рыбы, в изобилии водящейся в прибрежных водах Великого Крайнего моря; в пищу обычно употребляют ее плавники, которые считаются деликатесом.

(обратно)

137

В вашей математике «совершенное число» – это натуральное число, равное сумме всех своих собственных делителей (то есть всех положительных делителей, отличных от самого числа). Подозреваю, что в математике Мира этот термин имеет аналогичное значение, но доподлинно мне это пока неизвестно.

(обратно)

138

Об этом (и многом другом) сэр Кофа Йох рассказывает в повести «Горе господина Гро».

(обратно)

139

* Речь о событиях, описанных в повести «Магахонские лисы».

(обратно)

140

Речь об Ордене Водяной Вороны, наводившем ужас на Соединенное Королевство в Смутные Времена.

(обратно)

141

Фэтан – очень опасное чудовище. Строго говоря, это обитатель иного мира, посредством магии призванный в Мир и обученный некоторым вещам. Фэтаны не имеют телесной оболочки. Чем дольше фэтан живет, тем сильнее он становится, со временем обретает способность подчинять своей воле оказавшихся рядом людей и постепенно полностью разрушать их сознание. Питаются фэтаны человеческой жизнью, нападают, как правило, на спящих, но, войдя в силу, могут убивать и бодрствующих. Довольно много о фэтанах рассказывается в повести «Джуба Чебобарго и другие милые люди».

(обратно)

142

Подробно эта история описана в повести «Мастер ветров и закатов».

(обратно)

143

Великий Магистр Махлилгл Аннох в конце Смутных Времен был заключен в Холоми. Желая обрести бессмертие, он умер в тюрьме, а потом пытался воскреснуть, для чего забирал жизненную силу заключенных, оказывавшихся в той камере, в которой он умер. Этому безобразию был положен конец, однако в ходе борьбы я сам едва уцелел и (вероятно, это следует считать «осложнением») стал ядовитым, точнее, обзавелся ядовитой слюной, чему, положа руку на сердце, совсем не рад и стараюсь как можно реже использовать это полезное, но неприятное мне самому оружие. Подробно эта драматическая история рассказана в повести «Камера № 5-хох-ау».

(обратно)

144

В море, между материками Хонхона и Уандук, существует остров под названием Земля Скорбного Хлеви Макката. Вероятно, давая название своему трактиру, его владелец имел в виду, что его еда и обстановка способны обрадовать даже скорбящего. До известной степени это действительно так.

(обратно)

145

Речь о давних событиях, описанных в повести «Сладкие грезы Гравви».

(обратно)

146

* Заклинание Бахамгаму действует на жертву таким образом: человек переживает ощущения, которые, как ему кажется, должен испытывать умирающий. «Как кажется» – это ключевой момент. Поскольку люди, как правило, боятся смерти и позволяют своему воображению рисовать чудовищные картины умирания, многие под воздействием заклинания Бахамгаму проходят через настоящий кошмар; наиболее впечатлительные сходят с ума.

(обратно)

147

То есть пятнадцати-шестнадцатилетней, если переводить в привычную читателям систему координат.

(обратно)

148

«Десять негритят» (англ. Ten Little Niggers) – детективный роман английской писательницы Агаты Кристи, написанный в 1939 году. В основе сюжета лежит серия убийств, совершенных отставным судьей, который сумел расправиться с преступниками, в свое время оправданными судом присяжных.

(обратно)

149

Зеленый огонь – магическое оружие, способное уничтожить все, что пожелает уничтожить применивший его колдун. Однако воспользоваться им шансов немного, для его применения требуется наивысшая, 234-я, ступень Белой (Очевидной) магии. Джуффин, конечно же, просто дразнит слушателей, упоминая этот метод убийства в ряду самых примитивных.

(обратно)

150

О Смертных Шарах более-менее подробно рассказывается в повести «Магахонские лисы».

(обратно)

151

А об этом эпизоде – в повести «Возвращение Угурбадо».

(обратно)

152

Эхлы – великаны. Средний рост эхла от двух с половиной до трех с половиной метров. В Ехо и других городах Соединенного Королевства эхлы не живут и крайне неохотно их посещают, даже не столько потому, что им там довольно некомфортно, сколько опасаясь помешать «худосочным» по их выражению людям. Природное добродушие эхлов делает мучительной для них даже мысль о возможности причинения вреда другим. Большинство эхлов Хонхоны живут сейчас в княжестве Кебла, интересно, что примерно половину населения этой страны составляют креггелы, то есть гномы. Однако гений местных инженеров и архитекторов сумел создать среду, удобную для совместного проживания столь разных существ.

(обратно)

153

Подробности этой истории изложены в повестях «Корабль из Арвароха и другие неприятности», «Тень Гугимагона», «Дорот, повелитель манухов» и некоторых других.

(обратно)

154

Это возмутительное медицинское событие описано в повести «Корабль из Арвароха и другие неприятности».

(обратно)

155

Этот эпизод подробно описан в повести «Белые камни Харумбы».

(обратно)

156

Вершитель – человек с особым устройством воли, в силу которого все его желания, включая мимолетные и даже неосознанные, рано или поздно осуществляются; в отличие от просто волевых, настойчивых людей, Вершители могут вообще ничего не делать, все равно однажды обстоятельства сложатся как-нибудь так, что все получится. Это вовсе не так удобно, как может показаться. В Мире Вершители рождаются редко, а выживают еще реже, поскольку обычное детское желание умереть в ответ на незаслуженную обиду может привести к фатальному исходу. Самым знаменитым Вершителем был Король Мёнин, который благодаря суровому дворцовому воспитанию сумел взять свой дар под контроль в очень раннем возрасте, правил Соединенным Королевством на протяжении многих столетий, совершил бессчетное число невероятных чудес, а потом бесследно исчез, оставив по себе тысячи легенд, правдивых и не очень. После того, как мне объявили, что я Вершитель, и объяснили, что из этого следует, я стараюсь ежедневно несколько минут кряду страстно хотеть, чтобы мои бесчисленные мимолетные желания никогда не осуществились. Похоже, этот метод работает, но рано утверждать наверняка. Через тысячу лет, если буду жив, запатентую.

(обратно)

157

* Грыз – жаргонное презрительное название полицейского, что-то вроде русского «мент» или английского «коп».

(обратно)

158

Отсылка к некоторым персонажам и событиям повести «Магахонские лисы».

(обратно)

159

* Этот эпизод рассказывается в повести «Обжора-хохотун».

(обратно)

160

Об особенностях устройства Стража тоже подробно рассказывается в повести «Обжора-хохотун».

(обратно)

161

* Подразумевается, конечно же, чистокровный кейифай; известно, что им нельзя даже пробовать спиртное, тяжелейшая неизлечимая зависимость возникает буквально после первого глотка, деградация личности наступает мгновенно; с учетом бессмертия кейифайев, результат выглядит по-настоящему ужасно. Некоторые подробности изложены в повести «Дорот, повелитель манухов».

(обратно)

162

Подробности можно узнать из повести «Дар Шаванахолы».

(обратно)

163

О судьбе этого удивительного призрака рассказывается в повести «Обжора-хохотун».

(обратно)

164

В той же Книге Безумий говорится, что «Вершители рождаются, когда мертвые занимаются любовью, а звезды гаснут, глядя на это бесчинство». Так что вряд ли стоит так уж ей доверять.

(обратно)

165

Великий Дуримский лес находится на окраине Гугланда, по ту сторону Гугландского залива, то есть настолько далеко, что тамошние лешие могут успешно заменять чертей в соответствующих фразеологических оборотах.

(обратно)

166

Зачем я выяснил название горы, куда не собираюсь возвращаться, и каким чудом сохранил его в памяти до сих пор, отдельный вопрос, на который лично у меня нет ответа.

(обратно)

167

Некоторые (немногочисленные, впрочем) подробности биографии Датчуха Вахурмаха и исчезновения царства Джангум-Варахан можно найти в повести «Тубурская игра».

(обратно)

168

Средняя плата за вход в Харумбу составляет примерно миллион корон Соединенного Королевства; обладателям особо хорошего характера, великого ума и других достоинств иногда делают скидку ради удовольствия находиться в их обществе, а людям с неоднозначной репутацией приходится платить гораздо большие суммы. Точный размер суммы, которую заплатил Хранителям Харумбы Нуфлин Мони Мах, неизвестен, но по приблизительным подсчетам казначеев Ордена Семилистника, проводивших ревизию опустевшей незадолго до кончины (отъезда) Великого Магистра казны, никак не меньше четырех дюжин миллионов корон. Сумма даже по меркам правящего Ордена богатейшего государства Мира совершенно невообразимая.

(обратно)

Оглавление

От автора

Мастер ветров и закатов

Слишком много кошмаров

Вся правда о нас

Я иду искать

Сундук мертвеца Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg