«NUMERO»

NUMERO (fb2) - NUMERO 468K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мишель Альба

Мишель Альба NUMERO

Выражаю благодарность моим издателям, художнице и редактору, профессионально и качественно подготовившим книгу к печати и выпустившим ее в свет.

Мишель Альба

Пролог

Лайнер набирал высоту.

Монотонный гул устраивающихся на ночь пассажиров утешал, отвлекая от назойливо зудящей мысли о тысячах километров под днищем „Боинга“.

Летисия порылась в сумке. Неужели забыла? Рука ткнулась в коробочку. Нет, не то.

Как правило, она за неделю до поездки продумывала и составляла список вещей, необходимых ей и в дороге, и для работы. Но на этот раз на сборы остался ровно один день, сегодняшний, и заниматься сочинительством времени не нашлось.

Она вытряхнула содержимое сумки на колени. Все, что смахнула в нее со столика в спальне перед выходом. Маленькие, но нужные мелочи – салфетки, гель для рук, косметичка, зеркальце, зажигалка… А, вот и она – упаковка снотворного, купленная утром в ближайшей к дому аптеке.

Летисия запаслась ею так, на всякий случай. Она старательно избегала пользоваться услугами воздушного транспорта. И особенно на дальние расстояния. Боязнь пикантных неожиданностей на сумасшедшей высоте диктовала поискать более приемлемые способы передвижения. Тоже не исключающих волнений, но, в любом случае, не будоражащих воображение.

О приглашении из Испании она даже и не мечтала. То есть, мечтала. Но чисто умозрительно. А когда его получила, на радость не хватило сил. Ликовала молча. До конца не веря, что это случилось.

Корни генеалогического древа их семьи произросли именно оттуда, из Мадрида, о чем сообщал портрет времен Средневековья пра какой-то там бабушки Летисии.

А вернуться к корням всегда полезно. Тем более, когда есть с чем – ее профессионализм реставратора оценили и за океаном.

И, так как „Боинг“ был предпочтительнее всех остальных транспортных средств (Сан-Франциско и Мадрид это не соседние улицы), не воспользоваться им было бы неразумно в свете срочности предстоящей работы, а таблетка снотворного помогла бы забыть о ее предпочтении.

Летисия приспустила спинку кресла и без особого интереса пролистала тоненькую брошюрку, торопливо всунутую ей в последние минуты перед регистрацией Патриком. Взглянув еще раз на титульный лист, усмехнулась:

Тайна чисел

Ну, действительно, не учебником же по квантовой физике развлекаться на десятикилометровой высоте.

Автор брошюрки, вероятно, с целью не отпустить за просто так читателя поманил и кратким, но интригующим вступлением:

Число судьбы определяется через нумерологический анализ всех букв вашего полного имени…

“Оч-чень интересно. А если у меня их восемь? Полных имен. Что тогда? А… тогда до конца полета мне есть чем заняться. И таблетку не надо было принимать“, – Летисия, вновь нырнув в глубины сумки, выудила из нее ежедневник и ручку.

Итак…

Старушка-соседка, посетовав на ухудшающееся зрение, поправила для верности очки, подслеповато щурясь на вдруг опустевшее кресло, где мгновение назад суетилась весьма симпатичная, но довольно беспокойная особа, что-то постоянно ищущая в своей бездонной ручной клади.

О факте ее присутствия напоминали лишь потеряно уткнувшиеся друг в друга в углублении сиденья серенькая книжица и, пестревший на раскрытой страничке женскими именами, ежедневник.

Под каждым из имен выстроился ряд цифр.

Часть первая Провал

Глава 1

– Она спит.

– He-а. Не видишь? Она не дышит.

– Жалко. Красивая. Пошли отсюда. Боюсь мертвых.

– Да чего их бояться? Помнишь ту ведьмачку, что сожгли третьего дня? Так я там был. Ночью. И даже потрогал ее кости. Такие комочки. Знаешь, как от догоревшей свечки, которые маманька собирает. Вот так вот.

– Да ну? Не жутко было?

– Совсем нет. Наоборот…, – молчание, – … н-ну, жутковато, но только поначалу. Смотри, маманьке не проболтайся, а то…

– А чего меня-то не взял? И не сказал даже.

– Сначала сопли подотри.

Веки будто склеились. Пришлось довольствоваться только тем, что слышала. А слышала я нечто весьма странное.

Голоса детские. Один с превосходством. Другой удивленно-почтительный.

В спину впивалось что-то острое. Саднило правый локоть. О ногах почему-то не имела ровным счетом никакого представления.

Нащупав под ноющим боком булыжник, попыталась его сковырнуть.

– А-а-а…!

– Ты чего?

– Она шевелится. Чтоб мне провалиться, шевелится.

– Чего придумываешь? – в голосе превосходства явно поубавилось.

– Ты как хочешь, а я… Вот, смотри, опять.

Наконец, ресницы разлепились. В двух шагах от меня на корточках сидели двое мальчишек. Один из них, смуглый, с огромными, скорее от испуга, глазами, вцепился в длиннющую палку, которой, видимо, собирался воспользоваться для проверки своих предположений о моем статусе – я еще „здесь“ или уже „там“?

И он уже вознамерился было ею потыкать в меня, когда я неожиданно заявила о себе как о живой (иное мироощущение мне пока, слава Богу, было не ведомо).

Тот, что без палки, худенький, если не сказать больше, с болтающимися как на огородном пугале широкими, явно не его размера, штанами, и в рубашке-балахоне без пуговиц, резво вскочил, и, отбежав подальше, просительно заканючил:

– Марио, пойдем, а? Ну, пойдем. Пусть себе лежит.

Судя по вдруг забегавшему от брата ко мне и в обратном

порядке взгляду, Марио раздирали сомнения относительно выдвинутой им самим же альтернативы – быть или не быть верным взятой на себя роли смельчака. Чувство самоутверждения явно пересилило, и он-таки ткнул в меня палкой, после чего стремительно отскочил на безопасное расстояние, наготове дать деру сию же секунду.

Тут я уже не выдержала:

– Больно.

Мальчишки замерли, и… тут же их как ветром сдуло.

Где это я? Какой-то проулок. Очень узкий и очень темный. Тяжелые стены домов по обе стороны от меня, сужаясь, врастали далеко вверху в голубой лоскуток неба.

Изучая этот лоскуток, пыталась сообразить, почему я здесь?

Лежать было все неудобней. Острие камня с таким же усердием впивалось теперь уже в другую точку на спине. Еле-еле приподнявшись, кое-как довезла тело до стены дома и, подтянувшись до полусидя, осмотрелась.

Проулок выходил на выложенную все тем же булыжником улицу, по обратную сторону которой нависало угрюмое серое здание с окнами-щелочками, запечатанными темными ставнями.

Знакомство с окрестностями не омрачилось чьим-либо присутствием, если не считать вдруг выпрыгнувшей из мусорной кучи рыже-черной кошки, с подозрением на меня уставившейся. Убедившись в моей лояльности, а, следовательно, в своей безопасности, она отказалась тратить на меня время попусту, лениво отправившись дальше по своим делам.

Сквозившая холодом мостовая, сокрытая от солнца, значительно проигрывала в соревновании с морским пляжем, а грубо выложенная стена менее всего походила на удобную спинку шезлонга, что заставило меня попробовать сменить положение с сидя на стоя. Но, цепляясь за выступы шершавых камней, я смогла преодолеть всего лишь несколько дюймов, тут же вернувшись в исходную позицию – трясущиеся от слабости ноги не оправдали ожиданий.

Глазами поискала хоть что-то, на что можно было бы опереться. И нашла. Из-за выступа в стене выглядывало нечто, к чему я, уговаривая себя, что “и это пройдет“, пересидками-перебежками добралась в конце концов. И, дотянувшись, ухватила край… дорожной белой сумки с застежкой-бантиком, нехотя заскользившей ко мне.

Это моя вещь?

Глава 2

– Она была здесь, – растерянный голос Марио, утративший прежние снисходительность и браваду, – нет, правда. Хуанито не даст соврать. Мы вместе ее нашли.

Он определенно заискивал перед кем-то.

Вместительное углубление за тем самым выступом, служившему мусоросборником для жителей дома, почти скрыло меня.

– Ну, и где же она? Смотрите мне, если соврали, бездельники.

Женский голос. Раздраженные интонации которого неприкрыто намекали на недовольство. И очень намекали – то ли женщину оторвали от более важного занятия, чем знакомство со мной, то ли она не очень доверяла фантазиям мальчишек.

Тяжелые шаги затопали совсем рядом. Я вжалась в стену, почему-то пожалев о невозможности, в силу брезгливости, зарыться в холмик не только сегодняшних, судя по запаху, отходов.

Две пары глаз, Марио и крупной, лет сорока матроны, разодетой до смешного странно – рубашка со съемными рукавами, длинная до пят юбка, с заложенными крупными складками – уставились на меня. На голове у женщины восседало нечто подушкообразное. „Оригинальный фасон берета. Это что, из серии „все свое ношу с собой"?“, – мне было не до смеха, но ее костюм меня, действительно, взбодрил.

Они настороженно меня разглядывали, от чего я поняла, наконец, о чем думал зверек в клетке, окруженной любопытными. Удовлетворенная осмотром, убедившим женщину, что я вполне соответствую ее представлениям о живой материи, она, подбоченясь, произнесла:

– Ты кто такая?

Вполне резонный вопрос. Я сама задавалась им с момента пробуждения. Ответ пока, к моему глубокому сожалению, не нашелся.

Поскольку меня продолжало не устраивать положение сидя, но сейчас уже по другой причине – задирая голову, я чувствовала себя несколько беззащитной перед возвышающейся напротив воинственно настроенной особой – я в очередной раз уговорила себя подняться.

Но попытка восстановить равноправие с треском провалилась, и, если бы не поддержка проявившей вдруг милосердие женщины, я бы упала, чего мне не хотелось бы.

Без церемоний прислонив меня к стене, она отступила на шаг и, снова придирчиво осмотрев, возобновила допрос с уже более агрессивными интонациями:

– А это еще что такое? Ты почему в штанах? Прячешься что ли от кого? Или…

Что ей еще пришло в голову, я узнала чуть позже.

Опустив глаза на джинсы приятного светло-голубого цвета с легкой потертостью и кокетливой прорезью на коленке, пришла к выводу, что у меня отменный вкус. Да и кроссовки как будто ничего. Видно, новые.

С каких это пор джинсы служат прикрытием для прячущихся? Любопытная точка зрения. А, главное – свежая, не забитая обыденными мнениями о преимуществах данного вида одежды над классическими формами.

– Ну, чего молчишь? Или языка нету? Откуда ты?

Напористость бесцеремонной матроны меня не то, чтобы смутила, но привела в замешательство. Я, как ни странно, действительно, не находила ответы на ее вопросы, поскольку сама терялась в догадках, кто я и откуда.

– Я… не помню.

– Это как это? Как тебя зовут-то?

Опять вопрос к месту. Неплохо было бы и это узнать. Хотя бы чисто информативно.

– Я же говорю. Не помню.

На всякий случай, еще раз порылась в памяти. Пусто. Пока я отнеслась к этому факту довольно спокойно. Видимо, ударилась головой при падении (затылок побаливал), и для восстановления выскочивших знаний требовалось время.

– Придуриваешься, что ли? Ну, тогда и сиди тут. Марио…

– Да нет же, – мне не хотелось остаться здесь снова одной. Непонятно где и в состоянии не стояния, – я в порядке. Сейчас…, минуточку…, подождите…

Повторное обращение к памяти не дало положительного результата. Она представляла на данный момент чистый во всех отношениях лист бумаги. Не замаранный, так сказать, данными о моей личности, включая имя.

Подобное открытие восприняла пока все еще как временное явление, что с минуты на минуту обернется шуткой – ах, ваше имя? Да, пожалуйста. Адрес? Тоже не проблема. Извините за временный сбой. С каждым может случиться.

Женщина оглянулась и уже с большим интересом задала очередной вопрос:

– У тебя что, падучая, что ты ничего не помнишь?

– Да… н-н-ет. Это вы об эпилепсии?

Она наморщила лоб, что-то обдумывая, и грустно покачала головой, придя к навязанному ей решению:

– Пойдем. Дам тебе поесть. Отдохнешь. Может, что и вспомнишь. Марио, чего стоишь столбом, помоги с той стороны. Придется идти закоулками, хлопот потом не оберешься из-за ее штанов.

Я заковыляла, придерживаемая с двух сторон неожиданными помощниками, крепко прижимая к себе белую сумку.

Мне казалось, что именно в ней я найду память.

Глава 3

Я вертела головой в разные стороны, пытаясь все-таки понять, где я. Вопрос – как я здесь оказалась? – уступал первому. Если бы узнала это место, вспомнила бы, наверное, каким ветром меня сюда занесло.

Но ничто не навело хотя бы на отдаленное угадывание этих улиц, мощеных серым грубым булыжником, этих средневековых мрачно-строгих домов, хмуро выстроившихся укором пронзительно голубому небу со стайками воздушных облаков, этой часовни с витиевато узорчатыми воротами.

Редкие прохожие, замедляя темп, откровенно глазели на нашу процессию. Моя спасительница, сердито на них поглядывая, напротив, ускоряла шаг, заставляя и меня с моим синкопированным ритмом приспосабливаться к нему.

Я не менее была заинтригована массовым увлечением здешних жителей маскарадными костюмами, оглядываясь каждый раз на очередной замысловатый фасон.

Наконец, мы свернули вправо от площади и чуть ли не бегом двинулись по узкой улочке, стремительно спускающейся вниз. По обе ее стороны жались почти вплотную друг к другу двухэтажные постройки, значительно менее монументальные, чем те, что встретились нам по дороге, но так же сурово-недоступные и с закрытыми ставнями.

– Ну, вот мы и дома, – женщина, придерживая меня за локоть, толкнула тяжелую задубевшую дверь и, дождавшись, пока мы с Марио войдем, поспешно захлопнула ее за нами.

Просторное полутемное помещение не баловало взгляд роскошью – громоздкий стол на „слоновьих ногах“ и вокруг него такие же неподъемные кресла с высокими жесткими спинками. Вдоль стены на века замер громадный посудный шкаф.

– Снимай-ка свою бесовскую одежду, переоденешься в рубашку и юбку моей дочери. А ты, – обратилась она к Марио, – чтоб не открывал рта. Кто его знает, кого мы привели в дом. Пойди-ка, принеси молоко и хлеб.

Оставшись одна, я в задумчивости опустилась в кресло. Что-то здесь не так. Странная, если не сказать больше, одежка здешнего населения. Как будто знакомый мне язык – испанский, с примесью кастильского наречия, но насыщенный давно вышедшими из употребления речевыми оборотами, которыми, как выясняется, свободно владею и я. Ни одного автомобиля или хоть какого-то вида общественного транспорта на улицах. Отсутствие бутиков. И, вообще, весь антураж напоминал декорации к фильму на доисторическую тему.

– Ты чего расселась? Я же сказала, снимай все. На вот, переодевайся, – женщина вернулась, сердито бросив на соседний стул небрежно скомканную одежду, – и быстро.

– Как ваше имя? – решилась я задать ей вопрос.

– Тебе-то зачем? Ну, Марселина. А ты-то вспомнила свое?

– … м-м-м… нет, – мне вдруг стало ужасно неловко. Будто я намеренно скрывала то, что касается меня.

– Врешь, небось. Ну, да Бог с тобой. Будешь тогда… э-э-э… Лаурой. А что? Неплохо. Ла-ау-ура, – нараспев произнесла она и довольно улыбнулась, от чего у глаз лучиками разбежались морщинки, придав лицу добродушносмешливое выражение.

– Почему я должна переодеться? Мне удобно в моей одежде, – посмела я возразить, воспользовавшись этим ее выражением.

– Будешь спорить, вернешься туда, откуда пришла, – Марселина вновь посуровела, – имя свое не помнишь, из каких ты мест тоже не помнишь, обрядилась мужчиной. Скажи спасибо, что это мои мальчишки нашли тебя. А не то сидеть бы сейчас тебе в подвалах монастыря и ждать суда Святой Инквизиции.

– Суда… кого? – я остолбенела. Скорее всего, ослышалась.

Марселина перестала греметь посудой. Обернувшись, она грозно набычилась:

– Если ты не прекратишь придуриваться, я выкину тебя отсюда. Мне еще еретички здесь не хватало, – она раздраженно вытерла руки о подол юбки, но, видимо, решив пока попридержать свое намерение, проговорила, – и пойди умойся. Срам на тебя смотреть. Мало вас кострами учат. Марио! Отведи-ка ее к зеркалу.

Вмиг объявившийся сын Марселины знаком поманил меня.

Соседняя комната, более светлая, благодаря открытым ставням, окнами выходила во двор дома.

Здесь спланировали спальню – широкая, аккуратно застеленная кровать с горкой подушек, массивный, с прожилками темного дерева, комод, несколько стульев, расставленных по углам. Но королевой комнаты, без сомнения, было огромное овальное зеркало. Вставленное в тяжелую раму со множеством застывших вычурных завитушек, вырезанных, определенно, деревщиком-трудоголиком, оно горделиво встречало входящего его отражением.

В данном случае, тем отражением, что несмело приближалось ко мне – совершенно незнакомой особы со смазанной косметикой на лице. Что, впрочем, абсолютно не портило ее миловидное личико с потерявшими покой серыми глазами, утонченно прямым носиком, правда, не совсем без изъяна – чуть длинноватым кончиком, и мягко очерченными губами.

Но какой бы привлекательной она ни была, мне до нее не было никакого дела.

Глава 4

Марио вполне адекватно отреагировал на последовательность обуявших меня эмоций, за доли секунды сменивших одна другую с такой интенсивностью, что система единиц физических величин рисковала дополниться еще одной – непонимание, недоверие, удивление, отчаяние…

Мальчишка снисходительно усмехнулся, задумчиво нахмурился и, наконец, испуганно растерялся, пытаясь сообразить, зачем я, размазывая слезы по лицу, остервенело тру незнакомку в Зазеркалье. Вряд ли ему пришло в голову, что искала я там себя. Пусть даже и похуже, чем эта. Но себя.

Он попятился, споткнувшись о порог, и пулей вылетел с воплями:

– Мам, иди сюда…, скорей…

Я же рыдала, вдруг поверив, что у меня нет ничего моего. Даже я сама была не я, а некто, пусть и с симпатичной мордашкой.

Что же случилось? Кому понадобилось так разыграть меня? Куда исчезла моя память? Но, самое главное, я не знала, что мне теперь со всем этим делать?

Марселина шумно вбежала в комнату, на ходу приговаривая:

– Это все моя доброта, чтоб ей пусто было. Ну, чего ты тут рассусонилась? Ребенка напугала. Зеркала что ли никогда не видела?

Она схватила было меня за руку, но почему-то замешкалась, переводя взгляд с „подделки“ на всхлипывающий оригинал, потерянно изучающий ненавистное отражение.

Будто что-то поняв, Марселина неожиданно прижала меня к груди и, покачивая, успокаивающе прошептала:

– Ну, не надо, не надо. Слезами ничего не изменишь. Знаешь, сколько я слез пролила? И что? Все, как было, так и есть. Мужа не вернула, – она вздохнула, – для всех день Святой Агеды это праздник, а для меня…, – она всхлипнула, – … горе, Dios me perdone[1]… Он умер в этот день… Пойдем-ка, лучше расскажешь мне хоть что-нибудь о себе.

– Да не знаю я ничего о себе, – я оттолкнула ее, – как вы не поймете? Ничего. Даже эту, – я махнула в сторону зеркала, где мой двойник так же безнадежно отмахнулся от меня.

Слезы душили.

Что со мной? Что мне теперь делать? Как я попаду домой, если не помню, а, есть ли он у меня?

– Ну, хватит реветь, – вдруг прикрикнула на меня Марселина, видя, что уговоры не действуют, – устроила мне тут потоп. Пойдем, говорю. Чумазую за стол не пущу.

Она, исключая протест с моей стороны, подхватила меня под руку и, развернувшись, решительно выволокла из спальни со злополучным зеркалом.

Ополоснув лицо, я, под давлением Марселины, заставила себя глотнуть молока, вяло отщипнув кусочек теплого, только из печки, хлеба.

Женщина все это время, пока я безответно допрашивала саму себя, пыталась, видимо, уболтать меня с целью отвлечения от моих „маленьких“ неприятностей, рассказывая, как ей трудно управляться одной с ее пацанами.

– А что ты думаешь, и постирай, и приготовь, и уследи за ними. Слава Богу, дочь помогает. А вот вчера…

Я молча ее слушала, больше занятая переполохом, воцарившимся в моей голове, пока она вдруг не задала мне вопрос, неожиданно перескочив с ее серых будней на изменившее их ритм событие сегодняшнего дня.

– А что это у тебя за вещичка такая чудная? – она кивнула в сторону сумки.

Господи! Как же я забыла! Хотя „забыть“ стало, кажется, весьма привычным для меня состоянием.

Охнув, вскочила, задев недрогнувшую ножку стула, и бросилась к „чудной вещичке“, затаившейся там, где ее и оставили – на небольшой тумбе у окна.

Еле разобравшись с замочком (от волнения руки тряслись, отдирая „бантик“ от кнопки), я заглянула во внутрь. Но… все, что там нашлось, опять-таки не напомнило мне ни о чем. Ну, хорошо. А документы? Должны же быть какие-то документы, рассказывающие что-то обо мне?

Порылась во внутреннем кармашке. Да, есть.

Торопясь, извлекла на Божий свет листочек с текстом на… незнакомом языке.

Подкатила тошнота. Я, что, и свой родной язык забыла? А, может эта сумка вовсе и не моя?

Глаза остановились на цифрах: 21.02.2008

Что такое произошло двадцать первого февраля две тысячи восьмого года, что это событие было зафиксировано на этой ничем не примечательной бумажке? Значит, это не просто бумажка. А, что?

Я снова пробежала глазами по лесенке слов, выхватив имя – Letisia – и ничего не говорящую мне фамилию. Ниже – San Francisco и Madrid. Какое отношение ко мне имеют эти два города? Или я имею к ним?

Затеребила еще один документ. Похоже, удостоверяющий… мою личность, судя по фотографии. Нет, не мою. Той, в зеркале.

То же имя. Ну, что же. В зеркале не в зеркале, хоть понятно, как меня называть. И, если мне приблизительно тридцать лет (исходя из сведений, предоставленных отражением), то родилась я где-то в тысяча девятьсот… восьмидесятых годах.

Но все, в чем я сейчас варилась, никак не напоминало двадцатый век.

Что-то здесь не так.

– Какое сегодня число? – я повернулась к Марселине, все это время молча наблюдавшей за мной.

– Число? – она непонимающе уставилась на меня.

– Да, число. Что вы так на меня смотрите? Число, месяц. Зима, лето. Ну, же, Марселина.

– A-а, одиннадцатый день августа, – ответила она, наморщив лоб, будто подсчитывая.

– А… год? Год какой? – смутные сомнения зароились в голове.

– Ну-у…, двадцать девятый год правления нашего короля Филиппа, – Марселина уже не хмурилась. В ее глазах ответом на мое позеленевшее лицо задрожал страх.

Это было последнее, что я увидела, перед тем, как потерять уже не память (здесь терять было нечего), а дар речи, и кулем осесть на заготовленную, может, именно на этот случай, низенькую скамеечку рядом с тумбой.

Глава 5

Марселина хлопотала возле меня, сокрушенно приговаривая:

– Да что же это такое?… вот наказание на мою голову…, ну-ка, не крутитесь тут…, Хуанито, принеси воды…

Расстаться с онемением я ни за что не соглашалась. Это означало бы возвращение в абсурд. Напротив, я еще крепче сжала губы, протестуя против пребывания и в этом доме, и среди этих людей, и… в непонятном мне времени во главе с загадочным Филиппом.

А, может, это все-таки шутка? Или меня, вдруг, невзначай, убедили сниматься в триллере, где в соответствии с сюжетом главная героиня перепрыгивает из ее реальности в мир фэнтези, впадая от такого, прямо скажем, неординарного события в истерическое состояние, а перед этим накачали чем-то, чтобы была правдоподобней?

Слабая надежда шевельнулась в воспаленном от событий мозгу.

Ну, конечно же! И при этом я попутно забыла и название фильма, и его создателей, хотя на фоне всех остальных „позабываний“ это такая мелочь, что я не почувствовала угрызений совести по данному поводу.

Значит, надо немедленно разжать губы и заявить о себе как о разгадавшей чей-то коварный план относительно моей карьеры в кинематографе.

Я задержала руку Марселины, протиравшей мне лоб влажной тряпкой:

– Я все поняла. Передайте, пожалуйста, вашему руководству, или кто там у вас, что я подам на вас в суд. Немедленно покажите мне выход из вашего гадюшника.

Марселина резко отдернула руку.

– Что-о? Какой суд? Это твоя благодарность мне? А-а, тебя подослали ко мне эти… в сутанах. Как же я не догадалась? Вот, дуреха-то!

Она закружила по комнате:

– Так ты просто-напросто вынюхиваешь ересь! Хороша я, нечего сказать. Привела в дом непонятно кого.

Она рванулась к моей сумке, схватила ее и швырнула в меня:

– Забирай свое добро и убирайся, паскудница!

Сумка шлепнулась на пол, и из нее высыпалась масса каких-то мелочей, среди которых и маленький плеер с мощными наушниками, откуда вдруг явился нашему с Марселиной слуху необыкновенно красивый голос Бэрри Гибба, оповестившего нас о его нежелании (не по теме нашей бурной разборки) сказать „до свиданья“.

Вероятно, удар пришелся по панели кнопочек, одна из которых немедленно отреагировала.

Несмотря на то, что я не поняла ни слова из того, о чем сообщил нам поп-звезда, я ПОМНИЛА его имя, и, более того, сюжет разрывающей душу песни. Может, это и есть мой родной язык?

Открытие утвердило в мысли, что все, во что я втянута, не более как стремление кого-то сотворить из меня кино-диву. И, скорее всего, я сопротивлялась желанию неизвестного (пока) продюсера стать великой актрисой. Иначе, как объяснить все это?

Марселина, выпучив глаза, замерла с воздетыми вверх руками. Что происходило у нее в это время в голове, можно было только догадываться. Но по мертвенно побелевшему лицу не составило труда предположить, что процесс переработки информации усложнялся с каждой секундой.

Она поняла, что их коварный план раскрыт.

Я встала, гордо одернула блузку и, подняв плеер, демонстративно прервала звуковой фон.

Марселина дернулась и, попятившись, судорожно закрестилась, выпаливая молитву. И по ее содержанию я поняла, что она таким образом пытается защитить себя от нечистого, подружкой которого, без сомнения, являлась я. Занимательный поворот сюжета.

Это меня окончательно взбесило:

– Хватит притворяться. Я обо всем догадалась. Из вас такая же актриса, как из меня… Папа Римский.

Реакция несчастной женщины была совершенно непредсказуемой. Она вдруг бухнулась на колени и слезливо запричитала:

– Что хочешь отдам! Только детей не трогай! Что ты хочешь? Говори!

Я устало опустилась на стул:

– Домой я хочу, домой. Отпустите меня, а? Это я вам отдам, что хотите, только отпустите.

Сцена не разнообразилась выходом кающейся съемочной группы во главе с зачинщиком мероприятия, из чего я заключила, что насилие надо мной продолжается, найдя подтверждение своим предположениям и в реакции Марселины на мою просьбу.

Она не медля подскочила и, широко распахнув дверь, выкрикнула:

– Иди!

Вслед мне полетела одежда ее дочери:

– И это забери! Пригодится!

И она оказалась права.

„Подаренные“ Марселиной юбка и блузка, действительно, пригодились.

Глава 6

Пустынная и одинокая улочка равнодушного ко мне средневекового города привела меня в замешательство.

Прижав к груди сумку и скомканную одежду, я потерянно искала хоть кого-нибудь, кто подскажет, где находится выход со сценической площадки, на которой я оказалась по какой-то трагической случайности.

„Странно. Где народ-то?“, – я беспомощно оглядывалась. И, как ответ на вопрос, сбоку, на выезде, показалась телега, груженая бочками.

Наконец-то. Я поспешила к ней:

– Остановитесь, пожалуйста. Да, стойте же. Я хочу у вас что-то спросить.

Возница, молодой парень в маленькой четырехугольной шапочке на голове с отогнутыми вниз полями, что меня уже не очень удивило (фильм же снимают, чего ж тут странного), натянул вожжи, резко затормозив.

– Эй, куда тебя несет, болван? Вина перебрал с утра? Убирайся! А не то…

На этом его ругательная речь внезапно прервалась, и он, привставший для усмирения лошадей, растерянно опустился обратно на скамеечку, увлеченный созерцанием меня, перебегая взглядом с лица на грудь и еще ниже, и снова возвращаясь к лицу. Что позволило без помех сократить расстояние до его телеги.

– Скажите, пожалуйста, – вежливо начала я, хотя внутри все кипело от злости.

Как они (кто это „они“ мне еще предстояло выяснить) посмели вмешаться в… меня? Накачать черт его знает чем до такой степени, что я забыла… себя? И ради чего? Какого-то дешевого фильмеца, судя по натурным съемкам и отсутствию массовки?

– Как мне найти съемочную группу? Ну… оператора, режиссера, кто там у вас еще?

Парень безучастно к вопросам осматривал меня и вдруг, дернувшись, взмахнул хлыстом:

– Ну-ка, отошла. Быстро! – и, огрев ни в чем не повинных лошадей, умчался, тарахтя бочками и оглядываясь.

Я отскочила, недоумевая. Что послужило причиной для его столь яростного протеста ответить на мой такой простой вопрос.

Скорее всего, все тут заодно.

Я устремилась вверх по улице, придерживая одежду Марселины.

Вскоре навстречу стали попадаться спешащие по своим делам горожане, немедленно сторонившиеся меня при попытках приблизиться к ним все с тем же актуальным для меня вопросом.

Что их так настораживает? И, в конце концов, есть тут хоть один нормальный человек, кто сможет мне помочь?

Наконец, выйдя на площадь с той самой часовней, мимо которой мы проходили совсем недавно к дому Марселины, невольно залюбовалась архитектурной вязью из гирлянд и медальонов, украшающих входные двери готической постройки.

„Платереско, – подумала вдруг и тут же удивилась, – откуда я это знаю? Значит, я разбираюсь в архитектурных стилях? Интересная новость“.

Город явно был мне незнаком. Хотя это трудно было утверждать, учитывая причуды моей памяти. Вот будет фокус, если вдруг выяснится, что это не что иное, как мой родной город, а вот этот дом – мой дом.

Все более настораживала еще одна существенная деталь, отмеченная ранее. На всем протяжении пути я не встретила ничего, сколько-нибудь напоминающее о моем веке. Но я тут же отмахнулась от этого факта, решив, что киношники народ особый, и за ценой не постоят, очистив город от „скверны“ двадцать первого столетия для своих далеко идущих целей.

Наконец, мне удалось приостановить бегущую мимо дамочку, одетую, как и все здесь, весьма причудливо.

– Я прошу прощения, как мне пройти к месту съемок?

Кажется, вопрос был задан весьма корректно и вежливо, но у девушки странным образом округлились глаза, задержавшихся на моих джинсах.

Что их так нервирует? А, может, здесь работает скрытая камера, и появление меня в современной одежде в „не моем“ эпизоде приносит миллионные убытки киностудии? Тогда, все понятно.

– Я сейчас уйду. Только подскажите мне, пожалуйста, в какую сторону, чтобы не портить натуру? Мне нужен кто-то из организаторов этого проекта.

Девушка дернулась было уклониться от ответа, но я, уже наученная опытом, удержала ее за руку, пытаясь все-таки добиться нужной информации:

– Что происходит? Покажите мне только, куда идти.

– Что ты хочешь от меня? – ее ноздри раздувались от злости, – отпусти меня. Да отпусти!

Она вырвала руку и, отступив на шаг, процедила:

– С дьяволом связалась, вот у него и спрашивай, бесстыдница.

Мое терпение лопнуло. Мне уже было не до корректности.

– Да с каким дьяволом? Вы что, с ума тут все посходили? – забежав вперед, я перегородила ей дорогу, – или вы проводите меня к месту вашего сбора, или у Гаагского суда будет чем заняться на ближайший год.

Я не знаю, чем бы закончилась наша перепалка, если бы не похоронная процессия, покинувшая часовню.

Девушка мелко закрестилась, что-то приговаривая, а у меня потемнело в глазах.

В гробу лежал НАСТОЯЩИЙ покойник!

Глава 7

Мое состояние весьма близко напоминало состояние того, кто только что проплыл в свой последний путь.

Зазомбированная издевательским правдоподобием скончавшегося, я проследила за ритуальным эскортом, сопровождающим усопшего.

В голове загудел колокол.

Девушка бросила на меня взгляд исподлобья и, видимо, пожалев (что интересно выражало мое лицо на тот момент?), нерешительно спросила:

– Что ты ищешь?

Я оцепенела словно громом пораженная, нет, даже не пораженная, а уничтоженная.

– Кажется, уже ничего не ищу.

Осев на мостовую, я уткнулась в подаренные Марселиной тряпки и разрыдалась.

Девушка, поколебавшись, нерешительно приблизилась и, присев рядом, сочувственно проговорила:

– Я отведу тебя в госпиталь. Пойдем, – она несмело пригладила мои волосы, – здесь недалеко.

Так уговаривают маленького ребенка перестать капризничать. Осторожно потянув к себе юбку Марселины, спросила:

– Дай я посмотрю, что это у тебя здесь. Это твое? Пойдем-ка сначала ко мне, переоденешься. И кто это так посмеялся над тобой? Мало того, что в мужчину нарядили, так еще и на улицу выгнали. Негодяи! Хорошо хоть твое вернули.

Всхлипывая, я потерянно замотала головой:

– Нет, вы ошибаетесь. Так… какой сегодня год?

Девушка горестно вздохнула:

– Бедная ты, бедная. Вставай, пойдем, нельзя тебе оставаться в… этом.

– Бога ради, какой год? Или вы тоже забыли? – у меня, как ни странно, еще теплилась надежда на розыгрыш.

Но ее ответ только подтвердил сказанное раньше Марселиной.

Господи, какой Филипп?

Я пребывала словно во сне. Послушно поплелась за девушкой, безропотно подставляла ей руки, чтобы та сняла с меня блузку ("А это что за тряпка на груди? Зачем? Богохульники!“), без протеста согласилась сменить джинсы (“А повязка к чему здесь? „) на широкую, в сборку юбку.

– Ну, вот, совсем другое дело, – заключила довольная осмотром Кончита (она мимоходом представилась мне), – только… обувка. Не приведи Господи. Откуда она у тебя? Да уж, ладно. Другой нет. А это, – она брезгливо указала на мою, брошенную на пол, одежду, – надо сжечь или закопать. Ну, как? Тебе лучше? Мне нужно в госпиталь, я помогаю сестрам монахиням. Пойдешь со мной. Там за тобой присмотрят.

– Подождите. А… что это за город? Где я? – во рту вдруг стало сухо.

– Мадрид, – Кончита снова нахмурилась.

Испания. Неплохо. Меня подташнивало.

– Филипп… Габсбург? – что не нужно, помню.

– Не знаю, какой „бург“. Филипп Красивый.

Бог мой! Шестнадцатый век! В голове моментально сработало – Эль Греко. При чем здесь это? Нет, нет, очень даже при чем. Двадцать девятый год правления… это… приблизительно… тысяча пятьсот… мама дорогая!… восемьдесят… пятый год.

Сердце ухнуло вниз.

Так не бывает! Просто не бывает, и все тут. Чья-то насмешка? Или… может, в той жизни я бьюсь над созданием машины времени и добилась, наконец?

Как бы то ни было – попала как кур в ощип. В самое сердце Святой Инквизиции. Теперь понятно, почему у всех вызывали отрицательно-испуганную реакцию мои джинсы. Каким-то образом меня угораздило перескочить во времена Филиппа Второго, прославившегося как раз тем, что он запланировал за время своего правления почистить страну от ереси и привести ее в „божеский“ вид. И мужская одежда (а джинсы в первоисточнике это ну, никак, не женская деталь туалета) свидетельствовала о моей причастности к ереси. Более того, к ее самой извращенной разновидности – колдовству.

Но как же это случилось? Абсурд! Сумасшествие какое-то!

– Нет, одежду я возьму с собой, – мне не хотелось расставаться с крохами моего мира не смотря ни на какие политические и религиозные установки Филиппа Второго, – дайте что-нибудь, я заверну ее.

Кончита не стала спорить, но по ее сердитому взгляду я поняла, что она недовольна моим решением. Еще бы!

Я же руководствовалась лишь робкой надеждой на возвращение.

Домой.

Глава 8

Не успели мы пройти до конца улочки, как мимо нас промчался тот самый парень в смешной шапочке, но уже с телегой без бочек. Их место перехватили двое мужчин в черных сутанах с идеально выбритой тонзурой. А поскольку мостовую замостили далеко не столь идеально ровным асфальтом с подогревом, а всего лишь крупным булыжником, эта поездка явно не доставляла им удовольствия, о чем говорили их напряженные позы с вцепившимися в перекладины пальцами.

Кончита хмуро проводила их взглядом и, что-то буркнув, оглянулась на меня:

– Не отставай.

Мы двинулись в том же направлении, что и лихой наездник, но едва завернули за угол, как поимели счастье вновь встретиться с ним.

Он что-то рассказывал своим попутчикам, активно жестикулируя при этом. Владельцы тонзур согласно кивали головами, но один из них вдруг вплотную приблизился к „докладчику“ и что-то прошипел ему на ухо, от чего тот отшатнулся от него и, перекрестившись, принялся оправдываться, судя опять-таки по жестикуляции, но уже несколько вялой.

Кончита подтолкнула меня и прибавила шаг. Но ее поспешность только привлекла их внимание.

– Да вот же она! Стойте!

Я оглянулась. Парень показывал на нас, а, точнее, на меня. Его длинный, вытянутый в мою сторону палец, являл собой в ту минуту точный „комментарий в картинках“ выражению „указующий перст“.

Правда, я, как деталь этой картинки, не совсем понимала, с чего бы это он ко мне привязался. Ведь „бесовской“ одежды на мне уже не было.

Его собеседники осматривали меня без особого интереса, и, все бы ничего, если бы парень не проявил излишнего любопытства к кроссовкам, предательски выглядывавшим из под коротковатой юбки дочки Марселины.

– Смотрите! Я же говорил! Проверьте, что у нее в руках. Мужская одежда, вот что! Это точно она! Еретичка!

Я стояла как вкопанная, не представляя, что предпринять в данной ситуации.

Но Кончита, вдруг заслонив меня, гаркнула на него:

– Ты что тут разорался? Какая еретичка? Ее Господь обидел, не дав ума. Кто-то поиздевался и вышвырнул ее, и ты сразу еретичка?

Во время этой дискуссии „сутанщики“ неспешно двинулись ко мне. Причем, один из них, перебирая четки в руках, уж очень алчно рассматривал висевшую на моем плече сумку.

Решив не дожидаться окончания этой весьма экзотической сценки, я, так же неспешно, в такт шагам пожелавшим со мной пообщаться монахам, развернулась в обратном им направлении, в проулочек между домами, намереваясь безотлагательно избежать с ними беседы.

Но не тут-то было.

– Сестра, тебе нечего бояться, – услышала я за спиной, – позволь задать тебе только один вопрос.

Я замешкалась, усыпленная доброжелательным тоном моего собеседника, но в ту же секунду меня отрезвил пронзительный крик Кончиты:

– Оставьте ее! Ради всех святых, она же как дитя!

Меня будто пришпорили, и, не разбирая дороги и подобрав путающийся между ногами подол юбки, я метнулась в спасительную улочку, услышав за собой тяжелый бег моих несостоявшихся „поклонников“.

Без сомнения, они находились в более выгодном положении, чем я. Это был их город.

Я неслась, боясь оглянуться и увидеть тянущиеся ко мне руки преследователей. Неужели это все происходит со мной?

Но разгадку этой тайны в данную минуту мне не то, что не хотелось поручить возжелавшим меня монахам, и не потому, что я им не доверяла, а, просто, мне было некогда.

Жизнь дороже всех вместе взятых тайн на свете.

А в том, что вопрос стоял именно так, я не сомневалась. Вернее, не сомневались мои ноги, лишенные возможности думать, а, поэтому, руководимые только лишь примитивным инстинктом. Инстинктом сохранения тела, частью которого они являлись.

Домчавшись до конца улочки, я юркнула в первую попавшуюся подворотню, завершившуюся… высоченной глухой стеной.

Тупик.

Тоскливо окинула взглядом препятствие. Нет, не одолеть без альпинистского снаряжения. Ну, что же, так я им не дамся. Они вот-вот покажутся из-за поворота. Точнее ориентира, чем их бухающие шаги и прерывистое тяжелое дыхание и не придумаешь.

Схватив из усеянных здесь камней тот, что поувесистей, я приготовилась к обороне. Лучше уж так, чем на костре. Меня передернуло от мысли о моих горящих костях.

– Сюда, скорей, сюда.

Я вздрогнула. А это еще что такое?

Откуда-то сбоку ко мне протянулась чья-то рука и, дернув за подол юбки, с силой потянула в зияющий проем в прежде монолитной стене, уводящий куда-то вниз.

Я не стала сопротивляться столь невежливому обращению и немедленно приняла приглашение.

В полутьме трудно было что-то разглядеть, а, когда неизвестный мне спаситель поспешно задвинул толстую перекладину на потайной двери, тем самым прочно отгородив нас от всего остального мира, я оказалась в полной непроницаемой темноте.

Некто нащупал мою руку.

– Идите за мной.

Глава 9

Мы отошли на значительное расстояние от места нашей встречи, прежде чем я нарушила молчание:

– Кто вы? И куда вы меня ведете?

Мой спутник лишь промычал что-то невнятное и еще крепче сжал мою руку, что мне, на этот раз, совершенно не понравилось. Спасение спасением, но это не повод для сближения.

– Пока вы не объясните, куда меня ведете, я не сдвинусь с этого места, – я попыталась высвободить руку из обруча его железной хватки.

– Вы хотите остаться здесь навсегда? – в глуховатом, с хрипотцой, голосе мужчины, прозвучали нотки раздражения, – в такой темноте вы вряд ли выберетесь отсюда когда-нибудь (он еще и едва заметно картавил). Без меня, – добавил, вдруг смягчившись.

– Но…, – начала я, опасаясь не без оснований, что поспешила довериться совершенно незнакомому мне человеку, пусть даже и моему спасителю.

– Вы хотите вернуться?

Вопрос, конечно, злободневный, с точки зрения выбора ситуаций – либо быть сожженной на костре Инквизиции ни за что, ни про что, либо блуждать в темноте в каких-то катакомбах с возможным насильником или серийным убийцей. И не где-нибудь, а в средневековой Испании.

Во всяком случае, вторая ситуация оставляла хоть какую-то надежду на продление моего бренного пути, поэтому я выбрала ее, заставив себя замолчать и послушно следовать за предполагаемым маньяком. Оставалось только удивляться, как он ориентируется в этой черноте.

Шли мы довольно долго. Я успела за это время перебрать все возможные варианты и относительно личности моего спутника, и конечной цели нашего пути, и вопроса – а, что же дальше?

– Дальше вы пойдете одна, и только вперед, никуда не сворачивая, иначе заблудитесь, – тут же прозвучал ответ, будто он подслушал мои мысли.

– Но…, – обозначенная им перспектива меня почему-то не привлекала.

– Не перебивайте, – он чуть повысил голос, – этот ход приведет вас в монастырь. Отсюда недалеко. Настоятельница – сестра Френсис. Скажете, что вы от… Пекаря.

Его лица, по известным причинам, я не видела, но почувствовала, что он улыбается.

– Она вам поможет.

Он слегка пожал мою руку и подтолкнул вперед.

– Не бойтесь. Там вас „черные“ не найдут, и там вас ждет защита. Но, помните, только вперед. Я, к сожалению, не смогу проводить вас. Да, и в этом нет необходимости. Здесь совсем рядом.

Я услышала его удаляющиеся шаги.

– Подождите. Кто такие „черные“? – меня не столько интересовало это странное слово, сколько ужасно не хотелось остаться опять одной.

Но он или не услышал меня, или не захотел ответить.

Я обреченно прислушивалась к эху его удаляющихся шагов, не решаясь двинуться с места.

Смесь из кромешной темноты и мертвой тишины добавила впечатлений, и, вместо того, чтобы продолжить путь, я присела на корточки, обхватив колени и зарывшись в юбку, как будто это могло мне как-то помочь.

Жалость к себе со страшной силой в прямом смысле обрушилась на меня водопадом слез – совершенно одна, в каком-то подземелье, с абсолютно пустой памятью, занесенная каким-то ветром в Богом забытое время…

Отплакавшись, что несколько помогло разгрузить эмоции, я решила, все-таки, за отсутствием выбора, исследовать окружающее пространство, чтобы понять, где это „вперед“, и не перепутать его с „назад“, куда мне не очень хотелось возвращаться.

Протянув руку вправо, нащупала шероховатую поверхность каменной стены. Слева ожидаемая стена не нашлась.

Через пару шагов обнаружила поворот – рука потеряла ориентир и ткнулась в пустоту.

„Вот и третий вариант моей кончины“, – я представила себя блуждающей в лабиринте подземелья, о чем предупреждал „заботливый“ незнакомец, медленно теряющей силы и…

Быстренько стерев возникшую в голове красочную картинку моей мучительной смерти, я устремилась вперед, минуя поворот.

Что бы меня ни ждало там, это было все-таки лучше того, что нарисовало мне воображение.

На тот момент, возможно от пережитого стресса, я совершенно забыла о зажигалке в сумочке.

Глава 10

Часики высветили пять часов двадцать две минуты. Вечера или утра – мне уже было все равно. Я шла, не останавливаясь, уже неизвестно сколько времени. Казалось, этому чертову коридору не будет конца. Ужасно хотелось пить. Про „есть“ я уже старалась не вспоминать.

Одолев еще какое-то расстояние, обозначенное опять же часиками в час с небольшим, я все-таки остановилась передохнуть, и, предварительно обезопасив мое девичье здоровье от возможной сырости и весьма ощутимой прохлады пола драгоценным кулем с одеждой и сумкой, превращенному на время в пуфик, присела, с удовольствием вытянув ноги. Но, облокотившись о стену, неожиданно для себя задремала.

… Ручка летит по бумаге. Я что-то торопливо записываю. Непонятный мне набор букв, выстраивающихся в какие-то слова, так же мне непонятные. Кружево слов ни о чем мне не говорит. И еще… цифры. Это я в состоянии понять, но…

Очнувшись, тут же забыла об увиденном во сне. Надо скорей отсюда выбираться.

Подобрав небогатый скарб, снова тронулась в путь. Но, не пройдя и трех шагов, вдруг уловила неясное многоголосье. Оно гудело где-то далеко сзади, а, может, впереди. Разобрать было довольно трудно из-за гулкого блуждающего эха.

Замерев, прислушалась. Неужели это те самые монахи? Ну, конечно, они обнаружили вход в это подземелье и теперь спешат по моему следу в предвкушении легкой добычи.

Я вжалась в стену, лихорадочно ища выход. Темнота, хоть глаз выколи. Ну, не стоять же на месте на самом деле. Подобрав подол, побежала, уже не разбирая, где какая из четырех сторон света.

Голоса то удалялись, то приближались. Вконец запутавшись, я тормознула, напряженно вслушиваясь. Как будто тихо. Кажется, мне удалось от них удрать. Облегченно вздохнула, но тут же спохватилась: „Интересно, чему я радуюсь? Ни еды, ни воды, ни света. С пути, кажется, сбилась. Поздравляю! От погони я ушла“.

И мой нос подсказал, куда ушла, довольно болезненно упершись в ту же шероховатую стену, едва я сдвинулась с места.

Теплая струйка крови возвестила о том, что отделалась не только ушибом. Но страшнее было другое – я попалась. В сжимающие объятья каменного мешка.

Беспорядочное тыканье в разные стороны убедило, что вокруг все та же стена.

„Господи! Нет, нет, нет. Только не это“, – я боялась сойти с ума. Мне уже было все равно – костер, пытки. Неважно. Только бы увидеть свет и людей. И, может быть, именно этот крик души вернуться к миру, пусть и давно исчезнувшему, подтолкнул меня на возобновление попыток выбраться отсюда. Как-то же я сюда забралась.

Метания увенчались успехом. Найденный узкий проход из тупика (и как я в него протиснулась прежде? Что только не сотворишь в панике!) я оценила с тем же накалом чувств, как, вероятно, и обнаруженный когда-то Колумбом путь в Новый свет. С той лишь „незначительной“ разницей, что его поиски сопровождались наличием солнечного света и помогающей ему команды единомышленников.

Уже не отлипая от стены, двинулась вдоль нее. Но не далеко. Свалившись в голодном обмороке.

Сколько я пролежала здесь, сказать трудно. Хотя бы потому, что, придя в себя, не заметила каких-то существенных изменений ни снаружи, ни внутри меня. Только лишь пить хотелось еще больше, а тело лениво отмахивалось от призыва разума подняться и идти дальше.

Сопротивление охватившему бессилию немедленно подавилось диким головокружением, потребовавшим не дергаться и лежать смирно.

Уже вновь теряя сознание, в полузабытьи успела узнать все те же буквы, настойчиво выводимые моей рукой, но…

Небытие утащило за собой.

Глава 11

– Осторожно! Да осторожней же! Не хватало ее еще и уронить. Сюда, сюда. Сестра Анна, поправьте ей руку.

Кто-то довольно небрежно приподнимает обозначенную часть моего тела и устраивает ее у меня на груди.

Я все слышу, чувствую, но почему-то не могу открыть глаза, а рот и подавно, чтобы хотя бы спросить, куда меня несут. И кто, собственно, несет. Первая мысль, что это те самые загадочные „черные“. Подсмотреть бы, но отяжелевшие веки категорически протестуют.

Мягкое убаюкивающее покачивание вновь погружает в сон: „Ну, и пусть. Какая в конце концов разница – черные, белые, хоть в крапинку. В этой темноте все равно не разберешь“.

Очередное пробуждение вызвано попыткой кого-то меня напоить. Кто-то осторожно раздвигает мне губы и каплю за каплей вливает в рот удивительно вкусную воду. Появляется дикое желание пить и пить без остановки. И не по капле. Но этот некто протирает губы чем-то мягким, и на этом „водопой“ заканчивается.

Я хочу подбодрить незнакомца: „Не стесняйтесь, продолжайте!“, но фраза всего лишь прозвучала у меня в голове. Озвучить не вышло.

Глаза словно склеили скотчем. Как, впрочем, и все тело.

Слышу чей-то равнодушный женский голос.

– Ее состояние ухудшается.

Интересно, на каком основании обладательница этого голоса сделала такой вывод? Я, напротив, чувствовала себя довольно сносно. Ну, если не брать в расчет потерю контроля над моими же конечностями.

– До утра не доживет.

Кто-то зевнул.

Это про кого „не доживет"?

– Слишком долго она там пробыла.

Щеки коснулось чье-то дыхание, не совсем аппетитно пахнущее, прямо скажем.

„Лук, какая-то приправа и… нечищенные зубы“, – составила я список ингредиентов, напрочь отбивших мне аппетит. Хотя пообедать жареной форелью я была бы не против. Да и не только форелью.

– Дыхания нет.

Кто-то наклонился еще ниже и, прижавшись к моей груди, замер в ожидании признаков сердцебиения.

– Ничего не слышу. Сестра Бенита, позовите преподобную мать Френсис. Может ее перенести вниз, в карцер?

Так это я „не доживет до утра"? И опять вниз? Да что это за издевательство?

Я, вернее, мой мятежный дух восстал, возмутившись. Но, к сожалению, только он и смог восстать. Все остальное, во что он был заключен, не то что не восстало, а, прямо наоборот, скованное абсолютной неподвижностью, представляло собой образец полного равнодушия к мятежу духа.

– Проверьте ее зрачки, сестра Анна, – этот голос тоже не внушал надежды на сочувствие.

Чьи-то пальцы приподняли мои веки, и прямо перед собой, на расстоянии считаных дюймов я уперлась во взгляд женщины лет шестидесяти с крупным в оспинах носом. Бело-черное покрывало монахини не красило это лицо.

– Она умерла.

Я не сразу вникла в смысл сказанного. Но все тот же мятежный дух, соображающий побойчее вследствие услышанного заключения, взорвался в немом вопле протеста: “ Это я-то умерла? Да это от вас уже и пыли не осталось!“.

Вопль, поскольку был немым, никого особенно не заинтересовал.

Женщина отпустила мои веки, тут же послушно закрывшиеся, и удовлетворенно проговорила:

– Ну, вот и закончились ее страдания.

„Да как вы смеете? Еще не закончились!“ – я была безмерно возмущена.

– Бедная девочка, – кто-то третий присоединился к поминкам. Этот голос озвучил большую благожелательность, – ну, что же, мы сделали все, что могли. Упокой, Господи, ее душу.

Но моя душа решительно не желала успокаиваться.

„Ребята, вы в своем уме? Я же живая!“.

Присутствующие, определенно, придерживались другого мнения по данному вопросу, поскольку последовало предложение от более сочувствующей:

– Перенесите ее в капеллу. Отпевание и обряд погребения совершим как обычно.

“О, Боже! Да что же это? “ – я почувствовала солоноватый вкус слез.

– Но Устав монастыря…, – начала нерешительно та из сестер, которая весьма решительно констатировала мою кончину.

Завершение мысли я услышала уже из уст той, что предложила капеллу вместо карцера:

– … запрещает противоречить аббатисе монастыря. Займитесь необходимыми приготовлениями, сестра Анна. И накройте ее.

На лицо опустилась мягкая, но удушливо-плотная ткань.

– Но мы обязаны сообщить о ней, и вряд ли они допустят упокоить ее на монастырском кладбище, – настаивала сестра Анна, ассоциировавшаяся теперь только с тошнотворным запахом.

– Я разрешаю вам, сестра Анна, пропустить завтрак и помолиться за упокоение ее грешной души, – в голосе ее оппонентки вдруг появились жесткие нотки.

Меня снова несли. Уже недолго. После чего оставили, наконец, одну.

Глава 12

Итак, я в гостях у преподобной матери Френсис. Последнее, что я запомнила перед тем, как оказаться здесь – накинувшаяся на меня чернота подземелья.

Значит, меня нашли. И я должна была бы радоваться очередному чудесному спасению. Ведь добралась до адресата, где, по словам неизвестно как подоспевшего на помощь… Пекаря, должна была найти безопасность. А что в итоге? Все то же самое. И хуже. Булыжником здесь уже не защитишься. И вообще ничем. Я скована, в прямом смысле, по рукам и ногам, и они вольны делать со мной все, что им придет в голову. Да уже пришло – похоронить заживо. А перед этим отчитаться перед кем-то о кандидатке на панихиду. И этот кто-то, возможно, лишит меня даже положенного всем смертным обряда захоронения. Зачем же Пекарь спасал меня, если я пришла к тому, от чего ушла?

Покрывало блокировало нос. Задохнуться бы не получилось, но свежего воздуха, явно, не хватало.

Безотчетно начала уговаривать тело образумиться и восстановить, наконец, двигательные функции. И не знаю, вполне возможно, что до него, наконец, дошло, что это единственно возможный вариант очередного его спасения, или, напротив, на него повлияла усиленная работа мозга, напуганного нехваткой воздуха, но кончики пальцев рук дрогнули, и через минуту я сорвала накрывший меня саван.

Отдышавшись, привстала и огляделась. Ну, вот она и часовня. С теряющимся где-то далеко наверху потолком и освещенная свечами, окружившими мое ложе – высокий постамент посреди аскетично и просто убранного зала, единственное украшение которого – алтарь, в изобилии устланный свечами перед статуей Спасителя.

Красиво и покойно. Если бы я пришла сюда помолиться в той, другой жизни. В этой надо побыстрей отсюда убираться.

Борясь со слабостью, сползла с жесткой лежанки, и, хватаясь за спинки скамеечек, потянулась в сторону выхода.

Открыть дверь получилось только с третьей попытки – ее тяжесть и моя легкость заставили потренироваться, прежде чем она нехотя поддалась и сдвинулась ровно настолько, чтобы рассмотреть внутреннюю архитектуру монастыря.

Уходящая ночь позволила увидеть справа лишь глухую стену, убегающую ввысь, а слева опять же стену, но уже с узкими оконцами жилых помещений.

Все это не особенно способствовало замыслу побега, но другого пути мне никто не собирался предложить. Я должна была пошевеливаться, если хотела еще немножко пожить. Пока за неимением лучшего хотя бы и в этом веке.

И не дурнопахнущей сестре Анне решать, достойна ли я чести упокоиться в их монастырских пенатах. И упокоиться ли вообще.

Но только я занесла ногу перешагнуть порог часовни, как тут же внесла ее обратно. Совсем рядом кто-то перешептывался, раздраженно-возмущенно что-то доказывая кому-то.

„Черт! и тут же прикусила язык. Святое место. Повременю с излияниями.

Подавляя позывы тела упасть тут же у порога, кое-как доплелась до постамента, в последнем усилии на него вскарабкалась, и даже успела накрыться все тем же покрывалом.

Выдавать себя рановато.

Глава 13

– Вы обратили внимание, сестра Бенита, на ее туфли?

– И не только на туфли. А ее мешок? Очень странный мешок. Белый. Вот с такой длинной веревочкой. Тоже белой. Настоятельница все унесла к себе.

– А посмотрите, что у нее на руке.

Покрывало справа приподнялось. Кажется, речь идет о моих часиках.

– Вы видели что-нибудь подобное, сестра Бенита?

Шепот двух монахинь шелестел совсем рядом.

– Нам немедленно надо сообщить о ней профессу[2]. Немедленно.

– Но… аббатиса…

– Я не нуждаюсь в ее разрешении.

Покрывало опустилось.

– Но она ведь мертва.

– Не имеет значения. Посмертное сожжение это тоже урок для всех. И, потом…, мне внушает опасения наша аббатиса.

– Что? Сестра Анна, как вас понимать?

– А как вы объясните ее упорство в поисках этой… еретички? Да, еретички, и не смотрите так на меня, сестра Бенита. И я подозреваю, что ересь это не единственное, в чем она погрязла. И откуда преподобная мать Френсис узнала о ней? А как можно пренебречь уставом и оставить эту… ведьму в монастыре, оскверняя тем самым всех нас?.

Свистящий шепот монахини гулко разносился по часовне.

– А ее приказ перенести еретичку в часовню?

Сестра Анна перешла с шепота на голос, пока сдерживаемый, но настолько преисполненный возмущения и негодования, что, если бы не напоминание сестры Бениты: „Бога ради, тише, сестра Анна. Мы в Храме Господа нашего“, – она, наверняка, разразилась бы истерическими обвинениями в более высоком звуковом регистре.

– Снимите с нее… это, сестра Бенита, – безапелляционным тоном приказала сестра Анна, в очередной раз приподняв покрывало, – лучшего доказательства ее греховности и быть не может.

Я наблюдала за ними сквозь щелочку ресниц. От живописной картинки, представшей взору, чуть не прыснула от смеха. Слава Богу, сдержалась.

Сестра Анна брезгливо придерживала двумя пальчиками покрывало, явно пытаясь подавить неприличное месту и статусу любопытство, выразившееся в скошенных на часики горящих глазах, тут же вспорхнувших вверх, будто она вымаливала согласия у Всевышнего прибегнуть к вынужденной мере изъятия доказательства ведьмовства без Его на то указания.

Сестра Бенита, весьма миловидная, с пухлыми, как у ребенка, губками, в данный момент удивленно приоткрывшимися, зачарованным взглядом прилипла к предмету вожделения сестры Анны, и то нерешительно тянулась к часикам, то в страхе отдергивала руку – а, вдруг это, действительно, орудие ведьмы? Напряженная борьба с собой достигла пика, и от постигшего ее потрясения она начала вдруг икать. Да так громко, что немедленно объявившееся эхо подхватило посторонний помещению звук и торжественно разнесло его по часовне.

Сестра Бенита, вконец перепуганная, попятилась, тут же наткнувшись на спинку молельной скамеечки, и зажала рот рукой, что не предотвратило иканья, спровоцированного несостыковкой требования сестры Анны с ее личными убеждениями. А, напротив, еще более участило. Наконец, несчастная не выдержала и бегом бросилась из часовни.

Сестра Анна проводила ее насмешливым взглядом и, долго не раздумывая, откинула покрывало, задергав браслетку. Куда брезгливость подевалась!

Я ни под каким видом не собиралась расставаться с моей собственностью, пусть и всего лишь часиками, но и раскрывать себя было тоже рановато, особенно в свете подслушанного разговора двух монахинь.

Пока я анализировала сложившуюся ситуацию, мои же часики пришли мне на помощь – пиканье будильника возвестило о поре пробуждения. Видимо, в той жизни, я просыпалась в это время.

Сердце защемило. Я просыпалась – чтобы куда собраться? На работу? На учебу? И кто в это время посапывал рядом со мной? Муж? Любовник? Ребенок?

Судорожные всхлипывания сестры Анны, в ужасе отпрянувшей от погребального ложа, вернули меня к нерадостной действительности. Ее глаза буквально выскакивали из орбит. Это привычно-обиходное выражение, которому я никогда не придавала особого значения, вдруг получило настолько выразительное подтверждение и в смысле „выскочить“, и в смысле „орбит“, что я даже сама испугалась. А, что, если и правда выскочат?

Будильник же все громче надрывался в потугах разбудить меня, поэтому пришлось, что поделать, его отключить, дабы не нарушать покой часовни.

Повалившаяся на пол не в меру любопытная монахиня так и не сдвинулась с места, пока к ней на помощь не подоспела сестра Бенита, наконец, справившаяся с икотой.

Глава 14

– Господи! Сестра Анна, что с вами?

Бенита склонилась над ней, но та, закашлявшись, вцепилась в девушку:

– Помогите мне, помогите мне подняться, сестра Бенита, скорей. Немедленно к аббатисе. Или нет. Мне надо выйти из монастыря. Как можно быстрей.

Проговаривая скороговоркой все это, сестра Анна с трудом освоила вертикальное положение и, зыркнув в мою сторону, прошипела:

– Моли Бога, чтобы ты уже не почувствовала все, что тебе причитается. Сестра Бенита, оставайтесь здесь, а я пришлю кого-нибудь. Кто ее знает, эту ведьму, что там она еще надумала.

Напрасно она это сказала. Монахиня, и так не особенно жаждущая близости со мной, побелела и едва слышно пролепетала:

– Но мы же должны были ее омыть и приготовить к мессе. Куда же вы? А я?

– А вы молитесь, сестра Бенита, молитесь. За всех нас и за нашу обитель, испоганенную… этой, – она кивнула в мою сторону, – и чтобы Господь услышал ваши молитвы.

Последняя часть монолога сестры Анны была адресована, судя по грозной интонации ее голоса, уже напрямую Богу, который в случае ослушания, видимо, тоже рисковал подвергнуться опасности впасть в немилость ревностной монахини.

Прошаркав мимо меня и бросив очередной испепеляющий взгляд в мою сторону, сестра Анна покинула часовню.

Не воспользоваться паузой и попробовать уговорить Бениту помочь мне было бы глупо. Шансов почти ничего, но другой выход не приходил в голову. Мало того, что обо мне в очередной раз помчались кому-то рассказать, пообещав все возможные муки ада, так еще и не оставляли ни на минуту одну для приведения в исполнение плана бегства отсюда.

Кроме того, Бенита почему-то внушала мне симпатию.

Я дождалась, пока она преклонит колени перед статуей Иисуса и уйдет в молитву, чтобы, видимо, испросить у Бога прощения за контакт – пусть и „посмертный“ с моей стороны – с ведьмой, и потихоньку спустилась с пьедестала.

Неслышно приблизившись, я устроилась рядышком с ней, смиренно склонив голову. Может, здесь ее реакция на меня будет менее болезненной? Ведь настоящая ведьма вряд ли бы нашла о чем поговорить с Богом.

Она не сразу меня заприметила. Продолжая пухлыми губками перебирать одну за другой все известные ей молитвы, Бенита повернула ко мне хорошенькую головку, окинув меня совершенно пустым взглядом, медленно, но верно, наполняющимся осмысленным выражением по мере того, как она отдалялась от ментальной сферы и приближалась к реальной. Но, к сожалению, осмысленность, ускоряясь, двигалась в обратном направлении тому, на что я надеялась. К чему-то, близкому к смертельному ужасу, вылившемуся в вопль, который мне пришлось заглушить, зажав ей рот рукой.

Ее остекленевшие глаза подернулись дымкой, и она расслабленно повисла у меня на руках.

– Милая девушка, я прошу прощения, но нельзя же быть такой чувствительной? То икота, то обморок. Для здоровья это не совсем полезно. Рекомендую вам немножко отдохнуть от впечатлений.

Так, шепча ей на ухо миллион извинений, я дотащила бесчувственное тело Бениты до постамента.

План созрел молниеносно.

Скинув с себя одежку Марселины, не постеснялась то же самое проделать и с безвинно потерпевшей монахиней. Правда, поскольку у меня совершенно отсутствовали какие-либо знания о деталях монашеской одежды, то здесь пришлось повозиться. Особенно с вимплом, под которым сверкнула, к моему удивлению, изящная золотая сеточка, вплетенная в волосы Бениты: „А, как же умерщвление плоти?“.

Наконец, разобравшись со всеми частностями ее одеяния, я натянула на себя все, что получилось с нее снять, а монахиню, в свою очередь, приодела в блузку и юбку дочки Марселины. И в мирской одежде она выглядела очень даже мило. Ни дать, ни взять пастушка с пасторально-сентиментальной картинки.

Приподняв отяжелевшее тело, я кое-как затащила его наверх, не забыв сложить руки на груди. Покрывалом накрыла бесчувственную Бениту.

– Отдыхай, милая. Ты явно переутомилась.

Я успела как раз вовремя.

Скрипнула дверь часовни.

Глава 15

Вновь я застыла в молитвенной позе у алтаря, куда рванулась при звуке открываемой двери, чтобы замаскировать вынужденную трансформацию, и, по возможности, отдалить момент узнавания.

Но в эту минуту я, действительно, молилась. Молилась за свою жизнь, прося у Бога лишь одного – оставить мне ее. Пусть и в этой стране, и в этом времени. А я уж как-нибудь разберусь, что с ней делать дальше.

Некто присоединился ко мне, едва слышно шепча:

– Libera me, De morta aetema…

Я искоса взглянула на молящуюся, вдруг встретившись с изучающими меня глазами дамы уже не первой молодости, но до сих пор сохранившей, несмотря на обезличившую ее накидку-вимпл, притягательность утонченной, но увядающей красоты.

Внутри все оборвалось. Я опустила голову еще ниже, лихорадочно придумывая объяснение.

– Вы новенькая, сестра?

– Д-да.

– А где сестра Бенита?

– A-а… она вышла… ненадолго.

– Преподобная мать Френсис ничего мне о вас не говорила.

– М-м-м… я приехала ночью. Под утро.

– Как ваше имя?

В памяти всплыла Марселина.

– Лаура.

– А я сестра Мария.

Перекрестившись, я поднялась, тем самым как бы показывая, что наш разговор у алтаря не уместен. На самом же деле надо было прекращать этот спектакль и начать уже действовать. Моя собеседница встала вслед за мной. Мы чинно приблизились к постаменту.

Под покрывалом дернулась рука Бениты. Она вот-вот очнется.

– Сестра Анна попросила меня помочь сестре Бените в омовении усопшей. Вы тоже здесь для этого? – монахиня не спускала с меня глаз. Ее колючий взгляд из-под припухших век ни на секунду не отвлекся от меня.

– Нет-нет, я пришла сюда поблагодарить Господа за милость присоединиться к моим сестрам по ордену.

Сестра Мария удивленно вскинула брови и, поправив покрывало, как бы мимоходом бросила:

– Но королевский двор мне известен. Я не помню вас.

Я растерялась. При чем здесь королевский двор? Мне он как раз не известен. И что? Какая связь?

И в это время Бенита пришла в себя. Она сладко потянулась и, видимо, что-то вспомнив, громко ойкнула, после чего забарахталась под саваном. Успешно его сбросив.

Но я не стала ждать продолжения фуршета и, наскоро попрощавшись с сестрой Марией, поспешила к выходу.

Вскрики за моей спиной подстегнули меня, и я, не имея ни малейшего желания оглянуться, чтобы убедиться в причине суматохи, подхватила с обеих сторон незаконно доставшееся мне монашеское платье и прибавила скорость, не совсем приличную для сего святого места.

Вылетев из часовни, я заметалась между стеной и темными окнами соседнего помещения, пока не услышала сзади душераздирающий визг Бениты, возвестивший о кульминационной точке ее нервного состояния, что заставило меня быстро принять решение о маршруте моего пути.

Я помчалась вперед по каменной дорожке, проскользнула под аркой и очутилась в галерее, кольцом охватившую внутренний дворик монастыря. В центре возвышалась статуя многострадального Иисуса, у подножия которой я и укрылась, тесно к ней прижавшись, благо рассвет еще только намечался: „Прости меня, Господи, но Ты единственный, кто может меня сейчас спасти – в прямом и переносном смысле“.

Я вовремя нашла приют у скульптуры Спасителя, поскольку ровно через секунду мимо меня стрелой пролетела сестра Мария. Понятно, куда и зачем.

Дольше здесь оставаться было, по меньшей мере, неразумно, и, поэтому, обежав взглядом клуатр, я нацелилась на одну из дверей, ведущую по всем признакам во внутренние помещения монастыря.

Я должна была вернуть свои вещи.

Глава 16

Благостная тишина и снижающая бдительность сонливость витали в длинном бело-коричневом коридоре. Пестревший темно же коричневыми двери, вероятно, служившими входом, а, соответственно, и выходом из келий, он сворачивал куда-то вправо.

Слева от меня узкая лестница вела наверх, куда я и взбежала, не обнаружив внизу что-либо отличное от скучного однообразия дверей, и резонно решив, что приемная настоятельницы должна заявить о себе чем-то более впечатляющим. И не ошиблась.

Едва я ступила на второй этаж, моему взору открылась великолепная галерея полотен на библейские сюжеты из Ветхого Завета. Оригинальных полотен, не подделок.

Буквально открыв рот от восхищения, я переходила от одной картины к другой, забыв, зачем я здесь.

„Мадонна с младенцем“ Фернандо де Льянос. Нежная, почти прозрачная и, вместе с тем, глубокая палитра красок передавала одновременно и трогательность, и невыразимую печаль склонившейся над ребенком молодой женщины, будто предчувствующей, что ожидает ее сына в будущем.

А эта? Боже! Эль Греко! Это его необыкновенно перламутровый тон, который он добивался наложением краски на белый клеевой грунт, едва просвечивающий сквозь жженую умбру.

Я почти носом уткнулась в “ Апостолы Павел и Петр“, не в силах оторваться от изумительной техники мастера, когда чьи-то торопливые шаги отвлекли меня от восьмого чуда света.

С сожалением бросив последний взгляд на сокровищницу, я дернула ближайшую ко мне дверь и попала в полутемную комнату… с потрясающей картиной „Бичевание Христа“ У те Хайме. Это его рвущийся к воздуху, пространству, но вынужденно скованный рамками готической живописи стиль.

Но на восхищение у меня уже не было времени. Я застыла у двери, прислушиваясь к едва слышным отсюда шагам. Кажется, удаляющимся. У них же месса сейчас, кто же допустил ее пропустить? С другой стороны, до мессы ли сейчас, когда монастырь под угрозой.

Дождавшись, пока шаги стихнут, огляделась. И первое, на что упал взгляд – моя сумка. Так значит, я попала туда, куда надо.

Мои вещи, словно на распродаже, рядком выстроились на изящно инкрустированном столе.

Схватив все в охапку, я уже было устремилась к выходу, как мое внимание привлек очередной шедевр – „Святое семейство“ Луиса де Моралеса с его мерцающими красками и гладкой эмалевой манерой письма.

Я не могла пройти мимо него. Завороженная, застыла перед полотном, понимая, что стала свидетелем чуда или открытия, в очередной раз подтвердившего уже доказанный не раз факт моего необъяснимого перемещения во времени – свежесть и насыщенность цвета, отсутствие разрушений красочного слоя, столь характерного для произведений живописи Средневековья. Эта картина была написана совсем недавно, лет двадцать назад, то есть в шестидесятые годы шестнадцатого века.

– А вот и наша беглянка.

Я чуть не выронила свой скудный скарб, застигнутая врасплох кольнувшим спину голосом.

Боясь обернуться, непроизвольно сделала шаг навстречу полотну, инстинктивно пытаясь вписаться в его сюжет и лишить, как я правильно догадалась, преподобную мать Френсис, удовольствия распознать меня.

Но была поймана ее цепкими пальцами.

Аббатиса аккуратно развернула меня к себе, и я встретилась с ее глазами – проницательно-умными, пытливо в меня вглядывающимися:

– Не торопись, дочь моя. Тебе уже некуда спешить. Бог тебя уже привел.

Глава 17

Она усадила меня на стул, украшенный той же тонкой вязью, что и стол, и села напротив, накрыв мою руку своей. Я прижимала к себе мои жалкие вещички, не желая расстаться с ними ни на минуту.

– Ну? Я думаю, тебе есть, что мне рассказать. Не бойся. Ты в безопасности.

Ее теплота и искренность обезоружили. Да так, что меня неожиданно прорвало:

– Вы в опасности. Сестра Анна отправилась куда-то с доносом на вас и… на меня. Я не знаю, куда и к кому, к какому-то профессору. У вас что, для приговора сжечь на костре необходима ученая степень? Сестра Френсис, решайтесь, я повторяю, вы в опасности. Из-за меня, к сожалению. Мы должны бежать отсюда и…

Она настолько впечатлилась моим монологом, что вдруг громко, смешно всхлипывая, рассмеялась, смахивая выступившие слезы.

В промежутках между всхлипами она успевала проговорить:

– … это надо же… прости, Господи… бежать…

Я недоуменно ждала объяснения довольно странной реакции аббатисы. Что ее так рассмешило?

– Послушайте. Если вам все равно, что будет с вами, то мне моя жизнь еще очень даже нужна. Отпустите меня. Зачем я вам?

Она так же неожиданно успокоилась и, придвинувшись ближе, участливо спросила:

– Откуда ты, милое дитя? И как оказалась в нижних коридорах монастыря?

– Ах, да. Вам привет от Пекаря. Правда, я совершенно не в курсе, кто он такой, но благодаря именно ему я имела счастье исследовать ваши катакомбы. Кстати, как вы меня нашли?

Сестра Френсис, не отвечая, поднялась, обошла стол и, выдвинув один из ящичков, что-то вытянула оттуда. Боже, мой плеер. В каких уже переделках он не побывал.

Она опасливо держала его двумя пальчиками:

– Что это? И откуда у тебя эта бесовщина?

– Да какая же бесовщина? Обыкновенный плеер. Как вам объяснить? Вы музыку любите?

– Не гневи, Господа, дочь моя, – сестра Френсис посуровела, – не забывай, где ты.

– Да, простите. Ну, тогда так. Вам же нравятся Псалмы? Kyrie, Gloria, Cred… ну, и так дальше.

Аббатиса изумленно не сводила с меня глаз.

– Ну, понятно. Конечно, нравятся. Иначе бы вы не слушали их с утра до вечера. Ну, так вот, все это можно записать вот в эту штучку и слушать везде, где бы вы ни находились. С ума сойти, правда? Дайте, я покажу вам.

Тут я ошиблась. Состояние сестры Френсис начинало внушать опасения. Она вдруг покачнулась и, выпустив „бесовщину“, гулко ударившуюся о поверхность стола, медленно осела вниз, слава Богу, не промахнувшись мимо стула.

Я тоже хороша. Вместо того, чтобы следовать плану побега, инструктирую аббатису средневекового монастыря о технике прослушивания Псалмов с помощью плеера.

Воспользовавшись паузой, я несмело подобралась к столу и потихоньку потянула к себе нарушителя спокойствия.

– Ну, так я пойду? Приятно было познакомиться. Прошу прощения за причиненные хлопоты…

Заговаривая таким образом растерявшуюся настоятельницу, я, пятясь, мелкими шажками подступала к выходу. Но ретироваться не удалось. Меня остановил ее не терпящий возражений голос:

– Ты останешься в монастыре. Пока послушницей, а там… видно будет.

– Что? Какой послушницей? – мне однозначно не понравилась перспектива, – о чем вы?

– Не противься, дочь моя, это Господь привел тебя сюда, – и, помолчав, вбила последний гвоздь, – и здесь ты найдешь путь к вере.

Я попыталась ей возразить, что в данной ситуации никакой другой путь, кроме как отсюда, мне был не интересен, но на меня вдруг навалилась такая усталость и безразличие, что, ткнувшись в дверной косяк, я молча выслушала ее приговор.

Да, в конце концов, куда мне идти? В этом мире я была чужая. А здесь, в монастыре, по крайней мере, будет крыша над головой.

Мне ничего не оставалось, как согласиться с ней.

Я с тоской смотрела в будущее…, а напрасно.

Часть вторая Пробуждение

Глава 1

– Я принесла вам обед, сестра Лаура… Боже, как красиво!

Восторженный вскрик Маргариты потревожил благостную тишину монастырской часовни. Я поморщилась – не люблю, когда мне мешают работать.

Обмотав кисть влажной тряпкой, вложила ее в выдолбленное гнездышко внутри деревянного сундучка со множеством ячеек, оборудованного для моих „профессиональных“ нужд.

Потянулась, разминая затекшие мышцы и постанывающую от длительного напряжения спину. Часа три, не меньше – мои часики по причине заглохнувшей батарейки давно уже успокоились в ежесекундном напоминании о продолжении моей биографии в качестве монахини-художницы – я провела за работой, расписывая основание ретабло Девы Марии.

Маргарита, преисполненная трепета, с увлажнившимися от переизбытка впечатлений глазами умиленно осматривала почти завершенный алтарный образ.

– Они словно живые, – прошептала она, замерев в благолепном созерцании.

– Ну, что у нас сегодня за деликатесы? – я, действительно, проголодалась. Завтрак в монастыре подают настолько рано, что часам примерно к десяти желудок требовательно настаивает на добавке.

Инфанта-монахиня, не отрываясь от лик святых, скороговоркой перечислила:

– Гаспачо, сыр и рыба.

– Вы не присоединитесь к трапезе? – я приподняла крышку кастрюльки.

– Нет, я не голодна, – Маргарита, наконец, соизволила обратить на меня внимание, – сестра Лаура, аббатиса просила вас зайти к ней.

– Что-то случилось? – я зачерпнула холодный суп.

– Не знаю. Она сегодня принимала гостей. Хм, посыльного от моей тетушки. И была очень взволнована. Я не нужна вам больше? Не хочу опоздать к рекреации.

– Конечно, идите. Спасибо, что позаботились обо мне. Я скоро буду.

Маргарита мне нравилась. Милая девочка. Ни намека на королевскую спесь. Несмотря на молодость, она усердно готовила себя ко вступлению в должность настоятельницы нашего монастыря. В том, что именно она станет преемницей Френсис, никто уже не сомневался. Видимо, это и обговаривали с момента появления инфанты Марии с дочерью в монастырских стенах.

Мать Френсис заметно сдала за эти два года, что я ее знаю. Она, еле передвигаясь из-за мучающей ноги подагры, старалась не пропускать ни одной службы, но с каждым разом ей все труднее было исполнять надлежащие ее положению функции.

Что такое передал ей королевский посыльный, от чего она взволновалась? И при чем тут я?

Аккуратно отделив косточки от тушки рыбки в маринаде, я в очередной раз восхитилась поварским искусством сестры Бениты – той самой, что подменила меня на погребальном ложе. Обиженная монахиня еще долго сторонилась меня, памятуя о доставшейся ей роли и все-таки все еще подозревая в колдовстве. Но, после того, как я написала ее портрет, она смягчилась и даже испекла специально для меня потрясающе вкусный сырный пирог.

Сложив остатки трапезы в корзинку и омыв руки, я окинула взглядом алтарь.

Над ретабло я работала почти год. Вернее, моей кисти принадлежат две, довольно крупные, фрески на боковом поле и четыре, помельче, внизу.

Расписывать алтарь когда-то поручили одному из малоизвестных в то время художников, и он, без сомнения, в конце концов, довел бы задуманное до ума, если бы, расшалившись, не расширил поле деятельности, заинтересовавшись одной из наших монахинь, проявившей к нему, в свою очередь, далеко не платоническую привязанность. Каждый понес заслуженное наказание, после чего мать Френсис препоручила мне внести свой вклад в роспись алтаря.

Потрясенная неожиданно открывшимся во мне талантом живописца, она не долго колебалась в принятии столь волнительного для меня решения.

Помог случай.

Монастырю в дар был преподнесен портрет Хуаны Австрийской. Его с почестями внесли в приемную настоятельницы. И, поместив в достойную принцессы раму, по великолепию чуть ли не затмевающую изображенную на холсте даму с надменно-жестким взглядом, оставили ночевать у стены, планируя на следующее утро водрузить на полагающееся ему парадное место над столом настоятельницы.

При этом не учли одну, казалось бы, незначительную, но роковую, в данном случае, архитектурную деталь помещения. По печальной случайности, рамы окна на той самой стене, куда прислонили картину, не закрепили защелкой. Не выдержавшие натиска разразившейся ночью грозы, они дохлопались до того, что треснувшие в знак протеста стекла осыпались тучей осколков, вонзившись в Хуану.

Аббатису, обнаружевшую рано утром учиненный природой вандализм, чуть удар не хватил. И даже не столько потому, что картина понесла безнадежный ущерб, сколько потому, что она посчитала случившееся дурным предзнаменованием и приказала немедленно убрать портрет с глаз долой.

Но вмешалась я.

Моя сумка, предусмотрительно конфискованная и припрятанная аббатисой, кроме прочих вещичек, вместила и небольшую бархатную коробочку, отделанную золотой тесьмой, в которой покоились десять загадочных щипчиков, пилочек и пинцетиков. И, когда портрет ногами вперед выносили из приемной, я, вдруг, подумала – а, не попробовать ли?

Уверенная в догадке, убедила мать Френсис подождать с осуществлением ее желания изолировать Хуану от нашего милого общества, и, испросив разрешения порыться в сумке, выбрала нужный, как мне казалось, зажим-пинцетик. С его помощью я, как можно бережнее, извлекла из подпорченного грозой платья инфанты цветные капельки витража.

Взволнованное происходящим дыхание аббатисы выравнивалось по мере того, как росла горка преступных капелек на расстеленной рядом тряпочке.

– Мне нужны краски и кисти, – потребовала я, и ровно через час мне их доставили.

Запершись в приемной, куда не допускался никто на время починки монастырского имущества, кроме матери Френсис, конечно, я вернула чуть было не подвергшейся обструкции картине ее первозданную красоту, получив в благодарность от аббатисы задумчивый взгляд и новый вимпл.

Полюбовавшись еще раз алтарем, я вышла из часовни.

Меня ждала настоятельница.

Глава 2

Цифры. Я почему-то должна их запомнить. Но не могу. Уже на третьей сбиваюсь. Возвращаюсь к началу ряда и… опять то же самое.

Я спешу. Мне кажется, исписанный именами и цифрами листок вот-вот исчезнет.

Очередная попытка тоже не увенчалась успехом.

Разочарованная, просыпаюсь.

Что это за сон? Он снится мне уже третий раз. И третий раз вызывает ощущение беспокойства и страха. Страха, что я не успею разгадать эту цепочку символов. А, если не успею, то произойдет нечто страшное и неотвратимое. А, что может произойти страшнее того, что уже случилось со мной? С чужим именем, чужой для меня внешностью, чужой жизнью.

Я зарылась в подушку. Кто же я, на самом деле? Старания вспомнить хоть что-то неизменно натыкались на некий непробиваемый блок с ячейками. От которых ключи выбросили.

Взглянула в окно. До рассвета еще далеко. Зубчатая стена монастыря прямо напротив окна моей кельи еще утопает в непроглядной темени. И те же „зубчики“ первыми сообщают о восходе, чернясь на фоне светлеющего неба.

Стена надежно преграждает путь сюда кому бы то ни было, кроме лиц королевской семьи, пожелавших расстаться с тревогами внешнего мира. Таким образом, я оказалась в окружении весьма знатных дам, включая родную сестру Филиппа Испанского Марию, обоснованно заподозрившую меня тогда в часовне в лукавстве. Не скажу, что подобное соседство оставило меня равнодушной, но я воспринимала их всех как героев давно забытой сказки, и, может быть, поэтому мои отношения с ними не складывались. Для меня они жили „понарошку“. Кроме Маргариты, моей ровесницы, если отвлечься на минуточку от разделяющих нас пятьсот лет. Мы подружились почти сразу. Но и с ней я не делилась моей тайной.

Вчерашний разговор с Френсис заставил меня поволноваться. То, что она предложила, выбило меня из колеи привычной, уже знакомой и безопасной жизни в монастыре. Хотя я и не предполагала всю оставшуюся жизнь провести здесь, тем не менее пока не достаточно созрела принять предложение оставить обитель, пусть и ненадолго – всего на полгода.

– Поверь мне, Лаура, желание доверить тебе живописать ее, подкреплено только лишь ее собственными впечатлениями от портрета Бениты. Месяц назад я отправила его в Эскориал. У тебя необыкновенный талант. И я не хочу, чтобы об этом было известно только мне.

– Но их семейный портретист Куэльо, – я кивнула на вернувшуюся, благодаря мне, к „жизни“ Хуану, – я не хотела бы покидать стены монастыря.

– Тебе нечего бояться. Там ты тоже будешь жить в монастыре. Но под мастерскую тебе выделят комнату рядом с ее покоями. Как закончишь, ты вернешься сюда. И не забывай, что монастырь получит щедрое пожертвование.

Ну, вот она и причина, почему Френсис хочет, чтобы я согласилась стать портретисткой Изабеллы. Что возразишь на это?

Помолчав, я уточнила:

– Когда я должна уехать?

– Завтра. За тобой пришлют.

Френсис тяжело поднялась и, с трудом передвигаясь, села напротив, как когда-то, безапелляционно определив меня в послушницы.

– Мне нелегко с тобой расставаться. Я… привыкла к тебе. Ты послана Богом нашему монастырю, в этом я уже не сомневаюсь. И, прежде, чем мы расстанемся, – здесь она замолчала, стараясь подавить выступившие слезы, – я должна тебе еще что-то сказать. Не знаю, увижу ли я тебя еще. Мне с каждым днем все хуже.

Казалось, она собирается с духом поведать мне какую-то историю.

– Когда-то я не ответила на твой вопрос, как мы тебя нашли. Тот, кто отправил тебя ко мне… Пекарь… известил меня об обстоятельствах встречи с тобой и просил принять тебя. Его сообщение я получила через три дня после того, как он оставил тебя одну в наших коридорах. Я немедленно начала поиски, и, к счастью, мы обнаружили тебя почти сразу. Ты не дошла всего несколько шагов до входа в… библиотеку

– В библиотеку? – я вспомнила внутреннюю планировку упомянутой комнаты, где любила просиживать часами, роясь в старинных фолиантах. Ничего похожего на дверь в подземный лабиринт я там не заметила.

– Этот путь неизвестен никому, кроме меня и монахинь. Не всех монахинь. Избранных, – не слыша меня, продолжала Френсис, – я достаточно хорошо узнала тебя за это время, чтобы не требовать обещания нигде не упоминать об этом потайном ходе, – и, подумав, добавила, – не забывай, кто нашел здесь приют.

– Да, а что случилось с сестрой Анной? Я не видела ее после той ночи.

– Она проявила излишнее любопытство, недостойное монахини. Грех, который она должна была искупить. Но сейчас не об этом.

Френсис задумалась, будто сомневалась, исповедаться ли дальше. Взглянув на Хуану, ответившую ей неприступно-надменной позой, и, вероятно, вспомнив реабилитацию портрета, она улыбнулась:

– Благодаря ей я поверила тебе.

– Что значит „поверила“, мать Френсис? – я ожидала любой ответ, но не тот, что прозвучал.

– Поверила, что ты не ведьма.

Глава 3

– Ее высочество Хуана, – продолжила свой рассказ Френсис, – основательница нашего монастыря и нашей общины. И об этом тоже не каждый знает. Она…, – тут аббатиса замолчала, колеблясь, открыться ли мне до конца, – … но это не моя тайна. Но, если бы ты была ведьмой, ты и близко бы не подошла к портрету, не то чтобы дотронулась до него.

– Да почему вы думали, что я ведьма?

Я рассмеялась, представив себя на метле, несущейся куда-то по своим черным ведьминским делам. Картинка из фильма ужасов. Правда, визажисту пришлось бы основательно поработать над моей ангельской внешностью, чтобы придать ей мрачно-мистический вид со всеми полагающимися атрибутами подружки дьявола – убивающая наповал роковая красота, сдобренная испепеляющим взглядом и кроваво-плотоядной улыбкой.

– А все, что я нашла в твоем мешке? – сестра Френсис нахмурилась, – откуда это? И для чего?

Она выжидательно посмотрела на меня. Надо же, какое терпение у моей настоятельницы. Ни разу, с того судьбоносного для меня утра, она не спросила меня об этом. Наверняка, все то, что хранила моя сумка, включая ее саму, вызывало массу вопросов.

– Я верну их тебе, – аббатиса, слегка разочарованная нежеланием с моей стороны пооткровенничать с ней, вздохнула, – но хотела бы знать, что это. И, потом, там, – она понизила голос, – мужская одежда. И… очень странная.

– Это моя одежда, – на этот раз я не отвела взгляд от напряженно ждущих ответа глаз аббатисы. Нет смысла что-то придумывать или врать ей, по сути, спасшей и вытащившей меня из отчаянной ситуации, – но я не могу рассказать вам, откуда это. Просто вы не поверите мне, мать Френсис. Я и сама до конца не понимаю и не верю, что то, что произошло со мной, правда. Но в том, что я не ведьма, не сомневайтесь. Будь я ею, меня бы здесь давно уже не было.

Последний аргумент, видимо, убедил настоятельницу окончательно довериться, и она, порывшись в карманах платья, протянула мне ключ:

– Возьми. За „Святым семейством“ тайник. Открой его. Там твои вещи.

Она устало сгорбилась и закрыла глаза.

Я нашла здесь все в целости и сохранности. Замкнув потайную комнатку, забаррикадировала ее шедевром де Моралеса и вернулась к Френсис.

Аббатиса спала, склонившись набок. Милая старушка, как многим я тебе обязана!

Тихонько вложив ключ в ее руку и бесшумно затворив за собой дверь, я вышла из кабинета.

Мне нелегко было покидать монастырь. Он стал моим домом. А Френсис… ну, не то, чтобы матерью, но чем-то близким к этому.

Скоро утро. Утро последнего дня здесь, в моей обители.

Что-то меня ждет в семействе Габсбургов. Я прыснула, уткнувшись в подушку. Ну, надо же, куда меня занесло. Меня…

… обыкновенного реставратора. Ну, не совсем обыкновенного, а специалиста… высокого… класса…

Стоп!

Отбросив подушку, я обхватила голову руками. На всякий случай еще и крепко зажмурилась, пытаясь удержать забрезжившую в наглухо заблокированных прежде уголках памяти проскользнувшую информацию. Не уходи, не уходи!

Она не просто ушла, а без оглядки шмыгнула туда же, откуда и появилась. Тем не менее, я глупо улыбалась от счастья, понимая, что это „откуда“ дало, наконец, о себе знать.

И это только начало.

Глава 4

Роскошная карета, присланная за мной, ждала у ворот.

Я в последний раз оглянулась на мое убежище, укрывшее меня на эти два года от людского невежества, ненависти и страха… за себя. Крепла необъяснимая уверенность, что сюда я больше уже никогда не вернусь.

Френсис не вышла меня провожать. Она окончательно слегла и даже не появилась на утренней мессе. Но я простилась с ней, поцеловав ее морщинистую, в старческих крапинках руку, понимая, что это наша последняя встреча. В стреча-расставание.

– Бог бережет тебя, девочка. Не забывай Его.

Я улучила минутку и зашла к Маргарите. Она, будто ждала меня, бросившись навстречу:

– Мне будет недоставать тебя, сестра Лаура.

Расстегнув сумку, я протянула ей фотографию. Снимок, сделанный в чьей-то квартире, может быть, и в моей – я сижу на кровати среди разбросанных веером журналов.

Она нашлась в большом, с кучей отделений, кошельке.

Маргарита ахнула, попятившись, и замерла у стула.

– Ну, что ты испугалась, глупенькая? Это всего лишь моя фот… мой портрет, просто очень маленький. Возьмешь? На память.

Будущая настоятельница несмело протянула руку к диковинке и… все остальное потеряло для нее какой-либо интерес. К счастью для монастыря – ненадолго.

– У этого художника Божественный талант. Кто он?

– В том-то и дело, что не знаю. Вернее, не помню. Не заморачивайся. Главное, что тебе понравилось.

– Как ты сказала? Не… что?

– Ну…, не думай об этом.

– Странная ты все-таки, сестра Лаура, – у Маргариты увлажнились глаза, – я буду молиться за тебя.

Мы обнялись, и я, не оглядываясь, покинула келью.

Меня никто не провожал, только в одном из окон мелькнуло озабоченное личико спешащей куда-то Бениты.

Дорога до королевского дворца заняла около двух часов, в течении которых я не отрывалась от окна. Оказывается, монастырь построен на окраине Мадрида, за городской чертой. За колышущейся в такт движению полупрозрачной шторкой мне повезло полюбоваться пробегающим мимо довольно однообразным, но живописным пейзажем средневековой Испании.

Сопровождающая меня женщина с носом „уточкой“ и почти сросшимися на переносице бровями старательно делала вид, что спит, но в то же время зорко наблюдала за мной, в любую минуту готовая предотвратить мои поползновения в сторону дверцы кареты. Расстрел на месте был бы обеспечен.

Но я не собиралась нарушать запреты или куда-либо сбегать. Напротив, мое любопытство все более подогревалось. И не мудрено.

Кто еще из моих современников удостоился чести стать семейным портретистом Филиппа Второго?

Среди моих знакомых не нашлось, наверное, кого-либо, кто скрыл бы сей факт.

Глава 5

Я неделю уже жила в придворцовом монастыре.

В маленькой узкой келье, ненамного разнящейся с прежней. Ну, только лишь видом из окна. Более чем впечатляющим – гранитных голубовато-серых стен королевского дворца.

И особых изменений в декорациях пока не предвиделось, включая строгую, продуманную по часам жизнь обители. Скучное однообразие внешнего и внутреннего быта слегка раздражало – стоило ли срывать меня с насиженного места, давая взамен все то же самое. Даже стену из окна.

Но и ему пришел конец, когда однажды утром, сразу после завтрака, меня позвали к настоятельнице – сестре Долорес. Грузной, расплывшейся, с тройным, сбегающим вниз подбородком, тетеньке, почему-то убежденной, что мое увлечение живописью – это нечто сродни первородному греху. По ее мнению, к которому она возвращалась неоднократно во время нашей затянувшейся беседы, монахиня „не должна отвлекаться на мирскую суету“, поскольку ее „прямое предназначение – служить Господу“.

Поток нравоучений иссяк только после как бы невзначай брошенного мной вопроса:

– Увековечить величие дома Габсбургов, так пекущихся о чистоте веры, это мирская суета?

Сестра Долорес поджала губы и резко проговорила:

– Постарайтесь не опоздать к вечерней мессе, сестра Лаура.

И моя неявка и на вечернюю, и на утреннюю, и на все последующие мессы, я думаю, утвердила ее в моем легкомыслии и в своей правоте, поскольку в монастыре я уже не появилась.

Мое местожительство в тот же день переместилось ни больше, ни меньше в покои дворца, куда меня препроводила все та же особа, бывшая моей спутницей по дороге в Эскориал. Она и на этот раз не отказалась от настороженного рассматривания меня исподтишка.

В отведенную мне комнату мы добрались, преодолев нескончаемые коридоры и переходы, где изредка мелькали, судя по простоте одежды, лица, опосредованно приближенные к королевским особам, то есть, проще говоря, обслуживающий персонал, ответственный за удовлетворение их, королевских, материальных потребностей.

Но чем выше к „Олимпу“ мы поднимались, минуя затканные золотисто-красочными гобеленами залы с до блеска начищенным полом без единой царапинки на дорогом узорчатом деревянном покрытии, тем чаще наталкивались на разбросанные группки сдержанно беседующих придворных, напомнивших мне…

… старинные гравюры, когда-то отреставрированные мной в…

Где? Я замедлила шаг: “ Ну же! Где? “

– Не отставайте. Мы уже почти пришли.

Голосок у нее не райской птички. Так каркнула, что и без того робкая память снова затихла.

Вскоре, действительно, свернув в правое крыло дворца, мы остановились у высокой, матово отливающей мореным дубом, двери.

– Прошу…

Толкнув створки, попутчица завела меня в комнату. Нет. В хоромы.

Золотисто-бордово-желтые тона тяжелых бархатных портьер сочетались с убранством тех же оттенков широкой кровати, искусно подобранной простой, но изящной мебелью. И как апофеоз красоте – потолок утопал в жемчужно-серебристых облаках со ступающими по ним небожителями в окружении порхающих ангелочков.

„Да-а, мой супердом я оценила бы в три цента по сравнению с таким-то великолепием…“.

Что?

Спальня с раздувающейся от ветра шторой, гостиная с искусственным камином и резным антикварным шкафом, раздобытым на барахолке и приведенным мною в его изначально-товарный вид, столовая с набором медной посуды…

Они каруселью кружились вокруг меня – штора… камин… шкаф… посуда… штора…

Я припала к колонне, стражем выступающей у двери.

– Вам плохо? Это с непривычки, – нос „уточкой“ насмешливо сморщился. Закрывая двери с обратной стороны, она надменно добавила, – располагайтесь. Я приду за вами.

Но мне было не до нее.

Карусель, ускоряясь, завихрилась, смазавшись в сплошную несущуюся ленту, где уже что-либо различить было просто невозможно.

„Дохлый номер“, – как говаривал Патрик.

Патрик? Кто он?

Глава 6

Порывшись в косметичке, я нашла все, что нужно было, чтобы придать лицу более праздничный вид в соответствии с предстоящим знакомством с сильными мира сего – чуть блеска губам, длину ресницам, баланс коже. Я впервые за годы вынужденного заточения прикоснулась к косметике. Незачем было, да и не до того. Но навыки не растеряла.

Ну, что же. Кажется, я готова к приему. Бросив критический взгляд на уже привычное отражение в зеркальце, пришла к выводу, что оно мне однозначно понравилось. Что-то из серии „вечной невинности“ с едва заметным налетом скрытого потенциала.

– Следуйте за мной.

В комнату без стука вошла все та же озабоченная должностными обязанностями тетенька, но одета она была уже несколько иначе. Невзрачное прежде платье заменила на, видимо, парадное, более тяжеловесное и громоздкое из-за прилагающихся к нему мелочей – вычурно топорщимся жестким воротником, узким обручем обхватившего шею, корсетом, намертво сковавшим тело, грузной окантовкой лифа, больше напоминающей сбрую, нежели украшение.

Я молча последовала за ней.

Идти пришлось недолго, и на этот раз наш путь ограничился двумя переходами по узким коридорам без излишней роскоши, приведшими в маленькую тесную комнатушку с одним единственным креслом у стены.

Моя суровая спутница осмотрела меня взглядом собирающегося пообедать удава и, задержавшись на лице, явившему несмелую попытку улыбнуться, ища одобрения, вдруг безапелляционно заявила:

– Если бы не рекомендации преподобной сестры Френсис, я бы и дух твой сюда не допустила.

Улыбка, не найдя поддержки, благополучно канула в никуда, бегством убедив не надеяться на радостное продолжение нашего общения. И более того, впредь постараться не допустить его следующей фазы в виде попытки подружиться.

– Вы правы относительно рекомендаций, – я смиренно опустила глаза, – но, к сожалению, мой дух не подвластен даже мне, поэтому вам, как и мне придется смириться с его присутствием здесь.

Чем я ей не угодила?

Ее глаза потемнели от злости.

– Что у тебя с лицом? Что это?

Забыв о косметике, я не сразу поняла, о чем это она.

Брезгливо вытянув палец, чуть ли не упершийся в мои губы, она уличающе процедила:

– Они красные и блестят.

И тут меня как током пронзило. Как же я забыла! В этот интересный период развития человечества за пользование помадой любительницы улучшить свою внешность отправлялись на костер, никак не меньше.

Надо было срочно выпутываться из проблемы, а поскольку на обдумывание времени не было, брякнула первое, что пришло на ум.

– Вы имеете что-то против Кристиан Диор?

Она наморщила лоб, видимо, пытаясь вспомнить хоть кого-либо с подобными звукосочетаниями и одновременно стараясь понять их связь с блеском моих губ. Но, поскольку таковых ни в ближнем, да и ни в дальнем окружении не нашлось, а, соответственно, и связь не прослеживалась, недовольно пообещала:

– Я все равно все о тебе узнаю.

– Не забудьте поделиться со мной вашими сведениями. Они мне тоже пригодятся.

Я ей все-таки улыбнулась.

В нашу беседу вмешался некто за тяжелой коричневой шторой с мелодичным, нараспев, голосом и властными интонациями:

– Пусть войдет.

Край шторы отогнулся, и выглянуло личико молоденькой девушки, с любопытством меня осмотревшей, что несколько смягчило разъедающую подозрительность „удава“.

Она обворожительно мне улыбнулась:

– Ну, что же ты стоишь?

И тут же последовал ее не терпящий возражения окрик:

– А вы, сеньора Урсула, будьте здесь.

Я не стала уточнять, что отразилось на лице вышеназванной особы, и нерешительно отдернула штору.

Девушка, засмеявшись, втащила меня в то, что скрывалось за ней. Этого мгновения хватило, чтобы успеть провести ладонью по губам и стереть, не без сожаления, компрометирующую меня помаду. Но, как показало будущее, семейство Диор, трудясь над таким предметом как красота, стремилось, видимо, доказать, что не все в этом мире преходяще, есть и постоянные величины – губы настырно излучали мерцающий розовый блеск, в чем я убедилась позже.

Ослепительно роскошное убранство помещения, куда я вошла, без сомнения, затмевала женщина у окна, немедленно мной узнанная.

Куэльо, действительно, был великим портретистом.

Ко мне обернулась инфанта Изабелла.

Глава 7

Более красивой женщины, вернее, девушки (на тот момент ей было около двадцати) мне не доводилось раньше встречать.

Огромные, феерические, слегка выпуклые глаза, искрящиеся и манящие. Прямой, с едва заметной горбинкой, без единого изъяна нос. Сочные полные губы с капризно поджатой нижней губкой оттенялись белоснежнобархатистой кожей.

Образец классической красоты. Так и просится на холст.

Ладони неожиданно вспотели, и я облегченно про себя вздохнула, зная, что мне не придется, к счастью, пожимать ей руку. Я совершенно не представляла как себя вести. Мало того, что опыт общения с королевскими особами у меня напрочь отсутствовал, так все еще осложнялось и недостатком информации о правилах придворного этикета в столь туманные времена.

Но Изабелла разрядила обстановку.

Она поманила меня к себе, скользя взглядом снизу доверху по моей персоне, задержавшись, ну, конечно же, на лице, а, точнее, на его нижней части, и задала тот же вопрос, что и Урсула. Тон вопроса не предвещал ничего хорошего.

– Что это, сестра Лаура?

И черт дернул меня их накрасить!

– Это… что? – переспросила я севшим от волнения голосом.

Второй промах. Не отвечают вопросом на вопрос родившимся с голубой кровью.

Инфанта нахмурилась. Я же, состроив невинную гримаску, тянула время, соображая, как выкрутиться из вовсе не простой для меня истории. Скрестив два взаимоисключающих факта – аскетизм монахини и ее же баловство порицаемыми церковью соблазнами – я продемонстрировала, таким образом, вопиющий симбиоз отрицания и утверждения в одном флаконе. Подобная игра добром, как правило, не заканчивается, и, с сожалением согласившись с поражением – терять мне уже нечего – я приняла вызов:

– М-м-м…, простите, Ваше Высочество. Если Вы имеете в виду цвет моих губ…, это декоративная косметика…, изобретенная мной…

Мысленно я попросила тысячу извинений у месье Кристиана, присвоив патент на его губную помаду. Ну, не рассказывать же испанской принцессе, живущей за пятьсот лет до меня, о преимуществах косметической продукции двадцать первого века перед весьма примитивными мазилками средневековья. Кроме того, я просто физически почувствовала, как костер Инквизиции подпаливает мне пятки.

– Декора… что? – Изабелла приподняла бровки.

Я смешалась. На минуточку увидела себя ее глазами – одеяние монахини лишь подчеркивало мою бесовскую сущность.

Надо немедленно что-то придумать. И решение пришло.

Наклонившись к своему приданому, покоившемуся в мешке из грубой ткани, прародителю женских сумочек, извлекла на свет косметичку.

Вероятно, я совершала ошибку, но другого выхода у меня не было. Должна же я была как-то ответить на поставленный вопрос, а, заодно, отдалить по возможности общение с более заинтересованными лицами в вопросе колдовства.

Изабелла и, как оказалось, ее младшая сестра, Каталина, со все более возрастающим любопытством следили за моими манипуляциями. Хоть и принцессы, но девчонки же.

– Позвольте, Ваше Высочество, показать Вам некоторые из моих… опытов, – и тут я затараторила, боясь, что меня прервут, – мне необходимо постоянно экспериментировать, ну, пробовать, понимаете? Чтобы добиться на полотне нужного тона. Я растираю краски, добавляю в них различные ингредиенты, то есть, меняю состав и каждый раз получаю новый оттенок или совершенно неожиданный для меня результат, как то, что Вы видите сейчас на моем лице, Ваше Высочество. Согласитесь, неплохо, правда? Я принесла с собой кое-что, чтобы и Вы убедились, насколько это красиво. Присядьте, пожалуйста. Не волнуйтесь, это займет не более пяти минут.

Сестры переглянулись, при этом Каталина прыснула, видимо, потрясенная моей сокрушающей недоверие смелостью. Да, я и сама от себя пришла в ужас. Но остановить меня могло только внезапное онемение.

Разложив на небольшом столике у стены, загобелененного готическим изображением одного из родственников королевской семьи (подозреваю, что это был никто иной, как Карл, дедушка принцесс), весь мой неиспользованный за эти годы косметический набор, выбрала помаду мягкого светлого тона и взглянула на Изабеллу, настороженно за мной наблюдающую.

Ну, была не была!

– Это то, что помогает увлажнить губы и придать им свежесть и аромат. Вы разрешите прикоснуться ею к Вашим губам, Ваше Высочество?

Инфанта нерешительно обернулась на сестру, и, встретив ее восторженно-изумленный взгляд, дала высочайшее согласие на эксперимент. Она присела на краешек кресла и чуть приподняла голову, зажмурив глаза, тем самым благосклонно разрешив мне над ней покудесничать.

Помадная кисточка коснулась приоткрытых в ожидании губ, тут же заметно пополневших от обволакивающего их влажного блеска. И никакого силикона не надо.

– А теперь ресницы. Прошу прощения, Ваше Высочество, но для этого придется открыть глаза. Не бойтесь. Раз…, два…

Изабелла, прислушиваясь к новым для нее ощущениям, медленно, с опаской отделила верхние веки от нижних.

– Не моргайте, пожалуйста. Вот так. Теперь левый. Отлично. Просто сказка! Ну, и последнее.

Пудра. Моя любимая. С перламутровым оттенком. По всем пунктам намного опередившая тяжелые белила здешнего производства.

– Спокойно, еще чуть-чуть… Все. Мисс Вселенная!

Я склонилась перед принцессой в поклоне, тем самым выражая восхищение ее красотой и сообщая об окончании сеанса.

Разгибаться мне было страшновато. Реакция Ее Высочества могла оказаться прямо противоположной той, на что я рассчитывала.

Каталина, все это время судьей примостившаяся рядом и, судя по взволнованному дыханию, с замиранием сердца контролирующую происходящее, наконец, выдохнула:

– Чудо! Так вы еще и парфюмер, сестра Лаура?

Взгляд Изабеллы, с недоверием вглядывающейся в зеркало, подтвердившему еще более блистательную красоту инфанты, буквально на глазах менялся от настороженного до удивленно-детского. Завершила она осмотр вердиктом, поразившим меня:

– Все это останется здесь.

Я облегченно выпрямилась.

– Но…

Я опять затаилась.

– Кто еще знает о твоих… красках?

– Никто. Вы первая, Ваше Высочество, кому я это показала. Вы же знаете…, – я замялась, – это довольно опасно…

– Я решу, что делать с тобой и со всем этим.

Более мудрого решения я и не ожидала. Если кто-то обвинит меня в колдовстве, Изабелла легко подтвердит это, представив суду якобы „конфискованные“ ею доказательства, таким образом, сняв с себя все подозрения. Если же нет – она оставляла за собой право держать меня на коротком поводке. На всякий случай. При этом, наверняка, не раз воспользовавшись моими „игрушками“. Она не устоит от соблазна быть самой привлекательной.

Я хотела было протянуть ей и косметичку, но…

Глава 8

– А это что? Посмотри, какая коробочка…

– Нет, не так. Поверни ее…

– Как это открыть?

– Дай я попробую…

Принцессы щебетали у столика с загадочными для них миниатюрными баночками, тюбиками и кисточками.

Я же, выбитая воспоминаниями и из этой комнаты, и из этого дворца, и вообще из этого времени вглядывалась в незамеченное прежде простенькое, но элегантное колечко, покоившееся на дне косметички.

Огромный зал аэропорта. Заваленные дорожными сумками коляски. Невысокого роста мужчина с начинающими седеть волосами, собранными сзади в короткий хвостик, оборачивается, улыбаясь. У него мелкие, но приятные черты лица:

– Летисия, тебя ждет сюрприз.

Мы подходим к стойке регистрации. Багаж – объемная красно-коричневая сумка благополучно отправляется в путь.

– Ну, что? По кофе с сигаретой?

Он, поддерживая меня под локоть, ведет к столику кафешки. Рядом расположилась многодетная семья. Судя по одежде – кипа на голове у мужчины с пейсами и черный костюм, длинная до пят юбка и наглухо прикрывающая все видимые части тела блузка у женщины с закрученным платком на голове – догадываюсь о пункте их полета.

Женщина пытается успокоить расшалившихся детей:

– Мойше…, – дальше следует загадочный для меня язык иврит.

– Хани…

– Сигаль…

Она что-то им наставительно внушает, но при этом гордо оглядывает соседние столики, взглядом приглашая присутствующих полюбоваться на ее малышей.

– Я думаю, тебе это понравится, – он протягивает мне бархатную черную коробочку.

Я открываю ее, зная, что там увижу. Кольцо. Изящное, с маленькой бриллиантовой капелькой.

– Патрик!

– Молчи. Вернешься из Мадрида, поговорим. А это, – он кладет на столик тоненькую книжечку, – для расширения кругозора, чтобы не скучно было в полете.

„Тайна чисел“ меня не особенно интересует.

– Шарона…

Мне нравятся имена этих кукольно одетых деток.

– Сестра Лаура, а это для чего?

Я, замороженная возникшей картинкой, не сразу вникла в суть обращенного ко мне вопроса и непонимающе уставилась на протянутый Каталиной тюбик.

– М-м-м… это маска для лица.

– Маска? Что это значит?

Я, наконец, с трудом и с сожалением расставшись с видением прошлого, продемонстрировавшего и перекатывающуюся картавость родного мне английского языка, отвинтила крышечку тюбика.

– Для кожи лица. Чтоб не старилась.

– А такое разве возможно? – Каталина недоверчиво нахмурилась.

– К сожалению, все возможно в этом мире.

Глава 9

Я подарила девочкам и косметичку, предварительно вынув из нее кольцо.

Изабелла вертела ее, открывая и снова защелкивая.

– А это у вас откуда, сестра Лаура? Никогда не видела ничего подобного. Очень удобный мешочек, не правда ли, Ката?

– И мешочек, и все эти коробочки. А особенно мне понравилась кисточка для ресниц. И, посмотри, Бель, этот ящичек для белил гораздо удобнее, чем твои…

Тут она прикусила язычок, чуть не проговорившись. Ага, мои принцессы втихую от папеньки, борющегося за чистоту рядов, балуются изобретениями местных парфюмеров. Весьма полезное для меня открытие.

Сестры не были похожи. Если Изабелла блистала яркой броской и совершенной красотой, то Каталину можно было бы назвать „серенькой мышкой“ по сравнению с ней, если бы не частая смена настроения – то смешливо-озорного, разбивающего чопорную холодность, то вдруг задумчиво-меланхоличного, от чего она походила на полевой цветок – незаметный, но ужасно милый.

Принцессы ожидали ответа.

– Ну…, – я растерялась. Ответ не приходил. Вот к чему может привести одна маленькая оплошность, но опрометчивость Каталины подсказала мне выход.

– … я приготовила все это вам в подарок, Ваши Высочества. По моим эскизам (мысленно я еще раз попросила прощения, но теперь уже у дизайнеров семейства Диор) изготовили формочки и кисточки, – я понимала, что, чем дальше буду завираться, тем больше вопросов мне зададут, поэтому закруглила тираду, как бы невзначай проговорив, – и я рада, что вам понравилось.

– М-да, – Изабелла моментально сообразила, ЧТО ей понравилось, особенно в свете приколов Инквизиции, и тут же вошла в роль, в одну секунду модифицировавшись из просто девушки в наследницу престола, – мне понравился… портрет… э-э-э…

– Сестры Бениты, – быстро подсказала я, восхитившись ее смекалкой, и поймала удивленный взгляд Каталины, тоже вспомнившей свой сан и показавшей мне взглядом, что по этикету прерывать речь особ королевской крови нежелательно.

– Хм, да, Бениты. А… кто твой учитель? Манера письма не напоминает ни одну из известных мне живописцев. Где ты училась? И у кого?

„Если я скажу, что училась в Школе Искусств в Сан-Франциско штат Калифорния, вряд ли это, милая девушка, тебе что-то напомнит. Америка еще не открыта“, – подумала и тут же поймала себя на мысли.

Школа Искусств? Калифорния?

Ну, вот и еще крупицы моей исчезнувшей жизни. Я – Летисия, и, предположительно, мой родной город Сан-Франциско, то есть мой родной язык, как ни крути, английский. Откуда тогда я знаю испанский? Моя семья из Испании? Очень интересно. И летела я в Мадрид. Зачем?

Я слишком надолго задумалась.

– Простите, Ваше Высочество, но… у меня нет учителя. Как-то само собой получилось.

– Хм, – Изабелла недоверчиво хмыкнула, – само собой?

Она откинула занавесь черной ткани, опавшей к изножию подрамника и обнажившей мое творение.

– Здесь необычная для наших (она сделала акцент на этом слове) художников движение света и тени.

Она так и сказала „движение“, тем самым поймав мой секрет письма.

– Подойди сюда, – повелительно произнесла девушка, – вот здесь. И здесь…, и везде.

Она указала на те детали портрета, где я использовала прием „наполненности“ мазка, что создавало эффект живой ткани. Картина дышала.

– Кажется, дотронешься и, правда, коснешься кожи… м-м-м… Бениты.

Ну, еще бы. Это был мой „конек“. Я, единственная на курсе, владела этим секретом.

Мысль пробежала и так же благополучно убежала, оставив мне материал для размышления.

– Ты напишешь мой портрет, сестра Лаура, – без перехода продолжила Изабелла.

Надо было бы быть круглой идиоткой, чтобы не согласиться на столь лестное предложение. Кроме того, у меня в голове зародился совершенно фантастический план, который я намеревалась реализовать именно в процессе работы над портретом самой красивой принцессы шестнадцатого века.

Не то, чтобы я хотела примазаться к ее славе, но найти себя, благодаря ей.

Глава 10

Моя первая ночь во дворце. Комната, та самая, куда меня привели, одновременно служила мне и спальней, и столовой, и мастерской.

Изабелла по каким-то причинам не расположена была афишировать меня как личную портретистку, поэтому моя „три в одной„комната находилась так близко к ее апартаментам.

Урсулу приставили ко мне в качестве исполняющей мои желания и требования, что явно не доставило ей удовольствия.

Когда ей это сообщили, она умело скрыла одолевающие эмоции, но по сжавшимся в узкую полоску губам можно было догадаться, что ее злость превысила точку кипения.

Я нежилась в необыкновенно мягкой постели, ощутимо другой в сравнении с моей девичьей кроваткой в келье. Воздушное одеяло из невесомого пуха, белье из тончайшего полотна, прозрачно-струящийся балдахин быстро сделали свое дело, погрузив меня в сон. Надо сказать, я без сопротивления отдалась ему, устав от событий дня.

И, все бы ничего, если бы не настойчиво преследующий меня страх, сопровождающий загадочные цифры в моем сне.

Их ряд бесконечен. Рука неустанно выводит одну цифру за другой. Я пытаюсь их запомнить. Спешу. Сбиваюсь. Начинаю сначала. И опять сбиваюсь.

Проснулась в холодном поту. В голове билась мысль: “ Не успею“. Куда не успею? Что не успею? Откуда этот страх что-то не успеть?

Я буквально тряслась от ужаса, пережитого во сне. Отбросив одеяло, подбежала к кувшину с водой и, захлебываясь и проливая на себя жидкость, жадно припала к горлышку.

Обессилено опустившись в кресло, попыталась взять себя в руки. Что означают эти цифры? Почему они нагоняют на меня такой несусветный ужас?

Цифры…, цифры…, числа…, чис…

И, вдруг, меня как озарило. Та книга, призванная, по рекомендации Патрика, расширить мой кругозор. Она называлась… что-то, связанное с числами. Ах, да. „Тайна чисел“. Мысли лихорадочно запрыгали. Может, это как-то связано с моим сном? Вероятно, я все-таки взяла ее с собой. А, если так, вполне возможно, что и прочла. И… что дальше? А то, что меня чем-то заинтересовали именно те цифры, которые я фиксирую на бумаге в моем сне. Это не может быть совпадением. И что? При чем тут страх? Какая тайна скрывалась в этих цифрах?

Я зашла в тупик. Опять нырнув в постель, попробовала заснуть, но, боясь возвращения сотрясающего тело и душу страха, вздрагивала и просыпалась, уставившись в потолок и изучая тень оконной решетки.

Я чувствовала, что стояла у порога разгадки некой тайны. И от того, насколько быстро сумею ее разгадать, зависело… что?

Зная уже, что не засну, закуталась в пух и перья королевского одеяла и вооружилась карандашом.

Так.

… 2… 5… 7…

Нет.

… 2… 5… 3… 7…

Все не то.

Я задумалась. Этот сон не случайность. Кто-то давал мне еще одну попытку, и еще одну, запомнить цепочку цифр.

Вопрос – зачем?

Глава 11

– Чуть поверните голову влево, Ваше Высочество. Еще чуть-чуть…, да, вот так.

Я делала зарисовки сидящей напротив Изабеллы, когда в комнату буквально влетела запыхавшаяся Каталина.

– Бель…, – она запнулась, увидев меня, – выйди, сестра Лаура.

Ее изменчивое личико приняло высокомерно-холодное выражение, хотя ровно секунду назад оно пылало от возбуждения и нетерпения.

Я неспешно собрала разбросанные вокруг листы с Изабеллой в профиль, Изабеллой улыбающейся, Изабеллой вполоборота…

Каталина все это время, едва сдерживаясь, постукиванием пальчиков по спинке кресла поторапливала меня.

Наконец, я затворила за собой дверь, успев услышать то, из-за чего вышла:

– Он здесь.

Ну, конечно. Тайны Мадридского двора. По-видимому, на сегодня сеанс закончен. Если такими темпами мы будем продвигаться, то к появлению меня на свет в двадцатом веке, наверняка, успеем.

Не задерживаясь, я прошла в свое жилище и… обнаружила здесь Урсулу, испуганно отпрянувшую от стены с гобеленом, весьма реалистично передающего сценку охоты на оленей.

– Вы заинтересовались искусством гобелена, Урсула? И именно в моей комнате и в мое отсутствие?

Урсула, проигнорировав мое возмущение, просверлила меня ненавидящим взглядом и прошествовала к двери, причем, если бы я не посторонилась, она бы точно смела меня со своего пути.

Чем же все-таки я ей не угодила? Странно.

Сложив листы с набросками на мраморном с позолотой столе, как раз у той самой стены, где я застала “ удава“, я уже хотела было примерить платье, подаренное мне вышестоящим руководством, как вдруг услышала голоса… за той самой стеной, от которой отскочила Урсула.

Не испытывая каких-либо угрызений совести (надо же выяснить источник чревовещания), приложила ухо к стене, но, кроме невнятного бормотания, не смогла что-либо понять.

Да, но до сегодняшнего дня никто не нарушал мой покой внешними раздражителями. Звукоизоляция здесь была отменная. Интересно, с чем соседствует эта стена? Я провела рукой по шелковой ткани гобелена и… нащупала выступ. Ровный квадратик. Присмотревшись, поняла, почему поймала Урсулу именно здесь. Кончик рога одного из несчастных оленей, вечно стремящегося удрать от погони, едва заметно отделился от его ветвистой части, и я, зацепив ногтем чуть виднеющуюся трещинку, сдвинула квадратик выступа в сторону, от чего олень и вовсе лишился своей царственности.

Рог камуфлировал аккуратно выдолбленную дырочку, приложившись к которой, я совершенно отчетливо услышала:

– … знала, что ей осталось недолго.

Я узнала этот голос. Глуховатый, с хрипотцой.

– Мне очень жаль.

А это Изабелла. Так это ее кабинет. Вот это сюрприз.

– И она попросила передать Вам позаботиться о Лауре. Снова некто. И картавит.

Это он! Точно! Тот самый Пекарь, внедривший меня в подземные кулуары Мадрида.

Глава 12

Так вот почему я впала в немилость у Урсулы. Она просто-напросто с моим вторжением в эти хоромы лишилась возможности узнавать горячие новости прямо, можно сказать, с места событий. Оказывается „удав“ – обыкновенная шпионка. Вопрос только в том, кому она передавала подслушанную информацию? Или еще проще – кому насолила Изабелла? И чем ей это грозит?

Я задвинула заслонку, и олень вновь приобрел потерянную собственность.

Вернувшись к прерванной неожиданным открытием примерке тяжелого парчового платья с миллионом каких-то добавок в виде корсета, нижних юбок, воротника и накладных рукавов, я раздумывала об увиденном и услышанном.

Надо ли мне сообщать Изабелле о найденном „жучке“? Или сделать вид, что я ничего не знаю, и понаблюдать за Урсулой? Или „потрясти“ шпионку и выудить из нее сведения? Все эти варианты страдали одним недостатком – я поневоле ввязывалась в придворные интриги, чего меньше всего желала. Мало мне своей проблемы, так я влезала еще и в другую, масштабом покруче.

Подойдя к зеркалу, усмехнулась, рассматривая себя. Типаж Веласкеса.

О ком, кстати, говорил Пекарь? Кто препоручил меня заботам Изабеллы?

Как ответ на мой вопрос на пороге появилась все та же Урсула, метнувшая взгляд на злополучную стену:

– Ее Высочество инфанта Изабелла требует вас к себе.

Я, предчувствуя, что пребывание у принцессы обязательно будет „законспектировано“ вездесущей Урсулой, улыбнулась ей:

– Не могли бы вы подсказать мне, к кому я могу обратиться с просьбой передать мне ключ от моей комнаты? Если вы не в курсе, я поговорю об этом с Ее Высочеством.

Урсула на миг застыла, вперив в меня неподвижный взгляд (ну, чисто анаконда), и, правильно оценив ситуацию, процедила:

– К вечеру ключ будет.

– Ну, тогда передайте, пожалуйста, Ее Высочеству, что я зайду к ней к вечеру, после того, как получу ключ.

Урсула от ярости покрылась пятнами и, помедлив, выудила откуда-то из складок ее громоздкого платья требуемое, швырнув ключ к моим ногам.

Я не поленилась нагнуться.

Перед кабинетом Изабеллы я остановилась, испытывая непонятное волнение. Мне казалось, что выйду я оттуда уже другая. Приструнив шестое чувство, потянула на себя дверь.

Они сидели за столом, напротив друг друга. Взволнованная Изабелла, нервно перебирающая длинную ниточку жемчужных бус, и мужчина, приблизительно сорока пяти лет, высокий, худощавый ("Не мешало бы подкормить“, – отметила про себя), с тонкими изящными запястьями рук, выглядывающих из узких рукавов.

Гость принцессы обернулся ко мне, и я вынуждена была констатировать, что… влюбилась. Окончательно и бесповоротно.

Глава 13

Серые внимательные глаза, две глубокие морщинки, обрамляющие упрямый рот с ямочкой на подбородке, седеющие волнистые волосы – он встал, приветствуя меня.

– А вот и сестра Лаура.

Голос Изабеллы звучал где-то так далеко и был таким лишним, что я никак не отреагировала на ее возглас, продолжая тонуть в его серых глазах.

Он чуть склонил голову, тем самым прервав мое погружение, которое вполне могло закончиться кессонной болезнью.

Инфанта знаком пригласила меня приблизиться:

– Дон Керрадо принес нам печальное известие о кончине сестры Френсис.

„Мне недолго осталось“, – я помнила ее слова и свое предчувствие, что не увижу ее больше. Мне искренне было жаль мою аббатису, на время укрывшую меня от сует и проблем этого мира.

– Но… я не смогу отпустить тебя, сестра Лаура, с ней проститься. Ты нужна мне здесь. Это, – инфанта придвинула ко мне запечатанное письмо, – ее послание тебе. Возьми и можешь идти.

Последнее обращение Френсис ко мне неожиданно для меня ушло на второй план. Первый заполнил Керрадо.

– Я могла бы поговорить с вами?

Изабелла изумленно вскинула брови:

– Сестра Лаура, я же сказала, ты свободна.

– У меня всего один вопрос.

Я шла ва банк. Еще секунда, и меня бы вышвырнули без сожаления. И никакие Диор или „наполненности“ мазков не помогли бы. Перечить принцессе? Но эта встреча могла оказаться последней. Где бы я его еще увидела?

Меня спас Керрадо:

– Я слышал, у Вас завтра охота, Ваше Высочество?

Инфанта переключилась на предмет, более достойный ее

внимания, чем присутствие какой-то рисовальщицы. Она подхватила столь животрепещущую для нее тему, дав мне возможность с миром удалиться восвояси.

Но, в любом случае, я дала ему понять, что мне есть о чем с ним поговорить, хотя особой надежды на то, что он поддержит мою инициативу, не было.

Вернувшись к себе, я вскрыла печать. Письмо, поместившееся всего лишь на одной страничке, заставило меня призадуматься:

Сестра Лаура,

Бог призывает меня к себе, но, прежде чем уйти, я хотела бы открыться тебе и предупредить.

Ты была спасена Алехандро Керрадо, моим братом. Он с детства был отмечен Богом. Его Божественный дар в предугадывании событий. Но для всех он еретик, заключивший союз с дьяволом. Узнав, что он помог тебе скрыться от наших братьев по ордену, я пришла в негодование. Я сама, да и он, подвергались опасности расследования обстоятельств твоего появления в монастыре. Но он ведь мой горячо любимый брат, невинное создание, проклятый людьми за его дар. Я не могла ему отказать. Да и ты была в таком состоянии, что я не хотела взять на себя грех не помочь тебе.

Я не знаю, откуда ты пришла к нам, и кто ты на самом деле. Но я поняла, что ты просто запутавшееся дитя. Не знаю, в чем и почему. Но ты нуждалась в приюте, и наш монастырь его тебе дал.

Доверяя тайну о моем брате, Господом нашим умоляю тебя, сестра Лаура, никому не открываться. Я вынуждена была тебе все поведать, чтобы предостеречь упоминать где-либо обстоятельства твоего появления в монастыре и его имя.

Ведь его некому будет теперь защитить, что я и делала все эти годы.

В свой последний час я молюсь за тебя сестра Лаура, и за моего Алехито.

Padre Nuestro,

No nos metas en tentasion,

Mas libranos del mal,

Por todos los siglos.

Amen.

Кроме письма, в пакете я нашла и аккуратно сложенный шелковый платочек с монограммой „2(“.

Глава 14

– Я же предупреждал вас идти только прямо, никуда не сворачивать. Как случилось, что вы заблудились?

Я, вся во впечатлениях от письма Френсис, отстраненно подняла глаза на источник прозвучавшего вопроса. Алехандро, не переступая порог комнаты, улыбался, ожидая, пока я дочитаю письмо его сестры. И он мало соответствовал моим представлениям о зрительных и слуховых галлюцинациях.

– Я помешал вам, сестра… Лаура?

Опешив от неожиданности, я молча взирала на него, понимая, что количество его вопросов ко мне накапливается, и я рискую показаться невоспитанной, оставив их без ответа.

– Вовсе нет, – придушенный сомкнувшимися голосовыми связками ответ, тем не менее, удовлетворил моего неожиданного гостя, и он, посчитав его, видимо, приглашением войти, аккуратно прикрыл за собой дверь.

И тут я засуетилась.

– Прошу вас.

Зашуршав юбками, я заметалась по комнате, не зная, где усадить дорогого гостя, но он, невозмутимо проследив за моими „восьмерками в воздухе“, решительно остановил потуги на гостеприимство:

– Вам не кажется, что во-он то кресло именно то, где я могу присесть?

– Да, да, конечно, – я вслед за ним оценивающе взглянула на указанный предмет.

– Странно, но кресло рядом тоже довольно удобно, – Алехандро похлопал по сиденью, как бы проверяя его прочность, – ну, вот, полдела сделано. Место для беседы найдено.

Он, явно, подтрунивал надо мной, при этом оставаясь абсолютно серьезным.

Я послушно села напротив него, несколько ошарашенная таким быстрым развитием событий – мое желание с ним поговорить не просто поддержалось, а осуществилось почти без промедления.

– М-может вы хотите… (чуть не ляпнула „кофе“, но вовремя сообразила, что и это слово, и тем более сам напиток пока пребывают каждый на своем месте, то есть далеко за пределами этого места, а главное, времени)… что-нибудь выпить?

– Да, но не здесь, и не сейчас. Так, какой у вас ко мне вопрос?

Мне было весьма неудобно признаться моему спасителю, что все вопросы улетучились в тот же момент, когда до меня, с небольшим запозданием, наконец, дошло, кто мой гость, поэтому мне стоило немалых усилий их восстановить.

– М-м…, спасибо.

– Не понял, – Алехандро усмехнулся.

– Спасибо вам. Если бы не вы, не представляю, что бы случилось, если бы эти монахи схватили меня.

– Зато я представляю, поэтому вы сейчас здесь.

– А как вы оказались в том тупике?

– Я думаю, что разочарую вас, но совершенно случайно. Я собирался как раз из него выйти.

– А почему вы решили, что меня надо спасать? Может, я просто заблудилась в незнакомом мне городе?

– Хм, ваше стремление во что бы то ни стало просочиться сквозь стену, к которой вы приросли, странные предметы, которые вы так нежно прижимали к себе, не желая с ними расстаться ни при каких обстоятельствах. Наконец, увесистый булыжник, который вы, вероятно, хотели использовать не для забивания гвоздей. Этого вполне достаточно, чтобы понять, что тупик не являлся целью вашего пути. Скорее наоборот, вы страстно искали из него выход. Я вам помог его найти.

– Исчерпывающе, – я рассмеялась.

– Френсис поведала мне о ваших приключениях, – его лицо омрачилось.

– Расскажите мне о ней, – моя просьба не была праздной, я, действительно, знала о ней очень мало.

Алехандро задумался, и неожиданно улыбнулся.

– Она моя сестра. И старше меня намного. Наши родители уже и не предполагали, что я могу появиться на свет. Их я почти не помню. Френсис… заменила мне всех.

Алехандро подошел к окну, и его худощавая высокая фигура контурно обозначилась в ореоле рассеивающегося солнечного света. Он чуть горбился.

И я почувствовала к нему вдруг такой прилив нежности, что мне пришлось себя безжалостно ущипнуть, чтобы вызвать отлив, более уместный в данной ситуации.

Он повернулся ко мне:

– Откуда вы?

– П-простите? – вопрос застал меня врасплох.

– Я пытался собрать о вас сведения, но такое впечатление, что вы свалились с неба.

Голос стюардессы:

– Чай, кофе, сок?

Я качаю головой. Пережженный кофе, принятый в аэропорту, до сих наполлинал о себе горьким привкусом.

Я роюсь в сумочке в поисках снотворного. Не от страха высоты, просто чтобы время прошло быстрее. Это я сама себя так успокаиваю. Да подумаешь, пропасть под моими кроссовками. В любом случае – земля, не бездонное же пространство.

Вот и таблетка. Так, а теперь посмотрим книжечку Патрика.

Я раскрываю ее на странице, где автор уговаривает меня узнать цифровой аналог моего имени.

Снова ныряю в глубины сумочки. Найдя ручку, открываю записную книжку и… 3… 22…

Ряд прервался вопросом Керрадо:

– Вы в порядке, сестра Лаура? – будто издалека слышу его голос.

Кажется, я близка к разгадке.

– Да. Просто вы правы, дон Керрадо. Свалилась с неба.

Глава 15

Алехандро вдруг прислушался и заторопился:

– Я должен идти. Но мы еще увидимся, если вы… не против, сестра Лаура.

Я, мысленно еще находясь в „Боинге“, несущего меня в Мадрид, слабо махнула рукой:

– Идите, идите, – до Любовей ли тут, если я почти на пути к распутыванию загадочного клубка.

Дон Керрадо задержался с уходом, видимо, ожидая другой вариант прощания, но время, вероятно, действительно поджимало.

Он кинул на меня взгляд, исполненный сожаления, и вышел.

Я же продолжала упрашивать память повторить эпизод в самолете, и именно ту его часть, когда ручка заскользила по страничке записной книжки. Но… как раз-то этот дубль и засветился.

Несмотря на это, все склеилось.

„Тайна чисел“. Спасибо Патрику! Расширила кругозор, да настолько, что, разогнавшись, экспансировала и временные просторы – да чего там четыре столетия! Какая ерунда!

Мое глупое желание побаловаться нумерологией завершилось совершеннейшим бредом. Я все-таки провалилась в пропасть, но в пропасть времени.

Сетовать на случившееся не имело никакого смысла. С тем, как это произошло и почему я, кажется, разобралась. Теперь необходимо было подключить мозги к более актуальной задаче выхода из ситуации.

Передо мной маячила совершенно конкретная цель – я должна была во что бы то ни стало вспомнить эти дурацкие цифры, это заветное теперь для меня число моего имени, сыгравшее со мной такую страшную шутку.

И помочь в этом мог… мой повторяющийся сон. И тут меня снова пробил страх. Все тот же страх. Но теперь я понимала его причину.

СОН МОГ НЕ ПОВТОРИТЬСЯ.

Я бросилась к сумке, благоразумно припрятанной под ворохом подаренных платьев, за которые я, конечно, была безумно благодарна моим благодетельницам, но ни к одному из них я не испытывала такого чувства привязанности, как к моим джинсам.

Зная, что ничего похожего на записную книжку я там не обнаружу, вновь протрясла ее сверху донизу.

Вывалив все на кровать, я с тоской смотрела на такие родные мне безделушки. На глаза попалась пачка сигарет, не тронутая за эти два года. Но сейчас дико захотелось закурить. Чувства – жалость к себе, злость на Патрика – трепыхались во мне со страшной силой и требовали выхода.

Вытянув сигарету из почти полной пачки, поискала зажигалку. Надо же, все как-будто куплено вчера.

С непривычки закружилась голова. Да, чашечка кофе, ну, совсем бы не помешала.

Меня охватила, видимо, под влиянием никотиновых паров, жуткая ностальгия по таким привычным когда-то для меня предметам, как простая чашечка кофе. Не ценила я прелести быта начала двадцать первого века. Да даже такая мелочь, как душ. Это же супердостижение человеческого разума.

Я зажмурилась, представив душевую кабинку со сверкающими кранами с – о, чудо! – горячей и холодной водой, полочку с набором душистых шампуней, бальзамов, кремов… м-м-м…

Господи, как я хотела домой!

Звук чего-то с грохотом упавшего вывел меня из призрачных миражей будущего и напомнил о материальности настоящего-прошлого. У двери обмякла (сейчас она больше напоминала курицу, запутавшуюся в собственных перьях) с выпученными глазами обомлевшая Урсула. Судя по всему, она здесь просидела ровно столько, сколько я пыталась успокоиться с помощью сигареты. Маскироваться было бессмысленно.

Урсула уже натренированным взглядом проводила очередное колечко дыма, плавно устремившееся вверх к потолку и идеально вписавшееся в кучерявые облака с порхающими легкомысленными ангелочками.

– Урсула, мне кажется, это не совсем удобная для вас поза, – я демонстративно продолжала вдыхать и, соответственно, выдыхать „пар преисподней“. В конце концов, я и так вызывала у „удава“ одни отрицательные эмоции. Ну, одной эмоцией больше. Кроме того, заветная дырочка в стене держала ситуацию под контролем.

Урсула поднялась, цепляясь за стену и исступленно шепча:

– Я знала…, и эта Френсис…, я все знала…, и я предупреждала…

Она, шумно хлопнув дверью, умчалась в неизвестном направлении.

Ну, вот, доигралась. Ярлык „ведьмы“ вновь приклеился ко мне.

Глава 16

Грунтовка холста – работа, которую не все художники, к сожалению, воспринимают как часть творческого процесса. Я же и сюда вкладывала все свое вдохновение. От того, как ляжет масляный грунт, зависело практически все: и качество мазка, и тональность красок, а главное – ощущение внутреннего тепла, излучаемого картиной.

Все мои требования, связанные с техническими вопросами – холст обязательно льняной, кисти с волосом из белки – выполнялись без лишних вопросов и быстро. Но непредвиденная заминка случилась с красками.

Я бы предпочла те, в состав которых входило бы опять-таки льняное масло и пчелиный воск. Но в силу трудоемкости их производства по „моей“ технологии, пришлось удовлетвориться инструментом Куэльо, из мастерской которого было вынесено достаточное их количество.

Я выпросила у Изабеллы несколько дней одиночества для подготовки к основной работе, но не потому, что терпеть не могла, когда мне мешали на столь ответственном этапе моего творчества.

Под грунт я намеревалась занести информацию о себе в случае провала возвращения домой. Я старалась не допускать эту мысль, напротив, в голове постоянно жужжало одно и то же: „Банзай!“. Не совсем к месту, но отвечающее моему настроению.

Идея напомнить потомкам о себе в далеком будущем возникла сразу после того, как Изабелла изъявила желание стать моей натурой, поэтому, вооружившись терпением и кистью, я, прежде чем покрыть холст первым слоем грунта, занялась сочинительством.

Задача, надо сказать, не из легких. В короткое послание вместить максимум информации, но в весьма сжатой и скупой форме, хотя хотелось бы поделиться с будущими исследователями моего творчества (я очень надеялась, что таковые найдутся) своими впечатлениями о временах мракобесия и „охоты на ведьм“, в число которых я удостоилась чести войти.

Это были, наверное, самые краткие мемуары в мире.

Перечитав еще раз очерк о моих скитаниях, я с сожалением поставила заключительную точку, будто прощаясь с теми, кто когда-то это прочтет.

Вздохнув, набросила на холст тряпку.

Тихий стук в дверь вторгся в созерцательную меланхолию относительно потомков.

Кого еще принесло?

– Вероятно, я помешал вам, сестра Лаура, но я вынужден это сделать. Вы пригласите меня войти?

Я отступила, удивленная и одновременно обрадованная неожиданным визитом Керрадо.

– Я запру дверь. Никто не должен знать, что я здесь.

– Что-то случилось?

– Пока, – Алехандро повернул ключ в замке, – ничего не случилось. И не случится, если вы будете благоразумны.

Его резкий тон не очень мне понравился, но моя так и не высказанная точка зрения по этому поводу, видимо, его мало бы заинтересовала, судя по нахмурившемуся взгляду.

– Откуда вы, сестра Лаура?

Сердце на минутку замерло, но, быстро вспомнив о последствиях, застучало снова, и, я бы сказала, с удвоенный силой.

– Не понимаю, о чем вы?

– О вас, сестра Лаура, о вас.

Керрадо, определенно чем-то озабоченный, вдруг, совсем не вежливо притянул меня к себе, и так близко, что не надо было бы особенно стараться, чтобы поймать его губы для поцелуя. Но я решила пока подождать со столь откровенным проявлением моего чувства к нему. Ситуация накалялась, к сожалению, по другой причине, пока мне не известной.

– Вы можете мне довериться. Для этого у вас есть достаточно оснований. Нет? Чтобы помочь вам, я должен знать о вас хоть что-то. Итак?

Взглядом, исключающим сопротивление с моей стороны, он требовал ответ, буквально впиваясь в мои глаза и проникая все дальше вглубь, в самую душу, от чего в голове вдруг зашумело и что-то явственно щелкнуло.

Я, словно марионетка, ведомая искусным кукловодом, двинулась к подрамнику и вяло стянула с холста тряпку, представив Керрадо мою летопись.

Алехандро читал, а я безучастно следила за его реакцией. Мне почему-то было абсолютно все равно, что за этим последует.

– Ну, что же, это многое разъясняет.

Он обернулся, и на этот раз в его глазах я прочла, как ни странно, облегчение, будто он опасался получить другие, худшие, подтверждения моей исключительности.

Наваждение отступило, оповестив меня об этом прояснением в голове, и, как следствие, ко мне вернулась незамутненная помехами способность осмысливать ситуацию адекватно. А, точнее, я пыталась найти объяснение почему-то сорванной с подрамника тряпки и в результате бесстыдно обнажившемуся холсту.

Дар предсказания, о котором поведала Френсис, видимо, был не единственным, подаренным Керрадо Богом.

Глава 17

Я не могла усидеть на месте.

Пересказывая Алехандро мою невероятную историю, я носилась по комнате (благо размеры позволяли) и время от времени поглядывала на него, проверяя, насколько серьезно он ее воспринимает. И, надо отдать ему должное, он был великолепен. Наконец-то, я дождалась своего слушателя.

За эти годы я не смогла смириться со случившимся. Тоска по дому, пусть и забытому, по всему тому, что осталось там, в моем времени, включая такие незначительные для нас, тамошних, мелочи как обыкновенная микроволновка или утренняя газета, иногда так душила, что я, проплакав всю ночь, с трудом выстаивала утреннюю мессу.

Керрадо с пониманием отнесся к моим суматошным перемещениям, не произнося ни слова и не задавая вопросов.

Наконец, выговорившись, я застыла у окна, бездумно уставившись на ровные дорожки идеально распланированного паркового ансамбля перед дворцом. Все бы отдала, только бы оказаться на пусть и неказистой, маленькой улочке моего города (я не сомневалась, что там таковая существует), знакомой своими занюханными уже запахами семейного ужина, несущимися из открытых нараспашку окон.

Я повернулась к затихшему Керрадо.

– Я хочу домой. Все, что здесь, и… вы все, для меня далекое прошлое. Вы верите мне?

Он опустил глаза, до того не отпускавшие меня, и глухо произнес:

– Мне было бы трудно в это поверить, если бы не обстоятельства нашей с вами встречи и дальнейшие события. Уже тогда – помните? – когда я вас почти силой затащил в эти подземные лабиринты, я знал, что столкнулся с чем-то… не нашим.

Перехватив мой удивленный взгляд, он пояснил:

– Каждый знает, кто такие „черные“. Это во-первых. А сопротивление им означало признание вами, что вы… ведьма. Это во-вторых. Иначе, зачем и от кого защищаться? Но вы не знали ни о первом, ни о втором. Значит, вы не из наших мест. И, вообще, ни из каких других, особенно не отличающихся от наших по этим пунктам.

– А почему вы решили тогда, что эти ваши „черные“ причина моих волнений?

– Да весь ваш вид, – он усмехнулся, видимо, вспомнив ту, загнанную, меня, – одежда, более подходящая для пятнадцатилетней девочки. Вы по какой-то причине переоделись во что попало. Торчащие из под юбки странные туфли. Кстати, а что это у вас было на руке?

Я, без лишних слов разворошила ворох платьев, законспирировавших то, что у меня было не только на руке.

– Вот это? – я протянула ему часы.

Керрадо с любопытством постучал по корпусу:

– Что это?

– А вот еще, – я по очереди выложила перед ним плеер, зажигалку, сигареты, коробочку с рабочими инструментами, фотоаппарат, которым он более всего заинтересовался.

– Я не уверена, сработает ли, но попробуем, и вы все поймете без объяснений.

Последний раз – где-то с месяц назад – я сфотографировала свою келью. На память, так сказать.

К моему удивлению, он не просто сработал, а вспышкой (Керрадо дернулся, взмахнув руками и пытаясь защититься от яркого слепящего света блеснувшей „молнии") доказал состоятельность фирмы „Panasonic“, можно сказать, на века.

– Ну, полюбуйтесь на себя, – я поднесла к Алехандро экранчик фотоаппарата.

Он, что называется, спал с лица, рассматривая снимок.

Я прыснула, не сдержавшись.

Наконец, Керрадо перешел к словесной форме пережитых впечатлений:

– В ваше время наша церковь не осталась бы без работы. Как же это? Без красок? И в одну секунду! – он рассматривал, чуть ли не обнюхивая, цифровик со всех сторон, потом возвращался к фотке, разглядывая свою испуганно отпрянувшую физиономию в момент вспышки, – в это трудно поверить. Теперь я понимаю бедную Урсулу, – он поднял голову, – вы же ей тоже что-то продемонстрировали.

– Откуда вы знаете? – я насторожилась.

– К сожалению, знаю не только я. И поэтому я здесь.

Глава 18

Алехандро помолчал, собираясь с мыслями:

– Ваше появление в монастыре… Летисия, не у всех вызвало чувство радости. Одна из сестер ("Анна“, – пронеслось в голове) поспешила сообщить собратьям по ордену о невесть откуда появившейся особе, по всем приметам – ведьмы. Френсис оказалась под угрозой обвинения сокрытия вас, а, поскольку монастырь, с самого начала служил приютом для знатных лиц, как вы знаете…

Он запнулся, ища подтверждения моей осведомленности о населении монастыря. Я согласно кивнула, после чего он продолжил:

– … то он находится под неусыпным вниманием со стороны основавших его…, – здесь он вновь остановился, раздумывая, расшифровывать ли сказанное, но решил продолжить без уточнений, – … и все, что может показаться опасным для жизни монахинь, немедленно устраняется.

– Зачем же вы, зная обо всем об этом, направили меня туда?

– Да кто же знал, что вы решите выбрать более длинный путь, чем те сто метров, которые вам надо было пройти до выхода оттуда? – Керрадо недовольно поморщился, – я никак не предполагал, что вы заблудитесь. Вы должны были попасть в библиотеку, где в этот час находилась Френсис. Обычно послеобеденное время она проводит там. А она уж придумала бы, что делать дальше. Ну, что случилось, то случилось.

Он потер лоб:

– Я догадывался, что в монастыре есть некто, кто докладывает обо всем, что там происходит, следующему звену цепочки… охраны, и вынужден был принять меры.

Я поежилась, представив, что за меры принял Керрадо, дабы спасти уже не только меня, но и свою сестру.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

Я понимала, что он осторожно, избегая подробностей, выдает мне информацию, известную не многим. Но я бы не хотела войти в число посвященных. По многим причинам. И прежде всего потому, что я совершенно не была заинтересована в моем участии в каких-либо дворцовых интригах. Не хватало еще оказаться замешанной в мясорубке истории. Честь, конечно, велика, но я не тщеславна. Уж как нибудь обойдутся без меня, тем более, что я тешила себя надеждой на восстановление порядка в этой самой истории, уже частично нарушенного, после моего исчезновения отсюда.

– Затем, что доносчица успела поделиться своими опасениями с Урсулой, нянькой и поверенной Изабеллы.

– Поверенной? – я усмехнулась, – как вы тогда объясните это?

Я подбежала к стене с „подзорной трубой“, и, отодвинув заслонку, пригласила Керрадо понаблюдать за тем, что происходит в покоях инфанты.

Он изменился в лице.

Приникнув к потайному глазку, Керрадо убедился не только в отличном обзоре явившейся перед ним картинки, но и стопроцентной ее слышимости.

Вернув рог оленя на положенное ему место, Алехандро прощупал всю стену и, убедившись в отсутствии еще каких-либо неожиданностей, наконец, повернулся ко мне.

Сказать, что он возбудился до крайности, это значит, ничего не сказать. Я даже на минуточку испугалась, как бы он не перепутал меня сейчас с Урсулой.

– Как вы узнали об этом? – его взгляд расчленял меня.

– Случайно. Вернулась раньше времени и застала Урсулу в моей комнате.

– Значит, она знает и обо мне.

На этот раз я, действительно, испугалась за ничего не подозревающую „поверенную“, что окончательно утвердило меня в мысли не ввязываться в исторические драмы.

Глава 19

Свечи догорали, и я решила на сегодня прерваться. Отступив, еще раз всмотрелась в Изабеллу на полотне. Мне нравилось. Три недели пролетели как один день. Я настолько была увлечена работой, что продолжала писать и в сумерках, выпросив у инфанты с десяток свечей. Она, подумав (не слишком ли накладно для бюджета государства?), согласилась, предупредив меня об экономном их использовании.

Ночью меня разбудил скрипучий шорох в углу спальни-мастерской. Первая мысль (и, признаться, без порицания желаемого) была – Керрадо. Я сжалась под одеялом, смутно представляя себе последовательность моих действий – вскочить и грозно-целомудренно потребовать объяснений или подождать с изъявлениями протеста против незаконного вторжения на мою территорию?

Пока я раздумывала, некто, крадучись, приблизился к постели и, придержав дыхание, прислушался к моему, срочно восстановленному, безмятежно-тихому, дабы не обнаружить себя. Почему-то я решила, что этот маневр более приемлемый в данной ситуации, пока я не узнаю, с кем имею дело. Алехандро – это одно, ну, а, если не он – это совершенно другое.

Нарушивший мое уединение, стараясь никак не проявить себя, неслышно ступая, проскользнул в сторону зеркала, что мне удалось подсмотреть сквозь щелку ресниц. И этот некто оказался вовсе не Керрадо, а… женщиной, попавшей в поле зрения лунного лучика.

Урсула? Что ей надо в моей комнате? Как она сюда попала? Дверь-то заперта.

Женщина обернулась, и я инстинктивно зажмурилась, забыв дышать. В ничем не нарушаемой тишине совершенно отчетливо услышала звук, будто шелестели бумагой.

Но, когда я, наконец, осмелилась открыть глаза, то, к своему удивлению, никого в комнате не обнаружила. Сердце заколотилось. Может, привидение? Я не трусиха, но предпочла бы избежать встреч с непонятными мне мистическими штучками, во всяком случае до тех пор, пока они не будут достаточно изучены.

Прождав с трепещущимся сердцем еще пару минут и убедившись в моем полном одиночестве, я занялась расследованием происшествия.

Дырка-прослушка в стене, видимо, была не единственным отверстием в этой комнате. Ведь женщина испарилась где-то в том углу, прямо противоположному двери.

Зажигалкой опалив огарочек свечи, подошла к зеркалу. Ничего особенного, если не восхититься в очередной раз отделанной разноцветным мрамором рамой, инкрустированной вдобавок драгоценными камнями и обрамлявшей чистейшее венецианское стекло, скопировавшее мою сосредоточенную в поисках потайной двери физиономию.

Я дотошно исследовала загадочный угол, а, заодно, и прилагающийся к нему шкаф, где свободно могла бы поместиться небольшая кондитерская, но в данный момент служившего убежищем для моего постепенно пополнявшегося, благодаря покровительницам, гардероба.

Не найдя и намека на что-либо, откуда могла проникнуть ко мне незваная гостья, я уже хотела было завершить на сегодня ночные бдения, когда обратила внимание на темную узкую полоску, скорее, едва заметную щелку между зеркалом и стеной. Если бы не события этой ночи, я бы, скорее всего, не придала бы этому никакого значения. Но азарт поиска обострил зрение, и я бы добавила и нюх, если бы он мог мне помочь.

Полоска означала не что иное, как подвижность зеркала.

Слегка надавив на раму, я не удивилась, как плавно она развернулась во внутрь… узкого каменного коридора, куда я, конечно же, и вошла.

Тайный ход уводил вправо, где свет свечи терялся, съеденный мрачной чернотой. Я оглянулась назад, боясь расстаться с безопасностью моей комнаты, но любопытство пересилило.

За поворотом последовал следующий, а за ним еще один. А за этим, вероятно, были и другие, потому что коридор ветвился дальше.

Но и того, что я увидела, мне хватило сполна – из глубоко выдолбленной ниши на меня плотоядно посматривал череп.

Глава 20

Отпрянув от неожиданности, едва не выронила свечу. Какое интересное соседство!

Не без содрогания протянув огарочек ближе к несчастному, облегченно выдохнула – это вовсе и не череп. Обман зрения.

На ткани, перекрывающей нишу, пламенело нарисованное сердце, увенчанное терновой короной.

И что там, за ней?

Хлипкий огонек догоревшей свечи, предупреждая об агонии, заколебался и, посомневавшись, оставил вместо себя мерцающий хвостик. Я погрузилась в полную темноту. История, судя по всему, повторяется.

Беззвучно прикрикнув на расшалившиеся нервы, я как можно хладнокровнее ощупала чернильное пространство вокруг в поисках стены-ориентира. Все на месте. Вернуться в спальню дело пяти минут.

Но… что за этой занавесью?

Опять же ощупью откинула ее, тут же наткнувшись на некое подобие дверного засова.

Уже отодвинув его, подумала, может, хватит? Но, не додумав столь трезвую мысль, очутилась нос к носу, вернее, нос к спинам множества выстроившихся в ряд… безголовых фигур в женских платьях.

Первая реакция была бы, естественно, в ужасе возопить, но, обесточенная увиденным, я всего лишь что-то промычала.

Вместо того, чтобы нырнуть обратно, туда, к занавеси, я, напротив, потерялась, загипнотизированная кошмаром.

Так мы и хранили бы торжественное молчание, если бы, таращась на „трупы“, я, наконец, не распознала среди них обыкновенные… подставки. Обнаженные. Без платьев.

Так это гардеробная!

Меня вспугнули загудевшие сбоку голоса. И вовремя. Я не заинтересована была познакомиться сейчас с кем-либо. И не потому, что не успела переодеться к этому событию, а потому, что пока не была готова ответить на вопрос: „А, что вы здесь потеряли, девушка? „.

Неслышно отступив, юркнула обратно в коридор и, как можно бережнее, втянула засов в гнездо.

Вдоль стены, не отклоняясь ни на градус, благополучно добрела до спальни, где и расслабилась.

Вылазка прошла успешно. Но у меня возникла куча вопросов. Кто же все-таки влез ко мне? С какой целью? И, самое главное – я перестала чувствовать себя в безопасности. Все, кому не лень, могли проникнуть в мое жилище, и это меня совершенно не устраивало.

Поразмыслив, я приняла решение. Правда, без уверенности, что план осуществится на сто процентов, но попробовать стоило, хотя при этом я теряла возможность что-либо еще сфотографировать в этом царстве-государстве.

С этой мыслью (о коварстве моего замысла против ничего не подозревающих противников) я забралась под одеяло.

… 3…22…7…

Бегущая строка мелькающих цифр. „Помедленней, пожалуйста“, – я опять беспомощно пытаюсь зацепиться за этот ряд. И, вдруг, кто-то, будто прислушавшись к моей мольбе, приостанавливает суетящееся мелькание.

… 3… 22… 7…

Я проснулась от собственного шепота: „Три. Двадцать два. Семь… „.

Меня сотрясало мелкой дрожью. Не так, когда шпарит температура и от озноба зуб на зуб не попадает. А будто меня всунули в банку и безостановочно ее встряхивают.

Уставившись на одного из ангелочков на потолке прямо надо мной, я заставила себя прекратить возвращаться на заклинание из трех цифр. И тут же выскочила из „банки“.

Что это? А если возобновить повтор?

Опасения подтвердились – вибрация вернулась, возрастая от цифры к цифре. Словно во мне поселился камертон, подстраивающий мое тело, все до единой клеточки, на один гудящий резонирующий звук, все более усиливающийся.

Зажала рот рукой, но цифры зазвучали в голове. Хотя вибрация прекратилась.

Проделав тот же опыт еще раз, убедилась в своих предположениях – трясучка появлялась при озвучивании тех же трех цифр.

А если проговорить их в другом порядке? Я прислушалась к себе. Ничего.

Подбежав к сложенным стопкой наброскам Изабеллы и схватив карандаш, записала запомнившиеся цифры на обратной стороне одного из листов.

Что дальше? Я не имела представления, но была абсолютно уверена, что нашла ключ к разгадке. Если я запомню весь ряд, то выберусь отсюда. Усиление вибрации означало не что иное, как правильную последовательность цифр. И когда я дойду до последней…

Неужели я нашла путь домой?

Глава 21

Перед тем, как отправиться на очередное двухчасовое общение с Изабеллой, я подготовилась к задуманной операции под кодовым названием „Кошки-мышки“.

Еще раз проверив состояние фотоаппарата и установив таймер, спрятала его среди подушек, направив точнехонько на зеркало, но при этом в фокусе видеокамеры должна была отразиться значительная часть комнаты. Через полчаса начнется видеосъемка на пятнадцать минут. Я не особенно надеялась, что именно в эти пятнадцать минут получу незабываемые кадры, запечатлившие моих непрошенных гостей, но, поскольку зарядить батарейку не было никакой возможности в силу объективных причин, а именно, отсутствия источника подзарядки, необходимо было как можно экономнее использовать имеющиеся резервы. Шанс, прямо говоря, ничтожный, но не использовать его было бы не разумно.

Обойдя кровать со всех сторон, перепроверила маскировку и, довольная собой, прихватила холст, батарею красок и устремилась на встречу с инфантой.

Изабелле нравилось позировать. Она не только послушно высиживала определенные ею два часа, но и согласилась на мои пожелания о количестве драгоценностей и выборе платья.

Мне хотелось оставить память о ней не как о возможной наследнице престола с сопутствующими этому статусу торжественно-претенциозным выражением лица или позы и нагромождением деталей, указывающих на ее Высочайшее происхождение, а, прежде всего, как одной из красивейших женщин Европы этого времени. И просто как человека, интересного и умного.

– Сестра Лаура, не слишком ли мрачен цвет платья? – Изабелла смирно стояла напротив меня.

– Черный цвет очень выгодно оттеняет цвет Вашей кожи, Ваше Высочество.

Я не любила разговаривать за работой. Голова в этот момент была занята исключительно обдумыванием многих деталей, связанных с этой самой работой.

Принцесса помолчала и задала мне следующий вопрос:

– Как долго ты знаешь дона Керрадо, сестра Лаура?

Кисть в моей руке дрогнула. Хитра, девушка! В этом одном вопросе, на самом деле, было несколько – знакома ли я с Керрадо? откуда я его знаю? кто он для меня?

Вспомнив предостережения Френсис, я удивленно приподняла брови:

– Я не знакома с ним.

– А о чем же ты хотела его спросить? – Изабелла не сводила с меня глаз.

– Я? Спросить? – я оттягивала ответ, – ах, да…, но ведь именно он сообщил о кончине аббатисы. А сестра Френсис была для меня больше чем аббатиса.

Изабелла недоверчиво прищурилась:

– Ну, и что?

– Я хотела бы узнать подробнее о ее последних днях.

– Но ведь ты получила от нее письмо.

Я не понимала, почему ее так заинтересовала эта тема – что связывает меня с Алехандро.

– Но согласно Вашему Высочайшему пожеланию, я не была отпущена проститься с ней. И поскольку он явился посыльным сестры Френсис, а не одна из монахинь, мне пришлось обратиться к нему. Вам кажется это странным, Ваше Высочество? Головку, чуть вправо, пожалуйста.

Хочешь защищаться – нападай. Я вызывала какие-то подозрения у Ее Высочества, и Керрадо не должен был быть замешан здесь ни в коем случае. Ответ инфанте, наверняка, был известен, но моя, якобы, неосведомленность о нем, отводила от Алехандро все подозрения о его участии в моей судьбе. Я предпочитала отправиться в пекло без него.

Изабелла усмехнулась:

– Я скоро вернусь. Будь здесь.

Она, махнув подолом платья, скрылась за дверью.

Я отложила кисть. Рука дрожала. Хорошо, что она дала мне передышку, иначе…

– Ты не настолько невинна, сестра Лаура, как хочешь показаться, – я не услышала, как она вошла, – ну, хорошо, я хотела бы, чтобы ты на портрете изобразила меня с этим.

Изабелла, вновь пристроившись у кресла, словно фокусник, потянула из рукава что-то. И я узнала тот самый шелковый платочек, вложенный в письмо Френсис.

Глава 22

Вернувшись к себе, я прокрутила видеозапись. На пятнадцатой минуте, последней, зеркало медленно отъехало назад и… съемка закончилась. Я чертыхнулась. Но какую-то информацию все-таки получила – некто побывал в моей комнате еще раз. Некто, кто знал, что меня не будет здесь эти два часа.

Я чувствовала, что вокруг меня начинается какая-то заварушка. Неужели все это из-за того случая с помадой? Но мне тогда показалось, что сумела сгладить оплошность.

Теперь эта история с платочком. Кстати, а где письмо? Я ринулась к бюро, в нижнем ящичке которого заперла послание Френсис. Миниатюрный ключик, наконец, нашел пружинку тихо щелкнувшего замка.

Пусто. Ни письма, ни платочка. Ну, а как же иначе? Если он у Изабеллы, то и письмо, наверняка, там же.

Я растерялась. Вокруг меня что-то происходило, и я была совершенно бессильна что-то изменить или хотя бы понять. Если меня принимают за злостную еретичку, то почему до сих пор я на свободе? И что теперь будет с Керра-до?

Я подышала на пальцы, пытаясь их согреть. За окном июль, а меня просто сковало от колющего холода, продирающего изнутри.

Надо как-то предупредить Алехандро. Но как? Я ничего о нем не знала – ни где он живет, ни как с ним связаться.

Мои метания прервал шорох, и в ту же секунду белый треугольничек проскользнул в узкую щелку под дверью. Чьи-то быстрые шаги затихли, удаляясь.

Я молча уставилась на тайное послание, призывно белеющее в сгущающихся сумерках. А это еще что за “голубиная почта“?

Развернув листочек, прочла:

Изабелла уезжает. Этим воспользуются ее недруги. Готовьтесь к побегу. Утром я извещу вас о плане вашего спасения.

Я тупо перечитывала строчки. Какой побег? Куда? Что за чертовщина происходит? Или меня кто-то пытается подставить?

В любом случае, впереди ночь. Кроме того, я не получила пока ответ – кто меня домогается по ночам.

Раздевшись, зарылась в перину, предварительно настроив видеокамеру на запись уже протяженностью в полтора часа – с двух ночи до половины четвертого утра. Спать я, естественно, не собиралась.

Посматривая в сторону зеркала, каждый раз убеждалась, что в нем, как и прежде, отражается все та же роскошная кровать. Со мной, утонувшей в ее недрах.

У стены напротив отдыхал холст с портретом Изабеллы. Работа почти закончена. Осталось добавить тот самый платочек с буквой „К“ и поработать немного мастихином. А потом уже и залачить. С этим мне придется повозиться, чтобы и через века сохранились первозданные свежесть и насыщенность красок…

…как когда-то, реставрируя полотна… старых… мастеров…

– Летисия, хочешь новость?

Я только приняла душ, поистине возродившего меня к жизни после двенадцати часов работы над одним из полотен семнадцатого века из богатейшей коллекции Рейла.

Жаль, что я не успела отключить сотовый, прежде чем провалиться в не менее исцеляющий сон.

– Самой хорошей новостью для меня, Патрик, было бы твое молчание хотя бы часов на пять, пока я не буду в состоянии отвечать на твои звонки.

Я уже засыпаю с телефоном у уха, когда слышу его протестующее рычание, заставляющее меня вздрогнуть и мобилизоваться еще на пару минут.

– „Прадо"! Ты слышишь? Тебя приглашают в музей „Прадо"! Ты летишь в Испанию!

Какой „Прадо“? Какая Испания? Кто летит? Летит… летит…

Я улетаю в сон.

Я, не отрываясь, всматривалась в Изабеллу, боясь малейшим движением разрушить воспоминание.

Кусочки мозаики сбежались в кучку.

Не доставало лишь одного элемента – кода чисел моего имени.

Часть третья Код числа

Глава 1

Спала я беспокойно и чутко, но, видимо, не настолько, чтобы уловить присутствие посторонних. Факт, в очередной раз убедивший меня в том, что вряд ли я представляю какой-либо интерес для разведорганизаций в силу полной профнепригодности.

Утром, сидя среди вздымающихся постельных принадлежностей и скорбя об упущенной роли зрителя первого ряда, я просматривала улики, зафиксированные ночью умничкой (не в пример мне) фотоаппаратом. Фильм получился захватывающий. Ей-Богу, не хуже, чем у Тарантино. А, может, и лучше, если учесть отсутствие затрат на декорации и трудоемкой работы визажистов по максимальной подгонке героини к образу, воплощаемому ею на экране. В моем фильме я гарантировала стопроцентную натуру – настоящий шестнадцатый век и еще более настоящую… инфанту Изабеллу.

Тем не менее, я не верила своим глазам.

Принцесса бесшумно скользила по комнате. Заглянула в шкаф. Покружила у бюро. Она, определенно, не удовлетворилась прежде присвоенными с королевской непринужденностью письмом Френсис и ее же платочком. Моя постель тоже удостоилась ее Высочайшего внимания – поправив сползшее одеяло, она прикрыла мою высунувшуюся пятку. Трогательная забота, но не за этим же она проникла в мою спальню, чтобы проверить, насколько тепло я укрыта. Я, конечно, была очень признательна, но не хотела бы, что Ее Высочество не спала по ночам, волнуясь за мою пятку.

Вот она сдвинулась в зону, не охваченную объективом камеры. В сторону камина, внутри которого покоились мои вещи – одежда и сумка. Может, это она и ищет?

Запись закончилась.

Оторвавшись от экранчика, я перевела взгляд на камин. Дверцы вроде плотно закрыты. Или нет? Соскочив с кровати, подбежала к „сейфу“, незакодированному к сожалению, и вскрыла его. Аккуратный квадратик незапыленного днища камина сообщил мне о безуспешности поисков здесь чего-либо, кроме вчерашних холодных углей.

Я держалась за дверцы камина и тупо рассматривала пустоту, будто от моего взгляда все исчезнувшее материализовалось бы обратно.

Ну, что же, меня вынуждали признать, что обстановка накаляется. Видимо, я все-таки недооценила степень опасности, настойчиво совершая непростительные ошибки и не учитывая по достоинству причуды этого века, специализирующегося на ретивой „охоте на ведьм“ рвущих „удила“ служителей церкви. Мой прокол с помадой плюс письмо Френсис, где аббатиса теряется в догадках относительно моего происхождения, и, вдобавок, моя жалкая попытка объяснить наличие у меня таких, прямо скажем, странных предметов для этой эпохи, как косметичка с ее содержимым, наверняка, вынудили Изабеллу призадуматься – а, кого она, собственно, пригрела на своей царственной груди, и как это отразится на ней самой?

Добытые ею этой ночью дополнительные доказательства моей „виновности“ укрепят ее в мысли, что метла – предмет довольно многофункциональный.

И, если учесть, что Урсула тоже подложила свое поленце в разгорающийся костер, то я должна была бы немедленно собрать свои пожитки и исчезнуть отсюда. Правда, направление исчезновения я не совсем себе представляла. Вернуться в монастырь я уже не смогу – им ничего не будет стоить уговорить Маргариту выдать меня. Безопасность особ королевской крови превыше всего, и она ни секунды не засомневается в поставленном мне диагнозе „ведьма“, вспомнив о подаренном ей снимке.

Без денег, без друзей, и, наконец, без связей, я затеряюсь во тьме веков с весьма неутешительной мыслью о будущем рождении в двадцатом столетии.

Захлопнув опустевший камин, я с тяжелыми мыслями в голове отправилась на последний сеанс с Изабеллой.

Глава 2

– Как долго ты будешь работать над портретом, сестра Лаура?

Как ни в чем не бывало принцесса оперлась правой рукой о спинку кресла.

На одной из встреч мы решили, что она предстанет перед лицезреющими ее во всем своем великолепии, то есть, во весь рост, а, не сидя в кресле, как было задумано прежде. Но на этом полотне, она, в отличие от неизвестно кем принятых правил изображения коронованных лиц, предполагающих напыщенно-недоступный вид с наличием какого-либо предмета власти в руках, чтобы, видимо, никто не перепутал, кто перед ними, выглядела просто, тепло и одновременно изысканно-обворожительно. Каждая деталь продумывалась нами до мелочей. Я настояла на минимуме драгоценностей, но в этом пункте Изабелла все-таки заупрямилась, и жемчужные бусы дополнились поясом и колье из великолепно обработанных алмазов, довольно скромных в лучах огромного, затмевающего их, сверкающего рубина.

Мне пришлось одобрить выбор инфанты. Благородный камень, действительно, пришелся к месту. Он вносил в тональную коричнево-бежево-черную цветовую гамму значительную капельку оживляющего контраста.

– Ровно один день, Ваше Высочество. Если бы не эта деталь, – я кивнула на платочек, небрежно удерживаемый пальчиками Изабеллы, – портрет уже был бы готов. Потом некоторое время на подсушку, после этого я покрою его лаком, и он в Вашем распоряжении.

Я старалась не встречаться с ней взглядом. Мой бы меня выдал.

– Что ты предполагаешь делать дальше, сестра Лаура?

– Вернусь в монастырь, – я старательно выписывала ноготок мизинчика инфанты.

– Ничего не предпринимай до моего возвращения. Сегодня я уезжаю. Но ненадолго. Из своей комнаты не выходи.

Кисть зависла над кружевом платочка.

– Почему я не могу покинуть дворец?

– Потому что я так хочу.

Я закусила губу. Итак, я пленница.

– Но сестра Френсис…

– Сестры Френсис уже нет, и тебя некому будет… защитить.

Наконец, я подняла на нее глаза. Она, не мигая, встретила мой взгляд. И в нем я, вдруг, прочла столько понимания и сочувствия ко мне, что едва сдержала желание выложить ей все начистоту. Изабелла же, видимо, ждала откровения с моей стороны, напряженно сжав платочек.

Я молчала. И инфанта, отведя глаза в сторону, заключила:

– Возможно, ты останешься здесь, сестра Лаура, но об этом мы поговорим позже. Я могу взглянуть на портрет?

Заметив мои колебания, Изабелла вдруг из принцессы на выданье превратилась в маленькую девочку, с любопытством и нетерпением ждущей сюрприз:

– Ну…, пожалуйста, сестра Лаура.

Эти переходы от холодного величия к подкупающей простоте немножко выбивали меня из колеи. Только я настраивалась на дружеский лад с едва брезжущей надеждой на приобретение Изабеллы в подруги (а, почему бы и нет? И принцессам надо кому-то поплакаться в жилетку), как она тут же воздвигала между нами неприступную стену отчуждения. Мол, знай свое место.

Я не любила демонстрировать работу до тех пор, пока не ляжет последний штрих. И Изабелла не стала исключением. Это была одна из моих просьб, с которой она нехотя согласилась.

Но поскольку портрет почти закончен, и, кто знает, как все закрутится дальше, я отступила от правила и развернула мольберт к ней.

Платочек выпал из ее рук.

Глава 3

Меня раздирали противоречия. Кому поверить? Автору записки, вполне возможно выстраивающему некую комбинацию по уличению меня в преступных деяниях? А, иначе, зачем мне куда-то бежать? Или Изабелле? То есть, поступить прямо наоборот – остаться и ждать Ее Высочайшего решения о моей дальнейшей судьбе.

Я уже где-то с час мучила зеркало своим отражением, будто спрашивая у него совета – что делать?

Эти два года, несмотря на количество истерик и нервных срывов, не тронули мою внешность. Только лишь в выражении глаз осела колючая настороженность, от которой я не скоро избавлюсь. И, не мудрено, пережитое мной у любого другого человека не ограничилось бы столь незначительным изменением, а, возможно, коснулось бы более серьезных сфер его данности как разумного мыслящего существа.

Придя к выводу, что мое отражение, как его не пытай, пока не готово подсказать верное решение, я подмигнула ему, подумав: “ As you brew, so must you drink. There is nothing to nod on a mirror“.[3]

Паучок, непонятно как обосновавшийся в моем, скажем так, даже не президентском, а классом чуть повыше, люксе, и загадочным образом увернувшийся от каждодневных уборок и чисток, секунду покачался на только что сплетенной нити, искусно прикрепленной к угловому выступу комода, и, видимо, решив не искушать судьбу, прытко вскарабкался по ней и нырнул в только ему известную щелку.

Я проводила его взглядом, точно так же боясь потерять свою щелку, пусть пока и узкую: „Господи, я вспомнила! “

Сбиваясь и путаясь, скорее от волнения, чем от двухгодичного перерыва в практике общения на английском, я проговорила детскую считалку, успешно восстановив все ее „one, two, three, four…“, не забыв и о „Buckle Му Shoe“ [4].

Щеки горели, во рту пересохло, а воспоминания лавиной нахлынули на меня, словно лопнула долго сдерживаемая заслонка, и все, что прежде складировалось где-то в закромах памяти, спешило выбраться оттуда, толкаясь и теснясь.

Да, я Летисия Мануэла Кристин…, Боже, восемь имен…, мне тридцать три года…, я из Сан-Франциско…, у меня любимая работа – я реставратор, хотя по окончании Академии мне пророчили славу живописца…, долгожданный заказ из „Прадо“…, книжка Патрика…, пошутившее со мной число судьбы… – 3… 22… 7…

Вот он, заветный ряд цифр.

Я не услышала тихого царапанья в дверь.

– Летисия…

Нарастающий вибрирующий гул замер и… исчез.

Передо мной замаячил Керрадо, что-то беззвучно спрашивая:

– Вы прочли мое… что с вами?

Я невидяще проткнула его взглядом, устремившимся за убегающими в далекое отсюда измерение цифровыми символами.

Алехандро осторожно приобнял меня за плечи и легонько встряхнул:

– Летисия, вы слышите меня?

Вдруг всхлипнув, я обхватила его, и, захлебываясь в слезах и словах, затараторила, перебивая саму себя:

– … я знаю…, я уезжаю…, нет, не уезжаю, уле… и не улетаю…, я возвращаюсь…, я почти вернулась, если бы не вы…, но не важно…, я знаю, как вернуться…, нет, вы ничего не понимаете…

Его руки все крепче сжимали меня, будто боясь отпустить.

– Мне нужны мои вещи. Изабелла была у меня сегодня ночью. Она забрала сумку с документами, мою одежду. И предупредила меня не покидать дворец и дождаться ее. Что это значит? Хотя меня это теперь мало волнует. Помогите мне, Алехандро. Где могут быть мои вещи?…

Меня било словно в лихорадке, и я то пыталась вырваться из сковавших меня объятий, то в отчаянии припадала к нему, ища защиты.

Керрадо, наконец, прервал мою сбивчивую скороговорку:

– Но у нас почти нет времени.

– Времени на что? – я не понимала его. О чем он?

– Времени на поиски.

– Но там мой паспорт, билеты, виза. Наконец, мои джинсы и…

Он нетерпеливо мотнул головой, как бы отгоняя рой непонятных ему слов:

– Вы уверены, что это была она?

– Да, да, да. Господи! Да!

Керрадо колебался, думая, что предпринять. Наконец, он решился:

– Хорошо. Пойдемте. Я не представляю, где все это искать, но попробуем.

Нас остановили разноголосые выкрики за дверью.

Глава 4

– Ну, вот, началось, – Керрадо затравлено огляделся, – боюсь, что вам придется исчезнуть без ваших документов.

– Что началось?

Только сейчас я поняла, что все это время была занята исключительно собой, своими страхами, переживаниями, забыв о не менее тревожной ситуации, в которую попал Алехандро из-за моей же беспечности.

Он заторопился к двери, на ходу вводя меня в курс дела:

– Все это время вы находились под защитой Изабеллы. Френсис открылась ей, рассказав о вас почти все, включая то, с чем вас нашли. Ваши вещи. Вероятно, чтобы обезопасить вас на время отсутствия, Изабелла и искала их, чтобы оградить от любопытства ее свиты, а, заодно, и что-то узнать о вас. Одно она не учла – за вами уже давно наблюдают, и как только инфанта покинет дворец, что, вероятно, уже случилось, за вами придут.

Он замер у двери, прислушиваясь. Шум клокотал совсем рядом, усиленный топотом множества ног.

Керрадо подхватил стоящий рядом стул и, задвинув его ножку в витую ручку двери, обернулся ко мне:

– Я задержу их. Давайте, приступайте к вашему… колдовству, – он усмехнулся, – даже интересно, как все это случится. Ну, начинайте. У вас немного времени… Если они сюда ворвутся, даже я не смогу вам помочь.

Я беспомощно смотрела на него. Вот, наконец, я близка к тому, о чем грезила все это время. Достаточно проговорить восемь цифр, и я дома. Хотя, вполне возможно, я окажусь и не дома, а где-нибудь на Северном Полюсе среди глыб льда и снежных гор, но, тем не менее, и это был мой дом.

И только сейчас я вдруг поняла, как многим обязана этому человеку. Он всегда появлялся именно тогда, когда мне нужна была помощь. Немедленная, спасающая мою жизнь, помощь.

В голове проскочили слова Френсис: „Его Божественный дар в предугадывании событий“. Неужели это, действительно, так, и он знал наперед, что произойдет?

– Ну? Что же вы? – он вцепился в стул, не давая ножке выскочить из пазуха дверной ручки, – торопитесь.

По ту сторону уже требовательно толкались в забаррикадированную стулом и телом Керрадо дверь.

– Сестра Лаура, открой. Мы знаем, что ты здесь. Немедленно открой.

– Я не оставлю вас, – решение пришло само собой, – вся эта заварушка из-за меня, а я не хочу видеть вас в роли жертвы.

– Вы с ума сошли! Сейчас же убирайтесь отсюда в это ваше… чертово будущее…

– Если ты не откроешь, сестра Лаура, мы взломаем дверь, – разъяренный рев сдерживаемой толпы заглушал его голос.

– У вас почти нет времени. Летисия, ради всего святого, уходите!

Но, видя мою непреклонность, он вдруг заорал:

– Глупая девчонка! Чем у тебя голова набита? Мозгами или соломой? Ты что, не понимаешь, что тебя ждет? Вон отсюда, я сказал!

– Сестра Лаура, именем Господа, открой дверь, – та уже тряслась под напором многих тел.

Вдруг кто-то взвизгнул:

– Ведьма! Она ведьма! Не забывайте! – кажется, я узнала голос Урсулы.

Толпа отхлынула, судя по внезапно наступившему молчанию и переставшей дергаться двери.

И тут меня осенило. Как же я забыла? Наступившее затишье спасет нас.

Я подскочила к Керрадо и, дернув его за руку, потянула за собой в сторону зеркала. Он не сразу отпустил эфемерную преграду против взбесившейся толпы:

– Что? Куда? – его глаза метали уже даже не молнии. Он превратился в некое подобие ядерной установки, из которой вот-вот должно было выскочить смертельное оружие.

Я приложила палец к губам, памятуя о воцарившейся с обратной стороны тишине, и поманила его за собой.

Он колебался, но все-таки отпустил измученный стул, вполне возможно изготовившийся уже треснуть, и двинулся следом за мной.

Зеркало бесшумно разверзлось.

Глава 5

Последнее, что я услышала, это взорвавшийся и мгновенно затихнувший вопль внедрившихся в комнату первых рядов атакующих несчастную дверь, взломанную почти сразу после нашего сокрытия в тайном переходе.

Я бесшумно рассмеялась, представив их огорошенные физиономии. А, и правда – ведьма! Исчезла, испарилась, улетучилась…

Керрадо сопел где-то рядом. Нащупав его руку, я укоризненно прошептала:

– Сейчас я вас поведу, как когда-то вы меня. Правда, с маленькой разницей – я вас не брошу.

Он попытался что-то возразить, но я на него шикнула:

– И без оправданий, пожалуйста. Сами видите, к чему все это привело.

Но мне вдруг стало его жаль. Ну, зачем я ему выговариваю? Он же хотел как лучше. И я, приостановившись в порыве сожаления, обернулась к нему. Керрадо, не предполагая заминки, шагнул навстречу, одновременно нанеся мне несколько видов ущерба – наступил мне на подол платья, от чего нижний корсет больно уперся в мои коленки, столкнулся с моим носом, весьма ощутимо ткнувшемуся в его грудь, и, плюс ко всему, я, кажется, оцарапалась о его медальон.

Но, несмотря на все эти мелочи, теряющие какую-либо значимость в сравнении со ждущим нас костром, я приподнялась на цыпочки (подол платья недовольно заскрипел) и чмокнула его в щеку, попав в ухо. Было же темно.

Алехандро замер, даже дыхание не прослушивалось, и глухо прошептал:

– Обещаю написать балладу в твою честь. „Песнь о поцелуях в подземельях“. Как предостережение не промахнуться.

Я оттолкнула его, освободив подол вновь заскрипевшей (но уже благодарно) парчовой брони.

Ощупью мы добрались до ниши, зачехленной занавесью, в которой я, конечно же, тут же и запуталась.

Керрадо терпеливо отделял „зерна от плевел“, то есть, меня от занавеси, нравоучительно приговаривая, вновь перейдя на „Вы“:

– Иногда мне кажется, что вы найдете лужу даже в палящий знойный день.

– Ошибаетесь, – я засмеялась, – не я их нахожу. Это они меня поджидают.

– Где мы? – Керрадо стоял совсем близко. Его дыхание согревало мой лоб.

– У гардеробной с тысячей нарядов ваших принцесс.

Я чуть отклонилась, пропуская его вперед:

– Дальше я не ориентируюсь. Вперед, конкистадоры!

– А откуда вы узнали об этом переходе? – Керрадо протиснулся к двери.

– Проснулась не вовремя. Я даже засняла его на камеру… ой!

– Что опять? – Алехандро обреченно вздохнул.

– Я фотик забыла. Ну, то, что я вам показывала. С вашей картинкой. Какая жалость! Подарок Патрика.

– Патрика? – Керрадо хмыкнул, – а, это еще кто?

– Это тот, кто виноват во всем, что со мной произошло.

– Ах, так это ему я должен сказать „спасибо“ за мое теперь весьма шаткое положение?

– А я подумала, вы скажете, за то, что познакомились со мной. Эх, вы, рыцарь! – я сердито подтолкнула его к двери, – пошевеливайтесь. Нас как бы ищут. Ничего, скоро вы от меня отделае…

Керрадо прервал меня поцелуем.

Он не промахнулся.

Глава 6

В гардеробную, несмотря на задернутые шторы, кое-где просочился лунный свет, играя с металлическим отливом парчовых платьев.

Керрадо осмотрелся. Убедившись, что мы здесь одни, он, едва слышно, прошептал:

– Вы ждете меня здесь. Ни с места отсюда. Я попробую добраться до ее кабинета и найти ваши вещи. Они, скорее всего, там.

– Я хочу, чтобы вы вернулись. Слышите, Керрадо? – я боялась за него.

– На всякий случай, если что-то помешает мне, – он будто угадал мои мысли, – выбирайтесь из дворца. Помните тот закуток, где вы попали в ловушку? Недалеко от часовни. С обратной стороны этого дома есть вход в пекарню. Приглашаю вас отведать свежего хлеба.

Он улыбнулся на мой удивленный взгляд.

– Я, действительно, пекарь. Люблю душистый горячий хлеб.

– А, Изабелла? Какая связь? – хвостик мелькнувшей ревности задел мое вдруг сжавшееся сердце.

– Я ее прорицатель и доктор. И это я порекомендовал Изабелле вас. Портрет Бениты, а, потом, и ваша работа в монастырской часовне подсказали, что делать. Кроме того, я хотел… чаще вас видеть.

Он еще раз оглядел огромный зал, уставленный подпорками с платьями, просмотрев, как я зарделась.

– Мне надо идти. Ваш – как вы сказали? – фо…

– Фотоаппарат.

– Слишком длинно. Где он?

– Зарыт в куче золы. В камине.

– Сегодня вы его точно не получите. Наверняка, комната обыскивается, – он торопился досказать последние инструкции, – а дня через два, когда все более-менее успокоятся, поищу там. Если мы… уже не увидимся, я спрячу его в пекарне. Левая стена от входа. Третий камень внизу от угла вынимается. Все. Удачи.

– Тебе тоже… любимый, – но это Керрадо уже не услышал, ловко лавируя между рядами платьев, как хорошо обученный десантник.

Я осталась одна. Меня так и подмывало проговорить код возврата, но я понимала, что еще не время. Можно было бы и без документов провернуть всю эту операцию, но мне хотелось избежать процедуры опознания и дознания – а, где это я пропадала два года, на каком маскараде? В какой бы точке земного шара я не окажусь, при наличии денег (а их было достаточно в кошельке), кредитной карточки и документов, удостоверяющих мою личность, я без помех и лишнего шума доберусь домой. А там что-нибудь придумаю.

Прошло не меньше получаса. Я начала уже нервничать, хотя и без того мое состояние спокойным трудно было назвать. Если точнее, я не находила себе места, прохаживаясь между рядами бездушных парчовых оберток.

Голоса. Или мне показалось? Я привстала на цыпочки. Да. Где-то в глубине этого безразмерного зала.

И еще. Но уже с другой стороны.

И сразу же зал осветился потрескивающими факелами, беспорядочно разбросанными то тут, то там.

Словно загнанная мышь, я прижалась к зеркалу-двери. Что стоит улизнуть? Но… Каждую минуту мог появиться Алехандро. Хороша я буду, оставив его одного на растерзание этому зоопарку с ворохом доказательств ереси. С меня, правда, толку было как с остриженной овцы, в случае нападения на него, но я не хотела, чтобы Керрадо во мне разочаровался, поняв, что я спряталась, подло перекинув на него мои проблемы. Я догадывалась, что у него и своих было выше крыши. Виданное ли дело, в разгул гонений за любой признак бесовщины его услугами прорицателя пользовалась не кто нибудь, а сама, возможно, наследница престола. Здесь уже попахивало политическим переворотом.

Факелы подплывали ко мне. Голоса неуклонно приближались. И то, что я услышала, ввергло меня в панику.

– Вот дьявольское отродье. Да, она поди уж с нечистым в обнимку танцует качучу.

Меня продолжали искать… в десяти метрах от меня.

Глава 7

Мысль работала со скоростью света. Еще чуть-чуть, и я буду обнаружена. Громоздкая тяжелая экипировка сковывала движения, снижая мобильность. Так еще от напряжения я вдруг вспотела, от чего мое одеяние превратилось в естественно созданную сауну, из которой появилось желание выскочить.

Да. Именно выскочить. Вот оно – решение.

Быстро оценив обстановку, я подумала, а, почему бы не обогатить представленную здесь коллекцию еще одним образчиком здешней моды. Тем более, что ряд платьев прореживался пустовавшими подпорками. Трясущимися пальцами отстегнула воротник, стащила рукава, от волнения путаясь в средневековом снаряжении: „Господи, бедные женщины. Захочешь раздеться, и тут проблема. Это кто ж будет столько ждать? „.

Наконец, с успехом справившись с довольно сложной задачей стриптиза перед ничего не подозревающими ловцами черной кошки в темной комнате, я, постоянно выглядывая из колонны скрывающих меня нарядов, дабы проверить расстояние, нас разделяющее и, к сожалению, все более сокращающееся, натянула сопротивляющуюся юбку вместе с корсетом на крестообразную подпорку.

Вся процедура борьбы с реквизитом сопровождалась перекличкой странствующей по залу поисковой бригадой, что подстегивало меня ускориться.

Вот они уже где-то за четыре ряда от меня.

Задача усложнялась еще и тем, что шуршащая ткань не позволяла проделать все бесшумно, поэтому мне приходилось подстраиваться под аккомпанемент комментариев ищущих меня. Весьма не лестных, надо сказать.

Два ряда.

Я натянула рукава на безголовый манекен.

– Да нет ее здесь. Надо было сначала обыскать коридоры.

– А как она могла выскочить из запертой комнаты?

– Олух! Ведьма же!

– Лазаем тут среди бабских платьев как жуки в навозе.

– Моей бы такое одно.

– И на рынок. Помидоры продавать. Знаешь, какой спрос будет? Смотри-ка…, воротник. Да вот он, у твоей ножищи, посвети.

Я сжалась под душной юбкой.

Кто-то сопел совсем рядом. Я задержала дыхание, хотя и так нечем было дышать. Если этот кто-то приподнимет подол, он определенно изумится, обнаружив под ним скрюченную в три погибели почти голую девицу, прикрытую лишь бикини, сшитыми мной из нижней рубашки монахини, и того же качества бюстгальтером.

– Ну, не платье, так эту хреновину. Пусть порадуется.

Голоса удалялись.

„Ну, что? Пронесло? “ – я прислушалась, – „Надо как-то предупредить Алехандро. Он выскочит прямо к ним в сети“.

Выждав, высунула нос наружу. Рядом никого. Приподняв корсет с подолом юбки, уже выползла было из своего укрытия, когда услышала его:

– Не вынуждайте меня, Урсула. Однажды я предупредил вас. Пропустите меня, – Алехандро, видимо, едва сдерживался, чтобы не придушить „поверенную“.

– А я уже и не надеялась тебя увидеть. Какая удача! Тебе уже никто не поможет. И пока инфанты нет, мы уничтожим это гнездо разврата и ереси, – в голосе Урсулы звучала торжествующая уверенность, – я спасу Изабеллу. И от тебя, грязный колдун, и от этой… блудницы (ого! неужели это обо мне?) и ведьмы, которую ты привел, чтобы развратить мою девочку.

И вдруг она визгливо закричала:

– Сюда, слуги Божьи! Он здесь! Хватайте его!

Глава 8

Меня будто током пронзил этот полный ненависти (и откуда столько?) голос.

Я в чем была (ну, чем не блудница?) выскочила из тряпок, укрывших меня от преследователей, и рванулась сквозь несметные ряды застывших манекенов:

– Оставьте его! Керрадо, уходите! Урсула, я здесь!

Взбесившаяся Урсула кулем повисла на руке Алехандро,

оттаскивая его к окнам. Как раз на той руке, которая сжимала мой долгожданный мешок.

– Оглянись, Урсула. Вот я. Отпусти его, – воззвала я к ней замогильным голосом (Хотите ведьму? Получайте!), в противовес ее воплям прозвучавшим довольно впечатляюще.

Поверенная Изабеллы мгновенно утихла и обернулась. Но лучше бы она этого не делала.

То, что предстало перед ней, и близко не соответствовало общественному мнению о типаже смиренной монахини. Напротив, подтверждало мою причастность к нечестивой скверне во всем ее великолепии.

Урсула отлепилась от рукава Керрадо, и, спотыкаясь, попятилась, разевая рот в немом крике. Но, выбрав неверное направление отступления, вскоре уперлась спиной в стену, безостановочно замолотив по ней и пытаясь одновременно все-таки высказаться.

Алехандро тоже подвергся ряду трансформаций. Вероятно, поначалу он вознамерился выразить недовольство моей инициативой, о чем говорил его хмурый взгляд. Но некое подобие Венеры, выплывшей из волн кружевных воротничков и многоцветья пышных юбок, настолько его ослепило, что от потрясения он запнулся на полуслове, зажмурился, а, убедившись, что зрение его не обманывает, восхищенно заулыбался.

Жаль, что продлить это мгновение не было, ну, никакой возможности.

Урсула буквально вросла в стену, но, вовремя сообразив, что ей не удастся ее пробить, и встреча со мной неминуема, ринулась куда-то в сторону, зайдясь в крике:

– Убивают! Спасите! Исчадие ада!

Навстречу ей, а, соответственно, и нам уже спешили стражи порядка. Я поняла, что не успеваю добежать до Керрадо. Речь шла о секундах. И он, быстро все просчитав, размахнулся и швырнул мне мешок, удачно приземлившийся у моих ног.

– Уходи! Возвращайся! Я задержу их. За меня не волнуйся.

Со скоростью, которой позавидовали бы служащие элитных армейских подразделений, я натянула джинсы, въехала в кроссовки, не упуская из виду Керрадо, развернувшегося к служителям церкви и, таким образом, прикрывшего меня.

Урсула, уже на безопасном для нее расстоянии, не успокаиваясь, надрывно взывала о помощи, таращась на мои превращения. Джинсы ввергли ее в новую волну истерии. Теперь она просто без перерыва, как заклинившая сирена, подвывала и взвизгивала.

Часть преследователей отделилась от основной массы и, вопя вразнобой, окружала нас.

– Летисия, быстрей…

И я вдруг догадалась, что он задумал.

Каких-то два метра отделяли его от входа в потайной коридор. И, когда я начну „колдовать“, Керрадо, воспользовавшись массовым гипнозом, туда спокойненько улизнет.

Мне отводилась коронная роль – отвлечь на себя внимание любителей зрелищ, даже и отдаленно не предполагающих, чему они станут свидетелями.

Подобный спектакль они, точно, вряд ли когда-либо еще увидят. Зрителям в первом ряду особенно повезло.

Лишь бы мои цифры не подвели.

Я начала отсчет:

– … 3… 22… 7……

Мелкая дрожь охватила тело. В голове загудело. И с каждой следующей цифрой меня штормило все сильнее.

– … 5…

Все вокруг подернулось зыбким туманом, через который я едва различала персонажей этой исторической драмы. Воздух, казалось, тоже вибрировал.

Кто-то истуканом застыл не далеко от меня, широко разинув рот от изумления. Где Керрадо?

– …12…

Он толкнул дверь в переход, не отпуская меня взглядом. Видимо, хотел быть до конца уверен, что опыт удался, и медлил до последнего, боясь оставить меня одну.

– … 9…

Пространство скрутилось в спираль, сжавшись до точки, в центре которой вращалась я.

Последнее, что до меня донеслось сквозь пласт веков, это слова Алехандро, уже исчезающего за дверью:

– Прощай, любимая.

Часть четвертая Автограф

Глава 1

Все спали, убаюканные монотонной колыбельной шелестящих двигателей и неярким светом лампы над входом в салон.

Летисия потянувшись, попробовала устроиться поудобнее. Но заснуть снова не удалось, что-то мешало. Некий раздражающий дискомфорт – как ни повернись, жестко. Она, недовольно приподнявшись, нащупала на сиденье кресла причину неудобства – какая-то книжка, ручка и… ежедневник.

Хм, это еще что? Странно. Раскрыв сумку, все забросила во внутрь. Наверное, перед сном она зачем-то встала, а, вернувшись, упала спать – снотворное превзошло все ожидания.

Вот и соседка рядом, милая старушка, спит, что называется, без задних ног. Даже рот приоткрыла. Ее голова периодически сваливалась набок, и она, вздрагивая, сонно что-то бормотала, вновь засыпая.

Летисия привычно взглянула на часики…, которых на запястье непривычно не обнаружилось. Забыла? В той спешке, что она собиралась, вполне возможно.

Поправив сползший с плеча старушки плед, Летисия встала и прошла в туалет.

Как-то неважно она выглядит. Темные круги под глазами. Опухшие веки. Надо потрясти косметичку. Восстановить красоту.

Вымыв руки, она еще раз взглянула на себя в зеркало, задержавшись на застегнутой невпопад блузке. А это как объяснить? Тоже „торопилась"? Ну, не до такой же степени.

На всякий случай, дернула замочек „змейки“ на гульфике джинсов. Хоть здесь все в норме.

Перестегнув блузку, Летисия смочила ладони и, приглаживая взлохмаченные волосы, поморщилась – проволока и то мягче. С чего бы это они так свалялись?

Придерживаясь за спинки кресел, дошла до своей „спальни“.

Смешные люди, когда спят. И трогательные. Вот, например, этот мужчина. Судя по дорогому пиджаку и золотой булавке в галстуке, он из тех, кто руководит. И в жизни он, наверняка, представительный и суровый. Но сейчас, во сне, его нижняя губа чуть оттопырилась, пузырясь в уголке слюной, крупный нос слегка сморщился, что придало лицу плаксиво-капризное выражение топающего ножкой ребенка.

А эта девушка. Пирсинг где только возможно, засиненные коротко остриженные волосы, иголочками усеявшие голову, ассиметрично наложенная косметика – все говорило о вздорном, самолюбивом характере. Но расслабленные сном черты лица и порозовевшая нежная кожа срывали маску, обнажая беззащитность и ранимость.

Летисия опустилась в кресло и закрыла глаза. Еще летим. Есть время вздремнуть. И, может, увидеть продолжение ее необычного сна. На чем там остановилось? Ей что-то сказал… этот… Александр? Нет…, Алехандро.

Она вновь погрузилась в сон, но уже без сновидений.

Глава 2

– Да. Это здесь. Проходите пожалуйста.

Пожилая дама, с зачесанными назад прядями еще темных, без седины волос, схваченными на макушке заколкой, шла впереди, провожая Летисию в хранилище.

– Это полотно неизвестного художника предположительно конца шестнадцатого века. Возможно, испанского художника. Проблема в том, что краски в свое время не закрепили лаком, что очень странно. Это первый случай в моей практике, когда автор не заинтересован в сохранности своей работы. Картина пострадала от времени.

Они бесшумно ступали по ковровому покрытию пола в одном из многочисленных подземных коридоров музея.

– Налево, пожалуйста. Есть еще несколько странностей. Ну, вы увидите сами.

Синьора Эдита остановилась перед одной из металлических дверей с узкой щелкой по центру, куда служительница ввела закодированную магнитную карточку.

Дверь бесшумно отъехала в сторону.

Довольно большое помещение. Прохладная ровная температура воздуха, не яркое, но достаточное для осмотра рабочего материала освещение, спокойный светло-бежевый тон стен, несколько подрамников в углу, в центре стеллажи с выдвижными стенами – все идеально подогнано под хранение и сохранение работ великих мастеров.

Летисия почувствовала всегдашнее состояние легкого возбуждения перед началом очередной интересной работы.

Синьора Эдита подошла к одному из стеллажей и выдвинула подвижный, на колесиках, стенд с одной единственной картиной – портрет девушки лет двадцати в простом и одновременно дорогом бархатном черном платье, выгодно подчеркивающего ее безукоризненно матовый цвет лица.

Она стояла у кресла, опершись правой рукой о его спинку. В левой слегка сжимала платочек, отделанный кружевом.

Картина, несмотря на многочисленные „ранения“– отслоение красочного слоя, наличие многочисленных трещин и сколов – производила сильное впечатление теплотой красок, естественностью и простотой композиции, покоем безмятежной красоты и благородства.

Летисия присмотрелась:

– Вы говорите конец шестнадцатого века?

– Да. По возрасту холста и красок, – синьора Эдита отступила, давая возможность ей более тщательно осмотреть полотно.

– Но по технике это гораздо моложе, Вы не находите, синьора Эдита? Вот, посмотрите, – Летисия указала на одну из деталей портрета, – художник не боится экспериментировать.

– Об этом я вам и говорила. Много странного в этой картине. Обратите внимание на позу девушки, выражение ее лица. Нет ни одного символа королевской власти. Если бы я не знала, кто это, я бы подумала, что перед нами просто необыкновенно красивая и чувственная девушка. Без сомнения, знатного происхождения – посмотрите на этот королевский рубин. Он принадлежал испанской инфанте Изабелле Кларе Евгении.

Глава 3

Приступая к работе, Летисия сравнивала себя с хирургом. Та же тщательность при подготовке к „операции“, продуманность и отточенность действий, но, самое главное, итог – восстановление, возрождение „больного“.

Она разложила на столике инструменты – скальпель, шприц, зажимы, тампоны. Хмыкнула: „Даже инструменты те же“.

Да-а, работа предстоит не легкая. Почему было не залачить картину? Хотя бы один раз? Что ему помешало?

Она задумчиво рассматривала загадочное творение живописца, подвергшееся из-за пренебрежительного отношения к нему его создателя таким практически необратимым процессам разрушения, что вернуть к жизни его мог только реставратор-Мастер. И то, изрядно потрудившись.

Пропитав обратную сторону холста смесью пинена и воды, что растянуло его и размягчило закостенелость, Летисия приступила к пробной расчистке наиболее пострадавших участков картины.

В левом нижнем углу ей пришлось снять почти весь красочный слой, настолько он истрепался и раскрошился, что не было никакой возможности его закрепить.

Промокая еще раз тампоном разрушенный участок, она обратила внимание на непонятный темный завиток, едва проступающий сквозь грунт.

Без лупы не обойтись. Странно. Похоже на деталь… буквы. Да, буквы. Латинской S.

От волнения дрогнула рука.

„Неужели автограф? “ – Летисия откинулась на спинку стула, – „Надо отдохнуть, а то мерещится черт знает что“.

Помассировав веки, она проделала комплекс упражнений для снятия переутомления глаз. Поморгав, протерла их влажной салфеткой, восстановив работоспособность.

Но, склонившись над обрабатываемым кусочком холста, Летисия охнула, все больше приходя в возбуждение – таинственная закорючка, скрывавшаяся под грунтом, ни больше, ни меньше, была частью… текста.

Она вскрыла уже его почти полностью, с досадой обнаружив, что до конца прочитать не удастся из-за сколов, уничтоживших несколько строчек.

„Невероятно! Это же открытие!“ – Летисия вынуждена была прерваться, чтобы успокоиться и дать передышку сердцу, незаметно перешедшему на кросс и готовому, кажется, освоить и более быстрый темп, который вряд ли бы выдержало.

Глубоко подышав по инструкции, выданной ей когда-то все тем же Патриком, Летисия твердо обхватила лупу.

Текст был написан на испанском с примесью кастильского наречия, что позволило ей прочесть его без особых затруднений, наступивших потом, когда она дочитала до конца.

Mi nombre – letisija Manuela…

El autor de este cuadro. A mí son aproximados 32 años. Mí del siglo 21. Se encontraba en el siglo 16 por la casualidad trágica – ha calculado el número del destino de mis nombres y se ha despertado aquí..

Gracias a la ayuda Alejandro Kerrado, dos años ha pasado en el monasterio a la abadesa de la hermana Frensis, después de que era invitada en Eskorial al infante a Isabel como de ella la pintora.

A todos, quien leerá esta carta quiero decir:

Le echo de menos, mis contemporáneos y descendientes.[5]

Строчки прыгали, скакали, рябили от многократного перечитывания. Но Летисия упорно возвращалась еще и еще раз на свое же послание, затесавшееся в средневековье.

Она очень-очень медленно встала, опершись о стол, чтобы не упасть. Ноги будто отсутствовали.

Сон. Тот сон, что ей снился в „Боинге“. Так это был не сон?

Она еще раз бросила взгляд на напоминание о себе со жгучей надеждой, что не увидит его.

Но…

Глава 4

Летисия сидела в номере отеля, опорожняя бокал за бокалом довольно крепкого для ее хрупкого организма бренди. В голове хороводом кружились Изабелла, вытаскивающая платочек из рукава…, синьора Эдита, проводящая магнитную карточку…, Керрадо, бросающий ей сверток…, Патрик, подсовывающий книжку…, сестра Долорес с колышущимся подбородком…, “… как долго ты будешь работать над портретом?… я ее прорицатель…, постарайтесь не опоздать к вечерней мессе…, а ты, Урсула, будь здесь… „.

– К-как же это? Б-бред, бред, бред… Керрадо…, уг-гораздило же тебя там родиться…, н-не мог подождать к-каких-то ч-четыреста лет…, н-е-ет, это мне в-все приснилось…, к-конечно п-приснилось…, к-кто это мне поверит?… эт-то подделка…, кто-то м-меня разыграл…, к-кому я не рассказывала этот сон?… н-нет, н-не то…, к-кому я рассказывала?… так это Па-атрик…, он же подсунул мне эту к-книженцию…, а к-косметичку я где-то посеяла…, и ф-фот…

Вдруг стало жарко, и Летисия принялась стаскивать с себя блузку, на пол-пути застрявшую в запутавшихся руках:

– А я п-проверю. Т-третья стена слева от угла…, н-нет…, левая стена с-снизу…, или к-камень снизу?…

Она резко опустила руки, попав головой в вырез блузки только с третьего раза.

– Пекарня… и часовня…, платереско…, да, да, да…

Летисия попыталась подняться с кресла-качалки, но это

ей плохо удалось по причине упорства кресла сохранить положение лежа. Она чертыхнулась, и, сгруппировавшись, заставила его качнуться вперед. Улучив угол градуса, достаточный для ее приземления, Летисия вывалилась из ловушки и… так и заснула на мягком пушисто-ворсистом ковре номера.

Во сне она чему-то улыбалась.

Глава 5

Мадрид заполонили туристы. Город готовился к ежегодному карнавалу. Разноцветные банты, гроздья воздушных шаров, подмигивающие гирлянды бросали вызов хмурому небу и мелко сеющему дождику.

Летисия прихрамывала. Купленные сегодня утром стильные сапожки не выдержали проверки двухчасовой прогулкой по мостовым города, начав жать уже где-то в середине первого часа. Надо было все-таки взять машину.

Поиски пока не увенчались успехом. Она пересмотрела несколько соборов и часовен, но ничто не напоминало строение из ее сна.

Проснувшись утром в весьма интересном положении – калачиком на ковре – Летисия совершила все возможные процедуры по приведению себя в порядок, и, подсев к компьютеру, пролистала не один десяток сайтов об архитектуре Мадрида.

Ее часовня либо не представляла особой архитектурной ценности, что маловероятно, либо она исчезла вовсе во время перестроек города, и на этом месте, возможно, заложили супермаркет.

Но Летисия „закусила удила“. Она обязана была распутать этот узел. Соскоблив скальпелем немного краски, коей был зафиксирован автограф, отправила ее в лабораторию при музее для определения срока давности.

Можно было бы дождаться результатов и не мокнуть сейчас под чем-то, напоминающим поливальную установку, но находка настолько была неординарна, что ей не терпелось проверить свои предположения.

И проверила. Никакой часовни она не обнаружила, а, соответственно, и тайника, содержащего доказательства ее телепортации.

С одной стороны, это успокаивало. Значит, она пока вполне в норме. И Патрик получит по заслугам и за испорченное произведение искусства, и за ее вчерашний запой.

Но, с другой стороны (и в этом она не хотела себе признаваться), было немножко жаль, что некий Алехандро Керрадо ни что иное, как плод ее воображения или сна.

Летисия устало опустилась на мокрую скамейку в небольшом, поникшем от дождя скверике, расстегнула замочки до смерти надоевших сапог и дала ногам отдохнуть.

„Надо бы что-то перекусить, обед пропустила из-за этих гонок непонятно за чем. И за это Патрик ответит“, – она готова была обвинить его уже и за этот дождик, и за эти сапожки, и вообще за все.

– Простите, где здесь есть поблизости кафе или кондитерская?

Девушка, колесившая мимо на спортивном велосипеде махнула в куда-то за спиной Летисии.

– Вот за этой церквушкой. Там самые вкусные в городе булочки, – и умчалась по своим делам.

Летисия обернулась.

Часовня в стиле платереско возвышалась прямо перед ней.

Глава 6

Кондитерская укутала теплом и уютом.

Летисия заприметила пустующий столик в углу у стены с узким, умытым дождем, окном.

В центре зала кружились витрины холодильников, откуда десятки сортов пирожных зазывно приглашали ну, если не попробовать, то хотя бы полюбоваться их соблазнительной искушающей красотой.

Вдоль стен из грубого потемневшего камня выстроились высокие стеллажи с многочисленными, только что испеченными, булочками, круассанами и хлебцами причудливой формы.

Летисия заказала чашечку кофе и булочку со смородиновым джемом.

Она безмерно удивилась вдруг нашедшейся часовне, но кондитерская-пекарня на первом этаже четырехэтажного средневекового дома напротив нее, сотворила в ее голове, в добавку к издержкам от вчерашней „вечеринки“, совершеннейшую путаницу.

А знакомый проулок между этим домом и соседним, напомнивший о том самом тупике с подземным ходом, и вовсе доконал. Летисия потерялась.

Перед тем, как войти в кондитерскую, она оглянулась на знакомый мираж из сна в тлеющей надежде на ошибку и тут же погребла эту самую надежду под грузом неопровержимых фактов… ее помешательства. Другого объяснения не могло быть. Летисия обреченно перешагнула через порог.

Ее подташнивало, и зуб на зуб не попадал от… страха.

Официантка, девушка лет двадцати пяти с чуть раскосыми глазами проводила ее к столику.

– Я в Мадриде на несколько дней, – Летисия нарочито четко, чтобы не запутаться, излагала мысль, – меня заинтересовала ваша кондитерская. Очень стильное место.

– Еще бы, – усмехнулась девушка, – ей больше четырехсот лет. Но прежде это была пекарня.

Летисия закашлялась, запив приступ водой, услужливо поданой официанткой.

– А… кто владелец этой пекарни?

Фамилия абсолютно ничего для нее не значила, и надежда на здравомыслие вновь возродилась.

– Вам еще что-нибудь? – девушка нетерпеливо посматривала в сторону вошедших посетителей, супружескую пару, растерянно ищущих свободный столик.

– Нет-нет, спасибо, – Летисия криво улыбнулась.

„Левая стена от входа, третий камень снизу от угла“, – она закусила губу, чтобы хоть как-то унять дрожь.

Выбранный ею столик примостился как раз у нужной стены.

“Сейчас я получу еще одно доказательство моего слабоумия… или не получу“.

Якобы уронив ложечку, Летисия наклонилась, быстро заскользив пальцами по нижнему ряду камней, не тронутых ни временем, ни сменой многочисленных владельцев кондитерской, единогласно решивших не нарушать витающий здесь дух средневековья.

Ни выступа, ни хоть какого-то намека на тайник она не нащупала.

– Я прошу прощения. Не могли бы вы заменить мне ложечку? – Летисия неожиданно успокоилась, – и еще вопрос, если можно.

– Да, конечно, – официантка присела рядом.

– А почему и часовня, и пекарня не обозначены в проспектах исторических памятников Мадрида?

– У нас много таких мест. Может, потому, что здесь не происходило ничего особенного, ну, там, венчание знатных особ, например. Все обычно.

– Скажите, здесь что-то перестраивалось или ремонтировалось? Ведь столько лет!

– Конечно. Но не перестраивалось. Все, что вы видите, ну, за исключением, конечно, оборудования, – она засмеялась, – осталось в том виде, как и было с самого начала. Ремонт да, делали. Что-то подправляли, укрепляли, но не изменяли.

Летисия поблагодарила девушку за пространную справку.

Ну, что? Сделать вторую попытку?

На этот раз третий камень снизу от угла слегка сдвинулся.

Рука ходила ходуном, а сама она превратилась в один натянутый нерв, готовый взорваться от малейшего звука, движения или просто дуновения воздуха.

– Вы что-то опять уронили? – предупредительная официантка остановилась у столика Летисии.

– Да, мой цифровик, – сдавленно проговорила она, зажав в руках фотоаппарат с распадающейся на глазах замшелой тряпкой, оборачивающей его почти пять веков.

Позже, в номере, она перечитывала строчки знакомого ей почерка Керрадо:

В своих несчастьях мы повинны сами,

Любовь, напротив, служит нам всегда опорой —

И в печали, и в разлуке.[6]

Эпилог

Лайнер набирал высоту.

Летисия все просчитала. И место, где это должно случиться. И час, до минуты, когда она начнет отсчет кода возврата. Но теперь уже возврата домой, к Керрадо.

Она не знала, что ее ждет там, в далеком от нее Средневековье, но почему-то была уверена, что тот, кто ей был нужен, наверняка ее ждет.

И, теперь, она точно знала, кто та далекая испанская прабабушка, от которой начнется ее родословная.

– А я что-то сейчас видел, – пятилетний малыш тормошил задремавшую молодую маму, – тетенька рядом с тобой растаяла. Как мороженое.

– Перестань выдумывать. Вечно ты со своими фантазиями. Вышла, наверное, в туалет.

– А ты говорила фей не бывает, – он счастливо засмеялся.

Декабрь, 2010

Примечания

1

Прости меня, Господи (исп.)

(обратно)

2

Высшая степень в Ордене иезуитов

(обратно)

3

Сама влипла, сама и расхлебывай,

Нечего на зеркало кивать (англ.)

(обратно)

4

Раз, два, три, четыре

Скрепите пряжкой мою обувь (англ.)

(обратно)

5

Я – Летисия Мануэла…

Автор этой картины. Мне приблизительно 32 года. Я из 21 века. Оказалась в 16 веке по трагической случайности – подсчитала число судьбы моих имен и проснулась здесь.

Благодаря помощи Алехандро Керрадо, два года провела в монастыре у аббатисы сестры Френсис, после чего была приглашена в Эскориал к инфанте Изабелле, став ее портретисткой.

Всем, кто прочтет это письмо, хочу сказать:

я тоскую по вам, мои современники и потомки. И…

(обратно)

6

Хуан Боскан (исп. поэт 16 века)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая Провал

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Часть вторая Пробуждение

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

Часть третья Код числа

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть четвертая Автограф

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

    Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg